(Сокращенный журнальный вариант)




     Как сейчас  течет  духовная  жизнь  нашего  народа?  Какие
взгляды,  настроения, симпатии, антипатии - и в каких его слоях
формируют отношение людей к жизни?  Если судить по личным  впе-
чатлениям, то размах исканий (и может быть, метаний) необычайно
широк:  приходится слышать о марксистах,  монархистах,  русских
почвенниках,  украинских или еврейских националистах, сторонни-
ках теократии или свободного предпринимательства и т.  д.  и т.
д.  И, конечно, о множестве религиозных течений. Но как узнать,
какие из этих взглядов распространены шире других, а какие лишь
отражают мнение активного одиночки?  Социологические обследова-
ния на эту тему,  кажется, не проводятся, да и сомнительно, что
они дали бы ответ.
     Но вот случилось непредвиденное:  в  70-е  годы  произошел
взрыв активности именно в этой области.  В потоке статей, пере-
дававшихся здесь из рук в руки или печатавшихся в западных жур-
налах, авторы раскрывали свое мировоззрение, взгляды на различ-
ные стороны жизни. Судьба как будто приоткрыла крышку кастрюли,
в которой варится наше будущее,  и дала заглянуть в нее.  В ре-
зультате обнаружилась  совершенно  неожиданная  картина:  среди
первозданного хаоса самых разнообразных,  по большей части про-
тиворечащих друг другу суждений,  обрисовалась одна четкая кон-
цепция,  которую естественно счесть выражением взглядов сложив-
шегося,  сплоченного течения.  Она привлекла многих авторов, ее
поддерживает  большинство  русскоязычных эмигрантских журналов,
ее приняли западные социологи, историки и средства массовой ин-
формации в оценке русской истории и теперешнего положения нашей
страны. Приглядевшись, можно заметить, что те же взгляды широко
разлиты в нашей жизни:  их можно встретить в театре,  кино, пе-
сенках бардов, у эстрадных рассказчиков и даже в анекдотах.
     Настоящая работа  возникла как попытка уяснить себе причи-
ны, вызвавшие это течение, и цели, которое оно себе ставит. Од-
нако, как будет видно дальше, здесь мы неизбежно сталкиваемся с
одним вопросом,  находящемся под абсолютным  запретом  во  всем
современном человечестве. Хотя ни в каких сводах законов такого
запрета нет,  хотя он нигде не записан и даже не высказан, каж-
дый  знает  о  нем и все покорно останавливают свою мысль перед
запретной чертой. Но не всегда же так будет, не вечно же ходить
человечеству в таком духовном хомуте!  В надежде на возможность
хоть в будущем читателя и написана эта работа (а отчасти и  для
себя самого, чтобы разобраться в своих мыслях).
     В наиболее четкой законченной форме интересующее нас тече-
ние  отразилось  в  литературной продукции - ее мы и будем чаще
всего привлекать в качестве источника. Укажем конкретнее, о ка-
кой литературе идет речь.  Она очень обширна и растет от года к
году, так что мы назовем только основные работы, чтобы очертить
ее контуры. Началом можно считать появление в Самиздате сборни-
ка эссе Г.  Померанца1 и статьи А.  Амальрика2 в конце 60-х го-
дов. Основные положения, потом повторявшиеся почти во всех дру-
гих работах, были более полно развернуты в четырех псевдонимных
статьях, написанных здесь и опубликованных в издающемся в Пари-
же русском журнале "Вестник Русского Студенческого Христианско-
го  Движения".  Разъясняя принципиальный,  программный характер
этих работ, редакционная статья предваряла: "Это уже не голоса,
а голос,  не вообще о том,  что происходит в России, а глубокое
раздумье над ее прошлым, будущим и настоящим в свете христианс-
кого откровения. Необходимо подчеркнуть необыкновенную важность
этого, хотелось бы сказать, события.." С усилением потока эмиг-
рации  центр  тяжести  переместился  на Запад.  Появились книги
Б.Шрагина3 "Противостояние духа" и А.  Янова4  "Разрядка  после
Брежнева" и "Новая русская правая", несколько сборников статей.
Близкие взгляды развивались в большинстве работ современных за-
падных  специалистов  по истории России.  Мы выберем в качестве
примера книгу Р.  Пайпса5 "Россия при старом режиме",  особенно
тесно  примыкающую к интересующему нас направлению по ее основ-
ным установкам.  Наконец,  множество статей того же духа появи-
лось в журналах,  основанных на Западе недавними эмигрантами из
СССР:  "Синтаксис" (Париж),  "Время и мы" (Тель-Авив),  "Конти-
нент" (Париж), и в западных журналах и газетах.
     Вот очень сжатое изложение основных положений, высказывае-
мых в этих публикациях.
     Историю России, начиная с раннего средневековья, определя-
ют  некоторые "архитипические" русские черты:  рабская психоло-
гия,  отсутствие чувства собственного достоинства, нетерпение к
чужому мнению, холуйская смесь злобы, зависти и преклонения пе-
ред чужой властью.
     Издревле русские полюбили сильную,  жестокую власть и саму
ее жестокость;  всю свою историю они были склонны рабски подчи-
няться  силе,  до  сих  пор в психике народа доминирует власть,
"тоска по Хозяину".
     Параллельно русскую  историю,  еще с XV века,  пронизывают
мечтания о какой-то роли или миссии России в мире,  желание че-
му-то  научить  других,  указать  какой-то  новый путь или даже
спасти мир.  Это "русский мессианизм" (а  проще  -  "вселенская
русская  спесь"),  начало  которого  авторы  видят  в концепции
"Москва - Третий Рим",  высказанной в XVI веке,  а  современную
стадию  - в идее всемирной социалистической революции,  начатой
Россией.
     В результате Россия все время оказывается во власти деспо-
тических режимов,  кровавых катаклизмов. Доказательство - эпохи
Грозного, Петра I, Сталина.
     Но причину своих несчастий русские понять не в  состоянии.
Относясь  подозрительно  и враждебно ко всему чужеродному,  они
склонны винить в своих бедах кого угодно:  татар,  греков, нем-
цев, евреев... только не самих себя.
     Революция 1917 года закономерно вытекает из  всей  русской
истории.  По существу,  она не была марксистской,  марксизм был
русскими извращен,  переиначен и использован для восстановления
старых русских традиций сильной власти.  Жестокости революцион-
ной эпохи и сталинского периода объясняются особенностями русс-
кого  национального  характера.  Сталин был очень национальным,
очень русским явлением,  его политика - это прямое  продолжение
варварской  истории России.  Сталинизм прослеживается в русской
истории по крайней мере на четыре века назад.
     Та же тенденция продолжает сказываться и сейчас.  Освобож-
даясь от чуждой и  непонятной  ей  европеизированной  культуры,
страна  становится  все  более  похожей  на московское царство.
Главная опасность, нависшая сейчас над нашей страной, - возрож-
дающиеся  попытки  найти какой-то собственный,  самобытный путь
развития - это проявление исконного "русского мессианства". Та-
кая  попытка неизбежно повлечет за собой подъем русского нацио-
нализма,  возрождение сталинизма  и  волну  антисемитизма.  Она
смертельно  опасна  не только для народов СССР,  но и для всего
человечества. Единственное спасение заключается в осознании ги-
бельного характера этих тенденций,  в искоренении их и построе-
нии общества по точному образцу современных  западных  демокра-
тий.
     Некоторые же авторы этого направления высказывают бескомп-
ромиссно-пессимистическую точку зрения, исключающую для русских
надежду на какое-либо осмысленное существование:  истории у них
вообще  никогда не было,  имело место лишь "бытие вне истории",
народ оказался мнимой величиной, русские только продемонстриро-
вали  свою  историческую импотенцию,  Россия обречена из скорый
распад и уничтожение.
     Это лишь самая грубая схема.  Дальше по ходу нашего иссле-
дования мы должны будем  еще  очень  много  цитировать  авторов
рассматриваемого направления.  Надо надеяться,  читатель сможет
тогда более ясно почувствовать дух этих работ и тот тон,  в ко-
тором они написаны.
     Такая энергичная литературная деятельность с  четко  очер-
ченными взглядами отражает,  несомненно, настроения гораздо бо-
лее широкого круга:  она выражает идеологию  активного,  значи-
тельного  течения.  Это течение уже подчинило себе общественное
мнение Запада.  Предлагая четкие, простые ответы на центральные
вопросы,  связанные с нашей историей и будущим,  оно в какой-то
момент может оказать решающее влияние и на жизнь нашей  страны.
Конечно,  историю движут не теории и концепции, а гораздо более
глубокие и менее рациональные переживания, связанные с духовной
жизнью народа и его историческим опытом. Вероятно, то отношение
к истории и судьбе своего народа, те жизненные установки, кото-
рые важнее всего для нашего будущего, вызревают веками, продол-
жают создаваться и сейчас и хранятся где-то в глубинах душ.  Но
пока все эти черты национального характера,  традиции,  чувства
не нашли выхода в сферу разума,  они остаются аморфными и мало-
действенными.  Они должны быть конкретизированы,  связаны с ре-
альными проблемами жизни.  С другой стороны, четкая, безапелля-
ционная,  ярко  сформулированная схема может захватить на время
сознание народа,  даже будучи совершенно чуждой  его  духовному
складу  -  если  его  сознание  не защищено,  не подготовлено к
столкновению с подобными схемами. Поэтому так важно было бы по-
нять и оценить это новое течение в области мировоззрения. Имен-
но само течение и породивший его социальный слой  будут  предс-
тавлять  для нас основной интерес,  а созданная им литература -
привлекаться лишь как материал для его анализа. Авторы, которых
мы  будем цитировать,  вряд ли и сейчас широко известны,  а лет
через 10 их,  возможно, никто не будет знать. Но социальные яв-
ления,  отражающиеся  в их произведениях,  несомненно будут еще
долго и сильно влиять на жизнь нашей страны.
     План работы  таков.  Изложенные  выше взгляды группируются
вокруг двух тем: оценка нашей истории и оценка нашего будущего.
Мы  разберем их,  разделив по этому признаку,  в двух следующих
параграфах. В оставшейся части работы мы попытаемся понять про-
исхождение этих взглядов: какое духовное течение и почему могло
их породить?




     Начать, конечно,  надо с обсуждения конкретных аргументов,
которыми  авторы  рассматриваемого направления подкрепляют свои
взгляды. Такое обсуждение предпринималось уже не раз, и это об-
легчает мою задачу. Приведем краткий обзор высказанных при этом
мыслей.
     Декларируемый многими  авторами  тезис  о  "рабской  душе"
русского человека, о том, что в нем собственное достоинство бы-
ло менее развито, чем у жителей Запада, трудно подкрепить каки-
ми-либо фактами,  Пушкин,  например,  считал, что соотношение -
обратное.  Мнениям приезжих иностранцев, видевших в России ази-
атскую деспотию, а в ее жителях - рабов, можно противопоставить
взгляды  других иностранцев,  поражавшихся чувству собственного
достоинства у русского крестьянина или даже видевших  в  России
"идеальную страну, полную честности и простоты", скорее всего и
те и другие очень мало знали реальную Россию.
     Отношение к  власти в московской Руси никак не совпадает с
"рабским подчинением".  Термин "самодержец",  входивший в титул
русского царя, не означал признания его права на произвол и бе-
зответственность,  а выражал только, что он - Суверен, не явля-
ется ничьим данником (конкретно - Хана). По представлениям того
времени,  царь был  ответственен  перед  Богом,  религиозным  и
нравственными нормами,  и царю, нарушающему их, повиноваться не
следовало, идя, если надо, на муки и смерть. Яркий пример осуж-
дения царя - оценка Грозного не только в летописях,  но и в на-
родных преданиях.  В одном из которых, например, говорится, что
"Царь обманул Бога". Так же и Петр I прослыл в народе Антихрис-
том, а Алексей - мучеником за веру.
     Концепция "Москва - Третий Рим", сформулированная в начале
XVI века псковским монахом Филофеем,  отражала историческую си-
туацию того времени.  После флорентийской унии Византии с като-
личеством и падения Константинополя Россия осталась  единствен-
ным православным царством.  Автор призывает русского царя осоз-
нать свою ответственность в этом новом положении. Он напоминает
о судьбе Первого Рима и Второго (Царьграда),  погибших,  по его
мнению,  из-за отпадения от истинной веры, и предсказывает, что
Русское царство будет стоять вечно,  если останется верным пра-
вославию. Эта теория не имела политического аспекта, не толкала
Россию  к какой-либо экспансии или православному миссионерству.
В народном сознании (например,  в фольклоре) она никак не отра-
зилась.  Утверждение,  что идея "Третьего Рима" и революционная
марксистская идеология XX века составляют единую традицию, при-
надлежит Бердяеву, которого, по-видимому, особенно пленило соз-
вучие Третьего Рима с Третьим Интернационалом.  Но  ни  он,  ни
кто-либо другой не пытался объяснить, каким образом эта концеп-
ция передавалась в течение 400 лет,  никак за это время не про-
являясь6 .
     Никакой специфической для русских ненависти к  иностранцам
и иностранным влияниям,  которая отличала бы их от других наро-
дов,  обнаружить нельзя.  Сильны были опасения за чистоту своей
веры,  подозрительность по отношению к протестантской и католи-
ческой миссионерской деятельности. Здесь можно видеть известную
религиозную  нетерпимость,  но  эта  черта никак уж не отличает
Россию того времени от Запада,  уровень религиозной  терпимости
которого  характеризуется инквизицией,  Варфоломеевской ночью и
30-летней войной.
     Сводить всю  дореволюционную  историю  России к Грозному и
Петру I - это схематизация,  полностью искажающая картину.  Это
все  равно что представлять историю Франции,  состоящей лишь из
казней Людовика XI, Варфоломеевcкой ночи, гонений на протестан-
тов  при Людовике XIV и революционного террора.  Такая подборка
выдернутых фактов ничего не может доказать. Не доказывает она и
того тезиса,  что революция была специфически русским явлением,
закономерным следствием русской истории.  И если  бы  это  было
так,  то  как  можно было бы объяснить революцию в Китае или на
Кубе,  господство марксизма над умами  западной  интеллигенции,
влияние коммунистических партий Франции и Италии?
     К этим аргументам,  заимствованным из упомянутых выше  ра-
бот,  прибавлю несколько своих, чтобы обратить внимание на один
важный аспект вопроса.
     1. Как мало отношение русского допетровской эпохи к власти
походило на "рабскую покорность", "стремление думать и чувство-
вать одинаково с нею", показывает Раскол, когда второстепенные,
не имевшие догматического значения изменения обрядов, введенные
властью,  не  были приняты большой частью нации,  люди тысячами
бежали в леса,  шли на муки и смерть,  самосжигание - и за  300
лет проблема не потеряла своей остроты.  Интересно сравнить это
с похожей ситуацией в классической стране,  утвердившей принцип
личной свободы и человеческих прав, - Англии, Генрих VIII скро-
ил совершенно новое вероисповедание,  взяв кое-что  от  католи-
чества, кое-что от протестантизма, да еще несколько раз его пе-
рекраивал, так что под конец его подданные уже и не знали хоро-
шенько, во что же им надлежит верить. И вот - парламент и духо-
венство оказались покорными, большинство народа приняло это со-
чиненное  из политических и личных соображений вероисповедание.
Конечно,  в Западной Европе XVI-XVII веков религиозные разделе-
ния  играли не меньшую роль,  чем у нас,  но они,  по-видимому,
больше сплелись с  политическими  и  материальными  интересами.
Так,  Р.  Пайпс поражается:  "Секуляризация церковных земель (в
России XVIII века. - И. Ш.) - пожалуй, самая веская причина Ев-
ропейской Реформации - прошла в России так спокойно,  как будто
речь шла о простой бухгалтерской операции".  Немыслимо в России
того  времени  было бы положение,  зафиксированное Аугсбургским
религиозным миром, выражавшееся формулой "куйус регио, эйус ре-
лигио" (чья власть, того и религия), когда вера подданных опре-
делялась их светскими властителями. Некоторые из авторов разби-
раемого  направления считают особенно ярким проявлением рабских
черт русского национального характера - подчинение церкви госу-
дарству в форме синодального управления Церкви, введенного Пет-
ром I.  В цитированной книге Р. Пайпса одна глава так и называ-
ется:  "Церковь служанка государства". А. Шрагин пишет: "Наибо-
лее ярко и,  так сказать,  архитипически7 российская психологи-
ческая предрасположенность к единогласному послушанию сказалась
в подчинении церкви государству в тех формах, какие оно приняло
в синодальный период".  Уж им-то - историку и философу - должно
быть прекрасно известно,  что  возникли  эти  формы  подчинения
церкви государству в протестантских странах, откуда и были точ-
но скопированы Петром I,  так что в них нет  ничего  не  только
"архитипического", но вообще типичного для русских.
     2. Другое любопытное наблюдение связано с  точкой  зрения,
которую высказывает Р.  Пайпс. Он считает, что законодательство
Николая I послужило образцом для советского,  с которого в свою
очередь  Гитлер якобы копировал законы Третьего Рейха (!),  так
что законодательство николаевских времен  оказывается  в  итоге
источником всех антилиберальных течений XX века. Он прокламиру-
ет даже,  что значение николаевского законодательства для тота-
литаризма  сравнимо  со значением великой хартии вольностей для
демократии!  Концепция Р.  Пайпса, конечно, является всего лишь
анекдотом, типичным, впрочем, для всей его книги, но интересно,
что более внимательное рассмотрение этого  вопроса  приводит  к
выводам,  прямо о б р а т н ы м тем,  к которым его тянет.  Вся
концепция тоталитарного государства (как в монархическом, так и
в  демократическом  его варианте),  подчиняющего себе не только
хозяйственную и политическую деятельность подданных,  но  и  их
интеллектуальную и духовную жизнь, была полностью разработана н
а 3 а п а д е,  - а не будь она столь глубоко разработана,  она
не могла бы найти и воплощения в жизни8 .  Так, еще в XVII веке
Гоббс изобразил государство в виде единого существа, Левиафана,
"искусственного человека",  "смертного Бога". К нему он относит
слова Библии:  "Нет на земле подобного ему;  он сотворен  бесс-
трашным; на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами
гордости".  А более конкретно, Суверен обладает властью, не ос-
новывающейся ни на каких условиях. Все, что он делает, справед-
ливо и правомерно.  Он  может  распоряжаться  собственностью  и
честью подданных, быть судьей всех учений и мыслей, в частности
и в вопросах религии.  К числу главных опасностей для государс-
тва Гоббс относит мнения ("болезни"), что частный человек явля-
ется судьей того,  какие действия хороши и какие дурны,  и  что
все,  что человек делает против своей совести, является грехом.
Отношение подданных к Суверену,  по его мнению, лучше всего вы-
ражается словами "вы будете ему рабами". В этом же веке Спиноза
доказывает,  что к государственной  власти  вообще  неприменимы
нравственные категории,  государство принципиально не может со-
вершить преступления, оно в полном праве нарушать договоры, на-
падать на союзников и т.  д. В свою очередь любое решение госу-
дарства о том, что справедливо и несправедливо, должно быть за-
коном для всех подданных.  В XVIII веке Руссо разработал демок-
ратический вариант этой концепции.  Он полагает,  что верховная
власть  принадлежит народу (тоже называемому Сувереном),  и те-
перь уже ОН образует "коллективное существо",  в  котором  пол-
ностью растворяются отдельные индивидуальности.  Суверену опять
принадлежит неограниченная власть  над  собственностью  и  лич-
ностью граждан,  он не может быть не прав и т.  д.  От Суверена
каждый индивид "получает свою жизнь и свое бытие". Суверен дол-
жен  изменить "физическое существование" человека на "существо-
вание частичное".
     "Нужно, чтобы  он  отнял у человека его собственные силы и
дал взамен другие,  которые были бы для него чужими и  которыми
он  не  мог бы пользоваться без содействия других".  Что уж тут
могло прибавить столь бледное на  таком  фоне  законодательство
Николая I ?!  Да, можно четко проследить, как эти принципы были
заимствованы в России с Запада.  Положение о том, что подданные
отреклись от своей воли и отдали ее монарху,  который может по-
велеть им все, что захочет, высказано в "Правде воли монаршей",
составленной Феофаном Прокоповичем по поручению Петра. Там поч-
ти дословно цитируется Гоббс со всеми основными элементами  его
теории,  как,  например,  о "договоре", который заключают между
собой подданные,  отказываясь от своей воли и отдавая ее монар-
ху.
     3. "Мессианизм",  то есть вера некоторой социальной группы
(нации,  церкви,  класса, партии...) в то, что ей предназначено
определить судьбу человечества, стать его спасителем, - явление
очень старое.  Классическим примером,  от которого пошло и само
название, является содержащееся в иудаизме учение о Мессии (По-
мазаннике),  который  установит  власть "Избранного народа" над
миром. Такая концепция возникала в очень многих социальных дви-
жениях и учениях. Марксистское учение об особой роли пролетари-
ата принадлежит к традиции "революционного мессианизма", разви-
вавшейся в Европе в XIX веке.  Недавнее очень тщательное иссле-
дование этой традиции описывает различные ее стадии (Сен-Симон,
Фурье)  вплоть даже до концепции "Третьего Рима" ("Рома Терцио"
у Мадзини),  но о России упоминает лишь в самом конце  книги  в
связи  с  тем,  что западный "революционный мессианизм" к концу
века захлестнул и Россию.
     4. Наконец  тезис о том,  что революция в России была пре-
допределена всем течением русской истории,  надо было бы прове-
рить  на  вопросе о происхождении русского социализма,  так как
без этого ингредиента столь радикальное изменение всего общест-
венного и духовного уклада жизни было бы невозможно - что дока-
зывают многочисленные прецеденты,  хотя бы наше Смутное  время.
Социализм  же,  по-видимому,  не  имел никаких корней в русской
традиции вплоть до ХIX века. В России не было авторов типа Мора
и Кампанеллы. Радикальное сектантство, которое в Западной Евро-
пе было питательной средой социалистических идей,  в России иг-
рало гораздо меньшую роль, и лишь в исключительно редких случа-
ях в еретических учениях встречаются взгляды, которые можно бы-
ло  бы  считать  предшественниками  социалистических  концепций
(например,  пожелание общности имущества).  Там более это отно-
сится  к попыткам воплотить такие взгляды в жизнь:  ничего хоть
отдаленно напоминающего "Мюнстерскую коммуну" в России не было.
Другой источник, в котором можно было бы искать зародыши социа-
листических идей - народные социальные утопии,  - тоже не  дает
ничего,  на  что  могла бы опереться социалистическая традиция.
Они поражают своей мягкостью,  отсутствием воинственной  агрес-
сивности.  Это осуждение Зла, противопоставление Правды - Крив-
де,  мечты о "царстве Правды", призывы к братству всех людей во
Христе, провозглашение любви высшим законом мира.
     В Россию социализм был полностью привнесен с Запада. В ХIХ
веке  он настолько однозначно воспринимался как нечто иностран-
ное,  что,  говоря о современных ему социалистических  учениях,
Достоевский часто называл их "французский социализм". И осново-
положниками движения являются два эмигранта - Бакунин и Герцен,
начавшие развивать социалистические идеи только после того, как
эмигрировали на Запад.  Зато западное общество нового,  постре-
нессансного типа родилось с мечтой о социализме, отразившейся в
"Утопии" Мора, "Городе Солнца" Кампанеллы и целом потоке социа-
листической литературы.
     Таким образом, многие явления, которые авторы рассматрива-
емого  направления  объявляют типично русскими,  оказываются не
только не типическими для России,  но и  вообще  нерусскими  по
происхождению,  занесенными с Запада: это как бы плата за вхож-
дение России в сферу новой западной культуры.
     Подобных аргументов можно было бы привести гораздо больше,
но,  вероятно, и этих достаточно, чтобы дать оценку разбираемой
нами концепции: ОНА ПОЛНОСТЬЮ РАССЫПАЕТСЯ ПРИ ЛЮБОЙ ПОПЫТКЕ СО-
ПОСТАВИТЬ ЕЕ С ФАКТАМИ.
     Обратим внимание  еще  на  одну черту рассматриваемых нами
произведений: их равнодушие к фактической стороне дела, исполь-
зование  удивительно  легковесных аргументов,  так что минутное
размышление должно было бы сделать для авторов очевидной их не-
состоятельность. Например, Померанц приводит в качестве примера
того, как русская душа "упивалась жестокостью власти", "Повесть
о Дракуле", распространявшуюся в списках в ХVI веке, в то время
как она посвящена обличению  жестокости,  в  некоторых  списках
Дракула называется диаволом. В одной из работ, посвященных кри-
тике подобной концепции,  указывается на это обстоятельство. Но
в появившейся позже самиздатской "антикритике" Померанц заявля-
ет, что он и не особенно настаивает на своей трактовке повести.
Зато,  говорит он,  ему был известен один автор,  подписывавший
свои самиздатские произведения псевдонимом "Скуратов".  Так что
приверженность русских жестокой власти все равно доказана!
     Из одного рассуждения Р.  Пайпса следует, что он полагает,
будто  в Московской Руси не существовало частной собственности!
В другом месте своей книги он приводит пословицу "Чужие слезы -
вода"  как доказательство "жестокого цинизма" и эгоизма русских
крестьян.  По-видимому, он понял ее не как осуждение эгоизма, а
как нравственную максиму.  Он же утверждает, что в допетровской
Руси не было школ и подавляющее большинство служилого  сословия
было неграмотным.  А ведь еще в 1892 году А. И. Соболевский пи-
сал:  "Мы привыкли  думать,  что  среди  русских  того  времени
(ХV-ХVII вв.) было очень немного грамотных, что духовенство бы-
ло малограмотно,  отчасти безграмотно,  что в  высшем  светском
сословии  грамотность  была  слабо  распространена,  что низший
класс представлял безграмотную массу". Он приводит многочислен-
ные подсчеты,  из которых вытекает,  что белое духовенство было
поголовно грамотно, среди монахов процент грамотных был не ниже
75,  среди  землевладельцев  не ниже 50,  среди посадских - 20,
среди крестьян (в ХVII в.) - 15,  по  всей  стране  было  много
"училищ" для обучения грамоте. Как полагает Д. С. Лихачев, уро-
вень грамотности в России ХVII в.  во всех слоях населения  был
не ниже,  чем на Западе.  И вот предрассудок,  опровергнутый 90
лет назад,  сейчас повторяет ведущий специалист США по  русской
истории!
     Особенно много таких мест в работах А.  Янова (может быть,
по той причине,  что он чаще привлекает конкретные аргументы, в
то время как другие авторы в основном ограничиваются деклараци-
ями),  Так,  он  полагает,  что  "Архипелаг ГУЛАГ" - постоянный
спутник русской истории,  периодически в ней проявляющийся, и в
качестве  даты  его предшествующего явления указывает 1825 год.
Сначала даже не поймешь,  что речь идет о восстании декабристов
-  попытке вооруженного свержения правительства и убийства царя
(а по некоторым планам - истребления всего царского дома), ког-
да был убит генерал-губернатор Петербурга Милорадович - а в ре-
зультате были казнены 5 человек и около ста сосланы.  При  том,
что в это же время в Испании, Неаполе, Сицилии, Пьемонте и Лом-
бардии были совершены  такие  же  попытки  военных  переворотов
(1820-1823  гг.),  сопровождавшиеся  после подавления такими же
казнями.  В Англии в 1820 году был раскрыт заговор Тистельвуда,
ставивший себе целью убийство членов кабинета. Пятеро руководи-
телей заговора были казнены, остальные участники сосланы на ка-
торгу  в колонии.  Так что ничего типичного для русской истории
здесь вообще нет.  Не "отсталая" Россия,  а "передовая" Франция
показывала,  как надо расправляться с подобными возмущениями! -
тысячи расстрелянных после подавления восстания в Париже в 1848
году, десятки тысяч - после подавления Парижской коммуны.
     Или желая показать, что даже самые на первый взгляд невин-
ные русские национальные течения, вроде славянофильства, приво-
дят к черносотенству и погромам,  он рассматривает для  доказа-
тельства  в  качестве  последователей славянофилов только Дани-
левского,  Леонтьева,  третьеразрядного публициста начала этого
века Шакапова и очень темного интригана В.  И. Львова (которого
он почему-то называет князем), обер-прокурора Синода во Времен-
ном  правительстве,  эмигрировавшего,  потом вернувшегося и под
конец вступившего в "Союз воинствующих безбожников". Но если он
счел бы, что идеи славянофилов развивал Достоевский - как писа-
тель, Соловьев - как философ, Тихомиров - как публицист, А. Ко-
шелев, Ю. Самарин и другие деятели эпохи реформ, а позже Д. Ши-
пов - как политики,  то картина получилась бы совсем другая,  в
еще при одном подборе - третья.  Вот прием, при помощи которого
можно доказать решительно все, что желательно!
     Обсуждая вопрос  о приемлемости для России демократической
формы правления,  Янов отводит указания на некоторые недостатки
этого строя тем, что "демократия как политическое изобретение -
еще ребенок.  Ей не 1000 лет, а едва 200". Трудно себе предста-
вить  человека,  рассуждающего об истории и не слыхавшего о де-
мократии в Греции, Риме или Флоренции, не читавшего посвященных
ей страниц Фукидида,  Платона, Аристотеля, Полибия, Макиавелли!
Наконец - уже совсем курьез - Белинского Янов относит к  "клас-
сикам славянофильства"!  За такой ответ школьник получает двой-
ку, а пишет это кандидат философских наук и ныне профессор уни-
верситета Беркли.
     Мы поневоле приходим к вопросу, от ответа на который зави-
сит все дальнейшее направление наших размышлений: интересует ли
вообще истина этих авторов? Вопрос неприятный: существуют "пра-
вила игры",  согласно которым следует обсуждать аргументы, в не
добросовестность и мотивы оппонента. Столь опостылела постанов-
ка  вопросов:  "Кому  это выгодно?",  "На чью мельницу льет во-
ду?.." Но с другой стороны,  дискуссия с авторами,  которых  ни
факты,  ни  логика не интересуют,  действительно превращается в
какую-то игру. Поэтому прежде чем идти дальше, давайте проверим
наши сомнения еще на одном примере:  на утверждении,  встречаю-
щемся почти во всех разбираемых работах,  - о жестокости,  вар-
варстве, специфическом якобы для всей русской истории.
     Как будто существовал народ,  который в этом нельзя упрек-
нуть!  Ассирияне  покрывали стены завоеванных городов кожами их
жителей. В Библии читаем:

     "И предали заклятию все,  что в городе,  и мужей, и жен, и
молодых,  и старых,  и волов,  и овец, и ослов, [все] истребили
мечом".
                                    (Кн. Иисуса Навина, VI, 20)
     И о царе Давиде:

     "А народ живший в нем,  он вывел,  и положил их под  пилы,
под железные молотилки,  под железные топоры, и бросил их в об-
жигательные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитски-
ми".
                                    (2-я книга Царств, ХII, 31)

     И светлые,  прекрасные  эллины  во время междоусобных войн
уничтожали население целых городов (по  их  масштабам  -  госу-
дарств):  всех  мужчин  убивали,  а  женщин и детей продавали в
рабство. И так идет через всю Историю: не только в темные сред-
ние  века,  но  и в эпоху торжества разума.  Кромвель уничтожил
треть населения Ирландии,  и только восстание в Шотландии поме-
шало  ему осуществить первоначальный план - покончить с ирланд-
цами как нацией. В США благочестивые пуритане истребляли индей-
цев,  как волков: была назначена плата за скальп. А работоргов-
ля,  в которой участвовали короли, которую парламенты защищали,
ссылаясь на права человека, и которая стоила Африке 100 миллио-
нов жизней!  А французская революция, число жертв которой неко-
торые  современники оценивали в 1 миллион - это когда все насе-
ление Франции составляло 28 миллионов! И наконец Гитлер! Конеч-
но,  много жестокости было и в нашей истории, но ведь нужно со-
вершенно позабыть о добросовестности, чтобы приписывать русским
жестокость как какую-то специфическую черту!  Нет,  кажется, ни
одного из названных выше авторов,  который не помянул бы с тор-
жеством опричнину!  Но современный историк, специально исследо-
вавший число жертв опричнины,  пишет: "Традиционные представле-
ния о масштабах опричного террора нуждаются в пересмотре.  Дан-
ные о гибели многих десятков тысяч человек крайне преувеличены.
По синодику опальных, отразившему подлинные опричные документы,
в годы массового террора было уничтожено около 3-4 тысяч  чело-
век". (Речь идет, конечно, о числе убитых. Голод, эпидемии, на-
беги крымцев и бегство от непосильных поборов уменьшили населе-
ние  Центральной России на сотни тысяч человек.) А в Варфоломе-
евскую ночь, близкую по времени, за несколько дней было истреб-
лено больше народа (в Париже и провинции).
     Русскую историю авторы рассматривают исключительно в плос-
кости современного сознания, полностью игнорируя требования ис-
торизма.  А ведь все они - люди  с  гуманитарным  образованием,
факты,  которые  мы выше напомнили,  должны быть большинству из
них прекрасно известны. Приходится признать, что мы имеем здесь
дело не с искренними попытками понять смысл русской истории, не
с "историософскими размышлениями".  Перед нами деятельность со-
вершенно другого типа:  это журналистская публицистика,  пропа-
ганда,  стремящаяся внушить читателю некоторые заранее заданные
мысли и чувства. Но тогда ее и надо исследовать как пропаганду.
А всякая пропаганда имеет определенную цель. Мы приходим к важ-
нейшему вопросу: какова же ЦЕЛЬ всей этой литературы, зачем по-
надобилось внушать читателям взгляд,  согласно которому русские
-  это  народ рабов,  всегда преклонявшихся перед жестокостью и
пресмыкаюшихся перед сильной властью,  ненавидевших все чужое и
враждебных  культуре,  а Россия - вечный рассадник деспотизма и
тоталитаризма, опасный для остального мира?
     Можно было  бы и не ломать голову над этим вопросом,  если
бы мы имели дело просто с эмигрантскими эмоциями.  Но дальше мы
убедимся,  что это не так. Мы просто видим надводную часть айс-
берга:  то,  что рассматриваемая литература в своем большинстве
опубликована на Западе,  объясняется только тем, что там публи-
ковать безопаснее и легче. А сами эти настроения уходят корнями
сюда,  да и здесь они проявляются,  хотя и не так прямолинейно.
Ведь надо отдать себе отчет в том,  что если эта концепция впи-
тается в национальное сознание, то это будет равносильно духов-
ной смерти:  народ,  ТАК оценивающий свою историю, существовать
не может. Мы имеем здесь дело с каким-то явлением, которое нас,
жителей этой страны, кровно затрагивает.




     Ответить на вопрос,  поставленный в конце  предшествующего
параграфа,  поможет рассмотрение второй группы взглядов, разви-
ваемых авторами интересующего нас направления.  Как оценивается
сегодняшнее положение страны и какие пути предлагаются на буду-
щее. Если верно высказанное нами предположение, что интерес и к
Древней Руси, старцу Филофею, Грозному, Пересвету и т. д. опре-
деляется не склонностью авторов к историческим исследованиям, а
какими-то  очень злободневными интересами и чувствами,  то оче-
видно,  что их суждения о современности должны особенно  прояс-
нить их мотивы.
     Все высказываемые здесь точки зрения концентрируются в ос-
новном вокруг двух положений: опасность, недопустимость влияния
русского национального начала на жизнь государства и  необходи-
мость точно следовать образцу современных западных демократий в
построении общества.
     Авторы очень болезненно и резко реагируют на любые попытки
взглянуть на жизнь с русской национальной точки зрения, то есть
подойти к сегодняшним проблемам с точки зрения русских духовных
и исторических традиций.
     "...Не национальное возрождение, а борьба за свободу и ду-
ховные ценности должна стать центральной творческой идеей наше-
го будущего", (Горский, псевдоним.) Тот же автор предупреждает:
     "Новое национальное сознание должно строиться не  на  бес-
сознательном патриотизме..." (как оно, по-видимому, строилось у
20 миллионов сложивших свою голову в последней войне).  Опасным
соблазном автор считает размышление о СМЫСЛЕ существования Рос-
сии,  то есть саму презумпцию ОСМЫСЛЕННОСТИ русской  судьбы.  С
осуждением он говорит:
     "Русский человек,  если он только способен  самостоятельно
мыслить,  до сих пор мучается вопросом: что такое Россия? в чем
смысл ее существования? каково ее назначение и место во Всемир-
ной  истории?" (Интересно,  что по смыслу этой фразы сам "Горс-
кий" себя к числу "русских людей",  не крайней мере  "самостоя-
тельно мыслящих", не относит!)
     К анонимным авторам,  выступившим в "Вестнике РСХД",  э 97
("Горский"  и  др.),  с большим сочувствием относится Янов.  Он
считает даже, что будущее России в значительной степени зависит
от того, какую политическую ориентацию примет движение "Русско-
го Православного Ренессанса".  Здесь он различает два направле-
ния: одно, близкое ему по духу, к которому относятся упомянутые
авторы,  он называет "либерально-экуменическим". Трудно вложить
в  этот  осторожный и деликатный оборот речи другое содержание,
кроме - безнациональное. Да и в предисловии к другой книге Яно-
ва Бреслауер подчеркивает, что симпатии Янова - на стороне КОС-
МОПОЛИТИЧЕСКОЙ прослойки советского общества. Нужно как-то наз-
вать и другое направление в "Православном Ренессансе", по смыс-
лу оно НАЦИОНАЛЬНОЕ,  но тут Янов не выдерживает роли профессо-
ра,  беспристрастно  анализирующего интересный социальный фено-
мен,  его прорывает: оно - "ТАТАРСКИ-МЕССИАНСКОЕ" и угроза "ми-
ровому политическому процессу".
     В этом противопоставлении  Янов  видит  основную  проблему
современной советской жизни: "решающий водораздел проходит меж-
ду националистами и ненационалистами". Излишне оговаривать, что
"национализм"  имеется  в виду не армянский,  литовский или ев-
рейский,  а только русский.  И очевидно, по какую сторону водо-
раздела стоит автор.  Более того, он обвиняет своих противников
в том,  что если бы реализовались их идеи о будущем России,  то
там не оказалось бы места АНТИРУССКОЙ ОППОЗИЦИИ!  Не берусь су-
дить,  справедливо ли это обвинение,  но уж очень ярко оно  де-
монстрирует заботы автора.
     С предельной отчетливостью концепции Янова  проявляются  в
его полемике с самиздатским журналом "Вече", выходившим в нача-
ле 70-х годов.  Как иллюстрацию "слепого отказа видеть происхо-
дящее"  цитирует  он  статью  из этого журнала:  "Даже проблема
гражданских прав в СССР МЕНЕЕ важна в данную историческую мину-
ту, чем проблема гибнущей русской нации". Поучительно дать себе
отчет в позиции самого Янова.  Если эта точка зрения не верна и
"проблема гибнущей русской нации" является менее важной, то что
же произойдет,  если мы сконцентрируем усилия на  более  важной
проблеме,  а нация погибнет? (В цитированной статье утверждает-
ся, что численность русских сокращается.) За чьи же права тогда
бороться? Уж конечно - не за права русских!
     Наконец эта проблема обсуждается еще раз на более  высоком
уровне. По поводу одной самиздатской статьи Янов пишет:
     "Рискуя профанировать  метафизический  энтузиазм   статьи,
сформулируем просто ее смысл: человечество квантуется, так ска-
зать,  не на отдельные индивидуальности,  как до сих пор наивно
полагало "гуманистическое сознание", но на нации".
     Однако "профанирование метафизического  энтузиазма"  здесь
совсем ни при чем, то, что делает Янов, называется гораздо про-
ще:  подмена одной  мысли  другою.  В  отрывке  из  обсуждаемой
статьи,  который Янов сам приводит перед цитированным выше мес-
том,  говорится: "нации - ОДИН из уровней в иерархии Христианс-
кого космоса.." (выделено мною. - И. Ш.), то есть, если пользо-
ваться терминологией Янова, человечество квантуется И НА НАЦИИ.
Обратная  точка зрения,  которой,  по-видимому,  придерживается
Янов,  заключается в том, что человечество квантуется ТОЛЬКО НА
ОТДЕЛЬНЫЕ ЛИЧНОСТИ, а не на нации. Точка зрения не новая. Чело-
вечество, распыленное (или "квантованное") на ничем друг с дру-
гом не связанные индивидуумы,  - таков, по-видимому, идеал Яно-
ва.
     Но существует  и  еще более радикальное направление мысли.
Вместо того чтобы бороться с национализмом, предупреждать о его
опасности  - утверждается,  что спора и вести-то не о чем,  так
как НАРОДА ВООБЩЕ НЕТ.  Мы уже  приводили  утверждение:  "народ
оказался  мнимой величиной" ("Горский").  Особенно подробно и с
любовью эту мысль развил Померанц:

     "Народа больше  нет.  Есть масса,  сохраняющая смутную па-
мять, что когда-то она была народом и несла в себе Бога, а сей-
час совершенно пустая.
     Народа, в смысле народа-богоносца, источника духовных цен-
ностей, вообще нет. Есть неврастенические интеллигенты - и мас-
сы.
     В нашей  стране  остались  только следы народа,  как следы
снега весной.
     То, что у нас обычно называют народом,  совсем на народ, а
мещанство".

     Итак, если в прошлом у русского народа не было истории, то
в настоящем нет уже и русского народа...
     Эти мысли естественно вытекают из концепций, рассмотренных
в предшествующем параграфе.  В русской истории авторы не  видят
ничего,  кроме тирании, раболепия и бессмысленных, кровавых су-
дорог. Померанц разъясняет:
     "Так в России вообще делается история.  Русский народ тре-
пещет и пятится перед грозным самодержцем, который его режет на
части,  как Иванушку, и спекает заново. Потом, когда спечется -
признает хозяина своим и служит верой-правдой".
     Или в поэтической форме Галич:

                   Что ни год - лихолетье,
                   Что ни враль - то мессия.

     Если принять этот взгляд, то действительно попытка строить
будущее на основе ТАКИХ традиций может кончиться лишь еще одной
катастрофой. Мнение одного из авторов, что "Россия не имела ис-
тории", другие, может быть, отклонили бы как полемическое преу-
величение, но по существу все их взгляды приводят к этому выво-
ду: Истории, как того чрева, в котором вынашивается будущее на-
рода,  Россия,  согласно их точке зрения,  не имела.  На чем же
тогда  строить будущее этой страны?  Ответ дает второй основной
тезис,  выдвигаемый рассматриваемой нами литературой: на основе
чужого опыта, заимствуя как образец современную западную много-
партийную демократию.  Именно то, что это опыт чужой, не вырас-
тающий органически из русской истории, делает его привлекатель-
ным, так как дает гарантию, что он не заражен теми ядами, кото-
рыми пропитано,  по мнению авторов, все наше прошлое. Наоборот,
поиски какого-то своего пути неизбежно вызовут, как они полага-
ют,  цепь новых катастроф. Янов, например, считает это основным
вопросом,  "который сейчас, как и много поколений назад, разде-
ляет  русское диссидентское движение - является ли Россия евро-
пейской страной,  или для нее  существует  особый,  собственный
путь развития..."
     Таким образом,  именно ПОИСК собственного  пути  (конечно,
без ограничения его направления,  так что, в частности, резуль-
татом мог бы оказаться и какой-то собственный  вид  демократии)
здесь отклоняется. Причина в том, что, по мнению авторов, вооб-
ще существуют лишь два решения, выбор возможен лишь из двух ва-
риантов:  современная  демократия  западного типа или тоталита-
ризм.  Говоря о том же основном вопроса,  что и в  цитированном
только что отрывке, Янов спрашивает:
     "Не заключается ли он в поисках альтернативы для европейс-
кой демократии? И не приводит ли такой поиск неизбежно даже са-
мых благородных и честных мыслителей в  объятия  авторитаризма,
ибо  никакой "особой" русской альтернативы демократии в истории
до сих пор не было известно.  Далее,  не ведет ли логика борьбы
против  демократии (как доктрины и как политической реальности)
в конце концов к оправданию самых  крайних,  тоталитарных  форм
авторитаризма?"
     Отметим эту характерную черту, которая будет дальше полез-
на  для  анализа  взглядов наших авторов:  они предлагают выбор
только из двух возможностей или "европейской  демократии",  или
"авторитаризма", да еще в его "самых крайних тоталитарных" фор-
мах.  Вряд ли реальная жизнь укладывается  в  столь  упрощенную
схему. В обществе действовало и действует столько сил: монархи-
ческая власть,  аристократия, буржуазия и другие сословия, цер-
ковь или церкви, корпорации, партии, национальные интересы и т.
д.  и т.  п.,  что из их комбинаций способен возникнуть (и  все
время возникает) непрерывный спектр государственных форм,  а не
те две его КРАЙНИЕ точки, между которыми нам предлагается выби-
рать. И часто тот механизм, при помощи которого формируется го-
сударственная власть,  оказывается далеко не самым важным приз-
наком  общества.  Иначе мы должны были бы признать родственными
Римскую империю в "Золотой век Антонинов" и  китайскую  империю
Цинь Ши Хуан Ди с ее всеобщим рабством, круговой порукой и сож-
жением книг.  В нашем веке однопартийные государства - и совре-
менней Югославия,  и Кампучия при красных кхмерах,  а многопар-
тийные - и ЮАР,  и Швейцария.  Тот строй, который существовал в
Англии, когда она победила Людовика ХIV, выдержала четверть ве-
ка войн с революционной Францией и Наполеоном,  стала "мастерс-
кой Европы" и образцом свободного общества, - был столь отличен
от современной демократии,  что вряд ли разумно  объединять  их
одним термином. Он опирался на очень ограниченное избирательное
право. Парламент состоял из лиц, тесно связанных общими интере-
сами и даже родством, дискуссии в нем носили технический харак-
тер,  и демагогия,  стремлание влиять на общественное мнение не
играли  заметной роли.  Зомбарт сравнивает его с советом акцио-
нерной компании,  где обсуждается, как вести предприятие, в ус-
пехе  которого  все одинаково заинтересованы и в делах которого
все более или менее хорошо осведомлены. Большинство членов пар-
ламента  фактически  назначалось  крупными землевладельцами,  а
часто места и покупались.  И тем не менее суд Истории  показал,
что  этот  парламент  в какой-то мере получил поддержку народа.
Точно так же,  как в 1912 году русский народ, по-видимому, еди-
нодушно поддержал самодержавную власть, а американский народ во
вьетнамской войне, потребовавшей от него сравнительно небольших
жертв,  отказался поддерживать правительство, выбранное по всем
канонам западной демократии.  И как оценить, кто в большей мере
выразил волю американского народа:  партийная машина, выдвинув-
шая президентов Кеннеди, Джонсона и Никсона, которые вели вьет-
намскую войну,  или левые круги, опирающиеся на средства массо-
вой информации,  которые добились отставки президента и капиту-
ляции в этой войне?
     Здесь возникает очень глубокая  проблема.  Поиски  лучшего
пути для выявления воли народа молчаливо предполагают,  что та-
кое понятие,  как "воля народа",  существует и всеми  одинаково
толкуется.  А именно это предположение, которое почти не обсуж-
дается, требует тщательного анализа. Говоря современным научным
жаргоном,  народ  - это "большая система".  Но далеко не всякая
большая система обладает свойством,  которое можно было бы наз-
вать  "волей".  Например,  заведомо им не обладает сколь угодно
сложная вычислительная машина; совершенно не ясно, можно ли его
приписать  живой природе в целом или отдельному виду или биоце-
нозу - и только в отношении индивидуального человека или высших
животных  наличие  воли не вызывает у нас сомнения.  В реальной
жизни народ проявляет себя не путем формулирования своей  воли,
а восстаниями или подъемом хозяйственной активности, ростом или
падением рождаемости, взлетом культуры или распространением ал-
коголизма и наркомании, стойкостью и жертвенностью на войне или
легкой капитуляцией.  Именно  бесчисленная  совокупность  таких
признаков и показывает, здоров ли народный организм. Выработать
наиболее органичную для данного народа и в  данный  момент  его
истории форму государственного устройства - это, конечно, необ-
ходимое условие здорового существования народа.  Но  далеко  не
единственное и зачастую не самое важное.
     Что касается демократии западного типа, которую столь нас-
тойчиво предлагают разбираемые авторы в качестве универсального
решения всех общественных проблем,  то в ее современном состоя-
нии  она вызывает ряд сомнений,  которые надо было бы тщательно
обсудить,  прежде чем рекомендовать ее безоговорочно в качестве
единственного решения наших проблем. Назовем некоторые из них.
     1. Этот строй,  по-видимому,  не является таким уж естест-
венным. Переход к нему обычно был связан с мучительным и крова-
вым катаклизмом:  очевидно, необходимо какое-то насилие над ес-
тественным историческим процессом. Такова была гражданская вой-
на в Англии.  Во Франции гражданская война и террор были только
началом.  Почти  столетие после этого страну трясло как в лихо-
радке:  наполеоновские войны, революции, Вторая империя, Комму-
на.  У  нас попытка введения этого строя в феврале 1917 года не
оказалась успешной.  В Германии такая попытка, осуществленная в
Веймарской республике,  в качестве реакция привела к победе на-
ционал-социализма.  (Такой адепт демократии,  как  Черчилль,  в
своих мемуарах высказывает мнение,  что судьба Германии была бы
иной, если бы в 1918 году была сохранена монархия.)
     Можно ли  сейчас  идти на риск еще одного подобного катак-
лизма в нашей стране?  Есть ли шанс, что она его переживет? А в
то же время наши авторы предлагают этот путь с легкостью, кото-
рая вызывает подозрение,  что такие опасения их  совершенно  не
заботят.
     2. Основоположники западной либеральной  мысли  (например,
Монтескье  и  авторы американской конституции) исходили из кон-
цепции ограниченной власти. Эта концепция своими корнями уходит
в религиозное средневековое мировоззрение.  В эпоху абсолютизма
было развито учение о неограниченной власти - сначала о  власти
неограниченного монарха, а потом о неограниченном народовластии
(ср.  мысли Гоббса,  Спинозы и Руссо, цитированные в предыдущем
параграфе).  Ограничения  власти  пытались  добиться  на основе
принципа разделения властей:  когда, например, законодательство
неподвластно конституционному монарху или судебная власть - во-
ле народа.  Но чтобы такая система функционировала,  необходима
сила,  ограничивающая  все  эти власти,  а для этого в обществе
должны существовать часто незаписанные и даже неосознанные нор-
мы поведения, традиции, моральные и религиозные принципы, кото-
рые в шкале ценностей занимают более высокое место, чем автори-
тет  любой  власти,  так  что противоречащие им действия власти
воспринимаются как незаконные. Это и есть единственный надежный
путь ограничения власти в ее принципе. Отсутствие таких ценнос-
тей,  стоящих выше авторитета власти,  автоматически  порождает
общество тоталитарного типа. Именно поэтому основанные на неог-
раниченном народовластии государства так легко порождают  тота-
литаризм:  в  Германии  Веймарская  республика  или  во Франции
власть Учредительного собрания в 1789-1791 гг.  Эта  закономер-
ность была замечена очень давно.  Платон писал,  что демократия
вырождается в тиранию.  Как он,  так и Аристотель полагали, что
неограниченное народовластие вообще нельзя считать формой госу-
дарственного строя.  Эдмунд Берк,  наблюдавший  начальный  этап
французской  революции,  писал,  что  неограниченная демократия
столь же деспотична, как и неограниченная монархия. Современные
же западные демократии целиком основываются на принципе неогра-
ниченного народовластия:  любое решение,  принятое большинством
населения,  - законно. (Этот дух уловили и разбираемые нами ав-
торы: например, во введении к сборнику "Демократические альтер-
нативы" прокламируется "демократия в правовой области", то есть
подчинение права решению большинства.) В этом многие  либераль-
ные критики современной демократии видят признак ее упадка, не-
удачу предпринятой 200 лет тому назад попытки построить свобод-
ное общество на принципах народовластия.  Сейчас, по их оценке,
в западном обществе свободы существуют в силу инерции, а не как
следствие принципов, на которых это общество построено.
     3. Авторы рекомендуют демократию западного типа в качестве
альтернативы  однопартийному коммунистическому государству.  Но
способна ли она быть такой альтернативой? Ведь не по волшебству
же  будет один уклад заменен другим,  очевидно,  предполагается
какая-то конкуренция.  А способен ли  демократический  строй  в
современной его форме на такую конкуренцию? Все больше западная
демократия уступает и уступает своему антагонисту.  Если  часть
человечества,  населяющая страны с однопартийной коммунистичес-
кой государственной системой,  составляла 7,5 процента  в  1920
году и 8,5 процента в 1940 году,  то в 1960-м она составила бо-
лее 45 процентов,  а сейчас составляет не  меньше  половины.  И
ведь процесс шел только в одном направлении!  Давно прошло вре-
мя, когда западные демократии были динамичной силой, когда чис-
ло стран, следовавших по этому пути, росло, да и другим они на-
вязывали свои принципы.  Теперь - все наоборот! Из вновь возни-
кающих  государств  почти  ни  одно  не избрало государственный
строй западного типа. А в самих западных демократиях все растет
число противников их государственной системы.  Сторонники же ее
обычно прибегают к тому аргументу,  что как она ни  плоха,  ос-
тальные - еще хуже. Такой аргумент вряд ли может вдохновить ко-
го-либо на защиту этого строя.  200 лет назад так не  говорили!
Если же привлечь к сравнению античную демократию, то мы увидим,
что она - недолговечная форма. 200 лет - это предельный срок ее
жизни.  Но как раз столько и существует многопартийная демокра-
тия в Западной Европе и США.  По всем признакам  многопартийная
западная система - уходящий общественный строй. Ее роль в Исто-
рии можно оценить очень высоко:  она принесла с собою  гарантию
внутреннего  мира,  защиту от правительственного террора (но не
от "красных бригад"),  рост материального благосостояния (и уг-
розу экологического кризиса). Но вернуть к ней все человечество
так же безнадежно, как мечтать о возврате к Православному царс-
тву  или Киевской Руси.  История явно перерабатывает этот строй
во что-то новое.  Можно попытаться повлиять на то, во что и ка-
кими  путями он будет перерабатываться,  но повернуть этот про-
цесс вспять - безнадежно.
     А между  тем  есть  ли у самих-то разбираемых нами авторов
определенное представление о той "западной демократии", которую
нам предлагают взять или отклонить в готовом виде,  не разрешая
обсуждать возможные ее варианты и альтернативы?  Из их произве-
дений  как  будто  следует,  что у них это представление весьма
расплывчато.  Часто кажется,  что они имеют в виду классическую
форму  многопартийной  демократии,  вроде существующей сейчас в
США. (Например, Шрагин и Янов.) Но вот, например, Краснов-Леви-
тин9  желает  ввести  "полное  имущественное  равенство",  а Л.
Плющ10 утверждает, что государственное планирование должно сох-
раниться  вплоть до достижения коммунизма:  но ведь таких целей
современная западная демократия себе отнюдь  не  ставит!  Более
того, Плющ пишет:
     "Я не понимаю Вас,  если Вы не  сочувствуете  террористам,
уничтожающим палачей своего народа,  индивидуальный террор амо-
рален, если он направлен против невинных людей".
     Нельзя же  предположить у автора такой степени интеллекту-
альной недоразвитости,  чтобы он не задался вопросом: КТО будет
разделять на "невинных" и "виновных"? До сих пор террористы ни-
когда не прибегали к третейскому суду,  а вершили его сами. Ве-
роятно,  баскские террористы (пример которых с сочувствием при-
водит Плющ),  стреляя в полицейского,  считают,  что он виновен
если не лично,  то как представитель виновного государства.  Но
ведь и любой классовый или расовый террор основывается на таких
взглядах. Очевидно, здесь мы имеем, правда еще робкую, апологию
политического террора,  а тогда как это связать с идеалами  за-
падной демократии?  Да и большинство авторов сборника "Демокра-
тические альтернативы" высказывают свою  приверженность  социа-
лизму, и заканчивает сборник документ "Российские демократичес-
кие социалисты за рубежом". Перед нами, очевидно, какие-то дру-
гие демократы:  социалистические. Но это уже не современная за-
падная демократия, в некая АЛЬТЕРНАТИВА ей, то есть как раз то,
против чего так страстно борется Янов.  Как же тогда понять его
участие в этом сборнике?  Если он считает таким решающим  аргу-
ментом,  что  "никакой особой русской альтернативы демократии в
истории до сих пор не было известно",  то не должен ли  он  был
прежде  всего обратиться с этим аргументом к своим единомышлен-
никам и соавторам по сборнику, ибо ведь уж синтез-то демократии
западного типа с социализмом (например, с "полным имущественным
равенством") в истории безусловно до сих пор не был известен?
     Так что,  по-видимому, не тяготение к демократии, понимае-
мой ими весьма неоднозначно,  объединяет этих авторов.  А дейс-
твительно  общее  у  всех у них - раздражение,  возникающее при
мысли,  что Россия может ИСКАТЬ какой-то СВОЙ путь  в  истории,
стремление  всеми средствами воспрепятствовать тому,  что народ
пойдет по пути,  который он сам выработает и выберет  (конечно,
не  при  помощи тайного голосования,  а через свой исторический
опыт).  Это мечта о превращении России в механизм,  робота, ли-
шенного всех элементов жизни (исторических традиций, каких-либо
целей в будущем) и управляемого изготовленной за тридевять  зе-
мель и вложенной в него программой... Демократия же играет роль
такой "программы", "управляющего устройства", никак органически
со  страной не связанного.  Так что если сделать фантастическое
предположение, что авторы обратились бы со своими идеями к аме-
риканцам, то от них они должны были бы требовать безоговорочно-
го принятия абсолютной монархии.
     Та же схема, то же представление о призрачности нашей жиз-
ни,  являющейся лишь бледным отражением реальной, западной жиз-
ни,  принимает уже несколько гротескный характер в статье Поме-
ранца в сборнике "Самосознание". Трактуя развитие культуры ВСЕХ
стран  мира,  кроме Англии,  Голландии,  Скандинавии и Франции,
лишь как СКОЛОК с культуры этих последних,  автор подчеркивает,
какие искажения,  выпадения целых этапов и слияние нескольких в
один при этом происходят. Но не пытается обсудить свою аксиому.
А ведь если бы он взял за аксиому, что европейская поэзия - ис-
каженное копирование персидской,  то,  вероятно,  должен был бы
прибегнуть  к  еще более остроумным конструкциям,  чтобы объяс-
нить, почему Фирдоуси, Омар Хайям и Хафиз так искаженно отража-
ются в виде Данте, Гете и Пушкина11 .
     В несколько упрощенной,  но зато очень яркой форме все эти
вопросы - и планы для будущего России, и их национальный аспект
- предстают в теории,  которую выдвинул Янов и изложил  в  ряде
статей и в двух книгах. В классическом духе "анализа расстанов-
ки классовых сил" он делит наше общество на два слоя -  "истеб-
лишмент" и "диссидентов".  Каждый из них порождает как "левое",
так и "правое" течение.  Все свои надежды  автор  возлагает  на
"левых".  "Истеблишментарная левая" (термин автора!) состоит из
"партийной аристократии", или "элиты", и "космополитических ме-
неджеров". Она нуждается в реконструкции и "модернизации их ар-
хаической идеологии", а для этого - в союзе с "самыми блестящи-
ми умами России, которые сейчас концентрируются в диссидентском
движении", то есть с "диссидентской левой". Для этого необходи-
мо  преодолеть "эгалитарный и моральный максимализм интеллиген-
ции" и "высокомерную нетерпимость  интеллектуально  и  этически
ущербного нового класса". Но - и тут автор подходит к централь-
ному пункту своей концепции - ЭТОГО ОНИ СДЕЛАТЬ САМИ НЕ В  СОС-
ТОЯНИИ.
     "Однако это противоречие зашло так далеко,  что его разре-
шение невозможно без арбитра, авторитет которого признан обеими
сторонами. Западное интеллектуальное общество может служить та-
ким арбитром.  Оно может выработать точную и детальную програм-
му,  чтобы примирить все позитивные социально-политические силы
СССР,  -  программу,  которая их объединит для нового шага впе-
ред..."
     Вот это  и  есть секрет Янова,  его основная концепция.  И
чтобы выразить ее понятнее,  автор предлагает в качестве модели
- ОККУПАЦИЮ:
     "Это предприятие грандиозной,  можно сказать, исторической
сложности.  Однако  оно по существу аналогично тому,  с которым
столкнулся "мозговой трест" генерала Макартура в  конце  второй
мировой войны12 .
     Было ли правдоподобно,  что автократическая  Япония  может
быть преобразована из опасного потенциального врага в дружелюб-
ного партнера по бизнесу без фундаментальной  реорганизации  ее
внутренней структуры? Тот же принцип приложим к России..."
     Тот слой,  на который это "грандиозное предприятие"  будет
опираться  внутри страны,  Янов тоже характеризует очень точно,
приводя в качестве примера - героя одной сатирической  повести.
Речь идет о паразите, не сохранившем почти никаких человеческих
черт (кроме чисто внешних), вся деятельность которого направле-
на на то, чтобы реальная жизнь нигде не пробивалась через прег-
раду бюрократизма.  Настоящая жизнь для него - это  поездки  на
Запад и покупки,  которые он оттуда привозит.  Его мечта - при-
везти из Америки какой-то  необычайный  "стереофонический  уни-
таз". Предположим, что он хочет стереофонический унитаз, - рас-
суждает Янов, - правдоподобно ли, что он хочет мировой войны?"
     Этой картине не откажешь в смелости: духовная (пока) окку-
пация "западным интеллектуальным сообществом",  которое  стано-
вится нашим арбитром и учителем, опираясь внутри страны на слой
"космополитических менеджеров",  снабжаемых за это  в  изобилии
стереофоническими унитазами!  Ее можно принять как лаконичное и
образное резюме идеологии рассматриваемого нами течения.




     Взгляды, рассмотренные в двух предыдущих параграфах,  сли-
ваются  в единую систему.  Более того,  в основе их лежит целая
философия истории - особый  взгляд  на  характер  исторического
процесса.  Речь  идет  о том,  является ли история органическим
процессом,  сходным с ростом живого организма или биологической
эволюцией, или же она сознательно конструируется людьми, подоб-
но некоторому механизму.  Иначе говоря, вопрос о том, как восп-
ринимать общество - организмом или механизмом,  живым или мерт-
вым.
     Согласно первой точке зрения, человеческое общество сложи-
лось в результате эволюции "норм поведения"  (в  самом  широком
смысле: технологических, социальных, культурных, моральных, ре-
лигиозных).  Эти "нормы поведения",  как правило,  никем созна-
тельно не изобретались, но возникли как следствие очень сложно-
го процесса,  в котором каждый новый шаг совершается на  основе
всей предшествующей истории. Будущее рождается прошлым, Истори-
ей, совсем не по нашим замыслам. Так же, как новый орган живот-
ного возникал не потому, что животное предварительно поняло его
полезность,  так и новый социальный институт чаще всего не соз-
давался сознательно, для достижения определенной цели.
     Вторая точка  зрения  утверждает,  что  общество  строится
людьми логически, из соображений целесообразности, на основании
заранее принятого решения. Здесь вполне можно, а часто и нужно,
игнорировать исторические традиции,  народный характер, вырабо-
танную веками систему ценностей.  (Типично высказывание Вольте-
ра:  "Хотите иметь хорошие законы?  Сожгите свои и напишите но-
вые".) Зато решающую роль играют те,  кто обладает нужными поз-
наниями  и навыком:  это истинные творцы Истории.  Они и должны
сначала вырабатывать  планы,  а  потом  подгонять  неподатливую
жизнь  под эти планы.  Весь народ оказывается лишь материалом в
их руках.  Как плотник из дерева или инженер  из  железобетона,
возводят они из этого материала новую конструкцию,  схему кото-
рой  предварительно  разрабатывают.  Очевидно,  что  при  таком
взгляде между "материалом" и "творцом" лежит пропасть, "творцы"
не могут воспринимать "материал" как таких же людей (это и  по-
мешало бы его обработке),  но вполне способны испытывать к нему
антипатию и раздражение,  если он отказывается правильно  пони-
мать свою роль. Выбор той или другой из этих концепций формиру-
ет людей двух разных психологических типов. Приняв первую точку
зрения,  человек чувствует себя помощником и сотрудником далеко
превосходящих его сил.  Приняв вторую - независимым творцом ис-
тории, демиургом, маленьким богом, а в конце концов - насильни-
ком.  Вот на этом-то пути и возникает общество, лишенное свобо-
ды,  какими  бы  демократическими атрибутами такая идеология ни
обставлялась.
     Взгляды, которые  мы рассмотрели в двух предшествующих па-
раграфах, представляют собой последовательное применение второй
точки  зрения  (общество  как механизм) к истории нашей страны.
Вспомним,  сколько сил потрачено, чтобы очернить историю и весь
облик нашего народа. Видно, какое раздражение у авторов вызыва-
ет опасение,  что наше будущее будет опираться на  исторические
традиции  этой страны.  Чуть ли не с пеной у рта доказывают они
нам, что демократия западного типа абсолютно чужда духу и исто-
рии нашего народа - и столь же темпераментно настаивают,  чтобы
мы приняли именно эту государственную  форму.  Проект  духовной
оккупации "западным интеллектуальным сообществом",  разработан-
ной Яновым,  так и воплощается зрительно в образ России - маши-
ны, на сиденье которой весело вскакивает ловкий водитель, вклю-
чает зажигание - и машина помчалась.  Типично и то, что для на-
шего  будущего  предлагается выбор только из двух возможностей:
"демократия западного типа" и "тоталитаризм".  Ни рост организ-
ма, ни поведение всего живого никогда не основывается на выборе
между двумя возможностями,  но всегда среди бесконечного  числа
непрерывно друг в друга переходящих вариантов. Зато элемент вы-
числительной машины должен быть сконструирован именно так, что-
бы он мог находиться лишь в двух состояниях:  включенном и вык-
люченном.
     И необходимый вывод из этой концепции: выделение "творчес-
кой элиты" и взгляд на весь народ как на материал для ее  твор-
чества очень ярко отразился у наших авторов. Приведем несколько
примеров того,  как они характеризуют отношение своего круга  к
остальному населению. При этом мы встретимся с такой трудностью
- эти авторы характеризуют тот круг,  с которым они  себя  явно
отождествляют, различными терминами: интеллигенция (чаще), дис-
сиденты (реже), элита, "избранный народ"... Я предлагаю времен-
но совершенно игнорировать эту терминологию,  а исходить из то-
го,  что мы имеем пока нам не известный слой,  некоторые  черты
которого хотим восстановить.  К вопросу же о том, в каком отно-
шении этот слой находится к интеллигенции, диссидентам и т. д.,
мы вернемся позднее, когда представим его себе конкретнее.
     Итак, вот как понимает ситуацию "Горский":

     "...Старое противоречие  между "беспочвенной интеллигенци-
ей" и народом предстает сегодня как противоречие между творчес-
кой элитой и оболваненными и развращенными массами, агрессивны-
ми по отношению к свободе и высшим культурным ценностям".

     Причем в то же время:

     "Необходимо отметить также, что новая оппозиционная интел-
лигенция, при всем ее отрыве от народных масс, представляет тем
не менее именно породившие ее массы, является как бы органом их
самосознания".

     Точка зрения Шрагина такова:

     "Помимо тонкого  слоя европейски образованной и демократи-
чески настроенной интеллигенции,  корни диссидентского движения
натолкнулись на толщу вечной мерзлоты".

     И более того:

     "Интеллигент в  России - это зрячий среди слепых,  ответс-
твенный среди безответственных, вменяемый среди невменяемых".

     Итак, "европейски  образованная и демократически настроен-
ная интеллигенция" созрела для того,  чтобы большинство  народа
объявить  НЕВМЕНЯЕМЫМ!  А  где же место невменяемому,  как не в
психушке?
     Наконец взгляд Померанца:

     "Религия перестала быть приметой народа.  Она стала приме-
той элиты".  "Любовь к народу гораздо опаснее (чем любовь к жи-
вотным): никакого порога, мешающего стать на четвереньки, здесь
нет". "Новое что-то заменит народ". "Здесь... складывается хре-
бет нового народа".  "Масса может  заново  кристаллизоваться  в
нечто народоподобное только вокруг новой интеллигенции".

     Концепция элиты,  "избранного народа" для автора  является
необсуждаемым догматом, обсуждается только - где элиту найти:

     "Рассчитываю на интеллигенцию вовсе не потому, что она хо-
роша...  Умственное  развитие  само  по себе только увеличивает
способность ко злу...  Мой избранный народ плох,  я это знаю...
но остальные еще хуже".

     На этом пути наши авторы неизбежно  должны  встретиться  с
очевидной  логической трудностью,  так что с нетерпением ожида-
ешь,  когда же они на нее натолкнутся. Ведь если русское созна-
ние так проникнуто раболепием,  обожанием жестокой власти, меч-
той о хозяине,  если правовые традиции нам абсолютно чужды,  то
как  же  такому народу привить демократический строй демократи-
ческими методами,  да еще в ближайшем будущем?  Но оказывается,
что  для авторов здесь и затруднения нет.  Просто тогда русских
надо сделать демократичными, хотя бы и недемократическими мето-
дами.  (Руссо называет это: заставить быть свободными.) Как пи-
шет Шрагин:

     "При деспотиях не большинство решает.  Конечно, это проти-
воречит идеалам демократии.  Но и наилучший из идеалов вырожда-
ется в утопию, когда он тесен для вмещения реальности".

     И это заявление, столь поразительное своей откровенностью,
не вызвало, кажется, никакой реакции в эмигрантской прессе, так
подчеркивающей в других случаях свою демократичность!
     Перед нами какой-то слой, очень ярко сознающий свое единс-
тво,  особенно рельефно подчеркнутое резким противопоставлением
себя всему остальному народу. Типичным для него является мышле-
ние антитезами:

     творческая элита     - оболваненная  и развращенная масса
     избранный народ      - мещанство
     европейски образо-
     ванная  и  демократи-
     чески настроенная
     интеллигенция        - вечная мерзлота
     вменяемые            - невменяемые
     племя гигантов       - человеческий свинарник

(последнее  -   из   самиздатской  статьи  Семена Телегина "Как
быть?").  Слой этот объединен сознанием своей элитарности, уве-
ренностью в своем праве и способности определять судьбы страны.
По-видимому, в существовании такого социального слоя и находит-
ся ключ к пониманию той идеологии, которую мы рассматриваем.
     Этот социальный феномен стал бы,  вероятно, понятнее, если
бы  его можно было включить в более широкие исторические рамки.
И действительно,  по крайней мере в одной исторической ситуации
подобное явление было подробно и ярко описано - в эпоху Великой
французской революции.
     Один из  самых интересных исследователей французской рево-
люции (как по свежести его идей, так и по его удивительной эру-
диции) Огюстен Кошен в своих работах обратил особое внимание на
некий социальный,  или духовный, слой, который он назвал "Малым
Народом". По его мнению, решающую роль во французской революции
играл круг людей,  сложившийся в философских обществах и акаде-
миях,  масонских ложах, клубах и секциях. Специфика этого круга
заключалась в том,  что он жил в своем собственном  интеллекту-
альном и духовном мире:  "Малый Народ" среди "Большого Народа".
Можно было бы сказать - антинарод среди народа,  так как  миро-
воззрение первого строилось по принципу обращения мировоззрения
второго.  Именно здесь вырабатывался необходимый для переворота
тип человека,  которому было враждебно и отвратительно то,  что
составляло корни нации,  ее духовный костяк: католическая вера,
дворянская  честь,  верность  королю,  гордость своей историей,
привязанность к особенностям и  привилегиям  родной  провинции,
своего сословия или гильдии.  Общества, объединявшие представи-
телей "Малого Народа",  создавали для своих членов как  бы  ис-
кусственный мир, в котором полностью протекала их жизнь. Если в
обычном мире все проверяется опытом  (например,  историческим),
то здесь решает общее мнение.  Реально то,  что считают другие,
истинно то, что они говорят, хорошо то, что они одобряют. Обыч-
ный  порядок  обращается:  доктрина  становится причиной,  а не
следствием жизни.
     Механизм образования  "Малого Народа" - это то,  что тогда
называли "освобождением от мертвого груза",  от людей,  слишком
подчиненных законам "Старого мира":  людей чести,  дела,  веры.
Для этого в обществах непрерывно производят  "очищения"  (соот-
ветствующие "чисткам" нашей эпохи).  В результате создается все
более чистый "Малый Народ", движущийся к "свободе" в смысле все
большего  освобождения  от представлений "Большого Народа":  от
таких предрассудков, как религнозные или монархические чувства,
которые  можно  понять  только  опытом духовного общения с ним.
Этот процесс Кошен иллюстрирует  красивым  примером  -  образом
"дикаря",  столь  распространенным в литературе эпохи Просвеще-
ния: "персидский принц" Монтескье, "гурон" Вольтера, "таитянин"
Дидро и т. д. Обычно это человек, обладающий всеми материальны-
ми аксессуарами и формальными знаниями,  предоставляемыми циви-
лизацией, но абсолютно лишенный понимания духа, который все это
оживляет,  поэтому все в жизни его шокирует,  кажется глупым  и
нелогичным.  По мнению Кошена, этот образ - не выдумка, он взят
из жизни,  но водились эти "дикари" не в лесах Огайо, а в фило-
софских  академиях и масонских ложах;  это образ того человека,
которого они хотели создать, парадоксальное существо, для кото-
рого средой его обитания является пустота, так же, как для дру-
гих - реальный мир. Он видит все и не понимает ничего, и именно
по глубине непонимания и измерялись способности среди этих "ди-
карей".
     Представителя "Малого  Народа",  если  он прошел весь путь
воспитания,  ожидает поистине чудесное существование: все труд-
ности, противоречия реальной жизни для него исчезают, он как бы
освобождается от цепей жизни,  все представляется ему простым и
понятным.  Но это имеет свою обратную сторону:  он уже не может
жить вне "Малого Народа", в мире "Большого Народа" он задыхает-
ся, как рыба, вытащенная из воды. Так "Большой Народ" становит-
ся угрозой существованию "Малого Народа", и начинается их борь-
ба:  лилипуты пытаются связать Гулливера. Эта борьба, по мнению
Кошена,  занимает годы, предшествовавшие французской революции,
и революционный период.  Годы революции (1789-1794) - это пяти-
летие власти "Малого Народа" над "большим Народом". Только себя
"Малый Народ" называл народом, только свои права формулировал в
"Декларациях".  Этим объясняется парадоксальная ситуация, когда
"победивший народ" оказался в меньшинстве, а "враги народа" - в
большинстве. (Это утверждение постоянно было на языке у револю-
ционных деятелей.)
     Мы сталкиваемся с мировоззрением,  удивительно близким то-
му,  которое было предметом нашего анализа в этой работе.  Сюда
относится взгляд на собственную историю  как  на  сплошную  ди-
кость,  грубость,  неудачу  -  все эти "Генриады" и "Орлеанские
девственницы".  И стремление порвать все свои связи, даже внеш-
ние,  связующие с исторической традицией:  переименование горо-
дов, изменение календаря... И убеждение в том, что все разумное
следует заимствовать извне,  тогда - из Англии;  им проникнуты,
например,  "Философские  письма"  Вольтера  (называемые  иногда
"Письмами из Англии").  И в частности копирование чужой полити-
ческой системы - английского парламентаризма.
     Мне кажется,  что эта замечательная концепция применима не
только к эпохе французской революции, она проливает свет на го-
раздо более широкий круг исторических явлений.  По-видимому,  в
каждый кризисный,  переломный период жизни народа возникает та-
кой же "Малый Народ", все жизненные установки которого ПРОТИВО-
ПОЛОЖНЫ мировоззрению остального народа.  Для которого все  то,
что  органически  выросло  в течение веков,  все корни духовной
жизни нации,  ее религия, традиционное государственное устройс-
тво,  нравственные  принципы,  уклад жизни - все это враждебно,
представляется смешными и грязными  предрассудками,  требующими
бескомпромиссного искоренения. Будучи отрезанным начисто от ду-
ховной связи с народом,  он смотрит на него лишь как на матери-
ал,  а  на его обработку - как чисто ТЕХНИЧЕСКУЮ проблему,  так
что решение ее не ограничено  никакими  нравственными  нормами,
состраданием или жалостью.  Это мировоззрение, как замечает Ко-
шен,  ярко выражено в фундаментальном символе масонского движе-
ния,  игравшего такую роль в подготовке французской революции -
в образе построения Храма,  где отдельные люди выступают в роли
камней,  механически  прикладываемых  друг  к другу по чертежам
"архитекторов".
     Сейчас мы  приведем несколько примеров,  чтобы подтвердить
нашу догадку, что здесь мы действительно имеем дело с общеисто-
рическим явлением.
     1. Обращаясь к эпохе,  предшествующей той,  которую изучал
Кошен, мы сталкиваемся с КАЛЬВИНИЗМОМ, оказавшим в форме движе-
ния гугенотов во Франции и пуритан в Англии  такое  влияние  на
жизнь Европы ХVI-ХVII веков.  В его идеологии, особенно у пури-
тан,  мы легко узнаем знакомые черты  "Малого  Народа".  Учение
Кальвина утверждало, что еще до сотворения мира Бог предопреде-
лил одних людей к спасению, других - к вечной погибели. Никаки-
ми  своими делами человек не может повлиять на это уже принятое
решение.  Избраны лишь немногие:  крошечная группа  "святых"  в
греховном, страждущем и обреченном на вечные муки человечестве.
Но и "святым" недоступна никакая связь с Богом,  "ибо  конечное
никогда не может соприкоснуться с бесконечным".  Их избранность
проявляется лишь в том,  что они становятся орудием Бога, и тем
вернее их избранничество, чем эффективнее они действуют в сфере
их мирской активности,  откинув попытки понимания  смысла  этой
деятельности.
     Это поразительное учение, собственно новая религия, созда-
вало у "святых" ощущение полной изолированности, противопостав-
ленности остальному человечеству.  Центральным их  переживанием
было чувство избранности,  они даже в молитве благодарили Бога,
что они не такие, как "остальная масса". В их мировоззрении ко-
лоссальную роль играла идея эмиграции.  Отчасти из-за того, что
началу движения пуритан положила группа протестантов,  бежавших
от преследования в период католической реакции при Марии Тюдор:
в состоянии полной изоляции,  оторванности от родины  они,  под
влиянием учения Кальвина, заложили основы теологии и психологии
пуританизма. Но отчасти и потому, что, даже и вернувшись в Анг-
лию,  они  по своим взглядам оставались эмигрантами,  чужаками.
Излюбленным образом их литературы был странник,  беглец, пилиг-
рим.
     Узкие общины "святых"  постоянно  подвергались  очищениям,
отлучениям от общения, охватывавшим иногда большинство общин. И
"обреченные",  согласно взглядам пуритан, должны были быть под-
вергнуты дисциплине их церкви,  причем здесь вполне было допус-
тимо принуждение.  Пропасть между "святыми" и "обреченными"  не
оставляла места для милосердия или помощи грешнику - оставалась
только ненависть к греху и его носителю. Особым предметом обли-
чений и ненависти пуританской литературы были крестьяне,  поте-
рявшие землю и толпами отправлявшиеся в города в поисках  рабо-
ты, а часто превращающиеся в бродяг. Пуритане требовали все бо-
лее и более строгих законов: превозносили порку, клеймение рас-
каленным  железом.  А главное - требовали защиты "праведных" от
соприкосновения с нищими бродягами.  Именно из духа пуританизма
в ХVIII веке возникла страшная система "работных домов",  в ко-
торых бедняки находились почти на положении каторжников.
     Литература пуритан стремилась оторвать "святых" от истори-
ческих традиций (которые были  традициями  "людей  мира"),  для
"святых" не имели силы все установленные обычаи, законы, нацио-
нальные,  династические или сословные привязанности. Это была в
самом своем принципе нигилистическая идеология.  И действитель-
но,  пуритане и призывали к полной переделке мира, всех сущест-
вующих "законов,  обычаев, статусов, ордонансов и конституций".
Причем к переделке  по  известному  им  заранее  плану,  Призыв
"строить  на  новом  основании" подкреплялся у них знакомым уже
нам образом "построения Храма",  на этот раз  -  восстановления
Иерусалимского Храма после возврата евреев из пленения.
     Как утверждает Макс Вебер,  реальная  роль  кальвинизма  в
экономической жизни заключалась в том, чтобы разрушить традици-
онную систему хозяйства.  В английской революции  его  решающая
роль состояла в том, что, опираясь на пуритан и еще более край-
ние секты,  новому слою богачей удалось опрокинуть традиционную
монархию, пользовавшуюся до того поддержкой большинства народа.
     2. В эпоху,  следующую за  французской  революцией,  можно
наблюдать  очень похожее явление.  Так,  и 30-е и 40-е годы ХIХ
века в Германии вся духовная жизнь находилась под влиянием  фи-
лософского  и  политического радикализма:  "Молодая Германия" и
"левое гегельянство".  Его целью было разрушение (как тогда го-
ворили  -  "беспощадная  критика" или "революционирование" всех
основ тогдашней немецкой жизни:  христианства, философии, госу-
дарства,  общества.  Все немецкое переименовывалось в "тевтонс-
кое" или "пруссаческое" и становилось объектом поношений и нас-
мешек.  Мы  встречаем знакомые читателю утверждения,  что немцы
лишены чувства собственного достоинства, что им свойственна не-
нависть ко всему чужому,  что их история - цель подлостей,  что
их вообще трудно считать людьми. После Гете, Шиллера, немецкого
романтизма Руге писал: "Мы, немцы, так глубоко отстали, что нам
еще надо создавать человеческую литературу".
     Немецкий патриотизм отождествлялся с реакционностью,  нао-
борот,  преклонялись перед всем западным, особенно французским.
Был  в ходу термин "профранцузский антипатриотизм".  Высказыва-
лись надежды, что французы опять оккупируют Германию и принесут
ей  свободу.  Модной  была эмиграция во Францию,  в Париже жило
85000 немцев.  Типичным представителем  этого  направления  был
Гейне.  Предметом  его  постоянных злобных,  часто грязных и от
этого уже и не остроумных нападок было,  во-первых,  христианс-
тво.  Например, такой художественный образ: "Некоторые духовные
насекомые испускают вонь,  если их раздавить. Таково христианс-
тво:  этот духовный клоп был раздавлен 1800 лет назад (распятие
Христа?),  а до сих пор отравляет воздух нам, бедным евреям". А
во-вторых,  немецкий характер,  культура, история: так, в конце
поэмы "Германия - Зимняя сказка" он сравнивает будущее Германии
со зловонием,  исходящим из ночного горшка. И не потому, что он
просто был такой желчный,  скептический человек:  Наполеона  он
обожал до идолопоклонства, перед всем французским преклонялся и
даже называл себя "вождем французской партии в Германии".
     3. В России второй половины ХIХ века те же черты очень от-
четливо видны в либеральном и нигилистическом течении.  Извест-
ный публицист-шестидесятник В. Зайцев писал о русских: "Оставь-
те всякую надежду, рабство в крови их". Тому же Зайцеву принад-
лежит мысль:
     "...Они хотят быть демократами,  да и только, а там им все
равно,  что на смену аристократии и буржуазии есть только звери
в человеческом образе...  Народ груб,  туп и  вследствие  этого
пассивен... Поэтому благоразумие требует, не смущаясь величест-
венным пьедесталом,  на который демократы возвели народ,  дейс-
твовать энергически против него".
     Как видим,  мысль Шрагина, что при деспотиях решать должно
меньшинство,  а  "принципы демократии тесны для вмещения реаль-
ности", была высказана уже тогда. Более того, Достоевский расс-
казывает:
     "Этого народ не позволит", - сказал по одному поводу, года
два назад, один собеседник одному ярому западнику. "Так уничто-
жить народ!" - ответил западник спокойно и величаво".
     Замечательно презрительное отношение к своей культуре, та-
кое же,  как у немецких радикалов 30-х  годов,  сочетающиеся  с
преклонением перед культурой западной и особенно немецкой. Так,
Чернышевский и Зайцев объявили  Пушкина,  Лермонтова  и  Гоголя
бездарными писателями без собственных мыслей,  а Ткачев присое-
динил к этому списку  и  Толстого.  Салтыков-Щедрин,  высмеивая
"Могучую кучку",  изобразил какого-то самородка (Мусоргского?),
тыкающего пальцами в клавиши наугад,  а  под  конец  садящегося
всем задом на клавиатуру.  И это не исключительные примеры: та-
ков был общий стиль.
     В "Дневнике писателя "Достоевский все время полемизирует с
какой-то очень определенной, четкой идеологией. И когда его чи-
таешь,  то  кажется,  что он имеет в виду именно ту литературу,
которую мы в этой работе разбираем: так все совпадает. Тут есть
и утверждение о рабской душе русского мужика, о том, что он лю-
бит розгу, что "история народа нашего есть абсурд" и как следс-
твие - "надобно, чтобы такой народ, как наш, не имел истории, а
то, что имел под видом истории, должно быть с отвращением забы-
то им,  все целиком". И цель - добиться того, что народ "засты-
дится своего прошлого и проклянет его. Кто проклянет свое преж-
нее,  тот уже наш, - вот наша формула!". И принцип - что, кроме
европейской правды",  "другой нет и не может быть".  И даже ут-
верждение, что "в сущности, и народа-то нет, а есть и пребывает
по-прежнему все та же косная масса",  - как  будто  Достоевский
заглянул в сочинения Померанца.  И наконец,  эмиграция, причина
которой,  согласно этой идеологии,  в том, что "виноваты все те
же наши русские порядки, наша неуклюжая Россия, в которой поря-
дочному человеку до сих пор еще  ничего  сделать  нельзя".  Как
современны мысли самого Достоевского!
     "Неужели и тут не дадут и не позволят  русскому  организму
развиться национальной,  своей органической силой, в непременно
безлично,  лакейски подражая Европе?  Да куда же  девать  тогда
русский-то организм?  Понимают ли эти господа,  что такое орга-
низм?"
     Страшное предположение он высказывает:  что отрыв,  "отще-
пенство" от своей страны приводит к ненависти, что эти люди не-
навидят Россию, "так сказать, натурально, физически: за климат,
за поля,  за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русс-
кую историю, одним словом, за все, за все ненавидят".
     Тихомиров, прошедший путь террориста вплоть до  одного  из
руководителей "Народной воли", а потом отошедший от этого тече-
ния,  рисует в своих позднейших работах очень похожую  картину.
По его словам,  мировоззрение тех кружков молодежи,  из которых
вышли террористы,  имело своею основой разрыв с прошлой культу-
рой.  Прокламировалось ниспровержение всех авторитетов и следо-
вание только "своему разуму", что привело, наоборот, к господс-
тву  авторитетов самых низких и примитивных.  Значение материа-
лизма и антинационализма поднялось до  религиозного  уровня,  и
эпитет "отщепенец" был похвальбой. Идеи этих кружков были столь
ограниченны,  что появились молодые люди, утверждавшие, что во-
обще  ничего  не  надо  читать - их прозвали "троглодитами".  И
действительно, они могли заимствовать в предлагавшейся им лите-
ратуре  только  подтверждение уже заранее известных им идей.  В
результате развивалась душевная пустота, тоска. Было много слу-
чаев самоубийств,  "чувствовали, что стоят перед тьмой". Готовы
были броситься куда угодно и - бросились в террор.
     "От них не жди никаких уступок ни здравому смыслу,  ни че-
ловеческому чувству,  ни истории.  Это было  возмущение  против
действительной жизни во имя абсолютного идеала. Успокоиться ему
нельзя,  потому что если его идеал невозможен,  то, стало быть,
ничего на свете нет,  из-за чего стоило бы жить. Он скорее ист-
ребит "все зло",  т. е. весь свет, все изобличающее его химеру,
чем уступит".
     Такое повторение на протяжении 400 лет и в разных  странах
Европы  столь  четкого комплекса идей не может быть случайным -
очевидно,  мы имеем дело с каким-то очень определенным социаль-
ным явлением,  возникающим всегда в устойчивой стандартной фор-
ме. Можно надеяться, что это наблюдение поможет нам разобраться
в той современной проблеме, которой посвящена настоящая работа.
     Последние века очень сузили диапазон тех концепций,  кото-
рыми мы способны пользоваться при обсуждении исторических и со-
циальных вопросов. Мы легко признаем роль в жизни общества эко-
номических  факторов  или  политических интересов,  не можем не
признать (хотя и с некоторым недоумением) роли  межнациональных
отношений,  соглашаемся,  на худой конец,  не игнорировать роль
религии - но в основном как  политического  фактора,  например,
когда  религиозная  рознь проявляется в гражданских войнах.  На
самом же деле,  по-видимому,  в истории действуют гораздо более
мощные силы духовного характера - но мы их не способны и обсуж-
дать,  их не ухватывает наш "научный" язык. А именно от них за-
висит  - привлекательна ли жизнь людям,  может ли человек найти
свое место в ней,  именно они дают людям силы (или лишают  их).
Из взаимодействия таких духовных факторов и рождается,  в част-
ности, это загадочное явление: "Малый Народ".




     Какие есть основания считать,  что этот же феномен "Малого
Народа" проявляется в нашей стране?  Прежде всего,  конечно, та
литература,  которую мы разбираем. В ней представлен весь стан-
дартный комплекс представлений "Малого Народа":  вера в то, что
будущее народа можно,  как механизм,  свободно конструировать и
перестраивать; в связи с этим - презрительное отношение к исто-
рии "Большого Народа",  вплоть до утверждения, что ее вообще не
было; требование заимствовать в будущем основные формы жизни со
стороны,  а со своей исторической традицией порвать; разделение
народа на "элиту" и "инертную массу" и  твердая  вера  в  право
первой использовать вторую как материал для исторического твор-
чества;  наконец,  прямое отвращение к представителям "Большого
Народа",  их  психологическому  складу.  И эти черты выражены в
современном нам "Малом Народе" не менее ярко,  чем в его  пред-
шествующих вариантах.  Например, нигде раньше не встречался та-
кой яркий символ господства "Малого Народа" над "Большим  Наро-
дом", как модель оккупации, предложенная Яновым. А тонкий образ
Померанца:  "... место интеллигенции всегда на полдороге... Ду-
ховно  все  современные  интеллигенты принадлежат диаспоре.  Мы
всюду не совсем чужие.  Мы всюду не совсем свои", прекрасно пе-
редает мироощущение "людей без корней", составляющих "Малый На-
род".
     Часто изречения из литературы современного "Малого Народа"
настолько совпадают с мыслями их предшественников, что кажется,
будто одни других цитируют. Особенно это поражает при сопостав-
лении  современного  "Малого  Народа"  с  его  предшественником
100-120-летней давности, сложившимся внутри либерального, ниги-
листического,  террористского и революционного движения в нашей
стране.  Ведь это действительно странно: в литературе современ-
ного "Малого Народа" можно встретить мысли -  почти  цитаты  из
Зайцева,  Чернышевского  или  Троцкого,  хотя в то же время его
представители  выступают  как  убежденные  западники-демократы,
полностью  отрицающие  идеалы  и практику "революционного века"
русской истории,  относя все это к традиции "русского тоталита-
ризма".
     Так, Зайцев и Шрагин,  отдаленные друг от друга веком, со-
вершенно единодушно признают, что в отношении всего народа рам-
ки демократии "чересчур узки".  "Рабство в крови их", - говорит
Зайцев, а Померанц повторяет: "холуйская смесь злобы, зависти и
преклонения перед властью".
     И если  вдова поэта О.  Мандельштама Н.  Я.  Мандельштам в
своих воспоминаниях,  осуждая тех,  кто уходит от борьбы за ду-
ховную  свободу,  писала:  "Нельзя напиваться до бесчувствия...
Нельзя собирать иконы и мариновать капусту",  а Троцкий (в "Ли-
тературе  и  революции")  называл крестьянских поэтов (Есенина,
Клюева и др.) "мужиковствующими",  говорил,  что их национализм
"примитивный  и  отдающий тараканами",  то ведь в обоих случаях
выражается одно и то же настроение. Когда Померанц пишет:

     "Интеллигенция есть мера общественных сил - прогрессивных,
реакционных. Противопоставленный интеллигенции, весь народ сли-
вается в реакционную массу",  то это почти повторение (интерес-
но,  сознательное  или невольное?) положения знаменитой Готской
программы:
     "По отношению к пролетариату все остальные классы сливают-
ся в одну реакционную массу".
     Очевидно, что  здесь не только совпадение отдельных оборо-
тов,  мыслей.  Ведь если отжать основное ядро литературы совре-
менного "Малого Народа", попытаться свести ее идеи к нескольким
основным мыслям,  то мы получим столь знакомую концепцию "прок-
лятого прошлого", России "тюрьмы народов"; утверждение, что все
наши сегодняшние беды объясняются "пережитками", "родимыми пят-
нами" - правда,  не капитализма,  но "русского мессианства" или
"русского деспотизма",  даже "дьявола  русской  тирании".  Зато
"великодержавный шовинизм" как главная опасность - это букваль-
но сохранено, будто заимствовано литературой "Малого Народа" из
докладов Сталина и Зиновьева.
     Вот еще одно конкретное  подтверждение.  Шрагин  заявляет,
что он не согласен, будто сознание нашего народа покалечено об-
работкой,  цель которой была - заставить стыдиться своей  исто-
рии,  забыть  о  ее существовании,  когда Россия представлялась
"жандармом Европы" и "тюрьмой народов",  а история ее сводилась
к тому,  что "ее непрерывно били"13 .  "Время,  когда это дела-
лось,  всеми забыто,  - говорит он.  - Попробовал бы кто-нибудь
протащить через современную советскую цензуру эти слова - "жан-
дарм Европы", отнеся их хотя бы к русскому прошлому".
     Но сам же той же странице пишет:  "Была ли Россия "жандар-
мом Европы"?  - А разве нет?  Была ли она "тюрьмой народов" - у
кого  достанет  совести это отрицать?  Били ли ее непрерывно за
отсталость и шапкозакидательство? - Факт".
     Значит, "время,  когда это делалось",  - совсем не забыто,
прежде всего самим Шрагиным. Сменился только солист - перед на-
ми  как бы хорошо отрепетированный оркестр,  в котором мелодия,
развиваясь,  переходит от одного инструмента к другому.  А в то
же  время нам-то рисуют картину двух антагонистов,  двух путей,
друг друга  принципиально  исключающих.  И  представляется  нам
только  выбор между этими двумя путями - ибо третьего,  как нас
уверяют, - нет. Опять та же, хорошо знакомая ситуация!
     Никогда, ни  при  каком  воплощении  "Малого Народа" такая
полная убежденность в  своей  способности  и  праве  определять
жизнь  "Большого Народа" не останавливалась на чисто литератур-
ном уровне. Так, Амальрик уже сравнивает теперешнюю эмиграцию с
"эмиграцией надежды", предшествующей 1917 году. И конечно, мож-
но не сомневаться,  что в случае любого кризиса они будут опять
здесь в роли идейных вождей,  муками изгнания выстрадавших свое
право на руководство.  Недаром так упорно поддерживается леген-
да,  что  все они были "высланы" или "выдворены" - хоть и долго
обивали пороги ОВИРа, добиваясь своей визы.
     Другое указание  на наличие некоторого слоя,  проникнутого
элитарными,  кружковыми чувствами, не стремящегося войти в кон-
такт с основными социальными слоями населения, даже отталкиваю-
щегося от них,  можно,  мне кажется,  извлечь из наблюдения над
нашей общественной жизнью,  из различных выступлений, заявлений
и т.д.  Я имею в виду ту их удивительную черту,  что  уж  очень
часто  они  направлены на проблемы МЕНЬШИНСТВА.  Так,  вопрос о
свободе выезда за границу, актуальный разве что для сотен тысяч
человек,  вызвал невероятный накал страстей14 .  В национальной
области судьба крымских татар вызывает  куда  больше  внимания,
чем судьба украинцев, а судьба украинцев - больше, чем русских.
Если сообщается о притеснениях верующих,  то говорится  гораздо
больше  о представителях сравнительно малочисленных религиозных
течений (адвентистов,  иеговистов, пятидесятников), чем правос-
лавных  или мусульман.  Если говорится о положении заключенных,
то почти исключительно политзаключенных,  хотя  они  составляют
вряд ли больше 1 %  общего числа. Можно подумать, что положение
меньшинства реально тяжелее.  Это совершенно неверно:  проблемы
большинства народа никак не менее острые, но, конечно, ими надо
интересоваться;  если их игнорировать, то их как бы и не будет.
И пожалуй, самый разительный пример - заявление, сделанное нес-
колько лет назад иностранным корреспондентам,  что детям интел-
лигенции препятствуют получать высшее образование (было переда-
но по нескольким радиостанциям).  В то время как для детей  ин-
теллигенции,  особенно в крупных городах, возможность поступле-
ния в высшую школу,  наоборот,  больше, чем для остальных из-за
внушенной в семье установки,  что высшее образование необходимо
получить,  из-за большей культурности семьи, компенсирующей не-
достаточный уровень средней школы, из-за возможности нанять ре-
петиторов.  Каким позором было бы такое заявление в глазах  ин-
теллигенции  прошлого века,  считавшей себя в долгу перед наро-
дом!  Теперь же задача - вырывать своим детям места за счет на-
рода.
     Еще один знак,  указывающий в том же  направлении,  -  это
"культ эмиграции". То внимание, которое уделяется свободе эмиг-
рации, объявление права на эмиграцию "первым среди равных" прав
человека  -  невозможно объяснить просто тем,  что протестующие
хотят сами уехать,  в некоторых случаях это не так. Тут эмигра-
ция  воспринимается  как  некий  принцип,  жизненная философия.
Прежде всего как демонстрация того, что "в этой стране порядоч-
ному человеку жить невозможно". Но и более того, как медаль от-
ношения к здешней жизни,  брезгливости,  изоляции и  отрыва  от
нее. (Еще Достоевский по поводу Герцена заметил, что существуют
люди так и родившиеся эмигрантами,  способные прожить  так  всю
жизнь, даже никогда и не выехав за границу.) Насколько эта тема
деликатная и болезненная, показывают следующие два примера.
     1. На  одной  пресс-конференции была высказана мысль,  что
эмиграция все же не подвиг,  в уезжают люди, порвавшие духовные
связи  со  своей родиной,  которые поэтому уже вряд ли способны
внести большой вклад в ее культуру. Опровержения и протесты так
и посыпались в западной и эмигрантской печати, по радио... Один
живущий здесь писатель написал  громадную  статью  в  известную
французскую газету "Монд",  в которой,  в частности, утверждал,
что "отрыв от родины" - всегда подвиг и что "мы(?), оставшиеся,
благословили уехавших".
     2. Выходящий в Париже на русском языке журнал  "Континент"
в  своем  первом  номере,  где предлагается программа журнала и
прокламируется его намерение говорить от имени "Континента Вос-
точной Европы",  публикует статью одного из его организаторов и
влиятельного члена редколлегии А. Синявского15 (под псевдонимом
Абрам Терц). "Сейчас на повестке дня третья эмиграция", - пишет
автор. Понимает он ее широко. "Но все бегут и бегут" - не толь-
ко люди, например, она совпадает с тем, что "уходят и уходят из
России рукописи". А кончается статья картиной:

     "Когда мы уезжали,  а мы делали это под сурдинку, вместе с
евреями,  я  видел,  как на дощатом полу грузовика подпрыгивают
книги по направлению к таможне. Книги прыгали в связке, как ля-
гушки, и мелькали названия: "Поэты Возрождения", "Салтыков-Щед-
рин".  К тому времени я от себя уже все отряс. Но они прыгали и
прыгали (...). Книги тоже уезжали...
     Я только радовался,  глядя на пачки коричневых книжек, что
вместе со мной, поджав ушки, уезжает сам Михаил Евграфович Сал-
тыков-Щедрин.
     Мы уезжали навсегда. Все было кончено и забыто. (...) Даль
была открыта нашим приключениям.  А книги прыгали. И сам, собс-
твенной  персоной,  поджав  ушки,  улепетывал Михаил Евграфович
Салтыков-Щедрин".
     Это какой-то  гимн эмиграции,  апофеоз бегства:  сам автор
"все от себя отряс",  для него "все было кончено и забыто",  но
этого мало - бегут не только люди,  но и рукописи, книги и даже
"улепетывают" великие русские писатели - Русская Литература.
     И ту же психологию "Малого Народа" мы все время можем наб-
людать в нашей жизни.  Популярные певцы, знаменитые рассказчики
- из магнитофонов, телевизоров, с подмостков эстрады - вдалбли-
вают в головы образ русского - алкоголика,  подонка,  "скота  с
человеческим лицом". В модном театре с репутацией либеральности
идет пьеса из русского прошлого.  Понимающая публика тонко  пе-
реглядывается: "как смело, как остро подмечено, как намекает на
современность,  действительно - в этой стране всегда так было и
быть  иначе не может".  В кино мы видим фильмы,  в которых наше
прошлое представляется то беспросветным мраком и ужасом, то ба-
лаганом и опереткой.  Да и на каждом шагу можно натолкнуться на
эту идеологию.  Например, в таком стишке, в четырех строках из-
лагающем целую концепцию революции:

               Как жаль, что Марксово наследство
               Попало в русскую купель,
               Где цель оправдывает средства,
               А средства обо...ли цель.

     Или в забавном анекдоте о том, как два червя - новорожден-
ный и его мама - вылезли из навозной кучи на белый свет.  Ново-
рожденному так понравилась трава,  солнце, что он говорит: "Ма-
ма,  зачем же мы копошимся в навозе?  Поползем туда!" - "Тсс, -
отвечает мама,  - ведь это наша Родина!" Сами такие анекдоты не
родятся, кто-то и зачем-то их придумывает!
     Изложенные выше аргументы приводят к выводу:  литературное
течение,  рассматривающееся в этой работе, является проявлением
идеологии "Малого Народа",  отражением его войны с "Большим На-
родом".
     Такая точка зрения объясняет все те черты этой литературы,
которые  мы  отмечали  на протяжении нашей работы:  антипатию к
России ("Большому Народу"), Русской истории; раздражение, кото-
рое  вызывает любая попытка взглянуть на жизнь с русской нацио-
нальной точки зрения;  настойчивое требование идейно порвать  с
нашим  прошлым и конструировать будущее,  не обращаясь к своему
историческому опыту.  Здесь оказывается особенно уместным образ
Кошена:  лилипуты  ползут на связанного Гулливера,  осыпают его
отравленными стрелами...
     Этот вывод порождает,  однако,  сразу же другой вопрос: из
кого состоит этот "Малый Народ",  в каких слоях нашего общества
он обитает?  В настоящем параграфе мы проделаем только подгото-
вительную работу,  рассмотрев термины, которыми пользуются сами
идеологи "Малого Народа", когда они говорят о социальных слоях,
с которыми себя отождествляют. Таких терминов, хоть сколько-ни-
будь конкретных,  употребляется два:  "интеллигенция" и "дисси-
дентское движение".
     Безусловно, авторы  рассматривавшихся  нами работ являются
людьми "пишущими" и поэтому относятся к интеллигенции  в  любом
понимании этого слова.  Точно так же те, к кому они обращаются,
- это читатели самиздата или люди,  способные доставать выходя-
щие на Западе русские журналы, и, вероятно, также принадлежат к
интеллигенции.  Поэтому правдоподобно,  что наш  "Малый  Народ"
составляет  какую-то часть интеллигенции.  Однако отождествлять
его со всем сословием "образованных  людей",  например  "лиц  с
высшим  образованием",  -  нет  никакого  основания.  Жизненные
взгляды миллионов учителей, врачей, инженеров, агрономов и т.д.
совершенно иные.  Но,  к сожалению,  мы унаследовали еще от ХIХ
века дурную привычку  рассматривать  интеллигенцию  только  как
единое целое. Примером такого глобального суждения была концеп-
ция "интеллигенции,  противопоставившей себя народу".  Если эта
суждение принимать точно, то от интеллигенции надо бы отчислить
славянофилов,  Достоевского, Соловьева, Мусоргского (да и почти
всю  русскую музыку),  Менделеева (который из-за своих национа-
листических, консервативных убеждений даже не был избран акаде-
миком).  А ведь они для кого-то писали, имели своих читателей и
слушателей - не окажется ли,  что большинство  интеллигенции  к
ней не принадлежит? В русской публицистике к интеллигенции час-
то применяли термин "орден" (П. Анненский, Ф. Степун, Н. Зерно-
ва), Например, Анненский писал:

     "Интеллигенция представляет  собой  как  бы воюющий орден,
который не имеет никакого письменного  устава,  но  знает  всех
своих членов, рассеянных по нашей земле, и который по какому-то
соглашению всегда стоял поперек всего течения современной  жиз-
ни".

     Очень странно  было бы применять этот образ к земским вра-
чам, учителям гимназии или инженерам. Не естественно ли предпо-
ложить,  что  авторы имели в виду некоторый очень специфический
круг внутри образованной части  общества,  весьма  напоминающий
"Малый Народ"? Интересно посмотреть, как этот вопрос трактуется
в известном сборнике  "Вехи",  имеющем  подзаголовком  "Сборник
статей о русской интеллигенции".  П.  Струве оговаривается, что
он имеет в виду не всю интеллигенцию, но определенную ее часть,
которой свойственно "безрелигиозное отщепенство от государства"
- черта,  очень подходящая к  характеристике  "Малого  Народа".
Бердяев в начале статьи упоминает, что он имеет в виду "кружко-
вую интеллигенцию" и даже предполагает для  нее  новый  термин:
"интеллигентщина".  Он говорит:  "странная группа людей, чуждая
органическим слоям русского общества". Характеристика Гершензо-
на:  "сонмище больных, изолированных в своей стране". Франк на-
зывает интеллигента "воинствующим монахом нигилистической рели-
гии безбожья", интеллигенция - "кучка чуждых миру и презирающих
мир монахов".
     Сборник "Вехи" вызвал бурную реакцию либеральной части ин-
теллигенции.  Как ответ появился сборник "Интеллигенция в  Рос-
сии",  в котором участвовали видные представители этого направ-
ления:  Ковалевский,  Милюков,  Туган-Барановский и др.  Как же
толкуют  термин "интеллигенция" они?  Милюков считает "интелли-
генцию" ядром "образованного класса", "ей принадлежит инициати-
ва и творчество".  Характеризуя ее, он пишет: "Русская интелли-
генция почти с самого своего возникновения была  антиправитель-
ственна",  у  нее "сложился свой патриотизм государства в госу-
дарстве,  особого лагеря,  окруженного  врагами".  Он  отмечает
"эмигрантское  настроение" интеллигенции.  Овсянико-Куликовский
пишет об интеллигенте-разночинце:  "Он относится  с  величайшим
отвращением к историческим формам русской жизни,  среди которой
он чувствует себя решительным отщепенцем".
     Казалось бы, эти черты выделяют какой-то очень узкий, спе-
цифический слой или течение.  Но иногда авторы совершенно опре-
деленно  относят  их ко всему "образованному обществу".  Вопрос
"кто же это - интеллигенция?" как-то обходится, на него нет оп-
ределенней точки зрения.  Видно, что авторы сборников имели пе-
ред собой очень трудный для определения социальный Феномен. Они
смутно чувствовали его уникальность, но даже не поставили зада-
чи о его более точной  характеристике.  Дальше  исчезло  и  это
чувство: укоренилось аморфное, нерасчлененное понятие "интелли-
генции", очень искаженно отражающее сложную жизненную ситуацию.
Этот штамп,  к сожалению, сохранился, дожил до наших дней и ме-
шает правильно оценить нашу действительность. В частности, надо
признать,  что  термин "интеллигенция" дает совершенно неверную
интерпретацию интересующему нас  "Малому  Народу".  Но  следует
помнить,  что термин этот тем не менее в литературе самого "Ма-
лого Народа" широко используется, и, встречаясь в анализируемой
литературе  с  термином "интеллигенции",  мы можем понимать его
как "Малый Народ".
     Шрагин и Янов (и,  кажется,  только они) пользуются иногда
термином "диссиденты" для обозначения того течения,  с  которым
они себя отождествляют. Термин этот еще менее определенный, чем
"интеллигенция". И пущен-то он в обиход иностранными корреспон-
дентами,  в нашей жизни очень мало разбирающимися. Но при любом
его понимании как раз ни Янова,  ни Шрагина диссидентами не на-
зовешь:  пока  они жили здесь,  они были типичными "работниками
идеологического сектора". Также не являются диссидентами четыре
анонимных (и до сих пор не проявившихся) автора в э 97 "Вестни-
ка РСХД" и тем более Р. Пайпс.
     Другие термины,  которые  применяет,  например,  Померанц:
"элита", "избранный народ", еще более расплывчаты. Так что, как
мне  представляется,  та терминология,  которой пользуются сами
идеологи "Малого Народа",  не  дает  возможности  этот  "народ"
сколько-нибудь  точно  локализовать.  Мы должны искать какие-то
другие пути для решения этой задачи.




     Направление, в котором надо это решение искать, может ука-
зать одна очень ярко заметная особенность разбираемой литерату-
ры ее насыщенность национальными и прежде всего противорусскими
эмоциями. Авторы, по-видимому выступая как объективные исследо-
ватели, ищущие истину мыслители - историки, философы или социо-
логи, часто не выдерживают своей линии и срываются в чисто эмо-
циональные выпады не только против русской истории, но и против
русских вообще.  Быть может,  читатель уже отметил эту  особен-
ность приведенных выше цитат ("вселенская русская спесь",  "от-
сутствие чувства собственного достоинства у русских",  "холуйс-
кая смесь злобы и зависти", "архитипическая российская психоло-
гическая предрасположенность к единогласному послушанию", "рос-
сийская душа упивалась жестокостью власти").  Вот еще несколько
образцов,  которые можно было бы объединить  заголовком  ОНИ  О
НАС:

     "Россией привнесено в мир больше Зла,  чем какой-либо дру-
гой страной" (N.N.).
     "Вековой смрад  запустения  на месте святом,  рядившийся в
мессианское  "избранничество",  многовековая  гордыня  "русской
идеи" (он же).
     "Народ" оказался мнимой величиной,  пригодной сегодня лишь
для мифотворчества" ("Горский").
     "Собственная национальная культура совершенно чужда  русс-
кому народу" (он же).
     "...Византийские и татарские недоделки (о  русских  допет-
ровских времен)" (Померанц).
     "(На Руси) христианские глубины практически всегда  переп-
летаются с безднами нравственной мерзости" (он же).
     "Страна, которая в течение веков пучится  и  расползается,
как кислое тесто,  и не видит перед собой других задач" (Амаль-
рик).
     "Страна без веры, без традиций, без культуры" (он же).
     "А что самим русским в этой тюрьме сквернее всех,  так это
логично и справедливо" (Шрагин).
     (В дореволюционной России)  "трудящиеся  массы"  пропитаны
приобретательским  духом худшего буржуазного пошиба в сочетании
с нравственным цинизмом и политической реакционностью" (Пайпс).
     "...Исполнение мечты о "порядке" и "Хозяине",  которая уже
сейчас волнует народное сознание" (Янов).
     "...Традиционная преданность народа "Хозяину" (Янов).
     (Перемешивание населения в СССР хорошо тем,  что) "у русо-
филов  выбивают  почву из-под ног".  Предлагается отказаться от
слов "Россия",  "русский народ",  заменив их "советский  народ,
советские люди и т.д." (Белоцерковский)16 .

     Вообще в  литературе  этого  направления изо всех народов,
претензии предъявляются только  русскому.  Например,  "национа-
лизм"  без  всяких оговорок подразумевается только русский (см.
хотя бы сборник цитат "Спектр неонационализма" в "Демократичес-
ких альтернативах").  И при этом Плющ еще заявляет: "Ненормаль-
ным мне кажется подсчитывать,  кто на сколько процентов  сделал
пакостей  русским за тысячу лет",  - это в сборнике "Демократи-
ческие альтернативы",  где подобные "подсчеты" и упреки адресо-
ваны только русским"!
     Чтобы не создавалось  впечатления,  будто  здесь  какую-то
особую роль играет слово, приведем два примера, где те же чувс-
тва передаются средствами живописи.
     1. На обложке журнала "Третья волна" (1979, э 6), издавае-
мого А.  Глезером,  напечатана  репродукция  картины  художника
Влад. Овчинникова: избушка и мужичок изображены на фоне кладби-
ща, покрытого крестами. Картина называется: СОБАЧЬЕ КЛАДБИЩЕ.
     2. В  роскошно  изданном  каталоге  выставки под названием
"Современная русская живопись"  репродуцирована  картина  Алек-
сандра  Злотника  "Тяжелое небо".  На картине какое-то существо
без головы, стоя, раздвинув ноги, рожает чудище с тремя собачь-
ими головами, Из первого существа течет моча, целое озеро мочи,
рождающее реку,  которая втекает в качестве ночного горшка -  в
храм Василия Блаженного.
     Особую брезгливость вызывают у этих авторов крестьяне,  Мы
уже  упоминали мнение Р.  Пайпса о пословицах русских крестьян,
смысл которых,  по его  мнению,  "примитивно  прост:  заботится
только о себе и не думать о других".  Об их религии Меерсон-Ак-
сенов17 говорит:

     "...Магизм и суеверие крестьянского  православия"  (и  это
пишет человек рукоположенный в сан православного священника!).

     Суждения Померанца таковы:

     "Мужик не может возродится иначе как оперный. Крестьянские
нации суть голодные нации,  а нации, в которых крестьянство ис-
чезло (так!) - это нации, в которых исчез голод".

     А. Амальрик пишет:

     "И если язык наиболее полное выражение народного духа,  то
кто же более русский - "арапчонок" Пушкин и "жиденок"  Мандель-
штам  или мужик,  который у пивной размазывая сопли по небритым
щекам, мычит: "Я... русский!"18.

     Этот список можно было  бы  продолжать  и  продолжать...19
Чувства,  которые движут авторами, трудно иначе характеризовать
как РУСОФОБИЯ (причем вполне подходят оба смысла,  вкладываемые
в термин "фобия" - страх и ненависть).  А ненависть к одной на-
ции скорее всего связана с обостренным переживанием своей  при-
надлежности к другой.  Не делает ли это правдоподобным, что ав-
торы находятся под действием какой-то мощной силы,  коренящейся
в их национальных чувствах?  Я предлагаю принять этот тезис как
рабочую гипотезу и посмотреть, не поможет ли она понять все яв-
ление.
     Если, приняв эту "рабочую гипотезу", спросить , ЧЬИ ЖЕ на-
циональные чувства здесь проявляются?  - то для человека, знаю-
щего жизнь нашей страны,  ответ,  думаю,  не вызовет  сомнений.
Есть только одна нация,  о заботах которой мы слышим чуть ли не
ежедневно. Еврейские национальные эмоции лихорадят и нашу стра-
ну,  и весь мир:  влияют на переговоры о разоружении,  торговые
договоры и международные связи ученых,  вызывают демонстрации и
сидячие  забастовки  и всплывают чуть ли не в каждом разговоре.
"Еврейский вопрос" приобрел непонятную власть над умами, засло-
нил проблемы украинцев,  эстонцев,  армян или крымских татар. А
уж существование "русского  вопроса",  по-видимому,  вообще  не
признается.
     То, что рассматриваемые нами авторы  часто  находятся  под
влиянием сильных еврейских национальных чувств,  подтверждается
многими чертами этой литературы. Например, тем, какое место за-
нимают в ней вопросы,  волнующие сейчас еврейское националисти-
ческое движение:  проблема отъезда и страх антисемитизма -  они
всплывают почти в каждой работе.  Еще более универсальным и ха-
рактерным является другой признак. Рассматриваемые работы могли
бы создать впечатление,  что их авторам чужд и даже антипатичен
национальный аспект жизни вообще. Но вот что поражает: хотя ав-
торы  в  большинстве являются евреями,  они НИКОГДА не пытаются
примерить и своему народу и ЕГО государству те упреки,  которые
они адресуют русским в России. Например, почти все авторы обви-
няют русских в "мессианстве",  в гордыне "избранничества". Есть
ли  у  русских  такие черты и насколько сильно они проявились -
вопрос спорный.  Но ведь "Мессия" - не русское  слово!  Бердяев
говорил,  что любой мессианизм есть лишь подражание еврейскому.
Именно у евреев представление о себе как "Избранном  Народе"  и
ожидание Мессии составляет несомненную основу их религии, а ре-
лигия - основу государства Израиль - и ни  один  из  авторов  в
ЭТОМ не видит ничего болезненного или неестественного.
     Ярче всего эти стороны выступают в работах Янова (что Янов
еврей,  подчеркивает  Бреслауер  в  предисловии  к одной из его
книг, считая это очень важной чертой для характеристики Янова).
Он  очень  искренне  описывает свою растерянность и недоумение,
когда в 60-е годы в СССР "наступили новые и странные  времена":
вместо того чтобы отдыхать в санаториях Крыма и Кавказа, интел-
лигенты начали бродить по деревням,  собирая иконы и даже выра-
жая беспокойство по поводу того, что крестьянское население ис-
чезает!  Как он стремился убедить всех "честных и мыслящих  лю-
дей",  что,  склоняясь к русскому национализму, они вступают на
опасный и темный путь.  Но, по-видимому, ему не казалось стран-
ным, что его соплеменники в то же самое время отправлялись не в
близкую деревню,  а в далекую тропическую страну - не в отпуск,
а навсегда,  - и притягивали их не иконы,  которым молились еще
их отцы и деды,  а храм,  разрушенный почти 2000 лет назад! Или
вот, Янов описывает русскую националистическую группу, провозг-
ласившую в своей программе неприкосновенность свободы личности,
свободу  всех  методов  распространения истины,  демонстраций и
собраний и т.  д.  Тем не менее Янов считает,  что это - начало
пути,  который неизбежно приведет к деспотизму - только потому,
что они говорили о духовном возрождении и русском  пути,  упот-
ребляя выражение "Великая Россия", и предлагали обеспечить осо-
бую роль Православия в будущей России.  Но ведь все эти черты -
и  не в виде мечтаний 30 молодых людей,  а в реальности - можно
наблюдать в государстве Израиль! Считает ли Янов, что оно неиз-
бежно  пойдет по пути деспотизма?  Однако Израиль упоминается в
его книгах лишь однажды - и как пример  демократического  госу-
дарства. Янов полагает, что традиционный образ мышления русских
заключается в том,  чтобы по любому поводу спрашивать:  "кто  в
этом виноват?",  попытаться свалить вину на других, в "презумп-
ции национальной невиновности".  (Заключение не безусловно убе-
дительное - часто ведь отмечается и склонность к покаянию,  ти-
пичная для русских, сказавшаяся в типах "кающегося дворянина" и
"кающегося интеллигента",  в помощи русских польскому восстанию
1863 года и т.  д.).  С другой стороны,  в его книгах и статьях
исключительно большую роль играет концепция "антисемитизма". Но
ведь содержание этой концепции и  выражается  лучше  всего  его
термином: "презумпции национальной невиновности", вопросом "кто
виноват?" в злоключениях евреев,  и ответом - все остальные, от
жителей  древней  Элефантины или античной Александрии до совре-
менных русских. И Янов не видит здесь никаких параллелей! Неко-
торые аргументы таковы, что они вообще имеют смысл, только если
обращены к людям тех же взглядов,  смотрящих на все  вопросы  с
точки зрения еврейского национализма.  Так, Янов приводит в ка-
честве документа,  который должен показать отрицательные  черты
русского национализма, письмо, распространявшееся среди аппара-
та одной западной радиостанции.  Автор письма  утверждает,  что
большинство аппарата русской редакции - евреи, проводящие русо-
фобскую политику.  (Янов заимствует эти данные из статьи  Бело-
церковского  - того самого,  который хотел "выбить почву из-под
ног русофилов".  О содержании этой статьи он ничего не  сообща-
ет.)  Но  что  предосудительного может в этом увидеть бесприст-
растный читатель?  Сам Янов считает главным злом -  внесение  в
политику моральных оценок,  демократами он признает только тех,
кто борется за свои права "в экономической и политической  сфе-
рах".  Вот  русские и борются за свои права в русской же редак-
ции! Ведь недавний упрек еврейской "Лиги борьбы с диффамацией",
что процент евреев,  занятых в американском банковском бизнесе,
недостаточно высок,  не вызвал возмущения!  С негодованием Янов
отмечает, что автор не останавливается перед тем, чтобы "иссле-
довать кровь (то  есть  расовое  происхождение)",  по-видимому,
считая,  что говорить об этом недопустимо.  (Хотя почему бы?  В
"открытом обществе", сила которого, как нас уверяют, в том, что
в с е обсуждается, ничто не замалчивается?). Но тут же Янов до-
казывает, что и он может делать то же самое, только лучше, поп-
равляя автора: двое из указанных им как евреи таковыми не явля-
ются.
     Лишь предположение о националистически-еврейской подоплеке
может объяснить загадку опубликования статьи Янова о славянофи-
лах - в Тель-Авиве!  Увы,  славянофилами и в Москве-то мало кто
интересуется,  кому до них дело в Тель-Авиве? Но с предлагаемой
точки зрения ситуация становится понятной. Автор хочет сказать:
"Не доверяйте свободолюбивому,  духовному облику, который имеет
русское  национальное  движение!  В конце концов оно приведет к
вредным для нас результатам.  Так было раньше,  так будет всег-
да".  И действительно,  мотив "антисемитизма" возникает на пос-
ледней странице статьи.
     Наконец и  у самих идеологов "Малого Народа" нередко заяв-
ления,  которые,  если воспользоваться известным нам переводом:
"интеллигенция" - "Малый Народ",  приобретают смысл прокламиро-
вания особой,  центральной роли,  которую играет в  современном
нам "Малом Народе" его еврейское ядро.  Так Н.  Я.  Мандельштам
(вдова поэта) пишет:
     "Евреи и  полукровки сегодняшнего дня - это вновь зародив-
шаяся интеллигенция".  "Все судьбы в наш век многогранны, и мне
приходит в голову, что всякий настоящий интеллигент всегда нем-
ного еврей..."
     Мысль, по-видимому,  не случайная, так как мы встречаем ее
у других авторов. Например, Борис Хазанов (псевдоним, автор со-
общает, что живет здесь), говорит:

     "Такова ситуация русского еврейства,  какой она мне предс-
тавляется.  Я не вижу противоречия между моей "кровью"  и  тем,
что я говорю по-русски;  между тем,  что я иудей,  и тем, что я
русский интеллигент.  Напротив,  я нахожу это сочетание естест-
венным,  Я убеждаюсь, что быть русским интеллигентом сейчас не-
избежно значит быть евреем".

     Автор не  принимает  эмиграции как выхода (по крайней мере
для себя). Тем не менее он заявляет:

     "...Я торжественно ставлю крест на теории ассимиляции,  на
философии ассимиляционизма (...). Я принимаю как нечто законное
то, что я чужой здесь, и в этом состоит мое освобождение (...).
Я не осознаю себя блудным сыном,  которому пора  вернуться  под
отчий кров,  мой кров всегда со мной, где бы я ни скитался, мне
нет надобности осознавать себя евреем,  я и так еврей с  головы
до кончиков ногтей.  Вы скажете:  а почва? Как можно жить, имея
под ногами бездну? Но удел русских евреев - ступать по воде".

     Заявляя, что он не собирается уезжать, автор говорит:

     "Патриотизм в русском понимании слова мне чужд. Та Россия,
которую я люблю,  есть платоновская идея,  в природе ее не  су-
ществует.  Россия, которую я вижу вокруг себя, мне отвратитель-
на"20.

     Вместе с тем автор берется указать некоторую миссию,  осо-
бую роль русского еврейства (или по крайней мере  какой-то  его
части).
     "Заменив вакуум,  образовавшийся  после  исчезновения  (!)
русской  интеллигенции,  евреи  сами стали этой интеллигенцией.
При этом, однако, они остались евреями. Поэтому им дано пережи-
вать  ситуацию  изнутри  и  одновременно  видеть ее со стороны.
Русские люди этого преимущества лишены - что  они  неоднократно
доказывали".
     Также и Шрагин подчеркивает  национальную  окраску  своего
понимания интеллигенции ("Малого Народа"):

     "Национальный склад русского интеллигента имеет мало обще-
го с национальным складом крестьянина, рабочего или бюрократа".
"Еще Гершензон заметил, что русский интеллигент даже антрополо-
гически иной тип, чем человек из народа".

     Да и Янов, излагая свой проект духовной оккупации и преоб-
разования  России  "западным интеллектуальным сообществом",  не
забывает добавить,  что для  осуществления  этого  грандиозного
плана понадобится "Новый Барух или Маршалл".
     Особенно поучительной представляется мне мысль,  высказан-
ная Померанцем:

     "Даже Израиль  я  хотел бы видеть не чисто еврейским госу-
дарством, а убежищем для каждого "перемещенного лица", для каж-
дого человека,  потерявшего родину, центром вселенской междуна-
родной диаспоры (которая растет и ширится).  Если у  еврейского
народа,  после трех тысяч лет истории,  есть некоторая роль, то
скорее в этом, а не в том, чтобы просто выжить и быть как все".

     Интересно было бы понять,  что это за "перемещенные лица"?
Вероятно, образ этот применяется не буквально, например, это не
арабские беженцы из Палестины.  Скорее,  здесь  подразумеваются
лица,  утратившие почву по аналогии с "потерявшими родину". Об-
раз Израиля как столицы или Ватикана, объединяющего международ-
ную  диаспору  людей  "без корней",  утративших почву и родину,
вполне соответствует концепции "Малого Народа",  в  нашу  эпоху
находящегося  под  доминирующим  влиянием одного из течений ев-
рейского национализма.
     Очевидно, еврейские национальные чувства являются одной из
основных сил,  движущих сейчас "Малый Народ".  Так, может быть,
мы имеем дело с чисто национальным течением?  Кажется,  что это
не так - дело обстоит сложнее.  Психология  "Малого  Народа"  -
когда кристально ясная концепция снимает с человека бремя выбо-
ра, личной ответственности перед "Большим Народом" и дает слад-
кое чувство принадлежности к элите, такая психология не связана
непосредственно ни с какой социальной или национальной группой.
Однако  "Малый  Народ"  "воплощается":  использует определенную
группу или слой,  в данный момент имеющий тенденцию к  духовной
самоизоляции,  противопоставлению  себя "Большому Народу".  Это
может быть религиозная группа (в Англии - пуритане), социальная
(во Франции - III сословие), национальная (определенное течение
еврейского национализма - у нас). Но как во Франции в революции
играли видную роль и дворяне, так и у нас можно встретить русс-
ких или украинцев среди ведущих публицистов "Малого Народа".  В
подобной  открытости и состоит сила этой психологии:  иначе все
движение замыкалось бы в узком кругу и не могло бы оказать  та-
кого влияния на весь народ.
     По-видимому, в жизни "Малого Народа",  обитающего сейчас в
нашей  стране,  еврейское  влияние играет исключительно большую
роль:  судя по тому,  насколько вся литература "Малого  Народа"
пропитана  точками зрения еврейского национализма,  естественно
думать, что именно из националистически настроенных евреев сос-
тоит то центральное ядро,  вокруг которого кристаллизуется этот
слой.  Их роль можно сравнить с ролью фермента,  ускоряющего  и
направляющего процесс формирования "Малого Народа". Однако сама
категория "Малого Народа" шире:  он существовал бы и без  этого
влияния, хотя активность его и роль в жизни страны была бы, ве-
роятно, гораздо меньше. <...>


ЗАКЛЮЧЕНИЕ

     Мы видим, что сегодняшняя ситуация уходит корнями далеко в
прошлое.  На традиции двухтысячелетней  изоляции  накладываются
страшные  реминисценции  более близкого прошлого,  они давят на
современное сознание, которое стремится вытолкнуть их, переори-
ентировать возникающие на их основе чувства.  Так создается тот
болезненный  национальный  комплекс,  на  счет  которого  надо,
по-видимому,  отнести самые резкие обертоны в современной лите-
ратуре "Малого Народа",  раздраженные выпады против  русских  и
русской истории.
     Но для нас - русских, украинцев, белорусов... - этот сгус-
ток больных вопросов жгуче современен, никак не сводится только
к оценке нашей истории.  Трагичнее всего он проявляется в поло-
жении молодежи.  Не находя точек зрения,  которые помогли бы ей
разобраться в проблемах, выдвигаемых жизнью, она надеется найти
свежие мысли,  узнать новые факты - из иностранного радио.  Или
старается добыть билет в модный театр с ореолом  независимости,
чтобы  с  его подмостков услышать слово правды.  В любом случае
крутит пленки с песенками Галича и Высоцкого,  Но  отовсюду  на
нее  льется,  ей  навязывается  как вообще единственно мыслимый
взгляд та же идеология "Малого  Народа":  надменно-ироническое,
глумливое  отношение ко всему русскому,  даже к русским именам;
концепция - "в этой стране всегда так было и быть ничего  хоро-
шего не может", образ России - "Страны дураков"21 .
     И перед этой отточенной,  проверенной на практике, усовер-
шенствованной долгим опытом техникой обработки мозгов растерян-
ная молодежь оказывается АБСОЛЮТНО БЕЗЗАЩИТНОЙ.  Ибо ведь никто
из тех, кто мог бы быть для нее авторитетом, ее не предупредит,
что она имеет дело просто с новым вариантом пропаганды - хоть и
очень ядовитой,  но покоящейся на более чем хрупкой фактической
основе.
     Но нашем  горизонте  опять  вырисовывается зловещий силуэт
"Малого Народа".  Казалось бы, наш исторический опыт должен вы-
работать против него иммунитет,  обострить наше зрение, научить
различать этот образ - но боюсь, что не научил. И понятно поче-
му:  была разорвана связь поколений, опыт не передавался от од-
них и другим. Вот и сейчас мы под угрозой, что наш опыт не ста-
нет известен следующему поколению.
     Зная роль,  которую "Малый Народ" играл в  истории,  можно
представить  себе,  чем чревато его новое явление:  реализуются
столь отчетливо провозглашенные идеалы - утверждение психологии
"перемещенного лица",  жизни без корней, "хождение по воде", то
есть ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РАЗРУШЕНИЕ РЕЛИГИОЗНЫХ И НАЦИОНАЛЬНЫХ  ОСНОВ
ЖИЗНИ.  И в то же время при первой возможности - безоглядно-ре-
шительное манипулирование народной судьбой.  А в  результате  -
новая  и последняя катастрофа,  после которой от нашего народа,
вероятно,  уже ничего не останется.  Злободневно звучит призыв,
приведенный  в  самом конце предшествующего параграфа:  сделать
выбор между положением  иностранцев  без  политических  прав  и
гражданством,  основанным на любви к родине, - он логически ад-
ресуется ко всему "Малому  Народу".  Каждый  из  тех,  кого  мы
столько раз цитировали, от Амальрика до Янова, имеет право пре-
зирать и ненавидеть Россию, но они сверх этого хотят определить
ее  судьбу,  составляют для нее планы и готовы взять на себя их
исполнение.  Такое сочетание типично в истории "Малого Народа",
именно  оно  приносит  ему  успех.  Оторванность  от психологии
"Большого Народа",  неспособность понять его исторический опыт,
которая  в обычное время могла бы восприниматься как примитив и
ущербность, в кризисных ситуациях обеспечивает возможность осо-
бенно смело резать и кроить его живое тело.
     Что же мы можем противопоставить этой угрозе? Казалось бы,
с  мыслями  можно  бороться мыслями же,  слову противопоставить
слово.  Однако дело обстоит не так просто.  Уже по тем образцам
литературы  "Малого  Народа",  которые  были  приведены в нашей
статье,  можно видеть,  что эта литература вовсе  не  результат
объективной мысли, не апелляция к жизненному опыту и логике. Мы
встречаемся здесь с какой-то другой формой  передачи  идеологи-
ческих  концепций,  причем присущей всем историческим вариантам
"Малого Народа".
     Такая очень специфическая деятельность по "направлению об-
щественного мнения" сложилась,  по-видимому, уже в ХVIII веке и
была описана Кошеном.  Она включает, например, колоссальную, но
кратковременную концентрацию общественного внимания на  некото-
рых событиях или людях,  чаще всего обличениях некоторых сторон
окружающей жизни - от процесса Каласа, когда чудовищная неспра-
ведливость приговора,  разоблаченная Вольтером, потрясла Европу
(и про который историки заверяют,  что никакой судебной  ошибки
вообще не было) - до дела Дрейфуса или Бейлиса.  Или фабрикацию
и поддержание авторитетов, основывающихся исключительно на силе
гипноза. "Они создают репутации и заставляют аплодировать скуч-
нейшим авторам и лживым книгам,  если только это - свои", - го-
ворит  Кошен.  Плохую  пьесу можно заставить смотреть благодаря
клаке.  "Эта же клака, поставляемая "обществами", так прекрасно
выдрессирована,  что кажется искренней, так хорошо распределена
в зале, что клакеры не знают друг друга, и часто каждый из зри-
телей принимает их за публику".  "Сейчас трудно представить се-
бе, что морализирование Мабли, политические изыскания Кондорсе,
история  Рейналя,  философия Гельвеция,  эта пустота безвкусной
прозы,  - могли выдержать издания,  найти дюжину  читателей;  а
между  тем  все  их читали или по крайней мере покупали и о них
говорили. Могут сказать - такова была мода. Конечно! Но как по-
нять  эту склонность к ходульности и тяжеловесности в век вкуса
и элегантности?" Точно так же пониманию  наших  потомков  будет
недоступно  влияние Фрейда как ученого,  слава композитора Шен-
берга, художника Пикассо, писателя Кафки или поэта Бродского...
     Таким образом,  логика, факты, мысли - одни в такой ситуа-
ции бессильны,  это подтверждает весь ход Истории. Только инди-
видуальный исторический опыт народа может помочь здесь отличить
правду от лжи.  Но уж если у кого такой опыт есть - то именно у
нашего народа!  И в этом,  конечно,  главный залог того, что мы
сможем противостоять новому явлению "Малого Народа". Наш опыт -
трагический,  но и глубочайший,  - несомненно изменил глубинные
слои народной психики.  Надо,  однако,  его ОСОЗНАТЬ - облечь в
форму,  доступную не только эмоциям,  но и мыслям,  выработать,
опираясь на него, наше отношение к основным проблемам современ-
ности.  Мне  представляется,  что именно такова сейчас основная
задача русской мысли.
     Поэтому мы  просто  не имеем права допустить,  чтобы толь-
ко-только возрождающаяся тяга к осмыслению нашего национального
пути  была затоптана,  заплевана,  чтобы ее столкнули на дорогу
крикливой журналистской полемики. Как же тогда защитим мы наци-
ональное сознание и особенно сознание молодежи от навязываемого
комплекса обреченности,  от внушаемого взгляда,  что наш  народ
способен быть лишь материалом для чужих экспериментов?
     Много столетий складывается духовный облик народа, выраба-
тываются  органически связанные друг с другом навыки обществен-
ного существования - и только  опираясь  на  них,  историческая
эволюция может создать устойчивые, естественные для этого наро-
да формы жизни. Например, публицисты "Малого Народа" часто под-
черкивают,  что  в  русской истории большую роль играло сильное
государство - и в этом они, видимо, правы. Но, значит, если, по
их советам,  внезапно полностью устранить каким-то образом роль
государства,  оставив в качестве единственных действующих в об-
ществе  сил  ничем не ограниченную экономическую и политическую
конкуренцию,  то результатом может быть только быстрый и полный
развал.  Те же самые аргументы приводят к обратному выводу: что
государство,  по-видимому,  должно еще длительный  срок  играть
большую роль в жизни нашей страны. Какую конкретно роль - может
показать только сама жизнь. Конечно, какие-то функции государс-
тва могут быть ограничены,  переданы другим общественным силам.
Само же по себе сильное влияние государства совсем  не  обязано
быть пагубным - равно как не обязано быть и плодотворным, Госу-
дарство  способствовало  закрепощению  крестьян  в   России   в
ХVII-ХVIII  вв.,  но оно же осуществило освобождение крестьян в
ХIХ веке. Можно указать много примеров безусловно положительных
важных действий,  осуществленных благодаря сильному влиянию го-
сударства на жизнь. Например, рабочее законодательство, введен-
ное в России в конце ХIХ - начале ХХ века,  было на уровне сов-
ременного западного,  а если сравнивать с  фазой  промышленного
развития страны - то сильно опережало его,  было выработано го-
раздо быстрее. Только Англия и Германия имели более прогрессив-
ные  законы,  во  Франции же и в Соединенных Штатах юридическое
положение рабочих было хуже. У государства, как и у других сил,
действующих в жизни народа: партий, церквей, национальных тече-
ний и т.д.,  есть своя опасность, возможность болезненного раз-
вития  (или  соблазн).  Для государства - это попытка подчинить
своей власти д у ш и граждан.  Но оно вполне  может  оставаться
сильным,  избежав этого болезненного пути.  Та же картина почти
со всех вопросах - всегда можно найти выход,  не  порывающий  с
исторической традицией,  и только такой путь приведет к жизнен-
ному,  устойчивому решению,  так как он опирается  на  мудрость
многими веками выраставших, проверявшихся, отбиравшихся и приш-
лифовывавшихся друг к другу черт и навыков народного организма.
Конкретное осознание этой точки зрения и есть та сила,  которую
мы можем противопоставить "Малому Народу",  которая защитит нас
от него.
     Тысячелетняя история выковала  такие  черты  национального
характера,  как вера в то,  что судьба человека и судьбы народа
нераздельны в своих самых глубоких пластах и сливаются в  роко-
вые минуты истории;  как связь с землей - землей в узком смысле
слова, которая родит хлеб, и с Русской землей. Эти черты помог-
ли  пережить  страшные  испытания,  жить и трудиться в условиях
иногда почти нечеловеческих.  В этой древней традиции  заложена
вся  надежда на наше будущее,  За нее-то и идет борьба с "Малым
Народом",  кредо которого угадал еще Достоевский:  "Кто проклял
свое прошлое, тот уже наш - вот наша формула!"
     Человек родится и умирает, как правило, среди своего наро-
да. Поэтому его окружение воспринимается им как нечто совершен-
но естественное и обычно не вызывает никаких вопросов. На самом
же  деле  народ - одно из поразительнейших явлений и загадок на
нашей Земле.  Почему возникают эти общности? Какие силы поддер-
живают их веками и тысячелетиями?  До сих пор все попытки отве-
тить на эти вопросы столь явно били мимо цели, что скорее всего
мы  имеем здесь дело с явлением,  к которому стандартные приемы
"понимания" современной науки вообще  неприменимы.  Легче  ука-
зать,  зачем народы нужны людям. Принадлежность к своему народу
делает человека причастным Истории, загадкам прошлого и будуще-
го.  Он  может чувствовать себя не просто частичкой "живого ве-
щества",  зачем-то перерабатываемого гигантской фабрикой Приро-
ды.  Он способен ощутить (чаще - подсознательно) значительность
и высшую осмысленность земного бытия человечества и своей  роли
в нем.  Аналогично "биологической среде", народ - это "социаль-
ная среда обитания" человека: чудесное творение, поддерживаемое
и созданное нашими действиями, но не по нашим замыслам. Во мно-
гом оно превосходит возможности нашего понимания,  но  часто  и
трогательно-беззащитно перед нашим бездумным вмешательством. На
Историю можно смотреть как на двусторонний процесс  взаимодейс-
твия  человека и его "среды социального обитания" - народа.  Мы
сказали,  что дает народ человеку. Человеком же создаются силы,
скрепляющие  народ  и  обеспечивающие его существование:  язык,
фольклор, искусство, осознание своей исторической судьбы. Когда
этот двусторонний процесс разлаживается,  происходит то же, что
и в природе: среда превращается в мертвую пустыню, а с нею гиб-
нет и человек.  Конкретнее, исчезает интерес человека к труду и
к судьбам своей страны,  жизнь становится бессмысленным  бреме-
нем,  молодежь  ищет  выхода в иррациональных вспышках насилия,
мужчины превращаются в алкоголиков или наркоманов,  женщины пе-
рестают рожать, народ вымирает...
     Таков конец,  к которому толкает "Малый Народ",  неустанно
трудящийся над разрушением всего того, что поддерживает сущест-
вование "Большого Народа". Поэтому создание оружия духовной за-
щиты от него - вопрос национального самосохранения. Такая зада-
ча посильна лишь всему народу.  Но есть более скромная  задача,
которую  мы можем решить только индивидуально:  СКАЗАТЬ ПРАВДУ,
произнести,  наконец,  боязливо умалчиваемые слова. Я не мог бы
спокойно умереть, не попытавшись этого сделать.


ОТ РЕДАКЦИИ

     Статья дается в сокращении.  В целях экономии места сокра-
щен  и  ее  научный аппарат.  Однако ставим читателей в извест-
ность, что все цитаты сверены автором по первоисточникам.

     Об авторе: Игорь Ростиславович ШАФАРЕВИЧ. 1923 года рожде-
ния,  математик.  Член-корреспондент АН СССР, лауреат Ленинской
премии, член Академии наук и искусств США, иностранный член На-
циональной академии наук США,  Лондонского королевского общест-
ва,  Германской академии Леопольдина, Национальной академии деи
Линчеп (Италия),  почетный доктор Парижского университета, Лау-
реат премии Хайнемана (ФРГ). Автор фундаментальных работ по ал-
гебре, теории чисел и алгебраической геометрии, а также по воп-
росам социологии и истории. Публикуемая статья написана в нача-
ле 80-х годов,  однако,  как убедится читатель, она не утратила
актуальности.




     1 Приведем самые краткие сведение об авторах тех  произве-
дений, которые будут здесь обсуждаться. Г. Померанц - советский
востоковед. В сталинское время был арестован. Свои исторические
общественные взгляды он излагал в сборниках работ,  распростра-
нявшихся в Самиздате,  а потом изданных на Западе,  а  также  в
лекциях и докладах на семинарах. Несколько его статей появилось
на Западе в журналах, издаваемых на русском языке.
     2 А. Амальрик учился на историческом факультете МГУ, потом
сменил ряд профессий. Вскоре после опубликования указанной выше
работы был арестован и осужден на три года,  а когда срок почти
отбыл - вторично осужден лагерным судом. После заявления, разъ-
ясняющего его взгляды, был амнистирован и эмигрировал.
     3 В. Шрагин - кандидат философских наук. Был членом КПСС и
даже  секретарем своей организации.  Опубликовал под различными
псевдонимами ряд статей в Самизадате и за границей.  За подписи
под  несколькими  письмами  протеста  был  исключен из партии и
эмигрировал. В эмиграции участвовал в сборнике "Самосознание" и
писал в эмигрантских журналах.
     4 А.  Янов - кандидат философских  наук  и  журналист.  До
эмиграции  был  членом  КПСС и любимым автором журнала "Молодой
коммунист". После эмиграции - профессор университета в Нью-Йор-
ке, советолог. Опубликовал большое число работ в англо- и русс-
коязычных журналах и газетах.
     5 Р.  Пайпс (Пипес или Пипеш) - выходец из Польши,  амери-
канский историк.  Считается ведущим специалистом по русской ис-
тории и советологом. Ближайший советник бывшего президента Рей-
гана.
     6 В отличие от Бердяева и повторяющих его мысль цитирован-
ных выше авторов современные профессиональные историки,  по-ви-
димому,  эту  концепцию  не поддерживают.  Обширная литература,
посвященная этому вопросу сходится на признании того,  что кон-
цепция  "Москва-Третий Рим" даже в XVI веке никак не влияла на
политическую мысль Московского царства,  а последние  ее  следы
обнаруживаются в XVI веке.
     7 Мы сохраняем правописание подлинника,  хотя  речь  идет,
по-видимому, о понятии архетипа, принадлежащем К. Юнгу.
     8 Это наблюдение давно сообщил мне А. И. Лапин.
     9 А.  Краснов (А.  А. Левитин) - церковный деятель, прини-
мавший в 20-х годах активное участие в движении  "обновленцев",
направленном на раскол православной Церкви:  был секретарем ру-
ководителя этого движения А. Введенского. После того как движе-
ние  "обновленцев"  сошло на нет,  вернулся в православную Цер-
ковь,  в связи с его церковной деятельностью был  арестован.  В
1960-е  годы  протестовал против массового закрытия церквей при
Хрущеве.  Был вновь арестован и осужден на 3 года.  Отбыв срок,
эмигрировал.  В  нескольких  работах развивает идеи объединения
христианства с социализмом.
     10 Л. Плющ - марксист, но критически относящийся к некото-
рым сторонам советской жизни.  Написал несколько работ  в  этом
духе, был членом "инициативной группы по охране прав человека".
Был арестован,  признан невменяемым и помещен в психиатрическую
больницу.  Его  арест  вызвал  широкое движение на западе (...)
Плющ был освобожден,  эмигрировал и продолжает развивать на За-
паде свои марксистские взгляды.
     11 Любопытно,  что при этом автор как раз сам  отстает  от
развития западной мысли.  "Европоцентристская" точка зрения По-
меранца на Западе в основном  преодолена,  рассматривается  как
отражение империализма XIX века и, вероятно, была бы с возмуще-
нием отвергнута,  если бы ее пытались применить к  какой-нибудь
африканской стране.
     12 Генерал Макартур  был  главнокомандующим  американскими
оккупационными силами в Японии.
     13 Хотя, казалось бы, какой это жандарм, если его только и
делают,  что бьют? Видимо, здесь сказалось желание уязвить Рос-
сию сразу двумя аргументами, хотя и противоречащими друг другу.
     14 А  ведь широко дискутируются и более изысканные пробле-
мы:  право на свободный выбор месяца эмиграции (на  три  месяца
раньше  или  позже),  право на свободный выбор вызова по амери-
канскому или израильскому вызову эмигрировать).
     15 А.  Д.  Синявский в 60-е годы опубликовал на Западе под
псевдонимом Абрам Терц несколько рассказов и повестей.  Был су-
дим и осужден на 5 лет.  Отбыв 4 года, был амнистирован и эмиг-
рировал.  В Париже был одним на организаторов  журнала  "Конти-
нент". Опубликовал несколько книг, из которых прогулки с Пушки-
ным" имели успех скандала (типичная рецензия "Прогулки  хама  с
Пушкиным"). Сейчас издает в Париже журнал "Синтаксис".
     16 В. Белоцерковский - недавний эмигрант, участник сборни-
ка  "Демократические альтернативы" и автор публицистических ра-
бот.  Живет в ФРГ, возбуждал против нескольких других публицис-
тов  процессы  по  обвинению в антисемитизме ( в ФРГ есть соот-
ветствующий закон), но не выиграл их.
     17 М. Г. Меерсон-Аксенов - по образованию историк. Опубли-
ковал в Самиздате и на Западе (частично под псевдонимами)  нес-
колько работ.  Эмигрировал и окончил в США семинарию. Рукополо-
жен в сан священника Американской Православной Церкви.
     18 Прошу извинения за пропуск в цитате, но как-то не выпи-
сывается грязное ругательство, употребленное автором.
     19 Именно этими эмоциями, а не элементарной неграмотностью
следует, вероятно, объяснить те грубые логические и фактические
ошибки, на которые мы обратили внимание в ( 2. Неправдоподобно,
например, чтобы Янов полагал, будто Белинский - "классик славя-
нофильства". Скорее всего это проявление брезгливого отталкива-
ния, когда и славянофилы и западники одинаково омерзительны.
     20 Это не пустые слова - его книга пропитана отвращением к
России и русским, выплескивающимся почти на каждой странице.
     21 Конечно,  живущие здесь, в окружении русских, авторы не
всегда могут себе позволить такой силы выражений,  как в произ-
ведениях эмигрантской литературы,  процитированных в предыдущих
параграфах.  Обычная форма такова,  что можно еще и  поспорить:
это пьяница, хулиган, тупой чинуша вообще не только русский. Но
говор-то у них чисто русский. И имена - коренные русские сейчас
даже редко встречающиеся.  А ведь, например, Галичу (Гинзбургу)
куда лучше должен был бы быть знаком тип  пробивного,  умеющего
втереться в моду драматурга и сценариста (совсем не обязательно
такого уж коренного русака),  получившего  премию  за  сценарий
фильма о чекистах и приобретающего славу песенками с диссидент-
ским душком. Но почему-то этот образ его не привлекает.





     В журнал пришло множество писем с благодарностью за публи-
кацию  статьи И.  Шафаревича "Русофобия" (1989,  # 6).  В то же
время читатели упрекают нас за сделанные купюры.  Они правы - в
пору  гласности  тексты,  тем более уже получившие известность,
следует печатать полностью.  Выполняя пожелание читателей, пуб-
ликуем ранее выпущенные главы. Мы понимаем, что они вызовут не-
однозначную реакцию.  Быть может, еще раз всплывет вздорное об-
винение в антисемитизме,  прозвучавшее недавно с высокой трибу-
ны.  Однако, на наш взгляд ликвидация "белых пятен" в межнацио-
нальных  отношениях  -  залог установления в обществе атмосферы
взаимного доверия и благожелательности.
---------------------------------------------------------------

Игорь ШАФАРЕВИЧ

РУСОФОБИЯ




     НО ЕСЛИ  И  ПРИНЯТЬ,  что обостренный русофобский характер
литературы "Малого Народа" объясняется  влиянием  каких-то  ев-
рейских националистических течений,  то все же остается вопрос:
почему некое течение еврейского национализма может быть проник-
нуто  таким раздражением,  чтобы не сказать - ненавистью к Рос-
сии,  русской истории и вообще русским?  Ответ будет очевидным,
если обратить внимание на ту проблему,  с которой так или иначе
соприкасается почти каждое произведение русофобской литературы:
КАКОЕ ВЛИЯНИЕ НА СУДЬБУ ЭТОЙ СТРАНЫ ОКАЗАЛ БЕСПРЕЦЕДЕНТНЫЙ ПРИ-
ЛИВ ЕВРЕЙСКИХ НАЦИОНАЛЬНЫХ СИЛ В ПОЛИТИЧЕСКУЮ ЖИЗНЬ - КАК РАЗ В
ЭПОХУ ВЕЛИЧАЙШЕГО КРИЗИСА В ЕЕ ИСТОРИИ? Вопрос этот должен быть
очень болезненным для еврейского националистического  сознания,
Действительно,  вряд  ли был в Истории другой случай,  когда на
жизнь какой-либо страны выходцы из еврейской части ее населения
оказали бы такое громадное влияние.  Поэтому при любом обсужде-
нии роли евреев в любой стране опыт России  очень  долго  будет
одним  из  основных аргументов.  И прежде всего в нашей стране,
где мы еще долго обречены распутывать узелки,  затянутые  в  ту
эпоху. С другой стороны, этот вопрос становится все более акту-
альным во всем мире,  особенно в Америке,  где как  раз  теперь
"лобби"  еврейского  национализма достигло такого необъяснимого
влияния:  когда в основных вопросах политики (например, отноше-
ния с СССР или нефтедобывающими странами) на решения влияют ин-
тересы численно небольшой группы населения или когда  конгресс-
мены и сенаторы упрекают президента в том, что его действия мо-
гут ослабить государство Израиль -  и  президент,  вместо  того
чтобы напомнить им, что они должны руководствоваться американс-
кими,  а не израильскими интересами,  извиняется и  доказывает,
что никакого урона Израиль не понесет. В такой ситуации естест-
венно может возникнуть желание познакомиться  с  тем,  к  каким
последствиям  подобное же влияние привело в судьбе другой стра-
ны.
     Эта проблема никогда еще,  насколько мне известно, не под-
нималась русской стороной (здесь,  а не в эмиграции). Но другую
сторону  она  явно беспокоит и все время всплывает в литературе
"Малого Народа" и в произведениях новейшей эмиграции.  Проблема
часто хоть и называется,  но либо формулируется так,  что неле-
пость,  неуместность самого вопроса становится совершенно  оче-
видной,  либо тут же закрывается при помощи первого попавшегося
аргумента.  Например, "революцию делали не одни евреи", утверж-
дает один аноним,  блистательно опровергая взгляд, что "револю-
цию делали одни евреи" (который,  впрочем, никаким разумным че-
ловеком  и  не мог быть высказан).  Другой автор в "Континенте"
признает участие евреев в революции на 14 процентов (?!) - "вот
за  эти 14 процентов и будем отвечать"!  Вот еще пример:  пьеса
"Утомленное солнце" (вообще замечательная клокочущей ненавистью
к  русским),  напечатанная  в  издающемся  на  русском  языке в
Тель-Авиве журнале. Автор - Нина Воронель, недавний эмигрант из
СССР (может быть,  пьеса здесь и писалась?), В пьесе трус и не-
годяй Астров спорит с чистым, принципиальным Веней. Астров кри-
чит: "...ответственности вы не несете, но устраиваете нам рево-
люции, отменяете нашего бога, разрушаете церкви". - "Да чего вы
стоите,  если вам можно революцию устраивать!" - парирует Веня.
Многие авторы отвергают мысль о сильном  еврейском  влиянии  на
русскую  историю  как оскорбительную для русского народа,  хотя
это единственный пункт, в котором они готовы проявить к русским
такую деликатность. В недавней работе Померанц так и кружит над
этим "проклятым вопросом".  То он спрашивает,  были  ли  евреи,
участвующие в революционном движении, на самом деле евреями - и
признает вопрос неразрешимым:  "А кто такой Врангель?  (то есть
немец ли?),  Троцкий?  Это зависит от ваших политических взгля-
дов, читатель". То открывает универсальную закономерность русс-
кой  жизни  -  что  в ней всегда ведущую роль играли нерусские.
"Даже в романах русских писателей какие фамилии носят  деловые,
энергичные люди?  Костанжогло, Инсаров, Штольц... Тут уже зара-
нее было приготовлено место для Левинсона". Ставится даже такой
"мысленный эксперимент": если бы опричника Федьку Басманова пе-
ренести в наш век и сделать наркомом железнодорожного транспор-
та, то у него, утверждает автор, поезда непременно сходили бы с
рельсов, а вот "у мерзавца Кагановича поезда ходили по расписа-
нию (как раньше у Клейнмихеля)" - хотя должен был бы автор пом-
нить тот первозданный хаос,  который царил на железных дорогах,
когда  ими распоряжался "железный нарком"!  И наконец намекает,
что если и было что-то там, ну... не совсем гуманное, то в этом
виноваты  сами русские,  такая у них страна:  "Блюмкин,  спьяну
составляющий список на расстрел, немыслим в Израиле: нет ни пь-
янства, ни расстрелов". (За исключением разве расстрелов арабс-
ких крестьян,  как в деревне Дейр-Ясин? - И. Ш.) Последнее рас-
суждение  сквозит  подтекстом и во всей русофобской литературе:
если что и было,  во всем виноваты сами русские,  у них  жесто-
кость в крови,  такова вся их история.  Именно этот лейтмотив и
придает такой яркий антирусский оттенок идеологии  современного
нам "Малого Народа", именно потому возникает необходимость сно-
ва и снова доказывать жестокость и варварство русских.
     Впрочем, в такой реакции нет ничего специфически еврейско-
го: в прошлом каждого человека и каждого народа есть эпизоды, о
которых  вспоминать  не хочется,  куда легче внушить себе,  что
вспоминать не о чем.  По-человечески удивляться надо скорее то-
му,  что были честные и мужественные попытки разобраться в том,
что произошло. Такой попыткой был сборник "Россия и евреи", из-
данный  в Берлине в 1923 году.  Были и другие подобные попытки.
Они вселяют надежду,  что отношения между народами могли бы оп-
ределяться  не  эгоизмом и взаимной ненавистью,  а раскаянием и
доброжелательностью.  Они приводят к важному вопросу:  нужно ли
нам размышлять о роли евреев в нашей истории, неужели не доста-
точно у нас своих грехов,  ошибок и проблем? Не плодотворнее ли
путь раскаяния каждого народа в своих ошибках? Безусловно это -
высшая точна зрения, и от сознания своих исторических грехов не
уйти никуда,  как это ни трудно, особенно перед лицом злобных и
недобросовестных нападок,  подобных тем,  которые мы в  большом
числе приводили. Но совершенно очевидно, что человечество дале-
ко еще не созрело для того,  чтобы ограничиваться лишь этим пу-
тем. Если перед нами болезненная проблема, от понимания которой
зависит,  быть может,  судьба нашего народа,  то чувство нацио-
нального самосохранения не допускает, чтобы мы от нее отворачи-
вались,  запрещали о ней себе думать в надежде,  что другие  за
нас ее разрешат.  Там более что надежда эта очень хрупкая. Ведь
и те попытки анализа взаимоотношений евреев с другими народами,
о которых мы говорили,  сколько-нибудь широкого отклика не выз-
вали.  Авторы сборника "Россия и евреи"  очень  ярко  описывают
враждебное отношение,  которое они встретили в эмигрантской ев-
рейской среде,  о них писали:  "отбросы еврейской общественнос-
ти..." И так же дело обстоит и сейчас,  например,  А.  Суконик,
напечатавший в "Континенте" рассказ,  где выведен несимпатичный
еврей, немедленно был обвинен в "антисемитизме".
     Да всем этим можно было бы еще пренебречь,  если  бы  речь
шла о судьбах каждого из нас индивидуально, но ведь ответствен-
ны же мы и перед своим народом, так что как эта проблема ни бо-
лезненна, уклониться от нее невозможно. А обсуждать ее нелегко.
Жизнь в стране,  где сталкивается столько национальностей и на-
циональные  чувства обострены до предела,  вырабатывает,  часто
даже неосознанную,  привычку  осторожно  обходить  национальные
проблемы,  не делать их предметом обсуждения. Чтобы высказаться
по этому вопросу,  надо преодолеть некоторое внутреннее  сопро-
тивление.  Однако  выбор уже сделан - теми авторами,  взгляды и
высказывания которых мы привели. Нельзя же в самом деле предпо-
ложить, чтобы один народ, особенности его истории, национально-
го характера и религиозных взглядов - обсуждался (часто, как мы
видели, крайне злобно и бесцеремонно), а обсуждение других было
бы недопустимо.
     Но здесь  нам монолитной глыбой перегораживает путь глубо-
коукорененный,  внушенный запрет,  делающий  почти  безнадежной
всякую  попытку  разобраться  в этом вопросе.  Он заключается в
том,  что всякая мысль, будто когда-нибудь или где-нибудь дейс-
твия каких-то евреев принесли вред другим народам, да даже вся-
кое объективное исследование,  не исключающее с  самого  начала
возможность такого вывода,  - объявляется реакционным, неинтел-
лигентным, нечистоплотным.
     Взаимоотношения между любыми нациями:  немцами и француза-
ми,  англичанами и ирландцами или персами и курдами можно  сво-
бодно  обсуждать  и объективно указывать на случаи,  когда одна
сторона пострадала от другой.  Можно говорить об  эгоистической
позиции дворянства, о погоне буржуазии за прибылями или о зако-
ренелом консерватизме крестьянства.  Но по отношению  к  евреям
подобные суждения, независимо от того, оправданы они или нет, с
этой точки зрения - в принципе запрещены.  Такой, нигде явно не
высказанный  и  не  записанный запрет,  строго соблюдается всем
современным цивилизованным человечеством, и это тем больше бро-
сается в глаза, чем более свободным, "открытым" претендует быть
общество, а разительнее всего - в Соединенных Штатах.
     Яркий пример  обнаженного  применения  этого положения - в
недавней статье Померанца.  В одной статье он обнаруживает фра-
зу:  "аппарат ЧК изобиловал латышами,  поляками, евреями, мадь-
ярами, китайцами", и по этому поводу пишет:

     "Он перечисляет,  безо всякого лицеприятия, латышей, поля-
ков, евреев, мадьяр и китайцев. Опасное слово засунуто посреди-
не так, чтобы его и выдернуть нельзя было для цитирования".

     Слово "опасное" выделено мною.  Очень хотелось бы  понять,
как Померанц объясняет, что опасно именно это, "засунутое в се-
редину" слово,  а не то,  например, которое стоит в конце, хотя
китайцев в мире раз в пятьдесят больше,  чем евреев. И никак уж
не опасно было ему назвать русских "недоделками"  и  "холуями".
Очень характерно, что Померанц отнюдь не оспаривает самого фак-
та, он даже иронизирует над осторожностью автора:

     "Однако позвольте, разве евреи действительно играли треть-
естепенную роль в русской революции! Поменьше поляков, побольше
мадьяр! Современники смотрели на эти вещи иначе..."

     Он просто предупреждает, что автор подходит к границе, пе-
реступать которую - недопустимо.
     И в этом Померанц прав - "слово" действительно опасное! На
каждого осмелившегося нарушить вышеуказанный запрет обрушивает-
ся обвинение в "антисемитизме".  Откровенный Янов  этим  грозит
особенно неприкрыто. Упоминая о "националистах", он говорит:

     "...возразят они  мне,  что антисемитизм - атомная бомба в
арсенале их оппонентов.  Но если так,  то почему бы  не  лишить
своих  оппонентов их главного оружия,  публично отрекшись..." и
т. д.

     Это "главное оружие" неуточненных Яновым "противников  на-
ционализма" действительно является "оружием устрашения",  срав-
нимым с атомной бомбой. Недаром в наше время опасную тему обхо-
дят самые принципиальные мыслители, здесь умолкают самые смелые
люди.
     Что же  представляет  собой эта "атомная бомба"?  Всем из-
вестно,  что антисемитизм грязен, некультурен, что это позор ХХ
века  (как,  впрочем,  и всех других веков).  Его объясняли ди-
костью, неразвитостью капиталистических отношений - или, наобо-
рот,  загниванием капитализма, или еще - завистью менее талант-
ливых наций к более талантливой.  Бебель считал его особой раз-
новидностью социализма:  "социализмом дураков", Сталин - "пере-
житками каннибализма",  Фрейд объяснял  антипатией,  вызываемой
обрезанными  у необрезанных (у которых обрезание подсознательно
ассоциируется с неприятной идеей кастрации). Другие считали его
пережитком маркионитской ереси, осужденной во II веке церковью,
или хулой на Богоматерь.  Но никто никогда не разъяснил  то,  с
чего, казалось бы, надо было начать, - что это такое, антисеми-
тизм, что подразумевается под этим словом? По сути-то речь идет
о том самом запрете:  не допустить даже как предположение,  что
действия каких-то еврейских  групп,  течений,  личностей  могли
иметь отрицательные последствия для других.  Но так открыто его
формулировать,  конечно,  нельзя. Поэтому и напрасно добиваться
ответа,  его дано не будет, ибо тут и заключается взрывная мощь
этой атомной бомбы:  в том, что вопрос уводится из сферы разума
в область эмоций и внушений.  Мы имеем деле с символом, знаком,
функция которого - мобилизовать иррациональные эмоции,  вызвать
по  сигналу прилив раздражения,  возмущения и ненависти.  Такие
символы или штампы, являющиеся сигналом для спонтанной реакции,
- хорошо известный элемент управления массовым сознанием.
     И применяют обычно штамп "антисемитизма" именно как средс-
тво воздействия на эмоции,  сознательно игнорируя логику, стре-
мясь увести от всякого с  ней  соприкосновения.  Яркие  примеры
можно  встретить у автора,  вообще весьма озабоченного этой те-
мой, А. Синявского. В уже цитированной нами статье в ( 1 журна-
ла "Континент" он пишет:

     "Здесь уместно  сказать  несколько слов в защиту антисеми-
тизма в России.  То есть:  что хорошее скрыто в психологическом
смысле  в русском недружелюбии выразиться так - помягче - к ев-
реям".

     И разъясняет, что сколько бы бед русский человек ни натво-
рил,  он  просто не в силах постичь,  что все это получилось от
его же собственных действий, и валит грех на каких-то "вредите-
лей" - в частности на евреев.  Но дальше,  подымаясь до пафоса,
автор по поводу еврейской эмиграции (до которой, конечно, евре-
ев довели русские),  восклицает: "Россия - Мать, Россия - Сука,
ты ответишь и за это очередное,  вскормленное тобою и выброшен-
ное на помойку (?) дитя".
     Видите, автор даже берет русских  под  защиту,  старается,
сколько возможно,  извинить их антисемитизм, найти в нем что-то
и "хорошее", ибо ведь они не ведают, что творят, а в более сов-
ременной  терминологии  - невменяемы (хотя Россия - Сука все же
ответит и за это и за что-то еще...).  И уж от такого защитника
читатель принимает на веру, без единого доказательства, утверж-
дение о том,  что "недружелюбие" русских  к  евреям  как  нации
действительно  существует,  и не задумывается,  всегда ли евреи
"дружелюбны" к русским?
     В каком  другом  вопросе такой трюк сошел бы с рук?  А тут
эти мысли признаются столь важными,  что в английском  переводе
сообщаются американскому читателю.  В более поздней статье того
же автора приводится несколько высказываний  "писателя  Н.  Н."
вроде  того,  что еврейские погромы были и при Мономахе или что
сейчас в Московской организации Союза  писателей  евреев  -  80
процентов.  Не  пытаясь ни оценить правильность этой цифры,  ни
то,  какое влияние подобное положение вещей могло бы оказать на
развитие русской литературы, автор утверждает, что Н. Н. призы-
вает "приступить к погромам,  опоясавшись Мономахом" и даже что
"мы имеем дело (...) с православным фашизмом".  Видно, что цель
- увести читателя с неуютной для автора почвы фактов и  размыш-
лений. Вместо этого внушается образ русских - почти невменяемых
недоумков,  а любые неприятные высказывания  перекрашивают  под
призывы к погрому.  В русофобской литературе мы встречали такие
уверенные обвинения русских в отсутствии уважения к чужому мне-
нию!  Авторы  так часто прокламировали "плюрализм" и "толерант-
ность",  что мы,  казалось бы, могли рассчитывать встретить эти
черты у них самих. Однако когда они сталкиваются с болезненными
для них вопросами,  то не только не проявляют терпимости и ува-
жения к чужому мнению, но без обиняков объявляют своих оппонен-
тов фашистами и чуть ли не убийцами.  А ведь как раз в трудных,
болезненных ситуациях только и проверяются и "плюрализм" и "то-
лерантность".  Если пытаться на этой модели понять, что же под-
разумевают авторы под свободой мысли и слова, то ведь может по-
казаться, что они понимают ее как свободу своей мысли и свободу
слова лишь для ее выражения!
     Более рационально, аргументированно тот же запрет высказы-
вается в такой форме: неоправданно любое суждение о целом наро-
де, этим отрицается автономность человеческой индивидуальности,
одни люди становятся ответственными за действия других. Но при-
няв такую точку зрения,  мы должны бы вообще отказаться от при-
менения в истории общих категорий:  сословие, класс, нация, го-
сударство.  Впрочем,  подобных возражений почему-то не вызывают
ни такие мысли,  что "Россией привнесено в мир больше зла,  чем
любой другой страной",  ни раздающиеся в последнее время в  США
требования (еврейских авторов) больше освещать вклад (разумеет-
ся,  положительный) евреев в американскую культуру (тоже ведь -
суждение о целой нации!).
     Главное же,  никакого отрицания индивидуальности здесь  не
происходит. Мы, например, привели выше аргументы в пользу того,
что разбираемая нами русофобская литература находится под силь-
ным  влиянием  еврейских националистических чувств.  Но ведь не
все же евреи принимают в этой литературе участие! Есть и такие,
которые  против нее возражают (некоторых из них мы называли вы-
ше). Так что здесь вполне остается свобода проявления своей ин-
дивидуальности  и  ни на кого не возлагается ответственность за
действия, им не совершенные.
     Раз уж мы произнесли слово "ответственность",  то позволим
себе еще одно разъяснение. В этой работе мы вообще отказываемся
от всяких "оценочных суждений",  от постановки вопроса "кто ви-
новат?" (и насколько). Дальше мы попытаемся лишь понять: что же
происходило?  Как  отразилась  на истории нашей страны та роль,
которую некоторые слои еврейства играли в течение  "революцион-
ного века" - от середины XIX до середины ХХ века?




     В конце XIX века устойчивая,  замкнутая жизнь  религиозных
общин,  объединяющих  почти всех живших в России евреев,  стала
быстро распадаться.  Молодежь покидала религиозные школы и пат-
риархальный кров и вливалась в русскую жизнь - экономику, куль-
туру, политику, - все больше влияя на нее. К началу ХХ века это
влияние  достигло  такого масштаба,  что стало весомым фактором
русской истории. Если оно было велико и в экономике, то особен-
но  бросалось  в глаза во всех течениях,  враждебных тогдашнему
жизненному укладу.  В либерально-обличительной прессе,  в левых
партиях и террористических группах евреи,  как по их числу, так
и по их руководящей роли,  занимали положение, совершенно несо-
поставимое с их численной долей в населении.
     "...Факт безусловный, который надлежит объяснить, но бесс-
мысленно  и  бесцельно отрицать",  - писали об этом объективные
еврейские наблюдатели (цитированный выше сборник "Россия и  ев-
реи").
     Естественно, что весь процесс особенно  обострился,  когда
разразилась революция. В том же сборнике читаем:

     "Теперь еврей  -  во всех углах,  на всех ступенях власти.
Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и
во главе Невской столицы, и во главе армии, совершеннейшего ме-
ханизма самоистребления.  Он видит,  что проспект св. Владимира
носит славное имя Нахимсона, исторический Литейный проспект пе-
реименован в проспект Володарского, а Павловск - в Слуцк. Русс-
кий человек видит теперь еврея и судьей и палачом..."

     Тем не менее мысль,  что "революцию делали одни евреи",  -
бессмыслица,  выдуманная,  вероятно,  лишь затем, чтобы ее было
проще опровергнуть.  Более того, я не вижу никаких аргументов в
пользу того,  что евреи вообще "сделали" русскую революцию,  то
есть  были  ее инициаторами,  хотя бы в виде руководящего мень-
шинства.
     Если начинать историю революции с Бакунина, Герцена и Чер-
нышевского, то в их окружении не было никаких евреев, а Бакунин
вообще  относился к евреям с антипатией.  Когда возникли первые
революционные прокламации ("К молодой России" и др.),  в период
"хождения  в народ" и когда после его неудачи произошел поворот
к террору,  евреи в революционном движении были редким исключе-
нием.  В  самом  конце 70-х годов в руководстве "Народной воли"
было несколько  евреев  (Гольденберг,  Дейч,  Зунделевич,  Геся
Гельфман),  что после убийства Александра II привело ко взрывам
народного возмущения, направленного против евреев. Но как слабо
было  влияние евреев в руководстве организации,  показывает то,
что "Листок "Народной воли" ОДОБРИЛ эти беспорядки, объяснив их
возмущением  народа против евреев-эксплуататоров.  К концу 80-х
годов положение несколько изменилось.  Согласно сводке, состав-
ленной министерством внутренних дел,  среди известных ему поли-
тических эмигрантов евреи составляли немного более трети  -  51
из  145.  Только  после создания партии эсеров евреи образовали
прочное большинство в руководстве этого движения.  Вот,  напри-
мер,  краткая история Боевой организации эсеров: ее создал и ею
с 1901-го по 1903-й руководил Гершуни,  с 1903-го по  1906-й  -
Азев1,  с 1906-го по 1907-й - Зильберберг. После этого во главе
встал Никитенко,  но через два месяца был арестован,  а в  1908
году она была распущена (когда выяснилась роль Азева). Обильный
материал в этом отношении дают донесения Азева, позже опублико-
ванные. В одном из них он перечисляет членов заграничного коми-
тета:  Гоц,  Чернов,  Шишко, супруги Левиты, жена Гоца, Миноры,
Гуревич и жена Чернова,  а в другом - "узкий круг руководителей
партии":  Мендель, Виттенберг, Левин, Левит и Азев. Аналогичную
эволюцию мы видим и в социал-демократии.  Идея,  что не кресть-
яне,  а рабочие могут стать главной революционной  силой,  была
высказана  применительно  к  России не евреями,  а Якубовичем и
особенно Плехановым, который начал пересадку марксизма на русс-
кую  почву.  В  социал-демократии сначала гораздо больше евреев
было среди меньшевиков,  чем среди большевиков (в заметка  о  V
съезде РСДРП Сталин писал,  что в меньшевистской фракции подав-
ляющее большинство составляли евреи, а в большевистской - русс-
кие,  и  приводил известную "шутку",  что неплохо бы устроить в
русской социал-демократии небольшой еврейский погром),  к боль-
шевикам  еврейские  силы стали приливать только перед самым ок-
тябрьским переворотом и особенно вслед за ним - от меньшевиков,
из  Бунда  (многие  руководители Бунда перешли в большевистскую
партию),  из беспартийных. После переворота несколько дней гла-
вой государства был Каменев,  потом до своей смерти - Свердлов.
Во главе армии стоял Троцкий,  во главе Петрограда -  Зиновьев,
Москвы - Каменев,  Коминтерн возглавлял Зиновьев,  Профинтерн -
А.  Лозовскнй (Соломон Дризо),  во главе комсомола стоял  Оскар
Рывкин, вначале - несколько месяцев - Ефим Цетлин и т. д.
     Положение в 30-е годы можно представить себе, например, по
спискам, приведенным в книге Дикого. Если в самом верховном ру-
ководстве число еврейских имен уменьшается, то в инстанциях по-
ниже влияние расширяется, уходит вглубь. В ответственных нарко-
матах (ОГПУ, иностранных дел, тяжелой промышленности) в руково-
дящей верхушке (наркомы,  их заместители, члены коллегии) евреи
занимали доминирующее положение, составляли заведомо больше по-
ловины. В некоторых же областях руководство почти сплошь состо-
яло из евреев.
     Но это все лишь количественные оценки, Каков же был харак-
тер того влияния,  которое оказало на ту эпоху столь значитель-
ная  роль  радикального  еврейства?  Бросается в глаза особенно
большая концентрация еврейских имен в самые болезненные моменты
среди руководителей и исполнителей акций, которые особенно рез-
ко перекраивали жизнь, способствовали разрыву исторических тра-
диций, разрушению исторических корней.
     Например, из большинства мемуаров времен гражданской войны
возникает странная картина: когда упоминаются деятели ЧК, пора-
зительно часто всплывают еврейские фамилии - идет ли речь о Ки-
еве,  Харькове,  Петрограде,  Вятке или Туркестане.  И это в то
время,  когда евреи составляли всего 1-2 процента населения Со-
ветской России! Так, Шульгин приводит список сотрудников Киевс-
кой ЧК:  в нем почти исключительно еврейские фамилии. И расска-
зывает  о  таком примере ее деятельности:  в Киеве до революции
был "Союз русских националистов" - его членов расстреливали  по
спискам.
     Особенно же ярко эта черта выступает в связи с  расстрелом
Николая II и его семьи.  Ведь речь шла не об устранении претен-
дентом на престол своего предшественника - вроде убийства Петра
III  или  Павла  I.  Николай II был расстрелян именно как царь,
этим ритуальным актом подводилась черта под многовековой эпохой
русской  истории,  так  что  сравнивать это можно лишь с казнью
Карла I в Англии или Людовика ХVI во Франции.  Казалось бы,  от
такого болезненного, оставляющего след во всей истории действия
представители незначительного  этнического  меньшинства  должны
были бы держаться как можно дальше. А какие имена мы встречаем?
Лично руководил расстрелом и  стрелял  в  царя  Яков  Юровский,
председателем местного Совета был Белобородов (Вайсбарт), а об-
щее руководство в Екатеринбурге осуществлял Шая Голощекин. Кар-
тина  дополняется  тем,  что  на стене комнаты,  где происходил
расстрел,  было обнаружено написанное (по-немецки) двустишие из
стихотворения Гейне о царе Валтасаре, оскорбившем Иегову и уби-
тым за это2. Или вот другая эпоха: состав верхушки ОГПУ в пери-
од  раскулачивания  и Беломорканала,  в переломный момент нашей
истории когда решалась судьба крестьянства (он приведен в книге
одного  английского исследователя,  вовсе не желающего подчерк-
нуть национальный аспект): председатель Ягода (Игуда), замести-
тели - Агранов,  Трилиссер, позже Фриновский; начальник оперот-
дела - Залович, позже Паукер; начальник ГУЛАГа - Матвей Берман,
потом  Френкель;  политотдела  - Ляшков;  хозяйственный отдел -
Мирнов: спецотдел - Гай, иностранный отдел - начальник Слуцкий,
заместитель - Борис Берман и Шпилгельгласс;  транспортный отдел
- Шанин. А когда Ягоду сменил Ежов, его заместителями были Бер-
ман и Фриновский.  Или, наконец, уничтожение Православной Церк-
ви: в 20-е годы им руководил Троцкий (при ближайшем помощнике -
Шпицберге),  а в 30-е Емельян Ярославский (Миней Израилевич Гу-
бельман).  Тот период,  когда кампания приняла уже  грандиозный
размах,  освещается в самиздатском письме покойного украинского
академика Белецкого. Он, например, приводит список основных ав-
торов атеистической (то есть почти исключительно антиправослав-
ной)  литературы:  Емельян  Ярославский  (Губельман),  Румянцев
(Шнайдер),  Кандидов (Фридман),  Захаров (Эдельштейн), Ранович,
Шахнович,  Скворцов-Степанов, а в более позднее время - Ленцман
и Менкман.
     Самая же роковая черта всего этого века, которую можно от-
нести за счет все увеличивающегося еврейского влияния, заключа-
лась в том, что часто либеральная, западническая или интернаци-
оналистическая  фразеология прикрывала антинациональные тенден-
ции.  (Конечно,  вовлеченными в это оказались и многие русские,
украинцы,  грузины.)  Тут - кардинальное отличие от французской
революции,  в которой евреи не играли никакой роли. Там "патри-
от" - был термин,  обозначающий революционера, у нас - контрре-
волюционера,  его можно было встретить и в смертном  приговоре:
расстрелян как заговорщик,  монархист и патриот. И в России эта
черта появилась не сразу. В мышлении Бакунина были какие-то на-
циональные элементы,  он мечтал о федерации анархически-свобод-
ных славянских народов.  Та приманка,  которая заманивала боль-
шинство молодежи в революцию, была любовь и сострадание к наро-
ду, то есть тогда - к крестьянству. Но рано началась и обратная
тенденция.  Так,  Л. Тихомиров рассказывает о В. А. Зайцеве (мы
уже цитировали его в # 4,  например, что "рабство в крови русс-
ких"): "Еврей, интеллигентный революционер, он с какой-то беше-
ной злобой ненавидел Россию и буквально проклинал ее,  так  что
противно было читать. Он писал, например: "сгинь, проклятая". О
Плеханове Тихомиров пишет,  что он "носил в груди  неистребимый
русский патриотизм".  И вот, вернувшись после февральской рево-
люции в Россию, он обнаружил, что его былое влияние испарилось.
У Плеханова просто не повернулся бы язык воскликнуть, как Троц-
кий:  "Будь проклят патриотизм!" Это "антипатриотическое" наст-
роение  господствовало  в  20-е и 30-е годы,  Зиновьев призывал
тогда "подсекать головку нашего русского  шовинизма",  "каленым
железом прижечь всюду,  где есть хотя бы намек на великодержав-
ный шовинизм";  Яковлев (Эпштейн) сетовал,  что "через  аппарат
проникает подлый великодержавный русский шовинизм".  Что же по-
нималось под "великодержавным шовинизмом" и что означала борьба
с ним?  Бухарин разъяснял: "... мы в качестве бывшей великодер-
жавной нации должны (...) поставить себя в неравное положение в
смысле еще больших уступок национальным течениям".  Он требовал
поставить русских "в положение более низкое по сравнению с дру-
гими...".  Сталин же раз за разом,  начиная с Х съезда и кончая
ХVI,  декларировал,  что  "великодержавный  шовинизм"  является
главной опасностью в области национальной политики.  Тогда тер-
мин "РУСОПЯТ" был вполне официальным,  его можно было встретить
во многих речах тогдашних деятелей.  "Антипатриотическое" наст-
роение пропитало и литературу. Безыменский мечтал:

        О, скоро ли рукою жесткой
        Расеюшку с пути столкнут?!

     Эта тема варьировалась до бесконечности :

        Русь! Сгнила? Умерла? Подохла?
        Что же! Вечная память тебе.

     Или:

        Я предлагаю Минина расплавить,
                    Пожарского.
        Зачем им пьедестал?
                    Довольно нам
                          Двух лавочников славить -
        Их за прилавками
                    Октябрь застал.
        Случайно им
                    Мы не свернули шею,
        Я знаю, это было бы под стать,
        Подумаешь,
                    Они спасли Расею!
        А может, лучше было б не спасать?

     Занятие русской историей включало в себя как  обязательную
часть выливание помоев на всех, кто играл какую-то роль в судь-
бах России - даже за счет противоречия с убеждениями самих исс-
ледователей: ибо был ли, например, Петр Великий сифилитиком или
гомосексуалистом,  это ведь не оказывало  никакого  влияния  на
"торговый  капитал",  "выразителем интересов которого он являл-
ся".  Через литературу и школу это настроение проникло и в души
нынешних поколений - и вот, например, Л. Плющ называет Кутузова
"реакционным деятелем"!
     Здесь уместно  рассмотреть  часто  выдвигаемое возражение:
евреи,  принимавшие участие в этом течении,  принадлежали к ев-
рейству лишь по крови, но по духу они были интернационалистами;
то,  что они были евреями,  никак не влияло на их деятельность.
Но ведь Сталина,  например, те же авторы объявляют "продолжате-
лем политики русского царизма", хотя в своих речах он неустанно
обличал "великодержавный шовинизм".  Если они не верят на слово
Сталину,  то почему же верят Троцкому и считают его чистым  ин-
тернационалистом? Именно эту точку зрения имеет, конечно, в ви-
ду Померанц,  когда пишет, что если считать Троцкого евреем, то
Врангеля надо считать немцем. Кем же они в действительности бы-
ли? "Этот вопрос кажется мне неразрешимым", - говорит Померанц.
В то же время,  по крайней мере в отношении Троцкого, положение
не представляется столь безнадежным.  Например,  в одной из его
биографий читаем:

     "Судя по  всему,  рационалистический  подход  к еврейскому
вопросу,  которого требовал от него исповедуемый  им  марксизм,
никак  не  выражал его подлинных чувств.  Кажется даже,  он был
"одержим" по-своему этим вопросом;  он писал о нем чуть  ли  не
больше, чем любой другой революционер".

     Как раз  сравнение  с Врангелем поучительно:  заместителем
Троцкого был Эфраим Склянский,  а Врангеля -  генерал  Шатилов,
отнюдь не немец.  И неизвестно признаков какой-либо особой сим-
патии к Врангелю, стремления его реабилитировать со стороны не-
мецких  публицистов,  в  то время как с Троцким дело обстоит не
так:  например, тот же Померанц сравнивает трудармии Троцкого с
современной посылкой студентов на картошку! Тогда как сам Троц-
кий пользовался совсем другим сравнением - с крепостным правом,
которое  он  объявлял  вполне прогрессивным для своего времени.
Или В.  Гроссман в романе "Все течет",  развенчивая и Сталина и
Ленина,  пишет: "блестящий", "бурный, великолепный", "почти ге-
ниальный Троцкий"3.
     Не только этот пример Померанца неудачен, но можно привес-
ти много примеров того,  что как либеральные, так и революцион-
ные деятели еврейского происхождения находились под воздействи-
ем мощных националистических чувств. (Конечно, из этого не сле-
дует, что так было со всеми.) Например, Винавер - один из самых
влиятельных руководителей конституционно-демократической  ("ка-
детской")  партии,  после  революции превратился в активнейшего
сиониста.  Или возьмем момент, когда создавалась партия эсеров.
В воспоминаниях один из руководящих деятелей того времени (поз-
же - один из вождей Французской компартии) Шарль Раппопорт  пи-
шет:
     "Хаим Житловский,  который вместе со мной основал в  Берне
"Союз русских социалистов-революционеров",  из которого выросла
в дальнейшем партия эсеров4...  Этот пламенный и искренний пат-
риот убеждал меня дружески: будь кем хочешь - социалистом, ком-
мунистом,  анархистом и так далее, но в первую очередь будь ев-
реем, работай среди евреев, еврейская интеллигенция должна при-
надлежать еврейскому народу".
     Взгляды самого Раппопорта таковы: "Еврейский народ - носи-
тель всех великих идей единства и человеческой общности в исто-
рии...  Исчезновение  еврейского народа будет обозначать гибель
человечества,  окончательное превращение человека в дикого зве-
ря".
     Очень трудно представить себе,  чтобы  деятельность  таких
политиков (в качестве ли кадетов, эсеров или французских комму-
нистов) не отражала их национальных чувств.  Следы этого  можно
действительно увидеть,  например, в истории партии эсеров. Так,
два самых знаменитых террористических акта,  потребовавших наи-
большего  напряжения  сил  Боевой организации,  были направлены
против Плеве и великого князя  Сергея  Александровича,  которых
молва  обвиняла в антисемитизме.  (Плеве считался ответственным
за Кишиневский погром;  ходила даже легенда, что он хотел высе-
лить евреев в гетто; вел. кн. Сергей Александрович, будучи мос-
ковским генерал-губернатором, восстановил некоторые ограничения
на проживание евреев в Московской губернии, отмененные раньше).
Зубатов вспоминал,  что в разговоре с ним Азев "трясся от злобы
и ненависти,  говоря о Плеве,  которого он считал ответственным
за Кишиневский погром"5.
     О том  же свидетельствует и Ратаев.  Один из руководителей
партии эсеров - Слетов - рассказывает  в  своих  воспоминаниях,
как реагировали вожди партии в Женеве на весть об убийстве Пле-
ве: "Несколько минут стояло столпотворение. Некоторые мужчины и
женщины  впали  в истерику.  Большинство присутствующих обнима-
лись.  Со всех сторон раздавались крики радости. Я, как сейчас,
вижу Н.,  стоявшего немного в стороне: он разбил стакан с водой
об пол, заскрежетал зубами и вскричал: "Это за Кишинев!"
     Вот другой  пример.  Советский  историк М.  Н.  Покровский
рассказывает:
     "... я знал, что еще в 1907 году кадетская газета "Новь" в
Москве субсидировалась  некоторого  рода  синдикатом  еврейской
буржуазии,  которая больше всего заботилась о национальной сто-
роне дела и,  находя, что газета недостаточно защищает интересы
евреев,  приходила  к  нашему большевистскому публицисту М.  Г.
Лунцу и предлагала ему стать редактором газеты.  Он был  крайне
изумлен, говоря: Как же - ведь газета кадетская, а я большевик.
Ему говорят: Это все равно. Мы думаем, что ваше отношение к на-
циональному вопросу более четко".
     Мысль, что политический переворот может быть  инструментом
для  достижения национальных целей,  не чужда еврейскому созна-
нию.  Так,  Витте рассказывает, что, когда он в 1905 году вел в
Америке  переговоры о заключении мирного договора с Японией,  к
нему пришла "делегация еврейских тузов", в том числе Яков Шифф,
"глава еврейского финансового мира в Америке". Их волновал воп-
рос о положении евреев в России. Слова Витте, что "предоставле-
ние сразу равноправия принесет больше вреда, чем пользы", "выз-
вали со стороны Шиффа резкое возражение".  Шульгин приводит, со
ссылкой на первоисточник, версию одного из еврейских участников
этой встречи о том,  в чем заключалось "возражение"  Шиффа.  По
его словам, Шифф сказал: "... в таком случае революция воздвиг-
нет республику, при помощи которой права будут получены".
     В качестве продолжения этой истории можно привести другую,
имевшую место в 1911-1912 гг.  В эти годы в Америке разыгралась
бурная кампания протеста против того,  что,  согласно тогдашним
русским законам, въезд американских евреев в Россию был ограни-
чен.  Требовали разрыва русско-американского торгового договора
1832 года.  (Договор и был расторгнут, совершенно так же, как в
наши  дни торговый договор не был подписан из-за того,  что был
ограничен выезд евреев из СССР в США.) Выступая на митинге, ми-
нистр  продовольствия Герман Леб (вышеупомянутый Шифф был глав-
ным директором банка Кун, Леб и Ко) сказал, что расторжение до-
говора - это хорошо,  но еще лучше - переправить в Россию конт-
рабандой оружие и послать сотню инструкторов:

     "Пусть они обучат наших ребят, пусть научат их убивать уг-
нетателей,  как собак. Трусливая Россия вынуждена была уступить
маленьким японцам.  Она уступит и  Избранному  Богом  Народу...
Деньги  помогут нам добиться этого".  Таких примеров можно при-
вести гораздо больше, они недостаточны, конечно, для того, что-
бы понять, как именно влияли национальные чувства на политичес-
ких деятелей-евреев, но показывают, что такое влияние во многих
случаях несомненно существовало.




     Почему случилось так, что именно выходцы из еврейской сре-
ды оказались ядром того "Малого Народа",  которому выпала роко-
вая роль в кризисную эпоху нашей истории?  Мы не будем пытаться
вскрыть глубинный смысл этого явления. Вероятно, основы - рели-
гиозные,  связанные с верой в "Избранный Народ" и в  предназна-
ченную ему власть над миром. Какой другой народ воспитывался из
поколения в поколение на таких заветах?

     "...Введет тебя Господь,  бог твой, в ту землю, которую Он
клялся отцам твоим, Аврааму, Исааку и Иакову, дать тебе с боль-
шими и хорошими городами, которых ты не строил. И с домами, на-
полненными всяким добром, которых ты не наполнял, и с колодезя-
ми,  высеченными из камня, которых ты не высекал, и с виноград-
никами и маслинами, которых ты не садил..."
                                       (Второзаконие, VI, 6-11)
     "Тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои,  и цари
их - служить тебе;  ибо во гневе Моем Я поражал тебя, но в бла-
говолении Моему буду милостив к тебе.
     И будут всегда отверсты врага твои,  не будут  затворяться
ни днем, ни ночью чтобы приносимо было к тебе достояние народов
и приводимы были цари их,
     Ибо народ  и царства,  которые не захотят служить тебе,  -
погибнут, и такие народы совершенно истребятся".
                                             (Исаия, 60, 10-12)
     "И придут иноземцы,  и будут пасти стада ваши;  и  сыновья
чужестранцев  будут  вашими земледельцами и вашими виноградаря-
ми".
                                                 (Исаия, 61, 5)
     "И будут цари питателями твоими,  и царицы их  кормилицами
твоими;  лицом  до земли будут кланяться тебе и лизать прах ног
твоих..."
                                                (Исаия, 49, 23)

     У кого можно встретить подобные чувства?

     "О прочих же народах, происшедших от Адама, Ты сказал, что
они ничто,  но подобны слюне,  и все множество их  Ты  уподобил
каплям, каплющим из сосуда".
                                         (III кн. Ездры, 6, 56)
     "Если для  нас  создан  век сей,  то почему не получаем мы
наследия с веком? И доколе это?"
                                        (III кн. Ездры, 6, 59)6

     Именно это  мировоззрение "Избранного Народа" явилось про-
тотипом идеологии "Малого Народа" во всех его исторических воп-
лощениях  (что особенно ясно видно на примере пуритан,  пользо-
вавшихся даже той же терминологией -  из  новейших  авторов  ею
пользуется Померанц).
     Однако здесь я укажу только на самую очевидную  причину  -
почти  двухтысячелетнюю  изоляцию и подозрительное,  враждебное
отношение к окружающему миру.  Конечно,  встает также вопрос  о
причинах и смысле этой изоляции.  Например,  такой тщательный и
объективный исследователь,  как Макс Вебер, считает, что изоля-
ция еврейства была не вынужденной, а добровольно избранной, за-
долго до разрушения Храма. В этом с ним соглашается и советский
историк С. Лурье в работе "Антисемитизм в древнем мире". Он по-
лагает, что в эпоху, предшествующую разрушению Храма, большинс-
тво евреев уже жило в диаспоре,  а Иудея играла роль культового
и национального центра (очевидно, несколько напоминая современ-
ное государство Израиль).
     Но чтобы не углубляться в эту цепь загадок,  мы примем  за
данное ее конечное звено - рассеяние и изоляцию. Двадцать веков
было прожито среди чужих народов в  полной  изоляции  ото  всех
влияний  внешнего мира,  воспринимаемого как "трефа",  источник
заразы и греха.  Хорошо известны высказывания Талмуда и коммен-
тариев  к  нему,  в которых с разных точек зрения разъясняется,
что иноверца (акума) нельзя рассматривать как человека: по этой
причине не следует бояться осквернить их могилы; в случае смер-
ти слуги-акума не следует обращаться с утешением к его господи-
ну,  но выразить надежду,  что Бог возместит его убыток - как в
случае падежа скота;  по той же причине брак с акумом не  имеет
силы, его семя - все равно что семя скота, акумы - это животные
с человеческими лицами и т.  д. и т. п. Тысячи лет каждый год в
праздник  Пурим праздновалось умерщвление евреями 75000 их вра-
гов,  включая женщин и детей, как это описано в книге Эсфири. И
празднуется  до  сих пор - в Израиле по этому поводу происходит
веселый карнавал!  Для сравнения представим себе,  что католики
ежегодно праздновали бы ночь св.  Варфоломея! Сошлюсь, наконец,
на источник, который уж никак нельзя заподозрить во враждебнос-
ти  к  евреям:  известный сионист,  друг и душеприказчик Кафки,
Макс Брод в своей книге о Рейхлине сообщает  об  известной  ему
еврейской молитве против иноверцев с призывами к Богу лишить их
надежды,  разметать, низринуть, истребить в одно мгновение и "в
наши  дни".  Можно  представить  себе,  какой неизгладимый след
должно было оставить в душе такое  воспитание,  начинавшееся  с
детства, и жизнь, прожитая по таким канонам, и так из поколения
в поколение - 20 веков!
     Какое отношение к окружающему населению могло возникать на
этой почве,  можно попытаться восстановить по мелким черточкам,
разбросанным во многих источниках.  Например,  в своем дневнике
молодой Лассаль, не раз негодуя по поводу угнетенного положения
евреев,  говорит,  что мечтал бы встать во главе их с оружием в
руках. В связи со слухами о ритуальных убийствах он пишет:
     "Тот факт,  что во всех уголках мира выступают с подобными
обвинениями, мне кажется, предвещает, что скоро наступит время,
когда  мы действительно освободимся пролитием христианской кро-
ви. Игра началась, и дело за игроками".
     Если еще  принять  во  внимание злобность и злопамятность,
которые видны на  каждой  странице  этого  дневника,  то  легко
представить  себе,  что  такие переживания должны были оставить
след на всю жизнь.
     Или Мартов  (Цедербаум),  вспоминая  страх,  испытанный  в
трехлетнем возрасте при ожидании погрома (толпа была  разогнана
казаками еще до того, как дошла до дома Цедербаумов), задумыва-
ется: "Был бы я тем, чем стал, если бы на пластической юной ду-
ше  российская  действительность не поспешила запечатлеть своих
грубых перстов и под покровом всколыхнутой в детском сердце жа-
лости заботливо схоронить семена спасительной ненависти?"
     Более явные свидетельства можно найти в литературе. Напри-
мер, "спасительная ненависть" широко разлита в стихах еврейско-
го поэта, жившего в России, - Х. Бялика:

	Пусть сочится как кровь неотмщенная в ад,
	И да роет во тьме и да точит как яд,
	Разъедая столпы мирозданья.
	"Да станет наша скорбь,
			как кость у злого пса,
	В гортани мира ненасытной;
	И небо напоит, и всю земную гладь,
	И степь, и лес отравой жгучей,
	И будет с нами жить, и цвесть,
                        и увядать, -
	И расцветать еще могучей";
	"Я для того замкнул в твоей гортани,
	О человек, стенание твое;
	Не оскверни, как те, водой рыданий
	Святую боль святых твоих страданий,
	Но береги нетронутой ее.
	Лелей ее, храни дороже клада
	И замок ей построй в твоей груди,
        Построй оплот из ненависти ада --
	И не давай ей пищи кроме яда
	Твоих обид и ран твоих и жди,
	И возрастет взлелеянное семя,
        И жгучий даст и полный яду плод -
	И в грозный день,
			когда свершится время,
        Сорви его - и брось его в народ!"
	"Из бездны Авадонна вознесите песнь
			о Разгроме,
	Что, как дух ваш, черна от пожара,
	И рассыпьтесь в народах,
			и все в проклятом их доме
	Отравите удушьем угара;
	И каждый да сеет по нивам их семя распада
	Повсюду, где ступит и станет.
	Если только коснется чистейшей
			из лилий их сада,
	Почернеет она и завянет;
	И если ваш взор упадет на мрамор
                        их статуй -
	Треснут, разбиты надвое;
	И смех захватите с собой,
			горький проклятый,
        Чтоб умерщвлять все живое".

     Презрение и брезгливость к  русским,  украинцам,  полякам,
как к существам низшего типа,  недочеловекам, ощущается почти в
каждом рассказе "Конармии" И.  Бабеля. Полноценный человек, вы-
зывающий у автора уважение и сочувствие, встречается там только
в образе еврея.  С нескрытым отвращением описывается, как русс-
кий отец режет сына,  а потом второй сын - отца ("Письмо"), как
украинец признается,  что не  любит  убивать,  расстреливая,  а
предпочитает затаптывать насмерть ногами ("Жизнеописание Павли-
ченка,  Матвея Родионыча"). Но особенно характерен рассказ "Сын
Рабби". Автор едет в поезде вместе с отступающей армией.
     "И чудовищная Россия, неправдоподобная, как стадо платяных
вшей, затопала лаптями по обе стороны вагонов. Тифозное мужичье
катило перед собой привычной гроб солдатской смерти. Оно прыга-
ло  на подножки нашего поезда и отваливалось,  сбитое приклада-
ми".
     Но тут  автор видит знакомое лицо:  "И я узнал Илью,  сына
житомирского рабби".  (Автор заходил к раввину  в  вечер  перед
субботой - хоть и политработник Красной Армии - и отметил "юно-
шу с лицом Спинозы" - рассказ "Гидали".)  Его,  конечно,  сразу
приняли в вагон редакции. Он был болен тифом, при последнем из-
дыхании и там же,  в поезде,  умер,  "Он умер, последний принц,
среди стихов, филактерий и портянок. Мы похоронили его на забы-
той станции. И я - едва вмещающий в древнем теле бури моего во-
ображения, - я принял последний вздох моего брата".
     Холодное отстранение от окружающего народа часто  передают
стихи Э.  Багрицкого,  в стихотворении же "Февраль" прорывается
крайняя ненависть.  Герой становится после революции помощником
комиссара:

	Моя иудейская гордость пела,
	Как струна, натянутая до отказа...
	Я много дал бы, чтобы мой пращур
	В длиннополом халате и лисьей шапке,
	Из-под которых седой спиралью
	Спадали пейсы и перхоть тучей
	Взлетает над бородой квадратной...
	Чтоб этот пращур признал потомка
	В детине, стоящем подобно башне
	Над летящими фарами и штыками
        Грузовика, потрясшего полночь.

     Однажды во время налета на подозрительный дом автор узнает
девушку, которую он видел еще до революции, она была гимназист-
кой, часто проходила мимо него, а он вздыхал, не смея к ней по-
дойти.  Однажды попытался заговорить,  но она  его  прогнала...
Сейчас она стала проституткой...

        Я - Ну, что! Узнали?
	Тишина.
        - Сколько дать вам за сеанс?
	И тихо,
	Не раздвинув губ, она сказала:
        - Пожалей меня! Не надо денег...
	Я швырнул ей деньги,
	Я ввалился,
	Не стянув сапог, не сняв кобуры,
	Не расстегнув гимнастерки,
	Я беру тебя за то, что робок
	Был мой век, за то, что я застенчив,
	За позор моих бездомных предков,
	За случайной птицы щебетанье!
	Я беру тебя как мщенье миру,
	Из которого не мог я выйти!
	Принимай меня в пустые недра,
	Где трава не может завязаться,
	Может быть, мое ночное семя
        Оплодотворит твою пустыню.

     Мне кажется,  пора бы пересмотреть  и  традиционную  точку
зрения на романы Ильфа и Петрова. Это отнюдь не забавное высме-
ивание пошлости эпохи нэпа.  В мягкой,  но четкой форме  в  них
развивается концепция, составляющая, на мой взгляд, их основное
содержание.  Действие их как бы протекает среди обломков старой
русской жизни, в романах фигурируют дворяне, священники, интел-
лигенты -все они изображены как какие-то нелепые,  нечистоплот-
ные животные,  вызывающие брезгливость и отвращение. Им даже не
приписывается каких-то черт,  за которые можно было бы  осудить
человека.  На  них  вместо этого ставится штамп,  имеющий целью
именно уменьшить,  если не уничтожить,  чувство общности с ними
как  с людьми,  оттолкнуть от них чисто физиологически:  одного
изображают голым,  с толстым отвисшим животом,  покрытым рыжими
волосами;  про другого рассказывается, что его секут за то, что
он не гасит свет в уборной...  Такие существа не вызывают сост-
радания, истребление их - нечто вроде веселой охоты, где дышит-
ся полной грудью, лицо горит и ничто не омрачает удовольствия.
     Эти чувства,  пронесенные еще одним поколением,  дожили до
наших дней и часто прорываются в песнях бардов, стихах, романах
и мемуарах. Бурный взрыв тех же эмоций можно наблюдать в произ-
ведениях недавних эмигрантов.  Вот, например, стихотворение не-
давно эмигрировавшего Д.  Маркиша, напечатанное уже в Израиле в
журнале "Сион":

	Я говорю о нас, сынах Синая,
	О нас, чей взгляд иным теплом согрет.
	Пусть русский люд ведет тропа иная,
	До их славянских дел нам дела нет.
	Мы ели хлеб их, но платили кровью.
	Счета сохранены, но не подведены.
        Мы отомстив - цветами  в изголовье
	Их северной страны.
	Когда сотрется лаковая проба,
	Когда заглохнет красных криков гул,
	Мы станем у березового гроба
        В почетный караул...

     В статье, опубликованной в другом израильском журнале, чи-
таем:

     "Народу "богоносцу" мало огромной конформированной страны,
ему нужна также жемчужина,  т.  е.  Святая Земля... Ему хочется
этой недоступной ему святости,  и хотя он  сам  -  погрязший  в
презрении к самому себе и ко всем остальным, даже не знает, что
ему с этой святостью делать,  потому что в его язычески-христи-
анском представлении святость не живая и не может освятить мир,
он все ждет своего часа самодура-палача.  И в его  темном  инс-
тинкте  это  вызывало  и вызывает чудовищные порывы ненависти к
Израилю - носителю святости живой"7.

     Под конец приведем выдержку  из  журнала,  издающегося  на
русском языке в Торонто:

     "Не премолчи, Господи, вступись за избранных твоих, не ра-
ди нас,  ради клятвы твоей отцам нашим - Аврааму, Исааку и Яко-
ву. Напусти на них Китайца, чтобы славили они Мао и работали на
него,  как мы на них.  Господи,  да разрушит Китаец все русские
школы и разграбит их,  да будут русские насильно китаизированы,
да забудут они свой язык и письменность.  Да организует он им в
Гималаях Русский национальный округ".

     Часто приходится слышать такой аргумент: многие поступки и
чувства евреев можно понять,  если вспомнить, сколько они испы-
тали. Например, некоторые стихи Бялика написаны под впечатлени-
ем погромов,  у Д. Маркиша отец расстрелян при Сталине по "про-
цессу  сионистов",  другие  помнят черту оседлости,  процентную
норму или какие-то более поздние обиды. Здесь надо еще раз под-
черкнуть, что мы не собираемся в этой работе никого судить, об-
винять или оправдывать.  Сама постановка такого вопроса вряд ли
имеет смысл: оправдывает ли унижение немцев по Версальскому ми-
ру национал-социализм?  Мы хотели бы только  представить  себе,
что происходило в нашей стране, какие социальные и национальные
факторы и как на ее историю влияли.
     Начиная с  пореформенных 60-х годов в России у всех на ус-
тах появилось слово "революция".  Это был явный признак прибли-
жающегося кризиса. И как другой его признак - стал формировать-
ся "Малый Народ" со всеми присущими ему чертами. Создавался но-
вый тип людей,  вроде молодого человека (о нем рассказывает Ти-
хомиров),  с гордостью произносившего:  "Я отщепенец", или Ишу-
тинского кружка "Ад",  в программе которого стояло: "Личные ра-
дости заменить ненавистью и злом - и с этим научиться жить". Но
можно понять,  какая это была мучительная операция,  как трудно
было отрывать человека от его корней, как бы выворачивать наиз-
нанку,  как для этого надо было осторожно,  шаг за шагом посвя-
щать его в новое учение,  подавлять силой авторитетов.  И  нас-
колько проще все было с массой еврейской молодежи, не только не
связанной общими корнями с этой страной и народом, но и воспри-
нявшей с самого детства враждебность именно к этим корням; ког-
да враждебная отчужденность от духовных основ окружающей  жизни
усваивалась  не  из  книг и рефератов,  а впитывалась с раннего
детства, часто совершенно бессознательно, из интонаций в разго-
ворах  взрослых,  из случайно услышанных и запомнившихся на всю
жизнь замечаний! И хотя чувства, отразившиеся в приведенных вы-
ше отрывках, вероятно, испытывали далеко не все евреи, но имен-
но то течение, которое было ими проникнуто, с неслыханной энер-
гией  вторгалось в жизнь и смогло оказать на нее особенно силь-
ное и болезненное влияние.
     Надо признать,  что кризис нашей истории протекал в совер-
шенно уникальный момент. Если бы в то время, когда он разразил-
ся,  евреи вели такой изолированный образ жизни, как, например,
во Франции во время Великой революции,  то они и не оказали  бы
заметного  влияния  на его течение.  С другой стороны,  если бы
жизнь местечковых общин стала разрушаться гораздо  раньше,  то,
возможно,  успели  бы  окрепнуть какие-то связи между евреями и
остальным населением, отчужденность, вызванная двухтысячелетней
изоляцией,  не была бы так сильна. Кто знает, сколько поколений
нужно,  чтобы стерлись следы двадцативековой традиции? - но нам
практически не было дано ни одного, прилив евреев в террористи-
ческое движение почти точно совпал  с  "эмансипацией",  началом
распада еврейских общин, выходом из изоляции. Пинхус Аксельрод,
Геся Гельфман и многие другие руководители террористов происхо-
дили из таких слоев еврейства,  где вообще нельзя было услышать
русскую речь.  С узелком за плечами  отправлялись  они  изучать
"гойскую науку" и скоро оказались среди руководителей движения.
Совпадение двух кризисов оказало решающее воздействие на харак-
тер той эпохи. Вот как это виделось еврейским наблюдателям (все
по той же книге "Россия и евреи"):

     "И, конечно, не случайно то, что евреи, так склонные к ра-
ционалистическому мышлению,  не связанные в  своем  большинстве
никакими традициями с окружающим их миром,  часто в этих тради-
циях видевшие не только бесполезный,  но и вредный для развития
человечества хлам,  оказались в такой близости к этим революци-
онным идеям".

     И как закономерное следствие:

     "Поражало нас то,  чего мы всего менее ожидали встретить в
еврейской среде:  жестокость,  садизм, насильничание, казалось,
чуждые народу, далекому от физической воинственной жизни, вчера
еще не умевшие владеть ружьем,  сегодня оказались среди началь-
ствующих головорезов".

     Эта примечательная книга кончается словами:

     "Одно из двух: либо иностранцы без политических прав, либо
русское гражданство, основанное на любви к родине. Третьей воз-
можности нет".

     Но нашлось  течение,  выбравшее именно третий,  "невозмож-
ный", с точки зрения автора, путь. Не только нелюбовь к родине,
а полная отчужденность, активная враждебность ее духовным нача-
лам и не только не отказ от политических  прав,  но  напряжение
всей воли и сил для воздействия на жизнь страны. Такое соедине-
ние оказалось поразительно эффективно;  оно создало "Малый  На-
род", который по своей действенности превзошел все другие вари-
анты этого явления, возникшие в Истории.




     1 Кажется, его фамилию надо произносить Азев, а не Азеф.
     2 Довольно откровенной попыткой затемнить именно этот  ас-
пект  екатеринбургской  трагедии  является  недавняя книга двух
английских журналистов.  Но по другому поводу мы узнаем из нее,
что на стенах дома,  где произошел расстрел царской семьи, были
обнаружены надписи на идиш!
     3 В.  С. Гроссман - советский писатель и публицист, вместе
с Эренбургом и Заславским был руководящим  пропагандистом  ста-
линского времени. Одновременно, втайне, написал несколько книг,
которые были опубликованы после его смерти,  в  одной  из  них,
"Все течет", он, сурово развенчивая Сталина и Ленина, очень со-
чувственно отзывается о Троцком (оттуда и взяты приведенные вы-
ше цитаты), в той же книге он утверждает, что вся русская исто-
рия - это история рабства,  что русская душа - тысячелетняя ра-
ба, извратившая занесенные с Запада свободолюбивые идеи (хотя в
своей официальной публицистике военного времени он говорил сов-
сем другим языком: в русской душе он видел "неистребимую, неис-
товую силу",  "железную аввакумовскую силу,  которую нельзя  ни
согнуть, ни сломить" и т. д.) Таким образом, В. Гроссмана можно
рассматривать как предшественника того течения, которое являет-
ся предметом рассмотрения настоящей работы.
     4 Автор несколько преувеличивает:  партия эсеров образова-
лась  из слияния нескольких организаций,  в числе которых был и
вышеупомянутый "Союз".
     5 В  судьбе  Азева вообще много загадочного.  Почему после
разоблачения он не был убит,  в то время как партия казнила  за
гораздо меньшие проступки, только попытки предательства (напри-
мер, Гапона)? Считалось, что он скрывается, но Бурцев нашел его
и взял у него интервью! Азев умер своей смертью в 1918 г. Труд-
но придумать иное объяснение чем  то,  что  руководство  партии
знало  о его сотрудничестве с властями и санкционировало его на
определенных условиях.
     6 III  книга Ездры не входит в еврейский канон:  она отно-
сится к течению еврейской апокалиптики. Считается, что начало и
конец  есть  вставка  христианского переписчика,  а центральная
часть (откуда взяты цитаты)  воспроизводит  первоначальный  иу-
дейский материал (см.  напр.  "Библейский словарь" Дж. Гастинг-
са).
     7 Автор, по-видимому, совершенно на чувствует иронии того,
что он обвиняет в "порывах ненависти" кого-то другого, хотя его
самого в этом вряд ли можно превзойти.

Популярность: 1, Last-modified: Fri, 27 Mar 1998 14:39:31 GmT