Руслан Смородинов. Тамара вышла замуж

---------------------------------------------------------------
© Copyright Руслан Смородинов
Email: rusl(собачка)tele-kom.ru
Date: 18 Apr 2002
---------------------------------------------------------------

Тамара вышла замуж. Вдруг. То есть "вдруг" - для меня. Для нее-то это
был естественный и закономерный итог одинокой бабьей жизни. А для меня -
вдруг. Я почему-то считал, что эта женщина должна принадлежать только мне.
С годами я становлюсь все более бессовестным.
Вышла замуж и - уезжает в Канаду. Ее новоиспеченному мужу предложили
там работу. Видел я его - то ли программист, то ли электронщик.
Взъерошенный такой.
Свадьба состоялась чуть больше месяца назад. В кафе "Орленок". Я,
кстати, тоже был приглашен, но не пошел. Боялся вспылить. А вспыльчивый - я
очень быстро напиваюсь.
Знаю я эти свадьбы. "Горько! Горько!" Кому-то - сладкие губы, а
кому-то - действительно горько...
Тамара вошла в мою жизнь четыре года назад. Нет, уже пять. Почти пять.
Она работала врачом в одном из специфических медицинских учреждений...

... - Фамилия?
- У вас же мой паспорт в руках.
- Фамилия?
- Смородинов.
- Имя?
- У вас же мой паспорт...
- Имя?
- Навуходоносор, - отвечаю.
- Не хамите здесь!
- Зачем же вы мне глупые вопросы задаете?
- Все ясно... Саша! - позвала она санитара.
Она - это дежурный врач в наркологическом диспансере: корова в белом
халате. Лет пятьдесят - и с химией.
Вошел Саша - санитар. По возрасту - ровесник; по комплекции - нет.
- Забирай его, Саш. Он невменяем. К тому же - хам.
- Хам - это библейский сын Ноя, - умничаю я некстати.
- Пошли, - говорит мне Саша.
В раздевалке он мне выдал пижаму сомнительного цвета.
- Зря ты с врачом ругаешься... Ты же вроде не буянил...
- Зачем же я буду буянить? - удивляюсь. - Я же сам "неотложку"
вызывал.
В палате Саша мне заявляет:
- Я тебя привяжу.
- Это еще зачем?.. Я кусаться не буду.
- Тебе сейчас капельницу поставят. Систему. Ты уснешь, а во сне можешь
рукой пошевелить и поранить иголкой вену.
- Ладно...
Санитар достал подвязки, привязал мне руки к койке.
- Саш, - кричу ему вслед, - ты журнал не выписываешь?
- Какой?
- "Для тех, кто вяжет".
- Ты мне нравишься, - сказал санитар и ушел.
Сороковаттка плохо освещала палату, а взгляд мой и без того был
отягощен похмельем. Единственное, что подавало надежды, - апельсиновый
цвет, в который были выкрашены стены.
Вошла медсестра с капельницей.
- Смородинов, чего ж ты с врачом ругаешься? - спрашивает она,
прокалывая мне вену.
- Я не ругаюсь, я острю.
- В твоем-то состоянии - только и острить. Всего колотит с похмелья.
- Это не с похмелья, это от смеха.
- Врач записала в "истории", что ты невменяем. Тебя могут надолго
здесь задержать. Почему не стал отвечать на вопросы?
- Я на дурные вопросы не отвечаю.
- Пойми, это тест.
- "Какое сегодня число?" - это тест?
- Тест. У нас девяносто процентов поступающих не могут назвать дату.
- Куда же, - спрашиваю, - я попал?!
- Вот видишь, на этот вопрос ты ответить не можешь.
- Могу, - возражаю, - я в раю, а вы архангел. С зелеными глазами.
- Руслан, - назвала она меня по имени, - сейчас под системой тебе
легче станет. Спи.
- Подождите, - говорю, - у вас такие красивые малахитовые глаза...
Посиди со мной.
- Спи, - строго сказала она. - У меня вас пятьдесят человек,
алкоголиков, а я одна.
Но выходя из палаты, она улыбнулась:
- Ты бы хоть бороду расчесал.
- Я согласен на бритье, - отвечаю, но сестра уже ушла.
Система начала действовать, и я вскоре уснул...

... Тамара уезжала в Канаду. Позвонила мне вчера:
- Руслан, я уезжаю.
- Знаю. Поклонись от меня канадскому кленовому листу.
- Ну ты же придешь попрощаться?
- А надо?
- Разумеется. А как же иначе?.. Приходи ко мне завтра к девяти. У нас
билет на тринадцать-пятнадцать. Летим через Москву. В одиннадцать-тридцать
отходит автобус от "Агентства Аэрофлота". Можешь подойти к "Агентству", а
там вместе поедем на аэродром. Обязательно приходи.
- А надо?
- Конечно, надо. Ты ко мне придешь или к "Агентству"?
- Том, ты счастлива?
- Счастлива! Очень счастлива... Так ты куда подойдешь?
- К "Агентству"...

... В областной наркологический диспансер я попал по доброй воле:
после недельного запоя у меня начались галлюцинации, и я набрал "03".
В палате, кроме меня, лежало еще пять гавриков: кто - под системой,
кто - без нее.
Была ночь.
Проснулся я от некоторого неудобства. Смотрю - какая-то пьяная пожилая
рожа с разбитым лбом сидит на моих ногах.
- Слушай, - говорю, - ноги затекли.
Рожа в больничной пижаме поднялась.
- Чего надо? - спрашиваю.
- У тебя дрова есть?
- Есть, - отвечаю. - Кубометр.
- Надо печь растопить, а то я замерз.
- Поддувало проверил? Как тяга?
- А куда печь дели?
- Отвезли. В краеведческий музей.
- А-а-а!.. - обрадовался он и пошел из палаты. Причем, как я заметил,
в моих туфлях.
- Эй! - кричу вслед, - мурзилка, оставь боты...
Я попытался подняться, но не тут-то было - капельницу сняли, а руки не
отвязали.
Хорошее, думаю, начало!
Слышу Сашин голос:
- Брагин! Ты что ж, блядь, плинтус отрываешь?!
- Мне дрова нужны. Печку растопить... Мерзну.
- Я те щас растоплю! Я те Халкин-Гол устрою. С вулканом.
- А-а-а!.. - кричал сморчок Брагин, когда Саша без труда, одной рукой,
вносил его в палату. Держал он его за ворот.
Надо же! - подумал я. Как иногда фамилия соответствует сущности.
Брагин...
- Саш, - говорю, - развяжи. В сортир охота.
Когда он меня отвязал, я подошел к Брагину:
- Снимай боты!
- Я думал, это мои.
- Он свои три месяца назад потерял, - смеется Саша.
- Я только сегодня сюда попал, - неуверенно доказывает Брагин.
- Конечно-конечно, - "согласился" Саша и ушел.
Захожу в туалет. Там курильщиков - топор повесить негде. Слышу, один
кадр рассказывает:
- Меня сюда жена, сука, упрятала. У нее все слова в винительном
падеже. А сама - бревно бревном. Фригидная, как вечная мерзлота...
Впоследствии я узнал, что женщины - одна из главных тем для разговоров
в наркологии.
Покурив, возвращаюсь в палату, а там еще одного типа доставили. Лежит,
болезный, руки и ноги к койке привязаны. На голове - пакет полиэтиленовый,
распространяющий токсикоманию. Ему, как я потом узнал, волосы керосином
мыли, вшей вытравляли.
Только я стал засыпать, как этот новенький начал ораторствовать:
- Нина!.. - звал он неизвестно кого - наверно, жену. Или любовницу. -
Нина! Я за что-то зацепился. Встать не могу.
- Заткнись! - говорю ему. - Спать мешаешь.
- Где я?
- В морге. Где же еще?
- Я встать не могу.
- Мертвым не положено.
- Меня привязали!
- Конечно.
- Зачем?
- Кастрировать будут.
- А-а-а!! Развяжите меня!
- Спи, заусеница! - начинаю я сердиться.
- Меня - интеллигентного человека - связали! Я Салтыкова, блядь,
Щедрина читал!
- А Римского, бля, Корсакова не слушал? А польку, бля, бабочку не
танцевал?
- Нина! Я за что-то зацепился!..
- А Петровым, на хер, Водкиным не интересовался?
- Где водка? - насторожился он.
- Тебе нельзя, - говорю, - а то тоже начнешь красных лошадей рисовать.
- Меня Толей зовут.
- Все равно нельзя. Пусть ты даже Абрам.
- Нина!..
Угомонился Толя только под утро...

... Тамара уезжает. Уезжает мой ангел-хранитель. Из скольких запоев
она меня вытащила! Сколько она со мною выстрадала! В пике-то я уходил с
одними, а выводить из пике приходилось ей. Сутки за сутками, литры за
литрами...
И в один из дней желудок отказывается принимать хоть что-либо. Всё, не
похмелишься. И ты начинаешь понимать, что уже на три четверти мертв. И
начинаются галлюцинации. Какие-то пошлые хомячки и морские свинки.
В зеркало - смотреть страшно. Глаза - в кровавых ниточках, на голове -
копны соломы. С таким типом и разговаривать не хочется. И мы только стонем
вдвоем, по очереди...
Затем исчезают реальные цвета. Но алкогольный дальтонизм имеет
странную природу. Все вокруг не черно-белое, а болотно-червленое.
Нет сил двигаться, и ты ложишься в постель, предварительно позвонив
Тамаре:
- Том...
- Кто это?
- Это я, Руслан.
- Что у тебя с голосом?.. Опять?!
- Да... Приезжай, пожалуйста...
Ты лежишь, и белый сивушный пот окатывает тебя. Ничего, думаешь ты,
все пройдет. Если выдержишь и не сдохнешь. А сдохнешь - значит, тоже
пройдет...
Ты смотришь на мокрые дрожащие ладони. В ногах шоркает какой-то
мерзкий грызун. Под вЕками поселилось нечто красное в виде сияния. Надо
выдержать!
Приезжает Тамара. Капельница, гемодез, какие-то натрии, гидрохлориды,
кальции...
Начинается воскресение...

... - Те, кто поступил вчера и сегодня ночью, - на анализы, - слышу я
голос Саши. Он отвязывал Толю.
- Как дежурство? - спрашиваю я у санитара.
- Нормально. Всего один труп.
- То сеть?
- Мужик в соседней палате ночью кони двинул. Отпился...
Через несколько минут встал Толя и спрашивает:
- Кто мне в постель нассал?
- Нина, - говорю.
Толя задумался.
- Пойдем, - предлагаю ему, - мыслитель, анализы сдавать.
- Ты кто? - спрашивает он испуганно.
- Здрасьте! - отвечаю. - С легким перегаром! А кто у меня ночью водку
спрашивал?
- Где водка?.. Опохмели.
- Тебя Толей кличут?
- Толей.
- Значит, не налью. Вот звали бы Абрамом - налил бы.
- Почему - Абрамом? - на его глазах появились слезы.
Странно я устроен. Сам отдал душу алкогольному черту, а над другими
издеваюсь.
- Извини, - говорю, - я ее уже выпил всю...
После сдачи анализов захожу в столовую. На завтрак была овсянка.
Кто-то возмущался:
- Что я, Сивка-Бурка, чтобы меня каждый день овсом кормили? Нашли
конька Горбунка!..
- Не хочешь, давай я съем, - послышалось с другого стола.
- Нашел дурака! - сказал Сивка и начал уплетать овсянку.
Завтракать я не стал, аппетита не было. Возвратился в палату и вижу,
что Толя ползает под койками.
- Водку ищешь? - спрашиваю. - Не ищи. Нет ее.
- Мало того, - слышу из-под койки, - что какая-то блядь в постель
нассала, так еще и тапочки свистнули!
- А-а! Тапочки? Это их Брагин надел.
- Кто? - вылез на свет Толя.
- Брагин-Медовухин... А вот и он, - указал я на входящего в палату
Брагина. На нем были Толины тапочки.
- Слушай, Медовухин, - подошел к нему Толя, - ты зачем мне в постель
помочился? Целое Айвазовское море...
- Это не я, я дрова искал... Мерзну.
- А кто?
- Он, - указал Брагин на меня. - Враг народа.
Я от неожиданности аж на койку сел.
- Кто? - говорю. - Я? Враг народа? Ты че из себя Энгельса строишь? Ты
че тут мифы Древней Греции городишь?
- Точно! - обрадовался Брагин. - Скифы Древней Греции. И враги народа.
Толя задумался.
- Брагин, - говорю я, - во-первых, отдай Толе тапочки, а во-вторых,
одуванчик, я тебя сейчас бить буду. За дезинформацию.
- Я думал, это мои, - снял тапочки Брагин и заплакал.
Тьфу, думаю, черт! Дурдом!..

... Не пойду я к "Агентству"! Не люблю я эти сопли. Да еще этому
взъерошенному руку подавать... Лучше напьюсь. Или схожу к жене. Или то и
другое.
"Схожу к жене". Странное выражение. "Схожу к любовнице" - нормально, а
вот "схожу к жене"...
Уже три года, как я женат. Мне было тридцать, и пора было подумать о
семье. И я женился. Ничто не смогло помешать этому браку. Ни то, что она
была еврейкой. Ни то, что она была старше меня на девять лет. Ни ее
сын-старшеклассник (ныне студент филфака).
Сперва она бредила Израилем:
- Уедем. Что здесь делать?
- А там?
- Жить.
Я говорил какие-то банальности о русской душе, о родной земле.
Классиков цитировал. Она парировала любимым ею Лермонтовым:
- "Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ"... Уедем...
- Ты язык-то знаешь?
- Ты меня научишь. Или в киббуце освою.
И я сдался. Начались какие-то собрания в Сохнуте. Сборы каких-то
документов... Я спрашивал:
- Алия, чтО ты - водитель троллейбуса - будешь делать в Израиле? Там
нет троллейбусов.
- Жить, - отвечала Алия.
- А что буду делать я?
- Жить.
Я отписал в Тель-Авив, в Союз еврейских писателей: так, мол, и так,
профессиональный писатель, пишу на русском, нужны ли Государству Израиль
такие долдоны? Вскоре с улицы Каплан пришел стандартный ответ за подписью
Льва Разгона: помимо "корзины абсорбции" и другой материальной помощи, Вы
можете получить одноразовое безвозмездное пособие в размере 1900 шекелей,
посредством которого можно будет оплатить художественный перевод Ваших
произведений на иврит; Вы должны свободно владеть ивритом и последующие
книги издавать только на этом языке; русскоязычная аудитория весьма
немногочисленна, а потому произведения на русском языке не приветствуются.
А какого ответа я ожидал? Хочешь писать на русском - пиши. Только при
чем тут Союз еврейских писателей. Благо, еще помощь предлагают.
Короче, я объявил Алие:
- Нечего русскому человеку, тем более литератору, делать в Израиле! Я
не поеду...
И мы не уехали. Выражаясь языком пафоса, я сохранил родину. Но потерял
семейное благополучие...

... В полдень меня вызвал к себе заведующий отделением. Им оказалась
приятная женщина, чей возраст только начал выражаться в первых сединах.
- Смородинов?
- Так точно.
- Как самочувствие?
- Разноцветное.
- Присаживайтесь.
Я присел.
- Ну что, вспомнили свое имя?
- Я и не забывал. Я просто думал, что она шутит. Я и дежурному
санитару свое имя назвал, и медсестре.
- Мне по поводу вас уже звонили с телевидения. Ходатайствуют.
Интересуются здоровьем.
- Быстро же они узнали.
- Вы, оказывается, человек известный. Тоже журналист?
- Ни в коем случае! - горячо возразил я и, кажется, даже замахал
руками.
- А мне сказали, что вы Литературный институт окончили.
- Правильно. Но журналистика и литература - совершенно разные вещи.
Журналистика - это...
Я хотел сказать, что журналистика - это ресторанный тапер, а
литература - Ростропович, что журналистика - это дискотека, а литература -
балет, что журналистика копается в чужом дерьме, а литература - в своем, и
это честнее, что журналистика убивает литературу и что-то еще в таком же
банальном духе, но заведующая меня прервала:
- Среди родственников кто-нибудь страдал психическими заболеваниями?..

... У сварливой жены должен быть глухой муж.
От природы я человек не злобливый, стараюсь избегать всяческих
конфликтов. Эти качества жена расценивала как равнодушие.
- Ты равнодушный! Бессердечный! - волновалась Алия.
- Зато я не ругаюсь.
- Да лучше бы ты ругался!..
Ссоры начинались с мелочей. Причем начинала их всегда жена. И не
успокаивалась, пока я не выходил из себя. Лишь тогда она умиротворенно
спрашивала: "Ты есть будешь?" - "Спасибо! - отвечал я. - Сыт!"
Например, она убирает в туалете за Плюсом (Плюс - это наш кот):
- Все на меня взвалил! Я не знаю, как в других семьях... Ты хоть бы
раз за своим любимцем попробовал убрать. Нашел служанку! Стыдно кому-нибудь
сказать... На работе - сплошные нервы, так и дома! Си-и-идит за своим
компьютером, и больше ничего не надо! Чего молчишь?.. В этом доме я никогда
не была хозяйкой. Я - служанка! Принеси - убери - приготовь - постирай! А
попробуй сказать слово против - так сразу плохая! Неделю разговаривать не
будет! Я не знаю, как в других семьях... Чего молчишь-то?..
- Успокойся, Алия, - вразумляю я. - Ты кричишь громче, чем я слушаю.
Послушай лучше, что в Библии сказано...
- Начинается!! Опять Библия! Ты сам хоть что-нибудь можешь сказать?!.
- Успокойся. В Послании Иакова говорится: "Кто не согрешает в слове,
тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело...".
- Сколько можно?!. Одни слова. Одни слова! Иди лучше говно убери за
своим котом!..
- "Язык - небольшой член, - продолжаю я цитировать Новый завет, - но
много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает: и язык
- огонь, прикраса неправды...".
- Я не знаю, как в других семьях... У всех мужья как мужья. А у меня
идиот какой-то!..
- "Где зависть и сварливость, там неустройство и все худое".
- Нет, погоди! Вот ты умный такой, Библию читаешь, а живешь-то как?..
Все на меня взвалил!..
- А вот послушай, что сказано в Первом послании к Тимофею...
- Да что ты ко мне со своей Библией пристал?..
(Прямо так и говорит: "со своей Библией"!)
- Разве в Библии где-нибудь сказано, что я должна пахать день и
ночь?!.
- "Учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в
безмолвии..."
- Да я и так молчу и молчу! Ты мне уже на голову сел! Превратил в
служанку!..
- "Ибо прежде создан Адам, а потом Ева; и не Адам прельщен, но жена,
прельстившись, впала в преступление...".
- Постирать - я! Приготовить - я! Даже мусор вынести - и то я!.. Свои
права ты знаешь, а обязанности?.. У тебя есть хоть какие-нибудь
обязанности?!. Молчишь?..
- Да послушай ты, ожиревшая сердцем! - начинаю я раздражаться. - Вот,
в Послании к ефесянам: "Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому
что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви". Ты слышишь?!.
"Повинуйтесь своим мужьям, как Господу"!..
- Кому? Тебе повиноваться?!. Недостоин!.. Да какой из тебя муж?! Ты
когда ножи наточишь? Когда крючок в туалете сделаешь?.. Ну то, что я одна
на базар хожу, - с этим я уже смирилась. Но не могу же я целый день за
тобой с тряпкой ходить. Вот, покурил - весь пепел на полу. Вот, чай попил -
вся скатерть грязная. Трудно, что ли, убрать за собой?.. Я не знаю, как в
других семьях... Тот же Колька твой. Тоже пьет. Пьет. Но жена у него не
работает. Нужды ни в чем не знает. А я - и на работе, и дома!..
Чего это она, думаю, Николая Негодника вспомнила?
- Колькина жена, - говорю, - между прочим, родила ему дочь! А ты даже
забеременеть не можешь! Нечего сравнивать...
- Да я... Да я... Да от тебя разве забеременеешь?!.. Импотент!
- Кто?! - задыхаюсь я от несправедливости. - Я - импотент?!.
- Ты!.. Пьяница!.. И друзья у тебя такие же! Весь диван обоссали...
- Не тебе их судить! Они - известные писатели!..
- Да, на диван писают...
- Заткнись!.. - в глазах у меня темнеет.
- Ты мне рот не затыкай! Что, правда глаза режет?!. А на день
Конституции кто обоссался? Кто?!. А занавески кто облевал?..
Наконец, я не выдерживаю. Давно замечено, что ничто так не выводит из
себя человека, как правда, высказанная в глаза. Клевету стерпеть легче...
- Заткнись!! - ору я. - Заткнись, а то колобаху дам! Ибо сказано, бля,
в Послании к ефесянам: "Жена да убоится своего мужа"!.. Всё! Добилась
своего! Вывела...
- Ой-ой-ой! Ну иди, напейся. Причина появилась...
- Заткнись, говорю!.. Ты свое уже сделала...
Наступает тишина. Слышно, как тикают настенные часы. Свернувшись
калачиком, на софе спит Плюс. Где-то за окном притормаживает машина. Жена
заканчивает уборку, подходит ко мне:
- Ну ладно, чего ты?..
- Убери руки!
- Перестань дуться... Ты есть будешь?
- Спасибо! - говорю. - Сыт!
- Ой-ой-ой! Теперь неделю разговаривать не будет... Ну и ладно!..

... Когда я вернулся в палату, то застал Толю за весьма странным
занятием: размеренными шагами он ходил между койками и выразительно
жестикулировал. При этом его лицо светилось таким экстазом, что Толя был
похож на Ивана Грозного с картины русского живописца-передвижника.
- Ты чего? - спрашиваю.
- Музыку сочиняю, - ответил он и подал мне с тумбочки листок.
На нем было написано, дословно: "МИ - 6 раз, ЛЯ, МИ, ЛЯ, МИ, ЛЯ..." и
так далее.
Я сосредоточился и промычал записанные Толей ноты. Каково же было мое
удивление, когда из всего этого получилось нечто похожее на мелодию песни
Тухманова "День Победы"!
- Ну как? - спросил он.
- ЗдОрово! Чем-то напоминает "Турецкий марш".
Толя подумал и отвечает:
- Нет. Мендельсон так бы не написал!..

... Ссоры продолжались. Я объявлял бойкот - простой и сексуальный.
Алия все более раздражалась.
- Целыми днями тебя дома нет. А придешь - сразу за компьютер.
- Работа у меня такая. И писать я тоже должен.
- Кому нужна твоя писанина?!
- Когда обо мне документальный фильм сняли, ты так не говорила.
- Ой-ой-ой! - всплескивает она руками. - Ты один, что ли, такой?.. Я
не знаю, как в других семьях... У всех мужья, как мужья. И работают, и по
дому помогают, и жене внимание...
- У меня работа такая.
- Нельзя, что ли, другую найти?
- Другая тебя не устроит по заработку.
- Лучше бы ты вообще не работал! - выдает она.
- Ты уже не знаешь, что сказать!.. Когда я не работал, тебя это тоже
не устраивало... Тебе рай построй, так ты и в раю недостатки найдешь! -
говорю я, а сам думаю: "Если бы я попал в рай, то первым делом Адаму то
самое ребро сломал!"
- Я не знаю, как в других семьях...
- Да сколько можно?!. "Другие семьи"!.. Я тебе десяток семей назову,
где жены работают, а мужья пишут. А я и пишу, и работаю...
- Да че ты там пишешь!.. - иронизирует Алия.
- Пишу... Если ты не мешаешь.
- Я не знаю, как в других семьях...
- Господи! - взмаливаюсь я и унижаюсь до аргументов: - Вон - Сашка
Леонтьев. Жена работает, двое детей, а он пишет.
- И ты думаешь, это нормально?
- Нормально! Евгений Борисыч Рейн назвал его лучшим молодым поэтом
России. Сашкины стихи хвалил Бродский...
- Вот именно. А твоя писанина - кому нужна?..
Сижу молчу. Чувствую - багровею.
- И к тому же, Сашка не пьет... То есть пьет в меру... На диваны не
писается, на занавески не блюет...
- Заткнись!! - ору...
И мы подали на развод. По моей инициативе. В тот же день Алия
собралась и ушла к своей матери. А через неделю меня жестоко избили в
собственном дворе.
Было около одиннадцати вечера, я возвращался с работы. Вдруг из арки
мелькнула тень, и тупой удар в затылок сбил меня с ног. Еще две тени
выскочили из сумерек. Я успел только закрыть лицо. Основные удары тяжелой
обуви приняла на себя грудная клетка...
Не знаю, сколько времени сознание было без меня. Очнулся я без кожаной
куртки и без денег в кармане. Банальное ограбление, обыкновенный разбой.
Если, конечно, считать разбой - обыкновенным делом. Дня за три до этого
избили корейца из нашего подъезда. Тоже взяли куртку и деньги. Говорят,
какие-то малолетки-наркоманы. Чтоб им передозироваться!..
Я попытался подняться, но резкая боль в груди осадила меня. Кровь на
губах слегка запеклась, невыносимо тошнило...
Я оказался в больнице - перелом двух ребер и сотрясение мозга. Алия
ежедневно меня навещала. Мы как бы помирились. На развод не пошли.
Заявление и Свидетельство о браке и сейчас в загсе...

... Восьмое отделение областного наркологического диспансера занимало
второй этаж. Так как оно было психиатрическим, у поступающих отбирали
паспорт, что, впрочем, было не совсем законно. Больных не выводили на
прогулку, вообще не выпускали с этажа.
Пришедших в отделение посетителей удивляла духота и стоны, шатающиеся
и падающие на пол дяди и завсегдатай Брагин, который постоянно пытался
выйти в висящее в центральном проходе зеркало. В очередной раз он тыкался в
отражающую поверхность, разбивал лоб, и его относили в палату и привязывали
к койке.
Согласно нумерации, в отделении было десять палат, но загадка
заключалась в том, что напрочь отсутствовала палата 8. Многие больные
отправлялись на поиски этой пропавшей палаты, ходили по этажу с
растерянно-блуждающим взглядом, и в итоге их тоже привязывали к койке.
Медикаменты, что принуждали пить в диспансере, действовали на мозг
одурманивающе, они вызывали сонливость и легкость, бездумье и успокоение.
Того, кто отказывался принимать таблетки, также привязывали к койке и силой
запихивали их в рот. Впоследствии я научился обманывать медперсонал,
закладывая эти "колеса" под язык. Выйдя из процедурного, я их выплевывал
или отдавал наркушам.
Дурдом, одним словом...
Всех больных я разделил на три категории. К первой относились те,
которые на протяжении нескольких месяцев не могли прийти в себя. Они
постоянно выглядели пьяными и шатаясь шлялись по отделению. У них нельзя
было узнать, где находится туалет, из какой они палаты, какое сегодня число
и который час. Они сами этого не знали.
Вторую группу составляли лица, скрывающиеся от милиции или рэкетиров.
Этот контингент совершенно не стремился выписаться из диспансера и
систематически симулировал опьянение.
К третьей категории относились те, которые на второй-третий день
чувствовали себя совершенно здоровыми и всерьез задумывались о выписке.
Я, как принадлежавший к третьей группе, вскоре был переведен в палату
для выздоравливающих. Она представляла из себя сборище вполне симпатичных
алкоголиков.
- Привет! - говорю. - Я к вам.
- Ну вот! - оживился один мужик (его койка была у окна). - Что я вам
говорил?! Опять к нам еврея подселяют! Везде евреи! Даже камни носят
еврейские фамилии!..
- Какие? - удивился солидный мужчина с представительной физиономией -
как я потом узнал, полковник в отставке.
- "Какие-какие"! - отозвался тот, что у окна. - Талисман, например...

... Я извлек из холодильника бутылку "Старки". Налил полстакана.
Почему-то вспомнился Иван Иваныч Маркелов.
Как-то я выпивал в буфете Союза писателей. Стою у стойки, культурно
потягиваю "Столичную". Заходит Иван Иваныч - слегка навеселе.
- Здравствуйте, Иван Иваныч, - приветствую я.
- Здравствуй, Руслан, - говорит он и чмокает меня в щеку. - Видел
последний номер "Нового мира"?
- Нет, - отвечаю.
- Держи, - достает он из дипломата журнал. - Дарю. Здесь мой роман...
Из подсобки выходит буфетчица Ирина:
- Здравствуйте, Иван Иваныч!
- Привет, Риша. Мой роман в "Новом мире" опубликовали.
- Да, из волгоградских прозаиков в "Новом мире" только вы и Екимов
печатаетесь, - улыбается она.
- Давай по этому поводу... Да не в рюмку! Стакан граненый есть?
- Найдется... Сколько наливать?
- Риша, ты что, краев не видишь?!. - удивился Иван Иваныч...
Я долил "Старку" до краев. Выпил, закусив сырой сосиской. Тут же
наполнил стакан.
Из динамика звучали стихи Мандельштама. Кто-то читал голосом
заговорщика:

Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки,
В кустах игрушечные волки
Глазами страшными глядят...

В желудке приятно потеплело. Мир изменился к лучшему. Обшарпанные
стены стали приветливыми. Казалось, было найдено согласие с космосом. Я
ощутил гармоничную причастность ко вселенной. Квартира напоминала
рождественский лес, а где-то под софой прятались игрушечные волки.
Что за сила в этой водке? Что за волхование такое? Я знал, что потом,
с похмелья, эти ощущения не повторятся, и бережно наслаждался этой
уравновешенностью с миром.

Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки...

Что за жизнь такая?.. Тамара завтра уезжает, с Алией живем раздельно.
Впереди, выражаясь официальным языком, никаких перспектив. Чем это все
кончится?..
Я допил "Старку", закурил. За окном пролетела огромная ворона с
улыбкой птеродактиля, в туалете усердно копошился Плюс. Я закрыл глаза и
ощутил движение планеты. Не меняя орбиты, Земля мощно мчалась в
пространстве. Меня даже качнуло.
Нужно было что-то делать. Неотвратимо надвигалась мысль о водке. Схожу
к жене, решил я...

... Утро в палате начинается с разговоров на политическую тему.
- Довели страну до кружки! - говорит один. - А всему виной -
Америка!..
- Это Колумб виноват, - говорит другой. - Не хрен ее было вообще
открывать...
- Во всем виновны евреи!.. - слышится от окна.
- Я бы этих президентов России стрелял через одного! - поддерживает
разговор полковник в отставке.
Молодец! - думаю. Сразу видно, генерал политических карьер...
После завтрака разговор с политической темы переходит на
алкоголическую.
- Я по пьяни всех люблю, - говорит один. - Даже памятник Серафимовичу.
- А я, когда напьюсь, - говорит другой, - проповедую Житие протопопа
Аввакума.
- Со мной после одной попойки случай был, - слышится от окна. - Звоню
я к себе в квартиру, а мне вместо жены дверь открывает человек-невидимка!
Что, думаю, за еврейские шутки?..
- Ты, наверно, лифт вызывал, - говорю.
- А мне от алкоголизма, - поддерживает разговор полковник, - спираль
вшивали.
- Что вшивали? - спрашиваю.
- Спираль...
К вечеру начинается самое интересное - разговоры про женщин.
- Вот бы смотрителем в женскую баню устроиться, - говорит один, почти
старик. - Не работа - а видеотека!
- Старая блядь лучше новых пять, - задумчиво говорит другой.
- Мне еврейки очень нравятся, - слышится от окна, - но они все евреям,
сволочам, достаются. Везде евреи...
- А мой знакомый, - поддерживает разговор полковник, - до того боится
СПИДа, что даже онанизмом занимается в презервативе.
- Правда, что ли?! - оборачиваются к нему присутствующие...
На шестой день, вечером, разговор о женщинах носил особо сексуальную
окраску.
Вдруг полковник спрашивает:
- А где Славка?
- В туалет пошел.
- Он больше часа в туалете.
- Пошел до ветру, и ветром унесло, - говорю.
- А кто сегодня дежурит?
- Тамарка, вроде бы.
- Все ясно, - говорит полковник, - он у нее.
Тут в палату вошел Слава.
- Ну, как у тебя с Тамаркой? - спрашивает бывший офицер.
- Что?
- С Тамаркой как?
- С какой еще Тамаркой?! Я с кишечником поссорился...
Уже объявили отбой, но мне не спалось. Я встал и пошел из палаты.
- Куда? - спрашивает у меня полковник. - К Тамарке?
- А почему бы и нет, - отвечаю.
- Она же курносая.
- Лучше, - говорю, - задернутый нос, чем запущенный сифилис...

... Купив бутылку "Кагора", я пошел к жене. Нас разделяла одна
троллейбусная остановка.
Смеркалось. Осенний ветер пытался пробраться мне под шарф. Я спустился
по улице Ватутина в частный сектор.
Дом тещи ничем особым не отличался от соседних домов. Во дворе залаял
Тузик - удивительно глупый и добродушный пес.
Витали дома не оказалось - ушел к однокурснице. Тетя Валя была у
соседки. Алия в одиночестве читала Лермонтова.
Открыла мне и - вместо "здравствуй":
- Ты пьяный?
Она постриглась. Волосы, некогда спадавшие до пояса, теперь слегка
касались ее плеч.
Мы расположились на кухне. Тихо гудела газовая печь. На ней блестела
жестяная табличка: "Не забудьте открыть шибер!" Что такое "шибер", я не
знал. Подходящая фамилия для главного режиссера Еврейского театра.
Я выставил на стол "Кагор". Алия достала стопки, разрезала лимон.
- Что, - спросила она ехидно, - уезжает твоя пассия? Кто ж тебя теперь
из запоев будет выводить?
Подлинного отношения Алии к Тамаре я не знаю до сих пор. Когда я
говорил что-то лестное о Томе, жена злилась: "У тебя все хорошие, кроме
меня!" И, тем не менее, часто высказывалась: "Из всех твоих знакомых баб
только одна порядочная - Тамарка". Иногда после бурных страстей спрашивала:
"Ты спишь с Тамаркой?"
Я человек до невозможности старомодный - за три года женитьбы ни разу
не изменил жене. Друзья надо мной подшучивают: "Руслан преподобный!" Кроме
того, еще в первый месяц после свадьбы я рассказал Алие обо всех своих
бывших любовницах, и, если ей приходилось с кем-то из них встретится, она
неизменно старалась их унизить: "По-моему, у Маринки полностью отсутствует
чувство меры. Нельзя же так злоупотреблять косметикой!.." Или: "У этой
Лариски - лошадиные зубы. Как ты с ней целовался?.." Или: "Ленка такая
толстая! Тебе же всегда нравились худенькие...". И только в отношении Томы
она не позволяли себе таких вольностей...
- Когда Тамарка уезжает? - спросила Алия.
- Завтра.
- Провожать пойдешь? Или она не приглашала?
- Приглашала.
- Пойдешь?
- Не знаю... Ты почему ко мне не приходишь? Две недели не была...
- На работе неприятности. Нам теперь план поставили. Кто не выполнит -
премии лишают. Попробовал бы сам Осин план собрать!.. Говорит: "Многие
водители превышают скорость. Из-за этого случаются аварии. Вот Миронов, он
бортанул "Москвич". Депо оплатило ущерб водителю "Москвича", у Миронова эта
сумма будет удержана из зарплаты". Представляешь?.. Этот "Москвич" сам на
обгон пошел, а платить Миронову! Наше депо еще ни за кого из своих не
заступилось. Скорость превышаем!.. А график-то какой?!. "Резинить" нельзя -
создашь пробку. График нарушишь - опять же без премии... А тут какие-то
малолетки мне зеркало на машине разбили. Просто, от нечего делать, взяли и
камень бросили. Из-за этого я на вокзал с опозданием пришла. А там какая-то
дура на поезд опоздала, на меня жалобу написала. А в чем моя вина? За что
премии лишают?.. Опять же - щетки. Вылетают через круг, а выдают пару на
неделю. Хорошо, что мы с Татьяной у слесарей за бутылку водки два десятка
взяли...
О работе жена могла говорить до бесконечности. Однажды я даже сказал:
"Алия, ты хотя бы раз слышала, чтобы я рассказывал о своей работе? Думаешь,
у меня нет проблем?" "Так почему ты не можешь поделиться с собственной
женой? - спросила она. - В других семьях..." "Не хочу портить тебе
настроение. И прошу: огради меня от своей работы. Голова и так пухнет". "Я
не знаю, как в других семьях... - обижалась она. - И в горе, и в радости -
все вместе"...
Алия продолжала что-то рассказывать. Я не слушал. Я пил "Кагор" и
злился. Что за жизнь? Чем это кончится?.. В этом мире - или вовне, или в
говне. Все дороги ведут в гроб...
Я взял с тумбочки томик Лермонтова, наугад открыл и прочел что-то
мучительно актуальное:

И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды...
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят - все лучшие годы!..

Ой-на ли! Горе мне!.. Тамара уезжает. С Алией живем раздельно. В гости
друг к другу ходим!..
А что я хотел? Если живешь беспечно, рано или поздно приходится
держать ответ...
- Слушай, Алия! - прервал я жену. - Шма! - перешел я на иврит. - Ани
роцэ давар, если так можно выразиться. В чем суть, Алия? В чем суть? Зачем
такие слова? Выбрось вон эти глупости! Почему ты не возвращаешься? Ушла и
не рачишь...
- Мой дом здесь. Здесь мой сын, моя мама. А у тебя, у тебя я - чужая.
Служанка. В твоем доме даже Плюс на меня нападает. Его и кормишь, за ним и
убираешь, а он мне сухожилие прокусил!..
- Зачем такие слова, Алия? Посмотри на меня, посмотри на человека,
который ждет стройную и уклюжую! Чем я тебе не подхожу? Как говорил Онан,
секс в наших руках!.. О чем я говорю?.. Скажи мне, зачем жены пилят своих
мужей? Чтобы наткнуться на труху? Пойми, Алия, на меня давит мироздание! Я
пригвожден к воздуху. В этом мире противоречий я не нашел успокоения... Я
искал утешения, а обрел суету. Я строил Эдемский сад, а получил кладбище
райских птиц... Я про тебя заскучился!.. Сердце - как через мясорубку
прошло, а в мозгах - какая-то щепа застряла... Жена живет отдельно от мужа!
Это, извини меня, какой-то "шак эт ха-шофки" получается!.. - я смахнул со
стола стопку, она глухо ударилась об пол и закатилась под табурет. - Алия!
- закричал я. - Чем я тебе не подхожу!?. Я что, из стручка вылез, что ли?..
Я, можно сказать, пророк! Иначе говоря - божевольник! А тебе все до
лампочки Ильича!.. В постели я не ёрзок, а ёбок! Я был любим даже самыми
привередливыми бабами! Даже инструкторшой по фигурному катанию... - Меня
несло и все больше заносило в сторону: - Я выпрямляю сажень в плечах! Я
отпускаю с миром по миру! Реанимирую мертвую тишину! Порю белую горячку!
Гоняю лодыря, валяю дурака, сажусь в лужу! Глаза выкатываю!!.
Всё, понял я, разговора не будет. Кончай псалтырить! Не умеешь
общаться с женщинами - держи полость закрытой...
Я возвращался домой. Уже давно стемнело. Осенний ветер бесцеремонно
пробиралсямне под куртку. Шарф куда-то исчез...

Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки,
кустах игрушечные волки
Глазами страшными глядят.

О, вещая моя печаль,
О, тихая моя свобода
И неживого небосвода
Всегда смеющийся хрусталь!

Напьюсь, думал я. Напьюсь! Чтобы не думать... Кстати, "шибер" с
древнерусского - "сосед", кажется. Или это "шабер"?..

... Санитар Максимыч волок по центральному проходу сопротивляющегося
пьяного типа. Этого алкоголика, как я понял, только что доставили в
отделение, и доставила его, видимо, собственная жена, что находилась тут же
и причитала:
- Вася, Вася, ты только не волнуйся. Тебя немного подлечат и всё.
- Суки! - кричал Вася. - Чтоб вам до Пасхи не дожить! Чтоб ваши
могилки дворняжка описала!.. А тебе, - обратился он к жене, - я персонально
панихиду сыграю. На балалайке!..
Я зашел в туалет, сел на лавку, стоявшую напротив очек, закурил.
- Где мы? - обратился ко мне здоровенный, но пьяный детина.
- Не знаю.
- Ты хоть что-нибудь знаешь точно? - грозно спросил он, обдавая меня
перегаром.
- Знаю, - говорю.
- Что?
- Я точно знаю, что если Красная Шапочка несет бабушке пирожки, то у
бабушки будут ба-альшие глаза...
И тут в туалет влетел Толя. Он спустил штаны, но вместо того, чтобы
помочиться в очко, окатил лавку. Мы едва успели с нее соскочить.
- Ты что?! - заорал на него детина. - Не мог, что ли, до очка
донести?!
- Ага, - неожиданно трезво ответил Толя. - Я недоносок...
Возвращаясь из туалета, я заглянул в дежурный кабинет. Там сидела
Тамара. Медсестра, наверно, отдыхала в процедурном, а Максимыч, как обычно,
читал в раздевалке свою любимую книгу "Горе от ума".
- Тебе чего, Смородинов? - спросила Тамара.
Ей было около тридцати, максимум - тридцать пять. Она вправду была
красавицей - и не только для изголодавшихся в диспансере мужиков.
- Я еще таблетки не пил, - отвечаю.
- Можно подумать, они тебе нужны... Я сама видела, как ты выплевывал
их в горшок для фикуса.
- Ничего, фикусу это полезно.
- Иди спать. Я отбой уже давно объявила.
- Не могу. У меня сердце болит. Пульс бешеный, собака.
- Иди, Смородинов, спать. Иди.
- Я ж говорю - не могу. У меня...
- Иди спать, кому сказала! - повысила она голос.
- Ты, Том, красивая и холодная, как скульптура Снежной Королевы.
- Иди-иди. Писатель!..
- С чего ты взяла, что я писатель?
- Листала твою "историю болезни".
- О-о! Мной интересуются...
- Я смотрю, ты Казановой себя возомнил!.. Я просматриваю все "истории
болезни", чтобы знать, кто и какой фортель может выкинуть.
- И какой же фортель для тебя могу выкинуть я?
- То, что ты мог бы для меня сделать, ты все равно не сделаешь. Не
догадаешься...
Ничего себе, думаю, вот и размышляй теперь над ее словами...
- Том, - говорю, - я сейчас принесу кипятильник и чай. Попьем
горяченького, - и, не дожидаясь ее согласия, вышел из кабинета...

... Я взял еще пол-литра "Старки" и напился. Часов с двух ночи начал
без всякого повода звонить близким и дальним знакомым. Что-то объяснял,
кричал в трубку стихи Асеева, даже плакал, кажется.
Потом пытался поймать Плюса, но тот вовремя забился под софу.
"Кис-кис-кис", - кричал я желтым перепуганным глазам.
Затем решил попеть и взял двенадцатиструнку. Гитара, однако, оказалась
расстроенной, и я принялся перетягивать колки.
Еще половина струн не лопнула, как кто-то выключил в моем мозгу свет.
Я погрузился во тьму внешнюю...

... "Иди-иди. Писатель!" - сказала Тамара, а мне припомнился случай из
армии.
Весна. Дальний Восток. Городок на границе с Китаем с сомнительным
названием Бикин. Скоро дембель. Я записываю в блокнот какие-то впечатления.
И вдруг в каптерку входит подполковник Кирик - замполит полка.
(Единственный офицер, который "выкал" солдатам.)
- Смородинов!
- Я!
- Почему не работаете? Вам не поставили задачу?..
Замполит меня невзлюбил еще год назад. Так сказать, по идейным
соображениям. Ибо идейных соображений у него было много, а я идейно
соображал слабо. Я просто шел по плацу и вдруг слышу: "Сержант!" "Я!" "Ко
мне!" Я подбежал, стою. "В чем дело, сержант? Устав забыли?!" Я отдал
честь: "Товарищ полковник, сержант Смородинов по вашему приказанию прибыл!"
Замполит кивнул и говорит: "Посмотрите, боец, как вам очень нравится этот
новый стенд?" Напротив штаба двое солдат устанавливали наглядную агитацию.
Я пригляделся. На белом фоне бронзовой краской изображался Ленин (он чем-то
напоминал министра обороны Язова), а внизу красными буквами было выведено:
"Ленин - основатель РККА".
"Как вам очень нравится этот новый стенд, а?"
"Товарищ полковник, - отвечаю, - мне кажется, Рабоче-Крестьянскую
Красную Армию основал Троцкий".
Подполковник нахмурился, внимательно меня осмотрел:
"Сержант! Почему не по уставу одеты? Почему форма ушита?!. Немедленно
исправить! Кто ваш командир роты?"
"Капитан Коновал".
"Немедленно исправить! И доложите командиру роты, что я сделал вам
замечание!"...
- Почему не работаете? Вам не поставили задачу?
Я молчал.
- Что, перед демобилизацией расслабились?.. Доложите капитану
Коновалу, что я сделал вам замечание.
- Есть!
Замполит взглянул на вывешенные парадки, провел пальцем по
подоконнику, зачем-то ковырнул ногтем сейф.
- Смородинов, а что это вы в блокнот записывали?
- Так... мысли всякие, заметки.
- Зачем это вам?
- Хочу на гражданке повесть написать. Про армию.
- По-овесть??
- Ну, может, рассказ...
- Писатель!!. Армию хотите опорочить?!
- Почему опорочить? Просто рассказать...
- Старшина Смородинов!
- Я!
- Почему не по уставу одеты? Почему форма ушита?!
- Никак нет! Дембеля не ушиваются. Не положено...
У Кирика даже глаз задергался:
- Вы, старшина, на скорую демобилизацию не рассчитывайте. Уволитесь
последней отправкой...
Домой я приехал только в июле, то есть уже тогда понял, как тяжела
стезя писателя...
Я зашел в палату, взял кипятильник и чай. Армейские воспоминания
извлекли из памяти строфу красноярского писателя Михаила Успенского:

Аты-баты, шли солдаты...
Кем солдаты атыбаты?
Кто посмел, ядрена мать,
тех солдатов атыбать?!.

Сейчас, думаю, эти строки Тамаре прочту. Пусть посмеется.
Возвращаюсь, а Тома - удрученная.
- Что-нибудь случилось? - спрашиваю.
- Мужчина, которого привезли утром, по-моему, скоро умрет. Днем у него
уже останавливалось сердце, ребята из реанимации откачали.
- Что же они его к себе не забрали?
- Можно подумать, им нужен лишний покойник!.. Этого мужика менты в
какой-то траншее нашли. Его надо было сразу в реанимацию везти, так нет - к
нам доставили.
- Кто он такой?
- Неизвестно. Он ведь в сознание так и не приходил, а документов при
нем нет.
- Я смотрю, люди у вас через день умирают, не реже...
- Ты думаешь, пьянство и смерть далеки друг от друга?
- Причем я заметил, котлеты в столовой у вас тоже через день подают.
- Ты можешь не острить?..
- Я не острю. Это действительно странная закономерность.
В этот момент закипела вода. Я выключил кипятильник и заварил чай.
- Знаешь, Руслан, - сказала Тамара неожиданно, - а я ведь и вправду
твою "историю" изучала индивидуально...
- Вот!.. А говоришь, что я из себя Захер-Мазоха строю...
- Когда я тебя увидела в отделении, то сразу узнала.
Надо сказать, что такие заявления меня никогда не приводили в восторг.
Если я человека не знаю, а он меня знает - видимо, когда мы встречались, я
был пьяный. А если я был не в том духе, то наверняка вел себя непотребно. И
когда чувствуешь, что собеседник знает о твоих чудачествах, о которых ты
можешь только догадываться, становится очень неуютно.
- Разве мы знакомы?
- Знакомы, - отвечает Тамара. - В одностороннем порядке. Я видела тебя
раза два-три по телевизору. Да и по радио тебя передавали.
- А-а... - говорю я с облегчением.
- Ты хорошо поёшь. И у тебя хорошие песни.
- Да, я гений от инфантерии.
- Ты шут.
- Ага, - говорю, - я кукрыникс.
- Ты можешь не острить?
- Думаешь, это легко?..
Тамара достала чашки и разлила в них чай.
- Скажи, - обратилась она ко мне, - эти песни ты сам написал?
- Естественно.
- Так ты еще и композитор?
- Конечно, композитор. Кристоф Глюк.
- С тобой невозможно разговаривать...
Нависла тягостная пауза. Я пил чай и любовался Тамарой.
- Чего ты на меня так смотришь? - спросила она.
- Красивая ты. Очень.
- Повело писателя!.. - хмыкнула Тамара. - Ты еще скажи, что у меня
щеки, как персики, а груди, как грозди винограда.
- Что за банальщина?.. Твои груди напоминают мне египетские пирамиды...
- Такие же большие и древние?
- Такие же загадочные... Я буду прямолинеен. Как царь-пушка. Ты меня
привлекаешь в сексуальном плане.
- Мне Галина Альфредовна говорила, что ты хам. Но не до такой же
степени!..
(Галина Альфредовна - корова, принимавшая меня в отделение.)
- Какой же я хам? - спрашиваю. - Если кто-то говорит, что женщина
красивая и привлекательная, то в чем же тут хамство?
- Не прикидывайся дурачком.
- А чего мне им прикидываться? Я и есть дурак по жизни. Мне все время
твердят: "Ты дурак, ты дурак..." Вот я и дурак. Идиот. Князь Мышкин!
- Чего ты завелся-то? Чего?.. Мало ли кто и что твердит... А ты не
слушай. Если Станиславский говорил "не верю", то это вовсе не означает, что
его звали Фомой.
- Ты, случайно, сама прозу не пишешь? - спрашиваю.
- Я - врач.
- Слушай, Том, а почему тебя потянуло именно в наркологию?
- Из-за бывшего мужа...
- То есть?
- Неважно.
- Расскажи.
- Тебя это не касается, - отрезала Тамара. - Ты сам-то женат?
- Нет.
- Скоро тридцать - и не женат?..
И тут в кабинет вошел Максимыч:
- Тамара, этот, из второй палаты, кончился.
- Вы там без меня сделайте всё, - чуть слышно произнесла Тома. - Не
могу я больше...
- Хорошо... Руслан, если я попрошу, поможешь?
- Какие вопросы...

... Проснулся я около десяти. На полу. Во рту - как будто скунс
накакал и тут же сдох. Бодун неудержимо крепчал. Пустая бутылка из-под
"Старки" навевала грусть.
Так, подумал я, к "Агентству" успею. Да еще и на "подлечиться" есть
время...
Вышел я на "Комсомольской", зашел в кафе "Уют". Несмотря на раннее
время, зал был переполнен. Угрюмые люди теснились возле стойки. Достигнув
цели, они отходили к столикам. Сто пятьдесят-двести граммов водочки - и ты
воскресаешь. Хмарь и сумрачность сходят с лица. Продолжая себя убивать,
люди на время оживают...
Я взял сто пятьдесят "Столичной" и стакан минеральной - еда в рот не
лезла. Напротив меня за столиком устроился какой-то бомж с запекшейся
ссадиной на носу.
Я отпил грамм сто, огляделся.
- Не гляди, - сказал мне бомж.
- Что? - не понял я.
- Не гляди, - повторил он, - тута глядеть нечего.
- В чем дело? - спрашиваю.
- Ты, эта, не гляди, что у меня нос расшиблен. Это я из машины выпал.
- Ты что, кабачок, что ли, - из машины выпадать?
- Ты, эта, возьми мне грамм сто...
- И компот?
- Возьми мне грамм сто, а я скажу тебе тайну.
Я дал денег, и бомж посеменил к стойке. Клубы табачного дыма
подымались к потолку. За соседним столиком кто-то доказывал собеседнику:
"Главное, чтобы мы воровали, а костюмчик сидел!.."
Вернулся бомж. Выложил на стол карамельку, стакан оставил в руке.
- Будь здоров! - сказал он и, морщась, опорожнил стакан.
- Закусывай, - предложил я, указывая на конфетку.
- Успею еще.
- Ну, рассказывай тайну.
- Что? Тайну? Какую, эта, тайну? Ах, тайну!.. А тайна в том, что ты
угостил хорошего человека!
- Изю-юмительно! - говорю.
Я закурил. Водка приятно распространялась по телу. От соседнего
столика доносилось: "Дима, ты дай мне небо, небо дай мне! И я вознесусь..."
Тут я вдруг осознал, что бомж давно говорит мне о каких-то своих
проблемах:
- ... Опять же - нервы. Меня в детстве, эта, сосед напугал. Подошел,
козел, и говорит мне: "Мальчик, а ты знаешь, что умрешь?" Я, эта,
естественно, испугался: "Как? Когда?" А он и говорит: "Рано или поздно
умрешь. Состаришься или заболеешь - и умрешь. И не будет этого солнышка,
этой травки. Ничего не будет. Ты умрешь, мальчик!" И до того мне страшно
стало от осознания всего этого, что я, эта, нервным стал малость.
Я допил водку и снова направился к стойке. Божм увязался за мной:
- Ты, эта, возьми мне грамм сто пятьдесят...
- И ты мне тайну поведаешь?
- ... А закуски не надо - у меня карамелька есть.
Я взял два по сто пятьдесят. Стало душно. Пришлось расстегнуть куртку.
Бомж заметно опьянел. Сперва он затих, а потом вдруг стал на меня
кричать:
- Что, денег много?!. Водку жрешь! Жируешь! А кто будет заводы
подымать? Кто будет у станка стоять? Эта, Пушкин?!.
- Ты чего? - удивляюсь.
- Ты мне не "тыкай"! Для тебя я - Владимир Андреевич. Понял?!. Тунеяд!
Я - всю жизнь у станка, а ты водку жрешь! Откуда у тебя деньги? Воруешь?!.
А ну, эта, давай сюда деньги!..
Я зло расхохотался. Затем сказал:
- Шма, тошнотик! Иначе я начну делать огорчение... Об чем суть? Какого
Иблиса ты берешь на голос? Не надо такие слова, иначе во мне родится
быдлофобия... Че моргаешь? Ежели у тебя слабые ухи, поверни ко мне раковину
- я прокричу в перепонку... У меня смердит душа и плоть скорбит, но я тих и
ясен. Потому как держусь в рамках благовоспитанности. Понял, пешеход?.. Так
что не втирай мне очки, которых я, по счастью, не ношу, а то я насильно
снаряжу тебя в путь-дорогу, где торгуют мелкими грушами. Вон, поглощай
пойло и воздай мне здравицу...
Глаза бомжа расширились до ненужных размеров. Он тяжело сопел.
- Пей, пей, - повторил я, - промочи нёбо, чтобы пищевод не склеился...
Реакция подвела меня. Брошенная бомжом солонка угодила мне в лоб.
Я отшатнулся влево, но наступил на что-то скользкое и упал. И уже на
полу я все понял. Я понял, что этот невзрачный, нервный бомж виновен во
всех моих бедах. Что из-за него уезжает Тамара, что по его вине от меня
ушла жена. И, безусловно, он повинен в том, что сегодня я начал день с
водки...
Несмотря на похмелье, в теле обнаружилась легкость. Я бросился на
бомжа. Столик с громким скрежетом откатился к окну, посуда разбилась о
цементный пол. Казалось, я оглох от собственного ора: "Разорву!!"
Барменша уже кричала в телефонную трубку:
- Алло! Милиция! Это кафе "Убьют"... То есть "Уют". Пришлите скорее
наряд! У нас пьяная драка! Ужас какой-то...

... Тело покойника было еще теплым. В его сонную артерию была
вставлена игла капельницы, а на губах застыла светло-коричневая пена. Я
связал ему руки и ноги, стянул подвязкой рот. Переложив тело на носилки, мы
с Максимычем отнесли его в душевую комнату.
- Завтра праздник, - сказал санитар. - Морг, наверное, будет закрыт.
Завоняет, к черту...
Тщательно вымыв руки, я вернулся к Тамаре.
- Ну как? - спросила она.
- Порядок.
- Да какой же это порядок?! - внезапно разразилась Тома. - Разве
смерть может быть порядком?!
- Успокойся, - говорю. - Мы-то тут при чем?
- При чем! Как раз - при чем! Каждый из нас в ответе за смерть
другого.
- За всех отвечать - жизни не хватит.
Тамара молчала.
- С твоей эмоциональностью, - обратился я к ней, - нельзя работать
врачом. Тем более - в наркологии...
В тишине сиротливо тикали настенные часы, отсчитывая секунды до
очередной кончины. Тома достала из стола лист бумаги и написала:
"Свидетельство о смерти". Ее рука дрожала, почерк выходил по-детски
неестественным.
- Проклятие!.. - Тамара бросила авторучку на стол. - Вся жизнь с
привкусом мускатного ореха... - она посмотрела на меня и скорбно
улыбнулась. - Знаешь, я вышла замуж еще на третьем курсе мединститута. За
однокурсника. Он уже тогда много пил. Но после свадьбы его запой стал
беспрерывным. Из института его исключили. Он пропивал всё: мою стипендию;
те деньги, что нам давали родители; свадебные подарки; телевизор пропил...
Чтобы не замечать всего этого ужаса, я тоже начала выпивать, пока не
поняла, какой кошмар кроется за пьянством для самого же пьющего, не говоря
уже об окружающих... Вскоре у него начались галлюцинации. Ему казалось, что
по стенам ползают крысы, что во рту у него растут волосы... Однажды он меня
избил. Очень жестоко. Ногами. На следующий день плакал, просил прощения,
но, когда напился, все повторилось заново... Я ушла к родителям. Мама
уговаривала меня подать на него в суд... Через месяц мы развелись...
Тамара замолчала.
Меня поразило ее поведение. Чего это, думаю, она передо мной
разоткровенничалась? Кто я для нее?..
- И где он теперь? - спрашиваю.
- После развода уехал в Хабаровск на заработки. Его туда армейский
друг позвал. Больше ничего о нем не знаю. Но думаю, что если не бросил
пить, то ничего хорошего в его жизни не произошло...
- Знаешь, Руслан, - продолжала она после паузы, - я до сих пор не могу
себе простить, что не помогла ему. Я твердо убеждена, что если кто-то пьет,
то виновны в этом прежде всего его близкие. Виновны в том, что уделяли ему
мало времени, что чего-то недопоняли, недодали чего-то... Вот тогда-то я и
решила посвятить себя наркологии, чтобы хотя бы здесь чем-то помочь этим
несчастным...
В горле у меня застрял ком. Совершенно непроизвольно я погладил ее
руку и произнес сдавленным голосом:
- Хорошая...
Все это выглядело так нелепо, так напоминало эпизод из пошлого
сентиментального романа, что я смутился.
Чтобы как-то сгладить свою неловкость, я спросил:
- Дети у тебя есть?
- Какие могут быть дети от алкоголика?
- Да, конечно...
- Извини, Руслан, мне нужно побыть одной. Иди, пожалуйста, спать.
- Какое "спать"? Скоро уже подъем.
- Иди... прошу тебя... Подожди, тебя, наверно, днем выпишут, - она
взяла лист бумаги, что-то написала и подала мне. - Это мой адрес. Мы с
тобой живем неподалеку. Зайди ко мне как-нибудь.
- Ты думаешь, я чем-то лучше твоего бывшего мужа?
- В тебе есть какое-то внутреннее благородство. У тебя ранимая душа,
которую ты пытаешься скрыть за остротами и шутками.
- С чего ты это взяла?!
- Со временем я научилась разбираться в людях. От меня трудно что-либо
утаить... К тому же это все содержится в твоих песнях.
- Первый раз вижу женщину, которой нравятся мои песни. Обычно их
считают похабными.
- Те, кто так думают, ничего не понимают... Ханжество - это всего лишь
одна из сторон тупости.
- Тебе и вправду надо заняться литературой, - говорю. А сам думаю:
если кому повторю ее слова, скажут, что я сам это выдумал. Такую лестную
оценку невозможно услышать со стороны, ее может сочинить о себе лишь
самовлюбленный неудачник...
- Иди, Руслан.
- А поцелуй на прощание?
- Не нужно... Мой адрес у тебя есть. Буду ждать в гости. Придешь?
- Обязательно... Но все-таки, может, поцелуемся?
- Иди... Не мучай меня... - на ее щеках появились влажные жемчужины.
Женских слез я никогда не мог переносить. Они вызывали в моем сознании
какое-то помрачение... Я поспешно вышел из кабинета...
Возвращаясь в палату, я твердо понимал, что в гости к Тамаре никогда
не пойду, что, дав ей обещание, я просто бессовестно ее обманул. Зачем
нарушать эту, пусть и кратковременную, но гармонию? Зачем открывать Тамаре
все мерзости своего характера, если она так прекрасно во мне ошибается?..
А может, вовсе и не ошибается?.. И в тот момент я все понял. Даже
разозлился вначале... Кого она хотела провести?!
Тамара не ошибается. Это - как бы лучше выразиться? - святая ложь.
Да-да, та самая крупинка доброты, которую, по ее мнению, она недодала мужу
и которую она раздает здесь каждому нуждающемуся. А может, и про мужа она
все выдумала?..
Ай-ай-ай, Томочка, психотерапия для идиотов... Я - идиот... Князь
Мышкин... Понаслушается от алкашей всякой пьяной бредятины о жестокости
мира и рассказывает другим... Все вокруг виноваты, а пьяница не виноват.
Жертва обстоятельств. Тьфу!..
Когда я вошел в палату, мои размышления прервал сонный голос полковника:
- Ну, как Тамара?
Я молча подошел к своей койке и лег.
- Расскажи подробности, - не угоманивался он.
- Я спать хочу, - говорю.
- Ну-ну... - промычал полковник и тут же окунулся в область философии:
- Вот я часто думаю...
Надо же!..
- ... в чем смысл жизни? Для чего она нам дана?
- Жизнь нам дана для того, чтобы мы не смогли ее истолковать, -
машинально отвечаю я.
- Не-е-ет. Я могу ее истолковать. Вот ты знаешь, почему не видать нам
счастья, как своих ушей?
- Наверно, потому, что уши далеко от глаз.
- Не-е-ет, не в этом дело. Дело в другом, и я даже хочу написать
философскую новеллу о смысле жизни. Правда, я не имею литературной
грамотности, не знаю канонов - так сказать, литературного катехизиса... Вы
ты - писатель...
Начинается!..
- ... ты - писатель. Научи меня, как пишется рассказ?
Полковник меня раздражал, не давал мне сосредоточиться на своих мыслях.
- "Рассказ" пишется с двумя буквами "с", - говорю я довольно грубо. -
Я спать хочу!
- Ну-ну...
Мне не спалось. Ничего себе, думал я, провел ночь с женщиной. Казанова
хренов! А еще считал себя опытным повесой. Хочешь убить в мужике любовника
- скажи, что он хороший и несчастный... Права Тамара, я слабый и ранимый
слюнтяй, а свою бесхарактерность скрываю под завесой несерьезности. Шут я и
паяц! Нацепил маску клоуна и думаю, что решил все проблемы. Размечтался!
Идиот. Дерьмо...
Днем меня выписали. Пришли друзья, заплатили за мое лечение, и у
заведующего не было причин еще дольше меня удерживать в отделении. Жизнь
потекла в прежнем русле - по течению...

... Не всё свинье каштаны!
Милиция приехала чересчур быстро. Причем бомжа отпустили, а меня
втолкнули в УАЗик.
Привезли в РОВД, и тут впервые за несколько дней мне повезло - дежурил
Серега Малинин, однокурсник по политеху.
Он вроде бы даже обрадовался:
- А-а, Руся! Какими судьбами?
- Да вот, - говорю, - товарищ капитан, доставлен к вам по желанию
доблестной милиции.
Малинин выглядел важно. Новенький китель, какой-то значок. На столе
папочки, радиотелефон "Панасоник".
Когда-то мы с Сергеем почти дружили. Вместе выступали в областных
математических олимпиадах, вместе занимались спортивной гимнастикой, вместе
пили за шестиметровый прыжок Бубки, но влюблялись в разных женщин.
- Что это за сержант, который меня привез? - спрашиваю.
- А в чем дело?
- Да вот, - говорю, - требовал, чтобы я перед ним карманы вывернул, а
я отказался. Обещал устроить мне "чудное мгновенье".
- А-а! Это он умеет, - засмеялся Малинин. - Молись, что тебя забрали в
мое дежурство.
- Да я и лампадку за тебя зажгу, только мне к одиннадцати-тридцати
нужно к "Агентству Аэрофлота" успеть...
- Успеешь... - успокоил Серега. - Ты, говорят, писателем заделался.
- Да так, пишу помаленьку...
- В Москве, говорят, учился на этого самого писателя.
- Учился...
- Что, одного диплома мало?
- Маловато... Серый, одна очень близкая моя знакомая уезжает за
границу. Я должен успеть к "Агентству"...
- Успеешь... Щас я протокол составлю, штраф заплатишь - и свободен.
- Штраф?
- Штраф, - он посмотрел на меня своими добрыми глазами. - А ты как
думал?.. Штраф за мелкое хулиганство. Сам понимаешь - план. И молись, что я
дежурю, иначе до завтра был бы в камере. Придешь ко мне двадцать седьмого -
ущерб за битую посуду возместишь. Щас повестку выпишу...

... Где-то через неделю после выписки я пошел к Тамаре. Я не знаю, чтО
такое счастье, но думаю, это тогда, когда все получается. В тот вечер у
меня все получалось. Как говорится, я был в ударе.
Началось с того, что Тома была дома. И даже обрадовалась мне.
Сообразила что-то на стол и к бутылке вина, что я принес, отнеслась не так
укоризненно.
В тот вечер я много шутил. Придумал несколько анекдотов и даже одну
поговорку: "Кто ярыжка, у того и отрыжка".
- Что такое "ярыжка"? - смеялась Тома.
В тот вечер я много пел. Голос на удивление был чист, силен и
послушен. Пел не только свое, но и розенбаумовские и денис-давыдовские
романсы.

Я уеду, уеду, уеду,

тянул я, -

Не держи, ради Бога, меня, -
По гусарскому звонкому следу,
Оседлав вороного коня...

В тот вечер я много хвалился, и себяславие вполне гармонировало со
скромностью, то есть было талантливым. И, наконец, я почти не врал, а это в
присутствии женщины со мной случалось редко.
Чувствовалось, я все больше нравился Томе. А она все больше нравилась
мне. Ее каштановый волос пах ландышем. Груди не по возрасту были тугими,
слова - нежными, а страсти - яркими...
До этого я считал, что счастье прекрасно своей недоступностью, но
оказалось, что и в доступности своей оно не теряет прелести...

... Если ты встал не с той ноги, не верь ногам своим! - утешал я себя.
Ты обязательно успеешь, и все будет хорошо.
Оставалось минут десять. Напротив рынка я купил три гвоздички. Проходя
мимо гастронома, опустил их в урну. Что за банальность - дарить женщинам
цветы?..
Тома-Томочка! Ты уезжаешь, и мы, видимо, никогда больше не увидимся...
Как же так? Почему все так вышло? Почему мы ни разу не говорили о женитьбе?
Почему я не заговорил об этом?
Думал, что туда, куда опоздал, всегда успею? Не хотел разрушать этого
зыбкого счастья? Не хотел, чтобы в наши отношения вклинивался быт?.. Да.
Наверно. Ведь я ни разу не слышал от Тамары грубого слова в свой адрес...
Я зашел в телефонную будку, опустил жетон, набрал номер.
- Диспетчер четвертого троллейбусного депо слушает, - отозвались в
трубке.
- Скажите, Смородинова сегодня работает?
- Работает. Она на линии.
- Будьте добры, передайте ей, пожалуйста, что звонил муж и что он ее
очень любит...
Я остановился возле ларька "Горячие сосиски". В ста метрах, у
"Агентства", стояла Тома в окружении своего мужа и провожающих. Она
смотрела по сторонам. Может быть, искала меня взглядом.
Я зашел за ларек, сел на какой-то ящик. "Бог мой! Бог мой! - шептал я,
раскачиваясь из стороны в сторону. - Бог мой!.." Сердце молотило, как
хороший паровой агрегат.
За что? За что мне все это?.. Кто я? Зачем я?.. Надо напиться.
Немедленно!
Я встал и пошагал прочь. Ветер забирался под куртку и усугублял мое
сиротство. Напьюсь, решил я, и засну в ботинках!..
Прохожие не замечали моей согбенной фигуры. Я шел, ежась от ветра.
Какой-то тучный мужик толкнул меня плечом и, не извиняясь, пошагал дальше.
И вдруг ветер утих, и неведомая сила согрела мое нутро. Видимо, Тамара
посмотрела мне вслед...