Источник: Дуэль с пушкинистами. Хронограф. М., 2001.
Copyright: Yuri Druzhnikov.
Няню поэта мы знаем с детства, будто не только поэта, но и нас самих
она выходила. Ей принадлежит почетное место в любой биографии поэта. Стоит
ли приниматься за такую банальную тему? Что нового удастся сказать? В
очередной раз перебирая материалы, накопленные за долгие годы в толстой
папке с ее именем, мы решили попытаться взглянуть на няню, так сказать, как
на историко-литературное явление, может быть, как на одну из нерешенных
загадок биографии Пушкина.
Исходные материалы о няне скудны, но, судя по всему, извлечено максимум
возможного и интерпретировано по-разному, иногда не в лад с историческими
фактами, -- на то были свои причины. По неписаному закону пушкинистики
окружение великого поэта сортировали, делили на друзей и врагов с
последующей гипертрофией их достоинств или недостатков. Няня чистку
выдерживала с честью и не раз.
Няня. Но какая?
Прежде всего само ставшее традиционным термином выражение "няня
Пушкина", принятое в пушкинистике, требует уточнения. При жизни ее звали
Арина. Под старость некоторые именовали ее Родионовна, как делается иногда в
деревнях. Сам Пушкин ни единого раза не назвал ее по имени, а в письмах
писал "няня" (один раз даже с заглавной буквы). В научной российской и
западной литературе она именуется чаще как Арина Родионовна, без фамилии,
либо, реже, под фамилией Яковлева.
Арина -- ее домашнее имя, а подлинными были два: Ирина и, в других
документах, Иринья. Ее фамилия, судя по податным спискам, Родионова. Под
этой фамилией она была похоронена. В одной из поздних публикаций говорится:
"Появление в современной литературе о няне А.С.Пушкина фамилии Яковлева,
будто бы ей принадлежавшей, ничем не обосновано. Как крепостная крестьянка
няня фамилии не имела. В документах (ревизские сказки, исповедальные
росписи, метрические церковные книги) она названа по отцу -- Родионовой, а в
быту -- Родионовной. Никто из современников поэта Яковлевой ее не называл".
Это вопрос спорный, считают, однако, другие, ибо детей называют по
отцу, а фамилия ее отца -- Яковлев. Мейлах называет ее Арина Матвеева (по
мужу). Так или иначе, крепостные у Пушкина и Гоголя называются Савельич,
Селифан, Петрушка, а величание по имени и отчеству Арина Родионовна и без
фамилии, широко принятое в литературе, сразу выводит няню на определенный
уровень. Ведь начиная с фольклорных имен (скажем, Микула Селянинович), так
принято именовать в печати только героев, царей, великих князей (например,
Николай Павлович, Константин Павлович) да общеизвестных лиц (Александр
Сергеевич, Иосиф Виссарионович).
Согласно метрической книге Воскресенской Суйдинской церкви, няня
родилась 10 апреля 1758 года в Суйде (теперь село Воскресенское), а точнее
-- в полуверсте от Суйды, в деревне Лампово. Это так называемая Ижорская
земля в Петербургской губернии, на территории Ингерманландии, принадлежавшей
когда-то Великому Новгороду, потом Швеции и отвоеванной Петром Великим. На
малонаселенной этой местности насаждалось православие, лютеранство, затем
снова православие. Мать ее, Лукерья Кириллова, и отец, Родион Яковлев, имели
семерых детей, причем двух -- с одинаковым именем Евдокия. Ребенком Арина
числилась крепостной графа Ф.А.Апраксина. Суйду и прилегающие деревни с
людьми купил у графа Апраксина прадед поэта Абрам Ганнибал. Арина (Ирина,
Иринья) Родионова-Яковлева-Матвеева прожила долгую по тем временам, за 70-й
рубеж, жизнь.
В 1781 году Арина вышла замуж, и ей разрешили переехать к мужу в село
Кобрино, что неподалеку от нынешней Гатчины. Через год после рождения
Пушкина бабка его Мария Ганнибал продала Кобрино с людьми и купила Захарово
под Москвой. Арину с семьей и домом, в котором они жили, бабушка исключила
из запродажной. Ситуация не такая ясная, как о ней пишут. Одно время принято
было считать, что Арине с семьей: мужем Федором Матвеевым, умершим в 1801
или 1802 году от пьянства, и четырьмя детьми, -- Мария Ганнибал то ли
подарила, то ли хотела подарить вольную.
Арина от вольной отказалась. Это утверждает в своих воспоминаниях
сестра Пушкина Ольга Сергеевна Павлищева. Няня осталась дворовой. Кстати,
толковый словарь объясняет слово "дворовый" как "крепостной", а именно
"взятый на барский, господский двор (о крепостных крестьянах, оторванных от
земли для обслуживания помещика, его дома)". Дочь Арины Родионовны Марья
вышла замуж за крепостного и, таким образом, осталась крепостной. Арина
сказала: "Я сама была крестьянка, на что вольная!".
Биограф няни А.И.Ульянский утверждает, что дети вольной не получили.
Всю жизнь Арина считала себя рабой своих господ; "верной рабой" называет
няню в "Дубровском" сам Пушкин, хотя это, конечно, литературный образ.
"Отпустить на волю семью няни, -- полагает Грановская, -- Мария Алексеевна,
видимо, собиралась... но не отпустила". Если это так, то отказ няни от
вольной теряет смысл. В Михайловском, судя по спискам, Арина и дети ее снова
проходят крепостными. От рождения до смерти она оставалась крепостной:
сперва Апраксина, потом Ганнибала, наконец, Пушкиных. И Пушкина, заметим мы,
ситуация вполне устраивала. Никогда, ни одним словом он не затронул этой
темы применительно к няне, хотя рабство в общем виде возмущало его
гражданские чувства не раз.
Важно, что сама Арина Родионовна и дети ее оказались на некоем особом
положении. Арина то оставалась прислуживать у Пушкиных, то возвращалась в
деревню, и мы не знаем точно, куда. По надобности ее привозили прислуживать
в барском доме, но и возвращали обратно, по-видимому, в Михайловское. Она
некто вроде ключницы: стережет усадьбу, выполняет поручения господ, ей
доверяют, убедившись в ее честности, кое-какие денежные дела. Она house
keeper (домоправительница), по определению В.В.Набокова, старавшегося
объяснить западному читателю ее роль. В 1792 году Арина была взята Марией
Ганнибал в дом опекуна ее дочери, то есть матери Пушкина, кормилицей сына
этого опекуна. Дядя поэта А.Ю.Пушкин пишет про этого сына, что "Ганнибалова
дала ему в кормилицы из Кобрина вышеописанную Арину Родионовну". Она
"оставлена была у него в няньках до 1797 года".
Как соотносится рождение собственных детей няни с рождением детей
Пушкиных? Вопрос не праздный, ибо кто выкормил поэта грудью? Когда Пушкин
родился, Арине был 41 год, через два года она овдовела и больше не рожала.
Детям Арины Родионовны от Федора Матвеева в год рождения Пушкина было: Егору
17 лет, Надежде -- 11, Марии (оставившей нечто вроде примитивных
воспоминаний) -- 10 лет. Последний сын Арины, Стефан, родился, скорей всего,
в конце 1797 года, тогда же (20 декабря 1797) родилась старшая сестра
Пушкина Ольга, и из деревни в дом Пушкиных взяли Арину, потому что у нее
было молоко. Пушкин родился через полтора года, когда она уже выкормила или
кончала кормить его сестру. Скорей всего, у Арины молока уже не было, и ее
отправили в деревню. Грудью тогда кормили долго. Дочь Арины Марья
вспоминала: "Только выкормила Ольгу Сергеевну, а потом к Александру
Сергеевичу была взята в няни". Свидетельство неточное. Для Александра
Сергеевича привезли другую кормилицу.
Выражение "няня Пушкина" вбирает в себя, как минимум, двух женщин. По
свидетельству сестры, Ольги Павлищевой, у поэта было две няни, обе Яковлевы.
Скорей всего, и первая нянька была взята из деревни, принадлежавшей Марии
Ганнибал. Несколько фамилий на всю деревню были, да и сейчас еще остаются
нормой.
Первой нянькой поэта была Ульяна (Улиана) Яковлевна или Яковлева
(рождения, возможно, 1767 или 1768 года, может быть, вдова, год смерти
неизвестен). В разных источниках она названа по-разному и с разными годами
рождения. Она кормила его грудью от рождения, или, как сообщает советский
источник, чтобы избежать вопроса кормления грудью, Ульяна "первые два года
играла большую роль". Через год и десять месяцев после Пушкина родился его
брат Николай (шесть лет спустя умерший), а еще через четыре года брат Лев.
Ольга пишет, что "родился Лев Сергеевич, и Арине Родионовне поручено было
ходить за ним: так она сделалась общею нянею". Однако Ульяна оставалась с
Пушкиным до 1811 года.
После Ольги Арина вынянчила Александра и Льва, но кормилицей была
только для Ольги. Набоков вообще называет Арину Родионовну "более точно,
старая няня его сестры", а потом "бывшая няня его сестры". Не одна она,
конечно, была няней. Прислуги в доме Пушкиных было много, кормилиц без труда
находили в деревне и отсылали обратно, но этой няне доверяли больше других.
Мать Пушкина, когда нуждалась в ней, разрешала ей спать не в людской, а в
господском доме. Позже прислуживать господам взяли и дочь няни Надежду.
Детям Арины разрешили поселиться в сельце Захарово. В 1811 году
Захарово продали. В семье Пушкиных родились и умерли младенцами Софья,
Павел, Михаил и Платон. Неизвестно, нянчила ли Арина кого-либо из этих
детей. Мать была внучатой племянницей отца: "...дед мой... женился на...
дочери родного брата деду отца моего (который доводится внучатым братом моей
матери)". Это "Автобиографические записки" Пушкина. Не оттого ли пятеро из
восьми детей Пушкиных умерли, что в браке этом было кровосмесительство?
Родители, когда Пушкин попал в лицей, уехали из Москвы в Варшаву, где Сергей
Львович получил должность. Арину отправили в Михайловское.
В замыслах автобиографии Пушкина имеется строка: "Первые впечатления.
Юсупов сад, землетрясение, няня". Замысел остался нереализованным, и можно
спорить, какую няню поэт имел в виду описать во время землетрясения 1802
года. Посмотрим формальное употребление им слова "няня". Согласно "Указателю
поэзии Пушкина" Томаса Шоу слово "няня" в разных падежах поэт употребил в
стихах 23 раза, из них в "Онегине" 17 раз, остается 6. В "Словаре языка
Пушкина", включающем письма и черновики, слово "няня" отмечено 36 раз; из
них в "Онегине" 19 и еще 17 слов за всю жизнь поэта.
Значение Арины Родионовны в истории русской литературы базируется на
нескольких тезисах, и основной из них -- сентиментальный: поэт любил няню и
ввел ее в свои произведения. Действительно ли она играла важную роль в его
жизни?
В услуженье барину
Прикинем время их общения. Первое лето в своей жизни Пушкин провел в
Михайловском, куда его привезли вскоре после рождения; лишь осенью родители
уехали в Петербург. Когда она начала его нянчить, неясно, но "на седьмом
году", пишет Бартенев, "няню и бабушку сменили гувернеры и учители". Вряд ли
они виделись, когда Арину в ноябре 1817 года привезли в город нянчить
последнего родившегося у Пушкиных ребенка -- Платона. С ним отправились в
Михайловское, где он вскоре умер. В 17-м и 19-м годах летом Пушкин приезжал
в Михайловское отдыхать, и в эти посещения она его видела, "если она была
там в это время", -- Набоков подчеркивает если. Привязанность к ней, или,
как пишут, его любовь к няне, а значит, и роль ее в его жизни относятся к
михайловской ссылке, которая продолжается два года. Он жил в большом,
господском доме, а няня во флигеле, где была баня, или в девичьей. После
ссылки, через два месяца, поэт снова съездил ненадолго в деревню, а в 1827
году еще раз.
Любовь его к няне подтверждается рядом источников. Сестра Ольга
уточняет: он любил ее с детства, а оценил в Михайловском. Потрясающая
точность пушкинских характеристик людей (Арине Родионовне 68 лет) не
оставляет никаких сомнений, что это было так:
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя...
Два стихотворения начинаются со слова "Подруга": "Подруга думы
праздной", обращенное к чернильнице, и это, обращенное к няне, --
неоконченный отрывок. Стихотворение брошено на полуслове; Пушкин не
публиковал его, печатается оно с обрезанием последней строки "То чудится
тебе...".
Как заметил Котляревский, "Пушкин подкрашивал воспоминания". Перечитаем
михайловскую переписку поэта, множество раз цитированную в подтверждение
дружбы с Ариной Родионовной. Упоминания няни сперва перетекают у Пушкина из
жизни в письма, затем в творчество, и биографу трудно разделить жизненные
факты и литературные преувеличения. "Знаешь ли мои занятия? -- делится он с
братом (ноябрь, 1824). -- До обеда пишу записки, обедаю поздно; после обеда
езжу верхом, вечером слушаю сказки няни и вознаграждаю тем недостатки
проклятого своего воспитания".
Тридцать лет спустя Анненков напишет: "Арина Родионовна была
посредницей, как известно, в его сношениях с русским сказочным миром,
руководительницей его в узнании поверий, обычаев и самых приемов народа...".
И еще: "Александр Сергеевич отзывался о няне, как о последнем своем
наставнике, и говорил, что этому учителю он обязан исправлением недостатков
своего первоначального французского воспитания". Основополагающее заявление
Анненкова. Но сам Пушкин, в отличие от его биографа, нигде не называет няню
ни посредницей, ни руководительницей, ни последним наставником, ни учителем.
Кстати, слов "проклятое французское воспитание" у Пушкина тоже нет, у него
"недостатки проклятого своего воспитания". Из этого заявления поэта следует,
что Арина Родионовна, будучи его няней, как и родители, в детстве
воспитывала его не слишком хорошо. Пушкин противоречит пушкинистам,
утверждающим огромную положительную роль Арины Родионовны в формировании
ребенка-поэта.
В письме Дмитрию Шварцу, чиновнику канцелярии в Одессе, Пушкин пишет
(декабрь 1824): "...вечером слушаю сказки моей няни, оригинала няни Татьяны;
вы, кажется, раз ее видели, она единственная моя подруга -- и с нею только
мне не скучно". В письме приятелю Вяземскому (январь 1825) -- об этом же:
"...валяюсь на лежанке и слушаю старые сказки да песни". И в "Евгении
Онегине":
Но я плоды моих мечтаний
И гармонических затей
Читаю только старой няне,
Подруге юности моей.
Все эти отзывы о няне -- после скандала с отцом, когда родители уехали,
и Александр Сергеевич остался один. "Читаю только старой няне", -- потому
только ей, что еще не наладилось постоянное общение с обитателями
Тригорского. Блистательны с детства лежащие в памяти строки из
хрестоматийного стихотворения "Зимний вечер". Однако настроение поэта в
бурю, которая мглою небо кроет, и даже текст письма, написанного морозной
зимой, в начале михайловской ссылки, будучи без меры обобщенными, искажают
реальный образ жизни поэта в деревне, сужают его досуг до постоянного
проведения времени только с няней. Как бы ни было ему с ней легко и
комфортно, она скрашивала его вынужденное одиночество.
Важное письмо к Николаю Раевскому-сыну. "Покамест я живу в полном
одиночестве: единственная соседка, которую я посещал, уехала в Ригу, и у
меня буквально нет другого общества, кроме старушки няни и моей трагедии;
последняя подвигается вперед, и я доволен ею". Выходит, по письму, что ему
приходилось коротать время с Ариной Родионовной покамест, за отсутствием
Осиповой и ее компании.
Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку...
Я пью один...
Друга нет, пью один. И через несколько строк повторяет: "Я пью один..."
Это обращено к лицеистам после года пребывания в Михайловском. О няне больше
не пишется. Алексей Вульф вспоминает, что стол Пушкина был завален
сочинениями Монтескье и других авторов. Есть много свидетельств очевидцев,
что поэт целыми днями и, конечно, вечерами, а то и ночами пропадал в
Тригорском. Поставьте себя на место двадцатипятилетнего любвеобильного
молодого человека: стали бы вы слушать долго, да еще ежедневно, нянины
сказки, когда в трех верстах дом полон жизнерадостного женского смеха и
флирта?
"Каждый день, часу в третьем пополудни, Пушкин являлся к нам из своего
Михайловского", -- пишет Мария, дочь Прасковьи Осиповой. Пушкин ездил в
Тригорское к Осиповым-Вульфам верхом, иногда на телеге, иногда ходил пешком.
Там было общество, там он крутил романы со всеми по очереди, начиная с
хозяйки имения. Выполняя разные поручения барина, няня ходила в Тригорское.
"Бывала она у нас в Тригорском часто, и впоследствии у нас же составляла те
письма, которые она посылала своему питомцу". А в Михайловском поэт больше
времени проводит один, стреляя в погреб из пистолета, да, как он сам
признается, пугая уток на озере чтением своих стихов.
В михайловской ссылке няня -- его помощница в практических делах, в
быту. Ее доброта и забота о нем и приезжающих делают ее незаменимой. Пушкин
однажды даже цитирует ее в письме Вяземскому: "Экой ты неуимчивый, как
говорит моя Няня". Тогда же, в декабре 24-го года, он пишет сестре Ольге,
без которой скучает, что "няня исполнила твою комиссию, ездила в Святые горы
и отправила панихиду или что было нужно". В августе 25-го к письму на
французском сестре Пушкин приписал по-русски: "Няня заочно у Вас, Ольга
Сергеевна, ручки цалует -- голубушки моей". Пушкин был плохим помещиком, его
обманывали приказчики, хозяйство влачило жалкое существование. Няня вникала
в хозяйственные дела, сообщая барину о том, что творилось в деревне.
Любовь Пушкина к Михайловскому остывает. 1 декабря 1826 года он писал
приятелю Зубкову, что выехал "из моей проклятой деревушки". А после ссылки
он, вольный, иногда прячется в деревне от "пошлости и глупости" Москвы и
Петербурга "почти как арлекин, который на вопрос, что он предпочитает: быть
колесованным или повешенным, отвечал: "Я предпочитаю молочный суп"" (письмо
к Осиповой, летом 1827 года). Пушкин сообщает Вяземскому: "Ты знаешь, что я
не корчу чувствительность, но встреча моей дворни, хамов и моей няни --
ей-Богу приятнее щекотит сердце, чем слава, наслаждения самолюбия,
рассеянности и пр. Няня моя уморительна. Вообрази, что 70-ти лет она выучила
наизусть новую молитву о умилении сердца владыки и укрощении духа его
свирепости, молитвы, вероятно, сочиненной при царе Иване. Теперь у ней попы
дерут молебен и мешают мне заниматься делом". Скорей всего, в конце письма
шутливое преувеличение о паломничестве священников к няне. Интересно также
описание компании, которая встречала поэта: дворня, хамы и няня, которая
уморительна.
"В числе писем к Пушкину почти от всех знаменитостей русского общества
находятся записки от старой няни, которые он берег наравне с первыми". Таков
гимн Арине Родионовне Анненкова. Блистательный эвфемизм нашел он: "Мысль и
самая форма мысли, видимо, принадлежат Арине Родионовне, хотя она и
позаимствовала руку (выделено нами. -- Ю.Д.) для их изложения". Две такие
записки существуют. По-видимому, однако, Арина Родионовна "составляла", как
выразилась Мария Осипова, то есть просила написать первое письмо, не в
Тригорском, а нашла владевшего грамотой мужика. Письмо няня передала с
садовником Архипом, которому было поручено привезти книги Пушкина из
Михайловского в Петербург (1827). Оба письма приводятся с сохранением стиля
оригиналов.
"Генварь -- 30 дня. Милостивой Государь Александра, сергеевичь и мею
честь поздравить васъ съ прошедшимъ, новымъ годомъ изъ новымъ, сщастиемъ,
ижелаю я тебе любезнному моему благодетелю здравия и благополучия; ая васъ
уведоммляю что я была въпетербурге: иобъвасъ нихто -- неможить знать где вы
находитесь йтвоие родйтели, о васъ Соболезнуютъ что вы кънимъ неприедите; а
Ольга сергевнна къвамъ писали примне соднною дамою вамъ извеснна А Мы
батюшка отвасъ ожидали, писма Когда вы прикажите, привозить Книги нонесмоглй
дождатца: то йвозномерилисъ повашему старому приказу отъ править: то я
йпосылаю, большихъ ймалыхъ, Книгъ сщетомъ -- 134 книгй архипу даю денегъ --
сщ 85 руб. (зачеркнуто. -- Ю.Д.) 90 рублей: присемъ Любезнной другъ яцалую
ваши ручьки съ позволений вашего съто разъ ижелаю вамъ то чего ивы желаете
йприбуду къ вамъ съискреннымъ почтениемъ Аринна Родивоновнна".
Второе письмо написала для няни приятельница поэта в Тригорском Анна
Николаевна Вульф, которая скучала без озорника и дамского угодника Пушкина
не меньше Арины Родионовны. "Александръ Сергеевичъ, я получила Ваше письмо и
деньги, которые Вы мне прислали. За все Ваши милости я Вамъ всемъ сердцемъ
благодарна -- Вы у меня беспрестанно в сердце и на уме, и только, когда
засну, то забуду Васъ и Ваши милости ко мне. Ваша любезная сестрица тоже
меня не забываетъ. Ваше обещание к намъ побывать летомъ очень меня радуетъ.
Приезжай, мой ангелъ, к намъ в Михайловское, всехъ лошадей на дорогу
выставлю. Наши Петербур. летомъ не будутъ, они /все/ едутъ непременно в
Ревель. Я Васъ буду ожидать и молить Бога, чтобъ он далъ намъ свидиться.
Праск. Алек. приехала из Петерб. -- барышни Вамъ кланяются и благодарятъ,
что Вы их не позабываете, но говорятъ, что Вы ихъ рано поминаете, потому что
они слава Богу живы и здоровы. Прощайте, мой батюшка, Александръ Сергеевичъ.
За Ваше здоровье я просвиру вынула и молебенъ отслужила, поживи, дружочикъ,
хорошенько, самому слюбится. Я слава Богу здорова, цалую Ваши ручки и
остаюсь Васъ многолюбящая няня Ваша Арина Родивоновна. Тригорское. Марта 6".
Во втором письме, как видим, Арина смотрится совсем иначе благодаря
интеллигентности ее ghost writer. Она его на Вы, иногда на ты. Он ее,
разумеется, на ты, как положено. Тон обоих писем сходный: ее ласка, любовь и
забота о барине. По меньшей мере на одно ее письмо Пушкин ответил.
Последний раз он видел Арину в Михайловском 14 сентября 1827 года, за
девять месяцев до ее смерти. Нет сведений, что он с ней повидался в
Петербурге. Сбоку черновика стихотворения "Волненьем жизни утомленный" под
датой 25 июня (1828 года) находим: "Фанни Няня + Elisa e Claudio ня". Фанни
-- это, по мнению М.А.Цявловского, проститутка, которую он, возможно, в этот
день посетил, Elisa -- название оперы в Петербургском Большом театре, на
которой он побывал, а в середине крестик. Предполагается, что Пушкин узнал о
смерти няни, которая незадолго до этого была взята из Михайловского в
Петербург в услужение вышедшей замуж Ольге Сергеевне и, согласно одной из
версий, простудилась по дороге. На похороны Пушкин не поехал, как, впрочем,
и его сестра. Похоронил ее муж Ольги Николай Павлищев, оставив могилу
безымянной. Принято считать, что "Няня +" означает у Пушкина в рукописи ее
кончину. Получается, что между проституткой и театром ему взгрустнулось о
няниной смерти.
Дата, однако, остается неясной. Более ста лет неизвестно было, на каком
кладбище Арина похоронена. Ульянский в своей книге "Няня Пушкина" доказал,
что она умерла 31 июля 1828 года, о чем есть запись в церкви Иконы
Владимирской Божьей матери: "Арина Родионова, 5 кл. чиновника Пушкина
служащая женщина. Болезни: старость". Грановская считает, что смерть
наступила 29 июля, так как хоронили и отпевали тогда на третий день. Но как
совместить это с 25 июня, отмеченным Пушкиным крестиком? Даже если
предположить, что следует читать не "июнь", а "июль", все равно летом не
могли хоронить через шесть дней. Попытки объяснить дату "25 июня" ни к чему
не привели. Может, Пушкин отметил крестиком необратимую болезнь ее, о
которой он услышал, например инсульт, и понял, что она не поднимется? Он
несомненно и искренне любил няню, но местом этой любви было Михайловское; в
Петербурге она была ему не нужна.
Могила ее сразу затерялась. По литературе гуляли несколько версий: что
ее могила в Святогорском монастыре, вблизи могилы поэта, что Арина
похоронена на ее родине в Суйде, а также на Большеохтинском кладбище в
Петербурге, где одно время даже была установлена плита с надписью вместо
имени "Няня Пушкина". Только в конце тридцатых годов нашего века нашли
регистрацию ее похорон на Смоленском кладбище в Петербурге.
Прототип и друзья поэта
Няня стала литературной моделью и обретает вторую жизнь в воображении и
текстах Пушкина. Помимо прочего, это хороший стиль того времени и
пушкинского круга -- человеческое отношение к простому люду, по любимому
слову поэта, к черни. Принято писать, что няня является прототипом ряда его
героинь. Это Филипьевна, няня Татьяны Лариной, которую в черновиках он
называет, кроме того, Фадеевной и Филатьевной. Затем -- мамка Ксения в
"Борисе Годунове" и -- няня Дубровского Орина Егоровна (Пахомовна), которая
даже писала письмо, похожее на те, что диктовала Арина. Тот же тип в
княгининой мамке ("Русалка") и, пожалуй, в карлице Ласточке ("Арап Петра
Великого"). Везде второстепенные, похожие друг на друга персонажи.
Еще Набоков искал корни прототипов няни у Пушкина. "Старушка-няня,
рассказывающая сказки, -- конечно же, древняя тематическая модель. В "Тоске"
(1809) у Марии Эджуорт она -- ирландка, и ее сказки -- об ирландской Черной
Бороде и привидении короля О'Донахью". Факты жизни самой Арины Родионовны
как прототипа героини почти не использовались Пушкиным. Например, няня вышла
замуж двадцати двух лет, а Филипьевна в "Онегине" тринадцати, и ее история
интересней. Значит, Пушкин использовал информацию, полученную вне общения с
няней. Обращаем на это внимание, ибо литературные персонажи поэта стали
впоследствии обогащать легендарный образ Арины Родионовны.
Неоконченный черновик широко известного стихотворения "Подруга дней
моих суровых..." не имел названия. Заглавие "Няне", поставленное при первой
публикации Анненковым, указывалось сначала в скобках, а затем скобки стали
отбрасываться, как, впрочем, и половина недописанной строки: "То чудится
тебе...". Впервые Анненков опубликовал это в 1855 году, сразу связав
художественный образ напрямую с Ариной.
Реальная жизнь, трагедия существования рабы Арины Родионовны, хотя она,
возможно, была своей жизнью вполне довольна, почти не нашла отражения у
Пушкина. Это была серьезная, не романтическая тема, потому что и "молодость,
и любовь были взяты у нее чужими людьми, без спроса у ней". У Пушкина "и
типы, и картины из жизни простонародья почти что отсутствуют", -- пишет
Котляревский. И дальше: "Единственный вырисованный портрет из этой коллекции
набросков был портрет подруги его заточения -- няни его Татьяны. Добрая
подружка бедной его юности, эта "дряхлая голубка" -- промелькнула в его
стихах как какое-то видение из, в сущности, чужого ему мира". Она осталась в
его произведениях романтизированным счастливым персонажем без личной жизни и
вне социального контекста, столь важного для русской литературы.
Отношение к няне Пушкина нескольких его друзей также связано с
михайловским одиночеством поэта. Друзья знали о ней в основном из его
стихов, подражали ему, их забота о ней преувеличивается. Дельвиг писал
отбывшему из Михайловского Пушкину: "Душа моя, меня пугает положение твоей
няни. Как она перенесла совсем неожиданную разлуку с тобою". Невозможно не
отметить потерю чувства меры: все-таки служанка -- не мать, не жена, не
возлюбленная. Пущин, однако, в досаде вспоминает, что во время его визита в
Михайловское Арина раньше времени закрыла задвижки в печах, и оба приятеля
чуть не угорели. Естественно, поэту, вернувшемуся в Москву, не до няни. Он в
состоянии эйфории: встреча с царем, столичный загул, новые жизненные планы.
В 1827 году П.А.Осипова, послав Пушкину письмо, вложила в него стихи,
которые Языков прислал Вульфу. Они посвящены няне:
Васильевна, мой свет, забуду ль я тебя?
В те дни, как, сельскую свободу возлюбя,
Я покидал для ней и славу и науки,
И немцев, и сей град профессоров и скуки --
Ты, благодатная хозяйка сени той,
Где Пушкин, не сражен суровою судьбой,
Презрев людей, молву, их ласки, их измены,
Священнодействовал при алтаре Камены --
Всегда приветами сердечной доброты
Встречала ты меня, мне здравствовала ты ...
Понятно, что любовь Языкова к няне есть производное от его дружбы с
Пушкиным, не будь она няней Пушкина, не было бы и стихов о ее добродетелях.
Он назвал ее Васильевной, а она Родионовна. Языкову подсказали, и строку он
исправил: "Свет Родионовна, забуду ли тебя?" Стихи опубликовал Дельвиг в
своих "Северных цветах" на 1828 год. Но имя было не столь важно: она --
"няня вообще", романтизированная героиня из народа. Прочитать стихи она не
могла и, скорей всего, понятия не имела о том, что о ней пишут.
Вяземский говорит Пушкину 26 июля 1828 года: "Ольге Сергеевне мое
дружеское пожатие, а Родионовне мой поклон в пояс". Поклон этот Пушкин,
по-видимому, не смог передать, с няней не виделся, через пять дней она
умерла. Друзья Пушкина переписывались по поводу ее смерти, например, Орест
Сомов писал Николаю Языкову о покойной. Между тем родные Пушкина, которым
она служила верой и правдой всю жизнь, были сдержанней в выражении чувств
или благодарностей своей служанке.
Анна Керн, которая по известным причинам бывала в Михайловском в 25-м
году, оставила в своих воспоминаниях о Пушкине следующую строку: "Я думаю,
он никого истинно не любил, кроме няни своей и потом сестры". Керн писала
это спустя более чем четверть века, и, говоря, что Пушкин никого не любил,
она приравнивала свою мимолетную с ним связь к его серьезным увлечениям,
включая жену. Нам же представляется, что Пушкин всех, кого любил, любил
истинно.
"Обобщенная няня"
Один из законов идеализации, как известно, -- очистка образа от
мешающей информации, его обобщение, упрощение и затем романтизация. Поэтому
из двух нянь была оставлена одна, а разные литературные персонажи (типичные
для семьи того времени) обрели одного прототипа. "Тип собирательной моей
няни", -- говорит Набоков. А в другом месте: "Обобщенная няня". Всей дворни,
обслуживающей молодого барина в Михайловском, было, включая "вдову Ирину
Родионовну", как она значится в списках крепостных, 29 человек. И все
"народное", что Пушкин вбирал в себя в ссылке (если он хоть как-то общался с
простым народом), стало приписываться "собирательной" Арине Родионовне.
В биографиях Пушкина няня затмевает собой еще одного слугу, преданного
Пушкину не менее, а может, и более няни -- мужа ее дочери Никиту Козлова,
который сперва был ламповщиком у отца поэта. Козлову не повезло. Первым на
это обратил внимание Вересаев: "Как странно! Человек, видимо, горячо был
предан Пушкину, любил его, заботился, может быть, не меньше няни Арины
Родионовны, сопутствовал ему в течение всей его самостоятельной жизни, а
нигде не поминается: ни в письмах Пушкина, ни в письмах его близких. Ни
слова о нем -- ни хорошего, ни плохого". Никита выручал Пушкина в весьма
серьезных и рискованных ситуациях, он спасал его от обыска, он на руках
принес раненого поэта в дом, он вместе с Александром Тургеневым опустил гроб
с телом Пушкина в могилу.
Дай, Никита, мне одеться:
В митрополии звонят...
Если не считать этих двух случайных строк, верный Козлов проходит в
сочинениях поэта неприметным.
Надежда Пушкина в письме к Керн сообщала: "Александр изредка пишет
два-три слова своей сестре, он сейчас в Михайловском, подле своей "доброй
нянюшки", как вы мило ее называете". Есть свидетельство, что он звал няню
мамой, а она ему говорила: "Батюшка, ты за что меня все мамой зовешь, какая
я тебе мать". Но дело в том, что мать он звал на французский манер maman, а
"мама, мамка или мамушка", как он звал няню, вполне принятое, по Далю,
выражение "кормилица, женщина, кормящая грудью не свое дитя; старшая няня,
род надзирательницы при малых детях". Позже тенденция биографов Пушкина
подменить мать няней стала более категорической: "Вспомним Арину Родионовну
-- няню, бывшую для Пушкина ближе матери".
Идеализацию всегда сопровождает плохая альтернатива. Если кого-то
идеализируют, то кого-то другого нужно предавать анафеме. Это особенно
отчетливо проявлялось в советской традиции. Классовый подход:
аристократка-мать и представитель народа -- няня. В процессе идеализации
няня становится все лучше, а мать все хуже, няня упоминается все чаще, а
мать все реже. Няня стала в литературе сублимированной матерью поэта.
Сохранилось ничтожное количество писем Пушкина к членам семьи, да он их
почти и не писал. Отцу -- три письма, отцу и матери -- одно, отцу, матери и
сестре -- одно, сестре -- пять писем, в основном записки. И -- персонально
матери -- ни одного письма. Однако, когда мать умерла, Пушкин поехал
хоронить ее и купил себе место рядом с ней. А поскольку мать соотносится с
родиной, которую надо любить, то в официальной пушкинистике няня из народа
наделяется функциями родительницы, становится суррогатом матери для поэта.
Впрочем, это можно найти и у самого Пушкина: по воле автора Татьяна
вспоминает не могилу матери, а могилу няни, -- факт, на который обратила
внимание Анна Ахматова.
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей.
Следующей тенденцией пушкинистики была ликвидация роли
аристократок-бабушек поэта, включение черт бабушек в образ няни. Заметим,
что речь всегда идет об одной бабушке -- Марии Ганнибал, а между тем Пушкину
было два с половиной года, когда умерла другая его бабушка, мать отца, Ольга
Васильевна Чичерина. Ее сестра Варвара любила Пушкина и дала ему целых сто
рублей на орехи, когда мальчик отправился поступать в Лицей. О бабушках в
биографиях поэта почти не говорится. Бабушка Мария Алексеевна не раз служила
материалом для укрупнения модели идеальной няни. Например, стихотворение
"Сон" (отрывок, начинающийся словами "Пускай поэт с кадильницей наемной"),
по-видимому, часть несостоявшейся поэмы, начатой в 1816 году, содержит
известные строки:
Ах! умолчу ль о мамушке моей,
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием перекрестит меня
И шепотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы...
От ужаса не шелохнусь, бывало,
Едва дыша, прижмусь под одеяло,
Не чувствуя ни ног, ни головы.
Под образом простой ночник из глины
Чуть освещал глубокие морщины,
Драгой антик, прабабушки чепец
И длинный рот, где зуба два стучало, --
Все в душу страх невольный поселяло.
Традиционно, начиная от Бартенева, считалось, что этот отрывок
описывает няню. Трактовка Б.В.Томашевского в академическом десятитомнике
Пушкина: "Здесь Пушкин описывает или свою бабушку М.А.Ганнибал, или няню
Арину Родионовну". Однако строка "Драгой антик, прабабушки чепец" дает
возможность уточнить: в стихотворении Пушкин соединяет их обеих вместе (одна
-- мамушка, на другой -- драгоценности).
Постепенно осуществляется еще одно обобщение: оказывается, Музой поэта
и была не кто-нибудь, а его няня. Так, еще М.В.Шевляков писал: "Пушкин
олицетворял себе музу в облике своей доброй няни". Утверждение это опирается
на следующие строки поэта:
Наперсница волшебной старины,
Друг вымыслов игривых и печальных,
Тебя я знал во дни моей весны,
Во дни утех и снов первоначальных;
Я ждал тебя. В вечерней тишине
Являлась ты веселою старушкой
И надо мной сидела в шушуне
В больших очках и с резвою гремушкой.
Ты, детскую качая колыбель,
Мой юный слух напевами пленила
И меж пелен оставила свирель,
Которую сама заворожила.
Стихотворение, о котором много написано, традиционно относят к 1822
году (Кишинев). Долгое время его также считали посвященным Арине Родионовне
-- "веселой старушке", сидевшей перед поэтом в шушуне. Однако конец
стихотворения подчас опускался при цитировании:
Покров, клубясь волною непослушной,
Чуть осенял твой стан полувоздушный;
Вся в локонах, обвитая венком,
Прелестницы глава благоухала;
Грудь белая под желтым жемчугом
Румянилась и тихо трепетала...
Полувоздушный стан, локоны, благоухание (то есть дорогие французские
духи или лосьоны -- не французских тогда не было), декольте (мальчик
запомнил на годы, как смотрел на полуоткрытую грудь), наконец, очки и
жемчуг, грудь украшающий, -- могла ли то быть крепостная служанка? Это Мария
Алексеевна Ганнибал, аристократка-бабушка, сыгравшая в воспитании и
образовании маленького внука Александра огромную роль. Она была в разводе
(тогда говорили "в разъезде") с мужем Осипом Ганнибалом, и, естественно,
интересы жизни ее сосредоточились на любимых внуках.
Нянины сказки и сказки о няне
Пушкин любил няню, а пушкинистика полюбила няню еще больше Пушкина.
Прославление "народной няни" не есть заслуга одной советской пушкинской
школы. Пушкин создал романтический, поэтический миф, замысел поэта
продолжили его друзья. Вслед за ними возвеличивать няню стали первые
пушкинисты, высказывая мысли, созвучные официальной национальной идеологии.
По Бартеневу, "Арина Родионовна мастерски рассказывала сказки, сыпала
пословицами, поговорками, знала народные поверия и бесспорно имела большое
влияние на своего питомца, неистребленное потом ни иностранцами-гувернерами,
ни воспитанием в Царскосельском лицее". Вдумайтесь: иностранцы и Лицей
пытались истребить в Пушкине все наше, русское, хорошее, а няня его спасла.
Однако, если говорить серьезно, невозможно выяснить, каков реальный
вклад няни в воспитание поэта. Современники отмечают, что она была
словоохотлива, болтлива. Анненков писал: "Соединение добродушия и
ворчливости, нежного расположения к молодежи с притворной строгостью
оставили в Пушкине неизгладимое воспоминание. Он любил ее родственною,
неизменною любовью и в годы возмужалости и славы беседовал с нею по целым
часам". Здравый смысл в оценке Арины Родионовны Анненковым теряется в
гиперболах типа: "Весь сказочный русский мир ей был известен как нельзя
короче, и передавала она его чрезвычайно оригинально".
Известно, что с ее слов Пушкин записал семь сказок, десять песен и
несколько народных выражений, хотя слышал от нее, конечно, больше. Однако не
ясно, записывал ли Пушкин сюжеты песен о Стеньке Разине со слов няни или
брал их из сборника Чулкова, который читал. На это обратил внимание Лотман.
Спор, откуда Пушкин заимствовал сюжеты некоторых сказок: у Арины Родионовны
или у братьев Гримм -- продолжается. Но политическая победа при советской
власти определенно оказалась не на стороне братьев Гримм.
Тот же Анненков ввел в традицию внеисторические преувеличения вроде:
"Знаменитая Арина Родионовна". Он пошел еще дальше: "Родионовна принадлежала
к типичнейшим и благороднейшим лицам русского мира". И, оказывается, Пушкин
"посвящал почтенную старушку во все тайны своего гения". Заслуга гения
определена так: он поэт, "прославивший ее имя на Руси".
Славянофилы поднимали Арину Родионовну,
которая помогала им приближать поэта к своему лагерю. Иван Аксаков говорил в
1880 году на Пушкинском празднике: "Так вот кто первая вдохновительница,
первая Муза этого великого художника и первого истинно русского поэта, это
простая русская деревенская баба... Точно припав к груди матери-земли, жадно
в ее рассказах пил он чистую струю народной речи и духа". Это сказано, когда
Фрейд еще не опубликовал ни строки. В любви к дряхлой голубке олицетворились
ростки народничества, вина и беда русской интеллигенции.
После октябрьского переворота миф о няне был использован для
политической коррекции образа Пушкина как народного поэта. В 1924 году
идиллическую книжку для массовго читателя опубликовал пушкинист старой школы
Н.Лернер. "Для Пушкина, -- писал он, -- няня была не только нежной пестуньей
и преданным другом; в ней он нашел истинно-народный образ и исчерпал его в
своем творчестве". Неопровержимо, что из всех лиц холопского звания няня
была поэту наиболее близка. Мифологии же свойственно неумеренное расширение
сферы влияния. "Значение Арины Родионовны для Пушкина исключительно велико и
общеизвестно, но полностью еще не охвачено, неподытожено...", -- писал в
академической монографии "Няня Пушкина" Ульянский. Он назвал ее "достойной
представительницей нашего народа", -- типичная формулировка советского
времени. Б.Мейлах писал о Михайловском: "Здесь происходит тесное знакомство
и сближение поэта с народом". Пушкин один раз надел крестьянскую рубаху и
поехал на ярмарку, как писал еще Семевский. Факт этот представляется теперь
в качестве постоянного метода сближения поэта с народом. Тот же Мейлах далее
заменяет "знакомство и сближение" на "непосредственное общение", заодно
расширяя и территорию: мы узнаем, что у поэта, сидевшего в ссылке в
Михайловском, "происходило непосредственное общение с крестьянами
Псковщины".
С годами в советской пушкинистике роль няни возрастает. Арина
Родионовна поселяется во всех биографиях Пушкина, получает прописку во всех
учебниках по русской литературе -- с начальной школы до высшей. Няня
становится одним из опорных пунктов идеологической корректировки самого
Пушкина. В передовой "Правды" 1937 года следом за постулатом о друзьях
Пушкина декабристах, что делало его самого революционным поэтом, няня из
народа противопоставляется аристократическим родителям и, таким образом,
сближает нашего поэта с народом. Оказывается, благодаря няне Пушкин делается
близким и понятным нам, простым советским людям. Через год после столетия со
дня смерти Пушкина торжественно праздновались еще два юбилея: 180 лет со дня
рождения Арины Родионовны и 110 лет со дня ее смерти.
Няня -- пример для других, она, опять же по-Ульянскому, "замечательный
образец душевной красоты, мудрости и духовных свойств нашего народа".
Наконец, теперь она сама стала гением: Арина Родионовна -- "добрый гений
поэта". Когда Сталина назвали "вдохновителем советского народа", няня стала
"вдохновителем и источником некоторых творческих замыслов поэта". Зимой 1950
года прижатый к стене Андрей Платонов сочиняет пьесу "Ученик Лицея". В ней
няня "вяжет спицами, словно бы дремля, а на самом деле бодрствуя и понимая
все, что совершается вокруг, вблизи и вдали". С барином Сергеем Львовичем, с
Чаадаевым, с Жуковским, с Кюхельбекером няня разговаривает на "ты", а они с
ней на "вы". Она то и дело указывает им всем, как они должны себя вести, ибо
она -- "Богу подсказчица" и "старшая муза России", и заявляет: "Я сама к
царю пойду". Весь текст пьесы читается как пародия, которая, однако, всерьез
комментируется В.А.Чалмаевым, объединившим в одну группу патриотов Пугачева,
декабристов, Кутузова и Арину Родионовну. В советской официальной мифологии
Арина Родионовна прославлялась в одной шеренге с другими народными героями,
вроде Алексея Стаханова, Джамбула Джабаева, Паши Ангелиной и т.п. Ансамбль
песни и пляски Советской армии пел могучими голосами, устрашающими врагов:
"Что же ты, моя старушка, приумолкла у окна?".
Миф то топчется на месте, повторяя сказанное Анненковым, то набирает
обороты, приобретая пародийные краски. В десятках исследований происходит
обожествление этой женщины. Ведь вполне серьезно говорится, что "под
влиянием няни он уже в детстве полюбил русский язык и русский народ". "Няня,
скучая о "любезном друге", как она называла Пушкина, часто ездила на
ближайшую почтовую станцию в надежде услышать о нем от проезжих из
Петербурга".
Чувство меры терялось: "Через нее идут первоначальное знакомство поэта
с народом, народным творчеством и освоение русского народного языка". И
даже: "Если Пушкин, как решился он сказать однажды, подрастал в детстве, "не
зная горестей и бед", то этим он обязан своей няне Арине...". В культе она
обретает идеальные черты героини: "няня была для поэта олицетворением
народной души, "представителем" народа, как сказали бы теперь". Она
выступает как наставник, носитель высшей мудрости, учитель поэта, его гуру.
Растет литературный талант няни. Она -- "талантливая сказочница,
впитавшая в себя всю премудрость народной поэзии". Пушкин пишет, а растет
слава няни: "со второй половины 1820-х годов имя и самой Арины Родионовны
становится известным... Но широкую популярность имя ее приобретает после
того, как выходит в свет в 1827 году третья глава "Евгения Онегина". Сие
особенно интересно читать, поскольку Пушкин, как известно, вскоре начнет
терять популярность, а вот, оказывается, популярной вместо него становится
няня.
Эта, так сказать, синтезированная народная мудрость вводится в
литературоведение не случайно. Пушкинистика становится родом агиографии,
каковой она пребывает и сегодня. Темы "Пушкин и народ", "Пушкин и Родина",
его патриотизм объявляются фундаментальными в литературоведении, а няня --
основополагающим элементом построения таких моделей. И тут имя Родионовна
оказывается весьма кстати. Поскольку в русском социуме существует
motherland, а не fatherland, ввести бы в употребление слово "матриотизм" или
"матечество", да мешает ассоциация со словом "мат".
Разумеется, этимология с этим ничего общего не имеет, ибо "Родион"
происходит предположительно от греч. rodon -- "роза". Но подсознательно
сходное звучание одного слова накладывалось на другое: Родионовна -- род --
народ -- родина. "Образно выражаясь, земля кормит крестьянина, будто мать
кормит младенца. Земля в какой-то степени контролирует своих обитателей,
почти как мать свое дитя". В этом построении именно няня есть правильная
фигура, необходимая для формирования русского национального поэта в"--1. Без
нее он не полон.
Рассуждения о народности творчества стали неотъемлемой частью науки о
Пушкине. Пригодились и некоторые соображения славянофилов. В советское
понимание народности вкладывалось: 1) происхождение писателя, 2) фольклорные
основы его творчества и 3) выражение им интересов народных масс. С первым у
Пушкина было плохо -- аристократ; второе, как ни подтасовывай, далеко не
укладывалось в фольклор (скажем, "Пиковую даму" из русского фольклора не
произведешь), а третье было выдумкой, словесной мишурой, нужной идеологам.
Тогда же появилась писательская шутка: изнародование литературы.
Арина Родионовна, если на то пошло, помогла Пушкину спастись в
революцию, защитила своим простым крестьянским происхождением его,
дворянина, классового врага. Она же помогала поэту соответствовать всем трем
пунктам: его происхождение корректировалось близостью к простому народу, она
повела его творчество в правильном направлении, дав ему фольклор, то есть
народную основу. Наконец, назвав няню близкой ему по духу, делали вывод: он
выражал ее интересы, которые символизировали интересы всего русского народа.
Посланец народа, няня становится символом всей России, великим сыном которой
является поэт в"--1.
Независимые голоса некоторых западных пушкинистов давно звучали
скептически. Набоков писал: "Она грандиозная фаворитка
народолюбцев-пушкинистов. Воздействие ее сказок на Пушкина преувеличивается
с невероятным энтузиазмом. Сомнительно, что Пушкин когда-либо читал ей
"Евгения Онегина", как утверждают некоторые комментаторы и иллюстраторы".
"Советские критики, которым должно преувеличивать обязательные симпатии
Пушкина к "широким массам", -- пишут Ричардс и Кокрелл, -- естественно,
придали особую важность Арине Родионовне и ее роли в становлении поэта,
иногда до такой степени, что она выглядит держащей на своих хилых плечах
чуть ли не весь пушкинский патриотизм". Еще жестче роль няни сформулировал
Джон Бейли: "Представитель народа, канонизированный в житии святого
Пушкина".
Читая советские работы, думаешь, что подобный подход нельзя назвать
иначе, как оглуплением Пушкина и сущности литературного процесса вообще.
Один из самых умных людей в истории России, который с детства начал
постигать сокровища мировой литературы, который учился в лучшем учебном
заведении империи и всю жизнь близко общался с выдающимися писателями,
философами, политиками, -- этот гениальный интеллигент знакомился с языком,
фольклором и даже со всем народом посредством старушки, которая не могла
запомнить двух букв, чтобы написать слово "няня".
Известно, что у Пушкина "био" автора и лирическое "я" героев часто
близки, почти слиты. Но это все же не одно и то же. Литературный миф об
идеальной няне, как и во многих других случаях (жена поэта -- Мадонна
Наталья Николаевна, благородные бандиты Пугачев и Дубровский, Петр Великий
-- кумир на бронзовом коне), зачал он. За ним продолжили дело первые
пушкинисты. Романтизированная няня первого поэта России вошла в литературу.
Затем литературная героиня вернулась обратно в жизнь, постепенно потеснила в
биографии поэта других нянь, бабушку, мать поэта, всех его крепостных и, в
конечном счете, представляет теперь в пушкинистике едва ли не весь русский
народ.
Как Пушкин, по Аполлону Григорьеву, "это наше все", так няня в
биографиях поэта стала для Пушкина все, заменила ему семью, а периодами
друзей и общество. Зимой, сообщает пушкинист, няня заменяла даже печку: "В
Михайловском доме морозным зимним вечером... его согревает лишь любовь
няни". Хотя советской власти уже нет, правильная с точки зрения официальной
мифологии няня заполняет не только массовую литературу о Пушкине, но и, за
редким исключением, исследования. Круг замкнулся: литературный образ стал
биографическим, великая няня -- важной частью мифологизации великого
народного поэта -- национальной святыни.
В доказательство влияния, роли, важности няни приводится позднее
стихотворение "Вновь я посетил " (1835):
Вот опальный домик,
Где жил я с бедной нянею моей.
Уже старушки нет -- уж за стеною
Не слышу я шагов ее тяжелых,
Ни кропотливого ее дозора.
За этими строками следует продолжение, которое служит наиболее важным
аргументом защитников няни:
Не буду вечером под шумом бури
Внимать ее рассказам, затверженным
Сыздетства мной -- но все приятным сердцу,
Как песни давние или страницы
Любимой старой книги, в коих знаем,
Какое слово где стоит. Бывало,
Ее простые речи и советы,
И полные любови укоризны
Усталое мне сердце ободряли
Отрадой тихой...
"Какие еще нужны доказательства и характеристика той роли, которую
сыграла неграмотная Арина Родионовна в жизни великого поэта? -- эмоционально
вопрошает литературовед. -- И не дал ли сам Пушкин ответ тем мемуаристам,
которые говорили о "преувеличениях""? Пушкин действительно дал ответ
пушкинистам: он сам вычеркнул эти строки.
Поэтические свидетельства используются в качестве документальных, а в
них няня -- образ. Он-то и выполняет историческую роль, которую сыграла
неграмотная Арина Родионовна. Проще говоря, няня рассказывала Пушкину
сказки, а его биографы стали сочинять сказки о няне. И чем больше восхваляли
няню, тем явственней становилось то, чего авторы вовсе не хотели делать:
оглуплялся Пушкин, художественный уровень произведений которого якобы
оценивался доброй, но безграмотной прислугой. К тому же становилось ясно,
что остальное "широкое народное окружение" поэта не играло роли, коль скоро
только одна няня оказалась гениальной. Народ безмолвствовал.
Наглядная мифология
17 февраля 1918 года разоряют и сжигают Тригорское; 19 февраля грабят и
затем поджигают Михайловское, или, как написано в советском путеводителе,
"после Великой Октябрьской социалистической революции в пушкинские места
пришел настоящий, заботливый хозяин -- народ". "Издалека увидела, -- пишет
свидетельница, -- как двое мужиков и баба вывозят кирпич и железо с
обуглившихся развалин дома-музея... Нашла в снегу осколки бюста, куски
разбитой топорами мраморной доски от старого бильярда. Взяла на память
страдальческий висок разбитой вдребезги его посмертной маски".
Флигель, где жила Арина Родионовна, был, якобы, реставрирован в 1920
году красноармейцами, во что верится с трудом. "Я вызвал начальника саперной
роты Турчанинова, -- вспоминает начальник штаба отдельной башкирской бригады
Красной армии, -- и дал приказ: саперной роте выступить в Михайловское и
восстановить домик няни". Начальник штаба вспомнил это в тридцатые годы,
когда разгромленное крестьянами по известным причинам стали восстанавливать.
В 1949 году дом опять был "возрожден из пепла". Дизайн помещений, в
которых предположительно жила Арина Родионовна, планировался и осуществлялся
лучшими архитекторами и декораторами Советского Союза. Флигель был
переименован в "Домик няни". На том месте, где когда-то стояла "ветхая
лачужка", создана творческая мастерская Великой Хранительницы русского
народного духа, фольклора, языка, музы поэта и создательницы его гения. В
перестроенном под музей барском доме девичью переименовали в "Комнату няни".
На стенах, как говорится в путеводителе, -- "литературная экспозиция,
рассказывающая о дружбе Арины Родионовны с Пушкиным". Заметим: порядок имен
изменился, и теперь няня стала дружить с поэтом.
Избу Арины Родионовны в Кобрине, как утверждали некоторые источники,
нашли подлинную, старый сруб, бревна ХVIII века. Говорилось, что тут жили
дальние потомки няни, и не говорилось, что они бросили дом, сумев
перебраться в Ленинград. В доме поселилась сельская учительница-энтузиастка,
спасшая его от разорения. На доме установили доску: "Здесь жила няня Пушкина
Арина Родионовна".
В 1974 году, к 175-летию со дня рождения Пушкина, открыли
этнографический музей, представляющий в общем виде убранство бедной
крестьянской семьи. На стенах появились "изображения" няни, сделанные
художниками. В магнитофонной записи зазвучал голос сказочницы, который "мог
напоминать" голос няни. Разумеется, вся обстановка "подлинного дома няни" --
чистая декорация: что и как могло и должно было бы быть, эдакий, мы бы
сказали, музей наглядной мифологии. Случайно услышали, как дети, войдя в
музей, спросили пожилую экскурсоводшу: "Это вы -- Арина Родионовна?".
В последнее время и подлинность самой избы няни ставится под сомнение.
Часть этой показухи -- "Изба-читальня имени Арины Родионовны". Интересная
мысль: читальня имени того, кто ничего не читал, потому что читать не умел.
Были предложения поставить няне памятник, и он был сотворен в Кобрине и даже
в Пскове, где Арина Родионовна, кажется, вовсе не была. В соседнем с
Кобрином музее, дворянской усадьбе Суйда, вотчине Ганнибалов, на
мемориальной доске няня по велению идеологического начальства причислена к
родным Пушкина -- отцу, матери и сестре.
Понятно, что серьезным изъяном, снижающим роль незаменимой наставницы
Пушкина, оставалась иконография, точнее, отсутствие таковой. Портрета няни
при жизни сделано не было, но хотелось, чтобы портрет был. Попытки
утверждать, что то или иное изображение женщины есть няня, имели место. В
музее Пушкина в Петербурге портрет неизвестной женщины неизвестного
художника со значительной степенью вероятности выдается за портрет Арины
Родионовны. Горельеф женщины из моржовой кости (который кто-то подарил
Горькому, а последний отдал его в музей) был сделан местным резчиком вроде
бы через двенадцать лет после ее смерти и тоже вряд ли имеет отношение к
реальной няне.
Описаний внешности, если не считать осиповского "старушка чрезвычайно
почтенная -- лицом полная, вся седая", нет. Если няня была так близка
Пушкину, то почему он не изобразил ее профиль, -- он, который рисовал в
рукописях даже и не очень близких людей? Существует женский профиль,
набросанный Пушкиным и многократно обсуждавшийся. Рисунок находится в
рукописи рядом со стихотворением "Предчувствие" и наброском "Волненьем жизни
утомленный". Может быть, говорится об этом изображении, "Пушкин в рисунках
оплакивал няню". А может быть, и нет, добавим мы.
Миф требовал пищи. В газетах, а затем во "Временнике пушкинской
комиссии" появились статьи, в которых высказывалось предположение, что
рисунки Пушкина -- старой и молодой женщины -- рядом со строками первой
песни "Полтавы" изображают Арину Родионовну в двух возрастах. Более того,
пишет Грановская: "На первом портрете она нарисована, вероятно, такой, какой
поэт видел ее в последний раз на смертном одре -- перед нами лицо старушки с
уже застывшими чертами, с опущенными веками. Рядом же дан портрет юной Арины
Родионовны, он более четок: выражение лица молодой женщины бойкое и
задорное".
Н.В.Измайлов возражал Грановской: "Не является ли рисунок, изображающий
девушку в кокошнике, портретом дочери Кочубея (еще не появившейся в рукописи
поэмы), которой приданы некоторые черты сходства с Марией Раевской
(Волконской)?". Однако спустя полтора десятка лет Грановская публикует
книгу, в которой ее предположения подаются как достоверные факты: "Поэт
увековечил ее молодой образ... Как бы убрав морщины с няниного лица, Пушкин
представил ее себе такой, какой Арина Родионовна была в девичестве".
Иллюстрации к биографии и произведениям Пушкина, изображающие дряхлую
голубку, похожей на королеву, имеются в изобилии, но они -- только фантазии
художников, не более того. Няня стала одной из главных героинь "Евгения
Онегина", настолько часто встречаются ее изображения среди иллюстраций к
различным изданиям романа. Позже появились полотна маслом, барельефы и
скульптуры няни, но мы совсем не знаем, как выглядела реальная женщина,
прислуживавшая поэту.
Помехи в идеализации
Начиная с тридцатых годов нашего века, централизованно замалчивались
иные взгляды на Арину Родионовну, а ведь критические голоса раздавались и на
заре пушкинистики. Лев Павлищев, племянник Пушкина, в своих "Воспоминаниях",
какими бы путаными их не считали, одним из первых заявил, что биографы и
друзья поэта непомерно раздули роль неграмотной крестьянки Арины Родионовны
в формировании детских впечатлений Пушкина.
Некоторые из биографов поэта, кто неумеренно восхвалял ее, по
прошествии времени начинали перечить самим себе. Тот же Анненков после
дифирамбов вдруг одергивает себя, комментируя рассказы няни: "Они поражают
вообще хитростью и запутанностью содержания, которые иногда трудно и
разобрать". Или: "Выходит так, как будто добрая и ограниченная старушка
Арина Родионовна играла нечто вроде роли бессознательного мистического
деятеля в жизни своего питомца". И дальше: "не ее слабая и немощная рука
указала поэту ту дорогу, на которой он очутился". В.Н.Майков писал: "Будем
же беспристрастны и не станем преувеличивать влияния Арины Родионовны на
Пушкина...". Вересаев, любящий подробности, хотя и назвал ее вслед за
Анненковым "знаменитой", но в книге "Спутники Пушкина" бегло рассказывает о
няне, цитируя строки Пушкина и Языкова.
Вряд ли няня понимала, что именно пишет барин и какое значение эти
тексты имеют. А доказательства роли ее переходят в неумеренные обобщения и
потому подчас выглядят пародийно. Ульянский пишет: "Пушкин часто читал ей
свои произведения и интересовался ее суждением. К сожалению, до нас не дошли
ее отзывы о произведениях поэта". Впрочем, эта мысль просто заимствована у
Анненкова: "К несчастью, мы ничего не знаем, что думала няня о стихотворных
забавах своего питомца". Тогда в чем же ее гениальность? Впрочем, добавим
мы, умение слушать -- тоже талант, свойственный, правда, в еще большей
степени, чем людям, собакам и кошкам.
В критический момент жизни Пушкина, когда жандармский офицер увозил его
в Псков, няня, по рассказам, плакала, а барин ее утешал. Утром Яковлева
явилась к Осиповой нечесаная и плакала навзрыд. "Что ж, взял этот офицер
какие-нибудь бумаги с собой? -- спрашивали мы няню. -- Нет, родные, никаких
бумаг не взял и ничего в доме не ворошил; после только я сама кое-что
поуничтожила... -- Что такое? -- Да сыр этот проклятый, что Александр
Сергеевич кушать любил, а я так терпеть его не могу, и дух-то от него, от
сыра-то этого немецкого, такой скверный...". Цитата-то известная, но
свидетельствует об уровне понимания Ариной Родионовной того, что происходило
с поэтом.
Лицеист Пушкин помянул в шутливых стихах женщину, которую иногда в
литературе называют Ариной Родионовной:
Оставя книг ученье,
В досужный мне часок
У добренькой старушки
Душистый пью чаек.
Разумеется, это не она, ибо дальше говорится, что он целует у нее
ручку, а она читает газеты, выуживая оттуда сплетни. А главное, вовсе не
чаек любила пить няня. Многие знакомые Пушкина, вспоминая ее, подчеркивают
страсть Арины Родионовны к выпивке. Воспоминания Пущина: "Незаметно полетела
в потолок и вторая пробка; попотчевали искрометным няню...". "Послание к
няне" Языкова посвящено загулу:
Ты набирала нам затейливый обед!
Сама и водку нам, и брашно подавала,
И соты, и плоды, и вина уставляла
На милой тесноте старинного стола!
Стихи Языкова "На смерть няни А.С.Пушкина" -- тоже не печаль об ушедшем
человеке, а воспоминание о трех гуляющих приятелях (Вульфе, Пушкине и себе):
Стол украшен
Богатством вин и сельских брашен,
И ты, пришедшая к столу!
Мы пировали. Не дичилась
Ты нашей доли -- и порой
К весне своей переносилась
Разгоряченною мечтой;
Любила слушать наши хоры,
Живые звуки чуждых стран,
Речей напоры и отпоры
И звон стаканов об стакан.
Уж гасит ночь свои светила,
Зарей алеет небосклон;
Я помню, что-то нам про сон
Давным-давно ты говорила.
Напрасно! Взял свое токай,
Шумней удалая пирушка.
Садись-ка, добрая старушка,
И с нами бражничать давай! (1830)
Добрая старушка только что умерла, а поэт приглашает ее в собутыльники.
К концу Языков отмечает, что няня "как вино, красноречива". Вдохновленный ее
горячительными наливками, Языков написал о няне Пушкина больше строк, чем
сам Пушкин. "Это была старушка чрезвычайно почтенная, -- придется повторить
цитату из воспоминаний Марии Осиповой, -- лицом полная, вся седая, страстно
любившая своего питомца...". Следующая далее часть фразы в ряде изданий
вырезана: "...но с одним грешком -- любила выпить". Советский биограф няни
объясняет ее склонность к алкоголизму в марксистско-ленинском духе: "Этот
грех являлся отзвуком исконной черты всего села Суйды и тяжелых условий
рабской жизни".
Проблему эту мы обсуждали с коллегой-фрейдистом, и его взгляд,
возможно, тоже уместно привести. Согласно психоаналитической концепции, oral
gratification -- оральное наслаждение -- идет у поэта не от матери, а от
мамушки, которая, за отсутствием настоящей кормилицы, остается для него во
взрослые годы синтезированным образом в лице Арины Родионовны. Разница в
том, что мастерица делать настойки потчует его теперь не молоком и не
чайком, а самогоном. Почти классический вариант эдипова комплекса, в
котором, однако, мать подменена мамкой, а сын получает наслаждение не прямо,
а косвенно, соответственно платя за это любовью не матери, а няне.
Во время андроповско-горбачевской кампании борьбы с алкоголизмом
вырубались не только виноградники в стране. Поступило указание пересмотреть
классиков в учебниках для средней школы и вуза с точки зрения борьбы с
алкоголизмом. Вслед за виноградниками стали вырубать и строки стихов. Из
Министерства просвещения пришла инструкция редакторам учебников "Родная
речь" и хрестоматий. У Пушкина было изъято:
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Но произошел сбой: Всесоюзное радио часто повторяло популярный
классический романс на эти слова в исполнении известных певцов, и дети в
школе на переменах распевали именно эти четыре строчки. Вскоре романс
перестали передавать по радио.
Другой аспект деятельности Арины Родионовны также замалчивается, хотя
он был важен для Пушкина. Когда поэт подсчитал, что Наталья Гончарова его
сто тринадцатая любовь, крепостные девушки и прочие случайные связи в список
вошли не все. Разумеется, не следует смотреть на это современными глазами.
Например, приятель Пушкина Вульф практически открыто держал гарем, а
Соболевский хвастался, что у него было 500 женщин.
Пущин, посетивший михайловского отшельника 11 января 1825 года,
вспоминает: "Вошли в нянину комнату, где собрались уже швеи. Я тотчас
заметил между ними одну фигурку, резко отличавшуюся от других, не сообщая
однако Пушкину моих заключений... Впрочем, он тотчас прозрел шаловливую мою
мысль, улыбнулся значительно. Мне ничего больше не нужно было; я, в свою
очередь, моргнул ему, и все было понятно без всяких слов... Среди молодой
своей команды няня преважно разгуливала с чулком в руках".
"Не спится, няня, здесь так душно", -- жаловался молодой барин, и няня,
накинув платок, бежала в деревню, чтобы привести ему крепостную помоложе да
покрасивше. Девушек этих, когда они беременели, спроваживали подальше, а сам
поэт просто объяснил: "У меня детей нет, а все выблядки". В феврале 1825
года Пушкин выгнал экономку Розу Григорьевну. В письме он сообщает: "А то бы
она уморила няню, которая начала от нее худеть!". П.Е.Щеголев предположил,
что причина конфликта с экономкой была в том, что Пушкин вступил в связь с
крепостной Ольгой Калашниковой, и няня ему в этом помогала. Щеголев
восклицает: "Ох, эта Арина Родионовна! Сквозь обволакивающий ее образ
идеалистический туман видятся иные черты. Верноподданная не за страх, а за
совесть своим господам, крепостная раба, мирволящая, потакающая барским
прихотям, в закон себе поставившая их удовлетворение! Ни в чем не могла она
отказать своему неуимчивому питомцу".
Комплекс Дон Жуана, эротомания обычно объясняется фрейдистами тем, что
Дон Жуан недополучил заботы и ласки от матери и ищет женщину, которая могла
бы мать заменить. Интерес Пушкина с молодости к женщинам намного старше себя
(Карамзина, Голицына, Осипова, Собаньская, Хитрово и др.) при таком взгляде
соотносится с его сыновней любовью к Арине Родионовне. А она
опосредствованно выполняет прихоти своего барина, отбирая и поставляя ему
девушек, когда поэту не спится.
Будем справедливы: некоторые пушкинисты даже в трудные советские годы
придерживались умеренности. "Слушал сказки у Арины Родионовны и записывал
их, записывал песни и сказки у других певцов и сказителей", -- лишь раз,
мельком, упоминает няню выдающийся фольклорист М.К.Азадовский, исследуя
фольклорные интересы Пушкина. Иные оговаривались, что фольклорные материалы
поэт собирал "конечно, со слов не одной только Арины Родионовны".
В комментарии к вышедшему в постсоветской России изданию лицейских
стихотворений Пушкина -- так называемому пробному первому тому будущего
собрания сочинений -- появилось чуть больше о французском образовании поэта
и о том, что "могло стать для мальчика источником интереса к русской
литературной речи и -- в какой-то степени -- к фольклорной традиции: бабушка
М.А.Ганнибал и опоэтизированная впоследствии Пушкиным няня Арина
Родионовна". Теперь, как видите: могло стать источником интереса к русской
речи, в какой-то степени -- не к фольклору, а неопределенно -- к фольклорной
традиции. Опоэтизированная Пушкиным няня (если мы не выдаем желаемое за
действительное) кажется звучащей чуть иронично. На первое место выпущена
интеллигентная бабушка Мария Ганнибал, -- намеки на перестройку в Институте
русской литературы.
Сегодня миф об Арине Родионовне все еще существенен для многих, он --
часть воспитания человека в российской культуре и в определенном духе. Не
разрушать, а понять его было нашей задачей. И все же возникает простой, как
глоток воды, вопрос, который автор обращает к самому себе, но он может
вызвать негодование поклонников няни: нужно ли тратить быстротечное время,
чтобы столь подробно ее рассматривать? Мне кажется, если няня не играла
такой важной роли в жизни поэта, писать о ней в его биографиях лучше короче
и в скромных тонах.
1995.
Популярность: 1, Last-modified: Sun, 06 Jan 2002 07:25:05 GmT