---------------------------------------------------------------
© Copyright Мино Милани
© Copyright перевод Ирина Константинова ([email protected])
Изд. "Северо-Запад", 1992, сб. "Пульсирующий камень"
---------------------------------------------------------------
Мне это было не по душе. Вернее, просто -- не интересно. Запуск
космического корабля на Луну, помнится, вызвал мое любопытство и даже
восторг только однажды -- когда это событие произошло в первый раз. Жаль,
конечно, но что поделаешь, такова уж особенность моей профессии -- как
только исчезает удивление, тотчас пропадает интерес. Полковник несколько раз
повторил мне:
-- Черт побери, Мартин, эта же большая честь! Из сотен и сотен
журналистов выбрали именно тебя!
Я не мог не согласиться. Конечно, это большая честь, раз меня,
одного-единственного, НАСА пригласила присутствовать при запуске ракеты. Но
что нового я мог написать об нем?
-- Выбрали вас, Купер, потому что ваши репортажи были наилучшими, --
объяснил мне руководитель полета генерал Грей, приехавший в редакцию
поговорить со мной. [ ]
-- Что же, я присутствовал при четырех запусках, все были великолепны,
но абсолютно одинаковы. Я написал четыре репортажа, тоже все великолепные и
все в сущности одинаковые; Поблагодарите от моего имени НАСА, генерал, но...
-- Вы хотите сказать, что отказываетесь присутствовать при запуске?
-- Знаешь, Мартин, -- вмешался полковник Спленнервиль, -- речь ведь
идет о секретном запуске.
Этого я не знал.
-- Как это о секретном? -- естественно поинтересовался я.
-- Запуск произойдет через шесть часов, -- холодно ответил Грей, -- и о
нем не будет никаких сообщений в прессе. Ваш репортаж, Купер, не
предназначен для публикации. Он нужен только нам, в НАСА. Поэтому вам
предстоит не совсем обычная работа, не такая, как всегда. Вам нужно
понаблюдать за людьми, и только за ними. Технику мы хорошо знаем и без вас.
Вы меня поняли? -- и тотчас, добавил: -- Если согласны, то поторопитесь,
пожалуйста.
-- Что ж, поторопимся.
Не знаю, куда меня привезли. Из редакции газеты -- с крыши небоскреба
-- вертолет перенес меня на какой-то военный аэродром, где нас ждал самолет
Грея -- Ф-4Б морской авиации. Грей сам пилотировал его. Повторяю, я не
представлял, куда мы летели. Трудно что-либо разглядеть, мчась по воздуху со
скоростью две тысячи километров в час на высоте десять километров.
Мы находились в полете примерно сорок пять минут. Грей начал снижаться.
Под нами поплыли зеленые и голубые пространства -- лагуна, наверное. Наконец
в бесконечной сверкающей синеве моря возник небольшой коричневый островок, и
я уже совсем отчетливо увидел серую блестящую взлетно-посадочную полосу.
Самолет приземлился, мы спустились по трапу и сняли спецодежду.
-- Бесспорно одно -- это не мыс Кеннеди, -- заметил я. Грей улыбнулся,
тогда я продолжил: -- И не могу сказать, что нас тут с нетерпением ждут.
Вокруг не было ни одной живой души. Невысокая диспетчерская башня
казалась совершенно пустой. Ярко светило солнце. Я был, наверное, несколько
взволнован, потому что повторил:
-- Что-то не очень много народу вас встречает. Грей негромко произнес:
-- Да, нас тут немного. Оставьте спецодежду на земле, Купер. Ее
подберут потом. Пойдемте.
Он пересек раскаленную взлетно-посадочную полосу и вышел на поле с
желтой и зеленой травой. Справа виднелись невысокие холмы, покрытые редкими
деревьями, а слева темнели высокие скалы, которые словно устремлялись в
море. Летали чайки. Только их крики и были слышны, больше ничего.
-- Все под землей? -- задал я довольно глупый вопрос. Грей, не
оборачиваясь, ответил:
-- Да, конечно.
-- И пусковая установка? Она ведь довольно внушительных размеров?
Неужели у этой базы нет названия, даже кодового обозначения?
-- Действительно, база не имеет названия. Можете обозначить ее как вам
угодно.
-- А корабль?
Он покачал головой:
-- Он тоже без названия... -- Грей остановился. -- Мы пришли, Купер.
Мы стояли посреди чистого поля. Я ждал, что же будет дальше. Не прошло
и нескольких секунд, как земля у нас вод ногами с тихим гудением начала
медленно опускаться, и мы погрузились в какой-то совершенно ирреальный мир,
бесконечно далекий от неба, солнца и всего того, что видели наверху. Я
почувствовал, как меня окутал свежий, но сухой воздух -- искусственный,
решил я, иначе его никак не назовешь Таким же искусственным был тут и свет,
исходивший неизвестно откуда. Еле ощутимый толчок, и мы остановились и сошли
с лифта, замаскированного под участок поля. Лифт ушел обратно вверх. Грей
направился по длинному серому коридору, я шел следом. Наши шаги были
бесшумны. Я подумал, что человек -- непревзойденный творец кошмаров.
-- Вот мы и пришли, -- сказал Грей, останавливаясь перед дверью,
контуром обозначенной на стене. -- Здесь наш наблюдательный пункт. -- Он
нажал кнопку, и стальная стена с тихим гудением неспешно отодвинулась,
обнаружив мрачную комнату с обширным металлическим столом и дюжиной
телевизионных экранов на стене. Возле стола размещались два небольших
вращающихся кресла, а подойдя ближе, я увидел множество светящихся лампочек,
манометры, кнопки и всякие другие приспособления. Я спросил:
-- Отсюда будем наблюдать за пуском?
-- Это ваша база. Можете выходить отсюда и гулять, где вам угодно. Я
же, -- добавил он, улыбнувшись наконец по-человечески, -- буду составлять
вам компанию.
-- А где мы будем спать?
Он посмотрел на меня, сжав губы. Не дожидаясь ответа, я продолжал:
-- Это место вынуждает меня почти сожалеть о ложе прессы на мысе
Кеннеди. Не очень-то тут весело. Знаете, Грей, мне бы хотелось побеседовать
сними до старта.
-- С ними? Кого вы имеете в виду?
-- Ну... астронавтов.
Он снова сжал губы:
-- В таком случае -- с астронавтом. Летит только один человек и... --
Грей замолчал, услышав короткие резкие сигналы. В этот же момент экраны
засветились зеленым светом и начали мигать все одновременно. Поэтому я не
сразу задал следующий вопрос:
-- Вы сказали -- только один?
-- Да.
-- Гм... Это становится любопытно. Как же он выйдет на поверхность
Луны? Он ведь будет выходить, да?
-- Конечно.
-- Оставит корабль на орбите, переберется в спускаемый аппарат,
высадится на Луну, и все это будет проделывать в полном одиночестве? Ну,
знаете, это затея, которая...
-- Никакого спускаемого аппарата не будет, --прервал меня Грей,
неотрывно глядя на экраны. --Астронавт приземлится прямо на Луну и с ее
поверхности отправится обратно на Землю. Извините. -- Он снял тихо
звякнувшую трубку и тихо заговорил. Я, естественно, не стал вслушиваться в
его разговор. Меня не столько удивляло все происходящее, сколько волновало.
Я ощутил себя не посторонним свидетелем, а скорее участником великого
события -- человек в одиночку высаживался на Луну. Мне почему-то захотелось
вспомнить какое-нибудь стихотворение, любое хорошее стихотворение. Но я
приглашен сюда не для того, чтобы волноваться или читать стихи. Я подождал,
пока Грей положит трубку, и спросил:
-- Я смогу поговорить с ним?
-- Конечно, когда задание будет выполнено.
-- Где будете вылавливать его? В Тихом океане?
Он ответил:
-- Место посадки находится в десяти километрах отсюда, Купер. Сейчас я
должен оставить вас одного, меня вызвали... Всего на несколько минут...
Повторяю, можете ходить куда угодно. Ни одах дверь не закрыта для вас.
Достаточно нажать кнопку справа.
-- Согласен... Да, а как зовут астронавта?
-- Его имя вы узнаете после окончания полета... -- Он попытался
улыбнуться. -- Наберитесь немного терпения, Купер.
-- У меня его достаточно. Скажите, а сколько времени он пробудет на
Луне?
-- Ровно шестьдесят пять минут. Потом отправится обратно.
-- Совсем один... -- продолжая недоумевать я и снова повторил свой
вопрос: -- А на какое время рассчитан весь полет?
Грей направился к дверям, но у выхода остановился и очень медленно
повернулся ко мне. В глазах его блеснуло недоверие, он пристально посмотрел
на меня и быстро произнес:
-- Все займет сто пятнадцать минут.
Сто пятнадцать минут. Меньше двух часов.
Пока мне больше не о чем было спрашивать Грея. Генерал смотрел на меня
строго и отчужденно.
-- Ну, знаете -- нарушил я наконец молчание, -- мне многое довелось
повидать на своем веку.. Можете мне поверить, я видел немало
необыкновенного...
-- Именно поэтому вас и выбрали, -- вежливо-равнодушным тоном отвечал
генерал.
-- Нет, нет, -- продолжал я. качая головой, -- вы даже представить себе
не можете, что мне пришлось повидать... -- Я имел в виду маленький волчок,
попавший из космоса в туннель метро, и молодого человека, оставшегося в
живых в адском пламени. -- При всем желании не сможете... Я-то знаю, что
будущее уже началось в наши дни, и научная фантастика уже стала реальностью.
И мне не следовало бы уже ничему удивляться. А сейчас я, наверное, удивляюсь
своему удивлению... Черт возьми, кажется, я говорю какие-то глупости! Только
видите ли, Грей, на этот раз научная фантастика ни при чем. Сейчас речь идет
о чем-то таком, что человек вычислил, высчитал. Это своего рода вызов
ошибке... Будь я моложе, то наверное пустил бы даже пару слезинок. И они
были бы пролиты не впустую, как вы считаете?
-- Что-то я вас не понимало, -- медленно проговорил Грей. В этот момент
раздался негромкий, но твердый голос. Мы оба повернулись к экранам, которые
были теперь пересечены красными я синими полосами. Грей предупредил;
-- Пора занять наши места, -- и указал на кресла. -- Мы не заметили,
как прошло время. До запуска осталось совсем немного.
Я. сел. Он продолжал стоять. Я достал блокнот и ручку и принялся
кое-что записывать. Тут Грей, не выражая никаких эмоции, произнес:
-- Вот он.
На экранах появилось изображение ракеты -- гигантского веретена,
белевшего в полумраке глубокой вахты. Я посмотрел на космический корабль,
закрепленный на самом верху, словно наконечник стрелы, и попытался
представить себе, о чем думает астронавт, которому предстоит совершить столь
далекий полет я одиночку. Генерал Грей пояснил:
-- Это новая модель "Сатурна". Но самое главное, он на автономном
реактивном топливе, как вы, вероятно, догадались.
-- Конечно. А можно узнать о нем побольше? Меня интересует не формула,
а...
-- Я познакомлю вас со знающими людьми, они все объяснят...
Все тот же тихий, но твердый голос назвал несколько дат ж цифр, не
представлявших для меня никакого интереса. На телеэкранах возник Центр
управления полетом, где за различными приборами сидели техники и
специалисты. Теперь ракета была окутана белым облаком. Несколько человек в
спецодеждах что-то делали возле нее. Потом обшивка космического корабля ярко
сверкнула, отразив упавший на нее солнечный луч, и тут же сверху хлынул
мощный поток света. Отошла заслонка гигантского колодца, открывая ракете
доступ в небо. Механический голос начал отсчитывать секунды.
-- Вам не хотелось бы там быть, генерал? -- поинтересовался я.
-- Я мог бы там быть, -- ответил он, не отрывая взгляда от экрана. Черт
возьми, не было и тени волнения в его голосе. Должно бить, ему будет
приятно, если я напишу об этом. Я спросил:
-- А если возникнет какая-нибудь неполадка?
-- Нет, все будет хорошо, -- ответил генерал. --Риск, разумеется, есть,
но просчитано все до последней мелочи. Вот, -- добавил он, указывая экран,
-- сейчас ракета уже вся видна, вся открыта.
Ярко освещенная солнцем, ракета слегка вибрировала, платформа, на
которой находилась пусковая установка, медленно двинулась вверх. Отсчет
времени продолжался. Я кое-что быстро записал в своем блокноте, впрочем, это
больше касалось меня самого нежели астронавта.
-- Все будет хорошо. Я не сомневаюсь в этом, -- произнес Грей.
-- ...пять... четыре... три...
Итак, запуск начался. Но как-то уж слишком стремительно прошло время.
Мне казалось, что я лишь минуту назад вышел из кабинета полковника
Спленнервиля на сорок девятом этаже...
-- ...два... один...
Было полное ощущение, будто меня одним рывком перебросили в иное
измерение. Земля вздрогнула, а вместе с нею и мое сердце. В тот же миг я
увидел первый выброс ослепительного, отливающего золотом газа. Медленно
стали отходить в стороны конструкции опоры, шум двигателей заглушил все
вокруг, несколько вспышек едва не ослепили меня. Белое веретено ракеты,
освободившись от металлических пут, на какую-то долю секунды, казалось,
застыло в воздухе в нескольких метрах от земли, а потом бушующее серебристое
пламя окутало его. И в то время, как я сжимал от волнения кулаки и с трудом
сдерживая себя, чтобы не вскочить, ракета взмыла в зенит и молнией
перечертила небо -- молнией, не упавшей с небес, а взлетевшей с земли, чтобы
вспороть голубизну небосвода. Несколько телекамер провожали ее в полете, но
напрасно -- она исчезла по существу мгновенно.
-- Превосходно, -- спокойно произнес Грей и, кивнув на экран, добавил:
-- А в Центре управления безумствуют от радости, видите?
Да, я видел; что люди, сидящие у экранов, взволнованы. А у меня в ушах
все еще стоял отзвук грома, заполнившего нашу комнату. Я сказал:
-- Да, пожалуй, и в самом деде стоило приехать сюда, Грей.
Он с достоинством улыбнулся и доверительно сообщил:
-- Все будет хорошо. Хотите осмотреть базу?
-- Для этого и приехал сюда. За работу! -- сказал я и поднялся.
Это были довольно странные ощущения. Я беседовал с разными людьми -- с
возбужденными техниками и с холодными, словно айсберг, хмурыми военными, с
растроганными врачами, слегка завидующими астронавтам, и дублерами. Я узнал
много различных мнений, видел задумчивые глаза, слышал множество странных
шумов -- фантастических, не знаю, как иначе назвать их. Время шло неумолимо,
и я физически ощущал его минута, за минутой. Мне хотелось ухватить его за
хвост и удержать хоть ненадолго, потому что я знал, коль драгоценны были для
меня эти изумительные мгновения восторга перед гением человека. Ребята,
какая потрясающая машина!
-- Снижается! -- вдруг воскликнул Грей. Телеэкраны показывали
поверхность Луны крупным планом. Стояла напряженная тишина. Гарантией
восхищения и радости был риск, без него...
-- Коснулся Луны! -- воскликнул кто-то. Все зааплодировали и стали,
обнимать друг друга, совсем как болельщики на стадионе, когда их команда
забивает особенно красивый гол. Грей повел меня в медицинскую лабораторию.
Здесь все молчало. Отчетливо слышен был лишь один звук -- четкий я ритмичный
глухой стук. Он доносился оттуда, сверху. Это было биение сердца человека,
находившегося на Луне. Рулоны бумаги текли в тишине, и тонкие черные линии
прочерчивали на ней кривые, которые описывали состояние космонавта -- его
легких, мозга, крови, сердца, мускулов и нервов. Врачи были невозмутимы и
сосредоточенны, хотя и не столь равнодушны, как военные. Временами доносился
голос человека с Луны.
-- Сейчас он выйдет из корабля и зашагает по Луне, -- сказал Грей,
спокойно посмотрев на меня. -- Ну, что я говорил? Все в порядке.
-- О да, конечно.
-- Пойдемте, я покажу вам Центральную аппаратную.
И я опять разговаривал с разными людьми, слушал, смотрел. Между тем
человек шел по Луне, но его изображение лишь на несколько секунд появилось
на телеэкране, слышен был его голос, но и он раза два или три прерывался.
-- Мы передадим вам потом пленку с записями переговоров, -- сказал мне
какой-то полковник.
-- Я сам привезу ее в Нью-Йорк дня через два. --добавил Грей.
-- Контакт прерван!
Наступила полная тишина. Мы все посмотрели на техника, который сообщил
нам это. И только тогда заметили, что действительно голос астронавта умолк.
Больше с Луны не было слышно ничего. Только отдаленное гудение.
-- Что происходит? -- проговорил полковник. Из внутреннего динамика
что-то прохрипело. Никто не шелохнулся. Мае показалось, будто вдруг стало
очень холодно. Телеэкраны были серые л слепые.
...И вдруг снова, возникло изображение и донесся голос астронавта, Все
облегченно вздохнули, а, человек на Луне сказал:
-- Какое зрелище, видели бы вы! -- Ну, и всякие другие подобные
восклицания,
-- Что произошло, генерал? -- спросил я.
Грей скривил губы.
-- Еще не знаю. -- Он повернулся к электронным часам. -- Было
пятнадцать секунд срыва связи. Ни одной десятой долей больше, ни одной
меньше. Сейчас все в порядке. Что произошло? Предположительно, -- он пожал
плечами, -- ничего.
Ничего. Однако время почему-то потекло медленнее. О, намного медленнее,
и тревога так и не покидала нас до тех пор, пока негромкий, но твердый голос
не сообщил:
-- Пребывание на Луне закончено. Даем команду на возвращение.
"И продлится оно целый век", -- подумал я, но не случилось, напротив,
ожидание оказалось коротким. С заданной скоростью на заданной секунде
астронавт стартовал с поверхности Луны и с заданной скоростью устремился к
Земле по заданной траектории. То, что произошло потом: и преднамеренное
прерывание связи на входе в атмосферу Земли, и огненная полоса, и открытие
гигантского парашюта, и падение в океан -- все это по существу не отличалось
от того, что уже не раз бывало прежде, что весь мир видел по телевидению.
Космический корабль опустился на воду в восьмидесяти семи метрах от
намеченного места, и все вскочили, аплодируя. Потом его выловили. На
мгновение я увидел астронавта. Грей проговорил:
-- Справился, Джек.
-- Джек? -- переспросил я.
Он посмотрел на меня и улыбнулся. Я заметил, что он наконец расслабился
и, видимо, был счастлив, хотя в глазах его еще оставалась какая-то крохотная
льдинка.
-- Да, так его зовут. Еще немного, и сможете поговорить с ним.
-- Наверное, сначала им завладеют врачи?
-- Конечно.
Я думал, что после возвращения астронавта обстановка станет
поспокойнее. Однако ничего подобного не случилось. Все были дьявольски
заняты, да так, что даже передохнуть не могли. Казалось, работа не только не
закончилась, но все еще продолжается. Астронавт вернулся, врачи и всякие
руководители рвали его на части. Мне пришлось ждать целых четыре часа. За
это время я просмотрел свои заметки и снова смог обойти базу. В зале, где
еще раз прослушивали записи разговоров Луна -- Земля, я заполнил пару
страниц стенографическими записями. Кто-то дал мне стопку печатных страниц и
фотографий. Грей раза два оставлял меня одного.
-- А что же эти пятнадцать секунд отсутствия связи, это молчание? --
спросил я, когда он вернулся.
-- Компьютер сообщит, отчего произошли накладка.
-- Скажите... а чего вы ждете?
Он нахмурил лоб.
-- Чего жду? -- переспросил он. -- Ну да. Почему бы вам не пойти
перекусить?
Он устало улыбнулся.
-- Врачи, Купер. Сейчас все зависит от них. Только с их разрешения.
Осталось подождать совсем немного.
Наконец было получено официальное заключение врачей: астронавт Джек
Темпль находятся в превосходном физическом и психическом состоянии, Мы все
поаплодировали и были действительно рады этому. Откупорили бутылки
шампанского, и Грей, взяв меня под руку, воскликнул:
-- Вы должны превзойти себя, Купер! Постарайтесь написать лучший в
вашей жизни репортаж!
-- Постараюсь. А когда я смогу поговорить с Джеком?
-- Тотчас. Идемте, он в той небольшой комнате, и целиком в вашем
распоряжении.
Я последовал за Греем. Мы вошли в комнату, где находилось очень много
народу, уже забывшего про веселье и поглощенного какими-то делами. Там и тут
стояли полупустые бокалы. Грей провел меня дальше, в какое-то помещение,
нечто вроде холодной прихожей, где не было никакой мебели. С тихим гулом
открылась стальная дверь вышли три или четыре человека. Один из них сказал:
-- Джек в вашем распоряжении.
-- Спасибо, -- поблагодарил Грей и обратился ко мне:
-- Джек вас ждет. Хотите, чтобы я сопровождал вас, Купер?
-- Нет, я предпочел бы поговорить с ним наедине.
-- О, конечно. Понимаю. Подождите минутку.
Он подошел к тем людям, что стояли в стороне, и перебросившись с ними
несколькими словами, вернулся ко мне:
-- Да, разумеется, вы можете войти один. Джек знает, что вы будете
брать у него интервью. Хорошей работы, Купер!
Я задержал ею:
-- Последний вопрос, генерал.
-- Микрофоны.
-- Микрофоны. Выключите их, пожалуйста. Я не хочу, чтобы наш разговор с
Джеком записывался. Профессиональный секрет. Понимаете?
-- Даю слово, Купер, -- торжественно пообещал Грей, -- что в этой
комнате не будет микрофонов. Доверяете мне?
-- О'кей, верю. Хорошо, откройте эту дверь, генерал.
Я вошел. Это была голубая, уютная и опрятная комната. Астронавт сидел
за столом я пил молоко из большой чашки. Он посмотрел на меня и улыбнулся.
Джек опустил на стол недопитую чашку и поднялся. Это был крупный
плотный мужчина. Он только что принял душ, и от него приятно пахло шампунем.
На нем был комбинезон со знаком НАСА, из наглухо застегнутого воротника
вырастала основательная, мускулистая, как у борца, шея. Лицо его сохраняло
юношеский вид и наверное могло бы показаться простодушным, если б не
холодные серые глаза, в которых не было и тени наивности. Я протянул ему
руку, и он пожал ее:
-- Вы потрясающий молодец, Джек! -- сказал я.
Он улыбнулся и пожал плечами:
-- Это не так трудно, как кажется, -- ответил он.
-- Осторожней! Все, что вы скажете, я ведь могу опубликовать. Все рано
или поздно попадет в газеты.
Джек засмеялся:
-- Поправьте меня, если ошибусь. Вы Мартин Купер из "Дейли Монитор"?
-- Верно.
-- Хорошо, Мартин, напишите, что это был большой скачок. Я не умею
говорить исторические фразы. Я из Кентукки! Мы люди простые, вы знаете.
-- Ну...
-- А вы? Вы откуда родом?
-- Я? Из Нью-Йорка... Но я тут ни при тем. Сейчас речь идет о вас. Так
вот, Джек, Луна...
-- Ужасное место. Камни и щебень. Пыль. Горы. Черное небо.
-- А Земля оттуда, наверное, выглядит очень красивой?
Он направил в меня объемистый указательный палец:
-- Она -- да! Голубая и зеленая. Невероятно красивая.
-- Какое впечатление наша Земля произвела на вас, когда вы впервые
увидели ее из космоса? И подумать только, что вы совершили этот "большой
скачок" всего за несколько минут?
-- Все было предусмотрено. Никакого неожиданного впечатления. Я знал,
что прибуду на Луну в запланированное время.
-- Естественно. Но я хотел бы понять...
-- Видите ли, Мартин, меня очень интенсивно тренировали, а при этой
процедуре самое главное -- это стальная воля. Такая воля у меня была. Я
ХОТЕЛ слетать на Луну именно в строго определенное время и именно так, как
это и случилось, понимаете?
Я кивнул в знак согласия, а Джек продолжал:
-- Воля в этом деле -- самое главное. Но и другие факторы не менее
важны. Например, здоровье, понятно, да? И точное знание всего, что нужно
делать в каждую минуту полета. Ничто не было пущено на самотек, на прихоть
случая. Ничто...
-- Джек, я не хочу писать, что вас отправили на Луну, словно почтовую
посылку. Однако могу написать и так.
Он помолчал и улыбнулся:
-- Да, многие говорят нечто подобное. Почтовая посылка. Но дело-то в
том, что человек -- не почтовая посылка. Он несколько отличается от нее.
Если пропадет посылка, ничего страшного не случится. А пропадет человек...
-- Хорошо, Джек, расскажите о Луне.
Он нажал кнопку, и на стене появилась проекция Лунной карты.
-- Я совершил прогулку, как было предусмотрено программой, -- сказал он
и встал, -- и оказался точно вот в этом месте... -- Он ткнул пальцем в точку
на карте. -- Здесь приземлился корабль, именно в этой точке точке, видите! А
это другая точка -- та. которую я должен был найти... Тренировка...
-- О чем вы думали, когда ходили по Луне совсем один?
-- ...была очень суровой... Что вы спросили? О чем я думал?
-- Да, на Луне. И что вы думали еще раньше, когда летели с такой
умопомрачительной скоростью?
Джек наморщил лоб, пожал плечами.
-- Мне некогда было думать, нужно было все время следить за приборами и
держать связь по радио. А на Луне мне нужно было как можно скорее выйти на
указанное на карте место.
-- А одиночество? Один в космосе, один на Луне? Думаю, эта тишина... --
Я заметил, как но сжал губы, и мне стало ясно, что он не понимает, о чем я
говорю, и потому замолчал. К чему все эти вопросы? Ведь передо мной совсем
другой человек -- не такой, как я, как все остальные люди. Он -- человек
будущего. На Луну не посылают людей, страдающих от одиночества или читающих
стихи. Может, у него электронный мозг? Кто-нибудь слышал о восстании
компьютеров? Глупости! Ни одна машина не может восстать против таких людей,
как Джек Темпль, -- у него стальные нервы, мозг с предохранителями, а кровь
с машинным маслом.
-- Причем здесь одиночество? -- ответил он вопросом на вопрос. Меня
натренировали. Знаете, сколько времени я провел на земле, замурованным в
капсуле? А какие длительные полеты я совершал на воображаемых космических
кораблях? Вы говорите -- тишина... Какая тишина, если я все время держу
связь по радио? Я хорошо прогулялся -- вот об этом можете написать. Однако я
нашел место, -- добавил он, гордо улыбаясь, --которое мне нужно было
отыскать всего за тридцать пять секунд, как и положено по программе. Вот
оно. -- И он опять указал точку на карте.
-- Вы собрали образцы лунной породы?
-- Нет. Этого не было в программе. Но я должен был точно выдержать
срок. Мне нужно было все время считать секунды. Поначалу туника показалась
мне немного тесной, но потом...
-- Вам показалась немного тесной?.. Что? -- остановил я его.
Он посмотрел на меня:
-- Комбинезон...
-- А... Я подумал было, что плохо расслышал. Ну, поехали дальше, Джек.
-- Потом мне уже было легче двигаться. Смотрите... -- Он повернулся ко
мне спиной и снова указал на карту. Я ждал, когда Джек закончит свой мысль.
Но ой сделал это не сразу. Пауза длилась секунд пятнадцать. Он медленно
повернулся ко мне:
-- Признайтесь, Мартин.... Я, наверное, кажусь вам очень скучным, да? Я
хочу сказать, вы, наверное, не таким предполагали увидеть меня, да? Но когда
человеку поручают такое задание, как это, приходится целиком
сосредоточиваться на запланированной цели. Так же точно обстоит дело и с
туникой. Я знал, что она не могла быть тесной. А на самом деле была. Так я
прошел до заданного места, которое называется Фермопилы... -- он наморщил
лоб, -- Фермопилы.
-- Это древнегреческое название, Джек, вы это знаете? -- осторожно
опросил я.
-- Да, мы не очень привыкли к греческому языку, не так ли? -- Он
улыбнулся, но глаза его по-прежнему оставались ледяными. -- Не часто здесь,
в НАСА, приходится слышать этот язык, только однажды, там, внизу, на
базаре... -- последние слова он произнес медленно и задумчиво. Я не был
уверен, что правильно понял его я переспросил:
-- На базаре? -- Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом и
замолчал. Теперь я уже не сомневался -- что-то неладно, что-то явно не так.
-- Джек, -- обратился я к нему.
-- А да, я говорил о своем походе...
-- О вашей прогулке, разве не так вы называли это?
-- ... прогулка? Да, верно. До того места... греческое название, я все
время забываю его...
-- Фермопилы.
-- Именно так. Поначалу все шло хорошо. Вот только, пожалуй, немного
жала правая сандалия...
В моей голове тихо зазвонили колокольчики тревоги.
-- Естественно, впрочем, для воина, который совершил такой трудный и
длительный марш. С стороны, мы должны были добраться до Фермопил... медленно
говорил он.
Я прервал его:
-- Такой длинны марш? Я бы не сказал, что это длилось так долго, Джек.
И поясните, почему вы упомянули о тунике и сандалии? Прежде вы не вспоминали
о них.
-- Ну да -- туника и сандалии. А как иначе я должен назвать их? --
удивился он и, не дожидаясь ответа, продолжал: -- Цель была -- Фермопилы. А
когда я дошел туда, меня остановили... -- Он опять некоторое время помолчал
и странным низким глубоким голосом закончил: -- Я увидел, как прибыли...
они.
-- Они?
Я поймал себя на том, что перехожу на шепот:
-- Они... кто?
И вдруг у меня мелькнула мысль: "Он шутит!" Нет, он не шутил. Я
почувствовал, что меня бросило в жар --от невероятного, просто невозможного.
Что делать? Колокольчики тревоги звонили что было сил. Тогда я спросил:
-- Кто это они?
Темпль вонзил в меня свои светлые глаза и ответил:
-- Персы.
Я переспросил:
-- Персы?
И меня охватил панический страх, по всему телу побежали мурашки, да,
именно так, как обычно пишут в сказках, и я решил, что, наверное, схожу с
ума или брежу, и потому ухватился за какую-то ниточку надежды: "Может быть,
он и в самом деле шутит или говорят каким-нибудь шифром?"
-- Их было много. Гораздо больше, час мы ожидали. Все войско.
Нет. Это был не шифр. И Джек не шутил. Очень может быть, он вообще
никогда в жизни не шутил. Он наморщил лоб, поставил локти на стол, соединил
руки и опустил их на подбородок. Он смотрев на меня, но не видел. Взор его
впился в какую-то точку, невероятно далекую, но вполне реальную.
-- Разумно было ждать их в Фермопилах? Как ты считаешь? -- тихо спросил
он. -- Им волей-неволей пришлось бы пройти этим путем. Они не смогли бы
долго продержаться в Фессалии! -- Он, усмехнулся. -- Это нищая страна! Чем
так прикажете питаться? Пылью, что ли?
Я сделал огромное усилие, чтобы взять себя в руки, и остался сидеть на
месте.
Теперь, казалось мне, все ясно Вовсе не я сошел с ума, а он. Не
журналист Мартин Купер бредил, а астронавт Джек Темпль. Может, быть, это
была расплата? Утратой рассудка обернулась для него столь отважная затея --
всего за сто пятнадцать минут слетать на Луну и обратно... Люди слишком,
многим рисковали. Пока астронавт молчал, погрузившись в свои далекие мысли,
я соображал: "Что делать? Позвать кого-нибудь? Сообщить во всеуслышание, что
Темпль сошел с ума? Да, именно это и нужно сделать..." Я взглянул на дверь.
Она заперта. Окон нет. Микрофонов, естественно, тоже. Грей держал свое
слово. Я хотел было встать и все же направиться к выходу, но меня охватил
какой-то непонятный страх... О нет, я не боялся, что Темпль завопит, как
одержимый, и бросится душить меня, нет... Меня напугала трансформация его
мозга. Мне следовало уйти. Прочь. И как можно скорее. Это слишком большое
испытание для меня.
-- Или по-твоему, -- стремительно спросил он, мы должны были занять
другую позицию? Может, нам следовало защищать Афины? Ответь!
Совершенно растерявшись, я проговорил:
-- Нет... Не знаю...
-- Не знаешь? В эллинском ареопаге тоже никто ничего не знал! -- Теперь
голос его звучал твердо. Лицо стало жестким и злым. Он стукнул кулаком по
столу. -- А пока а мы спорили, Ксеркс со своими легионами продвигался
вперед! -- Он протянул руку и схватил меня за запястье. -- А ты говоришь,
что не знаешь!
Я ответил:
-- Нет, ты прав. Я тоже выбрал бы Фермопилы.
И действительно, другого выбора в эту минуту у меня не было. Он не
отпустил бы меня, это очевидно. Похоже, он остался доволен ответом, оставив
мою руку, и у меня открылась последняя возможность вскочить, броситься к
двери, поднять тревогу и позвать на помощь. Но я не двинулся с места. Как
говорит полоний в "Гамлете"? "Он безумен, но есть система в его безумии".
Да, есть система в безумии Темпля. Я уже не испытывал страха, колокольчики
тревоги умолкли. Теперь мне хотелось только одного -- понять, что
происходит. Темпль глубоко вздохнул и с улыбкой проговорил:
-- Это было единственное место. А знаешь, кого нам следовало больше
всего опасаться?
-- Ксеркса? -- рискнул предположить я. Он покачал головой.
-- Нет, не его. Численности войска. Персов было слишком много, а нас
мало. Когда Леонид выбрал Фермопилы, он сделал это не без умысла. Там очень
узкий проход между морем и горами. Ксеркс не мог там развернуть всю свою
армию широким фронтом. Ему пришлось бы выстроить ее в колонну -- длинную,
это верно, но очень узкую -- плечом к плечу всего по несколько человек...
Поэтому-то Леонид и выбрал Фермопилы.
Темпль о чем-то задумался, а я стал лихорадочно приводить в порядок
свои собственные мысли и рыться в памяти. Да, конечно, я знал эту историю,
кто не знает ее... Не помню, правда, в каком году от Рождества Христова
персы под предводительством царя царей Ксеркса начали поход на Грецию; Тогда
греки соединились в оборонительный союз во главе со спартанским царем
Леонидом и заняли проход Фермопилы -- что-то вроде длинной кишки в ложбине
между морем и горами. Там они и сидели в засаде, ожидая, пока подойдут
персы. Ну, конечно, я знал даже, чем закончилась эта битва, а... он? А
Темлль знал? Еще несколько минут назад я готов был биться об заклад, что в
голове Темпля, вернее, в этом компьютере, который был у него вместо мозга,
никогда не было и следов таких названий, как Фермопилы, ни такого имени --
Леонид, ни тем более Ксеркс. А теперь? Он сошел с ума? Что ж, вполне
возможно. Но врачи ведь только что обследовали его и нашли совершенно
нормальным. Так в чем же дело? Я вспомнил, что мне доводилось слышать о
людях, которые после катастрофы или же из-за высокой температуры вдруг
начинали говорить на языке, который никогда в жизни не изучали, рассказывали
о событиях, о которых не могли ничего знать. Но такой человек, как, Джек
Темпль -- словно выкованный из стали, похожий на робота -- разве мог такой
монолит настолько поддаться стрессу, чтобы утратить ощущение реальности?
-- Если бы не болваны, вроде тебя, не знающие, как поступать, Леонид
добрался бы до Фермопил гораздо раньше. И тогда, -- продолжал он, приблизив
ко мне свое гордое и прекрасное лицо, -- нас собралось бы не четыре тысячи,
а гораздо больше, -- он опустил глаза. -- И мы выдержали бы напор персов.
-- Четыре. тысячи? -- переспросил я. Мне припоминалась совсем другая
цифра. Мне представлялось, что с Леонидом в Фермопилах было всего триста
человек.
-- Может быть, больше, -- тихо добавил он, -- но не намного. А надо
было по крайней мере десять тысяч войска, чтобы остановить Ксеркса. Греки
слишком быстро позабыли... Знаешь, что я тебе скажу? -- спросил он, глядя на
меня со странной и горькой усмешкой. -- Многие из нас, спартанцев, знали,
что погибнут... Да. И я тоже знал, что меня ожидает... А ты присутствовал на
процессии?
-- Нет...
-- Где же ты был?
-- Я... Не помню. Представляешь, не помню... -- Я не ожидал такого
вопроса. И мне опять захотелось вскочить и убежать. Но тут он необычайно
взволнованно и в то же время устало продолжал: .
-- Никогда не забуду эту процессию... о, никогда! Ветер приносил запахи
с наших гор -- так бывает, когда долго нет дождя, и солнце высушивает
травы... выжигает поля... горький запах трав... тмина, розмарина, лавра,
мака цвета крови... Гора была покрыта желтой, сухой травой, серыми,
сверкавшими на солнце камнями, и женщины спустились к нам. Они были закутаны
в белые пеплосы, и одежда развевалась на ветру, словно крылья голубок... Мы
двинулись было на позиции, но остановились и как зачарованные смотрели на
них. Их пение еще не доносилось до нас, но потом ветер, изменил направление,
и мы услышали... -- Он снова. закрыл глаза и тихо запел какую-то необычную,
волнующую мелодию, Я слушал древние слова и почувствовал, как меня вдруг
захватило, зачаровало это негромкое пение. Я уже не думал уходить. Остался.
И перестал считать минуты.
Когда Темпль закончил песню, я спросил:
-- А что было потом?
Он посмотрел на меня и кивнул:
-- Вели быка на заклание и, как обычно, положили между рогами белые
повязки и венки из цветов... И была там одна женщина, ее звали Телиде, жена
одного из наших легионеров... Она подошла и положила лавровый венок между
этими большими рогами... Мы заметили, что многие девушки плакали. Они не
приблизились к нам, а остановились у подножия горы, продолжая петь.
Он замолчал. Я уже ни о чем больше не думал, а только жадно слушал его
рассказ.
-- Стоял яркий солнечный день. Мы отправились в путь по берегу моря, а
оно было бирюзовым и бурным. Мы видели и других женщин и землепашцев. Они
стояли вдоль дороги, наблюдая, как мы проходили мимо. Некоторые из них
подносили нам воду, мед, разбавленное вино... -- Он сделал жест, как бы
говоря, что хочет поставить точку. -- Я предупредил Леонида, что мы движемся
слишком медленно.
Я спросил:
-- Поэтому вы и пришли в Фермопилы так поздно? --Он сухо возразил:
-- Леонид был не виноват! Он двигался медленно, не торопясь, ибо ждал
подмогу из Микен! -- Темпль горько и презрительно усмехнулся: -- Из Микен,
из этого большого города, где правили когда-то Агамемнон и Менелай! Знаешь,
сколько воинов пришло оттуда для участия в нашей общей обороне? Знаешь?
Я сделал отрицательный жест.
Он опять приблизился ко мне:
-- Всего восемьдесят человек! -- сказал он, глядя мне в глаза. -- Или
что-то около этого! Хорошие воины, -- продолжал он, -- это не имеет
значения. Персы!.. Повторяю тебе, я первый увидел их. Думаю, что... -- он
внезапно умолк.
Я с тревогой в голосе воскликнул:
-- Что? Продолжай! Что ты думаешь? -- Я испугался, что он перестанет
рассказывать.
Темпль поднялся. Прошелся по пустой, стерильной комнате, где тихо
гудела какая-то электроника, повернулся ко мне и строго сказал:
-- Думаю, что мне никогда не доводилось видеть ничего подобного, нет,
никогда. Это было -- и он сделал величественный жест, -- это было поистине
море людей. Они двигались вперед внушительными и стройными отрядами,
поднимая такую тучу желтой пыли, что солнечные лучи с трудом пробивались
сквозь нее. Люди, кони -- белое, красное и черное море. Воины с плюмажами и
большими щитами. Мы услышали звуки их призывных труб, и земля, казалось,
дрожала даже там, где стояли мы... Когда солнце освещало ряды отборной
гвардии Ксеркса, казалось, будто они воспламеняются, так сверкали их доспехи
-- подобно серебряному зеркалу. Они пели, и земля словно надвигалась на нас
вместе с персами. Леонид подошел ко мне -- я находился на крутизне -- и
другие воины окружили нас: Некоторое время мы стояли молча. Мы и представить
себе не могли, что персов такое великое множество? В это время мы уже не
сомневались, что погибнем все до единого Но, -- добавил он, глубоко
вздохнув, -- спартанцы и рождаются для такой участи. Чтобы погибнуть на
войне.
-- Погибнуть на войне -- повторил я.
-- Мы были очень хорошо вооружены. Илоты, наши рабы, несли большой
запас копий. Щиты у нас были крепкие. Все мы, спартанцы, были в доспехах и
шлемах. А лучники? Да, мы знали, что у персов тьма лучников. Но колесницы
беспокоили больше. Увидев их, мы поняли, почему Леонид выбрал сражения
именно это место. Здесь, в этом узком проходе колесницы бессильны... Так или
иначе, -- добавил Темпль, опуская руки, -- мы поджидали персов. Молились
Аресу. Думали о Спарте... Не только о Спарте, но и обо всей Греции. Мы
сражались за наши города. За всех жен и детей. За наши алтари.
Темпль произнес эти слова, выпрямившись во весь свой могучий рост. И
если до этого момента он казался мне обычным астронавтом, нечто среднее
между человеком будущего и пареньком из Кентукки, обожающим яблочный пирог,
-- если прежде он представлялся мне именно таким, то теперь уже нет. Это был
не Джек Темпль, а герой. Неважно, что за герой, как звали его -- Леонид,
Клейт, Клитий, Протей... любое греческое имя. Я поднялся. Передо мной стоял
человек, пришедший из прошлого времени, пришедший рассказать свою историю.
Я почти приказал:
-- Продолжай!
-- Они обрушились на нас на следующий день. Сначала прислали гонцов,
предлагая сдаться. Угрожали, что затмят солнце своими стрелами. Мы
посмеялись им в лицо. Они напустили на нас своих лучников, и мы
действительно оказались под дождем стрел. Однако большого урона он нам не
нанес. Мы недоумевали -- ведь гвардия Ксеркса была в доспехах... Почему он
не направил их в первых рядах? Идиот! Он послал их вслед за лучниками, и
когда у них кончились стрелы, они уже не смогли отступить: слишком много
воинов напирало сзади. Наступление персов продолжалось. Все орали, пели,
трубили, падали на землю, затаптывали друг друга. Лучникам пришлось
наступать впереди всех. Они напали на наши фланги... Поначалу это была
совсем не битва! Мясорубка, бойня -- вот что это было. Правая рука у меня
была красной от вражеской крови. И когда Леонид дал сигнал к атаке, мы пошли
по телам павших лучников и столкнулись с толпой других персов, которые не
могли двигаться, и мы копьями убивали их... убивали... -- Последние слова
Темпль произнес совсем тихо, потом вернулся к столу и сел. Провел рукой по
лбу. Не глядя на меня, продолжал: -- Если бы Эфиальт не предал нас, если бы
персы не зашли к нам с тыла, мы бы удержали их, хотя нас было всего четыре
тысячи. Но ты же знаешь, как все получилось. В горах была тропинка, вернее
-- козья тропа. Только очень немногие знали о ней... И Эфиальт показал эту
тропу персам. Те ночью прошли по ней и утром оказались у нас в тылу. Тогда,
-- вспоминал Темпль, слегка волнуясь и мрачнея, -- Леонид приказал всем
отступать. Не оставалось больше никакой надежды, мы знали это. Леонид решил:
мы, спартанцы, останемся и задержим персов, а остальные смогут уйти... Вот
так! Он держал в резерве тысячу двести воинов-союзников, а сражались мы,
спартанцы, -- и он ударил себя в грудь, -- это, мы сражались! Мы ринулись
вперед, как в первый день битвы, мы налетели на них, и все пели, и рука у
меня опять была красной от крови!.. Ксеркс никогда не забудет нашу атаку!..
Сколько персов мы убили! Ты можешь сосчитать, сколько листьев на дереве? Или
капель вина в большой чаще? Тысячи и тысячи, и еще тысячи, и еще! -- Он
поднял крепко сжатые кулаки. -- И мы говорили: "Идите в Спарту и скажите,
что мы легли тут, выполняя ее волю!" Вот, что мы говорили, что кричали,
сражаясь! Но потом они перестроили свои ряды и напали на нас сразу со всех
сторон, как лавина... Лавиной двинулись на нас люди и кони. Они шли не
торопясь, с копьями наперевес, и на нас снова обрушился дождь стрел. Леонид
был равен и вскоре скончался, и мы сражались, стоя на его теле. Пали многие
из нас, триста спартанцев... триста спартанцев пали... триста... -- Он
опустился на стул, оперся локтями о стол и уронил лицо в ладони. Я слышал,
как его дыхание становится все тише и спокойнее. Потом наступила полная
тишина.
Я нарушил это волшебное молчание;
-- А ты? -- спросил я.
Он поднял голову, лицо его было мокрым от пота.
-- Я был среди тех, кто погиб последним, -- сказал он и опустил глаза.
-- Но это нельзя считать удачей. Я видел, что земля была покрыта телами
убитых врагов. И прежде чем умереть, подумал, что никакая армия не могла бы
устоять после стольких потерь и продолжать сражение... -- Теперь он говорил
неуверенно, как бы с трудом припоминая то, чему был свидетелем. -- Мы,
спартанцы, в Фермопилах... заложили фундамент... победы... греки...
сделают... остальное.
Он как бы сникал, я чувствовал это Удивительная страница закрывалась. Я
испытывал едва ли не чувство отчаяния.
--А скажи-ка мне... -- я соображал, что бы еще спросить его, -- скажи
мне а колесницы... Да! Они все-таки использовали их
Он подергал головой, совсем как пьяный.
-- Нет, нет... не оставалось места, впрочем хватило бы... всего одного
удара... одного только...
Дико зазвонили колокольчики тревоги. Слишком я успокоился. Короткий
звонок.
-- Фермопилы... как использовать колесницы на этой земле? Я видел, как
они толкали вперед несколько колесниц... Очень шумно... И это, конечно,
глупо, толкать их перед танком... Не было нужды. Тут хватило бы одной...
одной хорошей автоматной очереди... А может, мы остановили бы их только
копьями... Я думаю... но не уверен... Никогда нельзя быть ни в чем
уверенным... Это было бы более прогрессивно... То, что ново сегодня,
например, реактивное топливо... которое, наверное, исключает водород...
завтра может уже устареть может оказаться смехотворным... -- Он снова закрыл
лицо руками. Замолчал.
Я был совершенно спокоен. Выходит, на этом все закончилось. А дальше? Я
поднялся и спросил;
-- Как тебя убили в Фермопилах?
Темпль слегка приподнял голову. Он выглядел очень усталым. Не открывая
глаз, проговорил:
-- ...стрела... я был рад, что никто не смог разрубить меня мечом...
стрела... вот сюда... -- и он тронул ямочку под кадыком, -- вонзилась
сюда... и я... умер...
Он медленно, совсем медленно опустил голову и замер.
-- Джек!
Я подождал, пока пройдет некоторое время. Потом снова позвал его:
-- Джек! -- И, протянув руку, я потрепал его по волосам.
Темпль вздрогнул. Поднял голову, тряхнул ею, поморгал и с изумлением
посмотрел на меня.
-- Черт возьми, -- проговорил он, поднеся руки к вискам, и улыбнулся
широкой доверчивой, улыбкой: -- Черт возьми! Что со мной было? -- воскликнул
он. -- Уснул?
-- Ну... как сказать...
Он встал и потянулся.
-- Непростительно! -- усмехнулся Джек. -- Не пишите об этом, ладно?
Представляете, как выглядит астронавт, который засыпает на Луне? Ха-ха-ха...
-- Он посмотрел на меня своими серыми, холодными глазами. Вот он передо мной
-- Джек Темпль.
Он сделал решительный жест:
-- Ну, давайте, стреляйте в меня своими вопросами: Жду. Вперед, черт
побери! Хотите, чтобы я рассказал, как высаживался на Луну?
И Темпль рассказал мне о том, как высаживался на Луну. Рассказал
подробно, вспомнив каждую фазу приземления. Прежде я уже слышал от других
астронавтов примерно то же самое. Потом он описал Луну, сказав самые обычные
банальные слова, какие я не раз слышал и раньше: небо черное, Земля похожа
на зелено-голубую дыню, подвешенную в пустом пространстве, почт на Луне
желтоватая, серая, кратеры, горы, камни, пыль я так далее и так далее.
Думаю, что рано или поздно придется послать на нашу спутницу философа или
поэта, если мы хотим узнать нечто более яркое и интересное.
Он говорил, ни разу не сбившись -- не сказав "туника" вместо
"комбинезон", и мне трудно было просто слушать его, не то, что следить за
сутью его рассказа. Я опять, как и прежде, обливался холодным потом. Мне так
и хотелось крикнуть: "Расскажи лучше о Леониде, а не о Луне!" Но,
разумеется" я не сделал этого, а только спрашивал себя: "А может, мне все
это приснилось?". И продолжал испытывать какое-то странное волнение, едва ли
не ужас, время от времени согласно кивая и поддакивая:
-- Да, да, конечно, интересно...
Наконец я встал, собрал бумаги с поспешными и совсем ненужными
записями:
-- Ну, Джек, вы рассказали мне немало интересно, -- поблагодарил я.
Он улыбнулся:
-- Хватит?
-- Вполне! Да, послушайте, Джек... а какое у вас впечатление... -- я
поколебался, не решаясь задать свой вопрос, -- какое впечатление осталось от
вашего перехода к тому участку, который называется Фермопилы? -- Я произнес
это название, преодолев страх. Кто знает, может, это слово поразит его,
заставит вспомнить, приведет...
Куда?
Нет, ничего, на что я надеялся, чего опасался, не произошло.
-- Какое впечатление? -- переспросил он. --Да никакого! Я, ведь
натренировался еще здесь, на Земле. Это было совсем нетрудно. .
-- Согласен. Но я не это имел в виду. Я хотел сказать...
-- Все было запрограммировано до секунды. Я не хочу сказать, что я и в
самом деле превратился в почтовую посылку, но...
-- Я хотел напомнить про Фермопилы...Знаете, при всех исторических
описаниях, при всем том, что там случилось...
-- Случилось? -- Он едва ли не с недоверием посмотрел на меня. -- Что
могло там случиться?
-- Нет, Джек, не там, не на Луне. Есть такое место, которое называется
Фермопилы... -- я вдруг по, чувствовал ужасную усталость, -- и на Земле
тоже. В Греции, слышали?
-- В Греции? Вы уверены?
-- Ну, да.
-- Черт возьми! Вот это новость! А мне никто не говорил об этом!..
Знаете, что я вам скажу, Купер? Рано или поздно я съезжу туда и тогда смогу
ответить на ваш вопрос, -- добавил он, указывая на меня пальцем. -- Какое
странное, однако, название, -- усмехнулся он. -- Вы уверены, что нужно
говорить ФермопИлы, а не ФермОпилы?
-- Уверен. Абсолютно.
-- Ну! А что же там случилось такого важного?
-- Не помню точно, -- ответил я. Теперь я опять обрел полное
спокойствие. Я заглянул в глубокую беззвездную ночь, а сейчас опять взошло
дневное светило... Я направился к двери.
-- Было очень приятно побеседовать с вами, Джек! Вы просто молодчина!
-- Как и все мои коллеги, не более того! -- ответил Джек и проводил
меня до двери, продолжая разговор о каких-то пустяках. Он был в прекрасном
расположении духа и вполне уверен в себе. Когда уже у выхода я протянул ему
руку, он расстегнул воротник комбинезона, и я увидел пластырь под кадыком, в
самой ямочке... Колокольчики тревога гром звякнули. Я невольно воскликнул,
показав на его горло:
-- Пластырь!
Он удивленно взглянул на меня, не понимая, о чем я говорю. Потом,
заметив мой взгляд, потрогал шею и спросил:
-- Это?
Я еще не пришел в себя от изумления, но все еще пытаясь изобразить
равнодушие, сказал:
-- Черт возьми, выходит, вы умолчали, что поранились во время полета!
Джек колебался только мгновение, потом улыбнулся и пожал плечами.
-- Поранился? Нет, это какая-то царапина, пустяк... Я даже не
заметил... Когда мне сказали об этом, я удивился и спросил: "Ранка на шее? У
меня?"
-- Но как же так? Может, произошел какой-нибудь несчастный случай?
-- Нет, -- повторил он, сжав губы. -- уверяю вас. Полет прошел точно по
заданной программе. Наилучший полет, какой только можно себе представить. А
это, -- он снова, потрогал пластырь, -- просто не знаю, откуда это ваялось.
Может быть, когда снимал комбинезон.... Не знаю! Не болит. А может, врач
хотел взять кровь.
-- Может быть, -- пробормотал я, -- это была стрела?
-- Что? Как вы сказали?
-- Ничего, -- ответил я, покачав головой, пожал ему руку и ушел.
Грей беседовал со своими коллегами. Увидав меня, он улыбнулся и пошел
навстречу.
-- Вое? Все в порядке? Ото! -- Он указал на пачку листков у меня в
руке. -- Сколько же вы исписали!
-- Да, немало.
-- Как вы нашли Темпля?
-- Я... Он великолепен!
-- Это успех. Успех, который превзошел все наши ожидания. Послушаете,
Купер, мне жаль, что не смогу проводить вас в Нью-Йорк, у меня здесь очень
много дел.
-- Не беспокойтесь... Я только хотел расспросить вас еще кое о чем.
-- Да, пожалуйста, слушаю вас.
-- Речь идет о Темпле. Почему именно его отобрали для этого полета?
Именно его, а не кого-нибудь другого?
-- Гм... Не знаю, смогу ли ответить на ваш вопрос. Право, не знаю
даже... -- Он поколебался, потом решительно продолжал: -- Пойдемте. Я
познакомлю вас с нужным человеком. Это Том Чест, знаете его, нет? Он сможет
объяснить вам. почему был выбран именно Темпль.
Таким образом Грей отвел меня к Честу, руководителю группы астронавтов,
и я задал ему тот же вопрос. Чест понимающе кивнул, извлек из ящика стола
папку, открыл ее, выбрал из лежавших в ней бумаг карточку Темпля, пробежал
ее глазами и сказал:
-- Темпль? Он не лучше других в том, что касается технической и научной
подготовки. У нас было в резерве три человека, подготовленных так же хорошо,
как и он. Мы располагаем, -- с гордостью добавил он, -- целой командой
превосходных астронавтов. .
-- Это я знаю. Так как же вы выбирали? Бросали жребий? Кидали монетку,
говоря: "Решка за Темпля, орел за кого-то другого?"
Он отрицательно покачал головой.
-- Конечно, нет. Мы выбрали Темпля, потому что он крепче... я имею в
виду, крепок, как и остальные, но на один атом... на пол-атома крепче, --
поправился он, -- Физически и психологически, понимаете? Он похож на
думающий камень. Стальной человек с молниеносными рефлексами. Способен в
считанные секунды делать в уме невероятные расчеты. Может согнуть штангу или
разорвать телефонный справочник. Знаете, как тренировали японских охотников?
-- Они ловили мух на лету, если не ошибаюсь.
-- Совершенно верно. Темпль умеет делать то же самое. Он может
разговаривать с вами о каких-нибудь даже очень сложных материях, а в это
время мимо летит муха, он -- цап! -- мгновенно ловит ее! Ни разу не
промахнулся, уверяю вас... У него ж тренировочных полетах дважды были
аварийные ситуации, причем не по его вине, и он выходил из положения в таких
обстоятельствах, где и лучшие пилоты погибли бы. Вот почему мы выбрали
его...-- Он сжал губы и добавил: -- У него маловато воображения, согласен.
Вы, наверное, заметили это, да?
Я промолчал, а он продолжал:
-- Однако для такого полета, какой совершил он, воображение не
требуется совершенно, более того, может даже повредить. Нам нужен человек,
для которого Луна -- это лишь место назначения, как впрочем и любое другое.
-- Да, понимаю. А можно узнать, какие книги он читает? Я хочу сказать,
каков круг его интересов? Мне это нужно для статьи.
-- Да, конечно... -- он еще раз заглянул в папку, --научная и
техническая литература. Вот список книг, которые он прочел за последние два
года. Посмотрите сами, -- и он протянул мне листок. Я притворился, будто
просматриваю список, а он продолжал: -- Кто выбирает подобную профессию,
должен смириться с тем, что придется жить под колпаком НАСА, ведь мы все
время наблюдаем за ним. Я вернул Честу листок.
-- Тут нет ни одного романа.
-- Романа? А зачем ему романы?
-- Вовсе нет книг по истории или археологии, -- заметил я без особой
надежды. Чест пожал плечами и усмехнулся:
-- История, археология? Такие люди, как Темпль, живут в будущем. Какое
ему дело до прошлого?
Я больше не затрагивал эту тему. Да, это так и было -- тут добавить
нечего. Джек Темпль никогда в жизни не читал таких книг, в которых
говорилось бы о Леониде и о персах. Ни Фермопил, ни вообще прошлого для него
не существовало. Не было смысла продолжать расспросы. Я ухватился за
последнюю ниточку:
-- Скажите... он коренной американец или...
Чест ответила
-- Судите вами. Его семья приехала в Америку триста лет назад.
-- И это была англосаксонская семья, не так ли? Может быть, его мать,
тетушка или бабушка были... скажем, французской крови, итальянской или
испанской...
Он решительно покачал головой:
-- Нет. Впрочем, это не имеет ни малейшего значения. Мы послали бы его
на Луну в любом случае, даже если бы его отец был немцем, испанцем или
итальянцем.
-- Или греком, -- заметил я. Чест кивнул:
-- Или греком, какая разница. Его предки нас не интересуют. Повторяю,
Купер, прошлое не имеет для него никакого значения. Наше время началось 4
октября 1957 года; Помните, что это за дата?
-- Конечно, помню. В тот день русские запустили в космос первый
искусственный спутник.
-- Совершенно верно. И поэтому все, что .было раньше, для него просто
не существует.
Он проговорил это тоном человека, который хочет завершить разговор. Но
я не сразу сдался.
-- Хорошо, прошлое для него не существует, но вот последний вопрос: а
его райка на шее?
Чест помрачнел.[ ]
-- Откуда вы знаете? -- спросил он.
-- Я видел. Видел пластырь.
-- Ну... Это пустяк!..
-- Как это, пустяк?
-- Ну! Пустяк! Царапина и все.
-- Генерал, я здесь для того, чтобы служить НАСА. Я не шпион и не из
тех журналистов, которых волнуют только свои собственные интересы. Статья
будет опубликована неизвестно когда и поэтому не сыграет никакой роли в моей
карьере. Вы компенсируете мне расходы, это верно, но кто знает, не придется
ли мне еще добавить несколько долларов из своего кармана. Словом, работа в
убыток...
-- Купер...
-- Нет, дайте мне закончить. Не создавайте дополнительных трудностей.
Если хотите, чтобы моя работа принесла какую-то пользу, доверяйте мне.
Чест слегка покраснел и твердо сказал:
-- Мне кажется, мы доверяем вам, и еще как!
-- Тогда давайте пинте продвинемся немного дальше. Я не верю, что это
царапина. Так что же это такое?
Генерал тяжело вздохнул и с неприязнью посмотрел на меня.
-- Официально заявляю вам, -- проговорил он, --ничего особенного.
Хотя... -- добавил он, чуть поколебавшись, -- рентген вроде бы и показывает,
что внутри довольно глубокая рана. Но обратите внимание, -- он сделал
предупреждающий жест, -- я сказала "вроде бы". На самом деле его горло в
превосходном состоянии. Возможно, Темпль родился с этим дефектом. Скажу
больше, определенно это у него с самого детства. А может, поцарапался, когда
после полета принимал душ, -- заключил он, -- вот и все.
Что у Темпля идеальное здоровье, нет никаких сомнений, генерал.
-- Согласен, -- обрадовался он.
-- А рана глубокая? -- все же настаивал я. -- чем она может быть
вызвана? Каким-то ударом?
-- Возможно. Только, несомненно, не во время пота Луну.
-- Это мог быть удар копьем, например?
Он засмеялся и покачал головой:
-- Ох, уж эти журналисты!
Я покинул остров на вертолете. Меня доставили на военный аэродром, а
оттуда, словно почтовую посылку, перевезли в Денвер, штат Колорадо. Затем я
полетел в Нью-Йорк. Смеркалось. Это был самый длинный день в моей жизни. Но
спать мне не хотелось. И все же я сидел, закрыв глаза...
...и вновь видел перед собой бледное, мокрое от пота лицо молодого
спартанского воина, говорившего:
-- ... люди, кони -- белое, красное и черное море. Воины с плюмажами и
большими щитами... -- и негромко напевавшего на языке, который умер много
веков назад, древнейшую военную песнь...
Джек Темпль. Это мне не приснилось. Я был в этом уверен.
"Леонид дал сигнал к атаке, и мы пошли по телам павших лучников..." Да,
это был не сон: "Стрела... вонзилась вот сюда... И я... умер..."
Стрела вонзилась в горло. И Джек Темпль вернулся с Луны с царапиной на
шее... А может, он поцарапал себя, когда принимал душ? Но внутри была
глубокая рана... Откуда она могла взяться? Ранение? "Возможно. Только
несомненно, не во время полета на Луну".
Так что же?..
Я открыл глаза, посмотрел в иллюминатор и не увидел ничего, кроме
кромешной тьмы. Кромешная тьма была повсюду. Тьма и тишина в течение
пятнадцати секунд. Приборы бездействовали. По научным данным космический
корабль вполне мог быть уничтожен за это время, а с ним и человек на борту.
Что произошло за эти пятнадцать секунд? Темпль встретил прошлое: находился в
Фермопилах, сражался и погиб от стрелы, попавшей в горло? Я снова закрыл
глаза. Да нет! Время летит со скоростью триста тысяч километров в секунду,
как и свет, насколько мне было известно. Или, может быть, еще быстрее, кто
измерял его полет? Чтобы встретить прошлое, надо было двигаться еще
быстрее... черт побери... Откуда мне знать! Я ничего не понимаю в подобных
расчетах! Я ведь журналист, какого черта им от меня надо?
Злость, охватившая было меня, быстро прошла. Загадку этих пятнадцати
секунд и провал связи с кораблем НАСА рано или поздно раскроют. Точно так
же, как найдет объяснение и глубокое ранение в горле астронавта. А может, и
не будет никакого ответа, ведь полет прошел как нельзя успешно и, это было
самое главное, человек мог теперь летать на Луну, высаживаться там, ходить
по ней и возвращаться на Землю меньше чем за два часа. Теперь и в самом деле
достаточно было лишь протянуть руку, чтобы покорить Луну.
Профессор Зейвольд принял меня или, скорее, вынужден был принять как
только вышел из аудитории. Еще звучали аплодисменты слушавших его лекцию, и
он был немного возбужден.
-- Всегда так бывает, -- сказал он, словно извиняясь.
-- Аплодисменты волнуют, профессор.
-- Нет... волнует психиатрия, Купер, -- поправил он меня и, взглянув на
часы, добавил: -- Боюсь, что у меня совсем немного времени для вас, дорогой
друг.
-- Постараюсь быть кратким, профессор. Я бы тоже хотел как можно
быстрее разрешить волнующую меня проблему.
-- Какой-нибудь больной? -- спросил он.
Я отрицательно покачал головой..
-- Нет. Самый здоровый человек на свете, и это не просто красивая
фраза. Действительно самый здоровый человек на свете, стальные нервы,
молниеносные рефлексы и все прочее.
Он поморгал.
-- Не понимаю вас, Купер... Здоровый... и даже психически?
-- Кончено. Абсолютно здоровый.
Один из величайших психиатров мира снова недоуменно посмотрел на меня.
-- А какое я могу иметь отношение к самому здоровому человеку на свете?
Я врач. Работаю для того, чтобы люди были здоровы, но... я занимаюсь
преимущественно больными.
И тогда я рассказал ему о Темпле. Он слушал меня, склонив голову,
шевеля время от времени тонкими, изящными пальцами. Когда я закончил, он
поднял на меня свои темные и пронзительно умные глаза.
-- И вы хотите знать, -- сказал он, -- как это возможно, чтобы человек
наших дней, никогда не бывавший в Греции, не читавший книг по истории, во
всяком случае в недавнее время, и даже не знающий, как правильно произносить
-- ФермопИлы или ФермОпилы... Вы хотели бы знать, каким образом такой
человек может рассказывать историю похода Леонида и заявить, что сражался с
персами?
-- Да, именно это я и хотел бы знать. Но, -- добавил я,-- есть еще одно
обстоятельство, о котором я не успел вам сообщить. Я был у профессора
Шезингера, вы его знаете?
-- Да, конечно, это историк.
-- Так вот. Он подтвердил, что все рассказанное Темплем соответствует
исторической правде. Единственное, чего не знал профессор, это обряд с
лавровыми венками, которые помещали между рогов быка. Он говорит, что это
очень интересная деталь.
Глаза Зейвольда блеснули.
-- Это не первый подобный случай, о котором я слышу, -- тихо
проговорил, он. -- Знаете, я общался с тысячами больных и тысячами здоровых
людей, но мне лично никогда не доводилось встречать что либо подобное.
Повторяю, я только слышал о таких вещах. Знаю, что несколько лет назад один
итальянский крестьянин в бреду после солнечного удара уверял, будто оказался
среди римских солдат, сражавшихся против Ганнибала в битве при Каннах, и
рассказал много подробностей, которые, по мнению историков, были абсолютно
точными. Однако, этот крестьянин родился в окрестностях Канн и постоянно жил
там... Я видел больных, которые -- тоже в бреду -- говорили на совершенно
незнакомом им языке -- на немецком или датском, к примеру... Как это может
быть Я мог бы дать вам множество ответов, Купер, но ни один из них не
удовлетворил бы вас. Науке известно многое, но не все. К тому ж, -- спокойно
продолжал он, -- человеческий мозг -- это целый мир, изученный лишь отчасти.
Я бы даже сказал -- в самой незначительной части. Так что же?
Перевоплощение? Наследственность? Мы все происходим от Адама и Евы, не будем
забывать этого. Древние воспоминания, где-то услышанные слова,
представления... -- И Зейвольд еще некоторое время говорил в том же духе, и
я таким образом оказался одним из немногих привилегированных слушателей,
которому он читал персональную лекцию. Он упомянул о многих других, очень
интересных вещах, возможно, чересчур сложных, часто невероятных, но все
равно они убедили меня. Последняя фраза заканчивалась словом "случай".
-- Случай? -- повторил я.
-- Вы можете исключить его? -- спросил он и, естественно, не стал ждать
ответа, а добавил -- Одно кажется несомненным, а именно: после подобного
кризиса субъект освобождается от этих, если можно так выразиться,
воспоминаний и больше уже никогда к ним не возвращается. Совершенно ничего
не помнит:
Я спросил:
-- Вы хотите сказать, что этот мой друг никогда не расскажет историю о
Фермопилах?
-- Конечно. И будет отрицать, что рассказывал ее когда-либо. Од от нее
освободился. Навсегда.
Я поблагодарил его, извинился, что отнял драгоценное время, а он
рассыпался в благодарностях за статью, которую я посвятил ему. Уже на пороге
он заметил, что я правильно сделал, придя к нему, и пригласил и впредь
приходить всегда, когда мне это будет нужно.
Вот и солнце. Оно вставало прямо из океана -- серого, беспредельного,
исполненного печальной красоты. И загадки. Я шел но пляжу. Низко летали
чайки, громко крича и хлопая серо-белыми крыльями. Воздух был чист и свеж.
Метрах в тридцати от берега, среди зелени деревьев виднелось несколько
домиков, обитатели которых еще спали. Стены были окрашены в яркие, живые
цвета, правда, уже немного выгоревшие на солнце. Кроны деревьев были
недвижны. Щебетали птицы. Океан дышал тихо, словно не хотел заглушать крик
чаек, щебетание птиц, не решался нарушить покой деревьев и людей.
Я неторопливо шел по песчаному пляжу. Нью-Йорк был далеко, и небоскреб
"Дейли Монитор" тоже. Машина, на которой я приехал в это местечко на берегу
океана, ждала меня на дороге далеко за дюнами и кустарником. Я провел за
рулем всю ночь. И не напрасно.
Выйдя из института профессора Зейвольда, я спросил себя:
-- Куда теперь ехать? -- Мне приходили на ум многие имена, многие
адреса: ученые, лауреаты Нобелевской премии, врачи, пилоты, генералы,
психиатры, священники, историки, йоги и так далее и так далее... Знакомишься
со множеством самых разных людей, если работаешь журналистом. Но я никого
больше не хотел видеть, прекрасно понимая все, что они скажут мне -- все как
один будут говорить умнейшие вещи, никакого отношения к моей истории не
имеющие. И ничто не удовлетворит меня, ведь то, что произошло, на самом деле
необъяснимо. В в первую очередь -- для ученого, который только и занимался
тем, что всю жизнь отыскивал точное научное и потому холодное, словно лед,
объяснение...
...Вовсе не это было нужно мне. Какой смысл искать то, что невозможно
найти? Я вспомнил другое имя, другой адрес. И вот я на пляже на берегу
Атлантического океана, глухо бормочущего что-то таинственное. Я направился к
домику, что стоял среди зеленых деревьев и скал, погребенный под светлым
покровом, листьев какого-то вьющегося растения. Солнце красным диском уже
висело над волнистой, колышущейся линией горизонта. Я остановился. Восход
солнца -- это чарующий миг. Многое люди ни разу за всю свою жизнь так я не
видели восхода солнца. А ведь это чудо происходит каждый день
Я продолжал свой путь. Джек Темпль. Фермопилы. Вас посылают заглянуть в
будущее, а вы встречаетесь с прошлым. Американский астронавт воплощается в
древнегреческого воина.
Я увидел, что в доме распахнулось окно и в нем появился человек,
обратив взгляд к солнцу. Я почувствовал, как у меня защемило сердце. Да, я
не ошибся, и правильно сделал, что приехал сюда. Этот человек, который
поднялся с постели и открыл окно, чтобы увидеть восход солнца, был
единственным, кто мог сказать мне что-то убедительное.
Я поспешил к нему.
Здравствуйте, господин Ли.
Он посмотрел на меня своими юношескими глазами, улыбнулся, взлохматил
своя седые волосы и воскликнул:
-- Да неужели это вы, Мартин Купер!
-- Да, и собираюсь кое о чем попросить вас.
-- Рада Бога! Подождите, сейчас выйду. Лучше поговорим на пляже, верно?
Просто грех сидеть в доме в такой момент, как этот! -- И он перевел взгляд
на горизонт.
-- Конечно, грех, -- согласился я, когда он вышел из дома и начал
спускаться по лестнице, вырубленной в прибрежной скале. Таких людей, как
Артур Ли надо бы посылать на Луну -- хотя бы иногда.
И я возблагодарил Господа за то, что с каждой тысячей ученых он
посылает в мир хотя бы одного поэта.
(Заметка из еженедельника "ШОК" - ЕГО УБИВАЛИ СОРОК РАЗ
Сергей Перов сражался под Сталинградом, а еще под Ватерлоо, участвовал
в битве царя Леонида под Фермопилами. Живет он уже свою 704-ю жизнь. В
строжайшей тайне его исследуют уже два года наши психологи и историки.
Ученые благодаря русскому пенсионеру Сергею Перову уточняют ситуации на
полях былых сражений. А он помнит бой пещерных людей, крестовые походы, а
также Александра Македонского, Наполеона Бонапарта...
Обследовавшие его в течение двух лет психологи считают, что это не
мистификация. Перов -- человек простой, сосредним образованием, не знает
иностранных языков. В состоянии гипноза описывает события "старины глубокой"
с такими подробностями, какие доступны разве что суперспециалистам. Перов
рассказывает, как шли битвы, как выглядели их участники, говорит о войсковых
маневрах -- словом, о том, что нигде до этого вычитать не мог.
Историки постоянно проверяют его сообщения и рассказы. Если и
существуют какие-то сомнения относительно частностей, все равно они решаются
в пользу Перова -- он прав. Кроме того, он сообщает ученым немало
неизвестных фактов и разные исторические "темные пятна", и его версии
событий находят объяснение.
Перов обратил на себя внимание ученых, после того, как попал в
автокатастрофу в канун своего шестидесятилетия. Придя в себя, он начал
говорить на... старофранцузском языке, чем приводил в недоумение близких.
Они-то были уверены, что никакого французского языка пенсионер Перов не
знал.
Медсестра, понимающая французский, сказала, что он говорил о Наполеоне
и маршале Адольфе Нее, который фактически в те времена устроил "перестройку"
в пехотных полках. Это и обратило на Перова внимание ученых.
Его обследовали в состоянии гипноза две группы специалистов. Детали
прошлого, количество известных и неизвестных исторических факторов превзошли
самые смелые фантазии.
Специалисты полагают, что Перов должен жить на свете уже не менее 703
раз. Сорок раз его убивали в битвах, более сотни раз его ранили. Рядом с
фараоном Рамдесом он сражался под Кадешем в 1292 году до нашей эры и спас
жизнь, одному из сыновей его. Бился на острове Габсбургов против шведских
повстанцев при Сенпах в 1286 году и в 1793 году вошел с войсками Наполеона
Бонапарта в Каир.
Все, что говорит и что удается проверить, подтверждается практически
стопроцентно и со-ответствует тому, что знают ученые об этих событиях.
Сергей Перов -- это кладезь для историков и загадка для психологов. И
все же почему в таком случае московский пенсионер пережил те сорок битв,
когда для человека хватит только одной со смертельным исходом? Не
подтверждение ли это гипотезы о бессмертии души, которая со смертью человека
переселяется в другого индивидуума?...
Н. ПОСЫСАЕВ "ШОК",1994. No 3.)
Перевод с итальянского Ирины Константиновой
Константинова Ирина Георгиевна, член трех творческих Союзов России -
литераторов, журналистов, переводчиков.
Санкт-Петербург, 197183, Наб. Черной речки, 16 - 27.,
Тел./факс 4307991,
E-mail: [email protected]
1 ноября 2000
Популярность: 1, Last-modified: Tue, 27 Mar 2001 05:25:49 GmT