---------------------------------------------------------------
     © Copyright Виктор Левашов
     E-mail: viktor(a)levashov.ru
     WWW: http://www.levashov.ru
     Date: 24 Jul 2007
---------------------------------------------------------------





     ОТ АВТОРА. В основу сюжета этой пьесы положены  события, которые в свое
время стали шоком для заполярного Норильска. Пьеса была написана в 1988 году
и  тогда же  поставлена  на  сцене  Норильского  драматического  театра  им.
Маяковского. У меня было искушение перенести ее действие в наши дни, так как
то, что  случилось без малого двадцать лет назад,  сегодня стало  едва ли не
повседневностью.  Но я не стал этого делать.  Пусть будет все, как было. Ибо
то, что происходит сегодня, не сегодня началось. Нет, не сегодня.

     "Наша молодежь любит роскошь, она дурно воспитана,  она насмехается над
начальством  и  нисколько не  уважает стариков.  Наши  нынешние  дети  стали
тиранами,  они не встают, когда в комнату  входит  пожилой  человек, перечат
своим родителям. Попросту говоря, они очень плохие..."

     СОКРАТ, V век до н.э.

     "Я  утратил всякие надежды относительно  будущего  нашей  страны,  если
сегодняшняя молодежь возьмет  в свои руки бразды правления, ибо эта молодежь
невыносима, невыдержанна, просто ужасна..."

     ГЕСИОД, VII век до н.э.

     "Эта  молодежь растленна до глубины  души. Молодые  люди злокозненны  и
нерадивы. Никогда они не будут походить на  молодежь  былых времен.  Молодое
поколение сегодняшнего дня не сумеет сохранить нашу культуру..."

     ДРЕВНИЙ ВАВИЛОН, III век до н.э.

     "Наш мир  достиг  критической  стадии. Дети  больше  не слушаются своих
родителей. Видимо, конец мира не очень далек..."

     ЕГИПЕТСКИЙ ЖРЕЦ, II век до н.э.

     "Дети похожи на свое время, а не на своих родителей..."

     Н.ДУБОВ, советский писатель, XX век н.э.




     Подростки:

     АНДРЕЙ Д. (Демидов) - учащийся техникума, 17 лет

     Его однокурсники:

     СЕРГЕЙ Н. (Новацкий)
     СЕРГЕЙ К. (Конов)
     АЛЕКСЕЙ Ч. (Чеботарев)
     АНДРЕЙ Ш. (Шарапов)
     ПУНЯ
     ЖЕРДЕВ
     БРОНИН
     ВЕРА
     НАТАША

     Взрослые:

     ТАМАРА ВИКТОРОВНА - директор техникума
     ХАЛЯВИН - начальник лагеря
     СТАРШИНОВ - преподаватель

     И еще один персонаж, мужчина средних лет,  которого можно бы обозначить
как "Я", "ВЫ" или "ОН". Назовем его - АРБИТР.

     Прошлым летом в городе Н.






     Режущий  свет.  Грохот  хэви-металла.   Слепящие  алые,  синие,  желтые
вспышки. И бесполый альтино, выпевающий белиберду:
     Мы будем вечно вместе,
     Только если расстанемся навсегда!
     Скажи мне "Да"!
     Скажи мне "Да"!
     Скажи мне "Да"!
     Скажи мне "Да"!
     И так раз двадцать. Или тридцать. Полный кайф.

     Иными словами: в  техникуме города Н. дисктотекадискотека.  Может быть,
вполне  реальная, в  связи  с окончанием учебного  года (для участников этой
истории -  третьего курса).  А скорее дискотека воображаемая,  дискотека как
форма  существования,  главная из  трех  ипостасей бытия: Школа,  Дискотека,
Спортзал, где Школа символизирует учебу как  нечто обязательное,  а Спортзал
олицетворяет честолюбивые духовные устремления.

     И помещение под стать: боксерский мешок с песком и другие снаряды рядом
с раскладушками,  на которых спали  при выездах на картошку (или, как в этом
случае,  на  морковку),  свободное  пространство  в центре  зала - ринг  или
площадка  для  танцев.  На  авансцене слева и справа, -  низкие скамейки для
запасных игроков.

     Когда музыка наконец поиссякнет и  успокоится  взбесивший  свет, станет
видно, что на левой скамейке - четверо  молодых людей, сидящих лицом к залу:
СЕРГЕЙ Н., СЕРГЕЙ К.,  АЛЕКСЕЙ Ч., АНДРЕЙ Ш. На правой - один: АНДРЕЙ Д. Им,
как  и всем участникам  дискотеки,  лет  по  17  - 18, они  так же  дорого и
современно одеты. Но между ними будто стена.  Так оно и есть. Потому что для
всех сейчас бал. А для этих четверых - суд.

     Появляется АРБИТР. В руках у него тонкая картонная папка.

     АРБИТР.  Шесть месяцев назад городской суд рассмотрел дело по обвинению
четверых  учащихся техникума  в преступлении, предусмотренном статьей 206-й,
часть вторая Уголовного кодекса
     РСФСР:  злостное хулиганство... Обвиняемые:  Сергей Н.  ...пусть  будет
Новацкий, настоящие фамилии сейчас уже не имеют значения...

     Новацкий встает.

     Сергей К. ...Конов...

     Конов встает.

     Алексей Ч. ...Чеботарев...

     Чеботарев встает.

     Андрей Ш. ...Шарапов...

     Шарапов встает.

     АРБИТР.  Все  четверо третьекурсники,  на  учете  в  инспекции по делам
несовершеннолетних  не  состояли, приводов в милицию не имели,  проживают  с
родителями...

     Появляются директор техникума ТАМАРА ВИКТОРОВНА,  преподаватели ХАЛЯВИН
и СТАРШИНОВ, усаживаются в сторонке.

     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Какая все-таки неприятность! И так не вовремя!
     ХАЛЯВИН. Дел-то! Ну, подрались парни. Если  бы, не дай  Бог, убили кого
или покалечили...
     ТАМАРА  ВИКТОРОВНА.  С вами  мы потом  разберемся.  (Старшинову.)  Меня
другое  тревожит.  Говорят,  они  там  создали   чуть  ли  не  профашистскую
организацию! По-моему, ерунда. У нас? С чего вдруг? Как вы считаете?
     СТАРШИНОВ. Неприятности всегда не вовремя. Если они вовремя, то это уже
не неприятности, а плановые мероприятия вроде ремонта...

     АРБИТР. "В ходе судебного заседания было установлено следующее... 11-го
сентября прошлого года, в период  пребывания  учащихся на  уборке  моркови в
совхозе  "Таежный",  около полуночи обвиняемые Новацкий и Конов вошли в том,
где жили учащиеся этой группы, и потребовали у Андрея Д. ...Демидова...

     Андрей встает.

     ...чтобы он назвал себя унизительным словом "чмо"... Что такое "чмо"?
     АНДРЕЙ. Ничтожество. В этом роде.
     НОВАЦКИЙ. Человек, мешающий обществу.
     АРБИТР.  "Услышав отказ,  Новацкий ударил Демидова  кулаком  по лицу, а
затем вместе с Коновым избил Демидова..."

     На свободное пространство откуда-то выкатился баскетбольный мяч. К нему
потянулась, пнули, перекинулись быстрыми пасами, заехали кому-то по  голове.
Тот завопил: "Кончайте!"

     ХАЛЯВИН. Серьезней, товарищи! Пуня, дай сюда мяч!
     ПУНЯ. Игорь Иванович, все - аут! (Садится на мяч.)

     АРБИТР. "Через неделю после этого случая, 18-го сентября, под предлогом
выяснения обстоятельств пропажи у Конова рабочих рукавиц, Демидов был вызван
на  заседание  так называемого  "штаба",  незадолго  до этого созданного  по
инициативе Новацкого и Конова, и вновь подвергнут избиению..."

     Вид  Пуни,  восседающего на мяче, был совершенно непереносим для любого
нормального человека.  Так  и зудело вышибить  из-под  него мяч. Что и  было
сделано. Пуня грохнулся на пол и возмущенно вскочил.

     ПУНЯ.   Безобразие!   Взрослые  люди!   Без   пяти  минут  руководители
производства!  Каким  же  авторитетом вы  будете пользоваться у подчиненных,
если  до  сих не  пор  не научились себя  вести! Речь  идет  о  судьбе ваших
товарищей, а вы...
     НОВАЦКИЙ. Пуня, ты не мог бы заглохнуть?
     ПУНЯ. Выпал в осадок. (Выпадает в осадок.)

     АРБИТР. "30-го  сентября,  при возвращении учащихся  домой на теплоходе
"Композитор  Калинников", Демидов был вызван в каюту, где размещался "штаб",
под  тем  предлогом, что Новацкий хочет  извиниться перед ним. Однако вместо
этого  Демидов  подвергся   жестокому  и  длительному  избиению,  в  котором
принимали  участие  все  обвиняемые.  После  этого,  оставшись  с  Демидовым
наедине, Новацкий и Шарапов, проявив исключительный цинизм,  потребовали  от
Демидова  действияй, унижающих  его достоинство. Встретив решительный отказ,
Новацкий и  Шарапов  вновь начали  избивать  Демидова,  однако  ему  удалось
вырваться и убежать..."

     Слова об  исключительном  цинизме  вызвали  перешептывания в аудитории,
споры, смешки.

     ХАЛЯВИН. Безобразие!  В конце концов, вы взрослые  люди, без пяти минут
руководители производства!
     ПУНЯ. Каким же авторитетом вы будете пользоваться!
     БРОНИН. Если не научитесь себя...
     ЖЕРДЕВ. Вести.
     ХАЛЯВИН. Прекратить разговоры!
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Как же все-таки  трудно  до них достучаться! И  ведь
они не злые.  Просто  им  скучно.  Может,  они соображают  быстрей,  чем  мы
говорим? Или то, что мы говорим, не требует обдумывания?

     АРБИТР.  "Именем  Российской  Советской  Федеративной  Социалистической
Республики..."

     Мгновенная тишина.

     СТАРШИНОВ. Иногда требует.
     АРБИТР. "Исследовав собранные доказательства, суд признал всех четверых
обвиняемых виновными..."

     Взрыв   негодования  (как   это  было  на   предварительном  обсуждении
происшедшего в техникуме).

     ЖЕРДЕВ. Он сам виноват! Все подчинялись порядку, он один не хотел!
     ВЕРА. Новацкого  и ребят мы  три года знаем, они всегда были честными и
справедливыми!
     ЖЕРДЕВ. Демидов  и  работу старался на других скинуть! Мы на поле норму
еле  выполняли,  а он втихаря мешки с морковкой с соседних делянок  на  свою
перетаскивал! Не было, скажешь?
     АНДРЕЙ. Было.
     ПУНЯ. А он и в техникуме такой! Попросишь содрать контрольную - соврет,
что не решил. А потом у всех пары, а у него одного пятерка!
     БРОНИН.  И при этом хочет всем нравиться, сигареты  раздает! Но его все
равно  никто не  любил. А Новацкого и Конова  все  уважают,  они не только о
себе, о других думают!
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Мы зачем здесь собрались? Выгораживать хулиганов?
     ВЕРА. Мы не выгораживаем. Мы их  даже осуждаем, что руки распустили. Но
тут еще нужно разобраться, кто виноват, что так получилось!
     ТАМАРА  ВИКТОРОВНА.  Кто  виноват?  Вот  интересно!  Может,  тот,  кого
избивали и издевательски называли макиварой?
     АРБИТР. Что такое макивара?
     АНДРЕЙ. Кожаный мешок с песком. Для отработки ударов в каратэ.
     КОНОВ.  Да,  это  я  назвал  его макиварой.  Потому что он  отказывался
защищаться. Ты хуже макивары, ты просто трус!
     АНДРЕЙ. Я  не люблю драться. Кулаками можно доказать свою силу.  Но  не
свою правоту.
     НОВАЦКИЙ. В чем  же твоя правота?! Слюнтяй несчастный!  Здоровый бугай,
двухпудовку двадцать раз жмет, а постоять за себя не может!
     АНДРЕЙ. Двенадцать.
     НОВАЦКИЙ. Что двенадцать?
     АНДРЕЙ. Двухпудовку жму. Только двенадцать раз.
     НОВАЦКИЙ. Врешь, сам говорил - двадцать!
     АНДРЕЙ. Врал.
     КОНОВ. Двадцать! Я сам видел!
     АНДРЕЙ. Тебе показалось.
     ЖЕРДЕВ. Двадцать!
     ПУНЯ. Двадцать!
     БРОНИН. Двадцать!
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА.  Ничего  не понимаю. Какая  разница,  сколько раз он
выжимает эту дурацкую гирю?
     СТАРШИНОВ.  Очень  большая. Двенадцать раз ее может выжать каждый, даже
слабак. А двадцать  - только  сильный. Не так-то просто  согласиться,  что у
всех на глазах избивали слабого.
     ХАЛЯВИН (нервно). И на ваших глазах, между прочим, тоже!
     СТАРШИНОВ. А я и не спорю.
     ВЕРА. Вот кто знает! (Вытаскивает на середину Наташу.) Они в  спортзале
и познакомились, у них секции пересекались. Сколько?
     НАТАША.  Мне лучше  уйти. Я вообще не из  вашей  группы.  И  я не  хочу
вставать ни на чью сторону.
     ВЕРА. Тебя и не просят вставать на чью-то сторону. Тебе просят сказать,
что ты видела.
     НАТАША. Тридцать.
     ПУНЯ. Врешь!
     НАТАША. Мне все-таки лучше уйти. (Уходит.)
     НОВАЦКИЙ. Слышали? Тридцать! Даже я меньше жму! Ты просто  слизняк! Раз
ему врежешь, сразу на  колени, голову закрывает:  "Ну почему все время меня?
Ну побейте кого-нибудь другого!" Не было так?
     АНДРЕЙ. Было. Только не совсем так. Вот как. (Бросается  перед Новацким
на пол, закрывает голову руками.) Не бейте! Миленькие! Я чмо, чмо!
     НОВАЦКИЙ (бешено). Заткнись! Мразь!
     АНДРЕЙ. Да, я мразь, мразь! Только не бейте! Хоть не ногами! Миленькие!
Хоть не в живот!
     НОВАЦКИЙ. Гад! (Рванулся к Андрею.)

     Конов и Шарапов повисли на нем.

     КОНОВ. Совсем спятил?!
     НОВАЦКИЙ.  Ненавижу!  Давил бы таких!  Ему  в армию  скоро,  так  я вам
говорю: живым он оттуда не придет, там слизняков не любит!

     Андрей поднимается с пола и возвращается на свое место.

     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Ты что это, Новацкий, болтаешь? Как  это наш молодой
человек не придется живым из армии? Думай, что говоришь!
     ХАЛЯВИН. Из Советской армии, между прочим!
     НОВАЦКИЙ. Ах,  из Советской? А я-то думал, что его  в японскую заберут.
Раз в советскую, тогда, конечно, другое дело.
     БРОНИН. Можно мне?  Я,  как и Андрей, не люблю драк.  А все равно жалко
ребят. Нормальные же пацаны! И главное - хотели как лучше.
     ВЕРА.  И  не  для себя как лучше, а для всех! Настоящий  мужчина должен
уметь за себя постоять. И за друга. И за подругу!
     НОВАЦКИЙ.  Нечего нас  жалеть. Мы сами за  все ответим. Только не нужно
нам  шить  чего  не  было.  Тут  по  городу  пошли  слухи,  что  мы  создали
профашистскую   организацию.   Да,  у  нас  была   дисциплина,   построения,
маршировка. Но было и кое-что поважнее!
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Что же?
     НОВАЦКИЙ. Вам этого не понять.
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Где уж нам!
     НОВАЦКИЙ. Да? Вы в  самом деле  способны  понять,  что  такое настоящее
мужская  дружба?  Настоящее братство?  Когда я часть всех, а все часть меня?
Когда главное в жизни не девчонки, не пьянка и разное тряпье! Про отметки не
говорю.  Понимаете, когда мы  в  Таежный приехали, всем  было  все равно. На
улице дождь, в доме грязь, да еще начали пропадать вещи и деньги. Тогда мы и
создали   штаб,   распределили  звания  -  по  авторитету  каждого,  создали
спецгруппу по наведению порядка.
     КОНОВ. И защищали отряд от местных.
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Это как раз нетрудно понять. А маршировка зачем?
     НОВАЦКИЙ. Чтобы  не  забывалось, что  мы - отряд.  Я  еще по  "Зарнице"
помню, как это здорово. Я хотел, чтобы все ребята это почувствовали.
     ХАЛЯВИН. Под какие же песни вы маршировали?
     НОВАЦКИЙ. Под разные.
     КОНОВ. Под "Айсберг". Который Пугачева поет.
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Как можно маршировать под "Айсберг"?
     ПУНЯ. Очень здорово! (Марширует.) "А ты такой хо-лод-ный!.." Ать-два!..
"Как   айсберг  в  оке-а-не!.."  Стой!  Раз-два!  Вольно!..  Как  показывает
внимательное изучение истории, маршировать можно подо все.
     ХАЛЯВИН. Под "Айсберг", значит? И все?
     НОВАЦКИЙ. Нет.  Мы  маршировали  и под  Гимн Советского Союза. Да,  под
гимн.  Во-первых, у  нас  не  было песни,  которую  все  знают.  Поэтому  мы
заставили дневального встать в шесть утра, переписать по радио слова гимна и
заставили всех выучить. А во-вторых, почему  мы не можем  петь  гимн? Почему
если  "Айсберг"  это  нормально,  а если  гимн  -  так  это уже кажется  вам
подозрительным? Если бы у нас была профашистская организация, мы бы не  Гимн
Советского  Союза  пели,  это  уж  будьте  уверены.  Не  нужно  считать  нас
недоумками. Про фашизм  - это мы проходили.  У нас была  только одна цель  -
навести порядок. И мы его навели.
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. И все была довольны вашим порядком?
     НОВАЦКИЙ. Мне неудобно вам это говорить, но все  не могут быть довольны
порядком. Главное, что он устраивал большинство. А об этом у ребят спросите.
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Интересно послушать. Кто начнет? Бронин!
     БРОНИН. А что? Нормально было.
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Пуня? Ты, кстати, кем был?
     ПУНЯ. Рядовым.
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Нравился тебе порядок?
     ПУНЯ. Я уже  ответил. Я был рядовым.  Если бы капитаном, он бы нравился
мне больше. А полковником - так вообще.
     АНДРЕЙ. А как тебя избили, поставили на колени и заставили
     повторять, что ты чмо, - об этом предпочитаешь не помнить?
     ПУНЯ. Если все помнить...  Мало ли что бывает.  Вот в этом вся  разница
между  нами.  Слишком  ты  себя любишь. Тебе  смазали  по физиономии - конец
света! А если бы ты отнесся к этому нормально - ничего бы и не было.
     АНДРЕЙ. Нормально - это как ты?
     ПУНЯ. Нормальное - это как все!
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Кто еще хочет высказаться?
     ЖЕРДЕВ. Тамара Викторовна,  если бы большинство было недовольно, группа
бы не  стала их  сейчас защищать. И  у руководителя лагеря  можете спросить.
Игорь Иванович, у вас были к нам претензии?
     ХАЛЯВИН.  Я понятие не имел, что  у вас там творится.  Но в доме всегда
была чисто и нормы на поле выполнялись.
     НОВАЦКИЙ. Вот видите!
     ТАМАРА  ВИКТОРОВНА.   Значит,   их   не   судить  надо,   а   объявлять
благодарность? Что ж, суд и  определит, какую благодарность кому. Жердев, ты
комсорг, веди собрание.
     ЖЕРДЕВ.  Тут такое  дело. Поскольку  возбуждено  уголовное дело,  нужно
ребят исключить из комсомола. Кто "за", поднимите руки.
     ВЕРА. Как исключить?
     ЖЕРДЕВ.  Очень  просто.  Такой  порядок.  Чего   тянуть-то,  все  равно
исключат!  Кто  "за"? (Поднимает руку,  за ним все присутствующие.)  Против,
воздержавшихся нет?
     АНДРЕЙ (поднимает руку). Я против.
     ЖЕРДЕВ. Ты?!
     АНДРЕЙ. Да, я.
     ЖЕРДЕВ. Вот даже  и  тут  ты  противопоставляешь  себя  коллективу! Все
равно: принято большинством.
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Можно спросить, почему ты против?
     АНДРЕЙ. Потому что с ними я не хочу быть "за" ни в чем!..
     ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Подведем  итоги. Первое:  слухи,  что в  лагере была
какая-то  организация, тем более профашистская, чушь и ерунда. Все, надеюсь,
с   этим   согласны?  Второе:  виновники  хулиганских  проявлений   осуждены
коллективом, в целом здоровым, о чем свидетельствует исключение хулиганов из
комсомола. На этом закончим.

     АРБИТР.  "Суд постановил... назначить  наказания: Новацкому  - три года
лишения  свободы... Конову - два года шесть месяцев... Чеботареву и Шарапову
- по два года лишения свободы..."

     Появляются МИЛИЦИОНЕРЫ, окружают осужденных.

     ЧЕБОТЫАРЕВ (Новацкому). Это все ты! Все из-за тебя! Если бы не ты...

     Взрыв  голосов  -  как  воспоминания  о зале  суда  в момент  оглашения
приговора:  "Сынок!  Сыночка!.."  "Мама!  Мама!.." "Сыночек  мой!.."  "Мама!
Мама!.."

     Полная тишина.

     АРБИТР. "Учитывая, что без первоначальных преступных действий Новацкого
и  Конова обвиняемые Чеботарев и  Шарапов не встали бы на путь преступления,
суд счел  возможным применить к ним меру наказания, не связанную с  лишением
свободы: осудить условно..."

     Милиционеры  расступаются.  Чеботарев  и   Шарапов  исчезают  в   толпе
сокурсников.

     АРБИТР. "Принимая во внимание общественную опасность преступления и тот
факт,  что  Новацкий  и Конов в течение  длительного времени  глумились  над
потерпевшим..."
     НОВАЦКИЙ. Мы не  глумились! Мы  хотели  его воспитать,  сделать из него
настоящего мужчину!
     АРБИТР.   "...суд   определил  отбывание   наказания:  Новацкому   -  в
воспитательно-трудовой колонии общего режима... Конову, к моменту совершения
преступления  достигшему совершеннолетия, в  исправительно-трудовой  колонии
усиленного режима. Осужденные взяты под стражу в зале суда..."

     Милиционеры уводят Новацкого и Конова. Дискотека возобновляется. Тамара
Викторовна и Халявин уходят. Старшинов подходит к Андрею.

     СТАРШИНОВ. Вот и все.
     АНДРЕЙ. Нет.

     АРБИТР. "Через пять  месяцев краевой  суд  изменил  приговор  в стороны
смягчения: назначил  Новацкому и  Конову  те  же наказания,  но с  отсрочкой
исполнения приговора на один год. Потерпевший не воспользовался своим правом
обжаловать решение. Приговор вступил в законную силу..."
     АНДРЕЙ. Вот теперь все. (Вместе со Старшиновым уходит).
     АРБИТР.  "Новацкий  и  Конов  были  освобождены  из мест  заключения  и
вернулись домой..."



     Дискотека разгорается с новой силой. Появляется НОВАЦКИЙ. Он в кепке, в
светлом  плаще. Молча смотрит на  танцующих. Обычная  дискотека.  Но если ты
пять месяцев просидел в лагере и только вчера вернулся домой, это зрелище не
кажется обычным. Его  заметили, замахали  руками: "К  нам, Серега!" Он  снял
кепку,  скрывавшую   короткую  тюремную  стрижку,  сбросил  плащ,  обнаружив
казенную  куртку  и  брюки  хэбэ,  полученные  в   лагерной  каптерке  перед
освобождением, и включился в танец. С прежним азартом. Но что-то уже было не
прежним. Только ли одежда? А если бы он был  одет, как все, разве не  ощутил
бы холодка отчуждения вокруг себя, разве не оказался бы очень скоро в полном
одиночестве, как оказался теперь? Один, посреди пустоты. И оттого обычные па
современного  танца,  исполняемые  одиноким  человеком  в  тюремной  одежде,
выглядели странно, почти зловеще.

     Музыка смолкла.

     НОВАЦКИЙ. В  чем  дело?  Почему  мы  не веселимся?..  Неужели вы мне не
рады?.. Это смущает? (Показывает на робу.) Могу снять. Но вы же все равно не
забудете,  где я  провел последние  пять месяцев и  как я туда попал!..  Что
произошло, люди? Мы же, действительно,  хотели как лучше! Мы, действительно,
хотели создать разумный и  справедливый порядок жизни  - вместо бардака, где
нами командовала разная пьянь!

     Появляются ХАЛЯВИН и СТАРШИНОВ.

     ХАЛЯВИН. Ты про кого это говоришь, Новацкий?
     НОВАЦКИЙ. Про вас, Игорь Иванович.
     СТАРШИНОВ. И про меня?
     НОВАЦКИЙ. Вы-то, Семен Семенович, пьянь безобидная. А Лобзик - это вас,
Игорь Иванович, мы  любовно называли Лобзик - вы пьянь агрессивная. Мнящая о
себе. Господи, да какой же идиот решил, что вы хоть  кого-то чему-то  можете
научить!  Хоть бы раз вы увидели, как утром выходите из  дома:  глаза белые,
руки  ходуном, а дых такой,  что комары  на  лету дохнут!  И  он  давал  нам
указания, читал нам мораль!
     ХАЛЯВИН (Старшинову). У вас не появляется иногда  ощущения, что они нас
недостаточно уважают?
     НОВАЦКИЙ. Что же произошло тогда, в Таежном? Ведь первый раз в жизни мы
получили возможность  жить  так,  как  хотим,  получили свободу!  Вы  только
вдумайтесь: свободу! И чем кончилось?
     СТАРШИНОВ. Свободу получить нельзя. Ее можно лишь...
     НОВАЦКИЙ. Знаем, слышали! Добыть трудом. Обрести в бою.
     СТАРШИНОВ. И трудом не  добыть, это же не зарплата. И не обрести в бою.
Свободу  можно  только  выстрадать.  И если вы в самом  деле  хотите  что-то
понять, начинайте с начала. Вашу свободу вы  просто купили. Если быть точным
- за две бутылки водки. У начальника лагеря.
     ХАЛЯВИН. Что это за намеки? Что у меня купили?
     СТАРШИНОВ. Мы же говорим о сути,  не о форме. Напомнить? Отбой был в 23
часа.  А  дискотека,  которую  устраивали  по  соседству студенты, кончалась
заполночь. Понятно, что и наши толкались там до конца. (Показывает на пустые
раскладушки).
     ХАЛЯВИН (проходя между ними). Безобразие! А  завтра  половина к подъему
не встанет!  Трактором  поднимать! Все,  хватит разговоров,  больше  никаких
дискотек, только по воскресеньям!
     НОВАЦКИЙ.  Игорь  Иванович,  несправедливо!  Почему  из-за   нескольких
человек все должны страдать?
     ХАЛЯВИН.  А почему я и другие педагоги  должны утром бегать и поднимать
вас? Это справедливо? Только о своих удовольствиях  думаете. Как  дети. А вы
давно уже не дети!
     НОВАЦКИЙ. Ну,  поехали! Дети,  не  дети!  А сами  только и  знаете, что
запрещать! Из лагеря ни на шаг, отбой в 23. Мы и будем вести себя, как дети,
пока для нас есть только одно слово "нельзя"!
     ХАЛЯВИН. А ты  хотел, чтобы все можно? Из  лагеря хоть куда? И отбой  в
час ночи?
     НАВАЦКИЙ. Отбой вообще отменить.
     ХАЛЯВИН. А на  работу как  вас  поднимать?  И  так  половина  норму  не
выполняет. Отмени отбой - вообще будете спать в борозде!
     НОВАЦКИЙ.  Вам  что  важно:  чтобы  мы  ложились  в 23 или чтобы  норму
выполняли? Давайте так и договоримся: все выполняют норму на сто  процентов,
а когда мы ложимся - не ваше дело. И за порядком будем сами следить.  А вы в
наши дела вообще не вмешиваетесь.
     ХАЛЯВИН. Представляю, что начнется! А кому отвечать?
     НОВАЦКИЙ. Вот так всегда: то без пяти минут руководители...
     КОНОВ. Не горячись. Обижаете, Игорь  Иванович! Мы и  сейчас за порядком
следим,  не  допускаем  ничего  такого.  Не  верите?  Вот  буквально  только
обнаружили две бутылки  водки. (Достает из-под раскладушки бутылки.) И никто
не признается, чьи. А у нас насчет этого дела - ни-ни! (Новацкому.) Скажи?
     НОВАЦКИЙ. Сознательность жуткая.
     КОНОВ. Даже не  знаем, что  с  ними делать. Нужно вылить, наверное? Фу,
гадость какая!
     ХАЛЯВИН   (взял   водку,  взглянул   на  этикетки).   Канский   разлив.
Действительно, гадость.  А что,  давайте попробуем!  А  то мы  в самом деле:
взрослые, взрослые, а как до дела доходит... Но смотри, Новацкий,  чтобы все
было в полном ажуре!
     НОВАЦКИЙ. Игорь Иванович!
     КОНОВ. Спите спокойно, дорогие товарищи.
     ХАЛЯВИН (передает бутылке Старшинову).  Эту  гадость  нужно  немедленно
уничтожить!
     СТАРШИНОВ. Пошли. Только в столовую за огурцами зайдем...

     Уходят.

     НОВАЦКИЙ. Гениально!  А  я:  справедливость, справедливость!  Им только
одно и нужно, чтобы показатели были  в норме, а остальное...  Обе-то бутылки
зачем отдал? С них бы и одной хватило.
     КОНОВ.  И  не  стыдно  тебе?  Как  сказал поэт:  когда  без жертв  была
искуплена свобода? Ладно, сгоняем в город, добудем.
     НОВАЦКИЙ.  Нужно   сообщить   народу!..  (С  возвышения   -  участникам
дискотеки.) Люди,  внимание!  Уберите там музыку! (Музыка  прерывается.  Гул
недовольства.)  Спокойно, с дискотеки вас никто не  гонит. Объявляю  великую
весть:  мы  начинаем  новую  жизнь!  Достигнуто  историческое  соглашение  с
руководством. Я дал  слово.  Первое:  за  нами порядок в  доме и  в  лагере.
Второе: нормы  сбора  морковки. Причем не так,  как сейчас: кто-то выполнил,
кто-то нет. Я обещал: мы обязуемся давать норму бригады. И если кто-то будет
сачковать, другим придется  вкалывать  за него. И это  всех нас и лично меня
очень не умилит. Условия понятны?
     ПУНЯ. А что мы с этого будем иметь?
     НОВАЦКИЙ.  Никаких   подъемов.   (Гул   одобрения.)   Второе:   свобода
передвижения. Нужно - хоть в Москву,  только предупреди.  (Гул оживления.) И
третье: никаких отбоев, дискотека хоть до утра!

     Дружное "ура". Дискотека возобновляется. На  авансцене рядом в Новацким
остается лишь Конов.

     НОВАЦКИЙ. Как бы там ни было, но свобода у нас была. И главное -  мы же
были во всем правы! Что же случилось? Нужно хотя бы сейчас понять!
     КОНОВ.  Без меня. То, что мне  нужно, я уже  понял. Я тебе объясню, что
случилось. Ты хотел воспитать Демидова, а он отправил тебя в колонию. Заметь
-  в  воспитательно-трудовую. А  меня в исправительно-трудовую. Не знаю, как
ты,  а  я  исправился.  И на  все  жизнь запомнил:  хуже  нет, когда человек
начинает  радеть  об общем благе. О себе  надо радеть, а не об общем  благе.
Когда  у каждого будет все в порядке, тогда и у всех будет все в порядке.  А
то развелось  доброхотов:  в своих делах  разобраться не могут, а  туда же -
учить других! Вот и мы оказались такими  же. Вспомни, судья  спрашивает: "За
что  били?" А  мы  и  сказать ничего не можем.  "За  противопоставление себя
коллективу". А? Чушь собачья!..

     Взрыв хохота. Возле раскладушек появляются  ЖЕРДЕВ, ПУНЯ, ЧЕБОТАРЕВ.  С
ними АНДРЕЙ. Снимают куртки, разуваются.

     ПУНЯ. Наташка-то твоя - видел?
     АНДРЕЙ. Я  недорассказал.  И вот на следующий  вечер поехали мы в Центр
международной торговли. Рестораны там,  бары. Все фирма: штатники, шнапсы. И
наши, конечно: фарца, путаны...

     Появляется ШАРАПОВ.

     ШАРАПОВ. Слушайте, костер жгли все? Все.  Почему  я один должен убирать
головешки? Пошли. Обещали еще после обеда. Получим от Новацкого втык.
     ПУНЯ. Погоди ты! Путаны - это...
     АНДРЕЙ. Ну да, проститутки, валютные.
     ШАРАПОВ. Как-как? Путаны?.. (Присаживается.)

     КОНОВ. А ты сам-то думал? В самом деле - за что?
     НОВАЦКИЙ. Сам знаешь.
     КОНОВ. Из-за Наташки - ты это хочешь сказать?
     НОВАЦКИЙ. Она-то  при чем? Ты  что,  сам  не понимаешь, что  дело  было
совсем в другом!..

     АНДРЕЙ. А  внутри светильники,  вот так,  рядами,  официанты во фраках.
Туда, чтобы только войти, нужно полтинник швейцару сунуть!
     ЖЕРДЕВ. Пятьдесят копеек?
     АНДРЕЙ. Рублей!
     ШАРАПОВ. И ты сунул?!
     АНДРЕЙ. Что я, больной? Мы  с кентом под фирму скосили: фильтры надели,
он по-английски ля-ля. Так и прошли...

     КОНОВ.  Ты прав. Если мы  действительно хотим  понять, что к чему, пора
говорить все. А если так, Наташка тут,  конечно, не  при чем. Во-первых, это
ты ее у него увел, а не он у тебя. А главное - ничего такого он  про  нее не
сказал.
     НОВАЦКИЙ. Как это не сказал?
     КОНОВ. Не заводись.  Представь, что это ты, а не он, был в Москве, пока
мы сюда добирались и устраивались. Приехал и видишь, что твоя девчонка ходит
с другим. И тебе об этом с подначкой: "А Наташка-то - видел?.."

     ЖЕРДЕВ. Что-то ребят нет. И Новацкого. Дискотека кончилась.
     ПУНЯ. А он с Наташкой, наверное...
     ЧЕБОТАРЕВ   (укладываясь   спать).   Во-во,   обсуждают   международное
положение.
     АНДРЕЙ. Да что вы пристали ко мне с Наташкой? Она мне давно надоела, не
знал, как от  нее отделаться!..  Сидим  мы, значит,  в  баре,  кадрится одна
путана... И сиськи у нее маленькие!
     ПУНЯ. У путаны?
     АНДРЕЙ. У Наташки! У путаны-то как раз...
     ШАРАПОВ. Может, уберем головешки? Новацкий сказал...
     АНДРЕЙ. Иди ты со своим Новацким! Ночь на дворе!
     ШАРАПОВ. Да  и  то,  успеется...  (Берет  полотенце, вместе  с Андреем,
Жердевым и Пуней выходят. Гремит умывальник.)

     НОВАЦКИЙ. Ты понял? Он не знал, как от нее отделаться!
     КОНОВ. А что  бы ты сказал на его  месте? "Ах,  я умираю  от ревности и
любви?"
     НОВАЦКИЙ. Сиськи у нее, видите ли, маленькие!
     КОНОВ. Но у нее же, в самом деле...
     НОВАЦКИЙ. Не в этом дело! Как он, паскуда, посмел? И вообще.
     КОНОВ. Вот это и было главным. "Вообще". Если бы из-за Наташки - вот...
(Подошел к боксерскумубоксерскому мешку, ударил сразмаху.) И закрыли тему. А
когда начинается вообще!..
     НОВАЦКИЙ. Мы тут грязь месили, а он в Москве по барам таскался!
     КОНОВ. Отец отпросил, он же у него - сам знаешь.
     НОВАЦКИЙ.  Чхать  мне,  кто  у  него  отец!  И  на  поле  не  больно-то
выкладывается, так и норовит сачкануть!
     КОНОВ. Вот-вот, а другие за него вкалывай, чтобы норма была.
     НОВАЦКИЙ. Постель вечно не убрана, возле кровати грязь, а скажешь - так
огрызается!
     КОНОВ. К отцу на выселки через  день  ездит, обжирается.  А  мы  тут  -
макароны на солидоле!
     НОВАЦКИЙ. И сиськи, видите ли...
     КОНОВ. И вообще!..

     К раскладушкам возвращаются АНДРЕЙ, ПУНЯ,  ЖЕРДЕВ  и ШАРАПОВ. ЧЕБОТАРЕВ
уже лежит, накрывшись с головой одеялом.

     АНДРЕЙ. И тут она спрашивает: а ты знаешь, сколько это стоит? Стольник!
Да не рублей - долларов!
     ПУНЯ. Да ладно тебе - долларов!
     АНДРЕЙ. Я тебе  говорю! Об  этом  даже в  газете  писали. В "Московском
комсомольце". Я специально газету сохранил, приедем домой - покажу...
     НОВАЦКИЙ. Пошли!..

     Новацкий и Конов входят в дом.

     КОНОВ  (Пуне). Поди-ка  подыши  свежим  воздухом. Перед  сном  полезно.
(Жердеву и Шарапову.) И вы тоже. А нам поговорить надо.
     ЖЕРДЕВ. Какие разговоры, спать пора.
     КОНОВ. Выспишься, какие твои годы! Ну-ка живо!

     Пуня, Жердев и Шарапов выходят.

     НОВАЦКИЙ. Вот что, Демидов. Сейчас ты встанешь и громко скажешь, что ты
чмо. Понял?
     АНДРЕЙ. Кому это я скажу? Тебе? А тогда громко зачем? Или ты глухой?
     НОВАЦКИЙ. Громко и прочувствованно. Чтобы мы увидели, что это не просто
слова, а ты действительно это понял. Повторяй: я чмо.
     АНДРЕЙ. Повторить? Пожалуйста. Ты - чмо.

     Конов  щелкает  выключателем,  свет  гаснет. Звук  резких  ударов,  шум
падающего тела, грохот перевернувшейся раскладушки.

     ПУНЯ. Что там?
     ШАРАПОВ. Не лезь, у них свои дела.

     Свет зажигается.

     НОВАЦКИЙ (рывком поднимает Демидова с пола). "Я - чмо!" Ну!
     АНДРЕЙ. За что? (Конову.) Ты же у меня дома бывал, обедал у нас!
     КОНОВ. Хотел посмотреть, как живут партийные шишки.
     АНДРЕЙ. Посмотрел? Убедился, что по сравнению твоей торгашней мы нищие,
как церковные мыши?
     НОВАЦКИЙ. Повторяй, паскуда! "Я - чмо!"
     АНДРЕЙ. Ты чмо! И он чмо!

     Свет  гаснет.  Звуки  ударов.  Голос  Новацкого: "Скажешь!.. Скажешь!..
Скажешь!.." Голос Андрея: "Не надо! Хватит! Не надо ногами!.."

     С дискотеки возвращаются БРОНИН и другие члены отряда.

     ШАРАПОВ (прегшраждаяпреграждая им путь). Не ходите туда.
     БРОНИН. А что такое? (Прислушивается.)

     Звуки избиения.  Голос Конова: "Говори, сука!" Голос Андрея:  "Скажу!..
Ну, скажу-скажу!.. Я чмо!.."

     ПУНЯ. Пусть идут. Идемте!..

     Входят в  дом. Свет зажигается. Андрей сидит на полу, держась за  лицо.
Над ним Новацкий и Конов.

     НОВАЦКИЙ. Ну?
     АНДРЕЙ. Ну, чмо, чмо!
     НОВАЦКИЙ. Кто?
     АНДРЕЙ. Ну, я.
     НОВАЦКИЙ. Повтори громко: "Я - чмо!"
     АНДРЕЙ. Я чмо!.. Я чмо!.. Я чмо!
     НОВАЦКИЙ. То-то! И попробуй еще раз  сказать, что тебе плевать на общий
порядок!  Попробуй еще раз норму не выполнить!  (Бросает Андрею  полотенце.)
Утрись!.. (Членам  отряда.) Чего  встали? Первый час,  отбой!..)  ( Конову.)
Пошли уберем кострище.  Больше  ведь некому,  как  нам самим! (Проходя  мимо
выключателя, гасит свет. Вместе с Коновым выходит.)

     Некоторое  время в  доме  тихо, темно.  АНДРЕЙ  поднимается  и медленно
направляется к выходу. Возле раскладушки Жердева останавливается.

     ЖЕРДЕВ.  А что я мог сделать? Их  двое здоровых лбов. Конов каратист, у
Новацкого  по  боксу  первый разряд.  Так тебе одному  вломили. А если бы  я
сунулся - нам бы обоим. Кому от этого легче?..

     Андрей подходит к раскладушке Пуни.

     ПУНЯ.  Извини, старичок,  но это  твои проблемы.  Я в драки не  лезу  -
данные не те.  А потому и не оскорбляюсь. Если тебя  лошадь лягнет  ты  что,
будешь унижен? Нет, просто другой раз будешь осторожней, только и всего...

     Андрей  проходит мимо  Шарапова. Тот  демонстративно  отворачивается. С
соседней раскладушки приподнимается Бронин, манит Андрея к себе.

     БРОНИН. Ты говорил, что где-то тут, поблизости, у тебя родня?
     АНДРЕЙ. Очень дальняя. Просто мы  сюда отдыхать приезжаем.  С отцом.  В
деревню.
     БРОНИН. Парни знакомые есть - из местных?
     АНДРЕЙ. Есть.
     БРОНИН.  Вот  и  договорились  с  ними.  Пусть  отловят  их  и  выпишут
комбикормов. От души. А то размахались - любители порядка! Понял? Никто и не
подумает на тебя. Прямо завтра пойди и договорись.
     АНДРЕЙ (не сразу). Нет.
     БРОНИН. Почему? Не согласятся? Забашляй. Или водяры выставь.
     АНДРЕЙ. Может, и согласятся.
     БРОНИН. Там в чем же дело?
     АНДРЕЙ. Не знаю... Но... Нет.
     БРОНИН.  Ну, знаешь! А тогда утрись  и не маячь над нами, как тень отца
Гамлета!.. (Укладывается на раскладушку и накрывается одеялом.)

     Андрей садится на скамейку  для  запасных игроков. Со своей раскладушки
поднимается и выходит на авансцену закутанный в  одеяло  ЧЕБОТАРЕВ, босой, с
голыми ногами.

     ЧЕБОТАРЕВ. А я  ничего  не слышал.  Я спал!  Да, спал!  Я всегда крепко
сплю, все подтвердят! Я ничего не видел и не слышал. Совсем  ничего!  Совсем
ничего!..  (Андрею.) Ты заставил  меня  почувствовать  себя жалким  трусом и
подлецом. Я тебе никогда этого не прощу!..



     Утро следующего дня. Оглушительно  громкая и нестерпимо бодрая песня из
динамика. По лагерю пробегают члены отряда в  ватниках и резиновых  сапогах.
На скамейке сидит АНДРЕЙ, подняв воротник куртки и глубоко на глаза надвинув
кепку.  Появляется СТАРШИНОВ, садится  неподалеку, с похмельным  равнодушием
наблюдает, как  по лагерю  мечется  ХАЛЯВИН,  отбиваясь  от  шелухи утренних
неурядиц.
     - Игорь Иванович, нет мешков!
     - Будут, все будет. В кучи пока складывайте!
     - Игорь Иванович, машина не пришла!
     - Пешком дойдете, не маленькие!
     - Игорь Иванович, тракторист пьяный, спит прямо в кабине!
     - Вот мерзавец! Восьми еще нет, а он  уже... Пусть проспится, все равно
толку с него не будет.
     - Да ведь трактор-то едет!
     - Ну и черт с ним, пусть едет!..

     ХАЛЯВИН (опускаясь на скамейку  рядом со Старшиновым). Ну и утро! И так
каждый  день!..  (Заметил  Андрея.)  А  ты   почему   не  в  поле?  Заболел?
(Всмотревшись.)  Что с  тобой?  Ну-ка!  Да  у тебя же  нос сломан! Только не
говори, что  упал! Кто тебя так? Местные? Сколько раз предупреждал, чтобы из
лагеря никуда. Вот и добегался. Иди в медпункт, пусть хоть зеленкой помажут.
     АНДРЕЙ. Не местные.
     ХАЛЯВИН.  Своих  девок  им  мало!  Обязательно  на  сторону  тянет.  На
какие-нибудь  выселки. Или в Сухобузимо.  Как будто  в Сухобузимо они другой
породы!.. Как ты говоришь? Не местные? А кто?
     АНДРЕЙ. Новацкий и Конов.
     ХАЛЯВИН. Вот вам, пожалуйста! Новацкий  и Конов! Вот вам и порядок! Вот
вам и берем обязательство! А нормы как не выполнялись, так и не выполняются!
За что они тебя?
     АНДРЕЙ. Не знаю.
     ХАЛЯВИН. Но ведь  так не бывает,  чтоб  ни за  что! (Старшинову.) Из-за
девчонки, конечно. У них все из-за девчонки. Возраст такой. Ладно, я  с ними
поговорю.
     АНДРЕЙ. Поговорите? О чем?
     ХАЛЯВИН. Ну что нельзя же так! Это же варварство! А еще комсомольцы! Да
выключит кто-нибудь это чертово радио?!

     Старшинов  молча встает, уходит. Радио умолкает. Старшинов возвращается
на место.

     ХАЛЯВИН  (Андрею).  Ты... вот что.  Ты  только  пойми меня правильно. Я
никого  не хочу  покрывать.  Но  что я,  по-твоему, должен  сделать? Милицию
вызвать? Так здесь  один участковый на всю округу, где его искать? А найду -
что? В тюрьму их сажать за то, что вы подрались?
     АНДРЕЙ. Мы не дрались. Они меня избили. Ногами. И сломали нос.
     ХАЛЯВИН. Ну, избили, вижу... Но не убили же!.. А нос... Ну-ка покажи...
Задели,  есть. Но  где уверенность,  что сломали? Даже если  сломали...  Ну,
дадут  им  по пятнадцать суток - тебе от  этого легче? Да и  вряд ли  дадут.
Осень, все на уборочной, кто там будет заниматься твоим делом!
     АНДРЕЙ.  Кто  все?  На  какой уборочной? Милиция? Судьи?  Они  что,  за
штурвалами комбайнов стоят? Или морковку, как мы, дергают?
     ХАЛЯВИН.   Недопонимаешь!    Не    стоят.    Но   участвуют!    Хищение
сельхозпродукции.  Потери  зерна  при перевозках и  хранении. Разбазаривание
горюче-смазочных материалов! Это,  по-твоему,  не важно? (Старшинову.) Что я
несу?
     СТАРШИНОВ. Это чисто нервное.
     ХАЛЯВИН (Андрею).  По-твоему, роль правоохранительных органов  только в
регистрации  преступлений?  Нет, Демидов, они должны активно  участвовать  в
выполнении Продовольственной программы! Это их прямая обязанность!
     АНДРЕЙ. А защита моей личности - не прямая?
     ХАЛЯВИН. Твоей чего?
     АНДРЕЙ. Я вам  сказал: меня избили. Новацкий и Конов. Ногами. И сломали
нос. А вы городите какую-то ахинею о Продовольственной программе.
     ХАЛЯВИН. Ты, знаешь ли, придержи язык! Городите  ахинею! Только и дел у
всех заниматься каждой дракой подростков!
     АНДРЕЙ. Мы не дрались. Они меня избили. Вдвоем...
     ХАЛЯВИН. Ну слышал, слышал! И сломали нос... (Впадает  в задумчивость.)
Вот что сделаем. (Старшинову.) Поезжайте с Демидовым в Сухобузимо...
     СТАРШИНОВ. Там продавщица заболела.
     ХАЛЯВИН. В поликлинику! Пусть хирург посмотрит, что с  носом. Сломан  -
будем думать. А нет...

     АНДРЕЙ  уходит.  Халявин  достает  из  кармана  две  крупные  морковки,
начинает чистить.
     Появляется АРБИТР.

     СТАРШИНОВ.  "По  распоряжению начальника  лагеря  я  отвез  Демидова  в
поликлинику.  Хирург перелома  носа не обнаружил. Я разрешил Демидову в этот
день  не возвращаться  в лагерь,  а поехать к  отцу,  он  все  еще гостил  у
родственников  неподалеку  от  Таежного.  Вернувшись,   я  сообщил  об  этом
начальнику   лагеря..."    (Ставит   перед   Халявиным   бутылку    вина   -
"огнетушитель".)

     ХАЛЯВИН. Ну и правильно. Надо же, "Агдам"! Редкость по нашим временам!
     СТАРШИНОВ. А вы  не боитесь, что  Демидов-старший  устроит  нам  тут...
разгон?
     ХАЛЯВИН.  А  мы при  чем?  Пусть заявляет  в милицию, мы окажем  полное
содействие. (Откупоривает  бутылку.) Только  не будет он ничего делать. Если
бы  он  устраивал  разгоны  по таким поводам,  никогда бы не  стал  тем, кем
стал... Давайте стаканы. (Наливает.) Не из  первых,  конечно,  фигура, но  и
очень не из последних. Член бюро  горкома.  Депутат. Освобожденный секретарь
парткома... Нет, не будет он ничего делать.
     СТАРШИНОВ. Сын.
     ХАЛЯВИН.  Тем более. Парадоксально, но факт.  Для чужого, может, и стал
бы. А сын - получается как бы  не из принципиальных соображений, а из личной
корысти. И нос не сломан. Что бы ни сделал, скажут: ага, для сына старается.
     СТАРШИНОВ. Кто скажет?
     ХАЛЯВИН. Никто. Но - могут сказать.
     СТАРШИНОВ. Не знаю. Если бы это был мой сын, я бы...
     ХАЛЯВИН. Ну-ну, что бы вы?
     СТАРШИНОВ. Душу бы  из вас  вытряс. И парня бы  сразу забрал отсюда. Не
можете создать нормальных условий, сами морковку дергайте.
     ХАЛЯВИН.  Вот поэтому он  - это  он. А мы с  вами - вот, пьем "Агдам" и
морковкой закусываем. Будем здоровы!..

     Пьют,  закусывают.  АРБИТР молча  наблюдает за скромным  педагогическим
застольем.

     ХАЛЯВИН. В чем дело?.. Понимаю. Кому-то спокойнее думать, будто во всем
виноваты педагоги,  которые только тем и  занимались, что пьянствовали!  Это
еще нужно доказать! А если по  совести:  да, случалось.  А вы покрутитесь на
нашем месте, когда у вас три сотни учащихся под началом, когда  из-за каждой
мелочи приходится бегать и горло  драть: мешки, лопаты, транспорт, продукты.
А всем  на ваши проблемы:  тьфу!  Одно давай:  план,  не  допустить  потерь,
собрать все до последнего  корнеплода!  А потом эти корнеплоды - половина на
месте сгниет, потому что хранилищ не хватает, а вторая половина - на овощных
базах! И  что,  ребята  об  этом не  знают? Прекрасно знают! Говорите  мне о
воспитательной работе,  когда мы в  грязи  вязнем  и под  дождем  киснем,  а
местные сидят в теплых избах, свиней колят и самогонку пьют! И так из года в
год. И вот  что я вам скажу: что произошло с Демидовым и этими ребятами, это
еще семечки по сравнению с тем, что могло произойти. И может, в любой день и
час! Вот так! А я перед любым судом скажу: совесть  моя чиста, я сделал все,
что мог!.. (Пауза.) А  ваша - чиста? Вы, отец, почему вы  ничего  не сделали
для своего сына?
     АРБИТР. Он мне ничего не сказал. Сказал, что его избили местные.
     ХАЛЯВИН. А почему он вам  ничего не сказал? А  может -  сказал? Может -
вопил, а вы не  захотели услышать?.. (Забирает бутылку  и стаканы, вместе со
Старшиновым уходит.)

     Арбитр  садится  на  одну  из  скамеек.  Появляется  АНДРЕЙ.  Откуда-то
доносится низкий гудок теплохода.

     АРБИТР.  Ногами... дикость!  В  свое время мы тоже дрались. Называлось:
скинуться. До первой  крови.  Или до первых слез. Но закон был:  лежачего не
бьют.
     АНДРЕЙ. Почему?
     АРБИТР. Считалось, нельзя. Повержен. Неблагородно.
     АНДРЕЙ. А если он вскочит и врежет  тебе ногой между  ног? Тебе  просто
кажется, что в ваше время все было благородно. Я  читал: к взрослому подошел
пацан, махнул рукой с платком - и щека развалилась. Бритва в платке была.
     АРБИТР. Было и такое. Но  это  - блатные, мразь. Они и  жили по законам
мрази. Но вы же нормальные ребята!
     АНДРЕЙ. Вполне нормальные...

     На заднем плане,  у входа в дом, появляется НОВАЦКИЙ, КОНОВ. ЧЕБОТАРЕВ,
ШАРАПОВ  и  БРОНИН.  Они  выстраиваются  в  одну  линию,  расставив  ноги  в
вычищенных  сапогах,  упершись   руками  в   ремни,  с  многозначительным  и
угрожающим видом.  С поля подходят  члены  бригады  в  накинутых  на  головы
мешках-капюшонах, сбрасывают мешки, вешают на веревку рабочие рукавицы, идут
к дому.  Наткнувшись  на  заслон, останавливаются.  ЖЕРДЕВ  попытался обойти
заслон, но был остановлен властным окриком Шарапова: "Стой где стоишь!"
     Дождавшись,   когда  подтянутся   последние,   Конов  оборачивается   к
Новацкому: "Товарищ полковник!"

     НОВАЦКИЙ  (с возвышения). Народ!  Обстоятельства нашей жизни заставляют
меня  поделиться  с  вами  грустными  размышлениями.  Уже неделю  мы живем в
условиях полной свободы.  И что же? Мы  встаем  когда  хотим, ложимся  когда
хотим,  шляемся  где  хотим.  С правами  - полный  порядок. А  как с  нашими
обязательствами?  На сегодня  мы  недодаем  полторы  тонны  морковки,  этого
ценного овоща,  богатого каротином.  В  доме свинарник. Посмотрите  на  свои
койки  -  позор!  Посмотрите  на  себя!..  (Проходит  сквозь  толпу.)  Это -
тельняшка?  Она же скоро  ломаться  будет от грязи!..  Подтяни ремень, штаны
потеряешь!.. Ты когда последний раз голову мыл - дома? Вши еще  не завелись?
Странно!..

     АРБИТР. Ты смог бы их узнать?
     АНДРЕЙ. Даже если узнаю - что?
     АРБИТР. Да,  практически  ничего. Даже если будет  возбуждено уголовное
дело. Вы  уже уедете. Дело здесь, ты  в  городе. Запросят характеристики. Не
рецидивисты же?
     АНДРЕЙ. Нет.
     АРБИТР. И кончится тем, что дело закроют...

     НОВАЦКИЙ (вернувшись  на  возвышение). Я  задаю себе  вопрос:  кто  мы?
Действительно взрослые люди, какими хотим  считаться, или недоросли, которым
бы  только  жрать,  лапать,  хапать и все оценивать  с  позиций собственного
удовольствия: в кайф, не в кайф? И дело уже не в том, прикроют дискотеку или
не  прикроют. Вопрос принципа:  имеем ли право на самоуважение? Может  быть,
кому-то на это чхать. Мне не чхать. И еще кое-кому. Поэтому мы решили: отряд
переводится  на  военное  положение.   Вводятся  звания,  от  полковника  до
рядового. Создается спецгруппа по наведению порядка. Командир - подполковник
Конов...

     АНДРЕЙ. А если это были бы не местные, а наши?
     АРБИТР. Тем более. Здешним судьям заниматься какими-то городскими.
     АНДРЕЙ. И нос не сломан!
     АРБИТР. И нос не сломан...

     ЖЕРДЕВ (Новацкому). Послушай, Серега, фигню вы затеяли.
     КОНОВ. Не Серега. Ты что, не слышал? Товарищ полковник.
     ЖЕРДЕВ. Я про это и говорю.
     КОНОВ. Скажешь, когда тебя спросят. А сейчас заткнись.
     ЖЕРДЕВ. Да пошел ты со своими приказами! Если на то пошло, я комсорг, и
ты мне...

     Конов разворачивается  на  месте  и  круговым  ударом  ноги  ("наваши")
сбивает Жердева с ног.

     КОНОВ. Продолжайте, товарищ полковник.
     НОВАЦКИЙ.  Благодарю.  Да, друзья  мои,  на  время  военного  положения
деятельность общественных организаций, даже таких, как  горячо любимый  нами
комсомол,  приостанавливается.  Потому что нам  нужны  не слова, а  дела. За
оставшиеся  три недели мы станем  лучшим отрядом Таежного. Уверен,  что  все
проникнутся важностью этой задачи. А если кто не захочет или по ублюдочности
своего характера  не  сможет,  предупреждаю:  я не  Лобзик,  время  уговоров
кончилось.  Приказ   -  закон.  Невыполнение  нормы  -  наряд.  Невыполнение
наряда... А вот этого я никому не советую. А теперь: в две шеренги стройся!

     Конов, Чеботарев, Шарапов и Бронин выстраивают отряд.

     КОНОВ (Жердеву). Тебе особое приглашение?

     Жердев поспешно встает в строй.

     НОВАЦКИЙ. Смирно!.. Напра-во! По территории лагеря, с песней - шагом...
марш!..
     ШАРАПОВ. "А ты такой холодный..."
     ВСЕ (подхватывают). "Как айсберг в океане..."

     Отряд уходит.

     АНДРЕЙ. Послушай... как  же это? В прошлом году я получал паспорт,  там
написано:  "Гражданин  Союза  Советских  Социалистических  Республик..."  На
следующий  год  пойду  в  армию,  присягу  буду  принимать:  "Я,   гражданин
Советского Союза..." То есть, великой страны. Конечно, это просто слова. Ну,
положено так  говорить.  Но ведь  правда и другое: я действительно гражданин
великой страны.  И конституция гарантирует мне  неприкосновенность личности.
Так  при  чем же  здесь, где что  произошло, кто где  живет, в городе или  в
совхозе?
     АРБИТР.  А давай-ка  сделаем проще: подкараулим их  и  отметелим. А? На
пару.  В  институте я был командиром  оперотряда, приходилось  и драться.  И
неплохо у меня получалось.
     АНДРЕЙ (не принимая шутки). Нет.  Это было бы по  законам  мрази.  А  я
гражданин великой страны. И меня должен защищать закон великой страны. В чем
дело?  Мы не великая страна? Или я гражданин, когда я что-то должен: убирать
морковку, идти в армию?
     АРБИТР. Конечно, ты прав. Закон должен исполняться независимо от всего.
Но иногда нужны  и благоприятные  обстоятельства, чтобы  суд мог реализовать
требования закона.
     АНДРЕЙ.  Понимаю.   Чтобы  меня  избили   под  окнами   милиции  и  для
убедительности я высыпал перед дежурным горсть выбитых зубов?
     АРБИТР. Я никогда не говорил тебе, что мы живем в идеальном мире.
     АНДРЕЙ. Когда ты уезжаешь?
     АРБИТР. Завтра, на теплоходе "Композитор Калинников".
     АНДРЕЙ. Возьми меня с собой. Пожалуйста! Я не хочу здесь оставаться. Ни
на один день! Я у  тебя переночую, а завтра мы прямо на пристань, ладно? Мне
даже отдельного места  не надо, мы на  одном поместимся. Я  вообще  могу  не
спать. Три дня, подумаешь!
     АРБИТР. Ну что ты, право... как маленький. То гражданин великой страны,
а то как ребенок...
     АНДРЕЙ.  Возьмешь?  Нет,  ты  скажи:  возьмешь? Нет, ничего  не говори,
только скажи: возьмешь?
     АРБИТР. Успокойся, ну успокойся... Возьму. Конечно, возьму, если ты так
хочешь. Только...
     АНДРЕЙ. Без только! Ты сказал: возьму! Все!
     АРБИТР. Я  сказал: возьму,  если ты так хочешь. Но  прежде, чем принять
окончательное  решение, ты должен  отдать себе  отчет обо всех последствиях.
Как ты будешь выглядеть после  этого в глазах  своих же ребят? Все  работали
здесь, а ты дома сидел в тепле, потому что отец забрал...
     АНДРЕЙ. Ты боишься, что скажут обо мне или о тебе?
     АРБИТР. Чтобы обосновать  свое решение, мне придется провести серьезный
разговор с руководством техникума. И это не облегчит твою дальнейшую учебу.
     АНДРЕЙ. Плевать! Плевать мне на все, что скажут! И на техникум тоже!
     АРБИТР. Успешное окончания техникума отрывает тебе дорогу в институт.
     АНДРЕЙ. И на институт плевать. Я поступлю, потом. После армии.
     АРБИТР. Возможно. А теперь прикинь, может, все-таки  стоит  перетерпеть
эти три  недели, чем ломать  все планы?  Я  понимаю: тяжелая работа,  грязь.
Трудно, конечно. Но вся жизнь  -  преодоление трудностей. Или непреодоление.
Отступить,  уклониться  легко. Но  платишь  за  это  ощущением  собственного
бессилия. Ощущением невластности над своей  судьбой. Это - страшная плата...
Ну вот. А теперь, если ты скажешь, что хочешь уехать, мы уедем.
     АНДРЕЙ.  Наверное,  ты прав...  Я попробую... Перетерпеть... Всего  три
недели... Ладно, я остаюсь...

     АРБИТР отступает в глубину сцены. АНДРЕЙ остается  сидеть  на скамейке.
Со  стороны  реки доносится  низкий гудок  теплохода. Затем  второй гудок  -
слабее. И еще один, еле слышный, уже очень издалека...

     Слышны звуки маршировки. Появляется отряд. Им командует КОНОВ. Ребят не
узнать: форма выстирана, щегольски подогнана, обувь блестит, шаг четкий.

     КОНОВ. Отряд, стой!.. Нале-во!..

     На возвышении появляется НОВАЦКИЙ.

     НОВАЦКИЙ.  Вольно!..  Информация штаба.  За  минувшую  пятидневку  наша
задолженность уменьшилась до трехсот килограммов. Еще пару дней - и войдем в
график.  Руководство   лагеря  объявило  нам  благодарность  за  порядок  на
территории.  Это приятная часть. Неприятная.  Ефрейтор Жердев и рядовой Пуня
вчера свалили с поля на два часа раньше срока и  смотрели по телеку футбол в
совхозном клубе. Штаб  постановил: каждому по наряду. Вымыть  полы в доме  и
постирать носки членам штаба.
     ЖЕРДЕВ. За что? Норму-то мы выполнили!
     НОВАЦКИЙ. За пререкания ефрейтору Жердеву еще наряд:  выбить всех мух в
доме.
     КОНОВ. Ефрейтор Жердев, еще вопросы есть?
     ЖЕРДЕВ. Нету.
     КОНОВ. Не понял.
     ЖЕРДЕВ. Никак нет!
     НОВАЦКИЙ.  И  последнее. От  рядового  Пуни поступил устный  рапорт  на
капитана Бронина. Рядовой Пуня, доложи!
     ПУНЯ. Капитан Бронин заставил меня маршировать вокруг дома - ни за что.
     БРОНИН. Тебе это только на пользу.
     НОВАЦКИЙ.  Дополнительные  занятия  по  строевой  являются  наказанием.
Капитан Бронин, были причины для наказания Пуни?
     БРОНИН.  Так-то  нет.  Но больно противно  он  глазом дрыгает.  Говорит
"Слушаюсь!" - а сам так глазом дрыгает, будто ты последний придурок.
     НОВАЦКИЙ. Дрыгание  глазом не является проступком. Штаб  постановил: за
превышения власти разжаловать капитана  Бронина в  рядовые.  Рядовой Бронин,
встать в строй!
     БРОНИН. Ну, вы даете! Если за каждую ерунду...
     КОНОВ. Рядовой Бронин, вы чем-то недовольны?
     БРОНИН. Никак нет. Разрешите встать в строй?
     КОНОВ. Разрешаю.
     НОВАЦКИЙ. И еще. Особо хочу сказать:  насчет чужих вещей. Сколько будет
продолжаться  этот  бардак?  Оставляешь  на  сушке  нормальные  рукавицы   -
получаешь рванье. Специально предупреждаю: кто будет в этом замечен, получит
по морде без всяких нарядов! Ясно? На сегодня все.
     КОНОВ. Разойдись!..

     Члены  отряда  расходятся по лагерю. К  Андрею, по-прежнему сидящему на
скамейке, подходят Новацкий и Конов.

     НОВАЦКИЙ. Рядовой Демидов!
     АНДРЕЙ. Чего тебе?
     КОНОВ.  Когда к тебе обращается  старший по  званию,  нужно  встать. По
стойке "смирно".
     АНДРЕЙ. Слушайте, отстаньте от меня, а? Играйте в свои солдатики, я вам
не мешаю. Норму выполняю, постель застилаю, что вам еще надо? Даже глазом не
дрыгаю, когда говорю с вами,
     КОНОВ.  Постель  нужно  заправлять  конвертом,  как  все. А  не  просто
закрывать одеялом.
     АНДРЕЙ. Ладно, буду конвертом.
     НОВАЦКИЙ.  Занятие  по строевой  подготовке  являются обязательными для
всех членов отряда.
     АНДРЕЙ. Вы меня, конечно, извините, но маршировать я с вами не буду.
     КОНОВ. Ты слышал? Он не будет с нами маршировать!
     НОВАЦКИЙ. Интересно, почему?
     КОНОВ. Да, почему? Почему он не будет с нами маршировать?
     АНДРЕЙ. Потому.
     КОНОВ. Почему - потому?
     АНДРЕЙ. Потому что это идиотизм - маршировать под "Айсберг".
     НОВАЦКИЙ. Может, ты просто Пугачеву не любишь?
     АНДРЕЙ. Может, и не люблю.
     КОНОВ. Не любит. Аллу  Борисовну  Пугачеву. Все любят,  а  он  один  не
любит.  Все  маршируют,  а он один на  пеньке сидит.  Все дураки, а он  один
умный. Видал умника?
     НОВАЦКИЙ.  Ну, почему?  Он может  сказать,  что  не будет  маршировать.
Сказать может все, у нас демократия.
     КОНОВ. Но маршировать будешь.
     АНДРЕЙ. Не-а.

     Новацкий резко  бьет  его по лицу. Андрей падает. Конов поднимает его и
усаживает на скамейку.

     НОВАЦКИЙ. Доломать нос? Этого хочешь? Так я доломаю!
     КОНОВ.  Не  горячись.  (Андрею.)  Повторим. Я  сказал:  но  маршировать
будешь. А ты что ответил? Не слышу!
     АНДРЕЙ. Ну, буду.
     КОНОВ. Без "ну"!
     АНДРЕЙ. Буду, буду, чего вам еще надо?
     НОВАЦКИЙ. В общем-то, больше ничего.
     КОНОВ. Нет, еще кое-что. Рядовой Демидов!.. Повторяю: рядовой Демидов!

     Андрей встает.

     КОНОВ. Как нужно стоять?

     Андрей вытягивается по стойке "смирно".

     КОНОВ. Вот теперь все. Вольно. Вопросы есть?
     АНДРЕЙ. В чем же она - ваша демократия?
     КОНОВ. А в самом деле - в чем?
     НОВАЦКИЙ. Пугачеву можешь не любить. Это сколько угодно.

     Новацкий и Конов уходят. К Андрею подходят Пуня, Жердев и Бронин.

     ПУНЯ. Опять  схлопотал?.. Слушай,  мы вот  что  хотим тебе  сказать: не
выступал бы ты, а? А то ведь как все это выглядит со стороны? Ты выступаешь,
тебя бьют, а коллектив вроде того что за товарища не вступился. Сам рассуди:
мы-то при чем?
     АНДРЕЙ. Могли бы и вступиться.
     БРОНИН.  Ты  же  сам  напрашиваешься!  Ты выступаешь,  ты в порядке,  а
коллектив за  тебя должен морду  подставлять?  Хорошо жить хочешь! Я, может,
тоже кое-чем недоволен, но помалкиваю.
     АНДРЕЙ. Это самое интересное: вы-то все почему помалкиваете?
     ПУНЯ. Почему все? Я не помалкиваю.
     АНДРЕЙ. Глазом дрыгаешь.
     ПУНЯ.  И дрыгаю.  И никто  не может  ничего сделать. Потому что  глазом
дрыгать - не проступок!
     АНДРЕЙ. А  когда  им надоест  и они скажут: проступок?  Фигу в  кармане
будешь крутить? А карман прикажут зашить?
     ПУНЯ.  Интеллигентный  человек  всегда  найдет   способ  выразить  свое
отношение к происходящему.
     ЖЕРДЕВ. Главное в другом: они правы.
     АНДРЕЙ. Правы?! Тебе же самого...
     ЖЕРДЕВ. Потому и говорю: правы. В самом деле, кто мы  такие?  Жрем, как
взрослые.  Равных прав требуем. А как  до дела доходит... Почему в комсомоле
сплошная трепотня? Потому что рычагов нет. Один кобенится, а все вокруг: ах,
Ванечка, ах,  Пашечка,  почему ты такой несознательный. А так:  раз-два -  и
порядок!
     АНДРЕЙ. Раз-два - по морде?
     ЖЕРДЕВ.  А как прикажешь  с  такими,  как ты?  Плясать  вокруг тебя? Ты
выступаешь, они звереют, кому от этого лучше?
     ПУНЯ. Звереют не от сопротивления. Наоборот  - от покорности. Я  читал.
Ничто так не распаляет палача, как покорность жертвы.
     БРОНИН. Ну, поехали! Жертва, палач! Проще надо. Чего вы все усложняете?
Ну, погода сейчас такая, чего тут  усложнять. Осталось  каких-то две недели,
потом будет другая.
     ПУНЯ. Погода! А ты гриб?
     ЖЕРДЕВ. Боровик.
     ПУНЯ. Мухомор.
     БРОНИН. Сам ты мухомор!
     ЖЕРДЕВ. Сыроежка. На обед бы тебя. С картошкой, в сметане!
     БРОНИН. Пошел ты! (Отталкивает Жердева, тот падает на Пуню, Куча-мала.)

     Андрей  поднимается,  подходит  к веревке,  на которой  сушатся рабочие
рукавицы, выбирает пару.

     ПУНЯ.  Эй,  что  ты  делаешь? Это  же рукавицы Конова!..  Слышишь?  Это
рукавицы Конова!

     Не обращая на него внимания, Андрей уходит.

     ПУНЯ. Видели? Он взял рукавицы Конова! Нужно его вернуть!
     БРОНИН. Не лезь.
     ПУНЯ. Почему?
     БРОНИН. А ты не понял? Он нарочно взял рукавицы Конова!..

     Пауза.

     Появляется СТАРШИНОВ.  Он в том состоянии, когда человек ощущает в себе
единение со всем миром.

     СТАРШИНОВ.  Я -  Кант!  И  что характерно? Две вещи  не перестают  меня
поражать, звездное небо надо мной и нравственный закон внутри меня!..




     Острая, ядерной  мощности музыка дискотеки.  Перед  НОВАЦКИМ,  КОНОВЫМ,
ШАРАПОВЫМ и ЧЕБОТАРЕВЫМ самозабвенно  и всяк по-своему отплясывают их бывшие
однокурсники. Но никакая музыка не может заглушить для этих четверых то, что
навечно  в памяти, как ожог:  крик матерей в зале  суда "Сынок!.. Сыночка!..
Сыночек!.."

     Появляется АРБИТР. Дискотека трансформируется в обычную жизнь отряда.

     АРБИТР. "18-е сентября..."



     Конец   рабочего  дня.  В  доме  собираются  члены  отряда.  Появляются
ЧЕБОТАРЕВ  и ШАРАПОВ. Они вносят вместительную спортивную  сумку,  осторожно
ставят перед НОВАЦКИМ.

     ШАРАПОВ.  Вот.  Еле  добыли.  Только  маленькие.   (Вынимает  из  сумки
четвертинки водки.)
     НОВАЦКИЙ. Сойдет. Кто сдавал  деньги,  подходите!..  (Делая  отметки  в
блокноте,  выдает  водку.  Чеботареву.)  Постой  в дверях, как бы  Лобзик не
наскочил.
     ЧЕБОТАРЕВ. По две маленьких на рыло. Было бы о чем говорить.
     НОВАЦКИЙ. Важен принцип. А то не знаешь. "Как? Водка?" Это - нам... Кто
еще  не  получил?  (По  списку.) Демидов.  (Вынимает из сумки  четвертинку.)
Последняя. Он же сдавал на поллитру, почему здесь только маленькая?
     ШАРАПОВ. Бабок не хватило.
     НОВАЦКИЙ. Вам же был выдан чирик сверху!
     ШАРАПОВ. Грузчика пришлось забашлять. Ладно, хватит ему и маленькой.
     НОВАЦКИЙ. Это не дело, все должно быть по справедливости. Где Демилдов?
     ПУНЯ. Норму доделывает, сейчас подойдет.
     НОВАЦКИЙ. Вот как сделаем. У него четыре наряда. Спишем за маленькую. И
квиты. (Пуни, отдавая бутылку). На, отдашь ему.

     Пуня  прячет  водку.  Врывается  КОНОВ. Он  волочит за  шиворот АНДРЕЯ,
выталкивает его на середину.

     КОНОВ. Вот! Видите! Смотрите, что у него на руках!
     НОВАЦКИЙ. Что у него на руках?
     КОНОВ. Рукавицы! Не видишь?
     НОВАЦКИЙ. И что?
     КОНОВ. Вопрос - какие! Какие на нем рукавицы - вот что!
     НОВАЦКИЙ.  Ну,  рабочие. Разве  ношение  рабочих  рукавиц мы  объявляли
проступком?
     КОНОВ. Мои рукавицы!  (Андрею.) Я тебе уже два раза  говорил: с красной
меткой  - мои! Вот - метка! Красная! Специально предупреждал, по-хорошему! С
меткой -  не трожь! Нет -  пожалуйста! А  мне - вот,  рвань! (Швыряет старые
рукавицы.)
     АНДРЕЙ. Ты же все равно не работаешь, зачем тебе рукавицы?
     КОНОВ. Заткнись! Тебя не спросил, что мне делать!
     АНДРЕЙ. Просто я подумал, что за порядком следить можно  и без рукавиц.
Или в рваных. А вот работать в рваных...
     ШАРАПОВ. Ты что, не слышал приказа? Тебе сказано: заткнись!
     АНДРЕЙ. Вы сами говорили, что говорить можно о чем угодно.
     КОНОВ. Молчать можно о чем угодно! И то до тех пор, пока не спросят!
     АНДРЕЙ. Быстро же у вас развивается демократия!
     БРОНИН (Пуне и Жердеву). Мотаем отсюда.
     ЖЕРДЕВ. Товарищ полковник, разрешите заняться строевой подготовкой?
     НОВАЦКИЙ. Текст гимна все получили? Выучили?  Тренируйтесь. Десять дней
до последней линейки. Мы им покажем, что такое настоящий отряд!

     Жердев, Пуня, Бронин и другие члены отряда уходят.

     НОВАЦКИЙ.  Слушай,  Демидов, почему  мы  все время  натыкаемся на тебя?
Почему каждый разговор  с  тобой кончается мордобоем? С нормальным человеком
поговорил - он все понял. Не сразу, так со второго раза. А по морде получил,
так и второго раза не нужно. А ты получаешь,  получаешь, и все без  толку? В
чем дело?
     ЧЕБОТАРЕВ. А он просто доцент тупой.
     НОВАЦКИЙ. Я не у тебя спрашиваю. Отвечай, Демидов!
     АНДРЕЙ. Не могу знать.
     НОВАЦКИЙ. Никаких личных счетов у нас с тобой нет. В другое время мы бы
сказали  тебе: да живи,  как хочешь! Но  тут ты же мешаешь всем, отряду.  Ты
провоцируешь других. Вот - рукавицы. Мелочь,  казалось  бы. Но ты же слышал,
что я говорил про это?
     АНДРЕЙ. Слышал.
     НОВАЦКИЙ. Не раз говорил! Не раз?
     АНДРЕЙ. Не раз.
     НОВАЦКИЙ. И все же взял рукавицы.
     КОНОВ. Мои! И тоже не раз!
     НОВАЦКИЙ.  Ну  вот  что прикажешь  делать  с таким человеком?  Я у тебя
спрашиваю!
     АНДРЕЙ. Не знаю... Вообще-то есть много способов.
     НОВАЦКИЙ. Каких?
     АНДРЕЙ. Разных. Самый простой -  что вы и делаете. По морде. Раз-два, и
порядок.
     НОВАЦКИЙ.  Мы  никого  не  бьем,  чтобы  бить! Если  бьем, то только  в
воспитательных целях!
     АНДРЕЙ.  Я про  это и  говорю. Только в воспитательных. Есть  и  другой
способ. Был. Не очень давно. Но он посложней.
     НОВАЦКИЙ. Давай, давай. Мы внимательно слушаем.
     АНДРЕЙ.  Ну, для начала людей... таких  людей... нужно  собрать в  одно
место. Огородить это место, вышки на углах поставить. С пулеметами...
     НОВАЦКИЙ. Продолжай.
     АНДРЕЙ. А  на воротах  написать:  "Арбайт махт  фрай".  Это по-немецки:
"Работа делает  свободным". Можно  и по-русски что-нибудь написать. Или даже
по-китайски, без разницы.
     ШАРАПОВ. "Работа делает свободным". Вспомнил. Я в  кино  видел. Там  на
воротах в Дахау было написано.
     ЧЕБОТАРЕВ. Что такое Дахау?
     КОНОВ. Концлагерь. Немецкий. Вроде Освенцима.
     АНДРЕЙ. А теперь объясни ему, что такое Освенцим.
     НОВАЦКИЙ. Значит, ты считаешь, что мы фашисты?
     АНДРЕЙ (бросается на пол  и закрывает  голову руками). Только не бейте!
Не бейте! Я больше не буду!
     КОНОВ. Встать, гнида! (Пинает Андрея.)

     Появляется АРБИТР.  Новацкий, Конов,  Шарапов и Чеботарев отступают  от
Андрея. На заднем плане появляются маршрующие члены отряда.

     ЖЕРДЕВ. Напра-во!.. На месте шагом марш!..

     Отряд слаженно марширует на месте.

     КОНОВ.  "Я  несколько раз  говорил  Демидову,  чтобы он  не  брал  моих
рукавиц, а он продолжал брать. Это привело меня в раздраженное состояние. Но
я не  хотел  его бить. Но он неожиданно упал и стал просить  прощения за то,
что взял чужие рукавицы. Меня это разозлило, я ударил его ногой в зад, чтобы
привести  его в чувство. Но он еще больше стал унижаться, и это  вывело всех
нас из себя..."

     ШАРАПОВ.  "Я  тоже пнул  его,  чтобы привести  в  чувство,  потому  что
смотреть на  него было очень противно. Новацкий приказал Демидову встать, но
он не вставал, поэтому мы с Чеботаревым подняли его..."

     Чеботарев и Шарапов поднимают Андрея.

     КОНОВ. "Мы сказали ему, что он некрасиво себя ведет, что еще и не такое
бывает  в жизни и нужно  уметь  за  себя постоять.  После этого  я  приказал
Демидову напрячь брюшной  пресс  и ударил  его, чтобы  проверить,  насколько
хорошо  он  физически  подготовлен.  (Показывает,  как  он  ударил Андрея  в
солнечное сплетение.) После этого с ним стал разговаривать Новацкий..."

     НОВАЦКИЙ. "Я попросил Демидова  объяснить, почему  он  считает,  что мы
фашисты. Я не хотел его бить за эти слова, хотел нормально объяснить, что он
не прав. Но Демидов неожиданно  оттолкнул  Шарапова и Чеботарева, снова упал
на пол и стал просить, чтобы мы его не били..."

     АРБИТР закрывает папку с показаниями обвиняемых.

     НОВАЦКИЙ. А ну встань!.. Поднимите этого гада!

     Шарапов и Чеботарев вновь поднимают Андрея.

     НОВАЦКИЙ. Мы - фашисты? (Сбивает Андрея с ног.)

     ЖЕРДЕВ. Отряд, по территории лагеря, с песней, шагом марш! Запевай!

     ОТРЯД (медленно продвигаясь вперед).
     Союз нерушимый республик свободных
     Сплотила навеки великая Русь...

     АНДРЕЙ. Только не ногами!.. Не в живот!.. Не нужно ногами!..

     ЖЕРДЕВ. Громче! Шире шаг!

     Не  переставая  петь, отряд продвигается к авансцене,  закрывая всех  в
"штабе". Слышны лишь звуки избиения и голоса.

     Голос НОВАЦКОГО. Мы фашисты?.. Мы фашисты?.. Мы фашисты?..
     Голос КОНОВА. По почкам его!
     Голос ШАРАПОВА. Он меня укусил! Сука!
     Голос ЧЕБОТАРЕВА. Вот тебе Дахау! Хахау!..

     ОТРЯД (маршируя на месте).
     Славься, Отечество наше свободное,
     Дружбы народов надежный оплот!
     Партия Ленина, сила народная
     Нас к торжеству коммунизма ведет!..

     Появляется АНДРЕЙ  - держась за бок, кривясь от боли, вытирая  разбитый
рот. Валится на скамейку.

     ОТРЯД (продолжая маршировать).
     Сквозь бури сияло нам солнце свободы,
     И Ленин великий нам путь озарил,
     На правое дело он поднял народы,
     На труд и на подвиги их вдохновил!..

     Андрей  с  трудом  встает,  молча  слушает  гимн,  исполняемый  нежными
женскими голосами:

     Славься, Отечество наше свободное,
     Дружбы народов надежный оплот!
     Партия Ленина, сила народная
     Нас к торжеству коммунизма ведет!..



     Музыка дискотеки негромко звучит из  магнитофона  в квартире Демидовых.
АНДРЕЙ один. Перед ним чемодан с одеждой, он вынимает из него старые рубашки
и куртки,  критически  осматривает.  Снимает модную яркую фуфайку,  надевает
старенькую белую футболку.

     Звонок в дверь.

     АНДРЕЙ. Минутку!..  (Выходит, тут  же возвращается, пропуская в комнату
НОВАЦКОГО.)
     НОВАЦКИЙ. Можно?
     АНДРЕЙ.  Уже  вошел.  (Продолжает   переодеваться,  снимает  кроссовки,
надевает старые.)
     НОВАЦКИЙ. В поход, что ли?
     АНДРЕЙ. Вроде того... на два года.
     НОВАЦКИЙ. В армию? Уже с вещами?
     АНДРЕЙ. Уже с вещами.
     НОВАЦКИЙ. А мне...  отсрочка получилась...  Я искал  тебя  в городе,  в
техникум заходил. Ребята сказали, что ты ушел из техникума... Почему?

     Не  отвечая,  Андрей  уносит  чемодан.  Новацкий   терпеливо  ждет  его
возвращения.

     АНДРЕЙ. Если  ты хочешь  что-то  сказать, давай.  У  меня не  так много
времени, чтобы тратить его на тебя.
     НОВАЦКИЙ. Понимаю, нужно попрощаться с друзьями.
     АНДРЕЙ.  У  меня нет друзей. Старые остались в Таежном, а новых завести
не успел.
     НОВАЦКИЙ. Вот и  у меня тоже... Все отшатнулись. Как от вшивого. По три
раза в день в  ванне моюсь,  а все равно кажется запах от всего - от одежды,
от рук... Почему ты не обжаловал решение краевого суда?
     АНДРЕЙ. Сколько ты отсидел?
     НОВАЦКИЙ. Пять месяцев.
     АНДРЕЙ. Хватило?
     НОВАЦКИЙ. Хватило.
     АНДРЕЙ. Я так и подумал, что хватит.
     НОВАЦКИЙ. Что ты этим хочешь сказать?.. Послушай, я чего-то не понимаю.
У меня было время подумать. Не могу понять, что произошло. Для всех - ничего
особенного. Дело закрыто, и ладно. Я  стал бояться себя. Даже улицу перехожу
только на переходе и только  на  зеленый  свет!..  Сколько  я себя  помню, я
всегда был  нормальным  человеком. Ни разу пьяных не  чистил или  там  шапки
срывать - никогда. И другим не давал.  Спроси у матери -  ни разу  не пришел
домой пьяным. Нет,  вру, всего один  раз, единственный. Отец ушел, когда мне
было десять лет, мать болела, я все делал по дому, можешь спросить. И сейчас
делаю. Она  уборщица,  на двух работах.  Через день я в  садике убираюсь, по
ночам, чтобы никто из ребят не  узнал. Я и в техникум  пошел, чтобы поскорей
начать работать и  помогать ей... К чему это я говорю? Чтобы ты понял, что я
не подонок. Я всегда управлял ситуацией.  И только Таежном почувствовал, что
меня ведет. Не туда. Как будто чья-то чужая воля. И я не могу ничего сделать
-  руль заклинило!..  Я знаю,  когда  это  произошло: когда мы  с рукавицами
разбирались. Клянусь, я  не хотел тебя  бить. И  никто  не хотел. Конов  был
злой, но и он бы не стал. Потому что нам  уже надоело тебя бить!.. Почему же
мы  накинулись на тебя, как зверье?  У меня прямо  гвоздем это сидит. Тысячу
раз задавал себе этот вопрос!
     АНДРЕЙ. И как ты на него ответил?
     НОВАЦКИЙ. Есть  только один ответ. Такой, что  я только с  тобой могу о
нем говорить. Даже с Коновым не могу, он скажет, что я больной... Я  вот как
рассуждаю. Когда Конов приволок тебя в штаб  - ну, с рукавицами, - ты  очень
боялся, что  тебя  будут  бить.  Боялся,  я видел,  ты был бледный  и  будто
вздрагивал - на каждое наше движение. Боялся - только честно?
     АНДРЕЙ. Боялся.
     НОВАЦКИЙ. Очень?
     АНДРЕЙ. Очень.
     НОВАЦКИЙ. И все же взял рукавицы.
     АНДРЕЙ. Все же взял.
     НОВАЦКИЙ. Зачем?
     АНДРЕЙ. По рассеянности.
     НОВАЦКИЙ. Врешь!
     АНДРЕЙ. А если вру - что?
     НОВАЦКИЙ. Зачем?  Зачем ты взял  рукавицы, если знал,  что тебя  за это
будут бить?
     АНДРЕЙ. Хороший вопрос. Теперь поищи ответ.
     НОВАЦКИЙ. Ты взял рукавицы Конова, потому что... Потом что хотел, чтобы
тебя били? Фигня какая-то. В самом деле - хотел?
     АНДРЕЙ. Это половина ответа.
     НОВАЦКИЙ. Какая вторая половина?
     АНДРЕЙ.  Вроде не так давно это было.  А кажется -  целую жизнь  назад.
Будто  смотришь  в  перевернутый  бинокль:  все маленькое-маленькое. И  я...
Господи, какой маленький, жалкий. Даже не могу представить, что там - я. Он.
Такой бедолага. Как же ему хотелось, чтобы его любили  - друзья,  и те, кого
он  считал друзьями! Как  он  позорно лицемерил и  подличал, чтобы вызвать к
себе интерес!.. А как обомлел, когда  увидел, первый раз,  что с Наташка - с
тобой!..  И как люто завидовал  таким, как ты, - победителям,  лидерам!..  Я
ведь  все тогда  врал: про  Центр  международной торговли, про путан - все в
газете вычитал. Мы с отцом были в Пушкинском музее, в Третьяковке. В Донском
монастыре тоже были. А к Центру  международной торговли я только раз вечером
подошел, снаружи посмотрел.
     НОВАЦКИЙ. Врал, значит?
     АНДРЕЙ.  Конечно!  Кто  бы меня  туда пустил!..  А  кент был,  случайно
познакомились на Пушкинской площади. Центровой такой паренек. Пригласил меня
к себе: посидим, новые дискизаписи послушаем. Взяли такси, а было уже второй
час ночи, наехали рублей на шесть - какой-то новый район. Посиди, говорит, я
схожу за деньгами.  Ушел  - и  с концами.  Пришлось  мне за  такси  платить.
Представляешь? Он меня таксисту как бы в залог оставил!
     НОВАЦКИЙ. Во, подлюка!
     АНДРЕЙ. И  не так денег было жалко, как обидно. Да что же я  за барахло
такое, что  каждый, кому не лень, ноги об меня вытирает?! Вот уж верно: чмо,
ни на что не годное!
     НОВАЦКИЙ. И если откровенно, смелостью тоже не отличался.
     АНДРЕЙ. Что ты, не отличался! Трус, да еще какой! От одной только мысли
о  боли  с ума сходил. Даже  не от самой боли - от одного лишь  страха боли.
Цепенел, сам себя ненавидел, а сделать ничего не мог.
     НОВАЦКИЙ. Поэтому мямы и хотели тебе помочь стать настоящим мужчиной.
     АНДРЕЙ. А какой был размазня! Не поверишь: мог  целый день валяться  на
тахте, ну ничего не делать, а  к учебнику -  ни-ни! Какой-то паралич воли. Я
иногда думал: может,  я просто  больной?.. Теперь-то понимаю, что все  это и
было  - детство.  Когда  о таком  начинаешь думать не  со стыдом, а с  таким
вот... со щемящим чувством печали - значит, все это уже позади. В детстве. С
голубого  ручейка  начинается  река.  Ну  а  дружба  начинается   с  улыбки.
(Помолчав, буднично.) Пошел вон.
     НОВАЦКИЙ. Что?.. Ты мне сказал...
     АНДРЕЙ. Да, тебе. Выметайся к черту, ты мне надоел.
     НОВАЦКИЙ. Да ты!.. Ты как со мной разговариваешь?!
     АНДРЕЙ.  Нам  не  нравится.  Скажите,  пожалуйста!   Извините,  товарищ
полковник. Никак нет, товарищ полковник. А ты мне врежь. А? Прямым справа. У
тебя же это никогда  не ржавело.  В воспитательных целях  - чтобы сделать из
меня настоящего мужчину!
     НОВАЦКИЙ. Кончай нарываться!
     АНДРЕЙ. Не хочешь? В самом  деле  не хочешь? Или  просто боишься, что я
заявлю  и  тебя  снова засунут  в лагерь  - на оставшийся  срок?  Не заявлю,
честное слово. Ну! Не бойся, тебя никто  не видел, в доме некого нет, все на
работе. Давай!
     НОВАЦКИЙ. Отойди!.. По-хорошему прошу!.. Прошу!
     АНДРЕЙ. А  знаешь, что я  твердил себе себе - тогда, корчась под вашими
каблуками? Я твердил, безумея от боли и страха: "Они хотят  меня  воспитать!
Эти  ублюдки,  прочитавшие за  жизнь по две с половиной книжки, из  них  две
детских, с картинками! Которые не знают, что такое Дахау! Воспитать! Которые
за две секунды превращаются в бешеных собак, в скотов! Нет, которых я  - я1!
- своей волей  могу  за  две  секунды превратить  в скотов! Они  хотят  меня
воспитать!.." Вот тогда я и понял, что есть кое-что посильнее страха и боли!
А теперь спроси меня, что это.
     НОВАЦКИЙ. Что это?
     АНДРЕЙ.  Ненависть.  К такому говну,  как  ты. К любому  говну, которое
считает себя вправе  навязывать свою волю  мне. Мне, обыкновенному человеку.
Бей, ублюдок!
     НОВАЦКИЙ. Нет! Не могу, не буду! Не подходи ко мне!
     АНДРЕЙ.  Не  будешь? Посмотрим!  (Бросается на  пол  и закрывает голову
руками.) Не нужно! Миленькие! Не нужно ногами!  Я чмо, чмо, только не бейте!
Только не в живот! Миленькие!
     НОВАЦКИЙ.  Нет!  Кончай!   Пожалуйста!  Не   нужно!  (Отворачивается  и
закрывает уши руками.) Нет! Нет! Нет! Нет!
     АНДРЕЙ (встает и  некоторое  время слушает крики Новацкого). Смотри-ка!
Ты  и  в  самом деле  чему-то  научился  за эти  пять  месяцев! Надо же,  не
сработало. Первый раз!.. (Помолчал.) Это и есть вторая половина ответа.

     Пауза.

     НОВАЦКИЙ. Значит, ты... все... и  потом, на пароходе - нарочно?!. В чем
же она, твоя проклятая правота?! Ты же сам сказал: трус, лентяй, трепло, сам
признался! Сам! Сам!
     АНДРЕЙ. Все так, я и не спорю. Но есть одна тонкость. Я имею право быть
и трусом, и лентяем, и трепачем. Ты  можешь меня за это осуждать, презирать,
презирать,  даже ненавидеть.  Но бить права не  имеешь.  И никто не имеет. И
никогда не будет иметь. Ты так старался  сделать из меня настоящего мужчину,
что  я должен был  тебе ответить, отправить тебя туда,  где ты  увидишь, что
такое настоящий мужчина - тот  самый, в твоем понимании. Чтобы  ты понял это
на  своей  шкуре.  Ты  так  неукротимо  меня воспитывал, что  и мне пришлось
заняться твоим воспитанием.
     НОВАЦКИЙ. В лагере!
     АНДРЕЙ. Та  не оставил мне  выбора. Я твердо знал только одно.  Я знал,
что если я этого не сделаю...
     НОВАЦКИЙ. То что?
     АНДРЕЙ. Я не смогу жить.

     Задний план оживляется.  Члены отряда собирают и весело волокут из дома
рюкзаки, матрацы  и прочую утварь. Начинает  звучать музыка отъезда:  музыка
теплохода перед отплатиемотплытием.

     Появляется АРБИТР.

     АРБИТР. 28-го  сентября, в день отъезда ребят из Таежного, я получил от
сына телеграмму.  Он  сообщал,  что  они отплывают на теплоходе  "Композитор
Калинников"  и  будут  дома   первого  октября.  Андрей  просил  обязательно
встретить его на  речном вокзале. Слово "обязательно" он повторил  дважды. Я
понял, что для него это почему-то очень важно...

     НОВАЦКИЙ. Значит, ты уже тогда знал - все, что будет?
     АНДРЕЙ. Кто мог это знать!
     НОВАЦКИЙ. И готовился! Ждал! Хотел!
     АНДРЕЙ. Хотел? Если бы хоть  кто-нибудь знал,  как  я этого не хотел! Я
молился: Господи, если  ты есть,  сделай так, чтобы ничего  не было,  сделай
так, чтобы  все развеялось, как  кошмарный  сон,  чтобы была обычная  жизнь,
обычная нормальная жизнь, самая обычная, скучная, она же такая прекрасная! Я
выл, кулаки кусал: Господи, пусть минует меня чаша сия!

     В музыку теплоходных динамиков врываются как бы визгливые ноты, мелодия
становится  все  разухабистее.  Члены отряда,  забыв  про  все,  отплясывают
ликующий  дикарский  танец среди опостылевших  расладушекраскладушек.  Танец
переходит в погром: грохот  расшибаемых об пол скамеек,  треск дерева,  звон
вылетающих стекол.
     Все стихает.

     АНДРЕЙ. Но я уже знал: не минует...

     На    пространстве     сцены,     усеянной     осколками    стекла    и
искареженнымиискореженными раскладушками, появляются ХАЛЯВИН и СТАРШИНОВ.

     ХАЛЯВИН. Нет, вы смотрите, а?.. Ну что вы будете делать, а? Ведь только
что были  ребята -  лучше  не бывает,  лучший  отряд! Ведь как  прошли,  как
отрапортовали!  И  вот  - пожалуйста!  И  так каждый год.  Напоследок  - все
обязательно разнесут. Вдрызг! А? Вы понимаете, в чем дело?
     СТАРШИНОВ. Понимаю.
     ХАЛЯВИН. А я - я отказываюсь это понимать!..

     Доносится низкий теплоходный гудок.



     В первый  день пути еще  орали, бесились в  злом восторге освобождения,
украли  в ресторане два ящика  куриных  яиц, часть выпили  сырыми, остальные
швыряли,  соревнуясь в меткости, по палубным настройкам и друг в друга, пока
капитан  не  пригрозил высадить  всех  нарушителей  святого  корабельного на
первой жепопавшейся пристани. Конфликт  кое-как утрясли,  за яйца заплатили,
жизнь понемногу установилась.

     НОВАЦКИЙ,  КОНОВ,  ЧЕБОТАРЕВ и ШАРАПОВ вместе с другими  членами отряда
разместились в шестиместной  каюте  на  корме. Здесь  не  стихало:  галдежь,
гитара, взрывы хохота. АНДРЕЙ - на  другом конце теплохода, в той  же каюте,
где и СТАРШИНОВ, от которого Андрей старался не отходить.

     Вдоль реки тянул ледяной ветер. Был удже близок конец пути.

     СТАРШИНОВ. Еще пару недель, и Енисей встанет... Какое сегодня число?
     АНДРЕЙ. Тридцатое сентября.
     СТАРШИНОВ. Надо же,  ровно сорок лет назад  я попал в  эти края. День в
день!..

     Появляется ПУНЯ.

     ПУНЯ. Здрасьте, Семен Семеныч. (Андрею.) Тебя в штаб зовут.
     АНДРЕЙ. Зачем?
     ПУНЯ.  Не знаю. Какой-то паштет и конфеты Новацкого  у тебя  в рюкзаке.
Они чай собираются кушать.

     Андрей достает из рюкзака консервы и конфеты, отдает Пуне.

     ПУНЯ. Тебе самому велели прийти.
     АНДРЕЙ. Не сейчас... потом.

     Пуня уходит.

     АНДРЕЙ. Вы сказали: сорок лет назад приехали сюда. Откуда?
     СТАРШИНОВ.  Не приехал. Попал. На  барже... Было нас человек восемьсот.
Возле какой-то деревушки выгрузили,  построили колонной и погнали  в тундру.
Идем,  последние хибары  кончились,  лайды  пошли, все  уже  льдом схвачено,
кругом ни души. И одна мысль ку всех: на  расстрел ведут. Хотя: зачем  тогда
былао везти?  Да и  такой статьеи ни у кого не было. Была обычная: пятьдесят
восьмая. И срока обычные - от десятки до четвертака, кому как повезло...

     Вновь появляется Пуня.

     ПУНЯ. Они сказали, чтобы ты сам пришел.
     АНДРЕЙ. Но ты же видишь, я с Семеном Семенович разговариваю!
     ПУНЯ. Но... это самое... Я так и скажу?
     АНДРЕЙ. Так и скажи.

     Пуня уходит.

     СТАРШИНОВ. Если тебе нужно уйти...
     АНДРЕЙ.  Нет-нет,  мне очень  интересно  то,  что вы  рассказываете. Вы
сказали: на расстрел. И что - расстреляли?
     СТАРШИНОВ (удивленно на него посмотрел). Если расстреляли, то последние
сорок лет я живу в раю. Или в  аду. На  рай, однако, не очень похоже. На ад,
впрочем,  тоже.  Чистилище...  Не  расстреляли.  Привели в  район  нынешнего
соцгорода,  построили  ограду  с  колючкой,  потом бараки  и  стали  жить...
Почему-то  мне  не нравится то, что  происходит.  А предчувствия  меня редко
обманывают.
     АНДРЕЙ. Где происходит?
     СТАРШИНОВ. Вообще. С тобой. Что-то случилось?
     АНДРЕЙ. Нет.  Что  могло случиться? Ничего не  случилось. А  за  что вы
сидели?
     СТАРШИНОВ. За измену Родине.
     АНДРЕЙ. Вы изменили Родине?
     СТАРШИНОВ.  Я  служил  Родине.  Верой  и правдой.  Вера  -  это  всегда
поощряется.  А  насчет  правды...  История,  в общем-то,  заурядная  по  тем
временам. Был я тогда года на три  старше тебя,  учился  в МГУ  на  филфаке.
Летом  сорок седьмого года поехали в  фольклорную экспедицию.  Под Рязань. И
увидел  там нищих старух.  Нищих  - не в  смысле бедных. Нищих -  бредущих с
котомкой по деревням. С сумой,  Христа  ради. Нищих  русских старух, сыновья
которых спасли  Россию!..  В Москве  рассказал  об этом  - на  факультетском
собрании. Остальное было, как говорится, делом техники...

     Появляется ШАРАПОВ.

     0x08 graphic
     ШАРАПОВ (Андрею). Тебе что, сто раз повторять? Приказа не слышал? Бегаю
из-за тебя по холоду, как последний рядовой! Во, уши совсем ледяные!  Быстро
в штаб!

     СТАРШИНОВ.  Милый  юноша,  для   начала  вам  следовало  бы   попросить
разрешения прервать нашу беседу. А уж потом сообщать, какие у вас уши.
     ШАРАПОВ.  Когда  мне  понадобится  ваш  совет,  я  его у  вас  попрошу.
(Андрею.) Чего ты ждешь?
     СТАРШИНОВ. В университете мне прочили большое будущее. Но ни Макаренко,
ни Песталоцци  из  меня  не вышло. И уже не  выйдет.  Но  кое-какие уроки  я
преподать могу.






     [Author ID1: at Wed Sep 27 15:58:00 2006 ]











     (Берет  Шарапова  за  ухо  и  выводит  из каюты.  Вернувшись.) У  него,
действительно, холодные уши.
     АНДРЕЙ. Семен Семенович, сколько вы отсидели?
     СТАРШИНОВ. Немного,  всего шесть лет. В пятьдесят четвертом освободили.
В пятьдесят шестом реабилитировали.
     АНДРЕЙ. Шесть лет... И вы все им простили?
     СТАРШИНОВ. Кому?
     АНДРЕЙ. Всем!
     СТАРШИНОВ. Я  не простил  им ни одного дня.  Ни одного  часа. Ни единой
минуты... Потому что иначе я не смог бы жить.
     АНДРЕЙ. Но как же можно жить с ненавистью ко всем - к Родине!
     СТАРШИНОВ.  С  ненавистью  к  Родине  жить  нельзя. Можно  жить  лишь с
ненавистью к ее врагам.
     АНДРЕЙ. Тогда что же это такое - Родина?
     СТАРШИНОВ.  Родина?.. Это то,  что больше  тебя, меня, любого из  нас и
всех нас.  Это  не только те люди, которые окружают тебя, но и все, что были
до  тебя,  что оставили  в  наследство  тебе  свою душу -  бессмертную  алчь
справедливости и  свободы. Хотя  они  и были  рабы... Родина -  это  то, что
приходит на  помощь, когда  никто, ни один из  людей не  может тебе  помочь.
Родина - это душа народа.

     Пауза.

     АНДРЕЙ. А теперь мне пора идти.
     СТАРШИНОВ (преграждая выход). Пожалуй, я  тебя  никуда не отпущу. Сиди.
Будем беседовать. В виду великой реки, которая вносит нас в вечную зиму.

     Андрей достает из рюкзака четвертинку водки, ставит на пол.

     Появляется АРБИТР.

     СТАРШИНОВ. "Когда я проснулся, Андрея в каюте уже не было..."

     Старшинов отходит в глубь сцены, садится. К нему присоединяются ХАЛЯВИН
и ТАМАРА  ВИКТОРОВНА.  Появляются  НОВАЦКИЙ,  КОНОВ,  ЧЕБОТАРЕВ  и  ШАРАПОВ.
Одновременно  члены  отряда  занимают  места на заднем плане  - так, как они
сидели в зале суда.

     АРБИТР.  "Я,  Демидов  Алексей  Дмитриевич,  родился  в  1939  году  во
Владимире в семье служащих. В 1965  году окончил московский Горный институт.
Чтобы выбиться из материальных  лишений, с которыми была связана жизнь  моих
родных во время моей учебы, я  попросил распределения в горд Н., где платили
северные надбавки. Я прошел путь от помощника мастера до начальника рудника.
Два года назад




     коммунисты избрали  меня  освобожденным  секретарем  парткома...(Закрыл
папку.)  Я всегда  добросовестно  относился к  своим обязанностям и старался
поступать так, как  диктует мне  моя совесть. Из-за  этого в разное  время я
получил два строгих выговора с занесением в учетную карточку,  а в 1981 году
перенес   инфаркт...  Я   старался  руководствоваться  понятиями   чести   и
порядочности и в личной  жизни. Несмотря на  то,  что я  ухожу  на  работу в
восемь утра и возвращаюсь не раньше девяти вечера, я всегда старался уделять
время сыну,  прививать ему уважение к тем  нравственным  ценностям, которыми
руководствуюсь сам...

     Пауза.

     Вновь и вновь я всматриваюсь  в прожитые мною годы.  Мне не в  чем себя
упрекнуть. Я не виноват...

     Арбитр отступает на задний план.

     ШАРАПОВ.  "Последний  инцидент  произошел,  когда  мы  возвращались  из
Таежного. У Демидова в  рюкзаке лежали три банки с паштетом из сиговых рыб и
конфеты Новацкого, у  самого Новацкого  рюкзак был переполнен. Ребята решили
попить чаю и попросили  кого-то из рядовых сходить  за продуктами,  а заодно
пригласить Денисова. Новацкий сказал,  что надо бы перед ним  извиниться. На
приглашение  Денисов не  явился, поэтому пришлось идти мне. Я сказал Андрею,
что  ребята хотят его  видеть,  но он не пришел. Мне пришлось снова  идти за
ним. Неожиданно  я увидел его среди  капусты, которая была на нижней палубе.
Наверное, он хотел спрятаться от  нас,  но не сумел. У него был  жалкий вид,
вызывающий презрение..."
     ЧЕБОТАРЕВ. "На вопрос,  что мы пили во время этого  инцидента, поясняю,
что водки  у  нас не было, все водку мы выпили в первый  день, а  в тот день
пили  только  чай  и  сладкий  клюквенный  сок,  который  купили  в  буфете.
(Показывает  эмалированную  кружку.) Сок нам  не понравился, потому что  был
теплый и  липкий, как кровь. (Ставит кружку  на  скамейку рядом с  Андреем.)
Далее поясняю. Мы как  раз собрались идти на дискотеку, когда Шарапов привел
Демидова и рассказал, где он его нашел. Мы  еще больше запрезирали Демидова.
Шарапов был очень злой, потому что ему пришлось бегать за  Андреем  по всему
теплоходу, так что  у него даже замерзли  уши. Он  толкнул Демидова, Демидов
пошатнулся  от толчка  и наступил каблуком на ногу Конову,  который как  раз
спускался  с верхней полки. От неожиданности и боли Конов  закричал  громким
противным голосом  и  сильно  толкнул  Демидова,  отчего  тот упал  и  начал
унижаться, как всегда, и  просить, чтобы  его  не  били. И это  окончательно
вывело нас из душевного равновесия. Лично  я тоже не удержался, чтобы ему не
наподдать, но не  очень сильно, примерно вот так..." (Подходит к боксерскому
мешку и показывает, как он ногой ударил Демидова.)
     НОВАЦКИЙ. "Я ударил Демидова по лицу исключительно для  того, чтобы  он
прекратил истерику..." (Наносит по мешку резкий удар.)
     ШАРАПОВ. "Я тоже последовал примеру моих товарищей..." (Бьет.)
     ЧЕБОТАРЕВ.  "Используя  свою  хорошую растяжку,  Конов наносил Демидову
разнообразные удары "наваши", "еко" и другие..."

     Конов бьет по мешку.

     НОВАЦКИЙ. "И это постепенно всех нас увлекло..."

     Удары  следуют один за другим, все резче и чаще. Отталкивая друг друга,
Новацкий, Конов, Шарапов и Чеботарев  бьют по мешку,  все больше распаляясь,
пока мешок не срывается с  крючка  и не падает, увлекая  с собой обезумевших
парней.

     Пауза.

     Появляются НАТАША и ВЕРА. В руках у Веры лист бумаги.

     ВЕРА. Ребята, нужно  это подписать и быстро отправить. Чтобы успеть  до
суда.  Что  мы  ручаемся, берем  на  поруки и все  такое. В  общем, что  они
нормальные, отзывчивые и  доброжелательные ребята. (Пуне.) Подписывай. (Пуня
скрывается  за спинами.)  Жердев, а  ты почему отворачиваешься?..  Бронин!..
Ребята, в чем дело? Это же наши товарищи! Наши друзья!..

     С  пола поднимается Новацкий, берет у арбитра папку  с  судебным делом,
молча дает Вере и  возвращается к валяющемуся на полу мешку. Вера раскрывает
папку.

     ВЕРА.  "Далее, как было  установлено в ходе  судебного разбирательства,
произошло следующее..." (Наташе.) Читай, а то у меня очки запотели.
     НАТАША.  "Новацкий приказ  всем, кроме  Шарапова,  уйти из каюты, после
чего  заложил  дверь стулом и сказал  Демидову:  "Сейчас  мы  будем тебе..."
(Умолкает.)
     ВЕРА. Ну? Что там? (Берет  папку.)  "Сейчас мы будем тебе в рот давать.
Но сначала в презер..."

     Пауза.

     НОВАЦКИЙ. "Но  сначала  в презервативе.  При  этом  Шарапов  достал  из
кармана презерватив в блестящей импортной упаковке..."
     ШАРАПОВ.  "Демидов  категорически отказался. Мы  снова стали его  бить.
Новацкий  расстегнул  брюки, но  половой член  ни  он,  ни  я не  доставали,
презерватив из упаковки не вынимали..."
     Новацкий.  "Упорный  отказ  Демидова мы воспринимали  как  оскорбление.
Шарапов старался  бить  по  шейным позвонкам.  После  каждого  такого  удара
Демидов на несколько секунд терял сознание, но по-прежнему твердил "нет"...
     ШАРАПОВ. "Новацкий  окончательно рассвирепел,  стал угрожать убийством.
Но и это не испугало  Демидова.  Воспользовавшись  тем,  что  мы устали, ему
удалось выбить стул, закрывавший дверь, и выбежать из каюты..."

     Полная тишина. Низкий гудок. В динамиках начинает негромко звучать марш
прибытия.

     АРБИТР.  Первого октября,  как Андрей и  просил, я  приехал  на  речной
вокзал, чтобы встретить его...

     АНДРЕЙ берет кружку с клюквенным соком, выливает  сок на себя и встает:
с окровавленным лицом, в залитой кровью футболке.

     АНДРЕЙ. Этого вашему суду хватит?

     На авансцене остаются только отец и сын.

     АНДРЕЙ  (по-прежнему  весь  в  крови).  "Я, гражданин  Союза  Советских
Социалистических  Республик, вступая в  ряда Вооруженных  Сил,  торжественно
клянусь... быть преданным своему народу, свой Родине..." Которая приходит на
помощь ко всякому из своих сыновей... которая  не оставляет ничтожнейшего из
них в самый черный и страшный час... как всегда, во веки веков приходила  на
помощь детям  своим... Клянусь  служить  ей верой и  правдой, преумножать ее
силу  и защищать ее честь,  чтобы оставить после себя душу народа своего  не
испоганенной и истощенной, но светоносной и весной, как вечные наши родники,
питающие  наши реки...  "Я  клянусь  защищать  ее  мужественно  и  умело,  с
достоинством  и  честью,  не  щадя свой крови и  самой  жизни для достижения
полной победы над врагом..."

     Андрей отступает на задний план.

     АРБИТР. Вновь и вновь всматриваюсь я в прожитые мной годы. Мне не в чем
себя упрекнуть. Я не виноват.

     Пауза.

     Никто не виноват.

     Пауза.

     Так  как же он сложился,  этот проклятый  мир,  в котором дети защищают
нас, а мы не можем защитить наших детей?!.


     1988 г.


Популярность: 1, Last-modified: Mon, 23 Jul 2007 20:19:07 GmT