(1817)
----------------------------------------------------------------------------
John Keats
Poems. "Lamia", "Isabella", "The eve of St. Agnes", and other poems
Джон Китс
Стихотворения. "Ламия", "Изабелла", "Канун св. Агнесы" и другие стихи
Издание подготовили: Н. Я. Дьяконова, Э. Л. Линецкая, С. Л. Сухарев
"Литературные памятники". Л., "Наука", Ленинградское отделение, 1986
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
ПОСВЯЩЕНИЕ. ЛИ ХЕНТУ, ЭСКВАЙРУ
Краса и слава не вернутся к нам:
Не видеть больше утренней порою,
Как вьется пред смеющейся зарею,
Венком сплетаясь, легкий фимиам;
5 Не встретить нимф, спешащих по лугам
Нежноголосой праздничной толпою
Колосьями, цветами и листвою
Украсить Флоры ранний майский храм.
Но есть еще высокие мгновенья -
10 И благодарен буду я судьбе
За то, что в дни, когда под тихой сенью
Не ищут Пана на лесной тропе,
Бесхитростные эти приношенья
Отраду могут подарить тебе.
(Сергей Сухарев)
Зеленые края - приют поэтов...
Повесть о Римини
Я вышел на пригорок - и застыл:
Прохладный воздух неподвижен был,
И на цветах, что взоры потупляют
И стебли так стыдливо изгибают
5 От нежного дыханья ветерка,-
Переливались, трепеща слегка,
Алмазы прослезившейся денницы;
И облаков белели вереницы,
Как снежное руно овечьих стад,
10 Что на лугах небесных сладко спят.
Порой лишь проносился шелест краткий,
Как будто сам покой вздыхал украдкой,
Но тени легких веток и листвы
Не шевелились средь густой травы.
15 Я поглядел вокруг, и вид отрадный
Наполнил и насытил взор мой жадный:
Дорога темной свежей полосой
Змеилась и терялась за чертой,
И сочные кустарники на склонах
20 Скрывали русла ручейков студеных.
Так ясно видел я, так широко!
Меркурием, несущимся легко,
Я ощутил себя... И окрыленный
Весной цветущей - розовой, зеленой,
25 Я начал собирать ее подарки
В букет душистый, пышный, нежный, яркий.
О майские цветы в жужжанье пчел!
Вы красите и сад, и лес, и дол;
Люблю, чтобы ракита золотая
30 Вас осеняла, и трава густая
Студила, и темнел бы мох под ней,
Фиалками пронизан до корней.
Мне нужен и орешник в колкой плети
Шиповника, и легкие соцветья
35 На жимолости, пьющей ветерок;
И непременно - молодой росток,
Какие тянутся близ древних буков,
Из кряжистых корней, как стайка внуков.
И пусть родник, что бьет из-под корней,
40 Журчит о прелести своих детей,
Лазурных колокольчиков; несчастный,
Он слезы льет об их красе напрасной:
Они умрут по прихоти людской,
Оборваны младенческой рукой.
45 Но где же ваши жаркие зрачки,
Златые ноготки?
С лучистых век стряхните влажный сон:
Великий Аполлон
Сам повелел в честь вашего рожденья
50 Под звуки арф устроить песнопенья!
Когда же вновь он поцелует вас,
Отрада сердца моего и глаз, -
Поведайте ему, что в вашем блеске
Мне чудятся его сиянья всплески.
55 Вот дикого горошка стебельки
На цыпочки привстали: их цветки,
Как розовые бабочки, крылаты,
Но тоненькие пальцы крепко сжаты.
Постой чуть-чуть на гнущихся мостках
60 Над ручейком, в прибрежных тростниках, -
Какая голубиная истома
В природе, движущейся невесомо!
Как тихо вдоль излучины течет
Здесь ручеек: ни звука не шепнет
65 Ветвям склоненным! Как неторопливо
Плывут травинки через тень от ивы!
Успеешь два сонета прочитать,
Пока вода их вынесет опять
На быстрину, где свежее теченье
70 Бормочет камушкам нравоученья.
Там, извиваясь, пескари стоят
Навстречу струям, и блаженство длят
В лучах горячих, смешанных с прохладой,
И не насытившись своей усладой,
75 Брюшком в песок ложатся отдохнуть
На чистом дне; лишь руку протянуть -
Исчезнут вмиг, но стоит отвернуться -
Тотчас же осмелеют и вернутся.
Малютки-волны забегают в зной
80 Под бережок, где в зелени резной
Они остынут и, в прохладе нежась,
Подарят зелени питье и свежесть:
Таков обычай истинных друзей -
Питать друг друга щедростью своей.
85 Порой щеглы посыплются гурьбою
С ветвей, нависших низко над водою,
Попьют чуть-чуть, встряхнутся, щебетнут,
Пригладят перышки - и вдруг порхнут,
Как дети, прочь - и зарябит, мелькая,
90 Окраска крыльев черно-золотая.
Ах, если средь подобной красоты
Внезапный звук прервет мои мечты,
Пусть это будет милый шелест платья
Над легкой одуванчиковой ратью,
95 Разбитой в пух, - и легкий ритм шагов
Среди упругих стеблей и цветов.
Каким она румянцем вспыхнет нежным,
Застигнута в раздумье безмятежном!
Как улыбнется, не подняв очей,
100 Когда я помогу через ручей
Ей перейти... О нежное касанье
Ее руки, и легкое дыханье,
И из-под русых прядей быстрый взгляд,
Когда она оглянется назад!
105 Что далее? Вечернее свеченье
Росистых примул,- здесь отдохновенье
Найдет надолго взгляд; забыться сном
Сознанье бы могло, когда б кругом
Бутоны на глазах не раскрывались
110 И мотыльки вкруг них не увивались;
Когда б не серебристая кайма
Над облачком; и вот луна сама,
Сияя, в небосвод вплывает синий...
О ты, поэтов светлая богиня,
115 Всех нежных душ отрада и краса!
Ты в серебре купаешь небеса,
Сливаешься с хрустальными ручьями,
С росой в листве, с таинственными снами,
Хранишь затворников и мудрецов,
120 Мечтателей бродячих и певцов.
Хвала твоей улыбке благосклонной,
Что к вымыслам склоняет ум бессонный;
Вбирая твой благословенный свет,
Философ мыслит и творит поэт.
125 За строгим рядом строчек стихотворных
Нам видятся изгибы сосен горных;
Неспешное круженье плавных фраз
Боярышником обступает нас;
Когда же вслед за сказкою летящей
130 Мы мчим, вдыхая аромат пьянящий,
Цветущий лавр и розы лепестки
Прохладою касаются щеки;
Жасмин сплетается над головою
С шиповником и щедрою лозою
135 Хмельного винограда; а у ног
Хрустальным голосом звенит поток.
И все забыв, над миром мы взмываем
И по кудрявым облакам ступаем.
Вот так певец безвестный воспарял,
140 Что нам судьбу Психеи описал
И страсть Амура: первые касанья
Их губ и щек, и вздохи, и лобзанья,
Объятий жар, и сладость пылких нег,
И под устами трепет влажных век;
145 Запретной лампы свет - исчезновенье -
И гром и мрак - разлуку - злоключенья, -
И как они блаженство обрели
И Зевсу благодарность вознесли.
Так пел и тот, кто, зелени завесу
150 Раздвинув, приоткрыл нам тайны леса,
Где заросли чуть слышно шелестят,
Скрывая быстрых фавнов и дриад,
Танцующих на солнечных полянах
В гирляндах и венках благоуханных.
155 Испуг Сиринги он поведал нам,
От Пана убегавшей по лесам;
О нимфа бедная! О безутешный
Влюбленный бог! К нему лишь ропот нежный
Донесся из прибрежных тростников:
160 Щемящий стон - или манящий зов.
И древний бард, чьему воображенью
Предстал Нарцисс, к воде в изнеможенье
Приникший, - так когда-то брел и он,
И вышел на прелестную как сон,
165 Укромную поляну, где сияло
Лесное озерцо и отражало
Лазурь небес в своей чистейшей глади
И диких веток спутанные пряди.
И тут он увидал простой цветок:
170 Неярок и печально одинок,
Он над водою замер без движенья
"И к своему тянулся отраженью,
Не слыша ветра, из последних сил
Тянулся, и томился, и любил.
И бард стоял на этом месте чудном,
Когда виденьем странным и подспудным
Перед его очами пронеслись
Бедняжка Эхо и младой Нарцисс.
Но где, но на каком краю вселенной
180 Блуждал создатель песни вдохновенной,
Той вечно юной, как чистейший ключ,
Как светлый лунный луч,
Что страннику в ночи дарит виденья
Чудесные - и неземное пенье
185 Доносит от цветочных пышных гнезд
И шелковистого сиянья звезд?
О, далеко! за гранями земного
Нашел поэт чарующее слово,
И в тех волшебных далях встретил он
190 Тебя, божественный Эндимион!
Он, верно, был влюблен, тот бард старинный,
И он стоял над миртовой долиной
На склоне Латма; ветер, легкокрыл,
От алтаря Дианы доносил
195 Торжественные гимны в честь богини,
Вступающей в чертог свой звездно-синий.
Был ясен лик ее, как детский взгляд,
И жертвенного дыма аромат
Ей сладок был, - но над судьбой жестокой,
200 Над этой красотою одинокой
Поэт златоголосый зарыдал
И Цинтии возлюбленного дал.
Царица неба! светлая царица!
Как ни единый светоч не сравнится
205 С тобой, так нет предания светлей,
Чем эта повесть о любви твоей.
Какой язык, медовый и прозрачный,
Сказать бы смог об этой ночи брачной?
Сам Феб в тот вечер придержал коней
210 И осветил улыбкою своей
Твой томный взор, и робость, и желанье,
И тайного блаженства ожиданье.
Погожий вечер свежестью дышал,
В мужей он бодрость юную вливал,
215 И каждый шел, как воин под знамена,
Как гордый Аполлон к подножью трона;
А жены пылкой, трепетной красой
Сравнились бы с Венерою самой.
Прохладного зефира дуновенье,
220 Входя в дома, дарило исцеленье
Больным; кто был горячкой истомлен,
Впал наконец в глубокий, крепкий сон, -
И вскоре пробудился: лихорадка,
Боль, жажда, - все исчезло без остатка,
225 И взгляд веселый обращен к друзьям;
А те, не веря собственным глазам,
Воскресшего целуют и ласкают,
И тормошат, и к сердцу прижимают.
А юноши и девы в этот час
230 Друг с друга не сводили ярких глаз
И так стояли молча, без движенья,
В тревожном и блаженном изумленье,
Пока стихи не пролилися вдруг.
Никто не умер от бесплодных мук,
235 Но рокот строк, в тот миг произнесенных,
Как шелковая нить, связал влюбленных.
О Цинтия! Смолкает робкий стих
Здесь, на пороге радостей твоих.
Поэт ли был рожден в ту ночь? Не знаю...
Парить в мечтах я дальше не дерзаю.
(Марина Бородицкая)
О рыцарях я должен рассказать!
С плюмажей белопенных ли начать?
Мне видятся волшебные извивы
Пера, изысканны и горделивы:
5 Молочную волну склоняет вниз
И трепетно колеблет легкий бриз.
Жезл Арчимаго властью чудодейной
Не мог бы сотворить изгиб лилейный
Слепяще белоснежного пера...
10 Сравню ли с ним я наши кивера?
О рыцарях я должен рассказать!
Вот в битву устремляется опять
Отважное копье. С высокой башни
Взирает дева, как герой бесстрашный
15 Разит ее обидчика: она,
Восторженного трепета полна,
Защитника приветствует с отрадой,
В плащ кутаясь от утренней прохлады.
Когда ж усталый рыцарь крепко спит,
20 Его копье вода отобразит
Под ясенем, средь неприметных гнезд:
Их в гущине листвы свивает дрозд.
Но буду ли рассказывать о том,
Как мрачный воин яростным копьем,
25 Насупив брови, грозно потрясает,
Как древко в гневе бешено сжимает?
Иль, войнам предпочтя суровый мир,
Влеком он зовом чести на турнир,
Где, зрителей искусством покоряя,
30 Метнет копье рука его стальная?
Нет, нет! Минуло все... И как дерзну
Я тронуть лютни слабую струну,
Чье эхо слышу меж камней замшелых
И в темных залах замков опустелых?
35 Сумею ль пир прославить - и вина
Бутыли, осушенные до дна?
А на стене - доспехов мирный сон
Под сенью шелком вышитых знамен;
И славное копье, и шлем с забралом,
40 И щит со шпорою на поле алом?
Красавицы походкою неслышной
Кругом обходят зал, убранством пышный,
Иль стайками, беседуя, толпятся:
Так в небесах созвездия роятся.
45 Но не о них я должен рассказать!
Вот смелый конь - он рыцарю под стать,
И гордый всадник хваткою могучей
Обуздывает нрав его кипучий.
О Спенсер! На возвышенном челе
50 Лишь лавр напоминает о земле;
Приветлив взгляд и взмах бровей свободен
Как ясный Феб, твой облик благороден.
Твоим огнем душа озарена
И трепетом возвышенным полна.
55 Великий бард! Мне дерзости хватило
Призвать твой дух, чтоб благость осенила
Мою стезю. Пусть, милостивый, он,
Внезапностью смущен,
Не возревнует, что другой поэт
60 Пройдет тропой, где лучезарный след
Либертас твой возлюбленный оставил.
Я вымолю, чтоб он меня представил
Смиренным в дерзновеньях новичком
И преданным тебе учеником.
65 Услышь его! Надеждой окрыленный,
Я буду жить мечтой, что скоро склоны
Зеленые увижу я холмов
И цитадели в зарослях цветов.
(Светлана Шик.)
ФРАГМЕНТ
По озеру веселый Калидор
Скользит в челне. Пирует юный взор,
Впивая прелесть мирного заката;
Заря, как будто негою объята,
5 Счастливый мир покинуть не спешит
И запоздалый свет вокруг струит.
Он смотрит ввысь, в лазурный свод прохладный,
Душой взволнованной вбирая жадно
Весь ясный окоем... пока, устав,
10 Не погрузится взглядом в зелень трав
На взгорьях и дерев, к воде склоненных
В изысканных поклонах.
Вот снова быстрый взгляд его летит
За ласточкой: с восторгом он следит
15 Ее полет причудливый и резкий
И черных крыл коротенькие всплески,
Где к озеру она прильнула вдруг,
И по воде за кругом легкий круг...
Челн острогрудый мягко рассекает
20 Волну и с тихим плеском проникает
В толпу кувшинок: листья их крупны,
Соцветья снежной, влажной белизны,
Как чаши, к небесам обращены
И до краев полны росою чистой.
25 Их защищает островок тенистый
Средь озера. Здесь юноше открыт
На всю округу несравненный вид.
Любой, кто наделен душой и зреньем,
Взирал бы с трепетом и восхищеньем,
30 Как всходит лес по склонам синих гор
К седым вершинам. Юный Калидор
Приветствует знакомые картины.
А по краям темнеющей долины
Закатный свет играет золотой
35 На каждой кроне, пышной и густой.
Там кружат сойки, вспархивая с веток
На крылышках затейливых расцветок.
Средь леса башня ветхая стоит
И, гордая, о прошлом не скорбит;
40 Ее густые ели заслоняют,
Что жесткие плоды с ветвей роняют.
Невдалеке, увитая плющом,
Виднеется часовенка с крестом;
Там чистит перышки в оконной нише
45 Сребристый голубь, что взмывает выше
Пурпурных туч... А здесь от смуглых ив
Тень зыбкая пересекла залив.
Кой-где в укромном сумраке полянки
Покажется бубенчик наперстянки,
50 Созвездье незабудок над водой
Ручья - и ствол березы молодой
Изящно-стройный... Долго сей красою
Наш рыцарь любовался: уж росою
Кропилися цветы, когда вокруг
55 Серебряной трубы разнесся звук.
О радость! В замке страж со стен высоких
Узрел в долине всадников далеких
На белых скакунах: тот звук сулит
С друзьями встречу! Калидор спешит
60 Челн оттолкнуть и мчит к желанной цели,
Не слыша первой соловьиной трели,
Не замечая спящих лебедей,
Стремясь увидеть дорогих гостей.
Вот лодка обогнула мыс зеленый -
65 Скорей, чем облетел бы шмель-сластена
Два спелых персика,- и замерла
У лестницы гранитной, что вела
К угрюмым стенам замка. С нетерпеньем
Взлетает юный рыцарь по ступеням,
70 Толкает створы тяжкие дверей,
Бежит меж залов, сводов, галерей -
Скорей, скорей!
Стук, топот, звон - о, сколько звуков милых!
Волшебной пляской фей лазурнокрылых
75 Не так был очарован Калидор,
Как этой музыкой! В мощеный двор
Он выбежал: два скакуна ретивых
И две лошадки стройных и игривых
Свой славный груз легко несут вперед,
80 Под грозной аркой поднятых ворот.
С каким смятением благоговейным,
Пылая, он припал к рукам лилейным
Прекрасных дам! Как обмерла душа,
Когда, спустить их наземь не спеша,
85 Он нежные ступни сжимал руками...
С приветными словами
К нему склонялись всадницы с седла,
И то ль у них на локонах была
Роса - иль это влагу умиленья
90 Щекою ощутил он... В упоенье
Он прелесть вешнюю благословлял,
Что бережно в руках держал.
Нежнее пуха, облака свежее
Рука лежала у него на шее
95 Подобьем белоснежного вьюнка -
Прекрасная, округлая рука;
И к ней прильнув счастливою щекою,
Он замер, полон негой неземною...
Но добрый старый рыцарь Клеримон
100 Окликнул юношу. Очнулся он -
И сладостную ношу осторожно
Спустил на землю. Быстро и тревожно
Струилась кровь по жилам жарких рук,
Но радость новую в нем вызвал звук
105 Родного голоса. Ко лбу с почтеньем
Прижал он длань, что гибнущим спасенье
Дарила и на славные дела
Его юнцом безвестным подняла.
Меж тем среди пажей, лаская гриву
110 Могучего коня, стоял красивый
Изящный рыцарь: статен и высок,
Плюмажем пышным он сшибить бы мог
С верхушки гроздь рябины горьковатой
Или задеть Гермеса шлем крылатый.
115 Его искусно скованные латы
Так плавно, гибко тело облегли -
Нигде на свете их бы не сочли
Стальной бронею, панцирем суровым:
Казалось, что сияющим покровом
120 Одетый, лучезарный серафим,
Сойдя с небес, предстал очам земным.
"Вот рыцарь Гондибер!" - младому другу
Сэр Клеримон сказал. Стопой упругой
Блестящий воин к юноше шагнул
125 И, улыбаясь, руку протянул
В ответ на взгляд, горевший восхищеньем,
И жаждой подвигов, и нетерпеньем.
А Калидор, уже вводя гостей
Под своды замка, не сводил очей
130 С откинутого грозного забрала
Над гордым лбом, со стали, что сверкала
И вспыхивала, холодно-ярка,
При свете ламп, свисавших с потолка.
И вот в уютном зале все расселись,
135 И гостьи милые уж нагляделись
На розовые звездочки вьюна,
Что густо обвился вокруг окна;
Сэр Гондибер блестящие доспехи
Сменил на легкий плащ - и без помехи
140 Блаженствует; его почтенный друг
С улыбкой ласковой глядит вокруг;
А юноша историй жаждет славных
О подвигах, победах, о неравных
Боях с нечистой силой и о том,
145 Как рыцарским избавлена мечом
Красавица от гибели ужасной...
При этом Калидор приник так страстно
К рукам прелестных дев, и взор младой
Такой горел отвагою мужской,
150 Что в изумленье те переглянулись -
И разом лучезарно улыбнулись.
Прохладный ветерок в окне вздыхал
И пламя свечки тихо колыхал;
В ночи сливались филомелы пенье,
155 Медвяных лип душистое цветенье,
И странный клич трубы, и тишина,
И в ясном небе полная луна,
И мирный разговор людей счастливых,
Как хор созвучный духов хлопотливых,
160 Что на закате освещают путь
Звезде вечерней... Безмятежен будь
Их сон!..
(Марина Бородицкая)
Пусть я не сопутствую вам и не знаю
Диковинных троп, куда след ваш проник,
Не слышу, как речи звучат, восславляя
Им дружески внемлющей Цинтии лик.
5 Но сердцем отзывчивым с вами брожу я
Над кручей, низвергшей хрустальный поток,
Смотрю, как он хлещет, как буйствуют струи,
Как свеж под их брызгами дикий цветок.
9 Что ж медлить в пути, не пройдя половины?
Что сталось? Вам снятся блаженные сны?
О нет, - вы услышали плач соловьиный,
Взывающий к сильфам при блеске луны.
13 А утром, едва лишь цветы оросились,
Вам взморье предстало, к прогулке маня,
И словно я вижу, как вы наклонились
И бережно подняли дар для меня.
17 Когда б херувим на серебряных крыльях
Камею принес, украшавшую рай,
И сквозь его смех - торжества и всесилья -
Мне весть подала сладкогласная Тай, -
21 Не дал бы тот миг мне полнее блаженства,
О милые нимфы, чем ваш талисман, -
Из раковин донных само совершенство
К прекрасным ногам положил океан.
25 Воистину светел восторг обладанья
(Счастливец, к кому снизойти он готов!) -
Не быть обойденным толикой вниманья
Высоких, изящных и чистых умов.
(Людмила Петричук.)
НА ПОЛУЧЕНИЕ ДИКОВИННОЙ МОРСКОЙ РАКОВИНЫ
И РУКОПИСИ СТИХОВ ОТ ВЫШЕУПОМЯНУТЫХ ЛЕДИ
Не твой ли алмаз из Голконды слывет
Блестящим, как льдинка с высокой вершины,
Как перья колибри, когда он вспорхнет
В лучах, преломленных сквозь брызги стремнины?
5 Не твой ли тот кубок, отлитый на славу,
Тот кубок для темных, искрящихся вин,
Где, в золоте явлен, Армиду лукаву
Лобзает Ринальдо, гроза сарацин?
9 Не твой ли горячий скакун густогривый?
Не твой ли тот меч, что врагов не щадит?
Не твой ли тот рог, чьи так мощны призывы?
Тебе ль Бритомартис вручила свой щит?
13 Фиалки и розы на шарфе твоем
Кто вышил по шелку, о юный воитель?
Склонялась ли дама твоя над шитьем?
Куда ты спешишь? Не в ее ли обитель?
17 О доблестный рыцарь, светла твоя младость,
Ты взыскан Фортуной и славой покрыт.
Послушай же песню про светлую радость,
Что властью поэзии счастье дарит.
21 Вот свиток, где списана почерком тонким
Лучистая песня про цепь и венок.
Дано этим строкам - и светлым, и звонким -
Мой дух исцелять от недуга тревог.
25 Сей купол изваян в обители фей,
И здесь предавался тоске и смятенью,
Покинут Титанией милой своей,
Король Оберон под причудливой сенью.
29 И лютни его безыскусный напев
В ночи соловьев зачаровывал хоры,
И духи внимали ему, онемев,
И слезы блестели в очах у Авроры.
33 Навек сохранит этот маленький свод
Щемящих и нежных мелодий томленье.
В нем лютня вздыхает и тихо поет,
Бессмертно вовек заунывное пенье.
37 И если я счастья и неги алкаю,
То, сладостным запахом роз упоен,
Я песню про цепь и венок повторяю
И сходит на душу пленительный сон.
41 Прощай, храбрый Эрик! Светла твоя младость,
Ты взыскан Фортуной и славой покрыт.
Мне тоже ниспослана светлая радость:
Мне чудо поэзии счастье дарит.
(Елена Дунаевская)
К ***
Если б ты во время оно
Родилась - о, как влюбленно
Славила б тебя молва!
Но опишут ли слова
5 Нежный облик твой чудесный,
Ослепительно-небесный?
Над лучистыми глазами
Брови тонкими чертами,
Словно молнии, легли:
10 Чернотой они б могли
Спорить с ворона крылами
Над равнинными снегами.
Темных локонов извивы,
Словно лозы, прихотливы,
15 Вяжут пышные узлы;
И за каждым клубом мглы,
Будто тайны откровенье -
Перлов дивное явленье.
Пряди мягкою волной
20 Ниспадают смоляной,
На концах змеясь упрямо,
Точно кольца фимиама
Ясным днем. А сладкозвучный
Голос, с лаской неразлучный!
25 А точеность легких ног!
Дерзкий взор едва бы смог
Проскользнуть к ступням желанным
Под покровом тонкотканным,
Где случается влюбленным
30 Подстеречь их купидонам.
Но порой они видны
В блеске утренней волны,
Подражая белизной
Двум кувшинкам над водой.
35 Если б ты в те дни блистала,
Ты б десятой Музой стала.
Тайну всем узнать пора:
Талия - твоя сестра.
Пусть отныне в этом мире
40 Будет Грации четыре!
Кем бы ты была тогда,
В баснословные года
Дивных рыцарских деяний?
Серебристой легкой ткани
45 Прихотливые узоры
Не скрывали бы от взора
Белизну груди твоей,
Если б - нет судьбины злей! -
Панцирь не покрыл бы тайной
50 Красоты необычайной.
Косы шлем сокрыл: средь туч
Так гнездится солнца луч.
Твой плюмаж молочно-пенный -
Как над вазой драгоценной
55 Лилий хрупких лепестки,
Белоснежны и легки.
Вот слуга твой горделиво
Белой встряхивает гривой,
Величаво выступая,
60 Сбруей огненной блистая.
Вижу я: в седле ты снова,
К бранным подвигам готова;
Срубит твой могучий меч
Голову дракона с плеч -
65 И конец коварным чарам!
Но волшебников недаром
Ты щадишь: смертельный яд
И твои глаза таят.
(Светлана Шик)
Когда пред одиноким очагом
Мне сердце омрачает размышленье,
"Глаза души" не грезят дивным сном
И жизни пустошь не сулит цветенья, -
Надежда! Сладостный бальзам пролей,
Лучащимся крылом меня овей!
7 Когда блуждаю в чаще, где луна
Не льет сквозь мглу ветвей отрадный свет,
И Горесть, Вдохновению страшна,
Пугает Радость, хмурясь ей вослед, -
С лучом луны мрак леса освети
И Радость от Унынья защити!
13 Отчаянием - отпрыском своим -
Грозит ли сердцу Разочарованье,
Повиснув черной тучею над ним
И жертву обрекая на закланье, -
Явись, Надежда светлая, и прочь
Гони его, как утро гонит ночь!
19 Когда со страхом жду я от судьбы
О тех, кто дорог, горестных вестей,
К тебе я возношу свои мольбы:
Зловещий призрак блеском глаз рассей -
Сиянием небесным осени,
Своим крылом спасительным взмахни!
25 Не даст благословенья отчий дом,
Иль в сердце девы не найду ответа, -
Дай веру, что в безмолвии ночном
Вотще не растворится вздох сонета.
Надежда! Сладостный бальзам пролей,
Лучащимся крылом меня овей!
31 Да не увижу, как в дали времен
Померкнет честь отчизны дорогой;
Да озарит свобода Альбион -
Не отсвет слабый, не фантом пустой!
Взор ослепляя неземным челом,
Спасительным укрой меня крылом!
37 Пусть Вольность, зажигавшая сердца,
Великая в неброском облаченье,
Пред недостойным пурпуром дворца
Главою не поникнет в униженье.
Надежда ясная, покинь эфир
И светом радужным наполни мир!
43 Как та звезда, что над скопленьем туч
Возносится с победным торжеством,
На лик небес пролив слепящий луч,
Так ты, Надежда, в сумраке ночном
На сердце сладостный бальзам пролей,
Лучащимся крылом меня овей!
(Светлана Шик.)
Вот, на востоке свой покинув храм,
Денница вышла на простор зеленый,
Ступая по разбуженным холмам,
Венчая склоны огненной короной,
Осеребрив поток незамутненный,
Что меж цветов бежал по тропке мшистой,
Ручьями вниз свергаясь в окруженный
Густою рощей водоем тенистый,
Где отражался небосвод бездонно чистый.
10 Там зимородок пестрой красотой
Соперничал над зыбкостью лазурной
С играющими рыбами, порой
Бросавшими из глуби блик пурпурный;
Там в зеркало поверхности безбурной
Засматривался лебедь горделиво;
Сверкая белоснежностью скульптурной,
Встревожив черной лапкой гладь залива,
Плыл с феей, льнущею к нему сластолюбиво.
19 О, как мне рассказать об островке,
Укрытом в тишине озерной дали?
Дидону я утешил бы в тоске
И Лира спас от горестной печали:
Вовек поэта взор не чаровали
Места уединенней и прелестней -
Как изумруд в серебряном овале
Вод ясных, островок сиял чудесный,
Смеясь, как в пелене прозрачной блеск небесный.
28 И омывала мягкая волна
Ветвей поникших тесное сплетенье -
И, нежности завистливой полна,
Журча, взбегала к буйному цветенью
Роскошных роз, стремясь в ревнивом рвенье
Похитить алых лепестков узоры
И выбросить на берег украшенье
Заманчивей, отраднее для взора
Гирлянды праздничной в убранстве юной Флоры.
(Сергей Сухарев)
О женщина! когда тебя пустой,
Капризной, лживой случай мне являет -
Без доброты, что взоры потупляет,
Раскаиваясь с кротостью святой
5 В страданьях, причиненных красотой,
В тех ранах, что сама же исцеляет, -
То и тогда в восторге замирает,
Мой дух, пленен и восхищен тобой.
Но если взором нежным, благосклонным
10 Встречаешь ты, - каким огнем палим! -
О Небеса! - пойти на бой с драконом -
Стать Калидором храбрым - иль самим
Георгием - Леандром непреклонным -
Чтоб только быть возлюбленным твоим!
15 Глаза темно-фиалкового цвета,
И руки в ямочках, и белизна
Груди, и шелковых волос волна, -
Кто скажет мне, как созерцать все это
И не ослепнуть от такого света?
20 Краса всегда повелевать вольна, -
Пусть даже скромностью обделена
И добродетелями не одета.
Но все же быстролетна эта страсть:
Я пообедал - и свободен снова;
25 Но если прелести лица совпасть
Случится с прелестью ума живого, -
Мой слух распахнут, как акулья пасть,
Чтоб милых уст не упустить ни слова.
Ах, что за чудо это существо!
30 Кто, на него взирая, не добреет?
Она - ягненочек, который блеет,
Прося мужской защиты. Божество
Да покарает немощью того,
Кто погубить неопытность посмеет,
35 Кто в низости своей не пожалеет
Сердечка нежного. Трудней всего
Не думать и не тосковать о милой;
Цветок ли попадется мне такой,
Какой она, смущаясь, теребила,
40 Иль снова засвистит певец лесной, -
И счастья миг воскреснет с прежней силой,
И мир дрожит за влажной пеленой.
(Григорий Кружков)
Поэзия дарует наслажденье:
Вдвойне прекрасней братство в песнопенье.
О Мэтью! Кто бы указать сумел
Судьбу отрадней, радостней удел,
5 Чем тот, что выпал бардам столь известным?
Они своим могуществом совместным
Венком почтили Мельпомены храм:
И льет на сердце пылкое бальзам
Мысль о таком содружестве свободном,
10 Возвышенном, прекрасном, благородном.
Пристрастный друг! Напрасно за тобой
Стремлюсь в края поэзии благой,
Напрасно вторить я б хотел певучим,
Несущимся над гладью вод созвучьям
15 В Венеции, когда закат блестит
И гондольер в его лучах скользит.
Увы! Иных забот суровый ряд
Меня зовет забыть лидийский лад,
Держа мои стремления в оковах,
20 И часто я страшусь: увижу ль снова
На горизонте Феба первый луч
И лик Авроры розовой меж туч,
Услышу ль плеск в ручье наяды юной
И эльфа легкий шорох ночью лунной?
25 Подсмотрим ли опять с тобой вдвоем,
Как сыплется с травы роса дождем,
Когда под утро с празднеств тайных фея
Спешит, незрима смертным, по аллее,
Где яркая полночная луна
30 Воздушной свитою окружена?
Но если б мог я с Музой боязливой
Забыть мгновений бег нетерпеливый -
Во мраке улиц, средь тревог и зла
Дарить восторг она б не снизошла.
35 Мне явит дева взор свой благосклонный
Там, только там - в тиши уединенной,
Где, полон романтических причуд,
Поэт себе отыскивал приют;
Где сень дубов - друидов храм забвенный -
40 Хранит цветов весенних блеск мгновенный,
Где над потоком клонят купы ив
Ветвей своих сребристый перелив,
Где кассии поникшие бутоны
С побегами сплелись в глуши зеленой,
45 Где из заглохшей чащи соловьи
Разносят трели звонкие свои;
Где меж подпор святилища лесного,
Под тенью густолиственного крова
Таящимся фиалкам нет числа,
50 Где с наперстянкой борется пчела.
Угрюмая руина там извечно
Напоминает: радость быстротечна.
Но тщетно все! О Мэтью, помоги
Услышать Музы легкие шаги,
55 Проникнуться высоким вдохновеньем:
Вдвоем мы предадимся размышленьям -
Как Чаттертона в запредельный мир
Призвал, увенчан лаврами, Шекспир;
Как мудрецы к бессмертной славе вящей
60 Оставили в столетьях след слепящий.
Нам стойкость Мильтона внушит почтенье;
Мы вспомним тех, кто претерпел гоненья,
Жестокость равнодушья, боль презренья -
65 И муки превозмог, стремясь упорно
На крыльях гения. Затем, бесспорно,
С тобой мы всем по праву воздадим,
Кто за свободу пал, непримирим:
Швейцарец Телль, наш Альфред благородный
И тот, чье имя в памяти народной -
70 Бесстрашный Уоллес: вместе с Бернсом он
Оплакан будет нами и почтен.
Без этих, Фелтон, воодушевлений
Не примет Муза от меня молений;
К тебе она всегда благоволит -
75 И сумерки сияньем озарит.
Ведь ты когда-то был цветком на лоне
Прозрачного источника на склоне,
Откуда льются струи песен: раз
Диана юная в рассветный час
80 Там появилась - и, рукой богини
Тебя сорвав, по голубой пучине
Навстречу Фебу отпустила в дар,
И Аполлон горящею как жар
Облек тебя златою чешуею.
85 Ты умолчал - чему дивлюсь, не скрою, -
Что стал ты гордым лебедем потом,
И отразил кристальный водоем,
Как в зеркале, вдруг облик мне знакомый.
К чудесным превращениям влекомый,
90 Ни разу не рассказывал ты мне
О том, что скрыто в ясной глубине,
О том, что видел ты в волне прибрежной,
Сцеловывая корм с руки наяды нежной.
(Сергей Сухарев)
В унынии провел я много дней:
Душа была в смятенье - и над ней
Сгущалась мгла. Дано ли мне судьбою
(Так думал я) под высью голубою
5 Созвучьям гармоническим внимать?
Я острый взор не уставал вперять
Во мрак небес, где сполохов блистанье;
Там я читал судьбы предначертанья:
Да, лиру не вручит мне Аполлон -
10 Пусть на закате рдеет небосклон
И в дальних облаках, едва приметный,
Волшебных струн мерцает ряд заветный;
Гуденье пчел среди лесных дерев
Не обращу в пастушеский напев;
15 У девы не займу очарованья,
И сердце жаром древнего преданья,
Увы, не возгорится никогда,
И не восславлю прежние года!
Но кто о лаврах грезит, тот порою
20 Возносится над горестной землею:
Божественным наитьем озарен,
Поэзию повсюду видит он.
Ведь сказано, мой Джордж: когда поэтов
(Либертасу сам Спенсер молвил это)
25 Охватывает сладостный экстаз,
Им чудеса являются тотчас,
И скачут кони в небе горделиво,
И рыцари турнир ведут шутливый.
Мгновенный блеск распахнутых ворот
30 Непосвященный сполохом зовет;
Когда рожок привратника играет
И чуткий слух Поэта наполняет,
Немедленно Поэта зоркий взгляд
Узрит, как всадники сквозь свет летят
35 На пиршество, окончив подвиг ратный.
Он созерцает в зале необъятной
Прекрасных дам у мраморных колонн -
И думает: то серафима сон.
Без счета кубки, до краев налиты,
40 Прочерчивают вкруг столов орбиты -
И капли влаги с кромки золотой
Срываются падучею звездой.
О кущах благодатных в отдаленье
И смутное составить представленье
45 Не в силах смертный: сочини поэт
О тех цветах восторженный сонет -
Склоненный восхищенно перед ними,
Рассорился б он с розами земными.
Все, что открыто взорам вдохновенным,
50 Подобно водометам белопенным,
Когда потоки серебристых струй
Друг другу дарят чистый поцелуй
И падают стремительно с вершины,
Играя, как веселые дельфины.
55 Такие чудеса провидит тот,
В ком гений поэтический живет.
Блуждает ли он вечером приятным,
Лицо подставив бризам благодатным, -
Пучина необъятная до дна
60 В алмазах трепетных ему видна.
Царица ль ночи в кружеве волнистом
Прозрачных туч взойдет на небе мглистом,
Надев монашенки святой убор, -
Вослед он устремляет пылкий взор.
65 О, сколько тайн его подвластно зренью,
Волшебному подобных сновиденью:
Случись мне вдруг свидетелем их стать,
О многом мог бы я порассказать!
Ждут барда в жизни многие отрады,
70 Но драгоценней в будущем награды.
Глаза его тускнеют; отягчен
Предсмертной мукой, тихо шепчет он:
"Из праха я взойду к небесным кущам,
Но дух мой обратит к векам грядущим
75 Возвышенную речь - и патриот,
Заслышав клич мой, в руки меч возьмет.
В сенате гром стихов моих разящих
Властителей пробудит, мирно спящих.
Раздумиям в моем стихотворенье
80 Живую действенность нравоученья
Придаст мудрец - и, вдохновленный мною,
Витийством возгорится пред толпою.
А ранним майским утром поселянки,
Устав от игр беспечных, на полянке
85 Усядутся белеющим кружком
В траве зеленой. Девушка с венком -
Их королева - сядет посредине:
Сплелись цвета пурпурный, желтый, синий;
Лилея рядом с розою прекрасной -
90 Эмблема страсти, пылкой и несчастной.
Фиалки, к ней прильнувшие на грудь,
Тревог еще не знавшую ничуть,
Покойно дремлют за корсажем. Вот,
В корзинке спрятанный, она берет
95 Изящный томик: радости подруг
Конца и края нет - теснее круг,
Объятья, вскрики, смех и восклицанья...
Мной сложенные в юности сказанья
Они услышат вновь - и с нежных век
100 Сорвутся перлы, устремляя бег
К невинным ямочкам... Моим стихом
Младенца убаюкают - и сном,
Прижавшись к матери, заснет он мирным.
Прости, юдоль земная! Я к эфирным
105 Просторам уношусь неизмеримым,
Ширяясь крыльями над миром зримым.
Восторга преисполнен мой полет:
Мой стих у дев сочувствие найдет
И юношей воспламенит!" Мой брат,
110 Мой друг! Я б стал счастливее стократ
И обществу полезней, без сомненья,
Когда б сломил тщеславные стремленья.
Но стоит мысли светлой появиться,
Воспрянет дух и сердце оживится
115 Куда сильней, чем если бы бесценный
Отрыл я клад, дотоле сокровенный.
Мне радостно, коль ты мои сонеты
Прочтешь - пускай они достойны Леты.
Бродили эти мысли в голове
120 Не столь давно: я, лежа на траве,
Любимому занятью предавался -
Строчил тебе; щек легкий бриз касался.
Да и сейчас я на утес пустынный,
Вознесшийся над шумною пучиной,
125 Взобрался - и среди цветов прилег.
Страницу эту вдоль и поперек,
Легко колеблясь, исчертили тени
От стебельков. Я вижу в отдаленье,
Как средь овса алеют там и сям
130 Головки сорных маков - сразу нам
Они на ум приводят пурпур алый
Мундиров, вред чинящий нам немалый.
А океана голубой покров
Вздымается - то зелен, то лилов.
135 Вот парусник над серебристым валом;
Вот чайка вольная, крылом усталым
Круг описав, садится на волну -
То взмоет ввысь, то вновь пойдет ко дну.
Смотрю на запад в огненном сиянье.
140 Зачем? С тобой проститься... На прощанье,
Мой милый Джордж (не сетуй на разлуку),
Тебе я шлю привет - дай, брат, мне руку!
(Сергей Сухарев)
Ты видел ли порой, как лебедь важный,
Задумавшись, скользит по зыби влажной?
То шею гибкую склонив к волне,
Свой образ созерцает в глубине,
5 То горделиво крылья распускает,
Наяд пленяя, белизной блистает;
То озера расплескивает гладь,
Алмазы брызг пытаясь подобрать,
Чтобы в подарок отнести подруге
10 И вместе любоваться на досуге.
Но тех сокровищ удержать нельзя,
Они летят, сверкая и скользя,
И исчезают в радужном струенье,
Как в вечности - текучие мгновенья.
15 Вот так и я лишь время трачу зря,
Под флагом рифмы выходя в моря;
Без мачты и руля - напропалую
В разбитой лодке медленно дрейфую;
Порой увижу за бортом алмаз,
20 Черпну, - а он лишь вспыхнул и погас.
Вот почему я не писал ни строчки
Тебе, мой друг; причина проволочки
В том, что мой ум был погружен во тьму
И вряд ли угодил бы твоему
25 Классическому вкусу. Упоенный
Игристою струею Геликона
Моих дешевых вин не станет пить.
И для чего в пустыню уводить
Того, кто на роскошном бреге Байи,
30 Страницы Тассо пылкого листая,
Внимал волшебным, звонким голосам,
Летящим по Армидиным лесам;
Того, кто возле Мэллы тихоструйной
Ласкал несмелых дев рукою буйной,
35 Бельфебу видел в заводи речной,
И Уну нежную - в тиши лесной,
И Арчимаго, сгорбившего плечи
Над книгой мудрости сверхчеловечьей;
Кто исходил все области мечты,
40 Изведал все оттенки красоты -
От зыбких снов Титании прелестной
До стройных числ Урании небесной;
Кто, дружески гуляя, толковал
С Либертасом опальным - и внимал
45 Его рассказам в благородном тоне
О лавровых венках и Аполлоне,
О рыцарях, суровых как утес,
О дамах, полных кротости и слез, -
О многом, мне неведомом доселе.
50 Так думал я; и дни мои летели
Или ползли - но я не смел начать
Тебе свирелью грубой докучать,
И не посмел бы, - если б не тобою
Я был ведом начальною тропою
55 Гармонии; ты первый мне открыл
Все тайники стиха: свободу, пыл,
Изящество, и сладость, и протяжность,
И пафос, и торжественную важность;
Взлет и паренье спенсеровых строф,
60 Как птиц над гребнями морских валов;
Торжественные Мильтона напевы,
Мятежность Сатаны и нежность Евы.
Кто, как не ты, сонеты мне читал
И вдохновенно голос возвышал,
65 Когда до высочайшего аккорда
Доходит стих - и умирает гордо?
Кто слух мой громкой одою потряс,
Которая под грузом, как Атлас,
Лишь крепнет? Кто сдружил меня с упрямой
70 Задирою - разящей эпиграммой?
И королевским увенчал венцом
Поэму, что Сатурновым кольцом
Объемлет все? Ты поднял покрывало,
Что лик прекрасной Клио затеняло,
75 И патриота долг мне показал:
Меч Альфреда, и Кассия кинжал,
И выстрел Телля, что сразил тирана.
Кем стал бы я, когда бы непрестанно
Не ощущал всей доброты твоей?
80 К чему тогда забавы юных дней,
Лишенные всего, чем только ныне
Я дорожу? Об этой благостыне
Могу ль неблагодарно я забыть
И дани дружеской не заплатить?
85 Нет, трижды нет! - И если эти строки,
По-твоему, не слишком кривобоки,
Как весело я покачусь в траву!
Ведь я давно надеждою живу,
Что в некий день моих фантазий чтенье
90 Ты не сочтешь за времяпровожденье
Никчемное; пусть не сейчас - потом;
Но как отрадно помечтать о том!
Глаза мои в разлуке не забыли
Над светлой Темзой лондонские шпили;
95 О! вновь увидеть, как через луга,
Пересекая реки и лога,
Бегут косые утренние тени,
Поеживаться от прикосновений
Играющих на воле ветерков;
100 Иль слушать шорох золотых хлебов,
Когда в ночи скользящими шагами
Проходит Цинтия за облаками
С улыбкой - в свой сияющий чертог.
Я прежде и подозревать не мог,
105 Что в мире есть такие наслажденья, -
Пока не знал тревог стихосложенья.
Но самый воздух мне шептал вослед:
"Пиши! Прекрасней дела в мире нет."
И я писал - не слишком обольщаясь
110 Написанным; но, пылом разгораясь,
Решил: пока перо скребет само,
Возьму и наскребу тебе письмо.
Казалось мне, что если я сумею
Вложить все то, что сердцем разумею,
115 Ничто с каракуль этих не сотрет
Моей души невидимый налет.
Но долгие недели миновали
С тех пор, когда меня одушевляли
Аккорды Арна, Генделя порыв
120 И Моцарта божественный мотив;
А ты тогда сидел за клавесином,
То менуэтом трогая старинным,
То песней Мура поражая вдруг,
Любое чувство воплощая в звук.
125 Потом мы шли в поля, и на просторе
Там душу отводили в разговоре,
Который и тогда не умолкал,
Когда нас вечер с книгой заставал,
И после ужина, когда я брался
130 За шляпу, - и когда совсем прощался
На полдороге к городу, а ты
Пускался вспять, и лишь из темноты
Шаги - все глуше - по траве шуршали...
Но еще долго, долго мне звучали
135 Твои слова; и я молил тогда:
"Да минет стороной его беда,
Да сгинет зло, не причинив дурного!
С ним все на свете празднично и ново:
Труд и забава, дело и досуг...
140 Я словно вновь сейчас с тобою, друг;
Так дай мне снова руку на прощанье;
Будь счастлив, милый Чарли, - до свиданья.
(Григорий Кружков)
Как много за день видел я чудес!
Прогнало солнце поцелуем слезы
С ресниц рассвета, прогремели грозы,
И высился в закатном блеске лес.
5 И моря в необъятности небес
Пещеры, скалы, радости, угрозы
О вековечном насылали грезы,
Колебля край таинственных завес.
Вот и сейчас взгляд робкий с вышины
10 Сквозь шелк бросая, Цинтия таится,
Как будто средь полночной тишины
Она блаженства брачного стыдится...
Но без тебя, без дружеских бесед
Мне в этих чудесах отрады нет.
(Сергей Сухарев)
К ***
Когда бы стал я юношей прекрасным,
Тогда бы вздохами пленить я мог
Твой нежный слух - и в сердце уголок
Завоевал бы обожаньем страстным.
5 Но не сразить мечом, мне неподвластным,
Соперника: доспехи мне невпрок;
Счастливым пастухом у милых ног
Не трепетать мне перед взором ясным.
Но все ж ты пламенно любима мною -
10 И к розам Гиблы, что таят вино
Росы пьянящей, шлешь мои мечтанья:
В полночный час под бледною луною
Из них гирлянду мне сплести дано
Таинственною силой заклинанья.
(Сергей Сухарев)
СОНЕТ, НАПИСАННЫЙ В ДЕНЬ ВЫХОДА
МИСТЕРА ЛИ ХЕНТА ИЗ ТЮРЕМНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Что из того, коль - честен, прям и смел -
Наш добрый Хент в темницу заточен?
Душой бессмертной там свободен он,
Взмывая птицей в солнечный предел.
5 Нет, баловень величья! Не хотел
Он ждать, пока ключей раздастся звон:
В тюрьме он был простором окружен...
С тем счастьем твой сравнится ли удел?
И, в странствиях измерив даль и близь,
10 Со Спенсером он собирал цветы,
И с Мильтоном он уносился ввысь
И вдохновенные стремил мечты
К своим владеньям. Ты же устрашись:
В толпе льстецов чем будешь славен ты?
(Сергей Сухарев)
Как много славных бардов золотят
Пространства времени! Мне их творенья
И пищей были для воображенья,
И вечным, чистым кладезем отрад;
5 И часто этих важных теней ряд
Проходит предо мной в час вдохновенья,
Но в мысли ни разброда, ни смятенья
Они не вносят - только мир и лад.
Так звуки вечера в себя вбирают
10 И пенье птиц, и плеск, и шум лесной,
И благовеста гул над головой,
И чей-то оклик, что вдали витает...
И это все - не дикий разнобой,
А стройную гармонию рождает.
(Григорий Кружков)
ДРУГУ, ПРИСЛАВШЕМУ МНЕ РОЗЫ
Бродил я утром по лугам счастливым;
Когда вспорхнувший жаворонок рад
Рассыпать вдруг росинок мириад,
Мерцающих дрожащим переливом;
5 Когда свой щит с узором прихотливым
Подъемлет рыцарь, - мой приметил взгляд
Куст диких роз, что волшебство таят,
Как жезл Титании в рывке ревнивом.
Я упоен душистой красотой
10 Бутонов - им на свете нет сравненья,
И душу мне подарок щедрый твой
Наполнил, Уэллс, восторгом утешенья:
Мне прошептал хор лепестков живой
О дружбе истинной и счастье примиренья.
(Сергей Сухарев)
С улыбкой нимфы голову склонив,
Взгляд искоса бросаешь незаметный.
В какой всего милей ты миг заветный?
Когда речей затейливый извив
5 Твоих так сладок? Иль влечет призыв
Безмолвной мысли, для других запретной?
Иль когда в поле, встретив луч рассветный,
Щадишь цветы, хоть шаг твой тороплив?
Иль слушаешь, уста приоткрывая?
10 Задумчива, печальна, весела,
Ты - разная, и нравишься - любая:
Такой тебя природа создала.
Пред Аполлоном Грация какая
Подруг очарованьем превзошла?!
(Сергей Сухарев)
Пусть буду я один, совсем один,
Но только не в угрюмой тесноте
Стен городских, а там - среди вершин,
Откуда в первозданной чистоте
5 Видны кристальность рек и блеск долин;
Пусть мне приютом будут тропы те,
Где лишь олень, прыжком качнув жасмин,
Вспугнет шмеля, гудящего в кусте.
Быть одному - вот радость без предела,
10 Но голос твой еще дороже мне:
И нет счастливей на земле удела,
Чем встретить милый взгляд наедине,
Чем слышать, как согласно и несмело
Два близких сердца бьются в тишине.
(Сергей Сухарев)
Пылает оживленно наш очаг,
Потрескивают угольки уютно,
И чудится сквозь этот шорох смутный
Богов домашних осторожный шаг.
5 Пока я рифмы не найду никак,
Мечтой по свету странствуя беспутно,
Листаете вы книгу поминутно,
Душевных тягот разгоняя мрак.
Мы празднуем твой день рожденья, Том,
10 В спокойствии и братском единенье!
Да протекут все наши дни в таком
Покое тихом, как одно мгновенье!
И, призваны Всевышним, обретем
Мы вечный мир в ином предназначенье.
(Сергей Сухарев)
Зол и порывист, шепчется шальной
Осенний ветер в облетевшей чаще,
С небес созвездья льют свой свет дрожащий,
А я в пути - и путь неблизок мой.
5 Еще нескоро я приду домой,
Но нипочем мне холод леденящий,
Тревожный сумрак, всюду сторожащий,
И шорох листьев в тишине ночной.
Я переполнен дружеским теплом:
10 У очага, пылающего ярко,
Был Мильтон с нами, горестным стихом
Оплакавший погубленного Паркой,
И осененный лавровым венком
Певец Лауры, пламенный Петрарка.
(Сергей Сухарев)
Тому, кто в городе был заточен,
Такая радость - видеть над собою
Открытый лик небес и на покое
Дышать молитвой, тихой, точно сон.
5 И счастлив тот, кто, сладко утомлен,
Найдет в траве убежище от зноя
И перечтет прекрасное, простое
Преданье о любви былых времен.
И, возвращаясь к своему крыльцу,
10 Услышав соловья в уснувшей чаще,
Следя за тучкой, по небу скользящей,
Он погрустит, что к скорому концу
Подходит день, чтобы слезой блестящей
У ангела скатиться по лицу.
(Самуил Маршак)
СОНЕТ, НАПИСАННЫЙ ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ
ГОМЕРА В ПЕРЕВОДЕ ЧАПМЕНА
Бродя среди наречий и племен
В сиянье золотом прекрасных сфер,
В тиши зеленых рощ, глухих пещер,
Где бардами прославлен Аполлон,
5 Я слышал о стране былых времен,
Где непреклонно властвовал Гомер,
Но лишь теперь во мне звучит размер,
Которым смелый Чапмен вдохновлен.
Я звездочет, который видит лик
10 Неведомой планеты чудных стран;
А может быть, Кортес в тот вечный миг,
Когда, исканьем славы обуян,
С безмолвной свитой он взошел на пик
И вдруг увидел Тихий океан.
(Игнатий Ивановский)
ПРИ РАССТАВАНИИ С ДРУЗЬЯМИ РАННИМ УТРОМ
На ложе из цветов вручите мне
Перо златое, чистую страницу,
Белее нежной ангельской десницы,
Что к струнам арфы льнет в голубизне.
5 Пусть предо мной, как в праздничной стране,
Толпа сопровождает колесницу
Дев радостных, одетых в багряницу,
Стремящих взоры к ясной вышине.
Пусть музыкой наполнится мой слух,
10 А если звуки стихнут, замирая,
Пускай стихов раздастся дивный глас.
К таким высотам вознесен мой дух,
Такие чудеса провидит рая,
Что тягостно быть одному сейчас.
(Сергей Сухарев)
Любовь к добру, возвышенность души
И ревностное славы почитанье
Живут в сердцах людей простого званья
И в шуме улиц, и в лесной тиши.
5 У мнимого неведенья, в глуши
Самоотверженность найдет признанье
И заклеймит бесстыдное стяжанье.
Награбившее нищие гроши.
Великой цели предан непреклонно,
10 Обрушит гений справедливый гнев
На выпады корысти оскорбленной
И стадо алчное загонит в хлев,
Хвалой соотчичей превознесенный,
Гоненья злобной Клеветы презрев.
(Сергей Сухарев)
Великие живут и среди нас:
Один, с природой слитый воедино,
Озерный край с вершины Хелвеллина
Вбирает сердцем, не смыкая глаз;
5 Другой - с улыбкою ведет рассказ,
В цепях хранил он стойкость гражданина;
И третий - тот, чьей кистью исполина
Как будто движет Рафаэля глас.
Век новый в настоящее шагнул,
10 И многие вослед за ним пришли
Вложить иное сердце в мирозданье
И пульс иной. Уже могучий гул
Донесся внятно с торжища вдали...
Народы! Вслушайтесь, тая дыханье.
(Сергей Сухарев)
Вовеки не замрет, не прекратится
Поэзия земли. Когда в листве,
От зноя ослабев, умолкнут птицы,
Мы слышим голос в скошенной траве
5 Кузнечика. Спешит он насладиться
Своим участьем в летнем торжестве,
То зазвенит, то снова притаится
И помолчит минуту или две.
Поэзия земли не знает смерти.
10 Пришла зима. В полях метет метель,
Но вы покою мертвому не верьте.
Трещит сверчок, забившись где-то в щель,
И в ласковом тепле нагретых печек
Нам кажется: в траве звенит кузнечик.
(Самуил Маршак)
Костюшко! Меж прославленных имен,
Как дум высоких нива золотая,
Блестит твое, гармониями рая.
Хоралом сфер земной тревожа сон.
5 И там, из туч прорвавшись в небосклон,
Где имена бессмертные, блистая,
Чаруют слух, как музыка святая,
Где каждому воздвигнут звездный трон,
Оно пророчит, что настанет час -
10 И добрый дух повеет над землей, -
Тогда с мужами древности, с Альфредом
Туда, туда, где правит Бог живой,
Всемирным гимном призовешь ты нас -
К Великому, чей лик еще неведом.
(Вильгельм Левик)
Благословенна Англия! Вовек
Другой земли для счастья нам не надо;
О чем еще мечтать, дыша прохладой
Ее лесов, ее небыстрых рек?
5 Но иногда мне мыслится побег
К долинам италийским; и громады
Суровых Альп мои объемлют взгляды,
И их слепит вершин алмазный снег.
Благословенна Англия! Нежны
10 Ее простые дочери, безмолвны
Их ласки, а глаза, как день, ясны...
Но иногда я грежу о других -
Чей глубже взгляд - и слышу пенье их,
И нас несут полуденные волны...
(Григорий Кружков)
На ложе я лежал - сон не смежал
Мне вежды. Но зачем же я не мог
Вкусить свой отдых в отведенный срок -
Не ведаю. Болезнь не одолела
Мой дух; недуг мое не мучил тело.
Чосер
Что благостнее ветра в летний зной?
Что услаждает больше, чем покой,
Который нам несет пчелы жужжанье
И лепестков призывное дрожанье?
5 Что сладостней полян, где расцвели
Букеты роз от глаз людских вдали?
Целебнее, чем тишина в долинах,
И сокровеннее гнезд соловьиных?
Что безмятежней, трепетней, нежней,
10 Чем взор Корделии? В чем суть ясней?
Сон, только сон! Ты веки нам смежаешь
И нежной колыбельной усыпляешь,
Качаешь, мягко нам подушки взбив,
Венок из маков и плакучих ив.
15 Красавицам мнешь кудри золотые.
Всю ночь секреты слушаешь чужие,
А поутру твой гений жизнь вернет
В те взоры, что приветствуют восход.
Но что Поэзии непостижимей?
20 Ты горных рек свежей, неудержимей,
Прекрасней лебединого крыла
И царственней, чем мощный взлет орла!
К чему сравненья той, что несравненна?
В ней слава, лучезарна и нетленна,
25 И мысль о ней так трепетно-свята,
Что отступают тлен и суета.
То дальним громом среди гор грохочет,
А то в подземной глубине клокочет,
То сладким шепотом замрет вдали,
30 Как тайны нераскрытые земли,
Чьи вздохи внятны в гулком отдаленье.
Мы к небу устремляем взор в моленье:
Там жаждем видеть лучезарный свет
Иль слышать приглушенный гимн побед.
35 Венок из лавров ветры там качают, -
Он только в смертный час нас увенчает.
Но радуйся: из сердца рвется вдруг
Небесно-чистый вдохновенный звук,
Творца всего земного достигает
40 И в шепоте горячем замирает.
Кто видел солнце светлое хоть раз
И тяжесть туч, кто в лучезарный час
Перед творцом изведал очищенье,
Тот знает высшее души горенье,
45 И слух его не стану я опять
Рассказом о прозренье утомлять.
Поэзия! Я страстный твой ревнитель,
Хотя пока совсем безвестный житель
Твоих небес. Что ж, на верху горы
50 Колени преклонить до той поры,
Пока в величьи славном и в сияньи
Не стану чутким эхом мирозданья?
Поэзия! Пером тебе служить
Хочу, хотя еще не вправе жить
55 На небесах твоих. Молю я ныне:
Дай причаститься мне твоей святыне,
Пьянящим духом на меня дохни,
В блаженстве дай свои закончить дни.
Мой юный дух пусть за лучами солнца
60 К жилищу Аполлона ввысь несется
И станет юной жертвой. Хмель густой
Цветущих лавров мне навеет рой
Видений, чтоб тенистый уголок
Стать вечной книгою моею мог;
65 Я списывал бы целые страницы
О листьях и цветах, о взлете птицы
Порывистом, об играх нимф лесных,
О ручейках, о девах молодых.
Стихи такие сладостные - чудо,
70 Они звучат, наверное, оттуда,
С небес. В моем камине над огнем
Порхают тени. Вот уже кругом
Великолепный дол открылся взгляду,
Я там брожу, как по аллеям сада,
75 В тени блаженной, и когда найдет
Мой взор в долине сей волшебный грот
Иль холм, чью зелень нежные цветы
Прикрыли тонким слоем пестроты, -
Все запишу - и охвачу я глазом,
80 Все, что вберет мой человечий разум.
И стану я могучим, как титан,
Которому весь мир владеньем дан:
Вдруг пара крыльев прорастет могучих -
И понесет к бессмертию сквозь тучи.
85 Стой! Поразмысли! Жизнь - лишь день; он.
Лишь капелька росы - обречена
На гибель скорую, когда, катясь,
С вершины дерева сорвется в грязь.
Индеец спит, пока его пирогу
90 Заносит к смертоносному порогу.
Зачем такой печальный слышен стон?
Жизнь - розы нераскрывшийся бутон,
История, что мы не дочитали,
Предчувствие приподнятой вуали;
95 Лишь голубь в ясном небе летним днем,
Мальчишка, что катается верхом
На ветке вяза.
Мне бы лет двенадцать,
Чтоб мог в твоих я тайнах разобраться,
Поэзия! Я в этот краткий срок
100 Души стремленья выполнить бы смог.
Тогда сумею посетить те страны,
Что вижу вдалеке, и из фонтана
Попробую прозрачного питья.
Сначала в царство Флоры с Паном я
105 Скользну. Прилягу отдохнуть в траву,
Румяных яблок на обед нарву,
Найду в тенистых рощах нимф игривых.
Похищу поцелуи с губ пугливых,
Коснусь я рук - и белых плеч потом -
110 Почувствую укус... Но мы поймем
Друг друга в этом благодатном месте
И сказку жизни прочитаем вместе.
Научит нимфа голубя, чтоб он
Крылом тихонько овевал мой сон,
115 Другая, грациозно приседая,
Подол зеленый чуть приподнимая,
Вдруг в танце закружит - то тут, то там,
Деревьям улыбаясь и цветам.
А третья за собой меня поманит
120 Сквозь ветки миндаля - и зелень станет
Для нас блаженным сказочным ковром,
А мы, как две жемчужины, вдвоем
В одной ракушке...
Неужели нужно
Покинуть этот мирный край жемчужный?
125 Да! Должен я спешить: зовет труба
Туда, где бури, страсти и борьба
Людских сердец. Я вижу колесницу
Над скалами, где бирюза искрится,
Белеет пена в гривах скакунов,
130 Возница ждет среди крутых ветров.
По краю тучи скакуны несутся,
Гремят колеса, гривы буйно вьются;
Вот ближе звонкий перестук копыт,
И колесница вниз с холма скользит,
135 Стволы качает ветер, в них резвится,
С деревьями беседует возница,
И странным откликом звучат в горах
Восторг и стон, благоговенье, страх.
Чу! Полнится неясными тенями
140 Пространство сумрачное меж дубами,
Под музыку несется кто-то вскачь, -
Я слышу голоса, и смех и плач.
Кто сжал в гримасе рот, а кто руками
Закрыл лицо; у тех во взоре пламя;
145 А те, улыбкой освещая взор,
Спешат зловещей тьме наперекор.
Те озираются, а эти вверх глядят, -
Их тысячи - все движутся не в лад.
Вот дева мчится - щеки рдеют в краске,
150 Смешались локоны в их буйной пляске.
Всех слушает таинственный возница,
Все пристальнее вглядываясь в лица.
Как ветер гривы скакунам колышет!
Ах, знать бы мне, что сей возница пишет!
155 Теней - и колесницы - след исчез
В неясном свете сумрачных небес.
Реальность кажется реальней вдвое,
Как мутная река, она с собою
В ничто уносит душу. Но опять
160 Видение я стану воскрешать:
Таинственная эта колесница
Торжественно по свету мчится, мчится...
Неужто нет в нас ныне прежних сил,
Чтоб выше дух фантазии парил?
165 Где скакуны, что понесут нас смело
По облакам, свое свершая дело?
Нет больше тайн? Изучены эфир
И нераскрытой почки нежный мир?
Юпитера суровое веленье -
170 И нежное зеленое цветенье
Лугов альпийских? Был алтарь святой
На этом острове. И песне той,
Что здесь царила, гармоничной, плавной,
С тех пор на свете не бывало равной.
175 Планете уподобясь, мощный звук
По пустоте свершал за кругом круг.
Искусство муз во времена былые
Ценилось выше: кудри золотые
Расчесывали музы круглый год
180 И пели, заслужив за то почет.
Что ж, это все забыто? В самом деле?
Невежество и варварство хотели,
Чтоб Аполлон мучительно краснел
За жалкий царства своего удел.
185 Кто оседлал картонную лошадку,
Тот полон был уверенности сладкой:
Под ним - Пегас. О, дерзостный обман!
Ревут ветра, взметнулся океан, -
Но вы глухие. Бездна голубая
190 Раскрыла грудь свою. Роса, сверкая,
В ночи скопилась - и в рассветный час
Она разбудит утро - но не вас.
Бесчувственные к истинной природе,
Вы слепы, вы подвластны только моде,
195 Ваш сломан компас, заржавел секстант
И сгинул заблудившийся талант.
Притом вы, дерзкие, других учили
Прокладывать стихов негодных мили.
Бездарностей несметное число
200 Спокойно превратили в ремесло
Поэзию. И даже Аполлона
Подвергли поношенью исступленно, -
И сами не заметили того;
Лишь в узкой мерке мнилось торжество,
205 Виднелось меж девизов устарелых
Лишь имя Буало.
Но вы, кто смело
Парит в сиянье голубого дня
И чье величье радует меня,
Почтеньем робким душу наполняя, -
210 Здесь начертать святые имена я
Не смею. Разве Темзы скорбь и муть
Приносят радость вам когда-нибудь?
Неужто вы над Эйвоном в печали
Не собирались, слез не проливали?
215 Сказали ль вы последнее "прости"
Краям, где лаврам больше не расти?
Или остались с духом одиноким,
Кто, юность краткую воспев, с жестоким
Столкнулся миром и угас? Но нет,
220 Не надо думать мне о веке бед!
Наш век - светлее: свежими цветами
Вы нас теперь благословили сами.
Аккорды в хрустале озерных вод -
Их в черном клюве лебедь нам несет.
225 А из густых лугов светло и гордо
Летят в долину звучные аккорды
И плавно растекаются по ней.
Свирель поет отчетливей, звучней, -
Вы счастливы и лучезарны стали...
230 Все это так; но вот затрепетали
В тех сладких песнях странные грома:
С величием смешалась Мощь сама.
Но ведь, сказать по правде, эти темы -
Дубинки, а поэты-Полифемы
235 Тревожат ими море. Вечный свет -
Поэзия, ей иссяканья нет.
Тихонько мощь в ней дремлет, и могли бы
Ее бровей изящные изгибы
Очаровать. Ее не грозен вид -
240 Она лишь мановением царит.
Хоть родилась от муз, но эта сила -
Лишь падший ангел; вмиг бы своротила
Деревья с корнем; саван, черти, тьма
Ту силу радуют, ее сама
245 Изнанка жизни, тернии питают;
О силе помня, часто забывают
Поэзии живительный итог:
Дать утешенье и ввести в чертог
Высокой мысли.
Я ликую все же:
250 Ведь семя горькое дать может тоже
Прекрасный гордый мирт. И в нем найдут
Лесные пташки благостный приют,
И крылья их захлопают над сенью,
Наполнят воздух щебет их и пенье!
255 От терниев густых очистим ствол,
Чтобы оленей выводок нашел
С цветами дикими ковер из дерна,
Когда отсюда мы уйдем покорно.
Пускай ничто не будет здесь грозней,
260 Чем вздох влюбленного в тени ветвей,
Взволнованней, чем безмятежный взгляд
Над книгой, чьи страницы шелестят,
И трепетней, чем склоны травяные
Холмов. О вы, надежды золотые!
265 Там, где царят покои и тишина,
Воображенью будет не до сна.
Среди поэтов только тот король,
Кто горестных сердец утишит боль.
Дожить бы до поры блаженной этой!
270 Не скажут ли, что на венец поэта
Я тщетно мечу; что в бесславный миг
Лицо мне лучше спрятать от других?
Склонись, мальчишка жалкий и плаксивый,
Пока не грянул гром велеречивый!
275 Нет! Если спрячусь - только в угол тот,
Где свет Поэзии сильней блеснет.
А если я умру, тогда... Ну, что же:
Под сенью тополей меня положат,
И надо мною зашумит трава,
280 И начертают добрые слова...
Но прочь печаль! Ведь тот еще не знает
Отчаянья, кто мудро притязает
Достигнуть высшей цели бытия
И жаждет этого. Пусть даже я
285 Наследства мудрого совсем не стою,
Не властен над ветров шальной игрою,
Пусть мне не сделать темный дух людей
Открытее, прекрасней и светлей, -
Но где-то на окраине земли
290 Свет мудрости мерцает мне вдали,
Поэзии секреты открывая.
Моя свобода там, я это знаю.
Мне так же цель поэзии ясна,
Как то, что чередой идут весна
295 И лето, осень сменится зимою;
Как то, что шпиль церковный надо мною
Сквозь облака пронзает синеву.
Нет, я ничтожным трусом прослыву,
Коль дрогнет малодушно хоть ресница
300 И скрою то, что ясно, как денница.
Пусть я шальным безумцем поскачу
Над пропастью, пусть жаркому лучу
Дам растопить дедаловские крылья
И рухну вниз - в Икаровом бессилье.
305 Но разум успокоиться велит.
Вдали в тумане океан блестит;
Усыпан островками, бесконечен...
Как труд мой долог, безнадежен, вечен!
Ужель измерить эту ширь дерзну,
310 Смиренно отреченье не шепну
И не скажу: нет, невозможно это!
Нет, невозможно!
Робких мыслей светом
Я стану жить. И странный опыт мой
Пусть завершится кроткой тишиной.
315 Пусть не могу сейчас прогнать тревогу,
Я в сердце дружеском найду подмогу!
Ведь братством, честью, дружеством щедра
Тропа людская к торжеству добра.
Биенье сердца, породив сонеты,
320 Их направляет в голову поэта.
Родятся рифмы в звонкой тишине
И празднично ликуют в вышине,
Как бы посланье из грядущей дали,
Как книга, что с уютной полки сняли,
325 Чтоб завтра вместе радоваться ей
И наслаждаться светом прежних дней.
Едва пером вожу: мелодий стаи,
По комнате, как голуби порхая,
Напоминают о восторге дня,
330 Когда впервые тронули меня.
Мелодии все крепнут - и вот-вот
Отправятся в пленительный полет
И образов пробудят вереницу:
Вакх выпрыгнет из легкой колесницы,
335 На Ариадну взор он устремит,
Ему ответит жар ее ланит.
Так звучные слова я вспоминаю,
Когда альбом рисунков раскрываю
И сквозь прозрачность невесомых строк
340 Струится мирных образов поток:
Вот лебедь в камышах густых таится,
А вот вспорхнула из кустов синица.
Вот бабочка. Раскинула крыла,
Приникла к розе - и насквозь прожгла
340 Ее земная радость. Снова, снова
Я извлекаю множество такого
Из памяти - но не забыть бы мне
О маками увитом тихом сне.
Он рифмы мне подсказывает споро
350 И властен шумно-дружеские хоры
Блаженной тишиною заменить.
Я об ушедшем дне могу грустить,
О радостях его, в своей постели.
То был поэта дом - ключи звенели
355 От храма радости. Из темноты
Чуть виделись знакомые черты
Поэтов прошлого. Мертвы и зыбки
Их мраморно-холодные улыбки.
Как счастлив тот, кто будущим векам
360 Свою вверяет славу. Были там
Сатиры, фавны - резвыми прыжками
Сквозь листья устремились за плодами
Созревшими. Вот храм передо мной,
Вот по траве беспечною гурьбой
365 Проходят нимфы - и рукою белой
Одна из них уже почти задела
Луч солнца. А на полотне другом
Склонились сестры - и глядят вдвоем
На робкие движения ребенка.
370 Вот нимфы вместе слушают, как звонко
Пастушья дудка на лугу поет.
Вот нимфа покрывало подает,
Чтоб вытерлась купальщица-Диана,
И кончик покрывала непрестанно
375 Трепещет и соседствует с водой:
Так океанский пенистый прибой
Бросает белизну свою на скалы,
Чтобы она вдоль брега трепетала,
А после, пенной влагой поиграв,
380 Ее развеет по ковру из трав.
Покорно Сафо голову склонила,
Полуулыбка на устах застыла,
В чертах ее покой: давно сошла
Печать угрюмых дум с ее чела.
385 Вот рядом мраморный Альфред Великий
С сочувствием и жалостью на лике
К терзаньям мира. Вот Костюшко - он
Страданьем благородным изможден.
А вот Петрарка в рощице зеленой,
390 Явленьем Лауры вновь потрясенный.
Счастливцы! Мощных крыльев гордый взлет
Им виден. Лик Поэзии сверкнет
Меж ними - и пред ней такие дали,
Куда проникнуть я смогу едва ли.
395 Но мысль о них меня лишала сна,
И мысль о них, и лишь она одна,
Во мне питала вспыхнувшее пламя...
Рассвет своими ранними лучами
Коснулся глаз, врасплох застав меня, -
400 Я встал навстречу разгоранью дня.
Я за ночь отдохнул, стал разум светел.
Готов приняться я за строки эти,
И, как они ни выйдут, я - творец,
Они мне сыновья, я им - отец.
(Галина Усова)
Текстологические принципы издания
Основной корпус предлагаемого издания составляют первый, а также
последний из трех поэтических сборников Китса, вышедших при его жизни:
"Стихотворения" (1817) и ""Ламия", "Изабелла", "Канун святой Агнесы" и
другие стихи" (1820): Являясь крайними вехами недолгого творческого пути
Китса (его поэма "Эндимион" вышла отдельным изданием в 1818 г.), две эти
книги - выразительное свидетельство стремительного развития поэта, в течение
двух-трех лет перешедшего от наивно-подражательных опытов к созданию глубоко
оригинальных и совершенных образцов, расширивших представление о
возможностях поэтического слова.
Судьба литературного наследия Китса, подлинные масштабы дарования
которого по достоинству оценили лишь немногие из его современников,
сложилась непросто. За четверть века после его смерти в феврале 1821 г. из
неопубликованного увидело свет в различных изданиях около двух десятков его
стихотворений. Серьезным вкладом в изучение жизни и творчества поэта,
заложившим фундамент позднейшей обширной китсианы, оказалось предпринятое
Ричардом Монктоном Милнзом (впоследствии лорд Хотон) двухтомное издание
"Life, Letters, and Literary Remains, of John Keats", вышедшее в 1848 г. в
Лондоне и основанное на многочисленных документах, биографических
свидетельствах, воспоминаниях друзей и близких знакомых Китса. Наряду с
письмами Р. М. Милнз напечатал впервые свыше сорока произведений Китса.
Публикации стихов поэта продолжались вплоть до 1939 г. усилиями целого ряда
литературоведов и биографов Китса; среди них особенное значение имели
издания под редакцией Гарри Бакстона Формана (1883, 1910, 1915, 1921-1929) и
его сына Мориса Бакстона Формана (1938-1939, 1948), Сидни Колвина (1915),
Эрнеста де Селинкура (1905, 1926) и Генри Уильяма Гэррода (1939, 1956,
1958).
Подготовка изданий Китса сопряжена с немалыми трудностями,
обусловленными отсутствием канонических редакций большинства произведений
Китса. Автографы Китса, который в основном полагался на компетентность своих
издателей, дают, по словам одного из текстологов, "меньшее представление об
авторских намерениях, нежели списки, сделанные близкими к поэту людьми"
(Stillinger Jack. The Texts of Keats's Poems. Harvard Univ. Press, 1974, p.
83). К наиболее авторитетным, тщательно подготовленным, дающим обширный свод
вариантов и разночтений, снабженным обстоятельными комментариями как
текстологического, так и историко-литературного характера, собраниями стихов
и писем Китса из числа появившихся в последнее время следует отнести
издания: The Poems of John Keats / Ed, by Miriam Allott. London, 1970 (3rd
ed. - 1975); Keats John. The Compl. Poems / Ed, by John Barnard.
Harmondsworth, 1973 (2nd ed. - 1976); Keats John. The Compl. Poems / Ed by
Jack Stillinger. Harvard Univ. Press, 1973 (2nd ed. 1982); The Letters of
John Keats. 1814-1821 / Ed. by Hyder Edward Rollins. Vol. 1-2. Harvard Univ.
Press, 1958.
Именно эти издания послужили основой для подготовки настоящего тома.
Кроме того, при составлении примечаний были использованы, в частности,
следующие источники: The Keats Circle: Letters and Papers 1816-1879 / Ed. by
Hyder Edward Rollins. Vol. 1-2. Harvard Univ. Press, 1965; Bate Walter
Jackson. John Keats. Harvard Univ. Press, 1963; Geppert Eunice Clair. A
Handbook to Keats' Poetry. The Univ. of Texas, 1957.
Прижизненные сборники Китса объединили далеко не все созданные им
произведения (всего их насчитывается свыше 150). "Дополнения" к основному
корпусу настоящего издания включают в себя расположенные в хронологическом
порядке наиболее значительные стихи Китса, оставшиеся за пределами сборников
- среди них фрагмент поэмы "Падение Гипериона", баллада "La Belle Dame sans
Merci", ряд сонетов, многие из которых принадлежат к признанным шедеврам
поэта. Стремлением продемонстрировать различные грани богатой поэтической
индивидуальности Китса было продиктовано и включение в книгу большой
подборки писем - важной части его литературного наследия, представляющих
собой на редкость живой и яркий образец романтической прозы, часто
неотделимой от собственно поэтического творчества: многие письма
перемежаются с только что созданными стихами и служат бесценным комментарием
к ним. За пределами тома оставлены произведения, не принадлежащие к лучшим
достижениям Китса: поэма "Эндимион" (за исключением трех хрестоматийно
известных отрывков, помещенных в "Дополнениях"), незаконченная шуточная
поэма "Колпак с бубенцами", драма в стихах "Оттон Великий", фрагмент
трагедии "Король Стефан" и около двадцати стихотворений разных лет - либо не
представляющих серьезного художественного интереса, либо приписываемых Китсу
без достаточных на то оснований (по объему, однако, перечисленное выше
составляет приблизительно половину всего стихотворного наследия поэта).
Таким образом, предлагаемое издание впервые представляет русскому читателю
творчество Китса в столь широком охвате и является наиболее полным собранием
стихотворений, поэм и писем Китса из существовавших до сих пор на русском
языке. Поэмы Китса "Ламия", "Гиперион", фрагмент "Канун святого Марка",
тридцать стихотворений и большинство писем публикуются на русском языке
впервые.
Отбор переводов для данного издания обусловлен не только желанием
свести воедино переводы, накопленные за последние десятилетия, наиболее
близкие оригиналу и отвечающие современному пониманию адекватности но и
стремлением избежать дублирования состава предыдущих советских изданий 1975
и 1979 гг. Вместе с тем, даже отдавая предпочтение критерию новизны,
невозможно было исключить из издания подобного пода переводы, принадлежащие
перу С. Маршака, Б. Пастернака, а также другие впечатляющие достижения
отечественной переводной традиции. Стремление к максимальному
стилистическому единству переводов, которые в совокупности давали бы цельный
облик поэта, не противоречит, на наш взгляд, попытке продемонстрировать иной
подход к интерпретации того или иного текста, показать возможность различных
переводческих решений. С этой целью в "Примечаниях" приводятся, - как
правило, для наиболее значительных в творческой эволюции Китса произведений
или представляющих особые переводческие трудности - варианты стихотворных
переводов. Сочтено целесообразным познакомить читателя и с самыми первыми
попытками перевода Китса на русский язык, относящимися к началу века.
Первый прижизненный сборник стихов Китса "Стихотворения" ("Poems")
вышел в свет 3 марта 1817 г. (издатели - братья Олльер). На титульном листе
над изображением Спенсера в лавровом венке помещен эпиграф из поэмы Спенсера
"Muiopotmos, или Удел Мотылька":
На свете высшего блаженства нет,
Чем наслаждаться счастием свободно.*
{* Здесь и далее, когда переводчик не указан, переводы принадлежат С.
Сухареву.}
После посвящения Ли Хенту говорилось: "Короткие произведения в середине
книги, а также некоторые из сонетов были написаны ранее, нежели прочие
стихотворения".
Существуют различные мнения относительно соображений, которыми мог
руководствоваться Китс при расположении стихов сборника. Композиция книги
подчинена не хронологическому, а скорее жанровому принципу, причем
обрамлением сборника служат наиболее объемные стихотворения - "Я вышел на
пригорок..." и "Сон и Поэзия": очевидно, именно им поэт придавал особенно
важное значение.
Небольшой тираж сборника остался нераспроданным, и финансовые убытки
побудили издателей порвать дальнейшую связь с Китсом. Появление сборника
осталось малозамеченным и критикой. Все же в течение полугода появилось
шесть критических отзывов на книгу, в целом сочувственных (среди рецензентов
были друзья Китса - Рейнолдс, Мэтью и Ли Хент).
ПОСВЯЩЕНИЕ. ЛИ ХЕНТУ, ЭСКВАЙРУ
(DEDICATION. TO LEIGH HUNT, ESQ.)
Сонет, согласно воспоминаниям Ч. К. Кларка, написан Китсом в феврале
1817 г. при отсылке в типографию последней корректуры сборника
"Стихотворения" (1817), которому он предпослан.
Русские переводы - С. Сухарев (1976), А. Парин (1979).
Перевод Владимира Васильева:
ПОСВЯЩЕНИЕ ЛИ ХЕНТУ, ЭСКВАЙРУ
Где блеск весны, где звонкие просторы?
Серебряная дымка не всплывет
На золотисто-алый небосвод,
Окрашенный улыбкою Авроры;
5 И сладкогласных нимф умолкли хоры.
О нимфы! Их веселый хоровод
Ни розы, ни сирень не понесет,
Как в мае, на алтарь богини Флоры.
И пусть поля безмолвны и пусты,
И пусть в лесу я Пана не встречаю,
Есть мир иной, духовной красоты,
Где все вокруг цветет, подобно маю,
Когда к стихам, что скромно я слагаю,
Снисходит человек такой, как ты.
Хент Ли Джеймс Генри (1784-1859) - английский критик, эссеист,
публицист и поэт, издатель еженедельника "Экзаминер" (1808-1821). Подробнее
о нем см. в статье Н. Я. Дьяконовой (с. 287-288).
"Я ВЫШЕЛ НА ПРИГОРОК - И ЗАСТЫЛ..."
"I STOOD TIP-TOE UPON A LITTLE HILL..."
Отрывок, во многом показательный для характера разработки основных тем
и образов раннего творчества Китса, писался на протяжении второй половины
1816 г. и отмечен значительным влиянием поэтики Хента. Это первое обращение
Китса к мифу об Эндимионе, предваряющее замысел поэмы "Эндимион", написанной
годом позже.
Эпиграф взят из поэмы Ли Хента "Повесть о Римини, или Плод
родительского обмана" (1816) - 111, 430.
SPECIMEN OF AN INDUCTION TO A POEM
Написано весной 1816 г. Стремясь подражать восхищавшей его сказочной
героике поэм Спенсера, Китс в то же время находился под сильным впечатлением
от появившейся в феврале того же года поэмы Ли Хента "Повесть о Римини".
Фрагмент наряду с "Калидором" представляет собой явно незрелую, ученическую
попытку создать повествовательную поэму на сюжет из времен рыцарства с
невольной ориентацией на слащавую манерность поэз ии Хента.
Арчимаго - волшебник, персонаж поэмы Спенсера "Королева фей".
Либертас - Китс называет так (от латин. "libertas" - свобода) Ли Хента,
в котором поначалу усматривал и бесстрашного поборника свободы, и прямого
наследника великих поэтов прошлого.
CALIDORE. A FRAGMENT
Написан, очевидно, в одно время с отрывком "Вступление в поэму", с
которым имеет много общего.
Калидор - Имя героя заимствовано из поэмы Спенсера "Королева фей", в
которой Калидор - "Рыцарь Вежества" - повергает Клевету.
ТО SOME LADIES
Написано летом 1815 г. и адресовано кузинам Дж. Ф. Мэтью - Энн и
Кэролайн, находившимся на морском курорте в Гастингсе. В метрическом
строении этого и следующего стихотворений ощущается влияние Томаса Мура,
широко практиковавшего в своем творчестве трехсложные размеры.
20 Тай Мэри (1772-1810) - ирландская поэтесса, поэму которой "Психея,
или Легенда о любви" (1805) высоко ценил Томас Мур.
НА ПОЛУЧЕНИЕ ДИКОВИННОЙ МОРСКОЙ РАКОВИНЫ
И РУКОПИСИ СТИХОВ ОТ ВЫШЕУПОМЯНУТЫХ ЛЕДИ
ON RECEIVING A CURIOUS SHELL, AND A COPY OF VERSES
FROM THE SAME LADIES
Написано летом 1815 г. и адресовано Дж. Ф. Мэтью, сопроводившему
собственными стихами подарок своих кузин - морскую раковину и переписанное
ими стихотворение Томаса Мура "Венок и цепочка" (1801).
1 Голконда - государство в Индии XVI-XVII вв., славившееся добычей и
искусной обработкой алмазов.
7-8 Армиду лукаву Лобзает Ринальдо... - Армида и Ринальдо - герои поэмы
Тассо "Освобожденный Иерусалим" (1580).
12 Бритомартис - в греческой мифологии спутница Артемиды, известная
своим целомудрием. Имя Бритомартис носит одна из героинь поэмы Спенсера
"Королева фей".
27-28 Покинут Титанией милой своей, Король Оберон... - Титания и Оберон
- царь и царица фей и эльфов, персонажи комедии Шекспира "Сон в летнюю ночь"
(1596), однако здесь очевидно влияние на Китса поэмы X. М. Виланда "Оберон"
(1780): подробнее см.: Beyer W. Keats and the. Demon King. London, 1947.
41 Эрик - шутливое прозвище Мэтью, восходящее к поэме Спенсера
"Королева фей".
К *** ("ЕСЛИ Б ТЫ ВО ВРЕМЯ ОНО...")
ТО *** ("HADST THOU LIVED IN DAYS OF OLD...")
Написано 14 февраля 1816 г. для Джорджа Китса, пославшего эти стихи в
день святого Валентина кузине Ричарда Вудхауса (см. с. 375) Мэри Фрогли.
ТО НОРЕ
Написано в феврале 1815 г. в духе од XVIII в. Один из немногих примеров
использования Китсом средств классицистской поэтики.
Русский перевод - А. Покидов (1978).
3 "Глаза души" - Ср.: Шекспир. Гамлет (I, 2):
Гамлет: ...Отец! Мне кажется, его я вижу.
Горацио: Где, принц?
Гамлет: В очах моей души, Горацио.
(Пер. М. Лозинского)
IMITATION OF SPENSER
Самый ранний из дошедших до нас поэтических опытов Китса, относящийся,
видимо, к началу 1814 г. Незавершенная аллегорическая поэма Эдмунда Спенсера
(ок. 1552- 1599) "Королева фей" (1590-1596) произвела на Китса огромное
впечатление и, по воспоминаниям одного из его друзей, "пробудила его
поэтический гений". Девятистрочная Спенсерова строфа, широко
распространенная в английской поэзии, использовалась Китсом неоднократно, в
частности, в поэме "Канун святой Агнесы" и незаконченной шуточной поэме
"Колпак с бубенцами".
Русские переводы - Т. Фроловская (1977), В. Левик (1979).
22 Лир - Древняя кельтская легенда о короле Лире и его трех дочерях,
послужившая основой трагедии Шекспира, пересказана Спенсером в поэме
"Королева фей" (кн. 2, песнь 10, XXVII-XXXII).
"О ЖЕНЩИНА! КОГДА ТЕБЯ ПУСТОЙ..."
"WOMAN! WHEN I BEHOLD THEE FLIPPANT, VAIN..."
Написано, по всей вероятности, в 1815 г. - во время наибольшей близости
с Дж. Ф. Мэтью, который восхищался этими стихами как образцом "истинной", по
его мнению, поэзии. В сборнике 1817 г. помещено вне раздела "Сонеты" и
напечатано таким образом, что составляет как бы одно стихотворение из трех
строф (возможно, это самый ранний пример экспериментирования Китса с формой
сонета), однако некоторые исследователи видят здесь поэтический цикл из трех
самостоятельных сонетов.
Перевод Г. Кружкова впервые опубликован в 1979 г.
13 Георгием - Леандром непреклонным...- Георгий Победоносец,
причисленный к лику святых воин-мученик, сразивший в битве чудовищного
дракона - символ зла и порока. По рассказам крестоносцев, принимал участие в
штурме Иерусалима (1099), явившись в образе рыцаря с красным крестом на
белом плаще. В оригинале - Рыцарь Красного Креста, персонаж поэмы Спенсера
"Королева фей", олицетворение доблестной святости. Леандр - юноша из
Абидоса, возлюбленный Геро, жрицы Афродиты в Сеете. Каждую ночь ради
свидания с ней переплывал Геллеспонт (Дарданеллы). Леандр утонул во время
бури; увидев его труп, Геро в отчаянии бросилась в море.
EPISTLES
ТО GEORGE FELTON MATTHEW
Написано в ноябре 1815 г. в подражение посланиям Майкла Дрейтона
(1563-1631). Дружеское общение с Мэтью (1795-?) наложило на раннее
творчество Китса некоторый отпечаток сентиментальной претенциозности.
Духовные интересы Мэтью не отличались глубиной, а его литературные
пристрастия взыскательностью и вкусом (впоследствии он обвинял Китса в
"радикализме", а в рецензии на сборник 1817 г. порицал за "измену" истинной
поэзии).
2 ...братство в песнопенье - Имеется в виду творческое содружество
английских драматургов-елизаветинцев Фрэнсиса Бомонта (ок. 1584-1616) и
Джона Флетчера (1579-1625), совместно написавших семь пьес.
18 Лидийский лад - один из пяти мелодических ладов древнегреческой
музыки, близкий натуральному мажору, считавшийся наиболее нежным. Согласно
Платону ("Государство", III, 398), лидийский и ионийский лады "свойственны
застольным песням", их "называют расслабляющими". Ср.:
Там без забот, не знаясь с грустью,
Лидийской музыкой упьюсь я...
(Мильтон. L'Allegro. 135-136; пер. Ю. Корнеева)
39 Друиды - жрецы у древних кельтов.
57 Чаттертон Томас - см. с. 341.
61 Нам стойкость Мильтона внушит почтенье... - Великий английский поэт,
публицист и общественный деятель Джон Мильтон (1608-1674) после Реставрации
подвергался преследованиям как сторонник республиканцев. Однако именно в
последние годы жизни, испытывая всевозможные бедствия, Мильтон, пораженный
слепотой, создал свои главные произведения - поэмы "Потерянный рай" (1667) и
"Возвращенный рай" (1671).
68 Телль Вильгельм - герой швейцарской народной легенды, отразившей
борьбу с деспотизмом Габсбургов (XIV в.).
Альфред Великий (ок. 849-900) - с 871 г. король англосаксонского
государства Уэссекс, возглавивший борьбу с датским нашествием.
70 Уоллес Уильям (ок. 1270-1305) - национальный герой Шотландии. В
борьбе за независимость страны разгромил армию английского короля Эдуарда I
в 1297 г. Был предательски захвачен в плен и казнен англичанами.
ТО MY BROTHER GEORGE
Написано в августе 1816 г. во время пребывания Китса в Маргите.
Русский перевод - З. Морозкина (1979).
24 Либертас - см. с. 312.
ТО CHARLES COWDEN CLARKE
Написано в сентябре 1816 г. и адресовано сыну преп. Джона Кларка, в
школе которого в Энфилде Китс учился в 1803-1811 гг. Общение с Чарльзом
Кауденом Кларком (1787-1877) оказало на формирование поэтического таланта
Китса большое влияние. Кларк оставил ценные "Воспоминания" (1861), рисующие
приобщение Китса к творчеству.
Перевод Г. Кружкова впервые опубликован в 1981 г.
33 Мэлла - река в Ирландии, возле которой провел свои последние годы
Спенсер.
33-37 Бельфебу видел... И Уну нежную... И Арчимаго...- Бельфеба, Уна,
Арчимаго - персонажи поэмы Спенсера "Королева фей".
76 Кассий - римский государственный деятель, один из организаторов
заговоры- республиканцев и убийства Юлия Цезаря в 44 г. до н. э.
119 Арн Томас Августин (1710-1778) - английский композитор. Песня
"Правь" Британия!" из его музыкального представления "Альфред" (1740) стала
национальным гимном Англии.
123 Мур Томас (1779-1852) - английский поэт-романтик, автор знаменитых
"Ирландских мелодий" (1807-1834).
SONNETS
ТО MY BROTHER GEORGE
Написан одновременно с посланием "Моему брату Джорджу" в августе 1816
г. в Маргите.
Русский перевод - В. Лунин (1979).
К*** ("КОГДА БЫ СТАЛ Я ЮНОШЕЙ ПРЕКРАСНЫМ...")
ТО *** ("HAD I A MAN'S FAIR FORM, THEN MIGHT MY SIGHS...")
Написан, вероятно, в феврале 1816 г. как послание к Валентинову дню -
14 февраля. Ср. "К *** (Если б ты во время оно...)".
Русский перевод - А. Парин (1979).
10 Гибла - город в Сицилии, славившийся в древности своим медом.
СОНЕТ, НАПИСАННЫЙ В ДЕНЬ ВЫХОДА МИСТЕРА
ЛИ ХЕНТА ИЗ ТЮРЕМНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
WRITTEN ON THE DAY THAT MR LEIGH HUNT LEFT PRISON
Написан 2 февраля 1815 г. в день освобождения Ли Хента, пробывшего 2
года в тюрьме за резкий печатный выпад против принца-регента, будущего
короля Георга IV (1820-1830).
"КАК МНОГО СЛАВНЫХ БАРДОВ ЗОЛОТЯТ..."
"HOW MANY BARDS GILD THE LAPSES OF TIME.
Написан между мартом и октябрем 1816 г.
Перевод Г. Кружкова впервые опубликован в 1979 г.
Перевод Сергея Сухарева:
Из бардов, золотивших нить времен,
Мне многие дарили наслажденье:
Восторг питал мое воображенье,
В раздумия бывал я погружен.
5 Возьмусь за рифмы - вдруг со всех сторон
Толпой летят прекрасные виденья:
Не в суете смятенного вторженья -
Нет, сердце полнит мелодичный звон.
Вот так все голоса округи дальной,
10 Все звуки, что несутся вразнобой -
И клики птиц, и ветра спор с листвой,
И ропот вод, и колокол прощальный,
В гармонии сливаются одной -
Возвышенной и сладостно печальной.
ДРУГУ, ПРИСЛАВШЕМУ МНЕ РОЗЫ
ТО A FRIEND WHO SENT ME SOME ROSES
Написан 29 июня 1816 г. Адресован, очевидно, после небольшой размолвки,
закончившейся примирением, Чарльзу Джереми Уэллсу (1800-1879), школьному
приятелю Тома Китса, не чуждому литературе. В 1818 г. Уэллс послал Тому
Китсу ряд писем от имени некоей Амены, якобы влюбленной в Тома. Узнав об
этом, Китс с негодованием осудил эту шутку, ускорившую, по его мнению,
развитие смертельной болезни брата.
Русский перевод - А. Парин (1979).
ТО G. A. W.
Написан в декабре 1816 г. Обращен к Джорджиане Августе Уайли
(1801-1879), ставшей в мае 1818 г. женой Джорджа Китса.
Русские переводы - А. Покидов (1978), В. Потапова (1979).
"О SOLITUDE! IF I MUST WITH THEE DWELL..."
По всей вероятности, написан в октябре 1815 г. Это первое
опубликованное стихотворение Китса - 5 мая 1816 г., в еженедельнике Ли Хента
"Экзаминер".
См. статью Г. Кружкова "Первый русский перевод из Дж. Китса"
(Литературная учеба, 1980, Э 4, с. 195-198), в которой этот сонет
сопоставлен со стихотворенирм Н. П. Огарева "Sehnsucht" (1856).
Русские переводы - С. Сухарев (1971), Г. Кружков (1972), В. Потапова
(1975).
Перевод Григория Кружкова:
О, если осужден я жить с тобой,
То не средь этих пасмурных строений!
Пускай Природы благодатный гений
Овеет нас над вольной крутизной!
5 И в лес уйдем; и вот над головой
Зеленых арок шевельнутся тени,
Ручей блеснет в кустах, прыжок оленя
Спугнет шмеля с качели травяной.
Да, это - благо; но ловить в тиши
10 Речь сладкую, где отзвуки души
Мечтательной и дум невероломных, -
Всего блаженней; выше нет отрад,
Когда к твоим убежищам укромным
Два сходных сердца вместе улетят.
ТО MY BROTHERS
Написан 18 ноября 1816 г., в день 17-летия Томаса Китса.
Русский перевод - А. Парин (1979).
"ЗОЛ И ПОРЫВИСТ, ШЕПЧЕТСЯ ШАЛЬНОЙ..."
"KEEN, FITFUL GUSTS ARE WHISP'RING HERE AND THERE..."
Написан в октябре - ноябре 1816 г. по возвращении из загородного дома
Ли Хента в Хэмпстеде.
Русские переводы - С. Сухарев (1973), Б. Дубин (1975).
12 Оплакавший погубленного Паркой...- Имеется в виду элегия Мильтона
"Лисидас", написанная на смерть его друга по Кембриджу Эдварда Кинга,
утонувшего во время кораблекрушения (ср. с. 375).
14 Петрарка Франческо (1304-1374) - итальянский поэт, родоначальник
новой европейской лирики. 8 апреля 1341 г. был торжественно увенчан лаврами
в римском Капитолии. Во многих стихотворениях Петрарки образ Лауры
связывается с вечнозеленым лавром.
СОНЕТ ("ТОМУ, КТО В ГОРОДЕ БЫЛ ЗАТОЧЕН...")
"ТО ONE WHO HAS BEEN LONG IN CITY PENT..."
Написан в июне 1816 г. Первая строка сонета - перифраз строки Мильтона:
"Так некто, в людном городе большом / Томящийся..." ("Потерянный рай", IX,
445, пер. Арк. Штейнберга).
Перевод С. Я. Маршака впервые был опубликован в 1945 г. Заглавие
"Сонет" дано переводчиком.
Перевод Сергея Сухарева (1970):
Тому, кто жил в неволе городской,
Дороже нет улыбки небосклона:
Он рад шептать молитву упоенно
В лицо открытой выси голубой.
5 Какое счастье - знойною порой,
Укрывшися в волнах травы зеленой,
Перечитать легко и просветленно
Быль о любви, застенчиво простой.
И, возвращаясь на ночлег долиной,
10 К плывущей тучке устремив глаза,
Прислушиваясь к трели соловьиной,
Грустить, что промелькнула дня краса -
Как ангелом пролитая, по сини
Безмолвно проскользнувшая слеза.
СОНЕТ, НАПИСАННЫЙ ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ ГОМЕРА
В ПЕРЕВОДЕ ЧАПМЕНА
ON FIRST LOOKING INTO CHAPMAN'S HOMER
Написан в октябре 1816 г., ранним утром, по возвращении от Ч. К.
Кларка, вместе с которым Китс, не владевший древнегреческим языком, читал
"Одиссею" в переводе английского поэта и драматурга эпохи Возрождения
Джорджа Чапмена (1559?-1634). Перевод Чапмена выполнен рифмованным
пятистопным ямбом, образная система во многом далека от гомеровской, однако
решительное предпочтение, отданное Китсом переводу Чапмена - в
противоположность считавшемуся образцовым "классицистскому" переводу
Александра Попа и "сентименталистскому" переводу Уильяма Каупера, - в полной
мере отражает романтические пристрастия Китса. Сонет был опубликован 1
декабря 1816 г. в еженедельнике "Экзаминер" и, по словам Ли Хента, "властно
возвестил о явлении нового поэта".
Русские переводы - Игн. Ивановский (1960), С. Маршак (8 начальных строк
- 1969), А. Парин (1975).
Перевод Сергея Сухарева:
ЧАПМЕНОВСКОГО ГОМЕРА
Немало славных царств я обошел -
И, странствуя средь золотых миров,
У западных бывал я островов,
Где Аполлона высится престол.
5 Но край Гомера - тот просторный дол,
Где горизонт прозрачен и суров,
Манил к себе, недостижим и нов,
Как вдруг раздался Чапмена глагол.
Так звездочет вдруг видит, изумлен,
10 В кругу светил нежданный метеор;
Вот так Кортес, догадкой потрясен,
Вперял в безмерность океана взор,
Когда, преодолев Дарьенский склон,
Необозримый встретил он простор.
"Кортес Эрнан (1485-1547) - испанский конкистадор, в поисках морского
пролива пересекший в 1524 г. Центральную Америку. Ошибка Китса: на самом
деле честь открытия Тихого океана (1513) принадлежит Васко Нуньесу де
Бальбоа (ок. 1475-1517).
ПРИ РАССТАВАНИИ С ДРУЗЬЯМИ РАННИМ УТРОМ
ON LEAVING SOME FRIENDS AT AN EARLY HOUR
Написан в октябре-ноябре 1816 г.
Русский перевод - Нат. Булгакова (1979).
ADDRESSED TO HAYDON
Написан, по всей вероятности, в ноябре 1816 г. - вскоре после первого
посещения Китсом мастерской художника и искусствоведа Б. Р. Хейдона (см. с.
369), с которым Китса связывали впоследствии тесные дружеские отношения.
Хейдон, проводивший экспертизу памятников греческого искусства, вывезенных
из афинского Парфенона, энергично способствовал приобретению правительством
этого богатейшего собрания мраморных скульптур для Британского Музея.
Пятилетние усилия Хейдона, встречавшие сопротивление, но поддержанные
широкими общественными кругами, увенчались успехом в 1816 г.
Русский перевод - Д. Сильвестров (1979).
ADDRESSED TO THE SAME
Сонет написан Китсом в письме Б. Р. Хейдону 20 ноября 1816 г. Не
называя имен, под "великими духами" современности Китс подразумевает
Вордсворта (ст. 2-4), Ли Хента (ст. 5-6) и самого Хейдона (ст. 7-8). По
предложению Хейдона слова "с торжища вдали" ("in a distant Mart") при
публикации были опущены. Влияние Вордсворта, написавшего к этому времени
свыше ста сонетов, ощущается в первой строке. ср. сонет Вордсворта "Great
men have been among us: hands that penned...".
Русский перевод - Д. Сильвестров (1979).
3 Хелвеллин - гора в "Озерном крае", на северо-западе Англии;
неоднократно упоминается в стихах Вордсворта.
ON THE GRASSHOPPER AND CRICKET
Сонет - одно из высших поэтических достижений Китса - написан 30
декабря 1816 г. во время 15-минутного поэтического состязания с Ли Хентом на
заданную им тему. Сонет неоднократно привлекал внимание русских
переводчиков: Б. Пастернака (1938), С. Маршака (1943), С. Сухарева (1970),
Т. Спендиаровой (1971), А. Покидова (1972), О. Чухонцева (1972). Интересное
сопоставление переводов С. Маршака и Б. Пастернака см. в статье М. Новиковой
"Китс - Маршак - Пастернак (Заметки об индивидуальном переводческом стиле)"
(Мастерство перевода. 1971. М., 1971, с. 28-54).
Перевод Бориса Пастернака:
В свой час своя поэзия в природе:
Когда в зените день и жар томит
Притихших птиц, чей голосок звенит
Вдоль изгороди скошенных угодий?
5 Кузнечик - вот виновник тех мелодий.
Певун и лодырь, потерявший стыд,
Пока и сам, по горло пеньем сыт,
Не свалится последним в хороводе.
В свой час во всем поэзия своя:
10 Зимой, морозной ночью молчаливой
Пронзительны за печкой переливы
Сверчка во славу теплого жилья.
И, словно летом, кажется сквозь дрему,
Что слышишь треск кузнечика знакомый.
Перевод Сергея Сухарева:
Поэзии земли не молкнет лад:
Не слышно среди скошенных лугов
Сомлевших в зное птичьих голосов,
Зато вовсю гремит поверх оград
5 Кузнечик. Обессилев от рулад,
Он сыщет под былинкой вольный кров,
Передохнет - опять трещать готов,
Раздольем лета верховодить рад.
Поэзия земли не знает плена:
10 Безмолвием сковала мир зима,
Но где-то там, за печкой, неизменно
Сверчок в тепле стрекочет без ума;
И кажется - звенит самозабвенно
Все та же трель кузнечика с холма.
Перевод Татьяны Спендиаровой:
Поэзии в природе нет конца:
Когда в жару на ветках деревца
Притихнут птицы, из травы нагретой
Раздастся голос нового певца,
5 Кузнечика. В великолепье лета
Блаженствует он, опьянев от света,
Звенит, стрекочет, а найдет ленца,
На миг замолкнет, притаившись где-то.
Всегда жива поэзия земли:
10 За теплой печкой, в зимний вечер вьюжный,
В глухую пору, с тишиною дружный
Невидимый сверчок поет в щели.
И чудится в дремотном сновиденье
Кузнечика полуденное пенье.
Перевод Марины Новиковой:
Прекрасному на свете нет конца.
Едва в палящий полдень присмирели
Пернатые - в стогу ли, на стерне ли
Вновь чей-то голос радует косца:
5 Кузнечик! он отныне за певца
На летнем торжестве - выводит трели,
Шалит, звенит, пока средь повители
Не усыпит прохладная ленца.
Прекрасному на свете смерти нет.
10 Едва мороз безропотную тьму
Сковал под ночь, - опять гремит запечек:
Сверчок! согрелся и поет, сосед;
И дремлющему кажется уму -
Не умолкает на лугу кузнечик.
ТО KOSCIUSKO
Написан в декабре 1816 г. Опубликован в еженедельнике "Экзаминер" 16
февраля 1817 г.
Русские переводы - М. Талов (1955), В. Левик (1975).
Костюшко Тадеуш (1746-1817) - польский патриот, возглавил Польское
восстание 1794 г. Участвовал также в Войне за независимость в Северной
Америке.
"БЛАГОСЛОВЕННА АНГЛИЯ! ВОВЕК..."
"HAPPY IS ENGLAND! I COULD BE CONTENT..."
Написан, очевидно, в декабре 1816 г.
Русские переводы - С. Сухарев (1970), Г. Кружков (1979).
SLEEP AND POETRY
Написано в октябре - декабре 1816 г. Стихотворение, заключающее сборник
1817 г., имело программное для Китса значение. Хейдон писал Китсу в марте
1817 г. в своем обычном гиперболизированном стиле: "Я прочитал "Сон и
Поэзию": это - вспышка молнии, которая оторвет людей от их привычных занятий
и заставит дрожать в ожидании раската грома" (The Letters of John Keats...,
vol. 1, p. 125).
Эпиграф взят из аллегорической поэмы XIV в. "Цветок и лист" (ст.
17-21), одно время приписывавшейся "отцу английской поэзии" Джеффри Чосеру
(1340?-1400).
127-153 Я вижу колесницу... Как ветер гривы скакунам колышет! - Образ
возницы, олицетворяющий Аполлона, навеян, по мнению исследователей, картиной
Никола Пуссена "Царство Флоры" (1631-1632). Ср. также "Федр" Платона.
163-229 неужто нет в нас... Вы счастливы и лучезарны стали... - Отрывок
содержит образно преломленную историю развития английской поэзии,
истолкованную Китсом с позиций романтизма. Рисуя картину "попрания"
классицистами славных традиций поэзии Ренессанса, Китс усматривает
современное ему "возрождение Возрождения" в творчестве Вордсворта и Хента.
206 Буало Никола (1636-1711) - французский поэт, критик, теоретик
классицизма, основные постулаты которого сформулированы в стихотворном
трактате "Поэтическое искусство" (1674).
213 Эйвон - река в графстве Уорикшир, на берегу которой находится город
Стратфорд-он-Эйвон, место рождения и смерти Шекспира.
354 То был поэта дом...- Китс имеет в виду коттедж Ли Хента в
Хэмпстеде. Последующие строки описывают украшенную картинами и бюстами
библиотеку Хента, в которой Китс иногда оставался ночевать.
381 Сафо (VI в. до н. э.) - древнегреческая поэтесса, "десятая Муза
Греции".
Составил С. Сухарев
Популярность: 4, Last-modified: Fri, 13 Dec 2002 12:06:21 GmT