петербургский





     -1-
     (ИНТРИГА-БЕЗУМИЕ-СМЕРТЬ)










     Псалом 37: 2
     Господи! не в ярости Твоей обличай меня,
     и не во гневе Твоем наказывай меня.















     Санкт-Петербург
     2000 г






     ББК 84 (2Рос = Рус) 6
     Ф(33)


     Федоров А.Г.
     Оракул  петербургский: Книга 1 (интрига-безумие-смерть). СПб., 2000.  -
230 с.
     ISBN 5-87401-081-5
     О трудной и противоречивой жизни врачей  рассказывается в этой книге. В
ней есть  все: обыденное,  трагическое,  смешное,  поучительное. Но  интрига
приключения  присутствует  везде,   в  нее  поневоле  втягиваются  участники
событий. К  сожалению,  не  всегда  благополучно  заканчиваются  приключения
главных героев.




















     ISBN 5-87401-081-5 ( Издательство "Акционер и К[0]", 2000
     ( А.Г.Федоров, 2000
















     Беседа первая

     Храмовый город Дельфы с  оракулом Аполлона  Пифийского  вырос словно по
воле  Божьей  в замечательном  месте  земного шара, в  древней Греции  -  на
берегах  Адреатики.  Скорее всего возник он  изначально без заметных желаний
человека. Греки верили, что здесь, на  Ликорийской  вершине грандиозной горы
Парнас, остановился ковчег Девкалеона  и  его  супруги  Пирры, когда они  во
время потопа носились  по  волнам  девять  дней и ночей, обуреваемые страхом
божьей кары  за грехи  своих соотечественников.  Страшные испытания, подобно
тем, которые  позднее  были  описаны  в  Библии в главе  о всемирном потопе,
вразумили первенцев новой ветви рода человеческого.
     Но,  как  и  все доброе,  хорошее,  в  душах  и головах  потомков  двух
спасенных пилигримов затем воля Божья переросла в нечто туманное,  плотское,
необязательное - воистину мирское. Дети, внуки и правнуки Девкалеона и Пирры
с  безрассудной  решительностью  принялись за  греховные  наслаждения. Часто
злорадный  смех  дьявола гремел,  рокотал в  прибрежных  скалах  прекрасного
уголка  древней Эллады.  Сама жизнь, ее прогрессивные  носители  - служители
культа   вынуждены  были   защищаться  от   скверны,  исходящей   от  словно
взбесившегося   народа.   Но   попытки   остановить   соотечественников   от
святотатства не увенчались успехом.
     Местность горы  Парнас поражает угрюмым величием: узкие долины зажаты в
тиски  отвесных скал,  покрытых вековыми елями  и  густой, цепкой  порослью,
создающими  по  некоторым склонам  непроходимые  глухие заросли.  Контрастом
бурному потоку жизни  дикой природы выступают лысые места каменных массивов.
Они переливаются  в лучах палящего солнца слепящими отблесками,  вызывающими
впечатление цветовой музыки - торжественной, громогласной, трагической.
     Цветовая  гамма управляется  всевластным  дирижером -  временем  суток,
поворотом солнечной громадины, а ночью - холодным  лунным диском и мириадами
ярчайших звезд. Большие и малые светила, пульсируя, словно подмигивают всему
живому на Земле, подбадривая людей и  животных в вечном усердии, подчиненном
Божьей формуле - "плодитесь и размножайтесь".
     В лесах водились медведи, волки, кабаны, серны - вся эта дикая живность
дополняла  эффект   угрюмости  и   величия  издаваемыми   ночными   звуками,
неожиданным  мельканием   или  колдовской  неподвижностью   одиноких  фигур,
застывших  в   магическом  ступоре  на  вершинах  отвесных   скал,  на  фоне
огненно-красной   закатывающейся  за  горизонт  солнечной   короны.  Чувство
приобщения  к таинственности  и  величию охватывало  созерцателя  меняющейся
лунной фигуры - хозяйки кромешной тьмы и райски теплой ночи.
     Световые  монументы и  барельефы  животных  и  растительности  вызывали
незабываемый восторг. Но трудно даже себе  представить, как могло проникнуть
на неприступную, отвесную скалу живое существо и  застыть там в Божественном
очаровании.  Видимо,  и  они  околдовываются красотой  первозданной  стихии,
наслаждаются  и заряжаются от нее энергией  жизни, эстетическим наслаждением
от драгоценного подарка судьбы - присутствия при Божественном таинстве.
     Контрастом   -   ландшафтным   антиподом   грозному   великолепию  были
плодородные долины,  угодливо  и  покорно распластавшиеся  у  основания гор.
Бархатная растительность  умиляла пластичностью  и  нежностью,  мягкостью  и
ласковостью. Изящное колдовство  дарило  те свойства  бытия, без  которых не
возможны любовь и наслаждение.
     Неповторимый  гротеск  "бесконечности"  создавала  бескрайняя   морская
гладь,  открываемая  широкими  воротами  Коринфского  залива.   Ее  свойства
вызывали  ощущение  возможной,  безграничной,  но  опасной свободы.  Изящная
цветовая  гамма  вырывалась из узких ущелий, перетекая в гипнотизирующую все
живое и мертвое чистейшую лазурь. Целомудрие морской глади создавало иллюзию
защищенности от невзгод. В  нем как бы растворялась предрассветная мгла, его
силой   и  властью  отталкивались  от   горизонта   тяжелые  ночные  облака,
разрывалась в клочья летаргия ночи, таял дремотный сон  отдохнувшей природы.
Свидетели такого  колдовства -  люди, звери, деревья  и скалы -  застывали в
неописуемом восторге, страхе, радости и наслаждении.
     Бог,  только  он,  мог   выбрать  столь  живописное  место   для  своих
многозначительных деяний,  для разговора  со слабыми  и грешными  людишками.
Миссию рупора должны  были выполнять избранные, доверенные Божьей воле лица,
свидетели его  всемогущего разума, безошибочного  проведения. Создание здесь
великого храма  напрашивалось само  собой. Словно в насмешку над  формальной
логикой,  пришло  на  землю  утверждение,  озвученное  непростым  человеком:
"Избранные  проверяются  ямой". В том месте  уже  была  вырыта глубокая яма.
Приковылявшие к ее  краю  души низвергались в бездну пророческих откровений,
подвергались  основательной  проверке  и  отбору.  Порученцы  и  поручители,
обвиняющие  и  виновные  сплетали  здесь  в  трагическом  танце  житейских и
Божественных откровений - так  судьба выносила  свой приговор - ободряла или
казнила,  награждала или  избивала. Для всех  было  очевидным наличие  души,
мозга и плоти,  объединенных  в  единой человеческой  сущности,  управляемой
Богом.  Действия  земных  тварей  предопределены  Всевышним, его  программой
преобразований жизни не Земле.
     Историки  спорят:  был ли  на Парнасе  первозданный  город  Ликория,  о
котором  свидетельствует  паросский  мрамор?  Нет достаточных  оснований для
отрицательного  ответа. Но  более  выражена  память о  двух  других, поздних
городах, покрывших себя воистину вселенской славой - это о Дельфах и Елатии.
Они - две  жемчужины в короне  греческой Фокиды.  Первый город  - пристанище
Богов, культовый  центр; второй -  сосредоточение  светской  жизни,  мирской
суеты, воинской  славы  и коммерческой предприимчивости. Спорить нет смысла,
ибо  древние  утверждали:  "Дельфийский  Бог  не  говорит  всего  прямо,  не
скрывает,  а  - намекает".  Не  проникнуть нам  в  тайны  тайн. Не  услышать
Божественных откровений.
     Отвесные скалы Парнаса,  нисходящие  к  покрову долин  и морской глади,
имеют вид живописных террас. Именно они и стали строительными площадками для
городских  достопримечательностей -  храмовых  помещений, стадиона,  театра,
жилищ. Все здесь сотворено из природного  камня, отточенного умелыми  руками
людей по  Божьему  вдохновению. Прекрасные  колоннады,  крутые,  но  удобные
лестницы,  зрелищные  арены  с амфитеатром каменных  скамей, улицы, идеально
вымощенные, сочетались с буйством природной и окультуренной растительности.
     Фоном  строительного великолепия были Федриады - северные скалы высотою
200-300 метров, отражающие лучи солнца, и потому "блестящие" в течение всего
дня. Западные вершины  оправдывали  свое  прозвище -  Родини,  т.е. розовые.
Восточная скала - Флембукос зловеще пламенела, словно предупреждая заранее о
своей   страшной  миссии  -  с   нее   сбрасывали  приговоренных  на  смерть
святотатцев.
     Греки не сомневались, что в глубокой древности оракул принадлежал Гее -
Богине Земли и Посейдону - властелину морей, колебателю земной коры - это он
так шутил или гневался,  вызывая  страшные бури. Гея  в  порыве  добродетели
подарила оракул  Фемиде  -  Богине правосудия, а та передарила его Аполлону.
Посейдон  же  не стал спорить, а уступил свое место и переселился  на остров
Калаври.  Храм  был создан  в  честь великого Божества  -  Аполлона  - этого
загадочного, противоречивого, как все незаурядное, существа: он внушал ужас,
сея  смерть,  и,  вместе  с  тем,  являлся  покровителем  целителей,  света,
искусств, прорицаний,  общественных дел.  Вера  в  него пришла  из  древнего
Востока,  обнажив  сиро-хеттские  корни   первородного  культа.  В   оракуле
сохранились атрибуты почитания и  женской Богини Геи.  И  всегда  - в период
Темных веков, микенское время - Дельфийский оракул был  центром политических
движений. Здесь высшая каста жрецов оформляла своими советами и прорицаниями
колонизацию окружающих народов, установление тираний и их крушений. Но здесь
же,  даже на уровне богов и  богинь,  зарождались и разворачивались интриги,
приводящие к безумству в мыслях, желаниях и действиях - расплатой за  все за
это была всемогущая смерть. Стоит ли  говорить о простых смертных. Великие и
пустячные полководцы, трусливые и бесстрашные  сатрапы являлись помолиться к
оракулу, здесь они  внимали  советам и прорицаниям, но никого еще не спасали
благодеяния истиной,  ибо символ космитеческого развития  была, есть и будет
формула - "ИНТРИГА-БЕЗУМИЕ-СМЕРТЬ".
     В притворе  храма начертаны вещие слова-призывы: "Познай себя", "Ничего
слишком",  "Поручись и неси убыток"  и  многие другие изречения. Они - некий
моральный  кодекс, программа поведения входящему в  грешную  жизнь человеку.
Все остальные  конструкции  являлись  оформлением  сцены  действий,  театра,
творчества, игры  огромной  толпы, считающей себя  свободными гражданами или
рабами,  супругами или незамужними, детьми или взрослыми. Но каждому из  них
уже было ниспослано пророчество жрицы Пифии: "Блаженный и вместе несчастный,
родившийся на радость и на горе"! Так вещий оракул начинал действовать.
     Собственно оракул  - это большая пещера, расположенная в одной из скал,
из  расщелин  в  сводах и  полу  которой  курился  душный  газ.  Жрица,  уже
предварительно   выдержавшая  пост,  омывшая  тело   в   Кастальском  ручье,
одурманивалась дымом  жженых листьев лавра  и мирры,  затем  ее  усаживали в
кресло на треножнике  над расщелиной в струях поднимающихся подземных паров.
Сперва для такой роли подбирали юных дев из народа, но потом остановились на
зрелых  женщинах  -  от  50  лет  и  более.  Век  их был коротким,  ибо  они
подвергались сильному хроническому отравлению дурманящим газом и  различными
специальными  снадобьями.  Но миссия пифий  хоть  и была трагична, являлась,
бесспорно,  весьма  почетной. Мудрые служители  культа  сберегали молодость,
чтобы  быстрее  погубить  старость.   Первичной  была  жизнь,  ее  носители,
вторичной - старость  и  смерть.  И  в том заключалась щедрость человеческой
души и величие разума. В  том исполнялся основной закон бытия - ветхая плоть
отторгалась, оставляя простор  для развития и наслаждения новой перспективе,
передающей эстафету продолжения жизни на земле.
     Никто не мог напрямую  обратиться к  Пифии,  ее щитом был  жрец-пророк.
Всевластный  профот Никандр  расшифровывал  загадочный  "бред", доносившийся
из-за зеркалья, и  записывал вещее слово стихом  в размере гексаметра. Жрецы
вели   хроники,   отслеживали  изменение  политической   ситуации,  повороты
общественной жизни. Женщины, приходящие  со своими приземленными  просьбами,
вообще,  не  имели  право  напрямую  обращаться  к  оракулу   -  требовалось
посредничество мужчины. Оракул  обычно молчал в зимние месяцы, когда Аполлон
отбывал к гипербореям.
     Тогда  в  Дельфах  господствовало другое  Божество  -  Дионис.  Это был
веселый  Бог -  покровитель  вина, виноделия,  растительности и  плодородия.
Рождение его было трагично и великолепно,  ужасно и  чудесно.  Известно, что
Зевс-громовержец любил  прекрасную Семелу, дочь  фиванского  царя Кадма. Но,
как  всегда  водится, нашлась  отверженная женщина -  то  была Гера.  Она  и
затеяла коварную  интригу. Зевс,  воспылав  от  любви к  Семеле, пообещал ей
выполнить  любое  желание.  Тут Гера  и  нашептала  несмышленой  конкурентке
коварную  просьбу  -  явиться  Зевсу к брачному  ложу  во  всем  великолепии
бога-громовержца.  Но  ритуал  такого   "явления"  опасен   по  своей  сути:
громовержец в руках держал  молнию,  рассыпавшую вокруг искры  и пламя;  все
грохотало,  сотрясалась  земля.  В  ужасе пала  на землю  Семела,  сжигаемая
пламенем. Но, умирая, она успела родить сына  - Диониса.  Густой  плющ обвил
слабое дитя  сочной порослью,  прочными  листьями. Плоть  доброго  ласкового
растения  спасла  дите от огня. Зевс  подобрал слабого ребенка и  для  пущей
надежности зашил  его в бедро. В  теле великого бога  Дионис окреп и родился
вторично  из  плоти  мужчины.  Но  не  было у  Бога-громовержца  времени  на
воспитание отрока. Тогда Зевс призвал Гермеса и повелел ему отнести малыша к
сестре погибшей Семелы - к  Ино.  Опять мстительная богиня  Гера вмешалась в
судьбу Диониса.  Она  лишила  разума мужа  Ино - Атаманту.  Тот,  в приступе
ярости, убил своего собственного первенца  и  погнался  за  убегающей женой,
спасающей  теперь  уже  своего  воспитанника.  Только  вмешательство Гермеса
спасло   Диониса.  Дальнейшее   его  воспитание   было   передано  нежным  и
любвеобильным нимфам Нисейской долины. Они,  видимо,  и посвятили Диониса  в
тайны  женской  любви,  безотчетного веселья,  привили  ему  вкус к  мирским
радостям  и  наслаждениям.  В  благодарность за  сей  труд, Зевс  забрал  их
впоследствии на небо, откуда они, лучезарные,  уже многие  века  подмигивают
земному люду глазами ярких звезд - Гиад из созвездия Тельца. Души лучезарных
и игривых звездочек  продолжают  смущать покой маленьких  деток и развращать
неопытных  юношей.  Вот почему так  любят  людишки  шарить  по  небу  ищущим
взглядом,   отыскивая  свою  единственную,  неповторимую  Звезду.  Романтизм
звездного  неба отвлекает даже  вполне зрелых  мужчин  и  женщин  от  поиска
реального  предмета любви здесь,  на  родной, грешной Земле. Все звездочеты,
астрономы и поэты - поклонники Диониса, последователи хоть в малом его стиля
жизни.
     Ясно, что с  приходом Диониса мир  получил прекрасного, могучего  бога,
дающего  людям  радость и силы, сохраняющего плодородие  садов  и полей.  Он
бродил  со  свитой неунывающих молодых менад и  грузных сатиров с хвостами и
неуклюжими  козлиными ногами.  Пьяные  и веселые те существа  разгуливали по
всему   свету,  распевая  песни,  танцуя  с   беззаботными   вакханками  под
аккомпанемент  свирелей, флейт и  тимпанов.  Сопровождает  Диониса мудрый  и
преданный  учитель -  старик Силен. Он,  как  правило,  восседает  на  осле,
опираясь  на  мех  с  вином.  Венок  из  плюща  украшает  его лысую  голову,
добродушная улыбка озаряет лицо. Никто  никуда не спешит - веселая процессия
медленного продвигается по зеленым лужайкам, тенистым лесам, удобным тропам.
Вся бездарная борьба  с пьянством  увядает на  корню, когда  в  дом стучится
веселая компания, сопровождающая счастливого Диониса.
     История  ведает  приданием  о том, что  враги  часто  докучали веселому
божеству,  пытались  отравить  ему  жизнь. С  ними  бог  разбирался  сурово.
Доставалось и тем, кто не уважил его вниманием и  гостеприимством. Так  были
превращены  в летучих  мышей три  дочери царя  Миния, не пожелавшие  принять
приглашения Диониса на очередную вакханалию. Морских разбойников, пытавшихся
одеть на  него оковы, он  превратил в дельфинов. Жадного до богатств Мидаса,
выпросившего у него волшебное  свойство  все  превращать  в  золото,  Дионис
наказал  опасностью  смерти  от  голода и  жажды,  ибо любая  пища и напитки
превращались в руках скопидома в презренный металл.
     Память  о добром  и злом, веселом и печальном, встречающимся в жизни на
каждом шагу, приковывала внимание людей к культу замечательного  бога. Особо
усердствовали по части поклонения Дионису  женщины - существа нежные, чуткие
и чувственные.  Они всегда находились под  гипнозом  его обаяния. Молодые  и
старые, бедные и богатые,  прекрасные  и  безобразные  фурии  тянулись к той
безотчетной свободе, искрометной веселости, неукротимому любовному  буйству,
которыми  были  обделены в силу  традиционного воспитания. Аполлон  позволял
лишь  любоваться  своей  красотой,   Дионис  властно  призывал  пользоваться
свободой  и счастьем, показывая пример такого рода  рачительного отношения к
мгновению жизни.
     Ничего нет  удивительного, что  как  только  в зимний  месяц  Дадафорий
наступал период праздников  Диониса,  толпы женщин устремлялись  из Афин  на
Парнас через Виотию. Они шли с пением  и плясками, составляя на ходу веселые
хороводы. Ощущение  близости  к  чувственности  знаменитых  Фиад удесятеряло
страсть  поклонения излюбленному богу. Но кульминация  вожделения, отчаянные
оргии, начинались на Корикийской  скале  - любимом приюте  птиц и пристанище
духов. Так вещал  мудрый  провидец  - Эсхил. В глубине  той скалы находилась
сталактитовая пещера, получившая  свое  название  от имени  знаменитой нимфы
Корикии. Именно здесь, на  скале и в пещере, предавались зачарованные Фиады,
сбросившие  с   себя  на  короткий  период  оковы  благонравия  и  политеса,
посвящению  в  таинства  Диониса,  а  заодно  и  Аполлона.  Многие покрывали
козлиными шкурами  обнаженные  тела  и  среди разожженных костров начиналась
"оттяжка" по всем  правилам самых диких пиршеств и разнузданных  сексуальных
игрищ. Происходил  совокупный гипноз  обалдевшей  от свободы  и порока толпы
женщин. Вмешиваться в него никто  не имел право, можно было только наблюдать
из далека, что и делали многочисленные завистливые зеваки. В своих отчаянных
оргиях  Фиады,  мечущиеся  по  террасе  Парнаса  с  факелами  в одной руке и
жезлами, обвитыми  плющом  и виноградными листьями - в другой  руке, как  бы
возбуждали  к жизни умершего  Диониса. Все это яркое  действо было обрядовым
спектаклем, изображавшим  сложную  судьбу  любимого  бога  - его  страдания,
радости,  смерть и  возвращение к жизни. Конечно, к судьбе уравновешенного и
строгого Аполлона такой театр не имел никакого отношения.
     Еще  Гомер  свидетельствовал  о  женщине, как  целомудренном  существе.
Исключение  тогда  делалось  лишь  Гетерам.  Антигона,  засыхая  в верности,
обезвоживая  свое  прекрасное тело потоками слез, ожидала своего суженного -
Софокла целую  вечность. Такая  жертва  и была эталоном  поведения достойной
женщины.   В   Спарте   холостые   подвергались   бесчестию.   Там   женщина
рассматривалась как орудие обязательного деторождения, у которой их отбирало
государство  и  воспитывало  в  казармах:  питало  за  общим  столом,  учило
воинскому искусству, поощряло и наказывало. Солон - предводитель Афинян ввел
должности  специальных   чиновников  -  гинекономов,   обязанность   которых
заключалась в наблюдении за поведением женщин в общественных местах. Но  тот
же Солон организовал первые  государственные публичные дома.  Но такие акции
закабаляли или распускали плоть,  тело, возможно, разум.  Душа же оставалась
свободной  - ею распоряжались лишь Боги. От  Души  брали свое начало мысли и
поступки. Именно от нее началась и продолжается по сею пору жизнь на Земле.
     Светское  воспитание  плоти  не  единожды  плутало по темным  закоулкам
меняющихся  понятий о нравственности. Но  при  этом не затрагивалась чистота
души, а возможные малые пятна пошлости на  ее изящной  поверхности смывались
последовательными перевоплощениями людей, отживших  свой  век на земле - они
начинали  еще  и  еще, один за другим, витки  жизненной спирали, проходившие
через массивы последующих поколений.  Порой эротический цинизм  окончательно
побеждал женское и мужское добронравие. Но страдало только тело, воспринимая
болезни  греха, душа  же  в  худшем случае  пробуксовывала в  развитии.  Так
случилась  банальная  гадость:  проституция  была реорганизована  в источник
частного и  государственного дохода. Еще один злободневный пример: известно,
что гетера Таиса - наложница Александра Македонского, - умудрилась подловить
великого завоевателя в  пьяном  угаре  и  склонить поджечь  дворец  Ксеркса.
Торгуя телом, она оставляла чистой душу, ибо мстила  Персии  за  сожжение ее
родного  города Афины. Оказывается бывает и святая  месть, не  затрагивающая
качество душевных порывов.  Так проявляются антиподы человеческой сущности -
падение  в  бездну  заурядного  плотского  греха  и восхождение  к  вершинам
душевного целомудрия. Кто-то должен был совместить две ипостаси.
     Дельфийский оракул выполнил ответственную миссию в век  политеизма - он
возглавил  работу по воспитанию  человеческой  души,  но  не  очень пачкался
совершенствованием  плоти. И в том  заключалась  великая мудрость: все равны
перед Богом,  ибо  только  ему принадлежат  наши души - все  без исключения.
Только  Он  распоряжается земной  жизнью  -  Он  один  полновластный  судья,
даритель  смеха  или  плача,  радости  или горя.  Святая мудрость  храмового
устройства   и  обеспечивала   доверие,   почитание,  тяготение   и  приятие
Дельфийского оракула  практически всеми, без исключения.  Многие  великие  и
выдающиеся  с почтением  посещали  оракул, находя  в его  советах  опору для
достижения  душевного  равновесия. Являлся  сюда  и  Великий  из  великих  -
Александр  Македонский.  У него не всегда  хватало  терпения  выдержать весь
ритуал   общения   с  Пифией,  выдерживать   традиционные   перерывы   между
пророчествами.  Может  быть, по молодости  и  ортодоксальности,  но, скорее,
из-за психологической доминанты,  присущей  наследнику великого царя, своего
отца - Филиппа, -  Александр тянулся к  культовым  таинствам, черпал  в  них
поддержку  своим  начинаниям. Слова  прорицателей словно  бальзам  поощрения
окропляли разум и сердце великого полководца - они положили начало установки
на безусловную победу.
     Александр  помнил  науку,   преподанную   ему  Аристотелем:  существует
Всевышний  Разум,  многими называемый Богом,  постичь  возможности  которого
смертному не дано. Но избранные - это наместники Всевышнего Разума на Земле.
Они  наделены  способностью  общения  с   заветными   локусами   Вселенского
информационного поля.  Черпая из него тайные откровения, посвященные, слушая
команды из космоса, разбираются в предначертаниях судьбы.
     Александр относил себя к избранным,  посвященным,  в  том убеждали  его
постоянно мать, близкое окружение, мудрый наставник Аристотель, жрецы. О том
же толковал  ему при индивидуальном  общении  Дельфийский  Оракул.  Надо  ли
сомневаться  в  справедливости  таких  утверждений?!  Но  сомнения  все   же
периодически  у Александра  возникали  и тогда  он отправлялся  на повторную
встречу с маститыми жрецами и прорицательницей Пифией.
     Аристотель  был посвящен  в тайны  жреческой магии, -  скорее  всего он
намекнул  и  Александру  о существовании  матрицы  воли  Всевышнего  Разума,
определяющей  все  повороты  судьбы  живущих  на  Земле,  любые  события  их
охватывающие.  Дельфийский  Оракул   -  это  отблеск   Вселенской   энергии,
проникающей через  ту  ячейку  матрицы,  которая  определяет  особую  мишень
восприятия Космоса земными существами. Потому именно  на  определенном месте
был  создан  Храм, ставший  центром  духовной  жизни.  Ничего так  просто не
происходит во Вселенной, вообще, и на Земле, в частности.
     Необходимы  точки  соприкосновения  Вселенского  Разума  с человеческим
интеллектом, - трансформации  высших  команд в сигналы,  понятные  человеку.
Вселенскому  Разуму достаточно  с  помощью несложной команды  изменить не на
долго  режим  вспышек и  появления пятен  на  Солнце  или  чуток отодвинуть,
наклонить  хотя  бы, орбиты  Луны  или  Марса, тогда начнутся  невообразимые
катаклизмы на  беззащитной  планете Земля: землетрясения  и потопы,  голод и
мор, крушение жизней и судеб людей, ползающих  подобно  муравьям  или червям
под недремлющим оком Космоса.
     В  одночасье  может  резко  возрасти  притяжение  человеческих  душ для
каких-то Вселенских надобностей. Мертвые тела,  - остывшая  и  разлагающаяся
плоть, -  Космос не интересуют. Белковые отбросы, как не суетись, достанутся
остающимся на  Земле, но душа будет свободной.  "Бог не есть Бог мертвых, но
Бог живых"  (От Марка  12: 27). Может быть, по молодости у Александра и были
сомнения в отношении порядка вещей, однако все преобразуется.  Мировоззрение
прежних и  нынешних Великих приблизится к  более позднему заверению Посланца
Бога: "Но Иисус сказал ему:  предоставь мертвым погребать своих мертвецов; а
ты иди, благовествуй Царствие Божие" (От Луки 9: 60). И Александр постепенно
стал ощущать себя адептом Божьей воли, проводником высокой миссии.
     Глобальность  возможностей  Вселенского  Разума,  его  величие  вводило
Александра в транс, в оцепенение. Он завидовал воле Богов, их масштабности и
старался дознаться у Пифии: "Кто есть он сам"?! Но Пифия, словно издеваясь и
насмехаясь над потугами добраться  до истины,  каждый  раз повторяла  одно и
тоже:  "Ты  есть великий  человек"! Ему же хотелось слышать другое: "Ты есть
Бог"! Жизнь  скоро докажет, что Пифия была права: его претензии на равенство
Божеству  были  ошибкой,  некой  интригой человеческого  разума, за  которой
следует  безумие и  смерть.  О  том предупреждали его неоднократно и  другие
прорицатели, в  том числе и Аристотель, гадавший по  внутренностям животных.
Они   предсказывали   Александру  славную,  но   короткую  жизнь,  -  раннее
приближение   заурядной   смерти,   свойственной   всем  земным  странникам.
Александра, безусловно не волновала  будущность его плоти, его заботили лишь
новые воплощения души.
     Уважая  Дельфийский  Оракул, Александр, видимо, все  же мечтал о  своем
городе-храме. Наверное ему казалось, что собственный оракул будет послушнее,
покладистее  и  откроет ему  ту правду,  которую  он ожидал от прорицателей.
Великий  царь  стал  строить свой  город  - Александрию (Аль-Искандарию)  на
берегу Средиземного моря, в области дельты  священного Нила. Здесь все было,
как задумал сам  Александр Македонский. Однако  новых прорицаний, отменявших
предостережения о ранней смерти, не поступило.
     Одно понятно, что  великие  люди  стремятся создавать  что-то  подобное
первозданному оракулу, и новый вещун в известной степени поддерживает своего
создателя,  ибо место выбранное  для  строительства не случайно,  - оно тоже
попадает  в  отблеск матричной  ячейки.  К  сожалению,  сама  матрица  имеет
свойство смещения, переноса луча  космического  воздействия на другие локусы
Земли. Так постепенно  увял и Дельфийский Оракул; Александрия переродилась в
известный  морской  порт  и крупный город с населением  более двух миллионов
человек.  Святости  этого  места  не хватило даже для  того,  чтобы  уберечь
останки Александра  Македонского от надругательства и уничтожения.  Свойства
оракула растаяли, а, скорее всего,  переместились в другие загадочные  места
на земном шаре. Будущие поколения землян  разыщут их, если будет  на то воля
Господа Бога.
     Еще в молодости Александр  Македонский, уже насладившись запахом крови,
всегда сопутствующим его  блестящим и молниеносным победам, посетил философа
Диогена,  валявшегося  в   задумчивости  на  песке.  Император  готов  будет
удовлетворить  любую  просьбу философа, но тот  своим  примером  преподнесет
новый урок  понимания  свободы разума,  отрешенности от мирской суеты. Нищий
философ  не пожелает  впустить Александра в сферу своих раздумий.  Александр
останется в блески славы, продолжая наслаждаться никчемным разрушительством,
властью, мирской суетой.
     Александру  -   человеку,   не  чуждому  наукам,  ученику   выдающегося
Аристотеля,  захочется  приобщиться к великой  "вере разума". Но  в  течение
жизни им руководила нескончаемая страсть - страсть покорителя и завоевателя.
И  он  останется  заложником  этой   страсти:  воинский  успех  -  это  тоже
своеобразная  интрига, за  которой  следует  одно  лишь  безумие  и  смерть.
Неимоверная энергия,  сила воли, дисциплина разума полководца вела в далекие
славные походы беспощадных хищников - воинскую  стаю покорителей  народов  и
государств.
     Много  крови  и  слез было пролито,  мириады смертей  и  новых рождений
сопровождали  эту  великую интригу завоевания, перекройки  мира. Единение  и
гармония Души, Мозга, Плоти, отпущенные Богом  Александру, были по Всевышней
воле мобилизованы на  выполнение особой миссии. Только  так создается гений,
способный творить чудеса, не зависимо от  того, что им руководит, -  "белые"
или  "черные"  силы.  Тысячи  душ  погибших  в  беспощадной  мясорубке войны
вернулись к истинному хозяину жизни - к Богу. Для очищения скверны они  были
опять вселены в тела  простых  смертных и начали отсчитывать виток за витком
новые периоды развития цивилизации.
     Дельфийский Оракул продолжал зорко  следить за неожиданными  поворотами
судьбы достижимых его  взору человеческих  общностей:  жрецы пытались  еще и
заглянуть  в будущее.  Адепты храмовой  философии не  вмешивались  в сложный
процесс  первозданных  преобразований,  подчиняющийся  генеральной  формуле:
рождение - жизнь - смерть. Но, поддерживая тайный контакт с зазеркальем, они
озвучивали  Божью волю в  доступной для понимания  простых людей  форме. И в
миру  продолжал действовать извечный,  самый  справедливый,  но  безжалостно
неотвратимый  Закон: "В  поте  лица  твоего  будешь  есть  хлеб,  доколе  не
возвратишься  в  землю,  из  которой  ты  взят;   ибо  прах  ты,  и  в  прах
превратишься" (1 Моисеева, 3: 19).

     * 1.1 *

     Рассказ этот, может  быть, излишне выспренний и многоцветный, затейливо
сплетался одним из трех сидящих в утлом помещении - в цокольном этаже старой
петербургской больницы, расположенной на берегу  фонтанной реки.  В  далекие
царские  времена  здесь   доживали  свой   век  нищие  старухи,   душ   эдак
пятнадцать-двадцать или немногим более того. Здесь же размещалась акушерская
школа. Тогда  богадельни  организовывались, как  правило,  именитыми особами
царских  кровей.  В том заключалось  различие  века  нынешнего и  минувшего.
Эгоистичные монархи, оказывается, считали нужным печься  о подданных, причем
делали это на собственные деньги.
     Неподалеку   от   больницы   между  Египетским  и  Калинкиным   мостами
располагался  комплекс строений  иного  свойства  и  предназначения. Но  уже
сочетание  "египетского"  и  "калинкина"  свидетельствовало  о  традиционной
несуразности семантики не только русских слов, прямых и отвлеченных понятий,
но и, скорее всего, русской души.
     Комплекс  зданий Экспедиции заготовления  государственных  бумаг (ЭЗГБ)
совершенно  некстати  сочетался  с богадельней. Подобный альянс  был уместен
разве,  что при  слиянии  кнута  и пряника, рогов и копыт, хвоста и желудка.
ЭЗГБ создана  при  самом  тесном участии  Агустина Бетанкура,  итальянца  по
происхождению, члена-корреспондента Французской Академии наук, политического
диссидента в Западной  Европе, но  желанного гостя  в  крепостной,  отсталой
стране, славившейся самой консервативной монархией, то есть в России. "Разве
может человек доставить пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому"
(Кн. Иова 22: 2).
     Трудно  определить, кто  все  же  больше выступал в роли  покорителя  и
покоряемого,  -  масса иностранцев-мигрантов  или рабы  российские,  которых
больше устраивала жизнь дремучая. Ясно, что все  происходит по воле  Божьей:
значит  Всевышнему угодны  были  небольшие инъекции европейской  культуры  в
ленивый  славянский мозг. Бог  посылал  на русскую  землю  тех  властителей,
которым доверял известные преобразования. И они старались, каждый по-своему.
"Во все  дни определеннаго мне времени я ожидал бы пока  прийдет  мне смена"
(Кн. Иова 14:14).
     Сам этот  комплекс промышленных зданий в историческом аспекте был то же
анахронизмом. Здесь изначально, при  проектировании  и  строительстве,  были
заложены  передовые  технологии производства,  обгоняющие  Европу, забота  о
рабочих в виде высочайшей зарплаты, по сравнению с другими предприятиями. На
3700 работающих имелись казенные квартиры, школа на 160 учащихся, ясли на 60
детей,  лазарет со стационаром на 44 койки, столовая на 600 посадочных мест,
свой театр. На работу в ЭЗГБ принимали  только при наличие двух поручителей:
если   новичок  не  выдерживал   испытание   на  добронравие,  прилежание  и
дисциплину,  то  увольняли всех  троих  - претендента и поручителей. Все это
никак не вязалось с тем, что  войдет в жизнь  коллективов заводов и фабрик в
советские  времена, когда  власть  официально перейдет в руки самого народа.
Оказывается современные выкрутасы макро- и микроэкономики, являющиеся  сутью
подходов передовых  экономистов, давно внедрялись на  территории  необъятной
России. Но делалось это "в отдельно взятом" уголке Санкт-Петербурга.
     То  же  произошло и с  больницами,  домами  призрения,  доставшимися  в
наследство "пролетариату и  трудовому  крестьянству"  от монархии.  Народные
избранники    и   демократические   правительства   без   зазрения   совести
паразитировали на  остатках  благодеяний бывших "сатрапов"  в течение  более
восьмидесяти  лет, мало чем  радуя  своих соотечественников,  нуждающихся  в
заботе.  Были  экспериментаторы,  которые  считали  правым  делом  аресты  и
надругательства  над человечностью. Они организовали  уникальный конвейер, с
помощью которого  настойчиво  всаживался  свинец  в умные и  честные  головы
соотечественников, но плодили и оставляли жить подонков.
     То были  технологии своеобразной евгеники - науки деликатной,  но легко
подпадающей  под  влияние оголтелой  сволочи.  Что  говорить,  и  всю  науку
большевики  сумели  превратить   в  продажную  женщину:  любой,  даже  самый
теоретический доклад,  начинался с  идеологических  поклонов  и  вылизывания
задницы очередного вождя. Почитаешь, скажем, учебник по клинической урологии
времен правления "учителя  всех народов", и окажется,  что  первым  и  самым
лучшим урологом  на  планете всей был Иосиф  Сталин  - именно благодаря  его
"светлому  гению"  были  спасены  тысячи  и   миллионы   советских  граждан,
страдающих почечно-каменной  болезнью,  аденомой  простаты,  воспалительными
заболеваниями.
     Денег  на  строительство  больниц и  домов престарелых  у верных  сынов
народа,  носителей  пролетарской  сермяжной правды  вечно  не  хватало.  Все
средства  шли  на строительство  концлагерей, укрепление  обороны,  развитие
Военно-промышленного комплекса, да на создание  оазисов для верхушки власти.
Его  величество  хам  принялся  управлять государством,  устанавливать  свой
миропорядок.
     В  советские  времена  прежняя  небольшая  богадельня   приняла   облик
многопрофильной  больницы  и распухла до  пятисот коек.  Несчастные пациенты
превратились  в страдальцев  "по быту", ибо ощущали себя  сельдями в  бочке,
только без лекарственного рассола, прохлады и свежести. Был резон  опасаться
худшего  - как бы не  слопал  на  закуску и эти  крохи цивилизации очередной
пьянчуга  с  пролетарской  закалкой,  возведенный  неведомой  силой  в  ранг
верховного  жреца. К несчастью  люди  забывают, что,  не взирая на классовые
корни, должности и звания,  все вместе,  лечащие и лечимые,  тихо готовились
стать  постным  завтраком для старухи-смерти. Это и  объединяло душу,  мозг,
плоть простых смертных - заложников Божьей воли, но не светского права.
     Откроем    тайну:   трое   собеседников   были   эскулапами   советской
фабрики-кухни, на  которой выпекаются  медицинские  рецепты,  выдается,  так
называемая, медицинская услуга  в доступном объеме и качестве. Наши "повара"
медицинского   зелья,  выученные  и   воспитанные  в  отечественной   высшей
медицинской  школе, носили  на себе  отчетливую печать порока  уравнительной
системы.  Сама  жизнь,  "текущий  момент"  рождает каламбур,  доведенный  до
качества парадигмы: уравнения нищеты в виде следов  неправильного питания  и
чрезмерной выпивки ясно проступали на их лицах, фигурах, мыслях и совести.
     Тройка старых  друзей и сотоварищей по профессиональному цеху  давно  и
негласно  объединилась в  рамках больнички в  крохотный  клан,  имя которому
диссиденты. В него трудно  попасть, но еще труднее удержаться, ибо требуется
для того призвание, особые знания  и Божья воля. Как  правило, чего-нибудь у
большинства  рядовых  граждан  недостает,  потому простонародие не  идет  на
смелую  конфронтацию, а пытается приспособиться  к требованиям сильных  мира
сего.
     Один  из  трех - как  раз  тот,  что рассказывал  -  лысый,  помятый  и
потрепанный  жизнью  -  имел  за  плечами  лет  так  сорок  пять  общения  с
социализмом. Фамилию он имел  весьма распространенную, русскую  - Сергеев, а
звали  его  Александром  Георгиевичем. Врач-инфекционист  со  способностями,
дарованными  Богом, спас  не одну жизнь. Он  отличался  одновременно крайней
брезгливостью и  заметной неряшливостью. Но неряшливость та не покушалась на
каноны   стерильности.   Такие   фрукты   умудряются   выдерживать    особый
профессиональный  стиль,  идущий  от  высокой  санитарной  культуры, который
делает их совершенно не способными заразить и заразиться.
     При всем при том, местный реликт шокирует приличную  публику выцветшей,
застиранной до дыр рубашкой,  неглаженными  тысячу лет брюками  и пиджаком с
хотя бы одной оторванной пуговицей.  Сергееву  ничего не стоит запросто, как
говорится, не отходя от кассы, удивить цивильных граждан презрением к моде и
политесу.  Приобретается  такая одежонка,  бесспорно,  не  у  Кардена,  а  в
заурядной  лавке  полуспортивной  - полурабочей  одежды.  Джинсовая ткань  -
эмблема индивидуальной нормы таких субъектов. Отечественные костюмы сидят на
них, как на корове седло, а зарубежные они не покупают принципиально,  но не
из-за патриотизма, а по причине отсутствия лишних денег.
     Однако для врача много значит  внешний  вид: спасало положение то,  что
наш  ископаемый  субъект  сохранил подобие  спортивно-военной выправки  - не
обрюзг,  не  оплыл жиром,  не налился  лишней  влагой,  не  успел схлопотать
расстройство  обмена  веществ.  Профессиональный  ученый-врач давно  оставил
активную  научную  деятельность, а успешно защищенную докторскую диссертации
уложил  на самую  дальнюю полку  домашнего книжного  стеллажа.  В  той лысой
голове сохранились  еще значительные  куски  информации,  но  были  они, как
говорится,  из многих областей. Когда сведения рассованы по многим комнатам,
а ключ от помещений потерян, то есть основания подозревать проявление мягкой
шизофрении.
     Может быть, это и  так.  Но отличить норму от патологии  крайне трудно.
Скорее,  в нашем  случае речь идет о  шизотимности, - об  особом взгляде  на
вещи,   неординарном  мироощущении  и  линии  поведения.  Медицина  -  наука
каверзная. Скорее всего, это и вовсе  не наука, а искусство, владеть которым
дано  избранным. Недаром  философы древности  были еще и врачами, а  врачи -
философами.   Например,   Аристотель  -  потомственный  эскулап   -  успешно
практиковавший на досуге. Себя  он любил  лечить ванными  с розовым  маслом.
Злые  языки  трепались  по этому поводу  с откровенной  завистью  и  искусом
навета. Обывателя  заверяли,  что Аристотель  продает  "подержанное"  масло,
разлитое  по  пузырькам  после  принятия  им  лечебных   ванн.  Исторических
доказательств   тому   нет,   но   подозрение   в   использовании   принципа
самоокупаемости и выгодной коммерции у потомков остается.
     Напрягая  мысль в ученых изысках по поводу вселенских законов, философы
забавлялись  искусством врачевания, являвшимся для них заурядным компонентом
культуры  избранных.  Наследники  таких  подходов  не  все  умерли,  подобно
ихтиозаврам, а  изредка  появляются и на российском  небосклоне.  Даже  свой
предмет  -   инфектологию   наш  Сергеев  воспринимал  через  призму  ученой
отсебятины  и  философских вариаций,  никак  не желавших вмещаться  в  догмы
общепринятых этиопатогенетических подходов,  утвержденных схем диагностики и
лечения. Но  самое невероятное заключалось в  том, что базаровский  нигилизм
успешно  сочетался  с  великолепными   результатами  лечения,  -  больные  и
медицинский  персонал  боготворили  своего спасителя, превращали  его вполне
заслуженно в кумира.
     Другой собеседник  - годами был  постарше, меньше ростом, суше статью и
отличался   прочной  анатомией.  Однако  одевался  он   так,  словно  затеял
решительное соревнование с гоголевским Плюшкиным, либо с отпетым французским
клошаром. Максимального  "блеска" приобретала  его  одежда  зимой, когда  ее
хозяин  старался максимально сберечь тепло,  согреть "изъеденное  болезнями"
(мнимыми  и  реальными)  тело.  "Профилактика,  профилактика  и  еще  раз  -
профилактика".  -  любил назидать анатом, напяливая  на  себя  ватные штаны,
телогрейку, допотопные валенки. И то сказать, в морге всегда  было холоднее,
чем  в  остальных  помещениях  больницы.  Но не  до такой же степени,  чтобы
превращаться в пугало. Если подвесить ему под руку подружку в помятой одежде
и с  синяком под глазом, то сложилась бы  полная картина  российского бомжа,
претерпевшего духовное и материальное разложение.
     Подружка  в  его  жизни,  конечно,  присутствовала  и   звали  ее  Муза
Зильбербаум. Но не было у нее ни впечатляющего синяка, ни помятой одежды, ни
намека   на  алкогольную   энцефалопатию.   Была  то   лаборант-гистолог   и
одновременно санитарка патологоанатомического отделения больницы - добрейшая
душа, скатившаяся  к ногам специфического порока исключительно только  из-за
того, что имела  повышенную эмпатию. Она так активно  включалась  в  процесс
сопереживания, что спешила  пустить слезу по  любому поводу,  связанному  со
смертью, и урезонить ее было просто не возможно.
     Несколько поодаль от письменного стола,  поближе к батарее центрального
отопления, располагался небольшой  квадратный топчанчик,  сооруженный  лично
Чистяковым.  Ложе  было укрыто  небольшим матрасиком,  на  котором  возлежал
любимец    публики,    принадлежащий   Чистякову    шикарный    американский
коккер-спаниель  по  имени Граф. Это  была гордость  Михаила  Романовича.  В
собаку он вкладывал заботу, деньги, душу. Завел он его сразу после того, как
Муза неудачно разрешила свою недолгую беременность.
     Однако отношения с Музой у пса  были довольно прохладные, ну а  Мише он
платил  абсолютной  преданностью и  верностью. Муза  нахально  заявляла, что
Чистяков своей привязанностью к собаке пытается  вымолить у Бога прощение за
невнимание к  ней,  -  безвинно  страдающей. Граф относился с доверием еще к
одному человеку - к Сергееву. Чистяков, исповедующий теорию переселения душ,
в том числе, от человека к животному, считал эту собачью привязанность почти
что безупречным тестом. Смысл которого заключался в том, что в прошлой жизни
они  все  трое  были близкими родственниками, -  отсюда и взаимная симпатия.
Музе в  той  компании, конечно,  места не отводилось,  - это было еще  одним
поводом  для  скрытого  женского  протеста.  Она  даже  никогда  не пыталась
покормить Графа, ибо было ясно, что он откажется принять от женщины пищу.
     Любимым выходом на сцену для Музы было отпевание или  светское прощание
в  специальном "прощальном" зале больничного  морга.  В такие  торжественные
минуты успокоить ее мог только  классический стакан русской водки. Известно,
что "функция формирует орган". Вот и  сформировался давно  у  доброй женщины
легонький цирроз  печени,  "завелись  таракаши  в головке", стала пошаливать
память.
     Оставалась  незыблемой  чистейшая  душа,  таящая  только один помысел -
привести  тело  покойного после  вскрытия  в  приличное  состояние  (обмыть,
приодеть,  придать  лицу  значительность), а  затем  организовать  достойное
прощание.  За это  она получала не малые деньги - как говорится, "из лапы  в
лапу" или "на карман". А потому могла позволить себе изысканность  в одежде,
косметике,  пище  и  напитках.  От  нее  всегда  исходило очарование  тонких
французских духов. Правда, в сочетании со специфическими  запахами морга они
не всегда  удачно  гармонировали. Анатом,  страдающий аллергией, порой готов
был  зарезать  ее анатомическим ножом  прямо  на месте  из-за  какого-нибудь
нового обворожительного эксперимента.
     Когда-то  анатомическая фея  была женщиной  смешливой  и податливой  на
пламенную страсть.  Стройностью  ног, соблазнительностью  линии попы и груди
она сводила  с ума молодого  анатома.  От  брачных уз он  сумел ускользнуть,
свалив  все на половую  слабость,  рано пришедшую  к  нему якобы под руку  с
алкоголем. Но она его сказкам-отповедям никогда не верила.
     Женщины  и алкоголь, как  известно, не  совместимы. Но  Муза  бросилась
вдогонку  Чистякову  очень рано,  как верная подруга,  словно  сняв  себя  с
"тормозов".  Женщины,  к  сожалению,  с  такой  дистанции  сходят  первыми -
деградируют  быстрее  и глубже.  Еще великий  Пирогов  клялся:  "Нет  ничего
безобразнее, чем  пьяная женщина  и пьяный врач". Некоторым мужчинам удается
выкарабкаться из порока, женщины уходят в него подобно комете, ворвавшейся в
плотные слои атмосферы.
     Очень скоро пришлось делить сферы влияния: Муза  пьет, а  доктор только
выпивает  и, не  теряя квалификации, достойно  "потрошит жмуриков".  Сергеев
тоже  соглашался с логикой  жизни: можно  ли Музе не пить, когда каждый день
приходится  приводит  в порядок  растрепанные мертвые тела.  С годами, когда
толерантность к алкоголю стала резко снижаться, у Музы чаще отмечались  сбои
-  путалась  последовательность  процесса.  Принято  считать,  что  первична
работа,    а   вторична   выпивка.   Плохо,    когда   искажается    простая
последовательность. Здесь и начинается разворот "вектора личности".
     Печальный женский  порок в  сочетании с патологической  задумчивостью и
исследовательской страстью анатома приводил к курьезам. Однажды, на выездном
вскрытие в  периферийной больнице,  в плохо приспособленном  морге,  страшно
смахивающем  на  дровяной  сарай,  анатом,  сделав  разрез по  Шору,  извлек
комплекс  внутренних органов,  иначе говоря,  "гусак". Потеряв ориентацию  в
пространстве  и времени, эскулап принялся исследовать  интереснейший случай,
брать кусочки  на  гистологию,  проникать  в святую  святых -  в клиническую
тайну.
     Он  не  обратил  внимание   на  изменение   обстановки:   Муза  ласково
замурлыкала песню, тщательно и со вкусом штопая тройным швом грудную  клетку
ограбленного трупа. Бутыль со спиртом,  найденная в тайниках  чужого  морга,
прибавила  тепла.  Халява греет быстрее  и  решительно. Муза переместилась в
иные переживания.  Действовал лишь инстинкт  санитара-профессионала.  Работа
шла  в  автоматическом  режиме  - штопка была основательной и крепкой;  узлы
завязывались  столь  жестко, что  ни  развязать  ни  разрезать  их  было  не
возможно. Распорядившись спиртом, Муза  по горячке  не смогла  найти обычные
лигатуры. Штопала она  мертвое тело медной проволокой, почему-то  валявшейся
на видном месте. Когда врач закончил исследовать  комплекс  вынутых органов,
то статус-кво уже восстановить было практически нельзя.
     На первые  немые вопросы анатома Муза, пошатываясь,  но мило  улыбаясь,
взялась отвечать на чистейшей латыни.
     - "Omnia  mea  mecum porto"!  Затем перевела на  русский,  но с  пьяной
отсебятиной, - Все свое ношу с собой, Ваше Величество!
     Даже в этот, не столь торжественный момент, женщина пыталась вести себя
так, словно она Гертруда Великая. Святой образ восстал в  помутненной мозгу.
Рассказ  о Святом Сердце Иисуса услышан был на одной  из  мужских посиделок.
Отличился тогда все тот же Сергеев. Сейчас,  находясь под парами  чистейшего
спирта, ей почему-то казалась, что здесь  Гельфский монастырь, в котором она
пребывает уже с пяти лет. Будучи огненно рыжей еврейкой, она, наивная, мнила
себя белокурой арийкой.
     Истоки  пламени страстей были у  обоих  разные:  у рожденной  в далеком
Эйслебене все  исходило  из религиозной  святости  и классического немецкого
мистицизма;  у петербургской пассии -  от бурления алкоголя. Муза готовилась
произнести  самую  ответственную  в своей  жизни  проповедь.  Войдя  в  роль
основательно, расширив  максимально жгуче-черные глаза, мечущие  искры,  она
приближалась  к  трансу,  после  которого  следует   выключение  сознания  и
моментальное  падения  тела  на  пол.  Для  Чистякова  такой  исход  не  был
откровением.
     Музе чудилась  ясная  цель  -  объяснение  "Божественного Благочестия".
Ничто  иное,  как отповедь любимому отступнику, заблудившемуся  в сомнениях,
готовилась  выплеснуть   разгневанная   кошка.   Но  спиртные  вихри  повели
помпадуршу в сторону: взбрыкнув и пьяно мотнув головой,  она сместила  белый
колпак с копны рыжих волос на левый глаз. Рожа бывшей красавицы превратилась
в сморщенный  помидор,  порождающий недоумение.  Но весь  эпатаж  решительно
притормозил Михаил Романович:
     - За такие штучки, милочка, дают по "пингвину" ногой!
     - По какому пингвину? - переспросила Муза.
     -  По тому, который прячет тело  жирное  в  утесы! Милочка! - попытался
Чистяков "ласково" привести в чувство свою помощницу.
     Муза, конечно, великолепно  понимала, что есть на самом деле "пингвин",
но продолжала строить из себя неожиданно проснувшуюся принцессу на горошине.
Миша был изыскан и берег чистоту русского языка, - избегал сквернословия. Он
давно привык к подобным  сценам перевоплощения и считал, что Муза похоронила
в  себе  талант большой  актрисы. Сейчас он только выдерживал роль.  Челюсти
сжимались не от злобы, а от желания сдержать смех.
     Муза всегда считала, что актерство в ее жизни ни при чем. В ней погибла
преданная жена и  возможная мать детей гениального  анатома.  Для коллег  не
было  секретом, что  Муза,  закончив с  Золотой  медалью школу,  в  возрасте
шестнадцати лет поступила в медицинский институт  и, играючи,  легко  сдавая
экзамены  на отлично,  проскочила до четвертого  курса на одном дыхании.  Но
здесь ее ожидал "ссудный час". Легкое дыхание застыло в приоткрытых губах, а
в мозгу зазвенело томительное слово - любовь, когда на одном из практических
занятий  перед  ней выросла  фигура  "невысокого, но гениального",  молодого
анатома.
     Через  короткий  срок,  поздно  вечером,  при   явном   попустительстве
нескольких  трупов,  тихо возлежавших  по соседству, она  отдалась  "милому,
первому  и  единственному"  -  Мише.  Трупы  через неплотно сомкнутые  веки,
конечно, кое-что постигали.  Но их зрительный анализатор уже был  подвергнут
безвозвратному разложению, и  восприятие шло только через продолжавшие расти
волосы,  ногти и желтые зубы. Таинство посвящения  в женщины произошло прямо
на свободном секционном столе. Любовников объединила и  породнила профессия.
Их  первый сумбурный половой акт на  всю оставшуюся жизнь  ассоциировался со
специфическим   запахом   секционного  зала  -  запахом  особым,  насыщенным
формалином, парами спирта и тлетворным ужасом смерти.
     По  ее  мнению,  Миша  уже в  то  время  был  "с  петухами  в  голове".
Доказательства  тому  очевидны -  в  столь  торжественный момент "преступный
сердцеед" лишал  ее невинности, никак не  соглашаясь выключить яркие софиты.
"Во тьме совершаются только порочные дела, мы  же  творим  акт  благородного
таинства" - мурлыкал  он у ее розового ушка. А потом скрипел зубами, мучаясь
в борьбе с прочностью девственной  плевры, доведенной традиционно жестоким у
евреев  генетическим отбором  до  плотности ligamentum (связки)  - почти что
хряща.
     В  последствии, только  самым  близким друзьям,  была приоткрыта завеса
тайны  над ошибками технологии. Оказывается, Миша  с Музой изрядно пригубили
казенной  aqua  vitae.  Вполне   вероятно,  что  спиртик  несколько  сместил
анатомические  макро-образы  в  помутненном  сознании  партнеров. На трезвую
голову  Миша  утверждал, что заблудился не в преддверье влагалища, а, скорее
всего, по ошибке пытался  пройти не  тем путем.  Муза  божилась,  что пьяный
Мишутка в азарте  настойчиво  сокрушал ее  лобковую  кость.  Она  еще  долго
хвасталась подругам синяком в области Symphysis ossium pubis, - женщине,  по
всей вероятности, очень хочется хоть раз в жизни отдаться громиле. Любовники
сошлись на  том, что в конце  концов  победила  дружба! Победа  была успешно
выкована только благодаря отменному освещению, да отсутствию внешних помех -
больница в то время спала крепким сном.
     Уже на следующий день Муза попыталась  подвигнуть  своего  избранника к
серьезному шагу - предложила узаконить отношения, безразлично, по иудейскому
или христианскому варианту бракосочетания. Но Миша оказался крепким орешком.
Он  заявил, что  является  последователем Иоганна Георга Гихтеля - немецкого
философа-мистика, категорически  отвергавшего  земной брак, предпочитая  ему
только духовный брак со святой Софией.
     В  те  годы  Муза обладала  очень неразвитым  религиозным чувством: она
настойчиво  пыталась вычислить  Софку-сволочь, дабы  расцарапать ей  рожу  и
овладеть предметом  любви единолично и  навсегда. Миша, узнав об этом, долго
смеялся,  объясняя  эгоистической  подруге,  что  его  София  -  это  только
мифическое  существо, богиня  мудрости. Тогда он  еще уверял подругу, что на
свете нет женщины, великолепнее, чем Муза!
     Молодой   ассистент  кафедры   патологической   анатомии   -   Чистяков
компостировал мозги  своей  рыжей  бестии  рассказом  о  Гихтеле,  жившем  в
Амстердаме  в  далекие 1638-1710 годы.  Пришлось вспоминать почти  полностью
теории первоучителя-мистика Якоба Беме  (1575-1624), который  своими трудами
надоумил последователей воспринимать Бога, как чистую любовь, а не как гнев.
     За  все  те выкрутасы и отказ  от бракосочетания  Муза закатала  Мишелю
ногой по яйцам, не в переносном, а в самом прямом и конкретном смысле. Она с
горя бросила институт и даже выпила пузырек перекиси  водорода. Токсикологию
студентка  еще  не  проходила,  яд  был выбран не правильно -  отравление не
состоялось. Муза сумела  поступить  на работу лаборантом и санитаркой в  тот
морг, где нарождающийся гений трудился, прорываясь  к кандидатской  степени.
Она, видимо, не желала расставаться с местом своего девичьего позора и стала
последовательно  "выпасать"  своего избранника, исподволь  готовя его шею  к
супружескому хомуту.
     Если  бы  молодая подруга не заявила о своей  решимости  нарожать  кучу
наследников, Миша, может быть, постепенно и привык  к неотвратимым переменам
в  своей жизни. Но азарт отпетой духоборки,  доходящий до отчаянья,  поразил
его  столь  сильно,  что  молодой  ученый  моментально  сполз  в  вульгарный
гностицизм.  Мишины  попытки  отыскать  у  решительной  женщины  "духовное",
"душевное" и только потом "телесное", как правило, в нежных и надежных руках
Музы  меняли  последовательность. Все  очень  быстро  закончилось  банальной
беременностью, за  которой, конечно,  должен  у  порядочных людей  следовать
брак.
     К  несчастью,  одна  из  комсомольских   ударных  вылазок  на  картошку
закончилась выкидышем прямо на меже. Муза сперва попыталась повторить ритуал
самоубийства, но  теперь ее  уже стерегли  товарищи,  родители  и Миша.  Так
началась большая любовь, очень похожая на королевскую охоту. Призом для Музы
в ней  была  желанная  беременность, а для Миши  -  уход  от  нее. Несложная
интрига, но если векторы поступков в ней  имеют разные направления, то будет
ли толк.
     Возможно, причина и следствие были завязаны на другой узелок: Всевышний
отвернулся  от  вероотступницы, ибо браки должны  совершаться на небесах  и,
скорее  всего,  только между  людьми одной  веры. Бог или  дьявол  отобрал у
бушующей валькирии талант  материнства? Никто не  ответит на прямой  вопрос.
Скорее  всего,   в   свои  права  вступила  всемогущая   кара,  обозначенная
исключительно анатомо-нозологическим шифром.
     Именно  Всесоюзный  коммунистический союз молодежи призывом к  ударному
труду на сельскохозяйственной ниве разрушил "здоровую советскую семью". Муза
нашла в себе силы для жертвенности: она взвалила на спину мучительную участь
полу-отвергнутой пассии. Муза служила своему вампиру так, как может  служить
только женщина или собака, но  он не всегда платил ей по достоинству. Иногда
Музу прорывало - она выплескивала из себя море негодования и брани. С годами
ослепительная,  ярко-рыжая  масть поблекла,  география  жировых отложений  и
формы  груди приблизилась к национальным стандартам. Миша ехидничал: дома, в
сундуке,  у  Музы  появились  три  традиционных  для еврейки  парика. Любовь
перешла в привычку, затем в нерасторжимую привязанность.
     Сейчас,  в   холодном   и  неуютном   сельском  морге,  дискуссия  была
неуместной. Однако  Муза продолжала разбивать горшки. Возмутила  ее, конечно
посылка  о  правомерности  применения ноги для  утверждения  дисциплинарного
кодекса. Возбуждала гнев, видимо, и обида за нежный женский половой  орган -
источник  божественных  наслаждений, не заслуженно  униженный  просторечием.
Женщины  чаще помнят  о сладком, но редко вспоминают об исторических  бурях,
жизненных  трагедиях, виной  которых  было,  есть и всегда  будет все  то же
забавное (если  его оценить  анатомически)  и  коварное устройство,  носящее
гордое  латинское имя - Organa genitalia muliebria. Ясно, что интеллигентный
человек, да еще врач, анатом, обязан подбирать выражения. В том была уверена
Муза на сто процентов и переубедить ее никому не удасться.
     - Много  чести!  - криво ухмыляясь и  попятившись на стеклянный  шкаф с
инструментами, молвила отвергнутая пассия. Затем продолжила:
     -  Вообще-то,  для  интимного  общения  настоящие  мужчины используется
другой орган.
     -  Размечталась,  пьяная  дурочка.  В  тебе   заговорили   студенческие
атавизмы. - скрипнул голосовыми связками возмутитель спокойствия.
     - Ваше  половое  бессилие давно отмечено неподкупной  и  принципиальной
общественностью.  -  в  свою очередь, отделавшись  от икоты, с  достоинством
выдавила Муза.
     -    Придержи   язык,   пьяная   стерва.   Помни,    женщину   украшает
посредственность. - с легким намеком на злобу заявил доктор.
     -  Вы, видимо, имеете ввиду свою  особу,  мой господин. -  съехидничала
обиженная светская львица.
     Препирательство  было бесполезным. Очевидность автора победы в  высоком
споре  не  вызывала  сомнения. Привыкший  ко всему  анатом  сменил  гнев  на
милость.
     Хоронить  останки  покойного  пришлось в два этапа:  сперва  тайно  был
захоронен  сбоку  от  фундамента  морга  комплекс внутренних органов;  затем
торжественно  и  прелюдно зарыли  на местном кладбище остатную  от  человека
оболочку.  Откровеннее  всех,  можно  сказать, страстно, с подвывом,  рыдала
Муза, ее  не могли  привести  в  чувство даже  два  стакана  огненной  воды,
наполненные,  естественно,   не   до  краев,  а   только  на  "две  бульки".
Терминология  алкоголиков давно вошла в  практику  Музы  и она не стеснялась
расширения специфического кругозора.
     Чистяков в течение долгого  общения  с покойниками, вкупе с незаменимой
Музой,  не  подвергся  духовному  разложению  больше,  чем  этого  требовала
профессия. Но дьявол не  мог успокоиться: Миша понимал, что  рано или поздно
его  ждет  возмездие  за  грехи  и  грешки.  Спинным  мозгом  он  чувствовал
нарастание  тревожности:  кто-то  выстраивал  ему новые  страшные испытания.
Чистяков  помнил  рассуждения  Александра  Ивановича Клизовского о  жизни  и
смерти и они  были близки анатому.  Действительно: "Цель  жизни есть  жизнь.
Синоним жизни  есть движение. Движение вечно  - значит  жизнь вечна". Трудно
спорить с тем, что "начало жизни человека уходит в Беспредельность прошлого,
а о конце не  может  быть речи, ибо Беспредельность ни  начала,  ни конца не
имеет".  Чистякова  успокаивало   заключительное   утверждение  Клизовского:
"Будущее    человека   есть    беспредельное   совершенствование,    которое
осуществляется  чередующимися жизнями,  то в  видимом  физическом мире, то в
невидимом небесном".  Такая  философия приободряла  грешника,  оставляя  ему
надежду  на  лучший  исход, конечно,  если  удастся  разобраться  в  грехах,
покаяться и получить их отпущение у Всевышнего.
     Миша давно  поставил крест на атрибутах внешнего лоска. Человек-загадка
всегда присутствует в  коллективе, особенно,  если речь идет  о  медицинской
касте. Михаил Романович Чистяков - так  величали доктора полностью,  - сумел
вместе  с  матерью  выжить  в  блокадном  Ленинграде.  Сразу  после  Великой
Отечественной войны  он попал в  одно из многочисленных  Суворовских училищ,
где  тянул  лямку  воинской службы. Кстати, и Сергеев тоже хлебнул  воинской
дисциплины  практически  из  того  же  котелка  -  он  закончил  Нахимовское
военно-морское  училище, чем  страшно гордился, часто вспоминал поучительные
истории  из  жизни  закрытого  военного  учебного  заведения  и  корабельной
практики.
     Что-то  особо  опосредованное  чудилось  в  притяжении  бывших  военных
воспитанников друг к другу - родство душ, так это, скорее всего, называется.
Но единение такое уж слишком откровенно отдавало  общей  скорбью - видимо, в
тайниках души  у них пряталась  тоска  по  потерянному  детству.  Невольно в
памяти   всплывали   и   хлестали  по  отцветающим  нейронам  многочисленные
незаслуженные  обиды, непонятная и неотреагированная жестокость, свалившиеся
на детскую  голову  неожиданно и неотвратимо, от которых в  том возрасте и в
тех условиях защититься было практически не возможно.
     Таких   училищ  тогда   расплодилось  достаточно  -  они   спасали   от
беспризорщины многочисленные детские души, но и бывшим гвардейским генералам
и  офицерам давали сносный и достойный их заслугам прокорм. Сложилась особая
система  милитаристского воспитания,  а,  точнее  сказать,  возрождались  ее
традиции, еще  не забытые с  царских  времен. "Система" - термин,  усвоенный
воспитанниками, как  что-то  родное  и,  вместе  с тем, холодное,  жестокое,
полностью лишающее  детства. Там, изнывая  под тяжестью воинской дисциплины,
так  плохо сочетавшейся с мальчишескими запросами, Мишель (кадетская кличка)
умудрился отписать откровенное письмо самому Сталину.
     Детище войны добросовестно объясняло  вождю причину нежелания посвятить
себя военной профессии. На его счастье перлюстрация писем воспитанников была
поручена не  агентам КГБ, а  офицерам-воспитателям училища.  Нашелся  мудрый
человек,  который  остановил  депешу,  а  режущегося  правду-матку  мальчика
благополучно отчислили и  отправили домой в послевоенный Ленинград. Жил он в
самом центре Северной столицы, среди красот великого города. Его мать, вечно
занятая  на дежурствах  в  больнице, была  заурядным врачом-терапевтом.  Как
могла,  она  успевала  заботиться о  духовном  развитие единственного  сына.
Мать-одиночка с раннего  детства обладала  неукротимой энергией, легкостью и
подвижностью, миловидными  внешними  данными. Наверное, тем и  завлекла  она
будучи  студенткой  четвертого  курса  мединститута  одного  из  профессоров
Военно-медицинской академии, где проходила практику по кафедре  акушерства и
гинекологии. Пути Господние неисповедимы!
     Но насладившись внебрачной любовью, лекарша откатилась от  профессора и
впряглась  в  жесткую  долю материнства,  совмещая  ее  с  радостями  помощи
ближнему.  "Светя другим,  сгораю!" -  заявил  еще великий  Гиппократ.  Но в
блокадном  Ленинграде,  а затем  и  послевоенном  вдрызг разрушенном  городе
процесс "сгорания" проходил  уж  слишком быстро, решительно  отбирая у жизни
время и силы. Перед  работой  мама отводила  задумчивого  мальчишку с куском
хлеба в кармане в  ближайший музей или  театр, где ребенок арестовывался  на
целый  день.  Так  берегла  она  наследника  своего   короткого  счастья  от
"тлетворного влияния улицы". Надзирали за ним множественные мамины  подруги.
Летело  тяжелое,  голодное  детство,  обычное  для  многотысячной  городской
детворы. Помогал рыбий жир, фтизиатрическая  служба, замученные голодом,  но
добрые  врачи-педиатры,  бесплатные  школьные  завтраки  и   обеды,  комнаты
продленного  дня,  организованное детство в три долгие  и  мучительные смены
школьных занятий.
     Но  средняя  советская школа  была преодолена  Чистяковым  сравнительно
легко  благодаря  незаурядной памяти и способности  схватывать все  на лету.
Программа  медицинского вуза тоже покорилась сравнительно  просто. Но вечное
недоедание, холодные,  промозглые  будни стерли из памяти возможные  веселые
события студенческой жизни. Начав работать врачом и несколько оперившись, он
пытался быть щеголем (конечно, на азиатский манер): носил серенький пиджачок
и  черные  брючки,  но  мечтал   о  костюме-тройке,  белоснежной  рубашке  и
галстуке-бабочке. Явная  нищета легко пряталась у тогдашних врачей под белым
безразмерным халатом,  с глухим  воротом спереди и  тесемчатыми завязками на
спине.
     Такие  халаты  носили все  -  от санитаров до  академиков от  медицины.
Помнится  такой   курьезный  случай:  великий  хирург,  академик  в   звании
генерал-лейтенанта  готовился  к  серьезной операции, -  совершал  важнейший
ритуал омовения рук. Предварительно переодев чистую больничную  рубашку, он,
естественно, сбросил подтяжки, поддерживавшие штаны с широкими генеральскими
лампасами.  Помывка рук - увлекательное для хирурга занятие. Здесь  начинает
накапливаться  сосредоточенность,  решимость  и  особая хирургическая  тайна
умозрительного проникновения в человеческую плоть. Затем был натянут балахон
стерильного хирургического халата с завязками на спине и началась сложнейшая
операция. Когда были пройдены все ответственные манипуляции и дело подходило
к концу, - накладывались поверхностные швы, - генерал почувствовал  легкое и
приятное шевеление в районе своих детородных органов, или где-то поблизости.
     Тогда даже маститые отечественные профессора еще мало знали о прелестях
орально-генитального  секса.  Но  возможность изощренной интимного  таинства
бродила   в  подсознании.  Генерала  обескуражил   выбор  места  и   времени
надвигающейся  неизвестности.  Исполнитель не  вызывал  сомнения  у пожилого
человека.  Он отшатнулся от  операционного стола, обратил взгляд к долу,  но
разглядеть  подробно  творившееся внизу  не смог  из-за особенностей очковой
коррекции,  резко гасившей  старческую дальнозоркость.  Профессорскую  суету
прекратил знакомый голос преданной санитарки:
     -  Товарищ  генерал, не  беспокойтесь,  - ласково  затараторила  мнимая
блудница.  -  штанишки с  вас  упали на пол. Я  тут пробую  их  поднять  под
халатом, не нарушая стерильности.
     Операционная бригада и многочисленные зрители пригляделись внимательно:
генерал  стоял  как  бы в  центре клумбы из добротных  зеленых  брюк - среди
зеленого,  словно  розы, алели  яркие генеральские лампасы. Уже  зрелая,  но
по-прежнему красивая и статная, операционная санитарка Шура на четвереньках,
элегантно  изогнувшись, выделывала сложные манипуляции  у  голых,  несколько
кривоватых, неприятно волосатых, с варикозными изъянами, ног своего  кумира.
Она самозабвенно пыталась, соблюдая аккуратность и стерильность, протолкнуть
брючную  ткань  под  хирургический  халат.  Но  слаженность  действий  путал
клеенчатый   фартук,   свисавший   спереди,  по  животу  маститого   хирурга
практически до пола.
     В  прошлом  бравые  любовники, теперь они  оба  не  могли справиться  с
пустяковой  задачей.  Присутствующим   демонстрировался  номер,  безусловно,
смертельный.  Вся надежда была  на  волшебство  искренней любви  и служебную
преданность,  которые,  как известно, порой  творят чудеса. Однако  в данном
случае  знаменитому  академику  явно  не  везло:  пришлось  передать  штопку
операционного  разреза ассистенту  и, подхватив вместе  с  Шурой злосчастные
штаны,  устремиться  в  предоперационную.  Шура   отгораживала  своим  телом
генеральский позор от зрителей, крутясь вокруг академика,  как взволнованная
наседка.
     Там, в предоперационной,  наедине, может быть, и довершили пожилые люди
акцию секретных воспоминаний каким-то,  только  им известным,  способом. Кто
ведает,  какая техника оказалась  в том  скоротечном рауте предпочтительнее.
Опытные хирурги говорят, что даже  очень длительная и утомительная операция,
- может  быть, видом крови или густотой переживаний, азартом акции спасения,
- пробуждает непреодолимую сексуальную страсть. Теснота общения операционной
бригады  творит  чудеса  и делает доступным  удовлетворение  любых фантазий,
причем, в самых невероятных условиях.
     Опыт  показывает,  что-то  подобное  происходит  с бригадами  персонала
скорой  помощи,  с  патологоанатомами,  рентгенологами, таящимися  в темноте
своих загадочных кабинетов.  Как теперь известно,  не остался  равнодушным к
профессионально-житейским  соблазнам  и Михаил Романович.  Каждый  стремится
хоть на минуточку, но  почувствовать  себя атлантом.  Сильно переживая малый
рост  и надвигающееся облысение, Чистяков, еще будучи молодым  врачом, дошел
до того, что уговорил своего  приятеля хирурга раскромсать ему апоневроз под
кожей волосистой  части черепа. Хирургическая экзекуция  несколько растянула
процесс  облысения, превратив  его в затянувшуюся природную кару.  Полная же
остановка процесса оказалась иллюзией, обогатившей науку  еще одним опытом с
отрицательным результатом.  С годами облысение приобрело забавную географию,
- пучки седых волос кустились между разноформными ареалами плешивости.
     Дабы усилить сопротивление природе,  Миша стригся на голо. Так и прошли
лучшие годы: облысение не остановилось, но стриженным под солдата-первогодка
пришлось отходить  большую часть  жизни. У неподготовленных  и  слабонервных
создавалось  впечатление  встречи  с  упырем  или  вурдалаком.  Однако  этот
экзотический  фрукт  был   кандидатом   наук  по  самой  мудрой  в  медицине
специальности - патологической анатомии. В свободное  от работы время (а ему
удавалось все  рабочее время превращать в свободное) он писал картины. В них
ощущалось хорошее восприятие и передача красок,  но хромала техника рисунка.
Видимо, многодневные посещения музеев оставили свой след,  но то был  только
след, а не четкий отпечаток таланта живописца.
     Натура  эксцентрическая  выпирала  из  Чистякова  при  каждом  повороте
головы, тем  более при  остром слове и решительном  действии. Ну, а если  он
ударялся в пространное  повествование, - подключал  оба полушария  к  поиску
вещего слова, - то  можно было смело  вызывать  психиатров.  Чего здесь было
больше:  нарочитой  эксцентрики или акцентуации характера - трудно  сказать.
Скорее - всего понемножку. Однако  он любил усиливать меткими словами эффект
диагностических пассажей во время вскрытия. Постукивая длинным хирургическим
ножом по  мрамору секционного стола,  он, копируя технику удава, давил  свою
жертву пристальным взглядом, раскрывая перед провинившимся врачом  ошибочные
диагностические и лечебные  установки. Немногие из  заблудившихся  в  тайнах
медицины  эскулапы  решались  тогда  возражать  его  клиническим приговорам.
Особенно не любил  наш  патолог  легкомысленных  нахалов, врунов,  неучей  и
шкурников.  Он  всегда  находил  для  них  язвительное  словцо  и  откапывал
совершенно жуткую историю из архивов науки.
     Третий диссидент-посидельщик имел косвенное отношение к  медицине. Олег
Германович Верещагин -  по образованию физик, кандидат физико-математических
наук,  залетел  в  больничку  из  профильного  НИИ,  где  успешно  руководил
лабораторией лазерной техники. В больнице ему предложили  возглавить  службу
сопровождения диагностического и лечебного  процесса. Он  умудрился заменить
металлолом на  современную технику  и  ежегодно внедрял  все  новые и  новые
уникальные методики.
     Открыл этого уникального специалиста, стоящего за границей колоссальные
деньги, Александр Георгиевич. А встретил он его на тренировке по каратэ, где
Верещагин  выполнял роль  тренера. Сергеева при  первом знакомстве  поразили
внешние  данные нового тренера. Почему-то сразу вспомнились два кинофильма -
"Римские  каникулы"  и  "Великолепная  семерка".  В  Верещагине  совмещались
изумительные   мужские  данные,  -   высокий  рост,   стройность,  гибкость,
спортивная   резкость,   -  с  интеллигентностью,  отражающейся  в   тонких,
породистых чертах  лица,  несомненном уме,  эрудиции, воспитании. В нем было
многое, напоминающее стать и характер сильного и благородного оленя.
     Сергеев вовсе не удивился,  когда при  знакомстве тот назвал свое имя -
Олег. Они  отыскали  друг  друга моментально и  через  несколько  дней  были
друзьями.  Их мужская дружба прошла  двадцатилетнее испытание. Не  была  она
сусальной, зависимой,  рабской,  а  была, скорее,  дистанционной, но верной.
Каждый  был  готов  прийти  на  помощь  другому  при  первой  необходимости.
Безусловно, они оба не  были идеальными людьми,  но умели прощать недостатки
друг  другу.  Пожалуй, их обоих  объединял  идеализм и романтизм,  идущий от
детства и юношества. Олег очень любил сказки и читал  их запоем. Таким людям
кажется, что они хорошо диагностируют человеческие пороки, но в  том состоит
их глубокое заблуждение.
     Первый тест, который не удавалось Олегу пройти без поражения был наивно
прост,  - при многократных попытках сложить семью он вляпывался в  идиотскую
ошибку. Через  два-три года приходилось  разводиться.  Сопровождалась  такая
акция  исключительными   мытарствами,   которые   с   изощренной   подлостью
организовывали  бывшие  благоверные.  Они  почему-то охотно  рожали  от него
детей,  но  все  дальнейшее содержание и воспитание переваливали на отца,  а
сами пускались в тяжкие. Видимо, в людях, подобных Верещагину, слишком много
чести и праведности  - тем и пользуются при случае окружающие. Ну, а женская
природа изначально склонна к  паразитированью, - иначе и быть не может, если
существо, по  образу и  подобию  Божества,  создают  из  примитивного ребра,
совершенно  земного  мужчины,  да  еще погруженного  в глубокий сон,  скорее
всего, изрядно пьяного.
     Абсолютно ясно,  что  самым смышленым  испытателем  житейской  мудрости
являются досужие  женщины.  Дочери  Евы  для  глубокого испытания затягивали
Верещагина в  официальный брак четырежды. Каждый раз, откупившись  квартирой
или машиной, от очередной "единственной и неповторимой" он оказывался по уши
в чем-то зеленом,  липком и зловонным. Ибо кто еще может так подло мстить за
несостоявшуюся любовь до гроба,  - только женщина,  подброшенная дьяволом. А
для того дьявол обязательно выберет  смазливую, именно  с теми  пропорциями,
которые влекут,  возбуждают и греют. И когда доверчивая стоеросовая  дубина,
регулярно  стоя на коленях,  по собственному почину убедит  малообразованную
провинциалку  в том, что  она Богиня, начинается  второе  (всегда финальное)
действие рокового  спектакля.  Теперь уже инициативу захватывает чрезвычайно
слабый  пол,  но  почему-то способный незаметно перевернуть горы и запрятать
отвергнутого мужа в тюрьму  или сумасшедший дом. Но наивысшее удовлетворение
Матильда  получит, если окажется в центре  событий. События те, естественно,
развернутся на  кладбище,  перед  свежей  могилой  бывшего мужа,  под  звуки
трогательных речей, в сопровождении оркестра и гвардейского салюта.
     Видимо, благородство  не  сеют, -  его  потребляют  вампирши.  Во  всех
посидельных вещаниях Олежек принимал участие, но  было в его речах что-то от
взглядов  Григория  Синоита  (13-14 века)  -  византийского  проповедника  и
аскета,  основателя  монастыря в пустыне  Парории.  Его тянуло к  проповедям
идеала   созерцательной   и    аскетической    жизни,   конечно,   несколько
осовремененной. Он  был  сильный,  решительный  и  бескомпромиссный боец  на
татами  -  побеждал отечественных увальней  и  японских профи. Америкашек на
выездных соревнованиях Олег колотил просто пачками. Но судьба не была к нему
благосклонна  - интриги настигали его  красивую голову без предупреждения  и
длительной  подготовки.  Сейчас,  выслушав  рассказ  сотоварища,  он  сильно
задумался и не стал влезать в обсуждение, - раут созерцания и осмысления был
необходим Олежеку.
     Четвертый в  этой компании, конечно,  был  лишним. Его  облик  не очень
вязался с  эстетикой "малой группы". Но он  уже затесался в  нее, а изгонять
человека из служебного помещения, - пусть даже малоблагоустроенного подвала,
где располагался морг, -  было не в  правилах основательных эстетов. Золотое
кредо цивилизованного  общества: "живи так, чтобы не мешать жить  другим". В
подвальной компании такая сентенция  толковалось  расширительно:  "живи так,
чтобы извлекать пользу от жизни,  не  мешая при этом другим". Вадик, или для
внутреннего потребления - "малыш", звучало здесь  ласкательно; он же величал
их выспренно - "звери". Ему отводилась роль  обучаемого молчуна, разрешалось
наматывать на ус  и пускать сопли восхищения от  высокой беседы. Возраст его
не  превышал  тридцати  восьми  или  около  того.  Тело  он  имел  чрезмерно
упитанное, рыхловатое для молодого мужчины, рост средний, богатую шевелюру и
некую испуганную глуповатость во взгляде.
     А глупеньких  и убогих вечно чтили на Руси. Сентиментальность у русских
- черта  национальная. Внимание к  чему-либо у  малыша сочеталось  с  широко
открытым  ртом из-за  бесконтрольно  отвалившейся  нижней челюсти. Цвет глаз
трудно  идентифицировать,  да  и   нет  в   том   серьезной   необходимости.
Своеобразная запасная мишень  для  острого  словца,  безобидной шутки  - вот
психологическая  реальность данного  персонажа. Известно,  что  "молчание  -
золото". Редкий металл, наличествующий в приятной  компании, позволял любому
адепту  разговорного жанра  быстро  передвигаться  от одного художественного
образа к другому, сочными красками живописать экстремальные ситуации.
     Такие  ситуации чаще всего создавал своими действиями  и высказываниями
сам   Вадик,  но  порой  разговор  затрагивал  и   опасные  темы  -  касался
начальствующих фигур. В интересах диссидентов было держать информацию в узде
конфиденциальности. Должность у малыша была редкая  среди нормальных людей -
он был врачом-диетологом.  В подвальном  синклите сами собой  вырисовывались
его  приватные  функции.  Не  трудно  догадаться  -  молодости  вменялось  в
обязанности расстараться  закусоном,  когда  из-под  стола  анатом  доставал
большую бутыль с казенным спиртом.
     "Эликсир  жизни"  всегда  готовился  быстро  и  мастерски:  все  решала
пропорция  ректификата,  воды  и  вкусовых  оттяжек.  Важно  было не  только
нейтрализовать  остатние сивушные масла, их запахи  и  привкусы, но и внести
гармонию внутреннего  осязания.  От нее  зависел эффект  опьянения, качество
рождаемой  мысли,  полет   воображения,   пафос  и  историческая  значимость
очередной повести. Наши мастера импровизации, вообще, считали, что первичным
во всем том действе была мысль и слово, а не банальная пьянка.
     Не надо  думать,  что  возлияния  была  ежедневными и  тотальными - под
завязку, до изумления. Для такой светской жизни никакого больничного спирта,
конечно,  не хватит. Государство как раз формирует  бюджет  свой, во  многом
ориентируясь на индивидуальное потребление горячительных напитков. Во всяком
случае, в царской России так и заведено было со времен графа Сергея Юльевича
Витте: сколько выручили от  продажи  питьевого зелья, столько и направили на
поддержание воинской доблести. Современные государевы умы тоже  не забыли  о
проверенной  методе, - бюджет оборонного ведомства соответствовал выручке от
продажи спиртных напитков населению.
     Сегодняшний  разговор собратьев по оружию  велся  на трезвую  голову. А
потому  был  он конкретен,  поучителен  и точен. Анатом, любивший  неспешное
общение  с информацией, ушел в некоторую  задумчивость, видимо, разворачивая
внутри  себя  представления, только  что  почерпнутые из рассказа  Сергеева.
Очевидно, что  он смаковал  художественные стороны только что  нарисованного
пейзажа и повести в целом.
     Диетолог затих, обескураженный полетом мысли инфекционно-заразной души.
Вадик еще не привык к встряскам интеллекта и на  некоторое время потерял дар
речи,  забыл  некоторые весьма распространенные слова. Когда ему  неожиданно
предоставляли  слово, он  долга  путался в  сорняках из  междометий, пытаясь
выбраться из лабиринта аллегорий, гипербол,  постоянно сталкиваясь с потоком
шальных  мыслей.   Его  подавляла  "чуждая"   эрудиция  рассказчика,  сильно
отличавшаяся от  прежних передовиц  партийных  газет.  Все  время приходится
ждать  от этого полиглота какой-то трансцендентной отсебятины.  Не  ведаешь,
где  здесь мистика,  где  реальность, а  где розыгрыш, хохма,  цель  которой
проверить  досужего  слушателя  на вшивость. Честно говоря,  Вадик так и  не
понял к чему  плелись сии вирши, в чем  корень  зла? Какую генеральную  идею
Сергеев намерено вплетал в прозу жизни?
     Молчание  было  нарушено через  довольно длительное время. Необычно, но
прорвал заслон очарования диетолог:
     - Складывается  впечатление,  -  заявил он, почесывая переносицу, - что
существуют на земле особые места, куда нет нам дороги. А как  интересно было
бы отправиться в Грецию  в гости к Дельфийскому оракулу, пошептаться с ним о
"тайном",  узнать  свои жизненные  перспективы, хотя  бы  прогноз погоды  на
завтра.
     - Ну почему же нельзя отправиться  в путешествие? - возразил патолог (в
хорошем  настроение  Чистяков  чаще  величал себя "патологом",  в  плохом  -
"анатомом").  Покупай туристическую путевку и двигай  в Грецию,  - скатертью
дорога. Оставь только нам ключи  от  продуктовых кладовых, - мы помянем твой
светлый образ не единожды.
     - Ключи  оставить не могу. Нечего и  губу  раскатывать. Но добраться до
Дельфийского  оракула  -  мысль  заманчивая; однако,  трудно  выполнимая  по
теперешним   временам  -  советский   гражданин  страдает   от  хронического
безденежья.
     Инфекционист наслаждался эффектом, произведенным только что сооруженной
повести. Ухмыляясь, Сергеев наблюдал исподтишка за  реакцией сотоварищей. Он
молчал до поры до  времени, понимая,  что в данной ситуации  ему пристало до
конца  играть роль  носителя вещего  слова - почти  что ставленника оракула.
Всегда нужно дать дозреть впечатлению, чтобы покорить публику окончательно -
сделать ее "рабой искусства".
     Безусловно,  вся  братия  собиралась в  вонючем  (имеется  ввиду  запах
формалина и трупных остатков)  подвальчике на  своеобразный  сеанс групповой
психотерапии по методике досточтимого профессора Балента. Все присутствующие
ощущали потребность через общение восстановить равновесие. Жизнь тяжела, а в
России - особенно.
     Отечественная медицина всегда была в загоне, на последнем месте - с ней
расплачивались  остатними крохами. В  бюджете страны купались лишь военные и
высокие  чиновники.  Но   наиболее  кривым  боком  такие   происки  выходили
пациентам.  Старый анекдот подходил к такому случаю наилучшим  образом. Врач
на  приеме  в поликлинике  допрашивает пациентов и  ставит  один  и  тот  же
диагноз.  Но  одному  он рекомендует  для лечения диету с зернистой икрой  и
осетриной, Черноморский курорт  (то был директор завода). Другому страдальцу
(скажем,  рядовому  инженеру)  эскулап  советует  чаще  наслаждаться  чистым
воздухом. Пролетарию рекомендовалась скромная пьянка.
     Радостным свойством жизни  и  труда отечественных эскулапов всегда было
право  жить  впроголодь, набираясь при этом выше крыши  микробами  и  болью,
оттягивая их от  пациентов на себя. Потому и заболеваемость среди медиков на
уровне заболеваемости  лесорубов северных  волчьих углов. При том при  всем,
еще требовалось излучать милосердие, внимание, сострадание, заботу.
     Легкая   и   своевременная  релаксация   исправляет  положение.  Она  -
спасительница умов, невеста страдальцев от медицины. Будучи желанной, но еще
не  трахнутой, та невеста никогда не станет  законной супругой, ибо  не дано
жениху  окончательное  спасение.  Великая пошлость  есть  известный  символ:
"светя другим -  сгораю". Никто  и никогда  не  должен сгорать,  особенно на
работе.  Исподволь,  неосознанно,  врачи  и  сестры милосердия  приходили  к
необходимости  самозащиты.  Вот почему  медики первыми приняли на вооружение
методику  Балента,  прячась  под шаткой  крышей групповой терапии.  Но  чаще
подключали  традиционное,  народное  средство,  утвержденное  бесстрашным  и
добрым божеством - Бахусом. Кто-то не устоял,  поскользнулся и превратился в
алкоголика, а кто-то пошел дальше -  скатился до страшной муки - наркомании.
Однако разговор, затеянный постояльцами подвала, неспешно продолжался.
     Вадик,  видимо, уже оправлялся  от  эстетических  впечатлений  и  начал
постепенно раскапывать логику событий, затронутых в повести.
     - Александр Георгиевич, -  обратился  он к Сергееву. - Если я правильно
вас  понял,  то "матрица  воздействий", смещаясь,  тянет за  собой некоторые
земные эффекты: оракулы действуют, но в иных местах? Какой же  смысл ехать в
Грецию, сперва  нужно уточнить географию  особых мест, не так ли? - почти на
английский манер уточнил диетолог.
     - Скорее всего, все так и  происходит. - раздумчиво пояснил  Сергеев. -
Но наша, еще только ползающая на  четвереньках, наука не разобралась в таких
вопросах. Мой рассказ - это концепция и только. Каждый волен принимать ее на
веру или отвергать сразу же, без рассуждений. Богу и Вселенной от этого - ни
холодно и ни жарко! Одно ясно,  что одни города умирают, другие живут долго,
третьи  - только нарождаются. Наделенные  Божьим  промыслом  редкие личности
(посланцы)  отгадывают  места перспективных  закладок поселений,  возведения
храмов. Но важнее всего отгадывать события и, всем сообща, не гневить Бога.
     -  Вадик,  откройте  Откровение  Иоанна  Богослова,  главу 6: 12-17,  и
вдумайтесь в его предупреждения: "И когда Он снял шестую печать, я взглянул,
и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница,
и луна сделалась как кровь; и звезды небесные пали на землю, как смоковница,
потрясаемая сильным ветром,  роняет незрелые  смоквы  свои; и небо скрылось,
свившись как свиток;  и всякая гора и остров двинулись с мест  своих; и цари
земные  и вельможи, и богатые и тысяченачальники и сильные,  и всякий раб  и
всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням:
падите на нас и сокройте нас  от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца;
ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?"
     Вадик  все  внимательно  выслушал  и еще  шире  разинул рот.  Остальные
собеседники тоже зарядились новыми впечатлениями.
     -  Разбередили,  коллега,  вы  старые душевные  раны.  Бог вам судья, -
прояснил свою позицию патолог и постарался несколько снизить накал патетики.
-  Но именно Господь с нас  спросит сурово, если  мы  сейчас  же, не сходя с
места, не санируем душевные раны известным "компонентом".
     -  Михаил Романович, - обратился к маститому патологу ушлый диетолог, -
сдается мне, что пора  подумать  о  пище  мирской - о закуске.  Идут ли  мои
предположения в ногу со временем, с грешными мужскими желаниями?
     - Разговор  о грехе будем вести в правильном, выверенном ключе, Вадя! -
попробовал перевести разговор  в русло легкой скабрезности инфекционист, еще
не остывший от ощущения триумфа.
     -  Но  прежде  позвольте  наводящий  вопрос:  Вы,  собственно,  кто  по
сексуальной ориентации?
     -  Оставьте  грязные  намеки!  -  подхватил игру  диетолог,  отвечая  с
деланным возмущение. - Знаем мы ваши бяки-каки.
     -  Пошлость,  между  прочим,  даже в  малой дозе,  никогда  не украшала
ученого,  дорогой  Александр  Георгиевич!  Это ваше вечное  мнимое кокетство
стоит  у  всех  поперек  горла.  -  продолжил  Вадим.  -  Злые  языки  давно
свидетельствует о вашем чрезмерном усердие по части применения психотерапии.
Игра в раскованного человека тоже заводит вас слишком далеко.
     -  Говорят,  что   там,   где  необходимы  решительные   ударные   дозы
антибиотиков, вы  используете  ласковые  слова.  Вам удается даже дизентерию
успешно лечить словом, а не левомицетином. Вы отказываетесь от  зовиракса  и
заставляете страдальцев покрываться папулами и  пустулами - следами страшной
герпес-инфекции.  При этом  лопочите  ласково словесные  формулы, как старый
добрый колдун.
     - Вадик, что вы знаете о жизни ученых, о переживаниях загадочных людей,
купающихся в фантазии, как в  парном  молоке.  Они же все - не от миро сего.
Оставьте их души в покое!
     -  Лучше  блесните  интеллектом,  усильте  впечатление  -  постарайтесь
запомнить международные  названия двух упомянутых лекарств - Chloramphenicol
и  Acyclovir.  Ну, а что до ваши намеков и подозрений,  дорогой  коллега, то
должен дать  вам  отчаянную отповедь: наши  методы  правые  и  мы победим! -
ударил теперь уже в свой набат инфекционист.
     - Вадик, господин ученый патолог не даст мне соврать, - природа все еще
состоит из загадок, конечно, для человека, наделенного пытливым умом. Судите
сами: вы вспомнили вирусы, но забыли, что они состоят в самой интимной связи
с нашим генофондом; забравшись в клетку, вирусы поедают что-то остающееся от
хромосом, от их  белковых фрагментов, либо сами подпитывают их своей плотью.
Бактерии прячутся  между клеток, в тканях, в органах, в полостях, - они тоже
ведут неустанную работу, то  ли  по  защите, то ли по  обновлению организма.
Посему,  Вадик, не  всех микробов нужно прихлопывать  антибиотиками.  А  что
касается вирусов, то такое усердие -  вообще, бесполезно,  ибо нет для этого
никаких средств. Вот и остается у врача одно лишь вещее слово, - им и лечим.
Так, что твои подозрения о моем психотерапевтическом усердии справедливы. Но
я хотел бы обратить тебя в свою веру.
     -  Однако,  Вадик,  сдается мне, что  вами руководят  иные  помыслы,  -
политические, идеологические. Кому вы служите, сын мой? Колитесь!
     -  Вы,  господин,  случайно  не  Владимир  Ульянов-Ленин?  Такая  прыть
трибуна! Я стал  подозревать вас, Вадик, в серьезных идеологических связях с
большевиками.  Ответьте достойному  собранию честно  и  принципиально на сей
счет. Видимо, вы запрятали в подполье больничную парторганизацию, манкируете
идеологией перестройки. Хотя процесс давно пошел и возврата к большевистским
утопиям никогда не будет.
     Дело   в  том,  что  врач-диетолог   Вадим   Генрихович  Глущенков   до
перестроечного переворота с  любовью  и тщанием исполнял должность секретаря
партийной организации больницы. На том поприще он попортил много честной, но
блудливой крови, разбираясь в интимных связях своих коллег.
     Кто   в  медицине  без   плотского  греха?  Давно  социологическими   и
психологическими  исследованиями  прояснена  ситуация   в  этой   части:   в
медицинские вузы и училища  стремятся поступить юноши и девушки с повышенной
сексуальностью. Непреодолимый интерес  к  противоположному полу ведет  их  в
дебри медицинской науки и клинической практики.
     Но паршивец Глущенков  основательно цеплял в былые застойные времена за
жабры Александра Георгиевича Сергеева,  когда тот возглавлял  одно из  самых
больших отделений больницы  -  инфекционное. Сергеев был, по правде сказать,
бабником, но дисциплинированным, не более и не менее того. При наличие массы
свободных  мельцеровских боксов со всеми удобствами, красавицами медсестрами
и молодыми женщинами-врачами можно  было подозревать заведующего  отделением
во всех грехах. Тем и занимались неумные головы и  злые языки. Но абсолютная
стерильность, тщательно контролируемая  микробиологически и серологическими,
была  святою  святых  на  отделении.  Она создавала устойчивость к  плотским
соблазнам,  хотя исключить  симпатии  виртуального качества было практически
невозможно.
     Воспитательный мордобой, который ему  временами устраивали на партийном
бюро чаще  носил незаслуженный характер.  Но он  оставил неизгладимый след в
его  душе  и  памяти:  его  разрывал  на  части  внутренний  смех, с усилием
сдерживаемый. Как бы в пику общественному мнению, Сергеев приобрел  привычку
подыгрывать  под  девианта.  Нет-нет, да и  прихватит, обнимет какого-нибудь
мужичка  за  талию,  многозначительно  вперится  взглядом  в  глаза молодого
специалиста. Но это  были лишь отвлекающие  маневры - мистификации, которые,
кстати, очень разжигали женский  пол. Именно на последнее  Сергеев  всегда и
расчитывал.
     Вялые пассии в целях контр-компенсации  начинали проявлять  решительную
активность к своему былому соблазнителю. Таким образом, как бы убивались два
зайца: дразнился партком и воодушевлялся  женский пол. Верхи не соглашались,
а низы не хотели терпеть. Однако от серьезных занятий "женским вопросом" его
всегда  отвлекала  наука. Конечно только  она  была его настоящей  невестой,
женой, любовницей, радостью и утехой.
     Капитала на  этом  он не сделал ни  политического, ни материального, но
забавлял  себя  и отвлекал  от "прозы  жизни",  видимо, основательно.  После
смерти  первой жены  в довольно молодом  возрасте (30  лет)  он  тянул лямку
воспитателя  и  кормильца  двух  детей и  наука  для  него,  бесспорно, была
своеобразной отдушиной, а свальный грех -  предметом здорового любопытства и
сброса физической энергии.
     В  разговор   решительно  вмешался   Михаил  Романович   Чистяков,  его
патанатомическое  нутро  уже  настроилось  на   иное   восприятие   мира   и
взорвавшееся само собой словоблудие  коллег никак не сочеталось с его особым
творческим настроением.
     - Есть предложение, - многозначительно заявил анатом, - заняться делом.
В "процессе" мы успеем вернуться к обсуждению затронутых тем. Главное, чтобы
тот  "процесс  пошел", чтобы в нем не было проволочек, сбоев  и перерывов. А
качество обсуждения моральных позиций будет зависеть, глубокоуважаемый Вадим
Генрихович,  от  вкусовых  достоинств  раздобытой  вами  пищи.  Качество  же
"компонента" нам  всем  гарантирую даже  не  я, а госстандарт.  "За  работу,
товарищи"!  Поднимем Священные  Граали, наполненные Христовой кровью.  Пусть
они заменят нам рог изобилия, дарующий достойным пищу и питье. Духовная сила
Священного  сосуда  откроет в нас способность разделять  чистое и  нечистое,
отыскивать любовь и милосердие.
     -  Старый мистик заговорил стихами, - молвил до того молчавший физик. -
Сдается мне, что наши истории пошли по второму кругу.
     Длительное и серьезное занятие восточными единоборствами заставили его,
волей-неволей,  приобщиться  к буддизму и  восточному  мистицизму.  Наблюдая
подвальные посиделки,  в  которых и он принимал самое активное участие, Олег
приходил к убеждению, что здесь творится мистический Зикр.
     Неустанное повторение определенных логических шифров и формул приводило
маленький коллектив к состоянию экстатического транса. Даже добавление кофе,
чая,  алкоголя было поставлено на службу тому же эффекту. Трудно было только
понять  какого  уровня  мастерства  в  Закри  достигли  члены  новоявленного
суфийского братства.
     По всей  вероятности, речь  могла идти только  о "первой  ступени"  - о
забвении себя, своих проблем. Конечно, было немыслимо предположение, что эта
компания  достигнет  когда-нибудь  последней  ступени -  растворения в  акте
служения Богу. Трудно поверить, что врачебная публика, вообще, может кому-то
служить. Исключение составляют пациенты, да светлые идей  медицины.  Все они
подчинялись  правилам, прописанным в особой  "Книге  сияния". У медиков было
свое, отличное от остального  люда,  главное  каббалистическое сочинение, не
написанное,   а  передаваемое   тысячными   сменами   предыдущих   поколений
последователей Асклепия.
     Этот странный бог врачевания, рожденный от  Аполлона и  нимфы Корониды,
претерпел   много  горя  за  свою  многотрудную  жизнь,  что  его  роднит  с
современными российскими врачевателями. Но вмешался всемогущий Зевс: он убил
кентавра Хирона,  дерзнувшего обучить Асклепия воскрешать  мертвых.  Отсюда,
сегодняшние    эскулапы-шизики,   по    совместительству   усердствующие   в
алкоголизме, не могут быть признаны его заветными учениками.
     Безусловно, все современные доктора и их  верные помощницы - медсестры,
санитарки  не лишены  традиций Гелугпа - закона  добродетели,  исходящего из
таинственных  тибетских учений. Даже  без  прочтения тибетских  подлинников,
общие идеи  мировой  медицины через информационное  поле вселяются в  головы
профессионалов по мимо их воли.  Волю свою предначертал Бог: "Много  званых,
но мало избранных"! Уже на стадии  поступления  в медицинский  институт идет
просеивание одаренных - посвященных в избранные.
     Наблюдая за жизнью своих друзей, Олег всегда  поражался несоответствием
специальных знаний той линии поведения, которую современные российские врачи
выбирали   для  себя.   Она   во  многом  отличалась  даже  от  зарубежного,
цивилизованного, варианта. Тем  более, трудно поверить, что эти своеобразные
парни были склонны принимать практику благотворного суфизма - "воздержания",
"отречения", "аскетизма".
     Его  друзья советовали больным  правильные вещи, но сами словно нарочно
делали  то, что сокращало собственную жизнь. Если египтяне писали магические
заупокойные  формулы из "Книги Мертвых"  на стенах  гробниц, то  наблюдаемые
сейчас  эскулапы  расписывали  такими  текстами свою  реальную  жизнь. В  их
поведении   не  было  чистого   наслаждения,  а  присутствовало  мучительное
издевательство над собственной биографией.
     Все наблюдения  напоминали вначале  легкое безумие, переходящее затем в
безумие ad  maxymum?  -  практически,  безграничное.  Но потаенные  мысли  и
результаты  наблюдений Олег оставлял при себе, а для сохранности  здоровья в
периоды страшных разочарований незаметно впадал в медитацию.
     После решительной  и  многообещающей отповеди демагогам  диетолог пулей
вылетел из подвала  и  устремился на  пищеблок. Инфекционист  померк  не  на
долго. Был повод взбодриться:  в глазах появилось подобие алчного блеска как
только  кудесник-анатом  приступил  к колдовству  - к  разливу  и соединению
компонента, превращению зелья в священную воду.
     Наша многострадальная родина  - это страна "советов". Известна притча о
том  "Почему невозможно  изнасиловать женщину в  многолюдном месте"? - будет
дано  слишком много советов окружающими. Насильник, безусловно, окончательно
запутается,  пытаясь  исполнить  многочисленные  рекомендации.  Так  и  наши
алхимики  -  включились  в  ответственную  процедуру измерения,  дегустации,
доводки, оттяжки священного напитка. Советов  при этом было высказано масса,
- каждый  пытался удовлетворить  свой  собственный вкус.  "Чем  бы  дитя  не
тешилось - лишь бы не плакало"!
     -  Напрасно, Саша, ты споришь  с живоглотом до еды и первой рюмки. Ведь
все можно совершать в сочетании, - посетовал Миша.
     -  Нам  всем  необходимо научиться беречь  силы.  - поддержал его вещий
Олег. Муза многозначительно хмыкнула из  далека. Она шлепала гистологические
срезы  в  соседней комнате  и  через  открытую  дверь  наблюдала  за "клубом
самоубийц.  Так  называла  она  "своих мужиков", давно привыкнув  к босяцким
выкрутасам и простив им  все прегрешения  заранее  и оптом. Она  никогда  не
вмешивалась  в чисто мужские  дела. Ибо алкогольное  творчество  - бесспорно
сугубо мужское занятие. Впрочем, в кульминационный момент юркой змейкой, тут
как  тут,  появлялась Муза  со старым  граненым  стаканом  и  приобщалась  к
"пьянчугам" (тоже ее термин). У нее была своя норма - верных "две бульки".
     - Никаких возражений у  меня нет, Мишель, - ответствовал провинившийся,
- просто была потребность реализовать  агрессию,  накопившуюся  за выходные.
Софка-сучка  дежурила  сутки  и  угробила  двенадцатилетнего мальчишку.  Жди
работу, Мишель.
     - В чем там дело? Уточни события? И кто виноват? - насторожился анатом.
     - История  банальная.  А  виноват  по  крупному счету  все  же я.  Хотя
непосредственный  виновник  -  Софья  Борисовна  Наговская. Она  дежурила  в
выходные. Самое главное, что,  уходя с работы, я еще раз посмотрел мальчика.
Он  сидел облокотившись  на  тумбочку (ему  тяжело было  дышать, - подключал
мышцы  верхнего  пояса)  -  худой,  бледный,  просто  истощенный. Его  ночью
привезли  из провинции.  Мать-дура заставляла  мальчишку ходить  в школу, не
лечила (врач  амбулатории  вела  его  с  ОРЗ, но  там,  конечно,  уже  давно
теплилась  пневмония).  Матери,  видите   ли,   показалось,  что  он  здоров
(температура  35,4)  и  она  погнала  его в  школу: там  во  время урока  он
свалился, потеряв сознание.
     - Понимаешь, Миша, - продолжал  Сергеев.  - Ребенок ослаблен, всю жизнь
без  должного  ухода   -  у   него  резервы   давно  были  исчерпаны,  явная
ареактивность. А матери-дуре загорелось исправлять тройку по математике.
     - Наговская навалила на него антибиотики, -  началось массовое избиение
микробов - всех сразу, вирулентных и сапрофитов. Отсюда резкая интоксикация.
Известное   дело:   микробные  трупы   своими   эндотоксинами   парализовали
жизнедеятельность  организма.  Надо  было  ставить  капельницы  и   выводить
токсины. А эта толстуха завалилась спать,  - за капельницей же надо следить.
Вот она и отложила активные действия до утра.
     - Но это же подсудное дело! Халатность! - возопил Чистяков.
     - Брось, Миша,  покажи мне того  прокурора,  которому  удалось засудить
врача  по такому поводу.  Можно осудить стоматолога за левое  золото, но  не
клинициста. Умный адвокат всегда убедит суд в  том,  что  здесь имела  место
неправильная оценка тяжести состояния, а злого умысла или халатности не было
и в помине. Будут привлечены титулованные эксперты, с известными  фамилиями.
Все закончится дисциплинарным взысканием. Да,... и мальчика уже не вернешь.
     -  Ты не прав, Александр, -  возмутился анатом, - такие действа прощать
нельзя никому.
     - Никто и не говорит  о поощрении... но, Мишель,  у  тебя  на  вскрытие
будет  присутствовать  главный  врач  и  куча   прфессоров-оправдателей,  да
друзей-отравителей.  Там, в верхах, уже  началась интенсивная возня.  И дело
вовсе не в  Наговской, тем более, что она скоро  уезжает за  кордон. Блатная
стерва и без того больше не будет поганить работу отделения.
     - Мальчика ужасно жалко, - стоит перед  глазами улыбка  его прощальная.
Он ведь надеялся,  что помогут,  - думал добрался  до серьезной больницы. Ты
представляешь,  как он настрадался на всех предыдущих этапах. Видимо, молчун
по природе. Болезнь его терзала, грызла изнутри. Даже самое дорогое существо
- мать  не  могла его  понять.  Это же ужас! -  к кому  ему несчастному было
обратиться.
     - Смерть ходила с косой рядом  с  постелью, пугала,  - он же ее  видел,
наверняка видел.  Мать не пришла на помощь. Да и я, мудак, пришел навестить,
проверить  выполнение назначений, попрощаться.  Надо  было  мне  ночевать  в
отделении,  самому поставить  капельницу, снизить дозу антибиотиков, гормоны
дать. Нужно каждого больного воспринимать как собственного сына, а не только
как пациента.
     - Теперь понятно,  почему тебя понесло к Дельфийскому  оракулу, - кошки
на душе скребут. - молвил задумчиво  анатом. Олег понимающе поддакнул, но не
стал вмешиваться во врачебное толковище.
     -  Однако   наш   кормилец   сильно  опаздывает.  Душа-то  ведь   ноет,
успокоительного  просит!  Где  же  бродит  этот  сукин  сын.  Может  страшно
обиделся. Не верится. Он из тех, "кому плюй в глаза - говорит Божья роса".
     - Ты не нервничай Саша, не гони волну. У тебя  эта боль на живом месте,
понятно... Вот ты и мечешься, грызешь себя. - успокаивал Михаил Романович.
     -  Сейчас помянем детскую  невинную  душу. Его, безгрешного, уже  в рай
приняли.  А  вот  некоторым  персонам   на  век  запомнится.  Мне,  конечно,
привычнее. Я тут их каждый день потрошу, забываю, что они были людьми  - так
останки, анатомические препараты.
     Известно,  что   у  каждого  совестливого  врача  имеется   собственное
кладбище, куда он отправил  толпу своих  подопечных, кого он пользовал и  не
сумел  спасти.  Ни по  злобе  или вине собственной, но  по воле Божьей. Хотя
бывают случаи, которые называю трагической  случайностью.  Посещение  такого
кладбища,  бесспорно, занятие не из  приятных. Так что  ты, дорогой друг, не
терзай себя понапрасну,  а  с  холодной головой  обходи  могилы подопечных и
делай прагматические выводы.
     Дверь  решительно распахнулась  -  задом вперед  вдвигался в  ее  проем
диетолог,  отяжеленный маскирующей провиант коробкой.  Лицо - красное, глаза
бегающие и несколько испуганные. Шалят глаза, - но маскировка выдерживается.
Вадик, заикаясь, вымолвил:
     -  Какая-то  суета в  нашем департаменте. Люди чужие бродят, в кабинете
главного  толчея;  Софочка  - жирная  попочка  бегает  шибче трамвая  -  при
макияже, разодетая по последней морде, но страшно нервная, раскрасневшаяся -
пышет жаром и негодованием, ошпаривает на расстоянии.
     - Скажите,  Александр Георгиевич, не замешен ли здесь  разврат? Неужели
вы прошлись  по  полногрудым иноверкам? Замечу вам, -  это не  наш  стиль. -
выпалил нервно длинную тираду Вадим Генрихович.
     - Вадик,  друже, не  отвлекайся на  мелочи.  Отмыкай  свой сундучок, да
раскатывай  скатерть-самобранку, -  гулять будем.  Конечно, притащив столько
снеди, ты  получаешь право  голоса, но  не хамства, особенно по отношению ко
взрослым   дядям.  Потому   пить  будем  молча  и  не   чокаясь!  -   молвил
многозначительно заметно погрустневший анатом.
     - Все  понято,  не дурак. Опять  отправили  на  тот свет  беззащитного,
скорбного, унылого. Неужели,  Александр  Георгиевич, не углядели? И  это при
вашем-то опыте.
     - Вадим Генрихович, вот в чем  хорошо с тобой  соревноваться -  так это
дерьмо есть на перегонки: ты всегда обгонять будешь. Не ужели не видишь, что
мы  в грусти и печали. Давай  не  будем обеспечивать первенство в быту и  на
производстве.
     -  Вадик,  неужели твою  страсть, -  молвил, актерски  скрипнув зубами,
Сергеев, - составляет зубоскальство, когда нужно сопереживать.
     -   Господа   заговорщики,   обратите   внимание,   какими  разносолами
достопочтенный Вадим Генрихович - бакалавр диетологии - расстарался сегодня.
Взор  изголодавшихся подпольщиков туманился от обилия казенных яств. Неужели
все это решительно украдено  бывшим  парторгом с  больничного стола. Видимо,
традиции экспроприации в крови не только  большевиков, но  и их наследников.
Да не  будем оскорблять мы тяжестью подозрений  моральный  кодекс  строителя
коммунизма.
     - Переборы  здесь  ни к  чему, -  парировал веско  Глущенков. - Как и у
всего  персонала,  питающегося  от больничного  котла,  у вас,  господа, сии
диетологические роскошества удержаны из зарплаты.
     - Да, и пища нам - трудягам - готовится в отдельном от пациентов котле.
Как  видите,  -  закон не  нарушаем,  выполняем  известный  приказ  министра
здравоохранения.  А  вот чего никогда не  надо делать, так это забывать  при
выпивке запирать дверь на французский замочек. Замкнем ее для верности  - от
греха подальше. - закончил назидание Вадим.
     - Ну,  отлично,  -  снял  камень  с  шеи, спасибо!  После  таких веских
заверений о чистоте совести, - не обдираем, оказывается,  мы больных, - пища
легко пойдет в  горло.  Чревоугодие  наше в рамках  закона.  Можно, конечно,
можно  с  чистой  совестью  приступить к  трапезе,  -  молвил  примирительно
Чистяков. - Так выпьем, друзья  по несчастью, собратья по оружию,  - и снова
нальем!
     -  Но первую  выпьем  стоя  и молча за хорошего мальчишку, погибшего, к
сожалению,   из-за  несостоятельности   клинической   медицины  и   слабости
"человеческого фактора" в организации здравоохранения. Пусть земля ему будет
пухом! Пусть  вернется  он в ее лоно  уже в новом  качестве, пускай шагнет в
новую, более совершенную, жизнь! Да, простит нас всех Господь  Бог  за грехи
наши  врачебные,  за  несовершенство  искусства  эскулапа!  Все  там  будем.
Поехали.
     Речь ту прочувствованную произнес Михаил Романович Чистяков  - кандидат
медицинских  наук,  патологоанатом  скромной городской больницы.  В  течение
каждой рабочей недели ему стаскивали со  всех отделений покойников. Он давно
привык  к  общению с  ними  и находил для "жмуриков" какой-то особый язык. В
силу профессии  у него установились  непростые отношения с  медперсоналом  -
врачи  его побаивались, а потому заискивали; молодые  медсестры ежились  при
встречах  в подвальном  переходе,  но  поглядывали  исподтишка  с  бесовским
восторгом и любопытством.
     Любопытству тому при желании можно было придать  искомое направление, -
благо  условий предостаточно: ночные дежурства, масса  свободных  кабинетов,
оборудованных  на  любой  вкус   -  гинекологическими  креслами,  кушетками,
койками,  диванами,  мониторами.   Известно,  в  медицину  приходят  в  меру
"бракованные типы". Давно  замечено,  что абсолютно нормальному нет  места в
том клане - все они немного девианты, персоны с отклонениями, кто же захочет
ковыряться в  чреве  покойника,  принимать  роды  у орущей дамочки,  изучать
устройство мужской  или женской промежности  и так далее. Но опытный патолог
практически  никогда (за малым исключением)  не  скатывался до использования
"профессиональных" возможностей.  Возможно, в  том была сермяжная правда, а,
может быть, Чистяков обделил себя счастьем.
     Для того,  чтобы милосердствовать, надо любить пациентов,  а среди  них
встречаются   откровенные   обормоты.   Но   врачу  приходится   тренировать
любвеобильность,  дабы  без  напряга  проявлять  милосердие.  Путь  в  таком
геройстве,  как  не  вертись,  только  один  -  повышение  исходного  заряда
сексуальности.  Именно   на  таком  особом  любопытстве  ловятся  не  только
абитуриенты медицинских вузов, но и опытные, ведавшие виды, эскулапы.
     Часто взрывоопасное вещество  - гиперсексуальность - приобретает  некие
особые  повороты.  Они  возможны  практически  в  любую  сторону.  Но  здесь
начинается "врачебная тайна" - не стоит в нее внедряться непосвященному.
     Ежедневно патологу притаскивают кучу кусочков различных органов - здесь
и срочные биопсии, прямо с операционного стола, и неспешные  исследования. В
первом случае ответ требуется искрометный, ибо там, в операционной, решается
судьба  пациента,   выбирается  тактика  лечения.   Плохо  будет,  если  при
некачественной цитологии, не  сходя с места, хирурги  удалят весь  желудок и
заодно  пакеты нормальных  лимфатических  узлов.  У  операционного стола  не
всегда можно абсолютно  точно дифференцировать гиперпластический гастрит или
калезную  язву  и  начинающееся  злокачественное  новообразование.  Разумный
хирург настроен  на  выполнение  щадящей  резекции, а  не  на  инвалидизацию
пациента  путем  обширных удалений  -  экстерпации  органа.  Ответ  на такие
вопросы давал патолог -  срочно, точно, категорично. Он  мог  сохранить  или
подрезал тот  тонкий  волосок,  на  котором подвешена  судьба  человека, его
жизнь.
     В дверь морга загрохотали решительно. Ее распахнул изнутри Вадик, почти
моментально, - естественно, как только были убраны бокалы. В дверном проеме,
как в  картинной  раме,  блистала  всей  своей  возмущенной  красотой  Софья
Борисовна Наговская.
     -  Конечно, конечно, где быть трем  отщепенцам, - вызывающе решительно,
прямо с порога, начала  атаку разъяренная  львица.  -  Главный  врач ищет  с
собаками по всей больнице  заведующего  инфекционным и патологоанатомическим
отделениями,  а они, совратив диетолога, устроили застолье, засев в морге за
железной дверью.
     Мужики потупили взоры, не растерялся только Михаил Романович:
     -  Ба,  какие  люди. Софья Борисовна, в  кои веки я  скромный служитель
отошедших  в  мир  иной  удостаиваюсь такой чести. Вы посетили  сей скромный
уголок - кладовую смерти. Здесь, да именно в этих антисанитарных помещениях,
грезил я годами, сгибаясь под тяжестью клинической ответственности, встречей
с вами.
     Он продолжал балаганить:  - И вот распахивается  дверь  и входит  она -
легкая, как дуновение весеннего ветра.
     На  счет "дуновения весеннего ветра"  Миша,  конечно,  перехватил через
край: Софка  была  маленькой,  толстой,  по  правде  сказать,  -  жирной.  И
вкатилась она в морг, как колобок, как шаровая молния, как осеннее несчастье
в виде проливных дождей, потопа, бездорожья. Но Миша продолжал с упоением:
     - Она  - вот она, - заполнившая своим восхитительным  обликом мою нору.
Фея,   принесшая  очаровательный  аромат  волшебных  заморских  духов.  Мне,
скромному служителю  Морбуса  и  Бахуса, даже посадить вас негде, - ибо  нет
здесь достойного  трона. Считал  бы  за счастье, подставить  свои колени,  -
садитесь,  сделайте милость,  Но  достоин ли я такого счастья. Да и, вообще,
выдержит ли нас обоих  этот  жалкий стул, который я проминаю своим седалищем
уже без малого двадцать лет.
     - На  крайний  случай,  могу только  предложить  секционный  стол,  его
мраморную поверхность, но она  холодна. На ней уже покоится недавно убиенный
чей-то варварской рукой ребенок. (Здесь  Миша явно блефовал  - труп мальчика
еще  не  доставили). Кто  бы  это  мог  быть?  Не знаете ли, дражайшая Софья
Борисовна?
     - Устроит ли вас то место? Явно не достойное ваших телесных роскошеств.
Не будет ли возражать замученный отрок, погибший от врачебного недогляда. Не
желаете  ли  взглянуть   в  уже  остывшие  и  остекленелые  глаза  мальчику,
красавица, Софья Борисовна? Или вас мучают угрызения совести?
     Резко развернувшись  на  тонких каблуках,  Наговская  яростным снарядом
вылетела  из кабинета.  Хлопок двери прозвучал, как выстрел крупного калибра
по  всем врагам сразу. Французский замок  защелкнулся вновь, но уже  по воле
убегавшей гостьи.
     - Предлагается выпить еще по стопочке,  - приподнятым тоном, торжествуя
явно блестяще  одержанную победу,  заявил Чистяков,  - мы в праве  гордиться
своими подвигами. Виват психотерапия! Да здравствует ее аверсивный метод!
     - Ты посмотри  какая зараза!  Сколько в  ней  самоуверенной ненависти и
победного  духа.  А на поверку обычная  дура-баба. Но нахально  переходит  в
атаку,  дабы превентивно испугать,  смутить,  внести панику в стройные  ряды
врачебной  гвардии. Пригрел  змею  я у себя на груди, - деланно  всхлипывая,
залопотал Сергеев.
     -   Меня  возмущает  пренебрежительность  этой  пифы.  Я  ведь,  будучи
секретарем  парторганизации,  ее пестовал -  выдвигал на народный  контроль,
метил  в председатели  местного  комитета  больницы. И  на  тебе!  -  черная
неблагодарность. - засопел Вадик с  возмущением и на полном серьезе.  - Прав
был Вождь всех народов: "кадры в период реконструкции решают все"!
     - Бросьте,  мужики, сползать в  декаданс, протрите глаза: сука - она  и
есть сука! Нет ей оправдания и  места  в нашем здоровом  коллективе, а может
быть и на  земле бывших советов, - пусть катится быстрее в свой Израиль. Там
она  будет  работать буфетчицей, а  не врачом-инфекционистом!  -  решительно
подправил ситуацию патолог.
     Медленно стало восстанавливаться  психологическое равновесие.  Пришлось
выпить не две, а три и четыре рюмки, однако опьянение не наступало.
     Больница  дышала  тишиной,   приглушенным   урчанием  каких-то  моторов
холодильников  или  других специальных лабораторных  агрегатов. Звук  их был
настолько привычен, что он не разрушал тишину, не нарушал ее сонного величия
-   он   был   ласковым   фоновым   контрастом,   лишь   оттеняющим  статику
"охранительного  режима",  придуманного  еще  академиком  Иваном  Петровичем
Павловым  -  сыном  заурядного  дьячка,  но  великим   исследователем   тайн
человеческой природы.
     Великолепная компания  заметила, что полумрак  стелется и в помещении и
за окном, - было  уже  время вечернее, нерабочее, сонное. Засиделись друзья,
замечтались, задумались.
     Тишину сперва нарушил вежливый  стук  в дверь, - то санитарки притащили
труп мальчика из инфекционного  отделения. Им помогли перевалить покойного с
каталки на секционный стол. И тут раздался  другой резкий, неприятный звук -
требовательный,  властный. Звонил телефон - прямой,  внутренний, от главного
врача.  Валентин Атаевич  Эрбек -  главный,  как его называли за  глаза, был
человеком  рассудительным, в меру хитрым, предприимчивым, порой  коварным  и
злопамятным, реже добрым и внимательным к персоналу.
     Он попробовал  себя  в роли  терапевта,  затем  хирурга.  Ни в  чем  не
достигнув  высот,  остановился   на  административной  работе.  Вспоминается
анекдот:  папа-врач  приехал навестить  сына-студента  медицинского вуза;  в
деканате ему пожаловались на основательные  "хвосты"  наследника профессии и
родитель был вынужден обратиться с назиданиями к сыну. Речь его была проста,
как  эпитафия  на  могильной  плите: "Учись  сынок! Хорошо будешь  учиться -
станешь врачом, а если плохо - то только главным врачом".
     Эрбеку, даже рядовые хирурги больницы, когда он им ассистировал и лез с
советами, не  стесняясь  заявляли: "Ты  хоть и  главный  врач,  но  хирург -
неглавный".   Валентин  Атаевич  проглатывал  пилюлю  как  бы  примирительно
посмеиваясь, не злобствовал,  Но обязательно  "отдавал долги" с отсрочкой, -
мстя  мелко,  вымученно, болезненно. Эти  его грехи  знали старожилы, на них
ловились  лишь  новички,  особенно  из   кафедрального,   преподавательского
персонала. Ну, а вузовских кафедр  было немало: они прочно вписались в жизнь
больницы, помогая ей, спасая от падений, застоя и обнищания.
     Звонил сейчас именно этот человек - конечно, не  Бог, но власть, - тоже
служитель    культа,   правда,   иного.   Культ   власти,   административных
возможностей,   связей,  блата  и  тайной  политики,  давно  основательно  и
безобразно обгадивших нищую отечественную медицину.
     - Михаил  Романович,  не  чаял  вас услышать в  столь поздний  час.  Но
получил  сведенья, что вы  застряли на  работе и решил позвонить. - начал он
многообещающе.
     -  Догадываюсь,  глубокоуважаемый Валентин Атаевич,  об  источнике  сей
информации.  Тот   источник  не  так   давно  выкатился  на  кроваво-красном
велосипеде из нашего подвала и имя  ему - Софья Борисовна.  Я  не ошибся?  -
анатом  пытался  убить  своей  отповедью  сразу   двух  зайцев.  Превентивно
нейтрализовались  возможные инвективы разгневанной Софочки и делалась заявка
на принципиальный подход к грядущему вскрытию.
     Однако  тон  разговора  главный  взял нейтральный  и вежливый.  Не было
никакого нажима, но была просьба  провести секцию быстро и качественно,  ибо
уже появилась жалоба "от населения" - от матери. О  существовании всесильных
ходатаев ничего не говорилось, было высказано пожелание пригласить вузовских
сотрудников -  с кафедр терапии,  инфекционных болезней, хирургии. Подслащен
финал  разговора  расхожей  фразой:  "Всем  известна  ваша  профессиональная
дотошность,  принципиальность и эрудиция". Прощание было  вежливым и  даже в
меру ласковым.
     Все мы  знаем ласку юпитеров  - либо обдадут холодом до заморозки, либо
страстно обнимут  так, что изломают скелет. Лучше держаться от них подальше.
Эти мысли одновременно пришли в головы трех собутыльников.
     - Все  же  наш  главный неплохой психолог,  - задумчиво  молвил  Михаил
Романович.  -  Сперва наслал  на нас  стерву в  белом  халате. Та ничего  не
вынюхала, - ведь пьянки-то не было, господа?! Сорвалось! Затем он выкатил на
нас кисель обаяния  и административного такта. Но  нас такими пустячками  не
купишь.
     -  Чему  ты  удивляешься, Миша,  -  вежливости?  Так ларчик открывается
просто, -  надвигаются альтернативные выборы главного врача.  Вот он и мечет
бисер. Вербует стада покорных выборщиков.
     - Я  так  думаю, -  продолжал  Сергеев,  - на  выборах  нужно выдвинуть
альтернативную  кандидатуру. И  лучшим  из  лучших,  безусловно, будет Вадим
Генрихович  Глущенков  -  наш  собрат  по  оружию  (и  это главный  козырь),
проверенный  партиец,  специалист  по   хозяйственно-экономическим  подвигам
(руководить  больничным  столом  -  это  вам  не  фунт  изюма!),  душевный и
отзывчивый товарищ, кстати, - "в порочащих его связях  не замечен". На нашем
фоне  - мерзком фоне  бабников, лодырей и казнокрадов, - он будет смотреться
просто неотразимо.
     Глущенков  потупил  взор.  Но, даже если  воспринимать  эти слова,  как
шутку,  а в них таки была доля  истины и  кособокой правды, - приятное тепло
разлилось  по душевным камерам  врача-диетолога.  Он посчитал момент  весьма
ответственным, даже внушительным, многообещающим. Известно, что все это было
его давнишней,  тайной  мечтой, - чего уж  греха таить и скромничать. Чай не
дети, выросли из ползунков и пеленок, - пора браться за серьезное дело!
     -  Я  поддержу такое  светлое и  многообещающее начинание, -  революции
всегда происходят неожиданно и исподволь. Будем  бороться всеми дозволенными
Законом методами за претворение наших стратегических планов в жизнь! - веско
резюмировал  Чистяков.  Но, по правде говоря,  в наших  начинаниях рождается
банальная интрига.
     -  А что есть интрига?  -  словно из подмышки  вякнул Вадя. - Объясните
мне, господа заговорщики.
     В разговор  вмешался признанный подвальным сообществом философ-практик,
не реалист, а скорее мистик, - Сергеев Александр Георгиевич:
     -  Вадик  вы  делаете  немыслимые  успехи.  Ваш  вопрос  соседствует  с
евангелистским  - "Что  есть истина"? Мы вас  с удовольствием поздравляем  с
приближением к сакраментальному.
     - Давайте разбираться вместе, - продолжил Сергеев. - Интрига, насколько
мне помнится, звучит на французском - intrigue, а латинском - intricare, что
означает в дотошном переводе - "запутывать". Вас устраивает такой подтекст?
     - Меня любой язык устраивает, особенно,  когда его не знаешь. - отвечал
возбуждаясь Глущенков. - Но я не вижу оснований бояться такого термина.
     - Вы, Вадик, бьете своей логикой не в бровь и даже не в глаз, а прямо в
печень, словно сивушные масла  в самодельном алкоголе! -  продолжил Сергеев.
Все остальные внимательно слушали "высокую беседу", не перебивая оппонентов.
     -  Продолжим  наши рассуждения:  любая  интрига  -  это, прежде  всего,
движение,  динамика;  затем,  это, безусловно,  тайна, скрытность  замысла и
исполнителя, маскировка конечной цели. Согласны, Вадя?
     Глущенков подтвердил согласие кивком и Сергеев продолжал:
     - Интрига может быть индивидуальная, групповая,  наконец,  в  масштабах
классовых, государственных. Но наша больничка до последних высот не доросла,
не  так  ли?  Следовательно,  в  нашем  муравейнике  будут  решаться  задачи
клановые, групповые, исходящие из интересов  тех,  кто проводит определенную
кадровую политику. Но интрига может вести к прогрессу или регрессу.
     - Попробуем, Вадим, ответить на вопрос: кому выгодно закрывать глаза на
неблагодатные дела? Скорее  всего, действуют здесь  люди недостойные и ведут
они больницу к краху, а не к победе.
     -  Теперь  попробуем  рассмотреть  данный  вопрос  шире и на  некоторых
примерах:  большевики  мошеннически захватили  власть  в семнадцатом году, -
путем  интриги! Затем, чтобы удержать  ее,  применили страшнейших  масштабов
террор, - здесь уже интрига переросла в безумие. Крах все равно наступил, но
очень  поздно,  к сожалению.  Но  всевышняя  логика  проявилась  по  строгой
формуле: "интрига-безумие-смерть".
     - В  масштабах  нашей больницы все  выглядит  скромнее: Наговская и  ее
сподвижники стараются раскрутить интригу, дабы обмануть коллектив  и втянуть
достойных  людей,  несчастных  пациентов  в  бестолковость,  в  безумие.  Но
необходимо помнить, что  за этим следует крах, гибель, смерть светлой  идеи,
правды, а может быть, и людей.
     - Вот и решайте, Вадим,  кто прав, а кто виноват.  А, заодно, решите по
какую сторону баррикад вам следует быть. - подытожил Сергеев.
     Вадим поморщился. Было понятно, что он не готов к  категоричным выводам
и принятию экстраординарных решений:
     - В любой ситуации играет роль такое множество составляющих, что выбор,
как  правило  не  бывает  простым.  Вы,  Александр  Георгиевич,  не  указали
ориентиры: мораль, заинтересованные отношения, экономика и прочее.
     Сергеев,  без  всяких  долгих  размышлений  предложил:  -  Возьмите  на
вооружение десять Христовых  заповедей,  это же так  просто. Давайте  вместе
вспомним:   первые   три   заповеди   посвящены    настойчивому   требованию
придерживаться единоверия и не  создавать  себе  кумира;  четвертая заповедь
требует блюсти субботы, дабы посвящать  их размышлениям о Боге; пятая - "чти
отца и  матерь твою"; шестая -  "не убий";  седьмая - "не прелюбы  сотвори";
восьмая  -  "не  укради";  девятая  -  не  лжесвидетельствуй;  десятая  - не
протягивай руки к чужой жене и чужому добру, не  завидуй. Вот в общих чертах
и  все  премудрость, -  здесь  только  философия  добропорядочности.  Теперь
профильтруйте через заповеди поведение, интригу Наговской, ее адептов, тогда
все встанет на свои места, не так ли?
     Глущенков  от дальнейших комментариев отказался, у него, скорее  всего,
помутился  рассудок от угрызений совести.  Да  и вся остальная компания явно
приуныла,   глубоко  задумался   и  Сергеев.  Почти  что   сообща   выдавили
спасительное: "утро вечера мудренее"!
     На  том и порешили. Закрыли и  опечатали помещение  морга.  Пожали друг
другу руки и разошлись.

     * 1.2 *

     Прошла ночь - утро распахнуло жадные до новостей глаза. Оно вытащило из
вчерашнего   туманного  вчера   новый  день  -  время  продолжения   поиска,
неожиданных  открытий, рутинной  работы,  жизненных  драм, смешных  историй,
вечного и  всегда неудовлетворенного  любопытства. Вновь принялась за работу
универсальная   сеялка  событий.  Она  продолжала   забрасывать  унавоженную
отбросами поведения  людей  жизнь  семенами  счастья  и  порока,  доброты  и
агрессии по универсальной формуле - "интрига-безумие-смерть".
     Михаил  Романович явился на работу  за полчаса до  официального  начала
рабочего дня. Он  знал, что  перед особо ответственным вскрытием  у главного
врача всегда появлялось страстное желание побеседовать с патологоанатомом по
душам,  разведать  степень  его   профессиональной  агрессивности,  качество
установки на то, чтобы "говорить правду, правду и только правду".
     Такая  позиция  анатома  не  всегда  сочеталась  с  особыми  интересами
больницы и  вышестоящего начальства.  Чистяков догадывался,  что здесь будет
как раз тот случай. Однако никаких звонков не раздавалось, прямой телефон от
главного молчал.
     Вскрытие  начиналось  в  десять  часов.  К тому времени  на  отделениях
заканчивались  нудные  "пятиминутки"  и  осмотры тяжелых больных.  Виновники
"торжества", да и все желающие, к этому времени собирались в секционном зале
и тогда начиналось патологоанатомическое священнодействие.
     Удивление  от  молчания  главного врача быстро растаяло:  в  секционную
входили  один за другим  "тузы" медицины - профессура  тех вузовских кафедр,
которые   располагались  на  базе   отделений   больницы.  Чистяков   оценил
организаторский талант администрации и  Наговской - поддержка обеспечивалась
на самом  высоком и ответственном уровне. Это  была интрига, но задуманная и
организованная  тонко: давления на анатома администрация  не  оказывала,  но
обложила его со всех сторон столь основательно, что любые двойные толкования
были невозможны. Выводы должны быть только максимально обоснованными. Борьба
умов могла начаться на всех этапах вскрытия.
     Труп мальчика, исхудавшего  за время болезни выше всякой меры, был  уже
приготовлен для вскрытия. Муза все  выполнила точно  и в срок. Обилие важных
персон вызывало недоумение: лучше бы корифеи являлись к постели больного при
жизни. Тогда массированный ученый десант мог принести пользу - сейчас, после
смерти,   такое   внимание   казалось  надругательством   над   милосердием,
безобразной   попыткой   отпущения  грехов  явному  и  не  осознающему  вину
преступнику. "Что-то с совесть в этом мире стало твориться очень опасное." -
подумал Чистяков. Позже всех на вскрытие явился Сергеев.
     Он,  войдя  в  переполненное  помещение  секционного зала,  понял  игру
моментально, но не проронил ни одного лишнего слова, кроме общего "Здрасте".
Выражение  его лица  казалось  безучастным и равнодушным,  но  исподтишка он
внимательно наблюдал за действом. Здесь собрались все хорошо знакомые  лица,
но  роли они  собирались  играть, конечно,  для себя непривычные. Сергеев не
выискивал  именитых, а просматривал теперь  уже глазами  психотерапевта всех
подряд  -  с  права  на  лево.  В  мозгу возникали  почти что патологические
ассоциации  и логические построения - может быть, бессонная  ночь  давала  о
себе знать.
     С  первого  взгляда  было ясно, что истинные врачи-трудяги в секционном
зале не  ошивались. Они сейчас  корпят  у постелей  больных, глотая и вдыхая
мириады  микробов  и  наслаждаясь  запахами  нездоровых  тел, тратя  эмоции,
надрывая сердце  переживаниями по поводу безуспешной  клинической  динамики.
Хорошему  врачу все понятно даже без вскрытия, к тому  же они определяли без
ошибок, чего стоит каждый из коллег.
     Сейчас в  морге собрались  в основном, так называемые,  государственные
деятели  - "большие начальники"  от  медицины.  Но никто  из тех, кто явился
"поддержать" Наговскую  не  догадывались,  что главнейшая задача "сановника"
обеспечивать  прогрессивную селекцию гражданского долга, свойств порядочного
человека.   Здесь   же  подлецы  собирались  культивировать   "групповичок",
"междусобойчик", - насиловать будут сообща  только правду, одну лишь правду!
Припомнилось: "Оставьте их,  они - слепые вожди слепых; а  если слепой ведет
слепого, то оба упадут в яму" (От Матфея 15: 14).
     В такой коллекции  падших персон на одно из первых мест можно поставить
особу  с вялой партийной кличкой -  "бледная поганка"  (Amanita phalloides).
Вообще,  неплохо вспомнить,  что  грибы  представляют собой обширную  группу
низших  растений,  в составе которых  отсутствует хлорофилл. Потому  они  не
способны  честно  усваивать  углерод   и  питаются  готовыми   органическими
веществами.  Иначе  говоря,  являются  в  известном  смысле   основательными
паразитами, потребляющими продукты активного синтеза, выполняемого "трудовым
классом".
     Но бледная  поганка, не смотря на свою  очевидную хрупкость, вялость  и
болезненность,  наделена  самым высоким  среди  грибов отравляющим эффектом.
Воплощенная  в человеческий облик, - это занятный экземпляр. Многие из них в
раннем  детстве и  юношестве были не лишены элементов одаренности. Но  таких
подводят "издержки детопроизводства".  Чаще родители зачинают их не в лучший
период: толи по пьянке, толи во время вирусной инфекции.
     По утрам девочка исправно ходила в школу, по вечерам тщательно готовила
уроки, а ночами тайно, с помощью "шаловливых пальчиков"  формировала из себя
женщину. За школой следует институт. Здесь новая награда - красным дипломом.
Человеческий  ресурс  не  безграничен -  исчерпается  лимит интеллектуальных
возможностей. Тогда приходится прощаться с мечтой о науке и сногсшибательной
карьере.
     Но  отвратительно  обстоят  дела  с  иммунным  статусом  таких  трудяг.
Оторвавшись  от привычной,  скажем,  украинской деревеньки,  выскользнув  из
милой  сердцу  и теплой клоаки, такой глист  (Angiostrongylus costaricensis)
моментально и решительно заселяется вирусами герпеса  (Herpesvirus hominis).
Дальше больше: жизнь в общежитие  в мрачном, слякотном, холодном Ленинграде,
недостатки  питания  и ошибки  сексуального творчества  довершают  приговор.
Через известные ворота устремляются в чрево хламидии (Chlamydia), клостридии
(Clostridium),    клебсиеллы    (Klebsiella),    эшерихии     (Escherichia),
энтеробактеры (Enterobacter). Туда  же ныряет  Helicobacter pylori, довершая
формирование  букета  патологии  желудочно-кишечного тракта.  О  неизвестных
науке вирусах говорить уже и не приходится. Все! - сети расставлены, красные
флажки  развешены, стрелки расположились на своих номерах. И роковой выстрел
прогремел!
     Трагедия  заключается  в  том, что  у белобрысой левретки  утверждается
социальная  зависимость,  от  обстоятельств,  воли  начальничков,  требуется
постоянная подпитка ресурсом коллектива. Она пытается играть отчаянные роли:
"дорогой подруги", "страдающего ребенка", однако  зацикливается окончательно
на "доброжелательной гадюке". Такой поведенческий репертуар уже не поддается
исправлению.  Мудрое  начальство  легко обращает  недостатки в  добродетели,
подтягивая блеклое создание до уровня штатной сексотки.
     В угоду качеству, не  контролируемому разумом,  служительница  порочных
муз будет ябедничать даже  на  своего сына, близких, подруг, коллег, лишь бы
выговорить себе  особый статус  - "эффектной  страдалицы",  "дочери  полка",
застенчиво ковыряющейся в носу. Истонченные черты измученного вечной скорбью
лица,  нездоровый   цвет   кожи  -  это   верное   свидетельство   душевного
неблагополучия.   Сексотка   все   время   ищет   предмет   для   очередного
сногсшибательного доноса. Она  обязательно сообщит Богу,  если  не  окажется
рядом гинеколога, о подозрительной задержке месячных на два с половиной часа
или, наоборот, о выплеске гейзера.
     Сергеев вспомнил,  что Плутарх, походя,  коснулся  в своих исторических
трудах и некоторых мирских качеств: Во времена Ромула  и в его честь луперки
голыми бегали по улицам  Рима и лупили ремнями,  нарезанными  из козьих кож,
молодых женщин: "те не уклонялись от ударов, думая, что они при беременности
облегчают роды".
     Сергеев  еще раз взглянул на  Плаксону Елену Бенедиктовну  - заведующую
рентгенологическим   кабинетом,  и  почти  незаметно  покачал  головой:  "Не
понятно, какого  черта  эта  изможденная  доходяга приперлась  на  вскрытие.
Раньше никогда не появлялась здесь, - постоянно симулировала позывы на рвоту
от трупных  запахов". Толи  она собирается бегать  голой по  моргу и  лупить
ремнями присутствующих, толи ждет таких действий от местных луперков.
     Следующая  персона  была вырвана  пытливым взглядом  психотерапевта  из
толпы соглядатаев триумфального действа. Сомнительная  андрогения шагнула на
кафельный  подиум  морга:  то  была  особа из ряда  смешанных женско-мужских
типов.  На английском языке он зовется sexintergrade (гермафродит). В  таком
существе  имеет место явный  перебор  мужских  гормонов. Именно  от  свойств
пропорции мужских  и  женских гормонов все и зависит.  Женщина такого  типа,
видимо, позднее, чем все остальные, спустилась с  сосны или осины и вышла из
леса.
     Ее предки добрались до  Санкт-Петербурга  из-под  Урала,  от туда,  где
происходило  великое  смешение  наций.   Там  ассимилировались  генетические
возможности  раскосых народов - великих наездников и скотоводов - с  беглыми
славянскими  каторжниками,  старообрядцами,  бывшими крепостными крестьянами
центральных губерний. При таком смешении в человеческую кровь  впрыскивалось
и что-то конское. Про них  говорят задумчиво, но с пафосом: "ни баба, а конь
с  яйцами".  Чуток  побольше  роста  и  мышечной  массы и  можно присваивать
степному  скакуну  известный  знак  качества  -  "коня на скаку остановит, в
горящую избу войдет".
     Гормональный дисбаланс - явление роковое: приходится ожидать подвоха со
стороны сексуальной  ориентации.  Такую женщину интрига не  портит, а только
бодрит.  Как  только главный врач подает команду  "Фас!", -  в жилистом теле
забурлят и  откликнутся первыми мужские гормоны - это будет их звездный час.
Моментально  сработает  феномен патриотизма  уличной шавки  -  "Фас, рабочий
класс"! Ее мечта  - ринуться на баррикады, метать булыжники, вывороченные из
мостовой, крушить все святое, как в безумном, веселом и кровавом  1905 году.
"Прости их Господи, ибо не ведают, что творят".
     Символы  потенциальной  дефектности  заводят  таких  особ в  преддверье
науки,  но  дальше вестибюля им  прорваться  не удается. Ибо Иисус  заметил:
"Много званых, но  мало  избранных". Известно  всем, как происходит  научное
остепенение ученых  див  - как  правило, через осеменение.  И  здесь  нельзя
хлопать ушами: ищущая женщина обмен идеями должна моментально переводиться в
сексуально-продуктивную  стадию. В страстном порыве синий чулок или колготки
с треском снимаются через голову. Тогда и  произойдет великое и долгожданное
таинство восприятия мысли наставника.
     Но для  постельного прогресса Сучагина Эльза Пахомовна  явно  не  имела
никаких  перспектив  -  подкачали  внешние  данные, помешал заметный перекос
гормонального  фона  в  мужскую   сторону.   Даже  собственный  муж,  только
многократно перекрестившись, влазал на нее. Да и то сказать, - чувствовал он
себя, как невольник, напрочь похоронивший гордость, независимость и  оргазм.
Он, пожалуй, так и не постиг величия волшебной фазы коитуса.
     Эльза  заведовала  физиотерапией  и  к  ребенку,  безусловно,  не имела
никакого  отношения,  ни при  жизни, тем  более после  смерти.  Но  она была
председателем  местного   комитета  больницы   и   ее   искус  -  проведение
профсоюзного собрание прямо  в морге. В ее пролетарском черепе  уже сложился
сценарий  и режиссура  отчаянного, но  эпохального  действа. "Пусть  сильнее
грянет буря"!
     Желчная  натура хорошо  работала  в  стае,  - с напускным  достоинством
яровизировала новичков,  дисциплинировала старожилов с помощью общественного
воздействия.  Тот,  кто профессионально  занимался  псовой охотой,  знает: в
своре всегда нужен помощник вожаку. Он летит, отставая на корпус от главного
бойца - командира, внимательно и преданно следя за положение хвоста  лидера.
Вожак смел, потому что знает: не две, а четыре челюсти  первыми начнут рвать
на  части  добычу.  Это будут  его  челюсти  и  полный зубной набор  верного
ассистента.
     Следующей   в  шеренге  доброхотов  была  могучая  Сорнякова   Элеонора
Вячеславовна - она из компании конформистов, из балласта. Пузанчик-сангвиник
подвижная,  как  ртуть, болтливая, как  фламандская  сказка.  Про  нее  поэт
сказал:  "Она такая  толстая,  что ее не  только  носить на  руках,  на  нее
смотреть тяжело".
     Неудовлетворенные    сексуальные    запросы   отсвечиваются   на   этом
жизнерадостном лице без  всякой тайны и  глубокого замысла. Ее готовность  к
специфической трапезе была сильнее, чем у  блина,  испеченного на Масленицу.
Конформизм бывает игровым, когда обстоятельства вынуждают изображать из себя
"рубаху-парня"  или нести  миссию соучастия в  показательной казни.  Зажатая
особа  периодически  дает  всплески  агрессии через  истерические реакции  и
авторитарное поведение.
     Сергеев вспомнил повести Плутарха о временах легендарного Ромула, когда
было принято на свадьбах орать  "Талассио"! Мужу тем криком  напоминали, что
супруга должна только плести шерсть, но не утомлять себя работой по дому. Ее
принято было вносить в дом на руках, - но тем уже напоминали жене о  славных
временах, когда девушку воровали и силой вволакивали в дом.
     Правда, женщины пытались мстить по-своему,  по-особому, по-женски. Но и
их  воспитывали  тоже  неординарным  способом:  по  приказу  Татия,  в  знак
благодарности  за  предательство,  Тарпию, открывшую  ночью  ворота крепости
врагу, забросали  золотыми браслетами  (то, что "с  левой руки" она  просила
подарить ей), добавив к  жалкому золоту и увесистые боевые щиты, раздавившие
насмерть предательницу.
     Но,  как и  в  большинстве  женщин,  сотворенных  из  ребра  мужчины, в
отечественной  конформистке  тоже  содержится  слишком   много  примитивного
паскудства, предательства, приспособленчества.  Но мог ли Адам винить Еву за
то, что ее сотворили из  подвижного ребра, а не из того, которое припаяно  к
грудине, прикрывает "верное"  мужское сердце. Первым  оценил "ошибку" Творца
хитрый змей-совратитель,  наставивший рога  сопливому Адаму. Он завлек Еву в
райские  кущи под "объективы Шеленберга". Козлоногий негодяй - дьявол  потом
представил  обличительные  фотодокументы  Творцу.  Змей  как-то  изловчился,
каким-то хитрым способом оплодотворил первую женщину блудливой идеей.  И она
понесла  порочную мысль,  как  олимпийский факел, по свету. До  сего времени
современная женщина волочится тернистым путем, сопряженным с трудом, родами,
отдыхом и развратом.
     Известно, что у  истинных  ученых  от рождений с  головой  немного не в
порядке. Сергеев вдруг почувствовал, что и  его понесло куда-то в сторону, к
какому-то замысловатому канкану: он опять вспомнил Плутарха, а  это, конечно
самый верный признак неожиданного головокружения. Он вспомнил повесть о царе
Тархетие - дичайшем деспоте: у того "во дворце случилось  чудо, - из средины
очага поднялся мужской член и задержался так несколько дней". Местный оракул
Тефии  посоветовал царю пристроить к  "чуду"  красавицу дочь, дыбы  получить
замечательное потомство. Но  дочь отказалась и угодила по повелению  отца  в
тюрьму.
     Сергеев   мысленно  провел  чистый   опыт,  представил:  подобное  чудо
произошло  в морге, - интересна реакция на него женского окружения, конечно,
если Мишель раньше времени не махнет длинным хирургическим ножом, как острой
саблей. Он настолько вошел в роль, что придержал правую руку патолога, - тот
намека не понял, но  глубоко задумался,  -  видимо, и в его голове скреблись
непростые видения.  Можно давать голову на  отсечение (но не оное), что  все
весталки будут приятно поражены и моментально забудут о врачебном долге.
     Но откуда,  из какого места, здесь  в морге может вырасти чудо? Сергеев
проворно  окинул дотошным взглядом присутствующих мужчин, - стало  ясно, что
они давно утратили  такие возможности. Ни  морально, ни  физически  поникшие
особи не способны продемонстрировать  смелый  акт эксгибиционизма: положение
могло  спасти  действительно  только  чудо,  способное  вырастать   даже  из
слякотного  болота.  Оставалось  произнести тривиальное,  многозначительное,
оставшееся  еще  со   времен  защиты  Порт-Артура  и  интервенции  КВЖД,   -
"Япона-мать"!
     Элеонора словно бы читала мысли Сергеева, а  может быть думала о чем-то
своем,  близком,  грезила примерно  в  том же  направлении.  Вспомнилось: "И
воздал мне  Господь по правде моей, по  чистоте рук моих перед очами  Его. С
милостивым Ты поступаешь милостиво, с мужем искренним - искренно, с чистым -
чисто, а  с лукавым - по лукавству его; ибо  Ты людей угнетенных спасаешь, а
очи надменных унижаешь" (Псалом 17: 25-28).
     Толстая   женщина   заведовала    кабинетом   медицинской   статистики,
безукоризненно  владела   четырьмя   незатейливыми  действиями   арифметики,
составляла бесконечные, бестолковые отчеты и очень гордилась  своим влиянием
на жизнь коллектива больницы, растущим соответственно ее живому весу.
     Присутствие  на  секции  инородного тела  вытесняло из помещения  много
воздуха и создавало эффект  нависающей угрозы:  в  том  была загадка, равная
возможности  неожиданного   миллиардного  наследства,  которое   никогда  не
свалится на голову уже умершего ребенка.
     Сергеев  который раз  отмечал: в нашем  террариуме  содержатся и другие
рептилии - отставные и  действующие  начальники. Сергеев  вспомнил, что  еще
Платон  и  Аристотель,  анализируя  науку управления  государством, заметили
странную особенность. Они подсказали миру  простую идею: если хочешь открыть
человека, то предоставь ему власть.
     Русский  архетип, если верить примерам истории, малоподходящее поле для
селекции  руководителей.  В  клиническом  смысле  они  напоминают  прыщи  на
ягодице, в социальном - представляются  клоунами, шутами гороховыми, ибо  не
являются профессионалами никакого рода деятельности,  будь-то  медицина  или
организация здравоохранения.
     В их  бестолковых, но напыщенных указаниях никто не нуждается. Они лишь
вносят раскардаш  в работу, а хоронят напрочь любое  мобилизующее начало. Их
выдвинули по  протекции, но  так же  лихо и  задвинут  в подходящий  момент.
Новоявленные    сатрапы    любят    представительствовать   на   совещаниях,
конференциях. Они мастерски изображают значительность на лицах, рассуждают о
демократии,  но понимают ее  на свой лад. Сизифы  очень любят представляться
восприемниками новых, прогрессивных методов организации труда, но делают это
столь  топорно, что  вызывают накат  тошноты у  окружающих.  Малоталантливые
актеры вовлечены в своеобразный театр абсурда, в котором все роли клоунские.
     Но в  цирке клоунадой заполняют  лишь  промежутки  между ответственными
номерами, исполняемыми талантами. Если  сцену заполняют только шуты, то весь
спектакль  разрушается.  Феномен навозного  жука срабатывает здесь в  полной
мере. Однако  затраты  ума  и сил идут  на переработку  бросового материала,
порочной идеи.  Навозник  может  быть  невиноватым в ошибке  выбора - просто
жизнь  заставила   заложить  душу  дьяволу.  Но  киллер  тоже  считает  свое
творчество наиважнейшим; профессиональный  вор поддерживает подобное мнение.
Потому  и  содержится  своевременное  предупреждение в Псалме  11  (2-3, 9):
"Спаси,  Господи;  ибо  не стало  праведного,  ибо  нет верных между  сынами
человеческими. Ложь говорит каждый своему ближнему; уста льстивы, говорят от
сердца притворного.  Повсюду  ходят  нечестивые, когда  ничтожные  из  сынов
человеческих возвысились".
     Посему стиль работы даже маститых  клоунов ограничивается лишь  мелкими
аппаратными интрижками - на женский манер. В таких  делах нужно лишь вовремя
крикнуть  Cherchez  la  femme! Но  "даровитым"  женщинам  часто  помогают  и
мужчины. Сергеев вычислил в  толпе собравшихся парочку таких олухов. Они оба
бородаты:  плохо,   когда  за  волосами   прячутся   идеи-фикс,   демагогия,
фантасмагория,  берущая начало  из  низкой научной  культуры  и  недостатков
дисциплины  мышления. Беда состоит еще в том, что глупый человек не способен
обходиться правдой, он  вынужден подкреплять свои действия ложью. Они  имеют
много  общих  черт и малые отличия, их объединяет привычка  водить  за собой
двух  ослов, имя которым  - Болтун  и  Болван. Эти двое заведовали  первым и
вторым терапевтическими отделениями. Они не хватали звезд  с неба, а  потому
свято выполняли поручения начальства, какими  бы глупыми или паскудным те не
были.
     Сергеев  выхватил  взглядом   из  толпы  белых  халатов  прежде   всего
Наговскую, нервно колыхающую объемными  бедрами, волнующуюся и  метущуюся  в
ожидании   финала  патологоанатомического  судилища.   Затем  выявил  другую
прелестницу - Хорькову  Ирину Полуэктовну. При столь  когтистой  и  зубастой
фамилии  она все же  больше фигурой  и  повадками смахивала  на  улитку.  Но
известно, что внешнее впечатление  обманчиво.  Внутреннее содержание  улитки
спрятано под панцирем, пусть обветшалых, но складных словесных одежд.
     Длинные,  игриво  подкрашенные,  реснички  обрамляют когда-то  в юности
выразительные  глаза.  Но  теперь  на  отечном  лице любой  макияж  выглядит
неуместным и вульгарным. Однако гротеск почечной недостаточности вызывает  у
врача лишь сострадание. Ясно, что хронический пиелонефрит - следствие порока
не  столько  иммунитета,   сколько  выбора  сексуальных  партнеров.  Причем,
виноватыми здесь  могут  оказаться  оба супруга, - вот и ищи теперь ветра  в
поле. Весь портрет  основательно  портит  нижняя часть,  похожая объемами  и
пропорциями на химическую реторту.  Видимо,  в  молодости  эта  часть статуи
являлась соблазном для первопроходца и  остальных  кавалеров.  Но  теперь, в
преклонном возрасте, куда лучше прятать массивный  фундамент  под просторный
белый  халат, а  не  выставлять его  на  показ  облегающими одеждами,  пугая
неудачной квадратурой даже очень стойких искателей трудного счастья.
     Известно,  что все болезни от Бога. Они - либо знак  прямого наказания,
либо результат  отступления от норм  морали и гиены в широком  смысле  этого
слова.  Но  чаще  болезни -  наказание за  душевную грязь,  лож,  неуместную
интригу.  Известно,  что  Бог  не  пачкает  руки  приведением   приговора  в
исполнение  за  грехи - функции палача  вручаются дьяволу. Тот найдет  самый
эффектный  способ  заклеймить  порок:  чаще  через болезнь,  через заражение
изощренной  половой инфекцией -  и  приятно,  и  радостно,  и незаметно  для
окружающих.  Намек  на  исполнителя   легко  отыскать  в  Откровении  Иоанна
Богослова  (12:  12): "Итак  веселитесь,  небеса и  обитающие  на них!  Горе
живущим на земле и на море, потому что к вам сошел  диавол в сильной ярости,
зная, что не много ему остается времени"!
     Для  улитки  находится  параллельный типаж -  гусеница.  Самым  броским
представителем  той  когорты  была  заведующая  кардиологическим  отделением
Коняхина   Валентина  Карловна.   Улитка  и  гусеница   анатомически   почти
неразличимы, ибо обе по конституции, весу входят в элитарный клуб английских
беркширов (Berkshireclub) или  немецких свиноматок (die deutsche Muttersau).
Для  описания психологического  портрета  тяжеловесов необходимы лишь  малые
уточнения,  которые  легко  составлял  каждый наблюдатель,  ориентируясь  на
собственный вкус  к "страстям-мордастям".  Сергеев не стал  тратить время на
визуальный массаж, - он обратился к классику.
     Типаж   легко   отыскать  среди   содержательниц  борделей,   мастерски
живописуемых Куприным  в повести "Яма". Вспомним: "Сама хозяйка, на  чье имя
записан дом, - Анна Марковна. Ей  лет под шестьдесят. Она очень мала ростом,
но  кругло-толста:  ее  можно  себе  представить,  вообразив снизу вверх три
мягких  студенистых шара  - большой,  средний и маленький, втиснутых друг  в
друга  без  промежутков;  это  -  ее  юбка,  торс  и голова".  Бесцеремонная
сентиментальность  и  липкая  слащавость  -  вот  любимая  визитная карточка
отпетых пакостниц.
     Профессионализм   кверулянток   реализуется   в   функциях   официально
дарованных  общественной работой, - что-то вроде  членов  местного  комитета
больницы.  Умильные гримасы и сладкие  обращения (вроде:  душечка,  лапочка,
кисонька  и прочее)  убаюкивают  в  мирное время, но перерождаются в  шипы и
когти,  когда  необходим  выход  на тропу войны. В  кулисах  таких отношений
прячется непомерная  обида  на  весь  мир,  и в  первую  очередь на  высокое
начальство,  не оценившее персональные  достоинства - умение  все изговнять,
интриговать  даже  с  самим дьяволом.  На  брыластых  и злых физиях  душечек
застыли  маски протеста, страстного желания  посчитаться  с  неблагодарными.
Двигатель прогресса здесь вечный, как мир, - непобедимая страсть к сплетням.
     Но у них существует и теплая, нежная интрига, входящая в сферу личного,
сокровенного. Рассыпая  песок  по  паркету,  бодрячки  с восторгом расскажут
доверчивому  коллективу  о  мимолетных  победах,  совершенных  в   обеденный
перерыв, - они де мимоходом сразили старика ювелира своей статью. Тот, забыв
на  время  муки  хронического  простатита,   практически  бесплатно  починил
сломанную  брошь. Им невдомек, что  высокий прилавок и туман катаракты скрыл
от мастерового телесную гигантоманию богинь. Старика можно понять:  гнетущая
ностальгия по молодецким шалостям  - плохой  советчик. Особенно,  когда свет
застилают объемные рыхлые груди.
     Сергеев откопал  в памяти замечание  Ильи  Ильфа: "На платформе  стояла
бабища в фиолетовой майке с  такими огромными грудями, что от изобилия этого
продукта становится как-то не по себе". Бесспорно, попадают в капкан страсти
не  только литераторы-сорванцы, но  и заслуженные  труженики  художественных
промыслов.
     Память Сергеева последовательно качнуло уже  в  другую сторону. Всплыла
старая байка про  то, как великий педиатр, академик Александр Федорович Тур,
принимал  государственный  экзамен  у  нерадивого студента. Студиозус-грузин
отчаянно  тонул  и академик-гуманист бросил  ему верный  спасательный  круг.
Вопрос,  как  говорится,   верняк  звучал  так:  "За  что,  педиатры,  ценят
материнское  грудное молоко?"  Грузин взглянул  на проблему  с высоты полета
горного орла и ответил весомо: "За упаковку".
     Вся экзаменационная комиссия застыла в ожидании бури:  врачи привыкли к
перечислению состава молока, к неспешному разговору о ферментах, витаминах.
     Потомственный  интеллигент, великий  педиатр Тур увидел  в  неожиданном
ответе  изюминку   профессионального  романтизма.  Академик   быстрее   всех
оправился от потрясения.  Он призвал комиссию  оценить нестандартный поворот
мысли.  Гордая   горная   нация   получила   еще   одного   дипломированного
врача-педиатра.  Справедливости ради  уточним,  что  студиозус  проучился  в
институте в общей сложности 12 лет (вместо 6-ти), настойчиво повторял каждый
пройденный  курс.   Заодно  грузин   выпил  цистерну  коньяка,  оплодотворил
порядочное  число русских красавиц.  Стоическое  закрепление  знаний  бывает
полезным.   Он   не   стал   врачом-педиатром,    а   специализировался   на
отоляринголога.  Бесспорно, легче выучить анатомию трех отверстий, чем всего
маленького человечка, не желающего подробно рассказывать о своих болезнях.
     Хорькова  и Коняхина, как  оглушенные  выстрелом тигрицы, часто  путали
назначение  когтей,  клыков,  хвоста   и   гениталий.  Они,  скорее   всего,
последовательно, в ритме наступления климакса, перевоплощались в марантичных
сильфид, мысленно шарахающихся от банального разврата к  гермафродитизму. Их
швыряло от поиска в мужчине образа "родителя" или "ребенка", "желанного" или
"отверженного".
     И  всплыла в  памяти  Сергеева,  как  рыба,  пожелавшая  глотка свежего
воздуха, Библейская сентенция из  второго Послания  Фессалоникийцам:  "Да не
обольстит вас никто никак:  ибо день тот не  придет, доколе не придет прежде
отступление  и  не  откроется человек  греха,  сын погибели,  противящийся и
превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в  храме
Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога".
     К несчастью, греховность  у таких  особ  плутает по  сложным лабиринтам
бестолковости. С неподдельным гневом многие  "праведницы" будут рассказывать
о краже злоумышленниками мобильный телефон у дочери. Но  при этом они глазом
не моргнут,  когда  в коллективном азарте,  украдут премию  у коллеги -  это
будет их месть за инакомыслие, за статус белой вороны.
     Тугодумы никак не могут  взять в голову, что Бог карает за греховность,
непорядочность,  нарушение  Божьих  заповедей. Не стоит удивляться методизму
Божьей кары:  у  вас  могут  заболеть  родители,  дети,  другие  неожиданные
несчастья  постучатся  в дом и будут  громыхать в нем до седьмого  поколения
включительно. Сергеев давно  привык искать причины несчастий в себе, в своих
действиях  и  поступках.  Он давно и прочно усвоил мудрость первого  Псалма:
"Блажен  муж, который  не  ходит  на  совет  нечестивых и  не стоит  на пути
грешных, и не сидит в компании развратителей; но в  законе Господа воля его,
и о законе размышляет он день и ночь!"
     Мужчины тоже страдают от климакса. Тяжело его переносит "синяя борода",
вдруг вклинившаяся  в поле зрения Сергеева. Еще  один эскулап,  основательно
потрепанный жизнью и  начальством, руководил травматологическим  отделением.
Трудно  представить,  как  в таком  боевом  окопе  могла оказаться  особь  с
прогрессирующей  женской  болтливостью,  склочностью  кухарки,  гневливостью
стареющей кокотки,  - он всегда был заряжен  мстительностью самки скорпиона,
уже оплодотворенной запуганным самцом.
     Приятнее иметь дело со стопроцентным мужчиной, даже если он в климаксе.
У таких универсальный возрастной недуг  протекает достойнее и мягче, помогая
незаметно перекочевать в сад  виртуальных переживаний,  сладостного курения,
умеренной выпивки  (если есть на  что), погружения в воспоминания,  ухода от
реальной действительности.  "И я много  плакал о том, что  никого не нашлось
достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее" (Откровение
5: 4).
     Обычное  явление:  бюрократические  бури  заводят   сильно  постаревших
девочек и мальчиков в лабиринты "коридорных  игр".  Сейчас  они всем кагалом
собрались  в  морге, словно  на  параде  грозной ракетной  техники. Они  уже
взгромоздились на стены  мавзолея, который  в виртуальной плоскости для себя
выстроили.  Им вынуждены будут противостоять  Чистяков,  Сергеев, а вместе с
ними  и профессиональная совесть,  аккумулированная в понятии  милосердие  -
неоспоримом  и   обязательном  свойстве  медицины.   Сейчас   азартные  люди
собираются затеять  азартное действо под  названием оговор,  главная  задача
которого воткнуть  банальную инсинуацию,  как перо  в седалище, как раз тем,
кого с чистой совестью можно считать порядочными людьми.
     Но  у жаждущей крови компании вся лихо задуманная конструкция интриги в
одночасье  может  обрушиться,  ибо  объекты коварного  вожделения  оказались
интровертами,   мало  реагирующими  на  внешние  факторы.  Они,  отъявленные
эгоисты, прислушиваются  только к собственным, внутренним переживаниям.  Они
знают себе цену, тем более, что она давно подтверждена официально.
     Свободная  личность  такого  типа  в  свободной  России,  как  Чаадаев,
загружена одной  мечтой: отдохнуть до лучших  времен в  Института психиатрии
имени Сербского (в Москве) или Бехтерева (в  Санкт-Петербурге). Мечта идиота
-  не  ходить в  присутствие, романы писать  и  писать (мочиться)  на головы
тоскующим кариатидам в белых халатах, но с черной душой.
     Надо помнить известную притчу  психотерапевта о  том,  что больше  всех
рассуждают об  ужасах изнасилования как раз  те особы, которые  мечтают быть
изнасилованными.  Ожидание  встречи  с  инкубами,  или  другими  развратными
мужскими демонами, для перезрелых особ превращается в идею-фикс.
     Они  начинают всерьез думать, что  насильники являются  по ночам, через
открытые  форточки или  дымоходы.  Но  эта приметная  сказка -  тоже  маркер
отсроченных  ожиданий.  В  нее верят  как  раз  те,  кто обделен сексуальным
вниманием.  Им  невдомек,  что  сон с  открытой форточкой -  верный  признак
затаенной  страсти.  Он  опасен  хотя  бы   потому,  что   могут  обворовать
профессионалы форточники.
     Насильники в  России  при нынешнем  питании  и  чрезмерном  потреблении
алкоголя  такая  же  редкость,  как   прилет  птицы   эпиорнис   с  далекого
Мадагаскара.  Тем более,  что соблазн  большого числа  охотников поиметь  ее
вкусное мясо победил страх перед размерами птицы  - стрелков не остановил ее
пятиметровый рост. Уникальную птичку уже истребили напрочь.
     Кулинарная  интрига, пройдя через безумство людей достигла  логического
финала -  смерти, но пока только птицы, а  не охотников. Лучше  бы наоборот!
Полный крах наступает, когда вышестоящая власть,  очнувшись  от заблуждений,
первая  осознает явную  ущербность  своих  адептов.  Тогда Каин  оказывается
пристыженным, а Авель - отмщенным. Можно раскрыть Книгу Иезекииля (22: 27) и
убедиться:  "Князья  у нея как  волки, похищающие добычу;  проливают  кровь,
губят души, чтобы приобрести корысть".
     Многие из присутствующих сейчас в  морге тяжело и мучительно переживают
условность существования только потому, что уже были низвергнуты, отодвинуты
от малой власти. У  них в  душе  формируется и  зреет  своеобразный гнойник,
флегмона.  Такие  процессы  никогда  не останавливаются,  саднящие  раны  не
заживают. Их смягчает лишь один живительный бальзам - интрижка, запускаемая,
конечно, исподтишка, на которую очень часто ловятся новички и простачки.
     Венедикт  Ерофеев   ловко  подобрал  контрадикцию  для   характеристики
психологии  таких особ,  заметив,  что "у  них, как у тургеневских  девушек,
страсть к чему-то нездешнему, зыбкому, к чему-то коленно-локтевому". Сергеев
не собирался спорить с ныне покойным поэтом, хотя, как многоопытный врач, не
чуждый знаниям сексологией,  чувствовал  противоречивость его суждения, хотя
бы в части избираемой позы.
     Он, не мудрствуя лукаво,  считал, что разумная женщина должна помнить и
блюсти себя, а  не  превращаться  в  корову  (a la vache).  С  определенного
времени  она  не  пригодна  для  потребления молодыми субъектами, владеющими
слишком изощренной техникой, в том  числе,  социальной интриги. Для отповеди
таким  особам хорошо  подходит  третий  тезис  Псалома 145: "Не надейтесь на
князей, на сына человеческого, в котором нет спасения".
     Следующий типаж, ворвавшийся в помещение с заметным опозданием,  всегда
возбуждал врачебное любопытство у Сергеева. Заведующая приемным покоем Кунак
Вера  Ниловна представлялась неординарным существом.  Ее действия  никак  не
вязались с названием "приемный покой". Ее  двигательная  активность наводила
на неожиданную мысль - вот перед вами человек, только что  ударенный пыльным
мешком,  причем, обязательно неожиданно,  из-за угла,  сзади и очень сильно.
Эта  стервоза врывалась  в ординаторскую со  скоростью  неукротимого смерча.
Телефон беспощадно грохался на пол, не выдержав натиска ее суетящихся рук, -
она слишком спешила поделиться новой трудовой победой.
     Всем  своим  видом  буйный  ипокрит  вселяет уверенность  в  то, что  в
коридорах больницы уже бушует пожар. Стиль решительного общения с пациентами
сочетается с выбросом громких и отрывочных фраз, пугающих даже легкобольных.
Ну,  а про тяжелых  говорить  нечего:  у  множества  слабонервных  остановка
дыхания  происходила  прямо  в приемной  покое.  Они  знакомились  с холодом
объятий  клинической  смерти не  доехав  до  реанимации. Словесный  понос  и
уникальная забывчивость, безусловно, мешали работе широкого окружения. Любая
женщина - человек внезапный, но ни у всех  имеется  вкус к сверхвнезапности.
Верунчик,  видимо,  из  компании искалеченных  социумом  - виновата  прошлая
праведная профсоюзная работа на благо больницы, любимого коллектива.
     Сергеев  всегда  с искренним  любопытством,  свойственным специалистам,
хорошо  знающим анатомию  и  физиологию не только  человека, но и  животных,
наблюдал за Кунак, - она чем-то напоминала  кенгуру, разве  только ноги были
коротковаты. Его  занимал вопрос: "Что же она могла хранить в своей сумке на
животе"? Скорее  всего  -  здесь она  прятала  заначку,  состоящую  из  пары
никудышных яичников и прочей заурядной пакости.
     Сергеев  часто  ловил   себя  на  желании  пощекотать   подмышками  эту
великомученицу,  причем,   лучше   проделать  такой  эксперимент  на  важном
совещании, когда все надутые  персоны рассядутся в президиуме. Однако острый
опыт не входил в его планы.  Не обязательно дело доводить до смертоубийства,
чтобы удостовериться: перед тобой параноик с обезьяньим уклоном, свежий, как
предания  новгородской старины.  Было и так очевидно, что  Кунак относится к
той породе людей, которые рубашку снимают через ноги, а трусы через голову.
     Экзотика  таких   манипуляций  порождала  в  воспаленном  мужском   уме
(например,  с  похмелья) желание  разыграть с ней скоротечный  адюльтер.  Ее
плоть  -  сама  неопределенность,   двойственность,  как  наивная   загадка,
прячущаяся под грубой юбкой  ядреной крестьянки.  Представления об объятиях,
скажем,  ночью  в стоге  сена, тормошили воображение Сергеева  и  покалывали
острыми  соломинками  незащищенные  места.  Но ведь  цветы  и  смерть всегда
соседствуют!
     Опасность обычных отношений заключалась в том, что их можно было начать
в  постели, но закончить  на полу  среди  разметанных  и израненных подушек,
растерзанного  матраса,  искусанных простыней. Вихорь соития перемешается  с
пухом и  перьями, серой  ватой  -  содержимым  постельных принадлежностей. В
возможном полете страстей чудится отчаянье лопнувшего по  среди ночи горшка.
Сергеев предвидел  в такой  страсти гром  и  молнии, смерч и вихорь, пламя и
пепел, слезы и безумный  хохот. Все обязательно  должно было  превратиться в
головокружительную фантасмагорию! Но такие желания - уже явная шизофрения!
     Женский  необузданный  темперамент,  да  еще  в  сочетании с врожденной
российской дуринкой, - это великая сила,  способная построить социализм даже
в  отдельно взятой стране. У нас на родине такой фокус  не получился  только
потому,  что энергичным  бабам  постоянно мешали  пьяные  мужики,  да  вечно
сопливые дети с симптомами глубокой педагогической запущенности.
     Интересно, почему от русских мужиков даже у вполне благополучных женщин
чаще,  чем   в   остальном  мире,   родятся  олигофрены?  Может   мужики  не
последовательны  во  время  полового  акта  (путают,  скажем,  фазы  соития,
двигаются не в том направлении), либо, предварительно напившись, засыпают  в
самый ответственный момент.
     Скорее, загвоздка в том, что  пьют  чрезмерно  и те и другие (мужчины и
женщины),  причем  с  явным  превышением  смертельной дозы.  А  половой  акт
пытаются совершать,  не  отрываясь от  бутылки.  Но  мелочи  жизни не  могут
волновать непутевую Пармениду: "Есть бытие, а небытия вовсе нет"!
     Кунак,  скорее  всего,  всем  предыдущим  воспитанием  заряжена миссией
демонстрировать  миру   значительность,  связанную   с   сопричастностью   к
грандиозным партийным или административным  деяниям, глобальным общественным
преобразованиям. Невольно поддаешься гипнозу и магии  экспрессивного театра.
Начинаешь  верить  в  то, что именно в приемном  покое  больницы разгорается
сражение за  спасение голодающих  Поволжья.  Изумляешься:  почему не  гремят
фанфары и никто не ударил в литавры, где дробь барабанов? Остальное все есть
- вот он, полководец, на белом лихом коне, готовый, как  говорил легендарный
герой Гражданской войны, первым  ворваться  в  город на  плечах  неприятеля.
"Безумству храбрых поем мы славу"!
     Давно   замечено,  что  если   долго  использовать  лошадь  в  качестве
водовозной клячи, а потом привести ее на ипподром, то  она не освоит технику
вольтижировки. Мятежный конкур такого существа будет походить на беспокойное
взбрыкивание и бестолковое колочение копытом по мостовой.
     С таким сотоварищем идти в разведку опасно: необходимо постоянно думать
о том, как спасти себя и свое дело от неожиданного подвига буйной валькирии.
На память все время давят слова Апостола Павла, обращенные  к Титу (1:  12):
"Критяне всегда лжецы, злые звери, утробы ленивые".
     Но будем справедливы: женщина без интриги - все равно, что израильтянин
без  лукавства.  Безусловно,  любой  аналитик  в конечном счете  оказывается
субъективным.  Ни один  психотерапевтов не может уберечься от такого  греха,
особенно,   как   напоминал   Зигмунд   Фрейд,  если  речь  идет  о  лечении
климактерических дур. По мнению великого "копателя" порочной женской  плоти,
такие пациентки - сложнейшая группа больных. Сергеев многократно убеждался в
том,  что  абсолютно  все  аналитики  используют  свою  собственную  матрицу
рассуждений, подходов, ассоциаций.
     Если  сегодняшний  пациент когда-то выступил в  роли  бодучей коровы  и
нанес  удар невольному психотерапевту, пусть даже  безрогим лбом, в musculus
glutaeus  maximus,  то  тот  все  равно   отреагирует   -  вернет  содеянное
злоумышленнику. Повод для компенсации может появиться  позже,  но знаменитое
заряженное  ружье,  висящее  на  стене,  все равно выстрелит.  Чаще  выстрел
приобретает вид  аверсивной психотерапии, проще говоря, выволочки  надоевшим
одалискам, которые постоянно забывают законы психологии, хорошо приземленные
в  просторечие:  "Сеющий ветер,  пожнет  бурю". C'est la vie! -  так говорят
французы.
     Да,  такова  жизнь!  И  с  тем  бесполезно  спорить.  Однако  всем  без
исключения  необходимо помнить  и  первое  Послание  Святого  Апостола Павла
Фессалоникийцам (4:  19-22):  "Духа не угашайте. Пророчества  не уничижайте.
Все испытывайте, хорошего держитесь. Удерживайтесь от всякого рода зла".
     Сколько  раз Сергеев наблюдал  у коллег носительство философии немецких
hure, переделанных на  манер затертых российских курв, которые забывают, что
только чужая ложка кажется наибольшей, - однако это  иллюзия.  Поразительно,
как быстро плохие люди находят себе подобных и объединяются в стаю. Ажитация
в   таких   случаях   резко   усиливается.  Бывшие  единомышленники   быстро
распределяются  по  отдельным  собачьим сворам,  ведомым  порочными  суками,
взбодренными бездельем. Погибает перспективное дело и  начинается  очередная
интрижка, плавно перетекающая в безумие.
     Опять и опять Сергеев  приходил к мысли: "Сколько горя можно  избежать,
если бы  всегда только  умные управляли глупыми, но не наоборот". Однако при
такой организации  общественной  жизни будет скучно жить, потому что уйдут в
небытие  бесплатные  клоуны-начальники,   которые,  что  ни  говори,  сильно
подрумянивают прозу жизни. В круговерти людских  страстей намного  честнее и
справедливее выглядит формула: "И за сие пошлет им Бог действие заблуждения,
так-что они будут верить лжи, да будут осуждены все не веровавшие истине, но
возлюбившие неправду" (2-е Фессалоникийцам 2: 11-12).
     Даже здесь, в  морге,  собралась толпа  совершенно не нужных людей,  не
желающих по воле Божьей повторять смиренно: "Так, для нас это  написано; ибо
кто  пашет,  должен пахать с  надеждою,  и кто  молотит, должен  молотить  с
надеждою  получить ожидаемое"  (1-е Коринфянам  9:  10).  Когда слабонервные
секс-пауперы в  белых халатах, с плохо помытыми телами собираются по утрам в
ординаторской, у Сергеева  от  их  вида возникает ощущение явного житейского
дискомфорта.  Он  уверен,  что   предназначение  семейной   женщины  все  же
заключается в другом. Ему кажется, что тени недоразумений бродят по больнице
- одинокие и ненужные,  как злополучный "призрак", заплутавший в путешествие
"по Европе".
     Когда  утром истосковавшаяся  ученая ворона (в ординаторской обитал сей
талисман), приветствуя  свою матерь-наставницу (старшую  сестру  - Иванову),
колотила крепким клювом по железным прутьям клетки, то невольно вспоминались
слова  поэта Василия Федорова: "Любовь, как яблоко раздора, всегда останется
жестокой".  Но  жестокость  та  не  в  крушащих  ударах  ученой  птицы.  А в
невозможности  погладить   короткую   мальчишескую   стрижку  очаровательной
наставницы, ибо она  даже на  приличном  расстоянии излучает энергию шаровой
молнии, ибо ей по роду службы предстоит  общаться  с экскрементами и кровью,
опасными микробами и аллергенами.
     По настоящим правилам  и законам  жизни, энергия  женского тела  должна
быть  направлена  в сердце потрепанного маргинала  с бездомной и заплеванной
душой.  Русская  женщина, словно  жестоко наказанная за грехи  Евы,  будет с
патологическим удовольствием  вылизывать и откармливать  своего мудозвона до
конца супружеского века, ошибочно принимая его, кстати, за феномен.
     Сергееву вспомнился старый анекдот: На прием к  урологу влетел  пациент
со  следами  неописуемого счастья  на  лице. "Доктор, обратите внимание -  я
феномен"! Доктор на всякий случай попятился к окну, - "Почему вы решили, что
феномен"?  Пациент,  расстегивая  штаны,  верещал  -"У  меня  яички  звенят!
Послушайте"! Доктор легонько стукнул неврологическим молоточком по первому и
второму яичку, те издали  приятный звук - Динь! Динь! Вот, видите, доктор, -
"Я феномен"!  Доктор отвечал сурово: "Вы не феномен, - Вы мудозвон! Не стоит
путать понятия".
     Никто  из  отечественных  потрепанных  и  пропитых мужиков  не способен
устоять  от  святого  соблазна,  к  которому  умело  подвигнет его  "великая
женщина": она,  мучительница,  хорошо  знает  когда  и  как  нужно,  шутя  и
невзначай, эффектно  демонстрировать талию и сверх  изящную телесную линию -
всю от щиколотки до груди, шеи, затылка.
     Когда,  видимо,  для  поддержания  техники, старшая медицинская  сестра
Иванова,  словно в  задумчивости,  проделывает  эти  фокусы перед Сергеевым,
переодевая  цивильное  в скромное больничное, то даже  ученая  птица  теряет
ориентиры и начинает клевать самою себя.  Сергеев в минуты такой сексуальной
экзекуции был готов  подпевать  страдающей птице,  либо  выть на луну. Можно
понять,  что  испытывал великий американский писатель  Эдгар По,  выслушивая
коварные речи  своего "Ворона"  о потерянной навсегда  прекрасной Вирджинии.
Известно, что любимую молодую жену терять катастрофически трудно.
     Наконец,  ищущий взгляд  нарвался  на  долгожданную  белоснежную  диву.
Зоечка  -  врач-ординатор  из  второй  терапии  завладела  за  счет удачного
сочетания хромосом агатовыми  глазами и таким магнетизмом взгляда, что  даже
прекрасной  Маргарите  из  незабвенного   романа  Михаила  Булгакова  должно
остановить дыхание.
     У многих мужчин в белых халатах  при ее появлении подтягивалась мошонка
-  верный  признак  угрозы  влюбленности. Но,  по  агентурным  данным,  этот
огнедышащий мартен настроен пока на переплавку иного мужского лома - она все
еще верна своему  мужу (правда, он у  нее третий  по счету). Видимо, в такой
ситуации Цицерон взревел: "Доколе, Катилина,  ты будешь злоупотреблять нашим
терпением!"
     В   морге  тем   временем   началось   мельтешение,   снедаемой  жаждой
оплодотворения ученой мыслью, очаровательной врачебной молодежи - блондинок,
брюнеток, чего-то неопределенного.
     Молодость и свежесть,  сила  и  темперамент у них рвутся  из халатов, с
таким напором ударной  волны, словно их  питают неукротимые горячие гейзеры,
фонтанирующие с бешеным  рыком из под земли далекой, загадочной непостижимой
Камчатки.
     Обнажение взглядом происходит по неведомому маршруту: через распахнутые
вороты  элегантных  блузок,  с  задержкой на святых холмах женской груди,  с
затянувшейся игрой отзывчивых  сосков,  далее  -  по  всей  длине  туловища,
обтекая  волнующую утопию, с подробным изучением кучерявого лежбища порочных
восторгов, с незаметным  переходом на стройные ноги через совершенную  линию
бедер, колен, икроножной мышцы и изящной стопы.
     Только    мужчина-врач   имеет    такую    неограниченную   возможность
путешествовать в сказку. Такая игра может продолжается бесконечно, вплоть до
кончиков  нежных  розовых  пальчиков с  подкрашенными  коготками,  несколько
изуродованными   жесткостью  лакированных   туфелек   с   вызывающим   своей
элегантностью   каблучком.   У  каждого  эскулапы  особые  точки  приложения
пытливого взгляда.
     На том можно было бы и  закончить. К слову сказать,  многие трепетные и
мало  тренированные  мужчины к этому моменту как  раз  и кончают.  У них  не
хватает  сил и воображения для того, чтобы перебраться на заднюю поверхность
божественного  созданья. Вместе с тем,  настоящий  атлет именно  на обратной
стороне луны обнаруживает исключительные тайны и несравненные восторги.
     Нудные разговоры по телевизору прилизанного сексопатолога Щеглова - это
всего лишь рекламные трюки. Абсолютное большинство болезней лечится отдыхом,
приличным   питанием   и   комфотными  бытовыми  условиями.  Но  сексуальное
воображение - эта  универсальная арифметика  любви.  Владение далеко  идущим
методом дано только посвященным и высокоразвитым мужским и женским особям.
     Что ни говори, но подача товара - это, безусловно, высокое искусство. И
нечего  бояться революционных преобразований  и  ранней  эрекции  - отдохнем
немного и снова возьмемся за  дело.  В научной организации труда медицинских
работников нет предела совершенству. Живем в  демократической России в канун
катастрофического   падения  рождаемости,  высокой  материнской  смертности,
безудержного  дрейфа мужской потенции,  безжалостно  убиваемой  беспробудным
пьянством.
     Судите сами: если современная  деловая  женщина вынуждена  пользоваться
редкими услугами плохо отошедшего ото сна мужчины, у которого к тому же рано
утром переполнен мочевой пузырь, а враждебный будильник оставляет только две
минуты до беспощадного  грома, то как можно уберечься от невроза, фибромиомы
матки, желания совершить убийство или, на худой конец, самоубийство.
     Потому,  вырываясь на простор  производственных  отношений,  потерянные
красавицы размахивают гуляющим взором, как  казак острой саблей. В праведных
делах  сексуальная  эпатажность   только  бодрит  пациента,  вселяет,  пусть
мифическую, но все  же  надежду  на  выздоровление,  на  скорое приобщение к
радостям  жизни.  А единичные,  быстро отцветающие  мужчины-врачи  тоже ведь
имеют право на свою дозу допинга, если уж их беспощадно обделили зарплатой.
     Будем чаще вспоминать сакраментальное:  "От одних только  икр ее  мороз
продирает  по коже". Сергеев мысленно обратился к знаменитому диалогу Иисуса
с женщиной: "А  она подошедши кланялась Ему и говорила: Господи! Помоги мне.
Он  же  сказал в ответ: не  хорошо взять хлеб у детей  и  бросить  псам. Она
сказала: так, Господи! Но и псы едят крохи,  которые падают со  стола господ
их. Тогда Иисус сказал ей  в ответ: о, женщина! Велика  вера твоя;  да будет
тебе по желанию твоему" (От Матфея 15: 25-28).
     Проза  жизни   снова  пересекла  воображение  Сергеева:  приперлась  на
вскрытие  и  наша собственная  княжна Людмила,  мудрая  и  злободневная, как
Всемирная организация  здравоохранения.  Она  занимает  весьма ответственную
должность  -  заместителя по работе с медицинскими сестрами. Не понятна цель
ее  прихода  на  вскрытие.   В  ее   выразительных  глазах  спрятана  буйная
саратовская хитринка,  напоминающая о полном понимании значения  Библейского
греха и владении  техникой политического  расчета. Организаторский  натиск у
русской леди может  затмить всю суету героев американского  писателя Уильяма
Сидни Портера,  более известного отечественному  читателю под псевдонимом  -
О.Генри.
     С  ней   заодно  решила  проявить  любопытство  другая   пассия:  некую
настороженность может  вызвать ее  сегодняшняя любознательность. У крашенной
блондинки  масса  достоинств,  а недостаток  только один: дотошный  психолог
легко заподозрить душевный альбинизм, который, как чистый лист бумаги, легко
заполняется любыми начертаниями  судьбы.  Именно из такой коварной  белизны,
если  верить  Ивану Тургеневу,  происходил особый  вид  российских  помещиц,
которые,  скучая,  затевали  губительные  разборки с  крепостным  глухонемым
мужиком.  А  распри  эти, к  сожалению,  заканчивались утоплением безобидной
собачонки с музыкально-саксофоническим именем Муму.
     Имидж помещицы не умер вместе с октябрьским переворотом.  Он продолжает
лелеяться   в   современной   больничной    среде.    Симптомы    некоторого
психофизиологического  неблагополучия  даже  в  таком   дружном  коллективе,
конечно, может обнаружить психотерапевт с развитой фантазией и склонностью к
поэтическим ассоциациям. На  них натыкаешься сразу,  как  только  входишь  в
обширное помещение клинической лаборатории.
     Масштабами и  формой оно напоминает  арену  Древне Римского цирка,  где
убивали львов и гладиаторов. В самый мрачный угол лабораторные пифии загнали
своего  единственного  черница, ликом и  манерами приближающегося  к  Сергию
Радонежскому. Там он, безмолвный, пялится в микроскоп, о чем-то советуется с
компьютером,  и  ласково  поглаживает  доверчивое  серо-полосатое  существо,
похожее на заслуженную блокадницу.
     Кошки  безгранично отзывчивые на  ласку  зверьки. Но махровые берчисты,
эти  лабораторные   курвы,  готовы   распять  на   огненном  кресте   своего
единственного  раба. Они  доверяют ему сильно исхудавшее кошачье тело лишь в
дни,  когда  у  непорочного  зверька  заканчивается  течка.  Рефреном  боли,
сострадания, мужской солидарности стучат в сердце, как "пепел Класса", слова
поэта: "Она,  умевшая любить, так равнодушно обнимает. Она еще не  понимает:
меня забыть - несчастной быть".
     Практически  в  любой  службе  больницы  заметно  чередование: белых  и
откровенно  черных,  складных и неладных особ. Имеются,  безусловно, и  свои
легендарные личности,  ставящие  клинические  рекорды и в хорошем, и плохом.
Нет слов, они самоотверженно трудятся,  честно  отрабатывая  хлеб с  маслом,
сплетничая, конфликтуя и попусту истощая здоровье.
     Рутина всех  уродует,  но остаются  и  такие экземпляры, которые сумели
выстоять и сохранить свой  человеческий  облик,  женскую  привлекательность.
Сколько раз Сергеев, пока выработал иммунитет, ощущал энергетические разряды
по всему  телу и в специфических зонах при встрече с изучающим взглядом иной
эльзасской  блондинки  с  надежной   анатомией  и  безупречной  физиологией.
Невольно  унесешься  мыслями  в  далекие  земли,   где  проживают   люди   с
очаровательным смешением крови - германской, французской, итальянской.
     Такое  смешение,  как  правило,  дарит достойному  мужчине  плодородное
семейное счастье:  кучу  здоровых, послушных детей, вкусные обеды и  бытовую
опрятность.  О чем  еще  можно мечтать. Это вам не трагическая необходимость
ежедневного  общения   с   особами,  скелеты  которых  изуродованы   печатью
татарского ига.  Уже 600 лет  коротконогие  существа  -  сотоварищи  лошадки
Пржевальского - ковыляют по России. Тогда они покрывали безграничные степные
расстояния, таща на себе свирепых лучников.  Сейчас  их природная свирепость
перетекла  в  другой  сосуд  - они  напрягают  неуклюжие  станы под тяжестью
чрезмерной гордыни, фанфаронства, демагогии, карьеризма.
     Но встреча с  высокой и стройной  почти натуральной блондинкой  окупает
все  издержки демографического производства. Как славно, однако, что одна из
ее  прабабок  умыкнула  часть  арийского  генофонда.  И  теперь,  страдающие
повышенной сексуальностью одинокие мужчины  могут, хотя  бы умозрительно, не
надолго, переноситься, например, в Hamburg.
     Этот древний  "город-земля", с населением  более 1,6  миллиона человек,
способен приковать к  своим  великолепным улицам,  домам  и площадям  сердце
заблудшего россиянина. Сергееву в голову, в воспаленный  мозг, ударила струя
воспоминаний  об  "ошибках  молодости" -  о  далекой,  но все еще не забытой
волшебнице  -  Ирэне -  белозубой, белотелой, белокурой! Их  тайная  любовь,
бешено прорывавшаяся через трудности освоения немецко-русских словесных пар,
так и осталась не разгаданной всевидящим оком Комсомольского прожектора того
медицинского  института,  в  котором  им  повезло  набираться ума и делиться
отчаянной страстью. Расставание с восторгами молодости были мучительными,  а
потому памятны поныне.
     Уехав на родину, она вынуждена была переключиться на немецкого молодого
физика, но он  оказался  даже не  лириком,  а интернациональным  импотентом.
Супружеское горе  пришлось  волочить Белокурой  Ирэн  по  всей  Германии, ее
лучшим  сексопатологам,  как  Иисусов  крест. И будешь  трепетно  взывать  к
воспоминаниям,  прощупывая  взглядом  плодородную  блондинку  -   наследницу
германских биологических традиций.
     Здесь в России, она  для  приличия делает вид, что в своей  лаборатории
играет  с  цифрами,  ладит несложные  графики,  увлечена компьютером.  Но не
простаки  же  кругом:  можно  понять,  что  ее предназначение  -  смущать  и
разбивать  вдребезги сердца рыцарей,  а не коверкать  души  оруженосцам.  Ее
миссия   -  делить   ложе,   а  не  колонки   цифр,  высекать   энергию   из
коленопреклоненных, а не чиркать спичками над лабораторной спиртовкой.
     Кто знает,  по чьей сексуальной  прихоти  появилась  на  свет белокурая
бестия, как залетела в чахлый болотистый Санкт-Петербург, где уже умудрилась
ранить  сердце неловкому  российскому  медведю.  Может  по  вине  ее предков
прекрасный, ухоженный  Гамбург - один из  главных городов далекой  Ганзы - и
стал в 1510 году вольным имперским, а в 1815 - вольным мировым городом.
     Но всему свое время  и место: работать или  шалить с музами - вот в чем
вопрос?! Тому  и другому  необходимо отдаваться без остатка, без совмещения.
Эдуард Багрицкий  был  прав:  "От  черного хлеба и  верной  жены  мы бледной
немочью заражены".  А  засушенным Пенелопам поэт еще в далекие революционные
годы в "Птицелове" посвятил  нежно-назидательные строки: "Марта, Марта, надо
ль  плакать,  если Дидель ходит в поле, если Дидель свищет птицам и  смеется
невзначай"?
     Сергеев остановил воображение,  чуть  было  не  выпрыгнувшее за пределы
морга. Вовремя для того были  найдены  подходящие слова: "И свет светильника
уже не  появится в  тебе; и голоса жениха  и невесты не будет  уже слышно  в
тебе: ибо купцы твои были вельможи  земли,  и волшебством  твоим  введены  в
заблуждение все народы" (Откровение 18: 23).
     Словно дробь копыт дикого скакуна раздается стук  каблучков и еще  одно
тело,  спрятанное   под   элегантным   белоснежным   халатом,  впорхнуло   и
приблизилось к столу скорби - секционному  лежбищу.  Сергеев заметил, что  у
него  с   возрастом  и  врачебным   опытом   появилась  отвратительная,   но
необходимая, привычка глазами  раздевать объект наблюдения. Сейчас  это была
заведующая пульмонологическим отделением. Он никак не мог вспомнить ее имя и
фамилию, но  всегда фиксировался при встрече на жгучей брюнетке (подкраска -
хитрый прием, рассчитанный на  молодых повес). Короткая грива удачно венчала
шальную, изящную голову.
     Это не женщина,  а  инструмент  для вивисекции, решительной  и  хищной.
Срезая  взглядом  верхушки  голов клиентов,  она  пытливо  вычисляет  своего
долгожданного  берейтора.  Но  неконкретность  гипнотических  пассов  лишает
немногочисленные мужские особи  остатков вигильности. Трудно понять подтекст
ее взглядов - толи он  бесцеремонно-оценочный, толи избирательно-сдержанный.
От  таких  персон  можно  ждать  чего  угодно  - оцепенение  скромностью или
поощрение   раскованностью.   Она  представляется   чем-то   средним   между
"соблазнительницей  леших"  и  "соблазненной  ведьмой".   Ясно,  что  бойкий
персонаж выпрыгнул из рассказа "Олеся" Куприна, быстро подкрасив волосы.
     Со свитой из ассистентов  влился в общую массу белых халатов заведующий
одной из клинических кафедр, расположенных на базе больницы, известный всему
городу  маститый  профессор Кленорин  Авде  Абрамович.  То  был,  бесспорно,
знаменитый ученый, научные работы которого были в известной мере откровением
в избранной специальности.  Блестящий  лектор  и клиницист, врач от Бога, он
привлекал массу слушателей на свои занятия и проводил их талантливо.
     Рядом  с ним,  как молчаливая тень  императора, распластанная  по полу,
скользила доцент Муромцева  Агафья Антоновна. То была любопытная женщина.  С
отменными  внешними данными, видимо, особенно выделявшими ее в молодые годы,
она  стала избранницей  Кленорина в тот период, когда  вульгарный  порок  не
оседлал   окончательно   его  психику.   Эта   непонятная   связь   защищала
нарождающегося  метра  от  всевидящего  ока институтского  парткома  - любые
подозрения, самая доказательная критика уходили в песок этой самоотверженной
связи, ничем практически не грозившей обоим.
     А  ведь  в  те времена за гомосексуализм спокойно  могли  упрятать и за
решетку.  Оба были в разводе со своими половинами,  а  потому с  легкостью и
изяществом изображали, порой  намеренно аггравируя, раскованную  любовь двух
независимых интеллигентов, поднявшихся выше  сексуальной культуры толпы.  На
деле, она была при нем заурядным адъютантом, а он - разочарованным в чистоте
женской любви божеством.
     Как  психологические  партнеры они делились просто: он был "садист",  а
она -  "мазохистка". Он смотрел  по  верх  голов  женщин, останавливая  свой
взгляд только на молодых мужчинах. Что делать  - у  каждого свой искус, своя
особая стать. Кленорин числился признанным патриархом гомосексуализма  среди
мужской совокупности медицинских работников.
     При его  настойчивом  содействие  многие из  ныне остепененных,  пройдя
через древний порок, приобрели научное благополучие, но и  печать порченных.
Кое-кто по той же  причине рано ушли из жизни. Некоторые застряли на  пороке
окончательно и навсегда. Под его похотливым взглядом почему-то опустил глаза
Чистяков.  Это  неприятно  кольнуло  и насторожило  Сергеева, но он  тут  же
отогнал шальное и пока казавшееся нелепым подозрение.
     Следом за первым появился второй - все братья, все из одной семьи. Этот
профессор всплыл недавно. Но уже успел прорваться в проректоры института. От
того величие его было безмасштабным.  Носил он гордую,  неожиданную и вполне
странную для врача фамилию - Орел. Она хорошо бы вязалась, скажем, с образом
ладного выпускника краснознаменной  школы милиции, командира танковой  роты,
на худой конец, с  заведующим кафедрой спортивных игр  института физкультуры
имени П.Ф.Лесгафта.
     В  медицине  все  же  привыкли  к  некоторой  сдержанности  в  звуковых
эффектах,  - куда  благозвучнее  воспринимаются,  например, фамилии  Шапиро,
Вовси, Ланг, Тареев, Снегирев и  многие другие.  Они не так коробят сознание
пациента,  тяжелобольного, новорожденного.  Можно  себе  представить,  какая
паника  начнется   у   женщин,  собравшихся   в   очередь  перед   кабинетом
врача-гинеколога, когда  они  прочтут  на  дверях  табличку с такой  броской
фамилией.
     Возникнет   путаница   выбора   у  тех,  кто   приготовился  к  аборту,
многотрудным  родам, но  не  к  молниеносному  зачатию,  не  к  повторной  и
многоплодной   беременности.  Их,  страдалиц,  можно  понять  -  они  жаждут
избавления  от  мук.  Вместо  того,  им  в  глаза  тычут опасностью.  Хороша
перспектива, если  тебе на  голову спикирует неожиданно  что-либо когтистое,
остроклювое, с блестящими, злыми и выпученными глазами, - с фамилией Орел.
     Звали  нового профессора  просто  и изысканно, по-Чапаевски  -  Василий
Иванович. На украинской мови имя Василь звучит протяжно, трогательно нежно и
призывно,  как  утренний крик  коростеля. Но имя  последней птицы -  символа
спортивного азарта  и приза  за меткий выстрел - вызывала у Сергеева  другую
ассоциацию - почему-то обращенную к корысти.
     Скорее  потому,  что  был избранник ученого  совета человеком  шустрым,
особенно  по   линии   профсоюзной  деятельности,   но  недалеким  и   столь
провинциальным,   что  незатейливое   украинское  подворье  словно   нарочно
вываливалась у него из каждого кармана - то в виде грязного носового платка,
то  рассыпающейся по полу со  звоном денежной мелочи,  то  в  форме каких-то
замусоленных  записочек, затертой пачки  презервативов.  С  ним  было опасно
стоять  рядом,  особенно  на  лекции  -  все  время  нависала  угроза   быть
оконфуженным  за  компанию  с  Василием  Ивановичем  каким-нибудь  сленговым
выкрутасом, нечаянным поступком.
     Он  таскал  за собой  огромного  размера кожаный  дипломат, словно  для
убеждения окружающих и прежде всего  самого себя в избранности своей  ученой
миссии. Видимо, некоторая неуверенность в том, что он не  ошибся адресом, не
сел в чужие сани, скрытно терзала подсознание.
     Глядя  на  него,  Сергеев   почему-то  представлял  босоногое   детство
нынешнего профессора: стоит такой шустрый, хитроватый малец  с выкаченным из
трусов  пузом  и пальцем засунутым в вечно сопливый нос. Такие удальцы  день
напролет   залихватски  лузгают  семечки,  смачно   сплевывая  кожуру  через
растрескавшуюся губу, азартно играют в футбол, а, повзрослев, отслужив армию
на  тихих должностях  баталеров,  сравнительно  легко,  почти вне  конкурса,
поступают  в медицинский  вуз.  Даже  отличницам, выпускницам  вуза,  трудно
составить  конкуренцию  мужчине-троечнику  при  поступлении  в  аспирантуру,
особенно, если тот уже припаялся к общественной работе.
     Сергееву,   в  свое  время,   пришлось  приложить   руку  спасателя   к
диссертационному  опусу Орла. В памяти еще были живы  воспоминания об ужасе,
возникшем от лингвистического геройства  молодого творца. А когда дело дошло
до  непараметрической   и  прочей  статистики,  то   Сергеев  вынужден   был
вытаскивать соискателя ученой степени за  пределы основ школьной арифметики,
настойчиво,  чуть ли  не с мордобоем.  Необходимо  было  отучить  соискателя
загибать  и  складывать  фигуры  из  трех  пальцев  вместо последовательного
проведения дисперсионного или корреляционного анализа.
     Кто мог  подумать  в той пыльной украинской деревеньке, что кривоногий,
замурзанный  и сопливый шустрец, Васька,  станет  профессором,  аж  в  самом
Санкт-Петербурге!  Как  славно,  что многострадальная  отчизна получила  еще
одного классного  специалиста высшей школы - он откроет  многие  сокровенные
тайны  ученой  интриги своим последователям.  Продвигаясь  по этому пути они
дойдут до безумия, растратят и  погубят самою  жизнь.  Всю  ту  компанию уже
очень   давно  предупреждал  неповторимый  мыслитель:  "Суета  сует,  сказал
Екклесиаст суета сует, - все суета!".
     Кафедра гордому  Орлу  досталась по наследству  от  прежнего "корифея",
вышедшего из лесов Псковщины. Его очень рано погубил беспробудный алкоголизм
и еще более опасный расточитель здоровья - гомосексуализм.
     Закон парных  случае повторился  в  этой  натуре практически полностью:
посвящение в  клан  избранных  пришло от  метра  -  Кленорина. Повторилась и
модель  доброй  феи,  носившей  ученое  звание  доцента.  Алла   (так  звали
пострадавшую)  взвалила  на  себя  тяжелую  ношу -  роль  матери,  стоически
переносящей  отчаянные  заблуждения  своего  непутевого  отрока.  Но  судьба
подарила   ее  избраннику  двух   гадин  в  одном  сосуде  -  алкоголизм   и
гомосексуализм. Обе пакости, конечно, имеют  право на жизнь, если такое было
угодно Богу. И Алла  здесь оказалась  бессильной.  Но именно она по  призыву
голоса свыше отыскала  остывающее тело заблудшего профессора  в подвале того
дома, где собирались отпетые бомжи на свои тайные шабаши. Никакая реанимация
его уже спасти не могла.
     Интеллектуальный  ресурс   непутевого  был   значительно  ниже,  чем  у
патриарха.   Посему  восприятие   этой   святой  женщины  было  не   столько
сексуально-потребительское,  сколько  научно-зависимое.   Она  городила  ему
огород из  цифр  и  сведений для диссертаций,  переписывая  ее  многократно,
пытаясь  шагать  в ногу со  временем. Кроились по бездарным меркам  статьи и
всякие другие опусы, которые, глазом не моргнув, повелитель присваивал  лишь
себе.
     Паразитирование на женской доброте и самоотверженности быстро приобрело
характер  сущности разваливающейся на глазах  личности. Особый поведенческий
штамп   поставили   на  нем  еще  в  раннем   детстве  тихие,   религиозные,
провинциальные  тетушки  и добрейшая  мать,  пытавшиеся компенсировать  рано
ушедшего из жизни героя-отца.
     Отец был буйный большевик.  Судьба-злодейка  подставила капкан,  вырыла
волчью  яму -  он замерз  однажды в  сугробе, не  добравшись до  дома  после
очередной пьяной оргии. Бог шельму метит! Но, порой, за что-то серьезное Бог
наказывает не  только отца, но и сына,  причем, последнему достается по  еще
большей мерке.
     Так часто случалось в советские годы, ибо супружеские пары складывались
не на небесах, а в приземленном сознании бесов. И здесь: объединились судьбы
скромной  сельской  учительницы  из  "бывших",  -  тихой, интеллигентной  на
провинциальный манер, -  и  буйного устроителя коммун, широко  и  настойчиво
шагавшего  по  жизни  "пролетарской  поступью".  Однако  известно: "Возлюбил
проклятие, -  оно  и придет  на  него;  не  восхотел благословения, -  оно и
удалится от него" (Псалом 108: 17).
     Коленька (так звали  раба  Божьего), устраивая  на  кафедре  посиделки,
юбилеи  (плебейские  души  неудержимо  увлекаются  чествованиями),   в  годы
перестройки всегда  приглашал церковного батюшку. Он  самый  первый  понимал
сатанинские веянья, осознавал свою греховность, пытался ослабить их влияние:
вместе  с  камарилью  молился откровенно  и  неистово,  так что  в  поклонах
разбивал лоб о грязный пол. Трудно было  поверить  в то, что когда-то  в нем
бушевали страсти  комсомольского  и партийного лидера сугубо большевистского
толка.
     А  где большевизм  -  там и предательство. Такое  было  суровое  время.
Правду сказать, до своего падения он  был замечательным, добрым и отзывчивым
парнем и у многих есть основания вспоминать его с грустью, имеющей, конечно,
разные начала. Сергеев  понимал, что никому не дано  право  судить  другого,
просто  нужно  выбирать  свой  путь, отметая  опыт греха  окружающих:  "Если
говорим,  что не имеем  греха, - обманываем самих себя, и истины  нет в нас"
(1-е Иоанна 1: 8).
     Различия  родительских  натур  прорывались  у  наследника   в  главном:
комсомольским активистом провинциальной школы будущий корифей науки явился в
Ленинград - на  нем был  строгий китель  с  начищенными пуговицами, а  глаза
светились  уверенностью  покорителя Олимпа. Спесь быстро сбили  утомительные
занятия,  многочисленные,  не всегда  успешные, зачетные  и  экзаменационные
сессии.
     Выплыть помогла все  та  же,  нужная пролетарскому государству, звонкая
комсомольская  работа, талант  к которой у  него был  потрясающий. Но именно
жажда  поддержки,   солидарности   и  головокружительного   успеха   привела
страстного партийца в порочный альков. Говорят, что взаимная конкордантность
у гомосексуалистов намного выше, чем даже у масонов. "Они имеют одни мысли и
передадут силу и власть свою зверю" (Откровение 17: 13).
     Отдадим  должное:  особая  телесная   близость  к  патриарху  и  умение
закрывать глаза  на  феномен партийной неподкупности явились  причиной роста
научной  школы   главаря  кафедры,   -  как  на   дрожжах   шло  остепенение
множественных  соискателей  с  печатью откровенной бездарности. По  сей день
резонанс  той  бурной  деятельности  гремит  в практическом  здравоохранении
голосами тех, кто давно промотал совесть, заплутал в аферах и казнокрадстве,
- имя им легион!
     Многие из них, запрыгнув на  ходу не в свой вагон, пострадали от Божьей
кары  -  у  кого  прогремели  многократные  инсульты,  окончательно  ослабив
интеллект,  у  других пострадало  благополучие  мужей или  детей, навалились
другие несчастья. Последователь  не лучших традиций  Солона  открыл дорогу в
науку  огромному   количеству  бездарностей,  ибо  они   хорошо   оплачивали
героические  усилия  по   защите  пустяшных  диссертаций.  В  том  смешались
природная  доброта мученика и злая корысть мучителя: "Смерть! Где твое жало?
Ад! Где  твоя победа? Жало же  смерти -  грех;  а сила греха  -  закон" (1-е
Коринфянам 15: 55-56).
     Сергеев  пытался  заглянуть  в   душу  многим  людям  -  в  нем  всегда
трепыхалось  социологическое любопытство.  Почему-то хотелось  разобраться в
мотивах поступков  достойных людей и  подлецов. Контрасты  открытий  в таких
наблюдениях   были   очевидными  и   поучительными   -  рождались   забавные
социологические символы в форме даже литературных гипербол.
     Но здесь был  особый  случай  -  ему  пришлось  тесно соприкоснуться  с
гадюшником того храма науки, -  он несколько лет проработал на  той кафедре.
Вырваться от  туда  удалось,  только  надавав  всем по  морде (безусловно, в
переносном смысле) - спившемуся  профессору,  его верным лизоблюдам, ректору
института, пытавшемуся  черное  выдавать за  белое  и рядить  в  тогу святых
отъявленных мерзавцев.
     Сергееву всегда  было легко  крушить интриганов, ибо  он не преследовал
шкурных целей,  а руководствовался, скорее,  научным  патриотизмом, а потому
спокойно и  последовательно реализовывал методы аверсивной психотерапии.  Он
использовал  профессионализм клинициста также  органично  и просто, как  это
делал,  должно  быть,  нарколог  Довженко, дисциплинируя  своих  алконавтов.
Сергеев  не  питал  зла  к Василию Ивановичу, понимая, что  тот  всего  лишь
реализует  свой звездный  час, который дан  ему  только единожды, - в других
местах его быстро раскусят и переломают кости.
     Здесь  же, на  родной кафедре, где все  уже  загажено, запах  дерьма не
тревожит, ибо  для  таких, как  Орел  и  компания,  он  собственный, родной,
привычный. Только  в  такой  сладкой атмосфере и  можно было  Васютке делать
карьеру.  Он,  скорее  всего,  продвигался  по  следам  своего  благодетеля,
используя практически тот же организационный вариант. Основательно вылизывая
не  одну  ученую  жопу,  совсем не  обязательно было  подставлять  свою  под
соблазны  сексуальных  девиантов.  Хотя,  кто  знает,  -  техника  азартного
спортсмена-любителя может быть непредсказуемой.
     Одно  ясно,  главная ставка  была  сделана на  организацию  собственной
"футбольной команды", почти  что клуба  по интересам. В нее  последовательно
собиралось  всякой твари по паре.  Их  объединяло одно -  страстное  желание
занять то место под солнцем, которое, судя по справедливости, не должно было
им принадлежать. Для того, чтобы прорваться в клан профессуры, прежде всего,
у  гроба учителя была произнесена такая прочувствованная речь, что братья по
крови рвали на себе волосы, а некоторые были  близки  к  самосожжению. Далее
начинался откровенный заказной футбол.
     Никогда  не  стоит  забывать, что  наука  - это  не  спорт, не игра,  а
интеллектуальное откровение, построенное на  индивидуальных восторгах людей,
удовлетворяющих свое любопытство за счет государства. Именно так угодно Богу
пестовать своих немногочисленных белых ворон, рассеянных его волею по свету.
     В футболе же широко применяются иные методы: здесь действует пас в одно
касание,  обманный финт,  игра в стенку, незатейливое жульничество и  многое
другое,  никакого  отношения  не  имеющее к чистой науке.  "Всякий, делающий
грех, делает и беззаконие; и грех есть беззаконие" (1-е Иоанна 3: 4).
     Подобных  футболеров, азартных спортсменов,  проще  говоря, интриганов,
всегда  было  много по всей земле,  их много и  в России  тоже. Когда  такая
братия  прорывается  в  администраторы  от науки, то  можно смело заказывать
свечи   и  заупокойную   службу   по   научным   святыням.  Слишком  разные,
несоизмеримые установки, движут заурядными проходимцами и творцами  истинной
науки.  Потому первые никак  не могут командовать вторыми  - они изгадят все
сверху донизу. "Иисус же сказал им вторично: мир вам!  Как послал Меня Отец,
так и Я посылаю вас"  (От Иоанна 20: 21). Будем надеяться,  что пошлет Он их
далеко и надолго.
     В конце концов, страшного в таком наезде на северную столицу  упадочных
мигрантов с футбольно-спортивной  выправкой ничего нет - на все  воля Божья.
Но  такие  люди,  занимая  не  свое  место,  отбирают  его  пусть у  слишком
расслабленных, но, безусловно, более талантливых потомственных петербуржцев.
Так  происходит   разграбление  потенциала   науки,  вообще,   и  деградация
петербургской  интеллигенции, в частности.  Словно, не в  бровь,  а  в  глаз
выскочили вещие слова: "Он же сказал им: где труп, там соберутся и орлы" (От
Луки 17: 37).
     Правая рука профессора - другая  птица  (с  печатью порока, замеченного
еще  акушеркой, принимавшей трудные роды),  доцент  Соловей В.В.  -  тот был
просто банальным проходимцем, если не разбойником-кровопивцем. Он годами жил
и  столовался у своего прежнего шефа. Но  после смерти кормильца,  Соловей в
знак благодарности, конечно, исключительно на память, основательно подчистил
его квартиру, умыкнув часть недвижимости.
     Параллельно предприимчивый  малый  сплетал  скоротечные брачные узы,  в
результате которых  у поверженных дам  отсуживалась часть  жилплощади. Здесь
работала  формула:  "С  миру по нитке  -  голому  рубаха". Испытанный  прием
проходимцев, -  ранение  непрочных сердец молодящихся  старушенций, - широко
пользовал  ученый-альфонс. Побед  было много - серьезным  будет и возмездие.
"Выкатились от жира глаза их, бродят помыслы в сердце" (Псалом 72: 7).
     Чему удивляться? - если годами  профессию медиков держать  на  голодном
пайке,  то кто  же будет поступать  в медицинские  институты?  Видимо,  туда
пойдут не  лучшие из лучших. Известно: "Верный в малом и во многом верен,  а
неверный в малом не верен и во многом" (От Луки 16: 10).
     Вот наконец надвинулась на толпу белых халатов  главная бюрократическая
жрица   или,  если  угодно,  местная   царица  Клеопатра  (в  миру  -  Елена
Владимировна   Записухина).  Видимо,  Чистяков  ради  ее  прихода  затягивал
священнодействие. Из-за плеча сладострастной выглядывала напуганная мордашка
Вадима  Генриховича Глущенкова - очевидно,  он был уже приближен к  знатному
телу  и  последовательно  осваивал  роль  оруженосца.  В  миру  у Клеопатры,
конечно,  иное имя, соответствующее  ответственной  должности -  заместителя
главного врача по медицинской части.
     Такое  имя,  безусловно, знаковое, символичное, если  учитывать,  что в
переводе  с  греческого  Елена  - это  факел,  свет. А  свет  в сочетании  с
отчеством Владимировна демонстрирует установку  на владение большой властью.
Глядя на "королеву" ощущаешь восторги уже  трансцендентного уровня. Однако в
рядовой  жизни все  опошлено:  даже  космогония  превращается  в  бульварную
эстетику.
     Сергеев всегда уважал шизофренический полет мысли, сродни  действию ума
Петра  Чаадаева:  художественный  вымысел   в  его   голове  переплетался  с
философией,  социологией,  психологией  и откровенным  мистицизмом. Взглянув
внимательно на Записухину, он попытался представить себе ее девичью фамилию,
- все  свелось к психологической конвергенции. Сергеев вдруг совершенно ясно
прочитал у  нее на  лбу фамилию - Филимонова.  Но Филимон -  это  же один из
семидесяти Христовых апостолов. Его имя переводится на русский, как любимый,
целуемый. Как может уживаться  это  с порочностью  и  бездарностью  нынешней
Записухиной?
     Помог гениальный Плутарх, -  он просто выбросил из рутины дальних веков
воспоминание о  том, как  родился Великий Рим на нашей Земле. Теорий на  сей
счет  было  много, но  одна  из  них гласила:  кучка спасшихся  от  разгрома
троянцев  скиталась по морю на  корабле  и бурей  была прибита к незнакомому
берегу.  Утомленные  плаванием  и  качкой  жены  воинов   не  желали  больше
подвергать себя риску и трудным испытаниям.
     Одна  из  них  - находчивая  Рома  ночью сожгла  корабли  и  странникам
пришлось основать здесь город, названный в ее честь Римом. Но чтобы ублажить
мужей  женщины  быстро  освоили  обычай   целовать  в  губы   своих  близких
родственников,  особенно  законного супруга. В размягченном ласками  мужском
сердце просыпалось  прощение.  Предательство,  обман,  интрига  -  окупались
ласковым поцелуем. Вот в чем философия Записухиной-Филимоновой.
     Догадка размотала фантазию  Сергеева  еще  дальше.  После внимательного
всматривания в черты лица Елены  Владимировны,  ему почудилось,  что  у этой
особы генофонд сильно отдает помесью монголоидной и европеоидной рас. Прямые
темные волосы, темные глаза, несколько уплощенное лицо,  узкий нос, намек на
эпикантус -  все  это подтверждало  догадку. Ханты,  манси и прочие  -  одна
компания.  Конечно,  вмешались  и славянские  вкрапления,  сформировавшие  и
особенности макросемьи языка - скорее, угро-финской или самодийской.
     Сергеев  напряг память и закопался в географию Уральской области: здесь
располагались три городка, собравшие под крыши своих  домов  42%  населения.
Промышленность  -  машиностроительная, пищевая, легкая;  сельское  хозяйство
ударяет по пастбищному мясо-шерстному животноводству и по зерновым (пшеница)
культурам. Почему-то  вспомнилось  традиционное  -  уральские  гуси,  особая
порода, выведенная еще в  семнадцатом веке: гусак весит до семи килограммов,
а гусыня  - до пяти.  Знатно! Вот  откуда  у Записухиной  походка  гусыни  и
страсть к мелким пощипываниям без особого прогнозирования  последствий таких
действий.
     Прислушавшись  к ее говорку, он понял, что скорее всего все сходится к,
так называемой, Уральской  расе. Конечно, даже  безусловна,  она выходец  из
маленького городка Южного  Казахстана - например, из нынешнего Уральска. Вот
куда, оказывается, занесло ветвь Филимоновых. Уральск основан в 1584 году, а
с 1613 года  переместился на современное место, на берег  реки Урал. До 1775
года поселение называлось Яицкий городок.
     Но  главное,  безусловно  не форма,  а  содержание: Сергееву  почему-то
представилась Елена  в  окружении  двух  младших сестер - Натальи  и Татьяны
(такие  имена больше  всего  вязались  с остатками  славянской спеси).  Она,
бесспорно, верховодила ими, раздавая затрещины дворовым мальчишкам-забиякам.
Родители, безусловно,  были врачами,  уважаемыми людьми в Уральске, - отсюда
истоки гонора и самоуверенности старшей дочери, выбор профессии.
     Плутарх замечал:  "Царь  молосский Аидонея назвал свою жену Персефоной,
дочь - Корой, а собаку - Кербером". Елена по собственной инициативе взвалила
на  себя  сразу три  трудных роли -  Персефоны,  Коры и  Кербера! Она  умело
пользовалась  открывшимися новыми возможностями.  После  успешного окончания
школы  No  3,  путь был  прямым  - в Актюбинский медицинский  институт.  Там
трудились профессора  из Москвы и Саратова,  - они несли с собой  не  только
знания  передовых  медицинских школ,  но и чисто  азиатскую культуру, хорошо
уживающуюся с уральским этносом.
     Но городок Уральск маленькое простое сообщество: местные властители еще
в советские времена объявляли торжественные субботники всем гражданам. Толпы
простаков выходили  на берег коварной реки  Урал,  дабы еще раз  попробовать
выловить из его вод тело легендарного героя - Чапаева.
     Каждый  раз,  кроме  топляков  древесины,  населению никого выловить не
удавалось, но зато все вмести,  выстроившись длинной шеренгой вдоль  берега,
пели  многоголосым  хором  гимны партии  и  правительству, отдельным вождям.
Елена,  с пионерским галстуком на  шее, стояла перед шеренгой  обалдуев: она
помогала старичку-дирижеру,  размахивая в такт его жестов  своими огромными,
как у плотника, совсем недетскими руками.
     Когда вокально-дирижерский экстаз подступал к пионерскому  горлу и  уже
не было сил сдерживать слезы восторга, Елене  казалось, что сила взмахов  ее
могучих рук была достаточной, чтобы превратиться в вертолет и взмыть в небо,
- перенестись  в загадочный  и  далекий Ленинград, сумевший почти в одиночку
выстоять в блокаду, отогнать вражеские полчища во время войны.
     Потом, намного позже, этот невзрачный кусочек берега бестолкового  Яика
будет  превращен  в  парк.  И,  как   мистическое  проведение,  определившее
дальнейшие родственные  связи героической пионерки,  чахлому очажку  природы
будет присвоено имя будущего тестя Елены, с  детства желавшей владеть миром,
но завладевшей  для  начала  героической  фамилией. Она  сольется понятийно,
виртуально  с  созидателем  сложнейших приборов,  выпускаемых ее  тестем для
Военно-морского флота страны советов.  Дадим  и мы ей совет: "Не борзеть, не
терять чувство меры, помнить,  что главный принцип цивилизации  определяется
простой формулой - живи так, чтобы не мешать жить другим"!
     Хоровое пение на берегу реки,  зимой и летом, почти в родовом парке!  И
то сказать, загляденье - впечатляющая  картина, дающая  представление о силе
коллективного  слияния  национальных  меньшинств,  рассеянных  по  просторам
России:  мутная  река Яик готова была вернуть тело  героя, присоединиться  к
хоровой какофонии.
     Привычка подыгрывать и  подвывать начальству,  скорее всего,  тогда, на
берегу легендарной реки, и утвердилась в душе активистки. Надо понимать, что
статус заместителя  требует  особого  воспитания, особой тренировки,  - этим
путем  во  все  последующие  годы  и  шла  Елена, никуда не  сворачивая,  не
отклоняясь от генеральной линии ни на миллиметр.
     Ребенка особенно  возбуждал шелест  развивающегося над  головой  кумача
флагов и транспарантов, блистающих на солнце, как красные фонари над дверями
специальных  заведений.  Но  с  такими  затеями  она   познакомится  уже   в
Ленинграде, куда  переедет учиться по зову сердца и плоти, ибо там  поджидал
ее  кореш  из  Уральска  -  сын  того самого  легендарного  директора завода
союзного  значения.  Выпускник  Ленинградской  корабелки  и станет ее  новой
опорой  в  жизни,  а  таинственный замес,  обозначаемый  армяно-угро-финский
генофонд,  выведет  благополучную семейку на уровень  аж закордонных связей.
Отсюда пойдет новая, социалистическая, ветвь российской знати.
     Петр Великий  в  свое  время  формировал  гвардию  новой  аристократии,
перемешивая славян и татар с иностранцами, иначе говоря, совокуплял  азиатов
с  европейцами.  В  том, безусловно,  была интрига, за  которую  поплатились
миллионы.
     Современные  плагиаторы  от  евгеники  пустились  собирать  генофонд  с
натуральной помойки.  Стоит  ли удивляться,  что Россия  вытворяет отчаянные
экономические  и   политические  кульбиты,  а   программы  ее   возрождения,
телевизионное зомбирование пишут  и осуществляют люди с редкими  фамилиями и
непонятными генетическими  построениями,  с двойным и тройным  гражданством.
Вот  уж  воистину:  "От  человека лукавого  и  несправедливого  избавь меня"
(Псалом 42: 1).
     Но  Сергеев  не  горячился, ибо  знал  историю, а  она  напоминала, что
российская онтология всегда находила на потеху очередного Германа, который в
безумии  кричал  спасительное  -  "Три  карты,  три  карты"!  Однако  только
подлинный граф  Сергей Витте знал истинные рецепты, а потому умел исправлять
отечественные финансы.
     Нынешняя полусоветская, да и прежня петровская, знать - слишком молодая
порода,  с  явно неустойчивым  характером  и  ломаной  линией поведения, как
собаки ротвейлер или буль-терьер. Она  еще  долго  будет удивлять стабильный
цивилизованный мир отчаянными  выкрутасами,  -  иного  ждать не  приходится,
таков закон  жизни!  "Сыны человеческие  - только суета; сыны мужей  - ложь;
если положить их на весы, все они вместе легче пустоты" (Псалом 61: 10).
     Место   в   семье  женщина  определяет  себе  сама:   можно   числиться
заместителем мужа, но лидировать в наставлении ему рогов. Плутарх пишет, что
когда иностранка заявила с обидой: "Одни вы, спартанки, делаете, что хотите,
со своими мужьями". Царица ответила: "Но ведь одни мы и рожаем мужей". Такая
вольная философия - была философией Елены Владимировны!
     Однако  суета  мирская  не  сильно  волновала Сергеева,  -  его  больше
занимали  пророчества  и  археологические   раскопки.  Что  же  стряслось  с
Филимоном? Апостол, к сожалению,  погиб. Он  был богатым  человеком, войдя в
веру, предоставил  свой дом для встреч единоверцев, но во времена императора
Нерона язычники забили его и  супругу Апфию камнями. День скорби по убиенным
святым отмечается девятнадцатого февраля.
     Как  бы в диссонансе  души с плотью,  в голове Сергеева быстро, одна за
другой,   выстраиваются    некие   психотерапевтические   ассоциации.   Если
рассматривать  объект  из  далека  (скажем,  в  дальнем  проеме  больничного
коридора), то наша чиновная богиня может вызвать воспоминание об  уникальном
образе  Ченстоховской  Божьей Матери. Историки  свидетельствуют:  эта  икона
написана самим евангелистом Лукою в Иерусалиме. Затем, еще в 326 году, икону
принесла  в  Константинополь царица Елена  (опять мистическое совпадение  по
именам).
     Из  Константинополя  в  Россию  святая икона  доставлена русским князем
Львом,  основателем  города  Львова -  Лемберга. Здесь  же  был  организован
монастырь.  По взятии  Ченстоховской крепости русскими войсками в 1813 году,
настоятелем  и  братией  монастыря  был  поднесен  список  с оригинала иконы
генералу  Сакену.  Император Александр  (  украсил  икону  богатою  ризою  с
драгоценными камнями и выставил ее  в Петербургском  Казанском соборе. Икона
славилась чудотворными свойствами, спасавшими прихожан от болезней и бытовых
невзгод (здесь уже мистическое несовпадение).
     Судя  по манере  одеваться и хвастливым рассказам о регулярных поездках
по выходным на собственной  машине в Финляндию  за продуктами, наша  "икона"
облагораживается    вполне    стойкими    родственными    связями.    Однако
преждевременная вульгарная  морщинистость  лица  (но  в том виноват генофонд
ханты-манси) и  огромные крестьянские  руки наводят  на мысль о том,  что по
ночам (особенно,  под осенний свист) супружеская пара промышляет  грабежами.
Причем, любимым  орудием насилия у женщины, как не странно, является тяжелый
молот или колун, но, возможно, и богатырская палица.
     Она, видимо, не особо стесняется огромных кистей своих рук, делающих ее
похожей  на  палача, прибывающего на отдыхе, на  каникулах. Она не  пытается
прятать  их или  маскировать перчатками. Да и то сказать, где  найти женские
перчатки такого  размера.  Подобные ручки  можно  спрятать только  во  чреве
основательно  растоптанных  солдатских  сапог -  но  не  носить  же на руках
простецкую обувь.  Поддерживает такую  версию непреодолимая страсть иконы  к
ударному, скорее, мужицкому курению.
     Сексуальные оценки - это наипервейший  метод клинической диагностики, а
потому Сергеев тяжело призадумался. Возникли  смелые ассоциации, запросившие
сочных  гипербол.  Известно,  что цинизм  не является следствием развращения
врачебной  души,  а только воплощением профессиональных знаний  анатомии, да
физиологии,  формирующих   особый  взгляд  на  жизнь.  Попробуйте  ежедневно
многократно подробно изучать нагую натуру пациентов. Волей-неволей научишься
раздевать взглядом даже на  миг встречающуюся  женскую или мужскую особь. Но
делается то исключительно для пользы пациентов.
     Слишком часто, внимательно  наблюдая в  коридорах  больницы за тем, как
надзирательница за медицинским  процессом величественно и  высоко над  полом
проносит  свой идеально оформленный курдюк,  Сергеев мучился диагностическим
тестом, пытаясь раскрыть имманентную сущность волнительного явления.
     И  то  сказать, в постели,  в азарте, такие выдающиеся особенности, как
правило, становятся не основными, отходят на второй  план, а на первое место
выдвигается  что-то   духовное,  неожиданное,  увлекательное,   -  например,
отчаянно-страстный   крик,  словно   кого-то  уже   режу.   Возможен  другой
впечатляющий  вариант:  легкое,  мелодичное  повизгивание  в  такт интимному
процессу  или  сочетание  рокота  мотора  и  ласковых  уверений  в верности.
Последнее  особенно забавляет,  если известно, что тоже самое  происходит  в
постели с мужем и еще с парой любовников.
     Сергееву  именно  в морге стало абсолютно  ясно, что при такой  удачной
анатомической конструкции,  как у  Записухиной,  ее  прабабки легко вязали и
загружали  на  крестьянские   телеги  снопы  тяжелых  пшеничных  колосьев  в
предуральских  степях.  А огромные кисти рук могли  спокойно заменить грабли
или другие навесные сельскохозяйственные орудия на пароконной или тракторной
тяге.
     Откуда  же  тогда  в этой  женщине  появилась  сладострастная  культура
особого  секса,  который  у Сергеева ассоциировал  с  прозой Ивана  Бунина -
например, "Митина любовь". Видимо,  неудержимая тяга к  молодым альфонсам не
чужда  и крестьянскому  генетическому  корню. А  может быть ее  предки  были
купцами:  купец первой гильдии Филимонов  звучит решительно и красиво.  Она,
собственно, и  есть тот  самый пролетарский корень, выпирающий  спереди, как
сермяжная  правда,  из широких штанин. Недаром  Володя Маяковский настойчиво
стремился выволочь оттуда краснокожую книжицу, - предмет гордости советского
гражданина в период первых ударных пятилеток. Вот уж воистину: поэтом можешь
ты  не быть, но уважать  штаны обязан.  Да, много  еще  в запасе  у  дьявола
вариантов человеческого греха - всего не перечислишь.
     Временами, если не  замечать сигарету  в зубах  и переборы в макияже, у
нашей  лилии  появляются общие черты  и  с  весьма  чтимой  в  России иконой
Богоматери  Сподручницы  грешных.  Опять  символичные  стигмы,  но  уже   по
действию,  по  функции.  И  такие  совпадения  не  страшны  -   грех,  ведь,
универсален для любой женщины. Святой иконный лик еще  в старину был отмечен
свойством исцеления и профилактики даже  такой  страшной заразы, как холера.
Ее  усмиряли  в  России  святой иконой  в  эпидемию  1848 года.  Безусловно,
современный оригинал кардинально отличается от иконных прототипов.
     Трудно  себе представить Божию  Матерь с сигаретой и макияжем. Ей этого
просто не  было  нужно. Она привлекала  внимание  излучением  святости, а не
прибаутками  из Карнеги и рядом порочных привычек. Даже в  глубокой старости
лик Божьей Матери был великолепен. Она притягивала сердца окружающих сиянием
веры, стойкостью принципов и благородством поступков. Слова  Иисуса Христа о
том, что больше всего на земле он презирает трусость, были и ее правдой.
     Из трусости, как известно,  вырастает предательство, а это уже  великий
грех,  на котором  споткнулся не один администратор,  особенно,  в советское
время. Божья  Матерь перенесла самые тяжелые испытания  - лицезрение мучений
распятого  сына. Но  и  страшные  муки  не  исказили  ее  веры  в  возможную
праведность людей.  Наша царица прославилась как раз обратным:  при ее самом
непосредственном  участии  распиналось городское здравоохранение  на кресте.
Были напрочь забыты и  милосердие, и  святые обязательства перед пациентами.
Будем  надеяться и мы, как любят заявлять врачи, на благополучный исход этой
явной болезни.
     Разговор о  трусости может быть  как долгим, так и  коротким:  разные у
этого качества ипостаси. В  обыденной,  суетной жизни любой бюрократ  боится
конкуренции,  поскольку  поступательное  движение, развитие профессионализма
требует усердия  и напряжения.  Но  русский человек традиционно  ленив.  Вот
почему большинство специалистов менеджмента настойчиво рекомендует назначать
на командные должности молодых людей.
     Они  пластичны,  легко  осваивают  новые задачи.  Наконец, они здоровы,
сильны, выносливы. Им ничего не стоит поднажать, приналечь, выстоять. У  них
нет нужды бояться конкуренции - они сами легко ее составят любому залежалому
товару.  Старики  хороши  в  роли консультантов,  профессионалов  -  главных
специалистов,  спокойно трудящихся на рядовых  должностях. От  перегрузок их
спасет  опыт,  знания, но надеяться на открытие второго дыхания даже у очень
достойных стариков и старушек - пустой номер. К  сожалению, здесь правомерна
французская пословица: "Милосердный Господь всегда дает  штаны  тем,  у кого
нет зада".
     По этому поводу Сергеев опять  вспомнил заметку из Плутарха: когда юный
Тесей  возвращался после боя с марафонским быком, то задержался  в гостях  у
Гекалины и та,  ободренная молодостью  воина,  "ласкала его  по-старушечьи и
называла, из любви к нему, уменьшительными именами". Когда же он вновь пошел
на бой, "она дала обет принести  за  него жертву, если он вернется живым, но
умерла до его возвращения". Напоминание Плутарха впрямую адресуется всем тем
молокососам,  которые  стремятся  в  объятия  отцветающих лилий,  забывая  о
смертности последних.
     Инстинкт самосохранения  заставляет молодящуюся  Гекалину  вырабатывать
порочную  практику:  окружать  себя  людьми бесперспективными, позволять  им
совершать глупости,  дабы потом воспитывать и держать  в узде. Как  все-таки
стремительно мельчает человечество: роскошная  анатомия и дефицит  ума - два
угодья в одной плоти.
     Время  неустанно вершит  свой приговор:  истинная  икона  повышает силу
святого  воздействия,  мнимая  -  снижает.  Женщина   былых   неограниченных
возможностей  превращается в  антиикону - в  нелепость, сатиру, в неразумную
мумию, обтянутую дряблой кожей.
     Сексуальные решения перемещаются в семью, либо  на  платных кинед, либо
на   абортивную  лесбийскую  страсть.  Психологи  заметили,   например,  что
женщина-администратор,  проводя  много время  с секретаршей в  перемалывании
сплетен,  тем  самым  реализует скрытую лесбийскую страсть.  Изменить логику
поведенческого  развития  еще  никому  не  удавалось,  жизнь руководствуется
Божьими законами: "Отменяет первое, чтобы постановить второе"  (К Евреям 10:
9).
     Двери   распахнулись  и,  наконец,  появился  он,  Зевс  и  миротворец,
мудрейший администратор и  отъявленный проходимец. Всем присутствующим стало
ясно, что взошло не солнце, а вошел главный  врач  больницы - Эрбек Валентин
Атаевич.  Патологоанатом Чистяков  приободрился  и расправил  плечи.  Гипноз
власти, видимо, действовал даже на отпетого диссидента.
     Он  замер  в ожидании команды - "Шашки наголо. Руби!" Пока Эрбек, крутя
головой с прилизанными  волосами, рассыпал  улыбки и приветствия окружающим,
вилял  жирным  задом, в голове Сергеева  почему-то возникла коварная мысль о
забавном    терапевтическом   феномене,   очевидном   в   поведении   многих
мужчин-организаторов.  В  молодые годы они  обязательно выбирают себе вторую
мать, как бы компенсируя мужское недоразвитие, затянувшееся детство, дефекты
психологической подготовки. Но немногие волокут бодрящуюся старушенцию через
всю жизнь,  ибо  сказано у Иоанна  (3: 4): "Всякий, делающий  грех, делает и
беззаконие; и грех есть беззаконие".
     Нет  смысла  канонизировать  бывших  сексуальных партнерш: справедливее
хоть что-то  оставлять мужьям-рогоносцам. Да и самому в зрелом возрасте пора
выползать из детских  пеленок, стряхивать женское  влияние:  "Негодных же  и
бабьих басней отвращайся, а упражняй себя в благочестии" (1-е Тимофею 4: 7).
     Особенно  это  касается науки  и практического  менеджмента.  Настоящий
лидер  стремится быть  боевым крейсером-одиночкой, либо Летучим  Голландцем.
Такие  корабли  совершают  набеги  на  пиратские  поселения,  а  их  команды
накрывают  стойбища  огненных  проституток,  свободных  и  независимых,  как
прекрасный вольный мировой океан.
     Настоящий   мужчина  гнушается  сменной  воровской   работы  в  измятых
супружеских постелях. Каждый набег - новое, честное  предприятие,  ибо давно
уверовали:  "Говоря  "новый",  показал  ветхость   первого;  а  ветшающее  и
стареющее близко к уничтожению" (К Евреям 8: 13). Исследованиями гигиенистов
подтверждено, что лучше  пользоваться  пастеризованным коровьем молоком, чем
припадать к ветхой женской груди.
     Если верить пионеру иммунологии, большому другу бактерий Илье Мечникову
(1845-1916), то на ночь полезно принимать стакан молочно-кислого продукта, а
не  пытаться в любовном восторге  экстрагировать  микробные пробки из трещин
деформированного соска  сильно повзрослевшей подруги. Каждому  фрукту - свое
время.
     Сексуальный поиск не должен  мешать социальным функциям, превращаться в
смешное   предприятие:  все   вышедшее   в   тираж   подчиняется  формуле  -
завещание-забвение-смерть.  Логику  такой  формулы   подтверждает   Послание
Святого  Апостола  Павла  К Евреям (9: 16-17), но оно  приложимо  и  ко всем
остальным народам: "Ибо,  где  завещание,  там необходимо, чтобы последовала
смерть завещателя, потому что завещание действительно  после умерших; оно не
имеет силы, когда завещатель жив".
     Но у нашего главного  врача циркулировала по сосудам загадочная кровь -
смешение генофондов древних народов -  армянского, еврейского, может быть, и
русского.  Такое  смешение  представляется  гремучей  смесью,  дающей  право
человеку на совершение изощренных поступков, как на работе, так и в  личной,
интимной,  жизни.  Эрбек был не только шут, мистификатор, талантливый актер,
но и удачливый комбинатор, работавший, порой, на грани мошенничества.
     Сергеев давно  наблюдал и анализировал некоторые его антраша. Врачебный
подход вычленял  из такого анализа  многообещающие находки, но, к сожалению,
они приводили к нерадостным выводам. Складывалось впечатление,  что Валентин
Атаевич  довольно  активно  перемещался  от  бисексуальности   к  банальному
мужеложеству.  Жертвами  такой  активности  порой  становились  незадачливые
коллеги.
     Странно, что  всемогущая  жрица  - начмед так легко  отпустила от  себя
этого пакостного  жуира. Но,  скорее, в том скрывался особый расчет - путь в
высокое  административное  кресло  не всегда  проходит через желудок, кухню,
ресторан; чаще он оформляется через постель. Для  себя, конечно, это  кресло
она  не  готовит  - зачем жить в перегрузках,  как  говорится,  трудиться на
разрыв   аорты.  Значит   появился  новый  "избранник"-  угодливый   бабник,
карьерист, мерзавец.
     Поражало то,  что  никто  из отпетых  грешников не  пытался  настойчиво
учиться осознавать свои ошибки. Наоборот,  они  норовили забраться глубоко в
дебри  самомнения,  самовозвеличения. Никто  из них и  не помышлял терпимо и
корректно относиться к запросам пациентов, своих коллег.
     Разжиревшая  кодла  начальников  совершенно  не  приучена  считаться  с
правами  остальных  членов общества. Она лишь сориентирована  на  извлечение
пользы  для  себя  лично. Поразительно, что  даже  плюгавенький  координатор
страдает  болезнями  больших  сатрапов. Но когда  ему  неожиданно напоминают
словом и  делом  о том, кто истинные хозяева жизни, то возникает недоумение.
Здесь  срабатывает феномен палача, страшно обижающегося  на свою жертву - на
приговоренного  к  отсечению головы. Палачу не  понять почему тот, взойдя на
эшафот, не  посчитал нужным поздороваться со  своим избавителем от  радостей
жизни.
     Расковыривая  генезис таких свойств,  Сергеев находил причину: виновата
все та же  социалистическая революция, перемешавшая слои общества. Очевидно,
что  теперь,  когда  начинается  новая  волна популяционных  преобразований,
центростремительные   и  центробежные  силы,  раскручиваемые  диалектической
спиралью, отбросят  на обочину бывших хозяев жизни - политических мошенников
большевистского  толка, их адептов с печатью заурядности на лбу, прозелитов,
торгующих верой и совестью. Но новый вариант стратификации общества не может
быть  без греха,  поскольку осуществляется он  плотской массой -  заурядными
людьми.   "Ибо   кто  из  человеков  знает,  что  в  человеке,   кроме  духа
человеческого,  живущего  в  нем? Так и Божьего  никто не  знает, кроме Духа
Божия" (1-е Коринфянам 2: 11).
     Нет  нужды  доказывать, что  любой резонер  с  отпетой совестью,  легко
осваивает  технику  составления  очных и заочных  доносов. Он  всегда найдет
повод  для  склоки,  мобилизует  поддержку  воли  народа.  Будут  подключены
родственные  связи:  какая-нибудь резвая сестричка - эдакая  пава, длинною с
коломенскую  версту,  с любезным, но вечно затуманенным  в силу умственной и
душевной ограниченности  взором  (видимо,  десятилетка  ей далась с  большим
трудом) - обеспечит служебное  прикрытие. Сладкая парочка  в духе  рекламных
роликов может бесконечно развешивать лапшу доверчивой публике на уши. Здесь,
как выстрел в самое яблочко, зазвучал в голове Сергеева замечательный вывод:
"Ибо псы  окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили  руки  мои  и
ноги мои" (Псалом 21: 17).

     * 1.3 *

     Наглядевшись  на всю эту кучу  отвального  дерьма, Сергеев почувствовал
падение  жизненного  тонуса.   Вдрызг   испортилось  настроение,  захотелось
помочиться - верный  признак  диэнцефального синдрома.  "Не  усилила  ли бег
алкогольная   энцефалопатия"  -   стрельнуло   в   мозгу   разволновавшегося
инфекциониста. Он приблизился к  секционному  столу, встал со спины за левой
рукой Михаил Романовича, уже взявшегося за  малый  ампутационный нож,  чтобы
провести  жестокий, но необходимый  разрез по  Шору.  Захрустела разрезаемая
кожа. Реберным  ножом рассечены ребра и реберные хрящи. В  раскрытой грудной
клетке и брюшной полости чавкнули внутренности.
     Уже  по  цвету висцеральной  плевры  и  просвечивающимся через легочную
ткань  гнойным пробкам сложился  диагноз. Для элегантности Чистяков выполнил
лигатурами  две  перетяжки,  почти  рядом  и параллельно,  на прямой  кишке,
ограничив тем самым возможные подтеки содержимого при пересечении кишечника.
Почти в  слепую,  поработав длинным  ампутационным  ножом,  он отсепарировал
гусак от  связочного  крепления  к  остову  тела,  пресек круговым движением
подъязычные  крепления.  Ловкое,  сильное и  резкое  движение  правой  рукой
освободило и вырвало комплекс  внутренних органов  из того, что еще  недавно
называлось человеческим телом.
     Расположив  внутреннюю   анатомическую  сущность  -  гусак  в  ногах  у
покойного,  Чистяков жестом пригласил заинтересованных  лиц  приблизиться  к
столу  -  именно  сейчас,  собственно,  и  должно начаться  макроскопическое
исследование  несчастного  пациента.  Муза  же,   не  мешкая,  тем  временем
принялась  крушить  череп  покойного  -  она добиралась до  святая  святых -
головного  мозга.  Технология  такого   акта  несложная:   подрезается  кожа
волосистой части и  стягивается на лицо; круговой разрез электропилой костей
черепа подготавливает к открытию секретного саквояжа.
     Ловко поддев и  отковырнув образовавшуюся костную крышку; Муза обнажила
розовый, нежный и беззащитный мозг многострадального мальчика.
     Анатомическая  экзекуция,  произведенная  слаженной   парой  взломщиков
биологических кладовых, сделала свое дело: помещение  заполнил специфический
запашок, от которого многих присутствующих "повело". Конвульсивно подергивая
головой и диафрагмой, они пытались сдерживая  позывы на рвоту. Многим это не
удалось и брезгливцы выскочили из морга.
     Первыми  среди них, безусловно, были важные администраторы от медицины.
Тяжелое  испытание   выдержали  лишь  привычные  к  человеческим  нечистотам
клиницисты.  Сергеев даже не заметил смены эстетических предпочтений,  но он
был погружен  не в детали  секционного материала, а в неожиданно открывшуюся
картину иных сражений.
     Его поразило  не состояние макрокомплекса (здесь уже все было ясно - он
сам  был  опытный морфолог).  Сергеев  впился  тревожным взглядом  в  кожную
поверхность перехода волосистой части шеи Чистякова. Как  раз сейчас патолог
наклонился над  секционным  столом  и невольно  вытянул  и  оголил  шею. Все
тайное, прятавшееся под воротником рубашки, стало явным.
     Сергеев  придвинулся ближе:  сомнений  не  оставалось - то был обширный
микоз. Видимо, этот его  участок  был не единственным. Сергеев  вынужден был
взглянуть   на  закадычного  друга  иными  глазами.   Некоторые  сомнения  и
подозрения,  зародившиеся несколько месяцев  тому назад, всплыли мгновенно и
приобрели  ощутимую  реальность.  Генерализованный  микоз  - верный  признак
глубокой "посадки" иммунитета.
     Теперь   становились  понятными   и  некоторые   особенности  поведения
Чистякова, которые в последнее время  сильно раздражали Сергеева. Он замечал
их уже пару  лет, но основательно  засвербили "отклонени" последние полгода.
Многое стало понятно и в  неуправляемом поведении Музы, преданной  Чистякову
до гроба. Однако пришлось переключиться на ход вскрытия.
     Чистяков   по   ходу   вскрытия   сыпал   комментариями,   объясняющими
открывающуюся картину - патоморфоз заболевания. Сергеев почти не слушал его.
Он привык проникать  в суть вещей самостоятельно,  измеряя увиденное мерками
своих профессиональных представлений, преломляя анатомические  находки через
собственные  взгляды на этиологию и патогенез огромного числа заболеваний, с
которыми многократно приходилось встречаться в  процессе многолетней работы.
Здесь его верным оружием была только память и богатейший клинический опыт. В
мозгу  уже  складывался  протокол вскрытия,  и  он,  как  заведенная машина,
пустился сам себе диктовать:
     Легкие  увеличены  в  размере, плотные,  почти  однородные  (печеночная
плотность);
     плевра покрыта пленками фибрина, не соскабливающимися ножом;
     на разрезе легочная ткань пестрая, желто-серая с красноватыми участками
(кровоизлияния), с обильным гнойно-фиброзным соскобом;
     легочная ткань почти не сжимаемая;
     лимфатические   медиастинальные   узлы   слегка    увеличены,   мягкие,
плотноватые с мутным соскобом;
     почки увеличены, капсула снимается легко,  ткань  на разрезе  выбухает,
желтовато-серая,  однородная,  рисунок  ткани   полностью  стерт;  печень  с
признаками жировой дистрофии интаксикационного характера;
     сердце  очень   дряблое,  миокард  на  разрезе  однородный,  глинистого
(вареного) вида;
     головной   мозг  обычного  размера  с  признаками  набухания,  отека  и
дислокации.
     Осталось взять  кусочки  различных тканей на гистологию, и весь "базар"
можно распускать - "Суду все ясно"! Наговская - сука, а не врач!
     Может  она впрямую и не угробила ребенка, скорее, он уже был приговорен
к  смерти  силами  намного более  могущественными,  чем простой  врачишка  -
лепила.  Но  не  по  разумению,  а по глупости  и  благодаря  своей  ленивой
сущности, она не сделала даже попытки спасти малыша.
     Сергеев помнил  его  глаза,  наполненные пронзительной тоской.  Больной
ребенок,   страшно   уставший  от   неравной   борьбы,  чувствующий  тяжесть
надвигающейся смерти, все  же  надеялся, что  попал в большой город, почти в
столицу,  где  много  умных, сильных людей, желающих  ему добра.  Они должны
попытаться помочь  ему -  он был уверен в этом. Он, конечно, уже был готов к
худшему, потому что умирающего нельзя обмануть, если он этого не желает сам.
     Отходящий  уже  пообщался с предвестниками  смерти  - с  гонцами от той
всесильной старухи  с  безжалостной  косой. Они  уже нашептали  ему  сладкую
сказку про то, как хорошо ему будет в Эдеме. Но он за свои двенадцать, пусть
мало  счастливых,  лет  привык к голубому  небу,  вкусному утреннему лесному
воздуху,  прохладной  ключевой воде, к любимому муравейнику в  тайном уголке
его  леса. Он полюбил гомон  веселых, хотя  и  непонятных,  птиц.  Короче, -
мальчик уже впитал  в себя все  земное, оно  стало принадлежать  и ему тоже.
Там,  куда его  звали и манили гонцы смерти, наверняка, всего этого не было.
Его  ждала  томительная   неизвестность,   а  он   уже   порядком  устал  от
неожиданностей жизни.
     Тут  же возникла другая версия и  куча безответных  вопросов, первый из
которых был удивительно прост, как все гениальное.  Кто дал тебе, Сергеев, -
простому  смертному, право  судить  о  таких тонких  явлениях,  как жизнь  и
смерть, столь легко и безапелляционно? Кто, наконец, проверял другой вариант
исхода лечения? Кто его в принципе способен проверить? Ведь опыты с жизнью и
смертью не возможно повторять на одном и том же пациенте. Здесь закон парных
случаев  не применим.  Пациент либо будет жить, либо  обязательно  умрет,  и
повторять дважды борьбу таких противоположностей не дано никому.
     Сергеев, как и Чистяков, да и любой другой умный профессионал, не может
взять на себя функции верховного жреца или вступить в соперничество с Богом.
Ничто  не может совершиться  на  Земле без  воли Всевышнего.  А потому: Ваше
время истекло, приступайте к рутинной работе и не судите ближнего своего. Со
всех  в свое время  Господь спросит  и отвесит  заслуженное наказание. В том
числе и с Наговской спросится по высокой мерке.
     Муза  замыла  следы, оставленные вскрытием, уложила  гусак  в  телесное
чрево и зашила его наглухо; мозг тоже занял надлежащее место, череп приобрел
естественный для трупа вид.
     Свет выключен,  сумерки надвигающегося вечера не  раздражали покойного,
тишина  глухого  помещения  словно  призывала  сосредоточиться  и отдохнуть.
Благородство  отдаленного созерцания  уже принялось выглаживать бледное лицо
мальчика.  Губы,  чуть  приоткрытые,  определили  вежливую улыбку  -  символ
прощания с остающимися на земле и прощения всех тех, кто отравлял его былую,
короткую  жизнь.  Теперь  он  был  уже  существо  неземное,  возвышенное   и
избранное.
     Видимо, где-то далеко по нему рыдали родственники. Но, как правило, это
связано не с  жалостью к умершему, - они еще не  осознавали величия утраты и
свою роль  в  этом. Но тихая  грусть и начальное  осознание вины своей перед
мальчиком  начинали пробираться в  их сердца. Нехотя, но  неотвратимо, стали
всплывать в  памяти мелкие и,  тем более,  крупные  обиды, нанесенные ему за
столь короткий век - 12 лет.
     Рождаются многие серьезные и неожиданные  вопросы. Надо ли  было мучить
мальчишку  посещением  безобразных детских яслей,  сада,  школы и изуверской
группы школьного продленного дня? Заслужил ли он, еще  не успевший нагрешить
в этой жизни, жестокую муштру "организованным детством"? Справедливы ли были
нападки   сверстников,  оскорбления,  ругань   и  побои  вечно   усталых   и
раздраженных родителей?
     Нужна ли  была эта бестолковая борьба за престижные оценки  - за ответы
на уроках, по контрольным работам,  итоговые за четверть, полугодие  и  год?
Так уж необходимы были  утомительные пионерские сборы, собрания - может быть
ему нравилось одиночество и тихие, спокойные домашние вечера, когда родители
отправились на гостевую пьянку по поводу очередной красной даты.
     Ему почему-то не разрешали завести собаку -  наверняка, способную стать
единственным  и  самым  близким  другом. Забавных  котят, к которым  у  него
просыпалось нежное отцовское чувство и солидарность обездоленной души, бабка
отнимала  и топила,  а мать и отец не хотели встать на защиту  этих пушистых
комочков.
     И он,  маленький  мальчик, кричал и,  обливаясь  слезами, сжимая  тощие
кулачки,  пытался  вести  неравную   борьбу  с  человеческой  жестокостью  и
откровенным  садизмом.  Потом  и  его  будут пытаться  старшие  приобщить  к
подобному изуверству, используя свою вероломную силу.
     Как  хорошо,  что  мальчик  все  же  сумел  сохранить  чистоту  души  и
продолжал,  несмотря  на  подсмеивание  и   издевки,   проливать   слезы  по
загубленным  животным. Какой тяжеленный груз было необходимо ему  оттолкнуть
от  себя,  чтобы,  не  имея  опыта  жизни,  руководствуясь  только  наитием,
удержаться в святости и безгрешности. Устами ребенка глаголет истина! - "Ибо
от избытка сердца говорят уста" (От Матфея 12: 34).
     Кто  знает, может  быть,  Бог  обратил  свое  святое  внимание на  муки
маленького человека и  решил  прекратить  его  терзания - забрал на  высокие
небеса, увел  в Райские кущи, превратил в доброго крылатого  ангела.  Там он
встретился  с  бросившимися к  нему  с радостными криками любимыми котятами,
собачками,  птицами. Ведь  все они  были  равны перед Богом - их  объединяла
чистота и  непорочность  короткой земной  жизни.  Грех  не  успел заклеймить
позором их совесть. "Многие же будут первые последними, и последние первыми"
(От Матфея 19: 30).
     Сергеев   никак   не  мог   привыкнуть   к   неотвратимости  несчастий,
переплетающихся со светлыми сторонами своей профессии. Он переживал уход  из
жизни  каждого своего пациента, как большое личное  горе,  хотя отдавал себе
отчет в  том, что смерть - это всегда награда  за тяжелые земные испытания -
Бог дал, Бог и взял! Во время войны умер его старший брат, судя по рассказам
матери,   замечательный,   одаренный  ребенок.  Мать,   обливаясь   слезами,
рассказывала о муках его последних дней.
     Тогда  еще   не  было  антибиотиков  и  туберкулезный  менингит  лечили
люмбальными пункциями  - манипуляциями мучительными, не дававшими настоящего
выздоровления, они  лишь снижали внутричерепное давление, уменьшали головные
боли. Мальчик тянулся  к матери, не плакал, но полными муки глазами просил у
родного человека защиты. Он надеялся,  что  она, его самое любимое существо,
вырвет слабое тело из цепких рук смерти.
     Матери же оставалось только просить умирающего ребенка  потерпеть. Она,
как  могла, пряча слезы, приободряла  ребенка,  неимоверно повзрослевшего  и
помудревшего  в дни страшной и мучительной болезни. Ударными при  этом  были
посулы  скорого отъезда  из  эвакуации обратно в Ленинград,  домой.  Что она
могла  еще  тогда  ему сказать,  когда на  лице у дорогого существа уже ясно
проступал землистый могильный след. Такую боль мать  не забывает,  -  она не
дает  покоя  всю  оставшуюся  жизнь. И уход свой  из  жизни  мать  подгоняет
ожиданием встречи с милым маленьким существом,  так надолго ускользнувшем из
ее объятий.
     Может  быть, тот неосознанный  след сопереживания  страданий умирающего
брата  заставил  Сергеева,  закончившего  военно-морское училище,  наперекор
семейным традициям, вдруг неожиданно  для себя и всех родственников, выбрать
профессию врача. И самыми его любимыми пациентами всегда оставались дети.
     Разум  подсказывал ему, что  наши терзания  по поводу  ухода  из  жизни
связаны в большей мере со страхом перед  неизвестностью. Но каждый раз, ведя
очередную  борьбу  за  жизнь  больного  ребенка,  он выкладывался  до конца,
готовый отдать своему пациенту и кровь, и мозг, и самою жизнь.
     Но надо  научиться правильно,  с радостью  и стоически принимать логику
жизни  -  мы  рождаемся  лишь  для  того,  чтобы  продвигаться  и  достигать
волшебного  состояния  смерти.  Только  она - освобождение от бремени бытия,
дарит  светлую  радость  перехода  к  новому  витку свершений  и  испытаний,
которые, если ты  заслужил того, будут обязательно лучше  и  счастливее, чем
прежние.
     Однако Сергеев, как проклятый, как разъяренный  зверь, боролся за жизнь
своего  подопечного  больного  до  самой  последней  секунды. Он  становился
страшным в своем гневе, когда видел, что летальный исход  больного ребенка -
следствие  небрежности родителей или  медицинского работника. "Кто мудр, тот
заметит сие, и уразумеет милость Господа" (Псалом 106: 43).
     Тайна не может быть всеобщей  - она принадлежит лишь избранным. В том и
кроется загадка гениального предвиденья - такую миссию возложил в свое время
Бог на плечи  Дельфийского Оракула.  Даниил Андреев, проведший многие годы в
лагерях ГУЛАГа и  окончательно  освобожденный  только  21 апреля 1957  года,
сильно  изломанный   и   больной,  в  конце  жизни  написал  проникновенные,
философско-возвышенные стихи:  "Судьба,  судьба,  чья власть  тобою правит и
почему  хранимого   тобой   нож  не  убьет,  отрава  не  отравит  и  пощадит
неравноправный бой?".
     Сергеев задумался над простой схемой и попытался выявить:  кто прав,  а
кто виноват? Петр Великий  и его последователи  формировали  в Петербургском
оракуле  новый  этнос  на  основе  элитных   генофондов.  Толпы  народов   с
затуманенным  сознанием  Предуралья и  Сибири  они покоряли,  делегируя туда
адептов своего, нового и прогрессивного, оракула. Правда, тогда доставляли в
Санкт-Петербург и представителей  ханты-манси  и  других еще не расправивших
национальные  крылья пород  верноподданных. Им отводились  земляные  работы,
уборка улиц, - большинство, например, дворников были татары.
     Пролетарская революция все поставила с ног на голову: жители маленького
Яицкого городишки или, к примеру, дохлого Любанского уезда явились в столицу
бывшей империи, как  хозяева жизни:  проще говоря, "с  кувшинным  рылом да в
калачный  ряд". Оказалось  возможным по  окончании  вуза,  не  тянуть  лямку
участкового врача,  а, покувыркавшись в простеньком экстазе  в  постельке  с
таким  же  ловкачом, наматывающим  по привычке  сопли  на кулак, оказаться в
административном  кресле  и  сразу  потерять  голову,  конечно,  от  мнимого
величия.
     Другой  чудак  с  явными  интернациональными  акцентами  в  родословной
(попробуем,  для примера,  медленно  и  раздельно  произнести Бол-ды-рев, то
почудится  татарин  с   кривой  саблей!)  будет  терроризировать  наследника
великого академика. Способный хранитель культурных ценностей - национального
достояния  России - настолько привык  к хомуту науки, что  все время, как бы
страхуясь  от потертостей, кутает шею в красный  шарф (cache-nez): досуг  ли
ему разбираться с  азартным  конником,  которому  не спится, хочется еще раз
поучить  Россию правильно распоряжаться народным достоянием.  "Расхищают его
все проходящие  путем; он  сделался посмешищем  у соседей своих" (Псалом 88:
42).
     Но  прямолинейность  суждений  -  не  лучший  путь  к  истине.  Сергеев
вспомнил, что Ромул, разбивая на поле брани противника, заставлял оставшихся
в  живых переселяться в Рим - в свой новый оракул. Правда, определял он их в
"санитарную"  касту,  а  не в  элитную.  Иисус  предупреждал:  "И  поющие  и
играющие, - все источники мои в тебе" (Псалом 86; 7).
     Значит и  великое  переселение народов, даже если оно движется вспять и
не приносит  пользы, имеет право на существование  потому, что угодно  Богу!
Такая  интрига  объясняется просто:"Но человек раждается  на  страдание, как
искры, чтоб устремляться вверх" (Кн. Иова 5: 7).
     Бог всесилен, а  потому  действует  по своим планам,  по своей  логике:
"Умножает народы и истребляет  их; разсевает народы и собирает их" (Кн. Иова
12: 23).
     Но Всевышний понимает  приземленность мирской жизни,  убожество  нравов
толпы: "А вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи" (Кн. Иова 13: 4).
     Сергеев  вдруг понял  логику  Божьей  кары:  всем  дана свобода выбора,
отпускается шанс доказать свою святость, способность следовать  десяти самым
верным   заповедям.  Но  тот,  кто  забылся  в  высокомерии,  превысил  свои
полномочия   на  Земле,  скажем,  закружил   себе  голову  административными
амбициями,  забыл о врачебном долге и прочее, тот обязательно  понесет кару.
Бог  подтягивает  за  уши толпу  к совершенству  -  к  навыку  самоконтроля,
самоограничения, самокритики, самообуздания.
     Даже  фантастический  путанник  Петр  Алексеевич  Кропоткин -  патриарх
анархизма  вещал  о   необходимости  ориентироваться  на  "наибольшую  сумму
счастья, а потому и наибольшую сумму жизненности". Закончив элитный Пажеский
корпус патриарх вскорости загремел в Петропавловскую крепость, где задавался
вопросом: "Какие  формы  общества позволяют лучше этой сумме счастья расти и
развиваться  качественно  и  количественно;  то есть позволяют счастью стать
более полным и более общим".
     Сергеев  был  уверен  в  том,  что  ханты-манси  и  другие,  безусловно
достойные,  народности должны жить в пределах  действия своего оракула, а не
совать  нос  в  дела   Санкт-Петербурга.  В  целях  самосохранения  выгоднее
выскочкам из Яицкого городишки или Любанского уезда не рваться в начальники,
а тянуть лямку разумного труженика, доказывая святыми делами, а не интригами
и  пустозвонством,  наличие  навыков  благонравия.  "Благоволит   Господь  к
боящимся Его, к уповающим на милость Его" (Псалом 146: 11).
     Только  третье  поколение  мигрантов  способно  освоить  новую  ролевую
культуру, органично воплотиться в нее,  перестать быть зависимым от запросов
элементарного  комфорта, открыть  в  себе  Божественную "самость",  даваемую
Богом только равным среди равных. Иначе человек, даже купающийся в комфорте,
как сыр в масле, выглядит "банным листом" на ягодице стационарного жителя.
     Местный  оракул  только  приглядывается  к  нему,  но  уже  превентивно
открывает счет греху и моделирует заслуженное  наказание  за соблазн слишком
высоко  поднять голову. Оплачивать такие опасные счета придется не нынешнему
деятелю,  а   продолжателям  его  рода.   Сергеев   в   своих  исследованиях
основательно  разбирался,  например,  с  бомжами,  наркоманами  и  установил
печальную  истину  -  все это  дети или  внуки  былых  грешников  -  ретивых
активистов-мигрантов.  Они  понаехали  в Петербург  по  призывам  партии  на
должности  большевистских начальничков,  заняв  дворянские  квартиры. И  вот
теперь  их  потомки расплачиваются  гнилой  кровью,  болезнями души  и тела.
"Говорю  безумствующим:  "не  безумствуйте",  и  нечестивым: "не  поднимайте
рога", не поднимайте высоко рога вашего, не  говорите жестоковыйно"  (Псалом
74: 5-6).
     Мирозданье, помимо  нашей  воли,  крутит безостановочный  водоворот.  У
людей  нет  сил  удержаться от той  скверны, которая  обозначается формулой:
ИНТРИГА-БЕЗУМИЕ-СМЕРТЬ. Но итоги такому круговороту  для каждого обязательно
будут подведены - приговор  будет вынесен. Тогда возникнут  перед удивленным
взглядом  виновного и невинного мудрые слова  из Евангелия: "Бог же не  есть
Бог мертвых, но живых, ибо у него все живы" (От Луки 20: 38).

     Антракт, негодяи!

































     Беседа вторая

     Необозримые  просторы  и   масштабы   возможных  преобразований  России
завораживали весь мир. Завистливые соседи точили на нее зубы. Звуки бряцанья
оружием слышались  днем и ночью. Но наиболее разумные  находили в  себе силы
уважать загадочную страну, расползшуюся по  равнинам и  горам, лесам и морям
на площади, равной  одной двадцать второй земного шара и одной  шестой  всей
суши. Сорок два  процента территории  Европы  и Азии занимала  России в 1895
году. Повелители громадной Империи гордились своим геополитическим аппетитом
и  перерастянутым  желудком,  -  многие  поколения  властителей России  жили
припеваючи,   без  оглядки  тратя  огромное  состояние  своей  единовластной
вотчины.  Но  не  сразу  родилось  благополучие.  Многим  Монархам  пришлось
потрудиться в поте лица, с риском для жизни.
     Так  уж  повелось,  что  славяне  не  умели  управлять   своей  родиной
самостоятельно и  сообща.  Они  предпочитали жизнь  обособленную,  замкнутую
условными  границами  семьи,  рода,  поселения.  К   верховной   власти  они
испытывали  антипатию.  Может потому повелителями славян сравнительно  легко
стали иноплеменники. Историки,  с  легкой руки  летописца-фантазера Нестора,
долго  поддерживали версию  о добровольном приглашении на  княжение  в земли
русские скандинавов  - Рюриковичей. Но эта  занятная сказка  не  выдерживает
критики - ни исторической, ни социологической, ни психологической.
     Нестор   здесь,  безусловно,  переусердствовал,   обогнав   по  навыкам
исполнения журналистского подряда всех современных продажных борзописцев. Он
был  придворным  летописцем,   личным  историком  самовластного  и  сурового
господина.  Мотивы  его исторических  откровений  ясны:  изобретательность и
мастерство торговца исторической  информацией, вещим словом высекались огнем
и  мечем, плетью и дыбой. Практически  полностью отметены  сегодня  красивые
исторические анекдоты о благородстве  и мудрости первых  властителей русской
землей и народами.
     Скорее все было проще простого:  Рюриковичи  -  три  небогатых шведских
брата собрали  банды  головорезов  и  отправились грабить  ближайшие селение
славян.  Дальше  -  больше:   оперившись,  стали   покорять  более  обширные
территории   и  образовывать  из  них  собственные  вотчины.  Так  сложилось
управление  Киевской Русью,  влияние на соседние племена и  народы  - хазар,
булгар, печенегов. Рабская  сущность современных россиян была заложена уже в
те  времена, а  в  дальнейшем она лишь прочнее вбивалась в сознание  и плоть
подвластных народов, воспитывая у них дух лакейства, холуйства, продажности.
     Воинская удача всегда не постоянна - ею определялась чехарда правителей
страны,  завоевателей   русского   трона.   История   становления   русского
государства ведает тайнами неожиданных и  удивительных до смешного поворотов
в престолонаследии.
     Гогенцоллеры  - выходцы из Германии  прочнее  всех оседлали  российский
трон.  Кровь   практически   всех  Романовых  не  была   чистой   славянской
генетической  смесью.  Это  был  сложный биологический  напиток,  в  котором
совместилось дурное и славное, посредственное и  значительное, но бесспорно,
что эта генетическая линия освящена все же волей Божьей.
     С  определения  четкого  династического  порядка  началось  постепенное
интегрирование  России в семью европейских государств. Национальная сущность
россиян ассоциировалась в умах европейских  правителей с "породой"  главного
властелина  -  царя.  Здесь  определяющими были, конечно,  родственные связи
монархов.
     1917 год явился  не только  этапом крушения  перспективной генетической
линии,  но и  нарушением интеграционных  процессов  европейского  и мирового
масштаба.  Опрокинув  установившуюся  конструкцию  государственности  Росси,
большевики  перевели  развитие   страны  на  рельсы,  ведущие  в  никуда   -
цивилизованный  мир уже  воспринимал славян, как  отдаленный этнос, носителя
абсолютно  чуждых традиций. Ллойд  Джордж Дэвид  (1863-1945) премьер-министр
Великобритании  откровенно  мучился  вопросом:  "Как  можно  пожимать  руку,
скажем, Сталину, являвшемуся в его представлении явным бандитом, уголовником
в прошлом и настоящем"?
     Россия - особая страна. Любая освободительная война в ней переплетается
с гражданской, а интересы государственные с мирской суетой, патриотизм порой
служит   лишь  фасадом   чьей-то   своекорыстной  политики,  удовлетворяющей
индивидуальные амбиции. Воля Божья и здесь приходит на помощь. Поучительны и
доказательны в  этом  смысле  для  России являются смутные  времена. В такие
периоды  российский этнос  становится  способным  на  героические  поступки,
выдвигая из свой среды спасителей отечества.
     В период одного из лихолетий  ими стали патриарх Гермоген,  разославший
на Рождество  1610  года знаменитые  грамоты с призывом  к  русскому  народу
подняться против  короля польского Сигизмунда; затем выполнили святую миссию
Минин и Пожарский (1611-1612 годы). Жизнь будущего царя  Михаила  Федоровича
спас посланный самим проведением крестьянин села  Домнина, известный  теперь
каждому  русскому человеку - это легендарный Иван  Сусанин. Именно он  завел
польский отряд  в  лесные  дебри, чем  может  быть  и определил судьбу всего
государства.
     21  февраля 1613  года на российский трон  соборной  волею был возведен
Михаил  Федорович Романов.  Как  всегда в России, даже в столь ответственной
акции  нашлось место для примитивной интриги.  Выбор монарха  определялся во
многом конъюнктурой, - новому  царю  было всего семнадцать  лет, был он слаб
душой  и телом, находился  под влиянием матери,  - прибрать  власть  к рукам
надеялась  многочисленная  родня.  Происходил  тот  род от  Романа  Юрьевича
Захарьина-Кошкина. Сын  последнего,  боярин  Никита  Романов,  был  женат на
бывшей  супруге Ивана  Грозного  и  от нового брака был у них  сын  -  Федор
Никитич (патриарх Филарет). Филарет и его супруга, инокиня  Марфа  Ивановна,
являлись родителями нового царя.
     Известно  "Бог  шельму  метит".  Мелкие  интриганы,  страстно  желавшие
повелевать  новым  царем, просчитались:  летом 1619 года из польского  плена
вернулся Филарет  -  ему  одному  был  присвоен  титул  "великого государя".
Человек  крутой, решительный и суровый, он имел,  к счастью, государственный
ум: все устроители своей тайной политики получили по заслугам. Страной стала
управлять твердая рука и умная голова.
     После   "умиротворительного"  (так   называли  тот   период   историки)
царствования Михаила Федоровича Романова, наступила эра правления его сына -
Алексея. То был период "возмездия". Россия, едва не погибнув из-за  происков
Польши, Франции, Бургундии, Австрии, Швеции  и еще многих других доброхотов,
начинала крепнуть, открывать  в  себе здоровые силы,  подниматься  с  колен,
распрямляясь и демонстрировать всему миру  мощь своей  природной стати. Годы
правления  царя  Алексея  Михайловича знаменательны потому, что,  во-первых,
окончательно разобрались с происками Польши и расплатились с ней по совести;
во-вторых, присоединили  Малороссиию, якобы по "воле трудящихся"; в-третьих,
предприняли первую серьезную попытку церковной реформы.
     Большинство историков, забывая  о заслугах прошлых царей,  с  восторгом
вспоминают эпоху Петра I, называя его  Великим. Может  и были преобразования
этого  монарха  грандиозными, но они были действиями человека,  не  имевшего
пуповинной связи с исконно  славянским началом.  Он  не  понимал,  не  желал
понимать  и  считаться с  чаяниями  своих  подданных.  И  тому есть  простые
объяснения. Его отец - царь Алексей Михайлович  взошел на престол в возрасте
16 лет и успел за свою жизнь жениться дважды.  Последней его  супругой  была
Наталья  Кирилловна  Нарышкина  -  дочь  мелкопоместного  дворянина  Кирилла
Полуэктовича Нарышкина, происходящего от крымского татарина  Мордка  Курбат,
служившего у Ивана Третьего.
     "Нарышко"  -  прозвище  от корня  "нар",  что означает  сильный  самец,
мужественный, храбрый. Если принимать  за корень  слово "нур", то толкование
прозвища  тоже  выглядит  многообещающе  -  луч,  свет.  Аффекс  "ый"  имеет
ласкательное значение. "Нурыш" таким образом - это светик.
     Наталья в качестве  воспитанницы жила в доме  друга царя,  его  верного
товарища  -  Артамона  Сергеевича  Матвеева.  У  него  в доме  царь  Алексей
Михайлович  и увидел красивую и  скромную девушку, присох к  ней взглядом  и
душой, - вскорости женился.  Бракосочетание свершилось 22  января 1671 года.
Родился  от того счастливого  брака  30  мая 1672  года  сын Петр  - будущий
Великий государь.
     Некий курьез заключается в том, что при дальнейшем  переплетении ветвей
царских  отпрысков,  создался  генетический   коктейль  забавного  качества.
Вспомним для примера: в более поздние времена на российской придворной арене
появилась    Мария    Антоновна    (1779-1854)    дочь    польского    князя
Святополк-Четвертинского. Она вышла замуж  за Дмитрия Львовича Нарышкина, но
не остановилась на том: неотразимая  польская красавица сильно ранила сердце
монарха  Александра   I  "Спасителя".  Венценосный  очень   быстро  стал  ее
любовником, а точнее  -  организовался  гражданский  брак.  Но  даже  в  нем
Нарышкина умудрялась порой забывать  о верности царю. Объединились, казалось
бы   лютые  враги  -   носители  польского  и   российско-татарско-немецкого
генофондов.  Нарышкина  родила царю Александру I сына -  Эммануила.  Царский
отпрыск  в будущем стал владельцем огромного поместья в Тамбовской губернии.
Его  запомнили,  как  главного мецената,  благодаря пожертвованиям  которого
содержалась  вся  система  начального,  среднего  и  высшего  образования  в
огромной губернии.
     Считается, что смерть Нарышкиной явилась сильным  ударом для Александра
I   -  он   чаще  заводил  разговоры  о  добровольном  уходе  от   правления
государством.  Возможно,  подсознательно царь  сам  искал смерти, рвался  на
встречу  с  туманным  образом  любимой  женщины,  принесшей   ему   глубокие
переживания, горе,  но  и невосполнимые  радости.  Она,  пожалуй,  была  его
последней и самой сильной  любовью, сумевшей придвинуть трагическую  кончину
царя.
     Интересно вспомнить, что Плутарх, повествуя о судьбе основателя Рима  -
властителе Ромуле,  сообщает  о  его  загадочном  исчезновении  в  возрасте,
близком возрасту Александр I: "Ромул же  исчез внезапно.  Никто не видел  ни
части  его   трупа,  ни   куска   одежды".  Чтобы  успокоить  народ,   знать
распространила  слух о  вознесении Ромула,  причислила его  к  стану богов и
предложила  народу  продолжать почитать своего бывшего повелителя и молиться
за  него - защитника Римского государства. Говорят, что Ромул давно устал от
власти  и высказывал пожелание  избавиться от  тяжелого  бремени,  -  скорее
всего,  Александр I был знаком  с особым  историческим  примером  и  на него
действовала святая психологическая инверсия.
     Ясно  одно,   когда   Александр   I   находился  в  пределах   действия
Петербургского оракула, то смерть его миловала. Он ощущал патронаж неведомых
сил. Стоило оторваться от Санкт-Петербурга, - уехать в Крым, - родной оракул
перестал охранять  жизнь монарха. Быстро обнаружился  повод  для трагической
гибели. Тоже случилось и с последним императором России Николаем II.
     Справедливости  ради,  необходимо   вспомнить  и  о  том,  что   Оракул
петербургский защищал  не всех венценосных.  Оракул не  пожелал спасти Петра
III  (может потому,  что в его  жилах  текла уж слишком откровенная немецкая
кровь), правда убивали его не в Санкт-Петербурге.  Тоже  случилось  и с  его
сыном  - Павлом  I,  но  смерть  теперь уже настигла законного  императора в
центре Санкт-Петербурга, в собственном замке.
     Основательно  муссировалась историками  тема  о  возможном самоубийстве
Никола I (третий сын Павла  I). Что-то не понравилось Оракулу  и в поведении
Александра  II (сын Николая I). Оракул  позволил выродку из  низов разметать
тело "императора-освободителя" взрывом самодельной бомбы. Что  ни говори, но
не лежало  сердце Оракула к откровенным выходцам из Германии, - хотелось ему
приблизить к трону что-то азиатское, кондовое, может даже татарское.
     Скорее всего, тосковал Оракул по  скандинавам? Они, грешники, истоптали
те  земли,  к ним тянулась  ниточка  исторических  связей, с них  начинались
успехи  государственного становления  России.  Оракул-защитник  был  заложен
Петром   I,    -   его    породе,   генофонду,    политическим    намерениям
покровительствовала Божественная  и мистическая миссия. В  том и надо искать
разгадку династических тайн в России.
     Потребность  в защите  сопровождала  любого российского монарха. Петр I
долго  и  непросто  выпутывался  из  кандалов  двоевластия  и  узурпации его
монарших прав царевной Софьей Алексеевной. Грешной Россией часто "управляли"
малолетние  цари под  недремлющим  оком вздорных  баб,  за  спинами  которых
прячутся  родовитые  горлохваты.  Наверняка  подобные  подковерные  традиции
бытуют в политической жизни страны и по сей день, но в измененном качестве.
     Всегда интрига усилиями людей вкрутую замешивалась безумием. Когда умер
царь Алексей  Михайлович, Петру было только три с половиной года. На престол
взошел его  старший брат  (по первому  браку  Алексея Михайловича). Историки
свидетельствуют, что царь Федор Алексеевич  любил Петра, являлся как бы  его
крестным отцом, заботился о его образовании и воспитании. Но царь Федор тоже
скоро умер. На том закончилось и системное образование Петра.
     Вместе с  братом (Иваном) Петр официально управлял  государством -  они
вместе  восседали на специальном широком троне. Однако  в  спинке того трона
было проделано окошечко и из него, прячась за шторкой,  выглядывали хитрые и
властные глаза  Софьи,  вещавшей свою  монаршую волю. Начавшееся в 1682 году
правление Софьи длилось  семь лет. Необходимо отдать  должное - ее  политика
была рациональной, последовательной и выгодной для  государства Российского.
Главную  роль  при   ней  играл  князь  В.В.Голицын  -  преданный  любовник,
наместник, верховный главнокомандующий, видный государственный деятель.
     Только в 1689 году Петру удастся совершить дворцовый переворот, вернуть
себе и  брату Ивану законную  власть.  Помогло ему в  том,  наверное,  Божье
проведенье, подтолкнувшее  когда-то, еще в  детстве,  к военным занятиям,  к
созданию потешного войска - будущей гвардии - Семеновского и Преображенского
полков. Его истинное восхождение  на престол  тоже  было следствием интриги,
безумие которой не уберегло и разум Петра. Только тем можно объяснить горе и
муки возложенные на плечи народа, массу казненных  невинных людей,  убийство
собственного   сына.   Безумство   подгоняло   не   всегда  успешные,  плохо
подготовленные  военные  походы.  В  петровские  времена  на обильной  крови
происходило трудное освоение воинского ремесла.
     Россия -  исконно миролюбивая держава, только  сама жизнь развернула ее
затем  к махровому милитаризму. По началу  архетип нации воспитывал воинскую
доблесть в форме бандитских  рейдов по соседским селениям,  тем и отличалось
влияние ранних Рюриковичей. Постепенно ареал действия таких "первопроходцев"
расширялся, захватывая территории, занимаемые целыми народами.
     Начиная   с  Петра   I   осуществлялось   приближение   к   более-менее
цивилизованному варианту ведения воин, воспитанию  воинской  доблести  иного
масштаба - Европейского. Даже в малых действиях российского этноса, вроде бы
мирных, как, например, расселение по всей Сибири, до Аляски, кроется страсть
к покорению, ассимиляции, либо побегу  от централизованной  власти. Славяне,
видимо, в меньшей мере государственники -  они  скорее кочевники-покорители,
заряженные безмерным  духом какой-то особой лени, бестолковости и анархизма.
Даже  основой боярской  склоки  чаще была  глупость,  вспышка  необузданного
гнева, поведенческая непредсказуемость.
     Простой   народ,  заражаясь  от   властелинов,  вытворял  просто   умом
непостижимые  действа -  крестьянин мог поджечь  собственный дом,  а купец в
одночасье  прогулять  и  пропить  огромное  состояние.  Даже  воинское кредо
русских чаще состояло в том, чтобы с большой готовностью и восторгом убегать
от  противника, разрушая за собой  ценности,  создаваемые  веками. Изматывая
противника  таким  отступлением,  избегая  прямого  столкновения с ним,  они
добивали его, в конце концов, своей глупостью.
     Даже в  более поздние  времена  доблестные  русские  воины могли сперва
отдать неприятелю,  скажем, янтарную комнату,  а потом  возмущаться,  что ее
потеряли  или припрятали  захватчики. Русские  не  похожи на  людей, яростно
обороняющих незыблемость  границ  своего  государства. Их формула  - "авось"
состояла из фантастической уверенности,  что  противник сдохнет сам по себе.
Нацию спасали только одиночки-уникумы, творившие добро, несмотря ни  на что,
не  замечая предательства, зуботычин, которыми  их награждали в изобилии как
раз те, кого они спасали ценой своей жизни.
     Петр  I освоил иную военную  и государственную  грамоту  - иностранную.
Помог  ему в том, скорее, не  первый учитель - дьяк  Никита Зотов, научивший
азбуке по  Часослову, Псалтырю, Деяниям  и  Евангелию. Разглядели  в молодом
царе  бесспорные  таланты  иностранцы,  с  которыми он  общался еще в раннем
детстве - Гордон, Лефорт,  Тиммерман, Брант и  другие. Обогатили разум Петра
рациональностью  и  логикой достижения  цели  путешествия  за  границу  -  в
Голландию, Англию, Австрию.
     Все властелины  с узурпаторскими замашками  теми  или иными  путями, но
обязательно  приходили к образу  Александра  Македонского.  Петр был  первым
российским  государем, по повелению которого была переведена на русский язык
и издана  в  России книга  Плутарха  об Александре  Великом.  На его примере
учились  многие поколения  воинских начальников всех  ступеней.  Монархи  же
всматривались  в  тот  образ,  как  в  зеркало,  отыскивая свое  внешнее или
внутреннее сходство с великим человеком.
     Нельзя отрицать,  что наставники Петра - Лефорт, Брант, Гордон и другие
иностранцы  -  не  использовали  этот   мощный   воспитательный  рычаг   для
воздействия  на  душу  Петра-мальчишки,  восторженно  играющего  с  дворней,
крестьянскими отпрысками в военные игры.
     У молодого царя, как и у Александра  Македонского был очевидный нервный
тик, -  подергивание головой,  - следствие  серьезной психической  травмы. В
детстве  его  страшно  поразило  неожиданное известие  о мятеже стрельцов. В
памяти  к   тому  времени  еще  не  улеглись   картины  погрома,  учиненного
бунтарями-стрельцами  в  Московском  дворце. Тогда  на глазах  мальчика  был
зверски убит его дядя.
     Получив  известие  о  продвижении  стрельцов, взбудораженных  интригами
Софьи, на Преображенское, Петр в исподнем вскочил  на  коня и умчался в лес.
Только там он оделся и пришел в чувство. Наверное, в том лесу и  дал он себе
клятву  отомстить  обидчикам,  -  уничтожить  осиное  гнездо,  -  стрелецкие
вотчины.  Позднее,  подавляя  очередной стрелецкий бунт,  Петр  лично  будет
рубить головы поверженным мятежникам - своим непримиримым врагам.
     В  более  зрелом   возрасте,  возможно,  образ  и  пример  деятельности
Александра  Македонского вели Петра  по дорогам Северной  войны (1700-1721).
Тогда  он  вступил  в  злейшую  схватку  с  другим  претендентом  на  звание
наследника  идей Александра Великого  - с королем  Швеции Карлом ХII.  В той
войне   шпаги  двух  монархов  скрестились,  что  привело  к  решительной  и
бескомпромиссной борьбе двух народов-соседей.
     В  то  время Карл ХII  основательно  "трепал холку" саксонско-польскому
королю и  курфюрсту Августу Второму, успешно  третировал датского короля. Но
для того, чтобы  расправиться  с русской армией, он  на  время  примирился с
заклятыми  врагами,   заключил   военный  союз.   Как  всегда,   скоротечная
дипломатическая  интрига затем перешла в губительное  историческое безумие с
роковым исходом.
     Карл ХII родился 17  июня 1682 года, был младше Петра на десять лет, но
успел  прослыть опытным воином. К  четырнадцати годам он уже выглядел вполне
развитым мужчиной, закаленным  и готовым к преодолению воинских трудностей и
лишений. 14 апреля 1697 года в возрасте четырнадцати лет и десяти месяцев он
вступил  на  престол.  Почти сразу молодой  монарх  сорвался  в  рискованное
военное предприятие. Насладившись свистом  пуль в войне с Данией, Карл ХII с
восторгом заявил: "Это впредь будет моей музыкой".
     Военный конфликт с Россией для Карла начинался удачно: в бою под Нарвой
русских пленных было так много, что шведы были не  в  состоянии их охранять.
Карл отпустил многих. Былые  враги, а теперь временные  союзники,  пробовали
подобрать к сердцу успешного полководца особые ключики. Использовались здесь
и запрещенные приемы: молодого шведского короля пыталась смутить  и покорить
Аврора  Кенигсмарк,  красоту и  многоопытность  в  любви которой  уже оценил
Август II. Теперь он переориентировал  свою любовницу на  короля Швеции.  Но
надежды курфюрста не  оправдались -  коварная  любовница,  несколько  смутив
новоявленного   Аттилу,  не  сумела  окончательно  утихомирить  его  военные
аппетиты.
     Развязав  себе  руки  полностью  несколькими  решительными  победами  в
Европе,  шведский король,  войдя  в союз с  Мазепой, стал настойчиво  искать
решительной боевой встречи с русской армией.
     Оскар II (тоже король Швеции, но в более  поздние  времена), Фридрих II
(король Пруссии) в своих  литературных исследованиях отзываются о Карле ХII,
как  о  славном   рыцаре  и  великолепном  рубаке,  воспитанным  на  примере
Александра Македонского,  поданном  Квинтом  Курцием.  Фридрих, в  частности
замечает: "Хитрость побивает силу, а искусство храбрость. Голова полководца,
в счастливых или несчастливых  компаниях, имеет большее участие, нежели руки
его воинов". Подражание Александру у Карла было, видимо, лишь внешним. Здесь
не  было  соответствия  силы  Божьего  проведения,  -  руководящего   начала
государственной воли, стратегической мудрости, - с исторической судьбой.
     Русское войско в обычной свое  манере драпало от шведов аж  до Полтавы.
Только  упершись  спиной в ее  укрепления, 9 июля 1709  года русские солдаты
дали решающее сражение. Карл  в том бою практически не участвовал - накануне
он был  ранен  пулей в пятку - вели сражение его штатные полководцы. Петр же
принимал  в  сражении  самое  активное  участие.  По  численности  войска  и
количеству  пушек  у  русских  было  явное  преимущество - но не  было опыта
серьезных побед, железного умения стоять насмерть. Но воинское счастье, чудо
в этот раз было на стороне Петра - шведы были разбиты наголову. Карл бежал в
Турцию, где долечивал свои раны и душевную боль.
     Божий  лик отвернулся  от  короля -  масштабность  его дальнейших побед
оставалась  на уровне действий  славного  кавалерийского генерала.  Оскар II
пишет: "Величайшая  слава Карла ХII  заключается в том, что он исключительно
для пользы страны, но отнюдь не для себя лично, пользовался своею властью".
     Вечером  30  ноября  1718  года  в  траншеях  во  время  штурма  редута
Гюльденлеве  Карл  Великий  был убит  шальной  пулей  в голову.  Трагический
выстрел  под  Фредериксгальдом  был закономерным финалом  военного  крушения
маленькой  Швеции  в борьбе с громадным русским  медведем. Однако  нельзя не
заметить рокового действия  исторической интриги, затеянной Карлом - королем
маленькой  и не очень  богатой Швеции.  Исходом было политическое  безумие и
крах военного и экономического благополучия. Оракул петербургский действовал
в пользу Петра, но не Карла  - русские,  видимо,  чем-то отмолили прощение у
Бога.
     Наибольшим  трагизмом  для  памяти короля было, вероятно,  то постыдное
бегство  войска,  поспешный   дележ   полковых   денежных   касс   воинскими
начальниками,  которое началось  как  только распространилась весть о смерти
Карла ХII.  Бесспорно, вся Швеция  к тому времени была  страшно  утомлена  и
истощена. В  грядущих  столетиях  эта  нация прославится новыми  уникальными
качествами -  умением  подчинять  жизнь  государства  интересам людей,  а не
глобальным авантюрам.
     Огромное  значение   в  подготовке  решительной  победы  над   шведами,
завоевании "места под солнцем" принадлежит  решению  Петра  Великого строить
Санкт-Петербург, сперва, в  качестве крупной крепости,  затем,  как  столицы
державы.  16 мая 1703 года в  день Святой Троицы на Заячьем острове заложены
первые крепостные укрепления. Так прорубалось "окно в Европу".
     Было  бы более точной  оценкой  иное  - Петр  I  создавал  персональный
Оракул,   открывающий  путь   претворению   в   жизнь   политической  мечты,
экстраординарных планов. Оракул тот в скором времени будет наделен духовным,
интеллектуальным и материальным ресурсом, позволившим вывести Россию в число
передовых стран  мира. Найди  большевики силы унять страх и административный
зуд, -  не перенеси  они поспешно  столицу в древнюю азиатскую Москву, - все
могло  быть иначе.  Кто  знает, может  быть  научились  бы  они  подпитывать
партийный ум Оракулом петербургским. Тогда и Россия могла оставаться Великой
державой.
     Значение территорий, занимаемых ныне Санкт-Петербургом, хорошо понимали
древние  русичи. Позднее  прихватили  те  земли  новгородцы,  создали  здесь
несколько поселений.  Летописец  Нестор  говорит,  что по Неве  новгородские
караваны ходили в  Варяжское море, к  Риму. Но  в 1300  году  на берега Невы
приплыло  большое  шведское  войско,  возглавляемое  маршалом  Торкелем.  По
проекту  итальянского  архитектора   была   основана   крепость   Ландскрона
(Венец-Края) на месте теперешней Александро-Невской лавры.
     Новгородцы  встревожились опасным соседством со  шведами  и призвали на
помощь из Суздаля  Великого  князя, - шведское поселение было  уничтожено. В
1348  году шведская флотилия  под предводительством короля  Магнуса  нанесла
ответный  удар  -  разрушила   русскую  крепость  Орешек.  Остановившись  на
Березовом острове (Петербургская  сторона), король  послал гонцов в Новгород
за  "философами",  дабы  начать  "препирательства  о  вере".  Так   началось
длительное  сосуществование шведских и  русских поселений  на  берегах Невы,
часто приводившее к военным столкновениям.
     Петр, появившись в этих местах  много позже, был  очарован первозданной
красотой:  широченная Нева  с отражением  безупречно голубого  неба,  густой
сосновый  лес,  обширное болото, яркая зелень  в лучах весеннего  и  летнего
солнца,  свист  соловьев,  обилие   лесной  живности  -  все  это  создавало
впечатление  бескрайних просторов, суливших колоссальные  перспективы. Петр,
видимо,  почувствовал свою  причастность  к  возможному  утверждению  нового
оракула   -  необычного,   русского,   контрастного  тому   горно-пещерному,
греческому, вошедшему в  его память по детским рассказам с загадочным именем
- Дельфийский оракул.
     Мистические символы  встречались и здесь на каждом  шагу: "вещая липа",
под   которой  любил   отдыхать  молодой  царь,   наводила  на  плодотворные
размышления; священные березовые рощи, в которых проводили местные крестьяне
языческие таинства;  дыхание  болот;  осенние  разливы  Невы  и  наводнения.
Старожилы   рассказывали,  что  в  некоторых   местах  издавна  существовали
"скверные  мольбища  идольские",  велось  поклонение  лесам,  горам,  рекам,
приносились   кровавые   жертвы,   совершались   ритуальные  убийства   даже
собственных детей.
     Новгородский  архиепископ  Макарий  прилагал  большое  старание,  чтобы
искоренить  остатки  язычества.  Вот  почему строительство  Санкт-Петербурга
начиналось с создания православных храмов.
     Первые  известия  о строительстве Петербурга имеются в  ведомостях 1703
года:  "Его  царское величество,  по  взятии Шлотбурга, в одной миле  оттуда
ближе к  восточному морю, на острове новую и зело угодную крепость построить
велел, в ней  же  есть шесть бастионов, где  работали двадцать тысяч человек
подкопщиков,  и  ту  крепость  на  свое  государское  именование  прозванием
Петербургом обновити указал".
     Петр  был  рачительный хозяин - земляными работами заставили заниматься
пленных шведов. Затем  присланные  из российской  глубинки  русские, татары,
калмыки и  другие вгрызались в глинистых грунт. Казенные рабочие получали за
труд только  пищу, вольные - и оплату по три копейки в сутки. Инструмента не
хватало и порой землю копали палками  и руками, а таскали  в подолах одежды.
Сам Петр  положил первый камень постройки 16 мая  1703 года - в  день святой
Троицы.  Говорят,  что  в  то время в  небе  появился  орел,  круживший  над
строительством,  затем  он  уселся   на  праздничную  арку,  сооруженную  из
наклоненных деревьев.
     Уже 22 июня 1703 года вся гвардия и полки, стоявшие в Ниеншанце перешли
в казармы новой крепости - 29 июня здесь, в новых казармах, был дан банкет в
день святых Петра и Павла. В ноябре того же года пришел  первый  голландский
купеческий корабль  с  вином и  солью, - Петр  наградил  капитана пятьюстами
золотых, а матросов по тридцати ефимков.
     Васильевский  остров был  прорыт  каналами.  Строители надеялись  таким
способом усмирить наводнения, кроме того Петр старался  приучить населения к
мореплаванию. Быстрее застраивался  левый берег Невы (район Адмиралтейства),
здесь  же  уже  в  1707  году возведена  деревянная  церковь  имени  Исаакия
Далматского,  перестроенная  впоследствии  в  огромный  Исаакиевский  собор.
Летний сад при Петре доходил до нынешнего Невского проспекта, он был  местом
гуляний горожан.
     Однако долго еще волки бродили по улицам Петербурга, - разрывали могилы
в голодное время, нападали на одиноких прохожих. Решительная борьбы с ворами
и  разбойниками велась  Обер-полицмейстером графом  Дивьером. Португалец  по
происхождению  он   был  юнгой   на   корабле,  но  замечен  Петром   и   за
сообразительность,  честность и расторопность  был приближен  ко  двору.  По
приказу  обер-полицмейстера  бродяг-нищих  били  батогами  и  отправляли  на
родину,  при  второй  поимке  -  ссылали на  каторгу.  Так  же  поступали  с
извозчиками, сбившими по неосмотрительности прохожего.
     Заглядывая в  российскую историю, в частности  ограниченную  масштабами
Петровской  эпохи,  созданием  Санкт-Петербурга, убеждаешься: неведомая рука
вела  северный  славянский  народ   к  настойчивому  смешению  множественных
генофондов   -   скандинавского,  немецкого,   французского,   итальянского,
греческого,  татарского  и  других. Вглядываясь в портретные  физиономии, не
весть как  воспроизведенные художниками-историографами  (может по  летописям
или при расшифровке характеров), уже погружаешься в генетические глубины.
     Лучше судить о том по дореволюционным изданиям (скажем - История России
в  Портретах по Столетиям.  - СПб., 1904): у  Рюрика явно  хабитус шведского
отпрыска; Олег похож на чухонца или алеута, не вынимающего ногу из стремени;
Игорь  -   с  основательными   татарскими  фрагментами;   Святополк-окаянный
награжден польским  лоском; Ярослав Мудрый - с прочной славяно-скандинавской
статью; Юрий Долгорукий - копия Юрий  Лужков, только без лысины и кепки,  но
тот же  татарский прищур глаз; Александр Невский выглядит более русским, чем
скандинавом; Иоан Калита сильно смахивает на литовца; Дмитрий Донской внешне
почему-то клонится  к  Владимиру Путину; Иоанн  III и  Иоанн IV  несут явный
отпечаток   греко-славянской   стихии;    Петр   Великий   -    со   сложным
татаро-европейским  замесом.  Понятно,  что   все  последующие  Романовы   -
основательно притянуты к немцам.
     Выпестовывался  новый архетип  нации,  явление  сложное даже на  уровне
монархов, что же говорить  о простом люде: в одном случае в нем утверждались
начала  цивилизованного поведения, созидательного толка, в  другом - дикость
степных воителей  -  бездельников и  разрушителей.  Между ними  спрятались и
отпрыски   балластного    значения    -    демагоги,   паразиты,   юродивые,
пьяницы-созерцатели.
     В  разные  эпохи   открывались  миграционные  клапаны,   обеспечивавшие
приоритет тому  или другому генофонду, избранному психологическому феномену.
Глубинный медико-демографический анализ сегодняшнего дня показывает, что еще
не достигнута  устойчивое равновесие таких  процессов. Но может быть в том и
заключается  сермяжная правда: остановка  движения  привела бы к стагнации и
гибели этноса.  Можно предвидеть реакции  моралистов-националистов по поводу
беспощадного  вскрытия  демографического  архива  с   помощью   генетических
отмычек.
     Не  стоит  сильно  переживать  по  поводу  явных  патологоанатомических
наклонностей  приверженцев  таких  методов в человековеденьи.  Будем  судить
трезво: где та грань в науке между истиной и вымыслом, сегодняшней правдой и
прошлой ложью,  интуитивным  и абстрактным  мышлением,  профессионализмом  и
любительством?  Ответ  точный  все равно  не будет  найден. Даже  в простой,
грешной жизни, как отмечал Э.М.Ремарк: "ни один человек не может стать более
чужим, чем тот,  кого  ты в прошлом любил". Развороты человеческих влечений,
соблазнов,  настроений часто непредсказуемы  до изумления. А все дело в том,
что  неведомы  сочетания осколков  смешанных  генофондов  у отдельных людей,
практически не прогнозируемы проявления реальностей национальных архетипов.
     Но одно  остается верным: "Человек никогда не искупит брата своего и не
даст  Богу выкуп за него.  Дорога цена искупления души их, и  не будет  того
вовек, чтобы  остался  кто жить навсегда и  не увидел  могилы"  (Псалом  48:
8-10). Потому-то так забавно  выглядят  старающиеся казаться  иными, чем они
есть  на самом деле. Массивный балбес-начальник часто  и не подозревает, что
его анатомия и  ограниченность  ума запрограммирована  перекосом славянского
генофонда  основательными  вкраплениями,  скажем,  от  поволжских  немцев  -
добропорядочных и сильных, но ограниченных и без  полета фантазии. Недалекая
по уму от природы,  но резвая по пастельному  темпераменту  администраторша,
оказывается,      умыкнула      и     перемешала      в     своей      плоти
славяно-угро-финско-хозарский генофонд.
     Все  это биологический резонанс, начало звучания которого идет, видимо,
еще  от  времен Великого  князя Ивана (((.  Это он,  строгий  и дальновидный
политик, связал, правда, из сугубо государственных интересов,  свою судьбу и
будущее  России  с женитьбой на Зое-Софие  Палеолог  - племяннице последнего
Константинопольского императора. Греческая директриса, может быть, благодаря
своему итальянскому воспитанию не стеснялась блуда с себе подобными, активно
интриговала с другими  иноверцами и тучными российскими  боярами-тугодумами.
Она собрала для  себя особый  дворцовый  эскорт из кучи  соотечественников -
греков  и   итальянцев,   задача  которых  заключалась   в  придании  блеска
российскому двору. Отсюда поползли змеи иноверческого генофонда.
     Мудрый  Иван ((( оставался  истинным азиатом, но не  мешал развлекаться
родовитой супруге.  Он  проводил  свою  собственную  национальную  политику:
итальянцев   он  быстро   пристроил  к  реставрации   кремлевских  палат   и
облагораживанию Москвы. Великий князь  не забывал и про свою давнюю симпатию
к  немцам,  поручив им  самое ответственное - лекарское  дело,  направленное
главным  образом  на  свою персону.  В  век,  когда  использование  яда  для
улаживания  даже  негромких   семейных  ссор  было  делом  заурядным,  такая
дальновидность монарха была спасительной для него самого и династии в целом.
     Безусловно  до   Софии   Палеолог   нынешним  мелкотравчатым  забиякам,
прорвавшимся к  власти или ключам от банковских дверей, также далеко, как от
земли до луны. Очевидно,  что основы эстетики  к  таким особам подходят, как
коровам  седла.  Самое большее,  на что они  способны, так это на  симуляцию
шарма некой таинственности.  Но при  близком рассмотрении, оказывается,  что
речь идет всего лишь о сокрытии банальной вульгарности женщины, опустившейся
до  выступлений  в качестве  платной  стриптизерши  в  ночном  клубе мелкого
пошиба. Такое было и в древние времена, то же процветает и поныне.
     Демографическая   сущность  многих  человеческих   терзаний  лежит   на
поверхности: Бог подарил человечеству нескончаемую тягу  к "выбору", поиску,
эксперименту. Особой  страстью восторга, но  и трагичностью  наполнен вечный
поиск своего  визави  - сексуального партнера. Розыски своей  "единственной"
(единственного)  и  "неповторимой"  (неповторимого) лежат в основе  развития
жизни.
     Может  быть,  оскорбляемая  моралистами  полигамность   -   всего  лишь
выполнение  Божественного  приказа.  И  смысл  такой  установки  -  открытие
генетической    пары,    подчиненной    закону    максимального    сближения
фундаментальных  биологических  свойств.  Для   того   необходимо  тщательно
прислушиваться и правильно оценивать голос  крови,  нежный писк хромосом.  В
заурядной  жизни   все  сводится   к  выездке  партнера   для  того,   чтобы
почувствовать   нюансы   его   сексуальной    техники,   получить   взаимное
удовольствие.  Если ключ подходит к замку, то и  душа будет  открыта легко -
значит найден "свой" - единственный и неповторимый, уготованный Божественным
промыслом  для  семейного  счастья.  Вот  из  такой  программы  очень  часто
вырастает интрига, приводящая к безумию и смерти.
     Только такой жизненный эксперимент, дающий неподдельное удовлетворение,
позволяет ответить на  вопрос: Будет ли брак признан совершенным на небесах?
Понятно,  что  неприятное легче оценивать  и  отвергать,  чем  разбираться в
тонкостях сладострастия. Видимо,  потому степень распахнувшегося наслаждения
является главным критерием в безостановочном процессе влюбленности и измены,
супружества  и проституции, рождаемости и  абортов,  оседлости  и  миграции,
устроенности   и  бомжевания,  трезвости   и   алкоголизма,  психологической
самодостаточности и наркомании.  Согласимся,  что использовать метод "проб и
ошибок" для  того,  чтобы оценить  такие повороты  судьбы, - слишком  смелый
подход. На него пойдут единицы. А вот пошалить в постельке, затеять любовную
интрижку -  занятие иного свойства: здесь  получается и  удовольствие (пусть
только  скоротечное),  и  осуществляется  выбор  - выполняется Божий  завет:
"Плодитесь - Размножайтесь"!
     Но, если хорошо прислушиваться, то  при каждом  таком акте  любви будет
раздаваться не только скрип матрасных пружин, но  и гимн генетике, звуки  ее
традиционных вопросов-ответов. Вмешаются в тот процесс шлифовка голоса крови
и разума. Конечно,  для последнего требуется уже несколько остыть, отпрянуть
от  восторгов, поразмыслить основательно,  взвесить не  только тяжесть  тела
партнера  и качество  детородных органов.  Придется  присовокупить  к  таким
оценкам экономические, юридические, бытовые последствия подобных игрищ.
     Возможно тогда прозвучит голос из поднебесья: "Дней лет наших семьдесят
лет, а при большей крепости восемьдесят лет; и самая лучшая пора их - труд и
болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим" (Псалом 89: 10).
     Вот  тогда  и  придет  время  делать выводы  и  произносить  клятвенно:
"Образумьтесь, бессмысленные люди! Когда  вы будете умны, невежды?"  (Псалом
93:  8).  Эпоха Петра Великого ускорила  перечисленные  процессы, зарядив их
высокой  энергетикой, неутомимой  демографической,  биологической  и  прочей
динамикой.
     Санкт-Петербург стал  символом новых подходов, новой эпохи в управлении
Россией, которая по сути давно перестала быть истинно славянской, русской. В
ней произошло такое смешение народов,  что дифференцировать базовый генофонд
теперешним исследователям практически не возможно.
     Санкт-Петербург властной и скорой на расправу рукой Петра действительно
превращается в город-символ, многозначительное подобие Дельфийского оракула,
диктующего законы поведения многонациональной державе.
     Здесь  сосредотачивается  мозг  страны, его  лучший интеллектуальный  и
демографический  потенциал,  основные  пружины военного механизма. Из нового
центра -  из Оракула  петербургского, - начинается руководство, предвиденье,
планирование  и осуществление  развития  единого этноса.  Однако  Петр I  не
спешил привлекать  в  соучастники  своих великих дел православную церковь  -
наоборот,  он ограничил  ее  влияние  на  светскую  жизнь  страны,  подчинив
верховную церковную власть русскому монарху.
     К сожалению  святые постулаты  нового оракула долгое  время подчинялись
жестокой формуле; "Да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития
крови не бывает прощения" (К Евреям 9: 22).

     * 2.1 *

     Вторая  беседа  проходила  все  в том  же  составе: Сергеев,  Чистяков,
Верещагин,  Глущенков  и,  конечно,  никем  не  заменимая  Муза Зильбербаум.
Собрались на девятый день после смерти  мальчика, так горестно  переживаемую
всей честной  компанией.  Трудно  сказать,  что  здесь было поводом,  а  что
сущностью. Ну,  конечно,  не были  эти  ребята такими  пропащими  пьяницами,
алкоголиками,  какими   пытались  казаться  ради  куража,  эпатажа   строгих
"большевистских" норм коллективной морали.
     Безусловно, выпить любили, но кто в России не пьет. Традиционно открыли
посиделки  лекцией отставного профессора,  который, как поп-расстрига, вечно
вытаскивал из головы какие-то душещипательные исторические темы. Он развивал
их со смаком, насыщал слишком  смелыми обобщениями,  сильно смахивающими  на
декадентскую отсебятину.
     Выводы формулировались сообща,  с оценками далеко  идущих  исторических
перспектив. Но  чаще  всего  компания  в своих  размышлизмах  незаметно,  но
последовательно забиралась в дебри клинико-социальных и простых человеческих
отношений. Коснувшись таких  тем,  невольно переходили  на  примеры из жизни
больницы или муссировали опыт личной жизни.
     Верещагин заметил:
     -  Поищем  подтверждение  сказанному  в  наших  родных  пенатах.  Муза,
конечно,  не будет отрицать  свою принадлежность  к Богом избранному народу.
Господин   Глущенков,  видимо,   тоже   не   решится   отрицать  присутствие
значительной  толики  еврейского  генофонда.  Сергеев   больше  походит   на
скандинаво-славянина, а Чистяков набрался через  дедов  и бабушек  татарской
крови;  я  же, ваш покорный слуга, в своем генофонде растерял ориентиры, но,
скорее всего, во мне сидит всего понемногу. Можно ли назвать  в таком случае
наше поведение предсказуемым, последовательным  и  неопасным для окружающих?
Захочет ли оракул петербургский раскрывать  над  нашими головами  в  трудную
минуту спасительный зонтик?
     - "Кто бы ни был прав - Библия или Дарвин -  мы происходим, стало быть,
или от еврея  или  обезьяны". - молвил  Сергеев  многозначительно. Он  любил
загадочного писателя Венедикта  Ерофеева,  черпал в  его  словесных  шарадах
поддержку своему "кипящему уму" и цитировал довольно часто.
     Муза ляпнула, видимо, не подумав хорошо:
     -  Похоже,  начинают  прорезаться  в   головах   посидельщиков   ростки
антисемитизма,      -      диссиденты       перевоплощаются      в      ярых
государственников-космополитов.
     Она  скривила  губы в брезгливой полу-улыбке. Проиграв  пробную сценку,
Муза не вполне верной рукой потянулась к своему стакану с остатками сложного
коктейля. "Сейчас сделаю глоточек и приложу этих интеллигентских падл мордой
об эшафот"! - подумалось рассерженной даме.
     Она всегда бурно реагировала на выпады против своего  коренного народа,
довольно часто теряя  чувство меры. Алкоголь  ведь плохой советчик  в выборе
мишени   для  разрядки   неудовлетворенной   сексуальной  или,   тем  более,
врожденной, агрессивности. Чувствовалось, что червь  серьезных разочарований
в последнее время гложил деву изнутри. Ноги у того червя, конечно,  росли из
области мошонки любимого человека.
     Но  продолжить  бездарный   театр  ей  не  дал  Чистяков.  Он   оборвал
неправомерную эскападу резким замечанием:
     - Кончай пороть  чушь, барышня!  Здесь нет чудаков на букву "м" - здесь
проводят   свободное  время   универсалы-генетики  и   по   совместительству
поклонники  Бахуса -  бога, совершенно не  причастного  к политике. Нам  нет
никакого  дела  до семитских или  антисемитских  заморочек.  Нас  интересуют
простые  человеческие  отношения  между  нормальными  людьми,  а не нациями.
Геополитикой   и  идеологией  занимаются  в  других  учреждениях,  в  других
подвалах. Придется ограничить тебя в выпивке - ты уже плохо держишь дозу.
     Муза  было  попыталась откликнуться  на  замечание  патрона.  Ей  очень
хотелось продолжить беседу. Но  "хавальник" (так иногда  выражался  метр) ей
был заткнут Чистяковым резко и категорически:
     - Shut up, femina! Когда  мужчины ведут высокую беседу, то  воспитанная
женщина должна молчать, слушать и преданно есть глазами своего покровителя.
     Конечно,  он понимал, что  Муза перебрала,  да и  разволновалась  из-за
воспоминаний  об  умершем мальчонке.  Потому при  видимой грозности в  слова
отповеди он вкладывал больше сарказма, чем злости. Но с Музой никогда нельзя
недоигрывать,  -   она  воспринимала  это  как   поддержку  атаки,  -  лучше
пережимать,   причем,   основательно.  Бурный   еврейский   темперамент   не
подчиняется уговорам - он требует отеческого диктата.
     Глущенков обалдело поводил глазами с Музы на  Чистякова и  обратно. Тон
собеседниками был взят явно выше, чем требовала того воспитательная  задача.
Он не знал чью сторону стоит принять, к чьему воплю присоединить свой робкий
голос. Голос крови стучал в виски  и требовал вступиться  за смелую женщину.
Но в той компании были  свои правила  отношений, которые не  стоило нарушать
новоиспеченному адепту.
     Сергеев  давно привык  к женским выбрыкам Музочки, великолепно  понимал
лечебное  свойство  мишиных отповедей. Ему захотелось протянуть  руку помощи
Глущенкову:
     - Вадим  Генрихович, позвольте  рассказать  вам легкий  анекдотец. Дело
было  так:  в  выгребную  яму  на даче в  Переделкино, в  гостях у маститого
писателя  или  композитора  (не  помню  точно),  свалились одновременно  два
начинающих творца  -  Мойша и Абрам. Положение,  как вы  понимаете,  аховое:
во-первых, трудно выбраться; во-вторых,  какой конфуз - необходимо появиться
в  избранном  обществе,  благоухая  перезрелым  говном.  Абрам  основательно
призадумался,  оцепенев. Мойша метался, дергался,  повизгивал. Надо сказать,
что яма была  переполнена и уровень дерьма подходил  под самое  горло  - еще
немного и можно  утонуть. Когда в очередной раз Мойша  безуспешно  попытался
запрыгнуть на край ямы, Абрам молвил: "Не гони  волну, Мойша!  Захлебнемся".
Идея  ясна, Вадик? Юпитер  сердится -  значит  он  живет.  Оставьте  надежды
постигнуть глубоко личное, потаенное, интимное.
     Олег Верещагин, видимо, тоже уловив метущийся взгляд Глущенкова, в свою
очередь и  на  собственный лад решил оказать моральную поддержку, остановить
возможное незапланированное действо:
     - Вадим Генрихович, не могли бы вы прояснить политическую обстановку  в
масштабах  больничного  созвездия:  знатоков  интересует,  что происходит  в
верхах нашей больницы? Думающим людям сдается, что надвигаются перемещения в
эшелонах власти?  Никто не  сомневается, что вы,  мудрый  человек, владеющий
секретной  информацией   и  многочисленными  кухонными   рецептами,  станете
понапрасну притираться к  многомудрой попе начмедихи. Было замечено, что  вы
на вскрытие  не  столько переживали  по умершему,  сколько  тонули  в мечтах
обаять преступной страстью колоритную особу.
     Глущенков  впал в транс,  потом, сглотнув  слюну,  сделав еще несколько
обманных движений головой, начал не очень связанную речь:
     -  Во-первых,  никакой  страсти  в  помине  нет;  во-вторых,  я   плохо
осведомлен о планах администрации; в-третьих, я не  понимаю  причин подобных
волнений; в-четвертых, ...
     Ему не дали договорить. Первой, почему-то, взвизгнула Муза:
     - Глущенков, вы ведете себя не как истинный  еврей, а  как пархатый жид
из под Гомеля. Кто вам поверит, педерасту!? Она почти что зарыдала, но потом
одумалась и сплюнула себе под ноги.
     Все, буквально все, даже недавно поселившаяся в морге приблудная кошка,
поняли, что  сегодня  особый  день -  день эмоциональных переборов и  далеко
идущих откровений.
     Кошка  выразила  свое  понимание буквально - она, словно пытаясь отмыть
смущение,  принялась усиленно  умывать мордочку. Кстати, как  только  кошки,
даже  самые задрызганные  и  завалящие, приобретают  постоянное, более-менее
комфортное, жилье, они  обязательно,  и в  первую очередь,  наводят  внешний
лоск.
     Муся,  -  так назвали этот серый комочек,  -  еще не остыла  от страсти
наводить порядок в своей природной одежде. Поразительно, что аристократ Граф
принял  ее,  как  родную. Видимо,  он  тоже умел  проникаться  состраданием.
Лаковый коккер-спаниель предоставил ей кусочек своей  лежанки, и она приняла
его  благородство,  как  должное,  - как  поведение  просто  цивилизованного
существа, а не как барское снисхождение.
     Он  же, скорее всего, видел в ней ребенка,  попавшего в силу  жизненных
обстоятельств в беду и  решил протянуть лапу помощи и поддержки. Может быть,
в  нем проснулся инстинкт  отцовства,  который  природа пока еще не дала ему
реализовать.
     Верещагин,  -  признанный  мастер  восточных  единоборств и  буддийской
философии,  -  шире,  чем  обычно,  приоткрыл глаза  и  взглянул  на  Музу с
любопытством,   в   котором  можно   было   угадать   сомнение,   выражаемое
сакраментальной  мужской фразой:  "Интересно,  если  бы мы  встретились  лет
пятнадцать тому назад - трахнул бы я тебя или нет!?"
     Муза взглянула  на  него  исподлобья и произнесла в пространство только
одно  решительное:  - Нет!  -  Как  удалось ей  угадать  мысли Верещагина  -
остается загадкой восточной женщины.
     Чистяков  сам  себе, внутренним голосом,  ответил  за  Олега: "Конечно,
трахнул бы, не удержался бы". Он уже был под впечатлением от  происходящего,
загипнотизированный проявлением откровенного женского темперамента,  надумал
углубиться  в приятные воспоминания периода былой молодости, как  вмешался в
разговор Сергеев:
     -  Наша  откровенная дружеская  беседа  приобретает  все более  и более
интересные  повороты.  Вадик,  без  лукавства  скажу  вам: либо вы  колетесь
окончательно  и тогда  выходите от сюда живым,  либо,  сославшись на сильное
наркотическое  опьянение,   мы  вскрываем  вас  прямо  сейчас  -  секционная
свободна, инструменты готовы. В первые мгновения, вам будет больно, но затем
наступит   полнейшее   выключение   сознания.   Я   понятно   объясняю   для
врача-диетолога, человека редчайшей профессии, Вадик.
     Муза тоже вошла  в роль  и  подыграла: она метнулась к входной двери  и
заперла  ее на  массивный  засов.  Затем  стала лихорадочно  вытаскивать  из
стеклянного шкафа с медицинскими  инструментами  разные ножи и ампутационные
пилы - картина не для слабонервных.
     Вадим Генрихович, конечно,  понимал, что речь Сергеева - это буффонада,
гротеск, рассчитанный на неискушенных.  В  таких речах,  безусловно,  больше
юмора, чем страсти к шантажу. Но даже  при полном понимании безопасности вид
секционного стола, стеклянного шкафа, переполненного острыми ножами, пилами,
зацепами, расширителями, бужами  и прочей блестящей металлической прелестью,
вызвал  прилив  кошмарной  жути.   Мороз  и  дрожь   начали   пробираться  к
позвоночнику  и  стволовому  отделу  мозга  Глущенкова,  глаза  расширились.
Подозрение переходило в уверенность: "Черт знает этих пьяных идиотов. Еще  и
вправду прижмут к  секционному столу -  мгновение и резкий разрез по Шору от
горла до лобка".
     Вадик неоднократно видел,  как  мастерски, молниеносно  выполняет такую
работу  Чистяков и Сергеев. Ну, а  Верещагин  тоже отпетый  бандит -  ударом
голой  руки  в  мгновенье  крушит доски, кирпичи, бетонные блоки.  Трусливая
мысль влезла  в  голову:  "Хватит проводить  разведку-боем, в  последний раз
выполняю задание командиров. Если  выберусь отсюда - всех  выведу на  чистую
воду, сдам главному врачу и сниму дружеское  обличие! Сволочи, сволочи - все
сволочи"! ...
     Выскользнула  еще  одна  тревожная  мыслишка:  "Что-то  сегодня  сильно
повело,  -  добавили   разбойники  чего-то  в  алкоголь".  Что-то  врачебное
всколыхнулось в Вадике: "Может быть, проводят премедикацию?.. далее - полный
наркоз и начнут расчленять. Будут продавать органы поштучно богатеям здесь и
за границей"...
     Над  Вадиком  нависло  лицо Сергеева.  Внимательные  глаза  заглядывали
глубоко в душу.  Вадим воспринимал его взгляд, как начинающийся гипноз, - он
уже терял сознание.
     Послышался отдаленный разговор:
     - Зрачки расширены. Муза, стерва, ты не подсыпала ему клофелин в пойло?
- это уже был энергичный вопрос Чистякова.
     Сергеев вмешался с успокоительными речами:
     -  Миша,  охолонись.  Ну,  не изверг  же Муза. У  Глущенкова  банальный
обморок - испугался основательно от  угроз,  немного перебрали с суггестией.
Совесть не чиста, знает  стервец, что  за шпионаж вешают или расстреливают -
вот и поплыл стукач. Возможно, парадоксальная реакция на алкоголь, к тому же
переволновался  около  жаркого  мартена  начальствующей  пассии   начинающий
альфонс.
     - Муза,  неси  нашатырь! И только  не говори, что тебе жалко для такого
говна даже аммиачной настойки.
     Через некоторое  время  Глущенков  был  приведен  в  порядок, и  с  ним
заговорили, как на настоящем следствии. Он,  ослабленный недавним обмороком,
поведал,  как  на  духу,   о  том,  что  Эрбек  уходит  на  повышение   -  в
райздравотдел.   Решается   вопрос   о   приемнике    и   среди   кандидатов
рассматривается Глущенков, либо Записухина - нынешний начмед.
     Из Глущенкова  удалось  выдавить и признание  о дисциплинарных  акциях,
которые планируются против диссидентской компании, но он скрыл свою истинную
роль в том процессе. Однако, о ней уже давно все догадались.
     В  конце  допроса   Сергеев  посоветовал  Вадику   сделать  развернутую
электрокардиограмму; а еще лучше будет, если он найдет время показаться ему,
как инфекционисту. Сергеев  произнес эти слова, давая понять о существовании
в них особого подтекста.
     Глущенков Вадим Генрихович был отпущен с миром, но  ему было  заявлено,
что  поскольку  он  важное государственное  лицо,  на которое делает  ставку
верховное главнокомандование, то ему нет  никакого резона так тесно общаться
с челядью, особенно с имеющей диссидентский уклон в мыслях.
     Кто-то  вспомнил,  что   по  скромным  подсчетам,  компания  "отбросов"
задолжала  ему пятьдесят  рублей.  Деньги  тут  же были  собраны  и, как  не
сопротивлялся  избранник  божий,  ему  их всунули  в  карман, а жирное  тело
выставили   за  двери   помещения  морга.   "Прощание   прошло   на  высоком
морально-политическом уровне" - поджопника соискателю никто не давал.
     В комнате  воцарилось молчание, - каждый по-своему оценивал перспективы
надвигающихся  перемен.  Тишина  была  прервана резким  звонком  внутреннего
телефона, - звонил главный врач, он  требовал к себе срочно Сергеева "вместе
со всей его заблудшей душой".  Эрбек умел и  любил  шутить и,  иногда, это у
него неплохо  получалось. Посиделки сами собой  разваливались, но, уходя "на
задание", Сергее попросил Мишу дождаться его возвращения.

     * 2.2 *

     Кабинет главного врача располагался в другом, дальнем,  крыле здания на
первом  этаже  (точнее, в бельэтаже).  В  этих апартаментах,  спрятанных так
ловко, что ни один пациент,  в случае неутолимого желания высказать главному
врачу  лично свои  претензии,  не  сможет найти  тайных  входов  и  выходов.
Придется отписывать  жалобу и  пересылать по почте. А это, как показал опыт,
сковывает решительность и активность жалобщиков.
     Приемная главного врача  уже долгие годы была покорена двуликой феей  -
Ириной Владимировной Бухаловской. То  была, бесспорно,  сладкая женщина и по
форме и  по  содержанию. Сергеев любил посиживать на кожаном диване напротив
взрослой  красавицы.  Им  овладевало  двоякое  чувство:  общение  со  зрелой
административной  гордыней  смешивалось  с  контрастом поведения  податливой
девочки  с  задатками  французской куртизанки,  отзывчивой  на  мужественную
страсть. Девочка та была уже трижды замужем и от  каждого брака несла святое
бремя материнства  -  три карапуза незаметно выросли до  размеров порядочных
балбесов. По мнению Сергеева, это только повышало активы Ирины Владимировны.
     Но их мама никак  не могла приобщиться к новому витку материнства, хотя
по  привычке  страстно  того желала.  Женщина, даже  временно отбившаяся  от
надежных мужских рук и прочих органов,  склонна терять свою  самость. К  ней
скоро  лепится всякая дешевая пошлость,  скабрезность,  примитив.  Сергеев с
грустью  отмечал, что у стола Ирочки подолгу засиживается Записухина, а  это
уже  верный  признак  готовящегося  душевного  разврата.  Есть  особая форма
лесбиянства:  его начало знаменуется перемыванием сплетен и слухов.  Все это
своеобразная запальная мастурбация, от которой до лесбийских откровений один
шаг. Но тот шаг, скорее прыжок в никуда, - самый скользкий, чреватый утратой
здоровых женских начал - стремления к разнополому сексу.
     Отсутствие нового прочного брака отшвыривает ищущую  женщину на обочину
порочных  страстей.  Женщина  в  такой  ситуации  мельчает  и  в прямом  и в
переносном смыслах.  Сергеев убеждался в том  неоднократно  -  и как опытный
гинеколог,  и как  активный  самец. Это известный  афоризм. С  ним  никто не
собирается спорить,  может  быть,  только легкое  сомнение высказывают  сами
пострадавшие,  -  как с  той,  так  и  с другой  стороны  (имеются  ввиду  и
технические  возможности брачных отношений). Но при таких опасных социальных
болезнях  одно лекарство, -  оно имеет в русском просторечии конкретное имя,
произносить  которое  не имеет  смысла, дабы не  наносить  глубокие душевные
раны.
     Здесь   требуется   особая  рациональная   психотерапия   направленного
действия, а не  пустые слова и уговоры, в которых, собственно говоря, объект
влечения  и  не нуждается. Сергеев, как врач, хорошо понимал, что Бог сделал
все необходимое - создал наивную сексуальную пару,  для которой все в первый
раз,  все  откровение.  Если бы не вмешался лысый коварный дьявол, со  своим
облезло-гладким змеем,  то процесс  бы  обязательно  пошел.  Может  быть, по
первости  с  некоторыми перебоями,  техническими ошибками, -  но откровенный
беззастенчивый поиск как раз и приятен - он самое то!
     Сергеев еще  раз  внимательно  взглянул  на Ирочку  и  сообразил, что в
данном  случае откровения никакого не будет, но будет мастерство! И,  если к
тому мастерству добавить дружбу и хорошее чувство  ритма, то  медовый  месяц
превратится  в  совместный  полет  в  космос,  в  приближение  к  длительной
невесомости.  Но  Сергеев, к  сожалению, прежде  всего  оставался врачом!  А
потому сперва решил понаблюдать за пациенткой.
     Ирочка  встретила Сергеева не  только  многообещающим, но и досконально
изучающим  взглядом.  Первое,  что было  необходимо  оценить -  это  мужскую
породистость возможной жертвы. Второе - материальные перспективы. Третье - а
на третье  просто  уже и не  оставалось  сил,  времени  и  женской фантазии.
Видимо, Сергеев с трудом, но все  же  прошел фильтр тестирования. Потому что
за  обзором   пациента,  следовала  благожелательная  улыбка  и  предложение
присесть, обождать, когда шеф освободится.
     Сергеев не помнил, чтобы ему было когда-либо  скучно. Он легко  находил
интересное занятие своим глазам, ушам, обонянию и, наконец, мозгу. Как любой
воспитанный самец,  он  при  входе  в  помещение,  снимал шапку  и  раздевал
взглядом до нога всех  женщин, попадавших  в  поле  зрения -  это  была дань
профессии.
     Иногда  фантазия  уводила  его и  в  область воспоминаний.  Сексуальное
любопытство  ученого всегда было неистощимо, но развивалось  оно в  пределах
интересов пациенток, а не личных  привязанностей:  глазами он раскрывал силу
жизни, содержащуюся в теле, особенно, когда тело имело четкие женские формы.
     Ирочка,  словно подчиняясь  неотвратимой  суггестии  залетевшего, может
быть, на  счастье, эскулапа (женщины всегда быстро определяют - кто может, а
кто  уже нет, кто хочет,  а кто еще нет),  выдала весь набор привлекательных
действий. Во-первых, незаметным движением  она  немного  прибавила громкости
сладкой музыке, лившейся из  портативной магнитолы. Во-вторых, она  встала и
прошествовала  близко от  Сергеева к книжному  шкафу, обдав  его очарованием
редких  духов. За одно была  продемонстрирована стройность ног,  линия талии
(правда  уже немного  грузной) и,  самое  главное, наличие  отменного бюста.
Походка,  жест, ритмика  соблазнительной Ирины вызывала у расслабившегося на
мягком диване Сергеева вполне определенные и комплексные ассоциации. Но  все
их  можно  собрать  в  одну  словесную  формулу  -  "люблю  безобразие"!  Но
безобразие, конечно, не формы  (упаси Господи!),  а  бушующей плоти, то есть
допускался ответный восторг до безграничности.
     Сергеев  давно заметил,  что  опыт  психотерапии  приводит, видимо,  не
осознанно, к тому совершенству суггестии, когда  не требуется магия слова, а
достаточно  воздействия  мысли,   летящей  на  расстояние.  Что-то  подобное
телепатии случается в такие недолгие минуты.
     В преддверии кабинета главного врача сейчас совершалось что-то  близкое
сеансу психоанализа,  задуманного Зигмундом  Фрейдом,  видимо, все  же  ради
собственного развлечения.  Иначе зачем Бог наказал известного психоаналитика
смертельной  дозой  яда?! Сергеев  и Ирочка  были, одновременно,  послушными
пациентами  и  заинтересованными  терапевтами  по  простой  причине,  -  оба
проживали вне брака,  а потому тянулись к  первозданности отношений, а затем
уже к мистическим настроениям. Нетрудно догадаться, что в  таком дуэте легко
возникает эффект камертона. По несложной игре вегетатики, Сергеев определил,
что его  нечаянные  пассы  попадают в цель. Еще немного и  можно  приблизить
эффект психотерапии к состоянию рауш-наркоза, за которым распахивается дверь
в зазеркалье.
     С Ирочкой  начались  чудеса,  свидетельствующие,  что  прямо,  здесь  и
сейчас, на диване,  ее можно брать тепленькой. Но лихие сексуальные вариации
в  это время,  в  этом кабинете были, безусловно,  неприемлемы, хотя и очень
желанны обоим страстотерпцам.
     Сергеев  отдавал  себе отчет в  силе  мстительности  женских восторгов,
которые растаяли, не завершившись, не состоявшись. Игры в пустую на "жестких
кортах"  даже  среди новичков в теннисе не прощаются. Необходимо  было мягко
откатывать,  иначе  в  дальнейшем  -  несдобровать!  Сергеев  стал  медленно
выводить, сперва себя, а затем и Ирочку, из теплого ложа наивных желаний. Он
чувствовал, что  она там  застряла основательно и никак не  хотела разрывать
сладострастные объятья с ирреальностью. Требовалось воздействие голосом:
     -  Ирина Владимировна, -  молвил эскулап нежно, насытив  голос подобием
интимной тайны. - Всегда  испытываю неповторимые ощущения, находясь у  ваших
прекрасных ног. Как плохо, что  вы так  далеки от нашей медицинской кухни, -
редко удается вас видеть.
     Конечно, все сказанное было бредом собачьим, ибо "кто хочет, тот всегда
найдет"!   Совсем  не  обязательно   при  этом  ползать  у  ног   женщины  в
"предбаннике" кабинета главного врача. Но именно такая чушь начала оказывать
воспитательное воздействие на поплывшее сознание секретарши. Она  встряхнула
головой и молвила томно:
     - Однако! кажется мы увлеклись какой-то опасной игрой, да еще в рабочее
время. Такие  дела не  совершаются наспех и, практически,  прелюдно. Бог вас
простит, Александр Георгиевич, за ваши  эксперименты! Но я должна все хорошо
осмыслить.    -   многозначительно   произнесла   разбухавшая   раздражением
государственная служащая. Она начинала "загружать" и "строить" Сергеева - то
было очевидно. Месть все же подняла голову и высунула жало.
     Но,  тем  не  менее,  Сергеев понял, что Ирочка умнее,  чем  он  думал.
Осталось  разобраться, что  первично, а что  вторично. То  ли Ирочка, долгие
годы сидя  у порога  кабинета  главного врача,  набралась мудрости и светлых
мыслей. Либо она здесь и сидит именно потому, что умна от рождения.
     Смущало, откровенно говоря, не это. Странным,  по разумению  Сергеева -
существа  плотоядного,  сугубо  медицинского, мыслящего  в  большей  степени
биологическими  категориями, - было то, что его  визави (волшебная Ирочка) -
безусловно, создание незаурядное в  сексуальном отношении,  -  оставалась не
востребованной многочисленными посетителями.
     То  ли  эти посетители носили  брюки по  ошибке  и оставались  все  без
исключения  персонами  среднего   рода.   Видимо,  что-то   сумрачное,  едва
различимое в  тумане  трансвестизма и откровенного  гомосексуализма,  жило в
душах  огромной толпы приходящих и  уходящих. Но,  возможно, за  этим стояло
(скорее, никогда у них  ничего  не стояло), лежало  на  правом  боку  что-то
величественно-государственное, смотрящее  выше  головы простой секретарши  -
человека иного класса, иной платежеспособности.
     Сергеева  всегда возмущали такие ошибочные представления. Ему  хотелось
крикнуть: "Господа, недоноски,  обнимают в порыве страсти не денежный мешок,
а живую, пульсирующую, стонущую от удовольствия женскую плоть"!
     Он  невольно  перенесся  в  свое  прошлое и  откопал  в уголках  памяти
некоторые былые переживания, кодированные именем Ирина.
     То была восхитительная блондинка с загадочной улыбкой Джоконды. Но, как
почти  у  всех женщин России, ее судьба была надломлена бестолковым первым и
вторым браком  и не  совсем благополучным материнством. По инерции мышления,
она  тянулась  к карьере, дабы доказать былым временам и конкретным персонам
их  проигрыш,  а  ее -  выигрыш.  Но  при  этом женщина,  приобретая  статус
успешного  функционера,  теряет обаяние  и  магнетизм  интимных чар.  Редкий
мужчина,  желающий  получать удовольствие, а  не  исполнять роль  мазохиста,
долго мирится с раздвоением личности избранницы. "Вот, в третий раз я  готов
идти  к  вам,  и  не  буду  отягощать вас, ибо  я ищу не вашего, а вас" (2-е
Коринфянам 12: 14).
     Бог,  конечно,  и эту  красавицу  заставил заплатить за  отклонения  от
Божьей воли, которая заключается в возвышенном - "Плодитесь, размножайтесь"!
Ее  настигла  нежданно интрига  раздвоения личности, которая,  как  правило,
действует через заурядный женский алкоголизм. Это верный путь к  безумию, за
которым следует преждевременная смерть.
     Сергеев  давно  заметил,  что  некоторые  подруги  только потому и были
неудачливы в жизни, рано познакомились с холодом объятий старухи-смерти, что
отступали  от Божьих заветов: одни - пытались ловчить  и кокетничать с волей
Всевышнего,  другие  - чрезмерно  дорожили  общественным  мнением,  третьи -
тянулись к карьере.
     Но самой поразительной  была,  наверное, та категория  резвых гордячек,
которые, самоутверждаясь, слишком спешили, как говорят в  народе, выпрыгнуть
и  собственных порток. К ним Сергеев относился с состраданием. Они забывали,
что  нагое  тело  производит  приятное  впечатление  только,  если  наделено
природой - изяществом,  а  культурой  -  опрятностью. Много  полезнее сперва
принять душ и  вспомнить  не забыт  ли год тому назад  тампекс  в  пикантном
месте.  Не  дай  Бог,  откуда ни  возьмись  вынырнет  что-нибудь  кособокое,
неряшливое. Вообще, путать технику служебных функций и курортной прыти - это
явно дурной тон.
     Сергеев неоднократно убеждался в том, что если человек верит  в солнце,
дождь и  ветер,  то  он обязательно поверит и в Бога. А для того необходимо,
как минимум, оставаться откровенным и безудержным в страсти, презирать догмы
и  интриги моралистов. Бог не требует  от человека  ничего  необыкновенного:
плодитесь и размножайтесь, но  не торгуйте телом и совестью! Именно за такую
избирательность  и  награждал  Всевышний  Сергеева  своим  покровительством.
"Спокойно  ложусь  я  и  сплю,  ибо  Ты,  Господи, един  даешь  мне  жить  в
безопасности" (Псалом 4: 9).
     Но то был не  вопль, а только мысль о вопле. Потому в приемной ничто не
разорвало  тишину и ничто не потревожило скуку. Голос  борца за  свободную и
откровенную  любовь  был  задавлен  в  душе:  даже жалкие  его  ошметки, как
матросское выстиранное белье, не повисли на леерах сознания посетителей, - в
воздухе  томного офиса  мучился  нудный звук вентилятора,  да  ему подпевала
оскорбленная  занудливым официозом музыка магнитолы.  "Верный  в малом  и во
многом верен, а неверный в малом неверен и во многом" (От Луки 16: 10).
     Обстановку  разрядило "явление Святой Валентины  народу".  Она  была из
планово-финансового отдела больницы, где складывала,  умножала  и размножала
какие-то  фантастические цифры,  - все это  называлось  сведением  дебета  с
кредитом.  Но реальных денег, хотя бы небольшой прибавки  зарплаты, никто из
сотрудников больницы давно не ждал от финансовой службы.
     Сергеев хорошо себе не представлял механизм  действия таких  загадочных
женщин: ему казалось, что цифры настолько иссушают плоть, что лучше к ней не
притрагиваться - скрипу не оберешься! Он угасал в их присутствие или начинал
лепетать бессвязно, как в пошлом  анекдоте. "Монах, не знал нюансов языка, а
потому твердил прихожанке прямо: О, Ольга, я хотел бы видеть вас голой"!
     Маленькие собачки до глубокой старости остаются щенками. У них долго не
угашается восторг  от жизни и темперамент шаровой  молнии, которая способна,
залетев  в форточку,  долго  крутиться и  скакать  по комнате,  но все  мимо
кровати. С ними не соскучишься, но не насладишься. Однако, в редких случаях,
вас ждет масса интимных открытий. Анатомически это  все объяснимо  - в таком
теле все внутренние органы притянуты к яичникам. Именно здесь завязан единый
тугой узел.
     Гипофиз в таком  деле, нет  сомнения,  тоже  играет  не последнюю роль.
Конгломерат максимально сближенных органов создает эффект критической массы,
почти  как в атомной бомбе. Отсюда и  непредсказуемые  последствия -  резкий
накал страстей, жуткая вспышка света в глазах в мгновенья оргазма,  истошный
лебединый крик и царапанье до крови отточенными красными коготками.
     Короче,   восторг  и  ужас,  огонь  и  пламень!  Применение  когтей,  -
безусловно,  атавизм, что-то  кошачье.  Даже  в современном  человеке  много
ненужного еще не погашено природой.  Восторги не опасны,  но опасны  мириады
вульгарных  микробов,  собирающихся  под  ногтями.  А  частые  микроинфекции
постепенно  приводят  ко  вторичному  иммунодефициту.  Сергееву вспомнилось:
"Если бы вы знали, что значит: "милости хочу, а не жертвы", то не осудили бы
невинных" (От Матфея 12: 7).
     Сергеев  вновь  попытался переменить тему исследования и обратил взгляд
на цветок -  роскошный кактус. Он вспомнил, почему-то, годы молодые - работу
в далекой сельской амбулатории. Ночью  его  вызвали к больной. Встреча с ней
состоялась не где-нибудь, а на чердаке бывшего барского дома графа Волышова,
превращенного  в  советские времена  в  общежитие  для  работников  местного
совхоза.  Там  лежала  молодая  женщина,  пылающая  от сильнейшей лихорадки.
Температура тела - запредельная.
     Молодой врач догадался отогнать свору  любопытных подальше от  больной.
Когда он отбросил ветхое одеяло  с ее ног, то обомлел: из  влагалища молодой
женщины  выглядывал кактус.  Какая-то  старая дура,  которую все  в  деревне
называли  колдуньей, посоветовала  для  изгнания  плода не  желавшей  рожать
женщине засунуть в детородный орган кактус вместе с корнями, с землей.
     Страдалица пролежала на чердаке больше суток, ожидая выкидыша. Колючки,
корни кактуса  вместе  с  землей, ранили нежную слизистую  влагалища и шейки
матки и  вызвали  опасную  инфекцию  - генерализованный  сепсис. Требовалась
срочная  госпитализация.  Отчаянную  женщину спасла только ампутация  матки.
Мечты  о счастливом  замужестве, беременности  и ребенке  пришлось  оставить
навек.  Ее  совратитель  скрылся в  неизвестном никому  направлении.  "Цветы
жизни,  конечно,   лучше  собирать   вдвоем,  но  такое  занятие  не  всегда
безопасно".
     В это время в приемную главного врача вошла Марина. Все, сочетающееся с
морем, вызывало у Сергеева лирические предиспозиции.  Появление Марины опять
стащило  мысли  Сергеева  на  пастельный  уровень. Не присмотреться к  этому
"цветку  жизни" не было  никакой возможности:  статью и очевидным призывом к
пороку она была способна затмить всех больничных красавиц.
     Ирина Владимировна отреагировала моментально.  Ей не  светило появление
конкурентки в тот  момент, когда  телепатический разогрев  застрял на стадии
эффекта экссудации. Надо  было  спасать соответствующие  железы и  органы их
обрамляющие. Бросок разъяренная львица осуществила, безусловно, не в прямую,
а в виде  "переноса" агрессии. Только  женщина может так  больно ударить  по
самолюбию  и  яйцам, но не ногой,  а словом, гримасой презрения. Она ледяным
взглядом  удержала  Марину  на  дистанции,  у  дверей,  а  Сергееву  послала
уничижительный вопрос:
     -  Доктор, вы, кажется, потеряли  сознание? Может быть  подать вам воды
или сразу послать Марину Сергеевну за реанимационной бригадой?
     - Зовите сразу санитаров из морга! - уточнил Сергеев.
     Быстро  припомнилось и  мысленно  перепасовалось Марине:  "Он же сказал
женщине: вера твоя спасла тебя; иди с миром" (От Луки 7: 50).
     В слух же Сергеев, специально для Ирины Владимировны, произнес:
     - "Кто не  со Мною,  тот  против Меня; и  кто не собирает  со Мною, тот
расточает" (От Луки 11: 23).
     Ему  хорошо знакомы  такие  вредительские приемы:  "Эти штучки  мы  уже
проходили".  Не надо отвечать  на выпады  разъяренной  стервочки.  Он просто
погрузился в новый приятный телепатический раунд. Мариночка стоила того.
     Началом исследования стали агатовые глаза,  которые имели замечательное
свойство  -  менять  и  разнообразить  оттенки в  зависимости  от освещения.
Потому, передвигаясь по комнате, она,  того не замечая, но ощущая, одаривала
Сергеева новыми эстетическими переживаниями.
     Любой мужчина,  если до  глубокой старости в нем живет мальчишка, легко
увлекается  морем  и женщиной. Имя Марина  (морская) - две  страсти в "одном
флаконе". Это почти что выстрел в сердце из снайперской винтовки.
     Любому  болвану  известно:  где  начинается  эстетика,  там  появляется
экстатика (восторг - он всегда восторг!), от которой трепетное и откровенное
сердце мужчины защиты  не знает. Все молодое обязательно побеждает стареющее
-  здесь  меняются местами первичное со вторичным, а перспектива приобретает
вид глупого, покорного щенка-недоумка.
     Сергеев вновь  только  мысленно  переслал Марине вещее: "Подайте  лучше
милостыню из того, что у вас есть: тогда все будет у вас чисто" (От Луки 11:
41).
     Ирине   Владимировне   пришлось   попятиться  из  колбочек  и   палочек
зрительного анализатора доктора-исследователя. Верность  мужчины  женщине  -
понятие чисто условное. Устойчивость такого качества не стоит переоценивать.
     Сергеев вслух  произнес  специально для Ирины  Владимировны: "Иисус  же
сказал им в ответ:  не здоровые имеют нужду во  враче, но больные;  Я пришел
призвать не праведников, а грешников к покаянию" ( От Луки 5: 31-32).
     Марина  расписалась  в каких-то бумагах и быстро  слиняла, видимо, даже
маткой ощущая нависавшую  угрозу. Призрак коммунизма явно заглянул в рабочие
апартаменты и  был  у  него лик большевистской  увядающей славы.  Однако, по
оценкам  Сергеева,  скоротечный бой, -  в  обороне  и  в наступлении,  - был
проигран стареющей куртизанкой. Ее ошибка известна: не стоит слишком долго и
многократно выдавать ложбинку с вульгарными завитушками за райские врата. "И
не  Адам  прельщен, но жена,  прельстившись,  впала в  преступление; впрочем
спасется  чрез чадородие,  если  пребудет в  вере  и  любви  и  в святости с
целомудрием" (1-е Тимофею 2: 14-15).
     Человек -  это  конечно разновидность представителей  животного мира  и
законы его поведения  предопределены  Богом  и дьяволом.  Но если говорить о
женщине, как социальном  и биологическом  существе, то кошки, надо признать,
намного  элегантнее выражают  свою самость.  У  них  тоньше  психологическая
окраска чувств, эмоций,  более  изящное  кокетство, высокая проникновенность
позы, мимики,  жеста, выражаемых, кстати, только с помощью одного хвоста. Но
попробуйте   также   изящно   двигать   ушами,   шеей,   холмисто-волосистым
устройством.
     К  большому  сожалению,  многие человеки слишком активно  реализуются в
недостойном  поведении,  копируя  тем  самым худшие  биологические  образцы.
Сергеев  заметил,  что  в  приемную  впорхнуло  как  раз  такое  существо  -
Инесса-принцесса  была  ее  партийная  кличка.  Весьма  традиционно,  что  в
больничных  нишах появляется  маленькая мышка, чаще крашеная в желтый  цвет.
Может быть, это действительно символ измены,  или внешней податливости,  или
своеобразного понимания чистоты натуры.
     Она  ладно  скроена  и  не  лишена талантов,  в  том  числе  и  таланта
перевоплощения.  В ее скромно-выразительных  глазах таится  страсть  поиска,
любопытства,  хитринка и  удаль  первооткрывателя.  Такие  качества  смазаны
татаро-славянской томатной пастой с добавками чеснока и перца какого-то еще,
скорее заморского, генофонда.
     Та  мышка,  конечно,  не  выронит добычу из своего  острозубого ротика.
Случись удача -  она быстро утащит  к себе в норку кусочек сладкого печенья,
упавшего с барского стола. В покое и безопасности слопает и усвоит маленькая
стервочка случайный Божий дар, даже если он не похож на яичницу.
     Никто  не дождется  от нее глупостей - не будет она каркать  на людях о
своем  маленьком  счастье, сидя  на  суку высокого  дерева. Ничего общего не
имеет серый пушистик  с наивной вороной,  - видимо, дальней родственницей по
материнской  линии баснописца-толстяка Крылова,  -  решившей  потешать  лису
ариями. Эта  мышка  сперва, сидя  в безопасности  с  огромным  куском  сыра,
основательно его усвоит - утилизирует человеческую и Божью доброту.
     Надо сказать, что мышонок легко перевоплощается в маленькую  желтенькую
ехидну, способную истерически-пронзительно верещать о свободе и равноправии.
Беда состоит в  том, что ее негласно опекает желтенький хомячок, вытоптавший
в одном  из отделений больницы  удобное лежбище. Тот хомячок женского  рода:
эта  женщина  из  разряда демонических  особ, внушающих уважение.  Статью  и
конституцией она похожая на прочно сбитый ящичек, покрытый водонепроницаемым
лаком.
     Спевка  мышки   с  хомячком  осуществилась,  нет  сомнений,  в   рамках
близкородственной партитуры. Они вдвоем реализуют в семейной жизни известный
призыв  -  "Берегите  мужчин"! Но  звучит  он  на работе  в их исполнении  с
некоторой коррекцией - "Берегитесь мужчин!" Что равнозначно задаче - "Душите
мужчин!"
     Сердце  обливается кровью,  когда видишь как превращается  потенциально
благополучная  женская плоть  в "безвозвратные санитарные потери".  Мышка  и
хомячок  заражены самоедством  и  склонностью к  самоубийству,  ибо страдают
страшной тягой к интриге и курению. Они уже и теперь не имеют ни фамилий, ни
приличного цвета лица,  ни  здорового  пищеварения.  Взглянув на  них, любой
пациент  лишается  надежды получить  медицинскую  помощь, - начинает  спешно
готовиться к похоронам.
     Такие  трагические  женщины  в старости,  в голом виде,  представлялись
Сергееву только распластанными на секционных столах: бесформенные  и отечные
туши  с невообразимым  количеством жировых  складок  на животе и  в  области
пещеры порока. Это, скорее, останки женщин - более страшные, чем даже черные
сундуки Пандоры.
     Инесса  сохранила пока статус  пушистого комочка,  - но и  ей  осталось
недолго. Вот она уже подрастает незаметно до размеров большого мыша, скорее,
крысы  (приятные  рифмы  - Инесса-принцесса; Лариса-крыса;  Ирина-дубина;  и
др.). Скоро  полностью поменяется и  волосистый окрас, косметика,  пластика,
набор особых женских подпруг.
     Крысик  способен,  методично  работая  челюстями  и  кишечной  трубкой,
уничтожить содержимое любого амбара, даже если тот будет наполнен не зерном,
а каустической содой.  Разрешение на  плотоядные акции у истинного хозяина в
таких  случаях  никогда   не  спрашивается.  Опасное  существо  со  временем
трансформируется в короля  или королеву  крыс.  Все  зависит  от  внутренней
идентификации пола и предпочтительного ролевого репертуара.
     Сергееву  припомнилось  произведение замечательного писателя Александра
Грина  (Гриневского),  подарившего соотечественникам  поучительно-гениальную
новеллу, открывающую скрипучую, тяжелую дверь в зазеркалье.  "Крысолов" - ее
название. В  ней читаем: "Вы видите  так называемую черную гвинейскую крысу.
Ее  укус  очень опасен.  Он  вызывает  медленное гниение  заживо,  превращая
укушенного в коллекцию опухолей и нарывов. Этот вид  грызуна редок в Европе,
он иногда заносится пароходами".
     При  большой  настойчивости  и  опыте,  приходящем  по  мере увеличения
трудового стажа, происходит следующий диалектический скачек. Он тоже отмечен
Александром  Грином:  "Коварное  и  мрачное  существо  это  владеет   силами
человеческого ума. Оно обладает  также тайнами подземелий,  где  прячется. В
его власти  изменять  свой вид, являясь, как человек,  с  руками и ногами, в
одежде,  имея  лицо,  глаза  и  движения подобные  человеческим  и  даже  не
уступающие человеку, -  как его полный,  хотя  и  не настоящий образ.  Крысы
также могут причинять  неизлечимую болезнь, пользуясь для  того  средствами,
доступными только им.  Им благоприятствуют мор, голод,  война,  наводнение и
нашествие.  Тогда  они  собираются  под  знаком   таинственных  превращений,
действуя как люди, и ты будешь говорить с ними, не зная, кто это. Они крадут
и  продают с  пользой, удивительной  для  честного труженика,  и  обманывают
блеском своих одежд  и мягкостью речей.  Они убивают и  жгут, мошенничают  и
подстрекают;  окружаясь  роскошью,  едят  и  пьют довольно  и  имеют  все  в
изобилии".
     Когда   Сергеев  встречал   подобных  людей,  то   в  голове  возникали
трагические афоризмы, например: "Зачем нам женщины, у нас есть старость"?!
     Но,  к  счастью,  мрачные   мысли   зрелого  эскулапа   прервала  смена
действующих   лиц  при  тех  же  декорациях.  И  продолжилась  серия  ученых
наблюдений Сергеева. На смену Марине и Инессе влетела в приемную новая фея -
та, которая  крашенной под  седину  гривой  умела  мотать, как  неоседланная
лошадь, легкомысленно уверяющая потенциального седока,  что  она  совершенно
свободна, независима и безгранично игрива.
     Лукошкина Олечка умела прической создать забавный первичный  эффект,  -
вроде  бы старой крыши  на ветхой конюшне,  но  это было явным обманом, даже
святотатством. В ней было  много напускной спеси, но и  истинного огня.  Она
всегда  будоражила воображение Сергеева, вызывала  безграничные  сексуальные
фантазии, за  смелость  которых в старые времена сжигали на костре или,  как
минимум, секли кнутом и ссылали на галеры.
     В ее  конюшнях паслись  и  другие  замечательные  лошадки: искрометная,
бурная,  как компьютер  самой последней марки,  сексуально заряженная Лариса
(кстати,  не так  давно  рассталась  с  мужем  -  вспомнилось Сергееву).  Ее
"стойло"   в   ординаторской    было   слева   от   пикантной    заведующей.
Быстроглазенькая  газель  - умная  и  сообразительная  до чрезвычайности,  -
любила  диктовать  свою   волю   даже  на  минутку  забегающему  сослуживцу.
Чувствовалось, что ее словно  распирали изнутри  зажигательные, непоседливые
бесенята или стайка юных, круглопопых ведьмочек.
     Попробуйте  отказать  себе  в  удовольствии  лишний  раз  зайти  к  уже
незамужней   молодой  женщине.   Она  способна   по-особому  манить  буйными
перспективами,   матримониальными  фантазиями   стада   истосковавшихся   по
повелительнице  беспризорных мужских душ. Однако и у  прекрасной газели были
маленькие недостатки: курит,  сквернословит,  не  играет на флейте,  безумно
много пьет кофе!
     Паслась  здесь  же и  прекрасная Натали с  сочными, как  спелая малина,
губами,  с  крутыми  икрами  ног  и  волнующими ягодицами.  Взгляд  свой она
почему-то  заряжала чрезмерным  простодушием, как  юная проститутка. Сергеев
вспоминал Полю из рассказа Бунина "Мадрид". В ней сильно возбуждала фантазию
зрелого зрителя прическа,  -  казалось,  что  длина  остриженных  волос была
меньше,  чем  у  Сергеева  щетина,  которую  он  постоянно  забывал побрить.
Округлый боксерский  затылочек  с лихой завитушкой по центру  явно тянул  на
симптом суперсексуальности, возможно, равной лишь королеве блуда Мессалине.
     Великолепную  компанию  несколько   портила  особа  с  кислой  миной  и
пронзительно  громким  голосом,  - создавалось  впечатление, что  это бывшая
монахиня-расстрига,   которую  уже  выгнали  из  монастыря  за   откровенную
блудливость.  Теперь она свой талант пения громких гимнов на клиросе пробует
пристроить в других  областях, - в выступлении на многотысячных митингах без
микрофона, дрессировки сторожевых  собак,  перекличке с  рыкающими  львами в
Кенийском  национальном  заповеднике,  в объявлении сенсаций на  Финляндском
железнодорожном  вокзале,  в  управлении только  с  помощью  голоса  тяжелым
паровым молота на шумном Ижорском заводе-гиганте.
     При  явно  повышенной прыти  Ольга Николаевна  и  ее  адъютантки  могли
собрать  в  свое  лукошко  уйму придушенных вздохов тех  мужчин,  у  которых
известные гормоны определяют блуждающий взгляд  и  блудливое  настроение. Но
Бог  никогда не  поощряет  бестолковый разврат, а подвигает  ищущих сладости
лишь  к  супружескому  ложу.  К  сожалению, в  медицинских кислых профессиях
отмечается хроническая нехватка породистых самцов. При врожденной склонности
к пикантной близорукости женщине, даже наделенной броской внешностью, трудно
на тощих заливных лугах отловить  достойного  селезня (не будем  говорить  -
орла,  -  их  уже  нет  в природе).  Чаще  подворачиваются  хромые  козлы  с
беспокойными и неустойчивыми  мыслями, с  дрожью  в  копытах  и с  тягчайшей
импотенцией, последовательно передающейся по наследству. Диву даешься, - как
и  кому  удалось  их  самих  зачать  и  какая  героиня  умудрилась  доносить
бесперспективную беременность?  По  предсказаниям,  все  шло лишь к  "жертве
аборта".
     Сергеева  впечатляло  то,  что  временами  из-под  седой  крыши  Олечки
неведомые  силы выводили сравнительно молодую и  все еще  резвую кобылицу, -
каурую,  в  серых  яблоках,  с загадочными  и в меру бесстыжими, глазами. Но
основной балдеж задавало  обаяние рельефных, изумительной красоты и четкости
губ. При отменном знании анатомии, фантазия Сергеева безупречно  и быстро по
этажам вниз дорисовывала остальные пикантные подробности.
     Наблюдая профиль  этого существа, -  линию лба, носа, губ, подбородка и
прочего, - Сергеев ощущал манящую чертовщинку,  аромат общения с ведьмочкой,
способной летать по ночам на помеле. Она въедалась в сознание, как пиявка  в
самое  темечко  разврата,  и  была  способна  вдребезги  разбить беспокойное
мужское сердце, переполнив его вначале готовностью к неукротимому восторгу.
     Любой мальчишка  начинает освоение сексуальной темы  с лапанья  маминой
груди  (вот здесь он и застревает на женских губах), а заканчивает блудливым
зырканьем  пенсионера по  голым  икрам  девушек-подростков (это уже  мечта о
повторении первой любви). Одним словом, - "маразм крепчал", -  так обозначал
Илья  Ильф в записных  книжках подобный, неотвратимо-горестный,  процесс. Из
детства мы выходим, но новым и  окончательным  впадением в  него заканчиваем
жизнь. В том  заключается  отчаянный приговор природы, не терпящей  пустоты,
одиночества, непомерно длинного  века.  При всем  том, Бог сурово наказывает
фантазеров,  не   сумевших  воспользоваться   дарованными  искрами  счастья.
"Ожидаете многого, а выходит мало; и что принесете домой, то Я развею"  (Кн.
Аггея 1: 9).
     Трудно понять за счет чего достигался эффект притяжения,  возникавший у
Сергеева  каждый раз, когда он  с внимательной наглостью,  свойственной всем
творческим  натурам,  рассматривал  это   парадоксальное  явление   природы.
Возможно, решающую роль  в создании впечатления играл мастерский макияж. Но,
кажется, здесь  было  что-то  большее, -  скорее,  унаследованное от таланта
Микеланджело Буонарроти. Известно, что особые женские конструкции  позволяют
им  при необходимости перевоплотиться не  только  в крылатого  Пегаса.  Они,
порой, способны спрятаться даже за мифический  облик верблюда,  того самого,
которому "легче пройти сквозь игольное ушко". Причем, по желанию элегантного
существа, будет он не  только  двугорбым, но  и  четырехгорбым, многогорбым.
"Подлинно, совершенная суета всякий человек живущий" (Псалом 38: 6).
     Такой важный верблюд начинает величественно вышагивать из сознания, так
называемой,   деловой  женщины,   пытающейся  по   провинциальной   простоте
изображать из себя крутого  администратора. Известно, чем меньше работы, тем
больше поводов для лени и самолюбования. По-настоящему загруженные люди, как
правило, лишены амбиций  и  форса. У них на учете  каждый час и  день. "День
скорби и  наказания  и  посрамления  -  день  этот;  ибо младенцы  дошли  до
отверстия утробы матерней, силы нет родить" (Кн. Исаии 37: 3).
     Умопомрачительная  эстетика  женских  губ у Сергеева  создавала иллюзию
порабощения, свойственного исключительно дикой природе: ему казалось, что из
подъюбочного царства,  надвигается  что-то эклектичное, подобное хищному, но
ласковому   осьминогу.   Он   медленно   подплывает,  гипнотизирует   мнимой
податливостью,   обнимает,   обвивает   и  лобызает.   Мягкие  вначале,   но
превращающиеся   в   жесткие,   словно   лезвия   бритвы,   алчные  присоски
прицеливаются в лакомые  места  жертвы.  Они готовы препарировать не  только
беззащитную мужскую плоть, но  и растлевать безгранично доверчивую,  наивную
мужскую душу.
     Однако   взрослой  женщине,   вообще,  не  стоит  симулировать  половую
распущенность при  явной неспособности самостоятельно  снять трусы  в нужный
момент и в подходящем для того месте. Сергеев вспомнил символический призыв,
который  Священное  Писание  смело   адресует,  в  том  числе,  и  отчаянным
любовникам и замученным  восторгами  акушерам-гинекологам:  "И я  видел, что
Агнец  снял первую  из  семи печатей, и я услышал одно  из четырех животных,
говорящее как-бы громовым голосом: иди и смотри" (Откровение 6: 1).
     Спастись от морального разложения удавалось только благодаря применению
метода   обнажения  взглядом,  -  тогда   холодное,  бесстрастное   изучение
сопутствующих  телесных  дефектов пациентки  восстанавливало твердость воли,
сохранность  рассудка,  безучастность   сердечно-сосудистой  и  гормональной
систем.
     Только   стоически-монашеское   пролистывание   явной  и   скрытой  под
моднейшими одеждами  женской анатомии возвращало фантазию в  рамки врачебной
отрешенности.  Такой  виртуальный  телесный  скрининг  любой  доктор  обязан
выполнять  неоднократно,  в  обязательном  порядке,  словно,  при  подробном
профилактическом контроле.
     Святой   таможенный   досмотр  является   для  честного   врача   актом
рациональной психотерапии, спасающим и без того  сильно напуганное  растущим
терроризмом человечество.  "Ибо, кто пашет, должен пахать с надеждою, и  кто
молотит, должен  молотить с надеждою получить ожидаемое" (1-ое Коринфянам 9:
10).

     * 2.3 *

     Сергеев  от  нечего  делать  углубился в  аналитические размышлизмы. Он
прикрыл   глаза,   погружаясь   в    воспоминания   более    основательного,
биографического, уровня. Забавный феномен, как Божья отметина, был обнаружен
у него совершенно случайно. Еще в детстве, проводя регулярно летние каникулы
на даче  в далеком  Переделкине,  маленький  Саша  любил  наблюдать  природу
подмосковья. Причем, начинал свои исследования, как правило, с микромира.
     Он часами лежал на писке, расшифровывая закономерности поиска муравьев:
маршруты движения, назначение поклажи, ритуал общения. Видимо, биологическая
психология этих бодрых насекомых рано  заинтересовала пытливый ум, а, скорее
всего,  мальчик  был ленив  от рожденья  и  потому  менял суету  мирскую  на
наблюдение за ней.
     С не меньшим восторгом он собирал  гербарии и коллекции всего того, что
летало, ползало, прыгало - жуков, бабочек, стрекоз, кузнечиков. Его поражала
цветовая гамма этих крылатых существ. Стимулируя увлечения ребенка, - явного
интроверта и аутиста, - родственники дарили ему замечательные наборы цветных
карандашей (до сорока восьми цветов и оттенков).
     Таким шикарным оружием мальчик распоряжался с удовольствием. Но картины
природы,  написанные  им, теперь уже  поражали зрителей, особенно  взрослых.
Сверстники, те только  столбенели ненадолго, затем тянули  многозначительно:
"Ну, ты даешь"!
     Никто   не   понимал   и   не   мог  объяснить   природу   особенностей
конструирования цветовой палитры.  Всех озадачивал  вопрос:  толи состоялось
рождение нового гения  - художника-экспрессиониста (и это  приятно  щекотало
нервы  родственникам), толи  явный балбес  издевается  над  здравым  смыслом
(такой подход  необходимо  срочно перевоспитать)?  Но попробуй  перевоспитай
уникального молчуна, который в  любом рассказе взрослых находил повод только
для одного убийственного вопроса: "Почему"?
     Маленький   гаденыш   напрочь   загонял  в   тупик  любого  рассказчика
сакраментальными   уточнениями.    Ему    недосуг   входить   в    сложности
причинно-следственных связей различных явлений, событий, загадок, вольно или
невольно всплывавших перед его  взором,  - он требовал от взрослых прямых  и
исчерпывающих   ответов  на  все  свои  миллионные  "почему?".  Родственники
чувствовали, что нарождается светлый ум, только не понимали, почему никакими
усилиями не загнать его в школу и не заставить читать красочные учебники.
     Доброхоты  прозвали Сашу  Почемучкой и  подарили детскую книжку с точно
таким же  названием.  Но этого  ребенку показалось мало. Коль скоро взрослые
оказались  бессильными учителями, он подыскал  себе ходячую энциклопедию вне
дачной территории.
     В кругу его друзей появился Женька - внук знаменитого детского писателя
и Павлик  - сын  не  менее  известного  взрослого писателя. Ловко  и  быстро
сколоченную шайку великолепно  дополняли Евгения  -  дочь того же  маститого
писателя, его племянник - Левка Цапин, племянница - Ирина.
     Метр советской литературы позже написал детскую книжку про то, как  его
юная  родня  собирала   грибы  -  Ирине  там  отводилось  особое  место.  Но
психоаналитик легко заметит  в простенькой  фабуле истинные  мотивы не очень
сложного  литературного исследования.  Волшебный  ларчик всегда  открывается
просто и ключ к нему окажется спрятанным в потаенном кармане души  взрослого
мужчины-самца,  терзающего себя воспоминаниями об  ушедшей  молодости. Но то
были проблемы взрослого организма и оргазма.
     Имя  Ирина для Александра оставалось тем камнем преткновения, о который
юный  исследователь  спотыкался  постоянно  (в  детские   и  поздние  годы),
продвигаясь по путанным  лабиринтам  жизни.  Но  та  первая Ирина,  конечно,
возбудила в нем прекрасный восторг первой детской  любви, от загадок которой
кружилась голова.
     Сознание мальчишки, однако, всегда оставалось холодным, требовательным,
расчетливым  и любопытным.  Она училась  в балетной  школе и ей,  начинающей
только  входить  в искусство, требовался  хотя  бы  один  верный  зритель  и
почитатель  -  на  этом  поле  соблазнов  шло освоение  техники сценического
обаяния:  будущая  звезда  тренировала  необходимые   навыки   на  маленьком
безопасном фантоме. Силы ее и лоха-зрителя были, безусловно, неравными.
     Саша  пробовал донимать своим  "почему" знаменитых  писателей. Отвлекло
его  от опасного  занятия  лишь предприятие, выдуманное  Женькой:  они  всей
бандой   взялись   строить  плотину  на   маленькой  местной   речке.  Когда
строительство гидросооружения века было закончено, то  местная интеллигенция
принялась  на   халяву  усиленно  эксплуатировать  образовавшуюся  приличную
купальню.
     Толпы сограждан с жирными  боками  и  безразмерными задами по  выходным
устилали  берега  небольшой речки и, забыв  о законе  Архимеда, выплескивали
купальню.  Любому  терпению  есть  предел:  поведение классовой  "прослойки"
вызывало негодование истинных покорителей природы.
     Откровеннее  всех выражал свое  негодование отпрыск  великого  детского
писателя. Он, вообще, был  славный малый: все писательские дети  катались на
Диамантах (последний крик  моды) -  шикарных велосипедах; но Женька гонял на
задрипанной дамской лошадке.
     Дед отказался покупать ему что-либо приличное, ибо инженерная страсть у
внучка  была  ненасытна,  неистощима.  Из  любого  шикарного  велосипеда  он
создавал  в  ближайшие три дня техническую абракадабру.  Особое удовольствие
юному  конструктору  доставляло  слияние  трех, четырех велосипедов в  один,
прочно  скрепленный,  тандем.  На  таком сооружении устанавливались  рекорды
скорости велосипедной гонки. Но общее  несчастье всегда сопровождало опасные
соревнования:  на  поворотах  руль  крутить  должен  был  только первый,  но
рефлекторно  его  пытались  подкручивать  и  остальные гонщики.  Происходила
грандиозная  свалка,   -   что,  конечно,   доставляло   массу  восторженных
переживаний  конструктору  и  вызывало  стоны и  негодование у  пострадавших
гонщиков.  Модные  велосипеды  превращались  в  покореженный  металлолом,  -
наступало равенство  и братство, то есть долгожданный коммунизм. Все  теперь
катались на одинаковых железных крокодилах.
     Однако   мы  отвлеклись  от  сути.  Женечка   наказывал  паразитирующих
интеллигентов,  расположившихся  по крутым берегам  купальни,  как  истинный
живодер,   наделенный   жестокой  рукой   исполнителя   воли   и   диктатуры
пролетариата.  При подъезде  к  тучам  жирных тел  отдыхающих паразитов,  он
разгонял свой  драндулет  до  бешенной скорости.  Легко  и изящно переступая
сквозь  невысокую  женскую  раму вбок, ловкий ласковый мальчик спрыгивал  на
землю, а верная железная кобыла продолжала свой путь прямо по многочисленным
спинам, животам, задницам и прочему.
     Эффект воздействия  железных форм кувыркающего велосипеда приравнивался
к атаке карающего меча революции, -  вопль  отдыхающих был потрясающим. Если
сказать,  что окрестности оглашались  громкими криками пострадавших, то  это
значит  - ничего не  сказать!  Здесь, на  крутых  берегах  загадочной  реки,
происходило  действо, равное  по накалу,  видимо,  только великому  сражению
славян  с татарскими  ордами, затеянному  Дмитрием Донским,  или знаменитому
таковому сражению под Прохоровкой.
     Никто     не     мог     определить,     чей     велосипед     произвел
полицейско-воспитательную акцию, - Женька уже давно нырял в центре купальни.
Отдыхающие,  немного успокоившись,  расходились по домам -  зализывать раны,
более агрессивные с упоением топтали и пинали железного коня недолгое время.
     Страсть  к  эксперименту  не  всегда  награждается  успехом.  Помнится,
однажды  Женька  вовлек в свои  сволочные  действа  деда.  Юный  конструктор
подсоединил микрофон к  большому  приемнику в  гостиной дачи, что на  первом
этаже - там дедушка  любил  отдыхать,  сидя в удобном  кресле  после  обеда,
слушая сквозь дрему последние известия. Кабинет же Женечки был расположен на
втором этаже особняка.
     Трудно  сказать,   что  решил  проверить  этим  занятием  пытливый   ум
экспериментатора:  толи  его  интересовали  чисто  технические   возможности
передающего    человеческий   голос   устройства;    толи    анализировались
психологические свойства, скажем, реакция  испуга взрослого мужчины - творца
массовой  детской литературы. Вернее всего,  -  маститый дед  соблаговолил в
очередной  раз поссориться с  любимым внуком,  не  учтя его экстраординарных
способностей возвращать долги за обиды.
     Женя  явно выступил в  той ситуации, как  тонкий  психолог. Он, голосом
Левитана,  передал  экстренное  сообщение   о  начале  войны  с  зарвавшимся
агрессором -  американцами,  многочисленные  боевые орды которых  в  купе  с
сателлитами  надвигаются  на  СССР  через  Европу  и  Дальний  Восток.  Дед,
истомленный  сытным  обедом,  расслабившийся не  в  меру,  задремал. Опытный
литератор не сумел сразу  оценить силу юмора  новоявленного  диктора, и  его
чуть не хватил удар спросонья. Из мягкого кресла, из приятной неги его вышиб
инстинкт самосохранения. Сам собой возник страшный переполох и шум в доме.
     Саша, стоявший на стреме и державший в полной боевой  готовности - "под
уздцы" оба велосипеда, - поразился искусству своего товарища: Женька, словно
ящерица,  будто  японский  нинзя,  быстро  спускался  со  второго  этажа  по
бревенчатому углу  здания. Лицо его было перекошено болью осознания трагизма
случившегося.  Он искренне  любил  деда, но  надвигающаяся  опасность крутой
разборки диктовала свои  правила  поведения: медлить  было  нельзя, пришлось
делать ноги.
     Два огольца, вскочив в седла,  дали деру.  Скорость велосипедной  гонки
намного превышала распространение  звука  рассерженных голосов пострадавших,
вырывающихся   из  окон  дачи.  Женька   до  глубокой  ночи  отсиживался  на
конспиративной   квартире  -   в  особняке  адмирала,  строго  охранявшегося
матросским  нарядом. Все было примерно также, как  в памятные дни подготовки
знаменитого октябрьского переворота в тревожном Петрограде.
     Возвращение  в  родные  пенаты  не  было для Женьки  триумфальным:  ему
обстоятельно  и,  видимо, с применением  подручных средств,  объяснили,  что
такие шутки  недобрые люди могут  при желании легко подвести под  ряд статей
Уголовного  кодекса. В  те времена  шутить  необходимо  было  с максимальной
осторожностью.
     Два вечных  испытателя переключились на более безобидные с политической
точки  зрения исследования.  Их глубоко и  серьезно стала  занимать проблема
создания водолазных средств. Видимо,  вбитая  в сознание через  мягкое место
угроза разоблачения,  у Женьки оформилась  в решение  вести  более  скрытную
жизнь - водолазные возможности на этом пути открывают заметные перспективы.
     Первое  испытание водолазного  снаряжения  закончились  неудачей  ввиду
конструктивных  погрешностей.  Надо  пояснить,  что  за  основу  был  принят
противогаз с удлиненной многократными соединениями гофрированной дыхательной
трубкой. Но при погружении давлением воды пережималось дыхательное отверстие
в самой маске - резина податлива на сжатие.
     Помнится,  решение  этой  проблемы  было  найдено  быстро:  в  горловое
отверстие  резиновой маски  был вставлен жесткий  картонный  кругляш  из-под
фотопроявителя  (Евгений  увлеченно  занимался  фотографией).   Триумфальное
погружение проводилось в  глубокой тайне. На  ноги Женька намотал в качестве
балласта тяжелую цепь. Сашка держал выходное отверстие гофрированного шланга
на  поверхности  воды.  Но  когда  Женечка  по  дну реки  забрел  на глубину
двух-трех  метров, вся трубка в  разных  местах  начала подвергаться сжатию.
Ситуация  критическая,  ибо  экстренному   всплытию   мешала  тяжелая  цепь,
запутанная на ногах.
     Сотоварищ по эксперименту пробовал с поверхности вдувать  воздух в зево
неверной гофрированной  змеи. Мальчики  еще не знали о  различиях содержания
кислорода во вдыхаемом  и выдыхаемом воздухе. Неимоверными усилиями  смелому
водолазу все же удалось отцепиться  под водой от тяжелого груза. Он всплыл с
широко распахнутыми красными глазами, испуганный, потрясенный, но с чувством
приобщения к плеяде героев-испытателей. Не было  благодарностей от науки, но
были новые оргвыводы от деда.
     От приятных воспоминаний глубокого детства мысль Александра Георгиевича
перекинулась  на  юношеский  период.  Здесь тоже судьба  выстраивала  многие
препятствия  на пути непростого поиска. Сколько он себя помнил,  его вела по
жизни  одна   неведомая   страсть   -  любопытство.  Он  легко  прощался   с
общепринятыми  нормами, понятиями  о  благополучной  карьере,  если начинала
маячить любопытная, неведомая область постижения жизни.
     Наверное,  наиболее  заметное  потрясение,   исказившее  его  первичные
шикарные  планы  о будущем, преподнесла ему  Божья воля совсем неожиданно. В
Нахимовском  военно-морском  училище  из него  пытались  выковать  командира
подводной  лодки, и он  соглашался  с  такой перспективой. Занятная идея  не
могла   не  вызвать   юношеского   любопытства.  Но  на  очередном  глубоком
медицинском обследовании у него выявились особые свойства восприятия цвета.
     Оказывается  цветовое зрение у восьми  процентов  мужчин имеет забавное
врожденное  свойство:  ученый  Дальтон  выявил у  таких  субъектов понижение
чувствительности  к красному и  зеленому цвету.  В  результате  простенького
открытия,  Сергеев  выпал  из  обширной популяции трихроматов и закатился  в
веселую компанию носителей дейтеранопии.
     Бог  не  оставил  Сергееву  возможности  возврата  из  теплой  компании
дейтеронопов. Мечты  о  загадочных подводных  плаваниях можно  было оставить
навсегда.  Таскать в утробе мирового океана ракеты с  ядерной начинкой будут
другие  ребята,  чья служба воистину и  опасна и вредна.  По  горячке, юноша
решил было  пойти служить в морскую пехоту; ему предлагали и училище оружия,
где учат классно взрывать грандиозные военные объекты и элегантные "мерсы" с
зажравшимися отщепенцами. Но Сергеев не решился на роль палача, даже для тех
кто заслужил суровую кару.
     Совершенно  неожиданно  Сергеев вспомнил  о своей  повседневной,  столь
привычной  и ставшей незаметной страсти к  биологическим существам. Он вечно
терся в богатом живом уголке кафедры биологии училища: любил  запускать себе
за   шиворот  удава,  возиться  с  мышками,  рассматривать  рыб,  загадочные
растения.
     Удав, отогреваясь за пазухой, начинал путешествовать, приятно щекотать.
Во  время  урока   благодарная   рептилия  высовывала  из-за  воротничка,  -
благодарила своего благодетеля, соучаствовала в  освоении наук. Иногда такой
дружеский альянс порождал панику у окружающих.
     Если занятия химией, физикой и биологией пролетали незаметно, не требуя
никаких  интеллектуальных   усилий,   то  это   верный  признак   конкретных
способностей. Но поступление из Нахимовского училища в Университет на биофак
было  равноценно  смертельному номеру: не для  самого  Сергеева,  а для  его
родственников, состоявших из потомственных моряков еще с царских времен.
     Пришлось выбрать Военно-медицинскую академию.  Где, с учетом спортивных
заслуг,    он   был   определен   слушателем   в   группу   будущих   врачей
воздушно-десантных войск.
     С  юношеских  лет в сознании  Сергеева закрепилось  уважение  к боевому
строю,  к четким  командам,  печатному  строевому шагу, вызывающему бодрость
духа и  прилив энергии. Неоднократно участвуя в военных  парадах  в Москве и
Ленинграде,  он  сумел почувствовать  великую силу  Армии, ее  мускульную  и
духовную стать.
     В Нахимовском  училище ему привили любовь к спорту, научили рукопашному
бою, стрельбе  из всех  видов  оружия;  голову  насытили отменными  знаниями
английского языка и  несложными школьными  премудростями.  Это, конечно,  не
Царскосельский лицей, но все же основательная закладка кастовых традиций. Из
училища  он вышел вполне сформированным волчонком!  А пообщавшись в  течение
двух лет с ВДВ дозрел до статуса зрелого волка.
     Сергеева никогда не тянуло к технике, но все  что стреляет, взрывается,
громит врага вызывало уважение. Начиная с пятнадцатилетнего возраста, будучи
нахимовцем, он каждое лето проходил практику  на боевых кораблях Балтийского
флота.  Заражаясь  боевым   азартом,   лихие  мальчишки  мужали,  мудрели  и
закалялись. Можно  было стажироваться  у артиллеристов, торпедистов,  у тех,
кто шевелил огромные глубинные бомбы, сбрасывая их затем  с  кормы на головы
мнимым или реальным вражеским подводным лодкам.
     Сергеев  никогда  не  напрашивался  на  работу  в  БЧ-5  -  в  машинное
отделение.  Сергеева влекли  конкретные  звериные,  а  не  машинные  дела  -
уничтожение  противника  и спасение своих боевых  товарищей.  Даже, когда на
занятиях английским  языком (военным  переводом), было  необходимо заучивать
огромные  тексты команд  по выходу подводной лодки в торпедную или  ракетную
атаку, он делал это с  удовольствием, осознавая реальную необходимость таких
знаний.
     Много позже он задавал себе вопрос: "Так уж необходимы военные знания и
навыки  мальчишке,  юноше,  молодому  человеку"?  И  убеждался  в  том,  что
спартанское воспитание не портит нацию, а украшает ее достоинство. Россия со
времен Петра I последовательно превращалась в милитаристскую державу, к тому
обязывали ее соседи, геополитические интересы.
     Но  Армия практически всегда  обгоняла  всю  нацию  умом  и  доблестью,
подтягивала вислоухую кондовость  до уровня мировых стандартов. Молодежь при
этом,  как правило,  лидировала. В Древней  Спарте всех детей  переводили на
государственное  воспитание,  закладывая  в нее  прочный  фундамент  морали,
здоровой психологии и отменной физической силы.
     Военно-медицинская академия  тоже сделала  свое  доброе  дело.  Сергеев
проходил  стажировку  в  частях  ВДВ:  звереныши  в  защитной  экипировке  с
самоотверженным азартом вываливался из аэроплана, надеясь на верный парашют,
уложенный  собственными  руками.   Тяжесть   оружия,   дополнительных  сорок
килограмм боевого груза не удручали, а вызывали восторг предстоящей  штурма.
Вспоминались формулы зомбирования боего духа: "мы вырвем горло врагу "!
     Слова американского легендарного генерала Патена  - "Хватайте их за нос
и  бейте   ногой  по   яйцам"!  -  были   расхожими  в  компании  сорванцов,
соглашавшихся   в  кромешной   тьме  выпрыгивать  из  самолетов   в  роковую
неизвестность.
     Восторг неожиданной атаки вызывал ликование, - надо  уметь наслаждаться
полетом  и дружбой с  опасностью и риском.  Правда,  приземление  не  всегда
бывало приятным:  особенно,  ночью,  на сильно пересеченной  местности,  при
неважной погоде.  Дальтонизм  однажды  сыграл  с Сергеевым  злую шутку -  он
перепутал  красную с  зеленой  ракетой  и  чуть  не вляпался в неприятность,
которой в боевых условиях не должно  быть, ибо тогда решается проблема жизни
и смерти всего подразделения.
     Сам собой пришел вывод: с  Армией необходимо  прощаться  и  привыкать к
совершенно   незнакомой  гражданской  жизни.  Но  что   делать  с  навыками,
выработанными с детства, - их же необходимо гасить, иначе они станут врагами
в мирной жизни.
     Сейчас,  сидя  на  мягком  диване и разглядывая Ирочку,  Сергеев  вдруг
неожиданно уловил  в  лабиринтах  извилин, нежно подернутых  атеросклерозом,
простую, но почти что гениальную мысль: может быть, забавная  помесь прошлой
воинствующей  куртуазности и нынешней откровенной  сексуальной  всеядностью,
есть всего лишь игра генетической памяти.
     Явно   в  нем   с   возрастом   произошла   поведенческая  реадаптация:
агрессивность  и  маскулинность  воплотились  в  сексуальность   и  интимную
любознательность. Но то и другое помогали решать и профессиональные  задачи:
он  лучше понимал пациентов, страдающих  расслаблением воли.  Скорее, не  на
уровне  простаты  и  тестикул  прет  из  военного  солдафонский  кобележ,  а
вырывается он из хромосом, запомнивших разнузданное насилие банд скандинавов
или вовсе диких татар, навалившихся на славянские села.
     Сергеев  не  сомневался,  что  поведение   индивидуума  на  восемьдесят
процентов продуцируется генным  кодом, а не воспитанием.  Вот  почему, когда
Сергеев  вырвался  из  условий  казармы  и  перевелся в  сугубо  гражданский
медицинский  институт,  где  даже  не  было  военной кафедры,  он от  обилия
распахнутых молодых женских сердец просто обалдел.
     В  состоянии  сексуального  шока  новоиспеченный  студент,  только  что
распрощавшийся со статусом заматеревшего  волка, находился несколько недель.
Но мало-помалу голос плоти начал взывать к разуму: нависла угроза обогащения
популяции  чрезмерным  количеством новорожденных-дальтоников,  ибо именно  в
молодые  годы  потенциал  фертильности  перехлестывает  мудрость  и ловкость
применения контрацепции. Здоровье было неистощимым, выносливость  отменной и
молодежь старалась побыстрее пройти  огонь,  воду и эластичные (не  медные!)
трубы.
     Опять  у  Сергеева  запрыгали,  как  шаловливые  волчата,  исторические
реминисценции:  война   в  далекие   времена  сопровождалась  легализованным
грабежом и  насилованием беззащитных женщин,  являвшихся безусловной добычей
победителя. Особи  мужского пола среди поверженного  народа убивались все до
единого,  оставляли   только  девочек,  девушек  и  молодых  женщин   -  они
становились кто рабынями, а кто наложницами.
     Сергеев  понял,  что именно из дикого атавизма старины и выползала, как
гремучая   змея,  его  похоть,   имеющая   постоянный  животный  накал.   Но
цивилизованность,   свойственная   даже  современным  русским,   приукрасила
кобелиную  прыть,  подчинила  ее  формуле  -  "соитие  только  по  обоюдному
согласию".  И  то  был  первый серьезный  шаг  к добронравию и  христианской
культуре.
     Сергеев понимал, что истинной любви у поверженной на спину женщины нет,
-  в  ней только  просыпалась память  рабыни, не смевшей протестовать против
воли  мужчины-победителя. Чтобы как-то  компенсироваться  некоторые  слишком
маскулинные особы придумали технику "наездницы" и  пользуют ее в сексуальном
рауте. Но это лишь "перенос", сублимация, вялое отреагирование.
     Всегда будет существовать скрытая, но постоянная конфронтация мужчины и
женщины, - они даже  в браке остаются разными  (иностранными),  до известной
степени  суверенными  государствами.  Лучше  всего  в  смысле  "компенсации"
устроилась  скорпиониха,  поражающая  после полового  акта  неловкого  самца
точным ударом ядовитого хвоста.
     Сергеев до конца так и не смог понять: если мужчина и женщина созданы с
задатками самостийных государств, то для чего заключать  брачный союз. Можно
ведь ограничиться пактом о ненападении и спокойно ввести амурные отношения в
рамки конфедерации.
     Только  истинная  мазохистка  изменяет мужу  из-за  новой,  откровенной
любви. Обычная  самка  в  большей мере  мстит  супругу  за свое  вынужденное
рабство. Любовник  при этом играет  роль психологического фантома и  лишь  в
малой мере объектом  истинной  сексуальной  услады. Так не стоит  похотливым
мужичкам надувать щеки и  выпячивать  грудь  колесом. Пусть  лучше поберегут
тестис, конечно, если есть что беречь! Сергеев уловил в себе отчаянный вопль
генетической совести  и почти что в слух грянул: "Господи! Не в ярости Твоей
обличай меня, и не во гневе Твоем наказывай меня" (Псалом 6: 2).
     Стареющий  эскулап  понял  давно,  еще  в  период  юношеских  увлечений
воинской доблестью, что многое в России держалось и продолжает выстраиваться
на чувствах национализма и милитаризма, сидящих в  плоти и крови, теперь уже
в генетическом  коде,  противоречивого  этноса, расползшегося  по необъятным
просторам.  Но в таких всемогущих  качествах не  было  четкой мысли и ясного
сознания.
     Неоднократно вышагивая по брусчатке Красной площади на парадах,  жестко
печатая прикованной к башмаку сплошной металлической пластиной строевой шаг,
он уже тогда понимал отчужденность варварских эмоций от сознания нормального
славянина. Так же,  как звон шага, усиливающийся искусственным металлическим
резонатором,  лишь  условно  был связан  с мышцами  ног,  эмоции  варварства
отслаивались  от души  и входили в  противоречие  с  добросердечностью, если
угодно, с сентиментальностью, русского характера.
     Уже  став  врачом,  он  объяснял  такой  эффект простыми  формулами:  в
национальном   генофонде   намешано   так   много   различных   компонентов,
заимствованных у разных этносов, что исчезала понятийная база для махрового,
осознанного национализма,  может  быть,  оставалось место лишь для сопливого
хулиганства. Милитаризм же  россиян  был,  скорее,  исторически выстраданным
желанием воскликнуть - "оставьте мою душу в покое"!
     Петр Великий, еще  круче  замешав славянство  с иноплеменством, ослабил
генетическое притяжение к родине-матери. Выход был найден в попытке заменить
силу   биологического    свойства    на   социологические   зависимости    -
беспрекословное почитание монарха, вождя, лидера. Большевики эксплуатировали
тот  же  метод,  но  он  подходил  только  для  руководства   серым  быдлом.
Интеллигенты и осколки дворян не принимали такие правила игры.
     Уже  декабристы показали,  что осознание Божественного предначертания в
развитие  отдельной  личности  одновременно  хоронит и тягу  к  абсолютизму.
Оцивилизовывание  толпы   привело   к  формированию  психологии  независимой
личности  и,  вслед  за  этим,  к  обязательному  крушению  диктатуры  КПСС.
Оказывается, все происходит  в человеческой истории,  практически, по единой
схеме.  Социальные интриги приводят к психологии безумия и, следовательно, к
смерти изжившей себя системы.
     Трудно  сказать, как  сложилась  бы  военная карьера, не решись Сергеев
перейти в  гражданский  вуз.  Скорее  всего,  длительная задержка в казармах
вылилась  бы  в  то, что  определяется  формулой - Не  надо  гневить Бога! У
Сергеева  была  спасительная  ниша: он чувствовал любопытство  при  изучении
профессии  и  занятиях  наукой. От  прошлого  остался  один  сакраментальный
вопрос: "Как могут в  одном человеке уживаться две противоположные страсти -
убивать и спасать, лечить и калечить"?!
     Видимо,  какие-то шутки формирования индивидуального генофонда играли в
том  главенствующую роль:  что-то от  разбойников  и  головорезов  из дружин
скандинава Олега переплелось  и  перепуталось  с каким-нибудь  славянином  -
монахом, страстотерпцем,  колдуном  и  лекарем.  Все  последующие  поколения
предков  добавляли каждый  раз  новые  осколки  генетического  хлама,  вновь
перекашивая биографии потомков.
     Бесспорно, в судьбах  страны, народа, каждого  человека  в  отдельности
(Сергеев не отделял себя от них) проявлялись усилия и благие намерения Бога,
но  и  ядовитая греховность  дьявола.  Россия,  ее народ -  это  незаменимые
составляющие особого  эксперимента,  проводимого историей.  Чья режиссерская
рука, кто сценарист? - не известно.
     Очевидны  лишь   исполнители,  проживающие  на   одной   шестой   суши.
Петербургский  оракул с его тайными  болотами, живописной  природой, землей,
пропитанной кровью собратьев,  огромными запасами вод, гнуса и микробов - то
самое  гиблое и,  одновременно,  спасительное  место на Земле, на  просторах
которого могло, а потому должно было осуществиться,  загадочное историческое
действо.
     Именно о  таком действе Святой  Иоанн Богослов пишет в своем Откровении
(12:  7-9): "И произошла  на  небе война: Михаил и Ангелы его воевали против
дракона, и  дракон  и ангелы его воевали  против них,  но  не устояли,  и не
нашлось уже для них места на  небе. И низвержен был великий дракон,  древний
змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на
землю, и ангелы его низвержены с ним".

     * 2.4 *

     Как бы ни было приятно общение с миловидной секретаршей и  собственными
мыслями,  но рано или поздно вас пригласят и в кабинет  начальника. Раздался
скрипящий  рык переговорного  устройства,  в котором  трудно  было  что-либо
разобрать, и  Ирина Владимировна растормошила Сергеева  призывом  очнуться и
войти в кабинет  главного  врача.  В  дверях  святилища Сергеев  нос к  носу
столкнулся с Соловьем В.В. - доцентом  с  кафедры Орла В.И. Он  расценил эту
встречу,  как  не очень  доброе предзнаменование.  "Какой-то  сокрушительный
переворот  ожидает  больницу  в  ближайшее  время".  - подумалось отставному
профессору.
     В  кабинете  главного  врача  присутствовали  двое  -  Записухина  Е.В.
(начмед) и сам всевластный - Эрбек Валентин Атаевич. Сергеев отделался общим
приветствием  с поклоном только головой и уселся в  предложенное ему  кресло
около  массивного  рабочего  стола.  Какое-то  время администраторы  изучали
вошедшего,  помалкивая.  Известный  феномен  (это  называется  "собраться  с
мыслями"),  свойственный авантюристам,  мнящим  себя  великими стратегами  и
незаурядными   психологами:  все   подлое   требует  известного  напряжения,
подготовки замысловатого удара, наносимого исподтишка.  Сергеев не стремился
прийти казуистам  на помощь, - его интересовали психологические подробности.
Они  молчали  и  он  не  проронил  ни  звука,  закостенев  в  безучастности:
"интересно, как  они выбирутся или войдут  в очередную интригу"? Но  то, что
здесь,   в   кабинете   главного    врача   больницы,   начинает   рождаться
административная интрига, сомнений ни у кого не было, - ни у нападавших,  ни
у обороняющегося.
     Эрбек посуетился жирным задом в рабочем кресле и ласково произнес:
     -  Александр  Георгиевич, обстоятельства  складываются  так,  что  мы с
начмедом  вынуждены  просить  вас  помочь  больнице  в  сборе   материальных
"пожертвований". Вы, полагаю, хорошо знаете экономические сложности, которые
испытывают  в настоящее  время все лечебные учреждения,  -  всем  приходится
ломать голову по поводу поиска дополнительных средств.
     Сергеев уже почувствовал натяжку, но не перебивал главного врача, решив
дать ему выговориться полностью и обнажить истинные мотивы задуманной акции.
     К разговору подключилась Записухина -  она была традиционно больше, чем
надо, напыщенна, величественна и категорична:
     - К нам обратилась богатая ведомственная больница,  способная пополнить
наш бюджет, с просьбой выделить  на месяц  - два месяца опытного специалиста
для работы  инфекционистом, рентгенологом,  патологоанатомом, терапевтом. Мы
подумали о  вас,  как  о  человеке, совмещающем в одном лице  все  названные
специальности.  За  такую  работу  можно  получить  оплату,  равную  четырем
должностным окладом с учетом ваших квалификационных и стажевых надбавок.
     Сергеев в такой  постановке вопроса уловил главное:  его поездка - дело
решенное,  и  ни  у кого  из  администраторов  нет  сомнения в том,  что  он
обязательно   купится.   Понятно   было,  что  его  отъезд   очень   выгоден
администрации.
     Можно  было разыграть  бурное  возмущение  и отказаться.  Но,  когда он
услышал  название  больницы,  то  в памяти  всплыли  годы  бурной  врачебной
молодости,  -  тот  небольшой, но веский  кусок  жизни,  который  был  отдан
красивому лесисто-озерному  краю. Сергееву так захотелось нырнуть в прошлое,
в   безвозвратную   молодость,   в  еще  памятное  обаяние  славных  мест  и
повстречаться с еще, видимо, сохранившимися там знакомыми людьми.
     "Эти  сволочи  рассчитали  все  до  мелочей,  - учли даже ностальгию по
прошлому. Вообще, это делает им честь. Хоть  и мерзавцы  они  порядочные, но
дело  свое  знают!  -  наверняка,  вычитали  в  личном  деле  биографические
подробности".
     Но Сергеев не был  бы врачом, психологом, если бы не выдержал спектакль
до  конца,  не  позволил  двум  заговорщикам раскрыться полностью.  Он  лишь
насытил  свой  взгляд  некоторым любопытством и продемонстрировал его  обоим
властителям дум.
     "Они, как истинные комиссары от черных дел,  ведут раскрутку на пару. И
роли распределили  мастерски:  один - добрый  дядя,  другая  -  злая  сука".
Возникла очередная вольница мыслей в голове Сергеева.
     Усилил обработку подследственного Эрбек:
     - Александр Георгиевич, местный главный врач - опытный хирург с большим
стажем работы. Да вы его, видимо, знаете, - доцент Иванов Аркадий Андреевич,
- с бывшей  кафедры  профессора  Русанова  - гениального хирурга. Безденежье
сейчас многих корифеев загнало в тьму тараканью. И они, глубокие пенсионеры,
совершают  героический  трудовой  подвиг,  уезжая  на  заработки  в  далекие
деревенские больницы. Будем надеяться, что сельское здравоохранение от этого
только выиграет. Иванов обещал  организовать для вас  постой и кормление при
больнице на самом высоком уровне.
     -  Однако,  Александр  Георгиевич,  складывается  впечатление,  что  мы
пытаемся  делить  "шкуру неубитого медведя", обсуждаем то, на что  вы еще не
дали согласие. -  вмешалась  в разговор Елена Владимировна. -  Нам не  ясно:
принимаете вы  предложение подышать свежим воздухом, отдохнуть, расслабиться
или нет?
     Сергеев подумал:  "Хорош отдых -  работа на четыре ставки"! Но он и тут
ограничился многозначительным молчанием  и только перевел  испытующий взгляд
на Записухину.
     Его  развлекала  попытка администраторов демонстрировать силу  и  волю,
мнимую заботливость о его кармане  и  явное паскудство.  Только так и  нужно
было воспринимать предложение откатить в деревню лишь потому, что  он мешает
строить загадочные  козни.  Сергеев  всем своим  видом давал понять, что его
интересует   иной  вариант  начальственного  откровения.  Но   те,   видимо,
собирались провести его на мякине.
     Валентин Атаевич, понимая мотивы молчания, решил пройтись более широким
кругом:
     -  Ваше  молчание  и  выжидательную  позицию  я лично  могу истолковать
только, как желание прежде  оговорить ряд более  злободневных  вопросов, чем
банальная  командировка.   Понятно,   что  препятствий   для   командировки,
практически нет,  -  по закону  ввиду  производственной  необходимости можно
послать любого, хоть на крайний Север сроком на один месяц.
     Сергеев имел кое-какие сведения о трудовом законодательстве, но не стал
лезть  в драку: никто не может заставить его выполнять функции  "шабашника",
даже  если это выгодно больнице. Он  расплылся в улыбке, направив ее прямо в
лицо сперва главному, а затем и  начмеду.  Без сомнения, они заслужили того,
чтобы им  продемонстрировать известный жест,  ясно напоминавший, что у  коня
имеется специальный орган огромной величины, которым можно ухандакать любого
зарвавшегося руководителя.
     Такой  жест был настолько очевиден и распространен в российской ролевой
культуре,  что  Эрбек  и Записухина слегка  потупили взгляд. Уже по  ехидной
улыбке Сергеева администраторы поняли, что интеллигенты тоже  могут посылать
и посылать очень далеко: разумнее было  скоренько, без отвлечения на детские
глупости,  менять тон беседы. Кондовое российское барство здесь не при  чем.
Они быстро сообразили, что  придется не  требовать, а очень хорошо  просить,
Сергеев же при этом, по законам жанра, будет кочевряжиться.
     - Скорее  всего, вас волнует итог произошедшего инцидента с Наговской и
тем, как  расцениваются результаты  вскрытия  умершего недавно  мальчика?  -
продолжил свои дальние заходы главный врач.
     - Итог этой истории таков: администрация считает, что формальных данных
за  то,  чтобы  обвинить  Наговскую  в  допущении  диагностической  ошибки и
неверных клинических действиях, нет.  К вам, как к заведующему отделением, у
нас  так   же  претензии   отсутствуют.   К  сожалению,  здесь   имел  место
некурабельный,  тяжелый случай заболевания, -  все усилия персонала больницы
не увенчались успехом. Никаких других трактовок  администрация не собирается
выдвигать, прежде всего,  по простой  причине, -  это не  повышает авторитет
больницы.
     Закончив  эту длинную  речь,  Эрбек  впился глазами  в  лицо  Сергеева,
пытаясь теперь уже по его взгляду прочитать тайные мысли. Напрягла  внимание
и Записухина и по  привычке выгрузила свои огромные рабоче-крестьянские руки
перед  собой  на стол, крепко  сцепив пальцы. Сергеев оценил этот  знак, как
свидетельство  огромной  воли и трудолюбия. Но он поймал себя на мысли,  что
перед ним сидят основательно напуганные подлецы, а не врачи, не организаторы
лечебного процесса.  Теперь оставалось  решить  - стоит  ли  затевать поиски
правды и  закапываться в глубокие моральные изыски? Было  ясно: мальчика  не
вернешь,  но  и  правды при таком  окружении  не  добьешься. На  такой почве
возможна лишь склока - утомительная, тягучая, бесперспективная.
     Но здесь опять,  как  тысячный раз в его жизни, совершился мыслительный
кульбит,  -  переменилось  настроение от серьезного к  шутейному, восприятие
перешло от важного к малозначительному.  Сергеев вдруг вспомнил студенческие
годы,  сдачу  экзаменов  по  нормальной  анатомии  на  втором  курсе,  когда
случаются самые невероятные истории.
     Профессору  отвечала Маша  Иванова -  крупная и  миловидная девушка,  с
вольно  дышащими, объемными  формами, -  она преуспевала в  легкой атлетике,
занималась  толканием   ядра   и  метанием   диска.  Старик-профессор  задал
простенький вопрос, известный  даже в  качестве  студенческой  байки каждому
экзаменуемому.
     Но у Маши, явно, от волнения случился ступор. Видимо, метр не собирался
осуществлять тотальную экзекуцию (о  мышцах и костях  она отвечала блестяще,
путалась  только  в мозговых структурах). Скорее от  скуки  профессор  решил
пошалить  и  проверить  Машу  на сообразительность.  Для  того он  и  выбрал
разговор  о загадочных  явлениях:  "Коллега,  сообщите нам, какой орган  при
возбуждении увеличивается в два и более раза"?
     Маша  потупила  взгляд, смутилась,  и надолго замолчала: яркие  красные
пятна   гуляли  по  ее  лицу,  как  неуправляемые  проститутки  по  Невскому
проспекту.
     Рафинированный интеллигент повторил вопрос. Маша  напыжилась, хихикнула
и отвела взгляд. Понимая, что беседа в такой форме может длиться бесконечно,
профессор пришел на помощь ослабевшей спортсменке: "Коллега, запомните,  что
при хроническом  раздражении  печень способна увеличиваться  до  невероятных
размеров;  а  вот  тот  самый  "хихис", об опыте  общения  с  которым  вы не
решаетесь  нам  поведать,  увеличивается  только  в  полтора  раза. Конечно,
встречаются и отклонения от нормы, - но это уж, кому как повезет"!
     Наблюдая   сейчас  руки  величественной  Елены  Владимировны,   Сергеев
мысленно  представлял,  как  удобно в  них  могла  бы  разместиться гордость
свергнутого пролетариата -  "Серп и  Молот". Но доверить свой "хихис"  таким
рукам  интеллигентный  человек,  к  тому  же врач,  доктор медицинских наук,
безусловно, не решился бы.
     Остается  загадкой:  какие   ощущения  переживают  муж   и   любовники,
попадающие в страстные объятия этой секс-бомбы?
     Сергеев знал, что мощная крокодилиха-мать весьма аккуратно переносит  в
пасти с берега до воды вылупившихся из яиц  собственных детенышей. Порой, ей
приходится  помогать  выбраться  на  волю  несмышленышам   и  она  осторожно
надкусывает нежную яичную скорлупу, не повредив при этом младенца.
     Трудно  поверить, что  темперамент  женщины столь  управляем  в  минуты
экстаза.  Во   всяком   случае,  сейчас,   во  время  разговора   с  важными
администраторами, Сергеев  ощущал приближение  чего-то близкого к состоянию,
когда   известный   атрибут   мужской    гордости   безжалостно   зажимается
закрывающейся  дверью. Он  невольно  обернулся и бросил взгляд  опасения  на
входную дверь кабинета главного врача.
     Сергеев решил выжать исповедь Эрбека и Записухиной по полной программе.
В течение  прошедших двадцати минут он  еще не проронил  ни одного слова,  а
только отслеживал глазами поведение администраторов-вивисекторов.
     Неприкрытая сатира  светилась  во  взгляде,  он не мог, да и не  хотел,
скрывать своего  отношения к  новоиспеченным клоунам, его губы подергивались
молниеносной усмешкой, - главного врача и  начмеда  это пугало  больше,  чем
открытый бой.
     - Нам  бы  хотелось все  же  услышать ваше  мнение,  доктор Сергеев,  -
вымолвила  с  напряжением Елена  Владимировна.  -  Вы  профессор,  известный
специалист в  области инфектологии, а потому, наверняка, имеете  собственное
мнение?
     Наконец, Сергеев решил поднять завесу молчания:
     -  Почему,  уважаемая Елена  Владимировна,  надо  предполагать,  что  я
придерживаюсь иного мнения? Озвученная  вами версия,  полагаю, имеет  веские
доказательства, - надеюсь,  что собраны письменные заключения у кафедральных
тузов, присутствовавших на патологоанатомическом вскрытие?  - Однако,  столь
убедительную  позицию  могут  попытаться  разрушить  как  раз  те,  от  кого
нападения  больница  не  ждет, - от родителей.  Тогда  не известно,  как все
сложится,  -  суды теперь работают яростно, с напором и, кажется,  принимают
справедливые решения.
     Вновь  нависла   тишина,  возникло  некоторое  замешательство.  Опытные
администраторы почему-то  решили, что Сергеев начинает своеобразный  шантаж,
приоткрывает  свою  выигрышную  масть  -  реализует  задуманную  комбинацию.
Понятно,  что если он  вооружит  родителей  умершего мальчика  и их адвоката
необходимыми  сведениями, подскажет кого необходимо вызвать в суд в качестве
независимых и неподкупных экспертов, то возможны большие неприятности.
     Настало  время для  молниеносного  отступления и принесения  "подарков"
этому  хитрецу. Они не способны  осознать  искренность  простенькой  формулы
мудреца Ивана Бунина - "Обижаются и мстят только лакеи".
     В действительности,  Сергеев не собирался никого шантажировать, ни даже
блефовать. Он  просто  высказал  искреннее  предположение,  вполне реальное,
способное выжать из больницы определенную материальную компенсацию.  О таком
варианте событий обязаны подумать те, кто собирался так легко спрятать концы
в воду.
     Другая задача выглядела  еще более наивной, - он пытался прозондировать
перспективы кадровых перестановок. Но, естественно, такие сведения  никто не
собирался ему сообщать, даже при массированном нажиме.
     Представители  обеих сторон молчали, - каждый думал о  своем, взвешивал
реальные козыри.  Знаменитого  "момента  истины" не наступало. Сергееву  уже
страшно надоела ситуация "бури в чашке молока".
     Его ждал Чистяков, у него другие задачи, иные ставки  в этой жизни.  Не
задумываясь над  политесом,  Сергеев  резким  броском  вырвался  из  объятий
мягкого кресла и двинулся к двери, на ходу бросив: "Подумаю до завтра, тогда
и дам окончательный ответ"...

     * 2.5 *

     В помещениях  морга  разлеглись  тишина и таинственный мрак. Сергеев  с
трудом различил согбенную фигуру Чистякова,  - она  почему-то вызвала у него
жалость, которая всегда сопровождает отношения врача и серьезного больного.
     - Миша,  - окликнул он друга,  - ты  почему сидишь  в  потьмах  с видом
отчаянной неприкаянности?
     Чистяков  поднял голову  и  почти  не  размыкая  губ,  словно сдерживая
судорогу,  вымолвил:  -  Загляни в секционную, только  сейчас привезли  труп
Ивановой Ларисы.
     Сергеев, еще  не  отдавая полный отчет услышанному, приоткрыл  дверь  в
смежную комнату:  на столе  под  серой  простыней лежала глыба.  Он отдернул
простыню. Бывшая  коллега, Лариса  - хирург-стоматолог, всей  своей  массой,
составляющей   не  менее  ста  тридцати  килограммов,  прочно   улеглась  на
секционном столе. На шее виднелась странгуляционная борозда, лицо синюшное с
мелкоточечными  петехиями.  Сергеев  обернулся к  Чистякову:  -  Подробности
знаешь?
     -  Повесилась у  себя дома, зацепив веревку за ту же трубу в ванной, за
которую цеплял ее лет десять тому назад ее дед.
     - Лариса как бы унаследовала способ  и желание  ухода из жизни, - закон
парных  случаев  в действии! -  отвечал  ему Михаил  Романович.  -  Оставила
записку с одним  только словом - "Простите!".  У кого просила  прощения?  за
что? - не известно.
     Сергеев  помнил эту огромную, толстущую  женщину,  тяжело отдувающуюся,
когда  она  являлась  к  ним  в  отделение   по  вызову,   чтобы  санировать
инфекционным  больным хронические очаги  сопутствующей  инфекции.  Была  она
молчалива и крайне неразговорчива. Известно, что детство провела в  детдоме,
куда сдала  ее мать,  не  пожелавшая  заниматься  воспитанием  единственного
ребенка. Отца своего она  не знала. Из детдома Лариса вернулась жить к деду,
закончила стоматологический факультет, была неплохим специалистом.
     Что могло подвигнуть эту внешне уравновешенную женщину  к самоубийству?
-  оставалось загадкой. Наследственность, диктующая особый вид ларвированной
шизофрении,  или  ворвавшиеся  в  ее жизнь  непривычные  события  определили
трагический исход?
     "Опять  треклятая  интрига"!  -  подумал  Сергеев.  Он не  стал  ничего
комментировать и обсуждать с Чистяковым.
     Практически  без экспозиции,  без предисловия Сергеев  включил  верхний
свет в первом кабинете и попросил Мишу снять обувь, носки, закатать штанины:
ему  необходимо  было  осмотреть  кожные покровы голеней  обеих  ног. Михаил
Романович поморщился, но выполнил просьбу.
     Картина осмотра говорила сама за себя, Сергеев словно выстрелил:
     - Миша,  смотри и помни, - это все называется саркома Капоши. Массивные
поражения  шеи и волосистой части головы,  паховой области явными грибковыми
элементами любого серьезного  инфекциониста заставят поставить  только  один
диагноз - развернутый иммунодефицит.
     - Конечно, он вторичный и, скорее  всего, свалился на тебя не случайно,
а как наказание за греховные  поиски. Истинный творец событий мне, думается,
известен.  Его  за  такие  шалости давно пора  было задушить  как  последнюю
гадину. Но речь сейчас не о том.
     Сергеев не  успел закончить речь, как  из темноты, из дальней  комнаты,
вырвалась  Муза. Она,  оказывается, не ушла, а  притаилась в гистологической
лаборатории. Эта  лучезарная  стерва,  ночная  летучая  мышь,  все  то,  что
касалось ее интересов, чувствовала на дальней дистанции.
     Миша  входил  в  сферу  ее  интересов  на   столько  основательно,  что
пропустить информацию о нем она  не могла, даже под страхом расстрела. Муза,
конечно, все слышала. Она сверлила  взглядом обоих врачей,  по  щекам  текли
слезы, а губы шептали что-то несвязанное.
     Миша сделал беспокойное движение рукой, но быстро  завял и повесил нос.
Муза же еще только набирала обороты. Сергеев собирался докопаться до истины,
но   при   таком   стечении   обстоятельств  вести  дальше   анамнестическое
расследование было просто немыслимо, -  сперва  нужно  выгнать Музу. Мужские
разговоры  не  терпят  свидетелей-женщин. Для начала  пришлось  пожертвовать
деликатностью:
     - Муза, мать твою так! - молвил  с вполне натуральной злобой Сергеев. -
Почему  ты считаешь возможным совать нос во  все дыры? Сколько можно терпеть
твои  шпионские  вылазки?  -  Убирайся  к  чертовой  матери  и дай  спокойно
поговорить доктору с пациентом!
     Муза  словно  и  не слышала напряженной речи Сергеева.  Она, размазывая
слезы и ресничную краску  по сморщенной рожице, крутилась вокруг Мишки, - то
хватая его за рукав халата, то пытаясь оглаживать грешную голову.
     Ему,  естественно, было все  это  неприятно,  но  он крепился,  видимо,
осознавая свою виновность. Сергеев  понял,  что  Муза  просто  невменяема  и
оставить мужчин в покое не соблаговолит ни при каких уговорах, тем более при
окрике.
     Он поднял Мишу за  руку,  выставил в смежную с  кабинетом секционную  и
закрыл ключом дверь  изнутри.  Муза колотилась снаружи, жалобно  повизгивая.
Простая мысль,  как  огромная телега,  вперлась  в сознание  Сергеева: Муза,
конечно, обо всем догадывалась раньше,  давно сама поставила  точный диагноз
заболевания своего возлюбленного.
     Она, без сомнения, уже прочитала  массу специальной литературы, - тем и
объясняется  ее  своеобразная реакция  на  Мишу,  вырывавшаяся  из-под спуда
женской терпимости, привязанности, преданности.
     Вопрос был ясен, "исперчен", если хотите, - "любовная лодка разбилась о
быт!"  -  вспомнил  Сергеев  слова  Володи  Маяковского.  Что-то  близкое  в
страданиях,  смежное в настроениях  забрезжило в жизненных  параллелях  двух
вполне независимых персон.
     Уединившись   в   секционной,   врач  и   пациент   занялись  серьезным
диагностическим  исследованием:   Мише  пришлось   обнажиться  и   полностью
продемонстрировать   все  накопившиеся   патологические  симптомы.  Динамика
отмечалась  удручающая,  но  продолжать  сетовать  на  позднее  обращение  к
специалисту  было  бесполезно,  - оба понимали,  что случай некурабельный  и
скорость обращения роли никакой, практически, не играла.
     Занимала обоих  заурядная  организационная  проблема: необходимо срочно
ложиться  в  инфекционное  отделение  и  проводить   подробные   специальные
исследования. Но  оба понимали,  что  реакция сослуживцев будет однозначной,
ибо такие сведения быстрее молнии распространятся по больнице.
     Чистяков будет  меченным,  причем,  поганой яркой  краской,  которую не
отмоешь  никогда.  Скоро  поползут  слухи,  -  яркие,  скабрезные,  обидные,
возможно,  несправедливые.   Сергеев  после  длительного  размышления  вынес
единственно верный приговор:
     - Миша, надо  послать все условности в ректальную магистраль и заняться
серьезным   обследованием,   затем   -   массированным  лечением.   Ситуация
осложняется лишь тем, что  наши административные суки решили  сослать меня в
дальние края, дабы я не мешал им устраивать какие-то темные делишки.
     -  Однако,  пока  суть да дело, - пока  будет идти  рутинное, непростое
обследование, - я тебе, собственно, и не нужен. Мы попросим Илью Бирмана,  -
толкового врача  и порядочного мужика,  -  провести эту стадию. А  к моменту
получения всех необходимых сведений, я уже закончу отбывание ссылки.
     - Музу поставим  на стремя, -  пусть звонит  сразу же, безотлагательно,
если будет меняться обстановка.
     На  том и порешили.  Отомкнули двери  и вышли на  волю. Муза  перестала
скулить   и   только  глазами  верной,   но   побитой,  собаки,  зыркала  на
новоиспеченного  страдальца. Мишка  потрепал  ее  по  холке, а она прижалась
щекой к его руке:
     - Девочка моя, у тебя  есть выбор: либо ты плюешь на все четыре стороны
и  срочно забываешь  меня; либо  ты  взваливаешь  на себя  тягчайшие муки, -
сопровождение живого трупа до крематория.
     Муза  взвилась, как ошпаренная.  В  другой день  она,  без промедления,
залепила бы Мишке пощечину, но сейчас только прорычала и насупилась.
     - Можно считать, что выбор  сделан. Я начинаю  осознавать  преимущества
больного  человека, -  попробовал Чистяков  спрятать переживания  за корявые
шутки.
     Он  помог  надеть  ей  пальто, тщательно укутался  сам,  - его, видимо,
знобило.   Сергеев  отметил  и   этот  симптом  постоянной   интоксикации  -
свидетельство далеко зашедшего иммуннодефицита.
     Через небольшое  время  (подождали пока  Сергеев сходит  в отделение  и
переоденется)  компания  шагом  похоронной  процессии  вышла из  больницы  и
двинулась к  трамвайной  остановке вдоль набережной, затем, через  маленький
мостик.  Погода  в Санкт-Петербурге, как  всегда,  была  отвратительной.  Но
"сладкая парочка" (Чистяков и Муза) не замечала дождя с мелким снегом.
     Они тихо  ворковали  о чем-то своем,  не ведомом и не понятном  никому,
даже  Сергееву - закадычному  другу.  Их объединило  горе  -  новая интрига,
безостановочно ведущая к смерти.
     Они незаметно переселялись в  неведомый окружающим мир, - мир общения с
неизлечимой,  трагической  болезнью,  медленным умиранием и присутствием при
этом только вдвоем. Муза осознанно взваливала  на себя тяжеленную ношу ухода
за тяжелобольным, не имеющим никаких перспектив на  выздоровление. Дело это,
конечно, уже решенное.
     Трудно понять женское сердце, в котором  от горя не остается  места для
любых других  переживаний,  кроме одного  -  совместного отпевания  уходящей
жизни. Только один  из любовников  - Чистяков  - готовился к  безвозвратному
уходу  из  жизни.  А  Муза  -  по сути, его  верная гражданская  жена, давно
получившая благословение на брак на небесах, от Всевышнего, - имела грустную
перспективу: услышать последний вздох любимого человека и закрыть ему глаза.
     "Итак,  послушайте меня, мужи мудрые! Не может быть у Бога неправды или
у  Вседержителя неправосудие. Ибо Он  по делам человека поступает с ним и по
путям мужа воздает ему" (Кн. Иова 34: 10-11).

     * 2.6 *

     Сергеев добирался до  дома  сравнительно быстро, -  в  любую погоду  он
ходил с  работы  пешком, погружаясь в занятные размышления, стержнем которых
была,  прежде  всего,  работа  (состояние   пациентов),   но  и  размышления
философского,  исторического плана  занимали  его пытливый, выдрессированный
профессиональными занятиями, наукой ум.
     Такого  рода  размышлизмы  (он сам  так называл  свои  интеллектуальные
изыски)  приводили его  порой  к  поразительным  выводам, стоящим  дорогого.
Интересные  мысли  накапливались  в сокровенных  уголках памяти и  в  нужный
момент складывались в очередную научную  статью  или  монографию.  Последнее
время он все больше и  больше смещался в сторону художественной образности в
своих работах, считая, что такой  подход только обогащает научную литературу
свежим взглядом, рациональными и  иррациональными  подходами и  выводами. За
рубежом  давно  применяли, так  называемый,  "французский  стиль",  описания
научных работ. В том заключалось и особое уважительное отношение к читателю,
требующему  полного удовлетворения давно возросших не только  научных,  но и
эстетических запросов.
     Сергеев жил  в центре  Санкт-Петербурга, а это  ко  многому  обязывало.
Собственно,  настоящая  душа  города  только здесь и  витала:  каждое здание
дышало тайнами архитектуры столицы,  в которой сосредоточился гений былых ее
творцов, особая эстетика - носительница мировых эталонов культуры.
     Сергеев  жил в  окружении  мифов о городе. Эта его часть была  насыщена
осколками  творческой души талантливых писателей многих поколений: Александр
Пушкин, Адам Мицкевич, Михаил Лермонтов, Федор Достоевский,  Александр Блок,
Александр  Грин, Владимир  Набоков, - такой компании уже  достаточно,  чтобы
заразиться  огнем  творчества, превратиться,  если  не в  литератора,  то  в
неотступного графомана.
     Стоит  ли  перечислять  всех  остальных,  - тех, кто  насытил атмосферу
Петербурга неповторимым  колоритом  светлой  мысли,  изящным  художественным
словом,  элегантным  сюжетом.  Они  расплодили  и  выпустили на улицы города
табуны  загадочных литературных  героев,  так прочно смешавшихся  с  обычным
населением,  что не возможно разделить выдумку,  фантазию и реальность. Даже
ленивый  может протянуть руку и  изловить Пегаса, -  не  хочешь, а  напишешь
что-либо о своей и чужой жизни, маститые писатели помогут.
     Но к парадной эстетике нужно добавить еще и криминальный шарм, например
проституцию,  очаги  которой  словно  мягкой,   но  властной  рукой  издавна
придушивали тот  район Петербурга, в  котором сейчас проживал Сергеев. Такие
явления  не  могут  не  оставлять  человеческую  душу  и тело  в покое,  без
последствий.
     Россия до переворота не дичилась проституции - тайной и явной. Но с ней
пытались вести борьбу гуманными методами. Сергеев хорошо помнил историю, так
называемых,  социальных  болезней.  В  1843  году  утвержден   Петербургский
врачебно-полицейский комитет  для  надзора  за  проституцией. В 1868 году  в
Санкт-Петербурге  насчитывалось 145 домов терпимости и  16  тайных притонов.
Под врачебным надзором находилось 2081 проституток. Славились публичные дома
у Сенной  площади,  на Гороховой  улице,  в  Щербаковом  переулке,  в  домах
Дероберти,   Лермонтова,  Вяземского.  Для  избранных  имелись   специальные
зеркальные спальни с кроватью  в  центре  -  стоимость ночи 25 рублей. Можно
"прикупить" и проститутку-мужчину - либо в качестве  постельного  "гайдука",
либо  как  гомосексуального партнера. Но все  же  гомосексуализм  был  более
редким явлением на Руси, чем за границей.
     Значительный   всплеск   проституции   зафиксирован   в   первые   годы
рабоче-крестьянской  власти.  Бытовал  потрясающий лозунг: "Охрана  здоровья
трудящихся -  дело  самих трудящихся". Под  такой лозунг  карающие органы не
гнушались  и  расстрелами проституток;  с  особым восхищением  приводились в
исполнение приговоры классовому врагу.
     Сильно волновало большевистскую общественность страшное распространение
сифилиса,   других   венерических   заболеваний.  Успешно  соревновалась   с
Санкт-Петербургом  Москва: число  сифилитиков  здесь за  революционные  годы
увеличилось  в  10 раз.  В  Московском  Университете им.  Я.М.Свердлова  20%
студентов   -  с  венерическими  заболеваниями.  В  Смоленской  губернии  20
сифилитиков  приходилось на 1000 мужчин всего населения. В  крупных  городах
20%  мужчин и 15%  женщин больны сифилисом, в Красной  армии  на 1000 солдат
приходилось 40 больных венерическими заболеваниями.
     Удивляться не  приходится,  - у  пролетариата  и трудового крестьянства
были достойные учителя. Большевистские "монархи" и их одалиски не отличались
примерной скромностью. В.Ленин жил в  Кремле, занимая две квартиры  на одном
этаже, - вместе со своей законной супругой - Надеждой Крупской и гражданской
женой -  Инессой Арманд. Обедали вместе, готовили сообща, спали, безусловно,
врозь (тогда, видимо, "групповичок" еще не был в широком ходу).
     Сергееву припомнились некоторые  эпистолярные откровения "первых леди".
Надежда Крупская пишет  Марии Ульяновой трогательное до слез послание:  "Все
же  мне жалко, что  я не мужчина,  а то  бы  я в десять раз больше  шлялась"
(1899). Инесса  Арманд, вспоминая "царскую ссылку" 1907  года, высказывается
не  менее категорично: "Меня хотели  послать еще  на сто  верст  к северу, в
деревню Койду. Но, во-первых, там  совсем нет  политиков,  а во-вторых, там,
говорят, вся деревня  заражена  сифилисом,  а мне  это не  очень улыбается".
Трудно  сейчас  сказать, какую  все  же инфекцию  подарила своему  любовнику
проворная  Инесса,  хотя,  возможно,  шустрый Ильич  и  сам  подхватил ее  в
многочисленных парижских  казино. Ленин, безусловно, нежно  любил Инессу. 24
апреля  1921  года  он  пишет  в  Петроград  Каменеву:  "Не  можете  ли   вы
распорядиться о посадке цветов на могиле  Инессы  Арманд"? Вежливое указание
вождя, естественно,  было выполнено. Но  вот в другом случае (9 августа 1918
года, письмо в Нижний  Новгород)  Ленин  демонстрирует иные черты характера:
"Надо напрячь все силы, навести массовый террор, расстрелять и вывезти сотни
проституток,  спаивающих   солдат,  бывших   офицеров   и   т.п.  Ни  минуты
промедления". Оказывается вину за отступление Красной  армии можно возложить
на заблудших женщин.
     Сергеев от далеких обобщающих размышлений вновь возвратился к проблемам
близким. Сегодня он априори пытался оценить состояние Чистякова и проследить
его  клинические  перспективы.  Было ясно,  что  заразился он  случайно,  но
профессиональная деятельность здесь не причем: такие больные в отделения  не
поступали  и   патологоанатомического  исследования  опасного  материала  не
проводилось.
     Взвешивая  весьма   косвенные   признаки,  -  круг  чисто  человеческих
контактов, точнее сказать, вероятные аномальные сексуальные связи Чистякова,
- Сергеев учитывал и самое невероятное. Последнее время Миша резко отошел от
Музы, - между ними, словно, пробежала кошка. Безусловно, он просто берег  ее
от возможного заражения, почувствовав неладное в  своем организме. Очевидно,
что он симулировал охлаждение  к ней, сознательно отдалялся  от нее,  а  она
отчаянно мстила ему за это, не понимая истинной причины.
     Однако у нее это все шло, как говорится, на разрыв аорты. Скорее всего,
постепенно  она тоже расшифровала  истинные причины отчуждения, - Муза умная
женщина, ее на мякине не  проведешь. Ну, а обмануть мудрое  женское  сердце,
вообще,  еще  не удавалось  никому. Бесспорно, скоро она  подсобрала  веские
доказательства  для  далеко идущих  предположений.  Ее  стала  волновать  не
примитивная  неверность,  которую женщина  прощает  тоже  только  с  великим
трудом, а здоровье гражданского мужа.
     Но Миша, скорее всего, категорически пресекал все ее попытки проникнуть
в черную тайну и гасил желание подвигнуть его к обращению за консультацией и
лечением к Сергееву. Муза, явно, обрадовалась инициативе Сергеева, тому, что
тайна теперь стала явью.
     Наиболее  реальный  источник  заражения,  по  мнению  Сергеева,  -  это
гомосексуальный контакт.  Но Чистяков  не был  истинным девиантом,  - скорее
здесь имел место наивный поиск сексуальных ощущений в неизвестной области.
     Понятно,  что  география  эротических  зон  у  каждого  человека  имеет
индивидуальные  особенности.  В  этом  смысле  неожиданности  ломятся  через
парадный ход, либо крадутся с черной лестницы.
     Сергеев перебрал  в  памяти  всю порочную шайку  больничных гомиков,  -
выбор  был богатый, ибо в славной компании заметно  доминировали  сотрудники
некоторых институтских  кафедр,  вторгшихся  в тело больницы,  как  зловещая
ришта.  Этот коварный гельминт, в науке  называемый Dracunculus или  Filaria
medinensis, преимущественно поражает подкожную клетчатку. Там ему и  тепло и
сыро, достаточно продуктов питания, а больничная кожа защищает  от невзгод и
экономических потрясений.
     Начинать поиск можно было смело с главного врача  и  части кафедральной
элиты.  Интуиция  подсказывала  Сергееву   почему-то  в  качестве  реального
совратителя   поганца   Соловья  Вальдемара.  Задушевно-певческая   фамилия,
сочетающаяся с выкрутасно-женским  именем (что-то  похожее  на  вальс ведьмы
Мары),  которое  не  значится   в  списках  мужчин  Святых  Великомучеников,
содержали явный намек и наводили Сергеева на далеко идущие размышления.
     Как  же  нужно было напиться,  чтобы  качнуться в сторону  этой гадины.
Может  быть, выбор  адреса был и неправильным, но  Сергеев  вспомнил  своего
былого коллегу, скатившегося в помойку блуда уже давно и столь основательно,
что это стоили ему жизни. Соловей был из той компании, -  просто жил у  него
на  квартире   многие  годы,  паразитируя  на  болезненной  страсти   своего
благодетеля.
     Сам же  благодетель  в  молодости был  замечательным парнем без всякого
намека на девиантность. Добрый и безотказный человек, он  помогал многим, но
к  нему  почему-то всегда лепились, кроме достойных людей,  и многочисленные
подонки. Его  легко склоняли  к  оказанию помощи бездарностям, - он вывел  в
кандидаты  наук  огромное количество  круглых  идиотов  и  проходимцев, чем,
конечно, засорил ряды научных избранников.
     К концу жизни, уже будучи доктором наук, профессором, он  представлялся
законченным  алкоголиком,   страдающим  тягчайшими   запоями,  и  совершенно
дезориентированной в сексуальном плане личностью. Именно из такого источника
пил соки проходимец Вальдемар. Скорее всего,  была сконструирована  какая-то
скользкая ситуация, из которой Чистяков не смог найти  правильный выход. "Но
вы  берегитесь  заклятого,  чтоб  и самим  не  подвергнуться  заклятию, если
возьмете что-нибудь из заклятого" (Кн. Иисуса Навина 6: 17).
     Сергеев не был ханжой и не собирался судить кого-либо, тем более давать
всеобъемлющие рекомендации. Он  спокойно относился  к тем придуркам-мужикам,
которые изображали  из себя  любвеобильную  супружескую  пару.  Но  не  надо
путать:  где начинается гормональная предопределенность  извращенного секса,
от которой некуда деться, а  где возникают  ошибки  сексуального  поиска, не
имеющие никакой биологической  подоплеки.  Миша, скорее,  был  именно  таким
пострадавшим: судьба наказала его за банальное любопытство на поприще секса.
Скорее всего, искушение свалилось на голову и прочие органы анатома в минуты
снижения контроля - в сильном подпитии.
     Сергеев, выполнивший  в  молодые  годы ряд интересных  исследований  по
щекотливой  клинико-социальной тематике, хорошо  представлял  себе сложность
проблемы. Он понимал, что активность издавна вела человечество к греху: "Ибо
довольно,  что  вы в  прошедшее  время жизни  поступали  по воле  языческой,
предаваясь  нечистотам,  похотям  (мужеложеству,  скотоложеству,  помыслам),
пьянству, излишеству в  пище и питии и нелепому идолослужению" (1-е Петра 4:
3).
     Слово  Божественной  истины  не   всегда  удерживало   человечество  от
соблазнов даже в период доминирования православия: "Дела плоти известны; они
суть:   прелюбодеяние,   блуд,   нечистота,   непотребство,   идолослужение,
волшебство, вражда,  ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия,  (соблазны),
ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное" (К Галатам
5: 19-20).
     В  Древнем  Риме  гомосексуализм  был   распространен  настолько,   что
отсутствие  у  юноши  своего  патрона   считалось  предосудительным.  Многие
серьезно  полагали,   что  со  спермой   во  время   гомосексуального   акта
передавалась  энергия   интеллекта.  Юноша  считал   для  себя  делом  чести
насытиться такой "добротой"  от  великого  философа  или  иной  значительной
личности.   У   Сократа,  Платона,  Аристотеля,   царя  Филиппа,  Александра
Македонского были  свои поклонники  -  гомосексуальные  партнеры. Юноши вели
охоту за известными, незаурядными личностями.
     Надо помнить, что в те  времена в Европе  и Азии еще не  было сифилиса.
Неизвестная инфекция  была привезена  из Америки, - это все случилось позже,
благодаря  успехам мореплавателя Христофора Колумба  (1451-1506).  Почему-то
Бог  позволил  шайке  Колумба  доплыть  до  Америки  и  вернуться  живыми  в
метрополию, но с особым подарком - сифилисом. То  была  явная месть индейцев
европейцам-покорителям далекого континента.
     Насилие и  чрезмерное любопытство наказуемо! Чужой Оракул расквитался с
Оракулом иного полушария, показав ему фигу, но не тайно, в кармане, а явно -
на  пенисе,  носу, в  костях и в  прочих  безобидных  органах  самодовольных
европейцев. Заодно был привезен и табак,  делающий свое черное дело и по сей
день.
     Борьба оракулов продолжилась, - можно сказать, что победила европейская
"интеллигентность" и "религиозность". Совсем иначе  могли обернуться встречи
оракулов,  соблаговоли  люди,  их   представляющие,  совместить  желаемое  и
вероятное без интриги, безумия и смерти!
     В древние времена гомосексуалистам  было  найдено достойное прозвание -
Cinaedus.  Слово это греческое  -  оно  обозначает  бесстыдник,  склонный  к
противоестественным  половым  сношениям,  танцовщик,  выделывающий  похабные
телодвижения.  Взаимосвязь гомосексуализма и  искусства  объясняется просто:
артистизм  присущ  натурам  с  повышенным  содержанием  в  организме женских
гормонов: именно  при  таких условиях  происходят сексуальный  дисгармонии у
мужчин.
     Мозг  человека  от рождения не  имеет  четкой  программы  мужского  или
женского   поведения.   Такие   программы   могут   исказиться  своеобразным
воспитанием.  Если  мальчика наряжать  в женские одежды,  развивать  у  него
женский   ролевой  репертуар,  то   даже  при  весьма   малой   гормональной
недостаточности  можно  воспитать  у  ребенка  тягу  к  женскому  поведению,
выработать,   в   конце  концов,   желание   предпринять   и   хирургическую
реконструкцию половых органов.
     Так рождается  на  свет гомосексуальный партнер, готовый взять  на себя
роль "подруги", а  при большом  усердии  и жены.  Максимальный  бунт  стихий
происходит, безусловно, при гормональных отклонениях. Но для полного счастья
требуется еще  один охотник особых  утех  -  мужчина,  готовый  играть  роль
супруга   в  таком  своеобразном   сексуальном  дуэте.  И  здесь  необходимы
поведенческие предиспозиции  -  скажем, повышенная  агрессивность, некоторая
дебильность или ласковая шизофрения.
     Для  выполнения  мужской  роли  особого геройства не  требуется,  важны
условия, подталкивающие  к такому  варианту жизни. Оптимальные  они в  зонах
длительной изоляции: в тюрьме, казарме,  на корабле, в длительной экспедиции
и так далее. Когда начало  положено,  то и любые условия  становятся хороши,
особенно,  если  присутствует  мастер,  метр, изощренный  соблазнитель.  При
изменении условий  мужчина-супруг возвращается к  сексуальному партнерству с
женщиной. Но мужчине-супруге труднее проводить подобные переходы, особенно в
тех  случаях, когда  остается  горячая  любовь  к своему  супругу. На  таком
распутье формируются бисексуальные отношения.
     Сергеев  хорошо  знал,  что специалисты  отыскали в  популяции  до 2-6%
людей,    имеющих   варианты    ложного   гомосексуализма;    истинным    же
гомосексуализмом  природа  награждает до  1-2%  населения. У  таких  чудаков
имеются клинические проявления: врожденные  пороки развития половых органов,
гормонального аппарата, особенности психической деятельности.  Что поделать?
Пусть они тащат свой крест - мешать им не стоит.
     Регистрируется, как мужской, так и женский гомосексуализмом. Кто знает,
надо  относить  их  к  страдальцам  или  счастливцам? Можно утверждать,  что
истинные гомосексуалисты  никогда  не  страдают  фригидностью, в отличие  от
благополучных женщин, добропорядочных  жен.  Это часто и  уводит  мужчину из
супружеской постели в гомосексуальный альков. Какая-то  форма  либидо всегда
присутствует,  если  в крови  циркулируют  любые  гормоны.  Еще  хуже,  если
гормонов вовсе нет!
     На свете  живет забавная  рыба  мероу (подсемейство груперов)  -  мечта
гомосексуалиста.  Она  в  течение жизни  меняет  пол,  продуцирует смешанные
гонады,  называемые оветестикулами. В  отличие  от  такой  рыбы истинные или
ложные  гермафродиты  имеют полный набор органов одного пола и еще маленькую
добавку от противоположного пола.
     Сергеев   неоднократно   объяснял   студентам   на   лекциях,   что   с
эндокринологической  точки  зрения,  любовь  -  это  поведение, определяемое
половыми гормонами. Активные гомосексуалисты-мужчины ничем  не отличаются от
здоровых   гетеросексуалов.  У  пассивных   гомосексуалистов-мужчин   всегда
регистрируются элементы феминизации.
     Соблазн  глубокого личного  счастья  настолько  выражен  для  пассивных
гомосексуалистов, что до 60% из них решительно отвергают возможность лечения
и готовы идти в тюрьму за свои прегрешенья. Более 25% отверженных переживают
свои  отклонения; до  3%  из этой  компании рано  или  поздно  кончает жизнь
самоубийством.
     Сергеев хорошо  представлял  жизненный маршрут таких уникумов: у  любой
медали   существует   обратная   сторона.   Гомосексуализм   опасен   своими
инфекционными осложнениями. По данным Всемирной организации здравоохранения,
ежегодно регистрируется до 50 миллионов новых случаев заболеваний сифилисом;
число больных  гонореей  достигает 250 миллионов  человек; 65-99%  СПИДа  по
разным странам передается при гомосексуальных и бисексуальных контактах.
     По статистике,  например,  Соединенных Штатов Америки, имеется  до 2-5%
мужчин   с  гомосексуальной  ориентацией;  до  70%  больных  СПИДом  выходят
нестройными  рядами   из   числа  гомосексуалистов   и  бисексуалов.  Италия
демонстрирует большую, чем штаты,  скромность: до 15% таких больных являются
гомосексуалистами. В России на гомосексуальные половые сношения указывают до
96,9% больных, инфицированных вирусом иммунодефицита человека.
     Сергеев  подозревал наличие  у  Чистякова  самого трагического варианта
развития  инфекции,  -  все  шло  к  почти   молниеносной,  злокачественной,
клинической динамике неизлечимого  сегодня заболевания, называемого в народе
СПИДом. Философ Сенека давно заметил: "Добродетели нельзя разучиться. Пороки
усваиваются без учителей".  Все люди обязаны осознавать свои грехи, винить в
них только себя,  и,  если  их  не  возможно искупить, то тащить свой  крест
стоически, не жалуясь на судьбу и, тем более, на Всемогущего Бога. "Укрепите
ослабевшие руки, и утвердите колена дрожащия;  скажите  робким душою: будьте
тверды, не бойтесь: вот Бог ваш, придет отмщение, воздаяние Божие; Он придет
и спасет вас" (Кн.Исаии 35: 3-4).

     * 2.7 *

     Подходя к дому,  Сергеев  почувствовал укол  в  темя простой мысли: как
известно, женщины  менее сексуальны, чем мужчины. Так, может быть, именно по
этому  мужчины  так много переживают эмоционального  дискомфорта, в  поисках
которого  они, собственно, и обращаются к женщинам. Все  такие  неприятности
выдумал, бесспорно, не дьявол,  а Бог. Иначе развитие жизни  на земле  могло
застопориться.  Если мужчина  будет  асексуальным,  то  пропадет пенис,  как
инструмент продолжения  жизни. Останется в руках сексуальной подруги половая
тряпка,  а  не  орган  размножения. Потеря  эрекции  приведет  к  отсутствию
эякуляции.  И  останутся  на  простыне  лишь  женские  слезы.  Но,  если все
поголовно  женщины будут высоко сексуальны,  то  они  быстро истощат мужчин,
начнут вызывать у них отвращение  своей  неутомимой  похотью,  - продолжение
рода  человеческого тоже может застопориться.  Видимо, Господь Бог мастерски
владел формулой: Все хорошо в меру!
     Бог сконструировал и подарил человекам половые  органы  для продолжения
жизни на  земле. Козлоногий  дьявол  научил  мужчину  и женщину пользоваться
Божьим подарком для развлечения. Брошенная женщина пошла дальше: она научила
себе подобных обходиться в сексуальных играх без  мужчин. В тюрьмах, детских
домах, пансионатах  многократно усовершенствовалась техника однополой любви.
Гомосексуализм женщин,  безусловно,  как  и  все  воистину порочное, корнями
уходит в седую древность. Родиной такого сексуального джаза считается Спарта
и остров Лесбос.
     Прославила воздушной поэзией лесбийскую любовь развратная Сафо. Трибады
- подруги однополых  наслаждений  объединялись в специальные  тайные  клубы,
союзы, многие из  которых  поддерживались религиозным  культом. На злобу дня
были утверждены и свои андрогинические богини - Мизе, Деметра.
     Поэты  древности оставили  в памяти  народов образы  трибад с  мужскими
наклонностями и в бойцовском "прикиде" - Филенис, Басса. На древних картинах
женщины-мастодонты  лихо  распивают  огромными  кружками вино,  или,  задрав
подол, энергично гоняют мяч  мощными, слоновоподобными, ножищами. Знатные  и
богатые   женщины  Древнего   Рима  часто  окружали  себя  профессиональными
трибадами, рекрутируя их в общественных купальнях.
     В настоящее  время идеи совместного посещения  финских бань и бассейнов
оживились  -  в  том  отчетливый  прогностический  признак.  Гомосексуальная
техника  универсальна: происходит  либо подражание  гетеросексуальной связи,
либо  осуществляется  мастурбация  руками,  языком,  искусственным  фаллосом
(olisbos).  Особый  восторг  у богатых блудниц вызывали групповые оргии, где
имитация  полового акта  производилась "цепями" из  тел, то  есть  группами,
состоящими  из сподвижниц  содомии. Разыгрывались  сцены блуда  в  комнатах,
обставленных  зеркалами. Сплетники  утверждают, что  очень  близкое  к  тому
вытворяла  и наша великая и просвещенная императрица  Екатерина II,  которой
теперь  поют  хвалебные  гимны,  как  спасительнице  России.  Но  никто   из
современников не состоял со свечой даже в преддверье тайной спальни.
     Грешный человек в малом - не может быть праведником в большом, он может
лишь маскировать свой грех до  поры до времени. Кто определил понятие малого
и большого греха - человек  здесь не  властен, только Бог  ведает  жизненной
правдой.  Видимо, тяга к свальному  греху всегда  кружила голову  даже самой
уравновешенной  из  женщин.  Нет  нужды  удивляться  тому,  что  к   услугам
современных  паскудниц  открыто несметное  число  сексшопов,  где  они имеют
возможность  выбрать   "инструмент"   для   тайных  наслаждений,   забыв  об
обязательной расплате за грехопадение.
     Убожество  мысли и примитивность  сексуальных желаний индуцируют дурные
поступки  в  рядовой  жизни,  например, на работе:  так  рождаются  интриги,
инсинуации, оговоры, бестолковые жуирные связи. Но  Бог не всегда наказывает
непосредственного виновника, рикошет искупления  чаще  приходится  на детей,
внуков  вплоть до  седьмого поколения.  Логику  Божьей  милости  и наказания
трудно  понять  смертным: "Они заменили истину Божию ложью  и поклонялись  и
служили твари вместо Творца, Который благословен во веки, аминь" (К Римлянам
1: 25).
     В   современных   отечественных  тюрьмах   "изможденные"   узницы  тоже
утверждают  свою  систему однополой  любви. Классические исследования на эту
тему дают поразительные  сведения. Среди  женщин,  осужденных  за  различные
преступления,  60%  "активных"  партнерш  имели  явные  признаки  повышенной
маскулинности,  проявляющейся в виде примечательной мышечной  массы, мужской
походки, узкого таза, широких плеч, низкого голоса, оволосенения по мужскому
типу, чрезмерно развитого клитора.
     Такие  награды сплошь и рядом встречаются у  современной  молодежи. 50%
"активных"  были  откровенными трансвеститами и  с восторгом  идиоток носили
мужскую прическу,  напяливали на себя потертые  джинсы, словно  как  раз для
того,   чтобы   вдрызг   раздавить   нежно-ласковый   клитор.  Они   активно
мастурбировали, испытывали  влечение  только к женщинам, а  потому старались
склонить к взаимности более женственных, "пассивных" особ.
     Сергеев  резко приостановил горячие инвективы  и охолонул себя  простой
мыслью: известно,  что,  по  закону  подлости или радости, но "взвешенность"
эстрогенных   гормонов   профилактирует   развитие    доброкачественных    и
злокачественных  опухолей.  У  обычных женщин  при  избытке женских  половых
гормонов  такие опухоли  развиваются  чаще.  Вот  почему  во  время  лечения
опухолей молочной  железы,  матки,  яичников больной женщине вводят  мужские
половые гормоны.
     По  той же причине современные ушлые  женщины, видимо,  только  в целях
профилактики     опухолевых    процессов,    так    охотно    прибегают    к
орально-генитальному  контакту. Они все  на  верном  пути,  -  действительно
мужской  эякулят  высоко эффективное профилактическое и лечебное средство от
злокачественных новообразований гениталий.
     Сергеев давно заметил,  что широким народным массам не  всегда  понятны
патопсихологические  и  эндокринные  параллели. Между тем, существуют  давно
известные явления:  у  пассивной  женщины из гомосексуального дуэта и даже у
заурядной мастурбантки  повышается выделение женского полового гормона,  что
приводит к  стимуляции  роста доброкачественных  и  злокачественных опухолей
гениталий.  Но  у  "активной"   партнерши  в  лесбийской   любви  происходит
стимуляция  выделения  мужских  половых гормонов,  что и  является мощнейшей
профилактикой онкологических заболеваний.
     У "активного" мужчины-гомосексуалиста повышается выделение мужских, а у
"пассива"   -   женских   половых  гормонов:   происходит  стимуляция,  либо
сдерживание опухолевого роста.  Необходимо признать, что орально-генитальный
контакт оказывается полезным для женщины, но крайне вредным для мужчины, ибо
в его стерильную уретру хитрюга-лакомщица вносит массу патогенных микробов.
     Сергеев,    по    своим    многочисленным    больным,   замечал,    что
иммунно-реактивные  системы  приверженцев   французской  любви   не   всегда
справляются  с задачей нейтрализации  обычной  влагалищной  микрофлоры,  тем
более, им трудно победить  в неравном бою изощренную микрофлору полости  рта
отзывчивой  особы, которая к тому времени может набраться самого патогенного
инфекта.
     Такие  "подарки"  как раз  и добивают  почки,  простату, а затем и весь
организм  слабеющих  рыцарей любви,  не  способных  отличить вульгарность от
надежности  и  забывающих  революцию в  сексе  сочетать  с приемом,  скажем,
нитроксолина (5-НОК).
     Иногда  урологи рекомендуют  "французский  акцент" в сексе, как  способ
лечения хронического простатита, но  это явная чушь. Такими методами лечения
можно  убить целый взвод молодых,  жизнерадостных солдат срочной  службы, не
говоря уже о спившихся сверхсрочниках.
     Сергеев обратил внимание на  то, что, прежде всего, мужчины-сладколюбцы
зарабатывают  герпесвирусную  инфекцию,  не  поддающуюся  излечению  даже  с
помощью Зовиракса (Aciclovir) английского производства. А на  входе уже ждет
инфекция вируса папилломы человека, - тоже не сладкий подарок!
     Бог сотворил женщину из ребра Адама -  этот библейский намек необходимо
правильно понимать. И Сергеев не собирался спорить с Всевышним, понимая, что
тот Всесилен. Ясно, что от сотворения Мира считалось похвальной моногамия, а
не  полигамия, ибо  биологическое сродство  супругов  должно  приближаться к
генетическому  уровню.   Только   биологически   конгруентная,   желательно,
притертая  по   всем   параметрам,   супружеская  пара  наделена  адаптивным
иммунологическим  статусом. Такие половые партнеры  способны  воспроизводить
здоровое потомство, являться залогом здорового образа жизни.
     Недаром  говорится:  "Браки  совершаются  на  небесах". Под  "небесным"
понимается  первозданность  иммунологических свойств. Надо  чтобы  генофонды
супругов  исходили  из  общего  "небесного"   биологического  центра,  а  не
собирались от разных оракулов - из белой Скандинавии, желтой Азии или черной
Африки.
     Всевышний решительно предупредил: "И будет муж  чист от  греха,  а жена
понесет на  себе грех  свой"  (4 кн. Моисеева  5:  31).  Этим утверждением и
современный человек подводится к мысли о приоритете мужского  выбора, четком
и доминантном подборе  супружеских  пар, отвечающих принципу биологической и
психологической совместимости.
     Недаром Ветхий Завет,  да и  Тора, категорически запрещали браки  между
представителями разных народов: "Итак дочерей ваших не  выдавайте за сыновей
их,  и дочерей их не  берите за сыновей ваших, и не ищите мира их и блага их
во веки, чтобы укрепиться  вам и питаться благами земли той и передать  ее в
наследие сыновьям вашим на веки" (Книга Ездры 9: 12).
     Стоит  ли удивляться головокружительным  темпам  распространения СПИДа,
вирусов папилломы  человека, полового герпеса и других неизлечимых инфекций.
За ними дружно, прямо голова в голову, сомкнутыми рядами, следуют  хламидии,
уреаплазмы,  гарднереллы  и  прочие  инфекты  с  витиеватыми  и  загадочными
именами.  Этих  "букашек" не  возьмешь  голыми руками: стойкое излечение  от
такой заразы, успешная борьба с рикошетом осложнений  и последствий - весьма
проблематична.
     Сергеев   крайне   отрицательно   относился   к   усилиям   большинства
сексопатологов, изощряющихся в рекомендации стимулирующей терапии. Эти уроды
прокладывали   дорогу    к   онкологическим   заболеваниям,   к   ослаблению
иммунно-реактивных   сил.   Ведь    снижение    половой   функции   -    это
предупредительный гудок. Природа предлагает  приостановить  бег, задуматься,
оглянуться.  Может  неправильно   подобрана   партнерша  или,  вообще,  пора
завязывать с пастельной  резвостью: перейти,  скажем,  на  игру в теннис, не
волнуя пенис, если еще желаешь покоптить небо прекрасной планеты Земля.
     Со   специалистов-мародеров,   конечно,   за   профессиональные   грехи
спросится, но на небесах, а здесь,  на земле, формируются легионы  обманутых
пациентов, попавших, как  говорится, "из  огня да в  полымя".  Причина  того
кроется в страшной девальвации человеческой души: люди совершенно разучились
ждать, терпеть, обращаться за советом к Богу, нести свой крест.
     Даже в малом - в правилах формирования мальчика и девочки  мы отступили
от разумных традиций. Совместное образование  обогатило разнополые  существа
знаниями  интимных  ролевых  репертуаров.  Но  оно снизило  маскулинность  у
будущих мужчин  и повысило ее у  будущих  женщин. Отсюда, нестойкие мальчики
подвинулись к роли "пассива", а  грубоватые  от природы девочки - к функциям
"актива".
     Вот путь, по которому через прорванную плотину психологических доминант
хлынул широкий поток поведенческих  аномалий. Среди них утвердились традиции
мужского и женского гомосексуализма. Стимулируется развал семьи, очерствение
женщины -  великого релаксатора  и транквилизатора,  созданного Богом в пику
алкоголизму, наркомании, примитивному супружескому блуду.
     Мудрая и ласковая женщина, где ты?!  Ау!... Молчание  - потому нет тех,
кто без греха: "Когда разрушены  основания, что сделает праведник"? Вспомнив
этот Псалом, значащийся в Священном Писании под номером десять, Сергеев скис
окончательно. Он-то сам  хорошо знал,  что путь  в праведники для него лично
давно загорожен  огромным числом плотских грехов. Так стоит ли  распинать на
кресте  осуждения несчастного  Мишу  с его похабной инфекцией?  "Если должно
(мне) хвалиться, то буду хвалиться немощью моею" (2-е Коринфянам 11: 30).
     Сергееву  было ясно, что  принцип  "избирательности" должен толковаться
шире  - он спасает  людей от всех несчастий. Сергеев еще раз вспомнил святые
слова: "Но вы берегитесь  заклятого, чтоб и самим не подвергнуться заклятию,
если возьмете что-нибудь из заклятого" (Кн. Иисуса Навина 6: 17).
     Не только целые народы, но и каждый человек должен постараться получить
весточку  от Бога, определить свое  предназначение на этой земле, хотя бы  в
настоящее  время. Нет смысла бояться  смерти, как таковой, грешить, цепляясь
за жизнь.  Лучше попробовать потратить  силы  на борьбу с грехом, хотя  бы в
себе. Апостол Павел на сей счет  заметил:  "Ибо для  меня жизнь - Христос, и
смерть  - приобретение"  (К  Филиппийцам  1:  21).  И  еще добавил  в другом
послании  (2-е Коринфянам  11:  15):  "А  потому  не великое  дело,  если  и
служители его принимают вид  служителей правды; но конец  их будет по  делам
их".

     * 2.8 *

     Сергеев  подошел  к  своему дому,  задумался,  вспоминая  код  замка на
дворовых воротах  (от  философских  размышлений трудно переходить  к бытовым
реальностям), - на выручку  пришла соседка-старушка. Она лихо расправилась с
замком и предложила профессору войти  первому. Но он  отказался, - вспомнил,
что необходимо заглянуть в соседний магазин и подкупить продуктов для себя и
своих  двух  подружек,  платонические отношения  с  которыми  волновали  его
последние годы более, чем что-либо.
     Философ-верхогляд тут же был посрамлен собственным  каверзным умом:  он
вдруг ясно почувствовал, что всегда выбирал тот маленький и невыгодный из-за
высоких цен магазинчик только для того, чтобы поласкать взглядом молоденькую
продавщицу.  Да  и, вообще, он  испытывал симпатию  ко  всей  бодрой женской
компании  во  главе  с  пикантной  дородной  блондинкой,  лихо   торговавшей
бакалейным счастьем. Но Танечка среди них, безусловно, была  для Сергеева на
первом  месте. Стоило развить эксперимент и выяснить наконец-то:  что влечет
стареющего эскулапа к богине современной торговли.
     "Какие же паскудные животные все эти высокомерные мужики", - подумалось
Сергееву. Себя он, конечно, давно причислил к лику святых и теперь издевался
над собой за эту наглость. Однако, то были лишь колкости противоречивого ума
профессора, но  не истинные  угрызения  совести, ибо он прибавил шагу,  явно
стремясь быстрее насытиться общением с  содержательницами местного торгового
ряда - адептами бога Меркурия.
     Татьяна  была на  своем посту, -  из-за  высокого  прилавка выглядывала
хитрая  и  нежная  мордашка, черноглазая,  утонченная,  улыбчивая.  Сергеев,
конечно, уже неоднократно заглянул  за прилавок  и давно убедился в том, что
ноги у нее  стройные и соразмерны всей комплекции. Она  доброжелательно  его
встречала,  откровенно сообщала  о том,  какой  товар  свежий,  обменивалась
шутками, полунамеками.
     Сергеев  не демонстрировал блудливость стареющего кота (скорее, козла),
- не задерживался в магазине, а,  расплатившись,  быстро исчезал, анализируя
на ходу мотивы платонической  страсти.  Черные татарские  глаза Танечки явно
его привлекали и волновали. Но и тут срабатывал врачебный инстинкт: уже были
разысканы  симптомы  присутствия  в  этом  маленьком теле  вируса  папилломы
человека, замечены стигмы и других тайных болезней. "Каверзная профессия"! -
негодовал  профессор.  Вспомнилось из Булгакова,  вопль  Понтия  Пилата:  "И
ночью, и при луне мне нет покоя. О боги"!
     При  таких  превентивных  находках  от  тесных   контактов  был   смысл
уклониться. Но полюбоваться и пофантазировать,  клинически поразмыслить было
делом безобидным. Очень  хотелось приподнять над быдловской реальностью хоть
одно женское существо.
     Художественные дарования  Сергеева позволяли  сделать  это без  особого
напряжения.   Да,  безусловно,  все   оставалось  в   рамках   своеобразного
"гейшизма",  но  на  мужской  манер.  Можно   было  раскопать  корни   таких
психологических  реализаций,  - Танечка  была очень  похожа на  вторую  жену
Сергеева,  с  которой  он,  к  счастью,  расстался,  но  сексуальная  память
продолжала щекотать подбрюшье. От правды никуда не уйдешь!
     Все, пожалуй,  правильно в таких стройных рассуждениях, однако Сергееву
пришла в голову и другая светлая мысль: он вдруг вспомнил бабушку по отцу, -
невысокую  красавицу,  дворянку,  закончившую гимназию  с  Золотой  медалью,
владевшую  несколькими  иностранными языками.  Ее первый  муж был  капитаном
первого ранга царского флота,  вместе со знаменитым А.С.Поповым участвовал в
разработке радио-телеграфных систем для боевых кораблей.
     Образ бабушки выплыл, как из  тумана,  - пожалуй, именно она застряла в
генетической памяти, отсюда шел тот странный подбор "русских красавиц", тяга
к определенной  породе, типажу  женщин.  Бесспорно,  многие  достойные черты
характера,  склада  ума,  а  значит  и  доминант  рафинированного  генофонда
унаследовал  Сергеев  от  своей  бабушки. Вполне определенно,  что  именитая
бабушка давно "прописалась" в цитологии своего внука, вошла и в его архетип,
психологический статус.
     Белковая пища для подружек и  самца была закуплена, - пора возвращаться
домой.  Поднявшись к  себе  на второй этаж,  Сергеев весьма осторожно открыл
входную  дверь в квартиру, - конечно, Машка - голубая британка  - уже сидела
на пороге, ожидая своего  благоверного, - никакой скалки или  другого орудия
супружеской власти  в лапах  у нее не было. В отдалении, в  прихожей,  робко
наблюдала  за  "явлением  Христа  народу"  другая подружка  -  бело-дымчатая
персиянка.  Муза  была  предупредительной  и  страшно  робкой  кошечкой.  Ее
влюбленность в своего хозяина  была осторожна до невозможности, - о, если бы
все жены и любовницы с таким пиететом относились к своим повелителям.
     Подружки демонстрировали  повелителю  истинное  целомудрие,  -  чистоту
непорочных дев, но добиваться этого Сергееву пришлось не  методами внедрения
воспитательных  программ,  а  приглашением  опытного  ветеринара.  Под общим
наркозом   кошечкам   были   удалены   яичники,  и   они  зажили  спокойной,
целомудренной   жизнью,  сконцентрировав  все  свое  внимание  и  любовь  на
мифическом образе кота. В их неискушенном уме на такую роль вполне подошел и
Сергеев.
     Натуральные  же  коты   подружками  теперь   отвергались  решительно  и
бесповоротно. Малышки, вроде бы, поняли,  что удаление яичников наипервейшая
профилактика  онкологических заболеваний гениталий и грудных желез, то  есть
тех причин, от которых в большинстве случаев гибнут кошки в возрасте, старше
восьми лет.
     У  подружек   открылись  особые  таланты  лечебного  свойства.  Сергеев
неоднократно убеждался на собственном опыте, что кошки, в отличие от женщин,
не выпивают  соки, не вытягивают энергию, не тянут одеяло на себя, а активно
восстанавливают  потери человека. Есть смысл  максимально  дорожить  кошкой,
имеющей обыкновение устраиваться  полежать на груди, животе, шеи утомленного
мужчины. Они  заменяют сложную  рецептуру китайской  иглотерапии: наслаивают
свою  систему  меридианов  и  активных  точек  на  человеческую,  подпитывая
образовавшиеся энергетические изъяны.
     Сергеев  замечал  особую  кошачью  активность,  когда  после   отменной
сексуальной   встряски  или   во   время   болезни,  еле-еле  волочил  ноги.
Примечательно,  что  Маша  и  Муза  быстро   научились   определять  женскую
доброкачественность, и Сергеев с ними советовался.
     Тщательно обнюхав  претендентку, Маша могла  потереться о ее ноги, либо
отойти,  нервно  дернув  правой  лапкой,  если  устанавливала  непорядок   в
генитальной  сфере. Дерганье левой лапкой  было  верным свидетельством того,
что  с  данной персоной  не  стоит  связываться по  моральным и  юридическим
соображениям.
     Особой осторожностью выбора отличалась Муза: если после обнюхивания она
забиралась даме  на кони и начинала устраиваться для глубокого сна, то можно
было смело идти под венец, или вприпрыжку нестись в спальню, минуя ванную.
     Кстати, кошки всегда деликатно  покидали площадку для взрослых игр, как
только  чувствовали, что близится  приятный кризис атаки. Однако,  если  они
испытывали недоверие к  даме,  то отслеживали  всю  процедуру - внимательно,
предупредительно постукивая хвостами об пол и, видимо,  нелестно комментируя
друг другу происходящее.
     У Сергеева была возможность проверить с помощью кошек  и  свою истинную
сексуальную   ориентацию.  Как-то,  по  настроению,  он  зашел  на  выставку
породистых  кошек  и купил котенка сибиряка, самца.  Маша и Муза приняли его
без особого восторга. Они,  видимо, что-то очень решительное нашептали ему и
сибиряк целую неделю скрывался за мойкой в кухне.
     Возвращаясь с работы Сергеев  вытаскивал его из берлоги, кормил, ласкал
и укладывал рядом  с собой  на тахту. Маша и Муза располагались несколько по
одаль. По  паспорту  сибиряк,  кстати, французского происхождения,  значился
Франциском.  Он,  наконец,  понял, что у него  имеется  мощный  покровитель,
являющийся  по совместительству  вождем  стаи. Поведенческие  метаморфозы не
заставили  себя долго  ждать:  через две недели  Сергеев засек  Франциска за
подлым   занятием.  Во  время  коллективного  возлежания  он   подкрадывался
поочередно  к  Маше и  Музе и  молниеносным,  решительным и, видимо,  весьма
болезненным  ударом лапы с выпущенными  когтями сгонял старожилок с царского
ложа.
     Франциск, будучи  настоящим  сибирским  мужчиной, хоть  и  французского
происхождения, оценил обстановку эгоистически, только в свою пользу, и начал
без ожиданий расширять поведенческие перспективы, устанавливать в доме новые
порядки:  если первый  мужчина  в доме  был  вождем,  то второй  должен быть
вожаком своего племени.
     Вторым шагом  на пути культивирования откровенного  нахальства, скорее,
очевидного хамства, была  ревизия прав на места общего  пользования. Ему  не
хотелось делить туалетные тазики с подружками, и он приспособился отправлять
естественные  надобности  в  прихожей  на  линолеуме  у  дверей.  Пора  было
принимать  драконовские  решения:   в  наказание  светлейший  Франциск   был
выставлен на лестницу, - на время, чтоб подышал  дохлым воздухом нищенства и
бездомности.
     Но судьба сыграла теперь уже с Сергеевым злую шутку: оказывается  не он
один  разбирался  в  элитном  кошачьем  экстерьере, - Франциск  был  похищен
каким-то любителем породистых котов моментально, причем, без благодарности и
денежной компенсации.
     Грусть Сергеева была  смягчена лишь осознанием солидарности с  дорогими
подружками, которые поняли действия хозяина, как решительный любовный выбор.
Они  не отходили от повелителя ни на шаг,  с упоением протирая об  него свои
волосатые мордочки и  бока.  В глазах  преданных  гейш  не  было  грусти,  а
раскрывался фонтан восторгов, чувственности, симпатии.
     Сергеева пронзила простая мысль: "Как же эти божьи твари  переживут его
отъезд в командировку, кто останется с ними, будет их кормить, обихаживать в
это время"? Две  пары глаз с разным выражением и надеждами  преданно взирали
на него снизу. Подружки были уверены, что им принесены гостинцы, - так это и
называлось  в  дружной  компании. Сергеев вытащил  свертки  и,  разворачивая
печеночный паштет, произнес долгожданное:
     - Маша,... Муза,... несите тарелки, - ваши гостинцы готовы.
     Как  жаль,  что  кошки  говорят  только на  своем языке.  Они  могли бы
доставить  массу  восторга  заботливому  повелителю.  Но  сейчас  загадочные
домоседки заговорили по своему: Маша решительно запрыгнула в кухне на стул и
произнесла  требовательное,  но  вежливое  -  Мяу!  Ее  хвост восторженно  и
благодарно изгибался справа  - налево и обратно. Муза установила свой  хвост
трубой, заходила по полу, в ногах  хозяина, кругами,  причитая  трогательно,
беззащитно, нежно - Ми...Ми...Ми! О чем еще  может мечтать утомленный жизнью
и суетной работой интеллигент?
     Кошки восхитительные и  удивительные существа:  во-первых, их микробный
мир имеет  самую  выгодную  типировку,  а потому  совершенно  безопасен  для
человека; даже  глисты  - наиболее распространенные  токсокары,  -  проходят
через  кишечник  человека  транзиторно,  не  задевая  слизистую;  во-вторых,
основное  предназначение  кошек  -   оттягивать  на  себя   геокосмитеческие
воздействия, защищая тем самым квартиру,  ложе хозяина от возможных  вредных
последствий; в-третьих, кошки  обладают выраженными лечебными способностями;
в-четвертых, они устраняю сглаз и дурное влияние женщины на мужчину.
     Перечисление  положительных   кошачьих   качеств  можно  продолжать  до
бесконечности, но человек начинает верить в них только тогда, когда убедится
в их существовании  на собственном  опыте.  Опыт  такой,  к сожалению, часто
бывает  роковым. Известно,  что тот,  кто обидел  или тем  более убил кошку,
будет проживать  шесть  лет в  несчастье.  Хуже того, -  кто-то  из  близких
родственников  такого  человека может поплатиться за  это  жизнью. Почему-то
кошка продолжает, словно по инерции, защищать своего хозяина, даже  если тот
выступил в роли палача,  но воздается наказание  смертью близкому  человеку.
Скорее всего,  святые слова  из Евангелия  универсальны: "Да  и все почти по
закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения".
     Опыт  общения  с  замечательными  животными,  ближе  всего  стоящими  к
человеку,  наводил Сергеева  на мысль  о том, что  такое  единение  возможно
только при  очень  близком родстве  душ. Понятно,  что любое земное создание
имеет душу,  - и гора,  и сосна, и змея, и птица. Но выбор кошкой,  котенком
хозяина,  скорее,  определяется абсолютной близостью,  - Сергеев воспринимал
такое  притяжение на уровне родственных чувств, ему казалось, что с кошкой к
нему  приходит  душа  того  возможного  ребенка,  от  которого  он  когда-то
избавился, убедив женщину сделать аборт.
     Кошке очень трудно смотреть в глаза человеку. Она, словно,  сознательно
избегает такого обмена эмоциями и  мыслями, - ей до конца никак не  простить
убийцу, она  сожалеет о потере того человеческого образа. Она вынуждена быть
подвластна человеку-палачу. Да, это был его выбор и он не захотел принять ее
когда-то,  как  дитя.  Но  кошке  стыдно за  жестокость  человека, за гадкий
поступок, совершенный, безусловно,  не  по Божьей воле,  а  по  дьявольскому
наущению.
     Способность   же  кошки  защищать   любимого  человека   Сергеев   имел
возможность  проверить  в  самых  кризисных  ситуациях.  Однажды  ночью  его
прихватил  сердечный приступ такой силы, что он уже уходил из жизни. В  этот
момент  все  семь  кошек (из них четыре котенка), -  его домашних подруг,  -
прибежали  из  разных  комнат квартиры  и,  запрыгнув  на  тахту,  буквально
облепили грудную  клетку,  плотно  прижавшись  к телу Сергеева. Боль  начала
медленно  отходить,  -  инфаркт  миокарда  не состоялся.  Через определенное
время,  когда  Сергеев  почувствовал  себя  сносно,  кошки,  удовлетворенные
исполненным  долгом,  разошлись  по  любимым  углам,   даже  не   потребовав
вознагражденья.  На страже больного, постельной сиделкой, осталась лишь Маша
- гражданская жена, платоническая, но верная и надежная, "как наш аэрофлот".
     По большей части, люди не справедливы к этим святым существам, у них не
хватает терпения понять кошачьи просьбы и требования. У кошек тогда лопается
терпение,  они  идут  на  крайнюю  меру,  -  оставляют  письменное  послание
бестолковому хозяину. Письмо по законам жанра выглядит лужицей мочи, имеющей
стойкий  специфический запах. А  нужно было-то  всего, - переставить кошачий
тазик  в более  удобное  для  нее место или  отпустить  кошечку,  утомленную
шумными хозяевами, погулять на свободе, пообщаться с себе подобными.
     Разбираясь в  психологии своих  подружек,  Сергеев установил, что кошки
способны  преданно  любить  не только дом,  но  и  конкретного  человека.  К
сожалению, выбирая предмет поклонения, кошечки, как и люди, могут ошибаться.
Еще во  время  своего второго бестолкового супружества в доме  жила  Катя  -
прекрасная,  умная полосатая британка, правда,  дворового происхождения. Она
очень привязалась  к матери сергеевской жены, - к старушке весьма почтенного
возраста с характером, склоняющимся к маразматическому эгоизму.
     Когда  произошел  окончательный  развод,  то бывшая жена  в  одночасье,
почти-что  тайно, как тать ночная, мотанула из  квартиры, прихватив на выбор
все самое ценное, - "близкое ее сердцу". Бога ради!  Сергеев не возражал. Он
был  готов заплатить  в придачу, но  оказался крайне стесненным в то время в
средствах.
     Мужчина  просто обязан в таких случаях  идти  навстречу  былой подруге,
даже  если она  на  добрую память выворачивает вместе с  метлахской  плиткой
голубой  унитаз или итальянскую  ванну,  выдирает из  стены удобную  газовую
установку.  Про  импортный  телевизор  или  холодильник  уж  и  говорить  не
приходится. Безусловно,  близкие  нежному женскому  сердцу  предметы  должны
следовать  за источником былых  наслаждений. Но  в данном случае расставание
проходило  в  более  щадящей  форме.  Сергееву даже казалось временами,  что
именно он "виноватее всех виновных".
     И  когда страдающая  подруга, обливаясь  слезами  и мучаясь угрызениями
совести  "о  былом  и  памятном на  всю  оставшуюся жизнь",  вновь  явится к
мужчине, чтобы накоротке  выпить с ним чашечку кофе с пирожными и посетовать
на неудачи нового брака, нельзя  расслабляться, замыкаться в себе, проявлять
эгоизм,  -  необходимо  щедрой  рукой вновь  одарить  страдалицу  "памятными
предметами".
     Пусть  не смущает вас  то, что вы  их купили  совсем недавно, во всяком
случае, после отъезда бывшей благоверной. Ей, ей - стоит хорошо заплатить за
то,  чтобы иметь право гордо заявить:  "Баба  с возу - кобыле легче"!  Нужно
помнить  о трудной бабьей  доле:  "Женщина  легко уходит  из семьи только  в
новую, уже  хорошо  устроенную,  утрамбованную собственным  телом  постель".
Стоит ли сожалеть о былом, - живите, наши прошлые жены, счастливо и богато.
     Но разговор сейчас не  о  примитивных человеческих тварях,  а о  святых
серых существах: Катя через несколько дней напряженного ожидания возвращения
бесшабашной  старухи незаметно  выскользнула  из  квартиры  и  пустилась  на
совершенно  бесперспективные   в  многомиллионном  городе  поиски.  Ее  вела
искренняя привязанность, желание защитить от невзгод старую, выжившую из ума
клячу.
     Как здорово могут отличаться мотивы поступков Адама и  Евы, человека  и
кошки.  Катя, конечно, погибла  потому,  что утратила в  комфортных условиях
навыки странника,  бродяги, голодранца. Но она  пожертвовала  благополучием,
самой   жизнью,  ради   избранного   человека,   а   не   сытного   стола  и
комфортабельного  жилища.   Вот   уж  воистину:   "Браки   и   привязанности
заканчиваются на небесах"!
     Сергеев вспомни  другой  случай:  он  прикармливал Клеопатру - истинную
распутницу, страстную гуляку  исключительно дворовой масти.  То была крупная
кошечка, приваженная женой Сергеева к дому. Не даром замечено: "Рыбак рыбака
видит из далека". Своих замечательных котят она  рожала в квартире Сергеева,
прямо у него на тахте.
     Клеопатра  была по началу  заботливой матерью,  но  через пару  месяцев
героического материнства вновь  встала на  путь порока. Гуляя по двору,  она
приставала  к  детям, взрослым, как  бы  предлагая  себя в дом.  Пожалуй она
смогла бы стать  домоседкой, подвали ей удача попасть в  семью, где у нее не
было  бы конкурентов.  Но  ничего такого  не  произошло,  и ей, неприкаянной
отщепенке, пришлось мыкаться без постоянной прописки.
     Сергеев, однажды, хворая, задержался на несколько дней дома, не посещал
работу. Случайно, выглянув  в  окно, он заметил, что Клеопатру "добрые люди"
берут за шиворот и сажают в мешок. Подлая,  крашенная в желтый цвет,  баба -
соседка  по лестничному маршу, отправляется с мешком на  улицу. Ее вислоухие
собутыльники, -  муж-автослесарь,  подруга с  мужем-крестьянской косточкой и
выводок сопливых детей  замешкались у ворот. Сергеев, как мог скоро оделся и
трясущийся от высокой температуры, рванул за паразитами.
     Крашенная, к  тому  же  основательно  лысеющая,  стерва  с  мешком  уже
потерялась  из виду,  но  остальные  лиходеи замешкались.  Суровая  отповедь
привела  их  в  замешательство. Первым очнулся крестьянин, -  в нем взыграла
тяга  к  пролетарской  диктатуре и  гордыня  хозяина жизни. Геройски схватив
Сергеева за  грудки, человек из  народа  пытался диктовать свою волю дохлому
интеллигенту.
     Сергеева  с  четырнадцати лет  воспитывался в закрытых  военных учебных
заведениях  и  был  основательно  натаскан  в  премудростях  разностороннего
рукопашного боя. Даже  не  поведя глазом  в сторону  крестьянина, он  легким
кистевым движением освободился от захвата и оттолкнул от себя простака.
     Мимо  по улице  летели рычащие стаи  автомобилей  и, по законам  жанра,
следовало  выбить ударом ноги этого дуралея  на  проезжую часть. В несколько
секунд  он  будет размолочен капотами и  превращен  в  кашу. Что-то удержало
Сергеева  от  слишком  решительных  действий.  К  тому  же,   обескураженный
легкостью контратаки, крестьянин поник и только невнятно что-то бурчал.
     Теперь  в  единоборство решил  вступить автослесарь.  Нужно быть полным
идиотом и  простофилей,  чтобы, вылупив глаза через страшные диоптрии  очков
(легким  ударом  по  которым  можно  лишить его  зрения),  повторять  приемы
крестьянина, - хватать за грудки.
     Рефлексы,   подхлестнутые   интоксикацией,  температурой,  у   Сергеева
восстановились   моментально.   По  спортивному  опыту,   он  оценил  важный
показатель  готовности к  жестокому  бою: его собственное  сознание  намного
обгоняло события, а потому панорама как бы раскручивалась в медленном темпе.
Перед  ним  открывался выбор средств, прочно вбитый долгими тренировками  по
программе   рукопашного   боя,   принятого  в   разведке  морской  пехоты  и
воздушно-десантных войск.
     Можно было легко переломать руку этому болвану сразу в трех сочленениях
-  лучезапястном,  локтевом  и плечевом.  Для  этого надо  только  несколько
развернуть корпус вправо, прочно накрыть  его руку своей левой  подмышкой  и
резко  обронить  все свои девяносто килограмм живого  веса на его вытянутую,
ослабленную тыльным разворотом руку.
     Возможен и другой ход: поднырнув под правую  руку противника,  провести
"мельницу" и  воткнуть  слесаря башкой в  асфальт, но тогда его ждет перелом
основания  черепа,  шейных позвонков,  мощное внутричерепное  кровоизлияние,
тяжелейшее сотрясение  головного  мозга.  Чего-то  одного,  на  выбор,  было
достаточно, чтобы отправить лиходея на тот свет.
     Можно решить  вопрос еще проще: снести правым локтевым ударом непрочную
реберную  дугу  над  его  печенью.  Тогда грядет  и  разрыв  печени  острыми
обломками  ребер.  Смерть  в  таких  случая  наступает  от  внутриполостного
кровотечения.
     Можно, наконец, заехать страдальцу ногой в пах  или  по кости голени, -
от страшной боли наступит шок.
     Но внимание  Сергеева  почему-то приковало  совершенно  открытое  горло
лиходея. Видимо, вспомнилась беззащитность и  готовность на муки  Клеопатры,
когда ее, схваченную за шиворот, погружали в мешок.  Правая  кисть  Сергеева
уже сложилась в  "лапу леопарда". Ею, как пилой, перерубаются  хрящи горла и
наступает скорая смерть от мучительного удушья.
     Еще  мгновение,  -   некоторый  подготовительный  отворот  корпуса  для
усиления размаха, - и "лапа леопарда" готова  выстрелить смертельным ударом.
Привычный на татами,  жестоко-азартный  "киай"  уже выдавливался из жаждущей
крови и мести глотки. Вспомнилось: "Бей первым Фреди"!
     С  возрастом  мы,  безусловно, становимся  мудрее:  именно  это  спасло
слесаря  от смерти,  а  Сергеева  от явно приближающихся  суда  и тюрьмы. На
другой стороне узкой  улицы суету у  ворот пожирали взглядами уже готовые  к
снятию  показаний  свидетели.  Обыватели, стоящие  на остановке троллейбуса,
десятком пар любопытных глаз пожирали гладиаторский экспромт.
     Насладить  их любопытство профессиональным убийством, пусть плохого, но
все же человека,  и  при  том не спасти  Клеопатру,  - было пижонством, а не
разумной боевой операцией. Этого придурка, если уж есть такое желание, можно
оглушить ударом в парадной,  на лестнице,  и сбросить вниз головой в зияющий
проем. Эффект будет не менее основательный, чем при выполнении "мельницы".
     Хуже всего то, что Клеопатру уже не вернешь. Здесь, на шумной улице, на
Сергеева широко  раскрытыми,  испуганными глазами смотрели  дети  этих  двух
рабоче-крестьянских   дебилов.   Вспомнилось   из   Библии:   "Гневаясь   не
согрешайте"! А затем уже  вовсе успокоительное:  "Итак смотрите,  поступайте
осторожно, не как неразумные, но как мудрые" (К Ефесянам 5: 15)...
     Сергеев на всю жизнь запомнил  одну из  своих кошачьих подруг  - Фаину.
Она появилась у  него  на даче неожиданно, во время  кормления стаи соседних
подруг,  которые собирались  по  вечерам  на  скромный  ужин  и  холостяцкие
посиделки.   В   проеме  входной  двери  показалось  максимально   вежливое,
деликатное существо, страшно исхудавшее и взъерошенное. Кошку просто  качало
от усталости и истощения, - она, видимо, проделала огромный и  трудный путь,
пока  каким-то  шестым  чувством  установила,  что  именно  в  том  доме  ее
обязательно приютят и накормят. Она одарила вежливым носовым поцелуем каждую
из  собравшихся  на  посиделки  кошку.  Деликатно,  но  с  аппетитом  уплела
предложенные лакомства.
     Сергеев  внимательно  рассмотрел примечательное создание,  -  это  была
носительница элитной сибирской  породы  с некоторым подмесом  замечательного
норвежского  генофонда, о  чем свидетельствовали  выраженные  и  характерные
кисточки на кончиках ушей. Сергеев,  приласкав Фаину (она  всем своим  видом
подсказывала  именно это имя),  уложил ее  на диван.  Наступила пора  сна, -
кошка спала, как убитая,  но поднявшись довольно рано, принялась методично и
тщательно  вылизывать  себя. Через  пару  часов  - это было  уже  совершенно
преображенное создание. Приведя себя в порядок, Фаина отправилась обозревать
территорию   усадьбы,    фиксируя   границы    известным   способом.    Дела
экскрементальные она отправляла на грядках других усадеб.
     Кошка быстро определилась с хозяином и соседями, с территорией и домом.
Она  отъедалась, лечилась травками, отдыхала. Но когда вечером,  как  обычно
дачные  подруги попытались  собраться  в  гостиной и  отведать  лакомств  на
халяву,  Фаина  разметала конкурентов в  несколько  секунд.  Так  же свирепо
впредь она расправлялась с любой собакой, пробегавшей мимо сада.  Ее страсть
к зубасто-когтистым боям не могли охладить даже крупные немецкие овчарки.
     Через  несколько дней, ночью,  Фаина  родила трех  замечательных  котят
прямо  у  Сергеева  под одеялом.  Все  они были  разной  масти,  причем,  не
соответствующей  окрасу  матери. Ясно,  что  голодная  жизнь кошки-скиталицы
потребовала от Фаины соития с несколькими разными котами.
     В  таких  связях  не  мог  доминировать  генофонд  ослабленной  матери,
остались жизнеспособными лишь зиготы с преобладанием генетической информации
сытых самцов. Но по-настоящему  доверила Фаина  драгоценное достояние только
одному  существу -  человеку по фамилии Сергеев.  Она позволила ему  принять
трудные роды.
     Фаина сама выбрала место для семейного гнезда: в секцию шкафа  с бельем
мамочка аккуратно, за шкварник, перетаскала потомство. Фаина была заботливая
мать   ровно  до  двухмесячного  возраста  питомцев,  затем   она  полностью
переложила труд по  уходу и воспитанию на Сергеева. Таким шагом она показала
ему, что в котятах таятся души  сергеевских грешков  молодости,  а по счетам
необходимо обязательно платить. Коты  же  совокупители к серьезным, душевным
делам, не относятся, - то всего лишь зов природы и притяжение тела.
     Фаина учила  котят охотиться  за живностью, показывала  лечебные травы,
помогала  осваивать  приемы борьбы в стойке  и  партере,  но  кормить грудью
малышей  отказывалась.  У  нее появилось  более ответственное занятие, - она
сплела  супружеские  узы  только  с  одним   котом  -  великолепным  крупным
британцем,  проживающим в соседнем доме. Так был  дан старт большой семейной
любви, закончившейся  к осени  рождением  шести одномастных  котят,  которых
пришлось признать, прежде всего, британцу. Сергеев неоднократно замечал, что
британец тоже  участвовал в тренировке охотничьих инстинктов у котят, но он,
паршивец,  многократно  изменял Фаине,  причем,  с  нестоящими  деревенскими
простушками.
     К сожалению, Фаина не пожелала переехать с Сергеевым в Санкт-Петербург,
- ее манили охотничьи  просторы, сказки о которых вечерами и ночью ей шептал
на ушко  сытый  и легкомысленный, серо-полосатый  британец. Какой женщине не
хочется завести прочную, благополучную семью.  Многие  из  них действительно
верят в легкомысленную легенду о том, что "с милым рай в шалаше". Вернувшись
к лету из  дальнего  плаванья,  Сергеев  не  нашел  Фаину  в живых, погиб  и
рыцарь-британец, видимо, подбивший азартную  подругу на  порочный  и опасный
поступок, -  воровство  кур  у постоянно живущих в  поселке "дачников".  Их,
скорее всего, загрызли дворовые собаки,  стоящие на страже имущества хозяев.
Но то было лишь  предположение. Сергеев молил Бога, чтобы, отбирая жизнь, он
дал  Фаине и британцу легкую смерть, если уж не пожелал дать жизнь  долгую и
беззаботную.

     * 2.9 *

     Сергеев всмотрелся в мордахи своих  теперешних подружек (их теперь было
только  две), - они были сытыми, довольными, в них не читался даже  намек на
подозрение о готовящейся "подлянке". Сергееву стало стыдно за легкомысленное
согласие на командировку.  Правда,  он еще  не  высказал свое  окончательное
решение главному врачу. Но в душе уже согласился потому, что хотел отдохнуть
от больничной  суеты и дешевых  интрижек, которые постоянно  закручиваются в
женском  коллективе. Размышления пошли по  нескольким направлениям. Первое -
можно забрать  подружек  с собой, но  такой переезд для них  станет огромной
психической  травмой.  Ясно,  что кошкам необходимо постоянно  ощущать  свою
причастность  к защите дома  от вурдалаков. Второе - можно пригласить бывшую
жену пожить в  доме, ее хорошо знали кошки.  Но тогда остается загадкой, как
она будет  осуществлять  эту  самую  жизнь  на  "чужом берегу";  захочет  ли
освобождать  потом  "утоптанное"  ложе.  Она  была  тоже  врачом, но  вдруг,
неожиданно  для  Сергеева,  так основательно  влезла в бизнес, что забыла не
только  семейные  обязанности,  но  стала подторговывать  своими принципами,
свободой действий,  добропорядочными  отношениями  с  людьми.  Возобновление
союза  с коммерсантом азиатского  качества  не  входило  в  круг желательных
отношений.
     Наверное,  самым реальным  и  разумным  был третий  вариант:  временное
переселение  семьи  дочери  под  отеческий  кров. Но при любом решении кошек
ожидало потрясение и  возникновение сомнений в верности  лидера  стаи.  Рука
потянулась  к  телефону,  -  к  нему  Сергеев  последние  годы  относился  с
предубеждением. Чаще он выключал его напрочь и пользовался связью  с внешним
миром только в одностороннем  порядке,  то  есть  звонил сам  и не  принимал
звонков  ни  от  кого. Такое  прочное  ощущение  покоя  соответствовало  его
интровертированной натуре, склонной к щадящему здоровье аутизму.
     Все друзья и деловые люди поставили на нем крест, отучились общаться по
телефону, некоторые прокляли, но  он твердо  продолжал свою линию,  замечая,
что продуктивность  профессиональной деятельности при  этом  резко возросла.
Это особенно плодотворно сказалось на литературной деятельности  Сергеева, к
которой   он  привык  уже  давно,  как   к  своеобразному  интеллектуальному
наркотику.
     В  молодости  профессиональное  занятие журналистикой  спасало  его  от
безденежья, теперь это было скорее занятие для души. Но самое главное, навык
наблюдения жизни, склонность переживать, пропускать через  себя все события,
насыщаясь  при этом  богатым материалом литературного характера, стало неким
смыслом его жизни.
     Он  научился жертвовать ради такой  схемы жизнедеятельности  многим  из
сферы личного. Но, может  быть,  это и  стало  его самой  главной личностной
сущностью.  Он  часто использовал  метод  здоровой провокации, возбуждая  им
откровение  у "объекта наблюдения".  При этом  приходилось превращать себя в
психотерапевтическую мишень. Такая смелость приносила глубокое проникновение
в сущность наблюдаемых событий, но оставляла незащищенным собственное тело и
душу,  на  которох  тут же  появлялась  масса  болезненных синяков,  шрамов,
кровоточащих ран.
     Набрав номер дочери и дождавшись ответа, он наслаждался некоторое время
лопотанием внучки - замечательного пятилетнего существа. Но, честно  говоря,
болтая с  ней о пустяках, Сергеев  чувствовал, что ему пока еще ближе кошки,
чем  человеческий  ребенок. Скорее  всего -  то  был  результат  собственной
отстраненности  от  жизни,  и фотография  явной  шизотимности,  свойственной
любому ученому. Дочь, как только узнала от внучки, кто звонит, обрушилась на
него с упреками:
     - Папа, где  ты болтаешься? -  выкрикнула  она раздраженно.  - Мне  все
провода  оборвали  звонки  от твоего  дальнего  родственника -  Германа. Ты,
видимо, забыл, что у тебя есть обязательства перед твоей женой и ее сыном от
первого брака?
     Сложность  логических  построений,  свойственных  женщинам,  вообще,  и
собственной дочери,  в  частности,  позабавили  Сергеева.  Он,  было,  хотел
выстроить схему душевных связей дочери и своей бывшей жены, крепость которых
всегда его поражала, -  порой ему казалось,  что  дочь  вовсе  не его, а  ее
отпрыск, - но Ольга огорошила его новой инвективой:
     - Ты удивительно черствый человек, папа!  Я бы с тобой не могла прожить
ни месяца, а она истощала  себя в борьбе с твоим душевным холодом целых пять
лет.
     Все это в просторечии называется "окатить ушатом  холодной воды" или "с
больной головы на  здоровую". Сергеева,  явно,  теснили с Олимпа, на который
тихо, но последовательно он давно возвел себя. Выстроил там удобную хижину и
расположился, согласно собственным планам, на долгие времена.  "Кто виноват?
- вот в чем вопрос".
     Такие  встряски  нравились  Сергееву.  Дочь, бесспорно,  это  понимала,
поэтому совершала подобные экзекуции всегда с энтузиазмом. На ее языке такая
"работа" звучала,  как "промывка мозгов зазнавшемуся папочке". Но кто  может
судить женщину, особенно, если это твоя дочь?
     - Ближе к телу, Олечка, - в чем дело?  что случилось?  - начал медленно
мобилизовывать свои  силы Сергеев для отражения атаки. Я знаю  твои тайные и
явные симпатии, - ты готова ради женской солидарности продать отца за рупь с
мелочью.
     Дочь, видимо, надула пухлые губы и заявила категорическим тоном:
     - Я за справедливость, а не за семейный сепаратизм.
     Ольга Александровна была  по  образованию  философом  и  потому  иногда
изъяснялась высокопарным и наукообразным слогом. Но то были профессиональные
штампы и ничего более. Она скоро поменяла гнев на милость и продолжала более
вкрадчиво:
     - На Валентину  Андреевну совершено нападение и ее в  тяжелом состоянии
вчера доставили в больницу, - она в реанимации, еще не приходила в сознание.
     Это уже звучало, как удар грома среди ясного дня. Сергеев поперхнулся и
с  него  моментально  слетела  напускная  сердитость  и  желание  заниматься
словесной бравадой. Дело принимало какой-то трагический оборот. Он уточнил у
дочери  номер  больницы, распрощался и начал розыск. Сергеев  быстро отыскал
телефон  начмеда  больницы  -  своего  приятеля,  доктора медицинских  наук,
великолепного специалиста анестезиологии  и реанимации. Костя откликнулся на
телефонный звонок моментально и сам взял инициативу разговора в руки:
     - Саша, я пытался до тебя дозвониться, но твоя система телефонной связи
не всегда приносит пользу. - молвил он сходу. -  Положение у твоей Валентины
критическое. Ты  извини за прямоту, но у меня надежд на  благоприятный исход
практически нет, у нее очень тяжелые травмы головы, грудной клетки.  Однако,
как ты понимаешь, делам все, что возможно.
     Сергеев молчал и внимательно  слушал, вопросы задавать не имело смысла,
- все  и  так ясно. Спасибо  Косте, что он не стал тратить  время на  пустые
слова,  не вешал  лапшу на уши -  не врал,  не успокаивал. В конце разговора
Сергеев уточнил возможность навестить Валентину прямо там, в  реанимации,  -
договорились сделать это завтра, часов в одиннадцать, когда закончится обход
и вся утренняя больничная суета.
     Опустив на  рычаги  телефонную  трубку,  Сергеев замер в  оцепенении, -
странно,   как   быстро   и   неожиданно  свалились   на  него   трагические
неожиданности.  Но  он еще  не  собрался с  мыслями  и сидел  сгорбившись, в
глубокой задумчивости.
     Кошки, словно почувствовав его горе, запрыгнули на тахту и  внимательно
наблюдали за ним  печальными глазами.  Какие  все  же  это тонкие  существа,
способные ощущать  любые  эмоциональные  повороты  в  душе человека,  -  они
сопереживали, разделяли горе, готовы в меру своих сил прийти на помощь.
     Сергеев  неоднократно  замечал, что кошки порой застывали, с осторожным
любопытством устремив взгляд мимо  хозяина, в пространство. Говорят, что они
таким  образом  фиксируют  эфирные  тела,  -  например, прошлых жильцов этой
квартиры, давно умерших, но пожелавших навестить свой бывший дом.
     Появление  полтергейста  кошки  тормозили сразу  же на  пороге квартиры
решительным   взглядом,   излучавшим   безусловное   презрение   и   суровую
непреклонность.  Они  усаживались  на  его  пути  и  своей  волшебной  аурой
возводили  непреодолимое препятствие  для всякой  нечистой  силы, явно давая
понять, что они  посланники Бога на земле - суровые судьи, готовые в  случае
чего  и  приговор  привести  в  исполнение собственными  зубами  и  когтями.
Нечистая сила боялась их!
     Около  полуночи  Сергеев  услышал какое-то шевеление на карнизе окна  в
спальне,  -  он  еще  не сомкнул глаз, - кошки  подняли головы,  но  вежливо
притихли, не  двинулись  с  места.  Сергеев  подошел к  окну,  - на  карнизе
топталась  нежная  голубка, почесывала клювом  оперенье, заглядывала,  но не
просилась в комнату. Сергееву показалось, что глазки у  нее были блестящие и
агатовые, как у Валентины. Мистика! - стукнуло в голове у Сергеева.
     Подобное послание в его жизни уже было:  пять лет тому назад он плыл на
большом сухогрузе в Атлантике; вдруг, ни ведомо от куда, подлетела и присела
на  передней  мачте,  около прожектора, небольшая птица. Это было странно, -
судно  находилось  практически  в  центре  Атлантики.  Обычной  птице  такие
перелеты не под силу. Сергеев наблюдал ее появление издалека, - он находился
вместе со  старпомом в ходовой  рубке,  -  была  ночь -  тихая,  загадочная,
обволакивающая  теплом  парного  молока.  Наутро  к  нему  зашел  капитан  с
радистом: попросил  крепиться и  передал радиограмму от  жены с известием  о
смерти матери. Бесспорно, - история повторяется!
     Ночь  прошла в  размышлениях. Вспомнились годы, прожитые вместе, - они,
вообще-то, были счастливыми. Валентина успела  до встречи с Сергеевым четыре
раза побывать замужем и была  довольно заводная  штучка. Однако  быть  женой
ученого - это профессия, тяжелая и особая, выдюжить которую дано не каждой.
     Еще сложнее для  Сергеева было  наблюдать,  как  мучается рядом живущий
человек,  -  они  расстались  без  скандалов и взаимных  упреков.  Валентина
продолжала  навещать его,  видимо, ощущая потребность общения, больше, чем с
другими. Но вечные творческие залеты Сергеева, само собой, не способствовали
лечению душевных  ран,  на которые  все  время  жаловалась теперь уже просто
подруга.
     Он  пресекал все ее попытки как-то  вмешаться в  его  быт,  - например,
убрать  квартиру,  - предпочитал жить в окружении  пыльных книг, да  любимых
кошек. Если уж  он и корил Валентину за  что-либо,  то  только  за пропавшую
Катьку  и Клеопатру (интересно - имена обоих на одну заглавную букву; Маша и
Муза - имели иной фонетический старт). Намеки  судьбы были понятны Сергееву:
"К" - от слова катастрофа; "М" - от слов милая моя.
     Но  с  сергеевской  мистикой  Валентина  решительно  не  соглашалась  и
обвинения  в свой  адрес  за  пропажу  кошек  не  принимала.  И  вот  теперь
возмездие: эта близкая женщина безвозвратно отдаляется от него, - решительно
и бесповоротно! - для него в том уже не было сомнений.
     К одиннадцати Сергеев  приехал  в больницу, внутренне подготовленный  к
худшему.  Уже  по лицу  Кости  он понял,  что не ошибся в ожиданиях. Сергеев
попросил о встрече с дежурным врачом-анестезиологом (тот еще был на  месте).
Серьезный  и  разумный  врач  тихо  и  последовательно  провел  Сергеева  по
короткому финальному пути жизни пациентки: она все время была без сознания и
только  к  полуночи,  примерно за  десять  минут  до смерти,  открыла глаза,
показала рукой  чтобы сняли  интубационную  трубку (она была  на управляемом
дыхании), но  говорить не могла,  только  внимательно оглядывала  помещение,
мониторную технику, приборы, словно прощаясь со всем земным. Слез не было, -
но была грусть и отчаянье во  взгляде.  Она, видимо, пыталась разыскать лицо
любимого  человека и, скорее  всего, печалилась, что Сергеева нет рядом, что
не успела,  не смогла проститься и сказать  что-то самое главное, приходящее
на ум только в последние минуты.
     Подвиг  прощания  с  жизнью требует огромного  волевого напряжения.  Он
последнее истощающее испытание для тяжелейшего больного - огромная нагрузка,
еще  больше  укорачивающая   жизнь.  Она   быстро  утомилась,  сорвалась  на
прерывистое   дыхание,  неудержимо   нарастал   разлад   сердечно-сосудистой
деятельности.  Ее ввели в мягкий морфинный наркоз и теперь уже  окончательно
очистившаяся от греха душа Валентины тихо отошла в мир иной.
     У  врачей  хватило   ума  не  мучить  пустое  тело  (фантом,  оболочку)
бесполезной  истерической  суетой   "экстренного   оживления".   Конечно,  в
последние  минуты жизни боли она не чувствовала, но каждому смертному тяжело
и боязно расставаться с привычной землей, а душе покидать полюбившееся тело.
Конечно,  душа,  возносясь,  наблюдала за  земными существами,  она пожелала
последний раз посетить и Сергеева в образе голубки.  Наверное, ее последними
словами было  до боли знакомое обоим: "Укрепите ослабевшия руки, и утвердите
колена дрожащия; скажите  робким душою: будьте тверды,  не бойтесь; вот  Бог
ваш, придет отмщение,  воздаяние  Божие; Он придет  и спасет вас" (Кн. Исаии
35: 3-4).
     Сергеев  считал  своим  долгом  испить  всю  горькую чашу  до  дна:  он
спустился в  морг, попросил показать тело усопшей. Патологоанатом замялся, -
уж слишком тяжелы для  обозрения были травмы, расставившие  на теле жестокие
печати. Но начмед, сопровождавший Сергеева, дал знак  рукой врачу, - "Делай,
как просит"!
     Картина  повреждений  была  ужасная,   -  так  могли  поступить  только
палачи-вандалы,  без  совести,  без сердца, потерявшие  человеческий  разум.
Скорее  всего,  это  дело  рук  наркоманов.   Лицо,  затылок,  руки,   грудь
представлялись сплошным массивным  кровоподтеком, кости черепа  проломлены в
нескольких местах, -  как она не скончалась прямо там, на месте нападения, в
парадной,  где,  видимо, сразу  шагнув с  крыльца, со света  в темноту, была
оглушена первым ударом кастета в висок.
     Моментально  потеряв  сознания, она  уже не  чувствовала все  остальные
удары. Сергеев, взглядом профессионала осматривая труп, фиксировал не только
повреждения, чтобы составить хотя бы приблизительную  картину  происшедшего,
но исподволь  отыскивал "смягчающие"  признаки, - хотелось, пусть  мысленно,
виртуально, но снизить накал мучений маленькой, беззащитной женщины.
     Спазм  от  рыданий,  слез  хлестнул неожиданно. Сергеев  резко задернул
окровавленную простыню, пытаясь задушить конвульсии  рыдания, быстро вышел в
коридор, низко наклонив голову. Он взглянул  на друга глазами, полными слез;
губы, искаженные горем и гневом, выдавливали проклятия:
     -  Костя,  этих  подонков  мне  нужно  найти  обязательно  и  задушить,
пристрелить лично;... или, еще лучше, - вырвать у  них, обязательно у живых,
печень и  сердце голыми руками;  колотить эту мразь  башкой о стену  пока не
вытекут из нее тупые,... полоумные,... отравленные наркотиками мозги!...
     Сергеев  перевел  дыхание,  помолчал,   пытаясь  привести   собственное
сознание в равновесие: - Костя. Но все это, к сожалению, ей уже не  поможет.
Пусть земля Валентине будет пухом!...
     Костя  вынес от анатома две колбы с разбавленным спиртом, друзья выпили
молча и  двинулись к  выходу.  Узкий коридор мрачного  цокольного помещения,
подсвечивался  мерцающими-мигающими неоновыми  и бактериоцидными  ламп. Все,
абсолютно любые предметы, вопросы, слова, дневной и электрический свет - все
признаки продолжавшейся жизни словно давили на  сознание, на  плечи тяжелым,
просто неподъемным, груз...
     Сергееву вспомнились  слова Иисуса: "Из тех,  которых Ты Мне  дал, Я не
погубил  никого"  (От Иоанна  18: 9). С  Валентиной, как и с  первой  женой,
умершей  давно,...  в  возрасте тридцати лет,  от  молниеносно  протекавшего
менингоэнцефалита, - все было наоборот.
     Тогда  роковая  болезнь у первой жены - Людмилы  - возникла через сутки
после того, как  она,  -  еще  молодой  врач-инфекционист,  -  реанимировала
задыхающегося от ложного крупа  ребенка. В  те времена  еще не было  в наших
инфекционных  больницах специальной дыхательной аппаратуры и спасать больных
приходилось  дыханием "рот в  рот". Так она набралась  вирулентных  вирусов,
против   которых  спасения  не  было.  У   нее,  как  потом  понял  Сергеев,
основательно   раскопав   катамнез,  были   врожденные   дефекты   локальных
иммунологических  барьеров, защищающих  мозг: в возрасте 4-х лет она чуть не
погибла от  кори  при  таких  же симптомах.  Трудно  было  смотреть на  муки
молодой,  красивой  женщины:  смерть  наступила  в  состоянии   неснимаемого
судорожного статуса. Все произошло в той же больнице, в той же реанимации.
     Судьба  словно  испытывала  Сергеева  на  прочность:  сперва  позволяла
притронуться  к счастью, но тут же отбирала привычное и  породненное. Дьявол
мешал  спокойной  жизни, лишал  возможности  полного наслаждения.  Большие и
малые земные радости словно уплывали от Сергеева, лишь помахав ручкой.
     Но,  испытывая на прочность психику Сергеева, потусторонние силы  брали
слишком круто, - все  по их воле заселялось неимоверно жесткими контрастами,
не допускались полумеры и полутона.
     Как же все-таки  мы, люди -  земные  существа,  - слабы и  зависимы  от
обстоятельств,  окружения,  суетной  эпохи.  Тем  не  менее, осознавая  свою
слабость  и  незащищенность,  как мало еще человечество прониклось верой  во
Всемогущего Господа. Мало кто понимает до  конца, например,  слова Евангелия
от Иоанна (15: 20): "Раб не больше  господина своего". Ни у кого нет никаких
оснований мнить себя сверхчеловеком, не исполнять Божьи заповеди, тянуться к
дьяволу. Еще хуже, когда сбываются пророчества Иеремии (4:  22): "Неразумные
они дети, нет у них смысла; они умны на зло, но добра делать не умеют".

     * 2.10 *

     Во  время похорон Сергеев находился в относительном забытьи, успокаивал
себя малыми дозами  коньяка и  тотальным одиночеством. Гроб при отпевании во
Владимирской церкви и  на  кладбище решили  не открывать. Прощались скромно,
без  речей  и клятв,  народу  было немного,  - никто  не  лез  к  Сергееву с
традиционными соболезнованиями, друзья  ограничивались рукопожатием. Сергеев
терпеть не мог фальши - ни в большом, ни в малом.
     Состояние оглушенности не проходило неделю. С  питьем спиртного Сергеев
завязал быстро  (почему-то не хотелось).  Разговоры  с  милицией закончились
быстро. Они не утомили,  а только вселили уверенность, что никого не найдут,
да и  искать  особо не  будут. Было ясно, что  Дело спишется на случайность:
"случайная"  встреча  в темном, по  чьей-то  воплощенной  воле,  подъезде  с
неуправляемыми  наркоманами.  Вычислить  виновников  не  возможно  так,  как
свидетели растаяли во тьме ночи.
     Сергеев  принял  окончательное  решение  быстрее  сменить  обстановку -
уехать  в командировку. Только  основательно придя в чувство, можно начинать
серьезные  и большие дела. Подходы к ним пока для Сергеева были не известны,
- значит следовало ждать прозрения, инсайта, момента истины!
     С  Чистяковым  о госпитализации  договорились  по  времени и  программе
окончательно.  Но   что-то  настораживало  Сергеева   в  реакциях   Миши  на
обсуждаемые  вопросы, -  был он больше  формален, чем  заинтересован, словно
дела  эти  касались  не  его,  а  постороннего  человека,  просто   далекого
знакомого. Дела на работе и дома были улажены, он простился с Машей и Музой,
передав их на руки дочери и  под вечер, в  субботу, отправился на вокзал. "И
избавил нас от врагов наших, ибо вовек милость Его;  Дает пищу всякой плоти,
ибо вовек  милость Его.  Славьте Бога небес, ибо вовек  милость Его" (Псалом
135: 24-26).

     Антракт злодеи!






     Беседа третья

     В  истории Мира все настолько  переплетено  и  увязано,  что  вычленить
множественные взаимосвязи практически невозможно. Мы не знаем в кого и когда
Бог переселяет избранные души. Но то, что душа не погибает, а живет вечно, -
неоспоримый  факт.  Сомневаться  в  том  может  только  весьма  ограниченная
личность  -  близкая  к  носителям   идеологической  примитивности  (скажем,
большевистской). И пусть нашим избранником на пути таких подтверждений будет
Александр Великий  (Македонский).  К сожалению,  общение  с рассказами о нем
порой весьма  затруднено. Ф.Байназаров  в 1991  году  и другие исследователи
отмечают, что на  рубеже 329-327 лет  до новой  эры  была уничтожена древняя
письменность  Средней  Азии.   Известно,   что  представители  народов   тех
государств были иными даже внешне,  чем  сейчас. Раскосые  глаза у таджиков,
узбеков,   киргизов   и   других  современных   азиатов,   -   это   подарок
татаро-монголов,  следствие  их былых нашествий.  Тогда  ассимиляция  велась
варварскими методами: убивали всех взрослых и детей мужского пола, оставляли
только молодых женщин, девушек, девочек. Их превращали в наложниц, рабынь, -
в носителей  иных комбинаций  генофонда,  открывшего  дорогу  новому этносу,
отдельные  фаланги  которого  носили  имена  своих монгольских  и  татарских
повелителей - Узбека, Киргиза, Туркмена.
     Потеря   громадного   исторического   материала,   создаваемого  веками
представителями  прежних  высоко развитых народов,  осталась  невосполнимой.
Последующее  греко-римское  доминирование  прозы  об Александре  Македонском
(356-323  годы  до новой эры) исказило правдивость описаний его  жизни, дел,
военных  походов. Теперь  желающие узнать  что-либо о  легендарной  личности
вынуждены ограничивать круг  литературных  источников  произведениями  таких
авторов, как Полиен, Страбон, Диодор, Арриан, Квинт Курций Руфа, Плутарх.
     Но  авторская  индивидуальность  была  подавлена  весомостью авторитета
Александра,   мнение   писателей-исследователей   оказалось   ангажированным
соответствующей  эпохой,  зависело от того, кто был у  власти,  - почитатель
великой личности или ее  конкурент. Кроме того, многого древние  авторы и не
могли знать,  ибо  не  были современниками великого человека, а исторические
сведения тогда плохо хранились,  чаще  передавались  в устной  форме. Однако
иного  выбора  нет,  -  авторы  древности передают  нам свои  исторические и
литературные  предрассудки  для  критического  осмысления, а не  для  слепых
восторгов.  Посему  будем вдумчивыми, рассудительными,  осторожными. Желание
обратиться  именно  к такому персонажу,  как Александр Македонский, понятно:
слишком  грандиозны деяния,  творцом которых  он был. Масштабы свершений  не
смогла ограничить  скоротечность блистательной жизни молодого царя. Быстрота
и  натиск  событий  лишь  усугубили  таинственность  и  мистичность  легенд,
связанных с именем Александра Великого.
     Исторические  факты свидетельствуют  не  только  о  незаурядности  этой
личности,  но  и  о  противоречивости,   сложности  характера:  в  нем  было
достаточно  благородства  и  коварства, доброты  и  жестокости,  щедрости  и
стяжательства.  Даже  та  своеобразная  негласная цензура,  которую невольно
вводили для себя его биографы, не смогла полностью  спрятать теневые стороны
жизни  Александра.  Конечно, демонизм  великой  личности  и,  вместе с  тем,
человеческое  обаяние  вызывали   гипнотический  эффект,   подобный  взгляду
громадного, красивого удава. Любой автор, погружающийся в  ауру исторической
гигантомании,  терял  способность   быть  бесстрастным  и   в   полной  мере
объективным.  Поэтому  отрицательные моменты  жизни  Александра Македонского
преподносятся  только  в форме неких  намеков, с обязательными оговорками  о
малой вероятности.
     Мистические ожидания и действия сопровождали  этого человека от момента
появления и до ухода из земной жизни. Александр родился в шестой день месяца
Гекатомбеона в столице Македонии  Пелле, в тот же день сгорел  храм Эфесской
Дианы.  Опасное   предзнаменование.  Но  оракулы   успокоили:   "Нет  ничего
удивительного, что сгорел храм: Богиня Артемида, как повивальная бабка, была
занята  принятием новорожденного Александра". Предначертание было развернуто
в сторону величия,  экстраординарности будущего царя и полководца. Скоро над
именем наследника нависло облако подозрений в его причастности к организации
убийства отца. В конце же жизненного пути родилась вовсе путанная интрига, -
нависла густая завеса тайны, кривотолков, подозрений.
     Наши   современники   вынуждены   переориентировать   практически  все,
связанное  с  памятью  об  Александре: осторожно муссировалось даже мнение о
том,  что  к смерти Македонского причастен его бывший воспитатель  - великий
философ Аристотель. Начало такой версии  положено намного раньше: считалось,
что  Аристотель обладал врачебными знаниями;  только он  один (тоже великий)
мог оценить масштабы урона  цивилизации, связанного с походами необузданного
Александра. Все это повышает вероятность принятия  экстраординарных решений,
-  великого  Аристотеля против  великого  Александра. До конца  не исключено
предположение:  будто  бы  учитель  приготовил  особый  яд  для  умерщвления
ученика.  Если такая тема вообще возможна, то невольно  задаешься вопросом о
причинах столь жестоких действий.
     Понятно, что только философ такого уровня, как Аристотель, мог взвалить
на себя  бремя бесстрастного эксперта поступков Александра и принять решение
о его преждевременном уходе из жизни. Однако и здесь, скорее всего, спрятана
лишь политическая  интрига,  приправленная мистикой и чертовщиной. Не  будет
философ пачкать  руки предательством и  примитивным криминалом, - не  станет
сам  себя  втаптывать в грязь. В том убеждаешься, прослеживая жизненный путь
Аристотеля.
     Аристотель   был  первым  с  возраста  13  лет  основательным  учителем
Александра.  Он  преподал  ему не только передовые философские,  религиозные
знания, но и медицину. Ибо сам был потомственным эскулапом, а философия в те
времена прочно  переплеталась с медициной. Говорят,  что Аристотель посвятил
своего  ученика  и  в  тайные  знания ведического уровня,  которыми  владели
храмовые мудрецы-оракулы Египта. Несколько проясняет психологическую сторону
поступков   молодого  наследника  известный   австрийский   антиковед   Фриц
Шахермайр, сам являвшийся существом с загадочной, путанной биографией. Может
быть,  это и повышает  доверие к его заключениям: "подобное тянется  друг  к
другу".
     Шахермайр  оставил нам  несколько  примечательных  трудов об Александре
Македонском. Великих исторических деятелей  ученый предлагает  делить на две
категории: на гениев рационального  характера, соотносящих свою деятельность
с интересами общества,  и на необузданных властителей, увлекающих общество к
социальной катастрофе. К первым он относил  царя Филиппа (отца  Александра),
ко  вторым  -  самого  Александра.  Любой  социолог  скажет,  что  личность,
существующая  вне  групповых связей,  не возможна на посту  государственного
деятеля: "жить в обществе и быть свободным от общества невозможно".
     Александр уже  в ранней  молодости в  силу  очевидной незаурядности был
ориентиром  определенной группы  македонской знати, которая свое  социальное
восхождение связывала  с его быстрейшим  вхождением  во власть.  Эти люди не
могли и не хотели ждать законной передачи царственных обязанностей от отца к
сыну.  Здесь  речь  шла  не  о  заурядной  порядочности,  а  о  тяготении  к
божественной  власти  и  "купании" в ее  лучах. Помощником в таких необычных
пристрастиях  у  Александра  была  мать  -  властолюбивая,  сильная  натура,
своеобразная   хищница,   готовая  уничтожать   соперников  без  счета.  Она
основательно индуцировала загадочного сына.
     Заговор против царя Филиппа был сплетен просто: он был убит  Павсанием,
оскорбленным охлаждением царя к нему, - к своему гомосексуальному  партнеру.
Подтолкнуть  молодого человека  к вспышке агрессии, в  которой  было  больше
невротического, чем  истинно жестокого, имели возможность заинтересованные в
смерти Филиппа лица. Тут же, на месте покушения, злоумышленник  был убит без
суда и следствия. Потрясенный Александр якобы мстил заговорщикам жестоко, но
можно  было  воспринимать  такие действия  и  как  желание  освободиться  от
посвященных, - от соучастников акта отцеубийства.
     Плутарх  пишет о  том,  что  Александра  уже в  юношеские годы огорчали
победы отца.  Он  опасался, что для него не  останется великих дел.  Теперь,
придя к власти в возрасте 20 лет, он принялся за последовательную реализацию
мечты  о завоевании  всего мира.  Черный  покров оградил  тайну смерти  отца
Александра - царя Филиппа  от последующих поколений. Нам не дано разобраться
в том. Скорее, этого и не надо делать. "Истинно, истинно говорю вам: раб  не
больше господина  своего, и посланник не больше  пославшего  его" (От Иоанна
13: 16).
     Филипп  создал  прочные  основы   государства  Македонии,  воспитал   в
многочисленных  походах  лучшую   армию.   Он   был   не  только  выдающимся
полководцем,  но  и  замечательным  дипломатом, собирателем своего  царства.
Шахермайр  высказывал  в своих трудах  интересную  мысль о том,  что  строго
говоря будущее  военное господство Александра создавалось не только усилиями
его отца,  но  намного раньше  -  победами Кира.  Отсюда  и  вывод:  империю
Александра должно считать не расширившейся Македонией, а выросшим Персидским
государством.
     Александр в реализации своих военных планов  постоянно спешил. Но такой
темперамент  был   оправданным   методом  достижения  воинских  успехов:  он
обрушивался на голову противника неожиданно и неотвратимо, как Божья кара за
отступление  от  заповедей,  наслаждение  сытостью   и  богатством.  Его  не
интересовала позиционная война, долгая дипломатия. Однако в его методе  было
и благородство,  свойственное  только  великой  личности.  Когда сподвижники
предлагали напасть на противника под покровом ночи,  он отвечал: "Я не ворую
победу" и предпринимал труднейший  марш-бросок,  обеспечивающий внезапность,
превосходство сил на узком участке, разгром основного врага.
     Стратегия  и  тактика  молодого  полководца  сводилась  к  бурному,  но
гениально  осмысленному  натиску.  В   таких  "драках"  Александр   принимал
непосредственное  участие.   Его  жизнь  неоднократно  висела   на  волоске,
множественные  раны "украшали"  тело.  Но судьба берегла полководца для иной
смерти. Как все бурные натуры Александр искал поддержки у Бога, ибо только с
ним он мог советоваться с почтением.
     Дельфийский оракул  питал  его уверенность и волю к  победам. Но даже в
общении  с Пифийской жрицей Царь был нетерпелив и требователен. Александр не
ждал  смиренно вестей  от Бога, как  простой  смертный,  а  принимал их  как
повелитель  -  наместник Бога на  земле. Известен  случай,  характерный  для
молодого царя. Перед одним из походов Александр явился  в Дельфийский оракул
в то время, когда не должно было обращаться к Богу за  прорицанием.  Получив
отказ от жрицы, он схватил ее за руку и потащил к треножнику над расщелиной,
из  которой струился  дурманящий  газ.  Жрица, должна была восседать  в этом
своеобразном  кресле, вдыхать отраву и тогда  в  ее помутненном рассудке, на
подсознательном уровне, возникали пророческие видения. Сопротивляться напору
царя  было  не возможно.  Жрица,  находясь еще  в здравом  уме,  с почтением
воскликнула: "Ты непобедим, сын мой"!
     Плутарх  считал, что  Александр  в душе критически относился  ко многим
ритуальным действиям, в том числе и к отдаваемым ему почестям. Рассказывают,
что когда он с пышной свитой, будучи в Коринфе, навестил известного философа
Диогена, то произошла забавная сцена. Диоген  лежал,  греясь на  солнце.  На
вопрос  приблизившегося к  нему  Царя  о возможных просьбах,  философ слегка
приподнявшись  ответил: "Отступи чуть  в сторону, не  заслоняй  мне солнца".
Находясь под  впечатлением  от встречи, Александр на  обратном  пути  заявил
приближенным: "Если бы я не был Александром, то хотел бы быть Диогеном".
     Александр, вообще, был не чужд  наукам и постоянно следил за появлением
интересных   сведений  в  области   философии,   права,  медицины,  военного
искусства.  Несметные  богатства,  - воинскую  добычу,  -  Александр отсылал
матери  и  щедрой  рукой  раздавал  сподвижникам,  войску.  Он  любил  пиры,
застольные речи, но пил мало и  больше угощал сотрапезников. Женщины никогда
не покоряли  его  волю  настолько,  чтобы  превращаться  в игрушку  в  руках
красавиц.  Известна  легенда  об  Аристотеле,  который  в   угоду  одной  из
красивейший юных любовниц  Александра позволил надеть на себя узду  и в роли
коня, ползая на четвереньках, развлекал забавницу. Случайно вошедший в покои
Александр  был  очень  удивлен  эпатажной  сценой.  Аристотель,   смутившись
основательно, заявил  царю:  "Смотри,  что  она может сделать даже со  мной,
стариком. Тебе необходимо опасаться ее чар".
     Александр  Македонский  был знаменательной  личностью во всем. К нему в
полной  мере  подходят слова: "Любящий  душу свою погубит ее; а  ненавидящий
душу  свою  в  мире сем сохранит ее  в жизнь  вечную"  (От Иоанна  12:  25).
Бесспорно, Александр в житейском плане не щадил свою душу. Он растрачивал ее
ради только ему понятной особой страсти - страсти разрушения и победы. Ареал
его завоеваний столь велик,  что с трудом поддается описанию. Он  был просто
ненасытен  в завоеваниях. Пожалуй,  только  Арриан (около 90-95  - 175  года
новой эры) сумел кропотливо и последовательно  описать военные походы своего
кумира  -  Александра  Великого.  Но  это  были  описания  историка,  но  не
психолога. Никто до конца так и не понял души этой незаурядной личности.
     Александр   Македонский  умер  от  неизвестного  скоротечного,  видимо,
инфекционного процесса, промучившись в лихорадке  несколько дней.  Произошло
это,  как и предсказывалось, в Вавилоне. Он,  по  данным  Аристобула, прожил
всего  32 года и  8 месяцев, царствовал 12  лет и 8 месяцев.  Последними его
словами перед смертью было горькое:  "Вижу, что будет великое состязание над
моей могилой". Громадную империю Александра Великого быстро растащили мелкие
царьки по мелким государствам.
     Мать Александра  - Олимпиада  дала волю  патологической  мстительности:
жестоко  расправилась с конкурентами своей власти,  чем  восстановила против
себя слишком  многих и лишь ускорила крах империи. Македония была  завоевана
Кассандром. Он казнил  сперва Олимпиаду,  затем  прикончил жену Александра -
Роксану и законного наследника престола - маленького Александра (309  год до
нашей эры). Новый сатрап  постарался выбить  из  памяти  народов  легенды об
Александре и его отце Филиппе.
     Империю Александра,  скорее всего,  должно воспринимать в  историческом
аспекте, как Божескую кару за грехи, совершенные определенными народами.  Но
стойкого, глобального социально-экономического резонанса рождение и крушение
империи Александра Македонского не вызвало.  Александр Великий  - это  всего
лишь  яркая  комета,  посланная  Богом  на  разведку.  Она  промелькнула  на
историческом небосводе,  не  оставив, как и любая  комета,  продолжительного
следа.  Она   вызвала  эффект  временного  потрясения,  уникального  блеска,
породила  образчик притягательной  силы,  но, скорее, только  эмоционального
круга.  Был  создан источник  нескончаемого  душевного  влечения  к подобной
динамичной жизни.
     Образ  содеянного   Александром  Великим  возглавил  магию  эталонности
поведения   незаурядной   личности.   Он   поражал   умы  миллионов   людей,
гипнотизировал  представителей последующих поколений, - царей,  полководцев,
воинов,  обывателей.  Петр Великий  тоже,  видимо,  почувствовал силу такого
воздействия.  Он  первым в  России приказал перевести и издать повествования
Плутарха об Александре Македонском.  По этому  "букварю добродетели" учились
многие царедворцы, но особое внимание обращали будущие монархи. В магии этой
личности умные  и тщеславные находили психологическую поддержку, возможность
оправдания своих тайных грехов и далеко идущих помыслов.
     Сами масштабы Российской империи обязывали ее императоров всматриваться
в  судьбу  Александра  Македонского  пристально,  как  в  личное  и  тайное,
откровенное зеркало.  Эффект подобного  зомбирования, видимо,  был необходим
менее  сильным  личностям   при  принятии  эпохальных  решений.  Явно  льстя
самолюбию, персоны  заведомо  заурядные наблюдали  по  такому  зеркалу много
общих черт, что, конечно, было всего лишь приятной иллюзией.
     Александр  I  не очень  долгую жизнь, - с 1777 по  1825 годы, - в  силу
трагического стечения  обстоятельств  оказался причастным к убийству  своего
отца Павла I.  Это  в какой-то мере роднило его с  Александром  Македонским.
Другая судьбоносная параллель,  - почетное бремя "освободителя": Александр I
правил  Российской  Империей с 1801 по 1825 год  и  вынужден  был возглавить
грандиозную компанию  по  обузданию военных стяжательств Наполеона - другого
успешного наследника доблестей Александра Македонского.
     Роль   России   в  этой  компании  была  приоритетной,  грандиозной  по
масштабам, незаменимой. Император был втянут в бесконечный конвейер походов,
временных  биваков.  И  уже  после  заключения   окончательного  мира  такая
метущаяся  жизнь  не  отпускала сердце и  душу Александра  I.  Он  продолжал
безостановочное  движение,  в  поиске варианта  переустройства  государства,
новых покоренных земель. Динамизм государственных преобразований сочетался у
царя с бешеной скачкой по бескрайним просторам России.
     Александр был обаятелен, неотразим  в светской беседе, - он пользовался
успехом  у женщин,  но  не  привязался  полностью  ни  к законной супруге  -
Елизавете (блистательной красавице), ни к  любовнице,  почти что гражданской
жене, - Нарышкиной (тоже отменной красавице). Он был скрытен и непонятен для
многих,  как  загадочный  северный сфинкс. Император словно придумывал  себе
вечное изгнанье и  неприкаянность. Даже  саму жизнь  свою он  закончил  не в
столице  - Петербурге, а в далеком  Таганроге, куда уехал с умирающей женой.
Думая скрасить ее последние дни, но случилось так, что Александр в отношения
с жизнью и смертью как бы поменялся местами с супругой.
     Организм  Елизаветы разрушался туберкулезом, но более страшной  мукой в
течение  многих лет для  императрицы оставались  весьма сложные отношения  с
мужем. Александр умел хранить деликатную, но вместе с тем ледяную холодность
в отношениях с людьми, которых он решил наказать. Жена уже много лет терпела
эту  невыносимую пытку. Но  что-то  произошло  в  сознании Александра, и  он
неожиданно  пошел  на  примирение.  Может  быть  предчувствовал  ее или свою
близкую  кончину,  возможно  в  душе  этого  мастерски  владеющего  эмоциями
человека   проснулось  сострадание  к  супруге.  По   сути  ее  грех  был  в
определенной мере инспирирован его линией поведения. Теперь этот благородный
жест  человеческого  и  монаршего  прощения   для  Александра   заканчивался
трагически.  Благородное  решение вновь наладить совместную жизнь,  продлить
остаток дней, наслаждаясь примирением, обрывалось нежданно негаданно.
     Александр   I  умер,  как  и  Александр  Македонский,  от   скоротечной
неизвестной   инфекции,   которую   подхватил,  скитаясь   по   Крыму.   Его
генерал-адютант  Доббер пишет:  "Он  умер  мучительной  смертью.  Борьба  со
смертью  -  агония -  продолжались  почти одиннадцать часов".  Последние его
слова были обращены к жене: "Я хочу спать. Не страшно, Lise, не страшно". Он
прошептал их чуть  слышно. Елизавета страдала вместе с умирающим мужем. Она,
будучи  сама тяжело больной,  бесспорно, хорошо  понимала тяжесть  страданий
мужа,  неотвратимость агонии. Судьба  этой некогда безумно красивой  женщины
тоже была уже решена. Елизавета поймала себя на мысли:  "Он  ангел, которого
мучают". Вспоминались неоднократные высказывания Александра о желании зажить
тихой жизнью скромного бюргера  или голландского  мещанина, русского монаха.
То, видимо, была мечта, помогавшая Александру тянуть лямку верховной власти,
которую он всегда воспринимал, как тяжелое, нежеланное бремя. Вся  его жизнь
от рождения была наполнена трагической необходимостью  не быть  самим собой.
Сперва он стал мишенью любви и особой каверзной дипломатии бабки - Екатерины
Великой, конфликтовавшей со своим неуравновешенным сыном - Павлом (.
     Предполагалось,  что  именно  Александра сделают  наследником престола,
лишив  этой чести законного претендента. Отсюда ненависть отца к сыну. Павел
не  скупился  на  весьма нелестные отзывы  даже  об  умственных способностях
мальчика. Малышу очень  рано  пришлось  привыкнуть вести двойную жизнь, - на
словах и  на деле.  Даже  после того, как Павел  пришел к власти, он видел в
своем сыне  конкурента,  - объект возможных  дворцовых интриг. Судьба именно
так и распорядилась. Ей было  угодно запятнать Александра  бесчестием миссии
отцеубийцы. Или во всяком случае - невольным  соучастием в таком трагическом
стечении обстоятельств.
     Очевидно,  что  в самом  начале жизненного пути Бог  подверг Александра
испытанию, -  подослал  к  нему изобретательного  на  пакости дьявола.  И  в
дальнейшем вся жизнь российского  императора была сопряжена с интригой: либо
в  качестве  "слепого  орудия",  либо  как  активное  звено,  либо  он   сам
инспирировал "тайные страсти".  Их хитросплетения распространялись на личную
жизнь Александра  и  на  дела  государственные. В паутине  таких  комбинаций
помещались "игры" с  Великим Наполеоном и  "поддавки" с  шалунами из  тайных
обществ,  -  будущими  декабристами или отечественными масонами. Но там, где
начиналась  интрига, рождалось  и  безумие,  ускорявшее приближение  смерти:
легко  распознать  такую  логику   в  финале  жизни  Александра,  Наполеона,
декабристов, масонов времен Николая (( или большевистских адептов.
     Коварство  интриги  и логика окончательной расплаты  постоянно,  словно
нарочно,  напоминали Александру  (  об ответе на Страшном  Суде. Виртуальный
побег  от власти  был для императора  психотерапевтическим  допингом.  Такая
идея-фикс, видимо, спасала  его  от злейших  угрызений совести. Времени было
угодно подбросить для спасения от помешательства "соломинку", которая быстро
превратилась в грандиозную задачу, - в миссию "спасителя отечества". Война с
Наполеонам была вселенской трагедией. Роль Александра в ней  переродилась из
сугубо личностного перевоплощения, в  грандиозную миссию переустройства всей
Европы, что было равно судьбе Александра Македонского.
     Александр  I  мог надеяться  на то,  что  в  случае успеха грехи  будут
искуплены  и  потому  отпущены. "Беззаконие мое я сознаю, сокрушаюсь о грехе
моем. Не оставь  меня, Господи, Боже мой! Не  удаляйся  от меня.  Поспеши на
помощь  мне, Господи, Спаситель мой!" (Псалом 37: 19, 22-23). Именно  в  тот
период Александр обратился  к православной религии, стал глубоко изучать ее,
постигать тайны  христианской веры: "Уповай на Господа, и  делай добро; живи
на  земле,  и храни истину. Утешайся Господом, и Он исполнит желание  сердца
твоего" (Псалом 36: 3-4).
     Н.К.Шильдер в  своей  книге об императоре Александре  замечает:  "Он  -
сфинкс, не разгаданный до  гроба". Молва даже  из  его  смерти создала новую
мистическую  притчу:  всерьез  предполагалось,  что  император  сложил  сан,
отказался от трона и  в одежде монаха  скрылся в Сибири. Его встречали якобы
под  именем Федора Кузьмича.  Интересно, что  история болезни,  хранящаяся в
государственном  архиве,  написана была  уже после  его  смерти. В дневниках
очевидцев последних  дней жизни императора,  -  П.М.Волконского, лейб-медика
Я.П.Виллие, доктора Д.К.Тарасова, императрицы Елизаветы Алексеевны и других,
- приводятся разные, противоречивые сведенья.
     Известно,  что мистические  повороты  судьбы  были  предметом  внимания
загадочного императора: давняя мечта об уходе от власти была известна узкому
кругу  знати,  отсюда и возможные экспектации,  отсюда и  рост числа  тайных
обществ. Конечно, не ради очарования образом вечного  странника, возникали и
утверждались в голове императора и у его приближенных известные исторические
примеры,  собственные прожекты. К  ним,  скорее,  обращались, как  к  модели
психологической   динамики,   приносящей   душевный  покой.  Известно,   что
осознанный  грех  порождает душевные страдания.  И  каждый грешник  пытается
искупить свою вину уже здесь, на земле. Однако не каждому это удается.
     Трудно  определить, что первично, а  что вторично. Но нет сомнения, что
осознание  грандиозности  своего греха порождало  суету,  переезды,  метания
Александра I по городам и весям. Такой поиск - это попытка, уйдя с головой в
дела,   втянувшись   в  калейдоскоп  военного  риска,   управлять   судьбой,
договариваться   с  Богом.  Но   все   это,  скорее,  было   лишь  вариантом
невротических реакций, затянувшихся  реактивных  состояний.  Самое трудное -
сокрытие  от  внимания  окружающих  метаний  души.  Не все  болезни  лечатся
лекарствами, для иных состояний больше подходит "движение".
     Никому  доподлинно  не известны мысли таких страдальцев, они и  сами их
плохо контролируют. Недаром  Александр  Македонский собирал  частые  пиры  с
сотоварищами: ему необходима  была трибуна и, вместе с  тем, психологическая
разведка, контроль мыслей близкого  окружения. К таким  же приемам  прибегал
Александр I, участвуя в многочисленных балах, светских раутах  за границей и
в России. Все это - своеобразная групповая психотерапия, которая, видимо, на
определенное время успокаивала совесть, приводила душу в равновесие.
     Но есть и другая сторона медали. Македоняне, составившие  костяк боевых
дружин   Александра,    были   от   природы   спокойными,   уравновешенными,
добропорядочными людьми. Однако именно их полководец сумел превратить в стаю
хищников -  кровавых, жестоких, стремившихся к насилию, разрушению, грабежу.
Толпы  рабов, телеги,  нагруженные скарбом, драгоценностями,  стаи  наложниц
сопровождали воинские армады царя Македонского. Стаи  волков,  забывших свой
дом  и  родину,  дикие  бродяги  -  вот  те,  кто  некогда  были  спокойными
добропорядочными крестьянами и спокойными пастухами. У  них  в  душе уже  не
было ничего святого, руководил ими дьявол.
     Действиям Александра I,  не по его  воле,  а по Божьему предначертанию,
вняли   славянские  народы:  началось  воспитание  порочных  навыков  жизни,
зарождение в сердцах простого народа чрезмерной агрессии. Но давно известно:
"Человек подобен дуновению; дни  его - как  уклоняющаяся тень". (Псалом 143:
4).  Потому   слишком   быстро   разбивается  вдребезги  то,  что  создается
дьявольскими   помыслами.   Ибо  сказано:  "Смирных  возвышает  Господь,   а
нечестивых унижает до земли" (Псалом  146: 6). И уж если искать лекарство от
греха,  то не  в  аптечке дьявола,  а  только у  Бога  одного: "Он  исцеляет
сокрушенных сердцем, и врачует скорби их" (Псалом 146: 3).
     Россия - уникальная  страна: она  ярчайший пример возможности  освоения
разностороннего опыта ошибочных социальных реакций. Поучительны исторические
данные  о  миграционной активности  российского народа.  Еще  в исторических
наблюдениях  Ю.Крижанича  - знаменитого славянского  ученого, проведшего  на
сибирской каторге более 15 лет  именно за научные изыски, общение с правдой,
сообщается: "На всех военных  кораблях  турок не видно почти  никаких других
гребцов, кроме людей русского происхождения".  Крижанич утверждает,  что  "в
городах и местечках по всей Греции, Палестине, Сирии, Египте и Анатолии, или
по  всему  Турецкому  царству,  такое   множество  русских  людей,  что  они
обыкновенно  спрашивают  у  соотечественников:  "остались  ли  еще  на  Руси
какие-нибудь люди?"
     О благополучии жизни  россиян можно судить и по следующим высказываниям
того  же  автора:  "От  сотворения мира в 7174 (1666), а жизни моей  на 49-м
году, я услышал  в первый раз,  что  на Руси многие  умерщвляли  себя  ядом,
предварительно  его заготовивши и долго  сберегавши, и  что даже  ныне  есть
такие, которые берегут яд для сей цели, что б употребить его на самих себя".
     Великое переселение русского народа стимулировалось  татаро-монгольским
нашествием,  смутными временами.  Но  приложили к  тому  руку  и  российские
монархи.  Иван  Грозный,  Петр Великий и другие  так лихо  управляли  своими
подданными,  что те  бежали от монаршей милости аж на  Аляску, в глухие леса
Карелии, в северные тундры, в Уссурийскую тайгу и на Курильские острова.
     Необозримы пространства России по существу и определись благодаря таким
первопроходцам. Первые поселения последовательно преобразовывались в военные
посты, затем  в пограничные  кордоны.  Беда  россиян  состояла  в  том,  что
верховную власть страны составляли  люди других кровей, другой породы, иного
архетипа, чем основная масса населения. Они не  могли  понимать свой  народ,
уважать  по-настоящему его стремления,  чаянья,  характер. Они  всегда  были
наемниками, пришельцами, "арендаторами",чужаками на земле русской. Вместе  с
тем,  выходцы  из России активно заселяли другие государства, ввозя туда  не
всегда доброкачественный генофонд.
     Григорий Котошихин,  служивший в Русском Посольском Приказе  убежал  из
Москвы и долго жил в Стокгольме под фамилией Селицкий Иван Александрович. Он
написал  книгу  "О  России в  царствование Алексея Михайловича",  в  которой
изложил интересные  сведенья  о нравах того времени. Например,  он пишет: "А
которые  девицы бывают  увечны,  и стары, и замуж их взяти  за себя никто не
хочет: и  таких девиц отцы и матери постригают в монастыри, без замужества".
Основательно  спившись  за  границей, Котошихин в  состоянии  белой  горячки
зарезал хозяина своего дома, за что был приговорен к смертной казни. Вот так
заканчивалась жизнь тех  выходцев из  России,  которые  по  природе своей не
могли  адаптироваться  к иной  ролевой культуре,  а  продолжали  "российские
традиции" на чужой земле.
     Широкие   слои  славянского   населения   так   же   ассимилировали   и
ассимилировались  в  ходе  контактов  с  другими  народами. Но такой процесс
осуществлялся  в  иных,  чем  у  общественной  верхушки,  стратах.  Отсюда и
различия в  ориентации социальной динамики: встречались и расходились как бы
два вектора - конвергенции и дивергенции. В Россию въезжали не всегда лучшие
иностранцы, а  из нее убегали  лучшие  россияне. На эту  логику наслаивалась
универсальный выбор  сексуального партнерства:  по образу и подобию. В одних
случаях спаривались лучшие с лучшими, в других худшие с худшими. Происходила
дебилизация  плебса и  элитаризация власти. Дистанция,  таким образом, между
двумя  общественными полюсами  последовательно нарастала. Но чем больше  был
такой  разрыв,  тем  более повышалось значение стимула  для проникновения из
низшего  в высшей  общественный слой. В том  заключалось действие скрытых от
глаз обывателя пружин жизни.
     Ради   соблазна  выбиться  в  люди,  всплыть  на  поверхность  истинные
крестьяне покидали провинцию и перебирались,  скажем,  в Санкт-Петербург. Но
здесь  большинство  из  них  ожидала  люмпенизация  и  уход  в  криминал.  В
результате переворота 1917  года началась  эпоха иного  расслоения общества.
Изначально творцами переворота были сомнительные славяне, а потому в  стране
доминировал опять же  чуждый  архетип. Может  быть  потому был таким  легким
поворот власти к террору, - большевикам не  было  жалко "чужаков".  Но более
страшным являлось то, что  ставка осмысленно делалась на глупых, но покорных
и  на  потенциальных  преступников.  Права элитарного  прайда вдруг получили
отбросы, проще  говоря,  распахнулись  ворота  для  создателей  единой банды
уголовников.
     В  такие  широкие ворота  хлынули воды "народной  власти"  и "народного
гнева",  кухарки и прачки принялись учить врачей и  учителей,  конструкторов
правилам жизни  и работы,  задавать  стиль поведения.  Здесь уже последовали
тоталитарные  тенденции,  махровый, зачумленный  этатизм, когда  государство
существует  ради государства,  а не для людей его населяющих. Здравый смысл,
цементирующий   жизнь   прогрессивного   сообщества,   был   последовательно
похоронен.
     Интрига общественная опять взошла  на пьедестал,  перескочив через этап
коммунальной  интриги.  С ее помощью стали  получать продвижение по  службе,
завладевали  чужой  женой,  квартирой,  дачей,  правом  на  жизнь.   Интрига
развернулась до масштабов классовой борьбы, вышла за  пределы одного этноса,
превратилась  в глобальную интригу. Наше государство пришло к  тому, к  чему
вела  его  дьявольская  сущность:  к  партийному  бандитизму,   к  стагнации
общественных  отношений, к краху.  Было напрочь забыто: "Уклоняйся от зла, и
делай добро, и будешь жить вовек; ибо Господь любит  правду, и не  оставляет
святых  Своих; вовек  сохранятся они;  и  потомство  нечестивых  истребится"
(Псалом 36: 27-28).

     * 3.1 *

     Долгая историческая беседа исходила от того  же автора,  - Сергеева. Но
теперь она велась уже  не в привычных апартаментах при больничном морге, а в
купе поезда, наматывающего  километры  пути  на Север.  Вагон международного
класса приятно покачивался: купе предоставлялось двум  попутчикам,  - вот  и
вся босяцкая  роскошь. Сергеев  знал за  собой грех - пристрастие  "почесать
языком".  Он, словно,  действующий профессор,  усердствовал  по части чтения
бесплатных  лекций  для  рвущегося к знаниям обывателя.  Порой при этом явно
переусердствуя.
     Но, если на  трезвую голову, такие скоротечные повести были более-менее
изящными художественными произведениями, нечто  похожее на эссе, то выступая
под   градусом,   он   зарапортовывался.    Как   правило,   скатывался   до
социологических  обобщений.  Порой,  рассказчик  сильно  утомлял  слушателей
скрупулезным перечислением дат, номеров Псалмов,  уточнением авторов длинных
цитат.  Больше всего он  душил слушателей тяжестью научных обобщений. Сейчас
был  тот самый  случай  и  Сергеев  в  глубине  души  досадовал на  себя  за
марантичность  и занудливость. Но пьяный ученый, как  и  в прошлые  времена,
ничего не мог поделать с пагубной привычкой - со второй натурой.
     Собеседником Александра Георгиевича был моложавый, приятной наружности,
крепко скроенный и ладно сшитый господин  - Аркадий  Натанович Магазанник. С
ним, со  старым знакомым, можно сказать, с однокашником и закадычным  другом
по  Нахимовскому  военно-морскому  училищу,  а  затем  и  Военно-медицинской
академии,  Сергеев совершенно случайно встретился в вагоне-ресторане поезда.
Туда  он,  как и большинство метущихся  душ, отправился сразу же,  как поезд
тронулся в путь.
     Ритуал  обычный:  принятие "дозы" (лучше  коньяку  - расширяет  сосуды,
быстро совеешь), ибо подозревал, что без "лекарства" ему не удастся заснуть.
Нарезая  лимончик тоненькими ломтиками собственным, абсолютно острым  ножом,
Сергеев,  уже  основательно  раскатал  губу,  ожидая  восторг  превентивного
лечения.  Вдруг,  боковым  зрением  он заметил улыбающуюся  рожу  Аркашки, у
которого  радость  в  сочетании  с  огромным,  типично  еврейским,  шнобелем
превращалась  в  нечто особое,  напоминающее  лик  героя  старинного  романа
"Человек, который смеется". Эту особенность  еще в морском училище  собратья
по  клану в шутку  называли "национальным достоянием".  Впрочем,  никогда не
уточнялось о какой национальности идет речь: русской или еврейской. По своим
бойцовским  качествам  и  человеческим  достоинствам  Аркашка мог  дать фору
тысяче  тех  типов, которые гордо  именуют себя истинными  славянами,  а еще
хуже, - арийцами.
     Сергеев не показал виду, что заметил приятеля, с которым не виделся лет
двадцать, - надо выдержать паузу, дать старому диверсанту продемонстрировать
умение  подкрасться и совершить силовое  задержание.  За  Аркашкой  двигался
сопровождающий  -  крупный молодой  парень,  военно-спортивного  вида. Когда
счастливый  удачей Аркашка собирался  скомандовать "руки на голову,  лицом к
стене,  паршивец", Сергеев  выхватил из  стойки  на столе  свободный фужер и
выставил его перед диверсантом:
     -  Выпить  подано, господин генерал!  Команда  заждалась!  - молвил он,
искренне радуясь встрече  и тому, что ловко подыграл старому "питону". Так в
нахимовском училище  называли воспитанников старших курсов, младших окликали
"сосами". У суворовцев было другое обозначение: старшие  - "кадеты", младшие
- "щенки". Кликухи - наиважнейший атрибут жизни всех закрытых коллективов. В
академии питоны  с кадетами  соседствовали, тесно взаимодействовали, выручая
друг друга. Это  было  нелишним,  ибо  серые  армейцы, по понятным причинам,
недолюбливали  "выскочек",  которым все  давалось  легко  и  просто:  учеба,
строевой шаг, спортивные рекорды, красивые девушки.
     - Узнаю  опытного диверсанта, ты  где  и когда меня вычислил? - обнимая
Сергеева, загоготал Магазанник. У  него и в  молодости гогот был особым:  не
поймешь  кто его издает - сидящий  внутри  разгневанный петух, или - приятно
рыкающий леопард. Теперь  же, с возрастом,  появились в голосе  модальности,
явно бандитские.
     - Голыми руками не  возьмешь старого воина. Как ты здесь оказался, куда
путь  держишь?  Но  для  долгих  дружеских  разговоров,  пожалуй,  нам стоит
уединиться у  меня  в купе. Ты,  я  вижу уже  на правильном пути,  сейчас мы
усилим  свои  позиции дополнительными  заготовками  и  двинем  ко  мне.  Нет
возражений, господа офицеры?!
     Какие могли  быть возражения у Сергеева, если при его состоянии встреча
с затерявшимся в пучине  времени другом... - была  истинным подарком судьбы.
Нагрузились дополнительной провизией и  бутылями, - отправились  в  обратный
путь по вагонам. Оказывается ехали в  соседних вагонах, - сопровождающие (их
оказалось  двое,  -   второй  стерег   купе   шефа)  быстро  договорились  с
проводниками, перетащили вещи.
     Сергеев заметил серьезность охраны: один парень оставался "прогуливать"
коридор,  блокируя  дверь  хозяйских  "хоромов",  другой  -  пока  дремал  в
пол-глаза в соседнем купе.
     Магазанник  успел  поведать  о  причинах своего  исчезновения  из  поля
зрения, - его, не понятно в силу каких грехов, потрясла судьба основательно.
Рассказ его был горяч, но подавался с неизменной улыбкой:
     -  Сан  (так  звали  Сергеева  "боевые  товарищи"), ты помнишь,  что  в
Военно-медицинскую академию из "питонии" мы с тобой двинули  только  вдвоем,
за  что  заслужили  от  начальников остракизм  и  ковыряние  в душах. По  их
разумению, все  нахимовцы должны обязательно  идти в подплав - училище имени
Ленинского комсомола. Либо в другую "систему", но только принадлежащую кухне
ВМФ.
     - Мы же  с тобой изменили  Военно-морскому  флоту,  а  значит оказались
откровенным  педагогическим  браком.  Мы  -  явные  придурки,  решившие чудо
техники  -  подводную  лодку  поменять на  клистирный  кабинет, а общение  с
межконтинентальной  баллистической  ракетой  с   ядерной  боеголовкой  -  на
владение поганым скальпелем и пинцетом. То, что бывшие командиры - наши отцы
родные - читали на наших лицах признаки явной дебильности, было очевидно уже
при получении выходного пособия, документов об окончании ЛНУ ВМФ.
     -  Помнишь,  каким  менторским  тоном  нам объясняли, что  зачисление в
высшее военно-морское училище идет для нахимовца автоматом,  а в медицинской
академии придется сдавать экзамены на общих основаниях?  Ребята торжественно
принимали  присягу  на старушке  "Авроре", там, где мы прожили почти  четыре
года,  драили  деревянную  палубу, стояли дневальными,  мерзли  по  ночам  в
кубриках, когда придурок-капраз отключал отопление. - Он, пидор контуженный,
видите  ли, осуществлял  политику вытеснения  Нахимовского  училища  из стен
будущего Военно-морского музея.
     - Помнится, в  минуты  недолгих  угрызений совести,  он исповедался  на
полубаке  питонам, -  "Ребята, вы не сердитесь  на  меня, -  я  в  войну был
контужен, выброшен взрывной  волной  за  борт; - теперь не  всегда правильно
оцениваю  обстановку".  Лучше  бы мы тогда вышвырнули этот куль с дерьмом за
борт и врубили бы отопление на полную мощность.
     Сергеев подхватил разговор, ударился тоже в воспоминания:
     - Помнится, летом он давал пар в радиаторы как раз на полную мощность и
мы всей братией с матрасами и подушками выбирались отсыпаться на полубак под
легендарную пушку, давшую якобы выстрел по  Зимнему. Мне всегда не верилось,
что  такой  выстрел  боевым снарядом возможет:  даже очень  пьяные матросы и
безмозглые комиссары не могли не очароваться красотой Петрограда!
     - Мы  с тобой,  Аркаша, устраивались у самого якорного клюза по правому
боту. То была, практически, самая высокая точка на корабле.
     -  Зато  какие  замечательные,  волшебные  белые ночи мы  встречали  на
верхней палубе старушки Авроры.  Тогда уже зацветала  сирень и  пели  птицы.
Парочки влюбленных бродили по Петровской набережной, совращая своим примером
загадочных моряков.  Но  мы-то  знали,  что еще возьмем свое, - надо  только
закончить успешно "систему"!
     -  Где-то,  около  четырех-пяти  утра  нас  будили первые  лучи солнца,
блестел  вдалеке, впереди,  пузатый купол Исаакиевского Собора, левее - игла
Адмиралтейства,  а справа - шпиль Петропавловской крепости. Медленно из тени
выступал голубоватый  фасад нашей питонии с грустными корабельными пушками у
главного входа.
     -  Но,  самое  главное,  - душа  и  тело  были переполнены  молодостью,
азартом,  страстью  и  уверенностью   в  то,  что  нас  ждет  замечательная,
интереснейшая жизнь. А все  самые замечательные женщины мира обязательно,...
без всякого сомнения, распахнут нам объятья!
     -  Сама  жизнь  провоцировала  нас  на неуставные выходки  -  например,
самоволку к любимым  феям. Помнится, Аркаша,  мы срывались в ночные рейды  с
тобой вдвоем, но от памятника  "Стерегущему" расходились в разные стороны. -
уточнил  Сергеев.  -  Дух индивидуализма и  здесь  разводил  нас  по  разным
дорогам!
     - Но Бог нас миловал, - у нас хватило ума сдать выпускные в Нахимовском
училище, а затем вступительные во ВМОЛА им. С.М.Кирова экзамены на  отлично,
-  и  мы  выбрали  медицину воздушного десанта.  Какая может быть медицина у
диверсантов?  Никто  не  позволит  оставлять  следы. Может  быть,  только  в
исключительных  случаях  -  замаскированные  трупы  "своих"  и  брошенные  -
"чужие".
     Магазанник продолжал:
     -  После первой  спецстажировки, - попрыгав с аэроплана  с парашютом, я
заболел романтикой и реальностью ВДВ. Уже теперь  -  зимой,  осенью, весной,
летом  -   профессионально  занимался  парашютными  прыжками,  "рукопашкой",
стрельбой.   Анатомия,   физиология   и   прочие   медицинские   премудрости
интересовали меня лишь вторично. Необходимо было делать окончательный выбор.
Ты, мне помнится, ушел  на гражданку  со  второго  курса, а  я месяцем позже
написал  рапорт: попросил  о  переводе в Рязанское высшее воздушно-десантное
училище.  Многие  предметы мне  перезачли,  так  что  по  времени я  ничего,
практически,  не  потерял.  Думаю,  все  было  сделано правильно, - о  чем я
никогда потом не жалел.
     Но  наша  служба и  опасно  и вредна,  как  поется в  песне: уже будучи
капитаном,  командиром   разведроты,  на  ночных   учениях   при   неудачном
приземлении  я  сломал обе  ноги. Бог опять выручил меня: была  вакансия и я
поступил  в  Академию  тыла  и  транспорта,  закончил ее,  -  дослужился  до
подполковника.
     - Аркаша, не гони лошадей. - перебил друга Сергеев, - кто-то из питонов
говорил, что во время службы  в ВДВ у тебя были заморочки с каким-то шпаком,
- чуть ли ни жизни ты его решил?
     -  Здесь вкрались  маленькие  ошибки.  -  пояснил  Аркаша.  - Их  стоит
устранить в самом вначале. Разберем ситуацию подробнее, ибо она поучительна,
хотя и не очень приятна для воспоминаний.
     Сергеев поймал  себя на том, что исподволь фиксирует особенности языка,
скорее,  сленга,  используемого  Магазанником.  Человек  он,  безусловно,  в
большей  мере  военный, чем Сергеев,  и разговор ведет иначе, чем  принято в
медицинских  кругах.  Но чувствуется, что  первичная медицинская  затравка у
него  не   пропала,  -  он,   видимо,  продолжает   подчитывать  специальную
литературу, да и многое с  академических  времен застряло  в  даровитом  уме
друга.
     - Сан,  ты, конечно, помнишь, что я  никогда не скрывал, что  по отцу и
матери  являюсь чистокровным  евреем.  Больше  того, -  я  горжусь  этим!  В
нахимовское я попал только потому, что в прежние времена мой отец, состоящий
в разводе с моей  матушкой, решил  заняться  моим воспитанием опосредованно.
Написано  в Торе:  "И кто злословит отца своего  или мать свою,  того должно
предать смерти"  (Шемот  21-22: 17).  Не  буду  потому судить  родителей,  -
полагаю,   что  все  они  сделали  правильно,   поручив  воспитание   своего
единственного сына государству.
     -  Однако до сих пор не могу понять  откуда у меня, у  истинного еврея,
взялась страсть к воинской службе. Отец  мой, - безусловно, хороший и  умный
человек, но интеллигент  до  мозга костей. Его  от  той  интеллигентности  и
потянуло на молоденькую актрису на старости лет.
     - Он работал заместителем министра лесного хозяйства СССР, - должность,
как ты понимаешь,  достаточно большая для того, чтобы меня определить в  ЛНУ
ВМФ. Так, помнится, официально означалась наша питония.
     - Наверное, я хорош был бы в израильской армии, но Бог сподобил служить
в  России.  Существует,  видимо,  такая  порода  людей,  которым  необходимо
служить,  заниматься  воинским  ремеслом.  Они  служат  не  вообще  идее, не
идеологическому  ее  наполнению,  а корпоративным  ценностям,  - я составная
часть офицерской касты. Вот в чем состоит их идейная опора.
     -  Так  можно  назвать это  свойство.  Все остальное  лишь относится  к
разряду - уметь выполнить приказ. Национальность здесь не имеет значение. Но
живут на свете и другие люди, с иными понятиями.
     -  Уверен, что чистота  индивидуального  генофонда определяет и чистоту
помыслов,  поведение  человека, какой бы национальности  он не был.  Однако,
особенно это привязано к избранному Богом народу.
     -   Прописано  в  Ветхом  Завете,  а   особенно  в  Торе,  что   нельзя
добропорядочному еврею вступать в  брак с иноверцами. Словно  в наказание за
такие  отступления,  Бог награждает путаников генофонда  особым  статусом  -
"жидовством".
     - Я чистокровный еврей и потому  спокойно рассуждаю на щекотливые темы:
отличительной   чертой   жида    являются   непомерные   амбиции   и   азарт
самоутверждения  через  хвастовство,  громкие,  показушные  эскапады.  Такие
истероидные  персоны, словно, пытаются  компенсировать дефекты еврейства  за
счет чрезмерной гордыни, задираясь при этом даже на чистокровные особи.
     -  Вот  таких  чудаков на  букву  "М"  я  и  встретил  в  бытность  мою
подполковником,  заместителем  начальника тыла дивизии.  Все  в моей военной
карьере тогда складывалось великолепно, но бес попутал.
     -  Дело было на  отдыхе,  в  Сочах. Я случайно залетел  на  гражданский
курорт, - конечно,  гулял  без  формы. Маленький, толтопузый жиденыш - явный
истерик  - донимал меня своими  выкрутасами: он  раскопал где-то  сведения о
моей военной карьере и пытался  острословить на сей  счет. Ему ассистировали
два толстозадых жида, не помню (не интересовался), кто они были по профессии
(по моему, что-то близкое к миру искусств).
     - Ты же знаешь, Сан, как трудно живется человеку, которого долгое время
натаскивали на действия по формуле: "Если враг не сдается - его уничтожают"!
Я  часто ловил себя  на мысли,  что труднее всего  профессионалу  дается  не
скоротечный рукопашный бой по "нашим  правилам", а выбор как раз бережливого
способа вразумления клиента. Просто теряешься в  выборе решения. Видимо, для
таких случаев  и был  придуман в  старые  добрые  времена эффектный  жест, -
швыряние перчаток  в  рожу противнику.  После  чего  полагалась дуэль, но не
мордобой.
     - Мы сидели на веранде, в комнате отдыха: толстопузик со  своими  двумя
ассистентами заболтался на счет ВДВ (тогда шли с известным скрипом Афганские
события). Они забавляли женскую аудиторию и основательно переступили грань.
     - Момент  старта  даже не  помню, -  сплошные  рефлексы.  Словно кто-то
изнутри подал мне команду - "Вперед, круши"!
     -  Первым я  вышиб  из кресла пигмея  молниеносным ударом ноги  - "йоко
гери". Вошедшая в плоть и кровь техника удара повела ногу в точно выверенном
направлении,  -  в область  сердца.  Чудом этот придурок остался  жив,  -  в
последний момент я все же смягчил удар, придержал ногу.
     - Однако,  наружным  ребром  ботинка  были  сломаны  ребра и  наступила
остановка сердца. Второй словоохотливый толстяк получил ногой по  затылку  и
правой височной области, по совокупности,  хлестким  "маваси, слева". Третья
жирная жопа пыталась подняться с кресла, но я вернул его туда обратно ударом
"кагэто". Хорошо, что при этом не вколотил ему голову в туловище, - коварный
удар, если себя не ограничивать. Ну, ты и сам все знаешь.
     -  Результаты  плачевные:  пришлось  реанимировать  удалого  кретина  -
пузанчика.  Он  никак  не  хотел  начинать  дышать.  Очухался  только  после
закрытого массажа сердца и искусственного дыхания "рот в рот".  Так что мы с
ним  слились  в  экстазе,  как  любящие  братья.  К  несчастью,  он  остался
инвалидом, правда на укороченную жизнь. О чем я, конечно, искренне сожалею.
     -  У  второго,  как  водится,  -  тяжелое  сотрясение  мозга  и  долгое
стационарное лечение вместо пляжных развлечений.
     - У третьего - подошвой моего ботинка был снят  скальп  со всей лицевой
части и сломаны кости носа.
     - У присутствующих, как ты понимаешь, - шок, безмолвие  и расслабленные
воспоминания  о  прошлом. Вокруг пострадавших - не  столько кровища, сколько
тишина, редкие стоны  и длительное безмолвие  зрителей. Теперь герои поняли,
что рассуждения о достоинствах Армии - это не их тема.
     - Я стою, как болван, и невольно вспоминаю: "Кто  пустил дикого осла на
свободу, и  кто  разрешил  узы  онагру, которому  степь  Я назначил  домом и
солончаки  - "жилищем"? Даже  помню, что эти  слова из  Книги Иова глава 39,
строки - с пятой  по шестую.  Привычный  бой  просветляет  память,  освежает
голову. Не стоило мне все же появляться на гражданском курорте!
     - Тогда получилось не совсем по Торе: "И не пощадит глаз твой: жизнь за
жизнь, око за око, зуб за зуб, рука за руку, нога за ногу" (Дыварим 19: 21).
Вышел явный перебор с моей  стороны,  сработали хищные инстинкты.  Они  ведь
только трепали языком, а я бил ногами, с акцентом бил!
     Сергеев в  душе воспринимал описание "рукопашки" с восторгом, вспоминая
и   свои,  к   счастью,   неотреагированные,  столкновения.  Но,   рассуждая
юридически, - тлетворно и крючкотворно, - ситуация была, безусловно, аховая.
Последствия    было    легко    прогнозировать,    вспомнил    традиционное:
"Подскользнулся - упал - очнулся - суд - решетка"!
     Аркаша отхлебнул из фужера и  продолжал без подъема, с некоторой тоской
в голосе:
     - По инициативе пузанчика,  ужасной  историей занимался  самый гуманный
суд в  мире - Военный трибунал.  Я был уволен из  армии и  отсидел три года.
Добрые царские  времена, когда офицер  мог  защищать честь  мундира прямо на
месте ударом шашки или выстрелом из револьвера (личное оружие), не взирая на
гражданские  доблести  любого шпака,  прошли безвозвратно.  Но мой случай  -
свидетельство того, что "наш бронепоезд стоит на запасном пути"!
     - От  того армия и  государство,  в целом,  только потеряли. -  добавил
Сергеев. Бесспорно  есть люди в любой  нации,  кому Богом предписаны  особые
действия. И он тоже, как и Магазанник,  перешел на Тору: "И  мечом  твоим ты
будешь  жить, и  брату своему  будешь  служить; но  когда  вознегодуешь,  то
свергнешь иго его ты со своей шеи" (Бырэйшит 27-28: 40).

     * 3.2 *

     Именно после этой вступительной части разговора  друзья крепко выпили и
Сергеев разродился пространной беседой об Александре Македонском и его тезке
Александре  I.  Ему  хотелось, во-первых,  несколько  отвлечь Магазанника от
печальных воспоминаний; во-вторых, подвести под услышанное историческую базу
и  тем самым  приподнять  над  серой  действительностью  образ  друга-героя;
в-третьих, он сам нуждался в эмоциональной подпитке и образы  страдающих жен
и опустошенных мужей его  релаксировали и приятно тревожили; в-четвертых, от
выпитого у него просто всегда открывалась чрезмерная болтливость.
     Причем,  фантазия  его  уплывала  из  океана  науки  и   прибивалась  к
заболоченным  берегам  художественно-исторических  помыслов.  Сергеев  тогда
становился задумчивым, отрешенным и романтичным. В нем просыпалось к тому же
бескрайнее мальчишество, свойство, способное  увлекать, как серьезных, так и
от  природы   легкомысленных  женщин.  Они  заражались  любвеобильностью   и
совершали   житейские  глупости,   в  которых   с  великим  мастерством   им
ассистировал опытный эскулап, всегда готовый принять роды, но не воспитывать
потомство.
     Слушатели уверяли,  что  его  голубые глаза  превращались в  бескрайнюю
океанскую  синь,  которая  манила  людей  и  звала в зазеркалье,  в кладовые
таинств  и загадочных, глубоких  тайн!  Благородный берилл  имеет  множество
цветов и оттенков.  Потому  окружающим кажется,  что  с  таким человеком  не
соскучишься.
     Что-то оккультное, проще говоря, мистическое, просыпалось в  нем. Такое
свойство шло, скорее всего, от бабки по отцу, но что-то пришло  и от матери.
Именно  от  своих  голубоглазых  предков   он  набрался  свойств  аквамарина
небесно-голубого   оттенка.    Здесь   бесились   пираты-мореплаватели,    -
бесшабашные, неугомонные, дерзкие и язвительные.
     В  короткой  детской жизни Сергеев успел впитать по другой генетической
линии и нефритовый  отблеск памяти своих предков. В их сложных  биографиях -
участников ответственных исторических  событий, -  чувствовался зов предков,
тянувшийся через многие поколения скандинавских пришельцев на русскую землю.
     Но родина нефрита Китай - одна из самых древних цивилизаций. Ее мудрецы
и  определили свойства  души человека,  обозначенной  символом  драгоценного
минерала:   мягкий  блеск  камня  соответствует   мягкосердечию;   прочность
напоминает  об умеренности  и  справедливости;  мелодичный  звук сравним  со
значением науки;  негибкость и неизменяемость говорят о мужестве; внутреннее
состояние, не поддающееся подделке, является эмблемой чистоты.
     Отголоски воинских криков, бандитских набегов тех, кто поджимал  Русь с
Севера, от Скандинавии, стараясь подстроить ее под свой хищный интерес.
     А  предки  Аркадия,   сорок  лет  скитавшиеся  по  пустыням,  уходя  от
преследования   египтян,  тоже   набирались   воинской  доблести  и   заряда
хищничества.
     Камень-символ  Аркадия,  скорее  всего,  был  жадеит  -  это  культовый
минерал,  ценившийся  у ацтеков дороже  золота, из  него  делали  прекрасное
оружие. В  Китае  камень был  известен под  названием  "Ю" и  символизировал
благородство,  красоту, чистоту,  дружеские  чувства.  Несмотря на  различие
составов,  жадеит объединяли с  нефритом,  воспринимая  их,  как  двоюродных
братьев: в том и состоял секрет привязанности Магазанника и Сергеева.
     В  этом смысле оба друга  были равны  и чувствовали свое единение почти
генетическое. Во всяком случае, не было между  ними  недопонимания, - мотивы
поступков,   психологические  установки,   стремления  были  ясны,  как  все
очевидное, давно отфильтрованное через систему общих проб и ошибок.
     -  Сан, может быть я  вторгаюсь в запретное, - осторожно начал излагать
свои сомнения Аркаша,  - но сдается  мне,  что на душе у тебя лежит  тяжелый
камень.  Что-то  тебя гнетет, ты и сидишь-то  как-то  сгорбившись,  - такого
ранее за тобой не замечалось.
     -  Ты,  как всегда, проницателен,  Аркаша. - какое-то  время  помолчав,
отвечал Сергеев. - Да, лежит у меня камень на душе и сковырнуть его пока нет
возможности. Но не  хотелось  бы  омрачать радость нашей неожиданной встречи
горестными  рассказами,  тем  более,  что  я многое и сам пока до  конца  не
осознал. Ведь эта встреча с тобой для меня, как твое второе рождение: ты был
потерян мною  почти  безвозвратно, -  не давал  о  себе  знать ни словом  ни
действием, - а теперь нашелся!
     - Давай лучше, Аркаша, просто и тихо выпьем за упокой души одной особы,
когда-то мне очень дорогой и близкой, но погибшей нежданно и  негаданно  при
весьма странных обстоятельствах.
     Аркадий насторожился:
     - Старик, ты не темни и не рефлексируй, выкладывай  конкретнее, что и к
чему?  Вместе  всегда  разбираться  проще.  Иначе  у  меня  может  сложиться
впечатление, что ты некачественно относишься к другу.
     Аркадий почти процитировал любимого всеми военными Богомолова - "Момент
истины".  - А  что  касается  моей былой  скрытности,  то тому есть  простые
объяснения: придет время - мы и их с тобой обсудим.
     Сергеев, естественно, не стал ломаться, как пятикопеечный пряник. Ему и
самому хотелось излить душу, а уровень опьянения как раз тому способствовал.
Он рассказал вкратце  историю событий последних месяцев: трагическую  смерть
бывшей жены, надвигающуюся вторую смерть, но теперь уже другого сокровенного
друга.
     Магазанника  почему-то  особенно заинтересовала версия о  нападении  на
Валентину наркоманов.  Он уточнил  район города, еще  некоторые  специальные
подробности,  свидетельствующие  о  том,   что  ему,  бесспорно,  подвластны
каким-то особые навыки анализа деталей подобных преступлений.
     Аркадий, явно, имел более развитые,  профессиональные,  представления о
методах  сыска.  О  болезне  и  жизненных  перспективах  Чистякова  он  лишь
посокрушался,  скорее   всего,  чисто   формально,  процитировав  из  Библии
сакраментальное: "Все мне позволительно, но не  все полезно" (1-е Коринфянам
10: 23). Видимо, на сей счет у него  были  свои, особые, взгляды, далекие от
медицины и современных представлений о сексуальной революции.
     Незаметно, продолжая  прикладываться  к  штофу, соскользнули с  темы  о
смертях  на  иное.  Неожиданно  всплыла  фамилия  еще  одного друга-бродяги,
сгинувшего с жизненного горизонта Сергеева, что озадачивало и волновало его.
     - Аркаша,  что знаешь ты о Сашке Богословском - отъявленном футболисте,
хоккеисте  и, вообще,  бесшабашном бродяге?  Прошла молва,  что он  "подсел"
из-за    увлечения   кино:   вздумалось,    архаровцу,   снять   собственный
короткометражный фильм.  Ты же знаешь, что,  сбежав из питонии на  последнем
курсе, он подвязался на московском телевидении шабашить каким-то ударником в
искусстве?
     На этот вопрос Сергеева задумчивый Аркадий отвечал не сразу. Пауза явно
затянулась, он принялся разливать коньяк по рюмкам, потом выпили, снова  тут
же быстро налили и снова выпили. Только тогда Аркадий начал формулировать:
     - Официально Шурик за свои шалости получил три года  легкого режима. Он
спокойно  мог уклониться  от этой почетной миссии,  но  скрыл все события от
родственников.  -  Помнишь?  у  него  осталась  неродная  бабушка,  а дед  -
профессор  ( из "бывших"), директор НИИ  Цветметзолото  к тому времени  умер
(родители же его погибли еще вовремя войны).
     - Но и  влияния его  дяди -  заслуженного адмирала  тоже хватило  бы на
смягчение приговора,  тем  более, что злого умысла в действиях Александра не
было, - глупость одна. После отсидки Сашка вернулся домой, восстановился  на
телевидении,  пробовал писать рассказы,  но в литературе  необходимо  крепко
вкалывать, ему это не всегда удавалось.
     - Что было с ним потом, где он сейчас? - нетерпеливо спрашивал Сергеев.
     - Следы его я потерял. Могут быть два варианта: первый - благоприятный,
второй - отвратительный.
     - Что означают сии варианты, подробнее? - начал заводиться Сергеев.
     Но  Магазанник был  непреклонно-сдерженным  (что-то  сдерживало его  от
свободных откровений - этого нельзя было не почувствовать):
     - Помнишь, в колледже однажды Александру  пришла загадочная  посылка  -
международная, из Австралии?  У  него,  оказывается, жил там  весьма богатый
родственник,  не  имевший  собственных  детей. Он  был  крупным  скотоводом,
владельцем   "золотого"   шерстяного   бизнеса.    Когда   в   колледж,   на
самоподготовку, гордый Александр притащил посылку  с  Главпочтамта,  то  все
огольцы раскатали  губу, - ящик был  огромного размера и все ждали заморской
витаминной подпитки, -  на халяву и  уксус  сладкий,  а  тут  Австралия!  Но
Летучий  Голландец,  прибывший  из  далекой   Австралии,  растворился,   как
растворяются и все мифы.
     Теперь уже рассказ продолжал Сергеев:
     - Открыв ящик, Сашка  обомлел, потом,  с брезгливо-презрительной миной,
стал выбрасывать из него прямо  на пол мотки, идеально уложенной, оплетенной
золотыми  этикетками,  шерсти.  Возмущению  не было  границ.  Дядя-миллионер
надругался над желудком будущих блестящих флотоводцев.
     -  Если бы  в  то  время  не  вошел  в класс  мудрый  командир,  офицер
побывавший за границей, - помнишь? тогда ими просто засеяли питонию. То были
грушники,  подмочившие чрезмерной активностью репутацию официальных  военных
атташе.  Таких быстро отправляли домой на просушку.  Офицер и объяснил вечно
голодным вандалам,  что  этой шерсти  цены  нет.  Любой комиссионный магазин
оторвет ее с руками.
     Непоправимому  не дано было свершиться. Дядя Александра оказался мудрым
мужиком, - он понимал, что доллары конфискуют, а шерсть можно перепродать.
     Тогда мы еще больше зауважали "шпионов"; кое-кто из воспитанников  стал
интересоваться  о  перспективах поступления  в, так  называемый, скромный  с
виду, Институт военных переводчиков.  Офицер-воспитатели тут же использовали
новую страсть  воспитанников для возбуждения активности изучения английского
языка. Но лишь немногим впоследствии удалось претворить мечту в реальность.
     Магазаинник снова перехватил инициативу беседы:
     - Всей ватагой шерсть быстро собрали. Припоминаю, что тот  же  офицер и
устроил паритет: через его супругу оформили продажу в комиссионном. У нас же
не  было  паспортов.  Потом,  за такую  дорогую  шерсть,  которая никогда не
поступала в Россию из Австралии, мальчишек  могли взять за цугундер  -  КГБ,
милиция, - кто знает?
     -  Денег  получил  Александр целый воз, -  мы,  приближенные к  короне,
питались  в буфете без  ограничений долгое время.  Австралийский дядюшка  не
прислал  письма,  -  его, скорее, изъяли компетентные органы при шмоне.  Но,
видимо,  раба божьего  Александра взяли  "на карандаш".  Во  всяком  случае,
политотдел вопросы задавал.
     - Так вот: положительный вариант может заключаться  как раз в  том, что
Александра  в настоящее время  могли  приладить  к  "серьезной работе"  теже
компетентные органы.  Я потерял его из виду лет десять тому,  - неожиданно и
бесповоротно.
     -  Ну,  а  второй  вариант  в чем  заключается? -докапывался до  истины
Сергеев.
     - Видишь  ли, Сан,  все могло быть  хуже. - отвечал Аркадий. - Там, где
пришлось побывать Богословскому, нестойкие особи быстро деградируют: даже за
"колючкой" доступен алкоголь, наркотики. Еще  хуже, если он  просто ссучился
или погиб от болезней, ножа психопата, сгинуть при "разборке".

     * 3.3 *

     За разговорами и выпивкой незаметно пронянулись на Север, достигли того
глухого,   медвежьего  угла,  который  должен  стать  временным  пристанищем
Сергеева  - заблудшего эскулапа, временно выдворенного  для  исправления.  И
настал тот печальный момент, когда пришлось расставаться.
     Магазанник деловита выпытал у Сергеева адрес, сроки,  задачи пребывания
в  командировке;  обнялись,   троекратно  облобызались;   охрана   выволокла
несложный  сергеевский багаж  на  несуществующий перрон (на  тропинку  вдоль
рельсов).
     Последний прощальный взмах руками и  экспресс  укатил  за  поворот,  за
густые  ели  и  сосны,  а  справа  открывалась  бескрайняя  гладь  холодного
Онежского озера. Раскинула свои волшебные просторы благословенная Карелия.
     Ценность этой  земли еще по-настоящему  не понята  ни  аборигенами,  ни
огромными толпами  пилигримов, проникающих  сюда для  удовлетворения  разных
желаний. Но  только не для  того чтобы сохранить несметные  богатства края -
запасы чистейшей воды, девственных лесов, неограниченных массивов природного
камня, хранящего еще местами древние наскальные рисунки.
     Сергеев вздохнул полной грудью и почувствовал вкус воздуха, - волшебное
ощущение, давно потерянное в красавце Санкт-Петербурге. Размышлять ему долго
не  дали:  справа,   из-за   спины   выросла  фигура   немолодого  человека,
подхватившего  нехитрый скарб путешественника.  Сергеев  не  стал бороться с
похитителем,  -   оглянувшись,   он  приметил  УАЗик  с  красными  крестами.
Бессомнения,  знатного  путешественника ждали и  встречали. Удивляло только,
почему выбор персоны оказался  столь  точным. Но  шофер, легко  справляясь с
тяжестью дорожной сумки, на ходу объяснил:
     - Я узнал  вас сразу, - вы практически не изменились, - только седины и
лысины прибавилось.
     Он, оказывается, работал  шофером  в этой  больнице еще  в те  времена,
когда  Сергеев,   будучи  молодым  врачом,  трудился  здесь.  Приглядевшись,
Сергеев,  с  трудом,  но все  же  узнал  своего бывшего  сотрудника. Что-то,
видимо,  с  ним случилось,  - какое-то непростое заболевание  или  жизненное
потрясение он перенес, следы которого решительно исказили внешний облик.
     Тогда   это  был   красивый  внешне,   сравнительно  молодой,   парень,
медлительный, но предприимчивый. Он работал старшим шофером гаража больницы.
Помнится у парня была немецкая фамилия и интернациональный, но весьма редкий
по тем временам, порок. В науке такие  персоны числятся девиантами, а точнее
-  поклонниками  "корефилии".  Иначе  говоря,  они  испытывают непреодолимое
сексуальное влечение к девочкам, моложе шестнадцати лет.
     Больше  страданий  Штанберг  (фамилия  наконец-то   всплыла  в  памяти)
доставлял своей семье.  В первую очередь,  мучения принимала супруга шофера.
Она  как-то приходила к  Сергееву,  как  к главному  врачу,  с жалобой,  - с
душевной беседой. Но надежды на административное воздействие в таких случаях
-  пустой  номер.  Сергеев  сделал все,  чтобы  прикрыть парня  и  успокоить
плачущую женщину.
     Порок порождает интригу, а та выкармливает самою страсть, в результате,
- безумие поступков, жизненная трагедия, а, порой, и смерть. В те времена за
такие шалости можно было здорово загреметь в места, не столь отдаленные.
     Сергеев  возглавлял  тогда эту больницу и, помнится, главная его задача
состояла  в том,  чтобы  вовремя провести капитальной  ремонт отопительной и
водопроводной систем, заменить котлы, закольцевать три водонапорные башни.
     Не справься  он тогда со  строительными трудностями  и больничка  могла
закрыться в  связи  с  аварией.  Организовывать  психотерапевтическую  опеку
Штанбергу просто не было сил и времени.
     В делах строительных ему много  помог директор местного  судоремонтного
завода  Евгений Давыдович, - замечательный организатор и интересный человек.
Но и у самого  Сергеева в  те  годы энергии хватало на  троих. Так что,  все
сложилось путем!
     Шофер оказался молчаливее, чем был раньше. Но даже по мычащим ответам и
молозначимым междометиям Сергеев понял, что в своих предположениях он попал,
как  говорится,  не  в  бровь,  а в  глаз.  Парню,  действительно,  пришлось
приличный срок  провести за решеткой. Жена к моменту его возвращения из зоны
умерла, дети выросли и отвернулись от отца. Он прилепился к какой-то  шалаве
и  теперь  испивал  горькую  чашу  расплаты  за  грехи  до  дна.  Его  жизнь
определялась логикой Псалма (101: 7): "Я уподобился  пеликану в  пустыне;  я
стал как филин на развалинах".
     Въехали на территорию  двухэтажной деревянной  больницы  с  несколькими
корпусами. Ничего здесь не  изменилось, все  осталось  в  том  же  кособоком
варианте.  Новшества  ограничились тем,  чем  закончил  строительные подвиги
Сергеев.
     В  центре красовался  тоже двухэтажный,  но  легкий,  как  венецианский
дворец, административный корпус. Сергееву среди конструкторов, работавших на
заводе, удалось отыскать одаренного самоучку - Мельникова,  с которым вместе
и  занимался проектированием всех строительных проектов. А Евгений Давыдович
помогал реализовывать проекты, выделяя заводскую строительную бригаду.
     Медицинское начальство не  сдерживало  строительные аппетиты  Сергеева,
доверяло ему  и  потому  ссужало бюджетные  деньги без  ограничений. Труднее
всего было тогда  их не получить,  а  истратить: многое упиралось  в  поиски
подрядчика и  лимиты  на строительные  материалы. Но благородное  желание  и
энергия молодости не знает препятствий, которые нельзя преодолеть.
     Время  приезда  было  раннее,  но  действующий главный врач уже был  на
работе  и  ожидал   гостя  в   кабинете,  так  хорошо  знакомым  его  первым
проектировщиком - Сергеевым.
     Весьма пожилой человек, талантливый  хирург, прошедший школу профессора
Русанова, был  интересной личностью сам по себе, безотносительно  достоинств
врача.  Аркадий  Андреевич  Иванов  приветствовал   Сергеева,   с  искренним
радушием, излучая  добрую  улыбку.  Он  действительно,  был  рад  заполучить
отличного помощника в делах лечебных, хоть на недолгое время.
     После  общих слов  о путях-дорогах,  о  жизненных  невзгодах  перешли к
бытовой  конкретике.  Когда  Сергеев  строил  административный   корпус,  то
предусмотрел  при   кабинете   главного  врача  и  комнату  отдыха,  которую
использовал как служебную квартиру.
     Иванов собирался  уезжать в отпуск  и  предложил три варианта на выбор:
первый -  проживание при больнице (но тогда  будут дергать  при  поступлении
тяжелых  больных);  второй  -  гостиница (но все  они похожи на  откровенный
вертеп); третий  - был прозаический. Иванов не  стал сообщать о нем лично, а
вышел "на минуточку"  и вместо него в кабинет вдвинулись  четыре миловидных,
средних лет дамы.
     Сергеев,  несколько утомленный  дорогой и ночной выпивкой, был  заметно
заторможен.  Но  при  появлении   дам  память  стеганула  его   по   сердцу.
Многозначительно улыбаясь валькирии уселись напротив: чувствовалось, что они
максимально мобилизовали свои гардеробы и макияж.  К удивлению Сергеева, все
выглядело прилично, даже с намеком на изящество.
     Перед Сергеевым,  несколько потупясь от  врожденной скромности,  сидели
четыре (всего четыре! - подумалось вяло) его бывшие больничные пассии: он не
видел их, примерно,  лет  пятнадцать - двадцать.  Положение спас  евангелист
Матфей: "Кто без  греха, - пусть первый бросит  в нее камень". Пророческие и
оправдательные  слова  одинаково верно относились, как к  Сергееву,  так и к
четырем дамам.
     Годы, безусловно,  наложили свои печати, но Сергеев не стал усугублять.
Некогда молоденькие  и  резвые сестрички  превратились в  добропорядочных, в
меру  соблазнительных  зрелых дам. Понятно,  что каждая имела уйму внешних и
внутренних достоинств.
     Ощущение  некоторой   виновности  пыталось  поскрестись   в  предсердия
сергеевской  широкой  натуры.  Но   эскулап  решительно  отогнал  неуместное
сострадание. Вспомнилось: "Все  дни наши  прошли  во гневе  Твоем; мы теряем
лета наши, как  звук. Дней лет  наших семьдесят лет, а при  большей крепости
восемьдесят лет; и  самая  лучшая  пора  их - труд  и болезнь,  ибо проходят
быстро, и мы летим" (Псалом 89: 9-10).
     Сергеев попытался  сложить  свою  бесстыжую  морду  в гримасу  радости,
молодецкого внимания и заинтересованности.  Дамы подбадривали  его, понимая,
что именно они на коне, а он - под конем!
     Наконец,  Светлана,  -  подкрашенная  блондинка,  более простодушная  и
прямолинейно-деловая, - попробовала сконцентрировать внимание присутствующих
на  стержне  вопроса.  Так  она  многозначительно  выразилась.  Сергеев,  по
привычке, пытался  мысленно  выяснить,  где спрятан "перенос",  "сексуальный
подтекст".
     Светлана определила его метания по выражению глаз и даже  не попыталась
смутиться.  Скорее,  наоборот,  она  многозначительно  придержала  дыхание и
эффектно прикусила нижнюю губу. Видимо  она  продолжала  выступать в местной
самодеятельности. Клубы ведь еще работают, а в них - драмкружки.
     Остальные  девочки  немного  смутились, -  чувствовалось, что  элементы
возможных  отношений с Сергеевым и между  ними уже  обсуждались многократно.
Очевидно были  различия, но не в основных установках, а в деталях: например,
в навыках выражать свои мысли конкретно,  просто и  четко. Светлана  в таких
вопросах, безусловно, была непревзойденным мастером, почти  что  олимпийским
чемпионом. Она давала фору всем, в том числе, и Сергееву.
     Суть  дальнейшей беседы вкратце  сводилось к тому, что в течение месяца
каждая из представительниц слабого пола берет Сергеева  на поруки: "Не будет
же  профессор  сам  готовить  себе  пищу, стирать исподнее  (Светлана  особо
напирала на "исподнее"!), рубашки  и  носиться по поселку  "шибче  трамвая в
поисках вертихвосток".
     Стареющие  ундины полагали, что нашли  замечательный  предлог  заманить
Сергеева в тихий альков,  дабы вспомнить прошлое. Вот уж воистину: "седина в
голову,  а бес в  ребро". Но Сергеева в  таком безобидном  варианте  все  же
что-то смущало.
     Он, не столько сомневался в своих силах, сколько не верил, что  женщина
- существо легко приручаемое - способна  просто и безболезненно, привыкнув к
чему-либо, затем повернуть волны эмоций вспять.
     Не всякий мужчина откажется  от мирского  счастья, особенно,  если  все
ложится на привычную почву. А наяды всегда  были властны  и требовательны, -
еще утянут  на дно  семейных  привычек,  утопят  в  гипнозе  покоя  и  тихих
соблазнов.
     Понятно,  что   с  пожарной  поспешностью  необходимо   гасить  еще  не
разыгравшееся пламя. Формула была  найдена  быстро: "Наши встречи могут быть
только  групповыми". У благородных провинциальных дам вытянулись  лица, но у
Светланы глаза загорелись плотоядным блеском, - в них явно запрыгали веселые
бесенята.
     Она  вдруг  вспомнила  давно забытый и  оставшийся неведомым  термин  -
"групповичок".  Буйный взгляд  перепасовал  Сергееву  щекотливый  вопрос,  -
"групповичок"? Сергеев даже не пытался подавить в ней отчаянное любопытство,
- никакая суггестия здесь не поможет.
     Везувий  начинал бурлить не на шутку.  Весь вопрос в том, - где и когда
начнется извержение лавы и будет ли при этом выброс копоти, пепла, или сразу
тяжелых камней? Ясно, что больницу необходимо сохранить в рабочем состоянии,
несмотря ни на что, - иначе народ нас не поймет и не простит, - Однозначно!
     Забавный театр  позволил сделать ряд простых выводов:  первый - рубашки
все же  будет  кому  стирать  и гладить  (наиболее  неприятная проблема  для
Сергеева снимается сама собой);  второе - на нечастые  званые обеды и ужины,
если очень отощаешь  на больничной  или ресторанной пище, можно рассчитывать
(всегда  хорошо  иметь запасной  вариант!); третье  - дамы вполне  в рабочем
состоянии.   Не   надо   обременять  их  утомительной,   страстной  любовью.
Сексуальный  exclusif,  возможно,  будет  приятен,  если  добавить   к  нему
воспоминания о прошлой, а не настоящей молодеческой резвости.
     Четвертое заключение было прервано: вошел  Иванов с вопросом о том, как
продвигаются  переговоры. Сергеев рад был своевременному появлению  главного
врача, - он быстро подвел итог:
     - Очень  приятная встреча со сторожилами  больницы (теперь  у  Светланы
вытянулось  лицо  от неслыханной  наглости,  -  "Хорошо,  что  не  сказал  с
ровесницами  века"). Мы, надеюсь, еще  будем  встречаться и  дружить домами,
если  служба позволит. Из всех соблазнительных предложений я выбираю одно, -
жить и  питаться в больнице. Полагаю, что работы навалится слишком  много  и
незачем тратить время на прогулки по поселку, - будем действовать, не отходя
от кассы!
     Дамы  вежливо  попрощались  и,  поджав губы,  удалились.  Иванов  решил
прояснить свою позицию:
     - Александр  Георгиевич,  не обессудьте старика, но  они  замучили меня
своими  предложениями  устроить вашу  жизнь. -  Просто заболтали  меня.  Кто
знает, подумал я, вдруг вам захочется запихать шею в хомут.
     - Сразу  в четыре  хомута.  -  поправил  Сергеев.  -  Но  все  равно, я
благодарен вам за встречу с носителями  былой  славы.  Из этого,  все  одно,
можно будет извлечь пользу, но без помех основной работе.
     Иванов  предложил  без лишних проволочек  заняться  передачей дел, - он
спешил  отбыть в отпуск.  Его ожидали какие-то  семейные, личные заморочки в
Санкт-Петербурге,  которые нужно  было безотлагательно устранять. Через пару
часов  Сергеев  уже  чувствовал себя полновластным  хозяином больницы. Время
подходило  к  утренней  конференции.  Оба  главных  врачей,  - постоянный  и
временный, -  двинулись  навстречу  официальному  представлению  больничному
персоналу.

     * 3.4 *

     Потянулся  день  за  днем:  больничная   рутина  состоит   из  утренних
конференций,  обходов,  подписи документов  на медикаменты, проверки историй
болезни.   Все  остальное  требует   творческого  подхода:  диагностический,
лечебный процесс, консультации. Но и он изматывает и  переводит деятельность
врача  в режим действия автомата или  полуавтомата. В  таком режиме  спасает
только профессионализм, определяемый уровнем индивидуальной квалификации. Но
даже на привычном поле встречаются забавные казусы.
     На   второй  или  третий  день   Сергеев  просматривал  рентгенограммы,
сделанные  накануне. Он  быстро  описал снимки одного  больного, не  выделив
заметных  находок,  -  фиброзные  изменения  в  легких,  носящие  возрастной
характер,  и  только.  Через  некоторое  время  дверь  в  кабинет  осторожно
отворилась, - в  проеме,  в кромешной  темноте,  появилась фигура заведующей
терапевтическим отделением. Она  еще не адаптировалась  к мраку и, войдя  со
света, лапала воздух руками, стараясь определиться в направлении движения по
опасному кабинету.
     Сергеев подал голос,  помог сориентироваться бодрящейся старушке:  он с
уважением  относился к  ее  опыту, но  за  ней  числился  серьезный  грех  -
алкоголизм.  Практически  с обеда она, приняв  дозу,  выпадала полностью  из
лечебного процесса.
     При  таких  обстоятельствах   подчиненный  обычно  сильно   побаиваются
руководителя, -  не  известно,  что  взбредет  ему  в  голову,  вдруг начнет
утверждать   трудовую  дисциплину.   Но  таких  поползновений  у   Сергеева,
естественно не  было, -  он временный человек и  не  его  задача бороться  с
пьянством и алкоголизмом. Особенно,  если грехи не снижают  качества  работы
терапевтического  отделения,  -  Александра Гавриловна успевала  внимательно
осмотреть больных до обеда.
     Обследование и  лечение больных  у нее отличалось  идеальным качеством.
Однако искус подобрать ключики к профессору у старушки, бесспорно, появился:
в таких  случаях надо  подловить коллегу на каком-нибудь  дефекте, скажем, в
диагностике. Намерения Александры Гавриловны были очевидны: она  пробиралась
в  рентгеновский кабинет  чтобы  копать волчью яму,  даже  отложив несколько
привычные обеденные развлечения.
     Вежливым, специфически дрожащим голосом она справилась:
     -  Александр  Георгиевич,  помните  ли  вы  больного  Астафьева,   -  я
направляла  его  на   контрольную   рентгенографию.  Вы  дали  благоприятное
заключение, почти что  норму,  но  у  больного  первая группа инвалидности в
связи с раком правого легкого. Он признан  неоперабельным, получил массивную
лучевую  терапию  и  отправлен  Республиканским  онкологическим  диспансером
домой, практически, доживать свой недолгий срок.
     -  Возможно, произошла  путаница  со  снимками  и  вы  описали не  того
больного. - почти победоносно резюмировала Александра Гавриловна.
     Сергеев впечатлился мгновенно: "если все так, то это серьезный прокол"!
     Сергеев  попросил  лаборантку   отыскать   снимок:   установив  его  на
неготоскопе,  принялся  повторно,  более  внимательно   изучать  бело-черные
разводы.  Никаких  признаков  столь  грозной  патологии  не  выявлялось.  Он
предложил взглянуть на снимок и Александре Гавриловне.
     - Загадочная ситуация,  уважаемая Александра  Гавриловна.  -  задумчиво
вымолвил Сергеев.  - Если  судить по  снимкам,  то,  похоже, вашего больного
подменили.  Надеюсь, что  все это  время признаки рака  легкого  вы  у  него
добросовестно фиксировали и делали необходимые записи в истории болезни.
     -  Мало того, Александр Георгиевич, мой пациент  уже  успел продать все
ценные  вещи из  дома (ему никто не противоречил, считая недолгожителем). Он
постоянно пьет  вусмерть, - заливает,...  как может,... горе! Что ни говори,
но скандальная  история намечается.  - многозначительно заключила Александра
Гавриловна.
     Сергеев  намеренно  подыграл   злорадствующей  старушке,  так  жаждущей
почувствовать себя в фаворе, хоть ненадолго. Сергеева забавляли метаморфозы,
творящиеся с алкоголиками:  он-то  уже все себе и окружающим доказал,  а вот
коллега  пыталась  самоутвердиться основательно  за  его  счет.  Надрать уши
профессору-выскочке,  - это дорогого стоит,  тут пахнет вселенской  славой и
мировым признанием.
     Александра  Гавриловна,  мы с  вами поступим очень  просто. -  наконец,
заключил Сергеев. - Попросите больного завтра натощак явиться ко мне сюда, в
рентгеновский кабинет. Придется сделать ему бронхографию, - она и решит все.
     Гавриловна  выползла из кабинета  шустрой змейкой, словно, помолодевшая
лет на тридцать. Да,  сегодня за обедом она основательно  вмажет. Ну, а пока
необходимо растрепать  всем и вся  о  том, как основательно вляпался заезжий
светило. Уж она, конечно,  постарается отыграть  на этом поле основательно и
безжалостно!
     Поутру  Сергеев  встретил  перед  рентгеновским   кабинетом  согбенного
пациента,  -  ему  не  велено  было принять даже  полстакана.  Его караулила
суровая  жена и дочь.  У них появилась  маленькая надежда  на спасение главы
семейства. Но,  кажется,  сам  виновник торжества не очень радовался  такому
повороту  событий.  Родственные  души искали вчера и сегодня не  алкоголя, а
иного наслаждения - интеллектуального!
     Сергеев запустил страдальца в кабинет и начал  свое колдовство:  сперва
основательна анестезия смесью Гирша глотки, голосовых связок.  Затем,  после
проверки степени анестезии, введение тонкого катетера до бифуркации  трахеи.
Теперь пошел  в ход иодолипол смешанный с порошком норсульфазола. Осторожно,
с  помощью   большого   шприца,   медленно   вводится   подогретый   состав,
обволакивающий  все   бронхиальное  дерево.   При   хорошей  предварительной
анестезии  процедура  проходит без  всяких  дерготни и кашля. Затем  катетер
удаляется и больной медленно и  последовательно переворачивается так, что бы
контрастная смесь  обволокла стенки бронхов.  Здесь  необходимо  чувствовать
вязкость состава и  интуитивно моделировать процесс  обволакивания.  Наконец
все готово: проводятся точные по режиму и центровке снимки. Финал процедуры:
качественное проявление, закрепление, сушка снимков.
     Негативы  получились идеальными: Александра  Гавриловна широко раскрыла
пасть  и  с десяток  минут никак  не могла ее закрыть. Надо быть  абсолютным
идиотом,  что бы не понять  то, с каким блеском выполнены бронхограммы.  Они
устраняли любые сомнения: у больного никогда не было страшного, смертельного
заболевания - рака  легкого. Что  же  наколдовал Республиканский диспансер и
его адепт - Александра Гавриловна можно только предполагать.
     Парадокс  событий заключался в неожиданном  торжестве  новой логики:  с
пациента сняли  группу инвалидности, отобрали льготную пенсию.  Родственники
быстро привели его в чувство, решительно потребовав: бросить пить, трудиться
в поте лица, дабы вернуть все добро пропитое. При  встречах на улице, бывший
пациент-страдалец,  воскресший  из  приговоренных  к неминуемой  смерти,  не
бросался к Сергееву на шею с благодарностями,  а,  потупившись, переходил на
другую сторону. Родственники бывшего пациента боготворили Сергеева.
     В маленьком поселке  происходило что-то близкое к триумфу отечественной
медицины!  Видимо  назревал  Большой карнавал по этому поводу! Ему  помешали
проливные  дожди.  Население ликовала,  на прием к  Сергееву  рвались  толпы
старух и молодежи.
     Мнимое  торжество Александры Гавриловны, перешло в  уныние,  что  резко
усилило  запои.   Себя   теперь   она  оправдывала   трагическим   стечением
обстоятельств,   несовершенством   диагностики,  вообще,   и   недостаточной
квалификацией сотрудников Республиканского диспансера, в частности. Сергеев,
к сожалению,  не знал, что он своим героическим трудовым подвигом нажил  еще
одного заклятого врага - змею подколодную.
     Трагедии бытового уровня, оказывается,  как не погасшие угли, теплились
в деревенской  тиши. Они  подогревались  заурядными интригами  и  неожиданно
вспыхивали,   как  высушенная   береста   или  природный   газ,   неожиданно
вырывающийся бешеной струей  из-под земли. Кто  мог  подумать, что в поселке
проживает  собственная  Леди  Макбет  Мценского уезда,  о  которой  красочно
высказался в свое время Николай Семенович Лесков.
     Однажды, на утренней конференции, сотрудники просто огорошили  Сергеева
бурным рассказом  о  ночном происшествии: в местной санэпидстанции  помощник
эпидемиолога, женщина тридцати лет, недавно  родившая  дочь, отрубила голову
своему мужу.
     Мерзавец напивался и колотил кормящую мать  нещадно  за то,  что она не
сделала  аборт и родила  дочь.  Он обещал порешить обоих. Сколько  мужества,
воли и решительности  необходимо было собрать  этой всегда покорной женщине,
чтобы в одиночку встать на защиту жизни ребенка.
     Себя она, понятно, не жалела, - знала, что ее осудят и упекут в тюрьму,
но  ее заботило  только одно,  - дочь  останется жива. Как  по-разному можно
распоряжаться  своей и другой  жизнью, избирательно относиться  к  близким и
чужим? Интересно, кто  вырастет потом  из этого маленького  существа, уже от
рождения замешенного в трагические события?
     Сергеева до боли в сердце поразили отчаянье и смелость женщины-матери и
он пустился обивать  пороги всех  учреждений,  способных  повлиять  на исход
дела: удалось добиться максимального смягчения приговора.
     Но  Сергеев  помнил  и  другое  происшествие,  свидетелем  которого  он
невольно стал, в другой больнице, в маленьком провинциальном городке. Там, в
семье врачебной  пары, муж-истерик постоянно устраивал сцены  ревности своей
миловидной  супруге.  Однажды он  так достал  ее своими претензиями, что она
выбросилась с балкона четвертого этажа, переломав себе скелет  основательно,
но осталась жива.
     Мужу грозило обвинение в принуждении супруги к самоубийству, - тогда бы
светили  ему долгие  годы каторжных работ  в  современном  тюремном  лагере.
Правда, врачи и там неплохо устраиваются, - однако невелико счастье.
     Он упросил жену  изменить показания, расплатившись за то квартирой.  Но
она, наконец-то  разведясь с ним, благородно уступила бывшему супругу  дачу,
где отверженный коротал остаток жизни, напиваясь до чертиков в долгие зимние
вечера и спокойные от привычного супружеского секса ночи.
     Опять показала  язык злосчастная интрига, вмешалась в события заурядной
жизни. Вспомнилось: "Вы еще  не до крови сражались, подвизаясь против греха,
и  забыли  утешение,  которое  предлагается  вам, как  сынам: "сын  мой!  не
пренебрегай  наказания Господня и не унывай,  когда  Он  обличает  тебя"  (К
Евреям 12: 4-5).

     * 3.5 *

     Шли  дни,  работа  приносила   удовлетворение,  а  старые   подружки  -
удовольствие. Они  по  очереди, установленной коллективной  властной  рукой,
делили  стирку, устраивали  Сергееву дни кулинарных  забав.  И,  чего  греха
таить,  подружки,  как  могли и  умели,  оделяли  эскулапа  тихими  женскими
нежностями, несложными и традиционными, как те, которым посвящали свой досуг
первые люди на Земле - Адам и Ева.
     Трудно теперь сказать: было бы Адаму веселее, если  бы у него появилось
четыре Евы.  Однако Библия (особенно Ветхий Завет), как источник неоспоримой
житейской  мудрости, свидетельствует, что у  древних  народов было взято  за
правило иметь несколько жен. Отсюда, поведение Сергеева нельзя было признать
сплошь  предосудительным.  Не было в том и гигантомании,  а  присутствовала,
скоре, преданность заветам старины, прежней привязанности.
     Однажды, среди  бела  дня  к крыльцу административного корпуса больницы
подъехали два черных джипа с тонированными стеклами. Из  первого джипа вышел
Магазанник  и  отправился в  кабинет к  Сергееву.  Друзья  обнялись. Сергеев
попробовал угостить  Аркадия чем  Бог послал, но  тот настоял на  поездке  в
город, в цивильный  по здешним меркам ресторан. У него были важные сообщения
и  их  необходимо было обсудить,  не гоня  лошадей  и  лучше  на нейтральной
полосе. На том и порешили.
     Местный   городской  шалман  находился   на  первом  этаже   гостиницы,
выстроенной  за годы  отсутствия  Сергеева в столь славном уголке необъятной
России.  Теперь городская  достопримечательность заметно  отличалась от того
древнего ресторана,  который располагался когда-то в одноэтажном  деревянном
доме, видимо, помнящим еще годы Великой отечественной войны.
     Теперь в ресторане все было иначе.  Однако, к удивлению своему, Сергеев
во  главе  официанток  увидел  знакомую  коренастую  фигуру  бывшей  местной
красавицы  -  "Риты  из общепита",  ранившей  в свое время  сердце  молодого
эскулапа. Любовь их  была скоротечной и без  всяких осложнений  и претензий.
Для  молодой  миловидной  блондинки,   работавшей   на  таком  бойком  месте
официанткой, другого исхода и не могло быть.
     Известно:  "Всякое  дерево,  не  приносящее  доброго  плода, срубают  и
бросают в огонь" (От Луки 3:  9).  Однако красавица выжила и, мало того,  не
растеряла, а только подвзрослила  свою привлекательность.  Чувствуется,  что
теперь она командует всей этой зеленой челядью, задача которой обслуживать и
ублажать  посетителей, вытряхивая  денежные  мешки до полного опустошения. С
первого взгляда становилось понятно, что  развитие профессионализма молодежи
в руках надежного педагога.
     Сергеев был заинтригован, - как же поведет  себя  бывшая пассия? Пассия
повела себя гениально, как все простое, незатейливое. К  чести своей и всего
учреждения, она,  как, безусловно,  мудрая  женщина, знала  свою новую цену.
Только  один  легкий  взгляд бросила Рита на вошедших, -  лучезарная улыбка,
обнажающая  идеальные фарфоровые  зубы,  осветила  ее лицо  и  она  быстрым,
деловым шагом направилась к занятому ими столику.
     Охрана  расположилась  за соседним столиком  так,  чтобы контролировать
входные двери и стойку бара, прикрывая мощными фигурами  столик босса. Этого
маневра нельзя было не заметить. Рита  тоже могла оценить действия охраны по
достоинству.
     Но,  вместе  с  тем,  она  светила понимающей  радостью в глаза  именно
Сергееву, и  его ответ  ей  был  столь  же искренним.  Бесспорно,  правильно
сказано: "Время разбрасывать  камни  и время  их собирать". Сергеев встал  и
потянулся, чтобы поцеловать у Риты руку. Она же с удовольствием приняла этот
знак памяти и мужской  благодарности. Но ее аванс был более выразительным  и
сокровенным, -  Рита прижалась  к  Сергееву впечатляющей грудью и всем телом
так, как умела только она. Затем, не дав оправиться от шока, громко чмокнула
его в губы.
     Сергеев успел заметить обручальное  кольцо на правом безымянном пальце,
-  она  фиксировала  его  любопытный  взгляд. Определенно, самолюбие  прочно
устроенной женщины было удовлетворено. Но она тут же перепасовала ему легкую
скорбь, как бы связанную с условностью счастья ее супружеского выбора.
     Аркадий с  интересом  наблюдал встречу  примечательной  антивесталки  с
потертым сатиром: он не  ожидал такой  прыти от своего друга. Осколки былого
счастья уж  слишком  откровенно  посыпались кругом,  как  ценные  фрагменты,
подобные Тунгусскому метеориту! Не тому, который давно грохнулся в сибирской
тайге, а новому, собиравшемуся поразить первозданные леса Карелии. Так можно
заодно разрушить и новое здание - местный  университет целомудрия! Выражение
лица Аркадия снова приблизилось к мимике человека, который смеется!
     Предложив  гостям меню,  Рита не  навязчиво  комментировала  кулинарные
изыски  местной кухни,  незаметно  подвигая  их  к  единственно  правильному
выбору. Магазанник, наконец-то, перехватил  инициативу, и предложил Рите все
устроить по первому классу, но без большой пьянки  (бутылки хорошего коньяку
достаточно).
     Чувствовалось, что Аркадий проголодался и ел с волчьим аппетитом. Между
первым  и вторым  блюдом он, наконец-то, приостановился, придвинулся головой
ближе к уху Сергеева и произнес:
     -  С  убийцами  твоей  жены,  Саша,  мы разобрались:  три  наркомана  -
молокососы,  бездельники, мелкие  воришки. Их  нашли  наши ребята  быстро  и
раздавили,  как  моль  на  ковре.  Извини, но  тебя ждать  не  было  никакой
возможности, - пришлось рубить концы  моментально, ибо обстоятельства к тому
обязывали.
     Сергеев остолбенел и  чуть не подавился куском мяса. Магазанник не стал
долго ждать, а выразительно хлопнул друга по спине.
     -  Вопросы имеются? У матросов нет вопросов. - резюмировал Аркадий. - И
правильно, что не мучаешься  кровожадностью.  Каждый должен  выполнять  свою
работу и не стремиться быть универсалом, - врачом, судьей, палачом.
     -  Вторая моя задача, друг  ты  мой сердешный,  много сложнее,  ибо мне
придется,  видимо,  тебя долго уговаривать.  - Аркадий говорил  размеренно и
чеканно, как бы  превентивно зомбируя Сергеева, создавая у него  установку к
тому действию, которое угодно заказчику. Сказывался талант и навык военного,
командира, умевшего вести за собой подчиненных прямо в самое пекло.
     - Не темни, Аркаша, надо ли нам лукавить?! - подбадривал его Сергеев. -
Свои  люди, а  потому  разберемся без  преамбул.  -  Если  кому-то требуется
вылечить приватно гонорею или сифилис, то я  готов. Но больше ничего путного
я, пожалуй, и делать не умею.
     - Сан, не спеши. Эти ваши  таланты, господин профессор, мировой научной
общественности известны. - забурчал Аркадий, ими ты никого не  удивишь. - Но
мое  предложение, как  говорится,  из другой оперы.  Нам  бы очень  хотелось
сманить тебя к другой деятельности, а, точнее, - к совмещению привычных тебе
врачебных дел и конфиденциальных поручений иного плана.
     - Аркаша, во-первых, поясни, кто эти "мы", "нам бы", что  это за тайная
или явная организация; во-вторых,  можешь  не сомневаться, что  для  друга я
готов сделать все, даже вступить в противоречие с законом, если, конечно, то
будет угодно Богу.
     Магазанник  удовлетворенно хмыкнул,  распрямился, энергично потер руки.
Но затем еще ближе придвинулся к Сергееву и почти на ухо заговорил негромко:
     - Саша, постепенно ты все сам поймешь и узнаешь. Сейчас же буду краток:
не  так давно ты сам утверждал,  что в России в трудные для нее исторические
периоды спасение приходило от Армии.
     - Помнишь, как у Наполеона? - "Ублажай Армию  и  плюй на все"!  Но это,
безусловно,  гротеск.  В  нашей  стране,  по существу,  сейчас  идет  борьба
организованного криминала с организованной воинской силой. Демократы же пока
с  азартом хлопают ушами  и  руками.  А  им  бы  надо,...  - ублажать Армию.
Инициатива  ими потеряна и  военные сами  берутся  за дело,  в той  или иной
форме,  удачно  или не совсем, но  действуют. В  бизнесе, как  ты понимаешь,
резня идет не на жизнь, а на смерть: здесь тоже нельзя отставать.
     - Тебе предлагается, Саша, примкнуть к деловому миру, но к нашему в нем
флангу. Коней не будем гнать, чтобы  их потом не  менять  или, того хуже, не
пристреливать  на переправе.  Тебе  дается  время  подумать,  а  молчать ты,
безусловно, умеешь!
     - Сан, я искренне хочу, чтобы ты  был в  нашей компании!  -  с заметной
экспрессией прошептал Аркадий. Теперь давай - двигай свои вопросы.
     Сергеев  задумался:  разговор был  неожиданным,  откровенным  и  весьма
крутым, как теперь  говорится. Но  его  никогда не  пугали сложности,  риск,
непредвиденные обстоятельства, борьба. Он считал себя ничем не связанным  на
этой   земле  и  не   стал   бы,  наверное,  особо   сокрушаться  по  поводу
преждевременной  смерти.  Он  искренне, без кокетства,  считал,  что  хорошо
пожил,  многое  видел, многого достиг,  -  выполнил  свои  планы  по  полной
программе.  Сергеев  ласково  взглянул   на   напряженно  ожидавшего  ответа
Магазанника и просто и ясно заявил:
     - Аркаша, я готов служить отечеству. - потом, как в былые годы, добавил
привычное. - Когда и где получить оружие?
     Магазанник не скрывал радости,  -  губы  его расплылись  в восторженной
улыбке. Он стал разливать коньяк по рюмкам, довольно причмокивая:
     -  За  нашу победу, Саша!  - без тени фальши произнес  он сдержанно, но
многозначительно.
     Друзья принялись уничтожать второе  блюдо:  Рита, разумеется, дала спец
задание поварам. Мясо было отменное, гарнир - очень сложный, но безупречный.
Рита   настороженно   и  любопытно  зыркала   издалека   и,  когда   Сергеев
многозначительно  показал  ей  большой  палец   правой  руки,  она,  скромно
набычившись,  даже  не  смогла  погасить  радость.  Рита  умыла  обучающуюся
мастерству молодежь; наградила Сергеева самодовольно-очаровательной улыбкой.
Выпивая на посошок,  в конце обеда, Сергеев, наклонившись к Магазаннику тихо
проговорил:
     - Честно говоря, Аркаша, по началу я мыслил так, что ты связан скорее с
криминалом, чем  с былыми сослуживцами. Теперь  вижу, что все обстоит иначе,
не так ли?
     - Сан, в  тюряге я  не просидел ни одного  дня, - за меня  уже все было
решено  наверху,  -  достойными  кадрами так просто  не бросаются!  Мой опыт
пригодился в некоторых далеких государствах.  Ну, а когда наша страна начала
лихорадочно "перестраиваться", мне опять отыскали "дело по плечу", вспомнили
о знаниях, полученных мной в Академии тыла и транспорта.
     - Что же касается криминала,  то  здесь необходим весьма тонкий подход.
Во-первых, без  контактов  с ним  никаких  дел сейчас, практически,  вершить
невозможно.  Во-вторых, криминал  это  тоже,  в  некотором  смысле,  военная
организация,  с  которой  необходимо считаться,  безусловно,  не  переступая
грань.  В-третьих,  криминальные  структуры оказываются  в некоторых случаях
даже чище, чем ряд политиков и политических партий. Во всяком случае, по уму
и  изобретательности  они могут дать  фору многим. В-четвертых,  все страны,
многие  нынешние  владельцы международного капитала прошлепали  по скользкой
тропинке криминала, а потом  с  них вся грязь стекла, как с  гуся вода. Надо
еще очень хорошо разобраться,  кто  настоящий патриот и порядочный  человек:
те,  кто борзеют  и надувают  соотечественников, или те, кто  их  "мочит" по
заслугам.
     Сергеев слушал  внимательно,  почти что с  раскрытым ртом, стараясь  не
проронить ни одного слова. Для  него такие  взгляды  - являлись  безусловным
откровением.
     - Сан, как это  не звучит парадоксально, но  я лично уверен, что, как и
собаке Павлова,  в  недалеком  будущем  криминалу будет  поставлен памятник,
отлитый из бронзы, незаконно вывозимой из многострадальной России ее глупыми
доброжелателями. Да, некоторые ребята разбираются с жизнью "по  понятию", но
это лучше, чем жить без совести!
     Обед  закончился. Магазанник  властным жестом остановил  слабую попытку
Сергеева  достать бумажник  и расплатиться. Аркадий барски щедро одарил Риту
отечественной валютой, посетовал,  что редко приходится посещать сей славный
град.
     Магазанник  прошел вперед,  давая  Сергееву  поворковать  с  прекрасной
хозяйкой. Было  заметно, что  один  из  охранников  тоже притормозил,  якобы
покупая  сигареты, -  на самом  деле, он страховал  теперь уже  и  Сергеева.
Эскулапу подумалось: "Мы пошли в гору, интересно, когда и кто остановит"?
     Однако  Сергеев  был  абсолютно   уверен,  что   Всесильное  Проведение
вмешивается  в суетность нашего бытия в нужный  момент,  по указания  Особых
Сил. Необходимо спокойно  наблюдать и оценивать направление событий так, как
это сказано в Книге Иова (33: 17-24): "Чтобы отвесть человека от какого-либо
предприятия и удалить от него гордость, чтобы отвесть душу его от пропасти и
жизнь его от  поражения мечом. Или он вразумляется болезнию на  ложе своем и
жестокою болью во  всех костях своих,  - и жизнь его отвращается от  хлеба и
душа его от любимой пищи.  Плоть на нем пропадает, так  что  ея не  видно, и
выказываются  кости  его, которых не было видно.  И  душа его приближается к
могиле, и жизнь  его - к смерти. Если  есть у него  Ангел-наставник, один из
тысячи, чтобы показать человеку прямый путь его, - Бог умилосердится над ним
и скажет: свободи его от могилы; Я нашел умилостивление".

     * 3.6 *

     Мощные  автомобили  вытянулись  впечатляющей   кавалькадой  по  дороге,
ведущей  из  уездного  городка  в  поселок.  Компания  быстро  домчалась  до
больницы,  расположенной  на  возвышенном  берегу  Онежского   озера,  среди
стройных   и  величественных  сосен.  В  пути  особых  разговоров  не  вели.
Магазанник лишь попросил запомнить телефон, по которому необходимо позвонить
в Санкт-Петербурге (там будет  диспетчер на связи). Уточнили сроки окончания
командировки и  возвращения Сергеева,  -  решили  не подгонять  события,  не
тормошить  общественное  мнение. Хотя  представления  администрации  теперь,
практически, не имели  никакого значения, ибо решение принято окончательно и
бесповоротно.  Тепло  распрощались  на  крыльце  административного  корпуса,
Аркадий спешил с отъездом, - его уже ждали в Москве.
     Вечер  стелился уже по верхушкам деревьев, заползал в  больничные окна.
Сергеев  не  заметил,  как  уснул, приткнувшись на диване,  не раздеваясь, с
книгой в  руках.  Разбудили его  среди ночи резким,  безобразно  дребезжащим
звонком  внутреннего телефона. Дежурная  медицинская  сестра просила  срочно
прийти  в  приемный  покой  для  осмотра  тяжелой   девочки  полуторалетнего
возраста.
     Осматривая  малышку,  Сергеев искоса бросал взгляд  и  на мать девочки:
облик  и поведение  родителей говорят  врачу о  многом. Женщине  было  около
тридцати  лет,  -  приземистая, рыхлая, отечная,  видимо, от систематических
возлияний.  Она  сидела   притихшая  и  удрученная,  -  чувствовалось,   что
переживает за дочь.
     Может быть, как мать, она была заботливая,  способная  к сопереживанию,
видимо  девочку  любила  по-настоящему.  Но  не  было  в  ее  лице  свечения
материнского  героизма,  свидетельствующего о  том,  что ее ребенок -  самое
дорогое существо на свете, ради которого она способна отодвинуть от себя все
грехи, похоти, увлечения. К тому же особого блеска интеллекта не читалось во
взгляде этой провинциальной, бесшабашной, мало развитой женщины.
     Бог  часто  наделяет  самым  ценным -  детьми, - тех,  кто  не способен
оценить такой  дар.  У  Всевышнего,  бесспорно, свой  расчет:  Он дает  шанс
человеку, - возможность очиститься и переродиться  в материнстве, отцовстве.
Ну, а детская невинная душа, если тело и погибает быстро по вине  родителей,
всегда  будет  принята  Богом и вселена в более достойную  материализованную
оболочку.
     Девочка была в тяжелом  состоянии, - пневмония  захватила большую часть
легочной ткани. Гигантские  масштабы поражения были очевидны без рентгена, -
достаточно  аускультации  и перкуссии.  Интоксикация  нарастала,  кома  была
глубокой.  Сергеев быстро помудрил  с  составом  спасительного  раствора для
внутривенного  введения, легко и привычно выполнил  веносекцию  у малышки на
правой ножке, около медиальной лодыжки.
     Уже с установленной капельницей ребенка перенесли в  палату интенсивной
терапии  детского   отделения.  Переместили   дежурный  персонал  по  другим
отделениям,   и   в  палате  тяжелой   больной  организовали  индивидуальный
сестринский пост. Сергеев понимал, что  ему придется  просидеть всю  ночь  у
этой постели. Мать девочки, оглушенная несчастьем, смотрела на врача полными
слез глазами.
     В таких случаях Сергеев  госпитализировал и мать вместе с  ребенком,  -
кое-какая  помощь  медицинскому  персоналу  по  уборке  отделения, уходу  за
остальными  детьми.  Кроме  того,  такое общение  с больными,  со страданием
беззащитных  существ  развивает инстинкт материнства, повышает  родительскую
ответственность.  Кто  знает,  сколько  еще мук  придется перенести девочке.
Всегда остается  загадкой не понятно почему создавшийся симбиоз беззащитного
дитя с бестолковой матерью.
     Для собственной  же  малышки  мать сейчас не  помощница.  Она,  скорее,
вредитель,  хотя бы  уже  потому,  что  перекосила  иммуннологический статус
ребенка сама мать, - своими собственными микробами,  да  и запустила болезнь
только она.
     Сергеев  давно  заметил, что  почти все  кошки  и  реже  некоторые люди
(видимо,  избранные,   посвященные  Богом)  обладают   особой   способностью
лечебного свойства. Эта  мать-тюха  может  только  угробить ребенка, даже не
заметив того.
     Ей не дано помогать  в борьбе беззащитного  существа с болезнью. Однако
испытывать человека, давать ему шанс, нужно  многократно, если не постоянно,
- в том  Сергеев был абсолютно уверен. А за грехи с виновных спросит сам Бог
и  суд его, без  сомнения, будет  и требовательнее,  и  справедливее, чем  у
любого человека.
     Только  к утру  девочку удалось вывести из кризиса, через пару дней она
уже  улыбалась  при появлении  Сергеева  в палате,  словно  понимая, кто  же
истинный  спаситель  еще жизни.  К  концу недели  малышку перевели в обычную
палату, где она уже была отдана под опеку матери.
     Сергеев не переставал  удивляться особому женскому чутью и  способности
даже  очень  маленькой девчушки  чувствовать достойного  партнера.  Когда он
появлялся,  малышка  стоя  в  постельке,  кокетливо  перебирала  пухленькими
ножками,  улыбалась,  вертела головенкой,  игриво  ее  отворачивая,  а потом
посматривая исподтишка, снизу, ловя взгляд доктора.
     При  первых  же  словах  поощрения  она тянула ручонки  ему  навстречу,
обнимала  за шею и тесно, тесно прижималась к нему,  чмокая в  щеку. Сергеев
переживал  такое детское  доверие,  как  огромное,  ни с  чем  не  сравнимое
счастье.  Он многократно  ловил себя на мысли, что не зря выбрал после ухода
из    Военно-медицинской   академии   для   дальнейшего   обучения    именно
Педиатрический институт.  Дети и только дети, - самые благодарные  пациенты,
ради спасения жизни которых не жалко пожертвовать ничем.
     Дьявол всегда дежурит где-то рядом с благородными делами и наносит свой
удар неожиданно, в спину. Однажды утром, войдя в детское отделение, в палату
к  малышке,  уже довольно хорошо выбирающейся из болезни, Сергеев заметил  в
окне пьяную дебильну рожу  взлохмаченного мужика,  и понял, что  это  и есть
долгожданный отец.
     Герой-кочегар приплыл  на лихтере и жаждал провести с семьей  несколько
дней перерыва в  плавании. Мамаша -  бестолковая сучка, - уже вовсю  вертела
хвостом перед  мужем. Оба  придурка требовали  выписки для домашнего лечения
малышки. Сергеев пробовал объяснить кобелирующей парочке, что девочка только
что выбралась из тяжелейшего состояния, ей необходим медицинский, больничный
уход и продолжение интенсивного лечения.
     Но  кочегар  вместе  со  своей  супругой-буфетчицей знали, оказывается,
клинику пневмонии лучше  врача. Они выдвинули ультиматум:  если не  отдадите
ребенка, мы его унесем сами (этаж был первый - углядеть невозможно!).
     Сергеев чувствовал, что прощается с девчушкой на вечно. Ей уже запихали
в  рот  грязными руками  придурки-родители какие-то сладости. Конечно,  дома
начнется пьянка  с  друзьями  кочегарами,  про  ребенка  забудут, наплюют  и
нахаркают инфекта выше головы, займутся  бесконтрольным блядством, - девочка
обязательно  отяжелеет и погибнет. Но нет еще таких прав  у врача отбирать у
родителей детей.
     Как и предполагал Сергеев, девочку привезли в больницу через трое суток
в   состоянии,   когда  отсутствовали   уже  даже   роговичные  рефлексы,  с
пароксизмами по типу дыхания Чейна-Стокса.
     Девочка была  без сознания, видимо, достаточно много часов. Патронажная
медицинская  сестра  еле  достучалась,  разбудила мать и  отца - эту  пьяную
мразь.  Только  тогда  они  заметили  состояние  дочери;  все  прошедшие дни
лекарств ребенку никто и не думал давать, кормили чем попадя.
     Перед глазами Сергеева,  на  кушетке  в  приемном  покое  распласталось
маленькое тельце  девочки:  грудка вздыбливалась конвульсиями  неправильного
дыхания,  кожные покровы, лицо  синие  от кислородного голодания, тахикардия
неудержимая, сердечный толчок виден простым глазом, без подсчета пульса.
     Сергеев  словно  уже читал протокол предстоящего патологоанатомического
вскрытия. Девочки оставались  минуты  жизни:  тотальный отек  легких, сплошь
забитых  воспалительным  эксудатом,  с гнойными  пробками, амилоидоз  почек,
гипертрофия лимфатического аппарата.  Конечно была сделана  попытка  оживить
ребенка, помочь  ему, но  все  это  уже  не  могло  принести  положительного
результата.
     Когда агония  девочки закончилась и Сергеев  вышел на крыльцо, то в его
бешенном взгляде мать и отец, видимо, прочитали  такую ненависть, готовность
задушить их  обоих собственными  руками,  что  они  поспешили,  почти бегом,
удалиться.
     Отвратительная, но  необходимая миссия ожидала  Сергеева:  ему придется
вскрывать труп девочки, ставшей  уже дорогой  и близкой.  Перед глазами  все
время  мелькала  славная  кокетливая мордашка,  улыбка, с которой еще совсем
недавно  ребенок  встречал  своего  доктора,  -  любовь  здесь,   бесспорно,
назревала взаимная.
     Обычно функции лечения и анатомирования у врачей разделены, но в данном
случае  они  совпадали, -  только Сергеев,  единственный в  больнице, владел
знаниями и  навыками, необходимыми для такого тонкого исследования. Он долго
собирался  с силами, прежде,  чем провел коротким, но широким  хирургическим
ножом  властный  разрез  по  Шору. Именно такой разрез ставил  окончательную
точку  в печальной повести, называемой  жизнью  человека. Повесть  та  -  не
всегда  красочна и увлекательна. Она является испытательным земным маршрутом
для души - отрезком ее вечного пути во Вселенной.
     Для такого пребывания Бог и природа придумали очень непрочное сочетание
сверхестественной  сущности  и белковой  плоти.  Первая  циркулирует  вечно,
вторая -беззащитна пред временем. Такие  составляющие развиваются каждая  по
своим  законам,  но  в чем-то они объединяют  усилия и  помогают друг другу.
Однако, как ни вертись, но всегда наступает момент, когда  душа отказывается
дальше  помогать  плоти, она  решает, окончательно и  бесповоротно, покинуть
тело,  которое  доставляло  ей  массу  хлопот, неудобств  во время короткого
мгновения жизни.
     Сергеев  по  молодости  (потом  перестал)  пытался   представить   себе
загадочный феномен: до начала жизни была вечность бытия и после смерти будет
вечность; все,  что  прячется  между  -  это индивидуальная  жизнь и  она  в
планетарном масштабе - лишь мгновенье. Если долго и сосредоточенно думать об
этом, то можно сойти с ума. Видимо, все сумасшедшие как  раз и заняты такими
вселенскими размышлениями, потому им недосуг обратить внимание на окружающую
жизнь. Сергеев невольно, перекрестившись, прошептал Псалом 130: "Господи! не
надмевалось сердце мое, и не возносились очи мои, и  я не входил в великое и
для меня недосягаемое. Не смирял ли я и не успокаивал души моей, как дитяти,
отнятого от груди матери? душа моя была во мне, как дитя, отнятое от груди".

     * 3.7 *

     Сергеев воспринял смерть девочки, не подчиняющуюся логике материнства и
отцовства, как личное  горе.  У каждого  врача имеется собственное кладбище,
причем,  могилы на  нем распределены  по секторам:  в одном  - помещаются те
погибшие,  кого сам врач  отправил на  тот  свет, по  своему недомыслию;  во
втором - сосредоточены те  кого не  удалось спасти по  независящим  от врача
обстоятельствам. У  хорошего  врача  первый  сектор маленький,  а  второй  -
большой;  у  плохого - все  наоборот.  Сергеев сделал все от него зависящее,
дабы  спасти  девочку;  не он виноват в том, что законы, логика  и мораль не
совершенны.   Однако  случай  смерти  безвинного   ребенка  он  склонен  был
воспринимать еще  и как сигнал какой-то неотвратимо надвигающейся беды. Ведь
недаром  сказано: "Пришла беда  - отворяй ворота".  И  точно,  -  ночью  его
разбудил междугородний звонок. Он снял телефонную трубку и  услышал издалека
патологически спокойный голос Музы:
     - Саша, приезжай прощаться с Мишей; он  наложил  на  себя  руки, вскрыл
вены, похороны через два дня.
     Видимо,   дальше   она  зарыдала,  а   потому  повесила  трубку.   Ночь
озвучивалась  короткими  гудками, бьющими  в  виски,  как отчаяние, как крик
раненого животного, которому никто не может помочь, ибо на  него надвигается
кодла пьяных охотников  и стая  разъяренных псов.  Сергеев под  эти страшные
звуки  просидел,  по  всей  вероятности, довольно  долго, -  вмешался  голос
телефонистки местной  станции.  Его попросили повесить трубку и он  выполнил
приказ автоматически.
     Подавленность не проходила долго. Муза выпалила  мало  слов, но они так
тщательно отобраны горем,  взвалившимся на ее  плечи, что создавали ощущение
штамповки железной печатью сурового приговора. Горе диктует людям свою волю,
непреклонно и  цинично.  Какие  могут быть претензии  к Музе, - она, небось,
валяется сейчас  в  отрубе,  заливаясь слезами,  -  людей не  видит, слов не
воспринимает.
     Постепенно  Сергеев стал  соображать,  думать  об  организации срочного
отъезда. До  окончания  командировки оставалось два дня, но,  по  разговорам
коллег,  Иванов  уже  возвратился  из  отпуска  и  пребывает  где-то  здесь,
болтается по Онеге, рыбалит. Необходимо его доставать, брать билеты, нестись
в Петербург.
     Новый телефонный звонок нарушил тишину и бессвязные  раздумья.  На этот
раз звонил сам Аркадий Андреевич. Он извинился за слабость защиты информации
в здешних  краях (телефонистка  все  поняла и  уже передала  суть  разговора
постоянному главному  врачу).  Было  около  одиннадцати  часов  ночи, Иванов
попросил  заскочить за ним  дежурную  машину  скорой  помощи,  -  "следовало
быстрее поворачиваться", как  он выразился,  - можно успеть на скорый поезд,
проскакивающий  здешнюю  станцию  в час ночи; было  указано быстро  собирать
вещи.
     Через пятнадцать  минут Иванов  уже поднимался по  лестнице  на  второй
этаж, в  хоромы  Сергеева, когда  тот  заканчивал паковку вещей. Тут же, без
расслабона,  только  присев на дорожку,  запрыгнули  в машину и понеслись на
станцию. По дороге объяснились: договорились о пересылке документов и денег,
которые  заработал  Сергеев,  пребывая в  больнице.  Конечно  кассиры  знали
Иванова и  билет выдали без очереди в купированный  вагон. Оставалось время,
чтобы  пофланировать  вдоль  железнодорожного  полотна,  обсудить  некоторые
детали событий, еще раз вспомнить  общих знакомых.  Так  незаметно пробежало
время  и вот уже из-за поворота появился,  огибающий Медвежью гору  и лесной
массив,  запыхавшийся  экспресс. Теплые  рукопожатия выразили  все,  что  не
договорили в качестве благодарности друг другу,  расставались, как  старые и
преданные друзья.
     Дорога всегда тяжела, если едешь с таким попутчиком, как горе. Сергеев,
честно говоря, не  очень  удивился решению Чистякова  самостоятельно уйти из
жизни.  Безусловно, такой шаг - дань  эгоизму, но  в том заключается и право
выбора.  Известно,  что великому философу Сенеке  пришлось  испытать  черный
выбор,  предоставленный   ему   императором-извергом  Нероном,  -  ему  было
предложено  удовлетвориться  любым   способом  самоубийства.  Этот  философ,
политик,  поэт,  известный  своими  работами  по  теме самоубийства,  словно
предвидя свое  будущее, сказал как-то:  "Возблагодарим  же  Бога  за то, что
никого  нельзя  заставить  жить".  Сенека, не  справедливо  приговоренный  к
смерти, выбрал кровавый способ ухода из  жизни, - он вскрыл себе вены.  Миша
тоже почему-то выбрал аналогичный способ ухода в иной мир.
     Православная  религия  протестует  против  самоубийства, считая,  что и
радость  и горе  даются человеку, как особая  миссия. Она  предназначена для
решения иных, чем простые  человеческие установки, задач. Никто еще не сумел
подсчитать, какой  баланс положительных  и отрицательных  эмоций  составляет
божественный   бюджет   человеческой   судьбы,   но   ясно   одно:  нарушать
установленные  режимы   жизнедеятельности  мирозданья,  которые  лепятся  из
индивидуального поведения,  никто  не  имеет  право. Если заблудшая душа  по
собственной  воле пробует вырваться из гармонии вселенских отношений, то она
наказывается,  а,  проще  говоря,  возвращается  к  исходной   точке  своего
развития. "Повторение - мать учения"!
     Мы не  знаем,  в какую сторону  разворачивается  общая  космогоническая
динамика,  чем и что она  подпитывает своими преобразованиями. Но ясно одно,
что "случайность -  это всего  лишь непознанная закономерность". Может быть,
человеку и не дано  постигнуть такие законы. Так  кто  же тогда позволил ему
вершить самосуд  над своей  жизнью,  принадлежащей  по большому счету только
Богу.
     Наша  национальная  черта  -  анархизм.  Явление,  выросшее  из  крайне
расшатанного генофонда. Пусть это звучит парадоксально, но  даже  монголы  и
татары,  крепко напоганив в биологическом стойле славян, все  же  в основном
сохранили  целостность своего национального  генофонда. Правда,  может быть,
это  произошло потому, что они не  являлись  "лакомым  кусочком"  для других
этносов. А,  так называемые русские, как раз и явились  на собственной земле
истинными   иностранцами   только   потому,  что  было  много  охотников  их
"соблезнуть".
     Усилиями  монархов-варягов  славян  перемешали  и  перемололи  в единый
многонациональный  фарш,  пропустив  к  тому  же  через  жестокую  мясорубку
социальных  преобразований,  ничем  не  отличающихся  от дикого  варварства,
бандитской разборки, тоталитарного прессинга,  где  человечностью, заботой о
ближнем  даже и не пахло. Посему самостийный уход из жизни был и остается  в
сознание "свободного  гражданина"  его единственным  правом, которое  он  не
собирается отдавать никому.
     Достаточно вспомнить Брестский мир, который заключил абсолютный мировой
бродяга, человек  без  рода  и  племени, с  головой  настолько  разболтанной
сочетанием  не сочетаемого, что адекватный разговор с  ним  мог вести только
очень опытный психиатр. Таким вождям ничего  не  стоило, например, выдвинуть
ошеломляющий по своей патологической эксплозивности призыв: "Пролетарии всех
стран  объединяйтесь"!  И   это  в  то  время,  когда  даже  маленькие,   но
цивилизованные  страны  из  последних  сил  отстаивали  свою  независимость,
охраняли границы,  дабы сохранить  индивидуальность национального характера,
свой неповторимый архетип и генофонд.
     Чистяков, безусловно, был  плоть  от  плоти человеком  своего кондового
этноса, то есть начиненным под  завязку анархическим  садизмом, не способным
сберегать  даже  самого  себя.  В   том  и  заключается  внутренняя  интрига
современного  славянина,  его самоагрессия, из  которых  рождаются  безумные
поступок,   сливающиеся    последовательные   серии.   Такие   поведенческие
трансформации нарастают по объему и силе, как снежная лавина. А там уже и не
далеко до общенационального безумного поведения, логическим финалом которого
является все очищающая смерть.  По такой  схеме вымирают не только отдельные
личности, но и погибают целые народы.

     * 3.8 *

     На следующий день,  во второй половине, Сергеев явился в больницу прямо
в административный блок. Первое,  что его поразило, это  новая секретарша  у
хозяина  больницы. На  табличке,  прибитой на  стене рядом  со  столом,  она
значилась  помощником главного  врача  - Дурьяновой  Натальей  Викентьевной.
Сергееву  новое  явление  показалась  существом,  чем-то  очень  похожим  на
"шоколадину".  От  нее  явно  веяло  особым  дисциплинированным,  но сладким
пороком.
     Сразу вспомнилась байка о том,  как два старых приятеля-администратора,
встретившись ненароком, обсуждали броскую секретаршу одного из них. Один все
уточнял  ее  достоинства:  как  скоро  печатает   на   машинке,  владеет  ли
компьютером,  знает  ли иностранные языки?  Другой самодовольно  подтверждал
высокое  качество  выполнения  таких  редких функций.  Но  когда  был  задан
последний наводящий вопрос: "Одевается хорошо"?!  Барин несколько поморщился
и  выдавил  сокрушенно:  "Единственный   ее  недостаток  -  одевается  очень
медленно"!
     Сергеев сходу прилепил к  новой  секретарше многозначительные кликухи -
"шоколадина"  и "Натаха".  Фигурой она походила на симпатичного пингвинчика,
но не  того,  который "робко прячет тело  жирное в  утесы",  а того, который
именно своим строением возбуждает фантазию,  соблазняя случайного зрителя на
броские шалости.
     Сергеев, как истинный холостяк, вечно пропускал приличные сроки бритья,
таскал затертые  джинсы,  смотрел  на  молодых  женщин  также внимательно  и
плотоядно, как вахлак, только что  вылезший из парилки и  увидевший огромную
кружку холодного пива. Ничего удивительного,  - Натаха приняла профессора за
слесаря-сантехника или бомжа-бродягу, случайно забредшего в больничку: может
хотел подхарчиться или спереть, что плохо  лежит? Когда  он обратился к не с
вопросом  о  приеме  у  главного  врача,  она,  полоснув  его  тренированным
режуще-черным взглядом, почти что грозно, по-милицейски, потребовала:
     -  Представьтесь,  пожалуйста, кто  вы? По  какому вопросу  к  главному
врачу?
     Чувствовалось,  что  в  лице  этой  властной  ведьмочки  главный  врач,
действительно,  приобрел  истинного  помощника,   способного  самостоятельно
вершить  ответственные,  государственные  дела.  Сергеев,  разыгрывая  некую
вялость  мысли  и оскудение  реакций, назвал  свою фамилию,  имя,  отчество,
должность,  возраст  и,  на  всякий  случай,  пол.  Потом,  сделал  еще  ряд
пояснений:
     - Я сегодня  приехал из командировки, -  мямлил он,  заметно растягивая
слова, -  мне бы хотелось переговорить с  высшим руководством  о  дальнейшей
работе.
     К месту сказать, Натаха врубилась сразу (кто-то, вероятно, давал уже ей
вводную по персоналиям).  Она, видимо, наконец-то поняла юмор и  направление
розыгрыша, но выдерживала марку. Похоже, пингвинчик обладал хорошей памятью,
бойкостью, сообразительностью с намеком  на самокритичность, - весьма редкое
дарование для женщины. Пожалуй, только кошки, ежи и мангусты обладают такими
способностями.
     Сексуальные  дарования пока у шоколадки проявились  только в абортивной
форме  - глаза  были блядские! Но это еще ни  о чем не  говорит: зеленоватый
цвет всегда путает карты. Вот, например, корова на лугу - она  тоже казалась
Сергееву зеленоватой, но  он  же не испытывал к  ней влечения -  упаси  Бог!
Сергеев,  как  дальтоник,  в  таких  случаях  часто путался  и нет-нет  да и
заплывал за буи! Но только в своей акватории.
     Прогресс в отношениях  начал  потихоньку намечаться:  с лица  помощницы
исчезла прокурорская суровость, она снова превратилась в молодую, миловидную
женщину.  Сергеев в восторге от тишины и соседства с холеной феей решительно
свалился на мягкий кожаный диван и погрузился  в ученые размышлизмы. На этом
диване ему всегда хорошо думалось.
     Почему-то исследования у Сергеева начинались со  старых  анекдотов.  По
случаю или без него, но  вспомнилось: один молодой человек приехал  в Сочи в
курортный  сезон;  вечером  отправился  на  танцы;  познакомился с  приятной
особой, с которой успешно и  переспал. На утро в фойе местного кинотеатра он
узрел свою  пассию  и  бросился к  ней с излиянием  восторгов, как  к старой
знакомой.  Та остановила  его  недоумением  и  вопросом:  "Разве мы  с  вами
знакомы"? И, когда по простоте душевной молодой человек прибегнул к вескому,
по его мнению, аргументу  -  "Но мы же с вами переспали"?! Она ответила ему,
называя  вещи своими именами,  открытым текстом:  "Секс  - это  не повод для
знакомства"!
     Сергеев еще раз взглянул на  шоколадину и подумал: "Есть повод или нет?
- вот в чем вопрос"! Но та  с таким восторгом хваталась за "мобильник" и все
куда-то  названивала,  транжиря  государственные  средства,   что   невольно
создавалось впечатление: она  извлекала  из телефона вовсе не  информацию, а
сперму, - иначе чего так беситься?
     Тут  же вспомнился другой анекдот: была принята на работу секретаршей к
директору завода женщина средних лет  по странному объявлению, -  "Требуется
секретарша,  но  с  ножницами". Сгорая  от  любопытства,  на четвертый  день
успешной  работы   новая  секретарша  решила  уточнить  у  самого  директора
"изюминку",  "клубничку" событий. Ясно,  что  "кощей был спрятан  в  шкафу"!
Директор  несколько  смутился,  но  откровенно  пояснил:  у него  оторвалась
пуговица на  гульфике;  прежняя  секретарша  заметила  конфуз  и  быстренько
пришила  пуговку;  но  не  было ножниц,  чтобы отрезать  нитку;  когда  она,
наклонившись  и  припав  к  гульфику, перекусывала  нить,  вошел  без  стука
секретарь  парткома. Остолбенев  ненадолго,  партайгеносса  устроил страшный
скандал  по  поводу половой распущенности  директора  и  секретарши.  Бедную
женщину   уволили,   директора  временно   оставили,   -   вот   теперь   он
реабилитируется самым железным образом!
     Шоколадина, бесспорно, ножницами принципиально никогда не пользуется, -
не та техника! Не те времена! Нас теперь ничем не испугаешь и не удивишь!
     Видимо, эскулап  попал под  прикрытие  какой-то специфической ауры, ибо
его  моментально  понесло  к  древности.  Сергеев  вспомнил,  что  на  свете
существует интереснейшее социальное явление, соблазнительное развлечение для
всех тех, кто не утратил  революционной силы и  классовой солидарности, - он
быстро погружался в тайны древнейшей профессия, называемой проституцией.
     Даже первая женщина Ева  при  серьезном  анализе  оказалась склонной  к
универсальному  греху.  Да,  между прочим,  и Адам,  будучи в одиночестве, с
увлечением  наблюдал недвусмысленные игры животных. Именно потому Бог  решил
прервать тоску первого человека.
     Историки   утверждают,  что  на  бытовом   уровне  проституция   всегда
существовала,  поскольку  всегда  существовали различия выбора  сексуального
партнера, любовного темперамента, внешних данных, имущественного статуса. Но
организационно она стала оформляться в некую систему социальных отношений на
религиозной  основе:  храмы  содержали  штат  жриц-проституток,  к   которым
присоединялись и внештатные любительницы.
     Видимо,  свободные  сексуальные отношения  и,  тем  более,  материально
стимулируемые,  являлись своеобразным регулирующим клапаном поведения толпы.
Первым, кто на государственном уровне решился оформить  проституцию в статью
дохода  и социального влияния, был Солон  - глава Афинского государства.  Он
приказал  за  счет государства покупать  женщин и помещать их  в специальные
дома, где  их  услугами за плату мог  воспользоваться  любой желающий. Солон
являлся весьма примечательной личностью.  По мнению Плутарха,  он начал свою
карьеру   в   качестве   купца,   торговца.   Затем  занимался   философией,
стихосложением, пока не был избран свободными гражданами правителем Афин.
     У  Солона,  по   утверждению   современников,   просматривались   явные
склонности  к  гомосексуализму,  но,  как  ни  странно,  прослыл  он  верным
хранителем  семьи.  При  его  участии   были   изданы  законы,  регулирующие
матримониальные  отношения афинян. Даже  своей матери  он запретил  вторично
выходить замуж  только  потому, что она раскатала  губу на молодого  повесу.
Солон  считал,  что  покупать и закабалять молодость узами бесперспективного
для рождения детей брака, не выгодно для государства.
     Афиняне  были  большими  любителями  демократии  и  этикета:  распутных
женщин, например, они  называли ласково  приятельницами, налоги -  взносами,
тюрьму -  жилищем. Абсолютно уникальной личностью в  мире  проституции была,
конечно,  Валерия Мессалина - супруга царя Клавдия (10 год до новой эры - 54
новой эры).
     По  ее поводу Плиний Старший сказал: "Остальные  животные имеют чувство
меры в совокуплениях,  человек же -  почти  никогда". Мессалина не гнушалась
истинно  царских соревнований и  побед: она  вступила  в состязание с  самой
известной проституткой того времени и превзошла ее, сумев в течении 24 часов
осуществить 25 половых сношений с  различными  мужчинами.  Под покровом ночи
Мессалина,  переодевшись  в простую одежду, отправлялась  в  публичный дом и
там, в смраде и чаде, отдавалась за деньги многим.
     Фридрих  Великий  купил  в 1770 году камею - символ  ненасытной страсти
Мессалины. На одной  стороне камеи изображена улитка (древний знак  похоти),
окруженная семью мужскими членами, между которыми светится надпись "Invicta"
(непобедимая).  На  другой  стороне медали изображена  сидящая  под  деревом
женщина напротив небольшого храма с геммой Приапа.
     Античные бордельные марки передавали  сцены использования разнообразной
сексуальной техники. Надо  сказать, что современные жрицы  любви  пользуются
тем же  богатым  арсеналом. Но  каждый период жизни  человеческого общества,
страна, личность сатрапа отмечены  своим особым вкладом в усовершенствование
техники проституции. Каллигула, Нерон, например, добавили бешеной смелости и
безграничного разнообразия в половые акты. Их изобретательность носила явный
садистический характер. Другие властители и мыслители увлекались мазохизмом,
другими девиантными фокусами. Однако  публичный дом  в  древности был высшей
школой рафинированного секса, кладезем вариантов извращений.
     Куртизанки  на  котурнах   (высокие  каблуки-платформы)   облачались  в
специальные наряды, многие  из которых вошли в сказочные образы: например, в
известную сказку о красной шапочке  - обязательном  наряде  профессиональной
проститутки. Короткие  или с  разрезом  юбки -  тоже  специальная символика,
придуманная не  сейчас,  а в далекой древности.  Густой  макияж,  отсутствие
драгоценностей, но цветы в волосах и на  блузе и другие специальные знаки, -
все это реклама профессии.
     Из    храмовой   проституции    вышло    настойчивое   желание   искать
богиню-покровительницу  профессии.  Чаще  культ богини Афродиты  сочетался с
культом  проституции.  Отсюда брали начало специальные  термины:  pandemos -
всенародная,  hetaira  -  гетера,  porne   -   чувствительность,  peribasia,
divaricatrix - похотливый акт,  Melanis - богиня  любви,  Mucheia  -  богиня
тайных мест, Castnia - богиня бесстыдных,  Scotia - богиня мрака, Darcetos -
богиня праздной лени, Kallipygos - богиня с  красивыми ягодицами, Mechanitis
- механическая богиня.
     Современный почерк  проституции  ничем, практически,  не  отличается от
задатков  древнего  эротического письма.  Красную  шапочку,  короткую  или с
разрезом юбку можно увидеть на  современной секретарше, медицинской  сестре,
бухгалтере  или экономисте больницы. Конечно, женщина - заместитель главного
врача больницы по медицинской  части не будет увлекаться  слишком  глубокими
юбочными разрезами, но она возьмет  в свои  мужественные,  особенно если они
крестьянско-пролетаские,  руки  что-нибудь  напоминающее  серп и  молот.  Но
страшнее  всего,  когда  современные  ундины  не  понимают  трагедии  своего
положения, - войдя во власть, они ушли от женщины и пришли к питекантропу.
     Трудно  сказать куда привели бы Сергеева  исторические  размышления, но
помощница окликнула его и разрешила войти в кабинет главного врача.

     * 3.9 *

     Войдя в кабинет главного врача, Сергеев несколько опешил, оторопел: его
встретили два изучающе-напряженных взгляда, - Записухиной,  примостившейся в
кресле для посетителей рядом  со столом,  и  крупного, относительно молодого
(лет 38) человека в белом халате. Ясно, что тот, кому позволено восседать за
массивным  рабочим столом, как раз и  есть хозяин  кабинета,  то  есть новый
главный  врач. Похоже,  что планируемый  Эрбеком  (прежним  главным  врачом)
кадровый  расклад  не состоялся.  Правильность  догадки  тотчас  подтвердила
Записухина:
     - Александр Георгиевич, не удивляйтесь, - пропела она елейным голоском.
- "Человек предполагает, а Бог располагает". - Преобразования последних дней
совершились в нашей  больнице в  ваше отсутствие. Разрешите  представить вас
новому главному врачу - Дуляку Модесту Григорьевичу.
     -  Перед  вами, Модест  Григорьевич,  -  теперь  уже обратилась  она  к
главному врачу, - наш светила  - заведующий инфекционным  отделением, доктор
медицинских  наук,  врач  высшей  категории Сергеев  Александр Георгиевич. -
Вообще  он мастер  на  все  руки,  -  великолепно  справляется  и с  работой
терапевта и патологоанатома.
     Из-за  стола поднялся  высокого  роста  с  густыми  прямыми  рыжеватыми
волосами человек, всей своей статью явно подходящий на роль  главного врача.
Интересно, конечно,  узнать, чем наполнена  его голова, -  подумал  Сергеев.
Кстати,  лицевой  череп у  новичка  чем-то  напоминал  лошадиную  голову,  -
вытянутый,  с  увеличенной  нижней челюстью, крупными зубами, которые мешали
полному  закрытию  губастого  рта.  Мужчина улыбнулся,  но  улыбка выглядела
какой-то  отсутствующей. Чувствовалось, что  мысли его  находятся  где-то  в
отдалении. Скорее, в чьем-то богатом, денежном кармане.
     В это  время открылась дверь  в кабинет и вошел еще  один  верзила, Его
статус прояснился быстро, - Сергеева представили новому заместителю главного
врача  по   экспертизе.  Второго  рыжего  верзилу   звали  Колтутин  Валерий
Михайлович. У этого типа было больше элегантности и шарма во внешнем облике;
говорил  он  тихо,  вкрадчиво,   но  с   повышенным   чувством  собственного
достоинства.
     Снова  все  расселись   по   своим   местам   и  разговор  продолжился.
Чувствовалось, что  новоиспеченные больничные администраторы знакомились  со
своими поднадзорными  с большим любопытством, словно пытаясь выяснить,  -  а
что  и сколько из каждого сотрудника  можно выжать. Скорее,  их интересовала
личная выгода, но не интересы государства. Уж  очень они  были внимательны в
разговоре к деталям личного круга, а не больничных задач.
     Сергеев, любивший типировать персоны, с которыми его сталкивала  жизнь,
все время  искал правильное определение типажа  личности Дуляка и Колтутина.
Очевидно,  что они  оба  очень  похожи,  и  внешне и  внутренне, но, видимо,
существовал  какой-то  единый  закон  такой   схожести.  Ему  и  подчинялась
мотивация поступков новых властителей больничных  дум. Распознав этот закон,
можно  легко  прогнозировать их  поступки,  узнавать заранее, каких подлянок
можно ожидать от варягов.
     Записухина исподтишка наблюдала за потаенной работой мысли Сергеева,  -
она-то хорошо  знала  свойства  каверзного ума  отставного ученого. Она  уже
давно навела  справки и  о его  литературных склонностях. Когда, лет  десять
тому  назад,  ей  доложили верные  люди  о том,  что  Сергеев  еще юношей, с
Нахимовского училища,  подрабатывал на карманные  расходы журналистикой, она
перепугалась не на шутку,  - вдруг да выведет на чистую воду все  больничные
грехи и  разоблачит  надутые персоны.  Но время показало,  что Сергеев берег
острие своего золотого пера для других целей, - для сугубо научной или чисто
художественной литературы.
     Однако  Записухина, будучи, бесспорно, умной  в бытовом  плане женщиной
давно  разгадала метод Сергеева. Теперь, с интересом наблюдая  танец молодых
фазанов, она терялась в догадках, как отразятся они в изощренном воображении
Сергеева. Какие обозначения он им прилепит?  Как быстро кликухи  расползутся
по больнице? Какая будет реакция коллектива? Ведь  уничтожить личность можно
одним словом и не обязательно для того использовать пулю!
     И Сергеева осенило:  эти оба - обрусевшие немцы. Так,  так -  то особая
генетическая  линия   старой  российской   немчуры,  давно  перебравшейся  в
Поволжье,   под  Царицын.  Ясно,  как  Божий  день,   что  они  выбрались  в
Санкт-Петербург  не со  стороны Скандинавии  или  Прибалтики,  а из немецких
колоний Поволжья.  Потому-то они  такие сытые, здоровые, рыжие,  завистливые
(скорее всего, до чужих денег) и провинциально-простоватые.
     Нет  у  них кондового петербургского серого  оттенка  кожных  покровов,
тонкости ума, сочетаемой с  гиблостью здоровья, вселяемой местными  болотами
во  всех  коренных жителей. Из  таких рыжих  остолопов, пышащих  здоровьем и
предприимчивостью, легко могут  выйти  успешные  колбасники  или булочники в
любом месте России.
     Вспомнились  строчки  из  одной  эпиграммы Пушкина: "Не  то беда, Авдей
Флюгарин,  что родом ты не  русский барин, что на  Парнасе  ты  цыган, что в
свете ты Видок Фиглярин" ...
     Сергееву вспомнилась немецкая фамилия -  Врангель. Но не тот, который -
Врангель Фердинанд  Петрович (1796-1870),  добавивший к  исторической  славе
России    драгоценные    географические    открытия.     Барон,     адмирал,
член-корреспондент   Российской   Академии   наук,   один   из   учредителей
географического общества успел побыть и морским министром в период с 1855 по
1857 годы.
     Уточняя   генетическое   наследство  нынешней  немчуры,  надо,  видимо,
вспоминать  Врангеля  Петра Николаевича  (1878-1928)  -  генерал-лейтенанта,
создателя Добровольческой  армии, нагонявшей ужас на население  Юга  России.
Кто  знает,  сам  ли  Врангель  или  его  ловкие  адъютанты,  или остзейские
командиры  диких  казаков, но  кто-то мог изловчиться  и  впрыснуть  частицу
немецкого генофонда поволжским молодухам.
     Однако,  по наблюдениям Сергеева,  хромосомины утилизировались не самые
элитные, имеющие отношение разве только ко внешности, но не к уму. Два лихих
балбеса прикатили в Петербург, сам же Петр  Николаевич в 1920 году уплыл  из
Крыма в эмиграцию и добрался до Парижа.
     Разность  планов  такого  выбора  -  лучшее  доказательство  несхожести
генетической ценности. Но,  может быть,  два новых  администратора  -  следы
последнего  нашествия  немцев  на  Русь,  остатки  тех,  кто  не  добит  под
Сталинградом?
     Во  времена  Петра Великого  русский  простой народ  говаривал:  "Тьфу!
Немчура поганая, опять всю власть слопала! Ату их, окаянных"!
     При  вялой  сытости эти двое уж очень  смахивали  на ленивых водовозных
меринов или на  тех оводов, которые  сосут  из них  кровь под  хвостами.  Но
откуда  же  у явных  балбесов такая тяга к  власти?  Сергеев  еще раз  обвел
взглядом приятную компанию и снова застрял на строках незабвенного  Пушкина:
"Мое  собранье  насекомых  открыто  для моих знакомых: ну,  что  за  пестрая
семья"! Дальше у Пушкина подозревалось сплошное витиеватое сквернословие.
     Сергеев от неожиданности откинулся  на  спинку кресла и не сумел скрыть
радостную улыбку. В его голову ворвалась блестящая гипотеза: оглядев еще раз
компанию  молодых мужчин  и стареющей интриганки Записухиной, он  понял, что
перед  ним  сидят  "близнецы".  Именно  этот  символ  гороскопа  подходил  к
больничной  администрации больше всего. Все встало на  свои  места: понятно,
что толка ожидать от деятельности такой команды не приходится.
     Близнецы - носители своеобразной ювенильной психологии.  Им свойственно
неустойчивое,  бессистемное мышление, отсутствие  способности к напряженному
труду, неопределенность позиции, размытость психологических установок. Такие
руководители ничего толком организовать и  довести до логического завершения
не способны. Они сами нуждаются в покровительстве, в  крыше  над  головой, -
где уж им отвечать за других.
     Вместе  с  тем,  близнецы  успешные  позеры  и  фанфароны,   насыщенные
дилетантизмом. Но  умный человек  раскусывает их быстро.  Они даже  говорят,
помогая себе рукам, жестами, мимикой.  Вот и Записухина постоянно выставляет
свои  грабли  напоказ,  словно  подтверждая  заранее  мощь административного
кулака,  не  рискуя  демонстрировать  разумность своей  власти  взвешенными,
ответственными словами и корректными действиями.
     Такие люди уходят от серьезной работы, заменяя ее суетностью  интрижек,
фантазерством,  перекладывая принятие  ответственных  решений на других. Они
нуждаются не  только в  покровителе, но и  адъютанте. Их  тянет  к  лести  и
подобострастию. В приятной  лжи  они не  способны разгадать  и  расшифровать
вовремя скрытый подвох, даже если он принесет им серьезные неприятности.
     Сергеев давно сформулировал для внутреннего,  собственного, потребления
некую теорию о  генезисе  такого  явления, как близнец: он  был  уверен, что
виновата  здесь  душевная   слабость,   связанная  с  переселением  в   плод
малозакаленной души из прошлой жизни. Так получается, если человека настигла
смерть,  скажем, в раннем  детском возрасте. Его детская, несовершенная душа
переселяется  в  новой  жизни  в  страдальца,  которому  уготованы  свойства
близнеца.   Слабая  душа  пытается   руководить   двумя   телами,   пребывая
одновременно в виртуальном прошлом  и реальном настоящем. Она  по незрелости
неустойчива  и  перетекает  из  одной  ипостаси в  другую  -  из  прошлого в
настоящее, из ребенка во взрослого и обратно. Да, занятный подарок  получила
больница:  "Вот  тебе,  бабушка, и Юрьев день"! Моментально  вспомнилось  из
Откровения (9: 12): "Одно горе прошло; вот, идут за ним еще два горя".
     Но самое  забавное  наступает тогда,  когда близнецы,  страшно  похожие
характерами друг  на друга, собираются вместе: такая  команда представляется
детским садом для взрослых, - очень важных, но никчемных менеджеров.
     Сергеев не скрывал, что к, так  называемым,  начальникам, он относился,
как к клоунам,  шутам. Но в  цирке такие артисты при  деле, - они  заполняют
промежутки между выступлениями серьезных деятелей  и,  собственно, никем  не
пытаются управлять.
     Но главный врач - близнец?! Это уже  полный "абзац", если  не рифмовать
точнее... Но  кто из бездарных начальников  когда-нибудь отказался  от своей
должности?  Сергеева так и  подмывало воспроизвести  вслух Псалом  (93:  8):
"Образумьтесь, бессмысленные люди!  Когда вы будете умны, невежды"? Но стоит
ли бороться с ветряными мельницами или метать бисер перед свиньями?
     Разговор  незаметно соскочил на организацию похорон Чистякова:  новички
посетовали на  трагический  выбор  метода ухода из жизни. Чувствовалось, что
они  не в курсе истинных мотивов  самоубийства.  И  слава Богу! - подумалось
Сергееву.
     Мишино  тело все  еще находилось в  городском бюро  судебно-медицинской
экспертизы.  Лучше,  если там  не  раскопают  страшную  инфекцию, -  пожелал
Сергеев.  Главный  врач  постановил, что  от больницы в  организации похорон
примет участие  новый заведующим  патологоанатомическим отделением.  Сергеев
сделал   вывод   о  том,  что  наследство  Чистякова  разбазарили   довольно
оперативно. Но он не стал комментировать случившееся.
     И вдруг, как гром среди ясного неба, прозвучали слова Дуляка:
     - Александр  Георгиевич,  с места вашей командировки  пришло письмо  от
группы сотрудников больницы и пациентов с "разоблачениями". Я человек новый,
потому перепоручил Елене Владимировне разобраться  в деталях, не обессудьте,
но служба есть  служба. Рад  был  с  вами познакомиться,  на  днях  зайду  в
отделение, там и поговорим подробно о работе.
     Настало время прощания с сильными  мира сего. Сергеев ограничился общим
поклоном,  чем  избежал  традиционно-фальшивых,  так  называемых,  дружеских
рукопожатий. Он вышел из кабинета  вместе  с Записухиной, пропустив королеву
вперед, и еще раз полюбовался гротесковыми зонами ее фигуры. Основной массив
статуи не изменился никоим образом.
     Так, занимаясь каждый  своим  делом, - Записухина себя демонстрировала,
Сергеев наблюдал,  -  они  прошли  до кабинета  начмеда  и,  войдя  в  него,
погрузились в атмосферу будуара современной деловой женщины.
     Не мудрствуя лукаво,  Елена  Владимировна передала  Сергееву  письмо  и
попросила  ознакомиться при  ней.  Послание  было  напечатано на  машинке  и
подписано традиционно - группа сотрудников и пациентов. Но кто именно входил
в  такую группу,  количество жалобщиков,  - оставалось  не известным.  Прием
старый, как и весь мир кверулянтов. По стилю письма и деталям Сергеев понял,
что исходит оно от  заведующей терапевтическим отделением, которая потерпела
фиаско  с  онкологическим  больным. Страдающими  пациентами,  скорее  всего,
числился   только  единственный  радикально  излеченный  от  "рака  легкого"
больной.
     Сергеев  пояснил  Записухиной  свои  предположения  и предложил простой
способ  установления истины: заказать разговор с больницей и уточнить мнение
главного врача Иванова. Но Елена Владимировна желала трудиться  с помпой. Ее
не устраивали  простые решения, пустяшные дела, -  она  заявила, что жалобой
будет заниматься специальная комиссия, которая сегодня же будет сформирована
приказом главного  врача. Сергеева не озадачила, но развлекла складывающаяся
ситуация.  Голова его  слишком  занята  проблемами,  связанными  со  смертью
Чистякова,  плохо реагировала на слова  Записухиной.  Он великолепно  помнил
Псалом 146: "Смиренных возвышает Господь, а нечестивых унижает до земли".

     * 3.10 *

     Мишу хоронить не  пришлось.  Он, оказывается, оставил завещание, и Муза
его скрупулезно  точно выполнила.  Чистяков  просил,  чтобы  его  тело  было
кремировано, а  пепел  высыпан  с  Николаевского  моста  в Неву.  Что-то его
связывало  с тем  местом: Муза говорила, что он  и ей  очень  часто назначал
свидания у этого моста, на  берегу со стороны Академии художества. Но  и эту
тайну Миша унес с собой в небытие.
     Миша оставил Сергееву  короткую  записку, в  которой ничего особенно не
объяснял, просто сообщил,  что его решение осознанное, принято оно в здравом
уме и трезвом рассудке:  так ему удобнее, так ему  хочется. Он довольно сухо
прощался  с  "дорогим Сашей",  желал  счастья,  просил  не  поминать  лихом.
Чистяков  просил Сергеева взять  на себя заботу о  Графе, которому он  также
передавал последний привет.
     Чувствовалось, что он уже  настроился совершенно на иное мировосприятие
и основательно  отошел от людей. Его, по всей видимости, волновала встреча с
иным  миром,  а не переживания остающихся на земле близких. О "прочих" он  и
думать вовсе  не собирался. Музе он  дарил окончательную  свободу, полностью
развязывал руки. Но это было  настолько очевидным, что о том не  было смысла
писать в предсмертной депеше. Для Музы такое "свинство" было, как  плевок  в
лицо,  незаслуженная  пощечина. Но верная  женщина и это последнее  унижение
перенесла стоически.
     Со смертью закадычного друга  из жизни Сергеева ушла еще одна моральная
опора.  Он понимал, что люди, встречаясь друг с другом и, заключая негласные
союзы на любовь или дружбу, усиливают себя не только психологически. Видимо,
такие  житейские  выборы  предопределены  какими-то  потусторонними  силами,
питающими нас энергией жизни.
     Ему  приходила в  голову парадоксальная на  первый взгляд мысль: такими
встречами определяется  отбор не  только родственных  душ,  которые,  скорее
всего, исходят из когда-то единого  корня, единого "божьего слова",  давшего
жизнь  генетической  ветви,  но,  вероятно,  и сама генетическая  информация
(родственная, близкая) обладает силой самостоятельного притяжения.
     Подобного  усиления  ищет каждая живая  особь, так подбираются здоровые
супружеские пары, дружественные альянсы, тем цементируются отношения детей и
родителей,   близких  родственников,  прочные  и  мимолетные  симпатии.  Так
собираются и дикие звери в стаи. Так кошки и собаки находят своих хозяев.
     Сергеев, забрав у Музы Графа, первым делом отправился с ним в Городское
бюро  судебно-медицинской экспертизы (у него,  конечно, там были  знакомые).
Надо  было  показать  Графу,  что  стало  с  его  хозяином,  ибо тот  сильно
волновался  и беспокоился из-за долгого отсутствия Чистякова. Что происходит
в  головах собак,  нам людям трудно  представить.  Но  по нервному поведению
собаки было  ясно, что  Граф  осознавал, догадывался: "Случилась  трагедия"!
Сергеев, как психолог, понимал, что необходимо  помочь собаке  "зализать эту
рану" окончательно и бесповоротно.
     Как только  Сергеев ввел Графа в  секционную, где на столе  лежало тело
Чистякова, собака остановилась, как вкопанная. Только минут через пять Граф,
привыкнув к посторонним запахам, приблизился к столу, долго смотрел вверх на
гору из тела под простыней, затем запрыгнул наверх и стал рассматривать лицо
покойного.  В этом  молчаливом созерцании  было  что-то ужасное,  от чего  у
Сергеева  накатились  слезы.  Граф  стоял,  вытянувшись  в  струну,   словно
гвардеец,  отдающий последний прощальный салют  над могилой своего погибшего
командира. Так они простояли минут десять и Сергеев позвал Графа:
     - Граф, ко  мне, пойдем. Теперь  мы ему  уже ничем  не  поможем. Он сам
выбрал свой путь, - пусть  земля ему  будет пухом!  Господь да не осудит его
душу слишком строго...
     В голосе Сергеева звучали боль и слезы. Граф, видимо, ощутил  страдание
своего нового хозяина  и медленно  пошел за ним наклонив голову. Когда двери
захлопнулись,  он еще раз оглянулся, притормозил шаг, закинул  голову и чуть
слышно завыл.  Сергеев пристегнул поводок  к ошейнику и  решительно  потянул
Графа  за собой. Когда вышли  на улицу, Сергеев остолбенел: по морде  собаки
стекали крупные слезы. Они были особенно хорошо видны при дневном освещении.
Сергеев присел, обнял собачью голову и Граф ответил ему жалобным  воплем,  -
так  стонут  и  затаенно  плачут только  маленькие  дети  или  подстреленные
зверушки.
     Граф  понимал, что на этой Земле  у  него остался только один преданный
человек,  который не  будет сам уходить из  жизни, бросать его одного в этом
страшном, непонятном мире, перенаселенном людьми-зверями. Граф надеялся, что
Сергеева ничто  не заставит  забыть о своей  ответственности перед  Богом за
жизнь маленького друга - прекрасной  собаки, профессия которой - быть верным
человеку. Но  преданность,  как  и  вообще любовь, обязательно  должна  быть
взаимной. Только тогда имеет смысл жить. Что-то подобное  вертелось в голове
плачущего Графа и Сергеев, не стесняясь, ему вторил ...
     Муза  забрала кошку Муську  к себе домой. Но  любящая женщина не  долго
мыкалась  после  потери  Чистякова:  однажды  поздно вечером  она  позвонила
Сергееву домой  и сообщила, что  уезжает в Израиль к родственникам.  Сергеев
посчитал  такой шаг правильным и пожелал  ей удачи,  но просил  не пропадать
навечно. Муза уволилась из больницы.
     Через какое-то время он получил от  нее  письмо, в котором  сообщалось,
что вместе с Муськой она  уже  перебралась в Израиль, на Мертвое море.  Муза
просила сохранить ее адрес и писать  чаще; оставила телефон, звала  в гости,
подробностей  о  своей  новой жизни  не сообщала.  Все же  земля обетованная
позвала  к  себе  на  время  заблудившуюся в холодной  России  душу. "И это,
наверняка, правильно," - думалось Сергееву. Ему самому пора было заканчивать
с  прошлой  жизнью и  начинать  осуществлять  выполнение  договоренностей  с
Магазанником. Его  сдерживала, вдруг  неожиданно разросшаяся  с  легкой руки
Записухиной, дрязга вокруг командировки.
     Вышел  приказ  главного  врача, в котором  Сергееву объявлялся "строгий
выговор  за  нарушения трудовой дисциплины и  аморальное  поведение в период
командировки". Такие плевки  прощать  нельзя  ни  в коем  случае, - пришлось
подавать  иск в  Суд.  Теперь  разбор в суде затягивался:  требовался  вызов
свидетелей.  Обещали  приехать  Иванов  и  великолепная  четверка  подружек,
которых тоже приплела моложавая администрация к скабрезному делу.
     Великий Наполеон  Бонапарт,  который,  как известно,  почтил мир  своим
присутствием  еще в период с 1769  по 1821 год, был непревзойденным мастером
не только  воинских  баталий,  но и  административных акций. В  свое  время,
настрадавшись  от  общения  с   горе  чиновниками,  он   заявил:  "Наивысшая
безнравственность - это,  когда берешься за дело, которое не умеешь делать".
Сентенции великого  человека  можно  опустить  до  уровня  критики  бытового
маразма, окружающего нас со всех сторон. Когда Сергеев в первый раз пришел в
суд  и увидел, кого  администрация  выставила в качестве своего официального
представителя, ему стало и грустно и смешно.
     Ему  подумалось: из какой сказки Ханса Кристиана Андерсена они откопали
эту ужасную толстуху - Клотильду?  В далекие годы такие поселялись только  в
борделях  приграничных  городов.  Там по совместительству  они торговали  не
только  телом и  совестью,  но  и  арбузами,  табаком, прокисшим  вином,  да
поношенной  одеждой,  украденной   у  временных  постояльцев.   Могут  такие
проживать и где-то  в районе Мелитополя,  Житомира, Касриловки. Неповторимый
Шолом-Алейхем (Шолом Нохумович Рабинович)  в далекие  годы своего творчества
(1859-1916) штамповал такие  образы пачками, забавляя читателей  колоритными
рассказами. Но Суд,  пусть  даже первой инстанции,  забавлять ведь никому не
позволено, - не для того собрались!
     Сергеев,   наблюдая   косноязычную,   вконец   изовравшуюся  адвокатшу,
почему-то представлял ее в домашних условиях. Картина  рисовалась печальная:
она  копошилась  на кухне, у  плиты;  была  в грязном фартуке  и  в  длинном
неопрятном  халате,  за  который   цеплялись   синими  ручонками  откровенно
сопливые,  с  разросшимися  аденоидами детишки.  Обязательно -  четверо  или
пятеро.  На  голове  у  Клотильды скособочился,  безусловно, не  парадный  -
серебристый,  а  старый,  изъеденный  молью,  пепельного   цвета  парик,  со
слипшимися  и порушенными  старостью патлами. Муж же, - нервный и  тощий,  -
скрывался  от  своей психеи, от  семейного счастья на сверхурочной работе, в
конторе частного предприятия. Ясно, что держательнице  адвокатского диплома,
специальное образование далось труднее, чем золотарю высшая математика.
     Теперь  она  своими несуразными пассажами  бесила судью  - сравнительно
молодого человека, видимо,  сильно презиравшего  любое вранье и  даже святую
глупость. Бой шел не на жизнь, а на смерть.
     Но, когда Клотильда, как неловкий  карточный  шулер, попыталась, словно
из рукава, выволочь  на судейский стол  очередной фальшивый козырь (какой-то
поддельный документ), судья пригрозил ей драконовскими санкциями.
     Картину  несколько  скрашивала  секретарь  суда,  - ее  звали  Татьяной
(сугубо русское имя). Но внешность молодой (лет двадцать, не более) судебной
жрицы явно  свидетельствовала о  родстве  с  греческой  Фемидой:  прекрасный
античный  профиль,  идеальная  грудь,  точеные руки  и  ноги и  начинающаяся
издалека приятная полнота самых ответственных частей тела, - это как раз то,
что сильно уводит в сторону сознание зрелого мужчины.
     Сергеев еще подумал: "Навряд ли от таких соблазнов уклонился судья - ее
шеф,  главный жрец в этой мрачной судебной палате". Но  поводов для развития
подозрений ни та, ни другая сторона не  давали! Пришлось фантазировать: надо
же и ему, судье, когда-то отдыхать, скромно развлекаться, не отъезжая далеко
от служебных дел. Сергеев знал точно, что лично у него  не хватило бы запаса
аскетизма для долгого акта воздержания.
     Все портило содержание головы  еще неразвитой полностью Фемиды. Она, по
младости лет, не была волшебником, а только училась. Винить ее в том нельзя:
все россияне  основательно смещены в  сторону  посредственности, стихийности
формирования умственных  задатков  пагубным влиянием советской школы. Вместо
того, чтобы тянуться "к правде и одной только  правде", зеленеющая молодость
проявляла  женскую  солидарность,  -  Таня   явно  симпатизировала  толстухе
Клотильде, подбадривала ее взглядом.
     У  Сергеева  даже  появились липучие подозрения: не вносит ли Татьяна в
протокол судебного заседания  всякие несущественные "бяки". Однако авторитет
неподкупности,  явно   излучавшийся  строгим   судьей,   не   дал  развиться
легкомысленным подозрениям. И Сергеев совершенно в трезвом сознании произнес
глубокомысленно, несколько перепугав зрителей: "Кто из вас без греха, первый
брось на  нее камень" (От Иоанна 8: 7). Реакция обывателей понятна, - святые
слова еще не вошли прочно в лексику правозащитников, ими оперируют  пока что
только образованные эскулапы.
     Кульминация судебного заседания, - допрос свидетелей, - доконала судью:
он  метал громы  и  молнии и  было  за что. Обвинение расползалось по  швам:
никаких объективных данных не было  за  то, чтобы пустой донос, рожденный по
личным  нездоровым  мотивам,  рассматривать,  как  серьезный  компромат.  Не
понятно,   на  чем   основывали  свою  административную  прыть  новоявленные
больничные вельзевулы.
     Судья объяснял надутой Клотильде,  что в интересах администрации  пойти
на  мировую,  иначе  дурацкий  приказ  все равно будет  отменен  и  взыскана
компенсация  за  моральный ущерб.  Однако  давно замечено,  и сформулировано
сатириком  Михаилом Жванецким: "Женщину склока не портит, а лишь  освежает".
Нет оснований не доверять его прозорливости. "Не можете пить чашу Господню и
чашу бесовскую; не можете быть участниками в трапезе  Господней  и в трапезе
бесовской" (1-е Коринфянам 10: 21).
     Понятно, что разбушевавшаяся женщина, оперирующая  недоброкачественными
версиями и  поддельными  документами,  была заряжена выше головы сексуальной
агрессией  и  никакого разумения в ней уже не  оставалось. На ней от  такого
задора  само  собой  могло  лопнуть  трико,  но  разбить доводы  Сергеева  и
свидетелей Клотильда уже не могла.
     Безусловно,  элитарной  формой  сексуального переноса  является  только
привязанность  к  нежным,   благородным  существам  -  кошкам.  Поглаживание
ласковые   шкурки,   человек   великолепно   снимает   напряжение,   снижает
артериальное давление, минимизирует стресс. Но  не  тащить  же с собою в суд
кошку  и  не  внедрять  ее  в  бесчестные  руки Клотильде -  отравительнице,
мастерице варить ядовитое зелье оговора.
     Да  и,  по правде  сказать, такая форма наслаждения  дана  лишь  тонким
мужским  натурам.  А  женщины здесь, вообще, не при чем.  Им предоставляется
возможность  ухаживать  за  птицами: обучать  несложной  беседе  попугая,  с
помутненным  взором  внимать  трелям соловья или, на худой конец,  разводить
кур, гусей, индюшек исключительно для того, чтобы восполнить восторг общения
с яйцами.
     Но Клотильда, скорее всего,  использует иное наслаждение, -  пьет кровь
из мужчин-неврастеников,  запуганных мазохистов. Ее нежность -  это резвость
вампира,  не мучающего  долгим терзанием, а  быстро и  ловко  прокусывающего
пульсирующую  артерию.   Таких  виртуозов  в  средние   века  добросовестная
инквизиция  отлавливала  и  моментально сжигала на  кострах,  предварительно
удалив без наркоза огромные клыки и когти.
     Однако  нет никакого  сомнения,  что любая женщина и, особенно, занятая
адвокатской деятельностью, обязана поклоняться  только  Божьей Матери. "Цель
же увещания есть любовь  от чистого  сердца и  доброй совести и нелицемерной
веры,  от чего отступивши,  некоторые уклонились  в пустословие, желая  быть
законоучителями,  но  не  разумея  ни того  о  чем  говорят,  ни  того,  что
утверждают" (1-е Тимофею 1: 5-7).
     На последнее заседание  в судебную палату явились два забавных субъекта
из больницы:  оба в каких-то административных должностях. Сергеев не  помнил
их  фамилии,  но  сразу  же  идентифицировал  их  прозвищами. Один  числился
"маленькой,  серой,  злобной крысой в очках";  второй  уродец был прозван  -
"Левушкой-эпилептиком.  Этот недоумок  чем-то  занимался  в  отделе  кадров,
постоянно  отираясь  около  неопрятных юбок. Он, кажется,  состоял в близком
родстве  с  тухлой  женщиной, по  прозвищу  "коломенская  верста"  и от души
нашептывал  ей  проекты  приказов,  проходящих  по отделу кадров. Именно они
вдвоем и родили бездарную инвективу на Сергеева.
     Маленький  крыс,  видимо,  от природы был  слабым,  но  злопамятным и с
непомерными амбициями существом. В детстве  сверстники  решительно  колотили
его  по  башке,  - скорее  всего,  за  вздорность  характера и  склонность к
предательству.  Зато  школьные  педагоги  поощряли  за  доносы.   Умственную
ограниченность он пытался компенсировать вторым  высшим образованием, а это,
как  известно, тормозит развитие личности  на  уровне  заурядных  учебников.
Крысенок,    безусловно,   мнил    себя   несгибаемым   правозащитником    и
сверхъестественным гением.
     Страшнее   всего  было  то,  что  в  зале  суда   при  появлении  крыса
распространился тлетворный,  мышиной ориентации запах. Из какого подполья он
выволок  свой дезодорант  -  одному  черту  известно.  Мириады  аллергенов и
гнилостных  ядов  собирают  такие устройства  -  из  воздуха, почвы,  бумаг.
Бесспорно, именно  такой запах вызывает  сексуальный  восторг  у самок-крыс.
Только  почему  он  решил  искать  их  в   судебной   палате?  Забыто   было
элементарное, обращенное еще две тысячи  лет  тому назад к Ефесянам (4: 29):
"Никакое  гнилое  слово да  не  исходит из  уст  ваших, а только доброе  для
назидания в вере, дабы оно доставляло благодать слушающим".
     Левушка-эпилептик года  два тому назад за неприличное поведение получил
крепко по башке, долго лечился, но застойные посттравматические очаги давали
о  себе  знать.  Он,  как  и  все  больные  такого  рода, страдал  локальной
ригидностью, фиксировался на конфабуляциях собственного изготовления, впадал
в  бескрайнюю демагогию. Ложные воспоминания, настойчиво терзали его больной
мозг,   а,   проще  говоря,  страдалец  откровенно   верил  в   гениальность
собственного  вранья.  Такое  свойство  психики  является  верным  признаком
скоротечной деградации личности.
     Но  ущербность  сознания  быстро  нашла  применение:  начальство любило
засылать  эту  парочку,  как  верных  тупых роботов, для проведения  поганых
акций.  Сергеев  вспомнил  замечание   Плутарха   по  поводу  предательства:
фракийский царь  Риметалке "любил измену, но ненавидел изменников". Наверное
и начальство  испытывало чувство брезгливости к  своим продажным адептам.  В
суде им,  скорее  всего,  отводилась роль только упертых провокаторов, но не
доверенных лиц.
     Однако   мудрый   судья  и  не  собирался   привлекать  ущербность  для
утверждения   Закона.  Эти   двое  просидели  на  судебных  скамьях   молча,
раздираемые пожаром души настолько, что, каждый по своему, вдрызг перепортил
воздух в зале заседания.
     В голове задыхающегося ученого-аналитика все же успел блеснуть еще один
вопрос:   "Кто  же   тогда   эти   члены  команды   близнецов   -   крыс   и
Левушка-эпилептик,  да и прочая продажная челядь"? Ответ возник молниеносно:
"Это экскременты из-под близнецов - залежалые, зеленые и зловонные, как  при
токсической  диспепсии".  Только в одном  случае  процесс разложения  мучает
кишечник, в  другом  -  мозг. Их даже нельзя использовать в качестве навоза,
ибо они не способны удобрять, их применение - отравлять, вредить, разлагать.
     Левушка после  суда чувствовал  себя, как мексиканец, у которого отняли
все  сразу - и  корову, и лошадь,  и  жену, и землю.  Оставили только  вялую
"акапульку".  Успокоение  верный  адепт  нашел  позже,  уже  в  больнице.  В
грабастых   лапах   Записухиной   неудачливый   сутяга   обливался   слезами
неудовлетворенной мстительности.
     Скоро наступила  иная стадия: содрогаясь в  восторгах кабинетной любви,
оба,   как  единое  целое,  слились  в  экстазе.  Левушка  с  настойчивостью
сомнамбулы терся  ленивым  акапулькой о головку властного ежика, спрятанного
под  юбкой  матроны. Тот  медленно,  но жадно разевал беззубый  рот, однако,
мужская  готовность явно запаздывала.  Оргазм,  если  и случился, то  только
односторонний!
     Восторженный  любовник  шептал   на  ушко   морщинистой  богине  нежные
пошлости,  слюна  вытекала  через  губу   на  грудь  избранницы.  В  воздухе
распространялось   отвратительное  амбре,  соответствующее  логике  момента.
Опытная  потаскуха,  тем  временем  уже  основательно  напившись  по  поводу
собственного  дня  рождения,  требовала  отчетливых подтверждений  любви. Ей
хотелось  бури  секса:  ее плоть  требовала  ласки  и  позора,  откровенного
разврата и добродетели! Но, как правило, такие желания несовместимы.
     Другой скромный выкидыш после проигранного суда забылся в бестолковости
того,  что он называл многозначительно работой на пользу обществу,  но что в
действительности было  лишь мистификацией управленческого  труда. У крыса  в
тот день  оргазм  так  и  не наступил, хотя одна темная личность с  Дальнего
Востока,  где  солнце  встает   досрочно,  очень  старалась  демонстрировать
преимущества  холмистостей Сахалина, причмокивала  отвислыми  губищами,  как
явными, так и тайными.
     Как все же мало значат наши просьбы для Господа!  Приходится вспоминать
пророческий Псалом (72: 19): "Как нечаянно пришли они  в разорение, исчезли,
погибли от ужасов"! Безусловно, такая компания  должна была, просто обязана,
проиграть   суд,   ибо  нельзя,  купаясь  во   грехе,   свидетельствовать  о
праведности!
     На суде превосходно действовал Иванов (Сергеев не ведал за ним  таланта
оратора  и  юриста-казуиста):  он  своей  аргументированной  речью и  массой
благодарственных писем по поводу ударного труда "приезжего светила" разделал
сутяг под орех.
     Милые  подружки,  веско  насупившись,  успешно   разыгрывали  из   себя
оскорбленную   невинность   и   требовали   у  суда  "серьезного   наказания
клеветников".  Правда,  вечером, дома  у  Сергеева, они  весело  и  проворно
сбросили  с  себя доспехи  вместе  с исподним,  - вот  тогда и был  заключен
внебрачный  союз,  - союз восторгов и  добронравия  на всю оставшуюся жизнь.
Девы клялись в окончательной верности до гроба, а Сергеев  заранее,  вперед,
благородно  отпускал  им  обязательные  грехи.  Жаль,  что   силы  уже  были
неравными, - годы берут свое!
     Сергеев еще и еще раз низко кланялся, отдавая должное сложностям работы
судьи. Он  пытался  распознать его  метод, позволяющий  распутывать  сложные
клубки   эмоциональных  поворотов,  нелогичных   утверждений,  кучи  вздора,
никакого отношения не имевшего к юриспруденции, - весь этот мусор вываливали
обычно  обе стороны, ведущие тяжбу. Через некоторое время Сергееву, наконец,
показалось, что он  проник в тайны  метода: судья,  бесспорно, прежде  всего
определял,  кто врет больше, а кто меньше; кто  благороден,  а кто продажен,
как дешевая, опустившаяся до нельзя, портовая проститутка.
     В  перерыве между  судебными  баталиями,  Сергееву  позвонил из столицы
Магазанник:    спросил,   не    стоит   ли   "разобраться   по   мужски"   с
пустозвонами-администраторами больницы. Он многозначительно  уточнил: "Чтобы
не царствовал  лицемер  к соблазну  народа"  (Книга  Иова 34:  30). У  него,
оказывается,  была  возможность  "дать  такую команду  в Питер".  Но Сергеев
ответил  решительно настроенному другу словами любимого Псалма (16: 4-5): "В
делах   человеческих,  по   слову   уст  Твоих,  я  охранял  себя  от  путей
притеснителя. Утверди шаги мои на путях Твоих, да не колеблются стопы мои".
     Странным  было  другое:  когда  зачитали  оправдательный  для  Сергеева
приговор суда, пригвоздивший к  позорному столбу  больничных иуд,  гнев  как
рукой  сняло.  Сергеев только  на  ходу прикинул цифры  ущерба,  нанесенного
администрацией   больницы    государству:   оказалось,    что    соотношение
возвращенного долга  и затрат на склоку, организованную компанией дуроломов,
равнялось  -  один  рубль  к  пяти.  То  есть  нанимая адвоката,  выплачивая
госпошлину  администрация  угробила  пять  тысяч  рублей больничных денег  -
"низашто, нипрошто"! Наверное, уменьшив зарплату сотрудникам, чем-то обделив
больных.
     Сергеев  как-то углубился  в  простую  арифметику,  раскрывающую  тайну
бедности нашего  государства: в год  МВД России  регистрирует около полутора
миллионов  преступлений против собственности  (59%  от  общего  количества).
Умножив все только на пять тысяч рублей, Сергеев схватился за голову: он был
готов прямо сейчас начать душить собственными руками  всех тех идиотов, а их
в России  тьма,  которые  транжирят  таким  образом казенные деньги. Конечно
расчеты были вольные и грубые, но даже они впечатляли.
     Сергеев вспомнил свои  воинские  годы, когда ему пришлось  изучать, так
называемое, "организационное оружие", широко используемое против бестолковой
России странами НАТО. Великие  и  изощренные  умы разрабатывают,  маскируют,
подкидывают  бездарным политика  бесперспективные  экономические  программы,
втягивают  Россию в локальные войны,  в  соучастие в них, только ради  того,
чтобы истощить нашу страну.
     Психологи и социологи  передовых  государств давно посчитали сколько  в
России болванов, клинических дебилов, алкоголиков, наркоманов, казнокрадов и
делают ставку именно на них. Надо  ли так трудиться, убиваться, когда даже в
рядовой больнице,  без всякой  вербовки,  открывается по собственному почину
пятая  колонна из собственных администраторов, готовая активно наносить вред
своему государству,  истощать  его  бюджет,  отнимать у  пациентов и честных
медицинских работников кровное.
     Сергееву было понятно, что Закон - формален, он  выполним только тогда,
когда подготовлено правосознание граждан. Но можно ли надеяться на прогресс,
применительно к нашему бестолковому  демосу! Свергнутая  партия коммунистов,
уже очищенная от отпетых  идиотов и  садистов, постепенно училась выправлять
ситуацию:  фильтровала  кадры,  вовремя  исправляла   отдельные   завихрения
руководителей.  Теперь эту безуспешную  сцепку  Совести  и  Закона  никто не
компенсировал.
     Но проза жизни быстро опустила Сергеева на грешную землю. Расшаркиваясь
перед разлучницей  Закона - Клотильдой, распахивая,  как собственное сердце,
перед  ней дверь и пропуская усталую толстуху вперед, Сергеев, содрогнувшись
и  завибрировав,  оценил вид сзади. Прозрение  было настолько очевидным, что
недавняя  "фритюрница   греха"  стала  представляться  ему  уже   "субъектом
влечения" с приятным русским именем Татьяна.
     Присмотревшись внимательно, Сергеев утвердился в том, что парик  Танюша
вовсе не носит, а  обладает волосами  приятного, естественного  темно-русого
цвета, одежду  и обувь  подбирает со  вкусом, носит ее с  изяществом, а духи
употребляет французские, с тонким ароматом.
     Сергеев  тут   же  вспомнил  один  стишок   поэта  Игоря  Сельвинского,
заканчивающийся строфой:  "Она говорила мне: "Образумьтесь!  Карьеру кладете
вы  на  весы".  А я размышлял среди всяких презумций:  "Кого  цвета  на  ней
трусы?"
     Ситуация   была    не    совсем   схожая:   Сельвинского    допрашивала
белогвардейская  контрразведка  в  лице пикантной женщины,  трусами которой,
скорее  всего,  стоило   интересоваться  в  другое   время   и   при  других
обстоятельствах.
     Сергееву в этом смысле давался  полный  карт-бланш, но  его интересовал
больше не цвет, а размер и фасон  трусов Танюши. Скорее всего такое смещение
восприятия определялось дальтонизмом, впрочем, - кто знает?
     Ясно одно: женщина "до того  и после" - две разные натуры, влекущие или
отталкивающие неодинаково, а судебные споры при этом -  вещь второстепенная.
Как все  же  несовершенно  сознание мужчины. Оно не способно устоять  против
женских  чар,  особенно, если избранница якшается с нечистой силой. Но какая
женщина откажет дьяволу? "Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела" (Бытие
3: 13). Скорее всего,  прав Венедикт Ерофеев,  ставя простенький вопрос:  "И
почему Василиса должна уходить к Иванушке, если ей и с Кощеем хорошо"?
     Напрашивались и  пошлые  выводы:  может  быть,  это  сам  Всевышний так
устроил  человека   -  мужчину  и  женщину,  -  чтобы  жажда   соития   была
неуправляемой. Универсальная каверза Создателя прицеливает  мужскую плоть на
все,  что ходит,  летает  и ползает,  но,  главное,  -  что призывно пищит и
стреляет  глазами. Как не вертись,  но получалось, что  привлекала  Сергеева
гневливая Фемида не верхней, с  позволения сказать,  мудрой  частью  тела, а
нижней - явно  глупой и вульгарной. Опять  грешник Венедикт Ерофеев  вставил
лыко в строку, напомнив Сергееву о могуществе "смрадных и грешных  отверстий
ниже пупа".
     С первого взгляда  оценивая подобные закономерности, Сергеев проникался
удивлением,  как  наивный  и  доверчивый  молодожен. Но  хорошо поразмыслив,
теперь уже как опытный естествоиспытатель, он разобрался в гениальной Божьей
логике:  во-первых,  Бог дарует повышенную сексуальность тем,  кто  является
носителем того  генофонда, в  распространении которого  заинтересована Божья
воля; во-вторых, сексуальность, как не странно, является могильщицей  плоти.
Ежу  понятно:  последовательное  и  многократное   инфицирование  уретры   и
истощение мужской силы задумано Творцом для предотвращения жизни вечной,  то
есть для профилактики бессмертия.
     Вспоминая позже судебные дрязги, Сергеев откровенничал сам с собой:  не
гоже переигрывать  в  святость -  лучше вовремя повиниться.  Психоаналитики,
психотерапевты  в  некотором  смысле  -  весьма коварные  люди.  Им нравится
наблюдать за тем,  как жизнь  проверяет  представителей людского племени  на
вшивость.
     Такой  грех  знал  за  собой  и  Сергеев:  он  тоже  порой  сознательно
конструировал исследовательскую  ситуацию, подвергал  клинической провокации
своих  коллег.  В  том  заключался не  только чисто  научный интерес,  но  и
непреодолимое  желание   заняться  психогогикой  -   спасти   для  общества,
перевоспитать еще несколько заблудших овечек.
     Присутствовал  здесь и азарт охотника, хищника,  желающего заглянуть  в
глаза  злоумышленнику, загнанному в  угол, расковырять  на  дне  его души  в
толстом  слое  тины  греха  хотя  бы  маленькие  намеки на  осознание черной
подлости.
     Будучи  от  природы  довольно холодным  прагматиком, Сергеев добавлял к
страсти    исследователя    еще    и   специальные    знания,    мобилизовал
дисциплинированный интеллект, тренированную  волю. Стоило его сильно  задеть
за  живое, он переходил из  амплуа вялого наблюдателя  в статус  навигатора.
Эффект зомбирования интересами чистой  науки, конечно, здесь  присутствовал.
Но в его поступках скрывалась и явная сублимация та, которая дорогого стоит.
     Как правило,  личности, похожие  на  Сергеева, чрезмерно маскулинны  за
счет бывшей военной или  спортивной агрессивности. Хотя на первый взгляд они
кажутся мягкими, рассеянными - не от мира сего. Они знают себе цену и строго
блюдут свое право. Им известно, что "лучше  гор могут  быть только горы,  на
которых еще  не бывал". Женщина  может "повязать" таких типов только изящной
нежностью и предупредительностью, не допускающими фальши.
     Но не стоит применять к ним  лобовой прессинг. Настойчивость навигатора
в  достижении  воспитательных  целей  определена  психологической  природой.
Любимый вариант психогогики состоит из проводки своего корвета через опасные
рифы  психологических  и юридических ошибок, допускаемых штатными болванами.
На таком полигоне осуществляется сложный научный эксперимент.
     К сожалению, навигатора меньше интересуют люди сами  по себе, но больше
-  закономерности  их  поступков. Только на  выверенном материале  навигатор
строит теоретическую концепцию, делая это  с удовольствием интеллектуального
гурмана.
     Лучше  не  нарушать  задумчивость  таких белых  ворон,  иначе  вызовешь
жесткую ответную реакцию. Она  доведет противника до полного  истощения - до
невроза,  гипертонического  криза,  инфаркта  миокарда.   И  все  это  будет
преподано  нападавшему в бескомпромиссной  и весьма  изощренной форме только
потому, что навигатор бережет свою самость, независимость, индивидуальность.
     Желание кого-либо обидеть, отмстить здесь даже не ночевало. "Молитесь о
нас;  ибо мы уверены, что имеем добрую  совесть,  потому что во всем  желаем
вести себя честно" (К Евреям 13: 18).
     Взвешивая  на  чашах  известных весов сознательное  и  бессознательное,
определенное и неопределенное,  Сергеев выстраивал любопытные схемы, радуясь
своему  мастерству,  как дитя,  успешно сокрушившее  новую игрушку.  Но  все
абстракции - пустое по сравнению с Божьей истиной. Все это дань шизотимности
и аутизму исследователя.
     Выстраивая   в   цепочку   предметы   своих  наблюдений   и   наказывая
вероотступников,  навигаторы приносят  пользу  государству хотя бы тем,  что
выявляют законченных дураков и подлецов, выставляют их на всеобщее обозрение
и осмеяние. "Согрешающих обличай пред всеми, чтоб и прочие страх имели" (1-е
Тимофею 5: 20). Однако Сергеев понимал, что нет оснований для окончательного
обольщения продуктивностью  таких  деяний: "Ибо написано: "погублю  мудрость
мудрецов,  и   разум  разумных  отвергну".  Где  мудрец?  Где  книжник?  Где
совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?" (1-е
Коринфянам 1: 19-20).
     Сергеев  был уверен, что корни  современной "гуманитарной  катастрофы",
захватившей  Россию,  лежат  на  поверхности  истории: они  давно проникли в
сознание  ее  лидеров,  да  и  народа  в  целом.   Наше  общество  воспитано
длительными и многочисленными  экспериментами, творимыми всякими "грозными",
"великими", "светлейшими", "мудрейшими" повелителями. Настрадавшись, простой
народ  закрепил  на  генетическом  уровне,  наверное,  лишь  одно  достойное
свойство - тягу к справедливости, которая  прорывается у него со слезами, за
призрачный блеск которой отдельные смельчаки шли на эшафот.
     Современные же деятели в основном  занимаются политическими глупостями,
- они  еще  просто  не  вышли  из грудничкового  возраста.  Разочаровавшиеся
находят забвение  в  вине и анархизме. Но мало  кто  усвоил простое речение:
"Учениями различными не увлекайтесь; ибо хорошо благодатию укреплять сердца,
а не яствами, от которых  не получили пользы занимающиеся ими" (К евреям 13:
9).
     Сергеев напряженно вдумывался хотя бы  в  такие простые цифры:  рецидив
криминала  среди  тех,  кто  прошел  дисциплинарный  батальон не  выходит за
границу 5%, а среди отсидевших в заурядной тюряге - 70%. В том состоит ясное
подтверждение  условий  для  очевидной   душевной  коррозии,  возникающей  у
нестойких людей, попадающих под  прессинг патологической  воли толпы. Россия
стараниями  наших  властителей,  особенно  в  большевистскую  эпоху,  всегда
оставалась  холодной  темницей  для  собственного  народа, в которой не было
места для истинной дисциплины, но было принуждение, насилие, ломка личности,
особенно незаурядной.
     Даже на  самом  высоком  государственном  уровне в нашей стране  долгое
время  бытовали тюремные законы - власть пахана, которому, конечно, нет дела
до самочувствия и здоровья своих  подопечных и, тем  более, до их  душевного
равновесия. Отсюда и тот широко распространенный стиль поведения российского
гражданина, - полнейшая апатия, анархизм или бестолковое бунтарство.
     Иван Бунин  неоднократно говорил  о том, что  обижаются и  мстят только
лакеи. К лакейству,  а не дружелюбию, не к взаимопомощи,  приучали всю нацию
длительное время. Антон Чехов призывал  выдавливать из себя раба каждый день
и час  хотя  бы по  капле.  Но выдавленную  каплю  рабства  правители тут же
компенсировали вливанием грандиозной дозы авторитаризма.
     Проблема  выживания,  чаще  физического,  анатомического,  а  уж  потом
душевного, всегда остро  стояла перед гражданином  "великой России". Переход
на животный уровень мироощущения остается актуальным для россиянина и по сей
день. Ибо многими основательно забыты вещие слова: "Братолюбие между вами да
пребывает. Имейте нрав несребролюбивый, довольствуясь тем, что есть. Ибо Сам
сказал:  "не  оставлю  тебя  и не  покину тебя", так что  мы смело  говорим:
"Господь мне  помощник, и не убоюсь: что сделает мне человек?" (К Евреям 13:
1, 5-6).
     В любом цивилизованном государстве тяга общей массы людей  к городскому
комфорту проходит известное чистилище: большинство мигрантов селится в некой
резервации (например, в Бруклине). Там непроверенная, негодная  особь  будет
перегрызать  глотку подобной себе гадине. Поднимутся в другую, более высокую
общественную  страту,  как правило, только  воистину достойные.  Такой режим
ассимиляции  и  селекции  освобождает   нормальное  общество  от  социальных
вампиров,  распахивает врата перед  прогрессивной евгеникой.  "Ибо, если мы,
получивши познание истины, произвольно грешим,  то не остается  более жертвы
за  грехи, но некое страшное  ожидание суда и ярость  огня, готового пожрать
противников" (К Евреям 10: 26-27).
     В  заурядной земной жизни большинство людей позволяет  себе отступление
от вполне очевидных праведных  принципов, надеясь на сиюминутные  блага.  Но
это  ошибка.  Даром  дается  только сыр  в  мышеловке. Для  всего остального
требуется стойкая вера. "Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность
в  невидимом" (К  евреям 11: 1).  В сознание  социальной группы основательно
вбита порочная практика - сколачивание хоть малой, но монолитной по реакциям
собачьей стаи, еще хуже если формируется волчья стая.
     Сергеев,  как  опытный  психотерапевт,  прекрасно  понимал,  что  такой
вариант борьбы за жизнь,  за  место под солнцем заимствован у  несовершенных
социальных отношений,  свойственных подросткам (реакция  группирования). Это
настолько  распространенное  явление,  что  многие его даже не осознают,  не
замечают,   хотя   оно   является  ярким   подтверждением   низкого   уровня
цивилизованности  всей нации. Специалисты  подсчитали, что  Россия по уровню
цивилизованности отстает, например, от Дании, Швеции, на пятьсот лет.
     Любой  маленький  чиновник-начальничек,  проживающий в  босяцкой среде,
тащит  в учреждение своих родственников,  подчиненных  подбирает по принципу
"лично  известен",  "лично  предан",  опробованному  еще  великим  казуистом
Ульяновым-Лениным.    Кстати,   отечественное   понимание   единой   команды
кардинально отличается  от  цивилизованного восприятия. У  них - это  группа
людей,  объединенных единой целью,  но остающихся  независимыми личностями с
чувством собственного достоинства. У нас  -  такое объединение цементируется
круговой порукой, рабской (собачьей) преданностью.
     В современной России, как заметил академик Александр Панченко, чиновник
-  это  всегда  человек,  занимающий  не  свое  место,  прежде  всего  из-за
недостатка ума и совести. Такой  начальничек объединяет и связывает по рукам
и ногам стайку верных людей лишь  для того, чтобы она с дружным лаем могла в
нужный  момент  навалиться  на  отщепенца.  На  том  строилась  вся  система
советского  коллективизма.  Коллектив,  по существу, всегда выступал в  роли
единого  доносителя, экзекутора,  корчевателя  инакомыслия. Такой социальный
атавизм вышел из примитивной деревенской среды - людской и животной.
     Известно,  что  если  на  деревенской  улице   тявкнула  главная  сука,
привязанная,  конечно, у  порога самого  большого  и  богатого  дома,  то ей
обязаны вторить из под своих подворотен все остальные шавки. Улица в  момент
заливается единым собачьим стоном, пусть только на ней появится неизвестная,
нежелательная  персона.   Сергеев  отдавал  себе  отчет  в  том,  что  такой
универсальной схемой будут руководствоваться  новые администраторы больницы,
в которой ему сподобилось работать. Отучить  таких деятелей  от своеобразной
формы социальной  адаптации невозможно.  "Но  с  ними  случается  по  верной
пословице:  пес всегда возвращается на свою блевотину, и вымытая свинья идет
валяться в грязь" (2-е Петра 2: 22).
     Усердием истории сформировано клеше  своеобразной душевной проституции,
помогающее сохранить свою  биологию, выжить в условиях тоталитарного режима.
Сергеев отдавал себе отчет в том, что в его построениях бытует грех излишней
гиперболизации. Потому он не  собирался брать копье на перевес и бросаться с
критикой вперед, на ветряные мельницы.
     Его  останавливало   замечание   одного  из   любимых  писателей-поэтов
Венедикта Ерофеева: "А то, что я  принимал за путеводные звезды, оказалось -
потешные  огни".  Более  решительный  человек  может  и  упростит  ситуацию,
напомнив,  что  в  местах своза  фекалий зарождается специфический запах.  С
такими  выводами  спорить  бесполезно.   Не   замечать  такое  может  только
профессиональный золотарь, давно погубивший обоняние.
     Миссия Сергеева,  как врача, не критиковать  язвы жизни,  а лечить всех
без исключения  бестолковых дурашек.  Но  тут  ему  на  память пришло другое
замечание,   равное  исповеди   великого  прорицателя   (Венедикт  Ерофеев):
"Двенадцать дней  не пью, и замечаю, что трезвость  так  же губительна,  как
физический труд и свежий воздух". Вот кардинальный ответ  на вопрос: "Почему
в России так много пьют"?
     Даже  в  состоянии  сильного   алкогольного  наркоза  Россия  не  могла
отказаться от своих  несчастий  - все в одночасье вылезло наружу.  Известно,
что  стартует  стагнация  с  малых форм бюрократии,  но финиширует -  полным
согласием извлекать личную пользу  любыми способами. А это и есть социальная
проституция - уродливый эмбрион, который зачат в душе практически каждого от
самого рождения.
     Александр  Пушкин  в  свое  время напомнил об особенностях  российского
архетипа:  "Упрямый дух нам всем подгадил:  в родню свою неукротим, с Петром
мой пращур не  поладил  и был за то повешен им".  Гинекологам,  акушерам еще
предстоит  разбираться  с  тем,  что  же  происходит  с  горемычным  плодом,
воспринимающим  даже обычные  звуки жизни через специфическую биологическую,
водно-белковую  преграду.  Он пребывает  в  нирване,  в  медитации, тренируя
интроверсию  и,  может  быть,  начинает  воспитывать в  себе  противоречивые
качества.
     Может  быть от  того взрослые и  дети  так  любят сон - это упоительное
напоминание  о  былом.   Но  благодатная  погруженность   в  самонаблюдение,
внутренний  мир,  личные переживания  и  размышления взрывается  чрезмерными
внешними раздражителями. Тут начинает формироваться экстраверсия, никогда не
дающая ощущений полной защищенности, покоя, благополучия.
     Может  ли испуганный плод не волноваться, когда  пьяный папа колотит по
животу маму. Не лучшие  ощущения,  если кругом  бушует  война или  раздаются
звуки   железного  рока.  Замечено,  что  большинство  новых  представлений,
интересов имеют свойства внешнего мира. Но в  душевную копилку откладывается
только  пережитое и отстоявшееся внутри. Интересно, как при этом зарождается
подлость и приспособленчество, способность торговать душой и телом?
     Видимо, тяжелая борьба с внутренними и внешними раздражителями отведена
эмбриону.  Вот  почему  интровертов  меньше,  чем  экстравертов. Сама  жизнь
беременной женщины в нашей стране не выглядит счастливой. От великого страха
такой совместной жизни (мать-плод) зарождается у ребенка свойство социальной
мимикрии.  Хорошо,  что  Творец  максимально  расширил  пределы  психических
колебаний и  оставил плоду выбор свойств: интроверсии (божественного начала)
или экстраверсии (дьявольской сущности).
     Наверное, представительство таких качеств в популяции является маркером
социального благополучия. Лишь  немногим  Бог  дарует  на всю жизнь  великое
счастье  быть  белой  вороной.  Из-за  неосознанной  зависти эстраверты  так
ненавидят   свою  психологическую  противоположность   -  интровертов.   Они
превращают ее в мишень  для бездарных агрессии, инсинуаций, интриг, сплетен.
Безусловно, прав  Блез Паскаль,  который  сподобился осчастливить  мир своим
присутствием  аж  с 1623 по 1662 год:  "Стоит  пожелать  сделать из человека
ангела, и получишь зверя".
     Об этом феномене хорошо осведомлены психотерапевты. Они готовы  идти на
риск:  предлагают  себя в  качестве приманки,  дабы раскрыть психологические
свойства  своих  визави, побудить  их опустошить гадкую  флегмону, выпустить
гной проституирующей  души.  Такой  метод  в  науке называется  острый опыт.
Интроверты  тоже огромные мастера вызывать огонь на себя.  Им  не приходится
особенно   стараться.  Весь  стиль  их  поведения  (погруженность  в   себя,
отвлеченность,   задумчивость,    рассеянность)   вызывает   у   экстраверта
непреодолимое желание нанести трусливый удар в спину.
     Такие страсти стимулируются безнаказанностью, потаенностью  интриги. Не
случайно большинство пенологов - экстраверты, выбравшие  науку о наказании и
назвавшие ее  заумным  латинским  словом  poenitentiarius  - исправительный.
Подавляющее   большинство   таких   экспериментаторов   легально   реализуют
врожденную  агрессию,  распирающую  душу.  Интроверт  не  станет мстить.  Он
ограничится чувством  брезгливости  и  увеличением  дистанции от еще  одного
жалкого  флагеллата. Внешние  объекты  его  интересуют  только  тогда, когда
принято  решение включить их в сферу внутреннего мира. Даже любимую женщину,
жену интроверт воспринимает как пеларгонию, временно  поселенную в комнатной
оранжерее.  Формула  матримониальных  отношений   для  интроверта  предельно
проста:  "Жены,  повинуйтесь  мужьям  своим, как прилично в Господе.  Мужья,
любите своих жен и не будьте к ним суровы" (К Колоссянам 3: 18-19).
     * 3.11 *

     Вот с такими  невеселыми  мыслями Сергеев,  успешно  закончив  судебные
баталии  и  взыскав  все,  что  ему полагалось  в  качестве  компенсации  за
моральный ущерб,  явился в канцелярию больницы с заявлением об увольнении по
собственному  желанию.  Объяснять  ничего  не  стал,  получил  окончательный
расчет, и перенес трудовую книжку  в  ту  пароходную контору, которую указал
ему Магазанник. Там лишние  вопросы никто не задавал, выдали увесистый аванс
в  российской валюте и обещали очень скоро позвонить домой. А пока  приятные
ребята из пароходства, прекрасно разбирающиеся в мирских страстях предложили
не терять оставшееся до отплытия время, а решительно удариться в развлечения
и пьянку.
     Как известно у российского моряка выбор развлечений довольно ограничен,
но это его не заботит, - профессионал не впадает в истерику.  Затравка, пока
еще  голова  соображает  хоть   как-то,  начинается  с  избранных,  любимых,
алкогольных напитков. Сергеев тоже не  стал  мудрить:  не  теряя времени, он
зашел  в ближайший ливизовский магазин, где его внимание традиционно привлек
джин "Капитанский" и тоник "Kinley" - продукция The CocaCola Company. "Будем
поощрять  отечественного  производителя,  даже  того,  который спрятался  за
иностранную марку" -  решил новоиспеченный моряк-благодетель. Эликсир  жизни
Сергеев,   как   в   лучшие   морские   времена,   приобрел  в  соотношении,
представляющемся знатоку своеобразным золотым сечением: три бутылки джина по
0,75 на три двухлитровых галлона тоника.
     Такие  компоненты   не  требуют   закуски  и  легко   регулируют  накал
священнодействия. Ориентировка идет исключительно на настроение исполнителя:
если  необходимо  быстро  войти в  рауш-наркоз,  то можно подтянуть гайки  -
сократить присутствие тоника; если же на горизонте появляется интеллигентная
дама  (что,   конечно,   бывает   крайне  редко.  Зачем   настоящему  моряку
интеллигентная дама,  - для заумных разговоров что ли, -  так не  время и не
место!
     Однако  в исключительных  случаях  такое  тоже возможно, -  тогда  джин
деликатно разбавляется тоником по вкусу и по задачам. Беседа будет журчать и
литься  ласково,  нежно,  приближая  теплую парочку  к  двуспальной койке  с
кружевными наволочками,  розовыми  простынями  и  пододеяльниками,  атласным
покрывалом.
     Кстати, можно,  по обоюдному согласию,  поменять систему  чередования в
таком  спектакле:  сперва  - прямо  в койку, затем  уже  -  разбавлять  джин
тоником. Интеллигентность обоих партнеров при этом практически не  страдает.
Во-первых, потому, что у  моряка ее не бывает от рождения ("глас вопиющего в
пустыне"  - От Марка 1:  3); во-вторых,  та, которая сразу прыгает в  койку,
наделена такой  высокой степенью интеллигентности, что ее испортить ничто не
способно ("где нет закона, нет и  преступления" - К Римлянам 4: 15). Вообще,
если к цинизму врача  да прибавить коммерческую деловитость моряка торгового
флота, то получается великолепное содружество творчеств: конечно, коммунизма
на той основе не построишь, но поживешь на славу!
     Все  примерно так и случилось. Только  горемычный  Сергеев, отяжеленный
продукцией  ЛИВИЗа  и  перспективами  прощания  с родиной, вышел на  Демидов
мостик,  как  вперся  взглядов   в  примечательный  женский  зад,  способный
принадлежать  только  одной  нервической  особе -  адвокату Танюше!!! Гордая
злость судебных разбирательств  сама собой,  даже не булькнув,  перетекла  в
соблазнительную  вульгарность.  "Не  параноики же  мы?!  Ну,  конечно, и  не
эстеты!" - подумал Сергеев. "Ты  свистни - тебя не  заставлю я ждать"! - так
пелось в советском шлягере.
     Нужно ли в  таких  случаях  гневить Бога?  На  мягких рессорах  морской
доктор,  явно  озабоченный  балансом  сперматогенеза,  так  необходимого для
душевной  гармонии в длительном плаванье, бросается вдогонку  за  уплывающей
мечтой. И она - вот она: еще помнящая свой позор в судебном  споре, конечно,
не  пропускает реальной  возможности  поставить на колени силою  особых  чар
доверчивого, ищущего душевности и жарких объятий hypermetros-а.
     Его  дом  -  за  углом!  О  Боги!...  Она  не  только  не  знала  слова
фригидность,  -  она  еще  с  шестого  класса  школы с  усиленным  изучением
французского языка  (французы всегда  по особому  помогали России)  искренне
верила, что ночь именно для того и создана, чтобы с закрытыми глазами летать
на воздушных шарах или покачиваться на сказочных дирижаблях!
     Оказалась, к счастью, что многие женщины-адвокаты - суперинтеллигентные
дамы. Правда, у Сергеева в тот день не нашлось кружевных наволочек и розовых
простыней.  Он,  честно  говоря, вообще,  даже  не  успел  застелить  койку.
Активная  девастация шустрых  головастиков  и яйцеклеток  началась  быстро и
решительно!  Академик Константин  Иванович  Скрябин, ели бы  не  умер к тому
времени, сорвал бы с груди  Золотую Звезду  Героя Социалистического Труда  и
вручил бы ее обоим уничижителям порока.
     Вся  прелюдия началась  в  ванной,  во  время  совместного  приема душа
(исключительно для экономии времени): там же, под нежными струйками журчащей
воды, стремительно вошли в виртуозное скерцо,  - оба просто потеряли голову,
решив, что они в консерватории, на высокой сцене,  перед ответственным жюри,
выступают в сольном концерте! "Кто сказал, что любовь умерла"?
     В мозгу  Сергеева все время в каком-то  бешеном  ритме  свербили строки
стихов Василия Федорова: "И взгляд мой безумен, и вид  мой ужасен. Спокойным
и  тихим  я  просто  опасен".   Опасность  такую  ликвидировали  совместными
усилиями.
     Затем голова перешла  на другой марш восторгов: "Если стану счастливым,
если стану  спокойным, если стану ленивым, для борьбы недостойным". У Танюши
появилась  заметная одышка. "Да,  тренировать ее  надо  в кроссах"! -  успел
подумать Сергеев.
     Василий Федоров лихо спас положение, заявив: "От  полдневной истомы, от
вечерней прохлады, от уютного дома,  от цветущего сада унесут меня с топотом
кони огненной  масти"... - именно в этот  момент, на  слове  "масти"... оба,
поскользнувшись  на  обмылке,  шлепнулись  в  чашу  ванной,   причем  Танюша
оказалась  сверху, а  Сергеев  -  снизу! В горячке,  веса подруги он даже не
почувствовал,  зато  ее  поразило  новое  качество.  Поэт  Василий   тут  же
многозначительно заявил: "Пропадай оно пропадом, мое тихое счастье"!
     Незаметно,   но   логично  с   точки   зрения  сексопатолога   Щеглова,
подвигнулись  к  откровенному   безумию,   ненасытности,  -   к  бескрайнему
вампиризму! Какую все же  великолепную подготовку дают в Санкт-Петербургском
Университете юристам  широкого профиля! Сергеев от  всего  сердца благодарил
ректорат и преподавательский коллектив славного вуза страны!
     Сперва открылось  потаенное,  напоминающее  нечто французское:  "Ибо от
избытка  сердца говорят  уста"  (От  Матфея  12:  34).  Затем  возник эффект
священного призыва: "Входите  тесными  вратами;  потому что широки  врата  и
пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими" (От Матфея 7: 13).
     Оба со временем прозрели  и  немного помечтали о  полигамности (так,...
только  чтобы  взъерошить  волосы  на  соответствующих  местах):  "Мирись  с
соперником твоим скорее, пока ты еще на пути  с ним, чтобы соперник не отдал
тебя судье, а судья не отдал бы  тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу"
(От Матфея 5: 25).
     Заключительная  нега была наградой  за все переживания и  каждый сказал
себе  и  другу:  "Я  стал  разумнее  всех  учителей моих;  ибо  размышляю об
откровениях Твоих" (Псалом 118: 99).
     Позднее, когда отлеживались на тахте под пледом, шалили избирательно, с
помощью  разных  несложных  приемов,  пришла иная жажда: тогда  наслаждались
охлажденным  джином с тоником.  Сергеев, не  был  бы  эскулапом, если бы  не
спросил очаровательницу (как в том анекдоте):
     - "Солнышко,  когда ты  раздвинула  ножки", а  я  заученным  акушерским
жестом выполнил вагинальное исследование, мне показалось, что в нужном месте
отсутствовала спиралька,  так ли это? Не  ошибся  ли твой верный раб?  -  Не
стоит пугаться, - я сохраню врачебную тайну. - добавил он нежно и вкрадчиво.
     И она  ответила  гордо  и независимо, как  может отвечать только юрист,
изучивший досконально самый главный акт - Закон жизни:
     - Ты не ошибся, несравненный эскулап, у меня период отдыха от "пулек".
     -  Но  ты  должна  знать,  милая,  что  у  дальтоников  самые  активные
сперматозоиды,  - продолжил акушерскую исповедь Сергеев. -  Они  в  приятном
месте,  в щелочной среде,  скачут, как спартанские  кони,  идущие в безумную
атаку. -  Исход, практически,  в  ста  процентов случаев один,  -  заурядная
беременность. Надо помнить, что насыщена ты ими со всех сторон! Под завязку!
     Что может помутить разум гордой  женщины, - только одно и это, конечно,
любовь,  которая  выскакивает  из сумерек, как  тот бандит  с острым  ножом,
справедливо  покусившийся  в  Гефсиманском саду  на жизнь  Иуды,  предавшего
Иисуса  Христа.  Тоже  делает   крокодил,  которому  обязательно  необходимо
схватить вас за ногу и утащить на дно благородного Нила.
     Спорить  с  женщиной,  припечатанной  негой  удовлетворенности  к  телу
любовника,  а потому  готовой  к любым испытаниям, бесполезно! Однако  такая
самоотверженность уже многократно приносила Сергееву в  далекие молодые годы
массу хлопот.
     Если бы отчаяться и собрать все его реальное потомство, то ему пришлось
бы жить в таборе,  а  не в удобной холостяцкой квартире с двумя комнатами на
одного.  Но  не попрешь против  рожна, если, к тому же, не нами сказано:  "И
все,  что делаете, делайте  от души, как для  Господа, а  не  для человеков,
зная, что в воздаяние от Господа  получите наследие; ибо вы  служите Господу
Христу" (К Колоссянам 3: 23-24).
     Посреди  комнаты  стояла дорожная  сумка,  в которую Сергеев  собирался
укладывать  вещи  для путешествия, -  в сумку  уже  забралась  кошка Машка и
требовательно выглядывала оттуда, - бери ее с собой! Похоже, что  это верный
прогностический признак, - подумалось Сергееву. И тут же раздался телефонный
звонок: агент  пароходной компании, извинившись, сообщил, что обстоятельства
изменились и необходимо завтра  утром быть на втором причале в порту  города
Выборга,   -    представиться   мастеру   (капитану)   судна   "Новогрудок",
телефонограмма ему уже передана.
     Неурочный  звонок все  скомкал мгновенно, -  и пьянку и любовь, - но он
придал течению жизни новый импульс.  Хотя если по правде, по справедливости,
то  "жизнь  должна  протекать  медленно  и   неправильно,  чтобы  не   успел
загордиться человек"! - так мыслил  себе этот  процесс незабвенный  Венедикт
Ерофеев и Сергеев верил глашатаю. Танюша от всей души залилась крокодиловыми
слезами, - дать  надкусить сочную грушу и тут же отобрать. Свинство! А Машка
суетилась, печалилась, волновалась, предвидя скорое расставание.
     У Машеньки в глазах стояла грусть неподдельно преданного существа, Граф
вилял  хвостом,  но волновался перед  дальней дорогой.  Рыдания Танюши были,
скорее, эгоистичными, скажем, как  у новорожденного, которого лишили полного
питательной  смеси  рожка.  Судя  по  ее словам,  было  здесь  и  откровение
незадачливой  девицы,  только   что  достигшей  вершины  секса.  Прощание  с
мистификацией,  обманом  по имени "суета во круг  дивана"  было подхлестнуто
иной формой и размером чувств и того органа, который определяет эти чувства.
К былому обманщику мужу было обращено негодование.
     "Откройте мне врата правды;  войду в них, прославлю Господа" - возопили
117-тый Псалом все хором,  - и рыдающие, и мяукающие, и лающие! И без всякой
команды,  словно  оголтелые, присутствующая  в  квартире  эскулапа  живность
одновременно  бросилась на  шею хозяину.  Вихорь  эмоций  чуть-чуть не  снес
Сергееву  голову,  его  опрокинули  навзничь:   кто-то   лизал  щеки,  мерно
повизгивая,  кто-то царапал  плечо,  тревожно мяукая,  кто-то прощался  иным
способом, обращаясь к священной еще с добиблейских времен отраде отрад!
     Погас  свет, звякнули стекла распахнутых сквозняком ветхих оконных рам.
Начинался страшный  ливень. Заканчивался  старый день  и  зрела новая жизнь,
полная восторгов и опасности, интриг  и  безумия. Санкт-Петербург отходил ко
сну.  "Любящий душу  свою погубит ее; а ненавидящий  душу  свою в  мире  сем
сохранит ее в жизнь вечную" (От Иоанна 12: 25).


     * 3.12 *

     Капитан   встретил   приветливо.   Он   пробовал  прощупать   Сергеева:
направление врача в современных условиях на судно, где команда состоит всего
лишь из двадцати  восьми  человек, - явление редкое, если не исключительное.
Но Сергеев уже был проинструктирован адвокатом-доверенным лицом Магазанника,
-  и  знал  как  отвечать  на  подобные  вопросы:  ссылаться  надо  было  на
длительность рейса, - уходили  на  год или  более того. Мастер дал советы по
поводу регистрации, сбора карантинных и прочих справок на Графа.
     Медицинский  блок   на  судне   был  отменный:   личная  каюта   врача,
амбулатория,  госпитальная  палата  и  отдельно расположенный  Мельцеровский
бокс. Инструментарий, стерилизационное  и физиотерапевтическое оборудование,
портативный рентген,  -  позволяли  оказывать практически  любую  неотложную
помощь в рейсе. Осталось только пополнить аптеку, - в деньгах ограничений не
было и Сергеев произвел закупки с основательным запасом.
     Отходили через  двое  суток. Сергеев  решил  прибыть на судно пораньше,
чтобы приучить Графа к тяготам новой, морской, службы. Сборы были недолгими:
трудным  оказалось прощание с  кошками; Машка норовила  забраться  в сумку и
явно просила  забрать ее с  собой, Муза -  большая  скромница - печалилась в
некотором отдалении, но и в ее глазах стояли крупные слезы.
     "Почему именно мои кошки умеют плакать, как люди?" - думал Сергеев.  Он
знал, что кошки  на судне, как правило,  умирают  через пару недель: они  не
выдерживают воздействия шума, вибрации, электромагнитных волн и еще какой-то
корабельной чертовщины. "Неужели их привязанность так высока, что они готовы
жертвовать жизнью"?!  Вот если бы жена могла  вот также  решительно идти  за
мужем даже на эшафот!
     Собаки  великолепно  справляются  с  корабельными  испытаниями, причем,
быстро  отмерив границы судна,  принимаются его охранять и контролируют даже
действия докеров и таможенников.
     Все когда-то  начинается или  заканчивается: настало и время  отплытия.
Медицинский  блок  имел  выход  на  закрытый  кусочек  надстройки,  -  здесь
образовывалась своеобразная  терраса, говоря языком сухопутной  публики.  На
этой террасе с видом на корму  и панораму с правого борта Сергеев, в обнимку
с Графом, следил  за меняющимися картинами:  сперва  уплывали  назад близкие
береговые  ландшафты, затем заволновалась, запенилась, решительно ударяясь о
борт,  попятилась  неспокойная  водная  стихия  Балтийского моря.  Волна  на
Балтике  короткая и жесткая, -  даже четыре  балла  ощущаются, как приличная
качка.
     Граф  вел  себя   молодцом,  -  наверное,  в  его  жилах  текла   кровь
собак-мореплавателей,   годами  путешествовавших  со  своими   хозяевами   -
английскими  или  голландскими моряками,  - по бескрайним просторам Мирового
океана. Он  был столь умен, что  быстро сообразил и наладился  выполнять все
свои интимные дела в уголке террасы на разосланную газетку. Уборка не стоила
Сергееву никаких особых  хлопот.  В  пище  Граф был непривередлив до полного
самоограничения  и  им, собаке и хозяину, хватало корабельного питания,  как
говорится, под завязку.
     Граф очень любил наблюдать  за игрой  волн  и полетом чаек, но помыслов
сигануть  за  борт,  за  птицами, никогда,  слава Богу,  не  демонстрировал.
Наоборот,  он  соучаствовал в кормлении чаек: Сергеев  бросал кусочки белого
хлеба высоко вверх, а чайки, виртуозно пикируя,  подхватывали их налету. Они
благодарили  человека  и  собаку,  долго  сопровождали  пароход  и,  как  бы
передавая эстафету, вручали своих благодетелей новой компании птиц.
     Контакты   с  живыми  существами  в  далеком  походе  очень  важны  для
путешественника:  все  привычное  на  судне   надоедает;  обособленность  от
большого  мира  минимизирует  психические  функции  и  обедняет личность,  -
компенсация наступает  только благодаря новым встречам. Человек  нуждается в
том,  чтобы  в  нем перекипали  все  варианты  эмоций, причем, именно в  тех
пропорциях, которые для него оптимальны.  Все равно  с кем встречаться, -  с
птицами, китами, дельфинами, судами, самолетами, наваждениями.
     Если в душе назрел дефицит грусти, печали, сентиментальности, то будешь
плакать,  любуясь закатом или  восходом  солнца.  Радость, ощущение  счастья
возникнет, когда судну  наперерез, горбатясь и выныривая, паря  над волнами,
бросится  стайка   дельфинов   -  этих   удивительно   приветливых   далеких
родственников человека. Думается,  поющие сирены, селены, сильфиды, русалки,
Летучий  Голландец или другая нечисть  действительно  изредка  вторгаются  в
компанию моряков, долго блуждающих по  океанам в  одиночестве. Они сами того
очень  хотят  и  всевышние  силы  делают  им  роковые  подарки,  -  когда  в
виртуальных, а то и в реальных образах.
     Граф оказался однолюбом, интровертом и аутистом: никто из команды так и
не  смог подлизаться к  нему;  пищу он принимал только от Сергеева,  с ним и
делился своими мыслями и переживаниями. Скорее всего, Чистяков остался в его
памяти, как первый человек, одаривший его дружбой. Но он, видимо,  понимал и
воспринимал его уход из жизни, как нечто неадекватное этой  дружбе, - друзья
не должны  бросать своих собак беспризора. Граф не  был уверен окончательно,
что  в   его  отношения  с  Сергеевым   не  вмешается  нечто  подобное.  Эта
неуверенность  заставляла пса  порой  длительно  и  с  повышенным  вниманием
подсматривать исподтишка за новым хозяином.
     Граф  словно  априори  пытался  оценить перспективы совместной  жизни с
новым  хозяином,  скорее  всего,  он делал  и  обобщающие  выводы  по  малым
примерам,  -  выносил  суждения,  вообще, о  роде человеческом.  Пока, из-за
самоубийства  Чистякова,  не все  ладно  складывалось  в его голове  в таких
оценках. Задача  Сергеева состояла  в том, чтобы объяснить собаке  сложности
человеческой   жизни,  категоричность  выбора,   перед  которым  ставят  его
обстоятельства:  не мог же Чистяков уводить Графа с собой в зазеркалье, - он
сознательно  дарил  ему  жизнь,  а  не  предавал  друга. Граф,  под  прессом
собственных переживаний, пока еще не был готов  подняться  на  иной  уровень
понимания жизни. Ему предстояло пережить не только горе, но и насытиться все
побеждающим  и  лечащим  душу  счастьем,  -  только  тогда могла  возникнуть
положительная метаморфоза, свидетельствующая о зрелости ума и души.
     Сперва  Новогрудок  направился  в  английский  порт  Гуль:  шел  он  со
скоростью до шестнадцати узлов в  час. Такой ход для судна этого класса - не
предел.  И  вот  недалеким  вечером  судно  уже  швартовалось  у  терминала,
уставленного   современной   погрузочно-разгрузочной    техникой.   Портовые
строения,  складские  помещения  сооружены из красного  кирпича,  такого  же
древнего, как и  сам  видавший виды  Гуль. Пройдя  таможенный и  карантинный
досмотр, Сергеев с Графом отправились в город.
     Традиционный   двухэтажный,   старого    образца,   автобус    доставил
путешественников  в  центр,  где  располагался  музей  китов и  рыболовства,
маленькая  картинная галерея, театр и  магазины, которым  может позавидовать
Невский проспект Санкт-Петербурга. Но все остальное выглядело по сравнению с
северной столицей провинциально  и  приземленно. Однако содержимое магазинов
впечатляло.
     Зашли  в Petshop.  Известно,  что  животных  англичане любят: посему  и
зоомагазин так обозначается, - "для любимцев". Граф вежливо присел при входе
рядом с такими же четвероногими посетителями. Собаки в Англии  намного более
воспитанные, чем  даже люди в России: они не суетятся,  не скулят и не воют,
никого  не  кусают,  а деликатно  рассматривают  специальные  принадлежности
изощренной выделки. Любая женщина-модница позавидует прекрасному наморднику,
ошейнику и поводку,  - это  действительно произведения искусства,  способные
украсить любую шею и морду самой породистой супруге или любовнице. Сергеев и
Граф   сожалели,  что  нельзя  примерить   "украшения"  на  своих   знакомых
россиянках, а английские женщины, видимо, не поймут славянского юмора.
     Тут население  веселятся иначе.  Кто-то  рассказал  старый  анекдот  об
англичанине. "Рано утром джентльмен в смокинге, под большим газом тянет труп
белой   лошади  по  дороге.  Приятель,   выгуливающий  спозаранку   собачку,
спрашивает "куда и зачем"? Владелец смокинга и трупа поясняет,  что вчера  в
клубе заключил  пари с другом и задумал его отыграть -  разместить лошадь  в
клумбе перед окнами  его  спальни. Мораль:  Вот Джек  удивится когда  утром,
выйдя на балкон, обнаружит, что у него в клумбе лежит дохлая лошадь, причем,
обязательно,  белая!".  В  этот  момент  все  должны  безудержу  хохотать  и
подсчитывать  выигрыш по пари. Графа и Сергеева такой  рассказ почему-то  не
впечатлял.
     Сергеев  приобрел  в лавке  для  любимцев прекрасную  сбрую  для Графа,
расческу,  миску  из  нержавеющей стали  и сухой  корм  для  элитных  собак.
Усевшись в сквере  на  скамеечке,  Сергеев  переодел Графу сбрую; отсыпал  в
миску  корма для  пробы. Граф  не  стал  объедаться,  чтобы  не  возникли  с
непривычки конфузы заурядного толка, -  он лишь пригубил и тут же оценил  по
достоинству английскую кухню.
     Пилигримы никуда не спешили. Они решили сперва напитаться духом Англии,
вслушаться в язык улицы, а уж потом приступать к джентльменским переговорам.
Первые же короткие словесные контакты в  магазине и на улице  показали,  что
артикуляция у Сергеева отличалась от привычной для коренных англичан, - они,
слушая вопросы иностранца, внимательно всматривались в шевеление его губ. Ко
всему необходимо привыкать, адаптироваться.
     Под погрузкой простояли  двое суток,  ибо вмешалось воскресение. Но  за
это  время  на  судне успел  побывать русский  эмигрант,  просивший  доктора
выполнить  операцию своему щенку ротвейлеру, - купировать хвост и уши. В это
время в  Англии вышел строгий закон  о защите животных  и местные ветеринары
отказывались  нарушать  его.  Сергеев  решил быть  солидарным  с  ними.  Так
начинается слияние русского и английского характеров.
     Из Англии зашли  во  Францию в  Дюнкерк, но  там верхнюю  палубу быстро
забросали контейнерам, закачали горючее, питьевую воду,  набрали продуктов и
двинули  через  Суэцкий  канал в Таиланд. Вся команда  с нетерпением ожидала
встречу  с  азиатской  экзотикой.  Сергеев  постепенно  стал  понимать,  что
маршруты судна подчиняются иным законам, чем правила здравого смысла, -  все
определяли коммерческие  интересы, команда  же  была  лишь  заложником таких
интересов  и  безропотно  следовала  туда  куда  влекла судно  жесткая  рука
хозяина, имя которому было Магазанник.
     Напутствуя Сергеева в дальнюю дорогу через свое доверенное лицо, хозяин
сообщил,  что  главная  задача врача  не  только  лечить, но и надзирать  за
действиями  мастера,  остальных  членов  экипажа,  -  так ведется  суровый и
жесткий отбор морской транспортной элиты,  которой можно доверять выполнение
заурядных или сложных  заданий. Сергеев запомнил любопытную фразу, брошенную
адвокатом как  бы в скользь,  смысл ее  заключался в том, что "нельзя ничему
удивляться,  не  сопротивляться  событиям, в  критические моменты не  пороть
горячку, а свои  наблюдения и выводы в первом же порту доложить радиограммой
из независимого  телеграфного агентства в центр". В ряде портов и стран были
выданы  точки  контактов, с  телефонами,  адресами  и  именами.  Подытоживая
разговор, адвокат предложил для домашнего потребления простую формулу: "надо
воспринимать  свою  миссию на пароходе,  как  выдвинутые  в глубину  текущих
событий глаза, уши и  мозг хозяина, которого Сергеев знает хорошо, а  потому
понимает явные и тайные повороты души своего друга лучше, чем кто-либо".
     Сергееву  было  пояснено,  что  он  не  тайный  агент  фирмы,  а  лицо,
максимально заинтересованное в процветании и приумножении ее капитала. Кроме
коллективистского  подхода, здесь  действует  еще и  личный  интерес,  - его
кровная  заинтересованность  в   увеличении  собственного  дохода.   Адвокат
выстроил интересную концепцию  о том,  что в былые времена на  том  же судне
действовали бы осведомители КГБ, прокуратуры, администрации  пароходства, но
мотивы их деятельности  были бы  мерзкие  и к тому же  мало  оплачиваемые. В
новых условиях КГБ и прокуратуре хватает хлопот по  надзору за более важными
персонами,  а  мелочи  передаются  в  веденье истинно заинтересованных лиц -
владельцев пароходных компаний.
     Во всех  цивилизованных странах, хвастающихся  сокращением расходов  на
аналогичные    государственные    службы,    давно    жандармские    функции
перераспределены между  другими инстанциями. Все работающее население, - под
недремлющим оком администрации частных корпораций. Так называемых, социально
обездоленных,    пасут    соответствующие    централизованные   и    частные
благотворительные фонды.
     На  службу  таким  задачам   поставлена  и  наука.   Любая  современная
экономическая теория прежде  всего развивает концепции управления поведением
людей. Нельзя  оставлять  население  без присмотра,  иначе  оно  моментально
переродится в дикую толпу, способную на безумство и варварство.
     Такое уже  было в 1917 году в России, да и многие другие страны были на
волоске от краха. Примерно тоже сотворил Гитлер, придя к власти  в Германии.
"Блажен человек, которого  вразумляет Бог, и потому наказания Вседержителева
не отвергай. Ибо Он причиняет раны, и Сам обвязывает их; Он поражает,  и Его
же руки врачуют" (Кн. Иова 5: 17-18).
     Но действия  такие  во вселенском и государственном масштабах,  на всех
групповых уровнях  должны  быть  разумными, взвешенными,  продуктивными.  Не
стоит напрашиваться  на язвительный вопрос Всевышнего: "За кем ты гоняешься?
За мертвым псом, за одною блохою" (1 Царств 24: 15).
     Интерес  к  Сергееву,  оказывается,  не   является  интересом  вербовки
стукача.  Он не  был  спонтанным,  -  фирма  заинтересована  в  получении  в
сотоварищи развитую личность, способную давать медицинские, психологические,
организационно-экономические  оценки тем событиям, которые будут наблюдаться
на  судне.  Таким  образом,  он   включен  в  штат  администрации  компании,
разработчиков  ее  научной  мысли,  которая в  корне  должна  отличаться  от
прежнего обветшалого менеджмента.
     Сергеев  оценил такие действия  с  позиций старейшей Святой книги Наума
(3:  17): "Князья твои - как саранча, и  военачальники твои - как рои мошек,
которыя во  время холода гнездятся  в щелях стен, и когда взойдет солнце, то
разлетаются,  - и не узнаешь места, где оне были". Вот за  всей этой  шоблой
отсталых  жлобов  и  необходимо  было  присматривать,  разбираясь  в  корнях
мотивации, создавая совершенную систему отбора и расстановки кадров.
     Сергеев бывал уже на этих широтах. Но, следуя мимо знакомых берегов, он
переживал  все  вновь.  Русский  человек  привычен  к  путешествиям,  но  он
эмоционален,  и   потому  переживает   глубоко  многое,  даже  обыденное   и
вездесущее.  Войдя  в  Суэцкий  канал  Новогрудок   был  атакован   мириадою
плавсредств,  их  владельцы хватались баграми за борт, уже перелезали  через
борт  и рвались к  мастеру. Каждый  мечтал быть  первым в покупке крепежного
леса,  канатов, любой  оснастки, -  всего  того, что использует для скрытого
заработка  администрация  судна. Черные  деньги делят  по  принадлежности  и
званию, - вот тут часто возникают ссоры и недовольства членов экипажа.
     Сергеев спокойно наблюдал веселый,  но преступный  торг.  Любвеобильные
египтяне пристраивались к двум буфетчицам. Но первая - молодая и красивая, -
была гражданской женой капитана и потому отшила лихих претендентов. Вторая -
рыхлая  и тучная, -  принялась "ковать  железо  пока было  горячо".  Ей  был
предоставлен  отгул  за  накопившуюся  переработку  (она   в  обычное  время
обслуживала постельные  страсти старпома). Любовный ажиотаж усилился,  когда
судно притормозило для дозаправки водой и горючим. Сергеева беспокоили такие
оргии  только  по  одной причине,  -  на  пищеблоке  мог появиться  источник
загадочных  или вульгарных  инфекций. И предположения его в  ближайшее время
подтвердились.
     Но Сергеев любил заниматься врачеванием и в этом смысле развил бурную и
весьма  продуктивную  деятельность.  Особенно  экипажу нравились его  сеансы
иглорефлексотерапии,  сочетаемые  с  психотерапией,   суггестией,  -  такими
методами  хорошо   лечились   неврозы,  которые   начинают   развиваться   у
путешественников через два-три месяца рейса.
     Буфетчицу-куртизанку  пришлось лечить  массивными дозами  антибиотиков,
тинидазолом,  зовираксом. Так  называемого, надежного секса, с египтянами не
получилось.  Врачебные  усилия  принесли успех, но возмущение путаны вызвали
железные  санитарные  меры,  введенные  с  помощью  капитана:  на  время  ей
запретили обслуживать команду  во время приема  пищи, а перевели в заурядные
уборщицы. Обида и жажда мести породили новую интригу  в команде, - у  путаны
нашлись единомышленники-почитатели.
     В Индийском  океане судно основательно потрепал штор. Эта стихия чем-то
напоминала  повадки  Балтийского моря:  та  же  короткая  и  жесткая  волна,
неожиданность налета  и непродолжительность избиения. По пути в Таиланд были
интересные знакомства с примечательными странами. Во первых, -  более месяца
занимались  догрузкой  сыпучего  и  нестандартного  груза  в  Мадрасе,  -  в
старейшем порту  загадочной  Индии, расположенном на побережье  Бенгальского
залива. Погрузка  велась  старой  техникой,  а  закрепление  груза  в  трюме
осуществлялась, практически, вручную  (чаще  силами подростков,  детей).  За
свой тяжелый труд они получали бесплатный  обед от администрации порта, чему
были страшно рады.
     Сергеева   всегда  поражала  Индия  нищетой  и   неповторимой   грязью:
собирающие подаяние мужчины и женщины, стар и млад, как и голодные священные
коровы,  бродили  по  улицам  Мадраса тучами.  Выйдя  из  ворот порта, моряк
облеплялся попрошайками  и  моторикшами, - каждый требовал  свое  на ломаном
каким-то особым индийским сленгом  английском языке. Поражало обилие фруктов
и  аптечных  киосков, временных  лотков  с кустарным  ширпотребом,  -  здесь
торговали все поголовно.
     Можно представить главную магистраль, ведущую  из  порта  в центр, если
смоделировать    особую   вакханалию:   надо    занять   Невский    проспект
Санкт-Петербурга в  жаркий летний  день  грудами  полуголых тел,  лежащих  и
сидящих прямо на мостовой (тротуарах и проезжей части) изможденных  граждан.
Посредине такой шевелящейся змеи  можно  оставить  узкую полоску для проезда
редких  машин  и часто  снующих  моторикш. Поближе к стенам обветшалых домов
устанавливаются шалаши из подручного  материала, - веток, картона,  материи,
травы. В таких строениях ютятся многодетными семьями.
     Люди-призраки движутся вам  на встречу, протягивая  руку за  подаянием.
Однако  гордость  у  индийцев  тоже  присутствует.  Сергеев  был  свидетелем
впечатляющей  сцены:  на  выходе  из  ворот   порта  два  российских  моряка
повздорили с рикшей, - в несколько секунд у них были отсечены уши. Обливаясь
кровью снобы были  вынуждены ретироваться  на  территорию порта.  У индийцев
крепко,  наверное, в  генетической  памяти, засела  ненависть  к англичанам,
потому уже разговор на английском настраивает коренного жителя на протест, а
незначительная  шероховатость  в  отношениях  вызывает вспышку  неукротимого
гнева. Даже проститутки-индианки с иноплеменником превращаются в  глухонемые
и малоподвижные мумии, расшевелить их практически не удается.
     Погрузка  огромных кругляшей железного и красного  дерева в трюмы судна
принесла  массу  ядовитых   змей,  а  сыпучих  грузов  -   мириады  букашек.
Потребовалась специальная химическая обработка трюмов, иначе команду ожидали
серьезные  неприятности. Добрав продукты, воду и  горючее, судно  наконец-то
вышло в море.
     Полнейшим  контрастом Индии стал Сингапур. Сергееву  показалось, что он
попал  в город-сказку. Из порта по  стеклянным галереям  можно было спокойно
пройти в центр. Переход был наполнен секциями  фешенебельных магазинчиков  и
кафе. Сергеев не рискнул вывести в город Графа, - в Сингапуре бытуют слишком
жесткие  законы, там нельзя бросить окурок сигареты на мостовую,  не получив
огромного  штрафа. Трудно сказать, как реагирует местная полиция  на желание
иностранной  собачки  помочиться на  мостовую, -  видимо, такие  акции  тоже
караются довольно серьезно.
     Сергеев  приобрел в Сингапуре  замечательный  чай  и  некоторые дорогие
мелочи,  истратив  последние  доллары. Ему  удалось  пообщаться  в  сквере с
местными  кошками,  живущими   на  воле:  они  оказались  доброжелательными,
ласковыми существами, реагирующими  не на диалект, а на  эмоции. Это  особая
порода четвероногих -  Сингапура, они самые маленькие, весом не более двух с
небольшим  килограмм.  Кошки  и  собаки,  если  они  не  озлоблены  жестоким
обращением человека, быстро распознают  внутреннее содержание своего визави.
Стройные,   элегантные,  похожие  чем-то   на   сиамских,   они   дружелюбно
отреагировали на  предложение  Сергеева разделить с ним нехитрую  трапезу  -
сладкую  булочку  и еще  что-то  мясное. Кошки,  огромными  внимательными  и
ласковыми глазами прочитывали душу незнакомого человека.  Видимо, не найдя в
ней серьезных дефектов, все как одна, позволили себя погладить и познакомили
Сергеева со своими забавными котятами.
     Стоянка   в  Сингапуре  была  недолгой,  она,  скорее,  была  придумана
капитаном для того, чтобы посетить замечательную страну, потратить деньги на
дешевую  радиотехнику   и  экзотические   тряпки.  Предлог  универсальный  -
дозаправка водой  и  горючим.  Ночью  снялись с  рейда  и двинули в  сторону
Таиланда,  пересекая  горловину   Южно-китайского   моря,   мимо   огромного
количества мелких и крупных островов. Сергеев в порядке совмещения профессий
(за  это платили  приличные  деньги)  стоял  вахту со старпомом  - "собачью"
вахту.
     * 3.13 *

     Океан   приятно  гудел,  перекатывая  длинную,  невысокую,   а  потому,
практически,  незаметную  волну.   Небо  обсыпано  мириадами  ярких   звезд,
чистейший воздух, мерный рокот двигателя и спящее пароходное братство, - все
это создавало ощущение  пребывания в  сказке, в житейском раю. Наверное, так
чувствует себя человеческий плод, спрятавшийся под защиту белково-жидкостной
среды материнского организма. Потому-то представление о комфорте ассоциируют
у  многих  с  сытостью,  с купанием в  парном  молоке.  Вот  почему человек,
особенно проживающий на крайнем Севере,  так тяготеет  к поездкам в  Крым, к
ласково-теплому морю или на Адриатику.
     Где-то в  районе островов  Анамбас, принадлежащих Индонезии, в сознании
несущих  вахту  появилась повышенная тревожность. За разговорами, наблюдая с
правого и левого борта надвигающуюся  прямо по курсу панораму, не  заметили,
как с  кормы  подкрались быстроходные катера,  следовавшие  почти  бесшумно.
Почувствовали  неладное, когда люди  с автоматами сзади по  последнему трапу
тихо  подошли  к ходовой  рубке. Было  ясно, что судно подверглось нападению
пиратов.
     Многократными  радиограммами,  циркулярами  отечественные   пароходства
предупреждают свои экипажи о таких случаях. Рекомендация в них высказывалась
одна:  не пытаться оказывать сопротивление хорошо  вооруженным  людям,  если
возможно, то давать радиограмму военным судам, пограничной охране. Но  какая
пограничная  стража   в  открытом  море?  На  быстроходных  катерах  пиратов
установлены  крупнокалиберные  пулеметы,  -  почувствовав работу радио,  они
расстреляют команду и потопят беззащитное судно без предупреждения.
     Сергеев  с интересом  наблюдал  за  действиями  старпома  и  поведением
пиратов,  -  последних  было  человек  двенадцать.  Старпом,  видимо,  давно
обмочился и потерял дар  речи. Сергеев вспомнил совет адвоката не удивляться
ничему и не мельтешить. Вооруженные люди  блокировали  все выходы на верхнюю
палубу, четверо находились в  ходовой  рубке.  Высокий, плечистый парень лет
тридцати  с приятным умным лицом  на английском предложил старпому спокойно,
без  шума, вызвать капитана на  ходовой мостик, что было и сделано.  Капитан
тоже был  озадачен встречей с  пиратами,  так молниеносно  захватившими  его
корабль, но он держался молодцом.
     Никакого варварства не отмечалось:  просто и по деловому было уточнено,
где располагаются два  контейнера под определенными номерами. Получив точные
координаты, лидер группы передал по радиотелефону команду (на испанском) и у
выбранных  контейнеров  засуетились люди.  Сорвав  пломбы и  взломав запоры,
пираты распахнули дверцы двух смежных контейнеров: началась быстрая загрузка
транспортных сеток извлекаемыми ящиками. Шмон занял не более тридцати минут.
Судовыми кранами сетки, наполненные ящиками,  были опущены  на катера, затем
подцеплены и сброшены за борт опустошенные контейнеры. Понятно, что делается
это  для полной ликвидации следов груза. Значит там могло быть либо  оружие,
либо наркотики, - подумал Сергеев.
     Самое странное началось по окончании операции: парень, которого Сергеев
идентифицировал, как лидера, обратился к капитану с вопросом:
     - Капитан, есть  ли у вас врач на судне? - и показав перевязанную левую
руку, продолжил. - Мне нужно сменить перевязку.
     Капитан,  виновато  взглянув  на  Сергеева,  представил  его оккупанту,
посоветовав выполнить просьбу  пирата. Парень следил за  обоими, улыбаясь, в
его глазах не было агрессии или даже намека на раздражение. Он вел себя, как
обычный пациент, нуждающийся в медицинской помощи и готовый заплатить за нее
только  благодарностью, а  не выстрелом  из  стечкина. В  сопровождении  еще
одного  вооруженного  пирата Сергеев и  пациент  спустились  в  амбулаторию.
Сопровождающий  остался  снаружи у  дверей, контролируя коридор  и выход  на
палубу.
     Пострадавший  плотно  закрыл  дверь  амбулатории  и  ошеломил  Сергеева
вопросом, заданным на чистейшем русском языке:
     -  Можно я  буду  называть  вас "Сан",  -  в  глазах его  явно  плясали
смешинки, а морда вдруг моментально приобрела вид рожи типичного российского
рубахи-парня. Сергеев опешил от неожиданности и четко произнесенного пароля,
известного, безусловно, только Магазаннику. Но пират не дал ему  опомниться:
видимо, еще  раз  удостоверившись,  по реакции, что  он не  ошибся  адресом,
парень  выложил  на стол  пачку  стодолларовых  бумажек.  Видимо,  для пущей
важности он  пояснил,  что  ознакомлен  с  личностью  Сергеева, но  не  стал
уточнять по фотографии или вживую. Никто не просил расписаться  в ведомости,
подтверждая получение денег.
     - Известный вам человек просил  передать ваш гонорар  (четыре тысячи) и
пожелание спокойного путешествия. Он уверен, что нападений  на  судно в этом
уголке океана уже больше не будет.
     Смена  повязки заняла  немного  времени:  на  кисте руки  была не столь
глубокая  рана, обработанная опрятно и квалифицированно.  Видимо,  перевязка
была всего лишь предлогом для уединения. Разговор закончился так же  быстро,
как и  начался. Пират  не  собирался  изливать эскулапу  душу,  -  он просто
выполнял поручение, без всякого личного интереса и любопытства.
     Быстроходные  катера  растаяли  в  ночи  незаметно,  как призраки,  как
наваждение,  -  они нырнули  за какой-то  один  из  бесчисленных  островков.
Капитан  и  старпом,  стояли  с отвисшими  челюстями,  с  дрожащими  руками,
вцепившись в  планширь под лобовым  стеклом.  Сергеев же вернулся на  мостик
явно  приободренный   романтической   историей   и   неожиданным   гонораром
(оказывается за административную работу платят особо!). Значит  о нем помнят
и  навещают даже в  такой дали от  родины. Но и печальные  мысли возникали в
голове:  как интересно,  ласково и с шармом вербует себе сторонников  мафия;
если бы также осуществлялась перестройка в России, то ее поддержало бы много
больше  соотечественников.  Однако во  всем  том  Сергеев чувствовал  логику
известной  формулы: интрига-безумие-смерть. На какой  же  фазе ее разрешение
приостановится?   Почти   что   гамлетовский  вопрос  сверлил   взъерошенный
неожиданными событиями мозг.

     * 3.14 *
     В  Сиамский залив судно  входило  не столь  бодро  и  победоносно,  как
раньше. Мастер  все  еще не  остыл  от боевых  переживаний  и  был  понур  и
задумчив. На траверзе мыса Камау, что на оконечности земли социалистического
Вьетнама, какой-то рыбак подбавил  пару, - устроил опасные  маневры на своем
маломощном  траулере.  Стоя  на  верхнем  мостике,  он,  с  перекошенным  от
негодования   лицом,   махал   руками   и   что-то  кричал.   Его  маленький
траулер-борбосик  шнырял справа  налево пересекая курс  огромному Новогрудку
прямо перед самым носом. Такие  опасные игры разбудили и взбодрили капитана,
он  включил ревун и стал выполнять страхующие маневры,  -  трагедию  удалось
избежать с великим трудом.
     Так  вьетнамцы-патриоты приветствовали  теперь своих  бывших  друзей  и
товарищей   -   русских,  забывших   о   классовой  солидарности,  бросивших
социалистического  собрата  на  произвол судьбы. Россия продолжала выгребать
рис из закромов Вьетнама  за предоставленные кредиты. Громадный Китаю щелкал
зубами  над  самым  ухом.  Зажравшаяся  же Америка, вообще, изгилялась,  как
хотела. Не  даром Святое Писание предупреждает, что отдающий рубаху, лишится
всей  одежды. А в Книге Числа (28: 22) многозначительно  замечено: "И одного
козла в  жертву за грех, для очищения вас". Так  что нет оснований сердиться
на многострадальный Вьетнам!
     Погрузка судна шла на рейде вблизи входа в устье реки Чаупхрая, ведущей
в столицу Таиланда - Бангкок. Чтобы  не тратиться  на перевозку докеров, они
все несметным  табором, с женами, детьми и стариками-родителями,  прибыли на
судно. Через пять минут, ко  всему, за что можно зацепиться,  были подвешены
гамаки.  Тут  же  в  них  улеглись небольшие  человечки-таиландцы,  решившие
поспать  до  начала  смены.  На  корме  сооружены более  серьезные  укрытия:
во-первых  на выставленных на два метра от борта досках сотворен туалет,  из
натянутой  пленки  воздвигнуты  шалаши,  походные  кухни,  нехитрые торговые
лавки.
     Началась  веселая  цыганская  жизнь,  доставлявшая  радость  не  только
наличием постоянной работы,  но  интересным времяпровождением.  Шло занятное
соревнование с  боцманом: воровали  ловкие таиландцы все, что  можно  и  что
казалось  бы  нельзя  украсть, -  они  открывали,  спиливали,  перекусывали,
отвинчивали  любые  запоры. Особенно  их  интересовали  детали  из  цветного
металла:   медные   пробки,   заглушки,   барашки,   горловины   и   другое.
Чувствовалось, что если бы пустить эту банду на нижние палубы, то судно было
бы  точно  потоплено  из-за многочисленных течей, поступления забортной воды
через вывинченные клапана, заглушки, кингстоны.
     Но, наконец, пришло время и стихийное  бедствие оборвалось,  как мощный
летний вихорь,  смерч  -  таиландцы  съехали  на берег, закончив погрузку. У
доктора прибавилось работы по лечению  венерических и инфекционных болезней,
полной дезинфекции судна.
     Пароход  двинулся курсом  через  Тихий океан  к знаменитому  Панамскому
каналу, техническое совершенство которого неоднократно  впечатляло Сергеева.
Потянулись   долгие  дни  перехода   в   бескрайнем  океане,  когда  приятна
неожиданная  встреча с  любым судном, - из  далека оно кажется загадочным  и
многозначительным,  почти  как  Летучий  Голландец.   Граф  с  удовольствием
восседал  вместе  с  Сергеевым  на  больничной  террасе.  Собачка  несколько
истосковалась по свежему воздуху:  в Таиланде ее  пришлось  прятать в каюте,
ибо сперли бы моментально и съели в пять минут.
     В  океане  наблюдателю  доставляли  удовольствие  лишь  бойкие,  милые,
шаловливые  дельфины.   Они  стайками  атаковали  пароход,  затевая  с   ним
соревнование:   пароход   пыхтел,   гремел  и  ругался,  а  смелые  дельфины
подныривали  под   него  у  самого  борта  и  через  минуту  оказывались  на
противоположной  стороне. Они показывали пароходу  фигу и повторяли маневр с
обратной стороны, -  новый  опасный  бросок  под  днище  сердитого железного
создания был их формой  самоутверждения.  Иногда вдалеке  виделись  фонтаны,
выбрасываемые мощными  млекопитающимися - китами. Интереснее всего наблюдать
их во время спаривания: любовники стояли вертикально, головой  вниз, из воды
торчали хвосты; петтинг заканчивался и оба  устремлялись в глубину. Говорят,
наивысший  оргазм  у  них  наступает  в  момент  максимального  кислородного
голодания. Как говорится, на последнем дыхании происходило излияние спермы у
кита-мужчины  и эротический кайф у подруги. Наверное, долгий поцелуй у людей
чем-то  похож на любовь китов,  -  тот  же эффект наступает  от затянувшейся
гипоксии. Садисты и мазохисты идут дальше, - они придушивают один другого не
поцелуем, а руками. Как многообразна бывает техника смелого секса!
     Наконец  над  пароходом  стали  появляться   птицы   -  верный  признак
приближения к  материку. Граф,  увидев пернатых, приободрился еще больше, но
максимальные  восторги  у него  вызывали летающие  и присаживающиеся на борт
чужеземные  гости  во  время  прохода   по  многочисленным  озерам   системы
Панамского канала. Первым  портом остановки Новогрудка была Картахена, что в
Колумбии  на  побережье  Карибского моря. Там загружались кофе и фруктами, а
сгружали  контейнеры,  - справились  за сутки, но  Сергеев  с  Графом успели
погулять по окрестностям порта, посмотреть прибрежный город.
     Далее двинули  в Венесуэлу  и  пришвартовались  к  портовому  терминалу
вблизи Каракаса. Швартовка проходила  безупречно, но почему-то затягивалась.
Стоя на  террасе Сергеев и Граф наблюдали за миловидной женщиной, стоящей на
причале рядом  с огромным легковым автомобилем (кажется, то был американский
Форд). В  маленьких латиноамериканских  странах  просто балдеют  от огромных
автомобилей,  считая  их   символом   благополучия,   шарма  и   технической
надежности; в Европе же предпочитают экономичные, юркие микролитражки.
     Женщина тоже заметила человеко-собачью пару и подсматривала  скрытно за
дружным дуэтом. На  вид женщине было  лет тридцать пять  или немногим более.
Она  была  высокого  роста, стройная,  легкая,  с  примечательными  формами,
красивыми  каштановыми волосами, собранными алой лентой в пучок на загривке.
Что-то родное, не латиноамериканское,  скорее  славянское, мерещилось  в ней
Сергееву; Граф тоже, бесспорно, высоко оценивал внешние данные иностранки.
     Когда, наконец-то был спущен трапп и натянута под ним страхующая сетка,
женщина поднялась  на  борт и  на чистом русском  попросила  провести  ее  к
старпому,  - ясно, она  выполняла функции шипшандлера  по славянской  группе
судов: организовывала закупку и доставку продуктов и прочее.
     В  это  время  закончился таможенный досмотр,  контакты  с карантинными
службами и Сергеев с Графом отправились на прогулку. Они облазили предместье
порта,  побывали  в магазинном центре,  но  быстро устали  и решили провести
вечер  в  ресторанчике  за  бутылкой  чилийского  красного  сухого   вина  и
аппетитным куском сочной говядины с овощами и фруктами.
     Там,  балдея  от  тепла, вкусной пищи,  шума  моря,  вина,  нагоняющего
воспоминания   о  тех  женщинах,  которые   прошли  через   жизнь,   оставив
неизгладимый след в душе и памяти, Сергеев превратился в сомнамбулу. А Граф,
конечно  мыслями  укатил в  Санкт-Петербург  и  все решал, за  что он  любил
прежнего хозяина,  помнит его, грустит, и прочему тот пренебрег его дружбой.
Графу  казалось, что  он  согласился  бы уйти с ним вместе  в зазеркалье,  в
неведомые его собачьей головке края.
     Они оба даже не заметили, с какой стороны к их столику подошла та самая
женщина, которая поразила воображение мужского дуэта в порту, на  пирсе. Она
явилась  неожиданно  и  смело:  без   всяких  церемоний,  правда,   попросив
предварительно разрешение, уселась на свободный стул за их  столиком.  Граф,
чего  с ним  раньше  не  бывало,  с  удовольствием  принял  гостью,  повилял
хвостиком и обнюхал ее ноги.  Он  дошел до такой степени  приветливости, что
даже, когда она попыталась его погладить, лизнул ей руку. Сергеев заерзал на
стуле  от ревности  -  от  ощущения надвигающегося  предательства. Если Граф
уйдет  к  другой,  то с  кем же  он  будет играть  в  шахматы и рассуждать о
философии древних?! Но  женщина, словно хорошо понимая причину его волнения,
с улыбкой пояснила:
     -  Я решилась напроситься на совместные посиделки потому, что у меня  в
доме тоже коккер - еще девочка. Я подыскиваю ей достойного партнера. Вы ведь
славяне и мне бы хотелось восстановить связь с бывшей родиной, хотя бы таким
образом.
     Загадка раскрывалась  просто, - Граф  почувствовал запах  собаки-сучки,
напрочь  припаявшийся к хозяйке. Его восторги относительно дамы-хозяйки были
вторичными,  в большей  мере опосредованными, -  его же по-настоящему влекла
страсть к  даме-собачке.  Он лишь превентивно отвешивал  глубокие поклоны  в
нужном  направлении. Но надо  же предупреждать, а не рубить с  плеча  корень
всех  отношений, не посоветовавшись  со старшими!  Сергеев до конца  еще  не
простил шалапая.
     Несколько успокоившись, Сергеев для начала предложил  даме  разделить с
ними  скромный  ужин.  Но Сабрина,  так  звали незнакомку,  предпочитала все
быстро и решительно доводить до своего логического завершения: она выдвинула
встречное   предложение    поехать   к   ней    и    познакомить   возможных
собак-любовников.
     -  Ваше  судно  задержится  здесь  не  более  трех  суток,  есть  смысл
поторопиться со знакомством. Мы еще  не знаем понравятся ли  они друг другу,
моя девочка с большими запросами, привередливая без меры.
     Такая гонка могла  увлечь  Графа,  но она  не  устраивала Сергеева:  он
пришел в ресторанчик, чтобы приятно  провести время, а ему пытались навязать
суету  вокруг  маленькой  сучки.  Видимо,  лицо  его   подернулось  энергией
протеста.  Сабрина  заметила   изменение  его   настроения  и  начала   вяло
отрабатывать,  отступая  на  заранее  подготовленные позиции.  Она попросила
налить себе вина и согласилась выпить чашечку кофе, но от мяса отказалась.
     За  тихим  неспешным  разговором  выяснилось,  что  отец   Сабрины  бал
инженером-строителем, в  конце  Великой Отечественной  войны был  освобожден
американскими  солдатами из немецкого плена  и  переправлен в  Венесуэлу  на
постоянное жительство. Американцы  уже тогда  очень аккуратно, но планомерно
колонизовали близлежащие страны, завозя туда белокожих мигрантов.
     Отец - потомок уральских и донских казаков, женился  на испанке,  в том
браке и родилась Сабрина,  а затем  еще два брата. Но отец  пару  лет  назад
умер,  оставив Сабрине небольшой дом, братья  живут отдельно, - в Аргентине.
Сабрина недавно развелась с мужем-американцем, получает неплохую компенсацию
и одна воспитывает дочь, которой теперь уже двенадцать лет.  Собачка Буля  -
любимая утеха и неотъемлемый компонент чистоплотного женского синклита.
     Теперь, после  просветления  семейной  летописи прекрасной  венесуэлки,
сознание Сергеева стало действовать миролюбивее и спокойнее,  появился вроде
бы и какой-то мужской  интерес. Он подобрел  настолько,  что  соизволил тоже
кое-что поведать  из своей  биографии.  Добрые  отношения  с  притягательной
незнакомкой основательно цементировал своей любвеобильностью Граф:  от  него
шли импульсы к тайнам и концентрация силы, привлекающей женский интерес.
     Вино и замечательный кофе были выпиты, мясо съедено, - теперь уже ничто
не мешало  перемещаться  в пространстве. Сабрина усадила  славянский базар в
громадный автомобиль, где Сергеев с  Графом в обнимку, утопая в восторге  от
приближающихся  удовольствий, разлеглись на  заднем  сиденье. Машина плавно,
словно боясь потревожить установившееся согласие, тронулась с места.
     Сергеев от сытной пищи и выпитого вина,  скорее  всего,  задремал и  не
следил за маршрутом. В мир реальностей его привел голос Сабрины. Граф к тому
времени окончательно перебрался на переднее сиденье к хозяйке автомобиля, и,
как  гадкий вероотступник  успешно разбивал  мягкое  женское сердце. Сергеев
заметил сам себе, что вовсе не  обязательно тратить силы на подготовительную
работу, - с такими задачами великолепно справлялся Граф.
     Время было  позднее, дочь Сабрины  крепко  спала;  очаровательная  Буля
приветливо,   без   тени  настороженности,   встретила  Графа,  -  они  были
практически  единой масти,  окраса, словно молочные  брат и сестра. Любовь и
только любовь должны были  состояться в  этом доме, тем более, что  у  новой
подруги для  Графа,  словно  по  заказу, были  подготовлены природой особые,
неотразимые запахи, против которых ни один кобель устоять не может.
     И  аура  чистого   чувства,  маркированного   каплями  женской  похоти,
последовательно захватывала, сперва  собачью пару,  затем  человеческую. Что
должно было  совершиться, то  и  совершилось  к  всеобщей радости и  по воле
Божьей. Славянская  кровь всколыхнулась  в  Сабрине, взбодрились  гормоны  и
плоть  ее насладилась  такой же неспокойной,  но  родной славянской  мужской
плотью. Наверное, для женщины, далеко отброшенной от своей  истинной родины,
это  было   новым  впечатлением.   Возможно,  сработало  и  то  простое,  но
универсальное правило, о котором так хорошо поведал  российский поэт Василий
Федоров: "По главной сути жизнь проста: ее уста... его уста... Она проста по
доброй сути,  пусть только грудь прильнет ко  груди". В  конце стиха  тот же
итог: "А жизни суть, она проста: ее уста... его уста".
     Утром  Сергееву  представили  второе  поколение  -  дочь  Сабрины.  Она
оказалась   милой   девочкой,  копией  матери,  звали  ее   Аней.   Славянка
чувствовалась  в ней так  же основательно,  как в  матери. Сабрина закончила
филологический  факультет  местного Университет по специальности  славянские
языки:  бесспорно,  серьезные  занятия  с  дочерью  проводились  методически
безупречно и ребенок  делал огромные успехи. За завтраком вся  компания вела
разговор на русском, кажется и собачки перешли на тот же язык.
     Граф и Буля не  отходили друг от друга, даже по  естественной нужде они
отправлялись  в небольшой садик вместе и  долго, тщательно  впитывали в себя
запахи  внутреннего  собачьего  мира.  В  том  проявлялась особая  забота  о
здоровье теперь  уже верных  супругов. Все  поняли,  что нужно готовиться  к
прибавлению семейства.  Как-то сам собой у женщин возник разговор о том, что
Графа незачем таскать по морям и океанам, а лучше оставить собак-молодоженов
вместе.  Сергеев   понимал  разумом,  что  такой  поворот  событий  был   бы
правильным,  но  его  все  же  озадачивали  слишком  скорые и  революционные
преобразования. Он постарался уйти от развития нежелательной темы.
     Когда  возвратились  на  пароход, то мастер  посетовал  на  неожиданное
исчезновение  доктора,  -  просил  впредь  предупреждать.  Но  счастливое  и
по-женски самодовольное выражение лица  Сабрины подействовало, как выстрел в
самое  яблочко. Мужики  выразили  неподдельную  зависть,  буфетчицы скривили
рожи. Само  собой разумеется,  что  осмотрев  желающих  получить медицинскую
помощь и оценив санитарное состояние  судна, проверив пищеблок, расписавшись
в необходимых документах,  Сергеев снова укатил  с Сабриной на виллу (только
так теперь трактовали роман эскулапа товарищи-моряки).
     Но   все   когда-то  заканчивается.  Выполнены  погрузочно-разгрузочные
работы,  закачена свежая вода и горючее, кладовые пополнены продуктами.  И у
Сергеева с  Сабриной  состоялась  последняя бешеная, почти что  Вальпургиева
ночь  (кстати, на календаре значилось  1 мая). Пароход отваливал от причала,
бетонная громадина, далеко выступавшая в море,  медленно удалялась, а на ней
застыла  все уменьшающаяся  стройная  фигурка  подруги,  утиравшей  слезы  и
печально  махавшей   рукой.  Залогом   обязательного   возвращения  Сергеева
оставался  Граф,  - у ног Сабрины пес волновался, поскуливая,  весь  объятый
первым в своей  жизни чувством любви к собачей  подруге,  но ощущающий  себя
предателем человека-друга. Даже в жизни  четвероногих проявляет свое роковое
действие универсальная формула: интрига-безумие-смерть!
     Поздним вечером,  наслаждаясь  общением с  океаном, сидя  на больничной
террасе уже  без  милого  Графа,  Сергеев  подвергал свою  жизнь  некоторому
переосмыслению. Незаметно  его  анализ отношений с  Сабриной  перекатился на
прозаические явления. Он вспомнил свои прежние скитание по морям и  океанам,
по дальним странам, и в голову полезли не совсем элегантные и уместные нынче
ассоциации. Эскулапу показалось, что современная публичная эротика  мало что
добавила к опыту Древнего Рима, Египта, Индии, Арабского востока.
     Наши  возможные  наслаждения зависят  от платежеспособности  и традиций
страны, в которую заносит моряка попутный ветер. В Таиланде российский моряк
во  время  погрузки  судна  может  получить  скорое  удовольствие у  платной
девочки,  акробатически-виртуозно  расположившейся   на  фальшборте.   Более
основательное и  изощренное  действо  в  азиатско-экзотической  манере  ждет
моряка  в каюте,  если он решится снять утешительницу  похоти на весь период
стоянки. Разгрузочно-погрузочные работы  в тех странах затягиваются до 1,5-2
месяцев.  Они обходятся  дорого фрахтователю  судна,  но любовь  таиландской
проститутки для изголодавшегося моряка стоит сущие пустяки.
     На Кубе смелого путешественника ждет особый шарм: уже во время прогулки
по  причалам  и  путям  между  пакгаузами  он  будет  засвечен  прекрасными,
стройными   амазонками  в  военной   форме,   перепоясанными   портупеей   с
револьверами. Они пригласят мужчину-иностранца  изящными и понятными жестами
в дежурку. Соблазнительные  и доступные воительницы  продемонстрируют особый
стриптиз: к ногам будет  сброшен  не только воинский камуфляж, но на  пол  с
впечатляющим  стуком  грохнется  внушительный  револьвер,  звучно  обрушатся
патроны. Обнаженное,  загорелое,  спортивное тело  напомнит  другую  войну -
вечную, неутомимую борьбу мужской и женской плоти.
     Имея  некоторый навык  болтать на испанском, можно воодушевить  горячую
кубинку настолько, что не вы, а она запросит срочного политического убежища.
Тот   же   набор  испанских  расхожих   фраз  сделает  искателя  приключений
сексуальной  пищей  для армии экзотических профессионалок в Венесуэле, Перу,
Панаме,  Колумбии, Мексике,  -  в любой латиноамериканской  стране.  Но там,
сперва, вас будут рвать на части пираньи - сутенеры и матроны.
     В  Бразилии  моряку  придется  усилить  словарный  запас  португальским
языком.  И он будете снова на коне - в прямом и  переносном смысле.  За тех,
кому не хватит интеллекта на  языковые  перевоплощение,  все сделают добрые,
нежные  губы  и  руки бразильских проституток. Навстречу морякам, на  святой
горе,  в лучах подсветки, распахнет объятья  огромная статуя  Иисуса Христа,
словно приободряя и заранее отпуская все возможные грехи.
     В  Чили  путешественника  ждут  строгости,  установленные  национальным
героем - Пиночетом. Через каждые 400-500 метров славянскую рожу,  совсем еще
недавно,  отслеживали  подтянутые  карабинеры,  оберегающие  чистоту  нации,
приличное поведение. Однако, если очень неймется, можно изловчиться и успеть
оценить  традиции   женской  любви   этой   интересной  страны.   Но,   чаще
замордованный россиянин, привыкший к нищете, будете отвлекаться на  изучение
множественных положительных завоеваний диктатуры. В магазинах, если у вас не
слишком курносый нос, иностранца встретят не как подозрительного  бродягу, а
вежливым  обращением на немецком языке. Ибо в этой  стране германцам  многим
обязаны, их уважают, ценят, слушаются.
     Может потому,  что в этой маленькой стране, узкой полоской вытянувшейся
вдоль Тихого океана, умные управляют глупыми, а не наоборот (как это водится
в России), турист будет поражен изобилием прекрасных вин, множеством  сортов
чая  и  кофе,  свежей  рыбы  и  сочного   мяса  рогатых   скотов,  отменной,
сравнительно недорогой мануфактурой и прочим.
     Сергеев убедился лично, что в богатой традициями, но страшно обедневшей
экономически, Индии бледнолицего жуира ждет скучный секс, ибо ваш английский
язык  будет  смущать  смуглую  женщину,  вызывать  у нее  волну патриотизма,
протест против бывшего колонизатора. А на тех грязных улицах, где помещаются
обычно  приватные заведения,  мужчины-патриоты  могут  отрезать  иностранцу,
смахивающему на англичанина, уши или еще чего хуже.
     В  древнейшем Египте  нет смысла  даже  пробовать  заводить скоротечную
связь - традиции храмовых оргий вытеснила массовая бедность и фанатизм иного
пошиба, чем  во времена всемогущего Бога Ра, Ну, Осириса. Там  на ваше судно
будут выстраиваться очереди  любвеобильных мужчин, страстно  желающих купить
потасканную  корабельную  буфетчицу.  А она,  смышленая,  сумеет  так  ладно
организовать  весь  конвейер,  что  и  обедом  успеет  накормить  команду  и
заработать больше, чем весь офицерский состав за 8-ми месячный рейс.
     Особый кайф, перед которым всегда преклонялся Сергеев, можно получить в
Буэнос-Айресе,   в   столице  волшебной  Аргентины.  Там   никто  не   будет
набрасываться на вас в порту, рвать на части. Здесь любовь встретит вас, как
уважаемого белого  человека. А  вы  ее воспримете будучи в белых  штанах,  в
белоснежной рубашке  с распахнутым воротом,  с тугим от долларов бумажником.
Начало рождения светлого чувства откроется на подходе к материку.
     Вырвавшись  из  ночного,  молочно-теплого  Атлантического  океана,  ваш
лайнер наполнится  благоуханием  прибрежной растительности, радостным криком
больших морских птиц. Он могучий  и трепетный мастодонт  устремится  в жерло
грандиозного  порта. Сердечная  истома  или какая  другая потусторонняя сила
взъерошит остатки волос,  приласкает  похотливую плешь, заставит метаться по
палубе в ожидании окончания швартовки и досмотра судна "черной таможней". Та
милая собачка, явившаяся в каюту искать наркотики, будет восприниматься, как
вестник земных  радостей и космического  счастья. Даже она, деловито обнюхав
нехитрую моряцкую хурду, вильнет хвостом и успеет  сделать многозначительные
намеки.  Некоторые  из  них держат  в  пасти  рекламный проспект  интересных
береговых  заведений.  Кстати,  девушку  можно выписать  и  на пароход:  она
проведет  с вами  время, разыгрывая по  заказу супружескую пару или, вообще,
только что вылупившихся молодоженов.
     Никогда  не  надо  спешить. Опытный  моряк  должен  спокойной,  ленивой
походкой, вразвалочку, проследовать  вверх  по  широкому проспекту к  центру
культуры. Для начала необходимо  зайти в недорогой,  но знатный ресторанчик.
Там будет подано волшебное тягучее вино, притягательное, как молодая женская
грудь,  с   особыми  южноамериканскими  пряностями.  Распорядитель  притащит
свежую,  сочную вырезку из говядины  и  будет  детально обсуждать, уточнять,
какой именно ее частью соблазнился гость.
     Надо  не  забыть  продемонстрировать  хозяину  свою  осведомленность  в
законах  кулинарной эстетики:  тактично,  как бы вскользь,  справиться о том
правая или левая часть туши предлагается клиенту. Корова, оказывается,  спит
не  на спине, раскинув ноги,  а на боку, причем  старается не  мешать работе
сердца. Гигиена сна обеспечивает кровенаполнение правой и левой  части  туши
коровы   избирательно.   Гурманы   в   этом   смысле   привередливы.   Кусок
свежеприготовленного мяса  должен впечатлять  масштабами хозяина и  кружащих
"бабочек", ибо это самое важное  свидетельство здоровья, душевной щедрости и
мужского темперамента.
     О дальнейшем моряку не стоит волноваться: его выберут и выбор тот будет
единственно правильным, а потому безупречным. Наслаждайтесь  вином - никакая
Молдавия  не обеспечит вас такими  поставками. Это  будет первая и последняя
волшебная  бутылка  в  вашей жизни.  Нет  нужды  запоминать  куда  вы  затем
проследовали на такси. Только в голодной России существуют безобразные нравы
проституции. В Буэнос-Айресе вас обслужат гостеприимно и по первому разряду.
Никто не  будет пытаться подсыпать клофелин в напиток. Профессия проститутки
там - область  искусства, а  не наживы. Именно эта встреча останется в вашей
памяти навсегда.
     Восторги  былой любви  всплывут в  еще не умерших  клетках, когда  ваше
отпетое   в  Православном  Храме   тело  будут  загружать  в   жаркую  топку
Санкт-Петербургского крематория.  Конечно,  Сергеев  мог добавить  мысли  об
особенностях проституции,  встречающейся во  Франции,  Англии,  Нидерландах,
Германии,  Бельгии, США, Финляндии,  Швеции,  Дании и  других цивилизованных
странах. Но это будут уже воспоминания о фабричной организации  проституции.
Речь пойдет  о проституции иного  шарма,  а точнее об  отсутствии шарма, как
такового.  Здесь торговля телом  приобретает вид индустрии, услугами которой
пользуются деловые и  вечно  спешащие люди, не  способные видеть душу такого
социального  явления. Услуга  будет  подана четко, гигиенично,  с вариантами
утех на любой вкус, но запрограммировано и тарифицировано.
     В штатах, например,  к вам прикатит проститутка, вызванная по телефону,
на огромной, яркой машине. Она будет приятного  здорового, спортивного вида,
с  некоторым  чисто женским  любопытством в глазах.  Но  начало сексуального
раута  будет предварено  обязательным  уточнением  организационных  деталей,
например,  формы оплаты - наличный или безналичный  расчет. Не  все способны
выдерживать  холодный душ  перед горячим завтраком.  Но и сами игры Афродиты
будут больше походить на имитацию, чем на откровения внебрачного секса.
     От  буйных  разноцветных мыслей Сергеева отвлекал  океан,  -  теперь он
успокоился  и  судно разрезало совершенно штилевую,  ровную и блестящую, как
голубоватое  зеркало,   поверхность.  Шли   близко  от   берега   и   птицы,
сопровождавшие    путешественников,   демонстрировали    свое   неповторимое
искусство: с огромной высоты эти воздушные акробаты вниз головой вонзались в
океан и  выныривали с блестящей в  лучах заходящего солнца рыбиной, - и  так
без конца, как заведенные. Для человека такое падение с высоты и удар башкой
о воду закончились  бы  моментальной смертью, - уже было бы не до рыбы.  Как
все же сильна природа, она опережает человека на сто верст вперед.

     * 3.15 *

     Ночь  надвинулась быстро:  несметное число  звезд  и звездочек облепило
абсолютно черное небо,  -  космос величал загадочную бесконечность  тишиной,
теплом,  тревожностью  и  особой тайной, свойственной огромному  загадочному
существу. Вспомнился Бунин: "Земля дрожит среди вселенной... Чьи руки дивные
несут  какой-то  влагой  драгоценной   столь  переполненный  сосуд?  Звездой
пылающей, потиром земных скорбей, небесных  слез зачем, о Господи, над миром
ты  бытие  мое вознес"?  Сергеев любил  наблюдать водную стихию и  в  период
спокойствия, и в бурные, шумные времена. Ему казалось, что душа его когда-то
вселялась в дельфинов или больших рыб. Он не прочь и теперь закончить жизнь,
растаяв в океане. Но все только в руках Божьих.
     Так за невеселыми размышлениями прошли дни  и  ночи. Настало приятное и
волнующее время вхождения в долгожданный порт. Новое пристанище корабля было
значительное  и  приятное:  глубокой   ночью  судно   ворвалось   в   гавань
Рио-де-Жанейро. Уже издали, из океана, отсалютовав впечатляющей  громадине -
фигуре   Иисуса   Христа,   экипаж  спешил   помочь   встречающим  буксирам,
обеспечивающим швартовку.
     Говорят, что достройку монумента финансировал Батиста-и-Сальдивар Рубен
Фульхенсио  - кубинский диктатор.  У него  было одно условие, - лицом пророк
должен походить на властелина Кубы. Условие, видимо,  было выполнено. Однако
сделано   это   было  настолько  мастерски,   что  не  снижало  впечатления,
сокрушавшего  сознание  путешественника: "Он  сказал им: вы от  нижних, Я от
вышних; вы от мира сего,  Я не  от сего мира;  Потому Я и сказал вам, что вы
умрете во грехах ваших: ибо,  если  не уверуете, что  это Я,  то  умрете  во
грехах ваших" (От Иоанна 8: 23-24).
     Весь  город устремляется  вверх по склонам  прибрежных гор.  Здесь даже
аэродром вынуждены были  расположить практически  на самом  берегу: самолеты
заходят   на   посадку,  переливаясь  в  лучах  прожекторов,   освещающих  и
грандиозный   памятник  на  горе.   Создается  впечатление,  что  блестящие,
металлические птицы посланы самим Иисусом Христом.
     Набережная битком запружена смеющимися, веселящимися парочками; в огнях
прожекторов,   подсветок   на  импровизированных   сценах   идут   несложные
представления,   играют   оркестрончики;   работают   многочисленные   кафе,
рестораны, идет бойкая торговля сувенирами и ширпотребской мелочевкой. Когда
Сергеев  с  толпой  путешественников  вывалился  на набережную, его  тут  же
подхватил и увлек поток  фланирующих бездельников. И вдруг -  увесистый удар
по  правому   плечу  сзади.  Когда  Сергеев  увидел   смеющуюся  рожу  Сашки
Богословского, тянущегося  к  нему  с дружескими  объятиями,  он  решил, что
находится в глубоком сне:
     - Саша, ты как оказался на этом карнавале? - выдавил Сергеев радостно и
недоуменно. Вот уж не чаял тебя встретить, - ты исчез, как сгоревшая комета,
даже не оставив хвоста.
     Богословский смеялся во всю  пасть, демонстрируя свой щербатый  прикус.
По правой  щеке  от  виска до подбородка  проходил неровный шрам, квадратная
челюсть рассечена ровно посредине, но все остальное было, хоть и бандитское,
но  точно принадлежащее  этому коротконогому  здоровяку -  старому  другу  и
соученику по питонии. Он был упитан, но без  излишеств: те же широкие плечи,
короткая шея, густые с  сединой волосы покрывали массивный  череп. Саша одет
был просто:  белые  брюки  и белая  рубашка  с коротким рукавом, но  на руке
болтались дорогие часы на солидном золотом браслете, из того же благородного
металла  болталась на  шее  массивная  цепь.  Чувствовалось, что  встретился
преуспевающий  и  довольно обеспеченный человек,  но с подпорченным жизнью в
России вкусом.
     - Я  здесь случайно и по законам  радостной подлости, выйдя подышать на
набережную, столкнулся  с тобой нос к носу, - стал рассказывать Александр. -
Но ты шел, как  зачумленный,  - во всяком случае  мою  колоритную фигуру  не
заметил. Скорее всего вычислял бабцов примечательнее и подороже.
     Обнялись, похлопали по  спине друг друга многократно, - все шло, как по
привычному русскому обычаю. Решили  зайти в ресторан откушать сочного мяса и
выпить  за  встречу.  За  ужином  выяснилось,  что  Богословский появился  в
Бразилии по менеджерским задачам, но  сам он работает в фирме, имеющей крышу
в  Австралии.   Прочный  бизнес  торговли  шерстью  тянулся  еще  со  времен
деятельности его заморского дядюшки (он лет десять тому назад умер,  оставив
наследство  небольшой  компании  родственников,  в  число  которых входил  и
Александр).
     Сергеев  не стал задавать  неделикатные  вопросы, относительно тюремной
биографии друга, но тот сам завел разговор о былом: вспомнил, что  в трудные
моменты  Сергеев пересылал  ему деньги в зону, пряча их  в твердых картонных
обложках книг. Теперь Александр  считал себя должником Сергеева. В настоящее
время  он собирался  организовать  транспортировку большого груза  в Чили  и
ориентировался на "Новогрудок" - родной российский пароход.
     Богословский был хорошо проинформирован  о некоторых событиях  и  задал
несколько  прямых  вопросов  о  нападении  пиратов.   Вот  тогда  Сергеев  и
почувствовал  особый хитрый  блеск в его глазах и  начал  улавливать скрытый
подтекст речей бывшего друга. Создавалось впечатление,  что бойкий бизнесмен
о чем-то, явно,  недоговаривает. Сергеев делал вид,  что такие наблюдения он
пропускает  мимо извилин,  а  мозг  его  переполнен  исключительно  радостью
встречи.   Стали   перебирать  прежних  знакомых,  но   имя  Магазанника  не
называлось.  Расставаясь,  Александр еще раз выразил  радость от  встречи  и
пообещал,  что   попробует  все  устроить  так,  чтобы  вместе  проплыть  на
"Новогрудке" до порта назначения собственного груза.
     Опыт  недавней  пиратской заварушки и неожиданная  (просто  сказочная!)
встреча с Богословским  открыли в Сергееве понимание того, что  он втянут  в
весьма  серьезные   дела   и  действовать  необходимо  предусмотрительно   и
осторожно.  Для  Бразилии  адвокат  оставил   контактный   телефон  и  адрес
доверенного  лица, - обстоятельства  требовали срочных  советов. Сергеев, не
обращая внимания на поздний час, позвонил с подведенного на корабль телефона
нужному абоненту: разговаривать начали на английском, затем трубку  передали
женщине,  с  которой можно было продолжать разговор на  русском, -  она-то и
была  доверенным  лицом. Не называя  имен  и фамилий, вполне иносказательно,
обменялись информацией по известному обоим коду:  посторонний  слушатель мог
убедиться  в том, что  ведется заурядный разговор  мимолетных знакомых, цель
которого передача приветов и наилучших пожеланий третьему лицу. Абонент даже
не стал уточнять  длительность  стоянки судна  и  номер причала, - ясно, что
такая информация была абсолютна доступна.
     Сергеев  был  уверен в  четкости  работы  конторы  Магазанника:  он  не
удивился,  когда  через сутки,  сойдя  утром с трапа  на  причал, заметил  в
отдалении, около ангаров, прижавшийся в тени  массивный форд, около которого
маячила фигуры адвоката и двух ладных парней, про которых говорят - люди без
страха и упрека. Такие парни обычно служат в воздушно-десантных войсках, где
не требуются грузные верзилы, а  необходимы  поджарые, выносливые, проворные
бойцы, не отяжеляющие лишним весом свои парашюты. Они умеют все рассчитать и
предусмотреть, в том числе, и тот  вид оружия, каким удобнее в мгновение ока
поразить противника.
     Понятным  жестом адвокат предложил Сергееву пройтись за  ворота  порта.
Машина укатила вперед и поджидала доктора в отдалении. Когда Сергеев влез на
переднее сидение (адвокат был за рулем),  парни отошли на несколько шагов от
автомобиля  и   закурили.  Полномочный   представитель  Магазанника  передал
Сергееву  увесистую пачку долларов,  попросил расписаться в ведомости за обе
получки, высказал похвалы за сообразительность:
     -  Богословским точно  стоит  заняться  серьезно по многим причинам.  -
заверил адвокат  (для чего, собственно, он и прибыл с  усиленным конвоем). -
Его  появление  в  Бразилии  может  иметь  некоторое  развитие,   но  прежде
необходимо  разобраться в том,  какими мотивами и целями руководствуется ваш
старый знакомый.
     Сергеева, конечно, интересовал  возможный исход таких контактов (судьба
заблудшего  друга была ему не безразлична). Но, прежде чем  перейти  к более
доверительным разговорам, адвокат ознакомил Сергеева с небольшим документом,
являвшимся по существу подпиской о неразглашении коммерческих, юридических и
организационных тайн фирмы, в которую был принят доктор на работу. Узел явно
затягивался, но Сергеева это не пугало: он пришел в новую сферу деятельности
и она  его  интересовала. Ему  хотелось  разобраться во всех тонкостях новой
работы,  вникнуть  во  все  присущие  ей  тайны, -  он никого  не  собирался
предавать и, тем более, стучать на фирму  или против ее. Он быстро  поставил
подпись и возвратил документ.
     Адвокат продолжал размышлять вслух:
     -  Вспомните,  как  Аркадий Натанович  определил  варианты  отношений с
Богословским? Были уточнения на сей счет или он все отдал вам на откуп?
     -  Мы не  обсуждали  так  уж детально  возможные  ситуации.  -  отвечал
Сергеев. -  Но, исходя  из  общих  представлений, его нельзя  отталкивать, а
скорее следует вовлечь в совместную деятельность.
     -  Какую  линию поведения вы  предлагаете выбрать во взаимоотношениях с
Александром, особенно, если тот действительно пожелает  следовать со мной на
судне в Чили? - спросил в свою очередь Сергеев.
     Адвокат,  после подписания документика (так он выразился, видимо, чтобы
смягчить  серьезность  акции),   повел  беседу   явно   более  доверительно,
изменилась даже  конструкция фраз, они  стали короче,  но человечнее, проще.
Его,   бесспорно,   удовлетворило   то,   что   Сергеев   всем  своим  видом
свидетельствовал полнейшую лояльность. Он словно показывал, что формальности
его не заботят, - ему хочется заниматься делом.
     - Александр Богословский для нас - "черный кот в темной комнате". Здесь
можно обсуждать  несколько вариантов его появления: во-первых, он может быть
представителем официальных сыскных структур  либо России,  либо любой другой
страны, в том числе, и такой мощной организации, как Интерпол.
     Адвокат призадумался, затем многозначительно продолжил:
     - Надеюсь,  Александр  Георгиевич, вы понимаете, что современный бизнес
идет  рука  об  руку,  будем  так  говорить,  и  с  некоторыми  нелегальными
структурами.  Вы в этом  могли убедиться  на примере  пиратского  налета  на
судно. Посему нашей фирмой могут интересоваться многие официальные службы.
     Опять немного подождав, выбирая слова, адвокат продолжил рассуждения:
     -  Второй  вероятный  вариант   -  это  личный  бизнес,  тут  он  может
воспринимать нас, как конкурентов; третий вариант - того проще: Богословский
желает сотрудничать с нашей фирмой. Последнее - наиболее предпочтительно для
нас.  Вот,  исходя из  таких  основных  посылок, следует,  по моему  мнению,
определять нашу реакцию.
     Адвокат выжидающе посмотрел на Сергеева, - будут ли у того вопросы.
     - Если я правильно вас понял (кстати, хотелось  бы знать, как можно вас
величать  в официальной и неофициальной обстановке?),  - вопрошал Сергеев, -
Моя задача склонить Богословского к сотрудничеству при любом раскладе.
     - Александр Георгиевич, называйте  меня Феликсом,  в  любой обстановке,
без  стеснения,  пожалуйста.  А  вот  относительно  ваших  задач  необходима
маленькая   поправка:   вам   никогда,   никого   не   нужно   "склонять   к
сотрудничеству", - этим в нашей фирме занимаются другие. Вы  должны для всех
выглядеть просто отличным доктором, которого  наняли на судно  исключительно
для  того,   чтобы  заботиться   о  возможных  больных.  Рейсы  наших  судов
максимально  протяженные  и  администрация  фирмы  заинтересована   в  вашей
непосредственной   медицинской  работе.  Вот   официальный  алгоритм   вашей
деятельности, -  в таком ключе  и стройте отношения  с бывшим  другом; пусть
ваша непричастность  к  делам  конфиденциального характера  станет для  него
очевидной. Другое дело,  что  для дел внутренних, касающихся  стратегических
интересов  фирмы,  ваш опыт  психолога  и  наблюдательность бывшего военного
имеет большое значение. События показывают,  что и здесь вы  оказываетесь на
высоте. И еще просьба, - берегите себя, не забывайте о собственном здоровье,
вовсю  тратьте деньги, выдаваемые вам на  мелкие расходы, помните, что  дома
основной капитал собирается на вашем личном счете.
     Бесспорно, Сергееву было приятно  слышать такие речи, - от удовольствия
он даже несколько смутился  и помня, что "ковать железо нужно, пока горячо",
посчитал возможным уточнить некоторые детали, касающиеся его личной жизни:
     -  Феликс, скажите откровенно:  поощряются ли в  нашей  фирме  браки  с
иностранками?
     - А сколько таких браков вы предполагаете заключить, док?  -  с  доброй
усмешкой спросил адвокат.
     -  Скорее всего  один, но на всю оставшуюся  жизнь,  если, конечно, все
благополучно сложится. - отвечал ему в тон Сергеев.
     - Ну,  в таком случае у фирмы острых вопросов не будет, наоборот, вам с
удовольствием помогут, поздравят и будут опекать вашу новую семью, как и вас
самого.  Так  что действуйте  смело и решительно.  -  пожимая руку Сергееву,
отвечал адвокат.
     Попрощавшись и с  двумя другими парнями,  Сергеев  направился  в  центр
города,  -  ему  хотелось  пошляться  по  магазинам  и  отыскать  что-нибудь
приятное,  редкое,  поощрительное  для  Сабрины  и  ее  дочери,  с  ними  он
переговаривался по телефону на каждой стоянке,  а иногда и по радио во время
рейса. Конечно, в таких разговорах с Сабриной не было лишних откровений,  но
увлеченные друг другом мужчина  и женщина способны понимать все с полуслова.
Сергеев почему-то все больше и больше  уверялся в  ее верности и серьезности
намерений. А для него с какого-то момента такая вера стала главным стимулом.

     * 3.16 *

     Закончили погрузку тюков, которыми забили почти все  трюмы под завязку.
Александр  появлялся несколько раз, но  контактировал больше с капитаном, да
со  вторым  помощником,   непосредственно  ведающим  погрузочными  работами.
Понятно, что  Богословский беспокоился за  качество крепежа  груза, требовал
полнейшей  предварительной  зачистки и  просушки трюмов. Практически  чистой
оставалась  палуба и  за контейнерами  планировали  зайти  в  Буэнос-Айрес -
столицу Аргентины. Александр появился перед самым отплытием,  привез хорошее
вино, фрукты.  Выпили  в  каюте  доктора  на  посошок,  туда  же  пригласили
капитана.
     Договорились,  что Богословский  будет  встречать судно в первом  порту
выгрузки - в Вальпараисо,  на юге Чили.  Туда Александр  собирался  вылететь
самолетом. Затем, вдоль всего  побережья Чили он будет сопровождать пароход.
для него  специально приготовят просторную  каюту,  которую в  былые времена
занимал  первый  помощник  капитана  -  замполит.  Прощаясь  два  Александра
обнялись и традиционно пожелали друг другу - "До скорой встречи".
     Сергееву по  каким-то  плохо  осознаваемым  признакам  показалось,  что
Александр чем-то озабочен и та озабоченность выходит за пределы  тривиальных
обязанностей рачительного хозяина. С  некоторой многозначительной грустью он
смотрел на Сергеева, избегая прямого  взгляда в глаза. Но  то  могли быть  и
просто  домыслы,  причем,  не судового врача, а  человека, который уже долго
болтается по морям вдали от родного дома.
     В Буэнос-Айрес пришли через несколько суток в первой половине дня. Порт
встретил  судно  гудками буксиров  и встречных  пароходов,  да специфической
суетой  горбатых  кранов,   резкими  криками  докеров.   Сергееву  нравились
работяги-буксиры   -   мощные,    маневренные,   поражавшие    своей   лихой
деятельностью. По такой  слаженной работе двух  буксиров, обнимающих  судно,
как заботливые  дети  одинокую мать, можно  судить  об уровне  работы  всего
порта.  Элегантность  швартовки парохода  повышает  тонус у экипажа, создает
уверенность в том, что и  вся  погрузка будет  осуществлена качественно  и в
минимальный срок. Сергеев также, как и все  моряки, любил это патриархальной
слово  -  пароход,  хотя век паровой тяги давно закончился. "Новогрудок" был
наделен  мощным дизелем, в  разобранный  цилиндр  которого  спокойно  влезал
механик, выполнявший ремонтные работы.
     Пароходы такого класса проектировались, строились и сходили со стапелей
заводов ГДР. Два смежных класса этих красавцев в шутку называли  - "немецкой
местью"   за  Сталинград  и  за   Берлин.  Трудно  сказать,  ненароком   или
сознательно,  но  германские конструкторы  внесли  свою ложку  дегтя в бочку
меда. Наверное,  непросто  утверждать добрые морские отношения двум странам,
бывшим во Второй мировой войне заклятыми врагами.
     Эти суда, имея массу положительных качеств, обладали каким-то противным
дефектом остойчивости и требовался тщательный  контроль  за  расположением и
креплением  груза.  Ибо  в  шторм,  если   происходила   первичная  подвижка
разномастных  ящиков, сыпучки и контейнеров, то  в дальнейшем от качки такое
смещение нарастало катастрофически  быстро. При  определенном градусе  крена
судно  совершало  переворот  -  оверкиль.  Так  трагически  гибли  некоторые
российские  торговые  суда  в  бушующем  океане.  Суда  же,  построенные  на
Ленинградских заводах, выдерживали и более мощные бури и штормы.
     Сергеев, безусловно, не упустил возможность общения с милым его  сердцу
Буэнос-Айресом.  Но  продолжительность общения  была недолгой, ибо набросать
контейнеры на верхнюю палубу - дело плевое и скорое. Пожалуй, больше времени
потребовалось   для  дозаправки  горючим,   водой,  стирки  белья,   покупки
продуктов.   К  вечеру  пароход  рванул   на  Юг,  к   Магелланову  проливу,
благополучное прохождение через который для моряка - событие знаковое.
     Как водится, по закону подлости, шторм поджидал "Новогрудок"  в узких и
извилистых  проходах  Магелланова   пролива.  Близость   ледяной  Антарктиды
добавляла перцу к морским переживаниям, все стучали зубами от холода. Но  не
только хорошее,  но  и плохое, в конце концов,  заканчивается:  выползли  из
опасного пролива в Тихий океан и сразу почувствовали различие, прежде всего,
цветовой гаммы воды, неба, побережья, а затем и температуры воздуха.
     Атлантика отличается приятной голубизной, Тихий океан - зеленью темного
бутылочного  стекла.  Говорят, что  существуют  и  различия уровней океанов,
примерно на полтора метра.
     Поднимаясь  вверх,  к  экватору,   ощущали   потепление.  Экипаж  вовсю
развлекался ловлей вкуснейшей ставриды: поедали  ее в  несметном количестве,
закусывая сочными фруктами, прихлебывая вино, выдаваемое  по государственной
норме.  Смельчаки к обязательному штофу добавляли  еще и  некоторую меру  из
собственных запасов.  Дело  это,  впрочем,  не лишнее,  ибо  уже после  трех
месяцев  рейса  у  многих  "крыша  поехала".  Сергееву  приходилось  активно
проводить сеансы иглотерапии и прибегать к легкой суггестии.
     Вальпараисо  открылся на  горизонте почти плоской гранью,  - сочетанием
волнующегося   моря  и  блистающей  кромкой  бетонного  пирса.  Уже  за  ним
громоздился  спящий  берег,  отгороженный  от  остальной  Латинской  Америки
зубчатой линией  гор. Было раннее утро, - город еще спал, дремал  и порт, не
принимавший суда при малейшем  волнении  на море. Богатая страна Чили  редко
тратила деньги на строительство  защитных молов, ограждающих  бетонные пирсы
от бушующего океана. В том чувствовалась  немецкая  рачительность и  строгий
расчет: суда за свой, а  не государственный, счет болтались на рейде; нужные
же Чили  грузы всегда  транспортировались через благоустроенные порты. Когда
накапливались средства,  только тогда (не  в ущерб  национальной  экономике,
благосостоянию   населения)    начинались    затраты   на   последовательную
модернизацию многочисленных мелких портов и перевалочных терминалов.
     Открытые причальные громадины вытягивались обнаженной кинжальной гранью
и  швартовка к ним  была чревата нанесением разящих ран  пароходу. В опасных
условиях   работа  береговых  и  судовых  кранов  исключается.  Разномастная
компания пароходов ждет успокоения волны на рейде. Иногда здесь, в  открытом
море,  накапливалось  их   большое   количество   и   облупленные  посудины,
покачивались и подпрыгивали на волнах словно поплавки старых рыбацких сетей.
На  палубах  томящихся каравелл  не видно  людей,  - жизнь  замерла, усталые
моряки пытаются компенсироваться легкой выпивкой и крепким сном; в некоторых
портах к ним, прямо в жадные объятья, подвозят сменных девочек.
     В  сторону  "Новогрудка"  от   пирса  рванулся  мощный  катер.  Сергеев
догадался,  что близка встреча  с  Богословским.  И  точно:  Александр,  как
опытная  морская обезьянка, вскарабкался  по шторм-трапу  на борт  парохода.
Видимо,  что-то  подогревало  его  ретивость.  Поздоровавшись  с  капитаном,
обменявшись недлинными речами с судовой администрацией, Александр с бутылкой
прекрасного  чилийского  вина  явился  к судовому врачу,  - такое внимание к
медицине  на обычных пароходах бывает редко. Команда  оценила шаги буржуя по
достоинству. Но у Александра, разумеется, была своя корысть.
     Он  не стал  темнить,  а  прямо  с порога заявил другу, что  "сдался на
милость победителя"  и  теперь  они работают  "под  единым флагом".  Сергеев
глазом не моргнул и продолжал следовать  логике индифферентного наблюдателя.
Его  задача  анализировать,  а  не  вербовать. Он  с  удовольствием распивал
предложенное вино, закусывал фруктами и тянул приватную беседу  в том ритме,
какой  задавал  Александр.  Богословского  заинтриговало  наличие  Библии  у
Сергеева:
     -  Сан, а  разве  в первой стране социализма сейчас уже свободно читают
Священное Писание? - спросил немало удивленный буржуй.
     - Саша, ты отстал, не идешь в ногу  со временем, -  в России теперь все
можно.  А Библия, вернее, Евангелие - то есть Новый завет, у меня  появилась
только в возрасте тридцать лет. Мне повезло: в приемном  покое моей больницы
работала санитарка, верующая; разговорившись  с ней как-то, я узнал ее тайну
и попросил приобрести для меня Святое Евангелие, что она и сделала с большим
удовольствием и совершенно конфиденциально. Такая книга тогда стоила большие
деньги -  пятьдесят  рублей. Была  она издана в  Петрограде в 1915  году  на
славянском и русском языках, так  я и читал ее, сравнивая  звучание текстов.
Эту мудрую книгу я  прочитал залпом, за несколько  дней и ночей и понял, что
"дорогая  партия  -  наш  рулевой"  обобрала  мой  интеллект  дочиста, отняв
возможность узнать  Святую истину еще  в  годы  глупого  детства.  Дальше  -
больше:  я  приобретал  всеми правдами  и  неправдами многие  святые  книги:
Библию,  Тору,  Коран.  Но  моя   славянская  душа  приняла  все  же  только
православие.
     Богословский  пристально вгляделся в  лицо друга,  словно оценивая  его
искренность и спросил:
     - Как ты относишься к  разночтениям в Евангелиях от Матфея, Марка, Луки
и Иоанна? Не  поражает  ли  тебя упрощенность,  даже приземленность,  многих
трактовок, притч, философских идей?.
     -  В этом я  не вижу ничего странного. - отвечал Сергеев. - Нас с тобой
здесь  только  двое,  но описывать  эту  каюту  мы  будем  по  разному  и  в
зависимости  от того,  для  кого  готовим такое описание.  Я врач и моя речь
будет  сориентирована  на  профессиональное восприятие, ты  коммерсант -  ты
обратишь  внимание  на  иные  детали,  используешь   другие  сравнения.  Для
разговора с заурядной личностью мы выберем простые слова и несложные образы,
ученому адресуем "закрученные", научные понятия.
     Сергеев  взял  в  руку  бокал с  приятным,  искрящимся  красным  вином,
посмотрел  на него, обратясь к свету, вливающемуся в иллюминатор  и, играя в
многозначительность,  произнес: - Древний  мыслитель  Филократ заметил:  "Не
может статься, чтобы одно и то же думали те, кто пьет вино и кто воду".
     Богословский  тоже взглянул на  вино в луче солнца,  но задал почему-то
совершенно глупый вопрос:
     - Мы  же  знаем,  что  Иисус  и  Апостолы  давно умерли,  -  кто  может
подтвердить, что до нас дошла правда о их вере?
     Сергеев поднял  на  него смеющиеся  глаза: - Саша, вспоминай чаще слова
Диогена Лаэртского: "Лучшие советники - мертвые".
     Богославский встрепенулся и выпалил: - Что ты имеешь ввиду?
     - Только  то, что, будь они  живы, находясь  среди нас,  - их никто  не
признал  бы  пророками, -  помнишь? "Нет  пророка в своем  отечестве".  -  с
расстановкой  произнес Сергеев. - "Человек  скорее верит в  истинность того,
что предпочитает". -  Вот ты, Александр, и выбери себе веру по предпочтению:
или крест - или деньги, или совесть - или беспредел.
     -  Чувствую,  что  о делах  веры,  мне  лучше с  тобой не  говорить.  -
миролюбиво  заметил  Богословский.  -  Расскажи лучше о  себе, о твоей жизни
после Нахимовского училища. Времени и вина  у  нас много, спешить  не  куда.
Потом и я поведую тебе о своих земных странствиях.
     Разговор, действительно,  получился  долгим,  неспешным,  но  временами
эмоциональным. Стало смеркаться, ужин им притащили в каюту, не раз и не  два
ходили  друзья  за  "добавкой"  -  за следующей  бутылкой  вина.  Холодок  и
отчужденность,  свойственные  давно  не  встречавшимся  друзьям,  постепенно
проходили. Не заметили, как снова нырнули в прошлую жизнь, в молодые годы, в
нелегкую стихию казарменных юношеских бдений.

     * 3.17 *
     Поднимаясь  вверх  вдоль побережья  Чили,  "Новогрудок" последовательно
заходил в порты Антофагаста и  Арика. Грузили и выгружали тюки и контейнеры:
здесь главным  распорядителем был Богословский. Вообще,  Александр  оказался
весьма  деловым,  контактным  и  энергичным   менеджером.   Однако  Сергеев,
приглядевшись по внимательнее, стал замечать некоторое своеобразие контактов
Александра, - они  носили определенную избирательность,  трактовать  которую
можно было двояко. Но  для окончательных и категоричных  выводов  информации
недоставало.
     Богословский сопровождал судно до столицы Перу - портового города Лима.
Здесь  он распрощался  с  капитаном, Сергеевым и командой,  - была выплачена
приличная премия  от фрахтователя. Дальше судно поплыло в  Колумбию и встало
под погрузку в Буэнавентуре.  Сергеев  мысленно подгонял время  ибо  грезило
прохождение через Панамский канал и поход  в Каракас, в Венесуэлу, где его с
нетерпением ждала Сабрина. Разговоры с ней по  телефону и радио превратились
в приятную и обязательную, идущую от самого сердца, традицию.  Все проходит,
заканчивается в  конце концов и самое длительное, утомительное плавание тоже
когда-то подходит к  финалу: прошли  канал, нырнули  ненадолго в  Картахену,
обогнули  темечко  Южной  Америки,  омываемое  Карибским  морем и  радостным
солнечным утром были  подхвачены  двумя  мощными  буксирами,  потащившими  в
долгожданный порт на швартовку.
     Издалека Сергеев вычислил манящую женскую фигурку, у ног которой нервно
подергиваясь от томительного ожидания суетился благородный коккер-спаниель с
чудесным именем  Граф. Все русские сентиментальны и тому имеется объяснение:
в  них так  много  намешено генетической разномастности,  что  потребность в
перепадах настроения,  в переливах эмоций  становится  жизненно необходимой.
Агрессивная   взрывчатость  должна  обязательно  уравновешиваться  жалостью,
радостью,   любовью,  проще   говоря,   сентиментальностью.  Так  образуется
специфическая национальная черта характера, которую каждый  русский тащит на
себе,  как тяжелый груз, неудобный крест, на котором он обязательно сам себя
и распнет.
     Если  нет  такой  смены  эмоций,  то  славянин  легко  соскальзывает  в
алкоголизм, либо в лихость,  доходящую до бандитизма. Вылечить такие болезни
медицинскими средствами или  тюрьмой невозможно.  Их можно похоронить только
перевоплотив генофонд  нации: скажем, основательно  подселив в него немецкие
хромосомы, или еврейские,  или скандинавские. Такой евгеникой, собственно, и
пытались  заниматься  монархи.  Но,  на   беду  общую,  придурки  большевики
основательно занялись селекцией  быдло:  сколько теперь столетий понадобится
для  реставрации хотя бы того, чего удалось  достигнуть к семнадцатому году?
Можно себе представить! Теперь, что бы очистить нацию от  мусора, необходимо
даже простой вопрос супружества  поставить  на контроль.  Только если каждая
дева и желторотый повеса, желающие иметь детей, поймут, что на этом пути они
соприкасаются  с  "национальной  задачей",  может  случиться  невероятное  и
приятное, одновременно. Супругам необходимо основательно изучать генетику, а
не сексологию!
     Сергеев,   по   привычке  впадая   во   вселенские  обобщения,  успевал
разглядывать  встречающих,  то  есть  думать и  о  мирском,  близком. Теплое
чувство гордости распирало его грудь  и  штаны спереди:  он-то понимал,  что
стоит на  правильном пути селекции,  ибо породнение  с потомками казачества,
успевшего еще и умыкнуть испанские хромосомы,  - дело достойное,  далекое от
большевистских установок и бредней. Сергеев точно знал, что спасает генофонд
нации.  Хотя,  по совести  говоря,  плевать  он хотел  сейчас на нацию  и ее
генофонд, - ему  бы  добраться поскорее до ласкового тела любимой. Он  уже и
койку расстелил в каюте!
     Стоит ли  говорить о том, что встреча  получилась  прочувствованной,  -
команда, измотанная длительным рейсом, взирала на женскую и собачью радость,
откровенно проливая "скупую мужскую слезу". Ну, а Сергеева распирало изнутри
счастьем полноценного мужчины, которого ждут, любят, ценят почти, как свет в
окне.  Граф  прыгал  и лаял,  норовя облизать всю  физиономию хозяину. После
небольшой  коечной  преамбулы  (удержаться было  невозможно  -  видит Бог!),
быстро  расправившись   с  портовыми  формальностями   и  захватив  мешок  с
подарками,  Сергеев  плюхнулся  на  заднее  сидение  огромного  форда.  Граф
неотступно пас хозяйку и расположился на сидении рядом с водителем.
     Сергеев всегда усаживался сзади, за Сабриной. Она никак не могла понять
мотивов таких маневров, ей  хотелось видеть его сидящим рядом. Но  он  любил
наблюдать ее исподтишка: в зеркальце отражалось лицо, сзади он видел ее шею,
волосы - и уже начинал балдеть. Что было бы, если перед ним еще и маячили бы
литые колени, двигающиеся  бедра, упругая  грудь, практически  не скрываемая
тонкой  блузой?  Даже от  одного  представления  об  этом  гормоны  начинали
хлестать так, что подвижные части тела вели себя неприлично!
     Размеры и  комфорт  автомобиля  все  время  провоцировали  Сергеева  на
здоровую  мужскую  агрессию:  на  секунду закрыв  глаза,  он  ощущал себя  в
спальне, на полу, на шкуре русского медведя; у него начинало сводить челюсти
и появлялся приятный зубной зуд, который медленно переползал к другим очагам
здоровья. Можно помешаться от такого волнения! А она еще просит сесть рядом!
     Он часто  напоминал ей,  что у  него слабые ноги  - они  его не держат,
когда  она  попадает в поле зрения,  -  в такие минуты  его неудержимо тянет
прилечь  вместе  с  ней.  Она  же,  шалунья,  всегда  пользовалась  эффектом
пластилина, воска,  жившем  в  беззащитном  мужском сердце, как  в  скромных
яичках слона: она, играя в сомнамбулу, медленным, томным голосом  предлагала
выпить по чашечке кофе. Они там все в Венесуэле и Колумбии помешаны на кофе.
Сергеева это просто бесило, - он и без кофе не знал как успокоить наполнение
бушующей  кровью  Corpora cavernosa penis.  Так можно  дойти до жениховского
эпендидимита. "Поздно  пить боржом,  Клава, когда  отказали почки"! А  здесь
речь шла о более важном органе! - о том, что определяет продолжение жизни на
Земле, о глобальной, геополитической катастрофе!
     "Надо же быть патриотами,  Сабрина"! - часто вещал Сергеев в забытьи. К
тому же  у  Сергеева,  как  у всех  тонкокожих,  была  повышенная тактильная
чувствительность:  он страдал от прикосновений  к бархатной коже Сабрины, ее
же активность вызывала мгновенную  и однозначную  реакцию,  как возмездие за
длительное мужское ожидание,  как  вздыбленная Стела  защитникам Ленинграда,
неожиданно вырвавшаяся из клумбы, на площади перед Московским вокзалом!
     Никакими отвлекающими мыслями  нельзя  было успокоить городской пейзаж!
Но   наивысшая  пытка  через  наслаждение,  которой  мастерски  пользовалась
Сабрина,  было  испытание  образом  распахнутой  груди.  Сабрина  не  носила
бюстгальтер. И пытка та вырывалась сама собой, словно под  взглядом Сергеева
- просто мистика! Он уже не понимал: толи сам невзначай расстегнул последнюю
пуговку блузки, толи  у Сабрины  был устроен  какой-то хитрый автоматический
привод! Сергеев  был  головастый  мужик  - он понимал,  что  его  аномальная
реакция   на  женскую  грудь  было   следствием  блокады  во  время  Великой
Отечественной, - тогда только грудь матери спасла его от смерти.  Но сейчас,
когда  голодные  времена  отступили, Сергеев  продолжал с  огромным  вкусом,
неустанно  лобызать  эту головокружительную загадку природы, с которой  сама
Сабрина  обращалась  без  должного пиетета. Сергеев готов  был  принять этот
орган  на  постоянное  хранение, но  никто  не  собирался ему его  уступать!
Маленькие  женские хитрости  для того и существуют, чтобы держать доверчивых
мужчин на коротком поводке!
     На крохотной вилле произошли некоторые изменения: Булька ощенилась и за
ней  бегали приятные малыши, неистово  моросящие на  паркет  (ковры пришлось
снять).  Граф пытался командовать потомством,  но его  мало кто слушал. Дочь
Сарбины  подросла  и  набиралась  специфической  женской  нежности.  Подарки
произвели  достойное впечатление. Сабрина и Анна спрашивали, для  чего такое
количество  шуб  и теплых вещей,  и когда получили ответ Сергеева  о русских
холодах, добавили во взгляды серьезности и глубокомыслия.
     Сергеев   имел  возможность  наблюдать  в  подробностях  то,   с  каким
удовольствием женщины  любых  возрастов готовятся  к  новой  роли: примеряют
доспехи, особенно, если те отличаются изяществом, и подчеркивают неотразимые
природные данные  актрисы. Затем  путешественник был  награжден великолепным
ужином,  рассказами  о местных новостях  и  тем домашним  уютом,  комфортом,
которые мужчину-бродягу  приводят  в  совершенное оцепенение, ибо  он боится
спугнуть придвинувшееся к нему счастье.
     Стоит ли распространяться о том, что ночь была и  лунная, и безумная. В
Сергееве с первых же мгновений  интимного альянса проснулось особое  чувство
гордости  и  самодовольного  удовлетворения.  Он,  как  опытный  врач,  ясно
почувствовал, что  его подруга беременна. А  настроение и поведение  Сабрины
совершенно точно свидетельствовали о виновнике биологических перемен. Нет на
свете  более счастливого  существа, чем  женщина, готовящаяся  стать матерью
ребенка от любимого  человека.  Особенно, когда точно известно, что он этому
страшно рад.  Вокруг таких  событий  Сергеев  с Сабриной разыграли маленький
водевиль:
     - Сдается мне, мадам, что вы время не теряли даром в мое отсутствие?! -
деланно  грозно  и   многозначительно   начал   допрос   Сергеев.   -   Пора
исповедоваться и каяться в грехах прелюбодейства.
     Сабрина отвечала  в  тон  ему:  - Мои  оправдания  развалились  в  этой
постели, играют роль самодовольного  соблазнителя, решительно и бесповоротно
опозорившего беззащитное,  доверчивое  и  наивное  существо.  Даже у  Бульки
больше  перспектив  выглядеть  добропорядочной особой,  нежели  у  меня.  Ее
соблазнитель хоть не пытается бросать ее и сбегать  в далекие  и бесконечные
морские путешествия.
     Сергеев  прекратил  трепаться  и  уточнил  некоторые чисто  медицинские
детали. Надо  знать,  что беременные,  благополучные  женщины  страшно любят
такие  профессиональные  разговоры.   К  врачу-женщине  у  пациентки  всегда
присутствует  недоверие,   идущее  от   чувства   конкуренции.   Разговор  с
доктором-мужчиной  получается  серьезнее,  доверительнее,  целебнее.   Такое
общение  с  сильной половиной вселяет уверенность  в женщину, опасающуюся за
здоровье  уже  двоих,  -  собственное  и  ожидаемого  ребенка,  - оно  часто
превращается в акт выдачи  страхового полиса, в весомую психотерапевтическую
поддержку.  Кроме   того,  советуясь  с  врачом-мужчиной,  женщина  получает
возможность  уяснить  мужскую,  а  не  женскую  логику.   Сергеев   наградил
"пострадавшую" сотней горячих поцелуев и это было оценено по достоинству.
     Шутя, чтобы  испытать  подругу  на  прочность,  он  заявил о  том,  что
категорически   сворачивает   активную  супружескую  деятельность,  дабы  не
навредить плоду, и перебирается спать  в другую  комнату: Сабрина оторопела,
даже приподнялась, отжавшись руками  от пастели. Поза пантеры, готовящейся к
прыжку,  всегда  была роковой  для Сергеева (у  каждого свой пунктик!), - он
рванулся  на Сабрину с такой энергией, что моментально  вышиб из ее сознания
подозрения  в  супружеской предусмотрительности. Оргии тем и хороши, что они
оргии! - безумие и  неограниченный восторг. Ну, а  когда  они с доставкой на
дом, в неограниченном количестве  и на постоянной основе,  по заявкам  и без
них, то такая жизнь, видимо, и называется безоблачным счастьем.
     Сергеев  неоднократно   замечал  особое   кокетство,   появляющееся   у
счастливой  женщины: Сабрина  неожиданно  попросила  рассказать  подробности
зачатия ребенка.  Вообще,  многим женщинам приятно иметь личного доктора, им
кажется,  что  этим  страхуется  их собственное  здоровье  и  обеспечивается
благополучие   детей.   Исподволь,   они   выполняют   еще  одну   миссию  -
самоутверждения: если беременность протекает благополучно, то будущей матери
приятно в таком рассказе улавливать  расхождения  с собственными ощущениями.
Это щекочет самолюбие женщины, возвышает ее даже над всеведущей наукой. Но в
этом  заключена  принципиальная ошибка:  человек рождается, чтобы умереть  и
никакой  врач-волшебник,  никакая наука  не  способны  изменить  трагическую
логику жизни. Сергеев решил использовать момент для ласкового выпендрежа: он
начал рассказ издалека и витиевато.
     -  Уже   не  раз  отмечалось,  что   у   дальтоников  слишком   шустрые
сперматозоиды, - начал  он  напыщенно и важно.  - Эти маленькие головастики,
игриво помахивая хвостиками, после волшебного акта соития, особенно, если он
происходит  с такой  богиней,  как вы, мое  счастье, пройдя  горнило  матки,
устремляются  через  Фаллопиевы  трубы  к  яичникам.  Они,  как  безупречные
пограничники, ждут когда наивный  "ооцит" первого порядка перейдет во второй
порядок, а далее достигнет  стадии  зрелой яйцеклетки. Лучше, если  все  эти
проделки  уже  закончены к приходу гостей. Когда  та, родимая  и любопытная,
выбравшись из разорвавшегося Граафова  пузырька, начнет медленно и вальяжно,
изображая  из  себя  вечную  целку,  переходить   границу,   самые  активные
сперматозоиды,  называемые  в народе потаскунами, живо внедрятся в  ее тело.
Хромосомы  мужские  и   женские  перемешиваются-перетрахиваются,  отсюда   и
специальный термин,  известный даже каждому босяку. Происходит рождение, так
называемой "зиготы".
     - Кто  такая зигота? - уточнила Сабрина. Ее донимало еще  и любопытство
филолога.
     - В переводе с латинского "зигота" означает что-то близкое к "дорогая",
"любимая", "драгоценная". Ну,  примерно,  так же, как имя Сабрина. - уточнил
Сергеев слишком вольный перевод. Но подруга  все наматывала на ус (маленькие
нежные усики у нее действительно пробивались на верхней губе).
     Сабрина,  как  нестранно,  очень внимательно  слушала  весь этот  треп,
что-то оседало в ее голове, обогащая биологическую память, что-то застревало
на филологическом уровне. Например,  в одном месте она  попросила уточнений,
что означает "вечная целка". Сергееву пришлось дать исчерпывающие пояснения,
конечно, с некоторыми лирическими  отступлениями. Все свелось к  разговору о
"цельных натурах".
     Оплодотворенная,  "пузатая   купчиха"   сползается  в   матку   и   там
имплантируется,  то есть зарывается  с  головой,  руками  и ногами  в сочную
слизистую. Вот  отсюда и  берет начало  жизненный  путь  ребенка. Где-то  на
последующих рубежах развития эмбриона в него вселяется душа и только женщина
наделена Богом способностью  почувствовать присутствие в  своем  теле  сразу
двух  душ. То  незабываемое преображение, которое происходит  в  женщине  во
время беременности, как раз и определяется  свойством слияния и присутствием
двух  самых  родных  душ.  Но в ребенка  может вселиться  чужая  душа, тогда
возможен конфликт - Бога и дьявола, хорошего и плохого и никаким воспитанием
не исправить такую коррозию поведения  ребенка,  юноши, взрослого  человека.
Неприятности течения беременности тоже определяются универсальным феноменом,
но только теперь "конфликтующих душ".
     Сабрина  выслушала рассказ  с большим  вниманием,  похлопала глазами  и
язвительно заявила:
     - Красочность повести - свидетельство большого личного опыта ее автора.
     Сергеев рванулся исправлять впечатление:
     - Ничего нет  удивительного, - гордо  заявил он. - мне пришлось изучать
этот процесс в медицинском институте на многих кафедрах в течение шести лет,
а потом еще на курсах усовершенствования, в процессе самостоятельной работы,
занятий наукой.
     Да, да, безусловно, - ухмыльнулась Сабрина. - Богатая практика, видимо,
подкрепляла теорию в общежитие и дома, в колхозе на "картошке", - я слышала,
что есть в России такое обязательное внебрачное развлечение у студентов.
     Сергеев,  порой,  удивлялся забавному желанию  любой женщины обладать в
лице мужчины, одновременно, непорочностью и гордиться покорением  его явного
порока. Однако:  "Милость и истина  встретятся,  правда и  мир облобызаются"
(Псалом 84: 11).
     Много  ласковых глупостей  было сказано в  ту ночь, много шуток и смеха
пришлось выслушать  обоим;  обрушилось бессчетное число  поцелуев,  объятий,
квалифицированных  и  бестолковых  прикосновений  к  запретному,  но  успели
договориться и о главном:  решили венчаться в ближайшем  православном храме,
соблюсти  необходимые  формальности и готовиться, если Бог даст, к поездке в
Санкт-Петербург.
     Основные  формальности, залоговые  и  наследственные  были оформлены  в
ближайшие дни, когда вдруг неожиданно к вилле подкатил автомобиль  и из него
вышел  улыбающийся Феликс,  -  он первый и  поздравил Сабрину  и  Сергеева с
замечательными  переменами в  их жизни. Сабрина с  Анной укатили  по делам в
город  и  Феликс   получил  возможность  задать  несколько  конфиденциальных
вопросов Сергееву. Его,  прежде всего, интересовало поведение Богословского.
Тут Сергеев глубоко задумался, -  Феликс не тормошил его, а  спокойно  ждал,
потягивая апельсиновый сок, - вихорь мыслей, деталей наблюдений замелькали в
голове:
     -  Феликс, если быть откровенным и не бояться перегибов, перестраховки,
то я не смог бы поручиться за добропорядочность Богословского. - вымолвил он
наконец. - Меня  настораживает его скрытое лукавство  и та легкость, которая
чувствуется в  поведении  человека,  играющего, актерствующего  по  каким-то
только ему  ведомым соображениям.  Я, естественно,  не знаю  условий  вашего
паритета, потому могу судить превратно. Но он мой бывший закадычный друг, и,
тем не менее,  мне не удалось убедить себя воспринимать его даже, как просто
приятеля,  с   которым  я  жажду  поддерживать  отношения.  Александр  очень
изменился,  из него просто выпирает  изощренность  и безусловное  коварство.
Причем границ таких  качеств, практически, не  существует. Он  развернул  на
пароходе  кипучую деятельность: перезнакомился с каждым и со всеми. О чем он
с ними шептался? - одному Богу  известно, но больше всего он льнул  к группе
механиков, - что он у них выпытывал? о чем сумел договориться?...
     Феликс  слушал  внимательно,  не  пропуская  ни  слова: видимо,  что-то
конструировалось в его голове, принимались непростые решения.
     - Александр Георгиевич, договорной паритет наш  с ним очень  простой, -
объединение  интересов  по  закупке,  транспортировке  и  продаже  некоторых
товаров. Ни в какие особые тайны мы его не посвящали. Видимо, он рассчитывал
лично  вычерпать  информацию.  Но  что  ему удалось узнать? -  пока остается
тайной.
     Феликс   задумался,   словно,   взвешивая   что-то,    определяя   меру
ответственности за раскрытие тайны:
     - Сейчас, после некоторого (правда, небольшого) отдыха судно отправится
на  Кубу,  затем  пойдет в  Мексику. Там вы сможете  встретиться  еще  раз с
Сабриной  (мы организуем  такой полет). Ну, а потом вас ждет длительный рейс
через Панамский канал, Тихий океан в Таиланд, а далее привычным маршрутом  в
Европу. Здесь вас могла бы встретить Сабрина и Анна, - начнется ваш  отпуск,
поездка, если хотите, в Россию. Но возможен, естественно,  и  отдых на любом
фешенебельном курорте, - выбирайте.
     Сергеев  выбрал  первый   из  предложенных   вариантов,  сославшись  на
"национальные  традиции",  усилив  доводы  стихом Александра  Пушкина:  "Два
чувства  дивно  близки нам,  в них обретает  сердце  пищу:  любовь к родному
пепелищу, любовь к отеческим гробам".
     Но    была    просьба    к    Феликсу:    помочь    быстро    перевести
формально-документальное  решение  в  реальную  плоскость,  -  ему  хотелось
распространить свои гарантии  и на Сабрину, дать ей возможность  чувствовать
себя  не только супругой гражданина России,  но и самой, как  минимум, иметь
двойное гражданство. Феликс обещал все оформить в кратчайшие сроки.
     В конце разговора Феликс, заметно понурившись, сказал:
     - Александр Георгиевич, может быть я сейчас скажу неприятное, но крайне
необходимое, - только так  и  воспринимайте  мои слова.  Нам  необходимо, на
всякий  пожарный  случай,  договориться  о  некотором  шифре,  коде  деловой
информации, могущей иметь при определенных условиях первостепенное значение.
Может быть, код и не пригодится, - однако "береженого Бог бережет"!
     -  У меня из  головы  не выходит один неприятный, но возможный сценарий
событий: в рейсе легко организовать аварию с помощью завербованного кем-либо
члена экипажа,  скорее всего, механика  или  его помощника. Придется открыть
вам  некоторые секреты,  которые вы,  как  умный  и наблюдательный  человек,
наверняка и сами уже распознали: иногда мы транспортируем нелегальные грузы,
этим  и  объясняются  инсценировки нападения пиратов (такой  груз необходимо
вовремя снять). Богословский может пытаться помешать этому, если ему удалось
что-либо  пронюхать.   Похоже,   что  на  этом   поприще  мы  являемся   его
конкурентами.
     Феликс, оценив произведенное впечатление, продолжал:
     - Договор наш должен состоять в следующем: если  вы почувствуете угрозу
аварии,  то постарайтесь передать мне фразу, - "надежды оправдались". Я буду
знать как действовать, какие меры предпринимать.
     Здесь  Сергеев   решительно  вмешался  в   спокойный   тон  рассуждений
собеседника:
     - Феликс, вы извините за категоричность, но я решительно не согласен  с
тем, что Александр может организовать "пакость" против своего бывшего друга,
сотоварища по колледжу-питонии. Мне думается,  что его интрига заключается в
чем-то другом, -  он ведь всегда изображал из себя некого Пинкертона, всегда
старался перемудрить всех мудрецов. Вы не спешите,  раскопайте все поглубже.
Давайте договоримся о том,  что  даже по получении кодового сообщения, вы не
будете все напрямую связывать с действиями Александра. Хорошо?
     На том и  порешили, пожали руки и разъехались.  Остальные дни пролетели
быстро.  Необходимые  формальности,  касающиеся  нового статуса  Сергеева  и
Сабрины были оформлены (женщина гордилась своим новым качеством), но настало
время прощаться. Сергеев потискал собачат, потрепал Бульку  и Графа, чмокнул
в щеку Анну и  долго не  мог отлепить  от себя Сабрину. И пять перед глазами
уплывающий пирс, одинокая женская фигурка, понурый спаниель у ее ног.
     Первая  швартовка  была  в  Гаване: фасады парадных зданий, обрамляющих
площади и скверы гавани, обветшали и, видимо, уже долго ожидали капитального
ремонта,  на который у  страны социализма не  было  средств. Погрузка велась
неспешно, - зачем спешить тем, кого работой не балуют.  Через неделю, поздно
вечером вышли в Мексиканский залив.
     С двух  ночи  Сергеев  нес  вахту  со  старпомом: затрещала рация и  на
приличном русском властный мужчина уточнил координаты  и маршрут  судна, вид
груза. Старпом скороговоркой пунктуально выложил требуемую информацию. Когда
же  ему пожелали  счастливого  плавания,  он  врубился,  оглядел  горизонты,
поторчал у локатора и задал сам себе вопрос: "с какой нечистой силой  только
что разговаривал"? Море было  пустым, -  с ним разговаривала подводная лодка
ВМФ  США.  Они "мирные люди,  но их  бронепоезд  стоит  на  запасном  пути"!
Американцы отслеживали все суда, идущие с Кубы.
     В Мексике  грузились в  портах  Тампико и  Веракрус: Сабрина уже  ждала
Сергеева  и поплавала с  ним до  Панамы.  Команда  была  очарована  грацией,
дружелюбием  и  умом  избранницы  доктора,  -  все,  безусловно,  по-светски
завидовали ему. Из Панамы Сабрина улетела маленьким самолетом домой, Сергеев
поплыл в новую кругосветку.

     Траурное молчание ягнят

     На  восьмые  сутки  плаванья  в  Тихом океане,  по курсу  на  Гавайские
острова,  ночью, Сергеева вдруг разбудила непривычная тишина,  - корабельные
двигатели молчали,  только  бушевал  океан (надвигался шторм, уже было около
шести баллов). Обстановка тревожная: судно потеряло ход не слушалось руля  и
его начинало  подволакивать под настойчивую бортовую  качку. В таких случаях
возможна и подвижка груза: здесь достаточно смещения тяжестей на миллиметры.
Но  подвижка, раз  за разом, от  качки, направленной в  ту же сторону, будет
нарастать. Последовательно и неотвратимо увеличится исходный крен.
     А  дальше  -  трагедия,  переворот (оверкиль), то есть  корабль  резким
кульбитом  перевернется  и  выставит  на поверхность моря  свое  обшарпанное
днище.  Вернуться  в исходное положение никакими силами  его  не  заставишь.
Набираясь воды, выплевывая из внутренних  помещений огромные пузыри воздуха,
взрываясь  и  рушась   от  смещения  двигателей,   электрических  агрегатов,
набираясь   стонов  заживо  погребенной  команды,   судно   начнет  медленно
погружаться. Помощи ждать будет  не от куда.  Капитан обязан вовремя  подать
команду: "экипажу покинуть судно"!
     Необходимо еще  успеть отплыть на приличное  расстояние,  ибо последней
местью  погибающего, брошенного всеми корабля,  будет  разверзшаяся воронка,
всасывающая на глубину, смельчаков или нерасторопных.
     Сергеев быстро  оделся,  -  держась  за  переборки  и  поручни  трапов,
двинулся  на  ходовой  мостик.  До его  вахты  оставался еще  час,  но  надо
попробовать разузнать подробности. Капитан  был на  мостике, лицо и  походка
выдавали   крайнюю   взволнованность.   Радиостанция,   выдавая  координаты,
истерически выплевывала в эфир сигналы "SOS", "SOS", "SOS"!
     Команда  была уже давно разбужена  и  стояла по  местам  - по аварийным
постам.  Из  машинного  отделения  поступали  регулярные  нервные пояснения.
Старпом  запрашивал  метеосводку,  -  всех интересовало направление движения
шторма. В суматохе,  скорее всего,  о докторе  забыли,  и он  продолжал жить
своей обособленной  жизнью.  Это и правильно: о спасителях жизни  вспоминают
только тогда, когда ее необходимо спасать; спасать же  "спасителя" - занятие
необязательное!
     Сергеев заглянул  в штурманский  отсек,  где над  картами корпел третий
помощник  капитана.  Сергеев  попытался  уточнить обстановку, - никто ничего
толком  не  знал.  Официальные  сведения были безрадостными,  - в  двигателе
заклинило четыре цилиндра; их уже спешно вскрывали, разбирали, но для замены
поршней не было запаса. Необходимо было восстановить хотя бы два цилиндра  и
тогда  аварийным ходом  тянуть навстречу  островам,  смещаясь  в сторону  от
движения  полосы  шторма.  Команде   было  предложено,  на   всякий  случай,
приготовить плавсредства (личные и общие), не  расставаться с гидрокостюмами
и спасательными жилетами.
     Тревожность  нарастала,  нарастал  и  крен:  начали  спешно  сбрасывать
контейнеры с верхней палубы, чтобы выровнять  судно. Но пароход швыряло, как
жалкую щепку, болтало, укладывало на  борт. Быстрая  смена ориентации  судна
моментально поглощала  усилия  команды; аварийность  ожесточалась  с  каждой
минутой. Все потеряли счет времени, перестали контролировать ситуацию!
     Сергеев не  помнил  кульминации  событий,  он  вдруг  почувствовал, что
ходовой  мостик  стремительно  по  дуге стал обрушиваться в бушующие волны и
судно плашмя легло правым бортом на воду: выпрямляться, восставать из пучины
оно  почему-то  не  хотело. Наоборот,  -  железная громадина  стала медленно
притапливаться. Кто был способен, стремились натянуть  на себя гидрокостюмы,
но  при мокрой  одежде  это сделать  очень не  просто.  Сергееву такой  трюк
почему-то  удался,  -  видимо, костюм был значительно большего  размера, чем
положено по нормам. Он мысленно поблагодарил бывшего судового врача-гиганта,
который запасся таким просторным спецсредством. Многие уже прыгали  в  воду,
кто-то  отстреливал  спасательные   плоты.  Чумазые  механики  выползали  на
поверхность из распахнутых люков. Предусмотрительный, опытный "дед" (старший
механик)  облил  свою  гвардию  жидким  смазочным  маслом, дабы  в  воде они
подольше  сохраняли  тепло тела:  теперь  они  блестели, как  черти у адовых
топок, готовые на любые испытания. Надо было срочно, пока не начались взрывы
перекошенных механизмов, разряды электрических  замыканий, вызывающих пожар,
и  не  заработала на втягивание воронка погружающегося  судна, отплывать  от
страшного места подальше.
     Шторм разбросал людей,  успевших спастись, по большой площади  бушующей
стихии. Сергеев не  видел никого рядом, его удачно отогнало волной и  ветром
от места  водоворота, - водные конвульсии над  тонущим судном были  видны на
приличном расстоянии,  -  там  что-то  фосфоресцировало и выбрасывало  струи
фонтанов.
     Он вспомнил  уроки "выживаемости", полученные  в Нахимовском училище, в
ВДВ: необходимо  обеспечить себе максимальную плавучесть  (улегся  на спину,
нашел  удобное положение для ног и рук),  обеспокоиться  о свободном дыхании
(не захлебнуться бы!),  войти  в медитацию  (отогнать все дурацкие  мысли об
утоплении),  присматривать за тем, чтобы  какой-нибудь  плавающий предмет не
двинул по башке. Вот и все, - хлопот-то!
     Сергеев не замечал течение времени и  привык к волнам, - он убедил себя
в  том, что катается с  гор и  получает  при этом неописуемое  удовольствие.
Видимо, периодически он впадал в транс или в глубокую дрему и не заметил как
забрезжил рассвет, волны убавили крутизну, солнце выбралось из-за горизонта.
Можно было  оглядеться,  пописать прямо  в гидрокостюм, чтобы добавить тепла
(когда еще появится такая роскошь), проверить амуницию.
     Сергееву  повезло на  вторые сутки  к нему  прибило обезображенный труп
моряка. Он не узнал его, - лицо страдальца было сплошным оторванным лоскутом
кожи  и мяса. Но позаимствованный у  трупа спасательный жилет с  маркировкой
"Новогрудок" сильно  повысил плавучесть доктора, - теперь он словно лежал на
маленьком  плоту. Беспокоил только нарастающий озноб и боль в правом плече и
боку, - видимо следствие ударов  при крушении парохода. Но  заниматься собой
доктору  не  хотелось,  не  было  стимула  активно  бороться  за  жизнь.  Он
настойчиво старался забыться  и  не замечать воду, палящее солнце, противный
холодок по ночам, пронизывающий до костей.
     Размышлять можно было сколько угодно, но сексуальные мысли почему-то не
появлялись.  Очень скоро  и сами  мысли,  -  то  ли  от медитацией,  или  от
обезвоживания  (воды  много кругом, но  она соленая,  горькая, противная)  и
интоксикации, от усталости, -  словно заглохли и лишь  изредка  выскакивали,
как одинокие блохи. Разбудили его дельфины.
     Они  кружили  довольно  близко,  некоторые  тыкали  его носом,  пытаясь
выспросить  о  чем-то потаенном,  например,  о том как  он  здесь появился и
хорошо  ли ему в  открытом, безбрежном океане. Для них  Сергеев был объектом
для игр и удовлетворения любопытства: лучше бы принесли чего-нибудь пожрать,
да пару галлонов пепси. Дельфины то пропадали, то появлялись снова. Они явно
интересовались  пловцом  и  считали  его своей  находкой, собственностью,  а
потому присматривали за ним. Наверное, своим присутствием они отгоняли акул,
во всяком случае Сергеев так и не  увидел поблизости  коварных хищников. Его
больше беспокоили птицы: при приближении к берегам они  могут устроить охоту
на человека,  - будут пикировать  с огромной высоты прямо в  голову, скажем,
для  того  чтобы  полакомиться  глазиком.  Вот  от  таких  контактов   череп
разлетится вдребезги. И дружелюбные дельфины здесь не помогут.
     Версия о дельфинах-спасителях и  помощниках,  видимо, справедлива:  они
подогнали  к  Сергееву,  погруженному  в  дремоту  еще  одного  мученика   с
"Новогрудка". Этот еще  дышал,  сдавленным и хриплым шепотом он  твердил еле
различимые  слова.  Сергеев  подтянул  его  голову  и ужаснулся:  теменную и
височную область  справа рассекали глубокие рваные раны, страшно разъеденные
соленой  водой, из-под  разорванного  на груди гидрокостюма выглядывали  две
половинке переломанной правой ключицы,  вылезшей через разрывы мышц и  кожи,
рука висела, как плеть, остальные части  тела было бесполезно рассматривать,
- помощь все равно оказать нечем. Сергеев узнал молодого помощника механика,
-  ясно, что он  был в агонии и финал близился. Он  увидел  у него на правой
кисти примитивную татуировку, - нелепый дракон и буква "К" сверху.
     Фамилия  страдальца  была  Корсаков. Вдруг,  как  электрическим  током,
Сергеева  пронзило  воспоминание:  всплыло  Нахимовское училище,  парень  из
четвертого взвода по фамилии Корсаков (кличка  - Корсар), его имя и отчество
поммеха  совпадали. Вот как могут раскрываться возможные тайны. Тот, давний,
Корсаков  плохо  закончил: при очередном  сокращении  Армии,  индуцированным
Никитой  Хрущевым,  нависла  угроза  закрытия питонии,  -  многие  нахимовцы
рванули на гражданку; ушел и  Корсаков, а через некоторое время сел в тюрягу
за участие в  групповом грабеже.  Подробности тех  событий Сергееву  были не
известны; что стало потом с Корсаковым - оставалось загадкой.
     Расставаясь  с  жизнью,  смертник  пытался  обратиться  к Богу, к своим
погибшим товарищам с последней исповедью: "Я погубил  всех, ...  меня купил,
сволота,  ...простите,  простите,  парни"...  Он  повторял  эти  слова,  как
автомат, словно включенный и оставленный на  взводе автоответчик. Сергеев не
все понял,  не  ведомым  оставался тот, кто  был "сволотой".  По  врачебному
рефлексу он пытался успокоить страдальца и поддерживал его на плаву рядом  с
собой.
     Скорее  всего, минут через  сорок  Корсаков  затих  и перестал подавать
признаки жизни, пульс не прощупывался. Нужно было избавляться от трупа, - он
мог привлечь своими открытыми ранами, запахом крови акул. Сергеев расстегнул
спасательный жилет  отдавшего Богу  душу  пловца  и легонько  оттолкнул  его
ногой:  тот  медленно  стал погружаться  и  уже на  видимой Сергееву глубине
мертвого грешника стали трепать и терзать жадные хищники - акулы.
     Через   некоторое  время  Сергеев  потерял  счет  часам   и  дням,  его
поддерживали  три  спасательных жилета.  От такого комфорта  он  расслабился
окончательно и, видимо, периодически уходил в глубокий сон, скорее забытье -
уже не отличал ночь ото дня, аппетит был заглушен напрочь, оставалось только
желание  пить.  Но  тут  приходилось  довольствоваться  маленькими  глотками
океанской соленой  воды, -  скорее, полоскать ею рот.  Для  этого совсем  не
обязательно просыпаться полностью, делалось все сквозь сон, рефлекторно.
     В короткие периоды  прояснения сознания Сергеев  пытался  по солнцу или
звездам определять направления сноса течением своего  беспомощного тела: ему
казалось, что дрейф был в сторону материка, островов.
     Память  возвращалась к  Сабрине - и это были приятные воспоминания.  Но
вот из детства, юности  выуживались  только невеселые  картины.  Стала  чаще
вспоминаться мать, уже много лет  как ушедшая из жизни; первая жена навещала
воображение, другие бывшие родственники и друзья -  в общем, являлись многие
покойники, но они не звали, не манили к себе - лишь напоминали о своем былом
пребывании на земле  и, видимо, о том, что души их существуют и отдыхают все
еще на небесах.
     Однажды вспомнился урок фехтования в Нахимовском училище: Сергеев был в
паре с Корсаковым - невысоком, худощавым, непомерно злым парнем.  У Сергеева
была  великолепная прыгучесть (он преуспевал в прыжках в высоту на  занятиях
по легкой атлетике). Этим качеством он пользовался на занятиях по акробатике
(сальто), гимнастике (прыжок через коня),  теперь  решил  воспользоваться на
фехтовании.
     Корсар явно фикстулил,  иначе говоря, пижонил.  В высоком и неожиданном
прыжке  Сергеев  нанес своему противнику удар эспадроном  сверху  по плечу и
спине.  Удар,  скорее всего,  пришелся  сзади между  полами защитной  ватной
куртки. Клинок фиксировался на плече вблизи от рукоятки и, изогнувшись, всей
основной  гибкой поверхностью, ограничительной пуговкой на  конце резанул по
спине, по позвоночнику.
     Противник  взвыл  от боли, а,  очухавшись,  бросился вперед, бестолково
размахивая  своей  спортивной саблей.  Сергееву ничего  не стоило, отступая,
парировать удары. В нужный  момент он выполнил "подсечку" и Корсар грохнулся
на спину.  Но, даже лежа на полу,  он пытался нанести удары клинком по ногам
Сергеева.  Схватка была  моментально остановлена  тренером.  Из случившегося
Сергеев   сделал   вывод:   Корсара   подводит    хвастовство,    злобность,
безрассудность,  мстительность.  Если  сюда  добавить  алчность,  то портрет
потенциального преступника складывался сам собой.
     Наверняка,  успешная  медитация  перешла  в  глубокую потерю  сознания.
Очнулся Сергеев  на палубе  небольшого  судна: его уже  выловили  из океана,
замершего на поверхности  океана, замершего  в  абсолютном  штиле, -  это  и
позволило ленивым рыбакам, забредшим в тот уголок океана по своим  неспешным
делам, заметить странный предмет.
     Врача,  медикаментов  на  маленьком  судне, конечно,  не было. Сергеева
растерли махровым полотенцем,  да шерстяной тряпкой,  предварительно  окатив
чистой  водой, чтобы  смыть морскую  соль,  переодели в  сухое и  положили в
небольшом закутке общей каюты экипажа. Теперь он лежал в полумраке, стуча от
сильного озноба зубами, обессиленный, словно выжатый, негодный лимон.
     К  Сергееву,  видимо, был интерес только меркантильный, -  за  спасение
полагалось  вознаграждение от  международных морских  организаций (не  имело
значение умер ты или доставлен на землю живым). Но никто здесь не собирался,
да  и  не  был  способен  оказывать  активные  лекарские  действия.  Сергеев
чувствовал, что долго не протянет, но бороться за собственную  жизнь не было
никакого  желания.  Нужны  были  капельницы,  строгий  расчет  ингредиентов,
гипотензивные,  антибиотики,  то есть все то, что могла предоставить  только
хорошая клиника.
     Сергеев отдавал себе отчет в том, что сильнейшая интоксикация связана с
развернувшейся пневмонией, обезвоживанием,  вырубленными почками, истощенным
и  посаженным  напрочь иммунитетом. Он даже  радовался  тому,  что никто  не
пытается  его  спасать,  ибо вытащить с того света можно было теперь  только
глубокого инвалида. Он не  хотел быть обузой  себе и родным, - лучше уйти из
жизни "далеким героем".  Ясно, что мужество  заключается  не только  в  том,
чтобы  прожить жизнь  достойно, но  и  уйти  из  нее  вовремя.  Старики  так
настойчиво  цепляются  за  жизнь,  скорее,  от   того,   что  интеллект   их
основательно подавлен атеросклерозом, изменена психика.
     Рыбаки  -  представители  островных   народностей  -  постоянно  жевали
какое-то зелье, покуривали "травку". Они и Сергееву предлагали  "оттянуться"
напоследок.  Но  он  отказался  от  наркоты,  -  не  хотел  туманить голову,
проводить последние  минуты жизни в дурмане. Сергеев попросил большой шприц:
ему дали  двадцатиграммовый,  пользованный  (но  асептика  теперь  не  имела
значение).  С  трудом найдя вену  на  тыле  левой кисти, он ввел  себе около
сорока миллилитров спирта: почувствовалось приятное тепло и кайф привычного,
российского,  опьянения,  остановилось   лязганье  зубов,  появилось  легкое
головокружение и сонливость.
     Находясь в  подвешенном  на  "живой  нитке" состоянии, Сергеев стал еще
отчетливее  понимать,  что  жизнь  -  это  сложная  и   запутанная  интрига,
растянутая  во  времени.  Закручена  она  Богом  и  дьяволом,  нафарширована
заурядной  биологией  и  трансцендентальными  художествами.  Но  бездарно  и
истерически   цепляясь  за  жизнь,  человек  обязательно   входит  в  стадию
очевидного безумия, финал которого все равно один - смерть!
     По  странному стечению обстоятельств это судно следовало не к Гавайским
островам (не к возможному спасению!), а  от них, - куда-то к берегам далекой
Мексики, где, безусловно,  тоже могли спасти, но довести до  госпиталя точно
не успеют. Сергеев, узнав о  маршруте, только  невесело хмыкнул, но  не стал
суетиться.  Он только подумал: Какие все же люди беззащитные, бессмысленные,
молчащие ягнята перед Богом!
     Передохнув немного  и собравшись с мыслями, найдя нужные слова, Сергеев
попросил  капитана  написать  с  его  слов  на  английском  языке  маленькое
послание: во-первых, Сабрине (в него, кроме слов о любви, он вставил кодовую
фразу для  Феликса  -  "надежды  оправдались",  ищите  Корсара  и  передайте
последний привет от  его  сына);  во-вторых, затвердил свою волю о похоронах
(завернуть в брезент и с колосником, привязанным к ногам, сбросить в океан).
     Теперь, покончив  с формальностями, Сергеев сосредоточился на последних
мыслях. Как врач, он чувствовал,  что  финал его пребывания на планете Земля
должен наступить  скоро.  Но это не пугало его, - он верил, что умирать даже
приятнее,  чем  рождаться.  Просто  надо иметь мужество  и здравый рассудок,
чтобы воспринимать волю Божью такой, какова она есть!
     Сергеев  оглянулся  на  свою  жизнь,  мысленно  проскочил  по  всем  ее
ответственным этапам. Получилось все очень скоро:  он  даже прозу свою писал
"беглым  стилем"  - эту особенность диктовал темперамент. За  свою жизнь  он
проскочил  стайерскую  дистанцию  -  не  очень   долгую,  но   утомительную,
заставленную   опасными  препятствиями,  преодоление  которых  не  приносило
большой радости, а только накапливало усталость и боль от ушибов, болезней и
потерь.  Он никогда  не имел время для остановки, для того, чтобы  перевести
дыхание, тем более, отдохнуть вволю.
     И вот теперь, наконец,  приближался долгожданный отдых!  Сергеев достиг
финишной  черты,   остался  еще  один  шаг,  -  шаг  в  загадочное,  манящее
зазеркалье.  Он   сделал  этот  шаг,  умышленно   поддав  скорость.  Дыхание
остановилось,  сердце  еще  немного  продолжало  стучать,  но  первым  начал
выключаться  мозг,  -  Сергеев  со  вкусом ляпнулся мордой и  всем  телом на
гаревую дорожку  стадиона, называемого по научному - социумом.  Теперь он не
чувствовал  боли,  его  окрыляло  счастье  и  надежда на  встречу  с  Богом!
Последние, еще не умершие клетки  того, что раньше называлось мозгом, успели
вырвать у смерти  еще один, последний, вопль: "Господи! услышь  молитву мою,
внемли молению моему по истине Твоей; услышь меня по правде Твоей".
     Дальше была минута молчания, а затем на сознание надвинулась эра тьмы!
     Капитана   маленького  судна,  медленно  тарахтевшего,  продвигаясь  из
незначительного  островного государства  неведомо куда, устраивало завещание
этого странного  человека, случайно выловленного из воды, молчавшего, ничего
особого не просившего. Воля его была свята для оставшихся жить на Земле!
     Тело  эскулапа, упакованное по традиции,  сбросили с кормы  через  пару
часов,  как  Сергеев испустил  дух  (холодильной  камеры на  судне не было).
Произошло  это  к  западу  от  Гринвича (150  градусов долготы), в  северном
полушарии  (30  градусов  широты).  Сергеев  закончил  жизнь,  как  истинный
скиталец,  далеко  от  родного  Санкт-Петербурга,  но  все   же  в  северном
полушарии, с  тяготением  к  западной  культуре  несколько  большим,  чем  к
восточной. Такие особенности траурного маршрута  соответствовали компонентам
его генофонда, его сложному архетипу и непростой судьбе.
     Из  вселенского  информационного  поля,  откуда ни  возьмись, вынырнули
эпистолярные  вирши  Владимира  Набокова,  весьма   подходящие  к  торжеству
момента: "Благодарю тебя, отчизна, за злую даль благодарю! Тобою полн, тобой
не признан, я  сам с собою говорю.  И в разговоре каждой  ночи сама душа  не
разберет, мое ль безумие бормочет, твоя ли музыка растет"...
     Душа Сергеева уловила и другую мелодию, исходящую из поэзии все того же
Набокова,  только  молодого, но  уже  достаточно настрадавшегося изгнанника:
"Здравствуй,  смерть! -  и  спутник  крылатый,  объясняя, в  рай уведет,  но
внезапно  зеленый, зубчатый,  нежный  лес  предо мною  мелькнет. И  немой  в
лучистой  одежде,  я рванусь  и в чаще найду  прежний дом  мой земной, и как
прежде дверь заплачет, когда я войду".
     Теперь Сергеев стремился только  в один дом  -  и  в доме  том осталась
Сабрина,   уже  более  десятка   дней  пребывавшая   в  какой-то  тягостной,
необъяснимой тревоге. Ей почему-то  с мистической периодичностью вспомнились
стихи самого Сергеева, которые он произнес, прощаясь с плачущей подругой: "А
ты просила, ты молила верности. Как будто в этом  смысл большой. И у меня не
доставало  трезвости понять  тебя умом, а  не  душой"!  Все сходилось и  все
рассыпалось, разбивалось вдребезги: разговаривал теперь Сергеев с Сабриной с
того света,  из зазеркалья,  откуда не  возвращаются в  прежнюю  жизнь!  Так
любимые женщины становятся вдовами моряков!
     Post scriptum: Всю картину погребения в океане тела несчастного путника
Сергеев наблюдал  уже  в  совершенно  ином  качестве. Такое качество,  скоре
всего, нельзя было теперь называть "Сергеевым", ибо заканчивалось пребывание
грешной  души  на  планете   Земля.  Она   была  уже  не   человеческой,  не
присутствовала в человеческой  плоти,  а  снова  превратилась  в субстанцию,
принадлежащую исключительно Богу.
     Перед тем, душа та не заметила, как стала медленно концентрировать свою
силу,  невидимое  поле в  области  сердца, и, достигнув максимального сжатия
святой волшебной энергии,  медленно набирая высоту, стала подниматься сперва
над  собственным телом и группой людей, окружавших  его. Затем, послонявшись
немного в задумчивости на небольшой высоте,  словно ожидая появления  Иисуса
Христа или его Святых Апостолов, - может те пожелают вернуть душу на прежнее
место,  в  тело грешника, -  поднялась  выше. С этой высоты ее  уже  вернуть
обратно не было сил ни у кого, - Finita la comedia!
     То, во  что теперь превратился Сергеев  и  что  перешло  в  единоличное
владение  к  Богу,  с  любопытством  проверяло  свои  земные  предположения:
генетика трупа сейчас интересовала  душу Сергеева. В свое время он выработал
для себя представления о, так называемой, археологической генетике или, если
угодно,    генетической    археологии.    Сергеев,    еще    когда   работал
врачом-инфекционистом   и   патологоанатомом   по   совместительству,  любил
раскапывать тайные  клады генетических  предопределенностей жизни  и  смерти
земных  существ:  выяснять  их  истинную  породу,  дальнейшие   перспективы.
Сергеев, как ученый,  давно понял, что белок слишком дорогой материал, чтобы
его разбазаривать: он должен циркулировать в разных этажах жизни.
     Сейчас, наблюдая из-за облаков похороны собственного  тела, сергеевская
душа размышляла о сокровенном: как будут растаскиваться "белковые кирпичики"
жителями океана,  расположившимися с разинутыми ртами на разных  этажах этой
громадины. Главными "несушниками", в конце концов, безусловно, станут вирусы
и  бактерии;  они  еще  при  жизни  оккупировали   клетки,  ткани  и  органы
сергеевской  плоти  и вовсю распоряжались белковыми конструкциями. В  первую
очередь  шел  торг  по  поводу  хромосомного   мусора.  Теперь,  в  условиях
океанских, неограниченных, возможностей, эти людоеды постараются на славу.
     Только наивные люди думают, что  белковая плоть  погибает,  -  нет, она
утилизируется с пользой для  жизни и совершает вечный кругооборот также, как
и  душа.  Собственно,  для того и  доставили  белок на  землю.  Не  будут же
серьезные  люди  верить  в  сказки старой  большевички Ольги  Лепешинской, -
безграмотной и бесчестной,  - что  белок синтезируется из ничего? Ясно,  что
плоть  совершает  кругооборот   в  пределах  Земли,  а  душа  предварительно
забрасывается в космос,  чтобы  там  обменяться  накопившимися сведениями  в
информационном поле галактики, - ей тоже требуется "почистить перышки"!
     Трансформируясь через микробные существа белок  исправляет накопившийся
генетический брак, стремясь к идеальной  формуле, задуманной Богом. Только в
особых  случаях  поломка   усугубляется:  тут   уже   действует  настойчивое
вмешательство человека, скажем, с какой-нибудь радиоактивной отсебятиной или
другой эпохальной победой науки. "Идет охота на волков"!
     Океан удивительная в  этом  смысле лаборатория совершенствования жизни,
идеальная строительная площадка, инкубатор.  Здесь, словно в матке абсолютно
здоровой женщины, в  плодном пузыре,  под защитой водно-солевого раствора, в
тишине,  "белковый эмбрион" обстоятельно  и неспешно вынашивается  до полной
кондиции. Затем  он выбрасывается к столу землян в виде свежей рыбы или иных
даров моря.
     Древние  моряки были  далеко  не  глупыми  людьми:  завернув в  прочный
брезент   и   привязав  к  ногам  своего  сотоварища  увесистый   груз,  они
обеспечивали транспортировку белка  на  самое дно океана, -  на  первый этаж
жизни.  Отсюда процесс ассимиляции пройдет  по  всем правилам  биологической
кухни.
     Многие  великие  люди  до  сих  пор  просят  развеять  свой  пепел  над
просторами морей. Правда,  при сожжении  процесс ассимиляции белка еще более
замедляется. Ведь тогда во владение океанским тварям попадают только матрицы
памяти белковых молекул. Все, безусловно, вернется на круги  своя,  но через
усложненный процесс:  придется обстоятельно и кропотливо навешивать белковую
строму,  заимствуя  "кирпичики"  из  чужих  складов.  Зато какая  очистка от
генетического брака будет происходить в чреве океана.
     Заметно было, что в  момент выброса души  из плоти, рассыпались искры в
разные стороны. Они  еще  продолжали висеть  в  воздухе, словно серебрящийся
пар.  Постепенно  искорки души внедрились в маленькие существа - в бактерии,
вирусы, в комаров и прочих мошек, в планктон. То был святой процесс передачи
особой душевной информации, адресованной микромиру.
     Душа еще,  несколько загруженная памятью плоти,  вспомнив, воспроизвела
из "Ворона" незабвенного Эдгара По целую строфу: "В душу хлынет ли забвенье,
словно  мертвая вода, яд затянет рану  сердца, словно  мертвая  вода?  Ворон
каркнул: Никогда!" Теперь свободной душе придется самой разбираться, кто был
прав: литератор Эдгар По или мифический Ворон.
     Чувствовалось,  что словесные  стереотипы, задолбленные за  многие века
суетящимися  легковерными людьми,  наделены правдой мысли:  "вынуть  душу" -
было правильным тезисом. Из Сергеева последние  события жизни и вынули душу,
вытолкнули ее из  бренного тела.  Теперь нужно ждать,  когда "душу  помянут"
чудаки,  оставшиеся на Земле. Для  того необходимо дождаться,  чтобы записка
Сабрине достигла и других заинтересованных глаз.
     Сергеев  знал,  что в ближайшее  время  возникнет взрыв воспоминаний  в
мозгу, в  сердце  той  единственной земной  женщины, которой он  вверял свое
будущее - своего ребенка. Память прострелит и у Графа, у всех тех, кто  знал
и  помнил  бесшабашного  скитальца.  Желательно,  чтобы  наступил  возможный
эффект,  про  который  говорят: "душа  отозвалась".  Может  быть,  от  таких
переживаний кой у  кого возникнут "болезни  души", "душа будет  ранена". Кто
знает,  как   Сабрина,  дети  Сергеева,  его  друзья  переживут  трагическое
известие,  -   как   будет  протекать  все  то,  что  объединяется  понятием
"расставание с душой" любимого человека.
     Свободная душа в  свободном  полете  стала набирать скорость,  удаляясь
вверх,  к каким-то заоблачным далям: и вот уже  не виден  маленький пароход,
подобравший  умирающего   Сергеева;  но  нарастающая  перспектива  расширила
панораму  жизни  и выхватила  из  ее  недр  Сабрину,  сидящую  на  диване  в
собственном  доме  и  вдруг  схватившуюся  со  стоном  за сердце.  Граф тоже
подскочил и жалобно заскулил, кошки Маша и Муза  в  далеком Санкт-Петербурге
заволновались   и   уставили   зеленые   глазищи  в   пространство,   словно
приготовились   к   встрече  с   весьма   представительным   эфирным  телом.
Необъяснимая гнетущая тревожность обуяла всех  тех, кто знал, помнил и любил
Сергеева при жизни.
     Еще бросок вверх и  выключились из панорамы  различимые  человеческие и
иные  тела.  Сергеев  понял,  что  душа   в   своем  полете,  в  возвышении,
преодолевает  последнюю  невидимую  силу  притяжения,  как  бы  переходя  на
возможности  первой, второй  и третьей ступеней отрыва от Земли, от  прошлой
жизни (даже  этот  Божий  принцип  заимствовали люди - ракетостроители). Она
стала собственностью Галактики.
     За  этой планкой душа  выбирала далекие  ориентиры: что-то основательно
тянуло ее к  Венере  и Меркурию, то есть призывало смещаться ближе к Солнцу,
но что-то влекло и к сияющим кольцам Сатурна  - в противоположную сторону  -
по пути к космической бездне.
     Еще старик Кассини (Джованни Доменико) и  его сын Жак, -  оба итальянцы
по  происхождению,   но   ставшие  великими   астрономами   во   Франции   и
возглавлявшие,  каждый в свое время,  Парижскую  обсерваторию, -  пристально
рассматривали  загадочный Сатурн. Почти  три столетия назад  Кассини-старший
рассмотрел особую "щель" между большими кольцами  Сатурна. Так она  теперь и
называется астрономами  -  "щель Кассини".  Оба ученых  и  их  последователи
выяснили, что  вращается вокруг планеты множество разномастных  твердых тел,
двигаясь по раздельным орбитам, никогда не пересекающимся.
     Странно  организованная  вакханалия  отдельных   песчинок   и  глыб  до
километра в диаметре не находила объяснение: можно лишь догадываться, что на
четко выверенных орбитах метались законсервированные души грешников. И такая
суета возбуждала научное любопытство. Но  предостережение возникало изнутри:
"Побеждающий   не  потерпит  второй   смерти".   Душа  Сергеева  остереглась
вмешиваться в странную  историю: за ней не значились  такие  уж  отъявленные
грехи, посему и притяжение к Сатурну было не столь основательное.
     Но  вот,  наконец,  настало  прояснение:  меркурианская  дева  осознала
полностью  свои координаты, разобралась в  галактической  астрономии. Венера
манила  и  притягивала горами,  кратерами,  глыбами камней,  так  похожих на
земные пейзажи. Меркурий  интриговал загадкою  поверхности,  смахивающей  на
лунное  бездорожье.  И  бешеная  скорость  вращения  облюбованных  планет  и
перенасыщенная  углекислым   газом  атмосфера  не  пугали  душу.  Ее  манила
возможность подзарядиться от  Солнца энергией духа и разума.  Но действовало
еще  что-то: влечение  к  Венере  было похоже на чувство,  которое испытывал
Сергеев, общаясь мысленно или наяву с Сабриной.
     Душа  решилась:  она  двинулась   к  Всемогущему  Солнцу,  дабы,  низко
поклонившись  его   величию,  затем,   на  полном  ходу,   лихо   обогнув  и
оттолкнувшись  рассудком  от  раскрывшего рот  веселого счетовода  Меркурия,
пожелав  очаровательнице-актрисе Венере  "Чао!",  рвануть  обратно к  родной
Земле!
     Душа огляделась, засуетилась, попыталась разыскать души прежних друзей,
например,  Чистякова. Но не задавался Творец целью устраивать  в космосе дом
свиданий, - кругом был мрак и вихорь! Опустив глаза к  долу  любопытная душа
увидела на Земле загадочное: появился цветовой калейдоскоп и стала нарастать
особая музыка, - музыка  жизни, планет, галактик, мирозданья. Никакой земной
оркестр еще не передавал, не воспроизводил такую мелодию!
     Очень  напряженным зрением душа  ухватила  шевеление  на земле каких-то
огромных,  бесконечных,   разноцветных  змей.  И  появилось  прозрение:  Бог
воспринимает людскую  плоть не  как  отдельные особи, а как всю генетическую
протяженность, исходящую  из  одного общего центра  - начала всех  начал! "В
начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" (От Иоанна 1: 1).
     Но  для  Бога  нет  времени,   не  существует  такого  качественного  и
количественного признака материи, посему Он раскидывает души как ему угодно,
- в прошлое или настоящее, в хвост или в гриву, - ему все равно. Господь уже
однажды создал определенную матрицу мирозданья, проходя  через которую любая
возможная энергия преобразуется только  так, как и должна преобразовываться.
И через определенную ячейку такой матрицы все необходимое достигает Земли, -
той планеты, которую Бог присмотрел и выбрал для специальной миссии.
     Вся  гармония  Мирозданья отозвалась  в  душе,  некогда  принадлежавшей
Сергееву, а теперь только Богу, прекрасной цветовой  музыкой: свет  и цвет в
ней образовывали живописную радугу, а звук подчинялся  гениально подобранным
нотам  и  четкому ритму.  То,  что играется  на Земле, - это всего лишь игра
лодыря-плотника скрипичным смычком по двуручной  пиле или заурядной ножовке.
В  оркестре Божьем нет халтурщиков и дилетантов, там действуют профессионалы
уровня мирозданья.
     Такой музыкой  и определяются  прыжки  и гримасы  жизни, все  поведение
поколений безумных  людей. В нужное время и в нужном месте  партитуры  будут
расставлены  музыкальные  акценты,  отражаемые  на  Земле миром  или войной,
вселенским  счастьем или  ненавистью, добропорядочностью  или  греховностью,
реками слез или неудержимым хохотом.
     Душа  бывшего человека  напряглась,  задергалась  в  судорогах и  стала
просить трепетно: "Благоволит Господь к боящимся Его, к уповающим на милость
Его"  (Псалом 146:  11). Была  одна задача  -  вымолить  право  вселиться  в
нарождающегося  младенца, спрятанного  под сердцем  у любимой Сабрины. Новое
существо  несло  в себе  гены  приземленного  в  своих  жалких  возможностях
человека,   имя   которому   Александр  Георгиевич   Сергеев.   Его,   этого
эмбрионального заморыша, хотела взять  под свою мудрую защиту душа  умершего
отца.  Только  такое  слияние  может  стать самым  перспективным,  а  значит
полезным  для  землян и  Бога!  Но  человеческое  представление  может  быть
ошибочным: "Потому  что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие
сильнее человеков" (К Коринфянам 1: 25).
     Тут же возникло  осознание: душа умерших  родителей  может  вселиться в
одного из наследников  генетической линии только в  том  случае, если  число
настряпанных  зародышей  входит  в  "золотое  сечение",  состоящее  из  трех
шестерок, ну хотя бы - шесть,  двенадцать,  восемнадцать. Здесь уже работает
теософическое "сокращение" и "дополнение"  - категории особые. Если детей  и
внуков  будет меньше, то душу вышибет  в другую генетическую линию по методу
"случайного выбора".
     Душа, некогда принадлежавшая  Сергееву, обрадовалась: "Хорошо,  что при
жизни успелось настрогать нужное количество наследников, как законных, так и
тех,  зачатие  которых  находилось  за  пределами  представлений  о  мирской
морали"!
     Слава  Богу,  что  за  грехи  земные Бог  не закинул  просящую  душу  в
безвозвратный космос, поближе к кольцам Сатурна, на исправление! Моментально
произошла  полная  отслойка  земной  памяти,  переход  ее  в  поле  духовной
интуиции. Душа забыла , чьей она была раньше.
     Бойкая комета  по  изящной  параболе (y[2]=2px), вытянув  за
собой живописный хвост из мириад единиц вдохновения, рванула обратно к Земле
И последний  вопль той души вписался в общую драгоценную  музыку Мирозданья:
"Выведи  из  темницы душу  мою,  чтобы мне  славить  имя Твое.  Вокруг  меня
соберутся праведные, когда Ты явишь мне благодеяние" (Псалом 141: 7).
     Да исполнится Воля Божья: будем ждать продолжения земной повести!


























     Оглавление:
     стр.
     Беседа первая - Оракул и пророчества 2
     1.1. О морге и диссидентах 9
     1.2. О демонических личностях 35
     1.3. О покойниках и мирском 63
     Беседа вторая - Столпы отечества 69
     2.1. Поминки и обличение Иуды 79
     2.2. О соблазнительной секретарше 84
     2.3. Погружение в ретро 94
     2.4. О мракобесах и пошлости 101
     2.5. Испытание верности 106
     2.6. Опять ретро и пошлость 108
     2.7. О девиантах 114
     2.8. Психотерапия сублимаций 118
     2.9. Мордой об стол 125
     2.10. Шок 130
     Беседа третья - Загадочные Александры 131
     3.1. Встреча друзей 139
     3.2. Психологические раскопки 144
     3.3. Возвращение в прошлое 147
     3.4. Больничная рутина 151
     3.5. Расплата по-армейски 154
     3.6. Малышка 157
     3.7. Самоубийца 160
     3.8. Лицо новой власти 162
     3.9. Адепты зла 164
     3.10. Судилище: ад и рай 168
     3.11. Муза странствий 179
     3.12. Исповедь аутиста 181
     3.13. Современные пираты 185
     3.14. Морская экзотика 187
     3.15. Мистика и реальность 193
     3.16. Контакты с буржуем 197
     3.17. Наследники и родители 199
     Траурное молчание ягнят 204
     Post scriptum 208



     А.Г.Федоров



     ОРАКУЛ
     петербургский





     - 2 -
     (МИСТИКА и РЕАЛЬНОСТЬ)










     Откровение Святого Иоанна Богослова (14: 13):
     И  услышал  я  голос  с  неба,  говорящий  мне: напиши: отныне блаженны
мертвые, умирающие  в  Господе; ей, говорит  Дух,  они  успокоятся от трудов
своих, и дела их идут вслед за ними.















     Санкт-Петербург
     2001 г






     ББК 84 (2Рос = Рус) 6
     Ф(33)


     Федоров А.Г.
     Оракул петербургский: Книга 2 (Мистика и Реальность). СПб., 2001. - 230
с.
     ISBN 5-87401-083-1
     Во второй  книге "Оракула" продолжается  повествование  о  трудностях и
радостях  жизни в  современной  России.  Жанр  произведения  характеризуется
подходами,    скорее   всего,   приближающими   его    к   роману-назиданию,
роману-проповеди,  но   только   не  к   роману-исповеди.  Все  герои  здесь
вымышленные. На основе творческого обобщения демонстрируются ошибки  выбора,
мотивации  поступков,  которые  приводят главных  героев к драматическому  и
смешному. Интрига приключения присутствует везде, в нее поневоле втягиваются
все участники событий.




















     ISBN 5-87401-083-1 ( Издательство "Акционер и К[0]", 2001
     ( А.Г.Федоров, 2001














     Оглавление:

     стр.

     Тетрадь первая: Приглашение на казнь 4
     4.1. Предвестники горя 18
     4.2. Женская мудрость 24
     4.3. Путешествие из Венесуэлы в Санкт-Петербург 43
     Тетрадь вторая: Защита 70
     5.1. Хождение в народ 78
     5.2. Родина-мать и ее приблудные дети 88
     5.3. Еще раз о женщинах и бабах 95
     5.4. Клятва Гиппократа для Феклы и Кондрата 105
     5.5. Откровения лукавых грешниц 123
     Тетрадь третья: Отчаяние 134
     6.1. Мужчины и женщины 141
     6.2. Прогулки по тайным закоулкам 156
     6.3. Время жизни летит быстро (просветление) 159
     6.4. Поход в зрелость 164
     6.5. На войне, как на войне 177
     6.6. Неожиданная встреча 182
     6.7. Первая женщина 188
     6.8. Возмездие 197
     Новое приглашение на казнь: защита, отчаяние 201
     Post scriptum 208




























     Тетрадь первая:
     Приглашение на казнь

     Да, Да, совершенно верно! Заголовок украден,  похищен,  слизан у одного
из великих  писателей современной  эпохи. Признаемся, каемся,  но продолжаем
заимствовать литературную находчивость у мудрого из мудрых, у  блестящего из
блестящих! Правда, стоит оговориться: по началу асс эпистолярного творчества
только  подавал  надежды   на   готовность  взойти  на  Олимп  литературного
мастерства. Приходилось бороться с китами, бронтозаврами, корифеями, которые
в изобилии селились на благодатных почвах зарубежной демократии, куда еще не
дотянулись алчные щупальца большевистского аншлюса. Но в те  времена коллеги
были  готовы  подвинуть  ногой только  скособоченный  табурет  под  седалище
элегантного  молодца, бодро бьющему копытом в почву литературного искусства.
Лишь немногие  провидцы величали его  с  потаенной завистью "будущим великим
писателем".  Согласимся  воспринимать  по  этой  схеме  его  имя,  отчество,
фамилию,  сократив  все это до скромной аббревиатуры  - БВП. О причине такой
настойчивости нетрудно догадаться,  если прочитать до конца повествование  и
сопоставить некоторые факты.
     Однако сейчас  продолжим разговор не о печальной странице литературного
плагиата, к которому решимся прибегать еще  не однажды, а об  иных явлениях,
навеянных  не  столько превратностями  мирской  жизни,  суетой, пустячностью
бытия,  сколько  таинственностью всего мирозданья.  Поговорим без  пафоса  и
истерического   восторга   о   Великом   Переселении  Душ,  а  заодно   и  о
трансцендентальной  миссии  насекомых, домашних животных  в  жизни человека.
Попробуем развернуть загадочное  явление - доместикацию,  но не в  фас, а  в
профиль. Пусть не обижаются на нас латиняне за то, что их  витиеватый термин
domesticus будет трансформирован в бытовое  понятие "одомашнивание", причем,
поэзии, прозы, святости, истории и философии.
     Для начала  обратимся  к таксам и кошкам.  Именно они  - эти преданные,
однако не всегда  правильно понимаемые загадочные  существа, -  сопровождали
БВП,  о котором  идет речь, по  жизни, помогая  ему открывать  в  душе новые
качества.  В историческом преддверии  главного разворота событий, начиная от
рождения  и  до  окончательной половой  зрелости,  таксы  и  гувернеры (если
хотите, - гувернеры и  таксы) с  прекрасным знанием английского, немецкого и
французского языков занимались  воспитанием  корифея  литературы. Случайные,
чаще  дворовые,  кошки   в  большей  мере  успокаивали  ему  душу,  помогали
осознавать грехи  и каяться. Но лишь  в зрелые  годы,  когда он  сознательно
оскандалил  всемогущую  женщину -  прекрасное земное существо, он даст своей
героине  музыкально-поэтическое  имя,   навеянное,  скорее  всего,  кошачьим
"мя-у".  Юной нимфетке,  но с большими задатками к  обыденному разврату, так
свойственному   кошкам,  будет  подарен  вещий  звук   -  продолжительный  и
многообещающе-легкомысленный, как нота "ля"  (может быть - "ло", "ла"), тихо
переползающий в указание - "ты", "тебя", "та".
     Естественно, такой союз человека и домашнего животного длился не всегда
по   воле   писателя    (даже    чаще    -    наперекор),    с    некоторыми
перерывами-проплешинами, которые в реально-плотском виде отпечатались на его
сильно поседевшей голове к закату жизни.
     Бабочки -  это уже  иная сфера увлечений и психологических  сублимаций,
отреагирования,  переноса, замещения. Ажурные существа, требующие известного
усердия от нападающего, прежде, чем они позволят нанизать  себя  на  прочный
стержень,  порхали  от  начала  и  до заката  мирского  бытия,  являя  собой
феномен-стимул.  Последний, чего  греха таить,  так  необходим  пульсирующей
творческой натуре, возможно, глубокой в чем-то, но чаще - ветреной и зыбкой.
Они  навивали  образы ностальгически-острые, изумительной  красоты и печали:
"Ясно  молятся  свечи, и  по  столу ночные ползут мотыльки".  Или  еще  того
больнее:  "Одуванчик  тучки  апрельской в голубом окошке  моем,  да диван из
березы  карельской, да  семья мотыльков под  стеклом".  Подобных поэтических
фокусов накопилось знатное количество  - вот вам еще один: "Бархатно-черная,
с теплым отливом сливы созревшей, вот распахнулась она;.. крылья узнаю твои,
этот священный узор".
     Известно, что домашние животные, консументы (consumo - лат.), хотят они
того или не желают, становятся со временем похожими на своих хозяев. Природа
здесь  действует  в обоих  направлениях  -  то есть  изменения  движутся  по
принципу - "вперед и наоборот". Трудно сказать,  кто и  кого в такой  сцепке
потребляет, причем, не только  в пищу, но и для психологической  подзарядки.
Совершается,   видимо,   тайная   психологическая   мимикрия,   а   затем  и
биологическая,  но  определенная лишь теми видовыми  возможностями,  которые
дарованы  Богом.  Скорее неосознанно,  по наитию,  по импульсивной симпатии,
хозяин выбирает себе  параллель из мира животного  -  среди пород собак  или
кошек, бабочек,  стрекоз, жуков. Так остановила свое внимание  на таксе мать
БВП  с  чудесным  женским  именем  -  Елена  (Светлая!  Факел!).  Имя  то  -
равноапостольное и  мученическое. Так все и случилось на самом деле.  Любовь
же к таксам была и оставалась некой семейной традицией.
     Внимательно "вчитавшись"  в выражения лиц на семейных фотографиях, даже
не будучи специалистом-физиономистом, поймешь,  что нежная, почти базального
уровня, грусть комкает душу этому прекрасному, обаятельному цветку природы -
Елене. Та же грусть читается в глазах породистой таксы, совсем не русской по
крови,  характеру,  генофонду. И  то  сказать,  завозились такие собачки  из
Германии, из далекой Англии.  Они  проживали мало-мальски продленную жизнь в
маленьком комфортном  уголке,  островке благополучия, удачно  создаваемом на
обширных землях холодной и неуютной страны России.
     Отец  Елены -  отпрыск богатейшего  рода  золотопромышленников,  -  был
заметным  деспотом  и  мучил ее  и брата страшными разборками и  неугомонным
назидательным азартом,  не знающим границ. Обдавая, как ушатом ледяной воды,
грацильные  детские тела и еще не закаленные мозги, деспот пытался, конечно,
прежде всего, успокоить свои  собственные душевные  бури. Он  с отчаянностью
продвинутого  психопата  решительно  создавал  учебные  казусы  -  например,
индивидуальную  школу, где проводили занятия для двух-трех  избранных лучшие
профессора,  педагоги. Даже от  такой  благородной затеи основательно тянуло
махровым садизмом.
     Злые языки вещали,  что  папочка успел прижить на стороне (в  ближайшей
деревеньке)  внебрачного  сына, - может  быть,  этот  грешок был поводом для
проявления  психопатической  взрывчатости.  Но не человеческий  суд  в таких
делах первостепенен. Вспомним слова  об Иисусе: Он  восклонившись сказал им:
кто  из  вас  без  греха,  первый брось на  нее  камень". Вообще,  трудно  с
абсолютной достоверностью признать, что в поведении человека первично, а что
вторично. Другие "добрые люди" судачили по  поводу  загадок  генофонда главы
семейства  и  рода,  откапывая  где-то  в  нафталинной  пыли  спален предков
ядовитую  хитрость  славянского,  татарского   и  еврейского  биологического
коктейля. Можно  лишь предполагать, что пропорции хромосомного зелья были не
очень тщательно  выверены природой, -  отсюда и  дурь поведенческая, которая
последовательно  разворачивала  темперамент  носителей  красивой  и  звучной
фамилии, сочетающей в себе деловое - "рука" и поэтическое - "вишня".
     Справедливости ради  отметим,  что  фонетическое благозвучие  - явление
непростое,  мотивируемое  многими   психологическими  феноменами.  Тот,  кто
проводил обследование пациентов с  помощью методики  пиктограмм,  знает, что
когда  перед  субъектом  с вялотекущей шизофренией ставится задача  пометить
картинкой простенькое понятие -  "отчаянье",  то  страдалец  рисует  чайник.
Никто - ни врач, ни сам пациент, - не может объяснить связно,  что творилось
в  зрительном  анализаторе, в ушах и во всей  голове  шизофреника, когда  он
выстраивал свой особый "параллельный" мир образов.
     Нет   в  наших  генетических   откровениях  даже   отдаленного  отзвука
антисемитизма (но обвинители, конечно, найдутся). Однако и в фотографическом
облике  прародителя и  в  профессии  (банкир), и  в тяге  к  воспитательному
фанатизму,  и в  размноженческом  темпераменте звучат  особые, специфические
нотки голоса крови. Поморщась, отрыгнем чеховскую казуистику,  заявляющую  о
том, что  надо сторониться "кровавых разговоров".  Ученых и писателей и, тем
более,  ученых-писателей,  должны  интересовать  корни  событий,  психологии
земных   страдальцев.   Левушка   Гумилев,  настрадавшись  от  скитаний   по
непионерским лагерям, ввел в оборот забавный термин "блуждающий суперэтнос".
То сказано с  пафосом  об  евреях. При переводе  с латинского формулы такого
блуждания - Ubi bene ibi patria - все моментально становится на свои  места:
оказывается - "Где хорошо, там и отечество".
     Сдается, что Господь Бог вменил великому этносу некую заурядную миссию,
а не печать  "величества".  Но какой еврей удержится от  банальной пошлости:
закончив,  скажем,  церковно-приходскую школу,  он  обязательно заявит,  что
имеет диплом Московского университета,  а кандидат наук  будет рекламировать
себя  и  представляться   всем  не  меньше,  чем  академиком.  Что-то  очень
сомнительное проглядывает  из-за заверений о миллионном  состоянии  банкира,
когда  удостоверяешься  в  том, что  дочь его  мыкалась  под конец  жизни  в
отчаянной нищете, а внук долго отыгрывал роль голодранца.
     Тем не менее, не стоит отвергать версию о присутствии в мешанине кровей
знатного рода писателя  и  капелек свойств ашкеназских евреев. Именно тех, о
которых имеются документальные подтверждения из Кельна (еще от ((( века, при
римском господстве). Те представители "блуждающего суперэтноса"  застряли  и
обособились на землях, по  которым протекают реки  Рейн и Сена. То есть речь
идет о,  так называемой, Эрец  Ашкеназ (Земле Ашкеназской),  что  охватывает
Юго-Запад Германии и Север  Франции. Родство земель  потом породит и родство
душ: в браке отца и  матери писателя спаяются  близкие  территории, начнется
местное родословие. Сомневаемся, что  было возможно  полное  сближение  двух
родов,  окажись предки  по  матери  писателя  не ашкеназским  еврейством,  а
сефардами - еврейским  микроэтносом, обособившимся в Испании  еще в ((( веке
до эры  Христа. Эти осколки Богом избранного  народа пользовались даже иным,
чем  ашкеназы, языком - "ладино". Эти  две компании откровенно  враждовали и
запрещалось их дочерям и сыновьям породниться в браке.
     Теперь,  без  промедления, заглянем в  произведение  будущего  великого
писателя, исследованием творчества которого пробуем заняться,  дабы насытить
читателя аллегориями.  Что  же  выплывает на поверхность:  "Он  встал,  снял
халат, ермолку, туфли. Снял  полотняные штаны  и  рубашку. Снял, как  парик,
голову, снял ключицы,  как ремни,  снял грудную клетку, как  кольчугу.  Снял
бедра, снял ноги, снял и бросил руки, как рукавицы, в угол. То, что осталось
от него, постепенно рассеялось, едва окрасив воздух. Цинциннат сперва просто
наслаждался  прохладой;  затем,  окунувшись  совсем  в свою  тайную среду,..
Грянул железный  гром  засова, и Цинциннат  мгновенно  оброс  всем  тем, что
сбросил,  вплоть до  ермолки..."  Тут  же появляется  поэтический  помощник,
сильно  смахивающий  на  одного  из гувернеров:  "Цинциннат,  тебя  освежило
преступное твое  упражнение". Сдается,  что кроме  психологии, как  таковой,
здесь мастерски  нарисован  и  генетический пейзаж,  особенности которого не
вызывают сомнения.
     Замечательный  пример полета творческой мысли  и эпистолярной эстетики.
Наш  поднадзорный впоследствии  оказался  неповторимым  мастером  творческой
казуистики. Он просто сорил, вытряхивал, как мелкий сор  из карманов  старых
штанов, разномастную технику, писательские  приемы,  словесные  абракадабры,
разукрашивая и путая тем самым свои литературные полотна. На тех же  крыльях
он смело  залетал и в  науку (энтомологию),  в шахматное  искусство, ну а  в
художественно-литературном жанре по этим затеям ему не было равных. И если в
науке,  как  известно,  требуется  четкость   и  доказательность  мысли,  но
прощается размытость слова,  то в литературе  отмечается обратное - четкость
слова и туманность  или  полное отсутствие мысли и логики.  "Пробежали шаги.
Пробежали  шаги.  Пробежали, вернулись". Хотя и в литературе возможен синтез
методов науки и практики. Хотя бы такой: "Поцелуи ваши, которые больше всего
походили на какое-то питание, сосредоточенное, неопрятное и шумное". Или вот
еще  благозвучное  -  ярчайший  пример  особенностей  материнской  логики  и
красноречия:  "Диомедон, оставь  моментально кошку,  -  сказала Марфинька, -
позавчера ты уже одну задушил, нельзя же каждый день".
     Среди  предков по материнской линии у писателя числился композитор (ну,
скажем, по имени  Карл Генрих Граун  (за точность  имени  не отвечаем).  Сам
писатель в зрелые  годы характеризовал своего  предка  весьма примечательно:
"талантливый карьерист".  Было  за что,  видимо. Он написал ораторию "Смерть
Иисуса",  утопавшую в восторгах в свое время; он же был помощником  Фридриха
Великого  в  написании  опер.  Чем  не  ашкеназский   еврей  -  расторопный,
талантливый,  предприимчивый  и  ироничный?  Но разговор  о  другом:  что-то
похожее  на  нотную грамоту,  прыжки  значков по  нотной  бумаге,  ее линиям
видится  в  технике   будущего   писателя.  Эхо  родства  и  здесь   достает
посвященного: моментально оставь кошку, ты уже задушил одну!
     На  взлете психологических  ассоциаций,  умиляясь  искренне  мастерству
будущего великого  писателя,  нелишне заметить,  что  самое главное,  скорее
всего,  не в поведении (оно всегда вторично),  а в Божьем промысле, который,
как известно, реализуется трагедиями последующих  поколений - нищетой, мукой
одиночества, а  то и загадочной смертью. Однако в то  время,  когда  будущий
великий писатель еще только осмыслял свое бытие, извещая об  этом окружающих
криками  новорожденного  и   мелкими,  но  уже  с  душком,  деяниями  всегда
преступного  детства, юности  и отрочества, род его процветал,  преуспевал -
"цвел и пахнул" (или лучше - пах!).
     Родной  брат  Елены,  видимо,  тоже  не забыл  отцовских  выволочек  и,
оставшись владельцем богатейшего наследства, ударился в гомосексуализм. Надо
же было как-то компенсироваться от потрясений  детства - от садизма любимого
отца. Конечно, первичным в том было своеобразное сочетание женских и мужских
гормонов, то есть некая анатомическая и физиологическая предрасположенность,
а потом  уж  крутые психологические травмы. Время безгранично-бездельное  он
проводил за границей, где  держал особняки, под стать императорским дворцам,
но любезничал с  порочными  лицами из  народа. Дома  же, в  Петербурге или в
богатом загородном поместье, он тешился безобидными,  но приторными ласками,
адресованными  своему племяннику, каждый раз вызывавшими  опасения родителей
БВП   -  безотчетно  игривого  и  скорого  на  шальные  забавы.  Именно  его
(племянника) любезный  дядя  формально сделал  наследником  своего обширного
имущества.  Но   царский  подарок   не  скрасил  годы  нищего  существования
племянника.  Даже Кембридж  - престижное  учебное  заведение - ему  пришлось
заканчивать на  деньги, вырученные от  продажи массивной  нити  материнского
жемчуга.
     Божья  кара и  в этот темный  закуток дотянулась  цепкой рукой, лишив в
одночасье  некоронованного принца неправедного  наследства.  К тому времени,
естественно, "святой"  дядя закончил игры  с  любовью  трагической гибелью -
очевидно,  что  гром  грянул довольно рано. Как бы предвидя будущее, дядя на
семейных  фотографиях  выглядел  персоной,  утопившей  в своем  взгляде тьму
переживаний беспокойно-грустного смысла. Опять взгляд таксы! Вещее в вещем!
     Но  стоит  ли  говорить  только  о   женщинах  и  им   подобным?   Папа
благополучного  отрока  на  фотографиях тоже напоминает таксу  - решительным
взглядом,   лицом   скуластым,  да   и  всей  фигурой  -  фигурой  человека,
занимающегося  посильным и  приятно-эффектным  спортом, скажем, фехтованием,
легким боксом, прогулками, азартными речами и прочим житейским и супружеским
усердием,  но  никогда не знавшего по-настоящему тяжелого физического труда.
Примечательна  последняя фотография отца от  17 февраля  1913 года, всего за
месяц до трагической кончины: печаль, отрешенность, усталость, разочарование
-  скорее, тоска - выплывают изнутри, из  сознания человека успевшего  - нет
слов! - многое из содеянного переосмыслить.
     По папиной линии тоже открываются генетико-поведенческие каверзы (ясно,
что  первично,   а   что  вторично!):  один  из  его   родных  братьев   был
гомосексуалистом. Стены лондонской квартиры знатного дипломаты были украшены
фотографиями стройных  британских  офицеров.  Кто знает, не  пользовалась ли
опытная разведка  великой державы  услугами  дипломата, награждая его похоть
изысканными  яствами.  Большевистский  посол   Литвинов   отвесит   царскому
экс-дипломату пинок под зад (не в прямом, конечно, а  в переносном смысле) и
пусть то будет первым завоеванием пролетарской диктатуры.
     Обидно,  что  собственно  папа  папы  был  важным  царским  сановником,
сумевшим при Императоре Александре ((( дослужиться  даже  до участи министра
иностранных дел Российской громады. Он  тащил эту тяжелую  ношу с успехом  и
блеском, оставив  известный след  в жизни многострадальной отчизны,  которую
все же на одном из крутых поворотов истории кучка  проходимцев, спрятавшихся
под красными полотнищами,  развернутыми бушующей толпой, сумела поиметь  и в
хвост и в гриву самым вульгарным образом.
     Папа же  БВП в  финале гражданской  агонии тоже утвердился в  должности
министра, но  маленькой,  загибающейся, но  Свободной  Крымской  республики.
Министерские оргии  длились недолго: в скорости,  семья  министра-однодневки
под напором дьяволищ в буденовках, с некоторыми приключениями,  практически,
"гол,  как  сокол" бежала  за кордон. Вот вам еще  один  маркер Божьей, а не
человечьей воли; глумливой  кары, а  не здравого смысла. И не стоит сетовать
по  поводу случившегося: "Ибо всякий  возвышающий сам  себя  унижен будет, а
унижающий себя возвысится".
     В  свое время  папа  с кучкой подобных эстетов-демократов (возможно, из
лучших  побуждений)  раскачивал  лодку  монархического государства  с  такой
силой,  что внес в его развал заметный вклад. Тогда в нем  бурлила  азартная
жажда самоутверждения, политического эпатажа, поиска приложения только своей
воли,  мнения, взгляда, позиции.  Но существует  и другая мудрость,  которую
называют Божьей:  "Всякая душа да  будет  покорна  высшим  властям;  ибо нет
власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены".
     Примечательно,  что именитый  дед БВП на семейных фотографиях и в фас и
профиль  -  вылитый  татаро-монгол.  Азиатский  генезис подтверждает  особая
сексуальная  прыть  императорского  службиста:  ему  удавалось,  уже  будучи
немолодым, успешно  отрабатывать свой искус в постели двух  немок - матери и
ее    дочери.   Может   быть,   кто-то    и   сомневался   в   эффективности
квадратно-гнездового метода  возделывания  любовных кущ. Иначе зачем внуку в
одном из своих произведений замечать: "Но, но, полегче  шуты.  Я зарубок  не
делаю".   Те   слова  произнес   раздосадованный  палач.   Дед   же   нашего
подследственного палачом никогда не был, даже наоборот, - отличался крайними
демократическими взглядами.  Но в его умную татаро-славянскую голову никогда
не  приходила  дурь  сокрушать  монархию.  Причем,  ему  удавалось  сочетать
демократическую приверженность  с  верным  служением  нескольким  поколениям
российских монархов.  Безусловно, остается загадкой то мастерство, с которым
дед умел сочетать  сексуальную  всеядность с демократической  лояльностью  и
неукоснительным  служением Закону, Монархии:  Что ж,  пей эту бурду надежды,
мутную, сладкую жижу, надежды мои не сбылись, я ведь думал, что хоть теперь,
хоть тут,  где одиночество в таком  почете, оно распадется лишь  на двое, на
тебя  и  меня,  а не  размножится,  как  оно  размножилось  -  шумно, мелко,
нелепо"...
     Дочь всеядной немки стала женой царского министра. Она приняла традиции
высшего  света:  успешно  наставляла   мужу  рога,  напоминая,  что  у  него
отвратительно-холодные ноги ("как у лягушки"),  вызывающие  в тонкой женской
душе отвращение к супружескому ложу. Да и то сказать: попробуй босиком да по
льду пройтись. Основательным  оправданием для  полигамности страдалицы-немки
служила версия о том, что Петр Великий  был  зачат Натальей Нарышкиной вовсе
не  от  царя  Алексея  Михайловича  (законного  супруга),  а  от  царедворца
Стрешнева (недаром, многие считают, что Петр  больше татарин и ирландец, чем
татарин и славянин).
     Но  не  о  Петре Великом речь - о писателе великом идет  разговор. А он
ведь набрался где-то наблюдений, которые потом в творческом порыве переносил
в  свои произведения: "Она взглянула на койку, потом на дверь. -  Я не знаю,
какие  тут  правила,  -  сказала  она  вполголоса,  -  но  если тебе  нужно,
Цинциннат,  пожалуйста,  только  скоро".  Ее  житейскую  философию  писатель
определял  почти афористически:  "Я  же,  ты знаешь, добренькая:  это  такая
маленькая вещь, а мужчине такое облегчение". Судя по семейным фотографиям от
бабушки пришли в  произведения и другие сочные символы: "Круглые карие глаза
и редкие брови были материнские, но нижняя часть  лица, бульдожьи брыльца  -
это было, конечно, чужое". Так  это или не  так -  вот в чем вопрос!? Одно с
уверенностью можно утверждать:  будущий великий писатель  с раннего  детства
имел память цепкую, ум наблюдательный и язвительный. Возможно, облик любимой
бабушки и семейные сплетни отпечатались в его голове достаточно прочно.
     Все сходится на том, что в сердцевине клеток, дарованных Божьей  волей,
во плоти  будущего  писателя,  клокотали  генетические  страсти,  являвшиеся
биологическим  эхом татаро-монгольского,  немецкого, немного  еврейского,  а
потом уж славянского и  еще черт его знает каких  этносов. Не стоит мучиться
подозрениями  -  отвержением или  доказательством  их.  Куда проще и  вернее
обратиться  к  результатам  единственно  верного  экзамена  на   зрелость  и
добропорядочность - к Божьему суду! А  вот  здесь ясно слышится звучный шмяк
оплеухи:  парочка дядьев  писателя  по материнской  и  отцовской линиям была
подпорчена   гомосексуализмом.  К  счастью,   судьба   сия  миновала  нашего
подследственного, но накрыла всей мощью  странного порока его родного брата.
Другие родственники мужского пола, как  становится  очевидно  по большинству
источников  тянули лямку завзятых  бабников. Но может  быть  прав  писатель,
заявляя устами героев своих произведений: "Когда волчонок ближе познакомится
с моими  взглядами,  он  перестанет  меня  дичиться".  Или  вот  еще  весьма
примечательное:  "Но так как  нет в  мире ни одного человека, говорящего  на
моем языке; или короче:  ни одного человека,  говорящего; или еще короче: ни
одного человека,  то заботиться  мне приходится только  о  себе, о той силе,
которая нудит высказаться".
     Пролетарская  революция  (самая   справедливая  в  мире?!)   превратила
отпрысков некогда знатного и богатого рода в  нищих изгнанников. И приложили
к тому руку сами пострадавшие - действуя где  активно, а где пассивно. Финал
для многих был трагическим: дед умирал  в фешенебельной психушке со страшным
развалом мозгов,  отец - ни за что ни про что застрелен монархистом. Причем,
тот человек, кого  он закрыл собственным телом от пуль убийц, даже рукой  не
шевельнул,  чтобы в свою  очередь отвести  револьвер,  направленный  в спину
катающегося по  полу  благородного  человека,  силящегося  вырвать оружие  у
одного  из  нападавших.  Потом  все оптом (всей  политической партией)  и по
одиночке  будут  вздыхать  и  лить  крокодиловы   слезы,   забыв  возместить
материально  потерю  кормильца  семье,   влачащей  нищенское  существование.
Трагические события, естественно, потрясли сына (писателя), скорее, он вовсе
никогда не оправился от рокового удара: "Я обнаружил дырочку в жизни, - там,
где  она отломилась, где была спаяна некогда с  чем-то другим, по-настоящему
живым, значительным и огромным, - как мне нужны объемистые эпитеты, чтобы их
налить хрустальным смыслом... - лучше не договаривать, а то опять спутаюсь".
     Трудно  сказать,  так ли, как изложено здесь,  рассуждали  мудрые таксы
наблюдая жизнь  примечательного семейства. Одна из такс, последняя, доживала
в  бедной квартирке  в Праге  уже во время Второй  мировой  войны с  матерью
писателя - с прекрасной, но печальной Еленой. Скорее всего чудесные животные
видели  больше,  чем  сказано,   ибо  они  тоже  Божьи  твари,  и  поскольку
практически безгрешны,  то и  стоят к Нему ближе, чем многогрешный  человек.
Они  понимали человечий язык,  но  не могли  произносить  затасканные слова,
потому  надсадно лаяли и сердились, ворчали.  И было от чего заводиться: "Но
для меня так темен ваш день, так напрасно разбередили мою дремоту".
     Кто же эти  замечательные  таксы, почему их  выбрали  в друзья  в  этой
семье?  Читаем у  маститых  специалистов:  "Таксы не вымески какой-то другой
породы собак, а  вполне  определенный тип,  сложившийся  в далеком  прошлом,
когда  они  преследовали  тех  же  животных,  что и  после  их  доместикации
человеком".  Оказывается эту небольшую  собачку  ничто  не может испугать  и
остановить,  она универсальный  охотник, способный  работать на  поверхности
земли  и в  тесной  норе.  Она превосходный  сторож, бдительный,  смышленый,
безошибочно  распознающий,  кто  подходит к хозяину-другу, - добропорядочный
человек  или  враг,  негодяй.  Однако, если  с таксой обращаться плохо,  она
становится  упрямой  и  непослушной,  лишний раз подтверждая,  что  является
личностью с  огромным  чувством  собственного  достоинства,  благородства  и
выдающихся  способностей. Таксы  способны разделить участь  отверженного или
больного человека,  - они осуществляют его лечение, подпитку волей к  жизни,
противодействием  тоске  и одиночеству.  Одно  необходимо  помнить:  "такса,
будучи превосходным  охотником,  работающим  как  над,  так  и  под  землей,
отличается редкостной независимостью и самостоятельностью". "Нет этих слов в
том малом размере, который ты употребляешь для своих ежедневных нужд". Такие
слова  не  всегда  способен  найти  хозяин  таксы,  потому  он  чаще  должен
пристально заглядывать в  глаза умному животному: "Но что, если  это  обман,
складка  материи, кажущаяся  человеческим лицом"... БВП  своими последующими
взрослыми  действиями   докажет,  что  он  усвоил  норов   таксы,  ее  метод
утверждения в жизни. Он мог работать в  любой стране, иначе  говоря, травить
зверя и на земле и под землей.
     Так что  же такое  Воля Божья в преломлении  к  жизни  земных  существ?
Сдается, что Всевышний по своим меркам решает простые  задачи. Но, например,
для  человека, они превращаются в загадочные ребусы. Чье влияние первично, а
чье вторично - такс,  живущих  на правах  избранных членов семьи, или людей,
дополнявщих такое  сообщество - макромир будущего писателя? Пожалуй  влияния
здесь взаимные  и паритетные. Однако, учитывая  светскую разболтанность этой
приятной компании, трудно предположить, что  такса в ней  воспринимала своих
хозяев,    как   альфа-лидеров,   команды   которых   необходимо   выполнять
незамедлительно и старательно. Скорее все решало великое собачье достоинство
-  преданность,   дружелюбие  и  сострадание  к  слабому  человеку.  А,  так
называемые альфа-лидеры, воспринимались таксами с иронией и благодушием.
     Люди-гегемоны  - поколение, живущее  в данном временном срезе, находили
оправдание   той   психологической    казуистике,    которую    в   изобилии
демонстрировали деды и отцы, братья и сестры, дети и гувернеры.  Они  никуда
не  могли  уйти  от  нее,  заражались ею.  Чего  стоит хотя  бы  припадочное
объяснение  в  любви к  хозяйке дома одним  из  гувернеров.  Добрая Елена от
смущения  не  знала куда деться.  Ее смущение - эта  буря  в  чашке  молока,
безусловно,  не  осталась  незамеченной  и  любопытным  сыном. Это  же такой
богатый материал для натуры впечатлительной, писательской. Где еще увидишь и
запечатлеешь  в памяти домашнего учителя, ползающего  на коленях по ковру  в
гостиной   шикарного   особняка,   топчущего  неуместностью  провинциального
спектакля  вежливую  и  предупредительную совесть избранницы. Вот  она яркая
ассоциация чего-то  липкого,  тлетворного, желто-зеленого, со  специфическим
запахом! Такса,  видимо, тоже  наблюдала  отчаянную  эскападу,  но только  с
затаенной  грустью,  сочетающейся  с  огромным  чувством юмора и сострадания
(скорее - к Елене, к хозяйке).  Хорошо еще,  что все обошлось: мог бы верный
пес  и вцепиться крепкими зубами вахлаку в  нос или в задницу, вспотевшую от
волнения. "О  нет, - я не облизываюсь  над своей  личностью,  не затеваю  со
своей  душой жаркой возни в темной комнате; никаких, никаких желаний,  кроме
желания высказаться - всей мировой немоте назло".
     Или другой вариант  - загадки лесбийской страсти, вдруг  раскрывшейся в
одной из наставниц малолетних  детей. Вот вам и преимущества индивидуального
воспитания  и обучения  восприимчивых  баловней!  А  постоянные  приставания
родного   дяди   с   однозначными  ласками  к   племяннику,  отзывчивому   и
небезучастному в эротике уже с малых лет.  Такса наблюдала и недоумевала,  а
папа ребенка волновался, пытаясь скрыть  за щитом  воспитательного и  просто
светского  такта свои растущие опасения. Много  позже, в зрелые писательские
годы, герой одного романа воскликнет, заламывая руки: "Мне кажется, что я бы
предпочел веревку, оттого что достоверно и неотвратимо знаю что будет топор;
выигрыш  во времени, которое сейчас настолько мне дорого, что я  ценю всякую
передышку, отсрочку...  я имею  в виду  время мысли, - отпуск,  который  даю
своей мысли для дарового путешествия от факта к фантазии - и обратно".
     Дальнейшие судьбоносные события покажут, что легендарная  семейка плохо
владела мастерством  коммерческого расчета.  И когда  пролетарская диктатура
шарахнула  по наковальне, пришло время сматывать  удочки в  спешном порядке.
Пришло  время "собирать  камни"  тем, кто  так  активно  инспирировал  своим
демократическим азартом  демократическую революцию.  Блестящий  профессор  -
правовед и правдолюб, денди английского покроя,  - оказался неумытым фраером
в  делах  житейской  коммерции.  У  него   не  хватило  изобретательности  и
элементарной житейской ловкости для того, чтобы  спасти  свои  капиталы и не
ввергать семью в нищенство.
     Такса (в то время - красной масти) с  нескрываемым удивлением наблюдала
за развитием трагических событий, пытаясь перехватить верными острыми зубами
руку голода,  тянущуюся к  горлу семейного благополучия.  Жаль,  что  той же
таксы  не было  рядом с  хозяином,  когда он  в эффектном  борцовском  стиле
катался по полу  в конференц-зале кадетской партии, сцепившись с разъяренным
монархистом,  решившим  выстрелом  из  штатного офицерского оружия  наказать
главу кадетской  партии  (краснобая Милюкова) за пособничество. Иначе и быть
не могло, зачем  удивляться тому,  что нашлись люди, желавшие отомстить тем,
кто своими  действиями  конструировал  пиковую  ситуацию. Она и  завершилась
убийством помазанника Божьего Николая ((.
     Такса не  струсит и  не будет вести  диспут  на тему - "Кто прав, а кто
виноват". Она всей  мощью своих челюстей, тренированных  разгрызанием костей
из дармовых  обедов,  вырвала  бы горло обидчику хозяина. В  тот день убийцы
отделались лишь арестом и последующей недолгой отсидкой в  немецкой  тюрьме.
Выйдя из заключения, уже  во  времена Великой Отечественной, они преуспели в
делах  поганых для  бывшей отчизны.  Но ведь и правовед-демократ свою Родину
тоже так неумело любил и защищал только на словах. Наблюдая весь тот бедлам,
писатель  и  такса,  такса  и писатель,  в  моменты  коротких  передышек  от
напряженных  испытаний, вполне могли воскликнуть  с чувством, с досадой: "Но
было  так, словно проступило нечто, настоящее, несомненное (в этом мире, где
все  было  под  сомнением), словно  завернулся краешек этой ужасной жизни  и
сверкнула на миг подкладка".
     Не  трудно себе представить, что было бы с адептами монархизма, сойдись
вместе на одной  площадке  все  таксы, перебывавшие  в  семействе  БВП  -  и
черно-подпалой  и   красной  масти,  и   жесткошерстной   и   гладкошерстной
разновидности. Состоятельные владельцы не жалели  на такс никаких  денег,  а
потому   в  этой   семье  перебывали   наверняка  представители  германской,
английской школ и клубов.  Среди них могли быть потомки великих генетических
ветвей  даксхундов.  Может быть, в  том доме  прибывали отпрыски даже  таких
столпов породы, как пес по  кличке Фельдман,  впервые экспонированный в 1870
году   на   выставке   в   Англии,   импортированный   Джоном   Фишером,   а
демонстрированный принцем  Эдуардом  Саксен-Веймар-Эйзенахским. Или  другого
покорителя  сердец  специалистов  -  таксы  по имени  Гундеспортс  Вальдман,
прибывавшей  на  выставках от владельца Эрнст  фон  Отто-Креквиц.  В той  же
компании   мог   быть    и   современник    Вальдмана    -    очаровательный
Шлюпфер-Ойскирхен.
     Но  куда  хуже  пришлось бы монархистам-хулиганам,  окажись  вместе вся
свора,  да еще вкупе с  далекими  предками  такс и с  современными  родовыми
разновидностями. Все, даже  самые молодые таксовые отпрыски помнят, конечно,
что  все   собачье  происходит   от  небольшого   доисторического  животного
томарктуса (Tomarctus), поселенного Богом на земле  пятнадцать миллионов лет
тому  назад.  Единственный  поминальный  памятник   тому   далекому   предку
сохранился  сейчас лишь в виде животного - циветты: млекопитающего, живущего
в  самых  теплых  широтах Старого Света. Собачий раритет похож  на ласку или
кошку  (потому так  ошибочно и называемому). Современная циветта азиатская -
из класса  млекопитающих  (Mammalia),  отряда хищных  (Carnivora), семейства
виверровых (Viverridae), группы  кошкостопых  (Ailuropoda).  У  них  втяжные
когти  и  стать  средней  собаки  (89  сантиметров  длины  и  хвостом  в  56
сантиметров).  Дикие красавицы  и снобы больше напоминают кошку или  куницу.
Они от  невеселой жизни  раздражительны, при агрессии выгибают  спину дугой,
поднимают дыбом черный ремень на темени, изысканно-кокетливо  сочетающийся с
темной буровато-желтой шерстью со множеством темно-красных пятен. Загадочные
существа издают  хриплый  звук, напоминающий ворчание собак,  распространяют
сногсшибательный мускусный  запах (главный  компонент - цибет,  находка  для
творцов благовоний). Хищники  ведут ночной  образ жизни, славятся гибкостью,
ловкостью,  грациозностью, особой злобностью к собакам и кошкам, встречая их
уже издалека  фыркают и  щетинятся.  Пойманная  же в раннем детстве, циветта
легко приручается и одомашнивается.
     Безусловно  все  эти  сведения  были известны  отчаянным собаководам  с
Большой Морской.  Смышленый мальчик нанизал на вертел сюжетов  своих будущих
произведений многократные наблюдения за домашними  питомцами. Он выстелил их
характеры  красочной   попонкой   под   ленивые   тела   персонажей  будущих
произведений. Читатель может  видеть их, а  может только услышать отдаленный
лай своры литературных героев и их прототипов. Но для того необходимо читать
внимательно  произведения не  только признанных,  надоевших классиков,  но и
новых авторов.
     Надо помнить,  что  от томарктуса покатилось  в современность семейство
собачьих (Canidae):  род  собственно собак  (Canis), красных  волков (Cuon),
лисиц  (Vulpes),  енотовидных  собак (Nyctereutes). Уточним, что  род  собак
(Canis Linnaeus) включает  в  себя волков (Canis  lupus  Linnaeus),  шакалов
(Canis  aureus  Linnaeus),  домашних  собак  (Canis  Familiaris),  давших  и
семейство  охотников  (Canis  venaticus),  среди  них  гончие собаки  (Canis
familiaris  vestigans). В последнюю группу и входит на равных правах такса -
замечательный гонец, работающий практически по  любой дикой живности. Вот он
генезис писательского типажа, в котором "всякой твари по паре".
     Не  развлечения  ради  приводим  подробное описание циветты и всего  ее
обширного племени. Предпринят экскурс в биологию собаковых, ради обоснования
представлений о том, что жизнеописуемое семейство поглотило в себе характеры
всех перечисленных особ.  Потому жизнь одних  - удалась, других -  привела к
погибели. Члены той знаменитой семьи и  отменные породистые  собаки вместе с
ними вполне могли расчувствоваться, заявить вместе  с БВП с  напрягом:  "Ибо
замаяла  меня  жизнь: постоянный трепет, утайка знания, притворство,  страх,
болезненное усилие всех нервов  - не сдать, не прозвенеть... и до  сих пор у
меня еще болит то место памяти, где запечатлелось самое начало этого усилия,
то есть  первый раз, когда я понял, что вещи, казавшиеся мне  естественными,
на самом деле запретны, невозможны, что всякий помысел о них преступление".
     Что до нашего основного героя, то здесь  все не так просто. Юность рано
распечатала половую зрелость будущего писателя, и в том было что-то собачье,
кобелиное,  но  и   широко  распространенное   явление.   Позднее,   в  годы
интенсивного  творчества,  он  демонстрировал  признаки  плохо  прирученного
(временами - хорошо прирученного) загадочного зверька: шастал к дамам сердца
или  писал стихи  и прозу  именно  по  ночам;  бывало,  что и выгибал спину,
фыркал, шипел, выпускал когти и выделял мускус. А по началу,  устремляясь  в
ночь  на  верном коне-велосипеде, мигающем  в кромешной  тьме  петербургских
дачных предместий огоньком несовершенной карбидной лампы, он  отыскивал свою
любимую.  Та  томилась  в ожидании  романтического  героя  у  стен огромного
пустого  дома  -  дядиной крепости. Но там рыскали  носители тайн  запретной
гомосексуальной  страсти, и  приход новых  страстей  в заколоченный  дом был
непривычным. Та несуразная страсть - рок, семейная проказа - обошла стороной
БВП  и,  естественно,  его  первую  подругу.  Но  она  кривила лапы  столпов
российской интеллигенции, знати, таща ее тело, словно таксино брюхо по грязи
греха.  Продираясь сквозь метки проказы  и  на теле собственной  семьи,  БВП
ограждал от заразы  свою  первую  любовь.  Он  секретничал, конспирировался,
называл свою тайну "Тамариными Садами". Юноша очень спешил  насытиться всеми
радостями до  предела и захлебнулся,  но не любовью,  а тем дерьмом, которое
обычно  плавает по  поверхности  индустриализированного потока: "Как страшно
было уловить тот изгиб, ту захлебывающуюся торопливость,  - все то, что было
моим в тенистых тайниках Тамариных Садов, - а потом мною же утрачено".
     Первая  богиня  БВП,  ищущего  (как  и  все  в этом  возрасте) любовных
приключений, тоже заметно смахивала на таксу - и посадкой  головы и короткой
шеей, чуть жирноватым телом, крепким черным волосом (жесткошерстная такса) и
чертами  миловидной мордашки. Она любила, даже в страшную  стужу, выставлять
голую шею,  которую довольно  часто окольцовывала  бархатным ошейничком. Но,
самое   главное,  она,  как   истая  циветта,  была  смелой   (правильнее  -
бесстрашной,  отчаянной) во грехе, готовой  к упорной  охоте на впечатления,
соблазны, услады.
     Подобное  тянется к  подобному! БВП, снедаемый воспоминаниями, позже, в
Кембридже (11.6.20) выпустит в безмерное пространство ностальгический вздох:
"С собакою седой,  которая когда-то, смеясь по-своему,  глядела мне в глаза,
ты  выйдешь в  вечеру, и  месяц,  как  слеза,  прольется на цветы последнего
заката". Финал стихотворения будет тоже обращен к собаке,  а не только к той
даме,  которая  в  годы бурного  строительства коммунизма в отдельно  взятой
стране осчастливит  замужеством  комиссара:  "И  улыбнешься  ты загадочно, и
сядешь на  мшистую скамью в лесу  на склоне дня,  и  светлой веткою черемухи
погладишь собаку старую, забывшую меня".
     Были потом и другие, правда, немногочисленные увлечения, осилив которые
писатель-поэт  успокоится и  еще  глубже  уйдет  в семейную нору,  прочно  и
окончательно ляжет  на  грунт.  От тех сексуальных вольностей тоже останется
след в  творчестве, но рисунок и окрас его, скорее всего, не будет  радовать
осчастливленных дам. Да и время настанет для зрелости, а значит реабилитации
перед  единственно верной  -  супругой, помощницей, другом.  Тогда  и  будет
брошен камень  в дальний огород молодости, отослана черная метка: Скажи мне,
сколько  рук мяло мякость, которой обросла так щедро  твоя твердая, горькая,
маленькая  душа".  Такой звонкой монетой  заплатит БВП  всем  своим  прошлым
проходящим любовным приключениям.
     Можно  пойти  дальше,  расковаться  до  безобразия, а  потому  заявить:
маленькие  нимфетки, весть о  существовании  которых  прогремит  на весь мир
благодаря таланту  БВП,  тоже были следствием  зрительных реминисценций. Имя
Лолита станет синонимом порочной страсти. Но то будет уже следствие фантазии
взрослого поэта, ищущего возможности  наконец-то выкарабкаться  из норы. Той
профессионально-литературной  ниши,  куда   увлекла  его  охотничья  страсть
отчаянной  таксы:  уже было  необходимо  выбираться на  свет  -  под  солнце
материального благополучия. Пора! Иначе подохнешь!
     Еще  в  детстве  таксы  демонстрировали малышу сексуальный  экстаз,  на
который способны низкорослые  существа, наделенные вполне приличным фаллосом
(родовыми путями). Не было в том большой эстетики.  Но наибольшее отвращение
у БВП,  безусловно, порочные люди. Им он  отвесил свою  хлесткую пощечину  в
зрелой прозе: "Я окружен какими-то убогими призраками, а не людьми. Меня они
терзают, как могут терзать только бессмысленные видения, дурные сны, отбросы
бреда, шваль кошмаров - и все то, что сходит у нас за жизнь".
     Видимо,   последовательно  и   неотвратимо,  разочаровываясь  в  людях,
играющих роль  шавок,  или шавок, исполняющих  роли людей, БВП подвигнулся к
кошкам. Первый  домашний  кот  появился  у  БВП в  зрелые  годы,  когда  все
литературные   победы  были  награждены  громом  маршей,  гимнов,  оваций  и
материальным  благополучием. Кота звали "Бандит". В имени том не чувствуется
должного уважения к меньшому брату. Но примечателен сам факт нового варианта
симбиоза  человека  и  животного,  наделенного  гиперболой  свободомыслия  и
самоуважения. Если  угодно, это уже  факт  искреннего  перехода  от  бытовой
гордыни  в качество  высшего  порядка. БВП стал  осознавать  миссию  рупора,
даруемого  Богом  писателю.  Отсюда  один  шаг   до  овладения  скромностью,
деловитостью посвященного и назначенного в Оракулы.
     БВП  оставил  на вооружении  лишь  то творческое  высокомерие,  которым
вынужден  был  награждать  героев своих  непростых  произведений. В  стихах,
пожалуй, он  был еще  откровеннее,  и  тогда  такса выпирала из  него  всеми
четырьмя кривыми и короткими ножками, а  кот мурлыкал свои бандитские песни.
Вдумаемся:  "Живи.  Не  жалуйся,  не числи  ни лет минувших,  ни  планет,  и
стройные сольются  мысли  в  ответ единый: смерти  нет". Эка  куда  хватил -
смерти нет! Спросил бы лучше  у Бога и тогда получил бы  ответ:  "И познаете
истину, и истина сделает вас свободными" (От Иоанна 8: 32).
     Однако, не был путь поэта прямым, ибо забыл он все то, чему учили его в
маленькой домашней церкви на Почтамтской,  в Санкт-Петербурге, в Тенишевском
училище, в Кембридже. Все же  по крови, по  биологии он был  не русским,  не
отечественным,  не  православным.  Он,  как  экзотическая  такса,  вышел  из
английского  или немецкого  клуба,  прогастролировав  слегка  среди  богатых
особняков на Большой Морской, да в плаксивых рощицах Петербургской губернии,
безупречно усвоил латынь, английский, немецкий, французский,  русский языки,
но мало  что  впитал от  чувства Родины. Оговоримся сразу: в этих словах нет
критики или, того  хуже, обвинения.  Просто  необходимо правильно расставить
акценты: скорее БВП жалел  о  потери  своего  золотого века,  благополучного
мира, в  котором ему повезло родиться.  Но он  никогда не шел на защиту его,
жертвуя  жизнью,  как  делали  это другие,  его  родственники.  Он,  скорее,
удовлетворял свое эгоистическое любопытство к жизни.
     Не было  в его поэтических  исповедях  рева сердца,  плоти, а был  лишь
эстетический  надрыв  рафинированного  поэта. Трудно  сказать,  что  мудрее:
жертва  или уход от жертвы. Видимо, каждому уготована  особая миссия: кто-то
должен  скакать  с  шашкой на  огненную  плеть пулеметной  очереди, а кто-то
писать  стихи. БВП  остался  отстраненным  от кондовости  страны, в  которой
родился и вырос, от  непроходящего, бестолкового горя. Но оно успело мазнуть
его основательной (спору нет!) пощечиной по выхоленному лицу. Потому и жизнь
его шла по  расходящемуся  рельсовому пути,  свидетельствующему о душевном и
бытовом  конфликте:  обрывки  неосознанного  православия  -  экстравагантные
эстетические эскапады;  потерянная родина  -  завоевание места под солнцем в
чужих землях. Отсюда исходит вопль одного из героев его произведений: "Слова
у меня топчутся на месте, писал  Цинциннат.  - Зависть к  поэтам. Как хорошо
должно быть пронестись по странице и  прямо со страницы, где остается бежать
только тень  - сняться -  и в синеву".  Но такое возможно  только на родине,
дома.
     Безумный блеск слова, блестящее  владение  языком - все это скользит по
зеркальной поверхности потерянной родины, не задевая до поры  до  времени ее
холодной  к нему  поверхности и  выливается  в  шутовство,  в  поиск способа
удивить весь мир! Найти,  растолкать  локтями, раздобыть место под  солнцем!
Отсюда  следует  оговорки,  спотыкание,  скольжение,  удары  и  падения:  "Я
полагаю,  что  боль  расставания  будет красная,  громкая.  Написанная мысль
меньше давит, хотя иная -  как раковая опухоль:  выразишь, вырежешь, и опять
нарастает  хуже   прежнего".   Все  это   слова   инвалида,   или   человека
предчувствующего  расплату  за  дерзость.  Именно   раковая  опухоль  добьет
страдальца  в  финале! Здесь  прецедент для дружбы с образом таксы - смелой,
решительной,   безрассудной,  трудолюбивой,   но   -  с  гиперболизированным
самоуважением,  достоинством, равным  гордыне. А  Бог гордых не любит, Он их
наказывает! "Ибо от  избытка  сердца говорят уста. Добрый человек из доброго
сокровища выносит доброе; а злой человек из злого сокровища выносит злое".
     Все  перипетии  жизни БВП,  как  собственно и жизнь каждого  землянина,
подчиняется формулам иного  свойства, чем могут  изобрести сами люди.  Можно
придумать и  затеять сложный  разговор  о пассионарности,  но  то  - мыльные
пузыри  в  тазике  с грязным  бельем. Дело, безусловно,  не  в  абстракциях,
удобных для муссирования вялым человечьим  умом.  Божье откровение все равно
останется  за  его пределами, ибо  люди, "называя себя мудрыми,  обезумели и
славу  нетленного  Бога  изменили в  образ,  подобный тленному  человеку,  и
птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся"... Генетика  то  же лишь  игра  по
определенным  правилам. С ее помощью можно приближаться к абсолютной истине,
но не достигнуть, не дотронуться рукой до ее ядерного блеска. Формула нашего
бытия дана в  Священном Писании. Надо только уметь  его  читать, оценивать и
понимать. Вездесущий проводит  над землянами  эксперимент, ставя и  наблюдая
какой-то особый опыт.  Писатель обязан чувствовать это всеми фибрами души, а
не  кичиться  надуманным атеизмом.  Всевышний мешает генетический  коктейль,
выводя  особую  породу  людей,  видимо, толерантную  к  греху.  Занятно, что
скопище напыщенных  земных мудрецов  пытается  доказывать  право  называться
сверхчеловеком,  спорить с Богом.  Похоже, что  именно о ком-то  из  них БВП
походя заметил: "Мнимый сумасшедший,  старичок  из евреев, вот уже много лет
удивший  несуществующую  рыбу  в  безводной  реке,  складывал  свои манатки,
торопясь  присоединиться  к  первой  же  кучке  горожан,  устремившихся   на
Интересную площадь".
     Вздохнем   с   очищением,   выполним   гипервентиляцию,   и   запомним:
расшифровывая  генетические коды, необходимо помнить, что "плясать должно от
печки"  -  от  Адама  и  Евы,  от  первых звеньев  их  потомства. Весь  мир,
персоналии  человеческих  этносов делятся  на Каинов  и Авелей -  это вторая
ступень разветвления родословия человеческого и его же универсального греха.
С такой  дифференциации должен начинаться любой анализ жизни  "замечательных
людей".  Вспомним  Первую книгу Моисееву: "И когда они были в поле,  восстал
Каин  на  Авеля, брата  своего, и  убил его" (4: 8).  Глас Божий  возроптал,
вынесен был приговор страшный, но справедливый: "И ныне проклят ты от земли,
которая отверзла уста свои  принять кровь брата твоего  от руки твоей. Когда
ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя;
ты будешь изгнанником и скитальцем на земле" (4: 11-12). Наш поднадзорный не
был Каином - это абсолютно точно!  Но он  был  приглашен на казнь. У каждого
своя казнь, ибо жизнь - это, вообще, только казнь. Припомним грех и приговор
самому первому поколению  людей - Адаму и  Еве: "В  поте лица  твоего будешь
есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо  прах ты,
и в прах возвратишься". Однако  у Авеля  и  Каина  разные казни: Авель убит,
Каин  - вечный  мученик. Жизнь, истрепав плоть и  мысль  нашего современного
Авеля,  уготовила ему мученическую смерть:  кто  скажет,  что легко  ожидать
своего конца, когда терзает тебя, скажем, рак простаты, рассеявший метастазы
по всем органам. Всмотримся в последнюю фотографию страдальца (1977 год). На
ней оттиснут  его  облик  и, как  контраст, рядом  улыбающийся, полный сил и
задора сын - успешный вокалист. В больничной палате, вдали от родины, мается
он:  взгляд  его тяжел, печален, отстранен. Он  уже  заглянул в  зазеркалье,
увидел там своего единственного палача - старуху смерть с острой косой или с
другим    опасным    инструментом.   Многое    вспомнилось,    передумалось,
переоценилось.   Мы  не  знаем  его  личных  выводов,  но   рискнем  сделать
собственные.
     Его отец тоже  не  был  завзятым Каином, но все  же  действиями своими,
политическими играми, сознательно или  неосознанно,  но сблизил логику своей
жизни с каиновской  сущностью. И был он наказан, - стал скитальцем,  утратил
связь с землей,  ранее  кормившей  и  дававшей ему и семейству силы. Осколки
каиновской  казни больно ударили детей и всех близких. То ли  по доброте, а,
скорее,  по вечному недогляду,  но  был нарушен вердикт:  "И  сделал Господь
Каину знамение,  чтобы никто,  встретившись с  ним, не  убил его"  (4:  15).
Нашелся  такой отморозок, и, как  сказано  в Священном  Писании, -  "Если за
Каина отмстится всемеро, то за Ламеха в семьдесят раз всемеро" (4: 24).
     Скорее  всего,  не  дано  нам,  грешникам,  понять  окончательно логику
приглашения  на  казнь. Но  и здесь  видна  избирательность  и бережливость.
Обратимся  за  помощью к  Святым.  Соборное Послание Святого  Апостола  Иуды
гласит: "И к  одним  будьте  милостивы,  с рассмотрением;  а  других страхом
спасайте, исторгая из огня, обличайте же со страхом, гнушаясь даже  одеждою,
которая осквернена плотью" (1: 22-23).
     Ясно  одно:  сама  жизнь  и есть казнь  -  нудная,  долгая  (по  меркам
человека, вестимо), состоящая из чередований мгновений счастья (опять  же  -
только  в  земном  измерении)  и муторного невезения,  физического истязания
голодом, холодом, болезнью, скандалом,  войной, сексуальной дурашливостью  и
никчемной  суетой.  Как тут не воскликнуть в сердцах: "Блажен, кто возьмет и
разобьет младенцев  твоих о  камень!"  (136: 9). Да,  да, - все  наши идеи и
поступки - сплошь младенцы, часто достойные только разбивания  о камень. Имя
им - легион! Легион бездарносуетящихся и  пустозвонов. "А их идолы - серебро
и золото, дело рук человеческих" (Псалом 113: 12).
     Известно  и  давно доказано,  что  "нет праведного ни  одного".  Значит
заранее, помимо нашей воли, уже собраны  на земле грешники, - они и отбывают
здесь казнь за вселенский грех. Но  многие  продолжают копить отступничество
от  Божьего промысла,  не делая  попыток  к искуплению.  Тот вселенский грех
отсвечивается  в Божьем зрении, как нечто  общее, привязанное ко  всему роду
человеческому и конкретной генетической линии. Все это светящийся серпантин,
искрящийся разными  цветами  при дальнем,  Божественном, рассмотрении.  Кару
несет весь  род человеческий, вся генетическая линия, особенно преуспевающая
в продолжении малых, земных грехов. Здесь реализуется святое предупреждение:
"Помышления плотские  суть смерть, а  помышления духовные - жизнь и  мир" (К
Римлянам 8: 6).
     Мучился приглашением на казнь и наш  поднадзорный - БВП: сперва получил
искрометное  счастье, потом - расплачивался  за  грехи предыдущих поколений,
свои собственные  и  за вселенский грех. "Но каждый имеет свое дарование  от
Бога, один  так, другой  иначе" (1-е  Коринфянам 7:  7). И свой писательский
долг, дарование  БВП  отслужил  с  честью и, безусловно,  заслужил почестей,
признания.
     В финале  одного  из интереснейших произведений автор позволил главному
герою  раскрыть суть  страстей душевных, направление поиска далекой, манящей
мечты.  Все  произошло на  показательной  казни, когда  тот лежал  ничком на
плахе.  Когда родилось покаяние, тогда явилось  и прозрение, затем отпущение
грехов: Цинциннат уже перестал  слушать удалявшийся звон ненужного счета - и
с не  испытанной  дотоле ясностью,  сперва  даже болезненной по  внезапности
своего  наплыва,  но  потом  преисполнившей веселием  все  его  естество,  -
подумал: зачем я тут?.. Цинциннат  медленно  спустился с помоста и пошел  по
зыбкому сору... Все расползалось. Все падало... Цинциннат пошел среди  пыли,
и падших вещей, и  трепетавших  полотен, направляясь в ту сторону, где, судя
по голосам,  стояли существа,  подобные  ему".  Вот она  награда за муки, за
терпение, за веру в Бога и себя.
     Остается загадкой:  кто есть те  -  "подобные ему"?  Его родственники -
жена, единственный  сын, сестры, братья, - или писатели-горемыки и та святая
правда,  с  которой они  играются,  жонглируют,  подбрасывая  и  снова  ловя
незащищенными   руками,  душой,   сердцем,  мозгом,  обжигая  огнем   правды
собственную  плоть,  создавая  пылающие,  но  не  сгорающие  страницы  своих
произведений?  Скорее всего, он не думал тогда о  земных людях (он их просто
не  замечал).  Истерзав  до  полного  края  свою  душу,  он,  преисполненный
ощущением  приближающегося  вселенского  счастья,  смело  направлял  шаги  в
загадочное, непостижимое  зазеркалье.  Одно  ясно -  он  ощутил  ту  степень
прозрения  (инсайт),  когда  наступает  полное  осознание  величия  Господа,
владеющего секретами  логики мирозданья: "Верою познаем,  что  веки устроены
словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое" (К Евреям 11: 3).
     Накануне пришествия финала состоявшийся великий писатель, скорее всего,
услышал, но уже не смог или не захотел из-за экстравагантности своей натуры,
передать миру  Святые слова, вселенскую правду, исходившую от  Господа Бога:
"Праведный  верою жив будет; а если кто  поколеблется, не благоволит  к тому
душа Моя" (К Евреям 10: 38).

     * 4.1 *

     Глубокая  ночь  - темная и густая,  как  это обычно  бывает  на  другом
полушарии, в Южной Америке,  - захватила пространство  маленькой  Венесуэлы,
включив  в  себя  и тот  незначительный  кусочек  Мира, который  принадлежал
Сабрине,  ее  дочери, собачатам,  дому  и  маленькому  садику. Она  сидела в
большом,  глубоком  кресле,  поджав  под себя  ноги  и читала первую из трех
тетрадей  Сергеева,  оставленных  ей на  хранение и изучение.  Отправляясь в
плавание он так и сказал: "Сабринок, почитай на досуге мои вирши,  возможно,
они помогут тебе войти в современный русский язык, ты  оценишь и мои взгляды
на  психологию творчества.  Не будь судьей строгим - здесь  только  "путевые
заметки" (не более  того), -  но  они  могут пролить свет и на мою персону -
бродяги, влюбленного только в тебя пиита.
     Беременной женщине недосуг копаться  в литературных изысках, пусть даже
любимого  человека.  Слишком  много  хлопот  у  женщины,  готовящейся  стать
матерью.  Но  почему-то  сегодняшним  вечером  (она  прикорнула  на  диване,
почувствовав усталость), проснувшись от странного, пугающего сна, в  котором
она повстречалась с Сергеевым. Он был плох - словно какая-то болезнь терзала
его, - и до неузнаваемости замкнут, отрешен, отстранен даже от нее, от своей
дорогой Сабрины, от верной  и  горячо  любимой  подруги. Этот туманный образ
дорогого человека так напугал Сабрину, что она вскрикнула и ощутила какое-то
неведомое доселе беспокойное поведение плода, - они оба словно получили удар
током, не смертельный, но основательный, встряхнувший сознание и тело.
     Немного  отойдя от неожиданного потрясения, но находясь еще в состоянии
грога,  она  вдруг  ясно  услышала  с  улицы  голос  Сергеева.  Он  звал ее:
"Сабрина"!.. Не задумываясь,  она вскочила в  чем была  - халат, тапочки  на
босу  ногу,  -  на крыльцо коттеджа:  напряженно  вгляделась  в  темноту:  у
невысокой изгороди густилась темнота, но никого не было. И вдруг, еще дальше
за  воротами усадьбы, из-за  дальних деревьев,  снова  послышалось  не очень
громкое, но отчетливое - "Сабрина"!.. И она решительно, с рывка, направилась
по  тропинке к  воротам...  Ее  остановили на полпути  испуг  и  нависающая,
густеющая тревожность.  Что-то темное,  тяжелое и  опасное  стало настойчиво
заполнять сознание...
     Она  вспомнила  рассказ отца:  тот,  будучи молодым  офицером  саперных
войск,  вдвоем с солдатом-ординарцем,  под самый  конец войны, в Прибалтике,
ночью  добирался  до  "объекта"  (возводимой переправы). Ординарец,  ведущий
машину, заснул за  рулем и  они  врезались в перила  мостика через небольшую
речушку, сломали их и оказались в воде: солдат  не двигался - проломил череп
при падении, ударившись  о  торпеду (приборную  панель).  Офицер,  несколько
контуженный, не помнил сколько времени находился без сознания. Очнулся когда
его  тащили  люди  в  камуфляже.   То  была   немецкая  полковая   разведка,
разыскивающая безопасные проходы для прорыва из окружения.
     Так  отец Сабрины  оказался в плену практически перед  самым окончанием
войны. Но дело не в том. Сабрина вспомнила, что накануне, ночью, отца позвал
какой-то  загадочный  голос  из  темноты.  Видимо,  существуют  предвестники
несчастья. Правда, в плену отец встретил американского офицера, захваченного
немцами  после  ранения.  Они  помогали  друг другу  лечиться, как могли,  и
сдружились.  Отец  Сабрины  хорошо  владел  английским языком и это помогало
сближению.  Обоих  освободили американцы, начавшие  решительное  наступление
несколько  позже  и  уже  в другой  местности,  куда пленных переправили  из
передовых частей. Организованность и порядок в немецких частях чувствовались
до самого финала военных событий. Дружба с американцем помогла в дальнейшем.
Он, как говорится, отмазал своего товарища по несчастью. Так началась эпопея
переселения  славян  в Венесуэлу  - "хождение за  три  моря"  нового  Садко.
Простые  человеческие  сцепки часто  и определяют судьбу мира, а  уж  судьбу
щепки, болтающейся в океане жизни, - тем более.
     Сабрина вернулась в дом: тревожность не проходила, оставалось тягостное
ощущение  причастности к  какой-то чертовщине.  Разволновавшаяся женщина  не
могла найти себе места и, может потому, вспомнила о тетрадях и для упокоения
занялась их просмотром. Незаметно, а, скорее, от дисциплины ума, она выбрала
тетрадь  под номером один и углубилась в чтение.  Как  профессионал-филолог,
она  быстро раскусила основное  -  поняла о  ком пишется.  Но ее интриговали
детали:  в них было  много  непрофессиональной  отсебятины и  слишком смелых
обобщений, переключений  с малого на главное и  наоборот. Чувствовалось, что
пишет  не   филолог,   не  литературовед,  а  биолог,  врач,  психоаналитик,
настроенный весьма иронически и не  желавший уважать  авторитеты. В записках
узнавалась  рука  анархиста.  Но  кто может  судить  неподсудного  -  поэта,
свободного человека, пишущего для себя, только "в стол"?
     Общение со  словами и  мыслями любимого  человека  несколько  успокоили
Сабрину.  Здесь  он  представал  живым  и  здоровым,  да еще  ерничающим.  В
сороковой раз она принялась представлять  себе его возвращений  из плаванья.
"К тому времени, скорее всего, осуществятся роды", - думалось ей. Машинально
перелистав  еще  раз прочитанные  страницы, она наткнулась между обложковыми
листами на стихотворение, озаглавленное "Сабрине":

     Сабрина, милая, не плачь,
     всему находят объясненье:
     Я вычерпал лимит удач -
     грядет святое причащенье.
     Ты мой волшебный визави,
     предел мечты, восторг любви!
     Не забывай же бурный праздник,
     который подарил Амур-проказник
     так неожиданно и просто,
     как блин весеннего компоста,
     которым добрый садовод
     свой награждает огород.
     Но наше счастье отобрал
     - без лишних слов, его украл -
     Бес - инквизитор, провокатор,
     палач, небесный узурпатор!
     Но я молю - не утеряй мечту,
     теперь главнейшую, - одну!:
     остатка жизни робкий план,
     любви старинный талисман,
     продленью рода мартиролог,
     единства тел живой залог,
     судьбы печать и эпилог -
     дитя восторга и любви.
     Владимиром ты сына назови!
     Сабрина, мудрая, еще прошу:
     гони мой пошлый эгоизм,
     и куртуазый мистицизм,
     и заурядный казуизм,
     но помни, Светлая,
     - отбрось боязнь, - есть
     "Приглашение на казнь"!

     Вот  это было уже испытание не маленьким  ударом тока, а потрясением по
всей линии головного  мозга -  по  позвоночному столбу до самого  последнего
разветвления нервных веточек. "Мистика!" - сперва решила Сабрина. Она всегда
воспринимала заявления Сергеева о поэзии, как треп. Но так написать, а самое
главное подать, что говорится, ко времени, чтобы потрясти душу  до основания
и   вызвать   новую  волну   тревоги,   мог  только  человек,  действительно
подружившийся с хорошо подкованным Пегасом, которого в поводу ведет нечистая
сила.
     Сабрина  схватила  другие тетради и лихорадочно  их перелистала:  в них
тоже  были  стихи, но писал их Сергеев  почему-то либо на обложках,  либо на
обрывках листочков, часто имевших другое назначение - на бумажных салфетках,
каких-то бланках, программках,  рекламных листовках  и тому подобном.  Ясно,
что  приливы стихоплетства (термин Сергеева)  приходили к автору в неурочный
час  и  в неподходящем месте. Он, скорее всего,  быстро их записывал,  чтобы
затем вопрос снять с контроля (тоже его оборот).
     Сабрина не старалась глубоко вникать в смысл и оценивать художественную
ценность стихов. При первом знакомстве складывалось впечатление, что это все
творения любителя,  не пытающегося скрывать  несерьезность своих поэтических
занятий. Здесь не  было  профессионального  творчества. Он  не  шлифовал, не
доводил  написанное  до   совершенства   формы.   Пожалуй,   автора   больше
интересовала  мысль,  словесные   же  символы  подбирались  походя.  Сабрина
невольно  обратила  внимание  на  то, что все  стишата  (опять  его  термин)
заряжены   определенной   психотерапевтической   задачей,   решение  которой
действовало  успешно,  как  выстрел  хорошего спортсмена в  нужную мишень, в
нужный момент.
     Сабрина наткнулась еще на одно стихотворение и притормозила, решив, что
хватит испытывать судьбу  и терзать себя  мистикой, способной, не  дай  Бог,
вдруг превратиться в реальность. Стихотворение  то  вывалилось неожиданно из
третьей  тетради.  Оно  было  написано  на  ресторанном  счете и  называлось
"Отпускаю":

     Я тебя отпускаю:
     за границы былых ощущений,
     за пределы волшебной мечты.
     Ты свободна:
     тебя умоляю - не ищи пустоты,
     отдохни на витке посвящений.
     Я тебя оставляю:
     удались от громады решений -
     не терзай неостывшей любви.
     Ты одна:
     сохрани блеск свободной души,
     погаси боль тревог и сомнений.
     Я тебя заклинаю:
     отодвинь кутерьму увлечений,
     горе лечат в семейной тиши.
     Оглянись - помолись!
     Не спеши - подыши!

     Холодный  пот  прошиб  Сабрину,  она ясно почувствовала,  что волосы на
голове зашевелились, а сердце зависло  в глубокой  экстрасистоле, -  Сабрина
потеряла  сознание.  Обморок был  коротким,  но первое, о  чем она подумала,
придя  в себя,  было традиционное  для  таких случаев - "Скотина"! Значит он
готовил отступление, побег. Где же здесь любовь, преданность?
     Но она уже  до  того  достаточно  хорошо постигла  Сергеева: он не  мог
издеваться над ней. Ясно, что его мучило какое-то предчувствие, с которым он
не  хотел, не решался знакомить любимую женщину. Но предчувствие несмываемой
печатью  легло на бумагу,  потому что в том и заключается логика творчества,
поступков поэта. Он обо всех своих  переживаниях обязан  оставлять память на
Земле.
     Опять - Мистика!  Безусловно, Сергеев делился  именно с Сабриной чем-то
самым интимным, горячо  переживаемым. Он, видимо,  жил последние дни в  поле
особых,  не досягаемых для простых  смертных,  переживаний. Вот почему он не
решался  сказать о своих видениях ей прямо в  глаза, и его боль выливалась в
стихотворные сроки.
     Но он, конечно, доверял  ей: только Сабрине были  вручены "откровения".
Это  было  сделано  на  всякий  случай.  А   она  тянула  со  знакомством  с
тетрадями... "Нет, не так! - исправилась она. "Все произошло вовремя, раньше
и не надо было"! В некотором оцепенении  она  медленно перевернула  листочек
ресторанного счета, на лицевой  стороне  которого было  написано "Отпускаю".
Между титулами  и  рекламой ресторана  ее внимательный  взгляд выхватил  еще
несколько корявых строк, написанных синей пастой шариковой ручки.
     Она ясно вспомнила  последний  день их  встречи  на заходе  парохода  в
Мексику,  куда прилетала  Сабрина. Из местного  ресторан они возвращались на
такси, Сабрина прикорнула у Сергеева на плече, а он что-то корябал на  счете
(еще попросил  водителя  осветить  кабину машины.  Автомобиль потряхивало на
ухабах, - вот и запись получилась нечеткая, пьяная. Сабрина уже со страхом и
предчувствием недоброго стала  читать еще  одно  послание. Ее напрягало  уже
само название - "Разговор со Смертью (1-е Коринфянам 15: 55-56; 51)":

     "Смерть! Где твое жало?" -
     сердце и горло мне сжало:
     не суть польза от пытки -
     не содрать с губ улыбки.
     "Ад! Где твоя победа?" -
     палач грустит без обеда:
     стон и кровь ему пища -
     возмездия тяжесть нища.
     "Жало же смерти - грех" -
     рок-петля усмиряет всех:
     Апостол не шутит в суде -
     правду зрит даже во тьме
     "А сила греха - закон" -
     не стоит хватать телефон:
     пустое - спасенья звонки,
     в аду перечтут позвонки.
     "Говорю вам тайну:
     (ведомую Святому Павлу)
     не все мы умрем,
     (пусть сейчас не верится)
     но все изменимся"!

     Для  беременной  женщины  такие  три  стиха были,  безусловно,  большим
перебором!  Вывел  из состояния забытья Сабрину  вежливый стук  в дверь. Уже
загорался день,  -  на часах восемь  утра.  Но для  визитов время тоже  было
ранним. Опять мистика!
     Кокеры  не  лаяли,  подошли  к  входной  двери: Граф урчал,  но все  же
повиливал  хвостом  и  Сабрину  успокоило это  собачье  предупреждение.  Оно
свидетельствовало  о благополучии, -  визитеров можно  было впускать  в дом.
Сабрина с трудом  поднялась  из кресла и открыла дверь: на небольшом крыльце
толпились трое - одна женщина (она  стояла несколько впереди) и  двое мужчин
(поодаль).
     Сабрина определила безошибочно  -  "это братья  славяне",  хотя  и с не
очень "славянскими рожами". Она  ловила себя на том,  что научилась облекать
свои мысли  в форму, усвоенную от Сергеева. Первой заговорила женщина, - это
была яркая (восточного типа) особа средних лет (старше Сабрины), безусловно,
умная, волевая и, чего греха таить, загадочно-демоническая:
     -  Да, вы не ошиблись, Сабрина:  мы  как  раз и  есть те  самые "братья
славяне".
     Сабрину не очень сильно поразила способность этой  женщины читать чужие
мысли. Она почему-то  мгновенно прониклась  к ней  симпатией,  большей,  чем
обычная общечеловеческая.  Ей показалось,  что та  женщина  излучала  флюиды
сергеевского типа. Ее  словно бы прострелила догадка, и  она, практически не
сомневаясь, спросила:
     - Вы  -  Муза?  Я вас узнала  сразу,  правда, Сергеев  говорил,  что вы
"огненно-рыжая  бестия".  - потом  слезы  застлали  ей глаза, и  она  уже не
помнила,  что  лепетала.  -  Извините...Не обращайте  на  меня внимание,  ..
входите,.. кофе?.. я сейчас приду в себя,.. извините...
     Муза не дала  ей  долго говорить. Она крепко обняла Сабрину, прижала  к
себе, поцеловала в щеку,  и они обе ударились во  "вселенский плач". Картина
не для слабонервных: настоящие мужчины в такой ситуации раскисают мгновенно.
Чувствовалось, что повело и мужскую часть компании визитеров.
     Мужики  топтались  на  месте,  не  зная, что делать:  подавать ли воду,
сыпать  никчемными словами, призывать успокоиться или молчать. Решение умные
люди  чаще  находят верное: двое погрустневших остолопов уселись на  диван и
молча наблюдали результаты первой встречи. Затем, когда накал страстей пошел
на спад, Магазанник  и Феликс (конечно, это были  они) принялись обследовать
взглядом обстановку. В поле их зрения быстро попались  тетради и листочки со
стихами: возрастная  дальнозоркость помогла прочитать  как раз то  последнее
откровение, на  котором так  основательно споткнулась Сабрина. Увидела его и
Муза. Но,  когда листок  снова попался на глаза Сабрине, та  вновь зарыдала.
Всем все стало ясно, - женское сердце обмануть невозможно!
     Требовалось  как-то начать разговор,  попытаться вывести чувствительную
женщину,  да еще беременную -  почти что  на  сносях -  из  неблагоприятного
состояния,  чреватого  осложнениями  и  для  ребенка.  Особенно  хорошо  это
понимают  те,  кто  имеет  хотя  бы  начатки  медицинских  знаний.  Здесь же
присутствовали   почти   "корифеи  медицины"   (опять   сергеевский  кураж).
Решительные  действия  (скорее,  потустороннего  характера)  выполнила Муза.
Магазанник и Феликс с повышенным вниманием наблюдали за  тем, как в какой-то
критический   момент   взгляд  черных  глаз   всевластной   Музы  наполнился
сосредоточенной   силой:  Сабрина   несколько  обмякла,  всхлипывания  стали
притухать; она, как бы отдыхая, переводя дух, откинулась на спинку кресла, в
которое упала сразу же, как вошла вся компания "братьев славян", и затихла в
летаргии, в релаксации, в неглубоком гипнозе.
     Муза смотрела пристально  на Сабрину еще какое-то время, затем взяла ее
руку, посчитала  пульс и, удовлетворившись результатами  диагностики,  стала
медленно гасить накал волевого  воздействия. Феликс наблюдал сцену  лечения,
как колдовство,  при этом  он  зачем-то  раскрыл  рот, а кадык его обозначал
постоянное сглатывание (страха, восторга или  слюны  - кто знает).  Он и сам
потом  ничего не мог членораздельно пояснить. В  его широко раскрытых глазах
стояли одновременно  внимание,  любопытство,  испуг и очарование  действиями
колдуньи.  Ясно, что в душе и сознании  адвоката состоялось  что-то подобное
"явлению волхвов"!
     Легкий гипноз,  которым, как оказалось,  Муза владела  в  совершенстве,
подействовал весьма  благоприятно. Сабрина словно преобразилась, а точнее  -
просто основательно взяла  себя в руки. Но  она почувствовала, что  тяжелый,
давящий душу, груз предчувствий вроде  бы отпустил, свалился. Но  мозгом она
понимало, что все это неспроста.
     Сабрина оставалась  в кресле (ее уговорили, наконец, просто приказали),
а  Муза  и Магазанник  пошли  на  кухню  готовить  кофе.  Там они и обсудили
последние события. Ясно  было, что  сейчас,  в таком  состоянии, Сабрина  не
готова к восприятию жестокой правды. Решено было подождать и под благовидным
предлогом оставить Музу на некоторое время (на день - два) при Сабрине.
     За кофе  вели отвлекающие и ничего незначащие  светские  разговоры.  Но
Сабрина,  как умный, хотя  и  загнанный  зверек,  была  настороже.  Она  уже
морально приготовилась к худшему.
     Магазанник достал деньги - кругленькую  сумму в долларах и, заявив, что
это  зарплата Сергеева, которую он поручил  передать  жене (так  и сказал  -
"передать жене"). Однако и Сабрина  и гости настойчиво уходили от вопроса  и
ответа  по  поводу  того, когда  судно с  Сергеевым  должно  возвратиться  в
Венесуэлу. Обе стороны вроде бы, не договариваясь, решили намеренно обходить
острые углы.
     Вскорости мужчины заспешили  прощаться, сославшись  на неотложные дела.
Сабрина  повисла на  Музе так  прочно,  словно та была  ее  родной  матерью.
Негласно,  видимо,  уже давно,  состоялся  договор между двумя  женщинами  о
"неразлучности". Не  было нужды ничего выдумывать, искать светские предлоги.
Просто  женщины ждали, когда мужики отвалят. Они обе хотели остаться вдвоем,
наедине и без свидетелей окунуться  с головой в горе, хмурое облако которого
уже с утра присутствовало в этом доме. То, что именно  несчастье привело всю
компанию в дом, у Сабрины не вызывало никакого сомнения.
     Граф никогда раньше не питал к Музе особых симпатий, но сейчас  он сам,
без призывов  и понуканий,  выбрал момент, подошел к Музе и облизал ей руки.
Женщина  и собака  обнялись  как старые добрые  друзья,  объединенные  общим
горем. Эта сцена довершила испытание нервов на прочность, и мужики рванули к
дверям так быстро,  что невольно столкнулись в узком проходе. На  ходу  были
высказаны  обещания встретиться завтра, здесь же. Понятно, что самую трудную
работу   переложили  на  плечи  и  сердце  Музы.  Уже  в  машине,  отъезжая,
Магазанник, тяжко вздохнув, заметил  Феликсу, что его идея вызвать  Музу для
выполнения сложной акции была просто гениальной!

     * 4.2 *
     Женщины, оставшись вдвоем, долго молчали: каждая из них думала о чем-то
своем  и,  вместе  с тем, безусловно, о  том  общем, что  повязало их теперь
накрепко.  Сабрина  теперь  уже  не сомневалась  в том,  что произошло самое
худшее  -  Сергеев погиб. У  жен моряков ожидание  подобной трагедии  всегда
нависает  над  головой.  Но они от постоянной тренировки сознания постепенно
научаются  не замечать эту ужасную объективную реальность. Сабрина понимала,
что неспроста явилась к ней в столь ранний час святая троица. Да и выражения
лиц,  напряженность  взглядов выдавала  экстраординарность  произошедшего  и
особое  качество  миссии,   выполнение  которой   взяли  на  себя  те,  кто,
безусловно,  имел  право  считать  себя  самыми  близкими  людьми,  друзьями
Сергеева. Муза еще как-то держалась, - скрывала, оттягивала момент нанесение
рокового удара - произнесение трагического известия.
     Мужики  основательно трусили. Теперь,  сбежав от  тягостной обязанности
произнести слова горькой правды, они летели "шибче трамвая" на своем форде в
сторону порта.  При  этом, если разобраться серьезно, особых дел там у них и
не  было.  Все  решали  другие:  четыре  мощных   и  решительных  парня  уже
отслеживали пирсы,  разыскивая  ту  шхеру, из которой  можно  будет выманить
Корсакова   для  серьезного   мужского   разговора.  Шеф   (Магазанник)  дал
категорическую команду  решать все  по  обстоятельствам: выбить  однозначное
признание о делах, планах,  связях и кончать  с мразью  моментально,  но без
шума и  последствий.  Враг  никому  не нужен, а если он  не  сдается, то его
уничтожают.  Безусловно,  в  чужой стране  нет смысла  компрометировать себя
черными акциями палача, - для того достаточно местных кадров. Крушение судна
- это и  срыв поставок  очередной партии "ценного груза", а  такие  дела  не
прощаются собственной  мафией.  Нужно  было  выяснить все возможное  о  сети
конкурентов, их стратегию и  тактику ведения коммерческой борьбы. Славянские
парни же должны были снять сливки информации и  проконтролировать выполнение
финального  этапа.  Всем, кому  положено,  уже было  заплачено с лихвой,  но
деньги любят счет, учет и расчет.
     Где-то  в  районе  припортовой  улицы, очерченной анфиладой  магазинов,
ресторанов и  торговцев-одиночек,  Феликс, видимо, быстрее  погасив  эмоции,
притормозил Магазанника словами:
     - Пожалуй, мы  мчимся чтобы не помочь, а навредить течению событий. Там
действуют опытные ребята. Их  может смутить  наше  появление. Они подумают о
смене  задания. Во всяком  случае, недоверие может их раздосадовать, если не
обидеть.  Да,  и  "корсар" встрепенется: не  дай Бог, отыграет в тень.  Наши
приметные  рожи  ничего  не  стоит  вычислить.   Мы  же  не   знаем  деталей
тактического расклада и то, что задумали там организаторы "ловли  на живца",
не правда ли, шеф?
     Все  сказанное  Феликсом было разумным предупреждением. Спорить не было
смысла.  Магазанник  для начала сбавил  скорость, затем  припарковался около
небольшого ресторанчика.
     - Феликс, ты, как  всегда, прав! - задумчиво и с расстановкой  произнес
он. -  Какие же мы россияне сентиментальные люди. Никак не могу отвыкнуть от
дурацких замашек - проливать скупую морскую слезу. Но повод для переживаний,
согласись,  Феликс,  у  нас  есть?! Сергеев был  достойным парнем.  Как  там
говорили в боевых  советских фильмах -  "в разведку я с  ним  бы  пошел"! Но
дело, конечно,  не  в  разведке, а в  том, что  я  потерял  не только друга,
случайно разыскав  его, а замечательного человека. В  некотором роде  он был
уникальной личностью. Если бы в России не так безобразно относились к ценным
кадрам, умели беречь достояние республики - высокий интеллект, я имею ввиду,
-  то  родина  наша  была бы намного  богаче и  благополучнее. Когда Аркадий
волновался,  то прибегал  к помощи обыденных цитат, подбирая  их из расхожих
книг, кинофильмов, песен. Но такое смешение  балагана с серьезным  для  него
было средством, позволявшим опуститься на землю, успокоить нервную систему.
     Подумав еще  немного, Магазанник продолжил уже  с большей жесткостью  в
голосе:
     -  Правы  все же  те,  кто  считает, что самое  перспективное  вложение
капитала в человеческий фактор - в умных людей! А в истории нашей страны, по
всему ее длиннику, - от первого пришествия примитивного разбойника Рюрика из
Скандинавии до  большевистских выродков, бездарностей, психопатов, - тянется
цепочка геноцида, применяемого именно  против рафинированного  интеллекта, а
уж  потом  против посредственности. В  такой цепочке  отношений,  видимо,  и
уничтожается   государство,  ибо  смертельный  удар  наносится   по   самому
жизненноважному органу - мозгу нации.
     - Ты  приглядись, Феликс,  - продолжал с тяжелой усмешкой  расстроенный
шеф,  - по  сей день среди отечественных  чиновников больше всего ценятся не
те, кто умеет делать дело,  а те, кто эффектно  и  многозначительно надувает
губы. Сергеев над ними всегда потешался, как мог. Эта радость тянется за ним
еще со скорбных лет нашей молодости - совместного  пребывания в  Нахимовском
училище,  Военно-медицинской  академии... Да, что  там говорить, привыкли мы
жить,  как "у  негра в  жопе".  А негр  тот  - как  раз собственный чиновный
придурок!
     Вышли  из машины и зашли  в ресторан. Огляделись оба, Магазанник  опять
распушился:
     -  Погляди,  Феликс,  заштатная  держава  Венесуэла.   Но  вошли  мы  -
посетители,  способные  платить,  а  значит  умные.  Хозяин  уже  приободрил
официанта.  Нет,  посмотри,  - решил  сам  к  нам идти, видишь, тащит мясную
вырезку,  сырую, свежайшую - сейчас  начнет  совещаться с  нами,  соблазнять
обжорством.
     - Феликс,  я  помолчу,  прикинусь  олухом, а ты покуражься в российском
стиле, разряди агрессию, но в меру, конечно. А то я уже битый час мозги тебе
компостирую бездарной проповедью про все то, что ты знаешь и без меня.
     Феликс утвердительно кивнул головой. Он понимал, что у шефа имеются все
основания для  плохого  настроения,  спорить  с  ним  сейчас  не стоит, но и
привлекать внимание к себе ресторанными дрязгами тоже  нет смысла. Он просто
по деловому и без излишней предвзятости закажет плотный  ланч (lunch) на две
персоны с отменным чилийским вином.
     Пока  Феликс   и  Магазанник   обычным  российским  способом  разряжали
маскулинность   -   то   самое   психологическое   свойств,   состоящее   из
агрессивности,  решительности, конкретности мышления,  физической  подпитки,
которое отличает нормального мужчину от нормальной женщины, - Сабрина и Муза
в   тиши  домика-сказки   тешили   фемининность   слезами   и   разговорами.
Фемининность, надо сказать, - феномен более сложный, опирающийся на биологию
и  физиологию,  то  есть особую  природу,  совершенно  иного, более высокого
качества.  Ведь  социальное  предназначение мужчины -  это  выполнение  роли
забора,  защищающего  главного  носителя  генофонда  (женщину)   от  внешних
дискомфортных, опасных воздействий (войны, заморозков, инфляции, разбойников
и прочего).
     Правда в  нужный для  женщины  момент мужчине еще выделяется  время для
впрыскивания  своих  биологических  уродцев,  носителей   основных   половых
признаков  -  недоразвитой  "У"-хромосомы, похожей  на инвалида с оторванной
правой  ногой.  Специальный  женский орган воспринимает  эту информацию, для
чего Бог представил его  потребителю (мужчине) в виде мифически-восторженной
конструкции,  привязав туда  же  и разлагающую волю  психологию,  называемую
сладострастием.  Простенький по своей механике, но сдобный по ощущениям, акт
общения двух  разных анатомий так дурит головы  сильной  половине  людской и
звериной популяций, что ангелы,  наблюдающие  из-за  облаков  многочисленные
суетливые соития, творимые на земле в разное  время суток и  в разных местах
(в  том числе,  даже  в  самых  неподходящих!),  откровенно  потешаются  над
человеками и зверушками, комарами и бабочками, змейками и ящерками.
     Говорят, что там,  наверху, даже организован  своеобразный тотализатор.
Ставки в нем больше, чем жизнь: например, заключаются пари и ставятся на кон
возможности  заражения  СПИДом  той  или  иной  персоны,  в  другом   случае
разыгрывается   награждение    землян   гомосексуализмом,    эксбиционизмом,
фроттеризмом, цисвестизмом, пикацизмом, эксаудоризмом, визионизмом и прочими
забавными страстишками.
     Но  главная  причина потехи  ангелов  состоит  в том,  что они не могут
понять почему люди никак не разберутся в том, что все подстроено именно так,
чтобы человек от  раза к разу почерпывал побольше заразы  из половых органов
своей  подруги (или друга).  А  это  и  есть  главные  ворота  инфицирования
человека, воспринимая через которые микробный мир, он лишает себя увеличения
долголетия, не говоря уж о бессмертии. Совсем плохи  перспективы у  ведущих,
так   называемые   полигамные   сексуальные  скачки   или,   того  хуже,   -
гомосексуальные отношения. Естественно, что  менее затраханными агрессивными
микробами являются моногамные персоны. Но и здесь многое зависит  от того, с
каким  иммунно-реактивным качеством выбрана та единственная и  неповторимая,
которая, умело имитируя  восторги  любви, прочно  придерживает  около  своих
соблазнов нужного мужика за яйца.
     Высокая   женская   особь,   давно  взорлившая  над  пошлостью   жизни,
безусловно,  не  задумывается  над  деталями,  ибо  она  несет  свою  мнимую
святость, как кару и награду в одном флаконе. Роль социальных  протекторов в
данном  случае  выполняют  многострадальные мужчины,  истинное  отношение  к
которым чаще бывает  такое же, как к удобным  прокладкам  на каждый день. Но
спорить с тем, пожалуй, не стоит. Таковы суровые законы природы, мирозданья,
выстроенного Богом Всемогущим.
     Сабрина и  Муза сидели на диване  обнявшись,  плотно прижавшись друг  к
другу,  словно  оживляя  литературную  формулу  Исаака  Бабеля:  "Налетчики,
сидевшие сомкнутыми рядами, вначале смущались  присутствием  посторонних, но
потом они разошлись".  В  их  внешнем облике, да,  пожалуй, и во внутреннем,
душевном мире,  было  много общего. И каждая минута  совместного  пребывания
подтверждала единение душ больше и больше. Почти одновременно на глаза обоим
женщинам  попался листочек со стихами-переводами  из Р.М.Рильке.  Их тоже  в
свое время выполнил Сергеев. Они подняли листочек  одновременно, стукнувшись
лбами, и прочитали:
     Смерть велика,
     а жизнь коротка.
     Смех бытия
     кривит нам рот,
     но случай жалкий
     мечту сметет.

     В  другом  стихотворении  муссировалась  та  же  тема,  но  взгляд  был
направлен  с  иной  точки.  Видимо  брутальные инстинкты  или,  если угодно,
предчувствия подползающей смерти,  волновали переводчика последнее  время, и
он явно фиксировался на опасных стихах:

     "Должен умереть лишь тот, кто знает":
     смерть - от взрывного раската смеха;
     смерь - от крылатого взмаха рук;
     смерть - от женского "Вдруг"!

     Однако  нельзя  было не заметить, что рядом  со  смертью  соседствовало
опасение  потерять  любовь,  любимую.  Безусловно, Сергеев  до  конца  жизни
дорожил своим  новым  чувством  настолько сильно,  что  угроза  утратить это
земное счастье постоянно его тревожила.
     Обе женщины поняли это сердцем, почти одновременно, но реакция у каждой
была своя, особая.
     Сабрина  не  заметила, как глаза  наполнились слезами,  и  вот они  уже
полились  через  край - по  щекам, по подбородку...  Она  вспомнила  теплые,
ласковые  губы, руки - все тело Сергеева.  Мягкая, эластичная кожа, издающая
тот чистый запах  здоровья, неощутимый человеческим анализатором, но который
быстро  отгадывают  комары, оводы и  прочая кровососущая  живность.  Сабрина
вспомнила забавное замечание Сергеева о том, что если в округе имеется  хоть
один  комар, то он обязательно  прилетит  к нему, чтобы попить у аристократа
вкусной   голубой   кровушки,   не   испорченной   никотином,   наркотиками,
транквилизаторами и лишь  слегка доведенной до нужной кондиции универсальным
напитком интеллигента-ученого - алкоголем.
     Сергеев  все  сводил  к  тому, что у  него слишком тонкая  кожа  (как у
ребенка), - оттого комары  и слышат голос крови за версту. От воспоминаний о
поверхностном память  скатилась к интимному, более плотскому, - эти картинки
довели  ее  до  состояния,  близкого  к  глубокому обмороку.  Она и не могла
предположить  ранее,  что  за  время   общения  с  отличным  любовником  так
основательно спаялась с его желаниями, техникой, с радостью подчинения ритму
его сексуальной страсти.
     Да, конечно, немец Рильке был  прав: ошибки быть не могло - ведь  он же
поэт, а  эти субъекты всегда подпадали под определение -  "не от мира сего".
Поэт  не  может ошибиться  в грамматике чувств,  в орфографии  и  пунктуации
любви!
     Сабрина  ясно  вспомнила  свое отчаянное "Вдруг!",  которое  вырывалось
каждый раз в  разрешительный момент из глубины сердца, легких, печени... Она
награждала  этим   стоном  своего   мужчину,  Сергеева,  когда  их  близость
свершалась  так восторженно, волшебно, неожиданно. Особо памятен  был первый
всплеск эмоций,  возникший  как  бы  случайно,  незапланированно,  но  очень
удачно. Потом было  еще много таких восторгов, но первый, если  он, конечно,
достоин того, не забывается никогда.
     Сергеев  был  большим  мастером выдумывать  всякие ласковые  словечки и
безобидные абракадабры,  которые очень будоражили женскую душу в той стадии,
которую он  с многозначительностью  в голосе  нарекал  "петтингом".  Его  он
рифмовал  с  "утюгом", как  бы разглаживающим  зарубинки, оставленные суетой
прошедшего  рабочего  дня,   или  с  "петитом"   (от  французского  petit  -
маленький), ибо  все в сексе  начинается с  малого,  но способного перерасти
незаметно в  большое,  великое,  грандиозное!, от чего  потом  рождаются  не
только незабываемые восторги, но и бодро кричащие дети.
     Некоторыми многозначительными  терминами он озадачивал ее,  даже слегка
пугая:  чего стоило ей, например, расширение медицинского кругозора  за счет
замены  понятия  половой  акт  страшными словами  "копулятивный  цикл",  или
получение  наслаждения - "гедонической функцией". Филологическое  восприятие
никак не хотело мириться с физиологическим наполнением таких конструкций. Он
откровенно  веселился,  обсыпая  ее,  как  из   рога  изобилия,  медицинской
тарабарщиной. Она же приходила  в ужас и  было  от  чего. Сергеев,  как  все
ученые люди,  долго  и успешно занимающиеся  педагогической  практикой,  был
наделен  актерскими данными, и потому мог обыграть и подать ужасные словечки
со смаком, в нужный момент.
     Сабрина вдруг ясно вспомнила их первую встречу, первый день знакомства.
Точнее,  это  был  уже вечер (до того она видела  его мельком  на пароходе):
Сергеев в бледно-синей рубашке и практически такого  же цвета  джинсах сидел
за столиком на открытой веранде маленького ресторанчика.  Все происходило на
берегу  грандиозного  океана,  в  молочно-теплый  вечер,  когда  солнце  уже
окунулось  по   самую   макушку  в  бескрайнюю  водную  гладь.  Граф  -  пес
великолепного  экстерьера,  окраса и характера, маститый  коккер-спаниель  -
сидел пригорюнившись у его ног, не обращая внимания на местных венесуэльских
шавок.
     Сабрина   обратила   внимание,   прежде   всего,  на  поражающую  своей
определенностью  интеллигентность (даже избранность) этой пары. У нее возник
непреодолимый порыв найти повод  для знакомства и хоть  немного  погреться в
лучах далекой славянской ауры.  Когда предлог  был найден, и она по деловому
решительно подошла  к  столику, за которым  Сергеев  чревоугодничал, на  нее
устремился удивительной голубизны и чистоты взгляд.  Первый  приступ  истомы
пришел  и  ушел  неожиданно,  как  первый  порыв  ветра  перед основательным
штормом.   Она   фиксировала  действие   на   себе   изучающе-внимательного,
проникающего вовнутрь, но, пройдя насквозь, улетающего в какую-то только ему
одному  ведомую даль  поиска.  Наверное, так  обшаривает  клиента деликатный
вор-карманник, профессионал высокой марки: не смущаясь пустых карманов, но а
полные  вычищая  холодно,  расчетливо,  несколько  отстраненно от  конечного
результата, да и от самой личности пострадавшего.
     По  сравнению с  местными  жителями,  видимый  загар  был  сравнительно
бледным и непрочным, -  что-то нежно-женское виделось в таком "окрасе".  Но,
вместе с тем, чувствовалась явная  мужская сила в спортивной фигуре, причем,
не ломовая рабоче-крестьянская, а, скорее, сексуального качества. На Сабрину
он  смотрел, как мужчина-врач,  все понимающий, способный  понять, вылечить,
обнять,   насладить.   Но   не  было  в  его   манере  строить  отношения  с
представительницами  противоположного  пола  назойливости  или,  того  хуже,
безалаберной похотливости. Сабрина поняла, что перед ней редкий экземпляр  -
даже  более редкий, чем двоякодышащая рыба протоптер. Так  может вести  себя
мужчина, знающий себе  цену и неоднократно убедившийся в том, что многое ему
подвластно. Ассоциация  с  протоптером  пришла  неожиданно,  но отпечаталась
прочно, как клеймо  на предплечье  человека-собственности. Эту собственность
не хотелось выпускать из рук. Вместе  с тем,  было очевидно, что протоптер -
редкая рыба, стремящаяся к абсолютному  одиночеству, крайне неуживчивая даже
в среде сотоварищей. Если человек ненароком  наступает ей  на  хвост, то она
шипит,  сердится, как змея, и кусает больно,  впиваясь в олуха  всеми своими
четырьмя острыми зубами. У протоптера вкусное мясо, и многие охотники льстят
себе надеждой  полакомиться  этой редкой, скитающейся в районах Африканского
побережья, рыбой. Но  она прячется в темноте, на дне, проделывая  извилистые
тропинки  в  глубоком  иле. Пожелав отоспаться (что  с ней происходит весьма
часто) "змейка" замуровывается в прочный кокон из ила и  глины. Такой способ
защиты спасает протоптера даже во время нещадной засухи. Там в этом каменном
саркофаге уникум дышит уже легкими - тихо, экономно, со вкусом, погружаясь в
глубокую спячку до поры  до времени. Наступает тогда,  по всей  вероятности,
стадия  общения  с неведомыми  силами,  прихода  вещих  мыслей -  начинается
сложнейшая интеллектуальная работа.  В таком состоянии  загадочное  существо
привозят в  Европу, на показ и  удивление цивилизованной  публике. И  только
единицы  понимают, что  живет  в  протоптере  душа  человека, родившегося  в
прошлой жизни под знаком не столько "рыба", сколько "змея", и что трогать ее
особенно опасно в Год Змеи.
     Сабрина почему-то почувствовала вполне определенно, что это какой-то ее
родной  человек, с которым она уже была знакома, близка. Но то было давно, -
скорее всего, в предыдущих  жизнях:  там они успели побывать в ролях брата и
сестры, затем и супругов. Ей страшно  захотелось повторения той  откровенной
близости. Сексуальный импульс  был  настолько  сильным, что  она подумала  о
гипнозе:  "черт  знает   этих   бескрайне-голубоглазых"!   Чтобы  прекратить
колдовство, она попыталась вытащить из-за пазухи легкую агрессию,  но тут же
получила  по   рукам   безразличным   взглядом.   Выволочка  была  настолько
эффективная,  что она больше не делала  дурацких попыток протестовать, - все
потекло, как по  четко отрепетированному сценарию. Наверное, он был мастером
завораживать, привораживать,  уговаривать, заговаривать,  обаять.  Когда она
очнулась от сна в постели, у себя дома, в объятиях Сергеева, то первое, чего
она  испугалась, было традиционное для не в меру смелых или зависимых женщин
- "Что же он подумает обо мне"?!  Сергеев, оказывается,  думал  о ней только
хорошее.  Он  осыпал  ее  столь  уместными  и  элегантными  доказательствами
очарования  ее  женскими  прелестями,  что  она  снова  вернулась  под  лоно
фантастического чувства  долгой былой близости  с  ним. Теперь уже эту  пару
могла разорвать только смерть. Что, как абсолютно точно  определила  Сабрина
заранее,  как раз и случилось! Рыдания вновь стали душить ее.  Никто  еще не
назвал вещи своими  именами - ни  Муза,  ни  ушедшие мужчины  не говорили  о
смерти Сергеева, но верный вывод  словно висел в воздухе, над самой головой.
Сабрина  не напрашивалась  на  откровения, она сознательно тянула время.  Но
откровения  те  приближались:  рано или поздно,  но страшная новость  должна
будет прогреметь в притихшей, затаившей дыхание комнате.
     О чем думала Муза  - напряженно,  сосредоточенно, с  огромной  печалью?
Конечно,  она  вспомнила  страшные  дни  своего  горя,  когда  ее  Миша  так
неожиданно сошел  на повороте из  громыхающего на стыках рельсов трамвая, он
ушел  в этом неожиданном  прыжке из ее жизни навсегда.  Никто тогда  не  был
способен заглушить  ее  горе. Во  всяком  случае  так ей  казалось.  Но  эти
воспоминания она  уже  научилась  гасить, отгонять категорически. Загадочным
было то,  что, остывая от воспоминаний, она все чаще возвращалась памятью  к
Сергееву. Что-то неладное творилось в мозгу (так она тогда подумала о себе):
слишком  много  женского  темперамента и банальной заинтересованности было в
тех  воспоминаниях. Позови он тогда  ее, и она не задумываясь примчалась бы.
Никакие укоры  совести  не  помогали: на  свете есть  две тайны -  женщина и
смерть.  Эти,  чьи-то очень  правильные  слова, выплыли из  застойных  болот
памяти. Но Сергеев не звал, очень редко писал, потом вовсе исчез надолго. Но
надежда теплилась, светилась, разгоралась!
     Теперь Муза вспомнила ту установку, которую  ей дал Магазанник, отрядив
для  столь  деликатной  миссии, выманив ее  из  далекого  Израиля,  где  она
проживала. Посланцем за ней был отряжен "забавный Феликс", который показался
ей  тогда выходцем с того света, если под этой аллегорией принимать  Россию.
Он же нашел ее, практически, в психологической невесомости, в прострации.  В
таком состоянии она, как стало известно, находилась уже без малого три года.
Как только Муза узнала о том, что речь идет о трагедии, зацепившей Сергеева,
она  без  колебаний согласилась выполнить роль  психотерапевта,  а точнее, -
"подсадной утки", с помощью  которой  собирались выманить  на тихую  воду  и
успокоить  от  грядущих  трагических известий  Сабрину.  Но  принимая  такое
решение,  она отдавала себе  отчет в том,  что согласие ее корыстно! Ей было
нужно  собрать  в своем сердце  все отголоски жизни Сергеева, к которому она
теперь начала питать какие-то странные чувства.
     Летели,  как  на  пожар,  пересаживаясь  с  самолета  на  самолет.  Все
визитеры, даже  не успев смыть с  себя дорожную пыль, явились ранним утром к
Сабрине.  Музу  отрядили  на  выполнение сложнейшей  роли - речь  ведь шла о
благополучии  не  только Сабрины,  но  и  ее ребенка  - наследника  Сергева.
Магазанник так и сказал: "На святое дело ни денег, ни себя не жалеть"!
     Музу не стоило  подгонять. Она и сама все понимала намного лучше "тупых
мужиков" (именно  так  она  их  всех,  до  одного, теперь  характеризовала).
Сергеев был, бесспорно,  в большей мере  Мишиным другом, но  и ее  тоже. Она
считала себя человеком, имеющим кое-какие права и  на  него и на  наследника
(пусть - наследницу). Муза не вышла вторично замуж, а потратила время на то,
чтобы  закончить  университет (факультет психологии), походя  прихватив  еще
знания  и  диплом  ветеринарного врача.  Еще  при мишиной жизни  она втихаря
училась заочно в двух вузах сразу. Ее элитный еврейский генофонд обеспечивал
легкое переваривание пристебов вузовских педагогов Петербурга. В Израиле она
приобщилась  к древнееврейским  и оккультным  наукам, - правильнее  сказать,
Муза стала  нормальной колдуньей.  Среди своего нового клана популярность ее
начинала утверждаться и расти.
     Музе  было ясно, что ощущение трагедии у Сабрины уже  произошло, но она
маскирует его, пытаясь потянуть время, привыкнуть к страшной мысли, закалить
себя, дабы не нанести травму плоду. Никто из  акушеров и гинекологов  еще не
разобрался досконально  в силе  защитных  механизмов у  беременной  женщины.
Сабрина трагедию  почувствовала  сердцем,  мозгом, душой  и  темнить на этой
линии  нет смысла. Но она  пыталась, может быть, даже  не осознанно, отвести
удар  от "живота". Муза понимала, что нужна  правильная не только стратегия,
но  и тактика компенсаторной психотерапии.  Важнейшие ее  элементы как раз и
заботили  современную  колдунью. Необходимо было брать  быка за  рога.  Муза
нагнала  в  голос  побольше  решительности  и  твердости  и  безапелляционно
заявила:
     -  Сабрина,  девочка,  ты  хочешь поговорить серьезно или  тебе  больше
нравится тихо лить слезы? Ты, прежде всего, готовишься стать матерью,  а это
само по себе не так просто. Тем более  не просто родить,  а затем  вырастить
здорового ребенка. Сейчас своими рыданиями ты здоровья ему не прибавляешь, а
отбираешь. Представляешь,  какие спазмы, эмоциональные  встряски  он  теперь
испытывает.  Ты же душу из  него вынимаешь, создавая кислородное  голодание,
гормональный стресс.
     Сабрина  от  такого  уверенно-методичного,  спокойного  голоса   словно
прозрела и  замерла, соображая. Кое-что из анатомии и физиологии она помнила
еще со времен первой  беременности. В  ее  мозгу вдруг нарисовалась реальная
картина:   маленькое,  беззащитное  существо,   привязанное  к  материнскому
организму  пуповиной, затихло, съежилось, не  понимая, что там на  верху, за
пределами   его   укромного,   теплого   пузырика,  творится.   Даже  сквозь
белково-жидкостную и многослойно-тканную  защиту к нему доходили  совершенно
иными, окольными, путями волны потрясений.
     -  Муза,  - вымолвила Сабрина наконец-то,  - прошу тебя, скажи  мне всю
правду, а  потом  я найду в себе силы  заняться  новыми  заботами. А так эта
пытка может длиться бесконечно,.. я слишком любила и продолжаю его любить!
     -  Сабрина, как это не  тяжело,  но ты и сама уже догадалась, произошло
худшее,  -  судно,  на котором плыл Сергеев, погибло  в океане. - заговорила
Муза. -  Подробности  все еще выясняют,  но  для  тебя  доставлена  записка.
Александр ее писал, видимо, перед смертью, чувствуя ее приближение. Он делал
все  возможное,  чтобы не  оставить тебя  одну  на этой  земле, но все  люди
смертны, в том числе даже те, кто сильно любит своих близких.
     -  Где, где,  записка?  -  вскричала  Сабрина.  - Я  хочу еще раз, хоть
как-то, но  обязательно  ощутить его. Что же ты молчала, Муза?!  Хотя, что я
говорю?.. Я похожа  сейчас, скорее всего, на умалишенную... Спасибо, спасибо
тебе, милая Музочка, прости меня,.. давай записку.
     Муза не была уверенна в том, что чтение письма не приведет к обострению
истерии, а то и развитию реактивного психоза. В период беременности такое  -
как  пара  пустяков!  Но  решила  рисковать.  В  конце  концов и  аверсивная
психотерапия в ряде случаев приносит успех: лишь бы не перегнуть палку, или,
разгибая искривленную психику,  не сломать ее в другую сторону! Муза достала
из сумочки опасный клочок бумаги, цену которому  в  настоящий  момент трудно
определить.
     Сабрина приняла записку, как что-то волшебное, мистическое, прилетевшее
из потусторонних областей. Только старинные почтовые голуби  могли приносить
такие весточки, и то - избирательно, один раз за всю жизнь.
     Но, это была не  его  рука,  - письмо  написано  на плохом английском и
другим  человеком: мелькнула  надежда  на  ошибку,  но вдруг в  самом  конце
послания  в  глаза  ударили, как  яркий  слепящий  свет,  слова,  написанные
Сергеевым  лично. Они были адресованы только Сабрине! Да, это  была  уже его
рука - только  не слишком твердая и слегка дрожащая (подумалось: видимо, ему
было ужасно  плохо!). Сабрина  читала медленно и вслух:  "Сабрина, милая, не
плачь, на все найдутся объясненья:.. Я люблю тебя больше жизни"! Дальше была
потеря сознания у обоих: тогда, в прошлом измерении, - у Сергеева; сейчас, в
измерении настоящем, - у Сабрины!
     Муза  не стала  мучить женщину резкими ударами нашатыря, а  методично и
энергично растерла,  помяла с усилием кончики  пальцев  рук,  там где таятся
активные сердечные точки "Ши-сюань". Затем достала  из сумочки акупунктурные
серебряные иглы  и,  когда Сабрина открыла глаза, ввела  несколько маленьких
игл в правую и левую ушные раковины.
     - Полежи, деточка, отдохни, еще начитаешься (будет это миллион раз - по
себе знаю!). Все эти послания любимых мужиков почему-то выглядят так, словно
они даже  после смерти задаются  целью  нас посильнее огорошить. Поверь мне,
старухе, испытавшей  многое на  свете,  последнее  письмо  к любимой женщине
должно быть все же более деликатным!
     Отойдя немного, Сабрина вновь обратилась к письму. Оно было написано на
помятом  листке. Похоже, что  депешу  читали разные  люди многократно,  - то
могли быть капитан судна, спасшего  Сергеева, различные уровни администрации
портов по пути  следования,  полицейские  чины.  Длинный  путь  -  непростую
эстафету  человеческих рук  - прошло это  письмо.  Хорошо  еще, что  оно  не
затерялось  вовсе! Сабрина уже  спокойнее  и  более  осознанно  углубилась в
текст, стараясь не пропустить ни одного поворота  мысли,  ни одного слова, -
она  пыталась расшифровать  то,  что прячется  за  символами, что могло быть
понятным только им двоим  - Сергееву и Сабрине... Теперь уже  сознание ее не
оставляло, и, вообще, после игл и еще какого-то тайного лечебного колдовства
она   стала   поразительно  спокойной,  если  не   сказать  -   собранной  и
прагматичной.
     Она   заметила   перекличку   последней   реплики   Сергеева   и   того
стихотворения,   которое  ночью  обнаружила   в  первой  тетради.  Из  этого
следовало, что ребенка, если то  будет мальчик, должно  назвать  Владимиром.
Ну, а Сабрину ждут какие-то  новые  испытания - "приглашение  на казнь". Она
обратила  непонимающий  взгляд  на  Музу,  - та словно  читала  ее мысли  на
расстоянии,  но старалась  внести в свои  ответы максимальный  положительный
психотерапевтический эффект  - воздействие спасительное, щадящее, безусловно
полезное. Муза медлила с ответами, добросовестно взвешивая  каждое слово, то
были непростые слова, а команды, символы волевых установок.
     - Ты, милая,  должна привыкнуть к способу мышления твоего "повелителя".
-  заявила колдунья. -  В  его словах всегда прячется  вымысел,  метафора  и
реальность.  Ищи  золотую середину.  К  тому  же  к  его  словам  необходимо
относиться еще  и с юмором. Посмотри, Сабрина, что он  тебе  нагородил еще в
одном  коротеньком   стишке,  Назвал-то   его,   паршивец,  издевательски  -
"Юродивым". Нечего сказать, элегантное посвящение!
     Странная манера
     у Сашки-кавалера:
     вроде любит и смеется -
     ничего так не добьется!
     Правда, жалко оглоеда:
     (не нужна ему победа)
     он мечтает лишь о ласке,
     проживая в доброй сказке.
     Пожалеем же урода -
     совершим продленье рода!

     -  Видишь,  куда  клонит,  упрощает,  скорее,  - продолжила  Муза  свою
психотерапию  "на  понижение". Она словно задалась  теперь  целью  сбивать с
восприятия покойного налет значительности и романтизма. Но Сабрина возразила
ей:
     - Этот стишок шутейный он написал (я вспомнила!), когда мы с ним только
начинали наши отношения. Зашла дискуссия по поводу мотивов контактов мужчины
и женщины  и далеко идущих  планов.  Он утверждал, что от  нас,  собственно,
ничего  не  зависит - вершится  "игра"  Божьих  установок, а люди  -  только
статисты,  заурядные  исполнители команд.  Тогда в  его  голове,  видимо,  в
качестве примера, и  родились несложные рифмы. Как  сейчас помню:  он прочел
мне их, а я, дура, возмутилась. Муза ты тоже попалась на пустышку - поверила
в искренность, - он же только разыгрывает нас.
     Муза коварно и многозначительно хмыкнула и продолжала:
     - Помнишь, он приводит в одном из  стихотворений слова Святого Апостола
Павла: "Говорю вам тайну:  не все мы умрем,  но все  изменимся"! Это он тебя
предупреждает.   Странное    дело,   но   Сергеев,   действительно,   словно
предчувствовал  свое  и твое  будущее.  Ну, а  что касается "приглашения  на
казнь", то здесь все проще простого: как  бы не  изменилась твоя судьба,  ты
будешь казнить себя постоянно. Он, конечно, ранил твое сердце основательно.
     - Муза, а скажите откровенно: вы долго мучались после смерти Михаила? -
вежливо и осторожно начала расспрос Сабрина. - Вы его оправдываете, - он  же
все решил за вас и без вас.
     Из Музы словно вырвалась заранее приготовленная отповедь:
     - Мишке я бы набила морду, всю рожу ему, поганцу, исцарапала.
     Она всхлипнула, но быстро  взяла себя в руки, помолчала,  затем  тяжело
вздохнула и произнесла задумчиво и более ласково:
     - Затем  я бы смыла  с этого  бедолаги  всю грязь, завернула  бы  его в
махровую простыню (есть у  меня такая,  до  сих пор  берегу  -  она большая,
цветастая, с  попугаями) и стала бы кормить его с  ложечки,  как маленького,
собственного ребенка, причем стоя перед ним на коленях,  благодаря только за
то, что он вернулся с того света ко мне.
     - Странные, все же мы существа  - женщины, -  продолжала  Муза,  словно
откупорив  бутылку,  из  которой  вырвался  демон  тяжелых,  но  и  приятных
воспоминаний. - Там, где  казалось бы надо  мстить  и ненавидеть, мы любим и
терзаемся, -  мазохизм какой-то!  Вот и ты, Сабринок, будешь превращать свою
жизнь в пытку. Прав Сергеев, все это лишь приглашение на казнь!
     - Ты знаешь, Сабрина, я  ведь пыталась  вытеснить Мишу  из  памяти,  из
души: уехала в Израиль,  надеясь, что земля предков излечит, придаст силы. Я
даже  попыталась завести роман со стопроцентным евреем, - Муза  засмеялась и
продолжила, -  ни  черта не получилась. Как  только дошло дело до койки, (он
еще  только снял  пиджак)  -  меня  моментально стошнило,  вырвало. Пришлось
выкручиваться, изобретать. Я нашла лихой выход (нельзя же было оскорблять ни
в чем неповинного человека): я загнула сказку о том, что недавно приехала из
кошмарной России и, видимо, притащила  с  собой какую-то инфекцию. Видела бы
ты, как этот импозантный, сытый  и самодовольный еврей рванул от меня, - вот
тебе  пример  "приглашения  на  казнь". Даже  изменить  памяти  нет  никакой
возможности. Мне все время кажется, что Миша где-то рядом, - он наблюдает за
мной и когда посмеивается, а когда и грустит, жалеет  меня. Ты, кстати, учти
мой опыт и лучше не пытайся "вышибать клин клином", предупреждаю,  ничего не
получится.  Там,  в  одном  стихе,  Сергеев  благородно  заявляет:  "Я  тебя
отпускаю:  за  границы былых ощущений"...  Ты  не верь, никуда  он  тебя  не
отпустит.  Я, вообще, уверена,  что он  вселится в тебя, в твоего  малыша  и
будет  пасти тебя  до конца  вашего  века. Сергеев -  не тот  человек, чтобы
раздавать  подарки  судьбы посторонним. Он тебя очень  любил, тебя нельзя не
любить. Вот и я тоже с  первого взгляда в тебя  влюбилась и кажется мне, что
мы знакомы с тобой целую вечность.
     Муза  слушала,  продолжая  перебирать  листочки  со  стишатами,  быстро
просматривая их. На одном из них задержалась подольше:
     -  Вот,  обрати  внимание,  -  еще один  поэтический  перл,  в  котором
проявляется вся суть мальчишеской  натуры, хвастуна и верхогляда. Называется
"Боль":

     Все проходит и даже боль -
     нажимайте на клавишу "ноль".
     И не стоит рваться вперед -
     ракурс времени - наоборот.
     Вроде ты один, как перст -
     глядь: кругом ни встать, ни сесть.
     И не ведома нам судьба -
     муть вопроса: не родила - родила?
     Одиночества суть проста -
     надоели чужие сосцы и уста.
     Но желанная и родная -
     будет милая, призывная.
     Бог любви не отвергает -
     желания нечестивых низвергает.

     -  Опять  Библию цитирует, - продолжала Муза.  - Подумай  сама, кого он
причислил к "нечестивым"? Наверняка, имел ввиду тех, кто ему лично изменяет.
Подумал  бы  лучше о  том, а  каково нам, оставшимся на земле,  без  любимых
мужиков,  отправившихся  отдыхать в  Раю.  Правда, сомневаюсь,  что туда  их
пустят, скорее им  уготовано  Чистилище...  А, скорее всего, указана  прямая
дорога в Ад!
     Муза  продолжала  наращивать эффект психотерапии  аверсивного свойства,
используя  для этого и свои  былые наблюдения за  жизнью больницы, в которой
работала компания отщепенцев немного лет:
     - Сабринок, ты еще плохо знаешь мужчин-мальчишек. Александр, хоть и был
доктором  наук, а Миша кандидатом, но  они порой резвились, как дети. Вдвоем
постоянно затевали  розыгрыши. Любимой мишенью, безусловно, было начальство.
Ирония  в  таких  играх соседствовала  с  административными  преступлениями.
Причем,  ни  за  какую "правду"  они, собственно,  и не  боролись,  а просто
зубоскалили,  потешали собственный интеллект, аристократов  из себя корчили.
Знаешь  такую  моду  - а  ля  Федор Толстой? Жил  когда-то такой разгильдяй,
дуэлянт и великий барин.  Больницу  эти "невинные" сорванцы порой ставили на
уши. Я-то наблюдала  их художества из-за дверей гистологической лаборатории,
но возразить не могла - они и меня взяли бы в оборот, пародировать стали бы,
разыгрывать. Им поперек слова не скажи. У них  ведь  ничего святого за душой
не было, когда дело  доходило до хохм.  Вот  тебе  характерный  пример, если
угодно?
     Сабрина перебила Музу вопросом:
     -  Извини, не  понимаю  -  кто  этот  Федор  Толстой?  Расскажи  сперва
поподробнее. И какое отношение к нему имели твой Миша и Сергеев?
     Муза  слегка поморщилась, но отвечала сдержанно  и величаво с  таким же
пафосом,  с каким, скорее всего, поучает  своих сопливых  учеников  сельская
учительница:
     -   Александр  с  Мишкой   (аристократы   говенные!)   генеалогическими
изысканиями занимались: пытались  свои корни раскопать; один себя к  великим
татарам  причислял  (это  Миша),  другой (Александр)  - к  потомкам шведских
бандитов времен короля Карла (((
     У  историка  Ключевского  (знаешь   такого?  -  вопрос  к  Сабрине;  та
утвердительно мотает головой)имеется замечание:  "Почти все дворянские роды,
возвысившиеся  при  Петре  и  Екатерине,  выродились.  Из  них  род  Толстых
исключение, Этот род проявил особенную  живучесть". Сергеев, кстати, уверял,
что  исторический ларчик открывается  просто: все искусственное и надуманное
человеком,  а  не совершаемое  волей  Божьей,  не имеет  никаких перспектив.
Доказательство тому  тезису - эпоха  Петра и  Екатерины "Великих". А  особые
подтверждения  представили  большевики  -  у  них буквально  все  получилось
шиворот-навыворот! Так вот, Петр Андреевич Толстой - сподвижник Петра  ( был
сперва у него в опале (за причастность к стрелецкому бунту), затем отмылся и
был приближен царем ко  двору. Но  сам  Петр  (  говорил  о  Толстом:  "Петр
Андреевич   очень  способный  человек,   но,  ведя  с  ним  дело,  надо   из
предосторожности держать за пазухой камень, чтобы  выбить ему  зубы, если он
вздумает  укусить".  Шикарное   замечание  монарха!   Характеристика  уровня
культуры и  менеджмента  российских монархов, да  и его окружения тоже.  Как
тебе, Сабринок?
     - Я, пожалуй, так хорошо не знаю историю Государства Российского, чтобы
удивляться или  восторгаться. - отвечала,  внимательная слушательница, ты не
отвлекайся, рассказывай.
     Муза, насладилась  эффектом рассказа (что ни говори, но, похоже, и  она
давно заразилась от Сергеева восторгом краснобайства; однако в своем глазу и
бревно - не соринка!). Экскурсовод по памятникам старина продолжал:
     -  Так вот, потомок того хитрого  царедворца  - Федор Иванович Толстой,
как пишут очевидцы, был красивым, сильным, стройным брюнетом, прославившимся
попойками,  карточной  игрой, безобразиями  и дуэлями. Кстати,  Сабрина,  он
явился прототипом дуэлянта Долохова из "Войны и мира" Льва Толстого.
     Сабрина развесила  уши  и  с  основательным  вниманием  и  любопытством
слушала повести старины.
     Муза же продолжала выплескивать  из себя знания тайных  страниц истории
России с восторгом инородца,  хорошо знавшего, что  это не его  горе, не его
боль и обида:
     - Заметь, девочка, Петр Андреевич Толстой,  будучи семидесятипятилетним
вдовцом, содержал молодую итальянку редкой  красоты, устраивал в  своем доме
роскошные балы, на которых частенько с удовольствием присутствовал государь.
Федор  Иванович  Толстой женился  на  цыганке, и  она родила ему  двенадцать
детей. Петр Андреевич был блестящим дипломатом, способным  при необходимости
"вывернуть  изнанку  налицо  и  лицо наизнанку". Это именно он, практически,
выкрал царевича Алексея и привез  Петру ( на пытку. Федор же Иванович только
прожигал жизнь.
     - Грибоедов в "Горе от  ума" писал о нем: "Ночной разбойник, дуэлист, в
Камчатку сослан  был, вернулся алеутом.  И крепко на руку  нечист"... Он был
другом  Пушкина и, вместе  с  тем,  они  одно  время  были  на грани  дуэли.
Рассказывают, что один  приятель (их у него было много и среди них - Пушкин,
Вяземский,  Жуковский,  Денис  Давыдов,  Баратынский, да  мало  ли кто еще!)
просил   Федора  Толстого  стать  его  секундантом  на  дуэли,  тот  ответил
согласием.  Но, когда  взволнованный дуэлянт прискакал к  нему  рано утром и
удивился  тому,  что  тот  еще  нежится в  постели,  Федор Толстой  успокоил
товарища.  Оказывается ночью он отыскал  виновника дуэли, придрался к  нему,
вызвал тоже на дуэль и благополучно угрохал. К  нему  прилепилась кликуха  -
"Американец" с периода путешествия вокруг света под началом Крузенштерна. Он
задал  хлопот будущему адмиралу своими  выходками.  Крузенштерн вынужден был
высадить его  на Алеутских островах, вблизи  Камчатки. Толстой и там,  среди
снегов белых, сумел набезобразничать.
     Муза  немного  перевела   дыхания,  отслеживая  эффективность   тонкого
психотерапевтического  действа,   называемого  психологическое   отвлечение,
"перенос". Затем продолжала с неменьшим энтузиазмом:
     - От  этого "сорви  голова"  пошли ветви писателей по мужской и женской
линиям:  Константина ("Князь Серебряный"),  Льва (в рекламе  не  нуждается),
Алексея ("Хождение по  мукам" и  прочая белиберда) и других, многочисленных.
Сам Федор  убил  на  дуэлях  двенадцать  человек.  Женившись  на  цыганке  и
настряпав  кучу  детей,  он  в наказание от  Бога вынужден  был подсчитывать
ранние смерти своих  наследников. Они  в раннем  детстве умирали  все, кроме
одной, последней  дочери.  Толстой  помечал их  смерти  многозначительным  -
"Quitte".  Так  он  жизнью  своих детей отквитывал  у  Дьявола смерти  ранее
убиенных  на  дуэлях. Его  дочь Сарра  писала  стихи и прозу,  но  умерла  в
семнадцати лет. Пушкин, знавший ее, писал  своей жене: "Видел я свата нашего
Толстого;  дочь  у  него  почти  сумасшедшая,  живет  в  мечтательном  мире,
окруженная   видениями,   переводит   с  греческого  Анакреона   и   лечится
гомеопатически".
     Сабрина слушала, почти что  раскрыв рот, не пропуская  ни одного слова.
Ей все было интересно. Разговор шел о стране, из которой выплыла ее любовь и
счастье  (Сергеев),  и куда  она  обязательно поедет  (это было уже  для нее
решено!).  Именно в России должен  появиться на  свет  ребенок  ее  любимого
мужчины! Ей хотелось, чтобы ребенок Сергеева, ее  ребенок  (тоже  выходца из
России),  был  петербуржцем,  то  есть  представителем той  породы  россиян,
которая была  условно  славянской.  Когда-то  евреи  колонизовали  Австралию
(точнее, захватили  там бразды  правления, экономические  рычаги) и  создали
великий и  загадочный оазис для особой породы  людей - мигрантов  с  густо и
многообразно замешанной кровью от разных  племен и народов, большую часть из
которых составляли бывшие  каторжники,  изгой.  Такими  активными  выбросами
стала в России порода людей, собравшаяся под знамена Оракула петербургского!
И  вел этих  авантюристов  полусумасшедший  царь  Петр  -  сатрап, психопат,
конквистадор даже  в собственной отчизне, которого, если  судить объективно,
порой   посещали   и   гениальные   мысли,   им   принимались  перспективные
административные решения. Памятник Петру в Петропавловской  крепости - самое
правдивое психиатрическое свидетельство  "полноценности" этой противоречивой
личности. Сабрина  надеялась, что ее сын на родном пепелище зарядится все же
иными  качествами.  Ей  очень хотелось увидеть его человеком,  усвоившим все
лучшее  из  присущего  огромной,  загадочной стране,  называемой Европейской
Россией!
     Но  Муза  вновь  привлекла  ее внимание  замечанием  о  "патологии"  ее
избранника - Сергеева, который,  будучи коренным  жителем  северной столицы,
находясь под постоянным протекторатом Оракула  петербургского, и не мог быть
иным, чем должен, обязан быть по принадлежности: змея не могла отказаться от
своей змеиной сущности и превратиться,  скажем, в рыбу, близнеца или  крысу.
Муза, как человек, отдавший достаточно лет служению патологической анатомии,
хорошо помнила,  что, например, в переводе с греческого простата (prostates)
означает стоящий впереди. Отсюда и те простагландины, которые вырабатываются
в организме петербуржца, выводят его далеко вперед по сравнению, например, с
кособрюхими  москвичами и прочими россиянами-азиатами. Оракул петербургский,
выявленный гениальным чутьем царя Петра, и оформленный им по  принадлежности
в  столицу  Империи,  имеет  качество  просперити  (prosperity  -  англ.)  -
обеспечивает  процветание  постоянное и не затухающее! Муза стряхнула с себя
налет  исторических  аналогий и социологической  казуистики. Она  продолжила
разговор о малом, о мирском:
     -  Однако я отвлеклась, а ведь беседа шла  не о прозе, а о  стихах. Как
помнится мне, Сергеев состряпал один  забавный стишок, обсудил его с Мишкой.
Оба  придурка  уговорили  аспиранта,  смотревшего  на  них,  как  на  богов,
прописать  его  на  листе  ватмана, строга ориентируясь на  осевую  линию. Я
встретила здесь, на листочке, это стихотворение,  названное "Сканер чувств".
Смотри, что у них получилось!
     Женщины,  склонив головы,  начали  прилаживать  листочек  со  стихом на
журнальном столике, разглаживая его и изучая с кропотливым женским вниманием
и любопытством.
     Странно, но  психотерапия  "на  понижение"  действовала.  Видимо,  Муза
успела  стать  большим  мастером! Сабрина  чувствовала, что  тяжелый  камень
медленно,  но  начинает отваливаться  с  души  и  появилось  желание  многое
обдумать,  а,  самое  главное,  утвердилась  обязательность беречь  ребенка,
успокоившегося сейчас у нее под сердцем.
     -  Муза,  я  прочла  все   внимательно:  конечно,  ирония  чувствуется,
корректность  выражений  не  везде  соблюдается,  но  стишок  можно  назвать
поучительным, почти что произведением эпического жанра, достойного  печати в
многотиражной ежедневной прессе. Не пойму, чего же ты взъелась на поэтов.
     Муза загоготала, прищурилась, и подбросила очередную инвективу:
     - Ты, деточка, ротозейка! Зри в корень и ищи корень: обрати внимание на
графику, на контуры стиха. Что они тебе напоминают?
     - Вазу, что ли? - неуверенно залепетала Сабрина.
     -  Вот, вот! Эти  два мудозвона, оказывается  изобрели  психологический
тест. Почти, как у Германа Роршаха. Извини за педантизм, Сабринок, но внесем
ясность. Мне  кажется, что  здесь необходимы  дополнительные пояснения: речь
идет  о шведском  психиатре,  жившем  в  период  1884-1984 годы, он  изобрел
специальный тест, широко используемый в медицинской практике для расшифровки
неосознаваемой мотивации  личностных реакций. В современной психодиагностике
такие тесты  называют  проективными,  то есть  дающими возможность оценивать
личность целостно, а не растаскивать ее по отдельным реакциям, которые потом
не знаешь как свести  воедино. Главное преимущества таких методов  состоит в
том, что опрос пациента не выглядит прямым ударом в лоб. Нет нужды требовать
конкретности  в формулировках, наоборот, в них  всегда остается некий тайный
подтекст: вроде бы  говорим о пустяках, об  отвлеченных материях... Ан, нет!
Потихонечку,  да   полегонечку,  как  говорится,  тихой  сапой,  но  выводим
мотивацию на чистую воду. В стихе заложен специальный ключ.
     Бог изобрел Слово, раскрутил Землю, Воду.
     Он сотворил Адама, Еву - будущую королеву;
     вывел животных массу (добрых или опасных);
     насадил растенья, разбросал микробов всюду.
     Но ушлый Бес заявил давно: Жизнь - говно!
     Чувства - первичны, а мысль - вторична:
     утреннее ожиданье - нервное состоянье.
     Сомненье гложет - мутит, тревожит.
     Милую ждешь - нейроны жжешь.
     Гормоны бурлят - бьют в зад.
     Строится четный ряд:
     вопросы - глушь,
     ответы - чушь,
     в ушах - отит,
     в скротуме -
     эпидидимит.
     Она придет -
     грусть уйдет,
     а не дождался:
     день не задался.
     настроение - дрянь,
     времени рвется ткань,
     досуг и дела кувырком,
     свиные рыла кругом!
     Но раздается - звонок:
     прыгнул под потолок.
     Святая, мук не зная,
     вошла секс-бомба,
     вздыхает томно -
     мечта огромна!
     Глаза - бирюза.
     Манит грудь -
     зовет отдохнуть.
     Проходим в спальню:
     похоти накал - затем провал,
     постель открыта, она подмыта.
     Наш инструмент всегда с собой -
     возьми рукой, поцелуй, успокой.
     Муза оргий - стонет в восторге!
     Вот так альков лепит дураков.
     Надейся на благость Господа,
     до Святаго конца мужайся,
     попусту не раздражайся,
     для курв не обнажайся.
     Святая Дева Мария!
     Прости, если не так,
     любовь, как море,
     а я - мудак!
     ***
     Муза   оценила  эффект   пояснений:   очевидно,  что  Сабрина   слушала
внимательно, все еще ни черта не понимая. Колдунья-психолог задала наводящий
вопрос:
     - Присмотрись, Сабринок,  к  внешнему контуру  рисунка  стиха.  Ну  же,
повнимательнее.  Здесь представлен,  как  теперь  говорят,  растр,  то  есть
графический образ, хранящийся в диагностическом файле. Представь его себе  в
виде описания мысли по точкам (пикселям).
     Все доходило медленно, но настойчиво с прибавлением уверенности, как до
жирафа. Наконец!  -  лицо Сабрины залилось  краской смущения. Муза  радостно
воскликнула:
     - Чувствуется  эффект. Вазомоторы действуют!  Ты,  милочка, реагируешь,
как девушка, впервые встретившаяся  с мужским половым членом, как говорится,
глаза  в глаза!  Точно  на такой  эффект и рассчитывали  эти  два  обормота,
изобретатели-циники.  Теперь даю  квалифицированные  пояснения:  ты обращала
внимание прежде всего на мысль, а не на форму. Между тем, форма-то как раз и
является "профилем  сексуальной солидарности",  -  так назвали этот  феномен
наши  лоботрясы. Тебя интересовало  содержание стиха потому,  что ты  натура
глубокая,  поэтическая,   филологически  сориентированная,  не   склонная  к
разврату. Так?!
     -  Скорее всего так.  Правда, с  Сергеевым  я очень  любила  заниматься
любовью. - отвечала Сабрина. - Но, может быть, то был не разврат?
     - Да  успокойся, Сабринок, какой там разврат, - просто  техника высокой
пробы. В разнополой любви и не может быть разврата, - это я тебе гарантирую.
Ты даже профиль и  фас пениса приняла за вазу. Этим ответом ты напомнила мне
старый анекдот, он к месту, и я рискну  его тебе рассказать: встречаются две
проститутки;  одна  портовая,  нищая;  другая,   обслуживающая  обеспеченных
интеллигентов (благополучная). В школе дамочки были подругами, затем их пути
разошлись. Благополучная  - вся из себя:  шикарный  прикид, отменный макияж,
холеная.  Она  "играет  на  флейте"  -  ублажая  пенис.   Портовая   (нищая)
проститутка просит  уточнить, что такое пенис?  Подруга объясняет, используя
привычный сленг: "это тот  же хер, только намного мягче". "Счастливая  ты! -
замечает портовая проститутка -  А  у  меня  сплошная  непруха.  Снимет тебя
пьяный докер, всю ночь елозит, как сучку, а утром вместо  оплаты просит рупь
на трамвай".
     В  глазах Сабрины  застыл  ряд новых вопросов,  но  Муза не дала ей  их
озвучить:
     - Если ты собираешься в Россию, а я чувствую, что эта загадочная страна
уже вызывает у тебя огромное  любопытство.  Тебе, Сабринок, нужно постигнуть
некоторую специфическую лексику, но эти  ответственные  занятия мы перенесем
на другое время.
     - Теперь вернемся к нашим баранам, - продолжало Муза величаво (учитель,
дремавший в ней  проснулся, и основательно взялся за работу). - Я рассказала
тебе   анекдот   лишь  для  того,  чтобы  отсветить   специфику  восприятия,
свойственную разным людям. Теперь продолжим основную тему: аспирант приколол
тот стих-тест к стене над головой секретарши главного врача больницы. Первая
почему-то  вошла   в  приемную  Записухина  (работала  у  нас  такая   курва
заместителем главного  врача  по медицинской  части).  Она  сразу  вычленила
корень, потому  что не  способна была вникать  в суть,  улавливать мысль,  а
фиксировала  только контур. Она  потому  и отнеслась к стихам  благосклонно.
Главный  врач  -  Эрбек  (был  у  нас такой пидор!), увидев,  стихи  заерзал
задницей  и  больше,  чем необходимо  для  прочтения,  задержался  у  стены.
Секретарша - Ирочка (всегда находящаяся в поиске) тут  же попросила автограф
автора и попыталась завладеть ватманом  единолично, порывалась откнопить его
и унести домой. Аспирант сидел в  кресле  напротив  стихотворного  портрета,
делал вид, что читает какие-то документы, но в  действительности внимательно
наблюдал за реакцией  публики и фиксировал наблюдения на специальном бланке.
Вечером  состоялся  клинический разбор данных: во-первых, оказывается, что в
тот  день  перед ватманом побывала вся больница, даже  слесаря-сантехники  и
вечно пьяные дворники явились, не запылились! Во-вторых, удельный  вес  лиц,
напрочь исключающий из  своего восприятия мысль, превысил 95%.  Это уже была
катастрофа! Где же прячется наша национальная идея?
     -  Понятно, -  продолжало увлеченно рассказывать  Муза, - что  в  конце
концов до персонала и администрации дошли истинные причины "обследования"  и
началась  выволочка на административном  и общественно-политическом уровнях.
Аспиранта чуть  не отчислили  из аспирантуры на  третьем  году  обучения. Он
толковал судьям, что дополнял диссертацию живым материалом. Сергеев с  Мишей
делали  вид,  что,  вообще, ничего не понимают - не  ведают из-за  чего весь
сыр-бор.  Истинная  наука  не  терпит  административных  и общественных  мер
воздействия. Сердце, мозг и душа исследователя чисты перед Истиной!
     Сабрина долго смеялась,  и это  радовало Музу. Значит психотерапия идет
по правильному пути, пациентку уже  удалось оттащить подальше от реактивного
психоза или заурядной истерии.
     Вечер усердно клонил голову к  плечу  густой,  липкой южной  ночи.  Обе
подруги,  - а  именно сейчас они  почувствовали прелесть взаимного  общения,
возможного  только  между  искренними  подругами,  -  были  захвачены  новым
чувством. То была пронзительная грусть, свойственная уже не трагедии, а хотя
бы драме.  Слезы улеглись на дно сознания, но подруги еще были близки к краю
переживаний.  Слезы,  истерика  могли   выплеснуться  в  любой   момент.  Но
воспоминания  о Сергееве  постепенно  выстраивались в более спокойную линию.
Обе женщины,  испытавшие, может быть,  самые тяжелые потрясения, вдруг почти
одновременно вырвали еще  один стих из тайников  тетради  Сергеева ("Женская
логика"):

     Женскую логику можно понять,
     только обняв все, что нужно обнять,
     только приняв и вернув без остатка
     сладких восторгов телесную взятку.
     Нежное сердце содержит привычку -
     ключик к душе и гонадам отмычку.
     Но и проникнув в туманную сказку,
     ты не найдешь лабиринтов развязку,
     не разберешься в законах желаний,
     даже отброшенных на расстоянье.
     Что же особого в женском подходе:
     жажда свободы и рабства - в исходе!

     Исход  дня,  любви,  рождения  и  воспитания  ребенка,  новой  любовной
страницы  - все это звенья  одной  цепи, подчиненной особой  женской логике,
логике  чувств, построенной на мистике и особом разговоре не только с Богом,
но порой и с Дьяволом! Обе подруги снова, практически одновременно, выловили
в глубинах души, - как в темном, сказочном пруду, - еще один вольный перевод
Сергеева, но теперь уже из Эдгара По:
     В тебе обрел все то я,
     к чему стремиться мог:
     двухолмие с сосцами,
     с кудряшками лужок.
     Здесь для меня отныне -
     таинственный порог:
     свободен вход в пещеру -
     в манящий уголок!

     Сабрина и Муза  молчали,  напряженно всматриваясь в надвигающуюся ночь;
Булька и Граф - верные псы  - сидели  у ног, тоже о чем-то своем, по-собачьи
важном,  думали.  Жаль,  что  здесь  же  не  было  любимых  кошек  (они   бы
зафиксировали  и  астральные тела убиенных,  явившихся  поприсутствовать  на
тайней  вечере.  Сами  собой  всплыли  в  памяти слова еще  одного  перевода
Сергеева из Рильке: 

     Ночью глубокой обыкновенно
     ветер-дитя проснется мгновенно:
     в темноту аллей один уйдет,
     к селеньям спящим путь найдет.
     Берег пруда обогнув, любопытный,
     хмель одиночества пьет аппетитный,
     образы зыбкие воспринимает,
     шорох дубов на ходу постигает.

     Сабрина обратилась к своей новой подруге:
     - Муза, я никак не возьму  в толк, где здесь мистика, а где реальность:
суди сама, это стихотворение почти полностью и абсолютно точно передает наше
с  тобой  настроение,  -  как  же  он  мог  предвидеть  все это. Это  ли  не
колдовство?
     Муза  в свою очередь призадумалась, но начала развивать несколько  иное
виденье происходящего. Она  тоже оставалась под  влиянием ушедшего из  жизни
человека и вела с ним свои беседы:
     - Понимаешь, Собринок, все, видимо, несколько иначе происходит в земной
жизни.  Сергеев  исповедовал забавную  теорию: он считал,  что нейроны мозга
человека  не  могут  производить на свет Божий никаких мыслей, они  способны
лишь  трансформировать их из универсального информационного поля,  постоянно
насыщаемого  "словом" живыми существами и неживой материей. Это как бы общая
копилка  информации, мыслей, программного  обеспечения.  Нейроны  -  простые
антенны. Наша  жизнь  (социализация)  включает в себя постоянную работу  (за
счет образования, накопления жизненного опыта,  особенно  - занятия наукой),
подвигающую интеллект человека к способности проникать в определенные локусы
информационного  поля.  Согласно этой теории, мы  с  тобой являемся адептами
Сергеева, хотя бы потому, что пользуемся общими  информационными локусами. А
в  таком поле  ведь  нет  зависимости от  времени: любой,  кто  туда  входит
пользуется информацией, живущей вечно. Понятно, что существуют универсальные
логические, информационные  построения, которые  и  нет смысла менять. Такие
откровения накапливались веками, их пополняют и  по сей день, но  откровений
уже поступает мало, идет все больше словоблудие, интерпретации, с позволения
сказать. Компиляции, воровство мысли из копилки корифеев прошлых веков, иных
планет идут откровенные и бессовестные. Сергеев считал,  вообще-то,  что Бог
заранее создал полный тезаурус слов и понятий, а современные люди, общаясь с
ним, лишь  поддерживают его рабочее состояние. Так  что современные  научные
открытия - это всего лишь  хорошо забытое старое. Они есть здание, собранное
из старых кирпичиков, а,  так  называемое, "развернутое понятие" - это вновь
оштукатуренный фасад. Поэтому,  когда какой-нибудь академик Алферов гордится
присуждением Нобелевской премии за открытие в области современной физики, то
он должен знать, что его оценили только, как удачливого штукатура-маляра, но
никак истинного созидателя, строителя нового здания. Информационный тезаурус
-  это,  скорее  всего,   общегалактическая  структура.  Но  к  недосягаемым
откровениям  нас, землян,  не допускают  -  кишка  у нас тонка. Наши с тобой
переживания  не являются избирательными, строго индивидуальными, они типичны
для  многих.  Вот  Сергеев, почерпал из информационного  поля  универсальные
логические построения несколько лет тому назад и отразил их в стихотворении,
а  мы  их прочувствовали,  увидели сегодня. Сергеев  указал нам этим  стихом
дорогу в  нужный локус (это простой путь). Мы и сами могли бы методом проб и
ошибок добраться до нужного нам сервера, настроенного на поэтический лад. Но
то был бы сложный путь. Сергеев проделал эту  работу  за  нас, обеспечив нам
иной  уровень потребления  информации. В любом  случае информация существует
помимо нашей  воли, нашего ума,  способа восприятия. Сергеев  предлагал свою
модель общения людей:  она действует, как спутниковая связь. Я тебя увидела:
определила с помощью зрительного  анализатора  твой образ,  передала  запрос
спутнику (локусу информационного поля), приняла его ответ и отреагировала  с
помощью своих эмоциональных и, например, речевых возможностей.
     - Я понятно толкую, Сабрина, ты все улавливаешь?
     Сабрина  молча  утвердительно  мотнула головой. Говорить  не  хотелось,
что-то  очень грустное и ответственное повисло в  воздухе. Видимо, из  своих
тайных  укрытий сейчас за дамами наблюдали  строгие эфирные тела -  посланцы
более просветленных  душ - Сергеева и  Михаила. Женщины, словно почувствовав
строгие и внимательные взгляды из зазеркалья, даже поежились.
     Затянувшееся молчание прервала Муза вопросом:
     -  Сабринок, ты не будешь возражать, если я поселюсь у  тебя в доме. За
эти короткие мгновенья я,  как  это  не звучит  парадоксально, успела сильно
привязаться  к  тебе,  словно  знаю  тебя  десятки  лет, так  стоит  ли  нам
расставаться.
     Взаимность  такого желания была настоль очевидной,  что  Сабрина сперва
даже  не  поняла  смысла  вопроса,  просто  не врубилась.  Потом, вникнув  в
сказанное, аж заволновалась:
     - Муза, но стоит ли говорить о  само собой  разумеющемся. Я, вообще, не
понимаю, как могла, много  хорошего наслышавшись о тебе от Сергеева, до  сих
пор не попробовать организовать нашу встречу.
     Муза  порозовела:   видимо  упоминание  о  внимании  Сергеева  в  таком
контексте  было  ей  очень  приятно.  Но  она быстро  справилась  с  пляской
вазомоторов.
     Сабрина продолжала:
     -  Мне думается, что между  нами выстраивается что-то очень  похожее на
лесбийскую любовь, причем с первого взгляда.
     Конечно, если бы  здесь  присутствовал  живой Сергеев, а не его эфирное
или астральное тело (кто знает,  какая  сейчас  следовала  стадия загробного
перевоплощения), то он обратил бы внимание на необычное волнение Музы, и все
моментально бы понял. Этого как раз и боялась Муза больше всего.
     Однако сказано не без участия Святого Духа: "День  дню передает речь, и
ночь ночи открывает знание" (Псалом 18: 3).
     Женщины вернулись  в дом и занялись обычными делами, имеющими отношение
к  сугубо санитарно-гигиеническим  функциям: приняли душ  на ночь, постелить
лежанки (какая там  кровать без мужчины!), облачились в пижамы. Разошлись по
разным  спальням  (их было в  доме две), и каждая  углубилась в  собственные
мысли о заурядном...
     На  следующее  утро  не  было  раннего,  беспокойного  стука  в  дверь.
Сбежавшие от тягот лицезрения женских слез  мужчины  (Магазанник  и  Феликс)
появятся  на  пороге  дома  только  на  третий  день.  Зато  такого  периода
одиночества и отрешенности было вполне достаточно для некоторого (терпимого)
успокоения мыслей, эмоций у  Сабрины.  Она  потихоньку  сумела  взять себя в
руки.  Безусловно,   неоспоримая  заслуга   в  том  принадлежала  Музе,   ее
психотерапевтическим талантам.  И  вот,  когда  все  же Магазанник  и Феликс
явились,  женщины четко  и  определенно сформулировали им свое окончательное
решение:  срочно уезжаем все  вместе в  Россию, Сабрина с  Музой поселятся в
квартире Сергеева в Петербурге, в том  же славном  городе  верная жена будет
рожать  ребенка,  ибо  дите  с  первого  вздоха  обязано  насытиться  аурой,
созданной властвующим  оракулом,  тем, который питает и родителей, в  данном
случае питал отца - Сергеева.
     Мужчинами такие решения были оценены, как  "весьма  разумные". Впрочем,
было заметно, что в их головах произошли какие-то особые метаморфозы: Феликс
явно  побаивался   взгляда  Музы,   а  Магазанник  исподтишка   с  искренним
восхищением посматривал на Сабрину.

     * 4.3 *

     Сабрина с Музой прожили вместе немногим более двух недель. За это время
они так спаялись душой  и мыслями, что принялись говорить практически одними
словами, переживая одни и те же эмоции.  Что ни  говори, но  счастье  и горе
могут  не только  разъединять,  но  и  объединять.  Безусловно, в  том,  что
трагедию  последних  дней  Сабрина перенесла,  хоть и глубоко переживая,  но
относительно  благополучно,  является неоценимой  заслугой  Музы,  сутью  ее
таланта  лекаря-психотерапевта.   Как   говорят   клиницисты,   случай   был
действительно  тяжелый.  Горе  утраты  любимого  человека,  потеря  счастья,
которое лишь  пригубила, сделала первые  глотки  этого  туманящего  сознание
напитка из бокала любви - трудное  испытание.  К тому же Сабрина была на той
стадии беременности, когда  любые  стрессовые  потрясения чреваты серьезными
осложнениями   для  психики  не   только  матери,  но  и  ребенка.   Правда,
окончательные выводы об успехах психотерапии делать еще было рано.
     Магазанник по-деловому подходил  даже к оценке эмоциональных переливов.
Он восхищался достоинствами Сабрины и талантами Музы, но воспринимал их, как
реалист  и  материалист. Феликс  же  почему-то  основательно  зациклился  на
дарованиях Музы,  воспринимая  их исключительно  как мистические начала.  Он
побаивался колдовских чар "опасной женщины", причислял  ее  к тем колдуньям,
которые способны не только  вылечивать, но и напустить порчу, сглаз.  Было в
том что-то особое, скорее всего, исходящее  из  сексуальной сферы. Очевидно,
что  роли здесь распределялись  просто:  женщина  представлялась авторитаром
(садисткой, вампиршей), мужчина  - мазохистом (подкаблучником, эмоциональным
донором).   Все   выражалось,   безусловно,   в   легкой,   щадящей   форме,
завуалированной вполне адекватным ролевым репертуаром. Но, как выразился сам
Феликс, - "хрен редьки не слаще"!
     Собирательные психологические свойства Магазанника и  Сабрины в  том же
контексте (тут  и  гадать  нечего!)  выражались иной  зависимостью:  мужчина
выполнял  роль  отца, а женщина  -  дочери.  Тот  и  другой  парный  вариант
психологических взаимосвязей мог развиваться на очень скользком подиуме,  на
котором, демонстрируя себя,  можно  только аккуратно ползать, дабы  избежать
падения, но  порхать  или двигаться,  четко печатая шаг, с  гордо  и  высоко
поднятой головой было опасно.
     Аэропланом (огромным  Боингом) летели  через Нью-Йорк на Лондон,  затем
метнулись  в Хельсинки,  где пересели  на  родной,  российский,  ТУ-134,  на
котором через каких-нибудь  40-50 минут добрались до Санкт-Петербурга.  Путь
протяженный  по  времени,  но  не  утомительный.  Муза и  Сабрина,  как  две
кумушки-подружки  не  расставались ни на  минуту, обсудили массу тем, но  из
каждой  они незаметно  заползали  в  одну центральную  - о Сергееве. Мужчины
больше  спали,  читали  какие-то деловые  бумаги,  иногда  неспешно, шепотом
обсуждали "секретные" темы.
     Было  заметно, что Сабрина  расставалась с Венесуэлой легко  и просто -
без всяких  комплексов, рефлексии и слезливых  сцен  не было. Видимо,  в ней
проснулись  и  зашевелились  основательные корни  иной культуры и биологии -
славянской. А испанское присутствие  в  ее генетике на время задремало. Мать
Сабрины была метиской: испано-французского  и очень  отдаленного славянского
генетического замеса. Отец же  - стопроцентный русак из  уральских  казаков,
предки  которого  служили  императорам,  охраняя  Зимний  дворец. Ее  прадед
однажды,  будучи  в карауле  во  внутренних  царских  покоях, позволил  себе
погреть  руки   у  императорского  камина.  Поступок  был  замечен  дежурным
офицером. На следующий  день грешника отправили в Уральск (на Яик). Там он и
его потомство уже охраняло внешние границы  монархии, а замерзшие руки грели
у  караульных костров, либо  у печек  в  деревенских  избах.  Теперь Сабрину
тянуло в этот  замечательный город - в северную столицу  загадочной  далекой
страны,  расползшейся по огромной территории противоположного Южной  Америке
материка.
     Разговор  в самолете иногда возвращался и к Венесуэле, но делалось  это
по инициативе Музы. Она  удовлетворяла свое нестойкое  женское любопытство к
экономической  географии.  Либо  Магазанник и Феликс приставали с кое-какими
уточнениями.  Их  чаще  интересовали  исторические   и  сугубо  коммерческие
вопросы.
     Сабрина  с искренним  учительским удовольствием демонстрировала широкий
кругозор.  Но   личные  впечатления  и  знания,  почерпнутые  в  школе,  как
оказалось,  были недостаточным  материалом  для  Магазанника  и  Феликса. Их
интересовали  сведения,  очень  близкие к тому,  что называется криминальной
сферой. Сабрина же была домашней  девочкой. В силу национальных особенностей
родителей контакты этой  семьи с аборигенами не отличались  широтой размаха.
Сабрину  никогда особо  не  привлекали испано-индейские метисы, составляющие
подавляющую  часть  населения. Со школы она помнила, что  их  примерно около
66%, остальные - белые, негры, чистокровные индейцы.  Официальным языком был
испанский,  религия  - католическая. После второй мировой  войны образовался
резкий приток иммигрантов,  состоящий из весьма разношерстной публики, - это
были в основном выходцы  из Европы, - но  все они являлись "щупальцами" США,
тщательно   и  разумно   отслеживавшими   будни   и   праздники   "буферного
государства".  Городское население в этой стране составляло около 74%  всего
населения.  В сельском хозяйстве  занято только 25%  экономически  активного
населения, в промышленности - до 17%, в сфере услуг - 25%, в торговле - 17%.
Все население страны составляет примерно  13,3 миллиона человек, из него 220
тысяч - безработные.
     Местный  климат Сабрине не нравился, но  она к нему привыкла: лето было
жаркое и дождливое, а зима сухая. Леса здесь занимают  более 50% территории,
содержат  ценные  породы   красного,   черного,  кампешевого,  каучуконосных
деревьев.   Лесозаводчики  высаживают  карибскую   сосну   и  быстрорастущие
лиственные породы. Имеются территории высокотравной  саванны с  пальмами. Но
Сабрине,  конечно,  больше  всего  нравились великолепные  песочные  пляжные
берега  вокруг Венесуэльского  залива  с кактусовым редколесьем,  мангровыми
зарослями.
     С  животным  миром страны Сабрина  в  основном  знакомилась по  лекциям
биологии в школе и университете. Она знала, что он  богат. В лесах резвились
широконосые обезьяны,  которых  Бог  расселил  повсюду  специально для того,
чтобы Чарльз Дарвин  с  помощью Дьявола, умеющего нашептывать во сне  всякие
ученые  глупости  доверчивым гордецам,  соизволил  ввергнуть  человечество в
очередную мистификацию.  Цель последней проста, как звук  лопнувшего посреди
ночи унитаза, - проверка людей на чистоту веры. Такую  проверку человечество
не выдержало. Вот теперь и получает  по затылку различными малыми и большими
несчастьями. Другие представители животного мира этой страны  (мелкие олени,
ленивцы,  муравьеды, броненосцы, тапиры, пекари,  опоссумы, ягуары, занятные
птицы, пресмыкающиеся, земноводные и насекомые) лишь дополняли фактом своего
существования финал разоблачения научных мистификаций, которые, как правило,
выливаются  в  "стройные" теории. Именно  такие интеллектуальные конструкции
рано или поздно и  являются теми  звонкими пощечинами, которыми  Господь Бог
под аплодисменты  Дьявола награждает недоумков, верящих  в  версию  Фридриха
Ницше  (талантливого  субъекта,  но   от  рождения  со   слабой  головой)  о
возможности селекции "сверхчеловека".
     Сабрина  помнила,  что  Венесуэла  имеет  славную  историю,  но  только
местного,  садово-паркового, масштаба.  В  университете  кругозор  филологов
расширяли лекциями  о  существовании  на  территории  современной  Свободной
страны абсолютно свободных индейских племен. Она даже  помнила их названия -
араваки,  карибы, гуахиро,  тимоте, куйска  и еще  какие-то разновидности  с
очень  сложными прозвищами.  Все  они  с  восторгом  тянули  лямку  традиций
первобытнообщинного  строя,  с  упоением   занимаясь  охотой,  рыболовством,
земледелием.
     Смелые  испанские  мореплаватели  в  августе  1498  года   основательно
встряхнули эту нищую благодать. Виноват во  всем оказался проныра и непоседа
Христофор  Колумб,  сильно  смахивавший  на  сефарда  (пучеглазого  еврея  с
Пиренейского   полуострова),   представителя  все   того   же   "блуждающего
суперэтноса".  В последнем  слове выспренного  термина, конечно,  проявилась
чисто национальная скромность его автора - профессора Л.Н.Гумелева,  колумба
пассионарности).   Сабрина  тогда   еще  не  слышала  о  гумелевских  ученых
откровениях,  но  стихи  его  матушки  - русской  поэтессы  Анны Ахматовой с
удовольствием  читала и  многие  знала наизусть. Наверное, через ахматовские
по-женски   мягкие  рифмы  она   и  восприняла  всю  историю  родного  края.
Колониальный  период  (конец 15 и начало 19 веков) прославился напряженными,
как буря в чашке молока, войнами за независимость и свободу, эпицентр азарта
которых пришелся на 1810-30 годы. Период  последствий таких войн, укрепивших
свободное    государство,    распахнул   двери   парламента    для   местных
демократов-демагогов, ничего  путного  не давших  народу.  Она помнила имена
первого и  слишком многих последующих президентов страны - сплошь выдающихся
политических деятелей эпохи: Х.А.Паэс,  затем  -  А.Гусман Бланко. Кстати, в
России ей будет  предоставлена  возможность узнать,  что здесь  тоже имеются
свои Гусманы:  один  - почти что творец КВН - очага студенческой  творческой
демократии,  другой  заместитель   председателя  ИТАР-ТАСС.  С.Кастро,   имя
которого так легко  запомнилось по  аналогии  с Кубинским Лидером-красавцем,
отпрыском крупного землевладельца, тоже увековечился на Венесуэльской земле.
Перечень президентских  имен был обширным, как названия блюд на разные вкусы
в фешенебельном  ресторане любого  Южноамериканского государства,  алкающего
свободу. Сабрина знала их почти все на перечет и очень гордилась этим.
     Теперь Сабрина окончательно (ей так казалось) попрощалась  с Венесуэлой
и  многие  кадры  из кинофильма  ее  памяти  моментально стерлись.  Осталась
нетронутой, почитаемой и тщательно  охраняемой та серия  из фильма,  которая
включала все то, что связано с  Сергеевым.  Сабрина заглянула лишь в  первые
кадры  и  тихо  заплакала, уткнувшись  лицом  в  плечо  Музы.  Та  почему-то
безошибочно  определила акцент грусти и, нежно поглаживая Сабрину по волосам
и шее прошептала ей на ушко:
     - Сабринок, уже улетели  из прошлого, готовься ко встрече с настоящим и
будущим.
     Она немного подождала и добавила:
     -  Там, в Санкт-Петербурге, тебя, как  впрочем и  меня, ждет  встреча с
тенью  любимого человека! Они уже там, на месте,  эти тени, они суетятся  от
нетерпения, ожидая встречи с нами. Однако, дорогая подруга, помни, что такие
встречи не  безопасны, ведь их и нас будут сопровождать  потусторонние силы,
способные, а, может быть, и желающие подстроить нам всякие каверзы.
     Муза  наклонилась к ушку Сабрины поближе и заурчала что-то самое тайное
и сокровенное:
     - Сабринок, не удивляйся моим откровениям, но сознаюсь перед тобой, что
пришлось мне постигнуть некоторые запретные  тайны, тайны оккультизма. Вот с
некоторыми из них, если ты не возражаешь, я бы и хотела с тобой поделиться.
     Понятно,  что тот разговор  был продолжением  психотерапии,  но  теперь
рациональной,  индивидуальной,  скорее  всего,   отвлекающего  плана.   Муза
продолжала священнодействовать:
     -  Давай-ка  вспомним  маленький  стишок  твоего  ласкового  и  нежного
"зверя". Кажется, он назвал его "Судьба":

     У каждого своя судьба,
     она решительна всегда,
     и справедливостью полна,
     как чаша полная вина,
     которую все пьют до дна.
     Кто знаки вещие начертит
     и жизнью грешника завертит?
     Конечно, тот, кто всем владеет,
     все может, знает и умеет.
     Кто тянет линию генетики,
     красот телесных и эстетики?
     Он сильный, мудрый, всемогущий,
     как рок навязчиво-грядущий.
     Его по-разному обозначают,
     ругают, молят, навещают.
     А Он спокойно наблюдает,
     как люди, жалкие мартышки,
     теряют совесть, пишут книжки,
     да просят Бога снизойти -
     продлить банальные пути!

     - Слов нет, не очень элегантно он нас окрестил мартышками, но он весь в
том - такой он  ироничный человек. Безусловно,  сам он порядочная  мартышка,
коль оставил в  одиночестве любимую, да еще и беременную, женщину и спокойно
погрузился на дно океана.
     Муза  почесала переносицу, словно  собираясь  с вещими  мыслями,  затем
заявила:
     - Сабринок, предстоит тебе  пройти тернистый  путь адаптации к забавной
российской  действительности, которая в  самое ближайшее  время  обязательно
поддаст  тебе   пендаля.   Но  ты  будь  мужественной,   не   удивляйся,  не
расстраивайся, а готовься пить чашу горького вина... до дна.
     Муза давно заметила, что любой вариант психотерапии с Сабриной проходит
более  успешно если истоки мотивации регламентирующих  поступков или мыслей,
установок пытаться находить в том, что связано с  Сергеевым: какие-то сценки
из жизни, биографические эскизы, наконец, ссылки на  его  научные работы или
литературные  поделки. Муза с  лихвой отрабатывала этот  способ  объединения
любовного  прикрытия  и утилитарных, сиюминутных психологических  задач. Она
делала это  с удовольствием  еще  и потому, что он был более близок женскому
восприятию, ибо  содержал налет романтизма, свойственного вообще  оккультным
дисциплинам.
     Еще  старик  Папюс  в   своих  многочисленных   книгах  об  оккультизме
настойчиво  отрабатывал программу  минимум  и максимум,  внедряя в  массовое
сознание  значение  латинского слова occultus, переводимого на русский язык,
как  тайный, сокровенный.  Он уверенно разводил  бодягу  по  поводу  магии и
внушения: "Прежде мы говорили, что Магия объясняет все гипнотические явления
через реакцию идеи на астральное  тело и через действие астрального  тела на
тело   физическое".   Или   иное  категоричное   замечание:  "Внушение,   по
изотерическим разъяснениям, есть создание оживотворенной  мысли, действующей
в  виде импульса  на  мозг.  Одно  лицо  может влиять или на  другое лицо  -
альтеро-внушение, или на самого себя - авто-внушение".
     Муза не забиралась в своих практических представлениях  в  каббалу,  а,
подобно Сергееву, считала, что главное подвигнуть свое пациента к нахождению
в одном общем локусе информационного  поля с личностью,  способной оказывать
положительное воздействие. А тогда  уже, с помощью астрального ко-терапевта,
направлять  его  к  восприятию тех ценностей, которые  склонен  индуцировать
пациенту лекарь, дабы принести клиническую пользу.
     Надо сказать, что проживая хоть и не очень долгий срок в  Израиле, Муза
успела  основательно  влезть  в  традиции еврейского  мистицизма.  Наверное,
тоненький ручеек такой особой мудрости  тянулся  еще из Герона.  На одной из
темных  и вонючих улиц загадочного города в восемнадцатом веке представители
еврейских  диаспор,  состоящих  из давно совершивших побег из пределов вдруг
ставшей  немилостивой Земли Обетованной  и  глубоко  укоренившихся на  новой
родине  (Германия,  Франция,  Испания), создали  знаменитую  потом еврейскую
духовную академию.  Там глубоко  изучали  не только Талмуд, но и  каббалу  -
новую (пусть будет - передовую!) отрасль еврейского мистицизма, пришедшую из
сытого Прованса.
     Безусловно, Муза не забиралась в дебри "таинств"  слишком уж тайных, но
ознакомилась с кусочками формулировок из великого труда Кастильского раввина
Моисея де Леона. "Загор" -  было  название этой  вещей книги.  Правда, в  те
древние и дикие  времена  общение с  каббалой  стоило  дороже,  чем жизнь. В
Испании  и по всей Европе евреев сделали виновниками  страданий, принесенных
черной чумой 1348 года. Особенно рьяно велись проповеди антисемитизма с 1391
года.  Тогда  погибли тысячи евреев.  Еврейство  в Испании вынудили  усилить
социальную мимикрию:  наряду  с  чисто еврейскими  и  христианскими общинами
стали  создаваться  общины  обращенных  -  конверсов.  В   условиях  адского
мракобесия  и   чистая  каббала  основательно  испачкалась  пакостью   тупых
наваждений.
     Муза помнила, что религиозный реформатор  более позднего периода Мартин
Лютер (1483-1546) сослужил двуликую службу еврейству: сперва он, рассчитывая
на  поддержку  образованного   и  богатого  еврейства,  строил  проповеди  в
положительном  ключе;  затем,  почувствовав   сдержанность  реакции  евреев,
обрушил  на  их  головы  отчаянные  инвективы.  Специалисты  даже набираются
смелости  заявлять, что  идеологическая нетерпимость  и  фанатическая  злоба
популярного реформатора предваряют собой нацистскую пропаганду, перемешавшую
мысль, слово с безвинной кровью миллионов евреев.
     Муза в  своих  изысках тянулась, естественно, к практической - лечебной
стороне еврейского мистицизма  (магии). Ее  колдовство,  если уж употреблять
такой  термин,  заключалось  в мастерстве построений и  перестроений  нужной
мотивационной  ориентации пациента, для чего,  безусловно,  необходим талант
раскрытия личности подопечного.
     Магазанник  и Феликс, наблюдая  действия Музы издалека, с  высоты своей
мужской  целеустремленности и  категоричности.  Слов нет,  они  ни  черта не
понимали  в  технологиях ее  лечебных действий, но вынуждены были поражаться
неоспоримому  положительному  эффекту.  В  их  представлениях  (особенно   у
Феликса, сразу же поверившего в трансцендентальное) действия Музы все больше
и  больше ассоциировали  с эстетикой превосходного  шаманства. Если  угодно,
современной  формы  научно-обоснованного колдовства. Они только причмокивали
губами и покачивали наполненными восторгом тяжелыми головами.
     Муза давно заметила, что эти двое не в себе, но оставила их  лечение на
закуску. Она великолепно понимала, что  терапия может приобрести иные формы.
Скорее всего те,  которые дают окончательный эффект, если врач преображается
в любовника  (любовницу)  и,  лежа  в постели вместе с пациентом, добивается
положительного сдвига в активном поступательном движении. Она вспомнила, что
Сергеев такой метод называл "психотерапией с включением". При этом он всегда
прикрывал глаза от удовольствия,  со  смаком потягивался и  многозначительно
улыбался.  Что уж он там подразумевал?  -  пусть  теперь докладывает  Святым
Апостолам - Петру  или  Павлу. Сам Всевышний, конечно,  на пустяковый допрос
тратить время не станет.
     Муза снова обратилась к Сабрине:
     - Помнится, читала я у него на  вечных клочках такой лихой стишок, если
память не изменяет, под названием "Тайна":

     Трагические тайны
     толкут тьму тараканью.
     Но наивный наш народ
     держит мысль наоборот:
     ни по ветру, ни по туче -
     по дремучести паучей.
     Грех воспринят, как победа.
     Мысли - повод для обеда.
     Горе - стойкий фактор бреда.
     Счастье - мусор у забора,
     порождение раздора.
     Радость - хуже воровства,
     как ошибка сватовства.
     Пошлость - свойство молодца,
     позабывшего отца.
     Лживость - качество лица
     проходимца, подлеца.
     Вот и думай, как тут жить,
     с кем обняться и дружить!

     - Понимаешь,  Сабринок, - продолжала Муза,  - в том стихе  он ничего не
преувеличил и не приврал - все так и есть. Ты должна готовиться ко встрече с
загадочным народом, имя которому в общепринятой практике "русские" (вроде бы
славяне), но ничего  общего со славянами тот народ  давно не имеет. Пусть же
тебя  не  шокируют и  не сражают наповал  нелепости,  с  которыми ты  будешь
сталкиваться в России на каждом шагу.
     Сабрина слушала  грозные  предупреждения внимательно, но было очевидно,
что она  еще не  понимает в полной мере  их  значение.  Логика поступков тех
людей,  среди которых  она родилась и с  кем  соседствовала в  течение  всей
жизни,  настолько отличалась  от российской  поведенческой  вычурности,  что
трудно   было  предположить  возможные  повороты   даже  обычных  поступков.
Известно, что "пока  гром не грянет, мужик не перекрестится". Славянский дух
дремал  и грустил  в Сабрине  тоже! Пока она,  как  думающий и анализирующий
человек,  обратила  внимание на особенности интеллектуального  багажа  своей
новой  подруги.  Но  та так мастерски расставляла  сети психотерапевтических
решений,   что  заподозрить   ее  в  выполнении   лечебной   практики  было,
практически,   невозможно.  Создавалось  впечатление,  что  ведется   только
душеспасительная беседа. Тем  более, что психотерапевты вообще  от природы и
по  обязанности исключительно искренние  и  заряженные эмпатией личности, то
есть способные к сопереживанию. Муза же  основательно привязалась и полюбила
Сабрину.
     Время перелета было долгим  и Сабрина занялась раскопками, распаковкой,
сортировкой и раскладкой интеллектуального багажа  подруги. Как только Боинг
набрал высоту и  стюардессы покатили  свои  "тачанки"  с  прохладительными и
горячительными напитками, прозвучал ее первый вопрос:
     - Музочка,  может быть я ошибаюсь, но сдается мне,  что у  тебя имеются
бесспорные  национальные предпочтения?  Это касается выбора друзей, любимого
человека, наконец, взглядов на жизнь?
     Муза отхлебнула из стакана что-то прохладительное,  ухмыльнулась как-то
рассеянно,   вяло,   потом   ее  улыбка   плавно   перетекла   в   смешливую
многозначительность. Видимо, она сперва зарылась поглубже в свои ощущения, в
память  и,  нащупав  там  что-то  основное,  центральное, начала  уже  более
уверенно свою нелегкую повесть о жизни:
     -  Понимаешь,  Сабринок, если говорить  просто, то  и формулы разговора
можно отыскать заурядные. Но не бывает  так в жизни! Все живое и неживое так
прочно - массой видимых и невидимых связей - переплетено друг с другом. Мало
того,  занятные  опосредования выходят на уровень галактический.  Вот  и  не
получается  обо  всем  том   рассуждать  без  помощи  Бога  или  властителей
сверхразумом.
     - Суди сама, - продолжала Муза, отдышавшись, - я чистокровная  еврейка,
как ты предполагаешь, жестко  национально сориентированная, но мой  первый и
пока еще последний мужчина был больше татарином, чем славянином.  Сергеев, в
компании  которого  мы все крутились, имел  выраженные скандинавские, да еще
литовско-польские  корни. Но я  лично никогда не чувствовала себя неуютно на
всех их ученых шабашах, да и во время застолья тоже. Полагаю, - ты уж извини
меня, Христа ради, - что и в постели мне было бы с ним уютно, не попадись на
моем пути первым Мишка-сорванец, татарин-удалец.
     Муза еще отхлебнула  прохладительного, облизнула красивые, сочные губы.
Сабрина  фиксировала  именно  это.  Она  ведь  была  мирская  женщина  и  не
стремилась проникать  в философские  дали.  Ее  вопрос  был  в  большей мере
прозаическим,   чем  риторическим.   Совершенно  по-женски   она,   конечно,
стремилась  разведать отношение  подруги  к  Сергееву, как  к мужчине,  и на
всякий случай попробовать разгадать: а не было ли чего-нибудь?!.. между ними
в былые времена.
     Но Муза была непроста,  ой  непроста! Она  все  прекрасно  понимала, но
последовательно вела  свою  линию - линию  хорошо продуманной терапии. Она в
нужный момент пускала  вход  проверенный  козырь  в игре  с Сабриной.  Таким
козырем была его, еще не остывшая власть, над ней.
     Муза,  словно  очнувшись от  далеких  воспоминаний,  заулыбалась как-то
особенно игриво и заявила:
     - Пойми  меня правильно, Сабринок: жизнь - это  все же игра, игра очень
интересная,  занятная,  но,  слов  нет,  порой  она   и  очень  рискованная,
трагическая. И если Бог тебе в этой игре посылает славных партнеров, то надо
радоваться такому подарку и  потреблять  его  на всю катушку. Кстати, из той
теории,  которой  я,  скорее  всего, достаточно  плотно компостировала  твои
мозги, следуют  весьма  практические выводы. Правда, логика в них совершенно
адекватная  вывертам Сергеева и Михаила. Позволь поясню  тебе подробнее, что
удумали эти  интеллектуалы-головотяпы.  Они уверяли, что с помощью некоторых
диагностических  подходов  можно  по ошибкам,  опискам,  оговоркам  выяснять
конструкцию  генофонда  конкретных  персон.  Великие   умы  обозвали   такое
направление  "археологической  генетикой".  Здесь   было  что-то  от  метода
психоанализа, но  их  предложения  отсыпались,  пожалуй,  на  более  высоком
социометрическом  уровне,  дающим   возможность   унифицировать   технологии
обследования и использовать персональный компьютер.
     Муза  удостоверилась  в  том,  что Сабрина не  отвлекается,  слушает  и
продолжала:
     - Они  типировали грамматические и  пунктуационные  ошибки, допускаемые
школьниками  и  взрослыми  дядями   и   тетями,  соотнося  их  с   языковыми
особенностями  представителей  различных национальностей.  Теоретически  все
выглядело  просто: локусы информации  (языковой), которыми пользуются евреи,
татары, скандинавы,  славяне и т.д. отстоят  друг  от друга в информационном
поле  на  некотором расстоянии.  Ученик  со  сложным  генетическим коктейлем
путается при сопоставлении информации из  таких локусов.  Представь себе: ты
пишешь  книгу  и вынуждена  пользоваться  справочниками,  стоящими на разных
полках,  да еще  и в разных шкафах, да в разных комнатах, а  то и  в  разных
квартирах,    городах,   странах.   Катавасия!   Свихнуться   можно!   Такой
утомительный, непродуктивный поиск, как ты  понимаешь,  приводит к множеству
определенных  грамматических  ошибок,  которые,  скорее  всего,   правильнее
классифицировать,  как ошибки  поиска, организации  поиска.  Иными  словами:
специфика генетического наполнения индивидуума заставляет его создавать свою
особую   грамматику.   Учителя   такие    фокусы   называю   орфографической
неустойчивостью,  безграмотностью и  тому  подобное.  Но  виноват  ли в  том
ребенок, что его бабки, деды,  отец  и мать  успели переспать  с иноверцами,
причем  приняли их в своих  постелях несметное количество. Скорее, претензии
необходимо  обратить  к  родителям,  а  не  к  детям. Но  в  реальной  жизни
начинается борьба с индивидуальностью примерно такая же, как недавняя борьба
с "леворукостью". Тогда психику детей уродовали,  заставляя переучиваться на
"праворукость". Сергеев  предлагал  снять  в школах  запрет  на  особенности
правописания.    Представляешь,   каков   подарок   министерству   народного
образования?!  Он  утверждал,   что   большинство   неврозов,   психического
истощения, реактивных состояний, различного рода дезадаптаций развиваются по
принципу орфографического протеста или реакции на  ущемление орфографической
динамики,   которая   подчиняется  только   индивидуальному  грамматическому
тезаурусу.
     Муза  опять  как-то весело,  почти  игриво,  заухмылялась.  Не  хватало
только, чтобы она стала сладострастно  потирать ручонки с длинными красивыми
пальцами, увенчанными холеными пурпурными когтями, свидетельствовавшими о ее
принадлежности  к клану  колдуний. Чувствовалось, что  демонической  женщине
доставляет удовольствие развенчивать самостийных гениев, которые очень долго
держали ее, как собачонку, на дрессировочной дистанции, на  длине поводка, с
меняющейся протяженностью, зависимой от настроения властного и сумасбродного
хозяина.  Теперь   она  сама  заняла  роль  властелина-деспота  и  потому  с
удовольствием отыгрывала обиды. Она продолжила:
     -  Ты  бы посмотрела, Сабринок,  какой математический аппарат привлекли
эти шизофреники для обоснования  пошлых теорий.  Помнишь теорему  Байеса? По
лицу твоему,  Сабринок, видно, что шизофреническими  залетами ты  никогда не
страдала.  Я  же помню теорему  только  потому,  что  она,  намалеванная  на
ватмане,  долго висела перед  моим носом, да еще  слайды заставили выполнять
меня  эти  олухи.  Правда, если не кривить  душой,  то формулу  Байес  вывел
элегантную, приятного,  вполне  опрятного вида.  Сейчас  я  изображу  ее  на
листочке, ты сама поймешь, что ее творец обладал художественным вкусом:
     P r ( i ) = p r ( i ) * p A ( i ) / ? p r ( i ) p A ( i ) ;
     Скорее всего, не дела ради, а из-за тяготения к  элегантности,  выбрали
формулу  Байеса  наши   ребята  для  доказательства  своей  правоты.  Здесь,
Сабринок, все очень просто - только для понимания мобилизуй в  себе максимум
шизотимности.  На  тарабарском  языке  математиков   все   звучит  несколько
замысловато,  но  не так  уж  и  страшно:  вероятность  гипотезы  "i"  после
испытания,  приведшего  к  осуществлению  события  "А",  равна  произведению
вероятности  этой  гипотезы  до  испытания на вероятность  события  по  этой
гипотезе,  деленному  на  полную вероятность события "А", то  есть  на сумму
таких произведений  для всех гипотез. Причем,  Байес  специальным постулатом
соизволил  разрешить считать все априорные  вероятности одинаковыми, за  что
головой  повернутые  математики поют ему  дифирамбы  по сей  день, причисляя
старика к вымирающему племени гениальных личностей.
     Муза  почти  с  восторгом  обшарила   физиономию   Сабрины  взглядом  и
продолжила:
     - Как тебе нравятся развлечения  твоего благоверного? Ты  чувствуешь, с
какой порочной  личностью  ты связалась!  Он  же  настоящий  шизофреник,  не
обессудь, девочка, но это даже не требует доказательств!
     Сабрина помолчала недолго и задала вопрос рассерженного палача:
     - Музочка,  судя по иронии, с которой  ты живописуешь о научных поисках
святой парочки, ты не очень веришь в правомочность их теоретических посылок?
Не так ли?
     Муза  отвечала практически без подготовки,  без  размышлений,  на одном
дыхании:
     -  Понимаешь,  Сабринок,  выбор  научных  гипотез  всегда  предвзят   и
индивидуален. Надо  вскрывать секреты мотивации  такого выбора. Как правило,
их корни прячутся  в сфере личностных особенностей. Сергеев и Михаил -  дети
войны, а  это значит, что, кроме  издержек здоровья,  за ними тянется хвост,
состоящий  из безнадзорности  и  дичайшей  педагогической  запущенности.  Ты
представляешь,  в каком лексическом  поле  они вращались  здесь, на земле, в
послевоенном  Ленинграде: двор,  специфическая мальчишечья  среда  -  вот их
главный   воспитатель.   Отсюда  могут  исходить  и   дефекты   лексического
восприятия, грамматической ориентации. Ведь  правильный язык закладывается в
раннем детстве. Но и стрессы военного  периода  детства, недоедание,  прочие
дефекты бытового  ухода могли снижать их интеллектуальную толерантность. Эти
ребята   сами  называли  себя  "подранками".   Безусловно,  опосредованность
грамматических предпочтений может иметь генетическую программу. Но кто точно
знает в какой мере каждый  из перечисленных  факторов влияет больше? Сергеев
утверждал,  что  смешение  наций,  особенно  выраженное в России, приводит к
выявлению,  если  угодно,  к созданию  генетических  предпосылок  для породы
одаренных личностей. Но смешение отсталых народов приводит к  большому числу
"брака" при такой эволюции. Смешение элитарных генофондов дает меньше брака.
Он приводил в качестве показательной модели  динамику еврейской нации: здесь
смешение,   скажем,   с  немцами,   приводило  к  мобилизации  продуктивного
рафинированного потенциала, но  слияние, например,  с  эвенками было чревато
почти стопроцентным  оскудением еврейского генофонда. Конечно, речь идет  об
селекции  интеллекта. Может  быть совокупление еврейки  с  эвенком обеспечит
рождение еще  одного  невообразимо  шустрого  пастуха  оленей. Но, Сабринок,
согласись,  что еврей-пастух - это уже запредельная нелепость.  Еврей скорее
возьмется пасти пастухов-эвенков, причем, сидя в Париже или, на худой конец,
в  Вашингтоне  в  Белом Доме. Ну, не  в  желтом  же доме  сидеть здоровому и
предприимчивому  еврею. Однако, согласись,  бегать  с  веревкой по глубокому
снегу,  в  сорокаградусный мороз за олениной  -  это  явный перебор.  Только
режиссеры-евреи  из страны-сказки по имени Hollywood могут снимать фильмы, в
которых роли голиардов (поющих бродяг) будут играть актеры-евреи! Нет  слов:
игра - игрой, но не более того!
     Муза еще  немного  поразмышляла  молча,  наслаждаясь  сказанным,  затем
продолжила воспоминания:
     - Сабринок,  как ни крути, но  я  опять вынуждена прибегать  к  теориям
твоего  благоверного  -  Сергеева.  Одно время  он основательно  тешил  свое
сознание представлением о схемах, матрицах воздействий на землян, задуманных
Богом.  Здесь предлагалась простая логическая  конструкция: предположим, что
галактические влияния ограничиваются  только заданным температурным режимом.
Скажем, на планете Земля задана сверхвысокая температура (допустим,  за счет
приближения к Солнцу) - вот тебе матрица первого порядка. Тогда,  помятуя  о
том, что белок  (то есть носитель  жизни) денатурируется  (попросту  говоря,
теряет свойства)  при температуре  выше 42  градусов, можно легко определить
возможна или  нет жизнь на планете. Здесь могут быть уточнения:  эксперимент
планируется в открытом контуре или искусственной среде?
     Муза   взглянула   на  кислую   мордашку   пациентки,  рассмеялась,   и
поправилась:
     - Ты извини, Сабринок, меня за  эту ученую тарабарщину,  но  лишний раз
хочу продемонстрировать тебе полет мысли твоего "ласкового и нежного зверя".
     Сабрина  сразу  посерьезнела,  повысила степень  внимания.  Она еще  не
утратила импульсы  обостренного почитания. Муза исподтишка  проверила эффект
сказанного и продолжала:
     - Далее  идут другие уровни, -  он  их рисовал моему  Михаилу:  их была
масса,  бессчетное число, я их даже не пыталась  запоминать.  Они вдвоем там
чего-то  обосновывали, проверяли, расширяли,  в  общем, занимались  ерундой.
Есть  такое  выражение  у пролетариев - "разводить пальцем по яйцам",.. тебе
понятно это выражение?
     Сабрина  сперва несколько округлила  глаза, затем прыснула от смеха так
бойко, что соседи по ряду, вторя ей, заулыбались, а пара мужиков загоготала,
чтобы подлизаться к красивой женщине.
     - Только  не хватало еще переводить  для них "богатый  русский язык", -
буркнула  недовольно  Муза.  -  Не  отвлекайся,  хохотушка, приструнила  она
собеседницу.
     - Теперь самое главное, Сабринок, приготовься!  Твой благоверный просто
цепенел  и  надувался  от  восторга,  когда  доходил  до  этой  части  своих
откровений.
     Сабрина, услышав о Сергееве, вновь сделалась весьма серьезной, вместе с
ней  убавили  прыти  и  собрали  физиономии в  желчный  комок  соседи.  Муза
поерзала,  словно поудобнее устраивая опорную ногу  для решительно прыжка, и
молвила:
     - Сергеев толковал:  все основные  биологические разборки на  клеточном
уровне  в  живом  мире происходят за счет  тех  матриц,  которые  определяют
хромосомные реакции. По  мнению  Сергеева, Бог  для того  устроил интересную
ловушку:  Он  создал микромир, обязав различные бактерии решать определенные
задачи такого обмена с клеткой вне ее оболочки, а вирусы пристроил  к обмену
внутри клетки. Кстати, Сергеев успешнее, чем другие его коллеги, осуществлял
лечение инфекционных больных. Как он сам говорил, ему  это удавалось  именно
потому, что все свои клинические действия он соизмерял с такими постулатами.
     Муза  откинулась на  спинку кресла и с  удовольствием наблюдала эффект,
произведенный сказанным на Сабрину. Но Сабрина была напряжена и внимательна,
как  прилежная ученица  начальной  школы,  однако чувствовалось, что она  ни
черта не поняла. Муза помотала головой. Ясно, что откровение не  состоялось,
инсайт не наступил. Но в глазах Сабрины все же светилась  искренняя гордость
за любимого  человека.  "Не  хватало  еще,  -  подумала  Муза,  - чтобы  она
разрыдалась от восторга, от  того, что  судьба  уложила ее в постель с такой
гениальной личностью". Но Муза произнесла, конечно, не эти, а другие слова:
     - Сабринок, детка, ты кажется сильно переутомилась? Может быть, сделаем
перерыв  и заглянем к нашим  мужчинам? Они скорее всего сейчас  лакомятся  в
баре джином с тоником, смешивая напитки в варварских пропорциях!
     Девушки отправились на променад. Изящность, стройность, особенно, когда
она  парная, привлекает плотоядные взгляды обязательно!  Пассажиры салона, -
мужчины   и  женщины,  -  основательно   занялись  визуальной   эстетикой  и
сексуально-проективной  гастрономией  -  слюнки   текли  у  многих!  Слишком
похотливые  видели  себя  в  постели  сразу  с  двумя  красавицами.  Причем,
женщины-зрители   были   в  визуальном  кураже   не   менее   активны,   чем
мужчины-гиппопотамы! Тех и других от долгого сидения и избирательного застоя
в   ректально-простатической  или   ректально-метральной   областях   мучили
пространные   видения:   женская  половина   последовательно   смещалась   к
Лесбийскому   фактору,  а   "речные  лошади"  почти   в  открытую   исходили
спермато-слюненизмом. Свальный  грех, как предупреждали еще Святые Апостолы,
основательно оседлал  современных  землян. Каждый может  смело говорить  про
себя и  соседа: "Увы, народ грешный, народ обремененный  беззакониями, племя
злодеев, сыны погибельные!" (Кн. Исаии 1: 4).
     В   салоне   бизнес-класса,   удобно  развалясь   в  огромных  креслах,
фильтровали  через  свои  печени  горячительные  напитки  многие  пассажиры;
безусловно, преимущество оставалось за  мужской  половиной путешественников.
Несколько  поодаль,  ближе  к  трапу,  ко входу,  расположились Магазанник и
Феликс.  Появление  двух  очаровательных   леди  внесло  заметную  суету   в
нестройные  уже  мужские  ряды:  и  было от  чего!  Алкоголь  -  к  тому  же
замечательное средство  для  разогрева  фантазии, надо лишь  уметь правильно
определять и  контролировать  "дозу".  В  этом случае все  было  как  раз  в
пределах аристократической нормы.
     Шеф и его  верный  заместитель поднялись навстречу неотразимой  женской
паре.  Были  произнесены  подобающие  слова  -  свидетельство  восхищения  и
благодарности  за то,  что дамы нашли время  посетить их на "боевом  посту".
Женщины  присели  рядом в  свободные  кресла,  от  алкоголя  отказались,  но
согласились  на  кофе  и  мороженое.  Муза  оглядела  компанию,  оценила  ее
национальный состав и  порешила  без обиняков перейти к главному, взять, как
говорится, быка за рога. Она обратилась к Магазаннику:
     - Аркадий Натанович, рассудите наши дебаты,  пожалуйста. Мы  с Сабриной
обсуждаем  весьма  сложную, да и, скорее всего, скользкую тему - "социальную
генетику".
     Магазанник   поперхнулся.  Для   него,  бывшего   офицера  ВДВ,   такие
интеллектуальные  повороты  заключали в себе  огромную степень риска. Феликс
заулыбался, но Муза и его тут же посадила в лужу:
     -  Феликс, вы  ведь тоже, как интеллигентный человек, хорошо понимаете,
что от особенностей генетических доминант зависит и поведение человека.
     Феликс боднул головой  воздух, желая подтвердить, что он интеллигентный
человек  и  полностью  согласен с выводами собеседницы.  Но  Муза  усиливала
натиск по всей линии фронта.
     - Теперь  попробуем все  вместе  осуществить несложный интеллектуальный
поиск в  следующем  направлении: она пересказала вкратце теорию  Сергеева  о
матричной  системе,  о  роли  микромира  в биологии  человеческой  клетки, о
генетической  мотивации поступков. Магазанник и Феликс - оба, от  восторга и
опупения,  интенсивно  надувались джином  с  тоником, скорее всего,  забывая
следить за пропорцией.
     Муза даже сумела ввернуть излюбленный сергеевский пример о кошке. Он-то
мог  рассказывать об этих веселых,  полных тайны, животных часами.  Однажды,
наблюдая  нового жильца  анатомички - шестимесячного  котенка, - он  обратил
внимание на  то,  что,  играя  с фантиком  от  конфеты или  с  другим  любым
предметом, котенок стремится схватить его зубами и сперва  уволочь подальше,
в  укромный уголок.  Сергеев  сделал вывод, что предыдущие поколения котенка
(родители,  прародители) жили  в доме вместе  с собаками.  Удалось проверить
справедливость  предположения.  Сергеев ликовал,  но следующий  вывод сделал
шизофренически-поразительный.   Он  заявил,  что  у  собак   и   кошек   был
"выровненный  микробный пейзаж", который и  определял аналогию поведенческих
мотиваций.  Микробы - транспортеры генетической информации, адаптирующие все
клетки, в том числе и коры головного мозга, к выбору определенных локусов  в
едином информационном поле.
     Магазанник и Феликс  после интеллектуальной атаки чуть-чуть не впали  в
прострацию.  Не  мысль,  а  судорога  порывалась  проложить  след  на  лицах
трудового   народа.  Положение,  как  всегда   в   России,  спас   алкоголь,
транквилизатор! Муза, безусловно, понимала, что сражение выиграно полностью,
но  надо  позволить мужчинам сохранить достойную мину, позу.  Даже остальные
посетители салона, относящие себя к классу  мужчин, чувствовали,  что здесь,
сейчас, в их присутствии осуществляется  акция  террора против обособившихся
собутыльников.  Надо  помнить, что  весь  разговор велся  на  непонятном для
иностранцев  и  трудном  для  освоения  языке, которым  мало кто  из жителей
современного   цивилизованного   мира  владеет.   Атаку   вела   энергичная,
неотразимая, черноглазая  бестия, электризующая уже только своим  появлением
окружающую атмосферу.  Одно слово, колдунья, словно  прилетевшая  на помеле!
Вторая  же светская дама, с  более мягкими манерами,  по  мнению окружающих,
явно попустительствовала,  не  одергивая  свою  энергичную подругу.  Кто мог
догадаться,  что она  и сама чувствовала себя немного  ошалевшей от  женских
ученых восторгов.
     И вот Муза смилостивилась и заявила:
     - Аркадий  Натанович, давайте говорить, как брат с сестрой, - ведь мы с
вами  оба  чистокровных  еврейских  кровей.  Правда,  я из  ашкенази, а  вы,
пожалуй, из сефардов.
     Даже такой учености  было многовато для  Магазанника, но он милостиво и
со значением утвердительно  покачал головой  - вперед-назад, вверх-вниз, как
известная  статуэтка  -  китайский болванчик.  Муза же,  пользуясь  всеобщим
замешательством, - ее словно прорвало, она давно, от души, как говорится, не
общалась с русскими соплеменниками, - продолжала выдавать дефиниции:
     -  Сергеев,  к  которому  и вы, кажется, относитесь с уважением,  любил
приводить  некоторые   исторические   примеры,   если  хотите,   из  разряда
генетической  археологии. Его, в частности, сильно занимал  вопрос:  "Почему
некоторые  народы стирают напрочь  свое генетическое лицо, другие  - берегут
его,  как зеницу  ока"? Любимый пример - славяне.  Точное  происхождение их,
пожалуй, остается призрачным.  Сергееву  почему-то нравилось мнение  Михаила
Ломоносова  о  том, что славяне -  это немцы-мигранты. Может быть, поэтому к
ним  так  тянулись  в  дальнейшем немецкие  переселенцы? Прилипали  к  ним и
скандинавы - тоже по некоторым версиям отпрыски немецкого этноса.  Но в  том
можно, при желании,  конечно, увидеть тягу подобного к  подобному. Внедрение
же  татарского  генофонда  -  это  уже  явная  интервенция  отдаленных  форм
биологического родства. Но приходится признать, что на этом фоне и еврейский
генофонд  творил свою  тихую, но заметную биологическую интервенцию. Причем,
не только среди славян, а среди многих других народов.
     - Попробуем теперь разобраться, - продолжала энергично Муза, - кому все
это  было  нужно,  выгодно,  кто  был  творцом  таких  процессов? Для  того,
наверное, лучше всего обратиться к известной нам с вами,  Аркадий Натанович,
странице всемирной истории - к истории еврейства!.. Точно? Согласны?...
     Магазанник  утвердительно кивнул головой; Феликс от восторга свел глаза
так, что  смотрел практически в одну точку,  расположенной где-то на музиной
переносице,   а,  может   быть,   даже  у  себя   на  кончике  носа.  Прочие
пассажиры-наблюдатели   окончательно  бросили  пить   и   теперь  уже,   как
глухонемые, пробовали  читать мысли этой огненной  женщины по губам, жестам,
мимике,  накалу повествования. Происходило  восприятие какой-то  отчаянной и
увлекательной  пантомимы   -  яркой,  поучительной,  эксцентричной!  Большая
половина  салона уже была влюблена в Музу, другая  -  в  тихую, но эффектную
Сабрину.
     Но Сабрине почему-то было грустно  она вдруг  ясно вспомнила  еще  один
листочек  из  тетради Сергеева, - там грустило и сердилось немного  странное
стихотворение "Апокалипсис":

     Можно во сне и луну оседлать,
     черта уважить и мать оболгать.
     Прошел кураж - не стоит ждать:
     настало время камни собирать.
     Греховность ночи ушла, как тать,
     суда мирского нет смысла ждать:
     к Богу отправимся отчет держать!
     Будет трудно повернуть вспять:
     терзаний совести не унять!
     Грешников строят всех подвое,
     чтоб рассекали друг друга надвое.
     Грехи отца ударят сына-подлеца;
     отступница дочь - с глаз прочь!
     "Господь любит праведных":
     пусть павших, но исправленных.
     Стремись же заповеди постигать,
     сурово шаги свои выправлять,
     любить и любовь назидать!

     Сабрина задумалась,  как бы  выпала  на мгновение из общей  беседы.  Ей
казалось, что вся мирская суета определяется простыми  правилами. Их Сергеев
утверждал  в  этом  стихе, он  даже  форму  и  ритм  подобрал  адекватный  -
грубоватый,  суровый, простой, как стук колеса телеги  по  ухабистой дороге.
Может быть  и не стоит философствовать в  этой части, - трудно поверить, что
от  длительности  разговоров может  что-либо зависеть  в  нашей жизни.  Но в
азартных  беседах  люди  руководствуются иными мотивами,  так и  не стоит им
мешать   разгружать   свою   память  и  душу  -   все   это   лишь   вариант
самопсихотерапии.
     Муза, между тем, ударилась в обобщения:
     - Согласимся, что евреи - это народ, когда-то составлявший единую нацию
с  собственной  территорией,  языком  и  культурой.  Народ  боевой,  умевший
постоять за  себя, обеспечить себе безбедное существование. Несмотря на  это
много тысяч лет  тому назад основополагающие атрибуты  нации  были  утеряны.
Вспомним, как это случилось.
     Муза  придвинулась  ближе к  Магазаннику, чем  к  Феликсу,  грызла  его
глазами,  словно  главного  виновника происшедшего с несчастными евреями,  и
продолжала:
     -  Если  хорошо   перетасовать  исторические  данные,  отжать   их,  то
получается более-менее ясная картина: из Месопотамии (нынешний Ирак) в Землю
Ханаанскую (приблизительно, территория нынешнего Израиля,  Иордании, Ливана,
части  Сирии)  двинулись переселенцы (их  называли  семитами  или  амореями,
говорившими  на хананейском  языке).  Переселенцы  достигли  границ  Египта,
перемешавшись  с   западносемитскими  кочевниками.   Из   этого  этнического
конгломерата  образовалась  народность гиксосов.  Они  фактически  захватили
контроль над Египтом в 1655 году  до новой эры и сохранили его до 1570 года.
К  этому  времени очухавшиеся  египтяне поперли их  из страны. В  Библии  мы
находим аналогичные указания, но, естественно, во взъерошенном виде. Авраам,
например, по велению Божьему пришел в Ханаан и жил там со своими отпрысками,
умудряясь не конфликтовать с местным населением. Его и подобных переселенцев
аборигены называли "абиру" - "эбреу". По-русски такая языковая трансформация
звучит, как "евреи". По Библии можно догадаться, что евреи  бежали из Египта
при фараоне Мернептаха (предположительно  - 1220 год  да новой эры). Выводил
евреев из Египта  с различными мытарствами Моисей: путь был ужасно трудным и
долгим.  На пороге  Земли Обетованной Моисей скончался, передав Божьи Заветы
еврейскому  народу  и  вручив свой жезл  Иисусу  Навину.  Расселение  евреев
происходило  по  семейным кланам и для  сохранения  некого их  единения была
создана  надплеменная  организация,  привязка  к  единой  идее,  этническому
стержню. Ученые называют такой род соглашений амфиктионией. Все объединялось
единым ковчегом Завета.
     Мужчины слушали рассказ  внимательно,  поражаясь  тому, как много может
быть запрятано  в путаных серпантинах  женской мысли.  Ясно, что  если  коды
женской   логики   потеряны  для  мужчин   давно   и  окончательно,   то   и
взаимопонимание простых мужчин и сложных женщин практически невозможно. Муза
же  не  собиралась никого  разуверять в  прочности  или  порочности  женской
логики. Она просто  промочила горло из стакана с  прохладительным напитком и
продолжала:
     - Пропустим долгие страницы  жизни образовавшегося  нового  государства
Израиля   (это   было  Северное  еврейское  царство),  заметим  только,  что
основательного расцвета оно достигло, пожалуй, в  период царствования Ахавы.
Тогда Израиль  доминировал  в  жизни народов  довольно обширного  региона. В
Южном  царстве -  Иудее к  этому периоду возникли  основательные  трудности,
виной которых  была, как это  не странно, женщина -  Гофолия,  дочь  Ахавы и
Иезавели, жены  царя Иорама.  Свирепая  Гофолия сумела  с помощью мастерских
интриг извести всю  царскую  семью и захватить власть. Но, пытаясь утвердить
порядки, традиционные для Северного царства,  она вызвала бурю возмущения  и
открытый протест, за что и поплатилась головой. Конец Израиля наступил в тот
исторический  период под натиском ассирийцев (722 год  до  новой эры). Тогда
свершилось "изгнание  десяти северных колен"...  Иудея, как известно, в  тот
период  устояла, пожалуй, только потому,  что полностью подчинилась Ассирии.
Затем, набравшись  сил,  сумев восстановить национальный  и религиозный дух,
царь Изекия  потеснил  влияние ассирийцев. Поразительно, но между  делом был
проведен знаменитый Силоамский тоннель, действующий поныне.
     Магазанник  неуверенно  вклинился в  рассказ,  воспользовавшись  паузой
(Муза периодически отхлебывала из стакана жидкость со льдом):
     - Из вашей повести,  учительница, следует,  что женщины  в жизни евреев
были  хороши  только  тогда,  когда  не  переступали  рамки  ограничения  их
самостоятельности, - пример Гофолии просто вопиет об этом!
     Муза только многозначительно хмыкнула, но не  стала развивать запретную
тему, а продолжила исторический экскурс:
     -  Не  будем  дотошными,  как  буквоеды-талмудисты,  обратимся  лишь  к
историческим эскизам, но отражающим суть  нашего исследования, -  обратилась
Муза к мужчинам.
     Она видела, что  Сабрина давно нырнула в мир собственных  переживаний и
еврейские страсти-мордасти ее интересуют  лишь весьма относительно, а потому
Муза, как говорится, работала за двоих.
     -  Волею Господа Бога,  Иудея оказалась между двух  огней - Вавилоном и
Египтом, - заключила Муза, немного подумав.  - Стоит ли толковать о том, что
необходимо было крепко подумать прежде, чем определять политику государства.
Но новый царь Иудеи Иоаким затеял  разборку с Фараоном Навуходоносором. Тот,
не  мешкая, осадил Иерусалим,  взял  его штурмом, в  ходе которого  от  горя
скончался Иоаким. Египтяне вполне миролюбиво обошлись с его сыном Иехонией и
всем  двором. Плененных окружили почестями,  достойными их сана,  но  дорога
домой отступникам  была  заказана.  Навуходоносор возвел  на царство в Иудее
сына  Иосии - Седекию, который тут же отплатил ему черной неблагодарностью -
поднял восстание. Жестокая кара не заставила себя долго ждать: Иерусалим был
разрушен, Храм сожжен дотла, Седекия ослеплен, дети его убиты, большая часть
населения  изгнана  с  благодатных  земель,  которые  тут  же  интернировали
заждавшиеся  ослабления Иудеи  мелкие, но сильно  голодные народы-хищники из
приграничного окружения.  В  растерзанной  душе  еврейства  осталась  святая
память о периоде правления царя  Давида, появилась мифически-ностальгическая
идея его возвращения. Так родилась идея прихода Мессии!
     Муза,  как староста  в  синагоге, подняла правую  руку, словно призывая
собеседников к вниманию, и заключила:
     - Из сказанного следует сакраментальный  вывод: евреи не всегда и не во
всем  умеют соблюдать чувство меры. Мудрость довольно  часто  поворачивается
спиной к Богом избранному  народу. Им  свойственны  общечеловеческие ошибки,
если не говорить о явной тенденции зарываться, терять  голову от самомнения.
Но очень часто  их почему-то спасает  Всевышний, как бы  проявляя терпение и
давая  еще  одну возможность  перевоспитаться, изжить  недостатки.  К  стыду
разумного  народа, в  нем находятся  грешные головы, которые  опять и  опять
ведут всю стаю к пропасти.
     Муза направила  взгляд в глаза Магазаннику, словно,  именно ему адресуя
простой вопрос: "А все ли верно в твоем поведении"? И Магазанник углубился в
собственную  память,  видимо, выволок  оттуда  ряд  разоблачений  и  скромно
потупил взор. Муза же развивала эффект положительной психотерапии:
     - На этом историческом  повороте, приходившимся на период с 538 года до
новой  эры,  положение  спас  Кир ((.  Великий  воин  сумел  к тому  времени
объединить   персов   и  стал   властелином  народов,  заселяющих   огромное
пространство. Кир, видимо, по велению Бога, изменил  кардинально отношение к
евреям: разрешил  вернуться на Землю Обетованную, установил приличную пенсию
Иоакиму,  принялся   восстанавливать  Храм.   Но  созданная   Киром  империя
просуществовала только  до 330  года.  Иудеи тем временем пришли к  здоровой
мысли о  частичной,  избирательной,  ассимиляции  с  политикой и  экономикой
достойных народов:  самая  большая еврейская диаспора,  просуществовавшая до
1951 года была создана в Египте, Вавилоне. Ритуальным, объединяющим фактором
в  таких диаспорах стали чтения  Священной Торы. Такой ритуал, пожалуй, стал
прообразом принятия  присяги на верность,  используемый в любой  современной
Армии.
     Магазанник,  старый  воин,  несколько  приосанился,  как   только  была
упомянута Армия, похмыкал и задал вопрос:
     - А какова была политика Александра Македонского по отношению к иудеям?
     Муза отвечал сходу, без паузы, не задумываясь:
     - Видимо,  и в суровые годы до новой эры жили гениальные мыслители. Но,
скорее всего, Божье провидение помогало евреям. Александр Македонский сам не
успел   посетить   Иерусалим,   но,   скорее   всего,   встречался  лично  с
первосвященником и подтвердил права иудеев, дарованные персами.  В  этом нет
чудес:  Александр  Великий   идентифицировал  себя   с   посланником   Бога,
исполнителем его воли.  Он,  по существу,  был продолжателем  политики Кира,
открывшего   эру   интернационального   воинства.   Божий   промысел   здесь
универсальный:  активная  ассимиляция малых  народов  для  создания  единого
прогрессивного этноса. Какая-то  особая роль в таком процессе  была отведена
евреям.
     Магазанник  надул щеки,  ему  явно  льстили  большие  задачи,  решаемые
Армиями, хоть и  состоящими  из хищников, но ведомые Божьим  промыслом. Муза
продолжала лить словесный бальзам на его сердце:
     -  К сожалению,  Александр рано умер, заразившись в  последнем походе в
Индию какой-то коварной инфекцией. Его Великую Империю моментально растащили
по  мелким  кусочкам  заурядные  политики.  Былые  сподвижники,  постарались
искоренить саму память о Великом полководце, гениальной личности.
     Магазанник снова загрустил;  словно,  поняв каверзу, показавшую фигу на
повороте  событий.  Наблюдатели  ученых  бесед  -  другие пассажиры  -  тоже
загрустили  и опустили  носы  в  свои стаканы,  наполненные алкоголем. Общий
эмоциональный фон беседы был понятен всем и особенно тем, кто изрядно выпил.
Известна  старая  мудрость: "Пьяный проспится,  а  дурак никогда".  На борту
быстроходного авиалайнера не было дураков.
     Муза продолжала словами вершить судьбы народов:
     - Тут евреи продемонстрировали еще несколько патологических черт своего
национального  характера:  затеялся  нескончаемый  спор  о  догмах   веры  и
социальной  политике. Под  прессингом военных  потрясений  еврейство  начало
расползаться по свету. Многие ассимилировались в дряхлеющем теле  эллинизма,
чему способствовали походы Александра Великого. С  наибольшим  успехом евреи
проникали в Турцию  и в  Западную Европу,  в  частности, в  Испанию. Все это
происходило  на  фоне  окончательного  надругательства  над  Святым  центром
еврейской  культуры  -  Иерусалимом.  Причем,  повинны   в   том  были  сами
высокопоставленные еврейские  религиозные  деятели. Иасон,  подкупив Антиоха
((, добился  смещения  первосвященника, и будучи  назначенным на  его место,
принялся нещадно  губить еврейские  традиции. Он  обещал  своему покровителю
превратить Иерусалим  в  греческий  город: создал  в  нем  гимназию, где, по
греческим  традициям,  молодые  евреи  голыми  занимались  гимнастикой!  Его
последователи и восприемники  на этом посту докатились до того, что передали
Антиоху сокровища Храма! Были  отменены Священные Субботы, евреев заставляли
есть свинину и творить прочие безобразия.  Очевидно, что  Бог жестоко карает
отступников! Началась эра еврейского мученичества.
     Муза дала  возможность слушателям  перевести дыхание, попросив  Феликса
заказать себе и Сабрине (вконец загрустившей) кофе. Исторический семинар, по
всей вероятности,  проходил  успешно,  к  нему по-прежнему  подключались  на
эмоциональном уровне  и  остальные  посетители  салона.  Аэробус мерно урчал
(наверное,  тоже  прислушивался  к капанью еврейских слез), бармены и  юркие
стюардессы разливали и подтаскивали напитки, в  воздухе  нагревалась идиллия
взаимопонимания и откровения, вершилось особое таинство учебного процесса!
     Муза потешилась кофе с крекером и возобновила разговор:
     - Иудеи испробовали все  возможные  методы: была и  партизанская война,
которую  возглавило  семейство  священника  Маттафия.  В  ходе  решительного
сражения один из  сыновей священника - Иуда Маккавей в 164 году до новой эры
освободил Иерусалим. В память  о той славной дате учрежден праздник Ханукка.
Наконец   в  142   году  до  новой   эры  сирияне  вынуждены  были  признать
независимость  иудеев. Во  главе еврейского  народа тогда  стоял Симеоном  -
последним из славных братьев Маккавеев. Он стал  новым  царем и одновременно
первосвященником. Пользуясь  ослаблением окружающих  государств, последующие
правители расширяли границы Иудеи, но даже первосвященники все более и более
эллинизировались. Может быть, в том и было спасение для евреев. В 37 году до
новой  эры  римляне  окончательно разрушили  самостоятельность Иудеи:  царем
Иудеи   был   назначен  бывший  губернатор  Галилеи  Ирод   (,  впоследствии
заслуживший титул Ирода Великого.
     Муза только сейчас заметила, что чужаки едят ее  глазами. Она удивилась
и  было от чего: женщине,  вошедшей, как говорится,  в  раж,  трудно  понять
причину  пристального  внимания посторонних,  особенно,  если среди  них  не
только  мужчины, но и  женщины.  Секрет эффекта  очарования  был прост: всех
поражало и  озадачивало, почему так долго, так  внимательно, затаив дыхание,
эти  два  респектабельных  и  уже  немолодых, деловых  мужа  слушают,  пусть
эффектную,  красивую, но женщину.  Напрашивается вывод: значит  в  ее словах
таится что-то особенное, или она просто колдунья, гипнотизер!
     Муза на  всякий  случай поправила прическу, заглянула в  зеркало  и, не
найдя ничего компрометирующего, продолжала более сдержанно:
     -  Ирод был от природы правителем-космополитом, терпимо относившийся  к
культуре и религиозному культу евреев, но, не будучи их единоверцем, пытался
сдерживать   проявления   религиозного  фанатизма.  Он  больше  напирал   на
строительство и накопительство ценностей. При нем был кардинально перестроен
Храм,  появилась   масса  величественных   зданий  в  Иерусалиме,  укреплена
Кесарийская гавань, оживились обширные коммуникации со знаменитыми и  просто
нужными в деловом отношении иностранцами. Ирода сменило  несколько поколений
ставленников Римской Империи. Наиболее заметной фигурой среди них был Понтий
Пилат,  который уже  являлся  только  губернатором  края, наместником Рима в
Иудее. Этот человек принял участие в судьбе Иисуса Христа, значение его роли
в  казни Святого,  скорее,  спорное,  чем  категорически  положительное  или
отрицательное.
     Муза, видимо  боролась  с искусом  развернуть  долгую беседу  по поводу
отношения  евреев к  символу православной веры - Иисусу  Христу, но сдержала
себя. Тема  разговора требовала только исторических мазков  и  штрихов, а не
подробного  анализа  сути ортодоксальной и новой веры. Она продолжала писать
только исторический конспект, но не историческую повесть:
     - Наибольшие потрясения в  Иудее произошли  во времена правления  Римом
Нейроном:  возобновилась   война,   закончившаяся  исчезновением   последних
остатков  второго Иудейского  государства.  Третье,  волею  Господа  Бога  и
усилиями просвещенных людей, смогло появиться только в наше время. 29 ноября
1947 года Генеральная Ассамблея ООН проголосовала за раздел Палестины на два
государства.  Но  прежде  было  необходимо выстоять  в  период  страшнейшего
геноцида,  творимого фашистской Германией, возродить  национальный еврейский
язык - Иврит, организовать интенсивные  потоки миграции евреев со всего мира
на  Землю  Обетованную. В этот  период всплыли  на поверхности  политической
жизни такие интересные личности, как Теодор Герцль (1860-1904), Наум Соколов
(1859-1936),  Хаим  Вкейцмвн  (1874-1952)  и  другие  лидеры  международного
сионистского  движения,   много   сделавшие   для   возрождения   еврейского
государства. Элиезер Бен Иегуда  (1858-1922), возродил иврит как разговорный
язык. Неоценимую финансовую помощь этому процессу оказали Эдмонд де Ротшильд
и другие банкиры еврейской национальности.
     Имена общественных  деятелей, инициаторов возрождения Израиля, пожалуй,
деловые мужи  не знали,  но  когда  речь зашла  о Ротшильде, то на их  лицах
засияли  улыбки. Всегда  приятно  осознавать соучастие в больших  финансовых
авантюрах,  особенно,  если  впереди  маячат  такие  серьезные  фигуры,  как
еврейские воротилы, управляющие финансовыми потоками всего мира.
     Муза  солидаризировалась с  мужскими  восторгами,  поэтому  постаралась
припомнить и произнести  имена других  знаменитых евреев. Среди  выходцев из
Эрец Ашкеназ  (Земля  Ашкеназская) она  вывела на свет Божий физика Г. Герца
(1857-1894), экономиста-бунтаря К.Маркса (1818-1883), одного  из основателей
авиации О.Лилиенталя (1848-1896), первого  чемпиона по шахматам В.Стейница и
сменившего его Э.Ласкера, которому удалось удерживать шахматную корону более
27  лет.  Охая  и  ахая, стали  все  скопом,  напрягая  память,  восхищаться
музыкальными  шедеврами  композиторов  Ф.Мендельсона-Бартольди  (1809-1847),
Ж.Бизе  (1838-1875),  Г.Малера  (1860-1911),  М.Равеля   (1875-1937),  поэта
Г.Гейне  (1797-1856).  А на  такие личности, скажем,  как  Альберт  Энштейн,
просто  не  оставалось  времени.  У  сефардов  пришлось  откопать  Б.Спинозу
(1632-1677)  -  великого   философа,  Д.Рикардо   (1772-1823)  -  одного  из
основателей политической экономии, Б.Дизраэля (1804-1881) - премьер-министра
консервативной,   переполненной   национализмом,  Великобритании.  В  ту  же
компанию включили Ч.Ломброзо (1835-1909) - знаменитого юриста.
     Список российских евреев был более скромным, - помянули: А.Рубинштейна,
Г.Венявского,   Л.Ауэра,   обогативших   музыкальную   культуру,  скульптора
М.Антокольского,  изумительного  художника  И.Левитана,  художника-старателя
И.Репина, коротавшего остаток жизни среди чухонцев в дачном поселке Пинаты.
     Большевистскую кодлу, по немому соглашению, решили не вспоминать, чтобы
не гневить Бога!  Общими усилиями собеседники могли  бы  продолжать почетный
список, однако Феликс наконец-то набрался смелости притормозить исторический
галоп Музы вопросом:
     - Бросается в глаза  некоторый перекос авторитетов:  в России, кажется,
весьма негусто с "евреями-героями"?
     Муза оценила  подкол  Феликса по  своему.  Она пристально,  с прищуром,
взглянула  на  него,  словно,  внимательно  вчитываясь  в  его  генетическую
тайнопись, и заявила:
     -  По  правде  сказать,  Феликс,  вашу  генетическую  карту  стоило  бы
основательно  "установить".   Вы  уж  извините   меня  за   такой  КГБ-ешный
сленг...Сдается  мне,  что  на  каком-то  уровне   былых  поколений  в  вашу
"живительную  нить"  вплелись  сефарды.  Тешу  себя  надеждой, что это  были
элитные  особи, но ?.., кто знает, кто знает, - от  чего-то ведь вас тянет к
каверзным вопросам?
     Феликс  заметно  поник головой, закручинился, от  чего его правая  рука
невольно  потянулась  к  стакану  с  джином.  Он-то  пытался добиться  иного
эффекта, хотелось  привлечь  внимание  элегантной  женщины  к своей скромной
персоне. Муза же продолжала священнодействовать:
     -  В  России,  как  правильно  заметил мой коллега,  (многозначительный
взгляд в  сторону Феликса) к евреям относились  долгое  время просто ужасно.
Достаточно сказать, что еще в 1505 году в Москве жгли представителей ереси -
"жидовомудрствующих", по  терминологии тех  времен. Пожалуй, только  к  1772
году немногочисленные еврейские семьи  рискнули осесть в России. Сравним эти
феномены с простыми данными: в 1244 году австрийский эрцгерцог Фридрих выдал
евреям Грамоту, согласно  которой  христианин,  убивший  еврея,  наказывался
смертью, ранивший еврея в ссоре обязан откупиться  крупным денежным штрафом.
Аналогичные Грамоты выдавались евреям в Венгрии, Польше, Саксонии и в других
государствах.  В  Германии  евреи  во   времена  Бисмарка  (1862-1898)  были
полностью уравнены в правах  с остальными  немецкими гражданами, в России же
только  в  эпоху  "великих реформ", проводимых  Александром ((,  отношение к
евреям   относительно   нормализовалось.    Тогда   и   начали    появляться
евреи-миллионеры  (Варшавский, Гинцбург, Поляков и др). Но уже по восшествии
на престол Александра (((  обстановка резко ухудшилась. Обер-прокурор Синода
К.Победоносцев  инициировал  по  существу  общенациональную  травлю  евреев:
расширялась  армия маргинальных ненавистников, вспыхивали погромы. Еврейская
молодежь отвечала властям  походом в революцию. Чем  все закончилось, хорошо
известно даже школьникам.
     Феликс,  скорее всего, несколько перебрал  джина, а не тоника, -  в нем
проснулись  качества задиры, приближающие даже очень взвешенного в  реакциях
человека к  состоянию, когда  море  кажется по  коленам. Муза  расценила эти
выходки, как скрытую  сексуальную фантазию, что,  естественно, можно считать
прекрасной  характеристикой для мужчины!  Конечно, если она  уместна. Опять,
отыгрывая некую  игривость,  Феликс  выкатил, как тяжелую  артиллерию, новый
вопрос к докладчице:
     - Скажите, Муза, славяне что же являются скрытыми антисемитами?
     Муза взглянула на Феликса примерно так, как глядела вошь на буржуазию в
семнадцатом году,  но  не  стала долго  и  медленно  пить из  него  кровь, а
выдвинула встречный вопрос-нокаут:
     - Феликс, дорогой, где вы встречали в России истинных славян, уточните,
пожалуйста?
     Феликс,  да и Магазанник заодно,  потеряли  на время  дар речи.  И было
отчего: жить столько лет среди русских и только сейчас узнать, что они вовсе
не  русские!..  Потребовали  пояснений,  и  Муза  не  отказала  слушателям в
любезности. Из  нее  речи лились,  как вино  из  рога  изобилия, - хмельное,
терпкое, бурно ударяющее в голову.
     -  Во-первых, русских  славян почти  два  столетия основательно топтали
татаро-монголы.  Только  в  1480 году,  как вы  помните  со школы,  в период
великого   стояния   на   реке  Угре  мертвая   хватка   татаро-монгольского
генетического узурпатора несколько разжалась, но продолжалась тихая, тайная,
ползучая  ассимиляция. А  надо  помнить,  что  племен иноверцев была  тьма и
отмыться  от  такого  перекрестного опыления было славянам  уже  практически
невозможно!  Здесь уж старались  все, кому не лень: хазары, поляки, литовцы,
шведы, немцы,  да  мало  ли  их было  насильников и  ласковых соблазнителей.
Во-вторых, монархи российские,  словно по заказу, смещали генетическую карту
славянского народонаселения  в  сторону  иностранных стандартов.  На  севере
доминировали скандинавы, германцы и прочие, на юге - литовцы и поляки.
     Мужчины начали  поддакивать,  -  против  очевидного  не  попрешь.  Муза
наращивала обороты:
     -  Пролистнем  исторические  сведения о ведущих  семейных  кланах,  так
называемой, русской аристократии:  Рюриковичи -  Иван  Грозный, например,  -
скандинавский  отпрыск;  Романовы  на Петровском  уровне  сильно  подпорчены
татарским  генофондом  (по  линии   Нарышкиной).  В  последующих  поколениях
монархов германские печати были расставлены, как  не  смываемые генетические
доминанты. Идея "природного" царя, которая бродила в головах  бояр, решивших
в  1613   году  выбирать   Романовых   на   царствование,  была   растворена
окончательно.
     -  Но приготовьтесь  к худшему,  - продолжала  Муза  печальную  повесть
прошлых  лет.  - Звучная фамилия князей Васильчиковых берет начало от некого
Индриса, прибывшего на  Русь  с  дружиной  в середине  четырнадцатого  века.
Воронцовы-Вельяминовы - один из самых древних родов в России берет начало от
выходца  из  Скандинавии  Шимона  Африкановича,  переселившегося  в  Киев  в
середине одиннадцатого века.  От имени Шимон тянет немного еврейским душком,
но  мне  не  удалось  раскопать этот феномен  окончательно.  Князья Гагарины
являются прямыми потомками легендарного князя Рюрика - истинного скандинава.
Род князя  Голенищего-Кутузова тянется от "мужа честна" Гатуша, выехавшего в
1263 году  "из Прус". Коковницыны выехали из литовской Пруссии в тринадцатом
веке.  Лобановы-Ростовские  - в девятнадцатом  колене  потомки Рюрика (опять
скандинавские  корни).  Из  той же  компании князья  Оболенские. Родословную
Толстых  ведут  некоторые  исследователи  от  графа  Анри  де  Монс.  Другие
исследователи утверждают,  что  Толстые  являются отпрысками  Гедимина. Хрен
редьки  не слаще! Упоминания о  прародителях графов Шереметьевых  замелькали
впервые в  четырнадцатом  веке: говорят были у них богатые поместья на южном
побережье Балтийского моря, где-то на территории нынешней Польши.
     Муза  снова  прогладила взглядом  физиономии  слушателей и шлепнула  на
стол,  как  четкую  печать главпочтамта, заявление,  с  которым спорить было
невозможно:
     - Надо ли сомневаться в иностранных, западных генетических корнях таких
крутых  фамилий, как графы  и  дворяне Адлерберги,  Витте,  Данзасы, Старки,
Фальц-Фейны  и  прочие.  Будем  помнить,  что  во  всех  тех  ветвях  велось
настойчивое  утверждение именитых  фамилий,  приближающихся  к  значительным
именам  -  немецким,  скандинавским,   французским,  английским,  литовским,
польским.
     - Безусловно, были  здесь  экстравагантные помеси, - продолжала Муза  с
энтузиазмом, близким  к  оскорбленному  еврейскому  самолюбию,  -  например,
начало служение  Юсуповых короне России  приходится  на 1563 год, когда  два
сына мурзы,  владетельного князя Ногайской  орды (Иль-мурза и Ибрагим-мурза)
появились  в  Москве и были приняты  на  службу к Ивану ((.  Монарх наградил
своих новых верных сатрапов обширными поместьями  "по  степени рода". Были в
чести Юсуповы и при Петре ( и при последующих монархах, стали они одними  из
самых  богатых в России,  а Феликс Феликсович  Юсупов даже удостоился  чести
стать   мужем  Ирины   Александровны  -  дочери  великого  князя  Александра
Михайловича и  великой княгини Ксении  Александровны. Род  Юсуповых  в  свои
биологические  копилки  внес частицы генофонда графов Сумароковых-Эльстонов,
венгерской  графини  Форгач,  прусского  принца  Вильгельма, ставшего первым
германским императором.  Он,  кстати, являлся родным  братом жены  Николая (
императрицы Александры Федоровны.
     Муза  не  переставала прихлебывать маленькими глоточками  кофе и  может
потому   распаляла    свой   национальный   темперамент   стройными   (почти
обличительными) речами:
     - Татарским родословием могут похвастаться Набоковы, Нарышкины, Кочубеи
и  многие другие.  Надо ли говорить, что владельцы тех славных имен оставили
неизгладимый след  в жизни своей новой родины, теперь  уже далекой от  чисто
славянских, кондовых традиций,  которые, честно говоря,  и вспоминать добрым
словом  не хочется.  Были  славянские поселения -  глухими деревнями, жители
которых трусливо прятались в глухих лесах  от первых завоевателей, явившихся
из  Нормандии.  Оттуда  их, скорее  всего,  поперли  за  ненадобностью более
сильные конкуренты. Явились неполноценные изгои на Русь с небольшими шайками
головорезов  и стали  прибирать  к  рукам  все,  что  плохо  лежит.  Славяне
побоялись встретить в штыки, в рогатины покорителей. Почти без писка  отдали
им власть, а от татаро-монгольской дикости бежали без оглядки  еще дальше на
север,  в  глухие леса и  там,  трясясь  от животного  страха,  ели  и пили,
размножались, как дикие скунсы, не знающие ни чувства гордости, ни жесткости
настоящего  хозяина  и  воина, стремящегося  защищать  и  обустраивать  свою
отчизну.
     - Вот и выходит, господа, что истинных  славян в России  нет,  а  живут
здесь одни  помеси  Нормандского носорога  с беззубой змеей, несколько веков
трусливо прятавшейся под корнями таежных сосен!
     Сакраментальное заключение почему-то  не вызвало  на  лицах  слушателей
следов мук печали и неизгладимой, страшной грусти. Лица были сытые, праздные
и достаточно пьяные, поэтому их смело можно было переименовать  в "рожи" или
"морды".  Однако Феликс нащупал у  себя - нет, нет не в голове, а  в паховой
области! - страстное желание возразить:
     - Муза, вы часом,  пока  жили  в Израиле,  не  прошли  переподготовку в
Массаде,  в разведке? Вы демонстрируете  не  простое знание  истории,  а,  с
позволения сказать, военно-политическое!
     Муза  смерила своего оппонента жестким  взглядом и  почти раздельно, по
слогам ответила:
     -  Феликс, вы, по моему  первому взгляду, неплохой парень,  но  подкаты
свои делаете явно не с того боку. Вам необходимо для начала сменить  стойку,
а потом уже размахивать определенными частями тела. Что же касается до ваших
обид за славян, то  скажу  коротко: я только  недавно услышала от Президента
России,  хотя  очень долго этого ждала,  многообещающую реплику -  "бандитов
будем мочить даже в сортире"!  Так вот Израиль придерживается такого правила
очень давно, потому и народ  тот - единая нация, а  не болтливый сброд, куча
говна! Простите меня за вокзальный сленг. Вы лучше спросите у Магазанника, у
боевого  офицера о  том какая существует  самая эффективная тактика  ведения
контрпартизанской войны. Он вам ответит, что  метод  только один: перемешать
со   щебенкой   все   живое  на   определенной   территории   массированными
ракетно-бомбовыми  ударами И незачем длить агонию, рисковать жизнями  бойцов
своей  армии, нести  невосполнимые  санитарные  потери! А всех  этих  убогих
лордов с  двумя  извилинами  (не  в  голове,  а только  в  жопе  и простате)
необходимо гнать к чертовой матери!
     Феликс  почему-то  не обиделся,  а наоборот приободрился,  его мышление
явно прогрессировало, он обратился к Музе почти нежно и ласково:
     - Муза,  скажите откровенно, чего больше вы видите в политике русских -
милитаризма или национализма?
     Женщина отвечала без подготовке:
     -  Ни то,  ни  другое  здесь не при чем.  Главную роль  играет  уровень
цивилизованности. Ущербность  такого плана заставляла русских нести огромные
потери в войнах,  трусливо забираться  в  леса,  переходить  к  партизанской
войне.  Посмотрите,  нигде  в мире  такого  масштаба партизанские  войны  не
носили.  Только в России. Здесь видится и очевидная глупость,  и трусость. К
войне необходимо готовиться превентивно  - четко, рационально,  расчетливо и
последовательно.  Также   расчетливо   и  жестоко  необходимо  поступать   с
агрессором, особенно, когда он оказывается в подбрюшье.
     Муза внимательно вгляделась в "образы" собеседников и задала сама  себе
вопрос: "Для кого же я  старалась,  плела сеть из фактов, выстраивала  линии
взаимосвязей,  определяла  логических  формулы".  Единственная,  кто  внушал
доверие, любовь и расположение была Сабрина. Муза встала и, не прощаясь, без
всяких объяснений, удалилась под ручку с подругой к своим местам - на другую
палубу аэробуса.
     Как только  плюхнулись  в ожидавшие  возвращения хозяев кресла, Сабрина
уточнила:
     - Я  не совсем поняла  тезис о цивилизованности применительно  к войне.
Уточни, если есть желание?
     - Сабринок, здесь все проще пареной репы. Предположим, к  тебе приехали
гости  от  малых народов, но  в  твоей квартире  они  решили  жить по  своим
правилам: жечь  костер  в гостиной,  валяться на твоей  кровати,  лазать  по
шкафам,  пристраиваться  с  пошлостями  к твоей  дочери.  Какая  будет  твоя
реакция? Ты, скорее всего, прогонишь их, предложив набраться ума прежде, чем
навещать  тебя.  Если  не  согласятся  убраться  по добру,  по  здорову,  ты
обратишься  за  помощью в милицию, не  так ли? Вот тебе  простенький  пример
столкновения разных уровней цивилизованности. Глупый и менее развитый просто
обязан руководствоваться требованиями более умного. Таков закон жизни.
     Сабрина  согласилась  во  всем  с  подругой  и  продолжала  независимое
расследование дальше:
     - Музочка, тебя расстроили  наши "мужуки"? - она еще только привыкала к
сленгу, а потому речь ее иногда звучала забавно.
     Муза рассмеялась и в ответе была искренна:
     -  Сабринок, нет у нас с тобой  оснований сердиться на мужчин,  вообще,
потому что мы с тобой существа иного ранга -  более высокого, стоящего ближе
к Богу.  А, в частности,  наши  местные  страдальцы - всего лишь тени  своих
пролетарских предков, как  говорится,  продукт времени,  эпохи.  Магазанник,
по-моему,  так и не выключался  из  своих финансовых  прожектов и авантюр. А
Феликс-дурашка  никак не мог  справиться с мелкими  пузырями  сексуальности,
которые пытались пробулькивать через еще не утраченную похоть,  свойственную
мужчине средних лет, в меру развращенного. Нам ли обижаться на инвалидов ума
от  самого рождения. Ты знаешь,  Сабринок, я полагаю, что  сам Бог, сотворив
мужчину, а потом из  его ребра женщину, скоро понял: последовательность была
не той, неправильной. Потому Бог стал прикипать сердцем к женщине,  особенно
это  касается многострадальной  России.  Суди  сама,  мог  ли Бог  без  слез
воспринимать  такой  тезис:  "Коня  на  скаку  остановит,  в  горящую   избу
войдет.."?! Да, вообще-то,  и  Иисуса Христа  Бог подарил  Марии без участия
мужа. Это же о многом говорит - такой откровенный подарок!
     Сабрина еще  не  совсем  окончательно  привыкла  к  бесцеремонности ума
подруги,  а  потому  округлила глаза.  Но Муза не дала  ей долго  думать,  а
авторитетно и с нажимом заявила:
     - Мой опыт подсказывает, Сабринок, что на тебя глаз положил Магазанник,
а  на меня Феликс. Магазаник,  видимо, будет пытаться продвигаться к  победе
осмотрительно  и   основательно  выстраивая  схему  ухаживания.  Феликсу  же
предстоит долго бороться со страхом, который я вселила  в  его душу с  самой
первой встречи.  Еще  в Израиле, куда он прилетал  уговаривать  меня принять
участие  в твоем вызволении  из плена переживаний - так он  выразился тогда.
Тогда я почувствовала, что с ним все  будет не просто. Невроз на этом фланге
обеспечен точно, - к бабкам-гадалка ходить не надо!
     Пришла пора Сабрине снова удивляться:
     -  Музочка, разве он  не  понимают, что я слишком  покорена  Сергеевым,
памятью  о нем? Какие могут  быть ухаживания,  практически, у  гроба  друга?
Магазанник же не отпетый осел, надеюсь?
     -  Никто не говорит, что ухаживания начнутся моментально, - поправилась
Муза. -  Я умею видеть  довольно далеко вперед.  Просто  ты имей ввиду такую
перспективу и  держи  этого лоха в запасных.  Не смущайся, помни  - я всегда
рядом,  если  что,  то  мы  выцарапаем  им  глаза  без  зазрения  совести  -
молниеносно, в четыре руки. Me comprenez-vous? (Понятно?), подружка!
     Сабрина   покачала  головой,   продолжая   удивляться  и   нарисованным
перспективам,  и  сленгу,  употребляемому  Музой. У Сабрины  с непривычки от
некоторых словесных  эскапад подружки создавалось  такое впечатление, что та
давно успела  пройти  "огонь,  воду  и медные  трубы".  Они  при  знакомстве
договорились,  не стесняясь, задавать любые вопросы друг  другу, и уточнение
родилось тут же:
     - Музочка, ты так легко оперируешь некоторыми  понятиями, что я, говоря
твоим языком, стопорюсь мгновенно. Откуда такой богатый жизненный опыт?
     Муза весело хмыкнула и выстрелила:
     -  Сабринок,  у  нас  говорят:  "походишь с  мое  в  детсад  -  не тому
научишься"!
     Потом уже серьезнее пояснила:
     - Сабринок, ты изучала русский язык в университете, да еще за границей.
А я  постигала  родной язык в условиях социалистической действительности.  У
нас на  родине  в  17  году такого  натворили,  что  теперь  десятки будущих
поколений  будут  разгребать  помойку и основательные  завалы  не  только  в
экономике, демографии, но и в элементарной психологии, в языкознании.
     Муза  проверила  по  взгляду качество  вхождения Сабрины  в обсуждаемую
проблему, затем, не без издевки, продолжила:
     - Представь себе, в нашей стране восемьдесят лет быдло проживало  не  в
заводских бараках за  Нарвской или Выборгской заставами, а в центре столицы,
в домах, где должны жить по меркам любого цивилизованного государства только
избранные,  люди  освоившие не только элементарную,  но  и высокую культуру.
Отсюда: заплеванные и засранные парадные  и лестницы,  разграбленные лифты и
выкрученные лампочки, расписанные матершиной стены  (даже святые памятники).
Добавь  сюда совместное обучение  в школе,  в институте  мальчиков и девочек
совершенно  разных  пород. Вынужденные мезальянсы и неравные брачные пары  -
ведь большевистское быдло после революции принялось улучшать свою породу, да
расстреливать слишком умных - "бывших".
     Муза немного передохнула, упокоила возмущение и продолжала ровнее:
     - Сабринок,  я тебе уже говорила, - тебя  ждут глубокое разочарование и
занятное  удивление.  Где-то ты  будешь весело смеяться,  а  где-то и горько
плакать. Самое  страшное,  что уже очень скоро  ты  столкнешься с прелестями
отечественной  медицины.  Дай  Бог,  чтоб  не  угробили  тебя  или   ребенка
отечественные эскулапы, резво переходящие на рельсы страховой медицины.
     Безусловно, было от чего испугаться и Муза таки добилась своего - глаза
Сабрины зажглись  беспокойством. Но, видимо, она  была  фаталисткой и потому
решила: "Чему  быть  -  того не миновать"! Ее поддержала  в таком  решении и
Муза.
     Душевное равновесие быстро возвращается  к беременной женщине, конечно,
если она  здорова и не окончательно раздавлена жизнью. Сабрина, надо думать,
была  из положительных  персон. Она быстро  стряхнула с себя  оцепенение  и,
скорее всего,  снова нырнула в приятные воспоминания. Они, естественно, были
связаны с Сергеевым.
     - Музочка, понимаешь какая  незадача, - обратилась она  к подруге, - ты
интересно  рассказывала  об   истории  еврейства  и  прочих  социологических
феноменах. Я тебя слушала  внимательно,  но ловила себя на мысли, что память
сверлят другие  слова. Меня не  отпускает маленькое стихотворение Сергеева -
"Слова":

     Хрустальные слова -
     осколки от былого:
     притихшая молва -
     забвение больного.
     Измена ранит всех -
     лекарства не найти:
     не ищем здесь утех -
     покой придет в пути.
     И одиночества тишь
     крадется, как мышь:
     отпустит душу горе -
     боль успокоит море!

     Сабрина прочла вслух стихотворение,  но потом еще долго молчала, как бы
прислушиваясь к хрустальному звуку отзвеневших слов. Затем она обратилась  к
Музе,  которая,  как  ей показалось,  тоже вслушивалась,  собирая  в копилку
памяти еще звучавшее эхо:
     - Музочка, я не всегда правильно  понимаю  Сергеева, как человека,  как
личность, наконец. А после того, как я начала раскопки его архива, он вообще
стал  представляться мне другим человеком. Правильнее  сказать, конечно, тем
же - любимым, единственным,  незаменимым, - но приоткрылась еще одна  тайная
ниша его души. А я ведь прочитала только три его тетради. Представляю, с чем
я встречусь в его квартире.  Муза,  я хочу попробовать написать о нем книгу.
Скорее не столько о нем, сколько о людях его склада.
     Муза почему-то отреагировала быстро:
     - Сабринок,  ты отгадала  мои мысли. О,  если бы  я  умела  писать!  То
обязательно  обобщила  биографии  таких  людей.  Это же  осколки  уже далеко
ушедшего  генофонда,  растраченного  попусту.  Ты  почему  думаешь,  что  он
многоликий и ты открываешь в нем  новые ниши души? Да потому, что тот класс,
который уничтожен  за годы советской власти  был  квинтэссенцией  российской
популяции. Если угодно, это и есть, так называемое, национальное  достояние.
То, из чего, как из яйца, будет проклевываться будущее России.
     Муза  явно  входила  в  раж, еврейский темперамент в  ней  вершил  бурю
эмоций, мыслей и прагматических проектов. Она продолжала разговор, словно на
подъеме:
     -  Сабринок, понимаешь,  я ведь  там, с нашими мужиками, не  свои мысли
вываливала  на стол, а повторяла лишь то,  что было неоднократно  говорено и
переговорено  Сергеевым, с  моим Мишей. Они страсть как любили эту запретную
тему,  - видимо,  выговориться  им было  не  с кем!  А  я  подслушивала,  да
наматывала на ус. Все  эти страсти-мордасти  про  быдло не я открыла, а  они
подсказали.   Сергеев   говорил,   что   неопрятность,   тяга   к  грязи   и
разрушительству -  это визитная  карточка  людей  с низкой  культурой, проще
говоря, быдло.  Он, кстати, для  иллюстрации  порочной  логики,  рассказывал
такой анекдот: в коммунальной квартире на кухне идет  разборка - кто пачкает
дерьмом стену в  туалете? Слесарь Семенов заявляет, что это делает недобитый
жидяра   -   профессор-искусствовед  Соломон  Моисеевич  Шмуклер.  Коллектив
предлагает  обосновать  показания.  Слесарь отвечает, что Шмуклер, выйдя  из
туалета, всегда моет руки! Феноменально?!  Прими во  внимание, Сабринок, что
Шмуклер наверняка  сын мелкого  портного или аптекаря, парикмахера, -  иначе
его давно бы  расстреляли. А, представляешь, какую ценность заключали в себе
истинные профессора с голубой, аристократической кровью!
     Сабрина  сморщила  лоб  от  напряжения и чувства ответственности, затем
почему-то приблизилась к уху подруги и спросила почти шепотом:
     - Музочка,  честно говоря,  я никак не возьму  в толк,  какой смысл  ты
вкладываешь в понятие  "быдло"? Это, во-первых. А во-вторых, если  не  очень
сложно, то доскажи мне, пожалуйста, ту концепцию, которую  развивала недавно
перед "мужуками". В чем там соль, все-таки?
     Муза немного задумалась и заявила категорично:
     -  "Быдло" диагностируется  практически с  первого  взгляда, с  первого
слова, если оно, вообще-то, в состоянии  его произнести. Вспомни в Евангелии
от Иоанна в 19 главе (стих 5) сказано: "Тогда вышел Иисус в терновом венце и
в багрянице. И сказал  им Пилат: се Человек!" Это  тебе один образ - святой,
чистый!  Твой  благоверный  для  убедительного  показа  антипода нормальному
человеку.  То есть  тому,  который  с  Богом  в  сердце,  приводил  сцену из
Евангелия от Луки (23: 35): "И стоял  народ и смотрел. Насмехались же вместе
с  ними  и начальники".  Вот тебе образчик поведения  быдло.  Таких в  нашей
стране семнадцатый  год  расплодил несметное число.  Причем, не  обязательно
определяется такая категория дубиноголовых  лишь образованием и положением в
обществе.  Среди равных  из равных как  раз и  находятся Святые  и  дьяволы.
Сергеев очень уважал простых, но истинно петербургских рабочих. От них веяло
интеллигентностью  и  порядочностью.  А  среди "калифов  на час"  как  раз и
вылезали быдловские хари. Вспомни опять-таки  Евангелие от Луки (23: 39-40):
"Один из повешенных злодеев  злословил Его и говорил: если ты Христос, спаси
себя и нас. Другой же напротив унимал его и говорил: или ты не боишься Бога,
когда и сам осужден на то же"?
     Муза   помолчала   немного,   сосредотачиваясь   на   втором   вопросе,
чувствовалось,  что  она хотела  быть  краткой,  но  понятной. Здесь же речь
должна была идти о слишком серьезных понятиях:
     - Сергеевская теория максимально проста, как все гениальное. Понятийную
эту модель он, наверное, лучше всего  отразил  в маленьком  стихотворении  -
"Формула жизни". Попробую привести его наизусть:

     Замри терзанье мысли,
     улягся, вязкая боязнь:
     итог обрыдлой жизни -
     приглашение на казнь!
     Христа, шутя, распяли,
     забыв про "ласки" Ада.
     Затем Пророку вняли -
     грядет похожая награда!
     Зачем мятутся народы
     и замышляют тщетное?
     Поиск мнимой свободы
     не открывает заветное.
     Формула жизни проста:
     сдавят объятья Креста!
     Бог казнит вялое тело,
     душу шлифуя опрятно.
     Гляди в будущее смело,
     молитву читая внятно!

     Муза уверенно заявила:
     -  Сергеев  верил,  что  высший разум -  Бог!  проводит  над  землянами
эксперимент  -   выводится   особая  порода  мыслящих   существ.  Они  будут
адаптивные,  пластичные,  способные приспосабливаться к меняющимся условиям.
Их будет украшать высокая культура мысли, чувств,  стремлений,  поступков. А
все это  возможно только  в сочетании с  интеллектуальным развитием.  Посему
народы  разные, проведя через некоторые специфические испытания, скрещивают,
добиваясь  искомого  результата.   Наверное,  такой  процесс  и   называется
"оцивилизовывание". Порой трудно определить, что в  том процессе первично, а
что вторично. Вот, например, известный еврейский тезис: "Где мне хорошо, там
моя родина".  Посмотрим цифры:  в 1939  году в Австрии и Германии  проживало
всего 691 тысяча 163 еврея.; за годы войны их численность сократилась более,
чем  в  десять  раз;   к  восьмидесятым  -  девяностым  годам  отрицательное
миграционное сальдо продолжало нарастать. В Советском Союзе проживало в 1939
году  4 миллиона 706  тысяч 557 евреев;  к  1949  и  59 годам их численность
уменьшилась и зависла  в относительной стабильности - 2 миллиона  человек. К
девяностым годам на тех же территориях проживало только 817 тысяч евреев. По
странам мира за период с 1939 до девяностых годов положительный миграционный
приток евреев отмечался лишь  в  Австралии,  Канаде,  Мексике, США, Уругвае,
Франции, Южной Африке.  Естественно, что в Израиле  приток Богом  избранного
народа возрос более, чем в 10  раз. Вроде бы выполняется  "еврейский тезис".
Но так ли хорошо всем стало? Израиль  и  Палестина в состоянии не  утихающей
войны; многие  евреи, уехавшие сюда из России, мечтают возвратиться обратно.
Не с таким уж бурным  восторгом принимают евреев в  США, Франции,  Канаде. А
про арабские, мусульманские страны и говорить нечего. Невольно напрашивается
вывод  о том,  что миграции, совершаемые только  по собственному желанию, по
компасу  - где  лучше,  в  противовес  воле  Божьей, оказываются  не  всегда
благоприятными.
     - Такова  была точка зрения  Сергеева, -  заключила Муза.  - Он видел в
этих  процессах  погрешности,  свойственные  любому биолого-социологическому
эксперименту.
     Сабрина сделала большие глаза, в которых застыл вопрос: "А правильно ли
все это"? Муза легко его прочитала и отвечала раздумчиво, неспешно:
     -  Понимаешь,  Сабринок, он ведь был профессиональным  ученым, а значит
имел право на особые откровения, позволенные Богом. Но, а то, что и ему была
уготовано приглашение на  казнь - за смелость,  за  излишнюю открытость,  от
которой  удержаться  не может ни один исследователь, -  это абсолютно точно!
Помнишь, в Евангелии от  Матфея в главе  27, в стихе  46  сказано:  "А около
девятого часа  возопил  Иисус громким  голосом: Или, Или! Лама савахфани? То
есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил"? А народ любопытствовал,
тешился  и ничего вроде бы не  боялся. Только  через некоторое  время  вопль
повторился: "Иисус же, опять  возопив громким голосом,  испустил  дух"  (27:
50). Только тогда народ испугался и грянул гром!
     Муза настороженно взглянула на Сабрину, у той в глазах стояли слезы. Но
отступать было уже некуда, и Муза ударила словом наотмашь:
     - Так, скорее  всего, и умирал  твой Сергеев, мучаясь среди  незнакомых
людей, любопытствующих  лишь по поводу срока кончины,  да подачки за  мнимое
спасение потерпевшего кораблекрушение.  Сергеев  же  терзался  от  осознания
того, что не высказал  всего  того,  что хотел  сказать.  Он  был  абсолютно
уверен, что кара приходит только по заслугам, а будущая жизнь назначается по
достоинству. Но все  вместе - это только отдельная функция в космогоническом
эксперименте,  проводимым  высшим  разумом - Богом!  Потому  он,  наверняка,
просил Господа  вселить его душу в твоего с ним ребенка.  Он  хотел передать
свое  совершенство  потомству,  оставить   жить  свою   генетическую  линию,
объединив  в ней вашу совместную плоть и его многоопытную душу. Вот и пойди,
разберись: что здесь мистика, а что реальность!
     Дамы   сильно   увлеклись  беседой,  их  возвратило  к   мирской  жизни
долгожданное    объявление:   "Наш    самолет   приземлился    в   Аэропорту
Санкт-Петербурга"...

     Здравствуй, Родина-мать!.. или мачеха?!..
     ***







     






     



     Тетрадь вторая:
     Защита

     Во  второй  тетради  шло  продолжение литературно-критического  эссе  о
будущем великом писателе (БВП),  имя которого решено не называть. Но мишенью
критических   нападок  стал  роман,  началом  заголовка  которого   является
многообещающее, но  и  одновременно опасное слово "Защита...". Известно, что
художественное   произведение   остается   живым,   привлекающим   внимание,
интригующим, не столько благодаря  генеральной  идее, сколько из-за деталей.
Художественное мастерство автора как раз и  обеспечивается умением правильно
подать такие детали. Фабулу  же возможно  украсть, подарить, увидеть во сне,
заполучить случайно. Чехов с  Буниным, например, готовы были  на спор писать
рассказ  о  чернильнице,   стоящей   на   столе.  Идея  была  бы  общей,  но
разновидность деталей делало бы два рассказа,  написанных великими мастерами
уникальными каждый по своему. Метры художественной прозы обязательно спасали
бы  задачу деталями, а не самой чернильной  сутью рассказа. Толстой говорил,
что художественность произведения  определяется понятием "чуть-чуть", Пушкин
считал, что в поэзии главное уметь  совершать  тщательный отбор нужных слов,
максимально  адаптивных, подходящих  случаю.  И то  и другое, по существу, -
разговор о святых деталях художественного процесса.
     БВП, с  которым связалось  проводимое исследование уже к  1929  году (а
родился он  в  1899) стал восприниматься, как вполне сложившийся  литератор,
мастерски   владеющий  писательской   техникой,   остро   чувствующий   нерв
художественного  слова.   Душу   его   давно   терзали  шахматные   страсти,
воспринимаемые   им,  по  всей   вероятности,   как   увлекательный  вариант
творчества.  Психолог, психиатр, психотерапевт, скорее всего, отнес бы такое
творческое  вхождение  доказательством   природной   шизотимности.  Наиболее
изощренный  психопатолог (как говорится, без царя  в голове)  заподозрил  бы
намек  на  шизофрению.  Наверное,   вяло  текущую,  ларвированную,  щадящую.
Творчество   -  это   ведь   своеобразная   игра,   требующая   определенной
предрасположенности, а потом уже знаний.
     БВП  к тому времени сумел сразиться  с такими шахматными  авторитетами,
как Нимцович и Алехин. Безусловно, он проиграл им, но не  так разгромно, как
все  остальные   участники   сеанса   одновременной  игры   со   знаменитыми
гроссмейстерами.  Ему удалось  отхлебнуть  глоток  терпкого  вина  из  кубка
шахматных  гениев.  Сделано  это  было  тайком,  когда те  по  рассеянности,
свойственной большинству заумных  людей,  отвернулись на мгновение,  то есть
потеряли  бдительность.  Русский  ведь  не заставит себя  долго ждать, когда
появляется  возможность   выпить.  Легкое  опьянение,   видимо,   перешло  в
идею-фикс,  суть которой - использование  интересной модели  для разговора о
законах творчества. Тут еще  припоминается  избирательность  путей-дорог, по
которым не  гурьбой,  а  в одиночку,  бредут Божьи избранники,  взбивая пыль
всемирной литературы.
     БВП был уже подготовлен самой природой, сформировавшей особую личность,
для воплощения загадочного героя в жизнь, состоящую из вымысла. Он и сам был
довольно  нелюдимым,  сторонящимся азартных политических  толковищ.  Правда,
когда основательно подпирало безденежье острыми рогами в грудь и  брюхо, ему
удавалось   перевоплощаться   в    индивидуума    энергичного,   удачливого,
обаятельного, дружелюбного. Тогда заветным ключиком от всех дверей и запоров
становился его личный интерес.
     Он сам  писал  о своей позиции  очень откровенно: "Я никогда не  ощущал
необходимости  помогать другим. Но с  1922 по  1939 я помогал матери,  когда
только  мог.  Ее собственная жизнь в Праге, сперва с  тремя детьми,  потом с
одним младшим, потом  с  внуком -  и  с  милой,  преданной,  но  смехотворно
беспомощной   Евгенией   Гофельд   -   отличалась   совершенно   трагической
бесхозяйственностью".
     Надо  помнить, что в  Кембридже до произнесения этих крамольных фраз он
учился только благодаря продаже жемчужного ожерелья матери,  вывезенного  из
большевистской России.  Короче:  эгоизм творческой личности был присущ ему в
полной мере,  но определять  мотивы  его однозначно никто не имеет право! Во
всяком случае,  сам  писатель так  считал  и убеждал  в  том читателей своих
романов.
     К   тому   времени  БВП   пережил   трагедию  смерти   отца   от   руки
убийцы-фанатика. Перед его глазами протекало нищенское  существование матери
и других близких ему людей, а оказать серьезную помощь им он не имел никакой
возможности.  Рядом  с  ним  была верная  женщина  -  жена. Она  волокла  по
бездорожью  творческих  мифов  роль  модели  для  изучения,  художественного
перевоплощения,  копилки  деталей  непростой  психологии отношений мужчины и
женщины.
     Его отец  в свое время очень уж старался расшатывать ладью политической
плавучести. Тогда общими усилиями еще было можно удержать Россию на плаву, а
значит оставаться  в  своих  владениях,  в пределах своего  класса сытыми  и
хорошо упакованными. Может  быть потому в романе БВП превращает отца в некую
карикатуру  -  в  творца  сусальных  книжечек  для  юношества.  Мораль  отца
оказалась фикцией, а поступки - бессильной попыткой  самоутверждения за счет
краха всей, пусть хромой, вялой,  нелепой  в  частностях, но все же  системы
устройства России.
     Любимую матушку благодарный отрок в некоторых  произведениях превращает
в  малокультурную  прачку.  Посыл  на  отвержение  и смещение  с  пьедестала
авторитетов приводит к  тому, что  недруги или,  если  угодно, сотоварищи по
писательскому ремеслу ухватились за заманчивую версию и скоренько превратили
его  самого  в  кухаркиного сына. Оглобля оскорблений, конечно,  двинула  по
голове, прежде всего, родителей, а уж потом плод любви.
     Было еще много штрихов  и штришочков, деталей и  деталичек, которые БВП
мастерски  выделил,  размотал  из своей жизни, особенно из детства, а затем,
разложив  на  кучки,  отправил  на  поденщину  в  разные  произведения.  Но,
наверное, самой  ценной при  этом  остается формула,  которая была найдена в
памятном  детстве, - изящная и лаконичная, очень  русская, - словно "быстрое
дачное лето,  состоящее из трех запахов: сирень, сенокос, сухие листья". Эта
формула   давила  на  перетруженный  мозг,   видимо,  всегда.  Отголоски  ее
резонировали  практически во всех его  произведениях.  Но  обращение  к  ней
приносило  ощущение  отдыха  и возвращения в  благодатную  стихию, зовущуюся
Родиной. Разные ракурсы той детали  столь органично переплетались с природой
и  сущностью  переживаний  нарождающегося литератора, что  помогали рождению
незабываемых  ассоциаций. Все  вместе  выводило автора  на  уровень  высоких
литературных  откровений,   приближало   к   особым  личностным   свойствам,
называемым скромно - гениальность! Недаром соотечественники, метры искусства
отмечали, что в романе, о котором идет речь, "видна львиная лапа гения".
     При всем при том, "гений"  - еще и азартный homo ludens (игрун,  игрок,
любитель игр), что помогало  ему так  основательно запутывать повествование,
что создавалось впечатление оригинальных открытий. Он, например,  вначале (в
детстве) заставляет главного  героя влезть в спасительное "окно", а в зрелые
годы - вылезти через него и отправиться в свободный полет  с высоты восьмого
этажа. Маститый Бунин так расчувствовался от  восторга общения  с эффектными
творческими приемами, что заявил: "Этот мальчишка  выхватил  пистолет и всех
нас перестрелял".
     Но рассматривая даже психологические катаклизмы зрелого мужа - главного
героя  романа,  -  автор  все  же  основательно  и  часто  ныряет  в  память
собственного  детства.  Да он  просто  оставляет его  гуляющим  по  детству,
большим  ребенком. Нет  в том ничего удивительного.  Он сам  вынес  приговор
думающему и чуткому человеку. Правда, разговор в том случае велся о женщине.
Видимо, такой  адрес выбран из-за явного преклонения  перед еще более тонкой
натурой, чем мужчина. БВП убежденно заявил, что ей свойственна "таинственная
способность души воспринимать в жизни только  то, что  когда-то привлекало и
мучило в детстве, в ту пору, когда нюх души безошибочен"...
     Можно   судить  о  творчестве   БВП  по  разному   -  обывательски  или
профессионально, - одно ясно: имеешь дело с мастером. Пусть говорят критики,
что образ отца показан через "снижение  качества личности", или что  детство
главного  героя -  это "перевернутое  детство"  автора. Пусть так,  неважно.
Главное то, что  человек здесь показан, как  единое целое на протяжении всех
интервалов жизни. А именно так и происходит в  реальной жизни, так рождается
мотивация   поведения,  подчиняющаяся  какому-то  генеральному  программному
постулату. Ему следует человек на всех этапах пребывания  на земле. Из всего
этого выкарабкивается и главная идея произведения, очень близко подползающая
к  реальным будням  автора: женитьба на милой "спасительной" женщине, хоть и
является  вариантом  "семейной  защиты"  от  жизненных  невзгод,  но  она не
универсальна, не прочна, - все  обязательно заканчивается страшной трагедией
- смертью!  БВП и здесь привлекает изящный ход повествования, бодро заявляет
в  критический  момент:   "Дверь   выбили.  "Александр  Иванович,  Александр
Иванович!" заревело несколько  голосов. Но Никакого  Александра Ивановича не
было".  Наверное,  такое сценическое  решение - всего лишь дань  изощренному
таланту  и  точному  вкусу, попыткой  избежать  жалкой пошлости. Несомненно,
только это  и является показателем истинного таланта. Можно добавить к тому,
что  БВП  был  помешан  на мистификациях, посеве  загадок относительно своей
личной  жизни.  Видимо,  для  того  были основания.  Но  они  родились  не в
сложностях истинных биографических перипетий, а были, скорее всего, реакцией
на  обиды  (порой,  оскорбления),  порождали   недоумение.  Наносились   они
неправильными (а, может быть, как раз слишком правильными)  толкованиями его
собственных откровений или очевидностью человеческого бытия, вообще.
     Однако пора отступить от жизни самого автора, а, точнее, переставить ее
с первого места на второе.  Ибо отсечь от  художественного  произведения его
корни - жизненный  опыт  автора -  также  губительно  для  всего творческого
организма,  как  лечить раннее облысение  пациента подведением  его шеи  под
острый нож гильотины.  Но приблизимся все  же плотнее  к  самой "Защите...":
рискнем  начать  раскопки  общефилософских  и житейско-бытовых  установок  и
понятий, исповедуемых, или рекомендуемых к руководству автором.
     Перво-наперво отнесемся с уважением к женщинам, которые пусть в помятом
и   скошенном  виде,  но   всегда  являются   на  свет  Божий  из  под  пера
творца-художника, гениального мастера  слова.  Относительно  матери главного
героя выдерживается  вполне  стройная, но жестокая,  обличительная линия: "А
мать уплывала куда-то вглубь  дома  оставляя  все двери  открытыми,  забывая
длинный, неряшливый букет колокольчиков на крышке рояля". Ясно, что раскопки
начаты из-под  могильных  холмов  детских  впечатлений. Что-то убеждает, что
место действия - шикарный особняк под Санкт-Петербургом, в районе реки Выра.
Там имелась абсолютно  полная  возможность  наблюдать универсальные качества
семейных    отношений   аристократической   публики.    Правда,   собственно
аристократизм  выхолощен  смешением  великого  с простым,  исключительного с
заурядным. Душа носителей таких  генетических комбинаций напичкана осколками
разночинства,  набивающегося в биологические копилки, словно цепкая дорожная
пыль,    в    процессе    длительной   езды   поколений    по    российскому
социально-демографическому бездорожью.
     Вот  потому  папа  практически  не  по  доброй  воле  нес  свою  миссию
прелюбодея - ходока по родственным  женским  телам  (имеется  ввиду  роман с
сестрой  законной  супружницы).  Отсюда,  скорее  всего,  пришла  гениальная
фантазия,  отложившаяся  в памяти  повзрослевшего главного  героя, как сеанс
учебного  тренинга, выполняемого отцом: "Это ложь,  что в  театре нет лож, -
мерно диктовал он, гуляя взад и вперед по классной".
     Мама  же,  насытившись  подозрениями  просто  впадала  в  истерику.  Ее
визгливый голосок нес обличение: "Он обманывает, - повторяла она, - как и ты
обманываешь, Я окружена обманом".  Отсюда идет переселение душевных волнений
или  иначе  - глухоты  сострадания,  отсутствия  сопереживания  (эмпатии)  у
ребенка:  "Бедный, бедный Дантес не возбуждал в  нем участия, и, наблюдая ее
воспитательный  вздох, он только щурился и терзал резиной ватманскую бумагу,
стараясь поужаснее нарисовать  выпуклость ее бюста". К счастью, речь идет не
о материнском бюсте, а о телесах француженки-гувернантки,  читающей молодому
повесе  французский  роман,  над  которым  она   лично  готова  была  рыдать
многократно.
     Собственные  ощущения маленькой "фальшивки" БВП позже  поручит озвучить
героине произведения: "И Лужина в первый раз заметила, как грустно и пусто в
этих звонких комнатах,  и  заметила, что веселость отца такая же притворная,
как улыбка матери,  и что оба  они  уже  старые и очень  одинокие, и бедного
Лужина не любят, и стараются не упоминать о предстоящем отъезде".
     Трансформации из радостного  и безоблачного детства, где  мать  и  отец
выступали в роли  справедливых и всемогущих  жрецов, походя балующих любимое
дитя, найдет  свое отражение в словесных формулах: "Он давал себя укачивать,
баловать,  щекотать,   принимал   с  зажмуренной   душой   ласковую   жизнь,
обволакивающую его со всех  сторон. Будущее  смутно  представлялось ему, как
молчаливое  объятие,  длящееся без  конца,  в  счастливой  полутемноте,  где
проходят,  попадают  в  луч  и  скрываются  опять,  смеясь  и   покачиваясь,
разнообразные игрушки мира сего".
     Но де-факто и де-юре будущее приобретет форму  страшной, весьма опасной
ведьмы, которая понятие "счастье" умеет воспринимать только, как сытный обед
еще одним изжаренным грешником! Даже в финале пребывания на земле, когда БВП
добьется  (исключительно  благодаря  таланту   и  колоссальному  трудолюбию)
материального  благополучия, счастье, и в большом, и в мелочах,  чаще  будет
демонстрировать   ему  лишь   свои  прыщавые   ягодицы.  Только  под   таким
впечатлением,   пожалуй,    может   вырваться   примечательное   поэтическое
откровение:  "О, нет, то не ребра - эта боль, этот ад - это русские струны в
старой  лире болят". Или еще "радостное" восклицание: "Прощай же, книга! Для
видений отсрочки смертной тоже нет. С колен поднимется Евгений, но удаляется
поэт". Туда же,  до  кучи,  втиснем  почти выплаканное  или вырвавшееся, как
конвульсия рыдания: "Ах, угонят  их в степь, Арлекинов  моих,  в  буераки, к
чужим  атаманам"!  Ну, а более  эпохального откровения  и  стона,  чем этот,
придумать трудно: "Благодарю тебя, отчизна, за злую даль благодарю"!
     Стоит  ли удивляться,  что в конце  концов  и главный герой ударится  в
отчаянье, как  каторжник ударяется  в  бега:  "И  вдруг  радость пропала,  и
нахлынул на него мутный и тяжкий ужас. Как в живой игре на доске бывает, что
неясно повторяется какая-нибудь задачная комбинация, теоретически известная,
-  так  намечалось  в  его  теперешней   жизни  последовательное  повторение
известной  ему схемы". Но это произойдет  потом, позже, в  зрелом  возрасте.
Однако  едкий,  максимально  вирулентный  вирус уже  начинал терзать  душу и
разлагать характер дитяти.
     В такой пустоте  "больших"  переживаний зачинается  и  разрастается  до
размеров   огромной   жабы   эгоизм   и  замкнутость,   перемещаются  центры
ответственного восприятия. "Хорошо, подробно знает десятилетний мальчик свои
коленки,  - расчесанный до крови волдырь,  белые следы  ногтей на  загорелой
коже,  и все  царапины, которыми  расписываются  песчинки,  камушки,  острые
прутики".   Затверждается  далеко   идущий  аутизм  у   главного   героя   и
стереотипными  функциями:  "Ежедневная  утренняя  прогулка с француженкой, -
всегда по одним  и тем же  улицам, по  Невскому и  кругом, через Набережную,
домой".
     Что остается ребенку с основательно изуродованной (точнее - неразвитой)
душой.  Логический вывод прост:  от  мира  реального  необходим уход  в  мир
виртуальный,  где  легко  приживаются  абстракции,  вообще,  и   игровые,  в
частности. Богу было угодно  подарить некие способности  такому ребенку,  на
которых он и поскользнулся,  как  это происходит  на  темной  лестнице,  где
разбросаны  апельсиновые корки. Но растянулся  отрок не в  грязной луже, а в
элитарной ложе,  называемой  божественной  шахматной  игрой:  "Он  не просто
забавляется шахматами,  он священнодействует". Первым эту формулу  придумает
для своего сына отец, которого отрок вздует не единожды отменными шахматными
пощечинами - матом! Папа, оправившись  от первого  потрясения, заявит почти,
как провидец:  "Да, он  умрет  молодым, его  смерть будет неизбежна  и очень
трогательна. Умрет, играя в постели последнюю свою партию".
     Мальчик вырастит в феноменальный человека-автомат, терзающий  не только
своих  игровых   противников,   но  и  самого  себя.   Этот   процесс  будет
нескончаемым,  многолетним:  "Так  он  играл  против  пятнадцати,  двадцати,
тридцати противников и, конечно, его утомляло количество  досок,  оттого что
больше уходило времени на игру, но эта физическая усталость была ничто перед
усталостью мысли, - возмездием за напряжение и блаженство, связанные с самой
игрой, которую он вел в неземном измерении, орудуя бесплотными величинами".
     Где-то рядом с делами, творимыми Божьей  волей, всегда вертится дьявол,
выскакивающий из-под Божественной руки вовремя или совершенно не вовремя.  И
у  главного  героя  произойдет встреча  с  маленьким  дьяволенком  в  облике
человека: "Анемичное слово "дезертир" как-то не подходило к  этому веселому,
крепкому, ловкому человеку, - другого слова, однако, не подберешь". Он всеми
зубами,  руками  и  ногами  (когтями  на  них,  имеется  ввиду)  вцепится  в
горемычного и  долго не отцепляться от  него: "Лужиным он  занимался  только
поскольку это  был  феномен,  - явление странное,  несколько  уродливое,  но
обаятельное, как кривые ноги таксы".
     Главный  герой, уже  превратившийся в  зрелого по  форме,  по анатомии,
сорокалетнего  мужчину,  будет   окончательно   подавлен  своей   творческой
страстью.  Его  психика кардинально  изменится под ее  прессом. "То, что  он
вспоминал, невозможно было выразить в словах, - просто не было взрослых слов
для  его  детских  впечатлений,  - а если  он и  рассказывал  что-нибудь, то
отрывисто  и неохотно, - бегло намечая  очертания, буквой и цифрой обозначая
сложный, богатый возможностями ход".
     Даже  встретившись с красивой молодой соотечественницей, главный  герой
будет с трудом освобождаться  от шахматного доминирующего  гипноза. Изредка,
особенно в критические моменты, он будет с ней откровенен: "В хорошем сне мы
живем, - сказал он ей тихо.  - Я ведь все  понял". И  то людское  окруженье,
которое она будет пытаться создавать для его же спасения (может быть, это ее
мнение  было  ошибочным),  превратится в  действительности в плотный  туман,
добавивший  слепому  человеку еще  больше слепоты:  "Оказывалось,  что  были
тончайшие оттенки мнений и ехиднейшая вражда, - если все  это слишком сложно
для ума, то душа одно начинала постигать совершенно отчетливо: и тут,  и там
мучат  или хотят  мучить, но там  муки и  хотение причинить муку в  сто крат
больше, чем тут, и потому тут лучше".
     Главный герой пытался защищаться от своей миссии на земле, как мог, как
умел. Но умения его было  явно недостаточно.  Потому, видимо, он  так быстро
"созрел" для  женитьбы:  "мой дом  - моя крепость"! А  мой дом - это  прежде
всего  семья.  И  рассеянный  человек  настаивал,  просто  напирал  на  свою
возлюбленную,   демонстрируя  все  тот  же  сермяжный  инстинкт  разночинца.
Неумело, но настойчиво таща ее себе на колени, Александр Иванович  бормотал:
"Садитесь, садитесь не надо откладывать. Давайте, завтра вступим. Завтра.  В
самый законный брак".
     Навыки ухаживания жениха были настолько  прямолинейны, что новоявленная
матушка, будущая теща (тоже не весть  какая баронесса!), приходила в  ужас и
просыпалась от  страшных  снов  в холодном  поту.  Ее  мучило  одно и то  же
видение: "Лужин в дезабилье, пышущий  макаковой страстью, и  ее из упрямства
покорная, холодная, холодная  дочь".  Увядающая женственность  и  уплывающее
материнство  подливали, как говорится,  масла  в огонь. Но  на костре пылала
чистота ее  дочери,  а кочергой, хоть и  неумело, но настойчиво и  с азартом
тормошил   огонь   девичьей  плоти  шахматист-девственник.   В   испорченном
воображении  тещи  весь  процесс  почему-то  приобретал   очевидный  союз  с
зоопарком,   с   его  обезьянником   -   с  "макаковой  страстью".   Опытный
психоаналитик   обязательно    откопает   из   тещиного   детства   какую-то
обезьяноподобную закавыку.
     К сожалению, соревнование Игры и Жизни закончилось не в пользу  игрока.
Писк  и  скрежет наката  трагедии уже донимал  слух  шахматиста, и он мямлил
хренотень,  опасливо  озираясь.  "Затишье,  -  думал  Лужин  в  этот день. -
Затишье,  но скрытые препарации. Оно  желает меня  взять врасплох. Внимание,
внимание.  Концентрироваться  и   наблюдать".   Но  как  можно   бороться  с
непобедимой страстью, - вздор! наив! ребячество!. Он же был во власти своего
таланта, своей миссии с раннего детства. "Были комбинации чистые и стройные,
где мысль всходила к победе по мраморным ступеням; были  нежные содрогания в
уголке  доски,  и  страстный взрыв,  и фанфара ферзя, идущего  на жертвенную
гибель...  Все   было  прекрасно,  все   переливы  любви,  все  излучены   и
таинственные тропы, избранные ею. И эта любовь была гибельна".
     Все сокрушала и  судьбой  руководила неведомая, непреодолимая сила. Она
диктовала  свой  главный  тезис: "Ключ  найден. Цель  атаки ясна. Неумолимым
повторением ходов она приводит опять к той же страсти, разрушающей жизненный
сон. Опустошение, ужас, безумие".
     Развязка  была  близка  ее цепкие клешни  приближались  к рукам, горлу,
сознанию, к душе. И он, все уже решив для себя однозначно, таил свой план от
любимой женщины, на всякий случай  прощаясь вяло, с намеком на изысканность,
как это водится у  интровертов и аутистов:  "Было хорошо", - сказал Лужин  и
поцеловал ей одну руку, потом другую, как она его учила".
     Оставалось  найти  почти  что шахматный  выход  из  совсем  нешахматных
лабиринтов   жизни.   Ему   и   здесь   помогло  восприятие   профессионала,
разлиновавшее пропасть  и  кромешную  тьму по короткому шахматному  пути (по
квадратам)  в Тартарары. Он уже висел с уличной стороны оконной рамы, болтая
ногами на высоте восьмого этажа, оставалось только разжать руки: "Прежде чем
отпустить,  он  глянул  вниз.  Там  шло  какое-то торопливое  подготовление:
собирались, выравнивались отражения окон, вся бездна распадалась  на бледные
и темные квадраты, и в тот миг, что Лужин разжал руки, в тот миг, что хлынул
в  рот стремительный  ледяной  воздух,  он  увидел,  какая  именно  вечность
угодливо и неумолимо раскинулась перед ним".
     Хочет  того или не хочет, но  пытливый  читатель  вынужден  зарыться  в
поэзию  БВП,  чтобы  раскопать шахматный  феномен,  вколоченный  максимально
крупными гвоздями  в образ главного  героя  романа. Для розыска не  придется
ходить  далеко: достаточно познакомиться  с тремя  шахматными  сонетами. БВП
берет с места  в карьер: "В ходах ладьи - ямбический размер, в ходах слона -
анапест.  Полутанец, полурасчет - вот шахматы".  И тут же  врывается уже  из
жизни  ее  наивная проза: "От пьяниц в кофейне шум, от дыма воздух сер". Это
замечание, бесспорно, сакраментальное: где-то под спудом обыденных таинств и
скучной суеты семейной жизни, социальных ролевых  репертуаров (надуем ученые
щеки!) у  БВП,  конечно,  пульсировала  мечта любого  поэта  -  вести  жизнь
свободную  от  условностей, обязательств,  традиций, принимая  только логику
творчества, ритм  стиха, законы чистой рифмы. Отсюда,  из этой  вечной мечты
выпрыгивает строка, несколько отстраняющая  шахматную древесину: Но фея рифм
- на шахматной доске является, отблескивая в лаке, и  - легкая - взлетает на
носке". Текущее откровение догоняет последующее,  не менее примечательное: "
Увидят все, - что льется лунный свет, что я люблю восторженно и ясно, что на
доске составил я сонет".
     Тем  и заканчивается  поэтический  экскурс в шахматы,  ибо  они, скорее
всего,  не  самое  главное  для БВП.  Они  только  повод  для  литературного
эксперимента,  для  мастерского и тонкого  кокетства  владением писательской
техникой.  Разработана  серьезная  тема,  удовлетворена собственная  страсть
шахматиста-третьеразрядника.  Дело вовсе не в  игровых затеях и уж, конечно,
не дань фанатизму игрока.
     Так что же спрятано в том произведении?  Что вело  писателя  по трудным
горным тропам к заснеженным вершинам  эпистолярного  мастерства?  Приходится
вновь  раскапывать  тайное,  снимать пласты наносного, идущего  от авторской
замкнутости или от субъективизма критиков. Да,  в  жизни  БВП была не только
супружеская  любовь, таится там и супружеская неверность. Иначе откуда  было
взяться  блестящему  рассказу-откровению  "Весна  в  Фиальте". Разве  только
украсть у гениального Бунина из его "Темных аллей", но он напишет их намного
позже (вот и решай: кто  и  что, у кого украл!).  Кстати,  и Бунин взлетал с
низкого старта бытовой измены к великим поэтическим восторгам.
     Но  это любовное  потрясение наступит позже, чем  состоялся разбираемый
роман  как  художественное  произведение.  О той  своей  любви  БВП  напишет
(изменив  имя,  приличия  ради):  "И  с  каждой новой  встречей мне делалось
тревожнее; при этом подчеркиваю, что  никакого внутреннего  разрыва чувств я
не  испытывал, ни  тени трагедии нам не сопутствовало, моя супружеская жизнь
оставалась  неприкосновенной... Неужели  была какая-либо  возможность  жизни
моей   с  Ниной,  жизни  едва  вообразимой,  напоенной  наперед   страстной,
нестерпимой печалью, жизни,  каждое  мгновение  которой  прислушивалось  бы,
дрожа,  к тишине прошлого? Глупости, глупости!..  Глупости. Так что  же  мне
было делать, Нина, с тобой..."
     Скорее  всего, по воле  автора, главный герой  искал защиты  от жизни в
любви  к женщине, оперируя  достаточным опытом. То  могла быть первая любовь
автора  или  наблюдения  за  жизнью  близкого   окружения  -  матери,  отца,
многочисленных  родственников.  Последнее  оставляет,  как  правило, блеклый
след:  именно в полутонах и описано  супружество  главного  героя. Скорее, и
воспоминания  о первой любви  БВП  приберег  для  другого случая. Хотя, быть
может, они  трансформировались в иное чувство. Тогда обесцененный капитал  и
здесь  мог быть применен: "И все давным-давно просрочено, и я  молюсь,  и ты
молись, чтоб на  утоптанной обочине мы  в  тусклый  вечер не  сошлись".  Это
стихотворение  было написано в 1930  году  (через  год  после  выхода в свет
романа);  через  пару  лет  вышел  роман-покаяние  "Подвиг"  с  припиской  -
"Посвящаю моей  жене". Согласимся  с простым  выводом: было  за что каяться,
из-за чего лепить посвящение.
     Раскопки  более  ранних  (или  поздних  - как  считать!)  пластов  дают
определенную наводку-наколку: "Не надо слез! Ах, кто  так мучит нас? Не надо
помнить,  ничего не надо... Вон там - звезда  над чернотою сада... Скажи:  а
вдруг проснемся мы сейчас"? Этот стих относится  к 1923 году! В том  же году
оставлены  еще почти  что  прямые  улики: "Сонник мой не  знает  сна такого,
промолчал,  притих  перед  бедой  сонник  мой  с  закладкой  васильковой  на
странице, читанной с тобой..."
     Скорее  всего,  у  поэта было  Божественное  восприятие  любви,  -  оно
всеобъемлюще, космогонично. Но для его накопления, преобразования в качество
трансцендентального уровня требуется время, идущее нога в ногу с исчерпанием
времени жизни! Только тогда  рождаются  обобщения: "Когда захочешь, я  уйду,
утрату  сладостно прославлю, - но  в зацветающем  саду, во  мгле  пруда тебе
оставлю одну бесцветную звезду... Над влагой душу наклоня,  так незаметно ты
привыкнешь к  кольцу тончайшего огня; и вдруг  поймешь, и тихо вскрикнешь, и
тихо позовешь меня..."
     Насытившись любовью к  женщине, вернее, переведя ее  в  ранг  познанной
реальности,  но неразгаданной  души, поэт способен заговорить уже совершенно
иначе.  Возьмем, к примеру: "Есть  в  одиночестве  свобода, и сладость  -  в
вымыслах благих. Звезду, снежинку, каплю меда я заключаю в стих".
     А дальше -  больше:  "Касаясь до всего душою голой, на бесконечно милых
мне  гляжу со  стоном умиленья  и, тяжелый,  по тонкому льду  счастия хожу".
Бесспорно,  талант  к  высокому полету даже в  такой неспокойной  и  сложной
стратосфере,  какой  является  любовь,   БВП  имел  от  рождения.  Небольшие
эксперименты  помогли  уточнить кое-что,  разобрался не умом,  а  сердцем  в
гениальных схемах, начертанных  Богом.  А они, как все  гениальное,  просты.
Просты настолько, что  и не  верилось: отсюда продолжение маленьких ошибок и
шалостей. Однако это не искажало общего восприятия: "Что нужно сердцу моему,
чтоб  быть  счастливым? Так  немного... Люблю  зверей,  деревья,  Бога,  и в
полдень луч, и в полночь тьму".
     Странным, но, вместе  с  тем, и вполне земным веет от личности главного
героя  романа. Разговор о Защите здесь абсолютно  уместен: да,  наша  вполне
земная  жизнь не столь комфортна во всех отношениях,  и людям, проживающим в
различных ее уголках, необходима усиленная  протекция - от Бога, от Природы,
от Социума.  Защита необходима,  как это не  звучит  странно,  нужна, прежде
всего, от самоих  себя,  а  потом уже  от  окружающего людского  зверья,  от
коварного  социума.  Будем  помнить, что  люди  транспортировались из одного
зачатка.  Бог  сотворил  исток  популяции  -  Адама,  Еву.  Далее  серьезной
постельной  работой занялась уже эта первая пара людей.  Но там, где  в роли
творца  выступает  человек,  дьявол  легко  подбрасывает скользкие  арбузные
корки, называемые святотатством, греховностью: появился Авель и Каин. Первый
был  чистым,  второй  нечистым, и  Каин  убивает  Авеля.  Так и  пошло-  без
остановок и пересадок. В  каждом человеке  сидит зачаток авелевских (то есть
добрых) или  каиновских  (то  есть злых)  поступков.  Этими  свойствами,  их
соотношением и формируется лицо популяции и отдельной  личности.  Здесь,  на
этом психолого-демографическом перекрестке и рождается потребность в Защите.
Сдается нам,  что в  генофонде  главного  героя, как и самого автора романа,
было больше вкраплений  от Авеля, чем от  Каина. Хвала им за это! Есть у них
право  на последнее  слово, а оно было примечательным:  "...  И умру я не  в
летней беседке от  обжорства и от жары,  а  с небесной  бабочкой в  сетке на
вершине дикой горы" (1972 год).
     Можно  было бы и закончить литературоведческие откровения этой строчкой
из замечательного стиха  БВП, но  вонзился вдруг в рациональный мозг  вопль:
"Не  судите,  да не судимы  будите; ибо  каким судом  судите,  таким  будете
судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. И что ты смотришь на
сучек в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?.. Лицемер!
вынь прежде бревно из  твоего  глаза, и  тогда  увидишь, как вынуть из глаза
брата твоего" (От Матфея 7: 1-3, 5).  Взалкало окороченное самолюбие: больно
и жалко отвращаться  от  только что  написанного, ибо вынуто  оно из  самого
сердца,  выволочено из  глубин  его  с помощью  клещей  сопереживания. Тогда
вспомнилось из той  же книги Святого Евангелия:  "Не давай святыни псам и не
бросай жемчуга вашего пред свиньями, чтоб они  не попрали его ногами  своими
и, обратившись, не растерзали вас" (7: 6).
     Как не верти, но придется  все же вменить в вину главному герою  романа
(а точнее его родителю - автору) грех забывчивости. Написано  же в Священном
Писании четко и ясно: "Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете, стучите,
и  отворят вам; ибо  всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему
отворят"  (От Матфея  7: 7-8). Однако  выполнять  сей постулат необходимо  с
Богом в сердце.  Но с этим, как сдается нам, плоховато было у главного героя
романа. Да и в биографии автора романа на сей счет, кажется, имеются большие
пропуски!

     * 5.1 *

     Вторую тетрадь с  записью размышлений Сергеева Сабрина читала уже в его
квартире,  на  Гороховой,  в  Санкт-Петербурге:  квартира  была  без  особых
претензий  - две больших смежных комнаты, кухня, ванная, небольшая прихожая.
Чувствовалось,  что  прежний  хозяин  не обращал внимание  на  уют,  дизайн,
интерьер  и  прочее,  что  составляет  понятие "красиво  и  комфортно".  Все
подтверждало и то, что  бывший хозяин не был  подвержен  болезни, называемой
вещизмом. Мебель  была  скромная, да и довольно старая,  изношенная: двери у
шкафов скрипели, поверхность тахты украшали бугры специфически просевших или
выпирающих  пружин. Сабрина, проведя на ней  первую ночь, на утро  подумала:
"видимо, здесь шла настойчивая и интенсивная  работа". Но почему-то у нее не
родилось  чувство  ревности  или  осуждения,  наоборот,  она  пожалела,  что
своевременно не включилась в такую работу.  Ей казалось, что она потеряла  и
растратила зря  очень  дорогие  годы  возможной совместной жизни  с  любимым
мужчиной, так рано ушедшим, уплывшим далеко, далеко...
     Все, что было в квартире, дышало присутствием Сергеева, манило  к себе,
настраивало  на  добрый,  интимный  лад.  Сабрина обнимала подушку,  плотней
прижималась  к поверхности тахты  или удобно вдавливалась в кресла и ощущала
проникновение  тепла, ей мерещились объятия рук,  прикосновение  всего  тела
Сергеева, словно сейчас  он сам или его эфирное тело,  душа  присутствовали,
говорили с ней, ласкали.
     Впадая  в такие  реминисценции, утопая в воспоминаниях,  Сабрина словно
околдовывалась, улетала куда-то очень далеко, в  запретную зону. Она поняла,
что  если  не  научиться останавливать себя, то можно  однажды  не вернуться
оттуда. Наступит что-то подобное перемещению души в зазеркалье, а значит для
тела  это  будет  равноценно  смерти. Может  быть  потому  Сабрина  занялась
интенсивной  уборкой,  да рассмотрением  рукописей  Сергеева,  которых  было
много. Все в  беспорядке  было свалено в  книжные шкафы, в ящики письменного
стола, на  жесткий диск и  дискеты персонального компьютера: научные работы,
проза,  стихи,  какие-то пометки и записки на  отдельных листочках, обрывках
бумаги.
     Сабрина не стала пока разбирать вещи  Сергеева: она уже получила первый
удар  по  нервам  и  теперь  опасалась  повторений.  В  платяном  шкафу  она
наткнулась на его дубленку,  висевшую  прямо перед глазами, как распахиваешь
дверцы:  Сабрина  как-то  автоматически  влезла  в   ее   рукава,   и  чтобы
почувствовать тепло  сергеевского тела, плотно закуталась  в мягкий приятный
мех. Очнулась она, видимо,  минут  через десять,  лежа  на  полу. Видимо, не
заметила,  как  мгновенно  осела  и потеряла сознание.  Она  выпутывалась из
дубленки, вспомнив, как бывало шутейно, играя с Сергеевым,  освобождалась из
его объятий. Да он  часто неожиданно "нападал"  - доставал ее  бесчисленными
любовными  играми.  Ей  померещилось,  что эти  игры  возникли  и сейчас,  и
сознание плавно ушло, уплыл и пол из-под ног.
     Синяков не было только  потому, что упала она на мягкие меховые полы, -
прямо скажем, удачно  упала,  не  разбив  голову,  не сломав руку.  Да, вещи
содержат  энергетику  своего  хозяина,  а  наблюдающая  душа  трансформирует
сильные желания  через поведение таких  вещей,  превращающихся в управляемые
фантомы. Хорошо, что еще не появились "голоса", - для беременной женщины это
был бы большой  подарок. Когда она позже рассказывала о случившемся Музе, та
строго-настрого  запретила Сабрине пока  прикасаться к  сергеевским вещам. В
них, сказала она, "теплятся сергеевские страсти, а любил он тебя, бесспорно,
очень  сильно,  как никогда в  жизни никого другого не  любил". Муза сделала
страшные  глаза  и  без  всяких шуток  поведала Сабрине  о том,  что Сергеев
состоял в лиге колдунов высокого класса. А  такой человек способен  насытить
(даже  не   желая  того)   все  свои  вещи  особой  памятью,   -  на  уровне
кристаллических решеток, свойственных материалам,  из которых состояли вещи.
Муза обещала в  ближайшее время снять, отменить чары, но  для этого ей самой
необходимо собраться, подкопить силы.
     Таким строгим указанием Муза пыталась еще  и профилактировать возможное
столкновение  Сабрины  с чем-либо  из  обширной  сферой  интимных  отношений
Сергеева,  следы которой,  надо  думать, все  же остались  в квартире.  Муза
понимала, что, как не берегись, но рано или поздно Сабрине придется узнать о
том, что за фрукт был Сергеев в этом  плане. Однако всегда разумнее отдалять
встречу с неприятностями, особенно, от женщины, носящей дитя под сердцем. Но
Муза  опасалась зря: Сабрина  не была  ханжой, а сердце ее было  переполнено
таким доверием  и  любовью к  своему избраннику, что никакие острые углы  не
могли ушибить ее душу.
     Несколько  первых дней,  по  приезде  в  Петербург,  Муза  была  занята
какими-то неотложными делами, а потому часто и надолго оставляла Сабрину без
присмотра. Но  скоро  неотложные  дела  должны  были  закончиться  и подруги
намеревались  проживать вместе  в квартире Сергеева.  Надо  было, по  словам
Музы,  держать течение беременности  под профессиональным  контролем. Но еще
сложнее  помочь мягко,  без  потрясений  войти  новоиспеченной  россиянке  в
обыденную суету неизвестной ей страны. Магазанник и  Феликс быстро провернув
все формальности  с оформлением  вхождения  во владение имуществом,  оставив
подругам достаточную для безбедного существования сумму в долларах, отбыли в
Москву. Они  обещали  регулярно  наведываться и, вообще, держать  ситуацию в
поле  зрения.   Женщинам  были  оставлены  телефоны   местного  "экстренного
потрошения" на случай непредвиденных обстоятельств. У Магазанника везде были
свои люди, глаза и уши, а, если понадобится, то и жесткая, карающая рука.
     Феликс,  видимо, прочно  сел  на крючок  обаяния  Музы:  он,  несколько
смущаясь, оставил ей тайные прямые телефоны, по которым его можно было найти
в  Москве  в  любое  время,  просил  не  забывать  и  звонить  при  малейших
неурядицах, а  лучше  просто так,  на ночь. Как  он  выразился,  по  велению
доброго женского сердца.  Между делом Феликс успел  поведать Музе, что он не
женат, а квартира у  него небольшая, холостятская, скромная  - двести  сорок
квадратных метров на одного.
     Женщины зажили тихой  добропорядочной  жизнью: посещали театры,  музеи,
капеллу. Сабрина, естественно, попыталась удовлетворить женское любопытство,
и,  не  вняв  предостережениям Музы,  круг  за кругом  принялась обследовать
ближайшие  достопримечательности.   Возмездие  за  излишнее  любопытство  не
заставило себя долго ждать. Откровения ожидали Сабрину на каждом шагу. Порой
ей не хватило фантазии - явные глупости сограждан не могло и присниться.
     На  Садовой  она  забрела  в  книжный   магазин  по  громким  названием
"Планета".  Охранник  -  молодой  парень  с  бычьей  шеей, но  с  совершенно
оловянным,  тупым взглядом, - тормознул Сабрину  на  входе.  Он попросил  ее
снова  выйти из магазина,  а  затем  войти. Сабрина  опешила:  она  пыталась
объяснить парню, что пришла в магазин посмотреть и,  возможно, купить книги,
а не для странных прогулок - заходов и выходов. Но славянская спесь перла из
мордоворота, как член у  массивного кобеля, почувствовавшего запах течки. Он
заявил с апломбом, что  магнитное устройство на входе подало звуковой сигнал
и он обязан "все перепроверить".
     Именно  последняя реплика очень  насторожила Сабрину. Что  означает это
всемогущее -  "все перепроверить". Может этот олух собирался  ее обыскивать,
дотрагиваться   до   нее   своими   клешнями?   Сабрина  попросила   вызвать
администратора. Явилась бледная,  рыжая  злая сучка.  Сабрина попыталась  ей
объяснить всю нелепость  подозрений, скажем, на наличие у нее  злого умысла.
Но рыжая, почувствовав некоторый  акцент и  слишком вежливые, округлые фразы
Сабрины (кстати, особый диалект свойственен тем, кто знает язык, но не имеет
обширной практики  его применять в  конкретной  стране), заранее обозлилась.
Она   заявила,   что   такие   в  магазине   правила.   Сабрина   продолжала
доброжелательно,  но  настойчиво  объяснить  администраторше,  что  во  всех
странах мира в  таких случаях просто неназойливо сопровождают покупателя, но
не создают ему дополнительных хлопоты и трудности с выбором товара. Если  уж
технические  эффекты  вызывают у  охраны  сомнения  по  поводу  наличия  или
отсутствия,  скажем,  оружия или  взрывчатого  вещества,  то это  становится
проблемой охраны, а не посетителя: с какой стати покупатель должен скакать у
входа  туда-сюда. Так можно резко сократить спрос на товары этого магазина и
нанести экономический вред торгующей фирме.
     Вежливыее  замечания  и особенно  слова  "во всем мире" просто взбесили
бледнолицую дуру: она  принялась "качать  права". Главным аргументом явилось
то, что Сабрина мешает работе продавцов. Сабрина опешила,  но все же нашла в
себе мужество уточнить для кого, собственно, магазин  и  все эти книги - для
покупателей  или для  продавцов? Этого было  уже более,  чем достаточно  для
неукротимой гордыни  российских  торговцев книгами.  Культура  бушевала, она
выходила из  берегов, как  бурная Нева  глубокой,  дождливой осенью.  Дичь и
туман отчаянного  мракобесия активно хлестал из администраторши. Охранник же
твердил  тупо:  "Надо с ней  разобраться"!  Сабрина  в  своей  жизни нечасто
слышала хлесткие славянские  выражения, не все она поняла с  лету, одно было
ясно: "ноги надо брать в руки"  и срочно, без малейшего промедления, "давать
тягу" пока здесь и сейчас ей не переломали ребра.
     Отдышавшись на воле, на улице, Сабрина задумала продолжить свои опасные
социологические  исследования.  В этот  день  зверь задумал  бежать прямо на
ловца.  Но Сабрина  не была  ни ловцом, ни  охотником, ей не  было  дано так
быстро понять душу россиян. Национальная идея тоже уплыла  от  нее куда-то в
сторону.
     Сабрина сделала то,  что  даже Муза не могла предположить и поэтому  не
предостерегла вовремя подругу. Она, заметив  столпотворение у ворот Апрашки,
влилась в общий  народный  поток.  Ведомая  женским любопытством, элегантная
женщина  позволила   потоку  внести  себя  почти   что   на  руках  в  чрево
Петербургской толкучки.  Даже страсть юного  натуралиста  не вознаграждается
так  коварно,  как  награждается  она  для  неопытного  посетителя  вертепа.
Картина, которая  представилась Сабрине,  была  живописной. Такое Сабрина не
встречала даже в  глубинке Венесуэлы. Но, вместе с тем,  многое вызывало  не
только  недоумение,  но  и прилив  чувства  юмора. Ее  очень позабавили лица
кавказской  национальности: все сплошь в  кожаных  куртках  на  три  размера
больше положенного по конституции. Мрачные и загадочные физиономии  деланным
свистящим шепотом  цедили  сквозь щербатые  оскалы: "Спирт! Спирт! Спирт"...
Сабрина не могла понять: толи у нее просят выпить, толи ей собираются налить
чистого  спирта?  У  нее  хватило  сообразительности не  вступать с  темными
личностями в сделку ни при каких обстоятельствах.
     Сабрина  не спеша  гуляла между рядами карикатурно  маленьких  палаток,
рассматривая товары. Все здесь  выглядело залежалым,  обветшалым и,  словно,
уже  несколько  поношенным.  Такие  базарчики  Сабрина  видела  в  небогатых
Южноамериканских  странах  о там  она их  редко  посещала.  Естественно,  ей
нравились супермаркеты, особенно штатовских фирм.
     Сабрина вспомнила, что ей нужны моющие средства и остановилась у одного
из нужных лотков.  Рядом суетились какой-то мужчина. Сабрину  успокоило  то,
что он был сравнительно прилично одет. Тут же квохтали две потасканные особы
женского  пола:  эти  две  проявляли  почти  что   истерическую  активность,
ненароком подталкивали  Сабрину, хватая товар  с  прилавка,  переспрашивая у
продавщицы  цены.  Сабрина заметила, что в  какой-то  момент у продавщицы  -
молодой и миловидной женщины - как-то по особому,  тревожно, даже с испугом,
расширились глаза, но она их тут же отвела в сторону.
     Когда суета вокруг  прилавка прекратилась,  Сабрина  собралась выбирать
товар.  Но  женщина-продавщица  извиняющимся  тоном  попросила ее  проверить
сумочку.  Сабрина сперва не поняла, о чем идет  речь. Женщина пояснила,  что
она  видела,  как  Сабрине  резали  сумку,  висевшей  на  плече и  несколько
откинутой назад. Она извинилась, что не смогла  обезопасить покупателя, - за
предупреждение здесь режут бритвой лицо, глазам, губят товар.
     Только  сейчас  Сабрина обнаружила,  что  сумочка разрезана  по  задней
кромке, но ключи были в левом кармане, а кошелек Сабрина несла в руке еще от
книжного магазина, когда почему-то предварительно вытащила его, надеясь, что
какую-либо книгу обязательно купит. Ей помешал это сделать магазинный  атлет
и его малокровная начальница.  Теперь  магазинная разборка помогла  спасению
капитала. Вот уж воистину: "Все, что не делается, - все к лучшему"!
     Сабрина-таки приобрела моющие средства, но так и не выпуская кошелек из
рук, ушла из "Апрашки". На выходе она поймала недовольный взгляд того самого
мужика, который отирался  около нее давеча. Мужик даже  не  пытался отводить
глаза,  наоборот, в  них отразилась наглая  решимость и  издевка,  дескать -
"знай, курва,  наших"!  Да  и  его потертые  помощницы  зыркнули  по Сабрине
алчными брызгами, словно говоря: "Ну подожди, сука  заграничная, мы еще тебя
пощипаем"! Одна  из этих  лярв тут же  демонстративно  развернула украденную
косметику  и принялась малевать себе рожу. Сабрина вспомнила из Евангелия от
Иоанна: "Но этот народ невежда в законе, проклят он" (7: 49). И еще вдогонку
зашептала  святая мудрость,  успокаивающая негодование по  поводу  того, что
творится  в  России  сейчас:   "Когда   разрушены  основания,  что   сделает
праведник"? (Псалом 10: 3).
     Вежливыми оказались  только работники обменного  пункта  валюты:  там с
удовольствием пересчитали доллары на деревянные рубли, рассыпавшись при этом
в  благодарностях.  Сабрина,   наученная  горьким   опытом,  не  поверила  в
откровенность  такой  любезности  и  внимательно  пересчитала  размалеванные
бумажки.  Обмана не  было!  Видимо,  в  этой стране культ  доллара настолько
высок, что его интересам  умные и рачительные люди готовы служить откровенно
и честно. И это было началом прогресса. Пустячок, но приятный!
     Вечером явилась Муза: выслушала от Сабрины поучительные истории. Узнав,
что в процессе накопления  жизненного опыта и знакомства с  Родиной-мачехой,
ничего ценного не пропало, даже документы целы, Муза успокоилась. Напряжение
сменилось  долгим  злорадным  смехом.  А потом,  сделав  строгое лицо,  Муза
категорически  потребовала:  "Впредь без меня  ни шагу  назад, ни вперед"! И
Сабрина  дала страшную клятву, почти  что на крови, слушаться свою опекуншу.
Ну,  а  проще  говоря, выпили по чуточку  кагора: Муза  - половину бокала, а
Сабрина - глоток..
     Муза,  много  наслышавшаяся криминальных откровений,  поведала  подруге
местные "парижские тайны": Апрашка, как и большинство рынков в Петербурге, -
вотчина бывших (скорее, и действующих) работников КГБ. В  переходном периоде
никто  и  не  ждет честного рыночного бизнеса,  потому там жируют воры  всех
мастей,  объединенные в целые сообщества, корпорации. Менты из 27 отделения,
опекающие Апрашку, откровенно кормятся ом мафиозных кланов.  Им нет никакого
резона помогать  КГБ, тем более, терять дополнительный заработок. Потому они
щипят  апрашников по мелкому?  Рядовые заворачивают  с прилавка десяток  пар
носков,  пяток трусиков  для  супружницы,  походя  вымогая подобную  мелочь;
старшие  званием  требуют  регулярную мзду от держателей узды правления всей
этой  галдящей,  нищей толпе продавцов и  покупателей. Что-то путное в  этом
секторе бизнеса произойдет только тогда, когда появится один богатый хозяин,
а  не стая бессовестных  акул.  Хозяин быстро  наведет порядок:  для  начала
отловив всех ворюг, потому что они  портят  имидж  рынка, отжимают достойных
покупателей,  да  и,  вообще, засоряют  нормальное общество.  Но  для такого
прогресса еще необходим и рост общей культуры бизнеса, всех его составляющих
-   руководителей,  продавцов,   покупателей.   А  такие  преобразования  не
совершаются в одночасье.
     История  с книжным  магазином  вызвала у  Музы  лишь  кривую улыбку она
заявила, что, может быть, и удивлялась бы поведению быдло, если бы так долго
не жила в России. От дураков  только одно спасение -  не встречаться с ними,
не иметь  никаких  дел  - ни  малых, ни больших. Она  напомнила Сабрине, что
Сергеев  когда-то  изобрел  социометрический  тест  на  базе  семантического
дифференциала  (тут пришлось  давать любопытной Сабрине пояснения). Тот тест
помогал определять и моделировать математически степень  делинквентности (от
латинского  - delinquens -  правонарушитель, преступник) отдельных персон  и
групп людей,  всего общества  в целом. При разборке архива можно попробовать
поискать концы этой научной работы. Но внедрить в практику торгового бизнеса
тест практически невозможно, ибо порочность будет выявляться на каждом шагу,
на всех уровнях деятельности торговых акул.
     Все,  что касалось  деятельности Сергеева  все еще  вызывало у  Сабрины
трепет.  Она  тут же  попыталась  отрыть  это  творение  из  груды  бумаг  в
письменном  столе и  книжных шкафах.  Тяга к  такого  рода раскопкам,  скоре
всего,  была  не только следствием эмоций, но и прагматизма  литературоведа:
она  все  больше  склонялась  к решению  обобщить данные  о Сергееве  в виде
монографии о научном и литературном творчестве.
     Муза вытащила ее из потока активности вопросом:
     - Сабринок, если  уж ты начнешь заняться такого рода исследованиями, то
обязательно столкнешься  с необходимостью поиска параллелей  науки и поэзии,
не так ли?
     - Именно так! - отвечала Сабрина.
     - Тогда, радость моя, - продолжала  наводку  Муза, - дарь тебе еще один
ориентир:  помнится, он читал  нам на посиделках (в качестве хохмы, конечно)
стишок   о  ментах  и   их   падших   клиентах.   Помнится,  название   было
претенциозно-смехотворное,..  по  моему,  "Война миров".  Давай-ка,  я  тебе
помогу,  покопаемся  вместе, может  быть и найдем его,.. если память мне  не
изменяет, то надо искать в папках, датированных пятью годами тому назад.
     Женщины принялись в четыре  руки  шерстить  папки и стих скоро нашелся,
его тут же со смаком озвучили:


     Баба-дурочка вошла закоулочком,
     а с нею мент - здоровый агент.
     Под локоть прет - бежать не дает.
     Сущий восторг - ведь он профорг.
     Фураня всмятку, пятак под пятку.
     Красив лицом - выглядит молодцом.
     В романе нашем назовем путану Глашей:
     якшалась с мокрушниками, ворами,
     наркоту спускала, чистоты не искала.
     Присмотрись сам - она диверсант.
     Идеология вши - крик порочной души.
     Не жалей зря - она ведь тля.
     Хватай за грудь - не давай отдохнуть.
     Клещами вырви - признанье выжми:
     расколем враз паразитов класс!
     А там - удача! Поживем, не плача.
     Грядет восторг - мыслит профорг:
     будет награда - людская отрада,
     денег вагон - куплю магнитофон.
     Но рот в зевоте - не тянет к охоте.
     Хорошо жить - криминалу служить?!
     Из Закона пасти - одни напасти.
     Сложный вопрос - могильный взнос.
     Житейская атмосфера, как у Люцифера.
     Уже был случай! - вникай круче.
     Суди так-сяк - останови перекосяк.
     И вдруг - прозренье, отдохновенье:
     Запалю свечу - может проскачу.
     Припаду к Богу - укажет дорогу!

     - Сабринок,  видишь сама: поэзии не ахти много, но  философия коррупции
передана верно. Возьми на  заметку стишок, а  заодно запомни: к ментам лучше
не обращаться, если не хочешь нарваться на еще  большие неприятности. Защита
у нас одна: профилактика правонарушений. А это означает: не создавай опасных
ситуаций по собственному почину! Заранее  необходимо  думать о перспективах.
Чувствуешь, что  можешь  вляпаться  в  историю,  вызывай  подкрепление. Ведь
оставили   наши   покровители  нам   телефоны  "скорой  помощи".  Так  будем
пользоваться им, не стесняясь!
     Сабрина  попробовала  лепетать  о том, что  хотелось  бы  самой поближе
познакомиться  с  жизнью страны...  и  прочую  ерунду,  но  Муза  осекла  ее
категорически:
     -  Хочешь  остаться   живой,   Сабрина,  умей  защищать  себя  разумом,
предусмотрительностью, хитростью, наконец. Помни, что ты попала в загадочную
страну  -  в  Россию.  Она, не  известно  как  все  еще существует, хотя  по
нормальной логике  давно должна была погибнуть! А вместе с горами,  лесами и
несметными  полезными  ископаемыми  давно  должны  были  отойти  в мир  иной
придурки,  населяющие   ее   обширную  территорию.  Но  этого  не  случилось
почему-то. Вот в чем вопрос?!
     Сабрина тихо, без  стона  впала  в  грусть  и отвлеченные  переживания.
Восток,  только  что  было  загоревшийся для  Сабрины ярким  пламенем,  стал
медленно  притухать.  Явно надвигался  мрак и вихрь! Чтобы  как-то разрядить
обстановку,  впустить  озона  в  атмосферу переживаний,  Муза,  продолжавшая
рыться в папках, решила зачитать еще один поэтический перл - "Универсальное,
российское":

     Отправим девушку на службу,
     чтоб доказать могла нам дружбу.
     А сами ляжем на диван
     и двинем мыслью в Амстердам.
     Как хорошо лелеют нас:
     прикармливают, усмиряя глас.
     Глас возражений и протеста -
     ведь все мы сделаны из теста.
     Любой мужчинка-тунеядец,
     давно засунул в жопу палец.
     Он из любимой лепит мать,
     чтоб жить, блудить, не унывать.
     Его достойный прототип -
     птенец голубки - скверный тип!
     Она ж несет свой крест достойно,
     похоронив мечту невольно.
     Мечту о счастье, умном муже -
     понятно ей: бывает хуже!
     Но стоит ли резвиться пыткой?
     Пора взглянуть на все с улыбкой.
     Послать подальше тунеядца
     и Сашке-грешнику отдаться!

     Муза,  не  напрягаясь,  уяснила  по  реакции  Сабрины,  что  эффект  от
прикосновения к образу был очень своеобразным, а потому в слух отметила:
     -  Опять-таки,..  не  будем   строго  судить   поэтические  достоинства
произведения, даже закроим глаза на откровенное  хамство и  площадной сленг,
на  явную развращенность ума поэта  (все  они, видимо, такие),  но  придется
отметить, что  выводы бьют - "не  в бровь,  а  в глаз"!  Так ты, Сабринок, и
должна воспринимать желчную российскую  действительность, народ,  населяющий
эту  косолапую и сиволапую  страну. А заодно, подумай, дорогуша,  и о формах
защиты от контактов со звероподобными соотечественниками.
     Сабрина  еще  не отошла от  впечатления,  размышляла  с  задержкой, но,
наконец, сформулировала вопрос:
     -  Музочка, скажи  откровенно:  что... Сергеев  был  отпетый бабник? Уж
слишком много весьма  прямолинейных пассажей в его творческой копилке. Или я
что-нибудь недопонимаю?
     - Сабринок, я уже  тебе неоднократно повторяла: беспокоиться  не о чем.
Он был обычным  потаскуном  в той мере,  в какой это  свойственно  здоровому
мужчине. Но он  умел быть  чистоплотным в таких отношениях. Бесспорно, часть
его стихов имеет побудительные акценты - назревающую влюбленность, скажем...
Ни одна из  его  пассий никогда не устраивала ему скандалов.  Боже упаси! Он
умел  расставаться  с ними весьма элегантно, если  здесь, вообще,  применимо
такое изящное понятие. Они, естественно, сокрушались, но тянуть  руки  к его
горлу   не   решались,  причем,   прежде  всего,   по   сексуально-этическим
соображениям. Каждая оставляла маленькую надежду на возвращение под сень его
алькова. Пусть простит мне  Господь кощунство,  смелые обобщения  и излишнюю
выспренность, но это действительно так и было.
     - Тогда, Музочка, как понимать его литературные пассажи... всю эту, как
принято говорить, ненормативную  лексику: согласись,  что  некоторые бытовые
выражения, свойственные славянскому языку, плохо уживаются с полетом чувств?
     Музу  от смеха даже передернула, но  она  быстро взяла  себя  в  руки и
повела величавую беседу:
     -  Сабринок,  прежде  всего,  кончай  ударяться  в  наукообразный  тон.
Конечно,  если ты не вкладываешь в него изощренное чувство юмора,  которое я
пока  еще не научилась  понимать и  воспринимать? Это качество, кстати,  - я
имею   ввиду   способность  подсмеиваться   над  яйцеголовыми,   -  идеально
реализовывал Сергеев. Тут у него  конкурентов не было. Он не вступал в спор,
видимо, потому, что считал: "религия и наука не терпит споров"! Высказывайся
свободно по любому поводу, если  есть  охотники тебя  слушать, но не  спорь,
уважай чужое мнение. Все равно от абсолютной истины человеки так далеки, что
искорки  от  этого слепящего  огня до земли  не долетают. Он считал,  что мы
допущены  лишь в прихожую  хранилища  великих  знаний, из которой даже через
замочную скважину не  заглянешь в тайные кладовые. Мы даже дверей, ведущих в
те комнаты, не можем найти: какие уж там замочные скважины...
     Муза,  видимо,  опять улетела в воспоминания,  - в  глазах ее  забегали
бесенята, она ухмыльнулась и продолжала:
     - Я припоминаю,  как однажды Сергеев  вел дискуссию с очень  аппетитной
дамочкой  (сексопатолог  из  Москвы,  кажется) по  каким-то  сугубо  научным
проблемам сексологии. Он, вообще-то, посмеиваясь, всегда заявлял, что в этой
науке теории нет и  быть не должно. В ней может иметь место только практика!
Дамочка приставала  к  нему с  вопросами, касающимися  полигамного  влечения
(видимо,  только одного супруга ей явно не  хватало!). Сергеев слушал  ее  с
умным  видом,  с  серьезнейшей мордой. Ты,  Сабринок, представь  себе  этого
лысого  змея: спортивная выправка, наводящая  женщину  на  бурные  фантазии;
узкое, приятное  лицо, умные глаза пройдохи  высокого  ранга;  тонкие  черты
лица, присущие породистой мужской особи, голубые брызги небесного цвета, как
небо  над Скандинавскими  морями и т.д. и т.п. Баба,  естественно, раскатала
губу!  Он  же  настойчиво  разбирал  с  ней  всю  эту мутотень:  "возрастные
особенности сексуальности", - вспомнили эксперимент со студентами  в  США (я
имею  ввиду  добровольную  роль  "in  loco  parentis"; да  ты сама  все  это
помнишь!), - добрались до каких-то "кросскультурных перспектив".
     - Вообщем, - продолжала Муза с тем же аппетитом сатирика уровня Михаила
Задорного,  -  он  так  укатал  эту  знойную  дамочку,  что  когда  разговор
"незаметно" (он же  опытный психотерапевт, владеющий суггестией! - ты должна
понимать,  что  значит  "незаметно"  в  его  исполнении!)  дошел  до  самого
щекотливого, то стали твориться чудеса... Дамочка на его словах о роли пятна
Грефенберга, желез  Скена, клиторного, да маточный оргазма поплыла,  причем,
так  основательно,  что поперла  на лектора своим  шикарным  бюстом просто в
открытую, не стесняясь друзей и близких!
     - Ты знаешь, - у каждого мужчины свой  локус-минорис  (слабое место). У
Сергеева - это была женская грудь!. Мы с Мишей видим, что и он тает,  теряет
контроль, но  все же сумел осилить соблазн.  Сергеев  понял, что пора давать
задний ход,  стал  цитировать, как  сейчас  помню (потому что  с  увлечением
наблюдала "смертельный раунд"), Шарлотту Уильямс:  "Не  существует  женского
ума. Мозг - это не  половой орган. С тем же успехом можно говорить о женской
печени".  Ты   представляешь,   Сабринок,   хохму?!..   Гостью   из  столицы
парализовало,.. еле-еле откачали общими усилиями...
     Муза  только  сейчас заметила,  что  Сабрина опустила глаза  к  долу  и
порозовела от стыдливых воспоминаний. Видимо, откровения подруги всколыхнули
воспоминания о медовом  месяце, проведенным еще совсем  недавно с Сергеевым.
"Вот  так! - подумалось  Музе.  - Так  невзначай вызывают инфаркт миокарда у
любящих женщин! Нет  все же  у филологов  нашей  медицинской  закалки!  Надо
срочно  выбираться  из темы".  Муза приостановилась прямо на  фазе галопа  и
мягко перешла на шаг:
     - Сабринок,  я уж  не  буду пересказывать,  как он выводил  дамочку  из
пикового  положения  разговорами о гендерных  ролях.  Поверь  мне,  все было
сделано блестяще и  изящно, - носом не подкопаешь! Однако  во всем том  была
масса юмора, и мы, слушатели, оценили это по заслугам.
     -  Однако, подружка, давай-ка вернемся к нашим баранам. Разберемся,  не
спеша:  разве Сергеев виноват, что на него  глаз положила дама-сексопатолог?
Что  ему  было  делать  в  таких  клещах?  Не  мог же  он  своими действиями
доказывать, что, являясь холостым мужиком, потерял свою самость  и кобелиную
прыть? Разве  такой  позор  перед  столицей  нашей родины - Москвой  был  бы
достоин  традиций  Санкт-Петербурга.  Вот  тебе характерный  пример.  Вполне
вероятно, что именно по этому поводу и был написан стишок.
     Муза  потянулась к папкам с  эпистолярным прошлым Сергеева. Подруги, по
совместной договоренности, шерстили их в четыре руки.
     -  Давай, Сабринок, на злобу  дня  отыщем  документальное подтверждение
сказанному.
     Подруги, словно  на  перегонки,  ворвались в разборку  архива. Сабрина,
чувствовалось, спешила больше: ей почему-то казалось, что  сейчас  откроется
что-то интимное, не  очень удобное  для посторонних  глаз.  Она, безусловно,
доверяла Музе, может  быть,  даже больше, чем себе  самой, но  все же  здесь
хотелось быть первой. Это был  ее любимый человек, и ей думалось уберечь его
от возможного  позора. Муза чувствовала причину  суеты, а  потому  старалась
разбирать записочки медленно и осторожно. Однако: "Бог шельму метит"! Именно
Муза первой обнаружила компромат. Она ленивым и вялым  тоном, как бы нехотя,
объявила:
     -  На  ловца  и  зверь  бежит!  Читаю,  не  торопясь... Вникай!  Обрати
внимание: наш богоносец склонен был осознавать  свои грехи и даже пытался их
замаливать. Незря же он сочинил  собственную молитву, попробовал к  тому  же
увязать ее с болезнью. Название стиха - "Болезнь (молитва мытаря)":

     Болезнь все ставит на свои места:
     судьба лиха, однако, жизнь - проста!
     Ее уста зовут и просят: "Бери меня"!
     Восторги неземные носят - Ее, Тебя.
     Но заболел один из двух - Довольно!
     Жизнь потеряла ореол - Привольно!
     Вот замелькало тайное - Прощенье,
     на горизонте замаячило - Прощанье.
     Господу предательство не по нутру:
     Боже, милостив буде мне грешному!

     Женщины  перевели дыхание,  и в  это  время  Сабрина  обнаружила другое
стихотворение, вселявшее  все  же, по ее разумению, добрые надежды на истоки
творчества Сергеева. Название грозовое - "Финал",  но содержание,  вроде бы,
милостивое:
     Да, отлетело время радостной встречи -
     ты не кладешь больше руки на плечи.
     Снова прощанье - без обещанья любви:
     Господи! Святый! Останови! Вразуми!
     Где наше счастье, недавняя нежность?
     Ночью и днем - темнота, безнадежность.
     Вялая грусть (пусть - невроз) опьяняет,
     слезы роняет, надежду-мечту отгоняет.
     Значит иссяк весь запас вдохновенья -
     не за чем вновь выяснять отношенья!

     Настала  очередь  Музы  внести  свою  посильную  лепту  в  разоблачение
искусителя. У нее все как-то  по  особому  складывалось: они с Сабриной, как
два  классических  следователя  - добрый  и злой. Сабрина  искала оправдания
трудной  жизни любимого, но  Муза  каждый раз  выворачивала  очередную  кучу
дерьма на  святую голову поэта.  Вот и  теперь она  выволокла  на свет Божий
очередной самокритичный пасквиль под названием - "Назидание любимым":

     Простая девушка с пионом
     меня назвала мудозвоном.
     Она по сути не права,
     манерна, вздорна и горда.
     В душе моей клубятся вопли,
     в зобу скопились горе, сопли.
     Любовь не может быть инертной,
     а сексуальность перманентной.
     Отзывчивость - благое дело,
     мне грубость страшно надоела.
     Не первобытные мы люди,
     давайте медленно рассудим:
     какие признаки любви
     мы регистрировать могли?
     Тахикардию, тремор рук,
     отек промежности и стук.
     Стук сердца, ребер и мощей -
     я одичал, как тот кощей!
     Прошу взаимности обычной -
     зачем казаться эксцентричной?
     Куда как проще, милый друг,
     нам обойтись без лишних мук:
     принять на грудь стакашку водки
     и сдернуть быстренько колготки!

     Муза хохотала, как гиена, ей усердно и со вкусом вторила  Сабрина. Смех
мог  перейти  в истерический статус, и Муза предвосхитила нежеланные события
резким замечанием:
     - Подруга,  ты  сейчас  вытряхнешь живот.  Ну-ка, останови переживания.
Наматывай-ка   лучше   на  ус!   Помни  какого   великого   поэта   потеряла
страна-отчизна, ее народ и мы с тобой - две хохочущие дуры.
     Далее Муза перешла на серьезный тон:
     - Не будем забывать, что главная наша задача  и истинная женская доля -
рожать  полноценное   потомство.  В  твоем  животе  млеет  отпрыск  любимого
человека, неважно кто это - мальчик или девочка. Ты головой  отвечаешь перед
Сергеевым и будущими поколениями Сергеевых за здоровье продолжателя вашего с
ним общего рода, так будь же сдержаннее и осмотрительнее.
     Вечер  и  ночь  пришли  незаметно, надвинулись  тихо, но уверенно,  как
грозная  бронетанковая  техника  перед  великим  наступлением.  Именно такое
наступление ожидало  подруг на следующий день. Сейчас же требовалось крепить
силы, ложиться спать.

     * 5.2 *
     Утро  заставило открыть  глаза довольно  рано:  вроде  бы  и  свет  был
неярким, и шторы плотно  задернуты, а вот, поди ж ты, проснулись обе подруги
практически в одно время и очень рано. Сабрина с вечера копалась  в папке со
стихами и, поднимаясь с постели, наткнулась на выпавший листочек, -  подняла
его, прочитала - "Откровение":
     Приходит день, приходит свет
     тот, что единственный в окне,
     дарящий ласковый ответ,
     сакраментальное: Да! - Нет!
     Кто ведает рецептами любви
     попробуй назови все формулы
     ходов, разрушенных мостов
     и каверзы из тьмы: Я? - Мы?
     Сознанья плот опять плывет:
     из всех красот он узнает
     лишь судьбы тех, кто ждет
     ответ один: Бог - господин!

     Сабрина все еще не привыкла к резким оттискам следов мышления Сергеева,
с переходом от заурядной буффонады, проще говоря, стеба, к серьезному, почти
философскому  проникновению  или  важному  интимному  откровению.  Вот опять
загадка.  Как  воспринимать  это  стихотворение,  вывалившееся  из  папки  и
попавшее на глаза  именно утром,  перед, может быть, самым насыщенным делами
днем. Она обратилась к Музе с вопросом:
     -  Музочка,  может  быть,  нам  вовсе  не  выходить из дома пока мы  не
разберемся с  его папками  окончательно? Хотелось  бы уже  успокоить сердце,
отойти от неожиданностей, заставляющих все время заглядывать в глубины души.
     Муза  чистила   зубы  в  ванной,  а  Сабрина  стояла  на  пороге.  Муза
прополоскала рот и, безнадежно хмыкнув, заявила категорически:
     - Сабринок, привыкни к тяжелой доле:  весь остаток твоей жизни этот бес
будет напоминать тебе о своей персоне: не в снах, так наяву, не в прозе, так
в стихах. Такая уж у него психологическая  конституция. В том  и состоит его
мистика и реальность.  Плюнь  ты,  детка, на это. Живи проще,  не переживай.
Давай-ка лучше  быстрее завтракать, да побежим в  жилконтору: нам необходимо
выправить твою  прописку или,  как там у них  теперь называется, регистрацию
что ли.  Мы с  тобой еще намаемся  среди  горе-чиновников. Я-то этих  жлобов
знаю! На всякий случай кой-какая предварительная работа мною уже  проведена.
Будем надеяться, что это нам поможет.
     После  легкого  завтрака  подруги вышли  на  улицу и двинули по  Каналу
Грибоедова,  затем  по  Невскому проспекту к  зданию старой Городской  думы,
порядком обветшалому с башенными часами, зараженными какими-то истерическими
пароксизмами: то  они  шли правильно,  то  начинали  отставать  или  убегать
вперед.  С боем же  творились отчаянные производственные катаклизмы. Недавно
историческое здание  постигло стихийное бедствие -  пожар, слизнувший  былые
красоты фасадной лепки и внутреннего убранства. Рядом с этим страдальцем, по
адресу Невский - 31, и помещался  жилищный трест. Когда вошли в парадную, то
в нос  ударило зловоние,  словно именно на этой  лестнице все  бомжи  города
избавлялись  от  экскрементов.  Сабрину помутило основательно.  Она  еле-еле
успокоила  позывы  на  рвоту.   Муза  разглядывала  надвигающуюся  мелодраму
исподтишка, повторяя ласковым голосом:
     - Привыкай, Сабринок, привыкай... Родина не всегда мать, она может быть
и мачехой, а, иногда, и грязной потаскухой.
     На  втором  этаже  дорогу  преградила  собака  (здоровущий боксер)  без
намордника, слегка привязанная (женским узлом)  к перилам. Посетители жались
к  стене,  движение  приостановилось,  нарастал ропот.  Собака  волновалась,
нервничала, не понимая для чего ее здесь  привязали:  для охраны лестничного
марша? - тогда необходимо без  промедления  начинать кусать  всех подряд; но
если  весь  этот  кошмар  имеет  иную   ценность?  -   скажем,  развлечение,
аттракцион. Собака, как  это  часто водится в России, оказалась умнее  своих
хозяев:  она  никого  не  кусала,  а,  наоборот,  сопереживала  страдальцам.
Наконец,  на  площадку   выскочила  типичная  российская   бабища-балда:   в
вызывающей  одежде, крепко накрашенная под блондинку, с  бездарным макияжем.
Баба  принялась  уверять  всех, что  собака от  рождения  никогда никого  не
кусала,    и   ее   не   надо   бояться.   Барбос   смотрел    на    хозяйку
откровенно-любопытным  взглядом,   словно  комментируя  по  ходу   спектакля
действие выдающейся актрисы:  "Ври, ври, откровенней и  естественней, а я-то
свое дело  знаю и в нужный момент  вырву  кусок мяса из  ляжки зазевавшегося
посетителя,  особенно, если  от  него  будет  исходить неприятный  для  меня
запах".
     Объяснять что-либо бабе-дуре  было бесполезно,  таким рациональнее бить
наотмашь прямо  по правой  и левой щеке.  Желательно  одновременно по обеим!
Может быть, в таком разе в пустых головах поселятся элементарные соображения
о  правах  и  обязанностях!  Муза  с  огромной долей  рационального ехидства
наблюдала сцену очеловечивания собаки и озверения толпы. Сабрина открыла рот
от удивления так широко, что прекрасный подбородочек расположился в  яремной
ямке, практически на груди. Такого не  происходит даже в Венесуэле: там  для
того,  чтобы  завести собаку, необходимо прежде воздвигнуть  вокруг частного
особняка ограду, способную защитить  прохожих от зубов зверя. Если же собака
перескочит через ограду и, не дай Бог, кого-либо укусит,.. - штраф с хозяина
взимается баснословной величины. Пострадавший может остаток  жизни провести,
не  работая,  а  получая  постоянную   компенсацию  за   нанесение  телесных
повреждений, подрыв здоровья.
     Но  проблемы  людей  и  зверей,  а  точнее  людей-зверей,  оказывается,
нарастали по мере приближение к дверям нужного кабинета. Вот он долгожданный
кабинет No 6, за ним притаилась чиновная персона с официальными  позывными -
Скуратова Зоя Леонидовна (так  следовало из таблички на  двери). Муза  вошла
первая, за ней Сабрина, уже порядком напуганная  встречей с  первой собакой.
За столом сидела миловидная женщина средних лет и  усиленно  делала вид, что
сильно увлечена  ответственным  разговором по  телефону. Но то  был  обычный
бытовой треп:  в большей мери личный, чем  деловой. Все, скорее, сводилось к
тому, чтобы  договориться с "ами" о том,  как прокобелировать во время, а не
после работы.
     Кто не  знает этих ЖЭКовских административных кабинетов:  обстановка  в
них  убогая,  стены  обклеены  дешевыми  обоями,  рисунок  которых  содержит
примерно  столько же  эстетического вкуса и разумности, сколько  сами головы
владельцев покосившихся канцелярских столов.  В ЖЭКах  трудятся, в основном,
приезжий люд,  из  российской  глубинки. Их установка -  покорение  большого
города.  Соглашаясь  с маленькой зарплатой,  они надеются для  начала выбить
более-менее  сносное служебное  жилье. После  закрепления  комнатухи,  можно
подумать  уже  и  о  материальном  росте: некоторые  решают такие  вопросы с
помощью  тайного  бизнеса,  называемого  в Уголовном  Кодексе отвратительным
словом "взяточничество".
     О  такой  айсберг,  точнее,  об  его  подводную  часть,  разбиваются те
небольшие,   чисто  формальные  решения,  за  которыми  являются  в  скучные
учреждения толпы просителей. Традиция готовилась хлестануть по щекам и  нашу
парочку. Для начала, Скуратова уточнила  какой статус имеет Муза при Сабрине
(чиновник, безусловно, предпочитает беседу с  глазу  на глаз!).  Муза тут же
определила статус-кво: она юрист и переводчица при личности, плохо владеющей
русским  языком. Скуратова молча взвешивала  все  обстоятельства:  ясно, что
должна  быть  задействована  особая  тактика.  Ситуация интересная  и весьма
перспективная.  Понятно, что бывшие иностранные граждане ни черта не смыслят
в отечественных традициях.
     Но Муза тоже изучала противника.  У Музы в последние  годы  выработался
какой-то особый мужской подход, взгляд на людей и обстоятельства. Сейчас она
сверлила  чиновное  тело  победитовым  наконечником своего жизненного опыта.
Ясно, что начальница  не  имела  обыкновение грубить  народу.  Она сама была
плоть от  плоти тот  самый народ.  Скорее  всего, Скуратова  не  состояла  в
родственниках  того Малюты,  который  оставил неизгладимый  след  в  истории
Государства Российского времен Ивана Грозного. Давно ушли в прошлое страшные
опричники  и  верные псы-палачи бесноватых  царей-садистов. Но порой  из-под
спуда   поздних   поправочных   генетических  наслоений   вдруг  зыркал   на
современного просителя взгляд ласкового кровопийцы. Вот и теперь, рассмотрев
посетителей,  Зоя  Леонидовна  не смогла  унять мелкой дрожи  рук.  Ручонки,
словно,  тянулись к топору.  Как матерый, увлеченный ремеслом  свежевальщик,
Зоя   боролась   с   собой:  так   трудно   сдерживать  на   людях   игривый
профессиональный  порыв,  созерцая  блеск стали  удобной  секиры  или обоняя
кружащие голову  ароматы долгожданной,  готовой к разрубанию  животной туши.
Муза  фиксировала переливы  патологических страстей, бушевавших в миловидной
начальнице. "Странное сочетание качеств"! - подумалось опытному психологу.
     Но, к слову  сказать, телесную стать чиновная  женщина имела приемлемую
для  мужицкого  потребления, а  лицо выглаженного  татаро-славянского  типа.
Убрать бы  перегруз  оловянности  из  прямого  взгляда тусклых  серых  глаз,
поправить  бы  легкой  пластикой  впалость  седловины  носа   (свидетельство
персистенции врожденного сифилиса в дальних поколениях распутных деревенских
предков),  то  можно  было бы выводить девицу  в свадебный  круг, не  ожидая
большого  конфуза.  Она,  как  все  простецкие натуры  (те,  что  от  сохи!)
несколько переоценивала свои  природные качества. Но такая простительная для
женщины  слабость  не  мешала ей  умело  использовать  женскую  анатомию  по
назначению  -  в  карьере,  в частной  жизни. Правда, круг  потребителей был
невысокого   ранга.   В   голосе   ее   звучали  колокольчики,   почти   что
тонко-мелодичные,  такие  же,  как  звучали  в старину  на  Изюмском  шляхе,
оседланном татарами. Позже ямщики подвесили те же музыкальные инструменты на
дуги  своих кибиток. Колокольчикам было дано  задушевное имя - "Дар Валдая".
Много позже,  несколько под другой, но тоже ритмичный, четкий  звон, вели по
Соловецким дорогам несметные толпы заключенных ГУЛАГа.
     Скуратова  встала и  прошлась к шкафу с документами. Пока это  было еще
только преддверье  театра: знакомство с труппой по фотографиям, вывешенным в
фойе.  Сама атмосфера кабинета была наполнена томительным ожиданием главного
священнодействия.   Здесь   изучались  пока   лишь   возможности  участников
торжества. Тело начальственной дамы поддерживали на весу две очень приличные
по  виду  стройные ноги,  обутые  в модельные туфли  с  порядком  сношенными
каблуками.  Но, пожалуй, мужчина (например, такой циник, как Сергеев) сказал
бы,  что  тело  начальницы  скорее располагало  к  застолью, чем  к постели.
Какой-то сексуальной  детали, шарма, легкости, искры соблазна не хватало для
выхода с такой дамой на околоземную орбиту, которую  Господь  Бог специально
отвел для простеньких любовных игр.
     С Зоей  Леонидовной  можно  было  выпить, закусить  и,  окосев немного,
попеть дуэтом русско-народные песни. Но  не более того! Телесные конструкции
Зои Леонидовны вызывали в памяти наблюдателя школьные годы, уроки геометрии:
грезилось  что-то  близкое   к  параллелепипеду   -  непростому  сооружению,
несколько  скошенному   в   противоположную  от   мужских  желаний  сторону.
Параллелепипед  - очень красивое слово! Однако плохо и пошло, если  красота,
как  и  простота, становятся  хуже  воровства.  "Жаль, черт возьми"!  -  мог
подумать  мужчина-натуралист,  юный следопыт,  только  вступающий  на  тропу
зажигательных  откровений. Опытный же  боец,  ощупывая  взглядом острые углы
параллелепипеда,  скорее, будет  опасаться ушибов  ответственной атрибутики,
выдвижной символики.
     Досужий врач-мужчина, способный не срываться  сразу с  места в  карьер,
уже при первом, даже бесполом,  контакте  почувствует повышение тревожности,
словно   он   соприкоснулся  с  генетически  обусловленным   гирсутизмом   и
вирилизацией.  Чаще  всего  в таких случаях  возникает  эффект  неожиданного
высыпания мурашек  по  всему телу  или  резкой  встряски  тонико-клонической
судорогой. Однако нужно быть внимательным и не путать психогенные мурашки  с
вульгарными Phthirus  pubis,  иначе  хлопот  не  оберешься. Тем  более,  что
пароксизмы, как правило, - только транзиторные, незатяжные, нероковые.
     В  зависимости от  фантазии и специализации,  эскулапа, ищущего на жопу
приключения,  может  обжечь   предположение  о  приобщении  к  генетическому
гемохроматозу,  описанному еще фон Реклинхаузеном (чтоб ему мягко спалось  в
железном  гробу).  Еще  коварнее  -  вялые  подозрения  о  макроглобулинемии
Вальденстрема, то есть  о состоянии, когда помешавшиеся от антибиологических
восторгов лимфоплазмоцитоидные клетки начинают порочно секретировать IgM.
     Нельзя   считать   подарком   и   состояния,  вызванные   антитканевыми
антителами,  не относящимися  к  клубочковой  базальной  мембране.  Не стоит
стремиться заполучить, пусть и детально  исследованную на крысиных  моделях,
патологию  - злосчастный  нефрит Хеймана.  Интеллектуально развитый  эскулап
потеряет аппетит уже только от теоретических представлений по этой части. Не
каждый способен  выдержать описание в  красках процесса пассивного  введения
геторологичных антител  к  избранному  антигену стенки капилляров клубочков.
Еще фантастичнее  выглядит  картина активной  иммунизации этим  антигеном  с
помощью адьюванта Фрейнда. Оба варианта биологической агрессии будут крушить
устои всей мочевыделительной системы у отчаянных партнеров, которые, снизу и
сверху, в  избранном щадящем сердечно-сосудистую систему ритме цитируют друг
другу сквозь зубы главный завет Библии: "Плодитесь, размножайтесь"!
     Особого  слова, бесспорно, заслуживает напоминание об опасных микробных
наслоениях  у  той дамы,  общение с  которой происходит,  словно,  в  ужасно
пыльной комнате, на давно немытом полу.
     Скорее  всего, самое первое  "покрытие" Зои  Леонидовны было  выполнено
нештатным   производителем.   Так   происходит,  когда   растение  опыляется
чужеродной  пыльцой,  а животное  обсеменяется  недоброкачественной спермой.
Последующие семена и плоды всегда несут в себе зачаток брака, испорченности,
исправить такие дефекты первопроходства, практически, невозможно.  Неудачный
разворот ксенийности (гр. xenos - чужой) у Зои Леонидовны чем-то напоминал о
себе.  Если   угодно,  то  возникали  определенные  видения:  чудилось,  что
присутствуют  в этом  женском  организме  лишние группы  микробов,  успевшие
внедриться  на  клеточный уровень: скажем, хламидии или вирусы папилломатоза
человека,  полового  герпеса. В  таких  случаях  и  вся  биология  организма
претерпевает необратимые изменения, с которыми не в состоянии бороться самая
элитная  мужская  сперма,  пусть  даже  при  полной  поддержке  всей системы
отечественного  здравоохранения.  Особенно,  когда   система  поставлена  на
колени,  оскорблена  бездарными  реорганизациями.  Прискорбная  ситуация!  И
хочется   и   колется!   Может  быть,   -   поза  неважная,   финансирование
недостаточное? Одним словом, мистика и реальность - загадочная история!
     Но Муза была  настроена,  хоть  и  по  врачебному цинично, но  пока еще
доброжелательно.  Ей почему-то вспомнилось вполне миролюбивое  стихотворение
Сергеева - "Жизни глас":

     Как мало нужно для здоровья,
     для возрожденья поголовья:
     найдется броская девица-
     и ты готов на ней жениться;
     прижмется томная краса -
     и ты летишь на небеса;
     смешаются две властных плоти -
     и ты взорлишь на бегемоте.
     Так появляются на свете
     ненужные, смешные дети.
     Они родителей не слышат,
     отцам в затылок хищно дышат,
     грудь материнскую терзают,
     жрут до отвала, отдыхают,
     плодятся бодро, распухают.
     Творим житейские ошибки:
     совокупленье утверждая,
     порочный круг провозглашая,
     конвейер жизни продолжая!

     Исторический  генезис  таких  особ  довольно  прост:  папа  с  мамой  в
советские  времена были функционерами  поселкового масштаба,  затем  рабфак,
дальше заочный техникум и вот вам, пожалуйста, -  дипломированный специалист
коммунального  хозяйства,  да еще  называющий себя  "академиком коммунальных
наук"! Знает страна своих  героев! Сейчас они выдвинулись  даже на  довольно
высокие  административные  посты.   До  большевистского   переворота   таких
приблудников называли  "сукины дети", теперь это  весьма уважаемые люди. Вот
потому-то наша  страна и  шляется  в хвосте цивилизованного  мира.  Умные, и
только  они, должны  управлять  глупыми, но никак  не наоборот!  Муза  снова
обратилась к творчеству  незабвенного поэта Александра Георгиевича Сергеева,
но вытянула  из  памяти, словно  обезьянка  у старого шарманщика,  билетик с
траги-комическим текстом под названием "О палачах":

     Старый, трепетный палач!
     Ляг на пузо и не плачь.
     Ты ублюдкам отслужил:
     сладко ел и много пил.
     Сколько вытянул ты жил,
     скольких в землю уложил?
     Водил дружбу с Сатаной,
     приходил к нему домой:
     доносил и был, как свой.
     По частям и скопом
     вылизывал ты жопы
     страшным живодерам,
     грязным мародерам.
     Манящее слово свобода
     отринули вы от народа.
     Тут открылся новый путь:
     падлам трудно увильнуть.
     Учинят, похоже, спрос -
     разыграется понос.
     Надо в руки брать вам ноги -
     вся надежда на дороги.
     Совесть мыслью докучает:
     Господь сирых привечает,
     Ну, а подлых - обличает!
     Всем теперь конец один:
     смерти вестник - Господин!

     Подтверждение правильности общего  прогноза  не  заставили  себя  долго
ждать. Уяснив окончательно, что имеет  дело с  иностранкой, с которой  можно
содрать крупный  куш, Зоя Леонидовна выпустила  жало: "Ко всем бумагам, даже
при очевидности  прав на  прописку по адресу теперешнего владельца квартиры,
требуется письменное  согласие  Сергеева  Александра Георгиевича"!  Вот  оно
веское резюме чиновника. Ничто не могло поколебать решение Зои Леонидовны, в
том числе и то, что  Сергеев, к сожалению, погиб, умер. Он никак не может из
загробного царства прислать письменное разрешение на прописку своей законной
жены,    унаследовавшей   давно   приватизированную   квартиру    в   полную
собственность.
     Муза весь чиновный расклад поняла моментально,  и план  действий быстро
созрел в ее голове. Сабрина рефлексировала, как человек, еще не закаленный в
боях  с  бюрократией.  Ей   вдруг  совершенно  ясно  вспомнились  фотографии
Владимира и Веры Набоковых на суперобложке недавно прочитанной  книги "Мир и
Дар Набокова":  у  Владимира большие, умные, полные грусти глаза,  у  Веры -
холодные,  решительные,  наполненные  еврейским   фанатизмом,  закаленным  в
вековой борьбе  на грани выживаемости. Там  же рядом, на  другой фотографии,
застыли члены всей семьи: во  взгляде юного Владимира  та же  тоска, что и у
его   матери,  да  у  черно-подпалой   таксы  -  кривоного   кобеля,   четко
уставившегося   в   объектив   фотоаппарата.   Похожий   взгляд    у   отца,
зафиксированный фотографом за месяц до его роковой гибели. Сабрина вспомнила
и другую фотографию. Ту, на которой Владимир Набоков в палате клиники, может
быть, за несколько дней  до ухода из  жизни: опять глаза переполнены грустью
(и это  понятно!),  у сына  же  Дмитрия - чарующая фотографа  улыбка (это не
понятно!). "Что  это? - подумала Сабрина. - Неужели имеются предвестники или
врожденные роковые  печати несчастий,  возведенных в  ранг семейных, родовых
традиций"?
     Из  воспоминаний   о  близком   родственнике   Набокова   -  президенте
медико-хирургической академии, патолога  Николая Козлова - известно, что его
дочь,  увлекавшаяся  биологическими науками,  на смертном  одре, перед самой
агонией воскликнула: "Теперь понимаю: все вода". Сакраментальная фраза, даже
для  перенесения ее на социологические модели.  Сабрина подумала о  том, что
весь разговор в этом жалком чиновничьем кабинете  -  всего  лишь "вода",  по
сравнению с  гибелью Сергеева  и перспективами жизни даже такой "пушинки" (в
космическом  измерении),  как самой Сабрины. Суета  важной начальницы,  да и
всего поколения людей,  проживающих  на земле в настоящее  время, - это тоже
"вода",  космический мелкий, моросящий дождичек:  быстро  пройдет и следа не
останется.  Так стоит  ли волноваться  и переживать: ясно,  что Защита будет
найдена!
     Муза  хлопнула  себя по  бедрам,  как бы  фиксируя  подведение  итогов.
Выяснение определенностей,  внесение полной ясности  было  совершенно лишним
занятием. В таких ситуациях необходимо вытаскивать кастет  и бить наотмашь в
висок. Пока решимость Музы показывала  начальнице,  что ей предстоит суровая
выволочка. Бюрократия победителем  в  данном  случае не будет, ибо есть  еще
правда  на земле.  Муза  и  Сабрина  поднялись, кивнули молча  начальнице  и
удалились из неприветливого кабинета. Муза быстро направилась  в приемную  к
самому главному в конторе руководителю, но не стала рваться к нему на прием,
а попросила у секретаря  разрешение воспользоваться ее  телефоном. Та нехотя
разрешила.
     Разговор  был очень  коротким:  Муза,  даже  не  называя  имени  своего
защитника, ограничилась репликой - "Ваши  предположения оправдались, фамилия
клерка Скуратова". Трубка была опущена на рычаги, женщины вышли в коридор  и
остановились  у стенда  с  приколотыми  разъяснениями прав  и  обязанностями
владельцев или съемщиков жилого фонда Центрального района  Санкт-Петербурга.
Слова "центральный" и особенно название  славного города - "Санкт-Петербург"
совершенно не гармонировали  с  тем учреждением, где сейчас  находились наши
страдалицы.  Люди, решавшие судьбы сограждан,  были явно не на высоте. Они -
чужаки в северной столице, способные только компрометировать ее!
     Примерно через десять минут в коридоре возникло бурное движение: сперва
секретарша -  шустрая  девица  лет двадцати  с  небольшим,  - быстрым  шагом
проследовала в  кабинет к Скуратовой, затем они  обе с  документами в  руках
скоренько двинули к начальнику. Через пять минут, выйдя от главы учреждения,
Зоя  Леонидовна имела совершенно  иной  облик.  Потухшие глаза с  очевидными
слезами - вот он слабый намек на осознание порочности своей деятельности.
     Муза наблюдала перевоплощение пострадавшей не только глазами психолога,
но  и патолога. В ее  уме  почему-то,  как  фонетическая гармония, почти что
вокальный восторг,  зазвучало чисто медицинское понятие -  "юкстомедуллярный
круг кровообращения".  В нем собрались  звуки почти всех  нот,  -  отсюда  и
лилась  бальзамоподобная  музыка! Вспомнились отдельные куски  поразительных
текстов  из   учебников  патологической  анатомии:   "Юкстомедуллярный  круг
кровообращения  почки   составляют  проксимальные   отрезки   интрлобулярных
артерий, приносящие  артериолы  юкстомедуллярных клубочков,  артериальные  и
венозные  компоненты  сосудов   пирамид,   а  также  проксимальные   отрезки
интрлобулярных вен".
     Всплыло  еще  кое-что  загадочное,  музыкальное,  волшебное   и  трудно
воспринимаемое неподготовленным умом нормального человека: "юкстамедуллярные
клубочки,  составляющие  одну  десятую  или   пятнадцатую  от  общего  числа
гломерул, в отличие  от кортикальных имеют выносящие сосуды гораздо большего
диаметра  ,  чем приносящие".  Сколько  специальной  тарабарщины  приходится
хранить эскулапу в своей голове,  чтобы мастерски лечить своих пациентов. Но
на всю эту  гармонию музыки и мысли, сердца и  боли  за исход лечения своего
пациента  какая-нибудь  Скуратиха может  наложить растоптанную  пролетарскую
лапу  и, изощряясь  словно отпетый палач, лишать вершителя  жизни  и  смерти
удовлетворения  его  наивных  коммунальных прав.  Блеснули слова  "славного"
Иосифа:  "Поставить  всех к  стенке!  Расстрелять"! Но Муза решительно  себя
одернула заявлением Иисуса  Христа:  "Я пришел не судить мир, но спасти мир"
(От Иоанна 12: 47).
     Приметив Сабрину и Музу, Зоя Леонидовна извиняющимся, крайне вежливым и
предупредительным  тоном пригласила их к себе.  Разговор начальница начала с
раболепских извинений  и  объяснений по  поводу собственных заблуждений:  ей
дескать    только    сейчас    "руководство     строго-настрого    объяснило
несправедливость предъявленных к Сабрине требований".
     Был повод ликовать, но Сабрина и Муза почти одновременно ушли памятью в
мир своего  кумира -  Сергеева.  А,  ворвавшись в тот  мир, вдруг ясно  себе
представили  то, как  стал бы  рассуждать покойный философ.  Он,  наверняка,
вспомнил бы, что Зоя в переводе с греческого означает  жизнь. Имя  это имела
бывшая распутная женщина, которая решила  своей красотой ослепить и склонить
к  пороку  Преподобного  Мартиниана -  известного  пустынника.  Все  события
происходили  еще  в пятом веке. Зоя явилась к святому в пустыню в  роскошном
убранстве. Но,  быстро поняв ее намерения, отшельник разложил горящие угли и
принялся  ступать по ним босыми ногами, повторяя молитву.  Бог помог  ему, а
Зоя  прониклась  благолепием:  по рекомендации  Мартиниана,  она  прожила  в
монастыре  в  Вифлееме  12  лет, соблюдая  строжайший  пост,  где  и  почила
совершенно  иным  человеком. Зоя  Леонидовна  с  трудом дотягивала до образа
святой Зои. Но  некоторые подвижки  начались! Ей, скорее всего, мешал Леонид
(льву подобный). Однако в святой российской жизни Леонид отправился в глухое
лесистое место, близ города Пошехонья Ярославской губернии,  где и скончался
в  честном служении Богу в 1549 году. Кто знает, может  быть,  и Скуратова -
выходец из тех же мест.
     Муза  восприняла унижение власти не как победу, а с  горечью:  "Неужели
российскому дельцу необходим кнут,  чтобы стать  честным и порядочным"?  Она
пропустила мимо ушей извинения и объяснения,  но взгляд ее ясно говорил: "Не
надо делать из нас дур, если  сама больна этой болезнью"! Муза понимала, что
имеет  дело  со своеобразным  "блуждающим  быдло-этносом",  которого,  как и
горбатого,  может  исправить  только   могила.  Уж  слишком   высока  у  его
представителей была  ставка жизни. Такие  люди мыслят, как и отщепенцы любой
национальности,  утилитарно: "Ubi  bene  ibi  patria"  (Где  хорошо,  там  и
отечество). Сабрине было обещано выправить документы в кратчайший срок.

     * 5.3 *
     Улица  встретила  наших женщин слабенькими солнечными  лучиками, легким
ветерком  и  мелким  дождиком,  - погода  бодрила,  но  не мучила.  Раскрыли
зонтики, взялись под руку,  прижались плотнее плечиками. Все было так, как в
одном  из  сергеевских стихотворений. Сабрина и Муза ощутили это практически
одновременно. Не  договариваясь,  они, руководствуясь общим велением сердец,
повернули в сторону Николаевского моста, следуя сперва по Невскому, затем по
Адмиралтейскому  - Конногвардейскому -  к площади  Труда. У обоих  в головах
чеканились в ритме шагов рифмы "Осени":
     Деревья грустно-городские
     зажали линии людские,
     стряхнули зелень оперенья,
     разрушив лета вдохновенье,
     их руки голые - в ряды -
     лишь добавляют пустоты.
     К зиме готовится природа:
     сбирает тучи небосвода,
     организуя мерзкий дождь,
     луч солнца - робкий гость.
     Не стоит думать, что удача
     приходит сразу после плача,
     не поднимает настроенья
     слеза поминок восхищенья,
     грусть, как предтеча перемен,
     готовит сердце для измен.
     Мужская верность - редкий случай:
     ты поиском себя не мучай;
     супружества разрушит пару
     стук каблучков по тротуару.
     И только мудрость Божьей кары
     смиряет страсти пошлой драмы!
     "Прости их, Господи!
     ибо не ведают, что творят".

     Женщины  шли на поклонение  своей  прежней  любви: там, с Николаевского
моста, когда-то,  почти  в  такую же осеннюю  пору,  Муза  ночью,  обливаясь
слезами, высыпала пепел - остатки от кремации своего возлюбленного - Михаила
Романовича Чистякова. Воды темной,  набухшей  от накопившихся за многие годы
людских несчастий, Невы принимали это свидетельство еще одной трагедии. Муза
шла поклоняться памяти  любимого человека. Возможно,  прах  его испепеленный
еще задержался в складках илистого невского дна.
     Сабрину вела  та  же  мука  памяти, но  по  человеку, который упокоился
далеко отсюда. Никто толком и  не знает места истинного погребенья его тела,
- но  весь  Мир  един!  Обе  души,  сейчас  витающие  где-то  в  небесах или
выполняющие новую миссию, в прошлом принадлежали большим друзьям, ушедшим из
жизни по собственной воле. Забудем  на  время  верховенства Воли Всевышнего!
Они растворились во  вселенной, отдав ей сухой остаток,  свою  биологическую
сущность. Но их души уже принадлежали Богу, и земная природа не была властна
над  ними. Этот  мир был далек для них, но  скоро,  очень  скоро, вещий крик
какого-либо  новорожденного должен  был известить избранную женщину  о новом
витке перевоплощений - о повторении незабвенного Божественного дара.
     Самое время было вспомнить и другое - "Назидание". Его Сергеев  оставил
своей   возлюбленной  и   своему  возможному  потомку.   Муза  помнила,  что
стихотворение то родилось у Сергеева неожиданно, спонтанно. До тридцати лет,
в  силу  партийных   обычаев  того  времени,   Священное  Писание  ему  было
недоступно.  Но он  тянулся  к  нему, искал  возможность приобрести в личное
пользование,  словно  чувствовал,   что  может   найти   в  нем  незаменимые
откровения. Представился случай: санитарка больницы, где он тогда работал, -
искренне  верующий  человек,  -  помогла.  И   Сергеев  наконец-то  приобрел
Евангелие,  да еще дореволюционного издания,  да еще освященное. Он прочитал
его запоем за одну ночь. Наутро явился к Михаилу с воспаленными, но сияющими
радостью  глазами, и заявил, что от него скрывали великую мудрость в течение
целых тридцати  лет "ослиной жизни".  Вот тогда, в скорости,  и родилось это
стихотворение-причастие.  Он читал  его всей  честной компании на  очередных
посиделках. Муза всегда была участницей тайных вечерей. Сравнительно тяжелые
переходы были  очевидны  - их сжимали рамки метафор.  Они, скорее, - предмет
для  размышления  интеллектуалов, чем  широкой  публики.  Музу стихотворение
впечатлило. Она помнила его все долгие годы, могла воспроизводить наизусть в
любое время суток. Муза несколько умерила шаг, подстроила его под ритм стиха
и тихо, почти на ушко Сабрине, ласково, но четко, заговорила-запричетала.
     Сабрина внимательно слушала, стараясь вникнуть в суть аллегорий. В душе
она уже окончательно решила,  что остаток жизни посвятит изучению творчества
Сергеева:  это  могло  быть   и  данью   женской  любви,  и  удовлетворением
профессионального интереса, и серьезным занятием, наполняющим жизнь смыслом.
Она поделилась своими планами с Музой. Но та, почему-то, не сразу подхватила
идею, не одобрила ее с  восторгом. Задумавшись,  Муза еще сравнительно долго
шла молча, а затем заговорила:
     - Сабринок, пойми меня правильно, а, самое главное, не  воспринимай мои
слова,  как  попытку  тебя  отговорить  от   такого   решения.  Просто  хочу
предостеречь тебя от  неожиданностей. Сергеев был не простой личностью. Да в
нашей стране, вообще, простым людям и делать нечего - погибнешь на первых же
шагах,  в  два счета,  если,  конечно, задумаешь  прожить более-менее путную
жизнью. Здесь нужно быть либо простецкой амебой, либо незаурядной личностью.
Сергеев, безусловно, относился к породистым особям. Но это как раз и создаст
для  тебя  массу  хлопот.  Жизнь  он  вел  интеллектуально  насыщенную,   но
подчиненную   сугубо   эгоистической    общей    установке,   сводящейся   к
удовлетворению собственного любопытства.

     Какие дети мы, однако, -

     точней, чем бредни Зодиака.
     все верим в козни Зодиака.

     Слово пустое нежней елея,
     Губа раскатана до носа,

     от него простаки овцой блея,
     утерян смысл Его вопроса:

     топчутся в кале, млея в ночи,
     Все на Земле от Бога?!

     но суть обнаженные мечи!
     Беда нависла у порога:

     В поклоне, истово помолись:
     заповедь выполняй строго -

     спасение рядом - оглянись!
     минует дальняя дорога.

     Ибо беззакония мои я осознаю,
     Казенный дом ждет за углом:

     и грех мой всегда предо мною.
     нары лишние отыщут в нем,

     Не губит праведный приговор:
     сам останови шаг грешный,

     Ты - справедлив, а я - не вор!
     отврати срок неспешный.

     Вот, Ты возлюбил истину в сердце,
     Чужого мужа пожелаешь -

     и внутрь меня явил мне мудрость.
     болезнь суровую познаешь.

     Слова те - нарочитая скудность,
     Но чаще всего ломает народ

     но обличение зла - их мудрость.
     истина та, что душу крадет:

     Нет спора, для меня решено:
     обилию и вкусу острых блюд

     "н Нет делающего добро, нет ни одного.
     покланяется только верблюд.

     Отвращу душу от греха снова,
     Бог Единый и Неделимый

     не будем мычать - я не корова:
     - запомни истину эту отныне.

     Ты любишь всякие гибельные речи,
     Чужой религией не увлекайся,

     язык коварный - Бес бездарный!
     кумиру похоти не поклоняйся.

     Не оставь меня, Господи, Боже мой!
     Десять верных помни знака -

     Не удаляйся от меня, подари покой!

     Муза  глубоко задумалась, как бы проверяя то, какую степень  откровения
она может позволить  себе, обсуждая  с Сабриной  личность Сергеева. Разрешив
себе что-то, она продолжала более уверенно:
     -  Ему было безразлично, за чей счет  удовлетворять  любопытство. Он по
мере сил доил государство, не возвращая  ему краткосрочные долги, потому что
государство каждому  своему гражданину  должно долгосрочно  (из поколения  в
поколение)  невероятные суммы. При этом государство не терзалось угрызениями
совести.  Он  мало  уделял  времени  жене,  детям, друзьям,  потому что  они
стремились быть  пиявками  на его  теле.  Разговоры о  каких-то коллективных
обязанностях вызывали у  него гомерический хохот, потому что находясь по шею
в говне, надо ли беспокоиться о его цвете и  запахе.  Женщинами он увлекался
(точнее развлекался) только,  как занятными игрушками, приятными до  поры до
времени,  потому  что  они  относились  к  нему  точно   так  же.  Проходило
любопытство  - потухало  и увлечение к науке,  близким, любимым, коллективу,
работе, стихам, книгам... Честно  говоря, я не знаю,  от чего он на тебе так
основательно застрял. Скорее всего, к тому причастна мистика. А еще вернее -
он почувствовал веленье Господа. Он ведь всегда верил, что браки совершаются
на небесах. Вот такую небесную любовь он,  наверняка, искал всю жизнь (может
быть, любопытства ради!). В любви к тебе он почувствовал ее проблески.
     Муза перевела дыхание, еще немного помолчала и продолжала:
     - Сабринок, скорее всего, я сообщаю тебе  неприятное, терзаю душу, но я
хочу  подготовить  тебя  к  некоторым  разочарованиям,  которые  обязательно
возникнут, как только ты копнешь этот пласт. Таким же страшным  эгоистом был
и мой Михаил.  Оба они  странные  люди: даже жизнь свою они  согласились  бы
прервать только для того, чтобы быстрее  заглянуть  в зазеркалье,  проверить
свои "гениальные" гипотезы.  Нам же  с тобой они объявили бы об этом в самую
последнюю очередь. Даже не спросив серьезно, а выдержат ли наши сердца такой
поворот, не разорвутся ли они от горя. Это страшные для супружества субъекты
- отстраненные, неблагодарные, способные смотреть на союз с женщиной, как на
еще один эксперимент в своей жизни. Короче говоря, сволочи они и мерзавцы! И
не стоят они наших слез!
     Муза от таких речей  начала всхлипывать, полезла в сумочку за  платком.
Сабрина опешила, не понимая, что происходит с подругой.  Наконец она въехала
в  тему. Муза вступила  на мост  Лейтенанта  Шмидта  (в прошлой  редакции  -
Николаевский  мост, а еще раньше -  Благовещенский).  Музу явно  схватили за
горло  воспоминания  о  молодости,  о  всепоглощающей,  беззаветной любви  к
Михаилу, о том,  как он  обошелся с ее преданностью. "Так, так,  -  подумала
Сабрина, - наш важный психотерапевт соткан из плоти, а не выкован из стали"!
Она не решилась  лезть к подруге с успокоительными речами, просто задумалась
о своем  - о Сергееве. Что-то  не совсем  то, не  по  теме, не в цвет, несла
здесь  и сейчас расстроенная подруга. Но  многое, по всей вероятности,  было
правдой.  Как бы там ни было, в Сабрине еще прочно  сидело светлое чувство к
Сергееву,  и выковырять его с помощью простецких  отмычек не так-то  просто.
Первый  воровской заход  у Музы явно сорвался. Сабрина убедилась в  том, что
для вступления в компанию сестер по несчастной любви она еще не готова.
     Прошли большую часть моста и над последним,  береговым, пролетом, ближе
к  Васильевскому  острову,  остановились:  Муза  заглянула  в  темную  воду,
несколько  перегнувшись  через перила, и  с  моста полетели в пасть  черному
водному  безмолвию  красные  гвоздики. Туда же и Сабрина  бросила свой пучок
цветов. Постояли не очень  долго. Не  привлекая  внимания прохожих отчаянной
грустью, двинулись по набережной направо, к Сфинксам. Как гласила надпись на
постаментах,  загадочные  изваяния привезенны из Фивы, что в  Египте, в 1832
году.
     Сабрина впервые  посетила эту  часть  города,  и Муза, уже основательно
отогнав  переживания, принялась давать пояснения. Подруги спустились к самой
воде, к скамеечкам, красиво обрамленным медными  фигурками грифонов: закинув
потускневшие от времени и сырости  крылья  за спину, они встречали  желающих
присесть на гранит предупреждением об опасности простуды. Хотелось покормить
уток,  плавающих  в студеной  воде. Муза  предусмотрела и  такое  желание  -
видимо, это был и ее ритуал. Из сумки извлекли свежий батон и раскрошили его
Божьим тварям.
     Сабрина повнимательнее  рассмотрела  сфинксов, обратила внимание на то,
что на попах у задумчивых  символов были отбиты значительные  куски гранита.
Но никого  это не  беспокоило,  городские власти,  скорее  всего, не спешили
лечить  крупы  загадочным  существам:   такие   дефекты  -  дань  страданиям
блокадного Ленинграда и, вообще, жития в очумелой России.
     Сфинксы устремили холодный, задумчивый взгляд в  неведомое пространство
далеко перед собой, ни один мускул  не дернулся на  приятных женских, но все
же  каменных, лицах. Их словно бы  и не волновал весь этот суетящийся мир, а
тем более какие-то куски гранита, отколотые по чьему-то злому  умыслу у  них
из зада. Все это форма, а содержание заключается в ином. В жизни все  бывает
наоборот: какая женщина согласится даже с намного меньшими потерями красоты,
чисто женских достоинств. Пустяковый  дефект макияжа привел бы  красавицу  в
бешенство  и заставил бы  срочно  восполнять  утрату. А  отними у  красавицы
musculus glutaeus maximus, а заодно - medius, minimus.
     Хвосты сфинксов, элегантно  перекинутые  через правый окорок, покоились
на крестцах, лапы лежали спокойно, без какого-либо напряжения мышц, никто не
скреб когтями гранит. Наверное и здесь был спрятан некий  символ - возможно,
то  был  символ  покоя,  безразличия,  погруженности  в  трансцендентальное.
Сфинксы как бы жили в обстановке сегодняшнего северного города, но, вместе с
тем,  они уже  умерли для  него  душой, откатили от  него мысленно, духовно.
Здесь,  на  постаментах,  оставались  лишь  телесные  оболочки,  скорее,  их
кристаллические  решетки.  Им,  бесспорно, был противен весь  этот бездарный
кавардак:   и   прежних  дворцовых   интриг,  и  революции,   и  бестолковые
преобразования  власти,  да  суета  простых  смертных.  Их  манил загадочный
Египет, но тоже, видимо, не сегодняшний, а былой, ушедший в века!
     Напротив Румянцевского садика  по покатому спуску приблизились к обрезу
воды, последили за двумя  стройными  и величественными чайками, отпрянули от
музыкального   грохота    плавучего   ресторана,    поражавшего    очевидной
неряшливостью  и отсутствием уюта. Балаган и неопрятность были  заметны даже
издалека. Двинулись дальше мимо  Меньшиковского дворца,  скорее  похожего на
помпезный  сарай для лошадей, коров и овец, чем на людское жилище. Поражаясь
бесхозяйственности, доводившей старинные строения  до  состояния медленного,
но верного разрушения, двинули мимо Университета имени М.В.Ломоносова. Здесь
внимание приковала  группа ряженных:  толпились люди - пожилые и молодые - в
цивильных костюмах,  при галстуках, но  сидевших на их владельцах почему-то,
как на коровах седло. Сабрине подумалось: "Украли  они одежду, что ли?.. или
спешно пошили, взяли на прокат, прямо так, без всякой портновской подгонки"?
     Среди   ряженых  больше  всех  суетилась  женщина,   почти  пенсионного
возраста, но активно бодрящаяся. Она была энергична не по годам, некрасива -
по возрасту и породе, в одежде - безвкусна.  Женщина что-то быстро  говорила
сразу  нескольким  участникам балагана, и от того Сабрина  успела разглядеть
щербатость  ее  зубов, неправильный  прикус  и  большой красный  язык, плохо
умещавшийся во рту. Она напомнила Сабрине поведение марионеток, но  деловых,
энергичных, плохо управляемых.  Эту  куклу основательно  трепал нервный тик,
заставляя часто поправлять очки.  Прыгающий взгляд было трудно  уловить - он
был слишком  суетлив,  точнее, прыгающе-внимательный.  Очевидным  оставалось
одно: узкий прищур глаз сильно подводил  даму под образ заезжего татарина, а
может быть, чем-то напоминал ленинскую породу, манеры вождя.
     Сабрина хотела уточнить кое-что  у Музы,  но та уже  сама наклонялась к
уху подруги и шептала заговорщицки:
     - Та особа  с невротическими реакциями -  ректор  Университета, большой
мастер  интриг,  проводимых  всегда  по женскому типу, а  потому  с заметной
толикой бестолковости. Она, Сабринок, твой коллега -  доктор  филологических
наук, профессор кислых щей!
     Сабрина изумилась:
     -  Зачем же  доктору филологических  наук  нужен административный пост?
Ведь так много интересного в самой науке.
     Муза уточнила диспозицию:
     -  Сабринок,  интерес к науке возникает  только у тех, у  кого  имеется
талант  к этому  роду деятельности. Когда же запас  способностей истрачен на
выполнение только кандидатской или докторской диссертации, тогда  испаряется
и  научной  азарт.  Вступает  в  силу  банальная  поведенческая  порочность,
называемая приспособленчеством.  Необходимо правильно выбирать профессию:  я
еврейка  и  если бы меня угораздило  увлечься  филологией, как наукой,  то я
принялась бы  изучать еврейские языки и диалекты,  но  не арабский и даже не
русский.  Необходимо, на мой взгляд, трезво  оценивать  свои биологические и
психологические предпосылки к определенной профессиональной деятельности.
     Муза  обратилась  к  изведанному  приему,  безотказно  действующему  на
Сабрину:
     - Сергеев  говорил,  что  для ученого  главное  уже априори,  до  сбора
материала,  уметь  рождать  (если хочешь,  отгадывать)  гипотезу -  в  том и
заключается  дар  Божий.  А  если  ты,  подробно  старой  кособокой  телеге,
вслушиваешься в  стук собственных колес, дабы определить  качество дорожного
покрытия -  грунт,  булыжник,  асфальт,  -  то ты  не  ученый,  не провидец,
способный к восприятию Божьего откровения. Ты и есть колымага, которую тащит
чужая твоей  природе  лошадь, думающая, естественно,  только по  лошадиному.
Дорожные  ухабы - твой научный материал,  его  ты  анализируешь, как  жалкий
кустарь, а не как адепт Бога. Ты тянешься за подсказкой  не от Всевышнего, а
от  дорожной  грязи. Исходя только из  материала эксперимента, ты забываешь,
что при его сборе  можно  и ошибиться.  Так  рождаются неправильные выводы -
выводы  не ученого  от Бога, а  кустаря,  ремесленника, не способного  пойти
далеко.  Твои открытия ждет быстрое  забвение. Подсказанное же  Богом  будет
жить века.
     Муза еще  раз притормозила разбег мысли, пошустрила в кладовых памяти и
сказала:
     - Плохо, даже бессовестно, браться за дело, которое не умеешь и никогда
не  научишься  делать.  Ученый, как и  талантливый  менеджер, наделен  даром
Божьим, не стоит  здесь  никого шельмовать.  Видишь, из  этой дамы ученый не
получился, так она морочит себе и другим голову административными играми. Да
и то сказать, Сабринок, при таком основательном наборе татарских генов может
ли оказаться талант к славянскому  и русскому языкам?  Ей надо было  изучать
языки других народностей  -  татар, бурят, монголов,  ханты,  манси  - да не
хватило, видимо, усидчивости.  Всегда легче проникать в глубины того  языка,
на котором вынужден говорить каждый день.
     Мысли рванулись в прошлое:
     -  Сабринок,  помнится и в нашей  больнице  замечалось подобное: начмед
Записухина свой слабый, провинциальный интеллект могла раскрутить только  на
интрижку - этим и жила.  Никакой продуктивной деятельности от нее  никогда и
не  исходило. Была только  поза,  надутые  щеки,  демагогия.  При  бездарном
главном  враче ее интрижка дотягивалась до  горла главного администратора, с
которым она внутренне всегда находилась в  конфликте  из-за зависти. Сильный
администратор  вовремя давал ей по  рукам, и тогда  Записухина интриговала с
заведующими  отделениями, врачами, гардеробщиками.  По  большому счету,  она
была не на своем месте, ее амплуа - кулинарный техникум..
     Муза еще поиграла  в какую-то особую затею со своей  памятью, поморщила
брови, брезгливо передернула плечами и заявила категорично:
     - Однако меня мучает -  сострадание  к ректору.  Но не по поводу ученых
откровений, а потому что она  потеряла себя, как женщина. Не поймешь теперь,
кто перед тобой -  ни  девушка,  ни  баба,  ни мужик. Какой-то  недоделанный
гермафродит.  Ужас,  да  и  только!  Ты можешь,  Сабринок,  себе представить
княгиню Дашкову Екатерину Романовну - директора Петербургской академии  наук
и  президента Российской  Академии, -  в таком непотребном виде  и качестве.
Дочь знаменитого царедворца Р.И  Воронцова тоже  имела  некоторое количество
татарских  генов,  но,  тем не  менее,  она  не  опускалась  до  очевидности
заштатного татарчонка.  Это была и привлекательная женщина, и администратор,
и литератор,  и политический  деятель. Кстати, Сабринок,  поправь меня, если
ошибусь,  но помнится именно Академии, возглавляемой Дашковой, было поручено
"определить правила орфографии,  грамматики и просодии  русского языка". Так
что  нынешняя  директриса  Университета  в  некотором  роде  коллега княгини
Дашковой. Но как далека она от княжеских  высот! Напяливать, как маскхалаты,
академические тоги на политиков ради  жалких превенций и  субвенций - это ли
достойное занятие для глашатая истинной науки.
     Сабрина вздернула озорную бровь и елейно-ласковым тоном уточнила:
     -  Музочка,  пиная филологов, ты и меня имеешь  ввиду?  Вот  почему  ты
отговаривала меня заниматься исследованием литературных деяний Сергеева.
     Муза  стала  выкарабкиваться  из неловкой  ситуации.  Чувствуется,  что
Сабрина солидаризировалась  с  коллегой  по профессии. И Муза  заговорила  с
жаром:
     -  Во-первых, Сабринок, я тебя и не думаю ни от  чего  отговаривать, но
советую  принять мои  слова  к сведенью,  ибо  я  желаю тебе  только  добра.
Во-вторых,  в  моих  давешних  высказываниях было  слишком  много  перебора,
экспрессии,  за что прошу  извинения.  А, вообще, пошла ты к черту со  своим
Сергеевым и филологией! -заключила Муза свою речь со смехом.
     Подруги  плотнее  подхватили  друг  друга  под  ручку  и  ускорили шаг,
направляясь к Дворцовому мосту. Муза принялась на ходу, по памяти, несколько
ошибаясь, в такт шагам читать  еще одно стихотворение Сергеева - "Круговорот
жизни":

     Какая грустная планета
     нам достается вновь и вновь.
     Ее спасает не комета,
     а заурядная любовь.
     Нам предрекают кучу жизней,
     переселенье грешных душ.
     Но, если быть пооткровенней,
     всех ожидает жалкий куш.
     Законы странных трансформаций
     вновь открываются в пути:
     Бог не творит отборных акций -
     всем дозволяется прийти.
     На Землю высыпают души,
     в них наведя несложный лоск:
     Всевышний починяет крыши -
     преобразует только мозг.
     А тело, как блины из теста,
     на противенях печей простых
     творит в пылу страстей невеста
     от муки огненной остыв.
     Боже! Спаси нас окаянных,
     отврати от грехов постоянных!

     Муза  покончила  со  стихом  и,  проглотив  комок  в  горле,  вызвавший
некоторое  замешательство  в   построении  строгих,  логически   выдержанных
сентенций, подвела некоторый итог:
     - Сабринок, хочу исповедаться тебе... Позволишь?
     Но и без ответа было понятно, что подруги находятся на одной волне - на
волне предельных откровений.
     - Когда мы рассматривали сфинксов, - продолжала Муза, - я вдруг поймала
себя на мысли, что наши с  тобой мужики были тоже сфинксы: ты посмотри какой
отстраненный, ничего не видящий  взгляд, устремленный куда-то вдаль,  только
на избранную ими цель. Наше присутствие они могли бы не замечать веками. Мне
кажется, что и смерть  мой  Михаил  принял только  для  того, чтобы поскорее
получить ответы на свои "философские вопросы". Уверена, что и Сергеев толком
никому  и  ничего не  объяснял,  да  и  пальцем  особо не  пошевелил,  чтобы
предотвратить гибель. Плохо они думали оба о нас. А мы-то готовы были отдать
им жизнь, как говорится, идти за ними на эшафот.
     -  Музочка,  - пыталась  возражать  Сабрина,  -  мне кажется  ты  опять
впадаешь в крайность. Полагаю, они думали о нас и не пожалели бы жизни своей
ради  нашего спасения, случись что опасное. Только делают они это без лишних
слов, без истерики и рекламы. Ты, скорее всего, права в том, что они слишком
погружены были в свои интеллектуальные игры, но не настолько, чтобы забыть о
любимых  женщинах.  Посмотри,   практически  все  стихи  Сергеева  пронизаны
любовью, а твой Михаил ведь разделял его представления о жизни.
     Муза  как-то  вяло  хмыкнула и как  тот сфинкс устремила  взгляд вдаль.
Сабрина  следила  за ней  исподтишка. Молча  шли довольно долго,  потом Музу
прорвало:
     - Понимаешь, Сабринок, на что  я злюсь,.. больше всего злюсь,..  как не
странно,  -  злюсь  на  себя. Не нужно было слушать Мишку,  надо было рожать
ребенка.  Что  я  сейчас такое?..  -  какая-то  вещь, неопределенность, а не
женщина. Наша женская защита - в  нашей бабьей  доле: любить и рожать детей!
Потеряла любовь мужчины - но  осталась  любовь  к  ребенку.  Женщина  всегда
должна оставаться женщиной. А это значит - любить и быть любимой!
     Муза еще о чем-то подумала, что-то взвесила - перевесила и продолжила:
     -  Почему мы набросились, яко коршуны,  на дамочку-ректора?  Да потому,
что она хочет казаться  умной,  а на самом  деле -  площадная  дура Для  нее
жизнь, как  тусовка или митинг - при флагах,  транспарантах, аплодисментах и
прочей мишуре... У нее ни черта не получилось с серьезной наукой, потому что
не   за  свое  дело   взялась,   так  она  пытается  защитить  свою  самость
административной суетой. А это  откровенная глупость -  угрызения совести на
старости   лет   загрызут!   Недавно  видела   по   телевизору   выступление
женщины-депутата   Государственной    Думы.   Извини,   но   я   эти    рожи
(женщин-функционеров) не различаю - одно  общее пятно  или еще проще - жопа!
Эта дура просила равенства  с мужчинами в политике. Причем, просила-то у тех
же  мужиков.  Идиотизм!..  Видимо  плохо  с  гормонами  и  психикой  у  этой
депутатки.  Радоваться  надо  тому,   что  мы,  женщины,  еще  не  влезли  в
политическое говно  по уши! Детей надо рожать,  а не языком  чесать - в этом
состоит  наше предназначение,  наша защита  от  одиночества,  людской злобы,
глупости политиков и тупости народных масс - быдло.
     Сабрина  воспользовалась  кратким  перерывом  в речах  и втиснула  свой
вопрос. Похоже, что он ее уже давно мучил.
     -  Музочка, - обратилась она  к  подруге деловым тоном,  -  скажи,  что
собственно  ты  понимаешь  под  словом  "быдло"? Уж  слишком  часто  ты  его
употребляешь. Послушать тебя, так  и  Сергеев с Мишей часто  им оперировали.
Может быть  это просто оскорбление  тех,  кого  не понимаешь или  не желаешь
принимать, как личности?
     Муза выстрелила ответом моментально:
     -  Прежде  всего,  Сабринок,  обратимся к  классикам: что пишет  старик
С.И.Ожегов? "Быдло - это люди, которые бессловесно  выполняют тяжелую работу
на  кого-либо". Вот  тебе и ответ!  Работа должна  быть удовольствием,  а не
рабской функцией. Если человек не понимает этого и не умеет претворить такую
установку в жизнь, значит у него умственная отсталость - дебильность той или
иной степени выраженности.  Стоит  ли уважать такого?  У всех при социализме
были равные возможности, но не все состоялись. Помнишь из Евангелия от Луки:
"Ибо  много званных,  но  мало избранных" (14:  24). Большинство современных
проституток,   наркоманов,   бомжей,    преступников   -    осколки    этого
несостоявшегося племени. Это дети и внуки тех функционеров, которых вытащила
"система" на  поверхность без учета их биологических заслуг  перед природой,
оценивая  исключительно  их идеологическое  лизоблюдство.  Беда  в том,  что
власть была  сориентирована на помощь "неспособным" и отвращение "способных"
То есть даже с  точки зрения выгоды для общества,  государства, все делалось
шиворот-навыворот! Тепличные  условия, как проявления классовой солидарности
быдло, породили в конце концов  гибель ее защитников  и  потребителей.  Сюда
добавь еще одно откровение - злобу тупого скота.
     Муза не  долго  думала, видимо, подходящих примеров у нее в запасе была
масса, она, виновато-печально ухмыльнувшись, продолжила рассказ:
     - Вот тебе примечательная  история: ты слышишь, как довольно часто рано
утром скулит и воет собака в нашем дворе? Слышишь! - вот и чудесно. Это тебе
и всем  остальным благополучным жильцам  мстит  наш  дворник  -  законченный
алкоголик. Он приходит сюда рано утром с парой шавок, кормит их из помойного
бака, немного подергает метелкой по  асфальту - большого толку от его уборки
нет. Уходя,  одну из  собачек -  небольшую сучку  -  он запирает  во  дворе,
захлопывая  на кодовый  замок калитку железных ворот. Собака, намаявшаяся  в
этом  страшном, голодном мире, потерявшая единственного  защитника - пошлого
человека и  друга  - другого кобеля, воет от животного страха в чужом дворе.
Вот она классовая солидарность, вот она месть быдло тем, кто, по его мнению,
сумел  лучше устроиться. Куда полезнее для всех и для  него лично,  была  бы
другая акция: этот мудак мог вымыть лишний  раз лестницу в  нашей парадной и
тогда по заслугам получил  бы "на карман". Но такое  простое решение ему и в
голову   не   приходит.   Ему  важнее  излить  злобу,  пусть  даже  за  счет
предательства верного, одинокого друга  -  жалобной собачонки. А мне не лень
вставать, одеваться и  идти выручать собачонку - выпускать  ее на  волю. Она
же, глупышка, бежит догонять своего деспота, виновато виляя хвостом. Меня-то
благодарить ей уже  и  некогда.  В  Евангелие от Матфея очень хорошо об этом
сказано: "Ибо  от  избытка сердца говорят уста.  Добрый  человек  из доброго
сокровища выносит доброе; а  злой человек из злого сокровища  выносит  злое"
(12: 34-35).
     Муза обратила  пристальный взгляд на Сабрину, словно  проверяя качество
усвоения очень важных понятий:
     - Сабринок, согласись,  что даже проститутка может оторваться  от своих
быдловких корней  очень простым способом  -  попытаться  родить  ребенка  от
мужчины-носителя элитарного генофонда. В том, кстати, будет состоять  эффект
женской защиты. Однако  именно здесь высовывает свою глупую голову очередной
парадокс:  быдло,  как   правило,  тянется  к  быдло,  и  это  качество  при
деторождении закрепляется  прочно. Короче:  женщина  обязана уметь правильно
выбирать мужика, отца своих будущих детей! Терпеть не люблю баб,  вступающих
в материнство в каком-то забытьи. Это же очень ответственная миссия - защита
не только личная, но и всего общества.
     Сабрина ответила не сразу. Чувствуется, что она пыталась разобраться  в
чем-то,  имеющем для  нее большое  значение. Она вспоминала  другие слова из
Евангелия,  пытаясь  их  выстроить в  канонический ряд,  подчиненный  особой
логике: "И как,  по  данной нам  благодати,  имеем  различные  дарования, то
имеешь  ли пророчество,  пророчествуй по  мере  веры;  имеешь  ли  служение,
пребывай в служении; учитель ли, - в учении"...
     Дальше нужно было снова напрячь память, взвесить разные варианты, чтобы
точно определить категоричные формулы. Наконец память выхватила из под спуда
сомнений и закрепила на переднем плане продолжение вещей фразы: "  Увещатель
ли,  -  увещавай;  раздаватель  ли,  раздавай  в   простоте;  начальник  ли,
начальствуй с усердием; благотворитель ли, благотвори с радушием"...
     Снова разрыв в памяти... Следовало напряжение мысли, перебор нескольких
вариантов.  Затем  отстоялось  праведное:  "Любовь  да   будет  непритворна;
отвращайтесь от зла, прилепляйтесь к добру; будьте братолюбивы друг ко другу
с нежностью; в почтительности друг друга предупреждайте"...
     Трудно даются построения вещих формул даже с Божьего голоса, а попробуй
сам, да еще впервой, изобрести что-либо  путное. Сложная задача!  Но Сабрина
снова  поймала Божественную  идею.  За  самый  кончик  предыдущих  слов  она
потянула  ниточку, клубочек стал распутываться: "В  усердии не  ослабевайте;
духом  пламенейте; Господу служите;  утешайтесь  надеждою;  в  скорби будьте
терпеливы, в молитве постоянны"...
     Сабрина  остановилась, как вкопанная,  - вот  он ответ на ее внутренний
запрос, выход из  ее состояния.  Теперь  она стала мало-помалу  понимать, от
чего многие  именитые  женщины,  теряя  мужа, уходили в монастырь -  далеко,
далеко от  мирской жизни. Они были настоящими женщинами, а не пошлыми бабами
и, тем более, не мужиками в юбках!
     Муза следила за  отблесками  этой внутренней работы, не  мешая  подруге
переживать.  Она только слегка контролировала маршрут следования  - дорожное
движение, переходы под светофор.
     Сабрина опять  ухватилась  за  чуть  было не оборвавшуюся  нить  Святых
откровений:   "В   нуждах    святых    принимайте    участие;   ревнуйте   о
странноприимстве;  благословляйте  гонителей  ваших;  благословляйте,  а  не
проклинайте".  Да, да, Сабрина четко  вспомнила, - все это было из  Послания
Святого Апостола Павла  к Римлянам, глава двенадцатая, пункты - с шестого по
четырнадцатый.
     Теперь Сабрина как бы очнулась и задала вопрос опекавшей ее подруге:
     - Музочка, скажи пожалуйста (ты, кажется, уже толковала как-то об этом,
но я невнимательно слушала): Сергеев черпал из  Священного Писания моральную
поддержку  только для  своих научных и литературных занятий, или для  него в
нем заключался еще какой-то смысл?
     Муза словно бы  давно ждала  такого вопроса и отвечала  практически  не
задумываясь:
     - Голова ученых так устроена, что они умудряются  находить материал для
своих изысканий в  любых источниках. А моральная поддержка и  прагматический
интерес для них неразделимы. Они же живут, как помешанные, в своем замкнутом
и,  может  быть, волшебном  мире! Сергеев часто говорил, что редкий  человек
умеет  расшифровывать  универсальность логики  Писания. Многие  из читателей
застревают  на  частностях, принижая Святые тексты.  Он  же даже  для  чисто
лечебных  подходов,  а тем  более  для  теоретических построений, разыскивал
намеки  на  универсальные  формулы  в  Библии.   Но  у  него  была  забавная
привходящая концепция: он считал, что имеет  право на  жизнь простая версия,
смысл которой состоит в том,  что сотворение мира на земле есть эксперимент,
проводимый высшим разумом. Отсюда известное в Евангелии от Иоанна: "В начале
было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" ... и так далее. Видишь -
прямое указание на  планирование  эксперимента.  Но у другого  представителя
вселенского  разума (которого  принято называть  Дьяволом) могли  быть  иные
представления об организации  эксперимента  и  его ходе.  Тогда  естественно
предположить, что  он вмешивался  в чистый опыт, привнося всякие  бяки. Но в
борьбе противоположностей открывается путь к истине!
     Сабрина попыталась кое-что уточнить:
     - Музочка, а  какова  же цель эксперимента, что проверял  Высший разум,
соорудив его на Земле.
     - Вот здесь как раз  огромное, просто необозримое, число вариант задач,
целей.  Но  самую  верную  отгадать нам  не дано,  иначе  сам  человек будет
способен  вмешаться в эксперимент. И,  как  водится, подгадит в  чем-либо. -
отвечала Муза. - Из возможных вариантов  Сергеев склонялся к попытке вывести
особую  породу  людей,  скажем,  толерантных  к каким-то  биологическим  или
поведенческим вирусам. Однако все могло  быть  и весьма прозаично: например,
иные  миры  избавляются от генетического брака,  накопившегося в  популяциях
своих соплеменников. Так что, Сабринок, дерзай: предлагай свои варианты.
     Подруги  вышли  на  Дворцовую площадь, и Сабрина  околдовалась величием
развернувшейся  перед  глазами  панорамы.  Она  вертела   головой,  медленно
вращалась на месте,  пытаясь ощутить  и  сохранить размах впечатлений.  Так,
медленно продвигаясь домой,  спотыкаясь вниманием на архитектурных шедеврах,
переживая  эстетическое  просветление, подруги добрались  до  своего дома на
Гороховой   улице,   что   идет  параллельно   Невскому  проспекту.   Словно
сговорившись заранее, обе одновременно вспомнили сергеевкий  стишок на злобу
дня ("Малярия"):

     Каменный мост громыхнул вопрос:
     "Быть ли в Питере ненастью -
     на Гороховой несчастью?"
     Дом тридцать застыл, как храм,
     нимфеткам святость не по зубам.
     Моя единственная, почти таинственная,
     приходит к ночи, убедиться воочию:
     чары вцепились прочно,
     воля порочна, разум спит,
     как дальний скит, слезой умыт.
     Душа монаха не примет краха,
     но муза дракона, глаза хамелеона
     гипнотизируют братца: просит остаться.
     Нет равенства в болезненной любви:
     Господи, помилуй и помоги!
     Выбраться надо из круга Ада.
     Помолюсь Святой Деве Марии:
     Спаси грешника от сладостной малярии!

     С  тем  и вошли в  квартиру: их  встретили  три  кошечки  (Маша,  Муза,
Серафима), супружеская пара  спаниелей - Граф  и  Буля. Взаимопонимание было
редчайшее:  животные  смотрели  на  хозяек одинаково внимательными  глазами,
выражавшими одно  общее  желание - поесть  поскорее! Хозяйки, усовестившись,
принялись  срочно готовить  обед для своих  питомцев, да и  о своих желудках
необходимо было позаботиться.  А над  головой, словно Дамоклов меч, нависало
вещее замечание - концовка Псалма  77: "И он пас их в чистоте сердца своего,
и руками мудрыми водил их".

     * 5.4 *
     День за днем медленно и без всяких потрясений текла жизнь подруг. Ничто
не  предвещало грозы - грома и молний.  Хватало  времени  готовить, стирать,
убирать   квартиру,  не   забывать   о  несложных  нарядах,  раскапывать   и
систематизировать архив Сергеева. Но самым главным, естественно, была забота
о  течении  беременности  и  подготовке  к неотвратимо приближающимся родам.
Сабрина должна была стать повторнородящей, а потому обладала уже достаточным
опытом  подготовки к  материнству,  да и организм  ее уже испытал  известные
муки,  а  значит  в  нем  давно настроились системы  защиты  жизни матери  и
ребенка. Беременность  протекала без осложнений,  Муза  исподволь  наблюдала
медицинским  оком  за  перестройкой,  не   надоедала  советами,  но   умело,
профессионально  подходила к организации  быта Сабрины.  Она  взяла на  себя
заботу  о  подготовке  приданого и  организации защиты от  всего  того,  что
однажды обязательно должно будет рухнуть на Сабрину, как снег на голову.
     Пришлось  задуматься о некоторых нововведениях в отечественной медицине
-  о  всеобщем  медицинском  страховании  и его горестных  последствиях  для
населения  огромной, развращенной государственной  заботой о  здоровье своих
рабов, страны.  Сабрина  со  своим будущим  ребенком  представлялась  жалкой
песчинкой в этом пыльном и бестолковом царстве.
     Больше  всех  волновалась  Муза. Она-то  знала прелести  отечественного
здравоохранения.  В ней все  больше и  больше  просыпалось какое-то  особое,
законсервированное  материнство. Доходило до маразма (так она  сама называла
это  состояние):  в  сердце зрела  и  шевелилась некая зараза - ревностью  к
Сабрине, к ребенку. Был дурной сон - привиделось, что  беременна именно она,
но  у нее  каким-то  детективным  образом похитили  эту  беременность:  плод
внедрили в чужой организм. Муза  в ту ночь проснулась в холодном поту, долго
не могла прийти в себя. Разобравшись в том,  где реальность, а где фантазия,
двинулась в другую комнату, к Сабрине. Нежно, осторожно, чтобы - не дай Бог!
- не разбудить спокойно сопевшую подругу, стала ощупывать ее живот. Все было
на месте! Все было в порядке! Муза представила себе возможный поворот мыслей
любого  наблюдателя,  ненароком   заставшего   ее   за   этими   акушерскими
манипуляциями. Самой Сабрине  все  можно  было  объяснить.  Она, безусловно,
поверит  в  добрые намерения подруги.  Но чужой глаз - всегда злой  глас! Он
может стать  не  только  "гласом  вопиющего в  пустыне", но  и обвиняющим  в
пороке. Одни заподозрят в лесбийских наклонностях, другие - в фетишизме.
     Эти мысли вдруг неожиданно  вывели Музу  на интимные откровения самой с
собой:  она  задала  себе  опасный вопрос,  на  котором  некоторые  женщины,
особенно ее возраста, ломаются  окончательно  и  бесповоротно. Муза спросила
себя:  кого  сейчас  люблю больше - мифического  мужчину-принца  или  земную
подругу-женщину? Ответ  повис в  воздухе и  никак  не  хотел приземляться  в
сознании только потому, что Муза боялась произносить в слух правдивый ответ.
Для  полного  откровения   требовалось  мужество!   Откровенный   ответ  был
смертельно простым: "Я люблю тебя, Сабрина, твоего ребенка и никого больше"!
Муза была  профессиональным  психологом  и хорошо понимала куда  ведут такие
откровения.
     Настало  утро: Сабрина,  как ни в  чем  не бывало,  умывалась, готовила
завтрак.  Муза,  словно  нашпаренная, глотнула толику кофейку и,  не отведав
скромный бутерброд, рванула в поход по официальным медицинским учреждениям.
     Пока Сабрина со все возрастающим любопытством и энтузиазмом исследовала
литературный   архив,    Муза    усердно   оценивала   систему   организации
здравоохранения  и, в  частности,  службы  родовспоможения  и педиатрической
помощи.  Покончив с анализом  безобразий, творимых в этой области  в России,
Муза переключила  внимание на то, что делается за  рубежом. Она  связалась с
Магазанником и получила подтверждение  того, что у фирмы имеется возможность
организовать специальную поездку во Францию, Германию, если Сабрина пожелает
рожать  в зарубежной клинике. Но здесь, совершенно неожиданно для себя, Муза
столкнулась с резкой и категоричной отповедью,  исходящей от самой  Сабрины.
Она, переполненная левацким патриотизмом  (термин ввела Муза), отринула  все
попытки  оторвать ее от новой родины. Она  страстно желала разделить "участь
своего  народа".  Услышав  филологический   перл,  Муза  фыркнула  так,  что
встряхнулись  стены  квартиры.  Затем,  отдышавшись,   подавив  негодование,
спросила:
     - Ты,  милочка, случаем,  не царских кровей. Это он,  наш батюшка царь,
вместо   того,  чтобы   передушить  большевистскую   нечисть,  отправить   в
сумасшедший дом всех этих психопатов и шизофреников,  решил  делить участь с
народом, за что  и  был варварски уничтожен. Потом  Россия  восемьдесят  лет
хлебала собственную кровушку, да не стаканами, а ведрами!
     Сабрина ничего не ответила, понимая,  что подруга лишь  печется о ней и
ребенке. Она  прижалась к Музе щекой, чмокнула подругу прямо в сочные губы и
снова занялась архивом. Муза внутренне  поплыла от  восторга и  нежности, но
заявила деланно грубовато:
     - Вижу,  девонька, сестричка, солнышко, что ты  зачиталась  крамольными
мыслями  своего благоверного. Они иссушили тебе  мозг, вконец испортили твою
бедную  головушку.  Кстати,  во  французском  и  испанском Сабрина  означает
сестра,  племянница.  Думаю, что Сергеев  видел  в  тебе  не только женщину,
вызывающую у него понятное головокружение, но и сестру, дочь, с  которыми он
встречался в прошлых жизнях. Боюсь, что и мы с тобой были сестрами когда-то,
если не подозревать большее.
     Сабрина словно ждала такого замечания. Она придвинула к Музе бумажку со
стихом "Сабрина" и стала читать его вслух.
     Муза, дослушав до конца отповедь греху, потрепала подругу  по загривку,
прижалась к ней щекой и сказала:
     - Все же ты  влюбленная дурочка, Сабринок, продолжает вешать тебе лапшу
на  уши твой  Сергеев  даже  после смерти.  А  ты  внимаешь  его виршам, как
неоспоримым  приказам, и живешь в сказке, которую он для  тебя  выдумал. Да,
наверное, обе мы дуры: я  ведь тоже из-под влияния Мишки так и не могу выйти
по сей день. Жаль, что он стихов, паршивец,  не писал, а то бы и я  потешала
душу стройностью рифм и сказкой сладких слов.

     Загадочно имя Сабрина -
     Не стоит ободрять генетика:
     нашептано тьмою веков,
     для Бога муки те - эстетика.
     пришло от простых рыбаков,
     Всевышний выбирал дорогу
     от спермы тупых мужиков.
     ведущую людишек к Богу:
     Как белое платье в крови,
     толпу безумных вразумлял,
     трясущее память поныне -
     на путь покойный наставлял.
     донашивали его графини
     Сабрин судьба - эксперимент,
     последующих веков.
     лишь поучительный момент.
     Сабрина-первая была
     Собак воспитывают плетью,
     за святость в жертву отдана.
     а человека - состраданьем,
     Толпа бунтующих скотов,
     примером вещим, назиданьем,
     терзала девичий альков.
     молитвой, верным покаяньем.
     Ниспослана Богом награда -
     Сабрина приняла крещенье -
     Сабрина вырвана из Ада.
     и заслужила тем прощенье.
     Прошел заметный интервал.
     Путь верный сам проверь -
     Контуры бытия изменялись -
     не мукой горькой и не скукой.
     иной биологией наполнялись,
     Есть верный признак проведенья -
     воспитанием шлифовались,
     терпенье, радость и прозренье.
     образованьем насыщались.
     Сам разгадай грехов обличье -
     Душевно-нежную точность,
     тем заслужи благополучье.
     как проверку на прочность,
     Воистину, для всех один:
     оформлял, бесспорно, Бог -
     Судья Всесильный -
     здесь ошибиться Он не мог.
     Бог наш - Господин!

     Муза внимательно  заглянула в глаза Сабрине, погладила  ее  по животу и
спросила:
     -  Чего ты опять-то  выдумала? Ты  понимаешь, что главная  твоя  задача
сейчас  ребенка родить полноценного? А ты все кувыркаешься в  воспоминаниях.
По-моему,  ты  во  сне  и наяву все еще чувствуешь себя в объятиях Сергеева.
Спустись  на землю:  ты  находишься в  стране,  которая  еще  только  сто  с
небольшим  лет тому назад  официально освободилась от  рабства (в  1861 году
подписал Александр  ((  свой  манифест о ликвидации крепостного права), но в
действительности  его  никто толком  и не выполнял еще  многие  годы. В пору
большевизма народ превратили в быдло, которое  проживало в  худших условиях,
даже  по  сравнению  с крепостным правом.  Ты  понимаешь,  что тебе придется
столкнуться со здравоохранением, выдуманным  новыми дураками -  наследниками
прежних  болванов? Эти  кретины  могут погубить и тебя, и ребенка?  А ты все
бродишь со  свирелью, как Дидель. Помнишь из Багрицкого: "Марта, Марта, надо
ль плакать, если Дидель ходит в поле и смеется невзначай". Сабринок, плакать
может  быть  и  не  надо,  но  думать  мы   с  тобой  должны  обязательно  и
предусмотреть все до мелочей.
     Муза прошерстила бумажки из архива и выбрала одну из многих:
     -  Ты посмотри, Сабринок, что  твой немой повелитель тебе пишет оттуда,
из зазеркалья,  словно предупреждая, что жизнь может  сложится в этой стране
отвратительно  до  безобразия.  Стих  называется   выспренно  -  "Поклонение
Господу".
     Порой живут не по правилам - вольно!
     Влюбленному сердцу от этого - больно!
     Совесть жалобой терзает и мозг, и душу:
     вроде видим, думаем, обычно дышим,
     но голоса жизни, все одно, не слышим.
     В отношениях простых - тягомотина:
     у стены на диване храпит он, уродина.
     Тянет жилы из плоти обязанность,
     обращая любовь в безнаказанность.
     Мимо счастья плывет жизни плот -
     тянет в погибель измен водоворот.
     Скучно и нудно ворчит-снует поток,
     раскручивая новых болезней виток.
     Верно жди: Господь Бог вскинет руку,
     разорвет цепей бесконечную муку.
     Свежий смысл и радости доля -
     преисполнится Всемогущего воля!
     Отыщется вдруг единственный человек
     и две судьбы, наконец, сплетутся навек.
     Отойдет, как гроза, роковое ненастье,
     забрезжит луч долгожданного счастья.
     Потянет к жизни - к заманчивой сказке,
     сбросим вмиг с лица пустяковые маски.
     Но Бог есть судия:
     одного унижает, а другого возносит!
     - не того кто обижает, а кто просит!

     Муза  опять порылась  в архивной  папке  и извлекла на свет Божий новое
откровение, которое, как ей показалось, очень подходило  к текущему моменту.
Она сперва  не  спеша  сама вчитывалась  в  строки  стихотворения, покачивая
головой, разгадывала и  домысливала что-то. Созревший поворот ее определений
был, как всегда, несколько неожиданным:
     - Похоже, что как бы иронически  Сергеев не относился к женщине, он все
же  отдавал должное ее роли в жизни нашего общества.  На поприще медицинских
услуг,  особенно  в  существующем ныне  варианте, тебе,  Сабринок,  придется
столкнуться с каверзными неожиданностями. Самое потешное заключается в  том,
что наводить тень на плетень в твоей родильной доле будут как раз те, кто по
идее  способен  проникаться   тонким   пониманием  твоих  трудностей.  Такая
медицинская помощь может выйти тебе не тем боком! Ожидать ничего  другого не
приходится: у россиянок так же, как у  мужиков,  нет Бога в душе (еще совсем
недавно  цари  боролись  с  язычеством,  а  потом большевики  его насаждали,
называя скромно атеизмом!).
     Муза дополнила предупреждение спокойным выводом:
     - Сергеев,  похоже, в качестве максимально  лирического  предупреждения
подарил тебе стих "Женщина":
     Забавное и странное созданье,
     способное сместить все мирозданье,
     та женщина, которая любима.
     Она, как рок, порой, неотвратима:
     рукой стальной терзает душу,
     гнетет, одаривает, душит.
     Когда бы удалось ей совратить Творца,
     то не осталось бы от Космоса крыльца.
     Но Слава Богу, мирозданье прочно,
     а истинно Святая Дева - непорочна,
     любить же Бога позволяется заочно.
     Земная душечка с роскошной попкой
     пусть не спешит тропинкой топкой.
     Попытка одарить Всевышнего улыбкой -
     конечно, будет пошлостью, ошибкой.
     Нет прав у любопытной дщери
     подглядывать в космические щели.
     Вот почему наш Вседержитель защищен,
     Он недоступен, безграничен, изощрен.
     А девушкам мирским в подарок: слезы,
     абразио, молитва, вера и ночные грезы.
     Господи!
     Прости их, ибо не ведают, что творят!

     -  Разговор   наш  не  праздный,  Сабринок,  в  службе  родовспоможения
девяносто пять процентов  составляют женщины. Бездарные  мужики-организаторы
здравоохранения  сейчас  подкинули   дамочкам  в  белых  халатах  опаснейшую
игрушку,    называемую   обязательным   медицинским    страхованием.   Среди
революционных преобразователей, кстати,  набралось достаточно  большое число
администраторш с такими неопрятными фамилиями, словно их выскребли из прямой
кишки во время  разбора каловых завалов. Суди  сама, что творится по женской
линии:  Конюховы-Рыловы, Окаяны-Записухины,  Гномо-Сратовы,  Куцыны-Глуповы,
Минаки-Пустовы   и  еще  черт  знает  какие  сочетания  звуков,   понятий  и
специализаций.   А  посмотри,  к   какой  помойке   тянется  мужская  линия:
Раскорякины-Нехристеновы, Шумяки-Кошкомучины, Кагаловы-Каловы, а то и просто
неприличные, совершенно  алкогольные фамилии - например, Алконовы-Литрухины,
и другие. Но  фамилии - это пустяк, не в благозвучие дело. За ужасным слогом
прячутся  соответствующие  племена,  роды, семейства, являющиеся  носителями
образования, эрудиции, культуры,  традиций. А уже из таких свойств выплывают
некие  качества, одобряемые  людьми, обществом  - ум,  честь,  порядочность,
принципиальность,  правдивость  и  так далее. К  огорчению, вместо  полезных
культур, в  российский и  без того неряшливый огород внесен  без меры  явный
чертополох,  сорная  трава.  Надо  же  наконец  научиться   доверять  власть
достойным - по роду и племени, по стойким генетическим качествам. Достаточно
было экскрементов с  выдвижением всяких выблядков - Ягода, Агранов, Урицкий,
Берия и  прочие,  прятавшие, кстати,  свои  истинные  фамилии  за партийными
кликухами.  Такие ироды быстро превращались в маленьких или больших палачей,
откровенных дураков и ворюг, умеющих активно пилить сук на котором сидят они
и все государство. Вся подобная  нечисть -  мутные пятна  на  стеклах  очков
генеральных отечественных  вивисекторов.  У  них,  как  намалеванная  черной
краской, выступает на лбу одна надпись - "Осторожно - быдло!".
     Муза  развивала социологические откровения, уже основательно переступая
границу приличия. И то сказать, трудно себя сдерживать, если тебя  несколько
десятков лет настойчиво травмируют ударами об острые  углы, локти, шишастые,
скособоченные черепа, подобные  паровому молоту. К тому же,  мусор имеет  то
свойство,  что постоянно лезет в глаза, как бы напрашиваясь на то, чтобы его
обязательно заметили, подчеркнули существование, выявили и зафиксировали его
особое  качество,  равное  стихийному  бедствию!  Оказывается,  даже  дерьму
необходима популярность, а не скромность! Музу нельзя было остановить:
     -  Сабринок, учти, что  многие  из  убогих, но  нахальных  выбрались из
глухой провинции и ринулись завоевывать столичные города. Они  ничему толком
не учились, мало знают, но много болтают, брызжа слюной от восторга. Но речи
их - все чушь несусветная. Помню, Сергеев заливался гомерическим хохотом над
одним из  таких ученых-организаторов (Акулов  или Ахуев, кажется?!): тот все
пытался  всучить  общественности  "Программу"  перестройки  здравоохранения.
Детали не зафиксировала (слишком много чести!), но смысл, кажется, состоял в
том, чтобы участковых  врачей всех  поголовно  перевести  в, так называемые,
семейные  врачи. Надо тебе сказать, что для  этого необходимо в одной голове
сочетать  знания   терапевта,  педиатра,  акушера-гинеколога  и   еще  всего
понемногу  из  разных медицинских  дисциплин.  Ну, прежде,  чем молоть чушь,
вспомнили бы с каким трудом  нашим врачам - выходцам из народа - далась одна
специальность, а  тут совмести их сразу несколько. Сергеев говорил, что если
провести нормальное лицензирование только по  одной специальности (например,
терапии), то  тестирование выдержат  не  более  30%  функционирующих  сейчас
эскулапов.  Вот тебе  и  цена  таких  бездумных программ:  их  творцы готовы
посадить здравоохранение целого города, страны в лужу только для того, чтобы
прослыть  "преобразователями". А они  на  самом деле  заурядные  могильщики,
гробокопатели!  "Смеялся  бы  над  дураком, но  дурак свой"!  Так,  кажется,
говорит народная мудрость. Беда в том, что и некоторые  государственные мужи
- надеюсь, не корысти  ради,  а по пролетарской наивности - ловятся на такие
дешевки.
     Муза  продолжала заводиться все больше и  круче.  Разумеется, общение с
Землей Обетованной  сильно  исказило  восприятие  родины-мачехи,  ожесточило
что-то в душе, сделало умную женщину ретроградной. Она, даже  не передохнув,
продолжала отповедь со все возрастающей экспрессией:
     - Но  косоглазые  курвы не видят  или  просто не  умеют читать  простые
слова, написанные судьбой  и историей родного края. Их участь,  по  большому
счету,  - быть  экспонатами в  краеведческих музеях. Скорее  теми,  которыми
пугают малолетних детей:  "Вот бука  придет -  в лес  уволочет"! Их  взгляд,
вообще, приспособлен  только  к чтению кратких  надписей  на  заборах, да на
кумачовых транспарантах! Весь этот курвятник квохчет, суетится, демонстрируя
наигранную прыть, не зная ни времен,  ни народов, ни востока,  ни запада, ни
солнца, ни луны!  Но,  честно-то  говоря,  у  нормального  человека все  эти
экспонаты вызывают грусть  и жалость,  потому что они  в  этой жизни  являют
собой феномен  "подкидышей" - кособоких  и хвостатых, не нужных ни  себе, ни
окружающим, не пригодных  ни для какого путного потребления - ни спереди, ни
сзади!
     Муза  опять  притормозила,  видимо, в поисках подходящих метафор, затем
выплеснула еще один ушат ледяной воды:
     -  В  русской женщине  имеется  одна отвратительная черта - способность
терять  лицо.  Обрати внимание, Сабринок,  если русская  баба выходит замуж,
скажем, за еврея, то через пару лет она становится еще большей еврейкой, чем
даже ее благоверный. И в  Израиле такие эмигрантки самые "израильские". Жена
алкоголика  моментально  становится  алкоголичкой (это  даже самой  природой
предусмотрено!),   наркомана  -  наркоманкой,  преступника  -  преступницей,
причем,  активно  борющейся  за  него  и  на его  стороне. Ужас! Разве может
восточная женщина настолько  потерять лицо, -  да никогда!.. хоть убей! Куда
проще было  бы  развиваться  нашей  стране,  сохрани  она  прежние  фамилии,
являвшиеся красой и гордостью отечественной генетической кунсткамеры. Возьми
для примера:  Воронцовых, Дашковых, Трубецких, Голицыных, Потемкиных, Витте,
Столыпиных, Верещагиных, Федоровых,  Ивановых, Сергеевых...  Да  мало ли еще
добротных родов и фамилий!
     Муза сбавила  обороты,  потерла  переносицу,  видимо, для  того,  чтобы
успокоить нервный тик, всегда  возникавший у нее  при  разговорах  о  гибели
отечественного здравоохранения и, вообще, - в беседах "за родину". Она никак
не могла  простить нынешним  упырям  (так она их  всех  называла) сильнейших
разрушительных  акций, сгубивших  все то, что годами создавалось, оформляясь
во вполне доступную и безотказно  действующую  систему  оказания медицинской
помощи малокультурной нации,  никогда  не умевшей заботиться  о  собственном
здоровье.  Она  часто  приводила   в  пример  Чехию,  где  сумели  сохранить
государственную  систему  здравоохранения  и   те   привычные,  для   народа
завоевания, которые идут на пользу любому человеку.
     Сабрина обычно в минуты накала страстей не  возражала подруге, зная  ее
неукротимый  темперамент. Она давала ей выговориться полностью, хотя многого
до конца не понимала и не принимала. Сабрине, прежде всего, была чужда такая
бурная  манера  обсуждения  заурядных  явлений,  но  у  Музы-то  душа  давно
наболела!  Так  много  огня  и  пламени  в  разговорах об  обыденном,  давно
отрегулированном на Западе, - это следовая реакция от предыдущих  страданий,
тянувшихся через многие поколения жителей России, которая никогда не была им
заботливой матерью.
     Сабрина  знала, что  сейчас  Муза в  своей критике общественных пороков
обязательно  переведет стрелки на  парламент.  А  там она, в  первую голову,
достанет  какого-то абсолютно лысого  балбеса с выражением глаз,  близким  к
бегемотскому,  и  отвратительным трубным  голосом. У  него  и  фамилия  была
созвучная,  если  верить   словарю  Владимира   Даля,   татарскому  "шандан"
(подсвечник!)  и  российскому  -  "дыба" (сложный пыточный инструмент!). Все
сходилось, как один к одному: нужно искать предков по роду занятий - палачи!
Подсвечником  можно огреть  узника по  голове, закрепить  свечу  (в пыточном
каземате всегда  темно), той же зажженной свечой пройтись легонько по кожным
покровам человека,  растянутого  на  дыбе. Все  это  плохо  ассоциировало  с
парламентом  и законотворчеством.  Вот  почему  носителя  такой фамилией все
время подмывало на кулачные бои, скандалы, дебоши, кровопийство!
     Фамилию  этого  трубадура, ни Муза, ни  Сабрина  не  хотели запоминать,
скорее,  из-за  внутренних  противоречий. Хотя тот мужик как-то,  видимо, по
пьянке, хвастался на всю страну своими гигантскими половыми  возможностями и
тем задел за живое пухленькую барышню с ласковой,  скользящей фамилией. Муза
и  Сабрина,  безусловно,  были  солидарны с  дамой. Она в тон  лысому  бойко
отвечала о чем-то низком и непотребном в парламенте.
     Там было еще несколько давно отпетых петухов, у  которых Музе почему-то
мерещились  раскаленные серпы  и молоты, вместо смешных мужских причиндалов.
Все  сходилось  к  тому,  что именно серпом они  проводили  обрезание  былым
партийным лозунгам,  а  за  одно и бойким оппонентам, не желавшим сдаваться,
уступать  власть.  Молотом они ковали во фракциях "глас народа", единственно
верный и справедливый. Они просто слюной и мочой исходили на вещий партийный
клич!
     Один  из  них  был сильно  курносым (почти, как Павел (),  с нездоровым
цветом    лица,   бородавками    -    свидетельством    давнего    поражения
папилломавирусом.   Его   бы  убрать  из  депутатской  среды  по  санитарным
показаниям!  Адскую картину завершала  безобразная конструкция черепа. Ее бы
использовать по назначению -  забивать  сваи или в  качестве наковальни  для
производства подков. Правда, у  Сократа тоже был  безобразный череп, но зато
какие светлые мысли роились в нем! Сократа, к  сожалению, казнили. Но  этот,
современный гигант склоки, сам кого  хочешь казнит!  Адамова голова говорила
всегда  с  апломбом,  -  кстати,  не по чину  -  все  время задирала старика
президента.  Такие акции  были,  скорее всего,  безуспешными  -  выпускаемые
стрелы пролетали мимо,  либо вовсе не долетали до главы государства. Сабрина
тоже  проверила  фамилию незнакомца по  словарю  Даля  (и  тут же  ее забыла
навсегда!). Даль  утверждал, что "зюкать"  значит болтать, говорить, сюда же
подходило - напиваться и драться, а ласкательное "Зюзька" - у народа любимая
клички  для  свиней! Чувствовалось,  что  председатель красной  фракции  был
отпетый  лжец и  проходимец  - так или иначе, но  личность нестандартная.  У
такой человеческой породы,  как правило,  отсутствует совесть, а потому  они
спят  спокойно,  особенно  в  гробу  или в урне, замурованной  в Кремлевской
стене.
     Вообще,  вся парламентская гвардия  производила  впечатление резвящихся
овечек  с   неопрятно   вздыбленной  шерстью,  почему-то   возомнивших  себя
мамонтами. Было много азарта и скрытой ласки  к своему  важному  положению в
обществе. Но совершенно отсутствовала забота об избирателях, словно никто из
присутствующих не  собирался оставаться в  теплом помещении на второй  срок.
Финал надвигался сам собой, неотвратимо: он представлялся простой формулой -
"выбраковка и приготовление шашлыка из баранины"!
     Среди многих  Муза и  Сабрина  особо выделяли  только  одну персону,  к
которой относились  с  симпатией, скорее,  с потаенной  грустью:  аккуратный
старичок  с  респектабельной  сединой  и  тройным подбородком. Он был душка,
просто "Прима" - хоть и старикан, но зато  "каков"! Говорили, что родился он
в Грузии (Муза несколько путала ГРУ  с Грузией). Когда человек возникает  от
слияния сперматозоида или яйцеклетки еврейского качества с пусть даже сильно
подпорченным  аналогичным материалом из другого  этноса, то  довольно  часто
наступают парадоксальные явления. На стадиях работы  разведчиком-резидентом,
главным   шпионом   страны,   министром   всех   отечественных   дипломатов,
председателем  всех  министров  он  последовательно  боролся  с  абсолютными
носителями  еврейского  генофонда,  принадлежавшего  ему  только   частично.
Видимо,  он  не мог простить  им то,  что  они  остались  на "той стороне" и
успешно  там развивались. Дело доходило до  неприличного возбуждения отпетых
врагов многострадального Израиля, которых  хоть пруд пруди в Арабском  мире.
Но  Сабрина и Муза  все  же  прощали старикану его неприличные  шалости. Все
окупали внешние данные, острый язык и то, что в пору уже не полета, а только
сидения на  нашесте,  он  женился на женщине-враче  очень  приличного  вида.
Логика  двух сердобольных женщин двигалась просто: если бы старикана выбрали
президентом всей страны, то, как пить дать, медицина  возродилась бы в нашем
отечестве!
     Муза и Сабрина  на выборах голосовали именно за него,  но победил более
молодой и шустрый (тоже, кстати, разведчик), к тому же вредивший иному врагу
-  расположившемуся ближе  к  центру, здесь в Европе. Молодой,  нет спора, -
тоже  достойный  человек.  Но  прогрессу  часто  мешают женщины  (в США  это
особенно  заметно). Молодой президент,  видимо, памятуя  о том, что его жена
была когда-то  стюардессой,  споткнулся на  Аэрофлот,  предлагая искать  там
коррупцию.   Нельзя  отказаться   от  версии,   что   задурил   ему   голову
респектабельный  старикан!  Но  ведь давно  известно,  что  для  пассажиров,
летящих  в самолет, главный смысл  полета  заключается в том, чтобы аэроплан
удачно взлетел и  мягко приземлился. Как делятся уплаченные за билет деньги,
его не интересует. О  страховых сборах вспоминают только родственники, когда
самолет разбился и надо опознавать и хоронить останки пассажиров.
     Однако  то  были  второстепенные (сопутствующие)  переживания.  Музу до
нервного срыва бесили разглагольствования о "бевериджской" или "бисмаркской"
моделях  здравоохранения.  У нее был  только  один  подход-оценка:  приносит
пользу  или не приносит человеку определенная организационная акция. Богатые
государства, с цивилизованным и  культурным населением, могли позволить себе
игрушки  выбора.  Но  страна,  в  которой  еще  действуют  старухи-шептуньи,
заговаривающие онкологические опухоли, или шаманы-плясуны, проводящие роды у
ритуальных  костров,  должна опекаться  разумными руководителями, способными
отличать  черное от белого, адаптивное от совершенно неподходящего в  данный
момент и  в  конкретном  месте. Если  народ  приучили к интеллектуальному  и
поведенческому   иждивенчеству,   то   и  система   здравоохранения   должна
действовать  в  автоматическом режиме. Иначе говоря, дурака необходимо брать
за шиворот и лечить  в  приказном  порядке, особенно,  когда он может  стать
источником страшных бед для окружающих.
     Какой  же  смысл сравнивать поведенческие реальности  наших кретинов  с
жителями  Германии,  Голландии,  Франции,  Англии  и  прочих  цивилизованных
государств. Там действуют иные дистанции и уровни цивилизованности: они ушли
минимум  на   пятьсот  лет  вперед.  Попробуй   наверстай,  догони  буржуев!
Непонимание этого - явление, подобное совещанию с  народом о государственной
символике и гимне. Совещаться-то надо с авторитетными профессионалами,  а не
с пропившим  мозги сбродом.  Музыку  должны обсуждать  композиторы,  слова -
поэты,  морды  орлов - специалисты в геральдике и художники-эстеты. Во главе
такого вече  разумно  поставить  ответственного  историка,  а  не заурядного
функционера, прославившегося разрушением коммунального хозяйства  в огромном
городе. Другое дело, что обсуждение даже в  таких компаниях  может перейти в
обычный  российский  базар. Вот и приходится самому  главному администратору
страны топать ногой и стучать  кулаком по столу: хорошо, если делает он  это
элегантно и с положительным результатом.
     Муза опять порылась  в архиве и с  радостной ухмылкой выволокла  из его
недр  очередную  бумажку, позволившую  ей  провозгласить  еще  один  продукт
свободного творчества  Сергеева.  Трудно  сказать, какие  события подвигнули
стихоплета  к  аллегориям   мирового  и,  вместе  с  тем,  сугубо  бытового,
масштабов. Однако слово из песни, как  говорится,  не выбросишь.  Сейчас это
был стих под названием "Удача":

     Нас тягловая сила
     по миру проносила,
     нежданно и негаданно
     в помойку опустила:
     выбирались, кто как мог,
     помогал и бугорок,
     и подводный камень,
     ласковый, как пламень.
     Кто смекалкой обладал -
     увеличил капитал.
     Бабы скоро извернулись:
     задом к члену повернулись.
     Чуб-бойцы без долгой спячки
     всех взметнули на корячки.
     Вывод прост: лови удачу,
     действуй быстро и без плача!

     Муза продолжала давать пояснения,  но они все тяготели к мрачным тонам.
Выходило так, что опасно сегодня отдавать свое здоровье в руки отечественной
медицины. Но не потому, что у нее  не было достойных традиций. Здесь как раз
все было в порядке: вспомнили крупнейших российских акушеров, да педиатров -
Нестора  .Максимовича,  Антона  Красовского,  Кронида  Славянского,  Алексея
Лебедева, Дмитрия Оскаровича  Отта, Викторина Груздева, Владимира Снегирева,
Ивана   Лазаревича,   Николая  Феноменова,  Василия  Строганова,  Александра
Рахманова  и  таких,  более  современных  эскулапов,  как  Гентер,  Окинчиц,
Скробанский, Лурье, Жорданиа,  Бутома. Да, всех достойных  и не перечислишь,
не упомнишь. Главная беда, тем не менее, состояла в том, что  дерьма плавало
на поверхности отечественной медицины все равно больше!
     Муза вновь принялась склонять  Сабрину к поездке за границу. Напомнила,
что  первые  акушерские  клиники возникли в Париже  еще  в семнадцатом веке.
Здесь же создавалась выдающаяся школа акушеров. Ф.Морисо написал капитальный
труд  - руководство  по акушерству. Не отставала от успехов Франции  и наука
Германии.  В  акушерской практике  она, наверное, лидировала. В  затылок  им
дышала   Англия,  Голландия.  Транспортировали  в  Россию  передовые  знания
зарубежные  ученые  благодаря  личной  заинтересованности  монархов,  знати.
Сиволапый  же народ оставался на  попечении  "народной мудрости" - в  лучшем
случае,  повивальных  бабок,  да  знахарок. Из  кладовых  бесплатного  опыта
выволокли  некоторые  универсальные  приемы, способствующие  ведению  родов:
беременную на сносях  тащили в баню, обеспечивая  тем самым и  относительную
асептику,  и релаксацию, и охранительный  режим.  Роженицу заставляли  много
ходить:  излюбленный прием  - хождение вокруг стола с глубокими поклонами  у
каждого угла. Бабки-повитухи  использовали поглаживания живота,  поясницы  и
боков роженицы,  сочетая простую технику массажа с заговорами (суггестия). В
доме отпирались все запоры - дверей, шкафов, сундуков; развязывали все узлы.
Отхождение последа  ускоряли простыми приемами: роженица  дула в бутылку или
вызывала у себя рвоту, для чего пила теплое масло,  мыльную воду, вкладывала
в рот собственные косы.
     Светская  медицина   в   России   развивалась   в  основном  стараниями
иностранных  лекарей,  но  самым  ранним  Руководством по  медицине  считают
эпистолярное  творение  царицы Зои  -  внучки  Владимира  Мономаха,  в жилах
которой  текла,  безусловно,  не  абсолютно  чистая  славянская  кровь.  Все
властители  Киевской   Руси   тогда   были  носителями   доминирующих  генов
Рюриковичей, скандинавов.
     Муза, сообщая эти сведения,  прямо за шиворот тащила Сабрину за кордон,
в  зарубежную  акушерскую  клинику.  Но  новоявленная  россиянка  совершенно
неожиданно оказалась "упертой" больше, чем стопроцентная хохлуха.
     Музе пришлось на ходу перестраиваться: решили срочно вставать на учет в
женской консультации по месту жительства. Оказалось, что таковым медицинским
пристанищем является женская консультация Снегиревского родильного дома, что
на  улице Маяковского. Ох, уж  эти российские  логические абракадабры:  Музе
страшно не нравилось сочетание имени пролетарского  поэта-бунтаря, "горлана,
главаря" с клиникой родовспоможения. Несколько успокоило то,  что в соседнем
доме, оказывается до 1927 года  проживал известный юрист А.Ф.Кони. Всплывала
надежда  на то, что бунтарские астральные  матрицы, снующие вихрем туда-сюда
по  улице  Маяковского, обуздает законопослушание  известного  юриста. Хотя,
если правду сказать, Муза не доверяла полностью юристу-новатору, защищавшему
революционеров экстремистского толка.
     В консультацию  двинулись  не  спеша. На  подходе к  приемному покою  с
любопытством  разглядывая   классическое   медицинское   строение,   обликом
напоминающие снаружи детскую больницу имени Раухфуса. Видимо, в  архитектуре
дореволюционных   больниц   доминировала   немецкая   эстетика   и   здравый
организационный план. Мерещились  иные  времена  Санкт-Петербурга: казалось,
что сейчас подкатит к главному  крыльцу снегиревки экипаж на дутых шинах, из
которого  постанывая  выберется  известная  куртизанка с  огромным  животом,
страшно перепуганная  предстоящими муками - расплатой за неаккуратный грешок
с  именитым,  богатым  петербуржцем. Но  ничего  такого  не  случилось, а  в
помещении   женской  консультации  женщин   ожидала  встреча   с  бедностью,
безалаберностью и отсутствием вкуса тех,  кто оформлял интерьеры учреждения,
когда-то славившегося высокой культурой.
     На  обветшалых  стульях  приткнулись,  топорща  свои  округлые  животы,
страдалицы -  единичные, как  лейкоциты  в  поле зрения у здоровой  женщины,
только что сдавшей мочу  на анализ. В  период  социальных  катаклизмов народ
безмолвствует  и не  выражает  особого  желания  размножаться. Голодные люди
изредка ограничиваются безопасным сексом. На фоне вторичного иммунодефицита,
приходится больше заниматься лечением банальных вульгарных инфекций. Половая
сфера,  из-за  неразборчивости в выборе  партнера,  отсутствии  коммунальных
удобств,  превращается  в  микробную  помойку,  где  долго  тлеет,  теплится
неприятная зараза.
     Зрелище, представившееся  Музе и Сабрине,  было жалкое, от чего тошнота
подкатила  к  горлу  подруг.  Намокли  глаза от  слез  -  это  свидетельство
осознания   скорбной  женской   доли   в   огромной,   бестолковой   стране,
правительство  которой  усердно  издевалось  над  своим  народом.  Заунывные
традиции длятся уже многие десятилетия, оставляя простую женщину беззащитной
от болезней и недоедания.
     Настала  очередь  и  для  Сабрины   войти   в  чистилище  -  в  кабинет
врача-гинеколога. Как заботливая  мать, за  Сабриной следовала Муза,  сверля
взглядом эскулапа  и  помощницу  - участковую  акушерку.  Муза искала точный
ответ на вопрос: "можно ли доверить подругу этим живодерам"? Встретила немой
вопрос  несколько  притушенным взглядом женщина  средних лет. Ясно, что была
она  врачом  с достаточно большим  стажем работы  и,  вестимо, с клиническим
опытом.
     Виргилия Александровна Вайцеховская -  звали врача. По внешнему виду  -
что-то  среднее  между  еврейкой и татаркой,  ну,  может  быть,  с некоторым
намеком  на слабые  польские  корни. Муза оценила все  правильно  - поляком,
скорее всего, был муж Виргилии.  Он и подретушировал образ супруги. Муза тут
же  придумала  ему  имя - Петр  (Кифа,  камень).  Поляки просто  балдеют  от
собственного  величия,  бурно  распирающего  их  изнутри.  Сила  внутреннего
давления - самолюбования  и величия  -  равняется энергии взрыва  водородной
бомбы, которой  у них нет и никогда не будут (кишка  тонка!). Потому и льнут
гордые  "лыцари"  к атомному заду НАТО,  шипя из  под лавки на  безалаберную
Россию. А шустрые янки подзуживают гордецов, грея руки над чужими угольками.
     Врач-гинеколог выглядела весьма симпатичной женщиной -  среднего роста,
стройная,  с приятным интеллигентным лицом, точеным  носиком и ртом. Большие
карие глаза,  каштановые волосы  приятно гармонировали  с  белым медицинским
халатом.  Как  оказалось  потом, она  всегда  носила  изящные бусы,  серьги,
колечки   -  видимо,   бижутерно-ювелирная   эстетика  сохранилась  в  семье
обрусевшего  поляка.  Но  странное  имя  напомнило  Музе известный термин  -
"вирго!" (девственница).  На девственниц ни врач,  ни акушерка, находившаяся
здесь  же (Наташа -  ее имя), не были похожи. Увидев  специфически  округлый
живот Сабрины,  Виргилия  и Наташа сразу потеплели взглядом, а может быть, и
сердцем, переполненным до краев милосердием.
     Куда приятнее  врачевать добропорядочную  будущую  мать,  чем очередную
потаскушку   со   страшным  гонором   и  злющими  гонококками,   да  дюжиной
переплетенных,  как  тела ядовитых змей  в вонючем  террариуме, венерических
заболеваний. Злые подарки порой приходят  от собственных матерей-алкоголичек
еще  до  незапланированного  рождения  "цветка  любви".  Но,  вестимо,  чаще
случаются такие несчастья при  плохом выборе  кобелей-однодневок  с  бычьими
шеями  и  глупыми  рожами.  Они,  как  сорный  дуролом,  плодятся теперь  по
сомнительным фирмам  с  мыльно-пузырными функциями.  Сюда  же  подтягиваются
торговцы  алкоголем  из аляповатых киосков,  мнящие себя  крутыми  дельцами.
Попадаются  и  мильтоны, не  гнушающиеся  "живым  товаром"  и  во  всю  мочь
уклоняющиеся  от обязательных медицинских  осмотров.  Да  мало ли  еще  кого
заводит в тайные дебри похотливая глупость.
     Врач  и  акушерка  отнеслись  с  вниманием  и  участием  к  Сабрине, по
достоинству оценив настороженность ко всему  российскому, просто  выпирающую
из  Музы. Были проведены  все измерения,  уточнен срок  беременности, собран
полный  акушерский   анамнез,  выписаны  направления  на  анализы,  заведена
Обменная  карта.  Муза,  которой  не  посчастливилось  рожать,  с  интересом
наблюдала   почему-то  именно   за  измерениями.   Она  -  бывший  анатом  -
саркастически  оценивала  суету  вокруг  сабрининого  живота,  понимая,  что
главное  все  же то,  что  расположено внутри. Но она  тщательно фиксировала
результаты  измерений:  стояние  дна  матки  оказалось  под   самым  пупком,
distantia spinarum  достигала  26  сантиметров,  distantia cristarum  -  28,
distantia trochanterica - 32. Общими усилиями спроецировали conjgata externa
(около 21 сантиметра), тогда conjgata vera должна быть равна 11 сантиметрам.
Ничем  не  отличались  от  нормы  и  размеры conjgata diagonalis (12,5 см.).
Индекс  Соловьева показал, что  Сабрина слишком изящная, тонкокостная особа.
Она не достигла еще стандартов "русской бабищи", отечественной красавицы.
     Начались приятные  хлопоты для Сабрины, которые она благосклонно делила
с  Музой: медицинский контроль, психологическая подготовка к родам,  диета и
гигиена беременной, закупка "приданого" для ребенка  и многое другое.  Жизнь
для  обеих  подруг  приобрела  особый  смысл.  С  каждым  днем  благополучно
протекавшей  беременности походка Сабрины  приобретала все  более горделивую
стать,  свойственную женщине, меняющей центр тяжести из-за растущего живота.
Муза с любопытством наблюдала,  как  Сабрина,  того не  замечая,  вынужденно
несколько  откидывала корпус,  голову  назад, прогибаясь в позвоночнике.  Но
менялась  не  только  анатомия, но и  характер  подруги: Сабрина становилась
спокойнее  и покладистее, осторожнее  в движениях,  в  выборе  положения  на
кресле, стуле, тахте. Муза заочно все  больше  и категоричнее  влюблялась  в
преображающуюся   мать   и    будущего   ребенка,   с   нетерпением   ожидая
заключительного аккорда священнодействия, таинства появления нового человека
на Свет Божий.
     Весь Мир изменил психологическую окраску. Разговоры о поезде за границу
для родов  прекратились, и  об этом окончательно и  однозначно было заявлено
Магазаннику, когда он в очередной раз попытался "наехать" на "легкомысленных
девушек". Досталось и Феликсу. Тот, не уловив "момента истины", обратился  к
Музе, "разбившей  его сердце  окончательно". Феликс  преобразился и  стал  в
последнее  время  выражаться  высокопарным  слогом.  При очередной встрече в
Петербурге со своей "повелительницей" Феликс просил ее "подарить ему  руку и
сердце навсегда и  переехать  в Москву". Муза, не дрогнув ни одним мускулом,
спокойным и почти  ледяным тоном заявила Феликсу о том, что если он еще  раз
заведет  с  ней  неуместные разговоры,  то  она "разобьет ему теперь уже  не
сердце, а яйца".
     Сабрина давно  подозревала, что между этой  парочкой теплятся известные
шашни, но не ожидала такой решительной отповеди "верному оруженосцу". Потом,
оставшись наедине, подруги долго и злорадно хохотали  по  поводу случившейся
разборки. И поделом: умный мужчина до смерти  должен помнить, что разнополые
влюбленные,  даже  супруги, всегда остаются  "иностранными государствами" по
отношению друг к другу! Ева скорее согласиться погибнуть  лютой смертью, чем
простить Адаму то,  что Бог  сотворил его  первым, а ей  выделил  в качестве
биологического ростка, только адамово  ребро.  Она  и в "тяжкие" ударилась -
сплелась со змеем-искусителем - не  ради наживы  или откровения оргазмом,  а
исключительно мести ради!
     Феликс долго  и тяжело переживал воспитательную встряску, даже пробовал
обсуждать с Магазанником  скорбно-пошлую  идею о  том, что Муза и Сабрина  -
лесбиянки. Но Аркадий  Натанович поднял его на  смех.  Феликс утопал в своем
горе примерно неделю -  не звонил Музе, не слал телеграммы, -  но затем, как
побитая жопа,  "приполз"  на самолете в  Санкт-Петербург  с  извинениями  за
бестактность и дорогим  золотым  колье  для  Музы. Он  апеллировал к обычным
доводам - дескать "Бес попутал! Прости бесценная"!
     Феликс  не  подозревал,  что напросился  еще  на одну  выволочку.  Муза
воспитывала  Феликса теми же  методами, которые применяются  при дрессировке
цирковых  тигров.  Она  не приняла колье,  заявив, что  не в ее  правилах за
драгоценности предавать "драгоценный дуэт"  истинных подруг. Феликс  получил
даже не  намек,  а прямое  указание  впредь делать подарки только в  двойном
комплекте  - ей  и Сабрине.  Если  уж  у  него  возникает фантазия дарить ей
что-либо. Но, вообще-то, они с Сабриной женщины обеспеченные и  без  дорогих
побрякушек спокойно обойдутся. Когда он понял значение слова "принимать" ему
стало понятно, что  и "давать" она ему ничего не собирается!  Если бы Феликс
был  моложе,  то,  конечно,  стал бы  кусать  локти и катался  по  полу.  Но
житейская мудрость сделала правильный выбор. Помогло  и  краткое наставление
Магазанника:  "Всему  свое время"! Истинное  наслаждение  испытывает мужчина
(конечно, если он не садист отпетый!), когда женщина ему отдается по велению
сердца, а не когда обстоятельства вынуждают ее к этому.
     Последние месяцы  беременности  пролетели, как  один день - уж  слишком
много хлопот  у созревающей матери. И вот  настал  тот знаменательный  день,
когда,  как вечевой колокол  в  ночи, вдруг  рванули свою  предупредительную
мелодию предвестники родов - пока  еще жалобные, отдаленные схватки. Большее
всего  волновалась  не  Сабрина,  а  Муза,  - на ней  лица  не было!  Решили
добираться до Снегиревки пешим ходом: медленно, обстоятельно, с остановками,
ведя душеспасительные беседы. Надо следовать советам старых акушеров!  - был
вынесен вердикт обоими. Добирались без приключений.  Вот  и  двери приемного
покоя. Его  уже успели  перенести  в другое крыло, и  роженицы, прежде,  чем
взойти  на эшафот, должны были  тыркаться  не в  те двери, отыскивая  вход в
пыточную комнату. Но такие задачки - в российском стиле!
     Первый  осмотр, несложные  манипуляции на кушетке,  в  гинекологическом
кресле выявили  раскрытие шейки матки в четыре  пальца.  Сабрину поволокли в
"кричалку", на второй этаж. Там было примерно 10-12 почти  солдатских коек с
голыми   матрасами,    обтянутыми   клеенками.   Словно   обширный   сегмент
древнегреческого  цирка,  на  сцене  которого  дерутся  насмерть  взбешенные
гладиаторы,  "кричалка"  кипела  страстями и муками, разрывалась  криками  и
восторгами дикого варварства.  Ее  широкие  окна полукругом  распахивали всю
панораму боя во двор родильного дома. Нужно предлагать мужикам, состряпавшим
очередное потомство, большую плату в придачу к билету, дабы выявить желающих
понаблюдать,  а самое главное,  послушать рев несчастных, обманутых прежними
постельными ласками, женщин.
     Самое  большое  варварство и скотство всегда  присутствует  при родах в
России! Это  ее особая, незабываемая стать.  Еще при  старике-немце Отто,  в
институте, называемым  в народе его именем, все  было  устроено  так,  чтобы
максимально  снять  напряжение, страх и  боль  с  души  и  тела  женщины. Ей
помогали конструировать готовность выполнить ответственную функции, отчет за
качество  которой будет отдаваться напрямую Богу. Тогда, при грозном царском
режиме,  в широких  коридорах института перед  родильным  залом  разливались
успокаивающие  звуки  органа,  курились  благовония из специальных  лечебных
трав. Женщины, заложив  руки за спину и гордо запрокинув головы,  вышагивали
по  кругу, элегантно  выпячивая огромные животы.  Эти  склады,  туго набитые
генетическими откровениями, цитоплазматической  мутотенью, природа собрала в
дорогу  нарождающимся поколениям. Ожидая  своего  часа  - момента акушерской
истины - женщины отрешались от мирской суеты, чему-то  тайному улыбались,  -
видимо, пытались ублажать своего и ребячьего ангелов-хранителей. Это было не
только грандиозное  шоу,  но и  акт медицинского  милосердия,  использование
приятных  и  полезных  медицинских  технологий,  приводивший  к  практически
полному обезболиванию и физиологическому течению родов.
     Однако  на  сей  раз  Сабрина  встретилась  с  тем, что предоставили ей
организаторы городского здравоохранения:  в "кричалке" творился  кошмар, ад,
несчастье,  трагедия  души  и плоти... Сабрина видела такое впервые!  И  это
зрелище впечатляло так же эффектно,  как показ пыточных камер или крематория
Освенцима.  В  ее голове возникал только  один вопрос: "А для чего весь этот
садизм, откровенное скотство на рубеже двадцатого и двадцать первого веков"!
Она  никогда не  поверила бы  заверениям мужей  города о том, что все это  в
целях экономии  народных  средств и исключительно для рационального  ведения
родов.  Здесь   "бюджетные  деньги"   (как  любили  говорить  мужи  города),
отпускаемые  на  службу  родовспоможения  тратились с  эффектом,  близким  к
патологическому буйству!
     Момент  был  примечательным:   оказывается,   были  закрыты   несколько
родильных домов  на  "проветривание", косметический ремонт,  и всех  рожениц
свозили скопом  в Снегиревку. Вообще, за такие дела администраторам-мужчинам
надо  отрывать   не   головы,  а  мошонки,  ну   а  женщин-администраторш  -
стерилизовать, причем, без наркоза - под "крикаином"!
     Для  того,  чтобы  выдержать пытку  родами  в  условиях  общедоступного
отечественного здравоохранения, необходимо  иметь  очень  крепкое здоровье и
благоприятно  протекающую беременность. У Сабрины все это было: роды вторые,
срочные, предлежание плода затылочное, биомеханизмы родовой  деятельности не
собирались давать сбои, общая конституция была стандартная  -  благоприятная
для этого вида женских истязаний. Сабрина недолго слушала вопли соседок. Она
только  успела зафиксировать одну  роженицу, которую  ввели в акушерский сон
(видимо, та уже многие часы  истязалась  "помощниками  смерти"). Эта женщина
была доброго среднего возраста, несколько толстоватая.
     У Сабрины не возникало поводов для крика, а это, как известно, в России
главное основание  для того,  чтобы тебе  либо поддать жару, либо  отнестись
небрежно.  Ни дежурная акушерка, ни  пожилая врач-гинеколог, клевавшая носом
(время   было  позднее),  ни  пара  практикантов-юнцов,   с   важным   видом
расхаживавших между  солдатских коек и  приободрявших  рожениц фамильярным -
"ну,  потерпи,   милая!",  не  обращали   на  Сабрину   внимания.  Она  сама
почувствовала  начало  потуг  и подозвала  юнца.  Тот  снизошел  до  беглого
осмотра. С видом императора Калигулы, возомнившим себя почему-то Александром
Освободителем, он приподнял рубашку на ногах  у Сабрины. Мальчик-студент был
глупым, но  подавал надежды  на исправление:  его ударило словно током  - из
расширившейся  до  предела,  с  напряженными краями половой щели  появлялась
головка   ребенка.   На  отчаянный  крик  молодого  эскулапа  сбежались  все
"ответственные  лица".   Было  от  чего  перепугаться:  Сабрину  в   охапку,
придерживая краем рубахи  прущую  на  выход головку ребенка, за ноги  и руки
поволокли в стерильный родильный зал. Там было и свежо, и тихо, а  ящеричный
цвет  нарядов  медицинского персонала,  да матовый блеск софитов успокаивал,
при всем при том, активизируя родовую деятельность.
     Роды прошли  излишне быстро, что вызвало  и приличную кефалогематому  у
новорожденного  и разрывы у роженицы.  Недотеп в белых халатах (или  с каким
другим окрасом), в приличном обществе штрафуют, если  не хлещут по щекам. Но
Сабрина  не была мстительной. Однако, кроме Сабрины,  на этой земле еще была
Муза. И  она по моновению ока могла превратиться в тигрицу. Муза скажет  еще
свое веское слово: Феклы и Кондраты от медицины, проглотившие клятву старика
Гиппократа, как несложную закусь во время  очередной  пьянки, будут отвечать
по всей  строгости  закона.  Слишком дорого далось  Музе  это приближение  к
материнству,  к  святому  делу  -  к рождению потомка незабываемого  друга и
любимого человека - Сергеева!
     Из  "родилки",  после   отхождения   последа,  теперь   уже  счастливую
родильницу,  увидевшую своего  новорожденного мальчика Володю,  отправили  в
маленький закуток. Там  на  жестком  матрасе,  трясясь  от  холода,  Сабрина
дожидалась остановки  кровотечения  и  последнего  аккорда  пыток  -  штопки
разрывов тоже под "крикаином"!
     Палату новоиспеченных матерей  заполняли разом, то есть всеми теми, кто
примерно в одно время родил. Таких отмучившихся счастливец оказалось восемь.
Привезли сюда  и  толстушку, успевшую  оклематься  от  акушерского  сна и  с
некоторыми  приключениями наконец-то  родить  мальчика.  Это была  женщина с
довольно приятной  наружностью,  а  излишние  жировые  наслоения  делали  ее
волнительно-пикантной,  особенно  для  мужчин  среднего  возраста.   Сабрина
обратила внимание еще на  одну страдалицу  - сравнительно  молодую женщину с
приятными чертами  лица  (как потом  оказалось, большого  знатока  макияжной
техники),  но с  кровавыми  трещинами  стоп.  Можно было подумать, что перед
родами она прошла пешком, босиком, по бездорожью многие версты.
     Двух  этих особ Сабрина  выделила потому, что они  были молчаливее всех
остальных  женщин,  как будто несли  в душе  тайну, возможно,  общую  и  для
Сабрины. Та тайна витала в воздухе, определяя особую ауру и незримое родство
душ. Маленькая  "честная компания" была скована габаритами палаты: толстушка
оказалась соседкой справа, а молодая женщина-пешеход с шикарными каштановыми
волосами, заплетенными в тугую косу, лежала рядом, на койке слева.
     Присмотревшись  внимательно,  Сабрина  отметила,  что  у  товарищей  по
несчастью  есть  нечто  общее: во  внешних  данных,  в  характере,  в манере
говорить   и   вести  себя.  Выплывала   иллюзия:  встретились  жены  общего
"повелителя", содержавшиеся до  сего  момента  в  одном гареме. Они  как  бы
узнавали  друг друга, но  по  понятным  причинам  стеснялись и  обменивались
только  малыми  особыми  знаками  солидарности.  Их  общий  пароль  -  некое
биологическое  клеймо,  которое  ставится  природой  незаметно,   непонятно,
малоощутимо, - скорее всего, действовал на гормональном и клеточном уровнях.
Сабрина  остановила  эти  размышления  простым  выводом:  "А  не  психоз  ли
родильницы постучался в дверь палаты"? Но тут же упокоила себя: "Нет!.. Это,
верно, фантазия, следствие радости по поводу того, что все муки позади"!
     Детей  для первого кормления принесли через три часа:  начинался первый
раунд  священнодействия,  преображающий  обычную  женщину  в мать, в  Святую
Марию,  окончательно.  То превращение в  заботливое  существо  начинается  с
понимания,  что имеешь дело с полной своей биологической собственностью -  с
комочком единой плоти.
     Дети были туго  запеленованы. Очень хотелось  рассмотреть все членики -
ручки, ножки, пальчики, поцеловать ягодички такой смешной попки. У мальчика,
слов нет, необходимо  внимательно рассмотреть пиписю и мошонку.  В последнем
акте -  не простое любопытство,  а женский искус, конечно, не  животного,  а
проективного  плана.  Но даже по мимике, по  игре вазомоторов на личике,  по
манере  сосать, по скорости засыпания у  груди уже можно определить  наметки
характера своего ребенка. Но и отношение матери к кормлению ребенка говорило
о многом.
     Сабрина ощутила в своем Владимире потенцию элегантной, но прочной силы:
грудь взял активно, словно понимая, что женщина желает этого, сосал  мощными
рывками, насыщая  свою  кишечную прорву с удовольствием и  со знанием  дела,
четко выполняя долг, повышая безопасность  матери  от застойного мастита или
вялого  сокращения  матки.  Было приятно общаться  с этим  родным существом,
умело передающим  памяти знаки  внимания,  явно  идущие от души его  отца  -
Сергеева. Умиление расползалось по лицу Сабрины, разглаживая следы усталости
от родовых  мук, обид за то скотство, которое заставили претерпеть нерадивые
медики,  да  государственные  мужи,  подарившие больничное  нищенство своему
народу.
     Толстушка при кормлении была  несколько отстраненной от своего ребенка,
что-то  формальное  чувствовалось  в  ее материнских  функциях. Она  явно не
заражалась  восторгом,  а  выполняла  только  знакомые  для  повторнородящей
действия. Грусть стояла в глазах  Татьяны Леонидовны - именно  так ее звали,
как потом выяснилось.
     Молодая мать - Катя, Екатерина Александровна! Первородящая - измотанная
авитаминозом, нехваткой  микроэлементов  в  период  беременности, была  куда
более чувствительной - так показалось Сабрине. Молодая мать неуклюже агукала
и  угукала своему ребенку, улыбалась и  все пыталась  заглянуть  под краешек
пеленки, распутать ее ненароком. Насосавшись,  дети опрокинулись  в спячку и
их быстро унесли в детскую палату. Женщинам же предстояло занимать очередь в
туалет  и  комнату  гигиены, которых,  как водится  в российских бестолковых
родильных домах вечно не хватает. Отныне вся жизнь матерей будет состоять из
утомительного  прерывистого  сна,  ощущения  боли,  связанного  с процессами
инволюции  до физиологической и анатомической нормы родовых путей, кормления
новорожденных и личной гигиены. А в  таких  огромных коммунальных квартирах,
как современные российские  родильные дома, эти задачи не такие простые, как
кажется с первого взгляда, особенно мужчинам.
     Ближе к  одиннадцати  часам в  палату  пришла заведующая  отделением  -
Ковалева  Светлана  Николаевна,  стройная,  высокая,  крашенная блондинка  с
сочными губами - почти секс-бомба!  В  ней  было много порочного и прочного,
притягательного.  Она  была  хорошим примером  секрета  притягательной силы,
идущей от  женщины  в белом  халате - здоровой, безупречно чистой, опрятной,
сексуальной, все  умеющей и знающей,  способной  прочитать мужчину  наперед.
Возраст  ее, видимо,  уже ограничивал  былые возможности,  но  впечатление о
бурной молодости все же оставалось. Сабрина, изучив ее пристальным взглядом,
почему-то  почувствовала в  сердце что-то, подобное ревности, даже  стиснула
зубы под действием какой-то магнетизма.
     Заведующая начала осмотр с середины  палаты  - с Кати, и по нескольким,
брошенным друг  другу, фразам стало  понятно, что беседуют мать  и дочь. Так
была  приоткрыта первая  тайна.  Закончив осмотр  и потрепав  дочь  по щеке,
Светлана   Николаевна   обойдя  постель   Сабрины.   Присела  около  Татьяны
Леонидовны.  Разговор велся  довольно  тихо, но  когда нечего  делать,  а ты
прикован  к   больничной  постели,   то  органы  слуха  и  зрения,  вкупе  с
пролетарской смекалкой, начинают действовать в особом режиме. Было ясно, что
доктора  волновал,  прежде  всего,  психологический  настрой   пациентки.  В
разговоре  доктора с пациенткой даже промелькнул такой термин, как "отказной
ребенок".  Стало  ясно,  что  и  режим  беременности,  родов  был  не  очень
благоприятным. Татьяна Леонидовна, оказывается, рожала здесь год тому назад:
тогда на свет появился желанный, здоровый мальчик, отношение к которому было
совершенно иное, чем теперь. Ковалева посетовала  на "скорость" материнства:
надо  же  давать себе  отдохнуть, а не  бросаться  во  вторую  беременность,
практически  без перерыва. Пациентка отвечала  на  вопросы доктора  довольно
вяло, видимо, не считая нужным откровенничать.
     Только по  окончании этой беседы Светлана Николаевна подсела к Сабрине.
Она  долго  и  пристально  изучала  ее  лицо, даже  не  пытаясь  маскировать
любопытство, освободила живот пациентке от белья, профессионально помяла его
и вдруг неожиданно задала подряд несколько вопросов, мало  связанных друг  с
другом:
     - Ваше фамилия Сергеева, не так ли?  Вы недавно  в России?  У вас  есть
претензии к медицинскому персоналу, проводившему роды?
     Сабрина не собиралась  ни на кого  жаловаться, но постаралась  уйти  от
ответов  на  сугубо  личные  вопросы, хотя  и  их  при  желании  можно  было
воспринимать, как формальные.
     Врач заметила это и попыталась довольно нелепо исправить положение, она
заявила Сабрине:
     - Не  обижайтесь. Просто я была когда-то  очень давно знакома  с врачом
Сергеевым Александром Георгиевичем - вместе работали - вдруг,  думаю, от вас
к нему тянется ниточка.
     Сабрина и на сей раз не стала отвечать и уточнять родственные связи. Но
ее что-то больно полоснуло по сердцу.
     Светлана Николаевна  переместилась к другой пациентке и скоро закончила
осмотр всей палаты. Прощаясь, она махнула рукой дочери и ненадолго задержала
взгляд на Сабрине.
     День  снова  втянул  женщин  в  обычный  круговорот:  кормление  детей,
гигиена, завтрак, обед, ужин, сон при каждой малейшей возможности.
     Ночью  Сабрину словно  что-то отсветило: она проснулась резко,  как  бы
всплыла с большой глубины на поверхность океана. Лихорадочно глотнув воздуха
и пробудив сознание полностью, она вытащила маленький ридикюль из  тумбочки,
в котором, кроме маленького несессера и  несложного женского тайного  скарба
(например, прокладок Шмуклера-Бромменталя), находились  листочки со  стихами
из  архива  Сергеева. Сабрина вышла  в  коридор, присела  к лампочке ночного
освещения  и  стала перебирать листочки.  Она быстро  наткнулась  на  нужные
тексты. Первым было стихотворение "Татьяна":

     Татьяна, ты была лишь жертвой:
     твое отчаянье приляпано судьбой,
     такой, как грязный, липкий гной,
     прорвавшийся из раны на одежду.
     Лишь идиота, быдло (один разряд)
     способен успокоить бодрый взгляд.
     Возможно, для тебя он откровенье,
     но нет в нем гимна... - песнопенье!
     И слезы, горе - не твоя беда, а суета
     души греховной у чужого человека,
     его виновность до скончанья века.
     Любви полета, скорее, ты не знала:
     отринув маскировки покрывало,
     сперва, споткнувшись, ты упала -
     так любопытство плоти насыщала.
     Но Богом угодным даруется счастье -
     топчет судьба алгоритмы несчастья.
     Его величество случай (мгновенно)
     приходит на помощь и откровенно
     ведет к утолению жажды восторга,
     забвенью болезней, печали, позора.
     Вот нового чувства открытие (мука)
     врывается в сердце, не ведая стука.
     Идет излеченье затоптанной чести:
     вся жизнь - удовольствие мести!
     Благословен Ты, Господи!
     научи меня уставам твоим.
     К ногам припаду твоим, Господин!

     Сабрина задала себе вопрос: "Кто эта Татьяна"?  Вместо  ответа родилось
подозрение, медленно,  но  настойчивое растущее,  начинающее,  как  коварная
ришта, проникать под кожу, точить и терзать тело и душу. Рядом появилась еще
одна  истязательница  -  кикимора   под  весьма  распространенным  названием
"обида"!  Та  была  еще  активнее и  злее,  изощреннее  и  коварнее. Сабрина
порылась  в листочках: почти  плача, она вынуждена  была  оценивать еще одно
опасное творение Сергеева, стихотворение называлось ласково - "Робкая":

     Светлое создание - Света в назидание!
     Манит рукою - топает ногою.
     Но придется развивать заторможенную стать:
     уложить в свою кровать, ласке обучать.
     Только время все бежит -
     Света им не дорожит, но уже дрожит...
     Портится погода - вот уже полгода!
     Есть надежда у меня на приход Святого Дня:
     Бог прикажет - робкую обяжет, узелок развяжет!

     Было  от  чего оцепенеть  - хороши подарочки! А самое главное - все они
явились в нужный момент и в  подходящем месте! Сабрина не знала что делать -
реветь или замкнуться в  горестном молчании -  дуться, как  мышь на крупу. К
счастью, пришла простая, освежающая  мысль: для литературоведа-исследователя
все  это  отменные находки. Чего же беситься? С моралью разберемся  потом, в
начале с  Музой  посоветуемся,  а  теперь  есть  еще  несколько  дней, чтобы
максимально   раскрутить   информацию,  расшифровать  эти  странные  вопросы
заведующей отделением, основательно  прощупать Татьяну  Леонидовну,  Катю. А
дальше - будь, что будет!
     Ну мужики,  сволочи же  они все отменные, как тут можно  доверять им, -
даже в  родильном  доме крушат своим прошлым  все лирические иллюзии! Но тут
вдруг,  как  светлое утреннее солнце врывается в окно,  ворвалось в сознание
ясное  пророчество:  "Блажен  человек, которого  вразумляет  Бог,  и  потому
наказания  Вседержителева  не  отвергай"  (Книга  Иова  5:  17).  Прояснение
нарастало.   Оно   прочно   сопрягалось   со  словами  Священного   Писания,
прибавлявшими силы  и  разум,  утверждавшими душевную прочность и  житейскую
мудрость:  "Правды,  правды ищи,  дабы ты был жив и овладел  землею, которую
Господь, Бог твой, дает тебе" (5 книга Моисеева 16: 20).

     * 5.5 *

     Когда целый день крутишься, как белка в колесе, но  выполняешь при этом
простую и ритмичную  работу,  то возникает  желание  освободиться от  рутины
путем  общения  с  соплеменниками. На  светлом и благородном поле  "добра  и
совета" рождается доверие,  часто переходящее в некое подобие дружбы.  Ближе
познакомились  и соседки  по палате: Сабрина,  Татьяна, Катя.  Сабрина  была
предельно  осторожна  и  предупредительна:  она  ни  полунамеком  не  давала
соседкам  основание  для  каких-либо  подозрений  в  неискренности.  Татьяна
постепенно  как  бы  отмякала  душой,  но  оставалась   заметной   некоторая
холодность в ее отношении к ребенку: все же что-то загадочное таилось в этой
особенности, мало присущей настоящему материнству. Катя была еще глупышкой и
только осваивала сложную науку выхаживания ребенка, но  она старалась вовсю.
Ей помогала советами и частыми консультациями мать -  заведующая  отделением
Светлана  Николаевна.  Теперь  она  ласковее  относилась  и  к  Сабрине,  но
предупредительность ее не  могла скрыть некоторой  натянутости, возникающей,
как правило, из-за недоговоренности о чем-то важном, личном.
     Приносили детей на  кормление семь  раз  в сутки, и  каждый раз Сабрина
фиксировала  главную  особенность  своего  малыша:  Володя  не  плакал,  как
большинство  остальных  малышей,  он  скорее  покрякивал  -  довольно,  либо
недовольно, но всегда в том чувствовалась не  слабость, не жалостливость, не
плаксивость,  а нарастающая  сила  духа,  будущей  физической  мощи.  Личики
малышей    выглаживались    и    наполнялись    здоровьем,     естественными
физиономическими свойствами.  Сабрина начинала улавливать некоторое сходство
черт лиц своего и Катиного малышей. Мало того, она видела, что и Катя похожа
на Володю. Татьянин же ребенок отличался заметно: нос и постановка глаз были
явно еврейского типа.
     Однажды  свершилось, то, чего с нетерпением и  боязнью ожидала Сабрина:
Катя  в  каком-то  разговоре,  в  порядке  демонстрации  мужских  лирических
откровений показала небольшой листочек линованной бумаги: и в  глаза Сабрине
ударил яркий свет прожектора.  Она  узнала еще одно творение Сергеева, стиль
которого нельзя было спутать ни с чем. Стихотворение называлось "Терзания":

     К вечеру пятого дня
     Света ушла от меня.
     Тягостной грусти муть
     переползает в жуть.
     Трудно поверить счастью,
     дохлому, как несчастье.
     Умом понимал,
     что многое потерял.
     Горестное былое
     не обойти стороною.
     Груз прожитых лет
     востребовал ответ:
     зачем тратил годы?
     К чему искал броды?
     Когда лучше с кручи,
     никого не муча,
     броситься вниз головой,
     твердя: Боже мой!
     Света вернулась скоро -
     "я ей одна опора".
     Не зажигайте свет -
     вопросов у счастья нет!

     Катя  под большим  секретом  сообщила,  что  это стихотворение ее отца,
написанное матери в годы  уже теперь  далекой  молодости. Мать рассталась  с
отцом вскоре после рождения дочери -  Катерины. Кто был инициатором  разрыва
оставалось  тайной,  но  судя по  болезненности  реакции матери  на дочерины
расспросы, можно догадаться, что  именно Светлана Николаевна была виновницей
разрыва. Она чего-то там  не доглядела, не  проявила женскую гибкость,  мало
внимание  уделяла  дому,  быту,  кормлению и тому  подобное. Катя  регулярно
встречалась с  отцом  -  он был заботливым родителем, но и человеком, сильно
увлеченным  своими научными делами.  Вот  уже  три года  она ничего о нем не
знает.
     Татьяна  Леонидовна, выслушав  исповедь  молодой  подруги,  загрустила.
Примерно час с лишком она лежала, отвернувшись к окну, словно дремала. Потом
что-то  решив для себя, попросила Катю дать еще раз прочитать стихотворение,
подержала листочек в  руки, всплакнула. Никто не мешал ей оставаться наедине
со своими мыслями. Было  видно,  что она перечитывала стишок  несколько раз,
словно  пытаясь  запомнить, выучить наизусть. Потом  погрузилась  в  далекие
размышления, видимо, в приятные воспоминания. Словно,  что-то решив для себя
очень важное, она  вытащила  из тумбочки записную книжку  и прочитала  новое
"тайное послание", тоже  доставшееся ей  в наследство  от любимого человека.
Название и некоторые обороты, метафоры были настолько типичными, что Сабрина
-  профессиональный  филолог  -  даже  не  сомневалась  в  авторстве.  В  ее
собственной копилке уже было одно такое признание, под названием "Слова":

     Хрустальные слова -
     растерзанные чувства:
     осколки старых бед,
     восторгов жалкий бред!
     Ничто не лечит боль -
     тупую, словно ноль:
     округло-однозначный,
     занудно-неудачный!
     Не стоит бить тревогу -
     готово все в дорогу:
     Ты, одиночества покой,
     души терзанья успокой!

     Это уже было явление,  называемое в науке - "закон парных случаев", а в
мирской жизни носящее  простенькое, но со вкусом подобранное имя  - "мужское
свинство"!   Сабрине  так  хотелось   выразить   силу  и  направление  своих
переживаний  заурядной  бранью. Она  сказала  сама  себе,  безмолвно  шевеля
губами:  "Сволочь,  козел  рогатый"!  Кто станет  отрицать, что пребывание в
"кричалке"  и  "родилке" резко обостряет агрессивность и снижает  умственные
способности даже самой добропорядочной женщины. Хорошо, что новые подруги не
услышали скабрезных буйных откровений. Однако на  лицах подруг по  несчастью
уже и так было достаточно четко выписано, так называемое, общее недоумение.
     Сперва  Сабрина  сглотнула  слезы,  но  умело подавила  всхлип.  Удачно
маскируясь ритуальным  уходом за  кожей  лица,  она  битый  час переваривала
случившееся.  Только  после   настойчивых  размышлений   пришло  незаурядное
решение, способное, как казалось Сабрине, расставить все точки над  "i". Она
выволокла на Свет Божий свою папку и заявила:
     -  А сейчас, девочки,  я прочитаю  вам  небольшой стишок  одного  моего
знакомого поэта. Название многообещающее - "Прозаическое":

     Бывает, начнешь с пустяков:
     игры - не игры, альков - не альков.
     Вроде и речи совсем прозаичные
     будят восторги весьма эксцентричные.
     Приходит срок - тоска меж ног!
     Приятно млеет бугорок,
     готовя радостей пролог.
     Пошлые сны появляются часто -
     трудно взирать на постель безучастно.
     Вот свершился поворот:
     прижалась, отдалась - растет живот!
     Плод созревает, грудь набухает,
     сердцебиенья толчки, умиленье -
     вся симптоматика вдохновенья!
     Проще сказать - созидается мать.
     Так рождается несчастье
     из волнительного счастья.
     Не все гибнут за "металл" -
     не поможет здесь скандал!
     Время Богу помолиться
     и в канале утопиться!

     Повисло гробовое молчание, затем, словно  по команде, все трое отжались
на локтях и вытянув шеи, как рассерженные гусыни, впечатляюще взглянули друг
на друга. Снова плюхнулись на спину. Сидеть  правильно они после родовых мук
еще долго  не  смогут! Минимум месяц, а то и два! Гробовое молчание, обида и
мстительность  жили  не  долго.  Девочки,  словно  по  команде,  сорвались в
коллективный хохот: теперь уже они  походили на благодушных гиен (если такие
живут на свете?!). Смеялись до слез, вызывая недоумение остальных соседей по
палате. Прибежала дежурная медицинская сестра со шприцом, но уколы делать не
пришлось, и сестра от заразительного хохота ударилась в короткую истерику. У
кого  в  наши времена  не шалят  нервы?!  Конвульсивный  смех  сопровождался
пощелкиванием  зубов.  Кое  у  кого  все еще  сводило  челюсти,  да отечный,
прокусанный во многих местах во время  родов  язык полностью  не умещался во
рту.  Глаза израненных "красавиц" были коричнево-красными  от  множественных
кровоизлияний.  Роды, хоть  и  подарок  судьбы,  но  все  же  самое  злейшее
испытание  для  сердечно-сосудистой  системы. Родильница -  это,  по  правде
говоря,  еще  не  женщина, а что-то  близкое  к свиному окороку,  только что
освежеванному. Она подобна реактивно-трусливой гиене, сильно ушибленной и до
конца не выпеченной.  Надо учитывать  состояние психики,  да еще  внутренние
ощущения,  лицезрение  своего личика в  зеркальце,  отражающем  почти  рачий
облик.  Картина  была  достойная  художника-авангардиста  Михаила  Шемякина,
наградившего  Санкт-Петербург  своим незабываемым откровением  -  памятником
Петра  Великого,  застигнутого в  финале жизни, когда  он был на полшага  до
отчаянной агонии. Памятник, безусловно, откровенный, но в  нем сосредоточено
так много  правды  и  только правды,  что для  эстетики  места не  осталось!
Примерно, тоже творилось сегодня и с дамами-хохотушками.
     Был день, а  потому никто не подумал о начале Вальпургиевой  ночи, хотя
что-то похожее  на "великий шабаш" веселых ведьм  происходил,  только  не на
туманящейся  в ночи  горе  Броккен, что  в  Германии,  а  в  седьмой  палате
Снегиревского  родильного  дома  Санкт-Петербурга. Соседи из  дальних палат,
заведующая отделением  и врачи-ординаторы  недоумевали:  может быть у  троих
начался послеродовая горячка, психоз. Наиболее добропорядочные  особы готовы
были прийти на помощь, а заодно и удовлетворить собственное любопытство.  Но
смех резко оборвался и дамы, только что хохотавшие, замерли. Первой очнулась
Татьяна. Она  сделала  четкое  заявление, почти  как для широкой прессы, для
неподкупных журналистов:
     -  Похоже, подружки,  что мы здесь  собрались, как "молочные жены",  на
задушевные посиделки, для выяснения отношений!
     - Нет, нет, - пробовала протестовать Катя, - я же ведь дочь Сергееву, а
не жена, не любовница, как некоторые.
     Но  ее  оборвали  решительно  -  было  ясно,  что  пошлости  неуместны!
Полнейшая солидарность! И никакого вероотступничества! Вот оно вещее слово -
"Сергеев", которое, наконец, прозвучало, с него все и необходимо начать. Все
формулы,  десятичные  и простые дроби  сложных  отношений  между мужчиной  и
женщиной  именно  сейчас,  именно  здесь  должны  быть  приведены  к единому
знаменателю!
     "Я к вам пишу - чего же боле?  Что я могу еще сказать?" - эта цитата из
бессмертного Пушкина свербила мозг всем троим, стучала, звенела, как точный,
но  противный  зуммер,  вляпавшийся  в резонанс. Оставалось  только уточнить
некоторые детали  у  Ковалевой Светланы - и компания  окажется вся  в сборе,
можно заочно  честить Сергеева  почем  зря! Однако есть Бог на  земле,  и он
вмешался,  и  остановил  распалившихся  подруг  по  несчастью  своим  Святым
увещеванием: "Гневаясь не согрешайте; размыслите в сердцах  ваших, на  ложах
ваших, и утишитесь.  Приносите жертвы правды  и уповайте на Господа" (Псалом
4: 5-6).
     Скорее  всего, кроме Сабрины, никто в палате толком и не знал Священное
Писание.  Не было здесь тех, кто впитывал  его силу  - для правильной мысли,
доброго  поступка, бескорыстной помощи  ближнему.  "Святая"  женская троица,
насытившись недоумением,  качнулась  в  сторону  обличения:  в  роли  сильно
виноватого  надлежало выступить  опять  же Сергееву. Но  его  уже не было на
свете. Об этом знала, видимо, только Сабрина. Она первая и пришла в чувство,
уравновесила отсчет  меры зла  и добра. Вспомнилось Первое Послание  Святого
Апостола Павла  к Тимофею, то  место  из  второй главы,  где делается  женам
предупредительная выволочка.
     Но сейчас,  пожалуй,  Сабрину больше  интересовала проза  жизни,  более
доступная  упрощенному  восприятию заурядных  особ. Она напрягла  память  и,
наконец, выволокла  из ее кладовых  еще одно стихотворение Сергеева, которое
поначалу  было воспринято  ею,  как  гимн  мракобесию  и  домострою.  Теперь
маленькое стихотворение  "Женам" приобрело  новый  смысл  и  приходилось как
нельзя кстати:

     Слезами горю не поможешь
     - беду на плаху не уложишь.
     Душою Богу открывайся -
     с обетом мудрости общайся.
     Для всех молитва, покаянье
     откроют двери в мирозданье,
     где все волнения проходят,
     а страхи ангелы разводят.
     Спешите в горе к откровенью -
     нет здесь предела вдохновенью!
     То нам "Посланье Тимофею":
     Жена да учится в безмолвии,
     со всякою покорностью;
     А учить жене не позволяю,
     ни властвовать над мужем,
     но быть в безмолвии.
     Ясно: тут любви откровенье,
     Святым душам отдохновенье!

     Эксперимент  вроде  бы  состоялся - эффект  был  поразительным: большие
женские рты с сочными, воспаленными, еще не зажившими от трещин, оставленных
надсадным родовым криком, губами замкнулись, как клюзы вакуумных клозетов на
боевых  подводных  лодках.  Да  и  сами  обвинительницы  поджались и  как-то
незаметно сползли  под  бело-серую  рябь  больничных простыней  - "подводные
лодки  легли  на  грунт и  затихли  в  безмолвии, в  раздумье, хищно  зыркая
перископами  в  ожидании  появления жертвы,  достойной  их  акульих  зубов"!
Сергеева, видимо, не стоит  считать легкоперевариваемой  жертвой: во всем он
упаковался,  отгородился от  критики  снизу, из-под  живота,  спрятавшись за
сакраментальное, неотразимое,  непробиваемое,  крепко стоящее,  боевое -  за
Святую поруку! Ясно, к нему не должно быть никаких "женских вопросов".
     Отлежавшись  и отведя  душу в  бурной разрядке,  женщины  успокоились и
продолжили    заниматься    санитарно-гигиенической   рутиной:    кормление,
подмывание, осмотры, смазывание ран, сцеживание молока и разработка  грудных
желез.
     Катя между  делом, как-то незаметно,  слетала в  кабинет  к  заведующей
отделением,  к  матери,  о   чем-то   там  потолковала.  К  вечеру  Светлана
Николаевна,  оставшаяся на суточное дежурство,  пригласила  троицу к себе  в
кабинет,  усаживать  на стулья не  стала -  был  собственный опыт  общения с
послеродовым  периодом,  когда  матка  изнутри  представляет  собой сплошную
раневую поверхность, а  ее мышечное тело еще не сократилось  окончательно, -
сидеть практически  невозможно,  можно только лежать  или  стоять. Но и  при
ходьбе, и  в покое, в лежачем положении,  страшно болят бедра, в основном за
счет  огромного  перетруженного  массива   -  musculus  quadriceps  femoris.
Приглашение  "присесть"  звучало  бы  в  такой  компании кощунством,  прямым
издевательством над тяжелой женской долей.
     Прошли те мрачные времена, когда врачи вдруг  выступили  в роли главных
преступников,  ибо они  первыми  узнавали  о  свойствах  ядов и пытались  их
применять в лечебной  практике. Да, эпоха  средневековья - открытий основных
ядов  -  сильно  подпортила реноме  медиков.  Некоторые умудрялись  забывать
клятву Гиппократа, другие,  корысти ради, либо из-за чрезмерного честолюбия,
социального  азарта,  способного   завести   отрешенного   эскулапа  в  стан
вульгарных политиков,  принялись давать роковые советы. Беда в том, что этот
процесс продолжается по сей день:  теперь он приобрел  планетарный характер,
ибо  скопище  отравителей, под  патронажем правительств, в тиши  лабораторий
изобретают новые способы умерщвления людей и животных.
     Ковалева смотрела на несчастных дам, а в голову  почему-то лезла всякая
опасная чушь. Она вспоминала выдержку (не дословно, конечно, а только близко
к  тексту!)  из одного капитального труда по токсикологии:  список "ядовитых
открытий" большой, но  можно его сократить  до приличного минимума.  Открыть
конвейер ядопроизводства можно успехами Сертюнера, пришедшимися на 1803 год,
когда ему  удалось  выделить  из  опия морфин, подарив тем самым запретные и
самые  порочные  наслаждения  человечеству.  Затем  в  отвратительную  гонку
вмешался Ковант и Пелетье: в 1818 году эти два молодца  обнаружили в рвотном
орехе  стрихнин, чем  позабавили отпетых  преступников-садистов, расширив их
возможностей сводить  счеты с неугодными. Подоспела очередь Десоссе и Рунге:
в  1820  году  они  выделили хинин  и  кофеин, чем заметно помогли лечебному
процессу,  но  и их открытия стали в скором времени выходить боком некоторым
пациентам.  Гизекке  в  1826  откопал  яд  конин  в  малоприметном  растении
Болиголов  (Conium maculatum),  чем  тут  же огорошил отравителей  занятными
перспективами, подхлестнул поток  изощренных смертоубийств.  Поссель в  1828
году уточнил качество развлечений  заядлых  курильщиков, выделив  из  табака
никотин, чем тоже  добавил мук и  терзаний медицинским работникам, способным
идти слишком  далеко в экспериментах на людях.  Майн в 1831 году, получив из
красавки атропин, продвинул  еще дальше науку о медицинской и  кладбищенской
помощи доверчивому населению Земли.
     Список  возможностей  "помощников  смерти" можно было продолжить, но не
для черных  акций  пригласила  Ковалева  в  кабинет  трех страстотерпиц.  Не
собиралась  Светлана  Николаевна губить  безвинные, хоть и  заблудшие  души,
просто  она  хотела  прилепить к ним  и свои  былые переживания, свербившие,
угнетавшие ее мозг даже по сей день. Пора было во  всем разобраться с Божьей
помощью  и  с  помощью  своих  неожиданных пациенток.  Если  и  были  у  нее
клинические ошибки,  заканчивавшиеся человеческой  трагедией,  то только  по
недомыслию, а не по злой воле. Да и, вообще, не стоит все валить на медиков,
чаще искус смертоубийства исходит из рук и голов политиков: так был отравлен
мышьяком  на острове Святой  Елены отставной император  Наполеон; Карл ((  -
английский монарх, с большим увлечением  занимавшийся алхимией, был отравлен
ртутью  своими  политическими   оппонентами.  Да   мало   ли  еще   примеров
злоупотребления  властью  над  медицинскими  открытиями. Правда,  сейчас,  с
появлением методик эмиссионного спектрального анализа, атомной абсорбционной
спектроскопии,  полярографии, хроматографии, активационного  анализа, убийцы
приблизились  к  скамье подсудимого и  эшафоту правосудия достаточно близко.
Это и  отбило  желание прибегать к ядам у современных  киллеров.  Теперь они
предпочитают огнестрельное оружие или взрывчатое вещество.
     Но, когда вынужден  договариваться со  смертью,  невольно  приобретаешь
навык  "черных  размышлений". Видимо, что-то подобное  происходило в  голове
Ковалевой. Именно в кабинете заведующей отделением должна была осуществиться
"пытка" правдой, одной только  правдой!  Женщины притупили взгляды, направив
их в пол и развернув в себя -  глубоко в душу. Светлана Николаевна оказалась
неплохим  психотерапевтом-новатором:  она, не  мусоля  задницу ответственной
проблеме, призвала собравшихся к единомыслию и женской солидарности.
     -  Выхода у  нас  нет,  дорогие  женщины, - сказала она,  - как  только
признать  и  уточнить степень участия  каждой  из  присутствующих в интимной
жизни  одного   известного  персонажа   -  мужчины  хорошего,  но  постоянно
совершавшего   ошибки  в   матримониальных  делах,   от  чего  запутавшегося
окончательно. Давайте  повинимся  и расскажем  друг  другу о своем горестном
сосуществовании с этим человеком, а заодно подытожим сведения о его нынешнем
существовании.
     Все присутствующие выразили молчаливое согласие разобраться с Сергеевым
по  полной  программе.  Дело  не  дошло  до ворошения  "нижнего  белья",  но
кое-какие тайны  пришлось  приоткрыть  каждой  участнице  "круглого  стола".
Оказалось, что Светлана Николаевна была гражданской женой Сергеева в далекие
молодые годы. От  той пламенной  страсти появилась  на свет дочь - Екатерина
Александровна  Ковалева. Она теперь  в свою очередь родила  внука  Сергеева,
которого назвали  в  честь  деда Александром.  Претензий  к  этой  связке  у
"пострадавших дам" не  было.  Где-то далеко под подолом юбки у Ковалевой все
же  оставалось угнетенное  самолюбие, как,  впрочем, и  у любой  женщины, не
сумевшей удержать около себя  достойного мужика. Однако ворошить  прошлое не
стали. Можно было бы  и  посильнее ругать  себя "внутренним голосом": на тот
счет  вспомнилась  поговорка  последних  лет:  "Мыши плакали,  кололись,  но
продолжали жрать колючий кактус"!
     Последовательно стали исповедоваться и все остальные участницы большого
совета.  Татьяна  Леонидовна - по профессии адвокат -  попала в  сергеевский
альков, как кура во щи, родила год назад от скоротечного сексуального раунда
Сергееву сына. Ни о чем не жалеет,  только недоумевает, куда же пропал "отец
родной".  Сейчас  рожала  дите  от своего законного мужа, которого  не любит
(даже  ненавидит и  презирает!), но продолжает тянуть лямку супружества: "за
неимением гербовой, пишем на меловой".
     Сабрина была сдержаннее  всех, потому что  имела  возможность упиваться
своим величием. Она  единственная - законная супруга Сергеева, родившая  ему
законного наследника. Однако в честной компании высокомерие не  одобрялось и
зарубежную героиню быстро поставили на место!
     Когда Сабрина сообщила печальную новость о трагической гибели Сергеева,
то   наступило   гробовое  молчание.   Такого   поворота  никто  не  ожидал!
Чувствовалось, что переживания по поводу потери "кормильца" были искренними!
К текущему моменту очень подходили слова Юлия  Цезаря: "Человек должен знать
об  окончании дела  до  того, как  оно закончится". Сабрина воспроизвела  по
памяти  предсмертную  записку  Сергеева  и  обещала  желающих  ознакомить  с
подлинником после  выписки из  роддома. "Да и,  вообще,  нам  стоит  дружить
домами" - было ее заключение.
     Поворковав  еще немного,  женщины,  придавленные бременем откровений  и
трагическим  известием,  разошлись по  "рабочим  местам".  Каждой было о чем
подумать!..   Почему-то  вспомнилась  сентенция,  выраженная  одним  местным
олигархом,  не  надолго запрыгнувшим  на  арену официальной политики.  Он не
успел  сплясать  до конца  даже  вступление  к  своей  депутатской  чечетке.
"Англичанин уходит, не попрощавшись, еврей прощается, но не уходит"! Вообще,
что-то   мистическое  чудилось  во   всей  этой  истории,  но  и  реальность
основательно ударяла локтем в поддых.
     Женщины  явно  грустили,  было замечено  на  вечернем  обходе, что и  у
строгой  к  себе и окружающим Ковалевой глаза на мокром месте.  Да,..  какая
женщина оставит неиспользованной возможность  тихо поплакать - сама с собой,
находясь  в  тепле, лежа в постели,  ощущая тягостное, но, чего греха таить,
приятное чувство сопричастности к медицине!
     Сабрина, перебирая кусочек  архива, напоролась на сергеевский "шедевр",
адресованный   любимому  писателю,  которому  и  раньше  посвящал  некоторые
литературоведческие мысли и выводы. Назывался  опус  - "Пародии на  грустные
рапсодии". Только  сейчас, пожалуй, Сабрина прониклась  истинным  пониманием
мотивов сопереживаний будущему великому писателю, которые, безусловно, имели
место в душе Сергеева. Она перечитала стихотворение несколько раз: в нем под
явным внешним ерничеством пряталось уважение и  признание талантов.  Заметны
были и  понятийные,  философские  параллели. Сабрина, насладившись ощущением
сопричастности  к литературным откровениям, передала  "Рапсодии" своим новым
подружкам:

     Конечно, был он избалован,
     вылезать из кожи!
     в себя влюблен и очарован
     Так создается человек -
     своей персоной выше крыши -
     поэт, писатель, имярек.
     отсюда в голове и "мыши".
     Наш поднадзорный был умел
     Себя считал спортсменом, снобом,
     и натворил немало дел:
     уверен был: во всем подкован!
     стихи, романы и рассказы,
     Имел, бесспорно, он таланты,
     да всякие еще проказы.
     как все лихие дилетанты.
     Он наследил в литературе
     "Не родись красивым,
     так веско, словно по натуре
     а родись счастливым"!
     был всемогущий диверсант,
     Надежен будет Ваш покой
     способный выбросить десант
     в особняке Большой Морской.
     в любой стране, в любом народе -
     Когда Вас холят гувернеры,
     слова стояли в нем на взводе.
     все объясняют, и готовы
     Все разрешает нам Создатель!
     наставники английской масти
     Но явится в свой час приятель -
     вновь разевать глаголов пасти,
     любезный, грустный антипод:
     не трудно выявить уменье
     он тянет к смерти весь народ.
     к английскому стихосложенью.
     Сперва подкинет славный брак -
     Но грянут годы испытаний:
     в восьмом десятке будет рак!
     безденежья, трущоб, скитаний.
     И погубил дни их в суете
     И горе - страшное, большое -
     и лета их в смятении.
     овладевает всей душою.
     Обычное приходит окончанье:
     Здесь важно выжить, не сломаться,
     больница, церковь, отпеванье,
     найти себя, не растеряться.
     Но не каждый может
     для жизни новой назиданье -
     потомкам скучным оправданье!



     Прошло  последнее   кормление,  новоиспеченные  матери,  посвященные  в
сабринины  откровения,  теперь  смотрели  на  чмокающих  малышей   грустными
глазами, словно прогнозируя дальнейшие повороты их судьбы. Подружки искали в
обликах  своих  новорожденных  сходные с  Сергеевым черты. Затем последовало
утомительное выстаивание  в очереди для  гигиенических процедур:  необходимо
отмыться  от лохий, поменять подкладную пеленку,  обустроить  свою  зудящую,
болящую  промежность  до   утренней  побудки.  Как  там  поется:  "Но  жизнь
продолжается вновь"! Каждая из подружек что-то шептала себе, уже на ходу - в
процессе подмывания и переодевания,. забываясь  в дреме,  в полусне. Сабрина
диктовала  себе ритм  сновидений Псалом (77:  36-37): "И  льстили Ему устами
своими, и языком своим лгали пред Ним; Сердце же их было не право перед Ним,
и они не были верны зову Его". Безусловно, у любой женщины на планете Земля,
а особенно  в  той ее части, которая зовется  Россией, были основания искать
защиту от  невзгод. Многие находили ее  в  крепком и  верном  муже,  но  еще
большему числу женщин приходилось искать ее за широкими спинами сыновей.
     По такому  же подобию искал  защиты будущий великий  писатель,  разбору
творчества  которого  посвятил  многие годы  Сергеев,  оставив в  наследство
Сабрине  свои краткие записи. Искал  подобной защиты  в семейных узах и  сам
Сергеев потому, что память о  материнском тепле, ласке, заботе, податливости
и  упругости,  питательности  груди  этой  самой  близкой женщины  врезается
глубоко в  сознание любого ребенка  и  проносится им, как клише самых ценных
поведенческих мотиваций,  через  всю жизнь.  Сыновья, мальчишки вставали  на
защиту Родины  во время  многочисленных воин. Тем самым они окружали заботой
старость  своих  прародителей.  Повзрослевшие  дочери,  если,  конечно,  они
нормальные   существа,    тоже   обеспечивали   заботу    и   защиту   своим
матерям-старушкам, отцам-старичкам.
     Но, наверное, самое  главное достоинство такой защиты состояло  в  том,
что стареющий человек ощущал себя нужным  на этой  земле и  это поддерживало
его  на  последней  жизненной  дистанции,  когда здоровье  уже  основательно
пошатнулось, а тяга  к  борьбе  за  жизнь, за место под солнцем уплывает все
дальше и дальше -  в небытие! Но был еще и Наивысший Защитник всех  сирых, к
которому  нормальные люди  обращаются  с  почтением  постоянно:  Боже!  Будь
милостив к нам и  благослови нас; освети нас лицем Твоим,  дабы  познали  на
земле путь Твой,  во всех  народах спасение Твое. Да  восхвалят Тебя народы,
Боже, да восхвалят Тебя народы все!" (Псалом 66: 2-4).
     ***
     Тетрадь третья:
     Отчаяние

     Теперь  уже  наш добрый  знакомец - БВП  продолжал  бурную писательскую
деятельность. Практически без передышки после написаний  "Защита Лужина"  он
создает новый  шедевр - "Отчаяние".  То  ли  защита, выдуманная  автором, не
помогла, то  ли по  другим  мотивам,  но  накатилось на  писательскую голову
отчаяние. И то сказать, такое название нового романа наводит на мысль, что в
Датском Королевстве - гниль! Однако не будем спешить колотить новые  горшки,
да еще  в чужой посудной лавке, а постараемся  пересчитать черепки от старых
сосудов.  Можно ли считать благополучной жизнь  человека, родители которого,
не  успев  собрать  мало-мальски  годные  и  достаточные  для  большой семьи
материальные ресурсы, как от гиены огненной (т.е. от пролетарской революции)
бежал  на чужбину? Следует  помнить,  что  и сам побег изобиловал различными
сопутствующими    пертурбациями.   Разумный    человек,    особенно    много
путешествующий, ответит однозначно - нет, нельзя!
     События  и  настроения,  женитьба  и  увлечения,  тотальное  безденежье
терзали душу и трясли, как  грушу, эмигранта первой волны, то есть БВП. Тот,
кто способен к  аналитическому мышлению и  не склонен  душиться  спазмами от
прилива  эмоций по поводу удачных, оригинальных словесных экзерсисов, заявит
с апломбом: "Романы пишутся кровью"!  Все происходит через разрывы эпикарда,
миокарда и перикарда, не говоря уже о тонкой, нежной интиме  малых и крупных
кровеносных сосудов отяжеленного литературной задачей сердца.
     БВП  был истощен, загнан в угол, он запутался в потребностях доказывать
самому  себе, жене, близким, читающей и пишущей публике, что  он, однако, не
верблюд.  Человек - это  звучит гордо: и если уж БВП не Бог в литературе, то
хотя бы его помощник, ловкий стряпчий!
     Трудно   встретить   иного  писателя,   у   которого  практически   все
произведения    были    бы    так    переполнены    неудачей,    суетностью,
бесперспективностью.  Отсюда  формировались  и  изливались, словно  гной  из
вялого  нарыва,   болезненный   сарказм,   черный  юмор,  животная   грусть,
истерические бури литературных  героев.  Вполне  закономерно,  что все шло к
тому, чтобы из-за  острова Буяна выплывало,  как  мрачное,  пугающее близкой
грозой, облако - гнетущее отчаяние.
     Врач  склонен предположить,  что собака зарыта  именно на том кладбище.
Любые, в том  числе  и  собачьи, болезни имеют  первопричину - они  известны
психиатрам. Недуг сей имеет звучную, почти как у породистой таксы,  кличку -
"Генетика".  Осколки  различных людских  пород  были  так  перемешаны  в БВП
известными стараниями  предыдущих поколений, что нет оснований сомневаться в
возможности  попадания биологического  порока на базальный уровень. Стигматы
его   очевидны:   два   дяди   (по  материнской   и  отцовской   линиям)   -
гомосексуалисты; да  и один из собственных,  родных братьев рано стал на тот
же  скользкий  путь.  Нет,   нет,  здесь  не   приткнулось  в  уголке  глаза
исследователя ханжество. Все как раз наоборот: вполне можно разделить мнение
мудрых индусов о том,  что гомосексуалисты имеют особый (третий)  пол, что и
выводит их в разряд приближенных к Богу. Однако же  - к Богу, а  не к людям,
не  к простым смертным, среди которых приходится жить, писать для  них книги
хотя бы для того, чтобы прокормиться.
     Разорванный генетический континуум, как  позвоночный столб, из которого
вылущили  несколько сегментов, превращает субъекта уже в объект -  вдребезги
разбитый,   функционирующий  по  остаточному  принципу  -  это  своеобразная
социальная  инвалидность. Можно спорить о степени и стадии  ее выраженности,
но нельзя исключить ее присутствие в  судьбе конкретного человека. Многое  к
тому же  зависит  от  того, на каком уровне повреждение. Травматологи знают:
перелом  первого шейного  позвонка приводит, как правило,  к смерти в первые
сутки, второго -  на вторые... Почти то же и с генетическими связями: хороши
будут  потомки  от тех  первопроходцев, которые  испортили  свою генетику на
уровне  Каина и  Авеля: доминирование каиновой биологической  связи  заметно
исказит всю последующую родословную.  Наверное, у БВП были более поздние (по
генетической  линии)  повреждения  того  континуума,  идущие  не  от  времен
сотворения жизни на  земле. Посмотрим, как он  сам оценивает диалектику даже
собственной, весьма короткой жизни: "Мы с тобою так верили в связь бытия, но
теперь оглянулся я, и удивительно, до чего  ты  мне кажешься, юность моя, по
цветам не  моей,  по  чертам  недействительной". Естественно, человеку  дано
видеть не  дальше собственного носа - потому у БВП обзор близорукий,  сугубо
личный,   интимно-центрический.  Что  означает   сие  откровение   очевидно:
обстоятельства жизни  разорвали связь времен  даже  в течение одного явления
метущегося  человека  на  Земле. Так  надо  ли  сомневаться в  существовании
разрывов генетического позвоночного столба.
     Сдается,  что  какие-то  въедливые  червячки шевелились в  душе БВП  от
рождения:  отсюда  грусть,  раздвоенность,  потеря  пульса  жизни,  то  есть
счастья. Такие метаморфозы проглядывают, практически, в каждом произведении,
у каждого героя. Перешагнув  через семьдесят пять лет  жизни, уточним финал,
уготованный  Богом  для  БВП  -  он  был  безрадостным.  Смерть  от тяжелого
онкологического заболевания настигла его,  прервав  переплавку литературного
мастерства  в мудрейшую  профессиональную  идеологию. Идеология  та  крушила
заурядные жизненные догмы, свободу  творчества ставила на колени,  требовала
сознательного  ухода от  наслаждения мирскими радостями  здесь,  сейчас,  на
Земле. Грустные глаза поэта, обращенные вовнутрь -  это, скажем откровенно и
может  быть  цинично,  как это  водится у медиков,  стигматы  онкологической
смуты,  внесенной  путем неудачных генетических  комбинаций.  Позволим  себе
такое, может быть очень уж медицинское,  объяснение.  Именно так  ведет руку
препаровочный нож, обозначая самый точный диагноз - диагноз патологоанатома.
Никаких  вторых  мнений  быть  не  может.  Приговор  вынесен окончательно  -
обжалованию не подлежит!
     Ко всему  сказанному  прочно лепится и учет особенностей  писательского
творчества,  главная задача  которого отражать эмоциональную  динамику жизни
твоего  поколения. Историки  перепасуют в  будущее  формальные данные:  где,
сколько,  когда  жило  тех или иных людей и сколько они  провели воин друг с
другом и прочее? Но какие эмоции,  понятия, душевные переживания  испытывали
при этом  те  люди  -остается  за  кадром  истории.  Восполняют  тот  пробел
художники слова, способные более-менее правдиво  писать  о близком - о своих
соотечественниках. Именно такой материал ценен, если он  вовремя фиксируется
и переносится в своих книгах писателями.
     Когда  Мережковский, Алексей  Толстой, Даниил Гранин пишут исторические
романы о  Великом Петре, то  заранее можно сказать - будет  написано вранье!
Совершится лишь описание  очередной "версии" - не более того! "Познай себя!"
- призыв древних обозначал главное свойство человека, его неспособность даже
к самоанализу.  Где уж тут познать  такую глыбу, как Петр I, окруженную мало
понятными  современным  поколениям   людьми   -  единомышленниками  великого
человека,  тайными  и скрытыми  врагами и  прочим людом. Вот  и  получалось:
Мережковский косил в свой  угол, в котором  в эпатажной позе корчила из себя
сверхчеловека  Зинуля  Гиппиус (жена писателя-историка);  обжора и  лизоблюд
Толстой со своей колоколенки, низко приклонив голову перед Великим Учителем,
обозревал деяния Петра  Великого; Гранин предлагал иной взгляд, - как сам он
заверял, взгляд инженера, строителя.  Но никто из перечисленных писателей не
мог знать,  понимать  и  правдиво  отразить  истинные  эмоции,  переживаемые
далекими поколениями,  великой личностью, принадлежавшей  другой эпохе.  Все
эти  писатели  предложили  современникам  для  потребления  свои откровенные
заблуждения. Получилась кособокая историческая неправда!
     Судьба уберегла  БВП от подобных  творческих заблуждений. Он решительно
избегал  проникновения в ему не подвластное. Но переживая жизнь своих героев
- современников, аналогов  по душевной динамике, органично спаянных с  самим
автором,  - БВП  обрекал  себя  на злейшее самоистязание! Когда  приходилось
хоронить главного героя, то  следовало умозрительное  прохождение через  все
"программы",  установленные велением  Господа Бога  на  сей случай. Это тоже
самое,  что умирать самому,  да не единожды! Познать "отчаяние" можно только
попав  в полосу  аналогичного тумана,  либо  индуцировав близкое состояние в
писательской отзывчивой душе.
     Извечный философский, да и медицинский тоже, спор:  что первично, а что
вторично? Этот  спор  заедает  и нашу гипотезу. Но, смеем надеяться,  только
покусывает ее, не круша  полностью.  И  подтверждение  тому находим в стихах
БВП, рассматривая их с  непривычной позиции: "Каким бы полотном батальным ни
являлась советская сусальнейшая Русь, какой бы жалостью душа ни наполнялась,
не  поклонюсь,  не примерюсь со всею мерзостью, жестокостью  и скукой немого
рабства - нет, о нет, еще я духом жив,  еще не сыт разлукой,  увольте, я еще
поэт".  Смелость  и твердость - это ответственные и достойные качества. Они,
бесспорно, тоже генетически  закреплены, но выбраны были из другого  набора.
Эти  сильные заряды отлеживаются  до поры  до  времени в  другом патронташе.
Ясно, что фигура БВП неоднозначна, что в душе  его таилось и  добро и зло, -
следствие бурления прогрессивной и регрессивной генетики.
     Вина  БВП  очевидна,  он  сам  разоблачает  себя  в романе  "Отчаяние":
"Зеркала, слава Богу, в комнате нет, как нет  и  Бога,  которого славлю. Все
темно,  все  страшно,  и нет особых  причин медлить мне в  этом  темном, зря
выдуманном  мире".  Вера  в  бога  - это  зеркало  души,  это  яркий  факел,
разгоняющий любую  тьму. Но, если нет  Бога в душе, то  нет и  зеркала перед
глазами, отражающего  все  негативные стороны  твоего  характера, поведения,
мыслей,  нет  и  освещения.  Сказано в  Писании:  "Начало  мудрости -  страх
Господень; разум верный у всех, исполняющих заповеди Его. Хвала Ему пребудет
вовек" (Псалом 110: 10).
     Можно  ли  идти на суд Божий, ожидая благополучного для себя решения, с
таким  запасом святотатства: "Но беспокоиться не о чем. Бога  нет, как нет и
бессмертия,  - это  второе чудище  можно  так  же  легко уничтожить,  как  и
первое".
     Из  первой  порочной  посылки  рождается   уже  целая  теория,  система
взглядов,  за  которую  ребенку  просто  шлепают  по  губам, ну а  взрослого
наказывают по-взрослому  -  болезнью,  горем близких,  смертью. Никак  иначе
нельзя  расшифровать коварные  сомнения, переложенные БВП  из своей головы в
уста главного героя: "Вот  в чем затор, вот в чем ужас, и ведь игра-то будет
долгая,  бесконечная, никогда, никогда душа на  том свете  не будет уверена,
что ласковые, родные  души, окружившие  ее, не  ряженые  демоны, -  и вечно,
вечно, вечно душа будет пребывать в сомнении, ждать страшной, издевательской
перемены в любимом лице, наклонившемся к ней".
     Искажение  образа бытия,  как  следствие  плохой  мыслительной  оптики,
развивается и дальше. Споткнувшийся на софизме и истерическом атеизме, автор
продолжает калечить и своих литературных героев, вбивая,  как гвозди в живое
тело, а затем распиная на позорном кресте идеологическую  галиматью: "Если я
не  хозяин своей  жизни,  не деспот своего  бытия, то никакая логика и ничьи
экстазы  не  разубедят  меня  в  невозможной  глупости  моего  положения,  -
положения  раба  божьего,  даже не  раба,  а  какой-то спички,  которую  зря
зажигает и  потом гасит любознательный ребенок - гроза своих игрушек". Ну, а
если простой  человек не  может  подскочить на  собственных ногах, взмахнуть
руками и полететь, как птица, то разве это трагедия. В том заключается всего
лишь   одно   из   простых   доказательств    относительности   человеческих
возможностей, явно  и  заранее  ограниченных  Творцом.  Для  чего  же  из-за
очевидного  впадать в невероятное и  поднимать голос, срывающийся до жалкого
ребячьего писка, на Бога?!
     В головах современников, к сожалению, так много понятийного мусора, что
добавлять к нему еще и осколки своих ошибочных представлений будет уже явным
перебором,  кощунством,  если угодно, над истиной, правдой, справедливостью.
Иначе  получится  так,  как предрекал  БВП в одном из  своих стихотворений с
претенциозным  заголовком "Поэты": "А мы  ведь, поди, вдохновение знали, нам
жить бы, казалось,  и книгам  расти,  но музы безродные нас доконали, и ныне
пора  нам из  мира уйти".  В  этом заверении  кроется  феномен сопереживания
автора с теми, кто  попал в мясорубку страшных  социальных потрясений, - это
все живые и обобщенные эмоции, имеющие, по отношению к правде жизни, большую
цену!
     Вместо масштабных полотен БВП часто создавал лишь оригинальные поделки,
в которых, слов нет,  демонстрировалась филигранная писательская техника, но
жизневеденья, философии заключалось всего лишь на ломаный грошик. Беды в том
нет.  В  конце  концов  у каждого  писателя свой  масштаб, своя тема.  Да  и
материальное  состояние могло заставлять  суетиться, искать способа создания
окупаемых  романов. Но  зачем  же  подправлять великолепный  пирог  обильным
количеством  яда:  цианистого  калия,  например,  для  умерщвления  человека
достаточно и  минимума. Поэтому,  видимо, тема  родины, эмиграции  звучит  в
романах БВП, как писк комара, уже пришлепнутого ладошкой Вождя всех народов.
     Однако  душевной энергии, поэтической  чувствительности  у него, как  у
поэта,  было достаточно для того,  чтобы создавать по величине маленькие, но
по  духовному  заряду  сильнейшие  шедевры,   -  как  взрыв  атомной  бомбы,
подложенной под большевизм и  тотальную дебильность, воспитанную всеми этими
авантюристами - соратниками по партии. Например: "Кто меня повезет по ухабам
домой,  мимо сизых болот и струящихся нив? Кто укажет кнутом, обернувшись ко
мне, меж берез и рябин  зеленеющий дом?",  вот  еще  другое: "Людям скажешь:
настало. Завтра я в путь соберусь. (Голуби. Двор  постоялый. Ржавая вывеска:
Русь.)", или такая  ностальгическая печать: Однажды  мы под вечер оба стояли
на старом мосту. Скажи мне, спросил я, до гроба запомнишь вон ласточку ту? И
ты отвечала: еще бы! И как мы заплакали оба, как вскрикнула жизнь на лету...
До завтра, навеки, до гроба - однажды, на старом мосту..."
     На фоне творческих парадоксов, наивных заблуждений трудно удержаться от
констатации того, что душа БВП была изломана основательно: толи он платил по
счетам предков-греховодников, толи набирал актив собственной греховности? Но
хрен редьки не слаще!  За то  и другое  приходится платить  великой ценой  -
мучением! Но  все  были уже давно предупреждены:  "Безрассудные страдали  за
беззаконные  пути  свои и за неправды свои; от всякой пищи  отвращалась душа
их, и они приближались ко вратам смерти" (Псалом 106: 17-18).
     БВП  предложил поучительную формулу:  "Смешон пожилой человек,  который
бегом, с прыгающими щеками, с решительным топотом, догнал последний автобус,
но боится вскочить  на ходу,  и  виновато  улыбаясь, еще труся  по  инерции,
отстает". Всматриваясь, конечно, только под очень определенным углом зрения,
в литературные мытарства, удачи и неудачи БВП, ловишь себя на мысли, что эту
формулу он припас для себя, на всякий пожарный случай. К счастью, в его доме
пожара не случилось, может быть потому, что и  дома собственного не было. Но
не был он бодрячком, ловкачом и  удачливым, каким всегда стремился казаться,
- грусть и печаль  были  его верными спутниками! Теми же болезнями  страдали
герои его романов.
     Любые   поиски  мотивации  сюжетных  и   характерологических  феноменов
"Отчаяния"  натыкаются еще  на один секрет: дуэт  близнецов, чем-то похожих,
но, вместе с  тем, очень разных, должен иметь авторское  опосредование. БВП,
безусловно, мог  и не осознавать до конца мотивацию именно таких параллелей.
Но они  подпирали  его острыми  шипами  из неспокойной памяти, переполненной
трагическими или жалкими картинами побега из России.
     Иначе откуда появилась такая примечательная сентенция: "У всякой мыши -
свой  дом, но не  всякая мышь выходит оттуда" В хвост этой покалеченной мыши
пристраивается другое живописное  заключение: "Воробей  среди птиц  нищий, -
самый что  ни на  есть  нищий.  Нищий".  В  ту  же копилку  умещается и дань
воровскому пафосу: "Кража - лучший комплимент, который можно сделать вещи".
     Разве  можно сомневаться в  адресе ходкого замечания  по  поводу облика
двойников,   которое   БВП   украсил   великолепной   сценической   оправой,
привлекающей внимание и, вместе с тем,  отвлекающей  от самого "бриллианта":
"Кажется у Паскаля встречается где-то  умная  фраза о том,  что двое похожих
друг на друга людей  особого интереса в отдельности не представляют, но коль
скоро появляются вместе  - сенсация".  Здесь проглядывается самоуничижение и
органическая связь каких-то тайных пружин  и мостиков. Попробуем разобраться
в том!
     Фабула романа проста: главный герой - осколок российского быта вынужден
жить в  Германии; ему порядком  надоел  его деловой, социальный статус, и он
задумывает детективную операцию - пристрелить случайно встреченного двойника
(как бы себя) и наслаждаться новым своим образом. Герой давно неудовлетворен
жизнью и потому в  сердцах  замечает: "Никак не удается мне вернуться в свою
оболочку и по-старому  расположиться  в самом себе, -  такой там беспорядок:
мебель переставлена, лампочка перегорела, прошлое мое разорвано на клочки".
     Тем не менее, он себя самого оценивает относительно высоко: "По утрам я
читаю  и пишу,  - кое-что может быть  скоро  издам  под новым своим  именем;
русский  литератор,  живущий  поблизости,  очень  хвалит  мой слог,  яркость
воображения". Здесь, видимо, автор заодно, мимоходом "легонечко медведя толк
ногой".  Баран  лягает  копытом, скорее всего, Ивана Бунина (хотя это только
версия). Это  добавляет  поэзии  и  самомнения, корректируемого иронией:  "Я
ощущал в себе  поэтический, писательский дар, а сверх того - крупные деловые
способности, - даром что мои дела шли неважно".
     С  высоты  такого  удобного  холма  главный  герой  награждает  бойкими
характеристиками героев второй  линии. К своему двойнику он относится крайне
пренебрежительно,   а  заодно   и   ко   всему  людскому   племени.  И   вот
доказательства: "Людская глупость, ненаблюдательность, небрежность - все это
выражалось в том, между прочим,  что даже определения в кратком  перечне его
черт  не  совсем  соответствовали  эпитетам  в  собственном  моем  паспорте,
оставленном дома".
     Далее  следуют конкретные  пощечины: "Его имя было Феликс,  что  значит
"счастливый".  Фамилию,  читатель,  тебе  знать  незачем. Почерк  неуклюжий,
скрипящий  на  поворотах. Писал он  левой  рукой".  Все у  этого несчастного
плохо,  - даже  пишет левой рукой. Все плохое говорится  как бы в оправдание
приговора: да он годен лишь для того, чтобы его пристрелить в лесной  глуши.
Потому и письма его подвергаются беспощадной критике: "Как часто случается с
полуграмотными,  тон  его  письма  совершенно  не  соответствовал  тону  его
обычного разговора: в письме это был дрожащий фальцет с провалами витиеватой
хрипоты, а в жизни - самодовольный басок с дидактическими низами".
     Отсюда  и  веское заключение:  "Да,  страшная  встреча. Вместо нежного,
маленького увальня, я нашел говорливого безумца с резкими телодвижениями..."
     Главный герой  - раскованный поэт,  потому,  нисколечко не смущаясь, он
бросает  в атмосферу несколько правдивых  слов о своей  матери, нежно лаская
при этом себя: "Я мог бы, конечно, похерить  выдуманную историю с веером, но
я нарочно  оставляю  ее,  как  образец  одной из главных моих черт:  легкой,
вдохновенной лживости".  Маму из томной, с веером  в руках особы он низводит
до простой,  грубой  женщины "в грязной кацавейке". Где  здесь  фантазерство
поэтическое, а  где лживость эстетическая: кто родитель скабрезной истории о
матери  -  герой  или  автор?  "Какой   ужас...  хорошенькое  освещение  под
монпансье. Да  и вообще - зачем  говорить о таланте,  вы же  не  понимаете в
искусстве ни кия".
     Однако, есть ли смысл удивляться эстетической трепке, заданной Феликсу,
если он уже давно приговорен  на  закланье, или  матери, которая почивает  в
тиши,  на кладбище. Рядом  проживает нежное, наивное существо, как  все жены
(особенно,  в  воображении  мужей-рогоносцев!).   Может   ей  отдается  дань
растоптанного  восторга? Читаем  и  призадумываемся: "Она малообразованна  и
малонаблюдательна. Мы  выяснили как-то,  что  слово  "мистик"  она принимала
всегда  за уменьшительное,  допуская  таким  образом  существование каких-то
настоящих больших  "мистов",  в черных тогах, что ли, со  звездными  лицами.
Единственное дерево, которое она отличает, это береза:  наша, мол, русская".
Характеристика достоинств  подруги продолжается  в том же  духе: "Нет  тайны
гармонии ей были  совершенно недоступны, и с этим связывалась необычайная ее
безалаберность, неряшливость". Итог подобных рассуждений должен быть истинно
русским. Так и получилось:  "Я иногда спрашиваю себя, за что, собственно, ее
люблю, -  может  быть,  за теплый карий раек пушистых глаз, за  естественную
боковую  волну  в   кое-как  причесанных  каштановых  волосах,  за  круглые,
подвижные плечи, а всего вернее - за ее любовь ко мне".
     Литературоведу, возможно, было бы интересно разобраться в том, кто были
те  модели  (а  их,  конечно,  было  несколько),  с  которых  автор списывал
примечательные  портреты. Может  быть, сестра  Ольга,  встретившая  в  штыки
женитьбу  БВП на еврейке и  никогда  не отступившая  со своей позиции? Может
быть, та прекрасная русская женщина, зашифрованная  БВП под именем Нина? Или
он нырнул в глубину - к первой любви, к Валентине, шифруемой именем Татьяна?
Таких "или"  можно  насчитать множество, но не  в том вопрос.  Примечательно
замечание  героя, вообще, о женщинах: "Женщины... -  Но что говорить об этих
изменчивых, развратных существах..."
     Приближение к  кульминации  ознаменовалось  откровением БВП с  женой по
поводу    замысла    всей   операции,   рискованной    авантюры.   Обозначим
психологические   переливы   лишь   некоторыми   штрихами,   принадлежащими,
естественно, герою романа,  то бишь  автору: "Я глотал  слезы, я всхлипывал.
Метались  малиновые тени мелодрам". Жена, конечно,  вела себя глупее некуда:
"Лида обхватила мою ногу  и уставилась на меня  своими шоколадными глазами".
Нужно  помнить,  что  для  писателя   самая  ласковая  возможность  отмстить
обидчикам  заключается  в  творчестве: всех врагов  можно  вывести на чистую
воду,  публично  или  заочно  осудить,  казнить  изощренно  или  помиловать.
Плацдарм для самоутверждения не ограничен, и БВП, естественно, не пропускает
такие подарки судьбы.
     Легко  отыскать и  выделить  две  забавные параллели, которые прекрасно
работают  "на  понижение"  трагизма,  на  юмор,  как  средство  психотерапии
(точнее,   эстетикотерапии).   Первое   бьет   в   детство:   "Поговорим   о
преступлениях,  об  искусстве  преступления,  о карточных фокусах,  я  очень
сейчас  возбужден".  Затем  легким движением руки  мастера  затвор  автомата
передергивается  назад,   экстрактируется  использованная  гильза,  и  новый
убийственный  заряд досылается  в патронник. Затем пуля  летит в  неведомое,
тайное,  сексуальное:  "Мы  никогда не  целовались,  - я не  терплю  слякоти
лобзаний.  Говорят, японцы тоже - даже в  минуты страсти - никогда не целуют
своих  женщин, -  просто им  чуждо  и непонятно,  и может быть даже  немного
противно это прикосновение голыми губами к эпителию ближнего".
     Безусловно, все эти вирши в большей мере поэтические игрушки, пристебы,
ибо трудно поверить в то, что столь эмоциональный субъект, как БВП, способен
так   основательно  застревать  на  "поцелуе".  Откуда  же  тогда  выплывает
базис-пароход  для  последующего  "скабрезного"  романа  про  очаровательную
нимфетку, покорившую  весь мир?!  .Детали же берутся из личной жизни и никак
не  иначе!  К тому  же  этот  писатель способен так однозначно,  категорично
выносить суждения  о  вопросах  более сложных,  чем слюнявый поцелуй. Правда
такие  рассуждения уже,  как говорится, из другой оперы:  "Самоубийство есть
самодурство.  Все,  что  можно  сделать,  это  исполнить  каприз   мученика,
облегчить его участь сознанием, что, умирая, он творит доброе дело, приносит
пользу,  - грубую, материальную  пользу, - но все же пользу".  Но то, что он
поднял  эту тему,  свидетельство смелости,  способности поднимать  брошенную
перчатку для ответа на вызов смертельной дуэлью.
     О смелости (возможно, о некой отрешенности человека, загнанного в угол)
говорят финальные  реплики главного  героя, подтянутого  к ним за уши  самим
автором. И здесь важны опять-таки детали. Вот как  выглядит природа, отзвуки
которой  гудят в  душе:  "Был  продувной  день,  голубой, в яблоках:  ветер,
дальний  родственник  здешнего,  летал  по узким  улицам; облака  то  и дело
сметали  солнце, и  оно показывалось опять  как монета фокусника".  Приятное
обрамление событий - нечего сказать!
     Далее  на  сцену  выходит представитель  власти, почти  что  шутовского
качества: "Это довольно пухлый розовый мужчина, ноги хером, фатоватые черные
усики". Но  тем не менее герой романа сразу догадался, что гром скоро грянет
и  включать рубильник  для  полного  освещения  преступника  будет  как  раз
опереточный  герой,  полицейский  с  "ногами хером".  Употребленный  сленг -
отличное  доказательство сексуальной  развитости  автора  романа, а  не  его
главного и второстепенного героев.
     Следует многообещающее заявление, которое неоднократно звучало в стихах
БВП: "Я  хочу смерть мою кому-нибудь подарить, - внезапно сказал он, и глаза
его  налились  бриллиантовым  светом  безумия".  Но  несколько  отдышавшись,
охолонув, даже самый  заядлый преступник  возвращается к спасительной, пусть
призрачной, надежде: "Может быть, все это - лжебытие, дурной сон, и я сейчас
проснусь где-нибудь  -  на травке под Прагой.  Хорошо  по крайней  мере, что
затравили так скоро".
     Все наши исследовательские розыски велись лишь с одной целью - раскрыть
главный  секрет,   составляющий  сущность  глубинных  мотиваций.  Гениальный
ученый, успешно  практиковавший психотерапевт,  интереснейшая личность  Карл
Густав Юнг, живший,  кстати,  примерно в одно  и  тоже время с БВП, заметил:
"Человек способен преодолеть совершенно невозможные трудности, если убежден,
что это имеет смысл. И терпит  крах,  если  сверх  прочих несчастий вынужден
признавать, что играет роль в "сказке, рассказанной идиотом".
     Похоже, что  под спудом  бытовой  психологии автор  романа хотел, но не
сумел,  скрыть  не  столько  очевидность различий  двух  персонажей, сколько
образы  вздыбленной  большевизмом  и  природной  глупостью  ее  подавляющего
большинства   населения  России,  которая  вышвырнула  за  свои  пределы  (к
несчастью!) все же лучшую часть общества,  превратив ее в метущуюся без руля
и  ветрил эмиграцию.  Такому  утверждению  созвучны многие нотки переживаний
героев   романа,   многочисленных   блестящих  стихами   БВП,   составляющих
национальное  достояние,  богатство  государства российского. Они и написаны
были примерно в одно время и соответствовали  большому и  личному, и  общему
горю:  "Отвяжись,  я  тебя  умоляю!  Вечер  страшен,   гул  жизни  затих.  Я
беспомощен. Я умираю от слепых наплываний твоих".
     Или  еще  совершенно  потрясающее по поэтической экспрессии: "Небритый,
смеющийся, бледный, в чистом еще пиджаке,  без галстука, с  маленькой медной
запонкой  на кадыке,  он ждет, и  все зримое в мире  - только высокий забор,
жестянка  в  траве  и  четыре  дула,  смотрящих в упор... Все.  Молния  боли
железной. Неумолимая тьма.  И  воя,  кружится над бездной ангел,  сошедший с
ума".  В  другом  варианте стихотворения "Расстрел" звучат  не  менее точные
слова: "Но  сердце, как бы  ты хотело,  чтоб это вправду  было так:  Россия,
звезды, ночь расстрела и весь в черемухе овраг".
     Вот и  получается,  как  ни верти,  сакраментальное:  "Лучше уповать на
Господа, нежели надеяться на человека" (Псалом 117: 8). Не будем же строги к
заблуждениям  БВП  и  пакостям его  героев,  ибо мастерство  и  писательский
профессионализм  здесь  задействован   головокружительной   высоты.   Однако
напомним   святые   слова:  "Говорю   безумствующим:  "не  безумствуйте",  и
нечестивым: "не  поднимайте  рога,  не  поднимайте  высоко рога  вашего,  не
говорите жестоковыйно" (Псалом 74: 5-6).

     * 6.1 *
     Было раннее утро, Сабрина лежала на  спине. Рассвет  пришел неожиданно,
ибо  она встретила его за  чтением  новой  тетради Сергеева. Свет нового дня
врезался в глаза, стал осознаваем, только по прочтении заключительной фразы.
Сабрина  молчала и  думала  о только что прочитанном, задевшем ее глубоко за
живое.  В  Университете  она  неоднократно  обращалась  к  творчеству  этого
писателя,  но никогда  раньше  ей не удавалось приблизиться  к пониманию его
характера, мотивов поступков героев многочисленных произведений  так близко.
Сергеев взял  ее за руку  и подвел к  нужному микроскопу,  а  от  него  -  к
подзорной трубе и опять - к микроскопу!
     Пришел день  выписки из родильного дома, -  выдворяли всю палату оптом.
На  крыльце "выписной" толпились встречающие: уже по их  лицам,  по величине
сепарированных  толпочек  можно было  судить  о  качестве  жизни,  ожидающей
новорожденного ребенка и его  мать-страдалицу. Сабрину встречала  небольшая,
но солидная группа: Муза и три респектабельных мужчины - Магазанник, Феликс,
Верещагин,  да  еще двое "одинаково одетых" парней  стояли у двух лимузинов,
внимательно отслеживая  весь  бомонд, да с недоверием  зыркая  на окружающие
постройки. Приметная группа была  первой из принимающих счастливых матерей и
малюсеньких человечков, тщательно запеленованных.
     Медсестра  и  санитарка,  вынесшие  изящные  "сверточки", были  одарены
по-царски   -  платили   только  "зелеными"  в  количестве,  достаточном  на
приобретение  новых  шикарных  дубленок.   Изголодавшиеся   от  хронического
безденежья  медработники  захлебнулись  восторгом  и,  почувствовав  сильное
головокружение, оперлись на железные руки встречающих венценосцев.  Так  под
руку  их  и  отвели  обратно  на  крыльцо   роддома.  Главный  врач  клиники
раздосадовался,  что не вынес ребенка сам:  новую дубленку давно просили его
плечи, да и правое крыло родильного корпуса требовало скорейшего ремонта.
     Уже сев в машину, Сабрина проследила выход своих  новых подруг: Татьяну
встречал  рослый, но основательно зачуханный мужчина (тот самый законный, но
нелюбимый  супруг! -  догадалась  Сабрина);  Катя  с  ребенком  оказалась  в
объятиях  мамы, даже  не успевшей снять халат и  быстро  умотавшей  снова на
работу в клинику. Молодая мать была передана с рук на руки мужу-благодетелю,
распахнувшему  с  несколько  неуклюжей  провинциальной  решительностью  свои
объятия. Лобызания ограничились этим  молодым человеком, да  пожилой  парой,
видимо, не очень дальними родственниками.
     Сабрина почувствовала себя неловко  из-за демонстрации барства, которым
просто полыхала ее группа поддержки, а потому попросила быстрее сматываться.
Приятно было то, что  в руках всех встречавших мелькали букеты цветов, а это
всегда  гипнотизирует  женщин,  особенно  в тот  сложный  момент,  когда  их
выпускают из  пыточной камеры. Говорят,  что  даже в  средние века, в период
суровой  инквизиции,  сжигаемую   колдунью  украшали  букетами  свежеумерших
цветов, да разукрашенным колпаком. Так расплачивались звероподобные  судьи и
зрители     трагического     представления    с     главной    героиней    -
женщиной-страдалицей.
     Приехали  в  скромную   квартиру,  к  Сабрине:   там   Музой  уже  было
организовано скоротечное застолье. Между делом - между кухней и  прихожей  -
сразу после снятия  пальто Сабрине более основательно  был представлен  Олег
Верещагин. Вспомнили,  что он был один из самых давнишних, закадычных друзей
в Бозе  почившего  Сергеева. Их многое связывало,  и не было никакого резона
отвращать  старую  и  верную  дружбу  от продолжателей  его заветов  -  сына
Владимира, Сабрины.
     Застолье  начали  с  поздравлений  и  заверений  в  искренней  верности
сложившемуся  по  роковому  стечению  обстоятельств "семейному  братству"  и
готовности   прийти   на   помощь  в   любой   момент.  Мужчины,   гордо   и
многозначительно  запрокидывая головы,  как  красавцы  олени-рогоносцы,  роя
копытами землю, обутыми в модные  ботинки, просили разрешения навещать дам и
по  мере  сил  участвовать в  воспитании наследника  их  незабвенного друга.
Сабрина  ловилась  на  яркие  заверения,  но  Муза  воспринимала  весь  этот
"кобелиный  базар" (ее собственное выражение),  как пускаемую в глаза  пыль.
Муза  одним только взглядом, брошенным как  бы случайно на раскудахтавшегося
Феликса, быстро подавила его персональную активность. Затем она,  решительно
перехватив  жезл  власти, заявила,  что  от помощи  достойные и  воспитанные
женщины  никогда  не  отказываются,   но  всю  основную  работу  постараются
выполнять они - верные подруги - самостоятельно. Затем она вежливо напомнила
о существовании санэпидрежима в доме, где поселился новорожденный,  четкости
графика его кормлении, мытья, пеленания, об отдыхе утомленной  матери и тому
подобное.
     Сабрина  как раз  была склонна побалагурить  с мужчинами,  оказывавшими
такие активные  знаки  внимания  ее персоне.  Опрятное  выражение  -  "будем
дружить домами" приятно щекотало ухо,  тешило  душу намеком на  уверенность,
что недавно состоявшаяся мать не останется  одинокой. Но  Муза действовала в
лучших  традициях старших  сестер  немецких  частных  клиник: мужики  быстро
почувствовали себя  сиволапыми питекантропами, им  стало абсолютно ясно, что
"граница  на крепком замке", а  "пьянство - вредный порок", если не говорить
больше. Да и, вообще, в цивилизованном  обществе самцы потребляются только в
умеренных  дозах и,  в лучшем случае,  в  виде  конвертированной валюты. Все
элегантно раскланялись и помещение скромной квартирки, всосав через форточки
свежий воздух, выдавило из себя никому не нужную патогенную микрофлору.
     Выйдя  на лестничную  площадку,  первым  очнулся Магазанник, он освятил
свою позицию немногословным заявлением:
     - Круто, однако,  с нами обошлись, но  по справедливости;  полагаю, что
нам необходимо радоваться тому, что Муза с  Сабриной - такой крепко спаянный
"коллектив"!
     Феликс промычал что-то похожее на перебор междометий:
     - Да, да! Ничего себе! В самом деле, быть может, приятно.
     Верещагин,  обладая отменными  внешними  данными, как ему казалось, был
удивлен, что его чары не поразили объект пристального внимания -  Сабрину. А
то, что Муза его отошьет  самым  решительным образом,  не вызывало сомнения.
Ее-то он знал давно и очень хорошо. Сабрина почему-то была одинаково вежлива
со всеми  мужчинами, даже, пожалуй, как показалось  Верещагину, с наибольшим
вниманием   она  выслушивала  Магазанника.  Во   всяком  случае,  к  Аркадию
Натановичу  она  обращалась  более  доверительно,  видимо,  как  к   старому
знакомому,  уже  успевшему сыграть  не  последнюю роль в ее  судьбе. Феликс,
словно по негласной  договоренности, успел надеть  "кандалы"  зависимости от
Музы. Он по собственной  воле, без принуждения настойчиво шел к тому,  чтобы
вручить себя, вместе со  всеми потрохами, строгой повелительнице  - Музе. Не
понятно было только - а каково, собственно, ее желание?
     Верещагина  явно обошли  вниманием.  Он это  чувствовал  всеми  фибрами
горячей души,  распахнутой,  как  и у  многих заурядных  кобелей,  навстречу
светлому чувству. А был  он крайне самолюбивым в отношениях  с женщинами. Он
верил  в  свою  неотразимость, но как-то странно подбирал себе  партнерш. Он
женился уже четырежды и  каждый раз в супружество вляпывался, как воробей  в
лепеху коровьего дерьма. Как-то Сергеев, по поводу его  очередного развода и
желания вступить в новый "счастливый брак", рассказал Олегу старую байку про
того самого  воробушка,  который, изголодавшись и истосковавшись по  теплому
гнезду, замерз налету в  зимнюю  стужу и упал  с небольшой высоты  в свежую,
теплую  коровью  лепеху.  Казалось бы,  надо  радоваться  удаче,  но воробей
отогревшись, зачирикал. Мимо пробегала  лиса:  естественно, она  моментально
отреагировала на бодрое  пение птахи - вытащила  из тепла и  сожрала. Мораль
проста: "если уж попал в говно, то не чирикай"!
     Психоаналитики   из   морга   подвергали  искус   и   несчастье   Олега
всестороннему анализу.  Был выявлен  слабый пунктик, камень  преткновения, с
позволения   сказать,    locus    minoris    resistentiae.    Верещагин,   в
действительности,  был  обделен женским  вниманием  в  силу  организационных
ошибок  -  он  сам себя  подписал  на  персистентный "вязкий брак",  напрочь
обрубавший реальные возможности к свободному  полету.  Можно было удивляться
тому, как очередная жена-психопатка не обрубила ему, наконец, самый  дорогой
"конец"! Порой  на Олега было  больно смотреть:  маска печали  не сходила  с
лица,  он выглядел  хуже, чем молодой  красивый олень, у которого есть все -
ветвистые   рога,  бойкие  копыта,  другое   оружие.  Но   именно  двуногая,
противоположнополая судьба никак  не давала  ему, сперва, словно по  команде
"шпаги наголо!",  решительно оголить,  а  затем вложить  в подходящие  ножны
"верный  клинок". Когда долго ждешь  такой команды,  все время держа руку на
эфесе шпаги, конечно, возникают нервные  сшибки. Хуже, если  команда подана,
но нет достойного  фантома для нанесения удара - тогда руку сводит судорога.
Так рождается невроз!
     Некоторая  неприятная симптоматика, связанная со сложностями реализации
природной специфической потенции, уже начинала скрестись  в паховой области.
Психоаналитикам из морга приходилось изощряться - настойчиво искать средства
медицинского характера. Нервная система Олега  имела  такую конструкцию, что
ему был необходим  некий психологический допинг.  Таким допингом и, вместе с
тем, явным крючком, на  который насаживают мужскую особь  (тестис, простату,
печень  и   так  далее),  было  видимое  очарование  его   персоной.  Такими
демонстрациями  мастерски владеют развитые  женщины, мечтающие  выйти замуж.
Хитрые сучки, быстро раскусив Олежека, не тратя сил, просто открывали пошире
рот, изображая почти дебильный восторг, очарование, полнейшую податливость и
покорность - и он был готов! Казалось,  очумевшие  от  любви дамы предлагают
себя  в качестве пеньки для витья веревок. Но это была  только премедикация.
Затем,.. именно Олега вводили в полный наркоз  и в таком состоянии  начинали
вить   из   него  самого   веревки  -  крепкие,   основательные,   шикарные,
разноцветные.
     Финал был обычен и прост, как ум сварливой женщины: когда основательная
пребенда (доход, имущество), как  в католической церкви,  были достаточными,
пропадало женское  обаяние  и  таяло очарование. Наружу  вылезал примитивный
персистор,  то есть криогенный  элемент  с  двумя  устойчивыми  состояниями,
применяемый в вычислительной технике в качестве памяти. Команды  были сугубо
двоичными  - неси, давай!  Ему, уже, в общем-то,  зрелому  мужику,  никак не
удавалось понять простую истину: браки  совершаются  на небесах, то есть  на
искреннюю  любовь  необходимо благословение Бога. Ясно,  что только подделка
дается бесплатно  (как сыр в мышеловке) и без благословения - просто подойди
к любой помойке и выбирай среди огрызков и отходов себе пару.
     Сабрина не  очаровалась Олежеком,  и  он  завял, притух, как говорится.
Однако здравый смысл и дружеская солидарность проснулись в нем на лестничной
клетке, и Зевс молвил:
     -  Да,  очень интеллигентно  и  со  вкусом нас отшили! Но  только таких
женщин и стоит уважать.
     Верещагин   еще   по   наущению  Сергеева  прочно  спаялся   с   новыми
работодателями,  между   ними  установились  доверительные  отношения:  Олег
обладал  бесспорно  позитивными   качествами  -  честностью,  порядочностью,
умением трудиться самозабвенно до полного изнеможения. Он был предприимчив и
неутомим в поисках совершенства на любом поприще - будь то спорт,  наука или
предпринимательство. Но в женском вопросе, как не крути, он был, безусловно,
отпетым  мудозвоном.  Как-то  наглядевшись на Танталовы  муки  своего друга,
Сергеев  изобрел для  него маленький стишок,  произнесенный  по  случаю  его
очередной женитьбы с искренним соболезнованием:
     Сердечные боли
     приходят от горя.
     Нет объяснений иных.
     Ты счастья глоток
     вырываешь у горя,
     но боль настигает
     тебя и других!

     Почему-то его новая избранница  -  очередная толстозадая тюха (это  был
еще  один   объект   преткновения!),   решила  воспринять  этот   стих,  как
свидетельство ее  особой положительной роли в жизни  Верещагина. Она решила,
что  здесь  таится  намек  на ее  мессианскую  задачу,  которую она вместе с
Олежеком   будет  решать,  лежа  на  диване.  Сергеев,  поняв,  что  камень,
запущенный из поэтической пращи, попал не в голову новой подруги Олега,  а в
зад какому-то горемычно тупому существу, преподнес по случаю новое творение,
надеясь на просветление означенной особы (Очарование):

     Как хорошо с тобою мне
     лежать ничком, лицом в говне.
     На все имея острый взгляд,
     люби не курв, не всех подряд.
     Забудешь скоро ты меня:
     нет, милый, дыма без огня!

     Нет слов, метафора здесь заложена была сложная, да и понять было трудно
с  лета:  где зеркало, кто прорицатель,  где фантом,  что,  собственно, есть
текст, а что подтекст?  Но  суженая-ряженая решила, что стихотворение  - акт
превентивно-воспитательный,   а  посему   аплодировала   ему,   радуясь  как
дошкольник, впервые попавший на новогоднюю елку.
     Слава Богу, что все спорные мысли и святые мужские терзания остались за
железными дверями  квартиры Сабрины. Внутри же помещения,  у женщин,  кипела
бурная деятельность -  подмывание, кормление, гуление, пеленание.  Муза вела
себя довольно странно: сперва  она, доходя до дрожи, пугалась притрагиваться
к  ребенку, словно  опасаясь невзначай  ему  повредить неловкими движениями,
затем, быстро  поднаторев,  напрочь отстранила  Сабрину от забот санитарки и
медсестры одновременно.
     Когда все материнские  функции были выполнены сполна,  женщины прилегли
на  диваны  отдохнуть, причем,  Муза расположилась ближе  к  ребенку,  давая
Сабрине  отдохнуть  после  серьезных  испытаний в роддоме. И  здесь начались
исповеди.  Застрельщицей, конечно,  выступала  Сабрина. Действовали подруги,
как истинные  гурманы, умеющие тешить себя неспешными рассказами и взаимными
расспросами. Ни один писатель не сможет передать  колорит таких  разговоров,
если даже запишет все слово в слово.
     -  Музочка, ты не поверишь, - сказала  Сабрина взволнованно, - но меня,
скорее всего,  преследует какая-то  мистика.  -  Я попадаю  в поле непростых
совпадений. Мне необходимо с тобой посоветоваться, ибо я теряюсь в догадках.
     Муза  насторожилась   и  было   от   чего,   -   заявление-то  делалось
категоричное:
     -  О  чем  ты,  Сабринок,  может  быть  конфликты  с  медициной,  с  ее
носителями?
     -  Нет,  нет...Здесь  как  раз  все  отлично,  если  Ад  можно  назвать
"отличным", -  продолжала Сабрина, - но я не  могу разобраться  с Сергеевым.
Мне в роддоме наложили столько дерьма на загривок, что я теряюсь в догадках.
     Муза  словно  встрепенулась,  как  курица-невротик  на новом нашесте, и
вперила внимательный взгляд в подругу:
     - Ты  расскажи  подробнее,  не  спеши,  - приободрила  она  Сабрину,  -
разберемся, помолясь. -  Что же все-таки случилось в роддоме. На мой взгляд,
это не то учреждение, где могут вершиться крутые дела.
     - Мистика заключается в том, - продолжала  взволнованно  Сабрина, - что
если верить рассказам (а не верить им у меня  нет никаких  оснований),  то я
рожала сына  вместе с  еще одной  подругой  Сергеева и его  дочерью.  Все мы
родили по  мальчику. Но у  одной из женщин, которую звали  Татьяной, уже был
первенец, рожденный от Сергеева.  А  дочь Катя, естественно, родила Сергееву
внука. Таким образом, мой муж на сегодняшний день является трижды отцом (два
сына и одна дочь) и одновременно  дедом. Как не крути, но в  моих глазах его
лик приобрел очевидность многоженца и отчаянного "ходока".
     У  Музы глаза полезли на лоб. "Да, весело живем"! Такие крутые повороты
трудно было ожидать от добропорядочного Сергеева, особенно после  того,  как
он уже давно  скончался. Муза вынуждена  была затеять допрос с пристрастием,
вытягивая,  словно  клещами,  все  бытовые  подробности. Картина  рисовалась
забавная и поучительная,  особенно, если  учесть, что  самый  первый  брак у
Сергеева случился совсем  в молодые годы (на четвертом курсе института) и от
этого брака у него были дочь и сын. Сабрина, скорее всего  не знала об этом.
Муза  решила темнить.  Она не стала добавлять ей переживаний уточнениями.  К
счастью, по сведеньям Музы сейчас дети от самого первого брака  проживают за
границей, и встреча  с  ними  Сабрины  -  дело  маловероятное.  Переваривали
информацию подруги довольно долго,  каждая теснила  ее в собственном  уголке
мозга - хорошо, что  возможность  подглядывать в такие потаенные уголки была
полностью исключена. В квартире нависло почти что трагическое молчание.
     Когда  первые последствия шока  у Музы прошли, она стала решать, теперь
уже как психотерапевт, какую  позицию стоит занять: клеймить позором старого
развратника, или катить бочку в другую  сторону -  не с  холма, а в  гору! В
гору катить,  безусловно,  всегда труднее, но  реноме Сергеева  того стоило.
Муза  решила  начать  издалека,  чтобы релаксировать Сабрину, можно сказать,
выпустить из нее агрессию, как горячий подъемный воздух из летающего шара. У
психотерапевтов имеются в запасе разные забавные  штучки для этих  целей. Но
самое  главное  -  это  умелая  импровизация  и  вроде бы логические, долгие
рассуждения на утомление мозга пациента, а затем и перестройки мотивационных
конструкций. Муза весело рассмеялась, приглашая  своей открытостью и Сабрину
сделать тоже самое, затем доверительно заявила:
     - Сабринок, я неоднократно  тебе уже говорила, что все мужики - сволочи
и  кобели. Это  справедливо и однозначно!  С  того же поля дуриманов  и твой
Сергеев, нечего его идеализировать. Кстати, если верить одной из его теорий,
которые  он рожал быстрее,  чем ты своих детей, то все исходит от генофонда.
Отвлечемся  немного.  Я  вдруг вспомнила одну  смешную  историю,  свидетелем
которой   была.   Сергеев   читал   лекцию   аспирантам   об   использовании
историко-генетического метода анализа  в клинической практике. Это он  такую
новую  игрушку  себе  выдумал,  заключил  ее  в  золоченую  раму  из научной
древесины! Чего греха  таить, перед этим они с Мишкой  основательно поддали.
Сергеев  хорошо  держал  дозу,  поэтому, прикрыв  бесстыжие глаза  дымчатыми
стеклами  очков   (он  их  всегда   держал  при  себе  для  такого  случая),
отодвинувшись  подальше   от   слушателей,  он  завел   свои  "балясины"  на
тарабарском научном языке.
     - Не буду тебе пересказывать, Сабринок, - продолжала  с азартом Муза, -
всей лекции подробно, но скажу о смысле  ее в  двух словах. Сергеев  считал,
что  многое  в   клинической   практике  зависит  от   правильного   анализа
генетических  подпорок  тех  процессов,  которые фиксирует лечащий врач. Он,
кстати, привел забавную схему и социального отбора: в Армию идут чаще лица с
выраженным  татарским  генофондом  (это героический  стимул)  и  хохлы  (это
приспособленческий  стимул).  Но  важно, что  те и  другие  имеют упрощенное
мышление. Отсюда трогаются в путь некоторые поведенческие особенности. Тебе,
как  филологу,  будет понятнее, чем мне,  его  литературоведческая  позиция:
писатель Александр Покровский, которого  очень ценил  Сергеев, умело отразил
языковые  пристрастия  этого  смешанного  татаро-хохлацкого  этноса. Сергеев
просто  задыхался  от  смеха, читая его маленькие рассказы о  Военно-морском
флоте, сплошь  обсыпанные  матершиной.  Тяга к упрощенной  культуре, имеющей
филологические  и  генетические корни, растет у воинов прямо из задницы (так
он и  сказал на лекции!)  -  от древних  лихих степных  конников и лучников,
которых сама жизнь обязывала заниматься охотой, скачками, грабежом. Хохлы же
к  настоящему воинству присоединились позже: первой была образована, как  ты
помнишь,  не  Московская,  а  Киевская Русь,  причем,  заметными  стараниями
"Рюриковичей".  Вот,  когда слились  на  генетическом  уровне  скандинавский
бандитизм  и польская спесь, получились  настоящие  хохлы. А раньше это были
вполне добропорядочные люди.
     Муза несколько передохнула, но не  для того, чтобы  собраться с мыслями
(разговор,  вообще-то,  был  больше  эмоциональным,  чем  интеллектуальным).
Требовалась  подзарядка  энергией  для скрытой  суггестии,  да  для  подбора
весомых словесные штампы. Она продолжала:
     -   Известно,  что  мат  -   это   подарок   татаро-монгольского   ига,
"обогатившего" сочными вариациями  славянские языки.  Прижился  он и  широко
распространился  по  миру  именно  потому, что содержит богатую  экспрессию,
соответствующую, как ты  понимаешь, воинской доблести! Воин ловчее выполняет
команду,  поданную  ясно  и  четко,  примерно  так: "Огонь!  Мать вашу так"!
Формула  действует  безотказно.  Командир  вынужден  постоянно  поддерживать
форму,  тренироваться  и  тренировать  воинов.   Приходится,  волей-неволей,
расширять  сферу применения специальных выражений -  в  быту, в семье  и так
далее. Представители  рафинированного морского офицерства  царского  периода
являлись носителями более изощренной культуры. И это понятно: среди морского
офицерство было больше немцев, западных  иностранцев, а не татар  и  хохлов.
Когда нынешние  деревенские  парни хлынули в военные училища  большевистской
России, свершился перекос в сторону татарского и хохлацкого генофондов. Если
дореволюционное офицерство  шалило иными выражениями (чаще  на французском),
то  послереволюционное -  обратилось  к  мату.  Одно  ясно: те  и  другие  в
большинстве своем  были беспробудными пьяницами, потому  что и пьянство, как
нельзя  лучше,  соответствует  воинскому  буйству.  Те, кто  попроще,  легко
скатывались к краснобайству заурядного качества. Такие шли в замполиты.
     Муза  приостановилась,   выжидая  эффекта,   контролируя   все   стадии
созревания   Сабрины,   и   продолжала  балагурить,   отвлекая  подругу   от
переживаний. Муза не фальшивила,  вела разговор со знанием дела, словно, она
тоже из Военно-морской стихии.
     - Сабринок, - добавила она со смехом, - Сергеев  под парами алкоголя на
той  лекции  доболтался до того, что заявил: "генетический  след  и  сильное
родство  с матом  имеют  все  фамилии,  отражающие татарскую  или  хохляцкую
стихию". Для лабораторного испытания Сергеев предложил аспирантам, слушавшим
лекцию,  предлагать  ударные  фамилии  такого  типа,  а  он (Сергеев)  будет
рифмовать их со скабрезностями, имеющими национальный оттенок.
     Муза соскочила со своего  дивана  и  подсела ближе к Сабрине. Давясь от
смеха она продолжала повесть о поучительных временах:
     - Пойми,  Сабринок, существует особый психологический  феномен:  такого
рода  экспромт  цепляется  за  знаковую  фигуру.  Потому аспиранты бросились
озвучивать фамилии,  сильно насоливших  им особ.  Здесь были  названы многие
"товарищи", в  то время  весьма  известные в петербургском  здравоохранении.
Сергеев  не  растерялся,  хоть и был пьян: он  предложил  смягчить возможный
политический   резонанс,   для   чего   требовалось   нанести   незатейливую
филологическую   ретушь.  Желающие   могли   быстро   восстановить   именную
первозданность, подправив орфографию.  Известные личности не потеряли своего
лица, а скабрезные вирши лихо вписались в тему:

     Шулер-Маг - пижон, мудак -
     выпил краденный коньяк:
     опьянев, мычал, как як,
     распухал: "Гони верняк"!

     -  Это  было  еще не  самое  смачное произведение. Азарт  стихосложения
разгорался у  всех  слушателей,  и  кое-кто  довершал  рифмовку на свой лад,
предлагались множественные  варианты, лучшие отбирались тщательно - началось
коллективное творчество! Фамилию "пострадавшего  от критики" восстанавливали
по заглавной  букве.  Началось  филологическое  клонирование  примечательных
типажей.  Вторым  в шеренге пострадавших  оказался  тоже известный мужчина с
волосами рыжего  цвета и с представительной внешностью. Но то  был  такой же
приволжский  немец-колбасник, да еще из  группы "Близнецов".  Его сильно  не
били, видимо сказывалась  нежная  мужская солидарность, быстро  родившаяся в
среде сильной половины аудитории:

     Кало-Мутин - попка, душка,
     медицина - не подушка!
     Покажи товар лицом -
     повернись к ней яицом!

     -  Общими  усилиями (а  они всегда более могучие!) откопали  еще одного
грешника-лиходея, погрязшего в организационно-здравоохраненческих фантазиях:
ухватили его за ушко - да на солнышко!

     Кагал не дремлет и не ссыт,
     торгует смертью, зорко бдит:
     здоровье всем он бережет -
     лапшу навесил, нагло ржет!

     - Туда же, в  общую кучу, свалили  далекоидущие обобщения, покушающиеся
на  общегосударственные   устои,  но  приближающие  народ  к  Конституции  -
очередной российский парадокс:

     Здравоохраненье с оскуденьем -
     облобызались с вдохновеньем:
     страхуем жопу коммерсанту,
     как дань убогому таланту,
     жирует сволочь-ренегат,
     и дуракам безмерно
     рад!

     - Дошла очередь и  до  известных женщин.  Тут аудитория потешалась, как
могла.  Все  происходило,  естественно,  под  мудрым  руководством  старшего
товарища   -   Сергеева.   Обрати   внимание,  Сабринок,  в  этом   активном
стихосложении  опять-таки  видится  проявление  атавистических вкраплений  в
генофонд нации. Желание оскорбить женщину  -  это ведь признак дурного тона,
который  так  основательно липнет  к  современному  мужчине, застрявшему  на
стадии -  повелитель,  демон, насильник,  конник, захватчик,  пастух!  Иными
словами,  Сергеев  подводил аудиторию  к  мысли  о  том, что  уже  несколько
столетий  тому  назад  состоялось  полное  искоренение  чистой  (славянской)
национальной  сущности   у  подавляющей  части  населения   многострадальной
отчизны:   опять  явственно   выступало   преобладание   татаро-монгольского
генофонда.  Сохранялась  под  протекторатом  иного  Оракула только небольшая
территория  Западного региона страны, тяготеющего к Санкт-Петербургу. Отсюда
и  приземленность  культуры,  и  рождение  стихов скабрезного  качества.  Но
Сергеев  все   же   кое-что  смягчил.  Он  постарался  придать  составляемым
коллективно виршам качество еще и "восточной сладости":

     Потаскуха Атасян
     покусилась на кальян:
     ловко сдернула колготки -
     оттянулась без заводки!

     - Были найдены варианты, - продолжала Муза с издевкой, - все,  конечно,
не помню, но откопала в памяти еще один:

     Директриса Ахмурян
     загляделась на банан:
     наслажденье получила,
     но интригу подмочила!

     - Затем  встала  задача  отрепетовать  стихосложение  путем  общения  с
длинными фамилиями, имеющими  тяготение к двойным  (а то и более!)  корням -
это уже ближе к украинскому фольклору.
     - Кстати, Сабринок, твой поэт-повеса утверждал,  что  двойная фамилия -
это маркер скрытой или явно  реализуемой сексуальной полигамности: кто-то из
предков засорил этим половым качеством всю последующую родословную.
     Муза посмаковала новый тезис, - теперь уже  было трудно определить, что
было из интеллектуального наследства Сергеева, а что Муза выдумывала по ходу
повествования. Но ни это было важно. Стоило обратить внимание, как Муза вела
психотерапевтическую   атаку   на   невротические  реакции  своей   подруги.
Врачевательница продолжала:
     - Здесь, Сабринок, как ты догадываешься, выбор достойной фамилии сделал
сам  поэт,  отбросив  неуместную  скромность  и  воспользовавшись  авторским
правом. Стих родился обобщающий целый пласт советской культуры:

     Патронесса Записухина
     ликовала, словно Мухина:
     изваяла стойкий фаллос -
     и успешно развлекалась!

     -  Для  тебя,  Сабринок,  маленькая  справка:  Мухина  Вера  Игнатьевна
(1889-1953)  - советский скульптор, народный  художник  СССР, действительный
член Академии  художеств СССР.  Ее  лепка  "проникнута  героическим  пафосом
обобщенно-символических   произведений"  -  "Пламя  революции",  "Рабочий  и
колхозница",  "Хлеб"  и  др.  И  здесь  во  всем   скрытая  эротика,  только
пролетарская, столбовая, кондовая.
     Муза  поискала  глазами  на  книжных  полках   фолиант   под  названием
"Третьяковская галерея" (в  издании 1950 года  "галлерея" была  прописана  с
двумя "лл") и, найдя  его, предложила Сабрине взглянуть на творения великого
скульптора.
     "Пламя  революции" Муза даже не стала комментировать. Здесь  был  явный
символ взметнувшегося  экстаза и его  материального воплощения, характерного
для  анатомии практически любого  животного.  Аналогия,  как  монументальное
подтверждение  бодрящего  влияния  на  древних хазар  вздыбленного  конского
члена,   стоит   по   сей   день  на   площади   перед  Московским  вокзалом
Санкт-Петербурга.  Его  малорослые  творцы  -  крупные политические  деятели
ушедшей эпохи - еще живы, их предпочтения выдают морды - с раскосо-татарским
прищуром. Они  тайно  наслаждаются лицезрением  замершей силы!  Другой такой
символ вырос  из  под  земли  на въезде  в  легендарный город. Да, язычество
степных  народов  еще не  искоренено  полностью.  Оно обостряется  с  ростом
импотенции за счет беспробудного  пьянства  в народных  массах, сочетаемой с
низкой общей культурой и пустяшным образованием.
     Другое произведение  Мухиной  тоже впечатляло  и тоже  по особому: лица
раскоряченных  рабочего  и  колхозницы   светились  откровенным  сексуальным
восторгом,  их  вздыбленные  руки  символизировали  взметнувшийся  фаллос  с
каким-то сложным анатомическим  окончанием  - серп и молот вместо привычного
Glans  penis.  Какое  здесь "приятное  щекотание"  может быть на завершающей
стадии  слияния  мужской  и  женской  плоти?! Доведись  отведать  -  мало не
покажется!  "Ручной  способ",  видимо,  -  неотъемлемая  техника   получения
удовольствия,   особенно,  при  утрате  становой  силы,   скажем,  на  почве
хронического алкоголизма. Вообще, честно-то говоря,  такая  расстановка ног,
рук, корпуса -  свидетельство  того,  что  персонажи не  вышли  из состояния
"перепоя". Пролетарий и колхозница вынуждены таким образом поддерживать друг
друга. Странным казалось то, что скульптор, уже умудренная жизненным  опытом
женщина,  развернула  даму  и  кавалера  друг  к  другу  больше  спинами,  с
позволения сказать,  жопами,  чем  грудью  и  прочим.  Что-то,  видимо,  уже
начинало    остывать    в     отношениях     между    мужчиной-рабочим     и
женщиной-колхозницей.  Такой же  процесс  мог  перекинуться  и на  остальные
социальные группы и классы создаваемого нового общества.
     Скульптурную   группу  "Хлеб"  можно  было  воспринимать,  как  апофеоз
лесбийской  страсти.  Левая партнерша  с  наглым,  чисто  мужским,  блядским
выражением   глаз.  А  правая  паскудница   скромно   прятала  очи,  как  бы
демонстрируя готовность выполнять роль сексуальной послушницы. Хлеб  же  обе
проказницы  взметнули  себе  на  плечи, готовя его  в  качестве постилки под
голову. Но,  говоря по  чести,  хлеб здесь вообще не при  чем, мясо в  таких
делах  намного полезнее. По ходу комментария, Муза рассказала подруге старый
медицинский анекдотец - надо же  было расширять фольклорный ареал Сабрины. К
врачу Щеглову явилась пациентка с жалобой на мужа - увядает  дескать мужчина
не по дням, а по  часам! Скучно жить с ним стало. Врач уточняет: чем кормите
страдальца? Жена отвечает: "Утром - картофельный кисель, в обед - картошка в
мундирах, на ужин  - картофельные аладушки". "Ну!.. - скорбно потянул Щегол.
- От крахмала только воротнички  стоят,  но не пенис"! Приговор был простым,
но категоричным: "Мужика необходимо кормить мясом"!
     Муза листала  иллюстрации  скульптурного творчества  корифеев советских
изящных искусств и все больше  и  больше убеждалась в справедливости  другой
сергеевской гипотезы: на чистые русские фамилии плохо наслаивается татарская
лексика,  проще  говоря, - матершина  не рифмуется  с такими фамилиями,  как
Федоров, Иванов,  Сергеев, Петров и так далее. А вот  с фамилиями  и именами
иноверцев рифма  уживается охотнее. К примеру: "Шуняк -  мудак,  Калабутин -
жопутин" и так далее. Бывают и другие параллели: "Атаян - интриган, Какан  -
хулиган" и так далее.
     - Сабринок, ты же понимаешь, - продолжала Муза, отчаянно жестикулируя и
сверкая своими глазастыми агатами,  - что Сергеев не был бы Сергеевым,  если
бы на последок не  подарил  аспирантам, народу свой какой-нибудь легендарный
стих,  выходящий,  безусловно, за рамки приличия.  И вот  аудитория  затаила
дыхание в ожидании  восторга  пошлости.  В аудитории  вершилась  комедия  на
типичный, пьяный,  российский манер: вещал профессор, воспринимали аспиранты
-  будущие столпы отечественной науки. Аудитория была полностью медицинская,
а значит искушенная и развращенная. Занятия же в аспирантуре при клинических
кафедрах,  вообще, расковывают медика до  бесконечности, границы которой  не
определяются даже  математически.  Я  попробую привести тебе  по памяти, так
называемый, Сонет вульгарно-эпический.

     День обычный:
     Там решается проблема,
     субботний, осенний -
     но любви грозит измена!
     вслед грядет воскресенье.
     Исписал твой Сашка
     Зарумянились щеки
     ни одну бумажку.
     у моей, волоокой!
     С головой ушел в науку,
     Кровь призывно бурлит,
     полюбил немую суку.
     бодро сердце стучит.
     Боже, милый, помоги:
     Мысли властно и смело
     от науки отврати,
     будоражат все тело.
     сбей с занудного пути.
     От желаний мирских,
     Лысый, милый дуралей,
     ожиданий людских
     возвращайся поскорей
     наливается грудь
     в лоно влажное любви,
     и уже не вздохнуть.
     где мы вместе, визави,
     Не унять червячок,
     наслаждались, как могли.
     занемел мозжечок.
     Нет предела совершенству!
     Похоть бродит меж ног
     Горе - глупому лишенцу!
     и нудит бугорок.
     Мы разгоним тучу-скуку,
     Эстроген не уснет -
     но применим не науку:
     увлекает, зовет!
     отдадим дань мазохизму,
     Только суженый твой
     и восточному садизму.
     не спешит на покой:
     Завершим все остракизмом -
     за компьютером он
     компульсивным, ксенофобным!
     постигает закон.
     В общем, милый, приходи
     У них камерный процесс,
     и "прибор" с собой возьми!
     а, точнее, то - инцест!
     Все ко мне ведут пути!

     - Сабринок, твой благоверный был, безусловно, артистом - ему, почти как
воздух,  требовались  аплодисменты,  особенно  тогда,  когда  он  пребывал в
нетрезвом состоянии. Он их и получил с  перебором на той лекции. Подозреваю,
что и от раскованных поклонниц, "не знающих ни страха, ни упрека", у него не
было отбоя: "Ничто жизненное  нам не чуждо"! Но  затем Сергеев был  вызван в
ректорат    института,    где    его     и    ознакомили    с    творчеством
администраторов-моралистов.  Как  не хлопай глазами, не мычи  междометия, но
пришлось "растлителю молодых душ" расписаться в приказе о вынесении строгого
выговора за нарушение педагогической этики.
     -  Вот,  так-то, Сабринок,  -  продолжала зловредная  Муза,  - бичевали
твоего  анархиста,  актера-неудачника.  Так  стоит  ли,   милая,  удивляться
каким-то  там подтвержденным  или  неподтвержденным половым связям  великого
комика-трагика.  Любой театр мира  с радостью  распахнул бы перед ним  двери
своих грим-уборных!, но вот решились бы они выпустить  его на сцену - вопрос
сложный.
     На этой пафосной ноте Муза  остановилась,  - пора  было  контролировать
результаты  отвлекающей и  рациональной психотерапии. Требовалось  включение
маленьких тестов. Муза улавливала положительные изменения у подруги: не было
слез  на  кончике  носа, исчезли нотки  дребезжащего  негодования в  голосе,
взгляд  помягчел и погрустнел, выдавил  из себя категоричность. Но  еще рано
было праздновать полную победу. Это подтвердил следующий вопрос Сабрины:
     - Музочка, в унисон тебе подам голос: роясь в архиве Сергеева все время
натыкаюсь на свидетельства блудливости. Вот, хотя бы следующий стишок:

     Волшебница Рая
     И имя заветное Рая
     на Первое Мая
     тащило от края,
     явилась подарком -
     в объятия Рая.
     посланцем из Рая
     Но, псом завывая,
     Стесняясь, немея,
     старуха с косою
     ты, дивная фея,
     металась, стеная,
     одежду снимая,
     у кромки постели,
     себя оголяя,
     над похотью Рая,
     чудесные песни
     когда мы в круженье
     Орфея вдыхала.
     весеннего Мая,
     Освоившись скоро,
     себя не жалея,
     меня ободряла,
     ласкала и мордой
     про все забывая,
     греху отдавались
     к груди прижимала.
     у края манящего Рая!

     - Музочка, пойми меня правильно - он  не должен был,  не  имел никакого
права писать такие стихи другой женщине. Эти стихи только для меня, если он,
конечно, не врал, говоря мне о своей любви!
     Муза  задумалась:  необходимо  было   выкручиваться.  Этот  поэт-повеса
наследил словом предостаточно и ушел с  миром не весть  куда,  но спасать-то
придется мать его  наследника. Муза поняла, что без обходных  и  отвлекающих
маневров не обойтись:
     -  Ты знаешь, Сабринок, как-то Сергеев  говорил,  что даже  грамотность
россиянина  есть свидетельство  чистоты генофонда.  Но  если у него  весомым
является иная языковая загрузка, подкрепленная, естественно, генетически, то
такой человек хуже воспринимает и усваивает грамматику русского языка. Язык,
говорил он, - это тоже тест.  Русский язык особый,  его  можно использовать,
как  диагностикум  на  специфический  вариант   умственной   отсталости  или
педагогической запущенности.  Ты не спеши воспринимать  стихи Сергеева душой
эмоциональной женщины, ты попробуй  вникнуть в  них, как  филолог и  генетик
одновременно.
     Расчухивая Сабрину, Муза обратила к ней свой лечебный вопрос:
     -  Ты,  полагаю,  лучше  меня можешь уловить фальшь или  справедливость
литературных предпочтений?
     Муза не дождалась от подруги членораздельного ответа - уж  слишком нова
для пострадавшей была тема. Но не было раздражения в реакции Сабрины, а было
здоровое  любопытство -  это  безусловный клинический  прогресс,  радовавший
Музу. Одно было ясно, что Сабрина все же желает пока вести  разговор ближе к
теме,  то  есть к Раисе, промелькнувшей  в одном из  стихотворений Сергеева.
Муза на ходу перестроилась, продолжив спасительный диалог несколько в другом
ракурсе:
     - Сабринок,  согласись, что всегда возникают большие хлопоты у женщин с
мужиками и стихами, потому что то и другое просто плавит  отзывчивую женскую
душу. Когда  же эти явления объединяются,  то пиши  - пропал!  История жизни
Пушкина  - лихой пример. Но  тот закончил  только лицей  -  среднее  учебное
заведение. Сергеев-то был доктором медицинских наук, а это означает - циник,
развратник  и  человек,  слишком  много знающий  о строение и функциях  всех
интересных  женских  органов.  Я вспоминаю, как  утомительно и  тщательно он
классифицировал женскую грудь. Он  же  закончил  Педиатрический  медицинский
институт  и всегда с  гордостью заявлял,  что  это  единственный  в мире вуз
сугубо  специального  профиля.  Выхаживание,  вскармливание  новорожденных у
педиатров  -  это  камень  преткновения,  песнь  песней! Их  тогда муштровал
академик  Александр  Федорович  Тур  -  авторитетнейший  специалист  в  этой
области.  Кстати, Тур числился чуть ли не  девственником, старым холостяком.
Но были особы (к примеру, одна директриса образцово-показательного комбината
ясли-сад  -  чего  уж  такое "образцовое"  она  демонстрировала академику?),
которые  входили  к нему в  кабинет,  открывая  дверь ногой.  Причем,  могли
ворваться  во  время  кафедрального   заседания,   клинического  разбора.  И
"девственник", как послушный  муж, прерывал совещание  и оставался наедине с
гневливой Валькирией. Так что,  Сабринок, мужики все одним миром мазаны. А в
Педиатрическом  таких   уникумов,  на  которых  пробы  негде  ставить,  было
предостаточно!   Врачи,   вообще,   -  главная   ударная   сила   в  решение
демографических проблем. А если бы им  приплачивать  за  "подвиги", -  мы бы
быстро Китай догнали по росту населения. И о чем только правительство страны
думает? - совершенно не умеют правильно распоряжаться капиталами нации!
     - Однако мы отвлеклись! - продолжала  Муза, несколько остыв. - Так, еще
будучи  студиозусом, Сергеев холил в себе некий  сексуально-профессиональный
пунктик - обожествление женской груди. Я никогда не предполагала, что сиськи
можно классифицировать столь подробно:  высокая, средняя, низкая грудь и так
далее,  всего  не   упомню.  Больше  всего  у  них,  у  педиатров,  ценилась
цилиндрическая   женская  грудь,  якобы,   как  утверждал  А.Ф.Тур,  имеющая
максимальную производительность молока. Они там, в институте, все это научно
проверяли  и  обосновывали  -  представляешь,  чем  развлекались  ученые  со
студентками! Одно удовольствие учиться в таком  вузе, даже без стипендии - в
долг! Кстати,  ты посмотри, Сабрина, у меня  только сейчас глаза  открылись:
повышенную стипендию, видимо, девочкам  за "цилиндричность"  и  назначали? И
решал все,  конечно,  декан. Тогда  деканом  института был  Сергей Сергеевич
Быстров с кафедры судебной медицины - ему, бесстыднику, и карты в руки!
     -  Помнится,  -  продолжала Муза,  словно  бы с легонькой  издевкой,  -
Сергеев  как-то  рассказывал,  то  ли  анекдот,  то  ли   быль,  про  пожар,
случившийся  в студенческом общежитии. Дежурил  от преподавателей  там в тот
вечер  доцент  с  кафедры  оперативной  хирургии  Ольхирович.  По  описанию,
польский еврей,  конечно,  - стройный, поджарый, удивительно работоспособный
(по отзывам сердобольных студенток). Во  время пожара  Ольхирович оказался в
эпицентре  событий и  с ним случилось потрясение,  шок с  амнезией защитного
свойства, даже с  транзиторной  деменцией средней степени  выраженности.  На
совещании у ректора ему пришлось докладывать о событиях, но он еще не отошел
от потрясения  полностью. Рассказ был примерно  следующим:  "Практически все
время я находился в палате  номер  восемь,  у  старосты  общежития - Валечки
Новобоковой.  Там  ночевали еще  восемь студенток. Выпили  по  чашечке кофе,
кто-то выключил свет, и я трахнул (тогда этот термин только входил  в моду и
даже ученые к нему относились уважительно) первую подвернувшуюся"! У ректора
(а  тогда  властвовала  строгая  и  неподкупная Кайтарьянц Галя  Абгаровна -
второй профессор с той же кафедры) отомкнулся рот, но сказать она  ничего не
успела - ее перебил Ольхирович продолжением  воспоминаний: "Потом выпили еще
по чашечке кофе, потушили свет, и я трахнул следующую... - сам за очередью я
не следил, все у нас было на полном доверии"! Кайтарьянц перебила - "Ближе к
делу, Ольхирович"!..  "Так я стараюсь подробнее,.. Вы же  просили о  пожаре,
тщательно, точно". Остановить его,  естественно, уже  было невозможно  -  он
вошел  в боевое  пике.  "Помнится, опять выпили  по  чашечке кофе,  потушили
свет.... И вдруг - крики в коридоре, кругом - Горим!..  Пожар!..  Пожар!.. И
вот тут,  честно говоря, я  уже не помню - трахнул я еще кого-нибудь или все
обошлось как-то само  собой"?! Все участники совещания каталось со смеху  по
столу и по полу!  Кайтарьянц потупила взор  -  за ней тоже  числился знойный
роман с новым деканом Комардулиным, которого она притащила за собой с Алтая,
где раньше работала проректором местного института.  Разбор событий пришлось
проводить  с помощью  других  свидетелей  -  более  сохранных,  как  говорят
психиатры.
     Муза насладилась эффектом повествования - Сабрина опупевала все более и
более. А Муза, почмокав сочными губами, продолжала:
     - Я сейчас не касаюсь  эстетической  стороны  дела.  Но весь разговор к
тому,  что Сергеев  очень  просто мог  ринуться в  стихосложение  по  поводу
"волшебницы Раи" только  из-за  ее груди, приковавшей  своими  достоинствами
внимание   эскулапа.   Естественно,   что   для   полного   (анатомического)
ознакомления  с объектом внимания, было  необходимо и раздевание. Сергеев же
не мальчик - понимал корректирующие  возможности заграничного бюстгальтера -
надо было обязательно  его снять для  обеспечения чистоты эксперимента.  Ты,
Сабринок, вникни  в пассажи  - "одежду  снимала, себя  оголяла"!  Чувствуешь
пафос  исследователя? А дальше  идут  поэтические  фантазии. Вопрос: где  он
столкнулся с такой грудью?
     Муза   задумчиво  нараспев  потянула:  -  Против  "цилиндрической"  он,
конечно, не устоял бы! Он и на  мою-то "вызывающе-еврейскую"  (его  термин!)
постоянно косился. Меня от таких  взглядов даже клонило в забытье,  в дурман
какой-то  -  временами прилечь хотелось!  Он  же,  как  ты понимаешь, владел
гипнозом.  Но  это так,  разговор между делом, к главной  теме отношение  не
имеет.
     Между  тем,  у  Сабрины  глаза  продолжали  расширяться:  еще  капелька
откровений - и окажется, что они с Музой "молочные сестры"! Муза же, скромно
потупившись, продолжала:
     -  В близком окружении помню  только  одну Раису  - у  нас в больничной
бухгалтерии.  Да,  пожалуй,  ее  грудь могла  впечатлить ищущего  откровений
мужчину. Был какой-то  шорох вокруг  той финансистки и нашего поднадзорного.
Что-то часто она ему не доплачивала,  то переплачивала, вызывала к себе  для
уточнения и тому подобные брызги шампанского!
     Муза тщательно следила за динамикой внимания  Сабрины - было  ясно, что
значение Раи  в жизни Сергеева удалось несколько снизить, но надо бы стереть
этот штамп полностью. Муза продолжала ковать железо, пока оно горячо:
     - Сабринок,  ты вспомни, может быть  я ошибаюсь,  но  мне  кажется, что
Раиса  переводится  с  древнегреческого,  как  "легкая",  "готовая".  Святая
мученица  с таким  именем погибла в далекие времена - "усечена мечем" дикими
властителями-язычниками.  Отмечается  это  скорбное  событие  по  церковному
календарю  пятого сентября.  Очень  может  быть,  что Сергеев,  как  человек
глубоко религиозный,  православный,  не  мог  пройти мимо легкой и готовой к
"мученичеству", особенно, если все пришлось на пятое сентября.  Особая дата,
нет сомнений, влечет "поэтическую морду" к сосцам цилиндрических сисек.
     Муза, естественно, из  альтруистических соображений, воспитывала сейчас
в Сабрине легкость и свободу в психологических оценках мужской греховности -
того  требовали  законы  психотерапии реактивных состояний.  Она  предлагала
множественные подходы:
     - Сабринок, возможны и  другие варианты: имя  на букву  "Р" в послужном
списки  кобеля  было  еще  не  отработана  с  запасом  прочности.  Я  как-то
подслушала  беседы Сергеева  с Михаилом: оказывается и такой  светлый список
ведется каждым мужчиной. Правда, с развитием атеросклероза сосудов головного
мозга,  память  подводит,  и  мужики начинают повторяться  -  застревают  на
втором, третьем... кругах. Бог им судья!
     - Сабринок, ты не волнуйся,  - разгадала она смысл  смятения подруги, -
список  тот не обязательно должен  состоять из всех букв  алфавита,  видимо,
просто подошла избирательная очередь  для  "манящей буквы".  Чего же  нам  с
тобою беситься.
     Муза  перехватила момент, когда у Сабрины глаза от последних  заявлений
полезли  на  лоб. Ясно:  работу  "на  понижение"  нужно  заканчивать,  иначе
добьешься  парадоксального  эффекта  терапии.  Но  трудно  было  увлеченному
эскулапу отказаться от еще одного боевого разворота над целью:
     - Смутно,  но  припоминаю, - продолжала Муза с  подковыркой,  - Сергеев
как-то  называл Михаилу  объект нового почитания -  "Рая-альпинистка". Может
быть, именно той Рае  посвящено стихотворение. Вспомни: "тащило от края", "у
кромки  постели", "у края... - для Рая". Символика, пожалуй, альпинистская -
чудятся горы, пропасти,.. их края!
     - Самое поразительное, Сабринок, что  Сергеев мог городить научный либо
поэтический огород  часами,  а заканчивал все очень  простым и универсальным
тезисом. Он  утверждал, что в каждом  из нас сидит Авель и Каин - добрый или
злой, добродетель  или  убийца.  Именно к таким свойствам  привязана  логика
Божеского наказания,  называемого  в просторечие  судьбой.  В зависимости от
степени присутствия того, или иного компонента и реализуется программа жизни
каждого человека. В масштабах целого этноса все преобразуется в исторические
катаклизмы  -  в столкновение народов,  в результате которых  очередной  раз
перекраивается карта мира.
     Муза вперила  почти гипнотизирующий взгляд в глаза Сабрины и повлекла к
завершению  свой  трудный сеанс психотерапии: требовался точный,  но мягкий,
изящный  маневр,  способный удержать,  закрепить эффект  релаксации, то есть
расслабления, отдыха,  возрождения положительных эмоций. Такое состояние, по
мнению Музы, уже наступало. Психотерапевт двинулась вперед на мягких лапах!
     -  Сабринок,  честно говоря,  все эти научные  гипотезы  и  утопические
построения на  меня нагоняют  скуку.  Я больше ценила  в  твоем  благоверном
лирическую  струнку. Он  все же умел нагнать истому  чистых переживаний. Вот
тебе пример,  красивая  моя,  дорогая моя подруга,  утомленная материнством,
родами,   пустяшными,  ненужными  переживаниями.  Не  стоит   застревать  на
неожиданно свалившихся на тебя откровениях недавних  "сокамерниц". Их наветы
- заказные, субъективные, идущие от самолюбивого отчаянья. Давай-ка вспомним
нежное стихотворение, словно  написанное  для сегодняшнего  дня,  для нас  с
тобой (Осенний город):

     Осень -
     Улицы -
     клонит головы деревьям,
     слякотью пухнут липкой,
     Плечо -
     Солнце -
     подставив ласковым поверьям.
     сдернуло с лица улыбку.
     Озеро -
     Мосты -
     гладит дождя суетливую рябь,
     связали разлет берегов,
     Думает -
     Прижали -
     тихо заснуть, отойти, остывать.
     реку, бросив томное - Ох!
     Птицы -
     Холод -
     сгрудились в шумные стаи,
     сгустил домов панораму,
     Жиры -
     Небо -
     летом про запас нагуляли.
     вбито в свинцовую раму.
     Зима -
     Кошки -
     готовится рисовать нимбы,
     умерили любовный пыл,
     Лету -
     Восторг -
     прошлому поем гимны.
     мартовский давно остыл.
     Надолго -
     Люди -
     притих парк городской,
     утратили беспечный лоск,
     Аллеи -
     Души -
     заплыли мокрой тоской.
     таят лениво, как воск.
     Моторы -
     Пришла -
     вторят трамвайному звону,
     покаянных молитв пора,
     Город -
     Спеши -
     салютует истерикой стону.
     искупить грехи до утра!

     Сабрина  не помнила как закрыла  глаза и тихо  заснула. Все матери поют
своим  детям колыбельные песни.  Теперь  Муза  стала  для  Сабрины  дорогой,
заботливой матерью-наставницей. Не новым был и прием  суггестии, примененный
Музой. Она посмотрела  на подругу и почему-то вспомнила из классики: "Вотще,
нет ни  пищи ему, ни отрады - теснят его грозно немые  громады". Может быть,
то  были  ассоциации,  применимые  к сегодняшней жизни  большинства  граждан
большой и  бестолковой страны, где правители не умеют выполнять свою главную
миссию - заботиться о своем народе! Сколько же еще "громад" выставит на пути
Сабрины ее новая Родина.

     * 6.2 *
     Муза делала все  для того, чтобы Сабрина могла больше  отдыхать, спать,
хорошо  питаться.  Она  подавляла  любые  попытки  подруги  потрудиться   на
хозяйственной ниве:  решительно выгоняла ее  из кухни во время приготовления
пищи, полностью отстранила  от стирки белья, запретила  шляться  по рынку  и
продуктовым магазинам. Сабрина,  по мнению строгого надзирателя, должна была
сосредоточиться на личной гигиене, сцеживании молока, массаже грудных желез,
кормлении  ребенка  грудью и разговора с  ним на  испанском языке. Последнее
было наиболее жестким требованием. Муза считала, что именно с молоком матери
должна  входить  в малыша  "языковая подготовка". По  ее представлениям,  из
Володи  необходимо воспитать цивилизованного  мужчину, а  для  этого,  кроме
всего, чем с ним займутся в соответствующем возрасте умные мужчины-педагоги,
он  должен   овладеть   иностранными   языками   -   испанским,  английским,
французским, немецким. А русский язык в него втиснет сама жизнь!
     Музе только не  всегда  удавалось сопровождать  Сабрину на прогулках  с
ребенком, хотя она просто балдела от возможности покатать Володю в колясочке
на глазах у всего человечества. Тогда Муза преображалась: она  вышагивала по
"парадному  плацу" также гордо, как красные курсанты перед мавзолеем дедушки
Ленина  на   Красной  площади.  Тогда  ее  грация  был  данью   материнству,
счастливому детству,  чисто женской  природе эмоций,  переплетенных с особым
чувством долга.
     Однажды, Сабрина вырулила с колясочкой в любимое место прогулок - сад с
озерцом,  что  на  Садовой  улице.  На  втором развороте  вокруг  озерца она
прозрела:  так это же был  тот сад, парк, сквер, как хотите, о котором писал
Сергеев (стихотворение "Осенний  город"). Здесь, именно  в этих  аллеях, он,
родимый,  выгуливал какую-то свою очередную  телку.  Словно,  не в  бровь, а
прямо в глаз, навстречу  двигалась  еще одна  дива  с колясочкой -  это была
Татьяна.  Та самая,  с которой  отлежали  шесть долгих  дней  в Снегиревском
родильном  доме. Узнали друг друга, приветливо  поздоровались и пошли рядом,
отмеряя  бессчетные круги по аллеям. Татьяна, оказывается, жила  у  Демидова
мостика и  часто  приходила  сюда в  сквер погулять  с ребенком.  Сабрина не
напирала  с  вопросами, но  у Татьяны,  видимо, был  час  откровений, и  она
кололась даже без подначки, даже не спотыкаясь на камушках.
     Сабрина узнала, что этот садик ей памятен по многим причинам, замешан в
том  был  правым  боком и Сергеев.  Но  эту  тему Татьяна тактично не  стала
развивать.  Однако какая женщина откажется пройти  спокойно мимо возможности
слегка уколоть соперницу в больное  место - и Сабрина свое получила. Татьяна
размягчилась настолько,  что  поведала свои  сокровенные тайны: ее  муж  был
инженером, заурядной личностью, рано скатившейся в алкоголизм, отсюда многие
ее несчастья. По этой причине она уже трижды разводилась  с ним,  но не было
иного выбора, потому снова сходилась. Женщина, как известно, легко переходит
только "из постели  в постель", а  одной ей жить  на  свете очень трудно. Ее
тайна от  мужа  - сергеевский  ребенок.  Она всеми силами старается  сберечь
малыша  от дурного  влияния  мужа-алкоголика, который,  вообще-то,  к  детям
довольно  равнодушен, а  потому не мешает матери единовластно  заниматься их
воспитанием. Сабрина попросила в следующее гуляние привести  старшего малыша
- звали его Димой.
     -  Интересно,  какое будущее ждет наших  детей? -  вымолвила  задумчиво
Сабрина.
     Татьяна подхватила непростые  рассуждения:  - Необходимо  сделать  все,
чтобы они жили лучше нас, интереснее нас, были счастливее!
     Разворачивая колясочки у ворот сквера, что обозначают выход на Садовую,
вдалеке, с  противоположной стороны  сквера, от Фонтанки, заметили еще  одну
мать, катящую колясочку. Пошли навстречу и скоро узнали Катю - другую бывшую
соседку  по палате. Радость  была искренней:  видимо, существует материнская
солидарность  -  особое братство,  точнее,  сестренство. Теперь  уже  тройка
экипажей медленно  и величаво  двигалась  по  широким аллеям.  Была  заметна
похожесть  личиков  детей  -Сабрины и Кати  -  и  отличие  мордашки  ребенка
Татьяны. Но Татьяна перемалывала в душе свою уверенность и гордость, крепила
ее и окрыляла: "да, и у нее есть свидетельство близости с любимым человеком;
просто  малыш  прихворнул и  она  не  взяла  его сегодня  на  прогулку". Все
доказательства будут обязательно представлены своим конкуренткам.
     Какой все же сложный душевный  расклад у женщин-матерей! И питается  он
от сосцов нескольких  коров-кормилиц.  Сабрина  уяснила для себя это быстро.
Она вдруг  со  всей  отчетливостью поняла, что нет у  нее преимуществ  перед
этими  женщинами.  Все  они равны  перед  Богом!  Равны  по званию  - самому
высокому и почетному на свете. Зовется оно - Женщина-Мать!
     Но   вдруг,  словно,  предупреждение  о   великой   тайне  плотского  в
одухотворенном материнстве, всплыло в памяти Сабрины стихотворное посвящение
Сергеева. В нем  патетика женских фантазий  приземлялась мгновенно  на иную,
видимую  ясными  глазами и мужским  умом, высоту. Сабрина рискнула прочитать
своим  новым подругам "Сомнения и  откровения". Хотелось  проверить  женскую
реакцию, будет ли она  солидарна  чувствам  Сабрины, сидят ли в каждой былые
ощущения достаточно глубоко!

     Созвездие Сосцов -
     нога, рука, живот,
     немею от восторга.
     манящий поворот
     А дальше - мудрецов
     красивой головы.
     заветная мечта:
     Влюбленные глаза -
     долина наваждений,
     ночная бирюза -
     волшебных откровений,
     терпи же егоза
     вершина побуждений,
     волшебный наш дуэт.
     блеск Райского венца.
     Хоть я и не атлет,
     Зачем же долго ждать,
     но бодрый наш обет
     не лучше ли опять
     затянем до утра!
     ворота открывать
     Господи!
     для тайного лица,
     Помилуй наши души,
     забавы начинать
     наветов не слушай!
     с владельцем яйца,
     Надо ли стесняться,
     причем ни одного,
     дурить - остепеняться.
     а целых двух,
     Сам призывал:
     способных, словно дух,
     плодитесь, размножайтесь,
     заветным насыщать,
     ни в чем не нуждайтесь -
     в пещеру погружать,
     обсеменяйтесь!
     водить туда-сюда
     Кто без греха? -
     до полного "огня".
     Первый брось камень,
     Как много лет назад,
     волнует милой зад,
     но не туши былых
     восторгов пламень!

     Выслушав стих, девочки  задумались, инстинктивно  поеживаясь от  легкой
сексуальной  щекотки.  Каждая  думала  про  себя:  "да,  тема  была  поднята
запретная". Во всяком  случае, с нею не выставишься  на всеобщее  обозрение,
скажем,  в  какой-нибудь  дурацкой  телевизионной  передаче, проходящей  под
предводительством заурядного болтуна - например, Комиссарова. Он и ведет ее,
как истинный  комиссар,  то  есть "уполномоченный",  только  не  по  сбору и
воспитанию сексуальных масс, а по перекачке  фекальных масс.  Лучше бы такие
болваны писали лирические стишата!
     Вдруг  попросила  слова Катя. Несколько  смущаясь  посвященных,  сильно
задетых особой круговой порукой, она попросила разрешения прочитать еще один
стих  ее отца  - Сергеева.  Стишок был  найден  у матери  в  личных  бумагах
сравнительно давно. Оба  родителя тогда еще были довольно молодыми:  Сергеев
лихо водил собственные "Жигули", основательно используя их для "порабощения"
женского пола. Тогда Светлана Николаевна - преуспевающий врач-гинеколог  - и
попала в умело расставленные Сергеевым сети. Видимо, безобидный стишок можно
считать  свидетельством  бурления  страстей.  Легкий  пасквильчик  назывался
"Сакраментально-ироническое".

     Приходит наважденье,
     разжигай пламень;
     как лунное затменье.
     Бог дал притяженье:
     Ритм восторга четок -
     изыщи вдохновенье.
     от дворников щеток.
     Внимай иппокрену,
     В машине, немедля,
     не своди все к хрену.
     ловко сними платье
     Смысл любви - тайна,
     и распахни объятья.
     не впадай в отчаянье.
     Все Божье ведение -
     Ошибка выбора - горе,
     прочь сновидение:
     слез раскаянья - море.
     имя узнаем потом,
     Исповеди у Бога проси:
     не мычи скотом.
     ношу тяжкую сам неси.
     Нет в плоти греха,
     Особый грешнику счет:
     мораль - чепуха.
     сексуальных всех на учет.
     Усмиряй зевоту,
     Кара обрушит поколенье,
     пузырись потом -
     посевом хромосомного тленье.
     продвигай работу!
     За все грехи платят дети.
     Не унывай, парень,
     Родители, прочь блуда сети!

     Безусловно,  Сергеев  выступал  в  этом  опусе  ни как тот  итальянский
башмачник по имени  Пасквино,  который  еще в пятнадцатом  веке  умело гадил
своим  грубым  сочинительством  высокопоставленным лицам.  Сергеев  смеялся,
прежде  всего, над  самим  собой. Просто  это был  стиль  его молодой жизни,
особенность восприятия тухлой действительности, в том числе, и в плотском ее
преломлении.  Однако  доверчивым девицам  было о  чем  подумать! Надо  уметь
разгадывать мужские любовные  козни, если, конечно, не ищешь  сама веселой и
безобидной встречи.  Да и прежде,  чем решиться  рожать  ребеночка,  тоже не
мешает хорошо оценить брачные перспективы.  Женский триумвират вынес  единое
решение: Сергеев  был  прав, а  его  стихи  имеют правильное  воспитательное
значение, их необходимо зачитывать в школе старшекласницам.
     Гуляли  долго,  переговорили о многом.  Откровений было  столько,  что,
спусти их все в озерцо, и вода моментально вышла бы из берегов.
     Пора  было возвращаться домой:  дети уже  покрякивали, требуя  сиськи и
чистых пеленок.  Дамы  договорились  о  встрече  на завтра  и  каждая быстро
покатила колясочку по направлению к родному дому.

     * 6.3 *
     Как-то  так  и  повелось: встречались  сперва у озерца (зимой,  весной,
летом, осенью),  затем  навещали  друг друга  дома.  Шли  годы  и подрастала
молодая  гвардия  мужичков  сразу двух  поколений. Продолжали  тянуть  лямку
биологических традиций, унаследованных от Сергеева, два его сына (от Сабрины
и  Татьяны), дочь  и внук  (эта веточка приняла  в себя  и хромосомное нутро
Ковалевой).  Татьянин сын был  на год старше сына Сабрины и внука Ковалевой.
Последние  двое  были погодки,  родившиеся с интервалом  в несколько  минут.
Самой старшей  в той  компании  была  дочь  Сергеева  Катя -  на двадцать  с
небольшим  года.  Но только  Муза могла добавить  к "святому  семейству" еще
парочку отпрысков - это дочь Ольгу и сына Егора, рожденных от самого первого
брака  Сергеева. Но эта тайна пока оставалась тайной  для  Сабрины, Татьяны,
Кати. Но и  сабринена дочь от первого брака  спокойно  проживала в  США,  не
особенно досаждая своей матери.
     Но  разными  были  у  наследников  блудливого  Сергеева  матери - почти
целомудренные  женщины.  Разными  были  и  школьные  наставники,  да  святые
Защитники-покровители, зорко следившие  из-за облаков  за  развитием  младых
душ, их  борьбой  с  искушениями,  большими и  малыми  бедами. Так  дотянули
детишки до своего пятнадцати-шестнадцатилетия. А их матери постарели за  это
время ровно  на пятнадцать  лет,  получили  сполна от своей  судьбы  ударов,
назиданий. Но  отпускались им в  этой  жизни иногда  и скромные  радости.  С
годами таяло целомудрие, но приходила к женщинам мудрость и понимание: они и
их дети лишь "ведомые"  - слабые  существа, жизненный путь которых уже давно
определен иной волею. Скорее, Всевышние силы руководили поступки, вплетая их
в  какую-то  неведомую землянам  общую  поведенческую  ткань,  угодную Богу.
Становилось очевидным, что все в этой жизни, впрочем, как и сама жизнь, лишь
цепочка  событий, раскручивающихся по  установленным Богом  алгоритмам: все,
что происходит с каждым поколением людей - это лишь "Загадочное Повторение":

     Жизнь нас ведет
     по лабиринтам сложным:
     все к нам придет -
     путем святым иль ложным.
     Узнаю правду, бред, любовь.
     Прощу - но проиграю вновь!
     Финал мой - кара и награда -
     определенье в Рай иль в Ад.
     А для души подарок и отрада -
     виток второй, которому я рад.
     Жизнь раскрывается иная -
     реально искупление грехов.
     Но отойди скорее ты от края:
     кивок сомнению - и был таков!

     Эти стихи  писал теперь  уже внук Сергеева  -  тоже  Александр. Шустрый
мальчишка был, как  две  капли воды,  похож на своего деда - внешне,  да  и,
скорее всего, внутренне они были близки, ибо в их плоти была поселена сила и
мудрость  жизни,  которую  называют досужие умы ужасно противным, напыщенным
словом  генетика.  Эта   похожесть  была   странной,  поскольку  разбавление
биологических составляющих  во  внуке  происходит  почти четырехкратное. Все
доминантные  признаки, вроде  бы,  должны измельчать,  рассеяться,  в лучшем
случае переползти на  рецессивный уровень  наследования. Но вот, надо же, не
состоялась  версия  яйцеголовых  ученых:  в отроке  отпечаталась  иная воля.
Поселились не штампы научных представлений, а Глас Божий, который резонирует
порой в головах землян только, "как глас вопиющего в пустыне"!
     Владимир  ударился в спорт и столь  основательно,  что под руководством
Олега  Верещагина  освоил  технику  восточных единоборств  и  побивал  своих
противников  на татами легко и эффективно. И  то сказать, Олег  вкладывал  в
мальчика душу, потому что ощущал в  таком общении с наследником своего друга
возможность  соприкасаться с  его  отцом.  Перед  памятью  рано и трагически
погибших  все  нормальные люди  снимают шапку, как бы  отдавая дань должного
особой  загадке судьбы. Ясно,  что там на небесах они  выполняют в настоящее
время особую миссию. Кто знает, может быть  с высоты величия Мирозданья  они
отслеживают поступки оставшихся жить на земле. От них могут  зависеть успехи
и проигрыши землян.  Они  могут  отвешивать награды  и  наказания за  убогое
"геройство"  или  мелкие  "пакости",  которые творят людишки, загнанные, как
безобидные белки, в крутящееся со страшной скорость колесо жизни.
     Еще Владимир увлекался  футболом и хоккеем - играл в детской спортивной
школе родного "Зенита". К пятнадцати годам он вытянулся до ста  восьмидесяти
сантиметров,  но был  пропорционально  сложен,  с хорошей  мышечной  массой,
которая нарастала на его крепком скелете без особых усилий - просто так было
необходимо его природе. Высокий, крепкий парень казался старше своих лет. Он
не знал усталости в спортивных  игрищах, но успевал и основательно развивать
науками голову.
     Стараниями Сабрины и Музы, Володя освоил  несколько иностранных языков,
но любимым был  испанский, на  котором он  говорил  так  же свободно, как на
родном русском (заслуга Сабрины). Относительно  легко он  мог общаться еще и
на  немецком, английском, кое-что знал из  еврейского - все это была заслуга
Музы.  К  великолепному  испанскому Сабрине  удалось  присовокупить  сносный
французский.  Все сходилось к  тому,  что Владимир превращался в начинающего
полиглота, и дальнейший  путь его вроде бы определялся - Санкт-Петербургский
Университет, факультет иностранных языков.
     Бог  подарил мальчику еще и замечательный голос, раскинув тем перед ним
сети нескольких соблазнов. Надо было выбирать  путь,  который мог пролегать,
видимо,   либо   среди   троп   Орфея  или   широких   площадей   известного
болтуна-философа  Цицерона.  Путь  последнего  был  предпочтительнее:   куда
приятнее, словно, для оправдания  генезиса своего  имени, сыпать без  устали
словами, как "горохом". Все близкие ждали у  Владимира окончательной "ломки"
голоса, ибо только после нее можно основательно взвесить вокальный талант не
дитя, а мужа. Ему повезло с учителем пения - был то  известный баритон Вадим
Кочкин - в прошлом  ученик не менее известного вокалиста Печковского Николая
Константиновича.  У  Печковского  был  замечательный  голос  и  великолепные
сценические данные, ему покровительствовал Станиславский, а уроки мастерства
молодой  певец  брал  у  знаменитого  Л.Д.Донского.  Николай  Константинович
родился  в  Москве  в  1896  году, там и  начал  карьеру  певца, но  расцвет
вокального  мастерства  приходился на период работы в  Ленинградском  театре
оперы и балета (1924 -41 годы). Народным артистом РСФСР он стал в 1939 году.
С 1941 года являлся художественным руководителем филиала знаменитого театра,
но  именно тогда  начался трагический  поворот в  его до  толе благополучной
судьбе. В Ленинград Печковский смог вернуться только далеко после войны, где
с  1958  года  оставался  всего  лишь художественным руководителем  оперного
коллектива Дома культуры имени Цурюпы.  Умер  великий  певец 24 ноября  1966
года. В этот маленький промежуток возобновления творческой жизни Печковского
Вадим Кочкин  и успел набраться истинного мастерства от  опытного вокалиста.
Теперь он передавал традиции талантливому новичку - Владимиру Сергееву.
     Дмитрий  - первенец  в данной  мужской компании - тянулся к  серьезному
чтению, был он отличником в школе, домоседом,  красивым,  задумчивым парнем,
вечно рыщущим в минуты свободного времени по букинистам в  поисках какого-то
очередного фолианта, дабы потом с головой уйти в его прочтение. Он как-то по
особому переваривал литературу - наверное, слишком критически и  дотошно  ее
осмысливая, иногда  надолго задерживаясь на "раскопках" в увлекшей его теме.
В  нем с малых лет чувствовалась научная хватка, а значит должен быть здесь,
где-то глубоко в душе, еще один обязательный спутник  научного  творчества -
ничего  и никого не щадящий эгоизм. Видимо, это качество  пока еще пряталось
под покрывалом ребячьей скромности, стеснительности: однако дитя обязательно
переступит в пору юношества, а затем превратится в матерого мужчину, скажем,
в профессионального ученого.  Вот тогда эгоцентризм и клацнет основательно и
грозно своими хищными зубами.
     Сабрина  превратилась  в   спокойную,  элегантную  даму.  Наверное,  ее
несколько портил педантизм  исследователя-филолога  (она не вынимала носа из
архива Сергеева): во всем она старалась создать  систему, близкую к алфавиту
или  набору  грамматических  правил.  Она так  и  проживала рядом, под одной
крышей, с Музой. Две одинокие женщины оставались абсолютно верными подругами
все  годы.   Муза   была  яркой  (еврейского  колера),  стройной  дамой,  до
самоотвержения  влюбленной  в своего названного сына Владимира - только  так
она воспринимала сложившиеся в этом маленьком прайде отношения.
     Жизнь  брала  свое,  и женщины  не  были обойдены  мужским вниманием: у
Магазанника  умерла  жена  и  Сабрина  не  заметила  толком,  как стала  его
гражданской женой. Муза иногда баловала женскими ласками Феликса. Но все эти
утехи творились на  нейтральной территории - чаще в Москве, дома у избранных
мужчин.  Владимир свои каникулы проводил на даче Магазанника, под Москвой, в
Переделкине.  Тогда по  воле рока сложившаяся  семья объединялась полностью.
Муза  в  то  же  время приезжала  к  Феликсу, в его  загородный  дом,  тогда
"объединение" удваивалось. Она даже не мыслила себе  возможность  длительной
разлуки  с названным сыном. Пожалуй,  и Володя  не  выдержал  бы  длительной
разлуки.
     На  просьбы   Магазанника  и  Феликса  оформить  брак  и  переехать  на
постоянное  жительство  в  столицу подруги  отвечали  отказом.  Разгневанные
"соломенные  мужья"  в  сердцах,   в  глаза  и  за  глаза,  называли  подруг
лесбиянками.  Дамы на  "дурацкие выпады"  реагировали вяло, многозначительно
посмеивались  - "чего  толковать  с  вахлаками, - был их обычный, усмиряющий
ответ.  Больше  всех  переживал   и  даже  "ныл"  Феликс.  Муза  в  часы  их
относительно  редких  встреч  дарила  ему такой темпераментный секс, что  от
"волшебства впечатлений" Феликс надолго впадал в мечтательный ступор и тогда
из него можно было вить веревки. Он на полном серьезе считал Музу колдуньей,
а себя жертвой ее колдовских чар. Муза  же считала, что любит Феликса, но  в
большей степени, как женщина-мать.  Феликс нуждался в ней,  превращался  под
действием  колдовских  чар  в мужчину-сына.  Жесткий  и  целеустремленный  в
профессиональных  делах  Феликс  превращался  в  "пластилин"  под  действием
спокойного,  в  меру властного,  голоса  Музы. Он не  отдавал  себе отчета в
полной  мере,  что  то было  воздействие  удачно подобранного партнерства  в
сеансе скрытой суггестии, индивидуальный эффект которой быстро почувствовала
Муза - опытный психотерапевт и немножечко демоническая личность.
     Сабрина быстро  перестала рефлексировать по поводу новых отношений. Она
доверяла  Магазаннику и не без оснований уважала его, но  память  о Сергееве
была  все еще слишком сильна, чтобы дать  согласие на официальное оформление
супружества. Венчание в церкви - это же разговор с Богом, а как Он посмотрит
на  нарушение  заповеди  -  не  известно?!  Безусловно,  новые  отношения  с
Магазанником помогали воспитанию Владимира. Мальчику был необходим наставник
- сильный, волевой мужчина,  способный научить бороться за место под солнцем
в этой непростой жизни.
     Однако каждому  свое, причем, в нужное время:  мальчику пока требовался
женский уход, забота,  внимание, ласка. Кто не  знает, что понимание законов
женской  любви рождается  через  общения  с  первыми  взрослыми  и  наиболее
близкими  женщинами   -   прежде   всего,   с   матерью  (мачехой),  другими
родственниками, тесным  окружением. Муза профессионально подходила к оценкам
своего "замыкания" на  Владимире. Ее знания и опыт  заставляли ковыряться  в
мотивах непреодолимого "влечения".  Это  было особое чувство, тесно спаянное
не  только  с материнством, но и  с  чем-то большим,  что  было  заложено  в
свойствах ее темперамента, особой генетике, наконец, - это была ее непростая
судьба.  Владимир  к  тому  же  был страшно отзывчив  на ее внимание, ласку.
Бесспорно,  что он любил ее  то же любовью, отличной  от  сыновних  чувств к
Сабрине. Муза держала свои размышления и находки в тайне от посторонних ушей
и глаз  -  о них не  ведала даже Сабрина. Муза  понимала, что здесь прячется
явный  порок  -  может  быть,  следствие  собственной  неудачно  завершенной
беременности  и нереализованного из-за этого  инстинкта  материнства. Однако
было в том и еще что-то особенное, с более глубокими и  непонятными корнями.
Скорее всего, требовалось  заглянуть в  прошлые жизни, в далекие века, когда
евреи, повторяли раз за разом удачные  или трагические "исходы"  из пределов
Земли  обетованной,   подвергаясь   насильническому,  вынужденному  смешению
генофондов.  Но  в  той  генетической  каше  могла быть  и искренняя любовь,
накрывавшая темным плащом своих тайн  молодых  красивых евреек  и  некоторых
милосердных и влюбчивых завоевателей-нормандцев.
     Муза  догадывалась об  истинных причинах, но боялась  признаться себе в
этом.  И только изредка, чаще  в бессонные ночи, она была откровенна  сама с
собой. Женское  сердце  не  обмануть,  оно  понимало,  что  когда-то  в  нем
поселился  не  только  Михаил, но и  Сергеев. То свершилось, скорее всего, в
прошлой жизни, а  затем уже трансформировалось в жизнь  реальную, настоящую,
сегодняшнюю.  Она  была  почти  уверена  на  сто процентов, что на  одном из
прошлых космических  витков  они  с  Сергеевым  были  супругами,  отчаянными
любовниками; а еще на одном  - братом и  сестрой. Только так могла объяснить
себе Муза эту,  не всегда спокойную, но неотступную тягу к Сергееву, которая
пожирала ее в теперешней реальной жизни. То,  что Сергеев уже ушел из земных
пределов,  только  усиливало  раскованность  мысли,  ибо  нельзя  было  Музу
обвинить сейчас в отступничестве от памяти о  Михаиле. Мысленное возвращение
к "братскому"  сосуществованию  рождало  очевидное понимание и приятие,  как
чего-то  близкого  и  родного  (биологического), всех  недостатков Сергеева.
Утверждалось ощущение того, что только так и должно быть и никакой серьезной
критики его поступков не должно быть. На худой конец, возможен лишь ласковый
или  острый  юмор  -  запоздалый  шлепок   по   ягодицам  сорванца.   Память
"любовников" диктовала  особую сексуальную  реакцию  на  него, продуцирующую
лишь формальный эффект "отвержения", некого виртуального конфликта, резонанс
которого нет-нет  да и прорывался в  Музе, например, в рассказах о Сергееве,
отпускаемых в  качестве  психотерапевтического  "гороха" для  Сабрины. Здесь
действовал  известный  принцип:  "Милые  бранятся,  только  тешатся".  Самое
главное, что  Муза чувствовала своей тонкой душой и  натренированным  мозгом
специалиста-терапевта, что у Сабрины  рождается маленький соблазн ревности к
памяти  Сергеева  даже  тогда, когда Муза активно его  авторитет "понижает".
"Горох"  таким  образом  ударялся  о  "стену",  отскакивая  прямо  в  голову
терапевта. Общаясь с  Володей,  Муза  испытывала  влечение к душе Сергеева -
совершалась  "проекция"  переживаний.   Как   психолог,  владеющий   научным
подходом, она  выстраивала  объяснительные  конструкции, которые  отличались
зыбкостью  фундамента, но соответствовали общепринятым  представлениям.  Как
мистик, колдунья, Муза совершенно  отчетливо  чувствовала  присутствие  души
Сергеева  и  не  собиралась  никому  (даже  себе)  что-либо  доказывать  или
опровергать.
     Конечно, отношения  с  Михаилом  тоже, как и все полигамные сексуальные
влечения,  были  резонансом встреч  в прошлой  жизни  с  разными  персонами,
потерянными и снова  встреченными  в  текущей реальности.  Но  даже  прошлые
привязанности могут быть менее или более сильными, удачными или  неудачными.
Это означало  для Музы, что не стоит столь  настойчиво и категорично терзать
землян  за  множественные увлечения, многократные браки  и разводы теперь, в
течение одной  жизни.  Может быть,  в  какой-то  период  своих  отношений  с
Михаилом она, увидев Сергеева, медленно просыпалась, словно  последовательно
проявляя на фотопленке его образ  из прошлой жизни. Затем пришло прозрение -
память открылась,  и  заблудшая  женщина  всего  лишь  почувствовала  сперва
отдаленное влечение к Сергееву, вытащившее прямо за хвост виртуального блуда
из глубокой  норы запредельной  памяти  (генетической)  настоящую,  сильную,
тайную  любовь.   Но  время  и  обстоятельства  работали  против   любовного
треугольника. И, скорее всего, такой поворот событий был к лучшему!
     Чувства младых лет были подавлены ею самой, скорее всего, не без помощи
и Михаила, да  и  самого Сергеева, которому тоже приходилось выбирать  между
святой мужской  дружбой  и коварным  притяжением  женской плоти. Теперь,  на
спокойную голову,  Музе казалось, что отношение  к Михаилу  были  во  второй
сигнальной системе, а  к Сергееву - в первой,  иначе говоря,  здесь  спорило
"сознательное" с "бессознательным". А второе качество, если верить  Зигмунду
Фрейду, как правило, оказывается сильнее первого.
     "Атавизм какой-то"!  - жестко тормозила себя Муза. Но, как не верти, от
правды  не  уйдешь:  да Муза  любила  Владимира, как сына,  не  меньше,  чем
Сабрина,  но в  том был и известный  психологический  "перенос"  - следствие
скрытой, долго тормозимой, и не побежденной  окончательно реальности - любви
к Сергееву. Это была  месть  психики за  неразрешенные  своевременно чувства
женщины к мужчине.  Муза  полагала,  да она просто видела это  в те  молодые
годы, что Сергеева тоже  влекло к ней сильное чувство, которое  он  давил  в
себе ради Михаила. Понятно, что  Муза шлепала босыми  ногами по тонкому люду
глубокого омута, называемого неврозом!
     Но в настоящее время Музу беспокоило другое, терзали прогнозы не только
последствий, но и запоздалые сигналы  из прошлого. Если приведенный  расклад
верный, то всю  эту сложную  схему должен был чувствовать и Михаил, - он же,
безусловно,  не был наивным  болваном. Тогда его  трагедия приобретает новую
логику,  которая  никогда  раньше  не  приходила в  голову  Музе. Для  таких
откровений были  необходимы годы постижения  профессии психолога и  освоения
жизненной мудрости.
     Теперь  Муза  могла  объяснить  себе  происшедший поворот  в  отношении
Михаила к ней, ясными становились и мотивы его "впадения в грех", очевидны и
причины  самоубийства. Полностью  объяснялась  та холодность, с  которой  он
прощался с жизнью, с Музой, с Сергеевым. Да,.. вот она та самая - "мистика и
реальность"!  Реальностью  был  вездесущий  мужской  эгоизм,  возведенный  в
квадрат творческой  увлеченностью  ученого,  а  мистикой  -  все  остальное,
случившееся с любовниками и друзьями.
     Муза  почему-то  вспомнила  кусочек   из   романа   одного   известного
американского писателя, который прочла еще  в юности. Тогда она  не поверила
предостережениям мудрого  писателя  и  делала  как  раз  все  наоборот.  Там
описывалась  сцена  откровений  матери и дочери:  дочь  спрашивала совета по
поводу выбора претендента на руку и сердце. Мать заявила в сильным волнении:
"Только, доченька, не выходи замуж за врача - он будет смотреть на брак, как
на еще  один  простенький  эксперимент  в  своей  жизни"! Скорее  всего,  та
американская мать  была права: нет ничего опаснее брака  с врачом,  да еще с
патологоанатомом, да еще с головой ушедшим в науку.
     В  ночи странных откровений Муза была близка к отчаянию, ей требовалась
защита. Она  хватала Евангелие и читала  внимательно Святые слова,  стараясь
проникнуть в суть Божьей мудрости. Обращалась к Господу со слезами раскаянья
на глазах, ей становилось легче: "Зародыш мой видели очи Твои; в твоей книге
записаны  все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было"
(Псалом 137: 16).
     Муза  лихорадочно  листала  Священное   Писание,   ища   в  нем   новые
спасительные  откровения, и  они находились,  словно по  заказу, по  велению
свыше. Муза обращала их лицом  к земной  жизни,  к той ее сути, которой  она
подчиняла свое сегодняшнее пребывание  в этой стране,  в этом городе, в этом
доме: "Это покой  Мой на веки, здесь  вселюсь; ибо Я возжелал  его"  (Псалом
131: 14).  Конечно, те  слова очерчивали  иные границы, касались  Всевышнего
Существа,  а не маленькой мошки, какой  ощущала  себя Муза,  но логика таких
слов  была универсальна, ее мог брать на вооружение и любой простой человек,
дабы воспитать в себе смирение и принятие воли Божьей.
     В  такие  минуты  просветления Муза  говорила  себе  и  Богу: "Я  стала
разумнее  всех учителей  моих; ибо размышляю об откровениях  Твоих. Я сведущ
более старцев; ибо повеления Твои храню" (Псалом 118: 99-100).
     Муза закрывала  глаза, обозревала всю  свою  жизнь  поэтапно,  находила
предметы, достойные обличения, и определяла  дальнейшую логику своей  жизни:
"Глас  радости и спасения  в  жилищах  праведников: десница  Господня творит
силу!" (Псалом 117: 15).

     * 6.4 *
     День  был  обычный:  заканчивался май  месяц, рассвет  наступал рано  и
наращивал свое пробуждающее влияние в решительном  и довольно быстром темпе.
В  окно комнаты  проникал  лучик  солнца  -  старый приятель  Володи. Сперва
волшебное  сияние  немного хитрило -  словно  прощупывая  плотную ткань - то
появляясь, то прячась. Затем, обнаружив щели между половинками оконных штор,
луч  света   расширял  их,  распахивал   "окно  в  мир",  вселяя  в  хозяина
апартаментов  бодрость и готовность  к новым подвигам: "Вставайте, граф, вас
ждут  великие  дела"!  Этой мобилизующей  формуле, похищенной  у  известного
философа-утописта,  научила Володю  крестная мать,  наставница Муза -  самая
любимая после  матери женщина на земле. Во  всяком случае, так и  только так
мыслил себе отношения с "родительницами" их преданный сын.
     Безусловно, приятно ощущать себя здоровым  сильным, отменно выспавшимся
человеком, которому не страшны никакие невзгоды, потому что тебя оградили от
них   стены  доброго  дома,  родительская  забота.   Ты   молод,  любопытен,
восприимчив  к  хорошему,  умеешь  сопротивляться  плохому.  Тебе  предстоят
встречи  с незатейливыми школьными  занятиями.  Когда  уж  в России научатся
делать учебный процесс эффективным  -  то  плодят  "второгодников",  "вечных
студентов", впадающих в  конце  концов  в революционную истерию, то  создают
невыносимые  условия для утверждения незаурядных личностей.  Но кроме школы,
которую  Володя воспринимал, как  объективную  реальность  и  считался с  ее
требованиями.  Необходимо  же выполнять, так называемые, социальные функции,
хотя бы  для  того,  чтобы,  не  краснея,  потреблять  пищу.  Но в  школьной
тягомотине нет-нет да и произойдут  неожиданности - приятные  и долгожданные
встречи - с интересным преподавателем,  другом, событием. Мать предупредила,
что сегодня должен приехать  Аркадий Натанович - друг семьи  - и дома должен
состояться какой-то важный разговор с Владимиром.
     Конечно, Володя  пока еще  воспринимал  жизнь, как  увлекательную игру,
приносящую  много  радостей, а трудности возникали  в ней только  для  того,
чтобы  закалять  волю,  тренировать разум,  силу,  выносливость,  испытывать
здоровье.  Вот,  хотя бы  встречи  с сэнсеем  - непререкаемым  авторитетом -
Верещагиным.   Под   его   руководством  так   интересно  постигать  технику
захватывающей борьбы - карате, айкидо, дзюдо. Но не менее интересны беседы с
Олегом Германовичем на отвлеченные темы, закрепляющие парадигмы таинственной
восточной   философии,   позволяющие   проникать   в   тонкости   необычного
мироощущения. Володе нравилось, что Верещагина  не  гипнотизируют спортивные
победы  ученика, добываемые  исключительно на  соревнованиях. Честно говоря,
они оба  не любили  тратить  время  на  соревновательное  шоу. Им  нравилась
методичная,  скрупулезная  отработка  различных  приемов  в  тиши  закрытого
спортивного  зала,  подальше  от  посторонних  глаз.  Ведь  Олег  Германович
передавал Володе  самые сокровенные тайны - плоды  своих долгих размышлений,
апробаций на множественных  спортивных состязаниях, стоивших ему  и  тяжелых
травм,  огромного  риска, отданного с лихвой времени  жизни.  Нельзя  тайное
делать достоянием лихих людей, подсматривающих через объективы кинокамер  за
опытом мастера. Такое можно передавать только единственному,  самому верному
ученику.
     Верещагин  отдавал  себе  отчет  в  том,  что  он  имеет  дело с  очень
талантливым  учеником,  из  которого  обязательно  вырастет большой  мастер,
поэтому  он, как тренер, работал  с полной  отдачей. Олегу в его  спортивной
жизни было намного  труднее:  тогда,  когда  он  начинал, не  было достойных
мастеров, способных передать свой опыт  даже самым самоотверженным ученикам.
Приходилось продвигаться  методом  проб  и ошибок,  за которые платил  он  в
прямом  смысле  слова  собственной  кровью,  здоровьем.  Иногда  Олегу   для
совершенства мастерства приходилось "влипать" в рискованные истории - искать
столкновения  даже  с криминалом,  дабы  попробовать  себя  в  экстремальных
ситуациях.  У диверсантов это называется - работать с "куклой",  то  есть  с
противником,  настроенным  на  то,  чтобы  убить  соперника.   Таких  бандюг
приходилось отыскивать, конструировать опасные ситуации.
     Однажды, заметив  группу  "темных  личностей",  выводивших из вестибюля
небольшого  кафе  вяло  сопротивляющуюся, подавленную  испугом  "жертву", он
проследовал  за ними. Бой состоялся в темной подворотне, где и  развернуться
толком было крайне сложно. В  тесноте можно было легко получить удар ножом в
четвертое  межреберье  слева,  в  самое сердце.  Противников  было  четверо,
действенного участия в драке  от "жертвы" ожидать не было смысла. Свою серию
ударов руками, ногами, корпусом Олег запомнил на всю оставшуюся жизнь, - она
была  самой  правильной,  родившейся   молниеносно  по  велению  гениального
спортивного  мастерства. Именно  из  таких  серий в  дальнейшем  и  состояли
наиболее  продуктивные технические связки,  умением  создания  которых  Олег
отличался  и  как действующий  спортсмен, и  как  тренер.  Но кроме  техники
мастеру  необходима  воля, характер, умение  мыслить  быстро  и  эффективно.
Необходимо  быть добрым  в разумных  пределах  и  максимально жестким, когда
этого требует боевая ситуация.
     Как-то в поединке с крутым американским чемпионом на его родине, в США,
сложилась  парадоксальная  ситуация:  Олег  был  явно   технически  сильнее,
уверенно вел бой, но судьи-американцы  никак не могли избавиться  от гипноза
спортивного патриотизма. Олегу пришлось хлесткими,  сокрушительными  ударами
ног (маваси справа и слева), так обрабатывать область почек  противника, что
тот рухнул на  татами в состоянии болевого шока. Так неуместный патриотизм и
нечестность  недорослей послужили  поводом для  серьезного наказания,  может
быть,  и вовсе неплохого парня.  Подобных поучительных примеров Володе  было
рассказано  предостаточно: они закаляли  его  психику,  формировали  трезвый
боевой подход.
     Время шесть часов утра - быстрый  подъем, умывание, спортивный костюм и
бег  по  набережной  канала  Грибоедова,  затем  упражнения  на  растяжку  и
некоторые  боевые  комплексы, не  слишком  поражающие любопытство  случайных
прохожих. Снова гигиена  и  дань здоровью, разуму: контрастный  душ,  легкий
завтрак и  бегом в школу, точнее во вторую Санкт-Петербургскую гимназию, что
на  углу  улицы  Плеханова  и  переулка  Гривцова. Занятия  -  это  обычная,
заурядная тягомотина. Форсу в гимназии много, но толку мало: там собрались в
основном дети обеспеченных родителей, и как всегда в России - все покупается
и  продается, в том числе  и "средний балл".  У Володи  здесь нет  друзей ни
среди мальчиков, ни среди девочек,  хотя  многие пытались перейти с  ним  на
короткую  ногу. Володя  вежливо дистанцировался  от  таких  любезностей.  На
занятиях он  не  напрягался: не рвался  в круглые отличники,  выдерживал все
предметы  на  твердое   "хорошо".   Только   иностранным  языкам  он  уделял
максимальное  внимание.  В  каждой  школе  имеется пара преподавателей,  как
говорится, от  Бога.  В этом  отношении Володе повезло: нашлись по его  душу
отменные преподаватели английского, немецкого и французского языков  - им-то
Володя  и отдавал свое сердце. Болтал он на всех трех языках споро и  весьма
квалифицированно,  учителям  приходилось   не   без  радости  загружать  его
дополнительной программой. Но как только дело доходило до участия в каких-то
образцово-показательных  уроках,  олимпиадах,  то  прилежный  обычно  ученик
смывался с  площадки решительно, но незаметно, словно таял во мгле. На укоры
педагогов, директрисы  отвечал скромным молчанием  и потупленным  взором, да
ссылками  на  страшную загруженность  спортом. Пробовали жаловаться маме, но
Сабрина мягко уходила от "олимпиадских" задач - она  решительно отказывалась
неволить сына.
     Сегодня Володя  особенно спешил домой, ожидая с нетерпением встречи  со
своим  покровителем  -  Магазанником Аркадием Натановичем. Он уважал и любил
этого человека, прислушивался к его советам. "Нат" - так звали Магазанника в
семейном кругу.  Он  уже изнывал  от  нетерпения, ожидая своего приверженца.
Привязанность  была  взаимная, искренняя  у  этих двух разных по  возрасту и
степени  развития  личностей. Володя  получил несколько  презентов  -  новое
фирменное  кимоно и  чудесные  кроссовки.  К  тому  времени  жилье семейства
расширилось за счет объединения с прикупленной смежной квартирой. Магазанник
был очень  торжественен:  он  собрал  в  одной большой  комнате  всю честную
компанию - Володю, Сабрину, Музу и начал по-солдатски просто:
     -  На  ваш  суд, господа,  выносится следующее предложение - ужесточить
воспитание  Володи   определением   его  в  Санкт-Петербургское  Нахимовское
военно-морское училище. Его отец прошел эту школу,  и она не повредила ему -
надо поддерживать  хорошие  традиции.  Да и "гусарское" образование Володе в
этом возрасте  пойдет только на пользу. Прошу высказывать  свое  мнение!  Не
будем нарушать добрые старые армейские традиции. Как на совете в Филях перед
Бородинским  сражением,  первое слово  предоставляется младшему по  званию -
тебе Володя.
     Высказывания были, пожалуй,  были лишними  - все мгновенно отпечаталось
на лицах участников: Володя ликовал, Сабрина  погрустнела, Муза выплеснула в
лицо  Магазанника  лаву негодования.  Она уже собиралась  разразиться бурной
отповедью,   но   Аркадий   Натанович   живо   и  решительно  тормознул   ее
категорической установкой:
     -  На  военных советах,  Муза,  женщины вообще  лишние,  только в  виде
исключения дамы приглашены. Мы еще не слышали мнение Владимира
     Муза вовсе не собиралась останавливать  извержение лавы, тем более, что
не было здесь никакого военного совета, а делалась попытка безответственными
людьми  оторвать  от нее  любимого  отрока!  Однако  Володя  слишком  быстро
отреагировал и начал речь. Муза не хотела перебивать мальчика.
     - Я могу сказать лишь одно, - начал Володя, смущаясь,  - что  мне очень
жаль было  бы  расставаться с  мамой и  дорогой тетей (так он  называл Музу,
когда хотел подлизаться), но поступление в Нахимовское училище - моя  давняя
мечта.  Мне хочется  пройти, хотя бы  частично, дорогой отца, узнать военную
жизнь. Правда, я не уверен, что в дальнейшем обязательно буду военным.
     Сабрина, словно ничего и не  собиралась говорить  - Муза почувствовала,
что это  заговор. Конечно,  Магазанник  уже  подготовил Сабрину  к согласию,
уговорил: она женщина слабая, нерешительная, подпадающая под влияние сильной
личности.  Муза собиралась высыпать  на  головы  этим  "бестолочам" ведро  с
раскаленными  углями  и помоями. Ей  казалось,  что  необходимо  обязательно
отстоять  Володю.  Ноздри  у  нее  раздувались,  она  испепеляла  Сабрину  и
Магазанника. Но зловредный мужчина тоже не дремал:
     -  "Буря!  Пусть  сильнее  грянет  буря"!  -  процитировал   Магазанник
классика, улыбаясь на встречу молниям "любимой тетушки".
     Ясно, что здесь, сейчас, должно  было произойти несчастья с  кем-нибудь
из присутствующих.  Но  Володя был слишком хорошим учеником своего домашнего
психолога: он  быстро  пересел  к Музе на  диван, обнял ее за плечи  и  шею,
прижался губами к ее щеке, и  любящая  женщина спеклась моментально! Не было
даже рыданий, но тихо текли слезы по щекам этой грозной колдуньи - ясно, что
вопрос  был  уже решен, главное слово в нем принадлежит именно Володе. Ничем
материнскому горю уже  не поможешь. Но кто знает, может и справедливы добрые
слова: "Межи мои  прошли  по прекрасным местам, и  наследие  мое приятно для
меня" (Псалом 15: 6).
     Свершилось  то,  что,  скорее всего,  и  должно было  рано  или  поздно
свершиться: мужчина потянулся к мужским делам - к  ратному  труду, к военной
службе!  Схема поступления в  училище  была  простой:  летом  Володя  прошел
медицинскую комиссию, сдал экзамены и был зачислен в девятый класс,  то есть
в третью роту воспитанников Военно-морского флота России. Так легко и просто
открылась новая страница пока еще тоненькой книги его жизни.
     Первое  утро в лагере на берегу озера Нахимовское. Когда тебя всю  ночь
поедом сжирают тучи комаров, а ты беззащитен перед ними, то рассвета ждешь с
нетерпением,  дабы прекратить мучительную пытку. Палатки - слабая защита  от
нападения кровососущих, с ними борьба только одна - непрестанное движение. С
радостью встречаешь звук  горна, команду  "Подъем"! За ней  следует  быстрое
построение повзводно,  бег,  физзарядка, умывание  холодной  озерной  водой,
уборка в палатках, заправка коек, подготовка к утренней проверке.
     И вот уже  определились в строю места новых воспитанников -  повзводно,
по отделениям, по  ранжиру. Идет перекличка - сколько здесь  разных фамилий,
несколько раз выкликаются и Сергеевы - их трое в роте, в разных взводах, так
что не  перепутаешь. Строевым шагом, ведомая  дежурным  офицером, вышагивает
колонна по периметру стадиона,  расположенного в центре лагеря, совмещенного
с  линейкой  для  построения.  Нахимовцы  идут к  деревянным  корпусам,  где
размещается  столовая,  учебные  классы,  казарма  взвода  хозяйственного  и
охранного  обеспечения,  состоящего из  матросов срочной  службы,  общежитие
обслуживающего  персонала,  медсанчасть. Дежурный  офицер  использует  любую
подходящую минуту для освоения воспитанниками воинского регламента, а потому
подается  команда: "Рота, равнение напра - во"! Там, на  краю  линейки,  уже
дожидается  командир  роты  -  капитан  второго  ранга  Бориченко.  Он  тоже
заинтересован в укреплении дисциплины, привитии необходимых строевых навыков
своим подопечным. Теперь они отданы, практически, в полное его  распоряжение
на три года.  Воспитанники по  команде  прижимают  руки к бедрам, усиленно и
немного косолапо  печатают  шаг  и совершают  четкий поворот головы направо.
Командир роты здоровается: "Здравствуйте товарищи нахимовцы"!  И ему в ритме
строевого шага в ответ  сто  двадцать молодецких глоток  выкрикивают, словно
лая  или  отругиваются:  "Здравия  желаем,  товарищ капитан второго  ранга"!
Теперь   необходимо   потренировать   исполнение   традиционного   морского,
раскатистого "Ур -р - р - а"!
     Для  того, чтобы  вызвать  энтузиазм  голосовых  связок,  необходимо  с
чем-нибудь   поздравить  воспитанников.  Командир   роты   находит  предлог:
"Поздравляю вас  с началом строевой практики"! Особым шиком считается, когда
ответное "Ура" последовательно перекатывается от начала до окончания колонны
- подхватываемое повзводно.  И нахимовцы стараются,  как  могут.  Не все еще
получается  - тренировались  мало, - но появляется повод  для дополнительных
строевых  занятий  в  вечернее  время.  В армии  желательно,  чтобы  решения
командира были объяснены, оправданы,  понятны подчиненному.  Поэтому  звучит
слабый  упрек командира: "Вяло отвечаем, будем тренироваться дополнительно"!
Но  никто  и  не  возражает:  нахимовцы  еще  в  состоянии  рауш-наркоза  от
переживаний  счастья  в  связи  с зачислением в строй!. Они готовы  к  любым
мытарствам.
     Но  вот и  столовая:  воспитанники входят в нее по  команде  "Справа по
одному, повзводно!",  остальные маршируют на месте, дожидаясь своей очереди.
Вошли  все  и  вытянулись  вдоль  длинных  столов по  обе стороны.  Но  пока
поглощают пищу  только  глазами.  Звучит  команда:  "Сесть!  К  приему  пищи
приступить".  На  еду,  какая  бы  она   соблазнительная  не  была,   нельзя
набрасываться,  как голодный пес, иначе получишь замечание,  но и затягивать
трапезу  тоже никто не позволит: не успел  съесть - оставляй  на  столе, ибо
обязательно прозвучит команда: "Встать! Выходи стройся".
     Так  утро за  утром, день  за  днем  потянулись  часы,  сутки,  недели:
менялось расписание занятий, но  без больших отступлений от привычной череды
-  строевые,  изучение  устава,  шлюпочная подготовка, общая физподготовка -
кросс, плавание, спортивные игры, гимнастика. Свободного времени практически
не  оставалось - отцы-командиры умело изымали  его и  заполняли дежурствами,
уборками, придирками.  Но это и к лучшему - быстрее пробегают дни  лагерного
сбора, приближается  водворение  на зимние  квартиры.  Маленькие  промежутки
между  обязательными занятиями  съедали  несложные  хозяйственные  заботы  -
постирушка, сушка, глаженье гюйса, носового  платка,  чистка обуви  и прочие
мелочи.
     Ребята быстро  перезнакомились и начали формироваться маленькие  стайки
сотоварищей. Володя почему-то ближе сошелся еще с одним Сергеевым (Николаем)
из второго взвода.  Сам же он, видимо, из-за высокого роста был определен  в
первый  взвод.  В своем же взводе  он сдружился  с Александром Куприяновым и
Борисом Мартыновым. Вот так, вчетвером, в короткие минуты свободного времени
они   и   объединялись  для   обсуждения   новых  впечатлений,  да  приятных
воспоминаний.  Ребята эти  были серьезными  юношами, отменными спортсменами,
каждый из которых  имел  свои  пристрастия,  но  все  вместе они  составляли
неплохой  тандем в  любом  игровом противодействии - в  футболе, баскетболе,
водном  поло. Преподаватель  физической подготовки быстро  отметил их  явные
таланты. Володя пока держал в  тайне навыки восточных единоборств - это была
установка  Олега  Верещагина:  "не  раскрывать  себя  до  самого  последнего
(критического)  момента противоборства". Легче побеждать  противника,  когда
ему не известны твои сильные качества.
     За  нудными, а иногда и веселыми  занятиями промелькнули полтора месяца
лагерного  сбора,  лето  осталось  позади,  и  настала  пора  возвращения  в
Санкт-Петербург.  Туда, где уже  на всю  оставшуюся  жизнь  распахнет свои и
двери и сердце дорогая, незабываемая кормилица - Alma mater.
     Первое  торжественное  построение состоялось  на  легендарном  крейсере
"Аврора".  Там  были  вручены  воспитанникам  погоны,  шевроны, ленточки  на
бескозырки.  Так  началась  уже  серьезная  служба.  Тогда  же  после  обеда
состоялось первое  "увольнение на  берег". Володя  попрощался с  друзьями  и
быстрым  шагом  двинул через Троицкий  мост  к  Марсову  полю,  а  там вдоль
Екатерининского канала, мимо Казанского собора, до Каменного мостика - места
пересечения с  улицей Гороховой.  Здесь  делался поворот  налево, а  далее -
молниеносный бросок к родному дому.
     Дома Владимира ждали:  здесь были не  только Сабрина и Муза, изнывающие
от  материнских  чувств, от длительной  разлуки  с  "дорогим  мальчиком", но
встречали  Володю  еще  и Магазанник, да  Верещагин.  Компания,  томилась от
нетерпения, но Магазанник настоял на том, чтобы "не пасти моряка, не нестись
на  всех парусах" в  училище, на  торжественное  построение.  Зачем  смущать
мальчика,  ему необходимо набираться  мужества,  умения  сдерживать  эмоции,
копить выдержку. Да и женщины могли удариться в "слезную драму".
     Володя предстал перед глазами  "пораженной публики" стройным, загорелым
парнем. Он,  видимо, еще вытянулся  на несколько  сантиметров вверх. Морская
форма  ему  очень  шла: мужчины  от удовольствия  крякнули,  а дамы расцвели
особо: какая  женщина способна  удержать в  колыхающейся  груди  решительное
"Ах!" при виде ладного моряка с голубыми глазами и голубым гюйсом на плечах.
Были объятия, поцелуи,  капнула невзначай  не только  добрая  женская,  но и
скупая мужская слеза. Постаревшие воины вспомнили былое и  незаметно  утерли
мокрые глаза. Володя же был весел и жизнерадостен - ему все нравилось в этой
замечательной  жизни. А  бодрость  духа,  как  известно,  -  это  показатель
отменного здоровья!
     Закончилось первое увольнение, с легкой грустью возвращался юный  моряк
в училище, но была и радость, исходившая от ощущения сопричастности с делами
огромного  и  сильного  организма,  называемого  Армией, Флотом.  Будоражили
сознание  и  романтические  переживания.  Казалось, что  ты  уже  на  палубе
корабля, а позади - удаляющийся пирс - то было уплывающее в прошлое детство,
мелкие глупости, нестоящие напряжения памяти, глубоких переживаний. Просто в
театре  шла смена  декораций. Впереди  твой  боевой  корабль-судьбу  ожидают
загадочные страны,  интересные  события,  манящие  неожиданностью, новизной,
непредсказуемостью.
     На военной  службе время  летит быстро, если распорядок дня уплотнен до
разумных пределов: утром в семь часов подъем, пробежка строем по пояс голыми
или  только в тельняшках  (если на улице  мороз), естественно, гигиенические
процедуры, завтрак. А дальше,  с  девяти часов, занятия; в двенадцать  сорок
пять обед  и  продолжение  занятий до  пятнадцати ноль-ноль.  Затем  следует
свободное  время  до ужина, после чего  самоподготовка. Завершается  рабочий
день вечерним чаем, строевой прогулкой, гигиеническими процедурами и отбоем.
Ты привыкаешь к четкому регламенту жизни, к тому, что кто-то уже взял заботу
о твоем быте, твоя же задача - выполнять команду, решать поставленную (пусть
боевую!)  задачу. Ты перестаешь думать  о том, что твое существование  может
протекать как-то иначе. Зачем же иначе,  для  чего?  Только так  тебе  легко
учиться, думать, развлекаться, заниматься спортом или просто филонить.
     В этой стихии размеренной жизни  важен главный ориентир  - то,  на  что
действует  вся эта четко работающая машина, - какие цели здесь преследуются,
действует ли она во благо или во вред остальным людям?
     Володя выдерживал уже выработанные в школе мотивационные  ориентиры: он
учился  хорошо   по   всем  предметам,  выделяя  только  иностранные  языки,
физическую подготовку, да литературу. Ему повезло с преподавателями по  этим
предметам. Оказывается  в училище  были  созданы  возможности и для  занятий
иностранными   языками   по   расширенной   программе:  с   Володей,   кроме
обязательного  английского языка  в уменьшенной  группе, почти индивидуально
занимались  и  французским,  немецким,   испанским.  Действовал  лингофонный
кабинет,  где можно было крутить фильмы,  видеозаписи на  иностранном языке,
прослушивать фонограммы  по интересующим тебя темам. Замечательный педагог -
подполковник Пасечник, делал все возможное и даже, казалось бы, невозможное,
когда  встречал  искренний  интерес и стремление к знаниям у своих учеников.
Пасечник  закончил  Институт военных  переводчиков, работал за  границей  по
ведомству  ГРУ, а  теперь уже  много лет  "отлеживался  на грунте". Нечего и
спорить, что Нахимовское училище -  самое подходящее место для этого. Здесь,
даже очень наследившего за рубежом шпиона, ни один "ликвидатор"  не найдет и
не  достанет!  Видимо, слишком смелой  была  его деятельность за  рубежом. С
таким  человеком было, о  чем поговорить и  кроме иностранных языков. Володя
пользовался   любыми   возможностями   для   расширения  "профессионального"
кругозора,  незаметно заряжаясь  при этом тактичным  воспитательным влиянием
определенного  направления. Разве может не тронуть сердце юноши  возможность
войти в  круг интереснейших и  самых потаенных дел  разведки. Причем, такой,
как  отечественная, которая и до революции  и  после всегда  была  одним  из
развитых звеньев Вооруженных  сил страны, одной из первых в  мире -  на  нее
никогда не  жалели денег,  а  порой  и  жизней  самих исполнителей  директив
Центра. Но это особая жизнь,  необычная стихия, понять законы  существования
которой не дано простому смертному!
     Преподаватель  литературы  и  русского  языка  -  Наталья  Владимировна
Дубровина  -  тоже  когда-то учила Сергеева,  а  потому, прочитав первое  же
сочинение Владимира на свободную тему,  узнала "руку отца", его стиль. Она в
перерыве между уроками отозвала Владимира в сторонку и  выспросила обо всем,
что  ее  волновало  в   судьбе  своего  прежнего   ученика.  Володе  же  она
рекомендовала   продолжать   оттачивать  стиль   письма,  полнее   осваивать
журналистскую технику,  ибо по теперешним временам именно такие навыки могут
оказаться  перспективными  при  любом   раскладе  профессиональной,  военной
карьеры. Володя больше молчал и наматывал на ус - он был удивлен замечанию о
"руке  отца". Он-то даже не имел возможности прочувствовать отцовскую  руку,
никогда  не читал отцовские тексты, а сам писал исключительно по наитию, как
говорится,  по зову и  велению  сердца.  Но за совет  освоить  журналистские
навыки  поблагодарил.  Вскоре  Наталья Владимировна устроила ему  встречу  с
некоторыми журналистами, преподававшими в Университете на журфаке - началась
новая, интересная дружба.
     Занятия по  физической подготовке вели молодые преподаватели, тренеры -
все   мастера  спорта,  выпускники  Высшего  военно-физкультурного  училища.
Володя, кроме спортивных игр, приналег на акробатику  и гимнастику, стрельбу
и плавание. Он часами  не сходил с сетки батута, отрабатывая "сальто" вперед
и назад.  Такую задачу  поставил  Олег Верещагин. Необходимо  было научиться
выпрыгивать  как  можно  выше,  на  уровень  головы  взрослого  человека.  У
Владимира застряла в голове очень практическая  идея: он пытался воплотить в
реальную жизнь кинотрюк, выполняемый Брус Ли, - "удар оленя". Этот прием был
зрелищным, но самое главное, как казалось Верещагину и его молодому ученику,
такая техника  позволяла  очень эффективно, обрушиваясь  сверху всей массой,
"вколотить ногами  голову в  туловище" первому же нападающему. При групповом
нападении,  остальных злоумышленников  поражает  психологический шок. Меткая
стрельба основное оружие  любого военного, плавание, особенно с аквалангом -
замечательное подспорье для моряка.
     Преподаватели по остальным предметам как-то быстро поняли цели и задачи
юноши  и не  обижались,  не задирались,  не  мешали  ему реализовывать  свои
увлечения. Они ставили ему крепкие четверки и лишь сетовали на то, что он не
уделяет их предметам должного внимания. "А мог бы  быть медалистом" - обычно
заявляли они на педсоветах. Но Володя полностью разделял мнение Магазанника,
говорившего: "Нам нужны медали за  отвагу, а не школьные  награды. Действуй,
сынок, в прежнем режиме"!
     Быстро пролетел  учебный год,  подошло время первой практики на  боевых
кораблях,   и   воспитанников,   теперь   почти   семнадцатилетних   юношей,
распределили по кораблям.  Володе выпала участь послужить  полтора месяца на
сторожевике, на Балтике  в компании со своими друзьями - Куприяновым, вторым
Сергеевым, Мартыновым. Но, прибыв  на  место, ребята  узнали, что их корабль
стоит на ремонте, для чего его вытащили на слип в ремонтной зоне недалеко от
основной базы.
     СКР проекта 1135  имел красивое имя - "Жаркий". Хорошо, если то не было
вещим признаком: совсем не к чему боевому кораблю вспыхивать ярким факелом и
гореть жарким пламенем.  У парохода - так несколько  фамильярно, но любовно,
называли моряки свои грозные корабли  - был маленький  конструктивный изъян:
лопасти  винтов несколько  выступали за нижнюю линию днища, отсюда  исходила
угроза повреждения лопастей при маневрах на мелководье. В данном случае имел
место тот самый неприятный случай. Теперь на слипе - устройстве, позволяющем
на  специальных катках вытягивать  корабль  на сушу,  - проводился небольшой
ремонт.
     "Нет худа без  добра": нахимовцы могли обозреть своего "боевого коня" в
полном виде: айсберг не прятал ни надводную,  ни подводную часть.  Говорили,
что именно этот  экземпляр  был в 1983-84  годах модернизирован  по  проекту
11353 на  заводе  имени  А.А.Жданова с размещением нового  гидроакустический
комплекс - ГАК "Звезда-М1". Стандартное водоизмещение увеличилось более, чем
на  350 тонн.  Родной СКР  имел полубачную архитектуру, что приятно щекотало
контурную память - вспоминалась матушка  "Аврора" со своей старинной  линией
палубного  среза  - высоким выступом  палубы носовой части. Правда переход с
полубака на шкафут у СКР  был здорово смещен к корме.  Но это мелочи: кто из
"питонов" не  любит старинный  "утюг" - Аврору. Именно  она, скорее всего, с
пьяну, с пылу и жару, грохнула  по Зимнему в 1917 году. Даже запах корабля -
запах свежевымытого деревянного настила палубы, дух металла в трюмах, теперь
уже  музейного варианта кубриков, - незабываем для  молодого моряка.  Как не
крути, но Аврора  оставила  зудящую рану в сердце каждого выпускника, сперва
Ленинградского,  теперь  Санкт-Петербургского  Нахимовского  военно-морского
училища.
     Специалисты  говорят  ("да  пусть  говорят!"), что главный  конструктор
корабля Н.П.Соболев и главный  наблюдающий  от  ВМФ  капитан  второго  ранга
И.М.Стецюра (видимо, вредный поляк или, того хуже, львовский хохол) неудачно
расположили оружие и вооружение на  СКР проекта  1135.  Но вот  сравнительно
высокий надводный борт обеспечивает  возможность стойко держаться в море при
развитом  волнении.   Моряки   любили   на   учениях   играться  со   своими
скорострельными  пукалками:  в  носовой  части  -  наводящаяся  1х4 ПУ  ПЛУР
"Метель"  (пусковая  установка  противолодочной  управляемой  ракеты),  а  в
кормовой - две артиллерийские установки.  ЗРК (зенитный  ракетный  комплекс)
размещены по одному  комплексу в носу и  корме. Пусть  попробует "непрошеный
гость" сунуться к нам на дистанцию выстрела.
     Корабль имел гидроакустическое вооружение ГАС "Титан-2". В качестве РЛС
общего   обнаружения   на  корабле  использовали   радиолокационную  станцию
"Ангара". На корабле было много еще всякой "бяки",  но не это главное. "Гора
с   горою   не  сходится",   а  питон   с  питоном   обязательно   сойдется.
Сергеев-младший неожиданно  узнал, причем, от командира  корабля  - капитана
третьего ранга Кузина Александра Владимировича, что его отец примерно в одно
и тоже время учился с  Сергеевым-старшим в Нахимовском  училище.  Значит они
вместе маршировали на парадах по  Красной площади и болтались на  практике в
водах  неожиданно  неспокойной Маркизовой лужи.  Здесь,  на  боевых кораблях
Балтийского флота они постигали азы флотской службы.  Даже вспомнились общие
боевые  единицы  - канонерская  лодка  "Красное  знамя", лидер  "Ленинград",
выполнявший тогда функции корабля цели  практически на всех учениях, крейсер
"Серго Орджоникидзе" и другие.
     Командир как-то  сразу  проникся  доверием  к молодому морячку  ("питон
питона, как орла,  видит издалека").  Его отец  Кузин Владимир  Петрович был
капитаном первого ранга, кандидатом военных наук, специалистом по системному
анализу  и прогнозированию развития сложных  систем. Он трудился в должности
старшего научного сотрудника  ( ЦНИИ МО и считался авторитетным специалистом
на флоте. Однако, как это бывает в  реальной российской  жизни, интеллект  и
знания не  всегда ценятся  по заслугам. Много умных голов, ценных для флота,
довольно часто запускаются в мельницу карьерных, конъюнктурных интересов.
     Кузин поведал Сергееву в  доверительной беседе,  что  красавец  СКР  не
имеет  ударного ракетного  оружия  и может  поражать надводные  цели  только
артиллерией  весьма  слабой  по калибру,  да торпедами.  К тому же дальность
обнаружения  ПЛ гидроакустикой  была  много меньше дальности  стрельбы ПЛУР.
Тогдашние   теоретики   ВМФ,   накрытые    "горшком".   Видимо,   с   подачи
Кузина-старшего, сынок недолюбливал Адмирала Флота СССР С.Г.Горшкова, сам же
с ним  лично никогда не встречался и не имел  честь лицезреть даже издалека.
Теперь на адмирала сыпали все грешки. Скорее, не сам  главком,  а окружающие
лизоблюды высосали из пальца оторванную от жизни предпосылку: корабли такого
класса  должны действовать парами (почти, как  на  параде!).  Мыслилось, что
функции будут поделены между "поисковым" + "ударным" кораблем.
     Даже молодому  "питону" была понятна каверза: что же будет с  кораблем,
если он  в  силу  случайных  обстоятельств  окажется в  одиночном  плавании?
Очевидно, что  такая ситуация просматривалась и  таким опытным моряком,  как
Главкомом Горшковым.  Потому  он предложил новый тактический  перл:  кораблю
должно  действовать совместно с  противолодочной авиацией и  в  частности  с
вертолетами  ПЛО  берегового  базирования.  Никто  на  флоте  против  такого
варианта  не  возражал,  но  опыт Великой  Отечественной Войны показал,  что
судьба  корабля часто  зависит от случайностей, от быстро меняющейся  боевой
обстановки, от судьбы, от Бога!
     Нет нужды сомневаться в том, что общение со старшим,  умным собратом по
оружию  играет  неоценимую  пользу  в  интеллектуальном   развитии  младшего
сотоварища. Боевая морская практика в этом  смысле - спасение для нахимовца.
Его  ждут большие и малые разочарования и откровения. А что важнее - не дано
отгадать никому.  Все по своим местам  расставляет только жизнь. Продвинутый
каптри  поведал молодым морякам многое  из опыта Великой Отечественной войны
(ВОВ) и  Второй Мировой (ВМВ).  Володе  он  дал прочитать книгу  своего отца
"Военно-морской флот СССР  1941-1991  годы",  открывшую ему глаза  на многие
факты.  В  ней   делались   любопытные   выводы:  1)   основной  ударной   и
оборонительной   силой  на  море  стала  авиация  -  "господство  в  воздухе
обеспечивает  господство в  море"; 2) надводные корабли сохранили  за  собой
приоритет ударной силы, особенно с приходом авианосцев; 3) подводные лодки в
борьбе  за коммуникации  обладают, главным образом,  эффектом  потенциальной
сковывающей  силой;  4)  в   мелководных   и  закрытых  акваториях  наиболее
эффективны боевые катера всех мастей; 5) исключительно возросла роль морской
пехоты,  ее диверсионно-разведывательных  подразделений,  амфибийных  боевых
единиц,  сил  и  средств  береговой  обороны,  особенно, подвижных береговых
батарей.
     Опыт  ВМВ  показал,  что  одному подводнику для  успешной нейтрализации
боевых действий должны противостоять минимум 20 человек противолодочников. А
против   одного  члена   экипажа  бомбардировщика   немцы   были   вынуждены
противопоставлять до  130 человек из войск  ПВО. На один потопленный корабль
или транспорт  авиация ВМФ затрачивала  до  100 самолетовылетов и теряла при
этом 2,1 самолета. Авиация  (главным образом  авианосная) американского  ВМФ
совершала до 338 самолетовылетов, но теряла менее одного самолета. Ясно, что
решающую роль  играл  уровень подготовки летного  состава, качество техники,
оружия,  используемого  на   авианосцах.  В  этой  части  отечественный  ВМФ
значительно   отставал.   Особенно  повышалась  эффективность   авиации  при
использовании  массовых налетов -  армадами, заход за  заходом,  когда бомбы
обрушивались  стеной, потоком, водопадом.  К  1944 году значительно возросла
эффективность действий и  противолодочной авиации, она научилась действовать
с подводными лодками под "шнорхелем".
     Никто не может избежать субъективности: Кузин слишком ретиво прославлял
первого  наркома ВМФ  адмирала  Н.Г.Кузнецова.  Почти со слезами  на  глазах
напоминал,  что  тот чуть  "не погиб в дворцовых интригах",  от которых  его
спасало  покровительство В.М.Молотого.  Не стоит переоценивать  силу  такого
покровительства: Молотов даже собственную жену не смог уберечь от сталинской
кары. И если  в  стране действуют силы покровительства при  решении вопросов
обороны,  то  грош цена  такой стране и  ее  правительству.  Только  Сталин,
оказывается  знал  все секреты строительства  обороны,  он поучал и  наркома
Кузнецова.  Что  же  это за  такая стран  -  остров сплошных идиотов?! Пусть
остается спорным вопрос о вкладе  каждого правителя в  дела вооруженных сил.
Тоже  касается   и  роли  Кузнецова,   да  и  любого  другого  представителя
"большевистской  мысли. Все одно, в один ряд  с Ф.Ф.Ушаковым, П.С.Нахимовым,
С.О.Макаровым,  Н.О.Эссеным,  А.В.Колчаком  их не поставишь. Слишком ощутима
будет разница. Те были люди иной породы, а потому имели право действовать по
принципу: "Я - от  высших,  вы  - от низших"! И не может  быть здесь никаких
сравнений. Нет  гениев,  а  есть  профессионалы, строящих свое поведение  по
светлым  или  черным  принципам. Бог,  именно Он,  не  допустил, чтобы кучка
параноиков встряхнула весь мир  ядерной войной или Всемирной революцией. Бог
просто   вышибал  в   нужный   момент  табурет  из  под  седалища  очередных
авантюристов.  "Уповай  на  Господа, и  делай добро; живи на земле, и  храни
истину" (Псалом 36: 3).
     Ремонт  должны  были  закончить  на  днях  и  корабль,  после  недолгих
испытаний, окончательно  встанет  в  строй. Конечно,  хорошо, что коллеги по
"питонии" оказались  вместе,  но  была легкая  грусть  и нетерпеж  по поводу
задержки выхода в море. Однако: "Нет худа без добра"!
     В  их районе дислокации СКР в это время проходило учение: тренировались
силы морской пехоты,  точнее -  ее спецназ. Всем объявили  повышенную боевую
готовность,  ибо  эти "морские  разбойники" - крутые ребята. Ради выполнения
боевого  задания они  могут пойти на все, включая учебное минирование всего,
что плавает и отлеживается на берегу. Они способны  под покровов ночи и даже
днем спокойно, лихости ради, выкрасть парочку "языков" с высокими командными
званиями, похитить  секретную документацию  вместе с сейфами. То и другое  -
прямой  путь  к позорному  столбу.  Володю  и  его  товарищей,  естественно,
заинтересовали  "лихие   ребята"  -   молодость   падка  на  романтику,   на
приключения.  Появилось желание  посмотреть  на их работу,  поучаствовать  в
контрмероприятиях.
     Однажды утром, Володя  в  рядах  боцманской  команды  прибирал  верхнюю
палубу  своего  корабля:  "Палубу скатить  и  пролопатить"! -  так обозначил
дежурный по кораблю эту процедуру. Когда Володя трудился в районе вахтенного
матроса у  трапа, из рубки вышел дежурный  офицер и, увидев здорового парня,
приказал:
     - Боевой  номер!...  Бегом!  Быстро  доставьте  этот  пакет в  штаб.  -
дежурный указал рукой на одноэтажное строение невдалеке за пирсом. - Видите?
Вон в то здание. Получите расписку и бегом обратно!
     - Есть! - был ответ нахимовца. - Разрешите выполнять?
     Куда приятнее прогуляться по земле, чем лопатить  палубу. Володя рванул
с места в  карьер. Оставшиеся на палубе с завистью наблюдали за ним. Проходя
ту часть пирса,  где начиналась с боку кромка берега  и воды, Володя боковым
зрением  увидел,  что  из-под  настила  пирса  выскакивают  два  вооруженных
существа  в гидрокостюмах и масках. В момент он понял, что  его  встречают и
готовятся к силовому задержанию боевые пловцы ( "рыбы" или "лягушки"). Ясно,
что это  был  спецназ, диверсанты из морской пехоты, которые, бесспорно, уже
давно наблюдают за одиноким корабликом, дремавшем  на  слипе. Сам вид  этого
"осушенного"   судна   создавал  впечатление  беззащитности  морской  боевой
единицы, а значит  и всей его команды. Лягушки решили позавтракать бедолагой
матросиком и депешей, которую он волок в штаб - "Умеют же, сволочи, выбирать
места для засад. Мастера своего  дела! Надо отдать им должное"!. Такая мысль
пришла  одновременно  в голову  не  только Владимира,  но и  того  дежурного
офицера,  который  наблюдал издалека  за  течением  событий. Схема  действий
диверсантов  была  ясна: "Сейчас  грохнут по башке матросика, подхватят его,
как  пушинку,  уволокут  под  пирс,  где,  наверняка,  дожидается скоростная
надувная лодка - "Стриж", которую никто не догонит, прежде всего потому, что
она  начнет  скакать по мелководью,  протокам, шхерам, проливчикам, - и  был
таков! Маршруты отхода, да и  огневого прикрытия у них отработаны четко - на
тех, впереди на выходе  из гавани,  маленьких  островках уже  нацелили  свое
оружия  несколько  групп  таких  же  головорезов  -  в  том  сомневаться  не
приходится!  Но останется несмываемый  позор на корабле на дежурном офицере,
на всем дивизионе. От накатывающегося ужаса дежурный даже зажмурил глаза, но
в тоже время крикнул:
     -  Боевая тревога! Вахтенный врубить сирену! Караулу с оружием к трапу!
Команду   незамедлительно  отрепетовал   вахтенный  матрос.   И   призывный,
мобилизующий вой сирены загремел на всю акваторию. По  громкоговорящей связи
по  всему  кораблю повторялись  команды.  Но это  была лишь  слабая  попытка
отвести от себя лично  удар: ясно, что все равно никто не простит  дежурному
офицеру то, что  он послал  одинокого  матросика  с  пакетом (а в армии  все
пакеты  секретные!)  без  сопровождения,  без  охраны   в  то  время,  когда
головорезы из морской пехоты "играют со смертью".
     Раздалась дробь  тяжелой обуви ("гадов") бегущих морячков по трапам, по
палубе. Ловкие ящерицы в синей робе уже взвивались по скоб-трапам надстроек,
начинали раскручиваться  стволы крупнокалиберных пулеметов, дабы  попытаться
отсечь  возможный  бросок "Стрижа" из  под  пирса  в  открытое  пространство
морской  стихии. Дежурный офицер разжал веки и  вперил взгляд в кусочек суши
около дальней кромки пирса, превратившийся в несколько секунд  в "Ахиллесову
пяту" для карьеры взволнованного офицера, командиров его корабля, дивизиона.
     Любопытство даже  при приближении собственной смерти не  пропадает, оно
алкает впечатлений, как хищный лев крови  очередной беззащитной  жертвы.  Но
что-то уж очень непонятное творилось там, вдалеке. Когда эти варвары, бесы в
гидрокостюмах, с  перекошенными лицами,  "бряцая  оружием",  приблизились  к
молодому "соколу" (так  его будет отныне называть командир корабля, да и вся
команда!), он вдруг взвился в небо и, выполняя сальто вперед, сокрушительным
"ударом оленя"  -  двумя тяжелыми копытами  попеременно по  башке  и  левому
плечу,   -  обрушил  на  землю  первого,  самого   высокого  и  здоровенного
нападающего. Второй варвар  остолбенел на  долю  секунды  и  тут  же получил
хлесткий удар левой нагой в паховую  область.  Боец инстинктивно, корчась от
боли в  разбитых яйцах, застонал  и  пригнулся - и на его беззащитную голову
обрушился  разящий  удар - "когето", только  теперь  правым копытом.  Каблук
правого  "гада"  из  сыромятной свиной  кожи  с  металлической подковкой мог
проломить  ему кости  крыши  черепа, или, в  лучшем  случае, снять скальп  с
лицевой части. Но Володя, видимо, пожалел воина и пришлепнул его голову лишь
пальцевой  поверхностью подошвы. Страдалец ткнулся мордой в  настил пирса  и
благоразумно затих.
     Никто из  нападавших не издал ни  одного звука. Володя правильно оценил
обстановку: он  ящерицей  нырнул под  пирс и  через несколько секунд выволок
оттуда  с закрученной  за спину  рукой  еще одну недоумевающую лягушку. Этот
боец был ростом и мышечной массой значительно меньше первых двух  и, видимо,
не такой активный - может быть тянул  лямку срочной службы по первому году -
его и  взяли-то с собой два  асса, скорее всего, только  для исполнения роли
"водилы"  моторной  лодки.  Лягушка  на  белом  свету  не  казалась такой уж
грозной,   а,   увидев   бездыханные   тела   диверсантов-сотоварищей,  явно
замандражировала. Получив резкий и неожиданный удар ребром ладони в  область
сонной артерии,  диверсант, обмяк и улегся рядом  с остальными бармалеями. К
месту  скоротечного   боя  во  всю  прыть  неслись  матросики  с  автоматами
наперевес,  возглавляемые  лихим, разгоряченным  до крайности прапорщиком из
БЧ-5 СКРа.
     Военные  трофеи  были  впечатляющими: три  диверсанта  в  полной боевой
экипировке, скоростная  надувная  лодка  с  мощным  подвесным  мотором,  три
акваланга,  рация,  непонятные  взрывные  устройства  и  еще  что-то  весьма
грозное.  Ко всему тому был еще небольшой  довесок: бедолага  судовой  врач,
которого,  оказывается,  похитили  ночью  морские пехотинцы.  Он  связанный,
обоссавшийся  от  напряжения,  полузадохнувшийся,  с   заклеенным  ртом  был
обнаружен под брезентом в резиновой лодке.
     Лягушат (а вовсе  не  грозный боевых пловцов) пришлось нести  на руках.
Все  двинули  на  корабль,  где кавалькаду ожидал  старпом,  вышагивающий  в
быстром нетерпеливом ритме вдоль бортовых лееров и яростно  потиравший руки.
Он  даже не пытаясь скрывать садистического удовольствия,  настроения мести.
Вообще,  если   верить  литературным   откровениям   Александра  Покровского
(современного  Новикова-Прибоя),  книги которого,  безусловно, читал  всякий
уважающий  себя  моряк,  то старпом, прежде  всего,  обязан ценить  "великую
оздоровительную силу русского мата", которую нельзя разменивать  по мелочам.
Но  поимка трех диверсантов - это вам  не  мелочи. И старпом такую  практику
понимал очень  хорошо, он просто  был обязан  высказать  все,  что думает  о
собратьях по оружию,  именно сейчас и прямо в лицо.  Но когда  он увидел три
обвисших,  почти безжизненно, тела,  то  у  него  хватило  ума приостановить
словесную экзекуцию.
     Старпом,  как утверждал тот же  Шура Покровский, "слышал мат  еще через
мамину плаценту", а потому во взрослой жизни ему неимоверно трудно  сдержать
поток выражений, так рано застрявших в  памяти, а  может быть перешедших уже
на  подсознательный, генетический уровни. Ударную  арию пришлось скомкать, и
это   отразилось   на  настроении   старпома:  ему   пришлось  прибегнуть  к
психологическому  "замещению",  сорвав кипящую энергию на мичмане  из  БЧ-5,
который  из-за  любопытства,  оторвался  от  своих  механизмов  и,  наблюдая
движение кавалькады  вооруженных людей,  просто перевесился через леера.  То
был не  самопроизвольный  выговор,  а  экспрессивная  цитата  из Покровского
("покро-висто", иными словами):
     - Прособаченный карась!  Ты  куда, шелупь  паскудная, выполз?! Ты, кака
голубая,  неужели,  у меня на глазах, хочешь  нырнуть  за  борт  и ляпнуться
башкой о  бетон  слипа.  А я потом  должен буду  сгребать твои мозги в кучу,
перекладывать  их  в полихлорвиниловый пакет  и отвозить в морг  к  судебным
медикам  на идентификацию!?  Ты, верно,  думаешь, что  у  старпома  нет иных
задач, как только заниматься воспитательной работой с трупами?! А ну, быстро
в трюм, да пулей на свой боевой пост!
     Распеленованный и  отдышавшийся  доктор  с подводной  лодки  мучился от
превходящего с вечера истекших суток перепоя. Ко всему тому доктору добавили
частичную  асфиксию,  чуть-чуть не закончившуюся  летальным исходом. Он явно
нуждался хотя  бы в половине стакана "шила", которое старпомом СКР  тут же и
было  отпущено.  "Медицину  необходимо холить и  приободрять всесторонне"! -
было резюме справедливого отца-командира. После всех переживаний и лечебного
приободрения, доктор впал в другую  крайность,  свидетельствующую о том, что
он принадлежит к славному клану военных,  а не гражданских, мирных, медиков.
Он, словно  оживший  лев,  все рыкал и  скрипел зубами, пытаясь, видимо,  от
стыда и возмущения по поводу пережитого, да и мокрых штанов, посильнее пнуть
диверсантов.  Его  пришлось  успокаивать, охолонуть  напоминанием  о  клятве
Гиппократа.
     Вместо   жестокого   нагоняя,  дежурному   офицеру   теперь   грезилась
благодарность, а то и награда - медаль на грудь. Он уже, порасспросив Володю
кое  о  чем,  выдвигал  однозначную  гипотезу  -  воспитанник  был послан им
сознательно,  после изучения  его боевых  способностей. То  была своего рода
приманка, ловля на живца. Ну, а караульная группа была наготове - страховала
курьера. Так точно и было доложено высокому начальству в штаб.
     В  корабельном  лазарете  не  без  труда  врач привел в  чувство  троих
пострадавших диверсантов. Несложными манипуляциями он определил, что травмы,
несовместимые с  жизнью, отсутствуют, но все же лучше  сбыть  пострадавших в
морской  госпиталь. Как  выразился корабельный эскулап, "они слишком слабы".
Как бы подыгрывая заботливому лекарю, диверсанты  -  три огромных  мужика  -
слегка постанывали, однако делали вид, что  крепятся, стараются не  замечать
боль.  Когда  их  навестил  старпом,  старший  диверсант  (командир  группы,
прапорщик)  задал первый вопрос, который, очевидно, его  волновал,  даже при
нахождении в полной отключке:
     -  Товарищ  капитан-лейтенант,  кто  тот  зубр,  который  нас так  лихо
скрутил, по какому году он у вас служит и что за странный  вензель у него на
погоне - буква "Н", что ли?
     Старпом даже не пытался скрыть злорадство. Он заявил  по-барски - легко
и просто, а по-русски - цинично и откровенно:
     -  Вас,  мудаков,  куриц  мокрых,  дохлых  рыб,  стреножил  всего  лишь
воспитанник Нахимовского  военно-морского  училища,  проще говоря, "питон" -
шестнадцатилетний парень. Ясно, гвардейцы?! Вы по уши в говне, в жопе!
     Услышав такую новость прапорщик застонал так, словно получил пулю прямо
в мошонку, и на глазах у него появились слезы; остальные головорезы раскрыли
рты и надолго забыли их захлопнуть. Это была уже катастрофа для  профи,  как
говорится,  полный абзац! Старпом  был все же слегка воспитанный человек,  а
потому офицерская его честь требовала дать  возможность  трем  горлохватам в
уединении оплакать свое горе, свалившееся через откровенное унижение.
     Старпом тихо  вышел  из  лазарета, зажал железную дверь  всеми четырьмя
кремальерами  и  выставил  четырех  часовых с автоматами.  Он  и сам  спешил
взглянуть  внимательнее  на юного  волкодава,  сумевшего на  глазах у  всего
честного народа потушить  трех мордоворотов из спецназа, на счету у которых,
наверняка,  сотни всяких  смертоубийственных  пакостей.  Старпом поднялся на
верхнюю палубу, где  морячки продолжали приборку, подозвал  к себе Сергеева:
тот четко и по уставу  подбежал, доложился  и  вытянулся  в струнку,  ожидая
приказаний от старшего  по  званию. Старпом  пристально всматривался  в лицо
этого уникального по меркам военного человека парня, крепко пожал ему руку и
с чувством вымолвил:
     - Ты сокол, парень! Где бы я  не служил  - приходи запросто, всегда рад
буду совместной службе. Дай Бог тебе удачной карьеры.
     -  Служу  России!  -   был  ответ  нахимовца,  смущенного  трогательной
искренностью зрелого моряка.
     Понятно, что "долг платежом  красен": ночью диверсанты, прикидывавшиеся
до того весьма  умело "угробленной  телятиной"  (термин старпома) раскрутили
болты на широких  квадратных иллюминаторах лазарета и дали тягу. Трудно было
представить, как  им  удалось  это.  На  прощанье  "больные", нуждающиеся  в
срочной отправке в госпиталь, вывели из строя ряд приборов на артиллерийских
и ракетных установках, расположенных на верхней палубе, приготовили "вонючую
подлянку" (термин старпома) из подручных средств, связали  и отобрали оружие
у часовых, охранявших лазарет снаружи,  отыскали свою собственную амуницию и
растворились во мраке ночи, как люди-призраки - японские ниньзи! Напомнил об
их посещении корабля громкий хлопок эмитационного взрыва, напустившего массу
дыма,  вони и  копоти на корабле,  взбудоражившего весь экипаж.  Но  к  тому
времени от лазутчиков уже и след простыл!
     Через  несколько дней Сергеева  вызвали в штаб:  в отдельном кабинете с
Володей беседовал представитель морской  пехоты  в  звании подполковника. Он
долго расспрашивал о том, где Володя проходил подготовку по рукопашному бою,
что за  эффективные приемы  были  применены им  в той  стычке.  В заключение
подполковник предложил Володе проходить  дальнейшую практику у них в морской
пехоте,  во  взводе  разведки.  Оказывается  вопрос уже  предварительно  был
согласован с начальником Нахимовского  училища. Как  выразился подполковник:
"Чует  мое сердце,  что именно это твоя боевая стезя, а  не белые перчатки и
стойка  гуся  с  вытянутой  к начальству  шеей"! Володя дал  согласие,  и не
откладывая  ничего  в долгий ящик, подполковник,  дав  предварительно десять
минут на сборы, прямо от трапа увез Сергеева на газике в расположение  новой
части. Вот уж воистину: "Пути Господни неисповедимы"!  Однако верно  сказано
вдогонку: "Да будут волы наши тучны; да не будет  ни расхищения, ни пропажи,
ни воплей на улицах наших" (Псалом 143: 14).

     * 6.5 *
     У  спецназа  есть свои явные  и  тайные  базы,  где готовят заурядных и
отборных "атлетов"  -  мастеров своего  дела.  На  одну из  таких тайных баз
привезли  Сергеева: здесь многое было  необычным для  него.  Его представили
сперва некоторой, видимо, какой-то  особой  части  бойцов.  Затем  на  общем
построении  подразделения,  перед  строем, объявили  о  прикомандировании  к
взводу  разведки "в  связи  с  прохождением боевой практики". Никто здесь не
выражал  удивление по  поводу  молодости  Владимира.  Да,  честно  говоря, и
выглядел он к тому времени старше своего возраста, был ладно скроен и крепко
сбит - 192 сантиметра ростом, с широкими  плечами,  развитой мускулатурой. А
самое главное - за ним уже по пятам шла молва о том коротком, но эффективном
поединке,  который  он  провел  с  ассами  этого  подразделения.  Среди  тех
диверсантов бытовало мнение и главная установка, выраженная простой репликой
- "иди и бери"! Брать было  необходимо  "языка", сложный рубеж,  укрепленную
зону  и  так далее. Слова  же, внешний геройский вид,  возраст, звание здесь
никого  не интересовало - надо было сперва  показать,  на что ты способен. А
Володя уже продемонстрировал, причем, весьма убедительно, свои способности.
     Никто, в том числе и сам Владимир, никаких иллюзий относительно полного
профессионального набора качеств воина-спецназовца не питали. Было ясно, что
в том скоротечном бою решающим фактором  оказалась неожиданность - никто  из
нападавших  и невольных  зрителей  не ожидал  встретить  в  мальчишке  такое
спортивное мастерство. Но для того, чтобы быть диверсантом-профи, необходимо
иметь  множество знаний, навыков, бойцовских качеств, которые усваиваются  и
закрепляются    намертво    только    годами,   длительными,   беспрерывными
тренировками.  Видимо,  у  разведчиков  были  умные командиры и они  сделали
правильные  выводы.  Конечно,  никто не ожидал  от  обычного  "салаги" такой
неописуемой  прыти - применения не принятых у диверсантов приемов. Те  бойцы
явно  недооценили противника, иначе  они  применили  бы тот  вид  нападения,
который  был  бы  адекватен  его способности  сопротивляться - скажем,  нож,
пистолет,  автомат  или  более активное  силовое  задержание. Они  были,  по
существу,   наказаны    за   халатность,   за   неосмотрительность,   потерю
бдительности. Но эта тройка спецназа затем выполнила все, что делают в таких
случаях  отменные  профессионалы:  взорвала  корабль  (в  учебном  варианте,
естественно), могла бы и уничтожить  весь экипаж, но ограничилась выведением
из строя часовых  и вахтенной службы,  добыла  секретные документы,  оружие,
вернула свое  боевое снаряжение.  Слов  нет,  ассы  жаждали  освоить приемы,
обрушенные тогда на них, и хотели они получить их, что называется, из первых
рук  - для того  и  привезли Владимира  на базу.  Но  больше всего  от такой
командировки,  безусловно,  должен был  получить  нахимовец. То,  что  такое
прикомандирование к элитной части произошло - было исключительным  событием.
Видимо, этот вопрос  согласовывали с  соответствующими инстанциями, да и те,
кому  положено,  основательно  знакомились  с досье молодого  бойца.  Володя
подозревал, что его судьба решалась не без "подключения" Магазанника.
     Прежде всего Сергеев усвоил некоторую историческую справку. Оказывается
спецназ (специальное назначение) имеет глубокие корни:  принято считать, что
уже  Александр Македонский создавал и широко  пользовался подобными элитными
подразделениями. Это были авангардные  силы,  комплектовавшиеся из  наиболее
подготовленных, сильных  и выносливых, опытных воинов. Их  бросали  в бой  в
критические  моменты.  Они сравнительно  небольшой  группой  могли  сдержать
противника до  тех пор, пока расстроенные ряды собственного войска командиры
приведут  в  порядок, приободрят,  уничтожат ростки паники,  перегруппируют,
позволят  передохнуть  и  снова  бросят в  бой  на  измотанного  противника.
Специальные отряды  скрытно  совершали  рейды  в  глубокий  тыл  противника,
проводя разведку,  устраивая диверсии, засады на высшее военное руководство:
они  добывали  оружие, продукты питания  уничтожали  живую  силу противника,
сеяли панику, вербовали осведомителей, формировали "пятую колонну".
     На современном  этапе  практически  ничего в  задачах не  изменилось  -
спецназ  организует и проводит активную разведку и  контрразведку,  проводит
диверсионные   и   террористические  операции  в  тылу   противника,   ведет
контрборьбу  с   его   аналогичными   службами,   стимулирует   партизанские
(повстанческие)  или  контрпартизанские  действия. Такие операции проводятся
прежде всего в интересах действующей армии, для  сохранения и охраны ее сил,
средств  и органов. Еще одна важная  задача - это охрана  высших должностных
лиц, государственных деятелей, военного командования.
     Спецназ  -  собирательный термин, обозначающий силы,  средства и органы
специальной  разведки  Главного  Разведывательного  Управления  Генерального
Штаба  Вооруженных  Сил   -  Армии  и  Военно-морского  флота,  спецслужб  и
оперативных формирований Федеральной Службы  Безопасности. В  масштабах СССР
такие   задачи  решали  подразделения,  имевшие  кодовые  названия:  "Гром",
"Зенит",  "Альфа",  "Омега", "Каскад",  "Вымпел"  и  другие. В  Министерстве
Внутренних Дел и  его войсках действовали подразделения "Беркут", "Алмаз". В
настоящее  время  добавились  аналогичные  элитные  подразделения  в  Службе
безопасности  Президента  и  пограничной  службе - кодовое  название "Осам".
Спецназ применяется как в военное, так и в мирное время, внутри страны  и за
рубежом.  Наиболее  ответственным  средством  обеспечения  военных  действий
вооруженных  сил, максимально  активной  частью  военной  разведки  является
специальная разведка,  исполнители функций которой формируются по составу из
офицеров,  прапорщиков,  сержантов  и  рядовых  срочной службы,  обязательно
имеющих высокие спортивные звания  и, как минимум,  среднее  образование. От
таких воинов требуется и высокий интеллектуальный потенциал.
     Эффективность  диверсионно-разведывательных   операций  наиболее  зримо
проявилась  в годы  Второй мировой войны. Так, например, в ночь с 31 августа
1939  года  с  получением  по радио пароля "ЭХО" на территории Польши начали
действовать диверсионные  отряды фашистской Германии: в городах приграничной
зоны  захватывались  узлы  связи,  военные  заводы,  электростанции,  мосты,
центральные   учреждения.   Повсеместно   сеялась   паника   и   нагнеталась
дезорганизация  всей  жизни   страны.   Явные   успехи   таких   мероприятий
аргументировали   организацию  специальных  диверсионных   формирований:  15
октября 1939 года под руководством адмирала Канариса, шефа немецкой разведки
"Абвер" была создана "Учебно-строительная рота No 800 для особых поручений",
которая быстро переросла в батальон, а затем и в полк. В  1942  году на базе
такого  полка  была  сформирована  специальная  разведывательно-диверсионная
дивизия  "Бранденбург" из лиц,  владеющих русским языком  и  языками  других
народов СССР. К концу 1942 года был  создан  батальон  "Бергман"  (Горец) из
эмигрантов, владеющих языками народов  Кавказа. Против войск Сталинградского
фронта действовали аналогичные подразделения: Абвергруппа - 204 и 206.
     В  советских  войсках были  созданы не  менее  эффективные  специальные
подразделения,  на  опыте  боевых  действий  которых  ведется  подготовка  и
сегодняшнего спецназа России. 5 ноября 1950 года под патронажем Маршала СССР
Н.В   Огаркова  были  созданы  первые  штатные  диверсионно-разведывательные
подразделения  в  составе армий  и  округов  на наиболее важных  оперативных
направлениях.  С 1957 года созданы отдельные батальоны спецназа (ОБСН), а  с
1962  года - в  составе войск  округов начато  формирование  бригад спецназа
(БРСН).
     Известно,  что  офицерский  состав  армейского  спецназа  комплектуется
главным образом из выпускников факультета разведки  и факультета иностранных
языков Рязанского  училища  воздушно-десантных войск. В  1974 году с "легкой
руки" Юрия Андропова в  системе КГБ СССР  была создана  антитеррористическая
группа "Альфа" (40 человек отобраны в ее состав по жесточайшему конкурсу). В
августе  1981  года  при управлении "С" (нелегальная разведка  ПГУ КГБ СССР)
создана мобильная  группа "Вымпел" на  базе  существовавших  ранее спецгрупп
"Гром", "Зенит", "Каскад". С осени 1994 года грянул новый этап реорганизации
- при УСО ФСБ создано новое элитное подразделение - "Вега".
     Все   эти   "приятные  новости"  Сергеев  узнал  от  начальника  центра
подготовки спецназа морской  пехоты  Балтийского  флота.  При  разговоре "по
душам"  Володя узнал, что его новый командир учился вместе  с Магазанником в
Рязанском  высшем   воздушно-десантном   училище,   хорошо  его   помнит.  В
курсантские годы они были закадычными друзьями, но потом судьба раскидала их
в разные  стороны.  Командир - довольно пожилой человек -  сообщил Сергееву,
что  если  он  отзанимается  в  центре в  течение  двух  летних  практик  по
стандартной программе,  то  после окончания  Нахимовского  училища  и  сдачи
экзаменов здесь в центре (справиться с которыми сложности не составит - "это
и ежу понятно"!) ему может быть присвоено воинское  звание прапорщика, а там
и рукой подать до  первого офицерского звания - младшего лейтенанта. Имей он
такие  физические  данные, набор спортивных разрядов,  да знание иностранных
языков, как у Сергеева, он обязательно бы рвался в группу боевых пловцов.
     Сергеева  ввели  в  состав  группы,  командиром  которой   был  старший
прапорщик Петров, тот самый здоровяк, схватка с которым на пирсе закончилась
победой  Владимира.  Прапорщик нисколечко  не смущался и не рефлексировал по
поводу тесного служебного общения со своим бывшем противником - он знал себе
цену и давно сделал  правильные выводы из  случившегося. Ему  интересно было
заниматься с  новичком, общие  преимущества над  которым,  были, безусловно,
очевидны и Сергееву и самому командиру.
     В  спецназе  все  начинается  и  заканчивается  физической   и  огневой
подготовкой, остальное только прилагается  к этим  дисциплинам. Для Сергеева
было важным всей душой и телом понять, что, если минер ошибается один раз  и
гибнет только сам, то ошибка диверсанта, действующего в  составе группы, как
единого боевого  организма,  может  стоить жизни всему  личному  составу, не
говоря  уже  о срыве боевой  операции в целом.  Спасает положение чаще всего
именно физическая  подготовка, навыки  рукопашного боя, выносливость, меткая
стрельба,   сильные   волевые    качества,   психологическая   устойчивость.
Спецназовец  не должен сдаваться в плен,  лучше  уничтожить себя  и побольше
противников, чем отдавать себя в руки противника. Но бывают и исключительные
ситуации, например,  как та  на  пирсе. Но  победителей,  как говорится,  не
судят:  задачу   подразделение  диверсантов  выполнило  с  огромным  запасом
прочности, а как  они внедрялись  - это их дело. Они  могли  и сами  выбрать
вариант  мнимой  "сдачи  в  плен",  если  были уверены в том, что  вырвутся,
уничтожив  противника.  Однако  необходимо  помнить,  что  существует  некий
моральный кодекс,  обязывающий "вытягивать своих" из плена любой ценой. А из
этого уже следует повышение риска, способного вызвать  дополнительные потери
в подразделении.
     Сергеев быстро сообразил,  что  основные задачи  уникальных  комплексов
физической  подготовки  сводились  к  двум  решениям:  1)  общее  укрепление
здоровья  и   разностороннее  физическое   развитие;  2)   совершенствование
морально-волевых и психофизических качеств.  Здесь решающими являются: сила,
скорость  и   ловкость,  быстрота  и  точность   зрительного,   слухового  и
осязательно-двигательного  восприятия,  терпение,  выдержка  и выносливость,
смелость, решительность,  разумная  инициативность  и  самостоятельность  и,
вместе с тем, исполнительность  и обязательность. Дополнялось все это,  если
угодно, хитростью, чувством взаимной  выручки  и готовности прийти на помощь
товарищу.
     Мастерство   обеспечивается    доведением   необходимых    навыков   до
автоматизма:  бесшумное  движение,  маскировка  ночью  и  днем,  преодоление
различных препятствий, владение любыми видами оружия, подручными средствами,
соскакивание  и  вскакивание  на  ходу  при  пользовании  различными  видами
транспорта. Отрабатывались даже такие уникальные  свойства, как "осторожный"
сон, неприхотливость в пище, выживаемость в любых метеорологических условиях
и  так  далее.  При  отработке   программы   физической  подготовки   широко
использовался метод  "растяжение  предела", способствующий  созданию  запаса
прочности  навыка.  Формировалась  надежная  выносливость,  так  необходимая
особенно  в  экстремальных  условиях,  в затяжном бою. Универсальным методом
здесь считался длительный, но не изнуряющий, бег на супер-длинные дистанции,
амреслинг.  На тренировках достигалась легкость и естественность  выполнения
различных  приемов.  В  том не должно быть  ощущения  "подвига", исключалась
логика  партийного гимна  со  словами "это есть наш последний  и решительный
бой".  Все сводилось к  трудной,  ответственной, но естественной работе  - к
воинскому профессионализму. Старший прапорщик - наставник Владимира говорил:
"Разведка - это не искусство, а ремесло"!
     Все, что было связано  с гимнастикой,  легкой  атлетикой, плаванием, не
составляла  особого труда для Сергеева - это радовало его командиров. Никому
не  хотелось  получить  обвинение в том,  что они, дескать, "загнали молодую
лошадку". Володя с удовольствием занимался и атлетическими упражнениями - на
развитие  силы  различных  групп мышц. Постепенно  занятия с  "железом" были
доведены до  четырехкратного  режима.  Сергеев  с удовольствием занимался  и
акробатикой,   упражнениями  на   батуте,  на   "колесе",   "вертушке",   на
вертикальных качелях и уж, конечно, на всех обычных гимнастических снарядах,
Новыми для него были способы преодоления препятствий: перелезание  "зацепом"
или  "силой",  приемы  посадки  на  автомобиль и  десантирования  с  него  в
движении,  соскакивание с препятствий из  положения  "виса".  Непросто  было
осваивать  бесшумную  ходьбу,  перемещение  переползанием  и отползанием  на
животе и  спине, лазание по деревьям, скалам, преодоление заборов "сплошного
типа"  и  колючих заграждений - "колючек". Да, мало ли еще различных фокусов
было  в  запасе   у  преподавателей  тяжелого  ратного  труда,  осваиваемого
диверсантами.  Одна  наука  маскировки чего  стоит, а  добавим  сюда  еще  и
ориентирование в  условиях местности,  изменения погоды, владение  приборами
ночного виденья, "выживаемость" и другое.
     Все  нагрузки  сочетались  с  выполнением  тестов:  на  зрительную  или
оперативную  память. Преподавались диверсантам  и специальные  предметы,  от
специфического "душка" которых у  неподготовленного человека начинают бегать
мурашки по  спине.  Для  примера, такой занимательный  предмет, как  способы
снятия часового. Оказывается  их можно  насчитать неимоверное  количество. И
чем изобретательнее исполнение, тем эффективнее может быть исход акции. Хотя
у каждого  бойца, естественно, имеются  свои излюбленные вариации. В порядке
тренировки, здесь разыгрывались постоянные "прихватки".
     Больше  всего  поразили  Сергеева  методики   проведения   допросов   и
рекомендации для тех ситуаций, когда тебя допрашивают самого.  В  инструкции
ясно  сказано:  "Процесс допроса может проводиться  двумя  способами:  путем
психологического  давления  и применения физического  воздействия -  пыток".
Само по  себе  слово  "пытка"  будоражило  фантазию  и отправляло в  историю
средних веков  - к Инквизиции или родному  отечеству времен  Ивана Грозного.
Однако Сергееву объяснили, что  "выбивание" информации снижает ее ценность и
достоверность почти на 60%., то для себя он решил никогда не применять такое
варварство. Далекими от гуманных показались ему стандартные рекомендации  по
применению пыток при дефиците  у боевой группы  времени на  "мягкий допрос".
Тогда в  ход  шло избиение руками или  ногами. Подчеркивалось,  что фантазия
человека-палача безгранична,  но наиболее  эффективным считалось  применение
простого полиэтиленового пакета, надеваемого на голову: ограничивался доступ
воздуха  в  легкие  допрашиваемого и  он,  немного побрыкавшись,  все  равно
"кололся". Уточнялось,  что  отключение  сознание происходит уже через 20-40
секунд после ограничения доступа воздуха.  Для  сокращения  и  этого  малого
лимита,  предлагалось  предварительно  нанести удар  в  солнечное сплетение,
тогда создается эффект "рыбы, выброшенной на берег".
     В  методике  преодоления   пытки  рекомендовалось   сосредоточение   на
максимально  ярком  ощущении  боли,  тогда  реальная боль  кажется не  столь
сильной; помогает и возбуждение сильной эмоции - например, ярости, ненависти
по отношению к "пыточнику". Но Сергеев  выбрал  для себя  иной  способ:  ему
показалось,   что   блокирование   импульса   боли   путем   психологической
трансформации в неодушевленный предмет - наиболее эффективно.
     Собратья   по  оружию  и  заботливые  наставники-преподаватели  тут  же
предложили  ему попробовать  себя в роли "куклы",  дабы сравнить,  проверить
ощущения.  Хорошо,  что  у  Сергеева  хватило  ума  отказаться  от  опасного
эксперимента - от "острого  опыта", хотя ребята усиленно его подначивали. Не
менее  четкими  были  рекомендации по  поведению  диверсантов, если  пленный
выказывает элементы неповиновения. В  инструкции  четко  определялась  линия
поведения захватчика:  "применить  оружие на поражение без  предупреждения".
Деловой тон  установок продолжался еще  одной душещипательной рекомендацией:
"В тех случаях, когда пленные становятся обузой для выполнения  операции, их
сосредотачивают под охраной в безопасном месте, либо бесшумно уничтожают". И
никакой лирики и  альтруизма! На войне,  как  на войне, господа  диверсанты.
Родина берет все грехи на себя, а вас, своих соколов, она не забудет!
     Безусловно, наибольший восторг у Володи вызывали занятия по рукопашному
бою: из  него  были максимально  отжаты спортивные  лакомства, не  оставлено
место для сценической яркости  впечатлений. Стойка  бойца  была  максимально
экономной,  страхующей  от  неожиданностей. В ход шли  рука,  нога,  голова,
саперная  лопатка,  штык, приклад автомата, рукоятка пистолета. Но все удары
были  короткими,  резкими, действенными  без  повторения.  Заключала  боевое
варварство,   конечно,   стрельба   и   взрывное   дело,   но   основательно
проштудировали и применение ядов. Сергеев не мог себе даже предположить, что
существует  такое  обилие  способов применения  различного  оружия.  Причем,
каждый диверсант, обладая  универсальными навыками, все  же оставлял место и
для "любимой мокрухи" - с помощью наиболее удобного для себя оружия. Вообще,
только теперь Володя понял, каким слабым становится обычный человек, если на
него   вдруг  накатывается  хорошо  организованная  профессиональная  бойня.
Существует,  оказывается огромное  количество способов умерщвления человека,
многими  из  которых должен  владеть  диверсант. В  таких ситуациях,  скорее
всего, у спецназовца включались и начинали  работать животные, а может быть,
и какие-то первозданные инстинкты, идущие  от органической  и неорганической
жизни  -  такие же поганые,  как,  например, животные  или растительные яды.
Пользоваться    любыми    "подручными    средствами"    умеет   пользоваться
разведчик-профессионал.
     Пройдет  еще один год  и  Сергеев,  теперь уже по собственной  воле, на
основании   собственной  рукой  написанного   рапорта,   приедет  на  летнюю
военно-морскую практику  в этот же центр для завершения своей  подготовки по
разделу занятий боевых пловцов и парашютной практики. И  в скором будущем он
станет мощным, натренированным атлетом -  ростом два метра и два сантиметра,
за что получит кличку "агент 202". Пока же он числился лишь подающим большие
надежды  бойцом. Но та  метаморфоза случится со скромным парнем через год, а
пока завершалась учебная практика, были  сданы все зачеты, брезжил рассвет и
маячил летний  отпуск.  Сергеев  верил,  что  все он делает  -  правильно  и
справедливо, что  он на верном пути, ведущим  прямиком к нужной и интересной
жизни. И  нет в том решении  никакого  греха,  а существует лишь  стремление
найти смысл жизни.  "Ибо, если мы, получивши  познание  истины,  произвольно
грешим,  то не остается более жертвы  за  грехи, но некое  страшное ожидание
суда и ярость огня, готового пожрать противников" (К Евреям 10: 26-27).

     * 6.6 *
     В  Санкт-Петербург  возвращались  на  небольшом  вспомогательном  судне
Балтийского  флота: нахимовцы,  кто где мог,  вповалку  сгрудились, дремали,
прислушиваясь к тихому и ритмичному звуку дизелей. За время практики все так
привыкли  к корабельным шумам и вибрации, к особому запаху "железа", что для
сна  это  уже  не  было  помехой.  Ребята  интересно  провели  время  летней
военно-морской стажировки:  все они прибавили  в росте, возмужали,  накачали
"мышцу",  некоторые  втихаря  потягивали  сигареты, сквернословили  с  шиком
(набрались  нечисти от  флотских  дураков) -  в  общем,  к флотской  закалке
приобрели еще кое-что.
     Сергеев  с  закадычными  друзьями  устроился  на  шкафуте, между  двумя
небольшими  надстройками,  загораживающими  от  ветра.  Ребята  обменивались
впечатлениями:   Куприянову  понравилось  общение  с  вертолетной  техникой,
которой оснащены большие  противолодочные корабли, и он задумывался над тем,
а  не  рвануть ли  ему  после окончания питонии  в училище  морской авиации.
Мартынов  тянулся к  штурманской профессии  еще  и потому,  что из нее легче
шагнуть в старпомы, а затем и в командиры корабля. Второй Сергеев застрял на
ракетной техники  -  уж больно  впечатляюще  действовало это грозное оружие.
Владимир тоже кое-что  рассказал товарищам, но был он сдержан и  информацией
не  разбрасывался  - чувствовалось  воспитание  спецназовца:  "Ешь  пирог  с
грибами - держи язык за зубами"!
     Судно подошло прямо к борту Авроры и по спущенному бортовому трапу рота
поднялась  на  палубу,  потеснив  экскурсантов,  вылизывавших,  как  языком,
любопытными взглядами древний боевой экспонат.  Короткое построение во дворе
училища, ритуальное приветствие и поздравление от начальника с благополучным
завершением  практики,  да  надвигающимся  отпуском.  Затем  спешная   сдача
ненужной "хурды",  баня, переодевание  в  новое обмундирование,  праздничный
обед, получение отпускных, проездных до  "родного пепелища". Цепочка событий
пролетела  в считанные минуты, часы, и все морячки  быстро распределились по
намеченным  маршрутам  и   влились   в   сутолоку   родного,   долгожданного
Санкт-Петербурга.
     Сергеев со спортивной сумкой бодро зашагал вместе со  своими товарищами
домой. Выбрали  такой маршрут, чтобы по  дольше двигаться  вместе:  пришлось
сперва заглянуть на  Васильевский остров,  затем, перейдя, Николаевский мост
(мост Лейтенанта  Шмидта), передать в  объятия  родителей еще одного питона,
затем  завернули на  Почтамтскую  -  там  компания сократилась  еще  на двух
человек. И скоро в бодром одиночестве через Казанскую улицу  - по Столярному
переулку  (почти  маршрутами  Достоевского)  -  Володя вырулил  к проходному
двору, что  сокращал переход  на  уголок  к  Сенной площади, к мостику через
Екатерининский канал.
     Было почему-то мало народу. Сергеев вспомнил, что сегодня воскресение и
большинство горожан, наверное, на дачах. Подходя к проходному двору,  Володя
взял  левее  (судьба  вела!) - пошел  не к  той  подворотне,  через  которую
двигался  обычно  поток  спешащих   прохожих,  а  сместился   левее,  к  той
подворотне,  которая  была  ближе к  повороту набережной  канала (там обычно
громоздились баки с мусором). Уже  на подходе он услышал резкие голоса,  шум
возни, вскрики, стоны - видимо,  кого-то основательно дубасили. "Спецназовец
не  должен  избегать  любой  возможности  потренироваться"!  -  вспомнил  он
наставление недавнего командира.
     Володя  переложил  спортивную  сумку  в левую  руку  и резко  влетел  в
подворотню. Натренированный за практику взор выхватил суть ситуации: четверо
молодых взлохмаченных балбеса месили  одного тощего подростка. Это уже  было
явно  не  по правилам  -  избиение  необходимо было прекратить  моментально,
причем основательно наказать неблагородное  быдло! Серия  ударов  и  бросков
выполнялась  автоматически, -  все  мерзавцы разлетелись в  стороны.  Володя
наклонился,  чтобы  помочь  встать  пострадавшему  тощему парню, но  боковым
зрением  контролировал позы атакованных им злоумышленников. Он заметил,  что
один из них (все они  для  него были  на  одно  лицо, правильнее, - на  одну
рожу!)  зашевелил правой  рукой, -  видимо,  вытаскивал  нож. Это  уже  было
интересным!  Когда  еще  появится  возможность в реальных условиях  отбивать
атаку  противника,  вооруженного  ножом  (лучше  бы  пистолетом  -  возникла
хвастливая  мысль).  Когда  придурок  с  ножом, пригнувшись,  стал  медленно
подбираться к Володе  сзади, новоиспеченный спецназовец, даже не поднимаясь,
не  разгибаясь, прямо из  приседа  ударил  нападавшего левой  ногой (острием
заднего среза  каблука) в  солнечное сплетение. Все получилось, как  учили -
"удар лошади" был четким, прицельным, акцентированным. Эффект поразительный:
бедолага отлетел  на три метра и  вписался затылком в металлический мусорный
бак.  Он  затих  и,  видимо,  надолго. Володя  помог  встать бойцу-одиночке,
основательно помятому злоумышленниками, и в это время  в просвете подворотни
возник новый силуэт  человека.  Володя  решил  атаковать первым,  но  прежде
требовалось  разобраться,  кто  явился?  -  святой  или  посланник  дьявола?
Вошедший в подворотню подал голос:
     -  Я, кажется, опоздал? Явился к шапочному разбору? С улицы были слышны
вскрики.  -  задавал  он  вопросы  довольно  спокойным и как  бы безучастным
голосом.  - Я  тут ищу  одного  проходимца, приходящегося,  к сожалению, мне
родственником. Нет ли его среди поверженных?
     Парень был немного старше Володи  и остальных участников потасовки, его
отличала худоба,  длинные,  но  аккуратно  собранные  в маленькую косичку на
затылке, волосы и умные глаза, слишком внимательно, пристально и с интересом
смотрящие на собеседника. Володя поддерживал  пострадавшего правой  рукой, в
левой он держал сумку, которую, оказывается даже не выпустил из рук во время
поединка. "Надо будет проанализировать серию  ударов и бросков" - подумалось
заинтересованно. Володя обвел взглядом картину боя и выдавил:
     -  Выбирайте любого, пока  они еще в забытьи. Жалкая публика. По-моему,
это наркоманы: злости много, а силы и толку мало. Слюнтяи!
     Парень направился к тому, кто пытался напасть с ножом на Сергеева:
     -  Вот этот  щенок  мне  и  нужен.  -  вымолвил он  с  брезгливостью  и
отвращением. -Насчет наркомании вы  совершенно правы. Этот фрукт - мой брат.
Он измотал всю душу матери,  но  остановить его никак  не  удается -  просто
трагедия какая-то!
     Молодой  человек  похлопываниями  по  щекам  привел  в  чувство  своего
родственничка. Тот открыл глаза и, увидев Сергеева, промычал сквозь зубы:
     - Ну, сука, я тебя еще встречу,.. прирежу!..
     За эту трудную речь он получил короткую затрещину от старшего брата, но
не  разозлился  (злость как  рукой  сняло),  а  вдруг  захныкал, запричитал,
заскулил, прося пощады. Старший брат обратился к Сергееву:
     - Видите?.. Обычная реакция наркоманов, уже основательно разложившихся:
резкий  переход  эмоций,  злость   и  плаксивость,  неустойчивость  реакций,
мотивов,  целей.  Может  быть  на  сей  раз  обойдемся  без  милиции, вы  не
возражаете?
     Сергеев  пожал  плечами.  Ему-то какое дело было до  правил гражданской
жизни: он в  них не  разбирался, да и изучать не хотел.  Он спешил домой, но
теперь придется возиться с пострадавшим. Володя обратил пристальное внимание
на парня, который обмяк и почти полностью повис у него на руке. Видимо, юнец
получил  основательно по голове. "Сотрясение головного мозга -  сейчас будет
рвота"  -  успел  подумать Сергеев. И рвота у парня действительно  началась,
глаза страдальца  "плавали". Минут  пять  пришлось подождать  восстановления
сознания  у  подростка.  Затем оба "спасателя"  с  тяжелой  ношей  вышли  из
подворотни.  Обмякшие  тела   придется  волочить   по  домам,  на  остальных
пострадавших не было возможности и желания тратить время.
     Наконец, Володин подопечный  оклемался немного,  и ему был задан первый
вопрос:
     - Ты кто, что делал здесь и куда тебя тащить?
     Парень  назвал  Фамилию и имя -  Сергеев Саша.  Володя встрепенулся, он
помнил рассказ матери о том, что во время родов она неожиданно повстречалась
с компанией "родственников".  Тогда Володя  и узнал, что  у  него есть брат,
сестра и  племянник.  Мистика и  реальность  -  выстрелило в  мозгу.  Парень
продолжал исповедь:
     -  Он шел  через проходной двор,  и эта четверка "придурков" пристала к
нему,  требуя отдать  деньги и часы. Затащили в  подворотню,  колотили,  он,
естественно,  сопротивлялся, отбивался,  как мог,  но  силы были слишком  не
равные.
     Вслушиваясь в  ответы пострадавшего, второй "спасатель" менялся в лице,
дождавшись окончания рассказа он задал только один вопрос:
     - А ты, парень, случайно, не у Демидова моста живешь?
     Получив утвердительный ответ, он продолжил допрос:
     -  Твою  маму  зовут  Катя?  Фамилия  - Сергеева?  А бабушка твоя  врач
акушер-гинеколог,.. в Снегиревке работает, так?
     Снова  получив  утвердительный ответ, парень  растерянно  ухмыльнулся и
остановился, как вкопанный:
     - Знаете, ребята, это больше, чем мистика - это Божье предначертание! -
воскликнул  он даже с каким-то  злорадством. -  Ты знаешь,  малыш,  что  ты,
оказывается, мой племянник? Но только по отцу... А вот этот балбес, которого
я сейчас волоку, - мой брат  по материнской линии! Понимаешь, как все просто
и сложно одновременно? Меня зовут Дмитрий, рад представиться  и, наконец-то,
познакомиться поближе.
     Вся  компания стояла, глядя друг на друга вытаращенными глазами. Затем,
словно очнувшись, Дмитрий дал мощного леща своему неблагополучному братану и
заявил:
     -  Ты  хоть понимаешь, подонок,  что полчаса назад чуть не лишил  жизни
своего сводного брата. Или  как  там еще называется такая степень родства? -
он помедлил и продолжил, несколько ерничая.  - Да, пора начинать нам дружить
домами!
     В голове Володи уже давно все встало на свои места, но "агент секретной
службы"  не должен  себя разоблачать.  Разумнее  маскироваться  до конца, а,
самое  главное,  разумнее  "вовремя  смыться"! Уже более  менее очухавшегося
Александра  вдруг  заспешивший  Володя  со  словами  "разбирайтесь  братаны"
перепоручил Диме, а сам слинял, пожав обоим руки.
     Домой  он явился несколько взъерошенным, со следами недоумения на лице.
Это не прошло мимо цепкого взгляда Музы. Сабрина  же так была рада встрече с
сыном,  что  ничего  не заметила.  Вообще, Сабрина с  возрастом все больше и
больше превращалась в удивительно домашнюю женщину - мало приспособленную  к
"боевой жизни" в России. Она словно бы не замечала "острых углов", даже если
больно ударялась  о них. Таких женщин  очень  любят сильные мужчины, ибо они
дают им  возможность  опекать себя, ограждать  от прозы жизни,  а  значит  у
мужчины появляется возможность чувствовать  свою незаменимость, если угодно,
исключительность. Во Владимире, своем сыне, Сабрина тоже ощущала "щит и меч"
одновременно: щит оберегал  ее, а острие меча было  направлено в сердце  или
глаз любого злоумышленника.
     Муза  была  полной противоположностью своей подруги: она всегда держала
события  "на контроле",  пыталась  управлять  ими  и  превентивно быстро,  с
напором разрушать нежелательные факторы окружающей  действительности. Отсюда
исходила  ее  постоянная  забота  о  Сабрине,  не  довольство  ее  жизненной
позицией,  ее  отношением  к  собственному  сыну.  Но  Сабрина  обычно  мало
реагировала на остракизм, выпирающий из психологии,  поступков  подруги. Она
гладила   ее   по   плечику,  надевала   очки  от   начинающейся  возрастной
дальнозоркости (уже накапало две  диоптрии) и  зарывалась в свои "листочки".
Сабрина  уже   издала  две  книги   литературоведческого  толка,  в  которых
педантично разбирала особенности творческой лаборатории Сергеева. Муза, надо
сказать,  с уважением относилась к "ученым  проискам"  (так она называла эту
деятельность)  подруги,  но с  ехидством указывала  ей  на "легкую  фальшь",
просматривающуюся в некоторых выводах.
     Муза  была  убеждена в том,  что лучше знала  Сергеева и потому  точнее
понимает  специфику его творчества,  исходящую, безусловно,  от особенностей
его личности, круга  интересов,  особенностей  событий,  в  которые  он  был
вынужден окунаться с головой.  Она, пожалуй, лучше, чем кто-либо  из знавших
Сергеева  при  жизни, отдавала отчет в том,  что, например, большинство  его
стихов  писались,  как  откровенный  стеб, ерничество, пародии.  Именно  для
такого потребления создавались стихи-пятиминутки, как он сам их называл. Они
писались  на  злобу   дня,  для  мимолетного   куража  в  тесной   компании,
собиравшейся в морге по вечерам.  То были каламбуры разума,  а не откровения
сердца. Лишь немногие стихи приближались к  истинному и искреннему отражению
поэтического  настроения  Сергеева,  были  плодом его глубоких  переживаний.
Сабрина  же,  по  мнению Музы, была склонна  принимать  самодельный рубль за
чистую монету, а бенгальские огни за свет солнца.
     По ответственным вопросам  Володя шел за  советом  к Магазаннику  или к
Музе, но  только  не  к  матери.  Маму он предпочитал  успокаивать, гладить,
обсуждать с  ней  бытовые  частности,  но не  решительные  действия, которые
требовала от него жизнь. Он как бы  тренировал  на  ней свою мужественность,
точнее  маскулинность, и  учился таинству мягкости и ласковости, которые так
необходимы  при общении  со слабой половиной живущих на  земле людей. Сейчас
Володя  уединился в  комнате Музы, где  собирался обсудить с  ней только что
произошедшие события. Вопрос был задан откровенный и категоричный:
     - Тетя Музочка, совершенно случайно узнаю из второстепенных источников,
что у меня имеются брат, сестра и даже племянник, так ли это?
     Муза,  словно  давно  ожидала  этого  вопроса,  а  потому  без  всякого
тайм-аута принялась обстоятельно отвечать:
     - Володя, ты уже большой, почти взрослый мужчина, и тебе нелишне знать,
что  жизнь  порой  готовит  нам  подарки  в  виде  приятных  или  неприятных
неожиданностей. Одна  из таких  неожиданностей тебя поджидала все семнадцать
лет:  тебе решать приятная она  или  неприятная. Твой, бесспорно,  уважаемый
папа шел по жизни непростым путем. Не дай Бог тебе испытать все то,  что ему
пришлось  испытать  (тут  Муза явно  сгущала краски). У него было  несколько
брачных союзов, большинство из  которых закончились неудачей - расставанием.
Кроме того  некоторые женщины просто хотели иметь  от него детей. Это же так
просто: цветок  тянется  к солнцу,  а умная женщина -  к достойному мужчине.
Твой же папа был достойным мужчиной во всех отношениях. Это говорю тебе я  -
женщина,  испытавшая  на себе воздействие  его  обаяния. К несчастью, у меня
ничего не получилось с детьми на этом фронте.
     Володя основательно  смутился  от  таких откровений тетушки, его  глаза
попытались полезть  на  лоб. Интересно, что с ним стало бы при получении еще
одного подарка - сообщения о том, что  у  него есть еще белее старшие брат и
сестра.  Такая  мысль,  словно метеор, пронеслась в  голове  Музы, но тут же
сгорела в твердых слоях интеллекта: побережем  душу мальчика - слишком много
впечатлений могут повредить Муза решила решительно приостановить  дальнейший
процесс критиканства:
     -  Не надо, Владимир,  строить  из  себя  академическую  невинность,  -
сказала она, как отрезала, - пора привыкать к тяготам и соблазнам жизни! Они
существуют, они соседствуют со  счастьем или  горем,  и  проходить  мимо них
никому не дано.
     Муза проследила выпрямление мимики Владимира и продолжила:
     -  В  результате  не  всегда  радостного для  твоего  папочки  стечения
обстоятельств на свет появилось несколько карапузиков. От самого первого его
брака  у тебя  есть  сестра  Катя - она старше  тебя, теперь  у нее  родился
собственный сын, который тебе приходится племянником и зовут его  Александр.
Твой  брат старше тебя на год,  полтора: его  зовут Дима -  его мать не была
женой Сергеева, но относилась,  видимо, к кругу весьма близких людей.  Знаю,
что у твоего отца были еще некоторые "житейские опыты", но  пока они тебя не
коснулись, то не  стоит и нам  пытаться  их лапать руками.  В  свое время мы
сможем уточнить все подобные события, собрать сведения о  возрастных данных,
половой принадлежности, цвете волос, профессии твоих родственничков.
     Муза поразмышляла немного над тем, как бы половчее ввести Володю в курс
"кобелиного рыска" его  отца, не задев  самолюбия наследника и не  испоганив
ему душу плохими примерами. Становилось  очевидным, что без потерь  выйти из
такого  боя не удастся, но надо же было продолжать разговор, ибо глаза, уши,
мозг Владимира ждали завершения исповеди, четкого подведения итогов, хотя бы
мало-мальски верных количественных определений.
     -  Однако мы отвлеклись от  близкого,  - продолжила  Муза,  - и рискуем
застрять на дальних подступах.  Брак с  коллегой врачом, Ковалевой Светланой
Николаевной, был скоротечным - но  это,  безусловно, не основание для  того,
чтобы  осуждать  кого-либо. Для  тебя  теперь  открылась  старшая  сестра  -
Екатерина Александровна, С  нею  твоя маман, день в день, родили мальчиков -
тебя и отрока по имени Александр. Что же в том плохого? Чувства твоего папан
к  некой  Татьяне был  какие-то искрометные,  наверняка, они еще  не  успели
оформиться  в  то, что называется  полноценная  любовь.  Тем  не менее,  эта
женщина пожелала закрепить свое чувство рождением от  Сергеева  твоего брата
Диму - дело, как  видишь, вполне заурядное для  горячей  женской натуры, и в
праве   на  подобные  решения  никому  не   откажешь.  Вся  эта  орда  твоих
родственников живет где-то  поблизости от нашего  дома. Ты можешь случайно с
ними встретиться, но я лично собираюсь  как-нибудь собрать их всех  вместе и
наладить обстоятельные отношения.  С  какой  стати  нам  дичиться людей,  не
правда ли, Володя?  Вопросы еще есть?  Тогда хватит  на сегодня откровений -
ступай  перевари хотя бы  эту  информаци.,  только  не  зацикливайся  на ней
чрезмерно. Тебе-то  надо учиться за свои грехи  отвечать, а  не  копаться  в
чужих.
     Муза  осознавала  то,  что  разговор  получился  несколько сумбурным, а
потому, скорее всего, неокончательным.  Но  на сегодня  достаточно  и  такой
беседы. Володя был несколько ошарашен новостями и еще не  пришел в  себя, он
промычал что-то похожее:
     - Да,.. уж,.. да, уж... Это, что все племя, или еще кто-то прячется под
лавкой.
     Муза оборвала отрока решительно:
     - Мне  решительно не нравится твое настроение и  ход  мыслей! Для того,
чтобы судить других, надо получить  сперва право  на  это! Помнишь, в Библии
сказано, что дети, злословящие родителей своих смерти достойны. Не бери грех
на душу!
     Володя принялся исправлять положение:
     - Что  ты, Музочка, я  ведь не о  том. Просто интересно, сколько у тебя
родни, какая  она.  Это же  пласт, это  целое поколение, которое может  либо
помогать  друг  другу, либо невзначай навредить своей родне. Вот  я  о  чем!
Смешно  сказать,  но  буквально полчаса тому  назад  я при  весьма  странных
обстоятельствах  столкнулся  как  раз со  своим  старшим братом  Дмитрием  и
племянником Александром.
     Муза насторожилась:
     - Что это за "странные обстоятельства"?
     Володя, не подумав хорошо, быстро отвечал:
     - Кучка наркоманов пыталась отнять у Александра деньги и часы, пришлось
заступиться.
     Муза похолодела:
     - Это же опасно, они могли тебя убить!
     Володя  даже  не  посчитал  нужным  комментировать  реплику  испуганной
тетушки. Он  только поморщился и  отмахнулся от этой версии, как от осенней,
полудохлой мухи.
     Вошла  Сабрина.  Разговор  пришлось  скомкать.  У  Сабрины  были   свои
проблемы, и ей хотелось получить ответ от Володи и Музы.
     -  Вы уж  извините меня, шептуны, но Аркадий Натанович опять, в который
раз,  настаивает на  оформлении  нашего  с  ним  брака.  Вы-то,  как на  это
смотрите? Ну, отношения наши с ним очевидные,  чего ж таиться, нагонять тень
на плетень.  Но он  просит  переехать  в Москву, а  это уже касается и тебя,
Музочка, и Володи.
     Володя  быстро и решительно ответил утвердительно - в пользу оформления
брака.   Справедливость  логики  такого  решения   подсказывалась   и   теми
откровениями, с которыми только что познакомила его Муза. Да он, собственно,
и не знал своего отца, никогда в глаза его не видел, а вот Магазанник всегда
был ему, как родной отец-наставник.
     Затихла и  напыжилась  только  Муза: у  нее  были  свои  представления,
которые  она хотела  обсудить с  Сабриной  один на один.  Она слишком хорошо
знала Сергееваа  старшего,  была привязана крепко-накрепко даже к теперь уже
постаревшей  памяти  о  нем.  Ей  казалось, что  окончательное,  официальное
оформление брака будет предательством Сергеева, а значит грехом. А за грехом
всегда следует наказания. Все  происходит  по формуле: интрига  - безумие  -
смерть. Брачная интрига была  не по вкусу Музе: выходить  замуж можно только
один   раз  -   так  казалось  ей  самой.  Браки  обязательно   заключаются,
санкционируются  на Небесах.  Муза знала,  что как  раз  Сергеев никогда  не
придерживался такой точки  зрения - но это его проблемы. А у  женщины должны
быть свои особые  принципы.  Муза  лукавила, боялась говорить себе и Сабрине
всю правду:  конечно, она боялась больше всего за Сабрину. Муза  с возрастом
все  больше и больше погружалась в  веру и воспринимала принципы православия
совершенно  ортодоксально  -  нельзя  и  все! Она просто  физически  ощущала
дискомфорт,  когда, по ее разумению, совершалось отступление  от  Библейских
заповедей. Глубоко задумавшись, словно проверяя своей кожей, сердцем, мозгом
возможную ситуацию,  реакцию на нее Высших сил,  она поморщилась  и  заявила
категорично:
     - Сабринок, этого не надо делать! Живи так, хочешь  поезжай в Москву. А
мы с Володей останемся здесь, на пепелище, в стенах, где проходила жизнь его
отца. Точка! К этому вопросу я лично больше не возвращаюсь!
     Муза решительно закрутила головой, как бы  прося оставить ее  в покое и
не приставать к ней с подобными разговорами. Затем она поостыла и обратилась
к Сабрине:
     -  Давай  лучше,  подруга,  подумаем,  как получше  организовать отпуск
моряка молодого. Не кажется ли тебе, что ему лучше смотаться на Черное море,
скажем а  Сочи. Там ведь проживает давний  и закадычный друг Сергеева - Толя
Гончаров. Наверное,  он  устроит Володю  в  свой  пансионат  и  поможет  ему
окунуться с головой в  "светскую жизнь" - в ее блудливые тайны, развлечения.
Мальчику  пора  становиться  мужчиной,  иначе  он начинает рефлексировать по
пустякам,  волнуется  при встречах  с дальними и близкими  родственниками. -
завершила разговор Муза, многозначительно взглянув на Сабрину.
     На том и порешили, отвергнув все другие  притязания на совместный отдых
Володи - в компании с Магазанником или Феликсом.
     Володю такое  решение  очень устраивало. Муза  великолепно  угадала тот
момент, когда юноша уже  переходит в  пору мужского повзросления,  и ему так
необходимо  "отвязаться"  от  маминой юбки, почувствовать  свободный  полет,
постараться  постигнуть  то, что  всю  оставшуюся жизнь будет кружить  лихую
мужскую голову, приятно  щекоча и маленькую, красненькую,  блудливую головку
того  органа,   который   собственно   и  определяет  многие   беспокойства,
возникающие  на  земле. Но  те беспокойства  - не  есть плод  только мужских
переживаний. Чаще виновниками разрушительных катаклизмов являются  скромные,
робкие,  податливые  особы,  загадку  и тайну  которых  необходимо научиться
обнажать. И  такую  сложную  науку - постижение женского  ума, сердца и того
органа,   который  рождает  сладострастие,   -  настоящий   мужчина   обязан
попробовать  открыть для себя самостоятельно - не по рассказам какого-нибудь
нудного  доктора Щеглова, не из учебников, а на  практике - в  боевом строю!
Уроки  наставничества здесь не помогут - прорываться необходимо  в одиночку.
Как правило, совершить такой подвиг не удается никому!


     * 6.7 *
     Толя Гончаров был другом  Сергеева еще с послеинститутских  времен. Они
вместе  работали в  районной  больничке, коротали время  на охоте,  рыбалке.
Только   Толя   был   откровенным   охотником-профессионалом,   а    Сергеев
"гастролером".  Гончаров в молодости был высоким  красивым парнем. Страстный
охотник  на  разное зверье, он  больше  всего  почему-то любил охотиться  на
медведей.   В   такой   установке  было   что-то   от   опасной   спортивной
соревновательности,  от  установки на  рисковый  максимализм:  "Любить,  так
королеву, падать,  так  с  белого коня".  Он был охотник-индивидуалист  и не
получал удовольствие  от  стояния  "на  номерах"  и стрельбе  по обреченному
зверю,  загнанному в  систему выверенных засад восторженной полупьяной толпы
охотников.
     Толя, обычно,  получив  лицензию на отстрел хищника, самостоятельно,  в
одиночку выслеживал его, а затем одним очень точным выстрелом превращал тушу
. Зверь и человек в таком состязании выступали, как равноправные партнеры по
азартной  игре.  Кто-то  должен был лечь  к  ногам  Бога,  как  справедливое
жертвоприношение.  В  трудные  времена безденежья охота  была  некоторым,  а
иногда и основательным, подспорьем - способом  борьбы за выживание, за сытую
жизнь.
     Этому  ассу охотничьего  труда,  ныне директору  огромного  санатория в
славном городе-курорте Сочи и позвонила Муза. Она, через память о Сергееве и
реальном  знакомстве  с  Толей  самого  Магазанника,  была  введена  в  круг
закадычных друзей семьи Гончаровых. Немного потрепавшись о семейных новостях
и былых временах, она  быстро  договорилась о поездке Владимира. Все будет в
лучшем  виде -  "встретим,  обогреем,  подберем"!  - заверил  Анатолий. Кого
подберем для молодого отрока было всем ясно без лишних слов. Сергеева в этой
семье  все еще  помнили.  Весьма  доброжелательно,  но с некоторым курортным
юмором к нему относилась в былые времена и жена Гончарова - Люба - в прошлом
классная гимнастка, красавица,  а ныне  нагруженная  заботами  о двух  своих
взрослых дочерях прекрасная женщина.  Она с любопытством и  радостью ожидала
встречи   с  наследником  "беспутного"  Сергеева.  Видимо,  кое-какие  тайны
Сергеева ей  были  известны,  и женское любопытство жаждало убедиться в том,
насколько точно генетикой определяются некоторые мужские черты характера.
     Володя прилетел  на  самолете  в  Адлер  рано утром,  но  его  уже ждал
Гончаров: узнали  друг  друга  быстро  -  оба  были  под два  метра  ростом.
Здоровенные мужики  заметно  выделялись  в  толпе встречающих и провожающих.
Когда  Гончаров  в  качестве  приветствия  взялся  тискать  Володю  в  своих
медвежьих объятиях, мимо промелькнула стройная женская фигурка. Та особа как
бы  намеренно задержалась  рядом  именно  для того, чтобы ее могли  узреть и
оценить   по  достоинству.   Володя,  естественно,  узнал  преподавательницу
английского  языка  из  Нахимовского  училища.  Было  ей  очевидно не  более
двадцати шести-семи лет.
     Появилась в  "питонии" она  недавно. Говорили,  что по  отцу у нее  был
крутой блат, а  блат - это великое  дело!  Отцом ее был известный подводник.
Преподавала она английский в параллельной группе, в другом взводе, но той же
второй роты. Видимо, она выделяла Володю среди остальных воспитанников. Явно
он был симпатичен молодой преподавательнице. Но  Сергеев на службе был строг
к себе и, тем более, к слишком  контактным "чаровницам". Он делал исключение
лишь  для  некоторых,   как  ему   казалось,  проверенных  представительниц,
естественно, женской частью персонала училища.
     Все  началось как-то неожиданно  с  симпатичной, пухленькой  девочки  -
Танечки из библиотеки, которая всегда придерживала для Володи редкие книжки,
не обращая внимание  на огромную очередь  воспитанников и офицеров. В той же
компании  числилась  молодая  врач  из  училищной   медсанчасти,  к  которой
волей-неволей  приходилось обращаться  Сергееву для  лечения  многочисленных
спортивных ран и ушибов. Но можно было обратиться за такой помощью к другому
дежурному врачу, в ближайший день. Однако Сергеев  иногда на  несколько дней
откладывал  визит в  медсанчасть  лишь бы попасть на прием именно  к Надежде
Николаевне.  Она,  безусловно,  это  чувствовала  и  старалась  каким-нибудь
незначительным  для  постороннего  наблюдателя  образом   подтвердить   свою
симпатию к  пострадавшему спортсмену.  Она выдавала  этому  молодому  битюгу
освобождение от работ и  дежурств  на более длительное время, чем, наверное,
требовали только интересы лечения.
     К работникам интеллектуального фронта вскоре присоединилась и смазливая
официантка:  так хорошо  было  получать  пищу  из ответственных рук. Сергеев
тогда, конечно, не знал достоверно, но догадывался, что нахимовцев тактично,
но все же пристально "пасут".  Кто-то  выявлял  склонности будущих  офицеров
флота, в том числе, и к амурным делам. Ну, а почему бы и нет? Надо же как-то
бороться  за "чистоту рядов". Воспитанник сам не  должен быть лапотевым - не
распускать слюни до колен, контролировать ситуацию, уметь корректно наводить
мосты, в  том числе, и с противоположным полом. Все это относится к  разряду
показателей общей культуры, к коммуникабельности.
     Но в данном случае "англичанка"  Инна Марковна появилась  в поле зрения
Сергеева уж  слишком намеренно и  подготовленно-неожиданно. Скорее всего она
наблюдала за  ним, а потом показательно  "отсветилась".  Если бы она  летела
вместе с ним в самолете, то он  бы обязательно ее зафиксировал. Что-то здесь
нечисто? Может  быть  его  общение со спецназом начинает проявляться?  Может
быть на него сделали  ставку и  теперь на время сажают под колпак? Ну,  если
специальные  службы Пентагона берут  на  учет всех курсантов военных  училищ
нашей потрепанной родины уже с первого курса (а про элитные училища, военные
академии и  разговора нет!), то почему бы отдельному серьезному ведомству не
поинтересоваться  поподробнее   склонностями   интересующей  их  личностями:
сколько  пьет  и как при этом  держится, не употребляет  ли  наркотики,  "не
состоит ли  в связях,  порочащих его". Ведь  Сергеев  сейчас  переживает тот
возраст,  в котором  все недостатки и  достоинства  высвечиваются,  как  под
яркими солнечными лучами. Они - ростки чертополоха или полезного  растения -
расцветают быстро под лучами яркого солнца.
     Володю многому научило общение  со спецназом и он определил  для себя с
полной  категоричностью, что необходимо быть осмотрительным -  надо  разумно
"провериться".
     Повторно Володя встретился с  Инной Марковной уже на пляже санатория, в
который  его устроил  Гончаров.  Все было  великолепно: номер  у  Володи был
люксовый  (на  одного), столовая близко и  кормили  отменно, пляж под боком,
море теплое и ласковое.
     С  раннего  утра  Володя  совершал  длительную  пробежку  по   гористой
местности,  выполнял  с усердием  упражнения на растяжку, а  после  завтрака
совершал длительные заплывы вдоль  берега (заплывать за буи не разрешали, да
и не стоило это делать!). Володя от Сочи уплывал в Адлер и обратно - путь не
ближний, но тут он точно выпадал из поля зрения Инны Марковны. Он обходил ее
стороной, стараясь даже не иметь повода  для обычного вежливого приветствия.
Она тоже изображала из себя инкогнито. Так была затеяна увлекательная игра -
про скрытных, осмотрительных, слепых и глухих - началась условно-откровенная
нелегальная  жизнь.  После   ужина  Володя   сматывался  к  Гончаровым  и  с
удовольствием  отдавал  себя  для  куража,  "растерзания" двум его  дочерям,
прибывшим в отпуск к родителям. Веселые девочки притаскивали массу знакомых,
подружек. Вот в такой заводной компании Володя и отмякал душой и сердцем, не
совершая, конечно, больших глупостей.
     Трудно четко  определить  мотивы  сексуального выбора -  уж  слишком он
индивидуален и непредсказуем. Инна Марковна, если Володя не ошибался в своих
догадках,  явно  не  справлялась с  заданием  -  "объект" никак  не  шел  на
"контакт",  выгодный заинтересованной  стороне.  "Объект"  не  проявлял  той
наивной  активности, которая  ожидалась  от него.  Но  это была  формальная,
внешняя  сторона  дела.  Внутренние  же  переживания  у Володи,  безусловно,
существовали  -   он  исподтишка  наблюдал  за  своей  "няней".  Приходилось
переживать  и фантазировать  - от  этого никуда  не  денешься.  Как  можно в
семнадцать  лет  не  замечать  отменные  внешние  данные,  женское  обаяние,
загадочные повороты именно  тех  линий  тела,  которые  возбуждают  здоровый
мужской восторг, если не применять иных терминов.
     Солнце и воздух,  здоровая пища, безделье проводили свою разрушительную
работу  в  волевых  центрах.  Володя  пытался  себя  отвлекать,  - например,
общением с  "заводными  девчонками" из гончаровского  стаи. Но это была лишь
поверхностная психологическая рационализации,  которой  можно  забивать себе
голову  в  дневное время. Но что делать с собой, с отдельными частями  тела,
когда наступает ночь?! И мальчик налегал на кроссы по горам, сверхдлительные
заплывы. На него даже пограничники начинали коситься, видимо, решая, кто  он
-  сумасшедший или хитрый враг, готовящий "рвать нитку". Греясь на солнышке,
либо совершая заплывы, Володя думал на однгим  вопросом - что привлекает его
внимание к Инне  Марковне?. Путем "кропотливого" анализа Володя все же дошел
до  прозрения  -  до  инсайта. Ответ был  прост,  как все  гениальное:  Инна
Марковна была чем-то очень похожа на Музу. Именно такой он  представлял себе
любимую тетушку в молодости. Но  такое откровение,  что же греха таить, было
подобно удару обухом  топора  по макушке. Ясно,  что так совершается переход
границы  -  разумного  и неразумного,  взвешенного  сознания и сумасшествия.
Когда  лежишь  спокойно, греясь  в  лучах  ласкового, нежного  солнышка,  то
неожиданные   загадки   Зигмунда   Фрейда  становятся  самыми  неподходящими
интеллектуальными  находками. Можно  кусать локти,  биться головой о пляжную
гальку, но от правды никуда  не деться: да, конечно,  он  тайно  очень любил
свою тетю - любовью  мужской, а не сыновней. До чего же все-таки  затейливую
игру с  осознанным и неосознанным  придумал  этот  проказник  Фрейд, а затем
развивала вся  его "темная  компания"!  Особенно  потрудились  последователи
великого  ученого:  они натворили массу  безобразий  -  превратили  святое в
какую-то   бульварную   лакомку,   "клубничку",   изговняли   песнь   песней
восторженного идеалиста. Володе в голову неожиданно пришла освежающая мысль:
может правда то, что "яблоко от яблони недалеко катится"!
     С такими суровыми  мыслями и начинающимся приободрением плоти, которое,
как правило, и наступает в финальной фазе мыслительного процесса у здорового
человека, Володя резко вскочил с пляжного лежака и  снова лег, но уже рядом,
на  песок.  Экономные  физические упражнения  очень  полезны  в  критические
периоды: они  позволяют создавать иллюзии  силы  и  бодрости.  Маскируют  от
окружающих некоторые абсолютно мужские реакции. Володе ничего не оставалось,
как быстро перевернуться  на живот. И тут перед глазами, справа, застыли две
стройные женские ножки.  Вот  она кульминация, резко сокращающая  у  мужчины
дистанцию до эрекции. Кто не знает этих здоровых проявлений "клича природы",
особенно  в  молодости!   Володя  уже  догадался  кому  принадлежат   ножки,
догадалось об этом и то, что в общественном месте, на людях, должно дремать.
Но клич  природы  не хотел подчиняться  человеческой воле!  Володя,  словно,
рыба,  выброшенная из воды на берег, на мгновение  приутих, подавил дыхание,
законсервировался, затем,  не удержавшись, взбрыкнул, как бы шлепая хвостом,
успокаивая "жажду жизни". Было ясно, что приближается активная фаза  кары за
долготерпение: "И поверг  Ангел серп свой на землю,  и  обрезал виноград  на
земле, и бросил в великое точило гнева Божия" (Откровение 14: 19).
     Да, уж...  Нужные мысли всегда  приходят вовремя в голову  грешника!  В
сознание юноши успела мелькнуть только одна мысль: "Хорошо, что серп  срезал
только виноград, а не  пришелся  по корню, скажем, "Тунгусского  метеорита"!
Володя на радостях начал отжиматься на руках, прогибаясь только в пояснице и
не  отрывая  тазовой  области от  пляжной  гальки,  которая,  уже  деликатно
посунувшись,   приготовила    удобную   ямку   для   активных   впечатлений,
передаваемых, безусловно, не по воздуху, а  по специальной антенне, а точнее
- с помощью цельно-налитой столбо-башенной конструкции.
     Конечно,  скрыть  свою  "впечатлительность"  от   опытного,   ищущегося
женского  взгляда  не  удалось.  Да  и  стоит  ли  тратить  время  на  вялую
маскировку.  Инна Марковна  решила вопрос просто, она, ни мало не  смущаясь,
спросила Володю:
     - Может быть хватит играть в жмурки и подкидного дурачка?  Где, Володя,
твой  номер,  пошли -  надо  поговорить  и  насладиться жизнью  в  спокойной
обстановке.
     У Владимира  на  мгновенье  перехватило  горло,  и  он  с  мужественной
хрипотцой,  словно,  эстрадный  певец современенного приблатненного  пошиба,
ответил:
     - Я рад вас видеть на таком близком  расстоянии, Инна  Марковна. Вы как
птица Феникс, восстаете  из пепла, пены, пляжной  гальки, песка и  священной
музыки матери-природы!
     Инна  Марковна  отдала  должное  комплиментарному  витийству  юноши  и,
улыбнувшись, заключила:
     - Спасибо, Володя, - "доброе слово и кошке приятно" -  я передам твоему
преподавателю русской литературы то, что она  воспитала отчаянного говоруна.
Однако не будем терять времени  и пройдем в твой номер, зачем нам привлекать
внимание  пляжной  братии.  Интересно, мальчик, как ты  сейчас справишься  с
трудной задачей маскировки  своих  тайных  ожиданий,  вдруг превратившихся в
очевидную явь?
     Володя не был бы сыном Сергеева, если бы не сумел найти выхода из столь
щекотливого  положения.  Прежде  всего  необходимо  мобилизовать  внутренний
голос,  способствующий  созданию  психологического  равновесия. И тот  голос
зазвучал:  "И то  сказать,  что в  том  трагического, если  идешь  словно по
меридиану,   нахально   выпирающему   из   плавок,   -   а  рядом   молодая,
очаровательная,  отливающая  шоколадным  загаром,  женщина,  дарящая  своему
избраннику ободряющую, все понимающую улыбку. Это вовсе и не бестактность, и
не преступление против морали,  и не кощунство -  это предвестник  возможной
большой любви.
     На  пляже валяется, практически вперемешку, такое количество  мужских и
женских тел, напряженных и готовых к самому необыкновенному,  что найти путь
к  массовой  солидарности  не  составляет  труда.  То   откровение,  которое
вынуждены были демонстрировать Володя с Инной, совершенно не воспринималось,
как  вызов,   эпатаж   палача,  испытывающего   свои  многочисленные  жертвы
нетерпимым  голодом и  жаждой.  Сложность еще "нетекущего момента"  состояла
лишь  в том, чтобы  не  вызвать резонансные явления  среди общественности  -
прямо на пляже, под солнцем, среди детей могли начаться ответные, адекватные
маневры. Тогда название всему тому будет одно - вертеп под открытым небом!
     Опять из  недосягаемой  высоты  раздался голос из Откровения, голос  не
суда, а сострадания: "И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь
из  точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий" (14: 20). Но пляж
все равно  оставался на общей волне, что-то знаменательное витало в воздухе,
торжествовало, приободряло, сопереживало, желало всем без исключения успехов
и отменной потенции. Володя ловко задрапировал нижнюю часть тела  в обширное
махровое полотенце, превратившее  его в стройного Тарзана. Взяв за руку свою
Джейн,  он двинул в сторону санаторного  корпуса. Величавая юбочка добавляла
паре шарма: можно было фантазировать и тогда  видеть  молодого  шотландского
стражника, выгуливающего свою патронессу перед дневным, дообеденным раутом.
     Что же греха  таить: все было, как и должно было быть. Изголодавшаяся и
перегретая взаимными ожиданиями  плоть бурным  вихрем  вырвалась на свободу,
как  только вошли  в  номер. Любовники  просто потеряли  голову  - молодость
перемешалась  с  юностью, глупость  с  наивностью, опытность с  откровением.
Счастье властной силой закружило обоих.  Из номера  не  выходили трое суток:
пили только чай, кипяченый прямо здесь же, не отходя от постели; да хрустели
печеньем, ломали  завалявшуюся плитку шоколада с орехами,  нашлась и бутылка
сухого  вина.  Силы  не  иссякали, а  только  крепли, страсть  переходила  в
восторг, а дальше уже появлялась опытность; разгорался костер большой любви!
Дай-то Бог устойчивости и лежкости этой новой святой паре!
     И ежику  понятно, что потерявших голову любовников опекал Гончаров, ибо
ни разу никто не постучал назойливо в дверь, никакая  развинченная горничная
не пыталась  с  решительностью  остолопа  обязательно  произвести  уборку  в
номере, не являлась и дежурная по этажу с напоминанием о "контрольном часе -
23.  00".  В  какой-то момент  Володя даже подумал, что  их постельные  игры
пишут,  снимают  скрытой камерой - уж слишком  комфортной  была  обстановка,
вальяжнее, пожалуй, чем  в фешенебельном парижском публичном доме. Последнее
сравнение, конечно, явилось от многоопытной души Сергеева-старшего, которая,
кстати,  и  подсказала отроку не  бояться  "колпака",  ибо  в таком невинном
возрасте,  как у Володи, прощаются все грехи. А потом: отменная работа - она
и  есть  отменная,  она  поощряется, ею  восхищаются даже  незапланированные
зрители.
     Как много  все же значит молодость: для проявления сексуальной бодрости
Володе  было достаточно ополоснуть  холодной  водой лицо и  подтянуться пару
десятков раз, зацепившись руками за  верхнюю перекладину косяка двери, и все
специальные механизмы снова начинали действовать безотказно. Но  надо отдать
должное   и  "прикладному"   мастерству   Инны   Марковны.  Можно  похвалить
организаторов  учебного  процесса  в  Санкт-Петербургском  Университете,  на
факультете иностранных языков, свято поддерживающих традиции одной из лучших
"кузниц кадров". Всестороннее образование (кстати, многообещающий термин для
любых  вариаций!) "профессионалок" всегда было заботой не только ректората и
деканата, но и иных служб,  участвующих  в защите государственных интересов.
Пусть остается университетской тайной сложившаяся педагогическая система.
     Все эти  мысли между основными  делами витали в голове Володи,  ибо его
давно тянуло к скромному приземистому корпусу  с ажурными оконцами по фасаду
с изящной  лепниной. Это  строение,  словно слепленное из белой глины, но не
обожженной  в закрепляющей  созидательный  процесс  печи, как  бы дышало  на
ладан.  Воздушность  его, вероятнее  всего,  была сопровождением  отмирания,
тленья строительных конструкций, но не системы обучения специалистов. Володя
в  тайне от родственников давно решил  получать  параллельное  образование в
стенах  этого  разрушающегося дома. Но он  пока  не  выбрал профильный  язык
(скорее  всего, это будет испанский... или английский?). Потому ему было так
уютна  в   горячих   объятиях   выпускницы  факультета   иностранных  языков
Санкт-Петербургского Университета: ясно,  что углубленное, к  тому же сугубо
индивидуальное, обучение юноши уже началось.
     Корпус стоит на набережной, на  виду у  всего города.  Ему машет правой
рукой присевший неподалеку Михаил Васильевич Ломоносов. При таком оформлении
отношений  древности  и современности  никто не посмеет  заявить,  что "рыба
тухнет   с  головы".  Понятно,  почему  именно  в  несколько  трясущейся  от
нетерпения и скрытого темперамента головке ректора  появилась мысль отобрать
у соседа - Военной академии тыла и транспорта - соседнее скромное зданьице -
бывшую  конюшню.  За  счет военного ведомства, в котором  вполне  достаточно
жеребцов, можно значительно  расширить функциональные возможности факультета
иностранных  языков  Университета.   В   отремонтированных  по  европейскому
стандарту стойлах  можно будет выпестовать прекрасных с "тыла  и транспорта"
кобылиц и жеребцов, на которых давно возрос спрос во всем мире.
     Не   стоит   уточнять,  как   там   с  женскими  элементами  у  ректора
Университета,  но  у  Инны Марковны была  такая влекущая грудь (тот  случай,
когда имеет место  некоторое  превышение стандарта, подпадающее под качества
"золотого  сечения"), что Володя балдел  и  только открывал и снова закрывал
рот,  как  рыба,  выброшенная  на  рабочую  поверхность. Такие женские формы
природа  дарит  лишь  избранным, словно  специально для оценок  внимательных
экспертов заинтересованных структур. Стоит ли  винить их за настороженность,
усердие  и  внимательность.  Конечно,  в  свои  молодые  годы  Володя  плохо
разбирался  в  психоанализе, но в  нем  возлежала душа  Сергеева-старшего, а
она-то быстро разобралась в  истоках  темперамента.  Сексуально-эстетическое
воспитание новорожденного  мальчика начинается  сразу же с  момента  первого
прикладывания  к  груди.  Сабрина  в этом смысле  так основательно  приучила
своего сына к эталонам отменного спроса, что в дальнейшем ошибаться в выборе
экспоненты было практически невозможно. Тем более, что еще из алгебры Володя
помнил  простенькую  формулу экспоненциальной  (показательной)  функции: y =
a[x], где x - независимое переменное.
     Эта  "независимость"   и  переменность  сильно  будоражили  воображение
молодого  повесы.  Он, безусловно,  давно  (еще в  младенчестве),  но тайно,
присматривался к атрибутике  женского  тела.  Глаза привыкали к  избранному,
отменному - Сабрина, Муза. Когда он  осознал греховность некоторых фантазий,
то, естественно, оставил в покое образ матери и сместился в сторону тетушки.
Муза  -  любимая  тетушка  -  была  его  Ахиллесовой пятой.  Она  впечатляла
подрастающий  организм все  больше и  больше.  Какой  все же  мудрый  рецепт
лечения юношеских  неврозов открыла решительная  Муза  -  взяв за  шиворот и
отшвырнув  далеко  к  Черному  морю  все эти танталовы муки,  поселившиеся в
"подрастающей среде". Теперь самовосполняющееся "достояние  республики" само
шло ему в руки! И судя по пляжной толчее, имя тому "достоянию" - легион!
     Когда  на   четвертые  сутки  Инна  запросила  "пардону"  (терминология
моряка-писателя  Новикова-Прибоя), было  ясно,  что  спецназ умыл  инъяз,  а
заодно и его воспитателей из КГБ. А, если уж на чистоту, то не стоит дерзить
КГБ - в его структурах много славных подразделений. Не стоит думать, что там
трудятся только жандармы,  вяло отслеживающие кухонную пьяную болтовню кучки
диссидентов-импотентов. Но  в данном случае,  безусловно, каждая  спецслужба
занималась своим делом:  КГБ  "фильтровал"  объект и  обеспечивал  прикрытие
своей   сотруднице,    военная   разведка   между   делом   поинтересовалась
возможностями потенциального коллеги.
     Мог ли тогда Володя знать, что его отец уже давно подтвердил на крысах,
морских   свинках,  лабораторных   кроликах,   собственном  опыте   и  опыте
наблюдаемых  пациентов простую истину,  которая,  если бы ее помнили миряне,
ударила  любого,  как  серпом по яйцам.  Первая женщина и  первый мужчина  в
сексуальном  рауте  - это  приговор, биологический  крест практически на всю
оставшуюся   жизнь.   Важно,   чей   иммунитет   окажется   сильнее,   более
подготовленным.  Соитие  открывает ворота первому инфицированию,  причем, не
только  усилиями   армад   разнообразных  микробов   (известных  медицине  и
неизвестных),  но  и  биологическому внедрению  определенных матриц будущего
поведения клеток, затем тканей, а  вместе - всего организма. Здесь, на  этом
хирургическом  ложе, состоится последовательная  ампутация  заметных  частей
перспектив   жизни  сексуальных   партнеров  -  вот  оно  первое   серьезное
"приглашение  на казнь"! К  этому  року  добавится и  последующая  медленная
биологическая пытка и смертный приговор.
     Нет необходимости  иметь полное высшее  биологическое  или  медицинское
образование,  чтобы понять: если в сопрягающихся  в постели разнополых телах
замешаны достаточно неординарные,  даже запутанные, генетические  программы,
то  биологическое   потрясение  будет   более  выраженным.  Сергеев-старший,
конечно,  был способен  приоткрыть тайну таких зависимостей юному покорителю
дамских сердец.  Он сходу  расшифровывал запутанные коды, но это никогда  не
ослабляло   его  собственного   темперамента  лишь   потому,  что   он   был
экспериментатором по "главной сути", то есть до мозга костей.
     Сергеева-старшего даже  бодрила перспектива  наткнуться на генетическую
казуистику,  лишь  бы  она не  была  сродни "влагалищу  с  зубами".  Он  бы,
наверняка, отметил, что  в  Инне Марковне таятся  гены сефардов, именно тех,
которые хорошо перемешали еврейскую "бурю" с  испанским "штормом". Последний
компонент роднил  ее  с Сабриной. А эта  колдунья, безусловно, на понятийном
уровне давно передала частицу своей биологической предвзятости неродному, но
единственному и невероятно близкому сыну.
     Тем не менее, в Володе  отмечался явный перекос в сторону скандинавской
ветви человечества. Однако Сергеев-старший уже ушел из  жизни. А труды его в
этой сложной области этологии и генетики, находящейся ближе не к науке,  а к
искусству,  были  погребены вместе  с мозгом в  безразмерном  Тихом  океане.
Теперь  страстным любовникам приходилось самостоятельно решать вопрос:  "кто
больше навредит своему визави"? А это  был гамлетовский вопрос, до ответа на
который  любовники,  упивающиеся  беспощадными  ласками,  еще  не   доросли.
Пожалуй, ответ на него можно будет получить только  в Эдеме. Но, слава Богу,
что  простые   смертные,   как  глупые   мартышки,  резвятся,  не  ведая   о
приближающейся  каре  за  грех!  "Не  ревнуй  злодеям, не  завидуй  делающим
беззаконие,  ибо они, как  трава, скоро  будут подкошены, и,  как зеленеющий
злак, увянут"  (Псалом 36: 1-2). К кому сегодня обращены эти слова - "Вот  в
чем вопрос"!
     Спустились  в  столовую  (как  раз  во  время  обеда):  у  всех  жующих
моментально,  как  по  команде,  свело  челюсти.  Простые люди  (но  в  душе
романтики) положив ложки, впились глазами в любовников: женщины проглаживали
откровенной  завистью  удачливую  одалиску,  мужчины были более солидарны  с
волевой  стороной любовного дуэта. Легкая,  интригующая худоба и  счастливая
взвинченность любовников свидетельствовали не о страданиях, а о безграничном
восторге.  Чтобы не  вызывать копростаз (у иных  - диарею)  или, того  хуже,
язвенные прободения у обедающих, Инна и Володя решили спуститься этажом ниже
-  в  ресторан.  Но и  там  было  слишком много  доброжелательных  взглядов.
Гостиничный бизнес  - это профессия, а профессионалы все понимали без слов и
исповедей.  Купили  куру-гриль,  с  невинной  улыбкой,  застрявшей  в  клюве
несуществующей  головы,  другие  мясные  продукты,  пополнили  запасы  вина,
фруктов и  сладостей. Снова  скрылись  в номере. Тишина  восторга объединяла
действующих лиц и сильно  переживающих зрителей - но  тех и других разделяли
стены.
     Забавно, но  факт: к возвращению  любовников  в номер, была произведена
уборка  и   смена   постельных  принадлежностей  (видимо,   перезарядили   и
видеокассеты):  Россия, если захочет, может  покорять  любые вершины, в  том
числе и гостиничного сервиса. Куру рвали на части руками и зубами, с азартом
и вдохновением:  женщина по  агрессивности и  традициям хищных животных явно
обгоняла  мужчину.  Кто  говорит, что  путь  к  сердцу  мужчины лежит  через
желудок?!  Это  ошибка.  Тот  путь  обозначен  прежде  всего   для  любящей,
ненасытной  в  страсти  женщины.  Инна  Марковна доказала  это  на  все  сто
процентов.  Даже  не  соблаговолив  умыть рожи после почти звериной трапезы,
бросились в объятия друг к другу - и  опять началась животная страсть! И так
еще три счастливейших дня и ночи.
     За окном  шлепало невысокими волнами море. Пляж  раскалял почти до бела
свои необозримо  ленивые бока под присмотром  добрейшего солнца. Легкий бриз
слегка  ласкал  многочисленные жопы,  выменя  и  вымечки, темечки,  мошонки,
припуциумы,  сытые  животы  и  гладкие  спины.  Кругом  ползла  и  плавилась
беспросветная курортная глупость, словно  окончательно растленная, слившаяся
в  единый общий организм,  гусеница. Весь этот необозримый порок  можно было
встряхнуть  только  взрывом  атомной  бомбы.  Не  помогли бы  даже усердные,
массированные бомбардировки американскими снарядами, начиненными ослабленным
ураном, ибо  на этом пляже  закалялся  истинный, кондовый, многонациональный
"русский характер".
     Володя, по вполне понятным причинам, вспомнил давние стихи своего отца,
вычитанные из листочков семейного архива. Сабрина никогда не возбраняла сыну
знакомиться  с  тайными  мыслями отца, но,  видимо,  несколько "фильтровала"
пламенный эпос. Где гарантия, что из-под очередного  листочка не выскочат на
свет Божий и вздорные откровения. Пришел на ум, видимо, маленький  экспромт,
еще не остывшего сознания не унывающего родителя (Порок):

     Порок споткнулся о любви порог:
     кто смог, тот смог - еще разок!
     И от того возник восторга круг:
     летим ко мне - к тебе, мой друг.
     Обменный ритм и слезы страсти
     вершат со стоном общие напасти.
     Потом покой и размышлений мука:
     кто человек, а кто кобель, кто сука?
     Грешить и каяться - судьбу дразнить,
     потом опять грешить, всегда грешить!..

     И здесь, после этих строф, молодой Сергеев словно прозрел: в его мозгу,
как  ласковый,  но настойчивый солнечный лучик-будильник,  ворвавшийся  рано
утром в окно через  плохо сведенные шторы, взыграла простая аналогия. Володя
вспомнил  простенькую  греческую легенду,  рассказанную  миру  уже  порядком
спившимся Александром  Куприным. Большой мастер к тому времени, основательно
сдал: он в основном  перебивался мелкими поделками. Но, если речь заходила о
святой  любви, то  даже  решительно  прогрессирующий  алкоголик был способен
поднять  из  могилы  в Бозе  почивший  талант,  отряхнуть с  него  на  время
тлетворный  дурман, взбодрить  свой  татарский  темперамент. Ему еще удастся
порадовать  читателей  романами  "Жанета",  "Юнкера"  и некоторыми мелочами,
которые  тоже   засядут  в  голове  Сергеева-младшего,  помогут  ему  сносно
ориентироваться  в  некоторых  жизненных  лабиринтах, где  ведущим  является
хищное любопытство, а ведомым - осторожность, разум и добропорядочность.
     В  опубликованной  в  1929 году маленькой  легенде Куприн завел речь об
очаровательной  девушке  Геро  и  молодом   атлете  Леандре,  встретившимися
случайно  и  полюбившими друг друга с первого взгляда. Но  их чувство ломали
печальные обстоятельства, и тогда на сцене замелькал старый пастух, насквозь
пропахший козлом. Он миролюбиво и откровенно предупредил Геро,  что  "ничего
не делает насильно,  а только заманивает". И потом он "зелени" не терпел,  а
оставлял ее своим козлам. Младшая жрица из храма Артемиды, по его разумению,
была  именно  такой "зеленью".  Но, тем  не  менее, он  взялся  помогать  ей
поддерживать в ночи костер - сигнальный маяк для Леандра. Словно между делом
пастух  мастерски  играл  на  свирели сладкие  песни,  да  рассказывал такие
сказки, что "Геро во тьме краснела не только лицом, но даже грудью, спиной и
животом". Куприн  не  стал спускаться  ниже  - он, скорее всего,  плохо знал
анатомию,  акушерство  и  гинекологию.  Кончилось  все  так,  как  и  должны
кончаться  любовные  истории,  если  их  творцами и  участниками  становятся
стареющие сатиры: Геро покинула тот край вместе с пастухом, навсегда забыв о
былом возлюбленном.
     Володе показалось,  что Сергеев-старший  бродил по свету  именно  таким
козлоногим   сатиром,  удачно  рассказывающим  ласковым  женщинам  волшебные
сказки.  Теперь  он  силою  душевного  огня  передавал  сыну  свое  ремесло.
Сергеев-младший вдруг почувствовал прелесть амплуа,  так точно отраженного в
песне  словами: "бродяга  и задира, я обошел полмира". Да, не было сомнений:
отец завещал сыну свой  крест! А Сергеев-младший начинал  входить во вкус  и
прикипать к новой миссии. С позволения сказать, шикарная грудь Инны Марковны
была тому  основательной порукой. Но  возникал вопрос: "Порукой  чего, каких
страстей, каких мытарств"? То  ли  утомление  начинало  сказываться, то  ли,
наконец-то, слегка  потянулось  и  принялось просыпаться  благоразумие.  Но,
скорее  всего,  начали  позванивать  колокольчиками  печали  отдаленной,  но
настойчиво приближающаяся, тревожности!
     "Но  нет  в  мире такой  радости, на  дне которой  не  таилась бы капля
печали".  На  шестой   день   сексуального  пиршества  отвратительно  резкий
междугородный  звонок потряс  спальню  рано  утром.  Прыжки и  гримасы вялых
мыслей  и активных оргий оборвались  моментально: голос Музы, перемешанный с
рыданиями и неподдельным горем, ударил:
     - Володя,  срочно вылетай ближайшим  рейсом  в  Сухуми, билет  заказан,
обратиться в кабинет  No  3,  в сухумском  аэропорту  тебя будут  встречать.
Подробности при встрече!
     Было от чего призадуматься, но  команда получена, времени на раздумье и
прощание не отпущено. Володя быстро собрал вещи, предупредил  администрацию,
обнял и поцеловал Инну. "И снова бой! Покой нам только снится"!

     * 6.8 *
     В  Сухуми в аэропорту Володю встретил Феликс, чувствовалось, что он был
переполнен горем настолько основательно, что на нем не  было лица: почернел,
осунулся,  глаза  наполнены слезами. Он молча  пожал  Володе руку, вышли  из
здания аэропорта, сели в машину с тонированными  стеклами: Феликс без всяких
обиняков,  словно  был  уверен  в  том, что  настоящий  мужчина  должен  все
выдержать, огорошил:
     - Володя, случилась  трагедия: самолет, на котором находились Сабрина и
Магазанник, при заходе на посадку под Сухуми врезался в гору, все погибли.
     Володя  никогда раньше не  видел,  как  плачут мужчины: Феликса  словно
вдавило  в  сидение,  он  сгорбился,  его сотрясали  конвульсии  беззвучного
рыдания, говорить он больше не  мог. У Володи от  неожиданности  закружилась
голова и  стало поташнивать.  Он вышел  из  машины и, подойдя  к  охраннику,
попросил закурить - это была его первая в жизни сигарета. Он даже не замечал
вкуса  вдыхаемого  дыма,  остановился,  когда  пламя,   слизав  весь  табак,
подобралось к самым кончикам пальцев, к губам. Он обратился к охраннику:
     - Не знаете подробности?
     Охранники,  безусловно,  все  знают - это же  их работа отслеживать всю
информации, способную так или иначе воздействовать на шефа. Парень ответил:
     - Летели на военно-транспортном самолете. Диспетчер,  видимо, отвлекся,
или  не очень  активно реагировал на проблемы российского самолета (здесь же
Грузия), а пилоту неизвестны точные детали маневра, как они накладывались на
типовую  параболу,  отсвечивающуюся  на  диспетчерском  экране. Результат  -
столкновение  с  горой. Все вдребезги, сейчас  там работает  комиссия, район
оцеплен, собирают остатки тел пассажиров и экипажа, ищут "черный ящик". Муза
Ароновна уехала на  опознание останков,  держится  мужественно,  но  за двое
суток не произнесла  ни одного  слова,  ничего не ест, только запивает водой
какие-то таблетки.
     - А ведь нам надо знать, что это за  таблетки,  мы же  и ее охраняем. -
добавил сострадательным, но все же недовольным тоном охранник.
     Из машины вышел Феликс, он продолжал разговор по мобильнику. Договорив,
обратился к Володе:
     -  Сейчас заедем  за  Музой: может  быть,  что-либо  прояснится.  Затем
отправимся   в  гостиницу,  где  и  будем  решать,  что  делать  дальше.  Не
возражаешь?
     Какие могли быть возражения.
     Муза ждала машину на  улице,  перед воротами  городской больницы.  Она,
видимо,  не хотела, чтобы Володя даже издалека увидел  это скорбное место  -
самый дальний  угол больничного двора,  где помещалось патологоанатомическое
отделение  вместе  с  судмедэкспертизой.  Туда  уже  начали  свозить останки
погибших в авиакатастрофе.
     У Музы  было  каменное лицо,  она попыталась изобразить  подобие улыбки
только,  когда увидела Володю.  Удержав его  жестом в салоне автомобиля, она
присела  к нему поближе на заднее  кресло,  прижала  голову сына к  плечу  и
замолчала,  силясь  подавить подкатывающиеся  к  горлу рыдания.  Затем  она,
справившись с конвульсиями, несколько отстранилась от  Володи, впилась в его
лицо полными слез глазами и ломающимся голосом произнесла:
     -  Я предупреждала их обоих: не  оформляйте брак  - это  для  вас грех,
слушайтесь Бога! Вот теперь наступило возмездие.
     Феликс попытался что-то высказать,  как-то  защитить погибших, но  Муза
решительно его прервала:
     - Кстати, это и тебе, Феликс, суровое предупреждение. Не тяни ты меня в
эти  "райские  кущи". Мне  еще  необходимо  окончательно  поставить на  ноги
Владимира.
     Новую  слабую  попытку  Феликса высказать  свое  мнение  Муза  прервала
решительным жестом.  И  не  нужны были слова,  все стало понятным без  них -
разумнее прекратить никчемные  разговоры. Муза  помолчала  несколько  минут,
видимо,  успокаивая  бурю, все  время  пытавшуюся  вырваться наружу.  Ей это
тяжело давалось, но  она оказалась  мужественной и волевой  женщиной. Словно
вспомнив  что-то,  она  стала  разыскивать свою сумочку,  которая от  резких
движений  свалилась с  сиденья  на  пол  автомобиля.  Нашла ее,  раскрыла и,
доставая небольшую записку, пояснила:
     -  Володя,  перед  случившимся,  примерно  за  неделю,   приходил  твой
племянник -  Саша. Он хотел поблагодарить тебя за помощь - оказывается из-за
него  ты  ввязался  в  драку  с  наркоманами,  будь осторожен,  прошу  тебя.
Посмотри,  он  ведь  совсем  мальчишка,  а уже провидец. Мне разрешено  было
прочитать  записку: из  нее понятно, что Саша  унаследовал  поэтический  дар
твоего  отца, его  деда.  Но  посмотри,  какое предчувствие  событий, словно
предупреждает о  надвигающейся  трагедии и  пытается приободрить, поддержать
тебя. Мистика! Вот уж воистину: "Устами ребенка глаголет истина"!
     Володя развернул записку, в  глаза прежде  всего бросился короткий стих
("Знамение").
     Перед стихами было  написано несколько строк текста: Саша благодарил за
помощь,  оставлял  телефон,  адрес,  предлагал   встретиться  по  приезде  в
Санкт-Петербург. Действительно во всем этом была не  только реальность, но и
мистика.

     В этот жуткий период
     опять наплывает беда.
     И она ударяет со зла.
     Чернота подавляет:
     повсюду мерещится
     пыль, песок и зола.
     Слезы давят, сжимают
     дыханье и рушат дела.
     Клочья вялой тревоги
     пеленают пустые тела.
     Отойди, отопри, упади:
     поклонись у икон -
     у креста помолись.
     Не тоскуй, не грусти -
     ГОСПОДЬ ОТЗОВИСЬ!

     Но сейчас Володю волновала не депеша, не появление нового родственника.
Боль неожиданной  утраты сразу  двух самых близких людей почти  парализовала
сознание.  Он  думал,  говорил  и  действовал  словно на  автомате:  спрятал
записку,  помолчал подбирая  слова  и обратился к  Музе  почти с примитивным
штампом:
     - Когда будут похороны? Где все это будет происходить?
     Музу как бы  ударило разрядом тока,  она снова  замолчала, давя в  себе
рыдания. Справившись, вымолвила:
     - Володя давай, во-первых, договоримся,  что ты будешь теперь  называть
меня мамой. Если,  конечно, тебе это не сложно. Но для меня в том содержится
многое  -  потом,  как-нибудь  объясню мотивы.  Во-вторых,  ты обязан  знать
правду,  а  правда  эта очень горькая.  Понимаешь, они оба, словно  по злому
року, по  чьему-то предвиденью, сидели в  таком  месте  салона самолета, что
после столкновения, взрыва и пожара от обоих не осталось следа. Не только их
души, но и тела растворились в  воздухе. Нам  осталась только  память о них.
Помнишь в стихотворении: "Чернота подавляет: повсюду мерещится пыль, песок и
зола"...  Не  собрать  даже пепла для захоронения...  Даже  часы,  некоторые
украшения сгорели дотла.
     Володя  после   длительного  молчания   способен  был  произнести  лишь
немногое:
     - Музочка,..  тетушка,.. мамочка,  ты  моя дорогая! Я  никогда не делил
вас, а любил обоих... У меня всегда было две  мамы!.. Сабрина,  Муза. Я  это
постоянно чувствовал.
     Володя задумался, уйдя, видимо, с головой в захламленные уголки памяти.
Аналитические размышлизмы  путались  под  ногами у разума  сердца.  Он задал
тяжелый, глупый вопрос:
     - А зачем, собственно, они полетели? Как оказались в  этом самолете, на
этом рейсе?
     Ответ был убийственным, говорила опять Муза:
     -  Сабрина  и Аркадий летели  к  тебе, хотели  первыми  сообщить тебе о
изменениях в  их жизни,  как-то объясниться,  что ли... Ты же понимаешь,  их
волновала  твоя реакция. У Аркадия  были дела  в Сухуми, вот они  и  сделали
маленький крюк, закончившийся, к сожалению, такой нелепой трагедией...
     Муза на мгновение, словно, ослепла от слез. Она мотала головой и только
причитала,  слов  нельзя  было  разобрать  (горе  всегда  необходимо  прежде
выплакать). Затем она заговорила более внятно:
     - Я многократно говорила Сабрине, просила ее быть осторожней... Неужели
не  понятно:  Сергеев ведь из компании  посвященных... Точнее - "меченных" и
Богом  и Дьяволом...  Все  с  ним  непросто.  Нельзя было  так  бесцеремонно
обращаться  с  его  памятью  - это  же  вызов,  а  значит приговор себе... Я
предупреждала  ее многократно!...  Неужели так  трудно поверить:  здесь  нет
никакой мистики, а только реальность!.. Это же так просто,  так понятно, так
логично!..
     Сейчас  Муза  уже  не говорила,  а  только мотала головой. Сил  не было
сдержать слезы: они потекли ручьями. Она уткнулась головой  в плечо Володи и
дала  себе  волю:  плакала  долго.  Видимо,  за  эти  дни  накопилось  много
невыплаканных слез. Потом Муза  как бы  приутихла -  ничего  не говорила, не
причитала, а только периодически подносила платок к глазам и промокала слезы
на щеках.
     Феликс  тоже низко  наклонил голову.  Володя держался, но  нос щекотала
тяжелая влага. Ему,  конечно, было  легче, чем  остальным:  он был молод,  а
потому эгоистичен, как всякий мало переживший и  абсолютно здоровый человек.
У него  не было  отца, а  были только мужчины-наставники, и он уже привык  к
такого рода ущербности. Влияние  наставника всегда несколько формально,  оно
влияет  на  душу  ребенка огнем  или холодом, но не  тем приятным, ласковым,
нежным  теплом,  которое согревает  постоянно,  к которому привыкаешь, как к
теплому летнему  воздуху.  Ассоциируется  это ощущение с мужчиной-отцом,  не
требующим оплаты  долгов за отеческое внимание, заботу, вселение уверенности
в благополучную жизнь - сегодня, завтра, всегда.
     Но у  Володи оставалась любимая  Муза (названная мать), которая  всегда
готова заменить  ему мать по  крови - Сабрину. Безусловно, он любил Сабрину,
но он был избалован наличием двух матерей.  Нужно  помнить, что биологически
Володя  был сыном своего отца, унаследовавшим его качества, его  психологию,
которая  с  каждым  годом  будет утверждаться  в нем  все  более  и более. С
генетикой  старшего  Сергеева  Володе   передался  опыт  переживаний  утрат,
основательно  утрамбовавших  характер отца (их было слишком много у  него!),
сделавших  из  него  махрового   эгоиста  и  циника,  способного  холодно  и
расчетливо  (почти, как  робот) наблюдать и  исследовать жизнь. И  не  стоит
полагать,  что Сергеев старший,  а  вероятно,  и его наследник, являли собой
существа, к которым подходило определение - "святее Папы Римского".
     Почва у сына для  оказания сопротивления испытаниям  на прочность  была
хорошо подготовлена. Еще  не  известно,  какой "фрукт"  из  Володи вырастит:
яблоко от яблони недалеко катится!  Всем понятно, что если металл раскалять,
а потом опускать  в холодную воду - и  так многократно, - то  хорошее железо
преобразуется в сверхпрочную сталь. А  человеческий характер имеет  свойства
преобразовываться  по  технологиям,  подобным  производству  либо   прочных,
дорогих,   драгоценных,  либо  бросовых  металлов.  Именно  в  такие  минуты
серьезных испытаний было  положено  начало жизненной  интриги и  приглашению
юного  отрока  на  казнь.  К чему это приведет, как Володя научится "держать
удар", пока было не ясно, но догадки на сей счет уже могли появляться.
     Муза   уже  тогда,   когда  отговаривала   Сабрину  оформлять   брак  с
Магазанником, понимала, что подруга идет на страшный риск: на земле остаются
матрицы личностей, ушедших в иной мир. Можно назвать их по разному - эфирные
тела, генетическое эхо, одушевление неодушевленных предметов,.. - как угодно
назови, но  смысл от этого  не меняется. Такие "наместники" будут "пасти"  и
назидать, отслеживать  поступки  своих  адептов на  земле,  на которых  тоже
распространилась "пометка" Божьей  милости  и рока  Дьявола  (иначе  говоря,
образа Авеля и Каина одновременно). Как только  проявится отступничество  от
памяти "посвященного",  то тотчас ударит гром и обрушится  молния  на голову
отступника. Все это произойдет в автоматическом режиме, как явление  заранее
запрограммированное,   поэтому-то   Священное   Писание    и   предупреждает
сомневающихся  об опасности.  Но люди  вообще  плохо читают Мудрые Книги, не
вдумываются в тайный смысл вещих слов.
     Муза  не применила "последний довод"  (теперь она ругала себя  за это):
она-то,  соприкоснувшись  с медициной  и насладившись  знаниями  психологии,
догадывалась, что в  настоящие врачи Бог посвящает только избранных. Причем,
при  таком посвящении  у  них отбираются многие преимущества  простых людей.
Сергеев,  даже если бы захотел, не смог бы совместить в себе особые качества
врача и заурядного человека. Такие позиции не совмещаются: если тебе  дается
право  останавливать  сердце, отключать  мозг, вводить  яды,  иначе  говоря,
распоряжаться жизнью и смертью, то  ты не можешь быть заурядностью. Иначе ты
такого натворишь, что даже сам Господь Бог ужаснется.
     Классный  врач вынужден смотреть на мир иными глазами, профессиональным
взглядом биолога, разоблачающего жизнь, сдирающего с нее лирическое одеяние,
уничижающего  ее  прелести.  Невозможно  служить  двум   господам:  либо  ты
профессионал,  сознательно  обделяющий  свою  душу, либо ты плохой  врач, но
лирик  и удачливый комедиант. Даже уголовник  очень хорошо подумает  прежде,
чем  поднимет руку  на  врача  тюремной больницы:  он-то знает  о  возможных
последствиях.
     Муза  пыталась  объяснить Сабрине,  что,  изменяя Сергееву  уже  теперь
категорически, она тем самым подписывает себе приговор: хорошо, если  только
себе,  а  если еще  и наследнику?! От таких предположений  Музе  становилось
плохо, она  почти  теряла сознание: Володя был слишком дорогим существом для
нее. Теперь  она готова  была  идти босая, пешком  к Стене Плача, только для
того, чтобы  замолить Большой грех! Несколько успокаивало  Музу  только одно
(но это  было еще только "вилами по воде писано"):  Володя избрал  профессию
воина - а это тоже атрибут Божьего посвящения. Воин распоряжается не  только
своей,  но  и  чужой  жизнью,  а  при  теперешнем  развитии  оружия,  еще  и
возможностью существования  планеты! Может быть, одна  избранность профессии
пересилит избирательность греха, кто знает?! Музе казалось, что не может Бог
отпустить  в  "свободное  плаванье",   в   самостийность,   в   анархизм,  в
неуправляемость  человека,   несущего   в  своих   руках   страшный   огонь,
всеподжигающий факел.

     Новое приглашение на казнь: защита, отчаяние

     От  тяжелых мыслей голова кружилась, как при страшной буре в бескрайнем
океане: Муза не  заметила как уплыло сознание куда-то в сторону  (в какую? -
непонятно!),  и  ее тело  безжизненно повисло на руках Владимира  и Феликса.
Несчастная  женщина,  раздавленная  страшным  горем  и  еще  более  страшным
ожиданием будущих потрясений, полетела в Тартарары! Ощущение было такое, что
она оступилась  на краю бездонной пропасти и теперь летит  вниз со  страшной
скоростью, не  останавливаясь.  Муза вполне реально почувствовала свистящий,
охлаждающий пылающие щеки ветер, мрак и сырость подземелья,  приближающегося
днища пропасти,  заваленного разлагающимися  трупами  неосторожных  людей  и
животных.   На   нее  дохнули   единым  леденящим  вихрем   мириады   особых
микроорганизмов, с аппетитом поедающих разлагающуюся придонную падаль.
     На  разных этажах падения мелькали знакомые лица: одни подбадривали ее,
словно  предлагая не бояться и быстрее  присоединяться к компании избранных,
другие  предостерегали взглядом,  полным  искреннего опасения,  третьи  были
бесчувственны. Как неприятный предвестник рвоты, просыпалась тошнота, идущая
от все возрастающей тревожности, от  ощущения приближающейся жути,  наконец,
от  сильнейших  спазмов  сосудов  сердца  и мозга.  Той жутью  было ожидание
реального  финала  падения  -  отчаянного  и  мерзкого  шлепка  разбиваемого
всмятку, вдребезги тела об острые "зубатые" камни этой "бездонной" пропасти.
Ясно,  что все имеет  предел и понятие "бездонность"  тоже  ограничено  и во
времени, и в пространстве.
     Падение   вдруг   резко,  но  относительно  мягко   затормозилось  и  в
мистическом  сиянии  воздушной  подушки, принявшей на себя беззащитное тело,
стали проступать очертания знакомых человеческих  лиц - сперва в поле зрения
влезло лицо  не Сабрины, а  Сергеева. А так все  же хотелось увидеть  первой
милую Сабрину! Однако на безрыбье и  рак -  рыба!  Ужас!.. Сергеевские глаза
смотрели на Музу спокойно и даже с намеком на некоторое  участие, но губы не
разжимались. Он, словно глубоко задумавшись, вспоминал земную жизнь, пытаясь
из ее глубин выцарапать сведения о новой пришелице - о Музе. Бывает так:  на
ходу, задумавшись, узреешь вроде бы знакомое лицо, но, еще не  освободившись
от прежней  погруженности,  не  можешь понять: кто перед тобой?  зачем  идет
навстречу и ест тебя глазами, пытается растянуть рот в улыбке?
     Муза  хотела  решительно напомнить  о  себе, для  того  было необходимо
помочь Сергееву очнуться от прежних дум, выйти из ступора земной памяти. Вот
она реальная  возможность шепнуть  ему,  этому бесчувственному  остолопу,  о
своей скрытой любви -  о той тайне, которую  прежде  отгоняла  от себя,  как
взбесившегося  овода.  Нечего  пугаться шизофренического раздвоения:  да она
любила  Сергеева,   но  одновременно  любила  и  блудила  с  Михаилом  -  не
Архангелом, вестимо... Боже  упаси! - а  с  паршивцем,  предателем  анатомом
Михаилом Чистяковым, которого ненавидела, но и жалела, привечала, обнимала и
целовала  когда-то.  Ему отдала свою молодость, словно выплеснула на  алтарь
Божественного  чувства  застоявшуюся,  бурлящую  девичью  кровь.  Потом  она
презирала  первого своего избранника за  отступничество,  за  измену,  но  и
берегла, готова была пойти с ним  до конца.  Однако тогда он не позвал ее  с
собой в неведомое и страшное путешествие. Возможно,  он  оказался умнее ее и
все  расшифровал заранее, чтобы  потом  у  нее  уже не было  повода  жалеть.
Мелькнуло  в голубом сиянии,  правее и несколько  ниже,  лицо  Чистякова. Но
как-то  странно представлялись те лица  (Сергеева и  Чистякова)  -  это были
скорее не лица, а только одни глаза,  передающие  мысль настолько четко, что
открывалось и полное восприятие тела, образа, лика, действия . Должно  быть,
это не души умерших, а лишь осколки их эфирных тел?..
     Чертовщина! Мистика! Но  и  намек на  реальность.  Такая  же реальность
открывалась в ней и теперь,.. сейчас,..  опять.. Она трансформировала любовь
от  старшего  Сергеева  на   младшего  -  Владимира.   Кто-то  говорит,  что
материнская  любовь -  это нечто иное, особое. Чушь собачья! Любовь бывает у
женщины только  одна  -  животная, а  потому  универсальная!  И  вот  прямое
доказательство, если угодно: еще Муза любила и жила с Феликсом, от которого,
естественно,  прятала свое любовное  раздвоение. Одна  половина  сумасшедшей
страсти,  видимо, жила  в подсознании, а другая  -  в сознании.  Или всю эту
шизофрению можно сформулировать по другому: одна любовь - в сердце, а другая
в  душе.  Но забавно  было то, что они все (эти ненормальности, свихнувшиеся
любови) могли реализовываться только через плоть, через вульгарную похоть! О
Бог, Всемогущий! Как все же слаб человек!
     Муза вдруг ясно вспомнила, что Сергеев (еще до неожиданной командировки
в зазеркалье)  вывел  какую-то  "гениальную  закономерность". Они  с  Мишкой
носились  с  той идеей,  как курицы (скорее, петухи)  с единственным  яйцом,
которое  почему-то только  им  кажется  золотым.  Пожалуй,  придурки  всегда
называют свои деяния гениальными!  В патологической последовательности им не
откажешь.  Выведенную  закономерность   Сергеев  моделировал  математически.
Помнится тогда он вытащил  из-под  мошонки  (откуда еще можно выволочь такую
дурь!) квадратурную формулу Томаса Симпсона:
     = h/3 (f0 + f2n + 4 (f1 + ... + f2n-1) + 2 (f2 + ... + f2n-2)(, где h =
(b-a)/2n; ...
     Речь шла о том  английском математике,  который жил и творил в период с
1710  по 1761  год. Вполне вероятно, что  он и прожил  не  так много  только
потому, что слишком переусердствовал в математическом анализе, а не в выборе
правил и  радостей жизни. Но тогда Сергеева больше интересовала не биография
математика, а  простенькая для  больного  головой ассоциация:  оказывается в
далекой  Австралии  (где-то  в  центре  материка)  имеется  песчано-галечная
пустыня (Simpson) с жалкими остатками акации, эвкалипта, спинифекса. Сергеев
подозревал, что  на  таких площадках  и происходят шабаши  отвергнутых  душ,
которые подвергаются здесь тщательному ранжированию  и отбору для посылки  в
далекое некуда. С помощью формулы Симпсона Сергеев моделировал квоты живущих
и   умерших,  рассчитывая   число  необходимых  "посадочных   мест"  методом
интегрального  исчисления. То  было местом  "приглашения  на  казнь". Именно
здесь  души  терзались,  заламывали руки, искали "защиты",  но получали лишь
жалкое "отчаяние".
     Муза  даже сейчас, по  прошествии  многих лет, вспомнив всю эту  ученую
галиматью,  воскликнула  с откровенным  азартом:  "Господи!  не  надмевалось
сердце мое, и не возносились  очи мои,  и  я не входила в великое и для меня
недосягаемое" (Псалом  130: 1).  Дальше Муза даже не  стала вспоминать и так
понятно,  что  и  выпирающие из  мглы глазищи  и математические  эквиваленты
простой жизненной атрибутики и вялый,  но напыщенный, слог рассуждений - все
это  симптомы  явной  шизофрении...  Ясно, что Сергеева с  Мишей  защищал их
природный оракул  -  петербургский.  Он  уберегал  головы  от умопомрачения,
особенно если исследователи вовремя предпринимали алкогольную релаксацию, до
поры - до  времени,  но не  бесконечно  же, в самом  деле, раздавать дорогие
авансы!. А за ними по этой части никогда не было замешательства  и остановки
в  виде  серьезных  угрызений  совести.  Муза  вдруг отчетливо почувствовала
предостережение:
     -   О   ужас!...  Неужели  же  я  скатилась   до  вполне   определенной
ненормальности?!
     И грубый голос издалека тут же быстро и ясно ответил:
     - А что ж ты думала, страдалица, все твои вольности будут сходить  тебе
с рук... Не надейся!... Отыщем, отловим и накажем!.. Моментально!
     Трудно  было разобрать, кому  принадлежит  голос -  говнюкам Сергееву и
Михаилу, или же он принадлежал Высоким силам.
     Муза  бросилась причитать, хныкать, но затем  взяла  себя в руки. Ясно,
что это не ее шизофрения, а то, что осталось от нее  витать в воздухе и было
связано с  другими именами.  Муза, как  строгий, исполнительный солдат, дала
себе  команду  мобилизоваться  и  рухнула  в  четкую,  спасительную молитву:
"Господи,  не лиши  мене Небесных Твоих благ. Господи, избави мя вечных мук.
Господи,  умом ли  или  помышлением,  словом  или делом согреших, прости мя.
Господи,  избави  мя  всякого  неведения,  и   забвения,  и   малодушия,   и
окамененного  нечувствия.  Господи, избави мя от всякого искушения. Господи,
просвети мое сердце, еже помрачи  лукавое похотение. Господи, аз яко человек
согреших, Ты же,  яко Бог щедр,  помилуй мя, видя немощь души моея. Господи,
посли благодать Твою  в  помощь мне, да  прославлю  имя Твое святое. Господи
Иисусе  Христе,  напиши  мя раба  Твоего в книзе  животней  и даруй ми конец
благий. Господи Боже мой,  аще и ничтоже благо сотворих пред Тобою, но даждь
ми по благодати Твоей  положити начало благое. Господи, окропи в сердце моем
росу благодати Твоея.  Господи  небесе  и  земли,  помяни мя  грешного  раба
Твоего, студнаго и нечистаго, во Царствии Твоем. Аминь.
     Муза  глотнула побольше  воздуха, закрыла глаза,  углубилась  в память,
заглянула  в  сердце, выжав предварительно оттуда любые порочные  помыслы, и
затвердила  более  уверенно  продолжение  седьмой   молитвы  Святого  Иоанна
Златоуста: "Господи, в покоянии прими мя.  Господи, не остави мене. Господи,
не введи мене в напасть. Господи,  даждь ми  мысль благу.  Господи, даждь ми
слезы, и память смертную, и умиление"...
     При слове  "умиление" Муза вдруг  ясно почувствовала, что  грех  разжал
свою холодную  руку и  отпустил  горло: по телу разлилась  приятная  истома,
тепло.  То,  что  образованные  миряне  называют релаксацией,  наступило,  и
грешница поняла, что Бог или его посланник - Вещий защитник, небесный опекун
- услышал слова покаяния и помог. Сознание просветлела, потекли благие слезы
-  слезы  очищения!  Муза  с еще  большим восторгом  продолжила молитву, она
чувствовала,  что  в  ее  душе, в сознании  очень  четко  резонирует  именно
старославянское  слово,  а  не  еврейские:   ..."Господи,  даждь  ми  помысл
исповедания   грехов  моих.  Господи,   даждь  ми  смирение,  целомудрие   и
послушание.  Господи, даждь ми  терпение,  великодушие  и кротость. Господи,
всели  в мя  корень благих,  страх Твой в  сердце  мое. Господи,  сподоби мя
любити  Тя  от всей души  моея и промышления и творити  во  всем  волю Твою.
Господи, покрый  мя от  человек некоторых, и бесов и страстей,  и  от всякия
иныя неподобныя вещи. Господи, веси, яко твориши, якоже  Ты волиши, да будет
воля Твоя и во мне грешнем, яко благословен еси во веки. Аминь".
     После всесильного "Аминь"  с Музой произошло тоже, что наступило, когда
она первый  раз  приехала  на  первозданную  родину  -  в Израиль. Ей  вдруг
припомнилось   (до   боли  во   сем  теле)   то   состояние  "изломанности",
"растоптанности",  которое она приволокла с  собой на родину предков.  Тогда
она  была  основательно  спившейся  натурой,  с  душой,  изгаженной   чуждым
оракулом. Но уже после первого купания в Мертвом море произошло приобщение к
своему  Родному  Чуду, защищающему  избранный  Богом народ.  Все, как  рукой
сняло.  Муза превратилась  в иного  человека - сильного, знающего себе цену,
способного  сопротивляться  любой  каббалистике.  Оракул  Земли  Обетованной
оказался сильнее всех  других оракулов, потому что он  был плотью ее народа.
Вот и сейчас произошло победное просветление.
     Надо ли сомневаться,  что,  как тяжелый груз  с плеч,  с Музы свалились
муки  недавних переживаний.  Уплыли  лица холодных  эгоистов  и  неотступных
исследователей человеческих несчастий. Бог дал просветление, развернул время
жизни  вспять  -  позволил  увидеть  картину гибели дорогой  подруги!  Перед
глазами появилсь очертания последнего мгновения пребывания Сабрины на земле:
первым  почувствовал неладное, конечно,  опытный военный,  он уловил  эффект
приближения  горы; Аркадий тренированным  инстинктом  десантника-парашутиста
мгновенно прокрутил логику надвигающейся со страшной скоростью  трагедии; он
крепко обнял Сабрину, закрывая корпусом врывающуюся в  иллюминатор  панораму
горных хребтов.
     От сильного объятия у Сабрины остановилось дыхание  - гипоксия ослабила
восприятие кошмара нейронами мозга,  клетками  всего  тела,  зажало  всплеск
тревоги и страха. Собственно момента  удара, скрежета корежащегося  металла,
вопли  остальных пассажиров она не  слышала - все устранила приятная дурнота
"отключки". И здесь помог верный и мудрый Магазанник! Когда удар совершился,
то  биологическая  каша,  называемая телом человека,  разлетелась на  мелкие
кусочки  и  вмазалась  в  окружающие  предметы.  Но   это  был   уже  только
клеточно-тканный  субстрат, годный лишь к посеву в чашках Петри. Моментально
возникший  бурный пожар  в секунды  слизал остатки  размазанной плоти. Души,
словно из сильнейшей  катапульты были выброшены на волю, из очага  пожара и,
не задерживаясь ни на секунду, рванули вверх, к спасительным небесам.
     Ошметки  астральных тел,  обрывки клеточных матриц,  пляшущие  в языках
пламени   перемешивались   с   подобными   остатками   экипажа,  пассажиров,
металлических  конструкций.  Но  все  это  было  только   болью   природы  и
технической мысли, но не людей, в мгновение потерявших связь с земной жизнью
и  ничегошеньки не чувствовавших. Все  это  телесное месиво  вмиг через свои
души приобрело контакт с Богом и его Святыми адептами.
     По  законам  Каббалы,  творящееся на  мести катастрофы способны  видеть
только откровенные сенситивы,  среди которых, безусловно, была и  Муза.  Она
регистрировала   динамику   интересующих   ее   гиперфизических   сил,   ибо
посвященным, конечно, была подвластна Магия,  главное свойство которой - это
"воздействие и  восприятие  воли  на жизненную  силу".  Муза, как  сфинкс, в
критических ситуациях превращалась в полный пантакль, подчиняющийся формуле:
"знать, сметь, хотеть, молчать".  В такие минуты ей даже самой казалось, что
она меняла не только содержание, но и форму: голова оставалась человеческой,
но появлялись львиные когти, тело быка и орлиные крылья.
     Музе,  как  бы  во  сне,  явилась Сабрина  -  печальная  и  удивительно
беззащитная.  Она была настолько печальная,  что Муза не смогла  (скорее, не
захотела)  удержать  рыдания.  Сабринок  каким-то  отсутствующим  голосом  -
голосом из  далека  -  поведала  подруге,  что она  всегда  хранит  память и
душевную верность Сергееву, Музе, Володе.
     Ощущение  возникшей скорби нельзя  было забыть, потому  что именно  оно
единственное  приобщило  новомученицу  к  особому таинству  любви.  И  новое
ощущение сливалось именно с образом Сергеева.
     Любая  женщин  в  глубине души  романтик  -  ей  страшно  хочется  быть
похищенной,  украденной,  но  только  желанным   мужчиной.   Таким  желанным
волшебником был все же Сергеев, потому что он умел создать особую тайну даже
из,  казалось  бы простых, любовных  оргий:  это  было  некое  преступление,
приятно  щекотавшее  нервы, прежде  всего,  причастностью  к  порочности,  к
загадке, к особому таинству, может быть, даже запрещаемому Богом! С Сабриной
тогда  творилось  неведомое ранее, подобное тому, что, видимо, происходило с
Евой в Раю, когда она решилась поверить Змею-искусителю. Такое бывает только
один раз в  жизни, и  устоять против подобного соблазна  никакая женщина  не
может.  Наоборот, чем святее женщина,  тем томительнее всю  жизнь  она  ищет
встречи с грехом, с дьяволом-искусителем.
     Отношения с Магазанником были совершенно из другой сферы: из  того, что
называется "прочным тылом",  надежностью,  прогнозируемой  загодя.  О  таком
семейном  счастье   любая  женщина  тоже  мечтает  и  никогда   от  него  не
отказывается, особенно будучи в зрелом возрасте и здравом уме.
     Судорога  рванула тело  Музы,  и  она открыла  глаза, в которых  стояли
слезы. Володя, и Феликс увидели в них языки  пламенеющей  муки. Без слов все
поняли, что Муза только сейчас побывала в "неведомом". Ясно: она никогда  не
расскажет о  том, что успела там увидеть! Но сознание еще непрочно держалось
в женщине, путалось и спотыкалось о недавнее отрешение.
     Почему-то   очень  четко  и  ясно   в  памяти   шевельнулось  маленькое
стихотворение,  написанное  Александром,  но  только  Муза не могла, как  не
силилась, вспомнить каким Александром - тем старшим, который Георгиевич, или
молодым  (даже совсем юным, внуком) -  Александром Александровичем.  Но  это
неважно, когда есть  стих, и  он громким  колоколом звенит  в твоей  больной
голове (Обличение):

     Нет памяти предела
     восторги посвящений
     в космической тиши.
     и новых воскресений.
     Ты не ищи без дела
     Псалом тридцать седьмой,
     блуждающей души.
     покрытый синевой:
     Ответ благоразумен,
     Господи!
     спокоен, но безумен,
     Не в ярости Твоей
     но только для того, кто
     обличай меня, -
     к нам с Земли пришел:
     одари на закате дня -
     все рассмотрел - ушел!
     и не во гневе Твоем
     Туда обратно - вспять,
     наказывай меня.
     чтоб прожигать опять,
     Милости прошу у Тебя:
     как мот или пройдоха,
     воплоти в тело греховное меня
     пришедшие от Бога
     на заре вещего дня!

     - Ох, труден, тяжел стих! - прошептала  Муза, не понимая в забытьи  или
наяву она шепчет: мозг еще плохо работал, но губы шевелились. Это точно.  Их
мягкий шелест видели и даже слышали окружающие.
     - Но иного выбора нет: "за неимением гербовой, пишем на меловой". Будем
впитывать хотя бы музыку Псалма  тридцать седьмого,  его первой  строфы, так
прочно вбитой  в концовку заклинания. -  подумала  и произнесла Муза.  Опять
шелест губ фиксировали Володя  и Феликс, - эти  скромные признаки жизни хоть
как-то их  воодушевляли. Муза, видимо, уже  выбиралась  с  уровня  общения с
эфирными  телами,   разбросанными  скелетами   памяти   и   кристаллическими
решетками. Но она оставалась еще  довольно далеко  от того,  что  принято на
земле называть нормальностью.
     На  последнем  стихотворном  аккорде  Муза,  медленно  освобождаясь  от
дурноты,   наблюдая   виноватые  взгляды  Феликса  и   Володи,   еще  больше
продвинулась  к просветлению.  Она поняла, что  вся  эта чертовщина  и  чушь
привиделась ей  в забытьи. Подумалось: "Не хватает, чтобы явились картины из
жизни средневековых алхимиков, например, полулегендарного монаха Шварца, или
самого Папы Римского  Иоанна  ((((, издавшего  буллу  о  запрете  химических
таинств только для  того, чтобы устранить  собственных конкурентов, ибо  сам
папа был заядлым  алхимиком. Хорошо, если никто из  присутствующих ничего не
уловил, не понял, не услышал обрывки фраз". Но все молчали, словно известные
рыбы (pisces) химеры  из отряда морских цельноголовых существ, резвящихся  в
водах  начиная от шельфа  и до  больших  глубин  мирового  океана.  Вязкость
рассудка  никак не позволяла Музе оторваться от  этих треклятых рыб. Она все
уточняла  и  уточняла  информацию  о них, затерявшуюся  среди  прочего хлама
перегруженной памяти.  Рыба  химера живет  в  морях  и  проливах, окружающих
побережье  Европы.  У нее страшная рожа  и уродливое тело,  слепленное из не
съедобного  мяса. Уродина и размножается не как все - она  откладывает яйца,
которые  люди-чревоугодники  считают  дорогим деликатесом.  Среди  норвежцев
встречается много любителей блюд, приготовленных из печени химеры.
     Опять  Муза  поймала  себя  на  опасениях  за  собственное  психическое
здоровье:  "Откуда все эти вздорные,  вычурные  ассоциации?.. Ох, не спроста
все это!  Точно, не с проста"! Как не  крутись,  себя  обмануть  не удастся:
придется  отправляться в  НИИП им  В.М  Бехтерева,  как минимум, в отделение
неврозов, к  достопочтенному  профессору Борису  Дмитриевичу  Карвасарскому.
Пусть  лечит, обманывает,  уговаривает,  пугает.  Согласна,  чтобы  вся  его
вышколенная  свора  эскулапов  -  психотерапевтов,  самых безумных на  белом
свете,  - терзала душу, экспериментировала  и изощрялась  до  тех  пор, пока
самой не надоест разлагаться,  прятаться в болезни. Муза  сама себе  обещала
быть послушной пациенткой, с удовольствием подыгрывать этим гештальт-львицам
с искусственными мыслями и остуженными яичниками, да угрюмым петухам в белых
халатах, по врожденной  наивности  верящим в то, что  они  своими "лечебными
словесами" и горькими таблетками, большая  часть  из  которых плацебо, могут
заменить общение с Богом, принесение покаяния Всевышнему.
     Тут, очень кстати,  сунул в полумрак  болезненных видений  свою  умную,
черноволосо-кудрявую  (пожалуй, как  у Немцова  Бориса  Ефимовича),  слишком
узковатую  для  славянина  голову  Саша  Эткинд.  Истинно  современного  его
контр-агента, кондового представителя, если угодно, определяет  иное понятие
- "рожа кирпича просит", или еще того хлеще, кратко и ортодоксально -  харя.
Такие хари в  изобилии сейчас присосались к каким-то питательным клапанам  и
обескровливают  экономику  страны.  Но  это не  имеет отношение к Александру
Эткинду.
     У  Алксандра  тоже был  интерес  к  больным  неврозами. Он выставлял их
напоказ, на  всеобщее обозрение,  в своем замечательном  учебнике  об  эросе
невозможного.  С ним за компанию впорхнула супруга - очаровательная, изящная
балерина,  с  настолько развинченными суставами ног, что казалось будто тело
ее  идет  лицом  вперед,  а  нижние конечности  - наоборот. Супруга спешила,
словно,  только для того, чтобы успеть убедить ученую публику: "нет в  эросе
ничего  невозможного". Бодрый пудель коричневатого цвета  увязался за своими
человеческими родителями.  Он  тоже  с особой  миссией,  которую  тут  же  и
разрешил:  поднял  ножку  и  обмочил  больничную  койку,  демонстрируя  свое
понимание "эроса возможного".
     Саша    когда-то   учился   с    Музой   на    факультете    психологии
Санкт-Петербургского   университета:   уже   тогда  он   увлекался  пакетами
диагностических  методик, подаренных миру зарубежными специалистами.  Именно
за  эрудицию  и  всезнайство  его  и  подвергали  маститые  коллеги  ученому
остракизму, ели поедом, превращая жизнь в отменную тягомотину.
     Сотрясая планету давящей поступью, явился "каменный гость" -  профессор
Ташлыков в окружении посредственных и непосредственных учеников: его планида
- гипноз, гипноз и еще раз гипноз! Но Муза сразу решила не  отдаваться в его
надежные руки. Потом  в помещение вкатился Сашка Захаров - важный, надутый -
и мыслями, и телом - приземистый и страшно гордый. Гордыня из него выпирала,
словно  огромное пузо у  беременной женщины в момент опускания головки плода
поближе к  выходу  из  утробы. Тут же, затягиваясь на ходу окурком сигареты,
медленно  въехал в панораму еще один профессор - Витя Каган: на носу тяжелые
роговые очки, под глазами увесистые мешки от  чрезмерной борьбы с алкоголем,
в глазах  любопытство  к рисункам  детей (особенно девочек).  Правда, быстро
оценив возраст Музы, Витя притушил любопытство.
     Консилиум медленно  собирался,  образовывался и надувался, как  мыльный
пузырь. А вот приковыляла из потусторонности и сама  Блаватская на коротких,
кривоватых ножках (видимо позаимствованных по случаю и на время у кого-то из
сакральных адептов):  она щурила подслеповатые глаза на яркий  свет  земного
дня и все время чертыхалась - к месту и не к месту. Ясно: здесь, безусловно,
готовилось колдовство!
     Муза  животным нутром почувствовала, что  необходимо  самым решительным
образом вырываться из объятий  медицинского  шабаша. Не  было у нее никакого
невроза,  тем  более  стойкого  психоза,  а  было  всего  лишь  транзиторное
реактивное  состояние,  которое  обязательно  должно пройти  самостоятельно.
Просто необходимо самой, без постороннего влияния, поставить мозги на место!
И слезы  в таких случаях -  лучшее лекарство. Следует подключить самозащиту,
тогда удастся избежать и отчаяния.
     Муза   окончательно  стряхнула   с  себя  наваждение,   оглядела  своих
спутников: присутствовали только двое, самых любимых и доверенных - Володя и
Феликс.  Чувствуется,  что  они  страшно  переживают за свою единственную  и
неповторимую,  только что вернувшуюся из  каких-то неведомых краев. Врачи  -
ученые и  неучи к тому времени пропали, растаяли, как кошмар  в лунную ночь,
ближе к рассвету. Всем было, о  чем подумать, о чем поплакать! Остающимся на
земле было завещано оставаться жить, добывая хлеб в поте  лица. И прекрасная
планета к тому времени все еще продолжала кружиться и кружиться по привычной
орбите вокруг могучего светила  - Солнца.  Вещее посылается  многим - особое
завещание  адресуется  во  время очередной  смены  поколений  представителей
конкретных генетических линий. Так было всегда  и так будет продолжаться еще
(хотелось бы надеяться!) очень  долго. "Ибо, где завещание, там  необходимо,
чтобы  последовала смерть  завещателя,  потому  что  завещание действительно
после умерших; оно не имеет силы, когда завещатель жив" (К Евреям 9: 16-17).
     Post   scriptum:  Кто  знает,   как  распорядился  Господь  Бог  душами
новопреставленных   рабов  Божьих  Сабрины   и  Аркадия?!   В  какие   новые
народившиеся  тела он их вселит: будут то  люди, или звери, или растительные
организмы, а может быть направят их вовсе в неживую природу - горы, одинокие
скалы,  холмы, озера,  мосты  или  здания. Возможно Бог отдаст  распоряжение
покрутиться  этим  душам в  галактическом Чистилище или Раю -  недолгое  или
очень долгое  время,  дабы отдохнуть от  земной жизни,  стряхнуть с ног пыль
путешественников. Ясно,  что у Бога ничего  не пропадет  даром!  И эти  души
пойдут  по  следующему  кругу  подъема  еще  на  одну  стадию,  прибавляющую
совершенство. В  чем-то ведь они согрешили, отклонились от Божьих заповедей,
которые простым языком, без всяких  излишеств и накруток были переданы людям
через Святых Апостолов, через Евангелистов, через Старый и Новый Заветы.
     Да,  безусловно,  желательно  чтобы   вселились  родные  души  в  своих
новорожденных родственников,  продолжающих  накопление  и  совершенствование
генетического   материала,   трансформированного   в  представителей   новых
поколений.  Но   у  Бога  свой  суд  и  свое   разумение,  не  понятное  уму
человеческому.  Землянам в этом  сложном процессе преобразований  необходимо
довольствоваться  малым, но  праведным.  Сказано же в  Псалме  (36:  16-18):
"Малое у  праведника лучше богатства многих нечестивых, ибо мышцы нечестивых
сокрушатся, а праведников подкрепляет Господь. Господь знает дни непорочных,
и достояние их  пребудет вовек".  И  ничего  нет  страшного,  если судить по
меркам Божьим, а не по разумению землян, в  том, что рано  были призваны  на
Небеса Сабрина и Аркадий: "Бог дал - Бог и взял"! Куда хуже, если кара будет
перенесена и на потомков, вплоть до восьмого  поколения. А здесь, в историях
прожитых жизней, каждый заплатил самостоятельно лишь за свой грех.
     Когда умирал Сергеев,  то он обратился к Богу с  мольбой о вселении его
души в сына: может быть его  обращение и было услышано. Однако уже в том был
грех маленького человека, проявляющего недоверие  к  справедливости  решений
Всевышнего! Подобные просьбы - лишняя мирская  суета, действия, выходящие за
рамки разрешаемого для простых,  грешных людей. Бог и без той мольбы все уже
решил сам:  может быть, и  направил Он  душу Сергеева в сына  Владимира, но,
возможно, приберег ее для  сына Дмитрия или внука  Александра.  Кто способен
ответить  точно:  почему вдруг  юный  Саша воспылал  страстью стихосложения,
подобно  Сергееву?  К  бабкам-гадалкам  не  надо ходить, чтобы почувствовать
почти полное сходство манеры стихосложения, направление  душевных откровений
у деда и внука.
     Надо  помнить, что от самого первого брака (тогда  первую жену Сергеева
Бог рано  забрал  на  Небеса!) тоже оставалось  на  земле  потомство:  самый
старший сын Сергеева, по некоторым  данным, уже давно эмигрировал в Канаду и
преподавал там какие-то  универсальные, нудные знания, а  дочь  волею Божьей
оказалась в Австралии, где зажила припеваючи и, скорее всего, не столь часто
вспоминала своего  бродягу-отца.  У  этой  ветви  Сергеевых  тоже  появилось
потомство, потребляющее чей-то душевный материал.
     Кто и за кого будет просить Бога о снисхождении, о  переселении души по
"заявкам  трудящихся"?  Если уж  пролетарскому  правительству  было  недосуг
прислушиваться к отчаянным воплям народа, то у Бога разве есть на то время и
потребность. Сам Всевышний, а не  мы, планирует эксперимент и определяет его
условия.  Вот и получается,  как не вертись, что  простому  смертному должно
принимать от Бога решения, как  само  собой разумеющееся, -  не  спорить, не
суетиться, а только благодарить Всевышнего.
     Именно об этом размышляла сейчас Муза,  и  она  не  ошибалась  в  своих
выводах, ибо была  она представительницей Богом избранного народа. Муза была
уверена,  что  и здесь, среди  оставшихся жить, все  будет происходить не по
земным, а Божеским правилам. Она  еще раз  четко  и ясно  осознала, что  для
землян  определена  (неизвестно  злым или  добрым  роком) простая технология
поступков: всему  головой была интрига, но это уже само по себе  приглашение
на казнь; затем подкатывалось безумие от слишком большого увлечения интригой
(большое или маленькое - неважно!). От  катастрофы могла спасти  защита. Так
искал ее  Лужин в ослепляющей и уводящей  от  жизни  игре  в  шахматы или  в
погружении  в  брак, любовь (вспомним роман БВП).  Брак  - это  своеобразный
способ  отстранения  от  жизни,  иначе  наступит отчаяние.  Примерно  те  же
перипетии творились с Сергеевым,  только у него  были многочисленные  браки,
встречи. Финал его жизни - последний спасительный рывок  в любовь к Сабрине.
Далее следовал единственный  исход - смерть.  Муза многократно анализировала
дела Михаила, Сергеева -  все опять сводилось к маршрутам по этапам подобной
схемы. Значит вывод  прост: во-первых, уходить от интриги! Во-вторых, искать
прочной  защиты,  но верной, надежной, без  очередного  греха! В-третьих, не
впадать в отчаяние, ибо это само по себе грех, ведущий все равно к смерти!
     Ошибок  у  Сергеева и  Михаила было  много: они  постоянно  вертелись в
роковом поле интриг,  выстроенных, безусловно, не по их собственной воле. Но
эти два относительно умных  человека позволяли втянуть себя в эпицентр таких
событий,  а  надо было  всеми  способами избегать  их.  Срабатывал  какой-то
коварный самосадизм - они, словно, напрашивались, конечно, любопытства ради,
приглашения на  казнь! Защита их была суетна, непродуктивна  (а  у Михаила и
вовсе ошибочна). Все это - всплески вещего заблуждения, безумия,  за которым
обязательно следует смерть!
     Муза просила Бога избавить от  подобной заданности  оставшихся на земле
близких ей  людей. Бог,  по видимому, не отвернулся от ее  просьб. А, скорее
всего,  Всевышний  давно  предписал  особый  исход  событиям  и  без  просьб
отчакявшейся  женщины:  Феликс  возглавил  и  продолжил  дело  своего  друга
Магазанника, и никто этому не смог помешать; Владимир закончил летний отпуск
в печали,  но оставался живым и здоровым.  Он с радостью приступил  к  учебе
военному  делу.  Володя уже понял  какое  направление  в  ратном  труде  ему
предопределено  Богом.  А  самое  главное, что у него в  сознании и  сердце,
наконец-то,  родилось  откровение,  если  угодно,  святое  правило  -  завет
слушаться только Бога!
     Определилась  и  житейская  стезя  новых  родственников  Володи.  Стало
понятным,  что им необходимо быть всем вместе, поддерживать друг  друга. Но,
безусловно, и молодежь, и стариков  ждали новые испытания, открывались новые
страницы повести жизни. Скорее всего, новые  события будут  составлять целый
том повествования: сложится  целая отдельная  книга, в  которой,  не  спеша,
обстоятельно, с досужим размышлением, стоит описать все от начало до конца -
абсолютно достоверно! Именно тогда и  возымело  действие Откровение  Святого
Иоанна Богослова (14: 13) в виде гласа свыше, который способен услышать лишь
посвященный,  получающий  покровительство  от  Оракула  Петербургского:   "И
услышал я  голос с  неба, говорящий  мне:  напиши: отныне блаженны  мертвые,
умирающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела
их идут вслед за ними".
     Так  будем же  достойно  выполнять  каждый  свою  миссию  -  писатель и
читатель, друг или враг!
     Антракт, посвященные!
     ***



     А.Г.Федоров



     ОРАКУЛ
     петербургский





     - 3 -
     (РЕЛИГИЯ - ФИЛОСОФИЯ - БЫТИЕ)










     Первое Послание к Коринфянам Святого Апостола Павла (1: 20):
     Где мудрец?  где книжник? где совопросник  века сего? Не обратил ли Бог
мудрость мира сего в безумие?
















     Санкт-Петербург
     2001 г








     ББК 84 (2Рос = Рус) 6
     Ф(33)


     Федоров А.Г.
     Оракул  петербургский:  Книга  3  (Религия - Философия -  Бытие). СПб.,
2001. - 320 с.
     ISBN 5-87401-085-8
     В третьей  книге "Оракула" продолжается повествование  о  трудностях  и
радостях жизни в современной России, но  главные герои уже умеют выходить за
пределы привычек  и привязанности  к  "суровой  отчизне". Жанр  произведения
позволяет  вплотную приближаться к тому, что  свойственно  роману-назиданию,
роману-проповеди, но  только не  роману-исповеди. Но  и здесь  в полной мере
сохраняются принципы уважительного отношения к  читателю, обеспечивающие ему
возможность включаться  в  творческий  процесс, додумывая  вместе  с автором
варианты "душевных терзаний" героев романа. Интрига приключения присутствует
везде,  в  нее  поневоле втягиваются участники  событий,  однако, по главной
сути, даже  у  молодых действующих лиц жизнь  развивается  по спирали, очень
похожей на повороты судеб представителей предыдущих поколений.




















     ISBN 5-87401-085-8 ( Издательство "Акционер и К[0]", 2001
     ( А.Г.Федоров, 2001








     Оглавление:

     стр.

     Послание первое: Тошнота 4
     7.1. Забытье 13
     7.2. Пора выкарабкиваться 23
     7.3. Загадки памяти 25
     7.4. Явление кота народу 30
     7.5. Возвращение из ада 32
     7.6. Воспоминания 37
     7.7. Разговор с колдуньей 40
     7.8. Письмо 47
     7.9. Женская непосредственность 49
     7.10. Блевотина 51
     7.11. Психологическая диверсия 59
     7.12. Ужас 63
     Послание второе: Маленький Принц 70
     8.1. Нинон 76
     8.2. О принцах и принцессах, да нищих душах 84
     8.3. Воспоминания 89
     8.4. Эскулапство 91
     8.5. Переполох в доме 100
     8.6. Памятная прогулка 105
     8.7. Танталовы муки 109
     8.8. Версии 114
     8.9. Смерть, где твое жало? 119
     8.10. Ад! Где твоя победа? 129
     Послание третье: Так говорил Заратустра 132
     9.1. Арест по-парагвайски 140
     9.2. Отвлеченная философия и вещая реальность 142
     9.3. Время "рвать нитку" 151
     9.4. Информация для размышления 172
     9.5. Скрытный поиск 176
     9.6. Набег 182
     9.7. Мучача - по-испански девушка 185
     9.8. Заколдованный круг 187
     9.9. Инсайт 192
     9.10. Реальность 195
     Happy end 203
     Post scriptum 206








     Послание первое:
     Тошнота

     Французский  уникальный писатель  -  для краткости  и  нагнетания некой
таинственности спрячем  его имя за частокол роскошной аббревиатуры ФУП - мог
требовать  от  мыслящей  публики  того, чтобы  к нему относились с искренним
уважением и почитанием не только при жизни,  но  и после смерти. Он встретил
кончину  спокойно,  не  делая  из  этого  истории.  Но  историю  чаще  всего
"организуют" после смерти заметного  человека те, кто вовремя  не сподобился
узнать по-настоящему  и оценить ушедшего: отчизна всколыхнулась и всхлипнула
общепопуляционным стоном.  В  данной  повести  имеет  место  тот  счастливый
случай, когда лучики славы успели достичь  затылка виновника торжества - ему
даже  успели  присудить  Нобелевскую премию за  вклад  в литературу.  Как бы
подводя итог сделанному и отмеченному  "благодарным человечеством", ФУП, уже
протягивая  хладеющую длань старухе  с косою, скромно,  но  многозначительно
прошептал,  правда, основательно сдавленным болезнями голосом: "Сделано  то,
что надо  было  сделать".  Сограждане перемешивали сострадание с ликованием,
отдавая дань традиции наслаждения причастностью к бытию  великой личности на
земле Франции.
     Парижский литературный еженедельник (Les Nouvelles litteraires), как бы
обобщая    всплеск   общенациональной    гордыни    и   достойно   резонируя
литературно-журналистские  рыдания по  поводу,  честно говоря, закономерного
для старого  человека события, грянувшего 15 апреля 1980  года,  заявил, что
общественность прекрасно  понимает ценность  "даже  20  неизданных  страниц"
последнего из могикан. Всем  должно  быть ясно,  что страницы те "важнее для
нашего  существования, нежели все  нагроможденье трактатов наших  признанных
философов". Смерть любого человека - это несчастье, горе, а если речь идет о
"национальном  достоянии", то  следствием невосполнимой утраты, естественно,
является  вселенский плач.  Трудно сказать, были  ли приятны  эти  признания
самому пострадавшему, наблюдавшему за кутерьмой признания уже из-за облаков,
- ведь он являлся человеком атеистического мировоззрения, круто  замешанного
на иронии и сарказме, да еще на профессиональном занятии философией.
     Этот  человек,  будучи  физически  далеко  не  гигантом,  изуродованный
огромным  числом болезней, уже несколько лет совершенно слепой, при жизни не
очень-то  чикался с  общественным мнением ни у себя  на  родине, ни в других
уголках планеты  Земля. Он  сочетал  в себе  эрудицию философа  и  талантище
великолепного  прозаика. Вот  почему  в  купе со склонностью  к эпатажности,
раскованности все собранные качества можно отнести к разряду  характеристик,
присущих уникальной личности - индивидууму, философу, писателю, драматургу.
     Альберт  Камю  -  другой  нобелевский  лауреат,  так  рано  ушедший  из
французской  литературу  по  роковому   стечению   обстоятельств   (погиб  в
автомобильной  катастрофе 4 января  1960 года), - когда-то  сказал:  "Хотите
философствовать -  пишите романы".  ФУП в  этом  смысле был последовательным
философом-литератором. Он начал свою особую философию  даже раньше Камю, ибо
Бог  санкционировал его появление  на свет  почти на восемь  лет раньше, чем
Альберта Камю. Да и  условия жизни, воспитания, получения образования сильно
отличались  у  этих писателей. Камю  был интеллигентом первого  поколения  -
"кухаркин сын". Он  рано  начал  работать и параллельно учиться, причем, все
происходило в далеком и неспокойном Алжире - во французской  колонии. Только
благодаря   огромному   трудолюбию  и  одаренности  юноша   выкарабкался  на
поверхность  океана людских  страстей.  История жизни  ФУПа была значительно
благополучнее, хотя и  в ней собрались  иные  несчастья,  но тоже  с великим
перебором.
     Двух философов-писателей связывало единое увлечение экзистенциализмом -
направлением в философии и литературе, ставившим во главу угла "человеческое
существование", а не "общественное развитие". Хотя, серьезно  рассуждая, кто
может отделить первое от второго? Потом эти два титана повздорят, разойдутся
во взглядах, но только в частностях. Они останутся верными адептами основной
идеи экзистенциализма - психологический мир отдельной личности дороже всего.
И  будет  прослеживаться в  их  творчестве некая духовная перекличка по типу
неосознанных, непрограммируемых  реверсивных  диад:  "Тошнота"  - "Чума" или
"Стена"- "Посторонний",  "Детство вождя" - "Взбунтовавшийся человек".  Там и
сям  будет  тянуться  лямка  доказательств  "абсурдности  бытия человека"  -
сладкая и противная, наивная и сакраментальная идея, чавкающая в философских
челюстях,   как   смачная   жевательная   резинка.   И   эти   два   великих
писателя-философа   будут,   как  увлеченные  дети,  раздувать  эту   хорошо
разжеванную резинку до величины шара в виде трепещущей социальной проблемы и
давать ей с треском лопаться. Наверное, суть единого взгляда двух уникальных
писателей отражает эпиграф, взятый Камю из литературного багажа Даниеля Дефо
для своего эпохального романа "Чума", вышедшего в 1947 году, почти на десять
лет позже,  чем роман сотоварища по перу  - "Тошнота". Эпиграф гласит: "Если
позволительно  изобразить   тюремное   заключение   через  другое   тюремное
заключение,   то   позволительно   также   изобразить  любой   действительно
существующий в реальности предмет через нечто вообще несуществующее".
     ФУП начал  трудный поход в Неизведанное и Несуществующее довольно рано.
Сперва была сделана основная заявка на авторское право  - для чего в  Париже
21 июня  1905 года он соизволил родиться. Судьба выбрала для того в качестве
"зачинателя" Божественного акта морского офицера и  добрую, скромную девушку
из академической семьи, главой которой  являлся  Шарль Швейцер  - выходец из
Эльзаса,  оттяпанного в  одночасье вместе  с Лотарингией  у  Франции  хищной
Германией. Папа будущего литературного демона  скончался поразительно скоро,
продемонстрировав    тем    самым    не     очень    радужные    перспективы
демографо-генетического благополучия своего чада. Мальчик очень скоро вместе
с  мамашей  -  молодой  вдовой - вернулся под крышу, "отчего дома". Здесь  и
будет протекать его детство, превращенное взрослыми в некую игру,  состоящую
из формирования набора педагогических ошибок  - демонстрации ученых амбиций,
матушкиной  зависимости  и  скромности,  потуг на  вундекиндство,  запойного
чтения классиков,  первых  ранних литературных  проб,  сплошь  состоящих  из
подражания.
     Пользоваться  "сбережениями"  из  кладовых  памяти  детства  ФУП  будет
многократно,  насыщая свои  произведения занятными художественными деталями.
Накопать  оттуда   первоклассных   поэтических,   психологических   находок,
отражающих динамику  личности ребенка,  юноши, он сумеет уже  для одного  из
ранних  литературных  эссе под названием "Детство вождя"  (1939), то есть  в
следующем  за  выходом "Тошноты" году.  Надо сказать, что  раннее  увлечение
"словом"  трансформировалось в продукцию печатного  станка  довольно поздно:
"Тошнота" вышла в свет, когда ее автору было уже более 30 лет.
     В "Детстве вождя" будет еще слишком много увлечений из игрушечной лавки
Зигмунда  Фрейда,  но появятся и  намеки на просветление: "Комплексы -  это,
конечно,  прекрасно, но  когда-то надо  же  от них и  избавляться: как может
принять груз ответственности  и командную роль  мужчина, сохраняющий детскую
сексуальность?"    С    точки   зрения    экзистенциализма,   ФУП    находит
гениально-экстраординарное   решение  для  демонстрации  стадии  "выхода  из
комплексов": автор заводит  отрока - главного  героя повести,  Люсьена  -  в
альков  отъявленного  гомосексуалиста  Бержера.   Урок  мужской  (юношеской)
проституции  описан сугубо проективными методами: "Когда прошел  первый  миг
ужаса и  выяснилось, что  это не  так страшно, как  он  думал,  им  овладела
мрачная, тоскливая  скука. И он все надеялся,  что  это уже кончилось  и  он
теперь  может  уснуть, но Бержер не  давал ему покоя до четырех  часов утра.
"Надо все-таки закончить это задание по тригонометрии", - сказал себе Люсьен
и  постарался  сосредоточиться  исключительно  на  работе".  Впоследствии  с
комплексами  Люсьен  благополучно  справится  и  в  нем  заговорит  истинная
самость: "Я женюсь  молодым", - подумал он. Он также решил, что у него будет
много детей".
     Автор  подключил  все  тот  же  проективный метод,  с  помощью которого
произвел   похороны  зависимости  от  психоанализа  у  молодого,  во  многом
сомневающегося  человека:  по  ходу  романа была  сконструирована  встреча с
лицейским преподавателем философии, с которым и состоялась беседа-поддержка.
Слова преподавателя подействовали отрезвляюще: "Это  мода, - сказал он,  - и
она пройдет. Лучшее, что есть у Фрейда, вы найдете уже  у Платона. И вообще,
- прибавил он непререкаемым тоном, -  я подобной дребеденью не  увлекаюсь. А
вы  бы лучше Спинозу почитали". Проекция выровняла  коварный психологический
перекос,  и читателю  представилась  вполне  сформированная личность.  Финал
повести вполне предсказуем: "Часы на стене пробили полдень, Люсьен поднялся.
Превращение совершилось: час назад в это кафе вошел миловидный нерешительный
юноша, - сейчас  из  кафе выходил мужчина, вождь французов. Французское утро
облило его  блистающим  светом, и он  пошел". Юмор,  как  та  же всевластная
проекция,  задействован  во  многих  местах  произведения  -   он  отменный,
французский. Юмор и откровенный сарказм  отрезвляли сомневающегося читателя,
вызывая  улыбку  и  желание  переосмыслить  собственное  поведение.  Многим,
видимо,  удавалось  такое  перевоплощение,  но  в  атмосфере,  как  грозовое
напряжение, нависала негласная опасность: смеялся  бы над дураком - да дурак
свой.
     Однако  основательный разбор  динамики,  социализации  отдельно  взятой
личности будет произведен  теперь уже  зрелым мастером.  Сложное  явление  -
формирование  "Я" - откроется  читающей публике в  автобиографическом романе
"Слово" (Les Mots). В нем в 1964 году писатель заявит: "Мое победоносное "я"
не  оставляло своего  насеста.  Полагаю, что  оно  там и поныне.  У  каждого
человека  свои  природные  координаты:  уровень  высоты  не определяется  ни
притязаниями,  ни достоинствами  - все  решает детство. Моя  высота -  шесть
этажей парижского дома с видом на крыши". Духовным  наставником и кормильцем
официально  числился дед. Его обрисует  вкратце благодарный потомок - внук с
потугами на вундеркинда:  "Его вспыльчивость  и величавость, его  гордость и
вкус к возвышенному маскировали робость ума, которую он унаследовал от своей
религии, от своего века и своей среды - университета".
     Ясно дело,  наблюдательный мальчик был не прост: "Мое "я" мой характер,
мое  имя - все было в руках взрослых;  я приучился видеть себя их глазами, я
был  ребенком,  а  ребенок  -  это  идол,  которого  они  творят   из  своих
разочарований".   Технологию   воспитательных   преобразований   ФУП   будет
анализировать много позже,  когда поумнеет, наберется  ученой  и  житейской,
писательской мудрости. Он будет подмечать  даже очень маленькие детали, а на
них,  как известно, и строится "художественность". ФУП не утерпит и ковырнет
в  зрелые  годы  еще один  небольшой  гнойничок  в собственном  сознании, из
которого и брызнет фонтанчик гноя: "Подобно скупости  и расизму, великодушие
-  это фермент,  который  врачует  наши  внутренние раны, но в  конце концов
приводит  к  отравлению  организма.  Пытаясь  избавиться  от заброшенности -
участи творения, - я готовил себе самое безысходное буржуазное одиночество -
участь творца". На всякий случай напомним, что гноя бояться не надо, ибо это
всего лишь погибшие  в  борьбе  с  инфектом  лейкоциты  и  сопровождающие их
жидкости.
     Мальчик много читал, чем усердно хвастались "старшие товарищи", но  Бог
хранил его от глупостей и пагубных духовных увлечений. В нем последовательно
утверждался  сплав  романтизма,   атеизма  и  прагматизма,  что  позволит  в
дальнейшем  критиковать "непонятное" и  "непризнанное",  а с такого  мощного
фундамента рвануть в философию. Вот одна из его сентенций: "Мистицизм создан
для  тех, кто  не  нашел своего  места  в жизни, для сверхкомплектных детей.
Представь мне Шарль религию в  другом  свете,  он  толкнул бы меня  на стезю
веры, и я сделался бы жертвой святости. Но дед на всю жизнь внушил мне к ней
отвращение".
     Мальчик, изрядно выпотрошив достойные мысли  из  книг библиотеки  деда,
откопал  и  взял   на  вооружение   оборонительные  клише   против  наиболее
животрепещущих, заурядных соблазнов. Порой, по частностям, он перекликался с
прустовским Сваном: "Надо  же  мне  было  так  испортить  себе  жизнь  из-за
женщины,  которая  вовсе  не  в моем  вкусе!"  ФУП  вовсю  откровенничает  с
читателем по  простой причине - он уже не ребенок. На момент написания книги
о детстве, будучи мужчиной относительно зрелых лет, он уже мог почувствовать
себя прожженным  идеологом, а значит  и  литератором-мастером. Правда, такое
волшебное сочетание  дается не всем  -  на то  необходима воля Божья. Посему
откровения бьют не в  бровь, а в глаз: "Мне случается в  тайне  быть хамом -
этого требует элементарная гигиена. Хам режет правду-матку,  но прав он лишь
до известного предела".
     Плохое  здоровье  рождает  и частые страхи  смерти.  Даже юнец вынужден
сопротивляться.  Однако  и  здесь  настойчивость  сопровождается  успехом  -
выработано  противоядие  собственного  изготовления:  "Существовала зловещая
изнанка мира,  она открывалась людям, утратившим рассудок;  умереть означало
дойти до предела безумия и  сгинуть в нем".  Ребенок, в голову которого была
уже  загружена масса прозаических  откровений,  как с  обрыва вниз  головой,
бросился  в писательство, в сочинительство. Первый роман он написал в 8 лет,
ценность  его трудно достоверно определить, куда  удобнее  послушать  самого
автора  многочисленных эпистолярных трудов: "Я часто писал наперекор себе, а
значит,  и  наперекор  всем,  в таком высоком  умственном напряжении,  что с
годами оно перешло в повышенное кровяное давление".
     Начинала открываться и утверждаться метода писательского труда, которая
будет отличать этого автора  до  самой  смерти  от  многих других: "Мое перо
двигалось   так   стремительно,   что   у  меня   часто   болело  запястье..
Сочинительство  -  мой безвестный труд -  было  ото  всего оторвано и потому
осознавало себя  самоцелью:  я писал, чтобы писать. Открыв  мир  в слове,  я
долго принимал слово  за мир". Такие университеты  писательства, безусловно,
шли   на  пользу,  ибо  формировался   и   оттачивался  стиль,  настраивался
инструментарий писательской техники, мужал талант. Работа "без публики", как
правило,  плодотворна, особенно, если не прячется  в  душе змея подколодная,
называемая честолюбием. Тогда часто переливающийся в бездонный сосуд дефицит
признания - кстати, являющийся прямой дорогой в махровый невроз - становится
более-менее компенсированным.
     Хотелось бы  верить, что было искренним  заявление мужающего  писателя:
"Мне понравилось быть неизвестным, я  захотел продлить удовольствие, сделать
неизвестность  своей  заслугой".  Но современное  сочинительство  требует  и
фундаментального образования,  которое мальчику вбивали в голову не всегда с
большой  пользой и отдачей:  сперва тянулась  несколько  бестолковая учеба в
лицее  в Париже,  затем с 1917 года  -  в лицее  Ла Рошель, в  городке,  где
директором  верфи был  отчим мальчика.  В 1920 году  юнец  вернулся  в Париж
заканчивать  среднее  образование,  а в 1924 году уже со  знаниями,  заметно
унифицированными программой  средней  школы,  молодой  человек  поступает  в
Высшую нормальную школу.  Здесь начинается углубленное изучение философии  и
психологии. Юноша звезд с неба не хватал - да этого никто и не требовал - но
именно  в свободном режиме общения с наукой и отстаивается,  кристаллизуется
талант литератора. Ясно, что для тренировки фантазии, воображения необходима
интеллектуальная  свобода,  если  угодно, некое  творческое  безделье,  а не
прессинг школьной муштры.
     С  1929  года у молодого  философа начинается  стойкий любовный роман с
Симоной  де Бовуар.  Это  была  своеобразная  особа,  обладавшая  некоторыми
незаурядными  качествами:  под  микроскопом  ее  аналитических  способностей
начинается отслеживание "течения жизни" избранника. Она писала впоследствии:
"Его  разум  всегда был  в  состоянии  тревоги.  Он  не знал  неподвижности,
сонливости, уверток, уклончивости, передышек,  осторожности, почтительности.
Его интересовало все,  и  ни с чем он не соглашался... Он питал отвращение к
рутине и к  иерархии,  карьере, очагу,  правам и обязанностям,  всему, что в
жизни было серьезным. Он с трудом примирялся с мыслью, о необходимости иметь
профессию, коллег, начальников,  правила, которые надо соблюдать  и  которые
надо  навязывать.  Он  никогда   не  станет  отцом  семейства,  никогда   не
женится"...      Скорее      всего,      Симоне     удалось      перечислить
универсально-необходимые  качества  писателя,   решившегося   на  творческий
подвиг. Таких подобий  можно найти массу в истории не  только западной, но и
отечественной литературы.
     ФУП по образованию был профессиональным философом: после службы в армии
(метеорологом)  с  1929  по 1931 год, он работал преподавателем философии  в
Гавре вплоть до  1936  года, затем в лицее провинциального городка Лаон, а с
1938  года учительствовал  в лицее  Пастера. Шли годы  и менялись  некоторые
взгляды у философа-проповедника:  "Мне  недоставало чувства реальности. Но я
изменился.  В течение  долгого  времени я приобщался  к реальности. Я  видел
умирающих от голода детей". Но были еще более  важные признания, говорящие о
многом. Сперва он посылал миру откровения эгоцентрического план - "Я "один",
то есть индивидуум, противостоящий обществу". Потом менялся гнев  на милость
-  "Я внезапно понял,  что  я существо  социальное". Единственная  установка
оставалась неизменной -  неотделимость литературы от философии  и приоритеты
соподчинения. "Есть иерархия, иерархия в том, что философия на втором месте,
а  литература  на первом".  В  философии  его интересовало  "воображение"  -
основополагающей проблемы для  искусства. На этом широком поприще,  увязая в
жиже сомнений и спотыкаясь о колдобины противоречивых представлений, взрытых
исследователями из постоянно растущего клана "предшественников", ФУП  все же
устоял. Ему не позволили  упасть  навзничь,  видимо, основательные  подпоры,
подаренные музой философии.  Та муза  поддерживала  и кормила одной из своих
плодородных грудных желез Эдмунда Гуссерля (1859-1938) - немецкого философа,
основавшего направление со сложным названием "феноменология" - другая железа
досталась молодому  творцу. Философа-писателя, рыскающего правильного  пути,
просто  очаровала  маленькая ремарка, брошенная,  играючи, походя,  Раймоном
Ароном при  их встрече в кафе: "Видишь ли, мой дружок, если  ты феноменолог,
ты можешь говорить об  этом коктейле, а  это и есть философия".  Речь шла  о
философии ощущения, восприятия, настроения,  вымысла, дарованных природой  в
той  или  иной  степени  практически  каждому  человеку.  Оставалось  только
научиться правильно пользоваться бесплатным подарком.
     Феноменология  помогала   справиться  с   самой  трудной  задачей  -  с
объяснением  "обессмысленного, абсурдного мира".  В 1940 году  ФУП  выпустит
книгу, называемую "Воображаемое. Феноменологическая психология воображения".
Не впадая в  детальное обсуждения  той  книги,  можно  выделить  в  ней лишь
некоторые интересные места, открывающие необозримые просторы для творчества:
"Одним словом, объект  восприятия всегда избыточен для  сознания; объект  же
образа никогда не оказывается чем-либо большим, нежели  имеющееся сознание о
нем;  он  определяется  этим сознанием - из образа невозможно узнать  ничего
нового, о чем бы мы уже не знали". Простой читатель, больно стукнувшись лбом
о край  такой  абракадабры,  обязательно  чертыхнется  и  бросит  что-нибудь
обыденное: "  Ну, блин! Ни  въеду сходу!  Тащи  Нобеля  сюда!" На  то  право
простого читателя выбирать форму выражения своих "высоких" чувств.
     Позднее,  в 1947 году,  увидит свет другой труд, имеющий,  пожалуй, для
писательского  дела  наибольшее   значение,  чем  философский   трактат  про
"воображаемое".      Миру      будет     подарено      критико-литературное,
психолого-философское исследование под названием "Что такое литература?". Но
прежде  произойдет примечательное событие, положившее начало  бурному  росту
популярности и  долгожданного  признания  оригинального писателя-философа: в
свет выйдет первая книга - роман "Тошнота".  Это случится в 1938 году, когда
писателю будет  уже 33 года,  судьба  в  чем-то повторяет  свои  развороты -
вспомним Иисуса Христа.  Только  мера ответственности и степень, вид награды
за смелость  ми  откровение  будут отличаться коренным образом. Кстати, надо
напомнить, что  в  1923 году  ФУП  опубликовал  отрывки романа  "Иисус-сова,
провинциальный  учитель". О  себе он создавал роман  "Поражение",  в котором
изобразил себя, ни  мало, ни много, как в образе Фридриха Ницше. Скромность,
бесспорно,  -  качество  не  из  душевной  копилки  начинающего  писателя  и
неоперившегося философа
     Война началась для французов, а значит и для ФУП, 1  сентября 1940 года
- он  был призван  в  армию;  тянул лямку поражения  вместе со всей страной;
отсидел   в   лагере  для  военнопленных;  по  освобождению   возвратился  к
творческому  труду.  Потрясения  от  социальных  катаклизмов   тоже  наложат
отпечаток на мировоззрение и творчество писателя.
     Пожалуй, "Тошнота" становится  более понятным романом, если исследовать
его,   используя    методологический    инструментарий,    обоснованный    и
задействованный  в работе "Что такое литература?".  Уж  слишком  тесно в нем
сплелись  эти  два  "откровения"  -  поэтическое  и  методологическое.  Надо
помнить,  что  эти произведения по времени  несколько расставлены: отсюда  и
разный исход - начинающего раскрываться писательского таланта и  возможности
зрелого  мастера. "Что  такое  литература?" оказалось  произведением,  менее
задвинутым  надуманными структурами экзистенциализма, раскрашенного под цвет
феноменологии Гуссерля. Натуральный немчура  обстоятельно, очень настойчиво,
не  спеша,  с  большим  знанием  дела  подбирал   и  размешивал  специальные
философские   краски,   отражающие    идеалистические   свойства    заумного
эстетического  колера.  ФУП  же  в поиске  "собственной  правды"  зарылся  в
страницах  непростой  и  во  многом спорной работы,  оставаясь  прямодушнее,
откровеннее, ближе к жизни, к творческой лаборатории литератора-практика.
     С первых парадигм новой философии ФУП делит литераторов  на две большие
группы:  Поэты  и  Прозаики.   Поэты  -  это   люди,   которые  отказываются
"использовать  язык".  Отсюда набирается сил  естественная для  такого  хода
рассуждений абстракция: "Поэт -  вне языка,  он видит изнанку слов, как если
бы он  был чужд человеческому роду  и  на своем пути к людям наталкивался на
слово, словно на барьер".
     Но все люди общаются  с помощью возможностей языка. Именно такие реалии
жизни,  поведения людей являются основополагающими в искусстве. Они  создают
эффект единения  и  ограничения, одновременно: "Таким  образом,  поэтическое
слово - это микрокосм".  Но пользование содержимым такого микрокосма у поэта
и  прозаика  неодинаковое:  "Когда  поэт сводит воедино  несколько  подобных
микрокосмов,  он  поступает так,  как поступают  художники, когда  смешивают
краски на полотне;  можно было  бы подумать, будто он создает  фразу, но это
только видимость:  он  создает объект.  Слова-вещи  соединяются  магическими
связями  соответствия или  несоответствия,  подобно  цветам  и  звукам,  они
притягивают друг друга,  они  друг  друга  отталкивают,  они  прожигают друг
друга,  и их  слитность образует подлинное поэтическое единство, которое как
раз и есть фраза-объект". Здесь  утилитарный читатель -  любитель заурядного
детектива - опять получает право чертыхнуться или отматериться.
     Решительно  отогнав Поэта  от границ  плацдарма действий Прозаика,  ФУП
совершает дальнейшую  кровавую  вивисекцию литературы:  "Проза  - это прежде
всего  настрой  ума:  мы имеем дело с прозой,  когда,  по  выражению Валери,
"слово проницаемо  для нашего взгляда, как стекло  для солнца". Теперь  идет
прилаживание понятия "слова"  к  подставкам  экзистенциализма, ибо  из  него
теперь собираются сотворить Памятник. Но самое забавное  заключается  в том,
что из-под  пера неумехи выходит произведение  с отбитыми руками или ногами,
еще  того хуже  -  с  отбитой головой. Твори  на выбор!  Как не  вертись, но
получается: "Слово - это некий частный момент действия,  и  вне действия его
нельзя понять".
     С такой постановкой вопроса никак не  вяжется основополагающее кредо. С
одной стороны, из  чего-то же  родился  краеугольный тезис: "В  начале  было
Слово  и Слово было у Бога,  и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все
через Него начало  быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В
Нем была жизнь, и жизнь была  свет человеков; и свет во тьме светит, и  тьма
не объяла его" (От Иоанна 1:  1- 5). С другой стороны, всем ясно, что скорее
всего  простые смертные не способны проникнуть в тайные кладовые  "слова", а
потому  часто  пользуются  тем, что находят на  свалке, помойке,  в грязи на
мостовой,  иначе говоря, поднимают то, что валяется под ногами, блестит, как
осколок пивной бутылки, в крапиве. Человеческое владение словом утилитарно и
однобоко  -  чаще  всего у  заурядной личности оно  переползает  на  уровень
сленга. Конечно,  прав  в этом  смысле  ФУП,  когда  заявляет: "Писатель  не
предполагает и не строит догадок: он проецирует". Тут уже все превращается в
примитивное общение  - руки с инструментом, а мозговых извилин с проекциями.
"Говорить - значит действовать: любая названная вещь уже не такая, какой она
была прежде:  она потеряла  свою невинность". Нет ничего удивительного,  что
первая  концепция загоняет  исследователя  в мышеловку последующих  выводов:
"Поэзия  изначально творит  миф о  человеке,  тогда как прозаик  набрасывает
портрет"
     Походя,  видимо,  не  очень глубоко оценивая собственное заявление, ФУП
выносит, к  всеобщей радости, справедливый приговор себе и прочей читающей и
пишущей  публике: "Человек  - это  существо,  перед  лицом  которого никакое
другое  существо  не может  сохранить  непредвзятость, даже  Бог".  Поправим
спешно метра: не надо путать предвзятость  Божескую и человеческую - они  не
равны! Естественно, что ориентировка действий и жизненной позиции у человека
прицелена на заурядную потребу социализации: "Житие человека имеет два лика:
оно одновременно и успех, и  провал". Но это, как бы малый круг интересов, а
большой выглядит куда более многозначительнее:  "Одним словом, литература по
своей  сути  -  это   субъективность  общества,  подверженного  перманентной
революции".
     Дабы никто не попытался спорить  с метром, своевременно следует удачный
поворот деликатной,  взвешенной, сугубо  демократичной беседы. ФУП  посчитал
необходимым   стабилизировать   спор   решительным  окриком,  если   угодно,
отповедью: "Нельзя забывать, что  большинство критиков -  это  люди, которых
удача обошла стороной, и тогда в порыве подступившего отчаяния они подыскали
себе  тихое местечко  кладбищенского  сторожа".  В определенной части  такое
замечание справедливо, но не настолько, чтобы всех стричь под одну гребенку.
     Противоречия   предыдущей  установки   просто  выпирают  исподволь   из
последующих совершенно справедливых замечаний метра: и то сказать, никуда не
деть  читателя,   который  практически   всегда   совмещает   в  себе   роль
сопереживателя и критика. Откажись читатель от  паритетных отношений - и вся
конструкция, под названием "Литература", повисает в воздухе, лишаясь прочной
опоры  двух ног.  "Лишь благодаря  соединенным  усилиям  автора  и  читателя
возникает  такой  конкретный и воображаемый объект, как продукт  умственного
труда". Далее следует еще более конкретное пояснение: "Короче говоря, чтение
-  это  направляемое  творчество".  И последний  штрих,  поставленный  рукой
профессионального философа и психолога, приходится в нужное место и в нужное
время: "Чтение  - это индукция, интерполяция и экстраполяция, а обоснованием
для подобной деятельности служит воля автора".
     Теперь  отойдем от  философии  и приблизимся к  конкретике  литературы.
Приглашение к  чтению  "Тошноты", написанной  автором,  до селе  неизвестным
французским  читателям,  оказалось  неожиданно удачным.  Быстро  становилось
ясным,  что  автор  наделен  отменным  талантом,  но ему  не дали время  для
творческого разбега:  1938  год  - канун  страшных  потрясений, связанных со
Второй  Мировой войной.  Видимо,  предчувствие  грядущих переживаний,  горя,
несправедливости,  тирании  и  смерти  реализовывается у  натур,  наделенных
повышенной  чувствительностью и  способностью говорить со  Временем почти на
равных,  выливалось в Тревожность и Тошноту:  "Я вижу будущее. Оно здесь, на
этой  улице,  разве  чуть  более  блеклое,  чем  настоящее. Какой  ему  прок
воплощаться  в жизнь? Что это ему даст"? Ощущение почти физической  близости
несчастья,  которое уже  начинает  сказываться  на  поведении  людей  -  как
"индивидуумов", так  и  общества  в целом - давит  на  душу, мозг,  вызывает
тошнотворную рефлексию: "Тут  ничего особенного  еще  нет, просто  крохотное
счастье в мире Тошноты:  оно  угнездилось внутри вязкой лужи,  внутри нашего
времени  -  времени  сиреневых   подтяжек  и  продавленных  сидений,  -  его
составляют   широкие,   мягкие  мгновения,  которые  расползаются  наподобие
масляного пятна. Не успев родиться, оно уже постарело, и мне кажется, я знаю
его уже двадцать лет".  Таково "крохотное счастье  в мире  Тошноты", его  не
пожелаешь  и  врагу,  тем  более  себе, своим близким,  родине.  Спасает  от
отчаянья  медлительность приближения событий: "Вот оно, время, в его наготе,
оно осуществляется  медленно, его приходится ждать,  а когда  оно наступает,
становится  тошно,  потому   что  замечаешь,  что  оно  давно  уже   здесь".
Предчувствия могут быть страшными, символичными, но  и к ним привыкаешь, как
привыкают к слабому шелесту времени те,  кто осужден на смертную  казнь,  но
дожидающиеся  ответа  из  самой  высокой  инстанции,  куда подано прошение о
помиловании:  "Спокойно. Спокойно.  Вот  я  уже  не чувствую, как  скользит,
задевая меня, время. На потолке  я вижу картинки. Сначала круги света, потом
кресты". Человек не может остановить работу мозга, даже если он очень устал,
перегрелся, зачерствел, ибо жить - значит отпускать с поводка верного пса по
кличке Воображение: "Я леплю воспоминания из своего настоящего. Я отброшен в
настоящее, покинут в нем. Тщетно я пытаюсь угнаться за своим прошлым, мне не
вырваться  из самого  себя". И  вот, когда  напряжение ума достигает  границ
запредельного,   происходит  диалектический   скачек,   парадоксальный,  как
ощущение внезапной  остановки:  "И вдруг стоп:  я  почувствовал потертость -
сквозь основу чувств уже  проглядывает слово. Я угадываю: это  слово  вскоре
займет  место  многих  дорогих  мне образов".  Воображение,  достигнув камня
преткновения, спотыкается об него.  И тем  камнем  было есть и всегда  будет
Слово,  которое обязательно перевоплотится и в  Вещую Мысль: "И  рядом снова
оказалась МЫСЛЬ, та  самая  огромная белая масса, от которой  мне  сделалось
тогда так мерзко - четыре года она не являлась".
     Мысль  -  оружие обоюдоострое,  опасное  не  только  для окружающих, но
прежде  всего для  самого автора неожиданного  творца  - на этом пути  очень
просто можно  свернуть себе шею. И все тогда будет  зависеть от того,  какой
шейный позвонок  хрустнет: первый - то погибнешь в первые  сутки,  седьмой -
дашь дуба к концу недели, если начал неосторожный поход за Правдой от начала
творческого  листа. Каждый ощущает такое явление по-своему: натура тонкая, к
тому  же способная  набраться смелости заглянуть в трансцендентальное, может
почувствовать далекую  кромку  Бытия: "Все  замерло,  моя жизнь замерла: это
огромное  стекло,  тяжелый,  синий,  как  вода,  воздух, это  жирное,  белое
растение в водной глубине и  я сам - мы образуем некое единство, неподвижное
и законченное, я  счастлив".  Но у  писателя-философа, наверное,  родится то
эфемерное счастье, которое сильно  потянет за руку в  сомнительное действо -
скорее всего, опасное, рисковое, ценою  в жизнь, но  сопротивляться которому
сил  не будет:  "Если  память  мне не  изменяет, это зовется  необратимостью
времени.  Чувство  приключения  -  это,  пожалуй, попросту  и  есть  чувство
необратимости времени". Дальше появится Откровение и Сомнение - рука об руку
они  парочкой будут двигаться,  играться,  раздражать и  манить  литератора,
помыкая его здоровьем, да и  самой  жизнью: "Я  появился на свет случайно, я
существовал как  камень,  как  растение,  как  микроб. Моя жизнь развивалась
стихийно, в самых различных направлениях. Иногда  она посылала мне невнятные
сигналы, в других случаях я слышал только смутный, ничего не значащий шум".
     Когда все именно так и завертелось в  воображении, а  не  в  реальности
(Бог с ним - не страшно!), тогда появляется искус у творческой души - искус,
с которым  невозможно  бороться, если ты  поэт, фантазер, провидец. "Вот ход
моих рассуждений: для  того, чтобы самое банальное происшествие превратилось
в приключение,  достаточно его рассказать.  Это-то  и  морочит людей; каждый
человек  - всегда рассказчик историй, он живет в окружении историй,  своих и
чужих,  и  все, что  с ним  происходит, видит сквозь  их  призму. Вот  он  и
старается подогнать  свою  жизнь  под  рассказ о ней". Но если автор попал в
яблочка и мишень творческой  задачи поражена абсолютно точно, то она рушится
и  открывает  тем самым  горизонт - но на  горизонте  том  -  приближающаяся
трагедия? Пусть ты еще не поднял глаза и не охватил всю  панораму полностью,
но  тревожность уже включилась, как противный зуммер, пугающе нудно трещащий
об  опасности.  Он  звенит  в  затылке,  вызывает  естественные  метаморфозы
воображения:  "Ничто  не изменилось, и,  однако,  все существует в  каком-то
другом качестве.  Не  могу это описать: это  как  Тошнота, только с обратным
знаком, словом, у меня начинается приключение,  и, когда я спрашиваю себя, с
чего я это взял,  я понимаю, в чем  дело: Я чувствую себя собой и  чувствую,
что я  здесь; это  я прорезаю темноту, и я  счастлив, точно  герой  романа".
Можно только добавить, что речь идет о герое опасного романа!
     В   таких   "приключениях"   исход  остается  неясным.  События   могут
развиваться  по  относительно  простому  сценарию, например,  как  этот: "Он
одинок,  как я, но  глубже погряз  в  одиночестве.  Вероятно, он ждет  своей
Тошноты или чего-нибудь в  этом  роде". Возможно  и прессинговое  нагнетание
трагизма,  смещающее планку  отсчета времени жизни стремительно  к  нулю: "И
вдруг мне становится ясно: этот человек скоро умрет. Он  наверняка это знает
- ему довольно посмотреться в зеркало: с каждым  днем он все больше похож на
свой будущий труп. Вот что такое их опыт,  вот почему часто  говорю себе: от
их  опыта  несет  мертвечиной,  это  их  последнее прибежище".  Вдогонку ФУП
поддает  себе и читателю по мягкому  месту, наверное, только для того, чтобы
резким движением погасить терзания собственной души, то есть "отреагировать"
таким простым  способом: "И вот  не осталось ничего. Как  не осталось былого
блеска  на  следах  высохших  чернил.  Виноват  был  я  сам:  я  произнес те
единственные  слова,  которые не  следовало  произносить, -  я  сказал,  что
прошлое не существует".  Естественно, по такому поводу начинается  маленькая
творческая истерика, которая успокаивается сама  собой лишь потому,  что  ее
обязанность - успокоиться, найдя адекватный способ для достижения паскудной,
тошнотворной релаксации: "И вот тут меня охватила Тошнота, я рухнул на стул,
я даже не понимал, где я; вокруг  меня  медленно кружили все цвета радуги, к
горлу подступила рвота. С тех пор Тошнота меня не отпускает, я в ее власти".
Спасает изведанная тропинка к потаенному выходу, через который можно убежать
от    действительности,   реальности,   людского   горя:   "Мысли,    словно
головокруженье, рождаются  где-то  позади,  я чувствую,  как  они  рождаются
где-то  за  моим затылком...  стоит мне сдаться, они  окажутся прямо  передо
мной, у меня между глаз - и я  всегда сдаюсь, и  мысль набухает, набухает, и
становится  огромной,  и   заполняет  меня  до   краев,   возобновляет   мое
существование".  Этот   запасной   выход  действует  безотказно  на  пути  к
ирреальному по  очень простой причине: "Моя мысль - это я, вот почему  я  не
могу перестать мыслить. Я  существую, потому что мыслю, и я не могу помешать
себе мыслить".
     Можно попробовать покривляться в духе экзистенциализма, пококетничать с
формулами бытия, нагрубить Богу. Так, вообще-то, чаще всего  и  происходит с
персонами,  заряженными  индивидуализмом:  "Люди.  Людей  надо любить.  Люди
достойны восхищения.  Сейчас меня вывернет  наизнанку, и  вдруг  - вот она -
Тошнота".  Можно обратиться и  к образу  всемогущего  "доктора",  причем, не
перекрестясь, обмазать его дерьмом: "Доктор обладает опытом. Обладать опытом
- его профессия; врачи, священники, судьи и офицеры знают человека наизусть,
словно сами его  сотворили". Но можно вытащить из наблюдений за жизнью более
подходящий образ  для  показательного  оплевывания, например,  какого-нибудь
заурядного  буфетчика, тогда  быстро  найдутся  детали,  на  которых  удобно
сосредоточить ворчливость нечистой  совести:  "Его  голубая ситцевая  рубаха
радостным  пятном  выделяется на  фоне шоколадной  стены. Но  от этого  тоже
тошнит. Или, вернее,  это и  есть Тошнота. Тошнота не во мне: я  чувствую ее
там, на  этой стене, на этих  подтяжках, повсюду вокруг меня. Она составляет
одно целое с этим кафе, а я внутри".
     Но скажет же сам автор в порыве  нечаянного альтруизма, и в словах  его
зазвенят    колокольчики   песни   о    справедливости,    о    трогательной
предупредительности:  "Вещи созданы  не  для того,  чтобы  их  трогали. Надо
стараться  проскальзывать  между ними,  по возможности их  не задевая. Тогда
есть надежда на то, что и сам станешь вещью - надменной недотрогой, холодной
"штукой", но зато спокойной, удовлетворенной  и довольной  любым  положением
вещей:  "Тошнота  осталась  там, в желтом свете. Я счастлив: этот холод  так
чист,  так  чиста  эта ночь, разве и сам я -  не волна ледяного воздуха?  Не
иметь  ни  крови,  ни  лимфы, ни плоти. И течь по этому  длинному  каналу  к
бледному пятну  вдали. Быть  - просто холодом". Однако "бодрую вещь" и здесь
настигает  скука,  медленно  перетекающая в  отчаянье  -  в  тошноту.  И это
закономерно - не стоит ошибаться в безошибочном, в святом, в явном, тогда не
будет  запоздалых  откровений-раскаяний: "Вещи  выставляют себя напоказ друг
другу, поверяя друг другу гнусность своего существования".
     Когда очевиден перебор в ошибках, в  спотыкании  и скольжении на ровном
месте, то это плохой прогностический признак -  отсюда верный путь к решению
наложить на себя руки. Предвестник - все то же явление: "Тошнота не прошла и
вряд  ли  скоро пройдет, но  я уже  не  страдаю ею  -  это  не  болезнь,  не
мимолетный приступ, это  я сам".  Второй неверный  шаг  по  этому пути - это
"мрачные   мысли":   "И   я   сам  -   вялый,  расслабленный,  непристойный,
переваривающий  съеденный обед и прокручивающий мрачные  мысли, - я тоже был
лишним".  Хорошо, если  успевают  прискакать  на  взмыленном скакуне трезвые
мысли,  тогда может забрезжить и спасительное  просветление:  "Лишним был бы
мой  труп, моя  кровь  на  камнях,  среди  этих растений,  в  глубине  этого
улыбчивого парка".
     Но  в природе и в  человеческой жизни все относительно - простительна и
некоторая (лучше краткосрочная) потеря прямого курса.  Во  всем  можно найти
оправдание, если само  сознание  не  успело пойти в  разнос: "Например, речи
безумца абсурдны по отношению к обстановке, в которой он находится, но не по
отношению  к  его  бреду. Но я  только что  познал  на  опыте  абсолютное  -
абсолютное,  или  абсурд".  А  когда такое  "познание"  произошло,  то резко
меняется восприятие окружающей  действительности и своего  внутреннего мира,
мира родных ощущений: "А случилось то,  что Тошнота исчезла.  Когда в тишине
зазвучал голос, тело мое отвердело и Тошнота прошла".
     Вот  тут-то  и переворачивается твое личностное "Я" - с головы снова на
ноги (во всяком случае, так  многим кажется!). Тогда возникает далеко идущая
по смыслу реплика: "И,  не пытаясь  ничего отчетливо сформулировать, я понял
тогда,  что  нашел  ключ  к  Существованию,  ключ  к  моей  Тошноте, к  моей
собственной жизни. В самом деле, все,  что я смог уяснить потом,  сводится к
этой  основополагающей  абсурдности. Абсурдность  -  еще одно  слово,  а  со
словами  я  борюсь:  там  же  я прикоснулся  к самой  вещи".  Вот  тут-то  и
начинается пляска конфабуляций (от  латинского  confabulo - болтаю), то есть
выброс ложных воспоминаний, наблюдений, что чаще всего  происходит при явных
или мнимых нарушениях  памяти. Тогда рождается многозначительная  сентенция:
"Но ни одно  необходимое существо не  может помочь объяснить  существование:
случайность - это не нечто кажущееся,  не видимость, которую можно развеять;
это  нечто  абсолютное,  а стало  быть, некая  совершенная  беспричинность".
Запудривать мозги простому люду философы всегда умели мастерски, не стоит на
них жаловаться: такие дефекты  - их хлеб, то  есть дефекты "чистого разума".
Пусть  их!  В  добрый путь и  дальнюю  дорогу творцы  бури  в чашке  молока.
Переварим еще одну  очередную  абракадабру - почти что мистическую  формулу,
откровение  каббалистики: " Жалкая ложь, что - ни у кого никакого права нет;
существование этих  людей  так  же  беспричинно,  как  и  существование всех
остальных, им не удается перестать чувствовать себя лишними. В глубине души,
втайне, они лишние, то есть бесформенные, расплывчатые, унылые".
     Как же не родиться  здесь  помутнению  рассудка  и  тошноте. Она  может
родиться и у  доморощенного читателя,  пытающегося постичь пропитым разумом,
обхарканной  душой "абсурдность бытия  человека". Но,  слава Богу:  "Тошнота
дала мне короткую  передышку. Но я знаю, что она вернется: она - мое обычное
состояние.  Просто сегодня  я  слишком устал физически,  чтобы ее  вынести".
Однако  грянуло  время апофеоза, и  ФУП с  чувством великого удовлетворения,
настрадавшись под  самую завязку,  восклицает: "Но  наступит  минута,  когда
книга  будет написана, она окажется позади, и тогда, я надеюсь, мое  прошлое
чуть-чуть  просветлеет. И быть  может, сквозь этот просвет я смогу вспомнить
свою жизнь без отвращения". А когда все завершено, созрело ощущение, тогда и
вера Божья  воспрянет  духом:  "Милость и  истина  встретятся, правда и  мир
облобызаются" (Псалом 84: 11).

     7.1.

     Который уже раз - пожалуй,  восемнадцатый -  у меня в  голове  крутится
этот  треклятый  текст.  Оказывается,   поразительная   ясность  к   чему-то
выборочному  возникает  у больного  в  состоянии  сильнейшей интоксикации, в
преддверии откровенной агонии. То, что я серьезно болен и, практически, дышу
на  ладан,  было  ясно  без всяких поправок  на  случайную  ошибку.  Все мое
существо подвешено на тонком волоске, готовом оборваться в любую минуту.
     Плохо, но слышу сквозь  звон в ушах какой-то отдаленный технический шум
- агрегаты, машины шипят,  что ли? Где  нахожусь - не ведаю, что творится со
мной - тоже не пойму. Да и, вообще, - испытываю ощущения человека, бредущего
по вязкой трясине, покачивающейся  над  болотной  бездной, готовой поглотить
тебя в любое мгновение.  Однако запах бьет  в ноздри не болотный, а, скорее,
эфирный - знакомый, медицинский, привычный.
     Странно,  но глаза открыть не могу -  забыл,  как это  делается, чему и
какую команду надо давать? - чертовски забавная ситуация! По чести говоря, и
желания  особого  добиваться  зрячести  нет,  пусть  будет  так,  как  есть.
Удивительно мягкое, нежное желание со всем соглашаться, никому не надоедать,
не спорить, не надеяться... Агрессия испарилась полностью - забавно, однако!
     Не  могу вспомнить своего  имени и отчества, фамилии - это  уже  что-то
настолько  мифическое,  что и пытаться  бороться  с  провалами в памяти  нет
смысла... Однако отвлеченные тексты в голову лезут практически без спроса!..
Хамство, да и только!..
     Помню хорошо, что я врач... но... опять поплыл, .. плыву быстро куда-то
в  потустороннее царство, в  неведомое... Верно,  затягивает  полегонечку  в
царство теней, в преисподнюю...  Чу! Остановка... Подождал немного: вроде бы
начал возвращаться на землю.
     Мучает  страшная  головная  боль  - в  башке  словно  раздули  огромных
размеров  пузырь, и он теснит  мозг, сплющивает  его изнутри,  то есть  кору
головного  мозга распластывает по  внутренней сфере черепной коробки. Трудно
дышать,  да и не хочется. Но, кажется, что-то дышит  за  меня - раздувает, а
потом сжимает легкие. Воздух в них набирается и выпускается с большим трудом
-  какие-то вязкие пробки мешают свежему и отработанному потоку. Хрип, свист
невероятный - может быть то и есть "технические шумы"?
     Болит  грудная клетка  -  трудно  ей,  родимой  приспособиться к  ритму
воздействия неведомой  силы,  управляющей  извне  дыханием.  Гортань страшно
саднит -  на  кол что ли ее посадили?..  Комок в горле не сглотнуть,  мешает
что-то...  Так, так, придурок, - это  я ласково к  себе обращаюсь  - собирай
интеллект  в  кулак,  думай,  немного  напрягай  остатние  извилины:  все,..
включился,  -  конечно,  я  на  управляемом дыхании, а  в  гортань  втиснута
интубационная трубка. Ну и славно, волноваться, сглатывать не  стоит - отсос
же работает. Он автоматически включается  - очищает и гортань, и бронхи. Так
пусть текут слюники, не страшно...
     Нет  сомнений, варвары исцарапали слизистую по всему ходу интубации. Но
это хорошее дело  - видимо, с  того  света вытаскивали  активно,  старались,
резвились на все сто. Странно, однако  ж, врачебная грамота  сидит  в голове
прочно - словечки всякие,  названия так и всплывают, словно пузырьки воздуха
в стакане  с нарзаном,  -  все отлажено,  действует без  принуждения, а  вот
вспомнить имя и  фамилию не  могу! Наверное, потому  что  сам  себя  величал
полностью довольно редко - все больше к другим обращался. Это, как с номером
собственного  телефона  -  если  живешь  один, сам  себе не  звонишь,  то  и
забываешь номер.
     Ах, Боже ж ты мой, опять тошнота  накатилась! Противно до  ужаса! Да  и
рвать-то нечем,  желудок, вестимо, пуст... Опять закачала противная трясина.
Проваливаюсь... Поехали! Скорость увеличивается и вот приходит ощущение, что
несет тебя  стремнина  -  огромный водный массив - он крутит, как  хочет,  в
водоворотах, на порогах, а впереди уже маячит сброс с  высоченного водопада,
улетающего  в какую-то отвесную горловину, продолбленную  среди мощных скал.
Отвратительная невесомость, как у летящего на самолете в момент снижения для
посадки, только почему-то летишь не лицом вперед, а спиной, затылком... И от
этого   мутит  еще   больше.   Печальная   тема  -   Темнота!..   Тошнота!..
Невесомость... Суки, братья по профессии!.. Следите за капельницей! Иначе  я
опять грохнусь в преисподнюю.!
     * * *
     Сколько  был  в  отключке  не  ведаю - да  и  зачем мне  знать,  важнее
чувствовать, что возвратился на Землю, выкарабкался, приплыл  из неоткуда. И
опять полез  в голову  этот дурацкий  текст  -  ну, сколько можно?  Кончайте
борзеть, в  натуре! Кстати, а  что же это за текст?  Ведь  если  я легко его
воспроизвожу, то и смогу вспомнить все, что с ним связано:  вот она ниточка,
которая выведет меня из  забытья. Как там Ильич  говорил:  "необходимо найти
главное звено,  потянув за которое, можно вытащить всю цепь".  Классно, ведь
вспомнил:  Ильич  -  это  вождь   пролетарской  революции,   марксист.   Он,
безусловно, мудак, - но не более, чем все остальные. Нормально реагировал на
свои несчастья: говорят,  выл от осознания своей никчемности,  когда болезнь
доконала. Этого горестного  воя даже местные  волки пугались, а крестьяне-то
обходили усадьбу в Горках крючкастой стороной.
     Разобраться основательно  - то  все мы, наверняка, такие же мудаки. Вот
я, например,  чего здесь валяюсь? Чего в  беспамятстве околачиваюсь - дышать
не хочу, блевать и  писать стесняюсь - надо решительно кончать с пижонством!
Кстати о  птичках: а писаю ли я вообще, не говоря уже о регулярности святого
анального акта?  Токсины-то надо выводить из  организма  как-то. Что-то я не
помню приятного тепла под попкой, как в детстве, да и пеленок давно никто не
менял. Где  же моя мамочка-то? Неужели бросила на произвол судьбы,  забыла в
трамвае. Может покричать, поплакать - кто-то и отзовется!.. Но не помню, как
надо кричать, плакать, писать. А вот этот дурацкий  текст  про какого-то ФУП
отлично помню. Страшное дело!..
     Так,..  вернемся  к нашим  баранам:  откуда  взялся надоедливый  текст?
Думай, урод!..  - Понял,  не дурак!.. Текст мне подарили -  Кто?  Соображай,
жопа! Кто подарил  текст, чей он?.. - Текст подарила женщина. Какая женщина?
- Красивая  женщина  и звали  ее...  -  крутись, вертись колесо памяти ... -
Муза! Итак, красивую, зрелую женщину звали  Муза. Уже хорошо - маленькая, но
все же победа!
     Яркая вспышка света ударила в башку: что-то завертелось, защелкало (но,
кажется, щелкало  не в черепной коробке,  а за ее пределами). Мягкая, нежная
релаксация - успокоение, понижение напряжения, упокоение тревожности. Видимо
в резиновую  трубку капельницы вкололи дозу лекарства. Приятнейшее состояние
удивительно  благодушного человека,  просто купающегося в покое  и  счастье.
Можно  себе  представить:  если  я  заинтубирован  (а  в  том  нет  никакого
сомнения), то  на лице у меня  постоянная улыбка идиота, добавим к ней еще и
состояние  тихого  помешательства,  радости!  Страшно,  аж  жуть!..  Видимо,
эскулапы закапали мне чего-то из  тормозящего сверхмеры... Знают  свое дело,
черти, сами  поняли,  когда мне  нужно помочь,.. скорее  всего, на  мониторе
увидели  какие-то знаки... Странное дело: о том, что  касается медицины кора
мозга быстро догадывается.  Но  о мирском нет четких представлений... До сих
пор не пойму в какой стране я нахожусь, что со мной приключилось, и кто я по
фамилии  и имени. Одно мне  кажется,  что я  все же  мужчина, а  не женщина.
Какая-то внутренняя мужская уверенность присутствует во мне, даже  вроде  бы
хочется крикнуть:  "Бабу мне,  бабу"!  Хотя  не понятно, а  зачем мне  нужна
баба-то? Впрочем, какие-то далекие ассоциации выползают на свет Божий.
     Но вот, кажется, успокоилась пляска Святого Витте... Теперь поговорим о
женщинах: Муза - тетка Володи Сергеева  (брат по отцу!) звонила,  пригласила
меня посетить  ее. Не помню точно когда  это было - да это и неважно.  Живет
она по соседству - на Гороховой. Я выслушал долгий рассказ о родственниках -
все  было необычно  до  экстравагантности! Я,  оказывается,  Сергеев Дмитрий
Александрович - по отцу - прошу любить  и жаловать. Папаня мой  был ходок, а
мамочка,   видимо,   разбиралась  немного   в  генетике,  потому  и   решила
утилизировать  элитный  генофонд.  Недаром  говорят: если  хочешь  родить от
мужика ребенка, то значит  любишь его. Это еще Фридрих Ницше  утверждал, что
самый лучший подарок для настоящей женщины  от мужчины  - это  беременность,
ребенок.  Чем  сильнее  она  хочет  от  конкретного  мужика  ребенка  - тем,
естественно, сильнее любит своего избранника. Вот она - народная мудрость, а
заодно и психологическая проба, переплетенная со здоровой биологией!
     Итак, первая победа: я вспомнил свою фамилию, имя и отчество. Но только
по отцу  - а  это значит, что отцовского во мне больше, чем материнского. А,
говорят,   евреи  пишут  национальность   по  матери   -   ошибочка,   бред:
национальность - явление не формально-паспортное,  а биологическое. Генофонд
необходимо  тестировать  -  выяснять  чего  и  от  кого больше унаследовано.
Понятно вам, сукины дети! Son of a beach? - так величают  приблудных детишек
строгие  англичане  и  американцы.  Не  понятно,   правда,  почему  то,  что
происходит на  пляже, необходимо  считать  пороком.  Может быть, именно  там
женщина  встретила  своего  героя.  Но  пусть  их!  Теперь  все  же  следует
установить: соответствуют  ли эти сведенья паспортным данным. Что я  горожу:
причем здесь  паспортные данные? Опять  формалистика!.. Все же я  еще  плохо
владею собственным мозгом!..
     Однако  остались  неразрешенными несколько  вопросов.  Первый  -  как я
значусь  в  миру,  под  какой  фамилией (имя-то  наверное  единое)  и  каким
отчеством?   Второе   задание   хуже  первого:   когда  же  состоялся   этот
примечательный разговор  с прекрасной дамой? Может  быть все было так давно,
что я уже должен  привыкнуть к  новой информации  о  своем происхождении, а,
возможно,  все совершилось  только  вчера  или  позавчера?  Печальный  вывод
нависал  над  моим  затылком, как  Дамоклов  меч:  ясно, что  с головой моей
нелады! Ретроградная, да,  пожалуй, и антеградная амнезия налицо. Худо дело!
Но  нечего  паниковать -  надо  пробовать  разобраться  во  всем  не  спеша,
потихоньку, последовательно и основательно.
     У меня был отец  общий с Владимиром. Муза  рассказала кое-что  о  нем и
подарила рукопись  одного  из его, с позволения сказать, литературного эссе.
Дома  я  прочитал его, и  оно  запало мне в  душу. Почему запало?.. Черт его
знает!.. Скорее всего от того, что сам я пребывал все мои 28 лет (О, возраст
вспомнил!) в состоянии выключенности из мирской суеты - купался в море своих
научных  фантазий,  не замечал  погоды, остальных  людей, забывая  о  личной
жизни... Но об этом потом,  попозже - наверняка, будет еще для самобичевания
время. Пришлось  перечитать нескольких французских авторов, и теперь вся эта
литературная каша перемешивается в моей голове.
     - Сергеев,.. Дмитрий Александрович, вы меня слышите? - вроде бы снаружи
раздается мужской голос.
     Голос  повторяет  один и тот же  позывной несколько раз подряд. Видимо,
кто-то извне пытается прорваться ко мне, в мою прострацию, в мое забытье,  в
мое виртуальное царство, в  мою Тишину и Тошноту. Надо решить:  отвечать или
не отвечать!? Мне, вроде бы, и так неплохо - зачем чужие люди в моем доме...
Стоп!  Может быть, как раз  я в чужом  доме! Тогда чего  же изображать немую
статую -  сфинкса, скажем.  Надо отвечать, но как? Дурак, необходимо  подать
знак, что  ты их слышишь. Буду пробовать шевелить пальцами рук, а может быть
удастся и  пошевелить  всей  ладонью.  Откуда  что берется!. Совсем  недавно
прикидывался идиотом - не знал, как помочиться, сглатывать. Надо же, теперь,
не задумываясь над командами, пошевелил руками.
     - Сергеев,.. Сергеев!.. Дима, ты слышишь меня. Давай-ка, друг, открывай
глаза, не ленись, симулянт!
     Интересно,  какой  говнюк  решил  спуститься   в  общении  со  мной  до
фамильярности?.. Точно, это же Коля  - мой приятель. Свой парень в доску,  с
ним  можно  и в  разведку пойти и в  "острый опыт"  спуститься. Глаза  стоит
раскрыть...
     Белая пелена! Но это, видимо, потолок, а не снег в горах и тем более не
слепота.  Я лежу на  спине  и глаза мои  уставились в потолок. Надо сместить
взгляд  - вправо, влево,  вперед!  Вот  и расширилась панорама -  ясно,  это
палата  реанимационного  отделения.  Во, а  это друзья-товарищи,  коллеги  с
ненасытными  от  любопытства рожами -  никак не могут поверить,  что пациент
решил  не  умирать!  А вот и Коля Слизовский -  черная  борода из  под маски
выбивается, морда худая, глаза взволнованные, тревожные  (неужели из-за меня
так переживал, дурень!). Никто его переживать  и  не  просил. Очень  нужно -
страсти мордасти какие-то,  телячьи  нежности! Вот, заулыбался, и  остальные
пристегнули улыбки.
     - Дима! - опять говорит  Коля. - Мы хотим  вывести  тебя с управляемого
дыхания. Как ты себя чувствуешь? Не возражаешь, вообще-то? Мы тут все рядом,
шприцы с зельем наготове. Рискнем? Ты моргни, дай знать - глазами.
     Чудак, вопросы  задает  - действовать надо,  а не языком чесать.  Я уже
истомился с  этой трубкой в зобу - снимать давно пора! Еще кору, дыхательные
центры растренируют, черти!
     Манипуляция  противная,  даже  с эстетической точки зрения  (дать бы им
всем  по  роже ногой, но  не достать!): однако приятно,  что при  отключении
"управилки" дыхательные центры лихо подхватили функцию: куда приятнее все же
дышать    самостоятельно!    Колька    ликует,   как    дитя.    Анечка    -
медсестра-анестезиолог,  красавица, умница, - прослезилась даже! Хорошие они
все  же  ребята!  Сейчас  языками чесать  будут  - вопросики,.. вопросики,..
уточнения...
     А  для  меня все же радость особая  - на Землю  вернулся...  Вот он  я:
некрасивый,  худой,  изможденный,  с  исцарапанной гортанью,  трахеей,  весь
исколотый, с катетором  в пипиське и капельной системой, присобаченной через
иглу в правой  ноге.  Все тело сразу же зачесалось, заелозило...  Зачем - на
муку - они меня вывели? Из приятного  времяпровождения  я  вывалился. Теперь
забуду все сокровенные  тексты, а  стану фиксироваться на  мирской мишуре!..
Впрочем, говорю и думаю чушь - человек обязан руководить собой сам!
     Коля   Слизовский,  не  мешкая,   принялся  выполнять  все  необходимые
мероприятия:  осмотр,  выслушивание  (его,  бесспорно,  особенно  беспокоили
легкие),  оценка  периферической  неврологической  симптоматики.  Слов  нет,
ковырялся  он  основательно, а  потому  довольно долго.  Когда,  наконец-то,
угомонился,  то  вперил  счастливые  и  задумчивые  глаза  в  меня:  видимо,
результаты осмотра его обнадеживали,  но, конечно, волнение за исход лечения
все же оставалось.
     Дима, - начал он, - ты хоть помнишь, что с тобой приключилось.
     Для  меня было  ясно,  что  начинается проверка сохранности интеллекта.
Интересует врача, не  увяла  ли кора  головного  мозга  во  время  гипоксии,
кислородного голодания.  Может  быть,  находясь  на управляемом  дыхании,  я
деградировал,  превратился  в дебила.  Захотелось пошутить  - надо  выдумать
нештатную  аггравацию, да такую,  чтобы  повергнуть Николая в транс, в хлам!
Вот будет потеха!
     Я  вперил непонимающий взгляд  в  эскулапа  -  моего  друга,  товарища,
коллегу по исследовательской и лечебной работе:
     -  Собственно, кто вы, молодой человек?  Если вы из  инквизиции, то все
индульгенции  я  уже  давно  оплатил.  И  на  торжественном  сожжении  Жанны
д[,]Арк  я  присутствовал  и  осуждал колдунью.  Орлеанская  дева
никогда у меня в чести не была.  Чего вам еще надо,  милейший?  А  алхимией,
гаданьем на внутренностях я вовсе не занимаюсь! Отметите никчемные наветы.
     Все это я выпалил в один присест, видимо страшно охрипшим голосом. Коля
поднял немного усталые  глаза, посмотрел  на меня молча, а потом сказал, как
отрезал:
     - Кончай выпендриваться. Косить под пятнадцатый век - святая наивность.
Да я  запутаю тебя в  датах,  не говоря уже о фактах, событиях. Ты  же неуч,
хоть  и ученый - ничего ты кроме медицины  не  знаешь,  ты даже свои научные
работы пишешь с  грамматическими  ошибками, а про пунктуацию  и говорить  не
приходится.  В  школе ты валял  дурака, потому что занимался в биологическом
кружке при Университете, да пропадал в Зоопарке, мыл клетки в школьном живом
уголке. Ты - недоросль,  повернутая на биологическое мышление, и это как раз
в  тебе ценно. А в  истории  - ты  сущий профан.  Ну, скажи мне, например, в
какие годы велась Столетняя война, уж если ты заговорил о Франции? А в каком
городе  сожгли  Орлеанскую  деву  на  костре?  Ну  что,  заткнулся,  глазами
хлопаешь, ученый олух!. Помни пока  я жив: Столетняя война велась с 1337  по
1453  год,  а  Жанну,  обвиненную  в  ереси,  сожгли  в  Руане. Ты там  был,
самозванец?
     Коля  помолчал,  наслаждаясь  мимикой  больного  человека,  мучающегося
угрызениями совести, потом продолжил:
     - Ну, а  теперь  скажи,  бездарь,  в  каком  году Орлеанская дева  была
канонизирована?
     Коля  ждал  долго ответа,  подсчитывая пульс.  Он  хорошо  понимал, что
правильного ответа не  будет.  На усталом лице "палача", прочно  оседлавшего
аверсивную  терапию,  застыла мина  величественного превосходства. "Дурак, -
подумал я, -  изгиляется  над больным и ослабленным. Попробовал бы сражаться
со мной, когда я на коне и в полной боевой форме". Тем не менее, надо отдать
должное - владеет  Коля методом  дисциплинирования пациента  мастерски.  Так
раскатать зазнайку  может  только артист, мастер своего дела. Мысленно я ему
аплодирую, но все принятое на свою голову обязательно возвращу с лихвой. Дай
срок, паршивец!
     - Запомни,  ученая моль, -  продолжил топтать мои  кости Слизовский,  -
канонизировали  ее  только в  1920  году. Именно  в те годы  в  нашей стране
большевики-идиоты начали рушить храмы - тем и вырыли они себе могилу загодя.
     Что  оставалось делать мне - ослабленному болезнью? Мычать, да молчать.
Да и  чего  греха таить,  конечно,  образование  мое было  однобоким, сугубо
медико-биологическим.   Коля   на   историческом   фронте   мог   дать   мне
сокрушительное сражение. И я начал примирительно:
     - Ну,  вот, Николай, с тобой уж и пошутить нельзя. Сразу  срываешься  в
штопор, оплеухи развешиваешь. Чувствую, что провел ты у моей постели не одну
бессонную ночь. Истомился, озлобился, зачерствел.
     Николай,  конечно,  простил мне неудачный  розыгрыш.  Просто  он  хотел
установить дисциплинарные рамки. Известно, что все роковые несчастья у самых
достойных  врачей происходят  при лечении своих родственников или закадычных
друзей.  Известно:  "Нет  пророка в  своем  отечестве"! Точнее: виной  всему
являются издержки дисциплины пациента, ибо он воспринимает требования врача,
являющегося близким  человеком, ни как приказ, а как пожелание. Это дает ему
право не выполнять лечебные  предписания. Кроме того, безусловно,  снижается
магия  лечебного воздействия. Скажем, муж для больной жены - всего лишь муж,
сексуальный партнер,  которому  можно предъявить  массу претензий.  Какая, к
чертям,  здесь магия - бытовой конфликт всегда путается под ногами.  Примите
на счет еще и обязательные претензии к своей жене мужа-врача, фокусы которой
порой давно стоят у него поперек горла.
     - Коля, друг,  скажи, - продолжил  я допрос,  - почему ты  называл меня
Сергеевым. Что - это официальная моя фамилия?
     Коля  посмотрел  внимательно,  слишком  долго  для  простого  человека.
Видимо, в нем врач  пытался оценивал степень розыгрыша  степень  розыгрыша и
выраженность болезни.
     - Дима, сколько я тебя помню, ты всегда был Сергеевым -  и в школе, где
мы с тобой  учились  в одном классе  все десять лет,  и в период обучения  в
институте, и в аспирантуре, и потом, работая ассистентами, преподавателями в
институте - или,  как теперь  его обозвали,  - в педиатрической академии. Ты
спустись на землю, возьми голову в руки. Ты - Сергеев Дмитрий Александрович,
кандидат медицинских наук,  преподаватель кафедры детских инфекций,  успешно
выполняющий сейчас докторскую диссертацию. Могу подсказать тебе и тему твоей
диссертации: "Инфекции, вызываемые у детей  легионеллами". Это  как  раз  та
инфекция,  которая  чуть-чуть  не  загнала  тебя  на  тот свет.  Ты  ведь  в
беспамятстве находился семь суток, претерпел две  клинические смерти. Сейчас
у тебя тотальная, сливная  пневмония.  Правда, с  Божьей  помощью, пневмонию
тронулась в стадию разрешения. Но у  тебя еще  и инфекционный миокардит. Как
ты  понимаешь, вовлечены  в  процесс почки  -  амилоидозик сопливый  грядет.
Прочие системы организма тоже подранены, так что лежи смирно, не трепыхайся.
Выполняй все назначения врача - мои назначения, иначе башку оторву  напрочь.
Понял?!
     Для меня,  конечно,  все  это  было великой  новостью,  в  том  числе и
известие о родной фамилии, и я поспешил дополнить уточнения:
     - Коля, а не объявлялась ли по мою душу женщина по имени Муза?
     -  Была, была здесь  такая особа  - Муза Ароновна Зильбербаум -  весьма
броская женщина, скорее,  даже неотразимая и демоническая личность.  За пять
минут   разговора    всех   очаровала,   околдовала,   загипнотизировала   -
суперэкстрасенс  какой-то! Это  что:  благодарная пациентка  или  непонятная
дальняя родственница? На даму сердца вроде бы  не тянет по возрасту. Правда,
кто знает -  может ты в  граофилию скатился, и теперь тебя влекут пожилые, а
дальше дойдешь и до откровенных старушек?
     - Пошляк ты, а точнее - мудак! -  вот тебе мой ответ, Коля. Это сложная
история, да, пожалуй, понимание ее не подвластно твоему циничному врачебному
разуму. Все здесь завязано на памяти  о моем отце. Да ты помнишь, наверняка,
хотя бы  по литературе, профессора Сергеева Александра Георгиевича?. От Музы
я  узнал подробности  моего  появления на свет,  а  также  некоторые другие,
сугубо личные истории.
     Коля промычал  что-то неопределенное,  суть  которого сводилась к тому,
что цинизма  у меня еще больше, чем у него, а  мой  нынешний лиризм связан с
падением  жизненного тонуса.  Вот  именно для этих  целей  и будут,  по  его
мнению, полезны посещения демонической женщины.
     Однако он ничего не  говорил  о  моей матушке. Это  озадачивало.  Будем
разбираться и в этом:
     - Коля, скажи-ка откровенно, что с моей мамой? Где она, здорова ли?
     Когда  я задавал эти вопросы  на башку  навалилась гора  переживаний  и
подозрений - в глазах потемнело, я стал проваливаться куда-то. Эмоциональный
шок - было последней моей  мыслью. Шок от предчувствия чего-то трагического,
неотвратимого, страшного!
     Не знаю  через какое время я очнулся: тихо  шуршали и чавкали мониторы,
висела  в  воздухе  гробовая тишина. Повел  головой и глазами из  стороны  в
сторону  (трудно еще было координировать даже такие простые функции). В поле
зрения попала со спины ладненькая фигурка медицинской сестры реанимационного
отделения -  в  бледно-зеленой униформе  (изящные тапочки-туфельки,  штанцы,
рубашка с короткими  рукавами, колпак,  маска).  Она возилась со шприцами  у
малого операционного столика. Лицо не разглядел, не узнал даму.  Но как  все
же они красивы наши медицинские сестры за своей тайной работой - волшебницы,
кудесницы, валькирии.  Ах, если бы они такими оставались и дома! Цены бы  им
не  было.  Претенденты на руку и сердце стояли  бы длинными очередями.  А уж
если  к внешнему  эффекту  добавит  избирательный, многообещающий безопасный
секс, да мудрейшее  качество женщины - заурядность мышления!.. Мечты, мечты,
где  ваша сладость - не помню чьи стихи. Да, Бог с ними,  - что я,  в  конце
концов, энциклопедия лежачая!
     В  глазах еще гуляла белая пелена, и давила на мозг слабость. Тошнило -
мелко,  с  провокационным  подкатом от  эпигастрия (из-под мякитки)  вверх к
кадыку:   явно   поражены  некоторые   паренхиматозные  органы,   да  железы
безобидные. Печень шалит, взбрыкивает и поджелудочная железа замирает, почки
вяло фильтруют.  Но  что приятно и  от этого никуда не деться, -  простата и
яички  работают качественно - иначе с какой стати облизывать взглядом силуэт
медицинской сестры тяжелому больному!. Прогностический признак  безошибочный
- жить,  бесспорно,  будем  и блудить  тоже! "Все нам можно, только действуй
осторожно"!
     Прочь  второстепенное! Необходимо разобраться  со своей  болезнью. Коля
говорил (или приснилось мне это?), что у меня легиолнеллез. Законный вопрос:
откуда? Вроде бы разговор шел и о том, что я выполняю докторскую диссертацию
по этой теме. Может быть ноги растут из этого "холма"?!
     Надо  все  осторожно  вспоминать, не впадая в  рефлексию.  Всплывает  в
памяти виварий, клетки с  лабораторными животными (кролики и далее кошечки и
коты), радиоизотопная  лаборатория  в  подвале  корпуса  ЦНИЛа.  Был случай:
проводили мы  с Колей  (моим наперсником ученого  разврата) серию  опытов  с
заражением кроликов легионеллами (Legionella pneumophila), маркировали ткани
изотопами. В  группе контроля оставили самых сытых, да и кормили их отменно.
Затем шла  забивка, проверка, сканирование  срезов,  субстратов из различных
органов,  дыбы установить  избирательность  воздействия инфекта. Контрольных
кроликов - нет слов, грех то тайный, - но  пустили на мальчишничек: потушили
в сметане и с холодной водочкой слопали с друзьями-товарищами.
     Помнится, при  подсчете проб  оказалось, что в  это  контрольное месиво
попал  один  зараженный  кролик. Может  быть  он напакостил  - от  него  я и
заразился? Невероятно,.. но говорят же: Бог шельму метит! Но что-то здесь не
то: ведь была мощная  термическая обработка  -  кроликов тушили  в сметанном
соусе,  заливали  в желудке водкой,  а легионелла - бактерия  весьма нежная,
нестойкая.  Хотя и  здесь  имеются  тайны: никто  не  знает  как  легионеллы
выживают в магистралях горячего водоснабжения в вентиляционных  системах,  в
калориферах,  в  кондиционерах?  Ведь  первые  заметки о вспышках  массового
поражения тяжелым респираторным заболеванием появились в 1976 году: отмечали
непонятную  инфекцию  в  Филадельфии  среди  делегатов съезда  Американского
Легиона,  проживающих  в  гостинице. Что-то  подобное  было  зафиксировано и
раньше - в 1957 году среди работников предприятия по упаковке  мяса в городе
Остине, в 1965 году в психиатрической больнице Вашингтона, в 1968 году среди
служащих и посетителей  окружного отдела  здравоохранения в Понтиаке, в 1974
году в  той  же  гостинице  Филадельфии. То  были признаки  появления  новой
загадочной  инфекции, легко  возникающей  среди даже медицинского персонала,
посетителей учреждений, постояльцев гостиниц, пациентов некоторых больниц.
     Смертность от инфекции была высокой, эффективного лечения и диагностики
еще не  знали.  Это  теперь известны  более-менее хорошо  некоторые  повадки
госпожи легионеллы  -  грамотрицательной  аэробной  палочковидной  бактерии.
Примечательно,  что  эту  кокетливую  заразу  не  так  просто  вырастить  на
искусственных  средах:   более-менее  успешно   проходят  с  ней  фокусы  по
искусственному  выращиванию  при использовании  агара, содержащего древесный
уголь,  дрожжевой  экстракт, обогащенный альфа-кетоглютаратом  (BCYE-альфа).
Но, к сожалению, BCYE-агар, являясь  отменной питательной  средой для многих
бактерий, то есть он не обладает селективными свойствами. Возишься, возишься
с  такой кормежкой заразы,  а  получаешь месиво  из  бактерий-разбойников  в
компании  с  грибами.  Приходится колдовать,  повышая селективный  эффект  с
помощью  цефамандола, полимиксина,  анисомицина.  А строить  диагностику  на
биохимических  качествах бактерии вообще бесперспективно - вот и крутись как
хочешь! Я с удовольствием прошелся по кладовым памяти только для того, чтобы
проверить  на  сколько   они  опустошены   болезнью.   Оказывается,  кое-что
сохранилось!
     Вся эта научная тарабарщина,  способная вывихнуть мозги непосвященному,
- всего  лишь  диагностический тест на  умственную ограниченность,  проверка
качества мышления.  Было очевидно, что какие-то куски жизни из памяти выпали
за  время болезни напрочь, но это в малой  степени  коснулось профессии. Вся
надежда на то,  что со временем утраченное восстановится.  Вдруг ясный удар,
как молнией, по  сознанию: в памяти всплыла история,  которая вызвала прилив
сильнейшего стыда и угрызения совести.
     События те произошли раньше, до тех развлечений с коллективной жрачкой,
называемой мальчишником.  Любой эксперимент - это варварство  по отношению к
лабораторным животным. Недаром  И.П.Павлов на  собственные  деньги состряпал
памятник  лабораторному  псу.  Угрызения  совести и его,  великого  ученого,
мучили. А сколько заморено  в лабораториях морских свинок,  мышек, крысиков,
кроликов,  кошечек.  Кошечек  ловили  бомжи и приносили в виварий по цене  -
пятерка. И нам, грешникам, приходилось их мучить и забивать в  остром опыте,
естественно, ради интересов науки.
     Многие  черные страницы нашей научной  деятельности  всплывали  ясно  в
ночное  время,  превращаясь  в  кошмарную  пытку,  состоящую  из  совершенно
справедливых  угрызений   совести.   Жил   одно  время   в  компании  нашего
лабораторного  кошкотария  замечательный кот  -  без  имени,  неопределенной
масти,  но  больших  размеров и  примечательного характера. Он так  поставил
дело, что при кормлении вперед его никто из собратьев к  пище не совался. Ел
барин  всегда  обстоятельно  и  долго.  Остальное  племя  молча  взирало  на
чревоугодника - но таковы были порядки, которые он завел, и мы ему не мешали
- мы тоже уважали  кота. Нарушитель из числа собратьев карался выволочкой, а
нас он, при слабых  попытках восстановить демократию,  одаривал  презрением.
Зато в кошкотарии всегда был покой  и  порядок  - все особи знали свой час и
свое место.
     "Всесоюзного старосту" щадили, не вводили в опыт, ибо он был формальным
лидером -  вожаком  лабораторный  стаи.  Однажды  принесли  к  нам еще  одну
кошечку:   была   она  настолько  женственна,  что   возникал   даже   некий
гипнотический эффект -  эффект "принцессы на горошине".  Под гипноз попадали
даже  люди - лаборанты,  младшие и  старшие научные  сотрудники.  Наш  лидер
сломался  с  первых минут: он  позволил кошечке  спать  рядом  с собой  - на
подстилке, в  тепле у батареи. Он помогал ей  вылизываться и  с божественным
терпением ожидал, когда она насытится казенной пищей, не  подпуская при этом
к  кормушке  остальную стаю.  Она же принимала  подарки судьбы, как должное.
Безусловно, это была настоящая, искренняя любовь.
     Но несчастье со  счастьем ходят парою. Я  на длительный  срок  уехал  в
командировку и,  когда вернулся понял, что  случилось непоправимое - кошечку
включили в острый опыт, не было в живых уже и примечательного кота. Это я не
уберег любовников -  в  спешке отъезда  не проинструктировал нового старшего
лаборанта.  Мне  рассказали  следующее:  когда кошечку  в наркозе распяли на
препаровочном  столике, подошел кот. Кошки избегают  глядеть на экзекуции, у
них,  как  правило,  не  отмечается  видимого  сопереживание,  но  наблюдать
страдания  других  они все же не  стремятся.  В  данном случае  имело  место
отступление  от общего правила: наш  кот  смотрел на  истязания так,  словно
хотел запомнить эти муки своей подруги на века. Говорят, что по морде у кота
текли  слезы, но  дать  обратный ход  опыту  уже было невозможно.  Вожак  не
отрывал тяжелого взгляда от страшной картины обнаженных внутренних  органов,
пульсирующего  сердца, взметающихся и снова  сжимающихся  легких.  Кот  явно
пытался  принять,  оттянуть  на   себя  страдания  подруги.  Он,  застопорив
немигающий взгляд,  не  пропускал  ни  одного  мгновения  тяжкой  агонии еще
живого, родного существа. Скорее всего,  после раннего отлучения от матери в
его не очень долгой, но боевой свободной жизни, любовь  к этой  кошечки была
единственная, и  для  себя  он  решил  -  последняя! Он  видел ее  душу, еще
кружащуюся   здесь  же,  над  тканями,  органами   распростертого   в   муке
беззащитного тела, превращенного в анатомический препарат.
     Мужественный кот поставил все, в том числе и свою жизнь, на кон - он ни
в  коем  случае  не должен был  пропустить момент полета этой души туда -  к
Богу!  Кот,  словно  знал, что он  вскоре заставит  себя, испытывая  великое
счастье,  последовать  за  своей  подругой.  Кот  зафиксировал  в  мозгу все
алгоритмы   прихода  смерти.  Ему  только  необходимо   было   зафиксировать
траекторию полета души. У кошек своя навигация, особое чувство пространства,
и эти свойства реализуются у них  на не ведомом науке уровне.  Мы до сих пор
еще не знаем того, как рождается кошачье мурлыканье. Кот впитал все  имеющее
отношение  к  смерти,  видимо,  только  для  того,  чтобы  дать  возможность
проследовать и своей душе тем же маршрутом.
     Всю  ту  сцену,  войдя  ненароком   в   лабораторию,  наблюдал  Николай
Слизовский.  Он  схватил нерв ситуации  моментально  - решительно  отшвырнул
лаборанта  и прекратил муки, быстро  отключив сердце мученицы. Только теперь
кот первый и единственный раз издал  разрывающееся  болью, стоном, отчаянное
"Мяу"! Жуть этого вопля ощутили все присутствующие - люди,  остальные кошки,
кролики. Коля  встретился  взглядом  с  котом:  говорят,  что  такие встречи
страшные  и роковые.  Потом Николай - прожженный экспериментатор, загубивший
сотни жизней лабораторных животин, - не мог без слез рассказывать о том, что
он  прочел  во  взгляде  настрадавшегося  кота.  Тело  кошечки  положили   в
полиэтиленовый  мешочек  и отдали  в  распоряжения  вожака:  он  пролежал не
шевелясь,  с закрытыми глазами на подстилке рядом с завернутым трупиком - на
то  место,  где любимая кошечка  еще совсем недавно  спала,  одаривая нежным
живым теплом  своего избранника.  Кот  пролежал,  обнимая  пакет,  только до
вечера  - к 20-ти  часам здесь было уже  два закоченевших  труппа.  Николай,
задержавшийся  допоздна,  сам обнаружил бывших  любовников  мертвыми  и  без
ошибки  поставил  диагноз  -  молниеносная идиопатическая кардиомиопатия  по
шоковому типу с остановкой сердца!
     Гистологическое исследование в таких случаях определяет  массивные поля
интенсивного интерстициального и  переваскулярного  фиброза,  созревшего так
быстро, что трудно в это даже поверить. Все то происходит на фоне минимально
выраженных  некрозов  и вялой  клеточной  инфильтрации.  Кот, словно  впитав
клетками мозга алгоритмы смерти своей  подруги, затем мысленно повторил весь
путь зафиксированной агонии на патофизиологическом уровне в своем организме,
развернув  при этом смертельный удар  прямо  на хромосомный аппарат  клеток.
Жесточайшим  волевым импульсом  это убитое горем существо  сумело остановить
сердце,  дыхание,  работу  эндокринных  органов  и  отключило   в  последнее
мгновение ненужный мозг.  Не нужно было  ему сознание, хранящее горе утраты,
образ последней пытки, мучений дорогого существа.
     Потом,  позже,  я  имел  возможность  уточнить у  многих  специалистов,
работающих с лабораторными  животными, встречалось ли что-либо подобное в их
практике. И мне  ответили, что  аналогичные случаи бывали  - либо с кошками,
либо с собачками, даже с морскими свинками. Значит наш  опыт не единственный
-  животным  свойственны  переживания не  менее  сильные,  чем людям.  А  мы
беспардонно  вторгаемся  в  чужую  жизнь,  распоряжаемся  судьбой  существа,
принадлежащего   только   Богу.  Высокомерие  и   черствость  движут  нашими
поступками, позволяя считать  жизнь братьев меньших чем-то мало значительным
и  безусловно относящимся к  нашей  мирской,  человечьей компетенции. Но  за
такие грехи тоже придется платить.
     Память о  любимой, единственной  и неповторимой,  была  у нашего  кота,
которому мы и имя-то достойное не удосужились  дать, сильнее  удара осиновым
колом по  голове. И наносил такой удар беззащитному существу человек-садист.
У   бездомного  и  одинокого   в  горе  кота  отняли   единственный   случай
соприкосновения  со  счастьем,  оставив  его  ни  с  чем  в  этом  страшном,
агрессивном,  абсурдном мире.  Кто  сказал, что  можно убивать животное ради
того, чтобы поиграть в исследование человечьих проблем? Играйте, если вам то
угодно, на самих людях - ведь это же  их, а  не  кошачьи, проблемы.  Кто дал
такое право человеку? Скорее всего, человек украл такое  право  у  животных,
пользуясь  своей  силой и  властью.  Сама  жизнь, проходящая  перед  глазами
загнанных,  затравленных  слабых  существ  подтверждала  Святые  слова:  "Не
надейтесь на князей, на сына  человеческого, в котором нет спасения" (Псалом
145:3).
     Я ни на минуту не сомневаюсь: моя болезнь - это расплата за грех! Кошки
-  наши  сотоварищи  по  поиску  социальной  гармонии,  но  не  только.  Эти
загадочные существа обеспечивают нам адаптацию к  природе: они  сопровождают
нас  по жизни,  защищая,  например, от  крыс,  приход  которых  в дом всегда
ассоциируется   с    появлением    горя.   Боевые,   самоотверженные   кошки
профилактируют страшные болезни, переносимые крысами,  но они  еще и очищают
наш микромир от вредных мистических воздействий. Ведь  когда первой впускают
в  новый дом  кошку,  то дают  ей возможность без помех оценить  присутствие
чертовщины, трансцендентных  наводок, полтергейста, которые затем она примет
на  себя, оградив  тем  самым  от  вредных  воздействий своего  сотоварища -
человека.   Кошки  -  всегда  самоотверженные  жертвенники,  ибо  таково  их
предназначение, обозначенное Творцом жизни  на земле.  Понятно, что не стоит
бояться мистики без оглядки: мистика -  это  то, что  еще не познано наукой.
Вполне вероятно,  что  в этом мешке тайн  спрятано обыденное,  не приносящее
вред человеку. Однако кошку всегда сочетали с колдовством  и чарами,  против
которых  человек  оказывался  бессильным.   Являясь   природным  консументом
человека,  эти  маленькие  зверки  порой оказывались  сильнее  самого  "царя
природы".
     Как известно,  латинское  consumo  переводится как потребляю.  Так  вот
кошки за незначительную плату в  виде  тепла человеческого очага и горсточки
пищи  потребляют  и  то,  что  мешает  человеку, от чего ему  грозит злейшая
опасность.  Даже в музеях давно  поняли  этот феномен и содержат  на  страже
раритетов кошачьи стайки. В этих замечательных ласковых существах живут души
тех, перед кем мы  провинились. Их взгляд - напоминание о наших грехах перед
младшими  братьями  и сестрами. Потому  ни один человек не  может  встретить
прямого,  откровенного  кошачьего  взгляда,  иначе последует  такой  всплеск
угрызения совести, от которого разорвется даже самое  черствое сердце. Кошки
и здесь берегут  жизнь  человека  - они не  позволяют  читать человеку  свои
потаенные мысли и всегда отводят взгляд первыми.
     У древних римлян было поверье,  что каждый человек наделяется гением  -
своего рода Ангелом-хранителем. Он сопровождает человека по жизни от момента
рождения  и  до  смерти,  определяя, подсказывая какие  поступки  тот должен
совершать, а какие отвергать.  Римляне даже  пировали с друзьями ради  того,
чтобы  доставить  приятное  своему  гению.  Женщинам  особо  помогали  гении
женского рода, которых торжественно  величали  -  юноны.  И если большинство
древних римлян "местным гением" считало змею, которую одаривало прекрасными,
сочными, спелыми плодами, то в нашей  современной жизни, когда змей порядком
истребили, кошки заняли почетное место всесильных хранителей судеб. Отсюда и
простенький вывод  - в  каждом доме на равных правах с человеком должна жить
кошка.
     Многое за время моего пробуждения от беспамятства уже встало на место -
моя  память  всколыхнулась  и дух покрепчал. Сознание прояснилось, наверное,
окончательно,  под действием  вспышки,  называемой пробуждением  от  смерти.
Что-то  подобное,  скорее  всего,  произошло  в  то  последнее  мгновение  у
лабораторного  кота, когда он вдруг  понял, что уходит из  жестокого мира  в
обнимку с любимой. Но то было финальное  прояснение, с последующим движением
точно наоборот, а сегодня я надеялся на возвращение к жизни.
     Кто  знает,  -  скорее всего, мы  все лабораторные  коты, состоящие  на
службе  у  высшего  разума.  Нам надлежит  потому  демонстрировать  и меньше
гордыни.  Ясно,   что  надо  настойчиво   изучать  не  только  биологические
закономерности, но и законы морали, прописанные в Священном Писании, ибо это
тот  регламент,  который установлен  свыше  и доведен до нашего сведенья  не
шутки ради. По ним будет осуществляться Страшный  суд  и выноситься конечный
приговор нам всем, в том числе, и с учетом того, как мы относились к братьям
своим меньшим. Мне слышался верный зов: "Я  видел, что  Агнец снял первую из
семи  печатей,  и  я услышал  одно  из четырех  животных,  говорящее  как-бы
громовым голосом: иди  и смотри".  Я хорошо помнил, что  эти  слова  были из
Откровения Святого Иоанна  Богослова, из шестой главы,  из  первой  стихиры.
Далее я заснул здоровым, крепким сном -  сном-рывком к окончательному выходу
из Забытья, из Тошноты, движению к Настоящему и Будущему!

     7.2
     "Пора выкарабкиваться  решительно и бесповоротно!"  -  то  были  первые
слова, с которыми Коля подошел к моему "кровавому  ложу". Нет, нет  -  крови
видимой не было, но  была память раздавленной болезнью  плоти,  когда кровь,
вяло циркулирующая в  организме, хранила еще ростки тленья. Слава Богу и его
помощникам - эскулапам: я  уже стряхнул  сон, контролировал ситуацию. У меня
не было никакого желания сопротивляться разумному, и мысленно я согласился с
Николаем: "Пора выкарабкиваться окончательно!".
     Но мысли мыслями, а объективная  реальность - штука суровая. Голова моя
периодически  уплывала   в   какие-то   края   неведомые,   мысли   все  еще
концентрировались избирательно - только на чем-то приятном и очень близком к
профессии, а вот сведенья о личной жизни  давались с большим  трудом. Я даже
не  мог вспомнить где живу, с кем  живу, женат ли, есть ли у меня дети.  Мне
порой  казалось, что я  инопланетянин, давно побывавший на  этой планете,  и
теперь,  после  длительного  отсутствия,  по  возвращению  пытаюсь вспомнить
далекое прошлое. Мистика и реальность в моем сознании все время сталкивались
лбами, переплетались руками и ногами, запинались друг о друга, спотыкались и
падали мордой в беспамятство.  К тому  же  ужасно  мучила эта отвратительная
слабость, легко переходящая в противное мелко-предательское  выпадение ритма
сердца  - вовсю хлестали экстрасистолы.  На  плечи словно  бы давила тяжелая
гора,  сгибающая  позвоночник,  скрючившая  меня как  вопросительный  знак -
символ,  обозначающий  массу  неведомых сведений.  Безобразно  нудно  тянула
неотвязная  боль  в  сердце - казалось, ощущалось почти физически точно, что
какой-то  "коленчатый вал"  треплет  ножки пучка Гиса, наматывая их неровным
пучком пряжи. Боль нельзя было локализовать и описать точно, ощутить в форме
занозы,  чтобы,  поднатужившись, вытащить  из сердечной мышцы. Ясно, что это
лиходейничал инфекционный миокардит, сопровождающий  общую тяжелую инфекцию,
в которой еще приходилось основательно разобраться.
     Коля  молча,  долго  и  внимательно  выслушивал   мое  сердце,  легкие,
выстукивал  границы  поражения,  мял  живот,  определял  степень  увеличения
печени,  колотил по  почкам,  собираясь  по  всем  правилам  выявить симптом
Пастернацкого,  потом  достал  неврологический молоток и принялся  проверять
периферические  рефлексы.  Наконец,   мой  нечаянный   экзекутор   отошел  к
негатоскопу и  уставился в подсвеченные рентгенограммы.  Далее  пошла считка
результатов    кардиомониторинга,   разбор    клинических,    биохимических,
иммунологических исследований крови. Все шло своим чередом, по тем правилам,
которыми бы руководствовался и я сам. Только сейчас, мне не хотелось вникать
во  все   эти  тонкости   -  какая-то  отстраненность  от  врачебных  правил
присутствовала  во  мне: хотелось больше  искать влияние потусторонних  сил,
исследовать мистические  феномены, а не заниматься абстракциями, алгоритмами
ученого  надувательства. Было ясно, что  все получиться лишь так, как угодно
Богу  - судьба моя давно нарисована в виде космической параболы  - она всего
лишь   фрагмент,   светящаяся   лента   в  общем,  переливающимся  блестками
генетическом  калейдоскопе. Бог или мой Ангел-хранитель видит и слышит песнь
той серпантинной ленты  - континуума жизни моего рода,  в котором промежутку
собственно моего  пребывания на  Земле  давно  установлены задачи  и пределы
времени.  Интересным было то, что чем больше я  прогрессировал  в науке, тем
яснее становились границы ее возможностей: неразрешимых загадок было больше,
чем  достойных  творческих   побед.  Только  авантюристы  или  окончательные
болваны,  по   моему  убеждению,  могут  надеяться  на  гениальный   прорыв,
позволяющий   отгадать  главные  тайны  жизни.  В   нашей   же  стране,  где
большевистская  бестолковщина  отбросила  большую  науку в  болото  атеизма,
гениальные прорывы вообще невозможны покуда не произойдет полное возвращение
общественного сознания в лоно  единственно  разумной теории сотворения жизни
на Земле.
     Коля, наконец, завершил все  дела  и присел  на  край моей  кровати. Он
молчал не очень долго, но, чувствовалось, что мыслил тягостно и напряженно.
     - Дима, - наконец, вымолвил старатель от  медицины, - все не так плохо,
как могло быть у покойника (это был типичный вариант его циничных шуток). Но
радоваться  пока нечему.  Кстати,  ты,  надеюсь, позволишь мне говорить тебе
правду?
     Его  развязанность была не  дефектом  воспитания,  а строго  выверенной
психотерапевтической  уловкой.   Ему  казалось,  что  такой  способ  общения
повышает степень доверия больного к врачу-правдисту. Но я-то  знал, что, при
необходимости, ради самого же больного, он скроет от него  то, что не должно
знать  пациенту. Это,  конечно, касалось  и меня  -  его  ближайшего  друга,
наконец, опытного врача. Однако сейчас такие профессиональные приемы меня не
волновали:  я знал, что смогу и  сам проследить динамику болезни, угадать ее
тайные  переходы  через  самоощущения,  через,  так  называемую,  внутреннюю
картину  болезни. Но, самое страшное  заключалось в том, что мне в настоящее
время  было  на  все  наплевать,   какое-то  тупое  безразличие,  являющееся
следствием мощной астенизации, истощения, иначе говоря, еще тянулось поганым
хвостом за только что перенесенной интоксикацией.
     - Дима, - продолжил разговор Николай, - опять приходила та демоническая
дама, которую я почему-то идентифицирую с Гекатой - богиней собак, лунатиков
и колдовства. Так, помнится, был очерчен  в мифологии ареал ее демонического
влияния. Муза  Ароновна явно обладает  суггестивным  даром, и, если он будет
направлен к светлому краю  лечебных реальностей, то это может тебе  принести
большую пользу. Ты уже вполне  в приличном состоянии для того, чтобы принять
даму. Я выпишу ей постоянный пропуск, пусть она поколдует над тобой -  может
быть,  твой миокардит  быстрее  и эффективнее  разрешится. Ты не возражаешь,
Дима? Сам назначай ей  время свиданий, можешь  даже в полуночи - для тайного
шабаша или для еще чего-то там "тайного"...
     Колина пошлость шла, естественно, от чистого сердца, если таковым можно
считать сердце  врача.  Он  использовал  любую  форму шутки, в том  числе, и
"окопного"  качества, стараясь  меня подбодрить. С какой стати я  должен был
возражать,  мне  интересно было  общение  с  этой мудрой  женщиной, особенно
сейчас,  когда  я  резко  откачнулся  от  чисто  биологического  мышления  и
потянулся  к  философии  жизни.  Останавливало  лишь  то,  что  не  хотелось
досаждать человеку, нагружать  Музу лишними  обязанностями, которые  все же,
как не крути, обуза.
     Муза пришла примерно через  часа - полтора: была она экипирована, как и
все  медицинские  работники  реанимационного  отделения,  -  зеленые  брюки,
рубашка с короткими рукавами, колпак,  маска. Эта  одежда ей шла. В красивой
женщине сохраняется шарм, даже если нарядить ее в рубище. Музу,  пожалуй, из
общей массы помощников смерти выделяло лишь особое выражение лица - не  было
на нем  дежурной  улыбки, наигранной внимательности к пациенту, то  есть той
маски,  которая  является  визитной  карточкой  профессионала-медика,  много
общающегося  со страждущими, ослабленными, беззащитными, готовыми принять на
веру  любое проявление внимания и любезности, заинтересованности в скорейшем
выздоровлении. Вынуждены  кривляться наши  братья  и  сестры  в  медицинских
халатах не ради куража, а в интересах пациентов, но российская вислоухость и
здесь дает о себе знать - порой слишком много фальши вываливается наружу. Но
это уже от общего плохого воспитания, да от голодного пайка.
     Муза,  войдя в большую  реанимационную палату, заставленную журчащим  и
мигающим  лампочками  оборудованием,  с  шестью  функциональными  кроватями,
слегка  притормозила  у  дверей,  внимательно  оглядывая  лица  страдальцев,
большая  часть  из  которых была  на управляемом дыхании. Вид полуобнаженных
тел,  застывших  в  неестественных   позах,  с  запрокинутыми   головами,  с
раззявленными ртами, из которых торчали блестящие трубки, а за ними тянулись
гофрированные  шланги,  -  картина не  для  слабонервных.  Но  Музу  это  не
впечатлило  -  она  по-деловому   обозревала  поле   медицинского  сражения,
выискивая  своего  пациента.  Чувствовалось,  что  на  патологоанатомическом
поприще этой красивой и решительной женщине приходилось  обозревать картинки
и более суровые. Бросалось в глаза,  что первое время ноздри ее правильного,
идеальной   еврейской   формы  носа   раздувались   -   обоняние   работало,
дифференцируя незнакомые медицинские запахи, присущие только реанимационному
отделению. Этот эффект делал  Музу похожей на  породистую  кобылицу,  ищущую
своего случайно потерянного жеребенка.
     Приятное чувство кольнуло в мозг и сердце - какой  мужчина не мнит себя
забытым  и брошенным, а  потому,  как и  ребенок,  мечтает быть  обязательно
найденным отменной  красавицей, пусть даже чуть более старшего возраста, чем
моделирует  сексуальное сознание.  Эта  мечта приходит молодым и зрелым чаще
всего  в  минуты  личных   трагедий,  во  время  болезни.   Ну,  а  старики,
взгромоздившись на приступочки возрастной немощи, просто помешаны на поисках
"последней любви".  Как  только "благодарный  мужичек" оправится от минутной
слабости, он почувствует непреодолимую тягу к переменам: глазки его забегают
по  сторонам  в  поисках  новых  соблазнов,   кобелиная   прыть  зажурчит  в
соответствующих местах.  Тут и приходит конец "искренней признательности" за
то, что его вовремя подобрали, отмыли, обстирали, накормили и приголубили.
     Женщину природа  одарила  настолько  выраженными  атрибутами приятной и
округлой надежности - одна грудь  чего стоит - что сыновние рефлексы  быстро
перемещаются  к элементарному  потребительству в  большом,  и  в  малом. Они
всегда  обгоняют  благородство и  жертвенность мужского  начала.  На  том  и
держится  мир:  женщина  -  стабильное  его начало,  мужчина  -  динамичное,
изменчивое. Реальная психология сильно расходится с песенками из  варьете, в
которых   женщину  представляют  на  суд   публике   обязательно  неутомимой
развратницей  или  банальной   изменщицей.   Женщину  обстоятельства   могут
подтолкнуть к пороку, а мужчина,  как свинья, всегда сам ищет грязи,  причем
делает это с отменным восторгом и отчаянным, радостным визгом, очень похожим
на хрюканье. Все эти обличительные мысли  моментально влетели в мою голову и
засели там, как болезненные занозы. Весь вопрос заключался в том: а на долго
ли они угнездились в моей голове? Скорее всего, болезненная слабость сделала
меня прозорливым и совестливым и привела к алтарю покаяния!
     Наконец,  Муза  отыскала  взглядом  нужный  экземпляр, мою дохлятину  -
объект  повышенного  внимания   и   двинулась  к  моей   кровати.  Взгляд  -
внимательный,   наполненный  откровенным   состраданием,  на   губах  легкая
приободряющая улыбка. Она присела на высокий табурет около кровати, положила
изящную руку, с длинными пальцами -  свидетельство отменной  породы - на мою
немощную, исхудавшую длань:  это  было  приятным  ощущением,  казалось,  что
женщина по  экстрасенсорным  каналам  струит  в  меня  бодрость  и  силу.  Я
полностью отдался приятному ощущению  тепла и солнца, явившемуся в мой  мир.
Чувствовалось, что росла биологическая толерантность к невзгодам, повышалась
сопротивляемость  воздействиям  отвратных микробов - и скупая мужская  слеза
сама собой  навернулась на нижнее веко правого глаза! Было нетрудно уловить,
что  проводя  этот сеанс лечения, Муза  косит взглядом  на  экран  монитора,
проверяя  поведение  моей  сердечно-сосудистой  системы   и  отсчет  чистоты
дыханий.
     Странной  акцией  заинтересовалась  и медицинская  сестра: она  подошла
ближе  и  с  откровенным  любопытством  вперила  бесстыжие  глазищи  в экран
монитора,    по     которому    бежала     непрерывным    потоком    зубчики
электрокардиограммы,  да  частокол  пиков  пульса  и дыхательных  всплесков.
Холодные  графические   абстракции   постепенно  выправляли   свои  до  того
спотыкающиеся,  а   теперь  выздоравливающие   показатели.   Все  колдовство
выглядело невероятно, а потому забавно.  У медсестры сам собой разинулся рот
и пропал дар речи - она  мычала, как глухонемая, и  размахивала руками. Муза
не отвлекалась  на  контроль  спецэффектов, видимо,  приобретавших в  голове
сестрички мистические образы, - она работала,  настойчиво  и самоотверженно.
Сеанс  длился  тридцать  минут:  чувствовалось,  что  это  была запредельная
нагрузка  -  мужественная  женщина даже несколько осунулась, но нашла в себе
силы, прощаясь,  еще раз очаровать  меня  ослепительной доброй улыбкой. Муза
оставила  маленький  плеер,  наушники и пару  дисков с  какой-то музыкальной
записью, строго-настрого наказала чаще слушать ее,  вспоминая  о прожитом  и
думая о будущем.  Договорились, что она будет приходить в любое, удобное для
нее время.

     7.3

     Видимо,   кроме   музыкального   подарка,  гостья  на  прощанье  что-то
развернула  в  моей голове  -  замкнула  цепь  каким-то  только  ей  ведомым
рубильником. Как только  за Музой закрылась дверь, я моментально вырубился -
заснул долгим, освежающим сном. Проснувшись, я ощутил себя  совершенно  иным
человеком - мне даже показалось,  что у меня достаточно сил, чтобы встать  и
отправиться  домой. Я всегда страшно не любил больницы, терпеть не мог спать
в чужих постелях: пожалуй и секс  на чужих крахмальных простынях  мне не был
столь приятен, как у себя дома, в маломерной берлоге на втором этаже дома на
углу улицы Гражданской и переулка Гривцова. Там в своей однокомнатной конуре
я превращался в сексуального  атлета, тогда  как в  чужих хоромах был  всего
лишь исполнителем, а порой каторжником.
     Впрочем, что я треплюсь и квохаю, распустив хвост, как павлин:  если уж
место  действия  имеет   для  меня  такое  большое  значение,  то  значит  о
сексуальном "атлетизме"  и  речи  быть  не может, куда  проще  и  правильнее
оперировать  такими скромными  понятиями,  как  "чувствовать  себя  в  своей
тарелке".  Да  и то  сказать,  если у  человека  интеллектуальная  доминанта
настолько  выражена,  что  света  Божьего  субъект  не  видит.  То  нетрудно
догадаться, что  и  сексуальные объекты  ему  представляются лишь  в осенней
дымке. Иначе говоря,  они вызывают трепыхание чувств,  а  не  фонтанирование
страсти.
     Здесь  не помогут приобретенный от предков темперамент и яйца величиной
со страусиные. Вспомнился  затасканный анекдот про то,  как "если не догоню,
так  согреюсь!"  Кстати,  о  сексе:  у  меня  в  квартире  почему-то  всегда
прохладно, особенно зимой, -  может быть  это как  раз логично. А  я страшно
боюсь сквозняков  - скорее всего, это свидетельствует о  том, что порода моя
ближе к кошачьей, чем к собачьей.
     Однако, что  же я  хотел  сказать о  сексе?..  Вроде  какая-то  молодая
женщина путалась последнее  время у меня  под ногами?..  Но, может  быть,  я
ошибаюсь в чем-то. Вот и добрались до сексуальной истины! Да, болезнь крепко
мне запечатала память! Буду лучше думать  о том, что  само всплывает  в моем
"болоте". В квартире моей  живет  кот  по  имени  Борька.  Это  удивительное
существо: черный окрас с белой манишкой  и  белыми  чулочками. Стать у него,
как у борца  тяжеловеса. Морда широкая,  морфологически спокойная и искренне
добродушная - чувствуется британская порода,  хотя притащил его я из вивария
еще котеночком.
     Вообще-то,  сейчас в  нашем городе происходит  ужасное  святотатство  -
кошки  и собаки  элитных  пород  бродят  по  улицам,  шныряют  по  помойкам,
опаршивев  до  неузнаваемости.  Люди-  суки  ничего  не  смыслят  в  кошках:
выбрасывают на помойку еще в котячьем возрасте чаще женские  особи, стремясь
заполучить только кота. Дебилы  не ведают, что  тайная  защита,  домовитость
исходит  в  большей мере от кошек. Кстати,  и  кастрируются они относительно
легко: вызывается  ветеринар  на дом в удобное для  кошки время и  под общим
наркозом делается несложная операция. На вторые сутки пострадавшая уже будет
прыгать  с дивана на пол - туда и обратно. Коты же всегда остаются страшными
индивидуалистами, охотниками за развлечениями и пороком. Трудно  предвидеть,
как  сложится у них дружба  с  хозяином квартиры,  будут ли  они,  например,
отправлять свои физиологические потребности в специальный тазик или примутся
основательно метить, то есть  столбить  подвластную  им территорию. А, может
быть,  они   примутся  вредничать,  расплачиваясь  с  неласковым   хозяином,
позволившим себе неладное слово или случайный "наезд" на изящный хвостик.
     Кошки, вообще,  никак не могут  понять, как существо, имеющее  огромные
глаза,  может  не  заметить  их  хвост,  тем  более,  что у них  это главное
разговорное  средство.  Они  расценивают  такой  поступок  только,  как  акт
немотивированной агрессии. Отсюда и рождается уверенность,  что оскорбленный
получает полное право мстить обидчику - око за око, хвост за хвост! Примерим
на себя аналогичную ситуацию:  вы идете по улице, пусть даже на четвереньках
и при этом лыка не  вяжите,  но кто-то с огромными глазами наступает вам  на
язык.  Никакие  ссылки на  то,  что все  произошло случайно не помугут: ваша
отповедь обидчику будет быстрая и жестокая!
     Нечего сказать - отменная случайность: кошки же тоже кое-что понимают в
марксисткой диалектике. Они не хотят считаться с тем, что "случайность - это
непознанная необходимость"!  Кто же со  времен Карла  Маркса - вечного друга
котов,  пролетариата и  сомнительного  наперсника  идеологического  разврата
буржуя Фридриха Энгельса - об этом не знает?
     Женские  кошачьи  особи  в   большей  мере  склонны  к  деликатности  и
всепрощению - природа в них терпелива и вынослива.
     Мысли  вдруг  страшно  запрыгали  -  от  одного  вопроса  к  другому...
Почему-то  вспомнилось,   что  Священное  Писание   настойчиво   рекомендует
воздерживаться от однополой любви. "Потому предал их Бог постыдным страстям:
женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и
мужчины,  оставивши  естественное  употребление  женского пола,  разжигались
похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая возмездие за
свое заблуждение" (К Римлянам 1: 26-27).
     Да,  но  причем  здесь  кошки  и коты?...  Может  быть, опять  прячется
аналогия с женщиной?  Кошечки, конечно,  не будут  действовать по Некрасову:
"Коня  на скаку остановит, в горящую  избу войдет". На черта  им сдалась эта
горящая изба и бешеный конь, особенно, в  период отсутствия течки: их удел -
философия, пластика,  эстетика и загадки  сюрреализма. Но людям,  между тем,
необходимо помнить, что психологическая несовместимость  ведь существует и у
домашних  животных, а  не  только у домашних  скотов  с  видимым  человечьим
обликом. Опять мысли поскакали не в ту степь...
     В цивилизованных  странах  методом своевременной  кастрации  борются  с
беспризорностью наших братьев и сестричек меньших. В нашей же  стране, ввиду
явного  перепроизводства  патологических  типов,  вполне  разумно   было  бы
стерилизовать  алкоголиков,  олигофренов,  шизофреников  и  наркоманов.  Под
сомнение  можно   поставить  и  благонадежность   современного  депутатского
корпуса,  но  здесь  не стоит  спешить  с  выводами:  стоит  присмотреться к
динамике до  полного  выяснения направления терапевтического  эффекта. Опять
ловлю  хвост  ускользающей  мысли  -  пожалуй, безуспешно...  Впрочем,  чего
смущаться?  Отпустим мысль  в  свободное плаванье или, еще того  лучше, -  в
свободный полет: "Летите, голуби, летите"!..
     Там,  за  бугром,  разрешается  иметь   потомство   тем,  кто  является
производительным  звеном  в  кошачьем  и  собачьем  прайдах.  Для  остальных
предпочитается ранняя  кастрация,  ну а  после семи лет всех котов и кошечек
освобождают от гормональных бурь -  это еще  и профилактика  злокачественных
опухолей.  Наши  же  хозяева-уроды готовы  из-за  рубля удавиться, а  потому
апеллируют  к  мнимой   жалостливости.   Но  кастрация   болтунов  могла  бы
профилактировать большие политические катаклизмы, особенно в среде тех,  кто
любит,  гордо  запрокинув  колуноподобную  голову,  разгуливать под красными
знаменами  и  пользоваться  кровавыми  лозунгами.  "Итак  будь  ревностен  и
покайся" (Откровение 3: 19).
     От таких размышлений  вдруг  захотелось  поскрести в затылке  (потница,
видимо, разгулялась!) - надо бы сменить волну: "Что-то с памятью моей стало:
все, что было не со мной, помню!"
     И  как  по  команде, голоса  из  поднебесья запросили ответа:  "Как  же
выглядит  искомый "женский вопрос" в моей личной жизни? Но женщины и мистика
практически неразделимы:  какие  могут быть  ответы  на  подобные вопросы  у
человека, который всю сознательную жизнь занимался наукой, забывая о простых
земных радостях. Скупая  мужская слеза круто навернулась сперва на левом,  а
потом  и  на  правом  глазике  -  все  быстро перешло  в  стадию  восторгов,
обозначаемых в  литературе, как крокодиловы  слезы. Очевидное  и невероятное
были настолько близки друг к  другу, что не хотелось думать даже о проблемах
жизни и смерти!
     Я полез  под подушку и выволок оттуда player D-191,  оставленный Музой,
он уже был заряжен  диском: оставалось выполнить несложную работу - напялить
наушники,   включиться   в   электросеть   и   слушать   музыку.  Начинается
музыкотерапия  -  еще  один   прием  лечения  придурков,  не   очень  далеко
соскользнувших по наклонной плоскости психологической дисгармонии.
     Я не имел музыкального слуха, как принято говорить, от самого рождения,
но способность впечатляться  музыкой  у  меня,  естественно, присутствовала.
Муза, видимо,  все рассчитала точно -  она ударила в самую  нужную  точку. В
наушниках  зазвучал голос  саксофона  Fausto Papetti,  причем, той  мелодии,
которая  всегда бередила мои  раны  - Disitencello vuje. Затем  зазвучала Mi
manchi. Душа моя расплавилась моментально: воспоминания - яркие  и абсолютно
точно  осязаемые  -  скакнули  на ту  страницу  моей биографии,  где я успел
основательно наследить. Вспомнился второй-третий курс медицинского института
- первая поездка в колхоз. Уже были сданы экзамены по анатомии и физиологии,
покорилась и  гистология - в  это  время  студент-медик  закрепляется в вузе
основательно, начинает ощущаться приближающийся аромат профессии.
     Вывезли нашу шумную компанию в  Волосовский район Ленинградской области
- к черту  на куличики, в Осьминский околоток. Мы упорно заготавливали сено,
мимоходом наслаждались  природой -  купанием в лесных, совершенно темных  от
насыщения таинственным илом,  торфом, озерах.  Лечебный эффект от регулярных
купаний и работы на солнцепеке мог бы быть более выраженным, если бы кормили
сытнее,  калорийнее.  Но председатель  кооператива,  скорее  всего,  здорово
заботился о нравственности своих крепостных крестьян и потому выдерживал нас
на исключительно щадящей диете. Однако молодость всегда побеждает - студенты
и студентки быстро распределились по парам. Известно всему миру, что  всегда
выбирает женщина, хотя мужчине хочется  думать, что  выбор определил  он. Но
где там мужику с его тупым мышлением продумать все так ловко, чтобы в нужное
время  оказаться  в  нужном  месте.  А наши  русалки оказывались  на  берегу
дальнего  лесного озера, да  еще  совершенно  голыми,  морально  и физически
подготовленными к совершению акта возмездия девичьей наивности и стоического
терпения  длительного  родительского  контроля.  На  такой героизм  способна
только женщина  -  расчетливая вольнодумка,  знакомая  с методом сексуальной
дедукции. Если время пришло, то надо  собирать плоды - дары природы! Шурочка
была  довольно  активной:   в  меру   осмотрительной,   изобретательной   на
индивидуальные  подходы.  Когда вспоминаю эту  идеальную спортивную фигурку,
приятный  загар, бархатную кожу, идеальную  анатомию,  ободряющую  улыбку  и
изумительное  чувство ритма  в самые  ответственные моменты, то  возбуждаюсь
даже сейчас  (в палате реанимации).  Воспоминания - забавные  до неприличия.
Медицинская сестра  итак уже  косится на типичные  приподнятости белоснежной
простыни, драпирующей мои болезненные мослы.
     Теперь в  наушниках зазвучала  L[,]amorre  rubaio, волшебник
Фаусто терзал душу так, словно это  была  его или моя  последняя музыкальная
история.  Конечно,  колхозная дружба  не  умерла - свой огонь и  пламень  мы
успешно  перенесли с сельской  нивы  на  городскую быль. Известно,  что наша
профессия - спаивает сердца сильнее,  чем  автоген. Шурочка  была  идеальной
подругой:   тайны   мадридского   двора   -  ничто   по   сравнению   с   ее
изобретательностью по части маскировки теплых отношений. Маскироваться, само
собой, ей приходилось главным образом от собственных родителей.
     В наушниках зазвучала еще одна душещипательная мелодия -  I just called
to say I love you - Фаусто выворачивал память наизнанку, и выполаскивал ее в
каком-то особом органическом растворе, от которого рождаются дети и огромное
горе  потери  любимого  человека,  оставленного  в  прошлом из-за нелепости,
случайности,  ошибки. С  Шурочкой  мы  зарядились  отъезжать на  медицинскую
практику вместе  и  куда-нибудь  подальше  от  любопытных  коллег.  Помогали
друзья-товарищи, уже  успевшие окончить медицинский  институт  и  достигнуть
руководящих постов в  местном здравоохранении. Они и устраивали нам приятную
"ссылку" в  медвежьи углы - туда,  где была масса  больных, скромные бытовые
условия, а восторгами любви мы  могли заполнить этот край непуганных идиотов
выше всякой меры. Россия - весьма благодатная страна на этот случай!
     Новые потрясающие мелодии  заполнили мои уши и сердце: сперва застонала
саксофонная  грусть  в виде Love  theme  from  "Godfather",  затем вторглось
Adagio   di   Albinoni.   Далее   меня   подкараулил   Фаусто  с   вариантом
эстетикотерапии  в виде The  windmills of you  mind, вскорсти на  пятки села
Love  story,  а добили память окончательно мелодичность  и  такт, излучаемые
Strangers in the night и This is not America. Жирный восклицательный знак на
былых чувствах поставила вещица под названием Reality.
     Я вдруг ясно осознал всю тяжесть своего предательства нашей  искренней,
первой юношеской любви: память отбросила меня к шестому  курсу. Да, именно к
шестому - тогда я уже основательно увлекся инфекционными болезнями и застрял
почему-то на кафедре туберкулеза. Видимо, все же авитаминоз - виной всему: я
расслабился, захотелось  другой нежности,  ласки. Известно,  что простата  в
молодости функционирует, как огнедышащий  мартен, а Шурочка отъехала надолго
по семейным обстоятельствам.
     Все совершилось, как в страшном сне с трагическими последствиями в виде
слегка  подмоченных простыней  и  матраса.  Она  -  совратительница  -  была
искрометной  красавицей,  пожалуй, как Таис  Афинская - любовница Александра
Македонского. Устоять от  соблазна способен был только  столетний  дуб, да и
то,  если  у него полностью  отказала  корневая  система. Я же был  не  дуб,
вестимо,  а тополь  - кудрявый, гнущийся,  трепещущий  на ветру  (а Шурочки,
опять  же,  не  было  рядом!).  Я  тонул  в  своей собственной  слабости,  в
грехопадении по собственному  недомыслию и куражу. Она была курсом  младше и
проходила  практику в клинике детского  туберкулеза,  а  я, убитый  горем  и
авитаминозом, околачивался  там  же - исследовал коленно-локтевые рефлексы у
больных туберкулезом детей. Я любил этих несчастных обреченных детей больше,
чем самою жизнь - таскал  им конфеты,  приобретенные  на жалкую студенческую
стипендию. Они, завидев меня, неслись навстречу, повисали на шее, целовали и
лопотали  скромные детские признания в  искренней любви.  Но то были дети, и
рефлекторно я  перенес свою любовь от них  - ото всех  сразу - на уступчивую
красавицу, которая  сама в значительной степени походила  на  ребенка.  Мне,
видимо, так хотелось  детей,  чтобы компенсировать хотя бы частично уход  из
жизни тех маленьких туберкулезных замарашек, которые повисали  у меня на шее
каждый день (а Шурочка запропастилась надолго!). Ох, до чего же  доводит нас
мужчин доброта наша и сговорчивость на дурные поступки!
     В наушниках  опять начались  рыдания,  изматывающие  душу,  -  то  была
известная  вещь  - Feelings (Чувства). Я  расплакался и  загрустил настолько
сильно,  что дежурная  медицинская  сестра  подошла ко мне  для того,  чтобы
справиться о самочувствие.  Была глубокая ночь, пациенты  слаженно  хрипели,
пытаясь самостоятельно  выбраться из терминального состояния, мониторы четко
контролировали сложный процесс неравной борьбы, отдавая дань могуществу Бога
и его помощников. Мы оба - медсестра и я - слушали волшебную музыку, лежа на
удобной функциональной кровати. Кто знает, что первично, а что вторично: мне
кажется, что всегда справедлива доброта - именно она спасет мир! Сексуальная
фантазия не знает предела  фантазии  и  границ смелых  вариаций. Но, если ты
смог убедиться  в  том, что  смог,  то  уже  не  важно  каким  способом  это
достигнуто!  Важно,   чтобы  пациент  и  медицинский  персонал   действовали
слаженно, были всегда за одно с природой и не страшились бы трудностей!
     И слава Богу за то, что не приходится говорить мне: "На ней были брони,
как-бы брони  железные, а шум от крыльев  ее - как  стук  от колесниц, когда
множество коней бежит на войну; у  ней  были хвосты,  как у  скорпионов, и в
хвостах ее были  жала;  власть  же ее  была  -  вредить  людям пять месяцев"
(Откровение 9: 9-10). Не было в  ту ночь у нее никакой брони, ни хвостов, ни
желания вредить  людям! И, благодаря этому, я понял,  что поправляюсь и  что
завтра попрошу у Николая перевода из реанимации в обычную одноместную палату
с видом, уж  если не на океан, то хотя бы на широкую улицу - улицу свободы и
счастья!
     Музыка  давно  закончилась,  а  я  все еще  не мог  вспомнить  что-либо
основательное о  своем  семейном положении: временами  мне казалось,  что  я
холост, но секундами я мыслил иначе. Откровенно говоря, я даже не знал - что
же лучше? Но, если я женат, где же  она, стервочка, почему не пухнет от слез
у моей постели? Если она мне изменяет  именно в этот трагический период моей
жизни, то  кара будет жестокой: "В те  дни люди будут  искать  смерти, но не
найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них" (Откровение 9: 6).
     И вдруг - удар кола по голове: "Я здесь валяюсь, принимаю милосердия от
сестер милосердия, а как перебивается мой  кот  Борька?" Он же  взаперти,  в
холостяцкой пустой  квартире, не  кормленный и не  поенный! Глядишь ты, сами
обстоятельства вывели  меня на правильный путь-  я холостяк. Логика все же -
великое   завоевание   цивилизации!    Необходимо    моментально    звонить,
телеграфировать! А,  может быть, подхватиться  моментально,  вызвать такси и
отбыть восвояси - кормить кота  Борьку! Но кому  звонить и  телеграфировать?
Коту  звонить,  телеграфировать? Меня сразу же заподозрят  в том, что  крыша
поехала. Необходимо дождаться утра и обо всем расспросить Николая.  Наконец,
командировать его по домашнему адресу: кот - это вам не игрушки! А с побегом
я, скорее всего, перехватил: да мне до дверей отделения не  дойти - вцепится
та красавица,  добрая и отзывчивая  медицинская  сестра,  в горло  когтями и
никуда не  пустит. Ей  же  головой придется  отвечать  за  каждого засранца.
Кажется, ее лицо я уже где-то видел?.. Мысли начали путаться катастрофически
- я не  заметил, как уснул. Ясно дело, мне назначены седативные и снотворные
препараты.

     7.4

     Проснулся я  относительно рано и разбудило  меня  не солнечное утро, не
храп и хрип  соседей по реанимации, а тяжесть  на ногах. Сдуру я решил,  что
меня привязали к койке в  наказание  за ночные излишества. Я уже стал искать
глазами  и крест неподалеку, на котором  висит  распятая медицинская сестра,
так  лихо расширившая курс лечения. Но когда  поднял голову, то  обалдел: на
ногах у  меня лежал кот Борька. Он тщательно  вылизывался, как и должен был,
вернувшись из  длительного похода. Морда у него  была несколько изможденная,
но довольная. Увидев, что я раскрыл глаза и зашевелился, он воспрянул духом,
замурлыкал  и  полез  целоваться  -  минут  пять  пришлось  его  старательно
наглаживать,  приговаривая  только  нам  с  ним  известные  ласковые  слова,
применяемые  в таких случаях.  Опять  на моих глазах появились слезы - слава
Богу, что хоть одна потеря восполнена. Все же мужская солидарность - великое
дело и нет ничего дороже искренней мужской дружбы!
     Сознание мое основательно шатнулось в сторону от женских прелестей: вот
он  мой дорогой кот -  изможденный, грязный, но верный  друг, добравшийся до
меня через миллионы  преград. Я вспомнил мои ночные излишества  и понял, что
то было лишь  лунное  затмение. Да,  может быть, мне все  пригрезилось - что
взять с больного! А нам с  котом до женщин нет дела. У  них ведь интрига  на
первом месте,  а  не  искренняя любовь.  Известно, что  женщину  интрига  не
портит, а только бодрит.  Она у них, как необходимая функция для поддержания
тонуса матки. А  как только матка слабнет, соскальзывает в  климактерическую
инволюцию,  то  интрига  вырастает  до  размеров  планеты  Марс.  Интрига  и
фибромиома  матки - вот удел  женщины, впадающей в климакс. Тогда  существо,
казавшееся  тебе недавно божеством,  превращается  во "всадницу без головы".
Это означает, что интеллект гибнет, а интрига - глупая и  бездарная - растет
и тужится, оставляя за собой  "духовную  память", как  содержимое  напольной
чаши Генуя в общественном туалете!
     Распахнулась дверь  реанимационного зала: на  пороге застыл консилиум и
сопровождающие лица.  Первым заговорил профессор Рахманов  Игорь Тихонович -
довольно крупный,  лысый, суетливый мужик, не так давно демобилизовавшийся и
пришедший  к   нам  из  Военно-медицинской  академии,  где  он  был   вторым
профессором  на кафедре военно-полевой хирургии.  Отбросы  и  выбросы  этого
авторитетного учреждения  уже давно заполонили  гражданские  вузы теми,  кто
успел дослужиться до  полковника и достигнуть  пятидесятилетнего возрастного
рубежа. Среди них попадаются и  отменные специалисты, но чаще это люди, мало
разбирающиеся в специфике гражданского здравоохранения. Но  это им не мешает
переполняться  должностными  амбициями,  потугами  на  звание  доморощенного
гусара  (по  принципу,  из  грязи в князи),  со склонностью  к  примитивному
конфликту.  Наш  случай был вопиющим, как  говорится, квинтэссенция  порока:
Коля Слизовский, хоть  и годами младше и не имеет еще докторской степени, но
может дать  основательную фору отставному полковнику. Однако за  полковником
стоит  должностной регламент  -  субординация  существует  и  в  гражданских
лечебных учреждениях. Рахманов отвалил нижнюю челюсть и промычал:
     - Я не перепутал, Николай Владимирович,  здесь больница для  людей  или
ветеринарная лечебница для кошек?
     Вурдалак  оглядел всех военно-демоническим взглядом, но Коля даже  ухом
не повел. Он быстрыми шагами приближался к моей кровати, кот  выгнул спину и
повернул морду ему навстречу. Радость  у животного и человека была взаимной,
Коля выглаживал  спину  коту, а Борька выгибал ее - оба  были счастливы, оба
балдели, тащились, как теперь говорят студенты.
     -  Обратите  внимание, господа,  мы  широко  используем  нетрадиционные
методы психологического воздействия на тяжелобольных, - в частности, общение
с   лечебными  животными,  -  и  посмотрите  какие  эффектные  положительные
результаты: перед вами  больной,  которого  только  вчера мы достали с  того
света, а сегодня, благодаря воздействию  этого замечательного животного,  мы
можем уже перевести больного в обычную палату.
     Коля   по-хозяйски   оглядел   профессорскую   свиту    -    заведующим
реанимационным  отделением был  все  же  он,  а  не  громила-питекантроп  из
запасников академии. Коля и не собирался потакать чванливой глупости, только
делал он это, как всегда, элегантно и без суеты. Кот  чувствовал,  что обрел
прочную защиту в лице своего друга - Николая.
     Я  тоже  решил  подать  голос  в  защиту животных  и  святая  святых  -
демократии:
     -  Николай Владимирович, -  пролаял  я  бодро (голосовые связки еще  не
залечились  после усердной  интубации),  - мне  бы  хотелось  выписаться  на
домашнее лечение, после общение с котом, я чувствую в себе гигантские силы!
     Коля  посмотрел на  меня нежным взглядом, как на сумасшедшего,  который
просит  открыть ему  окно, чтобы  выброситься на свободу. Он,  не переставая
разглаживать спину Борису, промолвил елейным голоском:
     -  Зачем же так  далеко ходить,  больной,  чтобы  выписаться. Клавочка,
подайте страдальцу утку, - пусть выписается прямо сейчас, у нас на глазах, -
за одно проверим  качество выпускаемой  им  мочи. Посчитаем, сколько в общей
сложности жидкости мы ввели ему за сутки, и сколько он вывел самостоятельно?
     Клавочка,  практически,  не смущаясь, - ну  может  быть  только излишне
кокетливо и с затяжкой поправляя прядочку волос, невзначай выбившуюся из-под
колпака, - обратила  лик  свой к монитору. Поднятые женские руки всегда чуть
больше,   чем  необходимо   для   работника   государственного   учреждения,
подтягивают халатик (странно, но она уже переодела зеленую униформу), оголяя
стройные  ноги  все  выше  и  выше...  Такой маневр  есть  выверенный  прием
сексуального  воздействия.  Но  мне показалось, что  рассчитан прием  был на
меня, а не  на остальных зрителей.  Я тут  же поправил себя:  скорее  всего,
самомнение у меня поправляется быстрее, чем трезвеет рассудок.
     Однако  мне-то уже было хорошо известно, что под халатом трусиков у нее
нет,   -  они  лишняя  помеха  на  такой  сложной  работе.  "Сексотерапия  с
включением" требует оперативности и вальяжности, иначе акт возбуждения может
застрять, рассыпаться  в  прах  на  стадии  банального  петтинга.  Стройные,
длиннущие  ноги  медицинской сестры  приковали  взоры мужчин, даже хрипевшие
ханурики  на  ближайших  койках  открыли  и  скосили  в  нужном  направлении
помутненные  очи. Интубационные  трубки не давали им излить  пламя восторга,
иначе они,  как змеи Горынычи извергли бы  из глоток огненные фонтаны любви.
Игорь Тихонович, резко  подтянув живот, тоже фильтровал бойцовским  взглядом
душещипательную картину. Мой Борька и тот приосанился.
     Дальше   у   Клавочки  с   заведующим   пошли  специальные   разговоры,
вслушиваться в которые принялась и вся остальная компания. Мы же  с  Борькой
мысленно послали  их в  катманду и  вовсю  наслаждались  покоем  только  что
начавших биться ровно сердец - человечьего и кашачьего.
     Процессия  последовательно  и  аккуратно   обошла  всех  страдальцев  -
заключение было одно:  "держать  тяжелых  на управляемом  дыхании,  а  меня,
удачно выкорабковшегося с того света, срочно переправлять в отдельный бокс и
продолжать интенсивное лечение основной инфекции".
     Процессия, прощаясь, раскланялась со мной, высказала слова приободрения
и растворилась за входным шлюзом. Остались в палате один на один - красота и
слабость, женственность и тихо восстанавливающаяся мужественность, соблазн и
творческая выжидательность, настоящее и будущее.
     Ласковый взгляд Клавочки  был  адресован мне и коту -  других достойных
объектов, способных  хоть  как-то адекватно реагировать  на  соблазнительную
прелестницу,  сейчас  в  реанимации  и  не  было.  Странно, но  Борька  явно
симпатизировал  Клавочке,  да и, вообще, вел себя так, словно тысячу лет был
знаком  с ней  накоротке.  Она тоже  не проявляла ни  малейшей  антипатии  к
пушистой  муфте.  Кстати,   обратное   явление  распространено  среди  очень
недалеких  и  черствых  женщин  -  это  почти  что глубокий  прогностический
признак, диагностирующий дефектность души и интеллекта безошибочно. Клавочка
же, мне так  показалось, состояла  даже в  каком-то тайном заговоре с котом,
причем, явно чувствовала себя виноватой перед ним - уж слишком  обильны были
ее ласки, часть которых  уходила  от  меня.  Появилась  здоровая ревность, а
любое напоминание о здоровье было свидетельством продвижения моего состояния
в правильном направлении.
     Тут  что-то  не  то  -  все  это требует тщательного  анализа.  Но не с
теперешними  же  моими умственными  способностями,  когда  большая  половина
памяти  заполнена ватой, заниматься такой сложной исследовательской работой.
Я,  честно говоря, имя-то  своего четвероногого друга с трудом  вспомнил. Но
может  быть, в том и нет алогизма  - я же  долго был  в состоянии гипоксии и
гипертермии  мозга  -  все  нейроны,  мозговые  центры  находились во власти
горячки и  задыхались от  нехватки кислорода. Как белковые его структуры при
таких условиях не разрушились полностью - вот в чем вопрос? Однако, остается
еще более сложный вопрос - как  появился Борька в палате  реанимации, да еще
инфекционной больницы, находящейся на другом конце города, в такой отдалении
от  моего  дома?  Интересно,  каким  внутренним  компасом  пользовался  кот,
совершая длительное и опасное путешествие, - ясное дело, что в адресный стол
он  обратиться  не  мог,  да  и  общественным  транспортом пользоваться  ему
запрещалось. Вот так всегда: только очнешься, а жизнь  уже приготовила  тебе
новые загадки!

     7.5

     Уже  пришла  смена  Клавочке,  и она спешно занялась моей  эвакуацией -
переводом  из кузницы  кадров покойников в палату для выздоравливающих.  Три
хрупких  женщины,  не  позволив  мне  подняться,   своими  нежными   ручками
переложили бренное тело на каталку, и началась транспортировка по коридору к
новому месту службы.
     Мельцеровский бокс - мое новое пристанище - был в  конце анфилады таких
же палат. В нем была ванна, туалет и спальное место на одну персону, но если
подвинуться, прижаться по  плотнее, то можно  уместиться  и вдвоем. Клавочка
как-то  уж слишком  бодро  и по-хозяйски сдернула с меня нехитрую одежонку -
зеленую  простынку,  оглядела   внимательным  взглядом  усыпленные   мужские
прелести  и  кожную  поверхность  тела,  сплошь  покрытую  мурашками,  резко
возникшими  под  ее  волевым,  любопытным  взглядом,  проверила  заштопанную
шелковой  лигатурой  ранку   от  веносекции  на  ноге.  Что-то,   видимо  ей
понравилось, но что-то и нет.  Можно лишь догадываться о поворотах непростой
женской мысли.  Теперь,  поддерживая  меня  левой  рукой  за  спину,  словно
ребенка, и  позволив всей тяжестью облокотиться  на ее плечо,  она поволокла
меня за стеклянную перегородку к воде, которая  с шумом и брызгами заполняла
идеально  вымытую  и  продезинфицированную  ванную  лохань.  Она  терла меня
мочалкой,  мыла  с  аппетитом  и  даже  с  некоторым  развратным  подтекстом
(почему-то  формулы  именно  художественной  прозы  роились  сейчас  в  моей
голове!) столь  основательно, что я стал подозревать во всем том только одно
-  мы  с ней  либо  связаны  супружеством, либо  давние любовники. Но  такие
сведения кутались в вату беспамятства как раз той части головы, которая пока
еще у меня не включилась в работу.
     Еще  одна загадка включилась в копилку всего того, что еще не разгадано
мной, - сколько же будет таких неожиданных вопросов у меня к самому себе? От
обилия горячей воды, мочалочного массажа, близости  опрятного женского  тела
меня сильно разморило, и я стал засыпать  прямо в ванной. Как она в одиночку
перетащила меня  в  кровать -  покрыто  мраком. Это уже достояния только  ее
памяти,  да Божьей  воли. Я спал крепко, практически, без сновидений долго и
упорно,  как могут спать  только люди,  вырвавшиеся  из ада, если  им теперь
гарантирована свобода и неприкосновенность. Когда я открыл глаза, то увидел,
что рядом с постелью на стуле притулился Коля Слизовский, а за его спиной, у
окна, на табуреточке,  положив  прекрасную  головку на не  менее  прекрасные
ручки, облокотившись  на  подоконник,  дремлет  Клавочка.  В ногах спал  кот
Борька. Идиллия,  фиксировать которую  необходимо срочно и с  участием кисти
великого художника!
     Коля встрепенулся первым и задал традиционный для врача вопрос:
     - Как чувствуешь себя, Дима?
     Мой ответ был однозначен:
     - Отлично, Николай!
     Клавочка  приподняла головку и улыбнулась  навстречу моему взгляду, кот
приоткрыл только  левый  глаз,  видимо, для  того,  чтобы  проконтролировать
ситуацию, но  не вмешиваться в ход  событий.  Клавочка  встала, потянулась и
заявила,  что  сейчас метнется  к холодильнику - и  будет  кормить  больного
домашними  яствами. Она,  тщательно вымыв  руки,  прополоскав  рот  и оросив
мордашку  (эта  женщина  нравилась  мне все больше и  больше!), выскользнула
зеленой  змейкой из бокса. Кстати, зеленый цвет успокаивает и, вместе с тем,
бодрит, порождая липкие мысли, смелые ассоциации и далеко идущие планы.
     Я тут же задал решительный вопрос:
     - Коля, ты прости мою  забывчивость,  но я никак не могу взять в  толк,
кем приходится  мне  Клавочка.  Не  скрою,  я  все  время  испытываю при  ее
появлении ощущение чего-то родного и близкого!
     По взгляду  Николая можно было понять,  что в другое время он, конечно,
плюнул  бы мне  в  харю,  но  сейчас,  снизойдя  до  болезненных  откровений
пациента, он готов последовательно и настойчиво восстанавливать мою память.
     - Дима, кем приходилась Ивану Бунину Вера Николаевна Муромцева?
     Ждать  мой ответ можно было очень долго:  я,  честно говоря, не помнил,
кем мне приходился Бунин, тем более,  еще и  Иван,  не знающий, как правило,
родства. Коля все понял сразу и потому отвечал вместо меня сам:
     - Иван Бунин  великий русский писатель - лауреат Нобелевской премии,  а
Муромцева - его гражданская жена, с  которой он прожил долгие годы и которая
стоически выдерживала его  залеты, отлеты  и недолеты. Финал  жизни великого
писателя  она встретила, обогревая собственным  телом  его холодеющие  ноги.
Клавочка  -  нечто  подобное  той  героини, но  не книжного романа,  а твоей
жизненной повести!
     Меня  всегда   покоряла   общая  эрудиция  моего  собрата   по  скучной
медицинской науке: "Почему Коля не пошел в  поэты?  Цены  бы ему не было  на
этом  поприще! Но  только  строг он слишком ко  мне". Есть  у  Николая явный
недостаток - уж  слишком  туманные он  выстраивает ассоциации - они  не  для
такой больной головы, как моя в настоящее время.
     -  Ну, прости, Коля,  я  то  ведь по  простоте  мужской  решил, что еще
способен даже в беспамятстве в одно касание покорить четырехкамерное женское
сердце.  Ан,  нет -  ошибочка вышла. Оказывается  я  пытался, не ведая того,
соблазнить свою собственную жену, втянуть ее в скоротечный адюльтер. Ты хоть
скажи, а сколько лет  я состою с Клавдией  в столь  интересных  отношениях и
есть ли у нас совместные дети?
     Коля многозначительно хмыкнул, но стерпел, дал мне  выговориться, затем
заявил:
     - Роман с  Клавдией  у тебя тянется уже шесть лет. Все началось у вас в
скорости  после того, как мы с тобой явились работать  в эту больницу. Она в
то время - молодая выпускница  медицинского  училища  - тоже пришла  сюда на
работу. Против  детей  ты всегда  протестовал,  как  все очевидные  мудаки и
эгоисты,  однако  ты сам разбирайся на этот счет со своей совестью. Полагаю,
что настанет время, когда ты будешь очень жалеть об этом.
     Коля что-то загрустил, потупился, словно какая-то далекая обида  камнем
лежала у него на сердце. Я ничего уточнять не стал, но добавил:
     -  Ошибочка приключилась! А как все  удачно  начиналось  -  романтично,
неожиданно и,  самое главное, искренне. Ты бы, Коля, не томил  меня, поведал
еще  о  некоторых тайнах забывчивого мозга. Вот,  например, что случилось  с
моим котом Борькой?
     Я решительно  и бесповоротно почувствовал,  что попал  в самую главную,
болезненную  мишень  греховности  моего  друга  -  здесь оно,  это  огромное
кладбище угрызений  его совести! Николай,  явно, не хотел колоться.  Но вот,
наконец, справедливость  восторжествовала  -  вещун открыл  рот и заговорил,
спотыкаясь, практически, на каждом слове:
     - Понимаешь, Дима, тут, бесспорно, виноват я. Когда ты загремел к нам в
отделение, Клавочка была  в  отъезде  (к родственникам  на несколько дней  в
Новгород ездила), и я взял на себя обязанность приглядеть за твоим домом. Но
посетил квартиру только через сутки. Кота уже в это время в доме не было: он
разодрал  сетку  на  форточке (она  синтетическая,  непрочная) и через  дыру
вылез, видимо на  карниз,  а  затем  выпрыгнул  со второго  этажа  на  крышу
стоявшего на вечном приколе легкового автомобиля.
     Коля следил за  моей  мимикой, понимая, что  за кота он  может от  меня
схлопотать  по  роже.  Борис  был  для  меня  той  "тенью",  под  которой  в
психоанализе  понимают  довольно  сложное явление.  Это  что-то  аналогичное
"персоне",   расположенной   между   "эго"  и  внешним   миром,   но  только
представляющееся  еще  более  ценной  структурой.  Она   разделяет  "эго"  и
внутренний мир  -  мир  бессознательного.  Вот  почему,  когда  я  валялся в
отключке и все мои функции регулировались только первой сигнальной системой,
кот волновался, лютовал и стремился прийти мне на помощь.
     В  то время я  общался со  своею "тенью"  на бессознательном  уровне  с
помощью  особых  сигналов,  понятных  только  нам  обоим. Кот  шел  ко  мне,
ориентируясь именно на такие сигналы. Но путь был не близким и верная "тень"
отсутствовала неделю. Этого времени ему хватило, чтобы неведомыми тропами, с
риском  для  жизни,  разыскать  больницу  и внедриться к  нам в  реанимацию.
Остается  подтвердить правильность  выводов  специалистов о  том,  что кошки
великолепные штурманы, ориентирующиеся на особую систему географических вех.
Их, скорее всего, по пути к хозяину, любимому человеку, ведет Бог.
     Кошки чувствуют за версту, когда они  нужны своему визави  - тому, чьей
"тенью"  они являются, ибо образ и  "тень"  - неразделимы. Все несчастья как
раз  тогда  и происходят, когда  их пытаются разобщить физически.  Кот всеми
фибрами  своей  верной  души  чувствовал,  что   я  находился  в  тяжелейшем
состоянии. Его не покидала томящая тревожность, как мать, у которой похитили
ребенка. Кот готов был раздирать когтями все  преграды, встречающиеся ему на
пути. Как хорошо, что Бог склонен помогать в добрых делах всем, в том числе,
и животным.
     На  моей физиономии, видимо,  было  написано  безразмерное  удивление и
осуждение. Коля оправдывался,  а затем принялся засыпать меня уточнениями по
поводу моих собственных злоключений:
     -  Дима,  полагаю,  что  ты  еще  не  вспомнил  драматические  события,
связанные с твоей болезнью. Давай-ка проясним ситуацию: все сходится на том,
что ты заболел легионеллезом, возникшим у тебя на фоне недавно перенесенного
довольно тяжелого  гриппа.  Новая инфекция легла  на  уже удобно застеленную
постель. Вопрос заключается лишь  в том, где ты подобрал этот легионгеллез -
ведь это довольно редкая инфекция в наших краях. Не Соединенные же это штаты
Америки, а Россия - легионеллы здесь вытеснены, загнаны в самый дальний угол
более варварскими инфектами.
     Коля  ел меня  глазами, делая  вид,  что недоумевает,  а сам всего лишь
отводил  удар от себя  - за  Борьку-то я его еще не простил. Да и сам Борис,
полагаю,  держал   когти  острыми   наготове.  Коля  продолжал  давить  меня
экспрессией слов, звуков:
     - Надо очень постараться, чтобы добыть этих избалованных в лабораторных
пробирках, в системах идеального водоснабжения и вентиляции микроскопических
пижонов,  в  обычной  жизни  стройных,  как  макаронина, но  легко  меняющих
морфологию на искусственных средах. Может быть, ты якшался с иностранками из
США? Колись, предатель Родины!
     Последняя  ремарка  словно   бы  меня  протрезвила,  прочистила  мозги!
Действительно  -  "постараться",   "якшаться",  "предатель"!  Я  вдруг  ясно
вспомнил, что  за неделю перед болезнью (теперь я  мог сопоставить даты) мне
пришлось работать в  НИИ детских инфекций -  там  я  ковырялся  с  объектами
(эталонами) постоянного  хранения. Последний  раз, когда я залезал в опасный
сейф,  размещенный в боксе-хранилище, мне  очень не понравилась  упаковка  и
укупорка пробирки с микробной культурой легионелл. Я еще тогда подумал - так
и не долго заразиться.  Видимо,  мои предположения  сбылись: именно тогда  я
подвергся  нападению  банды особо вирулентных  легионелл.  Мы обсудили  этот
вариант с Николаем,  но решили шума не поднимать, а приватно, созвонившись с
профессором Ивановой - директором института, обаятельной женщиной, попросить
осторожно ревизовать хранилище.
     Вот теперь  все  вроде  бы  сходилось  в  эпидемиологической цепочке  -
хорошо, что Клавочка была  в отъезде, а я  без нее никому не  навязывался  и
потому цепочка заражений не могла потянуться от меня к другим людям.
     Вскоре явилась Клавочка с кульком пищи домашней. Теперь я уже признавал
ее, как  законную супругу, а потому мог позволить себе проявление некоторого
"барства".  Черте,  что  происходит  с  нашим  братом-хамом:  вроде  бы  еще
пятнадцать  минут  тому назад был  галантным  кавалером, а теперь все внутри
перевернулось, и поведение  мое претерпело  заметные  изменения. Подозреваю,
что Клавочка  раньше мне  не открывала глаза  на  формальную  сторону  наших
отношений только потому, что  тащилась от моего неожиданного  гусарства. Ей,
родимой, хотелось оттянуть время моего прозрения.
     Сейчас  же  она  была  искренне  рада  тому,  что  поимела  возможность
продемонстрировать свое кулинарное  искусство.  Эта  очаровательная  женщина
действительно была  мастерицей не  только  в  сексуальных  усладах, но  и  в
кулинарии!  Но  какой  мужик,  особенно, если  он  хоть  капельку  болен, не
использует приятную  возможность  покуражиться  над  своей  верной  рабыней.
Развернулся и  я по полной программе: ложка  не  та, подали не  так,  запить
нечем и тому подобное. Коля, наблюдая сцену кормления патриция, ухохатывался
от души. Я же выдерживал роль до конца. Сердце женщины склонно к всепрощению
мужчиной  наглости,  естественно,  до  определенных  границ.  Клавочка  была
спокойна и холодна, как мрамор, - она приняла облик абсолютно уравновешенной
нянечки из детского  сада, способной обуздать своим  терпением любые происки
расшалившихся детей.
     Подкидывая ей некоторые колкости, я как бы  заново впитывал мою женщину
-  глазами, ушами  и  кожей. Все в ней было  безупречно. Странное  состояние
восторга обуревало  меня неотвратимо: может быть мужиков и надо периодически
отправлять в беспамятство, чтобы они затем, вернувшись с того света, ощущали
богатство   подарка  Божьего   в  виде  любимой   женщины.   Видимо,  что-то
сергеевское, то есть отцовское,  выпирало  из  меня:  я вдруг  вспомнил, что
Клавдия по Житиям  Святых - это  "хромоногая". Забавно: таким  ногам, как  у
моей  Клавки,  может  позавидовать  любая  фотомодель или  манекенщица.  Про
балерин с изможденными неустанной  работой мышцами  ног  я уже и  не говорю:
Ксешинская   -  так  просто  уродина   коротконогая  по   сравнению  с  моей
несравненной Клавдией!
     Но  память подбросила  новое волнение: Клавдия ведь мученица.  В Житиях
Святых  от  20  марта сказано,  что  Клавдия  в  компании  семи  святых  дев
пострадала  при  императоре  Максимилиане  в 310  году. Сволочь  какая  этот
недорезанный император! Правда тогда вообще творилось что-то невероятное. По
тому  же  двадцатому марта  прописано:  "В  седьмом веке сарацины,  арабские
племена,  не раз нападали на палестинские обители, селения и города, грабили
и избивали жителей. Такому нападению подверглась обитель Святого Саввы, близ
Иерусалима. Однажды в Великий четверг сарацины напали  на эту обитель: одних
из  иноков  убили  стрелами, других камнями, а иным  отрубили ноги  и  руки.
Иоанну,  управлявшему странноприимным  домом, перерезали  жилы  на  руках  и
ногах;  Сергию, хранителю сосудов,  отрубили голову".  Это происходило в 796
году.  Вычитал я об этом  в записках отца - Сергеева Александра Георгиевича.
Он  был страстным исследователем религиозной  старины и охоч  до философских
обобщений. Из тех же записок узнал,  что другая Клавдия пострадала в третьем
веке при императоре Галлиене. Были и другие страдалицы с тем же именем.
     Страшная жалость и нежность вдруг проснулись во мне к моей Клавочке. Но
как выкажешь  свою симпатию женщине? -  скорее  всего погладишь ее по попе с
особым восторгом и почитанием.  А это уже  ее  дело, как оценивать  нехитрый
мужской  восторг:  бывает  -  получаешь   по  морде,  а  порой  одариваешься
развернутыми плотскими страстями.
     Присутствующий  здесь  Николай  притормозил  нашу  с  Клавой  возможную
близость - помешал излиться чувствам в полном объеме. Бог ему судья, однако,
сдается мне, что он специально пас нас, чтобы оградить меня от лишних затрат
энергии. Мой измотанный болезнью организм все еще  требовал отдыха, щадящего
режима. Однако в коре левого полушария головного мозга, в  районе именно тех
думающих  центров,  которые  постоянно  уводят  мужчину  "налево",   у  меня
неожиданно созрела версия, подобная  энантиодромии, то есть психологическому
закону, предложенному еще греческим философом Гераклитом (откуда что берется
- вспомнил старика Гераклита! А говорят  память  потеряна?!),  суть которого
составляет  предрасположенность любых поляризованных  феноменов или  явлений
переходить  в  собственную  противоположность.  "Красиво  сформулировал"   -
отметил я тускнеющим от напряжения сознанием.
     Навстречу попыткам Николая "защитить" мой  ослабленный организм неслась
"противоположность"  -  желание дать пинка моему  другу и быстро  слиться  в
бешеном экстазе со своей  почти  законной  супругой  Клавочкой. Я  уже  было
нацелился ногой в  изможденную ягодицу Слизовского, но  тут всплыл в  памяти
образ  юнговского Филемона, которым ученый -  почти что фантаст -  обозначал
"высший  взгляд  внутрь  себя". Я  понял,  что  у  меня  начинаются  явления
циркумамбуляции.  Иначе  говоря,  я  пытаюсь  рассмотреть  свою  Клавочку  с
различных точек зрения, то есть уйти напрочь от свободных ассоциаций, решив,
что ее тело и душа  полностью принадлежат мне, и я имею право творить с ними
все, что угодно моему "эго".  Нет  слов, под действием болезни и длительного
воздержания,  а  также из-за  осознания  собственной вины  перед Клавочкой я
мысленно  превратил  ее невольно в "центральный образ", воспринимаемый мной,
как  примитивный центр круга, в который должен обязательно и безотлагательно
внедриться мой  мужской указующий перст, воспрянувший непомерным духом после
освобождения от интоксикации. Но нуминозность, то есть не осознанный волевой
акт,   должно   контролироваться,   если  еще   не   согласился  угодить   в
психиатрическую лечебницу. И я отогнал от себя бесовское наваждение!
     После  моего кормления  Клавочку  решили отпустить на отдых  -  она уже
вторые сутки  не выходила  из больницы. Один цикл психотерапевтических задач
был  выполнен  с лихвой -  память  относительно моего сексуального  прошлого
через  тесное общение с настоящим  была  восстановлена. Я уже стал ненароком
вспоминать имена тех ундин, которые прошли в моей жизни на высоте и скорости
птичьего  полета или застряли в очень  раннем детстве. Я вполне  обоснованно
полагал, что знакомить с этой частью воспоминаний Клавочку не было смысла, а
вот потренироваться в разговорах с Николаем на сей счет имело смысл.
     Но  Николай, видимо, все решил за меня,  а потому избрал для стимуляции
памяти иные  дороги.  Он  повел  меня к  тому перекрестку,  где пересекается
рвение молодых  с опытом  представителей  старших поколений. Здесь он  решил
поискать для начала  хотя  бы непрочные зацепки, чтобы потом, подхватив  мою
память  основательным  багром,  рулить моими воспоминаниями  по собственному
усмотрению. Естественно,  что его  желание заключалось в том, чтобы ускорить
клиническую динамику, а не потешать  собственное самолюбие: "Светя другим  -
сгораю"!
     Коля,   по   вполне   понятным   причинам,   вспомнил  бывшего  корифея
инфектологии  профессора Либова  Александра Леонидовича  (Слизовский являлся
его преданным учеником).  Речь  зашла о  книге  старого профессора "Ошибки и
опасности  при лечении инфекционных  заболеваний", вышедшей  довольно давно,
еще  в 1984 году в серии "Библиотека  практического  врача".  Николая сильно
волновали некоторые симптомы моего заболевания и то, как разворачивается его
клиническая  динамика.  Профессор   Либов  еще  в  далекие  годы   внедрения
антибиотиков  предупреждал,  что  могут  быть  серьезные  осложнения: по его
данным,  например,  процент  устойчивых  штаммов стафилококка  к пенициллину
может  достигать в  кишечнике  до 90,4%,  в  мокроте -  до 85 %.  Вообще, на
антибиотическом  подиуме очень  легко  развивается  дисбактериоз  -  явление
частое и, может быть,  более опасное, чем сама  ведущая инфекция.  По словам
Николая, Либов был сотоварищем по научным и лечебным  делам Сергеева - моего
отца. Почему-то  разговор о  клинических премудростях  плавно  перекосило  в
сторону воспоминаний о былом.
     Николай поведал о том, что семья Либовых  имеет интересные генетические
корни: дед Александра Леонидовича -  Либов Леонид Исидорович был выходцем из
типичной   интеллигентной   семьи  ашкеназских   евреев.  Его  предки  долго
ассимилировались  в  польской  среде,  затем  перебрались  в Россию.  Леонид
Исидорович закончил  медицинский факультет Киевского  университета и начинал
свою  лекарскую работу в  должности  земского  врача  в Самарской  губернии.
Оттуда  его  выслали  за  слишком  смелые  трактовки причин  высокой детской
смертности. В  семейном  архиве,  хранителем  которого  теперь  является его
внучка  -  Татьяна Александровна  Анисимова  (по  мужу),  на почетном  месте
присутствует   оригинал   крамольного   опуса   -  "Медицинский   отчет   по
Бугульминскому  уезду  за   1906  год,  составленный  врачом  г.  Либовым  и
утвержденный Уездным Совещанием Врачей и Управой".
     Николай  держал  в  руках  этот  отчет,  мало  того, он откопал  в  нем
некоторые  наметки на  свою  дальнейшую  научную  работу.  Писалось в отчете
следующее: "Население, по своему невежеству сплошь и  рядом  отказывалось от
ревакцинации,  допуская лишь вакцинацию  малолетних. Все эти  условия вообще
затрудняли борьбу с  эпидемиями, которые беспрерывно продолжаются, вспыхивая
то здесь, то  там  в  уезде  и  являются,  собственно говоря  не  отдельными
эпидемиями, а вечно живущими среди населения эпидемиями и которые никогда не
прекратятся  при  современном  состоянии  населения".  Разворачивая  критику
существующих порядков, Либов ударял кулаком  в физиономию  власти: "В  таком
неприглядном состоянии деревня встречала тяжелый неурожайный 1906-1907 год с
его болезнями и в  том же  состоянии умственного невежества и экономического
упадка ждет  теперь еще более страшной гостьи - азиатской холеры"... Молодой
врач отмечал, что число заболевших  паразитарными  болезнями  составляет  от
числа  всего населения 9,7 процента,  болезнями органов пищеварения -  5,5%,
глазными - 3,2%, сифилисом - 0,55%.
     Заканчивал  свою  общественную  рекламацию  молодой,  но ранний земский
врач, вообще, непривычно круто: "Все  условия  , в  которых продолжает  жить
деревня  и которые лежат вне местных условий и более общие,  будут сводить к
нулю большую  часть наших  начинаний до тех  пор,  пока иные, лучшие условия
жизни, не выведут крестьянина  из его теперешнего состояния и не сделают его
человеком, вполне сознательно заботящимся о здоровье своего тела и духа".
     К тому  времени  Либов  женился  на  русской  дворянке Аничковой  Ольге
Сергеевне,   принял  христианство  и  успел  обзавестись  ребенком-первенцем
Александром.  Но  это  не  спасало  положение  -  нужно   было  основательно
пристраиваться к требованиям жизни. Лично я никогда не разделял исторические
восторги по поводу кокетства некоторой части интеллигенции с революцией - мы
знаем к чему это в конце концов привело. И  сегодняшние безрассудные игры  в
демократию могут стать опасными. Чудаку понятно, что "язвы царского режима",
как  и  любого другого, заключаются вовсе  не в нем самом,  а  в тех  людях,
которые   населяют   огромную  империю.  Всегда  право  выбора  остается  за
гражданином: он может совершать подлый поступок  или избегать его. И  совсем
неважно, что при этом написано в Конституции или своде законов.  Но, если ты
истинный  россиянин, то обязан  тянуть  единую лямку  со своим  народом,  по
возможности  способствуя  изменению   содержания  его  голов,  если  же   ты
гастролер,  чужак,  временщик, то можешь покидать пределы отечества,  но  за
попытку "раскачивать  лодку"  необходимо крепко давать по рукам  - не  смей,
"артист", подталкивать глупый народ к катастрофе.
     Молодая  супружеская  чета уехала из Самарской губернии,  устроилась  в
заметном отдалении от Петербурга, Москвы и Киева, за пределами, как им тогда
казалось, досягаемости взгляда представителей политического  сыска. Лодейное
Поле  стало  их пристанищем,  там,  кстати,  гнездились многие  политические
изгои,  вляпавшиеся  по  молодой  горячности  в  сомнительные  революционные
авантюры.  Либов  усердно  врачевал  и множил свое  потомство  -  в  течение
ближайших двух лет появились на свет еще два сына. Он познакомился с лидером
кадетской партии Милюковым,  врачевал его  и членов  его семьи, но не сильно
застревал на партийных лозунгах кадетов.
     Здесь,  на  периферии,  среди  благодатной  природы,  семья  Либовых  и
встретила Октябрьскую революцию. Многие тогда, а евреи почти поголовно, были
заражены  бациллой  революционной  бури.   Александру  Исидоровичу   удалось
побывать на приеме у самого всесоюзного старосты Михаила  Ивановича Калинина
и добиться  санкции на строительство новой больницы в Лодейном Поле. Молодой
Либов клялся в  том,  что  она  была выстроена  по  Европейским  стандартам.
Калинин  ведь  и  сам  отбывал  ссылку  в  Карелии,  в  занюханном  Повенце,
перепортив там, нечего греха  таить,  заметное  число  местных девиц, - была
такая  страстишка  у  Мишки-бунтаря.  Там   Калинин   с  красным   флагом  в
революционные  праздники  разгуливал   почти  в  одиночку  по   единственной
повенецкой  улице,  изображая  многотысячную  демонстрацию  протеста  против
царского режима. Но чаще всего все  выливалось в пьяное пение интернационала
где-нибудь  под  забором или на лавочке  в обнимку с деревенской  молодухой.
Ссыльному   приходилось   чередовать   заурядный  блуд,   водку   с   прочей
революционной  безвкусицей.  Местный  жандарм  позволял  Калинину  совершить
только  один проход  под красным флагом,  затем все  завершалось  кутузкой и
легким профилактическим мордобоем.

     7.6

     Трудно сказать, какие  воспоминания тешили Михаила Ивановича  - юбочные
или флаговые - но  он помог Либову построить  больницу, слизанную с одной из
ведущих клиник Парижа.  Так  в  те  первые  угарные  годы  социалистического
строительства пытались приближаться к коммунизму в отдельно взятой губернии,
околотке. Либов врачевал, а его дети росли, заканчивали местную школу, затем
все трое поступили в Ленинградские медицинские вузы. Не обошлось и здесь без
приключений:  большевистское  правительство  не  жаловало выходцев из  семей
интеллигентов.  Врач,  по   вещему  разумению  властей,  не  мог  передавать
профессиональные тайны своим  детям.  Он  должен был  награждать  ими  тупые
головы крестьянских  и  пролетарских детишек.  Трудно  давались  медицинские
премудрости  неподготовленному  интеллекту, потому  и  паслась  на задворках
отечественная практическая  медицина в красной России. Наркомам  и министрам
Здравоохранения  приходилось  притягивать за уши различные  уловки  лишь  бы
уложить  в  головы  медиков-недоучек  сокровенные  тайны   профессионального
мастерства. В те годы шли по пути максимально узкой специализации, внедрения
систем   чередования   врачей   стационаров   и   поликлиник,   жесточайшего
административного контроля за клинической практикой.
     Вообще,  первому наркому здравоохранения  -  Семашко  пришлось довольно
туго  в  этих надуманных  играх,  но  было  необходимо спасать  положение  -
требовался решительный прорыв в  улучшении показателей  здоровья  населения.
Распределив   всех  специалистов   по  отдельным  человечьим   анатомическим
структурам,  администраторы  вроде бы установили  паритет,  который нынешние
рационализаторы  от медицины  изнасиловали вконец и разрушили,  как поется в
известном гимне  тупости, "до основания, а затем?.."  Медицина -  это меньше
всего  наука, а прежде всего искусство.  Добиться успеха  в ней может только
человек с определенными врожденными, а потом уже приобретенными данными.
     Семья  Либовых определилась сама собой  в ударную  бригаду:  отец и сын
Александр - терапевты,  а другие два брата  Леониды - хирурги. Так встретили
эскулапы войну, все четверо работали в военных госпиталях, вступили в  члены
КПСС,  дослужились  до  высоких  званий.  Свойство  высокой   ассимилирующей
активности,  присущее  истинным ашкенази,  спасло всех  четверых,  они  дали
веточки продолжения жизни своего рода. Александр Леонидович Либов, например,
занялся    инфекционными   болезнями,   защитил   кандидатскую,   докторскую
диссертации,  возглавлял  институт  детских  инфекций  в  Ленинграде,  много
работал за границей по линии Красного Креста.
     Коля  хорошо знал профессора Либова не только  по научным  работам,  он
стал его  учеником и  продолжателем многих иммунологических воззрений.  Но в
медицине  все  быстро  устаревает, потому  что  в ней слишком  много  Божьих
откровений, недоступных заурядным личностям. На одни и те же процессы  можно
глядеть  с разных позиций - отвергать или  утверждать казалось  бы обратное,
отличное  от недавних воззрений. Эти бесконечные удивления  и  споры  ученых
будут продолжаться вечно, не продвигая никого к абсолютной истине ни на шаг!
Лечить надо, а не мудрить!
     Коля так перегрелся  от  воспоминаний, что  не заметил, как навернулась
"скупая мужская  слеза": профессор  умер в возрасте 75 лет, сразу  после дня
своего рождения, не дождавшись поздравлений от коллег по институту, которому
он посвятил  много  лет жизни.  К  тому  времени  заслуженного  доктора  уже
выдавили  из  "любимого  коллектива"   без   лишних   церемоний.  Александра
Леонидовича   от   переживаний   настиг   тяжелейший   инфаркт,  молниеносно
разорвавший сердце. Старый профессор к тому времени уже был настолько близок
к  откровениям  Божьим,  что хорошо  понимал  и  особую  благодать,  и  силу
справедливого  возмездия. Тем, кого любит, Бог дает смерть во сне - быструю,
неожиданную,  без мучений. Но тем, кто забывает учителей, своих благодетелей
уготована смерть в подворотне, в грязной луже.
     От  тотальной  грусти  Коля   перекочевал  к   приятным  воспоминаниям:
оказывается Либов в молодости  грешил стишатами, издал  маленький  сборничек
своих поэтических  откровений, письма своей  любимой  писал только в стихах.
Однажды  он послал  лучшие два  стихотворения аж  самому Максиму Горькому на
Капри.  Ответ метра был  точен, лаконичен и деловит. Коля  Слизовский помнил
наизусть это  письмо  Горького, написанное  прямым, несколько  раскоряченным
почерком,   черными  чернилами  на   листочке  из  тетради   по  арифметике:
"А.Л.Либову.  "Молодость"   -  не  плохо,  есть  ритм,  есть  образность,  а
"Фокстрот" -  очень плохо. Пробуйте  себя  в лирике,  а обличительный тон  -
оставьте,  это,  видимо, не  удается  Вам.  Очень  советую как можно  больше
читать. Если знаете французский язык, - почитайте парнасцев и "проклятых". И
с поэтикой познакомьтесь,  не  помешает. У В.Брюсова есть книжка,  в которой
собраны  стихи  всех существующих  форм  -  найдите ее,  полезно.  А.Пешков.
26.11.28.  Sorrento". Письмо было адресовано Либову в  Ленинград, на Большую
Пушкарскую, 67,  кв. 12[а], где  тогда  проживал  молодой  поэт -
студент Первого медицинского института.
     Стихи свои, опубликованные в сборничке, Либов вспоминал с иронией, да и
Коля слегка веселился  приводя эти поэтические строки.  Было в них что-то от
поэтов-ленинградцев, поджаренных на революционн6ом огне. Их  связывали общие
нити восторгов,  тянущиеся от Казина, Жарова и прочих  подражателей  плохому
Маяковскому. Например,  стих "В бой" с властным  эпиграфом  из  трагического
Маяковского - "Любовная лодка разбилась о быт" -  звучал почти революционно,
демонически: "Старь,  как балласт, летит за  борт.  Натянут каждый  нерв. Но
старый  быт  еще  не  мертв  -  он ищет  новых  жертв"...  Другое откровение
озаглавлено  "Посевная": "Пусть  смеется ярче  солнце. Даль звенит  весенним
звоном.  От  сохи   придем  мы  скоро  к  мощным  тракторным  колонам".  Это
стихотворение  писал студент медицинского  института, благополучный  молодой
человек из врачебной семьи, никогда толком не знавший тяжелого крестьянского
труда. Были и боевые стихи, тоже страшно  далекие от реальности, постигнутой
молодым   поэтом:   например,  "Профиль  границы"   был  перегружен  "лесным
трагизмом" "Угрюм и безрадостен профиль границы. Болота и сосны... Трясины и
мхи"... Или еще один явный социальный заказ -  "На посту". В  нем отдавалась
дань пролетарскому пониманию задач литературы: "Робкор! На боевом посту перо
бери - на изготовку, направь заметки, как винтовку, на вековую темноту".
     Ужас, как много революционности! Прямо  хочется ударить  в бубен,  да и
только!  Не  желаешь,  а  спотыкаешься  о   синюшные   ноги  идеологического
шаманства.  Но  такие  стихи,  конечно,   были  свидетельством  генетической
пластичности, дара приспосабливаться и  выживать  в  любой социальной среде.
Восприимчивость  даже  к малым  психологическим  поворотам  социума  спасала
молодую   интеллигенцию  раскоряченной   большевизмом   России,  наделяя  ее
свойством мимикрии. Надо ли винить за это жаждущий жизни  молодой  организм,
корни которого сосали соки из местечкового огорода, лишь весьма поверхностно
вспаханного  дворянской культурой. На  таких грядках легко вырастают  лебеда
"пролетарской кондовости"  и лопухи  "сермяжной  правды". Вспомним: "Кто без
греха,   первый   брось   на  нее  камень".  Наверняка,  если  бы   не  было
идеологической цензуры,  то  и  стихи  получались  бы у  молодого поэта, как
советовал  Горький,  максимально  лиричными, а  не  призывно-назидательными.
Дальнейшая жизнь Либова показала, что он сохранил  главное - порядочность по
отношению к достойным людям,  терпимость  к вывертам пролетарской диктатуры,
да огромную работоспособность, всегда направленную на пользу людям и науке.
     Конечно,  настоящая  лирика  отыскалась  позже,  с  возрастом, с ростом
чувства  поэтического  вкуса,   но   речь   не  об   этом.   Коля  удивлялся
разносторонней  даровитости своего бывшего учителя:  ашкенази, вообще, легко
ассимилируются в России и  выкарабкиваются до уровня доктора наук. Но  самое
главное, у  них  еще  остается запас  прочности для  разных интеллектуальных
игрушек. Сподобил  же Бог  дать способности  Александру  Леонидовичу выучить
пять  иностранных языков, писать стихи,  быть  эрудированным специалистом  в
смежных  областях.  Слизовского  удивляло  и  отвращало  то,  что  в  России
совершенно не умеют  беречь  "достояние  республики". Вся  социальная помощь
длительные  годы  была   направлена  на   создание   искусственного   режима
благоприятности  для  неспособных, малополезных  обществу  людей,  тогда как
талантливым заграждалась дорога массой препятствий, фильтрами  своеобразного
классового  протекционизма.  Все  эти  бесчисленные  рабфаки  для  олухов  и
вечерние  школы  для остолопов способствовали засорению различных  профессий
"балластом", тянувшим общую лодку на дно.
     Однако Коля изливал мне душу не зря: он будил мою память. Я не заметил,
как  проснулся во мне "информационный поток" и переполненный  мочевой пузырь
запросил перерыва воспоминаний.  Но после заурядного "облегчения"  память со
всей очевидностью запестрела конкретными деталями и  моего жизненного  пути.
Вдруг  всплыл образ  моего  былого  учителя,  который, по  существу,  своими
советами и  тайными мыслями распахнул передо мной дверь в большую науку. Был
то  интересный  человек,  могучая  личность  -  заслуженный  деятель  науки,
профессор Юрий Александрович Добровольский. Пусть земля ему будет пухом!
     Я хорошо помнил, что  решение поступить в педиатрический институт  было
индуцировано памятью об отце, желанием повторить  его  "подвиги". И во время
учебы, и после окончания вуза я натыкался на тех, с кем тем или иным образом
был  связан  мой  предок: кто-то  продолжал испытывать дружественное  к нему
отношения,  но встречались  и  враги.  Но  даже  они  не  выказывали  бурной
агрессии, скорее всего в душе осознавая справедливость его, а не их позиции.
Потому агрессия  приобретала  вялый  характер -  это  были, скорее,  реакции
людей,  осознававший силу  победителя.  Они, отдавая  себе отчет в  различии
позиций,  злились на него только за то,  что он  никогда не рвался к карьере
ради   удовлетворения  честолюбия   или   материальных  выгод.  Моего   отца
интересовал  стиль  жизни,  даруемый определенными социальными  функциями. А
основу его стиля жизни составляло стремление к личной свободе, независимости
в выборе  творческих  устремлений, да желание избегать ненужных контактов  с
начальством, интриганами, недорослями.
     Отец с отвращением воспринимал носителей той формы социальной агрессии,
которую питает зависть. Он мог простить жажду справедливой мети, но не порок
мстительности  -  всему живому,  достойному,  талантливому. Здесь нет святой
логики  - "око за око"  -  а присутствует явная зависимость  от  врожденного
душевного изъяна - ведь  "обижаются и мстят только  лакеи".  В памяти у  них
застревает обывательский  тезис: да я подлец, но куда же мне от себя деться?
Вот  с  этим  тяжелым  грузом  они  и идут  по жизни,  не  чувствуя  в  себе
способности  сбросить нелепую  ношу, и при этом сетуя на тех, кто  это давно
сделал  или  изначально смог уберечься от  необходимости  взваливать на себя
бремя отвратительных поступков.
     Добровольский был  один из тех, с кем мой отец был  на равных: они были
оба  белыми  воронами  в  стае  серых  и  откровенно  черных пернатых.  Юрий
Александрович   на  заре  своей   ученой  карьеры  пострадал  за  откровения
молодости.  В  Киеве тогда  было два  медицинских  института  и  коллега  из
параллельного   вуза,  обидевшись  за   какое-то   критическое   выступление
Добровольского  по  поводу выпущенной им  слабой книжонки, написал  на  него
донос в  НКВД. Дело  было перед самой  войной: Добровольского арестовали, но
вынуждены были  освободить,  ибо фронту требовались специалисты-медики, а не
ученые-кверулянты, иначе говоря, патологические сплетники.
     Победа  в   войне   принесла   радость,   но  не  полное  освобождение:
Добровольскому  пришлось  отправиться  в Среднюю  Азию  и  там, в  одном  из
периферийных вузов,  заведовать сразу  несколькими  кафедрами,  ибо  местные
кадры  сеяли  хлопок,  но  не  спешили  защищать  диссертации  по  медицине.
Выступление Никиты Хрущева на известном съезде партии с разоблачением культа
личности  принесло  полную реабилитацию многим,  и Добровольский переехал  в
Ленинград  -  началась  как  бы  вторая  творческая   жизнь.  Были  выпущены
интересные  монографии,  но былой  энергии уже  не вернешь.  Я встретил Юрия
Александровича  в  те   времена,   когда  он  уже   уклонялся  от   активной
деятельности:  он заведовал кафедрой,  блестяще  читал лекции, но  его  мало
интересовала отдача от  них. Он видел, что имеет дело с теми, к кому, как не
крутись, применим  известный  тезис: "Жатвы  много,  а  делателей мало"  (От
Матфея  9:  37).  И это  не  озадачивало его  - он  давно проникся известной
диалектикой: "Кто может вместить, да вместит" (От Матфея 19:12).
     Добровольский выбрал меня в свои научные наследники, ибо, скорее всего,
почувствовал некое родство душ. Внешне  мы  были совершенно  не схожи,  да и
генетика, видимо, присутствовала в нас разная: он осколок польских ашкенази,
я же - больше отпрыск скандинавский конкистадоров. Добровольский великолепно
общался с миром не только на русском языке, но и на польском, французском, я
же  -  на  немецком  и английском. Но  вот  в человеческих отношениях у  нас
профессором  были похожие центры  притяжения:  Юрий  Александрович дружил  с
польским академиком Эдвардом Россетом, а я - с польским профессором Штефаном
Кленовичем. И все мы  пребывали в  душевном  равновесии  и отменном здравии,
увлекаясь схожими научными проблемами.
     Добровольский  часто проверял мою  мысль на  прочность  -  на вшивость,
делая  это,  можно  сказать,  варварскими  методами.  Он  мог   позвонить  в
двенадцать ночи  и попросить срочно написать рецензию на только что вышедшую
книгу маститого профессора - за одну  ночь. Он как бы ни мало не сомневался,
что я  эту  книгу уже прочитал  и  оценил -  оставалось  только свое  мнение
оформить рецензией.  Однажды  он присылал  лаборантку  к трапу самолета,  на
котором  я  улетал  в  отпуск  на  Черное  море,  с  записочкой,  в  которой
содержалась  просьба  написать  на  досуге  отзыв на прилагаемую  докторскую
диссертацию. Шеф по диагонали уже просмотрел эту нечастную диссертацию и дал
ей  свою  оценку. Теперь надлежало  мне проявить объективность, сочетая ее с
естественным  раздражением  человека,  отвлекаемого  от  курортного  отдыха.
Скорее всего  профессор  конструировал агрессивную  ситуацию, используя  при
этом  обычное  человеческое настроение. Но  я не всегда оправдывал  ожидания
профессора  -   беспощадный   разгром   настигал  только  тех,   кто  грешил
авантюризмом,  а   достойных   я  с  удовольствием  поддерживал,  забывая  о
подпорченном  отпуске. Безусловно Юрий Александрович прикрывал меня надежно:
там, где был разгром, он ставил первой свою подпись. Когда же за рецензию на
книгу  присылался  гонорар,  то деньги  он  полностью перекладывались в  мой
карман, не принимая никакие предложения по поводу равноценного дележа.
     Судьба  любимого ученика  - коварное явление.  Добровольский  скончался
неожиданно  и  по нелепой случайности. В  клинике, куда маститого профессора
доставили по скорой  помощи,  дежурил в ту ночь  аспирант  одной из  ведущих
хирургических кафедр, и он не  решился проводить срочную  операцию,  видимо,
дрожали руки  от чувства повышенной ответственности. А это уже было  началом
безответственности,   повлекшей  перитонит  и  быструю  смерть  пациента.  В
медицине часто случаются  такие  клинические ситуации, когда  "промедление -
смерти  подобно!"  После  смерти  шефа  "любимого  ученика"  недруги  обычно
превращают в  соблазнительную мишень для  интриг.  Но свободная  личность не
должна тратить время на контринтриги. Возможность развивать склоку я подарил
тем, кому  нечего противопоставить научному поиску - их  удел ловчить, а  не
творческий  процесс.  Я же  сделал  просто -  с головой  ушел в практическую
работу, послав к черту перспективы заведования кафедрой, авторитет которой в
скорое время неучи  и авантюристы похоронили полностью. Жизнь интересна сама
по себе -  не стоит  цепляться за  мнимые  реалии, лучше оставаться  немного
романтиком.  "Больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых  воскрешайте,
бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте" (От Матфея 10: 8).

     7.7

     Закончился день и прошла ночь - утро, как правило, будит энергию,  веру
в собственные силы и вселяет надежду на защиту, получаемую от Бога! Только у
истинных гипертоников с  утра пораньше  регистрируется  высокое артериальное
давление, а потому болит голова, кружатся мысли, раскачивается скелет как бы
на ватных  ногах. Всего  этого не было  у меня - молодость побеждала,  брала
свое.  Бог  миловал: не  случились у меня катастрофические заболевания почек
или  надпочечников, которые подхлестывают  обычно артериальное  давление.  И
тошнота   отступила,   а   правильнее    сказать,   она   преобразовывалась,
перевоплощалась   в   успокоение,  глубокий   сон,   возвращающий  силы,   в
просветление памяти.
     Безусловно  интеллигент,  особенно  российский, бредет по  протоптанной
тропе, ведущей  в бесконечные  философские  размышления над смыслом  жизни и
смерти. Мой  кот прекрасно выспался. Я же сквозь сон слышал, как он воевал с
местными мышами и отгонял  от  моего  изголовья "старуху с  косою", вытеснял
какие-то "липкие  тени" из нашей палаты. Дела свои интимные, физиологические
он  справил в тазик,  выставленный специально для этих целей в  ванной.  Все
складывалось  для  нас  обоих  вполне удачно. И кот на досуге, следя  умными
зелеными глазищами за моими умственными метаниями, тоже попытался вникнуть в
философские  размышлений. Мы затихали с ним,  нежась  в кроватях,  разбросав
телеса в вольнодумных позах, - приятное время выздоровления, когда купаешься
в  лени,  напрочь  оттолкнув  от  себя  любые  обязанности,  кроме  одной  -
обязанности выздоравливать, оставаясь человеком. Но коридорный мир менялся -
Борис  вдруг замурлыкал  и стал в нетерпеливом ожидании крутиться  у входной
двери в мой бокс.
     Загадка разрешилась скоро: вошла Муза, таща в руках  пластиковый  пакет
со снедью,  конечно, собственного приготовления.  Я люблю этот замечательный
тест: по пище,  ее вкусовым свойствам  я проверяю насколько адаптивна та или
иная  женщина к мужчине.  Если  у меня не  возникает  вкусового  отвержения,
значит женщина слеплена  из моего теста, или она - столь тонкая  натура, что
способна  познать  мои  вкусы  слету,  в  одно касание  -  расшифровывает по
отдаленным признакам: например, по цвету глаз,  по раздувающимся ноздрям, по
аккуратной кисти рук. Для такой анатомической  разведки подходит все, в  том
числе,  очертания  гениталий. То есть женская интуиция  ловит  все  то,  что
определяет  понятие "породы человека". Муза была колдуньей, а потому ей было
совсем  не   обязательно  подробно   изучать  меня,  разглядывать  кости   и
сочленения.
     Другое дело - любимая женщина. Она должна, да просто обязана, как самою
себя,  любить и  недостатки,  и  достоинства  своего избранника, родственной
души, с которой по Божьему велению пересеклись ее  пути. Такая позиция имела
отношение к Клавочке. Ну, а с  Музой у нас  установилась  "любовь" на уровне
симпатии. Однако,  я уверен, что нет иной  любви,  как только построенной на
сексуальном влечении.  Другое  дело,  что в  силу каких-то  обстоятельств  -
например, возрастных  различий  -  оно  может быть задавлено,  отправлено  в
летаргию. Тем не  менее, тип  отношений, именуемый  симпатией, -  это  тайна
сублимации, всегда остающейся сексуальной.
     Безусловно к Музе  у  меня проснулось  влечение с первого взгляда, да и
она  мысленно отвечала мне взаимностью. Однако  оба  мы понимали,  что  наши
поезда двинулись из одной и той же  станции, но в различное  время. А, может
быть, они крутят колеса в иных направлениях. Погоню в таких случаях разумный
человек   осуществлять  не  будет:   он  просто  перестроит  свое  влечение,
передвинет  его  в  ту  сферу,  которая  именуется  "заботой",  "вниманием",
"сопереживанием", "поддержкой". И у моей  жены не будет оснований ревновать.
Однако  умная  женщина почувствует  "коварство и любовь", но  ограничит себя
лишь правом завидовать тайне еще одной радости.
     Все  глубинные  мотивы  наших  отношений с Музой  я еще не мог до конца
разгадать,   оценить,  классифицировать.  Я  только  понимал,   что   в  них
присутствуют в  большом количестве  "рационализации". Мы оба делали  попытку
уже   на  подступах  к  тесной  дружбе  прикрыться  "выдумками   взвешенного
сознания", "творениями цензуры разума".  Мы  старались закрепостить чувства,
не  попытавшись их обнажить  хотя  бы  частично.  Мы  старались  оперировать
установками,  базирующимися  на,   так  называемых,  объективных  социальных
ценностях, втиснутых в наш мозг в процессе накопления практического опыта. Я
оценивал наши мытарства, как "регрессию", иначе  говоря, то было  возвратное
движение либидо к детскому  способу адаптации, сплошь  зажатому родительской
цензурой. Но  это  был  ошибочный  путь:  человек  -  не  машина,  способная
поддерживать  стабильный  "рабочий  ход".  Мы   не  в  состоянии  обеспечить
идеальные параметры приспособления внешнего "надо" и  внутреннего "хочу". Не
стоило обворовывать  Природу радости  и очарования постоянными  оглядками на
внешние каноны, лучше бы больше заботиться о гармонии внутри себя.
     В Музе чувствовалось что-то сугубо  материнское. Может  быть, как раз в
той  яме собака  и зарыта? Не имея  собственных детей,  Муза  компенсировала
дефицит  реализации материнства такими  несложными заботами. Ясное дело, что
выносить  беременность, отмучиться  в  родах,  вскормить  малыша,  настирать
вдоволь  пеленок, лечить  многочисленные болезни,  расплачиваясь  бессонными
ночами за успехи лечения,  довести дитя до полного человечьего вразумления -
дело  сложное и крайне  утомительное. Только так и наслаждаются во все горло
материнством. Абортивные формы материнства эффекта не дают - отсюда и тяга к
сексуальной компенсации.
     Муза  явно  была  умной женщиной,  а  потому на  дешевку  она ловиться,
клевать мармышку не  стала  бы. Видимо,  колдунья в свое время дала какой-то
важный зарок и теперь свято ему следовала. Но эту тайну она не выдаст - хоть
режь  ее на  части. Такие  откровения доверяются  только  одному  Богу.  Она
возвела меня в ранг "мужчины-сына" и теперь тешила полумерами свою плоть.
     Муза развернула скатерть самобранку и кормила  меня  и  кота  приятными
яствами:  все  было  диетически выверено,  без  излишеств,  но  вливалось  в
организм так же, как если бы мать кормила своего ребенка грудью. Первый тест
был  пройден идеально! Правильно говорят: путь к сердцу  мужчины лежит через
желудок. Но не надо понимать этот тезис  вульгарно - рассматривать все через
призму обжорства.  В том тезисе живет огромная  интимная тайна,  позволяющая
распознать  душевную и плотскую близость  мужчины и женщины. Когда  женщина,
ворвавшись в твой холостяцкий быт, как бы на минутку, вдруг ловко повязывает
передник  или  пикантно  окутывает  кухонным  полотенцем  стройные  бедра  и
начинает в бешенном ритме творить у плиты варево, то это уже начало полового
акта - прямо здесь, у плиты  или на кухонном  столе.  Эта  сексуальная пара,
внимательно  наблюдающая  за  внутренними  психологическими   метаморфозами,
думает  не  об еде.  Они  оба  уже вступили в  акт покорения плоти - неважно
мысленно или въявь.  Они уже подружили свои  тайные желания.  Даже  передача
кулинарных рецептов по  телефону есть общение с тихим и спокойным развратом,
наползающим на вас, как величественное облако: так бойтесь мужчины и женщины
кухни, если у вас не родилось еще страстное желание перейти  в спальню! Муза
тоже  ходила  по  кромке   пропасти,  по  лезвию   ножа,  название  которому
сумасшедшая страсть!
     Странное  "философское занятие", однако, мы с котом выдумали для  себя!
Но,  чем   тщательнее  мы   пережевывали  пищу,  тем  больше  углублялись  в
своеобразные   творческие  мысли,  даже  ритм  движение  челюстей  незаметно
подстроился под ритм половых фрикций. И словно вторя нашему наваждению, Муза
тоже внимательно наблюдала и, видимо,  анализировала  акт  приема  пищи двух
мерзких  животных  - одного,  как  бы  спрятавшегося в  болезнь,  другого  -
откровенного четвероного хищника, которому наплевать на человечью  эстетику.
Кот, расправившись  с  пищей, приподнял правую  лапку и  нервно потряс ею  в
воздухе - этот  забавный  кошачий  жест свидетельствовал о  завершении  акта
ублажения  плоти,  все  заканчивалось  стадией  оргазма  -  гимном  сытости.
Насладившийся самец выпускал  остатний  пар из кончиков когтей, одновременно
выражая свое теоретическое отвращение к завершенному соблазну.  Ибо животное
всегда больше любит "начало", а не "конец" любого акта.
     Муза тоже уловила этот чисто мужской  жест, ухмыльнулась  понимающе,  и
перевела взгляд на меня. Но  не долго  воротил  кот свою бесстыжую морду  от
даров природы. На этой стадии преобразования мысли мой  кот вдруг забыл, что
он кастрирован  в  возрасте восьми  месяцев, -  четвероногий  выгнул  спину,
отчаянно  замяукал  и  стал  интенсивно  тереться  о  стройные   ноги  своей
кормилицы. Произошло  все, как учили! Не хватало  только,  чтобы он принялся
метить территорию моего бокса, - терпеть не люблю этот резкий  специфический
котовый запах.
     Муза была колдуньей, и  она  все понимала правильно,  и это  понимание,
бесспорно, ей нравилось. Она  смотрела  на нас грустными глазами: то, что не
хочется  осмыслять  философски, осязается сердцем, а его  не обманешь.  Муза
порылась в сумочке, извлекла оттуда письмо, повертела его в руках, пояснила:
     - Я  уже  несколько  лет занимаюсь собиранием осколков семейного  клана
Сергеева -  твоего  отца. Недавно получила письмо из  Австралии -  там живет
одна  из дочерей твоего отца.  Прочти на досуге ее письмо, Дима, Она просила
передать тебе весточку из-за океана, вы ведь с ней брат и сестра по отцу.
     Конечно,  Муза  продолжала свое колдовство, разворачивала психотерапию,
углубляла акцию воздействия  на  мой  симулирующий  дебильность  мозг  - она
восстанавливала  мою память собственными методами. Я, видимо,  был еще очень
слаб  - болезнь терзала меня, снижала мою волю. Я вдруг так расчувствовался,
что обратился к Музе с бестактным вопросом:
     -  Муза,  я  поутру,   да  и  вчера  вечером,  почему-то  зацепился  за
воспоминания  о  своих  учителях  и  вдруг неожиданно  пришел к потрясающему
выводу: если и встречал я что-либо хорошее от людей, так только тогда, когда
ими были евреи. Так ли это?
     Муза  посмотрела  на  меня  внимательно и  довольно долго  молчала,  ей
пришлось прежде всего разгадать причину нелепых откровений  -  нет ли в  них
розыгрыша. Затем она, видимо, стала взвешивать реалистичность моих выводов и
подыскивать подходящие определения для собственного ответа.
     -  Дима, если ты  настроен на серьезный анализ "еврейского вопроса", то
твое броское заключение является явной переоценкой роли этого народа в жизни
России.  Россия   вообще  довольно  странное  этническое  и  государственное
образование.  Подумай,  кто  ее  населял  и  продолжает  здесь  плодиться  и
размножаться?
     Я  пошевелил  мозгами  и  ответил  то,  что  думал:  с  генетической  и
социальной  точек  зрения  весь  этот  конгломерат  этносов  нельзя  назвать
элитарным. Может быть  по  этому евреи так  выделяются  в лучшую сторону  на
бледном фоне аборигенов.
     - Вот  именно, - подхватила  мою реплику  Муза, - на  исходном "бледном
фоне", как ты правильно выразился, и  козел может показаться  оленем. Михаил
Ломоносов считал российских славян выходцами из северной  Германии - но  кто
может  знать  это  точно?  Оставим такую  слишком  древнюю  историю.  Важнее
уточнить  иные  позиции:   существует  понятие   аристократии,   являющейся,
наверное, цветом нации, государства - носителей ее  успешных экономических и
управленческих  традиций. В  Англии,  например, до 1900  года  аристократами
являлось однородное сословие пэров, сплошь  состоящее из кондовых британцев.
Затем  к ним стали приписывать "джентри"  -  так называемое,  нетитулованное
дворянство. Но это тоже  были откровенные британцы  в  своем  большинстве. В
Германии и Австрии  тоже аристократия делилась на "высшую" и "низшую" знать.
Но  теоретически  и  практически  граница между этими группами проходила  по
очень ответственному в  историческом  плане водоразделу. Повелителем  высшей
знати изначально был только  император  Священной  Римской империи, в состав
которой входили эти государства. Тогда низшей знатью необходимо признать тех
дворян,  которых после  распада Римской империи титуловали  король  Пруссии,
либо курфюрсты  Ганновера, Саксонии,  Баварии. То было всего лишь юнкерство,
то есть малозначительное дворянство, некоторые представители которого сумели
все  же  выбиться  в большие  люди. Но и здесь традиции локализации главного
германского этноса оставались в силе.
     Муза помолчала недолго, видимо, только для того, чтобы проверить нет ли
необходимости в детализации пояснений. Но я молчал, как рыба, внимательно ее
слушая и  ощущая расширение моего интеллекта - что-то властное просыпалось в
моей памяти, в моем замученном интоксикацией и длительной гипоксией мозге. И
Муза продолжила:
     - Российские монархи опирались в своей власти все больше и больше не на
национальные кадры, как  теперь говорят, а на иностранцев. Это происходило в
силу того, что такие пришельцы на землю русскую несли с собой вроде бы более
высокую культуру, были более законопослушны,  обязательны, иначе говоря, они
ближе подходили под понятие  "государственник".  Однако необходимо  помнить,
что  Киевскую  Русь основали Рюриковичи - выходцы  из Скандинавии.  Так, что
доморощенные пэры были почти сплошь чужие. Из  родных краев -  из  Германии,
Англии, Франции, Скандинавии и  других земель - их выдавила за ненадобностью
собственная укоренившаяся знать. Наверное они и не были элитными, успешными,
не  обладали  высокой  социальной  адаптивностью.   Так,  что  России  опять
достались объедки с европейского барского стола. Если мы просмотрим данные о
тех аристократах, которые в России владели более 100 тысячами десятин земли,
то  таких  богатеев наберется  только 42 персоны:  все  они  были изначально
иностранцы, а не славяне.  Возглавит  тот список Граф  Сергей  Александрович
Строганов   (1464978   десятин),   а   замкнет   Граф    Алексей   Федорович
Орлов-Денисов-Никитин  (100207 десятин).  Графы Шереметьевы  будут значиться
только   восьмыми,    Шуваловы   -   четвертыми,    Голицыны   -   девятыми,
Воронцовы-Дашковы  -  седьмыми.  Кстати,  почти   в   середке  этого  списка
отсветится  род  Рукавишниковых,  с   которым  потом  породнятся   Набоковы.
Революция все отнимет у них в одночасье, сделав великого писателя  Владимира
Набокова  нищим. По  владению крепостными крестьянами  среди аристократов на
первом месте окажется Граф Сергей Дмитриевич  Шереметьев  (146853 крепостных
крестьянина),  а  на  шестьдесят   третьем  -  Князь  Николай  Александрович
Лобанов-Ростовский (5050  крепостных).  Графиня  Наталья Павловна Строганова
будет  третьей  (64853  крепостных),  София  Львовна  Щувалова - семнадцатой
(11892  крестьян).  Такой  паритет  приходился  на  1900  год.  Затем  будет
перевоплощение аристократии, приведшее многих  к дальнейшему обнищанию. Даже
великий лирик -  поэт  Афанасий Фет,  являясь  формально  незаконнорожденным
сыном орловского помещика Афанасия Неофитовича Шеншина от уроженной Шарлотты
Беккер,  будет  долго  мучить  себя  служением в  кавалерии,  дабы  получить
дворянское   званье.   Страдания  по  дворянской  вольнице   будут  доводить
великолепного поэта до самой грани самоубийства.
     Муза еще раз пристально  взглянула  на меня -  ей, бесспорно, нравилось
назидать,  откупоривая мои мозги, - в  том было что-то  уж очень выраженное,
идущее от  традиций  проповедничества.  Она продолжала - ах, какая  она была
красивая, когда  говорила со значением, с вызовом ученым-историкам, ни черта
не понимающим в общественной  психологии! Я  любовался ею и ощущал при  этом
поднимающийся  из определенных мест  сексуальный  кураж, способный  взорвать
возрастные  преграды. Но  от  пылких  восторгов меня  удерживало  лишь  одно
подозрение - она делает  это  ради лечения моей  больной головы, она  просто
замечательная колдунья.
     Муза продолжала вещать:
     -  Пожалуй,   правильнее  будет   заключить,  что  аристократия  -  это
исторически   сложившийся,   наследственно    правящий    класс,   отдельные
представители которого  отличаются уровнем благосостояния,  непосредственным
контролем над правительственным аппаратом, над общественной жизнью страны во
всех   ее   многогранных  аспектах  -   культуре,   военной,   экономической
деятельности, внутренней и внешней политике государства.
     Муза взяла паузу -  и я  ей не мешал обдумывать следующую фразу - затем
как бы подвела промежуточный итог:
     - Чем же отличается судьба еврейства? Да прежде всего тем, что со своих
исконных  земель  бежали  первыми лучшие  из  лучших,  потому что  не хотели
погибать  от  рук  иноземных  захватчиков,  которые  были  намного   сильнее
маленького  еврейского государства. "Лучшие" успешнее адаптировались в новой
среде обитания и достигали там известных  вершин - в финансах, в торговле, в
науке. В Западной Европе таких переселенцев ценили,  в России -  меньше, ибо
ведущие  аристократические  ступени  были  уже  прочно  оккупированы другими
иноземцами.  Еврей мог  выдвинуться только  умением и  порядочностью,  и эти
традиции  утвердились  среди  многих  из  них,  но  только  не  среди  всех.
Октябрьская  революция  распахнула  двери для похода  в  новую аристократию.
Интересна в  этом смысле специальная  сводка: в Центральном Комитете  ВКП(б)
был 61 еврей и  7 не-евреев; в Совете Народных Комиссаров - 115 евреев и  18
не-евреев;  в  Центральном Союзе  Потребительских  обществ  -  7 евреев и  1
не-еврей; в Прокуратуре - 4 еврея и 2  не-еврея; в Комиссариатах Иностранных
дел  и  Внешней   Торговли  -  106  евреев   и  17  не-евреев;  в   Комиссии
Государственного Планирования - 12 евреев и 3 не-еврея; во ВЦИКе - 17 евреев
и  3  не-еврея; в ОГПУ - 53  еврея и  6 не-евреев; в Политическом Управлении
Армии  -  20  евреев  и 1  не-еврей; в  Культпросвете  и Союзе  Воинствующих
Безбожников - 40 евреев; среди редакторов газет - 12 евреев.
     Муза снова вперила в меня свой внимательный взгляд, давящий на сознание
и продолжила свои особые счеты с "родным еврейством":
     -  Вот  это  та  новая   аристократия,   которую  пытались  формировать
большевики  в  то  время,  когда  ими  руководил  тоже  владелец  еврейского
генофонда  Ульянов-Ленин и иже с ним - Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин и
прочие.  Но  тот, кто  "из грязи  в  князи"  тот,  еще  очень долго остается
"грязью". Вся это компания, преследуя непростую генеральную цель -  создание
огромного еврейского государственного  анклава - поскользнулась с первых  же
шагов на собственной  грязи -  на терроре, демагогии, крепко  замешанной  на
агрессии, лжи, трусости.  Этим она  дискредитировала еврейство, сослужив ему
дурную службу.
     Нет слов, Муза  привела мне потрясающие  данные -  даже  в моей больной
голове  застучались   экстраординарные  выводы  по   поводу   того,  кто  же
"возвеличил"  или  "разрушил"  прекрасную  Россию.  Но  я  опять  стоическим
молчанием предложил Музе  делать далекоидущие выводы.  И она  их сделала, но
они оказались не такими, как мне хотелось:
     - Дима, по твоим глазам вижу, куда ведут тебя скороспелые мысли, но они
ошибочны. Ты  лучше послушай мою  правду, правду  кондовой  еврейки,  больно
переживающей за  святотатство, которое натворили нелюди в стране,  избранной
судьбой для моего проживания.
     Муза сглотнула комок слез или ненависти - не разобрал! - и продолжала:
     - Еврейство имеет свои особенности - оно  сильно  своей средней массой,
то есть теми кто  составляет большинство нации. И это среднее большинство по
своим интеллектуальным способностям выше многих  народов. Именно нижний край
среднего большинства и его минимальный подвал заполонил  после революции все
новоиспеченные государственные и негосударственные учреждения. Но то были не
лучшие кадры  - это были в  основном бессовестные приспособленцы, решившие в
мутной  водице выловить  жирную рыбку. В  скорости за свои  грехи  они  были
наказаны   еще  более  страшным   сатрапом-иноверцем.  А  лучшие  из  лучших
российских  евреев  откатились в  Западную  Европу,  в  США  при  первых  же
признаках надвигающейся гражданской  резни. У  них были  деньги и ум,  и они
знали как использовать такой ресурс.
     Муза снова  посмотрела на меня многозначительно, ее, видимо, раздражало
мое молчание. Затем она продолжала уже с меньшей экспрессией:
     -  К  чему  я  клоню, Дима!  Да только  к одному: прав был твой  отец -
Сергеев - замечая, что в любом человеке важна не национальность, а то, о чем
давно говорено в Библии. Все решает пропорция "Каина" и "Авеля", заключенных
в душе того или иного человека.  Отсюда исходит грех его  поведения.  Почему
сейчас  вовсю  колотят чеченцев:  да потому,  что  среди  них  слишком много
Каинов,  а  цивилизованное  общества  не  желает  опасности  ему,  не  нужны
экстраординарные, рисковые  ситуации.  Каждый цивилизованный  человек желает
жить среди миролюбивых  и добропорядочных Авелей.  Потому и будут уничтожать
чеченцев  до тех пор,  пока не истребят излишек Каинов,  не приведут искомые
соотношения к  цивилизованным стандартам.  В  этом, по  существу,  и состоит
смысл борьбы с терроризмом любого правительства, любой разумной нации. Когда
чеченские женщины  воют  по поводу  того, что убивают их мужчин, то им нужно
ответить  очень просто:  "А вы  не рожайте  бандитов! Рожайте цивилизованное
племя".
     Муза  затихла  потому,  что  исчерпала  тему и не  хотела больше к  ней
возвращаться.  В  моей башке  кружились  клочья былых  представлений и  того
забытья,  которое можно  обозначить  понятным словом -  Тошнота. Вспомнилось
почти мгновенно: "Не надейтесь на грабительство, и не тщеславитесь хищением;
когда богатство умножится, не прилагайте к нему сердца" (Псалом 61: 11).

     7.8

     Воздействие  колдовства  Муза  ограничивала часом -  двумя  не  больше.
Обычно я засыпал,  а  она  в  это  время  тихо  исчезала.  В  этот  раз  все
повторилось по  обычной схеме, затем  я проснулся  бодрым  и  поздоровевшим,
чувствуя, что возможности моей памяти расширились. Прежде  всего, я вспомнил
о письме, переданном мне давеча Музой, достал его из-под подушки и прочитал:
     "Дима, через Музу узнала, что  вы являетесь  моим родственником, братом
по отцу - это замечательно, чудесно. Хорошо, когда родственников много и они
все разные.  Рада,  что вы  пошли  по стопам  отца, и  продолжили  врачебную
династию.  Мы  же с моим братом Егором выбрали другие  дороги, а точнее, это
сам отец  нас надоумил  заняться гуманитарными дисциплинами.  Но хотелось бы
пообщаться теснее. Подумайте о  возможности приезда - ради любопытства, ради
отдыха  -  в  Австралию.  Гостевой  вызов я  вам  направлю сразу  же, как вы
сообщите о своем решении,  деньгами на перелет обеспечу - пусть материальная
сторона вас не беспокоит. Думаю, что нам есть о чем поговорить!  До  скорого
свидания. Ольга Сергеева".
     Я  призадумался - уж слишком был велик соблазн. Страсть  к путешествиям
ведь всегда живет в сердце мальчишки,  а любой  мужчина до глубокой старости
остается пацаном. Но позволит  ли здоровье совершить  такую  вылазку? Словно
именно  для ответа на этот  вопрос явился Николай. Дверь бокса скрипнула - и
вот  он,  живой  и  радостный.  Первые слова  врача,  безусловно, о здоровье
пациента:
     - Дима,  ты хорошо прогрессируешь. Посмотрел твою  биохимию - все очень
неплохо, динамика отличная.  Если так дело пойдет, то скоро  на выписку. Кот
твой, тоже, кажется, не особенно страдает здесь. Так держать, мужики!
     Кот, словно бы в подтверждение сказанному, приоткрыл глаза,  потянулся,
распрямившись  во  всю  длину  тела, навалившегося на  мои  ноги,  и мяукнул
согласительно.  Какие  все же приятные  редкозубые  пасти у этих существ. Но
страшно представить, что  было бы  с  нами, увеличь им рост в четыре  - пять
раз.  Этими бы зубками  они терзали нас как беззащитных мышей. Они заставили
бы людей охотиться на крыс и приносить убиенных по утру к их постелям.
     Я передал письмо Николаю, он прочитал его быстро и спокойно заявил:
     - Смена обстановки пойдет тебе  только на  пользу.  А то, что клановые,
родственные отношения надо крепить, не подлежит сомнению  - это уже аксиома.
Готовь себя к поездке морально и интеллектуально, прочти хоть что-нибудь про
Австралию.  Да,  что  там  прочти  -  покопайся  в  своей  памяти:  ты  ведь
основательно  занимался  страноведеньем,  медицинской географией.  Помнится,
были у  тебя и  серьезные мальчишеские  увлечения - ты в юности мечтал стать
путешественником, даже по началу профессию врача выбирал только потому,  что
она открывала просторы исследователю-пилигриму.
     Я с восторгом нырнул в дальние кладовые памяти - по началу это  было не
легко.  Но  постепенно замки открывались, и тяжелые двери тайных кладовых со
скрипом распахнулись. Болезнь из этой сферы мысли принялась как бы отступать
-  сперва неохотно,  цепляясь  за  изломанные  клеточные метаморфозы,  затем
положительная динамика ускорилась,  и для меня открылись значительные запасы
интересных  сведений о  загадочной Австралии. Я определил  и  собрал воедино
обрывочные   сведения,  уплотнил   их  фантазией  и  банальным  домыслом,  и
получилось совсем неплохо.
     Прежде всего, Австралия - это материк, равный по площади немногим более
7687  тысячам  квадратных  километров, в  состав  которого  входит  и остров
Тасмания  (где-то  около  68  тысяч  квадратных  километров).  Загадка этого
материка состоит в  том, что он  один из самых изолированных, и долгое время
был  недосягаем  для путешественников-мореплавателей. Говорят,  что  наличие
такого  материка  предсказывал  еще  Клавдий  Птолемей  -  географ  глубокой
древности.   Болтают,   что  Австралия  была  обнаружена  еще  в  1522  году
португальцами,  однако все как-то быстро забыли о таких сообщениях. Только в
1606  году  голландский  мореплаватель  В.Янсзон  по  поручению  Ост-Индской
компании, достиг этой  земли и  затвердил  ее под  именем  Новая  Голландия.
Корабль отчаянного  моряка достиг западного побережья неизвестного материка.
Здесь у берегов полуострова Кейп-Йорк был брошен якорь, смельчаки спустились
на берег,  продвинулись на 30  километров  вглубь материка, вверх по течению
реки Венлок.  Все  географические  названия,  естественно,  давались намного
позже,  а  тогда  смельчаки двигались  наобум, без  карт и  указателей.  Они
ввязались  в  стычку с аборигенами,  не испытывавшими,  видимо,  восторга от
появления  непрошеных  гостей:  один  голландец был  убит, а один австралиец
пленен и  отвезен на  Яву, как вещественное доказательство удачного морского
похода. В 1642 году тоже голландским мореплавателем А.Тасманом был обнаружен
и остров, названный во славу первооткрывателя  Тасманией. Правда, сперва его
считали частью  материковой  суши. В  1688  т  69  годах в Австралии налегке
заскакивал известный пират У.Дампир: он исследовал северо-западное побережье
континента.   В  1770   году   восточное  побережье   было   обследовано   и
колонизировано  Джеймсом Куком. Смелый мореплаватель  без  лишних  церемоний
объявил все  открытые  территории собственностью  Великобритании. Но  самому
исследователю  не повезло  - в 1779  году он  был  убит гавайцами в одной из
горячих стычек.
     Мудрые англичане принялись переселять своих каторжников в Австралию  на
открытые земли. Так в  1788  году было основано военно-каторжное  поселение,
ставшее  впоследствии  крупнейшим  городом Сиднеем.  Почти  четыре  миллиона
человек  -  его  современное  население,  вот из  такой обширной компании  и
вылетела неожиданная  весточка для  меня. Пришло  письмо,  встряхнувшее  мою
память,  вызвавшее  приторную  тошноту  восторга   от  возможного   дальнего
путешествия, на которое я мысленно уже дал себе разрешение.
     Но тут  меня обожгла мысль:  "Что делать с Клавочкой?"  Очень  хотелось
взять  ее с  собой.  Но  кто  сказал,  что  она будет  в  восторге от  таких
перспектив?  Голова  моя, все больше просветляясь, выделяла как единственный
цент сексуального притяжения  именно эту милую мордашку.  И  я убеждался все
смелее  и   смелее,   что  интоксикация  решительно  отступает  от  властных
гормональных структур, ответственных  за кровенаполнение  пещеристых тел. О,
Боги! Я просыпаюсь, я излечиваюсь категорически!
     Я понял, что строгий охранительный  режим, предписанный  мне эскулапами
есть ошибка, причем, трагическая: "Сердце же их  было не право перед Ним,  и
они не были верны завету Его". Этот Псалом 77 своим 37-м тезисом моментально
открыл  мне глаза. Безусловно,  в  моих  интерпретациях  содержалась подмена
понятий  -  я  в  настоящее  время,  по  воле  Бога,  фиксировался  на  иных
органоидных созвездиях. Нет смысла  лукавить -  я, по действием все  той  же
болезни, виртуально метил заглавной буквой иные органы претворения желаний в
практику  жизни. Да, конечно, мой мозг  святотатствовал: я грешил в мыслях и
функциях, но  то  было всего  лишь  заимствование священной (самой  точной!)
логики,  которая пронизывает любую проповедь.  С "Ним", с  заветом "Его" я -
скромная букашка  - еле-еле отдышавшись  от страшнейшей интоксикации, сейчас
обращался  с  искренними  высокими  чувствами  к  моей  милой  и драгоценной
женщине.
     В  зыбком  облаке  моей возбужденной  фантазии Клавочка стояла  как  бы
совершенно нагая,  босая, переминаясь с ноги на ногу на  холодном  кафельном
полу мельцеровского бокса, от чего  кожа ее быстро покрывалась мурашками. Я,
видимо,  плакал,  но  было это уже  в глубоком лечебном сне. Я  так  увлекся
самоистязанием, исповедью  на сей счет, что  стал волноваться чрезмерно. Мне
казалось,  что  моя  психея слишком  долго  отсутствует  -  не  случилось ли
что-нибудь с ней? И тут, в поту и кошмаре, я проснулся: Клавочка была рядом,
но совершенно  одетая, в застегнутом на все пуговицы белом халате. Первые ее
слова, естественно, были обращены ко мне, а не к коту:
     - Дима, что случилось? Ты метался во  сне,  стонал и  пытался  обнимать
воздух - может быть у тебя одышка, милый?
     "Ах, как  дорого нам обходится чтение  соблазнительных писем. - подумал
я.  - Нет  ничего  хуже  прогресса  в  блуждании информации  от  материка  к
материку,  особенно,  когда она обрушивается на  совершенно больные головы".
Однако было очевидно, что Клавочка  сейчас совершенно  искренне переживает о
сохранности  моего ума.  Видимо, нормальным человеком я ей больше  нравился.
Мне пришлось  протянуть  ей письмо  от  недавно обнаружившейся  сестрички  и
попросить дать ответ после прочтения.
     Клавочка быстро вникла в суть слов и отреагировала по-женски:
     -  Дима, ты хочешь сказать, что нас  ждет новое  расставание. Сперва ты
отсутствовал по причине  болезни, и  я вынуждена была беседовать с фантомом,
раздуваемым аппаратом искусственных легких. Теперь, когда анатомический  миф
превратился в реальность, пришло время прощаться и с ним.
     Она  пошевелила губами,  словно  читая  молитву, смахнула  слезу (ох, и
тяжела ты женская доля!), затем залепетала, сдерживая рыдание:
     - Какой же ты все же жестокий человек! - вымолвила она с напряжением.
     Я  смотрел на нее  с любопытством и состраданием:  во-первых,  хотелось
попытаться  разобраться  в  женской  логике,   а  значит  и  в  особенностях
самоотверженной  любви;  во-вторых,  следовало  понять,   где  начинается  и
заканчивается откровенность и доверительность между мужчиной и женщиной.
     Всегда важно знать правила игры, в  том числе, и  любовной!  Я  пытался
контролировать свои  эмоции,  раскручивающиеся  при нехитрых размышлениях. Я
чувствовал,  что  прежде всего во мне  закипает агрессия,  отповедь, желание
нагрубить Клавочке, послать  ее  к  черту. Безусловно, потом будет следовать
примирение, отпущение грехов женщине,  позволившей  нарушить  запрет  на то,
чтобы плохо думать о своем благоверном,  покушаться на "волю императора". Но
пока,   по   моему  агрессивному   разумению,  требовалось  так   встряхнуть
недоверчивую  особу,  решившую  оскорбить  мои  благие  намерения   чернотой
подозрений, чтобы она на всю жизнь запомнила этот случай и никогда впредь не
повторяла  подобного.  Однако человек предполагает,  а  Бог,  как  известно,
располагает" - вырвались из меня совершенно иные слова:
     -  Малыш, ты, сдается мне, поволоклась не в ту сторону. - запел я песнь
примирения. -  Ты  пытаешься  рвать мне  сердце никчемными подозрениями. Кто
тебе сказал, что я полечу в Австралию один, без тебя.

     7.9

     Взгляд плаксы быстро прояснился и слезы подсохли почти моментально, она
залопотала  извинительно  и  примирительно,  как  бы сожалея  за  маленькую,
абсолютно простительную оплошность:
     - Димочка, но я же понимаю, как дорого обходятся подобные вояжи. Где же
мы возьмем такие деньги?
     Затем,  Клавочка,  как  бы  мимоходом,  произнесла то вещее, что всегда
действует,  как  безотказное оружие, конечно,  если речь  идет о  порядочном
мужчине:
     - Димчик, да и  потом мне наверное будет трудно перенести такую поездку
- я же жду ребенка.
     Есть  новости,  которые  бьют  наповал,  особенно,  если  они  выдаются
неожиданно.  Когда ты  несколько  дней тому назад  валялся в  беспамятстве и
теперь,  чудом  оставшись  живым,  пробуешь  понять,  что же  такое "радости
жизни", тебе сообщают о необходимости готовиться стать отцом! Я взбеленился,
как вепрь, которому шалящая шалава сознательно наступила на больную мозоль:
     - Ты,.. Клавка, мать твою так! Ты соображаешь, что ты делаешь?
     Я попытался вскочить с постели. Кот Борька, конечно, принял мою сторону
- ему-то,  чистейшему и  непорочному существу, были понятны экстраординарные
повороты событий. Кот угрожающе  выгнул спину и направил испепеляющий взгляд
на женские ноги. Кот знал, что надо царапать в первую очередь.
     Надо отдать должное Клавочке: сперва она отшатнулась от вопля и сгустка
двойной агрессии, затем решительно навалилась на меня грудью, чтобы удержать
в постели - мне ведь все еще  был предписан строжайший  постельный  режим по
причине коварного  течения миокардита. Нет смысла говорить о том, что, когда
на истощенного болезнью мужчину наваливается  безупречная женская  грудь той
величины,  которая чуть-чуть превышает границы  объемных норм, то происходит
моментальная задержка дыхания, планово переходящая в коллапс.
     Женщина может  высоко поднять, но и низко опустить  мужчину. Но это  не
всегда очень плохо, иногда  привычные  приемы  любви помогают  вернуться  на
Землю.  То  волшебное  ощущение,  что  божественное  существо  тебя  активно
удерживает   в   постели,  трудно  моделировать   искусственно.   И  никакая
интоксикация не может  остановить заурядный импульс.  Мы недолго барахтались
на больничных простынях, мы щадили свое зыбкое чувство, конечно, победа была
взаимной.  Наслаждалась  любовью дружба, и  никто  не  думал  жалеть помятых
женских аксессуаров!  Кот  Борька  в  это  время  сидел  на  подоконнике  и,
деликатно  отвернув  умную головенку,  рассматривал  и  подсчитывал  уличных
голубей.  Затыкая себе  обратно  в горло обоюдный вопль  сладострастья, мы с
Клавой почти уже  помирились, во  всяком случае мысленно  договорились,  что
никогда  не  будем  разрывать  узы нашей любви. Синергизм любовной  потехе -
оружие интеллигента, и нам оно помогло.
     Слегка  поостыв,  мы  с  Клавочкой  начали  размеренную  воспитательную
беседу. Трудно  оценить точно, чей педагогический запал взорвал более мощную
мину:  мужчина  ведь  чаще  начинает  горячо,   но  быстро  стравливает  пар
назидания. Его внимание постепенно отвлекают анатомические деталями женщины.
Снова  начинается работа  шаловливых  ручек,  и  вечная  тяга  к  тактильным
ощущениям  берет верх над  дидактикой. Умелая  женщина собирает  всю  волю и
выдержку в  кулак и  тщательно, медленно и последовательно подбирает ключики
или  приспосабливает  отмычки  к  несложным  душевно-физиологическим  замкам
воркующего педагога.
     Что  больше всего заводило меня? Конечно,  то, что, будучи  беременной,
она совершенно не думала  о последствиях  контактов с той инфекцией, которая
терзала  мое тело.  "Это  же крайне опасно  для плода, неужели  ты этого  не
понимаешь?"  -  вот  мой  остроугольный  камень, брошенный в  легкомысленную
женщину.  Клавочка  делала  невинные глазки,  изображая  из  себя абсолютную
дурочку,  и задавала  убийственный вопрос: "Но ты  же только несколько минут
тому назад  не остановил  акт  заражения плода?..  Где  был  твой  врачебный
разум?"  Она  била меня наповал - мастерски, с  оттяжкой и  наслаждением  от
лицезрения моих мучений. Ну, что можно сказать в ответ: "Ну, виноват, каюсь,
не удержался - взорлил над холмами!"
     Как не вертись, но нельзя отказать женщинам в известной степени логики!
Но используют они ее как-то не по-нашенски, не по-мужски! А, может быть, это
мы, мужчины, нарушаем  каноны педагогической  науки?  Однако голова  моя еще
кружилась от впечатлений  и моральных потрясений. И  я решил  не  продолжать
анализ  логики - мужской  и женской. Сдавалось мне, что это занятие  выведет
меня на  тропу "бесконечности упреков", а  в  таком марафоне женщина  всегда
остается непобедимой!
     Потом я  лежал, молча слушая клавочкины  рассуждения, которые в общем и
частном  сводились  к  одной  формуле  -  как  долго  она   терпела,  ожидая
подходящего  момента  (имелось  ввиду,  когда  я закончу  хлопоты с  защитой
диссертации),  чтобы  подарить  мне  наследника.  Необычное  теплое  чувство
надвигающегося отцовства все возрастало в моем сознании, и я обнял Клавочку,
наверное, так крепко и нежно, как  никогда. И по одному этому  действию  она
все поняла: ей стало абсолютно ясно,  что и она  и ребенок - самые  желанные
для меня  существа на свете, что она единственная и  неповторимая, она та, с
кем я мечтаю пройти жизнь вместе и до конца!
     Нас никто  не тревожил в боксе, хотя  обход давно шел, но Коля, видимо,
ощутив значительность момента, а может быть услышав звуки "борьбы" двух тел,
увел всю ватагу медицинского персонала (в прямом смысле!) от греха подальше.
     Клавочка скоро собралась  - ей ведь идти на дежурство в реанимацию, а я
оставался  пребывать в невесомости духа и плоти,  отсчитывая  секунды своего
одиночества,  если не считать общения с  котом. Надо было о многом подумать,
а,  самое главное, побольше  вспомнить - содержимое головы моей все еще было
очень сырым. Я до сих пор даже не мог вспомнить формальную сторону вопроса -
зарегистрирован  наш  брак  с Клавочкой,  или  мы  все  еще женихуемся.  Мне
нравилась  фонетика  последнего  термина  - его корневой состав,  так  много
говорящий  специалисту  разврата.  Да  и,  вообще,  свою  боевую  подругу  я
воспринимал  такой  молодой  и  свежей,  что  временами  у  меня  появлялось
подозрение  в розыгрыше. Мерещилось, что скоро  откроется  дверь  в палату и
вырастет на  пороге какая-нибудь надменная  фурия и, алчно  скрипнув зубами,
объявит  себя  моей  законной  супругой,  ткнув в мой распухший  от телячьих
восторгов нос "Свидетельством о браке".
     Больная   фантазия   стремительно  и  скачками  раскручивала   мозговой
кинематограф: где доказательства? свидетели подкуплены! -  меня за ушко,  да
на ярко солнышко! Я ведь, если вести  разговор без балды, ни черта абсолютно
точно  не  помню.  Сейчас  меня  можно представить  не  только  мужем  любой
пожелавшей того женщины, но и "женой" какой-нибудь "шведской тройки".
     Фантазия  вступала  в  диссонанс  с тем  приятным  и светлым  чувством,
которое сочетается с привычкой обладать своей женой  даже  после возвращения
из клинической смерти, при  полной потере памяти. Дополняла остроту ощущений
мнимая новизна,  диковинность контактов с  как бы незнакомой тебе  женщиной,
если закрываешь глаза на все  официальные представления. Можно  же, в  конце
концов, сказать, что  ты временно  разучился  читать  и писать,  а потому не
ведаешь того,  что там  написано на  стандартных бланках. В такой  волнующей
игре с  событиями и  временем  будет  оставаться  невидимой  для  окружающих
"изюминка": только тебе будут  адресованы идеально отстреливающиеся рефлексы
-  свидетельство того,  что бытует  глубокая  привычка  к одаривающему  тебя
лаской женскому телу.
     Вдруг  впорхнула  в  черепную  коробку каверзная  мыслишка  -  посланец
профессионального,  медицинского  любопытства:  интересно,  если  бы  сейчас
появился гомик с крашеными в желтый цвет волосами и  елейным голосочком стал
бы  уверять в том,  что  мы с ним супружеская  пара,  то как  бы повели себя
рефлексы? Можно и другое  вообразить: вползает  на четырех лапах крокодилица
или огромная жаба,  чавкая неопрятной пастью, - и эти существа тоже заявляют
свои права на  мои  половые органы. Теперь меня  поволокло уже  в совершенно
откровенные "болотные"  ассоциации!  Видимо,  шалит  печень  и поджелудочная
железа.
     Ой,  опять   стала  наползать  на  меня  Дурнота,   Головокружение!  От
отвратительных  мыслей, конечно,  рождается  отрыжка и  отвращение. Да  и то
сказать, - что же еще на такой "пахоте" способно родиться?
     Но  внутренний  голос  меня  успокоил  -  видимо,   от  переживаний   и
сексуального  азарта  у  меня  несколько крыша  поехала:  "Крокодилицу  ему,
идиоту, подавай, жабу позовите!" Ничего себе аппетит, размах душевный. Тут с
болезнью  справиться нечем, так какие еще к черту гомики, крокодилицы, жабы.
Вот выздоровеем полностью, тогда всех  и облагодетельствуем.  И  разговор на
эту  тему пора кончать. "Все мне позволительно, но не  все полезно; все  мне
позволительно, но ничто не должно обладать мною" (1-е Коринфянам 6: 12).

     7.10

     Я  потянулся рукой  к  пластиковому пакету,  который  оставила  Муза  и
выволок оттуда нетолстую  тетрадь  - это  Муза  продолжала мне  подбрасывать
архив  моего отца.  Ей было  трудно топтаться  одной в этом локусе памяти  -
терзали  воспоминания   о  Сергееве,   Сабрине,  и   она   старалась  скорее
распределить по наследникам давящий психологический груз.
     Я  открыл  тетрадь  и стал читать  близко от середины.  Черт  возьми! -
мистика  все же  существует - содержание тетради было  вроде бы сродни  моим
недавним  мыслям! Не в  полной  мере, но  по  направлению научных фантазий -
значит отец мой сталкивался с аналогичными  проблемами,  но подходил к  ним,
как  ученый-социолог  и   к  тому  же   большой  фантазер.   Было  интересно
познакомиться с ходом его  рассуждений, тем более, что они  всегда из  котла
социологии перетекали в  ведро клинической мысли,  а  этот сосуд, как хорошо
известно,  всегда  дырявый.  На потрохах анатомии  и физиологии со  специями
психологического  запаха  мой  отец  умел  варить  крутой  бульон  -  весьма
пикантное блюдо. Итак, в подаренном мне тексте разговор шел о следующем:
     ..."Банальная   (телесная)    проституция   -   древнейшая   профессия,
интереснейшее социальное явление, соблазнительное развлечение для всех  тех,
кто не утратил "революционной силы", "классовой солидарности", "всенародного
могущества".  Даже  первая  женщина  Ева  при  серьезном  анализе  оказалась
склонной  к  универсальному  греху.  Да  и Адам,  будучи  в  одиночестве,  с
увлечением  наблюдал недвусмысленные  игры животных. Именно потому Бог решил
прервать  "исследовательскую" работу первого  человека. История  утверждает,
что на бытовом уровне проституция всегда существовала, поскольку всегда были
различия  выбора  сексуального  партнера,  любовного  темперамента,  внешних
данных,   имущественного   статуса    соблазнителя   и    соблазненной.   Но
организационно  она стала  оформляться  в некую систему социальных отношений
сперва  на  религиозной основе:  храмы  содержали  штат жриц-проституток,  к
которым  присоединялись  и   внештатные  "любительницы".  Видимо,  свободные
сексуальные  отношения  и,  тем  более, материально стимулируемые,  являлись
своеобразным   клапаном-регулятором   поведения   толпы.   Первым,  кто   на
государственном  уровне  решился оформить  проституцию  в  статью  дохода  и
социального влияния, был Солон - глава Афинского государства. Он приказал за
счет государства  покупать женщин и помещать их  в специальные дома,  где их
услугами  за  плату  мог пользоваться любой  желающий. Солон  являлся весьма
примечательной  личностью.  По  мнению  Плутарха,  он  начал  свою карьеру в
качестве  купца, торговца. Затем занимался  философией, стихосложением, пока
не  был избран  народом  властителем  Афин.  У  него  просматривались  явные
склонности к гомосексуализму, но прослыл он верным хранителем семьи. При его
участии  были изданы законы, регулирующие  матримониальные отношения афинян.
Даже  своей матери он запретил  вторично выйти замуж только потому, что  она
раскатала губу на слишком  уж  молодого повесу. Солон считал, что покупать и
закабалять молодость  узами бесперспективного для  рождения  детей брака, не
выгодно  для  государства.  Афиняне были большими  любителями  демократии  и
этикета: распутных женщин, например, они называли "приятельницами", налоги -
"взносами",  тюрьму  -  "жилищем". Абсолютно  уникальной личностью  в  сфере
проституции была, конечно, Валерия  Мессалина  - супруга царя Клавдия (10 до
новой эры -  54 новой эры). К ее сексуальному аппетиту очень подходит оценка
Плиния Старшего:  "Остальные животные  имеют чувство  меры  в совокуплениях,
человек  же  -  почти  никогда".  Мессалина  не  гнушалась  истинно  царских
соревнований  и побед:  однажды она вступила в состязание  с самой известной
проституткой  того  времени  и  превзошла  ее,  сумев  в  течении  24  часов
осуществить 25  половых  сношений с различными мужчинами. Под  покровом ночи
Мессалина, переодевшись в простую  одежду, отправлялась  в публичный  дом  и
там, окутанная смрадом и чадом низкопробного  притона,  отдавалась за деньги
многим.
     Мессалина  не  исключение  из  общего  правила:  каждый  период   жизни
человеческого общества  древних времен,  страны, личности  сатрапа, отмечены
своим    особым   вкладом    в   усовершенствование   техники   проституции,
морально-этическим   обоснованием   ее   существования.   Каллигула,  Нерон,
например, добавили такой  бурной смелости и разнообразия в половые вариации,
что основательно  приблизили  их к садизму.  Другие  властители и  мыслители
увлекались мазохизмом. Для носителей тех или иных прибабахов публичный дом в
древности был высшей школой рафинированного секса, кладезем для потребителей
извращений.  Кокетливая  красная шапочка,  куртизанки  на  котурнах (высоких
каблуках-платформах), безумно укороченные или с высокими  разрезами  юбки  и
прочие  специальные  проделки  в нарядах  вошли  в  сказочные образы.  Школа
родительской мудрости  - любимейшая сказка  детворы всех времен и  народов о
Красной  шапочке - просто украдена у профессиональных проституток. Да и сама
фабула сказки насыщена  сексуальной символикой, доходящей до гротеска - чего
стоит,    например,    беременный   бабушкой   волк   и    его   трагическое
"родоразрешение".  Густой макияж,  отсутствие  драгоценностей,  но  цветы  в
волосах  и  на  блузе  -  все  это  реклама,   визитная  карточка  профессии
проститутки".
     Из  прочитанного  я  понял,  что  папа умел лихо запрягать  "пегаса"  и
сейчас, даже после его смерти, верный конь несет его идеи дальше  и отчаянно
бьет  копытом  по жирному  заду  общественной морали. Отец  и  не  собирался
останавливать фантазию, ограничивая ее рамками сказок - он дерзал и для того
переходил к историческим парадигмам.
     ..."Из   храмовой  проституции   вышло   настойчивое   желание   искать
богиню-покровительницу профессии. Чаще  культ  богини Афродиты  сочетался  с
покровительством  проституции.  Отсюда  брали  начало  специальные  термины:
pandemos  -  всенародная,  hetaira   -  гетера,  porne  -  чувствительность,
peribasia, divaricatrix - похотливый акт,  Melanis - богиня любви, Mucheia -
богиня  тайных мест, Castnia - богиня  бесстыдных,  Scotia -  богиня  мрака,
Darcetos - богиня праздной лени, Kallipygos - богиня с  красивыми ягодицами,
Mechanitis - механическая богиня"...
     Исторические откровения  всколыхнули в голове  тошнотворные  мысли: да,
гуляли себе наши  предки неплохо! нам  бы их проблемы и  те же  развлечения.
Далее  в  рукописи   давался  подробнейший   обзор  проституции   в   период
большевистского  режима.  Оказывается   в   первые  годы   народной   власти
проституция  расцвела,  как ярый  чертополох  на  вдрызг перепаханном  поле.
Только Нейронами и Коллигулами после победы октября мог стать любой и каждый
-  вот  оно одно из первых  завоеваний пролетарской революции. Но  власть не
может мириться с  полнейшим плюрализмом,  в том  числе, и в сексе. Полнейшая
свобода  и раскованность -  удел  только избранных. Железной  рукой и  тупой
головой стали  наводить  порядок  в доме. Чека  вносила свою  лепту  в  дело
оздоровления   ситуации   -  проституток  не   лечили,  не  уговаривали,   а
расстреливали  пачками.  Но  некоторые досужие  ученые  умы  из пролетарской
красной профессуры пытались кое-что анализировать. Они заявляли:
     ..."Источниками  заражения для мужчин  являлись:  проститутки  (31,0%);
случайные  женщины (28,7%); знакомые  женщины (23,5%); сожительницы  (1,5%);
невесты  (0,3%); жены (7,8%).  У женщин  источники  заражения распределялись
иначе:  случайные мужчины (9,2%); знакомые мужчины (9,2%); сожители  (4,2%);
женихи  (0,6%);  муж  (54,8%).  Складывается  старая  история  про  коварных
проституток  и  неверных  мужей.  Надо  сказать, что к  1920-25 годам состав
проституток  явно омолодился.  В возрасте  до 20 лет  смело  разгуливали  по
панели  42,1%;  20-30 лет  - 31,5%. Из крестьянок вырвалось  на  сексуальную
свободу 43,1%; из  мещанок - 21,3%; из  купчих - 14,3%; из работниц - 14,1%;
из дворянок - 7,1%"...
     Статистика  современной проституции несколько  изменилась. Изменилась и
ее  классификация.  Для  меня  становились  любопытными  потуги  ученых  все
разложить по полочкам, а вдруг те стеллажи не  выдержат нагрузку и рухнут на
головы   непосвященным.   Особенно  усердствовали   специалисты-криминологи:
например,  В.Б.Малинин  (1999)  делит проституток на  совершенно непотребные
группы:
     ..."1)  маленькие минетчицы  - девочки 13-16 лет, занимающиеся оральным
сексом  на  дорогах в  городах  и провинции; 2) вокзальные проститутки  -  в
возрасте  13-65  лет,  промышляют  на вокзалах;  3) девочки  по вызову  -  в
возрасте  18-39 лет, работают в официальных бюро  бытовых услуг (им, кстати,
остается только до  30% заработанных денег); 4) публичные девки - в возрасте
до 35 лет,  работаю в подпольных публичных домах, организованных преступными
сообществами; 5) валютные проститутки -  в  возрасте до 40  лет, обслуживают
иностранцев  в  гостиницах, отличаются  хорошими внешними  данными,  шикарно
одеты, часто имеют личную охрану; 6) золотые или дворцовые  проститутки  - в
возрасте  до  35-40  лет,  обслуживают  крутых бизнесменов, сутенерами,  как
правило, являются их собственные мужья"...
     Ну,  с  добродетельными мужьями  еще  как-то можно  смириться, если  бы
разговор  шел, скажем  о Приморском крае  или Калининградской области,  но в
родных пенатах, в Санкт-Петербурге и его окрестностях, оказывается, творится
черт  знает  что! Я от переживания даже прикусил нижнюю губу до крови, и она
вздулась, как сильно возмущенный, но безответный вопрос:
     ..."В Санкт-Петербурге действуют  более  200  своднических  агентств  с
числом проституток в каждом от 10 и более. В большинстве случаев проститутки
имеют неполное или полное среднее  образование (от 25,1% до 61,7%). Из числа
рабочей молодежи их насчитывается до 34%; из служащих - до 31%; из колхозниц
- до 11%.Семейное положение: состоят в браке 4,9%; овдовели - 33%; разведены
- 6%.  Примечательны сроки начала половой  жизни: с  12 лет (0,4%); с 13 лет
(1,2%);  с  14  лет  (0,8%);  с 15 лет (8,3%); с 16 лет  (15,8%);  с  17 лет
(22,4%);  с 18 лет (21,8%); с 19 лет (12,4%); с 20 лет (7,5%); с 21 и старше
(9,4%).  Причины  вступления  в  половую  связь различные: склонили  подруги
(0,7%); склонили члены семьи (2,1%); изнасилована (15,3%); поверила обещанию
жениться  (19,2%);  была  в  состоянии   алкогольного  опьянения  (8%);  под
действием наркотиков  (3,5%); добровольно (43,2%). Примечательно, что первая
половая  близость произошла в 35,5% случаев со знакомым  и только в 5,% -  с
незнакомым мужчиной"...
     Позабавили меня и другие выверенные учеными  данные, сильно смахивающие
на  статистическое   разоблачение  нездорового   любопытства,  свойственного
извращенцам:
     ..."Занимаясь проституцией  испытывают  половое удовлетворение до 33,6%
проституток; полное  равнодушие  - 40,4%; унижение и оскорбление - 5,6%. Все
эти данные приводят  в своих исследованиях А.Габиани и Л.Меликишвили (1993).
Ну, интересы ученых  с кавказскими фамилиями  к  "клубничке"  можно  понять,
однако  в  их  ряды  смело  пробиваются  сексуальные  атлеты  и  с  русскими
фамилиями. Известный специалист  - В.С.Кузьмичев  (1993) выяснил, что  среда
занятости  осужденных   проституток  распределяется  вполне   закономерно  и
постоянно:  28,5%  работали  до осуждения в системе коммунального хозяйства;
24,7%  -  в легкой промышленности;  16%  - в  торговле; 7%  - в  текстильной
промышленности;   в   строительстве   -   6,1%;  в   пищевой   -   5,6%;   в
радиопромышленности  - 4,9%; в науке и образовании - 3,8%; в связи - 2,4%; в
здравоохранении - 0,7%; на транспорте - 0,3%. Возраст обследованных активных
проституток колебался в пределах 17-29 лет (61% всей выборки).  Ежу понятно,
что смелые выводы потребовали и нестандартных исследовательских подходов,  а
за  подходами,  бесспорно, следовали длительные сроки  лечения приобретенных
венерических болезней - звания "Героев" нужно давать за научные подвиги!"...
     Приводились  и данные,  раскрывающие вторичный  патоморфоз проституции.
Оказывается  проституция - весьма опасное занятие  не только из-за социально
психологических последствий, но и из-за серьезных нарушений здоровья:
     ..."До  революции  большинство  проституток  умирало от  туберкулеза  и
"хронического поноса", как тогда говорили. Надо учитывать, что техника секса
в те времена была  более  щадящая для  женского  организма.  Как казуистика,
описаны случаи, когда клиента сдавали в полицейский участок  или крепко били
только за  вялую попытку  совершить  анальный  коитус.  Времена изменились -
современная  проститутка  обязана   отрабатывать  свои  функции  по   полной
программе, с учетом самой невероятной фантазии клиента. В этом смысле Россия
приблизилась к эталонам растленного Парижа или изощренного Востока. "Великое
приобретение -  быть благочестивым и довольным. Ибо мы  ничего не принесли в
мир; явно, что ничего не можем и вынести из него.  Имея пропитание и одежду,
будем довольны тем. А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во
многие  безрассудные и вредные похоти,  которые погружают людей в бедствие и
пагубу" (1-е Тимофею 6: 6-9)"... Но такие слова  не находят  отзвука в душах
ищущих и дарующих бешеные услады "здесь и сейчас".
     Богатую   статистику  на   сей   счет  приводит  Всемирная  организация
здравоохранения.  Я  и  сам  в  том  убеждался  неоднократно,  но  особо  не
останавливался на теме проституции:
     ..."По данным ВОЗ:  ежегодно в  мире регистрируется более  50 миллионов
новых случаев сифилиса,  гонореи - более 250 миллионов.  Частота заболеваний
трихомониазом,  хламидиозом, уреплазмозом, гарднереллезом значительно  выше,
чем  сифилисом  и  гонорей.  По  данным  Б.М.Дацковского (1998),  в Пермской
области за 10 лет число больных сифилисом возросло в 171 раз: с  2,3  до 394
на 100 тысяч населения. Основной группой риска являются проститутки. Всего в
России  на 100  тысяч населения в 1996 году отмечалось больных трихомониазом
339,5; сифилисом - 264,5; генитальным кандидозом  -  184,0; гарднереллезом -
152,1;  гонореей  -  139,0;  хламидиозом  -   105,6;  уроплазмозом   -  67,3
(М.М.Васильев,  1998).  Удельный вес раннего  скрытого  сифилиса,  по данным
В.И.Сурганова  (1998), составляет  40-50%. У женщин, больных  урогенитальным
хламидиозом  значительно угнетаются защитные  системы  организма,  вплоть до
истощения резервных возможностей фагоцитарного звена, комплемента и лизоцима
- отсюда активная персистенция хламид  (Л.К.Глазкова, Н.М.Герасимова, 1998).
Необходимо  помнить,  что  по  данным  ВОЗ, среди заболеваний,  передаваемых
половым  путем,  хламидийные  инфекции  стоят на втором  месте (О.К.Погодин,
1997). При  болезни  Рейтера  происходят диффузные  поражения соединительной
ткани с нарушениями ее метаболизма, сходные  с процессами, наблюдаемыми  при
инфекциях, передаваемых половым  путем (Ю.Н.Ковалев  и др., 1998).  Наиболее
часто,  по данным Н.В.Беляевой  (1998),  хламидиоз сочетается с уроплазмозом
(25,7%), трихомониазом (19,7%), гарднереллезом (18%). Всего  в мире на конец
1997 года было зарегистрировано 1миллион 736 тысяч 958 больных СПИДом. Число
ВИЧ-инфицированных  на  планете  составляет более  30,6  миллионов  человек.
Основной путь заражения - внутривенно  вводимые наркотики и половые контакты
(М.И.Наркевич, О.П.Фролова, 1998). В.И.Покровский с соавторами отмечает рост
таких  инфекций в России, причем среди аппортунистичеких  инфекций на первом
месте стоит туберкулез  (28,4%).  Н.В.Горшков (1998) отмечает, что около 10%
ВИЧ-инфицированных  прогрессируют к стадии  СПИД  в  течение  2-3 лет  после
заражения. У 5-10% при  этом  - бессимптомное  течение  инфекции.  Частые (у
проституток тотальные) поражения населения герпесвирусной инфекцией приводят
к необратимым процессам. При опоясывающем герпесе  поражение мозга связано с
генерализацией  вируса,  что  реализуется  в  виде  острого  или  подострого
менингоэнцефалита    с    очаговым   серозным    менингитом,   продуктивными
тромбоваскулитами,  мелкоочаговыми  некрозами  с  последующим  перифокальным
глиозом   и   петрификацией   (А.Л.Лозоватор,   1998).  Опасны  и  банальные
желудочно-кишечные  инфекции,  вызванные  вирусами.  Среди  них ротавирусные
инфекции занимающими от 20  до 80% (Б.Я.Васильев  и др.,  1998).  По  мнению
Д.К.Львова  (1998), вирусные болезни  в патологии желудочно-кишечного тракта
составляют  16%  (до 3-х  миллиардов случаев  в  год в  мире). Из  них  5-10
миллионов заканчиваются  летальным исходом.  Известно более 200 возбудителей
РНК  и ДНК-содержащих вирусов. Все они  способны  реплицироваться в тканях и
органах желудочно-кишечного тракта. Большинство из них до поры до времени не
вызывают  клинических  симптомов  дисфункций.  У  86%  больных   хронической
патологией печени выявляют  специфические антитела к вирусу  гепатита С, при
посттрансфузионных  гкпатитах  - до  90% таких больных (О.В.Молочкова и др.,
1998).  При длительном и неоднократном урогенитальном хламидиозе  происходят
серьезные изменения  нормальной  микрофлоры толстой  кишки, развиваются в ее
слизистой  значительные  патологические  поражения  (В.И.Кисина,  1998).  По
данным  Г.Г.Онищенко,  в  России  ежегодно  прямые  и  косвенные  потери  от
инфекционных болезней составляют более  15 триллионов рублей.  Число случаев
инфекционных заболеваний в год колеблется от 33,3 до 44 миллионов. Гепатит В
составляет 35,6  на  100 тысяч населения, в Санкт-Петербурге  с 1992 по 1995
год  -  увеличение  заболеваемости  в  6  раз.  Заболеваемость  гепатитом  С
превышает  показатель  7,6  на  100 тысяч  населения;  гепатита А  -  123,0.
Т.Ф.Шкурко (1998) замечает, что возможны любые вирусные  ассоциации, которые
становятся  причиной  поражения  печени,  а  вирусный   гепатит  Дельта  уже
изначально  является  смешанной  инфекцией. Имеются  данные  о существовании
связи  с  вирусным   инфектом  таких  заболеваний  психической  сферы,   как
шизофрения  и  маниакально-депрессивный психоз (Е.Н.Прокудина,  Н.В.Каверин,
1998).   Среди   такой    группы   больных   обнаружен    высокий    процент
сероположительных  к  вирусу  болезни  Борна.  Гистологические  находки  при
летальных   исходах  типичны:   негнойный  энцефаломиелит  с  воспалительным
повреждением  серого  вещества  мозга.  Менингококковые  инфекции   тоже   в
последние годы подняли голову. Их распространенность в общей массе населения
России составляет 2,0 на 100 тысяч. Среди военнослужащих  такие  болезненные
процессы протекают активнее: показатель заболеваемости составляет 3,5 -  5,0
на 100 тысяч (Е.И.Еримов, 1998)"...
     Вчитываясь в страшные цифры, мне становилось понятным, что мы не всегда
учитываем  казалось  бы  лежащую  на поверхности проблему:  ведь  встреча  с
патологическими микробами  оставляет биологические штампы  в  урогенитальной
сфере,  которые никакими  антибиотиками,  вакцинами и сыворотками не смоешь.
Над  бесшабашными головами проституток собирается  грозная  терапевтическая,
хирургическая,     гинекологическая,     психоневрологическая     патология,
развивающаяся до  масштабов огромного и  тяжеленного снежного кома, готового
раздавить  не  только  грешное тело проститутки, но и  всю  ее  генетическую
линию. Но всплывают и другие биологические неприятности:
     ..."В  сельскохозяйственной  практике  давно  эксплуатируется   феномен
"ксенийности"  - способности биологических систем  животных фиксироваться на
первом самце, покрывающем самку-девственницу.  Элитную кобылу  оплодотворяет
элитный  самец, желательно один и тот же всю жизнь. Механизм  такого явления
до  конца не  ясен,  но  он  давно  оценен  животноводами-практиками.  Жизнь
проститутки связана  с  иными  технологиями:  она  подвержена многократному,
беспорядочному  белковому,  гормональному,   микробному  и  психологическому
инфицированию. Системы организма в таком режиме сдают быстро: нозологические
акценты расставляются в более раннем возрасте, сокращается продолжительность
жизни"...
     Мысли вильнули в сторону общей генетики  и я  завис  на  обмозговывании
общебиологических безобразий:
     ..."Еще с 1865 года, когда И.Г.Мендель опубликовал свой знаменитый труд
"Опыты  над  растительными  гибридами",  ученые размышляют  над  трагической
опасностью, которая открывается благодаря консерватизму и изменчивости живой
природы. В 1900 году Х.деФриз в Голландии, К.Корренс в Германии, Э.фонЧермак
в Австрии "переоткрыли" законы Менделя. В том же году К.Ландштейнер разделил
кровь человека по антигенам на  4 группы. В 1903 году В.Иогансен  выводит на
поле   генетики  понятие  "популяция".  Сам   термин   "генетика"  предложил
использовать У.Бетсон только в 1906 году.  Идеи "креационизма"  основательно
нокаутировали  теорию   Ч.Дарвина.   Клиническая   генетика,  как  известно,
начинается  с работ А.Гаррода, посвященных  изучению рецессивно наследуемого
заболевания алкаптонурии.  В настоящее время отчаянные  генетики усердствуют
по части клонирования  биологических  систем. Разработаны микробиологические
способы  производства аминокислот. Например, Ю.Г.Ростова (1995) с  восторгом
сообщает  о своих успехах: "клонированы 2 гена ароматического биосинтеза  из
аналогорезистентного  продуцента  фенилаланина  Corynebacterium  glutamicum,
которые  кодируют  ключевые ферменты  биосинтеза фенилаланина".  Фенилаланин
относится  к  незаменимым  аминокислотам,  без  которых  не  возможна  жизнь
организма.  А.А.Новиков  (1990)  утверждает,  что  "возможна  экспрессия   и
секреция  рекомбинантного  проинсулина  человека в b.subtilis.  Е.И.Савенков
(1995) с восторгом заявляет: "экспрессия вирусных генов, изучение кодируемых
ими белковых продуктов" - реальная исследовательская задача.
     Известно, что риск рака  яичника у женщин, имеющих  в анамнезе  больных
раком  превышает  20%. Клубочковые кисты у  взрослых при  Д-РНК (доминантной
поликистозной  болезни  почек)  обнаруживаются  в   40%  случаев.  Возникают
хромосомные аберрации у анестезиологов в следствии хронического  воздействия
генотоксичных   анестетиков  даже  при  низких  концентрациях.  Генетический
мониторинг сельхозработников, связанных  с воздействием мелатиона (пестицид)
повышает число  микроядер в кратковременных культурах лимфоцитов до 2,01% (в
контроле  - 1,43%). Наличие  вагинального кандидоза  в течение  более одного
года  вызывает  у женщины  стойкую депрессию, повышение стрессорных реакций,
недовольство жизнью  и  др. Вообще, заболевания, передаваемые половым путем,
кроме   локальных,   острых  явлений,  вызывают  у  женщин  потенциальные  и
отдаленные нарушения здоровья.
     Список элементов Божьей  кары можно продолжить до бесконечности. Однако
наша задача сводится к  другому: необходимо утвердиться  в том,  что частые,
безразборные  половые  контакты  (при любом  варианте сексуальной  техники и
защитных средств) оставляют неизгладимый след в организме женщины и мужчины.
Лидируют  в  таком  оголтелом  марафоне  более  всего проститутки.  "Веселие
беззаконных  кратковременно,   и  радость   лицемера  мгновенна.  Кости  его
наполнены грехами юности  его, и с  ним лягут оне в  прах"  (Кн. Иова 20: 5,
11)"...
     Вдруг  я   наткнулся   на  раздел  рукописи,  который  вызвал  у   меня
покровительственную улыбку. Меня позабавили научные сентенции отца по поводу
моногамных половых отношений - я-то знал каков он был однолюб на самом деле!
Причем подводил он под свои тезисы еще и религиозный фундамент, не стесняясь
того, что такими приемами можно опошлить святую идею:
     ..."Бог  сотворил  женщину  из  ребра Адама" -  этот  библейский  намек
необходимо правильно понимать. Издавна  считалось похвальной моногамия, а не
полигамия, ибо биологическое сродство супругов  приближается к генетическому
уровню. Только  биологически конгруентная  (желательно, совместимая  по всем
параметрам) супружеская пара  наделена адаптивным иммунологическим статусом.
Такие половые  партнеры способны воспроизводить здоровое потомство, являться
залогом  здорового образа  жизни. Недаром  говорится: "Браки совершаются  на
небесах".  Всевышний решительно предупредил: "И будет муж  чист от греха,  а
жена  понесет  на  себе  грех свой" (4  кн.  Моисеева  5: 31).  Этим человек
подводится  к  мысли  о приоритете  мужского  выбора,  четком  и доминантном
подборе супружеских пар, отвечающих принципу биологической и психологической
совместимости.
     Ветхий  Завет категорически запрещал браки между представителями разных
народов и даже разных родов: "Итак дочерей ваших не выдавайте за сыновей их,
и дочерей  их не берите за сыновей ваших, и  не ищите  мира их и блага их во
веки,  чтобы  укрепиться вам и питаться благами  земли  той и передать ее  в
наследие сыновьям вашим на  веки" (Книга  Ездры 9: 12). Стоит ли  удивляться
головокружительным  темпам  распространения  СПИДа,   вирусов  папилломатоза
человека, полового  герпеса и других неизлечимых инфекций.  За  ними дружно,
прямо  голова  в  голову,  сомкнутыми  рядами, следуют хламидии, уреаплазмы,
гарднереллы и  прочие инфекты  с витееватыми и загадочными именами,  стойкое
излечение от которых, успешная борьба с рикошетом осложнений и последствий -
весьма  проблематичны.  Некоторые  сексопатологи изощряются в  стимулирующей
терапии. Тем самым  они прокладываю дорогу к онкологическим заболеваниям.  С
них,  конечно,  за  это  спросится,  но  на  небесах,  а  здесь,  на  земле,
формируются легионы обманутых пациентов,  попавших, как  говорится, "из огня
да в полымя"...
     Меня  утомляло  напряженное  чтение  непростых  текстов,  а может  быть
включался механизм сопереживания,  а это тоже, надо сказать, требует  затрат
интеллектуального  ресурса  и  душевных сил.  Видимо,  сказывались  каверзы,
идущие от болезни, от плохого самочувствия. Папочка своей дотошностью сильно
меня утомлял. Я конечно кусковал текст, не читал все подряд. Так я наткнулся
на одно  место  в котором, по-моему, он делился  не столько сугубо  научным,
сколько своим клиническим  опытом, перемешанным,  видимо, с  наблюдениями за
очень  близкими коллегами по  работе - он  обращался к  проблеме женского  и
мужского гомосексуализма:
     ..."По  закону  подлости  или  радости,  но  "взвешенность" эстрогенных
гормонов   профилактирует   развитие  доброкачественных  и   злокачественных
опухолей.  У  обычных  женщин при  избытке  женских  половых гормонов  такие
опухоли  развиваются чаще.  Вот  почему во время  лечения  опухолей молочной
железы,  матки, яичников больной  женщине вводят мужские половые гормоны. По
той   же  причине   современные  ушлые  женщины,  видимо,  только  в   целях
профилактики опухолевых процессов,  так охотно принимают орально-генитальный
контакт - мужской эякулят теперь в большой цене. Отсюда и возникают не очень
понятные  широким массам  патопсихологические  и  эндокринные  параллели.  У
пассивной женщины из гомосексуального дуэта  и даже у заурядной мастурбантки
повышается  выделение  женского полового гормона, что приводит  к стимуляции
роста доброкачественных и злокачественных опухолей  гениталий. Но у активной
лесбиянки происходит  стимуляция выделения  мужских  половых  гормонов,  что
можно рассматривать как профилактику онкологических заболеваний. У активного
мужчины-гомосексуалиста повышается выделение мужских, а у пассива  - женских
половых гормонов: происходит стимуляция, либо сдерживание опухолевого роста.
Орально-генитальный  контакт оказывается  полезным  для  женщины, но  крайне
вредным для мужчины, ибо его стерильная уретра  заселяется массой патогенных
микробов. Иммунно-реактивные системы приверженца французской любви не всегда
справляются  с задачей нейтрализации  обычной влагалищной микрофлоры. Но он,
грешник, набирает  в уретру из полости рта вульгарной особы такое количество
самого патогенного  инфекта,  что его оказывается  достаточно для  поражения
целого   взвода  молодых,  жизнерадостных  солдат   срочной  службы.  Вместо
профилактики аденомы  простаты  наш сладколюбец,  как минимум,  зарабатывает
герпесвирусную инфекцию,  не поддающуюся излечению даже с помощью  Зовиракса
(Aciclovir) английского производства"...
     Соображения из  этой тетради наводили меня  на мысль  о том, что у отца
была  огромная  клиническая  практика,  сводившаяся  не  только   к  лечению
доброкачественных в социальном смысле пациентов, но и основательно заблудших
овечек.  На  верное  это  и  давало  ему  основания  для  выдвижения  весьма
поучительных выводов:
     ..."Как известно,  женщины менее сексуальны,  чем мужчины. Это придумал
не  дьявол, а Бог. Иначе развитие жизни на земле могло  застопориться.  Если
мужчина будет  асексуальным, то  пропадет пенис, как инструмент  продолжения
жизни. Останется в руках сексуальной подруги половая тряпка. Потеря  эрекции
приведет к отсутствию эякуляции - останутся на простыне лишь женские  слезы.
Но,  если все  поголовно  женщины  будут  высоко сексуальны,  то  они быстро
истощат мужчин, начнут вызывать у  них отвращение своей неутомимой похотью -
продолжение рода человеческого тоже может застопориться.
     Бог  сконструировал  и  подарил   человечеству   половые   органы   для
продолжения  жизни  на  земле.  Козлоногий дьявол  научил мужчину  и женщину
пользовать Божий  подарок для развлечения.  Брошенная женщина  пошла дальше:
она  научила себе  подобных  обходиться  в  сексуальных  играх  без  мужчин.
А.М.Свядощ  и  Е.М.Деревинская  провели классическое  исследование,  данными
которого  пользуются специалисты по сей день. Изучены женщины, осужденные за
различные преступления:  57 активных и  39  пассивных  гомосексуалисток. 60%
активных партнерш имели явные признаки  повышенной маскулинности (выраженная
мышечная  масса, мужская  походка, узкий таз,  широкие  плечи, низкий голос,
оволосенение по мужскому типу, чрезмерно развитый клитор). 50% активных были
трансвеститами   (носили   мужскую   прическу   и   одежду).   Они   активно
мастурбировали,  испытывали влечение  только  к женщинам, а потому старались
склонить к взаимности более женственных, пассивных особ"...
     Не чего сказать, увлекательное чтение для тяжелобольного. Но даже, если
приравнивать  меня к симулянтам, то общение с подобной беллетристикой  может
вогнать  в  импотенцию. Хорошо, что со мной по  соседству  всегда тоскует  о
половом чревоугодии законная супруга, иначе я давно бы сбился с  правильного
пути.  Но наши страсти - это  наши тайны, наша особая  глубинная мораль.  Со
стороны, наверняка, Клавочкины и мои  ухищрения, нечаянно выплеснувшиеся  на
больничной  койке,  выглядели  бы неподобающим образом.  Моралисты  могли бы
забить тревогу. Правда,  на  защите  моих  интересов  стоит Коля Слизовский,
способный решительно заткнуть  рот  любому "доброжелателю". Вспомнилось, что
кто-то  из  критиков по поводу прозы Федора  Достоевского  сказал (не  помню
дословно):  этот  писатель  все  время  вытаскивает  на  всеобщее  обозрение
"российскую  блевотину"  и  заставляет  читателей  топтаться в  ней.  Что-то
подобное ощущал сейчас и я после прочтения отцовского опуса. "Да пребудет он
вечно  пред Богом; заповедуй милости и истине охранять его" (Псалом 60:  8).
Жаль, что охранять теперь придется только душу,  а тело отца моего терзается
рыбами на дне Великого океана, отдавая дань  замкнутому круговороту Природы.
Но  и  душа,  насладившись  отдыхом   в  Райских  кущах,  в  космогонических
трансформациях, может запутаться во всем  том, что давече натворило  бренное
тело  на  Земле.  Труды  моего  отца-ученого  подпитали  определенный  локус
информационного  поля  Вселенной.  Но  с  их  помощью установились  маршруты
притяжения, избирательности интеллектуальных предпочтений, наконец, привычек
будущих  носителей   отцовской  души.   Кто   знает,  чем  обернется   такая
избирательность для нового "телесного футляра", куда поведут вещие страсти -
в  сторону ли изучения или разрешения тяги к проституции. Ведь всегда прежде
рождается  слово, а потом  только действие!  Не даром сказано: "Языком своим
они поразят самих себя; все, видящие их, удалятся от них" (Псалом 63: 9).

     7.11

     Все прочитанное, по вполне  понятной  причине, вызвало у меня  учащение
сердцебиения,  срывы  в  экстрасистолию.  Неотвратимо  подплывали   приступы
тошноты..  Слава  Богу!  Вошел  Николай  и  прервал этот  кошмар,  вызванный
неумеренным чтением, иначе меня точно бы вырвало!
     Коля явился,  не снимая с  лица  маски грусти и обеспокоенности. Первые
его слова лишь подтвердили мои внешние наблюдения:
     - Привет, Димыч...-  он помолчал,  поморщился, видимо,  подбирая слова,
затем продолжил. - Чертовски неприятная ситуация. Я намеренно расширял ареал
твоих контактов и развлечений, даже позволил плавно перерасти им в отдельные
сексуальные подвиги,  откровенно говоря, с одной  целью - стимулировать твою
психологическую реадаптацию.  Ведь для  ученого все же  основной  инструмент
творчества - мозг! Но лабораторные и функциональные исследования показывают,
что  ты  явно переборщил, а я  недооценил возможных  последствий утверждения
демократии в лечении опасных клинических состояний.
     Он вперил в меня сверлящий взгляд, словно ожидая, что лицо мое зальется
краской  стыда,  как  у  пионерки,  впервые   решившейся  отдаться  старшему
пионервожатому. Но  я был нем и холоден, как  мрамор! Пусть говорит гадости,
если ему больше  не о чем говорить. От меня он  больше не дождется ни одного
звука. А Коля, оказывается, и не ждал от меня ничего хорошего.
     -  Димыч, ты не  пускай  пузыри ненависти раньше времени.  -  продолжал
Николай  вполне миролюбиво.  -  Я  ведь  только  добра тебе  желаю,  как  ты
понимаешь.  Просто  нам с тобой  вместе необходимо  выработать  схему твоего
дальнейшего лечения. Сейчас на меня наседают твои родственнички - Клавочка и
Муза. Они  считают,  что все возможности стационарного  лечения исчерпаны, и
тебя  необходимо  переводить  домой, в  привычную,  так  сказать,  для  тебя
обстановку.
     Коля  еще  раз  смерил  меня настороженным  взглядом,  словно взвешивая
степень откровенного риска и принимая окончательное решение.
     - Ты,  я  думаю,  - продолжил  обеспокоенный  доктор,  -  сам прекрасно
ощущаешь, что память еще не восстановилась полностью, а процесс реабилитации
на  этом фронте затягивать нельзя,  надо спешить.  Может быть, действительно
правы  те, кто  считает, что клин  необходимо  вышибать клином.  Кто  знает?
Клинический смысл в переводе на домашние хлеба, конечно, имеется, но ведь ты
можешь  дома встретиться с новыми  потрясениями, из которых не  известно как
будешь выбираться. Все мы под Богом, Дима!
     Меня несколько насторожило  последнее замечание: я  полагал, что в моей
однокомнатной уютной берлоге ни что не может вызвать душевных потрясений - о
чем же тогда идет речь, что за скромные, но далеко идущие  намеки? Правда, я
не  стал уточнять,  раскапывать эти деликатные  заходы  Николая.  Ясно,  что
сейчас во  мне доминировало  одно  желание - быстрее вырваться  на  свободу.
Общеклиническая  симптоматика,  по моему разумению,  прочно установилась  на
положительном курсе, таблетки заглатывать я  могу и  дома,  да и  уколы  мне
может делать Клавочка, пожалуй, даже лучше, чем дежурная медицинская сестра.
А башка  моя,  пораженная  хворью,  в  привычных условиях, надеюсь,  быстрее
развернется в  нужную  сторону.  Но я слишком хорошо знал Николая и  со всей
очевидностью  мог сделать вывод,  что  он сильно  дрейфил -  что-то его, как
врача,  очень  беспокоило,  лишало  уверенности.  Не  за  себя,  конечно, он
волновался, не  за свою карьеру. Да какая  у врача карьера!  - он сподручник
Бога и Дьявола  на Земле. Только эти Двое и будут  судить  его душу в финале
жизни. Коля страшно волновался за  меня  и негласно требовал от  меня, чтобы
именно моя рука  отвязала камень с  его шеи.  Он не  хотел топиться  даже за
компанию со мной!
     - Коля, ты понимаешь... Я - так хочу. Вот  в  здравом уме  (ничего себе
здравый  ум!)  тебе  официально  заявляю,  что  я  абсолютно  уверен  -  мне
необходимо  быть дома и свою чашу  риска  пить  до  дна самостоятельно! Иных
мнений быть  не  может. Это моя воля - воля свободного гражданина, чуть-чуть
прихворнувшего.
     Коля криво ухмыльнулся. Его, естественно, озадачил мой смелый пассаж  и
основная  часть - "здравый ум"  и "чуть-чуть прихворнул". Он замолчал, отвел
глаза  в сторону, довольно долго пристально изучал оконную раму, конечно, не
видя  ее  вовсе. В  глазах  его  последовательно менялись  разные настроения
(сомнение, жалость, сопереживание, уверенность) - видимо, на последнем  он и
остановился, произнеся наконец-то свое заключение:
     -  Бог с тобой, но учти, что мы идем на шоковую  терапию!  Помни, что я
всегда рядом, ничего  не бойся, нечему не удивляйся, не принимай  невзгоды и
потрясения,  которыми  полна  до  краев  наша  жизнь,  близко  к  сердцу.  К
сожалению, именно сердечко у тебя все еще барахлит.
     Коля дружески потрепал меня по плечу и отправился отдавать распоряжение
- "на  выписку".  Я  же поймал себя на мысли, что слишком много недомолвок и
двойных стандартов было в речах моего закадычного друга. А  этого  не должно
быть между нами, коллегами, врачами.
     Скоро прискакала моя "хромоножка" с  радостным известием, что  оформила
себе отпуск  и теперь будет пасти  меня  на  домашних лугах. Затем появилась
Муза - нет сомнения, что она подгребла так вовремя не по чистой случайности,
а  по точной договоренности. Ясно:  медицина спелась  с олигархами! Одежонку
мне  принесли  почему-то  не из  больничной кладовой, а вытащила  из  пакета
Клавочка - прикид  был  новым, мне незнакомым. Но  эти детали не меняли сути
дела. Сели в автомобиль, и  Коля доставил всех ко мне - на улицу Гражданскую
дом 1.
     Нет  слов,  я  ждал этой долгожданной  встречи с моей  берлогой, что на
втором этаже приземистого дома, с окнами во двор-колодец. Но каково же  было
мое  удивление, когда  вошли  мы  не в мою,  как мне  казалось, а  в  другую
квартиру.  Правда,  эта квартира тоже была  на предполагаемом втором  этаже,
даже с той же входной дверью - металлической, обитой наискось узкими, слегка
подпаленными  рейками.  Но  в  ней   оказалось  три   комнаты  и  еще  кухня
внушительных размеров. На первый взгляд, квартира была мне мало знакомая,  в
нос  ударил и пробудил  неприятное  шевеление в мозгу, в памяти, настойчивый
запах чего-то технического, непривычного. Я огляделся и сообразил: пол везде
был недавно отциклеван и покрыт лаком, несколько стен оклеены новыми обоями,
только слегка по цвету, но не по рисунку подходившими к старым  обоям других
стен. Мебель казалась вроде бы  знакомой, во  всяком случае она не удивляла,
не настораживала внимание.
     Глаза у меня полезли на лоб от удивления, и я стал шнырять по комнатам,
проверяя  хотя  бы вещи  -  знакомые  они  или  не  знакомые? Но  вещи  были
знакомыми: вот  он мой письменный  стол со  стареньким компьютером, книги  с
потрепанными корешками, полуторная тахта с пледом. В  других комнатах мебель
и то, что в ней должно было находиться по разумному статусу, тоже напоминало
что-то  привычное. Я задал  Клавочке  вопрос об  "однокомнатной холостятской
квартирке", которая, как живая, словно  бы стояла перед моими  глазами.  Она
сперва не  сообразила,  о  чем  идет  речь,  но  потом  разобралась и  стала
пояснять, что то была квартира ее, а не моя. Я, оказывается всю жизнь прожил
в этой трехкомнатной, потому мы  сюда и вернулись.  В квартире же Клавочки я
только гостевал, когда хотел  отдохнуть от домашних передряг. Чувствовалось,
что со мной разговаривали, как  с малым дитем. Но я не  стал поднимать бурю,
наука научила  меня  молчать  и  наблюдать - только потом,  хорошо  подумав,
делать окончательные выводы.
     Коля выгрузил коробку с медикаментами  на стол, что-то пояснил Клавочке
и Музе,  наспех пожал мне руку (по-моему  он спешил смыться, как вор с места
преступления!) и отвалил. Ну, и черт  с ним!  Коллаборационист проклятый!  В
компании  с лакомыми женщинами даже приятнее.  Ах, если бы не болезнь, мы бы
сейчас  закатили  пьянку,  танцы,  плавно  переходящие  в  долгий и полезный
совместный сон. Муза пробыла у нас  до  глубокого вечера, говорила  больше с
Клавой,  со  мной беседовала  только о пустяках  -  тоже мне воспитательница
детского сада! Нет, вру:  она задала  несколько вопросов по поводу  рукописи
отца.  Я,  конечно,  был  излишне  зол,  потому  влепил  сразу  -  кратко  и
исчерпывающе:
     - Муза, я никак не могу привыкнуть к выбору тем исследований моего отца
и стилю его письма.
     Муза насторожилась, чувствовалось, что  она,  вообще, все, что касалось
Сергеева, воспринимала близко к  сердцу. У женщины должен  быть свой идол  с
мужской головой, видимо, на эту роль и был избран мой папан. Она, бесспорно,
почитала  его, может  быть  даже  приклонялась перед его талантами. А  я-то,
честно  говоря, особых достоинств у него  и не видел,  потому  продолжал без
оглядки на политесы расшвыривать камни:
     -  Во-первых,  для  ученого достаточно  животрепещущих  проблем  помимо
"блеска  и нищеты куртизанок". Он  ведь был  врачом-инфекционистом, классным
клиницистом,  так стоило ли  растрачивать себя, время на проблемы социальной
гигиены? Пусть ею  занимаются другие специалисты.  Во-вторых,  я напрочь  не
принимаю его  стиля  письма, если хотите, его  писательскую технику, которая
особенно  выпирает в его прозаических  произведений. Он  пишет, как человек,
куда-то сильно  спешащий  -  шизофреник  какой-то!  Ему  словно  бы  хочется
побыстрее растоптать, расщелкать, проглотить очередную проблемку и вцепиться
зубами  в  другую.  При  этом  он  норовит  по  пути  еще  и  больно лягнуть
кого-нибудь -  не важно, коллегу или сам предмет исследования  и описания. В
тематическом плане он всеяден, а  в стиле письма и приемах анализа - из него
просто выпирает змея подколодная! А стихи его - так просто гримаса.
     Я не мог не заметить вытягивающегося женского лица с наполнением мимики
явным  раздражением.   Музе  явно   не   нравилось  то,   что   я  говорю  о
Сергееве-старшем. Требовалась некоторая коррекция моих обличений:
     - Но предпочтения индивидуальны: я люблю Ивана Бунина,  а не Сартра или
Набокова -  вот на какой-то такой  границе  и спрятано мое неприятие методов
отца.  Хотя я  отдаю дань его  эрудиции, мастерству  исследователя,  степени
проникновения в тему.
     Муза сидела с каменным лицом. О, если бы она была моя мать - она сейчас
отвесила  бы  мне  мощную  плюху!  Нет  вопросов!  Но она была психолог и ее
обязанность - глотать любую ахинею, которую несет пациент, канализовать даже
немотивированную агрессию.  Мы оба знали  это очень  хорошо. Муза крепилась,
пыталась взять  себя  в руки.  Ей, наконец,  удалось  победить  справедливую
ярость, заменив ее тактом взвешенного,  беспристрастного психотерапевта. Она
почти мягким, как бы незаинтересованным тоном, произнесла:
     - Дима, ты позволяешь  себе явные переборы и сам это  хорошо знаешь. Ты
пользуешься сейчас правом больного на капризы. Какой-то смысл, безусловно, в
твоих словах содержится, присутствует и индивидуально-избирательная реакция,
воспитанная на  определенных эталонах  выбора.  Но  в  большей  мере  в тебе
заговорит  сын,  брошенный  в  далекие  годы  своим  отцом.  Ты  застрял  на
собственных  неприятных  переживаниях,  связанных  с  твоей  биографией,  но
виновным за все пытаешься сделать отца,  проще  говоря, ты сейчас  чрезмерно
экстрапунитивен. Но сильная личность  всегда стремится  к интропунитивности,
то есть к  тому, чтобы брать ответственность  на себя, а не калечить  своими
"ужасами"  других. Может твоя читательская культура значительно ниже, чем  у
твоего отца? Попробуй ответить сперва хотя бы на такой вопрос, а не рубить с
плеча.
     Муза  придавила меня особым взглядом  гипнотизера, как бы придержала за
шиворот над унитазом с моим собственным дерьмом. Я это почувствовал уж очень
явно! Затем продолжила:
     -  Дима,  во-первых,  существует  право  ученого  выбирать  любую  тему
исследования. Сергеев слишком хорошо знал социальную изнанку жизни, потому и
считал,  что  надо  сперва  разобраться с такими  проблемами,  а  потом  уже
заниматься чистой клиникой или иммунологией. И это право его, а  не нашего с
тобой  выбора. А мы, в  любом  случае, обязаны уважать это право. Во-вторых,
стиль всегда индивидуален и именно тем славен каждый писатель. Что же будет,
если все бросятся писать под Бунина?
     Муза несколько передохнула, давая и мне одуматься.
     - Ты, надеюсь, и сам это понимаешь. А его язвительность, сарказм - или,
как ты выразился, "лягание ногой" - это тоже прием, надо же было пронять все
это стадо чванливых  болванов, втаптывающих  медицину в грязь.  В те времена
многие превратились просто в идиотов,  забывших о своей святой обязанности -
быть милосердными, оставаться лекарями, а не карьеристами-перестройщиками.
     Муза дала мне еще одну передышку, время для просветления.
     - Когда  Гоголь  написал своего  "Ревизора" или "Мертвые души",  то его
готовы  были убить  сотни  разгневанных подлецов, но это  не остановило  его
сарказм.  Николай Васильевич расплачивался за свою смелость  и язвительность
здоровьем и умер,  как ты  знаешь, при загадочных  обстоятельствах. По этому
поводу  до  сих пор  ходят легенды.  Но  Ревизор-то и прочие персоны живут в
общественном сознании до сих пор, и кой-какие подлецы, вспоминая гоголевскую
сатиру, останавливаются до свершения преступления.
     Муза  еще раз  придавила  меня взглядом  посильнее,  так,  что  у  меня
засосало  под  ложечкой,  а  перед  глазами  забегали  мурашки  величиною со
скарпиона:
     - Что касается его  стихов,  то тут  ты  прав - поэтом его  считать  не
стоит.  -  продолжала  Муза,  дожимать  меня  жестким  двойным  нельсоном  и
припечатывая лопатками к жесткому борцовскому ковру. - Но он и сам к тому не
стремился.  Только переворачиваешь  ты  все  с  ног на голову. Он специально
превращал стихи в  гримасу, потому что стремился эпатировать,  а не потакать
безвкусице. Он  то хорошо помнил из Евангелия от Матфея  (7: 6): "Не давайте
святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтоб они не попрали
его  ногами своими  и,  обратившись,  не растерзали вас".  Так что, Дима, не
стоит по злобе  чесать языком, да путать обезьяну со змеей, а себя низводить
до уровня пса или, того хуже, свиньи.
     Муза  посуровела,  даже  насупилась, но потом смягчилась,  взяла  себя,
видимо, в руки, во всяком случае, не сорвалась на фальцет (а могла бы, имела
право!):
     - Теперь, что касается шизофрении. Язык тебе, идиоту  безголовому, я не
буду отрывать, хотя ты этого заслуживаешь  в полной мере. Кстати, неплохо бы
тебе  запомнить мудрые святые  слова:  "Какою  мерою  мерите, такою отмерено
будет вам и прибавлено будет вам слушающим" (От Марка 4: 24).
     Муза  настолько входила  в  роль, что  даже насторожилась и перешла  на
шепот:
     - Тебе, Дима, не худо бы  помнить, что у дьявола есть  уши - а вдруг он
обернет твои слова против тебя же. Сказано в Пятой книге Моисеевой (27: 16):
"Проклят  злословящий отца  своего или матерь  свою!  И  весь народ  скажет:
аминь". Однако прежде, чем карать  тебя по всей строгости моральных законов,
слегка  напомню и о медицине: шизотимия -  это запрограммированное  природой
движение  любой личности,  обязательно  реализуемое в  процессе  жизни.  Все
зависит от врожденной предиспозиции и нагрузок.
     Дальше пошли подробности, в той или  иной  мере, конечно, мне знакомые,
но повторение - мать учения, и я слушал речи Музы внимательно:
     -  Предположим,  ты родился  нормотимиком,  то  есть  в  твоей  психике
уравновешены  компоненты истероидности, эпилептоидности, шизотимности, но ты
получил  родовую  травму.  Тогда у тебя  может наметиться  перекос  в  любую
сторону,  реализуемый либо в легкой форме - вот получи подарок судьбы в виде
акцентуации  характера.  Может  иметь  место  более  грубое  или  длительное
воздействие, способное подтолкнуть психическую динамику до уровня выраженной
психопатии, иначе говоря, до заметной аномалии характера.
     Муза словно бы оглянулась на свой жизненный опыт и на  биографии тех, с
кем ее сводила судьба:
     -  Жизнь  добавит травмирующих  обстоятельств  с возрастом  - подбросит
социальных  потрясений, подсеет и атеросклероз.  Куда же мы пойдем, в  какую
сторону будет  прогрессировать  наша психическая  динамика?  К  сожалению, у
многих  процессы  идут  не в сторону положительного  развития,  а в  сторону
деградации личности.
     Еще одна мини-пауза, видимо, для решительного броска:
     - Теперь  о шизофрении:  не стоит так уж сильно ее  бояться, отпихивать
ногами.  Частый   механизм   развития   ларвированной,   мягкой,   бархатной
шизофрениии  присущ  многим.   Но   протекает  она,  к  нашей   радости,   в
компенсированном  поведенчески  режиме.  Это  происходит  за  счет  стойких,
стандартных  стереотипов поведения  -  ритуалов, игры, манипуляций.  Но  вот
гротесковый вариант шизофрении развивающийся  дискретно. Неожиданный  скачек
патологии, и ты на  веки в психиатрической лечебнице или дома, но пребываешь
в мире интеллектуального одиночества. Конечно,  разговор о шизофрении - лишь
в общих словах. Среди этиологических взглядов мне больше  нравится  вирусная
теория.  Мне  кажется,  что  и  психотравма  лишь   протаптывает  тропу  для
расширения влияния  специфического  вируса  или банального герпеса,  которые
доводят  мозг до  порогового разрушения.  За  этим  порогом и  начинается то
поведение человека, которое общество не желает принимать, как норму.
     Муза  вроде  бы  несколько  смягчилась,   разгрузив  себя  поучительным
разговором. Хотя, кто может понять повороты души женщины, особенно, если она
сама   желает  их  скрыть.  Но  все  же   тональность   разговора  несколько
облагородилась:
     - Теперь запомни, Дима,  что  шизофреник  - это человек, который, может
быть,  и  имеет  обширные знания,  но они,  как забытые  вещи,  распиханы  у
человека  по множеству карманов. Мысли рассованы везде, а где же именно он и
не помнит, не  ведает, забыл. Твой  отец  про  все  свои знания  имел четкое
представление и любую тему мог вытащить из запасника и проанализировать так,
что даже черт позавидует.
     Опять повисла минута молчания,  как Дамоклов меч над моей головой. Муза
явно подчиняла меня какому-то  особому ритму восприятия слова.  Она,  скорее
всего, уже  задумала очередную акцию суггестии, потому не спешила взвешивала
сказанное,  наверняка  планируя, обкатывая  новые  утверждения.  Она  лепила
"конфету", завертывая ее в мягкую, непромокаемую, красивую упаковку:
     - Я говорю  тебе о прописных  истинах лишь для того, чтобы ты  научился
произносить этот  диагноз с уважением  и  лишь после  того,  как десять  раз
перекрестился и помолился Богу. "Ибо гнев человека не творит  правды Божией"
(Послание Иакова 1: 20).
     Только не хватало, чтобы, как падре, Муза подняла руку  и  осенила меня
католическим крестом. Но  у нее,  видимо, была  своя  версия  и особый метод
общения с религией:
     - Дима, если Бог хочет  наказать человека,  то Он лишает его  разума. У
твоего  отца  был разум,  которому  многие  могут позавидовать.  И  не  надо
сваливать в котел нозологии особенности его творческого стиля: да он  владел
способностью творить  очень плотную в информационном плане прозу, писал ее в
высоком ритме. Но разве это повод для негодования. Он знал слишком много для
обычного человека и  хотел, чтобы  читатели  образовывались,  расширяли свой
кругозор,  умнели. А  писал  быстро, потому что думал  легко и  быстро,  был
холериком по темпераменту, спешил закончить начатую  работу, чтобы приняться
за  другую.  Всегда  на  хвосте его предыдущей книги  уже пасся и ныл, прося
корма, новый творческий соблазн.
     Наконец  Муза позволила себе  показать  личико обиженной  женщины и это
было прекрасно:
     - А вот ты, Дима, сам и есть шизофреник, потому что ни черта не помнишь
о  своей жизни,  деградировал молниеносно. Сюда,  в твой  родной  дом,  тебя
привезли именно для того, чтобы ты научился не путать карманы памяти.
     Муза врезала в меня свой взгляд и властно приказала:
     -  А теперь спать, бездарь! Мерзавец, неблагодарный!.. Спать!..  Спать,
приказываю тебе!..

     7.12

     Я  проснулся  глубокой ночью: комната заполнена только мной и некоторой
мебелью,  но  одиночество  давит.   Даже  кот  исчез.  Куда  же  делись  мои
тетки-защитницы, благодетельницы? Вечно  так происходит - когда срочно нужна
женщина для "экстренного потрошения" или наслаждения, что почти одно и тоже,
то ее  нет рядом.  Она  запропастится  либо  на кухне,  разрешая  врожденную
любовью к кастрюлям, либо в ванной за стиркой. А то  и, утомленная работой и
бытом,  забудется тяжелым  сном  в соседней  комнате.  Мужчина  уверен,  что
виновата  не   изматывающая  вконец  мышцы  и  нервы  уборка   квартиры,   а
"несобранность"  и  "неорганизованность" подруги, или еще проще  - "теща  во
всем  виновата"!   Никакого  сопереживания,  полнейшее  отсутствие   единого
жизненного ритма!
     Но ведь я проснулся не  от  этого и не  из-за  того, что изголодался по
общению  с  женщиной,  -  просто устал  от  одиночества  или струхнул чуток,
почувствовав, что закололо, скажем, в области сердца  или  печени. Не потому
меня  терзает  тревожность,  что  пришла спешная  необходимость  исследовать
женский вопрос. Черт с ними,  в конце  концов, с  этими бабами-хабалками!  Я
проснулся от  ощущения  надвигающегося  ужаса! Меня обуял  непонятный страх,
незнамо откуда вползающий в мою комнату. Ночь для таких акций - великолепная
помощница.  Помню,  что  Муза накануне что-то  вытворяла  со  мной,  лечила,
восстанавливала память. Но память о чем?..
     Из угла  комнаты выдвинулся  книжный шкаф  -  форма  его показалась мне
странной, похожей на гроб, а потому  опасной. Компьютер на столе смахивал на
осклабившийся в коварной  улыбке  череп -  казалось,  что  у  него светились
пустые  глазницы.  Книги  шелестели  страницами,  таившими  страшные,   либо
совершенно спорные,  тупиковые, как говорят, мысли. Шторы  на окнах,  сквозь
которые пробивался с улицы  липкий свет  неоновых  фонарей,  были откровенно
черными,   как   прощальный  саван  на  покойнике.  Все  помимо  моей   воли
концентрировалось на слове покойник - это  абсолютно  ясно! И  тут я получил
страшный удар воспоминаний! Удар, от которого я с головой зарылся в подушку,
нырнул под спасительное родное одеяло. Но это  не очень  помогало,  а только
замедляло наползание страшного тревожного существа, называемого трагедией.
     Захоронения  из  памяти  придвинулись сперва  в  виде  тошного  намека,
наползающего издалека и мелкими шаркающими шажками. Так, говорят, ходят злые
духи-сопроводители грешных душ в загробный  мир.  Но  и такого  балета теней
было достаточно  для того,  чтобы я  все совершенно четко вспомнил:  да, это
была моя  родная квартира,  в  которой я  жил  многие годы и спал вот в этой
самой маленькой комнатке. Мать  всегда как  бы  выделяла и отделяла  меня от
остальных членов  семьи.  Мать,..  мама,..  моя  мамочка,  родная,  дорогая,
любимая!.. Конечно,  у  меня  же была мамочка, которая кормила меня  грудью,
холила, от  кого-то  защищала,  ограждала от невзгод,  нежила  даже  в ущерб
своему здоровью, истощая себя до  предела.  Мама  очень хотела, чтобы я стал
врачом, как мой отец - ее любимый мужчина. И я выполнил ее завет. Но  где же
она?!
     А остальные? Собственно, кто эти остальные? Вспомнил: их было немного -
отчим  (вечно пьяный или готовящийся  к выпивке),  но  мягкий, неконфликтный
человек, уносящий из дома деньги  и вещи, но не приносящий в него  агрессию.
Был еще младший брат... Снова  вспышка света памяти! Да,..  конечно, помню -
брата звали Валера.
     Помню, как исчез отчим - он спился настолько, что мать настояла на том,
чтобы он нас  оставил в покое. Но с ним продолжал встречаться мой брат  - он
ведь  был его сыном.  И  все закончилось плохо:  однажды  в  доме прозвучало
страшное слово "наркоман". Видимо, развитию наркомании у брата способствовал
его  отец,   который  теперь   скитался  где-то  и,  скорее   всего,  грешил
наркотиками.
     Новый  всплеск  плавного прояснения:  я усердно учился и  работал, брат
утаскивал  из дома все,  что  можно  продать.  Он  тратил  наше имущество на
наркотики, на них же  он тратил и молодую жизнь. Но из-за его беды  таяла  и
жизнь матери. Она страшно переживала  и болела, но не могла  оторвать своего
младшего сына от сердца. Она придумала себе в оправдание святое объяснение -
"Каждый обязан нести свой крест до конца!"
     Я  помогал  матери в  этой  неравной  борьбе с  наркоманией: разыскивал
брата, вытаскивал его из притонов, получал из-за него хорошие взбучки от его
друзей-наркоманов.  Но  я выполнял  волю матери, я хотел и пытался ей помочь
справиться  со  страшным несчастьем, в  борьбе  с  которым мы все трое  были
обречены. Героин не знает пощады! Его побеждает лишь тот, кто отодвинулся от
него на почтительную дистанцию уже загодя - до первого знакомства. Лучше про
наркоманию читать страшные повести только в затертых книжках из общественных
библиотек,  не приобретая  это дерьмо  для собственной  коллекции  чувств  и
поступков.
     Новый  удар  воспоминаний  свалил меня навзничь,  я прикусил себе руку,
чтобы  не  заорать!  Я  снова  пытался   спрятать   голову  под  подушку  от
надвигающегося на меня ужаса.  Так  в  детстве, ночью, в  страшные мгновения
неожиданного  просыпания  посреди  зимней  ночи,  ежишься  сперва  от  плохо
обозначаемой тревожности, постепенно приобретающей  вид огромной тучи, затем
припечатывающей  тяжелым  земляным  или  снежным  валом.  Мои   доморощенные
средства психологической обороны не помогали.
     На меня  надвинулась  сцена  огромных размеров: когда той роковой ночью
(не помню числа и месяца!) я возвратился  домой от Клавы, то чувствовал, что
основательно заболеваю:  температура  тела  была за пределами  38  градусов,
головная  боль, недомогание  - все это следствие  интоксикации; меня начинал
мучить  тугой,  надсадный  кашель,  накатывающийся  волнами.  Но  мокрота не
откашливалась и даже сильные, форсированные конвульсии не выбивали слизистые
пробки, перекрывающие путь  свежему воздуху в пораженные микробами  сегменты
легких.  Встряска  дыхания  лишь  ударяли в голову. Резкое, приступообразное
повышение внутричерепного давление мутило сознание; сердечко хлюпала вяло  и
с  какими-то  странными  замедлениями ритма,  очень похожими на предвестники
глубоких  экстрасистол   -  состояний,   когда   полностью   останавливается
сердцебиение.
     Но это  все - полбеды, с этим, мне казалось, я бы  справился добравшись
до  родимой  тахты и  ящичка  письменного  стола  с медикаментами. Но уже на
лестнице, открывая первую дверь, по странному запаху, шедшему из квартиры, я
понял,  что случилось непоправимое несчастье. В  нос бил специфический запах
бойни,   когда   перемешиваются    отвратительные   ароматы   пота,   крови,
экскрементов, густо замешанных на патологическом страхе, ужасе, охватывающим
даже рогатую  скотину в последние минуты жизни - перед неотвратимой  смерть,
наступающей от резкого удара током или ножом.
     Справившись  с  замком,  я  увидел,  что  из-под  второй  легкой  двери
вытягивается  лужица крови,  местами  уже свернувшаяся и засыхающая.  Легкую
деревянную  дверь  было трудно  открыть во  внутрь квартиры -  к ней изнутри
привалилось тяжелое тело (я в том  не сомневался!).  Я навалился всей мощью,
затем  протиснулся в образовавшуюся щель: на  пороге,  привалившись спиной к
двери и упершись негнущимися ногами в противоположную стенку узкой прихожей,
застыл мой  младший брат. Он  был мертв. Включив свет, я увидел в правой его
руке огромный кухонный нож, которым, он, как оказалось потом, перерезал себе
вены на левой  руке. Пол  в прихожей был залит кровью, но  другие ее ручейки
вели в большую комнату.
     Я  пытался  заставить  память  заткнуться,  замолчать - пусть  лучше  я
останусь на всегда ничего не помнящим шизофреником. Пусть я потеряю,  забуду
маршрут в тот карман памяти. Пусть, будет так!.. Но у сознания свои законы -
если  уж  оно  решило  просыпаться  в  полной  мере,  то  и  страшное  будет
восстановлено,  как  явное и  абсолютно  реальное  Причем,  отметятся  более
выразительно как  раз самые  потрясающие детали. И в  том состоит весь  ужас
воспоминаний!  Память не интересует: выдержат  ли ее владельцы гротеска  тех
картин,  которые она  запечатлела.  Меня  моя  память  ударила  наотмашь  со
страшной силой, нимало не желая думать о последствиях.
     Как сейчас  помню:  во второй, самой большой, комнате на голом  паркете
лежал  обнаженный, израненный,  окровавленный труп матери - она была  просто
растерзана. На полу валялись вещи,  видимо, выброшенные из шкафов, рассыпаны
какие-то  бумаги,  письма,  счета, конверты,  газеты,  салфетки...  Валялись
стулья,  онемел опрокинутый  старенький сервант с  разметанными  вокруг него
осколками  посуды;  ковер был сорван  со стены и  теперь  немыслимой  грудой
валялся на  диване;  у  окна  с  позорной  безнадежностью рыдал  опрокинутый
телевизор.
     Дальше я уже ничего  не помню - скорее  всего  была потеря сознания или
запредельное торможение с  выключением  зрения, слуха,  обоняния и осязания.
Кто и когда вызвал  милицию не знаю. Страшные  картины пришли  из  того, уже
теперь "былого" времени,  они отлетели далеко,  а  вместе сними ушла из моей
реальной жизни и мать!
     А  сейчас новая, иная ночь -  и  я чувствовал, как у меня  отнимается и
начинает дрожать  правая рука и  нога,  язык перестал  слушаться  приказаний
мозга, он разбух и вывалился изо рта - я не мог даже мычать. Я видел, что на
пороге  моей комнаты показался Борька: он  рванулся сперва  ко мне,  пытаясь
чем-то  помочь, прижимался к голове, шее, груди, шкрябая когтями  онемевшие,
непослушные  ноги и  руки. Потом кот  соскочил  на  пол и бросился в  другую
комнату,  истошно мяукая  -  это уже  был  стон отчаянья,  вопль зовущего на
помощь людей животного.
     Когда ко мне вбежали заспанные Клава  и Муза, положение мое было весьма
печальное. Муза произнесла решительно:
     - Инсульт,  правосторонний парез! Клава, быстро звони Николаю,  сюда не
входи и мне не мешай.
     Естественно, я  все  видел,  наблюдал колдовство: Муза  уложила меня на
спину, быстро достала из своей коробочки (она уже была приготовлена загодя и
лежала на моем столе) серебряные  китайские  иглы  и  выполнила акупунктуру,
достаточно большим количеством игл. Закончив  с продленным  рецептом, она на
фоне  его принялась за  методичное  укалывание  короткой  иглой  в подушечки
пальцев рук и ног.
     Муза  возилась со  мной долго:  сперва я  не чувствовал уколы, хотя она
делала их до появления  капелек  крови  -  иглы словно бы втыкались в дерево
моих рук. Но затем болевые ощущения стали восстанавливаться. Я хорошо помню,
что постепенно ослаб тремор - дрожание правой руки и ноги - язык забрался на
свое место, и  я  с  трудом, медленно,  но  стал  произносить  слова.  Когда
закончился сеанс иглотерапии, Муза попросила меня  перевернуться на живот  и
долго,  и тщательно, без  особой нагрузки,  проводила по  сегментам точечный
массаж.
     По моему  нетвердому разумению, очень скоро  на пороге комнаты появился
запыхавшийся Николай.  Но  к тому времени я уже  был относительным молодцом.
Сообща   решили,  что  от   психологического  шока   возникло   транзиторное
(проходящее)  нарушение  мозгового  кровообращения  с   гемипарезом.  Только
оперативные  действия Музы позволили снять серьезные нарушения. Мой кот тоже
сделал свое дело безупречно - сперва он спасал меня, звал людей на помощь, а
потом от чрезмерного волнения написал прямо  на обеденном  столе. Однако - с
кем не бывает!
     Но не бывает худа без  добра: психологическая встряска убрала почти все
дефекты памяти и  интеллекта. Быстрее  стало продвигаться и выздоровление от
инфекции.  Под  бдительным  контролем   моих  милых   женщин-спасительниц  и
врачебным  досмотром  Николая,  я провалялся  дома  еще  две  недели.  Муза,
естественно  переселилась  на  все  время моей  болезни к  нам: я  много  ей
исповедовался  и,  хочется надеяться,  основательно  поправил  свои мозги  -
перетряс весь  хлам, все переложил  аккуратно и  по  порядку по  специальным
полочкам и карманам. Мой  "чердак" из захламленного помещения,  непригодного
для жилья, превратился в удобный для вялых размышлений и отдыха будуар. Муза
оказалась замечательным и надежным другом.
     Не было смысла расспрашивать  моих  друзей о  подробностях трагического
происшествия, они,  безусловно, оберегая меня, ничего  бы мне не рассказали.
Они и  так  старались:  пока я  был  в больнице  провели  спешный  ремонт  -
отциклевали  полы,  покрыли их  лаком,  переклеили забрызганные кровью обои,
заменили кое-что из мебели. Я не стал прижимать их к  стенке категорическими
требованиями  "правды, правды  и одной  только  правды!" С  них и  так  было
достаточно  душевных потрясений. Но я пошел своим путем -  врач всегда имеет
благодарных пациентов в любых институтах государственной власти.
     И я тоже воспользовался  старыми связями:  мне даже позволили прочитать
все уголовное дело, заведенное по факту убийства моей матушки и самоубийства
брата. Картина была типичная для наркоманов:  брат деградировал окончательно
и  в состоянии ломки, видимо, требовал денег у матери на покупку  наркотика;
не  получив  и не  найдя их,  он впал в агрессию, которая в таких случаях не
знает  границ.  Первым  же  ударом  в  область сердца он убил мать, потом  в
состоянии адской злобы насиловал ее труп и наносил множественные удары ножом
по  всему телу  - их  насчитали 38.  Садистическая  коитусная  экзекуция  не
пощадила даже проникающие в брюшную полость  раны - это были уже действия не
обезумевшего человека,  а дьявола.  Канализация агрессии,  утомление вызвали
некоторое  просветление   сознания,  и,  скорее   всего,  оценив  содеянное,
окунувшись с  головой  в  угрызения  совести,  он вскрыл себе  вены - смерть
наступила, как и положено в таких случаях, от массивной потери крови. В море
этой перемешенной кровищи - матери и брата - экскрементов, рвотных масс  я и
обозревал ужасную картину, равную если только светопреставлению,  последнему
дню Помпеи!
     Кто  знает, где живет право на суд? Кому на Земле оно передано по  воли
Господа  Бога?  Моя  болезненная  встряска - свидетельство  того, что  я  не
принадлежу к числу допущенных к осуждению чужих грехов. Я вдруг  ясно увидел
сложный образ мирской жизни и понял значение сказанного в Откровении Святого
Иоанна  Богослова  (6:  8): "И  я  взглянул, и вот, конь бледный, и  на  нем
всадник, которому имя смерть; и ад  следовал за  ним,  и дана ему власть над
четвертой частью  земли  - умерщвлять мечем  и голодом,  и мором  и  зверями
земными".
     Да, видимо, прав был мой родной отец, говоря о том, что в каждом из нас
живет  Каин и Авель. Эти оба - вместе заключены в  нашей душе Богом заранее,
потому  что только  Ему  известно, когда  наступит время  нашего  выхода  на
страшную или славную сцену. Бог - главный режиссер,  Он и даст нужный знак в
нужное  время,  определит роль  каждому исполнителю: тогда  будет  позволено
действовать в нас либо Каину, либо Авелю. "Ибо истинны и праведны суды Его!"
(Откровение 19: 2)
     Поток нашей жизни безостановочен до  тех пор, пока  это  угодно Богу. В
этом  потоке все  перемешано  - и плохое и хорошее  - и ничего не происходит
случайно  и  необдуманно. Всегда находится в судьбе человека место и добру и
злу, и греху, и преступлению, и здравому смыслу, и благовидному  поступку  -
так и  лепится из грязи и  белой глины слепок человеческого бытия: "И  в нем
найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле" (Откровение 18: 24).
Святая  обязанность  лекаря,  коль  скоро  он  назначен  помощником  смерти,
выполнять беззаветно свою миссию, сдерживая себя в  страсти судить ближнего,
помня указание свыше: "Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть
еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящается  еще"
(Откровение 22: 11).

     ***




     Послание второе:
     Маленький принц

     Так  уж  сложились обстоятельства  наших художественных изысканий,  что
приходится снова обращаться к еще одному выдающемуся  французскому писателю.
Для краткости  и таинственности  опять задействуем аббревиатуру: пусть крыло
нашей  фантазии, коснувшись Великой  Франции, напишет  в воздухе  литературы
лишь три буквы - ВФП. Умные и начитанные скоро догадаются,  о ком идет речь,
а непосвященным  скажем  с мягкой иронией: Проехали! Ваша остановка скрылась
из виду!..
     Этот  корифей  литературы  был  профессиональным  летчиком,  с  блеском
выполнявшим сложнейшие перелеты  над морями и океанами, горами  и пустынями.
Он возил почту и реже пассажиров  на разных  континентах, иначе говоря,  был
заурядным воздушным извозчиком.  Родился литератор-летчик 29.06.1900 года, а
погиб   (не  вернулся   из   разведывательного  полета)   31.07.1944   года.
Происхождение у летчика - аристократическое, образование неполное высшее:  с
1919 по 1921 год  учился на архитектурном отделении Школы  изящных искусств,
но до  окончания вуза добровольно  ушел  в армию, где получил  специальность
летчика. После  демобилизации  в  1923 году впал  в  нужду и неприкаянность:
служил  на черепичном заводе,  тянул  лямку агента по продаже автомобилей, в
1926  году  по великому блату поступил  в авиационную  компанию  для  работы
летчиком на почтовых линиях. Многие эпизоды  из его и товарищей по профессии
жизней отражены в рассказах и романах. Недаром первый опубликованный рассказ
назывался  "Летчик"  - то  была проба пера,  да  и, чего греха  таить,  жест
благодарности хозяевам,  принявшим  бедолагу  на работу. В том рассказе было
много  лака и патоки, позы и жеста,  но были и творческие находки, разглядев
которые умный человек мог почувствовать факт рождения нового мастера.
     ВФП, как  говорится, под занавес жизни написал свою последнюю книгу под
названием  "Маленький принц". Еще  одно важное литературное  произведение он
толком  не  успел закончить. "Маленький  принц" - детская сказка,  но  в ней
говорилось  многое  и  для  взрослых.  Она  была  закончена  и  выдохнута  в
бескрайние  просторы  литературы  в  1943  году. От первого романа -  "Южный
почтовый",  вышедшего в 1929  году, до финальной  сказки  протянулись  почти
четырнадцать  лет - срок немалый. И пришлись те годы на период восхождения к
вершинам человеческой и писательской зрелости  - плодотворный  период жизни,
богатый интересными  и  поучительными  событиями.  Из  этой копилки  выбраны
творческие бриллианты,  оттеняющие своим блеском, прежде всего, простую,  но
мудрую фабулу, и доступный практически для любого человечьего понимания язык
повествования.   Много  мудрых  сентенций,  определяющих  бытие  свободного,
независимого  человека,  каким только  и может  (должен) быть  ребенок, было
подарено книгой читателю.  В одном строю  с  впечатлительным ребенком  может
стоять и тот взрослый, который осознает, что по воле Божьей появился на свет
и выполняет Господом  предписанную  миссию. "И Он  пас их в  чистоте  сердца
своего, и руками мудрыми водил их" (Псалом 78: 2).
     Нет сомнения, что ко  времени написания "Маленького  принца" (Le  petit
prince) литератор-творец перешагнул Рубикон (Rubiconis). А перемахнув  через
свою  реку  творческих  запретов,  он  наполнил   душу  особой  мудростью  и
святостью, сродни лишь поэтам. И,  как некогда Юлий Цезарь, форсировавший  с
войском, вопреки запрещению сената, знаменитую пограничную реку, впадающую в
Адриатическое море, он мог  воскликнуть:  "Alea jacta est!" - Жребий брошен!
Но  тогда Цезарь развязал  гражданскую  войну,  в результате которой овладел
Римом и превратился всего лишь  в разумного сатрапа. Теперь  писатель-летчик
воспарил  на высоту мировой  литературной  славы - он завоевал свой  вечный,
творческий Рим.
     Поэт является существом  особым,  о том  предупреждал другой уникальный
французский  писатель Жан Поль  Сартр: "Поэт  - вне  языка, он видит изнанку
слов". А далее идет уточнение Сартра - знатока поэтических дел: "Поэт творит
миф, заключенный в особом микрокосме". Как не печально, но так предусмотрено
Богом,  роман-сказка  заканчивается  также,  как  закончилась  жизнь  самого
писателя: "Здесь Маленький принц впервые появился на  Земле, а потом исчез".
В реальности все  обстояло просто: ВФП  забрался в кабину  боевого самолета,
попрощался  с  техником,  с  руководителем полетов, видимо, пожелавшими  ему
доброго пути,  поднял  послушную машину высоко  в небо.  Возвращение  пилота
ждали,  но  не  дождались:  через  какое-то  время  стало  понятно,  что  он
растворился в воздухе  или нырнул в  океан. Но душа его в последнее  краткое
мгновение отцепилась  от  тела  летчика,  выпорхнула из клетки  летательного
аппарата и устремилась в бескрайний космос навстречу с волшебным,  сказочным
потусторонним Миром. Так родилась новая  легенда, теперь  уже о самом авторе
легенд. И пищей для нее можно считать  хотя бы то,  что успел написать ВФП в
"Маленьком принце": "Взгляните на небо. И спросите себя: жива ли та роза или
ее уже нет? Вдруг барашек ее съел? И вы увидите: все станет по-другому"...
     Кто ведает, откуда  прилетают души  на  нашу планету  и  в  суете,  без
строгого  выбора,  вселяются в  тела  новорожденных  детей, из которых затем
вырастают взрослые люди,  совершающие плохие или хорошие  поступки.  "У меня
есть веские основания полагать, что  Маленький  принц прилетел  с  планетки,
которая  называется  астероид  Б-612".  Аналогия  посеву  людских  поступков
отчетливо выделена  в романе-сказке, в каждой  его фразе. ВФП, без сомнения,
имел  ввиду то, что необходимо  и  должно было отметить, если  посягаешь  на
мудрость  мудрецов:  "На планете  Маленького  принца,  как и на любой другой
планете, растут травы полезные и вредные. А значит,  есть там хорошие семена
хороших,  полезных трав и вредные семена дурной,  сорной  травы".  Весь ужас
заключается в  том, что "почва планеты  вся заражена  ими".  Прополка  таких
"сорных" дел и поступков - задача обязательная, постоянная, но скучная, хотя
и совсем не трудная.
     Маленький  принц  сообщал  своему  слушателю некоторые  мысли,  которые
землянам  и  не  всегда  приходят  в  голову вовремя  и в правильной  форме.
Например, многие цветы имеют шипы, и люди по раздражению собственному или от
усталости,  от  плохого  сна  полагают, что  "шипы  низачем не  нужны, цветы
выпускают их просто  от  злости".  Но,  оказывается, все  обстоит иначе,  во
всяком   случае,   Маленький  принц  пояснил  следующее:   Цветы  слабые.  И
простодушные.  И  они стараются  придать себе храбрости. Они думают - если у
них  шипы,  их все  боятся".  Вот  так и с людьми:  многие  из  них пытаются
выпускать  шипы,  охраняя  тем  самым  душу от  воздействия  людской  злобы,
зависти, соблазнов. Однако интересно в этой логической модели,  показывающей
отношения  между  разными  типами  людей, и другое:  "Миллионы  лет у цветов
растут шипы. И миллионы лет барашки все-таки едят цветы. Так неужели  же это
не  серьезное  дело -  понять, почему они  изо всех сил  стараются отрастить
шипы, если от шипов нет никакого толку?" Подобные вопросы-задачи возникают у
людей постоянно, в течение всей жизни,  и каждый  обязан найти на них ответы
самостоятельно,  иначе  не удастся отстоять  право оставаться  на земле  - в
достойном  месте, с достойным видом.  Может быть, шипы-то и не нужно  никому
отращивать  и выпускать навстречу друг  другу.  На этом  поприще  происходит
вечная охота и погоня, охрана и сбережение души. И этот процесс  - далеко не
простое  явление:  "Как  позвать, чтобы  он услышал, как догнать  его  душу,
ускользающую от меня? Ведь она такая таинственная и неизведанная, эта страна
слез".
     Так уж задумано Богом, что большую часть испытаний, легко перерастающих
из  малых в большие  формы, составляют те, которые сопряжены  с  отношениями
мужчины  и женщины.  На  этом  пути  мужчину первого  ждут  разочарования  и
потрясения (по  правде  сказать, так  ему  и надо!). Можно начать  с малого:
"Маленький принц,  конечно,  догадался,  что удивительная гостья не страдает
избытком скромности, зато она была так прекрасна, что  дух захватывало!"  Но
стоит ли  удивляться - Богом  задумано  иное, но Дьявол уговорил  Всевышнего
отдать  окончательное  выяснение  вопроса  в  его  цепкие   ручонки.  Дьявол
постарался на  славу: "Скоро оказалось,  что красавица  горда и обидчива,  и
Маленький принц  совсем с  нею  измучился. У нее было четыре шипа, и однажды
она  сказала ему: Пусть приходят  тигры, не боюсь я их  когтей!.. Нет, тигры
мне не страшны, но я ужасно боюсь сквозняков. У нас нет ширмы?"
     Да,  войны в семье и на  земле  часто начинались из-за  женских штучек.
Спасения  от  таких  поступков  нет,  и Маленький  принц тяжело  привыкал  к
подобным  реальностям:  "Пустые  слова  он принимал близко к  сердцу  и стал
чувствовать себя очень несчастным... Никогда не  надо слушать,  что  говорят
цветы. Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом". Искушение - это не
трусы  одноразового пользования. Они не меняются по дням недели, они не таят
и, как образ  Летучего Голландца, в густом тумане.  Наступил момент в  жизни
Маленького принца,  когда  он  воскликнул: "Ничего я тогда не понимал!  Надо
было судить  не  по словам, а  по делам. Она дарила мне свой аромат, озаряла
мою жизнь. Я не должен был бежать.  За этими жалкими хитростями и уловками я
должен был угадать нежность".
     Часто  понимание  красивого  - зыбкое,  спрятанное  за некую  изгородь,
состоящую из  массы  препятствий-ожиданий.  Здесь требуется  и  терпение,  и
выдержка, такими свойствами наделены  только  настоящие,  достойные женщины:
"Должна  же  я  стерпеть  двух-трех   гусениц,  если  хочу  познакомиться  с
бабочками. Они,  должно быть,  прелестны. Эту сентенцию  легко пристроить  к
желанию  женщины иметь  ребенка, которое в гротесковой  форме реализуется в,
так  называемой,  материнской семье. Здесь действует жестокий  матриархат по
отношению  к мужчине-самцу и  безграничная  любвеобильность  по  отношению к
"дорогому чаду".  Появление  ребеночка на  свет,  как правило,  обозначается
прощанием  с "самцом", не  нужным в  чисто  материнской семье. Все выглядит,
примерно,  так: И она в  простоте  душевной показала свои четыре шипа. Потом
прибавила: "Да не тяни же, это невыносимо! Решил уйти - так уходи".
     Жизнь преподала  Маленькому  принцу и другие уроки: "Он  не  знал,  что
короли смотрят  на мир очень упрощенно: для них все люди - подданные". Потом
он поймет, что людей с инстинктом короля нельзя изменить, их стоит избегать,
дистанцироваться от абсолютной монаршей  воли,  особенно, если следствием ее
являются  вздорные  распоряжения.  Редкий   случай  -  но   Маленький  принц
встретился с  руководителем  иного плана: "Это  был абсолютный монарх. Но он
был  добр,  а  потому  отдавал  только  разумные  приказания".  Его  доброта
соседствовала  с  истинной   мудростью,   проявляющейся,   прежде  всего,  в
следовании  принципу - "не  судите, да  не судимы будите"! "Себя судить куда
трудней,  чем  других.  Если  ты сумеешь  правильно судить  себя, значит, ты
поистине мудр".
     Другой афоризм напрашивался сам собой: "Тщеславные люди глухи ко всему,
кроме  похвал".  Общения с носителями  такой жизненной философии требовалось
избегать  настойчиво и решительно, ибо они  имеют  свою искривленную логику:
"Почитать  значит признавать, что  на  этой планете я  всех  красивее,  всех
наряднее, всех богаче и всех умней".
     На  других  планетах  Маленький  принц  постиг иные  основные  понятия:
"узнать можно только  те вещи, которые приручишь"; "нужно соблюдать обряды";
"зорко одно лишь  сердце". В его  копилке-памяти отложилось и многое другое.
Например,  стало ясно:  "Когда  даешь  себя  приручить,  потом  случается  и
плакать".  Ясно:  "У  каждого  человека  свои  звезды.   Одним  -  тем,  кто
странствует, - они указывают путь. Для других это просто маленькие огоньки".
Некоторым  счастливчикам сам Господь  Бог  завещает:  "У тебя будут  звезды,
которые умеют смеяться!"
     Наследием  Маленького  принца  было  простое,  как  все  гениальное,  и
жизненное, как  того требуется  для  земного  счастья  человека,  - это было
заурядное  слово-послание, пеленающее  в  теплые  и мягкие  обертки,  мысль:
"Взгляните на  небо. И  спросите себя: жива ли та роза или  ее уже нет?" Эта
роза,  конечно, твоя мечта,  надежда, помысел,  стремление,  например, такое
гигантоманическое, как вечная  жизнь.  Но и все простое и великое дискретно,
смертно: Здесь Маленький принц впервые появился на Земле, а потом исчез".
     Тем, кому сильно повезло, и они сподобились родиться в России, сказка о
Маленьком принце - это только сказка,  не имеющая реального воплощения. Души
россиян  от   многовекового  бесправия   и   беспутства  властей   настолько
зачерствели, что их не проймешь идеализированными сказочными аллегориями.  У
русских свои  игры, особые  счеты с жизнью,  иные сказки. Маленький принц на
русский  манер  очевиден  в  плоте и творческом  рвении, например, Венедикта
Васильевича Ерофеева (о  своих великих  писателях можно говорить и без тайн,
без аббревиатурных шифров).  Родился Венедикт 24  (26)  октября 1938 года на
ст.  Чупа  Лоухского  района  Карельской  АССР.  Его   родители  выходцы  из
Ульяновской области. Писать начал, по свидетельству матери,  с 5  лет. Школу
окончил с  Золотой медалью, в 17 лет поступил на  1 курс МГУ,  со 2-го курса
отчислен (официально  - за непосещение военной кафедры!). Стал отцом  в 1966
году  (сына назвал  Венедиктом),  дедом  сподобился  быть  в 1988 (внучка  -
Настасья  Ерофеева). Умер  11 мая 1990 года в относительной  безвестности  и
неприятии официальной литературным кланом.
     При  жизни  Венедикту  отчаянно  не  везло,  скорее  всего, по  его  же
собственной неосмотрительности. Не случайно он усматривал рациональное зерно
в простенькой  мысли  Петра  Чаадаева: "Первое наше  право  должно  быть  не
избегать беды, а не заслуживать ее". Он  несколько раз начинал восхождение к
вершинам высшего образования в периферийных вузах, например, во Владимирском
педагогическом, но дотягивал только до  весенней  сессии.  Сменил  несколько
рабочих  профессий,  исколесил Союз, а единственная работа, которая пришлась
по сердцу,  была  в  1974  году  в  Голодной  степи  (Узбекистан,  Янгиер) -
"лаборант  паразитологической  экспедиции", "лаборант  ВНИИДиС  по борьбе  с
окрыленным кровососущим гнусом" (Таджикистан).
     Лидия  Любчикова - была первой женой Ерофеева. Валя  Зимакова  - вторая
жена,  закончила  Владимирский  педагогический  институт,  по  специальности
преподаватель немецкого  языка.  Жила в деревне  Мышлино с "тещей и  козой",
преподавала  в местной  школе,  родила  Венедикту сына. Супружница Ерофеева,
бесспорно,  имела определенные таланты, которые послужили материалом для его
знаменитой поэмы в прозе. Кто-то из друзей говорил, что Валя  была несколько
рассеяна,  по этой причине  однажды сожгла собственный  дом, чуть не погубив
при  этом,  тещу, козу  и ребеночка.  Ерофеев при  ней  был всегда  какой-то
жеванный, помятый, неухоженный, но иногда шиковал  -  как то  завел шикарный
портфель,  в  котором  носил  домашние  шлепанцы  (ими   очень  гордился)  и
стеклянную посуду с алкоголем. Мотивы такой гордости нетрудно объяснить, но,
как  сам Ерофеев  считал, соглашаясь в том  с Зинаидой Гиппиус:  "Если  надо
объяснять, то не надо объяснять".
     Еще  одно  его  увлечение  Юлия  -  "комсомольская богиня":  ездила  на
мотоцикле,  занималась спортивной стрельбой, закончила биофак,  аспирантуру,
защитилась -  кандидат биологических наук. Есть легенда, что при расставании
она  "хотела  даже  застрелить Бена". Но,  может быть, товарищи-собутыльники
куражу ради чрезмерно  раздували эту  версию,  кто знает? Скорее всего более
продуктивная и  полезная женидьба для Ерофеева-писателя  состоялась в  конце
жизни. Во всяком случае, сам Венедикт говорил о своей последней жене Галине:
"Она нищая,  я нищий  -  судьба  свела  нас, как концы с концами". По мнению
жены,  Ерофеев  "подражал  Христу",  посему  сравнительно  легко   переносил
жизненные невзгоды,  но крестился он только в 1987 году,  то есть в возрасте
пятьдесят  лет.  Игорь  Авдеев писал: "Без  сомнения, Веня был евреем. Я это
понял в  самые первые дни нашего  знакомства. Нельзя  вынудить еврея не быть
евреем". Можно только добавить, что и Иисусом должен быть только еврей!
     Может  быть  для  красного  словца,  а,  вернее,  в  порыве  искреннего
откровения,  Венедикт Ерофеев  поправит  своих будущих  биографов, укажет им
вещее  слово-ориентир:  "В этом смысле я следую лучшим традициям. Прадед мой
сошел с  ума. Дед перекрестил  дрожащими пальцами  направленные на него дула
советских винтовок.  Отец захлебнулся  96-и-градусным денатуратом". Как  тут
это все сочетается с образом Иисуса Христа, трудно понять!
     Снижает пафос  восторгов и похвальных  речей относительно нравов  поэта
многое, но  особенно  его собственные замечания: "Я -  человек  относительно
нравственный". С первым перекликается и второе: "Я - человек дурного вкуса и
животного  обоняния"!  А  сюда  уже самым  лучшим  образом  лепится еще одно
замечание: "Если мои убеждения - логически верные, я торжествую! В противном
случае  - без промедления  отрицаю логику"! Понятно, что это все ирония ради
иронии,  гротеск  ради  поэтической  хохмы, но  имеются  же  и  пояснения  к
невнятному   душевному  писку:  "И  почему  я  уверил  себя,  что  все   эти
словоплетения вливаются в меня со стороны?  Если все-таки  не сплю, - то кто
же помешает  мне сейчас быть самим собой, исплевать "это пресловутое внешнее
воздействие, взять в собственные руки инициативу", - и ударить в затылок эту
чересчур уж любящую женщину"?..
     От последнего  слова  -  "женщина" - многозначительной  ремарки - можно
перекинуть мостик и проблемам брака. И приходится признать: к браку, видимо,
Венедикт относился с  заметной долей иронии. Иначе, как могли  отсветиться в
его напечатанных афоризмах такая сентенция: "Пусть жена изменяет мне, только
бы родине не изменила".  Это замечание основательно припекают и более веские
и развернутые замечание. Вот одно из них, причем, не самое  горячее: "Ну да,
собственно, есть жар; никто не отрицает, что жар действительно имеет  место,
- но  не  будете же вы мне возражать, если я замечу, что ваш пресловутый жар
вызывается движением бешено несущихся курьеров - от разума к половому органу
и от полового органа  к разуму!.. И  ваше  сердце (о,  не  обижайтесь, прошу
вас!)  ваше сердце - банальнейший постоялый  двор, в  котором вышеупомянутые
курьеры имеют обыкновение (и довольно  похвальное обыкновение) инсценировать
пьяный дебош и богохульствование"...
     Однако необходимо помнить,  что у Венедикта многое было  нестандартным,
например, "Вальпургиеву ночь" он написал на Канатчиковой даче - в знаменитой
московской психбольнице.  Наверное, из подобранной в  тех Пенатах  коллекции
выходит   сногсшибательный,  почти  сюжет   специфического  действия:  "Нет,
господа, я обязан сейчас  же заняться делом практическим - иначе я  сойду  с
ума! Во имя спасения собственного разума - я должен, я обязан гладить брюки,
в конце концов!.. Выгладить брюки... тщательно выгладить... - и завтра утром
найти  их   неглаженными!!  Это  -   невыносимо!  Это  -   хуже  сумасшедших
перспектив"!.. Ну, а если кто-то усомнится  в  качестве сознания - ясное или
затуманенное?  -  то  можно  отнестись  к прямому  на  сей  счет  замечанию:
"Извините... Это вам кажется, что я пьяный...  Я  уже давно... протрезвел...
Ну,  раз  вы  говорите, -  я пойду...  уберусь...  Меня ждут комфортабельные
канавы...  Еще раз - извините". Возможно,  даже после такого словесного душа
вопрошающий   останется  стоять  на  ногах  и  будет  продолжать  домогаться
юридически выверенных ответов. Тогда к самому горлу можно подвести острейший
кинжал  в виде  четкого аргумента  мыслящей  нестандартно личности: "Вот  вы
говорите: высшие цели... А ты не думаешь, что существуют умные люди - умные!
- а они не понимают, что это значит! Не понимают! Не потому, что не могут! -
не  хотят!  Зачем  мне  издыхать   ради  высшей   цели,  если  она  меня  не
воодушевляет"?!
     Свое первое бесподобное произведение "Москва - Петушки" Ерофеев написал
в перерыве между пьянками, наскоро, на одном дыхании. Она была отпечатана на
пишущей машинке в пяти экземплярах (одна закладка)  и разошлась по  друзьям,
дав старт еще одному самиздату. Первое же полноценное  издание поэмы "Москва
- Петушки"  было осуществлено  в Израиле,  а в 1977 году  - в Париже.  Книгу
быстро  перевели  на  многие  языки и она расползлась по  Земному шару,  как
приятная ласковая зараза, способная утешать сердца всех тех, кто не брезгует
радостью общения с алкоголем. Ерофееву от изданий доставались крохи: друзьям
приходилось пересылать ему  дорогие  книги с  красочными  репродукциями  для
того, чтобы он мог в России реализовывать их через комиссионки, получая хоть
какой-то доход. Писатель сильно нуждался,  проще  говоря, бедствовал, ожидая
того, когда же удосужатся издать книгу  на  главной родине  алкоголиков -  в
России.
     Но такая задержка  при партийном руководстве была вполне понятна,  хотя
книга "Москва-Петушки" была, безусловно, известна ЦК и КГБ и там потешались,
наслаждались, читая эту книгу. Однако  - всему  же должны быть рамочки!  Как
можно  с первых страниц литературного  произведения вещать крамольное:  "Все
говорят:  Кремль, Кремль. Ото всех я слышу про него, а сам ни разу не видел.
Сколько раз  уже (тысячу раз), напившись или с похмелюги, проходил по Москве
с севера на юг, с запада  на восток, из конца в конец, насквозь и как попало
- и ни разу не видел Кремля".
     О   счастливом   нашем   народе,  стремительно  строящим   социализм  и
продвигающимся  семимильными  шагами к коммунизму, говорится тоже  с  особым
придыханием и трепетом: "Я вышел на  воздух, когда уже рассвело. Все знают -
все, кто  в беспамятстве попадал в подъезд, а на рассвете выходил из него, -
все знают, какую  тяжесть  в сердце пронес я  по этим сорока ступеням чужого
подъезда и какую тяжесть вынес на воздух".
     А дальше выплывала, словно из глубины жизни отечества, заява, улетевшая
прямо со старта ввека: "О, эфимерность! О, самое бессильное и позорное время
в жизни моего народа - время  от  рассвета  до  открытия  магазинов! Сколько
лишних седин оно вплело во  всех нас, в бездомных  и тоскующих шатенов! Иди,
Веничка,   иди".  Эта   цитата   -   путеводитель   каждому  свободному   от
социалистических норм поведения Веничке,.. Ивану,.. Петру и так далее.
     Ерофеев преподавал монстрам партийной идеологии блестящий урок успешной
организационной  работы:  "Отбросив  стыд   и  дальнейшие  заботы,  мы  жили
исключительно  духовной жизнью. Я  расширял им  кругозор по мере  сил, и  им
нравилось, когда я им его расширял: особенно во всем, что касается Израиля и
арабов". Но ирония такого стиха была  мягкая,  ласковая, приободряющая,  как
слова  и  действия того,  кто берет пьяную  страну под локоток и  нежно, без
нажима подводит к краю экономической пропасти. Остается немного - необходимо
только слегка подтолкнуть - и в дальний путь лети страна!..
     Но для того, чтобы выполнить  тот  завет необходимы бытовые  вариации и
они  тут же находились  писателем-поэтом, опытным алкоголиком  и  страдающей
личностью: "И пил  уже  не  так, как пил у Карачарова, нет, теперь я пил без
тошноты и  без  бутерброда, из горлышка, запрокинув голову, как пианист, и с
сознанием  величия  того, что  еще  только начинается и  чему  еще предстоит
быть".
     Можно ли сомневаться в том, что разговор с "пролетарской диктатурой" не
должен быть на ты, разговор такой должен быть вежливым и осмотрительным, как
это принято у великих мыслителей, иначе ничего толкового не получится: "Я не
утверждаю, что теперь -  мне - истина уже известна или что  я вплотную к ней
подошел.  Вовсе нет. Но я уже  на такое расстояние к ней подошел, с которого
ее удобнее  всего рассмотреть". К  сожалению, именно  так решала философские
проблемы страны (имеется ввиду сакраментальное - "Быть или не быть! Пить или
не пить!") классово-партийная элита, вздыбившая Россию в семнадцатом году  и
продолжавшая нудить ее до самого последнего времени.
     Оригинальность  и простота носителей  сермяжной  правды  проявлялись во
всем,   в  том  числе,  и  в  интимно-поэтическом,  возвышенно-запредельном.
Ерофеев, под руку с решительно пьяными  массами,  проходит по улицам гордо -
как на майской  демонстрации -  они знают как себя  вести даже при общении с
современной советской  женщиной:  "Она мне прямо сказала: "Я  хочу, чтобы ты
меня властно обнял правой  рукой!" Ха-ха. "Властно" и "правой рукой"?! - а я
уже так набрался, что не только властно обнять, а хочу потрогать ее туловище
-  и  не могу, все промахиваюсь  мимо  туловища"... Ну,  бываю,  конечно,  и
ошибки,  незначительные  промахи,  но  самое  главное  реальное  желание,  а
решительное действие может быть и виртуальным.
     Любовь  может быть  разной,  иногда и  непрогнозируемой,  лицеприятной,
доверительной  - у  России и  россиян, вообще, особая миссия : "А какое  мне
дело!  А  вам - тем  более!  Пусть даже  и  не  верна. Старость  и  верность
накладывают на рожу морщины, а я не хочу, например, чтобы у нее на роже были
морщины. Пусть и не верна, не совсем, конечно,  "пусть",  но все-таки пусть.
Зато  она  вся  соткана из  неги и  ароматов.  Ее  не лапать  и  не  бить по
ебальнику, ее вдыхать надо".
     Социалистическая демократия не может быть измерена пристальным взглядом
заокеанских специалистов - русские думают по-другому,  если уж они встали на
путь  построения  самого  справедливого  общества на  земле.  И незачем  нам
ровняться на  неумеху, потерявшем способность  думать широко и масштабно: "Я
вам скажу, почему. .. Дурных профессий нет, надо уважать всякое призвание".
     Ласковое, демократическое государство - это не тайна за семью печатями,
это  реальность, которая рождается из доктрины Маркса  и Ленина, успокоенной
современными  творцами коммунистических  откровений.  Именно  они должны нам
сказать: "Я вас понимаю,  да. Я  все  могу понять, если захочу простить... У
меня душа, как  у  троянского коня пузо,  многое вместит. Я все  прощу, если
захочу понять".
     Но когда уже произошла алкогольная энцефалопатия и мозг дебила не может
осознать  случившееся,  то  даже  у поэта наступает  решительный  поворот  в
действиях,  и он без всякой маскировки заявляет: "Короче, они совсем засрали
мне мозги...  -  и через Верден попер к Ламаншу". Далее,  как это водится  в
весьма  отсталых  странах,  вместо  дипломатии  пошел  совершеннейший  бред,
который и  цитировать-то нет смысла,  потому  что это бред  и  от  него  нет
никакого  проку.  Многие  теперь,  даже  в  трезвом состоянии,  звуками лишь
сотрясают атмосферу, но не формулируют ничего путного.
     Примеров в произведении Ерофеева много -  это все сплошь реалистические
портреты.  Портреты   наших   современников,   абсолютно  перенапрягшихся  в
сумасшедшей  гонке в строительстве  социализма и отчаянного  соревнования  с
капитализмом.  Чрезмерный  труд,  как  известно,  инвалидизирует  не  только
обезьяну,  но  и  человека.   А  если  к  такому  труду  добавляется  еще  и
беспробудное пьянство, то человек меняется к худшему в короткий срок: "И как
он переменился сразу! все говорил мирно, а тут ощерился, почернел  - и  куда
только сопли девались? - и еще захохотал, сверх всего! Потом опять ощерился,
потом опять захохотал!" Надо ли говорить, что мастера слова, писавшие в духе
соцреализма, наградили эпоху массой бутафорных образов, никак не прижившихся
в реальной действительности, иначе  говоря, селекция  шла как бы  в обратном
направлении - к питекантропу. И то сказать, а кому же было создавать живучие
легенды, когда, как утверждал Ерофеев, все  измельчало в стане  литераторов:
"Погиб  проницательный  Феникс.  На  соседнем острове,  носящем  чрезвычайно
глупое  название  "Капри",  скончался  последний  Буревестник.  На  смену им
приходили полчища культурно возрождающихся воробьев".
     Исходя из случившегося и других трагических обстоятельств, преследующих
творческую  личность у себя  на родине,  оборвалась струна  жизни: "Что тебе
осталось? утром - стон, вечером - плач,  ночью - скрежет зубовный... И кому,
кому в мире есть дело до твоего сердца? Кому?"
     Финал напрашивался сам собой - он был трагический, но абсолютно верный,
просто один к одному с тем, что произошло с самим Венедиктом Ерофеевым: "Они
вонзили мне шило в самое горло... Я не знал, что есть на свете такая боль. Я
скрючился от муки,  густая красная буква "ю" распласталась у меня в глазах и
задрожала. И с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду".
     Ну, что  же еще  мог бы сказать  поэт, кроме того,  что  успел сказать.
Естественно, он предвидел  конец  земной  разборки, а потому не  без  грусти
произнес в маленьком бестселлере - "Записки психопата" (М., 2000. - 204 с.):
"Проводил аплодисментами все происшедшее, а вызывать на бис не собираюсь"...
И  можно было бы закончить исповедь очерствелой  души простыми  словами, так
хорошо подходящими к текущему моменту: "Слезы лились на тротуар, брызгали на
продовольственные  витрины.  Перламутрово-чистые  слезы...  слезы  человека,
заронившего искру  гуманности в  зачерствелое сердце... слезы, избавившие от
слез миллиарды материнских глаз".
     Если  рассуждать по правде  и по привычке, а  она, как известно, вторая
натура, то  Бог  всегда  любит  троицу,  а  потому  и  в  нашу смешанную  по
национальному признаку  компанию имеет  смысл включить еще одного поэта.  Им
оказался в нашей компании Андрей Павлович  Платонов (Климентов): сын слесаря
железнодорожных  мастерских,  родился  20.08.1900  года  в   Воронеже,  умер
5.01.1951 года в Москве. Сперва учился  в церковно-приходской школе, затем в
городском училище, работать  начал  с  15-ти лет.  В 20-годы сменил  фамилию
Климентов   на  Платонова.  В  том   прячется  загадка   начала  творческого
перевоплощения.  Возможно,  молодой  поэт, начинающий  прозаик,  взбодренный
"реальным" образованием, был очарован диалогами Великого  Платона настолько,
что решил изменить фамилию.  Платонов  участвовал  в  Гражданской  войне  на
стороне Красной Армии. В 1924  году он  закончил Воронежский политехнический
институт  и  в   ближайшие  годы   занимается  мелиорацией,   строительством
мини-гидроэлектростанций,  сотрудничает  в  воронежских  газетах,  публикует
несколько сборников стихов и рассказов.
     Воронежская  губерния  -  почти  центр   бескрайних  степных  просторов
российского черноземья. Богатейшие  земли,  способные давать огромные урожаи
пшеницы и кормить население  неплодородных северных  губерний,  в  советские
годы ответили запустением и страшным недородом, что отозвалось голодом  даже
собственного  населения.   Но  Платонов  по  молодости   лет   был  крут  на
бойцовско-комиссарские  сентенции  -  по поводу голода в Поволжье он заявил:
"Нужно  страдания  волжан разделить  на всех  людей России, в  равных долях,
чтобы почувствовать всем, что такое голод. Пусть каждый узнает это на себе и
несет на  себе этот  груз  страданий".  Иисус Христос решился  страдать сам,
красный  маленький  принц  решил   заставить  страдать  миллионы  ни  в  чем
неповинных сограждан. Логика - железная, упертая, пролетарская.
     В  1927  году  Платонов переезжает  в Москву,  где сотрудничает  в ряде
газет,  издает  несколько  книг. "Неправильная" гибкость  языка,  прекрасное
"косноязычие", "шероховатость" фраз  - являлись характерной особенностью его
стиля.  Такими  приемами  он  как  бы  уходил  от  выставочной  словесности,
маскирующей саму мысль, и показывал "спрямляющую" суть рационализма мышления
героев. Он  заставлял их не прятать  за  округлые  и прилизанные слова  свою
логику,  а  оголять ее -  это  были  как  бы мысли  вслух. Говорят,  Сталин,
познакомившись  с произведениями  Платонова, бросил короткую характеристику,
примерно  такого   содержания:  "Большой  мастер,  но   сволочь!"  Вождю  не
понравилась правда жизни,  отмеченная  писателем и  были даны "исчерпывающие
указания".
     Во время  "запрета"  его  публикаций  (к  1931 году  было  сформировано
"общественное мнение" о  том, что проза Платонова не нужна народу!) прозаик,
находившийся в  расцвете  сил и таланта, вынужден  был основные произведения
писать в  стол.  Он  довольствовался выступлениями  на  страницах  некоторых
журналов  с  критическими, литературоведческими статьями  под псевдонимами -
Ф.Человеков, А.Фирсов  и др.  Во время  Великой Отечественной войны Платонов
много выезжал на фронт в ранге корреспондента газеты  "Красная Звезда", но к
его статьям и репортажам, очеркам проявлялась традиционная  настороженность.
Мотивы такой  настороженности отыскивались  в произведения Платонова легко -
они выпирали из них. Примеров  можно привести множество, вот лишь некоторые:
в  пьесе "14  красных избушек" автор замечает  о  своих героях -  строителях
социализма - "Они обращаются  с жизнью как с заблуждением  - беспощадно";  в
романе "Чевенгур"  можно  найти пояснения коварным словам  - "есть  примерно
десять  процентов  чудаков  в народе, которые  на  любое дело пойдут -  и  в
революцию, и в скит  на  богомолье".  Раздумья  "нового,  чистого  человека"
Платонов иллюстрировал, например, в повести  "Происхождение  мастера" весьма
однозначным  сюжетом -  "Через год рыбак не  вытерпел  и бросился с лодки  в
озеро,  связав  себе  ноги  веревкой, чтобы нечаянно  не поплыть. Втайне  он
вообще не верил в смерть,  главное же  он хотел посмотреть  -  что там есть:
может быть, гораздо  интереснее, чем  жить  в селе  или на  берегу озера; он
видел  смерть как другую губернию, которая расположена  под  небом, будто на
дне прохладной воды, - и она его влекла".
     Маленькие  принцы  нового  государства,  несущего,  по  мнению  партии,
радость  всему   человечеству,  оттеняется  Платоновым   мощной  штриховкой:
"Ребенок повернул  голову  к  людям, испугался  чужих  и  жалобно  заплакал,
ухватив рубашку отца в складки, как свою защиту;  его  горе было безмолвным,
лишенным  сознания остальной  жизни и  потому  неутешным;  он так грустил по
мертвому  отцу, что мертвый  мог бы быть счастливым".  А отношение к  сироте
добропорядочного народа рисуется откровенно черными красками: "Это он сейчас
такой,   а  дай  возмужает  -  как  почнет  жрать  да  штаны  трепать  -  не
наготовишься!"
     Уровень самооценок народных  масс писатель  не возвышает до  заоблачных
коммунистических далей,  он их приводит, практически, к  одному знаменателю:
"Сторож хотел не отвечать:  за семьдесят лет жизни он убедился, что половину
дел исполнил зря, а три четверти всех слов сказал напрасно: от  его забот не
выжили дети, ни жена, а слова забылись, как посторонний шум". Или  еще в том
же  духе:  "Все  мы хамы  и  негодяи!"  -  правильно  определил  себя Прохор
Абрамович, и от этой правильности ему полегчало". Подобные перлы рассыпаны в
изобилии  по  страницам  всех  произведений   Андрея  Платонова  -  все  они
отличаются    правдивостью,     доведенной    до    особой    художественной
ортодоксальности и  переваривать  все это  очень  непросто даже современному
читателю, теперь уже заметно  отдалившемуся от мерзости "процветающей жизни"
социалистического  государства  Но  необходимо  помнить, что  наша  огромная
держава  -  Россия   почти  всегда  являлась  как  бы   местом  ссылки   для
многомиллионного населения. Но  это  население  творило  свою жизнь,  веря в
сказку про Маленького принца, поэтому многие не замечали "фантастики жизни",
воспринимая  ее,  как счастливую реальность, ибо  они оставались  детьми  до
самой  смерти! Каждый писатель по-своему  отмечал стать нашей жизни  - жизни
страны, человечества,  не стоит удивляться тому, но  всех пишущих объединяет
одно общее Божье поручение - призвание показывать дорогу  к святым замыслам:
"И ничего  уже не будет проклятого; но престол Бога и  Агнца будет в нем,  и
рабы Его будут служить Ему" (Откровение 22: 3).


     8.1

     Я проснулся резко, мгновенно, словно выскочил из проруби, вырубленной в
толстом льду  какой-нибудь  величавой  сибирской реки. Не знаю, что меня так
резко вытолкнула из  сна  -  может  быть,  страх,  но мне не  снилось ничего
пугающего,  пожалуй,  и  снов-то  никаких я  не  видел,  во  всяком  случае,
проснувшись, не  мог вспомнить ничего путного.  Так бывает, когда  посланный
Богом  предвестник  ударяет  тебя   в  темя,   настраивая  на  готовность  к
трагическим переменам.
     В первое мгновение я  ощутил крепкую маленькую женскую руку, так плотно
обвившую мою шею, словно предупреждала, что особа, лежащая рядом и застывшая
в тетаническом ступоре, никогда и никуда меня от себя не отпустит. Надо было
прежде всего разобраться в  том,  кто эта особа, так решительно  ощутившая в
себе  право на мою шею. Она  при желании могла легко  перекрыть мне дыхание,
неожиданно сдавив горло. Таких  желающих среди  свободных женщин,  возможно,
найдется  много,   но  окончательное  решение  на  согласие  все  же  должно
оставаться  за мной.  Я вдруг со всей  ясностью  понял,  как  мы, доверчивые
мужчины,  беззащитны перед коварством женщин: мы  по доброте душевной готовы
лечь в постель  с теми, у кого даже и паспорта  не проверяли, не  уточняли в
Интерпол их криминальное прошлое. Про картотеки отечественных  органов УВД я
и не говорю, понимая, что там они уже все давно потеряны или перепроданы. Во
всяком  случае,  говорят,  что в  цивилизованном  обществе интимные  вопросы
наскоком  не решаются. Успокаивало лишь  одно - горло пережать ненароком  во
сне своей случайной знакомой может в порыве страсти и сам бедолага мужчина.
     Мгновение затянулось, и я вяло выходил из сна, лень было спустить  ноги
к  холодному  рассудочному  бытию  и поискать, пошарить  тапочки более-менее
трезвых ощущений. Но вот  первая  плохонькая  идейка  заскреблась  в  правой
височной доле:  женщина  тоже  лежала справа  - может быть  это естественная
закономерность? Подумалось,  что  рядом со мной  больная с  недостаточностью
функции  паращитовидных  желез,  влияющих  на  кальциевый  обмен. Тогда  все
логично: дефицит кальция в организме повышает возбудимость нервной  системы,
что и приводит к приступам болезненных судорог. Но о какой же  болезненности
приступов может идти речь, если на лице (по-моему,  я все же вижу лицо перед
собой!)  у дамы  застыла  гримаса  полного счастья.  Видимо, какая-то ошибка
вкралась в мои рассуждения?
     Я  пошарил левой  рукой  (правая моя  рука была напрочь примята женским
телом  и  теперь,  мне  кажется,  задеревенела,  не  слушалась  команд!)  по
журнальному столику  - надо  было нащупать очки, чтобы  попробовать  хотя бы
приблизительно идентифицировать объект моей ночной  страсти.  Но, потом,  а,
скорее всего,  прежде, чем  изучать портретную живопись,  необходимо  срочно
понять,  почему  у меня возникают трудности с  вдохом и выдохом.  Мне вообще
казалось, что примерно час я дышу только кожей или максимально мобилизуя ряд
физиологических   отверстий,   имеющих   другое   прямое   назначение!   Да,
выскользнуть из  объятий, из тисков мертвой хватки нет никакой возможности -
необходимо  все же  активнее  подключать зрительный  и слуховой анализаторы.
Ясно,  что обоняние здесь  не поможет - все женщины после томной ночи пахнут
примерно одинаково  - надо иметь  слишком большой опыт, чтобы различать их с
помощью несовершенных систем, особенно, если в твоей родословной не значатся
доберман-пинчеры.   Правда,  всех   нас   покладистых   мужчин  женщины  при
расставании  называют в  горячности кобелями,  собаками, иногда козлами.  На
моей памяти имеется несколько таких наблюдений!
     Наконец-то, я нащупал очки и  попробовал одной только левой напялить их
себе на переносицу: но это были не мои  очки, а,  видимо, той особы - "о, да
ты  еще и слепенькая!" - подумалось с тоской. Надо попробовать вспомнить - а
остальные функции у нее  были какими -  жалкими или отменными? По-моему, все
же  отменными - но  что это я все о  сомнительном,  сентиментальном! Надо же
переходить к  прямому осмотру трупа. Опять  ошибся,  рефлекторно, конечно, -
последнее время пришлось много подрабатывать в судмедэкспертизе! Сейчас надо
осматривать  живое  тело,  дышащее   и  вяло  похрапывающее,  постанывающее.
Холодный ужас: может я в  горячке что-либо ей сломал?! Но, что можно сломать
у женщины в таком возрасте?  -  ну, если только ушную раковину,  но ее лучше
просто откусить и тут же выплюнуть - однако рядом с очками ушные раковины не
валялись. Однако  там  стояла пепельница полная окурков -  "о, да  ты  еще и
куришь, бесспорно, и пьешь!" Надо  скорее идентифицировать особу  хотя бы по
формальным признакам  -  имя,  отчество,  фамилия,  профессия,  кем  и  кому
приходишься...
     Диоптрии  у очковых стекол оказались  приблизительно равными  и  я смог
разглядеть   особу,  она   несколько   смещалась   по  длиннику,   то   есть
воспринималась  мной фрагментарно - голова оставалась по центру оси осмотра,
плечи смещались вправо, а все остальное - влево. Ясное  дело: "о, да у тебя,
судя по очкам,  еще  и  астигматизм, дорогуша". Ну  просто сборно-инвалидная
солянка! Что же это меня на убогоньких потянуло?!.. Старею, что ли?...
     С трудом и помехами, но я все же  разглядел особу. Механизм удушья стал
понятен: женщина лежала на животе, несколько поджав левую ногу  (максимально
физиологичная  поза для сна - скорее  всего, эта женщина - врач!),  а правую
руку  она забросила мне на  горло  и обвила шею,  словно удерживая от побега
(куда я побегу из своего дома: зачем?).  Такая хватка  -  а,  самое главное,
явная сообразительность,  смышленость  тоже  свидетельствовали  о  врачебном
образовании  и воспитании. Но  тут новая гениальная  мысль пришла в  голову:
может быть, я вовсе и не дома, а в гостях задремал, задержался, и Амур ранил
стрелой, уложил  в  постель? Я  внимательно оглядел панораму  комнаты  через
стекла чужих очков. Метр за метром шарил глазами, обследовал интерьер. Все к
ужасу моему встало на свое место, оказалось: во-первых, я  лежал не на своем
утлом, раздолбанном диване, а  на шикарной двуспальной кровати, какие  стоят
обычно  в  спальнях  зажиточных  горожан; во-вторых,  шарил я  не по  своему
журнальному  столику, а по прикроватной широкой тумбочке, на которой  еще  и
стоял   изящный   светильничек  в  духе   ампир.  Третье   мне   не  удалось
проанализировать, потому что  дама подняла  голову и заговорила,  и я тут же
все вспомнил  и всех  узнал.  Передо  мной  была совершенно  растрепанная  и
взлохмаченная, чарующе улыбающаяся, демонстрирующая отменные жемчужные зубы,
огромные серые нахальные глаза, шикарную голую грудь, верхнюю часть живота и
налитых  бедер особа  -  это  была  моя давняя, институтская  пассия Ниночка
Нестерова.
     Конечно,..  как  я мог, несчастный, ошибиться,..  забыться...  (старею,
старею!), это предмет моей душевной мороки и  долгой тоски. Ай, однако, Нины
всегда в моей жизни были предметами очарования и разочарования. Но только не
по своим  анатомо-физиологическим данным, а потому, что как-то очень коварно
они меня бросали среди шикарного, как мне казалось, житейского благоденствия
и  благополучия.   Эти  капризные   Ниноны,  почему-то  были  отзывчивыми  в
сексуальных откровениях со  мной, но  их вечно  не устраивал  мой социальный
статус.  Их  бесило  мое  положение заурядного  врача с мизерной  зарплатой,
работавшего   дермато-венерологом   в  Бассейновом  диспансере  и   приватно
совмещающего работу сексопатолога  по линии частной  практики в  медицинских
кооперативах.
     Моя Ниночка  -  небольшого роста, пропорционально сложенная, с родовыми
путями, подготовленными мною лично под собственные габариты еще в молодости,
награждала меня тихими человечьими радостями все шесть институтских лет  (мы
даже анатомию изучали с ней не  на вонючих  трупах, а на собственных  телах.
Про физиологию -  нормальную и патологическую - акушерство и гинекологию, да
и другие предметы я уже и не говорю. Так же весело  мы  "игрались", будучи в
интернатуре при родном медицинском  институте,  затем  в  ординатуре  -  она
училась на  акушера и гинеколога, а я  выбрал болезни кожи и венерологию. Но
дальше наши пути разошлись: я ушел плавать судовым врачом: Ниночка поступила
в аспирантуру к корифею акушерства и гинекологии, которого,  пока я бороздил
моря и океаны,  сумела развести  с семьей и женить на  себе.  Естественно, в
скором  времени она стала кандидатом  медицинских наук  и доцентом на мужней
кафедре.  Надо отдать ей должное - гинекологом и акушером она была отменным:
великолепно  оперировала,  вела  роды,  предсказывала,  колдовала, в  общем,
лечила успешно.
     Теперь эта успешная красавица  приятно  картавила над моим  ухом, журча
какие-то банальные нежности:
     -  Проснулась, моя  радость!  - бормотала она  голосом,  в  котором мне
слышалось лукавство и фальшь.
     Психологическая установка в нашем поведении очень многое значит,  а  я,
чего греха таить, очнулся не с  той установкой, какая  подходила  к  данному
моменту  -  обида  застелила  мои глаза.  Я,  по  всей вероятности,  впал  в
психологическую  слепоту, скуксился, ударился в  неконструктивную рефлексию.
Но и то сказать, основания  для легкой истерики были, но надо  же оставаться
мужчиной даже на эшафоте. А здесь-то было не место казни - а ложе любви!
     - Саша, ты, видимо, не можешь понять, как все случилось после  стольких
лет разлуки? - продолжала успокаивать меня Нинон.
     Я действительно не все еще  осознал.  Помню, что,  сшибая  деньгу, брал
халтурки в одном медицинском кооперативе и ходил на вызовы, мотаясь по всему
городу. Получил заказ на визит к больной вчера  вечером: была заявка явиться
после 22  часов по незнакомому мне адресу. Предполагалось  анонимное лечение
"пострадавшей"  -  поздно  возвращавшейся  с  работы  деловой   женщины.  Я,
естественно, раскатал губу на большой гонорар. Каково же было мое удивление,
когда   дверь   в   квартиру  открыла  Нинон   -  яркая,   сногсшибательная,
обстоятельная стерва - последнее было просто написано крупными буквами у нее
на лбу! Таким я видел ее, возбуждаемый виртуальным образом, давно слепленным
по  моим  чертежам и застрявшим в сознании.  Однако, человек предполагает, а
Бог располагает: "Взгляните на небо. И спросите себя: жива ли та роза или ее
уже нет?"
     Я вперся к ней в квартиру с жалким портфельчиком, в неказистой одежде и
слегка зачумленный предыдущей работой. Но это был последний вызов -  она все
рассчитала - и потому я быстро ослабел, затих в мягком  кресле. Я особенно и
не слушал  ее  оправдательный  треп, а только  наливался  джином с тоником в
ядреной пропорции, который мне был предложен. Я пытался душить в себе старые
воспоминания  и ту  "непрощенность предательства",  которая  сидела  во  мне
основательной   занозой,   давно  нагноившейся,   инкапсулированной   и   не
переставшей  все  еще  болеть. Я душил бурю,  а  она  не  затухала, а только
разыгрывалась  больше и больше. Нинон,  стервочка,  все чувствовала по моему
ослиному  молчанию  Она  дала  мне  перебеситься,   и,  когда  я  "сварился"
окончательно, взяла меня голыми руками.
     Никакой   отповеди   изменщице    у   меня   не   получилось.   А   был
головокружительный, пружинящий,  как в  молодые  годы, секс,  от которого мы
обалдели оба: видимо, сочетание по мужской линии венеролога и сексопатологи,
а по женской акушера и  гинеколога  дает эффект  удвоения сил и потенции! А,
может  быть,  просто  мы  оба  почувствовали  прежнее родство  тканей и  тех
анатомических  образований,  которые были созданы  только друг для друга. Мы
были бесстрашны  в  поиске наслаждений: кажется  промоделировали  все  былые
вариации,   добавив   к  молодецкой  прыти  еще  и   изощренную   опытность,
выстраданный профессионализм. Я  и  она были отжаты,  как  губка! В нас  был
только сухой остаток, который можно  было смело отправлять  на сельхозугодья
для  подкормки  огромной  плантации  картофеля  или  на  стимуляцию  дивизии
бесплодных  баб  и  мужиков. Для  себя же мы  уже сварить ничего путного  не
могли, да и  не  имело смысла это делать. Резьба  по абсолютно пересушенному
дереву,  пожалуй, хуже тяжелых плотницких работ - "материя" кололась бы даже
не  от прикосновения, а от  вида инструмента. Все  хорошо в  меру, особенно,
когда вам уже за  тридцать пять и  позади трудный рабочий  день,  и такой же
напряженный день ждет вас впереди.
     Я старался удержать своим избирательным молчанием  Нинон на  той стадии
житейских  откровений,  когда  женщина  еще  не  полощет  старые,  штопанные
кальсоны нелюбимого мужа. Она быстро поняла мою избирательность и прекратила
попытки самооправдания.  Версию  жизни  я  предложил простую - у тебя судьба
своя,  но  и  у  меня  тоже  своя.  И  никто  не  имеет  право  посягать  на
индивидуальный  выбор  каждого.  Получилось  так,  что стадия  прощания была
намного более блеклая, чем стадия ночных восторгов. В дверях, на выходе,  мы
не  терзали  друг друга многообещающими заверениями, испепеляющими улыбками,
танцами  бодрячков  вокруг дивана,  жаркими  объятьями под  занавес. И она в
простоте душевной показала свои четыре шипа. Мы по-деловому сухо простились,
пообещали   друг  другу  звонить,  не  обменявшись  при  этом  телефонами  и
разошлись, как в море корабли.
     Во  дворе  я достал  из  портфельчика  блокнот с  записями  вызовов  на
сегодняшний день, вчитался в адреса и понял, что с богатенькой Петроградской
стороны  - дом,  из которого я сейчас  вышел, стоял на  набережной, напротив
моста Строителей - мне предстоит ехать на метро в Купчино. Это был тот район
Санкт-Петербурга,  посещение   которого  всегда   вызывает  у   меня  прилив
отвращения к жизни,  вообще,  и к  серой провинции, переселившейся недавно в
красивейший город мира, в частности.
     Нинон, видимо, наблюдала за мной из окна, ухмыляясь моей неприкаянности
- видуха, естественно, как у каждого врача  обычного лечебного учреждения, у
меня  была заурядная - портрет  потертый, смятый  бессонной ночью, заурядный
костюмчик и  непрезентабельный плащик. Нельзя сказать, что  я гордился своим
видом, но ничего не мог поделать - денег постоянно не хватало: бабушка (врач
в прошлом) уже была на нищенской пенсии, мать состояла  с отцом в разводе и,
работая заведующей отделом редкой книги в  одном из технических вузов,  тоже
получала  мизерную  зарплату.  Кой-какие зримые доходы  вносил  только  я  в
семейный бюджет, но они по теперешним временам тоже были, откровенно говоря,
мифическими.   Столкнувшись  только  что  с  достатком  и   бьющей  в  глаза
обеспеченностью,  я не  злился не конфузился, а просто сторонился обсуждения
запретной для  себя  темы. Запретной, потому  что  я  решительно не принимал
погони  за  материальными  благами, а привык  ограничивать  себя прожиточным
минимумом. Я резервировал время и  силы для  жизни, а  не для дутой роскоши:
для возможности  наблюдать  погоду,  город,  посещать музеи,  читать  книги,
встречаться  с  друзьями и  любимыми  женщинами,  писать  стихи,  наконец  -
размышлять.
     Кстати,  о  размышлениях  -  необходимо срочно  отзвониться домой:  там
наверняка возникло  волнение  по  поводу моего  ночного  отсутствия.  Нельзя
сказать,  чтобы такие побеги из дома были бы уж столь редкими и непривычными
для  моей  родни, но у  нас существовала договоренность -  не  терзать  души
неизвестностью.   Как   раз    прямо    перед   носом    возникла   подвеска
телефона-автомата: я стал рыться в кармане  в поисках телефонной пластиковой
карточки, которую покупал регулярно не  только для того, чтобы отзваниваться
домой,  но  и брать вызовы  у  диспетчера кооператива  прямо  с  "линии",  с
"маршрута", ибо  каждый  из  них  приносил  мне  заметный доход.  Нинон тоже
наверняка наблюдала эту  сцену суеты у автомата: интересно все же знать, как
выглядит ее  реакция на  демонстрацию явных невзгод, которые  просто бьют  в
глаза  современным гражданам, общающимся с медициной.  Вот и опять -  я явно
демонстрирую   ей   свою  неприкаянность,  необходимость  выполнения  миссии
послушного сыночка или, того хуже, мужа. Она ведь и так может подумать.
     Но  сквозь  всю  эту  неразбериху  с  чувствами  к  самому  себе   и  к
оскорбленной медицине сегодняшнего дня явно  прослеживалось мое неравнодушие
к  Нинон. Неужели во  мне проснулось  прежнее  влечение,  вмиг  растоптавшее
память  об  измене,  предательстве. Я даже чертыхнулся в сердцах,  отругивая
себя за мягкотелость и всепрощеннечество.
     Однако,  если трезво  рассуждать,  то разве  можно  женщину обвинять  в
предательстве - не в шпионы же мы играем с ней - этот термин, пожалуй, к ней
вовсе не  подходит. Она  скорее  всего лишь  совершает акт более адекватного
приспособления к обстоятельствам. Что же было делать Нинон тогда, десять лет
тому назад, когда я был простым олухом и только начинал делать первые шаги в
профессии.  Разве ее  обязанность -  соглашаться на  нищенство в компании со
мной.  Да я и  сам  бы никогда не  принял такую жертву от любимой женщины. А
потом  -  она  же  зарыла  бы  свой  талант  исследователя,  да  и трудно  с
уверенностью  сказать,   чем  закончилось  бы  ее  восхождение  по  лестнице
профессионального мастерства. Пожалуй, ее конкуренты не позволили бы молодой
и  ранней  выскочить  на  поверхность  врачебной  квалификации,  за  которой
начинается абсолютная свобода специалиста.
     Возможность выбирать методы лечения  по собственному  разумению,  а  не
через оглядку на авторитеты, - это не бросовые подарки судьбы, а завоеванное
в тяжелой борьбе право профессионала, которому  развязала руки либо огромная
поддержка  "авторитета",  либо  следствие  накопления  успешного  опыта,  на
который  требуется, скорее  всего, вся жизнь. Я оказать  ей  поддержку своим
клиническим авторитетом, конечно, не мог, а видеть ее терзания и страдать от
осознания беспомощности в том, чтобы помочь любимой женщине - такая пытка не
для  меня.  Надо  говорить  о  том,  что  она  своим  решительным  поступком
освободила меня от  тягостных и долгих угрызений совести. Однако, кто  знает
точно, что творится в душе женщины? Не буду и я брать на себя слишком много,
а то  Бог накажет за  своеволье! Да и, вообще-то,  давно сказано: "Ибо,  кто
имеет, тому  дано  будет и приумножится; а кто не имеет, у того  отнимется и
то, что  имеет" (От Матфея 13: 12). Вот и  у меня, щенка и недоумка,  судьба
отняла женщину и правильно сделала!
     Ну, вот опять потащила  меня память к  ногам Нинон - какие же мы слабые
существа, так называемые,  "непреклонные мужчины" - просто слюнтяи! А где же
те  женщины, которые считали  своим долгом идти за мужем на эшафот, или, как
за  декабристами,  в  ссылку?  Скорее  всего,  такие  "подвиги"  из  области
фантастики.  Сдается  мне,  что  жены  декабристов  действовали  "надлежащим
образом" в большей мере из-за тяги  к самоутверждению,  а иного варианта для
того у них и не было - зато какой мощный урок царю и его "теплому окружению"
они  преподали. Интуитивно они осознавали, что их "поступок" - это "билет" в
будущее, к  незабвенности! Можно  забыть монарха  - Николая  Первого,  вдруг
решившего, что  у России  имеется какой-то свой особый  "славянский  путь" в
цивилизованное  общество.  Неверная  историческая концепция завела Россию  в
Крымскую  войну -  в  конфликт с передовыми  державами.  Те устроили отчизне
показательную выволочку -  дескать не мудри, не отрывайся  от коренников, не
гнушайся роли  пристяжной  лошади,  если  не  заслужил  пока иного.  Николаю
напомнили,  сопроводив  напоминание  "поркой",   что  поход  к   цивилизации
универсален и не зачем выпендриваться, изобретать велосипед, хамить  старшим
и умным.  А  жены декабристов простеньким  шагом "верности" вроде бы обычным
традициям утерли монарху жопу, а потом  той  же салфеткой и нос! Они вошли в
историю  героинями,  а  Николай,  управлявший  огромной страной,  полудикими
народами, оказался мудозвоном!
     Я  поймал себя на том,  что,  судя по рассказам одной  моей знакомой  -
Музы, ко  мне от деда пришло это свойство: переплетать мирское с пскобским -
лирику  с  патетикой,  клинику  с социологией.  Однако  дед  мой  -  Сергеев
Александр  Георгиевич был  прав:  во  всем  или  проявляется,  или  дремлет,
потягиваясь лениво, психология. Присутствует она и в истории государства,  и
в судьбе  человека-одиночки,  и  в  динамике  болезней,  и  в заурядных  или
масштабных человеческих поступках. Порой, естественный и простенький женский
кураж может перерасти в историческую метафору, цена  которой будет равняться
воспитательной  акции огромного социального  значения. Вообще, эти "тетки" -
страшно  изобретательная публика: не  знаешь, где потеряешь и  где найдешь с
ними! Вот и Нинон тоже...
     В трубке раздался голос  бабушки и мы с ней обменялись  успокоительными
фразами: я ей навешал лапши на уши по поводу  моей ночной задержки в гостях,
она  же поведала, что  с сердцем, печенью  и  артериальным давлением у нее в
течение этих суток все было в порядке. Мы еще  потрепались несколько минут о
маминых проблемах, посмеялись по поводу разных семейных пустяков, и, когда я
уже  собирался  вешать  трубку,  рядом с  телефоном  притормозили  "Жигули".
Конечно, из машины выглядывала мордашка Нинон, конечно, она делала мне знаки
подсаживаться  к ней в автомобиль. Можно было поиграть  в эффектный и модный
театр - эдак  галантно поблагодарить,  раскланяться и  ровным  шагом,  гордо
задрав голову с  тяжелыми "оленьими" рогами, с независимым выражением  лица,
двинуться  к станции метро "Спортивная",  что у  Тучкова  моста. Но я принял
другое, человеческое, решение:  я,  не  ломаясь,  нырнул в  машину и чмокнул
Нинон  в щеку.  Было  ясно,  как Божий  день:  "Она дарила мне  свой аромат,
озаряла мою жизнь. Я не должен был бежать".
     И  вдруг  я обалдел  - я  увидел, что  по  щекам  неотразимо-элегантной
женщины  текут  слезы.  Нинон  повалилась  головой  мне  на грудь и  плакала
навзрыд. Я не знал, что сказать и  что придумать, как  себя  вести:  так она
рыдала на  моих глазах только однажды -  в глубокой молодости, когда мы  оба
принимали согласное решение о том,  чтобы не  заводить ребенка,  хотя он уже
начинал свою неотвратимую деятельность в виде имплантировавшейся в слизистой
матки оплодотворенной моими сперматозоидами яйцеклетки. Тогда мы оба  хотели
ребенка,  и  заготовка его  уже была сотворена, но  это было  бы крахом всей
нашей профессиональной карьеры. Тогда Нинон пришлось делать аборт. Кстати, о
птицах:   если   бы   тогда  мы  сохранили  ребенка,   то   и   расставания,
"предательства" возможно и не было бы. Бог наказывает убийц своих детей! Это
абсолютно точно! Сколько же лет мне понадобилось, что бы наконец-то допереть
до простой истины!
     Когда  она  немного успокоилась  и  была способна к связанной, логичной
беседе, я услышал ее первую исповедь:
     - Саша, я смотрела на  тебя из окна, да ты, видимо,  и сам почувствовал
мой  взгляд. Мне  кажется,  что я всегда  догадывалась, а  теперь  отчетливо
поняла,  что  однажды  в своей  жизни  я  совершила  огромную  глупость  - я
променяла нашу любовь на миф о благополучии, жертву ради науки и  профессии.
Все  это чушь!.. Никогда не  верь таким заверениям в  исполнении женщины. Да
только  ради  того, нашего  с тобой, ребенка, я бы  сейчас все поставила  на
карту... Но мудрость  все же приходит только с годами и с  опытом переоценок
былых ценностей.
     Она посмотрела на меня глазами,  наполненными  горем  и  особым женским
откровением, и продолжала, всхлипывая:
     - А тогда на  меня нашло  какое-то  затмение: мою волю,  скорее  всего,
подорвала та экзекуция, называемая абортом. Я хотела придумать, исследовать,
научиться и  подарить женщинам что-то  достойное и более  приличное,  чем та
средневековая пытка, которой  их подвергают. А чем  виновата оплодотворенная
яйцеклетка,  маленькая  беззащитная  зигота?  -  ее  обязательно  необходимо
сохранять  -  пересаживать хотя  бы  в  матку бесплодным женщинам.  Спасать,
спасать   необходимо   всех  их,   вместе  взятых!   Вот   я  и   пошла   на
сверхестественную авантюру, теперь расхлебываю заваренную мной кашу.
     Нина замолчала. Я не мешал ей думать, только гладил по голове, стараясь
побыстрее успокоить. Она продолжала:
     - Я видела, как ты  сейчас звонил  бабушке. Не удивляйся:  прежде,  чем
затеять  эту  авантюру с твоим  вызовом  на  дом, я ведь досконально изучила
вопрос.  Думаю,  что никогда  не  стала  бы  тебя тревожить,  окажись  ты  в
счастливом  браке.  Хотя постой...  -  нет вру!..  - попытку  встретиться  и
поговорить, скорее  всего, предприняла  бы тоже. Ты  уж извини, но на войне,
как на войне! Да, пожалуй, и ты, как врач, не должен отказывать пациентке  в
психотерапевтической помощи, не правда ли?
     Что мог я ответить  этой  влекущей по-прежнему меня женщине, как только
короткое  -  "Да"!  Но вот  забавное явление:  я ведь  был от нее на дальнем
расстоянии,  на другом плоту  и греб-то  в  другую  сторону - рефлексировал,
собирался строить из себя буку, даже в бутылку лез. Пищал, но  лез! А сейчас
после ее смелого шага ко мне  навстречу и откровенных слез, я  превратился в
воск, в пластилин. Именно сейчас она могла лепить из меня что угодно - любую
фигурку. Что-то тайное со мной творится.
     Откровение  явилось, как протрезвление,  все,  что  было  раньше, вдруг
порозовело  и  выплыло  из  болота  слизкого  недоверия,  и  мне  захотелось
повиниться  перед  Нинон, повторить  за поэтом:  "Пустые  слова он  принимал
близко к сердцу и стал чувствовать себя очень несчастным"...
     Мой  вариант  реакций как раз по специальности: все ясно - первая  фаза
климакса, которая  у  мужчин наступает  с  тридцати пяти лет и выражается  в
психологической неустойчивости. Эта свистопляска с нервами и гормонами так и
называется  -   психологическая  фаза   климакса.   Вот  тогда   большинство
тридцатипятилетних  мужиков  и тянется  в  молодым,  к  "девочкам",  ибо  им
необходима  психологическая  "подзарядка". Кстати  шестидесятилетние "козлы"
оказываются  порой  продуктивнее  только  потому,  что  у них  нет  дефектов
рефлексии,  а  столбостояние  обеспечивается  здоровой  простатой  до  самой
смерти. Потому, по моему мнению, лозунг "берегите мужчин" требует  некоторой
коррекции  - "берегите простату  мужчин"!  Нет сомнения: самая радостная для
мужика вторая фаза климакса, которой ошибочно пугают слабонервных. Эта  фаза
при  здоровой простате, вообще, никогда не наступает у мужчин.  А  вот, если
"дурашка"  слишком  шустрил  в  молодости  и  наматывал  на конец,  поганец,
венерические   инфекции,   сбивал   белковое   и   генетическое   равновесие
полигамностью и,  тем  более  гомосексуализмом,  то  тогда  жди  расплаты  -
простата не  прощает греховодника!  Никаким  запоздалым лечением  не вернешь
погибшие  "единицы  активности"   железистой  ткани.  Клеточная  память  под
действием  патологических  микробов  уже  запустила  в   действие   механизм
самоедства  в простате. Пустая  трата  денег  и  времени на  просиживание  в
приемной шутника сексопатолога Щеглова или любой другой "райской птички".
     Но  если мужчина был чист  перед совестью и любимой женщиной, то даже в
сильно преклонном возрасте, да чего  уж там скромничать, -  до  самой смерти
происходит редкое, но меткое "солнцестояние" в спальне почетного пенсионера.
Таким  "молотобойцам" я бы, на месте Президента, утвердил особый орден - "За
мужскую непорочность"! Носить такой орден необходимо на трусах, спереди, а в
праздники или  дни  рождения можно  широко  распахивать  ширинку,  чтобы все
видели  -  кто есть кто! И ты  снова горд, как молодой скакун, следи только,
чтобы не настиг тебя инфаркт или инсульт в момент оргазма!.
     Фантазия  выпорхнула  из  недр  разума так  бодро,  что я  не  успел ее
придержать на взлете. Остановила  апофеоз вдруг простенькая  поправка: но  у
непорочного мужчины может жена оказаться сукой, мечтающей в тайне о "двойном
стандарте". Тогда простата окажется убита, как говорится, выстрелом в спину!
Недаром и на всякий случай все женщины за свои многочисленные грехи наказаны
Богом  априори  -  у них  есть  и  первая  и вторая  фаза  климакса, да  еще
практически  совпадающие. Печально,  но  это -  научный  факт. У  "телок", с
годков так пятидесяти, происходит страшная пляска  гормонов и  отвратительно
"линяет"  характер! Однако  пассивный  секс и у старушенций,  у  ладрыг  еще
возможен. И описаны бойкие старушки - удивительно бодрые и  похотливые, как,
к примеру, матушка-императрица Екатерина II. Однако нам-то с Ниноном до этих
качеств еще слишком далеко!
     Опять  поймал  себя  на  мысли,  что  несколько  больше,  чем  положено
добропорядочному врачу и  гражданину, злорадствую по  поводу  именно женских
пороков! Да,  безусловно:  "Я  сказал в опрометчивости моей:  всякий человек
ложь" (Псалом 115: 3). Но, с другой стороны, имеются прямые указания: "Лучше
уповать  на  Господа,  нежели  надеяться  на человека"  (Псалом  117: 8). Я,
естественно,  как  истинно  крестьянский  парень, воспитанный на  российских
нечистых,  наполненных  сорными  травами,  хлебах,   поспешил  задать  Нинон
идиотский вопрос:
     - Нино (уменьшительно-ласкательное  от Нинон), а у тебя что - бесплодие
развилось? Отчего ты не рожала ребенка с новым мужем?
     Ясно,  что  в  том  вопросе  была  спрятана  мелкая  месть  за прошлое.
Психологически - это было отреагирование за неутоленное все  эти долгие годы
чувство. У мужика, каким бы благородным он  не был, всегда свисает с кончика
пениса "последняя капля", которая, как не тряси руками, все равно окажется в
трусах.  "На  войне, как  на  войне!" - вспомнил  я  недавнюю прибаутку моей
дорогой Нинон. Но я же обязан был быть  мудрее и угадывать  шепот истины: За
этими жалкими хитростями и уловками я должен был угадать нежность". В машине
всегда  немного тесно, да и руки у моей  подруги  были на руле. Иначе, как я
скоро догадался, моя щека ощутила бы твердость женской ручки.
     Нинон подняла  на меня глаза, полные немого вопроса: "Ты, что дурак или
таким  хочешь казаться?" Затем улыбнулась тепло, по-матерински - это был еще
один  мой  проигрыш,  она  все  время  давала мне  фору,  а  я  ее  бездарно
использовал,  проигрывал  и на опережении, и на безмолвных  остановках.  Все
окончательно встало в  моей голове на место: мелкую и лихую месть как руками
развело  -  она растаяла, растворилась в  ответном  нежном  чувстве к Нинон.
Умеют же  умные  женщины  укрощать строптивых, им это  практически ничего не
стоит:  только  посмотрят  по  особенному нежно,  улыбнутся -  и ты готов  к
распятию на новом кресте, летишь в припрыжку на Голгофу!
     - Сашенька, дурашка, не ужели ты  не  понимаешь, что нормальная женщина
готова  рожать  детей  только  от  любимого человека.  Вот  выйти  замуж  за
нелюбимого  в силу  стечения  обстоятельств  она может,  но рожать  детей от
своего  властелина-фантома  решались  женщины только в период путешествий по
пустыне Моисея  с толпой  глупых  евреев  с рабскими  душами. В  те  времена
женщина всегда  была  рабыней, безгласной  скотиной. А я  всегда  оставалась
свободным человеком  и  ни при каких обстоятельствах  не позволила  бы  себя
сломать, покорить.
     Она помолчала, о чем-то напряженно думая и вспоминая, затем выстрелила:
     - Ребенка мы с тобой родим. Это я  тебе обещаю абсолютно точно, не будь
я опытным врачом гинекологом. Как я сказала, так и будет, и  точка! - нечего
трепаться о детях! Эти вопросы слишком серьезны, чтобы обсуждать их всуе.
     Ее  решительность  подействовала  на  меня,  как "контрастный  душ":  я
подобрал ноги и живот и перекинул неуверенной рукой через правый, дальний от
нее карман то, что  в  данный  момент пробовало наполняться  кровью  бешеной
страсти,  -  такие  телесные  реакции  сейчас,  по  моему   разумению,  были
неуместными!  Нинон вроде бы уловила  мой жест и ухмыльнулась словно говоря:
много ты понимаешь, когда и что неуместно! Ей, видимо, льстил мой повышенный
аппетит  на "членоугодие"! Женщина все же,  что  ни говори, -  загадка!  Да,
Нинон, нет слов, изменилась, только надо решить - к лучшему или худшему? Мне
даже показалось, что я готов был принести в  жертву  свою  простату! Нинон в
этот момент поморщилась и не известно по какому поводу буркнула:
     - Не стоит... Жертвы в нашем деле неуместны!
     Потом она, как бы меняя тему, спросила мягко и вкрадчиво:
     - Саша, ты куда сейчас спешишь  -  на работу  в бассейновый КВД или  по
вызовам?
     Интересные игры: она даже такие  тонкости обо мне для себя  прояснила -
просто шпионка, Мата Хари!
     - Сашок, ты кончай удивляться,  бери скорее  голову  в  руки! Я все про
тебя знаю. Скажу больше:  я  все  эти  годы  ни на день  не упускала тебя из
своего поля зрения. Ты плавал передо мной, как изображение на экране особого
телевизора. Даже твои заграничные турне  были под  моим контролем - конечно,
тогда работала мистика, сверхестественные силы помогали мне.
     Здесь  Нинон,  без  сомнения,  перегибала  палку:  психотерапия  должна
строиться хотя бы на  видимой реальности, иначе пациент  твоим аргументам не
поверит.
     - Ты, Саша, не мучайся недоверием - все было так, как я говорю. - вдруг
прервал мою отповедь уверенный голос Нинон. - Я настолько хорошо тебя узнала
за все  годы нашей совместной и временно раздельной жизни, что, мне кажется,
и сейчас читаю  твои мысли без  ошибок. Так что ты поберегись,  не увлекайся
фантазиями на мой и свой счет, иначе последует наказание!
     - Шучу, конечно. - тут же поспешила она успокоить меня.
     Но  какие  же, к чертям  собачьим, тут шутки  -  если она действительно
разоблачает  "скрытную"  работу  моего  мозга!  С  моей  дорогой  стервочкой
необходимо держать  ухо  востро  - ох,  уж  эти мне  ученые головы,  лезут в
неведомое,  а  потом сами  же  и  мучаются.  Очень  скоро  пришло  осознание
ошибочности такой установки, ибо  правильнее думать по  другому: "Никогда не
надо  слушать,  что  говорят цветы. Надо  просто смотреть на них и дышать их
ароматом".
     Перешли к разговору о мирском. Я доложил, что спешу к метро, надо ехать
на вызовы в район станции Купчино.  Нину это порадовало, потому что ей  тоже
надо  было успевать в местный родильный дом. Она там консультировала и  вела
занятия с  группой  студентов.  Все вроде  бы  сладилось  на  первом этапе -
осталось ждать, как будут развиваться дальнейшие  события. Но Нина не любила
упускать  их  из-под своего  контроля: сдается мне,  что  тактика  акушеров,
называемая "активное наблюдение за течением  родов", сидела настолько прочно
в ее сознании, что она и саму жизнь воспринимала только через этот девиз. На
меня,  лапотевого,  она  развивала  свою атаку  стремительно -  она  как  бы
"активно наблюдала" за тем, когда я, наконец-то, разрожусь прежней любовью к
ней  и  перестану  рефлексировать  попусту.  Она  наблюдала  за тем, как мой
затылок,  словно  у новорожденного, пока еще медленно  продавливается сквозь
напряженную, готовую к разрыву  половую щель - нашу с ней совместную судьбу.
Нинон  мастерским  "ручным  пособием"  охраняла   судьбоносные  краешки   от
разрывов,   в   любую   минуту   была   готова   провести   профилактическую
"перинеотомию". Словно  бы  мобилизуя  полноценные "потуги" моего  сознания,
Нинон  подключала  к  "родовой   деятельности"  дополнительные  мобилизующие
психологическое очищение факторы:
     - Саша, как поживает твоя мама и моя подруга  - твоя бабушка? Я ведь их
очень любила, да и они ко мне, вроде бы, хорошо относились.
     Будь на ее месте  мужчина,  то я отвесил бы  ему за  эти слова оплеуху:
любили ее, стерву, хорошо  относились?! Да они в этой заразе души не чаяли и
все ждали, когда мы поженимся и  нарожаем  им кучу  внуков, а  от них должны
были пойти правнуки. Планы у моих родительниц были гигантские, американские,
можно сказать. Но Нинон все ожидания  и фантазии скосила под корень. Мать  и
бабушка, по-моему, до сих пор не пришли еще в себя от того шока.
     Нинон,  естественно, прочитала мои  мысли,  но  предпочла не оборону, а
наступление  -  это  был   ее  метод,  заключающийся  в  том,  чтобы   через
возбуждение, может быть,  очень  бурной агрессии во  мне побыстрее "стравить
пар". Она продолжала рукой в стерильной резиновой перчатке, загрузив  ее  по
локоть в утробу, как бы сознательно ковыряться  там, - пусть  болезненно, но
отслаивая  "плацентарные  полипы".   Да,  именно  таким  образом  акушеры  и
гинекологи   действуют,  избавляя  роженицу  от   септических  осложнений  в
послеродовом  периоде, удаляя из ослабленной матки  задержавшуюся  плаценту,
также   спасают   жизнь   пациентке   при   кровотечении  после   неудачного
криминального аборта. Профессионализм стал второй натурой Нинон. Она иначе и
не могла действовать - оставаясь женщиной, она продолжала быть врачом.
     -  Саша, я  так давно их  не видела. Было бы  замечательно после  твоей
работы закатиться к  ним  вместе! Надо  переводить побыстрее все  на прежние
рельсы: помнишь, как мы нежились на твоем узком диване в маленькой комнатке.
Надо бы все повторить! Причем, как можно быстрее!
     Вот, обезьяна, - все бьет и бьет серпом по яйцам! Я уже даже и не знал,
что делать: завыть что ли на луну, как волк серый! Но луны не было, а вместо
слез вся моя плоть переполнялась  рождением нового  счастья! Я  нашел в себе
силы  - от избытка чувств,  конечно,  - только  промычать  согласительное  -
"да,..  конечно"... Нинон  мастерски  уловила момент возможного  перехода  к
"Кесаревскому сечению", чтобы хирургическим путем изъять из ужаса гипоксии -
нехватки кислорода - наше новорожденное счастье. А может  то было простое  и
быстрое  пересечение  пуповины  между   моим  прошлым   горем   и   здоровым
новорожденным чувством.
     - Сашенька,  ну коль скоро ты согласен, - продолжала Нина,  -  то давай
так сделаем: насколько мне известно, прием у тебя сегодня  в диспансере с 15
до  18 часов. Я заеду за  тобой на автомобиле к концу твоего рабочего дня, а
ты  отмени  сегодняшнюю  халтуру  в  кооперативе.  И мы поедем к  тебе домой
ночевать  - нельзя же  пугать  родню твоим  долгим  отсутствием.  "Маленький
принц,  конечно, догадался,  что  удивительная гостья не  страдает  избытком
скромности, зато она была так прекрасна, что дух захватывало!" - заплясала в
голове знакомая фраза.
     Все было сказано ласково и  беззастенчиво, изумительно бессовестно, как
это умеет делать женщина, владеющая приемами из акушерства  и гинекологии. А
я   отвечал  многозначительно  и  многообещающе,  как   и  должен   отвечать
врач-венеролог, который и без лабораторных анализов определил, что у больной
плоти нет  сифилиса,  а болтается  между ног  банальный  уретрит - следствие
некоторой неопрятности и давно не меняемого нижнего белья. На прямые вопросы
любознательного  пациента  так  и  надо отвечать:  "подмойтесь  скоренько  и
смените трусики, предварительно прогладив их горячим утюжком"!
     Незаметно  за  приятными   переживаниями  докатили  до  Купчино:  Нинон
притормозила автомобиль напротив дома 124/56 по улице Бухарестской, я вышел,
и она, махнув мне ручкой,  покатила дальше к своему роддому.  За автомобилем
пыхнул и  завился шлейф выхлопных газов, которые  - я в том был окончательно
уверен -  не были  следствием плохой работы карбюратора или низкого качества
бензина, а свидетельствовали лишь о том, что на мою шею нежная женская  рука
уже накинула прочный аркан, и это легкое удушье мне кажется, как не странно,
приятным и  необходимым.  Оставалось поднять вверх  обе  руки и  произнести,
скромно потупив взгляд, обычные в  таких  случаях слова -  "Сдаюсь, любимая,
вей из меня веревки"!
     Скупая мужская слеза защекотала уголки глаз там, где  слезные  канальца
общаются  с атмосферой  -  район  puncta  lacrimalia (слезные  точки).  Даже
малюсенькие железки  Краузе  и  Вольфринга,  заложенные  в конъюнктиве  век,
отреагировали выбросом  жидкости с  размешенным в  ней  лизоцимом, а  saccus
lacrimalis (слезный мешок) напрягся и сократился, туго перепоясавшись мыслью
о грядущих мужских заботах.
     Неожиданно в  голову  спикировала освежающая сознание  идея о  том, что
глагол ссать происходит, по всей вероятности, от латинского saccus (саккус).
Зацепившись  за  хвостик сомнительной  аллегории,  раскрылся  и весь парашют
бестактного   словообразования:  подумалось,   так   стоит   ли   стесняться
распространенного  глагола, бояться объединять его с  матерными выражениями.
Любой  из тех,  кто  в  дореволюционное  время  окончил  гимназию,  а значит
закрепил  образование  латинским  языком,  дал  бы  исчерпывающие толкование
генезиса   многих  заимствованных  из  других  языков  слов.  Интеллигентный
человек, знающий латынь, при возникновении желания помочиться в глазницу или
унитаз вполне может спокойно, во всеуслышанье заявлять - "хочу ссать"!
     Все же изумительная у меня профессия  - врач. Она одарила  мою голову и
лексикон   массой  тех  терминов,   которые   для   непосвященного  выглядят
тарабарщиной,  но  для знатока звучат, как  музыка.  Они поднимают  тебя над
толпой над плотной  массой профессионалов  любой масти  - к тебе все  идут с
горем  и поклоном, а ты встречаешь их своеобразным латинским "матерком", ибо
в  душе мы  всегда  несколько принижаем достоинства своего собеседника. Но у
врача имеется  возможность  не обращаться к "татарской словесной  стихии", а
преобразовывать  свои мысли  и эмоции в  музыку латинских слов. Чего  стоит,
например,  название маленькой  дырочки в  височной  кости, которую глазом-то
невооруженным трудно рассмотреть: Apertura superior canaliculi tympanici или
еще того не легче  - Prominencia canalis  semicircularis posterior.  А таких
дырочек, бугорков,  канавок  по всему телу разбросано тысячи. Врач может без
труда напевать латинские рулады, а все  окружающие запутаются,  полагая, что
лекарь свихнулся напрочь.
     Слышал,  что  недавно  Юзу  Алешковскому  вручили  парижскую  премию  -
естественно, позавидовал  - кусок-то  отломился, наверное,  солидный, а  нам
теперь всем деньжат на пропитание не хватает. Премию  якобы дали  за вклад в
"русскую литературу": было высоко оценено использование  им в  своих детских
рассказах, романах,  и  тюремных песнях "отражающих правду  жизни", матерных
выражений. Ничего нет удивительного, - к слову сказать, такая премия и могла
быть  дана  только  в  Париже,  причем,  судя   по  составу  жюри,  либо  по
национальному признаку, либо по уголовному родству. Большой писатель никогда
и не скрывал своего  еврейско-белорусского происхождения, честно гордился им
и не отказывался от родителей. Но вот,  что касается "вклада", то здесь жюри
явно наложило  в штаны: литература  интернациональна  и представляется такой
громадой, что  из нее  можно только "брать", а наши "вклады"  для нее -  это
струя  против ветра!  Если чем  и  потешил  Алешковский  закордонную "беглую
публику"  -  так это только уголовным, несколько  причесанным матом - меньше
всего  русским, а больше  татарским. Короче говоря, его  "вклад"  -  это шаг
вспять, прыжок  к  азиатскому прошлому, а не к  прогрессу. Но  известно, что
русская истинная культура всегда тянулась к Западу, а не к  хазарам и прочим
степным  скитальцам.  Поэтому  у  современного российского  врача, помнящего
латынь, имеется  огромное  преимущество  по сравнению с  "великими  русскими
писателями", рассеявшимися по  заграничной провинции. Оно заключается в том,
что  "советский  врач",  теперь, наверное,  единственный, может привносить в
народные массы латинский классицизм изящного матерного разворота.  Доктор не
станет  тем  оскорблять тонкий музыкальный  слух  весьма поэтической русской
души,  красота  которой  особенно четко выступает в  состоянии  алкогольного
опьянения.
     Кстати, для  примера и выяснения правильной векторной ориентации, можно
вспомнить  историю другого  "великого русского литератора", которому тоже за
"вклад"   пытались  вручить  Нобелевскую  премию.  При  здравом  и  холодном
рассмотрении оказывается, что во внимание необходимо принимать заслуги  его,
скорее  всего, как идеального  переводчика зарубежной классической поэзии, а
не  как автора  заурядных поделок -  романа-исповеди и  вычурных, далеко  не
русских стихов. Таким образом, вектор и  его  предпочтений направлялся  не в
сторону "диких степей Забайкалья", а к Западу. Спору нет: любой литературный
труд достоин уважения, хотя  бы потому,  что он всегда откровение и по плечу
не  каждому, но не надо же спешить рядить в  академические тоги собратьев по
крови, только ради генетического  содержания самой этой крови. Для избежания
конфуза необходимо вообще устранить эту классификацию - русская, норвежская,
английская,  еврейская...   литература   -   литература   не   считается   с
государственными границами и генетическим кодом авторов!
     Но я,  наконец-то, плюнул  на литературоведческие разборки  и оглянулся
вокруг - скучная панорама  одинаковых, безвкусных и очень  неудобных  домов,
которые,  кстати,  проектировали в  основном архитекторы  евреи.  Напакостив
здесь своим "вкладом", они быстро слиняли  в  Израиль, где  стремятся жить в
отдельных коттеджах  или, на крайний случай, в достойных домах-коммунах. Мне
почему-то вспомнился старинный анекдот про то,  как Иисус Христос прилетел в
командировку  в Одессу.  Назначили  сеансы  лечения  местных  знаменитостей.
Первым, естественно, притащили на носилках Рабиновича: он  уже тридцать  лет
лежал  парализованным,  не  двигался,  не   говорил,  не   обслуживал  себя.
Родственники намучились с ним  до ужаса. Иисус  колдовал над Рабиновичем при
закрытых дверях. Через пару минут тот самостоятельно, несколько развинченной
походкой вышел из комнаты, где творилось чудо, сразу же запросил женщину, но
физиономия у него была кислая. Спросили: "В чем дело, Рабинович?" И получили
ответ  истинного  представителя  Богом  избранного народа:  "Великий  лекарь
называется! - даже температуру и давление не измерил, рентген не назначил".
     Из черных  недр  души вынырнул расслабляющий  волю стон:  "А как хорошо
быть одиноким, перекатиполем"! Занятно чувствовать себя гордым интеллигентом
без  страха  и упрека,  стоически  несущим тяжесть своей профессии,  живущим
впроголодь, но зато и имеющим возможность лечить государственных  деятелей и
больших начальников  так, чтобы  они быстрей померли от осознания того,  что
медицинским работникам нужно  хорошо платить за их искусство. Ибо медицина -
это не наука, к счастью, а тонкое искусство. Я,  может быть, так бы и стоял,
раззявив рот, нос и глаза, напротив того  дома, в котором ждал меня больной,
но   первая  веточка  тройничного  нерва  вовремя  дала   команду   слезному
водопроводу. Началась откачка жидкости  из глазной щели обратно  в "мешок" и
через  ductus  nasolacrimalis  (слезно-носовой канал)  переводить излишки  в
полость носа  - пришлось доставать платок  и начинать  сморкаться. Привычный
жест, а скорее гипервентиляция, вроде бы укрепили волю и к больному  я пошел
уже вполне овладевшим эмоциями человеком.
     Я не знаю, как слагаются стихи -  это, видимо, явление потустороннее. Я
не ведаю, какие стихи плохие, а какие надо называть хорошими  - полагаю, что
все  стихи  имеют право на  жизнь, потому  что они -  откровение  Божье  или
Дьявольское, они - белое или черное, но оба эти цвета существуют  в природе.
А между двумя полюсными  цветами существуют переливы радуги, дающие право на
жизнь  различным  тонким  интонациям стиха или  иной  музыки. Значит  поэзия
любого человека имеет  право на жизнь! В моей голове  сейчас, наверняка, под
действием  выхлопных  газов  только  что  умчавшегося  автомобиля  с любимой
женщиной, которая успела задать мне ряд серьезных и неожиданных головоломок,
родились нехитрые строки:

     Право, не знаю:
     Лучше нырнуть
     зачем мне спешить,
     в постоянные сети -
     горе хлебать
     пусть расплодятся
     и бездарно грешить?
     волненья и дети!

     Почти    рукой,   я   отстранил    обрывки   мыслей,   оставшиеся    от
головокружительных   перспектив,   приближение   которых   так   демонически
настойчиво затвердила Нина. Интересно бы знать: что питает такую уверенность
- женщина ведь хорошо  и ловко переходит  только из постели в постель. Тут я
уже   стал   соображать,   как   заурядный    циник,   ворующий    несложные
профессиональные приемы из "кормушки" врача -  сексопатолога. Значит у Нинон
не временный загул, вызванный, скажем, дальней командировкой  мужа,  а более
основательное  явление -  видимо, она решительно вступила в ту полосу жизни,
когда начинают собирать  камни. Да, пожалуй, на нее это похоже, она не будет
растрачиваться по мелочам, не будет отдаваться суетному блуду - оно, если уж
рубит "дерево жизни", то только сразу под основной корень.
     За  этими  мыслями  и дохленькими  стихами, как-то сами собой,  всплыли
строки из Четвертой Книги Моисеевой (5: 31): "И будет муж  чист от  греха, а
жена  понесет  на себе  грех свой".  Всегда и  всему  находится у  Бога  для
мирянина ласковое слово, ободрение, мобилизующее на добрый поступок!

     8.2

     Я  поднял  глаза, перестав  тупо  рассматривать  носки  своих давно  не
чищенных  ботинок,  -  передо  мной  высился  неуклюжей  громадиной  нелепый
двенадцатиэтажный дом. В одну  из  квартир  этого  дома и  направлял  я свои
стопы, дабы  выяснить, что же стряслось там с одним из вагинострадателей  (в
терминах Алешковского  -  "пиздострадатели"),  намотавшим на  жалящий  конус
вульгарную инфекцию.  Впрочем, что  я говорю, - ведь может  так статься, что
моим подопечным  окажется  не мужчина,  а женщина,  получившая  удар той  же
вульгарной инфекцией прямо  по слизистой  влагалища, матки, уретры,  или  по
яичникам. Лечение-то  в нашем кооперативе анонимное - значит может оказаться
и целый групповичек.
     Каждый раз, когда я попадаю в новые районы Санкт-Петербурга, то начинаю
понимать,  что  это иная  планета -  это,  без  всяких сомнений,  тот  самый
Ленинград,  который  создавали  по  своему  образу  и  подобию   большевики.
Однообразные, утомляющие зрение, глыбы  зданий отражают заурядную безвкусицу
зодчих пролетарского толка.  Но  от  "зодчих"  дома  попадают  в  руки  того
"гегемона",  который  не  бережет  и не утверждает,  а  методично разрушает.
Причем, острие своего звериного когтя он целит как раз на то,  что сам перед
тем и сотворил, созидал.
     Провинция  здесь  встречает  одинокого  путника на  каждом  шагу:  даже
газоны,  так  называемые, зеленые  лужайки, похожи на выгулы для травоядного
скота - скорее всего для баранов. И когда вы встречаете движущуюся навстречу
людскую массу, то по  "стильной одежде",  понимаете,  что  по  весне баранов
стригут, а по осени - позволяют  кутаться в  теплые одежды.  Но интеллект их
остригла генетика еще до рождении, воплотившись в серую массу плоти, в серые
мозги и дикое поведение.
     Один из  недавних местных ленинградских  вождей  внедрял патологическую
идею   создания   здорового   рабочего   класса,   воспитанного   из   числа
мигрантов-провинциалов  в системе ПТУ. Это страшно  коварная идея  согнала в
Санкт-Петербург массу неполноценной человеческой плоти, которая в силу своей
массовости и скудоумия  не может быть оцивилизована. Она-то и тянет северную
столицу вспять - в дикую провинцию, в пьянство, наркоманию,  преступность, в
сотворение  дебильного  потомства,  в  многочисленные  болезни.   Нет  слов:
глупость или ум,  культура или дикость, совесть и порядочность, традиции или
хаос - явления интернациональные  и  только  по  ним необходимо осуществлять
отбор "человеческого материала",  если уж пытаться применять  науку евгенику
для созидания здорового общества.
     Безусловно, людского мусора достаточно и  в центральных районах города,
но  здесь  он  высвечивается на  фоне серой,  убогой  архитектуры и  блеклых
природных  пейзажей, а  потому заметнее. Я часто пытался оправдать содеянное
большевиками  - точнее сказать, пытался судить объективно - у меня ничего не
получилось. Поэтому, когда тупые, бородавчатые жабьи рожи  пытаются и сейчас
с экранов телевизора  вещать о коммунистическом благородстве, я готов душить
их  голыми  руками.  Нет нужды  говорить  о  том,  что серости  всегда  было
предостаточно в России, и спасали ее только уникумы-одиночки. Это  и те, кто
создавали перспективные производства, главным образом, в военно-промышленном
комплексе,  учились  в  университетах   и  многочисленных  вузах,  лечили  в
больницах,  двигал  науку вперед,  а  не  приживались  при  ней.  Но  законы
экономики  и демографии,  если им не мешать,  действуют  таким образом,  что
только  взвешенное  пропорции  дебилов   и  гениев,  продиктованные   Богом,
обеспечивают  терпимую  динамику  общества.  Но  если всю  отсталую  деревню
искусственно  пересадить в  жилищные  конторы, библиотеки, торговлю и прочие
очаги цивилизации, то  мы  получим отсталость и хаос -  мы  будем утверждать
нищету  не   только   материального  плана,   но,  самое   главное,   нищету
общественного интеллекта. Соотношение "принцев"  и "нищих" будет не в пользу
цивилизации!
     Все эти грустные мысли  мотались, как дерьмо в  проруби, в моей голове,
пока я пересекал сквер, вступал под арку, следовал через двор к покосившимся
бетонным лестницам,  обозначающим входы в  парадные.  Я вступал с опаской  в
раздолбанные  лифтовые  кабины, сплошь расписанные  матерными  словесами, да
порнографическими  зарисовками  -   плодами  нехитрой  сексуальной  фантазии
владельцев  скудного  ума,  расселенного  по  многочисленным  малогабаритным
клетухам кооперативных или приватизированных теперь квартирок.
     Подниматься в лифте пришлось на седьмой  этаж. Открыла дверь в квартиру
мне женщина средних лет, с азартными веснушками на лице и копной непослушных
рыжих волос. Была она ладно скроена  и неплохо сбита: приличной формы грудь,
стройная  шея  (не  лебединая,  но  все же!), приятно  оформленный  таз,  но
несколько  коротковатые  ноги.  Она была, пожалуй,  похожа чем-то  на  Жанну
Прохоренко, естественно,  если  ту вспоминать только  в  ранней молодости. Я
помнил эту актрису по старым фильмам  про райскую деревню  времен  активного
строительства коммунизма в отдельно взятой стране.
     Женщина явно смущалась, ибо,  по провинциальным понятиям,  оставаться с
мужчиной один на один в трехкомнатной квартире и не завести в голове шальные
мысли -  было почти предосудительным делом. Да и, честно говоря, не заводить
такие мысли - было  невозможно, потому  что огненно-рыжая страсть  подпирала
даму  изнутри. Это чувствовалось по всему: по пунцовому  окрасу, моментально
разлившемуся по лицу,  шее, даже  по конопатеньким предплечьям, торчавшим из
рукавов   тоненького   халатика  и  неуклонно  покрывающимся  предательскими
мурашками. На похотливых мурашках начинали вздыбливаться рыжеватые волосики.
Я смотрел  на  смущающуюся от собственного  азарта  женщину и  замечал,  что
маршрут возбуждения у нее обычный: вдруг сделались упругими и остроконечными
соски грудных желез, активно выпирающих  из-под эластичной материи,  походка
стала как  бы отступающей, словно дама  уже хотела, но,  еще окончательно не
решилась. Скорее всего, она не выбрала желаемую позу, а потому тянула время,
отступала  к  дивану,  моделируя в  уме  более  желаемый  вариант. По сильно
затянувшемуся молчанию, можно было понять,  что она еще долго будет  решать,
когда  же  переходить   в  спальню,  соображать,  как   бы  элегантнее  и  с
максимальным вкусом  оформить первую  встречу.  Мои  наблюдения  были  нужны
только  для того, чтобы понять  "меру неосторожности", приведшую  женщину  к
тому заболеванию, ради которого врач был вызван на дом.
     Да, следует брать лечебную инициативу в свои  руки и помогать пациентке
выплывать  из  пикантных заблуждений: я  пришел  лечить  ее от  венерических
болезней, а не заражаться  -  не очень мне лично обходимы  половые инфекции.
Стоп! А  почему  я решил, что речь будет идти об инфекциях? Может быть, меня
вызвали, как сексопатолога и теперь от необычности ожиданий сильно тушуются.
Откуда  этой  рыжей  провинциалке  знать, как  ведет диагностику врач  такой
интригующей  специальности. И,  тем более,  не  известно какими приемами  он
лечит. Вот тебе раз! Сколько было говорено еще в институте, что врач никогда
не должен торопиться с выводами.
     Я, практически без  приглашения, впечатался в первое  же попавшееся  на
пути удобное кресло. Правда,  при этом пришлось вытащить из него и  передать
пациентке комбинацию,  бюстгальтер  и трусики. Это так на нее подействовало,
что она сильно  сместила события и  время, - отчаянная  голова  решила:  вот
доктор-гигант   -   уже   успел  ее  раздеть  под  гипнозом!   Дама   издала
протяжно-призывный страстный вздох, очень похожий  почему-то  не на весенний
зов лани,  а на  трубный призыв к случке, издаваемый, скорее всего хоботом и
животом, возбужденной слонихой.
     Кто сказал, что женщины не имеют право на  фантазии и  мнимые восторги:
однако по  всему видно, что  она-то  уже приняла душ, а  я-то  вошел прямо с
улицы - даже обувь не очень опрятную не снял, а о душе и речи быть не может:
на войне, как на войне. Привязалась ко мне эта  расхожая фраза, выстрелянная
сегодня по утру моей дорогой Нинон.
     Женщина, судя  по всему, была близка к обмороку,  могла упасть, разбить
лицо,  голову.  Только этого  мне  не  хватало!  Я  предложил  шатающейся от
нетерпения даме прилечь  на  диван, стоящий  напротив  моего  кресла, а  сам
оставался сидеть.  Галантности  в  том,  безусловно, было  мало, но  мне  не
хотелось  пугать  или  настраивать  на  неправильный  лад  пациентку   своим
приближением к телу, находящемуся практически в состоянии невесомости.
     Она ложилась так быстро и вместе  с тем  (по ее внутренним  часам)  так
медленно, что  наверное успела вспомнить  всю свою жизнь -  от  рождения  до
самого счастливого момента - встречи с  прибывшим  на  дом сексопатологом. Я
завидовал ее  бурной фантазии и гротеску ожидания  - такое со мной лично уже
давно  не  случалось.  Требовалось,  конечно,  хотя  бы  посчитать  пульс  у
пациентки, но даже на расстоянии, по метаниям под  кожей  желвака в  области
яремной вырезки, просчитывалась резкая тахикардия. Было необходимо успокоить
сердце, нервную систему во избежание наступления коллапса от перегрузки.
     Я начал успокоительно-отвлекающую беседу с притихшей женщиной:
     - Простите,  я не ошибся адресом: вы вызывали врача нашего медицинского
кооператива "Гармония"?
     Женщина нервно сглотнула и  подтвердила сказанное кивком головы,  у нее
не было сил даже мяукнуть утвердительно. Я продолжал:
     - Давайте изберем форму  обращения друг с другом: меня зовут  Александр
Александрович; вы же  можете назвать  любое удобное  для вас имя и отчество,
если желаете сохранить конфиденциальность.
     Женщина встрепенулась и попробовала не очень сильно возмутиться:
     - Зачем же я буду выдумывать себе имя и отчество - меня зовут Валентина
Павловна.
     Первый  барьер с Божьей  помощью  мы  преодолели. Она  даже не пожелала
брать  псевдоним. Это уже прогресс -  движение по пути установления  доверия
между врачом и пациентом. Будем продвигаться дальше:
     -  Валентина Павловна,  давайте уточним цель  моего визита в  свете тех
неприятностей со  здоровьем,  которые  вы испытываете и  в  результате  чего
решили обратиться за помощью в наше медицинское учреждение.
     Ясно,  что  эта  задача  оказалась  для  Валентины  Павловны  несколько
сложнее, чем смелое оповещение врача о формальных данных. Ей было необходимо
нащупать рамки дозволенного и определиться с терминами и понятиями,  оформив
их  в выверенный слог. Молчание  затянулось, и я опять решил  прийти даме на
помощь:
     - Валентина  Павловна, скажите  откровенно: вы испытываете какие-нибудь
трудности психологического или функционального характера?
     Я  внимательно  следил за реакцией пациентки и  понял,  что  негативная
эмоция  была  выброшена,  как  стрела  из  арбалета,  на  слове  не  столько
"функционального"  сколько   на   последней   его  корневой  составляющей  -
"анального"! Вот, что ее беспокоило.
     Что ж будем  разбираться дальше, но и эти небольшие реакции очень много
значат для специалиста:
     - Валентина Павловна, вы за мужем? Вы в браке или...
     Она не дала мне  развить мысль,  закончить вопрос, почти с истерическим
откровением она выпалила скороговоркой:
     - Да, я замужем, но своего супруга ненавижу и жить с ним половой жизнью
не желаю!
     На последних  словах  в голосе у  пациентки задрожали слезы. Существует
серия  стандартных вопросов - это, в общем-то, рутина, но  от нее не уйдешь.
Однако лучше  не превращать диагностику  в  пытку,  а  больше прогнозировать
ответы, для чего необходимо хорошо понять личность твоего визави.
     - Валентина Павловна, вы уж извините меня за построение догадок, но  по
убранству вашей квартиры мне кажется, что вы работаете преподавателем школы:
видимо, ваш конек - история, география? Я не ошибся?
     Женщина   утвердительно  кивнула   головой,   но   продолжала  молчать,
углубившись в какие-то воспоминания.
     - По-моему,  вы не очень  давно переехали в Санкт-Петербург, вы, скорее
всего и педагогический вуз заканчивали в другом городе - может быть, это был
Владимир?
     Валентина Павловна удивленно взглянула на меня:
     -  Неужели у  меня  чувствуется провинциальный  говор, характерный  для
конкретной  местности? Или все  это  на  моей  физиономии написано?  Вы  что
колдун?
     Наконец-то,  лицо ее несколько  прояснилось и спало напряжение  во всем
теле.  Я  заметил  по яремной  вырезке над  грудиной, что  и  ритм сердечных
сокращений  несколько успокоился. Теперь  женщина смотрела на меня с большим
доверием. Классно! Будем продолжать смелее  - теперь уж ее не  сковырнешь  с
пути откровения никакими мелочными вопросами.
     Валентина Павловна,  мне  кажется, что  ваши телесные  сосуды наполнены
достаточным количеством татарской крови? А вот муж ваш, пожалуй, спустился в
ваши объятья с Кавказских гор, скорее всего, из Азербайджана. Так ли это?
     Чувствовалось,  что  мои  вопросы  и  подсказки  ее  возможных  ответов
превращаются  в  некое  подобие  игры,  в которую  женщина  с  удовольствием
втягивается. Она даже перестала взрывчато реагировать теперь на упоминание о
муже.   Женщина   улыбалась  по-доброму,   демонстрируя   отменные   зубы  и
исключительно белоснежную эмаль, разрез губ тоже был  правильный и влекущий.
Пока  татарочка (такой  псевдоним я ей  присвоил  для  краткости  и удобства
размышлений)  соглашалась  со  мной во всем, и  мне только оставалось  мягко
форсировать допрос с пристрастием:
     -  Теперь, Валентина  Павловна,  когда  мы с  вами  почти  подружились,
давайте уточним вопросы  интимного  круга: я  буду  называть  версии,  а  вы
поправляйте меня решительно  и категорично - между нами необходимо полнейшее
доверие, иначе ничего толком и не получится. Договорились?
     -  Почти все годы вашего  замужества  вас не  устраивала та сексуальная
техника, которую предлагал ваш муж? Да или нет?
     Она мотнула  головой утвердительно  и слегка  поджала губы - напряжение
возвращалось. Еще немного и она спрячется в бетонную раковину, из которой ее
не выманишь уже никакими усилиями. Требовалась срочное отвлечение внимания и
мягкая,  почти  незаметная релаксация. Я  словно  сорвался  с цепи  крайнего
любопытства:
     - Валентина  Павловна,  хотел,  если позволите, конечно,  удовлетворить
свое любопытство: говорят во  Владимире  в  педагогическом вузе в свое время
учился  тот знаменитый писатель,  который написал замечательную, откровенную
книгу про алкоголиков и  нашу  отечественную  дурь  - "Москва  -  Петушки" -
называется. Помните?..
     Татарочка клюнула на наживку - она, видимо, тоже ценила этого писателя.
Лицо  ее  прояснилось,  она опять ласково  улыбнулась.  Какая  все  же у нее
приятная,   нежная   улыбка   -   здесь   тоже  собака  зарыта,  это   явный
диагностический признак.  Она от  природы  нежное и доброе существо,  долгое
время  шла навстречу  мужу, надеясь на  изменения к лучшему. Но горный баран
наглел,  маразм крепчал - любовь  погибла  скоро  и безвозвратно.  Валентина
Павловна принялась поправлять меня и исповедоваться:
     - Писателя этого звали Венедиктом Ерофеевым. Он действительно учился во
Владимирском педагогическом - там и доску мраморную прибили в вестибюле - но
только он  не  дотянул даже до  окончания  второго курса,  его  исключали за
академическую неуспеваемость.
     - Вот, вот! - включился я мгновенно. - Я слышал, что он даже в молодые,
студенческие,  годы  нещадно  поддавал,  но  его почитали друзья  и особенно
женщины, в  том числе и преподаватели. Видите, некоторые грехи можно прощать
мужчине. Его же жена прощала ему беспробудное пьянство?
     Валентина  Павловна  погрустнела,  углубилась  в себя.  Я пришел ей  на
помощь:
     - Понимаете,  о чем  я-то  говорю:  каждый человек, а женщина тем более
имеет право  на  счастье  и  надо  помогать  ей  его решительно  отстаивать.
Согласны?
     Она согласно  мотнула головой.  Я  вцепился в  тему зубами  и  стал  ее
развивать дальше и больше:
     - Если чей-либо муж заслужил отповеди, и не остается пути к примирению,
то, возможно, что-то в отношениях надо  менять  более радикально?  Даже, ели
произойдет окончательный разрыв, тем быстрее и наладится новая жизнь? Как вы
считаете?
     Моя   задача   состояла  в  том,  чтобы   лишь   подводить  пациента  к
самостоятельному  принятию  решения,  а  не  к  давлению  своими  рецептами.
Татарочка заговорила скоро и безапелляционно:
     - Именно так я и считаю, а вас, честно говоря, вызвала только для  того
(просила именно доктора-мужчину прислать!), чтобы выяснить: действительно ли
все мужики  такие  поганцы,  что  сладу  с ними нет  -  скоты,  да и только.
Обязательно секс превращать в скотство, педерасты проклятые.
     Моя подопечная залилась слезами и это, видимо, надолго.
     Намученная  жизнью женщина раскрылась  полностью, а  после потока  слез
пошли и связанные речи, и мы обстоятельно, без суеты и спешки, обсудили весь
круг волнующих  пациентку  вопросов.  Я уходил,  удовлетворенный  еще  одной
клинической  победой,  а  она оставалась удовлетворенная  психотерапией.  Но
женщина была в глубоком неврозе, и мне придется еще не один раз исповедовать
свою подзащитную: кто скажет точно, что сулят нам обоим эти долгие встречи?!
Одно ясно - врач в  ответе за своего пациента, доверившего ему самое дорогое
- свое здоровье и жизнь, так стоит ли искушаться мелочами.
     В тот  день  до приема в диспансере  я успел выполнить еще два  вызова,
благо адресаты проживали  рядом с первой пациенткой. Это  были молодые люди,
проще  говоря, великовозрастные  подростки из  довольно обеспеченных  семей:
первого юношу терзало искушение в виде наркотиков, второй - не мог выбраться
из юношеского гомосексуализма.
     Наркомания -  занятное явление.  Наркотики  долгое  время  состояли  на
службе  медицины,  и  с их  помощью спасали  больных - снимали сильные боли,
понижали аффектацию во  время  реактивных состояний,  нормализовали сон.  Но
грань   между  достаточностью  дозы,  обоснованностью  режима  применения  и
переходом   в  неотвратимую   привычку,  за  которой  стоит   патологическая
зависимость,  настолько эфемерна, что тонкая  ниточка  здоровья  или болезни
подсекается мгновенно и незаметно для глаз лечащего врача и самого пациента.
Еще не существуют эфемериды (от  греческого  - ephemeris) -  астрономические
таблицы с  расчетными позициями небесных  светил на определенные  дни  года,
ориентируясь  на  которые можно  было бы  уточнять  персоны новорожденных  с
блестящим  или патологическим будущим,  например, называемым наркоманией.  А
сейчас  все  возрастающая армия наркоманов  уже  формируется  в особый отряд
эфемеридов  - своеобразных насекомых-однодневок, которые ярко вспыхивают  на
кострах наркоманических восторгов, но быстро сгорают  в  языках недоброго  и
горячего  пламени.  За  театром  абсурда  такого  рода  в   далекой  темноте
проглядывается смеющееся лицо дьявола.
     К сожалению,  первый юноша  уже попробовал героин, а  это означает, что
возврат на лужок счастливой и безоблачной жизни потерян окончательно. Героин
не отдает обратно души своих приверженцев, как  бы ты не молил его о пощаде.
Даже,   если,   поддавшись  на  посулы  хлесткой  рекламы,   ты  предпримешь
многообещающее эффективное  лечение, то  все  равно  останешься  наркоманом,
только за душой  у тебя уже не будет ни гроша. Коммерческая медицина не хуже
героина  умеет вычищать карманы  доверчивых простаков. Удачной психотерапией
можно несколько отсрочить надвигающийся крах - но героин лишь дремлет и ждет
своего  срока: он может, как нежный змей,  ласково  и тихо,  снова вползти в
клетки твоего организма,  а  может  хищным вепрем неожиданно наброситься  на
поверженное тело, протаранить  волю  острыми кабаньими клыками и моментально
выпить, иссушить кровь и плоть, мозг и лимфу.
     Первому  мальчику  мною  была  проведена  рациональная  психотерапия  и
объяснено,  как  ему  подключиться  к  постоянной  подпитке  психологической
кормилицы.
     Со  вторым  юношей пришлось довольно долго  разбираться:  но  здесь все
складывалось   более-менее  благополучно   так,  как  у  него  не  оказалось
эндокринной базы для стойкого гомосексуализма, а имели место лишь проходящие
дефекты выбора  сексуальной техники. Перспективы возвращения в крепкую семью
бабников  ему  были  обеспечены  самой природой - вопрос этот решать  всегда
проще, либо с помощью собственного бесплатного обаяния,  либо силами платных
проституток. Но  для  того  требуется  хороший  наставник,  а не  похотливый
старикан-гомосексуалист. Психотерапия, магия здорового слова была необходима
этому  юноше. "И  язык мой  всякий  день  будет возвещать правду  Твою;  ибо
постыжены и посрамлены ищущие мне зла" (Псалом 70: 24).

     8.3

     Время поджимало, и я бросился к метро. Наш диспансер давно уже выселили
из старинного особняка  на Университетской набережной. Надо было пробираться
в  головную   поликлинику   рядом  с   бывшей  больницей  имени   большевика
Чудновского, где размещалось теперь отделение нашей службы.
     Усевшись   в   вагон   метро,   я   притушил   восприятие    окружающей
действительности  и занялся воспоминаниями.  Мне  никогда  не  было  скучно,
потому что  всегда  отыскивались видеосюжеты в  багаже памяти, которые можно
было прокручивать ни один десяток раз.
     Я  углубился  в  тот круг  воспоминаний, который  очерчивался границами
детства и юности. Это был относительно счастливый  период моей жизни,  ибо в
силу каких-то генетических  обстоятельств  я  несколько  больше необходимого
задержался  в   системе   координат,   построенной  на  общении  с  детскими
ориентирами, проще говоря, я надолго застрял в детских фантазиях. Бабушка  и
мать меня баловали, отец  стремился говорить серьезно и только о  серьезном,
да  все о тех  темах, которые  меня мало  интересовали. Я  любил  общение  с
природой и  романтическими  вымыслами,  черпаемыми  в  огромных  размерах из
старенькой зарубежной  литературы - Роберт Льюис,  Артур  Конан, Брет Гарт и
прочие  властители юношеских  дум.  Меня радовали поэтические  терзания и  я
включил их в свой закрытый от посторонних глаз мир.
     Профессия  врача была выбрана мною по простому комплексу признаков: эта
профессия позволяла обеспечить себе  жизнь и в городе и в деревне, и на море
и  в  космосе.  Раскачка   же   моего  профессионального  мышления,  перевод
романтизма  в  сугубо  абстрактное  мышление  была  минимальной.  Но  в моей
профессии    мне    нравилась    конкретика    алгоритмов   диагностических,
профилактических   и   лечебных    мероприятий,   не    требующих    заумных
технологических  решений, которыми перенасыщены  все  остальные  современные
отрасли  производства,  человеческой  деятельности.   Я   терпеть  не  любил
компьютеры - готов  был  плевать им  в рожу,  поскольку знал  об их  вредном
влиянии  прежде всего на психику  людей.  Достаточно  сказать, что общение с
компьютером  в  течение дня более,  чем  четыре  часа,  очень  быстро делает
ребенка шизофреником или психопатом. Общение  с  природой никогда не наносит
такой вред детскому организму.
     Мне  нравилось,  что  у  врача   общение  с   пациентом  происходит  на
неформальном уровне, то есть с переходом в поле парапсихических реальностей,
в сферу телепатии, иначе просто не возможно реализовать интуитивное мышление
для  постановки  более-менее точного  диагноза.  Романтизм  при этом  удачно
сочетается с цинизмом и благовестным идеализмом. А отсюда  до Бога уже рукой
подать. Врач -  это непререкаемый  адепт воли Божьей!  В  том  нет  никакого
сомнения.
     От  малой  философии  меня  качнуло  к более  локальным  воспоминаниям:
припомнилось,  как я первый раз познакомился с Музой. Она тогда, потрясенная
смертью своей подруги - Сабрины, своеобразно искупала вину перед  Богом (так
ей  казалось -  искупала).  Она  собирала вокруг  себя всех  тех,  кто  имел
отношение  к  ее  давнему  товарищу  - Сергееву. Этот  человек оказался моим
дедом, о существовании которого в нашей семье  практически никто не говорил.
Муза разбила,  просто сокрушила, решительно сбив  при этом с идеологического
постамента все рефлексии и женские обиды моей бабушки. Оказалось, что я внук
Сергеева, а  бабушка в память о нем  (значит продолжала любить его!) назвала
меня Александром, даже регистрировали  меня  под  фамилией деде.  Вот  так и
вышел из меня Сергеев Александр Александрович.
     Муза  много рассказывала  мне о дедушке - он, оказывается, был занятным
человеком - мастером на все руки от скуки. Она подарила мне часть его архива
- о медицине и стихи. Было ясно, что поэтом, упаси Бог, он не был, не считал
себя таковым.  Он был  в  этой  части, скорее, "скалозубом",  но не  в  злом
грибоедовском  значении,  а  в  простецки-юморном.  Он  тешился  насмешками,
главным образом, над собой, а уж потом над другими. Лишь в редком случае дед
относился к  поэзии всерьез - тогда в его виршах начинала звучать лирическая
струнка. Но "не долго песнь лилась" - дед подтягивал твердой врачебной рукой
лирическую струну, опошляя профессиональным цинизмом романтику и пиетет.
     Еще  Муза  преподала  мне уроки  мастерства по психотерапии. У нее  был
огромный опыт ведения  различных больных, и, постигая секреты ее техники,  я
здорово поднаторел  в делах  лечебных. Одного  не мог я постичь - ее приемов
общения с пациентами - здесь она смело действовала через  каббалистику: Муза
строила  свое общение  на  каком-то непривычном  для непосвященных, а потому
непонятном и  мне,  уровне.  Я пытался  выпытать  у  нее эти тайны,  но она,
видимо, сама  до  конца не осознавала механизмы такой техники - Муза  просто
эксплуатировала дар  Божий,  свой  талант,  не стараясь его препарировать  с
помощью  современного "топора".  Я  спрашивал, например, как  она сумела так
быстро подобрать  ключи  ко  мне и  Дмитрию.?  Ответ  ее  всегда был  прост.
Загадочная женщина считала, что быстро поняла нашу суть  по простой причине:
она  догадалась  от кого пришли  к нам  души, из какой веточки генетического
дерева  идут  наши  ростки. Дмитрий,  по ее мнению, унаследовал  душу  бабки
Сергеева-старшего  - Александры  (матери  его  отца), умершей  еще  во время
Великой Отечественной войны, а у меня - душа его матери - Елены, умершей уже
намного  позже,  после войны. Муза считала,  что  именно  потому  мы  оба по
гороскопу имеем символ Девы, что унаследовали души по женской линии. А вот к
Владимиру душа пришла от самого Сергеева-старшего, но они оба - отец и сын -
тоже являются Девами, так  как таково было решение еще более ранних предков.
Муза также с непростым умыслом подсовывала мне для чтения архивы деда: в них
было много прозаических произведений, некоторые из которых прочно застряли в
моей  голове. Я многократно возвращался  к его эссе  по  поводу  "Маленького
принца",  ибо в том образе  было нечто,  перешедшее в меня. Муза  хорошо это
понимала и проводила очевидные параллели, свидетельствовавшие  о  зеркальном
отражении моей личности в том прототипе, который исследовал Сергеев-старший.
Но  ирония  мудрого  человека  помогла  ему  выстроить  комплекс  еще  одних
замечательных параллелей, воплотившихся в образе принца на российский манер.
Недаром  Сергеев-старший  довольно  подробно исследовал творчество Венедикта
Ерофеева,  произведения которого  очень  ценил, а  также  Андрея  Платонова,
считая его огромным мастером.
     На   таких   литературных    примерах   Муза   строила   мое   обучение
психотерапевтической технике, постоянно подчеркивая, между прочим, и то, что
Сергеев-старший тяготел к  творчеству определенных писателей  не зря. Именно
они болели  общими  с  ним  эстетическими и  психологическими  болезнями. Их
ироническая "вшивость"  была  общей и  терзала сознание  читателей  похожими
"вшивые  мысли",  от  которых  приходилось  постоянно   почесывать  затылок.
Известно, что если русский зачесал загривок, значит есть надежда на подвижку
к серьезному размышлению.
     Кроме  всего  прочего,  Муза  постоянно  повторяла мне о  существовании
принципа, который  она  обосновала и использовала в психотерапии, -  его она
называла  "принципом  генетической  полноты". Суть сводилась  к  следующему:
генетические   трансформации  определенной  линии  жизни   могут  выражаться
"стволовым" построением  или  "веточным". Сергеев-старший был  стволом своей
генетической  линии  -  в  нем  в  одном  сконцентрировался  весь  потенциал
одаренности его линии жизни. Мы - его дети и внук - развиваемся, как веточки
их этого ствола. А это уже означает, что сергеевский потенциал распределился
между  несколькими  особями,  пропорционально  при этом уменьшившись. Потеря
мощи  одаренности  была  очевидной:  возможно,  из нас кого-то  и  получится
неплохой ученый,  врач, или поэт - но  будет уже "узкая специализация". Муза
постоянно  мне  напоминала, что  одним  из  великих  даров  природы является
способность забывать.  Но  у живых  существ  не простая  забывчивость -  они
трансформируют    детализированную   память   на    уровень   обобщения    -
интеллектуального  или  эмоционального, а может  быть и  прориорецептивного.
Тогда  фиксируется алгоритм движения  через сохранившиеся ощущения в мышцах,
костях, суставах,  в мыслях. Все это  Муза  представляла себе,  опять же как
дерево: детализированная память - это множественные веточки (но их же трудно
сохранить вечно зелеными, да и  не экономично). Тогда информация переносится
в стволовую часть - как у деревьев, в организме человека образуется еще одно
возрастное кольцо.
     От количества колец зависит и толщина стволовой памяти  - в эмоциях или
интеллекте. Много было у Музы частных наработок, многие из которых вроде  бы
не выдерживали никакой научной критике, но прекрасно работали в практической
психотерапии. Муза хранила такие загадки, как зеницу ока профессионала! Она,
может быть, верила  больше как раз таким  необъяснимым откровениям,  ибо то,
что  уже  разжевано  наукой,  -  плоско  и   неинтересно.  А  вот   новизна,
неосознанность  - это  уже  достояние  потустороннего.  Здесь  прячутся,  от
скромности  краснея,  романтика  профессии,  ее  нагие секреты, ее интимная,
влекущая  первозданностью  и  нетронутостью  плоть. Ясно, что  девичество  и
возможность  его  нарушить   всегда  будоражит   кровь.  Нет  сомнения,  что
постижение высот врачебного мастерства  связано не только с опытом, но  и  с
возрастом -  каждому фрукту свой  сезон!  Придет время, и я освою те  тайны,
которые подвластны моей старшей наставнице.
     Благодаря  Музе  у  меня  открылись  интересные родственники: Дмитрий и
Владимир - это,  оказывается, были мои дядюшки. Дмитрий был  всего на год  с
небольшим старше  меня, а Владимир - просто  мой ровесник. Дмитрий  оказался
тоже врачом,  но занимался больше наукой и преподаванием в медицинском вузе,
Владимир имел какую-то тайную военную профессию, и виделись мы крайне редко.
Однажды  он мне очень помог - отбив  охоту у компании наркоманов вытрясти из
меня душу. Надо будет навести справки о теперешнем бытие моих родственников:
вот разберусь  с  неожиданно свалившимися на меня проблемами  и  обязательно
поскорее повстречаюсь и с Музой, и с Димой, и с Володей.
     Теперь,  после  наводящих мыслей,  мои запросы к памяти перескочили  на
Нинон: странная все же здесь получалась история. Я вдруг сумел ухватиться за
твердый,  непоколебимый  факт  - простые воспоминания  о Нине  заставили мою
физиономию расплыться в благодушно-гордой улыбке. А это уже абсолютно точное
подтверждение того, что я  любил ее  все прошедшие с момента нашей размолвки
годы.  Значит, почти  десять лет таил я в  себе отчаянную грусть, портя свою
сердечно-сосудистую систему, сильно изнашивая печень и почки.
     За такой срок у меня вполне мог развиться жестокий невроз - воспитаться
желчная ненависть  решительно ко  всем женщинам  на  свете, я мог  впасть  в
черную  меланхолию, наконец, просто спиться или того хуже - наложить на себя
руки.  Да, безусловно,  браки  совершаются  на  небесах,  а те,  которые  не
получили небесного благословения, обязательно распадаются. Однако, я спешу -
Нинон еще  может выкинуть какой-либо фортель - она ведь настоящая женщина, а
эти особы до самой смерти остаются непредсказуемыми.
     Вагон слегка заскрипел тормозами  и почти плавно остановился - это была
станция  Балтийская.  Надо  выбираться  из  толпы   и  быстренько  рвать  на
эскалатор, к выходу в город.  Время у меня было в обрез: опаздывать на прием
и заставлять больных  ждать себя  было не в  моих  правилах.  "Число конного
войска было две тьмы тем; и я слышал число его" (Откровение 9: 16).

     8.4

     Вот и моя поликлиника -  теперь  быстренько  по центральной лестнице на
второй этаж в дерматовенерологическое отделения. Больные заелозили задами по
стульям  (ох, сколько же интересных микробов скапливается  здесь  за рабочий
день!), если их так основательно выдавливают.  Хронические  больные осветили
меня плаксиво-заискивающими улыбками. Их  можно было понять: когда капает, а
то и  вовсю течет с конца, или безостановочно зудит в  "пещере разврата", то
каждая  минута ожидания  лечения  -  смерти  подобна!  Владимир  Ильич имел,
безусловно, достаточный опыт для того, чтобы в канун Октябрьского переворота
семнадцатого  года  в  холодном  Петрограде  откликнуться  обжигающим   душу
тезисом: "Промедление - смерти подобно!"
     Я шаровой молнией влетел в свой кабинет,  медицинская сестра Валюша уже
ждала - в ее растопыренных руках хрустел белоснежный  халат, который она  по
собственной инициативе (скрытая симпатия - явление  обычное для  врача и его
помощницы!) напяливала на  меня собственноручно почти  каждый приемный день.
Мне  оставалось   только   сбросить  пиджак   и,   повернувшись   спиной   к
очаровательной Валюше,  пихнуть руки  в  рукава халата и,  как  бы случайно,
прижаться своими  руками к великолепным женским бедрам. Трудно сказать, чего
больше ждала Валюша - меня в целом или только одного этого вульгарно-нежного
жеста, реакция на который уже вошла в приятную привычку. Оба понимали, что в
том  прячется абортивная форма секса, а  на основательные отношения  перейти
нам,  скорее всего,  не  хватало времени.  Да  не  сочетались  -  как-то  не
складывались - соответствующие вспомогательные обстоятельства. Это  только в
стационаре,  да на скорой  помощи совместные ночные дежурства, в поликлинике
их нет. А тащиться после работы на конспиративные квартиры было недосуг.
     Итак, обменявшись скромными любезностями, мы уже хотели  начинать прием
больных,  как  в кабинет  довольно  толстым задом  вмазался  мой коллега  по
диспансеру - врач со сложной фамилией, которая сама по себе ничего плохого о
его личности не говорила. Но обо всем  свидетельствовало лицо  и те недолгие
вероломные  беседы,  которые в исполнении  Германа Вячеславовича обязательно
превращались  в  бурные  восторги   по  поводу  своей  незаменимо-гениальной
личности. В беседах-монологах доктор все сводил к тому,  что наше отделение,
да,  скорее всего, и  вся  профессия,  обязательно  рухнули  бы, не  появись
вовремя мой коллега.
     Существует   такая   порода   людей,   с   определенными  генетическими
вкраплениями, которым  обязательно необходимо  взгромоздиться  на пьедестал,
изобразить из себя памятник, отлитый  из золота, заставить  всех  окружающих
признать значительность своей фигуры. Такие посулы не корректируются никаким
воспитанием,  потому что в плоти и крови  таких людей  живет космогоническая
уверенность в исключительности их предназначении. Ну, а в простой жизни  это
свойство выражается  в  тягучих формах  самоутверждения  за любой счет,  при
использовании  в  виде  главного оружия  безапелляционных  утверждений о  их
незаменимости, исключительности, гениальности.
     Особенно нелепо такие  персоны выглядят, когда представляют собой образ
маленького, пузатенького,  истерически  заикающегося, облезло-лысыватенького
плейбоя.  Плюгавость  и  малообразованность  лишь усиливают впечатление,  но
нисколько не тормозят восторженность таких субъектов.  С такими людьми можно
успешно строить отношения только в том  случае, если их вообще не заводить и
держаться на дистанции. Но, не тут-то было,  эти люди готовы без мыла влезть
вам в самое интимное место, нарушив при этом девственную плеву любой  тайны.
Я  всегда  с  ужасом представлял, сколько хлопот  они могут доставлять своим
близким, например, законной  супруге. Ну, когда  мужчина  выступает  гоголем
перед пассией, рассчитывающей только на скоротечную связь, то такой водевиль
еще  как-то может сойти за  половую эксцентрику.  Но если многие  годы  жена
наблюдает твою истерическую заурядность, то попытки и при  ней взобраться на
пьедестал нет-нет да и превращаются в серьезный повод для семейной драмы.
     Герман  гоготал  и прыгал, прыгал  и  гоготал,  и  все  вещал  и  сыпал
восторгами по  поводу  своих вчерашних  подвигов:  речь шла о  его беседе  с
главным врачом и спонсорами, которых он якобы  сразил наповал аргументацией,
не  вызывающей  никакого сомнения.  "Все эти глупцы, тупицы, бездари у  меня
просто  опупели  - я  их так ловко прижал  к стене  фактами, что у них языки
отнялись! Теперь "зелень", "капуста" повалит  на нас, как  манна с небес! Мы
спасены,.. спасены,.. спасены, только благодаря мне!" Вот лейтмотив всей его
повести.
     Честно говоря, я  не вникал в смысл победного клича: кого он вчера?.. и
за что?.. победил?.. поверг?.. Меня "вихри враждебные"  не интересовали, мою
сестру,  тем более, -  но  шум  сильно мешал,  а,  самое  главное,  мучились
ожиданием  приема  больные.  Однако  ясно  было,  что  речь  шла о  каких-то
мифических вливаниях, о  деньгах. Но,  как  это было уже не  единожды,  дары
небесные  от  Германа  шли  мимо кармана,  в  том  числе, и  кармана  самого
восхитительного   бойца.  Но  приходилось   слушать  восторги  до  конца   и
поддакивать.  Это   был   своеобразный  сеанс  Балентовской  психотерапии  -
эмоциональная разгрузка моего коллеги, иначе его нервная система могла пойти
в разнос! А допустить такое - значит забыть  о милосердии, о первой заповеди
эскулапа.
     Больные уже многократно просовывали  головы в щель двери, но каждый раз
разгневанный Герман  захлопывал  ее, рискуя прищемить  то, что  осталось  от
сифилитика или носителя лобковых вшей. Ужас застывал на лицах пострадавших -
в  коридоре густел стон  многоликой толпы обиженных, сгорающих от нетерпения
быть принятыми эскулапом. "Как написано: "кто собрал много, не имел лишнего;
и кто - мало, не имел недостатка" (2-е Коринфянам 8: 15).
     Герман мог бы продолжать до вечера, и я, верно, не решился бы напомнить
ему:  "Хвалящийся  хвались  о  Господе" (Там  же  10; 17).  Но  врезала  ему
почему-то,  сильно  нарушив дисциплину, медицинская сестра Валя. Но Бог ей в
помощь! - она, без всяких сомнений, была права: "Ибо не тот достоин, кто сам
себя  хвалит, но кого хвалит Господь" (Там же 10: 18).  У Германа вытянулось
лицо, он затих: однако  бури не последовало - эскулап скромно склонил голову
перед разгневанной женщиной  и  вышел из кабинета. "Тщеславные люди глухи ко
всему, кроме похвал" - моментально всплыл этот тезис в моей голове.
     Так вот где собака  зарыта! -  Герман  был тайно влюблен в  Валюшу, она
прекрасно знала  об этом. Все бурные сцены  он адресовал именно  ей -  своей
возлюбленной, а она пренебрегла откровениями хлопающего крыльями петуха! "Но
будьте друг ко другу добры,  сострадательны, прощайте друг друга, как и  Бог
во Христе простил вас"  (К Ефесянам 4: 32). Если уж Валюша  забыла о простой
заповеди, то я-то должен был помнить о ней всегда. Однако и Валюша, если она
действительно российская  женщина, могла бы вспомнить  близкую сердцу песню:
"Должна  же   я  стерпеть  двух-трех  гусениц,  если  хочу  познакомиться  с
бабочками. Они, должно быть, прелестны".
     Еще не успели растаять в воздухе сильные глаголы, выстрелянные, как  из
пулемета,  разгневанной  в сокрушенного,  как  в  дверную щель  уже сунулась
голова первого, видимо, основательно перегретого ожиданием пациента. Молодой
человек (не более 30 лет отроду) не находил себе места. Он и на предложенный
ему  стул  долго  не  решался  садиться.  Полагаю, что то  не было  правилом
скромного   человека,  -  его,  скорее   всего,  сильно  беспокоили  боли  в
генитальной  области,  мешавшие  спокойно  сидеть. Парень был  электриком  с
сухогруза, недавно ошвартовавшегося в  порту Санкт-Петербурга. Швартовые еще
не  были хорошо  закреплены, не  началась разгрузка, а  страдалец уже  занял
очередь  к  врачу  и  метался   по   коридору  венерологического  отделения.
Похвальная и многозначащая оперативность.
     Такой  тип  молодых  людей,  практически,  по   прямым  и  безошибочным
признакам,   я  всегда   отношу  к  "половым   меньшинствам".  Замечательное
выражение,  наполненной поэзией и неожиданностью. Мужчина с крашенными почти
в  желтый цвет  волосами,  изящно  исхудавший,  с  подрисованными глазами  и
накрашенными губами, с массой сережек в ушах, приталенный и отутюженный,  но
с   неопрятным  маникюром  -  всегда  заставляет  вспоминать  о  сексуальной
революции, повернувшей  его голову и головку в сторону порока. Нет,  нет - я
не осуждаю  искателей приключений, просто, как врач, я принимаю  такие факты
на учет, когда ко мне обращаются за медицинской помощью.
     Нечего  было  тянуть  кота  за  хвост  -  вместо  анамнеза  напуганному
проблемами со здоровьем пациенту было предложено снять штаны и показать Его!
Вспомнился анекдот, почему-то  про грузина. Он вскакивает в кабинет хирурга,
расстегивает  ширинку  своих  брюк,  выкладывает  на  стол   массивный  член
прекрасной формы и размера и требует:  "Доктор, режь  здесь!" Доктор опешил,
потом возражает: "За чем же уродовать такого красавца?" Грузин: "Режь говорю
- Он здесь согнулся!"
     В  нашей истории  все было иначе:  то,  что больной посчитал  возможным
представить  в   качестве  полового  члена,  оказалось  на  свету  маленькой
сморщенной пиявицей, головка которой  была  покрыта  сливающимися  язвами  с
краями  обширно  переходящими  в  рыхлую гранулирующую  ткань  с  избыточной
пролиферацией  клеток кожного эпителия.  Припуциум, то  бишь  крайняя плоть,
прокис у страдальца окончательно. Кровоточили множественные очаги мацерации,
сочившийся экссудат излучал отвратительно зловонный душок,  нагонявший тоску
не только  на  самого  хозяина, но и  на  присутствующих. Валюша  так просто
сморщилась от брезгливости и сопереживания.  Ей, видимо, представился, как в
страшном сне, коитус с таким объектом - все это виделось, возможно, в темных
картинах средневековых пыток - отсюда возникла естественная реакция. Валюша,
не скрывая  раздражения, передернула плечами и  красивым станом,  произнесла
уничижительное "Бррр" и вышла из кабинета, от  души  хлопнув дверью! Больной
от такой сцены скуксился еще больше, чем его пиявица.
     Дальнейший осмотр показал, что аналогичные элементы  находятся в районе
анального  отверстия  и на  слизистой  полости  рта. В  паховой  области  по
лимфатическим путям  уже протащились  псевдобубоны,  являвшие собой  на этой
стадии развития болезни очаги внутрикожных  и подкожных  припухлостей, часть
из которых уже  нагнаивалась. Подтверждений диссеминированной формы процесса
я  не  отметил,  все,  бесспорно,  пока  сводилось  к  нескольким  локальным
деструктивным поражениям.
     Вот  теперь я и приступил к тщательному  сбору  анамнеза. Отсутствие  в
кабинете   Валюши   только   способствовало  установлению   доверительности,
откровенности  пациента. Кстати,  эффектный  уход со  сцены  раздосадованной
медицинской  сестры - это наша с Валюшей "домашняя заготовка". Больной таким
образом начинает понимать, что он стоит у края  могилы, краха  и  мобилизует
свое  откровение максимальным образом. Пациент  раскололся  моментально:  из
глаз лились слезы, а из горла фонтанировала бурная исповедь.
     Оказалось,  что  судно,  на котором плыл  злополучный  моряк,  обогнуло
Африканский континент.  Был  заход  в  порты, тяготеющие  к  эпизоотии Новой
Гвинеи. Моряк-электрик  был четко запрограммированным  гомосексуалистом,  не
сумевшим  удержаться  от   соблазна  совокупления  по   полной  раскрутке  с
черненьким  сластолюбцем. Оказывается и  среди них  имеются "профессионалы",
умещающие,  как в одном  флаконе, душевную  приверженность  к  своеобразному
"любительству". Но  на  жаре  микробы  растут интенсивно, и  задатки  у  них
формируются, как у коварных агрессоров.
     Короче говоря,  у меня возникли  очень серьезные  подозрения в том, что
электрик   возбудил   в   себе   этиопатогенетические   токи   неприятнейшей
венерической болезни,  называемой Донованозом. Ясно, что к основной инфекции
присоединилась еще  и  сопутствующая  зараза -  можно было подозревать  даже
сифилис. Бог шельму метит!
     Требовалось срочное, тщательное, комплексное обследование, ибо тянуть с
лечением было  нельзя. Больной, безусловно, страдал физически и морально, да
и финал мог быть смертельным. Явилась Валентина - моя помощница. Она  быстро
выписала направление на стационарное лечение и заполнила  все сопровождающие
документы. Больной уходил от нас, как в воду опущенный. Может быть впервые в
жизни  он  задумался серьезно  над  тем, как правильно и  безопасно  следует
строить свои сексуальные отношения.
     Но  не   успел  простыть  след  интересного  пациента,   как  в  дверь,
предварительно   вежливо  постучавшись,  стали  просачиваться  частями   две
любопытствующие дамы в  белых  халатах: сперва показалась изящная  ручонка с
длинными пальцами  одной, обвешанная  кольцами и перстнями (по-моему, по два
на каждом  пальце),  затем  въехала  абсолютно стройная нога (нога парижской
манекенщицы).  Вот только затем вдвинулся  стройный корпус (ну, на мой вкус,
грудь немного подкачала  - маловата, низковата, плосковата, да и  сосок вяло
реагирует на призывы  гормонов!).  Личико впрыгнуло в  комнату неожиданно на
довольно высоком  для женщины расстоянии от пола -  на меня глянули большие,
округлые  и  дохлые,  как  у рыбы,  выволоченной  на  берег ловким  рыбаком,
глазищи.  Глядя в "серые  брызги", ощущаешь  дорогу почему-то в  пустыню,  в
никуда, или, того хуже, в ад. Путь тот  обязательно выстлан острыми камнями.
Зашмыгал бойкий носик, одинаково успешно подходящий и вертлявой  куртизанке,
и   вялой  библиотекарше,  приоткрылся  рот  (о,  лучше  бы  он  никогда  не
открывался!) с  губами, идеально очерченными  контурным  карандашом (видимо,
итальянской фирмы). Видение обрисовалось психологией,  способной приладиться
к  образу буфетчицы бара гостиницы "Астория", из сознания которой никогда не
вылетали  полноценные  звуки, не лилась достойная высокому разуму  речь. Лоб
манекена был низковат для  думающего человека, но  к чему споры и чрезмерные
ожидания - ведь женщину всегда украшает заурядность! Правда,  многие  особы,
зараженные  честолюбием, почему-то  забывают  об  этом  феномене  и  норовят
обязательно выпрыгнуть из собственных трусов.  Однако речь пока о внешности,
а не о темпераменте. Волосики приятного, но трудно  определяемого по альбому
колеров, цвета  были ловко подстрижены,  взбиты и  уложены  рукой  не просто
парикмахера, а  мастера-визажиста.  От  общения  с  такого  рода  искусством
лицо-головная  архитектура  приобретала  качество  национальной  гордости  -
скажем, как стены Русского музея.
     Кстати,  о "национальной гордости":  когда даже самая красивая женщина,
несколько  истощенная  с  детства  глистами  и  аденоидами,  перебирается  в
Санкт-Петербург,  скажем, "из-под Урала" (ее собственный термин),  из глухой
провинции, то все равно на ее лике прочно гнездится, как неопрятное строения
на обшарпанном дереве, слепленное на скорую  руку  журавлями для высиживания
яиц, штамп "региональных особенностей". Это чувствуется во всем -  в говоре,
в манере одеваться и раздеваться, в игре в деловитость, наконец, в погоне за
тем мужиком,  которого  необходимо вычислить и прибрать  к рукам  на предмет
долгосрочного замужества. Но, самое  главное, -  остается прочный  стереотип
мысли,  впрочем, правильнее сказать - отсутствия мысли. Такие  дамы пытаются
что-нибудь  заканчивать  - и  они с трудом, но  все же выползают на  уровень
вечерне-заочного   высшего   образования,   стоически  перенося  провалы  на
экзаменах  и многократную пересдачу  зачетов. В  такой сложной борьбе у  них
вырабатывается навык не верить  в приземленность своей натуры,  наоборот,  в
них  рождается тупая уверенность в  свою непогрешимость. Это именно те люди,
про которых говорят: "Ему ссы в глаза - он считает - Божья роса!"
     Я помнил, что  звали неотразимую женщину -  украшение коридора верхнего
этажа  нашего  учреждения  -  почти  также, как мою зазнобу.  Но все  же мой
развращенный поэзией ум  плохо соотносил имя с  отчеством, а  потому я часто
путал  правильное именное сочленение, приданное документами этой  особы. При
обращении  на  людях я  называл ее просто  -  "коллега",  а  для  себя,  для
внутреннего употребления, придумал псевдоним  -  Жанна. Та французская Жанна
тоже из провинции  и была,  конечно,  бесноватая - скакала куда-то  на коне,
кого-то  покоряла,  увещевала, убивала,  и ее тоже в  конце концов сожгли на
костре. Мои ассоциации были, нет слов, слишком странные. Больше того, говоря
откровенно, я пробовал стимулировать память попытками относиться к даме, как
к женщине, а  не как  к коллеге.  Но тут  же  залетал еще глубже и дальше на
свалку  ужасных метафор:  я начинал  себя чувствовать  монахом  того ордена,
члены которого по доброй воле, добравшись до совершеннолетия, при взгляде на
первую "светскую" женщину приходили к  решению оскопить  свою плоть.  Короче
говоря,  в  ее  присутствии я  чувствовал  себя  кастратом  и опасался,  что
вожделение  к женщине  уже  никогда не вернется ко мне.  Вот именно за такие
"женские  штучки",  колдунью необходимо  без  суда и  следствия посылать  на
костер, разводя его тут же - во дворе учреждения.
     Беспомощность   моей  памяти  клинически  объяснялась  просто  -  когда
встречаешь  бесцветную  личность   то,  как  бы  она  не  пыжилась,  картина
впечатления настолько смазывается, что мозг отказывается ее идентифицировать
по  формальному  признаку  -  по  имени,  отчеству,   фамилии.  Инстинкт  же
самосохранения  заставляет  подключать интуитивное  мышление  -  вооружаться
метафорами   трагического   смысла,   чтобы  не  забыть  природные   реакции
окончательно.
     Честно   говоря,  я  всегда  несколько  пренебрежительно  относился   к
мигрантам, заполонившим  в настоящее  время столичный город  Санкт-Петербург
(Москву  я  не  принимаю в расчет - там всегда  был вокзальный табор!).  Нет
слов, подпитка "панельной жизни" города нуждается в приезжих простушках,  но
когда откровенные шлюхи начинают рваться в начальницы, то возникает ощущение
того,  что мирозданье готово  рухнуть, а пассажирские поезда  и  трамваи уже
договорились   одновременно   сойти  с   рельсов!   Меня   всегда   поражала
напористость,  с которой тупые  и порочные бабенки устраивали  свою жизнь  в
славном городе.  Они, нет  слов, в прямом  смысле  "ложатся  костьми", чтобы
завоевать статус добропорядочности и комфорта в  городе на Неве. Доступность
и матримониальный  напор приятен неженатому  мужчине только  до определенной
степени. Но верность поставленной задаче и неустанный труд решают, например,
для Жанны и на этом фронте практически все!
     Второй  сегодняшний  подарок моей судьбе была особа, которой  я тоже по
той же  причине давно присвоил псевдоним - Тина. Ну,.. в ней просматривались
более округлые, мягкие  линии. Однако, если  что не  по ней,  то  из хищного
многозубого рта (подозреваю, что  у  этой породы людей не  32, а минимум  40
зубов, причем, растут  они и  в самом неподходящем  для доверчивого  мужчины
месте!)   и   взбалмошного  характера  моментально  выстреливалась,  как  из
кулацкого  обреза, пуля в виде такой прямоты  суждений,  от  которой первыми
обязательно мрут мухи, затем дохнут  люди. Пример ее разговорного  трафарета
универсален -  "нет,  все  не так!", "я вам  сейчас объясню!",  "вы  меня не
поняли!" Аллегория многозубого  рта  и  нечто,  видимо, не на шутку испугала
меня  -  сознание  возопило, как испуганный страшной сказкой,  поведанной на
ночь ребенку нянькой-садисткой. Я попытался защитить  "маленького мужчинку",
моментально обрушившегося  в  пятки,  Псалмом  57: "Боже!  сокруши зубы их в
устах их; разбей,  Господи, челюсти львов!" Здесь необходимо подразумевать -
львицы!
     Потом запричитало  и абстрактное  мышление,  ища  защиты  у Псалма  93:
"Образумьтесь  бессмысленные  люди! Когда  вы  будете  умны,  невежды?"  Мне
несколько полегчало и душа  стала  медленно выбираться из  пяток. Некоторая,
бодрящая  "охотника"  дикость,  вообще-то,  свойственна  большинству  женщин
Вятской  глубинки, с раннего  детства ведущих  борьбу  с  суровой  северной,
болотисто-лесистой   природой.   Я  же  был  избалован  статусом   коренного
петербуржца,  не  знакомого с  законами  тайги. Что  мог я  противопоставить
напору, скажем,  чумы, воплотившейся  в женский облик:  "Толпою устремляются
они на душу праведника, и осуждают кровь неповинную". Язычество так сильно в
них развито,  что  они  даже  Вучетича путают  с вятичем,  однако  постоянно
стремятся  что-то  объяснять окружающим, вместо  того,  чтобы самим  учиться
прилежно. Из них происходят  добросовестные государственные  служащие,  если
руководство учреждения не ставит  перед  ними слишком "высокие задачи",  для
решения которых необходимы, во-первых, мозги, а, во-вторых,  знания  хотя бы
элементарных вещей.
     Лучше всего такие особы работают "осветителями". Причем, все равно, что
освещать - истину или арену цирка! Многим из них  уже  при  рождении, как бы
загодя, присваивают  имя Света. Словно оправдывая свое предназначение, они с
детства любят играть спичками  и способны шутя  организовать большой пожар -
спалить  родную  деревню  дотла!  Но при  дистанционном  рассмотрении  такие
"девушки"  выглядят покладистыми  и  скромными,  многие  из них  заканчивают
ветеринарные, санитарно-гигиенические или фармацевтические средние и  высшие
учебные заведения, однако по прямой специальности, как правило, не работают.
Это  и  понятно:  демонизм прет из  них, как  кое-что у быка-производителя в
момент  случки. Таких  "ветеринаров"  сильно  боятся  животные,  "санитарных
инспекторов"  дичатся  милиционеры  и дворники,  у  "фармацевтов"  постоянно
происходит передозировка ядовитых веществ.
     Неотразимая Жанна и кондовая Тина  грешили ортодоксальностью выше меры,
отсюда общение с ними граничило с длительным полетом в пустоту, в никуда! Но
не  обязательно  любить  всех,  кого  видишь  и  слышишь,  -  просто   такую
разновидность  агрессоров не  надо трогать  руками,  а  для полной  гарантии
безопасности  -  лучше  отводить и  пытливый  мужской  взгляд.  Тогда  можно
избежать  разрядов  электричества,  слепящих  мгновенно.   Посему,  когда  я
встречал Жанну и  Тину на врачебных конференциях, то скромно опускал глаза и
отсаживался подальше.  Человек, не утративший инстинкт самосохранения обязан
постоянно  помнить  верную  мысль  Петра Чаадаева: "Первое наше право должно
быть не избегать беды, а не заслуживать ее".
     Само  появление  таких интересных  особ  в любом  помещении,  словно бы
заявляло во всеуслышанье: "Нет, господа, я  обязан сейчас же заняться  делом
практическим -  иначе я сойду с ума! Вот именно  с таких слов Жанна и всегда
вторящая ей Тина начали вежливый разговор:
     - Александр Александрович,  прошло  сообщение по этажам, что вы выявили
странную  болезнь, которой  мы интересуемся очень давно, поэтому хотелось бы
все увидеть собственными глазами.
     Валюша  не удержалась и прыснула ядреным  смехом. Жанна даже не  повела
бровью  на медицинскую  сестру - это было  ниже ее  достоинства, но Тина, по
простоте вятской,  отреагировала моментально, как "конь с яйцами", постоянно
бьющий  копытом  неосторожных  прохожих. Она  пробурчала какое-то назидание.
Валюша  знала,  что  за моей спиной  она, как  за  каменной стеной, а потому
наглела  все больше  и  больше.  Она  хохотала  им  прямо  в глаза,  видимо,
вспоминая ту жалкую  "пиявицу", которую вместо  члена продемонстрировал  нам
больной.
     Я-то  понимал  причину  такого  поведения  -  неуемный  снобизм  всегда
раздражает! А  потом, кто  не  знал  в  нашей  поликлинике этих  двух  лихих
барышень,  лично  у  меня  в  голове  сразу   выстроилась  четкая  метафора,
украденная  у Венедикта Ерофеева:  "Ну  да,  собственно, есть жар;  никто не
отрицает, что жар  действительно  имеет  место,  -  но  не будете  же вы мне
возражать,  если  я  замечу,  что  ваш  пресловутый жар вызывается движением
бешено несущихся курьеров - от разума к половому органу и от полового органа
к разуму!.." Если быть до конца честным, то эти две особы в моем воображении
представлялись  всегда  "наездницами   без  головы"  -  имеется  в  виду  не
определенный вариант сексуальной техники, а недостатки мышления.  Оговорюсь:
я исключал  анатомическую  аналогию замечательно-романтическому произведению
"Всадник  без головы". Нет, нет, здесь было  нечто иное,  более  популярное,
идущее  от  очевидного, сугубо женского "внутреннего содержания", за которое
не надо казнить, нужно миловать. Но для  того  необходимо женщине  научиться
вести  себя  скромно,  понимать разницу, скажем,  между  содержанием  головы
доктора  наук  от медицины и наивной  кухарки, пусть даже  умеющей мастерски
готовить пельмени.
     Я сдержал себя, согнал улыбку с лица и втиснул  ее в самый дальний угол
моей  поведенческой казармы: "Я  - человек  относительно нравственный".  И у
меня с первым постулатом бойко  перекликается  второй:  "Я - человек дурного
вкуса  и  животного обоняния"!  Опять  кстати,  у  Жанны  были  изумительные
французские  духи,  вызывающие  даже  на  почтительном расстоянии  страстное
желание душить всех клопов  и тараканов  обязательно газом - лучше из группы
фосфорилтиохолинов или, на крайний случай,  из трихлортриэтиламинов. Так они
меньше  будут мучаться - я всегда  оставался  поборником гуманных методов, в
том числе, и в искусстве подбирать парфюм.
     Конечно, ищущие мелких радостей  дамы  сейчас будут изображать  из себя
давно  признанных гениев,  но с одной женщиной-гением  я, может быть, еще  и
поговорил бы, но выдержать разговор с двумя гениями мне явно не  под силу  -
это совершенно точно! Вовремя пришел на помощь тот же острослов Ерофеев, и в
мозгу провернулась  успокаивающая  формула: "Если мои убеждения  - логически
верные, я  торжествую! В противном случае - без промедления отрицаю логику"!
Теперь  требовалось максимально безболезненно  уйти в отрыв  от всезнаек, на
лбу которых природа и  нечеткое вечерне-заочное  образование начертили яркое
тавро  -  "Осторожно,  пустота!"  Кстати,  вездесущее  клеймо "дуры"  хорошо
рифмуется с  ласковым - "шкуры",  а "пустота" с понятием "немота", "темнота"
и, как не  странно, "прямота". Надо будет использовать рифму при составлении
отчета главному врачу о проделанной работе отделения за год.
     Бой вести мне не пришлось, в кабинет впорхнула, как дуновение весеннего
ветра,  но   обожгла  нежное  сердце   пиита  почти  суровой,  редакторской,
отзывчивостью моя тайная и безответная  любовь -  Олечка.  Была она стройна,
умна, красива, владела массой филологических и кулинарных секретов, действие
которых  я имел возможность испытать на себе, оставаясь при этом в числе все
еще живущих на Земле. Олечка, видимо, имела  некоторое абортивное влечение к
моим  литературным подвигам, но не спешила  трансформировать свои осторожные
чувства  в плотский грех.  В этой  хрупкой,  тонкой  и  удивительно  звонкой
женщине,  таилось  милосердие,  и  потому  она  сберегала  меня  для большой
литературы,  как  могла. Она часто,  жертвуя своей  безупречной  репутацией,
отодвигала  происки  коллег  по терапевтическому  блоку от  моей,  слов нет,
многогрешной   головы.   Она-то,   мудрая,  прекрасно   представляла,  какие
тектонические бури в сложном организме литератора могут вызвать неаккуратные
расспросы.  Для  нее не являлось  тайной  и  то, в какие сатирические образы
выльется потом вся эта несуразица  отношений  - ума  с безумием, наивности с
изощренностью, простоты с простатой и пустоты с искушенностью.
     Кстати,  неожиданно  всплыли  занятные  рифмы:  "организм  -  онанизм",
"большевизм - ботулизм", "оргазм -  маразм". О,.. последняя пара выпадает, к
сожалению,  из  континуума предыдущих словосочетаний! Видимо, эта партия  из
другой   оперы.  Надо  будет  запомнить   занятные  рифмы   для  застольного
Новогоднего  тоста.  Все  же  общение   с  редактором-распорядителем  всегда
дисциплинирует сознание по-особому: не дай  Бог,  собьешься с  орфоэпической
программы, запутаешься в редакторско-авторских  задачах - не сменишь вовремя
дефис на длинное  тире, покажет  оно нечаянно свою чувствительную головку из
запасников, а двоеточие лягнет многоточие,  допустишь грубую орфографическую
ошибку, например, в словах "влечение", "увлечение" или "ухищрение".
     Конечно,  дуэт  всегда  приятнее  соло,  но  его  необходимо  правильно
формировать.  Под ногами  у  нас  с  Олечкой  все время  путалась  маленькая
особочка   с   вечной,  всенародной,  российской  страстью   к  подколодному
ренегатству, исходящему от чрезмерного эгоизма. Она была в общем-то неплохим
человеком, но  дух индивидуального  потребительства,  как  важнейший  способ
выживания, подсекал это тепличное растение под корень. Ее хитрые, любопытные
глазики  словно  выглядывали  из  дверной  щели  индивидуального  каземата с
арочными потолками под старину.  Ее нервно бьющий по полу генетический хвост
дотягивался аж до греко-мариупольской границы.  Она  могла задушить  любого,
даже  самого  терпеливого  врача,   своей  патологической  концентрацией  на
собственном  здоровье.  У  психотерапевта  разговоры  с  ней  отбивали охоту
лечить.  Казалось,  что ее  аккуратная  головка вынашивает  жестокий план  -
естественно, научного  поиска ради - подмешать  вам  в стакан яду только для
того, чтобы проверить действие рецепта сперва на вас, но только не на себе!
     В таких условиях приходилось быть осторожным и  благоразумным. В  самый
ответственный  момент   сексуального  сыска  невольно  возникали   кошмарные
ассоциации,  далекие  от  обычной  техники  взаимоотношений:  а   вдруг  что
перепутаешь, или природа  неожиданно  наградит  встречей не  с поэзией, а  с
острыми  акульими  зубами,  расположенными  в  тех  анатомических  кладовых,
которые,  как  отзывчивые ножны, должны  принимать верный клинок. Анатомия и
гинекология - ведь штуки  серьезные,  с ними шутить нельзя! Здесь необходимы
не  теоретические  изыскания, а  сугубо  практические  действия.  Но  нельзя
приближать  себя к  логике  острого опыта, смертельного  номера  под куполом
цирка. Остановили мои слишком смелые размышления слова поэта: "Все мы хамы и
негодяи!"  -   правильно   определил  себя   Прохор  Абрамович,  и  от  этой
правильности  ему полегчало". Кто лучше Андрея Платонова способен подытожить
события?
     Олечка  уже придумала  деликатный  предлог - всех, дескать,  созывал на
совещание заведующий отделением:  она просто  выволокла назойливых Дульциней
из моего  кабинета. Я,  оставшись один на один с верной медицинской сестрой,
вздохнул с облегчением -  начинали сбываться слова  поэта: "Отбросив стыд  и
дальнейшие заботы,  мы  жили  исключительно  духовной  жизнью".  И  особенно
прекрасно, когда нет  нужды расширять чей-либо  кругозор, а можно заниматься
только своим.  Я еще  раз почувствовал правоту  Наполеона, заявлявшего: "Нет
ничего  безнравственнее, чем  браться за дело,  которое не  умеешь  делать!"
Сколько же в России  рассажено бездарей по чужим местам! "Короче, они совсем
засрали мне мозги. Так что я плюнул, сжег свои рукописи вместе с мансардой и
антресолями - и через Верден попер к Ламаншу". Виват Венедикту Ерофееву!
     Когда  дамы  ушли, то я  перекрестился, потому  что понимал: еще хорошо
отделался,  там в  их стае  есть  еще  одна  маленькая, желтенькая мангуста.
Мордашка и телесная стать у нее -  привлекательны, особенно  для малорослого
мужчины;  скорый на выводы  ум  порой рождал броские ассоциации,  с  помощью
которых она могла глубоко забраться кочергой в печень своему врагу. Она была
великолепно бешеной, когда наступала пора защиты чести своих  родственников.
Это качество напоминало мне один еврейский анекдот, который я  все порывался
ей рассказать,  но  не  находил предлога  для  уединения.  Суть  анекдота  в
следующем:  встречаются три мужика  разных  национальностей и обсуждают, как
это  и должно быть, женский вопрос. Француз  говорит, что у него есть жена и
любовница, и он любит ту и другую. Немец заявляет, что у него тоже есть жена
и любовница,  но любит он, конечно, только жену. Еврей поведал свою историю:
у него есть и жена и любовница, но любит он только маму!
     Привязка  к родителям  в определенном  возрасте  должна  отпадать,  как
ненужная пуповина, иначе возникает невроз.  Томящая  болезнь возникает из-за
неправильной установки. Святой Апостол Павел  в Послании К Ефесянам заметил:
"Но, как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем". Ступор
воли вызывает  прилив агрессии, достигающей  таких объемов, каких никогда не
бывало  даже  у  дюжины  самых  ядовитых скорпионих.  Эти твари  даже  своих
законных  самцов,  только  что  доставивших  им  естественное  удовольствие,
стараются на отходе настичь и ужалить насмерть. Кто-то из  мудрых утверждал,
что маленькие человечьи существа могут быть злыми из-за анатомических причин
- у них  слишком  близко расположено "говно к сердцу". Кишечная  флора,  как
известно,   при  хроническом   дисбактериозе,   может  вызвать   не   только
микробиологический, но и психологический сепсис.
     Но  как можно винить  женское  племя государственных  служащих  во всех
грехах, когда в их бедах виноваты, конечно, прежде всего мужчины. Вот сейчас
"теплая  семейка"  отправилась  на совещание к  своему руководителю  - к еще
одному  брату-акробату! У него  великолепная  седая  шевелюра,  форма  тела,
делающая  похожим мужчину на крупное яйцо, перевернутое  широким  основанием
книзу.  Но  все  же, как не  смотри на  "властелина  маленького прайда",  не
выглядит он львом, представляется, скорее, всем "сивым мерином". Да у него и
фамилия, кажется, фонетически созвучна с внешними данными?
     "Лидер" так  много занят  устройством в нашем учреждении  карьеры своей
супруги,  что создается  впечатление:  идут они  после работы вместе  -  она
впереди с хозяйственными сумками в обеих  руках,  а он,  несколько отставая,
спотыкаясь от усталости, и, чтобы  не упасть, крепко держится за  юбку своей
благоверной.  Ну,  как  тут можно  возбудить  женский  коллектив  на  ратные
подвиги.  Вот потому, вместо  ласки,  начинают  включаться пошлые  угрозы! А
такие  методы  имеют  обратный эффект: "Ибо  какою  мерою  мерите, такою  же
отмерится и вам" (От Луки 6: 38).
     А самый главный  в нашем "курятнике": сломал  лодыжку  недавно во время
занятий  бальными  танцами -  копыта его  уже не  держат!  Сломал  бы  лучше
кому-нибудь, что-нибудь в постели, если уж не способен выйти на татами! Нет,
память в сердцах народа от общения с такими персонами не остается на века.
     Другой  деятель: маленький, невзрачный Анатолий Владимирович  - если не
ошибаюсь, из  врачей-педиатров, - когда выступает  с "трибунным словом",  то
так мямлит, что бабцы  из  нашей отрасли во всем городе засыпают и перестают
видеть остальных мужчин даже  в упор.  Этого  "петуха" возведи хоть дважды в
ранг вице-премьера  городского  правительства  - все  одно  толку не  будет.
Никого  он  не  разбудит, не  позовет,  не  возглавит,  не  осчастливит,  не
обсеменит! Вот  и получается, что никто  из наших дам нести яйца "всухую" не
соглашается! Между тем, демографическая ситуация в регионе - страшно плохая,
и положение спасать должны, прежде всего те, кто хорошо это понимает!
     По общественной линии у нас тоже провал: обобщенные интересы коллектива
представляет парень, вроде бы видный, - Семеном зовут, волосы красит, бороду
отпустил, говорит  много и  складно. Но тянется  он  за одной  "трехрублевой
шкурой"  с  ошалело   вытащенными  глазами,  изображающей  из  себя  крутого
администратора.  Но о каком администрировании может идти речь, если она весь
рабочий день просиживает у стола секретарши, курит, как паровоз со сломанной
трубой,  да по уши погрязла в "говенных  сплетнях",  в  убогих интрижках. На
такую  Божья благодать сойти  не может, на нее только воробьи "капают", да и
то - исключительно перед дождем!
     Вот  так,  от  безысходности  и  при  переполнении  атмосферы  рифмами,
бешеными ассоциациями, и  рождаются строки, писанные почти  белым стихом, но
красной кровью:
     Ночь расстелила

     В обрез электричества
     тумана вату:

     в стране свободной:
     где ваши груди,

     тьму посвящай
     где ваши пяты?

     любви фривольной.
     Правой обнял

     "Хватит!" - хрипела -
     рукой властно

     "Уже довольно!"
     то, что кричало:

     Но: "Я" проскользнуло -
     "Пусти, опасно!"

     и ей не больно...

     Но не  о  себе  я думал! Я часто искренне опасался за жизнь заведующего
того отделения поликлиники, в котором поселились злые духи  - Жанна и  Тина:
был то человек довольно младых  лет и приятной наружности, не без  основания
гордившийся  своей элегантной,  как бы  нарочитой небритостью,  которая  ему
очень шла, но дорого обходилась. Приходилось в дорогом парикмахерском салоне
регулярно  подравнивать  отдельные  пучочки  волосиков  на  бороде,  а часть
наиболее  непослушных  эпилировал,  платя  за  искусство  немереные  деньги.
Фамилию тот прекрасный  мужчина носил  звучную и  емкую,  как полет  могучей
птицы,  а звали его  еще краше - благородно, точь-в-точь по Святому Писанию.
Но как-то не вовремя, скорее, не к месту, впрыгнула в мою голову поэтическая
весточка от Андрея Платонова - великого писателя современной эпохи: "Это  он
сейчас такой,  а дай  возмужает  - как  почнет жрать да  штаны  трепать - не
наготовишься!"
     Весь трагизм ситуации заключался  в том,  что  то должностное лицо было
слишком доверчиво  к  лести  -  она  ему  кружила  голову настолько,  что не
оставалось места  в извилинах  для  реализма.  Из-за похвальной коммерческой
активности не хватало времени, чтобы внимательно вглядеться в лица и понять,
что ты делаешь ставку на неизлечимых дурех, от разговора с которыми остаются
только мозоли на языке, но никакой работы не было и  в помине. "Слезы лились
на  тротуар,  брызгали  на  продовольственные  витрины.  Перламутрово-чистые
слезы...  слезы   человека,  заронившего  искру  гуманности  в  зачерствелое
сердце... слезы, избавившие от слез миллиарды материнских глаз".
     На  фоне его  бурной  деятельности  по  созданию действительно  нужного
технического  сооружения  -  компьютерной  сети поликлиники -  мелкие оторвы
выглядели нелепо.  Они путались под  его стройными ногами, обутыми в  модные
полуботинки,  пытаясь  втихую  откусывать  от  его   "масштабности"  лакомые
кусочки, как  крысы, покушающиеся  ночью на головку  свежего  сыра. Ко всему
добавлялось то,  что  они  еще  и закулисно, исподтишка стаскивали покрывало
секретности  с его маленьких  мирских грешков, которые, как голые посиневшие
от  холода  ноги торчали из-под  одеяла  и  уже  были заметны контролирующим
органам. "Так бывает под  старость со многими мастеровыми: твердые вещества,
с которыми они имеют дело  целые десятилетия, тайно обучают их непреложности
всеобщей гибельной  судьбы"  -  кто  знает, может  быть Андрей Платонов и не
ошибался?
     Я вдруг  все и  про  себя понял: конечно, во мне дремлет  страсть моего
деда к поэзии. Именно потому меня сильно волнуют "судьбы народов" в отдельно
взятом женском  коллективе. Я  с болью переживаю то, что остальные мужики не
"метят", как  порядочные коты, всех и вся подряд, а слишком долго "нависают"
над  только  одним  женским  телом.  А  в  мужских  делах,  как  и в поэзии,
необходима раскованность, всеядность и "дурной глаз"! Мой предок в некоторых
экзистенциях был  не  теоретик,  а большой  практик! Он  мог  посмотреть  на
женщину  даже  не  очень  пристально, и она мгновенно  все  понимала, только
спрашивала,  несколько  робея от ласковости,  возникшей  вдруг неожиданно  в
зачерствелой   душе:   "Когда   и  где?"  Во   мне  жила  душа  откровенного
гетеросексуала, а  потому  я  поддерживал стремление свободных людей к тому,
чтобы  и на  службе мужчины  с  женщинами распределялись только парами - "по
интересам"!  Пары  при  этом  должны  периодически  тасовать  свои  составы,
обмениваться ими, не "залеживаться" в однообразии, не впадая в скуку.
     Некоторых среди них я очень уважал: например, я  преклонял голову перед
одним знатоком  Word, Excel, Access и  того макроса, для которого  требуется
активный Power Point, а не половая тряпка  между ног!  Для такой  активности
требуется аскетическая  худоба, безупречная  элегантность в одежде и высокая
переносимость   алкоголя,  что  само   по  себе  уже  благородно!  Наши   же
"неповоротливые бегемоты" все время боялись чего-то, они, если  и заболевали
случайно,  то  не  благородным сифилисом,  а только лобковыми вшами!  "Я вам
скажу, почему. Потому что человек этот  стал  жертвой  своих  шести или семи
служебных часов.  Надо уметь  выбирать себе работу, плохих работ нет. Дурных
профессий нет, надо уважать всякое призвание".
     Надо же, как хорошо рифмуется: "профессионализм - дешевизм", "плюрализм
-  пуританизм"  -   стоит  запомним  для  поздравительной  открытки  ко  Дню
медицинского  работника.  Я поймал себя  на том, что от  сердца  отлегло,  и
появилась полнейшая солидарность с мужской частью нашего ведомства - мы  все
в ней заложники нашего нетвердого быта и слабой материальной обеспеченности.
Обстоятельства,    за    благопристойность   которых   в   ответе    крупные
государственные деятели нашей страны,  секут  наше племя под корень, не дают
нам  развернуться,  ограничивают маневр светской жизни! Отсюда  идут  многие
общественные несчастья.  Стены домов,  горы и  леса  отчизны вопиют  голосом
Венедикта-душеведа:  "О, эфимерность! О, самое бессильное и позорное время в
жизни моего народа - время от рассвета до открытия магазинов! Сколько лишних
седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих шатенов!
     Весь  остальной  прием  шла  банальная  шелудивая  текучка:  появлялись
больные с дерматитами  разной этиологии; посетила  нас дама  с мандовошками.
Подумалось  сходу: свежая рифма "манда - поезда". Надо будет использовать  в
праздничных  стихах ко  Дню  железнодорожника или для акции протеста  против
повышения  налога  с  оборота  женщин  свободного поведения. Один  забулдыга
притащил на осмотр  застарелый  триппер,  решив с ним прорваться на торговое
судно  для  работы коком. "Триппер  -  спикер" - совсем  не плохо! Все  же в
медицине  много  поэзии.  Вот, например,  совсем юноша  из школы  мотористов
представил  "свежак", иначе  говоря, первичный сифилис.  Он  пытался убедить
меня в том, что  заработал сифилис в бассейне: бледная спирохета, видите ли,
наплыла  на него в хлорированной воде  незамеченной. Шутник, однако! Явилась
одна семейка в полном составе  (мать,  отец, прародители,  сынок и  дочка) с
распространенной  чесоткой.  Милиционер  привел  на  принудительное  лечение
"девочку"  14-лет с  гонореей и  хламидиозом,  успевшую  заразить  восьмерых
зрелых оболтусов. Было еще много чего,  о чем и  вспоминать было  тошно. Все
это - рутина амбулаторного приема, она утомляет и озадачивает.  И  для того,
чтобы  переварить,  не  стошнив,  прозу  жизни,  требуется  много  нервов  и
выдержки.  Так надо  ли удивляться тому,  что медики  давно  опустили руки и
никак не хотят работать с азартом и полной отдачей. А какой дурак, позвольте
вас спросить,  будет  ковыряться в дерьме  за  мизерную  зарплату? Работники
городских свалок и то получают в несколько раз больше.
     Все  страждущие получили лечение и доброе слово,  да легкое назидание -
одни остались  полностью  удовлетворенными общением с современной медициной,
другие утащили камень за пазухой в виде скрытой агрессии на советскую науку,
крайне медленно разрабатывающую эффективные средства профилактики и лечения.
Все,  даже  абсолютно  тупые,  с  соответствующей печатью  на  челе,  хорошо
затвердили   расхожее  слова  "профилактика",   и   теперь,   избоченясь,  с
удовольствием хлестали им  нас,  своих бесплатных  духовников-спасителей, по
ланитам. Но  мы  с Валюшей и не претендовали  на иное отношение, нам было бы
это  непривычно.  Мы  терпели  и твердили в  душе:  "Не оставайтесь должными
никому ничем, кроме взаимной любви;  ибо любящий другого исполнил закон" ( К
Римлянам 13: 8).
     Прием больных подошел к концу. В кабинет зашел прекрасный человек - мой
коллега и  старший товарищ, работавший еще  с  моим  дедом Сергеевым. То был
многоопытный доктор - Агеев Владимир Николаевич. И мы потрепались минут пять
обо  всяких поликлинических проблемках.  Владимир Николаевич недавно перенес
сложную операцию, и это  было заметно по  его самочувствию, однако искренняя
доброжелательность и  мягкость  не ушли  от него. Он  был  вынужден пока  не
перегружать  себя текучкой приема,  а потому только  консультировал  сложных
больных,   демонстрируя   возможности  точного  дифференциального  диагноза,
постановка которого требовала большого клинического опыта.
     Агеева   заинтересовали   мои   подозрения   на   счет   Донованоза   у
морячка-электрика, и он, испытывая дружеские  чувства ко  мне, храня  старую
память  о   своем  давнем  приятеле  Сергееве,  решил   еще  раз   не  спеша
"провентилировать"  редкую  находку.  Обсуждали  мы   с  ним  этот   случай,
естественно, заочно, но  подробно. Все свелось к тому, что  мои решения были
правильными.  Однако Агеев предупредил,  что  скоро  больной  явится  к  нам
обратно. Надо учитывать те безобразия, которые сейчас творятся повсеместно в
больницах  -  от страшнейшего  финансового голода медики по-звериному трясут
карманы  пациентов,  не стесняясь примитивного надувательства.  Чтобы жить -
необходимо  питаться, а  значит  приходиться  вертеться.  Вот  стационары  и
отбирают последние крохи  у больных, прижатых штыком боли или лезвием страха
к  стене операционной или морга.  Владимир  Николаевич заметил,  что  нашему
больному в  профильном стационаре, хотя  он вроде бы и на  бюджете, выставят
неподъемный счет.  Больной не  сможет  его оплатить, и горемычный вернется в
поликлинику, где лечение ему, безусловно, обойдется дешевле.
     Я не решился спорить  по частностям с многоопытным  Агеевым, но все  же
было  трудно сразу  погасить душевный  протест. Набравшись неблагоразумия, я
высказал  лишь сомнение  по  поводу  того,  что больница наберется  наглости
нарушать Конституцию, где прописана гарантия бесплатной  медицинской помощи.
А главный  гарант соблюдения Основного Закона находится в добром здравии, на
посту - пребывает в самом сердце нашей страны - в Кремле!
     Агеев ничего  не  ответил, а  только завел  глаза под  потолок, как  бы
приглашая меня к встрече с Вещим Разумом. И тогда  я понял смысл слов  давно
умершего поэта: "Все говорят: Кремль, Кремль. Ото  всех я слышу про  него, а
сам ни  разу  не  видел. Сколько  раз  уже  (тысячу  раз),  напившись или  с
похмелюги, проходил по Москве с севера на юг, с запада на восток, из конца в
конец, насквозь и как  попало - и ни разу не  видел Кремля".  Ясно, что  эти
слова -  аллегория, метафора, напоминающая о  простых маршрутах нашей жизни,
которые, к сожалению, не очень часто плодотворно контролируются Кремлем!
     Опять  диссидентские   капризы  стучатся  в  стену:  легкие  прокладки,
спроектированные  неудачливыми "поэтами",  пропускают в эфир базарную драму.
Некоторые  дамы,  так  хорошо  когда-то начинавшие,  превращаются  в  жалких
паскудниц с  патлатыми шевелюрами, а мужики -  в тетю  Соню  с  Перевоза. По
телевизору  демонстрируют ШОУ,  аттракцион:  НТВ  организовало  сабантуй  на
Пушкинской площади, чтобы прославить свободу "иноземного  слова".  "Кровавые
мальчики" и волоокие от дури "девочки" с характерными шнобелями  мечут громы
и молнии с  подиума,  забывая,  что  с  их помощью уже  однажды просрали эту
страну. В "благодарность" за это им  поменяли  разумный порядок на террор  и
большевистскую бестолковщину.
     И на стене замаячили строки вольных  стихов,  перемешанные с некоторыми
откровениями Венедикта Ерофеева:
     Не надо пукать,

     вольницы до дна.
     что тебя не любят.

     Уймись, Евгений,
     Тебе, Гусинский,

     вытри сопли, слезы.
     отдано сполна.

     Ну, что с того: Тебе
     Моя страна

     жена изменит.
     "поэтов" не забудет:

     Пусть будет
     она вольет им

     Родине верна!

     Мои   поэтические   развороты   никогда    не   подлежали   руководству
социологическим разумом.  Я давно  заметил,  что это свойство унаследовал от
деда - Сергеева-старшего.  Методы  дрессировки для дисциплинирования шустрых
идей, выскакивающих из меня, как блохи  при пожаре,  не приемлемы.  Это  все
равно,   что   строить   взаимоотношения   с   кошками:   они   живут  своей
самостоятельной  жизнью, и надо просто  научиться  понимать их логику,  а не
лезть  в  душу  животному  с "разумными"  представлениями. Ито  сказать, как
только  я попробовал  уточнить  генезис своих ассоциаций, то все моментально
распределилось по  нужным  местам: заморочки  на НТВ  всплыли  в моей голове
потому,  что  общественность и  администрация в  нашем учреждении  находятся
примерно  в  таких  же  контрах.  Семен  со  своей  морщинистой  Троекурихой
проектирует   и  разворачивает  очередную  интригу,  замешанную  на   личных
амбициях, а тупая администрация втягивается в кавардак, тоже идя на поводу у
"сермяжного  форса",  только  противоположного   толка.  "Балласт"  начинает
колотиться мордой об один  единственный "острый угол"  этой всей галиматьи -
текут  слезы, пухнут разбитые  хари, но  о  насущных  интересах  никто и  не
собирается  думать.  Потому  что участники "торжества  демократии" - истинно
"российский материал" - а значит  думать и не умеют вовсе! У  "вождей" очень
плохо  развито  такое  понятие,  как совесть,  а потому ради примитивнейшего
"шкурного  фактора"  они  готовы поставить  на  уши любые отечественные  или
коллективные  интересы. В  пылу  утверждения  "трехкопеечных  радостей"  все
скопом совершенно забывают главный принцип цивилизованного поведения - "Живи
так, чтобы не  мешать жить другим"! До следующего принципа - "Живи и помогай
жить другим" -  у  них уже  не дотягиваются мозговые извилины ни  при  каких
обстоятельствах!
     Я уже было собрался вовсе распушить хвост, поднять рога для того, чтобы
бодаться страстью к обличению, размотать энергию противодействия  на  полную
катушку, да вспомнил:  "Будем внимательны друг ко другу, поощряя к  любви  и
добрым  делам; не  будем оставлять собрания своего,  как  есть  у  некоторых
обычай;  но будем увещавать друг  друга, и тем более, чем более усматриваете
приближение дня оного" (К Евреям 10: 24-25).
     Нашу  беседу  и мои  "глубокие  размышления" прервал стук  в дверь  - и
показалась голова Нинон.  Она была, как всегда, решительна и  безумно  мила:
даже Агеев расплылся в улыбке  и отчалил от  представлений о невозможном. Он
знал  Нинон еще со времен моих  первых лет  работы  в Бассейновой  больнице,
ведал и о том, как лихо мы с ней расстались. Рождалась интрига-перевертышь -
уж  слишком  был  хорошо  известен  ее  супружеский статус. Насторожилась  и
Валюша:  она еще не ушла и копошилась с медикаментами, с  выпиской лекарств.
Слов нет,  ей не очень нравилось явление Девы народу! Но  неловкой тишины не
получилось:  Агеев  подхватил  инициативу излияния  радостей встречи  в свои
многоопытные руки. Я же сидел, как сидел, еще не представляя себе, какой тон
беседы больше подойдет для  Нинон. Мне  казалось,  что  мы  будем  соблюдать
инкогнито  (она все  же  была  замужняя  женщина!),  и я  настроился  играть
соответствующие роли.  Но у Нинон были свои планы: она  явилась сюда как раз
для того, чтобы начать приучать пока  еще только узкий круг общественности к
своему праву выбора. Властная  женщина собиралась только  в одиночку владеть
моими душой и телом. И это был сигнал Валюше!
     Ее  решение было экстравагантным,  но логичным - видимо, и в этой части
она владела  информацией, а за меня взялась основательно. Не скажу,  что мне
это  не понравилось -  гордыня из меня  поперла, как  из  наполовину ручного
осла!  Я даже ощутил явное желание  прокричать громко, радостно и совершенно
глупо  бурные  ослиные рулады  - "И-а, и-а,  и-а!".  Но  Нинон прервала  мои
восторги бойким замечанием:
     - Сашенька, ты что забыл? - заговорила она елейным голосом, из которого
просто  текла любви  патока. - Нас же ждут дома! Быстро собирайся - у машины
стынет двигатель.
     Агеев от  неожиданности широко распахнул рот,  Валюша, как бы случайно,
грохнула  на пол бикс со  стерильным перевязочным материалом - на  кафельном
полу  его  катания  зазвучали,  словно  призыв к  атаке  против  неописуемой
наглости чужаков.  "Когда даешь  себя приручить, потом случается и плакать".
Не хватает еще открытого кулачного боя - борьбы без правил!
     В  моей  душе разливалось  теплое  нежное счастье,  близкое  в восторгу
идиота, которого  королева  согласилась впустить в  теплую постель. Какие же
все-таки слабые и безвольные мы существа - гордые мужчины! Но от того никуда
не  деться: "Ибо всякая плоть - как трава, и всякая слава человеческая - как
цвет  на траве, засохла трава, и цвет ее опал; но слово Господне пребывает в
век. А это есть то слово, которое нам  проповедано" (1-е Петра 1: 24-25). Не
было спору - пришлось сдаваться на милость победителя!
     8.5

     Вышли из  поликлиники, сели в машину, она чмокнула меня в щеку, я  ее в
кончик носа -  и вот  я уже пластилин! Вспомнил и  тут же  забыл, как сухо -
враждебным кивком, не поднимая глаз, - прощалась с нами Валюша. Зафиксировал
и  откровенную радость  на лице  Агеева, когда тот на  прощанье пожимал руку
Нинон и ободряюще хлопал меня по спине, подталкивая  к выходу - так, видимо,
по-доброму и по-отечески, Дьявол принимал участие в судьбе мирянина, подводя
его  к  шатким  перилам  высокого  моста. Вспомнилось:  "Это был  абсолютный
монарх. Но он был добр, а потому отдавал только разумные приказания".
     Конечно, для совершения прыжка  в  реку теплой, но темной  летней ночью
оставалось  немного - и  это уже будет мой  собственный выбор:  "Главное, не
надо этим делом нарочно  заниматься - это самая обманчивая вещь: нет ничего,
а  что-то тебя будто куда-то  тянет, чего-то хочется... У всякого человека в
нижнем месте целый империализм  сидит"... Андрей Платонов знал, о чем  и как
говорить, но я-то еще кое в чем сомневался.
     Когда  вошли в нашу  старенькую  квартиру, то заметили следы  домашнего
переполоха.  Хотя я  и  предупредил по телефону бабушку  и мать, что вернусь
после  работы,  может  быть  не один,  сейчас  лица у всех были напряженные.
Чувствовалось,  что  в  доме  проведена особо  тщательная уборка, как  перед
визитом   важных   гостей,   которых   принимают   на   всякий   случай    с
предосторожностью. Кто знает, как все обернется и какие будут последствия, -
так лучше прибраться на  всякий  случай, как перед  длительной командировкой
или похоронами.
     В  этом  доме раньше  Нину очень любили, скажу  больше,  в ней  души не
чаяли, но то было давно - десять лет тому назад. Сейчас же бабушка и мать не
знали, как ее встречать - будет она невестой или только ревизором? Муза тоже
была здесь, она  хорошо знала мою  первую любовь еще по давним  временам, но
сейчас, видимо, она  появилась не из-за  любопытства, а  по какому-то  делу.
Визиты  Музы  всегда  приходились  кстати и  приносили счастье, и я был  рад
такому экспромту.
     Напряжение необычной встречи трудно скрывать, а потому все одновременно
пришли к разумному решению - не стесняться правды. Бабушка обнимая Нину, как
давнюю знакомую, которую она воспринимала  когда-то  как дочь, прослезилась.
Мама   была  настороже,   что,  вообщем-то,  естественно  для  потенциальной
свекрови. Но она  нашла в себе силы тепло приветствовать "заблудшую овечку".
Муза вела себя так, словно никогда не сомневалась, что все вернется на круги
своя. Труднее всего было объясняться, конечно, Нине, но все старались помочь
ей  выбраться  из пикантного положения. Сцена  возвращения "блудной  дочери"
обыгрывалось   так,  как  должно   быть  в  единой  семье,  когда  ее  члены
возвращаются домой после затянувшегося утомительного  рабочего дня. Ситуацию
из  ряда  обыденной выделяло,  может быть, лишь то,  что стол для  ужина был
накрыт не в кухне, а в парадной комнате - нашей небольшой столовой-гостиной.
     Философская позиция родителей - бабушки и мамы -  была предельно проста
и  формулировалась не иначе, как тезисом: "Не  дай Бог, приведет Сашенька  в
дом молодую  стерву,  которая  будет кровь ему портить  и  вертеть хвостом!"
Возвращение Нинон "под  крышу дома  своего" - так, кажется, пелось  в давней
песне  Юрия   Антонова   -  устраивало  всех   больше,  чем  возможное   мое
первопроходство в браке.
     Нинон, хитрюга,  нет сомнения, давно нащупала болевые точки и потому не
теряла  уверенности.  Она без обиняков,  после первого же глотка вина, когда
все еще не успели одинаково хорошо успокоить нервную систему, заявила: "Мы с
Сашей решили все возвратить  на  законное  место, конечно,  если родители не
возражают".  Но категоричный тезис  формулировался, практически,  без  моего
участия. Нинон  явно превысила свои полномочия,  забыв о такте.  Мама слегка
поджала  губы, бабушка одобряюще улыбнулась, Муза незатейливо  хмыкнула. Все
собравшиеся  за столом прекрасно  понимали, что формально  последнее слово в
этой ситуации остается за мной.
     Нависла  тишина-вопрос?!  Даже давно  не  беленные  потолки в  квартире
сосредоточились и порозовели от напряжения. Все ждали моего ответа! Но любой
врач  -  немного артист (таковы законы профессии):  я сидел  глубокомысленно
погруженный не  знамо во что,  отвлеченно барабаня пальцами  правой руки  по
столу. Разбираемая ответственная  тема как бы и не касалась меня. Я вроде бы
медленно плыл в заоблачных,  поэтических далях, обозревая Мир поверх людских
голов.  Паузу, если уж взял, то должен держать до точки максимального накала
страстей.  На  лицах зрителей скользило напряжение  - недоумение - сомнение!
Адреналина было выделено не менее литра от каждого.
     Пора было включаться в торги! Конечно, если крутить спектакль до конца,
по всем  правилам жанра, то следовало бы процитировать Платонова, что-нибудь
вроде  этого: "Паровоз ни-ка-кой  пылинки  не  любит:  машина, брат,  -  это
барышня...  Женщина уж не годится - с лишним отверстием машина не пойдет"...
Но стоит ли  так зарываться, когда  тебе уже стукнуло тридцать пять, а грудь
твою сейчас распирает счастье? Однако  в  этом спектакле паузу еще надо было
дожать -  до самого решительного момента,  за которым разверзается пропасть.
Мне, видимо, не  к месту  почему-то вспомнилось: "Мрачный  партийный человек
еще  более нахмурился: он представил себе все великое  невежество масс и то,
сколько для партии будет в дальнейшем возни с этим невежеством".
     Можно  было  бы  поговорить  о  смысле  жизни, о  женской  верности,  о
возрастающих обязанностях любого мужчины, если он решил вступить  в брак, об
ошибках  молодости,  да просто о бытовых  сомнениях, свойственных, например,
молодому возрасту.
     Опять всплыли строки из Андрея Платонова: "В семнадцать лет  Дванов еще
не имел брони над сердцем - ни веры в бога, ни другого умственного покоя; он
не давал чужого имени открывающейся перед ним безыменной жизни. Однако он не
хотел,  чтобы  мир  остался ненареченным, - он только  ожидал  услышать  его
собственное имя из его же уст, вместо нарочно выдуманных прозваний".
     Я  не  удержался  и  прыснул смехом: никто,  кроме Музы, не  знал,  как
трактовать   мои   реакции.   Больше   всех   насторожилась   Нинон   -   ее
гинекологический   разум,  без  сомненья,   уже  рисовал   схему   "силового
задержания" - того, который был уже запланирован  в тайных кабинетах женской
прокуратуры. В душе Нинон уже подписала ордер на мой арест. В буйной женской
голове формулировалась казнь: "Вот забеременею, рожу от тебя ребенка - тогда
пошлю  тебя к черту.  Одна выращу  и воспитаю  -  будешь  в ногах  валяться,
прощения  просить,  неблагодарный!"  Сила   женской  логики  как  раз  в  ее
нестандартности!  В ней все  строится от обратного  и невероятного. По этому
пути,  по  горячности, могла разворачиваться и акушерская  тактика  Нинон. Я
оборвал  роль  мучителя  и  протянул  Нинон  свою верную, надежную,  крепкую
мужскую руку:
     - Господа, - провозгласил я торжественно, - кто же будет  сомневаться в
правильности таких  решений.  Разве  вы,  бабушка, мама,  Муза, против того,
чтобы я, наконец-то, обрел радость тихого семейного Рая?
     Все,  словно  сбросив  с  плеч  тяжелую  ношу  затянувшегося  ожидания,
наперебой залопотали:
     - Нет,  нет!  Никто не  сомневается, Сашенька, деточка.  Мы очень  рады
видеть тебя успокоенным и счастливым! Потом,.. и для врача, в твоем возрасте
не солидно  безбрачие!  Да, мы же все знаем, как ты любишь  Ниночку,  а  она
такая прекрасная!..
     Можно  было,  конечно, для острастки  возразить по  поводу  заявления о
"прекрасной  Ниночке!".  Можно  было припомнить кое-что из ее биографии,  но
настоящий  мужчина,  перед прыжком  с высоченной скалы в холодную  воду,  не
должен мелочиться, ему необходимо сосредоточиться на самом прыжке!
     Потом вместе  хохотали, трепались языками, пили вино и чай  -  застолье
закончили довольно  поздно. Муза попросила  меня  проводить ее до  дома. Мои
женщины  (о,  как это божественно звучит: "Мои Женщины!")  остались  дома  о
чем-то договаривать  и к  чему-то готовиться, а  мы с  Музой вышли на улицу.
Была та пора, когда петербургское небо уже отодвигает тьму и зимнюю хмурость
дальше  к югу и северу, западу и востоку, оставаясь в  центре  просветления.
Все  в городе готовилось  к  празднику  Белых ночей. Не  было ветра,  тишину
слегка  насиловали шумы автомобильных моторов, да  неуместные вскрики глупых
подростков.
     Муза  взяла  меня под руку и  это,  как  всегда,  доставило мне большое
удовольствие, ибо что может быть приятнее, чем  особая  тяжесть руки зрелой,
неотразимой женщины, идущей рядом с тобой. Наверное, примерно об этом, писал
Михаил Булгаков  в "Мастере и Маргарите":  "Так шли молча  некоторое  время,
пока она не  вынула  у  меня из рук цветы, не бросила  их на мостовую, затем
продела свою руку в  черной перчатке с раструбом в  мою, и  мы пошли рядом".
Нудная, занозящая  боль защемила сердце: я  вспомнил  некоторые исторические
подробности относительно того реального  женского прототипа главной  героини
романа  Булгакова -  Елены  Сергеевны. Она все же не удержалась от греха, от
измены памяти. Правда, может быть, это была всего лишь попытка  использовать
средства,  доступные только  женщине.  Возможно  она  и  тогда  воскликнула,
задыхаясь от отчаянья: "Еду!.. Еду куда угодно!.. только из-за  того, что вы
поманили  меня словами  о нем!" Тогда она была готова идти даже на встречу с
Дьяволом. В  реальной  жизни она  могла  попытаться протоптать через  сердце
Александра Фадеева тропинку к издателю для литературного романа ее покойного
мужа, да  на  всякий  случай  оградить себя от  когтей  Лаврентия Берия. Кто
знает?! Но не нам судить! Михаил Булгаков и сам подсказывал заурядный путь к
победе потерявшей голову от  переживаний женщине, остающейся на Земле: "Лезу
я в  какую-то  странную  историю, но,  клянусь, только  из-за того,  что  вы
поманили  меня словами о  нем!.. Согласна на  все,  согласна  проделать  эту
комедию с натиранием мазью, согласна идти к черту на куличики".
     Жаль,  что  программным  грехом не  удалось  решить главного. Фадеев  -
председатель Союза  советских  писателей  -  был лишь  относительно  весомой
фигурой, а на "победу" свою над сердцем запуганной женщины он в то время мог
смотреть  лишь  глазами заурядного,  самодовольного алкоголика,  бессильного
сделать что-либо путное. Для Елены Сергеевны, скорее всего, измена истинному
таланту была не победой, а проигрышем.
     Полагаю, что в подобной ситуации Муза вела бы себя более осмотрительно,
а потому и  более достойно. Правда, нынешние  обстоятельства  жизни  в нашей
стране  заметно отличались  от времен былых. А сейчас она распространяла  на
меня  свои женские  чары, совершенно  не задумываясь об этом. Она рассказала
мне о несчастье Дмитрия (мне  не было известно о его  болезни), и я пообещал
навестить  его  завтра  же.  Затем  Муза  передала  мне  послание  от  моей,
практически, близко по крови, но дальней  по месту жительства,  родственницы
из Австралии. Письмо я положил в карман - его нужно читать дома, в спокойной
обстановке. Прогулка была  недолгой -  мы были почти соседями - и  я  быстро
возвратился домой.
     В   квартире   насторожилось   маскируемое   тишиной   ожидание   моего
возвращения: родительницы пытались быстрее заснуть, чтобы не быть нечаянными
свидетелями любовных оргий, но при чрезмерном волнении это  им не удавалось.
Нинон была уже чиста, как все банные дни вместе взятые. Глаза ее  блистали в
темноте моей комнаты  заждавшейся  похотью: да,  жизнь  с именитым стариком,
видимо,  ее особо не баловала  сексуальными откровениями. Мой марш-бросок  в
ванную был  молниеносен -  гигиена в половых  играх имеет огромное значение.
Ведь  мы с Нинон, как я полагал, нацелились на  продолжение рода,  а в таких
случаях  необходимо основательно отмыться  от микрофлоры, которую мы  десять
лет собирали в бестолковом, безрадостном - в "чужом сексе".
     Действуя  по  всем  правилам,  нелишне  в  таких случаях сперва  огреть
бактерии,  накопившиеся  в  наших  организмах  и  вышедшие  из-под  контроля
совместно   налаженного  иммунитета,  приличными   дозами   антибиотиков   и
сульфаниламидов,  хорошо бы взбодрить  и  противовирусные атаки специальными
средствами. Как не вертись,  но  мы  оба так  долго  были  в опасной зоне, и
накопили в себе  несовместимых  с чистотой  и святостью  врагов. Впрочем,  я
уверен, что Нинон давно  уже разобралась с бактериальным хламом, да  и я уже
предпринял некоторые  меры: все  надо начинать, как в первый  раз  в  жизни,
когда  стартуешь  от  девственности  и  мужской  непорочности  -  браки ведь
совершаются на Небесах, а соитие на Земле, в безопасной постели.
     Когда  я  вернулся  в мою скромную спальню-кабинет,  Нинон  уже  трясла
мелкая  дрожь -  против темперамента  и  ожогов от  длительного  воздержания
никуда не попрешь. Но мы были профи,  а  потому не стали  спешить  и комкать
приятное: стандартную модель веселых отношений мы основательно подгоняли под
долгую совместную жизнь. Мимолетно  я  зафиксировал время начала и окончания
каждой  фазы полета  в  "стратосферу".  Возможно,  мы летали  на луну,  если
небесным телом можно  считать округлую, теплую,  нежную и  отзывчивую  плоть
своей долгожданной подруги, от  которой всегда был, есть и буду без ума. Мы,
каждый по своему,  успокаивали свою  резвость мыслью о том, что решаем очень
ответственную  задачу детозачатия,  но порой  не  удерживались и срывались в
штопор. Начиналась  бешенная погоня  за теми ощущениями,  которые  относятся
всего  лишь к комплексу сопровождения, дарованному  Богом  исключительно для
того,  чтобы  приблизить  миссию  продолжения  рода человеческого как  бы  к
Райской   жизни.   Мои   оценки   временных   параметров   наших   увлечений
свидетельствовали, скорее всего, о том, что нас ждет, как  минимум, рождение
пятерых ребеночков, а заодно и большая кара от Бога за пересортицу эмоций.
     Дьявол,  вестимо, ликовал, наблюдая  наше безумие. Особенно яркой  была
функция  Нинон  -  я-то  ведь  более  религиозен, а  потому  меня  распирает
деловитость, но она, родимая, как большинство  акушерок  и гинекологинь была
неотразима. И то сказать: "Царем над собою  имела она ангела бездны; имя ему
по-Еврейски Аваддон, а по-Гречески Аполлон" (Откровение 9: 11). Аполлон, как
известно даже детям, общающимся с компьютером, переводится с греческого, как
Губитель! И я, простой Александр, как и мой дед в свое время,  губил пружины
старенькой тахты, практически  не нанося никакого материального урона нежным
тканям соответствующих органов моей прелестницы.
     Полагаю,  что  бабушка  -  тоже   в  прошлом  врач  акушер-гинеколог  -
по-деловому   пыталась  исследовать   гром,  исходящий   из-за  стены.  Она,
естественно,  напрягала старческий слух, пытаясь  отгадывать фазы восторгов:
наверное, переживала за  мое сердце и сопереживала активности Нинон,  тут же
выстраивая  "проекции",  дабы  немного потешить и  свой дряхлеющий организм.
Мама  -  библиотекарь  до  мозга костей, конечно, негодовала  - обсуждала  с
любимыми книгами странное поведение де-факто своей невестки. Ее  взвешенному
классической  литературой  уму  было  трудно  понять,  для  чего  необходимо
устраивать  так много шума, растрачивать энергию, чтобы зачать только одного
наследника. Маме одного внука было вполне достаточно.
     Ее интеллигентский атавизм всегда был непонятен  и моему  отцу, который
не стал  бороться с недостатками своей супруги,  а  однажды  сложил нехитрые
пожитки в дорожную сумку, оставил  все объемное барахло и квартиру семье, да
отбыл в далекую Карелию. Там  он честно зарабатывал деньги мне на алименты и
подарки, да плодил детишек с азартной хохлушкой, не весть как затерявшейся в
сплошных северных лесах и валунах. У нас с ним не было лирических отношений,
но  я  уважал  его  за  мужскую  прямоту и  последовательность, за отеческую
обязательность  по отношению  ко мне  и  с  удовольствием встречался с ним в
период его нечастых наездов в Санкт-Петербург. Папа  наделил меня братьями и
сестрами  - и  это было приятно.  Мой  родитель всегда жил по законам  своей
совести,  а это уже немало  само по себе. Сказано  же  Евангелистом: "Закон,
имея тень будущих благ, а не самый образ вещей,  одними  и теми же жертвами,
каждый  год постоянно  приносимыми,  никогда не  может сделать  совершенными
приходящих с ним" (Откровение 10: 1). Так и не стоит обижаться на родителей,
братьев  и  сестер,  на  себя  самого, на тех, с кем  сводит тебя  жизнь, но
которые свято чтят и исполняют  Законы жизни. Нинон - исполняла Закон свято,
как хотела и могла, как позволял ей  Господь Бог, отмерив ей нехитрую судьбу
землянина.
     Когда мы  притомились, то пришла  и пора  обсуждений  простых  домашних
вещей: Нинон требовала  от меня  прямого  ответа -  быть  или не быть нашему
союзу, ребенка-то она все  равно решила рожать.  Наконец,  она раскололась и
слова полились, как слезы - горячие, страстные и убедительные:
     - Понимаешь, Саша, дите уже в  утробе должно знать своего Оракула - это
его крыша над головой на всю жизнь, если угодно. Так, между прочим, твой дед
заклинал -  я-то хорошо помню его  мысли по тем рукописям и  книгам, которые
удалось прочитать после его кончины. Мои клинические взгляды последовательно
мигрируют тоже в эту сторону.
     Нинон устроилась на подушках,  прижавшись мокрой  от слез щекой к моему
плечу - такой прием действует на  нашего брата неотразимо. У мужчин, вообще,
имеется тяготение к местам влажным, теплым, податливым и мягким. Моя актриса
устроилась поудобнее и развернула долгую, обстоятельную беседу.  Мордашка ее
была очень серьезной, а замечания вескими и многообещающими. Приходилось все
внимательно  слушать,  да  поддакивать.  Я-то прекрасно  помнил  утверждение
древнейшего философа Фалеса: все есть вода и из  воды  происходит. Кстати  с
такой  фразой на устах умерла  и родная тетка Владимира Набокова, всю  жизнь
упорно  прозанимавшаяся  химией.  Но  Нинон-то,  чувствовалось,  входила   в
диалектический раж. Она, скорее всего,  была  марксисткой,  а  может  быть и
бойцом ленинской закалки.
     - Биология плода настолько сложна, что всего не поймешь и не объяснишь.
-  продолжала Нинон трудную повесть.  - Но мне,  например,  ясно, что период
зачатия и беременности должен  протекать  в тех же условиях, в которых будет
протекать и детство и вся остальная жизнь.
     Любую  идеологическую диверсию нужно обставлять мастерски, иначе победы
не   будет.  Здесь  гинекологи   имеют  массу  преимуществ  по  сравнению  с
венерологами, ибо  центр притяжения  их  мысли  выглядит  соблазнительнее  и
заряжен более выраженным смыслом жизни.  Венеролог же может противопоставить
гинекологическому соблазну только "отпадающий" под  действием патологической
флоры орган - а  это уже не аргумент для спора, это просто жалкое несчастье,
достойное брезгливого сожаления! Посему  всю теорию,  надиктованную Нинон, я
сознательно  пропускал  мимо   ушей.  А  она  дышала  научным  словом,   как
раззадоренный паровой молот:
     - Такая стабильность обеспечивает стойкую корреляцию с той составляющей
множественных  воздействий,  которые вынужден  испытывать человек, попадая в
сложный  мир. Кроме  обоюдных воздействий  микро-  и макромира, существует и
универсальное давление природы, космоса на все живые организмы. Но в  каждом
локусе Земли они различны, так стоит ли организовывать  трудности суетой для
себя, для нашей родной микрофлоры, для наших детей.
     Хитрюга зыркнула на меня победно, взъерошила мне волосы и заявила:
     -  Понимаешь,  чудак, почему  я  так  хотела сегодня  ночью встретиться
именно у тебя дома: сегодня будет зачатие, а вчера была только биологическая
подготовка. Так пусть наше дите возьмет все, что должно, из твоего -  теперь
нашего общего  - мира,  в  том  числе,  и всех микробов -  но  только  наших
микробов!
     Я  чувствовал,  что  она   по  главной   сути  права,  но  помогать  ей
"формулировать" детородный вздор нет смысла. Бог обо  всем подумал  заранее,
вместо нас. Все так  устроено, что когда тянешься к женщине, то о детях и не
думаешь, -  они проявляются потом,  неожиданно и  не всегда  ко времени. Мои
воззрения  были  иными:  я  больше  доверял  поэту Василию  Федорову.  А  он
предупреждал:  "По главной сути жизнь проста:  ее уста  - его уста. И только
грудь прильнет ко груди..."! Но не было никакой охоты спорить - я уже сильно
хотел спать.  Тянулась  ночь с  пятницы на субботу, второе боевое стрельбище
для меня - ясно,  что мы отоспимся  за  выходные и, если уж должно произойти
зачатию,  то я постараюсь, но только после  глубокого и освежающего сна. Спи
моя ломовая лошадка,  прекращай топать копытцами и сотрясать воздух ржанием.
Все  одно:  никто  и ничего  абсолютно точно  не знает  - абсолютная  истина
недосягаема, а  сверхчеловек  не  существует.  Итог  всему  прост,  как  все
гениальное: "Дары  различны, но  Дух один и тот же;  и  служения различны, а
Господь  один  и  тот  же;  и  действия  различны, а  Бог  один  и  тот  же,
производящий все во всех" (1-е Коринфянам 12: 4-6).

     8.6

     Утро пришло незаметно, но его ясный свет удачно сочетался с настроением
двух  отменно  выспавшихся,  сравнительно  сохранных  в  отношении  здоровья
субъектов  - то были я  и Нинон. Тишину  утра оберегали две самых родных мне
женщины  -  мама  и  бабушка  - они  давно  встали  и  ходили  на  цыпочках,
переговариваясь только  шепотом.  Жизнь  снова  распахивала свои объятья нам
всем, вносила умиротворение в наши сердца и благополучие в наш дом.
     Но  вдруг  мелькнуло  сомненье  и  начало  длинного  хвоста  вездесущей
тревожности - я попытался определить, от куда дует ветер? Ясно: Муза сказала
вчера  вечером,  что  случилась  беда  с  Дмитрием.  Надо  скорее  вставать,
завтракать, да  двигаться к  пострадавшему, но сперва позвоню ему, чтобы  не
быть тем гостем, который хуже татарина.
     На другом конце провода звучал голос Клавы:
     - Слушаю вас...
     Ничто не вещало о трагедиях - голос  был, как обычно, в  меру по-женски
любопытный,  приветливый  и,  одновременно, отчужденный,  настороженный: кто
знает,  может  быть,  розыгрыш?  Задаст  тебе какой-нибудь  мудак  вопрос  о
Зоосаде. А когда ты скажешь вежливо, что вы,  дескать, ошиблись, он с глупым
хохотом отыграется:  "Так  почему  же  мне  приходится  говорить с ослом или
жирафом"?  Живя  в  России,  мы все постоянно ждем  нелепостей - от  погоды,
правительства, политических деятелей, от никчемных людишек.
     Я представился и задал вопрос о Дмитрие:
     -  Клава,  как чувствует  себя  твой благоверный? Сможет ли  подойти  к
телефону?
     В  доме  были  параллельные  аппараты  и  моментально зазвучал  немного
хрипловатый голос моего дядюшки:
     - Сашок,  племяш (это  он  так  беззлобно подтрунивал надо мной), давно
тебя не слышал, куда ты запропастился?
     Я  бурчал  в  ответ всякие пустяковые оправдания,  пытаясь  между делом
выяснить  по  голосу, по  стройности  ответов все ли  у  Дмитрия в порядке с
головой. Он-то был врачом и  дышал со мной одним профессиональным  воздухом,
которым  обычно активно  раздувают ребра  нашего ремесла  -  создают  кураж,
романтику врачебного дела. На самом деле все у нас  намного проще:  ну, если
только   в  мозгах  побольше  биологической  конкретики,  да  анатомического
цинизма,  а прочие позиции, функции  и органы мы имеем очень похожие на  то,
что  спрятано  в голове и  брюхе у среднего жителя  российской бестолковой и
разухабистой державы.
     Дима чувствовал на расстоянии причину моих опасений и  легонечко  косил
под  прогрессирующую  дебильность.   Я  же   некоторое  время  был  вынужден
заниматься спешной дифференциальной диагностикой, но, раскусив смысл театра,
начал  тоже  подыгрывать.  Очень скоро  наш  разговор  плотно  приклеился  к
эстрадному  штампу беседы  двух законченных  идиотов.  Так,  поразвлекавшись
вместо физзарядки, мы расхохотались  и договорились  встретиться  у  Дмитрия
дома через час, но вести разговор без бутылки!
     В   тайне   я   предвкушал   продолжение   маленького  психологического
эксперимента:  Дима и  Клава не знали  о возвращении блудной дочери на круги
своя.  Я, безусловно,  собирался нанести визит  только  совместно  с  Нинон.
Ребята  были  в  курсе  моих  любовных  переживаний  десятилетней  давности.
Интересно посмотреть, во  что выльется прежнее всеобщее осуждение и семейная
солидарность? Получится почти что острый опыт  для обеих  сторон, а именно в
таких  случаях, по  непроизвольным реакциям судят о  базовых  величинах - об
истинном отношении друг к другу.
     Завтрак  на кухне  (хороший  признак  приживаемости и  одомашнивания  -
переход  из столовой на кухню,  от формальности к  душевности) занял немного
времени. Лица моих родительниц были помяты более, чем обычно -  видимо, мы с
Нинон   дали   "шороха".  Ночью   было   достаточно   основательного   шума,
обозначившего  прелюдию к  деторождению! Мы  все же  еще  слишком загорались
взаимными  восторгами  и  спешили  наверстать  упущенное  за  все  эти  годы
раздельного  житья.  Родительницы  прекрасно  понимали  остроту момента,  но
старость все же щадить надо.
     До дома  Дмитрия было  рукой  подать, и  вот  распахивается  дверь  его
квартиры: первой  я вталкиваю в прихожую Нинон. Замешательство, если и было,
то практически  мгновенное - дальше поплыли искренне радостные улыбки. Никто
не стал уточнять детали. Но я заметил, что, словно исподволь, не контролируя
себя  полностью,  Нинон  стала  выставляться:  несколько  выпячивать  живот,
прогибаясь и отводя  плечи, запрокидывая голову назад. Видимо, в критических
ситуациях  защитные  рефлексы работают автоматически,  а, может быть, она от
природы  актриса. Ее игра была настолько тонкая, что  Дима,  улучив  момент,
спросил меня шепотом:
     - Старик, вы что ждете ребенка - пошли на укрепление семейного статуса?
Мне кажется, что Нинон на четвертом-пятом месяце беременности.
     Мне  понравилась актерская  удача  моей  женщины, но  я  все  же  решил
прояснить положение - мало  ли что! Еще начнут собирать подарки,  "приданое"
готовить раньше времени.
     - Димыч, ты как маленький. - поправил я заинтересованного родственника.
- Ты, что не знаешь теток -  Нинон еще только  репетирует будущее, входит  в
роль,  прикидывает, какие одежды ей  будут больше к лицу, когда она войдет в
интересное положение.  Она  же  гинеколог, акушер -  хотя бы  потому  должна
носить  живот с  особым достоинством! Врач должен на личном примере  обучать
пациентов нормам правильной жизни. "Лекарь, вылечи сперва себя"!
     Димыч словно бы разочаровался и  быстро зашептал, пользуясь  случаем  -
Клава с Нинон переплыли на кухню (у них  тоже открылись  особые  тайны!). Из
шепота-скороговорки  Дмитрия  мне  стало  ясно,  что  он сильно  подозревает
Клавочку  в  заговоре против его свободы - она, видимо,  собирается подарить
ему дите тоже, не поставив автора заранее в известность. Самое главное, что,
щадя больную головушку, благоверная  пока все держит в тайне  - но он-то  не
дурак  окончательный, туман болезни  уже давно слетел с внутренних проводов.
Дима,  безусловно,  приветствует  супружнено  решение  обзавестись дитем, но
держит в секрете свою позицию. А про нее давно написано у Святых  Апостолов:
"Ибо  всякое  творение   Божие  хорошо  и  ничто  не  предосудительно,  если
принимается с благодарением, потому что освещается словом Божиим и молитвою"
(1-е Тимофею 4: 4-5). Однако, кто  из смертных в  такой ситуации не поспешит
покуражится, воспитнуть, как говорится, любимую, чтобы не очень зарывалась и
крепче любила своего "властелина".
     Решили  принять  по   чашечке  чая  и  вмести  совершить  прогулку   по
городу-музею.  Когда  вышли  на улицу, то бойкая беседа  затихла как-то сама
собой  - уж слишком много предметов приковывало разумный взгляд  и требовало
осмысления  и восторгов. Никогда, даже  старожилы, не  перестают  удивляться
эстетике этого  города.  Мне  показалось,  что  мы все,  почти одновременно,
ощутили в  себе  биение мысли  и  восторгов наших предков,  в  том  числе  и
Сергеева-старшего. Как  само собой разумеющееся, возникло решение пригласить
на прогулку Музу: позвонили по  телефону-автомату, получили  ее  согласие  и
направились, пока она собирается, к ней навстречу - на Гороховую 30.
     Мы подходили  от Каменного моста уже к желанному дому, шагали где-то на
уровне  небольшой,  но всегда  вкусно  пахнущей  кафешки: калитка в железных
воротах дома номер 30 распахнулись  и на "панель" шагнула элегантная Муза, а
за  ней  явился нашему  взору стройный мужчина огромных размеров. В  головах
закружились нелепости! Но тут  мы все  разом  узнали Владимира - у него была
агентурная кличка "202". Цифра шла от роста - два метра и два сантиметра. Но
в том прятался не только псевдоним, притягивающий  к себе забавным сочетание
цифр,  скорее  в нем заключалось уважение к отменному "боевому стандарту". Я
однажды видел его в форме  морского пехотинца и  обратил  внимание  с  каким
балдежем  во   взгляде  облизывали   его  женщины   -  некоторые  так  прямо
останавливались  и, открыв рот,  глядели в  след, наверняка моделируя в  уме
приватные картинки.
     Муза  улыбалась  -  что  не  говори,  умные женщины  отличаются умением
готовить  качественные  сюрпризы. Ну,  а  глупые  тоже  усердствуют,  но  их
сюрпризы,  близки к детской неожиданности,  от которой потом не знаешь как и
отмыться, и отстираться. Мы не виделись  с Владимиром целую вечность. Служба
у молодого офицера была  какая-то странная - я видел его в форме только раз,
выходящим из машины - и это кое  о чем говорило! Володя тоже был рад встрече
- он пошел к нам навстречу распахнув объятья, счастливо улыбаясь.
     Вдруг  я  обратил  внимание  на наших  дам. О,  ужас! Дымы моментально,
словно перековались  с  зимних  на летние подковки: Нинон  подобрала  живот,
перестав симулировать раннюю беременность, а Клавочка так даже отцепилась от
руки своего благоверного, давая понять, что с больным, да еще с  дураком, ей
не по пути. Вот тебе раз! Занятная мимикрия!
     Я почему-то  сразу же  вспомнил  старый  простенький  анекдот:  добрый,
воспитанный ребенок пристает к маме на  кухне с разговорами - "Мама, мама, а
я знаю  хорошее  слова на три  буквы!" Догадливая мама  мрачнеет и дает детю
хлесткий  подзатыльник.  Ребенок  в слезах  бросается  к отцу  в гостиную  с
жалобой: "Папа,  я хотел назвать маме слово на три буквы  - "дом", но она не
дослушала  и  ударила  меня!"  Отец  проанализировал  ситуацию  моментально:
отбросив газету, распрямился, как стальная пружина, бросился к жене и врезал
ей плюху со словами: "О доме надо больше думать, дорогая!"
     Володя  был  галантен: с высоты  своего  роста он рассыпал восторги  от
встречи со столь неотразимыми особами, приклонил шею  и  корпус и по  дружбе
чмокнул обеих в  щеки. Я обратил внимание на  его  затылок идеальной формы и
крепкую шею, про мощные плечи и  торс - говорить не  приходится. Безусловно,
есть от  чего  замлеть  ищущим  беременности  женщинам.  Но  наши-то "святые
лахудры" вроде  бы собирались готовиться к  материнству от законных мужей, а
туда же  -  готовы броситься в поход  за  впечатлениями,  зажмурив бесстыжие
глаза!
     Муза  поняла  меня без  слов и приободрила взглядом, а  в нем я прочел:
"Такова суть всех этих верных особ. Держи ухо востро, парень!" Но все же она
явно  гордилась Владимиром  -  своим  воспитанником. Муза гордилась им,  как
крутая  женщина  гордится своим  породистым догом,  выводя  его по  утрам на
прогулку,  напоказ  всем   собачникам.   Любовью  светится  взгляд  у  таких
неотразимых   женщин:  трудно  определить  даже   специалисту  сексопатологу
подтекст этой гордости и  восторга  - находится  ли  здесь выражение  только
стиля  жизни,  поведения,  требующего экзотического "дополнения к  туалету",
либо в том скрывается редкий женский порок.
     Володя разорвал  все  подозрения и настороженность циничного врачебного
ума одним жестом: он тепло и по-мужски,  со значением, обнял меня и Дмитрия.
Красивые, высокие,  сильные и  обязательно умные люди привыкают к  тому, что
сама природа заложила  в них вызов  остальным двуногим. Они умеют отстранять
головокружение от ощущения собственной экстраординарности и быстро научаются
элегантно снимать конфликт  выбора,  являющегося поводом для зависти,  часто
переходящей в ненависть окружающих. Они щадят обделенных природой, стараются
не вставать им поперек пути,  проявляют сдержанность и  предупредительность.
Ну,  а дураки не в состоянии правильно распорядиться  таким подарком, идущим
от   Бога.  Вспомнилось:  "Великое  приобретение  -   быть  благочестивым  и
довольным. Ибо мы  ничего  не принесли  в мир; явно,  что ничего не  можем и
вынесть из него" (1-е Тимофею 6: 6-7).
     Владимир  всем своим поведением как бы подтверждал, что в его  сердце и
мозгу глубоко сидит желание "быть благочестивым и довольным". Этим качеством
он заражал и  всех тех, с кем  ему приходилось сталкиваться по жизни. Остыли
со своими подозрениями, не успев загореться, и  мы  с Дмитрием,  приутихли и
наши дамы, теперь уже, как банные листики, прочно  прилипнув к нам, преданно
повиснув на наших согнутых предплечьях.
     По улицам шли парами: впереди - Дмитрий с Клавой, вторыми - я и  Нинон,
замыкали   шествие  -   Муза  с  Володей.   Но  как-то  так  сложилось,  что
продвигались, выбирая  маршрут по психологическому  компасу Музы.  Выходя на
Николаевский мост, вдруг  ощутили  (по памяти о  прочитанном, переговоренном
неоднажды), что движемся тем  же маршрутом, которым гуляла Муза с  Сабриной.
Снова несколько  притормозили  в той части моста, с  которой верная  женщина
когда-то, уже теперь ни  один десяток лет тому назад, сбросила в  Неву пепел
Михаила, выполняя его волю, куда, тогда  в  молодости,  приходила плакать  и
молиться,  где, стоя на холодном ветру, частила себя  на чем свет за то, что
не родила ребенка от своего избранника.
     Задержались у статуй сфинксов, улегшихся  у водной ряби загадочной реки
Невы,  способной, как сфинксы,  замышлять неожиданные невзгоды - наводнения,
или  приносить неописуемую радость  умеренностью  своих  разливов  и блеском
тишайшей воды.  Река могла  принять утопленника, а  могла  его  и  выбросить
сильным течением  на  ступени гранитных набережных. Сейчас  сфинксы спокойно
взирали, как и  многие  десятилетия, на мирскую  суету. Проницательность  их
взглядов, устремленных  в  бескрайность, в  космические дали,  настораживала
своей нечеловечностью и  несколько пугала особенно тех, у кого  было слишком
много грехов на душе. Муза тоже испытывала  всплеск тревожности, если  долго
вглядывалась  в  лица  загадочных  фигур.  Но  все равно ее  тянуло  к  этим
гранитным звероженщинам, умевшим с  заметным  презрением  и холодом смотреть
мимо людей. Музе никогда не удавалось встретиться  с ними взглядом, какую бы
она точку осмотра на набережной  не выбирала.  Создавалось впечатление,  что
такая встреча взглядами обозначала бы смерть человека.
     Сами собой  у меня в голове сложились пока  еще очень  сырые стихи - то
была  лишь заявка на  будущее  откровение, но  в  них уже открывалось особое
настроение и то  поэтическое решение, которое явится  скоро в  форме точного
предсказания - коварного, решительного, неотвратимого:
     Не стоит опасаться

     кому грозит далекая комета?
     рифмы сложной

     Без сложностей больших
     краснеть, стесняться

     ответ наверняка:
     мысли ложной.

     Свет сияет на праведника!
     Ну, ты ошибся -

     снизойдет Его повеление:
     пустяки все это:

     И на правых сердцем - веселие!

     Муза шла  вместе со всеми, но, присмотревшись к ней, я  понял, что  она
идет  своим  маршрутом: он  прочерчивал свой особый  путь через  ее судьбу и
судьбу своих  близких, любимой  и единственной настоящей подруги. Да, потеря
Сабрины была ударом, от которого Муза могла и вовсе не оправиться. Но теперь
она, пожалуй, почти полностью компенсировалась  во Владимире. Однако даже, в
глубокой  тайне  от себя самой, Муза хранила  уверенность,  что Господь Бог,
услышав  ее  мольбы, не  мешал  Дьяволу устранить настоящую мать Владимира -
Сабрину, чтобы переложить  полностью материнство на Музу.  Это была кровавая
тайна,  от  которой  Музу бросало  в дрожь, укладывало в  каталепсию, и  она
запрещала себе думать об этом. Но так складывался круг ее и Владимира жизни,
и от такой реальности никуда не уйдешь: иногда грешная мечта  превращается в
реальность.
     Муза  вложила  в  воспитание  Владимира  душу:  под  ее  педагогическим
прессингом   Владимир   успешно   закончил  факультет   иностранных   языков
Санкт-Петербургского  университета,   выбрав  в   качестве   базового  языка
испанский.  Но  она  дополнила  его знания  еще  и  приватными  занятиями  -
изучением   английского,  немецкого,  французского  языков.  Природный   дар
Владимира развили еще  и в консерватории -  у  него  оказались  значительные
вокальные таланты, он  обладал  замечательным  драматическим  баритоном.  Но
дальше  контроль  за  развитием и поворотами жизни  Владимира ушел  из сферы
влияния  Музы.  Решительность   такого  маневра  была  настолько  жесткой  и
безвозвратной, что женщина быстро поняла  -  за  тем фактором стоит  слишком
сильная рука, рука  спецслужб,  но  каких - оставалось загадкой. И  в сердце
названной матери появилась тревога, не отпускавшая ее ни на минуту! Но никто
не мог лишить  ее права быть заряженной  на переживание, на ожидание чего-то
страшного  и непоправимого: "Ибо написано:  "будьте  святы,  потому,  что  Я
свят"(1-е Петра 1:  16). А кто знает: всегда ли  святыми делами нам поручают
заниматься в реальной жизни!



     8.7.

     Выходные  пролетели, как один  час, - всегда так  происходит с тем, что
дорого и приятно: счастье - все же явление призрачное,  моментальное, только
искрящееся, а  не  тлеющее долго или, тем более,  постоянно.  Вот  и  настал
хмурый,  тягомотный  понедельник  - начало  трудовой  недели. Я отправился в
поликлинику  на  утренний  прием  страждущих  лечения,  выздоровления.  Они,
наивные, даже и не ведают о  том, что излечимых болезней не существует,  что
успехи,  так называемые, победы медицины, -  это миф,  выдуманный  глупцами,
либо  сознательно  действующими авантюристами. Врачи лишь  помощники  Бога в
вынесении и  отбывании  наказания  грешниками,  на  судьбу которых  Бог  уже
изначально наложил печать искупления. Наша  обязанность - смягчать осуждение
болезнью: объяснять, успокаивать, снижать накал патологической симптоматики.
Но болезнь возникает тогда, когда приходит ее время, и она есть неустранимая
кара -  микробы  мстят  с помощью своего оружия, полного  противоядия против
которого не существует.
     Медики, как  адвокаты  на суде,  лишь следят за  тем,  чтобы вынесенный
приговор не был чрезмерным, ибо всегда рядом крутится  Дьявол или начинающий
дьяволенок,  страсть как желающие  добавить  в копилку Закона жизни и смерти
толику дерьма. Нечистая сила пытается превратить процесс отбывания наказания
в  средневековую  пытку,  выходящую  за рамки  разумного и  цивилизованного.
Дьявольщина  ведь в своем развитие страшно запаздывает, застревает в прошлых
жестоких веках, стремится  навести тень  на  плетень - не учитывать динамику
развития  сознания  и совести людей. Но последнее можно  понять:  уж слишком
медленно преобразуют такие категории сами люди, от того они и собирают громы
и  молнии на  свои  головы. А  дьявольщина тоже  ведь  ленится  -  стремится
работать  на  потоке,  по  среднестатистическим  стандартам,  на  один   раз
заведенном  и настроенном конвейере, не учитывая отдельные редкие отклонения
в лучшую сторону.  Тогда медики,  знающие кое-что  о  биологии  человека,  с
помощью жалких лекарств устанавливают видимость справедливости - помогают на
время вытащить  некоторых  больных  с того света.  Ну, а  если все же ловкий
дьяволенок подтолкнет невзначай, скажем хирурга, под локоток, то и свершится
непоправимое -  однако,  такова жизнь! Я хорошо  запомнил слова моего  деда:
"Медицина - это не наука, а только искусство"!
     Войдя в  поликлинику,  поднявшись на свой этаж,  я убедился в том,  что
старик Агеев был прав: у моего кабинета сидел тот самый больной донованозом,
которого мы давеча направили на  стационарное  лечение - физиономия его была
кислее кислого. Грех и его переживания отпечатались на всем облике пациента.
Страдалец  даже не дал мне дойти до  дверей кабинета, а набросился на меня с
мольбами  о  помощи,  как  только я впорхнул  из-за поворота  в  узкую часть
аппендикса  нашего отделения. Все  было понятно  с полуслова  - хотя  бы  по
отчаянной жестикуляции.  Естественно, я  пообещал помочь, требовалось только
дождаться,  когда  я экипируюсь должным  образом  и усядусь за свой  рабочий
стол.  На  входе  в кабинет, я встретил  изучающий взгляд медицинской сестры
Валюши  -  личико  ее  было  хмурым,  под  глазам  тени переживаний и  круги
бессонницы. Что ж, надо было красавице думать хорошо раньше и не тянуть кота
за хвост. Она потеряла слишком много  времени на то,  чтобы  вымогать у меня
решительного признания в любви. Надо  было  быстрее и решительнее переводить
желания из сферы бессознательного в осознанное. Внебрачные  отношения  порой
тоже бывают  счастливыми -  становятся через несложные постельные  испытания
прямой дорогой в ЗАГС. Мужчины ведь крайне податливы  на ласку  и устроенный
быт.  Но  это их  неотъемлемое  право проводить эксперимент  -  так сказать,
стендовые испытания техники  секса и способности женщины превращать быт не в
каторгу, а в райское наслаждение, как баунти.  Реклама - двигатель прогресса
не только в еде, но и в ... Не сложно догадаться, в чем именно!
     Подошел  Владимир  Николаевич  Агеев,  мы  позвали нашего  пациента,  и
началась долгая беседа "за  жизнь". Больной, после тех  масштабных  запросов
стационара,  которые  совершенно  бесцеремонно были  развернуты  перед  ним,
находился в состоянии  грога. Ито сказать, в стационаре так раскатали  губу,
что попытались  решить все  свои финансовые  проблемы за счет попавшегося на
крючок   страдальца:  предлагали  оплатить   кучу   дополнительных   дорогих
исследований сомнительной перспективы, а экономическую планку самого лечения
подняли до почти  американских  аппетитов. Мы  с  Агеевым объясняли пациенту
истинные  затраты  - на  покупку антибиотиков  и  контрольные  анализы после
лечения. Цена мучений  по нашей  версии, прямо  на глазах у  пациента, резко
поползла вниз, но больной, напуганный  стационарными  акулами, уже ничему не
верил, он был склонен наложить на себя руки.
     Я вдруг ясно вспомнил нашу последнюю совместную прогулку по городу всей
семейной компанией.  Тогда,  поймав испытующий взгляд Музы на  всей шайке, я
вдруг  ощутил,  что  она обобщает свои  наблюдения за молодежью, вообще. Наш
пример  для  нее  -  модель.   Я  не  удержался  и   спросил  ее  о  мыслях,
сопровождающих такие наблюдения.  Она позабавила меня своим ответом. Теперь,
наблюдая  за мимическими  переливами у  больного,  я  почувствовал  заметное
прояснение.
     Муза говорила,  что все мужчины, в той или иной мере, Маленькие принцы:
но у кого-то из нас больше от образов, подаренных читателю  Сент-Экзюпери, у
других -  от Венедикта Ерофеева  и Андрея  Платонова. Эпоха откладывает свой
след на внутренней  позиции.  Один видит себя  или мечтает  быть  таким, как
сказочный  герой,  иной  человек  никуда  не  может  уйти  от сермяжности  и
кандовости. Она  даже процитировала  строки из соответствующих произведений,
более адекватно отражающие нашу, по ее мнению, чисто российскую суть.
     Я был солидарен  с ее высказываниями, кто может возражать  против того,
что  все наши  отечественные  принцы  - только нищие, а  те, кто  богат,  не
являются  принцами - они  акулы! Но самое страшное,  что условные  принцы, и
беспечные  нищие, и богатые  акулы  забывают,  что  планета наша  -  хрупкое
создание и ее необходимо беречь. Мой пациент оказывается таким же заложником
своих  ошибок: "Так я  сделал еще  одно  важное открытие: его родная планета
вся-то величиной с дом!" (Сент-Экзюпери).
     Размышления о  трансцендентном, как это бывало  многократно,  сложились
неожиданно в простенькие стихи  сугубо  планетарного  значения,  из  которых
выпирали острые локотки экологических метафор:
     Планета наша

     побойтесь Бога -
     удивительно нежная,

     нет пустоты!
     не подходит к ней
     слово - безбрежная.
     Наш ресурс на Земле
     слишком мал -

     Не поганьте Душу,
     не терзайте так!
     Славьте Господа,
     Ибо Он благ.
     не стоит доброе

     Не робей в молитве -
     превращать в кал!

     Ибо вовек милость Его.
     Закройте краны
     грязной воды -

     Безгрешных принцев
     нет на Земле ни одного!

     Сейчас, наблюдая ущербность  больного, втиснутую в него самой  жизнью и
авантюристами-грабителями из стационара больницы, я  откопал у себя в памяти
подходящую  цитату из Андрея Платонова: "Ребенок повернул  голову  к  людям,
испугался чужих и жалобно заплакал, ухватив рубашку отца в складки, как свою
защиту; его горе было безмолвным, лишенным сознания остальной жизни и потому
неутешным;  он  так  грустил  по мертвому  отцу, что  мертвый  мог  бы  быть
счастливым".
     От  этих  платоновских  откровений мне  стало больно и  обидно:  прежде
всего,   за  то,  что  придурковатые,  с  позволения  сказать,  организаторы
отечественного здравоохранения, так  раскорячили сознание  врачей,  что  те,
вместо решительной  защиты  своих пациентов, посягнули на  основной  принцип
медицины - милосердие. За это необходимо лишать диплома без суда и следствия
- только  по одному  подозрению, по ответу  на простой вопрос  - "С кем  ты,
доктор, с  Богом или  с  Дьяволом?" Моментально  вспомнились  слова  Святого
Апостола Павла в известном Послании к Титу (1: 15): "Для чистых все чисто; а
для  оскверненных  и неверных нет ничего  чистого, но осквернены и  ум  их и
совесть".
     От того же Андрея Платонова, вдоволь намыкавшегося в сталинские времена
и   нахлебавшегося   ядовитым   молоком   от  родины-мачехи,  пришло   новое
воспоминание  -   приговор   одного  мастера-наставника,  вынесенный  своему
заблудшему ученику  по другой, не  медицинской, профессии: "Я, - говорит,  -
серьезно допустил,  что  ты отродье  старинных  мастеров, а  ты так  себе  -
чернорабочая сила, шлак  из-под бабы!"  Вот  она  суть, если  угодно, момент
истины, исходящие  от тех, кто получил путевку в профессию  по классовому, а
не  душевному  принципу: "Яблоко  от  яблони  не  далеко  падает!" Нечему  и
удивляться: мочиться  под себя будет тот, кто должен мочиться,  а "мочить  в
сортире"  необходимо тех, кто заслужил этого,  кто  не  желает, по скудоумию
своему,  исповедывать  главный принцип цивилизованности: "Живи так, чтобы не
мешать жить другим, если уж не умеешь помогать ближнему!"
     Общими  усилиями удалось  вернуть  пациенту уверенность  в  то, что мир
населяют не  одни только поганцы, да продажные шкуры,  готовые на чужом горе
строить свои успехи,  свой бизнес - "и которые прикасались, исцелялись"  (От
Матфея 14:  36).. Многие из них просто путают истинные рыночные  отношения с
рынком,  на  котором  торгуют  совестью и цветами.  Еще  Долан  и Линдсей  -
известные   зарубежные   экономисты,   специалисты   "рынка"  предупреждали:
"Человеческие  нужды  должны  удовлетворяться  прежде  любых  других  нужд".
Истинные    рыночные   отношения   предполагают,   прежде   всего,   наличие
платежеспособного   населения,   имеющего   материальные   возможности   для
удовлетворения  своих  разнообразных потребностей. Только  тогда  и возможна
достойная "купля - продажа".  Именно поэтому  никто из серьезных  зарубежных
специалистов не  считает  нашу страну "рыночной". Сейчас  в нашем  отечестве
даже  в области здравоохранения  идет обычный  грабеж  в  темной подворотне.
Подавляющая часть населения не является в экономическом плане  дееспособной.
Жирует же  только маленькая кучка проходимцев,  вдруг  моментально забывших,
что их капитал украден у остального населения.
     Страдает в таких условиях больше всего истина, от горя повернувшаяся  к
медикам спиной: "Много  потерпела от многих врачей, истощила все, что было у
ней, и не  получила никакой пользы,  но  пришла еще в  худшее состояние" (От
Марка 5: 26).
     Когда  директор медицинской  страховой  компании  наглеет  до того, что
вместо организации качественной медицинской помощи  покупает иномарку, якобы
для  нужд страховой компании, взвинчивает  собственные доходы, обвешивается,
как  пошлая  кокотка, золотыми  перстнями,  слишком  много внимания  уделяет
роскоши интерьера и масштабам своего рабочего кабинета, то это означает, что
он всего лишь забыл уроки истории. Диктатура пролетариата - страшная сила! А
вернуться к ней очень легко!
     В дверь постучались:  вошли знакомые лица - Жанна и Тина. Они вербовали
страдальцев  к себе в дневной стационар,  в котором  работали,  - но  чудаки
появлялись редко.  Уж  слишком хорошо  наши  подопечные знали  эту  "сладкую
парочку".  Началось  покушение  на больного  с  донованозом: я,  как всегда,
слегка потворствовал женщинам, особенно, если они в белых халатах и все  еще
представляют  некоторый  соблазн  для  половозрелого  мужчины.  Агеев  стоял
насмерть и решительно протестовал против передачи серьезного больного в руки
коновалов. И  все складывалось по Библии: "Он  сказал им: вы от нижних, Я от
высших; вы  от мира сего, Я не от сего мира" (От  Иоанна 8: 23). Хорошо, что
спешно явилась Олечка, после воскресного отдыха она была неотразима. Стихи и
пошлость из меня посыпались неожиданным летним градом:
     Стройная, гибкая,

     Но прячем глаза:
     как счастья улыбка,

     я - остолоп,
     явилась она -

     ты - егоза !
     весной заражена!

     Не могу остановить
     Моих восторгов суть

     восторгов прыть:
     прет из трусов -

     Быть или не Быть?
     аж, жуть!

     Пора обсудить!

     Олечка расправила плечи, сжала  длиннущие,  как  у скрипачки,  пальцы в
острокостные кулачки и тактично стала вправлять студенистые мозги своим двум
коллегам-авантюристкам.  Правая ее  рука,  словно  стрелка  метронома  перед
предательски-наивными глазами  учеников начальных классов музыкальной школы,
рубила воздух в такт речи. Левая рука была как бы подготовлена для нанесения
акцентирующего удара по глупости. Она пыталась объяснить заблудшим садисткам
простые вещи - например то, что терзать больного с помощью некомпетентности,
- это ли не авантюризм высшей марки!
     Агеев  из последних  стариковских сил  сдерживался,  чтобы  не залепить
пендаля  двум  хищным  осам, прилетевшим на чужой мед!  Но  соревнование  не
состоялось  из-за различий  весовых  категорий  претендентов  на чемпионское
звание.  Я  же  продолжал  совершенствовать  свои   наблюдения   за  людским
материалом. Две голенастые лярвы все время преобразовывались: их мозг как бы
перетекал,  в виде капли жидкого  клюквенного киселя,  из  одной ипостаси  в
другую. Так  бывает, когда малое  количество  ценного  экстракта попадает  в
слишком большую посуду. По ходу действия  и вся внешняя плоть меняла  имидж.
Разные по базовой анатомии - одна ,  видимо,  с детства выглядела тонконогой
цаплей,  на  которой  никак  не хотело нарастать мясо,  другая  была  рыхлым
пастозным эксудатиком, вечно сопливым и кашляющим, - они по внутреннему миру
были чем-то страшно похожи.
     Их союз  создавал  впечатление  спаянного дуэта,  как  у мелкотравчатых
сучек, носящихся с  громким лаем по деревенским улицам. Назвать их кошечками
-  было  бы  оскорблением   для   благородных  существ!  А   так,  задорными
беспородными вислоухими оторвами, они могли носиться, скажем, по деревенским
улицам, лая на  все, что  попадало в поле  зрения. Правда, ни им  самим,  ни
окружающим  не  понятно  по  поводу  чего состоялся  весь  этот гвалд.  Было
очевидно,  что  явная отрешенность  от  умственной работы обоих дев,  мутили
Агееву разум и вгоняла в  черную депрессию. Он-то понимал, что если  человек
не  осознает границ собственной и своего  собеседника  компетенции -  то это
безвозвратная  стадия  педагогической  запущенности,  с  которой  не  смогла
справиться ни школа,  ни  институт, ни муж-вельможа, ни  здоровое  общество.
Куда  же Агееву,  уже  немолодому  и сильно больному печенью,  совладать  со
сложной учебной задачей.
     Агеева в той борьбе поддерживал один лишь призрачный миф - "сверхзадачи
и сверхчеловека",  дарованный читающей  публике еще Фридрихом  Ницше. Но все
равно, силы были явно неравными, оснований для реальной победы  в этой дуэли
не было: "низы" не  умели  понимать, а "верхи" не способны были говорить  со
стеной  неподбеленной.  В  воздухе сам собой  повис библейский  вопрос: "Кто
пустил дикого осла на свободу, и кто разрешил узы онагру,  которому степь  Я
назначил домом и солончаки - "жилищем?" (Кн. Иова 39: 5-6). Но такой вопрос,
безусловно, было  необходимо  направить прежде  всего  руководителю  славной
парочки. Но он, естественно,  как  благородный  человек,  был слишком  занят
делами государственными!
     Однако я  давно заметил  странный  эффект:  если трепать  струны  этому
нервному инструменту - начальнику -  то  в мозгу возникающие  сложные  звуки
преобразовывались  в музыкальную фразу, отдающую чем-то красивым, свободным,
бальным (не  хотелось  бы здесь нарываться  на простецкую рифму!). Все тогда
приобретало Венско-вальсовый колорит, летящий по кругу танцевальный восторг,
от которого кое-что весомое опадало и в подставленный карман.
     Руководство  нашим  учреждением  состояло  из универсальных,  а  потому
совершенно бездарных, "генералов" - они даже и украсть что-либо элегантно не
могли.  Вечно  конфузились,  и  их   "застукивало"  на  месте   преступления
недремлющее  око  общественного  контроля.  Этих  генералов  спокойно  можно
переводить  из поликлиники на управление, скажем, городской свалкой.  Эффект
был бы один  и тот же: кто-то,  что-то  сбрасывал бы  в отвал, а  генералы с
воодушевлением катались бы на  персональных автомобилях, ладили бы маленький
гешефт, да болтали без умолку о значительности своей миссии. Любой грамотный
эколог проведет здесь  четкую параллель:  он быстро усечет "тигмотаксии", то
есть  стремление низших  организмов  к  контакту  с  предметом.  Возьмите, к
примеру,  скопление  самок  червеца (Orthezia urticae),  которое  лепится  к
ровному субстрату, иначе  говоря, к  мягкому  креслу. Но  к шероховатому, то
есть  некомфортному  -  отсутствие  персонального  автомобиля  и возможности
откладывать  чужие  деньги в  рост  -  заставит  их держаться  порознь  и на
расстоянии. Отсюда и родилось  у древних выражение  - "чувствовать себя не в
своей тарелке". Причем, возникло это выражение, видимо,  еще  до  того,  как
появились  тарелки  и  люди научились  ими  пользоваться.  Та наука  шла  от
инстинкта выживания и питания!
     Олечка, улучив момент, найдя невинный  предлог, увела шайку головорезов
с глаз  долой, мило и  загадочно вильнув на прощанье аккуратным задом. Такое
явление  всегда вызывало у меня ассоциации с поведением юркой зеленой ящерки
или танцевально-двигательными  "па" известных в далеком прошлом вокалисток -
сестер Бэрри. Но для моего  цепкого взгляда только  одного  внешнего символа
женской  добродетели было явно недостаточно.  Проклевывалось  подлое желание
проникнуть в глубину явления. Было понятно,  что добродетели  Олечки исходят
из   породистой  интеллигентности   -  из  такого  чувства,  когда  неудобно
присутствовать при том,  как взрослые  люди творят  нелепости.  Потому  она,
изнывая  душой,  старалась  предостеречь, вытащить  из выгребной  ямы  своих
коллег -  незатейливых дамочек,  куда те обязательно  стремились запрыгнуть,
задрав высоко юбки.
     Относительно же меня Оля демонстрировал пикантный шарм, рассчитанный не
на слишком резвого кобелька, вяло застревающего уже на старте от непосильной
тяжести  кандалов   научного  творчества.  Видимо,  Олечка  в   жизни  своей
достаточно  сильно обожгла крылья, может  быть, и не единожды.  Но и  с меня
было достаточно  наивности общественного  огорода, где вперемежку  растут  и
сорняки и полезные культуры  с женскими  именами. Причем,  и  те и  другие с
азартом  маскируются под неотразимую и  недоступную  постижению мужского ума
ботанику. Ну,  пусть лучше так, чем никак!  Надо уметь  прощать  женщинам их
ошибки. Только мы, искушенные  мужчины,  особенно врачи-венерологи,  ведаем:
женщину украшает посредственность, а не посылы на чрезмерный интеллект или в
хлам расхристанную богатую творческую натуру.
     Уже  безотносительно Олечки,  я  заметил, что ум и творчество в женщине
иссушают плоть и очень тормозят достижение оргазма, тогда как  у мужчины все
происходит наоборот. Кстати,  в  таких  делах  очень  большое значение имеет
однотипность микробного пейзажа в местах вовсе неотдаленных. При чтении книг
верхние  дыхательные  пути  женщины  сплошь  заселяются  бумажными  клещами,
вызывающими  сильнейшую аллергию  на все,  в  том числе,  и на мужчин.  Если
судить по этому признаку,  то банальная микрофлора, присущая женским родовым
путям, куда  как  лучше  экзотической,  клещевой, заселяющей  носоглотку. Но
успешное распространение  вируса иммунодефицита, то есть  СПИДа, в настоящее
время сильно подкосило страсть к внебрачным связям со стороны представителей
обеих полов. Отсюда родилось повышение тяги  к чтению и научному творчеству.
Но  это ошибочное веяние - знания не способны спасти  Мир от  размножения  и
совершенствования различной  заразы. Только регулярный "безопасный секс" или
тотальное   воздержание  могут  помочь   решить  задачу  повышения   средней
продолжительности жизни.
     Я сидел на своем стуле, в своем  кабинете  и квасился от простой мысли,
сводимой  почти   к   декадансу,  к  порочной  экзистенции.  Его  Величество
Настроение  наползало на  меня  своими  жирными  ляжками,  округлым  женским
животом   с  волнующим   пупком,  освещающим,  как   маяк,  путь  в  ложбину
наслаждений, и губило всю чистоту морали -  я вдруг захотел ощутить события,
творимые сейчас в моем  кабинете перечисленными персонажами, в духе  прозы и
эстетической  философии  писателя  Генри Миллера  (1891-1980). Да,  да...  Я
совершенно  не  боялся  плагиата,   потому  что  я  подпал  под  настроение,
переживаемое персонажами многочисленных романов духовного развратителя Генри
Миллера. Передо мной проползли на четвереньках и по-пластунски, вверх и вниз
животом, его пошлые романы - "Сексус", "Плексус", "Нексус", они стали и моей
"розой  распятия". И я не  стеснялся того, наоборот,  я  уже был  вовлечен в
подобный  интеллектуальный   эксбиционизм  окончательно.   Во  мне  начинала
вставать  одна единственная пошлая мысль, которая и должна  вставать, как то
мужское  начало,  которое  только  так и  должно реагировать на  приближение
сладострастия. Генри Миллер из-за спины медицинской сестры  Валюши пробубнил
очередной пассаж: "А ее зубы сжали головку моего малыша,  и  она распалилась
так, что это стало  угрожать его жизни.  Обезумев от страсти,  она трудилась
вовсю, и я не на шутку испугался, что она отхватит самый нужный кончик моего
самого важного органа".
     И то сказать, я мысленно так основательно бичевал Жанну, Тину, мангусту
-  но за что? Только за то,  что у меня было  отвратительное настроение.  Не
доставалось  лишь сердобольной Олечке - редактору моих слов и мыслей -  да и
то,  только потому,  что я  оставлял ее на десерт и не включал в виртуальный
групповичок. Она была слишком сладкая и вкусная для моей поэтической натуры,
и я не собирался делиться с нею ни с  кем - даже  с моим, чего греха  таить,
больным  воображением. Ей будет  посвящено  особое вожделение:  когда  своей
ласковой  "вилочкой"  я  буду  спокойно,  не  спеша  выбирать  из  "десерта"
абрикосики, клубничку, и  прочие  ягоды, бесконечно  лакомясь сам  и увлекая
процессом "жратвы" ту, которую сравниваю с аллегорической вкуснятиной.
     Однако и те трое, на кого я выпустил ядовитых змей  из своего душевного
террариума,   были  отменно  миловидными  женщинами,   содержащими  телесное
разнообразие,  в  совокупности  составляющее  незабываемый  образ.  И  самое
главное, им, спору нет, были не чужды все земные пороки.  А святость, что ни
говори, под покровом ночи всегда тянется к пороку. Так стоит ли сомневаться:
именно   каверзы   приземленного  женского   ума,   податливость   плоти   и
проституирующее мировоззрение  надо  уважать, ибо  порочная  участь  женщины
запрограммирована Богом. Я тут же отнесся к Первой книге Моисеевой и еще раз
повторил про себя,  но  как бы  от Бога Всемогущего:  "Жене сказал:  умножая
умножу скорбь твою в беременности твоей; в  болезни будешь рождать детей;  к
мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать  над тобою"  ( Бытие 3:
16).
     Угрызения  моей  пятнистой  совести и осознание  оплеванной  невзгодами
женской  чести  вдруг совершили головокружительный  кульбит, и из памяти  на
злобу дня выплыло стихотворение моего деда  - Сергеева-старшего, который был
большим докой во всяких порочных поисках. И я было совсем надумал вспоминать
по  строчкам это  стихотворение,  как опять из-за спины Валюши вякнул  Генри
Миллер  (а,  может  быть,  эти  слова  произнесла   и  сама  обиженная  моим
невниманием женщина): "Поставь меня,  как надо, и засади мне - вот и  все, о
чем  она  попросила.   И  я   начал.  Холодная  ярость   владела  мною.  Это
действительно должна была быть наша последняя схватка".
     Прижата не одна - могучим
     полубогом.
     Пронзается до дна - бодучим
     носорогом.
     Как глупая коза - с арканом
     между ног.
     Бесстыжие глаза - с туманом,
     в потолок.
     Вас трое сытых дев - телесно
     обнаженных.
     Пришла пора утех - порочных,
     раздраженных.
     Сменяется дуэт - групповичком
     отменным.
     Явился всем поэт - не новичком
     примерным!
     Так!
     Праведные будут славить имя
     Твое;
     (Псалом 139: 14).

     Вообще,  стоит чаще вспоминать и о совершенно медицинской стороне дела:
интеллигентность,  полагаю, тесно соседствует  с виртуальностью,  а если эти
оба  качества  перенести в сферу  сексуальности,  то получается чрезвычайное
безобразие.   Очаг   эпилептического   возбуждения,   расположенный   вблизи
оргазмической  зоны,  у  виртуально  настроенных  на  секс  персон  способен
превратить жизнь  в  пытку,  из которой, правда, имеются  несколько выходов.
Первый  - это полный уход в виртуальность, то есть  диалектический скачек  к
методе,  использованной  по  библейским  сказанием  несчастным   Онаном.   В
современных условиях общения с эротикой возможно и применение тех устройств,
которые предлагаются в сексшопах. Но зачем же так безутешно мучить себя?!
     Второй  вариант  -  подобен  творчеству  Юза  Алешковского,  1929  года
рождения,  лауреата  Парижской  литературной премии. Такой  путь  сводится к
перевоплощению в писателя балагура-порнографиста,  стремящегося  развешивать
на страницах своих произведений матершину, как грозди вкуснейшего винограда.
Но  у  Алешковского  особая  интеллигентность  -  она   воспитана  дворовыми
компаниями,  военным  лихолетием,  безответной  юношеской  любовью и,  самое
главное, тюремной эстетикой.
     Надо  ли  тянуться  за  таким вариантом  сублимации.  Слава  Богу,  что
писателю, к счастью, повезло в личной жизни, он сам заметил в автобиографии:
"Я уже полагал, что никогда на мой закат печальный не блеснет любовь улыбкою
прощальной,  как  вдруг, двадцать лет назад,  на Небесах  заключен  был  мой
счастливый,  любовный  брак с прекраснейшей, как  мне кажется, из женщин,  с
Ирой".
     Но трудно  вытравить из  жизни удобный стереотип поведения, тем  более,
творчества. Именно здесь  и зарыта его собака,  которая смердит неформальной
лексикой    -    смесью    спрессованной    виртуальности,    сексуальности,
эпилептоидности и плохого воспитания.
     Алешковскому  удачно  подморгнула  солидарная  с  его  жанром  критика,
откопав особый оценочный термин - "каденция"  (от итальянского cadenza), что
означает, согласно словарю иностранных слов, "гармонический или мелодический
оборот,  завершающий  музыкальное  произведение,  его  часть  или  отдельное
построение".  Поддержка  Алешковского Нобелевским лауреатом Иосифом Бродским
звучит   почти,   как  эпитафия:  "Повествовательная   манера   Алешковского
принципиально вокальна, ибо берет свое начало не столько в сюжете, сколько в
речевой каденции повествующего".
     Вот  такое сакраментальное  замечание  и является смыслом  логики наших
отношений с  несравненной  Олечкой.  То  есть  мы  с  ней  находимся  в фазе
безудержной  "речевой  каденции",  которая,  к  слову сказать,  благоприятно
сказывается на здоровье обоих. А относительно моих литературных занятий и ее
редакторской работы могла бы подойти формула,  придуманная еще картежником и
гражданином, поэтом Николаем Алексеевичем Некрасовым (1821-1877), родившимся
в местечке  Немирово  Подольской  губернии,  а умершим  в  Санкт-Петербурге:
"Отец, слышишь, рубит, а я отвожу"!
     Медицинская  сестра Валюша победно грохнула металлический бикс на малый
хирургический столик.  Но психологическая проекция  была столь  откровенной,
что мой затылок нещадно заныл. В таких условиях мог стоять долго только звон
металла, нещадно  травмируя ушные барабанные перепонки. Валя  не мучила себя
азартом предупредительности,  у  нее  в  душе  почти  всегда  полыхал  пожар
воображения   и  решительных  откровений.  Но  в  этой  истории  именно  мне
приходилось включать тормоза  загодя, задолго до  того, как может  случиться
вполне   поправимое,  но   совершенно  не  нужное   для   продолжения   рода
человеческого.
     Публика,  если  бы она  присутствовала  здесь,  должна была разразиться
бурными овациями, которых не знали еще стены рядовых медицинских учреждений.
К  моему потрясенному  интеллекту  прилепилось  кое-что  дисциплинирующее из
Евангелия: "Ибо,  как Сам Он претерпел, быв искушен,  то может и  искушаемым
помочь" (К Евреям 2: 18).
     Короче  говоря,  наш  больной  получил  все,  что  ему  необходимо  для
успешного лечения и, заметно приободренный "ласковой" инъекцией ударной дозы
антибиотика,  влепленной ему сходу, в стоячем  положении, в  правую ягодицу,
отправился прихрамывая, как  колченогий Джордж Ноэл Гордон Байрон,  домой. И
то  подумать,  кто  будет  укладывать   больного  разлагающейся  мошонкой  и
практически полностью  утраченным  пенисом  на  кушетку,  покрытую беленькой
простынкой,  когда  смена  белья  в  теперешних  поликлиниках осуществляется
только раз в жизни и приурочивается к проведению  капитального ремонта всего
здания. Засветилось  радостью  и  лицо нашего  кабинета,  главной подсветкой
которого оставалась прекрасная Валюша! "Кто из вас без греха, первый брось в
нее камень" (От Иоанна 8: 7).

     8.8

     Закончился  прием  больных - вроде  бы  спало  напряжение, но одуревшая
голова болела  как-то по  особенному - нудно, тревожно, неспокойно было и на
душе. Известно, что каждый, например,  участковый терапевт, принимая больных
(особенно во  время эпидемии гриппа)  получает от  тех,  кому  он  помогает,
достаточно   внушительные  встряски  иммуно-реактивных  систем  собственного
организма.  Отсюда медленно, но настойчиво крадется,  не хуже,  чем  раковая
опухоль,  истощение  сил  сопротивления инфекциям,  быстрее  изнашиваются  и
прочие системы, ибо все  в организме взаимосвязано.  Так  разворачивает свои
жернова  и  зубастые  колесики  злейшая   патология,   называемая  вторичным
иммунодефицитом.  Ее  маховики  перемалывают  жизнь  медицинских  работников
намного  быстрее, чем  у  обычных людей.  Но возможно  и  прямое  заражение,
например  акушера во время ведения родов, когда увлекательное заглядывание в
тайные пещеры может сопровождаться  выбросами  от  туда  нечаянных фонтанов,
брызги от  которых  попадают  в лицо,  в глаза, нос и  рот.  Попробуй  потом
отмойся и отплюйся от возможной заразы. При срочных родах ты ведь не знаешь,
с  кем имеешь  дело,  с кем эта несчастная контактировала в  последнюю  ночь
перед родами.
     Занятные  биологические игрушки являются  расплатой  за особое доверие,
которое  оказывает Господь Бог  своим  избранным адептам -  медикам.  Трудно
сказать,  чем дальше  компенсируется  эта  особая  миссия  -  может быть,  в
последующих жизнях эскулапы получают дополнительные  льготы в виде отпущения
простеньких грехов и Бог им ссужает особое здоровье.
     Меня всегда озадачивало поведение, так называемой, больничной инфекции,
не щадившей  прежде  всего  медиков. Успокаивал себя лишь тем,  что микробы,
вызывающие венерические инфекции, вроде бы  не скачут по воздуху. Надо очень
стараться, как-то по особому тереться о  сифилитика,  чтобы  принять на себя
его радости. Правда, больной-грязнуля может оставить следы инфекта на многих
предметах,  но особенно опасно перекрестное  "опыление"  -  инструментарием,
шприцами, капельницами для  переливанием крови. Не стоит медику  прикасаться
открытыми ранами или мацерированной (содранной) кожей к вульгарной инфекции.
Однако  бывают случаи  -  острая  травма,  молниеносные роды  -  когда врачу
практически  невозможно  избежать осквернения.  Тогда приходится успокаивать
себя  превентивными ударными  дозами антибиотиков, да  психотерапевтическими
уговорами.
     Но  самая страшная зараза,  от которой  невозможно  избавиться,  -  это
сопереживание   страдание.  Психологические  микротравмы   истощают  нервную
систему. Когда, скажем, хирург открывает брюшную полость больного, попавшего
на операционный стол с язвенной болезнью, а там перед взором разворачивается
разрушительная война раковых клеток с  бессильными к сопротивлению тканями и
органами,  то  врач  переживает отчаянные страдания. Он перестает  помнить о
том, что, тщательно разыскивая пути возможного смягчения страданий больного,
наглатывается и сам патологических клеток. Врач, ощущая беспомощность науки,
терзает себя сопереживанием,  из  которого одни выходят с помощью  алкоголя,
преподнесенного заботливой операционной сестрой, другие  прибегают  к  почти
семейному  прелюбодейству со  все  понимающей  операционной  сестрой, третьи
застревают в страданиях надолго, скатываясь в невроз.
     Короче, я  вышел на  улицу в относительно  безрадостном  настроении. Но
природа подарила  мне  маленькую усладу, скромные гормональные восторги. Они
резонировали в моем хромающем мозгу несложными рифмами:
     Весна открыла слезные протоки,
     расплавив лед притихших душ.
     Определились тайные пороки,
     пустых волнений радостная чушь.
     Господи! Ты слышишь желания
     смиренных - людей обыкновенных;
     укрепи сердца их; открой ухо Твое,
     не разрушай жизни стих! Смягчи бытие!

     Влетев  в  последний  вагон  электрички  метро, я  успел плюхнуться  на
свободное  место  в уголочке  и  затих, закрыв  глаза, напрягая сознание для
того,  чтобы  вытеснить  боль  из  головы,  из  сердца, из  души.  Временное
бездействие никогда не нагоняет на меня скуку - я  думаю, или просто сочиняю
стихи. Кстати, о стихах: в записках  своего деда я нашел любопытное мнение -
он доказывал на  фактах, с помощью электроэнцефалографии, что те, кто  пишут
стихи,  страдают  легкой  эпилепсией.  По его  данным  прослеживалась  явная
конкордантность стихоплетства  и намеков на идеаторные автоматизмы, присущие
синдрому Кандинского-Клерамбо. Своеобразная "закупорка  мыслей" происходит у
поэта  из-за  "эпилептизации  нейрона   в  очаге",  но  банальная   судорога
разрешается переходом  в рифмовку слов. Все дело, видимо, заключается в том,
где  расположился эпилептогенный очаг,  иначе говоря, локальное  структурное
изменения мозга  - источник патологического возбуждения окружающих нейронов,
продуцирующих  фокальные эпилептические разряды. Чаще  всего  у женщин такие
явления -  следствие  неудачной  беременности, родов,  да  просто настроения
матери  на  отвержение ребенка.  У мужчин, скорее всего,  многое зависит  от
того, где  расположился патологический очаг возбуждения - может быть, близко
от центра полового возбуждения?!
     Я припомнил трагедию, случившуюся с братом и матерью Дмитрия. Валерий -
младший брат  - был явно нежеланным сыном. Ощущение такого отвержения пришло
к  ребенку еще в утробе  матери и впиталось  окончательно  вместе  с грудным
молоком.  Все  преобразовалось   в  патологический  очаг,  депрессию,  поиск
наркотика.  Но в  том случае заболевание  было  довольно  ярко выражено, оно
прогрессировало:   наркотик   превращался  в  средство  смягчения  приступов
помутнения рассудка. Клин вышибался клином: сумеречные состояния вытеснялись
наркотическим дурманом. Однако,  это был замкнутый круг: одно патологическое
состояние усиливало другое. Из  него  не  было выхода на свободу. И наступил
момент,  когда  защитный  ресурс  организма  был  исчерпан  -  "амбулаторные
автоматизмы"  с  садистической  окраской  были  местью  сына  своей  матери,
попытавшейся  не  любить  свое  дитя. Бог  не  прощает такие отступления  от
святого  инстинкта материнства. Лучше  уж  было  взять иной  грех  на душу и
вовремя  пойти на изгнание  плода,  на остановку  его  жизни  и  переселение
невинной души в близкого комменсала - собачку или кошку.
     Однако, если продолжать раскручивать гипотезу моего деда, то  окажется,
что литературное творчество -  продукт влияния все  той же эпилепсии,  тесно
сплетенной  с шизофренией.  Тому  есть  прямые  доказательства  -  например,
творчество Федора Достоевского. Но голова моего деда была устроена несколько
иначе: он очень любил прототипы своих литературных героев, готов был платить
им большие деньги уже за то, что они навеяли ему творческие переживания. Но,
как не странно, люди пытаются воспринимать собирательные литературные образы
по  слишком упрощенной схеме  - они начинают примерять одежку на себя. Какая
ошибка! Но она доставляет массу сильных переживаний  - заставляет заниматься
самоедством. А необходимо смотреть на вещи проще - даже если заимствуют твою
фамилию или имя, то это  дань всего лишь  фонетической гармонии (звучит  имя
хорошо!), а не желание  кого-либо  обидеть. Ведь все мы люди одной маленькой
планеты,  все мы  Маленькие  принцы,  и  одновременно  маленькие  обезьянки,
наречены  Богом  любить  ближнего, а  заодно и  дальнего.  Дед мой,  вообще,
пропагандировал неограниченный, но  "безопасный секс". В какой-то мере  и я,
даже являясь врачом-венерологом, разделяю его убеждения.
     Стук колес,
     как рифмы суть:
     любит - не любит,
     забудь - не забудь?!
     Но прилетает вагон
     к окончанью пути:
     где наши чувства?,
     любви не найти.
     Господи! Смилуйся,
     к тебе мы в пути!

     Но  если  так  получается,  то  в  сфере  любви  тоже  можно  усмотреть
эпилептоидную привязчивость.  Почему бы  не  считать, что чрезмерно  стойкие
чувства  к  определенной  женщине   -  это  своеобразное  застревание  через
формирование очага возбуждения не в гонадах, а в мозгу. А если добавить сюда
шизотимность и свойственную ей эксплозивность, то есть взрывчатое смещение с
одного образа возбуждения на другой, то тогда можно объяснить поведение, так
называемых  бабников.  А  поняв,  можно   вымолвить  вещую  фразу  Венедикта
Ерофеева: "Я вас понимаю, да. Я все  могу понять, если захочу  простить... У
меня  душа,  как у троянского коня пузо,  многое вместит.  Я все прощу, если
захочу   понять".   Это  уже  рассуждение   российского   принца,  успевшего
основательно  потоптаться  в дерьме. И в  том тоже нет  ничего  страшного  -
топтание исходит от очага патологического возбуждения в мозгу, от эпилепсии,
стало быть.
     Однако почему  бы не продолжить развитие каверзных гипотез, переведя их
на   уровень  политической  деятельности.   И   здесь  начинаются   забавные
метаморфозы, суть  которых  в  меньшей степени  зарывается  немытым рылом  в
эпилепсию.  Она,  скорее  всего,  ныряет  в  то  дерьмо, которое  называется
банальным  хитрованством,  русской или  еврейской (любой другой!) смекалкой.
Разницы в эстетических  позициях, самой  мысли и деятельности,  зависимых от
национальной окраски, практически, не существует.
     Вот,  к примеру, памятный случай - бурление страстей на НТВ.  Слов нет,
речь  идет о весьма популярной  телевизионной компании, на  которой трудятся
талантливые журналисты. Но в поведении тех, кто представляет менеджмент этой
компании и  ее идейное вдохновение, с первого взгляда просматривается  вроде
бы только цепкость  и вязкость, свойственные отпетым эпилептикам.  Так часто
бывает с теми, кто плохо  помнит, что  он всего лишь Маленький  принц,  а не
Император или трусливо-азартный Прокуратор,  которого нам  уже показывало то
же   НТВ.   Однако  поверхностные  впечатления  оставим  простачкам.   Здесь
необходимо, как говорится, копать глубже.
     Начнем  плясать от печки.  Первое лицо, говоря на  привычном российском
сленге,  как только его  взяла прокуратура за жопу, вдруг резко откатывает в
вотчину сефардов - в Испанию, ибо чувствует в затылке рев буйвола,  а в носу
щекотание  - зов предков. У новоиспеченного испанца  рожа не треснет  ни при
каких обстоятельствах.  Ее к тому  времени основательно и на халяву насытили
русскими деньгами, отобранными от народа-голодранца. Но  насытившись ими, он
решает теперь  поучать бездарный народ  на свой манер. Его теперь совершенно
не интересует численность тех, кто хочет внимать его политическим версиям. И
в  первом и во втором будет заключаться коварное проявление эпилептоидности,
доходящей  до страшных  судорог, состоящих  из болезненных  амбиций.  Все же
понимают, что капитал не  заработан за счет, скажем, удачно  организованного
производства, а скорее подарен, а то и украден путем мошенничества.
     Я,  откровенно говоря, аполитичен,  меня интересует во всей той истории
только медицинская  сторона вопроса. А  поскольку  вагон электрички  приятно
покачивало,  а место мне удалось захватить весьма удобное, то я углубился  в
анализ событий - так  любопытства  ради. Априори я представлял себе ситуацию
как  бы в завершенном варианте: что будет, если  клановые интересы поставить
выше  федеральных,  государственных?  Иначе  говоря,  возвести  анархический
эгоизм до масштабов новой Всемирной революции! Журналисты начнут качать свои
права -  ложь выдавать за правду, медики перестанут лечить, а военные выйдут
на улицы с оружием в руках - поднимут самолеты в  воздух,  пригонят танки на
улицы  столицы. Затем кто-то  отключит  газ,  воду, электричество,  тепло...
Можно себе представить весь этот бардак!
     Солидарность - национальная или  клановая - штука  серьезная. Помнится,
другой  сефард, а  может быть и  ашкенази, с великолепной седой шевелюрой, с
физиономией  умной  борзой,  у которой все  - и  нос, и губы,  и  подбородок
стянуты  в  подобие  "хоботка",  почти как  у муравьеда, а  в фамилии еще  с
детства  напряженно барахтается буква "р" и  звенит занозистая  "з", берется
помогать   пострадавшему,   дабы   заработать   себе   на   пропитание.   Он
адвокат-муравьед,  умеющий своим длинным  "хоботком"  проникать  в неведомые
щели  и вытаскивать  оттуда  мелкие факты и фактики, тем он и  насыщает свою
юридическую прорву.
     Стук колес убаюкивал, возбуждая эпилептоидные ассоциации - но от нечего
делать, чем не займешься!
     Адвокат - всегда артист,  а классный адвокат - отличный артист. Поэтому
в душе  у  второго сефарда (ашкенази?) звучит  песня  о том, что "бригантина
поднимает паруса".  И  он сам,  как в  далекой юности,  сведя глазки в  одну
нотную  точку,  поет полюбившуюся  широкой  телевизионной аудитории песню  -
прямо, как складную  речь  в  суде  высшей  инстанции.  Он-то и подсказывает
первому  сефарду  верный по эпилептоидной логике  ход - создать  впечатление
политического преследования, развернуть шоу на потеху заокеанским судебным и
прочим властям.
     Теперь ищется умелый дирижер,  только уже в России.  Очень  умело и  ко
времени полпред  Евгений,  проводя  в  жизнь  установку  главного властелина
компании, спрятавшегося за границей,  поднимает  и разжигает бунт, намеренно
задавая ему политический тон. Нет  настоящих барабанов - колотят в картонные
коробки,  нет компромата  - мажут  сплетнями. Сами  участники, сидя по шею в
долга, твердят  о "захвате"  и  так далее...  Все  это приемы - наивные,  но
выигрышные,  особенно  для дураков  и  легковеров. Политический звон  крайне
необходим тому "изгою", которому нужно оторваться от острых зубов российской
прокуратуры, нацеленной на уголовное, а не политическое преследование.
     Теперь  несколько слов  о  российском адепте заморского властелина:  он
отличается  ухоженным и  растолстевшим ликом. Я не физиономист,  но  в  моем
восприятии,  лик  тот  почему-то  приближает  важного  журналиста  к  Малюте
Скуратову, в  исполнении  артиста  Михаила  Жарова.  Припомнились  сцены  из
старенького  фильма  "Иван  Грозный".  В  журналисте  уже  хорошо  прижилось
барство, позволяющее,  например, хвастаться с экрана телевизора своим винным
погребком в то время, когда простым российским алконафтам не  на что выпить,
не говоря уже о том, чтобы основательно закусить.
     К  нему,  родимому, - ни славянину,  ни  татарину,  по  отдельности, а,
видимо,  собранному  из  разных вспомогательных генетических  материалов,  -
подошли  бы мысли Андрея Платонова,  всегда  умевшего  служить  только своей
внутренней  идее:  "Захару Павловичу  сильно  захотелось раскопать могилу  и
посмотреть  на мать - на ее  кости,  волосы  и на  все последние пропадающие
остатки своей детской  родины". Но  всем ли  остальным  журналистам  присуща
эпилептическая  страсть гробокопателей? Может быть,  лучше  мать  вспоминать
чаще, обращая взгляд в собственную душу. Такие чувство должны просыпаться на
лирической, а не  бунтарской, основе.  Нечего являться по ночам на кладбище,
чтобы замаливать  таким экстравагантным способом грехи  против  всех и вся -
это из области ошибок поведения, а не борьбы за правду и справедливость.
     Снова ощутил  приятное  покачивание вагона: как хорошо,  что  никто  не
ввязался  в инспирированный бунт - все превратилось в бурю в чашке молока. А
то бы сейчас лечили пациентов пачками только ради того, чтобы сладострастный
сикофант, как говорили недавно,  состоящий  на  службе у империализма,  грел
жирные бока на испанских пляжах
     Родина-мать, бесспорно, грустит, не понимая, почему ее сирую и раздетую
собираются поучать именно  журналисты  и именно  компании НТВ.  Вообще-то, в
России  достаточно и  тех людей,  которые  не  разделяют  уверенности  кучки
самозванных  гениев, решивших,  что  они все удостоены  "золотых  перьев"  и
пожизненной  ренты на  право страстно  рыдать в микрофон. Нет нужды в зрелом
возрасте бросаться в объятия незрелой  подростковой реакции  группирования и
уж  тем более  не  по  возрасту и  чину  демонстрации  приверженности старой
поговорке:  "За   компанию   и   жид   удавился!"  Взрослый  человек  всегда
индивидуален -  в чем-то расходятся  его  жизненные  интересы  и  творческие
возможности с обобществленной толпой - потому он стремится осуществлять свой
выбор  единолично,  а  не скопом.. А  вот патологическое застревание в очаге
возбуждение - это уже свойство слабости или универсальной болезни.
     Ясное   дело:   тот,  кто   разыгрывает  партию   склочника-кверулянта,
поглядывая на телевизионную публику поверх полулуний очков, больше прагматик
(хоть и не в меру увлекающийся из-за переоценки свои достоинств), чем лирик.
Ему  вся  эта  свара  с  втягиванием альтруистов-истериков из  журналистской
братии нужна, как демонстрация своих организаторских талантов. Именно  такой
капитал будет  предложен иностранному работодателю  на  выгодных условиях. А
про  "серую  массу" забудется тут же по очень  простой причине - за компанию
готовы  удавиться не  "Евгений благородный", а  только  "ослы  благородные".
Умные, кстати, и по-настоящему талантливые, будут продолжать работать, ибо в
этом  заключается смысл профессионализма журналиста. А судороги  эпилептиков
предоставляются только неизлечимым больным. Попробовала  бы та же компания в
Израиле вещать в защиту палестинцев, против своего президента  - сразу башку
оторвут!
     Не стоит путать подобные персонажи с умными и порядочными,  знакомыми с
чувством  меры  представителями  любого  этноса  -  эти  никогда  не  станут
унижаться  до  участия  в  жалкой политической  возне,  они  всегда  высокие
профессионалы  и  разумным  трудом  куют свое счастье, помогают людям не  на
словах,  а на  деле.  Но беда-то,  однако,  состоит в  том,  что  почти  все
достойные евреи, немцы, англосаксы отъехали за кордон, оставив в России лишь
ошметки  породистых  генофондов.  Вот  и  получается, что  вождю  восставшей
журналисткой  братии,   как   искреннему  эпилептику,   остается   задача  -
размазывать   простывший  кисель  по  столу,   облизывая   пальцы  у  мелких
сплетников.  Но не стоит тому удивляться: "рыбак рыбака видит из далека",  а
кисель  перемешивается  с  киселем. Куда  что подевалось: от  журналистского
эстетства осталась  жалкая злоба  провинциальной кухарки, заводящей ссору на
кухне коммунальной  квартиры.  Как все же силен в людях большевистский метод
ведения политической  борьбы - оговор,  сплетня,  дрязга,  интрига,  митинг,
демонстрация, подстава.
     К счастью,  находятся и  умные журналисты, решительно отстраняющиеся от
азартной мерзости  эпилептиков, теряющих  контроль над здравомыслием.  Хвала
тем, кого больше интересует профессиональная  деятельность,  а не борьба  за
уплывающее  из-под  разжиревшей  заднице  кресло,  или  выполнение заморских
заказов. Самое  странное,  что все равно для  недоумков  грядет реченное: "Я
уподобился пеликану в пустыне; я стал как филин на  развалинах" (Псалом 101:
7).
     Телевизионный властелин, бесспорно, имеет таланты - он снимает занятные
фильмы, пудрит  мозги зрителям своими глубинными телеисследованиями. В таких
делах профессиональная зацикленность, иными словами,  очаг эпилептоидности в
мозгу, помогает, а не мешает собственной жизни и благополучию окружающих. Да
и рассказанные  сказки при  такой  патологической настойчивости  приживаются
крепче   к   душе   любопытствующего   зрителя,   с  разболтанной   логикой.
Очаровывается огромными окладами и простушки из-под Петербурга, которой тоже
лестна  тога безупречного  борца  за  невесть какую  и куда ведущую свободу.
Только   в  ее  исполнении  игра   скоре  смахивает  на  наивность,  чем  на
плодотворность.  Когда   на  шизофреническую   эксплозивность   наслаивается
истерическая  нарцисомания,  то  лепятся  парадоксы.  Теперь  такие  объятия
остается  спаять  и  закрепить  стойким  патологическим очажком возбуждения,
пусть даже без судорог верности. Тогда портрет хитренькой деревенщины готов,
а к нему хорошо подходит  и подлива из киселя.. Но свобода всегда была, есть
и  будет  явлением  строго   дозированной!  Игра  на  публику   тоже  должна
дозироваться, иначе появится отрыжка желчью.
     Евгений    -   от   слова    благородный    -   плавит    мозги   своим
коллегам-журналистам   и   доверчивым   согражданам,   сильно   подверженным
истерическому фонтанированию,  держа в кармане  свою  скромную эпилептоидную
тайну - ему-то обещано теплое местечко за границей. Отсюда и решительность -
жечь мосты, если того потребует ситуация. Коллеги-журналисты из своей или из
смежной компании, конечно, будут "опущены" без всякой рефлексии и упоминания
законов совести и профессиональной солидарности.
     Подключают  к  эфиру  знойную  бабищу  -  классическую  диссидентку,  с
огромным  стажем, с лихо подвешенным языком, уже  настолько свихнувшуюся  от
постоянного сотрясания воздуха на одной и той же ноте, что  для нее не имеет
никакого значения в какую сторону двигаться и  на кого вещать. Она мнит себя
огромным   специалистом   российской   истории  только  потому,  что  сумела
перекосить ее всю в сторону одного эпилептического очага,  одного вопля:  ее
конек  -  страстный  плач  по свободе слова.  Она  склонна  безответственную
болтовню,  разрушающую  устои, воспринимать, как важнейшее занятие.  Но  это
только ее выбор, но не всех остальных.
     Мыслительная  кататония  завела в свое  время  даму  в тесные  тюремные
палаты,  но   это,  естественно,   только   усилило   очаг   патологического
фиксирования.  Такие  люди  не  хотят  считаться  с  тем, что  другие желают
реализовывать  свое право на  то, чтобы слушать желаемое,  а не навязываемое
милыми парнями  и девицами.  Потому, даже если под фанфары НТВ собирается до
пяти тысяч истериков, нельзя показывать  фигу остальным миллионам сограждан.
Им  бы  еще  раз,  поостыв от азарта  мифической драчки за "свободу  слова",
которое они почему-то страстно желают не высказать, а забить в задницу всему
остальному  миру,   перечитать   внимательно  Платонова:  "Сторож  хотел  не
отвечать: за семьдесят лет жизни он убедился, что половину дел исполнил зря,
а три четверти всех слов  сказал  напрасно: от его забот  не выжили дети, ни
жена, а слова забылись, как посторонний шум".
     Окончательный расклад прост:  эпилептики настойчиво  мобилизуют  массы,
истерики бьют в литавры, а прагматики-хитрюги злорадно потирают руки, готовя
себе теплые местечки за кордоном.
     Откуда, что  берется - может  быть, я задремал, притомившись в уголочке
уютного, почти пустого вагона, а, может, меня поволокло в обморок - сознание
вдруг стало  моделировать роковое видение: "И  когда  я увидел Его, то пал к
ногам Его, как мертвый. И  Он положил на меня десницу Свою и  сказал мне: не
бойся; Я есмь первый и последний  и  живый; и был  мертв, и се, жив  во веки
веков, аминь; и имею ключи от ада и смерти" (Откровение 1: 17-18).
     Приходил  в себя  я очень  медленно  - поташнивало  и  слегка кружилась
голова. Если аккуратно  и последовательно расшифровывать только что виденные
символы, то становилось даже страшно. Губы сами зашептали  без счета Молитву
Мытаря: "Боже, милостив буди мне грешному".

     8.9

     От метро до дома я шел пешком  и тревожность не проходила, а нарастала,
начиная давить сердце так, словно надвигался приступ стенокардии. Его трудно
было  объяснить  переутомлением  или  текущими  переживаниями.  Скорее,  все
сводилось  к плохому предчувствию. Все стало ясно, когда у ворот своего дома
я увидел служебный  лимузин  Феликса и его  охрану. Сердце  сжало  так,  что
сомнений уже не оставалось, что-то произошло экстраординарное.
     Феликс вылез из автомобиля мне  навстречу, пожал  руку.  Был он мрачнее
тучи. Годы уже порядком истрепали этого мужественного человека. Он несколько
обрюзг,   полысел,   поседел,   лицо   покрылась   морщинами,   собравшимися
выразительными складками на лбу и у носогубного треугольника. Но  глаза были
умные, пронзительные, заряженные решительностью, властностью.
     Феликс предложил мне  сесть  в автомобиль, сам тяжело плюхнулся  рядом.
Заговорил он не сразу, чувствовалось, что этот разговор дается ему с трудом.
Наконец, он разлепил губы:
     - Саша, я  решил обратиться  к тебе  первому  - Дмитрий-то ведь все еще
хворает - а дело не терпит отлагательства. Ты тоже, Саша, крепись.
     Феликс замолчал, видимо, пытаясь  справиться со спазмами, сдавливающими
горло, парализующими голосовые связки, затем продолжил сдавленным голосом:
     - Мне позвонили  из  одного ведомства и сообщили трагическое известие -
погиб Володя.  Подробностей пока не знаю - они вроде бы отрабатывали сложный
вариант десантирования из вертолетов на  море. Беда заключается еще и в том,
что тело его не нашли.
     Феликс словно бы разговаривал не со мной, а с самим собой или с  кем-то
еще, виденным только ему:
     -  Ты представляешь, что теперь будет с  Музой.  Ну, мы, мужики, как-то
еще можем себе объяснить такую смерть -  профессию-то Владимир выбрал крайне
рискованную, но Муза же ничего не захочет знать  и  понимать. Она сама может
броситься в море искать сына. Только так она воспринимает Владимира.
     Известие   поразило   меня   так   основательно,   что   я   совершенно
дезориентировался: только сейчас,  наверное,  я впервые  осознал особенность
профессии Владимира и  тех, кто с ним служил в этом  особом  подразделении -
они же все, фактически, были смертниками, только  каждому был назначен Богом
свой срок.
     Феликс молчал  довольно долго, пытаясь  справиться  с  переживаниями  и
найти правильное решение,  спасающее тех, кто  остался  на  земле, образовав
собой  компанию  близких  людей. Его мутило от  казавшейся несправедливости,
хотелось  понять,  почему Бог избрал такую  жестокую  кару именно для  этого
генетического  сообщества  -  сперва  позволил погибнуть  Сергееву-старшему,
потом Сабрине, Магазаннику, матери и брату Дмитрия, теперь очередь  дошла  и
до Владимира. Но пути Господни неисповедимы! Никакими долгими или  короткими
размышлениями  правильного  ответа на  такие  вопросы  не  найдешь  -  здесь
необходимо лишь Божье откровение.
     Решили ехать к Музе и как-то, общими силами, вводить ее в курс событий,
а  потом  уже  сообщать  всем  остальным. Муза открыла дверь  решительным  и
быстрым рывком так,  словно,  она давно ждала визитеров. Феликс понял, что и
здесь  сработало  ее колдовское свойство.  Испытующий взгляд черных глаз был
наполнен подозрением,  недоверием и  отчуждением,  словно  Муза уже  заранее
предупреждала вошедших, что никаким плохим вестям она верить  не собирается.
Так было  легче  Феликсу начинать тяжелую  миссию черного вестника. Он давно
привык  к  особенностям  своей подруги:  было  достаточно  сесть  на  диван,
поникнуть  головой  и  молчать,  ожидая,  когда  она  все  сама  прочтет  на
расстоянии.
     - Феликс, я  знаю с чем  ты пришел,  - нервно  заговорила  Муза, - но я
этому не верю! Понимаешь, не верю! Поэтому можешь не рефлексировать и тянуть
время.  Я жду от тебя сообщения официальной  версии. Итак,  что случилось  с
Володей?
     Но на этом  тяжелом вопросе она споткнулась  и долго не  могла потушить
конвульсию. Феликсу и Александру было ужасно  больно следить за тем, как она
боролась  с  эмоциями.  Александр  принес  из  кухни  стакан воды,  но  Муза
отстранила его рукой. Она вперила взгляд в Феликса и потребовала:
     - Говори, Феликс, не опасайся за меня, я все выдержу!
     Феликс еще ниже склонил голову и заговорил фразами-штампами:
     -  Мне  звонили  с места службы  Владимира и сообщили  страшную  весть,
Муза!..  Володя  разбился,  вернее,  пропал  без  вести  во  время  учебного
десантирования на Черном море, где проходило учение его подразделения. Нашли
его парашют с оборвавшимися стропами, но тело не найдено. Пока  еще не могут
понять, что могло произойти с ним,.. поиски продолжаются.
     Муза слушала Феликса вроде бы  внешне спокойно, чувствовалось, что  она
на грани истерики, в которую часто впадает человек, решительно  не  желающий
верить плохим известиям. Она защищалась от страшного горя, масштабы которого
для нее  никто  не мог измерить  и  понять  их  значение.  Горе надвигалось,
нависало  над  ней  огромной  горой,  многотонной  глыбой,  а  она  даже  не
собиралась сделать  шаг в сторону, чтобы избежать  участи быть раздавленной!
Она только закрыло лицо руками и о чем-то напряженно думала. Так длилось уже
минут двадцать.  Мы  с Феликсом  ждали,  чем все разрешится, какой выход,  в
какой  форме  найдет у нее  в  душе  это  потрясение?!  Муза  словно  ушла в
медитацию. Она пыталась разговаривать  с  кем-то тем,  кто находится в  ином
измерении,  в  ином  мире.  Затем  она  оторвала  руки  от  лица, решительно
выпрямилась и сказала жестким тоном:
     - Его там нет, понимаешь, Феликс, - жив Володя!..
     Можно  было  только  догадываться  о  том,  с  какими мирами только что
общалась Муза и откуда у нее такая уверенность в правильности своих выводов.
Феликс, конечно, не стал с ней спорить. Было лучше не гасить  в ней надежду,
пусть даже выстроенную на песке. Он только спросил:
     - Муза, успокойся,  мы понимаем же, что тебе виднее. Но я, полагаю, что
ты захочешь слетать на место катастрофы, посмотреть  все своими глазами, так
будет больше "проникновения" в твои сферы. Но это уже не нашего ума дело!
     Муза  словно  сорвалась  с  низкого  старта, она  заговорила  -  просто
затараторила:
     - Да, да, Феликс, я полечу туда сегодня же, но только без тебя - хватит
мне трепать тебе  нервы! Я возьму  с собой Александра, если он,  конечно, не
откажется? (Кто же мог отказаться!) Я хочу на все посмотреть своими глазами,
прочувствовать сердцем, и участие Саши, тоже врача, будет очень кстати.
     Чувствовалось,  что  Феликс  не хочет отпускать Музу даже  со  мной. Он
слишком любил эту женщину, понимал  ее сложный характер лучше,  чем кто-либо
на Земле. Он понимал, что у нее в этом деле от  жизни  до смерти - один шаг!
Она способна решиться на все, искрометно,  моментально, не посчитавшись ни с
кем - у нее были слишком хорошие учителя из прошлого! Но поделать уже ничего
было  нельзя,  и  Феликс  вытащил  из  кармана  пиджака  два  авиабилета  на
ближайший, вечерний рейс  до Новороссийска, передал мне записку с указанием:
к  кому  обратиться,  в какой  гостинице остановиться,  на кого  опираться в
действиях там, в незнакомом городе.
     Собирались быстро: я успел побывать у Дмитрия и вкратце  рассказать ему
о  трагедии,  естественно, предупредил  свой "девичник" -  там дело чуть  не
дошло до  умопомешательство,  особенно переживала, как ни странно, моя мать.
Странные  все же  эти  существа -  женщины: каждая  из них прячет  глубоко в
сердце какую-то свою тайну, которою даже врачебным профессиональным взглядом
не раскопаешь, но  приходит время, и  она неожиданно выплывает сама собой. И
ты,  вроде   бы  человек,  хорошо  знающий  свою  мать,  владеющий  методами
психотерапии, психоанализа, садишься в лужу. Попробуй отгадай: какую женскую
"проекцию"  сладила  себе моя матушка, используя  зрительный фантом по имени
Владимир.  Вот теперь  и  соображай,  почему  она  так  просто, без напряга,
рассталась с моим отцом и никогда о нем  не вспоминала, а  билась в рыданиях
после известия о  смерти Владимира. Кто  знает,  кого и с кем Бог или Дьявол
связывал в пары в прошлых жизнях, зарядив  их  генетическую память ощущением
вечной близости избранных - мужчину и женщину?
     В течение всего перелета Муза держалась молодцом, но была, естественно,
подавлена, погружена в себя, плохо реагировала на окружающие события. Похоже
было, что  она часто медитировала, используя близость самолета к космическим
траекториям,  но о  своих  разговорах с  зазеркальем она  мне  не  сообщала.
Посадка прошла благополучно,  и вот нас уже встречают  (Феликс позаботился),
привозят в гостиницу  - теперь необходимо дотерпеть до  утра. По-моему, Муза
не смыкала глаз - так ее на долго не хватит!
     Утром чуть свет  пришла  машина  и нас  повезли  на  берег моря,  затем
большим пограничным  катером доставили  на место.  Но, что значит место? Нас
окружала бескрайняя водная гладь, во все четыре стороны от которой была, как
мне казалось, бесконечность. Муза говорила о  чем-то с военными, я же узнал,
что  учение  тогда   проходило  ночью:  Володя  прыгал  замыкающим,  причем,
почему-то  его прыжок  затянулся  (позже покинул  вертолет,  что-то  его  не
устраивало в снаряжении, и  он исправлял его на ходу). Муза наматывала такие
детали  на  ленту памяти,  все  время что-то уточняя. Было понятно, что Муза
старалась в самых мелких деталях, в подробностях  ощутить ситуацию для того,
чтобы потом десятки  раз моделировать  ее дома.  Она даже попросила устроить
так, чтобы  побывать здесь ночью, примерно, в то  же время, когда  проходило
десантирование. Ее просьбу исполнили и мы побывали в этом  же квадрате еще и
ночью.
     Никому  из военных Муза ничего  не сказала, мне  же она  сообщила,  что
смерти Владимира здесь  не было,  здесь какая-то иная игра. Но она, эта  его
новая жизненная ипостась, принесет ему массу тяжелейших переживаний, поэтому
лично она готовится к худшему. Муза не знала только одного: хватит ли  у нее
здоровья, сил выдержать испытание до конца, помочь Володе своими колдовскими
методами, в которых он в ближайшее время будет очень нуждаться.
     Улетели  мы  из Новороссийска так же стремительно, как  и прилетели.  Я
только  успел увидеть несколько улиц, круто  спускавшихся  к  морю, приятные
зеленые скверы, площадку-захоронение с  вечным  огнем перед памятники героям
Советского  Союза, погибшим при  освобождении Города-героя. Там,  кстати,  я
нашел памятник Николаю  Сипягину  - командиру корабля, первым ворвавшимуся в
морской  порт  Новороссийска  и  успешно  высадившему десант. Это  был  отец
закадычного друга моего деда, с которым он учился в Нахимовском училище.
     Отблески памяти о былом  все же  перекликаются с моими предками. Я даже
успел побывать на каменных молах-заграждениях гавани от  штормовых ветров  и
несколько раз прыгнул  с них в уже достаточно теплую воду. Мне хотелось хоть
немного ощутить то, что в  своей работе ощущал Владимир. Мне показалось, что
вода  был  слишком черной и тяжелой - она  как бы  предупреждала меня: "Будь
осторожен,  не  шути со смертью!" Оставалось  непонятным,  как Володя  и его
ребята  решались  на  то, чтобы сигать из вертолета  в кромешной  тьме в эту
воду,  да  потом  еще  плыть,  борясь  с  недоброжелательностью  стихией.  Я
пересказал свои ощущения Музе, и это оказалось для нее очень важным.
     Когда   мы   вернулись  в   Санкт-Петербург,   Муза   выглядела   более
приободренной, но в  душе,  в своем сознании она уже  начала  вести какую-то
очень   ответственную   и   напряженную    работу,   практически   полностью
отстранившись от контактов с внешним  миром.  Она ходила в библиотеку, брала
домой  какие-то  книги, сидела над  ними. У нее появилась новая странность -
она стала скупать  репродукции,  видеокассеты  с  фильмами о Южной  Америке,
словно  пыталась  проникнуть  в ее материковые заросли колдовским  взглядом.
Никому и ничего она теперь не объясняла.  По-моему,  даже Феликс был отлучен
от ее внутренней жизни,  хотя она  продолжала с ним встречаться И он говорил
мне,  что  никогда раньше  не испытывал такой заботы  и внимания  к себе  со
стороны Музы. Если в былые времена  при встречи они, как  правило, обедали и
ужинали  в фешенебельных кафе и ресторанах, дабы не терять  время, то сейчас
она стремилась  встретить его дома, угощая любимыми блюдами, приготовленными
самой лично.
     Феликс переживал немой восторг от домовитости и домашности его подруги,
но его постоянно угнетала какая-то тайна, блуждающая теперь в их  совместной
жизни.  Но владела той тайной только Муза.  Порой, - так он откровенничал со
мной,  -  ему  казалось,  что все  это  выглядит как  сознательное,  заранее
готовящееся прощание  с ним, а, может быть, и с Землей, вообще! Естественно,
что  это заметно удручало Феликса,  но  обсуждать с  Музой подобные  темы не
имело  смысла, потому что  она  как-то  по особому  ласково,  но  решительно
сворачивала   разговор.   Оставалось   только   ждать    развития   событий.
Чувствовалось, что алгоритмы  такой  динамики были в руках  даже не Музы,  а
потусторонних сил, которым провидица уже давно подчинилась.
     Мы с Димой тоже довольно часто навещали одинокую женщину. Честно говоря
у  нас,  у  врачей, она  вызывала  ощущение,  возможное только при общении с
человеком,  несколько  тронутым  умом.  Скорее  всего,  это  так и было,  но
выражение  новых  преобразований  не  выходило  за  границы психологической,
поведенческой  компенсации.  Казалось,  Муза продвинулась  в  какие-то  иные
области  человеческих возможностей, и мы, простые, непосвященные люди, ее не
понимали. Мы, безусловно, пытались организовать замаскированные консультации
ее у специалистов-психиатров, но  она быстро разгадывала секреты наших затей
и со смехом рушила расставленные сети.
     Однажды,  когда, видимо, мы  уже порядком надоели  Музе  с  прилипчивым
медицинским альтруизмом, она заявила,  что примет консультацию только одного
человека -  профессора  Мягер  Валентины  Карловны.  Профессор  была уже  на
пенсии, проживала  в большой  бестолковой  квартире на Караванной улице, что
очень близко  от  нашего микрорайона. Разделяла  одиночество  с  профессором
ласковая  и страшно умная собака -  колли по кличке Эльза. Числилась собака,
видимо, со  старым профессором  в  больших подругах: пожалуй,  втихаря они и
разговаривали друг с другом  на каком-то особом языке,  который не дано было
понять другим  -  например,  большому  числу  искренних  и  верных  учеников
Валентины  Карловны.  Ученики  постоянно  навещали интересную женщину, но не
снимали при этом эффекта одиночества - уж слишком далеко ушла от  них вперед
Валентина Карловна. Это была крупная, стройная, красивая  женщина, достойной
немецкой породы, которую не смогли испортить некоторые вкрапления еврейского
генофонда, а славянским, слава Богу, здесь даже и не пахло.
     Мягер навестила Музу: они  по-доброму встретились  - Муза, оказывается,
когда-то   училась  у  нее   клиническому  мастерству   в   институте  имени
В.М.Бехтерева,  стажируюсь  на  отделении кризисных  состояний. Теперь Мягер
вспомнила эту  въедливую  тогда курсантку,  занимавшуюся  с одним из  циклов
повышения  квалификации.  У  Мягер  с  Музой  установились  какие-то  особые
отношения, совсем не похожие на общение врача и пациента, они  и говорили-то
вроде бы на особом языке, мало понятном мне и Дмитрию:
     - О,  дорогой коллега,  мы  с  вами оказывается  проживаем  под защитой
одного и того  же Оракула. Важно, что он  не только владеет нашими душами на
уровне всего Санкт-Петербурга, но и в районном масштабе.
     Неординарность вступления заставила меня и Диму  - нас, естественно, не
допустили до разговора по душам - затаить подозрение, что встретились не два
врача,  а   два  больных,  страдающих   примерно   одинаковыми  психическими
расстройствами.  Но  наши  уникумы  умели  прочитывать мысли  окружающих  на
расстоянии.  Как только такая скабрезность зашевелилась  под крышей наших  с
Димой костных черепов, то обе колдуньи тут же ее зафиксировали. Передать всю
силу феномена  брезгливости,  которым  мы  с Димой  были награждены,  мог бы
только непревзойденный писатель Иван Бунин - да и то, наверное, основательно
загрузившись французским коньяком. Я скоро представил себе сценку: Бунин под
хмельком возвращается домой, опираясь на руку своей последней молодой пассии
Кузнецовой. А в жалкой, небольшой квартирке в Париже его ждет старушка-жена,
которой дурит голову бездарный альфонс Зайцев.
     Мысли - если то можно называть мыслями - и слова застряли у нас с Димой
на  уровне бифуркации трахеи, даже не успев дождаться, когда воздушная струя
начнет  продавливать  воздух через голосовые  связки. Легкие  застыли на той
фазе  экскурсии,  когда наступает  почти моментальная  гипоксия  мозга. Было
ясно,  что  объединившиеся  колдуньи,  в  деловой  паре, принялись  зачинать
элегантные  эксперименты  с  теми  букашками,  которые  важно  и  возвышенно
называют  себя  настоящими   мужчинами.  Показав  нам   свою  силу,  Муза  и
профессорша  растаяли в  полумраке  прихожей  и  через  некоторое  время  мы
услышали их веселый,  вполне  здоровый  смех,  и  бойкий разговор  в дальней
комнате.  Чувствовалось,  что   разговаривают   они  обе  лежа  на  диванах,
расставленных у противоположных  стен. Колли -  Эльза сперва прошла с ними в
ту дальнюю комнату, но затем несколько  раз возвращалась в прихожую. Ей было
любопытно узнать: а стоят ли по-прежнему два столба с вытаращенными глазами,
отдаленно  напоминающие  людей,  или  уже,  от немоты,  длительной  задержки
дыхания  и  вещего очарования, грохнулись на  глянцевый паркет? Странно, что
наши кошки не входили в конфликт с Эльзой.  Они оставались на нашей стороне.
Кошечки несколько раздосадовались крутыми мерами и что-то сделали такое, что
вернуло  нам  дыхание,  но  обездвиженность  осталась  до  конца   разговора
колдуний. Надо сказать, что их прощание состоялось только ближе к полуночи.
     За  это  время женщины,  увлеченно переговариваясь,  иногда,  приблизив
головы,  переходя на шепот,  мигрировали по  квартире  -  готовили себе чай,
кофе, какую-то  снедь, пользовались туалетом. Эльза, метя пол пушистым рыжим
хвостом, следовала за ними, видимо,  осуществляя негласный контроль и охрану
Вездесущих  от  тех  двух придурков,  которые, по  ее  разумению,  не  очень
походили  на безобидную мебель. До сих пор я не могу  понять, как  выдержали
наши мочевые пузыри. Потом,  когда женщины распрощались и нам  было даровано
движение, мы  с  Димой  бросились к унитазу одновременно и отливали не менее
получаса, корчась от приятной, но  все же весьма ощутимой, боли в краниках и
основной  цистерне.   Стенки  наших   мочевых   пузырей  были  перерастянуты
настолько, что мышечная  ткань уплостилась  до очевидностей  паутины, и  вся
жидкость   держалась   вместе   только   за   счет   отчаянного   напряжения
соединительнотканной стромы, да небольшого участка висцеральной брюшины.
     Кошки  солидаризировались   с  нами,  но  Муза   продолжала  оставаться
беспощадной. Мы  угрызались  совестью довольно  долго, особенно потому,  что
профессор Мягер на прощанье, обратившись к нам, как каменным степным столбам
- остаткам кочевых культовых реликтов - вынесла однозначный приговор:
     - Юноши, успокойте свою клиническую фантазию и не пытайтесь вмешиваться
в  игры посвященных! Муза здоровее  всех вас, вместе взятых. Даже моя собака
это прекрасно поняла с первого взгляда.
     И   когда,   как  бы   в   доказательство   справедливости   последнего
высказывания, Эльза  повела  на нас  безупречно  умными  глазами, в  которых
отражалась  идеальной чистоты и красота,  мы с  Димой  были готовы встать на
колени  и  разрыдаться,  целуя  руки профессору Мягер  Валентине Карловне, а
заодно и все четыре лохматые и когтистые лапы Эльзы. Но продвинутая и еще не
слишком  обрусевшая  немка не  позволила  нам  перейти  к актам  славянского
язычества!
     Какие-то силы, а, может  быть, переполненные  мочевые  пузыри, удержали
нас   даже   от  поясного   поклона,  мы  лишь,   как  галантные   гвардейцы
екатериненских времен, боднули воздух головой и прижали подбородки к яремной
вырезке  грудины.  Валентина  Карловна  приняла  игру:  почти как  Екатерина
Великая  она  придвинулась к  нам  и  величественно  поколотила  наши  морды
ласковой монаршей ладошкой. На нас пахнуло приятными,  загадочными  духами и
особым, сногсшибательным откровением.
     Мы с  Димой почти одновременно почувствовали резкую боль внизу живота -
это  резво  отреагировала простата  - она увеличилась и давление жидкости  в
мочевом  пузыре  возросло.  Да,  монаршие  милости  -  особые милости! Но я,
наученный  горьким  опытом,  уже  боялся  впустить  эту  мысль  в  голову  и
неимоверным усилием  придержал ее в области  поясничного треугольника. Эльза
ехидно улыбалась - для собак  это редкость!  Но я, пожалуй, не  удивился бы,
если бы  она и  заговорила. Наши кошки взирали  на  сцену прощания с  высоты
холодильника,  куда они всегда запрыгивали, когда,  по их предположениям,  в
доме должен был начинаться бесплатный театр.
     Поэтическая литургия прокручивалась у меня в голове довольно медленно и
столь  обстоятельно,  что  я  успел   прийти  к  убеждению:  я  застрял   на
мифологическом  методе восприятия и  описания событий. Что-то напоминало мне
творчество Кафки  -  скорее  всего он страдал не только  туберкулезом, но  и
эпилепсией, круто замешанной на шизофрении. Мне же колдуньи сейчас впрыснули
как раз именно эту струю суггестии!
     Мы оставили Музу в покое, и  она  продолжала погружаться  в свои тайны.
Однажды я застал  ее  за рассматриванием  огромного  двухтомного  фолианта -
"Латинская Америка".  Муза  рыскала  по  территории Аргентины:  река  Парана
привлекла  ее  внимание.  Ее  взгляд  почему-то  следовал  из  низовья  реки
(впадающей  в   Атлантический  океан)  вверх   -  к  верховью,  истоку.  Она
основательно  задержалась на точке впадения в Парану реки  Парагвай:  здесь,
почти  в месте слияния двух  водных артерий,  располагался город Корриентес.
Выше проходила граница Аргентины  с Парагваем.  Потом пытливый  взгляд  Музы
порыскал вдоль  сворачивающей  вправо, идущей вдоль  границы реки Парана - к
Бразилии. Конечно, настоящий географ  должен был бы следить за течением реки
сверху вниз, но Муза почему-то настойчиво продиралась сквозь окружающие реку
чащобы именно вспять, не по правилам, а по какому-то внутреннему хотению.
     Муза уловила мой внимательный взгляд - взгляд  человека, не являющегося
соучастником путешествия, а лишь издалека наблюдающего за ним. Муза, видимо,
не обиделась на меня и лишь слегка поморщилась, словно говоря мне:  "Дурачок
ты все же еще".  Затем она  снизилась до уровня точки на карте, обозначенной
городком Санта-Фе и здесь ее  фантазия, воображение  застряли надолго. Через
порядочный  промежуток  времени Муза перевела взгляд  на городишко Асунсьон.
Все эти  местечки были обозначены на карте примечательным символом - морским
якорем. Значит здесь находились порты.
     Муза  наконец  прониклась участием к моим мучениям,  но не стала ничего
пояснять  определенно, а  только, скорее всего, решила смягчить напряжение и
подсластила пилюлю. Она  обратилась ко  мне с вопросом, как бы  привлекая  к
соучастию:
     -  Саша,  обрати  внимание:  какие  загадочные  места  имеются в  Южной
Америке. Меня страшно занимает дельта реки Парана и ее величавых притоков  -
это все полноводные реки, доступные и  для морских судов. Источник таких рек
- дождевые паводки, поэтому высота уровня воды в реках зависит от сезона, от
погоды. Но  по ним подготовленный человек  может  путешествовать,  незаметно
пробираясь на территорию  нескольких  государств. Однако  обрати внимание на
эстетическую сторону такого  путешествия: какой  прекрасный  растительный  и
животный мир можно здесь встретить. Про  людей я ничего не говорю -  они как
раз могут стать источником дополнительных хлопот.
     Муза  задумалась,  погрузившись  в  тайные  видения  надолго.  Я   ждал
возобновления ее реакции на меня более получаса. Затем, как будто не  прошло
и минуты, Муза, не обрывая нити предыдущих замечаний, возобновила разговор:
     - Саша, присмотрись к этим картинкам в книге:  Черная коата -  забавное
существо, а муравьед тамандуа. Викунья -  забавная козочка,  а лягушка пипа,
черепаха матамата  - названия-то какие экзотические, а про внешний вид я уже
и  не  говорю!  Вот  еще  интересно: птицы  нанду,  тукан,  гоацин,  рогатая
паламедия -  все отменные красавицы. Но занятны и эти экземпляры: капибара -
хомячок или поросеночек,  не разберешь, тут же выглядывает забавная мышка  -
вискаша,  а вот тебе -  ошейниковый пекарий,  занятный кабанчик!  С  голода,
наверняка в таких местах не умрешь.
     Мне было  нетрудно  понять  куда Муза  клонит - она  резервирует Володе
победу в его трудной жизни. Но это же явная фантазия: Володя погиб и об этом
окончательно и  самым категорическим  образом заявлено  его командованием! В
такую  реальность  может не  верить только больной  человек, с  основательно
поврежденной психикой. О чем же тогда она толковала с профессором психиатрии
В.К.Мягер - может  они  обе тронутые, но мастерски маскируются. Однако,  кто
мне дал  право  отнимать  последнюю надежду  у Музы!  И я  продолжал слушать
больную женщину внимательно
     -  Да, да, Саша, - "нельзя отнимать надежду". - повторила слово в слово
мою мысль Муза.  А, самое главное, никто  не сможет у меня ее отнять,  пусть
даже не  пытается!. Все, о чем я  говорю, мне известно лучше, чем кому либо.
На этом и закончим твои сомнения относительно благополучия моего ума.
     - Музочка, - перебил я ее, - не в том заключаются мои сомнения, что все
это похоже на  сказку. Но хотелось бы  прочувствовать стройную  логику. Твой
метод проекций мне  интересен, но  не  понятен. Так  не обижайся же на меня.
Если  ты  объяснишь все хорошо, то, может быть, и я уверую  в справедливости
твоих гипотез.
     Но Муза решительным жестом остановила меня:
     - Саша, милый, ты никогда не сможешь освоить мой метод, ибо это дано не
каждому.  Ты  уж извини  меня  старуху, и  не  обижайся, ладно?  Давай лучше
продолжим наши размышления о природе Южной Америки.
     Муза  вновь   вперила   глаза  в  книгу,  задумалась,  потом  принялась
озвучивать  свои  представления, ее безусловно волновали некоторые  реальные
вещи, и она как бы искала моего совета:
     - Саша, посмотри сюда: грозный  ягуар, анаконда, громила ревун, в  воде
болтаются стаями пираньи,  моментально сжирающие любую  живность. Видишь, не
все так просто, здесь много и опасности! Читаем дальше:  "Из паукообразных в
тропиках  Латинской  Америки  скрываются  пауки-птицееды.  Укусы,  например,
"черной вдовы", родственной каракурту, болезненны и опасны для человека".
     Муза насторожилась, как маленькая девочка, увидевшая буку:
     -  Саша,  из  удавов встречаются огромные анаконды, способные  задушить
крупное  животное,  а  значит  и человека.  Ядовитые  животные  имеют  яркую
отпугивающую окраску.  Кожные  выделения многих лягушек-древолазов  ядовиты.
Так слабое животное защищает свою жизнь.
     - Черте  что?! - воскликнула  перепуганная Муза и решительно захлопнула
книгу. - На сегодня хватит экзотики и страха. Пошли, Саша, пить чай.
     Интересные  переходы  настроения  наблюдались  у Музы  - от  искреннего
страха,  от пламенных идей-фикс она быстро перескакивала на  заурядное и  не
опасное  для  воспаленного сознания. Конечно,  я пошел  пить с нею  чай,  но
сомнения в благополучности ее ума только росли.
     Примерно, через двадцать минут, пока готовился кипяток, заваривался чай
и  сервировался  стол,  Муза,  прямо без  перехода  и объяснений  по  поводу
вынужденной экспозиции, заметила:
     - Ты прав, Сашок, я легко перехожу  от неприятного  к приятному  в моих
теперешних мыслях. Но это только  от того, что я нахожу быстрое и правильное
объяснение  и отвержение своим опасениям. Согласись, что того, кого посылают
в тропические заросли,  сперва  тщательно и основательно готовят. Ну, а если
готовят, то не будет такой человек подставлять свою кожу  ядовитым  жабам, а
шею страшной анаконде, да и с ягуаром он, надеюсь, справится. Как думаешь?
     И  этот пассаж  я  воспринял,  как попытку Музы  себя  защитить, увести
подальше  от   реальностей   -  от  страшных   переживаний.  Кто  же   будет
сопротивляться такому способу защиты душевного равновесия. Но с Музой теперь
было  очень  трудно  говорить, если пытаться таиться  от  нее или вести, как
говорится,  двойную  игру,  то  Муза,  быстро  расшифровав  чужое  сомнение,
замыкалась, глядела на собеседника с некоторым презрением.
     - Да, ты прав, Саша, играть со мной не стоит, меня надо просто оставить
в покое, если уж не желаешь помогать.
     Я усовестился  своих  "темных мыслей",  и решил  раз  и  навсегда  быть
искренним с Музой.
     - Музочка, я вижу, что ты вербуешь меня в соучастники, и делаешь ты это
не престижа ради, а от  нужды великой. Муза я готов к такой роли, располагай
мной  по своему усмотрению. Только не обижайся, если моя логика будет давать
сбои - ты не сомневайся в  моей верности твоему делу. Просто, согласись, мне
трудно все принимать на веру, пока я не вошел полностью в круг посвященных.
     Муза посмотрела на  меня  внимательно.  Может  быть в ее глазах впервые
появилось  доверие  к  моим словам.  Она,  видимо, оценивала  качество  моей
искренности  и готовности стать верным адептом  ее виртуальной деятельности.
Даже психические больные очень долго приглядываются к лечащему врачу прежде,
чем  распахнуть перед ним кладовые своего особого разума. Скорее всего, Муза
прочитала меня лучше, чем я сам, и она, наконец-то, смилостивилась:
     -  Сашенька,  дружочек,  ты должен наконец-то понять:  мой метод  можно
освоить,  перенять,  научиться  ему только  тогда,  когда  бросишься  в  эту
глубокую реку  с головой. Так делают отчаянные красавицы,  разуверившиеся  в
любви к заурядной личности, а потому решившиеся уйти в русалки. Надо  верить
в такое перевоплощение отчаянно и бесповоротно, как в Бога.
     Муза  разливала  чай  в  аккуратные   чашечки  и  продолжала  о  чем-то
напряженно  думать  -  бесспорно,  то  были  очень  ответственные  раздумья.
Наконец, она что-то решила для себя и молвила:
     - Саша, пойми  меня правильно:  мне необходимо  помочь  ему.  Не  будем
произносить имен -  это  не принято  в  наших кругах: если ты  веришь, то  и
знаешь, о ком  идет  разговор, ради кого ты отстраняешься от мирской жизни и
концентрируешься на  единственном  объекте твоего  внимания, напряжения всех
психических и  физических сил,  которые  собираешься транспортировать  в его
распоряжение.  Надеюсь, ты  готов к такой  неимоверно трудной  и напряженной
работе? Или лучше сейчас же отказаться  от трудной затеи  -  халтурить здесь
нельзя,   не  получится.  Помни,   запуская  бумеранг,  что  он  обязательно
возвращается и бьет  тебя по голове за недоверие! Ну,  а если охотник верит,
то бумеранг четко приходится в хватающую его ладонь.
     Муза сверлила меня глазами:
     - К  сожалению,  Саша, -  продолжала Муза,  за  свою непростую  жизнь я
слишком много  исчерпала сил, и меня  сильно давят опасения,  что их уже  не
хватит. Да, да может не хватить ресурса, времени жизни на то,  чтобы довести
это тяжелое дело  до конца.  Мне  необходим помощник,  которому я смело могу
передать свои функции.
     Что еще я мог ответить  Музе  -  она вила  из меня  веревку, а я хотел,
чтобы это продолжалось! Я  готов  был  идти на любую авантюру, даже если она
уводит, так называемых, нормальных людей, за  пределы  разумного. И  я,  как
верный  и   последовательный   ученик,   ответил  своему  учителю  кратко,..
исчерпывающе: "Да, я согласен идти до конца"! И мне стало значительно легче:
все переживания, неудобства ушли куда-то далеко и теперь не  касались меня и
моих взаимоотношений  с Музой.  Я вспомнил Господа Бога, увидел вдалеке деда
своего - Сергеева и  ощутил значение  вещих слов:  "Сыны  рабов Твоих  будут
жить, и семя их утвердится пред лицем Твоим" (Псалом 101: 29).

     8.10

     Жизнь  завертелась  колесом:  мы  с   Музой  превратились  в  очевидных
шизофреников. Во всяком случае, так отзывались о нас за глаза Дима, Феликс и
домашние  женщины.   Наша  жизнь  постепенно  превращалась  в  трудовой  Ад.
Оставалось только во  все горло воскликнуть: "Ад! Где твоя победа?" Теперь я
был  вынужден  перечитывать  массу  литературы  по Латинской  Америке.  Муза
загружала мои кладовые памяти  все большей  и большей информацией о деталях,
казалось  бы  на  первый  взгляд,  не  имеющих  никакого отношения  к  нашей
генеральной  теме.  Муза  набивала  мой  мозг  фаршем   из  информации,  как
последовательная   еврейка   набивает   щуку   избранными   и   перемолотыми
компонентами.   Она  лишь  сортировала   информацию   на  стратегическую   и
тактическую, но пока  еще не сообщала  мне главную свою задумку. Порой из-за
этого я не  понимал  поставленную моим  требовательным учителем задачу. Но я
свято верил в  правильность  метода  обучения, каким  пользовалась  Муза,  а
потому соглашался до боли сильно биться головой об стену, которую я не знал,
как обойти стороной, но не переставал снижать  усилия. Собственно, наверное,
в   воспитании   способности   преодолевать   чрезвычайные   психологические
трудности, концентрировать усилия и состоял метод Музы.
     Однако было очевидно и другое: Муза заметно сдавала, ибо ее организм не
выдерживал такого напряжения. Порой мне приходилось задерживаться у нее, и я
имел возможность видеть, что такое истинная самоотверженность, доходящая  до
фанатизма.  Когда  она  проводила   какое-то   свое,  только  ей   понятное,
колдовство,   мне  тоже  приходилось  участвовать   в   таинствах  -   такое
священнодействие могло длиться  ночь на пролет. К  утру от  напряжения воли,
сознания, рассудка я превращался в выжитый лимон.
     Нинон косилась на меня,  как на ненормального, и по возвращении домой я
встречал ее  подозрительные взгляды. Она, конечно,  не пыталась  меня мучить
расспросами о реальном наполнении наших с  Музой ночных бдений - но если это
были  не  подозрения  в  измене,  то   любопытство-то   здесь,   безусловно,
присутствовало.  У  Нинон успешно  рос живот, ибо  наши старания  увенчались
успехами. Мы с нетерпением ждали  ответа на вопрос - что же может родиться в
результате  постельных  игр  двух  уже  немолодых  эскулапов.  Такие  святые
ожидания, конечно, успокаивали Нинон - ведь любая  женщина  долго тешит себя
иллюзией,  смысл  которой заключается  в том,  что  самый крепкий крючок для
мужика - это  отцовство. Бред собачий! Связывают мужчину и женщину неведомые
силы, как правило, не подвластные осмыслению - просто так угодно Богу.
     В  самом  начале  наших  творческих  заморочек,  при  первых  симптомах
недоверия со стороны  Нинон к моей высокой нравственности, Муза имела  с ней
конфиденциальную беседу, после которой моя малютка превратилась  в шелковую,
внимательную  к   моей  интеллектуальной  озабоченности  и  нежно-доверчивую
женщину. Она  не была  такой  даже во  времена нашей  юной любви,  когда все
принимается  в диковинку  и однозначно-доверительно. Святая  наивность! Мы с
Музой  могли слиться  в любом варианте экстаза,  без  ограничения  времени и
творческих задач. Муза  оставалась  неотразимой женщиной даже в свои  зрелые
годы. А я был ее  рабом по духу и плоти: весь - до мозга костей. Так, что же
говорить  о  пустяковых  пещеристых телах, - о  какой-то  там,  с позволения
сказать, губной  гармошке. Но  мы, как истинные христиане, руководствовались
высшими целями, а не заурядным блудом. Проще говоря, мы давно уже находились
за гранью помешательства.  Родная  Земля уже нас  не держала,  мы, как йоги,
основательно  сбросили  вес  и,  не  сильно  подпрыгнув,  могли  зависать  в
атмосфере.
     Да,  Муза  таяла  на глазах:  она больше  лежала  на  диване и в  таком
облегченном  положении  продолжала  читать нужные  книги,  настраиваться  на
восприятие  и передачу мыслей на расстояние, периодически впадая  в глубокий
транс. Причем, она делала это настолько отчаянно и с полной отдачей, что мне
приходилось  в буквальном  смысле  вытаскивать ее  за руки  из потусторонней
стихии.  Я  начинал  опасаться, что  однажды,  дав  себе  команду на  полное
самоотрешение, она уже не сможет возвратиться из-за зазеркалья. Но мы с  ней
уже не могли отступать.
     Муза перешла на какую-то особую диету, помогавшую концентрировать волю,
энергию, и это  наносило дополнительный ущерб ее здоровью.  Она  похудела за
месяц на двадцать килограмм. Сперва  я подумал о туберкулезе или онкологии -
стрессовые факторы могут вытворять любые штуки с человеком, особенно,  когда
он сам напрашивается на это. Я пытался выжать из нее согласие на комплексное
обследование, но в ответ она  лениво махнула  рукой  и не стала поддерживать
острую беседу. Пришлось подключить Феликса, но она только обняла его за шею,
и он растаял, ослабел в ее  руках, запросил прощенья. Муза молила только  об
одном - не мешать ей выполнять свою последнюю миссию.
     Потом,  много позже, она  расскажет мне,  что  очень спешила  пройти ту
стадию решения  своих  волшебных задач, которые никто, в том числе, и я - ее
ученик  и  верный  адепт,  -  не  сможет  выполнить.  Так, она  застряла  на
визуальном поглощении карты Аргентины в маленькой точке -  Санта-Фе. Тогда я
уже немного понимал  действия Музы. Здесь, в  этой  точке  на земле  далекой
Аргентины сливались реки Парана и Рио-Саладо, превращая  обширную территорию
провинции  в  болотистую  низину,  покрытую  субтропической   и  тропической
растительностью.  Это  был довольно  крупный  по местным  масштабам  город с
населением,  приближающимся  к  300  тысячам.  На  правом  берегу  реки были
выстроены несколько портовых терминалов,  обрабатывающих и  крупные  морские
суда. Отсюда шел вывоз  главным  образом  зерна, но шла откачка  из танкеров
нефтяных  продуктов,  отгружалась  металлообрабатывающая продукция  и другое
барахло.
     Но  не  о  том она  пеклась - материальное ее не интересовало. Внимание
Музы приковали сведения о том, что город был основан еще в 1573 году, правда
потом (в 1651  году)  его  несколько сместили,  отодвинув от реки.  В городе
размещались  такие  национальные  реликвии,  как университет, музей  изящных
искусств.  Но особо впечатлило Музу  то,  что  здесь располагался  Монастырь
Сан-Франсиско с церковью, построенной еще в 1680 году. Эти сведения наводили
Музу на мысль о том, что здесь существовал свой Оракул, и она просила у него
помощи и покровительства для своего посланника. Что-то, по всей вероятности,
в  такой  беседе  не  ладилось, и  Муза настойчиво продолжала  свои  уговоры
запредельных сил.  Интересно,  что  свои  вопросы,  как  потом оказалось, ей
удалось решить через женщину.
     Однажды Муза вытащила из загашника фотографию (природа появления ее мне
до сих пор не ясна): женский портрет посвящался особе южноамериканского типа
-  скорее  всего девушке, ибо  уж слишком чиста была изображенная  натура, в
женщине всегда чувствуется печать-изъян, оставленные дефлорацией и интимному
общению  с мужчиной. Девушка  была в национальном костюме,  характерном  для
миштекского  этноса, правда,  эта  атрибутика  уже  ближе к  Мексике. Волосы
черные,  черты  лица  точеные,   правильные,  удлиненные,  глаза  с  волевым
прищуром, губы идеальной,  влекущей  формы, в  ушах тяжелые  серьги,  скорее
всего,  культового образца, шея и грудь безупречные. Ожерелье кровавого огня
и  преобладание  красного  цвета  в  вышивке одежды -  свидетельство яркости
натуры, причастности  к  каким-то особым таинствам.  Муза просила  запомнить
этот образ и обращаться мысленно  к  нему,  когда я почувствую необходимость
помогать нашему адепту.
     Еще какие-то  трудности, по разумению Музы, должны были всплыть в точке
Корриентес и  в Асунсьон  -  в  городках,  расположенных на изгибах  границы
Аргентины с Парагваем.  Здесь тоже должна была помочь девушка, отмеченная на
фотографии.  Да,  безусловно,  все напоминало  мистику,  но  я  и  не  думал
сомневаться в справедливости высказываний  моего учителя, я  только старался
проникнуть своим скромным пониманием  в глубину тех тайн,  которыми  владела
Муза. Но учитель успокоил меня:
     - Саша, как  только ты подхватишь у меня эстафету, все сразу же встанет
на  свои  места. -  заявила  Муза слабым голосом. - Чувство ответственности,
появляющееся тогда, когда ты  один на один остаешься с проблемой, мобилизует
ресурс жизненных сил моментально!
     Я, естественно, попытался возражать:
     - Муза, не рано ли вы себя хороните? У нас еще так много серьезных дел.
Неужели вы хотите всех нас сразить на  повал? Вспомните, пожалуйста, хотя бы
о Феликсе!
     Скорее всего,  Муза  давно  уже  все  для себя  решила,  и она даже  не
захотела тратить время на пространные ответы.
     -  Саша,  дорогой,  с  Феликсом  мы все  как-нибудь  уладим  -  он  вне
опасности, и я его еще подожду - не на этом, так на другом рубеже жизни.
     Я  боялся  продолжать этот  разговор  с  Музой  и  поспешил  перейти  к
уточнению деталей наших усилий. Осадок в душе  оставался  тяжелым и мрачным:
было  очевидно,  что  Муза  начала  какой-то  особый  отсчет  времени, а  от
привычных категорий оценки  жизненных  привязанностей она давно отошла.  Все
выглядело,  как на старте  космического корабля:  экипаж готов  к выполнению
задачи, он уже сидит в кабине, мечтает  о  встрече  с иными галактиками,  на
пульте управлением  полета идет отсчет  особого времени -  времени до начала
совершенно  иного  существования.  Но ясно,  что качество  взаимоотношений с
Землей и Богом у экипажа  корабля и  у людей,  остающихся  в  прежней жизни,
совершенно иное. И Музу не пугало новое состояние -  она просто не понимала,
как можно бояться того, что является продолжением  ее индивидуальной миссии.
Ей не было никакого дело до переживаний остальных людей, ибо они для нее уже
являлись существами иного плана.
     Во мне  бурлили  разные  мысли  и страсти:  я  чувствовал себя  адептом
колдовской  программы,  но и  врачом,  который  обязан  оценивать  состояние
человека  с позиций медицинской  науки и практики. Последнее заставляло меня
возвращаться  к  размышлениям  о  генезисе  необычного  состояния пациентки.
Страшная утомленность  Музы  могла  свидетельствовать  о  развитие "синдрома
хронической  усталости",  который  возникает   под  действием  герпес-вируса
шестого типа. Бороться с  такой инфекцией современная медицина не умеет.  Ее
отрешенность  от правил  жизни,  уход в  какой-то особый  мир,  отгороженный
высоченной  стеной от  остальных людей,  от того, что  называется социумом -
тоже особое  явление. Но  его динамику можно подогнать под действие,  скажем
вируса болезни Борна, вызывающего, по мнению ряда серьезных ученых, развитие
и  прогрессирование  шизофрении.  Во  всяком  случае,  имеются основательные
доказательства     того,     что     среди     больных     шизофренией     и
маниакально-депрессивными  состояниями  процент сероположительных реакций  к
такому вирусу  значительно выше, чем у всех остальных. Да  и  те "остальные"
могут  просто еще  не осознавать  своей патологии, а потому не  обращаться к
психиатрам, однако носить  в  себе  легкое начальное  тление  -  неизлечимую
болезнь.
     Муза была таким образом, как бы приговоренная, прокаженная, отданная на
заклание -  какие угодно  страшные  определения могут  подходить  к  данному
случаю.  Мне от таких  размышлений становилось не  по себе, и  я сознательно
гнал их подальше. Я заметил, что и кошки стали по-особому относиться к своей
хозяйке -  они лелеяли ее, пытались  своей заботливой  лаской скрашивать  ее
жизнь, но реально  помочь хозяйке-другу, с каждым  днем уплывающей дальше  и
дальше из реальности, они уже не могли - это было выше  их сил. И  преданные
животные, пожалуй, тоже уже сделали свой выбор -  они  готовились уходить из
жизни вместе с ней.
     Мне  вспоминались  исследования  в  этой области,  свидетельствующие  о
близости клинической картины у моих подопечных к установленным стандартам. В
моей голове все время зудела  никчемная мысль о том, что  вирус Борна  - это
объект  с  негативно-нитевидной  внешностью,  наблюдаемой   под  электронным
микроскопом, он  имеет  несегментированный геном, который представлен  одной
молекулой  РНК,  состоящей в  свою  очередь  из  8910  или 8904 нуклеотидов.
Отвратительное  существо,  столь  простенькое   по  строению,  но  хищное  и
неотступно всеядное, приносит страшные разрушения ценному человеку.  Болезнь
Борна  у  животных   характеризуется  распространенным   менингоэнцефалитом,
заражение которым, видимо, происходит  через верхние дыхательные пути. Вирус
таким образом находит  себе  удобное  место  и вкусную пищу - он  растворяет
мозговую  ткань  в  специфическом  воспалительном  экссудате,  вызывая  либо
совместимые  с жизнью неврологические поражения,  либо  дает старт  острому,
почти    молниеносному,    течению.   Тогда   быстро   возникает   нарушение
чувствительности, человека или зверька сковывает  неподвижность (гипокинез),
нарушается поза,  осанка. Порой процесс сопровождается и гиперстезией, когда
резко  повышается реакция  на малейшие раздражения, возникает  психомоторное
возбуждение  -  больной  становиться неадекватен, суетлив, агрессивен -  он,
проще  говоря,  безумствует без  ограничений.  Развивается  картина  острого
живота  со страшными кишечными коликами  и прочими  тяжелыми неприятностями.
Где Муза могла лишиться защиты своего истинного Оракула и так подзалететь со
здоровьем? - сие только одному Богу известно!
     Всегда трудно разбираться  не с тем, что первично, а что вторично - это
особенно касается медицины.  Музу очень трудно было поставить  в один ряд  с
банальными  больными,  но  и объяснить  ее  нацеленность  на сверхзадачу без
подключения  привычных  медицинских  закономерностей было  нельзя.  Колдунья
ловила  меня  на  кощунственных размышлениях  моментально:  тогда  ее  глаза
наполнялись  смехом  -  демонстрировать бурные реакции  чрезмерно ироничного
человека  она  уже не  решалась.  Но  и  этого немого  укора  было  для меня
достаточно, чтобы  браться  за  ум  и продолжать  нашу  странную  совместную
деятельность.
     Видимо, что-то смягчилось в жизни нашего ведомого, и Муза слегка отошла
от усердных занятий, но только не  для того, чтобы  дать себе отдых - просто
не  требовались  сейчас чрезмерные  усилия. Она  даже словно бы наслаждалась
какими-то своими, мало понятными мне, победами. Бог не отнимает у  смиренный
всего без остатка, даже если  прошлые поступки того заслуживали, - перерыв в
напряженной  работе  для колдуньи был  своевременен. Но  вытянуть  ее  из-за
приграничной полосы уже было невозможно: настал день,  когда Муза  попросила
вызвать из Москвы Феликса и собрать  всех  близких для того, чтобы, как  она
выразилась, "передать последнее послание". То был самый грустный день в моей
жизни. Перед общей встречей Муза шепталась только со мной:
     - Саша, - еле слышно вымолвила на глазах слабеющая женщина, - ты только
верь мне  и  верь в себя. Все, что необходимо для продолжения колдовства,  я
вложила в  тебя. Помни  о Владимире, концентрируйся  до  предела! Фотографию
женщины держи перед глазами - это его спасительница на  сегодняшний день, да
и, пожалуй, на  всю оставшуюся жизнь. Ничему  не удивляйся - каждый человек,
того не замечая, так много успевает  нагрешить за свою жизнь, что он достоин
массы  наказаний. Но грехи свои перед  Богом мы  не замечаем,  а  по  поводу
заслуженной кары постоянно ноем. Ты не ходи, Сашок, этими путями!
     Муза  молчала долго, собираясь не с мыслями, а с силами. Было очевидно,
что  даже простой разговор требует от нее максимальной  мобилизации ресурса,
который был уже на исходе. Но она все же продолжила свое послание для меня:
     - Саша,  передай Володе,  когда его  встретишь, что я очень  любила его
отца... и сына тоже - так и передай - слово в слово! Но помни, Саша, что я и
всех вас люблю, но те двое для меня были, по Божьей воле, избранными - ты не
завидуй, не обижайся... Сейчас же, при общении на расстоянии, не сообщай ему
о моей смерти - ему и так очень трудно. Дерзай, Сашенька, "дерзай дщерь"!..
     Муза затихла,  и  я еще  раз смог  обратить  внимание  на  то, как  она
исхудала  за эти  месяцы, как сдала в  этой  тяжелой,  может быть,  неравной
борьбе. На  той стороне ее противником был Дьявол, а  этого  победить  очень
непросто! Но  Господином был другой человек - манящий, зовущий,  действующий
на разрыв  аорты ради  каких-то  особых воинских  задач,  а потому  временно
забывшей о ее существовании. Его стон она слышала  издалека, мучилась вместе
с ним, стремилась  помочь во что бы то ни стало. Но при этом она губила себя
-  поглощая всю  без остатка энергию  жизни, отпущенную Богом только для нее
одной. Она, как  голодный осьминог, теряющий  голову,  присасывалась к своим
тайным кладовым и уничтожала себя самою, впитывая и отсылая потенциал борьбы
другому - своему далекому партнеру.

     Нет музыки такой ужасной,
     нот нет таких, как крик!
     Надеждой трепетной, опасной
     залеплен рот и остановлен миг.
     Стон запыхавшегося война,
     летящего на перерез врагу,
     пугает меньше, чем нечеткое,
     звучащее вдогонку - "Помогу!"
     Никто ей не поможет больше,
     как только Бог Один - Един!
     Ну, потерпи еще подольше -
     Он жив - далекий Господин!

     Уже после довольно  продолжительного отдыха  Муза  говорила о  чем-то с
Феликсом. Он вышел от нее заплаканным и позвал всех прощаться.  Муза сделала
слабую попытку улыбнуться и это ей удалось. Но от той улыбки у всех полились
слезы.  Муза  молча  помахала  нам  рукой  -  она  уже  уплывала - вздохнула
последний раз глубоко  и замерла навечно! Не было  в том  безысходности, и в
моей голове звучали слова: "Призри, услышь меня, Господи, Боже мой! Просвети
очи мои, да не усну я сном смертным;  да не скажет враг мой: "я одолел его".
Да не возрадуются гонители мои, если я поколеблюсь" (Псалом 12: 4-5).




     Послание третье:
     Так говорил Заратустра

     "Also  sprach  Zarathustra"  (Ein  buch  alle  und  keinen).  Frielrich
Nietsche. "Так говорил Заратустра" (Книга  для  всех и ни для кого). Фридрих
Ницше. Двойная  транскрипция  названия  известного произведения, написанного
известным автором, значилась  на титульном листе рукописи.  Пришлось, прежде
всего,  задуматься  по  поводу  психологических корней произведения,  а  они
всегда  растут  из души,  сердца,  мозгов,  плоти их  автора.  Ницше являлся
цветком из клумбы традиционно богословской, досточтимой  среды: дед и прадед
преподавали  богословие, а  отец  - Карл Людвиг  Ницше -  служил лютеранским
пастором. Первый  ребенок  у сравнительно молодого  пастора,  возглавлявшего
небольшой  приход скромной  деревеньки Реккен  в  Тюрингии,  расположенной в
широкой долине на рубеже Пруссии  и Саксонии, появился на свет после четырех
лет терпеливого  ожидания. Пришелся тот счастливый  день  на  знаменательную
дату  -  15  октября 1844 года -  день  рождения  короля, и  добропорядочные
родители славили  своего властелина  и,  конечно, прежде всего,  благодарили
Господа Бога. Пастор происходил  из польских  дворян, однако  кровь его была
заправлена не шляхецким буйством,  а  покоем  и поиском одиночества, был  он
отменным   музыкантом,   часто   восхищавшим  односельчан  своими  органными
импровизациями.    Мелодии    соответствовали     одиночеству,     семейному
затворничеству,   меланхолическим  настроениям   и   эстетическому  колориту
окружающей природы. В счастливый день рождения своего первенца пастор сделал
запись в церковной книге: "О,  октябрь, благословенный месяц,  -  ты  всегда
приносишь мне радости, но из всех твоих подарков - это  самый проникновенный
и чудесный:  я даю крещение своему первенцу. Сын  мой, твоим именем на земле
будет Фридрих Вильгельм, в память короля, моего благодетеля, в день рождения
которого  ты  получил  жизнь".  Теперь  уже без  длительных ожиданий,  но  в
положенный по природе срок у пастора родился еще один сын и дочь.
     Горе  в эту спокойную  семью пришло  в августе 1848 года: пастор упал с
крыльца,  ударившись головой о каменные  ступени;  скончался  он после  года
безумия и страданий, терзавших не только его самого, но и всю семью.
     Примечательно, что Фридрих  долго не  начинал говорить,  а знакомство с
агонией, приближением  смерти  любимого  человека  лишь  добавили  в копилку
детской  души опасные переживания.  Повышенная  тревожность была основой для
болезненных  видений,  нацеленных на ожидание  приближения новой катастрофы.
Относительно произошедшей трагедии  у мальчика создался определенный образ :
"Когда у дерева  срезают верхушку, то  оно увядает, сохнет  и птицы покидают
его ветви. Наша семья лишилась своего главы, всякая радость улетела из наших
сердец и глубокая грусть охватила их". Тогда  еще не родился Зигмунд Фрейд и
лечением неврозов, особенно детских,  никто,  видимо,  серьезно и со знанием
дела, патогенеза  этого  тонкого заболевания не  занимался. Лечило  Фридриха
Вильгельма  Ницше  лишь  только  время  -  тоже неплохой лекарь,  но  сильно
зараженный изощренным лукавством и непостоянством.
     Позднее  сестра Фридриха - по мужу Елизавета Ферстер -  в своих книжных
воспоминаниях  приукрасит жизнь брата,  а заодно и возведет  свою роль в его
"драме"  на пьедестал  почти монашески верного служения. На впечатлительного
мальчика  свалился огромный груз - ласка обездоленных существ, тоже, видимо,
пораженных  неврозом,   но  на   особый,  женской,  манер.  Фридриха  тешили
рассказами о романтической были и  откровенных небылицах  -  о  приключениях
польских рыцарей. Он с  некоторыми мальчишескими неурядицами,  свойственными
болезненным  и  легко   рефлексирующим  натурам,  справился  с  обучением  в
Шульпфорте, где ему,  несмотря на явный  провал по математике, выдали диплом
об  окончании  курса  наук.  В  1862  году Фридрих  с несколькими  школьными
друзьями  поступает  в Боннский  университет. Позже он скажет:  "Я приехал в
Бонн с горделивым предчувствием богатого неисчерпаемыми событиями будущего".
Ницше мучают приступы нестерпимой депрессии,  непонятные головные боли, и он
старается бороться с ними - делает большие прогулки по соседним деревням, но
не прерывает  напряженных  занятий  филологией  - той  дисциплиной,  которая
должна  стать его профессией. Ницше  был традиционно для его  семьи неплохим
музыкантом,  и собственное  музицирование  или  общение с  искусствами  тоже
способствовало выздоровлению. Это иногда помогает, но чаще нет.
     Ницше вырывается в Берлин, живет  у своего богатого товарища две недели
и  наблюдает  азартную  жизнь,  молчаливо  выслушивает  отчаянные  сентенции
молодого повесы, уже слегка зараженного фанатизмом:  "Пруссия погибла. Евреи
и либералы уничтожили все своей болтовней; они разрушили  традиции, погубили
взаимное   доверие,   развратили   мысли".  Ницше  решает  продолжать   свое
образование в университете Лейпцига.  Он вполне солидаризируется с отповедью
ректору  университета,   который  из  предосторожности   позволил  себе   во
вступительной лекции заявить о Гете: "У гения  - свои пути, но для  простого
смертного они небезопасны. Гете не был хорошим  студентом, не берите  с него
пример,  пока  вы будете в университете". Аудитория  ответила рыком  молодых
глоток: "Hou!", "Hou!" (долой! долой!).
     Фридриха Ницше почти  мгновенно  был надолго излечен от сплина  удачным
приобретением: "Я не знаю какой демон шепнул мне, чтобы я купил  эту книгу".
Речь шла об очередном эпохальном  труде Артура Шопенгауэра: "Мир, как воля и
представление".  Ницше,  видимо,  сходу  выхватил  фразу:  "Я  убежден,  что
кем-нибудь открытая истина или новый луч света, брошенный им на какую-нибудь
неизведанную область, могут поразить другое мыслящее существо и привести его
в состояние  радостного  и утешительного возбуждения; к нему обращается он в
эту  минуту  и  говорит  с  ним, как  говорили  с  нами  подобные  нам  умы,
успокаивающие нас в пустыне жизни"...  Не мог человек с такой чувствительной
душой,  как   у  Фридриха   Вильгельма   Ницше,  устоять   против   соблазна
"вовлеченности" при знакомстве со смачными парадигмами знаменитого философа:
"Жизнь есть  желание,  а  желание  бесконечное  мучение". Гротеск  духовного
протеста индуцировали и еще более хлесткие обобщения: "Прогресс - это глупая
выдумка философов, угождающих толпе; Воля, компрометирующая Разум,  не имеет
ни  начала, ни  конца, она  абсурдна, и мир, одушевленный ею,  лишен всякого
смысла".
     Молодым людям  и, тем  более,  натурам, заряженным сверхмерным  женским
воспитанием,    свойственно   "обожание",    как    особая   форма    любви,
распространяющаяся   и  на  своих  интеллектуальных   кумиров.  Ницше-юноша,
безусловно, боялся бурления смелых мыслей  собственного изготовления, и он с
радостью  позволил  Шопенгауэру  снять  кандалы  со  своих  интеллектуальных
фантазий.  С лета 1866 года  таким метаморфозам  начали очень способствовать
успехи политики Бисмарка  -  страстного,  взрывчатого и хитрого  аристократа
высшей  пробы, решившего  вытащить Германию  их  помойной ямы.  Он  принялся
сгонять  жестким кнутом  все  маленькие  княжества под  одну  прочную крышу,
называемой Империей. Ницше не  удержался от  жажды  кружения в  политическом
вихре, он  засуетился с формулированием  далеко  идущих мыслей: "Мы достигли
успеха, он  в  наших  руках,  но  до  тех пор, пока  Париж останется центром
Европы, все будет по-старому". В дальнейшем, когда Ницше призовут на военную
службу, он  с увлечением и  гордостью будет бряцать саблей, топать ножкой  и
изрекать смелые  сентенции:  "История  есть  ни  что иное,  как  бесконечное
сражение бесчисленных и разнообразных интересов, столкнувшихся на своем пути
в  борьбе за существование". Однако мало-помалу Ницше повернется снова лицом
к своему учителю-философу. Он  вспомнит, что политика и история - это что-то
очень  похожее  на призрачную игру  или  игру  с  призраками.  Юный  философ
наконец-то   с  головой  нырнет  в  ласковый   поток  изучения  искусства  и
философских систем античного мира.  Новое обожание, новый  кумир мысли  - им
стал его университетский преподаватель. Ритчлю.  Ему  будет отдавать Фридрих
восторги души, очень рано  потерявшей наставника  по плоти - отца. Родится и
новый житейский афоризм: "Этот  человек -  моя научная  совесть". А  процесс
творчества с тех  пор будет подчиняться четкой аксиоме, о которой он сообщит
своему товарищу:  "Каждый  серьезный труд оказывает  на  нас,  как  ты  сам,
наверное,  испытал, моральное воздействие. Усилие,  делаемое нами  для того,
чтобы сосредоточить свое внимание на заданной теме, можно сравнить с камнем,
брошенным в нашу жизнь:  первый круг  не  велик по объему, число последующих
кругов увеличивается,  и  сами они расширяются". В процессе творчества Ницше
стал  обращать  огромное   внимание  на  стиль  своих  эпистолярных  трудов,
оттачивая их до филигранного качества. Он сам пишет о том вполне определенно
и ясно: "Словно  завеса упала с моих глаз. Я  слишком долго  прожил в полном
неведении  стилистики...  Прежде  всего я хочу, чтобы мой стиль был легок  и
носил веселый оттенок. Я применяю к выработке стиля ту же систему, которую я
применяю к моей игре на рояле: это будет не только воспроизведение заученных
пьес,  но  и  насколько  возможно  свободная  фантазия,  всегда  логичная  и
красивая".
     Прусские акценты легко вырываются из  души Фридриха  Ницше, как  только
судьба сводит его  с воинской  службой:  в 1867 году он был  вынужден пройти
"курс  молодого бойца", послужить  в  артиллерийском полку, квартировавшем в
Наумбурге.  Воинской  доблести  Ницше  посвятит  свой  талант публициста  на
столько  основательно, что  на  его афоризмах будет строиться  даже  бешеная
фашистская  пропаганда.  Но  пока его переписка  с друзьями и родственниками
лишь  слегка  щекочет мужскую  гордыню. Он  замечает, что  в воинской службе
масса  положительных  качеств: "В  ней  есть  постоянный призыв  к  энергии,
которая особенно хороша,  как противоядие парализующего  людей  скептицизма,
действие  которого  мы  наблюдаем  вместе  с  тобой. В казарме  узнаешь свой
собственный  характер, в ней научаешься приспособляться  к  чужим  людям,  в
большинстве    случаев   очень   грубым".    А    далее   идет    откровение
показательно-честолюбивого плана: "Разве можно не гордиться,  если  среди 30
рекрутов получишь отличие  как лучший кавалерист? По-моему, это  лучше,  чем
получение   диплома   по  филологии"...  Правда  он  отдает  отчет  качеству
собственных восторгов, от которых все же  не в состоянии удержаться: "Мы уже
так созданы, мы  знаем, чего  стоит  подобная похвала,  и,  несмотря на это,
удовольствие  неизменно отражается на нашей физиономии". Впоследствии  Ницше
добавит в копилку милитаризма еще  несколько смачных высказываний. Например,
чего стоит это: "Моя исходная точка - прусский солдат". Или еще пересоленное
творение:  "Если отказываются  от  войны, то, следовательно, отказываются от
жизни в большом масштабе".
     Ницше довольно часто болел, но духовный его рост не ослабевал, а мужал,
разворачивался  стремительно. Уже на 23-м году  жизни  в  полной мере взошла
заря его  славы. По  возвращении  после болезни в  Лейпциг,  он был встречен
друзьями и преподавателями с распростертыми объятиями. Из Берлина пришел для
него  заказ  на  историческую  работу,   в  Лейпциге  ему  предложили  вести
критико-музыкальный отдел в периодическом  издании. Ницше интересуется всем,
кроме политики, но  и поступающие  предложения  о  сотрудничестве взвешивает
тщательно, отказываясь от неудобных для него.
     Ницше  вручили  выпускной диплом без экзамена. Это было  сделано  ввиду
исключительного  случая  -  в  награду  за   его  прежние   научные  работы,
лейпцигские профессора  не считали возможным экзаменовать  своего одаренного
коллегу. А в  скором времени через  Ритчеля ему делается  предложение занять
кафедру  профессора университета в Базеле.  Фридриху тогда  шел  только 24-й
год.
     В   этот  период  у  Ницше  завязывается  дружба  с  Рихардом  Вагнером
(1813-1883), ставшим и  новым кумиром, и источником творческой  подпитки,  и
очагом  интеллектуального  конфликта. Здесь, видимо, Ницше мог помочь совет,
настойчиво даваемый его учителем Ритчлем: "Сдерживайте себя для  того, чтобы
быть сильным". Но Фридрих не всегда был способен следовать разумному совету,
и в такие минуты  он  вытаскивал  из-за пазухи сильно полюбившуюся сентенцию
одного немецкого мистика: "Страдание есть самый скорый способ для постижения
истины".
     В скором времени серьезные  испытание не преминули свалиться  на головы
тысячам германцев и  французов, больно ударили  они и  Ницше  - в 1870  году
началась  война между  великими державами. 7-го августа он читает в Утренней
Газете:  "Немецкие  войска  победили, потери  громадны". Пруссия откусила от
Франции аппетитный  кусок - Эльзас и Лотарингию.  Но в  душе  его звучат два
голоса. Один талдычит:  "Не надо войны -  государство слишком много выиграет
от   этого".  Другой   приободряет  мозжечок  и  мускулатуру:  "Я  переживаю
совершенно новое для меня увлечение патриотизмом". А отсюда уже рукой подать
до далеко идущих установок: "Как только проснется во мне  чувство эллинизма,
тотчас  же  оно  становится  агрессивным  и  превращается  в  борьбу  против
существующей культурой".
     У Фридриха Вильгельма Ницше будут довольно часто  отмечаться  колебания
настроения,  самочувствия, творческих интересов,  но  словно  для  обуздания
неугомонной эксплозивности он выведет для себя некий поведенческий алгоритм,
состоящий из семи парадигм: "Ты не должен ни любить, ни ненавидеть народ. Ты
не должен заниматься  политикой. Ты не должен быть  ни богачом, ни нищим. Ты
должен избегать  пути знаменитых  и сильных. Ты должен взять  себе  жену  из
другого народа. Своим друзьям ты должен поручить  воспитание твоих детей. Ты
не должен исполнять никаких церковных обрядов."
     К 1880 году Ницше по состоянию здоровья решил оставить кафедру, получив
небольшую пенсию. Когда  по  вызову  друзей к нему  приехала  сестра  Лизбет
Ницше, то она с трудом узнала  в сгорбленном, разбитом болезнью, постаревшем
минимум на 10 лет человеке своего брата, которому к тому времени было только
36 лет. И мысли у него на уме были весьма траурные: "Обещай мне, Лизбет, что
только  одни  друзья  пойдут за моим  гробом, не  будет  ни  любопытных,  ни
посторонней  публики. Я уже  тогда не смогу защититься,  и ты  должна будешь
защитить меня. Пусть ни один священник и никто другой не произносят над моей
могилой  неискренних  слов. Поручаю тебе  похоронить  меня,  как  настоящего
язычника,   без  всяких   лживых   церемоний".   Эти  слова  можно   считать
пророческими, но предвиденье  несколько  обогнало течение  реальных событий.
Еще будут  у  Ницше  короткие  вспышки  творческой  активности,  позволившие
создать  ряд  замечательных произведений. В  этот  период  и  будет  создано
произведение,  прославившее  автора в  веках,  - "Так  говорил  Заратустра".
Осенила его  первая верная  мысль относительно написания "Заратустры" в 1881
году, а для  завершения полноценного  труда потребовался период напряжения с
перерывами  для  болезни  вплоть до  1885  года.  Высказывается  мысль,  что
начальное вдохновение позаимствовано от  логики Евгения Дюринга (1833-1921):
"Вселенная  может  быть  представлена  в  каждое  мгновение  как  комбинация
элементарных частиц и мировой процесс  в таком случае есть некий калейдоскоп
всех возможных подобных комбинаций".
     Фридрих  Ницше  умер  в  Веймаре  25 августа 1900 года,  год  до  этого
находясь в состоянии безумия. Но светлые  мысли, вложенные в уста Заратустры
продолжают жить по сей день, ибо мысль универсальна - она живет помимо того,
кто ее трансформирует в пространство, так как она принадлежит Богу - хозяину
всеобщего информационного поля. Совершенно неважно  через какой человеческий
"рупор"  решает  Всевышний  еще раз озвучить  тривиальное  слово Вселенского
Разума.
     Специалисты  говорят,  что  в этом  произведении задействован идеальный
немецкий  язык  и безупречный авторский стиль.  Нам русским,  воспринимающим
книгу  лишь  в  переводе, трудно  судить о справедливости таких выводов,  но
попробуем вслушаться в музыку первозданного языка, выбранного  для известных
только  Богу целей.  Начало на немецком звучит так: "Als Zarathustra dreisig
Jahre alt war, verlie? er seine Heimat und den See seiner Heimat und ging in
das Gebirge.  Hier geno? er seines  Geistes und seiner  Einsamkeit und wurde
dessen zehn Jahre nicht mude. Endlich aber verwandelte sich sein Herz, - und
eines Morgens stand er  mit der Morgenrote auf, trat vor  die Sonne  hin und
sprach zu ihr  also: "Du gro?es Gestirn! Was  ware dein Gluck, wenn du nicht
die  hattest, welchen du  leuchtest!"  Теперь  сравним немецкую  фонетику  с
русской,  для   чего,  естественно,  прочтем  перевод:   "Когда   Заратустре
исполнилось тридцать лет, покинул  он  свою  родину и озеро своей  родины  и
пошел  в  горы. Здесь наслаждался он  своим  духом и  своим одиночеством и в
течение десяти лет не утомлялся этим. Но наконец изменилось сердце его - и в
одно  утро поднялся  он с зарею, стал  перед  солнцем и  так говорил к нему:
"Великое светило!  К чему  светилось бы твое счастье, если б не было  у тебя
тех, кому ты светишь!"
     Если следовать Божьему слову  - "имеющий ухо  (слышать)  да слышит, что
Дух   говорит...",  -   то  не  будет  причин  удивляться  созданию  вакуума
читательского интереса: не все  смогли  уловить фонетическую музыку  текстов
Ницше в неразрывной  связи со смыслом, зашифрованным, казалось бы, в простом
слове.  Вообще, непосвященным  очень  трудно по  достоинству оценить  "вещее
слово". Даже не для всех немцев мысли философа с первого раза звучали ясно и
четко  -  не  помогал  идеальный немецкий, блестящая  литературная  огранка.
Скорее,  идеальная   филология   маскировала   философию.   Первое   издание
произведения, которое в дальнейшем (после смерти автора)  будет  расходиться
по  всему миру тысячными тиражами, тогда намертво застряло  на полке книжной
лавки  - удалось реализовать немногим более десятка экземпляров. В недалеком
будущем мысль и логика философских воззрений Ницше будут адекватно  переданы
и  в  русском  переводе,  и  на  многих языках. Тогда зазвучит апостольское:
"Отменяем первое, чтобы постановить второе" (К Евреям 10: 9).
     Надо помнить, что  Фридрих Ницше все же был профессиональным филологом,
а  потому,  бесспорно, он  сам  попадал под  магию  слова,  умея ценить  его
чистоту,  исподволь  вовлекался в  процесс фонетической  ритмики.  Наверняка
многие и логическо-философские конструкции были подчинены  внутренней музыке
немецкого  языка.  Они  вынуждены  были  включаться  в  подчинение   законам
"языкового" построения, дышать одной общей  жизнью  со словом. Ницше пытался
раскрыть философское  содержание, мысль  через магию  формы и слова. Потому,
если размеренно и  четко читать даже выхваченный  из всего тела произведения
короткий кусочек текста, а потом пробовать наслоить на него русский перевод,
то  ощущаются  различия  эффекта   воздействия  -  потрясения,  естественно,
наступает  через  душу, а  не мозг.  Вот здесь  и раскрывается  апостольское
замечание:  "Знаю твои  дела; ты  ни холоден,  ни горяч;  о, если бы  ты был
холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя
из  уст  Моих"  (Откровение 3: 15-16).  Однако,  чем  богаты, тем  и  рады -
Ницше-то был заядлый атеист  и самый  последовательный  осквернитель Божьего
слова! Страшный конец его жизни - кара за язвительную резвость острослова!
     Сакраментальный тезис бьет в глаза читателю почти на старте. Заратустра
вещает: "Мне нужны живые спутники, которые следуют за мною, потому что хотят
следовать сами  за собой -  и туда, куда я хочу. Свет низошел  на меня: не к
народу должен говорить Заратустра, а к спутникам! Заратустра  не должен быть
пастухом  и  собакой  стада!" В  жизни  самого  Ницше  прослеживаются  этапы
центробежных и центростремительных установок: искус овладения мировой думой,
мыслями масс  менял свой  вектор  и,  сужаясь,  направлялся  к  узкому кругу
единомышленников.  К  сожалению, в  конце жизни  загадочный  философ остался
практически в  одиночестве -  никто  не предлагал должность  ни  пастуха, ни
собаки,  охраняющей  человечье  стадо.  Скорее  всего,  потому  и  возникает
отчаянный  вопль Заратустры: "Если б я мог стать мудрее! Если б  я мог стать
мудрым вполне, как  змея моя!  Но невозможного  хочу  я:  попрошу  же я свою
гордость идти всегда вместе  с моим умом! И если когда-нибудь мой ум покинет
меня - ах, он любит улетать! - пусть тогда моя гордость улетит вместе с моим
безумием". Самоощущения поэта вели Ницше к однозначным откровениям. Конечно,
он,   как  главный   герой   эпохального   произведения,   ощущал  печальные
метаморфозы,   творимые   с  каждым  земным  существом  в  надлежащее  время
Всемогущим Богом: "Так начался закат Заратустры".
     Ницше  пришел  к атеизму  несмотря  на  то,  что  вылупился  из глубоко
религиозной среды - в  прямом смысле из пасторского яйца, ему не пришлось уж
слишком много тратить  сил на пробивание железобетонной скорлупы непонимания
или отвержения  и, тем более,  мракобесия. Но  атеистические заблуждения при
ясном   сознании   автора  замещаются   вполне  сносными  взглядами,  и   их
высказывание вверяется главному герою: "Все-таки в конце концов твои страсти
обратились бы в добродетели и все твои демоны -  в ангелов". Трагедия ошибок
мертвой хваткой будет  держать  Ницше до самой смерти.  За упорство  и право
заблуждения он  будет наказан безумием -  даже заклятому  врагу не пожелаешь
судьбы   философа.  Последний  год   он  провел  лежа  на  коврике  рядом  с
госпитальной койкой,  вперив безумный взгляд в одну точку, так и  не  поняв,
что в мягкой и  удобной  постели отдыхать от трудов праведных намного лучше.
Может быть, тогда он представлял себя  древним  аскетом, подобно Заратустре,
лежащим на камнях рядом со своей пещерой. Предвиденье и намек сомнений можно
вычитать в  отчаянных откровениях: Но ветер, невидимый нами, терзает и  гнет
его, куда он  хочет. Невидимые  руки  еще  больше  гнут и терзают нас... Чем
больше стремится он вверх, к свету, тем  глубже впиваются корни его в землю,
вниз, в мрак и глубину, - ко злу".
     Историческая  слепота  автора  таких строк  очевидна,  как  очевидна  и
повышенная  агрессия, свойственная  больному мозгу, как  отголоску терзаемой
неизлечимой  болезнью  плоти. Можно оглянуться  вокруг,  не устремляя взор к
горизонту  и, тем более,  за горизонт -  на  близком историческом расстоянии
видны  бессмысленные ужасы войны во Вьетнаме, Афганистане,  Чечне. Так стоит
ли так  заблуждаться  и  подбрасывать кровавое  мясо в идеологический  котел
мракобесов,  ультра,  фундаменталистов,  ястребов и  прочей  шизофренической
нечисти, выбравшей  прямой  путь к  болезни,  подробно  описанной английским
врачом-трудягой Джоном Паркинсоном еще в 1817 году. Но Ницше не сбивается со
"строевой  песни"  и  продолжает  подкармливать  немотивированную ненависть:
"Враги у вас должны быть только такие, которых бы вы ненавидели, а не такие,
чтобы их  презирать. Надо,  чтобы вы гордились своими врагами: тогда  успехи
вашего врага будут и вашими успехами".
     Временами  автор,  словно  его  предки  в  известном бою  с Александром
Невским,  вклинивается  "свиным  рылом"   в  строй  очевидных  противоречий,
переворачивая  все,  как говорят  в  народе, "сраным  наверх".  Вот один  из
примеров контрсиллогизмов,  в которых заложено самоисключение: "Для хорошего
воина  "ты должен" звучит приятнее,  чем "я хочу". И все, что вы любите,  вы
должны сперва  приказать себе. Ваша любовь к жизни  да будет любовью к вашей
высшей надежде - а этой высшей надеждой пусть будет  высшая мысль  о жизни!"
Только  наблюдая войну издалека, из  теплой комфортабельной квартирки, можно
рекомендовать  молодому,  здоровому пушечному  мясу  казуистическое  вранье:
"Итак, живи  своей  жизнью повиновения и войны! Что  пользы в  долгой жизни!
Какой  воин  хочет,  чтобы  щадили  его!  "  Безусловно,  складные  словеса,
мастерски  заряженные экспрессией, но с  извращенной  логикой,  великолепные
формулы   для   зомбирования   молодежи,  для  которой   уже  выставлены  на
железнодорожных   путях  воинские  эшелоны,  или  распялено  брюхо  крупного
воздушно-десантного   корабля,  амфибийных  средств  морской  пехоты.  Перед
прыжком в  объятия  смерти будут  вполне  эффектно звучать (они  и звучали в
положенное время!) на немецком слова напутствия: "Ich schone euch nicht, ich
liebe  euch von Grund aus,  meine  Bruder im Kriege!"  В официальный перевод
превнесен  некий  российский лиризм (понятие  "коренной" заменено намеком на
"сердечность"), и  тогда  из-под  русской  транскрипции  зомбирующей формулы
оказывается  выдернутой табуретка, направляющая висельника в небытие: "Я  не
щажу вас, я люблю  вас  всем сердцем,  братья по войне!" Экспрессия приказа,
толчка  в  спину,  переходит  в  скромное   извинение  перед  необходимостью
жертвовать не собой, а своим ближним. Куда проще было бы мобилизовать полное
откровение и обратиться к Святым текстам: "Образумьтесь, бессмысленные люди!
когда  вы будете умны,  невежды?"  (Псалом 93:  8).  Восторгаясь  воинством,
Ницше, не  заметив, вступает еще  в одну коровью лепешку  - он бьет наотмашь
государство.  Суть   нового  противоречия  заключается  в  том,  что  именно
государство и заинтересовано в полноценной регулярной армии, оно лелеет ее и
питает  из последних сил. Слов нет, сентенции Ницше и  здесь  заострены, как
бритва  в  верной  руке профессионального брадобрея, и  возможности фонетики
немецкого языка оказываются реализованными по максимуму. Вслушаемся в музыку
немецкого слова,  брошенного  в  азарте большим  мастером:  "Staat hei?t das
kalteste aller kalten Ungeheuer.  Kalt lugt  es auch; und diese Luge kriecht
aus seinem Munde: "Ich,  der Staat, bin das Volk."  Теперь смягчим сказанное
родимой русской фонетикой:  "Государством  называется самое холодное из всех
холодных  чудовищ.  Холодно лжет  оно;  и эта  ложь ползет  из уст его:  "Я,
государство,  есмь  народ".  Надо  ли  удивляться, что  окончательный призыв
оформится  в  гимн  анархизму: "Туда,  где  кончается  государство,  -  туда
смотрите, братья мой!" Ницше, красивого слова ради, повернет еще левее и уже
просто, как законченный большевик, воскликнет: "Разве вы не видите  радугу и
мосты,  ведущие  к  сверхчеловеку?"   Видимо,   здесь  уже   подразумевается
коммунизм, во всяком случае, что-то очень близкое по цвету к нему.
     Медленно, последовательно и настойчиво Ницше тянет читателя за волосы к
откровениям  аутиста, используя  для  этого весьма  поэтические приемы: "Где
кончается  уединение,   там  начинается  базар;  и   где  начинается  базар,
начинается  и  шум  великих  комедиантов,  и  жужжанье  ядовитых  мух".  Да,
безусловно,  отвешена отменная оплеуха суетливому  социуму и, самое главное,
поделом! Тот, кто долго жил в России  ведает,  что  скоморохов,  откровенных
глупцов,  даже  не удосуживающихся стесняться этого, здесь очень много. Прав
Ницше:  "Даже когда ты  снисходителен к ним, они все-таки чувствуют,  что ты
презираешь их; и они возвращают тебе твое благодеяние скрытыми злодеяниями".
Отсюда и универсальный вывод :  Беги, мой друг, в  свое уединение, туда, где
веет суровый, свежий воздух! Не твое назначение быть махалкой от мух".
     Известно, что на женском фронте у Фридриха были определенные сложности,
а болезни и смерть его свидетельствовали о многом. Попадись такая информация
в  руки  опытного  инфекциониста, имеющего богатый  опыт  курации  больных с
отсроченными  последствиями врожденного или  рано  приобретенного  сифилиса,
неведомого в те годы СПИДа, коварного хламидиоза, злокачественно протекающей
герпес-вирусной инфекции, да мало ли еще чего, - у дьявола в запасе огромные
возможности   для  наказания  человека,   решившего  дерзить   Богу!  Потому
откровения философа относительно "целомудрия" имеют немалый интерес. Ницше и
здесь  оправдывает  надежды экзальтированных особ. Он  поражает фонетическим
выстрелом "дичь" с первого раза, как говорится,  влет: Не лучше ли попасть в
руки убийцы,  чем  в мечты  похотливой женщины?" Каждый  читатель  волен  по
своему  отвечать  на  этот   вопрос,   Ницше  же  предлагает   свой  вариант
эмоционального ответа:  "И  как  ловко  умеет сука-чувствительность молить о
куске  духа, когда ей  отказывают  в  куске  тела!"  Посмаковав  "клубничку"
философ-поэт все  же снизойдет до терпимости: Целомудрие не есть ли безумие?
Но это безумие пришло к нам, а не мы к нему. Мы предложили этому гостю приют
и сердце: теперь он живет у нас - пусть остается, сколько хочет!"
     От целомудрия, вполне естественно, властитель душ переходит к разговору
о  друзьях.  Здесь  тоже  следуют серии  ударов, приводящие к нокауту: "Наша
тоска  по  другу  является нашим предателем".  А  дальше предлагается верный
рецепт-противоядие: В своем  друге ты должен иметь своего лучшего врага.  Ты
должен быть к нему ближе всего сердцем, когда противишься  ему". Наверняка в
такой острозубой сентенции прячется боль, вынесенная из дружбы и размолвки с
Рихардом  Вагнером. Но это сугубо  частная и весьма  интимная сфера жизни, в
нее вторгаться нет  смысла. Лучше  попробовать  посеять семена и  плевелы на
других неухоженных грядках: "Еще  не способна женщина  к дружбе: женщины все
еще кошки и птицы.  Или, в лучшем случае, коровы". Современный читатель, нет
сомнения,  употребил  бы в данном случае иной термин  - "телки"! Так теплее,
душевнее, ближе к откровенному, привычному российскому скотству. А сам Ницше
помогает,  отечески  подталкивает  в  спину,  нашептывая:  "Все  в женщине -
загадка, и все в женщине имеет одну  разгадку: она называется беременностью.
Мужчина для женщины средство; целью бывает всегда ребенок".  Вполне логичным
окончательный вывод по разнополому вопросу:  "Ты идешь к женщине? Не  забудь
плетку!"  И тот,  кто именно  в  таком ключе воспринимает близкие и  далекие
реальности,  солидаризируется с  Ницше еще в одном  решении: "Братья мои, не
любовь к ближнему советую я вам - советую вам любовь к дальнему".
     Ницше  словно  бы подметил  основополагающее не столько  в  германской,
сколько  в  российской действительности.  Историческое  клеймо  наше  -  это
тоталитарная зависть к успехам ближнего,  на корню губившая многие светлые и
перспективные начинания. Конечно,  прав философ, заявляя: "Ты  стал выше их;
но чем  выше ты  поднимаешься, тем меньшим кажешься ты в  глазах зависти. Но
больше  всего ненавидят того,  кто летает". Как бы в унисон отповеди зависти
звучат  другие рекомендации, имеющие  и  большое прагматическое значение для
отдельной  личности и всего  общества:  "Человек познания  должен не  только
любить  своих  врагов, но  уметь  ненавидеть даже  своих  друзей".  Познание
нетривиальных  истин - сложная задача, она не каждому  по плечу. Тот, кто не
справляется с  уроками  жизни, обязательно  впадает  в зависть или  остается
вечным  студентом.  Для  них  написано  увещевание:  "Плохо  оплачивает  тот
учителю,  кто  навсегда остается  только  учеником.  И почему  не хотите  вы
ощипать венок мой?"
     Для финального  вопля Фридрих  Ницше  приберег сомнительное откровение,
которое,  однако,  приобрело  значение  вселенского  вопля, стоившего  жизни
миллионам  потерявших  скромность чудаков.  Особо  эффектно "ударное  слово"
звучит  на  немецком:  "Tot  sind  alle  Gotter:  nun  wollen wir,  da?  der
Ubermensch lebe" - dies  sei  einst am gro?en Mittage unser letzter Wille! -
Also  sprach  Zarathustra". А в русском переводе все, естественно, зазвучало
привычнее, но  приниженно, намыленно, слюняво: "Умерли  все боги;  теперь мы
хотим,  чтобы жил сверхчеловек" - такова должна быть в великий полдень  наша
последняя воля! - Так говорил Заратустра".
     Философские каламбуры,  подаренные  миру и  прочно застрявшие в головах
отдельных  впечатлительных особ,  долго еще будут  кружиться в  воздухе.  Но
умных,  мудрых  такие  вихри  настораживают,  охлаждают  и вооружают.  Стоит
заглянуть в первое Послание Коринфянам Святого Апостола Петра, как возникает
первая  яркая вспышка прозрения: "Все мне позволительно, но не  все полезно;
все мне  позволительно,  но  ничто не должно обладать мною" (6: 12). Следуем
далее - и вот новая волна ясности: "Говорю безумствующим: "не безумствуйте",
и нечестивым:  "не поднимайте  рога, не поднимайте высоко  рога  вашего,  не
говорите   жестоковыйно"  (Псалтырь  74:  5-6).  Продвигаемся  по  лабиринту
сомнений,  ориентируясь  на свет  маленькой церковной свечечки, и в сознании
загорается новая звезда одухотворенности: Порождения ехидны!  как  вы можете
говорить доброе,  будучи  злы? Ибо от  избытка  сердца говорят уста.  Добрый
человек  из  доброго сокровища  выносит  доброе;  а  злой  человек  из злого
сокровища выносит злое"
     (От  Матфея  12: 34-35). Проясняется  простая формула: Цель же увещания
есть любовь от чистого сердца и  доброй совести и нелицемерной веры, от чего
отступивши, некоторые  уклонились в пустословие, желая быть законоучителями,
но  не разумея  ни того, о чем  говорят, ни  того,  что утверждают"  (Первое
Тимофею 1: 5-7).

     9.1

     Очнулся  я от  мучительного  сна  только потому, что затекли обе  руки,
связанные  крепко накрепко  веревками  из  какого-то  особого  растительного
материала,  и меня начала терзать невыносимая боль. Надо  было  просыпаться,
хотя  сон  не  отпускал,  и  потребовалось  время  для  того,  чтобы я,  как
говорится, спустился на землю, и восстановил  ориентировку в пространстве  и
во  времени.  "Вязки"  подсохли из-за  жары  и сдавили кровеносные сосуды, и
нервы,  пересекающие линии запястий обеих рук.  Кроме  того, накапливающийся
застой крови  и лимфы от  обездвиженности  и  неудобной  позы тоже  усиливал
натяжения беспощадных  пут. Толи  мои тюремщики были  не профессионалы, толи
такой способ связывания был и методом пытки одновременно. Откровенно говоря,
такой метод, в силу его никчемности, глупости и  мелкого садизма, раздражал,
нервировал. В этом смысле мои экзекуторы успешно решали поставленные задачи.
Только возникал вопрос: а  зачем  меня  раздражать, мучить?  Кому  от  этого
польза?  Какими могут  быть  отдаленные  последствия для  самих  тюремщиков?
Скорее  всего, в  неумении  заранее  ответить на  такие  вопросы  и состояла
примитивность той среды,  в которую волей  обстоятельств я  попал. Однако  я
поймал  себя на точном  определении: я  раздражен и выхожу из  под  контроля
воли.  Такие  промахи  не  ведут  к  победе,  они -  маленькие  ступеньки по
лестнице, ведущей  к деморализации, а последнее явление  непростительное для
профи разведки.
     В  натренированное  на быстрое просыпание сознание  быстро возвратились
все  обстоятельства  моей  истории:  двое  суток  тому  назад  я  наконец-то
повстречал тех людей, которые, по предварительным расчетам  моих командиров,
как раз мне и были нужны, и они  пленили меня.  "Пленили"  - слишком  громко
сказано. Я сам искал этих головорезов, потратил много  времени и сил, настиг
их  в густом лесу, сопровождал на приличном расстоянии, приглядываясь к ним,
проецируя их  будущие  реакции. "Приличное  расстояние" - это  та дистанция,
которая позволяла мне не  выдавать себя, не  быть схваченным раньше времени,
до  окончания  скрытного  наблюдения за деревенскими увальнями,  заряженными
фанатизмом,  агрессией, влечением к  наркотикам,  и,  самое главное,  к тому
бизнесу, который  обеспечивает им  "место под солнцем".  Нет сомнений, что я
мог бы спокойно  - ну,  может быть, с некоторыми  хлопотами  - вывести их из
строя,  последовательно уничтожая  одного за другим. Но  они мне  были нужны
живыми, причем, может быть, именно в роли моих победителей, моих пленителей.
     И  вот  теперь   я,   изображавший   из  себя  до   недавнего   времени
сверхчеловека, лежу связанный в ветхой хижине,  не зная что мои "повелители"
решают  по  поводу дальнейшей  моей  судьбы.  Муссировать эту тему можно  до
бесконечности,  но от этого  время не продвинется  вперед  настолько,  чтобы
настал счастливый период - мое освобождение. По своему опыту знаю, что лучше
в таких  случаях отвлекать себя иными размышлениями  - например, более-менее
приятными воспоминаниями. Однако где взять эти приятные воспоминания, если я
их и не пытался собирать в кошелку души. Мне были даны  иные приказания, и я
обязан их выполнять. Вспомнились слова из "Заратустры": "Для хорошего  воина
"ты должен" звучит приятнее, чем "я хочу".
     Да, именно  для "хорошего воина", но, может быть, я совершил ошибку, за
которую  буду теперь наказан. Но в чем может тогда состоять  эта  ошибка?  Я
честно и разумно выполнял  свой долг, повиновался приказу. Опять в голову  -
наверное, от  бессонницы и  усталости!  - полезли  скелеты  давно  изученных
мыслей,  высказанных именитым покойником,  истлевшим настолько, что  от него
уже не  осталось даже  ветра.  Фридрих Ницше учил:  "Итак, живи своей жизнью
повиновения и войны!  Что пользы  в  долгой жизни! Какой  воин  хочет, чтобы
щадили его! "
     Честно говоря, большого успокоения в этих  словах для себя я не  нашел.
Как только Гитлер мог черпать философскую магию и силы для возбуждения своей
взбесившейся нации, обращаясь к Фридриху Ницше. Загадка! Скорее всего  такое
безумие было предопределено  немцам  - именно Бог спокойно взирал, не мешая,
на козни Дьявола, когда тот тормошил уже достаточно поколоченную предыдущими
войнами нацию,  ввергая ее еще в одно страшное испытание. Может  быть, и мои
шаги по тропам густых тропических лесов - тот же дьявольский искус, грозящий
мне страшными и кровавыми испытаниями.
     Вот  и мой арест  - арест по-парагвайски -  состоялся! Никто на меня не
нападал  -  я сам  искал способа предать себя аресту.  Точнее  выражаясь,  я
сговорился с Дьяволом провести этот эксперимент. Но все же, "ближе к телу!":
какого  черта, они  путают мне  руки ноги каждый  вечер отправляясь на  свои
ночные оргии? Неужели они думают, что я, столько добираясь до этого скрытого
в лесных зарослях лагеря-стойбища  нарко-дилеров, брошусь  бежать обратно  в
лес? Тупые головы! Нет, нет... Они конечно пытаются мучить меня сознательно,
стараясь  вывести  меня  из  равновесия и  тогда  расколоть. Они  понимают -
вернее,  они  так  полагают - что  простой,  да еще белый  человек, не может
выжить в их страшных джунглях.
     Но  эти  джунгли  страшны  для них  самих, но  не  для  тренированного,
прошедшего тщательное  обучение,  бойца. Безусловно,  мы еще  повоюем,  и  я
обязательно выйду победителем в этой схватке!
     Кормят меня  отвратительно:  дают какое-то непонятное  бобово-крупчатое
месиво  и  плохо  прожаренное  мясо  диких  животных   -   видимо,  продукты
товарообмена  с  местными охотниками.  Запиваю все  это  барахло я  водой из
ручейка, который журчит рядом с моим  временным пристанищем -  моей хижиной,
моей  тюрьмой.  Я  не  мылся уже  больше  недели, нужду свою  отправляю  тут
недалече, за разлапистым кустиком, а подтираюся лопухом. Лицо и руки  умываю
в лужице, образуемой струйкой воды, бьющей из-под земли, которая и формирует
тот  самый   ручеек.  Вот  и  все   мои  удобства,  вся  зона  комфорта  для
арестованного   по  собственной  инициативе.  Кстати,  пищу   мне   приносит
черномазый  олух,  который  делает  вид, что он  не говорит  по-испански,  а
лопочет на каком-то не знакомом мне местном  наречье. Все это, конечно, игра
- ведь с бандитами-то  он как-то  объясняется.  Этот  парень, видимо, у  них
шестерка, обеспечивающая выполнение тяжелой и грязной хозяйственной работы.
     Мои встречи с тем, кто представился "главным", каждый  раз ни к чему не
приводят: во-первых, он,  как  оказалось, лишь временно  замещает "патрона";
находящегося в  отъезде, во-вторых, он  больше  пьет виски  и  джин, слушает
музыку,  валяется  в гамаке,  чем занимается  делами.  Да  мне  кажется, что
уровень его интеллекта не столь высок, чтобы правильно  оценить  ситуацию со
мной  и  принять  разумное  решение.  Но  у  них,  скорее  всего,  действуют
универсально-примитивные  правила на  все случаи жизни, вот он и томит меня,
измывается. Они, бесспорно, и пленников-то никогда не видели в своем  лагере
-  кто же  сюда пойдет по собственной воле - в  это  зачумленное логово. Мои
тюремщики-палачи, сомнения нет, страшно обкурены наркотой - больше всего  их
удивляет  то, что я не прошу у них этого зелья. Такое удивление  мешается  у
них с подозрительностью и ненавистью: может быть  я презираю их за слабость,
за страшный порок, а себя  в  собственных глазах ставлю выше. Вот он главный
мотив  постоянного, мелкого мучительства! Вот теперь я  попал в самую точку.
Только ведь меня не сломишь такими дешевыми приемами. Я еще поборюсь за свои
права,  за свое  освобождение. А если Бог за  меня - почему  бы  ему, кстати
сказать,  не  быть за меня  -  то  возмездие  на головы  моих мучителей  еще
свалится,  как  гром и молнии, как гибель Помпеи. Тут в голову опять полезли
"важные мысли".

     9.2

     "Если б я мог  стать мудрее! Если б я мог стать мудрым вполне, как змея
моя! Но невозможного хочу я: попрошу же я свою гордость идти всегда вместе с
моим умом! И если когда-нибудь мой ум покинет меня - ах, он любит улетать! -
пусть  тогда  моя  гордость  улетит  вместе с  моим  безумием". В  спокойной
обстановке я мог бы поспорить с философом: он-то, наверняка, выдавал броские
формулировки,  изнывая от  сытости, комфорта, да  безделья. Скорее,  в такое
время и болезнь  отступала, забиралась поглубже в клетки  мозга,  верша  уже
творческие дела  - выталкивала  на свет Божий красивые  словечки, насыщенные
высокомерной  логикой.  Я полагаю,  что  каждый воин  желает продлить, а  не
сократить свою жизнь. Говорить высокомерно о смерти может только тот, кто не
испытал ее объятия,  не ощутил  на себе ужас откровенного  риска,  в котором
полностью  теряется даже малейшая надежда  на  благополучный исход.  Стоп! Я
что-то  здесь  не  понял:  причем  здесь  смерть  и  воин?  Правильно,   все
справедливо.  Я ухватился за  хвост предыдущего тезиса  великого философа  и
притянул его к последнему утверждению: "Какой воин хочет, чтобы щадили его!"
Но мудрость-то, нет сомнений,  нужна воину, особенно тому, которому поручили
выполнить секретное  и  очень непростое задание! А, если  это так,  то  надо
гнать  от себя подальше расслабление, вроде  этого: "мой ум  покинет  меня",
"ах, он любит улетать", "гордость улетит вместе с моим безумием".
     Еще одна  фраза, похожая,  скорее  всего,  на  репризу  -  театральную,
цирковую -  но только  не на реальность: "И все,  что вы любите,  вы  должны
сперва приказать себе". Легко  сказать "приказать"! В реальной жизни судьба,
как  правило,  не  слушается приказов того, кого  она  решила использовать в
качестве мишени  для  стрельбы из волшебного лука стрелами разных несчастий.
Ну,  со  следующим  тезисом  философа  я,  может  быть,  и  сочту  возможным
согласиться: "Ваша любовь к жизни да  будет любовью к вашей высшей надежде -
а  этой высшей  надеждой пусть будет  высшая мысль о  жизни!"  Но я, простой
человек, хоть  и  натасканный  на  борьбу  с  риском,  конечно,  имею  право
надеяться. Однако  не  за мной  последнее слово, не мне принадлежит  "высшая
мысль о жизни".
     Все  сходилось  к  тому,  что  мысли  мои путались  и четко выстроенной
последовательности размышлений не  получалось. А  это означает только  одно:
необходимо "плясать  от печки". Иначе говоря, поскольку  спешить мне некуда,
то необходимо медленно, спокойно и последовательно восстановить события моей
жизни, не пытаясь  подстегивать время и не лукавить  при этом. Помнится, моя
тетушка  Муза  говорила,  что  такой  метод  приводит  к  тому,  что  логика
постепенно утверждается настолько прочно, создавая своеобразное поле  вокруг
думающего  человека,  что  приобретает   психологическую  инерционность,  от
которой уже не может избавиться и будущее - моя судьба. Все события, которые
еще  не  произошли,  но  должны  осуществиться  как бы  запираются  в  одном
бесконечном  коридоре. Из  него  нет  выхода,  как  только двигаться вперед,
подчиняясь ритму и свойствам, заданным моей логикой.
     Муза  знала, что  говорила:  она  неоднократно  напоминала  о  правилах
самопсихотерапии. Мне необходимо  медленно, скрупулезно, последовательно, не
боясь "вязкости в зубах" продвигаться по тропинкам воспоминаний - только так
и  восстанавливается равновесие души  и  мозга. Я должен войти  в тот  локус
вселенской  памяти,  где  все  уже   отлажено  -  тщательно  кодифицировано,
разложено по полочкам, объединено точной логической и предметной концепцией.
Если  бы люди могли самостоятельно наводить в  своей  голове и теле такой же
порядок,  то  они жили  бы счастливо.  Но все  их  беды как  раз и состоят в
нарушении Богом  заданного  порядка -  отсюда и несчастья, болезни,  простые
бытовые неурядицы.  Люди даже  не способны  самостоятельно выполнять  десять
Божьих заповедей, что же говорить о многом!
     Вот теперь, когда я  уговорил себя быть последовательным, то начну свой
долгий и неспешный путь с  расставания  с Музой - так, пожалуй, будет вернее
выглядеть моя "пляска от печки". Помнится, когда мы всей честной компанией -
с  моим братом, племянником и их  девушками - гуляли  по  набережным Невы  в
Санкт-Петербурге, я уже  все знал. Знал о предстоящем задании и дал подписку
на "неразглашение тайны" ни при каких обстоятельствах. Пожалуй, в том первом
акте  условности действий  моего командования  и  состоит отсутствие логики.
Конечно: тот, кому положено из  служб зарубежных контрразведок,  отслеживает
каждого профи - кстати, мои командиры всегда говорили о том, что я неудобная
фигура  для разведки,  уж очень примечательная  по  внешним характеристикам.
Оказывается меня трудно использовать на агентурной работе, но можно включать
в  разовые полудиверсионные  и  полулегальные  акции.  Так  мои командиры  и
действовали.  Но,  если задание  нелегальное  и  у  меня  не будет  реальных
контактов  с  правоохранными  органами,   то  стоило  ли  так  зарываться  в
секретность - хотя бы самых близких людей можно было не ставить на уши из-за
обычной перестраховки.  Что  изменится  в определении мне  меры наказания  в
случае поимки, может быть увеличится стоимость выкупа?
     Помню,  что я не хотел  втягиваться в это дело уже потому, что  мне  не
нравилась эта нарочитая секретность во вводной части к подготовке выполнения
моего  задания.  Ясное  дело,  что  "секретными маневрами" будут  доставлены
страшные хлопоты, прежде всего  Музе, - а у меня дороже ее и человека-то  на
Земле   нет!   Но   так  решило  начальство,  исходя   из  каких-то  высоких
государственных целей.
     Куда  проще было раньше,  когда  я топтал офицерскую  тропу  в  морском
спецназе:  тренировки,  тренировки, тренировки -  маневры, игры, маневры. За
это  время я успел  закончить  университет и консерваторию - надеялся на то,
что протаптываю  себе  тропинку  к ласковой  жизни на  гражданке.  Но кто-то
наверху  меня заметил и, как куру во щи, потянул в специальное подразделение
для  работы  за  кордоном.  Но  то   серьезное  ведомство,  в  которое  меня
приземлили, решало задачи иного уровня, чем спецназ морской пехоты. Для меня
началась  служба намного  более ответственная. Для  начала  пришлось  пройти
двухгодичные курсы в  центре  на  озере  Балхаш  в  Казахстане,  потом еще в
некоторых специальных  тайных местах нашей  необъятной родины. Все,  видимо,
решило знание языков -  кому-то необходим был разведчик с отличным испанским
- с таким, в котором и комар носом не подточит.
     Тут  я поймал себя на мысли о том,  что существуют заметные  различия в
психологических       ориентирах      профессиональных       военных       и
"любителей-короткосрочников":  меня,  например, всегда  поражал тот азарт, с
которым, судя  по воспоминаниям Музы, и ее друг Михаил, и Сергеев-старший, и
Магазанник "играли  в  войну". Ведь профи  всегда несколько  тяготится своей
участью - ему в конце концов  надоедает служба, и никакая романтика здесь не
поможет поддерживать игровой  тонус.  А, кроме  того,  известно, что  всегда
больше  соблазняет   и   притягивает  как  раз  то,   что  тебе  не  ведомо:
профессиональный военный видит  жизнь гражданского  человека  чаще  всего  в
розовом  свете и  мечтает  ею насладиться,  хотя бы  выйдя на  пенсию.  Муза
объяснила, да я и сам потом догадался, что представители того поколения были
явными "подранками" - их основательно задела своей тяжелой лапой война и тот
режим милитаристских устремлений,  воспитательного воздействия,  который был
всегда присущ  России. Особенно это  проявилось  в период большевизма, когда
огромной   стране,  практически,  в  полном  одиночестве  пришлось  защищать
вздорные идеи от "лютой критики"  всего здравомыслящего мира. Многие боялись
нашей бездарной агрессивности, но кое-кто и от чистого сердца пытался помочь
многомиллионному  оглупленному  фантазиями   народу  выбраться  из   объятий
марсксистско-ленинской ереси.
     Теперь,  когда  я  вижу  бородавчатые  рожи  окончательно  свихнувшихся
коммунистических вождей,  я  диву  даюсь тому,  как их носит земля  и терпит
телевиденье,   все  еще  слушают  люди.  Скорее  всего,  это  делается  ради
воспитательного  контраста -  разумно  показать  сумасшедшего,  чтобы  потом
призывать не  пьянствовать,  не  употреблять  наркотики,  короче  говоря, не
подталкивать себя к сумасшествию!
     Так вот: мои предки были мальчишками-чудаками, несколько  подпорченными
военным воспитанием,  все  они  с  удовольствием и  мастерски  могли  носить
военную амуницию, но суть военной жизни,  безусловно, отвергали, переводя ее
в разряд временной и увлекательной игры.  Наверное, только Магазанника можно
было признать профи с точки зрения  военных знаний.  Но  он впадал в  другую
крайность -  с увлечением "играл" в гражданского человека, сильно путаясь  в
мотивации поведения "фантома в форме" и того, который  свободен от "почетной
обязанности"  перед  родиной. Какого  черта,  например, мой  отец поперся на
пароход? Я  подозреваю,  что ему виделось невероятное - он "юный  нахимовец"
бороздит  океаны на крейсере  "Киров" - на той самой допотопной посудине, на
которой он во  время  учебы  в Нахимовском военно-морском  училище  проходил
военно-морскую практику. Он ведь не знал, что профессиональный военный моряк
с откровенным  удовольствием  будет  "купается"  в  прелестях мирной  жизни:
"тешиться" в постели с женой, развлекаться с детишками или,  на худой конец,
"глушить  спиртягу"  (как у флотских мужчин говорится - употреблять "шило"),
объединившись в скромном  порыве  с сослуживцами  у себя  на  малогабаритной
кухоньке.  Одно  дело, эффектно носить форму, но совсем  другое  - выполнять
долг, нести службу. Мой  отец, да и Магазанник тоже,  по существу, поставили
на карту жизнь не ради даже самого звука военного марша, а ради его далекого
эха! Но это  их проблемы - им  так нравилось, и они, конечно, имели право на
свой выбор. Только вот несчастной осталась моя мать - Сабрина! Я не позволил
себе развивать эту мысль  дальше, ибо  понимал, что если  я скажу, что и мне
хотелось  бы видеть отца живым, ощущать его  постоянное присутствие, то  это
был бы уже заурядный эгоизм!
     Однако  стоит  продолжить   исследование   собственной   жизни,  а   не
подглядывать  через  щелку  в  душу  "старших  товарищей".  А  со  мной  все
случилось, как и должно было случиться с профессионалом: в интересах задания
начали  "рубить  хвосты" -  спрямлять  мою биографию, хоронить  всю  прежнюю
жизнь.  Самый простой  способ -  сперва похоронить разведчика для всего мира
(родных, знакомых),  чтобы  потом воскресить  с  другим  именем,  для другой
жизни,  с  измененными  внешними  данными, скажем, с иной формой носа, ушных
раковин. Но изменять нос, а особенно ушки, необходимо так, чтобы не оставить
следов  пластической  операции.   Проще  говоря,  нос  необходимо  мастерски
повредить   (ну,  скажем,  в   результате  спортивной  травмы),  не  оставив
хирургических  швов  и  других  специальных  визуальных  зацепок.  С  ушными
раковинами такой  номер  не  пройдет:  тонкий  судмедэксперт  вмиг разглядит
подделку.
     Смерть мне придумали лихую - этот театр я запомню на всю жизнь: ночью я
прыгал в воду, пилот специально затянул разворот  вертолета, выведя  его  из
заданного  квадрата приводнения основной группы.  Благополучно  спикировав в
воду, я имитировал разрыв  лямок  парашюта.  Это означало, по легенде, что я
получил  сильнейший удар  об  воду и утонул потому,  что  на  мне было более
тридцати  килограмм  груза.  При  потере сознания,  человек, естественно, не
может  воспользоваться  дыхательным   аппаратом.  Спасательного   жилета   с
автоматической накачкой в тот  раз в  силу специфики учений на  мне не было,
как и на всех остальных членах группы. Таким образом, упрочилась версия моей
гибели:  были  свидетели (правда,  не  видевшие самого момента приводнения),
никого и ни в чем нельзя было винить - коварный несчастный случай.
     Но  в  действительности  я  воспользовался  моим дыхательным  аппаратом
ИДА-72.  Вода  была  прохладной, но мой  специальный костюм - УГК-3 сохранял
тепло,  а разумная  работа  ластами подбрасывала уголька  в топку.  Я быстро
отплыл на  приличное расстояние, еще раз  сориентировался  по КНМ и  всплыл.
Оглядевшись, проконтролировав  себя  по  звездам  (понта  ради, конечно),  я
улегся на  спину, включил  маяк -  отдыхая, поглядывал  по  сторонам, ожидая
малую подводную лодку. Наша "Пиранья" показала  рубку очень скоро  и меня по
тихому забрали на борт  малютки. Я  до  известной степени  был любопытным, а
потому постарался осмотреть СМПЛ. Кое-что я  знал  про боевой корабль еще из
училищных занятий: "корпусом  из  титанового сплава, двадцатиметровой  длины
(проект  865),  экипаж  восемь человек".  Я  вспомнил, что таких специальных
малых подводных лодок было выпущено всего две: вступили они в строй в 1988 и
1990  годах. Я  даже вспомнил  фамилии  главных  конструкторов - Чернопятов,
затем  Минеев.  Заказ  ВМФ   был   выполнен  Адмиралтейским  объединением  в
Санкт-Петербурге.
     Я натянул на лицо шерстяную  маску - к таким фокусам специальный экипаж
привычен - и прогулялся  по  кораблю, идущему в  подводном  положении:  было
тесно,  между  оборудованием  приходилось  протискиваться.  Отдельная  каюта
имелась  только  у командира.  Именно в  ней,  вытеснив хозяина, я,  насытив
любопытство,  и улегся на  койку.  Я знал, что для всего личного состава  на
лодке  была только  маленькая  кают-компания.  Спали все на откидных койках,
нависающих над  магистралями, приборами по  разным уголкам корабля. Но самое
удивительное устройство на лодке  - это сортир! Хорошо,  что я не чувствовал
нужды им воспользоваться.  Не заметил,  как заснул и проспал,  как убитый до
самого  прибытия, разбудил  меня стук  в  дверь. Натянув маску, поднялся  по
скобтрапу на верхнюю палубу. На берегу меня ждали люди в камуфляже - и жизнь
завертелась в режиме школьно-тюремного заключения.
     Шла   обычная  "ответственная   рутина",   называемая   подготовкой   к
разведывательной  операции.  Этот  этап  проходил  в  специальном  центре, с
особыми инструкторами. Честно говоря, я всегда любил учиться, но работать на
разрыв аорты -  не  очень  рвался.  Может  быть,  за  такую  антигероическую
откровенность  мне и  доверяли больше,  чем  другим.  Я никогда не  верил  в
добропорядочность,   так   называемой,   отеческой  любви  командиров.   Для
характеристики их отношения ко  мне  я  с большей  охотой подогнал бы логику
Заратустры: "Я не  щажу вас, я люблю вас  всем  сердцем,  братья по  войне!"
Безусловно,  все, что решили делать со мной подчинялось формуле - "я не щажу
вас"!  А любить меня всем  сердцем будут  только  тогда,  когда  я соглашусь
выполнять это  задание, научусь  его выполнять, а еще  точнее - когда  я его
выполню.  Ясно,  что "meine  Bruder  im Kriege" останутся  дома, а к болотам
Аргентины и Парагвая поплыву я! Успокаивало только одно, что и  я и они рано
или поздно прогуляемся на тот свет!
     Да,.. тренировали меня долго. Надо отдать должное моим наставникам: они
делали все для того, чтобы, если события будут развиваться "по программе", я
остался бы жив. Но "программы"  у моего  командования и  Дьявола могут  быть
различными. Жаль,  что я  все же  не  нарушил подписку и  не посоветовался с
Музой - она  бы наверняка  подсказала нужный психологический  ход. Кто будет
сомневаться  в  том, что  в нашем  деле  одно  из  первых мест  остается  за
психологической подготовкой. Но я почему-то чувствовал, что  Муза все поймет
и придет  в нужный момент  мне на помощь. Тут я  поймал себя на  мысли,  что
рассуждаю,  как мужчина-сын,  а  Музе  уготовил  роль  женщины-матери.  Надо
начинать стыдиться своей слабости, но вспомнил слова Заратустры, облегчающие
душу: "Все-таки в  конце концов  твои  страсти обратились бы в добродетели и
все твои демоны -  в ангелов". На этом витке воспоминаний возникло некоторое
прояснение долгосрочной памяти,  куда я давно заложил до лучших времен идею,
высказанную Музой: она всерьез считала, что в меня вселилась душа моего отца
Сергеева-старшего, так мы его в нашей семье называли. К отцу, честно говоря,
я относился "критически", двойственно. Так Муза как раз и считала: это право
дано мне  самой душой Сергеева  - я,  по существу,  критиковал самого  себя,
отдавая отчет в том,  что у нас с отцом общие недостатки,  мы с ним - единое
целое. Вот мать я никогда не рассматривал с  позиции "критического надзора".
Она  для  меня была святой,  впрочем, также, как  и Муза.  Мать я  любил и с
каждым годом все больше  тосковал о ранней утрате  дорогого мне человека. По
мнению Музы, внутренний мир моих родителей, да и генетические отростки, были
адаптивны у моих родителей. В сергеевском внутреннем комплексе, обозначаемым
в  китайской философии  символом  "Инь"  жил  образ, практически  однородный
реальным  душевным  и  телесным  качествам  моей  матери -  отсюда  и  такое
притяжение плоти. Именно такой феномен  называется, когда говорят о том, что
"браки совершаются  на небесах. Конечно,  на небесах - там же  формировались
души и Сергеева и Сабрины.
     Но  это  были  тяжелые  экзистенции,  которых  следует  избегать,  если
собираешься не расшатывать, а укреплять душевное равновесие. Для того, чтобы
не  удариться в "черную сентиментальность", за  которой начинается истерика,
слезы, я не позволял себе долго задумываться над тем,  что моя мама погибла.
Мне  кажется,  что  душа  Сергеева,  поселившаяся  во  мне, общалась с душой
Сабрины на своем "зазеркальном" уровне. От того мне становилось легче. Явно,
они как-то там  договаривались,  не забывая и меня  немного холить, вести за
руку по жизни, охранять от глупостей и невзгод.
     Сейчас я, почему-то, развернулся  вспять - к самым  первым этапам своей
военной  карьеры  - вспомнился полковника Буданова,  который дрессировал нас
еще в спецназе в мои молодые годы. Чувствовалось, что этот  человек когда-то
пережил многое,  и выковал внутри себя какой-то  такой стержень,  которой не
согнешь и не сломаешь.
     Запомнилась мне его  шутки,  например,  такого плана: "Стрелял  вторым,
зато  умер  первым".  Так  он  "пугал"  нас  тогда,  когда обучал  общению с
пистолетом.  Мы обязаны  были проникнуться уважением  к стрельбе: существует
стрельба  на  опережение, на вскидку, останавливающим выстрелом. В любом  из
этих  видов  задач  быстрота  и  точность   имеют  первостепенное  значение.
Рекомендации  были несложными, но  их  необходимо  освоить,  как  Отче  наш!
Полковник Буданов не уставал твердить, что  в нашей работе пустого рыцарства
не должно  быть,  а  потому  необходимо:  носить  только  исправное  оружие,
проверять его  состояние прежде чем поместить в кобуру;  лучше (может быть и
несколько рискуя)  патрон  досылать в патронник даже при  свободном  ношении
оружия (надежда на предохранитель).  Для полной уверенности нужно  подобрать
хорошую кобуру, удобно  ее  разместить; не жалеть времени на тренировку. При
стрельбе навскидку требуется  не  только  исправность оружия, но и отработка
"нацеливания"   за  счет  мышечных  ощущений,  зрением  лишь  корректируется
положение оружия.
     Помнится Буданов  исповедовал в останавливающей  стрельбе  американские
стандарты, суть которых  заключалась в следующем: если у  нападающего в руке
нож или дубинка и до него не  более  3-х метров,  его лучше вывести из строя
выстрелом  в  колено.  В других  случая быстро оценивается угроза  действия,
исходящая от соответствующей части тела противника. Мы хорошо запомнили, что
выстрел  в  плечо выключает руку, выстрел  в  коленную чашечку обездвиживает
противника, но не лишает его возможности стрелять. При выстреле в  солнечное
сплетение нападающий роняет все, что держал в руках  и хватается за живот  -
это  бессознательная  реакция.  Но  лучше  всего  стрелять  точно в  голову.
Попадание в мозжечок или спинной мозг - залог победы,  пораженный  больше не
способен ни на какое действие. Как не странно, не очень эффективен выстрел в
грудь  - даже попадание  в  сердце  не обеспечивает  моментальной  остановки
нападающего, он может произвести еще несколько суматошных выстрелов, один из
которых может оказаться роковым для противника.
     Буданов предлагал  на всякий пожарный случай иметь при себе хотя бы ПСМ
- пистолет самозарядный малогабаритный. Такой пистолет карманного типа стоит
брать с собой даже в отпуск. У этой изящной игрушки патрон 5,45 мм., толщина
пистолета равняется толщине  спичечного коробка, сглажены выступающие части.
Оружие  легко  спрятать  на  теле  так, чтобы  в  нужный  момент  быстро или
незаметно его извлечь. С близкого расстояние оно действует эффективно.
     Но  сейчас  у меня не было никакого  оружия,  даже для  защиты от диких
животных мне  не  разрешили  иметь  оружие.  Я уверен,  что в  моей ситуации
Буданов не стал бы  деликатничать и рефлексировать. Он  бы разделил со  мной
уверенность Заратустры: "Враги у вас должны быть только такие, которых бы вы
ненавидели, а не такие, чтобы их  презирать. Надо, чтобы вы гордились своими
врагами: тогда успехи вашего врага  будут и вашими успехами". Мне  же Бог на
данный  момент  подарил в  качестве врагов  -  фанатичных кретинов.  Однако,
сказать  по  правде,  сейчас  я  ненавидел  себя,  ибо  был не  защищен,  не
контролировал  ситуацию.  Я  вынужден  был  ждать решение  своей участи, как
баран, которого  приготовили  на  закланье.  Но  таковы  были  условия нашей
операции, а значит и правила моей игры.
     Мне вспомнились и  другие преподаватели  -  их простая и, вместе с тем,
сложная наука, побеждать прочно укрепилась в моей голове, в рецепторах мышц,
костей, суставов. Они много рассказывали нам об опыте спецназа других стран.
Даже  у  немецких   людей-лягушек   в   кризисный,  финальный  период  войны
исповедывался принцип: каждый одиночный боец должен быть  уверен, что у него
есть  значительные  шансы   остаться  в  живых.  Любое   боевое  средство  и
организация операции должны предусматривать возможность  возвращения боевого
пловца в  расположение  своих  войск. А далее напоминалось и подчеркивалось,
что европейцы  лишены примитивного фанатического  пренебрежения  к смерти  -
предусматривалась сдача в плен в критической ситуации. Я тоже сдался в плен,
но  для меня это было как раз началом сложной игры, цена проигрыша в которой
измеряется  моей  жизнью.  Чтобы  хоть как-то взбодрить  в  себе преданность
"нашему  общему   делу"   и  "верность  присяги",  я   стал  последовательно
продвигаться по этапам становления  своего профессионализма в те годы, когда
еще  приходилось плутать  по  мягким  коврам юности. Мы все с  романтическим
огоньком впитывали рассказы  об английских командос, заявивших о себе еще до
Второй мировой войны.
     "Commando" пришло в английский язык от противников английского насилия,
которое  особенно  проявилось  в  ходе  Бурской  войны  (1899-1902). Буры  -
сравнительно малочисленный народ  оказали  своим врагам англичанам отчаянное
сопротивление,   которое  королевская  армия   так  и  не   смогла   сломить
окончательно.   В   дальнейшем  одно  "м"  редуцировалось  и  "командос"   в
современной  военной литературе  стали писать с  одним  "м". Но  кроме этого
термина на вооружение англичанами была взята у отличных охотников и стрелков
- у  буров и тактика  боя, подчиняющаяся  простому принципу "hit and  run" -
"ударь и беги". Однако за такой видимой простотой стояла мудрость, собранная
в многовековой военной истории,  показанная различными народами мира, многое
пришло  и  от  удачливого  в  смелых  наступательных   сражениях  Александра
Македонского.
     Подполковник  английской армии Чарльз  Ньюмен сформулировал "Катехизис"
диверсанта  -  18 принципов  тактики действий и боевой  подготовки командос.
Прежде  всего,  заявлялось,  что  задача  специальной  службы  - подготовить
первоклассных солдат,  готовых бороться  с противником в любой точке земного
шара. А это  была уже заявка на внедрение  универсальных  методов подготовки
таких солдат. Объяснение тому  можно найти во втором принципе, гласящем, что
ведение  диверсионной  деятельности  требует  наличия  инициативы,  отличной
физической  подготовки и  прекрасного владения оружием.  Ясно, что  добиться
успеха возможно лишь в том случае, если каждый командос будет самостоятельно
продумывать свои действия, причем, совершать это быстро  и  затем немедленно
действовать.  Действовать необходимо самостоятельно, учитывая, что  реальная
тактическая ситуация может оказаться весьма далекой от предполагаемой.
     Я усиленно и настойчиво прокручивал всю эту совершенно не нужную сейчас
информацию в  голове только потому, что дрессировал  свою волю, собирал ее в
жесткий кулак. Это был обычный психологический  прием на концентрацию воли и
восстановление   душевного  равновесия.  Я   помнил,  что  еще  один  важный
универсальный рецепт - командос должны постоянно поддерживать в себе высокий
наступательный боевой дух. Вполне естественно следовало замечание о том, что
командос   обязаны   постоянно  совершенствовать  уровень  своей  физической
подготовки.  Все  командос должны уметь  быстро передвигаться  на местности,
делая от  пяти  до семи миль в час с полной выкладкой. Командос должны уметь
взбираться  на склоны гор любого уровня  сложности. Альпинистская подготовка
является неотъемлемой частью общих навыков командос.
     Не стоит  удивляться столь  частому использованию  термина  командос  в
"Катехизисе"  Чарльза Ньюмена - он боготворил новый род сил Британской Армии
и был готов твердить многократно, о том что эти ребята принесут славу Короне
Ее Величества.
     Неоспоримое  требование  выдерживалось всегда:  командос должны отлично
владеть приемами  боя без оружия. Командос должны уметь управлять шлюпками и
другими десантно-высадочными средствами независимо от времени суток. Морская
подготовка  важна не менее, чем сухопутная.  Командос обязаны уметь уверенно
действовать в ночное время. Все командос должны свободно ориентироваться  на
местности  с  помощью   компаса.  Командос  обязаны  уметь  читать  карту  и
запоминать  на  память заданный маршрут. Командос должны уметь  поддерживать
связь   при   помощи   флажкового   семафора,   азбуки   Морзе   и   владеть
радиопередатчиком.  Командос  должны  разбираться  в  механизмах и  способах
применения  взрывчатых  устройств  и  владеть приемами  диверсионной  войны.
Командос  должны  уверенно  обращаться   со  взрывчатыми  устройствами  всех
известных типов и уметь закладывать мины-ловушки.
     Естественно,  что  поскольку  речь  идет  о  бойцах,  то  и  требования
общевойскового  плана  присутствуют  в "Кацехизисе": особое внимание  должно
уделяться подготовке  командос  приемам  ведения  как наступательных,  так и
оборонительных уличных боев. Командос  должны уметь  преодолевать любые типы
естественных и искусственных заграждений.  Командос  должны уметь  управлять
мотоциклами,  автомашинами (легковыми  и  грузовыми),  танками,  поездами  и
моторными лодками.
     Принцип  универсальности применим и  к  самому простому, но жизненному,
без чего воин не сможет выполнять боевую операцию - командос должны  владеть
приемами выживания на необитаемой местности, а также уметь прокормить себя в
течение  всей операции. Командос  обязаны уметь оказывать первую медицинскую
помощь как себе, так и своим товарищам. Командос должны уметь накладывать на
огнестрельные ранения перевязки и доставлять раненых в медпункт.
     Но  подытоживался Катехизис, почти смертельным  для нерадивого, но  для
верного   присяге   и   долгу   англичанина,   перспективным,   безграничным
требованием: "Все это - лишь  немногое  из того, чем каждый  командос должен
владеть в  совершенстве. Однако прежде всего от командос требуется  железная
дисциплина и постоянное стремление к совершенствованию своих навыков".
     Медовым   пряником,   приманивающим  сластолюбцев   являлся   17  пункт
Катехизиса: командос  живут  на квартирах и питаются  самостоятельно. С этой
целью им выплачивается  суточное  жалованье  в размере 6 шиллингов 8 пенсов.
Офицерам - 13 шиллингов 4 пенса.
     Я  поймал  себя  на  чувстве удовлетворения  -  именно  так,  абсолютно
дотошно, необходимо воспроизводить информацию,  если хочешь, чтобы она вошла
в тебя как положительный психологический заряд.  Но после сладкого опять шла
горчица:  любой  командос, хотя  бы  на  краткое  время  не  удовлетворивший
перечисленным выше требованиям, отчисляется обратно в свою войсковую часть.
     Сейчас, сидя здесь в ветхой тюрьме, из которой я мог бы вырваться в два
счета, передушив и перерезав всех этих "братьев по долгу", а  затем на их же
вертолете слинять поближе к очагам цивилизации,  я с некоторой долей юмора и
сарказма  вспоминал по  пунктов  Британский  Катехизис спецназа, наслаждаясь
фонетической деликатностью  текста.  Я  мысленно  аплодировал  подполковнику
британских войск Чарльзу Ньюмену. Я аплодировал также и Черчиллю, настойчиво
опекавшему  экзотические  рода  войск,  ломая сопротивление и  прямые  козни
высшего армейского командования.
     Я с  удовольствие продолжил воспоминания. Их  классицизм был  настолько
очевиден, что мне  становилось легче на  душе. Я  стал подробнее  вспоминать
дела  минувших  дней  английского  спецназа. Этот  процесс  у  меня  в  душе
выстраивался в  четкую философскую линию - в философию  войны,  боя и  вещей
реальности. Я  знал, что мир не может жить без войны, а потому моя профессия
никогда не исчезнет с лица Земли.
     Припомнились  занятия, проводимые  моими  преподавателями  -  мастерами
своего дела, отдавшими не  один год сложной работе  подготовки  спецназовца.
Нам хорошо вложили в головы некоторые исторические справки, выполняющие роль
хлеба - основы любого самого простого  или  сложного "военного  бутерброда".
Вспоминаю,  что английские парашютисты вооружались  получаемыми  по лендлизу
американскими 11,4-мм  пистолет-пулеметами Томпсона  ("Tommy gun")  и Colt M
1911A1,  обоюдоострыми кинжалами "Fairbairn &  Sykes"  No 2. Их обеспечивали
рюкзаками  норвежского  образца  "Bergen".  Свои   предпочтения   английские
командос имели возможность реализовывать полностью. К зиме 1944-45 годов они
получили камуфлированную десантную куртку  Денисона.  Конечно, лихие  ребята
несколько кокетничали, а потому во время "тихих" рейдов не надевали стальные
шлемы, а носили лофонтенские вязаные шапочки рыбацкого фасона или береты.
     "Отцом"  британских парашютистов-диверсантов считается Дэвид  Арчибальд
Стерлинг (1915 года рождения, скончался в 1990  году  в  Великобритании).  В
одной из нашумевших  операций Дэвид Арчибальд  был ранен  и  взят немцами  в
плен.  Он совершал  множество  побегов, но  все они заканчивались  неудачей.
После войны полковник за мужество был возведен в рыцарское достоинство.
     САС  (Special  Air  Service  -  SAS)  -  это тот  род войск, в  который
окончательно    оформились    искания    англичан    на   трудном    поприще
разведывательно-диверсионной  деятельности.  САС   стало  одним  их  элитных
воздушно-десантных подразделений сухопутных войск и ВВС.
     Но  в   критические  периоды  большой  войны  англичане  не  стеснялись
отступления от рыцарских принципов. Так появились "Черные армии" - например,
легендарный  отряд Владимира Пенякова  (уроженец  Брюсселя происходивший  из
семьи богатых  русских торговцев), его труднопроизносимую фамилию  англичане
фонетически усовершенствовали доведя ее до благозвучного - Попски  (Popski).
В 1914  году этот энергичный молодой человек  бросил  учебу в Кембридже  и в
семнадцать  лет  вступил  добровольцем во  французскую  армию. Всю войну  он
прошел в качестве  артиллериста.  Совершая  рейды  в Северной Африке, Попски
полюбил пустыню, освоил систему выживания, заимствуя ее у бедуинов. Все  это
способствовало   рождению   ряда  интересных   военно-организационных  идей,
осуществление которых  он  решил  выполнить  в английской армии. Очень скоро
замелькали  в  многочисленных  бумагах  военного  департамента  сообщения об
удачных действиях  "Popski's private  Army"  (РРА)  - "частной  армии". Этот
термин, быстро прижившийся,  был брошен  случайно одним из штабных офицеров,
решивших  таким  образом  отдать  дань  должного,  дань  уважения  отчаянным
командос.  Эти  сорви голова совершили за  время Второй мировой  войны много
удачных рейдов,  заканчивающихся расстрелами  самолетов на  аэродромах, куда
командос врывались на своих потрепанных Виллисах (проще говоря, на джипах).
     Британия  шла   дальше  на  Восток,  а   с   нею  попадали  туда  новые
экстраординарные идеи: основной ударной силой британцев  на  Дальнем Востоке
стали шиндиты - бойцы групп дальнего поиска ("Long Range Penetration Groups"
-  LRPG).  Из  еврейских и  английских  волонтеров  создавались "специальные
ночные  отряды" - Special Nights Squads. Участвовал в них,  кстати,  сержант
Моше Даян  - будущий  военный  министр  молодого  израильского  государства,
возрожденного усилиями Великих держав, как Феникс из пепла.
     Но ветер, невидимый нами, терзает и  гнет его, куда он хочет. Невидимые
руки  еще  больше гнут  и  терзают нас... Чем  больше стремится  он вверх, к
свету, тем глубже впиваются корни его  в землю, вниз, в мрак и глубину, - ко
злу".  Сравнительно  скоро  Великобритания  потеряет  все  свои  колонии  за
рубежом,  но  от этого не  утратится значение командос. И  хотя после  войны
многие боевые структуры  были  быстро  свернуты, однако накопленный опыт  не
пропал  даром  -  у командос открылось  "второе дыхание", и  оно  было более
мощное и ритмичное. А это  означает, что  не настало еще время  для командос
любых стран, чтобы восклицать с отчаяньем: "Так начался закат Заратустры".
     Но отчаянные ребята по всему миру искали применение своему неукротимому
и  рисковому темпераменту,  своей страсти  к  бою:  "Беги, мой друг, в  свое
уединение, туда, где  веет суровый, свежий воздух! Не  твое  назначение быть
махалкой от мух". С таким тезисом великого философа я не мог не согласиться,
потому,  наверное,  в  конечном  итоге  я  и  оказался  на  этой  несчастной
парагвайской  земле,  в  этих  с  трудом  проходимых дебрях, среди  идиотов,
решивших  меня,  аса  диверсионной работы,  кормить  объедками и  заставлять
валяться на пучке  гниющей  соломы в вонючей  хижине со связанными руками  и
ногами. Знайте,  дармоеды,  если мое терпение  лопнет,  то я  раскрошу  ваши
черепа  за  одну  ночь.  И  будет  то  для  вас Ночь  смерти, а  для меня  -
Вальпургиева ночь!
     Я вдруг поймал себя  на  простой мысли: я занимаюсь самоуспокоением, но
через возбуждение агрессии. Вместе с тем, в  истории  с командос  все ясно и
понятно:  в кризисные  периоды жизни нации  -  в  период  войны -  возникает
необходимость  экстраординарных  решений,  тогда  и возникает  необходимость
расширения деятельности специальных войск. В спокойное время,  а оно никогда
не  бывает абсолютно спокойным,  достаточно иметь  малочисленные, но элитные
силы спецназа, состоящие из безупречных профи.
     Такая  логика  доказывается, например, опытом  ведения боевых  действий
немецкой армией.  Опять я  приложил  ухо  к  грудной клетке  моей  памяти  и
попытался  прослушать сердцебиение  известной  мне  военной  школы,  которая
напихивала в  мою голову массу отжатой и  тщательно  просеянной  информации.
Вспомнилось,  как  создавались специальные подразделения на  немецком флоте:
соединение   "К"    -   Соединение   малого   боя.   "Kleinkampfverband"   -
диверсионно-штурмовое  соединение  германских  ВМФ было  организовано  перед
самым окончанием  войны,  когда  уже  все  дышало  на  ладан, но руководство
Вермахта не  желало сдаваться.  Первая  крупная в  этот период  диверсионная
операция  -  "Нелли-2"  (имя  девушки  одного из  участников создания нового
подразделения, превращенное в маленькую дразнилку) - организовывалась против
советских  войск на рубеже 1943-44  гг. Первый  состав подразделения включал
всего лишь 30 добровольцев.
     Были  сформированы первые три морских штурмовых отряда (МЕК) - Marine -
Einsatz  - Kommando. Долго  судили  и  рядили, как называть  новый  аппарат,
предназначенный для доставки торпед к избираемой  мишени-кораблю противника.
"Афл" (угорь) - обозначение  торпеды на немецком морском жаргоне, а аппарат,
доставляющий  взрывающую  торпеду, собственно  представлял собой аналогичную
торпеду,  только без взрывной  начинки - в  ней  была оборудована упрощенная
кабина "водителя".  Фамилия  изобретателя простого  аппарата была Мор, что в
переводе  означает  Мавр. Сошлись  на "Негер" (Neger)  на  немецком - "негр"
("мавр").  Одноместная  торпеда  была  впервые  опробованы  в   Италии,  где
размещалась база  пионеров  нового военного направления  -  боевых  пловцов.
Скорость "Негера" составляла 3,2 морских мили после подвески боевой торпеды.
Требовалась масса усилий для того,  чтобы на  несовершенном аппарате скрытно
подойти к  стоящему на  рейде боевому  кораблю. Остроту своих зубов водители
"Негеров" смогли попробовать на англичанах. Английский крейсер  "Дрэгон" был
торпедирован  и  потоплен  "Негером" 8  июля  1944 г.  в 4 часа  30 мин. Для
англичан, да и для всего мира, это было сенсацией.
     В  скором времени немцы испробовали  новое оружие:  малый катер "Линзе"
при  крайне  высокой по тем временам скорости - до 30  миль  в час  -  начал
таранить своими  торпедами суда, стоящие на рейде. Набег проводился звеньями
- 3 атакующих катера, 1 наводящий, он же и спасающий с 2-мя членами экипажа.
Из  атакующих катеров в последний момент перед  взрывом водители должны были
выброситься в воду, их подбирал наводящий катер.  Затем на  большой скорости
катер отрывался от противника и скрывался в своих водах. Скоро дошла очередь
до более усовершенствованных боевых средств штурмового оружия. Вошли в строй
"Биберы" - одноместные погружающиеся  лодки, они  были  отнесены  к  разряду
малых-штурмовых  средств. Только "Зеехунд"  можно было уже считать настоящей
подводной лодкой-малюткой, ее экипаж состоял  из 2-х человек, а вооружение -
из 2-х торпед.
     В     специальные     подразделения    скорыми     темпами     собирали
спортсменов-пловцов и их обучали  новому  мастерству.  С мая  1943 года  фон
Вурциан  и Ритхи Рейман учились у итальянских "людей-лягушек". Уже  22  июня
1944 года  две группы боевых пловцов, доставив 2 торпеды-мины (по 800  кг.),
подорвали мостовые быки, нарушив переправу англичан через реку Орн и Орнский
канал.  Затем  были   удачные  операции  по  взрывам  антверпенских  шлюзов,
неймегенских  мостов и  моста через Холландс-Дип у  Мурдейка (рукав в дельте
Рейна).
     Я  вспоминал всю  эту  информацию,  уже давно  похороненную  в  военных
архивах,   только  для  того  чтобы   скоротать  время  и  потешить  гордыню
уверенностью в безотказности памяти. Но было еще что-то другое в таком тихом
занятии: корпоративная гордость медленно переходила в уверенность за успех и
моего дела, за  благополучный  исход  именно моей  операции. Ясно, это  была
развернутая самопсихотерапия.
     Одна из первых заповедей, родившаяся благодаря опыту проведения сложных
диверсионных  операций, выполняемых  человеком-лягушкой,  гласила: "плыви по
течению". Удары  по  "невралгическим"  пунктам  в  тылу противника оказывали
серьезное   воздействие.  Но   умный  противник  совершенствует  и  средства
противодействия диверсиям.  Немцы  даже  попробовали  использовать подводное
взрывчатое   вещество  "ниполит",  гибкое,   как  гуттаперча,   пропеллерные
взрыватели, срабатывающие, когда на них начинают действовать потоки воды  от
винтов кораблей, идущих со скоростью более 6 морских миль в час. Такие атаки
с   помощью  специальных  подразделений   они   пытались  развернуть  против
союзников, готовивших  вторжение  через  Ла-Манш. Но  смелым бошам  довольно
успешно противодействовали мудрые  англичане. Мне казалось, что мои нынешние
тюремщики не могут по  интеллекту стоять близко к  англичанам или  немцам. А
значит вероятность моего выигрыша повышается! "O, sancta  simplicitas!" - О,
святая простота!
     Страстные воспоминания по истории диверсионного дела начинали бурлить в
голове  - я стал сильно опасаться, что мой паровой котел не выдержит. Стоило
принажать на тормоза  и успокоить себя. Но успокоить себя я имел возможность
только элегантной мыслью.  И,  как  добрый  друг, ко  мне на  помощь  пришел
опять-таки долгожданный философ  Фридрих  Ницше: "Мне нужны живые  спутники,
которые следуют за мною, потому что хотят  следовать сами за собой - и туда,
куда я хочу. Свет низошел на меня: не к народу должен говорить Заратустра, а
к спутникам! Заратустра не должен быть пастухом и собакой стада!"
     Я перекинул  свое внимание на  историю специальных  подразделений своей
революционной  родины.  Шарить в  копилке памяти  пришлось  недолго:  первое
удачное  применение  посадочного  воздушного  десанта  в  советских  войсках
проведено  в 1929  году в  Таджикистане - разгром басмачей под городом Гарм.
Доставка войск была осуществлена самолетами.
     На организации парашютно-десантных подразделений  настаивал еще  маршал
М.Н.Тухачевский  в  1928 году  в период  командования  Ленинградским военным
округом.   В   1930   году  был   им   же  сформирован  внештатный   опытный
авиамотодесантный отряд, прошедшей парашютную подготовку.
     Мои мысли  стали  открываться  урывками  - они  прыгали,  как  блохи по
грязному брюху  беспризорника  или  отчаянного  бомжа.  Такая  система  меня
настораживала   -  пожалуй,   это   уже   свидетельство,   верные   симптомы
эксплозивности, свойственной шизофренику. Надо быть осторожнее на поворотах.
Но  остановить  скачку  пока  еще  не  удавалось.  Опять скачек  в  прошлое:
изобретатель парашюта - Глеб Евгеньевич  Котельников (1872-1944) в 1894 году
закончил Киевское военное училище, затем увлекся проблемами воздухоплаванья.
Эта страсть и привела его к изобретению первого в мире авиационного парашюта
свободного  действия РК-1,  который  был  им запатентован.  Во время Великой
отечественной  войны  использовался  парашют   ПД-6,   с   1942  года  стали
использовать ПД-41-1. Все это старье по сравнению с современными парашютами,
которыми оснащен  спецназ.  Но  первые советские парашюты  открыли  дорогу в
будущее  десантным войскам,  и  Котельникова стоит вспоминать только  добрым
словом!
     Время  показало,  что  наши  головотяпы  из  рабоче-крестьянской  среды
неправильно поняли стратегические и тактические  возможности  ВДВ: они стали
перемалывать  элитные  части,  бросая их  в штыки  на окопы врага  огромными
эшелонами, как в Финскую компанию, так и в Отечественную войну. Много позже,
очухавшись  от  потрясений первых лет войны,  руководство Армией СССР  стало
собирать  специальные  подразделения под  крышами  нескольких  родов  войск.
Нынешнее положение вещей тем более стало отличаться разумностью.
     Однако  память о прошлом жгла мою душу: "Государством  называется самое
холодное из  всех холодных чудовищ. Холодно лжет оно; и  эта ложь  ползет из
уст  его:  "Я,  государство, есмь  народ".  Сейчас  я  завял  здесь  в  этих
болотистых лесах  и у меня невольно возник вопрос: "А нужен ли  государству,
народу мой отчаянный вояж в эту проклятую моим Богом страну"?  Все, казалось
бы, понимали, что здесь меня  ждали,  как говорили  латиняне: "Litora castis
inimica puellis" - Берега, враждебные чистым девам. Будем  называть "чистыми
девами"  помыслы,   ведущие  меня   и  моих  командиров  по   тайным  тропам
международного  шпионажа. Но вся  загвоздка состояла  в  том, что суду любой
страны  будет  трудно  доказать,  что,  кроме  меня,  имеется  и  еще  более
ответственный  соучастник  преступления  -  "Particeps criminis".  Однако  я
сильно  сомневался, что  иностранная  держава,  в которую  я  самым  хамским
образом  сейчас  вторгся,  будет  сильно  изощряться  в  поисках  тех статей
Римского права, которые шли бы на пользу только мне!

     9.3

     Через щель в камышовой стене хижины-тюрьмы я заметил, что в мою сторону
движется  с  миской,  наполненной  бурдой,  которую  здесь  называют  пищей,
счастливый  холуй -  кривоногий, косматый,  в  обшарпанной одежде, но  очень
сносно, по его представлениям, устроенный  в этой жизни. "O rus! quando  ego
te aspiciam!" -  О деревня!  Когда я  увижу  тебя! Я  было задумал  и дальше
цитировать тренировочные  тексты из  Горация,  которыми  в университете  мне
истрепали  все  мозги, но пришла  пора уходить  от  лирики и приближаться  к
тягомотной реальной житухе.
     "Верный слуга" нес бурду,  качество которой было столь высоко, что даже
взбесившиеся тропические мухи не желали липнуть к миске. И тут я поймал себя
на  мысли:  "А   кто,  собственно,  дал  мне  право  столь  принижать  этого
несчастного парня"? Может  быть, мне только кажется, что такое право у меня,
славного военного аристократа, имеется? У этого парня свое  представление об
объективных оценках.  Может быть,  по его представлениям, он живет  в раю! А
вот  я  как  раз нахожусь в  крайне  сложной ситуации  -  я  сижу  даже не у
американского  негра  в жопе, а у  коренного парагвайца. Кто знает, у кого в
прямой кишке сосредоточено больше инфекций, глистов, лямблий и  прочей грязи
и  заразы!  "O  tempora!  O  mores!" -  О  время!  О нравы!  Не хватало  еще
разрыдаться от осознания своего прегрешения!
     Отвращение  к физической пище швырнуло меня к пище духовной.  Пришли на
ум  рассуждения   моего  отца,  которые  я  откопал  в  его  архиве,   -  об
экзистенциализме писал  мой ученый папан  (ore rotundo  -  складно, стройно,
живым   языком).  "Термин  экзистенциализм  произошел  от  латинского  слова
existentia, переводимого на русский, как  "существование".  Само философское
учение,  использующее этот термин,  ставит  существование человека  во главу
угла, рассматривает человека,  как  некое духовное  начало  всего  того, что
творится на земле и что способен воспринимать исследующий жизненные процессы
ученый  или литератор. Гуссерль и Сартр  обосновали и развили  специфическую
феноменологию, заметив, что человек имеет дело с  интенциональными объектами
(intentio  - от латинского "стремление"). Направленность  сознания, мышления
на  какой-либо предмет, как не  крутись, разрешается двумя способами -  либо
через  чувственное  восприятие, либо с помощью  воображения - это только два
вида интуиций. Post mortem,  то есть после смерти,  такие  посвящения  моего
отца воспринимались мною более ответственно, чем, может быть, я воспринял бы
при его жизни. Они несли особое содержательное наполнение, которое я  ощутил
особо остро именно сейчас, ночуя в парагвайской заднице - все было как после
праздника, post festum.
     А  если такие философские позиции верны,  то  человек приближающийся ко
мне,  которого  я  высокомерно  окрестил   словом   "холуй",  лишь  в   моем
рассерженном,  взвинченном воображении  выглядит  таковым. На самом деле  он
может  оказаться  заботливым главой  большого  семейства,  любимым мужем.  И
экзистенция  этой  обезьянки  должна  считаться сугубо  положительной. А еще
смешнее - когда окажется, что он является как раз "крестным отцом" всей этой
банды.  Может быть,  он, лихо маскируется,  наблюдая изнутри  за поведением,
сущностью каждого из членов банды. Значит и меня он может воспринимать  не с
помощью воображения  зазнавшегося цивилизованного человека - "сверхчеловека"
- а  только опираясь на объективно  действующие  органы чувств. Естественно,
эта  объективность   относительна  его  индивидуальной   субъективности.   И
получится все,  как в Священном Писании: первый будет последним, а последний
- первым.
     Тут  же я понял, что явное тяготение  к Заратустре, открывшееся  у меня
вдруг  с  утра,  -  это дань  Фридриху  Ницше, который, по  большому  счету,
является истинным экзистенциалистом. В его понятии "сверхчеловека" запрятано
уважительное  отношений к личности,  способной  в своем развитии  достигнуть
запредельных  высот.  Отсюда  растут ноги у  начального,  вводного замечания
Ницше,  которым  он  открывает  книгу  "Так  говорил   Заратустра".   "Когда
Заратустре исполнилось тридцать лет,  покинул он свою родину  и  озеро своей
родины и пошел в горы. Здесь наслаждался он своим духом и своим одиночеством
и в течение десяти лет не утомлялся этим. Но наконец изменилось сердце его -
и в одно утро  поднялся он с зарею, стал перед солнцем и так говорил к нему:
"Великое светило! К  чему светилось бы твое счастье, если б не  было  у тебя
тех, кому ты светишь!"
     В моей  голове как бы  все встало на свое место: для  выполнения  моего
задания я обязан научиться  "наслаждаться своим духом и своим одиночеством".
Иначе, к чему светилось бы мое личное счастье,  если бы у меня не было  тех,
кому я освещаю  дорогу к  определенной победе. Когда мой "кормилец"  вошел в
хижину,  буркнув,  как обычно, хмурое приветствие, я ответил ему обаятельной
улыбкой и  добрым  испанским - "Buenos dias! - Доброе утро!" Нельзя было  не
почувствовать, что моя  ласка  попала  в  самое сердце этому  парню. Я успел
рассмотреть  его глаза - глаза неглупого человека,  носящего  в глубине души
"тайну", - пока он  с помощью рук и зубов развязывал мои  путы. Я не  просил
его об этой услуге, он сам пришел мне на помощь. И теперь я имел возможность
растереть  занемевшие  конечности, сходить к ручью  - умыться и  "отлить" по
дороге за разлапистым кустиком. Самым странным  было то, что мой надзиратель
уходя  не  стал снова  меня  связывать. Он махнул  мне  рукой на  прощанье и
довольно приветливо улыбнулся, словно говоря - "Живи так." Однако возможны и
варианты: говорят  же  латиняне  - "Sit tibi  terra levis" (Пусть земля тебе
будет пухом).
     Уйдя   от   ошибок  моего  воображения  и  переместясь  к   реальностям
чувственного восприятия, я перекочевал в зону благополучия, мне  стало легче
- все вокруг прояснилось и просветлело, наполнилось солнечным светом. Скорее
всего, что-то произошло внутри меня - совершилось некое преобразование моего
мироощущения.  Без сомненья,  что-то положительное и рационально правильное,
сильное, доброе стало влиять на меня. Тупая  агрессия  растаяла, как тяжелый
туман. Я почему-то  вспомнил Музу - уж не ее ли это помощь достигла меня или
Сабрина повернуло свое лицо в мою сторону из-за зеркалья! Какой-то греческий
философ помог мне, напомнив: "Summum nec metuas diem, nec optes" -  Не бойся
последнего дня, но и не призывай его.
     Ложек,  вилок и ножей мне не подавали - я  ел щепочкой, приспособленной
под  эти  цели  с  первого  дня  "тюремного  заключения".  Но ковыряя  пищу,
прожевывая и глотая, я продолжал размышления о том, что вдруг так неожиданно
запрыгнуло  в  мою  голову.  "Est  quaedam  flere  voluptas"  -  "Есть некое
наслаждение в слезах". Латинский язык всегда меня несколько  приободрял, и я
задумался о  Ницше  и Сартре. Что их объединяет? Пусть экзистенциализм -  но
что  это значит в  переводе на простой,  человечий язык?  Опять я  нырнул  в
архивы моего  вездесущего  отца,  только  теперь  я  думал о  нем с  большим
уважением  и  без  иронии увольня,  которому лень  дать  объективную  оценку
достоинствам своим и другого человека. Там я нашел ответы на свои вопросы: в
литературе все на сей счет просто - можно писать, как угодно плохо,  но  при
этом  необходимо создавать настроение у читателя, аналогичное тому,  которое
переживал  герой  произведения. Для  того  можно  использывать  писательскую
технику, с первого взгляда весьма отдаленную от направления сюжета.
     Словно по заданию от писателей, мне почему-то вспомнился  период борьбы
НТВ с новыми хозяивами, а за  одно и та забавная история, в которую вляпался
лет  пять тому  назад журналист Даренко, решив,  что  ему позволено таранить
мотоциклом  прохожих.  Тогда  журналистов НТВ  взяли  за шкварник  и  хорошо
встряхнули, а Даренко  набили морду самым заурядным способом.  Ребят подвели
образы, разжиревшие на тучных черноземах воображения о своем мнимом величии.
Они стали  создавать не  те образы у населения. Наполеоны от журналистики на
каком-то  этапе шикарной жизни (а как иначе - если тебе  платят за заурядную
работу несколько десятков тысяч доларов в месяц!)  заразились от свои  шефов
нарциссоманией, непомерной  амбициозностью, идущими, конечно, не от элитного
генофонда.   Журналисты    всерьез    решили,    что    представляют   собой
неконтролируемую "четвертую  власть", которой все позволено. Вот тут на этом
интеллектуальном пустыре и столкнулись лбами ошибки воображения, которые при
чувственном  восприятии  моментально  приобрели  вид  иудо-словяно-татарских
мыльных пузырей, проще  говоря, -  босяцкой наглости и глупости.  Иуда ведь,
скорее  всего,  именно из-за впадения в гордыню предал Иисуса Христа. Не дай
Бог и мне заразиться теми же заблуждениями о своем величии!
     Но,.. но,.. Полегче на поворотах! Похоже, что  во мне заговорила - нет,
заорала -  прыть  военного  человека, почти жандарма. Так, во всяком случае,
охарактеризовали бы меня представители "четвертой власти" или как там ее еще
называют? Но кто будет  спорить  с тем, что существуют и весьма субъективные
категории  - например, "Summum  jus?  summa injuria" (Высшее право -  высшая
несправедливость). И  тем  более  обязательно  поскользнешься  и шлепнешься,
начав разбираться с тем, в чем заключается "Summum bonum"? - Высшее благо.
     Завтрак закончен, и я  сходил  к ручью  - тщательно вымыл  миску. Решил
проверить "прочность границ": если разрешено передвижение до ручья, то может
быть и не обязательно день проводить в хижине. На самом виду  у членов банды
я разлегся, нежась на солнышке.  Никто  меня не окликал и не тревожил. Время
потекло  в  более  приятных  воспоминаниях.  Самое   трудное  в  нашем  деле
квалифицированно "рвать нитку", то есть переходить  границу того государство
которе  ее  тщательно  охраняет. Но мне было  необходимо переходить  границу
только в определенных месте, как  раз  в  тех, где ее  лучше всего охраняли.
Тренировали  мы  "водный"   способ  проникновения  в  Аргентину  и  Парагвай
тщательно  и кропотливо  - нам нельзя было ошибиться на  первом этапе,  ни в
коем  случае!   Варианты  пробовали  в  "Сатурне"  -  в   учебном  центре  в
Севастополе, подальше от "злого глаза" и "доброго  языка". Здесь выпестывают
морских пехотинцев  уже многие десятилетия, но мы  со своей задачей возились
отдельтно, не впутывая в  наши тайны никого из аборигенов. Мне  приятно было
вспомнить  былое - здесь я проходил  в "юные годы" стажировку для присвоения
прапорщика пятого разряда: физическая подготовка проводилась тогда три  раза
в день, за четыре с половиной месяца я набегал 750 километров. Кстати, тогда
мне  рассказали  интересную   историю,  имеющую  самое  прямое  отношение  к
литературе, а значит и к экзистенциализму.
     Сын Сергея Есенина -  нашего великого поэта, как-то "странно"  ушедшего
из  жизни,  -  был морским  пехотинцем, строителем,  журналистом.  Он служил
младшим лейтенантом  на Балтике,  отчаянно воевал  в  Великую  отечественную
войну,  в  1944  году  был  тяжело  ранен.  Его  подобрали  санитары  другой
наступающей роты, а  свои ребята считали  погибшим.  Он долго провалялся без
сознания  в  госпитале  в  далеком тылу.  Командир  его  батальона  отправил
"похоронку"  родным, но парень воскрес из  мертвых. В  1946 году  Константин
Сергеевич Есенин  демобилизовался и  продолжил  учебу, которая была прервана
войной, в Московском инженерно-строительном институте. Студент не переставал
писать  стихи, выступать в роли спортивного журналиста. Такой  заработок был
очень кстати и после окончания института. Его отчимом был Всеволод Эмильевич
Мейерхольд -  крепко пострадавший,  к огромному сожалению, в том числе, и за
неуемный  национальный  гонор.  Мать  -  Зинаида Николаевна  Райх  не  могла
особенно помогать сыну пробиваться в жизни, и он стоически, как верный долгу
морской пехотинец, тянул лямку  малой журналистики вплоть до  25 апреля 1986
года:  умер  Константин  Сергеевич  в  возрасте  67   лет  и   похоронен  на
Ваганьковском кладбище рядом с матерью.
     Странно,   а  может  быть  как  раз  закономерно,  что  загадки  судьбы
оказываются сопряженными у родителей  и детей. Но тогда, если  события моего
вояжа  будут развиваться по  этой логике,  то успеха  ждать нет смысла - мои
родители  оставили мне, однозначно, трагическое послание. Вся надежда только
на Музу,  да на свои мускулы и мозги - может быть, сочетание колдовства моей
покровительницы  и  силы  солдата  спасет  положение.  К счастью,  пока  все
происходит,  вроде  бы, относительно  гладко,  во  всяком  случае,  так  как
задумано.
     Ночью  на катере  меня подвезли поближе к рейду перед входом в обширную
гавань перед Буэнос-Айресом, широкой  воронкой всасывающей суда приплывшие к
Аргентине  по атлантическим путям. Катер  лишь несколько сбавил  ход, но  не
останавливался. Примерно, в пятистах метрах от российского торгового судна я
соскользнул  за  борт  катера  и под водой подплыл к брюху нашего сухогруза.
Экипирован  я  был,  как  боевыми  пловцами  США  - гидрокостюм,  автономный
дыхательный аппарат  "Эммерсон".  То судно,  к  которому я  подплыл, было  с
маленькой  загадкой. С  палубы  катера  я не  заметил  и намека  на  "сундук
Пандоры". Название  судна я конечно не запоминал специально: тут  уж у  меня
такое правило - "кто меньше знает, тот дольше живет".  Теперь,  находясь под
брюхом  мастодонта, я ласково ощупывал его подводную  часть,  точнее,  стыки
между  сваренными листами  обшивки.  Делал я  это, естественно, не  создавая
шума, без суеты, ибо хорошо  знал еще  по тренировкам в "Сатурне", что слева
от  киля   между  вторым   и  третьим  трюмами   в  судне   устроен  тайник,
приспособленный для длительного пребывания диверсанта.  Люк, маскируемый под
заплатку  на  корпусе, открылся  легко:  кто-то заботливо  смазал механизм и
неоднократно  опробовал его накануне. Пройдя  через  небольшой гидрошлюз,  я
оказался в относительно просторном  для  одного человека  помещении. Судя по
числу  откидных   коек,  здесь   могут  помещаться   шесть  боевых  пловцов,
транспортируемых для выполнения секретных операций в чужих водах.
     Очень скоро закрутились винты и из внешнего мира стали доходить до меня
шумы,  связанные  с  появлением лоцмана  на борту  российского  сухогруза  -
портовый  лоцманский  катер   пришвартовался   как-то  неаккуратно  к  борту
сухогруза.  Видимо, лоцман  уже  поднялся  в  ходовую рубку,  и мы  медленно
двинулись  в сторону материка.  Буксиров  сопровождения не было,  тщательный
досмотр  судна не осуществлялся потому, что мы  не  заходили в порт  столицы
Аргентины, а поползли вверх по реке Парана.
     В  моем  отсеке  был  холодильник,  напитки, пища,  в уголке  притаился
биотуалет - можно считать, что я неплохо устроился. В Санта-Фе пришли ночью:
по возне  со швартовкой, по толчкам буксиров, я понял, что нас разворачивают
и  прижимают  к  пирсу  правым бортом. Расчетами организаторов  нашей  акции
подтверждалось, что  я должен  успеть покинуть свое убежище до осмотра судна
таможней  и  до начала погрузки,  когда в трюмы спускаются чужие докеры. Кто
знает, может быть, среди них имеются и тайные агенты,  скрытно осматривающие
суда  и выявляющие тайники.  Бывает  так,  что  полиции  дают  наводку  ради
заработка  даже  члены собственного экипажа. Я лично никогда не верил в  то,
что опытные моряки не ведают о тайных устройствах, имеющихся на судне.
     Ночь  во все времена  считалась самой удобной  для проведения  скрытных
операций: я облачился в гидрокостюм, опробовал АДА  и вошел в  водный  шлюз.
Конечно, был риск встречи  с аквалангистами, являющимися контрагентами наших
секретных  служб,  особенно,  если  осведомитель  постарался.  Но  в  том  и
заключается смысл вкладываемый в понятие "боевая операция". Выйдя из люка я,
прежде  всего,  осмотрелся, плотно прижавшись к  корпусу корабля. В руках  у
меня был боевой нож,  американского производства  -  вообще, я должен был во
всем "косить" под американца. Но это могло сработать только до тех пор, пока
меня  не  передадут соответствующим  властям и службам. Дальше моя  защитная
легенда  уже  бы  не  работала.   Специалисты  всегда   сумеют   выжать   из
подследственного нужные показания. Так что был полный резон не попадаться на
крючок. Страшно  было  получить неожиданный всплеск  подсветки от  подводных
фонарей  -   тогда   придется  прорубать  коридор  среди   окружающих   тебя
аквалангистов.  Но совсем  худо,  если  задержание  будет осуществляться  по
варварской схеме -  грохнут мощный взрыв-пакет  и я всплыву,  как оглушенная
рыба  кверху  брюхом.  Взрыв  -  самое страшное оружие для  боевого  пловца,
находящегося  на  глубине.  Сопротивляться таким  пиротехническим  эффектам,
практически, невозможно. Я  надеялся на то, что меня никто  не будет глушить
сегодня.
     Однако:  "Omnis determinatio  est  negatio" -  Всякое определение  есть
отрицание.  Не  было  взрыва,   не   было  аквалангистов.  Под  судном  была
успокаивающая  тишина, нарушаемая  только толчками буксира, но он трудился в
кормовой части, а я был смещен больше к  носу корабля.  Сильно оттолкнувшись
ногами от днища я поплыл прочь  от корабля, меня сопровождали рыбы,  даже не
удосуживающиеся уступать мне, царю природы, дорогу.
     Течение  быстро  дало  о  себе  знать:  здесь вода бурлила и кобенилась
основательно. Упругая  тяга  воды  пыталась  сносить  меня в  низовье  реки.
Сопротивление основного русла усиливалось еще и за счет течения впадающего в
Парану бурного правого притока - Рио-Саладо.  Но никто не ставил передо мной
задачу бороться с течением, наоборот, я должен был несколько спуститься ниже
по течению,  там  меня  ждали страхующие  силы. По расчетам,  мне  следовало
дрейфовать в течение двадцати минут, затем выходить на левый берег реки -  к
болотам. Там нужно  искать  маленький, ветхий на первый взгляд катерок. Мало
кто  знал, что под выгоревшей и  вымоченной  брезентовой  обшивкой скрывался
дюралевый  корпус,  а в корме притаился мощный  мотор. Это неприметное судно
было способно уйти от погони даже пограничных или таможенных катеров. Отрыв,
если  наша затея  лопнет или пойдет  не по плану, необходим ровно настолько,
насколько  потребуется,  чтобы я незаметно смылся,  перевалившись  на полной
скорости через борт в воду. А  там  спешите,  ловите владельца  катера -  он
ответит,  что случилось  что-то  с  двигателем или  испугался  он переодетых
грабителей.
     Сейчас мне  надо  было дрейфовать точно по времени, а  затем  осторожно
искать моего сопровождающего - капитана, так я его заочно окрестил. Чтобы не
ошибаться  в контроле  глубины  и случайно  не  наткнуться на  моторную  или
весельную  лодку,  медленно  бредущую  вдоль   берега,  я  держался   центра
фарватера. Он петлял по дну в виде углубленного ручья, густо покрытого илом.
Но  даже,  если  я  попаду  под   днище  крупного  морского  судна,  то  мой
извивающийся придонный окоп  спасет  меня  от расплющивания массивным брюхом
или  ударов  винта.  Тьма,  естественно, в это  время суток  под водой  была
кромешная, но мне нечего  было особо рассматривать - я контролировал глубину
руками,  обтекая корпусом придонный ил. Коряги на моем пути  не встречались,
видимо, фарватер периодически чистили. Ровно через двадцать минут  я всплыл,
аккуратно  высунул  голову  из  воды:  надводная  гладь  была  чистая,  небо
подмигивало звездами. Даже специальными приборами  ночного виденья меня было
трудно  засечь. Камуфляж  обеспечивал  скрытность,  даже  лицо  у меня  было
подкрашено, а всю голову покрывала специальная сеточка,  создающая видимость
плывущей по воде коряги или дернины, пучка осоки.
     Я  сместился  к  левому берегу  и стал  искать  ориентиры:  должно быть
наклоненное дерево  экзотической породы,  но  очень напоминавшее  российскую
иву,  вокруг  него  кучковались  три  разлапистых  куста.  Именно  за  такой
изгородью должен открыться вход в маленькую бухту. В ней собирался прятаться
мой  компаньон - хозяин лодки.  Теоретический расчет  был  таков,  что после
всплытия у меня оставалось  еще  три-четыре минуты сноса  течением вниз. Все
оказалось  точным, как в аптеке: вот оно дерево и  три куста рядом  с ним. Я
прижался  к  берегу  и внимательно  огляделся  -  ничего подозрительного  не
заметил на моем берегу.
     Конечно, мой контроль не  мог быть  абсолютным,  но в нашем деле всегда
остается разумная степень риска - через такой рубеж приходится перешагивать,
зажмурив глаза, как  при броске  в  ледяную  воду,  и  я сделал такой рывок.
Открылась  панорама  бухточки:  сперва  я  не  заметил  лодку   и  несколько
озадачился  -  я  мог ошибиться в  координатах. Мог, но  не должен  опоздать
помощник, иначе сорвалась бы вся операция? Но повернув голову влево  я вдруг
заметил  лодку,  притулившуюся у  полоски  кустов.  Это внутреннее очертание
бухты  было  вырезано природой  почти  параллельно  внешней  кромке  речного
берега: мой помощник сидел на корме лодки, лениво следя за поплавком старой,
видавшей виды, удочки.  Расстояние было настолько близкое, что, несмотря  на
темноту,  я различал  и поплавок  и  изъяны  удилища, сделанного  из простой
древесины.   Гора   свалилась  с  плеч.  Определяющий  "своего"   признак  -
американская ковбойская широкополая  шляпа  на  голове и  плащ  на плечах  с
камуфляжной раскраской, форма и размеры удилища с обычной леской и поплавком
из  большой бутылочной пробки. Все подобные "секретные" атрибуты  я  видел в
центре подготовки уже не раз.
     Я  не  должен был  снимать  маску, ибо  самое  важное знать меньше, чем
хочется: мой помощник, на всякий случай,  не  должен видеть моего лица - так
лучше для него, да и для меня,  пожалуй, при провале. Меня он заметил первый
- и это была  не лучшая характеристика  моей  осмотрительности. В нашем деле
действует простой, но порой очень эффективный принцип: "Бей  первым, Фреди!"
Но  это был  и прокол  организаторов операции: необходимо было сообщить  мне
подробности географии бухты, к тому же нахождение помощника  в  определенном
месте бухты могло служить дополнительным опознавательным знаком. Я подплывал
медленно,  на  всякий случай  страхуясь,  изучая  прибрежные кусты  по всему
периметру  маленькой  гавани.  Прежде, чем вылезти из  воды, я поднырнул под
днище катера  для того,  чтобы  убедиться все ли там правильно  оборудовано:
ближе к носу на брезентовой обтяжке было нашито несколько петель, за которые
я  мог  держаться при скрытной транспортировке. Теперь можно было залезать в
катер. Помощник был хорошо вышколен: он  перешел на корму и стоял спиной  ко
мне,  как  бы  проверяя  что-то  в  моторе. Я  снял  АДА  и  гидрокостюм  и,
пригнувшись, нырнул  в  каюту.  Теперь это маленькое  помещение станет  моим
тайником на все время путешествия - сюда не имеет право даже заглядывать мой
помощник.
     В уголочке каюты, на рундуке, я увидел  чехол  контейнера  - расстегнул
молнию  и  мне представился еще  один признак  близости США - индивидуальный
автоматический  дыхательный  аппарат  "Скуба" с  замкнутым  циклом,  имеющий
большой запас кислорода под давлением  150-200 атмосфер в прочных  баллонах.
Такие системы  применяются в  военно-морских силах  США. Хорошо бы в добавок
получить и одноместный  носитель - транспортное средство, используемое  теми
же  подразделениями для действий на удалении до 100 миль. Наши отечественные
транспортники тоже неплохие: "Тритон -1М", Тритон-2", а чем плох буксировщик
"Протон"?  Да я  согласился бы и на  сверхмалую  подводную лодку. Их к концу
войны во  всю изобретали немцы: например, "Вальросс"  или "Большой дельфин",
"Швертваль". На худой конец, подошла бы и старушка "Зеехунд".
     Я  размечтался настолько,  что  мне  пригрезилось,  как я выруливаю  по
Паране с шиком и помпой  на наших десантных катерах на  воздушной подушке  -
"Скат",  "Джейран",  "Зубр".  Губа  раскаталась до  того,  что  мерещился  и
десантный  экраноплан  -  корабль-самолет.  Романтика  -  это  очень  нужная
подпитка  для  души диверсанта  и  шпиона! Но  организаторы  ограничили  мои
маневры  упрощенной схемой  -  транспортировкой  пловца под днищем  катера в
зонах  повышенного внимания со  стороны специальных служб  противника, а  на
открытых водных  пространствах мне  разрешалось  прятаться  в каюте.  Скорее
всего, это более правильный ход хотя бы потому,  что не придется  мучиться с
подзарядкой  аккумуляторных  батарей транспортного  средства,  да  и  вообще
бедовать в одиночку. Кроме того, сон в каюте лучше, чем  на берегу в кустах,
в обнимку с транспортным средством.
     Я, видимо, расслабился и заснул под бдительной охраной моего помощника.
Мне  нравятся идеи фаталистов  -  можно  не рефлексировать попусту: операция
строится, в том  числе,  и на системе  подстраховки,  а,  самое  главное, на
максимально точном расчете всех возможных вариантов развития событий.  В них
находится  место и экзистенциализму чистейшей  воды.  Наверняка, сегодня  не
спит  порядочное  число "помощников",  обеспечивая мое участие  в  операции,
"прикрытие" по всем вероятным каналам  опасности. А силы собственные мне еще
пригодятся   тогда,   когда   я   останусь   один  на   один   со   сложными
обстоятельствами.
     То  ли  в  осторожной дремоте,  то  ли вовремя  моментальных и недолгих
провалов в глубокий  сон, я впадал в  воспоминания. Почему-то абсолютно ясно
всплыла картина сдачи  экзамена по специальности  "ликвидатор":  дело было в
Санкт-Петербурге и  все проходило взаправду. Как  на светлом экране, несущим
передо мной сцены раскрутки действия, выписался угол проспекта Вознесенского
и  Казанской  улицы,  у светофора.  Наша  группа  ликвидаторов  должна  была
расстрелять машину  с  четырьмя пассажирами, нейтрализовав прежде  работника
ГБДД, дежурившего на  перекрестке. Все происходило, как  в  крутом  боевике,
почти киношно,  только  без  страшного шума  и  отчаянных  воплей  прохожих.
"Мильтон"  -  видимо, отличный  парень, живущий  за  счет  скромных  поборов
автолюбителей, нарушающих  правило уличного  движения. Их лохов  он тормошил
нещадно   -  я   отметил  этот   процесс  с  удовольствием,  когда  проводил
предварительную  рекогносцировку.  Сейчас же  он даже не успел схватиться за
кобуру. Тогда я выдвигался по правой стороне Казанской  к  перекрестку,  мой
дублер уже стоял на другой стороне Вознесенского у дверей  поликлиники No 81
(собственно, он как раз и вышел из этих дверей в нужный момент).  Со стороны
мостика по  Вознесенскому  подошли немного раньше еще два действующих лица -
мужчина  и  женщина  средних  лет.  Вся  сложность  состояла  в  том,  чтобы
скоординировать превентивные действия: например,  "выключение"  милиционера,
остановку   и  надежную   блокировку  "отстрельного   мерседеса"   точно  на
перекрестке.  Нам  подфартило:  милиционер-регулировщик  почему-то, отключив
автоматику,  управлял светофором с выносного пульта,  расположенного у стены
около  булочной. Руки у него были  заняты,  что-то бурчала  рация  -  скорее
всего,  его извещал прилегавший пост о  продвижении "важного  гостя". В  это
время поступил и наш сигнал о приближении "объекта" диверсии.
     Конечно,  наши  ушки  были  оборудованы  единой  цепочкой  связи  и  мы
действовали, ориентируясь  и на  координирующие команды.  Первыми включились
"молодожены":  мужчина  о чем-то спросил милиционера  и блокировал тем самым
его обзор, "невеста", не вынимая  руки из маленькой  сумочки, через прорезь,
выстрелила  точно  менту в  шею  из  пистолета,  заряженного  пулей-шприцом.
Здоровый  мужик  вырубился  моментально,  даже  не  пискнув. Но наш  "жених"
удержал его на ногах,  прижав  к стене.  Потом,  когда действие  сильнейшего
нейролептика  начнет  иссякать,  он несколько  оклемается и будет бестолково
суетиться,   пытаясь  продемонстрировать  запоздалую  прыть  сыщика.  Однако
регулировщик был совершенно дезориентирован и не контролировал ситуацию - он
бросался  на  ни  в чем не повинных прохожих.  Я видел это, когда  страховал
отход группы  в проходной  двор дома  56 по  Казанской  улице.  "Молодожены"
включили "красный свет" по Вознесенскому проспекту, остановив поток машин на
перекрестке.
     Из  бокового  аппендикса Казанской выскочил  на  Вознесенский  проспект
"Джип" и перекрыл путь всему  потоку машин, а,  самое главное, "отстрельному
мерсу" - все вроде бы делалось по правилам уличного движения -  виноватых не
было.  Я  и  мой  напарник,  подбежав  вплотную  с  двух  сторон  к  нужному
автомобилю, лупили из автоматов с  глушителями по людям, мечущимся в салоне.
Наши  АКМ  выплюнули  боезапас  в  мгновение  ока,  подствольный  гранатомет
использовать не  было нужды. Серия попаданий  была  настолько массированная,
что не потребовалось тратить время на контрольные выстрелы в голову.
     Пешеходы   замерли   с   открытыми   ртами:  шум  был  минимальный,  но
психологический  эффект  поразительный   -  всех  прижала  неведомой   силой
цепенящего страха к стенам домов. Автомобили (основную их массу отсекли наши
помощники у ближайших светофоров) затаились тишиной и недоумением. Я заметил
незамороченные страхом,  а, наоборот, заинтересованные взгляды только у трех
молодых крутых парней, спокойно следивших за спектаклем из одного, стоявшего
у  перекрестка  автомобиля.  Было  ясно,  что это наша заключительная  линия
страховки,  а  заодно  и   исполнители  роли   "экзаменаторов".  Вся  группа
перескочила  Вознесенский проспект и нырнула  в проходной двор дома No 56  -
там нас  ждала машина. С места  преступления  главное  вовремя  смыться:  мы
вскочили в  ожидавшую машину, у которой даже работал двигатель. Я  плюхнулся
на  шоферское кресло,  и  мы стартовали  практически  моментально. "Волга" с
тонированными  стеклами рванул  мощно:  мы выехали  на  берег Екатерининский
канала,  вильнули  направо,  а  затем резко  влево через  мостик  на Большую
Подъяческую.  Дальнейший маршрут и  смена автомобилей "в  рассыпную"  развел
нашу "волчью  стаю"  по разным адресам и ведомствам  -  мы  сдали экзамен на
"отлично"!  Мы  были уверены,  что  выполнили  задание блестяще,  ибо  имели
возможность изучать отснятый  видеофильм  вместе  с  экзаменаторами и  теми,
кстати,  кого  мы так хищнически уничтожили в мерседесе. Им за головотяпство
поставили двойку и назначили переэкзаменовку "на осень".
     Вспомнились еще раз прекрасные слова Ницше:  "Мне нужны живые спутники,
которые следуют  за мною, потому что хотят следовать сами за собой - и туда,
куда я хочу". Да тогда мы были одна волчья стая, и сейчас я действую в новой
волчьей стае,  масштабы  которой  намного  больше,  но и  ответственность  у
каждого  участника  неизмеримо  возросла.  Кто  знает,  может  быть,  те  же
удачливые ребята  сейчас  вместе  со  мной  сдают трудный экзамен  на  право
оставаться в живых.
     Ко мне  вновь явилось то психологическое состояние, которое я переживал
во  время  экзамена  на  "ликвидатора". Тогда  казалось  мне,  совершенно  в
открытую,   среди   бела  дня,  приближающемуся   к  перекрестку   проспекта
Вознесенского и Казанской улицы, - в самом центре города, вблизи Мариинского
дворца, где шевелится, пузырится речами скопище политических деятелей, - что
лечу  я на  крылья восторга.  Восторг тот питался  ощущением того,  что  все
хорошо   спланировано,   отработано   и  доброкачественно  выполнено.   Меня
совершенно не заботила  участь расстрелянных - я их не знал и знать не хотел
-  я  переживал  великое,  неповторимое действо -  боевую  акцию.  Мои мышцы
работали  на  рефлексах, на команды  к ним  не требовалось тратить  мозговую
энергию.  Это была  победная поступь пантеры, уверенной в своей  безусловной
победе  -  не было даже намека  на  боязнь,  на  сомнение  в  справедливости
выполняемой миссии. Я боец и меня наняли, чтобы уничтожать врага, не  моего,
так другого человека  - "заказчика",  "распорядителя", "режиссера". Это была
моя работа и я умел выполнять ее на "отлично".
     Тогда  мне  была  дана  команда  - "на  поражение",  и  сгусток вековой
энергии,  накопленной в душе мужчины-воина, рвался наружу, требуя принесение
жертвы на алтарь  воинской агрессии! Полагаю, что подобное чувство испытывал
мой учитель  Буданов, когда в далекие  годы влетел  в  спящее  селение, дыбы
вырвать из теплой  постели  и покарать снайпершу,  позволившую себе  поднять
руку на наших "братьев по оружию". Это она унесла жизни наших неказистых, но
верных долгу ребят, и кара ее должна состояться. И другие учителя по ратному
делу  рассказывали  нам,  не  обстрелянным  морским  пехотинцам, о  том, как
расправлялись с "белыми  колготками" во  время чеченской смуты. Этих тварей,
наехавших в горы  Кавказа  из разных  мест бывшего союза, чтобы  излить гной
своих порочных душ, да напиться славянской  кровушки,  уничтожали без суда и
следствия, не задумываясь о том, надо или не надо их насиловать. Этих блядей
привязывали  разгоряченные солдаты  за ноги к БТР или  танкам и разрывали на
части.  Предателям,  врагам -  поганая  смерть!  Только  такой  закон должен
действовать на войне.
     Однако,     я    услышал,     словно    издалека,    разумное    слово,
слово-предостережение: "Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых,
и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное" (1-е Коринфянам 1: 27).
     С  тем я и заснул довольно крепко, а  когда проснулся,  то был  славный
день  -  солнце  проникало  в мою  каюту  через  зашторенные  иллюминаторы и
облизывало все  блестящие предметы: ствол  винчестера,  баллоны дыхательного
аппарата, посуду  и остатки  лака на обшивке каюты.  Через закрытую дверцу я
поздоровался  с моим провожатым - естественно, на испанском. Я почему-то был
уверен, что он не говорит на языке гуарани, хотя, по всей вероятности, долго
проживал на территории Парагвая.
     - Buenos tardes! (Добрый день!)
     - Que hora es? (Сколько времени?) - продолжил я скрытый допрос.
     -  Hola! Es la una de la  tarde.  (Привет!  Сейчас час  дня.) - был его
ответ.
     Мне  хотелось навязать  попутчику  маленький  диалог, чтобы  по  манере
разговора, по произношению попытаться определить его родословную. За свой же
испанский  я был  спокоен -  если мой  визави крутой специалист,  то  сможет
понять лишь то, что я из Венесуэлы, но только не из России.
     - Que tal? (Как дела?) - продолжалась фонетическая разведка.
     - Muy bien. (Хорошо.) - отвечал мне капитан.
     Судя  по произношению  - попутчик  вполне мог  быть по званию капитаном
соответствующего ведомства,  которое не брезгует  набирать (или  вердовать!)
для работы граждан любой национальности,  в том числе и доморощенных хохлов.
Можно было  смело переходить на украинский. Человек протрудился всю ночь, да
и накануне моего  появления, видимо, у  него было достаточно хлопот, так что
нелишне было спросить о его самочуствии:
     - Como se siente Ud.? (Как вы себя чувствуете?)
     - Gracias, me siento bien. (Спасибо, я чувствую себя хорошо). - отвечал
попутчик, ни сколько не смущаясь лапидарности своих ответов.
     Но  меня  больше  интересовали  фонетические уточнения - именно в  ходе
такого  беглого,  ничего  не значащего  разговора,  и  уточняется  специфика
фонетических предпочтений  собеседника.  А от  маленьких зацепок  начинается
размотка всего клубка взаимосвязей. Я стал проникать в  специфику его  речи.
Мне показалось, что мой "капитан" был, скоре всего,  только  "сержантом", но
мощным бойцом. Может быть он прошел "горячие точки". Конкретность мышления и
четкость  ответов  на  военный манер, особенность  дикции, речевых  акцентов
достигали  моего  сознания.  В  них   не   было   ничего  от   размазанности
интеллигента.
     - Donde esta el barco? (Где находится катер?) - уточнил я.
     -  Voy a Resistensia.  (Иду  на  Ресистенсию). - был его немногосложный
ответ,   произнесенный  настолько  специфически,   что   он  мог  бы   смело
раскрываться: "Soy ciudadano de Ucrania. (Я гражданин Украины)".
     - Buen viaje! (Счастливого пути!) - только и  оставалось пожелать моему
капитану.
     За этими неожиданностями, безусловно, прячется какая-то загадка. Что-то
особенное  связано с этой личностью.  Скорее всего,  он  пользуется каким-то
заметным авторитетом в здешних краях - именно под  такой "надежной крышей" и
решили отцы-командиры спрятать мой вояж.
     Через  несколько минут наш  катер  сбавил  ход  и  вильнул  в  одну  из
бухточек,   замаскированную   от    посторонних   глаз   буйной   прибрежной
растительностью - я по началу не заметил входа в маленький и тихий затончик,
так хорошо он отсекался  разлапистыми кустами  и  высоким тростником.  Катер
продрался  сквозь  живую  изгородь  и  ткнулся носом в  илистый  берег.  Мой
проводник сошел на берег и тщательно обследовал его  - его задача состояла в
том, чтобы не  допустить  слежку, а  тем более неожиданный  захват. Проверив
ближайшие и  дальние  кусты, он  дал мне команду на выход из  каюты,  а  сам
сместился к горловине бухты, блокировав вход в нее. В руках  у него была все
та же  бамбуковая удочка, но какое оружие спрятано в  удилище было  известно
только ему одному. Мне следовало  справить  свои "вонючие дела", не сходя на
берег,  с  борта  катера,  ибо  экскременты  -  самый  хороший  материал для
судебного   эксперта:  по  белковым  ошметкам,  микрофлоре,  ферментативному
представительству   можно   успешно  идентифицировать   владельца  "кишечной
фабрики".  Топтаться  по  берегу, оставляя следы, тоже  не  следует. В нашем
деле, как в медицине,  необходимо выработать  определенный стиль  поведения.
Врач может оказывать  медицинскую помощь больному чумой и не заразиться  при
этом,  шпион имеет возможность курить, но  так,  чтобы  не оставлять окурков
или,  наоборот, так сомнет его, что  совершенно исказит  типичные для  этого
курящего человека признаки. Но  куда деть другие следы  -  например, остатки
слюны на мундштуке папиросы или на  чинарике сигареты? По таким особенностям
можно определить многие биологические признаки курильщика. Просто существует
специфический - "охранный" - стиль поведения у того и другого профессионала.
Однако в отдельных случаях  шпиона ловят именно на профессионализме, поэтому
все  должно  быть  естественно,  как  у  обычного  человека  -  лучше загодя
исключить  "вредные  привычки", да  научиться прятать  свои  физиологические
отправления. В центре подготовки "космонавтов" нас учили даже трахаться так,
чтобы  не оставлять следов спермы!  "Vos  non  vobis" -  Вы,  но не для вас.
Вот,.. даже думать я постепенно научился на латинском языке.
     Потом  я  завтракал, не выходя из каюты,  а  мой  капитан  завернулся в
брезент  и крепко спал на корме катера теперь уже под моей скрытной охраной.
Наша  жизнь в основном  была ночной, а день отпускался для  отдыха  - сейчас
была моя  смена  "дневалить", как  это  водится на корабле в  военно-морском
флоте. Я наблюдал особо пристально  за  входом в бухту и при появлении чужих
должен был подать знак капитану. Но думать, подключая воображение, мне никто
не запрещал, и  я пользовался такой возможность на все сто.  Так  легче было
коротать время и  уводить себя от самоедства,  иначе  говоря, не  впадать  в
рефлексию по поводу перспектив выполнения главного задания.  Шпион не должен
вляпываться в "невроз ожидания", иначе никаких нервов не хватит.
     Делать  было  нечего, и  я  ударился в воспоминания, причем, провидение
поволокло меня в сторону лирики: "Cedant arma togae,  concedat laurea laudi"
- "Пусть оружие уступит место тоге", или, если угодно, то можно использовать
другой  перевод  с  латинского  -  "Сменим  воинские  лавры  на  гражданские
заслуги". Обращение  к языку  древнейших классиков всегда  наводило  меня на
приятные    размышления.    Припомнилась   последняя   встреча    с   милыми
родственниками. Тогда мой племянник (он же мой ровесник по возрасту) подарил
мне стихотворение, как говорится, на злобу дня. Все же  у  поэтов колдовское
чутье - он как бы предчувствовал мою скорую, непростую поездку за кордон.
     Бои ведут - по правилам
     и без правил.
     Но если ты ногу на горло
     поставил,
     то "правильно" это или
     "без правил"?..
     Не имеет значения тогда
     для войны,
     когда нервы солдатские
     напряжены.
     Оружие верное к глазу
     приставил,
     поправил прицел и пулю
     отправил!
     В полете она разберется
     умело -
     где пустяковая жизнь, где
     ратное дело?
     "Мочи" падлу наверняка -
     не жалей мертвому синяка.
     Тело врага потом зароют,
     волю победную успокоят!

     Censura morum (цензура нравов), нет слов, в стихах невысокого пошиба не
нашла  применения. Но они  написаны для  профи, для  диверсанта, а потому не
забывай предупреждения латинян:  "Cave  canem" - "Берегись  собаки"! Тогда в
Петербурге,  во  время нашей  прогулки, мы задержались у сфинксов  - женщины
отошли, обсуждая  какие-то  свои  дела,  - а Дмитрий  повернул  разговор  на
воспоминания о Сергееве-старшем. Вот  тогда Александр-младший  и сделал свое
литературное заявление, сильно поразившее  меня. Он не считал деда настоящим
поэтом, относил его к  "балагурам". Он приравнивал  его к "интеллектуальному
хулигану" с  комплексом разных  способностей,  которыми он  разбрасывался  с
широтою  "русской души". После его смерти,  тот дар  Божий был  раздроблен и
унаследован нами - его потомками, но не комплексно, а фрагментарно.
     Теперь наша задача заключалась в том, чтобы развить эти таланты, подняв
их   до   верхнего   уровня  человеческих   возможностей.  Так,  видимо,   и
осуществляется, по замыслу Бога, селекция качеств души и тела в определенной
генетической  цепочке.  Она   происходит  через   последовательности  этапов
интеграции  и дезинтеграции.  Сергеев-старший  слишком многое собрал в  себе
одном,  но  затем  распределил  все  это между  нами.  Саша  утверждал,  что
способности  даруются Богом или Дьяволом под исполнение определенной миссии,
поручаемой избраннику.
     Сергеев-старший, конечно, не был злым человеком, но обладал беспощадным
на выявление "голой правды" зрением. Он умел и любил наблюдать  за жизнью, с
благодарностью   воспринимал   импульсы  откровений,   которые  дарили   ему
окружающие.  Творческое  восприятие  и  воображение  дорабатывали  структуру
цельного образа, но первый  "выстрел" делали, конечно, сами люди, попадающие
в  поле  зрения творческой личности.  Тем питалась его проза и  незатейливая
поэзия.
     Безусловно,  как  и  всякий  мужчина, он  с  любопытством  и  восторгом
наблюдал за тем,  как некоторые дамочки с явной переоценкой своих достоинств
"спешили выпрыгнуть из собственных трусов" на глазах у восторженного народа.
Тут  он  ликовал,  спеша  запечатлеть  такой  "процесс".  Больше  всего  его
забавляло то, что кондовая тупость  человека проявлялась, главным образом, в
совершенной неспособности критически  оценивать свои недостатки. Откровенная
дура  имела  своеобразную  "защиту"  от  критики,  от  внутренней  и внешней
цензуры, что  усугубляло  ее примитивность.  Она же  не ведала,  над  чем ей
необходимо работать - она была уверена, что представляется окружающим "самим
совершенством! А над  ней в действительности откровенно потешались, славя ее
за спиной  колкостями и пародиями. Никто и ничего в глаза не говорил, потому
что это был бы "vox clamantis in deserto" - глас вопиющего в пустыне!
     Александр-младший,   видимо,   лучше  меня  и  Дмитрия   разбирался   в
"творческом  процессе",   а  потому   с   уверенностью  утверждал:  его  дед
ориентировался на "Инь" и  "Янь"  (на мужское и  женское),  заложенное в его
душу и плоть. Отсюда исходила "рисовка" образов - их сущности и формы. Через
такое сито он фильтровал сложный и простой жизненный выбор. Так он определял
достойную для  его  привязанности  женщину или верного  друга-мужчину.  Саша
привел для примера один стишок "старика-учителя", своего деда-балагура:
     Женское тело
     ужасно потело
     от ожиданий
     плотского дела!
     Ты же, соколик,
     муж-алкоголик,
     мечту разбиваешь,
     себя отвращаешь
     от вещего дела,
     от липкого тела,
     которое долго
     и верно "хотело"
     взяться рукою
     за прочное тело!

     Художественное  воплощение деда  по  смелости было близко к  тому,  что
выделывал   Генри  Миллер  с  героями  своих  романов.  Естественно,  что  в
рассуждениях мужчин "за женщину" всегда кроется казус,  творимый собственным
"Инь"  и "Янь". В дикой городской  и сельской природе женщина питается  иной
логикой. Но мужчине-писателю удобнее оперировать фантазиями своей внутренней
женщины.  Вот почему,  например, Миллер позволял  себе, может быть,  слишком
жестокие  скабрезности.  Он  вкладывал  в уста  героинь метафоричность своей
вымышленной женщины, воспитанной  на "панели" мужской  души:  "Мне  плевать,
сколько  женщин ты драл, я хочу,  чтобы  ты драл меня, драл спереди и сзади,
драл,  драл  и драл. Мне это  в  охотку, слышишь  ты?" Ну, и  совсем мужская
логика  выпирает из  таких афоризмов: "Я хочу, чтоб ты оторвал его, пусть он
останется  во  мне".  Все  женщины   по  Миллеру  -  а  я  подозреваю  и  по
Сергееву-старшему  - "в охотку" приближались по  темпераменту похотливости к
Великой и Неповторимой Мессалине - Королеве Проституции! Такие уж у их "Инь"
и  "Янь"  были  представления  о   темпераменте,  о   сексе,  о  животных  и
человеческих чувствах. Древние  латиняне говорили  со знанием дела: "Lassata
viris necdum satiata recessit  -  Ушла,  утомленная мужчинами, но все еще не
удовлетворенная". Этим  двум чудакам хотелось встретить именно такую женщину
для того, чтобы постичь  и удовольствие и  позор своих "Инь" и "Янь". Только
так и должны уживаться в мужчине, вместе - садизм, выставляющий свой жесткий
член от маскулинности, от Дьявольщины, и мазохизм, протягивающий нежную руку
к "горлу" мужской эротики, вдохновленный Божьим Словом о любви к ближнему.
     Однако Саша утверждал, что Сергеев-старший,  разделяя  по  главной сути
взгляды Генри Миллера, все  же оставался индивидуумом и  творческих  копий с
него  не  писал. Он  был уникален хотя бы потому,  что  мало людей с особым,
высоким врачебным откровением  (уровня доктора  медицинских наук) бралось за
художественное воплощение очень специфического научного поиска. А только так
и  надо  понимать  творчество  Сергеева-старшего: он  же всегда  и  во  всем
оставался экспериментатором. Конечно,  врачей-литераторов было много  (можно
вспомнить для примера Антошу Чехонте!), но то все были неучи в медицине,  не
владевшие  культурой  научного  поиска.  Они  через "черный  ход" литературы
убегали из своей, как принято  теперь говорить,  основной  профессии, потому
что были случайными  людьми  в  ней. Саша считал, что  сам Бог  или  Дьявол,
находя себе  адептов среди землян,  поручали  им определенную миссию "вещего
слова".  Писатель  должен уметь слушать голос  своего Властелина, записывать
его  слова,  не  внося  отсебятины,  скрупулезно  претворяя  в  жизнь логику
"Верховного  Цензора"!  Итак:  "Vivat  academia,  vivant  professores"  - Да
здравствует университет, да здравствуют профессора"!
     Мое воображение повело в сторону путаных генетических тропинок: я вдруг
вспомнил о  нескольких своих предках, о которых мне было известно кое-что по
запискам, оставленным отцом  в богатом литературном  архиве. Бабка по отцу в
первом браке была за морским  офицеров  царского флота  - Сергеем Голинским,
служившим  на  Балтике, в 14-м экипаже.  Его  старший брат - Павел Голинский
служил  сперва в Ревельском полуэкипаже, затем был  произведен из мичманов в
лейтенанты  и  проходил  службу последовательно в 18-ом,  17-ом  и Сибирском
экипажах. Оба  брата  были артиллеристами. Сергей  Галинский  какое-то время
сотрудничал  с  изобретателем   радио  знаменитым  Александром  Степановичем
Поповым, когда тот с 1883 по 1901 годы преподавал в Минном офицерском классе
в Кронштадте. Но с этой биологической полочки  моему отцу  не достались гены
морских  офицеров,  ибо рожден  он  был  уже  во  втором  браке его  матушки
Александры с  инженером  завода,  выпускавшего телефоны  и  радиоаппаратуру.
Однако смычка с радио все же оставалась. Вся семья жила сперва в Кронштадте,
а потом на  Васильевском острове в Санкт-Петербурге. Но ведь бабка  моя была
дочерью  морского офицера - хотим мы  этого или  не хотим,  но специфическая
психологическая аура действовала на меня и впрямую и косвенно.
     Новый  генетический  подзатыльник  пришелся  на  мою  буйную  головушку
рикошетом еще  на одном витке  родословной:  уже после переворота 17-го года
дядей  моего  отца  оказался  довольно  известный  советский  адмирал  Павел
Сергеевич Абанькин.  Меня озадачивало, прежде всего, переплетение  имен этих
трех моих предков - везде фигурировали единые позывные - Сергей и Павел. А у
Бога ничего попусту не происходит! Известно ведь каждому еще из Евангелия от
Иоанна: "Вначале было Слово,  и Слово было у Бога,  и  Слово было Бог".  Эта
формула   -   всего   лишь   свидетельство    единой   поведенческой   ауры,
распространенной на  мою семью, на меня лично. Сомнений в том  нет  никаких!
"За  то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал
имя Мое" (Псалом 90: 14).
     Еще одно  прорицание - единое покровительство Петербургского Оракула. К
примеру, Глеб Евгеньевич Котельников (1872-1944) родился в Санкт-Петербурге,
затем семья  переехала в Полтаву. Но в 1910 году, уже уйдя в запас из Армии,
Котельников   возвращается    под   покровительствующий   "зонтик"   Оракула
Петербургского, работает здесь профессиональным актером. Но Бог сподобил его
и,  став свидетелем гибели  авиатора Л.М.Мациевича,  он создает свой зонтик,
называемый теперь парашютом,  запатентованный 3 января 1912 года во Франции.
В Петербурге Котельников долгое время жил на 14 линии Васильевского  острова
в доме 31-33.
     Адмирал Абанькин происходил из Донских  казаков,  родился он 5 сентября
1902 года в селе  Лочково Рязанской  области, умер  15 августа  1965  года в
Ленинграде. Как не странно, становление  его морское крепко-накрепко связано
с  Санкт-Петербургом (Ленинградом),  где он учился и закончил  в  1927  году
Военно-морское училище  имени  М.В.Фрунзе  и Военно-морскую академию в  1937
году. Но  прежде он низко поклонился далекому  Северному сиянию.  В возрасте
восемнадцати лет  Абанькина включают в состав  Ямальской полярной экспедиции
по изысканию возможности соединения Обской  губы с  Байдарацкой губой  через
полуостров  Ямал в его  средней  части  по озерам и рекам,  впадающим в ту и
другую губу. Кстати, выбрал его кандидатуру Микоян, бывший тогда  секретарем
крайкома на юге республики. И  выволок он его на свет Божий, как молодого, а
значит здорового в политическом и медицинском плане коммуниста, обучающегося
еще  к  тому  же  морским  наукам  на втором  курсе Ростовского  мореходного
училища.  Уже по  этой причине нельзя считать  действия  большевиков  сплошь
неразумными, непрагматичными. Прорытие канала через Ямал могло дать заметное
продление  навигации   по  Северному   пути.  Такой   проект  выдвинули  еще
специалисты   гидрографы   в   царские  времена,   приложил   к  нему   руку
Ю.М.Шокальский  -  известный  ученый  географ,  исследователь  Севера.   Его
"Справочной книжкой для путешественника", вышедшей в свет из под пера группы
авторов, будут пользоваться и члены памятной экспедиции.
     Значение освоения  Севера было настолько  важным делом для  республики,
зажатой  в тиски  военной  блокады,  что  сам  Ленин  пристально  следил  за
организацией экспедиций. Удостоился и молодой комиссар  зимовья  -  Абанькин
П.С. беседой с вождем  мирового пролетариата.  Ленин для начала устроил  ему
разнос  за  то,  что  комиссар  не  изучил  досконально личные  дела  членов
экспедиции - "сплошь  царских ученых". Поостыв несколько (головные  боли уже
начали  мучить  вождя  -  болезнь,  а  за  ней  и смерть, скреблись  в двери
Кремлевского кабинета!), Ленин дал четкие указания, как  организовывать дело
и   кого   в  первую   очередь   расстреливать,   окажись  поблизости  банды
белогвардейцев, прячущиеся в Северных поселениях, в тундре. Слава Богу,  что
не пришлось 18-летнему парню поганить душу расстрелами.
     Потом, уже  под финал  жизни,  когда  звезда  его  карьеры основательно
закатилась, - полный адмирал после  напряженной работы  в должности  первого
заместителя Министра  Военно-морского  флота  СССР был опущен до  начальника
Управления  гидрографии   -  Абанькин  напишет  статью  о  Ю.М.Шокальском  в
Географическом сборнике  (Х11  номер за 1957 год), в которой,  безусловно, с
трепетом в сердце немного вспомнит о годах молодых. Однако память  в большей
мере будет тянуть  адмирала к летописи  о  работе  иного масштаба,  накала и
напряжения  - к  работе  в течение  семи  лет  в  Наркомате  ВМФ.  Этот этап
ответственной службы проходил для него  намного интереснее и в  большей мере
соответствовал его  истинным способностям и знаниям.  Тогда трудился  он под
руководством  министра  Военно-морского  флота СССР, Героя Советского Союза,
адмирала Ивана  Степановича Юмашева, с которым был  связан прочной  и доброй
дружбой еще по службе Тихоокеанского флоте.
     На Дальнем Востоке Абанькин в звании контр-адмирала командовал Амурской
военной  флотилией  в  трудные  предвоенные   годы,  когда  было  необходимо
создавать ответственное боевое подразделение, преграждавшее дорогу аппетитам
японцев.  Во время войны  молодому  адмиралу  придется  командовать Онежской
военной  флотилией,  где решались уже исключительно  боевые,  наступательные
задачи  в  тесном   взаимодействии   с  сухопутными  войсками.  Здесь  будет
осуществлено много интересных операций, об одной из них Сергееву рассказывал
капитан  первого ранга Р.Митурич,  командовавший тогда канонерской лодкой No
11 - речь шла  о лихих делах по прорыву сильно укрепленной обороны  финнов в
районе Важерокса во взаимодействии с 368-й стрелковой дивизией 7-й отдельной
армии.
     Адмиралу Абанькину  был свойственен академизм, его даже иногда называли
адмирал-инженер, потому что любое  свое командное  решение  он  соотносил  с
тщательным расчетом  сил и средств. Такие  качества,  наверное, определялись
его личностными качествами -  например,  способностью к напряженной  учебе и
творческому  осмыслению  преподаваемых  дисциплин,  уроков жизни, боевого  и
управленческого  опыта. Недаром училище  Фрунзе и  академию  он  закончил на
"отлично", за  что  был  награжден именным  кортиком офицера  и командирским
биноклем.  Эти  качества  помогали ему  успешно решать  задачи  кропотливого
обучения личного состава морской  науке, выполнения огромной организаторской
работы Амурской и Онежской флотилий, обеспечившей им высокую боеготовность в
ответственные периоды.
     Те  же  качества  пригодились  и  на  посту  начальника  Военно-морской
академии  им.  К.Е.Ворошилова.  Но  плодами  его  трудов  в  известной  мере
пользовались  его  последователи,  сменившие адмирала на  командных  постах.
Командующие Амурской и Онежской флотилий стали Героями Советского Союза, и в
том была заслуга и  прежнего командира. Абанькина же очень  скоро забрали на
работу в  Наркомат военно-морского  флота.  У  молодого адмирала  были  свои
протеже -  начальник Генерального штаба ВМФ, Адмирал флота, Герой Советского
Союза,  член корреспондент Академии Наук Иван  Степанович  Исаков, оценивший
таланты  молодого адмирала.  Благосклонен к нему был и Нарком ВМФ  - Адмирал
флота Николай Герасимович Кузнецов. Правда, звания Героев Советского Союза и
большие звезды на погоны придут к ним позднее -  после войны. Но у Кузнецова
будут взлеты  и падения  такого масштаба,  от которого  у обычной, заурядной
личности отлетела  бы  напрочь голова. У Абанькина с  Кузнецовым пересеклись
пути еще в Училище имени Фрунзе: только  Кузнецов  был курсантом  последнего
курса  и командовал взводом, в котором служил Абанькин, но  это не мешало им
строить добрые отношения,  тем более, что Абанькин был бессменным секретарем
партийной организации факультета.
     Сам   Павел  Сергеевич  с  огромной  долей   юмора  рассказывал  своему
племяннику Сергееву,  как  он  явился после экспедиции на  Ямал поступать  в
Морскую  академию   по  рекомендации  Краевого  Комитета  партии.  Комиссар,
"опаленный студеными северными ветрами", приехал помогать военному ведомству
решать  государственные   задачи   подготовки  командиров,   преданных  делу
большевистской партии.  Примерно с такими откровениями  неотесанный  болван,
имеющий  за  плечами   церковно-приходскую  школу,   да  два  курса  средней
Ростовской   мореходки,  явился   к   кастовому  адмиралу   царского  флота,
перековавшемуся  в  годы  Гражданской  войны  и  командовавшему  в  то время
Военно-морской  академией.  Адмирал  не  упал  в  обморок  от  пролетарского
нахальства даже тогда, когда комиссар  присел на край  его  рабочего стола и
раскурил трубку, но задал только один вопрос - "Какое военно-морское училище
комиссар до  того закончил  и  каким кораблем  командовал"? Финал беседы был
прост -  комиссару, преданному партии большевиков,  было  предложено  прежде
попытать  счастье в поступлении в  Военно-морское училище, а уж потом, через
десяток - другой лет, приходить в академию.
     Бог благоволил комиссару, хотя тот и был заряжен  красной дьявольщиной:
через   подготовительные   курсы,   куда   с   большим   напрягом   попадали
большевистские  выскочки  тех лет,  он оперился  -  затем  с  блеском прошел
обучение  на морского офицера. Годы учебы в Ленинграде много дали выходцу из
ростовских казаков,  смело игравших в морские игрушки там у себя - на Дону и
Черном  море. Будучи  уже курсантом первого основного курса Павел  Сергеевич
сумел  прихватить  толику  знаний  вольнослушателем   Первого   медицинского
института. К  медицине лицом его повернула судьба еще  в период комиссарских
будней в Ямайской  экспедиции. Местные народы верили в русского  человека, и
тем более в комиссара, как  в верховного шамана. Однажды  ночью его разбудил
вопль аборигена, примчавшегося из тундры на оленьей упряжке за  комиссаром -
в стойбище трудно рожала его жена. Комиссар оказывается по его представлению
был единственным  человеком, который мог  и  должен  был  спасти страдалицу.
Пришлось ехать!
     Истошные  крики  женщины  во время  родов  выдерживает даже  не  каждый
профессионал, врач, но в данном случае отступать было нельзя. Комиссар - это
последняя инстанция, а дальше  путь  шел только  к  Богу! Восемнадцатилетний
неуч с пламенем  большевика в  груди нашел правильное решение: стойбище было
мобилизовано на решение  сложной  задачи -  одни накаливали  камни в костре,
другие таскали воду  и заполняли ею большую бочку,  затем раскаленные  камни
погрузили  в  воду  и таким образом довели  ее  до приятного тепла. Роженица
взирала  на  подготовительные  манипуляции  с  нескрываемым  ужасом,  но  ни
комиссара, ни мужа нельзя было ослушаться. Женщину погрузили в теплую воду -
может быть, она  впервые  в  жизни помылась и обеззаразила  кожные  покровы,
расширились сосуды, успокоилась вегетатика. Процедура принесла поразительный
эффект:  роды прошли благополучно, малыш  остался жив, получив в награду имя
комиссара  - Павел. Слава  о великом  лекаре  распространилась  моментально:
местные женщины  стали считать за великую честь рожать под предводительством
комиссара Павла.  Часть женщин  и девушек,  естественно,  с согласия мужей и
родителей, копила желание и забеременеть от комиссара, но эта страница жизни
на севере осталась за семью печатями.  Даже своему племяннику Сергееву Павел
Сергеевич не исповедовался на счет амурных дел.
     Я прервал свои  воспоминания, поскольку меня остановила простая  мысль:
отец говорил мне, что у Павла Сергеевича была жена из ростовских казачек, но
она утонула, купаясь в Дону, погубив  и дитя, которое носила под сердцем уже
восьмой месяц. Наверное такая  психологическая травма оставила свой след - в
дальнейшем он вовсе не  захочет иметь детей,  но с  большим вниманием  будет
относиться к своим племянникам,  выделяя среди них почему-то моего  будущего
отца. Но  развитие загадки заключалась в том,  что и Сергеева-старшего  тоже
примет  в свои объятия водная  стихия, только не Дон-злюка,  а могучий Тихий
океан!
     Павел Сергеевич прослушал  два  курса  наук  в медицинском институте, и
Сергеев  отмечал, что знания его по  анатомии даже через двадцать лет  будут
достаточно прочными для  любителя,  а не профессионала, разумеется.  Но даже
первичными знаниями он умел пользоваться по назначению и, со слов отца, спас
его  от  верной  гибели  от  туберкулеза   в  детском   возрасте.  Бесспорно
справедливы слова Святого Иоанна Богослова: "Блаженны те,  которые соблюдают
заповеди Его, чтобы иметь им право на дерево жизни и войти в город воротами.
А вне - псы и чародеи, и любодеи и убийцы, и идолослужители и всякий любящий
и делающий неправду" (Откровение 22: 14-15).
     Первым  местом  его службы был линкор  "Червона Украина",  где  молодой
лейтенант  командовал одной  из башен  главного калибра.  Но  развлечения со
стрельбами  из главного калибра продлились недолго -  помешал Нарком обороны
К.Е.Ворошилов. Он  издал приказ, обязывающий собирать всех молодых, здоровых
офицеров под знамена создаваемой морской авиации. Абанькину и здесь помогали
недюжинный характер  и  отменные  умственные  способности - скоро  он станет
военкомом  Военно-морского  авиационного  училища,  что  равнялось  примерно
званию генерал-майора.
     Однако  море  звало,  и воспользовавшись товарищескими  связями военком
авиационного  училища  в виде исключения  получает  возможность поступить  в
Военно-морскую академию, которую заканчивает с отличием в 1937 году, правда,
при этом титулярные ранги оказались сниженными  до капитана третьего  ранга.
Но уже  в  1939  году он  становится  членом Военного  совета Тихоокеанского
флота, которым командует адмирал И.С.Юмашев...
     Но стоп, воспоминания! Вдруг мое внимание приковал подозрительный шум -
словно  кто-то  пытался  продраться  через  заросли  и  изучить нашу  тайную
стоянку. Шумы борьбы с растительностью надвигались слева. На всякий случай я
перезарядил  и  проверил винчестер, словно специально оставленный на крайний
случай  в  каюте  разумным  человеком,  привыкшим  к  двойной  подстраховке.
Безусловно, в  наших  интересах  было бы  обойтись  без канонады,  но всякое
бывает - порой обстоятельства  навязывают  "решительные  действия".  Капитан
тоже приподнял  голову  -  оказывается, у  него  был  сон  профессионального
охотника-волка. Из кустов дружной стаей выпорхнули огромные туканы и большие
гокко - это они пытались поживиться отходами нашей  стоянки, но, может быть,
как раз гробовая тишина, наша затаенность их испугала, и мудрые птицы решили
улететь по добру -  по здорову. Через некоторое время шум повторился, но был
он белее нежным: по специфическим звукам, почти  одновременно с капитаном, я
распознал  вторжение ошейникового пекари. Он кому-то с большим удовольствием
подавал специфические кабаньи сигналы. Видимо, на бережок явилась влюбленная
парочка  местных кабанов, а может быть и  обширное поросячье  семейство. Вот
кто, оказывается спугнул  любопытных птиц.  Но мог нарушить тишину и  другой
хищник  - прекрасный ягуарунди, местные  его называют эйра, а  по  латыни он
обзывается Felis yaguarundi. Итак,  тревога  оказалась ложной,  и напряжение
спало... Можно было вновь окунуться в воспоминания.
     В Санкт-Петербурге в архиве Сергеева-старшего я нашел много  записок об
адмирале:   вездесущий   племянник  словно   пытался   быстрее  и   побольше
зафиксировать воспоминаний своего  славного  родственника  о тех  временах и
нравах. Он  понимал,  что общественная память не  всех  награждает долгой  и
прочной лаской. Его  и  меня сильно озадачивал тот восторг,  с котором  даже
серьезные  специалисты муссируют  тему - "роль  Н.Г.Кузнецова  в становлении
отечественного   флота".  Слов  нет,  Николай  Герасимович  был  незаурядной
личностью,  но не  в одиночку же он  собирал флот,  а тем более, насыщал его
современными  кораблями,  оружием.  В  таком  сложном  процессе  действовали
"винтики"  и "шпунтики", да, пожалуй,  и "мощные шестеренки", без которых не
было бы  положительного  результата. Такое  же  отношение должно  быть  и  к
ошибкам и просчетам этой замечательной личности.
     Лично мне, еще в  годы  обучения в  различных  школах морской пехоты, а
затем  при освоении специальности боевого пловца, все  уши прожужжали о том,
как классно - комар носа не подточит -  грохнули итальянцы в 1955 году прямо
на  главном  рейде  Севастополя,   линкор  "Новороссийск".  Это  была  месть
итальянских  боевых пловцов  русским  за  победу  во Второй мировой войне  -
итальянцы не  хотели, чтобы их бывший  линкор достался большевикам. Командир
итальянских боевых  пловцов  князь  Боргезе поклялся  исполнить месть, и  он
справился с задачей. Самое страшное, что действия нашего командования, в том
числе,  и  героического  наркома  Н.Г.Кузнецова,  были  до  отвратительности
бездарными. Вместо того,  чтобы  дать полный вперед  и высадить  корабль  на
мель, тем  самым спасти сотни молодых жизней, большие командиры теряли время
и дождались того момента, когда судно совершило переворот оверкиль. Выполняя
бездарные  команды,  матросы стояли  по  боевым  постам,  задраив переборки.
Долгое время раздавалось перестукивание людей, заживо погребенных под водой.
Это было позором флоту  России - подтверждением самомнения и организационной
бездарности крупных  морских начальников,  во  главе  которых  стоял адмирал
флота, Герой  Советского  союза  Кузнецов.  Теперь уже  Н.С.Хрущев снимал  с
должности  Кузнецова. Сталин,  без сомненья, выбрал бы иную меру наказания -
расстрел,  причем, массовый!  А  так прославленный  нарком был разжалован до
вице-адмирала.
     Весной 1956  года Министр обороны  маршал Г.К.Жуков (тогда Министерство
военно-морского  флота  было  упразднено и соответствующие  службы  вошли  в
состав Министерства обороны  на правах Главного управления ВМФ) издал приказ
об организации специальных сил  военно-морского флота, способных бороться  с
диверсантами-подводниками и выполнять  самостоятельно диверсионные задачи во
вражеском  тылу.  Но  до таких  решений мог, обязан  был, додуматься главком
военно-морского флота и самостоятельно.
     Я вспоминал ряд  художественных  зарисовок тех лет, в которых  мой отец
вполне  доходчиво  описывал  жизнь  больших  начальников.  Он был  очевидцем
служебных  и душевных терзаний некоторых из  них.  Я  раскопал  в  памяти  и
обобщающие замечания на  сей счет.  Страсть  к препарированию  тела  событий
реализовывалась с помощью чувственного восприятия наблюдателя, а последующее
восстановление  целостности  образа происходящего наверное  осуществлялось в
большей мере за счет воображения. Вот вам и экзистенциализм чистейшей воды -
использование  двух его  ипостасей.  Но  в  обоих  случаях все  же  работало
интуитивное  мышление, загруженное  личностными  особенностями  наблюдателя,
причем, полет мысли, скорее  всего, был сродни методу Фридриха Ницше, нежели
Гуссерля  или Сартра. Но действовали и  их замечания  относительно того, что
образы всегда лишь суть копии - более или менее точные дубликаты явлений, но
не сами явления в чистом виде.
     Мой  отец,  скорее,  выступал в  таких  делах  в  роли слишком заумного
патологоанатома,  терзающего  большим  и  малым  хирургическим  ножом  плоть
покойника  ради  установления,  так называемого,  объективного  диагноза. Но
диагноз-то,  даже  посмертный,  даже на секционным столе и в гистологическом
срезе,  -  лишь "дубликат"  внешней  стороны дела. Слабость проникновения  в
Божественное   становится   наиболее   очевидной   тогда,   пожалуй,   когда
патологоанатом,   насладившись  экзекуцией  тела  покойного,  зашивает   его
наглухо, предварительно  побросав в алчущую подобия грудную клетку и брюшную
полость "истерзанный ливер". Упакованный саквояж содержит только былое, а не
настоящее  и, тем  более, не  будущее  -  все это так далеко  от  абсолютной
истины! Душа же  уже отправилась в далекое путешествие, плоть будет  дотошно
усваиваться червями и микробами, а  затем трансформироваться в новые  тела -
животных и человеков!
     Но  вернемся,  однако,  к  нашим  баранам:  трех  адмиралов  пристально
рассматривал  мой  отец.  Первый  -  легендарный   Н.Г.Кузнецов:   "успешно"
командовал  соединением испанских повстанцев, но  все восстание провалилось!
Командовал Черноморским и Тихоокеанским флотами, но лично не участвовал ни в
каких  сражениях.  Это вам  не  адмирал Ушаков,  добывавший  победы, стоя на
мостике  под  градом  пуль, картечи  и  крупных  ядер.  Это  не  легендарный
подводник Александр Иванович Маринеско, которого Гитлер возвел в ранг своего
личного  врага и  врага всей нации  после того,  как  строптивый  для своего
начальства подводник уложил на дно Балтийского моря чванливого "Вильгельма".
За одно с кораблем нашли здесь себе могилу многие асы германского подводного
флота. Только одной такой  удачной торпедной атакой Маринеско вывел из строя
десятки подводных лодок,  выбив  из боевых рубок  этих  грозных акул  лучших
командиров. Тем не менее, Главком родного флота не сумел защитить от нападок
истинного  героя-подводника. Он отдал  его на  растерзания  замполитам  ВМФ.
Николай Герасимович Кузнецов  получил "горячие  аплодисменты" и звезду Героя
при жизни,  а  А.И.Маринеско  только  после  смерти!  Последние  годы  жизни
знаменитого подводника  были  адом,  насыщенном нищетой и несправедливостью.
Главком  же,  даже  будучи  в глубокой  опале, все  же не был  лишен  самого
необходимого для сносной жизни.
     Снимая первый раз Кузнецова с должности Министра Военно-морского флота,
Сталин  в  большей  мере  руководствовался  желанием  задать обычную  трепку
слишком загордившемуся  красавцу адмиралу, который, по мнению  вождя,  забыл
кто  здесь "пахан", а  кто  "мальчишка", "шестерка". А он действительно  был
красавец, игравший под аристократа, он даже стал успешно изучать французский
язык, что  добавляло  адмиралу  шарма.  А  Сталин был маленьким,  тщедушным,
конопатым упырем, плохо говорившим даже по-русски. Как же не отыграться хотя
бы в  малом  -  Сталин  должен  был остаться Сталиным  -  вождем, отцом всех
народов, спасителем! Да, кроме того, приспело слияние морского и сухопутного
ведомств, а  Кузнецов  сопротивлялся, бурчал, надувал  эффектные губы - надо
поставить на место "флотоводца"!
     После смерти Сталина, уже будучи главкомом ВМФ Н.Г.Кузнецов по старинке
будет отыгрывать роль  аристократа, а не флотоводца -  его  будет  тянуть на
"скользкий  паркет", а  не на шаткую  палубу  кораблей. К сожалению, в таких
условиях  быстро  пропадает качества  бойца,  хищника, морского пирата,  как
Маринеско,  Ушаков,  Нахимов,  Нельсон. Вот  тогда  и  начинается разложение
боевого  стратегического  и  тактического  мышления,  но  появляется  талант
приспособленца-царедворца.   Начинают  отметаться  талантливые  личности   и
перспективные идеи.  Пропускается  мимо ушей  информация разведки  о быстром
развитии за рубежом специальных подразделений, маленьких субмарин, способных
эффективно  топить  зазнавшихся  акул.  Тогда и возникает неожиданный  взрыв
флагманского линейного корабля прямо на глазах у раскрывшей от изумления рот
Отчизны, да у злорадствующего потенциального противника.
     Мой  отец  делал  неожиданный  вывод:  Флотоводец  должен  быть  боевым
командиром,  а   не  зазнавшимся  царедворцем;   личностью,   находящейся  в
безусловных ладах  с  Оракулом Отечества,  если  уж  не  с самим Богом;  его
невестой и женой должна быть "жажда и привычка победы".
     Иван  Степанович  Юмашев имел  грузинские корни и судьбу успешного юнги
еще  царского  флота,  сумевшего  за  счет природного  дара  достичь  уровня
Командующего Тихоокеанским флотом. Естественно, его выдвижению помогли тоько
революционные  преобразования,  да  еще  та чистка,  которую устроил военным
кадрам большевик Иосиф. Большинство  времени он проводил на боевом посту, на
корабельном  мостике,   норовившем  выскользнуть  из-под   ног  под  ударами
штормовой стихии.  От  боевого одиночества  и штормового холода он отмазывал
себя  коньяком, но при этом продолжал  верно нести службу  на  море, а не на
паркетах.
     Я пытался прочувствовать личность этого человека уже после его смерти -
долго  рассматривая   бюст  адмирала,   воздвигнутый  над  его  могилой   на
Серафимовском кладбище в Санкт-Петербурге. Мощное, мясистое лицо  (при жизни
Иван  Степанович  весил  более ста двадцати  пяти  килограмм, с ним  пытался
соревноваться Абанькин - но  ему удавалось  дотягивать  только до  ста  пяти
килограмов), чуть приопущенное лицо со взглядом, направленным, скорее всего,
себе под ноги  (вещая задумка  скульптора!), тугой стоячий воротник  мундира
старого образца  и Звезда Героя Советского  Союза,  расположенная  на  груди
очень  близко  к  шее,  -  это  была  поведенческая  метафора,  втиснутая  в
скульптурную эпитафию, оставленную на память потомкам. Да он всегда выглядел
атлантом, подпирающим тяжелый портал государственного здания. Но его  участь
-  быть  снаружи этого  здания,  охранять  его Тихоокеанские  границы,  а не
мельтешить на кремлевских банкетах, не участвовать в дворцовых интригах, для
которых  необходимо  знание  французского  языка  и умение подстилать "шкуру
убитого  льва" под  ноги  своего покровителя с сочной,  но  глупой  кличкой,
скажем, Молотов!  Адмирал  должен плавать  на кораблях,  защищая свою Родину
грудью.  А содержимое  грудной  клетки при этом можно защищать  от  простуды
коньяком или ромом - это  уже никого  не  касается! Но:  "Homo proponit, sed
Deus disponit -  Человек предполагает, а Бог  располагает". Белых  и черных,
красных и зеленых,  правых  и неправых месила  стихия, тасовала, выдвигала и
задвигала. Такова была воля Божья!
     Дядя  рассказывал, что  ему приходилась довольно долго катать  Министра
ВМФ вокруг Кремля, при открытом окне автомобиля для того, чтобы хоть  как-то
выветрить дурман алкоголя, сковывающий разум  адмирала  из народа,  которому
надлежало докладывать ЦК Партии о военном строительстве. Когда Сталин снимал
его с высокого поста, то так и сказал: "Извини,  адмирал, ты  хоть и грузин,
хоть и друг мне, но я должен тебя снять!" Адмирал и  не думал сопротивляться
- хотя он не ведал, что существует "Lex talionis - Закон равного возмездия",
оставалась  надежда  на новое прикосновение к родной  стихии -  появится под
ногами капитанский  мостик, нагрянет шторм, риск.  Но  то была ностальгия по
прошлому  -  командующий флотом  должен идти в  ногу со временем.  Юность не
возвращается!  И.С.Юмашева  перевели в  Ленинград на  почетную  должность  -
начальник Военно-морской академии имени К.Е.Ворошилова.
     Оторвал  меня  от посторонних мыслей  отдаленный,  чуть слышный  звук -
свидетельство   риска!  Звук  приближался,  над   зарослями  заворчал  мотор
вертолета -  но вертолет не  завис и не  спикировал. Он показал  свое  брюхо
совсем низко над зарослями: вертолет был военный, и совершала  боевая машина
облет почему-то именно этого района. Что это значило? Могло быть совпадение,
мог быть  прицельный поиск, возможна  подстраховка "своих"? Голову  поднял и
насторожился  мой  капитан  - его тоже  беспокоил прилет "вертушки". Здорово
будет, если сейчас начнется десантирование группы захвата!
     Но  ничего страшного не произошло: вертолет так же  неожиданно и быстро
скрылся,  как  и  прилетел.  "Береженого  -  Бог  бережет!"  Наш  катер  был
основательно   запрятан  под   нависающими  кустами  и   другой  тропической
растительностью - мы вели жизнь мудрого змея. Мозг вытолкнул пинками под зад
из темниц  памяти  еще один  латинский афоризм, очень  подходящий к  данному
моменту:  "In  pace  leones? in proelio  cervi  - Во  время  мира -  львы, в
сражении - олени".
     Я мог продолжить свои размышления, с ними время бежало гораздо быстрее,
а до кромешной  южной ночной тьмы оставалось уже и не так долго... На чем же
я  остановился?..  Ах,  да,  вспомнил...  Адмирал  Юмашев обладал  идеальной
способностью выбирать верных помощников, не по делам питейным, не в качестве
собутыльников,  а  по основным, воинским,  обязанностям.  Адмирала Абанькина
Павла Сергеевича он хорошо знал еще по Тихоокеанскому флоту. Знал, что Павел
- это кифа, камень, на который можно громоздить  любую нагрузку.  Вот почему
он назначил  его своим  первым  заместителем, и тот  волок  тяжелейшую  ношу
стоически - он отвечал и за кораблестроение и за вооружение и еще за многое,
что  потом  стали  тянуть восемь заместителей Главкома. Абанькин был намного
моложе Юмашева,  а потому работоспособнее, и,  самое главное, он представлял
собой  уже  иную  генерацию  военных - более образованных. К  нему подходили
мудрые слова: "Mutantur  tempora et nos mutamur in illis - Меняются времена,
и мы  меняемся вместе с ними". Именно в эти послевоенные годы,  когда страна
несколько оклемалась от  разрухи были заложены  перспективные типы кораблей,
разработано,  опробовано  и  поставлено  на поток  перспективное вооружение.
Задел  был  основательным,  но  результатов  плеяда  работников  того  этапа
руководства флотом, не успела дождаться - грянули новые кадровые передвижки.
     Сняв  Юмашева,   Сталин  вернул  на   прежнее   место   Кузнецова  -  с
психологической  точки  зрения, это была  ошибка.  Но  сатрапа  судит только
время, эпоха,  а не  отдельные человеки.  Любая  власть - от Бога, только  в
одних случаях, она  во славу человеку,  а в других  - ему на горе. Кузнецов,
при всех  его  достоинствах, был "подранком", человеком, участь  которого  -
теперь весь остаток жизни переживать невроз "крушения". А во времена Сталина
"крушение карьеры"  ассоциировало  с  понятием  "физической  смерти". Боязнь
повторения  краха  делает человека трусом, превращает его в  приспособленца.
Кузнецов начал сводить счеты с "личными врагами": убирались те,  кто, по его
искаженному  мнению,  отступились от корпоративных связей,  и тащить под бок
команду  верных  холуев.  Известно:  "Parva leves  capiunt animos  -  Мелочи
прельщают  легкомысленных".  Трусость ведет  прямы  путями к  легкомыслию  и
авантюрам.  Когда  на рейде в Севастополе грохнули линкор, то оказалось, что
не было выставлено  заграждение, не  обеспечено  достойное охранение гавани,
где  толпились боевые  корабли, напичканные грозным  оружием и боеприпасами.
Хорошо, что  итальянские лягушки  решили отомстить только за  интернирование
своего  флагмана  -  они имели  возможность  заварить  страшно крутую  кашу,
угробить бессчетное число жизней моряков.
     Когда  первый  раз  Сталин  надумал "учить"  Кузнецова,  то он приказал
судить его офицерским судом за допущенные просчеты:  председателем того суда
был назначен Маршал,  Герой Советского  Союза  Леонид  Александрович Говоров
(1897-1955),  а   в  качестве  обвинителя  пришлось  выступать  и  секретарю
парторганизации наркомата адмиралу П.С.Абанькину.  Отказаться  от выполнения
поручения Сталина никто не мог, да этого и не надо было делать. Главное, как
представлял любой  разумный  человек, было говорить  правду, а  уж с участью
своей каждый  мужественный царедворец должен  мириться  самостоятельно,  без
рефлексии и обид,  не впадая в невротические реакции. Последнее у  Кузнецова
не  получилось:  можно считать, что  Сталин  был  талантливым  психологом  и
вовремя  заметил  потребность  в использовании  лечебной аверсивной терапии,
только  распорядился  он  ею  на  свой  азиатский  манер.  Однако:  "Не имея
гербовой, пишем на меловой"!
     Кузнецов своей "больной корпоративностью" одним махом угробил достойную
"команду"  - ближайших заместителей,  отвечавших  за вопросы вооружения. Они
тащили с ним и под его командованием ответственность за соблюдение воинского
долга:  всей честной компании  инкриминирован бездарный  обмен  секретами  с
англичанами. Ошибки могут быть у всех, но надо уметь их  признавать и, самое
главное, не считать себя светее папы римского.  Надо служить Родине, делу, а
не  своим амбициям. Любой развитый  психоневролог  скажет по такому поводу -
государственных мужей  подвела эпилептоидность,  незаметно соскользнувшая  к
очевидному  тормозному,  избирательному   и  локальному  очагу   возбуждения
интеллекта.   Личная   трагедия   группы   адмиралов   была   подтверждением
справедливости святой  истины: "Любящий душу  свою погубит ее; а ненавидящий
душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную" ( От Иоанна 12: 25).
     Так адмирал Абанькин оказался снова в Ленинграде в должности начальника
управления гидрографии ВМФ. Он не тосковал по карьере, но молодого адмирала,
безусловно, томило относительное безделье, ибо после былых нагрузок нынешняя
работа   казалась  ему  игрушкой.   Когда   же   Кузнецов   продолжил   свой
компенсационный  прессинг, Абанькин в  возрасте пятидесяти восьми  лет  и  в
звании полного адмирала ушел в отставку.  Он часто  говорил,  что его ошибка
заключалась в том,  что он  слишком спешил быть полезным флоту, а  надо было
немного  думать  и о  превратностях судьбы. Адмирал сожалел, что  вовремя не
защитил  диссертацию и  тем не обеспечил себе  возможность  на старости  лет
преподавать военные дисциплины в Академии.
     Сергеев-старший хорошо запомнил назидания близкого ему по духу человека
- в течение всей жизни он свято руководствовался принципом - каждый свой шаг
в   профессиональном   восхождении   подкреплять   не   только   позитивными
практическими  делами,  приносящими общую  пользу,  но и  успехами  научного
плана. Потому-то он так рано и стал доктором наук. Умер адмирал П.С.Абанькин
рано  -  в  возрасте  63-х  лет  -  скорее  всего,  от  ощущения  пустоты  и
вынужденного безделья, от созерцания  того  бардака, какой стал твориться на
флоте. Но впрямую его добил острый сердечный приступ, возникший неожиданно в
машине, по пути с дачи в Ленинград. Патологоанатомы разыскали в его миокарде
следы нескольких микроинфарктов, как  раз той давности,  которая приходилась
на период его работы в наркомате ВМФ.
     Такие люди были иной закалки - они  по-другому взирали на  земные дела,
по-своему  оценивали радость  и  горе, счастье  и несчастье! Их убивала либо
пуля  несправедливого  палача,  либо  сердечные болезни  -  профессиональные
убийцы тех, кто умеет трудиться с полной отдачей,  не взирая на самочувствие
и личные  интересы. "И если кто услышит  Мои слова и  не  поверит, Я не сужу
его: ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир" (От Иоанна 12: 47). Наверное
в их сознании слова - жизнь и служба - сочетались с понятиями Родина и Флот.
Отсюда берет начало  из  жизненная  позиция: "Nos  nobis cjnfligimus?  nobis
perimus?  tibi vincimus  - Сражаемся  и гибнем мы  для  себя, побеждаем  для
тебя".
     Мои  размышления   тянулись   дальше  и  дальше  -   по   тропам  чужих
воспоминаний, по закоулкам  жизни давно покинувших  бренный мир - теперь они
уже были не способны исправить что-либо в представлениях современных людей о
событиях минувшей  эпохи. Всю  правду  проглотили  архивы, но  когда  еще их
раскопают  и выведут обессиленную, ослепшую и  оглохшую  Быль, как  немощную
старуху подышать свежий воздухом перемен, на всеобщее честное рассмотрение!
     Биографическая  и  историческая  информация  шла  в  моей  голове,  как
телетайпная  лента,  с  которой  я считывал то, что мне было  интересным. Но
вдруг она  оборвалась на  каком-то факте,  точном по  форме, но неведомом по
чувству,   душевному    содержанию.   И    я    снова    вспомнил   исповедь
Александра-младшего. Он говорил,  что для написания романа  - естественно, в
духе  экзистенциализма   -   необходимо   основательно   "вогнать"  себя   в
определенное творческое  настроение.  Смергеев-старший  был,  без  сомнения,
человеком  настроения, но он умел руководить его протяженностью и качеством.
Эта  способность  помогала  ему  в  науке, но  еще  больше в  художественном
творчестве. Проверялось такое  свойство отношением Сергеева к женщинам: чего
греха таить, он был не постоянен в своих привязанностях, сильно огорчая этим
некоторых пассий.
     Саша заверил нас, что здесь  коварная цепочка тянется к первоисточнику.
А для того, чтобы понять  особенности этого "источника" необходимо взглянуть
хотя  бы  на копию статуи Матери всех Богов - богини Артемиды. Еще в  ???-??
????? ?о новой эры ее подлинная статуя помещалась в Храме Артемиды в Ефессе.
То  была богиня с семью молочными железами - изящными, цилиндрической формы,
с  прекрасно  оформленными сосками.  Все  это  удовольствие располагалось  у
богини на груди, там где у обычных женщин присутствовало только две молочных
железы.   Полагаю,   что   Сергееву-старшему  было  мало  двух,  пусть  даже
великолепно  оформленных,  сисек.  Ему,  видимо, не хватало  и  семи  -  ему
хотелось владеть восемнадцатью  сосцами! Отсюда  и перла, как на  буфет, его
мужская  похоть.  Вот  такой  эталон  у  него  был  -  что  тут   поделаешь!
Сергеев-старший  и от  Сабрины  сбежал  в  небытие  только ради  возможности
встретиться  в зазеркалье с многогрудой Артемидой.  Здесь,  нет  слов, Сашка
хватил через край,  хотя что-то справедливое  было  в его словах. Мой отец и
Сашин дед явно руководствовался простым латинизмом: "Interpone tuis interdum
gaudia curis - Перемежай иногда серьезный труд развлеченьем". Но, вообще-то,
говоря по правде, отменная женская грудь - это великое достояние республики.
Если сейчас  японские  умельцы вывели  квадратные арбузы, то им по  силам  и
женщину вывести с восемнадцатью  сосками!  А я бы первый записался в очередь
на приобретение уникума.
     Саша   поведал   нам,   что   метод   Сергеева-старшего  при   создании
художественного произведение был прост  "сюжет в сюжете".  Иначе  говоря, он
сперва  как  бы очерчивал почти тезисно  стратегическую  канву,  а уж  потом
тщательно ее детализировал  с помощью художественных  приемов,  показывающих
настроение, впечатление, воображение.  Можно сказать, что он  сперва обнажал
мысль, затем ее укутывал в обвертки из разноплановых чувств.
     Ночь накрыла нас  своим покрывалом  очень  быстро: в этих  местах закат
солнца на  финише всегда очень проворный, как только огненный  шар ныряет за
горизонт, рушится день и ночь наступает почти мгновенно. Южной яркой природе
надоедает  длинный, жаркий день,  и  ей  хочется  скорее  прилечь отдохнуть.
Поднялся мой капитан  и стал готовиться к отплытию, теперь  у меня появилось
некоторое  время  для отдыха,  для  короткого, но  эффективного  сна.  Катер
поведет  уверенная рука  хозяина. А  я  смогу поспать  или  подумать  еще, о
чем-нибудь важном для меня.
     Но рассудок не хотел утихать, бурлил и пенился картинами из моей жизни.
Память выхватила  из  ночной мглы  частые  споры  Сабрины и  Музы по  поводу
литературной  деятельности моего отца. Дело  в  том, что Сабрина,  будучи по
образованию и  призванию  филологом,  занялась исследованием рукописей моего
отца, который,  как  оказалось,  мало опубликовал, а больше  писал  "в  ящик
письменного стола". Сабрина  задалась  целью проследить динамику становления
его  писательской  техники,  считая, что  этот феномен  -  "дело  наживное",
совершенствуемое.
     Муза категорически с ней не соглашалась.  Она была  уверена в  том, что
при  рождении  каждому  человеку  все  способности  оптом.  Сергеев,  по  ее
представлениям, уже имел дар Божий.  Она от него самого  слышала  о том, что
писать он начал  рано  - в районе семи  - восьми лет. Расцвет же творческого
потенциала  он ощутил в возрасте  семнадцати - восемнадцати лет.  Под ним он
подразумевал особое чувство слова,  дающее возможность  передавать тончайшие
нюансы психологических поворотов, всегда резонирующие в восприятии изменений
в природе. Он был экзистенциалистом до мозга костей, и для него было  важным
ощущать "настроение", уметь передавать его "краски".
     Сабрина пыталась  доказать с помощью исследований  архива Сергеева, что
эти  его таланты были делом  наживным -  их развивало  "занятие  словом", от
которого он не уходил и  вовремя научных исследований. Муза считала, что как
раз занятия наукой "сушили"  его дар общения с живым словом, и только, когда
Сергеев закончил серьезные  занятия наукой,  он  раскрепостил этот свой  дар
снова. Он вернулся  памятью  в возраст семнадцать - восемнадцать  лет. Тогда
слово  зазвучало  в его произведениях, обретая прежний художественный смысл.
Муза  стремилась  развернуть  исследовательскую   концепцию  Сабрины  в  эту
сторону,  предлагая исследовать подавленные  "художественные  рефлексы". Для
того  она   предлагала   сравнить  стиль  письма,  литературную   технику  в
кандидатской и докторской диссертацииях, в его научных работах.
     Сабрина мало-помалу загорелась таким решением, но не успела осуществить
новые планы - моя мать трагически погибла!  Каждый раз вспоминая об этом,  я
ощущаю   комок   в   горле,  бурлящий   слезами.   Мы,   россияне,   страшно
сентиментальный народ. Лучше нам  и  не  вспоминать о  горе, а носить его за
пазухой, как камень, которым можно  ляпнуть  себя  по черепу, когда поймешь,
что борзеешь,  переоцениваешь  свои достоинства или перебираешь в  правах на
особые  блага.   Смерть   матери   и   ее  друга  Магазанника   была   явным
предупреждением и мне,  тогда  еще  очень  желторотому парню, решившему, что
оседлать того дикого  скакуна, который называется  судьба, так легко. Трудно
сказать: может  Дьявол  просто не  захотел  позволить моей  матери разгадать
"вещие тайны" творчества моего отца. Не известно, чьим адептом на самом деле
был Сергеев-старший и какими возможностями он обладал.
     Ночью нам предстояло  пересекать  границу Аргентины с  Парагваем -  вот
тогда потребуется мое мастерство,  ибо я должен  буду, вцепившись в загубник
автономного дыхательного аппарата, нырнуть под днища катера и спрятаться под
водой на сравнительно продолжительное время. Была надежда на то, что в таком
положении  меня  не обнаружат  собаки  пограничников,  сыскари таможни, коль
скоро буду  я не  заметен взгляду добровольных и заказных стукачей. Но время
маневра  наступит позже,  через  пару  часов, а пока  я даю себе команду  на
срочное  погружение  в  короткий, но плодотворный,  оживляющий все  защитные
рефлексы сон!
     Катер бежал по реке  тихой, малоприметной  тенью - форсаж не включался,
мотору  не  позволялось демонстрировать  всю  тайную мощь  спрятанных  в нем
лошадиных сил. Нас  прикрывал полой черного,  ночного халата Бог  Пачакамак,
прочно поселившийся в многовековом сознании народа кечуа. Он виделся простым
людям, как творец Вселенной, верховный Бог,  творец Мира  и Света. На  языке
того же народа, представляющего цивилизацию, никем еще до конца не понятую и
не  оцененную,  другое божество  - Пача-Мама означает Мать-Земля, а точнее -
Мать-Вселенная. Местные  ученые,  чтобы  ответить на вопросы,  копившиеся  в
течение многих веков, кое-что сумели раскопать  в Перу, однако таких находок
не достаточно  для окончательных  выводов. Никто  не  знает, что спрятано  в
природных  хранилищах девственных  лесов  и остальных  территорий  Латинской
Америки. Мы пересекали сейчас Аргентину, стремясь вонзить свое любопытство в
самое подбрюшье загадочного материка, в его лакомый пупочек - в Парагвай.
     На  языке  гуарани  название  этой  части  суши  загадочного материка -
"Paraguay" - обозначает емкое понятие - "Источник моря". Живительную влагу и
силу этих мест быстро почувствовали испанские колонизаторы, ворвавшиеся сюда
на  крыльях  джинсовых  парусов кораблей  смелых  мореплавателей - А.Гарсии,
С.Кабота, Хуан де Айолас, Доминго Мартинеса де Ирал.  Конкистадоры в спешном
порядке  создавали  форпост  для  дальнейшего   завоевания  всего  материка.
Национальную культуру и религию стали  интенсивно перестраивать на свой  лад
иезуиты:   уже   с   1607  года   здесь   были  основаны  поселения-редукции
представителей   всесильного   ордена.  Отдельные  "редукции",   в   которых
эксплуатировался  труд  более, чем 100  тысяч  индейцев, были  объединены  в
своеобразное Иезуитское государство,  успешно существовавшее и развивавшееся
с 1610 по 1767 годы. Оно подчинялось Испанской Короне. Но  даже  иезуитам не
удалось шагать в ногу со временем,  они, проще  говоря, зажрались и оборзели
до  нельзя  -  тогда  и  грянул  гром!  Отступничество иезуитов  от  символа
"короны",  проявившееся в  ходе  Гуаранийской войны 1753-56  годов,  явилось
прецедентом   для   политического,  военного   и  экономического  разрушения
Иезуитского государства:  по декрету  испанского короля иезуиты были изгнаны
из  Парагвая, а  принадлежавшие  им земли перешли полностью  в собственность
Испанской Короны.
     Да, в  этой стране свои авторитеты, свои идолы - и это нормально, иначе
и быть не могло.  Но я-то был истинно русским человеком (если не принимать в
расчет загадки генофонда предков). И мысли мои  прыгали по  нашестам русской
символики: я вспомнил  разговор  с Дмитрием  - с моим названным  в некотором
роде братом -  обсуждали  мы с ним чисто психологические  темы. Мне хотелось
узнать  мнение специалиста-медика по поводу того,  как мой отец  писал  свои
литературные произведения, почему в них он подвергал  жесточайшей критике  и
осмеянию многих, но особенно доставалось представительницам женского пола?
     Дима, вообщем-то, не открыл Америки (примерно такие же песни пели и все
остальные мои  родственники),  но  все  же  он  оттенил  некоторые  занятные
особенности  восприятия  нашего  предка,   суть  которых  тоже  сводилась  к
сложности взаимоотношений "Инь" и  "Янь", то есть женского и мужского начал,
заложенных,  согласно представлениям китайских мудрецов,  в каждом человеке.
Так вот: в нашем  с ним отце собственное  "Инь" протестовало против глупости
тех  женщин, с которыми ему приходилось встречаться,  хотя внутреннее "Янь",
то  есть  мужское  начало,  было  готово  переспать  с  каждой  мало-мальски
смазливой дамочкой. Его внутреннее женское начало - его "Инь" - было слишком
щепетильно.  Так  происходит, когда эталоны  формируются на основе  исходных
элитных душевных качеств (возможно в него  вселилась  душа бабушки - строгой
дворянки), а также благодаря наблюдениям скажем за вполне порядочной мамашей
или другой близкой  родственницей,  или какой-либо знаменательной  женщиной.
Тут же Дима вплел биологическое понятие "ксенийность", заявив, что общение с
первой  женщиной, ощущение  ее  эталонности, имеет большое значение для всей
последующей сексуальной жизни мужчины.
     По диминой версии  получалось,  что  Сергеев-старший как бы  всю  жизнь
искал свой эталон, отвергая тех, кто не проходил тестирование у его дорогого
"Инь". А  вот  с его кобелиным "Ян" было намного  проще: мужской сексуальный
демократизм  основательно  выпирал из его  штанов, вытворяя  с  казалось  бы
серьезным   ученым   всяческие  коллизии.  Веские  доводы  всегда  убеждают,
особенно, когда они оформлены в элегантную теорию. С Дмитрием трудно было не
согласиться, хотя я и понимал,  что любая  научная концепция - лишь  одна из
возможных  абстракций, далеко отстоящих  от абсолютной истины.  Надо помнить
старую латинскую поговорку:  "Latet anguis  in herba" - "В траве  скрывается
змея".  У  моего  отца,  хотел он  этого  или не  хотел, всегда  в  сознании
скрывалась  каверза,  только  и  ждавшая  момента  для  того, чтобы  ужалить
какую-либо   его   увлеченность,   подпалить  ядком  какое-нибудь  отчаянное
пристрастие.
     А сейчас, отстранившись, как говаривал  Чехов, от "кровавых проблем", я
устремил  свой  любопытный  взгляд  в  сторону  того  материка,  на  котором
находился.  Население  и  нравы  настолько перемешались  в Парагвае,  что  к
настоящему времени здесь можно встретить "всякой твари по  паре". Во  Второй
мировой  войне Парагвай через Аргентину оказывал помощь фашистской Германии.
Поколоченная  немчура  в  изобилии хлынула после войны  на  южноамериканский
континент. Кто знает какие личности спрятались в лесах Парагвая. Много осело
на  благодатных нивах Аргентины, Бразилии, Парагвая и других стран  русских,
украинцев,  поляков,  итальянцев,  испанцев.  На  чем-то  эти  разные  нации
сошлись,  научились  взаимодействовать,  вплели  в сети деловых  отношений и
аборигенов - тупи-гуарани, самуко, матако-матагуайо, маскои, гуайкуру, а так
же массу креолов, метисов. Кто-то из них торгует, другие выращивают, сушат и
пакуют   парагвайский   чай   йерба-мате,   кто-то   варварскими   способами
заготавливает, доставляет  к океану  и  продает  ценное  дерево кебрачо,  из
которого  получают дубильный экстракт. Но находятся и такие,  кто с  головой
ушел в наркобизнес, получая от такого промысла огромные доходы. Даже один из
бывших  диктаров-генералов Парагвая почти  в  открытую  занимался  запретным
промыслом.  Он  надеялся,  что  от кары,  от  правосудия его  защитит  армия
Парагвая, насчитывающая 17  тысяч  человек.  В  ее  составе  действуют  ВВС,
насчитывающие 12 боевых самолетов, ВМС, имеющие два сторожевых  корабля и 16
катеров, войска  безопасности численностью 4 тысячи  человек.  Но  что стоит
такой громаде,  как  США, цыкнуть  на  500  человек морской  пехоты или один
воздушно-десантный     батальон,      подчиненные      "напрямую"     своему
главнокомандующему,  когда весь  офицерский состав армии проходил учебу  или
стажировку  в сильнейшей военной державе -  там они уже все были завербованы
"на сухую" или куплены специальными  службами. Они и пальцем не  успели (или
не захотели) пошевелить, когда спецназ США арестовывал диктатора.
     Сон почему-то не брал меня - возможно, действовала экзотика. Но одна из
особенностей военного -  это  постоянное желание наконец-то выспаться. А для
диверсанта  такая надежда  превращается во всемогущую идею  - поэтому многие
следователи,  допрашивающие иностранного шпиона, прежде  всего, пытаются его
сломать на  вежливой пытке - лишении  сна. У  каждого маргинала  свои приемы
борьбы  с  сонливостью и, наоборот, ухода в  глубокий  сон,  можно поставить
задачу  пробавляться  и  поверхностным  сном. По  молодости  я  долго не мог
справиться  с любой из  таких задач - сон  валил меня, как  оленя  сражает в
прыжке точная картечь. Ничего я не мог поделать  с собой - засыпал и стоя, и
сидя, и лежа, и в  подвешенном  состоянии.  Врачи говорили,  что  я  слишком
быстро росту  - но  кому от  таких  диагнозов легче.  Меня  спасла Муза: она
откопала  в  архиве  отца  забавную репродукцию - скорее,  сборную картинку,
составленную из романтических символов. Это  был титульный  лист из памятной
книги-еженедельника моряка.  Удивительная  это  была  картинка:  укрупненная
виньетка содержала по углам силуэты четырех парусников, а в центре, как бы в
большом  полукруглом  зеркале  отражались:   глобус,   подсвечник  с   тремя
зажженными  свечами,  чучело  загадочной  рыбы  на  простенькой   подставке,
цилиндрическая  металлическая баночка с табаком, рядом  -  дымящаяся трубка,
книга, гигантская морская раковина и распахнутые карманные часы со стрелками
на  девяти часах, обозначенных римскими цифрами.  Три гирлянды свечных огней
венчали  вершину зеркала, за ними стелился  мрак, а в  нижней части  зеркала
отражалась  поверхность стола, - видимо,  стола капитана, -  в  его каюте  и
громоздился загадочный натюрморт. Предметы  "мертвой природы", скорее всего,
принадлежали  старому,  видавшему  виды,  моряку,   упивавшемуся  ежедневным
обзором всей этой каютной роскоши.
     Сергеев-старший выработал у себя  навык дозирования сна и бодрствования
с  помощью  визуального гипноза:  он  знал  какой сегмент  зрительного шарма
действует  на него должным образом. Именно  в такое поле мнимых событий он и
нацеливал  свой пристальный  взгляд,  вживаясь  в  заданную  фантазию.  Муза
преподала  мне несколько уроков самопсихотерапии, и  я очень скоро  научился
руководить сном и бодорствованием.  Сейчас  я мысленно  воспроизвел знакомую
картинку,  приковав  внимание  к  раковине  и  стал  укутывать  сознание  ее
створками,   как  мягким,  легким,  приятным  одеялом,  дым,  сочившийся  из
раскуренной трубки, обволакивал меня  мягчайшей пеленой,  и я стал засыпать,
ощущая покачивание на волнах  того старинного парусника, который заплывал за
горизонт из левого нижнего угла панорамы.
     Стоило  повнимательнее приглядеться  к старинному паруснику -  я  узнал
его. Сотни раз, еще в Нахимовском училище, я любовался этим морским "Деткой"
("Нинья"), бороздившим моря под флагом королевства Кастилии  и  Леона  еще в
1492  году.  Это было полотнище  из  четырех  цветных сегментов  -  на  двух
изображены  царапающий пространство  лев, на двух других - силуэты замка. На
фоке,  естественно,  значился  католический крест красного цвета.  Каравелла
"Нинья" была небольшая  - только 23 метра в длину и восемь  в ширину, осадка
2,5  метра, водоизмещение достигало 110 тонн, а грузовместимость 60 тонн. На
вооружении  каравеллы были  две  пушки-бомбарды и  несколько  фальконетов. С
судном  справлялся экипаж  в  40 человек. Трехмачтовое скоростное  судно при
попутном ветре - фордевинде (на голландском -  voordewind) - поднимало косые
паруса, и весь  такелаж  натягивался  в струнку, передавая повышенное усилие
рывка,  прежде  всего, на  фок-мачту, ибо  парусная  поверхность здесь  была
наибольшая.  Но  поддавало  ветрового  напряга, преобразующегося в  скорость
судна, и парусное вооружение грот-мачты и маленькой помощницы ее  на корме -
бизань-мачты. Упиваясь ветровыми преобразованиями, я последовательно включал
их  в  виде скорости  погружения  в сон.  Я чисто физически чувствовал нажим
окружающей каравеллу воды на  большой скорости, изгиб  всех  трех  мачт  под
напором ветра. Мне даже  казалось, что мой  позвоночник напрягался,  как вся
конструкция, являющаяся основой  деревянного  парусника - форштевень,  киль,
ахтерштевень  -  во  время  сумасшедшего  и  увлекательного  бега   судна  в
пружинящей воде. Скрипел бархоут,  фендерсы,  словно мои ребра и кости таза,
забывая  о том, что им надлежит держаться  молодцом, ибо они  выполняют роль
пояса усиления обшивки. Фальконет грозился  лопнуть  и  помочь вырваться  на
свободу  парусному  одеянию.  Я мобилизовывал внимание,  невольно  индуцируя
утомление  в  клетки мозга. Риф-сезни  мельтешили  на ветру,  слегка  снимая
напряжение  с   сердечно-сосудистой   и   гонадотропной   систем.  Последним
подсрачником,  основательно  закрепляющим   мое  погружение  в   сон,   было
лицезрение,  так  называемой,  гальюнной  фигуры  -  того самого  украшения,
которым оформляется морда корабля - его передний вид, с позволения сказать.
     Кто  знает морскую  практику,  тот ведает, что  там устанавливалось  не
только   носовое   украшение   корабля,   но  на  древних  парусниках  здесь
располагалось   и  отхожее  место  для  экипажа.  Нет  оснований  удивляться
эпической   картине,  запечатлевшей,   скажем,   несравненный  женский   лик
какой-нибудь  известной  богини,  высеченной из дерева. Далее величественное
личико плавно переходило в гротескно оформленные груди с нахально и призывно
торчащими сосками, в руки, отведенные далеко  назад,  словно крылья  парящей
птицы,  и  нижнюю  пикантную часть,  собранную в  хвост  русалки. Но  как бы
поправляя дефекты строения богини, рядом могут маячить аж две костлявые жопы
матросов  каравеллы,   напрягающиеся   от  конвульсий,   являющихся  обычным
компонентом   профузного  поноса,  вызванного  некачественным  питанием   и,
практически,  полнейшими  антисанитарными  условиями.  На  их  месте   могут
оказаться два или больше фонтана,  выпускаемые из  мочевых пузырей мореманов
перебродивший  в  нездоровом  организме  алкоголь.  Но  эти  парни  не будут
походить на нежных амуров, писающих  "розовой струей" - это будут  владельцы
колоритных  мужских  образований, которые  не  очень  успешно  сочетаются  с
миловидным женским лицом носового украшения судна.
     Понятно, что богиня от такой компоновки жизненного пространства на носу
судна  морщится и  воротит  нос.  Вместе с  богиней  и мое сознание начинало
мутиться -видимо, приближалась  фаза засыпания, я начинал плохо соображать -
"О чем  думаю,  о ком пишу,  с кем сплю"?.. Мне почему-то начинало казаться,
что  имя богини  звучит, как натянутая,  нудно звучащая,  струна - "Ни-на...
Ири-на...  Нина... Ири-на!"  Моя фантазия  расширяла  панораму:  где-то там,
рядом с Ниной, путается в собственных ошибках мужчина, имеющий древнеримское
имя  - Сергей, и оба они  празднуют святой день свой - 14  января. Однако от
такого  союза  женщина  постоянно  приобретает,  зато  мужчина  окончательно
теряет.
     Что-то  страшно пошлое и глупое  всегда мерещилось мне в сочетании этих
звуков.  Я вспомнил афоризм: "Окончательный глупец, даже  не способен понять
самостоятельно, что он глуп". "Интересно, -  думал  я, уже плохо контролируя
течение времени,  -  к кому это относится: ко  мне,  пытающемуся  заснуть  и
избежать  суеты и лишних тревог?  Или  к той богине,  у которой все внутри и
снаружи деревянное, неестественное?" Вильнуло  хвостом зыбкое предположение:
"Наверняка, акушерка,  принимавшая  роды была пьяна и уронила ненароком Нину
на  кафельный пол!" Засыпающий и основательно путающийся  в коридорах памяти
латинянин грохнул афоризм, как в  лужу пернул: "Ille crucem sceleris pretium
tulit,  hic diadema -  Тому был возмездием за преступление  крест, а этому -
диадема".
     Но ужас! Я  вспомнил,  что мои  пути  в молодости  пересекались с одной
коллегой, носившей это славное имя. Коллега, может быть, была умом калека от
рождения, а потому все время спешила  поучать  кого-то, вставить собственные
три  копейки в прорезь телефона автомата,  чтобы  потом  поговорить с  самой
собой и послушать только самою себя.
     Нина,  вообще-то,  по  Святому  Писанию  имя  исключительно  еврейского
происхождения.  И  та великомученица подвязалась  на  роль  просветительницы
Грузии. Может быть, как раз из этой  страсти -  страсти к просветительству -
растут ноги  у  нашей  Нины. Но  ведь не стоит ровнять  еврейский генофонд и
псковско-славянский   или   уральско-вятский:   дистанция,   как  говорится,
огромного размера!
     Опять усиливалось  помутнение  моего  рассудка  -  это  сон  отвоевывал
нейроны,  консервируя торможением  серое и  белое вещество мозга. А  в  ушах
продолжали беситься отдаленные звуки.  Имя Нина  такое  же  бестолковое, как
звон  корабельной  рынды,  раскачивающейся на штормовом  ветру. Этот  звук -
непроизвольный, независимый от логики  обстоятельств,  он вызывается  качкой
корабля,  на  палубе  которого поселилась в  подвешенном  состоянии  Нина. А
потому  такой  процесс неуправляем разумом тех,  кто  находится рядом,  даже
самым  близким человеком,  -  он, этот  процесс,  сам по себе  -  стихия! Но
сказано  умным человеком:  "Ignorantia  non est  argumentum -  Незнание - не
довод!"
     Поймал себя на мысли, вложенной в меня еще в разведшколе: интеллект  не
знает покоя,  мысль не прекращает свою работу даже во сне.  Но и эмоции тоже
постоянно   переливаются,   действуют,  меняются,  пытаясь   соответствовать
каким-то особым биологическим  ритмам. "Инь" и  "Янь"  никак не успокоятся -
они  находятся в  постоянном корректирующем  себя самих взвешивании.  Бойкая
динамика   рождает   в   сознании   неожиданные  воспоминания,   раскачивают
воображение  - вот  почему  так неожиданно  всплывают  в  памяти  отдельные,
например,  женские  имена.  Нет  в том личного, корыстного интереса -  всему
виной биологические ритмы, и только. Да, безусловно: Незнание -  не довод! Я
пытался  понять, почему вдруг всплыло это женское  имя:  может быть?..  нет,
нет,  здесь  что-то не так. И тут  прозрение, все  становится на свои места:
оживилась картина - я навестил племянника  Александра в его  поликлинике, он
беседовал с несколькими женщинами - калеками или  коллегами, тогда  это было
трудно разобрать.  Одна  худосочная лярва  особенно  сильно  доставала  Сашу
какими-то просьбами, вопросами, а он отмалчивался - "не мычал и не телился".
Я-то понимал, что он просто нырнул в  творческий  процесс. Оставалось только
немного  подождать   разрешения  кризисного   момента  -  Сашка  обязательно
разразится  пошлым стишком и мы все будем  ухохатываться. Делал  он это  без
злобы, но слово из песни,  как говорится, не  выкинешь. Лярвы  ушли, потупив
взоры,  потому что расценили Сашино молчание, как акт неповиновения женскому
обаянию. И Александр разразился традиционным для таких случаев стихом:
     Крутит Нинку, как пластинку,
     глупый гонор, бабья стать.
     Но пролетарскую смекалку
     не на конкурс предлагать.
     Надо счастье обретать -
     из провинции линять.
     С под Урала подпирала
     Нинку скучная судьба.
     В Петербурге у причала
     свое счастье повстречала.
     Подождала для начала
     и в парткоме настучала.
     Нет реакции, ответа -
     ни подарков, ни привета.
     Поскучала, помычала.
     Отдалась и повенчала.
     Закрепила страсть дитем -
     нет отказа ей ни в чем.
     За квартирку зацепилась -
     с коммуналкой распростилась.
     Диплом заочника слепила,
     заграницу навестила:
     карьера весело пошла -
     Нинка губит все дела!
     Жало же смерти - грех;
     равняет бездарей он всех!

     Я не  стал  докапываться  до тайных  пружин выброшенной  из  Александра
эмоции, заметил  только, что Валюша -  его  медицинская сестра одарила поэта
взглядом отчаянья. Видимо, временами она  сильно кусала  себе  локти -  Саша
остался  ее  неразделенной  страстью.  Последняя метафора  напрочь  вышибала
сознание из моего утомленного видениями "чердака". Я проваливался в глубокий
сон, летя  словно  на скоростном лифте в  высотной  гостинице вниз. Затем  -
полный абзац!..
     Я  дал себе команду  уснуть на два  часа, переведя  стрелки на  часах с
картинки на цифру XXIII, - так, собственно, и произошло. В назначенный час я
открыл глаза, почувствовав себя бодрым и сильным, умным и решительным. Я был
готов к выполнению боевой задачи!
     Мы подплывали к манящему рубежу  - к границе двух  государств, а затем,
если пересечение "нитки" произойдет благополучно,  рванем к столице Парагвая
- Асунсьон. Дальше, за  этой развилкой река  Парагвай  будет гнать свои воды
навстречу нашему утлому судну из болотисто-лесистой местности, принадлежащей
исключительно тем парагвайцам,  которые  населяют  глубинку этой  страны.  Я
методично, проверяя все застежки, одевал гидрокостюм, загружал за плечи АДА,
вооружался, размещал  на груди контейнер с некоторой шпионской  атрибутикой.
Из каюты я  вышел уже  в  маске  и  ластах,  получив от  капитана  добро  на
погружение, я свесился через  левый борт  - катер не сбавлял хода. Я нащупал
первую стропу-ручку  под днищем и медленно перевалился через борт. Встречный
поток и течение подхватили  меня, потащили назад - к винту катера.  Но я уже
перехватил  и другой рукой вторую спасительную  стропу. Затем, нащупав петли
для  ног, я закрепился  под днищем  катера  крепко-накрепко,  теперь  только
оставалось застегнуть лямки на животе  и запахнуть полу маскировочного тента
с  помощью  молнии  по  килевой  линии.  Таким  образом  я  был задрапирован
полностью, и  мое  тело  слилось в единое целое с катером, обозначив килевой
выступ, формируемый уплотнителем, зашитым в полах прячущего меня  "рюкзака".
Я  чувствовал себя  относительно уютно в  тайнике.  Но  больше  воодушевляла
надежность  камуфляжа:  даже если аквалангист под водой осматривал  бы днище
катера с расстояния трех-четырех метров, то он принял  бы мое запеленованное
тело за особенности конфигурации корпуса катера. В таком положении, если все
пойдет  по  плану,  мне  придется  провисеть  сорок  минут.  Я был  готов  к
исполнению смертельного номера! Главное, чтобы  капитан  не протаранил  меня
пузом на  полном ходу по какому-нибудь  придонному выступу - коряге,  камню,
затонувшей  лодке. Вся надежда была на то,  что  мой  эмансипированный хохол
великолепно знает все придонные каверзы рек Парана и Парагвай.
     "Нитку рвали" мы с капитаном два раза: первый раз - в месте слияния рек
Парагвай и Парана, чуть повыше  города Корриентес, второй раз - в Асунсьоне.
Клановость по национальному  признаку присутствует везде, а  для проживающих
среди  иных  многочисленных  национальностей  такое  качество   обостряется:
капитан выбрал  то  время,  когда  на  обеих  таможнях и пограничных  постах
дежурили  "братья-хохлы". Я  даже не  заметил длительных остановок в опасных
точках - капитан, видимо,  ограничился переброской несколькими ключевыми, да
обыденными фразами со своими приятелями, и катер без швартовки снова набирал
скорость.  А о досмотре судна аквалангистами даже не могло быть  и речи. Для
проверки  мы  еще  покурсировали  немного  выше  Асунсьона   в  спокойной  и
относительно  безлюдной части реки  Парагвай,  и  условным  стуком мне  было
приказано выбираться из тайника. Все и так ясно: "А где прощение грехов, там
не нужно приношение за них" (К Евреям 10: 18).

     9.4.

     Дальнейшее  наше  восхождение к верховьям  реки Парагвай проходило  без
сучка и задоринки. Чувствуется, что у моего временного покровителя в здешних
местах  был  прочный  авторитет  серьезного  человека, с  которым  лучше  не
связываться даже тем,  кто имеет некоторое  административное влияние. Что же
говорить  о  простых  рыбаках - каждый из них готов  был прийти капитану  на
помощь  по  первому  зову. Но  мы  не  нуждались  в  помощи, нам  лишь  было
необходимо отсветиться:  пусть больше останется свидетелей того,  что  хохол
плыл один  и занимался исключительно ловлей  рыбы. На сей счет у  него  была
своя   отработанная  методика:  днем  он  "показывался"  десяти,  пятнадцати
знакомым рыбакам, затем мы затаивались в только ему известном месте лесистой
части берегов Парагвая.  Теперь мы отсыпались ночью, а днем разыгрывали свой
театр.  Я  по-прежнему скрывался в  каюте,  а  на  виду был  только капитан.
Отсыпались  мы теперь ночью, но посменно. Конечно, большую часть сумеречного
периода я был "на стреме", поскольку мог прихватить  сна и в  дневное время.
Только  финальную  ночь  мы  оставили  для  совершения   последнего,  самого
ответственного рывка.  За все время путешествия мы с капитаном, практически,
не разговаривали, как говорится, долго  и по душам,  и ни разу  я не показал
ему своего лица.
     У  меня было  достаточно  времени  поразмышлять  о  возможных поворотах
событий при  выполнении  задания. Ясное дело:  моя  группа выполняла задачу,
имеющую  отношение  к,  так называемому,  организационному  оружию  - скорее
всего, кому-то необходимо "переплестись" с сетью континентальной наркомафии,
с ее, так называемым,  человеческим фактором. Всех тонкостей  общей задачи я
не  знал,  а трудился  только  "в своем сегменте".  С большой натяжкой можно
предположить,  что  еще   выплывет  вероятность  сопливенькой  экономической
диверсии. Нет  слов, окончательное приложение нашей акции на этом континенте
ориентировалось  на  рикошет,  касающийся   интересов  США.  Но  для   такой
богатейшей страны наша затея была бы комариным укусом. Но, если такая мощная
военная  держава узнала бы,  что  под  ее  носом  возится  кучка говнюков из
далекой России, то она наказала бы исполнителей акции решительно и жестоко -
от меня и хохла не осталось бы даже пепла!
     Сейчас  для интересов дела  большое значение имели  связи,  которые  мы
могли  установить в  сердце Южной Америки,  распространив постепенно  их  на
сеть, захватывающую и  другие  государства этого  континента. Конечно,  если
зарываться на выполнение полной программы, то суть организационного оружия в
нашем  деле  сводилась  к  тому,  чтобы  направлять  политику  противника  в
стратегический тупик, измотать его экономику неэффективными преобразованиями
-   задергать   революциями,   реорганизациями,  выборами  и   перевыборами,
митингами,  забастовками  и  прочей  ерундой,   которой  занимаются  и  наши
доморощенные  деятели  псевдодемократического  толка,  в   том  числе,  и  в
средствах массовой информации. Это  как бы и  незаметные действия, но лавина
накапливает  силы  и  в  определенный  момент  обрушивается  всей  массой на
заинтересованные государства, подтаскивая  их  за уши к пропасти, называемой
безысходностью.
     Такой метод, кстати, был применен к нам в 80-90 годы: тогда США активно
помогали "инакомыслящим" в нашей  стране  сковырнуть коммунистов, перед этим
основательно заведя нас в дебри экономических просчетов. Поклон им низкий за
такую  помощь! Но было и так ясно,  что  все противоестественное, надуманное
должно обязательно погибать,  америкашки лишь простимулировали этот процесс.
А Горбачев сумел сделать его относительно безболезненным - во всяком случае,
все  обошлось без  гражданской войны, без большой  крови. Конечно, если бы у
остолопов-коммунистов  хватило  ума,  то  процесс  можно  было  повернуть  в
плановое  русло,  примерно,  так  как  это  выполнили  китайцы.  Но  китайцы
представляют собой цивилизацию с такими древними и  разумными традициями, до
которых нам ни руками, ни  языком не дотянуться. Вот потому на русской земле
все, как  всегда,  делалось,  как говорят  моряки, через позывные линкора  -
"ЖЖ", иначе говоря, через жопу!
     Я лежал на рундуке в каюте катера, направив на себя освежающий поток от
вентилятора, мне можно было спать, но не глубоким  сном, то есть разрешалось
дремать. Установка на такой  сон  - тоже дело довольно  сложное. Тут я снова
прибегал к отработанной методике.  На стеночке  каюты, прямо перед  собой, я
мысленно  проецировал  излюбленную  картину.  Только  теперь  компоненты  ее
распределялись  иначе:  я  фиксировался на первом в  мире дизель-электроходе
"Вандал",   переоборудованном   в   1903  году  на  Сормовском   заводе   из
нефтеналивной баржи.
     Даже приглядываясь к  образу корабля  на  моей картинке,  я  чувствовал
остатний  запах  нефти,  и  звук  работы  его  трех  нереверсивных  дизелей,
приводящих в действие тугой генератор, - это и возбуждали только дремоту, но
не глубокий  сон. Первобытные корабли с дизельным двигателем могли возбудить
только идею  отвержения всех богов и богинь. Носовое украшения "Вандала" уже
было освобождено от соседства  с  гальюнами  - они были перенесены на нижнюю
палубу - и это  позволило расширить округлые очертания лица и всего  мощного
тела морской богини.
     Сейчас  мой взгляд скользил, переключаясь с  корабля  на художественный
образ в виде круглой приземистой банки из-под табака, и это  имело очевидный
подтекст. Табак или богиня - уже не помню, да,  собственно, это и  неважно -
имел  имя  "Светлана".  Хорошее  имя  в  миру,  но  на  море оно  не  всегда
благополучное. Имя  Света,  в  данном контексте,  представлялось мне  чем-то
большим  и круглым. Словно полная луна,  выкатившаяся на небосвод и зависшая
над  крышей  непритязательной,  спокойной белорусской  деревенской  избенки.
Скорее всего, видение имело отношение к языческой ночи на Ивана Купалу.
     Та луна, естественно, не была способна осветить всю проблему или пейзаж
полностью,  потому  что, по  природной своей заданности, не тяготела к ярким
краскам, а лишь  создавала настроение, называемое в народе -  "ни шатко - ни
валко". Она вызывала эффект томной  подсветки, неплохо смотревшейся  при еще
более вялом сотоварище. Заведомая блеклость женских и общих интеллектуальных
откровений не  жгла,  а  тихо радовала  утомленное сердце  мужчины.  Она  не
возбуждала достаточно сильно, чтобы начинать совершать подвиги, -  хотя бы и
трудовые, если  не половые. Я чувствовал,  что  против  союза с  такой дамой
протестовало мое "Инь", но "Янь" соглашалось,  правда,  на некоторых  особых
условиях.
     Иначе говоря, именно в  таком режиме нутации  (от латинского  nutatio -
колебание) я  легко добивался поверхностного сна. Это видение как бы ласково
индуцировало  мне  поверхностные  мысли, оно было  подобно  свету  фонаря на
клотике, дающего сигнал лишь  отдаленному встречному фрегату, чтобы избежать
столкновения.  Но  на палубе собственного брига, то  есть у себя под  носом,
ничто не  менялось,  не освещалось и не способно  было вызвать даже аморфные
мужские реакции.  Снова  показалось лицо моего племянника Александра: видимо
он посылал мне телепатические сигналы,  но я пока не мог разгадать их смысл,
однако  вместе  с  родным  человеком  решать даже  самые  многотрудные  дела
значительно легче. Старые Сашины стихи появились перед моими глазами:
     Светлана Владимировна
     вляпалась в черную масть -
     не отведешь рукою напасть!
     Но Бог один шельму метит:
     болезнью мужа или брата,
     короче, тем, что свято!
     Скромность для женщины
     будет достойной сестрой -
     Возрадуйся Господи,
     защити, успокой!

     Видимо,   Александр  одаривал  меня  своими  эмоциями,   а  хвосты  его
собственных проблем  тянулись через  океан  тоже ко мне. Я  не ошибся: новое
стихотворение в преддверье моего сознания топнуло  легкой  женской  ножкой и
встряхнуло желтенькой головой -  все это выглядело  безумно  мило,  а  самое
главное, очень своевременно:
     Мангустой был я поражен,
     сражен, распластан, обнажен.
     Ее завет - крушить врага:
     выстрел жжет, дрожит рука!
     А пока: будет трудиться и ждать.
     Важно для нее, что скажет
     мать, святая мать... - ее мать!
     Замрем до лучших времен,
     потом хищный курок взведем!
     Мангуста не пропустит горло-
     зубки сомкнет проворно!

     В  режиме  полу-дремы  я и продолжал размышлять о делах:  наркобизнес и
коррупцию  -  новые социальные  явления,  которые, к  сожалению,  не  смогла
избежать ни одна страна. В последние два десятилетия наркобизнес превратился
в опаснейший дестабилизирующий  фактор, создающий  реальную угрозу не только
здоровью и жизням  миллионов  людей, но  и  гражданскому  миру, национальной
безопасности. До  недавнего  времени парагвайский  диктатор являлся  главным
действующим  лицом  в  наркобизнесе   Южной  Америки.  Боливийский  социолог
Х.Симпсон  заметил, что в комплексе причин массового участия населения Южной
Америки  в   наркобизнесе  занимают  определяющее   место  масштабы   вывоза
наркотиков для потребления на  Западе и количество (качество) знаний по всем
аспектам проблемы, засевших в головах участников преступного бизнеса. Тут он
определял  некую  корреляцию,  с  представительностью  которой  было  трудно
спорить.
     Безусловно,  всем заправляет Бог, а у  него из-под руки жареные каштаны
пытается таскать Дьявол.  Бог не  всегда бьет  Дьявола по  рукам, кое-что Он
отдает  ему на  откуп.  Дж.Даннинг,  живший  еще в  далекие 1799-1873  годы,
предупреждал:  "Капитал  боится  отсутствия прибыли  или  слишком  маленькой
прибыли, как  природа  боится пустоты.  Но раз имеется в наличии достаточная
прибыль, капитал становится смелым". Вот она логика поведения  наркобизнеса.
Наркотики  предельно оживляют деятельность капитала, особенно при наличии не
сужающегося, а безразмерного до  сего времени рынка  сбыта. Южная Америка  в
этом отношении прочно встала на лыжи и бросилась со снеговой кручи в Европу.
     Еще  раньше  ей показала пример  действия Азия,  куда тянулись щупальца
разведки   США.   Вспомним   историю.   В   декабре   1949  года   Китайская
народноосвободительная  армия  вошла  в  провинцию  Юннань,  под  ее напором
гоминдановские части 93-ей дивизии принялись просачиваться в Бирму. К  марту
1950  года  они   оккупировали  район  городов   Ченгтун  и  Тлачек.   Тогда
гоминдановцы стали получать помощь от правительства Трумэна  дабы, как тогда
выражались  политические  круги, блокировать  коммунистическую  экспансию  в
Азии. В начале 1951 года ЦРУ проявило завидную резвость и продемонстрировало
полнейшее  отсутствие брезгливости - оно вступило в непосредственный контакт
с  генералом Ли  Ми.  В  результате  взаимовыгодных договоренностей,  в стан
гоминдановцев  потекли  сочные потоки  денег, современного оружия, появились
заокеанские  военные  инструкторы,  созданы  тренировочные лагеря для  вновь
завербованных повстанцев. Под зонтиком  новых военно-политических  отношений
развернулась  бурная  коммерция  опием,  поступающим из Бирмы.  Всем потоком
дешевого  товара  распоряжался  начальник Таиландской  полиции  генерал  Пао
Сианон.   ЦРУ  поощряло  такие  преступные  действия,   ибо   они  приносили
дополнительные   средства,   необходимые    на   поддержание   сопротивления
"коммунистической агрессии".  "Золотой треугольник" - Бирма, Лаос, Таиланд -
действовал все с возрастающей агрессивностью.
     Очень скоро кокаиновая  лихорадка охватила Колумбию и  Боливию, то есть
под  самым носом у США  и это  взволновало  "хозяина  мира"  не  на шутку: в
Медельине -  втором по  величине  городе Колумбии - основался  "Медельинский
картель", поставляющий  в США 80% кокаина на сумму 100  миллиардов  долларов
ежегодно. В глубине  цивилизованного  государства  доминирующее положение  в
наркобизнесе оставалось за пятью  сицилийскими кланами Нью-Йорка:  "семьями"
Дженовезе,  Гамбино, Бонанно, Пуккезе, Коломбо.  Свалить такую компанию было
очень непросто.
     Пока ЦРУ плело интриги в  Азии, главными мишенями которых были  Китай и
СССР, латиноамериканский наркобизнес вырос до масштабов гигантского спрута -
США  превратилось  в  мирового  лидера  наркомафии. "Грязных  денег"  в  США
крутится в объеме,  превышающим  100  миллиардов  долларов  в год.  Ущерб от
экономических преступлений  на этом фланге  достигает в  США  3-10% валового
национального продукта, а в развивающихся странах он превышает 15% ВНП.
     По данным  многих экспертов, в мире  ежегодно наркомафия получает более
одного миллиарда  долларов прибыли, 60%  которой  инвестируется в  легальный
бизнес,  а  остальные  сорок  процентов  приходятся   на,  так   называемые,
производственные расходы и составляют, кроме того, личный капитал.
     Специалисты-эксперты из США П.Андреас и К.Шарп отмечали,  что  кокаин -
один из новейших в современной экономике экспортных  сырьевых товаров, столь
же важный, как и в свое время серебро, каучук, хлопок, олово. По данным этих
специалистов, годовой  объем  торговли  наркотиками превысил 500  миллиардов
долларов.  Признается, что это одна из наиболее  динамичных отраслей мировой
экономики, не знающая  спада. Спрос  на  наркотики  в высокоразвитых странах
положительно влияет  на  экономические  структуры  в  слаборазвитых странах.
Отсюда  и  вывод:  наркоиндустрия,  например, в Боливии  -  это  всего  лишь
симптомы реакции на зависимость  страны  от внешнего  рынка.  Боливия  очень
быстро  перестроилась из  поставщика минерального  сырья  на производство  и
поставку наркотиков, как наиболее эффективную отрасль. К сожалению, кокаин -
единственный  боливийский товар,  пользующийся сегодня  спросом  на  мировом
рынке.  Особенно  это  становится очевидным в связи с тем,  что запасы олова
здесь практически исчерпаны.
     В  странах  Латинской Америки  утвердилась  некая специализация  нового
выгодного вида производства. А бывший президент Перу - А.Гарсия - попробовал
создать  первую многонациональную  корпорацию  торговли  кокаином.  Исходный
тезис был весьма простым: спрос в США и странах Европы на кокаин - это всего
лишь  "изысканное  развлечение",  не вступающее  в  противоречие  с  моралью
цивилизованных  стран.  Зато  для  развивающихся  стран  -  это  вексель  на
относительное экономическое благополучие.
     Так  уж сложилось, что  Боливия и Перу  - основные  производители коки;
Колумбия  занимается переработкой;  Мексика  обеспечивает  транзит;  Уругвай
отмывает  грязные  деньги.  Примечательно,  что  любые  массированные   меры
вызывают  лишь  переориентацию  функций.  Контрмеры,  например,  в Колумбии,
вызвали  повышение производства листьев  коки в  Бразилии;  в Боливии и Перу
оживилась переработка;  Венесуэла  и Чили втянулись  в  обеспечение транзита
товара.
     Интересно,  что  потрясения  или  стабильность   быстро  отражаются  на
экономико-функциональных   соотношениях:  например,  соотношение  доходов  в
Боливии   у  категорий  населения   "выращивающих"  и  "продающих"  коку   -
оптимальный при стабильных  отношениях на рынке  -  в районе пропорции  1:5,
стимулирование  конъюнктуры  приводит  к изменению  показателя  -  до  1:10.
Производство  коки  создает  мультипликационный  эффект  -  уплата "военного
налога"  партизанам,  защищающим наркобизнес, закупка оборудования для ферм,
приобретение  химикатов  и  прочее.  Небольшой Перуанский городок  Токаче  в
джунглях Альта Уальяга имеет роскошную инфраструктуру: 6 банков, 6 телексов,
несколько магазинов только со стереоаппаратурой фирмы "Ниссан". Однако здесь
ни копейки не тратится на водопровод, канализацию, асфальтирование дорог.
     Наркодельцам  вполне  легально  дают  льготы  при  вложении  средств  в
национальную экономику. Многие страны  Латинской Америки (особенно Колумбия)
имеют  особую  географическую  притягательность:  в  глухих  лесах  строятся
аэродромы, создаются  производственные  мощности.  Предпринимательская жилка
колумбийцев делает их главными участниками континентального наркобизнеса.
     Очевидно то, что в  наркобизнесе  существует  и  своя особая  стратегия
самозащиты:  крупные  средства вкладываются  в покупку  самого  современного
оружия,  в создание сил безопасности, в эффективную малозатратную транзитную
и   производственную  структуры.  Много  внимания   и  средств  тратится  на
ослабление  деятельности  государственных  силовых   структур,  создается  и
поддерживается  густая сеть  информаторов.  Используются методы "приручения"
судебной  системы, средств обработки  общественного мнения, ведется активная
борьба за власть на  всех уровнях. Универсальный,  никогда не стареющий и не
ослабевающий прием  самоутверждения - это  тотальное насилие, как "тотальный
футбол" на мировых чемпионатах.
     Беда  состоит  в  том, что  "соблазн велик"! Даже  столь  благополучная
стран,  как  Чили,  по  мнению специалистов, постепенно дрейфует  в  сторону
"колумбинизации", и  о том свидетельствуют неопровержимые данные: увеличился
объем конфиската кокаина в два раза, марихуаны - в пять раз, на 50% возросло
число задержанных за торговлю и использование наркотиков. Латинская мудрость
просверлила  и в  этой  крыше  небольшое отверстие:"Ignoti nulla  cupido - К
неизвестному нет влечения". Даже в России хорошо известно, что дурной пример
заразителен!
     Предмет  нашего внимания - Парагвай прославился особым покровительством
наркобизнеса в период диктатуры генерала  А.  Стресснера, когда даже научное
изучение этой проблемы было опасно для жизни. Тем не менее, мои руководители
поставили  передо мной  задачу, наладить  всесторонний поток  информации  по
проблемам наркобизнеса в Парагвае. Загадки выбора предмета внимания до конца
мною не разгаданы, да это и не столь важно. Я солдат и обязан больше  думать
о  том, как реализовать выполнение  задания, а не  докапываться до "секретов
фирмы",  в которые меня не  считают необходимым  посвящать. Направление моих
поисков  командованием определено довольно четко. Это отслеживание масштабов
производства  и  торговли коки  и  кокаина. Задачка  не  из простых, ибо для
ответа на такие вопросы  необходимо  залезть в секретные сейфы организаторов
процесса,  либо  кропотливо  собирать  детальные сведения.  Другая задача  -
изучение  экономических и социальных факторов, побуждающий местное население
мигрировать в районы выращивания и производства кокаина. Здесь, оказывается,
неплохо было  бы и  наметить  контрдействия таким процессам.  Мне предложено
уточнить  размеры  и  географию  земельных  угодий,  используемых  для коки.
Придется  основательно  покопаться  в  тех  данных,   которые  характеризуют
специфику   воздействия  наркодолларов  на  общий  экономический  климат   и
финансовую  стабильность  Парагвая.  Руководство  интересует  инвестиционная
политика  производителей кокаина  - в какие  отрасли народного хозяйства они
предпочитают вкладывать свои доходы.
     Естественно, что особый интерес вызывают масштабы политического влияния
наркодельцов на все уровни власти. В этой  связи  неплохо заполучить данные,
компрометирующие  отдельные персоны, дабы потом иметь  возможность влиять на
них  с  помощью компромата.  Рядом с этой проблемой лежит и задача выяснения
связи наркобизнеса и партизанского движения.  Особая статья  - это ответы на
вопросы  о   системе  централизации   наркокартелей,   о  методике  принятия
организационных и экономических решений на уровне главного  координационного
центра  такой  сети. Интересно побольше  узнать, собрать примеры  того,  как
исполняются такие решения на местах.
     Я, безусловно, догадывался, что другие мои коллеги раскапывают подобные
огромные навозные кучи в  Боливии, Колумбии, Перу и других странах Латинской
Америки.  Особые  группы  ищут  ответы  на  обобщенные  вопросы:  "кокаин  и
экономика США", "опыт борьбы США с наркобизнесом". Трудно сказать, что лучше
- быть здесь, на моем месте, или  штудировать  тему, находясь на нелегальном
положении в США. Там ведь контрразведка работает лучше, а  суды судят жестче
и справедливее!  Почему-то  вспомнились  строки из Святого Послания Павла  к
Евреям: "Верою Моисей, пришед в возраст, отказался  называться сыном  дочери
фараоновой,  и  лучше  захотел  страдать  с  народом  Божиим,  нежели  иметь
временное, греховное наслаждение" (11: 24-25).

     9.5.

     Скрытный поиск - это универсальное рейдовое действие диверсанта. Во мне
охотник  такого  рода  сидит глубоко,  а  тяга  к ведению подобных  действий
неизлечима. Особенность моего задания состоит в том, что в моих руках  будут
как бы  сосредоточены  одновременно  "белые" и  "черные" функции  разведки и
контрразведки.  Предстоит  заниматься вербовкой,  причем,  мне  не  придется
надеяться на проведение стандартного трехступенчатого метода, когда  функции
"наводчика",   "вербовщика"  и  "ведущего"   распределяются  между   разными
сотрудниками, вроде бы  не связанными друг с другом.  Вся эта грязная работа
ляжет только на мои плечи. В таком случае спасение может прийти только, если
заниматься  этим делом, как  говорится,  изнутри.  Иначе  говоря, мне самому
придется  внедриться  в преступное  сообщество для того,  чтобы изучить  его
членов в ходе  тесного сотрудничества. Тогда и появится реальная возможность
для  выявления  объекта  вербовки,  его  разработки,  оценки, привлечения  к
конкретному сотрудничеству. Будем начинать с малого, если обстоятельства или
приказы из центра не заставят спешить:  проверим кандидата на  мини-задании,
будем  направлять дальнейшую  его  деятельность,  удерживая  в  цепких лапах
непосредственного  контроля,  пока он  не  станет постоянным  агентом, иначе
прерывание контакта с ним будет равносильно его уничтожению.
     Работа   разведчика  всегда  содержит  массу  не   только  сверхопасных
моментов, но  и  ряд романтических  переживаний.  Мне  кажется,  что  в  нее
попадают  именно  потому,  что  поскальзываются  на  прелести  романтических
приключений.  Чего  стоит  хотя бы  такая  сладость,  как  наука, называемая
трассологией.  Искус попробовать себя в роли  следопыта лично меня на первых
порах моей службы  в  разведроте морской пехоты очень возбуждал.  Пожалуй, и
сейчас я несколько повернут  на диверсантских  штучках, чем на аналитической
работе - посмотрим,  куда это  меня заведет.  А  силовое задержание - это же
гимн,  марш,  лирический  шлягер для  идиота, стремящегося вступить  в  ряды
спецназа. Долго я ловил себя на  том, что  у меня постоянно чешутся кулаки -
это, пожалуй,  какой-то особый  психологический  "перенос", суть которого  -
трансформация  сексуальной  энергии.  Я  вполне понимаю тех  спецов, которые
еле-еле  себя  сдерживают,  чтобы не  "трахнуть"  задержанного.  А  уж  если
задержанным  оказывается  миловидная женщина, да  за ней  еще тянется  хвост
злоумышленницы, скажем снайпера, то такой искус терзает тестис с невероятной
силой. Недаром, во все  времена взятые штурмом города  отдавались  воинам не
только  на грабеж, но  и  на  насилие. С такой  традицией  армия  рассталась
сравнительно  недавно:  еще Петр  Великий,  Александр  Данилович  Меньшиков,
Александр  Васильевич  Суворов  тешили своих  солдат  азартными  подарочками
свободы  действий  - на сутки,  трое, неделю завоеванный город  отдавался на
насилие и разграбление. По этой  самой  дорожке  пришла на Русь Екатерина I,
ставшая законной супругой императора Петра I.
     Ясное дело, что мое проникновение в  банду будет происходить в условиях
"закрытой"  местности, где мне  будут предоставлены природой  неограниченные
возможности  маскировки  до поры -  до времени. Я должен  усилить  их своими
особыми  возможностями,  воспитанными  во  мне  при  освоении  специальности
боевого пловца. Короче  говоря, мы с капитаном должны были  в скором времени
расстаться.  Но, как  часто происходит в таких  случаях,  - когда совместная
опасная  деятельность  не вызывала раздражения  от обоюдных профессиональных
ошибок -  мы спаялись с  хохлом  настолько,  что  расставаться  не хотелось.
Скорее всего, он уже придумал мне кликуху и общался со мной на неформальном,
воображаемом уровне только с ее помощью. Наверняка, он усиленно гнал от себя
желание пойти вместе со мной в рейд. Это было заметно по микросимптомам - он
старался подольше не будить меня, подсовывал лакомые кушанья, приготовленные
из свежевыловленной им рыбы.  Да  мало  ли еще  признаков  созревшей  верной
мужской дружбы, когда  готов  идти вместе "на пулеметы", если,  конечно, это
будет "наш последний и решающий бой"!
     Мы уже порядком поднялись в верховье реки Парагвай - у места впадения в
нее  притока  Рио-Верде   должно  было  произойти   наше  прощание.  Капитан
основательно маячил на  глазах у  потенциальных  свидетелей в  районе  этого
перекрестка,  но  не входил в приток.  В него  я буду проникать  в одиночку,
ночью, с помощью  моего морского снаряжения, теперь я  переквалифицируюсь из
надводноплавающего  в подводноплавающего.  Сложность  состояла лишь  в  том,
чтобы дождаться  транспорта наркодельцов,  сесть ему на хвост и пробраться в
их лагерь.
     Капитан хорошо знал приметы таких маневров, и, когда в воздухе, ближе к
ночи,  зашумел  мощные  двигатели   над  головой  -  это  был   американский
транспортно-десантный  вертолет "Чинук"  - лицо бойца  оживилось.  Появление
гигантской  машины  - с максимальной  взлетной  массой  24500  килограмм,  с
крейсерской  скоростью  245  километров  в  час,  перегонной дальностью  585
километров и практическим потолком в 5950 метров - меня удивило, ибо это был
штатный для ВВС США вертолет. Он мог доставлять до  44 пехотинцев с оружием,
или 27  десантников, или 24 раненых на носилках и 2-х сопровождающих. Экипаж
машины - 3 человека. Можно было оценить возможности  наркодельцов, имеющих в
своем распоряжении такие машины.
     Появление вертолета,  пока только совершавшего  разведывательный  облет
местности, уточнявшего этапы транзита,  было по существу  для нас сигналом к
тому,  что  скоро  появится  караван. Скорее  всего,  транспортировка  будет
осуществлена  по  воде.  Но  для  нас было  важным  узнать  заранее,  какими
средствами -  скоростными  катерами, что в данном  случае  маловероятно, или
"тихим  ходом",  то  есть,  может  быть,  даже   на  гребных  посудинах  или
баркасах-тихоходах? Второй  вариант, по опыту капитана был более  вероятный,
ибо  он  позволял  маскировать  перевозку  "товара". Такая  транспортировка,
скорее всего,  будет  проводиться "россыпью".  Но  в  определенной, наиболее
безопасной точке, лодки  будут сцеплены в единую цепочку и их уже  до  места
потащит мощный катер-буксировщик. Как  правило, так получалось всегда: лодки
приплывали из разных мест,  по  разным речкам, или товар доставлялся вьючным
способом, или на автомобилях, или малым воздушным транспортом. Сейчас группа
контроля и охраны облетала маршруты транспортировки, чтобы выяснить все ли в
порядке, не нужна ли боевая поддержка.
     Мы  рассчитывали,  что в суматохе  крепления  лодок  в единую цепь  мне
удастся  подцепиться под  водой  к одному  из плавсредств и так, на  аркане,
выдвинуться к  пункту выгрузки  товара. Если  не получится такой маневр,  то
придется   самому  лопатить  в   подводном  положении,  сопровождая   жалкую
кавалькаду из примитивных лодочек. Однако медленный ход таких лодок как  раз
и был моим спасением, моей удачей. Окажись товар на быстроходных катерах, то
мне не  угнаться  вплавь  за  ними.  Требовалось  дождаться  каравана  и все
определить  окончательно. Время  текло медленно,  нельзя  было  заснуть  или
проворонить первых  вестников. Мне опять пришлось прибегнуть  к проверенному
способу самовнушению.
     Для  того,  чтобы  не   спать,  я  должен  был  индуцировать   сознание
экспрессией, рвущейся из  другого  уголка  гипнотической  картинки: в правом
нижнем углу был изображен знаменитый в свое время быстроходный чайный клипер
"Cutty Sark".  "Короткая  рубашка" - прозвище, заимствованное у Р.Бернса.  В
его повести  в  стихах  молодая прекрасная  ведьма стремительно  мчалась  за
главным героем, не успев только еще  сбросить  оставшуюся  на теле  короткую
рубашку.  Клипер  был  построен  в Глазго  и  обладал  высокими  мореходными
качествами. Расстояние в 19 тысяч миль от китайского порта Фучжоу до Лондона
судно, груженое  чаем высочайшего качества, успевало  пробежать  по  морям и
океанам за 107  дней. Другой ответственный маршрут уводил корабль за шерстью
в Австралию: "Сидней - Лондон". Клипер преодолевал это расстояние всего лишь
за 67 дней. Форштевень "Cutty  Sark"  украшало миловидное деревянное женское
личико,  зашпаклеванное  под  румяна  и  золото, чем-то  напоминающее птичью
натуру. Я помнил,  что  в Священном Писании Лариса трактуется,  как  морская
птица, чайка. Ей придан  статус мученицы, ибо страдания девушки начались еще
с IV  века  в Готфской стране от  сумасбродного царя  Унгериха - он приказал
сжечь молящихся  в церкви. В  их  числе и  была трепещущая в  пламени  моего
воображения, как в тесных мужских объятиях, "чайка-Лариса".
     Морская  птица  ассоциировала  у   меня  с  той  частью  картинки,  где
отражалась  в  зеркале  модель парусника.  Клипер  имел усиленное, смешанное
парусное  вооружение  - гафельного и бермудского  покроя. Особо  волновал  и
отгонял сон вид  полощущихся  впереди косых  парусов:  бом-кливера, кливера,
мидель-кливера, фор-стень-стакселя.  Музыка таких слов вызывала прилив крови
к  определенным органам и тогда даже пошлую, жалкую, ощипанную курицу  я был
готов  принимать  за  гордо  парящую  высоко  в  небе  чайку-Ларису,  святое
мученичество которой отмечается 26 марта.
     Я отдавал себе отчет в том, что мое колдовство с "картинкой" - это тоже
чистейшей воды экзистенциализм, рожденный трудами сумасшедшего Ницше, шамана
Гуссерля, или философа-маргинала Сартра. Я суетился  со своими переживаниями
где-то рядом с открытыми ими девственными  болотами разврата. Но  нет  нужды
стремиться в личной жизни к обязательному выходу на "верную тропу", на тропу
кондового  реализма.  Я  создавал  в  себе  лишь   "Настроение",  которым  и
наслаждался. Но для такого наслаждения требуется  специальная подготовка или
врожденная культура  воображения.  А это уже, простите, не каждому  дано!  A
tout Seigneur tout honneur! - Да, да, каждому господину по его чести!
     Психотерапевтическое  воздействие  мне здорово  помогло,  казалось, что
Муза опекала меня, облегчая мою участь.  Как там дела у нее - как неважно мы
расстались, почему эти козлы-командиры напустили так много дыма секретности.
Как  будто   агентура  Парагвая  могла  контролировать  заурядного  морского
пехотинца российской  армии -  чушь  собачья! Явная перестраховка! Однако  -
руководству  виднее, могут  и другие разведки контролировать  наши  дела,  а
затем продавать или передавать сведения заинтересованным лицам.
     Чу,.. капитан насторожился. У меня возросло чувство тревожности, хотя я
еще и не видел противника.  Уже  больше часа я парюсь в гидрокостюме,  да и,
вообще, нахожусь в полной боевой готовности. Постепенно  "перегораю" и теряю
игровой  аппетит. Теперь яснее слышу отдаленные всплески - работу  весел. Мы
наблюдали  последовательный  подход  нескольких  лодок  из-за   укрытия,  из
прибрежных кустов. Неизвестно сколько будет лодок, и в каком месте реки  они
будут выстраиваться в  караван.  Но кто-то  вездесущий берег  нас:  передняя
лодка притормозила, гребцы  тихо переговаривались с другими командами, потом
принялись  связывать  суденышки.  Мне  требовалось начинать  действовать.  Я
сделал прощальный знак рукой капитану и плавно, не делая шума, соскользнул в
воду. Проверил  дыхательный аппарат, затем погрузился и медленно поплыл  под
водой к лодкам - я уже выбрал себе жертву! В темноте меня  никто  не  должен
заметить,  а  дополнительная нагрузка за счет моей массы, скрытой под водой,
будет   приходиться   не   на   мускулы   гребцов,   а   на   мощный   мотор
катера-буксировщика.
     Когда дело доходит до конкретной работы, то ускоряется и бег времени. Я
неплохо устроился прилепившись специальной "кошкой", работающей на сжимание,
к  форштевню избранной  мной лодки. Крепление ни к корме, а к носу суденышка
оставляло  за мной преимущества  маневра  -  я мог смещаться  в  сторону  от
направления  движения лодки, то есть выходить  из  кильватерной  колонны.  С
помощью дистанционной расцепки я мог расстаться со своим  буксировщиком, как
только колонна начнет швартоваться  у  берега.  Моя задача состояла еще и  в
том, чтобы забраться в удалении от места разгрузки  на берег, разоблачиться,
освободившись  от  лишнего  груза  и  спецодежды,  запрятать  лишнее  теперь
имущество  в брезентовый  контейнер  и  затопить его.  Естественно,  надо не
забыть при  этом  включить  радиомаяк,  на который  настроено воспринимающее
устройство  капитана. По сигналу  маяка он позже, когда  караван  растает  и
прекратится  суета охраны,  отыщет мой груз. Никто не должен догадаться, что
здесь  совершалась продуманная и  подготовленная  операция,  иначе  все  мои
дальнейшие действия могут быть заблокированы, а мне просто-напросто выпустят
кишки  или подвесят  на суку ближайшего дерева.  Месть  наркодельцов - самая
беспощадная и садистская.
     Все было выполнено, как и задумано, - меня явно страховала добрая душа,
действуя  с  помощью  трансцендентных  сил.  Я  догадывался,  кто  был  моим
благодетелем  и откуда бежит  помогающая  волна. Только один  человек - Муза
была  способна догадаться,  где меня  надо  искать и когда  страховать. Это,
безусловно,  она обнаружила меня в дебрях Латинской Америки и расправила над
моей  грешной  головой зонтик  безопасности. Так стоит ли  думать о плохом и
волноваться  сверх меры - все мы  под Богом:  "Спокойно ложусь я и сплю, ибо
Ты, Господи, един даешь мне жить  в безопасности" (Псалом 4: 9). Муза сейчас
выступает в  роли верного адепта Бога,  а значит  и  моей судьбы  - это  она
оттирает дьявольские происки от меня решительно и бескомпромиссно. Ясно, что
в  действиях  моих  покровителей  прячутся  за  метафору  Овидия:  "Materiam
superabat opus - Исполнение выше материала".
     Однако бывают явления местного масштаба, которые не может предусмотреть
даже самый верный благодетель: когда лодки причалили к берегу, то груз стали
переносить на специальную площадку. Я понимал, наблюдая процедуру из дальних
кустов, что площадка подготовлена для приема  вертолетов, в  них,  видимо, и
будет  осуществлена  дальнейшая транспортировка. С  точки  зрения охранения,
такой "разрыв  трассы" и смена "лошадей"  - очень  эффективный  метод отсечь
возможное    наблюдение   и   преследование.   Ведь   возможно   не   только
организованное, но и  случайное фиксирование перевалки груза, от которого не
убережешься ни каким увеличением  охраны. К тому же обеспечение безопасности
тоже  подчинено  законам  эффективного   использования  сил  и  средств.   В
наркобизнесе тоже преследуется цель снижения торговой цены, иначе  потеряешь
часть потребителей.
     А вот и зародился,  стал  приближаться гул вертолетов, скоро показалось
первое звено: это были две  машины - поисково-спасательные вертолеты SA  330
"Пума". Позавидуешь  обеспечению  транспортировки - это американские военные
машины,  стоящие довольно дорого.  Да, надежность  транспорта обеспечивается
здесь на высочайшем уровне. Грузили тюки вручную, не трудно было понять, что
то  было только сырье,  которое  собирались  переправлять  на  скрытые  базы
переработки,  для доведения  их до товарного вида. Загруженные  под  завязку
вертолеты  ушли в неизвестном  направлении, а на  их  место практически  без
длительной экспозиции уселись еще три птицы. У меня почти закружилась голова
-  это были ударные  вертолеты АН-64  "Апач".  Черт  знает,  на каком уровне
обеспечивается деятельность наркодельцов?!
     И   опять  появилось  желание  "провериться",  идущее   от   внутренней
дисциплины,  выработанной  долгими  годами  тренировки  интеллекта  военного
человека, разведчика. Я почему-то вдруг с полной ясностью вспомнил маленькую
историческую справку,  одну из  тех  многих,  которые мы получали  во  время
подготовки  в спеццентрах ВДВ и в спецназе  морской пехоты. 25 августа  1917
года    была   сформирована   82-я   десантная   дивизия   -    единственное
воздушно-десантное  соединение,  отвечающее за  военное  вторжение  корпуса,
обеспечивающего "захват плацдарма" при наступательных действиях  армии  США.
Элитная дивизия была дислоцирована в Форт-Гордон (штат Джорджия). Ее девиз -
"По  воздуху,  всегда по воздуху". Почти следом за ней  в ноябре 1918 года в
Форт-Шелби  (штат  Миссисипи)  была  сформирована  101-я  воздушно-штурмовая
дивизия.  Ее  символ -  "Клекочущие  орлы", девиз - "В  любое  время  готовы
следовать в любое место и сражаться". Даже  в те далекие годы у  американцев
хватило ума  создать столь  нужные соединения, так, может  быть,  и  сегодня
вездесущие янки обогнали мир - взяли в крепкие военные руки наркобизнес.  На
вырученные  деньги от  продажи наркотиков  можно финансировать безобразия  и
козни, периодически, как бы спонтанно вспыхивающие  в разных регионах  мира.
Однако,  то  был -  плод интеллектуального  воображения, а  не доказательная
реальность. Но  такую  информацию стоит  сообщить  в  центр,  причем  именно
сейчас, до извлечения моего контейнера капитаном.
     Всего  было  совершено  четыре вертолетных  подлета,  и  груз,  как мне
показалось, растащили по разным маршрутам. Это означало, что и зон обработки
продукта существовало,  как  минимум, четыре.  Видимо, наркодельцы  отдавали
себе  отчет в том, что  лучше создавать малые или средние базы переработки в
разных  местах  и  иметь несколько маневренных  баз транспортной  интеграции
(скорее  всего,  законсервированных до поры  до  времени), чем  гореть синем
пламенем  тогда,  когда  единственный  крупный  центр  подпольной  индустрии
разведают  и грохнут силы национальной безопасности, занимающиеся борьбой  с
наркомафией.
     Однако для меня из случившегося вытекали неприятные последствия, и это,
кстати,  свидетельствовало  о мастерстве  службы безопасности, работающей  в
структуре  наркобизнеса.  Я оставался "без  хвоста", за  который предполагал
зацепиться,  чтобы  добраться до  наркоцентров.  Вертолеты  улетели  -  след
простыл,  связь  обрублена  -  соси  сопли!  Здесь,  видимо,  опять вмешался
какой-то мой помощник: я заметил, что группка в шесть человек задержалась на
вертолетной площадке, люди  гужуются, совещается о чем-то. Если они ждут еще
один вертолет и собираются на нем отлететь до места назначения - то это крах
моим  надеждам. Мне  придется месяцы шляться по  лесам и полянам, разыскивая
признаки пребывания человека, но наверняка достанутся все же только стойбища
обезьян. Но  Бог, безусловно, есть и в этом  сомневаются только  отчаявшиеся
дебилы. "Да будут постыжены и жестоко поражены все враги мои; да возвратятся
и постыдятся мгновенно" (Псалом 6: 11).
     Группа   затушила  маяки  -  огни,  очерчивающие  посадочную  площадку,
погрузила  нелегкий  скарб в  рюкзаки и вытянувшись  в  цепочку двинулась  в
глубину  лесистой  местности. Это было  уже  свидетельство  просчета  службы
безопасности: нельзя экономить  на мелочах в большом деле. Видимо, сказалась
немецкая   бережливость,   но   на  латиноамериканский  манер.  Оборудование
необходимо было заложить  в  специальный "схорон". Даже, если его  обнаружат
случайные люди  и разворуют,  то это  не те потери, которые возникают вот от
такой миграции  службы  аэродромного обеспечения, которой всегда можно сесть
на хвост.
     Моя задача  упростилась:  я  начал  "скрытый поиск".  Требовалось  тихо
следовать   за   "путешественниками",  а   в   районе   их   базы  разыграть
правдоподобную  случайную  сдачу  в  плен,  а  там будем  надеяться на Бога.
Понятно, что перспективы мои находились под знаком великого риска, но, "если
Бог не выдаст, то свинья не съест"! Итак, в путь-дорогу.
     Шли мы двое суток, по практически незаметным тропам, группу вел опытный
проводник, но меня им засечь  не удалось. Когда они вошли в лагерь, я смылся
и километров  в четырех устроил себе импровизированный  лагерь, изображая из
себя биолога, занимающегося исследованием флоры и  фауны, родом я был как бы
из Венесуэлы. Меня обнаружили скоро, к тому  были основания: я  жег костер с
пряной вкусной пищей  именно  тогда,  когда ветер  сносил  стойкие запахи  в
сторону лагеря.  Уже к  вечеру - чуть смерклось (правильное решение!) - меня
повязали спящим и доставили в лагерь.

     9.6

     Стоп,  воспоминания... Я  продолжал наблюдать  действия моего сторожа и
кормильца через щели в стене хижине - ничего подозрительного в его действиях
не обнаруживалось. Видимо, у него был  перерыв для отдыха, и он расположился
невдалеке с гитарой. Парень неплохо играл - но это была игра, как говорится,
по-домашнему -  а пел он просто  отвратительно. Чувствовалось, что музыка  и
вокал были его слабостью, а слабости противника, как учили нас  в  разведке,
необходимо использовать в угоду родине и самому себе. Странно, но в какой-то
момент мне в голову пришла  не такая уж и сумасшедшая мысль: "Почему парень,
раньше никогда не игравший и не певший, вдруг придвинулся к лесу, и принялся
музицировать"? Такая вольность непростительна для простого слуги, для холуя.
Это  могла  быть случайность - не так долго  я наблюдал жизнь лагеря, и  кто
знает, как он вел себя  до моего появления, - однако  обостренная  интуиция,
разумная тревожность  -  это  верные  помощники  разведчика.  Я  понял,  что
необходимо  срочно  действовать,  для  того  чтобы  прояснить  обстановку  и
сделать, как говорится, "заявку на верный ход".
     До  парня было  не  более  десяти шагов.  Дождавшись,  когда  он сделал
маленький перерыв и отложил гитару, я вышел  из  хижины. По его разумению, я
мог  просто пойти до  кустиков, до ветра.  Но  я  сместился в его  сторону и
грохнулся на траву рядом. Не давая ему поразмыслить, обратился на испанском,
делая  комплименты  игре и  пению.  Было  очевидно,  что  парню  мои  оценки
понравились.  Я  сказал, что  между делом собираю  песенный фольклор  разных
латиноамериканских  народов, и попросил проконсультировать -  послушать одну
песню, которую я  слышал давно, но  сейчас  не могу вспомнить чья она, какой
народности принадлежит.
     Конечно,  поставленный  профессионально  голос  не  идет  ни   в  какое
сравнение с песенной кустарщиной.  Когда я взял первые аккорды на  гитаре, а
потом  запел венесуэльскую песню, которую  мне  напевала  когда-то моя  мать
Сабрина, парень превратился весь в огромное и  единственное ухо. Было видно,
что он  упивался силой и красотой моего  голоса, четкостью мелодии, аккордов
вырываемых  из простенькой гитары.  Ничто не ограничивало меня  - кругом был
лес, масштабы моего концертного зала не  стесняли меня в выборе громкости, а
уж тембр и всякие  лирические приемы я ориентировал на  слушателя, исподволь
следя за его реакцией. Парень слушал меня раскрыв рот, затаив дыхание, глаза
его постепенно наполнялись слезами - чувствовалось, что это уже мой человек,
что вербовка  состоялась  и от эффективного метода ее проведения душе  этого
парня  никуда не  скрыться, ему уже не отвязаться от меня.  Но тут  волнение
наполнило  и  мою  душу - парень  словно  преобразился.  Это был  уже не тот
занюханный раб - на меня смотрели внимательные, умные, пытливые глаза.  Весь
облик его  изменился,  и  я  заметил, что передо  мной сидит еще  не старый,
сильный,  волевой субъект, оценивающий меня уже как-то по-иному. Он  слишком
внимательно и заинтересованно  меня рассматривал, словно выяснял что-то  для
себя очень важное. Из домиков вышли и другие члены "экспедиции", все слушали
мое пение  с  большим  интересом, явно отдавая дань моим талантам. Аборигены
америки очень отзывчивый на хорошую музыку и голос народ.
     Я закончил  первую  песню  и  без всякого перерыва, запел вторую  - она
исполнялась  в  умопомрачительном  ритме.  Такой   ритм  страшно  действует,
вовлекает  в переживание человека с горячей южной кровью. Парень приподнялся
на  колени, как бы  приплясывая  на месте в  такт моим  аккордам...  Уголком
правого  глаза, боковым зрением, я вдруг заметил прыжок веточки ближайшего к
нам  куста: там не должен был находиться зверь -  так близко к лагерю он  не
станет подходить - там должен скрываться человек,  возможно, не один, скорее
всего  так должна  действовать  группа  захвата. Я не  успел  завершить свои
размышления, как мой покорный слушатель в рывке сдернул меня и уложил плашмя
на землю лицом вниз, накрыв своим телом. В этот момент началась очень хорошо
организованная, эффективная  стрельба  на  поражение у нас над головой.  Для
того,   чтобы  распознать   нападающих   -  их   вероятную   численность   и
принадлежность  к  тайным  или  явным структурам  -  мне  оставалось  только
оценивать  звук стрельбы и взрывов, да отдельные выкрики. Я  дифференцировал
вид стрелкового оружия.
     Парень  придавил  меня   телом  к  земле,  но,  безусловно,  я  мог  бы
специальным приемом перевернуть его и оказаться  наверху. Действуя из такого
положения,  можно одним  ударом угробить  любого,  а  затем  воспользоваться
добытым оружием. Железные контуры мощного "Лонга" вдавливались в  мою спину,
не спасала кожу и позвонки даже подмышечная  кобура, в которой мой спаситель
таскал это  грозное оружие.  Я только сейчас заметил, что из под попонки, на
которой  расположился  до начала  светопреставления  добрый парень,  высунул
хищный ствол  пистолет-пулемет  "Аграм - 2000"  с глушителем. Все это оружие
состоит на  вооружении армии США.  Не стоило прощупывать  его  спину  и шею,
чтобы  понять,  что здесь,  за  шиворотом, у  него  в специальных ножнах, на
взводе, дожидается  своего  часа ртутный  нож, предназначенный  для  метания
из-за  головы. Я  не  спешил  проявлять агрессивную активность, потому  что,
во-первых, парень явно  меня спасал (по-моему он был в сговоре с нападавшими
- мы были ближайшая мишенью, но никто не стрелял в нашу сторону), во-вторых,
я решил до конца играть роль интеллигента-ученого, в-третьих, разведка - это
прежде всего умение выжидать и наблюдать, а вот диверсия требует энергичной,
безжалостной агрессии.
     Вокруг  нас  гремели системы разного  калибра  и  моделей. Национальную
принадлежность  оружия  было  легко  определить  по  звуку.  Кажется,  набор
стреляющих средств  больше тяготел к американскому оружию, но слышался здесь
и   прочный,  надежный   удар  нашего  Калашникова  -  АКМ   с  подствольным
гранатометом, напоминающий о себе вполне уверенно. На фоне Калашникова  чаще
свиристел  пистолет-пулемет "Beretta  92 S", израильский  Узи,  американский
Кольт -  1911  А1". Кто-то четко и, видимо, весьма эффективно постреливал из
американской  снайперской  винтовки "Харрис" М92.  Этот  мудрец,  наверняка,
засел  на  высоком  дереве.  Не  хватало еще,  чтобы  на  поляну  выкатилась
американская  боевая разведывательная машина  МЗАЗ "Брэдли"  или специальный
легковой автомобиль "Шэдоу". Но более мощным сюрпризом могло стать появление
основного боевого  американского танка М1А2  "Абрамс",  да  прилет вертолета
МН-60g "Пэйв  Хок"  с  запасом  систем для  дистанционного минирования  М139
"Волкэно". С ее  помощью можно  было бы начинить  лес страшными игрушками по
всему периметру лагеря, а самим улететь в это время на вертолетах.
     Основная  пальба  закончилась  скоро:  моя  песня выманила  из  укрытий
практически  безоружных людей, и этим воспользовались нападавшие. Большая их
масса напала с  нашей  стороны, так как  отсюда  был  лучше виден безоружный
противник. Но  часть  нападавших  зашла с тыла  и к моменту начала  стрельбы
блокировала  помещения  изнутри.  Кто-то,  бесспорно,   страховал  с   точек
абсолютной видимости прямо из  леса.  Охранные "секреты" были  уничтожены из
подствольных гранатометов.  Двоих бандитов оглушили  "липким  шокером" - эти
двое,  видимо  были  нужны нападавшим  для  допроса.  Оставалось  "ошмонать"
помещения, ближайшие кусты  и отстрелять  оставшихся в живых. Я заметил, как
мастерски,  даже  с  некоторой  ленцой  (не  захотелось  бегать)  стреножили
сетью-ловушкой  одного  из  старожилов  лагеря,  бросившегося   наутек.  Мой
добродетель и  защитник,  "покорный"  слушатель,  наконец,  отпустил  меня и
смеялся  во  всю свою белозубую  пасть - глаза его  были чертовски умные! Он
сказал мне по-испански:
     - Пой, дорогой, пожалуйста. Здесь все умеют ценить настоящего артиста.
     Я не знал, как мне понимать слово "артист" - как намек  на то, что меня
раскусили,  или  как  обычную  похвалу.  На  всякий  случай я  навязал моему
спасителю диалог:
     - Хорошее дело - пой, когда столько пальбы обрушилось на мои барабанные
перепонки. Я до сих пор  еще не могу прийти в себя от  страха и оглушения. А
потом, пока я буду петь, кто-нибудь саданет мне в башку из автомата.
     Парень многозначительно ответил:
     - Здесь, теперь тебя никто не  тронет, ты будишь нашим почетным гостем.
Тебя,  конечно,  мучает вопрос,  кто  мы? - но скоро и  об этом ты  узнаешь.
Однако мне кажется, что мы будем друзьями.
     Когда  закончилась  боевая резня  нападавшие  стали подходить  к  моему
стражу  - было  похоже, что по значимости  в скрытой иерархии он  был  здесь
старшим.  Кое кому  он пожимал руку, кого-то  похлопывал по спине, а кому-то
только кивал головой. Мое внимание привлекла девушка - глаза  пожирали ее, а
губы мои твердили по-испански  muchacha.  Казалось, она в группе  налетчиков
играла не последнюю роль. Мой  опекун с почтением  пожал протянутую девушкой
руку  и бросил несколько коплементарных фраз - он как бы ей ставил в заслугу
только  что   блестяще  проведенную  операцию.  Девушка,   бросив   на  меня
внимательно-любопытный  взгляд,  сказала,  что если  бы  я  не выманил  этих
болванов своей песней  из  укрытий,  то не известно как бы все сложилось.  В
открытом,  без  хитростей и Божьего везения, бою  фортуна  меняет настроение
мгновенно, и нельзя с уверенностью сказать,  что все  решится малой  кровью.
Сейчас  же  со  стороны нападавших не было  ни  одного  даже  легкораненого.
Девушка еще раз сделала  благодарный кивок в мою сторону и выразила надежду,
что  я  еще  порадую  всех своими  изумительными  песнями  - так  и  сказала
"изумительными песнями".
     Было похоже, что эта особа - не простой фрукт, речь ее была правильная,
с  хорошо сложенными  фразами  - чувствовалось,  что она имеет, как минимум,
высшее  образование,  наверное,  говорит  на  нескольких языках, и,  вообще,
производит впечатление высококультурного человека. Тогда не понятно, как она
оказалась в  компании  явных головорезов  и  участвовала в  страшной  бойне.
Пораженный контрастами, я не заметил, что  говорю по латыни  вслух:  "Furens
quid  femina  possit  - На  что  способна  женщина  в исступлении".  Она все
расслышала  и улыбнулась  понимающе только мне. Итак,  я  не ошибся в  своих
предположениях! "O diem praeclarum  - О  славный день!"  -  это был  уже  ее
ответ.  Теперь настала  очередь улыбаться мне, и я  постарался насытить свою
улыбку максимальным мужским обаянием.

     9.7

     Сперва нападавшие  выставили боевое  охранения и установили слежение за
воздухом. Это было сделано  на случай, если кто-либо из прежних хозяев успел
передать  по радио SOS.  Затем они основательно перетрясли весь лагерь: были
открыты  все  производственные  помещения,  оценена  перерабатывающая  сырье
техника,  найдены запасы оружия,  деньги, документы. Все,  что  интересовало
нападавших  стаскивалось  в  середину  поля,   которое  являлось  посадочной
площадкой  для вертолетов. Потом началось практически тотальное  минирование
лагеря.  Минировали  даже  столбики  ограждения  на  которые  была  натянута
оградительная  сетка  и колючая проволока.  Ближе  к  вечеру  устроились под
деревьями на  ужин. К  своему костру,  вокруг  которого сидели  мой  опекун,
девушка и еще три функционера,  видимо,  игравшие не последнюю  роль  в этой
группе, позвали и меня. До сего момента я уже был полностью "расконвоирован"
и даже, улучив возможность, успел основательно отмыться и переодеться во все
чистое, найденное в богатых бандитских складах. Теперь, по моему  разумению,
я  стал  походить  на  цивилизованного  человека  -  даже мой доброжелатель,
взглянув на  меня в  новом обличие,  поцокал языком, словно подтверждая - "А
ты, парень, прекрасно выглядишь"!  Благосклонно-внимательный взгляд я поймал
на себе, когда неожиданно, нос к носу, столкнулся с приметной девушкой.
     Она  уже тоже  интересовала меня. Человек  всегда  чувствует  первый и,
может быть,  самый важный, импульс  сближения, называемый симпатией.  Что-то
уже замкнулось между мной и этой красивой и уверенной девушкой.  Но не стоит
подгонять  события.  Однако  для разведчика  важно  использовать чувственные
слабости других, но самому не попадать в эту кашу.
     Там у костра я получше  пригляделся  к девушке:  по моим представлениям
она была мексиканкой, пожалуй,  имевшей  отношение к  типажу женщин из штата
Оахака. Там почему-то законсервировалась особая  генетическая порода жителей
- стройные, сильные, поджарые, красивые, выносливые, умные.  Девушке было не
более  24-25  лет,  но  возраст  у  такой  породы  женщин  трудно  оценивать
правильно.  Благодаря  своей  стройности,  бодрому  тургору  тканей,  поздно
появляющимся морщинам, они до преклонных лет выглядят весьма моложавыми. Еще
в  центре  специальной  подготовки  обращали  мое  внимание  на  эту  породу
мексиканских  красавиц, которые сравнительно легко, если того захотят, могут
подцепить на крючок чувственной привязанности,  практически, любого мужчину.
Женщина-преподаватель  (сама  с  идеальными   внешними  данными,  только  на
французский манер),  проводившая с нами занятия, предупреждала, что выиграть
сражение с  такой женщиной может лишь  тот мужчина, который будет стремиться
ни к мимолетным  (в одно  касание),  а к серьезным (супружеским) отношениям.
Честно  говоря, с  этой амазонкой  я  был готов идти под  венец хоть сейчас.
Чертовски  забавные существа эти  женщины:  как  только у  себя в  голове  я
сформулировал  такое  решение,  так  девушка, как  бы  встрепенувшись, очень
внимательно  и продолжительно на  меня посмотрела. Скорее  всего, и она тоже
приняла  ответственное  решение.  Но  не будем  "parva  componere  magnis" -
сравнивать  малое  с  великим.  У  достойной  женщины  всегда решения  более
ответственны, чем даже у самого достойного мужчины!
     Что-то  в этой  женщине напоминало мне и Сабрину  и Музу  одновременно:
четкие, контрастные черты лица,  словно оно высечено из породистого мрамора.
Лицо продолговатое,  череп  долихоцефалической конституции.  Волосы  прямые,
средней  толщины,  прочные,  как  смоль,  черные.  Ушные  раковины  среднего
размера, правильной формы. Прямой, идеальной формы нос, большие карие глаза,
сочные губы, которые манят и притягивают. Жемчужного перелива зубы, отменной
формы,  которые  демонстрируют  свой  блеск только,  когда  лицо  освещается
улыбкой или взрывом смеха, а в обычное  время они надежно спрятаны за плотно
сомкнутыми губами. Кожа несколько смугловатая, но это только подчеркивает ее
нежность и опрятность.
     Все остальные пропорции фигуры были на первый взгляд отменные, особенно
меня волновали два "лягушонка", которые нет-нет, да и  подпрыгивали, прячась
за нагрудными  карманами. Я  только не успел  уяснить  причинно-следственные
связи: что волновало и вздыбливало (про свои-то "вздыбливания" я мог сказать
все определенно!) эти нежные образования -  то ли особое мышечное напряжение
грудной клетки при  поворотах корпуса, при  движении  рук, то ли возбуждение
шло из какой-то  другой  области человеческого  тела,  а, может быть,  и  от
вольных  мыслей.  Но  все  прелести  скрадывал  камуфляжный костюм  военного
образца.
     Однако тело женщины нужно рассматривать, а, тем более, восторгаться им,
только при непосредственном контакте, а  не по отражению в зеркале или  воде
и, тем более, не должны мешать визуально-тактильному общению жесткие складки
ткани  военной  униформы.  Женское  тело  правильно  не воспринимается  даже
сетчаткой  глаза мужчины  с  отменным  зрением.  Он начинает его  объективно
оценивать  только  пальпаторно,  еще лучше  -  всей  кожей тела и,  наконец,
нежнейшим эпидермисом glans penis. Но от таких мыслей у меня возникло легкое
головокружение, и я поспешил потянуться к гитаре, как к палочке-выручалочке.
Но этого мгновения уже было достаточно для того, чтобы понять -  "замыкание"
произошло и  теперь будет  жарким  пламенем  гореть и  вся  "проводка",  вся
"кобелиная  сеть"! Musculas cremaster  дернулся, экскрет брызнул в штаны,  а
душа воскликнула в истоме: "Pater, peccavi - Отец, я согрешил"!
     Вроде  бы никто  ничего  не заметил,  а  мое движение к  гитаре вызвало
восторг. Оказывается, перед тем,  как  устроить  пальбу на поляне, гвардия с
удовольствием  слушала мои песни и  открыла  стрельбу  с великим сожалением,
понимая,  что прерывалось  выступление знаменитого артиста.  Мне,  как тяжко
пострадавшему  от  преследования  бандитов, позволили  немного  выпить.  Для
куража  я  подыграл  еще  большее опьянение, такая  видимая  расслабленность
нравится  женщинам  (об  этом  мне  тоже  сообщили  на   занятиях  в  центре
подготовки). Им кажется, что с "красиво пьяным" мужчиной, не демонстрирующим
агрессию, легче начать  игру  "в  кошки  - мышки".  "Кошкой" будет  то,  что
подарено  женщине  природой,  а  "мышкой"  то,  что демонстрирует  у мужчины
ответную реакцию  на "мышку".  Я  пел много,  до  самого прилета "вертушек".
Честная компания забалдела  от эстетического шока, многие  расчувствовались,
пытались подпевать. И тогда я понял, какие чувства клокотали в порочной душе
императора  Нейрона,  когда он со слезами на глазах, захлебываясь патетикой,
воскликнул: "Qualis artifex pereo - Какой артист во мне погибает"!
     Я почувствовал, что нежная женская рука гладит меня по спине и скользит
по моей оловянной талии - да это была рука  моей соблазнительницы.  Я скосил
глаза  вправо на  мою теперь уже очевидную спутницу  во грехе: она несколько
запрокинула  голову,  глаза  плавали,  как  у  боксера, получившего  весомый
нокаут!  Победа была  за Российскими  вооруженными силами, следовало  ковать
железо,  пока  оно  горячо... Но  тут  раздался  шум вертолетов,  а  затем и
началась погрузка. Как-то так само собой случилось, что при посадке "мучача"
придержала  меня у хвоста  вертолета и  впилась в мои  губы  своими горячими
присосками. Это была ее  благодарность за песни  и "суровая ласка" амазонки.
Клянусь, никогда раньше я не испытывал такого восторга и вкуса - мы могли бы
потерять голову окончательно и  улечься прямо  здесь на  траве, под вихрями,
создаваемыми  мощной  боевой мельницей. Но  поджимало время - нам  никто  не
собирался представлять  под задницу табурет, со сложным названием "мгновения
счастья", которые, как известно, влюбленные не наблюдают. Известно: "Si  duo
faciunt idem,  non est idem - Если двое делают одно и тоже, это не одно и то
же"!
     Куда  меня  везли, я  не знал. Меня даже не интересовало  будут ли меня
убивать сразу или подождут до приземление - она сидела рядом со мной, плотно
прижавшись  и  обвив поясницу своей рукой. Она балдела,..  а  я  страдал  от
резкого  прилива  бешеной  крови к определенному органу  и  от  предчувствия
реальностей   страданий   тех,  у  кого  именно  при  таких  обстоятельствах
развивается  жениховский  эпидидимит.  В  моей биографии  уже  был  подобный
печальный опыт.  Но спецназ  Российской  армии никогда  не  отступает.  Я  с
нетерпением ожидал приземления, с  опаской соображая и ища метод  маскировки
того эффекта, с которым мне придется  познакомить  ненасытные взгляды зрелых
мужчин  - я чувствовал,  что  идти мне  придется в  раскорячку,  превозмогая
страшную боль в яйцах! С печалью пришло ко мне понимание о многом, "sed nunc
non erat his locus" - но теперь это было не к месту.

     9.8

     Да,  моя  воля  и моя  "мужская  совесть"  были  несгибаемы  до  самого
приземления,  и это  было оценено дамой по достоинству.  Мои стойкие реакции
нельзя  было  не заметить  - с  улыбкой  косились  окружающие  люди: кто-то,
видимо,  гордился мною,  солидаризировался,  а кто-то, возможно, и ревновал,
завидовал. Моя дама старалась не дотрагиваться  до  опасных  зон, потому что
понимала -  с  огнем не шутят! Только  глупый semper  ad  eventum festinat -
всегда  торопится  с  развязкой.  Мысленно  я цитировал  сейчас  кусочки  из
Цицерона: "Simia quam similis, turpissima  bestia, nobus - Как похожа на нас
обезьяна,  безобразнейшее  животное".  Но   Цицирон  явно  не  облегчал  мои
страдания.
     Вертолет провалился в  воздушную яму,.. и я заскрипел зубами... Я сидел
так, словно  между  ног  держал СВД, то  есть снайперскую  винтовку,  прочно
сжимая  ее коленями,  боясь повредить оптический  прицел,  лицо  мое, скорее
всего,  "окаменело  от  счастья".  Мой  недавний  опекун  наблюдал  сцену  с
небольшого расстояния и, по всей вероятности, радовался за  нас  обоих, но и
по-доброму посмеивался над моим естественным мужским горем.
     По прилету мы  с дамой не торопились выйти из вертолета-  первыми бодро
выкатились  бойцы.  Мы  же  -  влюбленная парочка -  пытались  скрывать  мой
жениховский  эпидидимит  -  страшнейший  отек  мошонки из-за  длительного  и
неудовлетворенного возбуждения. Меня могла  спасти  только срочная эрекция и
эякуляция, но кто может правильно оценить  страдания бойца в военном лагере.
Смуглые  головорезы в тайне  потешались. Мне оставалось надеяться  только на
парную баню, но и при такой физиотерапии можно получить обратный эффект: вот
и решай чем спасаться - холод прикладывать или тепло!
     Как я и предполагал, нас приземлили на военную базу, видимо, специально
созданную  для  подготовки  и   отправки  спец   подразделений.   Установить
национальную  принадлежность  базы  было  не  очень сложно:  у  ворот  и  на
территории мелькали ребята из охранения  - они были  в форме вооруженных сил
Чили.  По  идее,  меня  должны  были  отправить  в  "карантин"  до   полного
установления личности и тщательной проверки тех версий, которые я мог выдать
следователю.  Но почему-то поступили  со мной иначе.  Моя амазонка так  и не
отпустила моей руки и, сдав оружие тут же у вертолета, повела меня медленным
шагом, безусловно, щадя мои "переживания", по аллейке к небольшим коттеджам.
Я понял, что ведет она меня к себе домой и у меня блеснула маленькая надежда
на скорое прекращение  моих терзаний. Правда, зашуршала в траве подозрений и
вздорная мысль: а вдруг  у них здесь так принято - добивать интернированного
особой  пыткой.  "Si  ferrum  non sanat,  ignis sanat -  Если  не излечивает
железо, излечивает огонь"!
     Да, это был ее дом: три комнаты, санузел, душ.  Столовая была совмещена
с кухней, а прихожая с гостиной. На втором этаже - огромная мансарда во весь
невысокий чердак  - наверное, в полтора роста взрослого человека. Как только
мы  вошли в дом  моя  красавица стала стаскивать с меня и себя одежду, и оба
голые мы  отправились в  душевую.  Тогда я  и смог  убедиться  в  абсолютном
совершенстве ее форм.  Но от этого  мне не стало легче, скорее наоборот! Она
понимала меня и жалела. Прямо в душе, под горячими,  расслабляющими струями,
моя несравненная амазонка применила  ту несложную французскую технику любви,
которая снимает  у  мужчины  все подобные хвори практически моментально. И у
меня  отлегло от сердца  и от  прочего!  "Omnis ars imitatio  est  naturae -
Всякое  искусство  есть  подражание природе". Глоток жизни мы получили  оба:
только для меня  это  был  глоток воздуха через  спазмированное  от восторга
горло, а  для нее -  еще кое-что. И с  такой задачей  мы вполне  справились,
причем, настолько качественно, что былая мужская прыть восстановилась у меня
очень быстро. Я  вспомнил  мою преподавательницу по  эстетической психологии
(практической  сексологии):  она  давно  и просто, в теории  и  на практике,
объяснила  мне,  тогда  еще  начинающему  шпиону, результативность  подобных
действий.  Я вспомнил и Инночку, да и ряд других добродетельниц,  которые не
раз спасали меня от раскардаша души и плоти. Да, что говорить об этом! "Nemo
vir  magnus  sine aliquo affalatu  divino  unquam  fuit  - Не  было  истинно
великого мужа, не вдохновленного божеством".
     Потом мы долго кувыркались в постели: запросов и желаний было много, но
самое главное, все они чудесно соотносились, взаимно поощрялись и тут же без
напряжения  реализовывались. Как  говорят артиллеристы: "Откат  нормальный"!
Когда мои  мучения  прошли  окончательно  и  соответствующие  чувствительные
"детали", избавившись от  отека,  приняли природную  форму,  амазонка слегка
притомилась. Все хорошо в меру! Тогда от скоротечного пиршества,  мы перешли
к высокой беседе.  Я,  естественно,  постарался  выяснить  в  каких  учебных
заведениях готовят таких классных во всех отношениях специалистов. Оказалось
все просто, точно так же, как у нас в России: амазонка закончила университет
в  Мехико, факультет археологии. Безусловно, университетское образование  на
всех  девушек оказывает универсальное педагогическое воздействие. И неважно,
где ты его получала - в Санкт-Петербурге или Мехико, в Париже или Лондоне.
     Звали мою  зазнобу трогательно и нежно-величаво - Долорес,  было  ей 25
лет, служила в чилийском спецназе 3 года. Она не терзала  меня вопросами, но
охотно  рассказывала  о  себе,  словно  старалась  сразу  же  устранить  все
возможные  препятствия,  недосказанность  для того,  чтобы я мог спокойно  и
осознанно сделать свой выбор. Долорес  никогда не была  за  мужем, не  имела
детей. Происходила  она из богатой семьи,  ее дед был русским,  женившимся в
довольно  солидном возрасте на  молодой  мексиканке. Далее его  сын от этого
брака,  тоже   женился  на  мексиканке  -  вот  именно  такой  пассированный
славяно-мексиканский генофонд и бурлит в крови Долорес.
     Когда  женщина хорошо осведомлена о  своих телесных достоинствах, то ей
нечего стесняться. Долорес не набрасывала никакого халатика, не обертывалась
полотенцем,  она в процессе разговора встала с  постели,  подошла к книжному
стеллажу и выволокла оттуда пакет  с фотографиями.  Это был  урезанный набор
семейных реликвий, которые возит с собой боец спецназа для поднятия  боевого
духа. Вернувшись ко мне, она высыпала картинки  на  простыню и, перебирая их
по  своему  усмотрению,  бросала краткий комментарий.  Я  увидел  Долорес  в
детские годы, в период юности, во время учебы в университете.
     Наконец мы  добрались до фотографий родни:  я  остолбенел (но  старался
маскировать впечатление) - с одной из фотографий на меня смотрело, чуть-чуть
прищурившись и  слегка улыбаясь, лицо с характерным  щербатым оскалом  - это
было лицо Александра Богословского. Этот человек был представлен мне Долорес
в  качестве  деда  по  отцовской  линии.  Подобную  фотографию  я   встречал
неоднократно в архиве моего отца Сергеева-старшего. Похоже, что Богословский
просто  тиражировал  свой лик, запечатленный в молодости, видимо, считая эту
фотографию  самой удачной. Впрочем, мы все мечтаем вернуться к истоку  своей
жизни  и, чем  становимся  старше,  тем  чаще  застреваем  на этом.  Видимо,
маскировка моя не был абсолютной, пожалуй я слишком долго задержался на этой
фотографии. Долорес подключилась к моему вниманию и стала давать пояснения:
     - Понимаешь, Фридрих, в моих генах есть кое-что от славянской сущности.
     У  меня в запасе было  несколько  легенд  на  всякий  пожарный  случай:
Долорес я представился при первом разговоре немецким ученым, назвав это имя,
пояснив, что в Парагвае  занимался в  основном  ботаническими и фольклорными
изысканиями. Я якобы  совмещал, по  просьбе коллег  из университета, эти две
профессии - кое  что определял в фауне и флоре,  а в поселениях фиксировал и
песенные находки. Так я и застрял в лесах  и болотах  пропащего  края внутри
Парагвая (рифма! поймал я себя на слове). У меня была надежда на то, что мое
образование,  близкое к классическому  филологическому, даст мне возможность
даже при тщательной  проверке, избежать провала - я  буду относительно ловко
косить под ученого-филолога с несколько расширенным биологическим кругозором
- ну, как Владимир Набоков, к примеру.
     Долорес в ответ на мои слова даже не повела бровью, не моргнула глазом,
но я почему-то чувствовал, что  выгляжу  идиотом.  Прячется в ее спокойствие
какая-то тайна. Создавалось  впечатление,  что она  читает  мои мысли  и уже
кое-что о моей персоне себе прояснила.  Она, видимо, хранила спокойствие  до
поры  до времени, не подавая мне  виду о некоторых своих догадках. Остальные
фотографии  я  смотрел не  столь  внимательно,  но  остановился на прочтении
психологии фотографического  портрета ее  матери. У Долорес с  матерью  было
много общего,  но  самый  главный мой вывод сводился  к тому, что  произошло
удачное  слияние славяно-татарского, от  которого  Богословскому  никуда  не
деться, и контрастного мексиканского генофондов. Генетические позиции  обоих
ветвей  были настолько конгруентны,  удачно сочетаемы, что никаких перекосов
ни на каких уровнях строения организма не произошло.
     Закончив знакомство с прошлым, я улегся на спину - Долорес положила мне
голову на  плече, плотно прижалась  телом -  и задумался.  Первое, что  было
очевидно, и с тем необходимо было считаться: амазонка меня раскусила, она не
верит  в  предложенную мною легенду. Второе  тоже  было  очевидно: почему-то
Долорес    решила    "оттереть",   "отмазать",   если    угодно,   меня   от
скоропалительного допроса.  Она выбила  из  рук возможного следователя очень
ценный  фактор  -  "момент  истины",   который  реализуется  сразу  же,  как
говорится, не отходя  от  кассы. Рассказ  о своих  корнях, фотографии -  это
попытка  помочь  мне  переориентироваться,  отшлифовать  иную  версию, более
прочную,  а лучше - безупречную! Конечно, у меня была и "аварийная" легенда,
насыщенная максимально полным откровением. Но для включения  ее  в  действие
необходима  санкция   руководства,  а,  самое  главное,   нужно   время  для
расстановки  страхующих деталей, а то и  довольно сложных мероприятий, иначе
все труды могут пойти насмарку.
     Я  думал, что поймал Долорес  на  чисто  женской слабости  - восприятие
звука голоса, песни, музыки, сексуального поиска  и прочее -  оказалось, что
своей, так называемой слабостью, она сама засадила меня в силки, в капкан. Я
чувствовал ее  манящее тело рядом и понимал, что через несколько дней такого
совместного  пребывания  масса моих и ее телесных, да  и  душевных,  флюидов
перейдут друг  в друга.  Разделять  нас станет  возможным  только с  помощью
хирургического  ножа  или  пули - обоим в затылок! Я  уловил на  своей груди
тепло от капель слез и понял, что Долорес думает о том же самом, переживает.
Ей также дорога наша близость,  и она не желает ее терять. Я  прижал любимую
женщину прочнее к груди - она тихо заснула, доверив  себя  без  оглядки,  на
век. Будет тот век коротким или длинным - одному Богу известно!
     Мне  почему-то вспомнился опыт  из  физики, еще  со времен Нахимовского
училища: когда  два бруска близкого по однородности металла плотно прижимают
друг к другу, то  со временем в силу перехода элементарных частиц происходит
прочное  слияния контактной зоны. Время  расширяет такую зону,  усиливает ее
взаимопроникновением элементарных частиц. Далее уже невозможно разделить два
спаявшихся тела. Что-то подобное началось  и у  нас с Долорес, но по велению
какой-то запредельной силы процесс тот  шел катастрофически быстро. В сон мы
обрушились  практически мгновенно.  Сказались  страшная усталость и ощущение
полнейшей  защищенности,  обеспеченной, как  ни  странно, тонкими стеночками
нашего дома, способными  сейчас  под действием заботы свыше уберечь  нас  от
неожиданностей. "Господь даст силу народу Своему; Господь благословит  народ
Свой миром" (Псалом 28: 11).
     Утро ударило по глазам яркими лучами встающего солнца. Долорес встала с
постели  спокойно,  как  женщина-супруга.  Только так и погружают  мужчину в
семейное гнездо - без шума, без истерик, без требований любви до  гроба. Все
должно  идти  своим путем,  осуществляться,  как  должное,  как  само  собой
разумеющееся.  Она приготовила завтрак на скорую руку, кому-то позвонила, не
скрывая  своего  разговора, потому  что понимала,  что  я  в моем  положении
условного  пленника могу  беспокоиться  по  любому пустяку. Мило улыбнувшись
мне, она  заявила, что мы  пойдем в гости.  И не надо  беспокоиться,  искать
"подставы" в ее действиях. Просто здесь скучно и для того, чтобы не впасть в
хандру, необходимо встречаться, объединяться с близкими людьми.
     Мы быстро позавтракали,  я  успел  побриться пока Долорес наряжалась на
гражданский манер,  и мы двинули  по аллее  вглубь  коттеджевого архипелага.
Пришли мы скоро, примерно, к такому же  домику, как и у Долорес. На открытой
веранде нас встречал мой  недавний опекун. Он приветливо улыбался нам обоим.
С Долорес  он  обнял  за плечи  и чмокнул  в  щечку, как  старую знакомую  и
близкого  по духу человека, почти родственника, мне  с  удовольствием крепко
пожал  руку.  Только  сейчас  я  узнал от него, что  его по-настоящему зовут
Альварес. Приглядевшись внимательно, я стал улавливать различия в его облике
сегодняшнем и того,  который он вынужден был создавать  там в лесу: это были
два  разных человека, изменившиеся  даже внешне.  Тогда я  наблюдал  как  бы
"незаметную личность" -  размазанную  и  притертую  к тени. Сегодня на  меня
смотрел человек добрый, открытый, сильный. Мне показалось, что и цвет кожи у
него стал  бледнее,  ближе  к европейскому,  черты лица  тоже отдалились  от
стандартов, свойственных кондовым аборигенам. Вообщем, передо мной стоял уже
Человек, а не слуга.
     Мы вошли в комнату: мебель,  убранство помещений было такое же,  как  в
доме Долорес, чувствовалось, что хозяин сидит на чемоданах, понимая, что это
его временное  жилье,  а там  вдалеке его ждет  кусочек  собственного  мира,
привычный быт,  семья,  о которых  он  всегда помнит и  к  которым стремится
телом,  сердцем и душой. Мы  уселись в мягкие  кресла и взялись за стаканы с
прохладительными напитками, потом, за разговорами, дошла  очередь и до кофе,
который готовили в Латинской Америке особенно вкусно.
     Сперва разговаривали за жизнь - то есть обо всем и ни о чем конкретно -
но поскольку встретились люди, занимающиеся определенными боевыми делами, то
разговор постепенно сместился к "производственной  теме".  Сперва я  пытался
сдерживать  себя и  выравнивать  свой  интерес  под стандарт  человека, лишь
косвенно  вступает в контакт с  "профессиональными  тайными". Но  постепенно
погружаясь  в  глубь  беседы, я  все больше  и больше понимал,  что мою игру
вежливо терпят, однако  у  собеседников нет никакого сомнения  в том,  что я
понимаю  все  намного глубже  и  что это  как  раз  и составляет  суть моего
истинного интереса. И я перестал ломаться, принимая те правила игры, которые
мне предлагали мои  новые знакомые. Приходилось рисковал: в доме могли  быть
установлены пишущие и снимающие устройства -  на  карту была поставлена  моя
жизнь.  Но какая-то  особая, заботливая, доброжелательность чувствовалась во
всем. Мне казалось, что не могут простые  люди так органично подыгрывать мне
-  здесь  было  что-то  другое.  И  я  понял,  что  моя  откровенность,  мой
нескрываемый  интерес  к  теме  как раз  и  могут явиться  тем "крючком", на
который я должен  ловить жирную рыбу. Ну, а риск - это ведь одна из  главных
составляющих моей профессии.
     Конечно, мне было интересно  разобраться  в той коллизии,  в которую  я
успел вляпался  там  в лесу.  Словно отгадав  мои  интересы,  Альварес начал
беседу  довольно инициативно, резко сместившись в  сторону обобщения  чужого
опыта. Он заметил:
     - Фридрих, ты попал, как говорят славяне, из огня да в полымя.
     Такой смелый  ход  я моментально усек  и понял направление той  задачи,
которую он ставил пере собой. Было необходимо действовать моментально:
     -  Альварес, ты, что славянин или меня подозреваешь в принадлежности  к
той великой нации? - был мой прямой вопрос.
     Мой собеседник  не  смутился.  Он  и Долорес, откинувшись в  креслах  и
внимательно изучая мое лицо, заявили без тени волнения или возражения:
     -  Вообще-то,  Фридрих,  ты  имеешь  ту  удачную  конституцию,  которая
подходит   для   нескольких   национальностей   -    немецкой,   славянской,
англо-нормандской, испанской, да, наверное,  еще и для  других,  которые нам
мало  известны. Но  это  все -  не  суть  важно,  мы  же не эссесовцы, чтобы
классифицировать  людей  по национальной  и  анатомической  избирательности.
Однако давай отложим разговор на эту тему на потом. А сейчас мы отрядим тебе
информацию по главной теме.
     Мне ничего не  оставалось,  как принять  заданный  вариант  беседы, и я
опять  вынужден  был  высоко оценить профессионализм моих собеседников - они
дали мне фору.  Пришлось  слушать  все,  что  будет  сказано, исполняя  роль
"второго номера". Альварес продолжал:
     -  Ситуация  заключается  в  следующем:  Аргентинские  власти  давно  и
пристально следят за развитием наркобизнеса в странах Латинской Америке, они
понимают, что многое здесь осуществляется в  режиме "вынужденных подходов" -
не  до жиру, быть бы живу (опять  славянский афоризм!). Мексика в  последние
годы  изменила  свою  позицию, например,  в  отношении действий  США в  этом
направлении.  Мексика  наконец-то присоединилась  к  тем контрмерам, которые
пытается  осуществлять государственная  машина "старшего соседа".  Президент
Мексики  еще в  1988 году  поддержал  Рональда Рейгана в утверждении на всем
континенте  главной идеи  -  "государственная  безопасность  страны  превыше
всего!"  Более  основательно  по этому  пути  выступает  Чили.  Как  ты  мог
заметить, мы  как раз и  находимся в  одном  из таких военно-координационных
центров. "Андская газета", издаваемая  в столице  Перу  Лиме,  заявляет, что
необходимо   решительно   бороться   с  реальной   "наркотической  угрозой".
Отстегнуты немалые деньги на проведение глубоких научных исследований в этом
направлении. Здесь в нашем  центре формируются и  готовятся не только боевые
группы, но и осуществляются научные исследования - а наши недавние действия,
свидетелем  которых, да  и  участником, ты  был,  - это  всего  лишь  пример
применения  "организационного  оружия",  эксперимент  своего  рода.   Мы  по
существу  обслуживаем  сейчас одну из  научных  идей,  имеющих  отношение  к
комплексным методам ведения контрдействий против наркобизнеса.
     Альварес сделал маленький  перерыв и  отправился  к кофеварке,  Долорес
перетолкнула меня на диван и уселась  рядом - Бог свидетель,  она не играла,
южный  темперамент жег ее изнутри, и она впилась  в мои губы.  Я вдруг  ясно
вспомнил некоторые научные исповеди  моего отца и  понял -  клетки тела моей
возлюбленной  издалека  уже  точно  почувствовали  зачатие  ребенка,  начало
беременности. Это был  еще пока шепот, шелест  женской  плоти,  готовой,  а,
скорее всего,  уже получившей  то,  что ищет каждая  нормальная  женщина,  -
беременности от любимого человека.
     Альвароес не  смутился,  но, виновато  улыбаясь, вынужден был  прервать
прелюдию нашей горячей сексухи. Он продолжил беседу:
     -  Фридрих, тебе, конечно,  известно (новый симптом доверия!), что цель
информационных   технологий   -   это   создание   качественной   информации
(информационного  продукта,   если   хочешь)  для   эффективного  управления
объектом,  процессом,  не  важно  в  какой  области. Просто, в  наркобизнесе
страсти  напряжены, потому  и  суть наших  исследований  имеет другой градус
приложения  к  реальности.  Как известно, информационный процесс  состоит из
четких   операций:   сбор,  обработка,  хранение,  передача,  отображение  и
применение  информации.  Но  весь  этот  континуум  нацелен  на  одно  -  на
максимальную  эффективность управленческих решений. Центральным вопросом при
создании  новых  проектов  в   области   информации,   в  том  числе,  такой
животрепещущей проблемы, как наркобизнес и  борьба  с  ним, является  точная
формулировка исполнительской  задачи, иначе,  как ты  понимаешь, все  теряет
смысл.
     Альварес  взглянул  на меня  и  Долорес  внимательно  -  на  его  губах
появилась добрая  улыбка. Он читал в наших глазах тоску не по информационным
технологиям, а по постели. Он был мудрым и добрым человеком, он все понимал,
а  потому  предложил  сделать маленький  перерыв, сославшись на  то, что ему
необходимо распорядиться на  счет обеда, на который он нас приглашает.  Было
назначено время и  я с  Долорес практически, бегом, вприпрыжку,  бросились к
тому коттеджу, который  стал  для  нас домом  счастья, дворцом  Божественной
терпимости.  "Но, как написано: "не видел того глаз, не  слышало ухо,  и  не
приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим его". Эти  слова
были написаны  Святым  Апостолом  Павлом многие века  тому назад  и  посланы
Коринфянам. Но мы с  Долорес  вольно трактовали их и не  стеснялись  этого -
Иисус  Христос   никогда  не  был  догматиком  и  квинтэссенцию  его  учения
составляло одно общее откровение, называемое любовью  - всемогущее  чувство,
угодное Господу Богу!
     Вернулись мы  к  Альваресу на званый обед точно  в  назначенное  время,
когда солнце уже садилось всей своей грузной жопой в Тихий океан, и с высоты
той  площадки  в гористой местности,  где размещался  наш лагерь,  мы  могли
наблюдать игру солнца с водной гладью. Но следы потехи любви были  у нас и у
солнца  на  лице высвечены,  как  золотой  нимб  доверия  и величия  тайного
откровения, санкционированного Богом "единым и неделимым"!
     Немного выпили, как не странно, все  ограничились джином с  тоником  (я
опять отметил универсальность или заданность предпочтений! Подумал: "Неужели
они пасли меня с пеленок?" Альварес  продолжил  разговор ровно с того места,
на котором его сам и прервал:
     -  Фридрих,.. (тут он внимательно  на  меня посмотрел), а может  лучше,
Владимир?
     Я  охуел!  И  было отчего!  Нижняя  челюсть у  меня  отвисла.  Альварес
улыбнулся по-братски доверительно  и нежно, а Долорес лишь потрепала меня по
спине  и  прижалась  головой  к  плечу.  Я  подумал:  "Ну,  суки,  латиняне,
стреножили  меня  моментально -  откуда,  что  берется. А  мудаки-социолдоги
рассуждают об отсталых,  неразвитых нациях.  Попробовали бы они  вот  так, в
одно  касание, "завалить"  опытного диверсанта и  отчаянного  шпиона  страны
Советов". Но как бы дав команду самому себе  и всем остальным - "Проехали!",
Альварес продолжил:
     -   В   Парагвае   используется   "структурно-геополитическая   модель"
исследования  данной проблемы. В ней учитывается дуэт - страна "потребитель"
и  "производитель"  наркотиков.  Сбор  информации  и описание  такой  модели
происходит   на  уровнях:  этико-юридическом,  социальном,  психологическом,
медицинском, национальном, политическом, международном. А вот в Чили как раз
накоплен огромный опыт по комплексному подходу именно потому, что существует
этот центр, и мы в его работе участвуем.
     Словно  оговорившись  невзначай, Альварес  при немом  соучастии Долорес
заявил:
     - Вот об участии в работе такого центра,  Володенька,  мы тебе и делаем
официальное предложение.
     Моя реакция уже не квалифицировалась  даже сочной, истинно  российской,
метафорой.   В  данном  случае  этого  было  мало.   Нужно  было  употребить
трехэтажный мат!  Я никак не мог  понять где,  в каком пункте совершился мой
провал, кто меня выдал: может быть  капитан (но это явно не похоже на него).
Возможно, меня "засветили" раньше - на судне, где был тайник - но тогда было
необходимо пасти меня  по  всей  дистанции, но  я  этого  не  заметил.  Явно
намечался  какой-то  "заколдованный  круг", из которого  -  и это было самым
главным  -   я   не   видел  выхода.   Кроме   того,   меня  просто  терзало
профессиональное  любопытство  -  где  же  я  допустил  "прокол"?!  Хотелось
воскликнуть:
     -  No  es  justo!  Esta  equivocado!  No,  senor,..  no,.. no!..  - Это
несправедливо! Вы ошибаетесь! Нет, сеньер,.. нет,.. нет!..
     Но я был  нем, как рыба, я  только внимательно следил за выражением лиц
Альвареса  и этой суки Долорес, которая так мастерски  владела  мимикрией! У
меня  появилось  желание   взорваться  и  специальными  приемами  раздавить,
растоптать чилийскую гвардию, а заодно и моих собеседников. Но та, которую я
только что в уме назвал сукой, нежно меня обнимала и преданно глядела  мне в
глаза,  гася  мою  агрессию,  видимо, ненароком блеснувшую  в  них. Альварес
примирительно  поцокал  языком  (это  видимо  была  его  привычка),  встал и
направился к письменному столу. Даже, если он двинул за пистолетом, меня это
не остановит  против  решительных действий. Возникла минутная пауза. "Истина
возникает из  земли,  и  правда приникнет  с небес; и  Господь даст благо, и
земля наша даст плод свой, Правда пойдет перед Ним и поставит на путь  стопы
свои" (Псалом 84: 12-14).

     9.9

     Альварес вернулся с  пачкой фотографий, он вытащил их из пакета, сперва
отыскал  одну  из них -  главную по его разумению, которую  и выложил передо
мной. На фотографии  был изображен я и моя  мать  Сабрина.  Это было  хорошо
известное мне  семейное фото,  сделанное по  инициативе  Сабрины  еще  очень
давно, фотографировал  нас,  кажется,  Магазанник.  Эту  фотографию  Сабрина
отправила своему  старшему  брату, проживавшему  тогда в  Аргентине.  Я  был
изображен в форме нахимовца, но спутать ту  юношескую мордашку и сегодняшний
мою рожу было трудно. Долорес, ехидна, нежно взъерошила мне волосы, успевшие
заметно  отрасти во время моих скитаний  по  чащобам  Парагвая  и чмокнула в
щеку, словно приободряя и подтверждая свою верность мне,  желание дарить мне
только приятное и ни в коем случае не ставить мою жизнь под угрозу.
     Альварес,  когда  я закончил "впечатляться" первой фотографией, вытащил
из  пачки вторую  и  положил передо мной: на  ней присутствовали  - Сабрина,
обнимавшая за  плечи очень похожего на нее мужчину. Тут же  на стол,  рядом,
лег  еще один  фотодокумент: тот первый мужчина  и  юноша,  примерно,  моего
возраста  -  этим  юношей  был  Альварес.  Круг   замкнулся  и  разомкнулся,
невероятно облегчив мне душу. Я понял: Альварес был  сыном брата моей матери
- иначе говоря,  Альварес был моим двоюродным братом - кузеном.  Черт побери
все диверсии и шпионаж! Я нашел свою родню! Ура!..
     Мы ликовали,  как  дети  - обнимались, смеялись,  прослезились, хлопали
друг друга по спине... Нет слов, по истинному русскому обычаю, мы напились в
эту ночь до изумления!.. До поросячего визга!..
     Инсайт, прозрение,  наступило быстро. Требовалось  только,  любопытства
ради, уточнить, когда же вычислил меня Альварес. Оказалось, что он все понял
еще  там в  лесу,  практически в первые  дни моего  добровольного  пленения.
Требовалось  кое  что уточнить  по  фотографиям.  Срочно  было  организовано
нападение на  лагерь  с  участием Долорес.  Она-то  и  привезла окончательно
разоблачающую  меня  фотографию.  В  вертолете  меня везли  уже,  как вполне
опознанную личность.  Но моя родня могла лишь  догадываться  о  целях  моего
визита в Парагвай. Были на то веские основания: во-первых, они понимали, что
разведка  всегда  старается  использовать то, что  подарено самой  природой.
Безусловно, от Сабрины  я унаследовал качества,  позволяющие  мне лучше, чем
чистокровному  славянину,   адаптироваться  в   среде  аборигенов  Латинской
Америки.  Да и  языковая адаптация  была  у  меня  более  выражена. Альварес
окончательно уверовал в безошибочность своих догадок относительно меня после
того, как  устроил в лагере концерт. Я пел "семейные" песни, хорошо знакомые
моему двоюродному брату. И он страховал меня потом отчаянно и верно.
     Теперь  требовалось  узнать,   чего  же   хотят  от   меня   мои  новые
друзья-родственники и  их, надо полагать, командование. Нет сомнения, что на
фоне  априорных подозрений все  же  существовала  вероятность  того,  что  я
действительно из-за ученых интересов оказался в Парагвае. Но проверить такую
версию по  официальным каналом ничего не стоило - существуют визовые службы,
регистрация  прилетающих  и  приплывающих  в  страну  туристов.  Среди  этой
категории путешественников меня не было.  Тогда оставалось предположить, что
я попал в страну инкогнито, а это означало только одно - я шпион. В  обычное
время со мной поступили бы очень просто - арестовали и подвергли допросу. Но
вмешались родственные связи, причем, настолько выраженные, что расправляться
со мной, как с  заурядным шпионом, не представлялось возможным. Альварес был
доктором  наук,  крупным  специалистом   в  области  изучения  и   борьбы  с
наркомафией  - он  по существу  возглавлял это направление в  данном центре.
Долорес  тоже  не была последним  человеком  в этой игре,  к  тому же за ней
стояли крупные финансовые силы.
     Я размышлял, основательно напрягая интеллект.  Нет слов, в моей истории
сыграла  главную роль роковая  случайность. Родное  командование  собиралось
эксплуатировать мое генетическое тяготение  к  странам Латинской Америки, но
оно и предположить не могло, что произойдут такие экстраординарные  встречи.
Правда,  не  стоит  спешить с оправдательными  для  них выводами  - как  раз
главная  задача  организаторов  операции состоит  в  том,  чтобы  продумать,
предусмотреть все  до мелочей.  Однако,  не знаешь,  где  потеряешь,  а  где
найдешь:  подставив  меня  столь  бездарно,  командование получило все,  что
хотело. Я теперь владел богатой информацией. Требовалось только одно волевое
решение - согласие на смычку наших и их тайных служб. Иначе говоря, речь шла
о  добровольной   кооперации  решений   и  действий   секретных  служб  двух
государств, выполняющих однотипные задачи.
     Однако   не   будем    чрезмерно   упрощать   ситуацию.   Прежде,   чем
кооперироваться на равных, от  нашей стороны потребуется разъяснение,  какие
собственно  цели  мы  преследовали,  как собираемся использовать  получаемую
информацию.  Безусловно,  нам придется  умерить  аппетиты по  поводу  шагов,
направленных на  подрыв интересов США, Чили. Все перечисленные  вопросы я не
мог решать без получения санкции  своего резидента.  Это означало, что мне -
кровь  из носа!  - но необходимо было встретиться с ним. Но при  этом  я  не
должен был его  "завалить".  Ведь  мое командование  в данной ситуации может
пойти  на то, чтобы ради  дела пожертвовать  мною и отправить  меня в мнимое
свободное, скорее санкционированное, "плавание" за тюремную решетку и  ли на
смерь. Но это будет  уже  не разведка,  как  таковая,  а только политическая
игра,  демонстрирующая  добрую  волю относительно видимой кооперации  сил  и
средств специальных служб в этом регионе.
     Я обратил свой вопрошающий  взор на моих родственников. Они поняли меня
без слов. Случай  был  необычный,  и Альварес замялся. Он  словно бы пытался
дать мне понять, что я нахожусь  на территории другого государства, живущего
по  своим  законам и преследующего свои интересы. Значит, когда я  пойду  на
встречу с резидентом, то меня будут обязательно "пасти", чтобы раскрыть нашу
тайную   агентурную  сеть  -   взять  ее  под   колпак,   контролировать  ее
деятельность, если уж не ликвидировать сразу. Против такой позиции никуда не
попрешь - это азбука разведки и контрразведки.
     Меня устраивало лишь формальное согласие на встречу, а дальше дело моей
техники  и изобретательности. Я буду стараться все  провернуть,  не навредив
своей службе, но натянув нос чилийцам.  Естественно, что у  меня в загашнике
был  на  всякий  случай  согласованный  с  командованием  "крайний  вариант"
действий. И  я официально  попросил  разрешения для выхода на связь в городе
Вальпараисо -  втором  в Чили по величине после  столицы - Сантьяго. Но  при
этом я просил  своих родственников устранится  от участия в  моей "выпаске".
Такое согласие было получено. Мои "доброжелатели" могли играть, практически,
беспроигрышную партию: чего стоит обложить меня филерами, даже установить на
моей одежде маяк. Я же оставался, пусть смелой, но  все же мышкой шиншиллой,
окруженной толпой маститых, сытых и натренированных котов.
     Вальпараисо -  крупный город, правда  по меркам Чили,  население города
превышает  296  тысяч  человек.  Город  расположен  амфитеатром  по  склонам
Береговой Кордильеры, образует с городом Винья-дель-Мар большую агломерацию.
Внизу, ближе к  морю, вытянулись параллельно береговой кромке залива деловые
кварталы, а  выше размещались  жилые постройки  - от бедных  до  богатых.  В
заливе Вальпараисо расположена  главная военно-морская база Чили, основанная
здесь  еще  в  1536  году.  В  городе  размещено  более  11  процентов  всех
промышленных  предприятий  страны  и  крупнейший порт.  Отсюда берет  начало
железная дорога,  связывающая  Вальпараисо с  Буэнос-Айресом,  здесь завязан
тугой узел шоссейных  дорог. Все сводилось для моих  "нянек"  к тому,  чтобы
вычислить все мои передвижения и контакты. Задача выявления разведывательной
сети в пределах главной военно-морской базы сулила большие девиденты.  Мне с
удовольствием дали разрешение на самостоятельный выход в город на связь.
     Насладившись взаимной радостью  от решения "военных задач"  мы с  моими
родственниками   продолжили   "семейные  разговоры".  Я   постарался  глубже
проникнуть в родственные  связи моей избранницы,  и Долорес была откровенна.
Оказывается  сам старик  Александр Богословский  еще  жив и  здоров, от дел,
правда  уже отошел,  но  живет припеваючи у себя на вилле в Австралии вблизи
Сиднея.  Всеми делами  занимается  его старший  сын.  Долорес  существует на
правах богатой эмансипированной аристократки, ведущей самостоятельную жизнь,
у  нее  имеется и  свой отдельный капитал. Естественно,  я  выразил  желание
засвидетельствовать   старику   свое   почтение    и   напомнить    ему    о
Сергееве-старшем.
     Альварес  предложила  тиснуть старику  информацию  прямо  сейчас, через
Интернет.  Притащили Note-book:  Долорес собственноручно (все же страхуется,
сучка хитрая! - понял я ее действия)  вошла в нужную  программу, и мы сообща
отстукали  депешу. Я только  слегка  редактировал ту часть текста, в которой
дело  коснулось  пожеланий  - мне так  хотелось  очаровать старика  русскими
метафорами. Закончив почтовые дела, снова приналегли на задушевные беседы.
     Однако  время бежало  быстро, а плоть  бурлила  во мне и Долорес -  кто
знает, как долго чилийские начальники будут настраивать свои мышеловки, а от
этого  будет  зависеть  и  день  моей  отправки на связь,  -  мы с  подругой
посчитали благоразумным  улечься в постель. "Ты  возжигаешь  светильник мой,
Господи; Бог мой просвещает тьму мою. С тобой я поражаю войско, с Богом моим
восхожу на стену" (Псалом 17: 29-30).


     9.10

     Решилось все  примечательно быстро.  На  следующий день ко  мне  явился
портной  чтобы снять  мерку  для пошива костюма. Мне  стало  ясно, что будет
готовиться  смокинг, напичканный достаточным количеством "маяков". Через два
дня  меня  на  машине отвезли в Вальпараисо  и, уточнив сам ли я буду дальше
управлять  автомобилем или  пожелаю  использовать  шофера, меня  оставили  в
покое. Конечно, торжественное одиночество я предпочел очевидному надзору, но
у меня не оставалось  сомнений в  том,  что  "няньки" опекают  меня довольно
тщательно.  Как бы не  прятали от меня  наружное наблюдение, оно проявлялось
скоро  и  со  всей  очевидностью.  Профессионала  в  таких  затеях  провести
практически невозможно.
     Прежде  всего,  опека  чувствовалась  интуитивно  -  за  счет повышения
тревожности. А это возникает тогда, когда восприятие фиксирует микросимптомы
слежки,  которые не  прут в  глаза  своей  очевидностью, но  накапливаются в
подсознании   маленькими  капельками   несоответствий   реальной   жизни   и
организованной "игры  в прятки". Например, всеми  фибрами души я чувствовал,
что моему автомобилю светофоры дают "зеленую улицу",  а смена  разномарочных
авто,  меняющихся  по  специальному  графику за  моей спиной  -  это  хорошо
организованное  сопровождение и наблюдение. За рулем и рядом в таких машинах
сидело,  как правило, двое довольно  молодых мужчин  со  стандартной военной
выправкой.  Но  такие   действия   у   каждого   шпиона   имеются  в  запасе
противодействия.  Но самое главное, весь сюжет моих действий уже был заказан
заранее группе моей поддержки, ее автономными закодированными сигналами. Моя
поддержка  сосредотачивалась только в  критических точках, неизвестных  моим
"нянькам", но хорошо видимых мною.
     Я следовал по  широкой магистрали,  ведущей в  порт.  На  предпоследней
улице, пересекающей главною артерию, я сделал поворот влево и остановился за
перекрестком:  здесь  начиналась анфилада магазинов,  банков, учреждений, то
есть всего того,  что называется  деловой  частью города. Поток людей  густо
заполнял  улицу:  в  такой  суете  легче  скрыть  "наружку",  но  для   меня
открывается дополнительный  оперативный простор. Я знал  куда иду,  "няньки"
этого  не знали, им  оставался один выход -  "следить, вычислять". Это  была
пешеходная  улица,  скорее бульвар, и толпа не разбирала где тротуар,  а где
мостовая.  Я  методично  заходил  в каждый  магазин -  мне  нравились  такие
посещения, хотя бы потому, что в Чили они похожи на музеи благополучия. Чего
только не было в  этих магазинах: на тряпки я, конечно,  не обращал  особого
внимания,  правда, с удовольствием несколько раз задержался у витрин обувных
салонов. В Чили выпускают  идеальную обувь,  и мысленно я  уже  отобрал себе
несколько пар шикарных штиблетов. Мне нравилось и  посещение  универсамов  в
них  меня  гвоздило  к  витринам обилие разнообразных вин и множество сортов
высококачественного чая (к кофе я был равнодушен). Я представлял себе  какой
завистью наполнились бы души россиян,  попади  они сюда на  экскурсию. Я  не
удержался  и  купил в  одном из  универсамов килограммовый  пакет  отличного
"длинношерстного"  чая и бутылку отменного сухого вина под  называнием  "Два
монаха". Достав  из  кармана авторучку, я  написал  адрес  базы и имена моих
новых родственников  - посылочку уложили в  пакет  и приняли  для  доставки.
Полагаю,  что  как только я вышел из  магазина,  туда  залетели "архангелы",
моментально  реквизировали товар и  письмо  (все  это  будет  в  лучшем виде
доставлено  по  назначению). Безусловно,  все те, кто в магазине  вступал со
мной в контакт, были тут же взяты "на карандаш".
     Старания моих опекунов  были напрасными: контрольный сигнал я увидел  в
витрине  другого  магазина, мимо которого  проплыл, как  легкий,  счастливый
"Голландец". Сигнал подтверждал, что  удачно "слепленную" накануне невинными
руками  Долорес  весточку  мой  резидент  получил  и  готов  ко  встрече  по
намеченному  еще в центре аварийному плану. Я с облегчением и, может быть, с
плохо  скрываемой  радость,  гасил  скорость  передвижения  -  но  это  была
безусловная удача, самая дорогая за время моего пребывания в  Южной Америке.
Теперь я мог смело отваливать из центра  чилийской торговли. Но  прежде  был
необходим еще  один штрих  к пейзажу нашего  действа:  я  вошел в  ближайший
небольшой магазинчик и  приобрел там огромное махровое  полотенце и  плавки.
Дальше было ленивое  возвращение к автомобилю (безусловно, тоже напичканному
"подслушкой") и вальяжный проезд на городской пляж Полагаю, что мои действия
задали  "наружке" массу хлопот  и ряды моего сопровождения наверняка заметно
поредели.
     Пляж был справой стороны залива, а слева за территорией порта виднелись
силуэты военных  кораблей  - там размещалась  военно-морская база. Машину  я
оставил на  платной стоянке  -  уверен,  что  клерк,  с  которым  я  заранее
расплачивался тоже попал в "черный  список". На пляже  пришлось сдать вещи в
камеру  хранения,  уже  заранее  жалея  ее  владельца.  Он-то,  по  расчетам
бдительных  агентов,  принимая  от  меня  костюм,  уж   точно  мог  получить
несуществующее в природе секретное послание. Сам же я  переодевшись в плавки
и закинув полотенце  на плечо, с лежаком под мышкой отправился ближе к воде,
выбрав место  несколько левее  всей  основной  массы купающихся.  Я оказался
несколько особняком -  видимо, "наружка"  была благодарна мне  за то,  что я
облегчил  ей задачу  наблюдения.  Раскладывая  лежак, я четко определился по
створу опознавательных вех: на берегу ими были два небольших домика, стоящие
друг за  другом, в  море  -  небольшая  скала  с  характерной  осветительной
установкой, обозначающей габариты порта.
     Первая  часть  Маркизонского  балета  прошла  удачно,   спору  нет,  но
радоваться было еще рано. Скорее всего, "пасущие" меня силы не предусмотрели
такой  неожиданный  поворот  событий  -  выход  на  пляж.  А значит  они  не
озаботились тем,  чтобы блокировать меня  из воды  с помощью аквалангистов -
боевых  пловцов, то  есть той службы, которая в  данном  случае оказалась бы
самой  эффективной.  Надо  сказать,  что  в Чили  служат  на  флоте  хорошие
специалисты в этой области, и встречаться с  ними  не было смысла.  Но  надо
было действовать быстро и  решительно,  пока "тюленей"  не  подтянули в  эту
часть гавани.  У  меня не  было сомнений,  что с  той  стороны  залива, рейд
военных  кораблей охраняется боевыми  пловцами, а  переброска их сюда - дело
довольно быстрое. Я поспешил: встал с лежака и, как бы демонстрируя отчаянье
человека,   решившего  окунуть  разогретое   солнцем   тело  в  относительно
прохладную воду, двинулся к кромке берега. В воду я влетел с разбега - берег
здесь  уходил  в  глубину  довольно  круто -  в последний  момент я  заметил
небольшой поплавок, ориентирующий меня на точку встречи с моим партнером.
     Сперва  был  рывок вполне  интернациональным "кролем"  -  уже  на  этом
отрезке получился  рекорд. До желанного места под водой  мне было необходимо
нырнуть вертикально и задержать дыхание на минуту - полторы, от силы. Но для
такого "срочного дела" я готов был задержать дыхание и на две - три  минуты.
Подобные  рекорды  мне   приходилось   ставить  на  учениях  "лягушек".  Все
совместилось  точно,  как  в часовом  механизме: уже  на  глубине пяти-шести
метров   мой  напарник   втиснул  мне  в  рот  приготовленный  загубник  АДА
"Эмерсона".  Американский дыхательный аппарат работал великолепно и я быстро
ликвидировал  гипоксию, вызванную длительной задержкой дыхания  и  отчаянным
подводным рывком. Я  даже не стал одевать  ласты  и маску - это можно  будет
сделать  на  ходу  -  мы  оседлали  двухместный  транспортировщик  из  серии
усовершенствованных американских "Минисаб" и рванули в сторону океана.
     Когда, по нашим предположениям,  мы оторвались от возможного хвоста, то
повернули направо вдоль берега и еще отплыли порядком от  возможной  погони.
Засиживаться в воде нам было не с руки - выходы на  берег могли обложить  по
всему побережью, как минимум, до границы с соседними  государствами.  Однако
чилийцам  пришлось бы  уж  слишком постараться - ведь Чили вытянулось  узкой
полоской вдоль Тихоокеанского побережья от  Огненной Земли на крайнем Юге до
границы с Перу, ближе к Северу, что приходится на 17-ый градус южной широты.
     Когда  мы  вышли на берег,  день угасал, приближался вечер и ночь.  Нас
ждал проводник и еще один человек с высокими московскими полномочиями. С ним
мы лежали на берегу за  валунами  (я даже не  стал снимать "Эмерсон", в  нем
только  заменили  баллоны)  и вели  беседу. Прежде  он  заставил меня насухо
вытерся махровым полотенцем  и завернуться  в сухую махровую простыню, затем
мы чередовались: он говорил, а я  лопал бутерброды и внимательно слушал, или
я говорил, а он слушал и наливал  мне горячий чай из термоса. Мы согласовали
все  возможные  варианты  моих  действий  -  по  существу,  мне  практически
полностью развязали руки.  Центр теперь  интересовал самый тесный контакт  с
любыми   секретными  службами,  любых  заинтересованных  стран  по  вопросам
совместной борьбы  с наркомафией и терроризмом. Посланец центра сообщил, что
когда  они получили по Интернет послание, то постарались  продублировать его
для Богословского в личной беседе, дав при этом свой комментарий. Оказалось,
что "богатый дядюшка"  давно сотрудничает с нашим отечественным бизнесом. Он
кровно  заинтересован страховать  сына  своего  давнего  друга от  возможных
происков чилийских секретных  служб, которые они  впопыхах могут обрушить на
меня в качестве ответа  на  мой  побег. В конце беседы резидент рекомендовал
избегать участия в огневых контактах с боевыми организациями, блюсти себя по
всей  строгости  закона той страны, в  которой я нахожусь. Он  напомнил, что
мною  могут распорядиться в  критический  момента  "по  своему  усмотрению",
навесив на  меня, скажем, пару убийств. Разведчику  всегда лучше быть чистым
перед законом,  а мои контакты  с секретными службами наш  центр постарается
вывести на уровень  официального оформления.  Мне было велено интересоваться
больше "научной" стороной данной проблемы, раскручивая  основательно легенду
о своих сугубо благородных, научно-поисковых, а не  военный или полицейских,
интересах.  Хорошим  прикрытием  при  этом  могут являться  "прочные  личные
связи"!
     -  Да и, вообще,  дорогой мой, - подытожил  нашу  беседу  представитель
центра,  -  время  бурного  юношества  проходит  быстро,  и тогда  начинаешь
понимать, что  стрельба и  подводное  плавание  - слишком  рискованное дело.
Всегда надо вовремя реадаптироваться -  заняться  серьезной наукой,  перейти
хотя бы на  полулегальное существование, жениться  и обзавестись детьми. Да,
вот еще что - постарайтесь уберечь и свою  даму от таких азартных игр, если,
конечно, у вас серьезные намерения относительно ее.
     Намек был настолько прозрачным, что я только многозначительно ответил:
     - Служу России!
     Вспомнил  слова примерно такого  же плана, высказанные  еще  в  далекие
времена моим родственником  - адмиралом и решил, что над этим стоит серьезно
задуматься. "Посланник"  продолжил уже  более серьезно,  и в  его  голосе  я
почувствовал  нотки власти -  пожалуй,  по  званию  этот человек был не ниже
генерал-майора. Зазвучал банальный военный реализм:
     - Нас интересуют абсолютно достоверные сведенья о механизме "отмывания"
"грязных денег" во всех странах этого  континента. Можете работать по хорошо
известной   схеме:   размещение  крупных   сумм   в  конкретных   финансовых
учреждениях; "наслаивание",  то  есть  многократные операции  для  изменения
формы  капитала;  репарация,  иначе  говоря,  возвращение  средств  в  сферу
наркобизнеса;  все  формы  интегрирования  в  легальную  экономику  ресурсов
наркобизнеса.
     Он посмотрел на  меня  внимательно,  словно проверяя  все ли  я  хорошо
понял, оценил ли значение таких сведений для наших служб, и добавил:
     - Если вы  научитесь регулярно добывать такие сведения и с  конкретными
адресами и фамилиями будете поставлять их  нам, то окажете неоценимую услугу
отечеству.
     Мне показалось,  что именно этот человек и является автором разработки,
по  логике которой я  оказался  в Латинской Америке. Этот человек будет пить
соки из меня до самой  смерти.  Ясно  было, что данная тема очень интересует
Совет безопасности  нашей  страны,  Правительство,  Президента  России.  Мне
оставалось только одно - ответить "Слушаюсь, разрешите выполнять!". А он, не
отступая  от  ритуала   военного  разведчика,  ответил,  весело   ухмыляясь:
"Разрешаю взять! Фас!"
     Наша беседа явно затягивалась  не по моей вине,  а потому, что  слишком
многое было  интересно моему руководству.  Мне в деталях пришлось передавать
все перипетии моего путешествия, все то, что я успел  узнать об особенностях
организации того военно-научного  центра,  куда волею судеб был занесен. Мой
рассказ  писался на  магнитную  ленту. По ходу рассказа  задавались вопросы,
уточняющие  детали, интересующие  командование  с различных точек  зрения  -
военной, экономической, организационной, политической.
     Затем мой шеф заговорил о том, что, видимо наболело:
     -  Неплохо бы  уточнить  как изменилась  военная  тактика  и стратегия,
конечно,  на  примерах   организации  силовых  мероприятий  против  структур
наркобизнеса  - со времен вьетнамской "обкатки" идей,  с которыми американцы
втянулись в ту затяжную войну.
     Убедившись, что я уловил задачу, мой собеседник добавил:
     -  Как  вы  помните,  часть  общего  плана   по   системе  мероприятий,
направленных  на  "умиротворение"   вьетнамцев,   тогда   была   разработана
непосредственно   ЦРУ.   Ее  смысл   заключался  в   компьютерном  выявлении
потенциального  врага   создаваемому  режиму.  Тогда  использовался  широкий
потенциал  средств технической разведки  и при допросах плененных  партизан.
Как  известно,   в  шестидесятых  годах  выявляемые  сомнительные   личности
уничтожались "зелеными  беретами"  и  "тюленями" - проводилась такая  работа
довольно   топорно.   Наверняка   сейчас  американцы  придумали   что-нибудь
поизящнее. Когда  "Феникс"  (по-вьетнамски  "Фанг  Хоа") была  приведена  20
декабря 1967 года в действие  декретом премьер-министра  Южного Вьетнама, то
компьютерному учету  подлежали все  вьетнамцы старше 15 лет. В 1969 году ЦРУ
откатилось от  этой работы,  передав  все в руки  вьетнамского  руководства,
потому  что   убедилось   -  все  организовано  плохо  и  действия   системы
малоэффективны.  Интересно делается что-либо подобное сейчас по отношению  к
участникам наркобизнеса, а, может быть, и на тотальном уровне.
     "Генерал"  помолчал, подбирая  слова, затем продолжил разговор  в чисто
военной плоскости:
     - Понятно,  что главный  фактор при  проведении военных операции в этом
направлении  -  это   внезапность,  бытует  же  и  такой  термин  "очищай  и
закрепляйся"  -  как  же  он  реализуется  спецназом  сегодня.  Как выглядят
традиционные  тактические  приемы  ведения  боя: например,  прием  "молота и
наковальни", "двойной  скачек", "линия", "кольцо" -  ну, вообщем,  ты и  сам
понимаешь,  о чем  я говорю. Постарайся понаблюдать за действиями спецназа в
реальном бою.
     Разговор был  окончен, итоги подведены, агент озадачен. Пора прощаться.
Мой командир огорошил меня неожиданным решением:
     -  Разоблачайтесь  полностью,   снимайте  свою  подводную   амуницию  и
передайте все вашему сопровождающему. Сейчас мы вас переоденем во все сухое,
но не  очень новое - обычный облегченный камуфлированный  военный костюм. Мы
быстро  разъедемся  "в  рассыпную",  а  вы прямо через  шоссе, идущее  вдоль
побережья, отправитесь в местное почтовое отделение и,  ни мало не смущаясь,
по известному вам коду через Интернет дадите депешу вашей амазонке. В депеше
просто укажите,  что  мол  скучаете,  бродите  в  одиночестве  в  районе  24
километра шоссе Вальпараисо - Ла-Серена. Подпись - Владимир Сергеев.
     Он подумал немного, потер переносицу и продолжил инструктаж:
     - Вас, безусловно,  будут  допрашивать. Но за вами нет  никаких грехов,
кроме нелегального пересечения границ нескольких  государств. Однако даже  в
Чили вас вывезли уже сами чилийцы. Можете спокойно исповедоваться в пределах
оговоренной  легенды: "нитку  рвали"  вы  через Лиму  - столицу  Перу.  Были
десантированы из подводной лодки, до берега добирались  на надувном плотике.
В Лиме обратились к посреднику. Запомните вот этот адрес - он произнес легко
запоминаемое название  улицы и номер дома - за проверку не беспокойтесь, ваш
посредник уже, к сожалению, умер. Этот  человек был вашим помощником в найме
легкого самолета,  который вас доставил  в Парагвай,  прямо в  лес  - так вы
начали свое  путешествие. Владельца  биплана не  знаете  -  его  знал только
посредник, он  с  ним  и расплачивался. Теперь  договоримся по поводу вашего
исчезновения из-под  контроля чилийцев.  "Эмерсон"  и прочая  амуниция  были
заякорены  на  дне  известного  вам квадрата  - вы  действовали в  одиночку,
"схорон" был намечен цветным буйком на  глубине, и вы легко его нашли. Пусть
то был основной вариант вашего убытия из Чили.
     Мой собеседник думал и только потом  говорил о  том, что было реальным,
взвешенным и оправданным, то есть  подчиняющимся не только логике шпиона, но
и тех,  кто их ловит  - это была напряженная  и  ответственная  работа мысли
высокого  профессионала. И  я еще раз с благодарностью воспринял его срочный
прилет  сюда,  его,  безусловно,  рискованный  выход  со  мной  на связь. Он
продолжал :
     -  Просто  произошло  приятное  совпадение  задач,  которым  вы  решили
воспользоваться. Здесь,  на  24 километре у  вас была встреча всего  лишь  с
"почтальоном",   которому   вы  передали  свое   решение,   но  приняли  его
самостоятельно.  "Связник"  мигрирует  по  условленной трассе  постоянно  до
момента  вашей  встречи,  потом  линия  "морозится".  Время  назовите любое,
удобное  вам. Никакой корысти в  деле с "отрывом"  у вас не было,  просто вы
обязаны  были  сберечь своего  связника - это  дело  чести, служебной этики,
принятой  в  наших службах. Ведите  себя расковано,  наглее и выдавайте свою
моральную позицию, как  само собой  разумеющееся.  А там  -  Бог не выдаст -
свинья не съест!
     Еще одна маленькая остановка инструктажа, вновь глубокие размышления, а
затем взвешенное заключение:
     - Сообщите, что вы надеетесь на появление через несколько дней ответной
реакции  соответствующих  ведомств  России.  Это  может  несколько  сдержать
разочарованную  страсть  ваших  контрагентов. Хотя  я  полагаю,  что  им нет
никакого резона выставлять себя  в роли проигравших недотеп, готовых  мстить
без оглядки. Просто они могут выстроить  вам "подставу", использовав другую,
более выгодную для себя и худшую для вас ситуацию. Однако  не думаю, что они
на  это  решаться  -  ведь  вы  им  нужны в качестве  мостика  между  нашими
секретными службами. Будем надеяться, что времена Пиночета прошли. Это тогда
наших моряков сбрасывали  в трюмы собственных  пароходов  и  вытаскивали  на
буксире российские суда в открытый океан, давая им как бы пинок под зад.  То
была другая эпоха, иные настроения.
     Мой собеседник  улыбнулся, протянул руку для  прощального  рукопожатия,
так  необходимого  в  подобных  ситуациях,  когда кажется,  что  даже  такое
незначительное  подтверждение  успеха твоей  миссии,  насыщено  реальностью,
насыщается  теплом  души твоего руководителя.  Последние  слова "посланников
отечества"  были  традиционные,   но   высказанные,  впрочем,  как  и   весь
проведенный разговор, на испанском:
     - Le deseo mucha suerte!  No se preocupe. Hasta  la vista!  (Желаю  вам
удачи! Не волнуйтесь. До свидания!)
     - Да, уж! Воистину - доброе слово и кошке приятно! - подумал я.
     Все   получилось,  как   наметили:   выждав   полчаса  -   след  машин,
разъехавшихся  в разных направлениях,  уже давно  простыл -  я отправился  в
почтовое  отделение; попросил разрешения воспользоваться компьютерной связью
и  передал  сообщение Долорес. Тормоза  двух  автомобилей  заскрипели  через
небольшое  время,  когда я, сидя на  лавочке  перед  почтой,  дремал, клевал
носом.  Долорес,  Альварес  и  еще  четыре  человека в  камуфляжных  куртках
подскочили ко мне с большим волнением. Долорес, всмотревшись  в  мое усталое
лицо, с облегчением перекрестилась, обняла  меня,  приникла  губами к щеке и
срывающимся голосом вымолвила:
     - Ты здорово нас напугал! Тебя мог первым встретить армейский патруль -
а у этих дураков не весть что на уме. Могут избить и даже убить - ребята там
служат простые  и  скорые на расправу.  Их  "закалил"  еще  диктатор четкими
командами. Многие не отошли от той раскованности, которую им тогда подарили.
     Альварес  тоже, видимо,  решил  добавить  волнения  в разговор,  но  на
мужской манер:
     - Тебя с нетерпением ждут и волнуются по поводу самочувствия и здоровья
-  ты ведь не оставил  записки.  - с юмором  добавил  он. Все решили, что ты
настоящий ихтиандр и, попав в желанную стихию, можешь вынырнуть только через
год.
     Он тоже обнял меня и похлопал по спине (типичный американский жест), не
переставая ерничать:
     - Власти от чистого сердца установили нежную опеку -  охраняли  тебя от
нападения случайных террористов,  а ты так плохо оценил их заботу. Хотя мы с
Долорес  предупреждали,  что  с  русскими  профи не шутят,  что  тебя  нужно
оставить в покое. Ты ведь  знаешь, что делаешь. Но этим болванам  захотелось
одним выстрелом убить двух зайцев. А охота здесь была просто не к чему!
     Я молча слушал все эти  россказни, понимая, что  это все - лишь попытка
сохранить приличную мину при плохой игре. Но это неплохо,  что они перестали
держать  меня  за  идиота. Теперь  игра пойдет  с  использованием  достойных
козырей.
     Другие  четыре человека наблюдали  наши беседы на некотором расстоянии,
не отходя  от машин. В их позах, в выражениях лиц не читалась большая забота
обо  мне, и их нельзя было заподозрить в  большой симпатии к моим поступкам.
Складывалось впечатление,  что сейчас они мысленно решали только один вопрос
- надо  ли производить мое официальное задержание и применять строгие  меры.
Думаю,  что они  по  реакции Долорес  и  Альвариса догадывались,  что те  не
позволят  им  проявить  жестокость, а  три  человека против  четырех  -  это
серьезная сила. Видимо, они  решили отложить решительные действия до приезда
в лагерь.
     Наша "семейная" компания уселась в одну машину, а  конвой в  другую. На
ходу  Долорес и  Альварес старались  контролировать поведение эскорта И даже
расстегнули кобуры. Альварес управлял автомобилем, а Долорес звонила кому-то
по мобильнику. Наконец, она дозвонилась, и глаза  ее посветлели,  напряжение
спало. Бросив несколько слов, она передала трубку мне:
     - Привет, Владимир! - услышал я хрипловатый голос.
     Мой собеседник, видимо, был довольно преклонного возраста.
     -  Это  говорит  Александр  Богословский, я очень  рад, что ты нашелся.
Держи хвост пистолетом и посылай всех в жопу, не давай никаких объяснений до
моего приезда, сегодня я вылетаю. До встречи!
     Чувствовался  российский   темперамент,   оставалось  только  дождаться
перехода на монологи Юза  Алешковского. В  воздухе просто пухли и рычали его
скабрезные метафоры:  "А заскучаешь, значит, полный  ты мудила  и  ни хуя не
петришь в биологии молекулярной,  а заодно  и в истории моей жизни".  Однако
этот  разговор  почему-то  прибавил  мне  уверенности  и   нахальства,  хотя
надвигающаяся  неизвестность,  слов  нет,  озадачивала, если  не говорить  -
настораживала!
     Все  обошлось,  как нельзя  лучше:  по  прибытии  в лагерь нас никто не
тревожил  и мы преспокойно отправились в домик Долорес. Альварес следовал за
нами, на  всякий случай, внимательно приглядываясь к  кустам. Я был  уверен,
что  никто по  нашей  группе стрелять  не будет, но то, что спальню и сортир
Долорес уже напичкали аппаратурой,  у меня сомнений не вызывало. И это  было
хорошо:   пусть  лучше  сейчас  любопытство  всех  будет   удовлетворено,  и
заинтересованные  лица перестанут томить себя  "ожиданием  правды". Глупых в
этом лагере нет,  а  это  означает, что  и они понимают, что  "правда" будет
дозированной.  Выкручивать   мне  руки,   выпытывая   детали,  смысла   нет.
Современная  разведка   устроена   так,   что  агента  ограждают  от  лишней
информации. Так вернее, ибо даже во время провала, он  не  имеет возможности
сболтнуть лишнего - может сообщить только  конкретику своей части  операции.
Если бы тогда, когда я "рвал нитку" арестовали  капитана, то  он не смог  бы
дать мой полный  словесный портрет -  сообщил бы только,  что  вез на  лодке
какого-то верзилу,  зарабатывая тем самым себе на пропитание. А  в последней
истории все ясно: я рванул из-под  стражи, воспользовался законсервированным
для  меня дыхательным  аппаратом  только  для  того,  чтобы  встретиться  со
связником,  курсирующим  регулярно по  четвергам по этой линии.  Или,  вовсе
банальное - я заложил информацию в фальшивый тайник. Ищи, свищи теперь ветра
в  поле.  А  вот в доверительной беседе с друзьями я  должен сообщить  нечто
"таинственное  и многозначительное".  И я сообщил все то, что было позволено
мне сообщить! "Ты дал мне  щит спасения Твоего, и  десница Твоя поддерживает
меня, и милость Твоя возвеличивает меня" (Псалом 17: 36).
     Альварес ушел,  а  мы  с  Долорес  погрузились  в многократный  "грех".
Совершенно  неожиданно  меня  поразила  простая  отгадка:  "У  нас с Долорес
получилось  практически  все так  же, как у моего  отца  с мамой". Это вещий
признак, но необходимо помнить и о том, как для отца закончилась жизнь!
     Я ничего не сказал  об этом  просветлении Долорес,  только  прижал ее к
себе сильнее,  но она что-то поняла сама и насторожилась. Конечно,  мы могли
бы припоминать друг  другу о  своей взаимной "деловой неверности" и скомкали
бы тогда всю любовь. Но не ослы же мы на самом  деле! Работа - это повод для
знакомства и  только. А постель - это все же повод для  любви, для  оргий, и
надо уметь им  отдаваться, не  путая  дела  с чувствами. Пусть рушатся миры,
продырявливается сито разведки  и ржавеют капканы контрразведки. Но  человек
обязан  оставаться  млекопитающим -  надо  любить  любимых,  ценить  радость
простой  животной  близости.  Я  прочитал  Долорес  по  памяти  из  русского
классика,  лауреата  Парижской  премии  "за  вклад  в  русскую  литературу":
"Пиздец,  теперь  только  ядерная  заваруха может  нас разлучить,  а никакое
другое стихийное бедствие"... Но  она, оказывается тоже читала Алешковского,
но только на испанском, и процитировала: "Это не  для людей такое прекрасное
мгновение,  и,  пожалуйста, не говори отвратительного слова  "кончай", когда
имеешь дело  с бесконечностью".  Так  мы и заснули  в любви и согласии, но с
разными представлениями о долге перед Родиной!
     На  следующий  день  прилетел  Богословский, он  оказался замечательным
стариканом, много  рассказывал мне об отце, Сергееве-старшем, о своих с  ним
похождениях во  время  учебы в Нахимовском  училище  и  о совместных делах в
Латинской Америке.  Богословский имел какие-то очень цепкие  экономические и
политические отношения с немцами, в изобилии проживающими в  Чили и в других
странах  этого  континента.  Он напряг  эти связи -  а влияние немцев  здесь
весомое  -  и все  вопросы  по поводу моей персоны  были закрыты.  Произошли
контакты  и  в  определенных  ведомств  России  с  Чили  -  здесь  тоже  все
прояснилось.  Я  продолжал  работать  в  "центре",  видимо,  выскользнув  до
известной степени из-под колпака.
     Богословский,  как  он выразился, озадачился  огромным желанием собрать
всю  родню  Сергеева  у  себя  в Сиднее и мы с  Долорес потихоньку  занялись
организацией такой  встречи. Наши отношения с  ней в сексуальном плане  были
идеальными. Но она еще не стала "русской" настолько, насколько мне хотелось.
Для таких метаморфоз требовалось время и потрясения, и они не заставили себя
долго ждать.
     Через пару месяцем мы полетели на задание по ликвидации  еще одной базы
наркодельцов в Боливии. Летели сперва на  легких самолетах, нас сопровождало
два боевых вертолета, которые мы  собирались пустить  в ход только в крайнем
случае. Не было никакого смысла осложнять долгосрочную  программу действий в
этом регионе, а резонанс от ракетного удара, даже  пусть по лагерю бандитов,
трудно будет объяснить на государственном уровне. Куда лучше "разобраться" с
противником  с  помощью  стрелкового,  автоматического   оружия,  да  еще  с
глушителями - тихо, скоро и эффективно, особенно, при  контрольных отстрелах
в голову за левое ухо или глазницу.
     Скрытно   двинули   по   тропическому  лесу.   Маршрут   был   сложным,
утомительным.  Я чувствовал, что с Долорес не все в порядке. Не трудно  было
догадаться, что  она была  беременна и ее мучил токсикоз  первой  половины -
тошнота,  головокружение.  Я заметил эти признаки уже в самолете и настаивал
на том,  чтобы  она вернулась  на базу, но она категорически  отказалась.  Я
подозревал, что главной причиной ее отказа было желание "прикрыть" меня - ей
казалось,  что со  мной в  этих лесах могут "разобраться".  Кто знает, может
быть она была и права, но  это только  осложнило мне жизнь.  Она думала, что
опекает  меня, но  я-то постоянно  берег ее, страховал,  старался  уменьшить
нагрузки. Известно, что  человек  запугивает сам себя, - так, примерно, мы и
"заботились"  друг  о  друге. Такой  симбиоз к  хорошему,  как  правило,  не
приводит. Дьявол тщит себя надеждой в трудный момент подставить подножку!
     Сперва все  шло  по  плану: десантировавшись, группа двигалась по  лесу
двумя  параллельными колоннами. Кое-где проводники  нащупывали еле  заметные
тропы, но чаще приходилось пускать в ход мачете и прорубать дорогу. Когда мы
остановились на последнюю ночевку под склоном небольшого холма, ночь накрыла
нас  почти  мгновенно  -  толком  не  успели  выставить охранение,  секреты,
растянуть  сигнальные  средства  - все пришлось  делать уже в темноте.  Было
довольно ветрено  (видимо, перед  грозой).  Ветер  в лесу  -  это  серьезная
помеха, потому  что  резко снижается контроль в охранении. Нас, оказывается,
давно вычислили.
     Под покровом ночи силы безопасности наркодельцов стали нас  окружать  и
продвинулись  почти вплотную к  основным силам отряда. Нас спасла техника  -
сработали сигнальные  ракеты  и  наше  боевое  охранение  подсветило участок
действий.  Но  мафиози  удалось  "забить" две  основные  пулеметные точки  и
вынудить  нас занять  круговую оборону. Наши огневые средства были растащены
на две колонны, которые  в начавшейся перестрелке было уже трудно объединить
без  потерь.  Луче  было  оставаться  на  месте  и  основательно  окопаться.
Получилось, как в плохом  анекдоте: мы хотели первыми "трахнуть" их, но  они
оказались проворнее. Цепи залегли, ожидая восхода солнца.
     Ранний рассвет позволил вызвать наши боевые вертолеты, наводить которые
пришлось трассирующими очередями,  ибо ряды  нападавши и защищавшихся сильно
перемешались. Было  много раненых и  с  нашей стороны. Думать об уничтожении
лагеря  бандитов  не  приходилось  -  необходимо было  вырваться  из крепких
тисков. Мы всегда наваливались на тайные базы малым числом, используя фактор
неожиданности  и  абсолютно точные разведывательные  данные. В этом бою  нас
лишили  нашего  преимущества и навязали нам еще и превосходство не только  в
силах, но и в средствах огневого обеспечения. Все  решила вертолетная атака:
наши  два  "Апача"  сильно припугнули атакующих, положили в  могилу заметное
число участников бандформирований и заставили их отступить.
     Нам тоже  пришлось  сматывать  удочки.  Первыми  эвакуировали  раненых,
которых стащили на полянку, куда могли сесть вертолеты. Наши основные силы -
обе  колонны - теперь  объединились и  заняли  круговую  оборону. В какой-то
момент я заметил  снайпера  противника - видимо, это  был отчаянный фанатик,
либо  наркоман  - он  целился  в Долорес. Мне  пришлось рвануться на перерез
пули,  прикрывая телом  свою  любимую. В  полете  я еще успел  полоснуть  из
Калашникова  по дереву, на  котором расположился  "отморозок",  но  его пуля
достала меня тоже. Ранение было серьезным и я моментально поплыл на тот свет
- эвакуация группы осталась за пределами моего восприятия. "Объяли меня муки
смертные, и  потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети
смерти опутали меня" (Псалом 17: 5-6).

     Happy end!

     Ощущение внешнего мира, людей, зверей, растительности, населяющих  его,
меня покинуло  моментально  -  я  полностью  замкнулся  в  своем трагическом
одиночестве  и дорога назад была  потеряна. Сознание мое  больше  не  хотело
общаться  с  привычными   атрибутами  прежнего   окружения,  они  были   мне
безразличны.  Но   зато   я  явственно,  как  никогда,  ощутил   присутствие
Всевышнего! "В тесноте моей я призвал Господа и к Богу  моему  воззвал. И Он
услышал от чертога Своего голос мой, вопль  мой  дошел до слуха Его" (Псалом
17:  7). Мог  ли  я, впитав всю  отчаянную, страстную любовь ставшей дорогой
женщины,  узнав,  что она  ждет от  меня ребенка,  поступить  также разумно,
спокойно, но слишком отстраненно и  эгоистично, как  когда-то  поступил  мой
отец - Александр  Георгиевич Сергеев? Сергеев-старший был "Status in statu -
Государством в государстве". Причем, это внутреннее Государство, огражденное
особыми  границами от  внешнего, было  сущностью  Сергеева  -  дышавшей  его
незыблемой философией, твердой личностной политикой, изощренной психологией.
     Нет  я  был из другого теста,  к  тому же  я был  значительно моложе, и
любовь моя к  избранной женщине  была чище  и яснее,  потому что она не была
затаскана  чрезмерной  "многоопытностью"  зрелого  мужчины.  И я  боролся до
конца. Но  кроме  всего  прочего,  я  чувствовал, что  моя  дорогая  Муза  и
сменивший ее  Александр помогали  мне!  Я  стремился  вырваться  из  объятий
смерти.  В какой-то момент мне показалось,  что Муза - может быть только  ее
душа - прилетела и склонилась над  моей больничной койкой. То было возможно,
потому  что я находился  практически в  другом  измерение -  я  плутал между
жизнью  и смертью, там,  на  границе  виртуальности  и  реальности,  где при
большом напряжении  и могли встречаться  души.  Это  меня весьма  озадачило,
потому  что я понял: с Музой случилось непоправимое! Но ее прилет  и  Сашины
старания  сделали  свое дело -  наступил  переломный момент, склонивший чашу
весов моей жизни в сторону земного пребывания.
     Я, находясь в забытьи,  все  же  обращался  к Господу  Богу. И желанное
свершилось:  "Он  вывел меня  на пространное место  и  избавил меня;  ибо Он
благоволил ко мне" (Псалом 17: 20). Очнулся я, как мне потом рассказали,  на
третьи  сутки  и увидел, что нахожусь  в  реанимации, а  рядом со мной сидит
Долорес.  Она  внимательно  следила   за  движением   моих  глаз  и  страшно
обрадовалась,  когда  я  вперил  в  нее свой  глупый взор.  Я  еще хорошо не
соображал в каком измерении я вращаюсь - потолок и все мною видимое плавало,
слегка колебалось  и  меняло  очертания,  искажало, кособочило форму. Только
Долорес оставалась незыблемой, красивой и желанной. Первый вопрос, который я
задал ей,  был  дурацкий,  но объяснимый -  я  ведь потерял  счет времени. Я
спросил мою желанную:
     - Кто у на родился, Долорес?
     Она  почему-то  заплакала  и  зарылась лицом в  больничную простыню,  в
подушку около моего левого уха. Я не понял  направления  ее эмоций и детских
поступков, а потому повторил вопрос:
     - Долорес, голубушка, радость моя, кто у нас родился - сын или дочь?
     Слезы  лились  по ее щекам  двумя  огромными потоками,  а  я  при  этом
почему-то   опять  глупо  улыбался.  Видимо,  моя  башка  еще  не  пришла  в
равновесие. Я  вдруг  вспомнил заметки моего отца: в  них было  сказано, что
после   долгой   потери   сознания  иногда  наступает  заметная  дебилизация
пострадавшего. И я стал настойчиво разбираться в том, кто  же поглупел, впал
в детство - я или Долорес?
     Скоро  мои  рассуждения  вывели  меня  на  оперативный  простор  -  все
сходилось к тому, что поглупел все же я! Но это меня нисколько не обременяло
и не заботило. Мне даже было приятно осознавать себя глупым, но все же живым
и видящим  рядом с собой  Долорес.  Где-то  вдалеке, внизу живота, появилось
соблазнительное  желание, или,  скорее всего,  намек на тайное желание.  Но,
может быть,  в  тот  момент просто  пришла очередь попросить  "утку", ибо  и
кишечник обрадовался пробуждению головы  и  принялся гнать перестальтические
волны от  головы  к  ногам. Но я так  же  не был уверен  в том,  что "низкое
чувство" не было ощущением застоя в кожных капиллярах - явление свойственное
намечающимся  пролежням. Все это я проходил в центре подготовки диверсантов.
Долгосрочная  фонетическая память сработала  четко: "Non  scholae, sed vitae
discimus - Не для школы, а для жизни мы учимся".
     "Да,..  - подумал  я,  -  надо  начинать шевелиться,  двигаться,  иначе
отучишься  воспринимать жизнь,  как объективную реальность,  а  женщину, как
плотоядное существо, способное доставлять сумасшедше-приятные ощущения".
     Снова Долорес вторглась в поле моего зрения. Теперь я не  стал задавать
ей  волнующего  меня  вопроса,  а  постарался  разобраться  в том, с  какими
желаниями она ко  мне  подходит.  Долорес  же подступала с чашкой  аппетитно
пахнущего  бульона... И я с  напрягом, но все же  сообразил, что  обоняние у
меня  не утрачено.  Долорес  лепетала  обычные  женские глупости,  которыми,
видимо, надлежит  потчевать больных.  Но  мне-то казалось, что я  совершенно
здоров, только мне было лень шевелиться.
     Долорес  с  серьезным  видом  очень ответственной сиделки  принялась  с
ложечки, постоянно дуя на паривший бульон, кормить меня. Я ликовал от  вкуса
несколько  пересоленного  куриного отвара  - это была  пища богов!  Отвар  я
вылакал довольно быстро и мне,  как  маленькому,  словно грудничку,  вытерли
салфеткой небритую морду.  Вдруг, как игла, мой мозг пронзила страшная мысль
- но  если в меня будут вливать бульон, пусть даже  маленькими порциями,  то
все  равно настанет  момент,  когда организму  потребуется выливать жидкость
наружу. А  затем  пришла мысль  еще более ужасная - вдруг  мне  понадобиться
сходить прямо в палате по большому?! Я даже вроде бы почувствовал неприятный
характерный запах,  исходящий от моего тела.  Такие процессы показались  мне
кощунством,  и  я  внутренне  запротестовал  против  поведения  человеческой
природы. Надо мной навис вопрос:  "Что же  делать? Как избавиться от Долорес
на  время пошлой  физиологической  казуистики"!  Я стал мучиться  ожиданиями
реакции кишечника на бульон. Это уже был кошмар!..
     Но тут  появился  доктор. Долорес попросили выйти и мы с этим  приятным
мужиком  начали  обо  всем  договариваться.  Для начала  он  закрутил  ручку
функциональной кровати так,  что я оказался в позе сидячего  человека: кровь
отлила  у  меня из  мозгов и в глазах потемнело. Такое состояние длилось  не
очень долго. Эскулап в это  время  считал пульс, мерил давление и выслушивал
мою грудную клетку. Затем  он стал осторожно, но властно мять мне живот. Вот
тут-то  я  и набрался  смелости задать доктору  вопросы о  разных  возможных
бытовых  неудобствах.  Но доктор  все разрешил очень  просто:  оказывается я
должен нажимать кнопку на пульте рядом с моей кроватью и вызывать няню, а та
начнет наше священнодействие с  того, что прежде выставит Долорес из палаты,
а затем уж будет помогать мне восстанавливать биологическое равновесие.
     Я очень радовался такому  повороту дел!  Да я  просто  ликовал!. Но еще
больший восторг я испытал, когда услышал от доктора заверение в том, что мое
ранение  в грудную клетку как раз  требует  того, чтобы я  как  можно раньше
начал  ходить,  а значит  и  мои  "туалетные  муки"  будут  решаться проще и
эффективнее.  В  заключение  доктор  заверил меня  в  том,  что  на мне  все
заживает, как  на собаке,  а  это  дает  основание для  серьезных надежд. Он
заверил, что на  восьмые  -  десятые сутки  меня уже  отпустят  на  домашнее
лечение. Естественно, все должно проходить под контролем врача.
     Доктор  тут же решил начать репетицию моей ускоренной реабилитации: мне
помогли свесить  ноги с кровати, и, держась за ее спинку,  я встал и несмело
зашкандыбал  по  палате.  Уверенность  быстро   вселялась  в  меня,  походка
выправлялась - наступило полное преображение. Я  снова  любил  весь  мир,  а
больше  всего в  нем  я любил свою Долорес! "Все дышащее  да хвалит Господа!
Аллилуия" (Псалом 150: 6).
     Старт был  взят  относительно удачно,  а  дальше  дни  и  ночи побежали
быстро,  все наращивая  и  наращивая темп, словно  резвые скакуны-одногодки!
Меня Навещал Альварес,  Богословский,  а  Долорес была  постоянной сиделкой.
Наконец, пришел день выписки из госпиталя, день перевода на домашнее лечение
и мы  улетели в Сидней.  Там, в доме Долорес,  и прошел  заключительный этап
моего лечения.
     Post   scriptum:  Настал  день   когда   мы  все   -  родня  Александра
Богословского  и Сергеева-старшего  с  Сабриной -  собрались  на  вилле  под
Сиднеем. Во главе  огромного стола восседал хозяин - маститый, седой старик.
Рядом по кругу разместился его старший сын Игорь - импозантный, сенаторского
вида  господин, заправлявший всеми семейными делами. Затем по кругу шли мы -
я  и  моя жена Долорес (внучка Богословского) - с пузом таких  размеров, что
уже никто не сомневался в том, что родится двойня. За нами среди сидящих шли
Егор - самый старший сын Сергеева - тоже с супругой, которую звали Надеждой,
далее  -  Ольга  Сергеева  -  старшая дочь,  она  приехала с  детьми.  Ольга
Александровна, как две капли воды, похожа на отца. Теперь Оля вдовствовала и
все  еще  носила траур.  Далее сидел  Дмитрий  с супругой  Клавдией (тоже  с
внушительным пузом), а рядом  с ними  -  внук  Сергева  -  Александр с женой
Ниной, гордо выпячивающей живот пока еще скромных размеров. Альварес был без
жены - ей никак не оторваться от домашнего  хозяйства и маленьких детей - но
он привез первую дочь  Сабрины  Анну,  живущую в  США.  Так и замкнулся этот
застольный  круг.  Мы  сидели  важные  и  торжественные,  как  греко-римские
патриции  в  общественных банях, замершие в ожидании  явления гетер.  Только
наши  гетеры были с нами, и мы  гордились ими, одобряли начинку  их животов.
Чего греха таить:  половой акт, как,  впрочем, и любой другой достойный акт,
ко  многому  обязывает.  Он   важен  своей  недосказанностью,   способностью
выпрямляет  спину даже у раба,  так  что же говорить  о  свободном человеке,
способном не только спокойно думать, но и правильно действовать. "Omnia  mea
mecum porto - Все мое ношу с собой"!
     На патрициях простыни,
     на лицах былого оспины.
     Сердце жмет будущего суета -
     уход скорый, вещая немота.
     Смертным прошлое - невеста,
     рыдает глупая без места.
     Под Черной Луной Лилит
     Змеем пошлым Еве мстит.
     Адам вторую не принимает,
     первую жену привечает.
     Старик-патриарх берет слово,
     гнется в руках бытия подкова.
     Смысл мудрых слов простой:
     с краю сильный никогда не стой,
     не жалей судьбу - собаку,
     в жаркую лезь драку.
     Ты Боже - помощь моя
     и избавитель мой.
     Рано грешнику - на коня,
     а праведнику - на покой!

     Этот   стих,   конечно,   созрел   в   голове    Александра   -   внука
Сергеева-старшего. Пища  для  него была скормлена  молодому поэту еще Музой,
хранившей секреты  каббалы.  Согласно  Талмуду мужчина не  должен ночевать в
доме  в одиночестве,  потому что  за ним охотится "Лилит, царица  Змаргада",
слепленная   Богом,  как  и  Адам,  из  глины,  бывшая  его  первой   женой,
возмечтавшая   о  равенстве  мужчины  и  женщины.   Она   покинула  Адама  и
превратилась в "матерь демонов", наводящую порчу на новорожденных, пьющая их
кровь.  Наверное, и  Каин  был  все же  рожден  не Евой,  а  подброшен  этой
кукушкой-суккуб. Еврейки  в  древности  находили  спасение  в  заговорах  из
каббалистической  книги "Разиэл".  Лилит, как  истинная красавица,  способна
менять свой  облик  и  ранить  нестойких  мужчин в  самое  сердце,  накрепко
привязывая  к  мечте о вечной любви, затем  уничтожая  их потомство, обрубая
генетические  корни.  Лилит - это коварство и  трагическая  любовь,  явление
злого духа женского пола, персонаж иудейской демонологии, ее астрологический
символ - Черная Луна. Мы знали, что выбор  жены - дело крайне ответственное.
Бог исправил ошибку - Еву, учтя законы биологии, Он создал из ребра мужчины,
стараясь сразу положив конец женскому своеволию, самомнению и распущенности.
Все лучшее, как говорится, "ex suis ossibus - из собственных костей". Каждый
из потомков  Сергеева трепетно взирал  на  живот беременной жены и хвастливо
успокаивал  себя  внутренним  голосом:  "Feci quod  potui,  faciant  meliora
potentes  -  Я  сделал  все,  что  мог,  кто может,  пусть  сделает  лучше"!
Оставалось  добавить, что это  "лучше" пусть  охотник заправит в матку своей
благоверной, а не  чужой жене и,  тем более, не  Лилит -  "матери, удушающей
дитя"!
     Первое  слово  на   посиделках   держал   самый   зрелый  представитель
славянского  народа  -  Богословский-старший.  Он   говорил  не  громко,   с
расстановкой, с растяжкой,  словно  специально тормозил  время, чтобы оно не
спешило отсчитывать срок  жизни.  Конечно,  в этой компании он был  по праву
мудрецом, потому  что прожил большую и жизнь и повидал  многое. Но кто может
быть мудрее  Бога?  - никто. А потому старик не вещал, а  просто подытоживал
свои длительные  жизненные  наблюдения,  которыми  он  хотел  поделиться  со
следующим  поколение близких ему людей. Можно было бы задать сакраментальный
вопрос: "Где книжники и  совопросники века сего"? Но вот они - перед ним. Да
это они испытывали себя на прочность, постоянно по-своему перелистывая книгу
жизни и задавая вопросы своему  веку, перешагивая через различные испытания.
Каждый круг бытия на этой планете заключал  в себе собственную философию, но
она  бала суетна и недолговечна. Иначе и быть не могло  - потому, что наука,
пусть  даже  самая   передовая,   служила  исключительно  людям,  являющимся
смертными, только временными жильцами на планете Земля.
     Перед глазами людей прошли серии доказательств того, что  мудрость мира
сего, заканчивается, как  правило, безумием.  И  от  этого никому, ни одному
поколению  и  государству не  удавалось  уйти.  Что  же может  один  человек
предложить  другому, кроме  того,  чтобы  еще раз совершить несметное  число
ошибок и впасть в грех. Но одни находят в себе здравый смысл, чтобы осознать
их, а другие в течение всей жизни продолжают пребывать в ошибках и во грехе,
даже  не делая попытки покаяния и искупления. У каждого из присутствующих за
душой был ворох  таких ошибок. Старик  обратился к своему бытию, далекому от
истинной  религиозности,  святости. Перед  его глазами мелькнули  картины из
жизни,  в  быстротечности  которых  он   чувствовал  себя  сверхчеловеком  с
отломанными  руками   и  ногами.  Вот   тогда   воспаленный   разум  твердил
величественно: "Заратустра не  должен быть пастухом  и  собакой стада". Но в
этих словах была лишь относительная справедливость. Из-под стола выскакивали
многозначительное  заявление  Ерофеева:  "Я  все  могу понять,  если  захочу
простить... Я все  прощу, если захочу понять". А дальше шло глубокомысленное
молчание в виде смены поколений живущих на Земле.
     Диалектическая спираль сделала еще один виток, зафиксировав статус-кво:
здесь  за столом собрались представители старой  и новой гвардий с женами, у
которых  животы подпирали  подбородки,  потому  что  в  них готовилась новая
смена. Любой  человек  вправе  сказать,  как сказал поэт-философ:  "Я  леплю
воспоминания  из  своего  настоящего".  И   этот   тезис   Сартра   является
злободневным и по сей день. Только не стоит сужать  круг своих представлений
о  бренном  мире. Тогда в голове замелькали  обрывки  состояний воображаемых
ипостасей  своего  я  - здесь были  и  "Тошнота",  и  "Маленький  Принц",  и
"Заратустра".  Но  что-то  давило  тяжелейшим   пресс-папье,  разглаживая  и
промокая  кроваво-красные  чернила   памяти.   И   такое   давление   лишало
человеческую  личность  индивидуальности и свободы мысли. А  такие утраты  -
самое последнее дело.
     Старик  Богословский  вдруг  вспомнил  высказывание  Сэмюэля  Джонсона:
"Патриотизм  -  это  последнее  прибежище  мерзавцев".  Да,  тяга  к  своему
отечеству  - это природное общечеловеческое качество - политические мародеры
ныне успели опошлить  и превратить в крючок, на который без зазрения совести
нанизывают  добропорядочные  сердца. Но взамен Родина  не обеспечивает своих
приверженцев  даже  приличным  существованием.  Так,  кто  ж  творит  обман?
Доверяющие или доверители?
     "Multum interest utrum  peccare  aliquis  nolit  aut  nesciat - Большая
разница -  не хотеть  или  не уметь согрешить".  Те, кто  же  имеет право по
повелению Бога держать в своих руках ключ от счастливой жизни? Разве это те,
кто мастерски надевают цепи, кандалы на ноги и руки своим соотечественникам?
Наверное, мы все путаем Ангелов с Бесами! Я предлагаю навсегда отказаться от
таких ошибок! Итак  откройте для себя Мир! Будьте бдительны! Умейте понимать
и бороться за свое счастье на Земле!..
     "И увидел  я Ангела, сходящего с неба,  который имел ключ от  бездны  и
большую цепь в своей руке" (Откровение 20: 1).
     И я поклонился ему низко и доверил суд над собой только ему одному!
     Итак, книга окончена, в ней - A tout Seigneur tout honnear!
     (Каждому господину по чести!)
     Осталось воскликнуть: "Lectori benevolo salutem!" -
     "Привет благосклонному читателю"!

Популярность: 1, Last-modified: Mon, 07 Feb 2005 20:33:22 GmT