---------------------------------------------------------------
     © Copyright Лариса Матрос
     Email: LarisaMatros AT aol.com
     Date: 20 Nov 2007
     Фрагмент нового романа - 3 главы.
---------------------------------------------------------------
     социологический роман


     Вместо предисловия
     Часть первая
     Глава 1
     Глава 2
     Глава 3
     Глава 4
     Глава 5
     Глава 6
     Глава 7
     Глава 8
     Часть вторая
     Глава 1
     Глава 2
     Глава 3
     Глава 4
     Часть третья
     Глава 1
     Глава 2
     Глава 3








     Автор текста Юрий Рыбчинский


     "Маленький принц".
     Антуан де Сент-Экзюпери



     Итак, дорогой  читатель,  тебе предстоит  снова окунуться в наполненные
радостями и горестями  события  нескольких лет  жизни героев моей предыдущей
книги "Презумпция виновности".
     Так  уж повелось  у людей  с  необозримых  времен - заводить календари,
чтобы исчислять течение жизни, распределять ее по датам.  И, безусловно, это
нужно  для  ведения  хронологии  событий,  подведения  итогов,  для  анализа
прошлого  и составления прогнозов  на будущее. Поэтому дат  всегда  много  у
каждого из  нас.  Но  в  том-то и дело, что  даты датами,  а жизнь-то одна и
едина, как бы мы ее не делили и не распределяли. Она так хитро устроена, что
мы не можем начать какой-либо новый ее этап  с абсолютного нуля, ибо никогда
невозможно перечеркнуть то, что  было за  линией,  которую  мы перешагнули в
стремлении к переменам. При сильном старании можно уйти от всего и от всех в
прошлое. Трудно, но  можно. Однако вся суть в том, что ни при каких условиях
нельзя уйти от самого себя.  Это объективная  реальность,  не  зависящая  от
нашей воли и сознания.
     И ты, читатель, в этом еще раз убедишься, соприкоснувшись с перипетиями
судеб героев на представленном  в этой  книге этапе их жизни. Они разбросаны
по  разным берегам  океана, по  разным  сторонам  планеты, разделены друг  с
другом  и со своим  прошлым немалыми масштабами в пространстве и во времени.
Но  ничто не  может оборвать прочные нити,  связующие все жизненные этапы  и
коллизии в то единое целое, что мы величаем словом "судьба".
     "Презумпция  виновности", как знает каждый, кто ее читал, заканчивалась
вопросом.  Это был естественный этап моих "фантазий" на  темы, которым  была
посвящена  книга. И когда во  время презентаций,  на  творческих встречах, в
традиционных (бумажных)  и электронных письмах читатели меня спрашивали, что
будет с героями дальше, я еще не была готова ответить.
     Твои  вопросы  заставляли,   требовали,  стимулировали  к  тому,  чтобы
накапливать опыт и знания жизни в Америке и, в том числе, жизни разных слоев
наших  соотечественников  здесь   и,   естественно,  следить  за  всем,  что
происходит в  России  и в мире. Вольно или  невольно я постоянно  "включала"
моих   вымышленных  героев   в  реальность,  в   достижения   и   потрясения
современности. И  когда  что-то в моих обобщениях "настоялось", я  позволила
себе смелость ответить на вопрос: "А что будет с моими героями после событий
в их жизни, которыми завершается "Презумпция  виновности"?  И хотя,  как и в
первой книге, в этой - все персонажи вымышленные и собирательные,  то, что с
ними  происходит,  основано  на исследовании  реальных  прототипов  людей  и
сюжетов из их жизни.
     Тебе,  дорогой читатель, судить о том, что у меня получилось, насколько
оно достойно твоего внимания. Для автора же самоценен творческий процесс как
таковой. И спасибо тебе за то, что ты меня вдохновил на этот труд!





     Небо  покрылось  темными тучами и отражалось  в  воде леденящей сталью.
Волны, начав игриво щекотать борта корабля, очевидно,  остались недовольными
его неуязвимостью. Поэтому с нарастающей агрессивностью они беспощадно  били
судно,  заставляя его наклоняться в разные стороны до угрожающего  ему и его
обитателям уровня.
     Внезапный шторм  сменил  у  пассажиров  стремление преодолеть страх  на
апатию.  И если  в  начале пребывания  на  корабле они  избегали общаться  и
смотреть в  глаза друг другу, словно стыдясь  того, что с ними произошло, то
теперь  всячески  демонстрировали  свою  общность, взаимопонимание  и  общее
молчаливое  согласие   не  впадать   в  панику.  Вопреки  угрозам  моря  они
расположились  в  большом  центральном  салоне,  обсуждая насущные  проблемы
России и ее будущего.
     Инга Сергеевна стояла  одна у окна закрытой палубы. На ней было длинное
шерстяное  платье - черное с белой отделкой, которое подчеркивало стройность
и грациозность ее великолепной фигуры. В тон  платью были  белые шнурованные
полусапожки,  белая  с  черной  отделкой  сумка.  Завершала  туалет  черная,
окантованная белой лентой, шляпа с большими полями. Она подчеркивала красоту
ее  лица, его  мраморную кожу  и  большие сине-зеленными глаза, окаймленными
длинными черными ресницами. Инга смотрела на море с обреченностью, в которой
уже  не было места страху.  Выросшая у моря, она с детства знала, что нельзя
долго  смотреть с  палубы корабля  на волны во время  шторма  - это вызывает
головокружение  и тошноту.  Вместе  с тем,  она  отрешенно смотрела в  окно,
демонстрируя морю, что готова отдаться во власть судьбы.
     Она не могла не видеть, что пассажиры, с которыми она оказалась на этом
корабле, с завидным самообладанием расположились в салоне и ведут беседы. Ее
манила эта компания, но она не  решалась присоединиться к ним. Это  был цвет
российской интеллигенции из разных сфер  общественной жизни и  науки,  в том
числе,  и ярчайшие представители философской мысли  ХХ века: Н. Бердяев,  Н.
Лосский, С. Булгаков и многие другие. Там был и наиболее ей известный своими
трудами социолог  Питирим  Сорокин.  Инга Сергеевна  знала,  что  они  здесь
потому, что их  выслали  из  России. Эта  высылка  -  наказание,  заменившее
расстрел.
     Когда-то Инга Сергеевна готовила  доклад  "Об  ответственности общества
перед интеллигенцией и ответственности интеллигенции  перед  обществом"  для
выступления  на философском  семинаре в институте, возглавляемым  академиком
Останговым. При подготовке  к  докладу она  перечитала массу  литературы  по
теме, в том числе и сюжеты, которые открыли в деталях драматизм тех событий.
В статье М.С.  Геллера в журнале "Вопросы философии" No 9,1990 г. были такие
слова: "Один из  высылаемых вспоминал,  что при посадке на  пароход на лицах
провожающих было изумление и тоска: ни один человек, как  и мы сами, не мог,
по-видимому, понять смысла нашего  странного наказания - высылки за границу,
-  в то время, когда каждый почел бы для себя за спасение уход из советского
эдема".
     В  этом  был  парадокс  их трагедии,-  вспоминала  Инга  Сергеевна свои
тогдашние записи, - каждый почел бы за спасение уход из  "советского эдема",
в то время как каждый не  хотел  уезжать из  страны, потому  что  думал не о
своем личном спасении, а о спасении  всего Отечества от тех  бед, которые им
уже  виделись  тогда. Глубокие знания,  исследования и понимание  того,  что
происходит,   позволяли   им    быть   провидцами.   Именно    потому    эта
"высылка-спасение" была наказанием как с позиции высылающих, так и с позиции
высылаемых.
     В  памяти воскресли  те  дни,  когда социологи,  в  силу  открывшихся в
хрущевскую оттепель возможностей, энергично принялись  изучать  еще  недавно
недоступные труды  многих из тех,  кто  присутствовал на  корабле. Однако  и
тогда, в середине шестидесятых,  нереальность достижения  подлинной  свободы
стала  проявляться  в нападках со  стороны  блюстителей "принципов"  на  тех
социологов,   которые  пытались  считать  "теорию   стратификации"  Питирима
Сорокина  более достоверно  объясняющей  социальную структуру общества,  чем
марксистская  "теория  классов".  Обращение же  к идеям  философа по  теории
конвергенции вообще считалось почти крамолой.
     И вот она здесь,  вместе  с  ними,  с этими знаменитостями,  с которыми
можно  непосредственно  пообщаться.  Она   и  сама  много   усердия   отдала
гуманитарной науке, будучи юристом,  социологом, доктором философии.  У  нее
есть о  чем поговорить с ними. Но все дело в том, что она знала их, а они ее
- нет. И она не  была уверена  в том,  что они захотят с ней общаться. Пути,
приведшие их на этот корабль, были разные: они - высланы государством в лице
высших представителей власти по спискам, контролируемым самим Лениным, а она
здесь  - добровольно, по собственному решению. И ей казалось, что узнай это,
они ни за что не захотят общаться с ней.
     Инга Сергеевна уже не понимала, отчего плохо себя почувствовала - то ли
от качки, то ли от глубокого душевного дискомфорта и отчаянного одиночества.
Головокружение,  тошнота  вынудили  ее покинуть палубу  и  расположиться  на
диванчике  другого  маленького  салона, где  она снова оказалась  одна.  Она
облокотилась на мягкую спинку  дивана и  закрыла глаза. Через какое-то время
вздрогнула, сообразив, что  качка погрузила  ее  в  дремоту,  которая только
усилила плохое самочувствие.
     Никого не  было  рядом, чтобы  попросить хотя  бы стакан холодной воды.
Превозмогая тошноту,  она  решила снова  вернуться  на  ту же  закрытую,  но
прохладную палубу. Идти было трудно, и от падения  ее спасла большая  бочка,
за которую  она ухватилась. Остановившись, она с опаской посмотрела  в окно.
Корабль  еще  сильно  качало,  но  нельзя  было  не  заметить,  что  солнце,
преодолевая натиск облаков, возвращало морю присущий ему сине-зеленый цвет и
укрощало его  свирепость. Теперь  уже казалось,  что  игра океана с кораблем
была затеяна для того, чтобы  взбодрить  его томящихся  пассажиров. А волны,
словно   недовольные  тем,  что  использованы  впустую,  нехотя   отступали,
отплевываясь все меньшей силы плевками...
     Инга  Сергеевна стала смотреть по сторонам, чтобы разглядеть поблизости
место,  где бы  можно было присесть,  и  увидела  приближающегося  стройного
мужчину.  Он был  примерно  возраста Иисуса  Христа, строен и привлекателен.
Тщательно  зачесанные   наверх  волосы  красиво  обрамляли  большой   лоб  и
подчеркивали  правильность черт лица. А очки и белоснежный воротник сорочки,
развернутый на темный пиджак,  придавали всему облику незнакомца строгость и
академичность.  Вдруг Инга Сергеевна  сообразила, что  это  никто иной,  как
Питирим  Сорокин. Глубокий взгляд его умных,  пытливых глаз был устремлен на
нее и вызывал  страх. Казалось, что он потребует объяснения  о том, как  она
оказалась на этом корабле.
     Она мгновенно  повернула голову  в противоположную сторону,  делая вид,
что не  придала  значения появлению  на палубе  незнакомого  ей человека. Но
что-то невероятное произошло в этот момент. Острое чувство словно  поглотило
все ее  тело  и  исстрадавшуюся  душу.  Она  застыла, не  шевелясь,  дабы не
нарушить это  волшебство душевного и телесного состояния. Голова  продолжала
кружиться, но это было  уже иное головокружение. Это было головокружение  от
всепоглощающей любви и ощущения себя желанной. Затем  она почувствовала, что
тихо,  осторожно  поворачивается  в замкнутом  кругу  сильных  рук  мужчины,
обнимающего ее  сзади. Оказавшись с ним  лицом к лицу,  Инга остановилась  и
хотела  ему  что-то  сказать,  но горло не реагировало на ее  усилия. Что-то
мешало ему  издавать  звуки. Она смотрела в глаза хорошо знакомого и в то же
время неизвестного мужчины и ощущала  все  большее растворение своего тела в
нем. Тут она почувствовала,  что может все  же заставить горло  с  нежностью
произнести его имя, но оно показалось каким-то странным.  Для официального и
непривычного - Питирим  -  она  не могла найти  ласкательного эквивалента  и
потому молча уткнулась  лицом  в  его  плечо  и заплакала слезами  любви, на
которую, как ей казалось, она уже не была способна.
     -  Не надо,  не  надо  плакать, -  произносил он, прижимаясь щекой к ее
щеке, а руками все сильнее обнимая ее  тело,- все будет замечательно. Мы все
преодолеем.  Ничто не пропадает в этой жизни зря. Все, что в нас есть - наши
знания,  наш опыт, трудолюбие,- все еще послужат  и нам, и людям. Я уверен в
этом.
     Он остановился. Затем тоном, каким взрослые рассказывают детям сказки и
разные истории, продолжил, еще сильнее прижав свою щеку к ее щеке:
     0x08 graphic
     - Я знаю, почему ты не  решалась с нами  общаться.  Ты считаешь, что мы
попали   сюда  разными  путями.  Нас  выслали,  выставили,  а  ты   -  сама,
добровольно. Но это неверно. Ты заблуждаешься. Тебя тоже выставили, только в
другой форме, не так явно.  Эмиграция  в  большинстве случаев - это высылка,
потому что она является следствием причин, которые тебя выталкивают, если не
силой,   как   нас,   оказавшихся   на  этом  корабле,   то  общим   потоком
неудовлетворенных  жизнью,  невидящих  перспектив, охваченных страхом  перед
разного  рода  войнами,  конфликтами.  Но  какими  бы  путями  не  оказались
эмигранты на чужой земле (высланными, бежавшими, или уехавшими добровольно),
эмиграция - это всегда риск, всегда  преодоление, требующее огромных усилий,
смелости и  дерзости. Это всегда ломка привычных стандартов жизни, к которым
человек привык, адаптация к  новому образу жизни, культуре,  языку  общения.
Сколько страданий претерпели представители высшего российского общества, его
цвет, вытолкнутые большевистским переворотом? А  сколько пришлось преодолеть
первым американским поселенцам,  так называемым пилигримам, которые бежали в
Америку от религиозных преследований, чтобы жить свободно! Около половины из
них умерло в первую тяжелую зиму на новой  Земле, где они закладывали основы
демократического общества.
     Он  остановился,   повернул   голову  к   морю,   которое   все   более
умиротворялось и, глядя куда-то вдаль,  продолжал тоном  философа-мудреца, к
которому устремлены взгляды огромной воображаемой толпы слушателей:
     -  Эмиграция  -  это часто поиск спасения,  пути выживания не только  в
физическом смысле этого слова, но и дерзновенный поиск нравственно-духовного
выживания,  которое  дает  свобода.  Что бы ни случилось в будущем,  я  знаю
теперь  три вещи, которые  сохраню  в голове и сердце  навсегда. Жизнь, даже
самая тяжелая  - это  лучшее сокровище  в  мире.  Следование долгу  - другое
сокровище, делающее жизнь  счастливой, и дающее душе силы  не изменить своим
идеалам.  Третья вещь, которую я познал, заключается в том, что  жестокость,
ненависть и  несправедливость не могут и никогда  не  сумеют создать  ничего
вечного  ни  в  интеллектуальном,  ни  в  нравственном,  ни  в  материальном
отношении.
     Для Инги  Сергеевны  было  очень важно то,  что говорит авторитетнейший
философ. Он  словно отвечал на мучившие ее  вопросы. Но сейчас... сейчас она
хотела  только  ощущать блаженство  в его объятиях. Сейчас  он  был для  нее
только мужчиной,  которого она хотела как  женщина. Она слегка отстранилась,
высвободила руку, прижатую к его груди и,  выражая взглядом всю жажду любви,
нежно прислонила  ладонь к его губам.  И  он,  поняв ее, замолк, еще сильнее
прижав ее к себе, покрывая поцелуями каждую частичку ее лица. Когда его губы
коснулись   ее  глаз,   они  показались  столь   горячими,  что  она  сильно
зажмурилась...

     Инга сильно зажмурила  глаза, затем  открыла  и снова закрыла, чтобы не
притупить  всю  остроту  счастья. Счастья  от близости с мужчиной,  который,
казалось, явился  к ней для  того,  чтобы вознаградить тем, для  чего только
она, быть может,  была  создана, но  чего недополучила в  жизни -  подлинной
любви.
     Она протянула руки к его лицу,  которое хотела  приблизить к себе, но с
ужасом  ощутила пустоту.  Руки ее поднимались и  падали, не найдя то, к чему
были устремлены.  Она  испуганно открыла  глаза, снова  зажмурила их и вдруг
поняла, что  жар  глазам сообщали не  губы  влюбленного  в нее и любимого ею
мужчины,  а назойливый  луч солнца. Она уткнулась лицом  в подушку,  которую
отчаянно  начала  избивать  кулаками  и,  устав,  заплакала.  Она  заплакала
жалобно, как  ребенок, у которого внезапно улетел любимый  воздушный  шарик.
Явь неотступно заявляла о себе, но ни тело, ни душа не хотели расставаться с
волшебным сном, и были охвачены сексуальным возбуждением.
     Инга  с  ненавистью  глянула  на окно,  пропустившее  этот  неуместный,
нахальный  луч-разлучник и пожалела,  что  не  зашторила  на ночь  окна. Она
обычно с ранних весенних дней  не затемняла их, обрамленных с  обеих  сторон
тяжелым  гобеленом.  Пробуждение от естественного  утреннего света придавало
бодрость и прилив энергии.
     Уже прошло семь лет  с тех  пор, как ей не нужно было отправляться рано
утром на работу, либо  по общественным  делам, но с  привычкой вставать рано
она  так  и  не рассталась.  В  отличие  от  предыдущей активной  научной  и
общественной жизни в России, здесь, в Америке, Инга могла себе позволить  не
подстраховываться  будильником,  а  для  пробуждения   надеяться  только  на
утренний  свет,  появляющийся  в  окне  в  соответствии  с вечными  законами
природы.
     А сейчас  она ненавидела  это, установленное ею  же  правило и, вопреки
своим материалистическим  взглядам, непременно хотела вернуться  в сон,  так
как  была  еще  полностью  в  его  власти.  Инга  вскочила  с  постели  и  с
остервенением  задвинула  светонепроницаемые  шторы,  после   чего   спальня
погрузилась  во  мрак. Она  тут же  улеглась в постель, накрылась  с головой
одеялом и  замерла с неукоснительной верой, что вернется  в этот  же сон. Но
вопреки ее  желанию  окунуться в  мистику, пробуждение все более наполнялось
мыслями и проблемами повседневной реальности, и ей стало одиноко, тоскливо и
неуютно в полумраке спальни.
     Инга вяло подошла к окну,  раздвинула  шторы, и солнечный  луч, который
ранее всегда  радовал ее, теперь вызвал озлобленность  и раздраженность. Она
направилась в ванную комнату, чтобы переодеться для бассейна.
     Раздался звонок. Инга  подняла трубку телефона  и  услышала голос мужа.
Саша,    пребывающий    на   каком-то   особенном   эмоциональном   подъеме,
поинтересовался самочувствием жены и игриво пожелал справиться с подготовкой
к вечернему приему гостей у них дома.
     Только Инга положила трубку, раздался новый  звонок. Эта была Анюта, ее
голос  тоже  был  весел,  и она  сообщила,  что Игорь уже  все подготовил  к
оформлению документов для поездки  в Россию  весной следующего года. Пока он
планирует  их  пребывание  в течение года,  а  там  видно будет. Инга  давно
слышала от зятя о его проектах перевода части бизнеса в Россию, но не хотела
верить, что это всерьез и реально. И вот...
     Когда  Игорь,  глядя  на  быстро   богатеющих  его  ровесников,  бросил
университет, где он работал с  момента приезда в США,  и занялся собственным
бизнесом, Инга  с  мужем были  расстроены.  Они хотели  видеть в лице  зятя,
ставшего  в России  в  25  лет  кандидатом  математических наук,  известного
процветающего  ученого  с  самым надежным  в  Америке  статусом  -  "полного
профессора". Для этого, по их понятиям, у него были все шансы. Но он изменил
свои  планы, и занялся бизнесом.  Бизнес  пошел с самого  начала  удачно. Не
только  математический,  но и  житейский талант  помогали  Игорю "вычислять"
ситуацию на рынке в прошлом, настоящем и будущем, что обеспечивало успех его
все расширяющемуся делу.
     - Мам, я так счастлива!- говорила Анюта громким от восторга голосом,- я
рада, что Катюшка будет учиться в московской школе.
     Мать,   с  одной  стороны,  искренне  радовалась   счастью  дочери,  ее
удовлетворенностью  жизнью и новыми перспективами, с  другой - было грустно,
что  Анюта,  радуясь  предстоящему отъезду,  ни чем не  выразила сожаление о
расставании с родителями, с которыми снова будет разделена океаном. Семь лет
назад  они  пересекли его ради дочери,  оставив новосибирский Академгородок,
которому отдали лучшие  годы жизни, и где находились на самой вершине  своих
карьер.
     В  Америке  им  не  довелось  устроиться  в одном  городе.  Но  все  же
расстояние  их разделяло  небольшое  - час  перелета, либо  шесть  часов  на
машине.  Это  позволяло  им  часто  видеться  и  быть  вместе  на   семейных
торжествах, праздниках, а Катюшке -  проводить у бабушки  с дедушкой летние,
зимние, осенние и весенние каникулы.
     По календарю осень уже перевалила за вторую  половину,  но в этом штате
жара не переставала  быть основной  характеристикой  погоды.  Инга вышла  за
порог  спальни и  бросила в  бассейн надувной  матрас. Лучи солнца усиливали
сверкание  воды  при  ее  малейшем  колебании,  что  придавало  водоему  вид
подлинного, но сказочных размеров, изумруда.
     Инга  стремительно  погрузилась  в  воду,  чтобы   как  можно   быстрее
преодолеть  разность температур  между водой  и  телом,  но плавать  вопреки
ежедневному правилу не стала. Она улеглась на матрас, отдавшись вместе с ним
во власть воды. Легкое покачивание опять  напомнило ощущения прошедшей ночи,
и щемящая тоска по необратимой  утрате в своей жизни чего-то  существенного,
важного повергла в уныние.
     Впадать  в  уныние  -  большой  грех,-  вспомнила  она  предостережения
многовековой мудрости, - и быстро спрыгнула в воду. Освежившись, она легла в
тенистом месте на шезлонг, покрытый  красочной махровой простыней. Комфорт и
красота окружали ее и поднимали настроение.
     -  Чего  дурью  маяться?  -  сказала  она себе  молча  и строго, словно
стряхивая  с  души   и  тела  эти  неуместные,  почти  крамольные  ощущения,
спровоцированные  сном, -  живу,  как в  раю,  муж  на  постоянной должности
полного  профессора  в университете,  где  пользуется почетом  и  уважением.
Солидная университетская зарплата и  консультантская деятельность на  фирмах
обеспечили  материальный  достаток  такого уровня,  на который  они  даже не
рассчитывали, когда приняли решение поехать в США в тяжелые августовские дни
1991 года.
     Дорого  обставленный  трехэтажный  дом  с  пятью  спальными  комнатами,
большим садом и бассейном; путешествия по миру, одежда из дорогих магазинов.
В их  большом гараже умещались три дорогие машины  - мужа, ее и микроавтобус
на  случай путешествий с  семьей дочери  либо гостями. Гостей у  них  бывало
немало  из разных стран, в том числе и из России. Можно сказать, беззаботная
и благополучная жизнь в свое удовольствие в стране изобилия,  где  мало кому
понятно,  что  такое  дефицит,  стояние в  очередях  или езда  в  невыносимо
холодном,  либо  наоборот  жарком автобусе  или  трамвае.  Даже  этот теплый
климат, когда в октябре еще можно купаться в бассейне и загорать - это ли не
компенсация за долгие годы в холодной Сибири?!
     Со школьных лет Инга всегда страдала оттого, что ей не хватало времени.
Она была перегружена учебой, общественной, научной, организационной работой,
вечным  "писанием"  разных  докладов, диссертаций,  книг,  статей,  отчетов,
вечным  неизбежным "бытом". И вот  -  не  надо работать,  нет  необходимости
корпеть  над  статьями, книгами, нет  необходимости  тратить  время на  быт.
Повседневные бытовые заботы здесь распределены между еженедельно  приходящей
уборщицей-мексиканкой  и  моющими,  стирающими,  чистящими, перемалывающими,
выжимающими,  взбивающими машинами. Лежи себе и кайфуй  у  бассейна, радуйся
жизни, читай, сколько хочешь и чего хочешь, или разъезжай на машине.
     А сегодняшний день обещает  быть  одним из тех, которые были особо милы
ее сердцу. Вечером  к ним домой на прием вместе американскими коллегами Саши
по кафедре  прибудут гости  из России. Это незнакомые ей ранее коллеги мужа,
которые прилетели несколько дней  назад. Только бы  Саша  не пригласил этого
Анатолия  Болтунского,  -  подумала  Инга,  досадуя на  себя  за то,  что не
попросила об этом мужа заранее.
     Муж всегда приглашал Болтунского на русско-американские вечеринки к ним
домой, хотя  знал,  что  жена  недолюбливает  его.  Инга не  скрывала  своих
антипатий  к  этому  человеку  с  первых  же  встреч  с  ним  в  их   ранней
академгородковской молодости.
     Анатолий  работал в  одном  из  институтов,  с  которым  как  математик
сотрудничал Саша. На  поприще  этого  сотрудничества,  которое по  традициям
жизни  Академгородка  всегда  сопровождалось  вечеринками  и  посиделками  у
костра, Инга и имела неудовольствие встречаться с Болтунским.
     Он  олицетворял   полную   противоположность   ее   представлениям   об
интеллигенте.  Она  считала, что  интеллигент  должен  соответствовать  двум
основным  критериям  - высокой  нравственности  и  культуре.  Болтунский  не
отличался ни первым, ни вторым. За ним вечно плелся хвост интриг, сплетен на
почве зависти ко всем, кто преуспевал в науке больше него.
     Он,  безусловно, был человеком способным и образованным, но, по  мнению
многих,  ему мешала неаккуратность во внешнем облике, в отношении к людям, к
работе, над чем он никогда, возможно, не задумывался. В принципе, его  можно
было  с уверенностью  отнести к  числу неудачников.  Природа не наделила его
привлекательными внешними данными,  и он  любил в шутливой форме, за которой
скрывал вполне серьезную самооценку, повторять  известное изречение: "Всякий
мужчина привлекателен, даже если он чуть красивей обезьяны".
     Он  и  был  чуть красивей обезьяны.  Но  его  концепция  на  сей  счет,
позволяла ему претендовать (и  даже небезуспешно) на красивых женщин. Такими
были его первые  две жены.  Но  ни  первый, ни второй брак  ему не  принесли
счастья и  детей.  Очевидно, внутреннюю красоту  и надежность,  которая,  по
утверждению Анатолия, скрывалась за его неброской, мягко говоря, внешностью,
красавицы  не обнаруживали. Они разочарованно  его покидали, не обремененные
потомством.
     После последнего развода он понял, что жены-красавицы  ему не под силу,
а причины отсутствия детей кроются в нем. Поэтому он долго опасался вступать
в брак, ведя при этом отнюдь не отшельнический образ жизни. В этот период он
любил часто повторять: "Раньше у меня были жены красавицы, но дуры, а теперь
я  найду  себе  дурнушку,  но умницу".  Однако  его  замыслу  не  дано  было
осуществиться, и  в канун отъезда в Америку он женился на женщине уже далеко
не юного возраста, ни красавице и ни дурнушке, ни умнице и  ни дуре  - очень
средней, серой особе,  к  тому же бездетной, как и он сам. Кое-кто злословил
по этому поводу, утверждая,  что  Болтунский, хоть и ожидает, что  в Америке
добьется   головокружительных   успехов,  но  на  капризных  и   независимых
американок не делает ставку, а потому и решил поехать туда с нашей, надежной
и неприхотливой женщиной.
     Тома, так звали новую жену Анатолия, в  Академгородке работала в  одном
институте с мужем, в информационном  отделе. Она была из простой,  скромного
достатка семьи, всеми  корнями вросшей в Сибирь. Ура-патриотично настроенные
родственники  при негативном  отношении  к  эмиграции  не  выражали  особого
восторга в связи  с  отъездом Томы "за  бугор". Но молочные реки и кисельные
берега, на которые рассчитывал  Анатолий в Америке,  внушали Томе надежду на
то, что она  сможет  материально помогать родственникам  и  этим оправдается
перед собой и перед ними.
     Но  и в  Америке у  Анатолия  не  складывалось.  По велению  судьбы  он
оказался почти одновременно с Сашей в одном  университете, только  на разных
кафедрах и в совершенно разных статусах. У Саши, стараниями  коллег, которые
ему  позвонили в  дни путча  с предложением приехать,  и удачным раскладом в
связи  с  отъездом  в  другой штат  одного  из  профессоров  кафедры,  сразу
появилась  возможность  получить  постоянную  высокооплачиваемую   должность
полного  профессора,  трудно  достижимую по прибытию  в другую страну  в "не
юном" возрасте.
     Болтунский же,  который приехал в статусе беженца, оказался в ситуации,
к тому времени  ставшей почти типичной для многих ученых, попавших в  США во
времена  перестройки,  когда  в  Америку  ринулось огромное  число ученых  в
поисках   лучших   перспектив   в  науке.   Естественно,  что   американские
университеты не могли удовлетворить такой огромный спрос на рабочие места. И
поэтому  ученые  даже высокого ранга  вынуждены  были соглашаться  на любые,
порой весьма кабальные и нестабильные, условия при устройстве на работу
     Именно в такой ситуации оказался Болтунский. Он был принят на должность
"research professor", что означало сравнительно невысоко оплачиваемое место.
Но самым тяжелым было то, что это место было непостоянным и могло исчезнуть,
поскольку  его  финансирование  в основном  обеспечивалось за счет  грантов,
которые  этот   "research  professor"   должен  был  регулярно  заявлять   в
соответствующие органы и  организации. Однако трудоемкая, кропотливая работа
по оформлению  заявок на гранты тоже  не гарантировала позитивный результат,
поскольку по  существу любая  заявка  на  грант  - это заявка  на  участие в
конкурсе.
     Из-за  всего  этого  Болтунские   жили  очень  скромно  в  арендованных
недорогих  апартаментах и ездили  на старой машине. На  вторую  машину у них
денег не было, и Тамара  без знания языка томилась от безделья и ненужности.
Это объясняло  ее постоянно  плохое  настроение и угрюмость.  Без детей и за
малый  срок  совместной  жизни  они  не  стали друг другу родными  людьми, у
которых принято безропотно делить вместе все трудности. Порой казалось,  что
жена просто  мстит  Анатолию за обманутые  надежды и не хочет  учить  язык и
работать, чтобы он за все расплачивался сам в  прямом  и в переносном смысле
слова. Естественно, Болтунского угнетало их положение. Он постоянно рассылал
свои резюме  в  разные университеты и фирмы  в поисках постоянного  и хорошо
оплачиваемого места.
     Саша искренне  сочувствовал  своему  земляку. Писал  ему  рекомендации,
пытался    составлять    протекции,     чисто    по-дружески     поддерживал
соотечественника. Он всегда приглашал его домой на встречи с коллегами, зная
даже, что Инга недолюбливает  Болтунского, не переносит его ехидные шуточки,
гнетущую  угрюмость  и  нескрываемую  зависть   его  жены.   И  сейчас  Инга
расстроилась  при  мысли,  что тот может оказаться у  них именно  сегодня  и
испортит ей ожидаемый праздник.
     Ну, что это я сама нагнетаю себе плохое  настроение,- недоумевала она в
свой адрес,- ведь все нормально, хорошо, замечательно. Ничего не произошло.
     Она  быстро  встала,  снова  вошла  в  воду  и, освежившись  изумрудной
прохладой, в  улучшенном  настроении перешла  в ванную  полежать в  джакузи.
Ласкающие толчки теплой  воды массировали  ее изрядно располневшее тело. Она
стала думать,  что  бы ей  надеть,  чтобы  выглядеть изящней перед  русскими
гостями.  И видения сна,  где  она так  явственно  ощущала  себя стройной  и
сексуальной как прежде, опять вызвали щемящую тоску по себе в той жизни, где
у нее были стимулы быть всегда в форме.
     Порой уже казалось, что и не было  той, прежней жизни, что не с ней все
было  -   получение  диплома   юриста,  защита   кандидатской  и  докторской
диссертаций,  заведование  большим  перспективным  отделом  в  академическом
институте,  почет   и  уважение   со  стороны   руководства  и  подчиненных,
конференции  и   семинары.   Ежедневно   наполненная  волнующими   событиями
творческая  жизнь и... поздняя любовь,  короткий  тайный  роман с академиком
Останговым. Любовь, как награда всей ее жизни, как кульминация успеха ее как
личности, как женщины,  - все,  чем она пожертвовала ради того, чтоб не жить
по разные стороны океана с дочерью.
     Первое время  проживания  в Америке  Инга старалась  отбрасывать  любые
душевные волнения,  напоминающие  об этом. Так распорядилась  судьба, значит
нужно принимать жизнь такой, как она сложилась и не оглядываться назад,  тем
более что сложилось жизнь наилучшим образом, - рассуждала она.
     И вот  этот сон! Почему, почему он  спровоцировал  эту тревожность, эту
тяжесть? Почему так хочется  разрыдаться, выплеснуть все, что накопилось? Но
что накопилось? Кому сказать?
     Сердце  защемило   от  сдавившего  его  внезапного   обобщения,  горько
подтверждающего изменение отношения к  ней со стороны мужа. Внешне все вроде
бы было хорошо,  не придерешься. Но все  же, все же...  Нужно быть слепым  и
тупым, чтобы не видеть существенных перемен. Саша меньше стал советоваться с
женой, меньше беседовать с ней о событиях в мире, об отношениях с людьми, их
окружающими,  почти полностью  перестал рассказывать о своей  работе,  в  то
время  как  прежде  взаимный  обмен сюжетами  творческой  жизни каждого было
основным правилом их жизни. Все в поведении мужа демонстрировало, что теперь
он  смотрит  на  жену,   как  на  несведущую   в  этой  "заграничной"  жизни
домохозяйку. Он почти  уже не считался с ней, а ее желания как-то постепенно
перестали быть для него приоритетными.
     Ход тяжелых мыслей прервался, когда  Инга обнаружила, что так и лежит в
совсем остывшей шумящей и прыгающей воде. Она вышла из ванной в кухню выпить
кофе и приступить к делам, связанным с предстоящим приемом гостей.
     Время  приближалось  к десяти  утра и солнце, которое ее  так  некстати
разбудило, теперь  словно специально, чтобы поднять ей  настроение,  озаряло
стекло,  мрамор  и  гранит  кухонного  убранства.  Огромное  открытое  окно,
выходящее  в  их  сад, являло, как  прекрасную  картину на стене, изумрудный
бассейн, окруженный роскошными цветочными клумбами.
     Как не стыдно думать о чем-то грустном, о неудовлетворенности при такой
жизни?!- подумала Инга с негодованием в свой  адрес. Она включила телевизор.
По  русскому каналу показывали запись какого-то большого концерта, который в
момент  включения  телевизора явился  незнакомой  ей молодой  певицей  Таней
Булановой. Слушать незнакомку не хотелось, но она решила, что если после нее
не появится  кто-то  из  любимых  звезд  -  Пугачева,  Малинин,  Леонтьев, -
выключит телевизор. Но выражение лица певицы, слова песни и музыка настолько
взволновали,  что,  позабыв  о  завтраке,  о  делах,  Инга,  как  вкопанная,
остановилась перед телевизором, довольная тем, что никто не мешает дать волю
ее слезам.
     На хороших людей и плохих
     Всех делила ребячья порода.
     Мы играли в пиратов лихих
     И отважных бродяг-мореходов.
     Забывалась любая беда
     И терялась в далеком просторе,
     И не верили мы никогда,
     Что кончается, что кончается,
     Что кончается синее море.

     Ты была заводилой у нас,
     Черт морской в полинялой рубашке,
     Ты водила отцовский баркас
     По бушующим волнам бесстрашно.

     Сумку школьную прочь отшвырнув,
     Ты сидела верхом на заборе,
     И кричала, к биноклю прильнув:
     "Не кончается, не кончается,
     Не кончается синее море".

     Но однажды приплыл пароход
     За тобою незвано нежданно.
     И какой-то Синдбад-Мореход
     Вдруг увез тебя в дальние страны.

     На прощание ты, как всегда,
     Закричала: "Увидимся вскоре,
     Потому, что у нас никогда
     Не кончается, не кончается,
     Не кончается синее море".

     Позабыть мы тебя поклялись,
     Мы тебе не прощали измену,
     Но взметнулся в тревожную высь
     Крик чужой пароходной сирены.

     А потом прилетело письмо,
     Как совсем неприкрытое горе,
     Было в нем откровенье одно:
     "Здесь кончается, здесь кончается,
     Здесь кончается синее море".
     Буланова пела с поражающе щемящей грустью в глазах. Что может знать это
юное существо  о том, где и когда  "кончается синее море", -  подумала Инга,
вволю предавшись рыданиям.



     Лина  сидела  в полутемном  зале ресторана  и  ощущала  жар  на  щеках.
Подкрашенные, ухоженные, уложенные  в красивую прическу золотистые  волосы и
элегантный, кофейного  цвета брючный  костюм молодили  ее. Лучистые огромные
карие глаза с удивлением  младенца, познающего  мир, смотрели на  окружающую
обстановку. Она выпила только немного коньяка, но с непривычки почувствовала
легкое  головокружение и решила,  что  пить  ей больше  не  следует.  Однако
сидящий с ней за столом атлетического  сложения крупный блондин  заказал еще
бутылку  шампанского,  которую  официант  еле   пристроил  на  переполненном
деликатесами и напитками столе. Зазвучал дивный голос Александра Малинина:
     "Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала,
     В расплавленных свечах мерцают зеркала..."
     Лину охватила  щемящая тоска  об ушедшей молодости, о  том, что она так
мало танцевала в жизни,  отдав всю себя мужу и четверым детям. Очевидно,  ее
настроение отразилось на ее лице, потому что мужчина участливо спросил:
     - О чем вы грустите, Галина Петровна?!
     - Да, нет, ни о чем. Просто музыка подействовала...
     -  А расскажите мне  что-нибудь о  себе, раз  уж мы  оказались  в такой
обстановке, - сказал проникновенно мужчина,- ведь я по сути ничего не знаю о
вас. Вот собираюсь вас в Америку отправить в командировку. Я же должен знать
все о "вашем моральном облике".
     Эти  слова  вызвали у  самого  Данилы Ивановича  такой  хохот,  что  он
вынужден  был  сделать несколько глотков воды,  чтоб прийти в себя. А Лине в
этом  хохоте   начальника  показалось  что-то  детское,  непосредственное  и
вызывающее к нему доверие.
     - Ох,  Данила,  Иванович,  -  сказала она, глубоко  вздохнув,-  если бы
несколько лет назад мне кто-то  сказал, что я поеду в Америку, пусть  даже в
командировку, я, поверьте, сочла бы его своим врагом.
     - Да что вы, Галина Петровна! Почему? Вы так ненавидите эту страну?
     - Тогда, тогда... я ее ненавидела лютой ненавистью.
     - А сейчас?
     - А  сейчас...  -  Лина  задумалась  на  мгновенье и,  опустив  голову,
сказала, - не знаю. Не зря говорят, что время залечивает раны.
     Данила  Иванович почувствовал, что  затронул  больную  для  собеседницы
тему.
     - Давайте-ка,  выпьем за вашу успешную командировку в Америку, - сказал
он с торжествующей улыбкой, довольный, что нашел способ перевести разговор,-
вот когда американцы примут  наши условия и  подпишут контракт, который  нам
сулит большие прибыли, вы полюбите Америку, я вам гарантирую. Тем  более что
занятия  английским  вам  пошли  на  пользу,  как  я понял. У  вас  еще есть
несколько месяцев  для подготовки, и вы сможете с иностранцами спикать на их
языке.
     Лина  улыбнулась,  отметив  какую-то  особенную  возбужденность  своего
босса, на  которую, казалось,  он, всегда  сдержанный,  даже суровый, не был
способен.  Она в ответ протянула к его бокалу свой, от которого затем отпила
немного шампанского...
     "Звуки музыки звучат, вижу Ваш случайный взгляд,
     Молодой человек, пригласите танцевать!
     Пригласите, пригласите, пригласите,
     И ладонь мою в руках своих сожмите", -
     зазвучал прокуренный голос ресторанной певички.
     -  Галина Петровна, а почему бы и нам не потанцевать? В конце концов, у
нас есть повод повеселиться!  Вчера подписали  контракт  с европейцами. Вы с
Соколовым  поедете подписывать  контракт  с  американцами. Скоро наша  фирма
выйдет на  совершенно  новый  уровень  бизнеса!  Он встал и подошел к  Лине,
подавая ей руку.
     Все  произошло  так неожиданно,  что Лина  не  успела  опомниться,  как
оказалась  в  объятиях  своего  "босса",  ведущего  ее в танце. Алкоголь  и,
казалось, атрофированные ранее чувства кружили голову.
     Танец закончился,  и  они вернулись к  столу.  Еще  находясь во  власти
музыки и  прикосновений, они сели за  стол молча  и, чтобы разрушить  паузу,
теперь уже Лина подняла свой недопитый бокал.
     -  Данила Иванович,  - заговорила она  проникновенно, -  спасибо вам за
все! Вы изменили мою жизнь. Ведь я долго не могла найти работу после  смерти
мужа. Все фирмы  искали на должность референта молодых, длинноногих. А вы не
только  приняли  меня  в  Вашу  фирму,  но  еще дали  возможность  выучиться
патентному делу и английскому языку. Теперь у меня  профессия, я независимый
человек. Не знаю, что было бы со мной, не попади я к вам на работу...
     -  Да, что  вы,  Галина Петровна, не надо  меня благодарить. Я сам  был
заинтересован взять человека без гонора, который бы выучился и был бы предан
моей фирме. Я уже нахлебался от этих молодых, длинноногих. Каждый раз, когда
ваша предшественница заходила в кабинет, она не о деле  думала, а предлагала
себя. Казалось,  хотела  одного - уложить меня в свою постель. Сейчас  время
работать, если хочешь добиться успеха. И, короче говоря, я решил,  что  буду
искать  серьезную  женщину, чтобы  работала!  И  тут явились  вы, "как гений
чистой  добросовестности",  если   можно   так   перефразировать  Александра
Сергеевна.-   Данила  Иванович   улыбнулся.-  Вы  пришли   такая  худенькая,
маленькая, смущенная, как будто милостыню просить.
     - Я и просила милостыню, -  перебила Лина с грустной улыбкой,- ведь для
меня  работа была  почти  то же,  что для нищего кусок  хлеба.  А худенькой,
маленькой стала от горя после смерти  мужа. А до этого, - вы бы не поверили,
-  килограмм 80,  не  меньше, весила и никак не могла  похудеть.  Горе  меня
мгновенно  "похудило".  И маленькой была из-за  опущенных плеч  в  прямом  и
переносном смысле...
     - Это неважно,  - перебил ее начальник,  - я рад, что не ошибся, приняв
вас.  Более  того,  вы превзошли все  мои ожидания.  Вы сейчас уже бесценный
работник.
     Он, подлив шампанского в ее бокал, поднял свой, призывая еще выпить.
     - А  знаете,- продолжил Данила  Иванович уже веселым игривым тоном, - я
даже  рад, что вы ненавидите Америку. Теперь я спокоен, не боюсь, что вы там
останетесь,  - он громко расхохотался  от своих  слов и  резко  остановился,
спросив - а все же, что тому причиной, если не секрет?
     -  Понимаете,  как вам сказать... - Лина подбирала слова, - я  пережила
жуткую драму, о которой можно было бы  написать целый роман. Но никто, кроме
двух моих подруг и дочери одной из них, не знает ничего об этом по сей день,
хотя  случилось  это  очень  давно.  Вы  единственный,  кому я  расскажу эту
грустную историю,  - сказала  Лина, жалобно посмотрев на собеседника, словно
моля  его  о сохранении тайны, которую  ей  самой  уже захотелось выплеснуть
наружу. Это очень длинная история, - продолжила она, опустив голову...
     Данила  Иванович молча  подлил  ей  в бокал, и  она  механически  отпив
немного, продолжила.
     -  Когда-то  давно, тридцать лет назад, когда  я ждала второго ребенка,
мой  муж,  очень успешный ученый,  тогда  уже без  пяти  минут доктор  наук,
получил  полногабаритную  квартиру  в   Академгородке.  Я  решила   справить
новоселье  со  своими подругами. Это были мои  школьные  подруги. Мы дружили
очень красиво и  искренне. Правда, после школы нас всех разбросало. А потом,
волей судьбы  мы  с мужем оказались в Академгородке, где к тому  времени уже
жила  с мужем вторая  из нас - Инга. А третья  - Нонна -  продолжала жить  в
нашем родном городе в Одессе.
     - О,  Одесса! Одесса! Я  там много  раз бывал.  У меня  там  друзья,  -
перебил Данила  Иванович  с выражением восторга на лице, - обожаю этот город
веселых  людей.  А  пляжи! Ой,  извините,  Галина  Петровна,  извините,  что
перебил. Продолжайте, я весь внимание.
     -  И  вот  мы  все собрались в Академгородке у  меня  на  новоселье,  -
продолжила  Лиина,  - я, как  уже говорила, была беременна  вторым ребенком.
Подруги мне помогали весь день, и мы готовились к большому празднику.
     - И  что,  Нонна  приехала  специально  из  Одессы?!  - перебил  Данила
Иванович.
     - Да, но лучше бы не приезжала, - Лина  тяжело вздохнула, - у нее  была
тоже  дочка-малютка. Нонна ее оставила у  тети в Одессе, так  как муж  был в
плаванье - он был моряком. А сама Нонна прилетела к нам в Сибирь прямо в тот
день,  когда  мы  ждали гостей. Итак, мы собрались втроем: Инга  пришла всей
семьей  - с мужем и дочкой, почти  ровесницей  моей дочери. Счастью  не было
предела.  К  приходу гостей, мы,  как водится, уложили спать двух малюток  в
нашей  с  мужем  спальне. Вечеринка  проходила  замечательно.  Гостями  были
коллеги мужа, а  это  публика, сами  знаете,  какая-то вдохновенная.  Я себя
чувствовала превосходно в той атмосфере  внимания и дружелюбия, которой была
окружена, как супруга уважаемого ученого,  как хозяйка дома, как  женщина "в
положении...". Ну вот,- Лина остановилась,  прикусив губу, -  вечером, когда
веселье было в  разгаре, я отправилась в спальню посмотреть,  как спят моя и
ингина доченьки. И с порога, в затемненной комнате, увидела  Ингу в объятиях
моего мужа. У меня случился обморок. Вызвали скорую, меня увезли в больницу,
и в результате всех переживаний у меня произошел выкидыш.
     - Да, история... А что  же  "подруги"?!  -  спросил взволнованно Данила
Иванович.
     - Ой,  я и сама  не знаю. Я,  естественно,  пробыла  несколько  дней  в
больнице,  но никого  не хотела  видеть.  Нонна сразу улетела,  а с Ингой мы
двадцать пять лет не общались, хотя жили на соседних улицах в Академгородке.
     -  Ну  ладно,  забудьте  обо  всем,  Галина Петровна  -  сказал  Данила
Иванович, и снова предложил выпить, - это было так давно.
     Лина  от  волнения  почувствовала  сухость  в  горле  и  залпом  выпила
полбокала шампанского.
     - Нет, это только начало драмы, и раз уж я  начала, хочу высказаться, -
говорила  Лина, утирая слезы накрахмаленной салфеткой, - я так долго держала
все это в себе.
     - Но Галина Петровна, зачем вам расстраиваться сейчас, ведь столько лет
прошло.  Чего  в жизни не  бывает. Пора  забыть  все.  Это  я  виноват,  что
подтолкнул вас к этим воспоминаниям. Давайте лучше потанцуем снова.
     "А мне не надо  от тебя, любви, дарованной, как  милость. А мне не надо
от тебя того,  что с нами  не случилось...",- теперь снова зазвучало  танго,
под которое, прижимаясь  друг к другу,  на танцплощадке  медленно  двигались
мужчины и женщины.
     - Нет, Данила Иванович, - говорила Лина с мольбой, совсем расслабленная
алкоголем, -  я  хочу  высказаться, пожалуйста...  Так вот,  то  только было
началом   драмы...   Спустя  25   лет,  мой  муж  поехал  в  четырехмесячную
командировку  в  США  и  там  в  какой-то  эмигрантской  компании  влюбился,
совершенно потеряв  голову.  Он  сразу  признался  мне  в  этом, как  только
вернулся домой, Олег (так  звали мужа) пригласил свою пассию в  городок. При
этом к ее  приезду он  разделил  нашу  сдвоенную квартиру и, когда любовница
прилетела, спустя несколько месяцев он с ней там обустроился.
     -  Какая жестокость,  однако, -  с выражением угрюмости на лице перебил
Лину  Данила  Иванович, -  а как  же  вы, ваши  дети,  как  жили,  когда она
приехала?
     -  Это был  август, дети  были  в  отпусках, а  я...  обо мне лучше  не
говорить, потому что пересказать мои страдания  невозможно... Невозможно еще
и  потому,  что  возлюбленной  мужа  оказалась...  -  Лина  остановилась  на
мгновенье, чтобы  дать расслабиться горлу,  сдавленному нервным  спазмом  и,
глотнув шампанского, продолжила, - ею оказалась... дочка Нонны!
     -  Это  рок  какой-то!  - воскликнул Данила  Иванович, невольно  ударив
кулаком по столу так,  что зазвенела  посуда, -  одна подруга  сама  на мужа
вашего вешалась,  а  другая - дочь  подставила. Но  почему же они именно вас
выбрали своей жертвой, эти монстры?! И где они сейчас?
     - Сейчас они  обе  в Америке,  но  я  ничего  о них не знаю.  Не  знаю,
общаются  ли они  как-то друг  с другом.  Но...  многое  осталось  для  меня
загадкой  и  по  сей  день. Все  же я их знала с  детства. Это были хорошие,
порядочные девочки.
     - Да уж, точно  порядочные, - с сарказмом  вставил Данила Иванович, - а
что же было, когда эта дрянь приехала в вашу квартиру?
     - Как было...-  Лина так расстроилась от воспоминаний,  что начала даже
всхлипывать. Она видела, что Данила  Иванович  очень смущен ее  состоянием и
готов  что-то предпринять, чтобы ее успокоить, - ничего-ничего, не обращайте
внимания, Данила  Иванович, я уж доскажу, -  говорила  Лина, глядя в стол  и
вертя в руках мокрую от слез и потеков туши салфетку.
     -  Когда  он ее  привез  из аэропорта, я была  дома,  а  куда  мне было
деваться? Олег меня ей представил так, как будто  я железная без  каких-либо
чувств,  и  они удалились на его  половину квартиры.  Они в первый  же вечер
куда-то  ушли. Вернулись очень поздно. А  через  пару  дней они  должны были
уехать в путешествие по стране с заездом в ее родной город Одессу.
     - И как же вы могли, Галина Петровна!? - воскликнул Данила Петрович.
     -  А  что мне было делать?!  Я отупела от  безысходности,  от  стыда  и
желания скрыть свой позор от детей и окружающих...
     - Но ведь это  же,  прежде всего,  его позор,  вашего мужа?  -  вставил
возбужденно Данила Иванович.
     - Да, это так, - сказала Лина подавленно, опустив голову, - поэтому муж
меня и просил держать это все в секрете до поры до времени. За это он обещал
быть моим лучшим другом и  во всем мне помогать. В общем...  это  трудно все
объяснить.  Я была в  отчаянье и  оцепенении. Я  уже сама хотела, чтобы  они
поскорей уехали  в это путешествие, чтобы  остаться одной  и прийти в  себя.
Но... но на третий день после ее приезда случился путч...
     - Ну  и история, хоть  мыльную оперу  ставь, - сказал  Данила Иванович,
энергично плеснул в свою опустевшую рюмку водку и, сделав несколько глотков,
попросил Лину продолжать исповедь.
     - Спасибо вам, Данила  Иванович, за то, что даете мне эту  возможность.
Может, завтра я пожалею,  что  вот  так все наизнанку... Но сейчас  мне  это
необходимо, - сказала она, продолжая вертеть салфетку.
     Данила Иванович дружелюбно, как бы для поддержки, взял в свою ладонь ее
похолодевшие от волнения пальцы, слегка сжал и тут же убрал руку.
     - Продолжайте, - сказал он с нежностью в голосе.
     - Так вот, они прилетели в субботу 16 августа, а в понедельник 19-го...
Помните  все  это  -  болезнь Горбачева, трясущиеся руки Янаева,  "Лебединое
озеро...".   И   тут   началось   что-то   невероятное.  Она,   эта   девка,
американка-эмигрантка,  испугалась, что  застрянет в России,  и потребовала,
чтобы Олег ее немедленно отправил  в  Америку. Представляете,  в первый день
путча, когда  мы  все не знали, что нас ждет, она  его  гоняла,  чтобы он ей
достал билет,  несмотря на то, что  у него  в  этот день случился  сердечный
приступ от волнений и стрессов.  У мужа с юности было нездоровое сердце, и я
его очень берегла  всю жизнь. А тут такое... Уж не знаю  как, но  он все  же
отправил эту... в Америку. Потом он  стал просить  у меня  прощения,  обещал
золотые горы, новую  сказочную жизнь. Мне стало его жаль. Он словно стал для
меня пятым ребенком. Но его сердце не выдержало...
     - Ну и несчастье  вам  принесли ваши подруги... - сказал с негодованием
Данила Иванович.
     - Я так  и  не знаю по  сей день, обе подруги, или только Нонна. Дело в
том, что в те трагические дни мне не  с кем было поделиться. Я с ума сходила
от отчаянья и одиночества, но не хотела ни с кем из наших приятелей говорить
об этом. Я  не хотела,  чтобы по  городку поползли  слухи, которые бы  могли
дойти до детей. И я... - Лина снова стала всхлипывать... - представляете?! Я
позвонила Инге, от которой отреклась  25  лет назад! Представляете, чего мне
это стоило?
     - И что же ваша Инга? - спросил он с ноткой сарказма в голосе.
     - Представляете,  она услышала мой голос и отреагировала так, как будто
ничего  плохого  между  нами  не  произошло и  не  было  двадцатипятилетнего
разлада.  Она пришла  в тот же день и очень меня  поддержала морально.  Инга
была единственным человеком,  посвященным в эту драму. Но в  то же время она
очень ранила мое  сердце, когда  сказала,  что тогда на новоселье ее вины не
было. Она  зашла в спальню, где спали наши девочки,  чтоб проверить, закрыты
ли  форточки. И там  застала Нонну в  объятиях моего  мужа. Нонна  в  испуге
выскочила,  а Олег прижал к стене  Ингу, требуя от нее дать слово о том, что
она  ничего не  расскажет мне. И в тот момент,  когда  она  пыталась от него
вырваться,  в спальню зашла я. Представляете,  если Инга ни в  чем  не  была
виновата, каково  же  ей было жить с  этим несправедливым обвинением  с моей
стороны столько лет?!
     - И  что  же  получается, если  верить Инге,  -  с возмущением  в адрес
обидчиков  вставил уже тоже слегка захмелевший Данила  Иванович,  - всю вашу
жизнь исковеркала одна семья - Нонна с дочкой! Что плохого вы им сделали?
     - Я  ничего не знаю, Данила  Иванович -  сказала совершенно подавленная
Лина, - я сама не поняла многого в этой истории.
     -  А  как сложились ваши  отношения с Ингой  после перемирия,  вы снова
подружились?
     -  Вначале -  да,  мы  снова подружились.  Она приходила ко мне  домой,
приглашала к  себе, чтобы поддержать,  давала мне советы... Но,  когда после
похорон мужа (Лина снова  всхлипнула) Инга мне сообщила, что уезжает с мужем
в Америку, во мне взыграла ненависть к этой  стране.  Америка стала для меня
олицетворением зла. Там,  в этой стране мой муж влюбился до потери сознания,
и  эта страна разлучает  меня  с  подругой, которую  я вновь обрела.  Причем
обрела тогда, когда более всего  в ней  нуждалась. И вот я всю эту ненависть
выплеснула на  Ингу. Чтобы сделать ей больно, я дала понять, что не поверила
ее  рассказу о  том  страшном  вечере,  и  продолжаю думать, что  она  тогда
флиртовала с моим мужем. Вот видите, какие узелки иногда завязывает жизнь.
     -  А  вы будете пытаться выйти  на контакт  с  подругами в  Америке?! -
спросил  Данила   Иванович,  выказывая  признаки  усталости  от  запутанного
рассказа Лины.
     - Да что  вы? Никогда! Да и  зачем?!  Жизнь развела  нас навсегда.  Так
судьбе было  угодно...- Лина  замолкла, опустила хмельную  голову  на ладони
рук, упертых в  стол  локтями, и  ее лицо  приняло глуповатое выражение. Она
показалась  Даниле  Ивановичу совершенно незащищенной и  потерянной.  А Лина
вдруг  к его удивлению налила  себе в рюмку  водки и  залпом  выпила. Данила
Иванович стал  опасаться, что она опьянеет, и  предложил  ей поехать  домой.
Лина встала со стула, едва  держась на  ногах. Уже было далеко за полночь. И
Данила Иванович молча попрекнул себя в том, что его подчиненная перебрала не
без его помощи.
     Вообще, это посещение ресторана было случайным. Они поехали в аэропорт,
чтобы  проводить   иностранных  партнеров.  Данила  Иванович  жил  в  центре
Новосибирска, где размещалась его фирма, а Лина - в Академгордке. Это было в
пятницу.  В аэропорту они пробыли  дольше, чем  планировали, из-за  задержки
вылета гостей. Вернувшись в центр  города, Данила Иванович почувствовал, что
проголодался и  предложил Лине поужинать с ним в одном из ресторанов. Он жил
недалеко   и   поэтому   отправил   водителя   домой,   решив,   что   после
непродолжительного ужина пройдется домой пешком, тем более что погода в этот
осенний день была необычно теплой для Сибири.
     - Галина Петровна, - сказал Данил Иванович, стараясь удержать Лину, - я
думаю, что вам не стоит возвращаться в Академгородок сейчас. Я возьму такси,
и поедем ко  мне. У меня просторная  квартира.  Я живу  один, и места у меня
предостаточно.  А утром вы поедете  в Городок  на  такси, как и планировали.
Благо, завтра выходной. (ВСЕ ЖЕ ГОРОДОК ПРИМЕНИТЕЛЬНО кАКАДЕМГОРОДКУ-С КАКОЙ
БУКВЫ ПИСАТЬ_ЗАГЛАВНОЙ ЛИЛИ МАЛЕНЬКОЙ?)
     Лина  все  соображала, но  алкогольный  дурман сковал  ей  волю, и  она
покорно  подчинилась.   Данила  Иванович   набросил   ей   на  плечи  легкое
демисезонное  пальто, взял под руку  и осторожно  вывел из ресторана, боясь,
что она может упасть, поскольку ноги ей слабо подчинялись.  Когда  они вышли
на улицу  и поймали  такси, он помог ей  устроиться на заднем сиденье, а сам
сел рядом с водителем.
     -  Вот  здесь,  - сказал Данила  Иванович  таксисту  и, как  только они
остановилась  у  подъезда,  быстро  рассчитался,  вышел  из  машины  и,  как
младенца, осторожно вытащил задремавшую спутницу.
     Через пару минут Лина уже сидела на  мягком небольшом диванчике, дома у
начальника, а  он хлопотал  в ванной комнате. Казалось,  что алкоголь только
сейчас вовсю заиграл в ее крови, и Лина не понимала, что  происходит вокруг.
Она сделала неосторожное движение, и со спинки диванчика ее голова свалилась
на подлокотник. А поскольку он был узок и короток, она чуть не упала на пол.
Данила  Иванович быстро подхватил  ее и, привалив  к своей  груди, осторожно
повлек в гостевую комнату где он заранее расстелил постель.
     Когда она оказалась на кровати в затемненной комнате, ее брючный костюм
стал похожим на ночную пижаму, надетую на голое тело. Лина сжалась в клубок,
простонала,  и  вдруг  разразилась громкими  рыданиями.  Было очевидно,  что
рассказанное  и  недосказанное  о  случившейся  с ней трагедии откуда-то  из
глубины сознания вытащило  и  воспроизвело все  ее страдания, вновь поставив
вопросы,  на  которые она до сих пор  не знала ответов, и высветило  во всей
остроте ее потери и одиночество. Она рыдала, восклицая: "За что, за что?".
     Данила  Иванович присел на постель и слегка похлопал ее по плечу, чтобы
она опомнилась.  Но она  ни на что не обращала внимания  и, укрытая темнотой
комнаты, разрыдалась еще сильнее.
     Тогда  он прилег за ее спиной и, начав с нежного поглаживания ее волос,
незаметно  для себя перешел к поцелуям  шеи, плеч, лица. Она вначале покорно
принимала его поцелуи, а затем и сама все сильнее стала прижиматься к нему и
отвечать на его ласки.  Уже лежа на спине,  она ощутила головокружение, и ей
казалось, что она  куда-то летит и с ее телом происходит что-то уже забытое,
похожее на то, что она знала когда-то в замужестве,  но совсем иное, от чего
непроизвольно издавала стоны и даже выкрики...
     Данила Иванович вышел из комнаты, когда убедился, что Лина крепко спит.

     Нонна во  всей своей  немеркнущей  красоте и  изяществе,  облаченная  в
белоснежную, короткую в складку юбочку и облегающую белую футболку, вместе с
подругой  -  напарницей по теннису - покидала тенистый  корт, находящийся во
дворе  ее  дома.  Она  махровой салфеткой  энергично утерла  пот с  лица  и,
договорившись о следующей встрече, проводила подругу к машине, на которой та
тут же умчалась. Перед тем, как принять душ, Нонна набрала телефон дочери.
     - Ну что, Асюня, я тебя жду?- сказала она весело и возбужденно.
     - Да, да, мамочка, уже выезжаю,- таким же тоном отвечала дочь.
     - Ты бы хотела, чтобы мы поехали куда-нибудь на ланч?
     -  Нет-нет, мамуля, не надо,- сказала  Ася, -  я хочу,  чтобы мы просто
посидели одни дома.
     Нонне  было приятно  слышать от  дочери слова, свидетельствующие о том,
что у нее  есть потребность общаться с матерью без особой на то причины. Как
долог  и  драматичен  был путь  к этой близости. Она поздно  обнаружила, что
многое упустила в воспитании  дочери. Нонна,  прежде всего, упрекала в  этом
себя,  без  снисхождения признавая,  что  это  было результатом  ее  прежних
замужеств, любовных похождений, которые  заставляли  ее  часто  подбрасывать
дочку родственникам, друзьям, няням.
     Пройдя все испытания эмигрантской жизни, Нонна волей счастливого случая
встретила надежного мужчину-американца,  который ее увез в этот южный штат в
свое имение,  а Ася осталась  в  Нью-Йорке,  где вела бесшабашную  жизнь без
каких-либо серьезных  устремлений и ограничений.  Это отравляло жизнь Нонне,
которая могла бы  быть вполне счастливой. Она постоянно смотрела на телефон,
ожидая звонка от дочери с какой-нибудь хорошей новостью о ее жизни.
     И однажды  этот звонок  раздался. Ася радостно сообщила  матери, что на
ней  хочет  жениться  русский  профессор,  который  пребывает  в  Америке  в
длительной  командировке.  Из рассказа  следовало,  что  профессор  к  концу
командировки вернется в Россию. Потом она поедет к нему, он  к тому  времени
оформит  развод со своей  женой, которую давно  не  любит, они  поженятся  и
решат, где им лучше и интересней жить дальше.
     С одной стороны, мать была рада тому, что дочь, наконец, остепенится, с
другой -  ее  беспокоило, что профессор по возрасту годится ей в отцы. Чтобы
хоть как-то разобраться в  ситуации, Нонна перед самым отъездом профессора в
Россию, прилетела в Нью-Йорк. Она остановилась у родственников мужа и первую
встречу назначила сама в красивом  ресторане дорогого района Манхэттена. Она
пришла  чуть раньше и уже сидела за столом, когда  Ася с  "женихом" вошли  в
зал. Когда она  увидела дочь с Олегом - мужем своей  подруги Лины, с которой
их  развел  тот трагический вечер  на  новоселье, чуть  не  упала  со стула.
Однако,   приложив   все   силы  для  самообладания,  которому  научилась  у
мужа-американца, она поприветствовала свих гостей.
     Олег тоже  ранее не  подозревал, что  судьба  свела  его с  дочкой  той
женщины, от которой он потерял голову во время злосчастного  новоселья у них
дома.  Он сразу узнал  Нонну,  но ни одним  мускул его лица  не  дрогнул. Он
молчал,  как бы  призывая Нонну  быть  снисходительной  к нему  ради дочери,
которая светилась счастьем. Нонна, чувствуя, что самообладание может в любой
момент иссякнуть, сказала, что приехала заранее, чтобы предупредить, что Боб
заболел и ей нужно срочно возвращаться домой. Олегу все было предельно ясно,
а ничего не подозревающая  Ася приняла за чистую  монету объяснения матери и
искренне пожалела о случившемся.
     Вернувшись домой, Нонна продолжала поддерживать легенду о болезни  мужа
и  избегала общаться с дочкой  по телефону, под любым предлогом уклоняясь от
бесед, как только Ася пыталась завести разговор об Олеге. Когда же он  отбыл
в Россию, Нонна снова прилетела в Нью-Йорк, чтобы вразумить дочь. Она хотела
рассказать  Асе  про ту  трагическую  историю  их далекой молодости,  но Ася
запретила  матери говорить  что-либо негативное  об Олеге,  назвав ее  своим
врагом,  и обвинила  в том, что мать не желает  ей  счастья.  Ася ничего  не
хотела слушать и только оскорбляла мать недоверием и неуважением.
     Нонна  не спала  ночами, когда дочь улетела  к возлюбленному,  даже  не
попрощавшись с  матерью и не сообщив  о  прилете  в  Россию.  Она  не  могла
представить, что Асю там ждет, где она будет жить, и какое горе это принесет
Лине.  И  вот, через несколько дней  после вылета дочери Нонна видит  по CNN
баррикады и движущиеся танки на улицах Москвы.  Она  не отходит  от радио  и
телевизора. В какой-то радиопрограмме она слышит голос комментатора, который
прямо говорит, что никто пока не может сказать, что случилось с Горбачевым и
чем все кончится.
     Нонна  звонила  всюду:  американским друзьям  мужа,  его  старому другу
профессору  Флемингу, звонила русским знакомым в Нью-Йорк, чтобы услышать их
мнение, получить новую информацию.
     На  третий день путча,  когда уже было очевидно,  что он провалился,  и
Нонна начала чуть-чуть успокаиваться, позвонила Ася из Нью-Йорка и сообщила,
что вернулась в Америку. Нонна пыталась у Аси выяснить, что с ней произошло,
как все было в России в эти дни, как Лина, ее дети...
     - Я ничего не знаю! Мне плевать на них всех. Главное, что я уже дома, -
твердила Ася, судя по всему, очень довольная собой.
     О смерти Олега Ася узнала сразу и тут же позвонила матери.  Нонна  была
охвачена  подлинным горем и угрызениями совести перед  Линой.  Олег, судя по
всему, стал жертвой романа с Асей. Значит это и их вина - Нонны и ее дочки.
     На  какое-то  время  Нонна вообще  замкнулась  и  не хотела  ни  с  кем
общаться. Ей  казалось, что весь мир знает о совершенном ими преступлении. В
этом  состоянии  общаться  с  дочерью  для  нее  означало  чувствовать  себя
непосредственной соучастницей трагедии.
     С  другой  стороны,  ее  не  покидали  страхи  о  том,  что  Ася  может
опуститься, стать наркоманкой, проституткой,  поскольку ничто  из ее прошлой
жизни не внушало  веру в  то, что  она может выйти  на праведный путь. Жизнь
Нонны теперь разделилась на внешнюю, где все было, как всегда, благополучно,
и внутреннюю, никому не видимую, где навечно поселилась печаль, чувство вины
перед Линой, перед дочкой и страх за ее будущее.
     Время  шло.  И  однажды кто-то  позвонил в дверь. Она  решила,  что это
срочная  почта для Боба и,  когда открыла  дверь, не поверила  глазам своим.
Перед ней стояла дочь.  Они  со слезами бросились  друг другу  в объятия, не
говоря ни слова.
     Ася погостила у матери неделю, но с первого мгновенья встречи  Нонна не
могла не заметить, что  в дочери произошли разительные перемены. Она  просто
стала  другой. Она почти  ничего не говорила о своей личной жизни и о  себе,
лишь  сообщив,  что  вскоре после приезда из России, уже после смерти Олега,
работала   в  госпитале  на  неквалифицированной   работе.  А  сейчас  взяла
необходимую  сумму  в  банке  в  кредит  для  учебы  в  колледже,  готовящем
медсестер. Учеба будет продолжаться примерно два с половиной года.
     Ася,  поясняла матери,  что  она выбрала  эту профессию,  чтоб помогать
страждущим. Все ее помыслы сейчас были преисполнены милосердия к людям. Даже
выражение лица  Аси  стало  иным. Хищная  львица  превратилась  в преданную,
заглядывающую с подобострастием  в глаза, собачку,  готовую  служить. Она не
была религиозной, но стала  посещать религиозные учреждения, (храмы, церкви,
синагоги) словно желая  найти свой путь к Богу,  который бы ей  простил все.
Нонна смотрела  на дочь,  и ее сердце  сжималось от жалости и  тревоги за ее
дальнейшую  судьбу.  Ася  -  ее  единственная  дочь,  действительно  писаная
красавица,  умница,  может  составить  подлинное  счастье мужчине,  которого
полюбит. Но в ней словно все погасло.
     Все дни мать обхаживала дочку, как  маленького ребенка. Лишь теперь она
познала радость материнства, которой себя лишала в молодости, думая только о
своей  личной  жизни. Боб  относился с  пониманием,  был с  женой солидарен,
окружая  падчерицу теплом и вниманием. Неделя пролетела, как один миг, и Ася
сказала на прощанье, что приедет, когда закончит колледж.
     Ася выполнила свое обещание. Она позвонила, когда получила долгожданный
сертификат  о  среднем  медицинском образовании. У  нее  уже  было несколько
предложений  работы  в  госпиталях  Нью-Йорка,  но  она  решила пару  недель
отдохнуть у мамы.
     Когда   Ася  сообщила  дату   своего  приезда,  Нонна  предложила  мужу
организовать в первый же уикенд пикник у них  во дворе. Боб поддержал жену и
сказал, что кроме их старых друзей-американцев пригласит его новых партнеров
по гольфу, которых Нонна еще не знала.
     Ася  встретила гостей  с  доброжелательным  равнодушием  и, отдав  дань
вежливости, улеглась на шезлонг у бассейна. Мать  не могла  не заметить, что
дочь  сексуальное  бикини сменила  на  скромный  цельный  черный  купальник,
который, однако, еще сильнее обрисовывал ее точенную, восхитительную фигуру.
Видно  было,  что Ася под  предлогом  "хочу  позагорать", уткнулась лицом  в
матрасик на шезлонге, чтобы ни с кем не общаться.
     Нонна удалилась на время по хозяйским делам  в кухню и хотела попросить
мужа,  чтоб  он как-то  вовлек дочь в общение,  но тут в окне,  выходящем  к
бассейну,  она  заметила,  что  рядом  с  Асей сидит  один из  новых гостей,
интересный, стройный  мужчина, чуть старше пятидесяти  лет,  которого  звали
Майком. Нонна тут  же спросила о нем у мужа и узнала, что Майк - давний друг
профессора  Флеминга, и недавно стал их  партнером по  гольфу,  вступив в их
гольфклуб.  Он  перешел  к  ним,  поскольку  не  хочет  общаться  в  прежнем
гольфклубе с женой, с которой  развелся. Он  главный менеджер  очень крупной
кампании,  человек  очень  состоятельный. После развода  наслаждается  своей
свободой  и  сказал,  что  больше  не  женится  никогда.  "Майк  из  спешиал
американ", - лукаво заметил  Боб,- "он прекрасно говорить по-русски.  У него
грандграндперентс фром  Раша. Он  рассказат,  что  грандма  его  учил  рашин
ленгвич.  Ю  хав ан опортьюнити говорит  с Майк ин Рашиан",- смеясь заключил
Боб.

     Инга  стояла  у зеркала,  которое  сегодня впервые  за долгое время  ее
порадовало.  Уже год спустя с того момента, как она  ступила на американскую
землю,   ее   по   внешнему    виду   ничем    нельзя   было   отличить   от
среднестатистической  американской  домохозяйки-обывательницы, все  интересы
которой замыкаются на быте. И свободная одежда, скрадывающая излишки веса, и
короткая стрижка  осветленных до  пепельного цвета волос - все это  уже мало
напоминало  Ингу Сергеевну семилетней давности. И  все  же сегодня  она себе
нравилась. Она хотела  поднять себе настроение,  но ее одолевала  непонятная
тревога.
     Ее собственный  опыт  и литература,  которую она читала на эту тему, не
оставляли  никаких сомнений в том, что телепатия существует, и Инга обладает
способностью  к  ней.  Это  подтверждалось многими  случаями  из  ее  жизни.
Например,  когда она,  выйдя замуж, уехала из  Одессы  в Сибирь,  то  всегда
получала  от  мамы  телеграммы  с  тревожными вопросами  именно тогда, когда
кто-то  из  них,  особенно  маленькая  дочка  Анютка,  болели.  Но,  если  о
большинстве  случаев можно было думать,  как  о  случайных  совпадениях,  то
некоторые другие поражали настолько, что порой лишали сна.
     Одним из них был  случай  с  начальницей машинописного бюро института в
Академгородке,  где  Инга   работала.   Ефросиния  Митрофановна,  как  звали
начальницу, была классной машинисткой, знающей  себе цену.  Она после  школы
приехала из пригорода  в Новосибирск и поступила  в Педагогический институт,
который бросила после третьего курса. Потом она окончила курсы стенографии и
машинописи. Сознание своей  власти и профессиональных достоинств в деле, без
которого никто из  основного состава сотрудников НИИ не обходился, давало ей
право вымещать на всех неудовлетворенность своей одинокой жизнью.
     Она была абсолютно  замкнута, ни с кем из сотрудников не вступала ни  в
какие отношения,  кроме  сугубо  деловых,  хотя  работала  в  институте  лет
пятнадцать. Все знали, что по окончании рабочего дня она на своем же рабочем
месте  допоздна печатает  всякие тексты на  сторону,  за что  берет неплохие
деньги.  Очевидно,  это  давало  ей   возможность   прекрасно  одеваться   и
чувствовать себя независимой. Ей было где-то в пределах сорока лет. Высокая,
плоская,  с  жидкими  светлыми волосами и такими  же  ресницами, которые она
никогда  не  красила,  из-за  чего  ее  светлые  глаза  казались  еще  более
холодными, чем они были на самом деле. И  все же она не выглядела человеком,
поставившим  на себе крест. Было очевидно, что нередко она просыпалась утром
с  мыслью о  том,  что  заветное "вдруг" произойдет  именно сегодня, поэтому
именно в такие дни к ней лучше было не подходить. В один из таких дней нужно
было  срочно  отпечатать последние  материалы  сборника  трудов  предстоящей
конференции, за выпуск  которого Инга  была ответственна. Она направилась  в
машбюро и у самой его двери столкнулась с его начальницей.
     - Ефросиния  Митрофановна, - сказала она с подобострастием  в голосе, -
мне тут срочно нужно допечатать тезисы докладов. Если вы куда-то торопитесь,
я оставлю папку с рукописями на вашем столе.
     - Вечно  у вас все срочно,  у всех  все срочно! - зло  и нервно изрекла
машинистка, - вы же не вчера  узнали о сроках сдачи сборника. У меня вон все
столы уже завалены  "срочным ото всех".  Да еще  глаза  нужно  выворачивать,
чтобы ваши почерки разбирать,  и все срочно. Хотите срочно, хлопочите, чтобы
расширили  машбюро. А  то за такие  деньги вы и  моих  трех девочек, и  меня
потеряете.  А после  рабочего  дня  гробиться и  гнать из  себя душу,  мы не
намерены. Что успеем, то сделаем, - завершила Ефросиния Митрофановна и пошла
дальше.
     Инга Сергеевна ничего ей не ответила, вошла в комнату машбюро, положила
на стол начальнице папку, на  обложке которой проставила дату  и время сдачи
текстов,  и вышла  с  намерением  пойти  к  зам.  директора с  заявлением  о
недопустимости  такого обращения  машинистки  с  научными  сотрудниками. Она
сделала несколько шагов в направлении приемной, затем резко свернула и пошла
в свой кабинет:
     -  Что  я знаю о ее жизни, - задумалась Инга,  - столько  лет  мы с ней
работаем и ничего не знаем о  ней, - размышляла она, - а ведь машинистка она
классная. Она не только прекрасно печатает, но видно, что она любит тексты и
творчески с ними работает. Она чувствует  текст и  всегда  грамотно, точно и
красиво его располагает, и  даже порой по  своей инициативе редактирует. Ну,
где мы еще  найдем такого специалиста?  И почему она такая злая? Хорошо бы с
ней поговорить, узнать хоть что-то  о ней,  о  ее  личной жизни.  А если  ей
чуть-чуть  навести макияж, ее лицо  стало  бы  более мягким, женственным.  И
вправду, как ей удается разбирать наши жуткие "каракули"? Так ведь разбирает
и никогда не допускает ошибок. В конце рабочего дня, уже перед уходом домой,
Инга решила  зайти в машбюро, чтоб  узнать все  же, что ждет тексты, которые
она там  оставила. Ефросинья  Митрофановна была одна в комнате и, достучав с
немыслимой скоростью кусочек текста, от которого не сочла нужным оторваться,
повернула голову к вошедшей.
     -  Половина вашего материала  уже готова, можете  взять, если хотите, -
сказала она без всяких вступлений,  - а  завтра к обеду будет отпечатано все
остальное.
     - Да?! Спасибо! А где, где отпечатанное? Конечно, я возьму  и смогу уже
сегодня  вечером  выверить,  -  говорила  Инга  осторожно,  боясь   спугнуть
миролюбие машинистки.
     - Сейчас сама дам, а  то вы  все тут перевернете, - сказала машинистка,
не  глядя на  гостью.  Она  встала со своего рабочего  места и направилась к
другому столу, где лежали отпечатанные за день тексты.
     - Конечно,  конечно, я вам очень благодарна  за то,  что вы  пошли  нам
навстречу, - говорила угодливо Инга.
     Машинистка,  словно  не слушая  Ингу,  взяла  нужную  папку,  в которую
положила напечатанное  вместе с рукописью, и протянула  ее  Инге со словами,
смысл которых она не сразу не поняла, - настолько они были неожиданны.
     -  Садитесь,  Инга  Сергеевна,  -  сказала   Ефросиния  Митрофановна  с
несвойственными ей  обычно оттенками теплоты в голосе,  - мне понравился ваш
материал.  И вообще,  в отличие от  многих, вы пишете аккуратно. Но я не  об
этом.  Меня с некоторых  пор  не покидает ощущение, что  вы  единственная из
сотрудников в институте, тем  более такого ранга, которого я интересую,  как
человек. Не  отвечайте  мне, я это чувствую. Если у вас есть время, мы могли
бы поговорить.
     Когда спустя полтора часа Инга покинула институт, она не могла прийти в
себя  от потрясения. За  столькие годы  общения  с  машинисткой она  впервые
задумалась о ее жизни. А тут, эта закрытая, недоброжелательная женщина вдруг
стала рассказывать  ей о  себе, словно  невидимым взором прочитала  вопросы,
возникшие у Инги в голове.
     Этот   факт   совпал  с   одним   из   ярких   событий   Академгородка.
Академгородковцы необыкновенно щедры на любовь к своим кумирам. Особенно эта
любовь выплескивалась на приезжих,  а  их  всегда бывало там немало: ученых,
писателей,  журналистов, художников, общественных деятелей. На время приезда
кумира,  казалось,  менялся  образ  жизни,  темы разговоров,  выражения  лиц
городковцев и даже погода на улице. Одним из  таких кумиров был кардиохирург
мировой известности  академик Николай Амосов. Его книгами  "Мысли и сердце",
"Книга о  счастье и  несчастьях", лекции о продлении активного долголетия не
просто читали  и перечитывали, их обсуждали, их принимали как руководство  к
жизни, ими жили.

     Амосов как лектор был  неподражаем.  Во всем, о чем он говорил,  даже о
вещах  очень  серьезных,  наболевших,  он   находил   место  для   какого-то
искрящегося  юмора, что наполняло  сам воздух аудитории оптимизмом и верой в
возможность  жить  счастливо  и  долго.  Первыми  словами этой  лекции были:
"Дорогие  мужчины! Наш  сильный  пол  вымрет,  если мы не возьмемся  за свое
здоровье,  потому  что  статистика   показывает,   что   разрыв   в  средней
продолжительности  жизни  мужчин и женщин увеличивается.  И первое,  что нам
нужно  сделать -  это  гнать  в шею жен  -  хороших кулинарок,  потому,  что
чревоугодие наш  самый злейший враг". Хохот, улыбки  и  восторг слушателей -
подлинная атмосфера, которая царила в зале.
     Инга  бегала  на все  его лекции, и каждое его  слово  воспринимала как
истину в последней инстанции. Она где-то читала, что проблемы парапсихологии
были в поле  интересов ученого, и решила задать ему вопрос: "Что он думает о
телепатии и  верит  ли он  вообще в существование этого явления?"Задавая ему
этот вопрос, Инга  не  исключала, что услышит что-то ироническое, потому что
Амосов всегда подчеркивал, что придерживается материалистических взглядов на
природу человекаКаково же было удивление, когда он ответил примерно так:
     - Глупо отрицать  факты, которые  зарегистрированы несчетное число раз.
Здесь   я  могу  процитировать  физика  В.  Лошкарева,  который  о  явлениях
парапсихологии говорил:
     -  Это - другая физика.  Иногда  она  замыкается  на  "нашу",  и  тогда
получаются "чудеса". Я сам много интересовался этим, но мало что видел сам.
     Уже сам  факт, что ученый-материалист не высмеял ее вопроса,  а говорил
об этом всерьез,  по сути, не отвергая этого явления, произвел на Ингу тогда
очень  сильное  впечатление, потому  что  это  давало  основание  относиться
серьезно  к  тем фактам  ее  жизни,  которые  она сама не  хотела  принимать
всерьез.
     Правда,  недавний факт  заставил  все же поставить  под  сомнения  свои
предполагаемые телепатические  способности.  Это было,  когда  муж  уехал  в
последний раз в Россию. Ее не покидали какие-то неясные тревоги. Она даже не
могла спать  ночами  от учащенного пульса и дрожи во  всем теле.  Когда Саша
благополучно  вернулся, она свои тревоги  объяснила  естественным состоянием
при  разлуке и не более того. И вот сейчас, перед  самым  приходом гостей ее
снова,  казалось, на  пустом месте охватило точно такое  же состояние, как и
тогда. Тревожные ощущения отвлек звонок в дверь.
     Саша,  появившийся  на  пороге, окруженный  российскими  гостями,  сиял
каким-то особым сиянием. Он тут же представил Инге гостей. Она никого из них
раньше  не  знала. Они  были  моложе  Инги  и ее мужа лет на 10-15 и  все из
физмата Московского университета. Двое мужчин - Владимир  Степанович, и Петр
Алексеевич,  как  Инга узнала сразу  при знакомстве, приехали на  неделю,  а
женщина, Светлана Георгиевна - на два месяца.
     Вслед за ними стали подъезжать американские гости -  сотрудники кафедры
с  супругами.  Она  их  всех  знала,  они всегда  относились  к  ней  крайне
дружелюбно, но сегодня они одаривали ее самыми восторженными  комплиментами.
И ей казалось, что они увидели ее впервые хоть в чем-то похожей на ту, какой
она была в России.
     К  удовольствию  хозяйки,  Болтунский  приехал  без  своей   угрюмой  и
завистливой жены, которая уже одним  видом  могла испортить праздник.  Гости
рассаживались в гостиной, и Саша тут же начал предлагать напитки и разносить
на  подносе  приготовленные   женой  для  апперитива  деликатесные  закуски,
(покрытые красной икрой сухие подсоленные маленькие бисквиты, разные орешки,
маслины, сыры).
     Гостиная  сразу  наполнилась  шумом  и  гамом,  напоминающим  атмосферу
интеллектуальных вечеринок в Академгородке.  Оставив  увлеченных разговорами
гостей, Инга  пошла  в столовую, чтобы проверить все ли готово к обеду.  Она
ходила  вокруг  стола,  пересчитывая  приборы,  и вдруг  услышала  вошедшего
Болтунского.
     - Опять наши соотечественники?! - начал он с порога,  - они, видите ли,
не хотят,  как  я... Нет, они себе сидят  там, у  себя, на своих  насиженных
местах в институтах, на кафедрах,  и живут неплохо  за счет грантов, которые
им дает Америка.
     Инге  были отвратительны сентенции Болтунского,  и  она  это неприкрыто
демонстрировала.  Но он не уходил.  Он видел, что  она не в восторге  от его
общества, но не может уйти, так как ей нужно закончить сервировку стола. Она
же знала, до какого циничного уровня он может  довести разговор. Более того,
знала, что цинизм  этого  человека  был  не  только формой, но  и сутью  его
отношения  к  людям,  поэтому  он  никогда  не  обижался,  даже  при  крайне
негативной  реакции  на  его слова.  И если выставить его за порог,  он  при
следующей  встрече поведет себя, как  ни в чем не  бывало.  Поэтому  сейчас,
чтобы не испортить себе вечер, она решила не реагировать на него всерьез.
     - М-да, - продолжал язвить  Болтунский по волнующему его вопросу, -  "У
советских  собственная гордость,  на буржуев смотрим  свысока,  с протянутой
рукой". Ну,  как  я  осовременил Маяковского?  - он расхохотался,  посчитав,
очевидно, свой каламбур очень остроумным.
     -  Ну, во-первых, они уже не "советские", как вы изволили выразиться, -
сказала Инга игриво, дав ему понять, что не намерена  вести с ним  разговор,
хоть сколько-нибудь серьезно.
     -  А как тебе Светлана? - перебил Болтунский,  - она из  тех московских
львиц, которые коня на  скаку остановят. Правда, насчет горящей  избы - вряд
ли, то  есть  сама -  вряд ли. Она лучше уж кого-нибудь подставит. Она давно
хотела куда-нибудь  "в заграницу".  И вот, наконец, "повезло ей, повезло ей,
повезло, и  в Америку Светлану занесло", -  Анатолий расхохотался, - что-то,
Инга, у меня сегодня поэтическое настроение. К чему бы это?
     Инга  тоже  рассмеялась невольным,  нежеланным смехом,  какой бывает от
щекотки, но быстро остановилась и тем же ироническим тоном продолжила:
     - Вот ты у нас, Толик - ходячая энциклопедия. Ты все про всех знаешь. Я
бы на месте американцев отменила все  справочники  "Who's Who"с тех пор, как
ты сюда приехал. Зачем, они нужны, когда обо всех можно узнать у тебя?
     А ты не иронизируй. И то, что я говорю, я знаю  точно. И  я все знаю  о
Светлане.  Она  либо  место  хорошее  на  кафедре  завоюет,  либо  заарканит
кого-нибудь  с  положением,   чтоб  остаться.  Правда,   среди  американских
профессоров в нашем университете неженатых мало, а  женатые боятся на женщин
смотреть,  чтоб  в  "сехшуал  харазменте"  их  не  обвинили.  Значит,  можно
вычислить, что она будет охотиться за кем-то из наших.
     Инга снова рассмеялась и сказала:
     - Вот я  позвоню твоей Томе, чтобы она за тобой следила, а то вдруг эта
красивая женщина тебя заарканит.
     - Да, Светлана недурна собой - это правда. Но, во-первых, я с красивыми
давно покончил, как всем известно, а во-вторых, чего ей меня арканить. У нее
другие  масштабы, и  вообще  тебе скажу,  что  если б не твой муж,  Светлане
Георгиевне Америки бы не видать, как своих ушей без зеркала.
     - Ну и хорошо. Я горда своим мужем, если ему удалось то, что не удалось
другим.  Он  всегда,  чем   может,  старается   помогать   бывшим  коллегам,
соотечественникам.
     -  Да,  но  она же  не  бывшая коллега. Ты ведь  ее наверняка  не знала
раньше.  По-моему, твой муж с ней познакомился, когда  был в командировке  в
Москве, где-то полгода назад.
     - Ну, Толенька, всегда  говорили: "будешь много знать - состаришься". И
зачем мне стариться, если у меня такая прекрасная жизнь и, кстати, благодаря
моему же мужу.
     - Я не думаю, что тебя может устраивать такая жизнь.
     - Ну почему же?! Там я занимала солидное  положение, добилась много.  Я
прошла  по  максимуму  в  своей  карьере.  Теперь  другая  жизнь,  не  менее
прекрасная, и такая спокойная.
     - Ну, "покой нам только снится", - сказал поэт, как ты  знаешь. И покой
всегда под угрозой того, что его могут нарушить. И твой покой, в том числе.
     -  Ты,  что  ли,  собираешься  меня  будить  серенадами  под  окном?  -
рассмеялась Инга, - я не возражаю, даже подарю тебе гитару.
     - Я пониманию - сказал Болтунский, делая вид, что  не слышал  последней
реплики,  - я  пониманию, вы  с Сашей пример  современной семьи, где  каждый
свободен. Там, в России, Саша тебе позволял погуливать на привязи, а ты ему.
И здесь  ничего не  должно меняться.  Ведь  посмотри на своего мужа, он, как
мальчик, весь играет. Вот,  только ты меня смущаешь, не  похоже это на тебя,
насколько  я  тебя  представлял   по  академгородковской  жизни.  Ты  как-то
успокоилась, осела дома.  Конечно, здесь тебя  не окружают академики, у тебя
нет таких стимулов, как  там... Но быть домохозяйкой - это явно не для тебя,
Инга.
     Инга видела, что Болтунский осознанно водит ножом по живому, издевается
и выдает какой-то подтекст... Голову чуть не  разрывало  от  напряжения. Она
пыталась  понять, что он имеет в виду, говоря об академиках, о  "погуливании
на привязи". . Но что?  О  ее тайном,  очень коротком  романе  с  академиком
Останговым не знала ни одна живая душа,  поэтому, упоминая академиков, он не
мог это иметь в виду. Но что-то зловещее было в иронии Болтунского, какая-то
закодированная информация. Ее начало всю трясти. Болтунский видел, что вывел
ее  из равновесия  и,  подобно вампиру, желал упиться кровью, которой начало
заливаться ее сердце. Он продолжал что-то нести в том  же духе, понимая, что
у Инги нет иного выхода, как терпеть его.
     Нужно не поддаваться на  провокацию и делать вид, что у тебя прекрасное
настроение,- внушала она себе, и с напускной веселостью сказала:
     - Итак, Толик, мы с  тобой пообщались, израсходовали массу энергии, чем
нагнали аппетит.  А  поесть  будет  что,  я тебе гарантирую. Так что советую
пойти выпить чего-нибудь крепенького и подготовиться к принятию  пищи. А мне
нужно изъять незаметно мужа, чтобы он зажег свечи в подсвечниках на столе до
того, как я всех сюда позову.
     Инга прошла в гостиную, где гости, очевидно,  чувствуя, что вот-вот  их
пригласят в  столовую, уже встали  с кресел и диванчиков,  образовав тесный,
наполненный   веселыми  разговорами,   кружок.  Инге  нужно  было  незаметно
просигналить глазами  Саше, чтобы он вышел. Он был на противоположной от нее
стороне  комнаты  и, когда она посмотрела в  его сторону, то  впала в полное
оцепенение. Она уже  ничего  не могла видеть вокруг,  кроме  глаз!  Это были
глаза ее мужа и глаза Светланы Георгиевны, обращенные друг к другу...

     Лина открыла глаза и  посмотрела на  часы,  висящие  на противоположной
стене. Было  восемь  утра.  Из  приоткрытого  окна  слышался шум  дождя. Она
сначала не  могла сообразить,  где она.  Но  уже  через несколько  мгновений
ВСПОМНИЛИСЬ  ПОДРОБНОСТИ  ПРОИСШЕДШЕГО  и в  том  числе ощущения  физической
близости с начальником.)  Трудно  было  разобраться  -  это она  неосознанно
воспользовалась  ситуацией, чтобы удовлетворить свой голод по мужской ласке,
либо   он   воспользовался  ее   опьянением,   чтобы   удовлетворить   чисто
физиологическую  потребность, возбужденную  алкоголем. Память воспроизводила
не только  его ласки к ней, но и ее к  нему. Но  что она четко понимала, что
этот ночной дурман не более чем случайное стечение обстоятельств, и он может
создать немало сложностей ей на  работе, которая для  нее сейчас была важнее
всего.
     Она лежала  под одеялом  совершенно голая и не знала что  делать.  Была
мертвая  тишина.  Завернувшись  в  простыню,  она  с   опаской  выглянула  в
приоткрытую дверь. Убедившись в том,  что никого не видно  и  не слышно, она
тихо выскользнула за дверь и оказалась у входа в ванную комнату.
     Какое-то время спустя она себя  поймала на  том,  что застыла под душем
без  всяких движений,  охваченная ощущениями  прошедшей  ночи.  Она  впервые
задумалась над тем, что была лишена радостей сексуальной жизни. Она не знала
от мужа нежности,  которая бы рождала гармонию  в их близости и приносила ей
моральное и физиологическое удовлетворение в постели. Быть может, поэтому ей
по ночам и снились эротические сны. В них  не  было  секса  как такового, но
были  ласки, нежность  со  стороны каких-то  символических мужских  образов,
вызывавших возбуждение,  на  котором обычно сон прерывался. После таких снов
она нередко ходила с головной болью, подавленная.
     Олег так строил их отношения, что  она в этих вопросах  не  имела права
голоса. Заговорить  с ним на эти  темы она просто  боялась,  так  как  он бы
обрушил  всю  вину на нее. Они  вообще не говорили  на эти  темы никогда, но
однажды он  где-то вычитал статью о женской фригидности и  не без намека дал
ей почитать, как нечто имеющее к ней непосредственное отношение.
     И  вот  эта ночь,  где она  ощущала подлинную,  идущую  от души мужскую
ласку, как бы  воспроизвела один из ее эротических снов, который, однако, не
оборвался в кульминационный  момент, а  позволил  ей насладиться всей гаммой
ощущений,  предопределенных  природой  для  этой  ясной  и  в  то  же  время
загадочной стороны жизни человека.
     Лина выключила душ  и,  снова завернувшись в простыню,  проскользнула в
комнату,  где спала ночью. Не  успела  она  захлопнуть дверь, как на пороге,
держа хрустальную  вазу с огромным букетом цветов, появился Данила Иванович.
Лина  опешила, не  зная,  что сказать. Он поставил вазу на пол, не говоря ни
слова, и приблизился  к ней, стягивая с нее простыню. Он  нежно взял  ее  на
руки и отнес в спальню, меблированную огромной, почти на всю комнату кровать
и  и несколькими небольшими предметами дорогой белой , в тон кровати, мебели
(тумбочками, комодом).
     На следующее утро,  проснувшись,  Лина  вспомнила  прошедшие  сутки  до
момента, когда погрузилась в сон, как что-то совершенно нереальное,  что она
и представить не могла, дожив уже до внуков.
     Она  еще  лежала,  когда  Данила Иванович  зашел к  ней  с подносом, на
котором были фрукты и  шампанское. Уже  раскрепощенная  и даже  привыкшая  к
этому,  еще два дня назад совершенно  чужому человеку - начальнику, которого
даже слегка побаивалась, она воскликнула:
     - Данилушка, ну неужели шампанское прямо натощак? Мы же сразу опьянеем.
     - Я именно этого и хочу, - говорил он  взволнованно, - я хочу, чтобы мы
опьянели и весь день провели здесь, в постели, как вчера.
     Лина ничего не ответила и только молча улыбнулась. Она действительно не
знала,  как себя  вести, но определенно  не хотела  упустить ничего  из того
счастья,  которое  на  нее  свалилось  так  нежданно.  Она  знала,  что  это
сиюминутное, ниспосланное волей обстоятельств, счастье  подобно  разговору в
поезде  двух  случайных  пассажиров,  которые  предельно  откровенны  только
потому, что знают - выйдя из вагона, они никогда в жизни не встретятся.
     Спустя  какое-то  время  пустая  бутылка  шампанского уже валялась  под
кроватью,  и Данила  Иванович, облокотившись  правой рукой на подушку, начал
проникновенно говорить.
     -  Послушай,  Лина,  ты  не  смотри,  что  я  чуть  захмелел. Может,  я
специально старался захмелеть для смелости. Но говорить я буду очень трезвую
вещь. Я хочу, чтобы  мы поженились.  Представь, как  мы  заживем! Ты  можешь
стать  мне  хорошей  помощницей  на  моей  фирме.  Вот  подпишем контракт  с
американцами, развернемся еще больше, будем всегда ездить всюду вместе, - он
сделал паузу, нежно поцеловав ее  недоуменно распахнутые глаза, продолжил, -
ты умница, ты прелестная женщина, ты мне нужна.
     -  Милый  мой,  Данилушка,  -  сказала  Лина, погладив его  по голове,-
Данилушка  -  какое  у  тебя,  однако имя:  Данила,  Данила-мастер,  помнишь
замечательный фильм "Каменный цветок"?  Да откуда тебе помнить! Ты еще  и не
родился,  когда этот  фильм вышел на экраны,-  Лина потрепала его чуб, - там
играл артист Дружников. А ты даже чем-то на него похож, только волосы у тебя
светлые.  Данила-мастер. А ты и есть мастер. Ты  молодец. А ведь тебе  всего
сорок пять - юный возраст для мужчины, - она притянула  к себе его голову  и
нежно поцеловала, - ты хороший, Данилушка.
     Данила Иванович, отодвинув прядь волос с лица Лины,  нежно поцеловал ее
в  щеку,-  Лина, Лин,  я хочу повторить, что делаю официальное  предложение:
выходи  за  меня замуж! Мы заживем  хорошо.  Я подружусь  с  твоими  детьми.
Увидишь, увидишь.
     Лина чувствовала себя опьяненной и от шампанского и от его слов.
     - Данилушка,  - говорила она тихо, нежно, - милый, милый, ну подумай, о
чем ты говоришь? Какая женитьба может быть? Ты моложе меня на 10 лет! У меня
четверо взрослых детей,  уже есть  внуки.  А  у тебя вообще  еще нет  детей.
Такому молодому, сильному мужчине нужно срочно жениться на молодой, красивой
женщине, народить много детей. Так зачем тебе такая старая "кляча", как я?
     Слово "кляча" почему-то ее страшно рассмешило и она вдруг, сама того не
желая,  почти истерически расхохоталась так, как не смеялась с самой юности.
Она прикрыла лицо руками, а хохот сотрясал ее и всю постель. Все это  крайне
возбудило  его  и он  всей  мощью  своего атлетического, сексуального  тела,
накрыл ее, заставив нервный смех, перерасти в нежные звуки любви.
     -  Лина,  я тебе все  сказал  серьезно,  -  продолжил  Данила Иванович,
остывая после выплеснувшейся  страсти,  - и при чем  тут возраст, дети! - Ты
моложе многих  тридцатилетних, потому что ты не растрачена. Поверь, я немало
познал представителей  Вашего  "прекрасного"  пола. Ты  юная,  в  тебе  есть
нереализованность как  личности  и  как  женщины. Ты  отдала всю свою жизнь,
молодость семье. Ты ничего не знала в себе, не знала, какова ты в любви. Все
в тебе доказывает ее нехватку в прошлой жизни. Твой муж тебя не ценил, он не
хотел  понять,  каким  сокровищем  он  владел, поэтому  гонялся  за  всякими
шлюхами.
     - Оставь  это, Данила,  пожалуйста, не трогай  моего  покойного мужа, -
Лина произнесла молящее, расслабленно лежа на спине.
     - Ах, теперь не трогай, - сказал  ожесточенно Данила, встав с постели и
начав нервно натягивать спортивные штаны.
     Лина тоже встала, одела попавшуюся под руки его белую футболку, которая
укрыла ее до колен, и подошла к нему с мольбой.
     - Прошу тебя, Данила, успокойся. Ну,  что ты.  При чем тут мой покойный
муж сейчас? Оставим  его  в  покое.  Ну,  так  случилось, попался  в  сети к
проститутке и пострадал. Он был хорошим человеком, отцом  моих детей, он был
известным   ученым,   много   работал  и  своими   успехами  обеспечил   нам
благополучную жизнь.
     От  этих  слов  Данила воспылал к покойному  мужу,  ставшей  ему  очень
близкой  и  желанной  женщины,  ревностью, которая,  как мощный катализатор,
усиливала  реакцию выпитого натощак алкоголя. Не обращая внимания на  мольбы
Лины, он с высоты своего огромного роста продолжал в гневе:
     -  А  почему  ты  так его защищаешь? Ты,  кажется, несмотря ни  на что,
продолжаешь любить его, покойного! Он мало  тебя топтал? И это он-то хороший
человек?! Это  он-то  обеспечивал  благополучную жизнь Вам?!! Не  ты ли  мне
рассказала,  как он  набрасывался на твоих  подруг  еще в первые годы вашего
супружества? Не от тебя  ли я узнал, что когда он поехал на четыре месяца  в
Америку, там связался с вонючей эмигранткой - дочкой твоей  подруги, которую
пригласил  в твой  дом!!!  Это  ж кому  рассказать -  нормальные  люди и  не
поверят.  И это только то, что ты  знала. Наверняка  этот бабник гонялся  за
каждой  юбкой.  Я  знаю таких  типов,  которым  нравятся все женщины,  кроме
собственной жены.
     -Данила, прошу  тебя, остановись. Ты  невменяем. Остановись, потом тебе
будет стыдно,- умоляла Лина
     - Ах,  мне  еще будет  стыдно?  Мне  должно быть  стыдно за  то,  что я
предостерегаю, пытаюсь избавить твою  память от этого подонка?! Да ведь  еще
неизвестно, сколько всего обрушилось бы  на тебя, если б  не этот путч. Этот
путч спас тебя, так что молись не мужу своему, а Янаеву с Крючковым!
     - Данила, прошу тебя, остановись.  Давай сменим тему. Ты  невменяем.  Я
принесу тебе воды.
     Лина стремительно направилась к двери,  но Данила  уже не владел собой.
Он грубо схватил ее за руку, не позволяя выйти из спальни.
     - И не надо  мне говорить, -  кричал он, -  что  твой ублюдок попался в
сети к проститутке. Я со всей ответственностью заявляю, что ни один мужик ни
в какие сети и капканы ни к одной бабе не попадет, если сам туда не полезет.
Уж поверь, у  меня  опыт  есть в этом деле.  Так что твой муж  был подонком,
который считал  тебя просто  дурой!  Нет,  он  тебя  вообще  за  человека не
принимал. И тебе, и твоим детям, и ему, в том числе, повезло, что он вовремя
умер!
     Лина  почувствовала,  что  весь   алкоголь  выветрился,  и  она  вполне
осознанно стала бить кулаками его огромное сильное тело, рыдая и выкрикивая:
     -  Замолчи,  прошу  тебя, замолчи,  ты  не  смеешь,  ты  просто  дьявол
какой-то!!!
     Данила,  опомнившись,  застыл, молча  принимая  ее  удары.  Лина,  тоже
остановилась  и  опустила  руки.  Данила  опустился  перед  ней  на  колени,
прислонив свою голову к ее животу.
     -  Пожалуйста, встаньте, я прошу вас, - сказала она резко, чтобы задеть
его  чувство собственного  достоинства. Более всего  она не хотела, чтобы он
унижался перед  ней. Тем  более она не хотела его покаянных ласк, потому что
он был ей неприятен в эти минуты.
     Данила Иванович  сразу это  понял, встал,  прошел к кровати,  начав  ее
чисто автоматически прибирать.
     В течение полутора  суток, проведенных  с ним, в  основном,  в постели,
Данила  казался  Инге  старше  и  опытнее  ее.  Сейчас  же он превратился  в
растерянного, неопытного юнца. Она встала у  окна лицом к улице  и, упершись
руками о подоконник, тихо сказала:
     - Это  очень хорошо, что вы уезжаете  в  командировку на месяц. Потом я
еду на такой же срок в Москву, как вы  говорили,  для работы с документацией
по Американскому контракту. Два месяца нам  дадут  возможность опомниться. А
потом  мы решим, можем ли в  дальнейшем  продолжать работать вместе.  Все  в
жизни  бывает, мы  люди взрослые и  можем, я  думаю, подняться над  хмельным
приключением, произошедшим с нами.  И  я пойму вас, если  вы решите, что мне
необходимо будет уйти с работы. Я оставляю за собой право принять решение об
уходе, если пойму,  что  мне трудно с вами работать. Вы,  ваша  фирма многое
вложили в  меня - в патентоведческие курсы и курсы английского языка.  Я все
это никогда  не  забуду и  постараюсь быть  вам  полезной всегда. А  сейчас,
извините, мне нужно собраться, я хочу уехать домой.
     Данила  знал, что здесь именно тот случай, когда ни одно  слово Лины не
допускает возражений и комментариев.

     Нонна глянула  на  часы и, удостоверившись,  что  Ася появится примерно
через полчаса, приступила к приготовлению ланча.
     Между тем, Ася приближалась к дому матери.
     Настроение было светлым и радостным. Ее новый белый Lexus, казалось, не
колесил  по бетонной  дороге, а плыл  по зеркальному водоему.  Она  вставила
диск, который купила недавно в русском магазине. Там были  записи популярных
в  70-х  годах  мелодий.   Зазвучала  крайне  сентиментальная,  скорее  даже
печальная мелодия, которую Ася с одесского детства хорошо помнила.
     Тогда,  еще  9-10  -летней девочкой она слышала эту мелодию на каком-то
иностранном (не то испанском,  не то итальянском)  языке, и песня начиналось
со слова, которое на всех языках  звучит одинаково. Песня ей так  нравилась,
что  она ее часто  сама напевала  на свой  лад: "Мама!  Ни-на-на,  на-на-на,
ни-на-на. Мама, на-на-на, на-на, ни-на-на..."
     Мама с папой разошлась, и они обе - мать и дочь  - его не любили. Потом
у  мамы были мужчины,  мужья,  она вечно  куда-то убегала,  оставляла Асю  у
подружек  и родственников,  где  ей  было одиноко.  Когда изредка мама с ней
куда-то ходила (в кино, в цирк, просто гулять по Дерибасовской или на пляж),
все смотрели на маму, и Ася крепко держала ее за руку, чтобы все видели, что
это ее мама. Иногда к ним подходили прямо на  улице и  мужчины  и женщины, и
говорили, что они  обе красивы,  но Ася  считала,  что  это все из-за  мамы,
потому что мама была самая красивая.
     У мамы такая фигура - ее спина похожа на гитару, на которой играл мамин
муж - моряк дядя Володя. А у Аси  фигура прямая, как доска. Иногда она брала
ленту  и до боли затягивала  талию,  но как у мамы фигура не получалась. Вот
когда  она  вырастет,  поправится, наденет, как  у  мамы  лифчик,  туфли  на
каблуках, накрасит кубы  и  вместо  косичек сделает, как у  мамы,  прическу,
тогда, может,  она станет красивой. В те редкие часы, когда  мама уделяла ей
внимание, она была очень добра  к ней и покупала все, что она хочет. Но даже
эти  счастливые  мгновенья у  Аси были  всегда  овеяны  грустью, так как она
знала, что это счастье ненадолго, мама  опять будет занята, вся в бегах и ей
будет не до  дочки. Ася не обижалась на маму, она ее жалела, потому  что при
всей ее веселости она нередко ночами громко плакала в своей комнате.
     Мелодия  закончилась,  но  Ася нажала  кнопку и вернула диск к  началу,
чтобы  снова услышать  эти же звуки. Ей  не хотелось уходить от воспоминаний
детства,  где были  и  любовь, и нежность  по  отношению к  матери.  Ей  так
хотелось, чтобы не было этих страшных лет их неприязни  друг к  другу, всего
того, через  что она  прошла за годы эмиграции. А  более всего  ей хотелось,
чтобы  не было этой трагедии с Олегом  и  неизгладимого чувства своей вины в
его смерти, которое, как  шлагбаум,  навсегда перекрыло ей  путь к душевному
покою.
     Когда машина подъехала к гаражу, Нонна уже стояла у двери, ожидая дочь.
     Ася с  букетом цветов вышла из машины  и  после радостных приветствий с
объятиями  и  поцелуями мать и дочь  вошли в дом. Со стороны  их можно  было
принять за близнецов, настолько они были одинаковы лицом, фигурой, походкой,
а также возрастом из-за необыкновенной моложавости матери.
     Женщины расставили  все  принесенное  для  ланча на столик у бассейна и
устроились в уютных креслах, приступив к трапезе. После недолгого, ничего не
значащего разговора, Нонна решила  подобраться к главному, что ее беспокоило
в жизни дочки сейчас.
     - Доченька, -  сказала осторожно Нонна,  заглядывая дочке в глаза, чтоб
понять,  готова ли  Ася к откровению, - я хочу тебе задать  один  вопрос, но
если ты  не хочешь, можешь не отвечать, - скажи мне, есть ли у вас с  Майком
планы оформить ваши отношения?
     - Я пока сама  не знаю, мама, - сразу ответила Ася, словно именно этого
вопроса ждала.
     - Но от кого это больше зависит: от тебя или от него?
     -  Думаю,  что  от него  больше. Я  думаю,  что если  бы он мне  сделал
предложение, я бы дала положительный ответ.
     - А ты сама определилась в своих чувствах?
     - Думаю, что да, мама! Я его люблю... Ну, может,  не так страстно,  как
Олега  -  это была единственная любовь  моей жизни, -  но Майка  я люблю.  Я
думаю, что  никогда не захочу его  променять ни на кого, если он будет  моим
мужем. Мне с ним хорошо.
     - Так в чем же дело?
     - Дело в том, мамочка, что он не  делает мне пока предложения. Я думаю,
что  основная причина в том,  что он  не  хочет новых детей. У него уже есть
трое от первого брака. Он с ними постоянно поддерживает отношения, они любят
друг   друга,   им   хорошо  вместе.   Они   часто  встречаются,   ежедневно
перезваниваются, и ему этого достаточно. И он понимает, что я захочу хотя бы
одного ребенка.
     - Да, доченька, я постоянно думаю об этом. У тебя возраст уже поджимает
для первых родов.
     -  Я  думаю,  что Майк  это  тоже  понимает, и  это  вселяет  некоторое
неудобство в нашу жизнь.
     -  И  ты думаешь,  что  Майк  еще  не решил, хочет ли он иметь  с тобой
ребенка,  поэтому не  делает  предложение? -  перебила Нонна дочь, поскольку
рассказы о жене Майка ей были совершенно неинтересны, особенной сейчас.
     - Мамочка, тут все глубже.
     - Что же глубже?
     - Я  не знаю, как тебе объяснить покороче. Понимаешь, мы пришли друг  к
другу  из  разных   жизней.  Я  прошла   через  многое,  мама.  Ты  даже  не
представляешь,  через что  я прошла. Мы никогда, с момента  нашего приезда в
Америку, не были с тобой так близки, как сейчас, и ты ничего не знала о моей
жизни. Я прошла  через взлеты и падения. Я в  Голливуде  работала одно время
массажисткой, ты  знаешь. И ты не представляешь, какие у меня были  мужчины,
куда они меня  возили,  в каких гостиницах я  жила.  Я все это воспринимала,
мягко  говоря,  слишком  романтически  и наивно. Я  уже  грезила о сказочной
жизни, о том, что меня кто-то приметит, выпустит  на  экран, либо на обложку
журнала. Но ничего такого не произошло. Я решила уехать, я  чувствовала себя
побитой  и  ничтожной.  А  в   Нью-Йорке,  в  разных  тусовках  начала  себя
уничтожать. В чем только я не участвовала, я перепробовала наркотики.
     Ася сделала небольшую паузу, а Нонна почувствовала, что ее сердце может
разорваться от сострадания к дочери.
     - Не знаю,  что  было бы,  мамочка, -  продолжила  Ася,  глядя в  стол,
который нервно  протирала  упавшим  с дерева  листом, - если бы не встретила
случайно  на Бродвее Фаньку Костецкую. Ты же ее помнишь, еще с Одессы? Когда
мы встретились на Бродвее летом 1990 года, она уже работала врачом, а муж, с
которым они незадолго до  этого поженились,  начинал карьеру в университете.
Фанька  мне показалось такой доброй, чистой, спокойной,  благополучной,  как
человек с другой планеты  на фоне моих  самоощущений.  У нее и  в мыслях  не
могло возникнуть то,  какая дистанция нас разделяет, и она меня пригласила к
ней домой на вечеринку. Это была пятница,  и я решила поехать.  Как только я
зашла в дом, я  сразу же  ощутила,  как  лазерный луч, сверлящие  меня глаза
незнакомого  мужчины. Это, как ты догадалась, были глаза  Олега. Он влюбился
просто с первого  взгляда. А через  несколько дней  после  первой встречи он
сделал  мне  предложение.  Он  сказал,   что  поскольку  у  него   все  дети
самостоятельные,  проблем с  разводом  не будет  и,  как  только я приеду  в
Россию, куда он меня тут же пригласил, мы оформим официально наши отношения.
Ему  оставалось  два  месяца  до конца командировки, и мы жили вместе до его
отъезда. Дальше ты все знаешь, - Ася снова заплакала.
     Нонна предложила ей выпить кофе.
     - Мама, мамочка, я не могу избавиться от чувства вины, - стенала Ася, -
я  не могу. Это чувство  подчинило себе всю  мою жизнь с того момента, как я
узнала  о смерти  Олега.  Я не могу теперь  сполна радоваться  ничему в этой
жизни.
     -  Но, доченька, так нельзя, ты же не могла знать,  что так случится. И
вообще, пора уже не вспоминать это.
     -  Я  просто  к  тому,  чтоб  ты  поняла,  что я  к  Майку  пришла  уже
настрадавшимся, надломленным  и многое повидавшим  человеком. У Майка же все
наоборот.  Он  из тех мужчин,  которые из  гадкого  утенка, какими бывают  в
юности, превращаются  в  прекрасного лебедя в зрелости.  Он был некрасивым в
молодости (я видела его фотографии) и, комплексуя перед женским полом, рано,
еще студентом, женился на некрасивой,  старше  его  на  несколько лет, дочке
каких-то семейных друзей. Она была его  первой и единственной женщиной, пока
он  не  развелся. Она  ему  родила троих детей, превратившись  в сытую бабу,
ограниченную бытом, то есть в типичную  обывательницу. Он же, наоборот, стал
очень  интересным,  преуспевающим, привлекательным мужчиной с жаждой вкусить
от жизни все, наверстать упущенное. Они разошлись, и он зарекся не жениться.
Но встретил меня тогда у вас на пикнике, это сломало его планы.
     Ты знаешь,  как было дальше? Он сразу же пригласил меня в ресторан и...
предложил переехать к нему жить.  И вот мы живем с разным отношением друг  к
другу. Я хотела в нем найти тихую пристань, а он во мне - карету для выезда.
В браке он не то чтобы  стыдился своей жены. У американцев как-то нет этого.
Но  ему просто неинтересно было с ней где-то появляться. Поэтому он всегда и
всюду бывал один.  А сейчас он покупает мне все самое дорогое и хочет, чтобы
я  везде сопровождала  его  -  и на самых высоких приемах,  и на  вечеринках
старых друзей, во всех поездках и служебных  встречах. А мне ничего этого не
нужно. Я через столько всего прошла, что вижу в этом только суету и не более
того.
     - Так что же ты хочешь, Асенька? - разволновалась Нонна.
     - Я хочу детей.
     -  Но  дочка, не  мы  ли,  женщины,  знаем, как можно заморочить голову
любящему нас мужчине, чтоб  он делал все, что мы хотим, думая, что он делает
все по-своему.
     - Я понимаю, что ты имеешь в виду, мамочка. Но пока не получается. Пока
я  чаще  всего  делаю  то,  что он хочет. И он  тщательно  контролирует  эту
ситуацию. Я стала думать вот о чем. Я  слишком быстро  согласилась перейти к
нему. Я слишком легко ему досталась. А теперь я думаю, что, может, стоило бы
нам на время расстаться. Может, я вернусь на несколько недель в Нью-Йорк.
     -  Зачем,  поживи   у  нас!  -  разнервничалась  Нонна  от   нежеланной
перспективы снова разъехаться с дочкой.
     - Нет,  мамочка. Это будет выглядеть непонятным, если я буду жить с ним
в одном  городе  и не у него. Это будет выглядеть, как ссора, а я не  хочу с
ним  ссориться, уходить от него.  Понимаешь, когда я  думала о  замужестве с
Олегом, я не мечтала тогда о детях. Наоборот, я думала  о  том, что заживу с
ним такой веселой жизнью, о которой  мечтала в  юности. Жизнью без быта, где
одни  путешествия,  развлечения, праздники. Но с тех пор все изменилось. Той
меня уже нет и в помине. Я  хочу одного -  свой дом, наполненный счастливыми
голосами  детей.  И все!  Мне не  нужны  светские тусовки,  сногсшибательные
наряды. Я хочу тихую жизнь.
     - Но, может, все так именно  и будет, доченька. Майк же любит тебя, это
по всему видно. И, как порядочный человек, понимает, что для первого ребенка
время уже поджимает, и раз ты с ним живешь...
     -  Мамочка, - перебила Ася нервно, -  не забывай, что  он американец и,
если  он что-то понимает, то это то, что  я сама  отвечаю за  себя!  А  наши
отношения,  на  которые я согласилась, его  ни к чему большему, чем есть, не
обвязывают.  "It  is  your  choice" (это твой  выбор),- единственное, что он
может  мне  сказать.  Потому единственный  путь, который  я вижу,  это  чуть
испугать  Майка тем, что он может меня потерять. Если он меня любит и думает
о чем-то  более  серьезном  в  связи со мной, это сразу станет ясно. Он либо
прилетит немедленно в  Нью-Йорк ко мне, либо будет звонить по телефону, либо
примет без особых эмоций мой отъезд.
     - Асенька, ты у меня умница. Когда ж ты намерена ему сказать об этом?
     -  Не  знаю,  мама. Эта идея только что пришла  мне  в  голову.  Но для
решения пока я еще  не созрела. Мне  нужно настроиться. Подожду, присмотрюсь
еще немного.
     -  Асенька,  а знаешь  что?  У меня  родилась  идея! Давайте  вчетвером
съездим  в круиз на Новый год. Знаешь, со стороны виднее. За неделю круиза я
тоже смогу кое-что увидеть.  Не торопись с отъездом. Давайте, отгуляем Новый
Год. А до  него  еще более двух месяцев. А  мы  будем  и вместе и отдельно с
Вами, как Вы захотите. Я скажу  Бобу, - все более оживлялась Нонна,  - чтобы
он предложил это Майку как бы от себя. Посмотрим, как он отреагирует.
     Что ж,  может,  в этом что-то  есть.  Спасибо  мама, - ответила Ася,  с
огоньком надежды в глазах, который не ускользнул от взора ее матери.




     - Итак,  мы разошлись окончательно.  Я полагаю,  что  нас уже ничто  не
может воссоединить в этой жизни. Мы раскинуты по разным берегам. Ты здесь, а
я там. Тебе хорошо, комфортно, вольготно и беззаботно,  а мне невыносимо.  И
мы ничего  не можем изменить. Так распорядилась судьба. Здесь  все не то,  к
чему я привыкла, на чем выросла. Я задыхаюсь и потому живу своей жизнью, уже
не связанной с твоей.
     -  Я  понимаю,  я  все  понимаю, Душа  моя!  Говорят:  "Понять,  значит
простить".  Но я не могу тебя простить. Мне всегда казалось, что  мы  жили в
гармонии друг с другом,  но  ведущей была всегда  ты. Да, ты, только  ты. Ты
стимулировала меня к  тому, чтоб  быть всегда в форме, на уровне, потому что
те   цели,  тот  уровень   потребностей,  который   ты  задавала,  требовали
мобильности,  активности.  Твой нравственно-этический стержень  был  основой
нашего союза, и ты определяла  мои личные потребности. Мне было отрадно, что
при  четкой определенности своих основополагающих принципов, ты всегда  была
гибкой,  мобильной,  способной адаптироваться к  новым  условиям  окружающей
обстановки. И кто бы мог подумать, что здесь, в этом огромном, разнообразном
пространстве ты не найдешь для себя  пищи, будешь ныть и тосковать. Разводом
ты обрекаешь меня на растительное существование. Я не знаю, как жить дальше.
     - Но позвольте, друзья мои! Вы, кажется, забыли обо мне. Я понимаю, что
ваш союз был доминирующим в нашем неравнобедренном треугольнике. Но мой угол
в нем - не самый маленький. Я все же немалую роль играла во всем, что с нами
происходило. И в  нашем состязании с  тобой,  Душа моя, мне порой  удавалось
одерживать  верх. Вспомните,  вспомните, тогда,  тогда... Вспомните,  тогда,
когда и ты, Душа, и  ты, Тело, почти утратили связь с  реальностью. И только
благодаря мне, Мысли, мы приняли верное решение.
     -  Знаешь что,  Мысль! Погоди, погоди, сейчас, сейчас. Что-то я  совсем
сжалась  от твоих  слов. Погоди... Да, да, послушай, что  я тебе скажу: "Чем
больше проходит  времени, тем больше  я понимаю,  что  не  должна была  тебя
слушать  тогда.  Мы  здесь все втроем  оказались никому не нужными, никем не
востребованными. И наш союз здесь не имеет почвы.
     - Ну, перестань ныть, Душа моя. И тебе кое-что перепадает, и  ты имеешь
возможность что-то  полезное извлечь для себя, если  захочешь,  а ныть,- это
легче всего.
     - Нет, ты  меня  не понимаешь. Я не хочу  сама по  себе существовать. Я
хочу вернуть  прочность нашего союза, когда мы взаимно обогощали друг друга:
я стимулировала  вас, вы  стимулировали меня... Мне уныло  и одиноко. Я хочу
любви, я хочу дерзать,  я хочу  трудиться. А вы меня погружаете  в  какой-то
застой, прозябание...
     - Вы снова забыли  обо мне, вы забыли, что своим местом  в этом мире вы
обязаны мне. Вспомните слова философа: "Я мыслю,- значит, существую". Вы без
меня -  ничто.  А я, Мысль,  могу существовать без вас обоих. Вот унесусь  в
любые, неведомые дали, и вы мне вовсе не нужны.
     - Нет уж, позволь с тобой не  согласиться!  Философ Рене Декарт  в этот
афоризм вложил  именно  личностный  аспект,  потому  что  под существованием
имелось в виду не просто животное, биологическое  присутствие в этом мире, а
человеческая   взаимосвязь  с  миром,  его   познание,   включение  в  него,
осмысленная связь  с ним.  Он в  своем  учении  отождествлял мысль  и  бытие
человека. Поэтому  В. Г. Белинский,  комментируя это высказывание  философа,
отмечал:  "Животное чувствует  свое  отличие  от  окружающих  его предметов,
чувствует  свою  индивидуальность,  но у него нет  личности,  оно  не  может
сказать себе: мыслю, следовательно, существую". Так что ты, Мысль, без меня,
Души, вообще ничто. Мы можем бороться, сражаться, противостоять друг  другу.
Но наш союз нерасторжим.
     - Послушайте, Душа и Мысль,  вы можете спорить сколько угодно, но точно
знаю,  что  Душа мне  сейчас  не  нужна.  Мне  необходима Мысль.  Причем мне
необходима  здоровая  Мысль,  а  ты,  Душа, своими  терзаниями,  делаешь  ее
больной, потому бесполезной.  А мне она нужна в здравии. Вот  и решайте, кто
из  вас важнее между собой. А для меня сейчас ты, Душа, не  имеешь значение,
потому что если я попаду во власть к тебе, я погибну.

     Инга  сидела в машине и, увидев  яркие  очертания  сказочных сюжетов из
цветных гирлянд, которыми был окружен дом профессора Томсона, вспомнила, как
в  детстве мама приводила их с сестрой в центр Одессы  к новогодней елке.  И
там, в  теплой Одессе, как и здесь, в этом южном штате, не суждено было Деду
Морозу быть  окруженным настоящим снегом. Но все равно хотелось  верить, что
этот добрый улыбающийся старик в красном халате и таком  же колпаке, румяный
от  сильного  мороза, и что белый подол халата  - не  вата, а  следы снежных
сугробов,  сквозь  которые он  из сказочных  далей явился с  тяжелым  мешком
радости и счастья в виде подарков.
     Светлана Георгиевна неделю назад уехала домой в Россию, и Инга, считая,
что у  нее нет  другого выхода, кроме как закрыть  глаза на легкое (как  она
сама определила) увлечение мужа российской коллегой, и сейчас  уже старалась
забыть о прошлых тревожных двух месяцах.
     Саша  припарковал  машину,  и  тут  же  навстречу  им  вышли  счастливо
улыбающиеся профессор Томсон в большом красном "сантеклаусовском" колпаке на
голове  и  его  супруга Джейси в таком  же колпаке, полностью закрывающем ее
черные волосы. С  обеих сторон колпака свисали искусственные  "блондинистые"
косички с бантиками.  Хозяевам было в пределах пятидесяти, но оба  выглядели
очень молодо, спортивно, воодушевленно. Томсон был одним из самых  уважаемых
профессоров на кафедре, а Джейси, хоть и закончила тот же университет, что и
муж,  но  с момента рождения детей  никогда не работала. Сейчас, когда сын и
дочь  выросли  и  живут  самостоятельно,  она  активно   занимается  всякими
общественными  работами, а также  сопровождает мужа  в  поездках,  и  являет
имедж)   женщины,  у  которой   жизнь  сплошной   праздник,   как  и   этот,
рождественский.
     Джейси,  набросив поверх платья забавный "золотой" новогодний передник,
отправилась в кухню. Там уже вовсю трудились  приехавшие на праздник  сын  с
дочкой и несколько их  друзей. Они раскладывали на  большие блюда холодные и
горячие  закуски.  Готовили,  чтобы  расставить  их  в столовой,  где  столы
украшены,  как  и  все в доме, рождественской атрибутикой (красные скатерти,
свечи в подсвечниках,  знаменитые красные рождественские цветы в  горшочках,
обернутых  в  золотую  фольгу, и  в тон всему, красные  бумажные  салфетки с
картинками нарядных елок).
     Пока хозяйка и ее  помощники накрывали стол,  хозяин с  основной частью
гостей находится на нижнем  этаже, который  был оборудован для  развлечений:
комнатка  с  игральными  автоматами,  комната  для  игры  в теннис  и другие
спортивные  игры.  Но самой  главной являлась комната, представляющая  собой
настоящий бар  с бильярдом. Здесь  была стойка с модным гранитным покрытием,
умывальник  и  холодильник,  встроенные в  стену.  На  стенах  -  освещенные
рекламные щиты напитков.  За стойкой  -  стена, обвешенная полками,  которые
заставлены  всевозможными  бутылками  с напитками.  Над  стойкой специальное
металлическое сооружение с ячейками для бокалов и рюмок. (
     На стойке  установлена касса.  Профессор  Томсон,  стоя у кассы, брал в
качестве платы один цент, выдавал чек, и гости  "покупали" желаемый напиток.
"Отоварившись"  горячительным напитками  или просто  любимой "Пепси",  гости
расходятся  кто куда:  кто  играет в  бильярд, кто в теннис,  кто  играет  с
автоматом, а  некоторые просто рассаживаются  на  диваны и кресла,  которыми
заставлены стены и углы всех комнат.
     Обычно, придя на вечеринки, в ресторан,  супруги  договариваются о том,
кто  поведет машину домой.  Тогда тот,  кто не  будет  водителем, может себе
позволить  расслабиться  и  выпить.  Это,  однако,  не  способствует  потере
внутреннего контроля и самоограничения, потому что основная жизнь американца
связана с машиной.
     Вся  трапеза  происходит в разных комнатах  вверху и  внизу,  где гости
группируются,  в  основном,   случайным  образом,  беседуют  и  рады  каждой
возможности, дающей основание громко расхохотаться. И то,  что Инге казалось
здесь ранее скучным, теперь  воспринимается  очень приятным, забавным. Когда
гости,  насытившись,  заметно  охладевают  к  столам  с  закусками,  хозяйка
зазывает   желающих   пройти    в    музыкальную    гостиную.   Там    стоит
электромеханическое пианино -  инструмент красного дерева, по  виду ничем не
отличающееся от обычного фортепиано.  По заказу гостей она  вставляет внутрь
корпуса   соответствующий  бумажный  рулон  и  начинает  нажимать   клавиши.
Раздается мелодия любимой  песни, которую они  все подпевают. Затем включают
караоке, и желающие из гостей выходят петь.
     Инге было так  хорошо и уютно  на  этом вечере, что она  даже попросила
мужа узнать, нет ли записей каких-либо русских мелодий.
     Джери,  сын хозяев, посмотрел список и сказал,  что  что-то есть. Снова
глянув, он сказал: "Катиуша". Инга с  Сашей, попросив минуту, чтоб вспомнить
слова,  дали знак, для  включения  музыки.  Но  тут  под названием "Катиуша"
зазвучала мелодия  песни  "Коробейники"  в  современных,  весьма  ускоренных
ритмах. "Певцы"  растерялись не только  из-за  того,  что  появилась  другая
мелодия, но и потому,  что  слов этой общеизвестной  песни  они  не помнили.
Деваться  было  некуда и, пользуясь тем, что никто не знает русского  языка,
они  на ходу комбинировали нечто  из запомнившихся слов:  "Эх,  полным полна
коробушка, есть  и  ситец  и  парча...  была  бы только  тройка,  да  тройка
порезвей...", - с трудом преодолевая хохот.  Когда  мелодия закончилась, все
дружно зааплодировали  "русским",  их замечательному  пению и  замечательной
русской песне.
     Наступила  полночь.  Все  замерли,  слушая  молитву,  которую профессор
Томсон произнес так задушевно, что Инга  почувствовала слезы и  ком в горле.
После проникновенного "Аминь",  которое  все  произнесли вслед  за хозяином,
гостям  было  предложено подойти  к главной,  самой  большой елке,  подножье
которой  было  обложено красочно обвернутыми коробками и  пакетами. Там были
подарки хозяев гостям и  друг другу,  подарки, принесенные гостями хозяевам.
Начался  фейерверк распаковывания с  возгласами восторгов, благодарностей  и
поцелуев. Комната вмиг превратилась  в груды  развалин  красочных  упаковок.
Цветные,  золотисто-серебряные  ворохи  бумаг,  бумажных  и  атласных  лент,
искусственных  цветов  сделали  гостиную  еще  более  праздничной,  веселой.
Возгласы восторга и обсуждения подарков были  прерваны хозяйкой, пригасившей
всех к десерту. После десерта веселые гости начали собираться домой.
     Инга  была так  растрогана и довольна этим  праздником, что к удивлению
мужа,  не посоветовавшись  с ним, пригласила хозяев и всех  присутствовавших
там сотрудников кафедры к ним на Новый год ровно через неделю.
     Х Х Х
     ЛИНА заканчивала последние приготовления  к новогоднему вечеру, который
их кампания  устраивала в этом году в ресторане,  по иронии  судьбы,  в  том
самом, где  начался  ее  двухдневный роман  с президентом  компании  Данилой
Ивановичем. С тех пор прошло два месяца, и они ни разу не пересеклись.
     Данила Иванович тогда уехал  в командировку за границу и по возвращению
в Москву  попал в больницу с приступом аппендицита. Операция прошла успешно,
но после операции начались осложнения - больной, не устояв перед угощениями,
которые ему принесли в палату московские друзья, нарушил предписанную диету.
Пришлось пробыть в больнице значительно дольше, чем положено при  нормальном
исходе операции.
     Вернулся он  в Новосибирск неделю назад вполне  здоровым, общался  пока
только с самыми приближенными сотрудниками из руководства, и никто толком не
знал, будет он на  вечере или нет. Лина, с одной  стороны, хотела,  чтобы он
там  был. Она  считала,  что  праздничная, неформальная обстановка  вечера в
окружении  весело настроенных людей, смягчит напряжение первой встречи после
того, что произошло между ними. С другой стороны, предстоящая встреча ее так
волновала, что она боялась каким-то образом выдать окружающим связавшую ее с
начальником тайну. Все это время она напряженно работала, готовясь к поездке
в Америку, которая была перенесена на несколько месяцев.
     С  момента  поступления  на  работу, Лина  периодически пересекалась  с
Данилой Ивановичем, который и принял ее на фирму более пяти лет назад. Но до
того  случая между ними, она никогда не соприкасалась  с ним в  неформальной
обстановке,  мало знала его, как  человека, и теперь не могла  предположить,
каким образом их случайная связь скажется на ее  дальнейшей работе. А вдруг,
не желая вспоминать о проявленной им слабости в эти два дня их "романа",  он
просто пожелает избавиться от меня, - порой сверлило у нее в голове...
     Позвонил таксист и сообщил, что  уже ждет ее у подъезда. Перед тем  как
надеть  шубу, Лина  еще раз посмотрела на  себя  в зеркало. Длинное  красное
трикотажное  платье  облегало  всю   ее  превосходную  фигуру,  которую  она
поддерживала диетой, утренними  упражнениями,  посещениями  клуба здоровья и
вечерними прогулками. Макияж изысканно подчеркивал красоту ее лица.
     Вдруг   она  обнаружила,  что  пытается  оценить  себя  глазами  Данилы
Ивановича, и  даже съежилась от этих мыслей. Еще подумает, что я решила  его
соблазнить - упрекнула себя  Лина и  стала нервно  смывать  с  лица все, что
успела накрасить.
     Еще  заказывая такси, она решила, что  лучше прибыть в  ресторан позже,
когда уже  все сядут за стол.  Ее  опоздание все  поймут, так как она  живет
дальше всех, в  Академгородке.  Данила  Иванович, если он  придет,  конечно,
будет  сидеть  в  центре,  и  все  будут  стараться  пристроиться поближе  к
начальнику.  Значит,  свободное  место  будет   далеко  от  него  и  другого
начальства, и можно будет его тихо занять.
     Расчет оказался верным.  К ресторану Лина прибыла с опозданием примерно
на полчаса.  Выйдя  из такси,  она прошла  к раздевалке  в  холле и  тут  же
столкнулась  с  Марией  Ивановной.  Секретарь  президента   компании.  Мария
Ивановна  на  фирме  была  больше,  чем  секретарь.  Она  имела гуманитарное
университетское  образование,  слыла  человеком,  достойным  более  высокого
положения,  но  почти  всю  трудовую  жизнь  отдала секретарско-референтской
работе при первых лицах.
     Быть  доверенной,  быть  приближенной,  видеть   заискивающие   взгляды
посетителей в приемной, очевидно,  компенсировало  какие-то ее  комплексы, и
поэтому  она   этот   вид   деятельности  предпочла  дерзаниям   на  поприще
гуманитарных  наук,  где,  вероятно,  могла  преуспеть,  обладая недюжинными
аналитическими способностями и усердием.
     Ее высоко ценили, поощряли материально и прощали склонность к сплетням,
которая, однако, сочеталась у нее  с  умением  свято  хранить  доступные  ей
"производственные" секреты.
     Зато о  сотрудниках,  об  их  личной жизни, о том,  что кто кому о  ком
сказал, кто кого с кем видел, кто с кем спал, гулял, ездил, - Мария Ивановна
узнавала  или  "вычисляла"  первой  и  щедро  делилась  этой  информацией  с
сотрудниками. Ее рот называли безразмерным.  Еще любили  шутливо спрашивать:
"Ну,   что   утекло   сегодня   из   "рота"   изобилия?".   Этим   вопросом,
сопровождавшимся иронической улыбкой,  сотрудники  часто приветствовали друг
друга в начале рабочего дня.
     Никто, естественно, не хотел, чтобы она о нем распускала слухи, и чтобы
личные секреты  становились  общественным  достоянием, но зато каждый  хотел
услышать  от  нее что-нибудь новенькое о  ком-то другом. Поэтому  вокруг нее
всегда  толпился народ, и она себя  ощущала властительницей душ  коллектива.
Нельзя  сказать,  что  поведение  Марии  Ивановны  приносило  ощутимый  вред
кому-либо, что на  основании  ее  сплетен менялось  отношение  начальства  к
сотрудникам или  сотрудников друг к другу. Просто все,  кому это было нужно,
что-то  мотали  себе  на  ус,  а кому не  было  нужно -  не  придавали  этим
разговорам  никакого значения, свыкшись с этими сплетнями, как с атрибутикой
жизни их довольно благополучного коллектива.
     В коллективе Марию Ивановну любили и не любили одновременно.  Любили за
отзывчивость  и  доброту,   не  любили  из-за  боязни  ее  языка  и  особого
расположения к ней Данилы Ивановича. Она была его доверенным лицом не только
в  производственных,  но  и  в  личных  делах его  жизни.  Она  находила ему
приходящих  домработниц,  помогала советами в обустройстве  квартиры, иногда
готовила  ему  обеды прямо  на  работе, помогала  при  организации приемов и
вечеринок у него дома, давала советы по приобретению личных вещей, вплоть до
костюмов и рубашек. Когда он уезжал надолго, он ей оставлял ключ от квартиры
для поливки цветов, для приглашения приходящей уборщицы и других дел.
     Возраст  этой полноватой,  не  очень  красивой  женщины  приближался  к
пенсионному, но выглядела она моложаво, всегда элегантно и на пенсию уходить
не планировала.
     С  мужем она  давно разошлась, дети жили отдельно. В  результате разных
разменов  и  обменов,  она  обрела  независимость  в однокомнатной  квартире
девятиэтажного дома в Новосибирске.
     У  Лины,  в  отличие  от  многих  женщин кампании, отношения  с  Марией
Ивановной  ограничивались сугубо производственными рамками,  поэтому  она не
поставляла секретарю и не получала  от  нее никакой информации  за пределами
производственных   дел.  Сейчас,   завидев   болтливого  секретаря  в  холле
ресторана,   Лина   официально   вежливо   поздоровалась   традиционным   "С
наступающим!" и направилась к банкетному залу.
     Мария  Ивановна же  обрадовалась, что  есть  на  кого выпустить "порох"
душевного  напряжения. Не считаясь с очевидным желанием  опоздавшей поскорее
пройти в банкетный зал, она встала на ее пути и заговорила:
     -  Ой,  Галина Петровна,  что ж  вы так!  Уже  все  за  столом!  Ну,  я
пониманию, из Академгородка... Но ничего,  ничего, зато оттянули время шока.
Хотя,  может,  для  вас это не  шок. Вы вообще, хоть  и очень добросовестный
работник,  но жизнью коллектива не живете, на вечерах никогда  не бываете, в
культпоходы с нами не ходите. Но, ради бога, не сочтите это за упрек.
     Лина чувствовала,  что еще мгновенье, и ее терпение лопнет,  она скажет
что-то дерзкое этой назойливой особе, чего крайне  не хотелось  в новогодний
вечер.  Мария  Ивановна,  возможно,  уловила  настроение Лины  и  перешла  к
главному, выбрав еще более иронично-саркастический тон.
     - Ну, ладно,  ладно! Извините  за болтливость.  Это предновогодняя ночь
располагает задумываться  над  основами  сути бытия человеческого и  нашего,
бабского, в том числе. Но это так, для раскрутки того главного, что хочу вам
сообщить,- чувствовалось, что Мария Ивановна упивается предвкушением эффекта
от того,  что  она сообщит. -  В все  же думаю, что  эта новость не  оставит
равнодушной  и  вас, поскольку  может  коснуться  всех  в компании.  Поэтому
предупреждаю  - не  падайте, держитесь  за меня, или вот за эту  стенку.  Не
держитесь?  Ну,  смотрите.  Я  ни  за  что не ручаюсь,  потому  что  новость
сногсшибательна!  Итак,  как вы  думаете: вы  куда пришли нынче, а? Конечно,
голуба  моя, вы думаете, что пришли на новогодний бал?! Нет! Вы ошиблись, вы
совершенно ошиблись! Вы при-ш-ш-ли на св-а-а-дьбу!
     Лина  подумала,  что Мария  Ивановна  говорит  о  том,  что  в  этом же
банкетном  зале  еще кто-то  устроил  свадьбу,  что  ущемило  амбиции  Марии
Ивановны, занимавшейся арендой зала.
     - Не  удив-ляй-тесь, голуба моя, - продолжала Мария Ивановна, уже  сама
ухватив Лину за локоть, - я гово-рю серьезно.
     Лина  не могла  не заметить, что Мария  Ивановна так возбуждена, что ее
шея покрылась красными пятнами.
     -  Да, да!  Вы пришли на свадьбу, и  не к  кому-нибудь,  голубушка!  Вы
пришли на свадьбу  нашего пре-зи-дента, то бишь Дани-лы  свет  Ива-ныча! Да,
да. Он, оказывается, в Москве не  только  лечился, но и "любился". Вот новый
термин придумала (она нервно рассмеялась). А почему бы нет!  Мы же  говорим:
"Мылся, ругался, целовался..." А почему  нельзя сказать "любился"? Ха-ха,  -
Мария Ивановна  явно  тянула  с финалом,  из-за  чего терпение Лины  грозило
окончательно  иссякнуть,-  а  любился,  любился  так,  -  продолжала сражать
собеседницу Мария Ивановна, - что... женился!
     Марья Ивановна,  извините, я ничего не  поняла, о  чем  вы?  - спросила
Лина, не веря в то, что доносится до ее ушей.
     - Ну, как не поняли, голуба моя!  Разве  я  неясно сказала? Наш  Данила
Иванович привез из Москвы жену. Она врач, которая его оперировала. Видать ей
так понравился вырезанный аппендикс, что она решила охмурить  его хозяина. И
вот...  Он  с ней  приехал. Пока, говорят, она  приехала только в  отпуск на
Новый  год.  А  потом -  насовсем.  Мне лично она не  понравилась  с первого
взгляда.  Такая,  знаете,  заносчивая, крутая  москвичка.  Хотя  неясно, чем
заноситься:  не так  чтобы красавица, и не  так чтобы молода.  Старше нашего
Данилы  настолько,  что  и  никакой  макияж не  приблизит  ее  внешне к  его
возрасту. Да что  там вычислять  возраст, если у  нее  дети взрослые и  даже
внук.  А  держится, а  держится...  ну  прямо  королева.  И  фамилия  у  нее
соответствующая - Царева.
     - И вы все это смогли рассмотреть и разузнать за такое  короткое время?
-  спросила  Лина,  как  могла,  скрывая волнение, вызванное  охватившей  ее
неожиданной  (для нее самой) ревностью  и  мыслью,  что  упустила, возможно,
неповторимый в жизни шанс.
     - А что ж тут не  заметить?! -  с неприкрытым раздражением  воскликнула
Мария  Ивановна,- знаете,  я где-то читала, что  каждая женщина загадка  для
мужчины, но не представляет никакой тайны для представительницы своего пола.
Да, это истинная правда.  Мы, бабоньки, все узнаем  друг о  дружке с первого
взгляда. Это мужикам мы можем мозги  пудрить  и, будучи  стервой по природе,
прикидываться божеством , выдавать себя  за безобидного котенка, являясь  на
самом деле тигрицей. Но мы-то, бабы, знаем и  видим друг дружку насквозь.: И
я уже ее разгадала. Этой мадам палец в рот не клади. Говорят, у нее муж  был
ученым. Так она с ним разошлась, а фамилию его сохранила. Ну, зачем такой...
извините, муж ученый,  особенно сейчас, когда науку ни  в  грош не ставят, и
зарплаты там нищенские. Сейчас ученый муж - идет налево,  песнь заводит: "Не
могу я  тебе в день  рождения  дорогие  подарки  дарить...",  идет направо -
сказку говорит:  "Иду туда, не знаю куда, чтобы взять то,  не знаю что..." А
зачем такой царевне песни и сказки. Ей денежки, ей Мерседесы, ей заграничные
курорты подавай. А  кто сейчас может  такое подавать, как не бизнесмен?  Все
они такие, эти москвички, все за бизнесменами гоняются. А квартиру, говорят,
московскую  она   сохранила,   чтобы   было   где  останавливаться  мужу   в
командировках. Я уверена, что на самом  деле  такая,  как она, здесь жить не
будет. Она его в Москву перетащит. Вот  вам командировка предстоит  весной в
Америку.  Молитесь,  чтобы  наша  фирма  до  весны  еще  здесь  была,  а  не
перекочевала в  Москву. Она  там будет фирмой  заправлять, а мы здесь  носом
крутить, где  бы работенку приличную найти,  хоть чуть похожую по  оплате  и
условиям на то, что нам эта фирма предоставляет.Он и  опомниться  не успеет,
как она  все  к рукам приберет.  Наш Данила - он талантливый бизнесмен, а  в
быту,  как ребенок. Я  знаю его  как никто.  Ему мамку нужно, няньку, прежде
всего.  Ведь  он с  юности еще маму потерял.  Без  мамы рос.  Вот ему маму и
нужно.   Но   эта   ему   мамой  не   будет.   Так  эта  мамой,  готовой  на
самопожертвование, не будет. Не для того столицу бросила. И  зачем ему такая
понадобилась? Может, я права в своих подозрениях, что  Данила Иванович детей
производить на свет не может?  Может, поэтому ему и понадобилось сразу семью
приобрести с готовыми детьми?
     Мария Ивановна своей тирадой все больше показывала не только ревность к
жене НАЧАЛЬНИКА которая лишит ее привилегии самого приближенного к его жизни
человека,  но и страх потерять любимую работу  и неформальный  статус правой
руки президента. И по мере нарастания внутреннего возбуждения ее шея и  лицо
уже начали покрываться  красными пятнами. Глаза же метали стрелы ненависти к
неожиданной  избраннице  шефа,  служению  которого  она отдавала свои лучшие
чувства и силы.
     - Ну,  ладно,  - вдруг прервала себя  Мария  Ивановна, поняв,  что  уже
переступила всякую  грань дозволенного, - что это  я?  Идите,  идите  и  все
увидите, - она  оценивающе осмотрела  Лину с головы до ног и, словно впервые
ее увидев, сказала восторженно, - а вы, однако, хороши сегодня, как никогда.
И  то, что без макияжа, совсем юной выглядите. Вы ведь  вдова, одна  живете,
насколько я знаю. Вот и надо было взяться за нашего Данилу.
     Мария Ивановна и не подозревала, что каждое ее  слово ранит  Лине душу,
поэтому  все  больше  распалялась.  -  Она,  эта,  москвичка, между  прочим,
по-моему, не моложе вас, а выглядит и того старше, хоть и ухоженная, и одета
с иголочки. Да, одета  с иголочки, и наверняка уже с данилиных денег. Вот  с
москвичек   нужно   пример  брать.   А  мы   все  провинциалки  комплексуем,
скромничаем. Такого мужика упустили... Вот, пойдите и полюбуйтесь.
     - Да, интересно... Однако извините, Мария Ивановна,  мне нужно забежать
в туалет,-  сказала Лина,  чтобы  поскорее  уйти и  не выдать  ничем  своего
отчаянья.
     Зайдя в туалет, она закрылась в кабинке, и  ей стало ясно, что  все эти
два  месяца,  с  того  вечера  в  этом самом  ресторане,  она любила  Данилу
Ивановича, жила любовью к нему, думала о нем, следила  за собой как никогда,
чтобы  понравиться  ему  еще  больше  при  встрече.  Все   два   месяца  ее,
истосковавшееся по  мужской  ласке,  тело  жило ощущениями двух незабываемых
дней любви с ним.
     В банкетном зале ресторана столы были расставлены буквой "Т", и входная
дверь была  точно  напротив стола, за  которым рядом с яркой брюнеткой сидел
Данила Иванович. Играли те же музыканты, что и два месяца назад, когда Лина,
проводив иностранных гостей,  забежала сюда с Данилой  Ивановичем поужинать.
Заиграла та же песня, под которую он впервые пригласил ее на танец.
     Как она и предполагала, одно свободное место оказалось самым отдаленным
от "начальственного". Таким образом, она оказалась в конце стола с краю.
     Тут же  к ней  подошел веселый, дружелюбный  официант, чтобы  наполнить
напитком ее  бокал, проверить, есть  ли у  нее все  необходимые  приборы. Но
ничего ни пить, ни есть ей не хотелось. Она, слегка отвернувшись, так, чтобы
оказаться  спиной  к  столу  начальства, завела  непринужденный  разговор  с
сидевшей рядом сотрудницей планового отдела, муж которой, несмотря на начало
застолья, уже подавал все признаки  опьянения и  еле ворочал глазами. Прошло
около часа, прежде чем Лина, ни разу  не отреагировав на то, что  подливали,
уносили  и  приносили  официанты,  почувствовала   необходимость   в   смене
обстановки и решила  выйти в туалет.  Не повернув  головы в сторону главного
стола, она вышла из  банкетного зала и тут  же в холле столкнулась с Данилой
Ивановичем, чуть не упав в обморок от волнения.
     В новой дубленке, пушистой  лисьей шапке  он показался Лине огромным и,
как  никогда,  красивым. Лицо  его  выражало довольство жизнью.  В  руках он
держал женскую норковую шубу, соболью шапку и, судя по всему, поджидал жену,
вошедшую  в туалет.  Завидев  Лину,  президент,  сияя  дружелюбной  улыбкой,
направился к ней.
     - Галина  Петровна,  с наступающим! Я долго отсутствовал  на фирме, но,
естественно,  в  курсе  всех  дел  и знаю, что  вы  успешно  справляетесь  с
заданиями, связанными  с работой над "американским" контрактом. Я очень рад.
Ну, мы еще поговорим об этом.
     Лина слушала его  и чувствовала, что ее сердце разрывается от  ощущения
потери.
     - Но главное не это, Галина Петровна, главное, что хотел вам сказать, -
оживившись, почти  воскликнул Данила Иванович,  - главное, что я  хотел  вам
сказать,  это  то,   что   познакомился...  Нет,  вы  не   догадаетесь...  Я
познакомился с вашим сыном! А вы с ним общались по телефону последнее время?
Да? И он не сказал вам? Ну, это его дело, еще скажет.
     - С  моим  сыном?! - воскликнула Лина,  охваченная волнением  от  того,
какие  могут быть причины  и последствия этого знакомства. Настораживало то,
что Алеша ничего не сказал ей об этом.
     - Да, да,  именно с вашим  сыном Алешей. Он работает в той клинике, где
мне делали операцию.  Правда, оперировала меня  Оля,  моя жена,-  он  сделал
небольшую паузу, словно воспроизводя в памяти что-то ему одному ведомое,- но
ваш сын наблюдал за мной. Он такой у вас славный. И, говорят, врач  хороший,
набирает авторитет.  Знаете, мы с  ним  даже подружились и как-то случайно в
разговоре обнаружили, что он ваш сын. Замечательный парень.
     - Спасибо, Данила Иванович, на добром слове. Мой Алеша - это чудо.
     В  это время  к  ним подошла, новоиспеченная  жена  Данилы  Ивановича с
выражением  счастья  и  обожания  мужа  на  лице.  Внешне  она  была  полной
противоположностью  Лине. Жгучая брюнетка  с  огромными  черными  глазами  и
большими,  густо накрашенными  губами.  О  таких говорят: "сзади пионерка, а
спереди  пенсионерка".  Действительно ее  маленькая  фигурка  не  отличалась
красивыми  формами  -  совсем  плоская, почти без очертания талии,  но из-за
худобы смотрелась молодо, сексуально. Но даже  при толстом слое "штукатурки"
лицо и шея при малейшем движении выдавали признаки ее подлинного возраста. С
короткой стрижкой и в коротком, до колен, дорогом черном платье-сарафане она
чем-то напоминала Лайзу Минелли в фильме "Кабаре".
     - Спасибо,  милый, -  сказала  она, ласково  заглядывая в  глаза Данилы
Ивановича и не обращая внимания на стоявшую рядом с  ним  женщину. Она взяла
из его рук соболью шапку, ловко набросила ее на голову и тут  же  подставила
спину, чтоб муж помог ей надеть шубу.
     Лине  хотелось,  чтобы  она  сама,  либо  эта  ненавистная  ей  женщина
провалилась сквозь землю,- так неудобно и тяжело ей было здесь находиться.
     - Оленька,  -  оживленно сказал  Данила Иванович,  когда освободился от
шубы жены, - Оленька, позволь тебе представить:  эта очаровательная  женщина
не  только  ценный  сотрудник  нашей  фирмы, но  есть  никто иной, как  мама
замечательного врача вашей клиники Алексея.
     - Да что ты!  -  воскликнула  Оля,  обратив восторженный  взгляд  своих
лучистых глаз  на Лину. - Это правда, что вы мама Алексея?! Ну, надо же, как
тесен мир! Кто бы мог подумать, что здесь я  встречу маму своего фаворита. А
он много говорил о вас, говорил о том, что у вас их четверо! Я предполагала,
что это должна быть немолодая, уставшая женщина. А  вы так юны! Данилушка, -
повернула она лицо к мужу, - у вас в Сибири все женщины такие? Ну да, они же
живут в  холодильнике.  Значит,  и меня  ждет  неплохая перспектива,  -  она
рассмеялась каким-то детским, казалось даже наивным смехом, -  очень рада  с
вами познакомиться,  - сказала  она,  с почтительной улыбкой протягивая руку
Лине.  -   ваш  Алеша  замечательный,  редкой  культуры   человек   и  очень
перспективный врач. Как хорошо, что  моя  жизнь в  Сибири начинается с такой
приятной встречи. Я как-нибудь приеду в Академгородок. Вы покажете мне  его?
Да?  Спасибо.  Действительно,  мир  тесен, -  продолжала  Оля,  демонстрируя
искреннюю  симпатию Лине,  - с  Новым  вас  годом!  Пусть  он  принесет  вам
исполнение всех ваших мечтаний и счастье вашим детям!
     Она подошла к Лине и поцеловала ее в щеку. Невольно взгляд Лины упал на
лицо Данилы Ивановича. По его лицу было  видно, что ничего он не забыл об их
коротком романе, что в линином  поведении с его женой он видит подтверждение
того,  что она  была достойна  его  подлинных чувств  и  его страсти  к ней,
которыми он был охвачен те двое суток.
     Лина в ответ поцеловала  его жену,- Оля, спасибо вам за хорошие слова о
моем сыне. Я рада помочь вам приспособиться к  сибирской жизни, если вам это
понадобится. Желаю вам счастья!
     Х Х Х
     Нонна  с  Асей  вышли  из  лифта  на верхнюю  палубу, где  располагался
огромный бассейн, наполненный морской водой. На специальном подиуме в центре
бассейна  стояли  в  ярких нарядах и сомбреро, музыканты, которые играли  на
гитарах и  пели "Бе Саме Мучо". Публика им хлопала, а кое-кто танцевал прямо
в  бассейне или  на  его  бортиках.  Всюду  слышались  смех, громкие  голоса
отдыхающих и шум воды от бассейна и океана.
     Боб и Майк, пришедшие сюда раньше, уже искупались и сидели в баре, ведя
свои мужские разговоры.
     - А тут-то  веселье,  -  воскликнула  Ася,  -  мамочка! Это  ты здорово
придумала,  - что бы ни было, чем бы  не  кончилось  все это,  но сам  круиз
просто великолепный.
     -  Асенька,  дочка,  ну  что  ты  говоришь, "чем  бы  не кончилось",  -
встрепенулась  Нонна, - я наблюдаю за Майком  и у меня нет сомнений, что  он
тебя действительно любит и рано или поздно предложит стать его женой.
     - Вот  именно,  что может  предложить слишком  поздно, когда  я  уже не
решусь рожать, - сказала Ася, глядя на океан.
     - Так, доченька! Отставим  все серьезные разговоры,  и не  будем раньше
времени портить себе настроение.  Мы  приехали на праздник. Через два дня мы
встретим новый 1999-й год. Погоди минутку.
     Нонна  рукой  поманила  темнокожего  официанта,  разгуливающего   между
шезлонгами с подносом, на котором стояли умопомрачительные по красоте бокалы
с напитками. Он тут же подскочил к ним и выдал по заказу Ноне "bloody Merry"
(кровавую Мери), а Асе "Маргариту"  -  первый что-то вроде острого томатного
сока  с  алкоголем, второй  - что-то вроде  лимонада с  мексиканской  водкой
"Текила". Женщины с этими  бокалами в руках казались  еще более красивыми  и
нарядными.
     -  Асенька! Предлагаю  тост. Я хочу  пожелать  себе  встретить грядущее
столетие бабушкой. Давай выпьем за это!
     Ася,  благодарная  матери  за этот круиз, старалась сделать  все, чтобы
поддержать ее праздничное настроение. Поэтому  она произнесла то,  во что не
верила:
     - Так  и будет,  мамочка.  Так  и будет. За тебя,  которая  будет самой
красивой и молодой бабушкой на свете.
     - Да, да, так и будет, доченька, - сказала Нонна весело.
     - Так, бокалы давно опустели. Очень жарко, пойдем окунемся, давно пора.
     Нонна,  взяв Асю за руку, потянула к лесенке бассейна. Игриво покачивая
бедрами в  такт музыке,  они спустились  в  бассейн  и,  как  русалки, стали
плавать   в  воде.  Пароход  слегка  покачивало,   и  движение  воды  океана
повторялось в  движениях воды в бассейне, что  придавало особое удовольствие
купающимся. Проплавав минут двадцать, они вышли.
     Нонна глянула на часы, и сказала:
     -  А время-то не стоит  на месте.  Пошли.  Сначала нужно отправиться  к
нашим  мужчинам  и  сказать, что мы сбегаем на  ланч сами, потому  что хотим
поесть только чуть-чуть и оставить в желудке место для ужина. Не забыла, что
сегодня  ужин с  капитаном?  Ты видела,  как нарядно  и красиво  одеваются к
обеду,  но  то, что  ты  увидишь сегодня вечером!.. Это  на  улицах, в толпе
кажется, что все американцы ходят только в шортах и шлепках.
     Нонна  каждой своей репликой демонстрировала гордость за то, что, начав
путь  в Америке бедными эмигрантами, они достигли такого уровня благополучия
, который позволяет им приобщиться  к изысканной стороне жизни американского
общества.
     Нонна  и  Ася повязали у талии свои юбки-накидки и направились  к бару,
где  находились  Боб с  Майком. Они были внутри бара у маленького столика  с
плетеными креслами.  Оба сидели, положив босые ноги на столик, держа в руках
высокие бокалы с пивом. Они только одобрительно кивнули женщинам, сообщившим
им, что идут сами, без них на ланч, и продолжили свою беседу.
     Лифт привез Нонну с Асей  прямо к  огромному помещению -  столовой, где
был  сервирован "буфет", - этим словом здесь было принято называть то, что в
России  называют "шведским столом". Столовая состояла из закрытой и открытой
частей.  Но поскольку  Нонна  с Асей были в легких накидках, наброшенных  на
купальники, они решили остаться в закрытой части.
     Заняв  столик у  окна с видом на  океан, они направились к центру зала,
где отдыхающие с большими керамическими тарелками степенно двигались друг за
другом вокруг овальной формы многоярусного сооружения,  напоминающего сказку
о  скатерти-самобранке, которая волшебным образом наполнила  это  сооружение
всевозможными  яствами.  Чуть в стороне  находилось похожее,  но значительно
меньшее и одноярусное устройство,  у которого стояло лишь несколько человек.
Там  были  экзотические  для  американцев  закуски,  в  числе  которых  была
натуральная  черная икра.  Наполнив тарелки,  они  направились было к своему
столу, когда Ася увидела в  открытой части столовой большую очередь, ведущую
к какой-то стойке.
     - Мам, пройдем туда,  там, наверное, что-то совсем экзотическое дают, -
воскликнула  Ася  и,  не  дожидаясь  реакции матери,  потащила ее за руку  к
загадочному  месту, привлекавшему  дымом  и рассеянным  запахом  копчености.
Только они встали в очередь, как Ася воскликнула удивленно:
     -  Мама,  смотри,  что  они  уносят  оттуда!  Они  уносят  обыкновенные
гамбургеры. С ума сойти. Икру они не едят, и при таком изобилии всевозможных
рыбных, мясных и всяких деликатесов стоят в  очереди за гамбургерами. Кто бы
сказал, ни за что бы не поверила!
     - Да, доченька, так и есть, гамбургеры! Они их любят. Понимаешь, они не
знали что такое дефицит. Поэтому у них нет цели "нахватать" того, что сейчас
"дают", как мы  привыкли.  И  если ты посмотришь, что  у  них в тарелках, то
увидишь, что в основном, они набирают то, что любят и что привыкли есть. Они
пройдут мимо  балыков,  дорогих  колбас и возьмут кусок  пиццы, пройдут мимо
дорогих минеральных вод и возьмут пепси.
     -  Да,  потрясающе,  -  сказала Ася,  покачивая  головой,  с выражением
недоумения на лице.
     - Так, дочка, пошли, - сказала Нонна игриво, - нам гамбургеры не нужны.
Счастливые мать с дочкой уселись против  друг  друга за свой столик. На фоне
голубизны океана, который только и  был виден  за окном, их красивые профили
были  отчетливы и представляли  собой прекрасную  романтическую картину  для
рекламы морского круиза.
     -  Как хорошо!  Может,  это нам  награда  за  то, что пережили в жизни:
одиночество,  предательства,  бедность?  Ты-то мама, это  точно заслужила. А
я... . У Аси навернулись на глаза слезы.
     -  Ася, Ася, оставь  это!  Ты настрадалась больше, чем я,  и хватит! Мы
приехали сюда на праздник. И не каждый день мы можем себе такое позволить...
     Без пяти  шесть они, нарядные и благоухающие дорогими духами,  вышли из
своих кают.  На Асе было  асимметричной длины  черное облегающее трикотажное
платье,   которое  завершалось  у  подола  воланом,  с  левой  стороны  едва
достигавшего колена, а  с правой,  ниспадающего  до  щиколотки.  Плечи  были
обнажены,  как  и  спина  до  талии, где  платье поддерживалось пересеченным
накрест  тонким  руликом.  В  руках  у  нее  была  вечерняя  белая  сумочка,
сочетающаяся  с белыми босоножками на высоком каблуке. Ася излучала радость,
покой и благополучие, что делало мать поистине счастливой.
     На Нонне было черное длинное строгое платье с эффектной белой отделкой.
Ее  туалет дополнял  комплект из черных  туфель и  сумки,  купленной в самом
дорогом  магазине. Боб  и  Майк  были  одеты  в  черные  костюмы  Токседо  с
бабочками. Когда они все  четверо, красивые, направились к месту приема, все
смотрели на них и, как принято у американцев, вслух выражали восторг.
     Они направлялись в холл, у порога которого стоял в парадной белой форме
капитан корабля. Им оказался, очевидно,  испаноязычный красавец средних лет.
Каждого   пассажира   он   персонально   приветствовал   пожатием   руки   и
соответствующим набором стандартных слов.
     Завидев  Асю,  он  невольно сменил специально  одетую для парада улыбку
неприкрытым восхищением.  Это не  осталось незамеченным Майком, и  он тут же
протянул капитану свою  руку, чтобы Ася поскорее отошла и уступила ему место
для "получения" своей порции приветствия.
     Затем  они  прошли  в  огромный,  роскошно  убранный  холл, уставленный
маленькими  столиками  с  креслами.  На   каждом  столике   горели  свечи  в
оригинальных   подсвечниках.   Стояли   бокалы   для  шампанского,   которые
наполнялись  снующими  официантами  -  персональное  угощение  капитана.  На
стойках   вдоль   стен   зала    были   разложены   на   красивых   подносах
микроскопического  размера  всевозможные  вкусные   "штучки",  называемых  в
Америке "апетайзерами".
     Весь  этот  "коктейль-ресепшн"  длился  полтора  часа,  после  которого
отдыхающие направились на ужин.
     Обед  закончился  примерно  в  десять  часов.   Ася   предложила   всем
переодеться и выйти на верхнюю палубу, с которой доносилась музыка.
     Нонна была счастлива видеть свою  дочь в таком приподнятом настроении и
тут  же  поддержала  ее.   Ася  надела,  купленную  на  стоянке  в  Мексике,
расширенную книзу в поперечных воланах яркую юбку и соответствующую блузку с
разноцветной вышивкой.  Им в  тон она надела цветные босоножки на  невысоком
каблучке.  Прилагаемым  к юбке поясом  в виде косички из  цветных ниток  она
обвязала  волосы  вокруг головы  и стала  похожа  на цыганку  необыкновенной
красоты. Нонна одела легкий бордового цвета хлопчатобумажный сарафан и в тон
ему сандалии. Мужчины вернулись к дневным шортам с сандалиям на босу ногу.
     На палубе,  на  небольшой эстрадной площадке  у бассейна та  же  группа
музыкантов  исполняла  зажигательные  мелодии,  стимулирующие  отдыхающих  к
танцам.  Когда  зазвучала  традиционная для  массовых  танцевальных  тусовок
мелодия танца "Макарена", Нонна обратила внимание на дочь, в  которой все: и
взгляд,  и  невольные  движения плеч  - выдавало  реакцию  на  зажигательную
музыку.  Матери  очень захотелось увидеть дочь в  этом жизнерадостном танце,
ведь она так еще молода, когда же танцевать, если не сейчас. Но Майк выражал
солидарность  с танцующими лишь веселой улыбкой,  не  проявляя  ни малейшего
желания к ним присоединиться.
     Танец  завершился  под общие  аплодисменты и  наблюдателей и  танцоров.
Танцплощадка опустела, и  Нонна взяла дочь под руку, этим давая  понять, что
лучше пойти в более спокойное место.
     В  это   время   совершенно   неожиданно  палуба  заполнилась  мелодией
"Цыганочки", очевидно заказанной кем-то из  русских пассажиров.  Подобранная
музыкантами на ходу мелодия не  воспроизводилась  ими в  точности, но обрела
новые   оттенки  и  вариации,  что  придавало  ей  какую-то  особую  щемящую
эмоциональность.
     На  "цыганочку" здесь,  на  этом  пароходе  американской  туристической
кампании  никто не торопился откликаться.  Музыкантам же просто  так  играть
стало неинтересно, и они стали закругляться.
     Но тут,  может,  неожиданно для самой себя, на  площадку вышла Ася. Она
сдернула с головы повязку, ее роскошные волосы упали на плечи,  и она начала
двигаться  так чувственно и грациозно, что  и музыканты, и публика оторопели
от ее красоты и соответствия ее  наряда, как  будто  она заранее знала,  что
будет  танец  специально для нее.  Поражали  не  только  ее  движения, но  и
выражение лица, сверкание глаз, бросающих вызов всему тому, что сковывает ее
внутреннюю свободу и возможность полностью раскрыть себя в любви.
     Нонна смотрела на  дочь, осознавая,  что совершенно  не знает  ее.  Она
никогда не задумывалась над тем, что в Асе, хоть и на одну восьмую, но течет
цыганская  кровь  от  бабушки,  нонниной  мамы,  красавицы  Азы,  наполовину
цыганки.
     Ничего о себе  не знает  моя дочь. Сколько в ней страсти, сколько жажды
жизни, яркой, сверкающей.  Она себя обманывает, говоря,  что ей  нужна тихая
жизнь. Она просто устала сейчас,- рассуждала Нонна,  любуясь дочерью и вновь
тревожась за ее будущее.
     Ася между тем  набирала темп, и вот  она села  на пол, заиграв плечами,
потом  встала,  подхватив  юбку,  играя  ею, все быстрее отбивая  каблучками
зажигательный ритм. Публика  смотрела как,  завороженная и, похоже, никто не
решался составить танцовщице компанию. Но  вдруг к ней присоединился молодой
мужчина, который  стал  исполнять  мужскую  партию  этой же  самой "русской"
цыганочки.  Музыканты  вдохновились  и  стали играть  еще темпераментнее,  а
восторженная публика в такт музыке начала хлопать.
     Внешний облик незваного партнера никак  не  гармонировал с танцовщицей.
Это  был  высокий,  подстриженный "под  ежик" блондин,  с большими  голубыми
глазами, с  мощной напряженной шеей,  накачанными  мускулами. Он был одет  в
белый костюм Токседо, что  выдавало в нем человека,  впервые  оказавшегося в
таком  "заграничном" круизе,  где  принято  к  каждому  мероприятию надевать
подобающую  одежду.  Его  костюм  никак  не  соответствовал  этой   палубной
"фиесте".  Казалось,  что  его  преисполненному  спортивной   энергией  телу
чрезвычайно тесно в этом "формал"- костюме, тем более в зажигательном танце,
который он исполнял мастерски.
     Ася  продолжала  танец,  не  обращая внимания  на  незнакомца,  который
постоянно  пытался  поймать  ее   взгляд.  Музыка  закончилась   под  бурные
аплодисменты и возгласы  "бьютифул Кармен, вондерфул,  горджеоус Кармен",  и
Ася, словно выйдя из забытья, остановилась в смущении.
     В  поведении  парня  все  выдавало желание  заговорить  с  Асей.  Но ее
отрешенный вид остановил его, и он скрылся в толпе, окружавшей танцплощадку.
Нонна видела, что дочь после  своего откровения в  этом танце, смущена и  не
знает что делать. Она стремительно подошла  к  ней, прижала, как  малютку, к
груди со словами:
     - Ну, до чего же ты прекрасно  танцевала, доченька. Я и не подозревала,
что ты так танцуешь. И какая ж ты у меня красавица, - она взяла ее за руку и
подвела к мужчинам. Боб и Майк ей дружелюбно хлопали, но было видно, что Ася
уже жалеет  об этом танце, как бывает с нами, когда мы осознаем, что сказали
что-то лишнее  или  неуместное. Она посмотрела на Майка, пытаясь угадать его
реакцию. Он похлопал ее по спине со словами:
     - Это было  прекрасно. Не знал, что ты  так  прекрасно танцуешь русские
танцы. А...  этот  русский  -  сильный  парень. Наверное, о  таких  в России
говорят "крутой",- сказал Майк, громко рассмеявшись, чтобы скрыть ревность.
     -  А  почему ты решил, что он русский? -  спросила Ася, уловив ревнивый
тон Майка.
     - Это  я сказала Майку,  что  он русский. Я его  видела несколько раз с
какими-то  людьми,  старше его:  двое  мужчин и  две  женщины, они  говорили
по-русски.  Да, а вы, надеюсь, не забыли,  что еще главное впереди, - словно
что-то вспомнив, воскликнула Нонна,  чтобы сменить  тему, так  как понимала,
что Асин танец изменил настроение Майка.
     -  Нет,  нет,  я  давно  очень  хотела  побывать  на  этом мероприятии.
Обязательно  пойдем,  -  сказала  Ася, тоже  обрадовавшись  тому,  что  тема
разговора сменилась.
     - Ты  не передумала, не устала? - спросил  Майк  Асю, таким тоном,  как
родители  обращаются  к  детям,  когда хотят  их отговорить от  ненужной  им
покупки в магазине игрушек.
     - Майк, если ты устал и хочешь спать, то конечно я не пойду.
     -  А знаете что, -  вдруг сказала воодушевленно Нонна, испугавшись, что
Ася пропустит мероприятие, которое так хотела увидеть, - вы идите оба спать,
а мы с  Асей сходим туда вдвоем. Ведь ты, Майк, подобное видел, наверное, не
раз. Бывал же в круизах. Боб и я тоже. Одна Асенька нет. И вообще - что вам,
мужикам,  до сладостей. Идите,  идите. Мы сами  справимся,  - Нонна  ласково
улыбнулась мужу, похлопывая его по спине.
     Нельзя сказать, что такой поворот событий вызвал  восторг у  Майка,  но
Боб так радостно  поддержал предложение  жены, что Майку уже было неловко не
последовать ему, тем более  что по  существу это мероприятие как таковое его
нисколько не привлекало.
     Мужчины ушли, а  Нонна с Асей  направились к тому месту, где в полночь,
то есть  через полчаса, должно  открыться "десертная фиеста". Это было в том
самом помещении, куда они ходили на завтрак. Дверь еще была заперта, и Нонна
с Асей встали в очередь сладкоежек,  которая уже вышла за пределы  коридора,
примыкающего к  столовой,  и  спускалась  вдоль  лестницы,  ведущей к нижним
палубам.
     Дверь открыли ровно в двенадцать,  и Ася замерла от того, что предстало
ее глазам:  сказочные  огромные скульптуры изо  льда и шоколада всех цветов,
многоярусные,  необъятных  размеров  вазы  с  тортами,  пирожными, печеньем,
шоколадными  изделиями,   муссами,  кремами,  всевозможных  видов  и  цветов
мороженного, фруктами целиком и кусочками. И все это перемежалось роскошными
композициями всевозможных  цветов,  которые вместе  с  пирожными  и  тортами
представляли огромные красочные клумбы. Тут же стояли  всевозможные сосуды с
холодными и горячими напитками. Все посетители этого гурманского мероприятия
с  вожделением   задвигались   по  кругу  вдоль   стоек,   наполняя  большие
керамические  тарелки,  нисколько  не  сомневаясь  в невозможности  все  это
уместить в своем желудке.
     Точно  так  же  и Нонна  с Асей, смеясь над своей "жадностью", вместе с
тем, накладывали в тарелки все, что  выглядело наиболее привлекательно.  Уже
трудно было найти  свободный столик  на двоих, поэтому они  расположились  у
одного из столиков на четверых и тут же стали разглядывать свою "добычу".
     - Да,  для похудания  мы сегодня  постарались, -  сказала Ася с веселой
иронией,  - я поняла,  что здесь, в круизе  питание входит в такой же разряд
развлечений, как все другие шоу.
     - Именно так, Асенька, -  Нонна, вдруг себя прервала, открыла сумочку и
воскликнула,- так точно, я так и подумала - я забыла в каюте свой ключ и мне
придется будить Боба поздно. Вот дура рассеянная. Знаешь что, ты посиди, а я
сбегаю  за  ключом,  и  буду  потом  чувствовать   себя  спокойно.  Так  что
наслаждайся сладостями, я быстро.
     - Мама, давай-ка лучше я сбегаю, - предложила Ася участливо.
     -  Да  нет,  спасибо.  Мне  все  равно  еще  в  туалет  нужно,  - Нонна
рассмеялась и, поцеловав дочку в затылок, быстро направилась к выходу.
     Только Нонна  отошла, к их  столу подошел и  сел на свободное место тот
самый блондин, который еще недавно танцевал с Асей. В руках его была тарелка
с кусочком торта. Сейчас он уже был одет по-спортивному и выглядел еще более
привлекательно.
     Ася  была  крайне  недовольна  таким  соседством,  но  ничего  не могла
сделать,  чтобы  избавиться  от  него, потому  что  здесь  все  садились  на
свободные места, а их уже к этому времени почти не было.
     Ася  уткнулась глазами в  тарелку  и  лениво  вилкой  ковыряла  сладкие
"сокровища".
     - Ну,  раз уж  нас  круизная судьба  свела  за одним  столом,  согласно
этикету  мы  должны хоть о чем-то, но  все  же говорить.,- начал незнакомец,
совершенно не реагируя на ее равнодушие,- А то нет ничего тягостней молчания
за  столом. Ведь стол - это не только место  для потребления  пищи, но еще и
место для  общения.  Так вот, чтобы  начать, хочу  спросить  - кто же посмел
оставить в такой час такую красивую женщину одну?
     - О, Боже! Вы, наверное, юрист. Это  про юристов в Одессе говорили, что
у  них несколько дней после смерти еще язык болтается по инерции, потому что
у них рот не закрывается никогда, - сказала Ася кокетливо.
     -  Я не юрист, но  гуманитарий. И то, что вы  сказали, можно отнести ко
всем гуманитариям,- он дружелюбно  улыбнулся, давая понять,  что и не  думал
обижаться. Это подкупило Асю, и она уже серьезно ответила:
     - Я не одна, а с мамой.
     - А вот я действительно один. То есть, не один, а с братом, с его женой
и  его друзьями, так что  - пятый  лишний. Старший брат с  женой  уговорили.
Конечно,  все здесь любопытно, но мне  лично  как-то  невесело.  Целый  день
истребляй пищу, каждый вечер эти шоу с красотками  в перьях. Как-то, знаете,
это не по мне.
     - А вы  откуда  ж сами, что вам все  так  здесь не нравится? - прервала
Ася, чтобы сменить тему.
     - Я из России, а вы?
     - Я из США.
     - А, ясно, эмигрантка.
     - А это плохо?
     - Ну, почему же, каждый имеет право жить, где ему нравится.
     - А вы прямо из России?
     - Именно так.
     - Ну, это здорово, что  россияне, да  еще такие молодые, как вы,  могут
себе позволить такой дорогой круиз.
     - А что тут удивляться. Видать, вы давно уехали. Сейчас Россия - другая
страна. И в ней немало людей, которые могут себе это позволить.
     - Так вы что,  тот самый "новый русский"?! А  почему пиджак белый, а не
красный? - Ася рассмеялась.
     - Нет, я не новый русский, я новейший русский.
     - Да-а? И такое бывает? А в чем отличие?
     А в  том, что новые русские богатели оттого, что хватали, а  новейшие -
потому что  заработали. Да,  именно  так.  Я все зарабатываю честным трудом,
горбом своим.
     Ася  шутливо  приподнялась, якобы  для  того,  чтоб  через  его  голову
разглядеть горб на спине.
     - Ну, горба, допустим, не видно.
     -  Это  неважно.  Важно  то,  что  в  свои  тридцать  пять  я абсолютно
независимый человек  и могу  себе позволить  все, что хочу. Ну,  в  пределах
разумного, естественно.
     А что, например?
     - А  то. Вот вы - цыганка, по  крайней мере, в  этом одеянье, вернее, в
этом  образе, который вы сегодня публично, так сказать, представили. Ну  что
за  цыганка без украшений? Вот пойдемте в  здешний ювелирный, я вам  накуплю
всего. Он работает круглосуточно и открыт. Пойдемте.
     - Да? А что! Заслабо?
     - Да заслабо! - он встал -ОН ВСТАЛ И ПРОТЯНУЛ РУКУ призывая последовать
за ним.
     -  Ну,  неужели  всерьез?  -  Ася расхохоталась,-  во-первых,  спасибо,
конечно!  Во-вторых, у меня есть все, что нужно для этого круиза. Но давайте
о серьезном.  Вы мне ответьте, если не  секрет: чем  вы занимаетесь, на  чем
заработали свои капиталы?
     -  Я,  например, имею сеть промтоварных  магазинчиков. Дело  поставлено
хорошо. Правда, вкалывать  приходится, еще как., но так это ж для себя. Есть
стимул. Приедете в гости, я вас на БМВ, или на Мерседесе покатаю.
     - Да?- засмеялась Ася, - может быть, подумаю.
     - А вы не думайте. Выходите за меня  замуж, и поедем вместе. Там сейчас
интересно жить.
     Ася чуть не подавилась пирожным.  То, что произнес незнакомец, было так
дерзко, что нужно было его либо грубо прогнать, либо все превратить в шутку.
Она выбрала  второй  вариант,  так  как  этот  парень  у нее пробудил  чисто
спортивный интерес.
     -  А почему вы такое говорите? Разве  вы не  видите,  что я не одна?  -
сказала  она игриво, чтобы  он понял, что она  и не подумала отнестись к его
словам серьезно.
     - Но вы же не с мужем?
     - Почему вы так решили?
     -Не  решил, а знаю! Этот холеный мужчина  вам не  муж. И мужем вашим не
будет!
     - Это любопытно, а почему?
     - А потому.  Знаете,-  парень начал говорить медленно,  словно стараясь
подбирать наиболее точные слова, - ну, во-первых, давайте познакомимся. Меня
зовут Андрей, а вас - Ася!
     - А как вы узнали мое имя? - удивилась Ася.
     - Я случайно услышал.
     - Значит, Андрей! Ну, слушаю, ясновидящий вы наш.
     - Нет, я  не  ясновидящий. -  Андрей  рассмеялся. Я -  ясно понимающий,
потому как  это  моя профессия - понимать души людей.  Дело  в том,  что  по
профессии я  психолог,  вернее психоаналитик,  причем,  имейте  в  виду, - с
университетским   образованием.  И,   кстати,  сейчас  моя  профессия  очень
востребована в России.
     - Да? И кем в первую очередь: новыми русскими, новейшими или старыми?
     Вообще-то,  Ася,  об  это  нельзя  говорить  в шутливой  манере.  Но  я
пониманию, что сама обстановка не располагает к серьезным разговорам. Прежде
чем  ответить на ваш вопрос, я просто расскажу,  чем я занимаюсь, чтоб у вас
было  доверие к моим словам.  Почему  в  России  востребована моя  профессия
сейчас.  Ну,  если коротко, то не нужно быть  специалистом-аналитиком, чтобы
понять - переходный период, который переживает страна со времен перестройки,
изменения в социально-экономическом положении людей, не могут не  отразиться
на  их  психологическом состоянии, Я имею  в виду  и психологию. населения в
целом, отдельных социальных групп, так и на индивидуальном уровне. Например,
на начальном этапе перестройки,  когда еще ничего не изменилось в содержании
образа  жизни  людей, но  изменялось позитивно настроение  людей в  связи  с
надеждами, которая  внушала  перестройка,  уровень  самоубийств  резко упал.
Начиная  с 1988  года, когда начались разочарования,  первые пробы  частного
бизнеса,  который,  понятно, не всегда  кружит  голову от успеха, показатель
уровня  самоубийств  вновь  начал расти,  и  в  1994  количество самоубийств
возросло  чуть   ли  не  вдвое.  А  главной  причиной  самоубийств  являются
депрессии.   И   еще  интересно:   было  принято   считать,  что  депрессии,
самоубийства - это "привилегия" богатых слоев общества. Однако международная
статистика  это  опровергает. Среди самоубийц  удовлетворенных  материальным
положением  - 44%, а неудовлетворенных  -  56%. Уровень жизни  и  количество
самоубийств не связаны между собой. Не буду утомлять Вас статистикой, но она
есть и очень показательная.
     - И вы  все это держите  в голове, всю  эту статистику?- спросила Ася с
искренним удивлением.
     -  Ну, во-первых, я не  всю статистику держу в голове.  Просто  я много
читаю литературы,  изучаю данные исследований, чтобы на  их  основе  строить
свою стратегию помощи людям.
     - И чем  же вы, как психолог, помогаете  им?- спросила Ася,  сдерживая,
прорывающуюся иронию.
     У  меня небольшая  школа, - отвечал Андрей, деля вид, что  воспринимает
асин ?вопрос  так, как  что-то, интересующее  ее  всерьез,  -  у меня  школа
психологической   помощи.   Я   работаю  с  постоянной  группой   в  течение
определенного  времени  до  тех  пор,  пока  не  увижу,  что  они  полностью
выздоровели, готовы с достоинством преодолевать трудности, веря, что никакие
невзгоды  не  стоят  того, чтобы за  них платить жизнью. Я их всех заставляю
знать  наизусть и каждый  день, как молитву,  повторять слова  американского
философа Джорджа Сантаяна: "Жизнь стоит прожить, и это утверждение  является
одним из самых необходимых, поскольку если бы  мы  так не  считали,  то этот
вывод был бы невозможен, исходя из жизни как таковой",  - он посмотрел Асе в
глаза и, увидев уже ее явное невнимание  к  разговору,  перешел  к главному,
ради чего  она удостаивала  его вниманием, - скажу то, что  обещал - о вашем
спутнике.  Сразу  видно,  что  вы ему  не жена, потому что  на  жену, даже в
которую влюблен, так не смотрят.
     - А как он на меня смотрит? - загорелась любопытством Ася.
     - Понимаете, муж на жену смотрит, как на свою собственность, даже  если
его чувство не притупилось привычкой. А на "подругу", так скажем, даже, если
долго с ней  совместно проживает, он не может смотреть как на собственность,
потому   что   она  ничем   формально   не  "пристегнута",   значит,   может
"отстегнуться",  выскочить  из  кармана.  В  любое   время.  А  это  требует
самоконтроля,  который  всегда  заметен.   Вы  вашему   бойфренду  бесспорно
нравитесь. Вы не можете  не нравиться! Он влюблен в вас. Но он не женится на
вас, потому  что вы будете для него  источником беспокойства. Вы моложе его,
вы красавица. Очевидно,  он уже был женат, и жил рутинной семейной жизнью. С
одной стороны, она ему надоела, а с другой - он именно к такой жизни привык.
Он,  интересный  мужчина,  видимо,  состоятельный,  и  может себе  позволить
зажить,  заново,  интересно,  но за это он не будет  платить своим  душевным
комфортом и  спокойствием. С вами  у него такого покоя  и свободы  не будет.
Даже если вы не будете ему подавать повода для ревности, даже если он на сто
процентов будет уверен в вашей любви к  нему и вашей порядочности, Вы будете
доставлять  ему дискомфорт тем,  что  на вас обращают  внимание.  Знаете,  я
сейчас  не говорю о ревнивых, неуверенных в себе мужчинах  и их женщинах.  Я
говорю о  тех, кто  уверен в себе  и  своей спутнице.  Так вот, среди них  я
выделяю две основные категории. К  первой отношу  мужчин, которые  гордятся,
когда на их жену, подругу обращают  внимание другие - мол, завидуйте! За это
они еще  более становятся внимательными к своим спутницам, относятся к ним с
уважением.  Ко второй категории  отношу тех, которые каждый  взгляд на  свою
жену воспринимают, как  оскорбление себя, мол,  "как это  так, с ней рядом Я
(!),  а  кто-то  смеет на нее смотреть"! Ваш  друг  - из второй категории. Я
видел  его взгляд, когда я  танцевал с  вами, я  видел  реакцию на его лице,
когда вам посылал восторженные взгляды капитан. Вашему другу это было, мягко
говоря, неприятно, и он с трудом сдерживал внутреннее раздражение.
     Ася  слушала,  все  более  убеждаясь, что  этот  прозорливый незнакомец
говорит то,  что она и сама чувствует. От этого у нее невольно стало  падать
настроение, что  породило  внутреннее раздражение  в  адрес  Андрея.  И  это
состояние вылилось в соответствующий тон.
     -  Послушайте, Андрей,  - сказала она, сменив дружелюбную веселость  на
ироничность,- может,  вам  принести карты  и  вы гадалкой поработаете, прямо
здесь. Я дам объявление по радио - и сразу очередь выстроится, уверяю вас! -
Ася рассмеялась.
     Андрей  понял,  что  под внешней  бравадой  Ася скрывает  свое волнение
,вызванное его словами, и,  чтобы увести разговор, весело  сказал, словно не
слыша ее слов.
     -  А знаете,  Ася,  о чем я еще  мечтаю. Я  мечтаю написать пьесу. Одну
единственную,  как  Грибоедов.  И,  может,  ею   и  прославлюсь,  -  он  так
расхохотался, что даже опрокинулся на спинку стула, - да, да. И знаете,  как
эта  пьеса будет называться? Она будет называться "Горе от  красоты". У меня
была одна пациентка.  Женщина  необыкновенной  красоты. И  у нее все горести
были от ее красоты.  Знаете,  бывают  семьи,  где  все некрасивые внешне - и
родители и дети. Так бывает. Я говорю о такой именно семье. И вот, парень из
такой семьи  влюбился и долго  добивался очень красивой девушки. Много-много
лет. Он был хорошим,  образованным, веселым, и она решила, что именно с  ним
она  будет чувствовать себя безопасно  в жизни. Знаете, как  в  песне,  - он
рассмеялся, - "Зачем вы, девочки, красивых любите?" Она переехала жить в его
дом. И тут  начались все ее несчастья. И он, и его семья сразу  же поставили
бедную красавицу в положение всегда в чем-то виновной, в чем-то грешной. Они
все время ее упрекали  за то плохое, чего  они от нее непременно ожидали. За
то, что она уже совершила, по  их подозрениям, считая, что ей все  дозволено
из-за ее красоты. Жизнь молодой  женщины  превратилась  в ад.  Она постоянно
должна была  оправдываться не только в том, что не совершила, но даже в том,
чего ей в голову не могло прийти. Ее довели до того, что она решила наложить
на  себя руки. Так она и попала ко мне, - Андрей, поймав взгляд Аси, спросил
игриво - вы приедете на премьеру моей пьесы?
     Ася  только улыбнулась, дав понять, что устала от его рассказов. К тому
же пришла в голову мысль, что раз мама задерживается, то, вероятно, пытается
вытащить все же Майка с  Бобом.  Сказать Андрею,  чтобы он пересел за другой
столик, неудобно. Но еще хуже, если Майк застанет ее за столом с мужчиной, к
которому  явно  приревновал.  Ася   резко  встала,  чтобы   не  дать  Андрею
опомниться, сказав:
     -  Извините, Андрей,  похоже, меня чуть укачало. Ведь сегодня  все-таки
море  довольно  бурное,  да  еще  эти   сладости.  Я  как-то  неважно   себя
почувствовала. Я выйду на палубу.
     - Может, мне  с  вами?!  - испуганно и даже  раболепно спросил  Андрей,
также вскочив со своего стула.
     - Нет, нет, ни в коем случае, пожалуйста. Я вас очень прошу.
     На палубе никого не было.  Ветер трепал волосы и юбку.  Нервная морская
пучина  внушала  страх.  Хотелось  вернуться  назад,  но  нельзя  было  себе
позволить  снова  сесть  за тот же стол, где Андрей наверняка ее ждет. Вдруг
она почувствовала чье-то легкое прикосновение к ее плечу. "Майк" - мелькнула
догадка,  внушившая радость. Но, повернувшись, она увидела Андрея.  Весь его
подобострастный, смущенный, как у школьника, вид  вызвал у нее раздражение и
даже   злость.  Она   не  нашла  слов   и  взглядом  выразила  недоумение  и
недовольство.
     Андрей,  у  которого  от   влюбленности  либо  атрофировалась  интуиция
психолога, либо верх взяла одержимость завоевать Асю, ухватил ее за плечи:
     -  Ася,  Ася, я за  вами слежу с первых часов, как  нас объединил  этот
пароход. Это  и есть любовь с первого взгляда, - я все для вас сделаю, я все
могу, Ася!
     Ася вся дрожала от неприязни к Андрею  и  страха  что  вот-вот появится
мама, еже хуже - Майк. Злость и даже  ненависть к Андрею возбудили ее нервы.
И,  вырываясь из  его  объятий, она лихорадочно  соображала,  что  бы  такое
сказать очень коротко и быстро, чтобы как можно скорее избавиться от него.
     - Мальчик, - выплеснула она, глядя на  него в упор, искрящимися злостью
глазами, - мальчик, ты что ли в Америку захотел?!
     Андрей резко отстранился и пронзительным взглядом  отчаянного, похожего
на испуг удивления,  глянул  на  Асю и, как  от чего-то  страшного,  гадкого
помчался вдоль палубы к лестнице, ведущей на нижний этаж.
     Х Х Х
     ИНГА  встала  с  постели раньше,  чем  обычно.  Саша,  как предупреждал
накануне, поехал на  несколько  часов  в  университет для каких-то дел.  Она
вышла в сад, чтобы освежиться перед подготовкой новогоднего праздника.
     Она прислонилась к стенке фасада дома, подняла к небу голову и  закрыла
глаза. В этом теплом штате снега почти никогда  не бывало. Но она так хотела
себя погрузить в предновогоднее настроение, что ностальгические воспоминания
о Новом годе  в России, в  Сибири словно перенесли ее  туда, и она физически
начала  ощущать  запах снега  и ей даже  показалось,  что  она почувствовала
свежесть  на  лице  от растаявших снежинок. Память унесла к бедному  раннему
детству,  полуподвальной  убогой  квартире,  в  которой  родители умудрялись
устраивать  праздник  елки.  Накануне  мама целый день,  так,  чтоб дети  не
видели, строчила  на старом "Зингере" из  бумаги  кульки и  пекла коржики  с
маком . Бабушка, которая жила в этом же дворе с  семьей маминой сестры, тоже
что-то делала целый день, всячески скрывая это от внуков.
     Утром  31-го,  когда они с  сестрой просыпались,  их глазу  открывалась
огромная,  еле  помещающаяся  в  их  единственной   десятиметровой  комнате,
нарядная  елка, которую, якобы, принес  Дед  Мороз  -  из заснеженных  далей
сквозь  бесснежную одесскую слякоть в их дом. А  вечером, за несколько минут
до  полуночи, когда  уже  вся семья  сидела за  столом, папа  вдруг  начинал
жаловаться  на  зубную боль  и  уходил, якобы, к  зубному врачу.  Только  он
уходил, раздавался стук  в  дверь и появлялся  в красном халате, отороченным
ватой-снегом, в красном колпаке, с бородой и усами,  в валенках, с мешком на
плечах Дед-Мороз.  Хоть  его голос  и был похож на папин, хоть  валенки были
похожи на те, что лежали  в сарае у бабушки, хоть кульки-подарки и коржики в
них были похожи  на  те, что мама готовила  накануне, но все равно  это  был
настоящий Дед Мороз - веселый, добрый, с подарками.
     Это первый Новогодний праздник в Америке, который она будет праздновать
у себя дома, так как обычно они в эти  зимние праздники куда-то уезжали. Но,
несмотря на это, они всегда устанавливали  нарядную елку, чтобы она радовала
после возвращения из новогодних путешествий.
     Но в этом году елка уже должна была играть  свою подлинную роль -  роль
главного затейника предстоящего праздника с гостями.
     В  Америке  Новый год  не  наделяется  тем таинством  волшебства, как в
России. Здесь основной "елочный" праздник - это Рождество. И елка называется
не новогодней,  не "New year's tree", а рождественской  - "Christmas  tree".
Именно  поэтому елку ставят в тех  домах,  где  придерживаются  христианских
традиций.   Однако,  многие  соотечественники,  независимо   от  религиозной
принадлежности, не  могут и  не  хотят  отказываться  от  самого  любимого в
прошлой  жизни праздника и все  же елку устанавливают  иногда .  сразу после
праздника  Рождества,  который   празднуют  за  неделю   до   Нового   года.
Рассматривая  свою елку, Инга  вспомнила недавно  прочитанный в американском
русскоязычном  издании  очень  смешной  сюжет в  рассказе Александра  Гениса
"Атеисты",  где описывается как  двое братьев-евреев, эмигрантов из  бывшего
СССР решили отмечать Новый год с новогодней елкой.  Они жили в Бруклине, где
даже  соседи-евреи  елку считали  "неуместностью  христианской флоры" в этом
районе.  Тогда  братья  решили,  дождавшись сумерек, отправиться за  елкой в
другой район и, приобретя ее, завернули ее в пальто одного из братьев, из-за
чего  со  стороны издали  напоминали  убийц,  а  вблизи - сумасшедших. Назло
соседям один из  братьев по субботам жарил картошку на свином сале, злорадно
открывая окно, выходящее на ближайшую синагогу.
     Сейчас, вспоминая  этот рассказ, Инга  начала громко  смеяться, так же,
как и при первом чтении и даже постеснялась саму себя. Кто бы глянул в окно,
решил, что здесь живет сумасшедшая,  -  подумала  она и  весело принялась за
работу.
     Так получилось, что из приглашенных профессоров кафедры - американцев -
не все обещали прийти, потому что ко многим приехали родственники. Некоторые
уезжали сами,  что распространено  в Америке, на самую удобную  для  отпуска
неделю между Рожеством и  Новым годом. Поэтому по совету жены Саша пригласил
русскоязычных   сотрудников  других   кафедр  университета,  с  которыми  им
периодически    приходилось   где-то    пересекаться    на   университетских
мероприятиях. Таким образом, набиралось человек шестнадцать - восемь пар, из
которых  половина русскоговорящих.  Инга  решила устроить  именно  "русский"
Новый  год,  чтоб  показать американцам праздник в  подлиннике,  да и  самим
русскоязычным вспомнить добрые новогодние традиции.
     Она  накануне  целый  день  трудилась,  готовя  традиционные  "русские"
закуски и, конечно, соответствующие развлечения. Прежде всего, фильм "Ирония
судьбы  или с  легким паром". Инга  решила,  что все в этом фильме настолько
наглядно, что даже, если бы  он был немым, в  нем  все можно было бы понять.
Поэтому,  по ее  представлениям,  американцам  этот  фильм  будет  не  менее
интересен. Кроме того, она  подготовила кассету с шоу клоуна Полунина,  чтоб
заполнить развлечениями всю новогоднюю ночь.
     К  одиннадцати часам  вечера они с  мужем  уже  поглядывали  на часы  в
ожидании прихода гостей. На Инге был специально купленный к  этому празднику
серебристо-серый  костюм,  состоящий  из  длинной  прямой юбки  и  свободной
кофточки-разлетайки,  который  ей был к лицу и придавал  фигуре  стройность,
скрадывая  излишества веса. Она  вновь перекрасила волосы в свой натуральный
черный цвет. Первозданный цвет волос придал ее лицу прежнюю белизну, выделяя
красоту  ее  сине-зеленых  глаз.  Она  чувствовала  себя  красивой,  легкой,
помолодевшей, и в приподнятом настроении расхаживала по гостиным, столовой -
всем комнатам, где запланированы новогодние мероприятия  на  протяжении всей
ночи.
     К назначенному времени явились одновременно три русскоязычные пары. Они
излучали истинно российский,  новогодний  эмоциональный  подъем  и  казалось
даже, что у них щеки были разрумянены новогодним морозом. Красочно обернутые
свертки  они  сложили  под  елкой,  рассматривая  ее,   расхваливая  красоту
украшений и вкус хозяйки.
     - У нас сегодня типично "русский" Новый год!- сказал весело Саша, - это
Инга постаралась и обещала нам много всяких сюрпризов.
     - Неужели и салат "оливье", и фильм "С легким паром"?- спросил, потирая
руки, профессор Василевский.
     - Именно так,  - засмеялась Инга, немного обескураженная прозорливостью
гостя,  в одночасье лишившего таинства приготовленных ею  сюрпризов. Но,  не
подав вида, она весело продолжила:
     - Сегодня никаких апперитивов.) Вот придут остальные гости - и сразу за
стол, будем провожать старый год.
     В это время раздался звонок, и Инга, сияя радостью, подошла к двери, за
которой   были  слышны  веселые   голоса.  Она   открыла   дверь,  произнеся
восторженно:  "Welcome!"  -   и,  когда  среди  гостей  увидела  Болтунских,
приложила немало усилий, чтобы сохранить восторженную улыбку.
     Хозяева  проводили  гостей в столовую. Гости рассматривали, нахваливали
убранство  стола,  закусок,  шутили  кто  на  русском,  кто  на  английском,
хохотали, настроенные на беззаботное веселье.
     Саша,  стоя стал  разливать всем напитки, поясняя  американцам,  что по
российской традиции, нужно проводить старый год и выпить за все хорошее, что
в нем было. Гости вставали и наперебой делились воспоминаниями о серьезных и
смешных сюжетах уходящего года и произносили тосты.
     Саша после очередного тоста  встал, по-российски  постукивая по бутылке
ножом, сказал по-русски и сам перевел свои слова на английский:
     - Друзья, пожалуйста, прошу не  напиваться! - эти слова вызвали громкий
хохот у американцев, поскольку применение  к ним слова "напиваться" уже само
по себе есть  парадокс и звучит смешно,-  моя жена Инга приготовила обширную
развлекательную  программу на всю  ночь. Так  что берегите силы. А поскольку
вечер  только начался, я предлагаю все  же выпить по-русски водочку. И я вас
научу,  как  это  надо  делать.  Он  разлил  "Столичную"  всем  в  небольшие
хрустальные  рюмки,  каждому  в  тарелочку  положил  кусок соленого огурца и
черного  хлеба. Затем,  опрокинув в  рот  рюмку  и,  перевернув вверх  дном,
продемонстрировав, что  полностью  опустошил  ее,  занюхал  черным хлебом  и
закусил  огурцом. Американцы весело подхватили  инициативу  хозяина и начали
хвастаться друг перед другом тем, насколько точно  у них все получилось. Это
усилило накал  веселья до такой  степени,  что уже витала  угроза пропустить
наступление Нового года.
     Чтобы   избежать   этого,   Инга   заранее   на   буфете   в   столовой
предусмотрительно установила  переносной телевизор, который был включен  без
звука и демонстрировал картинки празднования Нового года на  планете. Сейчас
она непрерывно поглядывала на экран, чтобы не пропустить момент демонстрации
наступления Нового года.
     Шампанское уже  было разлито,  и за несколько секунд до  двенадцати она
включила максимальную громкость телевизора, который показывал сюжет с улицы,
где ликующая  толпа открывала шампанское под грохот  фейерверков.  Все гости
дружно встали, чокнулись бокалами, целуя и поздравляя друг друга.
     Время перевалило за час  ночи,  гости доедали горячее,  и Инга  сказала
по-русски и затем перевела свои слова на английский:
     -  Я  подготовила  обширную  развлекательную  программу,  в  том  числе
традиционный русский новогодний фильм. Фильм очень веселый, - обратилась она
к американцам,- вам,  уверена,  он  понравится.  Его легко понять, но мы все
вместе  будем  помогать  переводить  на  английский.   Еще  есть  кассета  с
замечательным шоу, которое смотрят с  восторгом во всем мире. Оно понятно на
всех языках,- Инга себя прервала и рассмеялась,- так  для чего я все это так
долго  говорю?  А для  того,  чтобы предупредить,  нам предстоит  еще  долго
сидеть.  Потому  я  подготовила  танцевальные  мелодии,  и  давайте  сначала
потанцуем.  Во-первых,  чтоб  сжечь  калории,  (все дружелюбно  и  солидарно
рассмеялись и захлопали  в знак одобрения). Во-вторых... ну что во-вторых, и
так ясно, танцы - это веселье. О'кей?
     -О'кей,  О'кей,  гуд   айдеа!  Замечательно,   здорово!  -  воскликнули
американцы и русские, выходя из-за стола и направляясь в гостиную к елке.
     Главная  елка стояла  в  углу.  И Инга  принесла  маленькую,  не  менее
нарядную, но искусственную маленькую, поставила ее на принесенный из спальни
белый  кожаный  пуфик, установив  все посредине  комнаты, и  предложила всем
вместе,  взявшись за руки хороводом, спеть  "В  лесу  родилась елочка".  Она
пересказала сюжет песенки, американцы, подхватывая  на  ходу  непонятные  им
звуки,  вторили  русским,  и радостный  веселый  хоровод  получился  неплохо
слаженным.  После  этого спели их  традиционные песни, типа "Джингл  Бел"  и
другие.
     Инга включила музыкальный центр, и зазвучали танцевальные мелодии.
     -Ты, молодец!  Замечательно все придумала,- сказал Саша, пригласив жену
на  танец,- смотри,  а американцы-то  как кайфуют. Видно, что они  просто  в
восторге от праздника.
     -Да, - сказала Инга, не скрывая удовлетворения своей  затеей, - знаешь,
правы те, кто утверждает,  что  люди все одинаковы.  Вот смотри,  ну  чем мы
отличаемся от них сегодня? А ничем. Нам и им хорошо от одного и того же.
     - Ну, ты  со своим философствованием никак  не  расстанешься,  - сказал
шутливо Саша, - хотя, я с тобой согласен. А праздник идет лучше, чем ожидал.
Ну  вот,  видишь,  и  Болтунский не помеха Я же видел, как ты  расстроилась,
увидев его.(МОЖЕТ ЛУЧШЕ ТАК:НЕЛЬЗЯ ЖЕ БЫЛО НЕ ЗАМЕТИТЬ, ЧТО ТЫ РАССТРОИЛАСЬ,
КОГДА ТЫ УВИДЕЛА В ДВЕРЯХ)
     - А что с ним, уж очень он необычен сегодня?- спросила Инга.
     - Да у него дела не очень хороши. Его босс, профессор, предупредил, что
на следующий год может не  быть на кафедре  денег  для  его зарплаты. И если
Толя вынужден будет  уйти,  он окажется  в  ужасном положении.  Жена  его не
работает и  не  собирается.  Ему  осталось еще  два  года,  чтобы заработать
необходимые кредиты для получения хоть минимальной пенсии "social security",
он еще не  достиг возраста, когда ему будет полагаться медицинская страховка
по  старости "medicare". Словом,  его положение может оказаться  ужасным. За
эти годы  он получал так  мало, что ни  о каких сбережениях не может  быть и
речи. Он крайне расстроен. Лихорадочно  рассылает резюме  в университеты, но
ниоткуда  ему  даже  намека  на   приглашение  не  приходит.  Так  что  сама
понимаешь...
     Ингу тронуло  сочувствие САШИ)  к своему неудачливому соотечественнику.
Она приблизилась к мужу вплотную, чтобы поцеловать его. Но, что-то, какие-то
интуитивные  сигналы  остановили ее порыв  как неуместный. Поэтому до  конца
танца она держалась от мужа на расстоянии целомудренной девицы, стесняющейся
любых, даже случайных прикосновений.
     - Ну как, десерты будем потреблять здесь, на этом этаже в столовой, или
этажом ниже,  в  кинотеатре вместе с  кино  или шоу?  - спросила Инга, когда
время, отведенное ею для танцев, истекало.
     - Может, начнем с шоу? "Иронию судьбы..." мы все видели. А вот Полунина
я лично не видел, - сказал профессор Василевский.
     -  Пожалуй,  вы  правы, - сказала Инга,  дружелюбно похлопав  гостя  по
плечу, - тогда вы  пока еще танцуйте, а я  спущусь, настрою видик и сервирую
там сладкий стол.
     -  Саша,  -  обратилась она  к мужу,  -  пойдем, поможешь мне  там  все
подготовить. И, главное, - отнеси вниз самовар и кофеварку.
     - А  давай  я тебе помогу,  а Саша пусть  гостей пока занимает, - вдруг
подскочил угодливо Болтунский.
     -  Да, да,  правильно,  спасибо,  Толя, -  подхватил  Саша,  и пошел  с
Болтунским в кухню, чтобы дать ему самовар.
     Инга  спустилась  в  нижнюю  гостиную,  которая  была  оборудована  под
домашний  кинотеатр.  Это  была большая,  уютная  комната  с камином,  кроме
потолка, вся отделанная  деревом. В дневное  время комната освещалась  через
стеклянную  дверь,  ведущую во дворик.  Но этого света было недостаточно для
живых цветов. Потому по углам, кроме одного, где стоял телевизор, из больших
красивых  китайских  ваз торчали  искусственные  деревья, которые невозможно
было отличить от натуральных. Сейчас на их  кроны  были наброшены  зеленного
цвета электрические гирлянды, обретавшие при их включении причудливые формы.
Инга зажгла поленья в камине, достала из холодильника десерты, разложила  на
красивые фарфоровые блюда сервиза, которым был сервирован чайный стол.
     Она еще пребывала  во власти неугомонного  веселья во время  застолья и
танцев  и,  сама себе улыбаясь, с  наслаждением  сервировала стол. Когда эта
работа была  закончена, всюду выключила  свет, и комната, освещенная  только
электрическими  гирляндами и  камином, приобрела  сказочные  очертания. Инга
подошла  к  лестнице, чтобы  подняться  наверх и  оказалась  лицом к лицу  с
Болтунским, который спускался вниз с самоваром в руках.
     - Инга, скажи, куда это поставить? - спросил он.
     - А вон туда, прямо на стол. И сразу включи.
     - Ясно! А праздник удался на славу.  Ты молодец, Инга! Говорят талант -
он талант во всем.
     -  Ну ладно, ладно, Анатолий, смотри не перехвали,  -  Инга, неожиданно
для себя проникшись  жалостью к  этому человеку, излучающему неустроенность,
неудовлетворенность  жизнью  и  подавленность, спросила с оттенком теплоты в
голосе,  - что-то ты сегодня не такой, как всегда,  Толя. Но помни: чтобы ни
было - жизнь прекрасна. И все будет О'кей!
     -Да,  да,  Инга.  Конечно,  -  говорил  угодливо  Анатолий,-  но  сытый
голодному не верит. Твоему мужу  повезло. Он не знает, что  такое  сидеть на
грантах, волнуясь о  затрашнем дне.. Не знаю, может, мне вернуться в Россию.
Устал я. Вот приедут эти русские, я с ними поговорю, все узнаю.
     - А какие русские? - Спросила Инга, чувствуя, что ее начало трясти.
     - А ты что,  не знаешь? Тебе  Саша не сказал?  В середине января  снова
приезжает та же команда. Парни всего  на несколько дней. А Светлана на целый
год, а может, и больше.
     Инга  уже  не слышала,  что говорит Болтунский. Даже не  извинившись из
вежливости,  она стремительно помчалась  по лестнице вверх и, уже не обращая
внимания ни на кого, проскочила в спальню, чтобы ни кого не видеть.



     - Что ты лежишь, отвернувшись  от меня?  Пожалуйста, умоляю. У меня уже
нет сил  от  рыданий. Пожалуйста,  сжалься надо  мной!  Неужели тебе не жаль
меня?
     - Оставь меня в покое, ты мне не нужна.
     - Но ведь мы не сможем друг без друга, столько всего пришлось  пережить
вместе, через столько всего пройти...
     -  Да,  мы  через  многое  прошли  вместе,  многое преодолели,  многого
достигли. Но чего это  стоило?  Ведь  наша с  тобой  жизнь - это бесконечная
война?   Мне   хотелось   покоя,   стабильности,   иногда   просто   отдыха,
ничегонеделания,  а  ты...  ты  же  покоя  не  давала...  ты  вечно  куда-то
стремилась. Тебе всего было мало, ты всегда что-то хотела!
     - Так ведь это хорошо, что мы бывали в разладе  - это стимулировало нас
обоих. Мы порой совершенно разное любили, разного хотели. Это естественно, и
это  было  стимулом к  самосовершенствованию нас  обоих. Разве тебе  это  не
приносило пользу?  Всегда быть в форме, сохранять  активность. Разве в  этом
нет  и  моей  заслуги?  Да,  я  тебя теребила, заставляла  быть в постоянном
поиске, разве это не  подгоняло тебя? А  любовь? Разве мы не познали с тобой
настоящую любовь?
     - Уходи, умоляю, не сыпь мне соль на раны.
     - Ах, "не сыпь мне соль на раны"? Где, где они, твои раны? Нет ни одной
царапины!  Вот  я вся изранена, а держусь,  хочу держаться, потому что люблю
жизнь! Я хочу любить.
     - Ну и  люби  себе без меня, а я тебе  на что?  Мне  плохо, все  болит,
особенно сердце.
     - Я понимаю, почему у тебя болит сердце. Но если ты его вновь наполнишь
мной,  наполнишь  живительными  соками  любви, оно вылечится. Подумай, и  ты
поймешь, что не сможешь жить без меня, так же, как и я без тебя.
     - Но пойми: в моей нынешней  жизни нет места  для тебя,  я не знаю, что
мне с  тобой  делать, ты лишняя, понимаешь?  Лишняя!!!  Прими  достойно  эту
правду,  и не надо  рыдать!  Мне жaль тебя, я помню все  хорошее, что ты для
меня  сделала, все  прекрасное,  чем ты меня одарила,  но сейчас,  сейчас ты
лишняя. И уходи, уходи, я не могу тебя больше слушать.
     - Да, я тебя терзаю, но ведь  это ради тебя же. Ведь ты превратишься  в
старье без меня.
     - А какая разница: старье - не старье? Мой вид и мое присутствие никого
не волнует. Завтра я исчезну, никто и не заметит, даже не всплакнет.
     - Ты ошибаешься, уверяю тебя.
     -  Я  это знаю.  Уходи, прошу  тебя. Давай по-доброму разойдемся.  Ведь
посмотри вокруг,  очень  многие пары, как и мы с тобой,  рассыпались и живут
без такого партнера, как  ты, очень даже неплохо.  Может, еще  лучше живут -
никаких забот...
     - Но мы-то не из тех, и ты без меня погибнешь. Это настоящий  мазохизм.
Изгнание меня для тебя равносильно смерти. Зачем, зачем ты так поступаешь?
     - А затем, что у меня нет ни средств, ни стимулов тратиться на тебя. Ну
что, что ты  вся сжалась? Ты знаешь, что была  главной в моей жизни. В нашем
союзе тебе было отведено главное место.
     - Нет, нет, Душа  и Тело!  Я снова должна  вмешаться в ваш спор, потому
что вы снова забыли обо мне.  Тем более что в вашем случае я, Мысль, занимаю
отнюдь не  последнее место. При каждом шаге в этой жизни от меня требовалось
немало работы. Так  что ты, Душа, не преувеличивай свою роль. Да, ты была не
на последнем месте. Но нередко, когда между тобой и Телом возникал конфликт,
именно  мне была  отведена  роль холодного, беспристрастного арбитра.  И  не
могло быть иначе! Чтобы  чего-то достигнуть, нужно было укрощать запросы - и
твои, Душа, и твои, Тело!  Нередко нам всем троим приходилось конфликтовать.
Вы знаете, о чем я  говорю. Да, да о том... тогда, в те страшные дни,  когда
принималось судьбоносное решение. Наша война  стоила многого тогда нам всем.
Вы  страдали и мучались. Вы настаивали  на своем.  Вы хотели любить. Это был
тот случай, когда и ты, Тело, и ты,  Душа, были в полной гармонии. Эта  была
любовь!  Да,  любовь,  ниспосланная  откуда-то  свыше.  Недолгая,  но стоило
прожить жизнь, чтобы ее испытать!  Тогда вы  даже  не  могли бы ответить  на
вопрос: эта любовь была  факелом, признанным освещать  всю  вашу  дальнейшую
жизнь, или, наоборот, яркой вспышкой света, после которой все обесцветилось?
Я  вам  не  была  нужна вовсе,  потому  что  мыслить,  задумываться, значит,
окунуться  в реалии бытия.  А вы  витали  в  облаках. Вы были  за  пределами
реалий.
     - Да, тогда мы боролись  друг с  другом, боролись жестоко.  Был момент,
когда моя  победа уже  была  близка. Но мы  с  Телом отступили перед  тобой,
Мысль. Ты была непреклонна и заставила  нас принести себя в жертву тем, кому
мы не нужны сейчас.
     - Так было судьбе угодно.
     -  Кому  угодно,  Мысль?  Кому? Ты видишь, что  с нами случилось?  Телу
ничего не нужно, оно мертво. Оно только потребляет пищу, жиреет.
     - Я тебя понимаю, Душа, но помочь ничем не могу.
     - Ты можешь,  можешь. Пожалуйста,  наполни эту  пустую  голову  чем-то.
Пусть  Тело хотя  бы  осознает,  что его  жизнь  не  кончена.  Что пока  оно
относительно здорово,  оно  может вкушать радости и удовольствия  жизни. Для
этого ему нужно соединиться вновь со мной, Душой. И все заиграет по-иному. Я
буду ему путеводителем. Мы еще все можем начать сначала.
     - О чем ты  говоришь? Какое там начало. Оставьте меня. Мне и ты, Мысль,
тоже не нужна. Ты мне была нужна  там, далеко,  когда  твоя работа приносила
мне успех,  признание.  Мне  было,  на  что  тебя  употреблять.  Cуть  моего
существования сейчас близко к существованию того самого животного, о котором
В.Г.  Белинский  говорил,   что   оно   "не   может  сказать  себе:   мыслю,
следовательно, существую". Мое существование возможно без Мысли и Души.
     - Но что же мне, Душе-то, делать, Тело? Так разве это не твоя заслуга в
том, что я постоянно влюблена в жизнь, во все вокруг, что я так молода?
     - Ну, слушай, Душа! Разве ты  не можешь жить без  меня, самостоятельно?
Твой век к тому же вообще несравним с моим, тебе еще жить и жить, может быть
всегда, никто не знает, может быть, всегда.
     -  Вот у тебя уже  улыбка. Правда, ироническая, но все же... Я не знаю,
насколько  мой век долог, но я  хочу жить с тобой и не разлучаться  с тобой,
Тело! Мне не нужна жизнь  без тебя.  Ну, допустим, допустим,  я полечу туда,
где мы давно  не были, или  туда, где мы хотели побывать. Я могу это сделать
без тебя, ты знаешь это. Но что же дальше?
     - Ты можешь  вернуться к прежней любви, ты можешь даже предаться ей, ты
можешь  жить ею.  Ты можешь  наслаждаться всем окружающим  вокруг:  цветами,
музыкой, солнцем, воздухом  - видишь, сколько у тебя возможностей? И все это
ты  можешь без  меня. Ведь известно,  что внешним проявлением ты  реализуешь
себя лишь малой долей. Основная  твоя работа никому  не  ведома. Ну, работай
себе   совместно  с   Мыслью.   Вы   можете   вместе   испытать   все,   что
заблагорассудится, окунуться в любые, даже невообразимые ситуации, предаться
любви, встретиться с кем угодно  в  прошлом, настоящем и даже будущем. Зачем
вам я?
     -  Так чего  же ты плачешь, Тело? Выгоняешь  нас  и  плачешь? А  раз ты
плачешь, значит, ты еще  не порвало со мной, Душой. Без меня  слез не бывает
ни  у  кого.  Скажи,  что мы  можем  сделать,  чтобы  вытащить тебя из этого
оцепенения?
     - Ничего не надо. И никто мне не нужен. Мне будет легче без вас. Быть с
вами сейчас  для меня -  непосильный груз.  У меня нет сил. Мне нужно только
найти какой-то уголок, где бы спрятаться  от всех, чтобы меня никто не видел
и  не  слышал.  И чтобы мне  никого  не видеть и  не слышать. А вы теребите,
теребите меня и сыплете соль на раны.
     -  Ты опять про эту соль...  Где? Где твои раны? Это  на мне, Душе, уже
живого места не осталось.
     -  Никто и ничто  в этом мире не  ждет  меня. А  вы  еще осложняете мою
жизнь. Я не хочу ни тебя, Душа, ни тебя, Мысль, убирайтесь вон!
     - Мы  готовы принять любые  оскорбления! Только мы должна тебя вытащить
из этого оцепенения. Встань, мы  настаиваем!  Немедленно встань. Посмотри на
себя, что с тобой стало. Ты же превратишься в скотину и будешь жить скотской
жизнью.  Ты  даже уже не читаешь,  даже телевизор не смотришь. Ну да,  зачем
тебе все это, если ты от нас отказываешься. Ведь без нас, Души и Мысли,  все
это теряет смысл.
     - Послушай, Душа! Я тебя, прежде всего, прошу - уходи! Прошу тебя, если
ты не уйдешь и не оставишь меня в покое, я тебя вообще загублю!
     - Ну, как это загубишь, свинья жирная!
     - Я не желаю слушать твоих ругательств. Ты становишься злой грубиянкой,
а мне это неприятно.
     - Ах, грубой, ах, злой! А не ты ли и все окружающие всегда считали меня
тонкой, нежной, доброй?
     -  Может, и было  когда-то... А сейчас ты уже совсем не  та. Ну, что ты
меня терзаешь?! Ты хочешь меня доконать. Тебе ничего не поможет. Ты меня  не
вытащишь отсюда, убирайся вместе с Мыслью!

     ИНГА  отвела  взгляд от иллюминатора. Самолет набрал высоту, и ощущение
невесомости  охватило  ее.  Невесомость!  Невесомость!  И  опять,  по  вечно
удивляющим,  неведомым  законам  памяти, вспомнился  урок физики,  где-то  в
четвертом-пятом классе.  Может,  это даже  был не урок  физики,  а какого-то
первоначального введения  в  естествознание, - сейчас уже трудно  вспомнить,
так давно это было. Да и самого  урока  она  не помнила, помнила лишь  облик
учительницы,  которая произносила: "Все в природе имеет вес, даже воздух..."
А  может, все было и не так, но память почему-то сейчас воспроизвела  именно
эти слова учительницы.
     Да, все в природе имеет вес, а у  меня  его  нет. Раз нет веса, значит,
нет и меня - то, что есть, имеет вес. Никому не нужно мое присутствие рядом,
никому  не нужны мои  советы, мой опыт, мои  переживания. Все, что есть я  -
невесомо. Завтра исчезну, никто по сути и не почувствует моего исчезновения.
О значимом человеке, принято говорить:  "Он весомый",  "Имеет вес". А у меня
его нет. Нет меня, ни души моей, ни тела моего. Они невесомы, потому что они
никому не  нужны,  а может, не нужны потому, что невесомы? Но ведь раньше, в
той жизни все было по-иному? Всегда была нужна, востребована?
     Да, почти восемь лет в Новом Свете. Кто бы мог подумать, что этот Новый
Свет обернется такой темнотой для меня? Кто бы мог подумать? Мужу и в голову
не приходит мысль  пощадить меня, задуматься о моем одиночестве. Тот уровень
жизни,  который  нам  дает его профессорское  положение, освободили  меня от
необходимости  соглашаться на  любую работу, как поступают многие эмигранты,
чтобы выжить.  Благополучная жизнь расслабила и  втянула  в согласие с ролью
домохозяйки,  профессорской  жены.  И  все  ограничилось  жизнью  мужа,  его
друзьями и коллегами. Ничего своего,  личного,  и никого - ни родственников,
ни близких друзей в этой стране. Разве что Нонна.
     Первое время до Инги доходили слухи о том, что Нонна знает о ее приезде
в Америку и даже выражает удивление, что подруга не выходит на связь с ней.
     Вот бы с кем сейчас поделиться, - подумала Инга, - и может,  если бы  я
ей позвонила  сейчас,  она  бы откликнулась.  Но  тогда я  совсем  перестану
уважать себя: мол, когда мне было хорошо, подруга не нужна, а когда плохо...
     Наделенная недюжинным  умом, Инга никогда не позволяла  себе забывать о
том, что внешняя  красота, которой ее щедро одарила природа  и о которой она
неустанно  заботилась, не давая себе ни в чем поблажек,- вещь преходящая,  а
карьера, любимая, работа, усилия по созданию прочной стабильной семьи всегда
могут оградить от ощущения ненужности. Именно ненужности она  более всего  в
жизни  боялась.  У нее  было даже свое  определение счастья:  "Счастье - это
когда  ты нужен тому,  кто нужен тебе".  И  вот, оказалась никому не нужной,
значит несчастной? "За все надо платить", - говорит народная  мудрость? Так,
может, это  расплата за  мою  тайную любовь,  за наш кратковременный роман с
Останговым?
     Решение об  отъезде  было  принято в  дни путча, когда дочь, уже живя в
Америке, рыдала, что  не сможет быть  счастливой вдали от  родителей.  И кто
знает, как  бы сложилась судьба, если бы не отъезд? Да, я действительно была
в отчаянье, когда сообщила Остангову об отъезде. Сообщила тогда, когда могла
осуществиться мечта  о подлинном счастье, когда этот человек, олицетворяющий
идеал  во  всем, сделал мне  предложение  стать его женой и  поехать с ним в
Москву.  Но  мечте  не  дано  было  осуществиться.  Выбор,  предопределенный
судьбой,   был   сделан.  Я  уехала.  А  то,  что  было  между   нами,  было
кратковременно,  только между нами. Никто этого не знал. То, что было в моей
душе - это было только мое.
     Душа фактически живет своей жизнью, и никто не вправе и  не  в  силах в
нее вторгаться. Наша внешняя жизнь лишь малая доля нашей внутренней жизни, в
которую никто не  посвящен. Самое интересное в нас не  то, что  мы проявляем
внешне, а то, что внутри  нас. Невидимая жизнь свободна, она не связана ни с
какими  условностями, и  там  мы  можем  дать  волю  всем  свом  желаниям  и
пристрастиям.  Порой  внутренняя, невидимая жизнь вступает  в противоречие с
внешней, и  поэтому ставит нас в тупик или создает немало проблем. Каждый из
нас имеет  эту свою внутреннюю,  никому неведомую  жизнь.  И  моя внутренняя
жизнь в  период  "романа" с Останговым  осталась  моей  внутренней жизнью, о
которой  никто  не  знал,  и которая  никому (в  том  числе  моей  семье) не
доставила  страданий.  В  моей ситуации  мои  "преступление"  и  "наказание"
замкнулись в моей душе и за пределы ее не вышли, поэтому никому не ведомы, и
от них никто не пострадал.
     Но, если даже верить в чудеса, и предполагать, что Саша тогда читал мои
мысли,  чувствовал, что со мной  происходит и  теперь мстит  мне, это нельзя
назвать справедливым, так как ситуации были совершенно разные. И расстановка
сил  была совсем  иная,  нежели  сейчас.  Тогда,  если  бы даже  наш роман с
Останговым зашел далеко, то Саша мог легче справиться с драмой разлада (даже
развода), потому что он имел опору - свою любимую работу, которая занимала в
его жизни не меньшее место, чем все остальное. Я же здесь ради семьи, а все,
что за пределами ее, то, что составляло важнейшую часть моей жизни всегда  -
творческая жизнь, научная работа, друзья, коллеги - все осталось там. И  что
же делать?
     Осознание такой  безысходности положения у  человека с неуравновешенной
психикой могло бы привести к самым трагическим решениям.  У Инги же инстинкт
самосохранения  сработал  таким  образом,  что  крайнее  отчаянье  сменилось
абсолютной опустошенностью внутри. Душа или обледенела, или исчезла вообще.
     Она купила билет, чтобы полететь к дочери, с одним только желанием - не
быть дома, не  смотреть  в глаза мужу.  Ей  хотелось "зарыться"  в маленькой
гостевой  комнате  дочери,  чтобы  ни  с  кем,  ни  о  чем  не говорить. Она
придумывала разные  причины плохого самочувствия, которыми будет оправдывать
свое желание лежать одной  и ни с  кем  не общаться. Она не знала, что будет
после  посещения  дочери,  когда она  вернется домой, она  ничего  не знала,
ничего не хотела вычислять  на будущее. Главное  - это то, что  сейчас, пока
Анюта еще не  уехала, у  нее есть убежище. Причина, которую  она озвучит для
дочери и  окружающих, вполне  объяснимая  и понятная:  мать  хочет  подольше
побыть с семьей дочери перед их отъездом в Россию.
     Х Х Х
     Лина  раздвинула  шторы, и яркое "московское" солнце залило всю комнату
веселым, радостным, даже, как ей казалось,  торжественным светом. У нее было
такое ощущение, что она, как выпускница  школы, получила аттестат зрелости и
начинает самостоятельно осваивать мир. Она почти ничего не знала  о  нем, об
этом огромном, разнообразном мире.
     Все эти  несколько дней в  Москве, в  связи  с подготовкой к  поездке в
Америку,  она пребывала в приподнятом настроении. Полтора дня, проведенные с
Данилой Ивановичем, словно совершили какую-то  революцию  в ее  душе и теле.
Лина, как теперь ей  было ясно,  впервые в жизни ощутила в себе женщину. Она
всегда  была  матерью,  женой,  домоуправительницей,  а  после  смерти  мужа
добросовестным "учащимся" на разных курсах, работником фирмы, но  никогда не
была  женщиной.  Она  не успела  ею стать  до  замужества, и  не стала ею  в
семейной жизни.
     И вот, этот молодой мужчина, несмотря на то, что они так нелепо сошлись
и расстались, совершил чудо, возродив ее. Лина стала  по-другому смотреть на
себя в зеркало, по-другому ходить по улице. Она чувствовала легкость и, если
можно так выразиться, удовлетворенность  своего тела, которое, словно ожив с
помощью волшебного  эликсира, играло каждым  органом и сообщало необъяснимую
радость душе.
     С  того  новогоднего  вечера  она ни  разу  не  пересекалась  с Данилой
Ивановичем, но постоянно  ощущала, что  все, что между ними произошло, никак
не  отразилось на  ее работе негативно. Наоборот, она не могла не  отметить,
что  ее  положение  на  фирме  только   укрепилось.  И  это,  прежде  всего,
подтвердилось теми полномочиями, которыми  ее наделили в предстоящей поездке
в  США.  Все  ее  контакты,  связанные  с  командировкой,  осуществлялись  с
вице-президентом Соколовым, с которым она сейчас находилась в Москве в связи
с их предстоящей совместной поездкой.
     Это был последний день перед вылетом  в  США. Лина приняла  душ, надела
черные облегающие джинсы, такого же цвета свитер, причесалась, навела макияж
и, прежде  чем пойти в буфет на завтрак, позвонила сыну, чтобы попрощаться и
поблагодарить  за  внимание,  которым  он  ее  одарил  в   свободное  время.
Окрыленная  добрыми  словами  своего  любимца,  она  подняла  трубку,  чтобы
позвонить Соколову.
     Пятидесятипятилетний, невысокий,  худощавый Шота  Валерьевич  и внешним
обликом,  и поведением  являл  единство  и борьбу  противоположностей.  Дитя
русского отца и  грузинки-матери, он  получил необычное  сочетание  имени  и
отчества,  характеристик внешности, черт характера, манеры общения с людьми.
При  его густой  черной  с  небольшой  проседью  гриве,  "выдающемся" носе и
огромных губах  от матери, светлая  голубизна  глаз  и белоснежная кожа отца
казались случайным  совпадением,  из-за  чего  его  можно  было одновременно
считать и красавцем и некрасивым.
     Его взрывной характер,  который порой выражался криками и оскорблениями
подчиненных по  поводу любой, даже малейшей погрешности  в  работе,  странно
сочетался с задушевностью и теплотой, с  которой он откликался на их нужды и
проблемы,  даже не связанные непосредственно  с работой. Течение в его жилах
горячей  кавказской  крови проявлялось не только в  каждом  его движении,  в
каждой его позе, в манере разговаривать, но и в густом волосяном покрове его
тела, который, как упрямые ростки травы между  бетонными плитами,  стремился
наружу  сквозь  малейшую  щелку  между  пуговицами  на  рубашке.  И  низкий,
чрезмерно громкий  голос  его никак  не  вязался  с его невысоким  ростом  и
худощавостью.
     Про Шота Валерьевича говорили, что он где-то спьяну высказался примерно
так:  "Мой принцип: нельзя соблазнять не  только жену брата, но и сотрудницу
аппарата".  Поэтому  ни  одна  из  сотрудниц фирмы  не была  вовлечена в его
амурные пристрастия,  что,  однако,  не останавливало  некоторых  "красоток"
фирмы в попытках попасть в поле внимания темпераментного полукавказца.
     Лина,  как и большинство сотрудников, ценила Соколова за его высочайший
профессионализм,  за  доброе отношение к людям.  Но так же,  как  и  многие,
побаивалась его из-за  его непредсказуемости, потому что при любом обращении
к нему, можешь "оказаться" либо абсолютным ничтожеством,  либо гением. И это
никогда  не зависит  от  сути проблемы и  ее решения.  Определяющее  здесь -
только настроение Соколова на данный момент.
     В  течение этих  нескольких  дней  в Москве они постоянно встречались в
разных  офисах по делам, связанным с  поездкой, и среди  разных чиновников и
сотрудников  других фирм, их  партнеров  он держал себя  по отношению к  ней
достаточно деликатно  и вежливо. Но это, не  оградило Лину от дрожи в руках,
когда она взяла трубку, чтобы позвонить ему.
     - Алло?- услышала она голос Соколова, который, как ей казалось, выражал
саркастический вопрос - мол, что и кому от него надо в это утро?
     - Доброе утро,  Шота  Валерьевич!  Это  Галина  Петровна,  извините  за
беспокойство,- сказала Лина, виноватым тоном.
     - А, приветствую!  - доброжелательно и даже весело ответил Соколов,- ну
что, завтра летим за океан? Машина за нами  приедет в полшестого утра, я уже
договорился.
     - Вот в связи  с  этим  я и  звоню вам,  Шота  Валерьевич. Если  я  вас
правильно поняла вчера, у  меня сегодня свободный день, все бумаги готовы, и
если это так, я хочу отправиться по магазинам за сувенирами. Если у вас есть
какие-то поручения...
     -  Да, да,  - перебил ее Соколов  уже  серьезно  и  деловито, -  Галина
Петровна, это хорошая  идея. Покупайте подарков побольше, поинтереснее, так,
чтобы  было  достаточно для нас  обоих.  И  не забудьте  сохранить  ярлычки,
квитанции, любые  документы, потому что все, кроме чисто личных подарков для
друзей (если у вас таковые имеются в Америке), оплатит фирма.
     - Нет, у меня личных друзей в Америке нет, Шота Валерьевич.
     -  Ну  и нормальненько. Покупайте все, что надо,  чтобы  наша фирма  не
ударила  лицом  в   грязь,  когда  нужно  будет  вознаграждать  американских
партнеров  за принятие наших условий и  подписание контракта.  Так ведь?- он
расхохотался и, прежде чем она успела что-то ответить, положил трубку.
     Быстро позавтракав в гостиничном буфете, Лина отправилась по магазинам.
     Солнце все сильней вступало в свои  права  и обещало  необычное тепло в
этот, один из последних дней весны. Лина ходила по улицам столицы с чувством
ликования и любви к себе. Никогда в жизни ей  не было так хорошо и свободно,
как  в  этот  день,  накануне  ее  первого  в  жизни  выезда  за  границу  в
самостоятельную, ответственную командировку. Она сама себе  очень нравилась,
у нее  не было  никаких обязательных дел, и  она  могла распоряжаться  своим
временем  и с  наслаждением гулять по  залитым  солнцем  улицам  Москвы,  по
Красной  Площади,  по  Арбату. Могла  ходить  по ГУМу  и  ЦУМу,  заходить  в
"кафешки", или на ходу, прямо на улице, есть московские "вкусности".
     В гостиницу она вернулась, нагруженная покупками, когда уже было совсем
темно. Войдя в номер, она у двери оставила тяжелую  сумку и  прямо  в одежде
прилегла  на кровать, чтобы отдохнуть, прежде  чем  приступить к укладыванию
сувениров в чемодан.
     В это время раздался звонок.
     . Она подняла трубку и услышала голос Соколова:
     - Алло, Алло, Галина Петровна, куда вы пропали? Я уж забеспокоился, что
вы заблудились, и мы вас не  обнаружим до самого вылета,  -  он расхохотался
своим  густым  громких  смехом,  -  ну,   ладно.   Вам   удалось  что-нибудь
интересненькое купить?
     - Вроде бы удалось, - растерянно отвечала Лина.
     -  Тогда,  пожалуйста, cо всем этим приходите  ко мне в  номер. Я  хочу
сразу  все распределить: что вы  будете дарить, что - я, а  что - мы вместе.
Ведь я с вами пересекусь в Америке только в течение двух дней. Вы же знаете,
что у меня там запланировано посещение нескольких фирм в разных городах. Так
что  лучше давайте  сразу все распределим, чтобы больше не  возиться с этим.
Мало ли что,- может, у нас не будет  и свободной минуты для этого. Так что -
бегом ко мне!
     - Хорошо, Шота  Валерьевич, я только пришла и,  если можно, зайду минут
через пятнадцать, - отвечала Лина угодливо, радуясь в душе тому, что Соколов
настроен дружелюбно.
     -  Я понимаю,  конечно,  что вы устали. Но "раздел" сувениров думаю, не
займет  много  времени. Так что лучше забегайте прямо сейчас,  -  он  тут же
положил трубку, и Лина почувствовала себя униженной. Ее даже охватило легкое
чувство страха  перед  тем,  что  он  будет  издеваться над  ее  покупками и
бесцельной тратой целого дня на ерунду. От него можно ожидать реакции на все
скорее отрицательной, чем положительной.
     Она,  чтобы  немного прийти  в  себя, сполоснула  лицо, сменила  черный
шерстяной  свитер,  из-за которого в эту  теплую погоду тело весь  день было
мокрым, на белый легкий трикотажный свитерок, слегка надушилась и с объемной
сумкой направилась в номер к Соколову.
     Это был "Люкс",  состоящий из уютной гостиной,  спальни и  коридорчика,
соединяющего основные комнаты номера с ванной и туалетом.
     Шота  Валерьевич  встретил  ее официально, сдержанно и  сразу предложил
приступить к делу.
     Лина  не  могла  себе представить  вице-президента  за таким  занятием,
поэтому была  поражена,  насколько  он  практично  и  расчетливо  отнесся  к
концепции распределения сувениров.
     Лина  была  рада,  что  все  обошлось  спокойно, и с  плохо  скрываемой
усталостью собралась уходить,  когда  Соколов,  дружелюбно  похлопывая ее по
плечу, сказал:
     -  Вы  молодец,  Галина  Петровна!  Сейчас  не  так   часто   встретишь
добросовестных  и преданных  делу сотрудников. И даже в подборе  подарков вы
проявили  свои лучшие  деловые  качества  - творчество,  добросовестность  и
разумность. Спасибо  от меня лично и в моем лице от всего руководства фирмы!
-  для последних слов он избрал тон шутливой  бравады, а затем, вернувшись к
прежнему  тону,  продолжил,  - завтра мы  вылетает по  очень  ответственному
заданию, основная нагрузка которого ляжет на  ваши плечи. Вам  все ясно, что
вы должны делать? Может, у вас есть еще какие-то вопросы?
     - Нет, нет, Шота Валерьевич,  у меня  все подготовлено. Я надеюсь,  что
никаких сбоев не будет,- ответила Лина серьезным деловым тоном.
     - Ну, я не сомневаюсь. Если Данила Иванович  вам доверил эту миссию, он
знал, что делал.
     Вдруг  он  прервал  себя и приложил  палец к виску, демонстрируя, что о
чем-то  размышляет. Затем,  игриво помахав в воздухе этим же пальцем, сказал
оживленно, - еще на несколько минут вам придется задержаться: ну как же так,
как же нам  не глотнуть чего-нибудь  крепенького за успешную  командировку?!
Отложите сумку,  Галина  Петровна, - сказал он в  шутливо-приказном  тоне, -
присядьте  в  кресло или  на диванчик, а  я сейчас  сбегаю  в  буфет,  куплю
каких-нибудь мелочей для закуски, остальное "у нас с собой было". О'кей?  Не
дождавшись ее реакции на его слова, он тут же вышел.
     Лине ничего  не оставалось, как подчиниться,  что она и  сделала не без
удовольствия,  так  как не  могла не  признаться себе в том, что  ей приятно
такое отношение к ней со стороны "грозы" фирмы.
     Она поставила в уголок у двери сумку, а сама села в кресло, над которым
светился тусклый торшер. Ей стало очень спокойно  и приятно в этом полумраке
уютной гостиничной  комнаты. Она  облокотилась на спинку, закрыла глаза. Вот
так бы сидеть и  знать, что  кто-то рядом суетится... и ничего не  нужно,  -
промелькнуло у нее в голове, и она мгновенно погрузилась в сон. Она очнулась
от  резкого запаха сигарет, исходящего от Соколова, который, склонившись над
ней, осторожно похлопывал ее по плечу
     -  Ой,  извините, - сказала  Лина,  смущенно улыбаясь,  - это небольшая
усталость  и легкое  опьянение  от изобилия впечатлений, которых я набралась
сегодня. Это сейчас пройдет.
     - Знаете, что, - оживленно сказал Шота Валерьевич, - известно, что клин
клином вышибают, поэтому нужно опьянение вышибить опьянением, - он достал из
холодильника бутылку,  в которой было  не  более одного стакана коньяка, и с
манерами опытного в этих делах человека разлил коньяк в два бокала, стоявших
на журнальном столике, рядом с бумажным пакетом, принесенным им из буфета..
     Соколов  сел  на  диванчик  напротив  Лины и,  протянув  свой  бокал  с
намерением чокнуться, сказал серьезно:
     -  Итак,  за удачную командировку,  за  подписание  контракта,  который
выведет нашу фирму на новый виток успеха.
     Лиина  молча,  с  улыбкой, выражающей солидарность, прикоснулась  своим
бокалом к  его  и, руководимая жаждой,  залпом  выпила свой коньяк, которого
было грамм  сто.  Приятное  тепло  алкоголя,  подогревая  кровь,  возбуждало
чувственность,  которая  усиливалась  полумраком  комнаты, запахом сигареты,
закуренной  Соколовым,   и  каждым  его  жестом.   Лина   встала  с  кресла,
автоматически  расправляя  на  бедрах свитерок,  который эффектно облегал ее
красивую фигуру.
     - Если можно, я бы хотела попить немного воды,- сказала она.
     -  Конечно.  Зачем же вам вставать. Я сейчас возьму в  холодильнике.  У
меня  там  есть  бутылочка  "Боржоми",  -  сказал  Соколов,  бросив  на  нее
удивленный   взгляд,   выражавший   неожиданное  открытие   им   сексуальной
привлекательности находящейся  с ним  в одной комнате  женщины,  которая еще
мгновенье  назад для него  была не  более  чем подчиненная не очень высокого
ранга. "Полукавказский" темперамент немедленно ускорил толчки пульса, и  он,
открыв бутылку минеральной воды, быстро вышел в коридор, со словами:
     - Извините, Галина Петровна, я там докурю.
     Лина наполнила бокал искрящейся водой,  снова села в кресло и не  могла
себе не признаться, что  совсем не хочет возвращаться  в одиночество в  свой
номер.  Она,  как  никогда,  остро  осознала,  что  совсем  исстрадалась  от
одиночества, особенно вечерами, которое  длилось почти всю жизнь. Олег, если
не  бывал в командировке, то засиживался допоздна в  институте или на всяких
семинарах, конференциях,  вечеринках. Когда дети  были маленькие, было не до
этих  мыслей - было одно желание отдохнуть от бытовых нагрузок и  выспаться.
Когда же дети выросли и, особенно, после смерти  мужа, одинокие вечера стали
тягостной реалией  ее  жизни.  И  вот  сейчас такой подарок:  этот  вечер  в
гостинице с этим интересным, загадочным человеком.
     Еще  не  было и девяти вечера, и  она ни при каких  обстоятельствах так
рано не  уснет.  Значит,  еще  часа  два  коротать одной  в ее неуютном,  по
сравнению этим "Люксом",  одноместном номере. Она почувствовала  себя сейчас
человеком, которого голод довел до готовности кражи с чужого стола.
     Чтобы  найти  повод еще  немного  побыть  здесь, она начала лихорадочно
придумывать  вопросы Соколову,  связанные  с командировкой,  о которых  она,
якобы, сейчас вспомнила.
     В гостиной  пол был покрыт  ковром,  что заглушало  звук шагов. Поэтому
Соколов неслышно вернулся,  застав обращенную к нему  спиной Лину, стоящую у
окна. Он не мог вновь не восхититься ее фигурой, которая в облегающем тонком
свитерочке со спины выглядела обворожительно. Уже не владея собой, он сделал
стремительный  шаг и  обхватил  ее за талию. Она повернулась  к нему лицом и
покорно отдалась ему во власть...

     Нонна налила себе стакан минеральной  воды, присела  к столу в кухне, и
грусть  засверлила в  ее сердце. Еще две недели назад она сидела Асей, и так
было тепло, хорошо, уютно с дочкой.
     Ася  позвонила лишь однажды, сообщив, что прилетела в Нью-Йорк,  что  у
нее все  нормально, чтобы мать не  беспокоилась,  и  что она  сама будет  ей
звонить. И  Нонна ждала, успокаивая себя, что ничего  с  дочкой  плохого  не
случится.  А  сегодня  ее  охватила страшная  тревога.  И  она  сама  решила
позвонить в гостиницу. Ася, к ее радости была в номере.
     - Асенька, почему ты  не  звонишь, что  случилось? - спросила  Нонна  с
нежностью.
     - Извини, мама, я понимаю, что заставляю тебя страдать,-  но мне плохо,
мне очень плохо, мама. Мне очень плохо. Я не знаю, как мне жить. Я устала, -
Ася зарыдала.
     - А что, что случилось?
     - А  ничего не случилось, мама.  Ты же знаешь, почему я уехала.Я хотела
проверить  свои чувства к Майку, а его чувства ко мне.  И,  уехав, я поняла,
что без него теперь мне все противно.
     - Так, может, тебе плюнуть на свое самолюбие и вернуться?
     - Нет, мамочка.
     - Но я не могу понять, почему, почему?
     -  Потому  что  я  нарушила  основное  правило   взаимоотношений  среди
американцев. Это  правило  -  уважение  свободы друга,  уважение  свободы  в
принятии решений. А Майк понял, что я хочу ему навязать решение.
     -  Мне  кажется,  доченька,   что  ты  слишком  далеко  забираешься   в
психологические дебри. Все проще.
     - Нет, мамочка, - наоборот - сложнее.
     Нонна чувствовала, что ее сердце разрывается.  И  почему ее дочь, такая
красавица,  так  несчастна?  Она  так  неистово хочет  любить,  поэтому  так
неистово влюбляется.
     - Асенька, хочешь, я к тебе вылечу прямо сегодня?
     - Мама, это ничего  не  даст.  Я хочу быть одна, нет,  я вообще не хочу
быть.  Я  после  смерти  Олега  настроилась  на  служение  людям,  я  решила
отказаться от личной жизни вообще.  Но тут Майк дал мне  такую жизнь. Я хочу
его. Я не могу без него. Мама, что мне делать?! - Ася рыдала, как ребенок.
     - Доченька, я не могу тебя оставить в таком состоянии там одну.  Бросай
все и приезжай. Хочешь, я позвоню Майку и с ним поговорю?
     - Мама, что ты ему скажешь, что я его обманула и раскаиваюсь?
     - Да, так и скажу. Он же человек, а не дубина.
     - Может, я должна была проявить терпение и день за днем завоевывать его
так,  чтобы  он  уже  не  мыслил  жизни  без  меня.  Но  я  поторопилась.  Я
поторопилась, особенно после его поступка.
     - Какого поступка, я ничего не знаю?
     - Да я не хотела тебе говорить тогда. Понимаешь, мы должны были идти на
прием, которому Майк придавал большое значение, говорил, что там будут самые
успешные и интересные люди.  Он купил мне роскошное вечернее платье - за две
тысячи,  по  полторы тысячи  сумку и  туфли, за  полторы  тысячи  накидку  -
пелерину,  отделанную норкой.  Он  всегда  мне  покупал  все  дорогое, но не
настолько, как  в  этот  раз.  Меня  это заинтриговало, и  это  был  один из
немногих случаев, когда мне захотелось пойти.
     И вот, буквально накануне звонит его бывшая жена и говорит, что младший
сын мечтает, чтобы отец присутствовала на его очень важном школьном матче по
футболу.  И что ты думаешь? Он без колебаний сказал ей: "О'кей"  и  поставил
меня перед фактом, что мы не пойдем на этот долгожданный прием.
     - Да, доченька, я тебя пониманию, -  вставила Нона,  - но ведь его тоже
можно понять.
     -  Конечно  можно,  мама.  Я не ревную его к  детям.  Но мне стало  так
больно, мама. Ведь и я могу ему  родить ребенка. Но он этого не  хочет.  Так
что же меня ждет?
     - И что же  ты ему сказала, когда он тебе сообщил, что вы не пойдете на
прием?
     -  Когда  он  мне  сообщил,  что  пойдет  на  футбол,  я в  тот  момент
отреагировала спокойно,  доброжелательно. Но спустя  часа два я ему сказала,
что  мне нужно съездить  в Нью-Йорк по  делам, которые я не завершила, когда
уехала сразу после окончания колледжа. Я хотела посмотреть на его реакцию. Я
решила,  что если  он  мною дорожит,  он  что-нибудь  придумает, чтобы  меня
отговорить.
     -Ну и что, как он отнесся?- с явным нетерпением перебила Нонна.
     -  А никак,  мама, никак.  Он  так же доброжелательно сказал, что  если
нужно, я  могу ехать, и о расходах, связанных с поездкой, не беспокоиться. Я
была  потеряна от его реакции, но пути назад уже не было. И  только, когда я
села в  самолет, я все поняла. Я поняла, что он РАЗГАДАЛ,  что мой отъезд  -
это вызов с моей стороны, это ультиматум. И он мне прозрачно дал понять, что
никаких вызовов и ультиматумов от меня  не принимает, потому что мы ничем не
обязаны друг другу.
     - Но ведь он тебе звонит в гостиницу, справляется, как ты, что ты?
     - Звонит, но не каждый день. Он, по-видимому, тоже  что-то вычисляет  и
решает для себя.
     - Но ваш последний разговор, о чем он был?
     -  Да  ни  о  чем,  мама. Он подтвердил, что я  могу ни в  чем  себе не
отказывать и расплачиваться карточкой со счета, который он мне открыл.
     -  Вот  видишь,  видишь!  - обрадовано  ухватилась Нонна за  этот факт,
свидетельствующий о том, что Майк не собирается от нее отвернуться.
     -Ой,  что  "видишь",  мамочка.  Это  тоже черта  Майка.  Я была  на его
содержании, и моя поездка входит в это содержание. Но главное другое. Он мне
сказал, что  затеял ремонт дома,  и что  это даже  хорошо, что меня там нет.
Понимаешь,  что это  значит? Это значит, что этот  дом, где я с  ним прожила
более  года, он  не считает  нашим  общим домом,  в ремонте  и  обустройстве
которого нужно  мое участие. Это  означает,  что и после ремонта  я там буду
жить на тех же условиях... если вообще буду там жить.
     Знаешь, доченька, в таком случае ты можешь сюда вернуться и жить у нас.
Все  складывается: ты завершила  дела  быстрее,  чем полагала, и пока у него
ремонт, живешь  у мамы. А там посмотрим. Я тебя  умоляю, приезжай завтра же.
Сколько бы ни стоил срочный билет, я оплачу. Приезжай, я тебя умоляю.

     -Ну вот, мы и снова вместе. Мы так рады!!
     -А почему вы решили, что нужны мне, особенно ты, Душа? Уходи и не мешай
мне жить спокойно.
     - Ну, сколько это будет продолжаться? Ты губишь себя и отравляешь жизнь
мне. Я задыхаюсь. Зачем же тебе было  сохранять меня молодой, если я тебе не
нужна?  Как  мне  теперь  жить  дальше?   На   что  мне  употребить  силы  и
нерастраченные  возможности? И  смотри  - еще может  так  случиться, что ты,
Тело, оживившись, заиграешь. И тогда тебе понадоблюсь я, Душа. Но я засохну.
И  ты ничего  не сможешь  со мной  сделать. Вот  тогда я посмотрю на тебя. И
никакая Мысль тебе в данном случае не поможет. Запомни это, Тело!

     Инга  поднялась на  второй этаж,  в  комнату "для  родителей", которую,
Анюта обустроила  по маминому вкусу сразу же, когда она  приобрела этот дом.
Здесь, кроме большой двуспальной кровати, стоял  маленький кожаный диванчик,
на который Инга прилегла после прогулки. Прежде с ней такое случалось крайне
редко. Она никогда не  любила отдыхать днем,  тем более, лежа на диване. Она
считала,  что  чем больше человек лежит,  тем  больше становится дряблым его
тело, тем скорее он стареет.
     Сейчас Инга лежала на этом, неприятном телу, ничем не накрытом, кожаном
диване не из-за физической усталости,  не  потому, что ей этого хотелось,  а
для того, чтобы  избавить  себя  от контактов  с кем-либо, даже  с  внучкой.
Месячное   пребывание   у  дочери  приближалось  к   концу,  и  она  ощущала
необходимость  освободить  Анюту  от себя,  так как  ее  мысли  были  заняты
подготовкой к отъезду.
     Раздался телефонный звонок.  Ей показалось, что  Анюта говорит с отцом.
Инга ждала, что  она пригласит ее  к телефону, но голос  дочки замолк, и она
через мгновенье появилась на пороге.
     - Мам, звонил папа, - говорила дочь  скороговоркой, - спрашивал, все ли
благополучно, и не изменила ты своих планов о возвращении домой.
     -  А что  он имел в виду?  Я, вроде бы, не собиралась ничего менять,  -
Инга  вдруг поймала себя на  том, что  сквозящим  в ее тоне раздражением она
может  выдать свое горе,  и быстро  сменила тон на  шутливый, -  соскучился,
видать, - произнесла она, презирая себя за фальшь.
     -  Конечно,  мамочка! Именно так, - весело согласилась Анюта,  -  папа,
судя по  всему, был занят, поэтому просто передал тебе привет,  не  попросив
тебя к телефону. И зачем ты лежишь здесь одна? Что-то на тебя это не похоже.
Может, ты приболела? Но все равно, расслабляться на диване не следует. Ты же
знаешь, что в Америке другая концепция выздоравливания. Здесь не рекомендуют
отлеживаться  в  постели,  как  там, в  СССР  было принято:  чуть насморк  -
больничный на неделю. Здесь этого нет. Так что давай, мамочка, вставай. А то
я папе нажалуюсь.
     - Да что ты, Анюта, я не отлеживаюсь. Просто решила  охладиться на этом
прохладном  диване.  Все  же жара сегодня невыносимая, а ведь это еще весна.
Ой, смотри,  дочка, - говорила Инга, неуклюже поднимаясь с дивана, - смотри,
ты уже привыкла к жаре, а там, в России будешь мерзнуть.
     - Ой, мама,  не  ты  ли говорила, что  в Москве  "у  природы нет плохой
погоды"?
     - Да! Что  да, то да! Я  любила Москву в любое время года  и при  любой
погоде. Москва была городом моей мечты всегда.
     - Ну, так радуйся. Вот будешь ко мне приезжать...
     Анюта  подарила  матери лукавую улыбку, которая  осталась  без  ответа.
Недовольная такой реакцией матери, она спросила серьезно:
     -Ты  так  переживаешь   из-за  нашей  разлуки,  что  даже  не  в  силах
улыбнуться? Ну, какая может  быть разлука при  современных  средствах связи?
Анюта  присела  на  кровать, которая  находилась  у  стенки, противоположной
дивану. Инга сменила лежачую  позу на сидячую, и они оказались друг напротив
друга.
     -  Да  нет, Анюта.  Просто  меня  потрясло вчерашнее  посещение  Галины
Антоновны  Платоновой,  -  сказала  она,  чтобы  увести  разговор  в  другую
плоскость.
     - Да,  мама, грустная история.  Жаль Юрия Васильевича. Но так сложилась
его судьба. Он там, в России, все  потерял, и здесь не смог прижиться.  Ведь
он  за  эти годы  дважды  летал в Академгородок. Их институт  сократился  до
критических  размеров.  Все площади сдают  кому-то  в  аренду.  Его  научное
направление пришло в упадок, потому что он теоретик, а сейчас  все стараются
упор  делать  на  те  работы,  которые  можно  внедрить  в  практику,  чтобы
зарабатывать   деньги.  Короче,  он   приезжал  оттуда  каким-то   разбитым,
неприкаянным.  Здесь  он  все надеялся почему-то,  что  его  возьмут в  штат
университета. Но  его так и не взяли.  Но  самое ужасное, -  это отношения с
дочерьми.  Он  перетащил  этих сволочных  дочек сюда. А они  разъехались  по
разным штатам, неплохо утроились и забыли о родителях. Родителей под разными
предлогами к себе не приглашали, и совсем не приезжали сюда, к ним. И внуков
отучали скучать по бабушке с дедушкой. Из-за этого Платоновы страдали больше
всего. В общем, ужас. Семья, ради благополучия которой Платонов с женой сюда
приехали, совершенно как-то цинично, безнравственно распалась.
     - Какая трагедия! Почему, почему это случилось?
     - Да, случилось. И знаешь, мама, сам Юрий Васильевич это переживал даже
больше, чем Галина Антоновна, поэтому он и спился.
     - Я помню тот ужасный вечер у них  дома,  когда мы приехали в Америку в
связи с  папиной командировкой, более  восьми  лет назад. Уже  тогда  он был
похож на человека, пристрастившегося к алкоголю.
     - Да, мама. Но это было начало, это еще было связано только  с  потерей
статуса. А эти мерзкие  дочки его добили. Он совсем спился. Мы несколько раз
оказывались  с ними  в  одной  компании,  здесь,  у наших,  русских.  Так он
допивался до белой горячки. И, наконец, его скрутил страшный инсульт. Бедной
Галине Антоновне  досталось. А сейчас ей очень туго. Она очень славная, и ее
одиночество ужасно.
     - Это редкая трагедия, неслыханная,- сказала Инга.
     - Ой, мама! Очень даже слыханная. Ты там живешь в вашем университетском
захолустье,  где  почти  нет  русских.  А  мы  тут  крутимся  в эмигрантских
компаниях. Тут такого насмотрелись и наслушались! Ну, вот недавно, например.
Эмигрантская пара. Там,  в СССР он был  врачом, зав. поликлиникой. Она  тоже
была участковым врачом. Сюда приехали.  Возраст  где-то шестьдесят пять лет,
но моложавые, полные  сил.  А заняться нечем.  Специальности нет, языка нет,
живут  в  одном  из этих домов,  что на государственных субсидиях.  Неплохая
квартира, что-то  типа трехкомнатной  квартиры  в СССР,  благоустроенной,  с
дишвошей, подсобными  помещениями.  Во  дворе  бассейн  -  купайся,  сколько
хочешь.  Всем  обеспечены:  денежным  пособием,  талонами  для  приобретения
продуктов  питания,  жильем,   медициной,   то  есть   абсолютно  спокойная,
обеспеченная жизнь. Не надо думать о завтрашнем  дне, о стоянии в  очередях.
Все замечательно.
     С одной стороны, радость  обеспеченной  беззаботной жизни.  С другой  -
амбиции. Там они привыкли быть важными и главными, а здесь замкнуты на таких
же  немолодых  людях,  причем  разного  интеллектуального  уровня  и  уровня
образования. И это для таких людей самое страшное.
     - Ой, лучше не дожить до такого,-  содрогнувшись, словно  желая  что-то
сбросить с себя, сказала Инга.
     -  Ну,  что ты,  мамочка.  Брось. Это  естественный  человеческий цикл.
Американцы мне нравятся тем, что  принимают жизнь такой, как она есть,  и  к
естественным проявлениям человеческой природы относятся философски.  Они уже
смолоду себя готовят  к тому,  что рано или  поздно придется  попасть в  дом
престарелых. У них есть даже страховки для этого. Конечно, уровень условий в
этих  домах зависит  от того, сколько  ты платишь.  Есть  просто шикарные, с
высококлассным обслуживанием, с хорошими  апартаментами. А есть и  скромные.
Но  зато пожилые  люди  там под наблюдением медперсонала,  их  обслуживают в
быту,  возят в автобусах по их нуждам,  даже на концерты  группами. А что  -
лучше,  как было  в  СССР - все  на  головах друг у  друга? И эти несчастные
старики  всем  мешали,  ютились  в  каких-то  углах   эти  тесных   квартир,
вынужденные терпеть унижения со  стороны молодых, которые только и ждали  их
смерти.
     - Нет,  дочка!  Остановись.  У  нас  в семье  главным и самым уважаемым
членом была моя бабушка. Мы  все ее чтили, все свои поступки мы соизмеряли с
тем, как она на это посмотрит, хотя она никогда  голоса на нас  не повышала.
Да,  она  жила бедно, но  она  была  более счастлива,  чем твои соседи,  эти
богатые  американцы.  Она  дожила  до  их   возраста,  пройдя  через  многие
испытания,  но  жила в семье. Она жила до последних дней наполненной жизнью:
радовалась нашим радостям и горевала нашими горестями. Это  была жизнь, хоть
и бедная, но жизнь, а не  прозябание в богатстве. И умирала  она в окружении
большой семьи с улыбкой на устах. И это естественно. А то, что  ты говоришь,
это  неестественно. Это ужасно. Это страшно,  уйти  в  дом престарелых, быть
замкнутым на старость в ожидании смерти.
     -  Ну ладно,  мамочка. С этим ожиданием  человек,  по сути,  живет  всю
жизнь.
     - Не передергивай, Анюта. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Мы
все под богом ходим. Но когда мы живем полноценной жизнью, когда вы включены
в нее, у нас совсем другое ощущение. Да что  мы тут расфилософствовались. Ты
уж доскажи мне про этих несчастных, твоих знакомых врачей.
     - Ах, да, я далеко ушла от темы разговора. Ну что, жили они в достатке,
без забот. И именно поэтому он впал в депрессию, и они потеряли связь друг с
другом, Он как-то на вечеринке мне  жаловался, что ему  совершенно  не с кем
общаться, с кем было бы  интересно.  Ему было действительно плохо, его ничто
не радовало.  Ему тесно  и скучно в этой однообразной жизни без  потрясений,
без  переживаний, без проблем и без  перспективы.  И  он  совсем  замкнулся.
Знаешь,  здесь  есть  что-то  вроде  "детских садов"  для пожилых людей. Это
специальные учреждения, бесплатные для пенсионеров. Их туда привозят, там их
кормят, развлекают, предоставляют  всякие спортивные игры, бильярд, шахматы.
Он туда походил, но ему  это надоело. И он полностью погрузился в нереальный
мир.  Интернет, телевизор. И все. А жена  перестала для него существовать, и
если  она  как-то "возникала", раздражался,  кричал на  нее.  Короче, она не
выдержала этого и выбросилась с 11-го этажа.
     - Ой, какой кошмар. И как же он после этого? Как он обходится без нее?
     Анюта рассмеялась:
     - Мама, это же парадокс Америки.  Вот коренной американец, вот эти наши
соседи - пожилые,  зажиточные американцы, да и мы с Игорем, да и ты с папой,
когда окажемся глубокими стариками и не сможем себя обсуживать, должны будем
за все  платить, за любой  вид обслуги  и уход на  дому. И  стоит это  очень
дорого.  Потому  что  мы, наши  мужья  здесь  работают, значит  должны  себе
обеспечить старость. Чтобы получить что-то от государства, от всяких фондов,
нужно быть  неимущим,  без  счета в  банке.  И  поэтому  эмигранты,  которые
приезжают сюда  в  пожилом возрасте,  как  неимущие, получают  все абсолютно
бесплатно. И вот,  к нему приходит "home  attendant",  и  ему  уже  никто не
нужен.
     -А что это такое? Первый раз слышу.
     - Ну, мама,  ты у  нас просто  девственница,  ты  ничего не знаешь. Эти
"home attendant" назначаются медучреждением для обслуживания на дому пожилых
людей.  В  зависимости от состояния  здоровья и дееспособности  клиента  они
работают у него от 5 до 12  часов  в день.  И  продолжительность этой услуги
устанавливает  врач. Если нужно быть с  клиентом круглосуточно, то дают двух
человек. В выходные, если нужно, посылают замену. Эти "home attendant" имеют
широкий  круг обязанностей. Они помогают своему клиенту одеваться, купаться,
гулять, ездить на приемы к врачу, за  покупками  и  прочее. Так вот, к нему,
этому типу, пять раз в неделю приходит, эта самая "home attendant" - женщина
лет  пятидесяти,  и  работает на него по  шесть  часов в  день.  И  это  все
абсолютно бесплатно. А  вот мы с тобой в  случае чего должны  будем  за  это
платить огромные деньги, за каждый час такого обслуживания. Вот наш знакомый
американец нам говорил про свою маму, во что это ей обходится. Хорошо, что у
нее есть сбережения, и дом, который можно будет продать, если понадобится...
     - Так не проще ли  ему взять свою  маму к себе домой?  - спросила Инга,
думая о себе, о своей перспективе в старости.
     - Мама! - С раздражением воскликнула Анюта.  Ну, как  он может ее взять
домой, если они с женой работают? Они уходят утром, приходят  вечером. Здесь
в садик пешочком не пройдешь. Нужно поехать на машине. А машину старушка уже
не водит. Ну, куда им это! А еще у них двое тинэйджеров дома.
     -  Эта  старушка,  между   прочим,  его  родная  мать.   Это,  все  же,
немаловажная  деталь,-  с иронией  перебила Инга,- и  разве он не может  эти
услуги по  уходу  за матерью  оплачивать, но так, чтобы это все было у  него
дома, чтобы мама жила у них, а не в этом доме, где все чужие и пожилые люди.
Наверное, его дети выросли бы более добрыми, сердечными, если бы  общались с
бабушкой, сострадали ее старению.
     - Мама,  ты  здесь  не работаешь  (эти слова  как острая игла  кольнули
сердце Инги),  и  ты не представляешь,  что  значит ездить на  работу туда и
обратно по  перегруженным движением  дорогам. Я не  знаю, кто  в  силах  еще
вечером, после работы терпеть прихоть старого человека.
     - Вот в том то все и дело, что никто не хочет терпеть старого человека,
который отдал им свои лучшие годы.
     - Ну, такова жизнь, мама, таковы нравы.
     -  Вот  эти  нравы и являются причиной  всех бед одиночества, сиротства
всех поколений. Отсюда наркотики, алкоголизм, вандализм.
     -  Ну,  вот ты и села на свой  конек, мама. Давай  нам сейчас лекцию по
философии. А  между  прочим,  американцы на  эту жизнь  не жалуются.  Им это
нравится, потому что, если бы они жили с детьми в  пожилом возрасте, они  бы
до глубокой старости не доживали. Я сама  об  этом читала. Старики,  которые
живут с детьми, умирают намного раньше,  хотя бы потому, что  при совместной
жизни они не могут полностью организовать свой быт и питание, соответственно
возрастным особенностям, все равно нужно приспосабливаться к семье.
     -  Ну,  хорошо,  дочка. Я думаю,  что мы уже  наговорились на эту тему.
Теперь я стала образованной, - сказала Инга не без иронии.
     Анюта,  словно  спохватившись,  подошла  к  матери,  поцеловала  ее  со
словами:
     -  Что-то мы  с  тобой  в  трудные  темы  ударились. А  я  такой  салат
приготовила. Он уже  завял, небось.  Мам,  если  ты каждый  день будешь есть
такой салат, ограничишь сладости, ты сразу похудеешь, - сказала Анюта, когда
они сели за  стол,  -  нет, нет,  не  подумай  ничего  такого. Ты  прекрасно
выглядишь, даже в этом весе. Это здорово, что ты вернулась к черным волосам.
Все-таки  это  твое.  Но самое главное, мам, что  я хочу тебе  сообщить (она
сделала  многозначительную  паузу, чтобы  добиться максимального  эффекта от
того, что готовилась сказать), -  папа решил тебе сделать сюрприз. Он просил
меня держать это в секрете  пока, но ты ведь не выдашь  меня? Так вот, когда
мы приедем в Россию, мы сразу же через месяц примерно встретимся там с вами.
Точно так же получилось, как тогда, более 8 -ми лет назад, когда мы приехали
в Америку. Помнишь? Тогда тоже папе выпала удача - командировка в Америку, и
мы встретились  через несколько месяцев.  А сейчас будет так  же.  Вот чудо,
мамочка! Только, пожалуйста, не выдавай меня папе. Делай вид,  что ты ничего
не знаешь. Ведь он хочет тебе сюрприз сделать.
     У Инги не вызывало никаких сомнений, что муж поедет в Россию без нее и,
возможно,  что  со Светланой  Георгиевной, и  потому ей не сказал  ничего  о
предстоящей командировке. Скажет в последнюю минуту, как  о чем-то рутинном,
не имеющем существенного значения.
     -  Да, да, ты права, доченька,  - ответила спокойно  Инга,- все  именно
так. Я думаю, что папа хочет мне преподнести сюрприз.
     - Да, мамочка, если ты восприняла мою новость без восторга, значит,  ты
недомогаешь.
     - Нет,  очевидно,  поднялось давление.  Со мной это стало случаться.  Я
просто полежу немного, и все пройдет.
     - Ну,  смотри,  мам! У нас обширная  программа на эти дни.  Так  что ты
должна быть бодра и весела.
     Инга  тяжело встала  со стула и вернулась в свою комнату. Закрыв дверь,
она рухнула на  постель, лицом в подушку с одним желанием - выплакаться.  Но
организм не  был способен  на реакции, которые продуцируют слезы и  рыдания,
потому  что  слезы  и  рыдания -  плод работы  души.  А  душу  она прогнала.
Повернувшись на  спину, она с закрытыми глазами стала молча перебирать числа
с надеждой погрузиться в сон, который хоть на  мгновенья бы унес ее в другую
реальность.


     Лину с Сорокиным поселили в одной из самых дорогих гостиниц города.
     Сорокин и в  полете  (у них были места в разных салонах самолета), и по
прибытии в Америку вел себя с ней  доброжелательно, исключительно вежливо, и
ничем не  выдавал то, что хоть как-то помнит происшедшее между ними в Москве
накануне вылета. Да и Лиина, сама себе удивляясь, обнаружила то же состояние
души: она не забыла того,  что произошло, но  и не хотела вспоминать об этом
более. Просто, как в той  песне, где "встретились два одиночества" и одарили
друг друга мгновенным любовным порывом.
     Шота  Валерьевич на третий день пребывания в США отправился на неделю в
разные  города для  посещения других  фирм,  как было  запланировано, а Лина
осталась  как  единственный  представитель их  фирмы в  предпоследней стадии
согласования  условий контракта. Она готовила себя к  этому и была настроена
на напряженную работу без каких-либо развлечений.
     Но   "фирмачи",   вопреки   ожиданиям,   одарили   ее  гостеприимством,
организовав специальный тур по городу и поручив по  вечерам  кому-нибудь  из
сотрудников водить ее ужинать в ресторан. Рестораны,  куда они ездили  сразу
после  работы,  были  обычные,  довольно  будничные  "фабрики"   создания  и
уничтожения  традиционной для  американцев пищевой продукции.  Все эти ужины
проходили  довольно  формально,  без особых эмоций,  как неотъемлемая  часть
производственной программы.
     В первый же вечер после отъезда Сорокина Лину повела в ресторан одна из
сотрудниц  компании, худощавая блондинка средних лет по имени Джуди.  Блюда,
которые  она  рекомендовала, были  действительно  хорошими,  но  чрезвычайно
объемны.  Лина,  тщательно  следившая за  своим  весом,  справилась  лишь  с
половиной порции основного блюда и отказалась от десерта.
     Американка съела не  более чем  гостья, и  при  оплате  счета попросила
официанта  принести  ей "dog's  bag".  Лина, переведя  дословно  эту  фразу,
решила, что раз  коллега  попросила  "собачий пакет",  значит,  у  нее  есть
собака,  для  которой  она и  уносит  остатки  ресторанной еды.  Официант  с
пониманием  тут же принес две одноразовые белые коробки с  крышками, похожие
на сундучки и предложил одну из них  Лине. Равнодушно отреагировав  на Линин
отказ, он предложил Джуди свою услугу по упаковке пакета.
     Аналогичная  картина повторялась  и  с  другими сопровождающими Лины  в
следующие вечера.  И однажды,  когда компаньоном  по трапезе оказалась снова
женщина, Лина решила все же с  легким юмором, чтобы в случае чего превратить
все  в   шутку,  полюбопытствовать,  действительно  ли  собаки  предпочитают
ресторанную  еду  той,  которая  специально  для  них   продается   в  любом
супермаркете. Американка  расхохоталась и сказала,  что  это  не для собаки,
которой  у нее  вовсе нет.  Это она себе завтрак  обеспечила.  Уловив легкое
недоумение  в  лице  гостьи,  американка  пояснила,  что  в Америке  принято
уважительно относиться ко всему,  что сделано трудом человека и что оплачено
долларом.  И  зачем же выбрасывать  в  мусорный  бак то, что  ты  оплатил. А
название "dog's  bag" (американка,  рассмеялась), это уже просто  игра, хотя
все  начиналось  как  будто  именно  с  использования  остатков  для  собак.
Коробочки выполнены  из такого  материала, что можешь ее прямо  поставить  в
микроволновую  печь  и все в  ней разогреть.  Американка пояснила, что это и
есть  рациональное отношение к расходам, к продуктам, а владельцы ресторанов
даже рады этому, потому что, если вы взяли  с  собой остатки,  значит, блюдо
вам понравилось.
     Лина дружелюбно и с пониманием выслушала сотрудницу компании, но ни при
каких условиях не могла себя представить выходящей из  ресторана, кафе, даже
столовой в России с коробочкой недоеденного ею блюда.
     Другая культура, другое воспитание,  - думала  она, -  мы,  выросшие  в
бедности и в условиях тотального дефицита,  связанный с этим комплекс всегда
прятали за браваду, что касалось и отношения к пище: мол, подумаешь, не было
печали трястись над куском мяса. А у американцев нет этого.
     Наступила пятница, день завершения предпоследнего этапа согласований, и
в канун возвращения  Сорокина Лину пригласил на ужин один из менеджеров Тони
Смит, и не как обычно, сразу после работы, а на восемь часов вечера. К концу
рабочего  дня, в  пять часов один  из молодых  сотрудников фирмы  отвез ее в
гостиницу и сказал, что в восемь за ней заедет сам Тони Смитт.
     Лина  поняла,  что  этот  ужин  ожидается  более торжественным, поэтому
приложила все свое  умение для приведения  себя в хорошую форму. Купленный в
торговом  центре  здесь,  прямо  при  гостинице,  шоколадного  цвета  костюм
(короткая,  до   колен  юбка   и   длинный  облегающий  жакет,   дополненный
светло-бежевой  шелковой  блузкой),  был  ей  очень  к  лицу  и  подчеркивал
стройность фигуры.
     Считая  себя уже  готовой  к выходу,  она  в ожидании звонка посмотрела
снова  в зеркало, размышляя молча о том, что ей и не снилось оказаться столь
важной  персоной, каким всегда,  по его рассказам, ощущал себя в заграничных
командировках Олег.  Впервые с момента смерти Олега она  мысленно обратила к
нему горький упрек в предательстве и несправедливо украденных удовольствиях,
которых сам получал сполна.
     Позвонил Смитт, и сообщил,  что ждет ее в холле. Лина еще раз опрыскала
себя духами и направилась из номера к лифту.
     Выйдя из  лифта, она тут  же увидела  менеджера и еще одного,  стоящего
рядом с ними, высокого интересного и весьма элегантного мужчину.
     - О,  You  look  so  beautiful  tonight!  (O,  вы  выглядите  прекрасно
сегодня!),- воскликнул Тони, с восторженным удивлением протягивая Лине руку.
     - Thank  you, (благодарю вас),- ответила  Лина,  смущенная  неожиданным
комплиментом.
     - I  want  to  introduce you  to our top manager Mayk Culciny! He  will
share  with   us  this  business  dinner  (Я  хочу  вас  представить  нашему
топ-менеджеру, который разделит наш деловой ужин сегодня).
     Топ   менеджер   с  голливудской  улыбкой  подал  ей  руку  и  произнес
дружелюбно:
     - Nice  to  meet you. As I'm understand, we are  close to finish! Grate
job!  Congratulation! (Приятно видеть  вас. Как я понял, мы близки к финишу.
Замечательная работа! Поздравляю!)
     - Thank you, so much! (Большое спасибо),- ответила Лина протягивая руку
навстречу незнакомцу.
     - О'K, please, let's go! Our reservation at eight  (Хорошо, пожалуйста,
пройдемте. Наш  заказ ровно  в  восемь),  -  сказал деловито Тони, предлагая
направиться к месту парковки машины.
     Лине было предложено сесть в машину Тони, а Майк отправился в  ресторан
на своей. По  прибытии Тони направился к  распорядителю  ресторана, который,
проверив  заказ, подвел  их  к изысканно  сервированному на троих  столику в
самом  уютном, как показалось Лине, месте обеденного зала.  Лина с интересом
наблюдала,  как  партнеры-американцы  с  не  меньшей,  чем  при  работе  над
контрактом,  деловитостью  обсуждают  с официантом содержание и  особенности
каждого  блюда   и  напитка.   Когда  меню   было  выбрано,   Майк  стал   с
доброжелательным любопытством спрашивать Лину о  России,  о ее семье, детях.
Узнав, что у нее четверо взрослых детей, выразил искренний восторг, сообщив,
что у него  тоже трое  детей, правда, как выяснилось,  немного младше, чем у
Лины. Он восхищался ее моложавостью  при таких взрослых детях, и  не скрывал
свою симпатию к ней, нарастающую в процессе всего застолья.
     Когда  ужин завершился, он предложил Тони ехать домой, поскольку решил,
что  сам отвезет Лину в гостиницу. Она не знала,  как себя  вести при  таком
повороте событий и лишь смиренно улыбалась. После нескольких милей пути Майк
обратился к ней на чисто русском  языке и предложил прокатиться по вечернему
городу.
     Лина,   потрясенная  русским  языком  Майка  и  смущенная   неожиданным
вниманием к ней, лишь благодарно улыбнулась в ответ и уставилась в окно.
     Спустя примерно полчаса Майк остановился у одного из небоскребов, вышел
из  машины,  предложив  Лине  выйти и  следовать  за  ним. У  самого  порога
роскошного  здания Лина восторженно запрокинула  голову, чтобы  увидеть  его
вершину и,  почувствовав  легкое головокружение,  слегка  пошатнулась.  Майк
понимающе рассмеялся и подхватил ее за  талию. Хотя его  прикосновение  было
лишь  жестом  вежливости, но от его тела и  рук  исходило столько  теплоты и
нежности, что возбудило в ней чувственность.
     Майк  опустил  руку,  когда они  переступили  порог здания, за  которым
предстал  просторный  холл,  с  инкрустированными  разными  сортами  мрамора
стенами и полом. Они вошли  в скоростной лифт,  который в мгновенье доставил
их на  41-й этаж. Выйдя из  лифта, они  уткнулись в холл богатого ресторана,
сквозь  огромные,  во всю стену, окна которого был  виден, озаренный огнями,
центр города.
     Мимо  внимания  Майка не ускользнуло мимолетное выражение  удивления на
лице  Лины, мол, как это - после ресторана в  ресторан?  Майк расхохотался и
сказал,  что не  собирался  заставлять  гостью  переедать, а  пригласил сюда
только для того,  чтобы посидеть в баре  и полюбоваться панорамой  вечернего
города.
     Они провели в баре более двух часов, почувствовав друг к другу какую-то
неожиданную  дружескую теплоту и доверие.  Майк  рассказал ей,  что, оформив
несколько  лет  назад развод, хранит  добрые  отношения  с бывшей  женой  и,
главное, с детьми, которых очень любит и с которыми в постоянном контакте.
     Лина рассказала  ему о своей жизни, о том, что она плод страстной любви
медсестры и  врача, который погиб во время войны, так и не узнав,  что зачал
дочь. Рассказала о родном городе Одессе, о матери, так и не вышедшей никогда
замуж.  Рассказывала  о  школе,  о  безвременно  ушедшем  муже,  о  том, как
компания,  которую  она  сейчас  представляет, помогла  ей, дав  возможность
выучиться патентному делу и английскому языку.
     Общение этих людей, еще несколько  часов назад не имевших представления
о  существовании  друг  друга, походило  на  разговор  встретившихся  старых
друзей, которых объединяет общая шкала ценностей, общие взгляды на семью, на
отношения с детьми, на все, чего они касались в беседе.
     Лина  без прикрас рассказала  Майку все подробности своей жизни, но при
этом,  неосознанно,  словно по велению  мистического  владыки  упустила  все
драматические страницы, связанные с бывшей подругой Нонной и ее дочкой Асей,
кратковременный роман с которой довел мужа до смертельного исхода.
     Майк тоже откровенно поведал Лине все о своей жизни до развода и после,
но и ему словно кто-то  диктовал запрет, и он ни  словом  не обмолвился, что
более года живет с русской женщиной Асей.
     Они  и  не  подозревали,  что их знакомство  уже переплело их судьбы  с
судьбой одной и той же женщины, принесшей несчастье Лине и мечтающей обрести
счастье с Майком.
     Когда они после бара подъехали к гостинице, Майк проводил  Лину к входу
в холл и сказал, дружески протягивая руку:
     - Разговор  с вами доставил  мне  удовольствие.  Никогда  в моей  жизни
такого не  было.  Мы,  американцы, как-то  не очень  расположены  к душевным
откровениям. Я буду  помнить  нашу сердечную беседу! К сожалению, я  вас  не
увижу больше, поскольку  завтра  уеду  из города  на  целую неделю. Но,  как
принято говорить в Америке, "You never know". Еще раз спасибо! До свиданья и
всего наилучшего, Галина.
     -  Большое  спасибо  за  этот фантастический  вечер,  -  ответила  Лина
растроганно, подарив ему взгляд, преисполненный искренней признательностью.
     Когда  она вошла в  номер, она увидела на телефонном  аппарате мигающую
лампочку, свидетельствующую о том,  что  кто-то ей  оставил сообщение. Нажав
соответствующую кнопку, она услышала отнюдь не излучающий теплоту голос Шота
Валерьевича:  "Галина Петровна, это Соколов! Удивлен  вашим отсутствием. Вы,
кажется, говорили, что у вас в Америке никого нет. Надеюсь, что с вами все в
порядке.  Хотел  вас  известить, что я  уже здесь. Можете мне  позвонить  до
одиннадцати вечера. Сейчас десять ноль-ноль. На всякий случай имейте в виду,
что  у меня изменились планы, и я во вторник  улетаю. Если мы не  созвонимся
сегодня, позвоните мне завтра утром в районе десяти часов".
     Слава  Богу,  что  не встретились сегодня,  -  подумала  Лина, медленно
возвращая трубку на место, - под такое настроение ему лучше не попадаться.
     Часы показывали два часа ночи. Она быстро  смыла тушь с ресниц, приняла
душ,  юркнула под одеяло, желая поскорее уснуть, чтобы утром быть  в  форме.
Но, как ни старалась, сон не стремился прийти к ней.
     Лина не  могла отключиться от  мыслей о Майке, о почтении и  внимании к
ней, которые исходили от него. Какой душевный человек,  - рассуждала  она, -
как  же  было  с  ним хорошо и  естественно.  Ведь я  думала об американцах,
особенно богатых,  каким  наверняка является Майк  - топ-менеджер крупнейшей
кампании,- что они  чопорны,  высокомерны,  расчетливы, что в каждом  из них
сидит  если  не враг, то недоброжелатель  для нас,  русских. А он... столько
уважения к тому, что я ему рассказывала о нашей стране, ее истории,  о себе,
о моих детях, о своей жизни...
     Х Х Х
     Нонна встала с дивана, на котором лежала уже более часа. Но это лежание
без сна и  под  грузом  страшных  мыслей утяжелили все тело,  и она  вошла в
ванную, чтобы принять душ. Сквозь шум воды  ей послышался телефонный звонок.
Едва  не упав  на  скользком  мраморном  полу  ванной,  она  мокрая и  голая
бросилась к телефону.
     Мамочка, привет! Это я, -  говорила Ася как-то непривычно, по-деловому.
Я в понедельник вылетаю!
     - Куда?- спросила Нонна, едва соображая, так как ей стало холодно.
     - К вам, к тебе!
     - Правда? Он позвонил все-таки! Я очень счастлива, Асенька, я так...
     - Да нет, нет, никто  мне не звонил и,  судя по всему, уже не позвонит,
мама.
     Нонна чувствовала, что и голова и сердце сейчас разлетятся  на куски от
охватившей ее душевной боли,  вытеснившей у тела способность  ощущать холод.
Наоборот, казалось, что даже стало жарко.
     - Ну и черт с ним, - с  гневом в адрес Майка произнесла Нона, - я рада,
что  ты решила приехать.  У тебя еще вся жизнь впереди. Значит, тебе суждено
что-то лучшее.
     -  Лучшее, худшее  -  не знаю,  мама, уж  что мне суждено.  Просто  мне
предложили  неплохую  работу  здесь, в Нью-Йорке, в  госпитале. Работа сулит
неплохой заработок  и страховку. Но, прежде чем  дать  ответ, я все же  хочу
проверить. Ты мне это и сама советовала.  Приеду на  дурачка, мол,  понятно,
что раз у него ремонт, я остановилась у вас. Приеду и позвоню  Майку, как ни
в чем не бывало. В конце концов, он меня проводил как girlfriend, с  которой
живет под одной  крышей,  взяв все расходы по моему  отъезду  и пребыванию в
Нью-Йорке  на себя. Так какие у  меня  основания сомневаться  в том,  что он
хочет  моего  возвращения?!  Ну,  замотался человек.  Ведь  я могу  все  это
воспринять  совсем по-другому:  он  готовит  дом к моему  приезду  и намерен
создать со мной семью  в отремонтированном, обновленном доме. Может, это все
ради меня? Ведь я и так могу подумать?!
     -  Ты, умница, Асенька. Ты все правильно рассчитала. Я и Боб,  конечно,
очень рады твоему приезду. Не  просто рады,  мы счастливы, - говорила  мать,
охваченная предчувствиями  страшного  разочарования,  которое ждет  дочь  по
приезде в их город.

     Инга, считая себя готовой к выходу, поднялась на второй этаж  к внучке,
чтобы  поболтать  с ней.  Катюшка в  свои  одиннадцать  лет  демонстрировала
сильный характер, стремление к успеху и творческому поиску. Она рассказывала
бабушке   о  школе,  о   том,  что  ей  там  нравится  и  не   нравится,  об
одноклассниках, учителях, и бабушка  уже значительную  часть ее рассказов не
понимала,  так  как  русский  язык внучки  стал совсем  ущербным. Помня, что
однажды уже довела девочку до слез своими просьбами повторить и пояснить то,
что она сказала, Инга теперь  делала вид, что все понимает. В душе  она даже
радовалась  тому,  что в  России  Катюшка  быстро  вернет язык  и  сможет  в
подлиннике  читать Чехова, Толстого, Пушкина - русскую классику, на что Инга
уже  и  не  надеялась  до того,  как  узнала,  что  они  едут  в  Россию  на
неопределенное время.
     - А кто твоя любимая подружка в школе?- спросила Инга,  глядя на внучку
влюбленными глазами.
     - У меня много  подружек,  но  любимая подружка у меня была  в  прошлом
году, - с грустью в голосе ответила Катюшка.
     - Как это в том году? Так что же случилось, вы поссорились?
     - Нет,  мы не поссорились,  но она  в  другом классе, и  это уже совсем
другое. У нее там появилась другая любимая подружка. Нет, мы с ней дружим, я
была у нее на дне рождения. Но это уже не то.
     - А почему она в другом классе?
     - Представляешь, мама, - вставила оживленно Анюта, вошедшая в комнату в
момент  этого  разговора,  который  очевидно слышала  по  дороге  в  комнату
Катюшки.- Представляешь, мама?! Как у нас было:  мы все годы в школе учились
в одном  классе одним  составом учеников. У  нас можно было  все  десять лет
просидеть  на одной парте  со своей  подружкой. А  тут нет. Тут  каждый  год
классы перетасовывают. Каждый год  - обновленный состав  класса.  И  вот, ее
любимая подружка  Челси попала в другой класс. И Катюшка (Анюта  погладила с
нежностью  головку  дочке)  даже  плакала.  Она  так  привязалась  к  Челси.
Действительно, девочка очень хорошая. Я даже  в школу ходила  и  спрашивала,
почему они так перетасовывают классы каждый год. А учительница  мне, знаешь,
что  ответила? Она сказала, что это неслучайно и не выдумки.  Это концепция.
Америка - мобильная  страна, с  мобильной  экономикой. И  человек  с детства
должен быть приучен к  переменам и к умению приспосабливаться к новым людям,
к  новой  обстановке. Потому и американские дети проще к  этому относятся. А
наша Катюшка (Анюта снова погладила дочь), она ведь  все же в двух культурах
растет, в ней этот  эмоциональный фактор в отношениях  сильнее присутствует.
Вот она и страдает.
     - Да я и не знала ничего этого, - ответила Инга, с сочувствием глядя на
внучку.  Сколько невидимых  и видимых ломок, ломок  тонких, душевных есть  в
эмиграции, - промелькнула в голове мысль, защемившая сердце.
     -  Мам, ну  я  тебя  не  узнаю,  - сказала  Анюта, критически глядя  на
свободный, блекло-серый из льняной ткани брючный костюм матери,  - раньше ты
даже  в  магазин  не  могла  выйти, чтобы не одеться с иголочки.  А  сейчас,
кажется, тебе все равно, как  ты выглядишь. А  дома, в той жизни, я  никогда
тебя не видела в халате, никогда, кроме  нескольких минут после ванной. А я?
Помнишь, как ты у меня забрала тобой  же  подаренный  мне на тринадцатилетие
байковый,  мой  любимый  халат?  Помнишь,  что  ты  мне   сказала?  -  Анюта
рассмеялась,-   вспомни,  ты   сказала:   "халат  и  халатное   отношение  -
однокоренные слова. И отныне халат  ты будешь одевать только после ванны". И
заставила меня дома ходить в спортивном костюме.
     - Анюта, по-моему, я прилично выгляжу, - перебила мать дочку,  -  а то,
что не так сидит  на мне, ну что поделать: фигура уже  не та, возраст уже не
тот.
     -  Ну, не ты ли  говорила всегда,  что  твой  девиз: "никаких скидок на
возраст"?
     - Да, говорила, говорила. Но это было на ТОМ берегу.
     - Ну, вот еще, мама! Еще не хватает, чтобы ты нам отравляла жизнь своей
ностальгией. Извини, но ты просто дурью маешься. Сейчас ты на ЭТОМ берегу. И
вообще,  ты себе  изменять  стала,  ведь  сама  говорила, что  ты не  любишь
подстраиваться под обстановку, а  предпочитаешь обстановку  подстраивать под
себя.
     -  Ну  ладно,  доченька, -  сказала Инга успокаивающим  тоном, - ну нет
здесь  никакой  проблемы,  тем более  что ты  и  сама  знаешь, что  на любой
американской домашней "party" разброс одежды может быть от шорт до вечернего
платья.
     - Но мама, пойми, американкой ты не стала и никогда не станешь, а наши,
русские традиции  ты отбросила.  Вот  именно это я терпеть не  могу в  наших
людях.  Они сразу хотят  стать  католиками больше, чем Папа Римский, то есть
американцами   больше,  чем   сами  американцы:   язык   начинают  коверкать
искусственным "акцентом", одеваются КЕЖУАЛ. И  ты,  глядишь,  вот-вот будешь
как эти, с чьих то слов  "магдонализированные" американцы, и  в гости ходить
будешь в футболке и трикотажных штанах или джинсах.
     Инга  слушала дочь,  и  молча  констатировала, насколько  изменился  ее
статус в семье, если Анюта позволяет себе с ней так разговаривать. В прежнее
время она бы расстроилась, одернула бы дочь, если бы ее это как-то огорчило.
Но  ни  огорчения, ни  обиды она  не ощутила,  как и  никаких других эмоций,
потому что душа замерзла, исчезла. И это было для нее спасением, проявлением
инстинкта  самосохранения,  так как при  ее,  в  прошлом  горделивом нраве и
обостренном чувстве собственного достоинства сердце бы просто разорвалось на
куски от морально-психологической ситуации, в которой она оказалась.
     - Ну, дочка, не нужно так, - воспротивилась Инга, - не знаю, кто назвал
американцев "магдонализированными".  Не надо так с  американцами.  Ты  лучше
пойди в  любой  книжный магазин или  в  библиотеку  и посмотри, сколько  там
всегда народу. А сколько  симфонических  оркестров? А артмузеев?  У  нас так
всегда  толпится  народ, особенно в выходные - не припаркуешься. И вообще, я
думаю,  что ты лукавишь, так говоря об американцах.  Ведь, как я погляжу, ты
дружишь и с американцами, и  сейчас, как  я  поняла, все  эти  дни мы  будем
участвовать в  американских  мероприятиях. Это ж ваши друзья,  раз  они  вас
приглашают на такие праздники, - не унималась Инга.
     - Ну, не друзья, просто приятели, с которыми Игорь связан по работе.
     -  Ну, пусть  приятели. Но, похоже,  они к  вам  хорошо относятся. Ведь
американцы кого попало в дом к себе  не приглашают. Просто мы их мало знаем.
Это  другая   культура,  сложившаяся   и   устоявшаяся   в   условиях  роста
благосостояния,  не  знания, что  такое дефицит,  и  им не нужно в обыденной
жизни  самоутверждаться в  том, какую  тряпку  они  на себя натянут. Поэтому
одевают то, что удобно. Вот я среди моих ровесниц-американок не встречала ни
разу  ни одной на высоких  каблуках.  Она не  хочет себе  "выкручивать" ноги
каблуками, если ей это неудобно.
     - Вот-вот! Они на машинах всюду. Они живут искусственной жизнью. Они не
ходят по улицам, только по мраморным или ковровым полам  в  больших торговых
центрах (моллах) или  ездят на машинах, поэтому  у  них просто  атрофируются
ноги. Вот почему они толстые. Ведь  Америка устрашающе толстеет,  - перебила
раздраженно Анюта.
     Инга не могла не понимать,  что такое настроение дочери определяется ее
чемоданным  настроением перед  поездкой  в Россию и, так как  она восемь лет
назад оправдывала свое решение уехать в Америку восторженными оценками всего
американского,  так теперь, перед  поездкой  в  Россию она все  американское
оценивала иронически.
     -  Итак, судя  по всему, все дамы  готовы и  можно подкатить  карету! -
воскликнул весело Игорь, вернувшись в гостиную, которую покинул, когда между
женой и тещей завязались "дебаты" по поводу одежды.
     В  просторном  "Мерседесе"  Анюта села  рядом  с  мужем на пассажирском
месте, а Инга с внучкой - на заднем.
     - Катюшка,  итак мы едем на "surprise party?" - обратилась Инга ласково
к внучке,  чтобы заполнить  паузу, которая  образовалась в машине, - столько
праздников нам предстоит в эти дни, что я забыла, что и зачем.
     - Да, бабушка, ты угадала, оживленно ответила внучка. Сегодня "surprise
birthday  party". А завтра просто "birthday party". Сегодня ты, бабушка,  не
представляешь, - это будет в "Magic house". Ты не представляешь, сколько там
будет фана.(веселья, развлечений)
     - - А в чем же будет суть этого "фана"?
     - Так я объясняю. Ты же видела пригласительный билет? - прервала  дочку
Анюта.
     - Да, я  видела, но, честно говоря,  не все поняла. Там написано что-то
вроде, что нам всем будет по первой цифре.
     -  Да-да, - сказала  весело Анюта, - ну, во-первых,  хочу заметить, что
хозяева - очень  интересные люди. Между прочим, очень богатые.  Говорят, что
Алекс  -  виновник  торжества,- миллионер.  Он  много лет  заведует  научным
подразделением огромной богатейшей фирмы и получает очень немало. Жена его с
рождения  первого ребенка не работает. А сейчас они тоже,  как и  многие  их
ровесники, уже живут вдвоем, поскольку дети разъехались по своим собственным
жилищам, к радости родителей,  в этом же городе. И его жена Керолл - ужасная
выдумщица. Всегда что-то придумывает. На сей раз, она придумала устроить ему
65-летие в "Маджик  хауз", то есть в  доме для  интеллектуального развития и
развлечения детей. Я думаю, это недешевое удовольствие - аренда этого места.
А то, что она написала на открытке,  означает, что нам всем по первой цифре.
Это значит,  что  кому  шестьдесят, значит, ему шесть лет, кому семьдесят  -
тому семь лет, кому пятьдесят - тому пять лет и т.д.
     - А что мы  там будем  делать? - удивилась  Инга,- я же была в  "Маджик
хауз" с Катюшкой в нашем городе. Ну,  я понимаю, когда ты идешь с  ребенком,
невольно приобщаешься  к его  забавам - это  естественно.  Но  что там будут
делать  взрослые без  детей, не  могу представить.  Но  я  думаю,  - тут  же
спохватилась Инга, поняв, что своими  репликами может испортить предвкушение
праздника, - я думаю, что раз они пригласили, значит, знают, что делают. Это
даже очень интересно.
     - Можешь не сомневаться, мама!- ответила Анюта,  обрадованная, что мать
настроена на праздничный лад.
     - А завтра,  что?- спросила Инга, боясь  паузы, которая может оказаться
гнетущей.
     -  Завтра, завтра.  Завтра мы будем у Тома. Это тоже  очень  интересная
пара.  Он  высококлассный  инженер. Двадцать  пять  лет  работает  на  одной
кампании.  Очень  авторитетный там  человек.  Жена его работает в  страховой
компании.  Дети уже выросли, и все живут отдельно. Но Том с женой продолжают
жить  в этом огромном  доме и очень любят  устраивать  праздники.  Мы  у них
бываем каждый год (вот уже три года), на Крисмас пари.
     -  Ну вот, приехали,-  сказал Игорь, перебив  разгоряченную разговорами
жену. Он выскочил из машины, подошел к дверце со стороны  тещи, чтобы помочь
ей  выйти. Они присоединились  к уже ожидавшим их  Анюту и Катюшку,  которые
держали по два воздушных шара, устремленных ввысь. Материал, из которых были
сделаны  шары,  напоминал  разноцветную  фольгу,  на  которой  были  веселые
картинки и надписи "Happy birthday!"
     - А где же подарки для именинника?- поинтересовалась Инга.
     -  А  подарки - это  мы!-  рассмеялась  Анюта,  уже  явно  возбужденная
предвкушением праздника. Да, в приглашении было написано, что подарком будет
наш  приход  и ничего более, -  Анюта засмеялась, взяв  маму под руку, и они
направились  к входу  интересной архитектуры  зданию,  к  которому стекались
улыбающиеся каждому  встречному  люди.  Некоторые еще  до  входа, узнав друг
друга, приветливо  обнимались, целовались с возгласами:  "Хелло, найс то  си
ую. Хау ар ю? Хау ю бин!" (Привет! Приятно видеть тебя. Как дела?).
     Поднявшись на несколько ступенек,  гости  попали в просторный холл, где
их потрясла своим  видом сверкающая  весельем хозяйка. Несмотря  на довольно
дородную фигуру и возраст (может,  на несколько  лет младше мужа),  она была
одета  в детское,  коротенькое, перетянутое  в талии,  белое  платье,  подол
которого  завершался кружевной оборкой,  как  и короткие  рукава-"фонарики".
Из-под платья до  середины икр выглядывали такие  же,  с  белыми завязочками
внизу,  панталоны, как  раньше носили дети, а  сейчас - куклы.  На голове  у
хозяйки красовался большой розовый бант  под  цвет  розовых, в детском стиле
туфель с перепонкой и на низком каблучке.
     Хозяйка сразу напомнила, что виновник торжества ничего не знает о пари,
а  приедет сюда  с  целью  прочитать лекцию  для  детей,  на  которую  якобы
приглашен. Керолл энергично достала из стоящего рядом мешка атрибуты детства
и тут же стала ими дополнять костюмы гостей.
     Вскоре  вся гостиная  стала  напоминать  детский  сад  акселератов, где
веселились  великовозрастные детки  со  слюнявчиками, фартучками, бантиками,
косичками, хвостиками и ушками разных зверюшек.
     Ровно  в  шесть  часов пунктуальный Алекс  переступил  порог, готовый к
чтению лекции.
     И, естественно, что его ошеломили "детишки" с песней "Happy birthday to
you". Растроганный, он говорил  какие-то  слова благодарности, целовал  всех
подряд и, в  первую очередь, Керолл и детей. Когда он завершил приветствия и
немного пришел в себя от потрясения, жена объявила, что все могут приступить
к  трапезе.  Гости  дружно устремились  к  расставленным вдоль стен  столам,
изобилующим блюдами китайской, мексиканской, итальянской кухонь, которой они
наполняли  разовую  посуду.  Наполнив  бокалы  напитками,  а  тарелки всякой
всячиной,  гости чинно разбрелись  кто куда: кто в укромный  уголок,  кто за
столики, которыми был заставлен холл специально по этому случаю.
     В зависимости от аппетита  и скорости  потребления пищи,  они  покидали
главный  холл  и разбредались по зданию. Кто  был  с детишками,  не  упускал
случая внушить своим чадам интерес к наукам и природе, показывая экспонаты о
происхождении  смерчей,  молний, других  стихий,  выполняя разные химические
опыты, для которых в этом  учреждении были оборудованы  специальные  классы.
Молодежь  возраста  тинэйджеров не упустила  случая впасть  снова в детство,
ныряя в бочки, переполненные цветными мячиками, играя в другие детские игры.
Взрослые, не обремененные  детьми, играли в автоматы, садились в  кабинки за
руль автомобиля, на котором можно было бы отправиться в сказочные дали, если
справиться с трудностями на компьютерной дороге.
     Получив весь комплекс удовольствий, с выражением глубокой благодарности
к хозяевам и,  в первую очередь, к Керолл, гости, целуясь и обнимаясь друг с
другом, с улыбкой  разъезжались уже  не так  чинно,  как  приехали несколько
часов назад,  потому что хвостики, слюнявчики и бантики никак с чинностью не
сочетались.
     Инга на  этом празднике себя ощущала  скорее  зрителем, чем участником.
Но, чтобы угодить дочке, сказала,  (как  только машина  выехала на  основную
магистраль), что ей понравилось.
     Минут сорок спустя они уже были дома.
     - Да, интересный  вечер,- сказала Инга  перед отходом ко  сну, - что-то
совсем необычное.
     -  Я  ж  говорила,  что Керолл большая  выдумщица,  - подхватила Анюта,
довольная позитивной реакцией матери.
     -  Но  нам  предстоят  еще  два  не  менее  интересных  мероприятия,  -
воскликнул   Игорь,-   завтра  еще  одна   birthday   пари.  И   главное   -
послезавтрашний пикник!

     Лина, отужинав с очередным  "ответственным" за  ее питание  сотрудником
компании, сидела одна в номере, намереваясь после небольшого отдыха пройтись
по  магазинам  торгового центра, который  находился при  ее  гостинице.  Был
четверг.  Завтра  последний  "аккорд"  в  работе  над  контрактом,  который,
очевидно, завершится "бизнес-ужином", как  было неделю назад,  только на сей
раз без  Майка.  Он  появится  на  работе  лишь в понедельник, когда она уже
покинет  эту страну, а завтра всю их работу будет курировать другой менеджер
вместе с юристом компании. Для покупок у нее осталась суббота, когда она уже
будет совсем свободна. Администрация кампании ей обещала выделить кого-то из
сотрудников,  который будет возить ее по магазинам, с  тем,  чтобы она могла
осуществить все необходимые покупки перед возвращением домой.
     Она  была  так  загружена  все  дни,  что  у нее  не  было  возможности
сосредоточиться на подарках,  которых ей предстояло купить  немало: четверым
детям, невесткам, зятю, внукам.
     Лина  с нежностью  подумала  о детях. Все они  уже  обзавелись семьями.
Только  Алеша - ее любимец  - пока  один. Он появился на свет, как бы взамен
того,  второго  дитя, который был выброшен  из утробы  потрясенной  стрессом
матери в ночь того несчастного новоселья. Выкидыш повлек осложнения, и врачи
опасались, что Лина не сможет  больше рожать. И вот, вопреки всем прогнозам,
она  почти  сразу обнаружила беременность.  Алексей появился точно в срок и,
как две  капли воды походил на  отца. Это  дитя явилось, словно  посланником
удач в карьере Олега, сопровождавшихся ростом  материального  благополучия в
семье.  Но,  самое  главное,  в чем  Лина  была  убеждена, рождение  Алексея
укрепило  ее организм,  и после него без всяких проблем она родила еще двоих
мальчиков.  Естественно,  что  всех своих  детей она  самозабвенно любила, и
отдала им всю жизнь. Но к Алеше у нее было особое отношение. В свои тридцать
три года  он еще  не встретил ту единственную,  с которой бы хотел соединить
свою жизнь навсегда и создать семью.  Он  "ждал свою  принцессу", как любила
шутить Лина.
     Окончив  Новосибирский  медицинский  институт с  красным  дипломом,  он
поступил в аспирантуру  в Москве, успешно защитил диссертацию, но продолжать
научную  карьеру  в  медицине  не  пожелал,  так  как его  больше привлекала
практическая работа хирурга.
     Лицо Лины озарилось улыбкой, когда она подумала о том, что в Москве она
встретится с Алешей, расскажет ему о своей командировке.
     Она  встала с кресла, в  котором  засиделась больше,  чем намеревалась,
быстро переоделась в удобную для похода в  магазин одежду и, пересчитав свои
доллары, направилась  к выходу из  номера.  Уже у самой  двери  ее остановил
телефонный звонок.
     Ее охватило непонятное волнение, и с дрожью в  руке она подняла трубку.
Еще не услышав его голоса, она, вопреки  логике вещей,  всем существом своим
почуяла, что это Майк.
     Да,  это  был  Майк. Он  как со старой знакомой,  поздоровался с  ней и
сообщил, что в деловом плане ничего не меняется и все контакты у нее будут с
теми людьми, которые назначены. Он  же прилетает  завтра  поздно  вечером  и
приглашает ее пойти с ним на пикник, который организовывает  конкурирующая с
ними   компания,  где  менеджером  работает  его  кузен.  Говоря  это,  Майк
расхохотался,  заметив, что конфликт  интересов существует  только  между их
компаниями,  а  сами кузены не конкурируют и очень любят друг друга.  Пикник
посвящен столетию кампании и там должно быть интересно.
     Лина, растерянная и растроганная, искренне поблагодарила Майка, сказав,
что ей, вероятно, трудно будет найти время,  поскольку  субботу она выделила
для покупок подарков детям.
     Майк выразил полное понимание и сказал, что поможет ей сделать "шопинг"
до пикника, либо после. Он пояснил,  что продолжительность  пикника обычно с
2-х до 8-ми вечера.  В конце концов, можно чуть опоздать, либо уйти пораньше
и все успеть, так как по субботам все магазины работают допоздна. С оттенком
попечительства в голосе Майк посоветовал не волноваться, принять приглашение
и закончил предупреждением, что позвонит в субботу в 9 утра, готовый заехать
за  ней для поездки  по  магазинам, если  она  надумает  сделать  покупки до
пикника.

     Нонна, вдохновленная приездом Аси, в ее присутствии готовила ланч.
     -  Асенька, я  рада,  что  ты у нас расслабляешься. Я  уверена,  что ты
отдохнешь, и  все проблемы решатся  сами собой. К тому же  у меня  появилась
идея.  Уже несколько месяцев назад мы получили  приглашение на пикник. Разве
тебе Майк раньше ничего не говорил о нем?
     -  Майк?!-  нервно воскликнула Ася,- при чем тут Майк? Что за пикник, и
вообще: при чем тут пикник?
     - А при том, что этот  пикник посвящен столетию компании, где  один  из
менеджеров -  Джек, кузен Майка.  Ты, кажется,  его  видела. Боб  тоже с ним
знаком - по гольфу. Он всегда нас  приглашает на  эти пикники, но мы ни разу
там не были.
     - Да, Джека я видела. Меня Майк как-то с ним знакомил, - оживилась Ася,
- они общались периодически по телефону, но виделись крайне редко. Он как-то
раз  к  нам заехал  один  и, как  мне показалось, специально, чтобы  со мной
познакомиться, - улыбка, с которой Ася  все это рассказывала, вдруг исчезла,
и она, замолкнув, грустно опустила голову,  словно желая  спрятать от матери
снова полившиеся слезы.
     -  Успокойся, Асенька,  - сказала  ласково  Нонна,  - вот я об  этом  и
говорю. Может, стоит нам сходить всем  вместе на этот пикник?  Я уже с Бобом
это обсуждала и просила  прозондировать почву. Боб звонил Джеку и  по поводу
пикника,  и  чтобы что-нибудь  узнать о  Майке,  поскольку  они  ни разу  не
пересеклись  в  гольфклубе  с момента  твоего  отъезда.  Джек  ни  о  чем не
догадался, конечно, просто сам выразил сожаление о  том, что его  кузен Майк
на  этом пикнике не  будет, поскольку он до  понедельника  в  отъезде. Но он
искренне обрадовался  интересу Боба к пикнику и настойчиво приглашал нас там
быть.
     -  И  Боб  ему  сказал,  что я тоже собираюсь? Он ведь  не знает, что я
приехала?! - тревожно спросила Ася.
     - Нет, нет, конечно! -  мать, как могла, смягчала тон беседы, видя, что
у дочери нервы,  как натянутые струны, - нет, конечно, не сказали.  Ты же не
принимаешь нас за дураков, Асенька? Разговор был короткий и нейтральный, как
бы только  для  того,  чтобы узнать,  что ничего не изменилось  во времени и
месте проведения пикника.  Джек все  принял за чистую монету,  не заподозрив
причины звонка, и я думаю, тебе стоит пойти.
     - Да, в  этом что-то есть, учитывая, что  Майка там не будет. Наверняка
Джек  просто из вежливости  заговорит со мной и скажет хоть что-то о кузене.
Во  всяком случае, по  тому,  как он  меня встретит, как  отнесется,  о  чем
заговорит, я  уже  смогу кое-что узнать и подготовиться  к приезду Майка,  -
сказала, борясь с волнением, Ася.
     -  Ну  вот,  видишь,  как  ладно  все  сложилось.  Словно  сама  судьба
распорядилась. Все складывается удачно.

     Инга нехотя  встала с  постели, с неудовольствием  думая  о предстоящем
пикнике. Казалось, что покинувшая ее душа, эмоции  вновь вернулись и теребят
ее. Надо поскорее вернуться домой,- думала она, - пусть там Саша делает, что
хочет, но это и мой дом, и я должна как-то организовать свою жизнь  на новом
витке. Хватит плыть по течению.
     Снизу доносилась музыка.
     Предвкушая  поездку, Анюта  пребывала  в  приподнятом настроении.  Дома
постоянно звучала музыка  и  она, кажется, все время танцевала  - и  наяву в
мечтах.  Она и  не  подозревала,  как матери  одиноко, тяжело и  страшно  от
незнания, что делать, как жить дальше после ее отъезда.
     Вдруг   снизу,  вместо   зажигательных  танцевальных   ритмов,  которые
наполняли дом с  того  момента,  как  они  вернулись  с  прогулки, зазвучала
нежная,  чувственная мелодия  очень  популярной  в  России 70-х песни звезды
ирландско-француского шансона Сальвадоре Адамо "Tombe  L a Neige"  - "Падает
снег"  (...падает  снег,   пока  я  жду  тебя,  моя  любимая).  Эта  музыка,
сексуальные  интонации  исполнителя  невольно  уводили  в  мир  грез  любви,
потребности быть желанной.
     Внизу бегает внучка, почти невеста, а тут такие мысли. Кто бы подумал,-
улыбнулась Инга,  умчавшись во внезапных  воспоминаниях в  далекие  одесские
школьные годы. В один из дней начала летних каникул  после окончания шестого
или седьмого класса, она с несколькими девчонками-соклассницами пошли в парк
Ильича,  где размещались карусели и "лодочки", на  которых  они очень любили
кататься. По дороге одной из девчонок понадобился срочно туалет и, поскольку
до него добираться было  далеко,  они решили найти подходящие "кустики". Как
только они повернули в укромное местечко, оказавшееся рядом, натолкнулись на
скамейку,  где  сидели, погруженные в страстные объятия и поцелуи мужчина  и
женщина.  Девчонкам стало любопытно,  и  они  спрятались  за  ближайший  ряд
кустов, сквозь ветви которого они смогли наблюдать  всю  картину.  Подростки
переглядывались  друг  с  дружкой,  заинтригованно  хихикали,  прикрыв  губы
ладонями,  чтобы   не   быть   услышанными   "виновниками".   В  страхе,  не
сговариваясь, девочки легли на землю, когда пара встала, и  с ужасом ожидая,
что  сейчас  их  обнаружат. Но влюбленным было  не  до  них. Женщина,  чтобы
поправить прическу и  застегнуть пуговицы  на  блузке,  оказалась повернутой
таким образом,  что "шпионки"  смогли разглядеть  ее лицо, и к ужасу  своему
узнали  в ней маму Милки Гавшиной - одной из соучениц, родители которой были
в разводе.  Мама,  красивая, ярко накрашенная блондинка  лет тридцати  семи,
была с мужчиной,  но не с отцом Милки, которого  одноклассники знали в лицо,
поскольку  и  он,  как и мама,  иногда приходили в школу. Мужчина, пригладив
руками  волосы,  вышел  к людному  месту  парка  первым, а  через  несколько
мгновений вышла женщина  и направилась к парковой  дорожке в противоположную
сторону.  Когда  они  совсем  исчезли  из  виду, подростки вышли  из засады,
негодуя. Больше всех "возникала" Галка Чернова: "Я не пониманию! -  говорила
она  с искренним недоумением,- неужели в таком (!) возрасте женщине  хочется
целоваться и обниматься?!  Ну,  когда мой  папа  целует  маму, например, это
совсем  другое.  Это мама с  папой, это же  не влюбленные  какие-то. Это  же
просто  они  целуются и  все,  как нормальные люди.  А  милкина мама с  этим
мужчиной целовались, как влюбленные, как Нелка с Илюшкой с нашего двора. Они
тоже ночью, у ворот, чтобы их никто не видел,  целуются. Все об этом говорят
во  дворе. Я сама  видела,  когда  мы  как-то с  родителями  возвращались из
гостей.  Моя  мама  ужасно  возмущалась.  Так  им  же  по   шестнадцать!  Не
представляю, как можно такое (!) в таком возрасте, как милкина мама?".
     Да, если бы молодость знала,- грустно улыбнулась Инга.
     Х Х Х
     Нонна осторожно приоткрыла  дверь.  Ася, почуяв  приход  матери,  резко
встала,  подняла  голову  с  подушки,  села  со  словами,  которые  очевидно
заготовила уже давно.
     - Мама, знаешь,  я твердо решила, что ни на какой пикник  не пойду. Мне
это ни к  чему. Зачем  мне что-то  выведывать о Майке?  Не хочу. Если я  ему
нужна, он сам все вернет. А если нет, то  ничего  мне не поможет. Да и глупо
это.  Это только унизит нас всех. Не  хочу,  мама. Я не хо-чу  этих унижений
даже  перед  собой. Хоть я  и заслужила, чтобы  меня  презирали, но...-  Ася
разрыдалась.
     -  Ася! Я  требую прекратить это! Ты что, так и будешь себя казнить всю
жизнь?  Я  требую  прекратить  эту  казнь  над  собой.  Посмотри,  какая  ты
красавица.  Ты  сейчас   уже   другой  человек.   Ты  обновила  душу  своими
страданиями. Твои мысли и  стремления  чисты  и милосердны. Так что прекрати
эти терзания. Я не желаю больше все это слушать!
     Нонна от безысходности  стала просто кричать  на дочь, чтобы отвлечь ее
от  самобичевания,  что  провоцировало  со стороны  дочки злобную реакцию  в
ответ. Ася не унималась. Тогда  мать, вынув из своих  джинсов ремень, гневно
крикнула:  "Вот  я  сделаю  то,  что никогда не делала,  когда  ты проявляла
ослиное упрямство. Я сейчас этим ремнем отстегаю тебя!"
     Ася ошеломленно посмотрела на  мать и вдруг разразилась  хохотом. Нонна
отшвырнула ремень  на пол, села на постель и, обнявшись с дочкой, тоже стала
хохотать. Они  неистово долго  хохотали  до тех пор, пока этот  истерический
хохот не перешел в рыдания, но рыдания не озлобленности  и противостояния, а
в рыдания примирения, солидарности и облегчения души.
     - Я разделяю твое настроение, дочка, - сказала Нонна, выбрав подходящий
для  разговора  момент,   -  послушай,   Асенька,  а  может,  мы   сами  все
накрутили-навертели?  А  может,  Майк  и  вправду  ремонт  во  время  твоего
отсутствия затеял, чтобы встретить  тебя в отремонтированном  доме и сделать
предложение. Ведь  и  так может быть. Но  в любом случае, ты можешь пойти на
пикник  и без  особых ожиданий  чего-то. Просто  отдохнуть  на  природе, где
музыка,  вкусные запахи, люди. Ну и сам Джек, кузен Майка, приятный человек.
Ну, что ты будешь одна здесь сидеть?



Популярность: 1, Last-modified: Mon, 03 Dec 2007 16:44:27 GmT