---------------------------------
     Черненок М.Я. Следствием установлено
     Новосибирск: Западно-сибирское книжное издательство, 1975.
     с. 155-334.
     OCR: sad369 (г. Омск)
     ---------------------------------



     Звонок зазвенел  неожиданно,  будто взорвался. За  время  отпуска Антон
почти отвык от  таких побудок. Не открывая глаз, он быстро протянул  руку  к
будильнику.  Звонок  вроде  бы  поперхнулся,  но  тут  же  задребезжал  пуще
прежнего. Антон вспомнил, что с вечера не заводил будильник -- в запасе было
еще  два  отпускных  дня,  --  и  только после этого сообразил,  что  звонит
телефон.  Нехотя  поднявшись с постели,  зажмурился от  утреннего  июльского
солнца,  испещрившего  яркими бликами комнату,  и,  сняв телефонную  трубку,
глухим спросонья голосом сказал:
     -- Бирюков слушает.
     Звонил   инспектор   уголовного  розыска   Слава   Голубев.   Торопливо
поздоровавшись, он как из автомата выпалил:
     -- Быстро собирайся, товарищ Бирюков, сейчас мы за тобой заедем.
     Антон зевнул, потянулся:
     -- Я в отпуске, товарищ Славочка.
     -- Распоряжение подполковника.
     -- Серьезное что-нибудь?
     --  Я  говорю,  распоряжение  подполковника,  а  приказы начальства  не
обсуждают,  -- Голубев  вздохнул. -- Промтоварный магазин, что возле конторы
"Сельхозтехника", ночью обворовали.
     -- Будто, кроме меня, в уголовном розыске работников нет.
     -- Поехали, поехали, -- не то серьезно,  не то шутливо сказал Голубев и
положил трубку.
     "Вот заполошный", --  подумал  Антон,  сделал несколько  гимнастических
упражнений и пошел умываться. Только-только он  после умывания оделся, как у
подъезда рявкнула сиреной  служебная машина  милиции. Антон закрыл  на  ключ
свою холостяцкую квартиру и вышел из дома.
     Голубев предупредительно  распахнул  дверцу, приглашая к себе на заднее
сиденье. Рядом с ним сидел собаковод Онищенко со служебной  овчаркой Барсом,
место возле шофера занимала незнакомая худенькая девушка в  форме лейтенанта
милиции. Едва  Антон,  поздоровавшись, захлопнул  за  собой  дверцу, машина,
отпугивая сиреной редких  прохожих и разбрызгивая лужи, помчалась к  окраине
райцентра.
     -- Дождь, что ли, ночью был? -- удивленно спросил Антон.
     Голубев повернулся к нему:
     --  Вот даешь! Ничего не  слышал? Такая гроза  под утро  молотила,  что
мертвого могла разбудить.
     -- Я только вчера вечером  с поезда, устал в дороге  чертовски.  Первую
ночь по-человечески дома спал.
     --  Как  отдохнулось под южным солнцем? Как самое  синее  в мире Черное
море мое?
     --  Шумит, Славочка,  море,  шумит... -- Антон улыбнулся.  --  Отдыхать
хорошо, работать  хуже.  Думаю,  после  дороги хоть два  денька как  следует
отосплюсь, а тебя уж спозаранку черт подсунул, -- он  оглядел присутствующих
в машине. -- А что в нашей оперативной группе я следователя не вижу?
     -- Кто занят, кто  в отъезде.  Дело,  кажется, пустяковое. Подполковник
поручил его уголовному розыску. Сказал: "Без следователя управитесь".
     -- Зачем в таком случае ты меня поднял? Побоялся, один не управишься?
     -- Ты сегодня в роли старшего инспектора выступаешь.
     -- С какой стати? А Кайров где?
     -- Нашел о ком вспоминать, -- Голубев присвистнул. -- Кайров две недели
как уволился. Сейчас  -- юрисконсульт райпотребсоюза, полностью  гражданский
человек.
     -- С чего бы это вдруг? -- удивился Антон.
     -- Говорит, платят больше, а ответственность меньше. Словом, рыба  ищет
где глубже.
     -- И подполковник отпустил?
     -- Чего ж держать?  Как  говорится,  силой мил не  будешь.  А  тут  еще
семейный конфликт на почве ревности у Кайрова произошел... -- Слава взглянул
на девушку рядом с шофером и неожиданно  воскликнул: --  Да! Леночка, я ведь
вас  не познакомил. Вот это и  есть  товарищ Бирюков, который с сегодняшнего
дня  будет  исполнять  обязанности  старшего инспектора  уголовного розыска,
вместо известного тебе капитана Кайрова, беспечно ушедшего из милиции.
     Девушка  обернулась, слегка  наклонила  голову.  Смуглое лицо  ее  было
красивым, темные  волосы аккуратно заплетены  в  толстую косу, уложенную  на
затылке.
     -- А  это наш новый  эксперт-криминалист Лена Тимохина. Уже полмесяца у
нас  служит верой и  правдой, --  продолжал Слава и,  повернувшись к Антону,
лукаво  подмигнул.  -- Власть  над  нами теперь в  твоих руках. Надеюсь,  по
старой дружбе сильно зажимать не будешь, а?
     -- Когда?... -- с усмешкой спросил Антон.
     -- Что когда? -- не понял Слава.
     -- Трепаться бросишь?
     --  Вот Фома неверующий, -- шутливо  обиделся  Голубев. -- Как сообщили
насчет магазина, я сразу доложил подполковнику.  Он говорит: "Звони Бирюкову
на квартиру. Если  вернулся из отпуска,  пусть с сегодняшнего дня  исполняет
обязанности старшего инспектора".  Так  что поздравляю. --  Слава  помолчал,
лицо его стало серьезным. -- Вообще-то сегодня нам с Леной выпало суматошное
дежурство.  Среди ночи  на подстанции дежурный электромеханик сгорел. Только
вернулись с происшествия, началась гроза. Едва на  небесах отгремело, звонит
участковый  -- у  промтоварного магазина  замок взломан  и  стекло  из  окна
выставлено. Вот сейчас и мчим туда.
     -- Как электромеханик сгорел? -- поинтересовался Антон.
     -- Капитально,  насмерть.  Руки даже  обуглились. Хмельной сунулся  под
напряжение, а напряжение там -- не дай бог. Так что  душа  -- мигом в рай, а
тело -- на кладбище.
     Девушка закурила сигарету. Повернувшись к Антону, проговорила:
     --  Ужасное  зрелище.  Никогда  не  видела   столь  сильного  поражения
электротоком. До сих пор не могу прийти в себя.
     --  На нашей работе, Леночка, не  такого насмотришься,  -- с наигранным
спокойствием сказал  Голубев, как  будто ему каждый день  приходилось видеть
обуглившихся электромехаников.
     Собаковод Онищенко  был  уже  в годах. Всю  дорогу он  молчал. Глядя на
мокрые от  дождя деревья и придорожные лужи воды,  хмурил  морщинистое лицо.
Антон, поняв причину его пасмурного настроения, спросил:
     -- Барс, наверное, по такой сырости не возьмет след?
     -- Если  преступление  совершено после грозы,  должен взять, -- ответил
Онищенко.
     Барс, услышав кличку, повел ушами, повернул к Антону голову.
     У промтоварного  магазина  толпились любопытные.  Среди  них  выделялся
одетый  по  форме  пожилой  усатый  милиционер,  в котором  Антон еще издали
признал участкового инспектора. Заметив  служебную  машину, участковый  стал
оттеснять толпу от магазина. Когда машина остановилась, он  подошел к ней и,
виновато разведя руками, сказал:
     -- Вот,  понимаете  ли, беда стряслась. Сколько уж лет ничего подобного
на участке не случалось.
     Антон вылез из машины, посмотрел на магазин, тихо спросил:
     -- Давно обнаружили?
     -- Как вам сказать... -- милиционер замялся.  --  Проснулся  от  грозы.
Стихла она часов в  шесть утра. Как сердце чувствовало, дай, думаю,  проверю
участок. Примерно через полчаса  подхожу к магазину, смотрю -- стекло в окне
выставлено. Я -- к дверям. На передней двери все запоры целы, а на задней --
замок  вместе  с пробоем  выдернут.  Немедля  позвонил в райотдел,  дежурный
товарищ Голубев мне ответил.  Пока вас ждал, вызвал заведующую магазином, --
участковый показал на одну из женщин. -- Можете побеседовать.
     Видимо, догадавшись,  что  разговор  коснулся  ее,  женщина  подошла  к
машине, поздоровалась.
     -- Как охранялся магазин? -- спросил Антон.
     -- Как все магазины, -- робко ответила завмаг. -- Сторожа  по штату нам
не положено, охранная сигнализация раньше исправно действовала. Бывало, чуть
что -- звонок на всю округу тарабанит.
     -- Выходит, на этот раз сигнализация не сработала? Заведующая магазином
кивнула головой.
     -- После обнаружения взлома в магазин никто не входил?
     --  Что  вы!  -- завмаг поглядела  на участкового инспектора. -- Сергей
Васильич категорически  запретил  не  только входить,  но и  приближаться  к
магазину.
     -- На случай, чтобы следы не затоптать, -- добавил участковый.
     -- Понятно, -- сказал Антон и повернулся к Онищенко. Собаковод без слов
понял его и выпустил из машины Барса.
     Увидев  здоровенную овчарку, толпившиеся у магазина разом  отодвинулись
еще дальше. Барс,  весь  напружинившись, с силой потянул за собой Онищенко к
магазину.  Сделав вокруг него  несколько кругов,  потянулся  к толпе,  но на
полдороге остановился,  заводил  ушами  и  бросился  к  взломанной двери. Не
добежав  до нее несколько шагов, снова остановился  и  виновато посмотрел на
своего хозяина.
     -- След, Барс, след! -- строго сказал Онищенко, но Антон уже понял, что
дело  безнадежное  --  грозовой  ливень  полностью унес  следы,  оставленные
преступниками. Под лучами июльского солнца трава дымилась испариной.
     Вместе  со  Славой  Голубевым  и  экспертом  Тимохиной  Антон подошел к
Онищенко, посмотрел на собаку и, невесело усмехнувшись, спросил:
     -- Что, лучший друг человека, не хочешь нам помочь?
     Барс  тихонько взвизгнул и  опять потянул собаковода к  двери. Упершись
передними лапами в дверь,  он  повел носом  в сторону и, резко  рванувшись к
стене магазина, замер, как вкопанный. Онищенко взмахом руки подозвал Антона.
Вдоль стенки сохранилась примерно метровая полоска сухой земли, прикрытая от
ливня карнизом крыши. На ней,  подкатившись  к  стене, лежал толстый обрубок
полированного стального прута. Судя по царапинам  и  вмятинам на двери, этим
обрубком, как рычагом, был выдернут из двери пробой.
     --  Преступление совершено  до грозы,  --  хмуро  сказал  Онищенко.  --
Бесполезно собаку маять, испарение забивает все запахи.
     Посоветовав Тимохиной  взять  обрубок  металлического  прута в качестве
вещественного доказательства, Антон осторожно открыл дверь магазина и так же
осторожно перешагнул через порог.  За ним чуть  ли не на цыпочках  двинулись
Голубев, Тимохина, участковый инспектор и  заведующая магазином. Внимательно
глядя  под  ноги,  прошли  сумрачный  коридорчик  и  через тесное  складское
помещение попали в светлый торговый зал.
     Антон  глянул  по  сторонам  --  в  зале  все  было  перевернуто  вверх
тормашками.  На  прилавке  --  расколотые  стекла,  на  полу --  упаковочные
коробки, вороха обуви, кипы  бюстгальтеров, серые  мужские кепки, флаконы  с
одеколоном, детские игрушки, поваленные вешалки с зимними пальто и куртками.
     Попросив  Лену  Тимохину сделать  фотосъемку места  преступления, Антон
несколько  секунд  понаблюдал,  как  она  заправски-профессионально  щелкает
фотоаппаратом,  и  вместе  с  Голубевым  стал  составлять протокол  осмотра.
Тимохина,  сфотографировав с разных точек торговый зал, прошла  за прилавок,
чтобы сделать несколько кадров там, и вдруг вскрикнула:
     -- Что с вами? -- повернувшись к ней, быстро спросил Антон.
     -- Здесь труп.
     Как по  команде, все  враз бросились к прилавку.  За ним, неестественно
подвернув под  себя  правую руку, а левой прижимая к груди коробку с тройным
одеколоном, лежал лицом кверху худощавый, давно небритый  мужчина. На лице с
перекошенным  желтозубым  ртом  и  широко  открытыми  остекленевшими глазами
застыло выражение ужаса.
     Антон и Голубев удивленно переглянулись.
     -- А, мамочки! -- вскрикнула завмаг. -- Это ж Гога-Самолет.
     -- Совершенно точно, -- пробормотал участковый инспектор.
     -- А,  мамочки, -- уже  потихоньку  повторила завмаг.  --  Вчера  перед
закрытием магазина три флакона тройного купил. Неужто мало оказалось...
     -- Совершенно точно, при мне покупал, -- подтвердил участковый.
     Антон спросил у него:
     -- Телефон поблизости есть?
     -- Рядом, в конторе "Сельхозтехника".
     -- Позвоните в районную больницу, чтобы срочно приехал сюда  врач Борис
Медников  для  проведения предварительной медицинской  экспертизы.  Затем из
райпотребсоюза  вызовите  ревизионную  комиссию.   Пооперативней   все   это
сделайте.
     Участковый вышел  из магазина. Голубев взял  у  Тимохиной  фотоаппарат,
сфотографировал труп с  разных точек.  Крупным планом снял искаженное ужасом
лицо.  Заведующая  магазином осторожно  подняла  с  пола пустую  коробку  от
тройного одеколона, трясущимися руками открыла и побледнела.
     --  Выручка дневная тут  была, ты-тысяча  рублей,  -- прошептала  она и
заплакала.
     -- Почему не сдали инкассатору? -- спросил Антон.
     -- По  субботам  я  всегда ее сдавала  в  кассу райпотребсоюза,  а  тут
нечистая  сила  попутала,  -- заведующая  уронила  коробку  и прикрыла  лицо
ладонями.  -- Выходной  у  нас завтра,  в  понедельник.  Со  вторника другой
продавец заступает. Думаю, последний день, то есть сегодня,  отторгую и сдам
все деньги разом, -- и запричитала: -- А-а-а, ма-а-амочки мои-и...
     -- Где включается охранная сигнализация? -- перебил причитания Антон.
     Завмаг рукой показала в направлении взломанной двери:
     -- Там.
     Антон подошел к  выключателю. Ручка находилась в положении "Выключено".
Заведующая  магазином  тоже  увидела это,  уставилась на Антона  растерянным
взглядом и, захлебываясь слезами, испуганно заговорила:
     -- Точно помню, включала сигнализацию. Истинный бог, включала. Пять лет
тут работаю, ни разу не было, чтобы забыла включить. Да разве ж я враг себе,
чтобы  не  включить.  Вот так вот включала, -- она потянулась к выключателю.
Антон успел перехватить ее руку и попросил Тимохину:
     -- Лена, снимите, пожалуйста, с выключателя отпечатки пальцев.
     Предупредив завмага, чтобы  она ничего  не  трогала,  Антон внимательно
стал осматривать  место возле прилавка. На глаза почти  сразу попался пустой
флакон  из-под  тройного  одеколона,  а чуть  попозже --  измятая сигаретная
пачка, тоже  пустая.  Слава  Голубев дотошно исследовал  выставленное  окно,
соскабливая с острого края стекла  на подстеленный лист  бумаги бурую точку,
похожую  на  засохшую  капельку   крови.  Остановившись  возле  него,  Антон
задумался.
     Создавалось   странное  положение.  Если   сигнализация,  как   уверяет
заведующая  магазином,  была  действительно  включена,  то  в момент,  когда
преступник  выставил стекло, она должна была сработать. Должен был зазвонить
колокол и при взломе дверного замка. Но он не зазвонил. И еще: кому  и зачем
понадобилось одновременно взламывать дверь и выставлять окно? Отчего на лице
трупа застыло выражение ужаса? Что здесь случилось ночью?
     Тимохина, закончив с выключателем,  принялась исследовать флакон из-под
одеколона.   Голубев  метр  за  метром   стал  проверять  проводку  охранной
сигнализации.
     -- Сигнализация исправна, -- наконец сказал он Антону.
     Антон подошел к выключателю и повернул рукоятку в положение "Включено".
Тот же миг, как корабельный колокол громкого боя, тревожно  зазвонил звонок.
И звенел он до тех пор, пока Антон его не выключил.
     Вернулся  участковый  инспектор, доложил, что  распоряжение  выполнено.
Заведующая магазином опять запричитала:
     -- Сергей Васильич,  миленький,  вы ж вчера присутствовали при закрытии
магазина. Видели, как я включала сигнализацию?
     -- Точно, видел, -- подтвердил участковый.
     -- Почему  ж  она не  сработала? -- спросил Антон. -- Почему  оказалась
выключенной?
     Участковый  недоуменно развел руками.  Не дождавшись ни от кого ответа,
Антон, стараясь ничего не сдвинуть с места,  осторожно прошелся по магазину.
Остановился у  разбросанных  на  полу  серых  мужских  кепок.  Одна  из  них
привлекла внимание --  старая,  с темными  масляными  пятнами.  Антон поднял
кепку --  на подкладке химическим карандашом  было  написано: "Ф. КОСТЫРЕВ".
Подошел Слава Голубев, увидев надпись, удивился:
     --  Впервые  встречаюсь  со  столь  галантными  ворами.  Даже  визитную
карточку оставили.
     Антон подозвал участкового, показав на надпись, спросил:
     -- Знаете такого?
     Участковый удивился не меньше Голубева:
     -- Знаю. Федор Костырев  живет  на  моем  участке. Работает столяром  в
райпотребсоюзе. Семья  рабочая, порядочная. Да и сам парень трудяга,  хотя и
молод. Правда... -- участковый  кашлянул:  -- Не  так  давно  за хулиганство
отбывал пятнадцать суток.  Сдружился, понимаете  ли, с Павлом  Моховым.  Тот
учинил  пьяный  дебош, и Костырев заодно с ним. Вроде,  в его  защиту полез.
Чтобы отучить от подобных штучек, пришлось оформить материал, --  участковый
повернулся  к Славе Голубеву. -- Вот товарищ Голубев мне помогал. После того
нарушений порядка со стороны гражданина Федора Костырева не наблюдалось.
     -- А Мохов кто?
     --  Карманник.  Трижды судим.  Неоднократно проводил с  ним  беседы  --
ничего не помогает.
     Антон кивнул в сторону прилавка, за которым лежал труп:
     -- О нем что знаете?
     --  Фамилия  Гоганкин. Прозвище  --  Гога-Самолет. Когда-то  работал  в
областном  аэропорту.   У   нас  появился  позапрошлым  летом.  Устроился  в
"Сельхозтехнику"  электриком. Башковитый,  понимаете  ли,  в  электрике был.
Только вот это дело,  -- участковый щелкнул по горлу, -- сгубило мужика. Пил
всякую гадость, в какой  хоть капля спирта  есть.  Предполагаю, в магазин за
одеколоном забрался. Видели,  закоченел от испуга, а коробку с одеколоном не
выпустил.
     --  В  таком случае лучше было  забраться в продовольственный и набрать
водки, -- сказал Антон.
     --  Оно так, конечно. Только в нашей округе  продовольственные магазины
спиртным не  торгуют, а до винно-водочного больше  часа надо  топать. Его  ж
прижало, видно, невтерпеж.
     -- Семья у Гоганкина есть? -- снова спросил Антон.
     -- Какая у пропойцы может  быть  семья. Пристроился тут  к  одной, себе
подобной, пьянчужке.  Дунечкой  ее  зовут. Вдвоем беспробудно  забутыливали.
Желаете,  можно  сходить  до  нее.  Через  три  усадьбы от  магазина  живет.
Возможно,  даст  какие показания.  Только  я  в  этом сомневаюсь.  Непутевая
женщина.
     Приехавший на машине "скорой помощи" Борис Медников осмотрел труп и, не
обнаружив на нем никаких  телесных повреждений, кроме незначительного пореза
на  руке,  увез труп  в  морг.  Антон,  закончив  свои дела, посоветовался с
Голубевым  и решил,  что  Слава с экспертом Тимохиной отправятся на машине к
Федору  Костыреву,  кепку которого  нашли  в  магазине, а  он  с  участковым
инспектором побывает у Дунечки, сожительницы Гоганкина.
     Прибывшие на место происшествия представители райпотребсоюза приступили
к ревизии магазина.



     Похилившаяся  глинобитная  избушка  Дунечки  сиротливо   стояла   среди
захламленного всякой  всячиной  двора. От  калитки,  еле-еле  держащейся  на
проволоке, к крыльцу тянулась редкая цепочка вдавленных  в грязь кирпичей --
своего рода тротуар на время  слякоти. Перекошенная, с полуоторванной ручкой
дверь  избушки была  приоткрыта,  однако участковый  инспектор  для  порядка
громко постучал. На стук ответил хриплый женский голос:
     -- Входи! Чего там...
     Вслед за участковым Антон шагнул в избушку и сразу почувствовал сильный
запах тройного одеколона. Избушка была настолько тесной,  что в ней с трудом
вмещались  потрескавшаяся  русская печь,  грязный, с  объедками и  флаконами
из-под одеколона, стол  и  низенькая, вроде раскладушки, кровать. На кровати
лежала  женщина. Под правым ее глазом  расплылся лилово-кровавый, в полщеки,
синяк, чуть прикрытый растрепанными космами желто-сивых волос.
     -- Здравствуй, Евдокия, -- сказал участковый.
     -- Черт тебя принес,  -- буркнула в  ответ женщина, лениво натягивая на
себя старенькое байковое одеяло и прикрывая волосами подбитый глаз.
     Антон понял, что это  и  есть  Дунечка,  сожительница Гоги-Самолета. Не
рассчитывая  на приглашение, он  хотел  было сесть  на  узенькую скамейку  у
стола, но  скамейка  и  стол  так густо  кишели мухами,  что  садиться  было
неприятно.  Пришлось  остаться  на  ногах.  Поморщившись  от  духоты,  Антон
спросил:
     -- Где ваш муж?
     -- Объелся груш, -- прежним тоном ответила Дунечка.
     -- Мы по служебным делам пришли,  Евдокия, -- строго сказал участковый.
-- Поэтому отвечай на вопросы со всей серьезностью.
     -- Со всей серьезностью с жены спрашивай.
     --  Евдокия! -- участковый  нахмурился. -- Добром  прошу,  говори,  где
Гога-Самолет?
     -- Вы б не приперлись, я столько бы знала, где вы шляетесь.
     -- В какое время и куда он вчера от тебя ушел? Дунечка плюнула на пол и
зло прохрипела:
     -- Катись ты от меня со своими вопросами.
     Участкового  словно ударили по лицу. Усы его задрожали. Он взглянул  на
Антона, потом на Дунечку и вдруг изо всей силы хрястнул кулаком по столу:
     -- Встать! Дунька!
     Со стола звонко посыпались флаконы. По избушке заметался  встревоженный
рой мух. Дунечка села на  кровати, ошарашенно уставила на участкового мутные
глаза.
     -- Опять вчера забутыливали? -- строго спросил участковый.
     -- На какие шиши? Копейки  в доме нет. Участковый показал на упавший со
стола флакон:
     -- А это что? Дунечка заплакала:
     -- Больная я, Сергей Васильич. Лечиться надо, иначе подохну от болезни,
как собака.
     -- Сколько раз тебе об этом говорено!
     --  Решимости, Сергей Васильич,  набраться не могу. Сам  посуди,  какая
жизнь  после  леченья будет?  Стопки  в рот  нельзя  взять. От  скуки  тогда
подохну.
     Участковый безнадежно махнул рукой:
     -- Почему  не отвечаешь  на вопрос,  в какое время и куда ушел от  тебя
Гога-Самолет?
     --  Вот те крест,  --  Дунечка перекрестилась, -- не  знаю. Ну,  выпили
вчера самую малость, чтоб здоровье поправить. Поговорили недолго. Потом ушел
Самолет. Куда -- он  мне не докладывает. А часов у  нас в  доме  нет,  чтобы
глядеть, когда ушел.
     -- Если  что  знаете, не скрывайте, --  вмешался  Антон. --  Дело очень
серьезное.
     Дунечка  удивленно повернулась к  нему заплывшим  глазом, будто  только
сейчас заметила, что в избе, кроме участкового, есть еще посетитель.
     -- Чего  мне скрывать? -- торопливо захрипела она. --  Кто мне Самолет?
Кум,  брат,  сват... --  и опять  заканючила, размазывая  по  опухшему  лицу
хмельные слезы: -- Больная, Сергей Васильич, я. Лечиться надо...
     Так  ничего  и  не  добившись,  Антон  с  участковым  вышли  из душной,
пропахшей  тройным  одеколоном  избушки  и, оказавшись  на  свежем  воздухе,
глубоко  вздохнули. Сияло яркое  июльское солнце.  Под голубым  небом  буйно
зеленели умытые ночным ливнем тополя.
     Участковый первым нарушил молчание:
     -- Знает  пьянчужка  что-то  о  Самолете.  Вон  как  отрекаться от него
начала. И синяк,  как я приметил, свой прикрывает,  вроде стесняется. Раньше
подобных синяков не стеснялась,  напоказ  все выставляла. Не Гога ли Самолет
ее по глазу огрел?
     -- Надо бы повежливее с нею, -- сказал Антон.
     -- Думаете, превысил полномочия? С Дунечкой по-вежливому нельзя -- вмиг
обматерит,  -- проговорил участковый и категорично заключил:  --  Арестовать
ее, товарищ  Бирюков,  надо,  чтобы протрезвилась.  Трезвая она  покладистей
становится, все расскажет.
     -- У  нас  оснований  для  ареста  нет, --  сказал  Антон  и,  попросив
участкового, если появятся новые сведения о магазине, немедленно сообщить их
уголовному розыску, поехал на автобусе в райотдел.
     Слава Голубев  и Тимохина, когда  он приехал, были уже там. По их лицам
можно было сразу понять, что ничего существенного они не добились.
     -- Пустой номер, -- не дожидаясь вопроса, сказал Голубев. -- Костырев и
Мохов два дня назад выехали из райцентра неизвестно куда.
     -- С кем разговаривали? -- спросил Антон.
     -- С  матерью Костырева.  Говорит,  сын  завербовался на север.  Больше
ничего не знает. Были дома у Мохова -- тоже ноль сведений.



     На следующий день Антон пришел на  работу раньше обычного, рассчитывая,
пока никто  не мешает,  на  свежую  голову обмозговать  собранные  материалы
расследования.  Хотя уголовное  дело было только что возбуждено,  в нем уже,
кроме протокола осмотра  места  происшествия на  десяти страницах, набралось
около двух десятков  страниц  первоначальных показаний  свидетелей,  включая
показания заведующей магазином.
     Отомкнув ключом дверь, Антон прошелся  по узкому своему кабинетику, сел
за стол. Почти месяц не сидел он за этим столом, но, казалось, будто отпуска
вовсе и не  было. Как  всегда поутру, пол кабинета чисто вымыт, в графине --
свежая  вода,  на  столе  --  ни  пылинки  и  даже на  перекидном  календаре
сегодняшнее  число -- 16 июля, понедельник. "Преступление совершено в ночь с
субботы на воскресенье", -- машинально подумал Антон и принялся перечитывать
материалы  расследования.  Чтение   заняло  около  часа.  Отложив  последнюю
страницу, облокотился на стол, задумался.
     Создавалось впечатление, что в магазин, словно соревнуясь, проникли два
преступника. При  этом -- каждый своим путем: один влез  через  выставленное
окно,  другой--через  взломанную  заднюю  дверь.  Или  это  --  своего  рода
маскировка, чтобы запутать следствие?
     "Позвоню-ка Медникову,  как  у него  дела", -- решил Антон, придвигая к
себе телефонный аппарат.
     Медников ответил быстро, словно ждал звонка.
     -- Здравствуй, Боря, -- сказал Антон. -- Чем порадуешь?
     -- Земные радости  ничтожны,  -- в обычной своей манере изрек Медников.
-- Строчу вот тебе заключение. Если не торопишься, к концу дня занесу.
     -- Может, по телефону коротенько проинформируешь?
     -- Не терпится?
     -- С  девяти часов начинаю допрашивать свидетелей. Авось что пригодится
из твоего заключения.
     Медников вздохнул:
     --  Коротенько  говоря, смерть Гоганкина наступила в результате  острой
сердечной недостаточности. Еще короче и яснее -- умер от разрыва сердца.
     -- С чего бы вдруг этот разрыв произошел?
     -- Причин медицина знает  много. Слабенькое сердчишко может отказать от
большой  физической   нагрузки,   от   чрезмерной   радости,  испуга...   от
алкогольного отравления.  Энциклопедические сведения, думаю, тебе не  нужны,
поэтому  в своем  заключении указываю  две  предполагаемых  причины  смерти.
Первая -- от испуга,  вторая  --  от алкогольного отравления. Труп буквально
пробальзамирован   тройным  одеколоном,   а  внутренние   органы   настолько
разрушены, что  более  наглядного примера для  иллюстрации  влияния алкоголя
трудно подыскать.
     -- Тебе не показалось, что на лице трупа застыло выражение ужаса?
     -- Нет. Этого  мне не  показалось,  -- Медников помолчал. -- Все дело в
том, что Гога-Самолет даже  в лучшие свои годы не был  красавцем.  Черты его
лица,  строение  черепа лишний  раз  подтверждают  дарвиновское  учение, что
человек произошел от обезьяны.
     -- Все шутишь?
     --  Отчасти. У  Гоганкина  --  череп врожденного  дебила,  рот набок  и
впридачу с глазными мышцами  не все в порядке.  Встречал когда-нибудь людей,
спящих с полуоткрытыми глазами? Вот Гоганкин из них.
     -- Выходит, смерть не насильственная?
     -- На  трупе,  кроме  пустячного  пореза  руки,  нет ни малейших следов
насилия.
     В  кабинет  осторожно  постучали. Держа в  руке повестку,  робко  вошла
девушка лет двадцати, не больше.
     -- Чурсина, -- смущаясь, сказала она.
     Антон показал на стул, попрощался  с Медниковым  и. положив  телефонную
трубку, уточнил:
     -- Чурсина Лидия Ивановна?
     -- Да.
     -- Заведующая магазином, Мария Ивановна, не родня вам?
     -- Нет.  У  нас одинаковое отчество  и только. Девушка робко присела на
краешек  стула  и, сцепив в пальцах  руки, прикрыла ими обнажившиеся колени.
Чуть-чуть подкрашенные глаза ее избегали встречи со взглядом Антона.
     Чтобы  дать  Чурсиной  время успокоиться,  Антон  неторопливо  заполнил
формальную часть протокола и попросил:
     --  Лидия  Ивановна,  расскажите, что вам  известно  о  происшествии  в
магазине.
     -- Ничего,  -- Чурсина покраснела.  -- Мы с Марией  Ивановной  работаем
поочередно.  Неделю  она,  неделю  я.  Моя  смена  должна  была  начаться  с
завтрашнего дня.  Вчера, то  есть  в воскресенье,  я пришла в магазин, чтобы
принять смену, а там... Сами знаете.
     -- Что же  привлекло воров в  ваш магазин? Чурсина пожала плечами. Лицо
ее горело  нервными пятнами, а  сцепленные  на  коленях  пальцы рук  заметно
дрожали, хотя было видно, что она изо всех сил старается эту дрожь сдержать.
     -- Не  за  тройным же одеколоном воры лезли, --  не  дождавшись ответа,
сказал Антон. -- Видимо, было в магазине что-то ценное.
     -- Может,  золотые часы, -- тихо  сказала Чурсина.  -- 0 пятницу  Мария
Ивановна получила с базы партию золотых часов.
     Антон насторожился: -- И все они исчезли?
     -- Нет.  Больше  половины  в  тот  же  день с  оплатой  по перечислению
закупила "Сельхозтехника", двое были проданы в субботу, об  остальных ничего
не знаю.
     --  Откуда вам  известно,  сколько  продано,  сколько  "Сельхозтехника"
закупила, если ни в пятницу, ни в субботу вы не работали?
     --  В субботу, узнав, что  поступили  часы, я зашла в магазин  и купила
себе  одни  часики,  а  другие   купил   пришедший   со   мною   товарищ.  О
"Сельхозтехнике" мне Мария Ивановна сказала.
     -- Фамилию своего  товарища  назвать можете?  Лицо  Чурсиной  вспыхнуло
кумачом.
     -- Мы мало знакомы, -- тихо проговорила она.
     Дальнейший  разговор ничего  не  добавил.  Уставившись  взглядом в пол,
Чурсина, как капризный ребенок, на все вопросы стала  отвечать  одним и  тем
же: "Не знаю, не знаю,  не знаю..." В конце концов  Антону  надоело толочь в
ступе  воду. Он  прекратил  допрос  и,  положив  перед  Чурсиной заполненный
протокол, попросил:
     --  Прочтите, пожалуйста,  Лидия Ивановна,  распишитесь  и  можете быть
свободны.
     Чурсина, не читая протокола, поставила в нужных местах  свою подпись и,
еле слышно сказав "до свидания", вышла из кабинета. Спустя несколько минут в
кабинет заглянула заведующая магазином.
     --  Проходите,   Мария  Ивановна,  садитесь,  --  как  старую  знакомую
пригласил  ее  Антон  и,  показав  на  листки  вчерашнего протокола допроса,
спросил: -- Что сегодня добавите к тому, что мы с вами уже записали?
     Заведующая  поставила  возле  стула  старенькую  хозяйственную   сумку,
поправила на голове  полинявшую  косынку  и,  глядя на Антона,  стала  почти
дословно  повторять прежние показания.  Антон, кивая  головой, добросовестно
слушал,  стараясь  уловить  что-нибудь  новое.  Пересказав   уже  записанные
показания, заведующая смущенно спросила:
     -- Вам, наверное, надоело одно и то же слушать? Честное слово,  не могу
вспомнить,  что  украдено.  Ревизия давно  была, ежедневный  учет  проданных
товаров мы не ведем, поэтому... -- И развела беспомощно руками.
     -- Неужели  ничего  конкретного  так и не  вспомнили?  Заведующая  чуть
задумалась, будто сомневалась, стоит ли говорить, и вдруг,  опять  посмотрев
на Антона, решительно сказала:
     --  Кое-что  вспомнила. Три  опасных бритвы исчезло.  Год  назад  я  их
получила пять штук и  ни  одной не  продала. Опасные бритвы сейчас  никто не
покупает. Всем подавай электрические или хорошие лезвия  к  безопасным.  Вот
пять опасных бритв целый год у меня  на витрине перед глазами пролежали. Как
сейчас помню: пять штучек  с коричневыми ручками, А  после кражи  только две
осталось.
     -- Может, запамятовали?
     --  Что  вы! Как  сейчас помню! -- заведующая магазином оживилась. -- И
еще три  пары золотых часов пропало.  За день до воровства привезла я с базы
восемнадцать   часиков.   Десять   из   них   тотчас   забрал  представитель
"Сельхозтехники", одни  на следующий день  купила  Лидочка, продавщица  моя,
другие -- ее товарищ. Стало  быть, шесть часиков оставалось в магазине  и ни
одних не стало.
     -- Как же вы такое сразу не могли вспомнить? -- с укором спросил Антон.
     -- Разве  до  этого было! С  перепугу  памяти лишилась.  Тюрьма, думаю,
верная. А  тут еще  сигнализация... Не  могу  понять, что  с  ней произошло.
Почему она оказалась выключенной...
     -- Понятно,  --  сказал Антон и задал новый вопрос:  --  Вы Костырева и
Мохова хорошо знаете?
     -- Не  так, чтобы уж очень,  но  знаю, -- ответила  заведующая. -- Федя
Костырев -- парень хороший, а Пашка Мохов -- уголовник. Сергей Васильич, наш
участковый, мне  его как-то показывал и  предупреждал:  "Гони  из  магазина,
набедокурить запросто может".
     -- Накануне преступления был кто-нибудь из них в магазине?
     --  Недели  две, пожалуй...  Ну,  да!  Две недели  тому назад  Костырев
прилавок  ремонтировал.  Он же столяром в нашей организации  работает. После
того встречала Федю в конторе райпотребсоюза несколько раз, а Мохова уж и не
помню, когда видела.
     -- Не замечали, Костырев сигнализацией не интересовался?
     Заведующая испуганно махнула руками:
     --  Что вы! Федя -- порядочный парень, труженик безотказный, из хорошей
семьи. У них и мать и отец работящие. Нет-нет!  Костырев не может воровством
заняться.
     -- Как же кепка его в магазине оказалась?
     -- А  это он ее, когда прилавок ремонтировал, позабыл. Помню, встретила
его в конторе и говорю: "Ты что ж, Федя, не придешь, кепку свою не заберешь?
Возьму продам  ее".  А он: "Ее  и  бесплатно, теть Машь, никто  не  возьмет.
Выбрось, она -- старье".
     Что-то подозрительным показалось в ответе завмага. Почему на предыдущем
допросе  она ни слова об этом не сказала? Не повидался ли уж с ней Костырев?
Не припугнул ли? Нахмурившись, Антон строго спросил:
     -- Вчера вы и это не могли вспомнить с перепуга?
     -- Истинный господь, до смерти перепугалась.
     -- А что  за товарищ был с  Лидией Ивановной, который тоже золотые часы
купил?
     -- Красивый обходительный молодой человек. Выправкой и одеждой похож на
физкультурника.  Правда,  старше Лидочки  лет на десять.  Я  его  первый раз
видела.  Тихонько,  помню,  спросила  Лидочку, когда  он отошел  в сторонку:
"Жених?"  Лидочка  смутилась:  "Что  вы,  Марь-Иванна!  Просто  знакомый. Из
Новосибирска по  делам приехал". Я, конечно, ничего не сказала, но подумала,
что дела тут сердечные...
     -- Лидия Ивановна никогда вам о нем не рассказывала?
     --  Никогда.  Лидочка вообще стеснительная.  Последнее  время,  правда,
побойчее стала, а вначале... тихоня-тихоней была.
     Заканчивая   допрос,   Антон   поинтересовался    мнением   завмага   о
Гоге-Самолете и Дунечке. Заведующая тяжело вздохнула:
     -- Мнится мне, что пьяницы они горькие, попрошайки, а не  воры.  Если б
Самолета  не  нашли в  магазине, мысли  б  не допустила,  что  он  на  такое
способен. Не иначе, кто-то подбил его на преступление, а потом пристукнул.
     -- Дунечка не могла этого сделать?
     --  Господь  с вами! -- завмаг испуганно  подняла руку,  словно  хотела
перекреститься.  -- Самолет хоть и худенький мужичонка  был, а жилистый. Где
ей, бабе, с ним справиться! Нет, нет...
     -- Дунечка работает где-нибудь?
     -- В пивном баре "Волна" уборщицей.
     -- Давно ее знаете?
     -- Можно сказать, с девчонок. Годов-то  ей чуть  поболе  тридцати.  Это
из-за беспробудной пьянки она видом под старуху стала. А девушкой очень даже
интересной  на  внешность  была.  Техникум  закончила,  на  железной  дороге
работала, все ладно  было.  Потом женихи  довели до ручки. С молодости очень
неравнодушна к мужчинам была, раза четыре замуж выходила. Пить начала и...
     -- Ну, а о Гоге-Самолете что скажете?
     -- Отлетался, голубчик, -- заведующая  помолчала. -- Его я мало знаю --
недавно к нам  залетел. По электричеству  подрабатывал  и  вместе с Дунечкой
пропивал все  до  копейки.  Мужик  недрачливый был, услужливый. Бывало, кому
утюг  электрический  починить,  плитку,  машину стиральную  и  прочие разные
механизмы только попроси -- за стопку мигом сделает.
     -- Сигнализацию он у вас в магазине никогда не ремонтировал?
     --  Что  вы!  По сигнализации особые  мастера имеются. Без специального
разрешения никого к ней не допускаем.  У нас с этим очень большие строгости.
Упаси бог, мы не враги себе, чтобы  кого попало к сигнализации допускать. До
сих пор ломаю  голову,  отчего она оказалась выключенной? Ведь включала же я
ее перед  закрытием магазина, включала! Участковый сотрудник Сергей Васильич
при этом присутствовал. Он почти каждый раз  перед закрытием магазина к  нам
заходит.
     Коротко стукнув в дверь, в кабинет  заглянул Слава Голубев. Увидев, что
Антон не один, спросил:
     -- Занят?
     -- Проходи, --  предложил Антон  и,  закончив формальности с протоколом
допроса,  отпустил заведующую магазином.  Когда  она вышла,  Голубев сел  на
освободившийся стул, торопливо, как всегда, зачастил:
     --  Отыскал  в нашем  архиве  кое-что  о  Павле  Мохове.  Кличка  Клоп,
задерживался за карманные  кражи, но однажды пробовал и в магазин забраться.
Сигнализация тот раз подвела,  не  смог отключить.  Есть основания полагать,
что  в  данном случае спелся с Гогой-Самолетом, возможно, еще  с  кем-то. На
прилавке  отпечатки  его  пальцев обнаружены,  'сейчас Тимохина  заканчивает
экспертизу.
     В кабинет ввалился Борис Медников:
     -- Здорово, Шерлоки Холмсы!
     -- Здорово, эскулап, -- ответил Антон.
     -- Вы -- как геологи, ничего не теряли, а все ищете?
     -- Все ищем, Боренька.
     -- Успехи?
     -- Будут.
     -- А пока,  как при  ловле блох, много движений -- мало достижений?  --
Медников улыбнулся. -- Или я ошибаюсь?
     -- Точно, Боря.  Пока  ловим  "блох", -- ответил  Антон  и посмотрел на
Голубева. -- За блохами Клопа бы не упустить.
     -- Не упустим,  -- уверенно заявил Слава. -- На Мохова и  Костырева еще
вчера ориентировку в областное управление направил. Далеко не уйдут.
     -- На Костырева, видимо,  зря тень наводим. Кепку он  раньше в магазине
оставил, сейчас заведующая рассказала.
     -- Да?... -- удивился Голубев. -- Что ж  она вчера молчала? Ну, ничего,
перестраховка не повредит.
     Медников положил  перед Антоном  заключение  о смерти  Гоги-Самолета  и
опять же с улыбкой сказал:
     -- Там у дежурного свидетельница одна к тебе прорывается.
     -- На сегодня я никого больше не вызывал.
     -- Она без вызова.
     -- Кто такая?
     -- Сейчас увидишь. Можно, поприсутствую?



     Она не  вошла, а  скорее -- ворвалась,  столкнувшись в дверях со Славой
Голубевым, выходившим из кабинета.  Тяжело  переводя  дыхание, словно только
что  скрылась от бешеной погони, прислонилась  к стене,  икнула и, посмотрев
сначала на Медникова, затем на Антона одним глазом, спросила:
     -- Кто  тут из вас  расследует  грабеж магазина?  Желто-сивые волосы ее
были  растрепаны,  правый глаз  чернел  запекшимся кровавым  пятном,  платье
измятое, грязное. Антон не успел ответить -- в кабинет почти вбежал дежурный
по  райотделу.  Схватив Дунечку  за руку, он потянул ее  за дверь и виновато
проговорил:
     -- Не доглядел, товарищ Бирюков, когда проскользнула.
     -- Подожди, -- остановил Антон. -- Она по делу ко мне.
     --  Какие дела с  ней могут быть? -- удивился  дежурный. --  Машину  из
вытрезвителя уже вызвал.
     -- Машина подождет.
     Дежурный отпустил Дунечку, козырнул и вышел из кабинета.
     -- Цербер, -- зло бросила ему вслед Дунечка. -- Нашел, чем бабу пугать.
Да  вытрезвитель  -- мне дом родной. Понял?! -- и, как  ни в чем не  бывало,
повернулась  к Антону. -- Ты,  что  ли,  старший? Свидетельские показания по
смерти Гоги-Самолета надо?
     Антон утвердительно кивнул.  Она, шаркая стоптанными мужскими ботинками
без шнурков, подошла к свободному стулу, не дожидаясь приглашения, села.
     --  Пиши. Травина  Евдокия Алексеевна,  рождения тысяча девятьсот сорок
первого года, беспартийная, образование среднетехническое. Устраивает?
     -- Вполне, -- Антон улыбнулся.
     -- Вот так.  Это я перед  лопухами богомольную дуру изображаю.  Дуракам
легче живется. Понял? А если по правде, то образование имею не  меньше,  чем
некоторые. Хочешь, поговорим о культуре?
     -- Давайте лучше -- о Гоганкине.
     -- Папироской или сигареткой угостишь? А то я спички дома оставила.
     -- Не курю и вам не советую.
     -- Мал  еще мне советовать. Не таких соколиков видела. -- Дунечка опять
икнула  и  бесцеремонно почесала  голову,  еще  больше растрепав желто-сивые
космы.  -- Все советуют!  Все  учат!  Думают, уборщица,  дура  набитая...  Я
уборщица с дипломом!
     Антон, нахмурившись, пригрозил:
     -- Будете кричать, мигом дежурного сотрудника вызову.
     --  Не  пугай  сотрудником.  Моя  милиция --  меня  бережет,  -- хрипло
хохотнула. -- Подумаешь, обидчивый. "Крича-а-ать..." У меня разговор такой с
мужиками. Терпеть их не могу. Всю жизнь, с-сволочи, поломали! -- морщинистое
серое лицо  ее  болезненно  передернулось.  Дунечка  показала  на  подбитый,
почерневший от запекшейся крови глаз и хрипло спросила:
     -- Видишь?
     Антон секунду помолчал:
     -- Вижу.
     -- Кавказец.
     -- Что кавказец?
     -- Долбанул.
     -- За что?
     -- Хрен его,  собаку, знает,  --  Дунечка  уткнулась лицом в  ладони  и
хрипло  запричитала:  --  Все  против меня, с-сволочи! Больная я... Лечиться
надо, иначе подохну от болезни... Три  рубля  дашь за  помощь, которую окажу
следствию? -- неожиданно спросила она.
     Антон сделал вид, что тянется к телефону.
     --  Обожди,  божди,  божди...  -- проглатывая начала слов, заторопилась
Дунечка. -- Значит, так, все без утайки, по порядку. Выпили  мы  с Самолетом
самую  малость  в  субботу  вечером,  чтоб  здоровье поправить.  Чуточку  не
хватило.  Пошли к  другу, чтоб сообразить  на "Стрелецкую"  или красненькую.
Пришли  -- друг  в ночь дежурит. Попробовали сблатовать его  бабу. Куда там!
Интеллигентшу разыграла,  гавкать, как Бобик,  начала.  Плюнули, идем домой.
Ночь, темно, хоть  глаз  выткни.  Лампочки на столбах не  горят, тучи  перед
грозой  небо  затянули. Подходим  к магазину  -- мама родная!  --  изображая
испуг, Дунечка широко открыла глаз. -- Кавказец в окно полез! Что делать?...
Шепчу  Самолету: "Спасать  надо госимущество". Вижу,  трусит. Не отступаюсь:
"Ну, чего скосоротился, когда на  твоих  глазах тянут общественное добро? Не
ночевать же кавказец туда полез". Дошло до Самолета, принимает решение: меня
направляет к задним дверям, чтобы кавказец, значит, через них не смылся, сам
хватает железяку и через окно за кавказцем нырь. Я -- за кирпичину  и дуй --
не стой, к задней двери. Слышу, битва внутри магазина пошла. Заревел Самолет
белугой и  моментом  утих.  Я --  к дверям,  чтобы, значит,  Самолету помощь
оказать. А из дверей выпуливается кавказец и без всяких разговоров бенц меня
кинжалом по  лицу! -- Дунечка опять страшно выпучила  глаз и развела руками.
--  Сознание мое, как  пташка, фырк  -- и  улетело. Пока очухалась, кавказца
Митькой звали, и след его простыл. Пришла домой,  Самолета нет. А вчера люди
рассказали, что  утром его мертвого в магазине  нашли. Это  тот кавказец его
угробил. Понял?!
     --  Понять-то  понял, --  Антон  нахмурился, -- однако надо уточнить. К
какому другу вы с Самолетом ходили? Что за кавказец?
     --  Какая тебе разница?  -- Дунечка зябко  поежилась. -- К  другу и вся
любовь! А кавказец -- черный, как негр. Фамилии не назвал.
     -- Жена друга, к которому ходили, подтвердит,  что вы  у нее были в тот
вечер?
     --  Она, собака, все подтвердит.  Чтоб  ей,  жадюге... -- Дунечка резко
протянула руку. -- Ну, дай три рубля. Верну с получки.
     -- Вы не ответили, к кому ходили.
     --  Вот  зарядил:  "К  кому? К  кому?" К Ивану Лаптеву  ходили,  что на
подстанции  сгорел, -- Дунечка прижала ладони к  лицу. -- Два таких  друга в
одну ночь расстались с жизнью! Да их с оркестром хоронить надо! -- Убрала от
лица руки, повернулась к Антону и без всякого перехода хрипло потребовала:
     -- Гони три рубля! Антон усмехнулся:
     -- На оркестр, что ли?
     -- Не прикидывайся!  --  возмутилась Дунечка. -- За мою  помощь  плати.
Если б  не  рассказала, откуда б ты правду о гибели Самолета узнал? Я ж тебе
целый рассказ наговорила.
     -- Милиция рассказов не печатает, чтобы за них платить.
     -- Ни... ни копейки не... не дашь?
     Антон отрицательно покрутил головой. Дунечка взорвалась:
     -- Жадюга! Чтоб тебя под старость дети так кормили! Чтоб... Чтоб... Как
порядочному, пришла на помощь, расписаться под показаниями хотела. Теперь во
распишусь! -- она  показала  кукиш, вскочила  со  стула  и, чуть не  оставив
впопыхах  ботинки, ринулась  к двери. Запнувшись о порог, оглянулась  и, зло
сверкнув глазом, хрипло спросила:
     -- Где тут у вас туалет?
     -- Там... -- неопределенно махнул рукой Антон. -- Дежурный покажет.
     Дунечка молча еще раз показала кукиш и захлопнула за собою дверь. Антон
быстро набрал номер телефона Голубева.
     --  Слава,  --  сказал  он,  --  из  моего кабинета  только  что  вышла
гражданка...
     -- Дунечка? -- перебил Голубев.
     -- Точно.  Задержи ее  немедленно  и  отправь в медвытрезвитель. Накажи
ребятам,  чтобы без  нашего разрешения не  выпускали.  Кажется, знает  она о
магазине.
     -- Бегу!  -- выпалил Голубев. Медников,  навалившись  грудью  на  стол,
содрогался от смеха.
     -- Чего ржешь, эскулап? -- положив телефонную трубку, улыбнулся Антон.
     -- Финал допроса  беспрецедентный: "Где тут у вас  туалет?" -- Медников
вытер  повлажневшие  от смеха  глаза.  --  Кому  ты поверил,  Шерлок  Холмс?
Неугомонное племя алкоголиков неистощимо в изобретении способов сравнительно
мирного отъема денег, когда их прижимает похмельная нужда.
     --   Понимаешь,  после   ее  рассказа  у  меня  появилась  мысль.  Если
подтвердится... Кстати, зачем она и какого кавказца в дело плетет?
     --  Надо знать Дунечку.  У  нее  каждый  смуглый  здоровый  мужчина  --
кавказец. Что-то вроде символа мужской силы.
     Вошел Слава Голубев. Разглядывая руку, сердито сказал:
     -- Чуть не укусила, разбойница. Отправили кое-как.
     -- Ты Мохова и Костырева в лицо знаешь? -- спросил Антон.
     --  Приходилось  встречаться,  когда  их   дебош  разбирал.  Мохов   --
маленький, плоский, как клоп. Костырев -- здоровый черный верзила. А что?
     --  Дунечка  сейчас  тут выступала.  Говорит,  кавказец  ее  кинжалом у
магазина ударил.  Не Костырева ли она имела  в  виду? Что-то не верится мне,
что он кепку во время ремонта прилавка оставил.
     Голубев небрежно махнул рукой:
     --  У  нее  чем-то  тупым  кожа  под  глазом  рассечена.  Я  специально
пригляделся. Наверное, шарахнулась об угол по пьянке.
     -- Возможно, -- нехотя согласился Антон. -- Но  привлекает в Дунечкином
рассказе еще один факт: погибший на подстанции электромеханик и Гога-Самолет
были друзьями.  Предлагаю версию: электромеханик  отключает электроэнергию и
тем самым обесточивает сигнализацию. Гога-Самолет  в  это  время проникает в
магазин.
     Голубев задумался:
     -- Логично, только... На подстанции вышел из строя ртутный выпрямитель.
Лаптев стал  его восстанавливать, произошло  короткое замыкание. Дальше,  --
продолжал Слава, -- если было так, как ты предполагаешь, то зачем взламывать
дверь и одновременно выставлять окно? Вдобавок: труп  Гоги-Самолета нашли  в
магазине, а вещички утопали. Они что, самоходные?
     -- Я вовсе не сказал, что Гоганкин один был в магазине.
     -- Время  аварии  на  подстанции  и  происшествия совпадает?--  спросил
Медников.
     -- Не  знаем мы,  Боренька,  точного  времени  происшествия,  --  Антон
машинально нарисовал на чистом листе бумаги  крупный вопросительный знак. --
Повреждение окна и замка у магазина участковый обнаружил только утром, перед
началом рабочего дня.
     Медников присвистнул. Зазвонил телефон. Антон снял трубку. Разговаривал
он  недолго, односложно повторяя: "Так... так... так..."  В  конце разговора
сказал:
     -- Хорошо,  Сергей  Васильевич,  примем к сведению.  Будет новое, сразу
докладывайте. Спасибо, -- и положил трубку.
     Голубев  с   Медниковым  начали  было   прерванный  телефонным  звонком
разговор, но Антон перебил их:
     --  Звонил  участковый. Дунечка вчера в пивном  баре рассказывала,  что
Гогу-Самолета  кавказец  убил на  улице и труп спрятал  в магазине. Говорит,
задушил его кавказец.
     --  Чушь  несусветная!  --  возмутился Медников. --  На трупе нет  даже
малейших следов насильственной смерти.



     Подполковник Гладышев слушал не  перебивая.  В кабинете,  кроме  него и
Антона, сидели Слава Голубев  и эксперт-криминалист Тимохина. Антон, коротко
изложив  все  известное о происшествии,  по  пунктам  докладывал  результаты
криминалистической экспертизы, которые, по его мнению, превзошли ожидания.
     Во-первых. Отпечатки пальцев Гоги-Самолета обнаружены на оконном стекле
магазина,  прилавке, выключателе сигнализации и  на флаконе из-под  тройного
одеколона, судя по всему, опустошенном Гогой-Самолетом прямо в магазине.
     Во-вторых.   Обнаруженная   на  выставленном   оконном   стекле   капля
человеческой крови той же группы, что у Гоги-Самолета.
     В-третьих.  Отпечатки  на замке и полированном обрубке стального прута,
которым был  взломан  запор  магазина,  идентичны отпечаткам  пальцев  Павла
Мохова, хранящимся на дактилоскопической карте в уголовном розыске. Такие же
отпечатки обнаружены на разбитом стекле прилавка.
     В-четвертых.  На  обрубке  стального  прута  обнаружены  следы  крови с
признаками, характерными для крови женщин, и прилипший седеющий волос, слабо
окрашенный  хною, что придает  ему желтоватый  цвет.  Волосы  такого цвета у
Дунечки.
     --  Все  это  наводит  на  мысль,  что  Гога-Самолет,  воспользовавшись
отсутствием  электроэнергии,  проник  в  магазин  через  окно   и   отключил
сигнализацию.  Мохов пробрался через взломанную  дверь. Он же ударил Дунечку
по лицу металлическим прутом, -- начал делать выводы Антон.
     -- За  прилавком магазина обнаружена мятая пустая  пачка из-под сигарет
"Наша  марка"  Ростовской  табачной  фабрики, --  сказала  Тимохина.  --  На
целлофановой упаковке  сохранились  отчетливые отпечатки  пальцев  Мохова  и
другие, смутные, которых в нашей картотеке не числится.
     -- А что, продают сейчас "Нашу марку"? -- спросил подполковник.
     -- Ни у нас в  районе, ни в  Новосибирске  этих сигарет нет в  продаже,
говорю  это  вполне  ответственно,  будучи  человеком  курящим,  -- ответила
Тимохина.
     --  А вообще, как  сильно распространены  эти сигареты?-- снова спросил
Гладышев.
     --  Сигареты хорошие, последнее  время выпускаются со  Знаком качества.
Особой  популярностью  пользуются   они   у  курильщиков   областей  страны,
прилегающих  к  Ростовской. Помню,  проводила отпуск на юге, так  там  почти
каждый  третий  курит  ростовскую  "Нашу марку". Встречала  эти  сигареты  в
Москве, из близлежащих городов -- в Томске.
     --  Может, не зря Дунечка кавказца  приплела, --  шепнул  Антону на ухо
Слава Голубев.  -- Авось на  юг или  в Москву командировочка проклюнется. Ни
разу не был в столице. Уже который год собираюсь там побывать,  но  никак не
получается.
     -- Гога-Самолет курящим  был? -- подполковник  повернулся к  Антону: --
Мохов?...
     -- У Гоги-Самолета  в кармане  обнаружена пачка папирос "Волна" Бийской
фабрики, -- ответил Антон. -- Насчет Мохова не знаю.
     -- Какую предлагаешь версию?
     --  У меня сложилось  только начало. Предполагаю сговор Гоги-Самолета с
дежурным электромехаником  Лаптевым.  В условленное время  Лаптев,  отключив
энергию,  обесточил  магазин.  Гога-Самолет  влез  через окно.  Вероятно,  в
магазине побывал  и  Мохов.  Скорее  всего,  проник  он через дверь,  но  на
основании имеющихся материалов установить невозможно, раньше Самолета он это
сделал или позже. Кепка Костырева, найденная в магазине,  навела нас на след
Мохова,  так  как, по заявлению участкового,  Костырев последнее время  стал
дружить с Моховым.  Однако здесь имею в виду два  варианта: либо Костырев --
соучастник  преступления  и   обронил  кепку  в  магазине  в  силу  каких-то
обстоятельств,  либо кепка подброшена преступниками с целью увести следствие
в ложном направлении и тем самым выиграть время. Не исключено, что  Костырев
действительно, как показывает  завмаг, забыл  кепку в  магазине  две  недели
назад, когда ремонтировал там прилавок.
     -- Отпечатки его не обнаружены?
     --  Костырев ни разу  не привлекался к  уголовной  ответственности и  в
нашей регистрации  не  числится.  На  стекле прилавка много самых  различных
свежих  отпечатков. Возможно, среди них есть и костыревские, но сверить не с
чем.
     -- На какие мысли наводит тебя пачка "Нашей марки"?
     Антон пожал плечами:
     --  Могу только предположить, что  один  из участников преступления был
приезжим. И  приехал  совсем  недавно,  коль  у него  сохранились  сигареты,
купленные не в нашей области.
     -- Сколько всего участников насчитываешь?
     -- Активных  подозреваю пятерых: Гога-Самолет, Дунечка, Мохов, Приезжий
и... будем считать, Костырев. Шестой -- пособник, электромонтер Лаптев.
     -- Вместе они действовали и передрались  или... как говорят, вор у вора
дубинку украл?
     -- На этот вопрос пока не могу ответить.
     --  Экспертиза  подтвердила,  что  Лаптев  действительно  в  опьяненном
состоянии погиб?
     -- Да.
     -- А  такого не допускаешь,  что Лаптева  специально  подпоили,  чтобы,
воспользовавшись опьянением, без его ведома отключить электроэнергию?
     -- Нет,  товарищ подполковник,  -- вместо Антона  ответил Голубев. -- С
Лаптевым дежурил  молоденький монтер,  который  с  дежурства  не  отлучался.
Утверждает  и  клянется  честным  комсомольским, что  никто из посторонних к
пульту управления не подходил.
     --  Проверьте  получше  этого  монтера.  Быть  может,  с  перепугу стал
клясться,  а когда одумается, другое заговорит. Кроме того,  надо побывать у
родителей Костырева, выяснить  его связь с Моховым. Поинтересуйтесь, не было
ли кого приезжих...  Поговорите  с соседями, друзьями, знакомыми  Костырева.
Вполне возможно, что он никакого отношения к делу не имеет.


     Небольшой потемневший домик Костыревых среди  добротных соседних  домов
казался съежившимся, словно  человек, переживающий  горе.  Пожилая,  скромно
одетая  мать  Костырева  встретила  Антона  настороженно,  тревожно.  Антон,
стараясь не показать, что заметил эту  тревогу, спокойно сел на предложенный
ему стул и, разглядывая красивую полированную мебель, сказал:
     -- Добротная работа.
     -- Что?...  --  отчужденно  спросила Костырева  и, перебирая  в пальцах
краешек   ситцевого   передника,   непонимающим   взглядом   уставилась   на
вместительный,  занимающий  чуть ли не четверть  комнаты  шифоньер.  --  Сын
делал, Федя, -- вдруг сказала она, погладила ладонью почти зеркальную стенку
шифоньера и заплакала.
     -- Что с вами? -- участливо спросил Антон.
     Костырева приложила передник к глазам, тихо проговорила:
     -- Будто не знаете...
     За время  работы  в уголовном розыске  Антон  насмотрелся  всяких слез.
Теперь они уже не вызывали у него растерянности  и безрассудного сочувствия,
как  было  поначалу, но эту  немолодую, с натруженными  руками женщину вдруг
стало жалко.
     -- Нам ведь сказали, что Федину кепку нашли в обворованном магазине, --
почти прошептала Костырева.
     -- Кто вам мог сказать?
     -- Лида, продавщица. В воскресенье вечером за молоком прибегала. Корову
мы держим. А вчера  сказывала, что в милиции  ее допрашивали.  -- Костырева,
вытирая  глаза,  всхлипнула.  --  Как чувствовало мое  сердце: в воскресенье
утром, когда парень  с девушкой  на  милиционерской машине приехали  и Федей
интересовались, что неладное с ним случилось.
     -- Где сейчас Федор? -- спросил Антон.
     --  В пятницу собрал  чемодан,  выписался  в паспортном столе  и уехал.
Сказал,  что  пришлет  письмо  с нового  места,  будто  на севере, где много
платят,  работу облюбовал. Тут его не  хотели  отпускать,  в  райпотребсоюзе
столярничал.  Золотые руки  у парня,  полтораста с  лишним  рублей  в  месяц
получал,  мало  показалось...  Это  все  Пашка  Мохов его с панталыку  сбил,
тюремщик. Они школу в одном классе начинали. Потом Пашка по тюрьмам пошел, а
Федя  восемь  классов закончил. Никогда  их дружбы не  замечала, а последний
раз, как  Пашка освободился  из заключения, зачастил  к нам. И  все сманивал
Федю на север, все рубли длиной по метру расхваливал...
     Антон слушал внимательно. Костырева горой стояла за своего сына, однако
в ее рассказе сквозило что-то истинное, необманное.
     --  Последнее  время,  не  скрою, вино  Федя попивать стал.  Как  будто
стряслась у  него неприятность. Скрытный стал,  злой. Наверное, Пашка в свою
шайку его втянул. Федя  парень здоровый, а  Пашка сопля.  Драку затеет, Федя
выручит. Так до милиции дело  дошло. Пашка скрылся, а Федю за хулиганство на
пятнадцать суток посадили,  каких-то мужиков,  заступаясь за Пашку, избил. С
тех пор совсем озверел. Затвердил: "Уеду отсюда, и все!" Я так думаю, стыдно
ему  за пятнадцать суток стало.  А до этого все хорошо было. С девушкой Федя
дружил. Светой  ее зовут. В вечерней  школе стал учиться, хотел  на инженера
поступить. Кто Света? В соседях  с  нами жили.  Березовы фамилия. В  прошлом
году дом  продали  и уехали в Новосибирск.  Люди  зажиточные, сам-то счетным
работником. А Света -- дочка их. Нравился  ей  Федя,  хотя  родители косо на
него смотрели.  Только она не  слушала их. И сейчас приедет  к  подружкам, в
первую  стать  к  нам  забежит.  Она-то и заставила  Федю в  вечерней  школе
учиться.
     -- Муж ваш на работе? -- спросил Антон.
     --  Отдыхает,  -- Костырева взглядом  показала на  прикрытую  цветастой
занавеской  дверь в маленькую комнатушку. -- После ночной смены. На железной
дороге он дежурным работает.
     За занавеской  раздался  кашель, из-за нее появился крупный,  почти под
потолок ростом, мужчина, похожий на цыгана, только без бороды и усов.
     --  Какой  тут отдых,  -- растирая ладонями лицо, сказал  он  и  грузно
опустился на табуретку.
     --  Вот  опять  из  милиции,  --  виновато посмотрев  на  мужа, сказала
Костырева и уткнулась в передник.
     --  Теперь  мы к  милиции привязаны. Нюни распускать ни к чему.  Раньше
жалеть надо было.
     -- Разве я не жалела?
     -- Не  с  той  стороны, видно,  жалела, --  глядя себе  под ноги, хмуро
проговорил Костырев и, не поднимая головы, спросил, адресуя вопрос Антону:
     -- Словили уже воров?  -- Получив отрицательный ответ, удивился. -- Что
так долго не можете словить? Третий день пошел... Ну, ничего, словите.
     Антон  высказал  предположение,  что,  может статься,  Федор  не  имеет
никакого отношения к преступлению, но Костырев, в отличие от матери, не стал
защищать сына. "Как не имеет! Заодно он с Пашкой. Если Мохов был в магазине,
значит, и наш  там.  Костыревы за чужие  спины никогда не прятались. Словите
паршивца, дайте на всю катушку. Пусть поймет! Опозорил перед миром. Мать тут
расплакалась,  с  пути сбили,  видишь ли, ее сыночка... Порядочного человека
никто с пути не собьет. А уж коли сбился, то не человек это, а  дерьмо самое
настоящее".
     -- Но ведь Федор уехал из райцентра в пятницу,  а магазин обворовали  в
ночь с субботы на воскресенье, -- попробовал еще защитить Антон.
     -- Верно, в пятницу, верно, -- обрадованно подхватила Костырева, но муж
оборвал ее:
     -- Ты  провожала? Нет. И  я не провожал. Никуда  он в тот день мог и не
уехать. Для отвода глаз унес из дома чемодан.
     Костырев помолчал и, словно между прочим, сказал:
     -- Говорят, Гогу-Самолета в магазине мертвого нашли.
     Антон промолчал.
     -- Паршивцы  не  должны  бы  его  прикончить...  -- Костырев  кашлянул,
подумал.  --  Пашка Мохов -- трус, а наш на  убийство ни за какие пряники не
пойдет. В этом ручаюсь.
     Слушая, Антон посматривал в окно.  На противоположной стороне улицы,  у
остановившихся  рядом с конторой  "Сельхозтехники"  автомашин, разговаривая,
курили шоферы. За конторой  виднелся  обворованный магазин.  Над  его крышей
безмятежно кувыркались в высоком небе пестрые голуби.
     Выяснив, что в последние дни никакие  друзья и  знакомые,  кроме  Павла
Мохова, к Федору  не заходили, Антон поднялся.  Костырева  вышла  проводить.
Дойдя до калитки, торопливо заговорила:
     -- Не слушайте нашего  отца. Суровый  он. Намедни со  Светой  поругался
из-за Феди. Последнее время  она долго у  нас не была, экзамены за  институт
сдавала. А вчера -- как снег на голову. Письмо какое-то получила. Тревожная,
нервничает. Не поздоровалась  даже  -- и сразу. "Где  Федя?" Сказали  мы про
кепку,  не  стали скрытничать. Аж  вся  побледнела,  говорит,  догадывается,
откуда  ветер  дует, и сразу  собралась уезжать. Пообещала  всех дружков  на
чистую воду вывести. А  понадобится, на суде в защиту Феди  выступит, никого
не побоится. Тут отец и напустился. Дескать, Федя не заслуживает того,  чтоб
его защищать, -- Костырева вытерла слезы. -- Вы уж, ради бога, поговорите со
Светой. Света может рассказать, чего мы с отцом ни сном, ни духом не знаем.
     Антон записал новосибирский адрес Березовой и попрощался.
     В  райотделе его  ждала новость.  При  попытке продать по спекулятивной
цене  дефицитную  женскую  кофточку  в  аэропорту  Толмачево задержали Павла
Мохова, а вместе с ним  и Федора  Костырева. В их  чемоданах, кроме  личного
дешевенького  белья,  обнаружены дорогие  вещи  с  неоторванными  фабричными
ярлыками, две новенькие,  в упаковке, опасные бритвы и билеты на  самолет до
Якутска.
     Об этом сообщил подполковнику Гладышеву инспектор областного уголовного
розыска  Степан Степанович  Стуков, имевший поручение от  своего  начальства
контролировать задержание преступников по ориентировкам райотделов милиции.
     В этот же день Антон срочно выехал в Новосибирск.



     Электричка  бойко  постукивала  на   стыках   рельсов.  Мимо   мелькали
подступающие  почти  вплотную к  железнодорожному  полотну  березки,  лениво
тянулись  просторные  ярко-зеленые поля.  Глядя  в  окно, Антон  перебирал в
памяти обстоятельства  дела. В общем-то, если  бы не труп Гоги-Самолета, оно
не представляло  большой  сложности. Ревизия установила  недостачу  в три  с
половиной тысячи рублей. Сумма не  ахти какая. По вещам  и  опасным бритвам,
обнаруженным у Мохова и Костырева, можно наверняка доказать причастность  их
к  преступлению. К тому же --  отпечатки пальцев Мохова  на  разбитом стекле
прилавка  и на обрубке металлического прута,  которым  был выдернут  дверной
запор, --  улика серьезная, и отрицать ее бессмысленно.  Труднее  установить
связь преступников с погибшим электромехаником Лаптевым.
     "Так  ли  уж обязательна  эта связь? --  задал  себе вопрос  Антон.  --
Преступники   могли  воспользоваться  отсутствием  электроэнергии,   скажем,
заметив, что погас свет в районе магазина". Мысли вернулись к Гоге-Самолету.
     И опять закружились  в голове вопрос за вопросом. По сговору с Лаптевым
действовал Гога или по случайности? Заодно с Моховым или самостоятельно? Как
попала в магазин  сигаретная пачка  ростовской  "Нашей марки"? Каких  друзей
собирается вывести на чистую воду Светлана Березова?
     Чем  дольше размышлял  Антон,  тем больше  и больше возникало вопросов.
"Прежде всего надо встретиться  с Березовой", -- в конце концов твердо решил
он, за  размышлениями не заметив, как  в дороге прошло время. Электричка уже
отстукивала  в черте  Новосибирска. Слева тянулась широкая Обь с  маленькими
издали,  будто  игрушечными,  катерами.  Мелькнула  пристань  "Октябрьская".
Нырнул под  железнодорожный  виадук  нарядный Красный проспект,  заполненный
встречными  потоками  автомашин,  троллейбусов и  пешеходов.  Город с  почти
полуторамиллионным населением жил обычной размеренной жизнью.
     Дом Березовых Антон отыскал сравнительно  быстро.  Уже по внешнему виду
кирпичного  особняка,  обнесенного свежевыкрашенным  высоким забором,  можно
было  догадаться, что живут Березовы в достатке. Едва только Антон взялся за
ручку  калитки,  как  во дворе, по проволоке  заскребла  цепь  и  послышался
грозный собачий лай.  Появившаяся на высоком  крыльце женщина прикрикнула на
здоровенного пса:
     -- Дозор! На место!
     Пес послушно прогремел цепью и настороженно лег у конуры. Антон вошел в
ограду, поздоровавшись с женщиной, спросил:
     -- Могу я увидеть Светлану Березову?
     Женщина посмотрела на него строго. Прежде чем ответить, подумала.
     -- Света в институте, -- сказала она. -- У вас к ней дело?
     -- Да. Служебное.
     -- Вы Светин знакомый? --  Женщина  придирчиво разглядывала Антона.  --
Учитесь с нею вместе?
     "Воспитанные  люди  вначале  приглашают  сесть,  а  уж  затем  начинают
задавать вопросы", --  с какой-то  неожиданной  неприязнью  подумал  Антон и
ответил:
     -- Я  из  уголовного розыска. Надо поговорить со Светланой  об одном ее
знакомом.
     Женщину словно подменили.
     -- Извините, на вас гражданская одежда... -- смущенно проговорила она и
протянула руку. -- Мы не познакомились. Я Светина мама, Нина Михайловна.
     -- Инспектор Бирюков, -- сухо отрекомендовался Антон.
     Лицо Нины Михайловны еще более подобрело:
     -- Проходите в дом, пожалуйста.
     -- Спасибо. Подожду, как говорят, на свежем воздухе.
     -- Как вам будет угодно, -- быстро согласилась Нина Михайловна и тут же
спросила: -- Извините за  любопытство, кто этот знакомый, которым  уголовный
розыск интересуется?
     --  Федор  Костырев.  Знаете  такого? С его родителями вы  когда-то  по
соседству жили.
     --  Конечно! Чуть ли не с  грудного возраста  знаю  Федора. Больше двух
десятков лет прожили с Костыревыми в соседях. Мы  ведь только в прошлом году
из райцентра в Новосибирск переехали, мужа  повысили по работе, -- последнее
Нина  Михайловна  вроде  бы  даже подчеркнула. -- Интересно, что же натворил
Федор?
     --  Ничего  особенного, --  уклонился  от  ответа  Антон. На лице  Нины
Михайловны появилось удивление.
     -- Странно.  Почему же в таком случае им интересуется уголовный розыск?
-- проговорила она и заторопилась, словно боялась, что ее вот-вот перебьют и
не   дадут   высказаться.   --   Очень   нехороший   юноша  Федор  Костырев.
Необразованный, грубый. Натерпелись мы от него. Одних огурцов поворовал ужас
сколько!
     -- Светлана о нем такого же  мнения,  как вы? Нина Михайловна замялась,
тяжело вздохнула:
     --  Трудная  молодежь пошла, о  будущем совершенно не думает. Глядя  на
сверстников,  и Света от родительских  рук отбивается. Мы с мужем столько на
нее  сил  потратили!  Не  преувеличиваю, жизнь  ей  свою  отдаем.  И  вот  в
благодарность она, видите  ли, берет шефство над  хулиганом Костыревым.  Он,
дескать,  непохож на  всех: у него доброе  сердце, он умница! Скажите, может
быть умницей взрослый юноша, не закончивший среднюю школу?
     -- Школа дает образование,  ум --  природа, -- с претензией  на афоризм
ответил Антон.
     -- Допустим. Только Костырев Свете не пара. Как увижу их рядом,  сердце
обрывается. Он неотесанный какой-то, а  Светочка...  Вы знаете, какие ребята
за  ней ухаживают? Володя, например, такой воспитанный  мальчик.  Скромница,
студент.  Придет, весь вечер со  мной проговорит.  И отец  Светочке твердит:
выходи за Володю замуж.
     Лежавший  у  конуры  пес вдруг вскочил,  завилял хвостом. Щелкнула чека
калитки, и  в ограду почти вбежала похожая на школьницу-выпускницу  девушка.
Увидев Антона, она удивленно  остановилась, перекинула рукой с плеч на спину
пушистые темно-каштановые волосы, поздоровалась:
     -- Здравствуйте.
     Антон наклонил  голову,  но  ответить  не  успел.  Его  опередила  Нина
Михайловна.
     -- Светочка,  -- ласково сказала она,  -- товарищ из уголовного розыска
интересуется Федором Костыревым. Сколько я предупреждала...
     -- Мама!  Это  же... -- Девушка словно задохнулась от возмущения. --  И
вообще!...
     -- Что с тобой, доченька? -- испугалась Нина Михайловна. -- Что значит,
вообще?
     -- Лить на человека грязь! Ты уже наговорила... Наговорила, да?  Я знаю
твой характер.
     На глазах Нины Михайловны выступили неподдельные слезы.
     -- Света... Ты не считаешься с моим сердцем, ты вгонишь меня в гроб, --
почти прошептала она.
     -- С тобою невозможно говорить! -- Девушка резко  повернулась к Антону.
-- Уйдемте отсюда.
     Нина Михайловна  сложила  на груди  руки и беспомощно втянула голову  в
плечи.
     -- Не волнуйтесь, все будет хорошо, -- успокоил ее Антон.
     Березова, нетерпеливо сжимая в руках ремень дамской сумочки, дожидалась
его за калиткой. Едва он вышел, резко спросила:
     -- Федю арестовали?
     -- С чего  вы  взяли?  -- Антон  покосился  на прохожих. -- Где  бы нам
спокойно поговорить?
     Она  на  секунду  задумалась,  гордо   подняла  голову  и  рукою  стала
поправлять волосы, как будто они ей мешали.
     -- Поедемте в кафе "Космос". Люда устроит за  служебный стол, никто  не
будет   мешать.  --   И,  не  дожидаясь  согласия,  бросилась   к  остановке
троллейбуса.
     Пока ехали  до  кафе,  Антон  узнал, что  Светлана только что  окончила
электротехнический, что Люда Суркова, ее двоюродная  сестра, работает в кафе
"Космос", что это лучшее кафе в городе и что, когда Федор Костырев приезжал,
они сидели только в "Космосе".
     Кафе  на  самом деле  было  хорошим. Два  зала,  разделенные стеклянной
перегородкой, на  стенах -- современная глянцевито-черная мозаика с крупными
звездами и пересекающимися линиями  траекторий и орбит, небольшие столики на
четверых, удобные кресла. Все сияло свежестью и чистотой.
     Народу в кафе было много,  но через несколько  минут  Березова и  Антон
сидели  за служебным столиком, для  порядка взяв бутылку  минеральной  воды.
Люда была чем-то  расстроена. Она хотела заговорить  с Березовой,  однако та
остановила ее:
     -- Не  мучайся,  ради бога. Так надо. Заявление твое уже передала  куда
следует. После поговорим. Хорошо?
     Люда  ничего не сказала и  ушла.  Березова нервно  хрустнула  суставами
пальцев, пристально посмотрела на Антона:
     -- Федю арестовали? -- снова, как тогда, за калиткой, спросила она.
     Антон, наливая из бутылки в фужеры воду, кивнул головой.
     -- Федя ни в чем не виноват. Его запутали.
     -- Кто?
     -- Не знаю.
     --  Слабая   аргументация,  --  Антон  помолчал.  --  Надеюсь,  вы  это
понимаете?
     -- Я не дурочка.
     --  В  таком случае  давайте  вести  разговор  спокойно  и по  порядку.
Расскажите мне о Костыреве.
     -- Я только хорошее могу о нем сказать.
     -- Ваше  право,  -- Антон  придвинул к  Березовой фужер  с  пузырящейся
водой, улыбнулся: -- Пейте, Света. Говорят, нервы успокаивает.
     -- Терпеть минералку не могу, -- Березова решительно отодвинула  фужер.
--  Федор  Костырев,  если  хотите,  добрейший  парень.  С  чувством  юмора,
которого, к сожалению, многим недостает. По  развитию не уступит большинству
студентов,  хотя  не  имеет законченного  среднего  образования.  Честен  до
безупречности. Женщина для него -- божество. Если ребята делали для  девушек
что-то  хорошее, Федя восторгался: "Вы же настоящие мужчины, мальчики!" Нет,
правда... --  Березова тревожно  уставилась  на  Антона.  Глаза  у нее  были
выразительные, с зеленоватым отливом. -- Вы совершенно мне не верите?
     -- Говорите, говорите, -- попросил Антон.
     -- Нет, я знаю, вы не верите. Мама успела  наплести на Федю нехорошего.
Только в этом нет правды ни на каплю. У мамы тяжелый характер, она, уж  если
кого невзлюбит, теряет всякую объективность.
     -- Давайте о Костыреве.
     --  С  Федей  случилось  что-то  ужасное.  Он  прислал  мне  письмо.  К
сожалению, слишком поздно.
     --  Письмо?...  --  Антон  спокойно  посмотрел  на  Березову.   --  Оно
сохранилось? Вы можете мне его показать?
     Березова на секунду задумалась, будто соображала, как поступить, но тут
же решительно открыла сумочку.
     Антона  удивил  красивый,  грамотный  почерк  Костырева.  Письмо   было
несколько сентиментальным и коротким. "Света!  Сегодня мне  очень тяжело, но
ни в чем  тебя не виню. Видимо, рано или поздно так и должно было случиться.
Зачем  ты порываешь с  человеком своего круга, если можешь быть счастлива  с
ним? У нас же с тобою ничего не получится -- судьбы разные и Нина Михайловна
не  позволит. Все нелепо и глупо, но уже  не исправить. Прощай". Ниже  стоял
постскриптум: "Уезжаю на север. Всегда буду помнить тебя".
     Антон  осторожно  вложил  листок  в  конверт  и  посмотрел на  почтовый
штемпель.  Письмо  было отправлено  из райцентра  накануне  преступления,  в
пятницу. В этот день Костырев ушел из дома.
     Березова опять открыла сумочку, достала из нее другой, сложенный вдвое,
конверт и тоже подала Антону.
     -- Одновременно  со своим письмом Федя прислал  мне  вот это, -- быстро
сказала она.
     В конверте, адресованном Костыреву, лежал размашисто исписанный с одной
стороны листок из общей тетради.
     "Дорогой, хороший, Василий Михайлович! Не  знаю, как Вас благодарить за
доброту, участие и помощь. Дипломную закончила. Кажется, защищусь нормально.
И  все благодаря Вам!  Самое  искреннее,  самое сердечное  спасибо. Получила
посылку с книгами и письмо. Горько, досадно обижать  Вас,  но углублять, как
Вы предлагаете, наши  отношения не могу. Есть очень  веские причины. Не надо
больше мне писать, звонить и подавать телеграммы. Ради бога, не сердитесь на
меня. Света".
     Антон вопросительно дернул бровями и посмотрел на Березову. Та смущенно
вспыхнула, будто случайно или  опрометчиво  доверила  постороннему  человеку
сокровенную тайну. Нервно, порывисто заговорила:
     --  Не  удивляйтесь. Это -- мое  письмо к инженеру  Василию Михайловичу
Митякину. Он  возглавляет конструкторское бюро одного из крупных  московских
заводов.  Я  была  там  на практике,  и Василий  Михайлович  руководил  моей
дипломной  работой. Обаятельнейший человек. У  нас сложились  самые  деловые
отношения,  но...  В  последнем  своем  письме  он  намекнул на  большее.  Я
вынуждена была ответить...
     Антон,  еще  раз  прочитав  на  конверте  фамилию  и  адрес  Костырева,
сочувствующе улыбнулся:
     -- И  по рассеянности  отправили  письмо Федору?  Лицо  Березовой стало
внимательно-настороженным, пальцы рук вздрогнули и  нервно  забарабанили  по
столу.
     --  В том-то и загадка, что нет! -- горячо  сказала она. -- Это  письмо
Василий  Михайлович получил. Несмотря на  мою просьбу, он  все-таки  прислал
телеграмму, где  сообщал,  что очень жалеет о нашем  разрыве,  но  волю свою
навязывать не собирается.
     -- Странно, -- удивился Антон.
     -- Очень  даже, --  подхватила  Березова.  --  Тем более,  что адрес на
конверте к Феде написан не мною. Это фальшивка.
     -- Письмо или только адрес?
     -- Да, адрес. Письмо -- подлинник.
     Антон  внимательно сличил почерк на  конверте с  письмом и заметил, что
конверт  действительно  надписан  другой  рукой,  хотя  пишущий  и  старался
подделать   почерк  Березовой.  Почтовая   марка  была  погашена   штемпелем
Новосибирского главпочтамта.
     -- Каким образом письмо, полученное адресатом в Москве, могло очутиться
в Новосибирске,  чтобы отсюда улететь  к  Костыреву?  --  задумчиво  спросил
Антон.
     -- Не знаю, -- отрывисто сказала Березова.
     -- Василий Михайлович после получения этого письма был здесь?
     -- Однажды писал, что собирается в ближайшее время проездом побывать  в
нашем городе -- у него здесь какой-то друг живет.  Возможно,  и приезжал, но
дело-то  ведь не  в том.  Митякин очень порядочный  человек.  Уверяю, он  не
способен  на подобную гнусность, и вообще... Тем более, что о наших  с Федей
отношениях понятия не имеет.
     -- Я заберу у вас эти письма, -- сказал Антон; еще раз перечитал письмо
Костырева  и,  не  найдя ни  единой ошибки, высказал  предположение:  -- Для
Федора, по-моему, грамотно написано. Не по подсказке ли писал?
     --  Вы совершенно  его не  знаете!  --  вспыхнула Березова.  --  Федя в
грамотности никому не уступит.
     -- А в электротехнике?
     -- При чем здесь электротехника?
     --  Интересуюсь,  нет  ли  среди  друзей   или  знакомых  Федора,   кто
работает... скажем, электромехаником, монтером.
     Березова сильно наморщила лоб, задумалась:
     --  Таких не  знаю. Радиотехник-любитель у него есть знакомый. Валерка.
Смышленый мальчишка,  сам телевизоры ремонтирует и даже собирает. Только  не
здесь  надо  искать корни. Федина мама  рассказывала о  Мохове,  -- Березова
хрустнула  пальцами. -- С Моховым мы начинали учиться в школе. Из четвертого
класса его выгнали за неуспеваемость и воровство. В  гардеробной по карманам
шарился. Мохов подлец, и если окажется, что Федя замешан в нехорошем, то это
не обошлось без  влияния Мохова.  Клянусь всеми святыми, Федя не способен на
преступление. Его могли обмануть, запутать...
     -- Запугать, -- подсказал Антон.
     -- Нет. Федя не из робкого десятка. Что угодно, только не страх. Вот вы
опять мне не верите, между тем держу любое пари.
     --  Я пока  не  беседовал  с  Федором, но  улики  против него  есть.  И
серьезные,  --  Антон взглянул  на  Березову. --  Факты -- упрямая вещь, как
говорится.
     Березова гордо вскинула голову:
     -- Как вы не понимаете, что чепуха все это! Случилось что-то ужасное...
Нет, вы не понимаете.
     -- Света, вы любите Костырева, -- вдруг сказал Антон.
     --  И не  скрываю этого.  -- На  лице Березовой  мелькнуло  недоумение,
сменившееся   тревогой.   --   Скажете,   любовь   слепа?  Лишает   человека
объективности?
     -- Нет. Просто уточняю. -- Антон опустил взгляд и, чтобы не  затягивать
разговор,  ради  которого  встретился  с  Березовой, попросил: -- Расскажите
подробней о характере Костырева. Что он за человек?
     -- Я же сказала, порядочный, честный.
     -- Что могло сблизить его с Моховым?
     --  Не знаю.  Последний  раз я видела Мохова  с месяц  назад  здесь,  в
"Космосе".  Федя, я и Люда сидели за  этим  столиком, за которым  мы  с вами
сидим, а вот  там, -- Березова показала  в противоположный  конец  зала,  --
студенты из медицинского пили  шампанское.  С  ними почему-то был Мохов.  Он
несколько раз подходил к нам, вмешивался в разговор, уговаривал Люду перейти
за  их  стол. Федя не вытерпел и  на какую-то минутку с ним отлучился. После
этого Мохов забыл  о нашем  столике... Сейчас  припоминаю тот вечер и думаю,
что никакой близости у Феди  с Моховым  тогда не было. Они знали друг  друга
как  бывшие соклассники, и только. Вообще какой-то грустный  был вечер. Федя
хандрил,  иногда на него находит.  Вдобавок во время танца у  меня порвались
бусы  и  горохом  брызнули  под ноги  танцующих. Медики с  хохотом  объявили
конкурс, кто больше соберет бусинок. Это было смешно и почему-то неловко. --
Рассказывая,  Березова задумчиво  смотрела  вдоль  зала,  переводя взгляд со
столика на столик. -- Потом Федя провожал  нас с Людой домой. Неподалеку  от
кафе, у остановки троллейбуса, идущего  в сторону железнодорожного  вокзала,
его   окликнул  Мохов  и  спросил,  когда  он  едет   домой.   "С  последней
электричкой", -- ответил Федя. "Вместе, значит, покатим", -- сказал Мохов.
     -- С кем он был?
     Березова перестала разглядывать зал, повернулась к Антону.
     -- Я особо не приглядывалась. По-моему, Мохов разговаривал  с одним  из
парней,  с  которыми сидел  в  кафе. Рядом  с  ними  стояла  такая эффектная
блондинка.  Она точно была в компании медиков, это я приметила.  Затем к ним
подошел... сумасшедший, которого при встрече  я каждый раз пугаюсь до ужаса.
Есть у  нас тут один помешанный. Уже немолодой мужчина, одет всегда в черный
костюм и, самое  любопытное, на  поводке  возит за  собой игрушечную розовую
собачку, вроде детской лошадки на колесиках. Как-то я рассказала о нем маме.
Она  говорит, видимо,  у этого человека была любимая собака, которая умерла.
Помню, всю ночь не могла уснуть...
     В  кафе  заиграла  музыка.  Несколько  пар, как  по команде,  поднялись
танцевать.  За  соседним столом  парень залпом осушил стакан  вина,  сунул в
пепельницу  дымящуюся сигарету и бесцеремонно потянул за руку сидевшую с ним
девушку к танцующим парам. Антон, разглядывая  причудливые линии сигаретного
дыма  над  пепельницей,  вдруг вспомнил  найденную  в  магазине пачку из-под
"Нашей марки".
     --  Света,  знакомый  ваш  москвич  курит?  --  неожиданно  спросил  он
Березову.
     Она недоуменно подняла брови:
     -- Курит.
     -- Папиросы или сигареты?
     -- Я  не  курильщица, такие тонкости не  подмечаю.  Странный вопрос. Не
пойму, к чему?
     -- Мещанское любопытство, -- отшутился  Антон и, посмотрев  на почти не
тронутую бутылку минеральной воды, предложил: -- Поужинаем?
     --  Что  вы!  -- Березова испуганно покрутила головой: --  Мама  и  так
наверняка валидол глотает.



     День  кончался.  Поблескивая  стеклами,  безостановочно  хлопали  двери
магазинов, поглощая  и выталкивая покупателей с авоськами. Люди толпились на
транспортных  остановках, выстраивались  в очереди  у  газетных  киосков  за
"Вечеркой". Расставшись  со  Светланой Березовой, Антон,  не  теряя времени,
направился к Степану Степановичу Стукову.
     В сером темноватом  коридоре уголовного розыска никого  не было.  Пахло
свежей масляной краской и застоявшимся табачным дымом. Пройдя  почти в самый
конец коридора, Антон открыл  знакомую дверь кабинета с табличкой "Инспектор
С. С. Стуков". Степан Степанович оторвался от чтения  "Вечерки" и, складывая
газету,  через старомодные роговые очки, вроде  как исподлобья, посмотрел на
него.
     -- Антоша!  --  обрадовался он,  молодо  поднялся  из-за стола и развел
руками, словно намеревался обнять.
     -- Невольно к  этим  грустным  берегам меня влечет неведомая  сила,  --
шутливо  продекламировал Антон,  поставил на  один из стульев  свой видавший
виды  портфель  и  протянул Стукову  руку: --  Здравствуйте, дорогой  Степан
Степанович.
     -- Здравствуй, Антоша,  здравствуй. Полдня  тебя жду. Звонил Гладышеву,
он сказал, что ты приедешь. Ну, садись, рассказывай.
     За два года Стуков почти не изменился. Сняв очки, он все так  же, как и
прежде,  близоруко щурился и улыбался, разглядывая Антона. Только,  пожалуй,
взъерошенный чубчик волос стал совсем белым от седины.
     --  Что  рассказывать... -- присаживаясь  к  столу Степана Степановича,
проговорил с улыбкой Антон. -- Почти нечего рассказывать.
     --   В  нашей  работе   всегда  так,   Антоша.   Это  ведь   только   у
продавца-торопыги быстро получается:  "Сорок да сорок -- рубль сорок. Спички
брали?  Нет.  Пять  двадцать!"  Нам  такая  бухгалтерия  не годится. Бывает,
действительно поначалу сказать нечего, а когда  обмозгуется все, смотришь, и
разговор получается, а?
     Антон  вздохнул  и стал рассказывать. Стуков слушал  внимательно. Дымил
сигаретой,  изредка  задавал  уточняющие  вопросы.  Когда  Антон  пересказал
содержание  разговора со  Светланой Березовой, он долго  сидел  задумавшись,
будто припоминая что-то очень давнее, серьезное!
     Антон заговорил снова:
     --  Доказать причастность Мохова,  а возможно,  и Костырева,  по-моему,
будет  нетрудно.  Опасаюсь другого: как бы  не улизнул кто  из соучастников.
Ведь  если Мохов и Костырев знают о смерти электромеханика и  Гоги-Самолета,
-- а  такое вполне  возможно, -- то они  до посинения будут отрицать связь с
ними  и  утверждать,  что действовали  самостоятельно.  Связь же эта --  ну,
прямо-таки напрашивается. К тому же, пачка из-под ростовских сигарет...
     -- Три с  половиной тысячи, говоришь, недостача? -- переспросил Стуков.
--  Сумма не  то  чтобы большая,  но  и  не  маленькая. Приманкой,  по  всей
вероятности, послужили золотые часы.  Впридачу к ним  выручка да  вещички --
это уже кое-что. Средней руки воришка  может пойти на такое дело. Но, прежде
чем идти, надо видеть приманку или хотя бы знать  о ней. Давай подумаем, кто
мог выступить в роли наводчика. Продавцы, в первую очередь.  Затем работники
базы,  которые отпускают  товар,  и  госбанка,  поскольку,  как  ты  сказал,
"Сельхозтехника"  платила  за   часики   перечислением.  Кто-то  из  знающих
подсказал, что в  такой-то  день,  в таком-то  магазине  будет  восемнадцать
золотых часиков...
     Но ведь большую  часть их сразу  забрала  "Сельхозтехника", -- возразил
Антон.
     --  Вот  этого  как раз "знающий" и не  знал. Поэтому круг сужается, --
Стуков  прищурился, закурил новую сигарету. -- Не  будем,  Антоша, пока  над
этим  ломать голову.  Завтра предварительно  допросишь  Мохова  и Костырева,
прощупаешь их. Смотришь, горизонт и расширится, дело прояснится. Меня другое
в твоем сообщении заинтересовало. Покажи-ка конверт с подделанным адресом.
     Антон  достал из портфеля взятые у  Березовой письма, одно из них подал
Степану  Степановичу.  Стуков неторопливо надел очки, поразглядывал  конверт
так и сяк. Возвращая его Антону, с сожалением сказал:
     -- Не то, совсем не походит.
     -- На что не походит? -- спросил Антон.
     --  Очень трудное дело, около  месяца вместе с прокуратурой ведем --  и
пока  безуспешно.   Молодая  замужняя  дамочка   вернулась  с  Черноморского
побережья и  через  полтора  месяца  захворала.  Врач  поликлиники выдал  ей
бюллетень сроком  на трое суток с указанием  диагноза по женской части. А на
четвертый день дамочка скончалась. -- Стуков помолчал,  стряхнул с  сигареты
пепел  --  Вместо женской болезни, указанной в бюллетене,  врачи установили,
что смерть наступила от криминального аборта.
     -- Какая дикость!
     -- Я ж упомянул, что дамочка приехала с курорта. Замужняя. А мужья, как
правило, знают, что и на Черноморском побережье детей приносят не аисты,  --
Стуков  задумался.  --  Самое интересное,  бюллетень  выписан несуществующим
врачом несуществующей  поликлиники. Как  установили наши графологи, заполнен
детской     рукой.    Предусмотрительность    серьезная,    попахивает    не
бабкой-повитухой, тем более, что  в день заполнения бюллетеня  дамочка сняла
со сберкнижки триста рублей.
     --  Действительно,  трудное  дело,  --  сказал Антон. -- Такое  нелегко
расследовать.
     -- Расследовать расследуем. Вопрос только в том: когда? -- Стуков опять
задумался, что-то припоминая. --  Березова,  кажется, Семенюка упоминала? --
вдруг спросил он.
     -- Какого Семенюка? -- не понял Антон.
     -- Гражданина с розовой собачкой.
     --  Да. Он, вроде бы, подходил  на  троллейбусной  остановке к  Мохову,
разговаривающему со студентом-медиком. Вы знаете этого... с собачкой?
     -- Доводилось встречаться. Крайне несчастный человек. Заведовал в одном
из институтов кафедрой  электросварки,  попал в автокатастрофу  и с тех  пор
заболел.  Не  так давно после  припадка в  состоянии помрачненного  сознания
Семенюк выбил стекло в  книжном магазине. Вот акт медицинской экспертизы. --
Стуков достал из стола заполненный бланк и подал его Антону.
     Начинался  акт  обычным  канцелярским  вступлением, затем  шло описание
происшедшего  случая.  Антон   быстро   пробежал   глазами  необходимые  при
экспертизе  вводные  и,  дойдя  до  заключения врачей  психоневрологического
диспансера, стал читать внимательно.
     "... На  основании  изложенного  комиссия  приходит  к  заключению, что
гражданин  Семенюк  Н. П. страдает  хроническим  психическим заболеванием  в
форме  травматической  эпилепсии  со  значительным  снижением  интеллекта  и
изменением  личности по эпитипу. На  это указывают данные о перенесенной  им
травме головного мозга с последующим развитием судорожных припадков, а также
данные настоящего обследования, выявляющие у испытуемого нарушение мышления,
снижение  интеллекта   и   памяти   в  сочетании  с  нарушением  критических
способностей.
     Степень  указанных  изменений  столь  значительна,   что  не  позволяет
испытуемому  давать отчет  в своих действиях  и  руководить  ими. Поэтому  в
отношении  инкриминируемого  ему  деяния  гражданина  Семенюка  Н.  П.,  как
душевнобольного, следует считать НЕВМЕНЯЕМЫМ".
     Антон вернул Степану Степановичу акт и спросил:
     -- С кем он живет, этот Семенюк, на какие средства?
     --  У него были сбережения.  Сам  он,  разумеется,  ими пользоваться не
может. Врачи хотели устроить в стационар, но отыскался племянник. Вот  его и
определили опекуном. Живут вдвоем.  -- Стуков  спрятал акт в стол  и положил
ключи в карман.



     Прежде  чем  допрашивать  Мохова  и  Костырева,  Антон  ознакомился   с
протоколом   задержания  и   перечнем   вещей,   обнаруженных  в   чемоданах
задержанных, отметив при этом для себя, что все похищенные из  магазина вещи
находились  в  чемодане  Мохова. Не  было только  часов и одной бритвы. Зато
наличных  денег,  с  учетом  стоимости  купленных  до  Якутска  авиабилетов,
оказалось на триста  с лишним рублей больше исчезнувшей из магазина выручки.
В  чемодане Костырева,  кроме  сменного белья, зубной щетки  с  мыльницей  и
электробритвы, лежал небольшой  сборник стихов  Петрарки. На титульном листе
знакомым для Антона почерком Березовой было  написано: "Солнышко! Не сердись
на меня". Антон  несколько раз прочитал надпись, безуспешно стараясь понять,
по какому поводу она сделана, полистав страницы, пробежал взглядом несколько
коротких  стихотворений,  затем  положил книжку  на место и  решил  начинать
допрос.
     Федор  Костырев --  здоровенный  парень, смуглостью и  лицом похожий на
отца, казался старше своих двадцати трех лет. Поправляя широкой ладонью то и
дело свисающую на лоб густую  прядь  черных волос, он понуро  смотрел в пол,
изредка бросая  взгляд на включенный магнитофон. На все  вопросы, касающиеся
магазина, упрямо твердил: "Ничего я не знаю".
     -- Вас задержали с  Моховым. Где и когда вы с ним встретились? -- начал
с другого конца Антон.
     -- В пятницу, в райцентре, -- коротко бросил Костырев.
     -- Куда собирались уехать?
     -- Не уехать, а улететь в Якутск. Билеты же у нас отобрали. Чего лишний
раз спрашиваете.
     -- Почему именно в Якутск?
     -- Потому что  дальше билетов не достали. Справки  там какие-то  надо в
кассу предъявлять.
     -- Значит, дальше собирались?
     -- Собирались,  --  подтвердил  Костырев.  --  Мохов  давно  уговаривал
завербоваться на север.
     -- Почему только в пятницу вы на это решились?
     -- Решился, и все. Какое вам дело -- почему.
     -- В ночь с субботы на  воскресенье в райцентре обворовали магазин,  --
строго сказал Антон. -- В чемодане Мохова обнаружены краденые вещи.
     -- С него и спрашивайте, -- буркнул Костырев.
     -- А что вы на это скажете?
     -- Ничего. Фискалом никогда не был и быть не собираюсь.
     -- Блатной жаргон уже успели изучить?
     - С кем поведешься -- от того и наберешься, --  Костырев усмехнулся. --
В кэпэзэ научат. Со стажем урки сидят.
     -- Запугали?
     -- Тот еще не родился, кто меня запугает.
     -- Давно с Моховым дружите?
     Костырев коротко исподлобья взглянул на Антона.
     -- Какая у нас дружба? Я на севере собирался работать, а не воровать.
     -- А Мохов, выходит, воровать собирался?
     -- Не ловите на слове.
     Антон  достал  из портфеля кепку,  найденную в  магазине,  и,  стараясь
заметить, какое это произведет впечатление, положил ее перед  собою на стол.
Костырев ничуть не изменился в лице. На вопрос: "Узнаете ли кепку?"-- как ни
в чем не бывало ответил:
     -- Узнаю. Моя.
     -- Ее нашли в обворованном магазине. Как она туда попала?
     Костырев опять усмехнулся, пожал плечами.
     -- Почему молчите?
     -- Если скажу, что оставил две недели назад, вы не поверите.
     -- Это почему же не поверю?
     -- Потому что наивно. Вам  же надо  доказательства,  а  у меня их  нет,
доказательств.
     -- Значит, можно считать, что вы совместно с Моховым обворовали магазин
и оставили там свою кепку.
     -- Ничего я не воровал. Кепку раньше оставил, когда прилавок в магазине
ремонтировал. Заведующая, тетя Маша, может подтвердить.
     -- Вы уверены в этом?
     -- Нет. Она трусливая, тетя Маша.  С перепугу может от всего отказаться
и что попало наговорить.
     -- Так кто же, все-таки, был в магазине: вы или Мохов?
     -- Хотите, считайте, что я был. Мне все равно.
     --  Поймите,  --  спокойно заговорил Антон. -- Совершено  преступление.
Допустим, вас накажут, а настоящий преступник-запевала останется на свободе.
Он может совершить более страшное преступление.
     На лице Костырева мелькнуло не то сожаление, не то улыбка:
     -- Это ж хлеб для вас.
     --  Поменьше  бы   такого  хлеба.  Хочется,  подписывая   обвинительное
заключение, иметь чистую совесть.
     -- Пусть совесть вас не мучает. На допросе меня не  запугивали. Так что
вину свою признаю  по собственной воле, под давлением  неопровержимых  улик,
как говорят в суде. Кепку-то мою нашли в магазине.
     Антон  достал фотографию  мертвого Гоги-Самолета и, подав ее Костыреву,
спросил:
     -- Вам знаком этот человек?
     Костырев  с  нескрываемым   удивлением  уставился   на  снимок  и  тихо
проговорил:
     -- Кажется,  Гога-Самолет, -- вскинул глаза на Антона. -- Мертвый,  что
ли?
     Антон кивнул головой.
     -- Кто это его?
     --  Вам  лучше знать,  -- с  намеком  сказал  Антон. Костырев буквально
впился взглядом в фотографию.
     Лицо его заметно бледнело. Он опять взглянул на Антона и спросил:
     -- В магазине, что ли?
     -- Да,  в магазине.  Надеюсь, теперь  понимаете, какую  ответственность
берете на себя?
     Наступила  затяжная   молчаливая  пауза.   Щеки  Костырева   вздувались
желваками.
     -- Что на это скажете? -- поторопил Антон.
     -- Никого я не убивал  и в  магазине не  был,  --  изменившимся, глухим
голосом  ответил Костырев. --  Но если вы не  можете найти убийцу, пишите на
меня.
     --   Слушайте,  Федор!   --  не  сдержался  Антон.  --  Что  вы  чудака
разыгрываете?! Мохов был в магазине?
     -- У него спрашивайте, -- глядя в пол, пробурчал Костырев.
     Антон взял себя в руки, заговорил спокойно:
     -- Первый раз из-за  Мохова вы получили пятнадцать суток, сейчас можете
заработать несколько лет.
     Костырев исподлобья взглянул на Антона:
     --  Пятнадцать суток я из-за себя получил. Не  могу видеть, как  пятеро
здоровых мужиков лупят одного хиляка. Не вытерпел, заступился.
     -- Что у вас произошло со Светланой Березовой?  -- Антон решил показать
свою осведомленность. -- Почему вы ей такое письмо прислали?
     Костырев подался вперед, будто его неожиданно толкнули в спину.
     -- Никаких писем я не слал, --  ответил хмуро и глубоко задышал, словно
в кабинете не стало хватать воздуха.
     -- Хотите  очную  ставку  с Березовой?  Или показать  письмо?  Надеюсь,
узнаете свой почерк?
     --  Зачем?! -- Костырев совсем чуть не  задохнулся. --  Зачем  Березову
путаете?
     -- Затем, что читал это письмо, а вы отрицаете...
     --  Ну,  и  работка у  вас...  В  интимное даже  нос суете. Ну, написал
письмо.  Пожалел  девчонку.  Пусть  ищет  себе  достойную  пару.  Я   теперь
уголовник, мне в тюрьме гнить.
     -- Любит она вас, -- серьезно сказал Антон.
     -- Это уж в следовательскую компетенцию не входит. Не путайте девчонку,
не позорьте.
     -- С кем  Мохов был в "Космосе", когда вы там  сидели последний раз  со
Светланой Березовой и Людой Сурковой?
     -- Откуда мне знать.
     -- В охранной сигнализации Мохов разбирается?
     -- Не знаю.
     -- Кто отключил сигнализацию?
     -- Не знаю.
     -- На райцентровской электростанции у Мохова друзья или знакомые есть?
     -- Откуда мне знать всех его друзей и знакомых.
     -- Вы курящий?
     -- Нет. И никогда этой дрянью не занимался.
     -- Почему пить последнее время стали?
     -- Для интереса несколько раз попробовал.
     -- Вам известно было, что Мохов обворовал магазин?
     Костырев   промолчал,  будто  не   слышал   вопроса.   Лицо  его  стало
непроницаемым. -- Не хотите говорить? Опять молчание.
     -- Что можете еще добавить по делу?
     -- Нечего мне добавлять. Сажайте в тюрьму.
     Антон убрал  со  стола  в портфель  кепку  и  фотографию Гоги-Самолета,
посмотрел на понуро опустившего голову Костырева и сказал:
     --  С сегодняшнего  дня  вас  переведут  в следственный  изолятор,  как
подозреваемого в преступлении.
     Костырев пожал плечами.
     Павел  Мохов был противоположностью Костырева.  Низенький, тщедушный, с
широкой  и плоской  грудью, он, оправдывая свою воровскую кличку,  и  впрямь
походил на клопа увеличенных размеров  с непропорционально большой  головой.
Зачесанные назад давно немытые волосы доходили чуть ли не до плеч. С  первой
минуты допроса  Мохов повел себя бывалым  уголовником. На  анкетные  вопросы
отвечал быстро, ничуть не смущаясь, глядя Антону в глаза.
     Было  похоже, что он подготовил  хитрый ход,  и допрос следовало  вести
осторожно. Нужен был какой-то необычный вопрос, чтобы  спутать  план Мохова,
какая-то  неожиданность.  Закончив анкетную часть,  Антон незаметно  включил
магнитофон и спросил:
     -- Закурить у вас не найдется? Мохов опешил, но тут же нашелся:
     --  Угостил  бы,  начальничек,  только в кэпэзэ все изъяли. Сам  знаешь
здешние порядки -- чуть початая пачка "Северной Пальмиры" уплыла.
     Антон сделал вид, что действительно  ищет курево. Запустил руку в  один
карман, в другой и огорченно сказал:
     -- Я "Северную Пальмиру" не курю. К ростовской "Нашей марке" привык.
     Физиономия Мохова совсем расплылась в улыбке:
     --  Денька  на  три  раньше, угостил  бы  и  "Нашей марочкой". Шикарные
сигаретки, хоть и не Ленинградская фабрика выпущает.
     Сердце  Антона  застучало, будто  у заядлого  рыболова-любителя,  долго
сидевшего  над  неподвижным поплавком  и вдруг  увидевшего  резкую поклевку.
Произошло то, что часто называют везением, -- Мохов "клюнул", как говорят, с
ходу. Сейчас надо было дать ему возможность поглубже заглотить "крючок".
     Антон, как будто уличая Мохова в неискренности, недоверчиво покосился:
     -- Серьезно? Мохов осклабился:
     -- Крест во все пузо.
     -- Я не про то, что у вас была "Наша марка", -- опять схитрил Антон. --
Я про то, что хорошие сигареты, хотя и ростовские. Других курильщиков угощаю
-- плюются. Говорят, дрянь по сравнению с ленинградскими или московскими.
     --  Не  понимают сявки.  Сигаретки -- люкс!  На  них же даже  значок  с
качеством нарисован. Знакомый у меня есть. Ба-а-ашка человек, толк в  куреве
знает и кроме "Нашей марочки" ростовской ничего не признает,
     -- Вы через него и достаете "Нашу марку"?
     -- Не, в магазине беру.
     Антон  расхохотался как  только  мог. От  смеха  даже  грудью  на  стол
навалился.
     -- Ты чего, начальник? -- удивился Мохов.
     --  Уши  развесил,  слушаю  тебя.  А ты,  оказывается,  сочинитель.  "В
магазине беру". Вот даешь! В Новосибирской области днем с огнем этих сигарет
не  сыщешь.  Мне  их из Москвы присылают или из  Томска. Специально об  этом
ребят знакомых прошу.
     --  Так  уж  и  специально...  так уж  и  из  Москвы...  --  неуверенно
проговорил Мохов. -- Слово даю, курил "Нашу марку"!
     -- И в магазине покупал?
     -- Не. Стрельнул полпачки у одного чувака.
     -- У знакомого?
     На  какую-то  секунду  замешкался Мохов,  чуть-чуть  у него  что-то  не
сорвалось с языка, но он  вовремя  спохватился, покрутил косматой головой  и
быстро ответил:
     -- Не. На железнодорожном вокзале, у проезжего.
     "Фокус  не удался",  --  расстроенно  подумал  Антон. Мохов  разглядел,
уловил подсечку и "выплюнул  крючок". Попробуй найди  теперь этого проезжего
"чувака". Скоротечно порою следовательское  везение, хотя каждый раз от него
что-то остается, Мохов нервно сжал ладони. Отчего он вдруг начал нервничать?
Почувствовал, что  скользнул  по  лезвию, чуть  не  выдав  поставщика "Нашей
марки", или вспомнил оставленную в магазине сигаретную пачку?
     Антон,  чтобы  не насторожить  еще  больше  Мохова,  на  всякий случай,
подражая Борису Медникову, когда тот очень хотел  курить и  ни у кого не мог
стрельнуть сигаретку, тяжело вздохнул и, посерьезнев, сказал:
     -- Покурили,  хватит.  Соловья баснями не  кормят. Давайте толковать  о
деле. Как с магазином было?
     Мохов удивленно вылупил глаза:
     -- Чего-то не пойму, начальник. С каким магазином?
     "Чудака решил разыгрывать? Хорошо. Долго не наиграешь. Пойдем с другого
хода", -- усмехнулся про себя Антон.
     -- Если  с магазином непонятно, расскажите, каким образом в ваш чемодан
попали краденые вещи.
     -- А-а-а... Так  бы  сразу начинал.  С  вещичками  и  чемоданом,  как в
сказке: пришел, увидел, скарабчил,  -- Мохов  натянуто улыбнулся. -- Не  мой
это чемоданчик, гражданин начальник. Краденый он, вместе с вещичками.
     -- Не первый раз с уголовным розыском объясняетесь. Говорите подробней,
без наводящих вопросов. У кого? Когда? Где украли?
     -- У проезжего,  на  главном новосибирском вокзале, в воскресенье, -- с
наигранной лаконичностью  отчеканил Мохов  и добавил: --  Сявка  какой-то из
района подвернулся.
     Ложь была грубой, старомодной. Нет, не на высоте умственные способности
Мохова. Нервишки, к тому же, подводят. Соврал и сам не верит: глаза заюлили.
Наверняка знает  о магазине, иначе не  стал бы примитивно добавлять:  "Сявка
какой-то из района подвернулся".
     -- Так не пойдет, Мохов. Сказку для первоклашек сочиняете.
     -- Чо я, Амундсен -- сказки сочинять? Антон усмехнулся:
     --   Амундсен  был  выдающимся   полярным   исследователем,  а  фамилия
знаменитого сказочника --  Андерсен. Умные, хорошие сказки сочинял,  не  то,
что вы.
     --  Мы университетов не кончали, -- на лице Мохова появилось выражение,
похожее  на обиду, но глаза забегали еще  сильнее.  --  Наше  образование --
четыре класса, пятый коридор.
     -- Это не делает вам чести и, тем более, не дает права лгать уголовному
розыску.
     -- Не веришь? Хочешь, скажу, у кого увел? Антон поморщился:
     -- Хватит сочинять. Как попали в магазин?
     -- Чужое дело не клей, начальник. Не был я в магазинчике, -- шея Мохова
вытянулась и  тут же укоротилась,  будто он хотел втянуть  непомерно большую
косматую  голову в плечи. -- Моя профессия -- карманы. Чемоданчик прихватил,
между  делом,  у  Гоги-Самолета...  --  И   уставился  на  Антона,  стараясь
определить, какое произвел впечатление.
     -- Когда?
     -- В воскресенье утром, -- не задумываясь, ответил Мохов и ухмыльнулся.
-- Без выходных работаю.
     Предположение Антона, возникшее после допроса Костырева? подтвердилось:
о смерти Гоги-Самолета Мохов не знает. Антон  неторопливо достал фотоснимок,
который показывал Костыреву, и подал его  Мохову. Увидев, как у того отвисла
губа,  понял,  что  попал  в  точку.  Мохов  с  тупым  выражением лица долго
разглядывал  фотографию, потом растерянно уставился на  Антона и, почти  как
Костырев, спросил:
     -- Мертвый, чо ли?
     -- В магазине,  -- подтверждая, добавил Антон. -- Как вы  умудрились на
главном новосибирском вокзале  в воскресенье утром украсть  у него  чемодан,
если Самолета уже в живых не было?
     -- Так, может, его  после этого сфотографировали, -- наивно, без всякой
надежды, сказал Мохов.
     --  К  вашему  сожалению,  нет,  --  Антон  нахмурился.  --  В магазине
обнаружены ваши отпечатки и пустая пачка "Нашей марки". Надеюсь,  понимаете,
что  отрицать такие улики -- бессмысленное  занятие.  Только запутаете себя.
Говорите все начистоту.
     -- Слово даю, не был в магазине! -- взвизгнул Мохов.
     -- Каким образом вещи к вам попали?
     -- Увел чемоданчик у сявки.
     --  Сказка про  белого бычка...  Вы  знали, что  Гога-Самолет обворовал
магазин или собирался обворовать. Откуда эти сведения?
     --  Накалываешь,  гражданин  начальник! --  снова  закричал  Мохов.  --
Мокруху  хочешь  пришить?  Не  выйдет! Не  занимаюсь  я  мокрыми делами.  Не
занимаюсь!
     Антон брезгливо поморщился:
     --  Улики, гражданин  Мохов, улики...  Кроме чистосердечного признания,
вам  ничего  другого не  остается. Неужели не  можете понять  этого?  Будете
говорить правду?
     В глазах  Мохова  появился испуг. Антон  глядел  на него и  все  больше
убеждался, что Мохов -- мелкий, трусливый воришка, способный на любую ложь и
предательство ради спасения собственной шкуры. И не ошибся.
     Мохов трусливо огляделся, как будто хотел убедиться, нет ли  в кабинете
посторонних, и почти прошептал:
     -- Костырев... Костырев был в магазине, --  опять огляделся  и еще тише
добавил: -- Он  там кепку свою  посеял.  Сам мне  говорил,  что свалилась  с
головы и в темноте не мог найти.
     -- И Дунечку Костырев ударил?
     --  Какую Дунечку?... -  Мохов  открыл рот, но тут  же угодливо закивал
головой.  --  Ага,  и  Дунечку  он саданул  железякой,  когда  со шмутьем из
магазина выскакивал.
     Тонкая   ниточка  попала  в   руки  Антона,  наметилось  совпадение   с
показаниями  похмельной Дунечки,  и он, стараясь  эту  ниточку  не  порвать,
сделал вид, что верит Мохову.
     -- Зачем же вы все краденые вещи в свой чемодан сложили?
     -- Костырев чистеньким хотел остаться.
     -- Куда золотые часы дели и одну бритву?
     -- Загнали  по дешевке. Хотели  все шмутье  сплавить, да  на  кофточках
попухли.
     -- Кто продавал, Костырев или вы?
     -- Я, -- Мохов вздохнул и  повторил:  -- Костырев  же чистеньким  хотел
остаться.
     -- А если скажу, что вы  не продавали часы и бритву?-- спросил Антон и,
заметив, как насторожилось лицо Мохова,  добавил: -- Вы  их отдали тому, кто
помог отключить сигнализацию.
     --  Откуда  у нас  деньги в таком разе? -- Мохов оживился. -- Шмуток  я
продать не успел, они все в ажуре, а выручка всего тысяча была.
     -- Допустим, -- согласился Антон. -- Только... кто у вас опасную бритву
купил? Сейчас опасные не в моде.
     -- Костырев их две взял.
     -- Есть документы, что три. Одну себе, другую вам. Кому третью?
     -- Групповую мажешь, гражданин начальник? Не было групповой. Костырев в
одиночку магазин заделал. Моя профессия -- карманы.
     -- А ведь пробовал и магазин обворовать...
     -- Разок только попытал.  Как загремел охранный колокол на всю деревню,
с тех пор поллитровкой меня к магазину не затянешь.
     -- Кто в этот раз отключил сигнализацию?
     -- Слово  даю, не знаю! -- Мохов ударил  себя кулаком в грудь: -- Крест
во все пузо!...
     -- Почему Костырев согласился с вами на север ехать? --  оборвал Мохова
Антон.
     -- Чтоб денег подкалымить.
     --  Но  он  раньше  почему-то не  соглашался.  Вам  долго пришлось  его
уговаривать. Почему?
     -- А-а-а... Это он  жениться, дубина, хотел.  В Новосибирске чувичка  у
него  была, врюхался  в  нее. А  она ему финт ушами заделала, с инженером  с
московским  снюхалась. Федька про  это узнал и говорит: "Ну их всех сучек...
Поехали, Пашка, на север, деньгу закалымим -- не таких чувичек отхватим".  Я
толкую:  "С хрустами,  мол,  жидковато,  на билеты не хватит". А  он мне: "В
сельхозтехниковском  магазине  навалом  золотых   часиков   появилось.  Если
трусишь, один пойду на дело, а ты посля толкнешь часики хотя бы по дешевке".
На том и спелись.
     -- Откуда Костырев узнал о часах?
     -- Он же в райпотребе вкалывал, там все расчухал.
     -- Кто  помог отключить  сигнализацию? --  настойчиво спросил Антон. --
Или Костырев сам это сделал?
     -- Конечно, сам. Он башковитый в этом деле.
     -- Как  Гога-Самолет  оказался  в магазине?  Мохов  застучал кулаком  в
грудь:
     -- Крест во все пузо, не знаю.
     Антон  прекратил допрос.  Через  полчаса  на  служебной машине  он увез
Костырева и Мохова в поселок, где нашелся магазин, оборудованный точно такой
охранной  сигнализацией, как  в райцентре.  Следственным  экспериментом было
установлено, что ни Костырев, ни Мохов в охранной сигнализации совершенно не
разбираются.
     После  допроса  горизонт не  расширялся.  Наоборот,  своими показаниями
Мохов еще больше запутал дело.



     --  Березову видел? --  снимая  очки,  спросил Степан Степанович,  едва
Антон переступил порог его кабинета.  --  Только что  была здесь, спрашивала
тебя.
     -- Есть что-то новое?
     -- Она, видишь ли, кроме тебя, ни с кем не хочет беседовать,  -- Степан
Степанович  поправил   бумаги,  лежащие  перед  ним   на   столе,  близоруко
прищурился. -- Как говорят наши подшефные, вошел ты у нее в авторитет.
     -- Не сказала, куда ушла?
     -- Дома будет ждать.
     -- Придется  ехать. Может быть, что-то  новенькое, существенное  у  нее
появилось.
     --  Подожди.  За  ней  пошлем  служебную  машину,  а сами в  это  время
потолкуем. У меня тут кое-что есть...
     Стуков позвонил дежурному по  управлению. Договорившись,  что служебная
машина  сейчас   же  отправится  за  Березовой,  адрес  которой  продиктовал
дежурному  Антон, Стуков  достал  из стола тоненькую бумажную папку и открыл
ее.  В  папке лежал  тетрадный листок, исписанный  с  обеих  сторон красивым
женским почерком без  единой помарочки, аккуратно. Антон ожидал, что  Стуков
тут же даст прочитать листок, но Степан Степанович не торопился.
     -- Оказывается, со Светланой Березовой я  раньше тебя познакомился. Вот
по этому  заявлению,  -- он  постучал  пальцами  по  тетрадному  листку.  --
Позавчера принесла. С двоюродной сестрой ее произошла неприятность.
     -- С Людой Сурковой? -- быстро спросил Антон.
     --  Правильно.   Ты  уже  родственников  Березовой   знаешь?--   Стуков
улыбнулся.
     --  Вчера  в  "Космосе"   встречались,  когда  был  там  со  Светланой.
Симпатичная   такая,   печальная   девушка.  Светлана   какое-то   заявление
упоминала...
     -- Видимо, это  заявление как раз и есть. --  Стуков опять  постучал по
листку. -- В прошлое  воскресенье  Люда была выходная.  Одна  из подружек по
работе обещала достать  ей билет на какую-то приезжую эстраду. Люда  вечером
прибегает  к подружке в "Космос" за  билетом,  а та, оказывается, ничего  не
достала.  Вечер  испорчен. В кафе  компания вполне  приличных молодых  людей
отмечала день  рождения.  Именинник  знакомится  с Людой  и  уговаривает  ее
остаться  в  компании.  От  нечего делать Люда соглашается,  тем  более, что
именинник  --  парень собою видный:  возраст -- около  тридцати,  общителен,
внешне  --  картинка,  одет  безупречно.  Ну  как  тут  устоишь  от соблазна
познакомиться  с  таким  кавалером? Пели, шутили, танцевали.  Именинник  был
галантен, усердно угощал.  Люда не из пьющих, но все-таки стакан шампанского
выпила и через какое-то время... катастрофически стала засыпать. Он вызвался
проводить  домой,  но  вместо  этого  привел  на  какую-то   квартиру.  Стал
приставать,  угрожал  бритвой. Она -- вырываться,  кричать.  Соседи  открыли
дверь...  Где была, как ушла  из  квартиры, не помнит совершенно. Только  на
следующий день хватилась, что на руке нет кольца девятьсот пятьдесят восьмой
пробы, стоимостью свыше двухсот рублей, -- Степан Степанович замолчал.
     -- И все исходные данные? -- спросил Антон.
     -- Почти  все. Даже имени толком не запомнила, вроде бы Игорь или Олег,
вроде  бы  кандидат медицинских наук  или  артист. Твердо  уверена  в одном:
раньше много раз видела его в "Космосе".
     -- Администрация кафе ничего не  знает?  Обычно для массовых увеселений
столы заранее бронируют.
     --  Нет. Пришли стихийно. Попили,  повеселились, рассчитались  и... ищи
ветра в поле.
     -- Хотя бы обстановку  в квартире запомнила? Или  район,  где находится
квартира.
     --  Квартира благоустроенная, в новом многоэтажном  доме. Кругом сплошь
такие дома.  Запомнились ковры, пианино,  дорогие украшения, но... Не будешь
же Суркову водить по всем новым многоэтажным  домам, чтобы она  опознала эти
ковры, пианино и украшения.
     --  К  тому  бюллетеню вам  еще мутное дельце подвалило,  -- усмехнулся
Антон.
     -- Уголовные дела, Антоша, поначалу,  как  ты  знаешь,  все мутные.  --
Стуков спрятал папку  с заявлением  Сурковой  в стол. --  Здесь проще, чем с
бюллетенем. Суркова  хотя  бы  по внешности  опознать  именинника  сможет, а
там... Собственно,  рассказывал эту историйку не для  детективного интереса.
Не из "Космоса" ли  к вашему магазину ниточка потянулась?  Прошлый раз, судя
по  воспоминаниям  Березовой,  Мохов  повышенный  интерес  к  Люде  Сурковой
проявлял, теперь же ни с того, ни с сего именинник ухаживать принялся. Тогда
медики-студенты шампанским стреляли,  сейчас  кандидат медицинских наук этим
же вином угощает, да еще, судя по всему, и снотворного в стакан подсыпает...
--  Степан Степанович помолчал и вдруг словно спохватился: -- Да! Узнал я на
одном  из  заводов,  что  знакомый  Березовой  московский  инженер,  Василий
Михайлович  Митякин, месяц  назад был  в  нашем городе.  Сейчас находится  в
Томске. На днях должен проездом еще ненадолго у  нас остановиться, так что у
тебя появится возможность прозондировать, как письмо Березовой, адресованное
в Москву, попало к Костыреву. Без Митякина, должно быть, здесь не обошлось.
     -- Мохов на допросе показал, что Костырев  из-за знакомства Березовой с
этим  инженером  решил  уехать  на  север, -- сказал  Антон и, посмотрев  на
Стукова, спросил: -- Кстати, как ваше мнение о Светлане?
     Прежде чем ответить, Степан Степанович закурил.
     -- Бескомпромиссная девушка,  по-моему, -- улыбнулся он. -- Такие могут
только или  любить  или ненавидеть. Категоричность суждений крайняя. Нервная
система подрасшатана.
     --  Вам  не кажется, что в отношении  Костырева  она  ведет  себя,  как
капризный ребенок, которому не купили понравившуюся  игрушку? Мама-то против
ее дружбы с Костыревым...
     --  Мне  довелось говорить  с ней только по делу  Сурковой. Несколько я
понял  из  этого  разговора,  она трезво на вещи  смотрит, принципиально.  И
Суркову  заставила заявление в  уголовный розыск  написать.  Когда  принесла
заявление, смотрит на меня своими большущими  зелеными глазами и спрашивает:
"Почему подлецы должны оставаться безнаказанными?"
     -- Примерно представляю, как она спрашивала, -- с улыбкой сказал Антон,
прошелся по кабинету и задумчиво остановился у окна.
     Дверь  неожиданно  широко  распахнулась,  и  в  кабинет  почти  вбежала
Светлана Березова,  словно  торопилась,  чтобы  не  дать  Стукову  и  Антону
договорить до конца. Привычно  отбросив с плеч за спину пушистые волосы, она
резко взмахнула сумочкой,  будто хотела ею ударить, и с ходу  напустилась на
Антона:
     -- Глупее вы ничего не могли придумать?! Нет, конечно, не могли!...
     В  первую секунду  Антону показалось, что Светлана за дверью подслушала
разговор. Он, вроде бы, даже смутился, но тут же, стараясь перевести выпад в
шутку, в тон Березовой торопливо спросил:
     -- Ну, а при чем тут конь?! При чем?!
     --  Какой конь?  --  Березова недоуменно вздернула брови, однако быстро
сообразила,  что ее разыгрывают, и  взорвалась  пуще  прежнего: --  Прислали
дурацкую машину! Шофер: "Вас приказано доставить в уголовный розыск". У мамы
инфаркт,  папа  чуть  заикой не  стал. А  вы после всего этого пытаетесь еще
плоско острить!
     --   Светлана,  вы  же  --   сибирячка.   Не  надо   так  темпераментно
разговаривать.  -- Антон усадил Березову, торопливо налил  ей  из графина  в
стакан воды. --  Будем говорить  спокойно. Мы ведь не дети знойного  юга, мы
взрослые люди. Что случилось? Вы искали меня? Расскажите все по порядку.
     Березова, чуть  не  опрокинув,  поставила стакан  на стол, съежилась  и
замолчала так же неожиданно, как ворвалась в  кабинет.  Какое-то время  она,
будто нахохлившийся воробей, переводила взгляд  то на Стукова, то на Антона.
Затем вдруг открыла сумочку и протянула Антону почтовый конверт:
     -- Это тоже письмо Феди  Костырева.  Прислано, как  видите, моей маме и
отправлено в тот же день, когда и мне.
     Антон вынул из конверта точно такой  же  листок, на каком было написано
письмо  Светлане,  и  увидел  тот же,  костыревский,  разборчивый  грамотный
почерк:
     "Нина Михайловна,  я  сделаю  все  так,  как вы  просите.  Умоляю  вас:
берегите  Светланку!  И никогда  не пишите  мне подобных  писем.  Я буду  их
сжигать, не читая. Прощайте". -- Антон вложил письмо в  конверт и, посмотрев
на Березову, спросил:
     -- Что писала Федору ваша мама и о чем его просила?
     Березова, словно  спохватившись,  отпила  из стакана  несколько глотков
воды и заговорила:
     --  Вчера,  когда  я  вернулась  домой  после  "Космоса",  мама   стала
интересоваться,  почему уголовный розыск  собирает  сведения  о  Феде. У нас
состоялся крупный, серьезный разговор, после  которого  мама отдала  мне это
письмо. Она клянется всеми святыми, что ничего не  может понять. Мама ничего
не писала, не говорила  и  ни  о  чем никогда  не просила  Федю.  Теперь  вы
понимаете,  что  его  кто-то  спровоцировал?  --  недоверчиво посмотрела  на
Антона. -- Нет, по-моему, вы ничего не понимаете!
     Наступило молчание. Взяв у Антона письмо, Степан Степанович внимательно
несколько раз перечитал его и поглядев на Березову, спросил:
     -- Вы можете съездить к родителям Костырева?
     -- М-могу... -- Светлана непонимающе уставилась на Степана Степановича.
-- Но объясните, для чего это нужно? И вообще...
     --  Мать   Костырева  с  вами  будет  откровеннее,  чем  с  работниками
уголовного  розыска.  Разузнайте  у нее,  получал  ли последнее  время Федор
письма. Если получал, попробуйте их разыскать.
     -- Когда мне ехать?
     -- Чем раньше, тем лучше.
     Разговор прервал  телефонный звонок. Березова что-то хотела сказать, но
Степан Степанович предупредительно  поднял  руку  и снял  телефонную трубку.
Ответив, он тут же подозвал Антона:
     -- Тебя. Голубев вызывает.
     Антон разговаривал  не дольше пяти минут. По  тому, как изменилось  его
лицо,  Степан Степанович понял,  что разговор серьезный и не для свидетелей.
Когда Антон медленно опустил телефонную трубку на аппарат, Березова сразу же
заговорила:
     --  Я выеду сегодня вечером. Буду вашим  нештатным следователем.  Или у
вас иначе должности называются? Может быть, пистолет дадите? Федя ведь пишет
маме, что меня надо беречь, -- пошутила она.
     --  Не  пугайтесь, Света, -- с самым серьезным видом сказал Антон. -- Я
еду домой этой же электричкой.
     Степан  Степанович удивленно  взглянул на  него,  но ничего не спросил.
Только подсказал:
     -- Постарайтесь ехать в разных вагонах.
     --   Даже  интересно   становится,  --  Березова  чуть  улыбнулась   и,
попрощавшись, направилась к двери.
     Когда за нею захлопнулась дверь, Степан Степанович посмотрел на Антона.
     -- Что сообщил Голубев? -- спросил он.
     --  Отравилась сменная  продавщица обворованного  магазина. Молоденькая
девчушка, Лидия Ивановна Чурсина.



     Несмотря  на вечерний  час,  жарко  жгло солнце.  В ожидании электрички
Антон  задумчиво  стоял,  облокотившись  на  перила  виадука,  пересекающего
паутину  привокзальных железнодорожных путей. Отсюда  хорошо просматривались
перрон и посадочные площадки. От лотков с мороженым  вдоль площадок тянулись
длинные  хвосты  очередей.  Мимо,  энергично  размахивая  сумочкой,   прошла
Светлана  Березова.  Спустившись  по  широкой  многоступенчатой  лестнице  с
виадука,  она неторопливо  двинулась  вдоль  пригородного поезда, на который
только  что  началась  посадка.  Распахнувшиеся двери  вагонов  вмиг осадили
отъезжающие. Пассажиров было не особенно много, но, по необъяснимой причине,
каждый из них хотел войти в вагон первым.
     Стараясь  проследить, в какую дверь войдет  Березова,  Антон глядел  ей
вслед. Помахивая  сумочкой,  Светлана спокойно шагала вдоль состава. Видимо,
решив купить мороженое, подошла к лотку, у которого бойко орудовала дородная
крикливая  лоточница, и  вдруг  занервничала.  Оглянулась на виадук, шагнула
было к нему, но быстро повернула  к поезду и, еще раз оглянувшись, торопливо
поднялась в  вагон.  Стараясь понять причину, встревожившую  Березову, Антон
внимательно   стал  разглядывать   посадочную  площадку.  Пассажиры   быстро
всасывались  в  вагоны,  людей  на  площадке с каждой  секундой  становилось
меньше. Неподалеку  от лотка,  к которому  подходила Березова,  Антон увидел
пожилого мужчину  в черном  старомодном  костюме.  Стоя  у  открытых  дверей
электропоезда, мужчина разговаривал с молодой блондинкой, державшей в правой
руке вместительный дорожный баул. Рядом с  ними, на асфальте, стояла розовая
игрушечная собачка на колесиках.
     Спустившись  с виадука и  сделав  вид, будто  соображает, в какой вагон
лучше сесть, Антон вразвалочку направился к разговаривающим.
     --  Нет, нет.  Вам  не следует уезжать  из  дома, -- горячо уговаривала
собеседника блондинка. --  Как  же  вы поедете без билета? Задержит ревизор,
будут неприятности.
     -- Я извинюсь перед ним, -- устало сказал мужчина.
     --  Нет, нет,  -- снова  загорячилась  блондинка, поставила на  асфальт
баул, достала из него  три рубля и подала деньги: -- Пойдите  купите  билет.
Так будет лучше.
     -- Спасибо, доченька.
     Держа в руке зелененькую измятую купюру, мужчина неторопливо направился
к виадуку. Собачка, подпрыгивая на неровностях асфальта, покатилась  за ним.
Блондинка  подняла  баул  и взялась  за  поручень  вагона.  Антон  услужливо
подставил под баул руку:
     -- Разрешите помочь?
     --  Данке,  --  несколько  высокомерно,  однако   с  улыбкой   обронила
блондинка.
     -- Шпрехен зи дойч? Вас ист дас? Вир фарен нах хаузе? -- залпом выпалил
Антон почти весь свой запас немецких слов.
     Женщина засмеялась, и  они вошли  в  вагон.  На вид ей было  не  больше
двадцати  пяти. Лицо усталое, со следами пудры  и  густо  засиненными веками
чисто-голубых  глаз.  Волосы   обесцвечены   перекисью.   Блондинка  заметно
нервничала. Уставившись  в окно вагона,  она то и дело ровными белыми зубами
прикусывала ярко  накрашенные губы, а  у  виска часто-часто вздрагивала чуть
приметная жилка.
     Стараясь  казаться равнодушным, Антон тоже посмотрел в окно. Посадочная
площадка уже опустела. Продавщица мороженого озиралась  по сторонам, видимо,
надеясь  еще  привлечь  покупателей.  Когда  до  отправления   электропоезда
осталось меньше  минуты,  со стороны  виадука  показался мужчина  с  розовой
собачкой.  Он  уже  был в  нескольких  метрах  от  мороженщицы, когда  двери
электрички захлопнулись, состав вздрогнул и стал быстро  набирать  скорость.
Мужчина, размахивая билетом, затрусил по перрону.
     -- Отстал! --  Антон потянулся к стоп-крану и поглядел на блондинку. --
Хотите, остановлю?
     -- С ума сошли! -- испугалась она.
     -- Отец ваш отстал.
     -- Какой  отец? Всего-навсего пожалела человека.  Вы разве не заметили,
что он помешанный?
     -- Он же вас доченькой назвал...
     -- Вас бы назвал сыночком, если бы вы ему деньги дали.
     -- По нечетным дням я не подаю, -- сделал попытку пошутить Антон.
     Блондинка открыла книгу и уткнулась в нее. Разговор не завязался. Антон
скучающе посмотрел вдоль вагона, не заполненного пассажирами и наполовину, и
через  дверное стекло увидел  в тамбуре Березову.  Судя  по выражению  лица,
Светлана хотела что-то сказать.
     -- Подышать свежим воздухом, что ли... -- будто между прочим проговорил
Антон.
     Блондинка  промолчала.  Антон  поднялся  и неторопливо вышел в  тамбур.
Кроме  Березовой,  там  никого  не было.  Гулко стучали  колеса  электрички,
лязгали металлические переходные площадки между вагонами.
     -- Эта  женщина,  с которой вы сейчас сидите, в  тот вечер, помните,  я
рассказывала, была в "Космосе" с медиками, -- быстро выпалила Березова. -- И
сумасшедшего с собачкой видели на перроне?
     -- Видел, Света, все видел, -- так же быстро сказал Антон. -- Вы далеко
не отлучайтесь, а я пойду еще поухаживаю за этой дамой.
     Березова понимающе кивнула и через переходную площадку ушла в  соседний
вагон. Антон,  для  порядка постояв  в тамбуре  несколько минут, вернулся на
свое место. Блондинка, отложив книгу, задумчиво глядела в окно.
     -- Скучаете? -- сев напротив нее, спросил Антон.
     --  Скучаю,  товарищ  Бирюков, --  призналась она и, видимо, заметив на
лице Антона  удивление, засмеялась. -- Поражены, что  знаю вас?  Боже мой! В
райцентре каждый холостяк на примете, -- и, словно  смутившись, добавила: --
Кайров мне вас заочно представлял. Он мой хороший знакомый.
     --  Да?!.  -- почти  машинально  вырвалось у  Антона. -- В таком случае
назовите свое имя.
     -- Бэлла,  -- кокетливо произнесла  блондинка и протянула узкую холеную
руку таким жестом, каким раньше великосветские дамы подавали ее для поцелуя.
-- Давайте познакомимся по-настоящему.
     --  Давайте, -- Антон слегка пожал руку. -- Кайров мне ни разу о вас не
говорил.
     -- Зато я  о вас  наслышана,  несколько раз видела со стороны  вместе с
Кайровым  в  райцентре, -- Бэлла устало поморщилась. -- Дыра ужасная.  После
большого города -- невыносимая скучища.
     -- Что же вас заставило забраться в эту, как вы говорите, дыру?
     -- Разные непредвиденные обстоятельства.
     -- Где работаете, если не секрет?
     Бэлла опять поморщилась, недовольно махнула рукой:
     -- Работа скучная,  неинтересная.  Послезавтра  кончается  отпуск.  Как
подумаю, что на работу надо выходить, мурашки по коже.
     -- Далеко отдыхать ездили?
     -- Путевку на юг прозевала. Пришлось у родителей в Новосибирске большую
часть   отпуска  провести.  Затем  вернулась  домой,  в  райцентр.  Дня  три
отсыпалась  от  городской  суеты,  а  в  прошедшее воскресенье опять  друзья
пригласили в Новосибирск развлечься. Вот возвращаюсь. Устала ужасно.
     Антон исподволь  приглядывался к попутчице. В общем-то она  производила
приятное впечатление,  но  порою  в небрежных движениях ее и,  особенно,  во
взгляде  проскальзывало  что-то  наигранное, словно  Бэлла  хотела  казаться
лучше, чем  она есть на самом  деле. В такие моменты голубые открытые глаза,
припухшие, яркие  от помады губы и  вся поза Бэллы  будто  кричали: "Смотри,
какая  я  ручная,   наивная   и  любвеобильная!".  Антон  старался  отогнать
подозрения, но, несмотря  на  это, никак не  мог отделаться  от чувства, что
"голубоглазая наивность" очень тонко хитрит. Поддерживая банальный разговор,
она так же, как и он, преследует свою цель. Неясно только, что в основе этой
цели: желание иметь  еще одного поклонника или стремление завести знакомство
с  сотрудником  милиции  Бирюковым,  исполняющим сейчас обязанности старшего
инспектора уголовного розыска.



     Медленно  наступали  сумерки.  В  вагоне  вспыхнули  световые  плафоны,
электропоезд  сбавил скорость, стал тормозить,  и динамик прохрипел название
райцентра. Бэлла заторопилась к выходу. Антон взял баул и пошел за ней.
     -- Жалкая провинция, даже такси нет, -- сказала Бэлла, сойдя на перрон.
     --  Откровенно сказать  -- не  Рио-де-Жанейро, -- с  некоторой  ехидцей
проговорил Антон. -- Придется двигать на своих двоих.
     Он поставил на перронный асфальт баул, огляделся. Из  соседнего  вагона
вместе  с другими  пассажирами вышла  Березова, мельком  взглянула на него и
затерялась в толпе. От  вокзала  к  ним шел Кайров.  В белой  с  засученными
рукавами рубашке, черных брюках и сияющих даже при свете  перронных  фонарей
туфлях  бывший старший  инспектор  уголовного розыска был  так же подтянут и
изящен, как и в форменной одежде. Поздоровавшись, он с улыбкой сказал:
     -- Если не ошибаюсь, вам требуется носильщик.
     -- Вообще-то, мы  можем  и вдвоем  управиться. --  Бэлла  повернулась к
Антону: -- Как считаешь?
     -- Я не здешний, -- уклончиво пошутил Антон.
     -- Смотрите, какой осторожный,  -- Бэлла весело засмеялась, показала на
Кайрова. -- Вот отчаянный мужчина, галантен  до невозможности. Ты специально
нас встретил, чтобы помочь нести баул?
     --  К сожалению, нет. Со  дня на день  жду жену из отпуска. Замаялся  с
дочуркой.
     --  Я  тебе  что  говорила?  Надо  было дочь с ней  отправить.  Балуешь
женушку. Вот бы мне такого мужа...
     -- Таких, как я, с гитарой поискать...
     -- Утти-путти, -- бантиком сложив губы,  произнесла  Бэлла. -- Какие мы
сегодня гордые!
     -- Одним из факторов,  дающих человеку гордость, является свобода, -- с
пафосом сказал Кайров. -- Сегодня мы ею как раз и располагаем.
     --  В таком  случае возьмите, гордец, баульчик. В нем полдюжины бутылок
сухого.
     -- Ты слышал? -- Кайров подмигнул Антону. -- Размочим.
     В тоне, каким говорил Кайров, сквозила необычная для него искренность и
простота.  Отказываться  от компании было нельзя  хотя  бы ради  того, чтобы
узнать,  что за дружба связывает Бэллу с Кайровым и знает ли что-либо Кайров
об отношениях Бэллы с Семенюком.
     -- Почему ты не познакомил меня с Бирюковым раньше? -- спросила Кайрова
Бэлла.
     Кайров улыбнулся:
     -- Среди мужчин  конкуренция существует не  только в  капиталистическом
мире. А зачем мне лишние конкуренты?
     -- Как прикажешь тебя понимать?
     -- Боялся, женишь Антона на себе.
     -- Разве это плохо?
     -- Смотря для кого. Я, к примеру, не жгу за собой мостов.
     -- Циник ты, Кайров.
     -- Бэлка, не бей ниже пояса.
     Антон молча шел рядом с Кайровым, приглядывался к  нему и все больше не
узнавал  своего бывшего непосредственного  начальника. Он впервые оказался с
ним в столь непринужденной обстановке и сейчас удивлялся перемене. Красивое,
обычно строгое лицо  Кайрова  теперь было беззаботным и легкомысленным. В то
же  время чувствовалось, что в чем-то Кайров играет, испытывая неловкость от
двусмысленности своего положения. Он как будто даже заискивал перед Антоном,
словно хотел растопить когда-то возникший между ними лед.
     Болтая,  прошли по мосту  через  реку.  Возле дома культуры разгуливали
парочки,  слышалась  музыка.  У  районного   узла  связи  Бэлла   неожиданно
остановилась.  Достала из  баула кошелек, подала Кайрову ключ от английского
замка, категорично сказала:
     -- Квартиру знаешь. Свари кофе. Я забегу на телеграф. Если Тоська скоро
сменяется, приглашу, чтобы зашла после смены. Повеселимся.
     --  Понял что-нибудь?  -- поглядел ей  вслед Кайров и  опять  подмигнул
Антону,  как тогда, на перроне. -- Девица без предрассудков. За коллектив --
горой. Не хуже Славы Голубева.
     -- Давно с ней знаком?
     -- Порядком, -- неопределенно сказал Кайров  и сразу же спросил:  -- Ты
магазином занимаешься?
     Антон кивнул.
     -- Мутно?
     -- В свое время прояснится.
     -- Продавщица утром сегодня отравилась, знаешь?
     -- Из-за этого и приехал из Новосибирска.
     -- Туда концы ведут? Нащупал что-нибудь? Антон улыбнулся:
     -- Ты как будто в уголовном розыске не работал.
     --  Извини.  Профессиональное  любопытство, еще  не могу  отвыкнуть, --
смутился Кайров. -- Тут сплетни поползли.  Мол, целая  шайка-лейка работает.
Будто Лиду Чурсину в  субботу с главарем видели,  будто этот главарь,  чтобы
концы скрыть, приказал ей отравиться. Короче говоря, мелют такое, что волосы
дыбом.
     -- Откуда эти слухи?
     -- Черт их знает. Экспедиторы перед концом работы в конторе базарили --
магазин ведь наш. Прицыкнул на них, замолкли.
     -- А твое мнение?
     Кайров помолчал, перебросил в другую руку баул:
     --  Забегал я при начале  ревизии в магазин.  Первичное  впечатление --
передрались  преступники  в  магазине.  Вешалки с одеждой повалили,  штабель
упаковочных ящиков рассыпали. Загадочен и  характер проникновения в магазин.
Вроде бы кто-то побывал  в  нем,  совершил  преступление,  а  затем еще одна
группа нагрянула. Короче, черт-те что и сбоку бантик.
     Кайров свернул  к подъезду  одного из  многоквартирных  благоустроенных
домов. Поднялись на второй этаж. Кайров, как свою собственную, быстро открыл
дверь и пропустил Антона вперед.
     Квартира  у  Бэллы  была просторной. На полу  валялись журналы  мод; на
диване -- гитара, кофточки,  платья;  на столе -- немытая посуда.  Казалось,
хозяйка  оставила  квартиру,  страшно  куда-то  торопясь.  Но  даже  и  этот
беспорядок  не  мог скрыть  того  хорошего  вкуса, с  каким были  обставлены
комнаты.
     Антон ступил  на  ворсистый, чуть не во всю комнату, ковер и  с улыбкой
спросил:
     -- Мы в квартире дочери авиаконструктора?
     -- Полковника  в отставке всего-навсего, -- ответил Кайров. -- Старики,
наверное, всю свою мебель из Новосибирска сюда перевезли.
     --  Девочка  недурно  живет.  "Жигулей"  или  другой   подобной  тачки,
случайно, не имеет?
     --  Можешь  сделать блистательную  партию.  В качестве приданого  тачка
системы "Волга" гарантируется.
     --  К сожалению, золотой запас жениха составляет с процентами всего сто
один рубль ноль четыре копейки.
     -- Не имеет значения. Хозяйке этих апартаментов до звона в ушах хочется
замуж.  В  таких  случаях, смею  заверить,  большую роль играет общественное
положение жениха, а не его запас. Тебе который годик от роду?
     -- Двадцать шестой миновал.
     -- И уже старший инспектор уголовного розыска!
     -- Временно исполняющий обязанности.
     -- Не заметишь, как постоянное исполнение начнется. Парень ты неглупый,
настырный.
     -- Скажи откровенно, почему ты уволился из милиции?-- спросил Антон.
     Кайров сел на диван, взял гитару и положил ее к себе на колени.
     --  Мне  уже  за тридцать, --  задумчиво  ответил он  и  улыбнулся,  --
Социологи утверждают, что в этом возрасте нормально  развитые люди  начинают
искать свое место в жизни.
     -- Не жалеешь, что ушел?
     -- В чем-то жалею, в чем-то нет. Конкретнее? Ты вот сейчас маешься и не
видишь просвета с магазином. А мне все до лампочки. Моя работа теперь такая:
шесть  часов вечера пропикало --  у меня и головушка не болит.  Как говорят,
подайте шляпу -- я пошел...
     В  коридоре  коротко  звякнул  звонок.  Антон  подошел к  двери,  отвел
защелку. В квартиру, запыхавшись, влетела Бэлла:
     -- Должна огорчить, мальчики. Тоська заступила только что на дежурство.
Присутствовать не сможет. А жаль: веселая девчонка, с ней не заскучаешь.
     Она  быстро  пронеслась  по  квартире,  и  сразу  кофточки  с  платьями
оказались в шкафу,  журналы --  в тумбочке, а посуда со стола -- на кухне. И
уже из кухни раздались ее команды:
     -- Бирюков, ищи в  серванте штопор, открывать будем бутылки. Кайров, не
сиди истуканом, доставай фужеры или весели нас!
     Антон подошел к серванту. Открыл один ящик -- в нем лежали салфетки. Во
втором  увидел  столовые  ножи,  серебряные  ложки и вилки. Здесь  же лежала
распечатанная пачка  сигарет  и  телеграмма. "Срочно  приезжай.  Игорь",  --
мельком прочитал Антон, порывшись, среди ложек отыскал штопор и выставил  на
стол три фужера. Кайров взял гитару, попробовал струны и, глядя на  кухонную
дверь, за которой орудовала Бэлла, грустно запел:

     Призрачно все в этом мире бушующем --
     Есть только миг, за него и держись.
     Есть только миг между прошлым и будущим,
     Именно он называется жизнь...

     На кухне хлопнула дверца  холодильника. Бэлла  вошла в комнату, держа в
одной руке полную вазу яблок, в другой -- две бутылки вина.
     --  У  нас испортилось настроение?  --  ставя  на  стол бутылки и вазу,
обратилась она к Кайрову.
     Кайров прижал ладонью струны:
     -- С чего ты взяла?
     -- По репертуару чувствую, -- Бэлла погрозила пальцем. -- Ну-ка, сыграй
что-нибудь поэнергичней! Не спать собрались.
     Кайров подмигнул ей, бодро ударил по струнам:

     Занавесишься ресниц занавескою,
     Хоть на час тебе жених, ты невеста мне.
     Коридорного шаги -- злой угрозою,
     Было небо голубым -- стало розовым...

     Антон почти с  нескрываемым интересом смотрел на  Кайрова и  не узнавал
его.  Как будто  другим человеком  стал Кайров, как уволился из милиции. Он,
словно не привыкший  к  армейской дисциплине солдат-первогодок, оказавшись в
увольнении, захлебывался  краткосрочной свободой.  Глядя на  него,  и  Антон
окунулся  в  такое состояние,  будто  все реальное превратилось в яркий сон:
издалека-издалека  доносился  поющий  голос  Кайрова,  над  чем-то  смеялась
голубоглазая  Бэлла, рассматривая сквозь стенки фужера  прозрачно-золотистое
вино.  "Она, похоже, совершенно равнодушна к Кайрову,  --  вдруг  подумалось
Антону. -- Если так, то ради чего организована вечеринка? Неужели ради меня?
А  почему бы и нет?... Что я,  урод  какой-нибудь?..." От этой  мысли  стало
неловко, вроде бы, даже  в краску бросило. А Бэлла, словно обрадовавшись его
смущению, подсела совсем рядышком, чуть ли не обняла, и зашептала на ухо:
     -- До  чертиков  совестно, что  не прибрано  в квартире.  В воскресенье
забыла будильник завести и малость не проспала электричку. Совсем обленилась
за отпуск, такая соня стала...
     -- Куда отпускники торопятся, -- усмехнулся Антон. -- Можно бы  позднее
уехать.
     --  Что  ты!  Не  хотелось  последние  отпускные  денечки терять.  Да и
компания подобралась... День рождения справляли...
     "Так вот,  значит, куда Бэлла торопилась, не успев прибрать в квартире.
В серванте,  где лежит  телеграмма, -- пачка  сигарет.  Какие  это сигареты?
Вдруг ростовская  "Наша  марка"?  Рассеянность,  дорогой,  рассеянность", --
упрекнул себя Антон и неуверенно проговорил:
     -- Закурить бы, что ли... У тебя ничего нет, Бэлла?
     -- Ой, ты знаешь, я  некурящая.  Хотя... Погоди! Тоська иногда балуется
табаком. Кажется, что-то она у меня оставляла, -- Бэлла вскочила из-за стола
и достала из серванта початую пачку сигарет "Столичные".
     "Промах,  не  те сигареты",  -- вроде  бы с  сожалением  подумал Антон,
разглядывая  красивую упаковку. Выхода не было, коль напросился -- хочешь не
хочешь,  закуривай. На  третьей или  четвертой затяжке  захлебнулся дымом  и
закашлялся, как Борис Медников, "стрельнувший" у кого-нибудь "Казбек".
     -- Плохие сигареты? -- испуганно спросила Бэлла.
     -- Хорошие, я курильщик плохой. Курю иногда, когда выпью.
     Кайров, не слушая их разговора, играл на гитаре что-то грустное. Вообще
его  сегодня тянуло на  грустное.  Бэлла  решительно взяла бутылку  и долила
фужеры.
     -- Кайров, говори тост! -- потребовала она.
     -- На двух  вэтках  сыдэли двэ птычки, -- с акцентом  начал Кайров.  --
Подул  ветер  --  ветки  качнулись. Птички  поцеловались  и разлетелись. Так
выпьем за ветреную любовь!
     Бэлла весело засмеялась. Поднесла к губам фужер и, почти  не отрываясь,
выпила его до дна. Антон отпил несколько глотков. Кайров -- тоже. Попробовал
струны гитары, словно хотел убедиться, не расстроилась ли она,  переглянулся
с Бэллой и опять грустно запел:

     Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия,
     Но не всегда по дороге мне с ним
     Чем дорожу, чем рискую на свете я?
     Мигом одним, только мигом одним...

     Антон вслушивался  в слова песни и не мог понять: то ли намекает Кайров
на что-то, то ли  выясняет какие-то отношения  с Бэллой. От сигареты горчило
во рту.  Стало  душно и невмоготу тяжело.  Антон  без всякого предупреждения
поднялся из-за стола и сказал:
     -- Спасибо, братцы, за компанию. Сидят, сидят да уходят.
     Кайров загородил дорогу, удивился:
     -- Обиделся? За что?
     -- Какая может быть обида? Надо к Голубеву зайти.
     -- Голубев на рыбалке. Я его встретил, когда на вокзал шел.
     -- Устал за день, -- попытался найти другую причину Антон. -- Душно.
     -- Сейчас балкон открою,  -- забеспокоилась Бэлла. -- В самом деле: что
ты заторопился? Время детское, еще двенадцати нет. В конце концов, приляг на
диван...
     Антон улыбнулся:
     -- Привык отдыхать только дома. Кайров положил гитару, сухо сказал:
     -- Тогда и я ухожу.
     -- Вот сумасшедшие, -- обиделась Бэлла. -- От тоски умрешь с вами.
     Кайров  усмехнулся,  шутливо  махнул  рукой  и послал  Бэлле  воздушный
поцелуй.
     Теплая, совсем  не  похожая на  сибирскую, ночь  сияла звездами,  густо
рассыпанными  по темному  небу. Несколько  минут шли  молча.  Кайров  первым
нарушил молчание.
     -- Чего ты взбеленился? -- спросил он и вроде бы усмехнулся. -- Если бы
мне предложила отдохнуть такая шикарная блондинка...
     -- Терпеть не могу женихов и невест на час.
     -- Женишься -- пожалеешь, что в холостяках дураком ходил.
     -- Каждый по-своему с ума сходит.
     --  Устами  юноши  глаголет истина, --  Кайров  засмеялся,  но  тут  же
посерьезнел и спросил: -- Как ты с Бэлкой познакомился?
     -- Случайно сели в один вагон.
     -- Ее провожал кто-нибудь в Новосибирске?
     -- Нет вроде.
     -- Осторожный ответ и неоткровенный.
     Антон чуть подумал и решил рассказать все начистоту. Кайров внимательно
ловил  каждое  слово.  В  темноте   нельзя  было  разглядеть  его  лицо,  но
чувствовалось, что слушает он сосредоточенно и серьезно. Ни разу не перебив,
дослушал до конца и только тогда задумчиво проговорил:
     --  Никаких  сумасшедших с розовой собачкой среди  ее знакомых не знаю.
Возможно, на  самом деле пожалела человека. Бэлка --  баба  откровенная и  к
чужой беде  чувствительная.  Три  рубля для нее,  конечно, не  деньги. Могла
отдать их и незнакомому.
     --  Когда ты с  ней познакомился? -- спросил  Антон.  Кайров ответил не
сразу:
     -- Около года назад. Она работает в госбанке с моей женой.
     Антон насторожился: работая в госбанке, Бэлла могла знать о поступающих
в магазин  золотых часах. Кайров, то ли не заметив настороженности, то ли не
считая нужным что-либо скрывать, продолжал прежним тоном:
     -- Фамилия ее Бураевская. Была  замужем,  но после окончания  института
бросила  мужа и взяла направление в райцентр. Как молодой специалист  быстро
получила здесь квартиру, а родители постарались благоустроить.
     -- Кто ее муж? Почему бросила его?
     -- Понятия не имею. Таких пикантных вопросов никогда не задаю женщинам,
так как  в девяносто девяти случаях из ста  в  ответ  начинают  врать  самым
бессовестным образом,  -- Кайров помолчал. --  Кажется,  закружил  ты  Бэлке
голову.
     -- Ревнуешь? -- с усмешкой спросил Антон.
     --  С какой стати.  Между  нами  ничего не было.  Просто Бэлка  странно
сегодня вела себя. Больше обычного выпила, шутила... Возбуждение какое-то из
нее так и рвалось наружу.
     -- Вы, пожалуй, оба были в своей стихии.
     -- Я за компанию, а она искренне за тобой приударила. Раньше не замечал
с ее стороны такой внимательности к  парням. -- Кайров повернулся к Антону и
вдруг спросил: -- А с чего это ты курить начал?
     -- Для солидности. Надо же когда-то мужать, -- шуткой ответил Антон.
     --  Не темни. Я твой фокус с сигаретками сразу приметил. На Бэлку  след
выводит? -- спросил Кайров и, не получив ответа, извинился: -- Прости. Опять
излишне любопытничаю.
     Они дошли  до  реки, прошли  на мост и, не сговариваясь, облокотились о
перила. От воды тянуло прохладой, в лоснящейся черноте высвечивали отражения
мостовых   фонарей.   Сонную  тишину   изредка  разрывали  короткие  сигналы
маневрового  тепловоза,  доносящиеся со стороны  станции, да  где-то  далеко
отстукивали  чечетку колеса идущего  поезда. На берегу трепыхался слабенький
огонек рыбацкого костра.
     -- Твой Голубев сидит, -- показав на костер, сказал Кайров. --  Налимов
таскает.
     -- У тебя нет желания с ним повидаться? -- спросил Антон.
     -- Поздно, пора по домам расходиться.
     -- Меня никто дома не ждет.
     -- А у меня дочурка, -- Кайров протянул руку. -- Желаю успеха.
     -- Спасибо.
     Антон опять  облокотился на  перила.  Под  мостом лениво  плескалась об
устои река. Огонек костра затрепетал ярче, видимо, ухватился за новую порцию
подброшенного хвороста. Антону  вспомнилось, как несколько  лет назад на том
месте,  где  сейчас  горит  костер,  веселой  компанией  устраивали  пикник,
справляли день рождения одной из  своих сотрудниц. Точно на таком же  костре
жарили  шашлыки,  играли на гитаре,  много шутили  и  смеялись.  А  наиболее
отчаянные пробовали  даже  купаться,  хотя вода  в реке  в  ту пору  была до
чертиков холодной. Сколько времени прошло с тех пор: три или четыре года?...
Захотелось сейчас  же побывать на  том месте Вдобавок, не терпелось узнать у
Голубева подробности отравления молоденькой продавщицы.
     Спустившись с моста к реке, Антон направился вдоль берега. Задумавшись,
неторопливо подошел к костру. Чуть поодаль от огня сидел Слава Голубев.
     -- Бог в помощь! -- громко сказал Антон.
     Голубев удивленно обернулся и  вскочил на ноги.  Узнав Антона, смущенно
проговорил:
     -- Так и перепугать можно. Что, как тать ночной, бродишь?
     Присаживаясь к огню, Антон посмотрел на Славу, улыбнулся:
     -- Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.
     -- Только что  намеревался смотать закидушки и зайти к  тебе домой,  --
сказал Слава. -- Думал, ты с последней электричкой приедешь.
     Он тоже сел у костра, рядом с Антоном. Подбросил несколько сухих веток.
Огонь оживился, затрепетал.
     -- Что с Чурсиной? -- спросил Антон.
     --  Ничего хорошего, -- Голубев нахмурился, пошевелил веткой  в костре.
--  Жила она,  оказывается,  в  одном доме  с  Марией Ивановной,  заведующей
обворованного магазина. Занимала  комнату  и кухоньку  с  отдельным  входом.
Поэтому все сведения -- со слов  завмага. Очень скупые сведения. Около шести
утра услышали через  стенку "душераздирающий  крик". Словно убивают кого или
режут.  Переполошились,  выскочили  с  мужем  во  двор.  Попытались войти  к
Чурсиной  --  дверь  на крючке. Крик  вроде смолк,  затем опять  повторился.
Взломали дверь -- Чурсина уже полуживая, в одной ночной сорочке, валяется на
полу.  Сразу  вроде  узнала заведующую и в  слезы:  "Марь-Иванна, миленькая,
простите"... За  что простить?  Неизвестно. Пока  муж бегал вызывать "скорую
помощь", завмаг ни на шаг не отлучалась. Чурсина вроде бы потеряла сознание,
стала заговариваться,  будто у нее катастрофически растет голова, удлиняются
руки и ноги, будто  ей приказывают их отрубить, а она не соглашается.  Затем
закричала: "Я все сделала, как ты  говорил! Почему так  жутко?!", -- Голубев
помолчал. --  Машина  "скорой помощи" приехала быстро. Врачи  констатировали
отравление. Увезли  в  терапевтическое, подняли на  ноги  всех специалистов,
чтобы спасти жизнь.
     -- Так она еще может выжить? -- обрадовался Антон.
     -- Вероятность, как сказал Борис Медников, очень малая. Возможно, сутки
продержится, возможно, двое.
     -- Что подполковник?
     --  Внешне  спокоен,  но  чувствуется,  что встревожен -- для райцентра
небывалое   явление.  Приказал  немедленно   вызвать   тебя,   увязаться   с
прокуратурой,  с  врачами  и,  не  теряя  времени, вести  расследование, что
называется, по горячим следам.
     -- Кайров сообщил мне  о  каких-то разговорах  насчет связи Чурсиной  с
главарем. Как будто этот главарь приказал ей отравиться...
     -- Разговоров много. Сам должен понимать, подряд два трупа и отравление
-- для районного городка чэпэ  невиданное. Вяжут все  в один  клубок, плетут
что попало. О  главаре, значит, так. Буквально на следующий день после кражи
к  Чурсиной  приезжал  какой-то ненормальный "профессор",  как его окрестили
здесь,  с розовой  игрушечной собачкой. Был он у Чурсиной несколько раз и до
этого.  Ходит, как  от мира отрешенный, а  между  тем  мозги светлые  имеет.
Как-то  у  конторы  "Сельхозтехника"   проводили  электросварочные   работы.
Случилась  серьезная  поломка  в  сварочном  агрегате.  День  целый  над  ее
устранением  бились.  Даже Гога-Самолет ничего  не мог поделать, а  Гога, по
признанию  специалистов, соображал  в электротехнике. Так вот. Этот чокнутый
профессор шел со своей собачкой  мимо. Поглядел-поглядел, скинул пиджак и за
несколько минут устранил неисправность.  Теперь и плетут, что он возглавляет
банду,   которая    обворовывает   магазины.   Сам,   якобы,   в   воровстве
непосредственного   участия   не  принимает,  а  только  отключает  охранную
сигнализацию. Причем отключает одному ему известным способом, который до сих
пор  не  может разгадать  самая  квалифицированная  экспертиза,  --  Голубев
задумчиво  посмотрел  на  огонь, прутиком  пододвинул  к  костру  отлетевший
уголек. -- Все это, конечно, мещанская фантазия, но отравление не  случайно.
Есть достоверные сведения, что в субботу, накануне совершения кражи, Чурсина
прогуливалась в лесочке за  "Сельхозтехникой" с каким-то  незнакомым парнем.
Была очень грустной, задумчивой.  Это  подтверждает и завмаг Мария Ивановна,
видевшая их  во время обеденного  перерыва. И  вообще, заведующая  магазином
утверждает, что уже больше месяца Чурсина  словно заболела, стала нелюдимой.
Даже, когда  узнала о  часах,  о  которых давно мечтала, сразу отказалась их
покупать, сославшись на отсутствие денег,  а  затем  пришла в магазин с  тем
незнакомцем, с  каким прогуливалась, и купила без видимой радости, вроде как
под его нажимом. Вот, пожалуй, и все, что мне удалось выяснить.
     Голубев  задумчиво  продолжал  смотреть  на  огонь.  Костер потрескивал
сушняком, стрелял яркими отлетающими искорками.
     --   Ненормального  "профессора"  с   розовой  собачкой  отыскать  пара
пустяков,  --  нарушил  молчание Антон.  -- О  нем я  кое-что знаю. Когда-то
заведовал кафедрой  электросварки в  одном  из институтов,  как  сказал  мне
Степан  Степанович   Стуков.  Не   удивительно,  что   он   сумел   запросто
отремонтировать какой-то примитивный  сварочный агрегат. А вот если  Чурсина
не придет в сознание и не назовет парня, с которым прогуливалась, дело будет
сложнее.  Записки  она  никакой не  оставила?  Обычно такие,  кто  намеренно
травится, оставляют...
     Голубев отрицательно покрутил головой.
     -- Дунечку не отпустили? Как она?
     -- Знаешь,  согласилась на лечение, --  Голубев повеселел.  --  Эксперт
наша,  Лена Тимохина,  с  ней  душеспасительные беседы  проводила,  какой-то
ключик подыскала,
     -- Сам не беседовал с ней?
     --  Беседовал. О магазине не говорит ни слова. Как  в рот воды набрала.
Буркнула только, что наплела  в уголовном  розыске что попало. Хотела тройку
на похмелье заполучить.
     -- В этом ее "что попало" кое-что есть. Помнишь  заключение экспертизы,
что на металлическом пруте,  которым взломана дверь  магазина,  имеется след
крови ее группы и прилипший волос?...
     -- Группа крови  --  шаткий аргумент. К  тому же, вполне могли в другом
месте стукнуть, а затем подбросить прут к магазину, -- перебил Голубев.
     -- Ты слушай, --  продолжал Антон. -- Мохов показал, что Дунечку ударил
Костырев, когда выбегал из магазина  с крадеными вещами. Известно Мохову и о
том,  что Гога-Самолет был в магазине, но он  не знал, что Гога там умер.  Я
далек от  мысли принимать показания Мохова за чистую  монету, однако зерно в
них есть.
     -- А что Костырев показывает?
     -- Пока ничего, но я уверен, что он разговорится, -- Антон помолчал. --
Кстати, Бэллу Бураевскую знаешь?
     --  Блондинистая такая? В госбанке работает? Знаю,  уже  больше  года в
райцентре живет.
     --  Сегодня,  уезжая  из  Новосибирска, я ее  видел на главном  вокзале
разговаривающей с ненормальным "профессором". Надо проверить, не приезжал ли
этот "профессор" к ней накануне кражи.
     -- Проверю, -- решительно сказал Голубев.
     Ночь,  мигая  звездами, остужала нагретую  за  день  землю.  Река, чуть
слышно хлюпая у берегов, наполняла воздух свежестью.



     Степан Степанович  имел  привычку приходить на  работу пораньше. Первым
делом   у   дежурного  по  уголовному  розыску   он  знакомился  со  сводкой
происшествий и, таким образом, к началу рабочего дня был в  курсе дел.  И на
этот раз Стуков вошел в комнату дежурного, когда все служебные кабинеты были
еще закрыты.
     -- Что  новенького  на  незримом  фронте? -- поздоровавшись с дежурным,
шутливо спросил он.
     -- Пустяк. Какой-то припадочный с собачкой сбил мороженщицу и опрокинул
лоток.
     -- Когда и где это произошло? -- заинтересовался Стуков,
     --  Вечером  на  главном железнодорожном  вокзале,  -- дежурный  устало
расправил плечи  и сладко  потянулся. -- По-моему, это уже не первая на него
жалоба. Надо в больницу устроить, чтобы город не позорил.
     Случай,  как   догадался   Стуков,  произошел  с   Николаем  Петровичем
Семенюком.  В журнале учета происшествий были записаны  фамилия,  инициалы и
домашний  адрес.  Опять эпилептический  припадок,  но  на  этот раз,  вместо
выбитого  стекла в  книжном магазине,  опрокинутый лоток с мороженым. Случай
никакого отношения к уголовному розыску не имел и зарегистрирован был только
по   настоянию  скандальной  мороженщицы,  которая  заявляла,  что  с  лотка
рассыпалось около  шести  рублей разменной  монеты,  и требовала взыскать  с
Семенюка причиненный ущерб.
     Открывая  ключом  дверь  своего  кабинета,  Степан  Степанович  услышал
настойчивый телефонный звонок  междугородной станции.  Звонил  из  райцентра
Бирюков.  Очень   кстати  рассказанное  им  о  Николае   Петровиче  Семенюке
заинтересовало Стукова. Отложив  все дела, по просьбе Бирюкова, он решил тут
же навестить своего знакомого.
     Жил  Семенюк  в одном  из  обновленных районов  города,  неподалеку  от
центра.  Степану Степановичу пришлось  изрядно поплутать  среди многоэтажных
домов-коробок, похожих  друг  на друга, как две капли воды, прежде чем найти
нужный  номер.  Дом,  в  котором находилась  квартира Семенюка, отличался от
других, пожалуй, только  тем, что  перед его фасадом зеленели густые заросли
акации, прорезанные ровными асфальтированными дорожками.
     У одной  из квартир  на третьем этаже  Степан Степанович остановился  и
нажал кнопку звонка. Никто не  ответил. После второго звонка открылась дверь
соседней  квартиры.  На  лестничную  площадку  выглянула   пожилая  женщина,
удивленно посмотрела на Стукова и спросила:
     -- Вам кого нужно?
     -- Николая Петровича Семенюка, -- ответил Степан Степанович.
     -- Он болен.
     -- И его никак нельзя увидеть?
     Женщина, по-прежнему разглядывая милицейскую форму Степана Степановича,
замешкалась с ответом, будто соображала, как ей поступить.
     --  Вчера  с  ним  случилась  неприятность,  по  поводу  которой к  нам
поступило заявление, -- сказал Стуков.
     -- Ах, эта горластая мороженщица!-- женщина оживилась. -- Вчера вечером
такой  тарарам  здесь учинила.  Привезли  Николая  Петровича на  милицейской
автомашине, почти без сознания. После аварии, в какую Николай Петрович попал
несколько годов назад,  он  совершенно  не  может  ездить в  автомашинах, но
сотрудник  милиции  не  посчитался  с  этим.  Как  потом  оказалось,  убыток
пустяковый, а  мороженщица, несмотря  на то, что Игорь  Владимирович  с  ней
рассчитался, такой скандал учинила, такой скандал...
     -- Где же сейчас Николай Петрович? -- перебил женщину Стуков.
     --  В  квартире,  у  себя.  Игорь  Владимирович  --  племянник  Николая
Петровича  --  только  что ушел на  работу,  передал  мне  ключ  и  попросил
присмотреть  за Николаем Петровичем. Сами понимаете, больной человек. К тому
же в последнее время Николай Петрович стал часто уходить из дома и несколько
раз даже  уезжал куда-то  из Новосибирска. Игорь  Владимирович очень за него
переживает,  но постоянно быть возле  него не может. Сами понимаете, работа.
Если у вас  очень важное к Николаю Петровичу, могу открыть  квартиру, и вы с
ним увидитесь.
     -- Будьте любезны, -- попросил Стуков. -- Мне крайне надо его видеть.
     Женщина  на  несколько  секунд скрылась  за  своей дверью.  Вернувшись,
быстро отомкнула замок соседней квартиры и, заглянув в нее, громко позвала:
     -- Николай Петрович!... К вам гость.
     -- Кто там, Вера Павловна? -- послышался из комнаты глуховатый  мужской
голос.
     -- Из милиции, по поводу вчерашнего.
     --  Пригласите  сюда,  голубушка,  пригласите.  Стуков по голосу  узнал
Семенюка.
     --  Когда  будете  уходить,   предупредите,  пожалуйста,  --  попросила
женщина. -- Надо будет закрыть дверь на замок.
     Степан  Степанович  вежливо  кивнул  головой  и  прошел  в  просторную,
комфортабельно обставленную квартиру.  Мебель  сияла темным  лаком, одну  из
стен почти полностью занимали книжные  стеллажи, другую -- импортный высокий
шкаф, рядом  с дверью  на  балкон  -- пианино. Дорогие  ковры и  картины  на
стенах.  Около пианино, на  журнальном столике, замерла  в танце  фарфоровая
балерина. У ее  ног  стояла  массивная  из  хрусталя пепельница  и  в ней --
открытая пачка сигарет.
     Семенюк, одетый по-домашнему, в длинном халате и шлепанцах на босу ногу
полулежал в  мягком кресле-качалке.  Возле  него  стояла розовая  игрушечная
собачка.
     --  Здравствуйте,  мой  дорогой,  --  нараспев  протянул  он  при  виде
вошедшего Стукова  и  устало показал рукой на кресло  рядом. --  Убедительно
прошу садиться. Чем обязан?
     --  С вами  вчера на железнодорожном вокзале случилась неприятность, --
сев в предложенное кресло, сказал Степан Степанович.
     --  Простите  великодушно  старую  развалину. Отстал  от электропоезда,
очень расстроился. На этой почве все и произошло.
     -- Далеко хотели ехать?
     -- Сущий пустяк!  Два часа с небольшим езды до районного центра.  Какая
там  великолепная природа!  Воздух  -- чистый нектар.  Ни малейших примесей.
Тишина изумительная, как в раю.
     Стуков участливо улыбнулся, спросил:
     -- У вас там знакомые?
     --  Да,  конечно,  --  Семенюк  вдруг нахмурился,  сильно потер  лоб и,
прихватив правой рукой свою  профессорскую бородку, внимательно посмотрел на
Степана  Степановича.  --  Простите, мой дорогой, за нескромный вопрос: мы с
вами раньше никогда не встречались?
     Степан Степанович утвердительно наклонил голову:
     -- Встречались. После случая в книжном магазине.
     -- Да, да,  да...  Кажется,  вспомнил!  --  Семенюк обрадовался, словно
ребенок.  -- Тогда я просил заведующую магазином  оформить мне  подписку  на
последнее собрание сочинений Федора Михайловича Достоевского. К сожалению, у
меня  не оказалось  с собою денег, чтобы  сделать первый  взнос, и произошла
неприятность. Заведующая, такая обаятельная  дама, поступила  со мной, как с
ненормальным. Она буквально пыталась выставить  меня за дверь. Я очень тогда
расстроился. Простите, как вас по имени-отчеству...
     --  Степан  Степанович,  --  подсказал  Стуков.  Семенюк еще  радостнее
закивал головою:
     -- Спасибо вам, дорогой Степан Степанович! Вы так меня выручили прошлый
раз. Помнится, торговые работники предъявляли мне  кучу вздорных  претензий.
Да,  да, да... И  еще помню, прошлый раз мы с  вами очень мило  беседовали о
творчестве  Достоевского.  Знаете,  я по специальности электромеханик. Когда
работал в институте, на художественную  литературу не оставалось времени.  И
вот  только  сейчас  по-настоящему увлекся  ею.  Я буквально  открыл  Федора
Михайловича Достоевского! Какая это глыбища...
     --  Извините, Николай  Петрович,  -- осторожно перебил  Стуков. -- Меня
интересует: к кому вы вчера хотели ехать в райцентр?
     Семенюк, будто  внезапно споткнувшись, удивленно  посмотрел на  Степана
Степановича.
     --  Хотел ехать в райцентр?...  Да, да, да! Там живет  девушка, отлично
знакомая Игорьку. Очень симпатичная, до удивительности воспитанная.
     -- Бураевская Бэлла?
     -- Как вы  сказали?  Бэлла? Бэлла... -- Семенюк  болезненно поморщился,
потер лоб  и вдруг  обрадовался. -- Вы знаете, вспомнил интересную мысль! Ее
высказал  лермонтовский  Печорин:  "Радости  забываются, а  печали никогда".
Вероятно, поэтому, мысленно перелистывая еще раз страницы Достоевского, мы в
первую   очередь   вспоминаем   такие   мрачные   эпизоды,   как    убийство
старухи-процентщицы, или  жуткие сны  Раскольникова,  или  фантастическую  и
вместе с тем до жути реальную сцену самоубийства Кириллова...
     Лицо  Семенюка   сделалось   отчужденным.   Он  уставился  взглядом   в
пространство, будто выступал перед большой аудиторией или, на спор, дословно
вспоминал давно прочитанное. Из прошлой встречи Степан  Степанович знал, что
если  сейчас Семенюка не остановить,  то  его запала хватит минут на десять.
Тратить понапрасну время было ни к чему. Стуков совсем уже собрался перебить
собеседника, как в  квартиру заглянула женщина, с  которой Степан Степанович
беседовал на лестничной площадке и которая открывала ему дверь.
     --  Николай  Петрович,   --  проговорила  она,  --  после  ухода  Игоря
Владимировича  ему  принесли  телеграмму.  Я за  нее расписалась.  Возьмите,
пожалуйста, -- и подала Семенюку телеграфный бланк.
     -- Спасибо,  Вера Павловна, -- с замедлением, уже  после ухода женщины,
проговорил  Семенюк, неторопливо прочитал телеграмму  и показал  ее  Степану
Степановичу со словами:
     -- Полюбуйтесь, дорогой. Круговая забота обо мне.
     Телеграмма  была послана из  райцентра  накануне вечером  и  адресована
Айрапетову Игорю. Текст ее был, в общем-то, ясным и в то же  время несколько
загадочным: "Николай Петрович опять хотел уехать Новосибирска зпт не понимаю
твоего равнодушия его судьбе". Подписи в телеграмме не было.
     Степан Степанович, улыбнувшись, спросил:
     -- Кто это так трогательно о вас заботится? Семенюк пожал плечами:
     -- Вероятно, Игорек знает, коль скоро ему адресована сия депеша.
     -- Игорь ваш племянник?
     -- Сын моей младшей  сестрички. Способный  гинеколог. На  днях защищает
кандидатскую.   Коллеги  пророчат  ему  блистательную  карьеру.  --  Семенюк
неожиданно замолчал  и,  мучительно напрягая  память,  уставился на  Степана
Степановича. -- Запамятовал, дорогой мой: на чем мы остановились?
     -- Вы не сказали, знакомы или нет с Бэллой Бураевской.
     -- Бураевская, Бураевская...  --  повторяя  фамилию, начал  тереть  лоб
Семенюк. -- Как  вы  сказали? Бэлла Бураевская... К сожалению, не имею чести
знать.
     -- К кому же  вы ездили в  райцентр? -- спросил Степан Степанович и тут
же уточнил: -- Как имя и фамилия знакомой вашего племянника?
     -- Лидия... Я ее называю Лидочкой. Очень симпатичная, до удивительности
воспитанная. А фамилия... Фамилия... Похоже, Чурина.
     -- Может быть, Чурсина?
     --  Да,  да,  да!  Совершенно  правильно,  Лидия Ивановна  Чурсина,  --
обрадовался  Семенюк. --  Простите  великодушно  старую развалину. Полнейший
склероз  начинается.  Один  мой  знакомый  любил  говорить:  "Бей  склероз в
зачатке!" Хотя... У меня всегда была отвратительная память на фамилии.
     -- Давно вы знакомы с Чурсиной?
     -- Давно, давно, очень давно, -- Семенюк закивал головой  и  совершенно
неожиданно сник.
     "В  беседе быстро истощается", -- вспомнил Степан Степанович заключение
врачей-психиатров.  Чтобы  сэкономить  время,  он  решил  не  давать  больше
Семенюку  возможности отклоняться от темы  и  стал  задавать  ему конкретные
вопросы:
     -- Когда вы, Николай Петрович, были у Лидии Ивановны Чурсиной последний
раз?
     -- Сущий пустяк. --  Семенюк  поднял голову.  --  Не  дальше прошедшего
воскресенья. Помнится, в тот день у Лидочки произошла какая-то неприятность.
     -- Она вам жаловалась?
     --  Что  вы! Лидочка  очень  мужественная  девушка.  Всегда веселенькая
такая, а на этот раз была очень скучной.
     --  Где  она  работала?  Или  работает,  --  быстро  поправился  Степан
Степанович.
     Семенюк задумался, потер лоб:
     -- Вот  этого, дорогой мой, сказать  не могу. К моему стыду, ни разу не
поинтересовался местом ее работы.
     Знаю,  с  работы  всегда   нарядненькая  прибегает.  Вероятно,   занята
интеллектуальным трудом.
     --  Вы сказали, что Лидия Ивановна --  знакомая вашего племянника.  Как
они познакомились?
     --  Опять  не могу сказать,  -- Семенюк развел  руками. -- Право, такие
подробности  меня никогда не интересовали. Лидочка  всегда  очень приветливо
меня встречала.
     -- Вы к ней ездили по делам?
     -- Что вы, дорогой мой. Какие  могут быть дела у  старика с молоденькой
девушкой?  --   Семенюк  поморщился.  --  Ездил  я  в  райцентр  --  как  на
своеобразную дачу. Какая там великолепная природа! Воздух...
     -- Кроме Лидии  Ивановны, у  вас еще есть  знакомые в райцентре?  -- не
давая Семенюку повторяться, спросил Степан Степанович.
     -- К  сожалению, никого нет. Только  одна Лидочка. Знаете,  очень устаю
сидеть  в  этих  стенах.  Раньше  мне  Игорек  позволял  совершать  вечерние
прогулки, изредка бывать у Лидочки. Сейчас запретил и эти маленькие радости.
Утверждает, что сильно ухудшилось здоровье. Я напротив, никаких ухудшений не
чувствую. Игорек не хочет слушать,  уговорил Веру Павловну не выпускать меня
из дома. Он очень заботлив.
     Степан Степанович, слушая  Семенюка, внимательно изучал телеграмму. "По
всей вероятности, ее послала Бураевская". В таком случае, почему она заявила
Бирюкову,  что встретила Семенюка на вокзале впервые и дала ему деньги чисто
из жалости? Почему Семенюк отрицает знакомство с ней? Если не Бураевская, то
кто  из  райцентра  не  может понять равнодушия  Игоря  Айрапетова  к судьбе
Семенюка?" -- спросил себя Степан Степанович, возвращая Семенюку телеграфный
бланк, который до этого держал в своей руке.
     -- Положите на журнальный столик, -- устало попросил Семенюк. -- Игорек
придет с работы, прочтет. Сегодня он должен рано вернуться.
     Стуков поднялся  из кресла, подошел к столику. Взгляд его задержался на
хрустальной пепельнице, точнее, на лежащей в ней распечатанной пачке сигарет
"Наша  марка".  Точно  такая  пачка  из-под сигарет найдена  в  обворованном
магазине  райцентра и  сейчас  находится в оперативно-техническом отделе  на
исследовании.
     -- Вы курите, Николай Петрович? -- быстро спросил Стуков, показывая  на
лежащую в пепельнице пачку.
     -- Что вы,  дорогой мой, -- испуганно отмахнулся Семенюк. -- Это Игорек
постоянно  коптит,  --  и  тут же  предложил:  -- Если  хотите, закуривайте,
закуривайте. Я привык к табачному дыму.
     --  Хорошие сигареты. Где  Игорь их покупает?  Семенюк  привычно развел
руками:
     --  Не могу сказать. Знаю лишь, Игорек  постоянно курит "Нашу марку". У
него полно этих сигарет. Если нравятся, можете взять.
     -- Неудобно опустошать чужие запасы, -- Степан Степанович улыбнулся. --
Однако, с вашего позволения, от этой пачки не откажусь.
     --  Сущий пустяк! Берите,  берите, -- Семенюк тяжело стал  подниматься,
намереваясь  показать,  где еще лежат сигареты, но  Стуков предусмотрительно
остановил его и, осторожно положив в карман пачку из пепельницы, сел на свое
место.
     --   Скажите,  Николай   Петрович,  вам   не  приходилось  в  райцентре
ремонтировать электросварочный агрегат? -- спросил он.
     На лице Семенюка появилось такое выражение, словно он решал непосильную
умственную задачу.  Ожидая ответа,  Степан Степанович про  себя отметил, что
врачи-психиатры,   давая  заключение  о  невменяемости  Семенюка,  по   всей
вероятности, не ошиблись.
     --  Да,  да,  да!  --  вдруг   радостно  закивал  головой  Семенюк.  --
Приходилось, дорогой мой, приходилось устранять неисправность. Не так давно,
будучи у Лидочки, я помог  механикам найти фазу. В  бытность мою  на кафедре
электросварки     подобные     повреждения      умели     устранять     даже
студенты-третьекурсники,  -- и Семенюк  с упоением  окунулся в теоретические
рассуждения.
     -- Николай Петрович, -- прервал его Стуков и показал на часы, -- у меня
время ограничено.
     Семенюк  замолк,  несколько   секунд  удивленно  смотрел   на   Степана
Степановича и устало проговорил:
     -- Какая  жалость... Уходите?  Позвольте вас проводить. -- Нет, нет, --
Степан  Степанович  предупреждающе поднял  ладони.  --  Не нарушайте  запрет
племянника.
     --  Да, мой  дорогой,  да... --  Семенюк  вздохнул и опустил  голову на
грудь. -- Отвратительная штука  -- одиночество.  Безмерно благодарен  вам за
содержательную беседу, -- почти шепотом проговорил он.
     Уходя, Степан  Степанович  не  сомневался  в  правильности  медицинской
экспертизы. Семенюк своим поведением подтверждал заключение врачей.  Получил
Стуков в  какой-то мере и ответ на вопрос, связанный с  поездками Семенюка в
райцентр. Николай  Петрович  без всякой  утайки признался, что  неоднократно
бывал  в райцентре у Лидии  Ивановны  Чурсиной  -- хорошей  знакомой  своего
племянника, Игоря Айрапетова. Игорь курит сигареты "Наша марка". Надо срочно
выяснить  отношения  Чурсиной  с  Айрапетовым  и  узнать, кто  из  райцентра
отправил Игорю телеграмму.
     Видимо,  услышав, как открылась дверь квартиры  Семенюка,  из  соседней
двери выглянула Вера Павловна.
     -- Побеседовали? -- спросила она  Степана Степановича и, закрывая дверь
квартиры Семенюка на  ключ, попросила: -- Будьте любезны,  зайдите ко мне на
несколько минуток. По личному вопросу. Очень хочу посоветоваться с вами.
     Квартира Веры Павловны отличалась  от квартиры Семенюка  как  размером,
так  и  обстановкой.  Две  аккуратно  прибранные комнатки  и  кухонька  были
обставлены скромной мебелью, без всякой претензии на роскошь.
     --  Хочу  с  вами посоветоваться, -- пригласив  Стукова сесть, смущенно
заговорила Вера Павловна. --  Внук  живет  у меня,  Генка. В  шестом  классе
учится. И, знаете, стал  от  рук отбиваться.  Пробовала обращаться в детскую
комнату милиции, чтобы повлияли, а там  молоденькие  девушки работают --  им
все  трын-трава. Говорят, когда  провинится, на учет возьмут.  Но ведь тогда
будет  поздно.  Вот вы  давно,  по всей  вероятности,  в  милиции работаете,
скажите: разве это деловое решение?
     -- Он, что же, внук ваш, хулиганит? -- спросил Степан Степанович.
     -- Слава богу,  пока  этого  не  замечала. Но  вечерами домой  не  могу
загнать. Один раз в кармане  нашла  табачные  крошки, отбирала у него мелкие
деньги, а вчера, к слову сказать, самую настоящую бритву обнаружила, -- Вера
Павловна  сходила  на  кухню.  --  Вот  полюбуйтесь.  Совершенно  новенькая.
Спрашиваю: "Где взял, варнак?" Отвечает: "Во  дворе  нашем, в акации нашел".
Сами понимаете, похоже, врет. Не дай бог, с уголовниками связался...
     Степан Степанович внимательно  посмотрел на новенькую опасную бритву  с
коричневой ручкой. Тренированная  память сразу подсказала ему случай с Людой
Сурковой.
     -- В прошлое воскресенье вы никакого шума в квартире  Николая Петровича
не слышали? -- спросил Стуков Веру Павловну.
     Та чуточку помедлила, но ответила уверенно:
     -- И Николай Петрович, и Игорь  Владимирович очень порядочные люди.  Мы
давно живем в  соседях и за все время никаких неприятностей с их  стороны не
имеем.
     -- Гости у них часто бывают?
     --  Не  без этого.  Игорь  Владимирович  молод,  иной  раз  приходит  с
друзьями,  с  подругами. Включают музыку, но все  это  в меру  делается, без
шума. К слову сказать, заполночь  я громкого разговора у них ни единого раза
не  слышала,  -- Вера Павловна  помолчала и вернулась  к своему  наболевшему
вопросу.  -- Так что вы посоветуете делать с Генкой? Ума не приложу, как его
удержать в руках.
     -- Постараюсь  вам помочь, -- пообещал Степан Степанович. -- Вот только
бритву эту придется забрать.
     --  Забирайте, ради  святого!  Сами понимаете,  всей душой  не хочется,
чтобы ребенок попал  в дурную компанию. Сегодня  же припугну его, что бритву
забрала милиция.
     --  Ни  в  коем  случае!...  О  бритве  внуку  --  ни слова.  Буквально
сегодня-завтра наведаюсь к вам и поговорю с Геной. Мы  без запугивания с ним
обо всем договоримся.



     Бориса  Медникова  Антон  отыскал  в  ординаторской.  На  вопрос:  "Как
состояние Чурсиной?" -- тот буркнул:
     -- Все под богом ходим.
     -- Жить будет?
     --  А  я  в  предстоящей  денежно-вещевой  лотерее  выиграю?-- Медников
поискал в пепельнице окурок. -- Состояние крайне тяжелое.  В сознание еще не
приходила и, кто знает, придет ли... Может, причину отравления сказать?
     -- Скажи, коль знаешь.
     -- Двенадцатинедельная беременность.
     --  Ты шутишь,  Боря... -- не поверил своим ушам  Антон. -- Она же  еще
совсем девчонка!
     -- Бывает, и девицы рожают.
     -- Чем она отравилась?
     --   Пахикарпином.   Таблетки   такие   есть,   стимулирующие   родовую
деятельность.  Три-четыре  штучки уже представляют  опасность  для здоровья.
Чурсина же проглотила их не меньше десятка, по всей вероятности, рассчитывая
прервать беременность.
     -- Кто-то подсказал ей...
     -- Конечно, не в  журнале "Здоровье"  прочитала, -- Медников повертел в
пальцах окурок  и  бросил  его в  пепельницу.  --  Дело уголовщиной  пахнет.
Почему? Хотя бы потому, что пахикарпин можно достать только по  рецепту, как
говорится, с круглой печатью. Во-вторых, порекомендовать  такую  дозу, какую
приняла  Чурсина,  может  только  или  дремучий  в   медицине  человек,  или
осведомленный злонамеренный убийца.
     В  райотдел  Антон вернулся расстроенным и злым. Было  такое состояние,
будто уже который  день  продолжается бег  на  месте. Много потрачено сил, а
сдвигов  -- почти никаких. Мало того, с каждым днем дело все больше и больше
осложнялось.
     Вскоре  в  кабинет забежал  Слава Голубев. Он еще  раньше Антона  успел
повидаться  с  Медниковым  и с  присущей ему оперативностью уже  объехал  на
служебной машине все аптеки райцентра. Ни одна из  них, как установил Слава,
в последние  дни  официальным путем пахикарпин  не отпускала.  Неофициальные
каналы так быстро, конечно, проверить было нельзя.
     Скороговоркой  доложив  о  проделанной  работе,  Голубев  передохнул  и
зачастил снова:
     --  Интересные  сведения  откопал  на подстанции. Помнишь, подполковник
давал задание  проверить  молоденького  монтера, который дежурил  с погибшим
Лаптевым?  Так  вот, этот монтер, Валерка Шумилкин,  хорошо знаком с Федором
Костыревым.
     Антону  вспомнилось  сказанное' Светланой Березовой  в  кафе  "Космос":
"Радиотехник-любитель  у него  есть знакомый. Валерка.  Смышленый мальчишка,
сам телевизоры ремонтирует и даже собирает".
     -- Из каких источников узнал? -- спросил Антон.
     -- Собственно, лично Шумилкин рассказал.
     -- Что думаешь по этому поводу?
     -- Валерка -- отличный парень. Комсомолец,  дружинник.  Словом, за него
ручаюсь, как за самого  себя. О связи с преступниками не может  быть и речи.
Интересно другое --  не перебивай, слушай. Года два  назад Лаптев лечился от
запоя в  областной психоневрологической больнице. После лечения  спиртным не
злоупотреблял, однако в пивной бар  "Волна", где Дунечка работала техничкой,
заглядывал чуть ли  не  ежедневно.  Был Лаптев  там и  в  субботу,  накануне
последнего в своей жизни дежурства. Валерка собственными глазами  видел, как
тот тянул пиво в компании  с Моховым,  Костыревым  и еще с  каким-то парнем.
Возле них услужливо вертелась Дунечка.
     -- Гоги-Самолета не было?
     -- Нет.
     -- Зачем Валерка в бар заходил? Тоже пиво пить?
     --  Нет.  Забежал  перед дежурством  за  куревом. Там ничего  такого  в
продаже не оказалось. Валерка заторопился в магазин, но у выхода из бара его
остановил Костырев. Был  очень пьяным, говорил, что уезжает  на север, что в
райцентре все  ему  опостылело. Затем  подошел  Лаптев  и  предупредил,  что
немножко опоздает на дежурство.
     -- На сколько он опоздал?
     -- Явился минута в минуту.
     -- Пьяный?
     -- Почти нет. Валерка говорит, что Лаптев всегда таким приходил.
     -- Еще что узнал?
     --  Около   одиннадцати   вечера   на  подстанции  побывали  Дунечка  и
Гога-Самолет. После  их  ухода  Лаптев стал  нервничать.  Закрылся  в  своей
дежурке. Через  час  вышел  оттуда  навеселе. Проверил пульты  и,  обнаружив
непорядок  в работе ртутного выпрямителя, спустился  в аккумуляторную. В два
часа  пятнадцать  минут  ночи  Валерка  услышал  из  аккумуляторной  крик...
Оказывается, вместо  нужного рубильника Лаптев с пьяных глаз снял  энергию с
линии освещения района "Сельхозтехники" и  полез  ремонтировать выпрямитель,
находящийся под напряжением.
     Проводив Голубева,  Антон через окно задумчиво стал разглядывать людей,
ожидающих на противоположной  стороне  улицы автобус. Хотелось поговорить  с
подполковником Гладышевым, но идти к нему ни с чем было неловко -- логически
обоснованная версия, несмотря на дополнительно полученные сведения, никак не
выстраивалась.
     Подошедший  автобус  высадил на  остановке  пассажиров. Среди них Антон
увидел Светлану Березову.  Размахивая  неизменной своей  сумочкой на длинном
ремне, она почти бегом пересекла  улицу,  направляясь к райотделу. Антон сел
за  стол  и через несколько секунд услышал решительный  стук в  дверь своего
кабинета.  Березова вошла  порывисто, поздоровалась и сразу  же  достала  из
сумочки почтовый конверт.
     -- В этом конверте было последнее письмо, полученное Федей,  -- сказала
она, садясь против Антона.
     Антон заглянул в конверт. Березова перехватила его взгляд.
     -- Федя прочитал  письмо  и сразу сжег.  Федина мама говорит, что после
этого и начались все неприятности. На расспросы только сказал, что письмо от
моей  мамы.  Но  почерк  на конверте вовсе  не  мамин.  Это я гарантирую.  И
вообще...
     Антон стал разглядывать конверт. Марка на  нем была  погашена штемпелем
Новосибирского главпочтамта, как и на том конверте, который Костырев прислал
Светлане с ее письмом к московскому инженеру  Митякину. Тот  же штемпель, та
же дата отправления из Новосибирска.  Почерк, заметно измененный, с наклоном
влево, походил на женский.
     -- Может, ваша мама попросила  кого написать? -- высказал предположение
Антон.
     -- В нашей семье не принято обманывать.
     -- Что Федина мама еще говорит? Что-нибудь еще узнали?
     -- Ничего. А вы? Что говорит  блондинка, -- Березова усмехнулась, -- за
которой вы ухаживали в электричке?
     -- Не  все делается так быстро,  --  уклонился  от ответа  Антон. --  С
блондинкой на эту тему еще разговора не было.
     -- Чего вы тянете?  Убеждена, что Федя невиновен. Понимаете, он... Нет,
вы ничего не понимаете!
     -- Мы, Света,  многое  понимаем, но... --  Антон невесело улыбнулся: --
Люди, как правило, идут к нам с бедой и хотят, чтобы сразу произошло чудо.
     --  А, между тем, вы... -- задиристо начала Березова, но Антон  перебил
ее:
     --  А,  между  тем, мы такие же люди, как  все.  И  в наших  мозгах нет
электронно-вычислительных  автоматов,   которые  с  молниеносной   быстротой
выдавали бы желаемый результат.
     Березова смущенно опустила  глаза, нервно завязала ремень сумочки узлом
и несколько раз щелкнула ее замком.
     --  Не обижайтесь,  пожалуйста.  У меня часто  язык опережает мысль, --
виновато  сказала она и тут  же  спросила: -- Я  вам  больше не нужна? Можно
ехать домой?
     Антон кивнул  головой.  Едва  он проводил Березову,  раздался протяжный
звонок междугородной. Звонил Стуков.
     -- Бирюков? Здравствуй, Антоша. Как дела? -- спросил Степан Степанович.
     -- Как у водолаза, -- пошутил Антон. -- Иду ко дну, настроение бодрое.
     -- Готовься  к всплытию, -- в тон ему проговорил Стуков. --  Интересные
фактики появились.
     -- Какие?
     -- Отыскалась  третья бритва, а наша экспертиза установила  хозяина тех
пальчиков, которые отпечатались на сигаретной пачке,  найденной в  магазине,
помимо пальцев Мохова.
     -- Серьезно, Степан Степанович?! -- обрадовался Антон.
     -- А  ты  как думал... -- Стуков помолчал.  -- Смотри,  чтобы голова от
успеха не закружилась. Работа еще предстоит серьезная.
     --  Я  понимаю, но все-таки... Кто  же  он,  этот  хозяин?  Где  бритву
отыскали?
     -- Сведения не для телефонного разговора. Потерпи немного.
     -- Понимаю. У меня здесь тоже кое-что дополнительно появилось, Светлана
не зря в райцентр приезжала.
     --  Это  мы   обсудим  при  встрече,  тем  более  что  возникают  новые
предположения. Сейчас тебе надо срочно побывать в вашем узле связи и узнать,
кто  вчера  вечером  оттуда  отправил  телеграмму  на  имя Айрапетова  Игоря
Владимировича -- племянника Семенюка.
     --  Не  иначе,  Бураевская, --  тотчас  высказал  предположение  Антон,
вспомнив,  как  Бэлла,  достав  из  баула кошелек и  отдав ключ  от квартиры
Кайрову, забегала в узел связи за Тоськой.
     -- Николай Петрович Бураевскую не  вспомнил. Говорит,  кроме  Чурсиной,
никого знакомых в райцентре не имеет. Знакома Чурсина и Игорю Владимировичу,
но...  она  отравилась  утром,  следовательно,  вечером  того  же  дня  дать
телеграмму никак не могла. Кстати, как с ней дело?
     -- Беременность двенадцать недель.
     --   Веселенькая  история...   --  Степан  Степанович  присвистнул   и,
заканчивая разговор, посоветовал: --  С телеграммой не  тяни.  Сходи  в узел
связи сейчас же. Как разберешься, сразу  выезжай  ко  мне,  кажется, цепочку
нащупали.
     Найти телеграмму в узле связи было парой пустяков. В предыдущий день их
всего  отправили из  райцентра  не больше  сотни. Антон, начав с конца, стал
перебирать   заполненные  разными  почерками  телеграфные   бланки  и  через
несколько  минут  отыскал  то,  что  нужно.  Телеграмма, адресованная  Игорю
Айрапетову, была написана крупным разборчивым почерком. В самом низу ее, где
пишется адрес отправителя, стояла фамилия Бэллы.



     Пришлось несколько раз продолжительно нажимать на кнопку звонка, прежде
чем   Бураевская  открыла  дверь.  Увидев  прямо  перед  собою  Антона,  она
растерялась:
     -- Ты?... Ты ко мне?...
     Антон  шагнул  в дверь.  Бураевская, словно не  зная, куда его усадить,
начала  переставлять  стулья,  заметалась  по  квартире,  словно пойманная в
клетку птица. Он сам  выбрал место, сел у стола. Бэлла присела напротив,  но
тут же вскочила и закрылась в спальне. Уже оттуда проговорила:
     -- Извини... Одну минуточку, надо по-человечески одеться.
     --  Никого  там не  прячешь?  -- вроде  бы  шуткой  спросил  Антон.  --
Разволновалась,  будто  невесть  какой  знаменитый  или  долгожданный  гость
явился.
     -- Боже  мой!  Совершенно  тебя  не ждала. Наверное, ужаснулся от моего
вида? Ну, чисто деревенская баба.
     Антон  внимательно посмотрел  на Бураевскую,  когда она,  переодевшись,
вышла к нему, и без обиняков спросил:
     -- Скажи, Бэлла, ты знакома с Игорем Айрапетовым?
     Бураевская отшатнулась так, как будто в нее выстрелили в упор.  Лицо ее
вспыхнуло и медленно стало блекнуть. В округлившихся  голубых глазах застыло
недоумение.
     -- Игорь Айрапетов мой бывший муж, -- почти шепотом ответила она.
     -- Почему же ты говорила, что вчера на вокзале в Новосибирске встретила
Николая Петровича впервые? Ведь Семенюк -- родной дядя Игоря Айрапетова.
     -- Каюсь, солгала.
     -- Зачем понадобилась эта ложь?
     Бураевская посмотрела на Антона. Лицо ее опять покраснело.
     -- Дело в том,  что замужество мое было...  Несколько  оригинальным, --
она опустила глаза и замолчала.
     Антон  терпеливо  ждал, зная, что  в  подобных  случаях  преждевременно
сказанное  слово  может насторожить  и  замкнуть  человека,  решившегося  на
откровенность.
     -- Ты не поверишь... Может показаться странным, -- помолчав, заговорила
Бураевская,  -- но  мы с Айрапетовым были знакомы лишь один вечер, а прожили
вместе  всего  четыре  дня. Дядя Игоря  находился в  то  время  в  больнице.
Собственно,  Николай Петрович и не знает, что его племянник был женат. Если,
конечно,  наши   отношения  с  Игорем  считать  женитьбой,  --  Бэлла  опять
помолчала, коротко взглянула  на  Антона. -- Извини,  но... Почему  я должна
тебе это рассказывать? С чего ты вдруг заинтересовался моим прошлым?
     -- Меня интересует Айрапетов
     -- Игорь сделал что-то?
     -- Трудно сказать.
     -- Значит,  в электричке  ты оказался  со  мной рядом  не случайно?  Ты
следил за мной?
     -- Разве это имеет значение, -- чуть улыбнулся Антон.
     Бэлла  ладонями  обхватила локти,  поежилась,  словно  ей  вдруг  стало
холодно, и спросила тихо, с упреком:
     -- Зачем разыгрывать детектив, Антон? Ну, зачем? Я без всяких-яких могу
рассказать все, что тебя интересует в моих отношениях с Игорем.
     -- Только без придумывания, Бэлла.
     -- Такое нельзя придумать... --  Бураевская уставилась взглядом в стол.
-- Рассказывать все подробно?
     -- Что касается Айрапетова...
     -- Игорь Айрапетов очень сложный человек. Таких мало. Он может поразить
великодушием и тут же стать  до бессердечия жестоким. Может  заступиться  за
женщину  перед  толпою пьяных  хулиганов  и до смерти  испугаться  ничтожной
неприятности по работе. Порою  он щедр до  расточительности, а в другой  раз
готов  битый час маяться в переполненном троллейбусе, чтобы сэкономить рубль
на  такси. На  моих  глазах  он делал  широкие  жесты для ничтожных  людей и
совершал заведомую подлость по отношению к порядочным... Тебе, Антон,  может
показаться, что слишком  гладко говорю, как  прокурор,  но... Я очень  много
думала об Игоре, анализировала, сравнивала,  и то, что  говорю  сейчас, мною
выношено давно... Вот чего не отнимешь у Айрапетова -- это работоспособности
и необычайно изворотливого ума.  Намеченных целей Игорь добивается  сам, без
всяких протекций, -- Бэлла взглянула на Антона,  усмехнулась. -- Не подумай,
что  это наблюдения четырех дней. Эти выводы я сделала  позже.  Через четыре
дня дядя Игоря выписался из больницы, и я ушла из их квартиры.
     "Не  выставил  ли  тебя Айрапетов?  -- подумал Антон. -- Вот  и говорит
сейчас оскорбленное самолюбие". Бураевская словно угадала его мысли:
     -- Я не виню Игоря в случившемся. Шла к нему добровольно. В тот вечер у
меня было жуткое  настроение, казалось, жизнь повисла на волоске...  Не хочу
объяснять  причину  -- она не имеет отношения к Айрапетову. Скажу только: не
будь в тот вечер  Айрапетова, ушла бы с другим... --  Бэлла  прикусила губу,
помолчала. -- Все значительно сложнее, чем ты можешь подумать. Я ни капельки
не любила и до сих пор не люблю Игоря.
     -- А он тебя?
     -- Трудно понять.  Я  уже сказала,  что Игорь очень сложный человек. Во
всяком случае,  несколько раз  он  настойчиво предлагал мне  пойти в загс  и
расписаться. Поначалу  чуть было не согласилась. Но, когда представила,  что
всю  жизнь  придется  провести  с  нелюбимым  человеком,  ужаснулась,  стала
избегать  встреч с  Игорем.  А  он словно  преследовал  меня.  То я  из окна
останавливающегося  троллейбуса  вдруг  видела  Игоря   на   остановке,   то
сталкивалась с ним в дверях кафе, то становилась в очередь за "Вечеркой" и с
ужасом  замечала,  что  впереди  стоит Айрапетов. Это был  какой-то  кошмар.
Кое-как дождавшись  защиты диплома, я  сама попросила направление в район  и
вот уже больше года живу здесь.
     -- Все это время ни разу его не видела? Бураевская долго молчала.
     --  Не встречались мы ровно год. Месяц назад, может,  чуть побольше,  в
выходной день я поехала к родителям в Новосибирск. Вечером решила  сбегать в
кино.   И  опять  случайность  --  на  улице  лицом  к  лицу  столкнулась  с
Айрапетовым. Игорь  страшно обрадовался, потянул в кафе  "Космос". Мне стало
его жалко, и я согласилась. Подобралась веселая компания. Пили шампанское --
Игорь  другого  почти ничего  не  пьет, --  танцевали. Айрапетов принялся за
старое,  стал   соблазнять  загсом.  Поначалу  хотела  придумать  отговорку,
солгать, но Игорь из тех людей, которые различают ложь за три версты. Он был
очень настойчив, и мне пришлось сказать: "Ты в общем-то хороший парень, но у
меня  нет к  тебе ни  малейшего  чувства".  Как  раз в это время  у одной из
танцующих девиц порвались бусы и градом  брызнули на пол.  Айрапетов, сделав
вид, что не слышал моих слов, громко засмеялся и объявил конкурс, кто больше
соберет рассыпавшихся бусинок. Началась потеха...  -- Бураевская внимательно
посмотрела на Антона. -- Кстати, бусы порвались у той девушки,  с которой ты
вчера разговаривал в тамбуре  электрички, когда мы ехали из Новосибирска.  Я
запомнила ее. У нее такое выразительное нервное  лицо и приметные каштановые
волосы. Девушка была в кафе с каким-то здоровым мрачным  парнем.  Они сидели
за служебным столиком. С ними сидела еще одна  девушка, молоденькая и  очень
симпатичная.  После  забавы  с  бусами  Игорь  залпом  выпил  полный  стакан
шампанского,  что с  ним почти никогда  не  бывает, глазами  показал  на  ту
девушку и  прошептал мне на ухо: "Клянусь честью,  вон тот  цветочек  займет
твое место". У меня мурашки по спине  пробежали -- Игорь не бросает слов  на
ветер, умеет добиваться цели. За нашим столиком был один парень. Он оказался
знакомым с  тем мрачным здоровяком, который сидел с  девушками за  служебным
столиком.  Игорь тут же стал сбивать его, чтобы он переманил девушку за  наш
стол.  Между  здоровяком и  парнем  назрел скандал.  Не  знаю,  чем  бы  это
закончилось, если бы Игорю не  нужно  было ехать  на  железнодорожный вокзал
встречать друга из Москвы...
     -- Василия  Михайловича Митякина?  --  быстро  спросил  Антон, вспомнив
письмо Березовой.
     -- Да, -- удивилась Бураевская. -- Тебе дальнейшее известно?
     -- Нет, нет. Продолжай.
     -- Игорь уговорил меня  поехать на вокзал. С нами потянулся тот парень.
Кажется,  Павлом его звать. У троллейбусной остановки встретились с Николаем
Петровичем -- он с разрешения Игоря  может  до поздней ночи прогуливаться по
городу.
     -- Айрапетов тебя когда-нибудь знакомил с Николаем Петровичем?
     -- В прошлом году. Но у Николая Петровича очень слабая память, и, как я
убедилась, он совершенно забыл меня.
     -- Как встретили Василия Михайловича?
     --  Хорошо. Поезд пришел по расписанию.  Зашли в  вокзальный  ресторан,
выпили бутылку шампанского. Затем взяли такси, завезли Митякина в гостиницу,
и сами разъехались по домам. Парень еще до такси от нас отстал, ему  куда-то
на электричке надо было ехать.
     -- О чем разговор в вокзальном ресторане был?
     --  Обо всем в  общем и ни  о чем в частности, как обычно бывает, когда
встречаются долго  не  видевшиеся школьные друзья. Василий Михайлович сейчас
крупный инженер.  Игорь  все  выпытывал, сколько  он  зарабатывает,  Василий
Михайлович отшучивался.
     Постепенно  Бураевская  перестала нервничать,  заговорила  спокойно,  с
непонятной  для Антона грустью. Рассказанное ею о  кафе "Космос"  в точности
совпадало  с показаниями Березовой. Как догадался Антон, парень, принимавший
участие во встрече Митякина, был не кто иной, как Мохов, и спросил:
     --  Что  связывает  Айрапетова с тем  парнем,  который  вместе  с  вами
встречал Василия Михайловича?
     --  У Игоря  необычайный  талант  на  самые  различные  знакомства.  Он
одинаково  общителен  и  с  профессором, и с  инженером,  и  с дворником.  В
прошедшее воскресенье, опять же в кафе "Космос", --  Бураевская нахмурилась,
-- отмечали день рождения  Игоря. Так, знаешь, каждый  второй из посетителей
кафе  оказался его знакомым.  Не преувеличиваю, честное слово. Даже какой-то
похожий  на  бандита мужик и  тот  преподнес Игорю букет цветов и назвал его
своим  спасителем.  Я  сделала  замечание,  что  надо   быть  разборчивее  в
знакомствах.  Игорь  засмеялся  и  сказал:  "Этот  "бандит",  между  прочим,
отличнейший сапожник. Он мне такие туфли отмочил, похлеще импортных".
     "Ведь Люду Суркову  тоже  в воскресенье  и тоже именинник увел  из кафе
"Космос", -- подумал Антон и спросил Бураевскую:
     -- Как ты попала к Игорю на день рождения?
     --  В  субботу получила  от него телеграмму, -- Бураевская открыла ящик
серванта и положила на  стол телеграфный бланк, который Антон мельком прочел
еще  вчера,  отыскивая в серванте  штопор. -- Особого желания  встречаться с
Игорем у меня не было, и поехала я лишь от скуки. А попала на именины.
     Антон   внимательно  посмотрел   телеграмму.  Она  была  отправлена  из
Новосибирска в субботу, в шесть часов вечера местного времени.
     -- Торжество началось отлично, -- продолжала Бэлла, -- ребята умеют это
организовать. Затем, не знаю  как, в кафе появилась та  симпатичная девушка,
которую месяц назад облюбовал Игорь. Видимо, назло мне Айрапетов уговорил ее
сесть за стол и стал разыгрывать показуху с ухаживанием. Мне стало противно,
и я ушла.
     -- Значит, ты не до конца была в кафе?
     -- Нет.
     -- Мохов был на дне рождения? -- снова спросил Антон и, заметив на лице
Бэллы  недоумение,  уточнил:   --  Тот   парень,  который  встречал  с  вами
московского инженера... Митякина.
     -- При мне не было, -- ответила Бураевская.
     -- Айрапетов у тебя интересовался райцентровскими новостями?
     -- Так, между прочим.
     -- Что ты ему рассказала?
     -- Чепуху  всякую,  что  услышала в  электричке.  Вроде  сгоревшего  на
подстанции электромеханика, обворованного магазина...
     -- Как Игорь на это реагировал?
     -- Никак. Его такие сенсации не интересуют.
     -- Тебе  что-нибудь известно об отношениях Айрапетова с продавщицей  из
обворованного магазина Лидией Ивановной Чурсиной?
     --  С  Лидочкой?  --  Бураевская  поморщилась.  --  Лидочка  год  назад
поступала в медицинский институт и  провалилась. Там  они  и  познакомились.
Между ними, по-моему,  ничего серьезного не было. Лидочка нужна Игорю, чтобы
время от времени сплавлять к ней дядю. Когда Николай Петрович уезжает. Игорь
приводит на квартиру девиц. Мне об этом Вера Павловна рассказала, их соседка
и  домработница, -- Бэлла нервно прикусила губу и потупилась.  -- Мне стыдно
за  прошлую ложь тебе.  Не  позволила  Николаю  Петровичу  уехать  на  нашей
электричке  только ради того, чтобы  спутать карты Игорю. У женщин,  знаешь,
вспыхивает иногда нелепая ревность.
     Антон недоверчиво усмехнулся:
     -- Ну, а зачем было вчера Игорю телеграмму давать?
     Бэлла смутилась, неопределенно пожала плечами:
     --  Решила  нервы  Айрапетову  пощекотать,  он до  ужаса  боится всякой
загадочности. Я специально не подписала телеграмму, чтобы он поломал голову,
от кого она.
     --  А сам Игорь  любит  загадывать загадки?  Бураевская  с  недоумением
поглядела на Антона:
     -- Не подозреваешь ли ты его в каком-то преступлении?
     -- Это исключено? -- вместо ответа спросил Антон.
     -- Полностью. Айрапетов материально обеспечен крепко. Он страшно  много
работает:  кроме основной должности, что-то читает  в институте, выступает с
популярными лекциями, консультирует по женской части  в психоневрологической
больнице, дежурит  в  "Скорой  помощи". Короче говоря, заработок у него  дай
боже. В деньгах он не нуждается.
     -- Ты знаешь о том, что  Лида Чурсина отравилась? Бураевская уставилась
на Антона и тихо проговорила:
     -- Не пойму тебя. Бред какой-то...
     --  Вчера  наглоталась  пахикарпина.  Скажи,  Игорь  может достать  эти
таблетки?
     --  Айрапетов  заведует женской консультацией. Там всяких лекарств, как
говорится, вагон и маленькая тележка. Только ты напрасно... Нет, нет, Антон.
Не подозревай Игоря. Несмотря на все мои с ним несуразности, несмотря на все
его недостатки, даже мысли не  допускаю, что Игорь свяжется с  преступниками
или ядами.
     -- Он когда-нибудь приезжал к нам, в райцентр?
     -- Не... не знаю. Нет, по-моему.
     -- Последний вопрос, Бэлла: чем вызвано твое знакомство с Кайровым?
     --  Боже мой!  -- лицо Бураевской опять вспыхнуло. -- Антон, ты во всем
подозреваешь умысел. Пойми, все свои двадцать  пять лет  я прожила в большом
городе. Мне скучно и тошно здесь, а с Кайровым весело. Только из-за ревности
его  жены  между  нами все кончено, --  она  порывисто  встала, прислонилась
спиною к стене и обхватила ладонями  плечи.  -- Если,  не  дай бог, и в моем
поведении по отношению к тебе ты что-то заподозрил,  то просто... Просто мне
до чертиков тошно жить без друзей.



     И вновь Антон Бирюков ехал в Новосибирск, на этот раз  вместе со Славой
Голубевым.  Напротив них,  уткнувшись  в  книгу,  сидела  Светлана Березова,
возвращавшаяся  домой  от  Костыревых.   Все  трое  молчали:  для  служебных
разговоров обстановка была неподходящей, а вести  обычную вагонную беседу не
хотелось.  На  вокзал  Новосибирск-Главный  приехали  вечером.  Город  кипел
разноцветьем рекламных огней, рябил освещенными окнами многоэтажек. Проводив
Березову до троллейбусной остановки, поехали в уголовный розыск.
     Несмотря на позднее  время,  Стуков сидел  в  своем  рабочем  кабинете,
ожидая с минуты на минуту Люду Суркову, с которой он намеревался побывать на
квартире   Айрапетова.   Антон   обстоятельно  пересказал  ему  разговор   с
Бураевской.
     --  Хорошие сведения, -- выслушав его, удовлетворенно  заговорил Степан
Степанович. -- Очень хорошие. Кажется, по делу Сурковой наступает ясность, а
вот  по магазину...  Я уже тебе  говорил  по телефону, что отыскалась третья
бритва. Подросток тут один говорит, нашел в кустах акации, Правда, следов на
ней  ноль  целых и столько же  десятых.  Видимо, в  росе  пролежала какое-то
время.  Однако эксперты  дают безоговорочное заключение:  бритва  --  родная
сестра двум другим, обнаруженным в чемодане Мохова. Но самое интересное не в
этом. На  сигаретной  пачке,  оставленной  в  обворованном  магазине,  кроме
отпечатков  пальцев Мохова, наши эксперты  обнаружили  следы  пальцев  Игоря
Айрапетова.
     -- Сведениями о нем не располагаете? -- спросил Антон.
     -- Тридцатилетний  холостяк. Заведует  женской  консультацией.  Судя по
характеристике с  места работы, способный  врач  и очень порядочный человек.
Скоро защищает кандидатскую, и вот... очень уж  мала вероятность, чтобы  без
пяти минут кандидат медицинских наук связался с уголовниками.
     --  Кандидаты  бывают разные!  --  темпераментно  вмешался  в  разговор
Голубев. -- Может, он вовсе  никакой не кандидат  -- туманит девицам мозги и
только.  У  меня  вот  такая  мысль:  когда  Валерка  Шумилкин  --  монтер с
подстанции  -- в субботу  забегал в пивной  бар "Волна" за  куревом, Лаптев,
Мохов  и Костырев  пили с каким-то парнем пиво.  Так?  Не Айрапетов ли был с
ними? Он же знаком с Моховым. И к  Лидочке  Чурсиной какой-то тридцатилетний
знакомый  в   субботу  из   Новосибирска  приезжал.   Чурсина  --   знакомая
Айрапетова...
     -- Шумилкин  был в баре в пять  тридцать, -- сказал Антон, -- а в шесть
часов  вечера того же дня  Игорь  из Новосибирска дал телеграмму Бураевской,
приглашая ее приехать к нему. За полчаса из райцентра в Новосибирск он разве
только  на самолете  мог прилететь. А  самолеты к  нам, Славочка,  как  тебе
известно, не летают.
     -- Может,  заранее кого-то попросил настрочить для алиби телеграмму, --
не сдавался Голубев.
     --  Сомнительно,  чтобы Айрапетов  ехал в райцентр,  заранее приготовив
алиби, --  сказал  Степан Степанович и  достал из стола какую-то записку. --
Вот наши ребята установили, что сегодня после полудня Игорь Владимирович дал
телеграмму  в один  из  южных  городов  некой  Айрапетовой Евгении Петровне.
Любопытная, на  мой  взгляд,  телеграмма, -- и, поправив  очки, прочитал: --
"Сроки защиты не меняются. Нужны деньги. Вылетай немедленно. Игорь".
     -- После защиты  диссертации обычно соображается приличный  банкет,  --
высказал предположение Антон. -- Не просто приличный, а с размахом.
     -- На него  потребуется  рублей пятьсот-шестьсот... -- Стуков помолчал.
-- У обеспеченного человека, каким  является Игорь Владимирович, такая сумма
должна быть. Видимо, ему значительно больше нужно денег. Зачем?
     Все трое переглянулись, промолчали.
     --  Не высвечивается  у  меня нить  с костыревскими письмами,  -- Антон
достал  конверт,  найденный  Березовой  у  Костырева,  и  подал его  Степану
Степановичу. -- Вот еще одна фальшивка. Кому и зачем эти письма нужны были?
     Степан  Степанович пожал  плечами, поразглядывал конверт  и,  положив в
стол, сказал:
     --  Завтра  передам экспертам.  Попрошу, чтобы  сравнили  с предыдущими
материалами.
     Послышался  осторожный  стук  в  дверь, и в кабинет  робко  вошла  Люда
Суркова.  В светлом брючном костюме,  она вовсе не походила  на  ту грустную
девушку,  какой ее  видел Антон в кафе "Космос", когда был там  со Светланой
Березовой. Поздоровавшись, Люда растерянно остановилась у двери.
     -- Мы уж  заждались вас, --  посмотрев на часы, с улыбкой сказал Степан
Степанович.
     -- Задержалась у  Березовых,  --  тихо  проговорила Люда. -- Со  Светой
несчастье.
     -- Какое?! --  нахмурившись, спросил  Антон. --  Мы с ней расстались на
вокзале два часа назад.
     -- У самого дома напали хулиганы, вырвали сумочку.  Света  бросилась за
ними,  ее сбили  с ног. Падая, ударилась  виском о фонарный  столб и чуть не
угодила под проходящий троллейбус.
     -- Где она сейчас?
     -- В горбольнице. Увезла машина "скорой помощи".
     -- Слава!  -- Антон резко повернулся к  Голубеву.  -- Отыщи Березову  и
постарайся узнать все подробности.
     -- Возьми у дежурного служебную машину, -- подсказал Степан Степанович,
когда Голубев без лишних вопросов заторопился из кабинета.
     Суркова ожидающе стояла у дверей. Степан Степанович  предложил ей сесть
и стал объяснять  причину вызова в уголовный розыск. Когда он замолчал, Люда
потупилась и, краснея, сказала:
     -- Кольцо мне вернули. Принес в кафе какой-то парнишка.
     -- Надо было его задержать, -- произнес Антон.
     -- Зачем? -- уставшим голосом спросила Люда.
     -- Чтобы отыскать вашего... знакомого.
     -- Кольцо же возвращено.
     -- После того, как  возникла угроза  ответственности, -- вставил Степан
Степанович.
     -- Что из этого?
     -- У вас, к счастью, все кончилось благополучно, а у других может... --
начал Антон, но Суркова перебила его:
     -- Пусть  другие так не  напиваются.  Я работаю  в  кафе  и  достаточно
насмотрелась.  Некоторые девицы специально  приходят,  чтобы повеселиться за
счет парней. В воскресенье я вела себя ничем  не  лучше их. Откуда  ему было
знать, что  я не  из таких?  Понимаете, у меня нет на  него зла.  Я  не хочу
мстить.
     -- Это не месть --  терпеливо возразил  Степан Степанович. -- Вы должны
нам помочь.
     Суркова,  то краснея,  то бледнея,  нервно водила ноготком  мизинца  по
столу.
     -- Хорошо, -- наконец поддалась она. -- Что от меня требуется?


     Такси  остановилось   не  доезжая  квартала  до  дома,  в  котором  жил
Айрапетов.  Из  машины  вышли  Степан  Степанович,  Суркова  и  Антон.  Люда
огляделась.
     -- Не узнаете место? -- спросил Степан Степанович.
     -- Нет, -- ответила она, ладонью провела  по лицу,  как будто снимала с
него паутину, и, заметно волнуясь,  посмотрела на Антона. -- Не представляю,
как мы встретимся. А вдруг это не он? Все страшно глупо. Что я скажу?
     -- Вам ничего  не  придется говорить, --  успокоил Антон.  --  Говорить
будем мы со Степаном Степановичем.
     Стуков шел впереди. Дойдя до места, где нужно было поворачивать к дому,
он опять спросил Суркову, не припоминает ли она чего, и Люда  опять ответила
отрицательно Когда же вышли на одну из асфальтированных дорожек, окаймленную
с обеих сторон кустами акаций, Суркова внезапно остановилась и тихо сказала:
     -- Там тоже были кусты акации. Я, кажется, в них падала, когда уходила.
     -- Значит,  мы  на  правильном  пути, --  Степан  Степанович  ободряюще
улыбнулся. -- Подъезд не помните?
     Суркова  задумчиво  постояла  и  неуверенно  показала  тот,  в  котором
находилась квартира Айрапетова.
     --  Вот туда  и пойдем, --  Стуков опять улыбнулся.  -- Больше вопросов
задавать не буду. Что вспомните, говорите сами.
     Но  Люда   ничего  не  вспомнила.  Поднялись  на  третий  этаж.  Степан
Степанович нажал кнопку звонка одной из квартир и вопросительно посмотрел на
Люду. Та в ответ неопределенно  пожала плечами. Было слышно,  как  за дверью
глухо ворчит звонок, но  в  квартире как будто все  вымерли.  Щелкнул  замок
соседней двери, и из нее выглянула уже знакомая Стукову Вера Павловна.
     -- У  них никого  нет дома,  -- сказала  она  и,  словно  обрадовавшись
встрече  со Степаном Степановичем,  пояснила:  -- Игорь  Владимирович  сразу
после обеда увез Николая Петровича в больницу.
     Стуков  посмотрел  на часы  -- заканчивался  десятый  час вечера.  Вера
Павловна поняла его взгляд.
     -- Игорь Владимирович часто задерживается. То на работе  дежурит, то...
сами понимаете, дело холостяцкое... Да вы заходите  к  нам,  возможно, Игорь
Владимирович вскорости появится.
     Степан  Степанович,  соглашаясь, кивнул  головой  и, войдя  в квартиру,
спросил:
     -- Как ваш внук Гена?
     -- Бродит где-то на  улице. Собиралась уж идти искать  его, да  вот  вы
подошли, -- подавая стулья, огорченно  ответила Вера Павловна. --  Явился из
школы,  самую  малость посидел  над домашним заданием,  и как ветром унесло.
Наказывала: "Генка, не будь на улице долго!" Нет, неймется парню.
     В аккуратно прибранной комнате  царил какой-то, необычный для городской
квартиры,  крестьянский уют. Так, во всяком  случае, показалось Антону.  Под
потолком светилась простенькая люстра, окно  прикрывала  штапельная  штора в
цветочках,  в  углу  --  похожий  на  игрушечный,  с  маленьким  экранчиком,
телевизор.
     Поговорив с Верой Павловной о подрастающем поколении, Степан Степанович
показал на Люду и спросил:
     -- Не узнаете эту девушку?
     Вера Павловна удивленно повернулась к  Люде.  Разглядывая  ее смущенное
лицо, ответила неопределенно:
     -- Кажется, не приходилось встречаться.
     -- В прошедшее воскресенье она не была у Игоря Владимировича в гостях?
     --  У Игоря Владимировича?... -- Вера Павловна, что называется, впилась
взглядом в  Люду. -- Постойте, постойте... Ну, конечно,  конечно... Была эта
девушка у Игоря Владимировича.
     -- При каких обстоятельствах?
     -- Обстоятельства  несколько...  Сами  понимаете, возможно, я ошиблась,
но...  мне показалось, что девушка была очень пьяна. Еле держалась на ногах,
Игорь Владимирович уговаривал  ее отдохнуть, однако она упрямо не  слушалась
его.
     -- Между ними была ссора?
     -- Скорее  --  недоразумение.  Дверь  в  квартире  Игоря  Владимировича
открывается  вовнутрь, а девушка старалась открыть  ее наружу. Застучала. На
этот стук выскочила я и другие соседи.
     -- Дверь не замкнута была?
     --  Раньше, сами понимаете,  не  знаю.  А когда  я толкнула, отворилась
свободно. Все это видели.
     -- Игорь Владимирович силой не удерживал девушку?
     -- Нет, нет, нет,  -- торопливей, чем следовало  бы,  проговорила  Вера
Павловна и смущенно опустила глаза.
     --  Вы  уж,   пожалуйста,  нам  правду  говорите,  --  попросил  Степан
Степанович. -- Я понимаю, Игорь Владимирович ваш сосед, однако...
     Вера Павловна посмотрела на него:
     -- Игоря Владимировича в  это  время  не  было в квартире, он  подошел,
когда девушка уже выбежала на лестничную площадку.
     -- Кто же в таком случае ее удерживал?
     -- Сами понимаете, неудобно выносить сор из избы, как  говорят, -- Вера
Павловна  замялась и  вдруг спросила:  -- Надеюсь,  вы  не  передадите Игорю
Владимировичу, что я откровенничаю с вами?
     -- Почему вас это пугает?
     -- Нет, нет.  Я не пугаюсь Игоря Владимировича,  но как бы не причинить
ему беды какой. Словом,  девушка была  в  квартире с Олегом, жена  которого,
Оля, работает вместе с Игорем Владимировичем.
     Суркова,  нервно сжав на коленях  руки, то и дело  поднимала на  Антона
мучительно-просящие глаза. Заливаясь  стыдливой  краской, она словно умоляла
прекратить  неприятный для нее  разговор и как  можно скорее  уйти из  этого
дома. Однако Стуков продолжал задавать Вере Павловне вопрос за вопросом.
     -- А сам Игорь Владимирович часто приводит на квартиру женщин?
     --  Бывает,  не  скрою.  Сами  понимаете,  парень  видный.  К  тому  же
зарабатывает хорошо.  Невесты так  и льнут.  Только  он не  увлекается  ими.
Большей частью  деловые  у него встречи.  К  примеру, Оля врачиха бывает,  о
которой я только что упоминала. Черненькая такая, миловидная дамочка.  Они с
Игорем  Владимировичем по науке, как  ее... В  общем, ученую  работу  пишут.
Подолгу  засиживаются. Иной раз Оля с Олегом приходит, с мужем, значит.  Вот
тот  любитель  до  водочки.  Как только заявляется,  Игорь  Владимирович без
разговоров  садит  его  на  кухне и  ставит бутылку на стол. Чтобы не мешал,
значит, им с Олей работать. Как-то я Олегу сказала: "Чем водку глушить, тоже
какой ни есть  наукой занялся бы, чтоб от жены не отстать".  Он смеется: "Я,
теть Вер, артист -- мое  место  в буфете. Некогда  науками заниматься,  а за
женами пусть ослы гонятся. Жены,  теть Вер, как  цари:  приходят  и  уходят.
Мужья остаются". Веселый такой парень, Олег. Косматый, будто поп, и, видать,
верующий. На днях в церкви видела. В тамошнем хоре поет. Вот ведь иной раз в
жизни случается: жена в науке открытия делает, а муж религию признает.
     -- Фамилию его не знаете? Где работает?
     -- Фамилию не  знаю. А вот  работает... говорил как-то, что в ресторане
"Сибирь". То ли поет там, то ли играет на музыке -- точно не скажу, не знаю.
     -- Куда Николай Петрович из дома уезжает?
     --   Это  редко  случается.  Где-то   в  районе  живет  знакомая  Игоря
Владимировича.  Красивенькая  такая  девушка.  Я, правда, всего  один раз ее
видела. Вот к ней ненадолго Николай Петрович и наведывается иногда. Говорит,
отдых там замечательный.
     -- В его отсутствие Игорь Владимирович приводит гостей?
     -- Как вам сказать... -- Вера Павловна пожала плечами, вроде и говорить
откровенно  ей не  хотелось  и  в  то же время надо было  отвечать  на прямо
поставленный  вопрос.  -- Бывает  иной  раз,  что  греха  таить.  Только все
полюбовному делается, по-хорошему. Вот разве последний случай с девушкой, --
она виновато посмотрела на Люду, -- но этот случай, сами понимаете, какой-то
странный. Как говорится, исключительный, что ли...
     -- Как Олег на этот раз  оказался в квартире Игоря Владимировича, когда
того не было дома?
     -- Чего не знаю, того не знаю.
     В коридорчике  трижды коротко  бренькнул звонок. Вера Павловна  открыла
дверь и, впустив худощавого подростка, сердито заговорила:
     --  Опять до  полуночи  бегаешь.  Ох,  Генка,  попрошу  кого-нибудь  из
соседских  мужиков,  чтобы  хорошо тебя  выпорол,  ей-богу,  попрошу,  --  и
всплеснула руками. -- Бог ты мой, батюшка! Где ты так лоб рассадил?
     Увидев  в  квартире  посторонних,  подросток  попятился к  двери.  Вера
Павловна,  быстро  прихлопнув  дверь,  отрезала путь к  отступлению, и Гена,
зажав ладонью лоб, пулей стрельнул на кухню.  Степан Степанович наклонился к
Люде Сурковой и тихонько спросил:
     -- Не этот принес кольцо?
     -- Похож, но точно не помню, -- еще тише ответила Люда.
     -- Гена, -- позвал подростка Степан Степанович.
     -- Чего? -- буркнул тот из кухни.
     -- Иди-ка сюда, дорогой.
     Подросток  загремел  посудой,  будто  принялся  за  неотложную кухонную
работу. Вера Павловна заглянула в кухню и строго спросила:
     -- Оглох, что ли?
     Подросток,  не  отнимая  ладони  ото  лба,  подошел к дверному  проему,
исподлобья   взглянул  на  милицейские   погоны   Степана   Степановича   и,
насупившись, опять пробурчал:
     -- Ну, чего  я сделал? Это  Сашка Чернов --  соседский мальчишка -- мне
кирпичиной в лоб звезданул.
     -- Кто  сегодня  посылал  тебя  в  кафе  "Космос"?  --  спросил  Степан
Степанович.
     -- Никто.
     -- Почему обманываешь?  -- голос Степана Степановича  стал  строгим. --
Где ты взял кольцо, которое передал вот этой девушке? -- он показал на Люду.
-- Она узнала тебя.
     -- Никто меня не посылал, -- Генка опять исподлобья взглянул на погоны.
-- Дядя Игорь попросил отнести и рубль нам с Сашкой дал на мороженое.
     -- Вот такой он, Игорь Владимирович, -- подхватила Вера Павловна. -- То
шоколаду  этим  шалопаям  напокупает,  то  мороженым до посинения  обкормит.
Сколько раз говорила, чтобы не тратился на разную  шантрапу.  Нет, по-своему
продолжает.  Не  жалеет  денег. Это  ж  только подумать!  До кафе сбегал,  и
рублевку получи.
     Да Генке  на  другой  конец города смотаться легче,  чем дураку  с горы
скатиться. Разве можно ему за это деньги платить?
     -- Еще о  чем тебя дядя  Игорь просил? -- Степан Степанович нахмурился.
--  Только, пожалуйста, не обманывай,  Гена. Милицию нельзя  обманывать, все
равно правду узнаем.
     Генка долго молчал. Сопел.
     -- Ни о чем больше не просил.
     -- А где ты бритву взял?
     -- Честное пионерское, в акации нашел.
     -- Не обманываешь?
     -- Чего мне обманывать...  -- подросток тревожно  посмотрел на Стукова.
-- Я же честное пионерское сказал.
     Степан Степанович погрозил пальцем:
     -- Смотри, Гена... В  следующий раз увижу на  улице после девяти вечера
или  бабушка  на  тебя пожалуется  -- несдобровать  тебе. С милицией  шутить
нельзя. Милиция порядок любит, -- и уже миролюбиво  добавил: --  Иди,  Гена,
ужинай. Одним мороженым, пожалуй, сыт не будешь.
     --  Парень  вроде  не глупый,  -- потихоньку,  чтобы  не  слышал  внук,
заговорила  Вера  Павловна.  --  Домашними уроками  почти  не  занимается, а
четверки, пятерки получает.  Без двоек  учится. Вот  только что с поведением
его творится,  ума  не  приложу.  И в кого удался?  Родители  инженеры  оба,
непьющие, смирные. Последний год на Чукотке дорабатывают по договору. Боюсь,
как бы к их приезду совсем парень от рук не отбился...
     -- Скажите, Вера Павловна, среди женщин,  знакомых Игоря Владимировича,
Бэллу Бураевскую  вы не  знаете?  -- возвращаясь к  интересующей  его  теме,
спросил Степан Степанович.
     --   Фамилию   не   скажу,  а   Бэллу...   Красивую  такую,   белокурую
представительную  дамочку?  Знаю.   Примерно  год  назад   захожу   к  Игорю
Владимировичу -- я  у  них в квартире убираю  -- он  и  познакомил с Бэллой.
Сказал:  "Моя  жена".  По наружному виду  прямо-таки замечательная  парочка,
Игорь-то  Владимирович собою  тоже очень видный,  можно  сказать,  красавец.
Пожелала,  как  водится,  им счастья, через неделю  гляжу  -- нет уже Бэллы.
Спросила Игоря Владимировича. Улыбнулся: "Не сошлись характерами".
     -- И после этого ее не видели?
     -- Долго не виделись,  с год, наверное.  Бэлла после разлада  с  Игорем
Владимировичем  уехала из города  в район. Уж  и  не думала ее увидеть.  А в
прошлое воскресенье утром заявляется. Игоря Владимировича в тот  момент дома
не  было,  Николай  Петрович  тоже  в отъезде.  Посидели  вдвоем  с  Бэллой,
посудачили. Вскорости  Игорь Владимирович подошел,  и  они  отправились день
рождения его отмечать. Вот после  дня рождения, -- Вера Павловна  посмотрела
на Люду, -- и произошел исключительный случай.
     Времени было  уже за  полночь,  когда Степан  Степанович, Антон  и Люда
Суркова попрощались с разговорчивой Верой Павловной.
     Ни Айрапетов, ни Семенюк в этот вечер дома так и не появились.



     Слава  Голубев  познакомился  с  Айрапетовым раньше  Антона.  Когда  со
Светланой Березовой  случилось несчастье, Игорь как раз  дежурил  в  "скорой
помощи". По его рассказу Голубев сделал вывод, что все произошло именно так,
как сообщила Люда Суркова. За  исключением, пожалуй,  одной детали:  сумочка
Березовой нашлась.  Когда  пришла машина  "скорой  помощи", кто-то из  толпы
сгрудившихся  любопытных  передал  ее   санитарам.  Здоровью   Светланы,  по
заверению  Айрапетова,  большой  угрозы нет.  От  удара  возникло помрачение
сознания. Предполагается незначительный  ушиб головного мозга, но  это может
не  подтвердиться. Словом, как понял  Голубев,  относительно Березовой Игорь
был настроен оптимистично.
     Из  "скорой помощи"  Светлану увезли не в горбольницу, как считала Люда
Суркова, а по протекции  Айрапетова направили  в хирургическую  клинику. Там
компетентные  врачи  в   течение  нескольких  суток  окончательно  установят
состояние здоровья и примут  необходимые меры. Голубев, не тратя времени, на
служебной машине уголовного розыска махнул в клинику, надеясь переговорить с
самой Светланой. Однако попасть  в палату оказалось  не так-то просто. Через
дежурную  медсестру пришлось отыскивать  лечащего врача,  убеждать его,  что
уголовный розыск интересуется здоровьем Березовой вовсе  не случайно. Только
после этого врач  разрешил медсестре пригласить Светлану в коридор приемного
покоя.
     В длинном больничном халате, с перебинтованной головой, она внимательно
выслушала  Голубева  и уверенно повторила рассказанное Людой  и Айрапетовым.
Сумочку у нее вырвали из рук  подростки  --  это она видела точно, хотя дело
было   уже  в  сумерках.  Почему  сумочка  оказалась  у  санитаров?  Видимо,
убедившись,  что в ней никаких ценностей  нет, хулиганы  бросили.  Внешность
подростков  Березова вразумительно охарактеризовать  не  могла,  но уверенно
заявила, что при надобности опознает их.
     Все  это Слава Голубев доложил  Антону  и  Степану Степановичу  обычной
своей  скороговоркой  в  течение нескольких  секунд и,  устало  потянувшись,
прошелся  по кабинету. Рабочий день только  начался. Яркое  солнце играло на
стекле прыткими зайчиками.
     -- Всю ночь не спал? -- сочувственно спросил Антон.
     -- Угу, -- подтвердил Слава. -- В "скорой помощи" всех опросил.
     -- Как Айрапетов тебе показался?
     --  Шустр  як  парень.  По-моему,  не  глупый. Авторитетом  в  "скорой"
пользуется беспрекословным.
     Степан Степанович накручивал  диск  телефона. Голубев еще раз потянулся
и, посмотрев на Антона, сказал:
     --  Если  срочного  ничего  нет,  пойду  в  гостиницу.  Вздремну  минут
шестьсот.
     Когда Слава ушел, Антон обратился к Степану Степановичу:
     -- Выходит, вчера Игорь Владимирович дежурил, а мы его дома ожидали.
     -- Выходит, -- согласился Степан Степанович, не отрываясь от телефона.
     Айрапетов появился в уголовном розыске через час после того, как Стуков
дозвонился к нему на работу. Пожав, как давним знакомым, Степану Степановичу
и Антону руки, он сел на предложенный стул и озабоченно спросил:
     -- Опять неприятности из-за дяди?
     -- Вчера вечером  мы хотели  вас  видеть,  --  уклончиво ответил Степан
Степанович, прикуривая сигарету. -- Ждали до полуночи, но не дождались.
     Айрапетов  не  спеша достал  из кармана пачку  "Нашей  марки",  щелкнув
зажигалкой, тоже закурил.
     --  У  дяди  резко  ухудшилось  здоровье,  пришлось  устраивать  его  в
больницу. Затем,  как  раз до  полуночи,  дежурил в "скорой  помощи".  После
дежурства идти в пустую квартиру не захотелось. Заночевал  у друзей,  --  он
спокойно,  очень даже спокойно, как показалось Антону,  посмотрел на Степана
Степановича и спросил: -- Что-то случилось более серьезное, чем с дядей?
     --  Да. Вас хотела видеть Люда,  с которой  вы познакомились в  прошлое
воскресенье, -- сказал Степан Степанович.
     --   Люда?...  --  на  смуглом   красивом  лице  Айрапетова   мелькнуло
недоумение. Будто припоминая, он  нахмурился и вдруг вскрикнул: -- Ах, Люда!
Девушка из "Космоса"?-- чуть помолчал. -- Извините, не понял вашего намека.
     -- Вы знакомы с Людой?
     Айрапетов смутился, глубоко затянулся сигаретой.
     -- Банальная история. Познакомились в кафе. Танцевали. Пили шампанское.
Неожиданно Люда  опьянела до  невменяемости.  Как  джентльмен,  я  не мог ее
бросить  на произвол судьбы.  Привел к себе, так как она была не в состоянии
назвать своего адреса. Чтобы избежать сплетен и нежелательных разговорчиков,
пригласил с собою  мужа  одной из своих сотрудниц. Зовут его Олегом. Большой
любитель выпить, а у меня, как на грех, в доме не оказалось вина. Пока бегал
в  гастроном,  Люда  учинила  скандал,  стала  ломиться, что  называется,  в
открытую  дверь.  Собрала  соседей, выбежала  из  квартиры...  С ней  что-то
случилось?
     -- Почему ее золотое кольцо осталось у вас?
     --  Я вернул. Правда, не сам. Самому неловко  с ней встречаться. Она же
все по-своему, превратно, мои благие намерения истолковала.
     -- Для  чего вы оставили  кольцо у  себя? --  спокойно  спросил  Степан
Степанович.
     --  Чтобы  присвоить и разбогатеть, --  с улыбкой ответил  Айрапетов  и
расхохотался. --  Милые работники уголовного розыска, ради бога -- поверьте:
я не нуждаюсь в дешевых побрякушках.
     Степан Степанович нахмурился.
     -- Кольцо высокой пробы -- вы это отлично знаете -- стоит недешево.
     -- Для сотрудницы кафе  с ее мизерным заработком, возможно, и недешево.
Не спорю.  Для  меня,  поверьте,  чистый  пустяк,  -- Айрапетов  внимательно
поглядел  на Степана  Степановича и,  встретившись с  его  строгим взглядом,
заметно  изменился  в  лице.  --  Вы  действительно  считаете, что  я  хотел
обогатиться за счет Люды?
     -- Думаю,  Игорь  Владимирович,  у вас  была  другая  цель,  --  Степан
Степанович  чуть  помолчал,  --  видимо,  вы  хотели  еще  раз встретиться с
сотрудницей кафе. Кольцо -- повод для встречи. Ошибаюсь?
     Айрапетов  покраснел,  несколько   раз  кряду  затянулся  сигаретой  и,
потупившись, ответил:
     --  Это всего-навсего  ваши предположения, хотя...  Отчасти так,  но  в
основном я опасался, что дорогой Люду ограбят  какие-нибудь хулиганы, а  она
по пьяной лавочке всю беду свалит на меня.
     -- Вот вы, Игорь Владимирович, врач,  -- издалека начал  Стуков, --  и,
насколько  мне  известно,  по  женской  линии  квалифицированный специалист.
Скажите, сколько нужно женщине  выпить  шампанского, чтобы опьянеть так, как
опьянела Люда?
     -- Сам был удивлен,  -- быстро ответил Айрапетов. -- Выпила  Люда очень
немного. По всей  вероятности -- с ней произошло  то,  что может произойти с
некурящим человеком, если его заставить  выкурить взатяжку полную  сигарету.
Такой человек может потерять сознание.
     --  А  если  подсыпать  в  вино  снотворного?...  Айрапетов  театрально
выставил перед собой руки.
     -- За нашим столом не было авантюристов и преступников.
     Антон  не  вмешивался  в  разговор.  Исподволь  он  разглядывал  Игоря,
прислушивался  к  оттенкам  его  чуть  глуховатого  приятного  голоса.  Одет
Айрапетов  был   модно,  но  не  броско.  Светлые   брюки,  лакированные,  с
замысловатым  узором, туфли  и  дорогая  трикотажная  рубашка  с  золотистой
"молнией"  делали  его  похожим  скорее  на  спортивного  тренера,   чем  на
врача-гинеколога.  В  манере   держаться  сквозила  естественная   легкость,
присущая людям, привыкшим быть на равных в любом обществе.
     --  Вы  Люде  не  угрожали?  --   продолжал  задавать  вопросы   Степан
Степанович.
     --  Что вы, право!... Я ее уговаривал остаться, но ни угроз, ни силы не
применял.   Если  она  жаловалась,   то,  уверяю,  виною  во  всем  является
возбужденное алкоголем воображение.
     -- А Олег? Не рассказывал он вам, почему Люда стала ломиться в дверь?
     Айрапетов чуть повел бровью.
     -- Говорит, сидел на диване, дремал, когда  Люда вскочила и напустилась
на него: "Куда вы меня привели?! Что со  мной сделали? Чего хотите?!", и все
в  таком духе.  На  журнальном  столике  лежала  бритва,  она  схватила  ее,
замахнулась. Во избежание недоразумений Олег  отобрал  бритву  и  выбросил в
окно.
     -- Вы уверены, что все было именно так, как говорит Олег?
     -- У него вроде бы не было причины мне врать.
     -- А если я вам сообщу, что эта бритва... украдена из магазина?
     --  Вы меня разыгрываете?  Или... -- Айрапетов побледнел. -- Черт знает
что! Как ко мне могла попасть ворованная бритва?
     -- Вот и нас это интересует, -- быстро сказал Степан Степанович.
     Игорь  впервые  за  время разговора  посмотрел на  Антона.  Их  взгляды
встретились, и Антон  не понял, чего  больше в глазах Айрапетова: страха или
оскорбленного подозрением самолюбия.
     --  Откуда  у вас  эта  бритва? -- не  давая  Игорю  долго раздумывать,
спросил Степан Степанович.
     --  Из ребят  кто-то  подарил  на дне  рождения.  Сейчас  модно  дарить
архаичные безделушки.
     -- Постарайтесь вспомнить, чей это подарок.
     --  День рождения отмечали  в  кафе.  Приглашенных было  около двадцати
человек. Кто  из них  что  дарил...  --  Айрапетов растерянно улыбнулся.  --
Расстреляйте -- не могу сообразить.
     -- Павел Мохов был на дне рождения?
     Игорь не вздрогнул, не испугался. Ответил как ни в чем не бывало:
     -- Мохова не было.
     -- Вы давно с ним знакомы?
     --  Несколько  лет...  --  Айрапетов  задумчиво  наморщил  лоб и  вдруг
повеселел.  --  Кажется,  предполагаю,  кто  мог  подсунуть бритву.  В  кафе
оказался один из моих бывших  пациентов. Некто Остроумов Владимир Андреевич.
Работает  на обувном комбинате. Несколько лет назад, точную  дату не  помню,
его доставили на "скорой помощи" вместе с Моховым в хирургическое отделение,
где  я в то время работал оперирующим врачом. Ранения у того и  другого были
серьезными.  Пришлось крепко  поработать. С  тех  пор оба считают меня своим
спасителем и при встрече  лезут с любезностями.  Вот  и на этот  раз  в кафе
Остроумов  преподнес  цветы,  а когда  началось шутовство  с подарками, тоже
что-то сунул  в большую кучу и  шепнул: "Там и от меня, Игорь Владимирович".
Помню, когда с Олегом  принесли подарки домой,  бросили их на  диван. Бритва
упала на пол, я поднял ее и положил на журнальный столик.
     Айрапетов  посмотрел  на  Степана  Степановича  таким  взглядом,  каким
ученик,  желающий  убедиться  в  правильности  ответа, смотрит  на  строгого
учителя.  Степан  Степанович  равнодушно   разглядывал  свои  роговые  очки.
Близоруко прищурившись, он опять спросил:
     -- Почему вы предполагаете, что бритву мог подарить Остроумов?
     --  Вы  сказали,  что  она  украдена  из  какого-то  магазина. Из  всех
присутствующих   в   кафе  моих  знакомых  только  Остроумов  может  вызвать
подозрение.
     И опять, едва Игорь замолчал, Степан Степанович спросил:
     -- Что за отношения у вас с Бураевской? Как познакомились?
     --  Знакомство  чисто  случайное, но  я  хотел на ней жениться, -- чуть
удивившись, однако без заминки, ответил Айрапетов.
     -- Что помешало?
     -- Об этом у нее надо спросить, -- на лице Игоря появилось выражение не
то  боли, не то  обиды.  --  Смотрю, уголовный  розыск  обо мне  располагает
сведениями, как о настоящем преступнике.
     -- Простите нас, Игорь Владимирович, -- извинился Стуков.  -- Вы должны
понять, что стечение  обстоятельств, как, например, случай с Людой Сурковой,
украденная бритва, бросают на вас некоторую тень. Наша задача -- отвести  от
вас подозрения.
     -- Какой разговор. Я прекрасно все понимаю. Однако... иногда становится
неприятно чувствовать  за своей спиной тяжелые вздохи.  Мне  больше  по душе
правда,  пусть  даже и горькая,  но не за спиной, а  в  глаза,  -- Айрапетов
неожиданно посмотрел  на часы, торопливо достал из кармана мятый телеграфный
бланк и протянул его Степану  Степановичу. -- Через полчаса в аэропорту  мне
необходимо встретить маму.  В другое время  готов с вами  беседовать сколько
угодно.
     Степан Степанович прочитал телеграмму и посмотрел на Антона.
     --   Считаю  причину  уважительной,  тем  более,   что   все   вопросы,
интересующие  нас,  выяснены,  --  подумав,  сказал  он  и,  повернувшись  к
Айрапетову, пояснил: -- Это сотрудник уголовного розыска  из райцентра Антон
Бирюков, он ведет уголовное дело по обворованному магазину.
     У  Антона  была  уйма вопросов: о Чурсиной, Лаптеве, Костыреве, Мохове,
но,  поняв замысел  Степана Степановича, он молча кивнул  головой. Айрапетов
попрощался и  торопливо вышел из кабинета. Антон посмотрел  в  окно.  Оттуда
хорошо было видно, как Игорь почти выбежал  из  подъезда на улицу, огляделся
по  сторонам  и, "проголосовав", остановил такси.  Антону  пришла  внезапная
мысль.  Он  быстро  набрал  номер  дежурного  гостиницы  и  попросил  срочно
пригласить  к телефону Голубева. Услышав в трубке  знакомый голос, торопливо
заговорил:
     --  Слава,  срочное  дело.  Айрапетов только  что  выехал  на  такси  в
аэропорт. Надо проконтролировать. Понимаешь?
     -- Пока  я сплю, враг не дремлет?  -- пошутил Голубев.  -- Один момент,
умоюсь и мчусь в аэропорт.
     --  Давай,  Славочка,  давай... --  Антон  положил  трубку и по взгляду
Степана Степановича понял, что поступил правильно.
     -- Каково впечатление? -- спросил Стуков.  -- Кажется, ты  не поверил в
искренность Игоря Владимировича.
     -- Подстраховка не  повредит. А  впечатления неплохие.  Парень, знающий
себе цену. Не заискивает, не юлит.
     --  И правду  в  глаза  любит,  --  Степан  Степанович вздохнул.  --  К
сожалению, в нашей работе эту правду нельзя преждевременно  выкладывать. Как
в пословице, правда хорошо, а счастье лучше.
     Антон усмехнулся:
     -- А еще говорят: дальше в лес -- больше дров"
     -- Это ты об Остроумове? Сходились наши стежки-дорожки.
     -- Интересный человек?
     -- Оригинальный,  -- Степан Степанович поднялся из-за  стола. -- Есть у
нас в архиве его жизнеописание. Сейчас полистаем.
     Через несколько минут Стуков вернулся с двумя толстыми папками. В одной
из  них  Антон  нашел  снимки,  сделанные в судебно-оперативной  фотографии.
Остроумов  был  снят  стандартно:  правый  профиль,  фас,  полный  рост.  На
фотографиях значились имя, отчество, фамилия и  год рождения -- 1926. Снимки
были  отчетливые,  фиксирующие  каждую морщинку  на вытянутом  худом  лице с
большими глазами, на облысевшей голове -- ни волоска.
     -- Много раз судим? -- спросил Степана Степановича Антон.
     --  Своеобразный  рецидивист-неудачник. Из сорока  с лишним  лет  жизни
половину  провел  в  местах  заключения.  Последнее  дело вел  я. Подписывая
обвинительное  заключение, он обещал поставить точку.  Видимо, не сдержался.
Еще разок решил попытать счастья. Эх, Остроумов, Остроумов... Вот этот может
и  сигнализацию  отключить,  и  компаньонов  найти,  и  человека,  под  руку
подвернувшегося на  деле,  прикончить,  -- Стуков  подал  Антону  телефонный
справочник. -- Звони в отдел кадров обувного комбината. А я тем временем эти
папки для памяти полистаю.
     Ответивший  Антону начальник отдела  кадров  без колебаний заявил,  что
Владимир  Андреевич Остроумов работает на  комбинате  не  первый год. Сейчас
находится в цехе. Будет там до пяти вечера. Антон положил трубку и решил, не
откладывая, ехать на комбинат.
     -- Будь  внимательным, -- предупредил  Степан  Степанович. -- Остроумов
хоть и неудачник, но голой рукой его не возьмешь.



     Посмотрев на небольшую вывеску обувного комбината, Антон нырнул в узкий
коридорчик проходной  и с ходу  чуть  не  наскочил на деревянный барьер.  За
барьером,  держа перед  глазами,  как лорнет,  очки  с  отломленной  дужкой,
стандартный старичок-вахтер самозабвенно разглядывал картинки в  потрепанном
"Крокодиле". Поздоровавшись со старичком, Антон спросил:
     -- Как увидеть Владимира Андреевича Остроумова?
     Вахтер положил на барьер журнал, одной рукой поправил форменную фуражку
ведомственной охраны и заговорил издалека:
     -- Увидеть любого  человека -- не трудная штука, а  в данном конкретном
случае у тебя, милок, ничего не выйдет, потому как вышел с комбината товарищ
Востроумов, -- старичок поднес к глазам  свой "лорнет", поразглядывал Антона
и спросил: -- Случаем, не брательник Востроумову будешь?
     -- Сосед, -- сказал Антон первое, что пришло на ум.
     -- А я думал,  брательник... Суседу могу  сказать конкретно. Отпросился
Востроумов брательника  встречать. Через два  часа как штык будет на рабочем
посту. Мужик он у нас до строгости аккуратный и тверезый, хотя и из этих...
     -- Из кого, из этих?
     --  Как  так?...  --  вахтер  подозрительно прищурился.  -- Сусед  и не
знаешь.
     --  Недавно мы  в соседях, -- выкрутился Антон. -- Можно  сказать, друг
друга не знаем.
     Подозрение на лице вахтера сменилось добродушием.
     -- Другой коленкор. А то: сусед...  Сусед об суседе все должен знать. В
таком  разе тебе и  сказать можно, что Востроумов больше двух десятков годов
глядел на небо через решетку.
     -- Серьезно? -- изобразив удивление, спросил Антон.
     --  Куда сурьезней,  --  довольный произведенным  впечатлением,  вахтер
почесал затылок.  --  Только это,  милок,  теперича для  Востроумова  все  в
прошлом,  а в данном конкретном случае он передовик труда.  Вдвоем  с женкой
три сотни с гаком как пить дать каждый месяц заколачивают. Думаешь, зазря он
старое ремесло бросил? Зазря  и чирей не сядет. Понял Востроумов скус честно
заработанных  денег.  Дом  купил.  Мы  вот  тоже со  старухой хатенку  новую
сообразить намерены -- али домик так небольшенький...
     Рассуждения  о покупке домов для  Антона  интереса не  представляли. Он
посмотрел на часы,  посожалел,  что  не  располагает  временем  для  хорошей
беседы,  и, сказав,  что  попозднее  наведается  еще,  вышел  из  проходной.
Побродив  по близлежащим  улицам, зашел в  какой-то  павильончик, перекусил.
Затем заглянул  в кинотеатр  и  полтора  часа  сидел  в  почти  пустом зале,
разглядывая  на экране полуцветные от старости кадры документального фильма.
Из  кинотеатра сразу было  направился  к  проходной комбината, но, увидев на
пути телефон-автомат, решил позвонить Степану Степановичу.
     -- Уголовный розыск. Стуков, -- послышалось в трубке.
     --  Остроумова  нет на работе. Говорят, отпросился встречать брата,  --
сказал Антон.
     --  Срочно приезжай,  -- проговорил Степан Степанович.  -- Остроумов  в
вытрезвителе.
     Через несколько минут Антон уже находился в кабинете Стукова.
     Оказывается, Остроумова задержал постовой милиционер за переход улицы в
неположенном  месте. Выписывая квитанцию на  штраф,  заметил, что нарушитель
пьян. Недолго думая, постовой вызвал служебную машину  и отправил Остроумова
в  медвытрезвитель.  Там  при обыске  у него  нашли  шесть золотых  часов и,
заподозрив   нечистое,  сообщили   в   уголовный   розыск.   Узнав   фамилию
задержанного,    Стуков   распорядился    немедленно    доставить   его   на
предварительный допрос.
     -- Должны вот-вот привезти, -- закончил Степан Степанович.
     -- Если он хмельной, нельзя же допрашивать, -- сказал Антон.
     -- А мы и не будем, мы только присмотримся к нему.
     -- Неужели Айрапетов предупредил? От Голубева звонка не было?
     --  Молчит  Голубев. Не вижу, Антоша,  в  предупреждении  логики.  Этим
Айрапетов себя под удар ставит.
     -- Случайность?
     -- Не похоже. Скорее, ход какой-то.
     О  большем  они не  успели  переговорить. В  сопровождении молоденького
розовощекого  сержанта  в  кабинет вошел Остроумов.  Осторожно сняв с  лысой
головы   новенькую  клетчатую   кепку,  он  заискивающе  улыбнулся   Степану
Степановичу и поздоровался с ним, назвав по имени-отчеству.
     -- Здравствуйте, -- сухо ответил Стуков. -- Кажется... Кудрявый?
     --  Кличку  до  сих пор  помните,  --  блеснув  металлическими  зубами,
осклабился Остроумов. -- Ну и память!
     -- Ничего память, пока не подводит, -- Степан Степанович нахмурился. --
А  кличку вашу  вспомнил  потому,  что  встреча  служебная. Опять за  старое
взялись?
     Остроумов  развел руками  и  часто-часто  заморгал. Он,  на  удивление,
казался  совершенно  трезвым.  Степан  Степанович  недоуменно   поглядел  на
сержанта.  Тот  понял   взгляд,   виновато   кашлянул,   но  доложил  бойко,
по-уставному:
     -- Задержанный перед обыском успел таблетку проглотить.
     -- Какую таблетку?
     -- Во такая малюсенькая, -- показывая кончик ногтя на мизинце, угодливо
пояснил Остроумов, -- японская.  Одну  штучку с перепоя заглотишь --  и  как
огурчик свеженький. Лишь в темечке иголкой покалывает.
     Сержант передал Стукову изъятые при обыске часы и, попросив разрешения,
удалился. Степан Степанович хмуро посмотрел на часы, потом на Остроумова и с
упреком сказал:
     -- Опять за магазины принялись, Кудрявый,  -- показав на стул,  коротко
бросил: -- Садитесь.
     -- Всегда позже времени кусаю локти,  -- покаянно проговорил Остроумов,
сел и прижал  к груди руки. --  Прошу учесть, Степан Степанович, на этот раз
шел  в уголовный  розыск с  повинной.  Клянусь, просветление  нашло.  Точка!
Вспомнил ваши  святые слова, что неудачник  я самый  последний.  Ой, как мне
тяжело, Степан Степанович...
     -- Поздновато каетесь.
     -- Лучше поздно, чем никогда.
     -- Начистоту говорить будете?
     -- Как перед господом богом!
     -- А с чего это вы вдруг раскаялись?
     --  Полностью осознал безысходность  преступного пути и, если хотите, в
знак благодарности за доброту человеческую.
     На лице Остроумова опять появилась заискивающая улыбка, опять  блеснули
вставные зубы, и с видом кающегося грешника он начал рассказывать, как вышел
последний  раз  на  свободу вместе  с Павлом  Моховым, встретился со старыми
"корешками", как те предложили "дело", но он наотрез отказался. Рассказ  был
витиеватым и не имел отношения к тому, что интересовало Степана  Степановича
и Антона.
     -- Короче говорите, -- строго перебил Степан Степанович.
     --  Короче  так  короче,  --  угодливо  согласился  Остроумов  и  вытер
вспотевшую  лысину.  -- Ребятки на  меня  страшно обиделись, что добровольно
ухожу  от них. Произошел пьяный шухер, после которого машина "скорой помощи"
подобрала меня без сознания с тремя ножевыми ранами и со штопором вот в этом
месте... -- он приподнялся со стула и  хлопнул себя ладонью  ниже  спины. --
Да, да,  Степан Степанович!  С  обыкновенным  штопором,  каким  откупоривают
бутылки, ввинченным в  мое тело на  всю катушку. Я  истекал кровью, подыхал,
как последний  пес... На счастье,  попал в руки к гуманному  врачу.  Он,  не
считаясь  с  моим прошлым, не  пожалел даже своей собственной  крови,  чтобы
влить мне. Он жизнь  мою беспутную  спас!... Через его золотые руки прошел и
Павлуша  Мохов,  имевший  неосторожность  заступиться за  меня.  Ребятки его
чем-то тверденьким по темечку тюкнули.
     Лицо Остроумова сделалось  скорбным. Он  замолчал, ожидая,  что  Степан
Степанович  задаст  наводящий  вопрос.   Вопроса  не  последовало,  и  тогда
Остроумов продолжил дальше:
     -- Врача,  который  вырвал нас с Павлушей  с того света,  зовут  Игорем
Владимировичем.  Недавно, точнее  в  прошлое воскресенье,  я встретил его  в
"Космосе".  У  Игоря  Владимировича состоялся торжественный  день  рождения.
Культурные друзья стали дарить подарки. Я был выпивши, растрогался до слез и
от чистого сердца  тоже  вручил подарочек, -- Остроумов в  который  уже  раз
провел ладонью по потеющей лысине.  -- А сегодня  Игорь  Владимирович звонит
мне по телефончику и говорит, что из-за этого подарочка его тянет  уголовный
розыск. "Как же  так, уважаемый? На свою беду я спас тебе жизнь?" -- спросил
он меня. Боже, что произошло со мною после этого звонка!...
     -- Решились на раскаяние? -- усмехнулся Степан Степанович.
     Остроумов  растерянно  замигал. Глаза его повлажнели, и  слезы медленно
поползли по впалым щекам.
     -- Я полжизни мотался по  лагерям, полжизни жрал тюремный харч и таскал
параши. Я почти забыл свое имя. Как собака, откликался на кличку, которую вы
мне  сегодня напомнили. У меня на черепе не осталось ни  одного  волоска, во
рту  нет ни  одного собственного зуба,  но... Почему  вы, Степан Степанович,
считаете, что вместе с  волосами  и зубами у меня исчезла совесть?  Почему?!
Остроумов  закрыл было лицо кепкой, но сразу убрал ее. Слезы катились по его
щекам  и  часто-часто капали на колени.  Руки дрожали. Казалось, он  силился
сдержать слезы и не мог. И  тогда он  заговорил, не обращая на них внимания,
облизывая кончиком языка верхнюю губу.
     -- В сорок седьмом году, когда я был в расцвете  сил, мне отвалили пять
пасок за  какую-то мелочевку  с дореформенными  деньгами. Пусть я  украл их,
пусть... Но не жестоко ли за мелочевку давать такой срок? -- Остроумов вытер
лицо кепкой. Глаза  его стали злыми,  красными. -- Я обалдел от возмущения и
решил мстить. Мне давали срок за каждое мое дело. Я отбывал  и принимался за
прежнее. Опять садили... Да что базарить! Вы, Степан Степанович, все знаете.
За двадцать четыре года моей преступной деятельности меня не пожалел ни один
человек! И только Игорь Владимирович... Этим он перевернул все мои уголовные
потроха. Я стал работать, у меня золотые руки. Хотите, я вам  такие туфельки
отчебучу, что ахнете! Который год не воровал...
     -- И не вытерпели.
     Остроумова заколотил  мелкий  озноб.  Лысина  вспотела,  словно на  нее
брызнули водой. Он вытирал голову кепкой, но она потела еще больше.
     -- Встретился с Павлушей Клопом, затмение нашло,  магазинчик с часиками
подвернулся. Люди гибнут за  металл, не устоял...  --  тихо проговорил  он и
умоляюще посмотрел на Степана Степановича. -- Отложите допрос на завтра. Все
как  на  духу расскажу.  Сейчас  не  могу  говорить,  мысли путаются...  Для
смелости  выпил, таблеточку  проглотил, в темечке иголкой  колет...  Ой, как
сильно колет...
     Степан  Степанович  вызвал  сержанта  и  приказал  увести Остроумова  в
следственный изолятор. Остроумов надвинул  по самые уши  кепку,  поднялся и,
заложив по тюремной  привычке за спину  руки, сутулясь, вышел  из  кабинета.
Стуков проводил его хмурым взглядом. Когда дверь закрылась, проговорил:
     -- Вот это  и есть Владимир Андреевич,  рецидивист-неудачник. Необычный
какой-то сегодня. Первый раз таким вижу.
     -- Не  от таблеток  ли?  предположил  Антон и  поморщился брезгливо. --
Какую только дрянь не глотают.
     -- Возможно, -- согласился Степан Степанович. Задумчиво помял в пальцах
сигарету. -- А Игорь Владимирович предупредил-таки Остроумова. Не утерпел.
     Антон  придвинул  к  себе  оставленные  сержантом  часы,  промолчал.  В
поведении Айрапетова на  сей раз не было логики. Его телефонный звонок, если
он на самом деле состоялся,  мог явиться  сигналом тревоги  для  Остроумова.
Рассчитывать на джентльменский  жест матерого уголовника мог  только наивный
человек.  Айрапетов впечатление наивного  не производил. Не верилось и в то,
что  Остроумов действительно  шел в  уголовный розыск с повинной и  случайно
нарвался на постового милиционера.
     Сомнений не вызывали только  шесть золотых часов. Ровно столько исчезло
их из  магазина.  Значит,  соврал  Мохов,  что  успел продать часы.  Видимо,
Остроумов    хватанул    себе    львиную    долю.   Овальные,    в   изящных
коробочках-упаковках, оклеенных изнутри красным  шелком, часики лежали перед
Антоном на столе.
     -- Сейчас поеду  в следственный изолятор, покажу эти  часы  Костыреву и
Мохову, -- вдруг сказал Антон.
     -- Попробуй,  -- согласился  Степан  Степанович.  --  Может  быть,  это
что-нибудь и даст.
     На Костырева часы  не  произвели ни малейшего впечатления. Замкнутый  и
угрюмый,  уже остриженный  под машинку, он, несмотря на все старания Антона,
ничего  не  хотел  говорить.  Полностью  отрицал знакомство  с  Остроумовым,
Айрапетовым и электромехаником с  подстанции  Лаптевым,  признав лишь одного
монтера Валерку  Шумилкина. Когда же  Антон заикнулся о загадочных  письмах,
вообще превратился в истукана и перестал разговаривать.
     Мохов,  как  и  прошлый  раз,  заявился  на  допрос  с  видом  бывалого
уголовника,   словно   роль   подследственного   доставляла   ему    большое
удовольствие. Не дожидаясь, когда Антон заговорит, спросил:
     -- Раскололся Федька? Обвиниловку подписывать, начальничек, да?
     -- До  обвинительного заключения еще далеко, -- спокойно сказал Антон и
положил на стол часы. -- Узнаете?
     Всего на секунду растерялся  Мохов. Скорее даже -- удивился. Но ответил
равнодушно:
     -- Нет, не узнаю.
     -- Эти  часики принес в уголовный розыск Остроумов Владимир  Андреевич,
-- Антон сделал паузу. -- Кудрявого помните?
     Мохова  будто по  лбу  ударили. Ошарашенно заморгав, он  несколько  раз
проглотил слюну и вдруг закричал:
     -- Опять путаешь, гражданин начальник! Никаких ни кудрявых, ни лысых не
знаю!
     -- А Игоря Владимировича Айрапетова?
     -- Никого не  знаю! Не возьму на себя мокруху! Не возьму!... Чужое дело
шьешь? Хочешь, чтобы Пашка Мохов заложил?... Не выйдет!
     -- Ну,  что  вы  кричите, Мохов? С  Остроумовым  срок вместе  отбывали,
попали в пьяную  драку. Айрапетов  оказывал вам медицинскую  помощь.  В кафе
"Космос"  с ним шампанское пили,  московского  инженера ездили  встречать на
вокзал.
     Мохов судорожно глотнул:
     -- Так, а часы при чем? Антон улыбнулся:
     -- Вот и я думаю: чего вы раскричались?
     -- На барахолке  я толкнул  часики!  По дешевке на барахолке!  -- опять
почти завизжал Мохов.
     -- Кто сейчас туда за часами ходит? -- с усмешкой спросил Антон.
     --  А  ты  попробуй золотые купи в магазине. Попробуй... Не  густо их в
магазине. Это в сельмагах они лежат, а в городе мигом раскупаются.
     -- Как часы попали к Остроумову? -- Антон нахмурился. -- Хватит, Мохов,
врать.
     Мохов ударил кулаком по тощей груди.
     -- Никого не заложу! Не знаю. Пусть Федька Костырев раскалывается,  его
дело.
     Антон  внимательно  смотрел  на Мохова и  понимал,  что  вся  моховская
бравада от трусости.  Но почему он не боится Костырева? Почему все сваливает
на него?
     В уголовный розыск Антон вернулся  только  к концу рабочего дня. Степан
Степанович был на каком-то совещании. На его столе лежала записка:  "Антоша!
Звонил  Голубев.  Самолет  намного  опаздывает.  Игорь  ведет  себя  хорошо.
Контактов  -- никаких. Ждет.  Ночевать  приходи  ко  мне.  Слава тоже будет.
Домочадцы на даче. Потолкуем мужской компанией", -- прочитал Антон и, сев за
стол, устало подпер руками подбородок.
     Телефон  зазвонил  внезапно.  Незнакомый мужской голос  спросил Степана
Степановича.
     -- Стуков на совещании, -- сказал Антон,
     -- Извините, с кем я разговариваю?
     -- С Бирюковым.
     -- Так это вы ведете следствие по магазину? -- Я, -- подтвердил Антон.
     --  Это Айрапетов говорит.  Мне  обязательно надо  с  вами встретиться.
Сегодня же, немедленно.
     -- Приезжайте. Буду ждать.
     --  Видите,  какое  дело...  Я только  что  встретил  маму.  Не  будете
возражать,  если  мы  сойдемся через  полчаса,  что  называется, за  круглым
столом, скажем, в ресторане "Сибирь"? К слову, вы ужинали?
     Антон вспомнил, что сегодня толком даже не обедал.
     -- Нет, не ужинал.
     --  Отлично!  Значит,  через  полчаса  --  у входа  в  "Сибирь"?...  --
проговорил Айрапетов таким тоном, как  будто разговаривал с давним-предавним
знакомым.
     Антон  на какое-то время  задумался. Встречаться  в такой обстановке  с
людьми,  причастными к проводимому расследованию,  он  не любил,  но  память
сейчас подсказывала ему, что с  рестораном  "Сибирь"  что-то связано по ходу
следствия. Пауза была недолгой, однако Айрапетов поторопил:
     -- Ну, что вы раздумываете? Соглашайтесь...
     "Там  же  Олег работает! -- вспомнив  рассказ  соседки Айрапетова  Веры
Павловны  об инциденте  с  Людой Сурковой,  вдруг  подумал  Антон.  --  Надо
воспользоваться случаем, чтобы понаблюдать за этим Олегом со стороны". --  И
ответил:
     -- Пожалуй, соглашусь.
     -- Отлично! -- бодро воскликнул Айрапетов, словно обрадовался, и тут же
положил трубку.



     Айрапетов  у  самого  входа в  ресторан  разговаривал  с  моложавой, но
заметно  полнеющей  женщиной.  Он издали  увидел  Антона  и разулыбался, как
желанному другу.
     -- Знакомься, мама. Это сотрудник  уголовного розыска, товарищ Бирюков,
-- сказал он женщине) когда Антон подошел к ним.
     Женщина  устало  подала  темную  от загара, с дорогим  браслетом  руку,
вежливо наклонила голову и назвалась;
     -- Евгения Петровна.
     Антон тоже сдержанно кивнул, сказал свое имя. Она бесцеремонно оглядела
его, спросила:
     -- А отчество?
     -- Игнатьевич.
     -- Вы знаете,  Антон Игнатьевич, на юге ужасные грозы. Нас почти полный
день  мариновали  в  аэропорту.  Самолет  не  мог  вылететь  из-за  каких-то
разрядов...
     -- Мама, --  перебил Айрапетов. -- Кому это интересно? Евгения Петровна
устало отмахнулась.
     --  Не  сердись, Игорек,  я  так  сегодня переволновалась,  --  и опять
повернулась к Антону. -- Это вы такой молодой работаете в уголовном розыске?
И не боитесь преступников? Ведь они бывают вооружены. Знаете, в нашем городе
недавно был случай, о нем даже писали в газетах...
     -- Мы пойдем ужинать или будем разговаривать здесь? -- с  улыбкой опять
перебил Евгению Петровну Айрапетов.
     -- Конечно,  Игорек, пойдем. Я ужасно проголодалась. Совершенно не могу
есть в самолете, хотя там кое-что и подают.
     Антон  сразу   приметил,   что  Айрапетов   не   то   стесняется  своей
словоохотливой родительницы, не то боится, как бы она не наговорила лишнего.
Игорь пытался перехватить инициативу разговора,  но удалось это ему только в
ресторане, когда  Евгения  Петровна с  видом  знатока  стала  сосредоточенно
изучать меню.
     -- Я разыскал того сапожника, -- полушепотом сказал он Антону.
     -- Для чего вы это сделали? -- спросил Антон.
     -- Попав в глупейшую историю, нельзя сидеть сложа руки.
     -- Остроумов никуда бы не делся.
     --  Не сомневаюсь. У меня была другая  цель,  чтобы он пришел  к  вам с
повинной. Согласитесь, это лучший вариант. Ему за  чистосердечное  раскаяние
меньше достанется, а вам работы уменьшится.
     --  Смотрите-ка,  даже шашлык  по-кавказски есть!  -- удивилась Евгения
Петровна, положив на  стол меню.  -- Интересно, как его здесь готовят? Может
быть, одно лишь название, -- она грузно  поднялась из-за  стола. --  Игорек,
ты, пожалуйста, заказывай, а я ненадолго  отлучусь.  Так  сказать, в порядке
обмена опытом пойду познакомлюсь с директором этого заведения,
     Айрапетов, проводив ее взглядом, смущенно проговорил:
     --  Не  удивляйтесь.  Мама  работает  директрисой  крупного  ресторана.
Профессиональная  гордость говорит,  -- Игорь положил на стол  пачку  "Нашей
марки", закурил и, разглядывая зажигалку, задумчиво сказал:
     -- Хотел сделать как лучше...
     --  К  сожалению,  некоторые свидетели, стараясь  оказать  пользу делу,
забывают,  что от них  требуется  только  одно --  говорить  правду,  но  не
вмешиваться в следствие.
     -- Привычка  бороться за  справедливость.  Не могу сидеть  сложа  руки,
когда...  --  Игорь  глубоко  затянулся  сигаретой.  --  Согласитесь   сами:
считанные дни до защиты диссертации и вдруг... нелепость с бритвой.
     -- Вы на самом деле спасли Остроумову жизнь?
     -- Положение  было  критическим.  Однако большого ума для  спасения  не
требовалось.  Нужно было срочно влить кровь.  У  меня  оказалась  подходящая
группа. Операцию делал другой врач.
     Антон  взял  лежавшую  перед  Игорем  пачку  "Нашей  марки",  рассеянно
поразглядывал ее и спросил:
     -- Хорошие сигареты?
     -- Неплохие. Почти десять лет только их курю. Привык.
     -- Необычные для Новосибирска какие-то. Первый раз вижу.
     -- Их здесь не продают. Это мама мне каждый месяц присылает.
     --  Точно  такую  же  пустую  пачку  обнаружили  у  нас  в райцентре  в
обворованном магазине, -- как можно равнодушнее проговорил Антон.
     -- Откуда она  могла  там оказаться?  --  удивился  Айрапетов.  --  Это
действительно редкие для Новосибирской области сигареты.
     Антон пожал плечами. Наступило тягостное молчание.  Айрапетов, наморщив
лоб, сосредоточенно думал.
     -- А ведь я  в прошлую  субботу был у вас в райцентре,  -- вдруг сказал
он.  -- Случайно встретил  Мохова.  У  него  не  было курева... Я  отдал ему
полпачки. Неужели он заодно с Остроумовым?
     -- Мохов, когда вы с ним встретились, один был?
     -- С каким-то здоровым парнем.  Я его  не  знаю. Опять помолчали. Антон
спросил:
     -- У кого вы были в райцентре?
     --  У  Лиды  Чурсиной.  Знаете  такую?  Собственно, был  поутру,  очень
недолго.  Ездил  проветриться  от  городской  суеты. Там великолепная у  вас
природа. Николай Петрович, дядя мой, готов сутками пропадать у Лидочки.
     -- Знаете о том, что на днях с ней произошло несчастье?
     На лице Айрапетова появилось нескрываемое удивление. Так удивиться  мог
только несведущий человек.
     -- У Лидочки?... -- недоверчиво переспросил он. -- Путаница какая-то. В
воскресенье от нее  вернулся  дядя. Все было нормально,  он ни  слова мне не
сказал.
     -- К сожалению, путаницы  нет,  -- Антон вздохнул.  --  Лидия  Ивановна
приняла большую дозу пахикарпина, и в настоящее время неизвестно, удастся ли
врачам спасти ее жизнь.
     -- Пахикарпина?! -- опять удивился Айрапетов. -- Не могу поверить! Этим
лекарством  женщины  нередко,  с позволения сказать,  скрытно врачуют  себя,
чтобы не прибегать  к аборту.  Как правило,  такое самоврачевание  кончается
весьма печально. Что толкнуло Лидочку?...
     -- Видимо, причина была.
     -- Так это ее магазин обворовали?
     -- Да, в котором она работала. Айрапетов опустил глаза.
     --  Честное  слово, не верится,  чтобы  Лидочка...  Милейшая  девчушка,
скромница, тихоня...  Вот уж  поистине вспомнишь народную мудрость: "В тихом
омуте черти водятся".
     --  Когда  вы  у  нее  были,  она  никаких  признаков  беспокойства  не
высказывала?
     -- Абсолютно. Веселая, улыбалась. Радовалась покупке часов.
     -- Где Чурсина могла достать пахикарпин?
     -- Затрудняюсь ответить. Хотя... Лидочка ведь продавцом работала, связи
у нее, безусловно, были.
     К   столу   подошла   официантка,   чтобы   принять   заказ.  Айрапетов
только-только  взял меню  и посмотрел  на Антона, словно спрашивая,  что  же
заказывать, но в это время появилась оживленная Евгения Петровна.
     -- Голубушка,  заказ оставлен у  директора. Будьте любезны, пройдите  к
нему,  --  ласково  сказала  она официантке  и, устало откинувшись в кресле,
посмотрела на Антона. -- Удалось кое-что  организовать, чего  в меню  нет. И
вдруг  спросила:  --  Вы никогда не были  в нашем городе?  Непременно должны
побывать. Можете  остановиться у  нас  в доме --  комната  Игорька  пустует.
Захотите,  устрою  в  гостиницу,  будете  жить  в  отдельном  номере.  Когда
надумаете приехать, дайте телеграмму, мы с мужем встретим. У нас собственная
"Волга".
     -- Спасибо, -- поблагодарил Антон.
     --  Что  "спасибо"?  -- Евгения  Петровна  повернулась к Айрапетову. --
Игорек, что ты  как в рот воды набрал? Уговори Антона Игнатьевича побывать у
нас, я вполне серьезно приглашаю.
     -- Да,  да, --  рассеянно поддержал  Айрапетов. -- Мама у нас  славится
хлебосольством, умеет организовать отдых. Каких  только друзей  в нашем доме
не бывало!
     Появившаяся  с  подносом  официантка  прервала разговор.  По  тому, как
плотно  был  загружен поднос судочками, тарелками и  запотевшими бутылками с
чехословацким  пивом  "Дипломат",  Антон  понял:  Евгении  Петровне  удалось
"кое-что"   организовать  недурно.  Словно   спохватившись,   она  попросила
официантку принести еще и коньяк, но Антон наотрез отказался:
     --  Таких   крепких  напитков  не   употребляю,  --  заявил  он  и  для
убедительности приврал: -- Спортом занимаюсь.
     Евгения Петровна засмеялась:
     --  Коньяк  спорту не  помеха.  Я  знаю  спортсменов, которые  пьют как
лошади.
     --  Каким же видом спорта они  занимаются,  винболом или спиртболом? --
съязвил Антон. -- И на какие средства?
     --  Не забывайте, что деньги имеют на  юге  иную  цену. Люди едут к нам
отдыхать. Они не трясутся над рублем, а ищут место под солнцем теплее...
     --  Некоторые настолько увлекаются теплом,  что вспоминают об уголовном
кодексе только  тогда,  когда попадают в  места, где  солнце  светит,  но не
греет, -- перебил Антон Евгению Петровну.
     -- Совершенно правильно, --  тоже  улыбнувшись,  неожиданно согласилась
она.  --  Живя  на одну зарплату,  швыряться деньгами  не  будешь.  Вот  мы,
например, с  мужем оба неплохо  получаем.  Однако, чтобы купить "Волгу", нам
пришлось копить сбережения  около десяти лет. Примерно столько же копили  на
дом. Зато сейчас живем как  в раю. Имеем богатый сад, множество цветов.  Мне
очень  хочется, чтобы  вы  погостили у  нас. Приезжайте,  честное  слово, не
пожалеете.
     Айрапетов молчал. Он почти не притрагивался к еде, задумчиво тянул пиво
и закуривал одну сигарету за другой.
     -- Игорек, ты много дымишь, -- упрекнула Евгения Петровна.
     --  Случилось  несчастье  с очень хорошей  девушкой,  --  раздавливая в
пепельнице окурок, проговорил Игорь. -- Никак не могу представить...
     -- Ты был с ней в близких отношениях?
     -- Ну что ты, мама...
     --  Тогда к  чему  так  сильно переживать?  Понимаю,  всякое  несчастье
причиняет  боль. Если ты чем-то можешь помочь  этой девушке, то помоги. Если
нет,  то  какая  польза  от  твоих переживаний?... Не забывай,  что  у  тебя
диссертация на носу.
     Зал ресторана быстро заполнялся посетителями. Свободных  мест почти  не
оставалось.  За соседним столом  жгуче-крашеная, похожая на цыганку брюнетка
лениво разговаривала с  лысеющим мужчиной.  Время от времени она  откровенно
стреляла в Айрапетова черно-сизыми, как переспевшая слива, глазами. Появился
сутулящийся косматый парень. Огляделся, торопливо подошел к Айрапетову.
     -- Привет князю Игорю! -- произнес театрально и покосился на  свободное
кресло.
     --  Занято,  старик,  --  не  ответив  на  приветствие,  коротко бросил
Айрапетов.
     Парень  хмельно  улыбнулся. Как  ни в чем не бывало подошел к брюнетке,
бесцеремонно обнял  ее  за плечи,  что-то сказал  и  подался  к эстраде, где
музыканты уже настраивали инструменты.
     Вентиляторы   вытягивали   из  зала   табачный   дым,  сизыми   лентами
поднимающийся над столами, приглушали разнобой голосов. Худенькая миловидная
певица,  чуть не проглатывая микрофон, запела песенку, которую  Антон слышал
впервые. На певицу никто  не обратил внимания. Казалось, она делает приятное
только для самой себя.
     --  Чувствую, вам  надо  побыть  одним, -- неожиданно  сказала  Евгения
Петровна. -- Пойду хоть из окна ресторана погляжу на ваш город.
     Айрапетов,  не  говоря  ни  слова,  кивнул  головой,  и  она  грациозно
удалилась.  Антон   разглядывал  гомонящую   разновозрастную   публику,   из
профессионального   интереса  пытаясь   отличить  случайных  посетителей  от
завсегдатаев.  Айрапетов,  наоборот,  сидел  с  таким  задумчиво-равнодушным
видом, как будто окружающего не существовало.
     Певицу на эстраде сменил косматый парень,  здоровавшийся с Айрапетовым.
Шагнув из  стороны в сторону,  он поднес  к губам микрофон, словно хотел его
поцеловать, и  тотчас  громко  заиграл  оркестр.  Гул  в зале  заметно  стал
утихать.  Посетители  удивленно заводили головами, поворачиваясь к  эстраде.
Парень  выждал,  пока  музыканты  закончили играть  вступление,  еще  больше
сгорбился и нетрезвым голосом почти заговорил по слогам:

     Я сегодня до зари встану,
     По широкому пройду полю.
     Что-то с памятью моей стало --
     Все, что было не со мной, помню...

     Айрапетов  поморщился,  как  от  зубной  боли,  и, с усмешкой глянув на
певца, сердито бросил:
     -- Пить меньше надо.
     Оркестранты не жалели сил. Мелодия металась в тесных  стенах ресторана,
дребезжала  стеклами окон. Казалось,  ей до ужаса больно в этом  прокуренном
зале, и  она изо всех сил  рвется  в широкое  поле, где "обещает  быть весна
долго" и  "ждет отборного  зерна пашня". А  певец, уставившись  осоловевшими
глазами в пол, не  чувствовал этой боли, сутулился старичком и, раскачиваясь
с боку на бок, тянул по слогам:

     Я от тяжести такой горблюсь,
     Но иначе жить нельзя, если...

     "Идиот! Такую песню опошляет", -- с внезапной злостью  подумал о  певце
Антон. Айрапетов словно угадал его мысль:
     -- Сейчас мы  сделаем так, что этот соловей замолчит, -- Игорь поднялся
в полный рост, оглядел зал и быстро сел.
     --  Порядок.   Ольги  нет,  --  весело  сказал  он,  щелкнул  шариковой
авторучкой  и  на бумажной салфетке написал размашистым почерком: "Старик!",
Чуть подумав, густо зачеркнул написанное  и, сменив  наклон  почерка  влево,
быстро  настрочил: "Старик! Пока ты  здесь  горбишься от  тяжести,  Ольга  в
"Космосе"  с  Юркой  Водневым  шейк  выкручивает.  Целую".  Сложив  салфетку
вчетверо, подозвал одну  из  официанток и,  показав на только что кончившего
петь парня, с улыбкой попросил:
     -- Танечка, передай, пожалуйста, вот тому молодому Карузо.
     Официантка  быстро  прошла между  столиков  и выполнила просьбу. Парень
осовело  уставился  в записку, качнулся  и  вдруг,  чуть  не  запутавшись  в
микрофонном шнуре, сорвался с эстрады и ринулся к выходу.
     -- Порядок, --  усмехнулся  Айрапетов.  -- Максимум через десять  минут
будет в вытрезвителе.
     -- О какой Ольге вы писали? -- спросил Антон.
     -- Сотрудница моя.  По  молодости,  дурочка, выскочила замуж  за  этого
алкоголика, теперь мается.  Ревнив по пьянке, как Отелло. Видел, как фамилия
Воднева сейчас сыграла? Это отличный парень, бывшая Ольгина любовь. Сменяла,
дуреха...
     -- Они что, правда, в "Космосе"? Айрапетов засмеялся:
     -- Юрка  второй год на Камчатке служит. Не усек подвоха этот "Отелло" с
пьяных  глаз, -- Игорь вдруг  посерьезнел. -- Кстати, это тот  самый Олег, с
которым у Люды Сурковой произошел конфликт в моей квартире.
     -- Что ж вы раньше мне не сказали?
     -- Даже не  стукнуло... -- Айрапетов приложил палец  к  виску.  -- Да и
выяснять сейчас у него что-либо бесполезно, он же в стельку нализался.
     "Не умышленно ли ты  его отсюда выпроводил?" -- задал себе вопрос Антон
и не успел сделать никакого вывода. Айрапетов заговорил снова:
     -- Если хотите встретиться с Олегом, завтра провожу к нему на квартиру.
Или  приходите  сюда  к открытию, утром. Олежка, как пить дать, опохмелиться
заявится.  Хоть и  алкоголик,  но мужик он  сравнительно искренний,  крутить
перед вами не станет. Если что-то  замнет,  могу помочь. Передо мною он  как
перед богом...
     К  столу  вернулась Евгения Петровна.  Антон  решил,  что  пришло время
закругляться, достал деньги и положил на стол.
     -- Что за фокусы? --  удивился Айрапетов. -- Я пригласил вас на ужин, я
и рассчитаюсь.
     -- Ну, зачем же вам рассчитываться. Привык платить
     -- Нельзя быть таким щепетильным, -- обиделась Евгения Петровна.  -- Мы
ведь вас на сделку  не  сбиваем,  никакой услуги  от вас  не просим.  Просто
Игорек  хотел  с вами переговорить, я поэтому и уходила  от стола.  -- И она
осторожно положила к Антоновой пятерке еще десять рублей.
     Когда Антон заявился к Стукову на квартиру, Степан Степанович со Славой
Голубевым пили чай.
     -- Полюбуйтесь  на него, -- шутливо  возмутился  Слава. --  Я  негласно
целый день по аэропорту за Айрапетовым мотаюсь, а товарищ Бирюков в открытую
с ним в ресторане  пирует.  В какую сумму маме Игоря  Владимировича обошлось
угощение?
     Антон устало сел.
     -- Не дури, Славочка. Кровную пятерку заплатил, ради дела старался.
     -- Ну и как они человеки?
     -- Похоже, порядочные люди, только не пойму, ради  чего меня приглашали
в ресторан:  то ли для того, чтобы  Игорь рассказал, что уговорил Остроумова
явиться  в  уголовный  розыск  с повинной, то  ли,  чтобы  Евгения  Петровна
пригласила к себе в гости.
     -- А вот нас со Степаном Степановичем по гостям не приглашают, -- Слава
вздохнул и посмотрел на Антона так, как будто знал что-то интересное.
     -- Не томи, Славочка, -- попросил  Антон. -- Рассказывай,  что  за день
вымотал по аэропорту.
     --  Игорь  Владимирович  несколько   раз  изволил  куда-то  звонить  из
автомата, -- прежним  тоном продолжал  Голубев. --  Заходил в сберегательную
кассу,  никаких  операций там  не  сделал. Ровно  сорок  пять  минут куда-то
катался на такси. Куда, не  знаю,  потому как догнать не  на чем было. Номер
такси записал, завтра найду шофера  и  узнаю. Короче говоря, у меня сведения
не густые, а вот у Степана Степановича поинтересней...
     -- Какие? -- оживился Антон.
     Стуков отодвинул пустой стакан и закурил сигарету.
     -- Светлана Березова,  Антоша, нам сюрприз преподнесла. Анализ слюны на
конверте,  который  она нашла  у  Костырева,  показал, что заклеивал конверт
мужчина, а графическая  экспертиза  установила -- адрес  написан  измененным
почерком Игоря Владимировича Айрапетова.
     Антон  живо  представил,  как в ресторане  Игорь  бойко  начал  записку
горбившемуся певцу,  потом  зачеркнул написанное  и  изменил  наклон почерка
влево.  С таким  же  наклоном  был  подписан  конверт,  найденный  Светланой
Березовой.  По  необъяснимой  аналогии  вспомнился томик стихов  Петрарки  в
чемодане Костырева, на нем -- рукой Березовой надпись: "Солнышко! Не сердись
на меня".  И вдруг  совершенно в иной окраске представился  случай нападения
хулиганов  на  Березову.  Кто-то  боялся  ее приезда из  райцентра. Березову
поджидали,  вырвали сумочку,  чтобы  знать, что  она  в ней везет.  И  снова
вплетался Айрапетов. Игорь дежурил по "Скорой помощи", машина которой увезла
Березову.
     --  Завтра утром делаю очную ставку  Костырева со  Светланой, -- твердо
сказал Антон. -- Заговорит он, Степан Степанович. Честное слово, заговорит!



     Однако  утром совершенно неожиданно Антону пришлось изменить свой план.
В следственном  изоляторе  дежурный перехватил  записку,  которую  Остроумов
пытался  передать  Мохову.   На  измятом   клочке   бумаги  было   написано:
"Здравствуй,  Павлуша. С  приветом к тебе Кудрявый. Да, Павлуша, Богу  стало
угодно, чтобы  по магазинному делу прошел я. Завтра первый  допрос,  а я  не
знаю,  что базарить. Начисто  забыл, как все это мы сделали.  Буду мазать на
себя,  а  ты  с  Кирюхой отмазывай. Часики в  полности-сохранности  пришлось
вернуть. Получилось худо -- шел каяться, а лягавый застукал. Тянуть будем по
второй части  восемьдесят девятой. Там хоть и есть до шести пасок, но Бог не
выдаст -- свинья не съест. Кудрявый не подведет. Ты его знаешь".
     --  Не пойму  цель Остроумова, --  задумчиво сказал Антон.  -- Передать
записку в следственном изоляторе можно только по редкой случайности.
     -- Случайность -- одна из форм  проявления необходимости. Так, кажется,
учит  философия?  Давай  думать,  какая  необходимость  толкнула  Остроумова
рисковать  в  расчете  на случайность, --  отозвался  Степан Степанович.  --
По-моему, причин  может  быть две. Во-первых, Остроумов  хотел  предупредить
соучастников,  что  попался  с  поличным,  и   договориться  с  ними  давать
одинаковые показания.  Во-вторых, фраза  "Шел  каяться", а лягавый застукал"
рассчитана на простака, который, перехватив записку, поверит,  что Остроумов
на самом деле шел с повинной.
     Антон еще раз внимательно прочитал записку и спросил:
     -- Почему он слово "Бог" пишет с заглавной буквы? И почему этому "Богу"
стало  угодно, чтобы по магазинному делу прошел Остроумов? Кто этот  Бог? Не
состоит ли он из крови и плоти?
     --   Возможно   так,  но,  возможно,  и  по  религиозным  соображениям.
Случается, рецидивисты с удовольствием изображают религиозных фанатиков.
     --  Вот  что,  Степан  Степанович...  --  Антон  задумчиво  прошелся по
кабинету. --  Вместо следственного изолятора  съезжу-ка я вначале на обувной
комбинат. Как-никак Остроумов там работал.
     -- А я  поеду искать того таксиста,  с которым Айрапетов  на сорок пять
минут уезжал из аэропорта, -- сказал присутствующий здесь же Слава Голубев.
     Вопреки  ожиданию,  характеристика на Остроумова  по месту  работы была
самая  что  ни  на  есть  хорошая. За  год Остроумов не допустил  ни  одного
нарушения   трудовой   дисциплины,  не  совершил   ни  одного  прогула.   За
перевыполнение  плана  почти каждый месяц получал солидные премии. Здесь же,
на обувном  комбинате, работала его  жена  --  невысокая  худенькая женщина.
Разговаривая с Антоном, она то  и дело поправляла на шее светленькую косынку
и тревожно взглядывала печальными глазами.
     По ее рассказу выходило, что и дома  на протяжении последнего  года  --
сколько они  жили  вместе  --  Остроумов  никаких вывихов  не  допускал, был
примерным семьянином.
     -- Чем он в свободное время занимался? -- спросил Антон.
     -- Больше все на рыбалку мы  вместе ездили,  по ягоды,  по грибы. У нас
мотоцикл с люлькой. Почти каждую субботу и воскресенье дома не сидели.
     -- А где были в прошлую субботу?
     -- Ездили  до станции Кувшинка, это  недалеко от Буготака. Рыбачили  на
Ине. Правда, клев плохой был, но хоть отдохнули.
     -- Когда домой вернулись?
     -- В тот же день засветло.
     -- Ночью Владимир Андреевич никуда не отлучался?
     -- Никуда, -- Остроумова приложила к глазам уголок косынки. --  Сколько
живем  вместе,  первый  раз такое  случилось. Говорят,  отпросился встречать
какого-то брата, а у него нет  братьев. Это, наверное, прежние дружки. Когда
освободился  последний   раз,  его   ведь   чуть  не   убили.  Хорошо,  врач
добросердечный попался. Спас, --  всхлипнула, помолчала  и подняла на Антона
глаза. -- В милицию заявить, что ли? На розыск?
     --  Пока  не  надо,  -- сказал  Антон  и тут  же  спросил: -- Ну,  а  в
воскресенье чем занимались?
     --  Днем  по хозяйству.  Ремонт дому кой-какой  делали. Вечером в  кафе
"Космос" сходили,  поужинали  там, а  заодно  Владимир  врача,  о котором  я
говорила, что спас его, с днем  рождения поздравил.  Тот с большой компанией
там был,
     -- Он приглашал вас?
     --  Нет.  Владимир  от какого-то  парня узнал,  что  врач будет  в кафе
отмечать свой юбилей, ну и предложил мне сходить.
     -- От какого парня?
     --  Не знаю его.  Первый раз видела. Заявился к нам домой в воскресенье
утром.  Говорили  они  недолго,  о чем -- не слышала. Заметила  только,  что
Владимир его грубо выпроводил и сам после этого долго  нервничал. Сейчас вот
думаю,  не  из дружков ли его бывших  кто заявлялся.  Из уголовного  мира не
так-то просто вырваться. А приходивший здорово на уголовника похож.
     -- Попробуйте хотя бы внешность его вспомнить.
     --  Да я его  мельком видела.  Заметила  только, что  невысокого роста,
волосатый. Так сейчас молодые все волосатые.
     -- В кафе тому врачу ничего не дарили?
     -- Владимир большой букет цветов купил, рублей за десять, и шампанского
бутылку. Вот и весь наш подарок.
     -- Может быть, Владимир Андреевич еще что-нибудь дарил?
     Остроумова печально поежилась:
     -- Не знаю. Может, и дарил...
     -- Владимир Андреевич трезвым был?
     -- Не больше полстакана  шампанского  выпил. За здоровье того врача. Он
непьющий, хоть и в тюрьме долго сидел. На работе женщины  шутят:  "Твой и на
сапожника не похож".
     На  комбинате  в  общей  сложности  Антон провел  больше  часа.  Ожидая
трамвая,  строил  различные  предположения,  стараясь   установить  причину,
впутавшую Остроумова в дело. Если жена говорила правду, то непосредственного
участия в  краже  Остроумов принимать не мог. Как же к  нему попали краденые
часы?  Кто приходил к Остроумову домой  в  воскресенье утром? С какой целью?
Чтобы сообщить,  что  Айрапетов  будет  в кафе  отмечать свой  день рождения
или...  Почему  после разговора  с приходившим Остроумов  стал нервничать? И
опять возникал вопрос: кто же это был? Мохов?...
     Трамвая не было  долго. К  остановке медленно  подкатывалось  свободное
такси.  Молодой  чубатый  шофер  присматривался,  не  кончилось  ли  у  кого
терпение.  Антон  встретился  с  ним  взглядом  и в какую-то секунду  принял
решение.
     --  В аэропорт, --  подбежав к  такси,  торопливо сказал  он  шоферу и,
захлопнув за собою дверцу, попросил: -- Только как можно скорее.
     -- На самолет опаздываем? -- участливо поинтересовался шофер.
     -- Хуже, друг. Гони вовсю.
     Таксист  понимающе  кивнул и,  отпустив тормоза,  переключил  скорость.
Машина рывком взяла с места.  Стрелка спидометра  мигом проскочила начальные
деления шкалы и перевалила за "50".  Антон неотрывно смотрел на  часы. Минут
через  десять  попросил еще прибавить  скорость. Стрелка переползла  деление
"60". Вырвавшись  на Красный проспект, машина понеслась отсчитывать  зеленые
огоньки светофоров. Только у одного из  них  пришлось задержаться. Неопытный
любитель,  подставив  зад своего "Запорожца"  чуть не  вплотную к  радиатору
"Волги", прозевал предупредительный свет и никак не мог взять с места.
     -- Козел, какой козел... -- цедил сквозь зубы вошедший в азарт таксист;
вывернув машину, он  объехал "Запорожца" и рванулся вперед,  успев  все-таки
показать любителю кулак и зло крикнуть: -- Трижды козел!
     Выскочив из городской  сутолоки на загородное шоссе, шофер еще прибавил
скорость, и стрелка спидометра теперь уже задрожала за "90". Лихо затормозив
перед  аэропортовским  вокзалом,  он устало  откинулся  к спинке  сиденья  и
спросил:
     -- Успели?
     Антон посмотрел последний раз на часы и отрицательно покрутил головой.
     -- Из-за того  запорожского  козла у  светофора с  минуту  потеряли, --
шофер сердито сплюнул в открытое окно машины.  -- Быстрее гнать нельзя было.
И так на пределе жал.
     Антон  расплатился с таксистом  и  невесело вошел в здание аэровокзала.
Появившееся на  трамвайной остановке предположение не  подтвердилось -- даже
гоня такси на пределе, Айрапетов за сорок пять минут  не мог успеть съездить
из  аэропорта до  обувного  комбината, чтобы  встретиться  с  Остроумовым  и
вернуться обратно. На это  ему  потребовалось бы, в лучшем случае, не меньше
полутора часов.
     Вокзал был полон пассажиров. Динамики, перекликаясь металлическим эхом,
то  и дело  неразборчиво и  хрипло выкрикивали номера  рейсов  отлетающих  и
прилетающих  самолетов. На взлетном поле гудели турбины. Сновали носильщики.
Задумчиво  Антон прошелся по залу.  На  глаза  попалась вывеска "Сберкасса".
Постояв перед  нею, он решительно  вошел в кабинет управляющего и, предъявив
удостоверение, объяснил суть дела.
     -- О  том,  что  тайна  вкладов охраняется  законом, вы, как  сотрудник
уголовного розыска, безусловно, знаете? -- осторожно спросил управляющий.
     -- Безусловно, знаю, -- подтвердил Антон.
     -- В таком случае придется подождать одну-единственную минуту.
     Оставив  дверь открытой,  управляющий вышел из кабинета  и зашептался с
женщиной,  сидящей  за  стеклянной  перегородкой  с  табличкой  "Контролер".
Женщина,  кивнув  головой,  полистала картотеку и одну  из  карточек  подала
управляющему. Тот  внимательно  ее разглядел, возбужденно вернулся к Антону,
закрыл за собою дверь и заговорил почти шепотом:
     --  Смею  заметить,  Айрапетова  Игоря   Владимировича  в  числе  наших
вкладчиков нет, а Владимир Андреевич Остроумов вчера сделал первый вклад, --
управляющий показал в карточку  пальцем. --  Обратите внимание -- счет номер
восемьдесят семь тридцать семь. Вклад составляет пять тысяч рублей --  сумма
немалая.
     Сюрприз, как сказал  бы  Степан  Степанович, был  налицо. Но еще  более
интересное приготовил Слава Голубев, сравнительно легко отыскавший таксиста,
с  которым  Айрапетов уезжал из аэропорта. В одной из сберкасс  города Игорь
Владимирович снял со своего счета ровно пять тысяч рублей.
     -- Что будем делать? -- спросил Степана Степановича Антон.
     --  Допрашивать  Остроумова, --  ответил  Стуков. Остроумов  явился  на
допрос,  понуро опустив  лысую голову  и  по привычке  держа руки за спиной.
Увидев его,  Голубев  быстро  написал  Антону:  "Этот человек  вчера  был  в
аэропорту после приезда Айрапетова из сберкассы". Антон понимающе кивнул.
     Показания  Остроумов  давал  по  существу,  без  излишних  отступлений.
Чувствовалось, что он приучен на допросах говорить под запись.
     --  Давайте  уточним, --  сказал  Антон и вспомнил, что  точно  так  же
обращается к допрашиваемым подполковник Гладышев. -- Значит, вы утверждаете,
что  сами в магазине не  были, а только показали Мохову магазин  и отключили
сигнализацию. В качестве доли за это взяли от Мохова часы...
     -- Бритовку тоже взял, -- угодливо сказал Остроумов.
     -- Еще одно уточнение. Как вы могли отключить сигнализацию, если сами в
райцентре не были?
     Остроумов вытер вспотевшую лысину, заискивающе улыбнулся:
     -- Вы еще очень  молоды, потому  так легко  поверили моему алиби. Когда
шел на дело, я не собирался приходить в уголовный розыск с повинной. Съездил
на  рыбалочку  с  женой, перед  соседями покрутился.  В таком деле все  надо
предусмотреть. На  след угрозыск  нападет,  а моя хата  с  краю:  "Извините,
дорогие сотруднички милиции, днем культурненько отдыхал, вечером с соседками
семечки лузгал, чаек  допоздна с  соседом швыркал".  Я, гражданин инспектор,
стреляный воробей. Меня куда уж только жареный петух не клевал...
     -- Продолжаете утверждать свое?
     -- Бог не даст  соврать,  --  Остроумов  показал пальцем  в потолок, --
всевышний все видит,  -- и заторопился.  -- Да вы,  гражданин инспектор,  не
сомневайтесь. На суде темнить не буду, повторю слово в слово свои показания.
Пройду  с  ребятками  по  второй  части  восемьдесят  девятой  --  кража  по
предварительному сговору. Там до шести лет,  но, учитывая мое чистосердечное
раскаяние, прокурор попросит года  два, а  судьи  и  того  меньше  присудят.
Обвинительное хоть сей миг готов подписать.
     -- В статье восемьдесят девятой  есть и  третья часть,  -- Антон открыл
"Уголовный кодекс"  и прочитал вслух: -- "Кража, совершенная  особо  опасным
рецидивистом или в  крупных размерах, наказывается  лишением свободы на срок
от шести до  пятнадцати лет  с конфискацией  имущества или без таковой". Как
видите, прокурор может попросить самое малое шесть лет.
     По вискам Остроумова поползли струйки пота.
     -- Зачем так жестоко?... Я ж... Я ж с повинной пришел, часики вернул, а
из тряпок ребятки взяли всего-ничего, кот наплакал.
     -- Мы не  на  базаре,  где  можно  рядиться, -- строго сказал Антон. --
Рецидивист  вы  особо  опасный -- судимостей  у вас  не  перечесть,  убыток,
причиненный  магазину, является крупным. Поэтому следственные органы обязаны
обвинить   вас  по  третьей  части,  и  судьи  могут  вынести  постановление
конфисковать  не  только те пять тысяч рублей,  которые вы вчера положили  в
сберкассу аэровокзала, но и домашнее имущество.
     Хотя допрос Остроумова Антоном был продуман заранее, но такого  эффекта
он не ожидал. Остроумов  буквально  разинул рот, словно ему  мертвой хваткой
сдавили горло, и уткнулся лицом в ладони. Больше минуты он приходил в себя и
еле-еле выдавил поникшим голосом:
     -- Пять тысяч -- мои сбережения.
     -- Не узнаю Кудрявого, --  вмешался Степан Степанович. -- Так по-детски
вы, Остроумов, никогда на прежних допросах не лепетали.
     Плечи Остроумова затряслись, будто он заплакал.
     -- Не надо истерик,  --  строго сказал Антон. -- Говорите начистоту, на
суде это зачтется. Будете запираться,  придется напомнить еще одну статью из
уголовного кодекса. Сто семьдесят четвертую. Знаете  такую? Там за получение
взятки тоже до восьми лет лишения свободы полагается.
     Остроумов поднял голову и  уставился на  Антона остекленевшими круглыми
глазами. По впалым щекам катились частые слезы, но  взгляд  был решительным,
злым. Проглотив слюну и глубоко втянув воздух носом, он заторопился:
     --  Деньги дал  мне  врач Айрапетов, чтобы магазинчик  от себя отмести.
Чувствую,   Игорь  Владимирович  сблатовал  на  него  ребяток  и  попался  с
бритовкой. Ради всевышнего, не пишите мне  сто семьдесят четвертую, расскажу
все как на исповеди у батюшки.
     -- Вы знаете, чем оговор наказывается?
     -- Кудрявый  никогда свою  вину не  клеил другим! Чужую на  себя  брал,
бывало такое, но чтобы свою на кого... --  Остроумов вытер лицо, заискивающе
повернулся к Стукову. -- Степан Степанович, разве я когда был сявкой?
     -- Вы рассказывайте, рассказывайте, -- хмуро посоветовал ему Стуков.
     -- Все расскажу, все! -- Остроумов,  как заводной, повернулся к Антону.
--  Игорь  Владимирович  вчера утром  попросил срочно  приехать в  аэропорт.
Встретились  в  сберкассе.  "Выручай", --  говорит и  пять  косых  наличными
предложил. Прикинул: "Пять тысяч -- не пять рубликов. За пять тысяч горбушку
надо погнуть! Пристрою на книжечку и пойду с повинной. На худой конец больше
трех  лет  не  отвалят".  Для храбрости  выпил коньячку, а  поскольку я этой
гадостью не  злоупотребляю, раскис хуже бабы.  Игорь Владимирович  на всякий
случай таблеточку дал. Прозевал я с ней, на постового нарвался, -- Остроумов
опять уткнулся в ладони: -- Как в воду Степан Степанович глядел -- неудачник
я самый распоследний. Блатной куш подворачивался, и  на том сгорел.  Ой, как
мне больно сейчас...
     Антон  быстро написал  Голубеву, молча  слушавшему  допрос:  "Славочка!
Срочно  привези  сюда Березову. Надо,  чтобы  заговорил  Костырев". Голубев,
прочитав  записку, понимающе кивнул и  вышел. Остроумов сидел все в  той  же
позе, уткнувшись в ладони и раскачиваясь из стороны в сторону.
     -- Как Айрапетов оказался соучастником? -- спросил его Антон.
     --  У нас не было времени  долго  базарить.  Игорь  Владимирович  очень
спешил.
     -- Зачем писали записку Мохову?
     --  Надо  ж было предупредить ребяток. Втемную  шел на шубу  с  клином.
Думал, хоть раз в жизни повезет.
     -- Откуда вам стало известно, что магазин обворовал Мохов?
     --  В  воскресенье  утречком  Павлуша  ко мне  приходил,  предлагал  за
пятьдесят  процентов стоимости новенькое шмутье. Клянусь, я послал  его к...
куда  следует.  Он  стал оправдываться, сказал, что даже  Игорь Владимирович
купил у  него на таких условиях золотые часики и  что, если  я  не  верю, то
вечером  в кафе  "Космос" могу встретиться с Айрапетовым,  который будет там
справлять день  рождения.  Я,  конечно же,  пошел.  Только  не  затем, чтобы
посоветоваться, покупать  или не покупать ворованное шмутье,  а предупредить
Игоря Владимировича, чтобы он не связывался  с Моховым. Когда намекнул ему о
часиках,  он засмеялся и сказал, что  это всего-навсего  фантазия Мохова.  А
вчера вот  телефонный звоночек Айрапетова ко мне подтвердил Павлушины слова.
Ой, влипли ребятки, ой, влипли...
     -- Жить только по-человечески начали...
     -- Не надо об моей жизни говорить! --  почти  выкрикнул Остроумов и так
стиснул зубы, что на скулах вздулись крупные желваки.
     Оформив протокол  допроса, Антон  вызвал  конвойного.  Остроумов  ушел,
низко опустив  голову и заложив за  спину руки. Антон  прошелся по кабинету,
снова сел на свое место и проговорил:
     -- Вот вам и Айрапетов...
     -- Не спеши с выводами, -- спокойно сказал Стуков.
     -- Считаете, невиновный  выложит ни за  что,  ни  про  что  такую сумму
денег?
     --  Это, Антоша, еще  надо доказать,  что  Айрапетов  давал  Остроумову
деньги.  Не забывай,  что  этому рецидивисту-неудачнику безоговорочно верить
нельзя...



     Светлана Березова вошла в  кабинет решительно. Лоб ее был забинтован, и
повязка насколько возможно прикрывалась волосами.
     -- Не досмотрели, Света, мы за вами, -- словно извиняясь, сказал Антон,
показывая на повязку.
     --  Ничего страшного не произошло,  -- отмахнулась  Березова.  --  Сама
виновата: слишком задумалась и очнулась только  тогда,  когда сумочку из рук
рванули. Кстати, один из хулиганов вместе со мной лбом по асфальту проехал.
     -- Не запомнили его в лицо?
     -- В лицо нет. Длинный, возраст -- лет тринадцать.
     По всей вероятности,  Генкой звать. Когда я за ним  бросилась вдогонку,
один из мальчишек крикнул: "Рви, Генка!"
     Вспомнив разговорчивую соседку Айрапетова Веру
     Павловну   и  ее   "неизвестно   в  кого  уродившегося"   внука,  Антон
переглянулся со Степаном Степановичем и опять спросил Березову:
     -- Как себя чувствуете? Голова сильно болит?
     -- Ни капельки! И вообще, наделали много  шума из ничего, --  с обычным
своим темпераментом  заговорила  Светлана.  --  Это все тот врач  из "Скорой
помощи"! То  ему показалось,  что  у меня  ушиб мозга, то сотрясение...  Как
будто мой мозг на честном  слове  держится. Чуть  в  психобольницу  не упек.
Идиотизм какой-то... Вы тоже решили проверить, не рехнулась ли я?
     --  У нас, Света,  другие заботы, нежели  у врачей, -- Антон  заботливо
усадил Березову возле стола. -- Помогите  нам уговорить Костырева,  чтобы он
рассказал  содержание того письма,  конверт  которого вы нашли  у него дома.
Федора сейчас приведут.
     -- Я увижу Федю? Прямо сейчас? Антон кивнул головой, сказал:
     -- Надо убедить его, чтобы не брал на себя чужую вину.  Согласны помочь
нам в этом?
     -- Вы еще спрашиваете!
     Антон поглядел на Голубева. Слава  вышел из кабинета. Поднялся и Степан
Степанович.
     -- Проведаю Веру Павловну, -- намекнул он Антону.
     Через несколько минут после его ухода в сопровождении Голубева появился
Федор Костырев. Упрямо  набычив  стриженую  голову, исподлобья  взглянул  на
Антона  и неожиданно  увидел  Березову.  Равнодушие  на его  лице  сменилось
растерянностью,  похожей  на  испуг. Он  было шагнул к Светлане,  но тут  же
остановился, не зная, что делать.
     --  Здравствуй,  Федя,  -- дрогнувшим  голосом проговорила Березова. Не
дождавшись ответа, дотронулась До забинтованного лба и смущенно добавила: --
Вот видишь...
     -- Кто  тебя обидел?! -- тревожно спросил Костырев и резко повернулся к
Антону. -- Я же вас просил, чтобы не вмешивали Светланку в дело, так вы...
     -- Мы здесь ни при чем, -- прервал его Антон.
     -- А кто при чем? Кому Светланка поперек дороги стала?
     --  Федя! -- строго оборвала Березова.  -- Мне с тобой поговорить надо.
Ты слышишь, Федя?!
     Костырев недоуменно повернулся к ней. Голубев подмигнул Антону и кивнул
на дверь. Антон спрятал в стол бумаги и сказал, обращаясь к Березовой:
     -- Поговорите  одни. Мы  ненадолго  отлучимся.  Дежурный  следственного
изолятора, увидев  Антона и  Голубева  вдвоем, без  Костырева,  обеспокоенно
спросил:
     -- Задержанного куда девали?
     --  Оставили  с  девушкой побеседовать, -- намеренно равнодушно ответил
Голубев.
     Дежурный нахмурился:
     -- Предупреждаю официально: тягу даст, с вас спрос будет.
     -- Мы тебе другого взамен словим, -- шутливо проговорил Антон.
     -- Шутки шутками,  а у нас был фокус,  -- и дежурный стал рассказывать,
как  один  "чокнутый" следователь перепутал обвиняемого со свидетелем и чуть
было не выпустил из изолятора не того, кого следовало.
     Минут через пятнадцать в коридор вышла Березова и позвала Антона.
     Костырев сидел  в кабинете  с сосредоточенным выражением  лица,  крепко
сцепив  крупные  загорелые  руки.  На  его щеке  алел  след  губной  помады.
Березова, запоздало увидев это,  торопливо достала из сумочки носовой платок
и,  не стесняясь  Антона,  заботливо вытерла щеку покрасневшего от  смущения
Костырева.
     --  Рассказывай,  Федя,  всю  правду  рассказывай,  --  будто  ребенка,
подбодрила она.
     Костырев разжал ладони, уперся ими в коленки и  виновато  посмотрел  на
Антона, словно  хотел  о  чем-то  попросить.  Антон  встретился  взглядом  с
Березовой, осторожно сказал:
     -- Света, у нас с Федором сейчас состоится официальный разговор...
     -- Хорошо, я подожду в коридоре,  -- ничуть не  обидевшись, поняла она.
-- Можно?
     Антон кивнул  и, едва только  за Березовой захлопнулась дверь кабинета,
включил микрофон -- техника заработала.
     -- Собственно, что вас интересует в  полученных мною письмах? -- первым
задал вопрос Костырев.
     -- От кого они были и что в них содержалось?
     Костырев какое-то время молчал,  прикусывая нижнюю губу,  думал.  Затем
заговорил спокойно, рассудительно:
     -- От кого  -- не знаю... Получил их враз оба. Первым распечатал  то, у
которого конверт был  подписан Светланкиной рукой. Стал  читать  и  чуть  не
очумел -- это было  письмо к московскому инженеру. Сразу  стукнуло в голову,
что Светланка перепутала письма и отправила не тому, кому надо.
     --  Вы  разве  не заметили, что  адрес на конверте  надписан поддельным
почерком? -- спросил Антон.
     -- Ничего не заметил... Да такое мне и в голову даже не могло прийти...
     -- Ну, а второе письмо?
     --  Оно было  написано незнакомым почерком, наклоненным влево. С первых
строчек понял, что пишет Нина Михайловна  -- Светланкина мама. Разделала она
меня, как  бог черепаху, а в конце письма просила оставить ее  дочь в покое.
Дескать,  Светланка  любит образованного  красивого  парня,  а  со  мной,  с
недоучкой, встречается только из жалости,  -- Костырев посмотрел  на Антона,
виновато усмехнулся.  --  Вы можете  подумать:  "Вот,  мол,  такой  здоровый
парень, а  раскис,  как  кисейная  барышня".  Смешно, конечно... Сейчас  сам
понимаю, а тогда... все вверх  тормашками перевернулось. У нас со Светланкой
были самые  чистые  отношения, я на нее молиться был  готов, и  вдруг  такая
грязь... Короче  говоря,  чтобы понять мое состояние в то время, надо самому
пережить  подобное,  --  уставившись  взглядом  в  пол,  усмехнулся.  --  Не
поверите,  больше  двух  суток  глаз сомкнуть  не  мог,  думал, сумасшествие
начинается.
     -- С Моховым когда встретились?
     --  Сейчас расскажу все  по  порядку... С Моховым, значит, так... Пашка
давно  меня  уговаривал  завербоваться  на  север,  дескать,  там  заработки
хорошие, отпуска по два месяца за год и все такое. Не знаю, что он там хотел
делать --  специальности-то у него никакой нет. Наверное,  рассчитывал,  что
там  люди  денежные,  украсть  можно  больше.  Ну,  а  меня  при себе  вроде
телохранителя хотел  иметь. Силенки у него, как у мышонке, а задиристый, как
мартовский  кот... Я  ж  не  круглый дурак, понимал,  что дружбы  у  нас  не
получится.  Последнее время даже не встречался с  ним, а  тут, когда получил
эти письма, Пашка зачастил ко мне  -- в день  по три раза прибегал. И все  с
разговорчиками  насчет  севера, как будто знал,  что  я в  чумном  состоянии
нахожусь. Словом, уговорил. В пятницу я уволился с работы, написал Светланке
и  Нине  Михайловне   письма,  в  Светланкин  конверт  вложил  ее  письмо  к
московскому инженеру и отправил. После  этого собрал  чемодан, взял у матери
триста  рублей  денег и пошел к Мохову.  Пашка обрадовался, заегозил: "Едем,
Федя! Едем!", а у  самого за душой -- ни рублевки. На что билет покупать?...
Триста рублей моих для двух человек -- это  же крохи. Пошли по  его дружкам,
надеясь у кого-нибудь занять, а дружки сами девятый день без соли сидят... В
одном месте попали на выпивку. Пашка  изрядно  нахлебался,  я в рот не взял.
Вернулись к Мохову. Дело -- к ночи, а спать не могу. В субботу с  утра Мохов
стал клянчить на похмелье. Дал  ему пятерку. Он мне стакан водки налил, стал
убеждать, что от бессонницы -- самое лучшее средство. Ну я сдуру весь стакан
и выпил.  Мозги,  конечно, сразу отключились,  потому  что  таким делом,  --
Костырев щелкнул  себя  по  горлу, --  раньше  не увлекался.  Пашка  опять к
дружкам потянул. Помню, в пивной бар "Волна" заходили. Мохов там, кажется, с
кем-то пиво пил, а у меня  все,  как в  тумане... Почти  четверо суток перед
этим глаз не сомкнул. Когда вернулись к Мохову, заснул, словно убитый. Утром
в  воскресенье Пашка  разбудил  ни  свет ни  заря, потянул на  вокзал, чтобы
уехать с самой первой электричкой  в Новосибирск. Спрашиваю:  "Где  ты денег
взял?"  "Да  тут, --  говорит,  --  старый друг один  подвернулся", а сам из
какого-то  рюкзака  вещи  в  чемодан перекладывает, торопится. Смотрю:  вещи
новенькие, даже с магазинными этикетками. Я его за грудки: "Ты что  сочинил,
Пашка?! Тебя ж в милицию  сейчас надо сдать!" Мохов трухнул, залопотал: "Сам
со  мною  сядешь. Между прочим, в сельхозтехниковском магазине твою  кепочку
видел.  Думаешь,  поверят,  что раньше ее там оставил?...  Дудки! Уголовному
розыску только попадись на  крючок! По себе знаю... Да ты не  волнуйся. Часа
через три-четыре упорхнем на самолете из Новосибирска, и пусть ищут ветра  в
поле. Только  смотри, Федя...  Кепка  твоя в магазине осталась, если  что --
бери магазин на себя. Первый раз больше года не дадут. Будешь на меня переть
-- групповую примажут. Тогда по шесть лет, как  медным котелкам,  свободы не
видеть".
     --  О  Гоге-Самолете  Мохов  ничего  не  рассказывал? -- спросил  Антон
Костырев, когда тот замолчал.
     -- Нет, ничего не говорил.
     -- Кто помог Мохову отключить охранную сигнализацию в магазине?
     -- Не  знаю, -- понуро глядя  в пол, ответил  Костырев. -- Я  с ним, со
скотиной, после  этого принципиально не разговаривал.  В Новосибирске, когда
приехали на электричке  сюда, он куда-то  бегал, с  кем-то встречался,  а  я
сразу уехал в Толмачево и  с вокзала не выходил, -- поднял  на Антона глаза.
-- Да вы допрашивайте Мохова. При мне он как миленький, все расскажет.
     Антон позвонил  дежурному  следственного  изолятора  и  попросил, чтобы
Голубев  доставил на  допрос Мохова.  После этого  показал Костыреву заранее
приготовленную фотографию Игоря Айрапетова и спросил:
     -- Узнаете?
     Костырев внимательно посмотрел на снимок.
     -- Где-то видел, а где... Не могу вспомнить.
     -- Не в баре "Волна"?
     -- Может быть... -- он еще внимательнее вгляделся в фотографию. -- Нет,
не в баре. Кажется, в "Космосе"... Точно, в "Космосе". Изрядно уж с тех  пор
времени прошло, но помню. Мохов еще за одним столом с  этим парнем сидел и к
сестре Светланкиной вязался, пока я его не пугнул... А в баре,  я же сказал,
для меня все, как в тумане, было.
     Посидели  молча,  думая  каждый  о своем. В  коридоре послышались шаги.
Дверь  отворилась, и Голубев  впустил  в нее Мохова.  При виде  Костырева  с
Моховым  произошло почти то же,  что  и  с Костыревым,  когда тот неожиданно
увидел в кабинете Светлану Березову.
     -- Ну, что уставился, как баран  на  новые ворота? -- взглянув на него,
усмехнулся Костырев. -- Не узнал?
     --  Федя!... -- неестественно изобразил радость Мохов. -- Ты  что такой
сердитый? Тебя пытают? Крест во все пузо -- не закладывал!
     Костырев поднялся  во весь  свой  могучий  рост, угрожающе сжал кулаки,
прищурился:
     -- Эх, Паша, заложил бы я тебе сейчас...
     Мохов шарахнулся к двери.  Натолкнувшись  у порога  на Славу  Голубева,
повернулся к Антону и закричал:
     -- Громилу на помощь призвали! Запугать хотите, да?
     -- А ну, друзья, по местам! -- строго приказал Антон; дождавшись, когда
Костырев  и  Мохов -- один с  усмешкой,  другой тревожно,  --  глядя друг на
друга, сели, спросил:
     -- Надеюсь, отрицать знакомство не будете?
     -- Чего тут отрицать, -- сказал Костырев.
     -- Нет! -- с вызовом крикнул Мохов.
     --  В  таком  случае  --  рассказывайте,  как  дело  было. Без  вранья,
по-честному.
     -- Я все по-честному сказал, -- Костырев посмотрел на Антона и кивнул в
сторону Мохова. -- Теперь пусть он выступает.
     -- Запугиваешь? -- окрысился Мохов.
     -- Чего тебя запугивать?  -- с прежней усмешкой спросил Костырев. -- Ты
и так, будто осиновый листок на  ветру,  дрожишь. -- Сам струсил,  думаешь и
другим страшно?! Лицо Костырева стало строгим.
     -- Не  кричи,  Паша.  С детства знаешь,  что  меня запугать  не  так-то
просто. Прошу  тебя:  расскажи все  честно следователю, а  он пусть  решает,
вместе нас в тюрьму садить или поврозь.
     -- Ты о чем, Федя?... -- словно не понял Мохов.
     -- Не  прикидывайся, Паша, -- Костырев опять уставился взглядом в  пол.
--  Я  все  откровенно рассказал, теперь --  твоя  очередь.  Врать  начнешь,
сильней запутаешься и срок больше получишь, как говорят твои блатные дружки.
     Мохов втянул голову в плечи, будто  бы  съежился, взглянул на Антона, и
Антон  заметил, что  он рад  бы  говорить  все откровенно, но боится.  Очень
сильно боится. Кого?... Айрапетова или Остроумова?
     -- Паш,  рассказывай,  не  тяни время,  --  спокойно, но  требовательно
проговорил Костырев. -- Ты ведь знаешь, Паш, что я не люблю кривить душой.
     -- А  чего рассказывать,  один я управился  с магазином,  --  Мохов еще
больше съежился, посмотрел на Антона  и перекрестил живот. -- Во, крест  даю
-- один.
     Антон встретился с ним взглядом, включил микрофон:
     --  Начните  по порядку.  Как узнали,  что в магазин  поступили золотые
часы?
     Мохов болезненно поморщился, передернул  плечами и заговорил, поминутно
взглядывая на Костырева, словно опасаясь, что Федор вот-вот его прервет:
     -- Если по порядку, то значит... В субботу утречком кирнули с Федей, ну
и поволокло нас на  подвиги. К некоторым корешкам моим зашли, побазарили  об
том, об сем, хотел деньжонками у них поживиться. Не вышло.  С  тоски зашли в
пивбар  "Волна". Гляжу, Игорь Владимирович  Айрапетов  --  он меня  когда-то
лечил -- с Иваном Лаптевым пиво тянут, а перед ними на столике -- целая гора
вяленой   рыбы.  Подошел,  чтобы  пару  рыбешек  стрельнуть.  Разговорились.
Попросил  у  Айрапетова  денег в долг, сказал,  на  Север еду,  заработаю --
рассчитаюсь.  Мужик  он всегда денежный, а  тут зажался. Показывает  золотые
часики и  говорит, что в сельхозтехниковском магазине купил. Спрашиваю: "Еще
там остались?" Говорит: "Навалом". Тут у меня и мелькнуло, толкую: "Дай хоть
пару червонцев, завтра тебе этих часиков полный  карман привезу". Поломался,
но пятнадцать рублей все-таки дал, выручил...
     -- Костырев присутствовал при вашем разговоре с Айрапетовым?
     -- Не, он на улице с монтером знакомым базарил.
     --  Это  Валерка Шумилкин  был,  на  подстанции  работает,  --  вставил
Костырев. -- Сейчас вот только вспомнил.
     Антон повернулся к Мохову:
     -- Рассказывайте дальше.
     --  А  чего  рассказывать...  --  Мохов покривился.  --  Федя  забалдел
капитально,  еле-еле дохилял  ко мне домой, утыркался  спать. Я тоже малость
прикимарил.  Проснулся -- темно. Думаю, пора за часиками  топать. Рюкзачок с
собой  прихватил, выхожу  на улицу  --  хоть  глаз  выколи.  Чернота,  гроза
собирается. Соображаю:  на меня работает -- следы замоет. Подхожу к магазину
--  еще  темней стало. Сразу  не  сообразил,  после  догадался,  что погасли
уличные фонари. Замок свернуть  было  парой пустяков -- инструментик с собой
прихватил. Часы отыскал мигом, но их только  шесть штук оказалось. Перерыл в
прилавке  все ящики,  аж  стекло раздавил, а часиков  больше  тю-тю...  Стал
шерстить  все подряд, втихаря фонариком посвечиваю.  Гляжу -- старая  кепка.
Читаю -- на подкладке Федина фамилия написана. Сразу хотел  в рюкзак сунуть,
но  смикитил:  если  кепка  исчезнет  из  магазина,  продавец  сразу наведет
угрозыск на Федин след, а нам такая самодеятельность вовсе  без надобностей.
Решил оставить  кепочку.  Специально на видное место положил. Дальше шарю. В
пустой из-под одеколона коробочке выручку нашел, а часов --  как не было. Со
зла аж  курить захотелось.  Достаю пачку  "Нашей марки", которую в пивбаре у
Айрапетова стрельнул, а в ней ни единой сигаретки не осталось. Швырнул сдуру
за прилавок... Смотрю, на витрине красивые бритовки  лежат. На всякий случай
в карман  три  штучки  сунул и  давай  рюкзак  набивать  одежонкой,  которая
получше.  Только  управился,  рюкзак за плечи надел, слышу:  оконное  стекло
хрустнуло. Я мигом -- за вешалки, где пальто  висят,  для  смелости железяку
схватил, которой замку голову отвернул. Выглядываю оттуда одним глазом, вижу
--  мужик  по  магазину  мелькнул. Подскочил  к  стене,  вроде электрическим
выключателем  щелкнул  и  сразу  к  прилавку  затопал.  Одеколонные  флаконы
звякнули, похоже, забулькало что-то... В этот  миг молния  как  полоснет!  В
магазине  стало светло, как  будто лампочки включили. Смотрю, Гога-Самолет с
перепугу за прилавок  присел.  Я из своего укрытия  -- к  дверям. Зацепился,
вешалки  повалились,  ящики какие-то  загремели...  Гога  как  заорет!...  Я
кое-как выпутался из-под вешалок,  только на  крыльцо  вываливаюсь --  опять
молния!  Вижу,  что-то  лохматое  к  крыльцу  прет:   не  то  баба,  не   то
привидение...  --  Мохов перекрестил  живот. -- Во крест даю, чуть от страха
коньки не отбросил. Ладно,  железяка в руках  была.  Я этой железякой  ее  и
шарахнул, а сам, дай бог ноги, рвать от магазина...
     -- Как Гога-Самолет в магазин попал?
     -- Уже говорил, через окно залез, -- Мохов опять закрестился. -- Только
крест даю, он без сговора со мной лез. Богом клянусь, без сговора! Групповой
не было, начальник...
     -- Кто отключил сигнализацию?
     -- Уже говорил, электричество было выключено.
     -- Кто выключил? С электромехаником Лаптевым договорились?
     Мохов ударил себя кулаком в грудь:
     --   Начальник,   гад  буду,  не  договаривался"   Может,  Гога-Самолет
договорился, а я, под шумок, вперед его успел.
     --  Вы  Айрапетову  полный  карман часов обещали, Как  намеревались  их
взять?
     -- Да я ж для понта ему загнул, чтобы денег взаймы
     -- А ночью в магазин пошли, рюкзак с собою взяли. Как это понимать?
     -- Чутьем чувствовал, что энергии не будет.
     -- Наивно, Мохов, очень наивно,  -- Антон нахмурился, помолчал. -- Куда
дели украденные часы?
     --  Загнал Айрапетову по  дешевке, а одни совсем бесплатно отдал за то,
что билеты нам с Федей на самолет добыл. Народу  на аэровокзале было битком,
без блата к кассе не пробиться.
     -- Как часы попали к Остроумову?
     -- Не было в деле Остроумова! -- испуганно закричал Мохов.
     -- Но ведь он принес нам часы.
     -- Крест... Не знаю!
     -- Кто писал Костыреву письма? С какой целью?
     -- Никаких писем не знаю. Никаких!
     -- Кроме тебя, некому... -- хмуро сказал Костырев.
     -- Федя,  крест... --  начал  Мохов,  но, столкнувшись с  презрительным
взглядом Костырева, осекся.
     Больше,  сколько  Антон ни  старался, ничего  вразумительного  Мохов не
показал. Создавалось  впечатление, что  из какого-то  безотчетного страха он
всеми силами, порою  до наивности,  скрывает истину.  Категорически  отрицал
Мохов  участие в деле  Остроумова  и  связь  с  Гогой-Самолетом.  Антон  был
вынужден  прекратить допрос. Когда Мохова и Костырева увезли  в  изолятор, в
кабинет   вошли   Березова   и   Голубев.   Светлана   смотрела  на   Антона
настороженно-вопросительным взглядом.
     -- Вы оправдаете Федю? -- спросила она.
     -- Его может оправдать только суд, -- ответил Антон. --  Я лишь  вправе
изменить так называемую  меру пресечения, то  есть освободить из-под стражи.
Но пока это не в интересах самого Федора.
     -- Когда же этот интерес наступит?
     --  Не будем  спешить,  Света.  Поспешность,  как  правило,  к добру не
приводит.
     Березова, соглашаясь,  наклонила голову и  попрощалась. Едва она вышла,
Слава Голубев возбужденно прошелся по кабинету и заговорил:
     -- Только что звонил Степан Степанович.  За сумочку Березовой Айрапетов
пообещал соседскому Генке купить абонемент на все хоккейные игры сезона.
     Предстояло самое  трудное  --  допрос  Айрапетова. Прежде, чем начинать
его,   Антон  решил  встретиться  с   Игорем  Владимировичем,  так  сказать,
неофициально.



     Айрапетов сам назначил Антону место встречи в сквере,  против  ТЮЗа. То
ли оттого, что рабочий день  еще не кончился, то ли от сгрудившихся на  небе
предгрозовых облаков скамейки в сквере пустовали. Антон выбрал одну  из них,
с  которой  лучше  просматривались  асфальтированные аллейки,  и,  развернув
газету, сделал вид, что увлечен чтением.
     Игорь  появился  минута  в  минуту,  как  обещал  по  телефону. Легкой,
энергичной походкой он подошел к Антону, крепко пожал руку  и, садясь рядом,
весело проговорил:
     -- Точность -- вежливость королей.
     --  Я королем  не был,  поэтому притопал  раньше,  --  пошутил Антон  и
насторожился -- в конце аллеи, откуда только что пришел Айрапетов, замаячила
сутулая фигура "солиста" из ресторана. Похоже, он догонял Игоря и еще издали
замахал   ему  рукой.   Айрапетов   демонстративно  отвернулся,  с  усмешкой
проговорил:
     -- Для полного счастья этого черта нам  только и не  хватало. Сейчас на
похмелье просить будет.
     "Солист", не обратив внимания на Антона, плюхнулся на скамейку рядом  с
Игорем, поморщившись, прижал ладонь к груди и, тяжело передохнув, сказал:
     -- Фу-у... Чуть сердце не выскочило, думал, упущу тебя.
     -- Соскучился? -- опять с усмешкой спросил Айрапетов"
     -- В вытрезвителе сегодня ночевал.
     -- Поздравляю.
     -- Смеешься, а  тут хоть плачь.  -- "Солист"  вытер  вспотевший лоб. --
Вчера какой-то  "юморист" записку  подсунул, насчет Ольги и Юрки.  Я  рога в
землю и попер. Только  из ресторана на  проспект вываливаюсь и  с ходу  -- в
объятия к милицейскому. Чуть с копытков  его, родимого, не снес. Голову надо
отворачивать за такие шутки. Встретился бы мне сейчас тот остряк!...
     -- И что бы произошло?
     -- Как гусю, шею бы свернул. Айрапетов засмеялся:
     -- Давай, Олежек, сворачивай.
     -- Чего? -- не понял "солист".
     -- Шею. Я тебе вчера записку написал.
     "Солист"  какое-то время обалдело смотрел на Игоря и вдруг расхохотался
до слез, будто ему только что рассказали очень смешной анекдот.
     -- Ну,  князь... ты даешь,  --  вытирая глаза,  проговорил  он. --  Ну,
даешь! С тебя причитается.
     -- Сколько?
     -- Пару червонцев до завтра, -- выпалил  "солист" и, видимо, не надеясь
на успех, торопливо заговорил: -- Понимаешь, завтра в церковном хоре обещают
триста целковых отвалить, платят там железно...
     -- Зачем тебе сегодня  двадцатка понадобилась? -- перебил Айрапетов. --
Ты с похмелья после двух стопок уже занавески жевать готов.
     -- Понимаешь... С Цыганкой этой, которая вчера в ресторане за  соседним
столом с тобою сидела, договорился. Сейчас ждет в "Сибири" меня -- как бога,
а я, как нищий,  за тобою  по следу таскаюсь. Князь Игорь, не  унижай Олега.
Клянусь совестью, рассчитаюсь.
     -- На  том свете угольками, -- Айрапетов стал серьезным. -- Попрут тебя
из церковного хора, как из ансамбля выперли.  Будешь ты от тяжести горбиться
по ресторанным подмосткам...
     -- Игорь! К чему такие мрачные  краски? Надо мужественно идти  по кругу
жизни.  Одолжи два червонца,  и на  мало  оборудованной для  веселья планете
одним счастливым человеком  станет больше.  Неужели тебе  этого  не хочется?
Неужели две каких-нибудь рваных десятки  для тебя сделают погоду? Не веришь,
что сам отдам, Ольга рассчитается. Ты же знаешь, у нее завтра получка.
     Айрапетов   внимательно  посмотрел  на   "солиста",  подумал  и   вдруг
решительно, вполне серьезно сказал:
     --  Я одолжу  тебе, Олег, деньги. Могу даже дать  без отдачи, но...  Ты
должен откровенно рассказать, что у тебя произошло с Людой, когда она  стала
вырываться из моей квартиры. С той девушкой, из  кафе  "Космос"... в прошлое
воскресенье. Помнишь?
     --  Такой пустяк?!  --  удивился "солист" и посмотрел на Антона, словно
только сейчас его увидел.
     -- Это свой  человек,  -- заметив взгляд, сказал  Айрапетов. --  Можешь
говорить при нем.
     "Солист" невинно улыбнулся:
     -- А что у меня  с Людой  произошло? Ровным счетом  -- ничего. Прилег к
ней на диванчик, а она бузу подняла.
     -- Ты ей бритвой угрожал?
     -- Какая угроза?! Для хохмы взял бритву, хотел разыграть. Она подумала,
что по правде, вцепилась зубами в руку. Во...  -- приподнял рукав, -- до сих
пор след имеется. Вижу, дело керосином пахнет. Швырнул бритву в окно. И  вся
любовь. Это ж я рассказывал раньше. Достаточно тебе?
     --  Почему она так сильно опьянела  от  стакана  шампанского? --  снова
спросил Айрапетов.
     -- Откуда мне знать, -- удивленно пожал плечами "солист".
     -- Не хочешь говорить? Ни копейки не получишь.
     -- Вот привязался,  как вчерашний милиционер из вытрезвителя... -- лицо
"солиста" стало виноватым. -- Я ж не думал, что ты ее к себе поведешь...
     -- Рассказывай, Олег, о том, что ты сделал Люде, а не о том, что думал,
-- недовольно оборвал Айрапетов.
     -- Ничего серьезного я не сделал... Подумаешь, снотворного в шампанское
сыпанул. Что, она умрет от этого? Ольга перед каждой ночью это зелье глотает
и хоть бы что. Храпит, как лошадь.
     Айрапетов смотрел на "солиста" уничтожающим взглядом.
     -- Клянусь, Игорь, никогда не  думал, что Люда так сильно захмелеет, --
испугался тот. -- Клянусь! Хотел похохмить...
     -- Знаешь, что за  такие  хохмы бывает?  -- Айрапетов резко  показал на
Антона.  --  Это  сотрудник  уголовного  розыска,  твоя  хохма  уже  до  них
докатилась.
     "Солист" побледнел,  на лице его появилась  растерянность.  Он, видимо,
решил, что его разыгрывают, но, не будучи в этом твердо уверенным, засмеялся
неестественным, вымученным смехом.
     -- Рассчитываться?... -- посмотрев на Антона, спросил Айрапетов. -- Или
вы еще с этим "хохмачом" побеседуете?
     -- Если потребуется, я его приглашу, -- ответил Антон.
     Игорь  достал  из  кармана   две  десятки.   Глаза  "солиста"  блеснули
бесшабашно-радостно. Он почти вырвал из рук Айрапетова деньги,  сунул  их  в
свой  карман  и  открыл  было   рот,  чтобы  что-то  сказать,  но  Айрапетов
бесцеремонно оборвал:
     -- Иди, иди к Цыганке, а то не поспеешь.
     Ничуть  не  обидевшись,  "солист" бодро вскочил  со  скамейки,  шутливо
козыряя, поднес к виску два пальца.
     --  Иди,  Олег...  -- Айрапетов поморщился.  --  Иди, золотце, молча по
своему кругу жизни.
     --  Честь  имею,  --  "солист"  еще  раз  козырнул и, вихляясь,  как на
шарнирах, развязно зашагал к ресторану. Сутулость его поубавилась, словно он
почувствовал себя окрыленным.
     -- Оказывается,  с  Людой Сурковой не все так безобидно было,  как этот
пошляк раньше мне  рассказывал,  --  задумчиво глядя  ему  вслед, проговорил
Айрапетов. -- Почему вы его тут же не арестовали?
     --  Арест -- крайняя мера пресечения, с  ним спешить нельзя, -- ответил
Антон,  про  себя раздумывая:  "Не  специально  ли эта встреча с  "солистом"
разыграна?"
     --  В  отношении   типов,  подобных  Олегу,  юридическая  щепетильность
излишня, -- убежденно заявил Игорь. -- Таких дураков надо учить сразу.
     --  Ну,  это  еще  как  сказать...  --  Антон  помолчал и,  меняя  тему
разговора, спросил;
     -- Чем занимается Евгения Петровна?
     -- Она в своей стихии. Банкет проворачивает. Защита уже на носу.
     -- Вам работать надо?
     -- Пустяки! -- Айрапетов небрежно махнул рукой. -- Кандидатская сделана
без  сучка,  без задоринки. Оппоненты и те поют дифирамбы,  так  что  защита
будет  носить чисто формальный характер, --  он  без  всякого предупреждения
поднялся  со  скамейки.  --  Встаем?  Соловья  баснями  не кормят.  Надо  бы
подзаправиться...
     -- Давайте просто походим, поговорим, -- тоже поднявшись, сказал Антон.
-- Разговор серьезный будет.
     -- Тем более! -- Айрапетов улыбнулся. -- Серьезные разговоры надо вести
в серьезном месте, за круглым столом. Идемте ко мне домой.
     Разговаривая,   они   вышли  из  сквера.  Хмурившееся   до  этого  небо
посветлело. Рванувшийся сквозь облака луч солнца ярко полыхнул, отразившись,
как  в  зеркале,  от стекла кабины  телефона-автомата.  Этот  отблеск словно
подсказал Айрапетову неожиданно пришедшее решение.
     -- Подождите,  -- вдруг остановившись, сказал Игорь. -- Сейчас я Олежке
еще одну классическую шутку устрою.
     Говорил он по телефону недолго. Вышел из кабины удовлетворенный,  обнял
Антона за плечи и беззаботно сказал:
     -- Сейчас Ольга нагрянет в ресторан, собственными глазами увидит своего
пижона в компании с Цыганкой, -- и, подняв руку, остановил подбегавшее такси
с зеленым огоньком.
     Антон исподволь приглядывался к Айрапетову, стараясь уловить фальшь, но
тот  не  давал  ни  малейшего  повода  усомниться  в  естественности  своего
поведения. Казалось,  Игорь до мельчайшей клеточки пропитан буйной энергией,
которая так и рвется из него. Приведя Антона в свою квартиру, он с ловкостью
бывалого  официанта  стал   выставлять  из  холодильника  на  стол  закуску,
рассказывая при этом смешные истории из медицинской практики.
     В коридоре жалобно, как  показалось Антону, тренькнул звонок. Айрапетов
положил  на стол  салфетку, которой вытирал  и без того чистые, из хрусталя,
стаканы, и пошел  открывать  дверь. Через несколько  секунд  он гостеприимно
провел  в  комнату  молоденькую, с высоким начесом смуглянку и представил ее
Антону:
     --  Оля.  Жена Олега, -- повернувшись к  ней, добавил: -- А это товарищ
Бирюков --  сотрудник  уголовного  розыска, с  которым  меня  свела  судьба,
благодаря твоему Олежке.
     Смуглянка мельком взглянула на Антона, смутилась:
     --  Я, кажется, некстати, но  у меня,  Игорь  Владимирович,  неотложная
просьба...
     --  Присутствие очаровательной  женщины  всегда кстати,  -- не  дал  ей
договорить Айрапетов и, несмотря на робкий протест, усадил в кресло.
     Оля сжала ладони и, опустив глаза, тихо продолжила:
     --  Я только что заходила в ресторан,  Олег действительно  сидит  там с
этой...
     -- Ты сомневалась, Олечка?
     -- Нет,  лишний раз убедилась в вашей правоте. Мне  нужно в долг рублей
сто, --  тонкие губы смуглянки  дрогнули, словно  она  сдерживала  слезы. --
Олег, подлец, вчера утащил из дома все до копейки.
     Айрапетов, ни  слова не говоря, открыл письменный стол, отсчитал деньги
и щедрым жестом протянул их смуглянке.
     --   Не  знаю,   как  вас  благодарить,  Игорь   Владимирович.  Вы  так
добросердечны... -- голос ее дрогнул. -- Посоветуйте,  что делать с  Олегом.
Может, лечиться устроить?
     Игорь положил смуглянке на плечо руку.
     --  В таком  деле,  Олечка,  трудно советовать. Ты сама врач, прекрасно
знаешь, что лечение  от алкоголя -- крайняя мера. Успех стопроцентно зависит
от самого лечащегося, от его  желания раз и навсегда покончить  с недугом. У
Олега, насколько мне  известно, такого  желания нет. Спрашивается: что  даст
лечение?... Месяц, от  силы  два  он  воздержится глотать  спиртное, а затем
начнется  прежнее и,  как  ты  знаешь, в  более  страшном виде,  потому  что
подобное лечение не проходит бесследно.
     -- Я понимаю, но... Что сделали бы вы, будучи на моем месте?
     --  Немедленно бы  развелся, --  убежденно проговорил  Айрапетов,  чуть
помолчал.  -- Постараюсь объяснить.  Во-первых, детей  у вас нет. Во-вторых,
все  чистое, что между вами было, растоптано  и заплевано Олегом. В-третьих,
Оля... Твое призвание --  медицина, у  тебя перспективное будущее.  Семейные
неурядицы  загубят  твой талант.  У вас  с Олегом  разные судьбы.  Несколько
перефразируя известный  стих,  скажу:  тебе пора за  дело приниматься, а его
удел -- катиться дальше, вниз.
     -- Если я брошу Олега, он погибнет. Не жестоко, ли это будет?
     -- Нет,  по-моему, не  жестоко. Гораздо  страшнее,  если, запутавшись в
семейных  неурядицах,  вы  погибнете  оба.  Кстати,  свое  решение  тебе  не
навязываю. Это всего-навсего мое мнение, -- сделав ударение  на слове "мое",
сказал Айрапетов, подошел к столу и улыбнулся. -- Давай, Олечка, как говорят
бизнесмены, выпьем за успех будущих предприятий.
     -- Что вы!  --  смуглянка торопливо поднялась. -- У меня отвратительное
настроение, я испорчу вам беседу.
     Она решительно  пошла  к  выходу. Игорь посмотрел на  Антона  и  словно
угадал  его желание:  продолжить  разговор без свидетелей. Когда он проводил
смуглянку и вернулся в комнату, Антон встретил его вопросительным взглядом.
     -- Вы удивлены? -- спросил Игорь.
     -- Не могу сообразить, добро вы сделали или зло, -- ответил Антон.
     -- На  мой  взгляд, добро, -- выделив ударением слово "мой",  убежденно
сказал  Айрапетов.  --  Чем быстрее Ольга  развяжется  с Олегом, тем  раньше
сможет   по-настоящему   заняться   медициной,  где  ее,   бесспорно,   ждет
блистательная карьера.
     --  Но  ведь  это  вчера  из-за  вас  Олег  так  блистательно  попал  в
вытрезвитель.
     --  Я всего-навсего написал  шутливую записку.  Если, прочитав ее, Олег
оказался идиотом,  не способным думать,  то тем самым только ускорил разрыв,
который непременно произойдет у него с Ольгой.
     -- Они могли помириться, если бы вы еще и сегодня не вмешались.
     -- Олег не  стоит Ольгиного  мизинца.  Он  изменяет ей на  каждом шагу.
Когда вижу,  что подонок губит талантливого  человека,  не  могу по-мещански
созерцать. Хоть расстреляй меня за это. -- Айрапетов, откидывая со лба прядь
волос, энергично вскинул  красивую  голову  и  удалился  на кухню.  Вернулся
оттуда быстро. Ставя на стол бутылку шампанского, весело улыбнулся: -- Пора,
по-моему, перейти к официальной части, ради которой мы  встретились. Отложим
дискуссию о добре и зле до лучших времен.
     Антон ладонью накрыл свой стакан.
     --  Разговор будет серьезным, --  он  помолчал и посмотрел Айрапетову в
глаза. -- Могу я рассчитывать на вашу откровенность?
     На лице Игоря мелькнуло недоумение.
     -- Мне всегда близок язык настоящих джентльменов.
     Антон  задумался.  Перед  ним сидел  умный, обаятельный  тридцатилетний
парень.  Материально  обеспеченный,  без  пяти  минут,  как  говорил  Степан
Степанович,  кандидат   медицинских  наук,   превосходно   разбирающийся   в
психологии  людей  и удивительно легко,  вроде бы мимоходом,  управляющий их
поступками. Совершенно  неожиданно в сознании  Антона возник забитый народом
до  предела  зал  судебного  заседания.  На  скамье  подсудимых  --  Мохов и
Остроумов. Попробовал  рядом с ними представить Айрапетова и... не  смог  --
его образ совершенно не вязался с образами уголовников.
     --  Скажите, Игорь, что заставило вас написать фальшивое письмо  Федору
Костыреву? -- задал первый вопрос Антон.
     -- Я не знаю такого человека,  --  чуточку подумав,  как  ни в  чем  не
бывало ответил Айрапетов.
     Антон  достал  копию заключения графической  экспертизы,  исследовавшей
конверт,  найденный Светланой Березовой  у  Костырева,  и  положил ее  перед
Игорем.
     -- Против этого  документа  возражать  трудно,  Игорь Владимирович,  --
спокойно сказал он.
     Лицо Айрапетова  потемнело. Не отрываясь от чтения, он зубами достал из
пачки  сигарету,   машинально  щелкнул  зажигалкой  и  затянулся  так,  что,
казалось,  щеки сошлись  вместе. Табачный  дым клубами  поплыл по  квартире.
Антон  молча ждал,  что  скажет  Игорь. Тот,  закончив читать, посмотрел  на
Антона и сказал:
     -- Сейчас  вспомнил. Писал  я Костыреву,  только забыл его  фамилию. Об
этом  просил  меня Мохов. Понимаю, что  поступил не по-джентльменски, но  не
вижу причины, из-за которой письмом заинтересовался уголовный розыск.
     -- Из-за сфабрикованной вами фальшивки порядочный парень едва не угодил
в тюрьму.
     -- Костырев избил предполагаемую тещу? -- натянуто пошутил Айрапетов.
     -- Нет, связался  с Моховым и чуть не  стал  соучастником преступления.
Мохов совершил кражу из магазина.
     -- Не  вижу в этом своей вины.  Костырев же не обезьяна. Не нужно иметь
семь  пядей  во лбу, чтобы разгадать фальшивку. К тому  же, трудно поверить,
чтобы современного парня могло шокировать глупое письмо сумасбродной мамаши.
     -- А если современный парень впервые  столкнулся с вероломной подлостью
и растерялся? -- спросил Антон, глядя в упор на Айрапетова.
     Игорь отвел глаза:
     -- Этого я не предполагал.
     -- Почему, в таком  случае,  вы  боялись своего письма и  хотели  любой
ценой  вырвать его  у Березовой? --  опять  спросил  Антон  и,  не  оставляя
Айрапетову   лазеек,   добавил:  --  Обещанный  соседскому  Генке  хоккейный
абонемент не так уж дешево стоит.
     Айрапетов  долго  молчал. Казалось,  он  не  замечает  дымящей  в  руке
сигареты,  но  выражение  его лица  было  спокойным, задумчивым.  Такое лицо
бывает у неглупого,  сдержанного человека, волею  случая попавшего в нелепую
историю.
     -- В этом  я  виновен,  -- отчетливо  произнося каждое  слово, наконец,
сказал он, еще немного помолчал и стал объяснять: -- Полусонная Люда Суркова
в  тот злосчастный  вечер проговорилась,  что ее  сестра  таскает в  сумочке
какое-то  загадочное  письмо,  которое  хочет  передать  в  милицию  или   в
прокуратуру.  Это  письмо  якобы ей прислал тот  мрачный парень,  с  которым
однажды в кафе "Космос" чуть  не подрался Мохов. Признаюсь честно,  трухнул.
Решил перестраховаться. Перестраховка, как видите, вышла боком.
     -- В тот вечер Суркова знала о другом  письме, на  котором вы подписали
только адрес.
     --  О  другом?...  --  удивился  Айрапетов.  --  Никаких адресов  я  не
подписывал.
     -- Это уже не  джентльменский разговор. -- Антон с упреком посмотрел на
Игоря и положил перед ним копию второго заключения экспертизы, исследовавшей
конверт с письмом московского инженера.
     Выдержка изменила Айрапетову -- на  его лице появилась растерянность, и
Антону вдруг  стало неловко, будто он  играет с  Айрапетовым,  словно  кот с
пойманной мышью. Имея такие сведения,  как показания Остроумова и Мохова, не
стоило   большого  труда   припереть  Игоря   к   стенке.  Однако,  чувствуя
уверенность,  Антон  не  торопился  раскрывать карты  --  слишком  необычный
"игрок"  сидел перед ним. Надо было  разобраться в  мотивах  преступления и,
главное, установить истинное лицо Айрапетова.
     --  Вспомнил,  --  тихо сказал  Игорь. --  В  тот же  раз Мохов дал мне
какое-то письмо,  которое я даже не  прочитал,  и попросил надписать конверт
таким же почерком. Не задумываясь, начеркал ему что-то похожее.
     -- Для чего нужны были Мохову эти фальшивки?
     -- Он хотел сагитировать  друга уехать с собою куда-то на  север, а тот
не соглашался. Так, во всяком случае, Мохов мне объяснял.
     -- Вам известно, кто Мохов?
     -- Знаю, вроде сидел за хулиганство, но подробностями его  биографии не
интересовался.
     -- А  напрасно не поинтересовались, -- сказал Антон и сразу спросил: --
Как к Мохову попало письмо Василия Михайловича Митякина, которое тот получил
от Березовой?
     Айрапетов усмехнулся и ответил самым искренним тоном:
     -- Это для меня новость. С Митякиным мы школьные  друзья. Последний раз
встречались около месяца назад, на железнодорожном вокзале. Кроме него, были
я, Бураевская, Мохов и мой  дядя Николай Петрович.  Ни о  каких письмах  при
встрече не было даже разговора.
     -- После той встречи вы с Митякиным не виделись?
     --  Нет.  Время  меняет  людей.  От  школьной  дружбы  почти  ничего не
осталось.
     Что-то насторожило  Антона  в ответе,  и он, стараясь  сосредоточиться,
задал побочный вопрос:
     -- Чем вызвана привязанность вашего дяди к игрушечной собачке?
     --  Это давняя тяжелая история.  Николай Петрович, с женой и пятилетней
дочерью  Зиночкой, попал в  автомобильную катастрофу и только чудом  остался
жив. Жена  и  Зиночка погибли. У  каждого,  даже  самого здорового человека,
существует предел  так называемой физиологической выносливости, и когда этот
предел   перейден,  развивается,   говоря   языком   медицины,   психогенное
расстройство. Оно  у  Николая Петровича  усилилось полученной  в  катастрофе
травмой головы. Игрушечная собачка --  его память  о погибших дочери и жене.
Мы пробовали собачку спрятать, надеясь, что  дядя быстрее  забудет трагедию.
Но  Николаю Петровичу стало  еще хуже -- он чуть  было не  лишился  рассудка
полностью. Эту игрушку очень любила Зиночка, она была моей сверстницей.
     --  Зачем  Николай Петрович ездил в райцентр в прошлое воскресенье?  Вы
были там в субботу?
     --  Да, я  был в  райцентре  в субботу, а Николай Петрович... Он  часто
уезжал без моего разрешения.
     Пришло время задать самый главный вопрос, и Антон спросил:
     -- Чем вы, Игорь Владимирович, объясните такое совпадение: в один и тот
же день у вас снято пять тысяч рублей в сберкассе,  а у Остроумова на эту же
сумму открыт счет?
     -- Не может быть... -- почти прошептал Айрапетов.
     Антон положил  перед ним выписки из сберкассовых  лицевых счетов,  сухо
проговорил:
     -- Чтобы не играть в кошки-мышки, добавлю: Остроумов передумал садиться
в тюрьму за кражу. Не выгодно ему показалось отсиживать за чужие грехи.
     Айрапетов,  вскочив  из-за  стола,  заходил  по  комнате.  Затем сел на
прежнее  место,  хотел налить  себе вина,  но  передумал,  смял в пепельнице
недокуренную сигарету и тут же, щелкнув зажигалкой, прикурил новую.
     -- Я действительно заплатил  Остроумову  деньги,  -- жадно  затягиваясь
табачным  дымом, заговорил Игорь. -- Однако вовсе  не потому,  что  принимал
участие  в краже. Мохов по дешевке продал мне золотые часы, и когда я понял,
что уголовный розыск напал  на его след, испугался.  У  страха глаза велики,
под его влиянием я стал ворочать глупость за глупостью...
     -- Что рассказывал Мохов о магазине?
     -- Ровным счетом ничего.
     -- Когда состоялась купля-продажа?
     -- В воскресенье утром.
     -- Билеты Мохову и Костыреву на самолет вы покупали?
     -- Я. В аэропорту у меня есть знакомые.
     -- Мохов вас знакомил с Костыревым?
     -- Нет...
     Допрос только начинался...



     Не один день понадобился Антону для выяснения обстоятельств дела. Очные
ставки  и  перекрестные   допросы,  анализ  показаний  свидетелей  и  сверка
экспертиз  безжалостно глотали  время. И,  несмотря  на это,  полная картина
совершения кражи не прорисовывалась, не стирались приятные  краски  ретуши с
портрета   Игоря   Айрапетова,    не   хватало   какого-то   очень   важного
соединительного  звена в преступной цепочке Лаптев --  Самолет  --  Мохов --
Айрапетов. Кто  из них запевала? Кто оказался причастным к  преступлению  по
воле случая? Какова доля вины каждого из них?
     Но сильнее всего интересовало Антона подлинное лицо Игоря Владимировича
Айрапетова.  Антон больше склонялся к  тому, что преступник  не может  стать
врачом, а  вот врач  может скатиться на преступный путь. Чем вызвано падение
врача Айрапетова? Когда  зло началось?... С  фальшивого  письма Костыреву? С
покупки краденых часов у Мохова? Скорее всего значительно раньше... Ведь уже
Бураевская в свое время подметила, что Игорь способен на заведомую подлость.
Значит, уже тогда он был способен пойти на связь с преступниками.
     Загадкой оставалось и  письмо Березовой  к московскому инженеру Василию
Михайловичу Митякину. Каким путем  оно оказалось у Мохова? Не организовал ли
эту фальшивку с помощью Айрапетова сам Митякин?  Хотя Светлана безоговорочно
верит  в порядочность Митякина, но,  если  у того  по отношению  к  ней были
серьезные намерения, то Костырев мог  оказаться третьим  лишним  и, чтобы от
него избавиться, Митякин мог попросить Айрапетова...  Ведь ради чего-то  они
встречались. Ради чего?...
     С  нетерпением  ожидал  Антон  возвращения Митякина  из Томска. Наконец
Василий  Михайлович  появился  в  Новосибирске. Договорились  встретиться  в
гостинице  "Центральная", где Митякин снял одноместный  номер. Направляясь к
нему, Антон  предполагал увидеть подвижного молодого мужчину, чем-то схожего
с  Айрапетовым.  Однако предположение  не  оправдалось.  Василий  Михайлович
оказался не по возрасту степенным, высокого роста, с глубокими залысинами  в
заметно поредевших волосах  и  с несколько  грубоватыми  чертами  худощавого
лица.  Предложив Антону сесть в  кресло,  сам  осторожно  присел  на краешек
стула,  предварительно  приподняв  штанины брюк,  словно боялся,  как бы  не
измять  элегантно   наутюженные  стрелки.  Чувствовалось,  что  к  появлению
сотрудника уголовного розыска он относится настороженно.
     Разговор  долгое  время  не  клеился. Даже  на второстепенные  вопросы,
касающиеся  Айрапетова, Митякин отвечал,  предварительно подумав,  осторожно
подбирая слова, как будто до смерти боялся сказать лишнее. Убив целый час на
беседу с ним, Антон смог выяснить, что  вырос Айрапетов в обеспеченной семье
и  со  второго или третьего класса за ним закрепилось прозвище  "Богатый". В
отличие от некоторых зазнаек  из  обеспеченных семей, Игорь был  на редкость
простецким среди друзей и учился здорово, без всякой зубрежки. Среднюю школу
закончил, чуть-чуть не  дотянув до золотой  медали, и в медицинский институт
поступил без  протекции, хотя мама с папой и навязывали ему свои услуги. И в
студенческие годы Игорь  продолжал оставаться общительным, энергичным, любил
веселые  компании.  Родительских денег не жалел, одалживал их друзьям, водил
знакомство  с  легкомысленными  девицами,  имел  массу поклонниц,  но  своей
популярностью  у  них  не злоупотреблял. Были,  конечно, и чудачества, но не
выходящие из рамок.
     -- Как его родители на это смотрели? -- спросил Антон.
     Прежде чем  ответить,  Митякин достал  пачку  сигарет  --  Антон  сразу
приметил, что курит  он  так же, как Айрапетов, "Нашу марку", -- долго искал
по карманам спички. Найдя их, неторопливо прикурил, несколько раз затянулся,
положил сигареты на стол и только после этого заговорил:
     -- Во взгляде родителей на поведение Игоря в  то время один  нюанс был.
Игорь рвался  из-под родительского  крова к  самостоятельности. Родители  же
делали  все,  чтобы  удержать  его  в  своем  гнезде.  Потому  на  некоторые
чудачества Игоря всегда смотрели сквозь пальцы.
     -- Как он опекуном дяди стал?
     -- Подробностей  не знаю,  но мне известно, что  на  этой почве у Игоря
произошел с  родителями  конфликт. За  то, что Игорь уехал в Сибирь, Евгения
Петровна,    говоря   бухгалтерским   языком,   полностью    перестала   его
финансировать. Однажды мы с ним встретились в  Москве, и я первый раз увидел
Игоря без денег. Он даже у  меня занял  на авиабилет  до Новосибирска. Через
полмесяца вернул долг телеграфным переводом.
     --  Скажите,  Василий  Михайлович,  чем  была  вызвана  ваша встреча  с
Айрапетовым  на железнодорожном  вокзале? -- постепенно  подводя разговор  к
письму Березовой, спросил Антон.
     -- Зная  обширные  связи Игоря, я  телеграммой просил его забронировать
приличный номер в гостинице.  Он выполнил просьбу. В вокзальном ресторане мы
немного поговорили и, по-моему, оба пришли к выводу, что ничего общего между
нами  не  осталось   от   прежней  дружбы.  Игоря,   например,   интересовал
один-единственный вопрос: хорошо ли я зарабатываю?
     -- И последнее... -- Антон достал письмо Березовой в фальшивом конверте
и подал его Василию Михайловичу, Вы узнаете это?
     Митякин  с недоумением поразглядывал конверт, неторопливо вынул из него
листок и, едва взглянув на первые строчки, удивленно спросил:
     -- Как оно к вам попало?
     Антон улыбнулся:
     -- Без вашей помощи на этот вопрос затрудняюсь ответить.
     -- Это же мое письмо!
     --  Я знаю.  Светлана  Березова  рассказала.  Загадкой остается,  каким
образом  этот листок  оказался  в конверте,  адрес  на котором написал Игорь
Айрапетов.
     -- Письмо я получил незадолго до поездки сюда. Положил,  отлично помню,
вот в этот  карман, --  Митякин хлопнул по правой стороне пиджака. --  Хотел
встретиться в  Новосибирске с  Березовой  и устранить возникшее  между  нами
недоразумение.   Светлана   ошибочно   поняла  мое   предложение   о   наших
отношениях... Собственно, насколько понимаю, вас волнуют не мои отношения со
Светланой. Интересно другое -- в Новосибирске я не мог найти письма. Оно как
испарилось.
     Неожиданная догадка пришла Антону в голову.
     --  Вспомните, пожалуйста, как вы сидели в ресторане, когда встретились
с компанией Айрапетова, -- попросил он Василия Михайловича.
     --  Игорь  сидел  напротив,  рядом  с  ним  -- дядя. Слева  от  меня --
белокурая  молодая  женщина или  девушка...  Справа  --  часто  улыбающийся,
какой-то не внушающий  доверия парень, при знакомстве, по-моему, назвавшийся
Павлом.
     -- Деньги у вас были в правом кармане?
     -- Помню, хотел рассчитаться за ужин, но Игорь  не позволил  и заплатил
сам.  Десятку, которую  хотел  отдать  официантке, я  сунул,  кажется...  --
Митякин задумался. -- Ну, конечно, в правый карман!
     -- И она не пропала?
     -- Признаться, только сейчас о ней  вспомнил. А потерю письма обнаружил
уже в гостинице. Перерыл все, но письмо как в воду кануло. Из-за этого и  со
Светланой не встретился.
     --  Не допускаете  мысли, что его вместе  с  деньгами У вас вытащили из
кармана?
     --  Это мог  сделать только тот  парень, который  сидел справа от меня.
Однако не думаю,  чтобы  знакомый  Игоря пошел на такую мерзость. Раньше, во
всяком случае, Айрапетов подобных знакомств не водил, -- Митякин внимательно
посмотрел на Антона. -- Вы очень  детально интересуетесь  прошлым  Игоря. Он
что, попал в неприятную историю?
     --  Как  вам  сказать...  --  замялся  Антон.  --  Разбираемся с  одним
щепетильным делом.
     -- Если дело связано с воровством и если подозрение упало на Игоря, то,
на мой взгляд, это самая настоящая нелепость. Айрапетов не настолько жаден и
глуп, чтобы пойти на преступление.
     -- Со временем люди меняются.
     -- Согласен, -- Митякин  утвердительно наклонил голову. -- Я, например,
заметил, что и  Айрапетов изменился, но больше чем уверен, что эти изменения
не  настолько  велики,  чтобы  Игорь  докатился до преступления. Несмотря на
некоторые вывихи, он всегда был порядочным человеком.
     Антон задумчиво  разглядывал  лежащую  на столе  пачку  "Нашей  марки".
Митякин перехватил его  взгляд,  достал из пачки сигарету и, зажигая спичку,
будто между прочим проговорил:
     -- Вот  после встречи с Игорем, тогда,  на вокзале, стал  курить  "Нашу
марку" по его рекомендации. Хорошие сигареты. Закуривайте.
     --  Спасибо,  не  курю,  -- отказался  Антон.  Поблагодарив Митякина за
беседу и  извинившись,  что  отнял  больше  часа  времени,  он заторопился в
следственный изолятор, чтобы еще раз допросить Мохова.
     На  этот  раз  Мохов  уже не  изображал  из  себя  бывалого уголовника.
Остриженная под машинку голова его теперь казалась  меньше, чем была прежде,
с немытыми космами,  но все равно создавалось  впечатление, что она с трудом
держится на тонкой шее и оттого постоянно склоняется вниз, упираясь взглядом
в  пол.  Прочитав  ему  показания  Айрапетова, касающиеся фальшивых  писем к
Костыреву, Антон выжидающе помолчал и спросил:
     -- Что на это скажете?
     -- Что говорить, начальник, было дело... Вместе с червонцем из  кармана
у московского инженера  на  вокзале царапнул письмишко. Хотел  выбросить, но
поглядел   --  Светки  Березовой  письмо!   Ну,  думаю,  заделаю  вам  козу,
счастливчики. На Федьку Костырева я злой был за  то, что в "Космосе" он меня
от Светкиной  сеструхи отшил. Это ж  я по  просьбе Айрапетова к ней клеился.
Игорь Владимирович тоже на  Федьку кирпич затаил, поэтому, когда показал ему
письмо, он мигом на конверте адрес  нарисовал, а  другое послание, как будто
от  Светкиной матери, запузырил.  Вот и  вся любовь, --  Мохов устало поднял
голову.  --  Пишите  обвинительное, чтобы скорее срок мотать.  Нечего резину
тянуть, все ясно.
     -- Нет,  не все, -- возразил Антон.  -- Кто из  вас, вы  или Айрапетов,
договорились с Лаптевым, чтобы отключил энергию от магазина?
     Голова Мохова опять поникла.
     -- Ни с кем я не договаривался, -- мрачно буркнул он.
     Круг  по-прежнему  не  смыкался.  Подтверждения,  что  Лаптев  отключил
электроэнергию по предварительному сговору, не было.  Собственно, сговор мог
произойти  вовсе не с  Айрапетовым или Моховым,  а  с  Гогой-Самолетом. Ведь
приходили зачем-то Гога и  Дунечка на  подстанцию, о чем-то  разговаривали с
Лаптевым. О чем?...
     На этот вопрос могла ответить только Дунечка, так как ни Гоги-Самолета,
ни  Лаптева  в  живых  уже  нет.  Как  Дунечку  вызвать  на   откровенность?
Сохранилось ли что от того разговора в ее затуманенном алкоголем мозгу?
     Нужно было  искать дополнительных свидетелей. Перед отъездом в райцентр
Антон снова  встретился с Айрапетовым. На  этот раз в уголовном  розыске. За
несколько  дней,  прошедших  после  допроса на  квартире,  Игорь,  казалось,
заметно постарел. Красивое смугловатое лицо его почернело до неузнаваемости,
появились отечные мешки под глазами, исчезли энергичные порывистые движения.
Вяло  поздоровавшись,  Игорь  медленно  опустился  на  стул,  по-стариковски
сгорбился,  закурил  и вопросительно  посмотрел  на  Антона.  В  его взгляде
сквозила безнадежная обреченность.
     --  Утром,  с  самой ранней электричкой, я уезжаю из  Новосибирска,  --
сказал  Антон. --  Если что-то  имеете  добавить  к  предыдущим  показаниям,
говорите сейчас. Завтра, Игорь Владимирович, будет уже поздно.
     Айрапетов равнодушно пожал плечами, сильно затянулся сигаретным дымом.
     --  Что  добавлять?  Попал  в историйку...  --  опять  поднес  к  губам
сигарету,  выдохнул густой  клуб  дыма. -- Спрашивайте, что  вас интересует,
буду отвечать. Терять мне нечего.
     -- Что меня интересует, вы о том умалчиваете, -- Антон задумался. -- Но
попробуем,  на всякий случай, кое-что  уточнить. Например. Вы знакомы с  тем
мужчиной,  с которым пили пиво  в  баре  "Волна" перед тем,  как  туда зашел
Мохов?
     -- Нет, не знаком. Просто он попросил купить ему кружку пива в обмен на
вяленую рыбу.
     -- Не заметили -- Мохов хорошо с ним знаком?
     --  Предполагаю, хорошо,  потому что называли  друг  друга  по  именам,
вспоминали какие-то совместные пьянки и все в этом роде...
     -- В вашем присутствии Мохов ни о чем его не просил?
     -- Просил денег в долг, но тот сам пиво за рыбу выменивал.
     -- О магазине разговора не было?
     -- При мне -- нет.
     -- У вас Мохов просил денег?
     -- У меня?...  Денег?...  -- вроде бы рассеянно уточнил Айрапетов, и на
его лице,  как  показалось Антону,  мелькнула тревога,  словно  он не ожидал
такого  вопроса. Но ответил на него  быстро: -- Да, просил. Двадцать рублей.
Пятнадцать я ему дал.
     -- На каких условиях?
     --  Какие  могут  быть  условия?...  --  теперь  уже,  похоже, искренне
удивился Айрапетов.  --  Дал,  разумеется,  в  долг, без  всяких  условий --
ростовщичеством не  занимаюсь,  а  в  долг друзьям  и  знакомым  никогда  не
отказываю,  если  имею  деньги. Собственно,  на ваших глазах  уже нескольким
людям  одалживал...  --  удивление Айрапетова  сменилось опять  тревогой. --
Почему вы задали вопрос об условиях? Мохов на меня что-то наговаривает?
     --  Пока затрудняюсь сказать, кто из вас на кого наговаривает, -- Антон
нахмурился и поглядел Игорю в  глаза. -- Может  быть, очную ставку с Моховым
хотите?
     На  этот раз  Игорь  молчал несколько  минут,  жадно курил  затяжку  за
затяжкой.  Искурив  сигарету  до  самого  фильтра,  нервно  раздавил  о  дно
пепельницы окурок и, наконец, заговорил:
     --  Не  надо  никаких  очных  ставок.  Мохов по-своему  прав.  Не  буду
скрывать. Когда он попросил у меня в долг, я сказал, что истратил все деньги
на покупку  золотых часов. Он стал клянчить, пришлось сунуть ему  оставшиеся
три  пятерки. Вот  тогда  он  и говорит: "Если завтра  привезу десяток таких
часиков, купишь?" Я  посчитал, что  это обычная алкогольная болтовня, и шутя
ответил: "Привози, куплю". Каково же было мое удивление, когда в воскресенье
утром Мохов на самом деле заявился ко мне на квартиру с золотыми часами... Я
чуть не обмер, догадавшись, что они попали к нему сомнительным путем...
     -- Точнее  говорите,  --  перебил  Антон.  -- Вы  догадались, что  часы
краденые?
     -- Нельзя  сказать, что именно краденые, -- уклонился от прямого ответа
Айрапетов.  --  Но о том,  что  приобретены они далеко не честным  путем, я,
конечно, сообразил. Как раз это и сыграло роковую роль. Первым желанием было
--  взять  Мохова за  шиворот  и свести куда следует. Однако  тут же обожгла
страшная мысль: "Ведь я в пивном  баре заявил  ему, что  куплю  часы,  и тем
самым вроде бы поощрил или... вдохновил его на преступление. Он же на первом
допросе посадит меня в калошу, и нечем будет доказать, что я не верблюд", --
взгляд Айрапетова  стал  умоляющим. --  Произошла  нелепая  случайность. Мне
говорили, что неразборчивость в знакомствах  до  добра  не доведет. Теперь я
все понимаю, но тогда, поверьте...
     --  Не могу, Игорь  Владимирович,  поверить, -- сухо сказал  Антон.  --
Давайте  рассуждать. По  имеющимся сведениям, вы встретились в  пивном  баре
"Волна" с  Моховым  в субботу около пяти  часов дня,  а  через час уже  дали
Бураевской  из Новосибирска телеграмму с приглашением приехать. Если учесть,
что  после пяти  часов ближайшая  электричка  отходит от  райцентра  в  семь
вечера, то телеграмму за вашей подписью давал кто-то другой, обеспечивая вам
алиби. Значит, направляясь в райцентр, вы имели определенный план...
     -- Никаких планов не имел! Я  не на  электричке оттуда уехал!  -- почти
выкрикнул  Айрапетов. -- Подвернулся какой-то частник на "Волге", и я глазом
не  успел моргнуть,  как  докатил  до  Новосибирска.  В  дороге  вспомнил  о
Бураевской и сразу по приезде отправил ей телеграмму,
     -- Как это доказать?
     --   Докажу.  Честное  слово,  докажу.  На  автозаправочной  станции  в
райцентре частник хотел заправить бензином свою "Волгу" по  государственному
талону. Дежурная  отобрала  у  него талон и  записала  номер машины. По этим
сведениям  нетрудно  установить  водителя и отыскать его для очной ставки со
мною.
     Лицо  Айрапетова  повеселело,  словно  он  ухватился   за  спасительную
соломинку.  Антон  некоторое  время молчал, стараясь сообразить, к добру или
худу вплелась в дело частная "Волга" и ее водитель.
     --  В  этом мы разберемся,  -- сказал  он и  сразу  же спросил: --  Как
по-вашему, Игорь Владимирович, связано ли отравление Лидии Ивановны Чурсиной
с магазинной кражей?
     Айрапетов ответил не сразу, пожал плечами.
     -- Трудный вопрос... Если судить по той дозе  пахикарпина,  которую, по
вашим словам, приняла  Лидочка,  то  она  рассчитывала на  верную смерть.  С
другой  стороны... коль скоро врачами  установлена беременность,  то  мотивы
отравления могут быть совершенно иными. Медицина знает много примеров, когда
страх предстоящего позора оказывался сильнее страха смерти.
     Антон молча стал укладывать в папку протокольные листы. Айрапетов какое
то время тревожно следил за его руками и вдруг спросил:
     -- Как можно сделать,  чтобы эта грязная история до  защиты диссертации
не  стала  известна  у меня  на  работе и в  институте?  Сколько  это  будет
стоить?...
     -- Предлагаете взятку?
     Игорь, словно загораживаясь, протянул перед собой руки:
     --  Упаси  бог!  Нельзя судить  так  прямолинейно.  Я готов  возместить
причиненный магазину ущерб, отблагодарить любой суммой того, кто поможет мне
выпутаться  из  совершенной мною глупости. Уверяю  вас, я  не преступник, не
потерянный человек... Свою  вину  искуплю  честным  трудом.  Я  могу  многое
сделать  для  медицины,  для  человечества...  --  руки  Айрапетова  заметно
дрожали,  он  смотрел  на  Антона  умоляюще-преданным взглядом. -- Ну, какая
обществу будет польза оттого, что меня упрячут за решетку? Какая?!
     "Вот  еще один штрих ретуши стерся с  твоего  красивого  портрета",  --
глядя на Айрапетова, подумал Антон.
     -- Обществу не нравятся люди,  которые  хотят  жить за его счет,  --  с
трудом сдерживая  раздражение,  проговорил  он.  --  Так,  кажется,  Ильф  с
Петровым писали в свое время?...
     -- Меня арестуют? -- почти шепотом спросил Айрапетов.
     -- В этом пока нет необходимости. Вы дали расписку о невыезде.
     -- Уже за это я вас должен отблагодарить.
     -- Знаете... -- чуть  было не сорвался Антон. -- Вы лично мне ничего не
должны, а  я должен...  установить истину без всяких  компромиссов.  Это мой
служебный долг.


     Солнечное утро предвещало  жаркий день.  До  отправления  электропоезда
оставалось еще почти  полчаса. Торопиться было некуда. Антон  купил в киоске
"Союзпечати"  свежую  газету, вышел на  привокзальную площадь  и, отыскав  у
цветочных газонов свободную скамейку, развернул газетный лист  Облокотившись
на  простенький   портфель  с  материалами  проведенного  расследования,  он
настолько  увлекся чтением, что  не  сразу понял, что  его кто-то  окликнул.
Удивленно поднял голову -- в  двух шагах, держа в  руке черный  внушительный
портфель, стояла Евгения Петровна Айрапетова.
     -- Здравствуйте, Антон Игнатьевич, -- вежливо поздоровалась она.
     Антон, не поняв, откуда Айрапетова так неожиданно появилась, машинально
поздоровался и огляделся. Поблизости не было ни души.
     -- Разрешите? -- показав взглядом на  скамейку, мило улыбнулась Евгения
Петровна, не  дожидаясь согласия, неторопливо  села, поставила между собою и
Антоном  свой  портфель  и озабоченно проговорила:  -- Простите  Игорька  за
вчерашнюю нерешительность.
     -- О чем вы? -- не понял Антон.
     -- У вас есть личные сбережения? -- вместо ответа задала вопрос Евгения
Петровна.
     Антон усмехнулся:
     -- С процентами сто один рубль ноль четыре копейки.
     --  Так  я  и   предполагала.  У  сотрудников  уголовного  розыска   не
министерская зарплата,  --  Евгения Петровна положила холеную, окольцованную
дорогим браслетом руку на свой лоснящийся портфель, который красовался рядом
с потертым Антоновым портфельчиком, как  новенькая автомашина  "Волга" перед
"Запорожцем"  первого выпуска, и  намекнула:  --  В  нем пять  тысяч.  Почти
столько получает артист за исполнение главной роли в односерийном фильме.
     "А как вам нравится главная роль  в уголовном деле за дачу  взятки?" --
чуть было не сорвалось с языка Антона,  но, опасаясь, что неправильно  понял
Евгению Петровну, на всякий случай, он осторожно уточнил:
     -- Покупаете кота в мешке? Предлагаете обменяться содержимым портфелей?
     Лицо  Евгении  Петровны  ничуть  не  изменилось, будто речь шла  не  об
уголовно наказуемой сделке, а о покупке, скажем, килограмма свежих фруктов.
     -- Зачем  мне  содержимое,  -- спокойно сказала  она.  --  Вы  поможете
Игорьку выпутаться из нелепости, в которую втянули его  матерые рецидивисты.
Понимаете, у него защита диссертации на носу.
     -- Так сказать, услуга за услугу?... -- серьезно спросил  Антон.  --  У
вас, как погляжу, беспрекословная вера во власть денег.
     -- Боже!... -- театрально произнесла Евгения Петровна. -- Кто в это  не
верит?
     За время  работы в уголовном розыске Антону  приходилось сталкиваться с
людьми,  так  или иначе предлагавшими взятки. Одни  готовы были  купить ящик
коньяка,  другие осторожно  хвастались  связями,  с  помощью  которых  могут
достать что угодно, третьи, смущаясь и краснея, тонко намекали на деньги. Но
всех их, как замечал Антон, мучила при этом боязнь, как бы и без того темные
делишки  еще  больше  не  потемнели.  Случалось  и  смешное. Как-то  древняя
старушка,  решившая  призвать к  порядку выпивоху зятя, явилась  в уголовный
розыск с узелком сала. Узнав,  что за подобное приношение можно  попасть под
суд,  она  чуть не  лишилась  языка,  перепуганно  крестясь, стала  убеждать
Антона, что "в ранешнее время" следователи и  судьи даже  и разговаривать не
хотели с теми, кто приходил с пустыми руками.
     Моложавая нарядная  Евгения  Петровна  не походила  на  дореволюционную
старушку.  Евгения  Петровна  отлично  знала;  что  причитается за  подобную
сделку, и  тем не менее на ее лице Антон не мог уловить ни тени смущения, ни
боязни.  Предлагая  взятку, она чувствовала себя  хозяйкой  положения  и  не
сомневалась в успехе.  Появилось  почти непреодолимое желание привлечь  ее к
ответственности, но, будучи  уже  не новичком в  уголовном розыске,  Антон с
досадой подумал, что  в  данной  ситуации сделать  это  не так-то просто  --
Евгения  Петровна  не  случайно  выбрала   место   для   своего  преступного
предложения  с глазу на глаз, без свидетелей. И вдруг  озорная мысль  пришла
Антону в голову.
     -- Знаете, Евгения  Петровна, кроме  пяти  тысяч  за  роль,  киноартист
получает еще  и солидный  кусок славы, --  с намеком сказал он.  -- Во  всех
киосках   "Союзпечати"  девушки  нарасхват   покупают  цветные  открытки   с
портретами  артистов.  А   где,  извините,  вы  увидите  портрет  сотрудника
уголовного розыска, получившего пять тысяч? Где?... Разве только в уголовном
деле...
     --  А  вы, оказывается,  дока... -- Евгения Петровна шутливо  погрозила
пальцем и обаятельно  улыбнулась. -- Что ж... прибросим на цветные портреты.
Через час в портфеле будет десять тысяч.
     Антон застенчиво потупился и тихо обронил:
     -- Двадцать...
     -- Чего?...
     -- Тысяч...
     --  Боже!... --  ошарашенно  удивилась  Евгения Петровна. --  Куда  вам
столько?! Таких денег не платят даже кинозвездам.
     -- Зато портреты их  на  обложках журналов печатают и  статьи вон какие
приятные пишут.
     -- Вы серьезно?!
     -- Какие могут быть шутки. Мы не дети.
     -- Но у меня... У меня нет таких денег!
     Антон  нахмурился,  пристально  посмотрел Евгении Петровне  в глаза  и,
отчетливо произнося каждое слово, проговорил:
     -- Вот и хорошо, что у  вас  нет таких  денег. Евгения Петровна,  как в
немой  сцене,  недоумевающе смотрела на него.  Когда он стал  подниматься со
скамейки, схватила за рукав. Испуганно, умоляюще заторопилась:
     -- Подождите... Подождите... Я  дам мужу телеграмму. Он срочно  продаст
машину, продаст все, что  можно,  и я заплачу вам. Помогите  спасти Игорька!
Умоляю вас, подождите хотя бы сутки...
     Антон посмотрел на часы, усмехнулся:
     -- К сожалению, электричка уходит через пятнадцать минут.
     Осторожно отстранив Евгению Петровну, он подчеркнуто учтиво  поклонился
и, размахивая потертым своим портфелем, зашагал к вокзалу.
     -- Подождите! -- с отчаянием крикнула Евгения Петровна.
     Антон не оглянулся.



     Этот  день, как  обычно, Степан  Степанович  начал  с  ознакомления  со
сводкой происшествий.  Ничего существенного за ночь  не случилось, и Стуков,
поговорив с дежурным по уголовному розыску об установившейся хорошей  погоде
и  прочих житейских мелочах, направился в оперативно-технический отдел, куда
накануне передал школьную  тетрадку  внука Веры  Павловны --  соседки  Игоря
Айрапетова -- с  целью  сличения  почерка,  которым был  заполнен бюллетень,
связанный с криминальным абортом. Сотрудник, проводящий экспертизу, заверил,
что к средине дня даст заключение.
     Стуков  не стал ему  мешать  преждевременными вопросами. Придя  в  свой
кабинет, он первым делом достал из кармана  пиджака пачку сигарет и закурил.
Закашлявшись, подумал, что пора бы бросить  курить, но не так-то легко будет
избавиться от  многолетней  привычки --  начинать рабочий день  с  сигареты.
Поднявшись из-за  стола,  подошел  к  окну и открыл  форточку. Устремившийся
наружу поток  воздуха  потянул из кабинета  сизые струйки табачного дыма.  С
улицы донесся привычный шум движущихся автомобилей, весело чирикали какие-то
пташки, радующиеся приятной прохладе солнечного утра.
     Зазвонил  телефон.  Степан  Степанович неторопливо снял  трубку  и,  не
садясь за стол, ответил:
     -- Уголовный розыск. Стуков слушает.
     -- Привет старому чекисту,  -- раздался  в трубке добродушный голос. --
Не узнаешь?
     -- Михаил Максимович?... -- на всякий случай уточнил Стуков, признав по
голосу известного в городе профессора медицины, с которым давно был дружен.
     -- Хорошо ли живется, милейший Степан Степанович?
     -- Слава богу, ничего, как говаривали в старину.
     -- Здоровье как?
     -- Скрипим помаленьку.
     -- У меня необычная просьба. Знаешь, какая?
     -- Скажешь, буду знать.
     --  Хотел  сегодня,  вот  прямо  сейчас, к  тебе  заехать,  но  времени
свободного, будто назло... ни минуты! -- голос в трубке вздохнул. -- Один из
моих знакомых попал в неприятную историю. Надо ему помочь...
     --  Скорая  помощь  --  это по  твоей, медицинской, части,  --  пошутил
Стуков.
     Профессор кашлянул,  вроде бы  замялся, словно  раздумывал,  как  лучше
начать изложение существа дела. Наконец заговорил:
     --  Понимаешь...  Не  хочу ручаться  головой  и  давать  легкомысленных
заверений,  но  самым серьезным  и  убедительным  образом прошу тебя помочь.
Насколько  мне известно, ты в курсе  дела  врача Айрапетова. Так  вот,  смею
сообщить,  что  являюсь руководителем  его научной  работы и довольно хорошо
знаю  Игоря Владимировича не  только как талантливого врача, но и как  очень
порядочного  человека. Ради  нашего  с тобою  многолетнего  знакомства прошу
поверить,  что  даю  такую  характеристику, не вступая  в  сделку  со  своей
совестью.
     --   Вполне  верю,  Михаил  Максимович.  Что,   Айрапетов  жалуется  на
несправедливые действия уголовного розыска?
     -- Напротив, о вашей работе он самого высокого мнения.
     -- В чем же дело?
     -- Понимаешь,  он рассказал мне о неприятности, в которую попал по воле
нелепого случая.
     -- Ты на сто процентов уверен, что это именно нелепая случайность?
     -- Пусть не на все сто, но на девяносто девять!
     -- Иногда один процент бывает решающим.
     --  Согласен.  Только  в  данном случае...  Словом,  Айрапетов  не  тот
человек,  чтобы сознательно связаться с  преступниками. Помоги,  пожалуйста,
ему выпутаться из грязной  истории. Надо спасти талантливого врача. Ведь вся
следственная  и  судебная  волокита  может  так  сильно  травмировать  Игоря
Владимировича, что он на какое-то время бросит научную работу.
     --  Каким  же  образом,  любезный  Михаил  Максимович,   можно   помочь
Айрапетову, если он, допустим, виновен в совершении преступления и должен по
закону нести ответственность?
     Профессор опять кашлянул, замялся.
     -- Я не допускаю мысли, что Игорь Владимирович виновен настолько, чтобы
ему пришлось отвечать перед судом, и прошу не о том, чтобы обойти требования
закона, а о том, чтобы ты самым тщательным образом разобрался  в случившемся
и  помог доказать невиновность. Айрапетов хорошо  разбирается в медицине, но
не знает уголовных параграфов или статей, как они там у вас называются... По
причине этого  незнания  может запутаться  в  дебрях уголовно-процессуальных
положений.
     --  Перед  тем,  как   передать  собранные  материалы  в   следственное
отделение, каждый  сотрудник уголовного  розыска делает все возможное, чтобы
двусмысленностей в этих материалах не было. Я -- не исключение.
     --  Спасибо, Степан  Степанович.  Постараюсь  все-таки сегодня  к  тебе
приехать и побеседовать об этом деле поподробней.
     -- Пожалуйста, Михаил Максимович.
     Стуков положил  трубку и,  нахмурившись,  прикурил  погасшую  сигарету.
Подобные разговоры он всегда принимал с неприязнью, каждый раз поражаясь той
необъяснимой  находчивости, с какой не  в  меру ловкие и  пронырливые  люди,
попав в  неприглядные истории, находят  самые невероятные пути и знакомства,
чтобы "повлиять" на сотрудника уголовного розыска,  ведущего  расследование.
Как раз это,  считал  он,  было  и в  сегодняшнем  разговоре  с профессором.
Правда, Михаил Максимович,  человек умный и порядочный, был  далек от  мысли
предлагать  сделку  с  совестью,  но   его  просьба  --  помочь  разобраться
Айрапетову "в дебрях  уголовно-процессуальных  положений"  -- больно  задела
Степана Степановича.  Создавалось впечатление, будто  без этого влиятельного
звонка старый  сотрудник  уголовного розыска  мог  спустя рукава отнестись к
судьбе Айрапетова.
     Несколько раз кряду затянувшись сигаретой, Стуков сел за  стол и достал
папку с текущими  делами. Однако  сосредоточиться  за работой он не успел. В
дверь решительно постучали, и  в кабинет вошла взволнованная,  модно одетая,
дама. Едва взглянув на нее, Степан Степанович  --  со слов Бирюкова -- узнал
Евгению  Петровну  Айрапетову.   Предчувствуя  неприятный   разговор,   сухо
предложил  ей сесть. Стараясь  не  выказать своего  раздраженного состояния,
достал  новую сигарету. Евгения Петровна устало  опустилась на стул, бережно
поставила   к   себе   на   колени   черный   внушительный    портфель    и,
отрекомендовавшись, возбужденно заговорила:
     --  У  меня  к вам  очень  серьезное  дело.  Мой  сын попал  в  нелепую
катастрофу, и я, как мать,  прошу выручить его из беды. Уверяю,  Игорек ни в
чем не  виновен. Его запутали  авантюристы.  Он очень  верит людям, он почти
ребенок в понимании человеческих отношений...
     --  Простите, --  осторожно  перебил  Степан Степанович. -- Сколько лет
вашему ребенку?
     -- Игорьку? Тридцать... -- Евгения Петровна  словно поперхнулась  и тут
же заволновалась  пуще прежнего: -- Да разве  в  возрасте  дело!  Игорек рос
среди порядочных людей и в тридцать лет остался доверчивым, словно  ребенок.
Боже! У него защита диссертации на носу, и вдруг такое  горе  свалилось.  Не
представляю, что делать?... Что делать?...
     -- Я знаком с вашим сыном и, мягко говоря, с его горем.
     -- Почему, "мягко говоря"? -- насторожилась Евгения Петровна.
     -- Потому что Игорь Владимирович  не  производит впечатление недоросля.
Это красивый, обаятельный, умный и очень сообразительный мужчина.
     --  Боже!   Какой   он  мужчина!  --  Евгения  Петровна   страдальчески
поморщилась. -- Он даже женат не был ни разу, хотя другие в его возрасте...
     Степан Степанович усмехнулся:
     -- Разве, чтобы стать мужчиной, непременно надо жениться?
     --  Вы неправильно  меня  поняли. Для матери ребенок даже  в преклонном
возрасте остается ребенком. Скажете, не так?
     --  Так,  --  Стуков наклонил голову, -- с  той  лишь поправкой, что  с
достижением совершеннолетия "ребенок" уже  начинает нести ответственность за
свои поступки без участия матери.
     Айрапетова растерянно  уставилась  на  Степана  Степановича,  торопливо
достала из портфеля носовой  платок и вытерла  внезапно  появившиеся  слезы.
Какое-то время она помолчала, затем жалобно всхлипнула и тихо обронила:
     -- Если бы вы знали, какая сейчас творится  буря  в душе Игоря.  У него
уже нет сил бороться...
     -- Если он ни в чем не виновен, нет оснований волноваться...
     -- Но покой Игоря надо беречь! Мой сын -- талантливый врач!
     -- Талантливости Игоря Владимировича, как врача, никто не отнимает.
     --  Разве  это  не  главное? -- Евгения Петровна нервно смяла в ладонях
мокрый от слез платок.  -- Разве  таких людей, как Игорь, можно  чесать  под
одну гребенку с уголовниками?
     --  Закон  одинаков  для  всех,  и  уголовный  кодекс  не  подразделяет
преступников на талантливых и бесталанных.
     --  Боже! Уголовный кодекс, преступник... Какие жуткие  слова!  Умоляю,
помогите мне спасти сына. Я не посчитаюсь никакой суммой... --  заметив, как
нахмурилось  лицо Стукова, Евгения  Петровна  испуганно замахала  руками. --
Нет, нет, нет... Я не предлагаю взятку, я  хочу сказать, что оплачу сторицей
весь ущерб, причиненный уголовниками, воспользовавшимися доверчивостью моего
сына.  Ведь, передавая дело в суд, вы можете  написать, что Игорька запутали
авантюристы. Вы уже закончили расследование?
     Степан  Степанович глубоко затянулся  сигаретой. Выпустив густое облако
дыма, раздавил окурок в пепельнице.
     --  Уголовный   розыск,   Евгения   Петровна,   занимается   раскрытием
преступления  и, выполнив свои  функции,  передает  полученные  материалы  в
следственное отделение. Последнее слово скажет следователь.
     -- Вы, будучи  опытным  человеком,  подскажите ему, чтобы он сказал  об
Игорьке доброе.
     Степан Степанович вздохнул:
     -- Мой долг -- соблюдать максимум объективности.
     -- Не хотите помочь?
     -- В таком деле -- не могу.
     Евгения Петровна оскорбленно поднялась со  стула и решительной походкой
направилась  к выходу из кабинета. Взявшись  за  ручку  двери, остановилась,
встретилась со Стуковым взглядом и заговорила вызывающе сердитым тоном:
     -- Вы еще пожалеете о своей  черствости! Я дойду до  вашего начальства,
пройду по всем  юридическим  инстанциям! Куплю  самого  лучшего адвоката, он
оправдает Игорька...
     --  Адвокаты  не   вещи,  чтобы  их  покупать,  --   усмехнулся  Степан
Степанович.
     -- Боже!  Не цепляйтесь за слова! -- Евгения Петровна поморщилась и, не
сказав обычного "до свидания", изо всей силы хлопнула дверью.



     Появившись в  райотделе,  Бирюков прежде всего зашел в  кабинет к Славе
Голубеву,   уехавшему  из   Новосибирска  несколькими  днями  раньше.  Слава
обрадованно вскочил из-за стола и, здороваясь за руку, воскликнул:
     --   Наконец-то!  Подполковник   истосковался   по  тебе.  Просил,  как
прибудешь,  сразу  к  нему,  --  и тут  же  поинтересовался:  --  Как  Игорь
Владимирович Айрапетов?...
     Антон поставил на пол портфель, придвигая к столу стул, сказал:
     --  Игорь  Владимирович  не  глуп.  Поняв,  что  нам  многое  известно,
рассчитывая на смягчение, почти во  всем признался,  но нужны дополнительные
факты, чтобы подтвердить его показания.
     -- Я сразу  приметил, что  шустряк он  отменный, -- Голубев  интригующе
подмигнул. --  Факты есть. Причем, упрямые, как говорится. Дунечка показания
дала -- капитальная сила!
     -- Протокол у тебя? -- живо спросил Антон.
     -- У подполковника. Однако вкратце расскажу. Начну с того, что Дунечка,
не колеблясь, опознала Айрапетова по фотографии. Оказывается, два года назад
она лечилась в  областной психоневрологической  больнице от  запоя,  а Игорь
Владимирович  консультировал  там  в  женском  отделении.  Накануне кражи из
магазина, в субботу,  во второй  половине  дня Айрапетов зашел  в пивной бар
"Волна". Дунечку не узнал, зато она его признала сразу, но  вида  не подала.
Объясняет, что постыдилась своего бывшего врача. Игорь заказал кружку пива и
стал  за  свободный  столик.  К  нему  быстро  подкатился  электромеханик  с
подстанции  Иван Лаптев и предложил  вяленую  рыбу в обмен  на кружку  пива.
Игорь дал ему полтинник. В это время в бар заявились Мохов и Костырев -- оба
заметно  выпивши. Мохов  и Айрапетов  заговорили  как  старые  друзья, стали
разглядывать  золотые  часы,  которые  показал  Мохову  Айрапетов.  Костырев
сторонился компании и буквально  чуть ли  не через  минуту, встретив монтера
Шумилкина, вышел из бара. Вскоре двинул к выходу  и Айрапетов, передав перед
этим  Мохову  три  или  четыре  пятирублевки.  Выйдя  из  бара,  он  недолго
разговаривал  с шофером стоявшей неподалеку "Волги", сел в  машину  и уехал.
Оставшись  один  на  один с  Лаптевым, Мохов  стал  уговаривать его  чего-то
отключить.  Дунечка,  убирая с соседнего стола, слышала, как, расставаясь  с
Лаптевым,  он  сказал:  "Смотри, Иван,  чтобы  точно с двух тридцати ночи...
иначе  сам со  мною  погоришь",  --  и тайком сунул ему деньги. Лаптев допил
пиво,  подозвал  Дунечку  и  попросил  ее  достать  что-нибудь  покрепче.  У
буфетчицы  "в  заначке" имелся  коньяк.  Лаптев  купил одну бутылку  и ушел.
Кстати, по словам Дунечки, он появлялся в баре почти каждый день. Меняя рыбу
на пиво, выцеживал чуть ли не по десятку кружек.
     -- Значит, все-таки Мохов,  а не кто  другой,  договаривался с Лаптевым
насчет отключения?... -- спросил Антон.
     --  Дунечка  утверждает  так,  --  кивнув  головой,  сказал  Голубев  и
заторопился:  --  Слушай дальше.  После  работы, "врезав" с  Гогой-Самолетом
тройного одеколона, она потянула Гогу к Лаптеву. Не найдя того дома, двинули
на подстанцию. Лаптев раньше на спиртное "не зажимался", а на сей раз вместо
коньячного  угощения, на  которое  рассчитывала Дунечка,  обещал ей  и  Гоге
оторвать головы. Возвращаясь  с подстанции не солоно хлебавши, уже далеко за
полночь попали под грозу.  Ливанул ливень. Решили переждать его под карнизом
крыши  сельхозтехниковского  магазина. Постояв несколько минут, Гога-Самолет
заметил, что не  горят  уличные фонари.  Гога в охранной  сигнализации  толк
знал. Поняв, что без особого риска можно поживиться тройным  одеколоном, он,
не тратя зря времени,  выставил окно и  влез в  магазин. Дунечка,  несколько
подождав, завернула за угол, отыскивая туалет. Едва поравнялась с магазинным
крыльцом,  как  услышала  приглушенный  крик  Гоги-Самолета. Она  растерянно
остановилась, тут-то ее, как она  говорит, Мохов и  "хлобыстнул железякой по
глазу". Понял, какие факты?
     Антон, покрутив пальцем у виска, спросил:
     -- Дунечка в нормальном состоянии показания давала?
     -- Вполне. У нее, по  заявлению Медникова, алкогольный кризис наступил.
Который  день плачет.  Просится  на лечение,  -- Голубев  помолчал.  -- И по
отравлению  Чурсиной новость есть. Врачам удалось  спасти  Лидию Ивановну. О
ней подполковник лучше расскажет. Ты иди к нему. Он вправду ждет.
     Подполковник  Гладышев встретил  почти  теми же  словами,  что и  Слава
Голубев:
     -- Появился  наконец-то!  Скучать  уже  по  тебе начал, -- он  протянул
Антону руку, показал на кресло у своего стола, в котором обычно любил сидеть
капитан  Кайров,  и  попросил:  --  Докладывай  коротенько.  Об  Айрапетове,
пожалуйста, подробней.  Появились такие факты, что его личность  заслуживает
особого внимания.
     Антон достал из портфеля папку с материалами  уголовного дела. Гладышев
слушал, не перебивая, может быть, чуточку внимательней, чем обычно.
     Доложив  о  стечении  обстоятельств,  связанных  с  кражей,  и  о  ходе
расследования, Антон стал  рассказывать  об Айрапетове. Когда  он  дошел  до
того, как Евгения  Петровна перестала "финансировать" своего сына, против ее
воли уехавшего в Сибирь к дяде, Гладышев прервал;
     -- Вот откуда началось падение врача  Айрапетова! А я голову ломаю: как
образованный, из обеспеченной семьи парень  дошел  до  жизни такой?  Чего не
хватала человеку? Оказывается, ларчик  открывается просто: лишившись  щедрой
родительской  дотации,  Игорь  Владимирович  Айрапетов  решил самостоятельно
добывать деньги, которые привык швырять налево и направо.
     -- Мне тоже над этим вопросом  пришлось помучиться, -- сказал Антон. --
Одно вот  только  не  могу  до  сих пор  понять: неужели он  рассчитывал  на
безнаказанность. Почему?
     Подполковник внимательно посмотрел на него:
     -- Когда я работал в областном уголовном розыске, довелось как-то вести
дело довольно способного, можно  сказать,  талантливого инженера. Дело очень
неприглядное было, виртуозно  запутанное. Пришлось  потрудиться,  не меньше,
чем тебе с Айрапетовым. На последнем допросе я задал обвиняемому вот этот же
самый вопрос насчет безнаказанности.  И знаешь, что он ответил? "Считал, что
я  умнее  всех,  никакому  розыску  не  попадусь". --  Гладышев  помолчал  и
заговорил  снова: -- Удалось найти  тетрадь, на листке которой Лида  Чурсина
накануне  происшествия  писала  письмо.  Самого  письма,  конечно,  нет,  но
шариковая  ручка  отчетливо  продавливает страницы. Содержание  восстановили
дословно, и всплыла очень печальная картина... Лида сообщала Игорю, что ждет
от него ребенка, не знает, что делать, и умоляла срочно  приехать. Айрапетов
не заставил  себя ждать, в субботу  прикатил.  И вот в  такой,  казалось бы,
далеко не  приятной  для  него обстановке, находясь  в  райцентре  буквально
считанные часы,  можно сказать,  мимоходом заварил дело  с  магазином. Ведь,
если бы он не дал Мохову денег, тому нечем  было бы  подкупить Лаптева, а  с
работающей охранной  сигнализацией вряд  ли  Мохов стал бы связываться. Мало
того,  Айрапетов уже заранее пообещал Мохову купить у него  ворованные часы,
"вдохновил", видите ли, преступника на "подвиг", -- подполковник, закуривая,
помолчал. -- А на  следующий  день утром,  как ни в  чем не бывало собираясь
праздновать  день  рождения,  Игорь  Владимирович  направляет к  Чурсиной  с
"лекарством"  своего  дядю  --  этого,  с розовой собачкой.  Вот  тут  самое
жуткое... Айрапетов научил  Чурсину принять смертельную  дозу. Врачи почти с
того света вырвали  доверчивую простушку. Когда ей все объяснили, она чуть с
ума не  сошла. -- Гладышев поднялся  из-за стола  и, оставляя за собой сизую
полосу  табачного  дыма,  прошелся по  кабинету. Остановившись, поглядел  на
Антона.  --  Так хладнокровно  действовать, скажу  тебе, способен  далеко не
каждый рецидивист.
     -- Пахикарпин привез Чурсиной Семенюк? -- спросил Антон.
     Подполковник кивнул головой:
     -- Причем -- сам не зная того.  Ссылаясь на плохую память своего  дяди,
Айрапетов предупредил Лиду, что таблетки будут лежать у Николая  Петровича в
кармане пиджака и чтобы она сама  их достала. Удалось найти упаковку от этих
таблеток.  Кроме отпечатков пальцев Чурсиной, на  ней чисто. Знал Айрапетов,
на что идет! Отлично знал!... -- Гладышев  снова стал мерять шагами кабинет.
-- Я внимательно проанализировал поступки Айрапетова и приметил его "почерк"
--  творить грязные дела чужими руками,  за  чужой спиной.  Изворотливый  ум
позволял  ему  манипулировать  с ловкостью  факира, в нужный  момент  всегда
оставлять себе лазейку. Надо избавиться от "солиста" в ресторане? Записка --
и  "солист" сам бежит  в вытрезвитель.  Отомстить  Костыреву за то,  что  не
позволил в первый раз в кафе  "Космос" втянуть Люду Суркову в нечистоплотное
дело? Мигом стряпает фальшивое письмо и  через Мохова запускает его. Сумочку
у Березовой вырвать? Соседский подросток Генка сделает! А ведь задумался бы:
что из этого Генки под таким влиянием впоследствии получится?... -- Гладышев
помолчал. --  Преступная фантазия Айрапетова не знала границ. Даже на скамью
подсудимых  вместо себя хотел Остроумова подсунуть. Ставку на деньги сделал,
на  их власть и  силу.  Обрати внимание  на такой факт: имея  на собственной
сберкнижке десятки тысяч, он дает матери телеграмму, что нужны деньги...
     --  Это  тоже  своеобразный  ход был,  товарищ подполковник,  -- сказал
Антон. -- Не опоздай самолет  с Евгенией Петровной, Айрапетов рассчитался бы
с  Остроумовым, как вы только  что говорили, чужими  руками.  Безубыточно  и
тонко. Ведь, если бы он не снял со своей  сберкнижки пять тысяч, нам нелегко
было бы догадаться и тем более доказать факт подкупа Остроумова.
     -- Верно,  --  согласился подполковник,  сел за  стол. Положив руку  на
папку с материалами расследования, спросил:
     -- Трудно дело шло?
     -- Как сказать... -- Антон пожал плечами и улыбнулся. --  Расследование
всегда идет нелегко, а тут еще необычный ловкач попался. Этакий образованный
негодяй, подбивающий других на преступления.
     В кабинет неожиданно, без стука, заглянул обеспокоенный Слава Голубев.
     --  Товарищ  подполковник,  на  моем  телефоне  Бирюкова  междугородная
ожидает.
     --  Иди,  -- сказал Антону Гладышев. --  Как переговоришь, возвращайся.
Продолжим беседу.
     Антон торопливо вышел в коридор, вопросительно посмотрел на Голубева.
     -- Беги  быстрей, Степан Степанович все телефоны в райотделе  обзвонил,
тебя  отыскивает. Хорошо,  на меня  наткнулся, -- скороговоркой протараторил
Слава.
     Мельком  подумав,  что  напрасно  перед  отъездом  из  Новосибирска  не
повидался со  Стуковым, и торопливо соображая,  какая срочность у того могла
случиться, Антон со всех  ног  бросился  в кабинет  Голубева.  В  телефонной
трубке,  то  усиливаясь, то затухая,  глухо  шумело,  словно на другом конце
провода накатывался на берег пенящийся прибой.
     -- Бирюков у телефона! -- громко сказал Антон.
     -- Здравствуй,  Антоша, -- слабо прорезался голос Стукова.  -- Как меня
слышишь?
     -- Как с берега Обского моря. Шум какой-то.
     --  Линия  повреждена.  Всего на несколько  минуток  тебя дали.  Срочно
высылай нам все материалы расследования по  краже из магазина. Подполковнику
Гладышеву только что отправлена телеграмма с указанием.
     -- Что случилось, Степан Степанович?
     --  Передаем материал на  Айрапетова  в  следственное отделение,  чтобы
полную  картину его необузданной деятельности составить.  Помнишь, в  первую
нашу  встречу  я  рассказывал   тебе  о  криминальном  аборте   и  "липовом"
бюллетене?...
     -- Дело рук Игоря Владимировича?
     --  Пока  сказать  трудно,  но... --  Степан  Степанович  кашлянул,  --
бюллетень заполнил соседский Генка. Под диктовку дяди Игоря.
     -- А как с Людой Сурковой? Нового ничего не появилось?
     --   Нового  нет.   Пожалуй,   единственный   случай,   где   Айрапетов
действительно не виновен...
     В трубке щелкнуло, и "прибой" зашумел у самого уха.
     -- Алло!... Алло!...
     -- Время  кончилось, --  вклинился  голос  телефонистки. Антон Бирюков,
нахмурившись, еще несколько секунд  послушал шум "прибоя" и медленно опустил
телефонную трубку на аппарат.

     1972--1974
     Новосибирская область,
     г. Тогучин.


Популярность: 1, Last-modified: Thu, 01 Jul 2004 04:41:47 GmT