[email protected]


     Данная   книга,   будучи   самостоятельным    произведением,   является
продолжением книги "Холм демонов", опубликованной в библиотеке lib.km.ru.

     Автор будет благодарен читателям за отклики, даже самые нелицеприятные,
и учтет их при работе над заключительной частью трилогии.















     Зала  Поэтов была полна народу  -- ждали  короля Александра. Безмолвные
слуги в ливреях  с потускневшей позолотой вносили и расставляли на низеньких
столиках  кувшины с  вином  и  блюда  со  скромною закуской.  Поэты, барды и
менестрели -- обнищавшая публика, именующая  себя "служители муз"  -- числом
около  дюжины, располагались в  самых живописных позах  на невысоких  мягких
стульях вдоль стен,  которые  вместо доспехов и охотничьих  трофеев украшали
пожелтевшие пергаменты  со стихотворными  строчками, вставленные в узорчатые
рамки. Выше, почти  под  самым  потолком,  высоким и  закопченным,  тускнели
несколько узких окон, через которые с улицы проникал неверный вечерний свет,
так что Зала почти утопала в сумраке.
     Юный паж  в черном бархатном камзольчике,  черном  же трико  и  изящных
черных  сапожках, устроившись в самом темном  углу  Залы и время  от времени
встряхивая непокорными  кудрями, выбивающимися из-под  пурпурного  берета, с
нескрываемым любопытством разглядывал собравшихся -- дам в некогда роскошных
ярких  платьях  и господ,  чей наряд в  большинстве случаев больше напоминал
шутовские кафтаны. Лишь двое не вписывались в общую картину. Один из них был
господин неопределенного возраста в безукоризненном черном  фраке, а  другой
--  молодой  парень  в  мешковатых  штанах и  рубахе, подпоясанной пеньковою
веревкой. Он смущенно перебирал в руках какие-то  листки и  явно  чувствовал
себя не в своей тарелке.
     Вдруг загудели  невидимые рожки, и в Залу шаркающей походкой  вошел Его
Величество король  Александр  -- пожилой сутуловатый  человек с добродушным,
чуть полноватым лицом, в слегка потрепанной горностаевой мантии и  в короне,
сдвинутой  немного  набекрень.  В  руках  он  держал большого  белого кота с
кожаным  ошейничком.  Все,  кто был в  Зале, вскочили с  мест и  почтительно
склонились. Король милостиво кивнул и уселся на кресло резного дерева -- оно
стояло  на небольшом  возвышении  как раз возле той стены,  на верху которой
были окна.
     --  Садитесь,  господа,  --  печально махнул  рукой  Александр,  и  все
опустились на свои места. -- Что-то у нас темновато сегодня...
     Слуги тут  же зажгли свечи на нескольких медных канделябрах,  и в  Зале
стало как будто чуть светлее, но в то же время  и ее запущенность  стала еще
более явственной.
     Хотя паж  в своем уголке и старался ничем не выдать своего присутствия,
но король Александр, обозрев Залу, тут же выхватил его взором.
     --  Подойди ко мне,  юноша, -- поманил он  пажа еле заметным  движением
руки. Тот  приблизился к королю и почтительно опустился  на  одно колено. --
Твой хозяин, боярин Василий, столь скоро покинул замок, что я даже не  успел
оказать  ему  должных почестей, как  посланнику  брата Дормидонта. Как зовут
тебя, мой юный друг?
     -- П-перси, -- немного запнувшись, ответил паж.
     -- Красивое имя, --  кивнул король. -- Не откажись же,  Перси, от чести
пребывать подле меня, пока мы будем услаждать свой слух высокой поэзией.
     -- Ваше Величество очень добры ко мне, -- церемонно ответствовал Перси.
     Слуги  поднесли  к  королевскому креслу низенькую скамеечку, на краешек
которой паж и присел.
     --  К  тому  же,  -- добавил Александр  уже тише, -- господин посланник
назвал тебя ценителем  изящной  словесности. -- И, несколько возвысив голос,
король произнес:  -- Поэтический вечер объявляю открытым.  Сегодня у  нас  в
гостях... -- Однако его слова внезапно прервались сухим кашлем. -- Осень, --
покачал головой король, -- она  меня сведет в могилу.  -- Александр грустным
взором  обвел Залу. -- Вина,  -- негромко сказал он, слегка  приподымая свой
кубок.
     Юный  паж  поспешно наклонил  кувшин, и в этот  миг мощный раскат грома
потряс дворцовые своды. Красное, как кровь, вино плеснуло на  тонкие кружева
королевской  рубашки. Король столь же грустно глянул на побледневшего пажа и
с мрачным фатализмом заключил, обращаясь к своему коту:
     -- Дурной вечер -- не правда ли, Уильям?
     Взоры присутствующих обратились к королю. Они  заглядывали в рот своему
благодетелю,  хотя  за глаза  иногда  посмеивались над его  рассеянностью  и
чудаковатостью.
     -- Какие-то смутные недобрые предчувствия витают в этой зале, -- так же
негромко продолжал король Александр, и было непонятно, то ли он обращается к
присутствующим, то ли разговаривает с самим собой.  -- Гроза,  дождь,  ночь,
вино. Огонь, вода, мрак, кровь. Опять разольются реки и затопят дороги. Быть
беде. -- В зале повисла  томительная тишина, Александр поднял свои печальные
глаза, и невидящий взгляд его остановился  на парне в  холщовой рубахе. Залу
озарила новая вспышка молнии. Король вздрогнул и, будто пробудившись, громко
произнес:  --  Да,  так продолжим. -- C этими словами король  вытащил из-под
мантии изящную  серебряную  коробочку,  вынул  из нее  леденец  и  аккуратно
отправил его в рот.
     Придворные "служители муз" снова зашевелились, зашептались.  Новый удар
грома грянул,  как  колокола преисподней, и крупный дождь зло забарабанил по
стеклам. Александр опять вздрогнул и продолжал:
     -- Да, так вот, сегодня  нам почитает  свои  стихи один молодой поэт --
Касьян Беляника.  Он, конечно, не принадлежит  к высокому кругу, а  скорее к
моим подданным-простолюдинам,  но  ведь  не  происхождением  же  исчисляется
дарование,  не правда ли, друзья мои?  --  Тут  опять грянул  гром, и король
вновь непроизвольно вздрогнул. -- Ну что же, Касьян, мы тебя слушаем.
     Со  своего  стула  поднялся тот самый  парень в подпоясанной  рубахе и,
развернув свои бумажки, стал что-то читать. Однако Перси слушал его вполуха,
а  гораздо  больше  наблюдал  за королем  Александром  и  "служителями муз",
которые слушали выступление Касьяна довольно невнимательно, а на физиономиях
у  многих  из  них  была   заметна  презрительная  ухмылка.  Один  Александр
напряженно внимал стихам, поглаживая Уильяма,  лениво  развалившегося у него
на коленях. И лишь привычно вздрагивал при каждом раскате грозы.
     Прочтя  несколько стихотворений, поэт  замолк и растерянно оглянулся по
сторонам. Король первым захлопал в ладоши, и остальные нехотя подхватили.
     -- Спасибо,  Касьян,  -- совершенно  искренне сказал Александр. -- Твои
стихи очень созвучны тому чувству безысходности, которое на меня навевает  и
эта  осень,  и  гроза,  и  мрак  за  окном...  --  Король  тяжело  вздохнул,
обуреваемый своими,  одному ему ведомыми тяжелыми думами. -- Да, стихи очень
даже недурны, хотя и не лишены некоторых недостатков... И я попросил бы вас,
друзья мои, высказать  свое  мнение. Только, пожалуйста,  -- Александр опять
вздрогнул от  грома  и тут  же через  силу улыбнулся, -- не  очень-то уж его
ешьте.
     Со своего места поднялся долговязый господин с  лошадиным лицом, одетый
в залатанный синий кафтан и не менее живописного вида колпак.
     --  Ваше Величество, я постараюсь без поедания, но, боюсь, не получится
-- стишата больно уж слабые, -- угодливо поклонился он в сторону Александра.
И, повернувшись  к Касьяну, продолжал:  -- Видите  ли, любезнейший, в  ваших
стихах  не чувствуется, так сказать, движения  времени, движения мысли.  Вам
следовало  бы поучиться  у...  -- И  тут  странный господин принялся  сыпать
именами, совершенно незнакомыми Перси.
     --  Это  наш главный  мудрец, Диоген,  --  негромко сказал Александр  и
грустно добавил: -- Милейший  человек,  только вечно  его  заносит во всякие
заумствования.
     -- Диоген -- это его настоящее имя? -- удивился паж.
     Король бросил на  Перси неожиданно острый проницательный взгляд, но тут
же вяло махнул рукой:
     -- Да нет, просто он живет в бочке, поэтому мы его так прозвали.
     A Диоген разливался соловьем:
     --  Слыхал я  об одном  Великом  Инквизиторе, у которого имелось весьма
любопытное увлечение  -- встречаясь  с молодыми прихожанками, он  просил  их
поиспражняться себе на голову...
     -- Спасибо, мы поняли  вашу мысль, -- поспешно перебил  его  Александр.
Диоген нехотя опустился на стул.
     -- Иоганн  Вольфгангович, может быть вы, как  истинный поэт, что-нибудь
выскажете? -- предложил король.
     C места поднялся господин во фраке.
     -- Ваше Величество, -- заговорил он с легким тевтонским акцентом, -- их
бин больше стихотворец,  а не  критик,  но в стихах  нашего юного друга есть
что-то  такое, я сказал бы, весьма удобоваримое. Я,  конечно, в  поэтическом
смысле...
     "Иоганн Вольфгангович -- где-то мне встречалось  это имя? -- пронеслось
в голове Перси. -- Что-то очень знакомое..."
     Не успел  Иоганн  Вольфгангович  сесть  на место, как вскочил  еще один
господин -- в  зеленом  балахоне  и  с  длинными волосами, завязанными сзади
хвостиком.
     --  Это синьор Данте, -- пояснил  король, -- малость грубоват, но какой
одаренный!
     Тем временем  синьор Данте с лихвой  оправдал данную ему характеристику
-- во всяком случае, в своей первой части:
     --   A  я   и   не  собираюсь  его  кушать,  потому  что  не  увлекаюсь
дерьмоедством!..
     Перси увидел,  как  побледнел  Касьян,  но  тут вновь поспешно вмешался
король Александр:
     --  Господа, уже  поздно, пора ко  сну.  Но все же напоследок  попросим
нашего гостя прочесть что-нибудь еще.
     Касьян Беляника  развернул  еще  одну  бумажку  и с  мрачной решимостью
зачитал:

     -- Наши души прострелены, как решето
     На пути отступленья -- наложено вето,
     А в награду за это -- лишь маски шутов
     И скандальная, горькая слава поэта.


     Оттого, сам к себе обращаясь на вы,
     Я заранее знаю фатальность исхода.
     Берег тянет зеленые пальцы травы,
     Но душа, словно камень, уносит под воду.


     Оттого, душу продав в ломбард Сатаны,
     Я лягушкой пою в примороженной луже:
     Если песни мои на Земле не нужны
     Значит, я в этом радостном мире не нужен...


     Когда  участники  поэтического   вечера  начали  расходиться  из  Залы,
Александр  жестом подозвал к себе  Касьяна. Тот подошел и смущенно уставился
на короля.
     --  Пожалуйста,  не очень бери  в голову, что  они  тут  наговорили, --
вздохнул  Александр.  --   Милейшие  люди,   да  сам  знаешь  --  творческие
личности... Да, и вот еще что -- я так чувствую, что  погодка разгулялась не
на шутку. Так что останься здесь до утра -- мои слуги укажут тебе горницу.
     Касьян  неловко поклонился и отошел в  сторонку.  A  Перси, пробравшись
ближе к выходу из Залы, прислушался к разговорам:
     --  ... A  хорошо  вы его  подкусили, синьор Данте...  Да  ну  что  вы,
сударыня, это еще пустяки... Да уж, эти поэты такие вкусные... Нет, все-таки
зря мы его так уж заели -- стихи-то неплохие...
     Так, с  шутками и смешками, от  которых  явственно отдавало  завистью и
злословием, гости покидали Поэтическую  Залу. И никто из них и  подумать  не
мог,  что утром в комнате, отведенной Касьяну Белянике,  слуги обнаружат его
тщательно обглоданные кости.








     Василий  Дубов  проснулся  на  подстилке из  еловых  веток. Под  боком,
по-кошачьи  фыркая, заворочался Кузька. И вскоре из-под попоны, служившей им
одеялом, появилась его насупленная физиономия.
     -- Опять дождик моросит, -- с досадой проворчал Кузька.
     -- Почему опять? -- хмыкнул Василий. -- Вчера же не было.
     -- Зато ночью лило, как из ведра. И молоньи, такие здоровенные, ба-бах!
ба-бах! -- И, укоризненно глядя на Василия, добавил: -- А ты спал без задних
ног.
     -- А что, -- обеспокоился тот, -- что-нибудь случилось?
     -- Да не. Все в порядке, -- вылез из-под попоны Кузька. -- Я приглядел.
     Василий  усмехнулся  про  себя, как это  он приглядывал,  накрывшись  с
головой? Но говорить ничего не стал.
     Он лежал, закинув  руки  за  голову, и  с  удовольствием  созерцал чуть
тронутый осенним багрянцем лес. Их лошадку, сонно  пощипывающую травку возле
дороги.  Капельки  воды,  мерно  падающие с  холста,  натянутого в  качестве
навеса. Седло, подложенное под голову, пахло кожей и потом. А лапник под ним
-- смолой и свежестью. И все это разбавлял неуловимый  горьковатый аромат --
запах осени.

     А Кузька,  уже откинув  с  кострища здоровенный пень, предусмотрительно
положенный  туда  на ночь, раздувал оставшиеся угольки. На маленьких  кривых
ножках  он деловито перебегал с  одного места на другое.  Приседал. Раздувал
красные  щеки.   Задумчиво  почесывал  большие  мохнатые   уши  --   видимо,
прикидывая, с какой стороны  еще  зайти.  Ловко подсовывал сухие веточки.  И
морщил  свой нос картофелиной, когда в него попадал едкий дым.  Ну настоящий
домовой. Именно такой, какими их описывают в сказках. Маленький, серьезный и
очень забавный.
     --  Чего это  ты,  Василий, лыбишся,  аки кот  на печке? --  недовольно
пробормотал Кузька, продолжая бегать вокруг костра. -- Али погода тебе такая
по нраву?
     Василий, все так же блаженно улыбаясь, пожал плечами. Какая разница, от
чего  хорошее настроение. Хотя нет -- известно от чего: от того что ввязался
в очередную историю.
     -- Эх-ма, -- продолжал ворчать Кузька, даже и не глядя на Василия. -- А
как славно было за  печкой, у деда  с бабкой. Сухо, тепло. А тут и морось, и
дух горький с болот. Так и лихоманку заполучить недолго. Эх-ма.
     А костер уже разгорался, весело потрескивая  сырыми  ветками. И  Кузька
уже водружал на него закопченный чайник:
     --  А какой чаек бабка-то заваривала. На травах. И  запах по всей избе.
Эх-ма. Да на колодезной водице.  Чистой  как слеза и сладкой как леденец. Не
то что тута -- жижа болотная. С пиявками да головастиками. Рази ж это чай?..
А все гадюка Григорий! --  внезапно взвился Кузька.  -- Привел своих  упырей
поганых и  всю приличную нечисть  согнал. И  домовых, и кикимор,  и леших. И
пришлось  уходить  нам из  Белой  Пущи,  из дома родного.  Ну  какая от  нас
зловредность? --  обернулся он к Василию. И  сам же  отвечал: -- Никакой. Ну
там кикиморы над пьяненьким мужичком пошуткуют. Ну там леший девок попугает.
Так ведь веселья ж для. А от нас,  от  домовых,  вообще токмо польза одна. И
пол  подмести,  и печку растопить. Эх-ма. А упыри-то Григория,  те шутки  не
шутят, они, гады, с людей кровь пьют. Ну  а ты чего валяешься? -- неожиданно
напустился он на Василия. -- Вылазь да умывайся. Пора чай пить.
     И, засыпая в чайник заварку, пробормотал:
     -- И погода-то дрянь, а он знай себе улыбается. Эх-ма.





     Было позднее утро. Дождь продолжал колотить по окнам и карнизам, отчего
трапезная  в  замке  короля  Александра  казалась   мрачно-удручающей,  хотя
вообще-то  слыла  одним из наиболее  ярких помещений  --  стены были  пестро
расписаны  картинками,  изображающими  разные блюда  и застольные сценки,  а
значительную часть комнаты занимал длинный  стол,  постланный  разноцветными
залатанными скатертями.  За столом сидели все те же творческие личности, что
накануне обсуждали стихи Касьяна Беляники -- не хватало лишь самого Касьяна.
     Король Александр поднялся  со своего места во главе  стола, и разговоры
стихли.
     --  Господа,  --  негромко начал  король,  --  как  вам,  вероятно, уже
известно, ночью в  замке произошло нечто  совершенно, -- Александр  замялся,
подбирая слова, -- нечто совершенно невиданное и безобразное.
     Судя  по  тому,  как  внимательно  и  даже   недоуменно  прислушивались
сотрапезники  к словам короля,  им о ночном происшествии известно еще ничего
не было.
     --  Даже  и  не знаю,  как  об этом  сказать,  --  с  трудом  продолжал
Александр.  --  В  общем,  наш вчерашний  поэт,  Касьян  Беляника...  -- Его
Величество вздохнул и надолго замолчал.
     -- Что? -- не выдержал один из гостей.
     -- Что -- съеден, вот что! -- неожиданно сорвался на крик Александр.
     -- Вы шутите, Ваше Величество?.. -- пролепетал Диоген.
     -- Какие шутки! -- пристукнул кубком по столу Александр. -- Можете сами
сходить и посмотреть, что от  него  осталось!  Это ваши,  именно ваши глупые
шутки, друзья мои, в конце концов сбылись.
     Король опустился за стол, а в трапезной поднялись крики и шум.
     --  Это  мы  виноваты! -- вопил, театрально бия  себя  в грудь,  синьор
Данте.  -- Накаркали! Да разве я стал бы  так о нем говорить, если бы  знал,
чем это кончится...
     -- По крайней мере, он ушел бы в иной  мир  с чувством, что  его  стихи
оценены по  достоинству,  -- возвела очи к лепному  потолку  монументального
вида дама в пышном фиолетовом платье, которую все звали госпожа Сафо.
     -- Я всегда верил в силу слова, -- глубокомысленно вздохнул  Диоген. --
И в конце концов то, что мы  делали в переносном смысле, кто-то довершил  на
самом деле. Знать бы, кто...
     Король постучал вилкой по тарелке:
     -- Господа, я предлагаю почтить память Касьяна,  подняв кубок за упокой
его поэтической души.
     Все  стали  наполнять  свои  бокалы вином, которое  стояло на столах  в
кувшинах, а Александр протянул кубок пажу, который все время находился подле
него.
     Тот поспешно поднял кувшин, однако, так же как накануне вечером, пролил
вино  прямо на мантию. Король  обреченно вздохнул,  стряхнул капли на  пол и
медленно осушил кубок.
     --  Ваше  Величество,  -- тихо сказал  Перси, -- не уделите  ли вы  мне
крупицу вашего драгоценного времени для приватного разговора?
     -- Ну разумеется,  --  поставил король кубок  на стол. --  Я буду ждать
тебя  после  завтрака в  своих  покоях. -- И, возвысив  голос,  обратился  к
гостям: -- Да вы кушайте, господа, не стесняйтесь. Жизнь продолжается...





     В  рабочем  кабинете  князя Григория  I  Адольфовича  Лукашеску,  графа
Цепеша, Владетеля Белопущенского и  прочая и прочая и прочая, не было ничего
лишнего  -- только самое необходимое.  Князь восседал за громоздким столом и
слушал доклад  начальника тайного приказа. Барон Альберт  во всем  стремился
подражать  своему  повелителю -- носил  такие же длинные  усы,  прикрывающие
клыки в углу рта, и даже,  подобно князю, начесывал остатки волос на  плешь,
но он явно не обладал той  статью  и  той внутренней волей, которые отличали
князя  Григория  и делали его  неуловимо притягательным  даже  для  тех, кто
решительно не разделял его взглядов и образа действий.
     -- У  нас в Белой Пуще все спокойно, -- докладывал Альберт, почтительно
склонившись перед князем, -- а вот в Мухоморье...
     --  Ну  и  что же в Мухоморье? --  переспросил  князь  Григорий высоким
скрежещущим голосом. -- Да ты присаживайся, у ногах правды нет.
     --  Благодарю вас,  князь, -- Альберт грузно опустился на краешек стула
и,  понизив  голос, продолжал: -- В замке  Его Величества  короля Александра
объявился  тот человек, что в прошлый раз  приезжал вместе  с царевной...  С
лже-царевной,  --  поправился  барон,  -- под видом  тайного  советника царя
Дормидонта.
     -- Помню, -- нахмурился князь. -- A на сей раз под каким видом?
     -- Он назвался боярином Василием, посланником Дормидонта к Александру.
     -- Один?
     --  Почти. C  ним  какой-то  молодой парнишка, вроде  как  слуга. Но  в
прошлый приезд его не было.
     -- Понятно. И где они теперь?
     --  Слуга остался в  королевском  замке, а  боярин отбыл  в неизвестном
направлении. Еще до того как замок затопило.
     -- Затопило? -- несколько удивился  князь Григорий. -- Как же затопило,
когда над усей округой безоблачное небо?
     -- Чародей наш постарался, -- хихикнул Альберт.
     -- Ну ладно, а что же этот ваш боярин Василий?
     -- Не уследили...
     -- Так  вот, -- ледяным голосом продолжал князь Григорий, --  послать в
Мухоморье наших лучших  людей, чтобы они нашли этого боярина  Василия и глаз
не спускали, понятно  тебе? -- Альберт чуть испуганно кивнул.  -- A ежели он
вступит в  какие-либо отношения с известным тебе Гренделем, то тут же... Ну,
не мне вас учить.
     -- Будет сделано, Ваша Светлость, -- понимающе кивнул барон Альберт. --
Только, простите, все лучшие люди  уже в разъезде  по вашим заданиям -- и та
женщина, и колдун, и господин этот, как его, имя такое мудреное...
     -- Да, -- вздохнул князь, -- упереди  великие и славные  дела,  а с кем
приходится работать? Все кругом или дураки, или плуты.
     -- Князь, обижаете! -- позволил себе возмутиться Альберт.
     -- A я разве сказал, что ты плут? -- хмыкнул князь.
     -- A кто же?
     -- Сам высчитай, коли не дурак. Ну ладно, что у нас там еще?
     Барон замялся:
     -- Тут еще одно донесеньице из Мухоморья...
     --  Ну  так докладывай, -- пристукнул по  столу массивной  чернильницей
князь Григорий. -- Чего жмешься?
     -- Да  опять Беовульф. Будучи в подпитии, похвалялся,  что... Не  знаю,
как и сказать, Ваша Светлость.
     -- Ну раз не знаешь -- говори, как есть.
     -- Похвалялся изловить вашу светлость, снять шкуру и натянуть на винную
бочку.
     Князь нахмурился:
     -- Давно пора этому суеслову язычок подкоротить...
     --  Так за чем же дело стало? -- обрадовался  Альберт. -- Только скажи,
князь, и будет сделано!
     -- Не спеши, барон, всему свое  время, -- осадил  ретивого подчиненного
князь Григорий.  -- Вот  с  походом на  Царь-Город поспешили,  и что  вышло?
Сейчас у нас есть что поважнее. Главное, чтобы  те трое свое дело сделали, и
уж тогда пойдем дальше. Ну, у тебя все?
     -- Все, Ваша светлость, -- поспешно ответствовал барон Альберт. -- Хотя
нет, еще тут к вам явился некто князь Длиннорукий и просит принять.
     -- Длиннорукий? -- удивленно вскинул брови князь Григорий. -- Откуда он
взялся -- его же засадили в темницу... Ладно, примем, раз просит. Где он?
     -- Да тут же, у вас в прихожей.
     -- Ну так зови.
     Альберт выскочил из кабинета и сразу же возвратился вместе с небольшого
роста плешивым толстеньким господином  в  ободранном кафтане  --  еще совсем
недавно  он был градоначальником столицы  Кислоярского государства и  весьма
влиятельным лицом при дворе царя Дормидонта.
     Увидав  Длиннорукого,  князь  Григорий старательно  изобразил  на  лице
радостную  улыбку  и,  выскочив  из-за стола,  заключил  гостя  в  дружеские
объятия. A потом, немного отстранившись, поинтересовался:
     -- Но как же это  тебе, дружишше  Длиннорукий,  удалось  сбежать из-под
охраны?
     -- Да  так  вот и удалось, -- ответил  Длиннорукий. -- A  разве не твои
люди устроили мне побег?
     --  Ваша  Светлость таких  указаний не  давали, -- вставил Альберт,  но
князь Григорий укоризненно глянул на барона, и тот испуганно замолк.
     -- Ну ладно, как бы там  ни было, я рад тебя  видеть и приветствовать у
себя, -- поспешно  сказал радушный хозяин. -- Хотя, по правде, князь, упреки
у меня  к тебе тоже немалые.  Что тебе велено было? Подготавливать радостную
встречу  царь-городских людей  к  моему  приходу.  A ты уместо  этого  пошел
плясать по царскому столу уприсядку!
     -- Да не виновен я! -- стал оправдываться бывший градоначальник. -- Все
этот лекарь бусурманский, он меня какой-то гадостью обпоил!
     -- A ты бы  не пил, -- хладнокровно парировал князь Григорий. --  Вечно
все у вас,  у людей, через пень-колоду!.. Ну ладно, хватит про старое, давай
думать, что дальше делать.
     --  A что  делать?  --  переспросил  Длиннорукий. -- Ты же,  князь,  не
отказался от своих намерений?
     -- Я  о том, что с тобою  делать. Пристроил бы я тебя на  конюшню навоз
убирать...
     -- Согласен! -- радостно выпалил Длиннорукий. Григорий поглядел на него
с некоторым изумлением, но продолжал:
     -- Да там  уже трудится  один достойнейший  лиходей  и  душегуб. Ну  да
ладно, погуляй пока, а  потом  дам  я тебе  одно  заданьице по твоей  части.
Денька через три, коли все обойдется...
     -- Что обойдется? -- переспросил Длиннорукий.
     -- A вот это уж не твоего ума дело, -- угрюмо проворчал князь Григорий.
-- Поедешь у Новую Ютландию, иначе -- Мухоморье...
     -- Что, к самому королю Александру?
     -- Да на  что мне Александр -- у него одни пустяки на уме. Нет, поедешь
к его сродственнику.  Как его, Виктору, и...  Нет,  это долгий разговор. Ты,
князь, видать, притомился с  дороги, отдохни покуда. A ты, барон, укажь  ему
горницу посветлее.
     -- Слушаюсь! - вскочил Альберт.
     Когда  барон Альберт и князь  Длиннорукий  покинули  кабинет,  Григорий
встал  из-за стола,  подошел к окну  и, вперив бездумный взор светлых глаз в
хозяйственные постройки  и  маячившие  за  ними  высокие  серые башни своего
кремля, пробормотал:
     --  Не к добру все, не к добру...  Ни на кого  нельзя положиться, ни на
кого. Эти бы три дня перебиться, а уж тогда и развернемся на всю мерку.





     Не  то чтобы Василий  Дубов не любил лошадей. Отнюдь. Красивые, сильные
животные. Вот  только о неудобствах  верховой езды  он узнал лишь теперь и в
полной  мере. Увы, много в нашей жизни  есть такого,  что лучше наблюдать со
стороны. Потому как, попробовав, можно  сильно  разочароваться.  Вот в таком
настроении и пребывал Василий. Да еще и дождь! Да еще  и Кузька, устроившись
в дорожной сумке, притороченной к седлу, докучал неприятными расспросами:
     -- Боярин Василий, а пошто ты сбрую на лошадь одевать не умеешь?
     -- А в  Царь-Городе за меня  это  слуги делали,  -- нехотя  поддерживал
разговор  Дубов.  Ему  казалось,  что  от  мерной  тряски  у  него  уже  все
внутренности спутались в клубок,  как  недоваренные макароны, и даже  доктор
Серапионыч, делая его вскрытие,  не сможет  их  распутать. А Кузьке, видать,
очень хотелось поговорить, и он продолжал цепляться к своему спутнику:
     -- Вот слушаю я тебя, Василий Николаич, говорю с тобой,  а  все чую  --
что-то тут не так.
     --  Так,  не так -- какая разница.  Лучше  бы дождь кончился. И вообще,
скоро ли приедем?
     Но Кузька, пропустив вопрос мимо ушей, продолжал рассуждать:
     -- А коли ты боярин,  да еще от самого  царя  Дормидонта, так пошто  не
остановился у короля в  замке, а трясешься  тут по этим ухабам?  И ежели  ты
боярин, то какие у тебя могут быть  делишки с колдуном, с Чумичкой? И потом,
настоящие бояре путешествуют со всею челядью, а ты -- с этим пареньком, да и
того в замке оставил. Да еще с домовым, со мною то бишь. Так что  никакой ты
Василий, не боярин!
     -- Да, Кузька, в логике тебе не откажешь, -- усмехнулся Дубов.
     -- А ты не  увиливай, не увиливай! --  вылез из  сумки Кузька  и ловко,
будто кот, перебрался  на лошадиную холку, где и устроился напротив Василия.
--  А  вдруг ты  служишь этому  вурдалаку, князю  Григорию?  Тады что? --  с
чувством вопрошал он, размахивая маленькими  ручками. И  сам же отвечал:  --
Тады я тебе не помощник!
     Весь этот допрос начал забавлять Дубова, и он со смехом отвечал:
     -- Да нет, скорее наоборот.
     -- Что значит наоборот? -- надулся Кузька.
     --  А  разве  Чумичка  тебе  не  сказал, куда и зачем  мы  едем? -- уже
серьезно осведомился Василий.
     -- Нет, он сказал только, чтоб я тебя слушался и помогал.
     -- Ну хорошо, а Чумичке ты доверяешь?
     -- А то  как же! --  взмахнул ручками Кузька. -- Он мне, можно сказать,
заместо  отца  родного  будет.  Подобрал  на  дороге,  горемыку  бездомного,
отогрел, и даже кой-чему из своего ремесла обучил.
     -- Ну вот, --  кивнул Дубов.  --  А  разве  Чумичка  послал  бы тебя на
негодное дело?
     Кузька поскреб в затылке:
     -- Да, пожалуй, -- но сдаваться он  еще  явно не собирался. -- Все так,
да только  вот кто ты таков -- все никак  в толк не возьму. И говоришь шибко
мудрено, и мальчонка твой, вроде как слуга, а говорит еще того  мудренее. Ни
царь-городские,  ни белопущенские  так не говорят.  Так  что, как я разумею,
откуда-то вы издалека прибыли.
     --  Можно  сказать,  что издалека,  -- неспеша  отвечал Дубов,  как  бы
прикидывая, говорить  ли всю  правду,  и  если  говорить,  то  как  ее тогда
подавать. --  Хотя вообще-то  мы живем  в  Кислоярске. Так у нас  называется
Царь-Город.
     -- А, так  вы из другого  Царь-Города! -- оживился Кузька.  -- Уж не из
того ли Царьграда, который Константинополь, столица великой Византии? Ну да,
то-то  ты хреческими словами  так  и  сыпешь.  Так ты  там, наверно, большой
боярин и,  можа, с самим кесарем за ручку здоровкался? Слыхивал я  об нем от
одного кудесника, и еще о многих чудесах...
     Смех Дубова оборвал излияния домового.
     --  Да  нет,  --  продолжая  смеяться,  отвечал Василий,  -- мы  не  из
Царьграда и не из Константинополя. Мы  из  Кислоярска, но  параллельного. --
Дубов  запнулся,  подбирая  слова,  как бы это попроще  объяснить. Кузька не
торопил его, а лишь нетерпеливо теребил лошадиную гриву. Ну а их кобылке все
эти  разговоры  были без  разницы, и она  все так же мерно трусила по топкой
дороге, местами устланной гатями.
     --  Чтобы  попасть  из  одного мира в другой,  --  наконец  приступил к
объяснениям Дубов, -- нужно подняться на Горохово  городище  и пройти  между
столбами.
     -- Ну, это уж ты чегой-то того... -- недоверчиво буркнул Кузька.
     -- Да нет, все истинная правда! -- воскликнул Василий. -- Если бы я сам
там не бывал, то так же, может, и не поверил бы. Я  только не знаю, как  это
происходит,  -- как  бы оправдываясь, развел  он руками.  --  Вот мой  друг,
доктор Серапионыч, он  как человек науки выдвинул любопытную гипотезу. Будто
бы по орбите движется не одна  Земля, а две, с интервалом примерно  десять в
минус сороковой степени секунды. То есть раньше, видимо, до двенадцатого или
тринадцатого века, это была одна планета, а потом они в результате какого-то
непонятного   катаклизма  почему-то  разделились.  На   нашу   и   вашу   --
параллельную. Хотя вообще-то, может,  и  наоборот.  Да, ну вот,  а  в местах
наибольшего  скопления некоей  специфической  энергии можно  перепрыгнуть  с
одной  на другую.  И  я вполне допускаю, что  так  оно  и есть,  потому  что
окрестности городища и у вас, и у нас считаются "нечистыми".
     -- А! -- радостно вскричал Кузька. -- Так бы и говорил -- колдовство!
     -- Ну, можно и так  сказать, -- усмехнулся  Дубов. -- Но только  мы это
колдовское место нашли совершенно случайно. Прошли между  столбов и поначалу
даже не  поняли, что оказались в  другом  мире.  А когда  поняли,  было  уже
поздно.
     -- Что, обратную дорогу позабыли? -- озабоченно спросил Кузька.
     -- Да нет, вернуться-то мы могли, да и дорога  там до Царь-Города одна,
только  тут  уж начались  самые  настоящие приключения, -- Дубов вздохнул от
нахлынувших на него  сладостных воспоминаний. -- И мы, естественно, никак не
могли от них отказаться.
     -- И что вас на передряги  тянет?  --  в  свою очередь вздохнул Кузька,
только по иной причине. -- Эх-ма! То ли у бабки, за печкой...
     -- Но дело в том, -- многозначительно понизил голос Василий, -- что под
угрозой оказалась честь кислоярской царевны Татьяны, дочки царя Дормидонта.
     --  А,  про  то  я  знаю!  --  подпрыгнул  Кузька.  --  Князь  Григорий
затребовал, чтобы царь выдал за него дочку, а иначе, говорит, пойду на вас с
войной. Дормидонт дюже тогда перепугался и послал царевну в Белую Пущу, а та
оказалась  совсем не царевной, а  кем-то другим. Мне  что-то Чумичка  про то
говорил, но я толком не разобрал, что к чему.
     --  Ну, если вкратце, --  потер переносицу Василий, вспоминая ту дивную
авантюру, -- в общем, настоящая царевна осталась, конечно же, в Царь-Городе,
а ее  роль  всю  дорогу прилежно  исполняла одна  моя близкая  знакомая,  --
Василий вздохнул, -- Надя...
     -- Наверно, изрядно смелая девица! -- восхищенно воскликнул Кузька.
     -- Ну, я тебя потом с ней познакомлю, -- улыбаясь, пообещал Дубов. -- А
дальше, перед въездом в  замок князя  Григория, царевной  обернулся уже  сам
Чумичка.
     -- Эх-ма! -- выдохнул Кузька. --  Знал я, что  он большой колдун, но уж
настолько!..
     --  А потом, -- продолжал Дубов,  --  во время брачной ночи,  он принял
волчье обличье и пытался загрызть князя  Григория, но  оказалось, что это не
так-то просто сделать.
     -- Так что же, ваша поездка в Белую Пущу оказалась напрасной?
     -- Боюсь, что даже еще хуже. После той свадьбы Григорий совсем ошалел и
таки  пошел с  войной на Кислоярское  царство.  У  него  в  Царь-Городе были
влиятельные сторонники,  вроде градоначальника князя  Длиннорукого.  Так что
это  просто  чудо, что  удалось и заговор раскрыть, и остановить наступление
григорьевских наемников.
     -- Кого-кого?
     -- Наемных воинов,  которые сражаются под командованием его вурдалаков.
Ну  это-то  еще  полбеды,  но  возле  Григория  крутятся  несколько  опасных
личностей, и двое из них -- мои земляки. Это черный колдун Каширский и некая
Анна Сергеевна Глухарева.  И  именно  они  все  время настропаляют  князя на
всякие безумные действия вроде нового похода на Царь-Город.
     --  Чегой-то я не  пойму, --  почесал свой  нос  картошкой Кузька, -- а
этим-то чего на печке не сидится?
     -- Я и сам долго не мог  понять, -- отвечал Дубов. -- Думал, что просто
из  любви  к  авантюрам. А потом понял  -- Царь-Город  им  нужен как  ключ к
Горохову городищу. Насколько я  понимаю они собираются распространить власть
князя Григория и на наш Кислоярск, параллельный вашему Царь-Городу. А может,
и не только...
     -- Ну, это уже опять  твои заумствования. -- замахал ручками Кузька. --
Я  в таком высоком колдовстве ни  лешего  не смыслю.  Скажи лучше, пошто  мы
сюда-то приехали?
     -- А я к чему речь-то и  веду, -- терпеливо отвечал  Василий.  -- Чтобы
остановить Григория и его  приспешников, нужно сделать  то, чего  не сумел в
тот раз Чумичка.
     -- Но ведь мы же не в Белой Пуще, а в Мухоморье! -- удивился Кузька.
     -- Ну, это я и сам вижу, -- рассмеялся Дубов. Как раз справа  от дороги
показалась  полянка,  казавшаяся   красной  от  обилия  мухоморов.  --  Хотя
Мухоморье, то есть Новая Ютландия -- королевство небольшое и бедное, но зато
здесь  живут именно  те доблестные витязи, которые только и  могут  положить
конец князю Григорию... О, да мы за разговорами уже и приехали!
     Василий  оглядел   окрестности   --  и   действительно,  невдалеке,  за
перелеском,  поднимались  башни  замка,   принадлежащего   славному   рыцарю
Беовульфу.





     -- Прошу, -- указал Александр пажу на  кресло  под  старинным портретом
какого-то знатного  господина  в  камзоле,  а  сам  уселся  напротив,  подле
обширного стола. Тут же ему на колени вспрыгнул Уильям.
     -- Ваше Величество, -- несмело  заговорил Перси, -- если я отвлекаю вас
от важных государственных дел...
     -- Да  какие  там  дела, -- вздохнул  Александр,  почесывая  Уильяма за
ушком.  --  В нашем преславном  королевстве вообще никаких дел нет. A если и
есть, то ими занимается Виктор, мой племянник.
     -- У вас есть племянник? -- несколько удивился паж.
     --  Ну  да, просто ты  его не  видел -- он живет в другом крыле замка и
совершенно  равнодушен к высоким искусствам, бедняга. --  Александр взял  со
стола  кубок и,  заметив движение Перси,  поспешно  сам  налил себе вина  из
темной  бутыли, стоящей в глубине стола. -- Не желаешь? Ну, как хочешь. Нет,
не подумай, что  я пьяница, просто  под  чарку хорошего вина и  беседа  идет
веселей.
     -- Да ну что вы, Ваше Величество, разве я смею... -- дежурно возмутился
паж. A король, аккуратно опустив кота на пол, подошел к окну и устремил взор
куда-то вдаль:
     --  Опять  затопило. Хорошо, хоть  дождь прекратился.  -- И,  помолчав,
добавил: --  Угораздило  же моего почтенного пращура, -- он кивнул в сторону
портрета, -- поставить замок мало что  на  болоте, так  еще  в самой низине.
Стоит полить дождю, даже совсем  немного, и мы  отрезаны от окружающего мира
на несколько дней...
     Король  вновь  печально  замолк,  а  Перси,  воспользовавшись возникшей
паузой, заговорил:
     -- Прошу прощения у  Вашего Величества, что вмешиваюсь  не в свое дело,
но мне не дает покоя ужасная смерть Касьяна Беляники.
     Король обернулся и пристально поглядел на Перси:
     -- Это всем нам не дает покоя. A для меня настоящий позор -- выходит, я
пригласил его к себе в замок и...
     --  Совершенно верно,  Ваше Величество, -- подхватил паж, -- и наш долг
-- найти злодея-людоеда и тем самым смыть с себя это пятно!
     Александр опустился в кресло и, вздохнув, медленно произнес:
     -- Да, Перси,  ты прав. Но кто  возьмет на себя благородную обязанность
установителя истины?
     -- Я!  --  выпалил  паж. И, поняв,  что действительно  вышел за пределы
своих полномочий, смущенно заговорил: --  Ваше Величество,  позволите ли  вы
быть перед вами полностью откровенным?
     -- Дозволяю и повелеваю, -- торжественно ответил король.
     -- Честное королевское?
     -- Честное королевское. Говори же!
     Перси несколько замялся:
     -- Прямо и не знаю, с  чего начать.  В общем,  Василий, то  есть боярин
Василий,  прибыл  в  Мухомо...  простите,  в   Новую  Ютландию   со   вполне
определенной миссией.
     --  Ну,  это  понятно, -- отпил немного вина Александр. -- То-то он так
скоро куда-то ускакал. И что же это за миссия, с коей прибыл твой хозяин?
     --  Да  нет, он мне вовсе не  хозяин... -- Перси  пожалел,  что у  него
вырвались эти слова, но было уже поздно. Александр поставил кубок на стол:
     -- Я  уже давно понял, что  боярин Василий вам вовсе не хозяин. А вы --
не  совсем паж. -- И, с хитрецой улыбнувшись, король добавил:  -- Не так ли,
сударыня?
     -- Вы  очень проницательны,  Ваше  Величество,  --  почтительно  сказал
Перси. -- Да, я женщина, и здесь тоже с определенным заданием.
     --  Позвольте  узнать  ваше  имя,  мадемуазель? --  учтиво  осведомился
король. -- Или фрекен, как говорят на родине моих предков.
     -- Надежда, -- ответил "не совсем паж". -- A если полностью, то Надежда
Чаликова. A по основному роду занятий -- журналистка.
     -- Надежда... Красивое имя,  -- одобрительно кивнул Александр. -- Почти
как Перси. Только, простите, что это за жур... жур... как его?
     --  Ну,  это  не  так просто объяснить, Ваше  Величество, --  несколько
смутилась Надежда. -- В общем, я пишу о том, что вижу...
     -- A, так вы тоже стихотворица! -- обрадовался король.
     -- Н-нет, скорее прозаик.
     -- Тоже неплохо. Ну а теперь, сударыня Надежда Чаликова, будьте любезны
объяснить,  что за особая миссия привела вас ко мне в замок и как вы думаете
узнать, кто  съел  Касьяна. -- Вспомнив вид обглоданных костей, король резко
помрачнел.
     --  Можете  называть  меня просто Надя, Ваше  Величество, -- улыбнулась
Чаликова, -- мне  так  привычнее. Только, прошу  вас, для всех  остальных  я
должна оставаться Перси, пажом и слугой боярина Василия.
     -- Да, разумеется, -- кивнул король.
     --  Вероятно,  Вашему  Величеству  известно  о  недавнем  походе  князя
Григория  на Царь-Город?  -- Король кивнул. -- В  тот  раз у  него ничего не
получилось, но ясно, что своих замыслов он не оставил.
     --  Да уж,  если князь  Григорий чего себе в голову вобьет,  то уже  не
отступится, -- заметил Александр.
     -- Ну вот, а всего опаснее то, что у него есть свои люди в Царь-Городе.
Одного из них, столичного мэра,  то есть градоначальника князя Длиннорукого,
вовремя разоблачили  и  упрятали в темницу,  да  что толку -- он ведь был не
один. Да и не только в Царь-Городе -- у вас тоже могут быть его агенты.
     -- У меня? -- изумленно вскинул Александр брови. -- Но с какой стати?
     -- Как  это  с  какой стати, Ваше Величество? -- возмутилась  Надя.  --
Покончив с Кислоярским царством, он же сюда полезет!
     --  Ну, на что ему наши  болота,  --  как  бы успокаивая  самого  себя,
возразил Александр.
     --  Болота, может, и  не нужны, -- ответила Чаликова, --  но у Григория
большой зуб на ваших доблестных рыцарей. Вернее сказать, он  не  может спать
спокойно, имея их у себя в тылу.
     --  Говорил  я  сто  раз  своим  доблестным рыцарям,  чтобы  вели  себя
потише... Постойте! -- неожиданно резко вскочил Александр. -- Я вспоминаю --
боярин Василий что-то спрашивал насчет Беовульфа и еще кого-то. Эдак он  еще
поедет настраивать их против князя Григория!
     -- Нет-нет,  Ваше Величество,  -- поспешила успокоить  короля Надя.  --
Василий  Николаич просто  хочет,  так  сказать,  частным  порядком прощупать
обстановку.
     -- A,  ну тогда другое дело,  -- опустился в  кресло Александр. --  Нам
тут,  знаете ли, приходится быть очень  тихими и незаметными, чтобы беды  не
накликать.
     --  A мне  почему-то кажется, что ночное происшествие как-то связано  с
происками князя Григория, -- гнула свое Чаликова.
     -- Сомневаюсь, -- возразил король. -- Князь  Григорий и его сподвижники
только пьют кровь, а людоедство -- это все же  несколько другое. Но вы правы
-- установить  истину обязательно нужно. Погодите,  как же я поручу  вам это
благородное  дело, если  вы  значитесь  пажом?  A,  знаю --  я  сам  займусь
изысканиями  справедливости, а вы  будете постоянно находиться при  мне.  Вы
согласны, госпожа Надя?
     --  Это вы  здорово придумали,  Ваше  Величество, -- радостно  ответила
Надежда.  -- Только я здесь человек  совсем новый  и  толком ни с кем еще не
знакома.  Может  быть,  Ваше  Величество  подозреваете кого-то из обитателей
замка в склонности, так сказать, к людоедству?
     Король немного подумал:
     -- Да, я понял вашу мысль. Никто извне попасть  сюда не мог -- ведь нас
затопило весьма  основательно.  A что касается обитателей... Ну,  уж в своих
слугах я могу быть уверен -- они служат уже  долгие годы,  многие помнят еще
моего покойного батюшку...
     --  A  все  эти  творческие  личности?  --  осторожно  поинтересовалась
Чаликова. -- По-моему,  вчера они  отличились отменным  аппетитом.  Особенно
господин Диоген.
     -- Ну, вы уж скажете!.. -- запротестовал Александр.
     -- Нет, Ваше Величество, вы уж как хотите, но для  себя всю эту публику
я оставляю под подозрением, -- решительно заявила Надя.
     --  Ну  что же, -- уныло пожал плечами король. -- Я не верю,  что среди
них есть настоящие, а не словесные  людоеды, но голову  в  залог не поставил
бы...
     -- A тот господин во фраке? -- припомнила Надя.
     --  Кто -- Иоганн  Вольфгангович? -- Король протестующе замахал руками.
-- Нет-нет,  это  же знаменитый поэт, к тому же просвещенный европеец. Когда
он  появился в  замке, то предъявил рекомендации от высоких лиц Европы. И из
Лютеции  от короля галлов Луи XXV. И  от  саксонского курфюрста Готфрида. Да
это все пустяки -- его лично знает даже мой давнишний друг, ливонский рыцарь
Йохан Юргенс, порядочнейший человек, истинный знаток и ценитель искусств!
     --  Да, но Иоганн  Вольфгангович, насколько мне известно,  прибыл  сюда
совсем недавно, -- напомнила Чаликова.
     -- Как и вы, сударыня, -- учтиво возразил Александр.
     "A Его Величество  отнюдь не такой уж небожитель не от мира сего, каким
кажется", -- отметила про себя Надя. Вслух же деланно возмутилась:
     -- Ну  что вы, Ваше Величество, разве  такая хрупкая  девушка  способна
съесть молодого здорового парня?
     -- Да не  обижайтесь,  Надя, я же пошутил,  -- вновь вздохнул  король и
подлил себе еще вина.





     В  здоровенном   камине,   сложенном  из  неотесанных  валунов,  весело
потрескивали  дрова, каждое  размером  чуть  не  с  бревно.  Славный  рыцарь
Беовульф сидел, развалясь в мягком кресле. Одет он был по-домашнему  просто,
в кожаную жилетку, украшенную металлическими шипами на плечах, кожаные штаны
с бляхами на коленях и красные сапоги с высокими каблуками. И естественно --
толстенная золотая цепь на шее.
     --  Я  вам прямо  скажу, боярин  Василий, -- говорил хозяин,  почесывая
волосатую  грудь,  --  я вообще  люблю прямоту.  Так  вот,  мне  ваша  затея
нравится.  Кому-нибудь  башку оторвать там,  или шкуру  там  спустить. Это я
всегда  пожалуйста.  Вот как, помнится, прошлой  осенью  пришел  тут ко  мне
славный рыцарь Августин и говорит, мол, слушай, Беовульф, тут на меня Стефан
наезжает, кусок дороги оттяпать хочет. Ну, я, как водится, сразу меч в ножны
и... Хотя нет, это происшествие  не осенью было, да и вообще оно не так  уж,
э-э-э, гладко закончилось. Ну  и бог с ним. Главное, я  вам скажу, если кому
там чего, так я всегда с удовольствием. Но не сейчас.
     -- Извините, не понял? -- склонил голову набок Василий.
     --  Ну, видите ли, --  неожиданно несколько смущенно прогудел Беовульф,
-- я как раз сейчас не  могу. Тут такая  женщина. Ну  такая. --  При этом он
изобразил ее изящную фигуру в воздухе своими огромными лапищами. -- В общем,
не женщина, а мечта настоящего мужчины.  То есть меня. Я как ее в первый раз
увидал, что-то меня  словно в задницу стукнуло  --  вот она, твоя судьба! --
При  этом славный рыцарь  покраснел от смущения. -- Нет, ну вы не  подумайте
там  чего.  Бабы  -- это дело десятое.  Мне бы лучше мечом помахать, скакуна
резвого объездить.  А  там все эти поцелуйчики и  обжиманчики -- это не  для
сурового воина,  закаленного в  смертельных схватках с врагами.  Но  тут вся
закавыка  в  том,  что эта женщина  в  опасности.  И я не могу  оставаться в
стороне. И наблюдать, как этот гад Грендель за ней охотится. А что как он ей
горло  перегрызет?  Это  непорядок.  В  моих землях  только  я  могу  головы
отрывать.  Ну  и  немножечко  король.  А  этот  оборотень так  вокруг нее  и
увивается.  И если бы не я, так давно бы  на нее напал. И  вообще, я до него
точно доберусь  и спущу с него эту волчью шкуру  и  постелю  ее  вот здесь у
камина.  Спущу  точно.  Как-нибудь.  Сейчас,   правда,  некогда.  Потом.  Но
непременно...
     И  вдруг несколько  неожиданно могучая голова Беовульфа  упала на грудь
и... раздался богатырский храп. Василий тихо встал  со своего кресла и вышел
из залы.





     За  обедом  король  Александр  без  обиняков  завел  речь  о  том,  что
происходит в замке:
     -- Господа, все  окрестности опять затопило, и мы самое меньшее на  два
дня  отрезаны  от внешнего мира.  Это, конечно, если опять  не  польет.  Мне
доподлинно  известно,  что  людоед,  чьей жертвой стал  Касьян,  до сих  пор
находится где-то в замке. A может быть -- и среди нас!
     "Прямо как в классическом детективе", --  подумала Чаликова, которая  в
наряде пажа, как умела, прислуживала Александру.
     -- Да-да,  --  спокойно  продолжал король,  когда первые бурные  эмоции
утихли, -- и пока мы не выясним, кто  он, этот  злодей,  тень самых страшных
подозрений будет лежать на всех нас. И прежде всего -- на мне как на хозяине
этого дома.
     Участники  трапезы  внимательно  слушали речь  своего  покровителя,  не
совсем еще понимая, куда тот клонит.
     -- Все мы  благородные люди, -- оглядев сидевших за столом, с некоторым
сомнением произнес Александр, -- и первым делом я  предлагаю виновнику, если
он здесь находится, добровольно  признаться  в содеянном  и тем самым  снять
пятно со всех остальных... В этом нет ничего  смешного, -- добавил  король и
строго  посмотрел на Перси,  который, не выдержав, чуть было не  фыркнул  со
смеху. -- Как я вижу, никто признаваться  не хочет, -- нахмурился Александр.
-- Ну  что  ж,  тогда я лично займусь поисками истины. Господа,  может быть,
кто-то из вас прошедшей ночью видел или слышал нечто, выбивающееся из общего
порядка вещей? --  Король украдкой глянул на пажа -- тот еле заметно кивнул,
мол, все в порядке, Ваше Величество, следствие ведут знатоки.
     Над столом повисло тягостное молчание. Александр вытащил свою коробочку
с леденцами и стал  крутить  ее длинными пальцами.  Наконец заговорил Иоганн
Вольфгангович:
     -- Ваше  Величество, я точно не уверен, но мне показалось, что я  ночью
слышаль какие-то шаги... Как будто кто-то ходил по коридору.
     -- И что же? -- Александр поставил коробочку на стол.
     -- И все, -- ответил Иоганн Вольфгангович.
     -- Да, не густо, --  с  сожалением констатировал король. -- Господа,  я
понимаю, что это очень личное. И если кто-то хотел бы сообщить что-то важное
не при всех, то милости прошу -- я буду у себя.
     Король  уже поднялся было, чтобы  покинуть  трапезную,  но тут со стула
вскочил Диоген:
     -- Хватит делать  вид, что мы не при чем! Все мы виноваты  --  все  его
ели!  И какая разница,  кто  довел  это подлое дело  до конца.  -- Диоген  в
возбуждении влил в себя бокал вина и резко опустился на место.
     -- Про себя говорите, а остальных не  впутывайте, -- проворчала госпожа
Сафо.
     -- Что-то я  не  понял, дружище Диоген, -- пробормотал синьор Данте, --
это вы что, признались?
     A Диоген, как-то неожиданно ссутулившись, тихо прочел:

     -- Отшумев, растаяла в тумане
     Буря, бушевавшая в стакане,
     И душа по-прежнему чиста,
     Трепетно внимающая звуку,
     Как рука, сжимающая руку.
     Как к устам прижатые уста.
     Мы все ищем зыбкую свободу,
     Все мутим измученную воду,
     Но за штормом вновь приходит штиль,
     Оставляя после урагана
     Муть на самом донышке стакана
     И в карманах ветер, соль и пыль.


     -- Да, такого поэта  съели,  -- вздохнула дама богемного вида,  которую
все  величали донной  Кларой, хотя  на  донну ее внешность никак  не тянула.
Кроме разве что больших темных глаз.
     -- Если хотите знать,  то стихи  покойника, при всех  недостатках, куда
выше, чем все, что мы, с позволения сказать, пишем! -- вновь воспрял Диоген.
     Выкрикнув это, он опять вскочил и, опрокинув несколько стульев, выбежал
вон.





     Бывший  гроза  Кислоярских  лесов  Соловей-разбойник,  а   ныне  просто
Петрович, уборщик на конюшне князя  Григория, сидел  пригорюнившись в  своем
грязном закутке и сам с собой рассуждал:
     -- Эх, не задалась жизнь! Кем я был -- и кем стал. A все по собственной
глупости. Хотел-то как  лучше, чтобы  у богатых отобрать и  все  поделить по
справедливости.  A вышло-то черт знает что  -- полонили  наемники Григория и
привели прямо в Белую Пущу, будто я невесть какая важная птица, а не душегуб
и лиходей. Хорошо хоть князь Григорий определил на конюшню, все лучше, чем в
расход...
     -- Эй, Петрович!  --  оторвал  его от горестных раздумий  грубый  голос
старшего конюшенного. -- Опять, бездельник, сидишь, а дерьмо не убрано!
     -- Иду,  иду!  -- Петрович вскочил  с  деревянной чурки, служившей  ему
стулом. -- Ну не дадут покоя старому больному человеку...
     Однако же, когда  Петрович  выбежал из своей коморки,  то  с удивлением
увидал, как его грубиян-начальник вежливо раскланивается с каким-то плешивым
господином:
     -- Да-да, князь, пожалуйста... A, вот и он сам!
     Последние   слова  конюшенного  относились   явно   к   Петровичу.   Он
настороженно глянул на незнакомца:
     -- Чем могу служить?
     Тот дружелюбно улыбнулся:
     -- Всегда приятно встретить земляка на чужбине!
     -- Кто вы  такой? -- еще больше забеспокоился Петрович. -- И побыстрее,
если можно. У меня там навоз неубранный...
     --  Скажите, уважаемый, где  мы могли  бы поговорить с вами наедине? --
еще шире расплылся в улыбке незнакомец.
     -- Где? -- призадумался Петрович. -- Ну, хоть у меня.
     -- Да  уж,  неважное жилище для столь достойного лиходея и душегуба, --
покачал   головой  гость,  окинув  взором  скудную  обстановку  петровичевой
коморки.  -- Я,  пожалуй,  попрошу  князя Григория, чтобы он предоставил вам
другое помещение.
     --  Да кто ж вы наконец такой? -- не  выдержал  Петрович. -- Прекратите
заговаривать мне зубы!
     -- A разве я еще не представился? Князь Длиннорукий.
     -- Градоначальник, что ли?
     -- Бывший, -- со вздохом уточнил гость. -- Теперь я такой же изгнанник,
как и вы, уважаемый Соловей Петрович.
     -- Такой  же,  да не  такой же,  --  проворчал  Петрович. --  Вы и  вам
подобные  наживались  на  страданиях  простого  люда,  а  я  у  вас  отбирал
награбленное  и возвращал взад беднякам! --  И  Петрович вновь пригорюнился,
вспомнив былые лихие денечки.
     --  Ну, это  не  совсем так... --  заметил  Длиннорукий, но тут коморку
сотряс крик конюшенного:
     -- Эй, Петрович, да где ж ты там?!!
     -- Бегу! --  Петрович вновь  вскочил с  чурки и  кинулся  на зов. A его
гость, цепким  взглядом окинув закуток, подошел к стенке,  завешанной старой
попоной.  Откинув  ее,  Длиннорукий  увидел  запыленную  дверцу  примерно  с
половину человеческого роста. Поддев щепкой замочную  скважину, он попытался
потянуть дверь на себя, но та не поддавалась.
     -- Ну,  это дело  поправимое, --  пробормотал князь и, поспешно  вернув
попону на прежнее место, вышел из закутка.





     Грендель,  в  отличие  от  Беовульфа,  был  не  очень  высокого  роста,
стройный.   Хотя  вернее   было   бы   сказать  --   он   был   его   полной
противоположностью. Когда Василий  вошел в убогую  хижину, Грендель сидел за
скромным  столом,  устремив  затуманенный  взор куда-то  вдаль и  жуя кончик
гусиного пера.  И уж никак он не укладывался  в  образ  коварного  оборотня.
Хотя,  конечно, что-то  в облике Гренделя  могло показаться странным --  его
лицо было вытянуто и обрамлено бакенбардами с пробивающейся  в  ней сединой,
похожей на волчью шерсть.
     Дубов  как-то  невнимательно слушал Гренделя, машинально кивал,  а  про
себя размышлял о том, что  дело закончилось, собственно, так и не начавшись.
Было немного  грустно, но что уж тут поделаешь -- с такой  публикой каши  не
сваришь. Ну не судьба.
     -- Едва я увидел ее,  как в моей душе  мгновенно  поднялась  невиданная
доселе буря. Я посвятил этой женщине свои лучшие стихи,  -- задумчиво  вещал
тем  временем Грендель, даже не  обращая внимания, слушает ли его гость  или
нет. -- Я видел чудное виденье... Прекрасно, не правда ли?
     Дубов, погруженный в свои невеселые мысли, сказал то, что подумал:
     -- Боюсь, что это уже устарело, господин Грендель.
     Господин  Грендель надулся, нахохлился. Вскочил со стула и заметался по
хижине, бормоча себе под нос:
     --  Вот и она говорит -- устарело... Все говорят -- устарело... А какое
было вдохновение!
     Василий не имел  никакого желания утешать  влюбленного оборотня с душой
возвышенной и тонкой. А потому он поднялся с табуретки, вежливо откланялся и
удалился из его хижины. Хотя, похоже, хозяин этого даже и не заметил.





     После  обеда   король  Александр  и   Надежда  Чаликова   уединились  в
королевских  покоях,  чтобы  обсудить  дальнейший  ход следствия,  или,  как
высокопарно выражался ново-ютландский монарх, установления истины.
     -- Мне  показалось весьма подозрительным поведение Диогена, -- заметила
Чаликова,  с  интересом оглядывая некогда роскошное,  а  теперь  неотвратимо
ветшающее  убранство  --  ковры,  портреты   и  пейзажи  на  стенах,  медные
канделябры в углах  широкого, заваленного всякими  ненужными  вещами  стола.
Прямо на бумагах спал Уильям, подергивая во сне хвостом.
     --  Да,  таким я его никогда не видел, -- как-то неопределенно  заметил
король. --  Но  хладнокровный убийца,  да еще  людоед,  не стал бы  себя так
выдавать.
     --  В том-то  и  дело,  что Диоген отнюдь не хладнокровный  убийца,  --
возразила Надя. -- Он, столько раз "евший" поэтов в переносном смысле, решил
попробовать это дело на практике. И вот теперь страдает угрызениями совести.
Или несварением желудка.
     -- Ну, Наденька, тут уж вы малость хватили, -- вздохнул король.
     -- Это же только предположение, Ваше Величество, -- напомнила Чаликова,
-- и чем больше версий  мы выдвинем, тем вероятнее, что одна из них окажется
близкой  к  истине.  A  поскольку  других  зацепок  у  нас пока  нет,  то  я
намереваюсь  проследить за  господином  Диогеном.  Кажется, он  проживает  в
бочке?
     -- Все так говорят, -- осторожно заметил король, -- но сам я этой бочки
ни  разу  не  видел.  --  Тут  в дверь постучали.  -- Заходите!  --  крикнул
Александр, и на пороге возник пожилой слуга в выцветшей протертой ливрее:
     -- Ваше Величество, Его Высочество Виктор просит принять его.
     -- Да,  Теофил, скажите ему, пускай заходит,  --  небрежно махнул рукой
Александр  и, когда слуга вышел, вздохнул: -- Ох уж эти государственные  мне
вопросы, нет  от  них покоя.  -- При  этом  Его Величество  выудил из  своей
коробочки леденец и быстро отправил себе в рот. -- Честное королевское, ушел
бы в монастырь, кабы  там  можно  было предаваться  не  молитвам, а высокому
искусству.   Хорошо,  хоть   племянничек  согласился  хозяйственными  делами
заняться.
     В комнату вошел  молодой  человек  в самой  что ни  на  есть  цивильной
одежде,  резко отличающейся  от  пестрых одеяний, столь любимых  творческими
приспешниками  Александра.  Украдкой  взглянув  на  портрет,  Надя  отметила
некоторое  сходство  между  Виктором  и   его  отдаленным  пращуром.  Уильям
немедленно проснулся и стал исподлобья наблюдать за Виктором.
     -- Здравствуйте,  дядюшка, --  поприветствовал короля Виктор. И, бросив
выразительный  взор  в  сторону  Перси,  добавил:  --  У  меня  к вам личный
разговор.
     -- Это мой  новый слуга, -- ответил король, -- можешь говорить при нем.
Если, конечно, речь не пойдет о государственных тайнах.
     -- Какие уж там тайны, -- энергично махнул  рукой Виктор. -- A  если по
большому счету, то какое там государство!
     -- Какое уж ни есть, -- вздохнул Александр. -- A не нравится, так поищи
себе другое.
     --  Нужно благоустраивать то, что есть, -- возразил  Виктор. -- A у нас
просто жабам  на  смех:  дождик  закапал,  и королевский дворец  на  три дня
отрезан от мира!
     -- Ну и что ты предлагаешь?
     --  Для начала  выкопать  вокруг  замка  болотоосушительные канавки,  а
потом...
     -- A средства где возьмешь? -- перебил дядюшка.
     -- Лопаты  у нас есть, -- деловито заявил племянник, -- вот пускай ваши
бездельники за них и берутся. Чем всякой дурью маяться и  людей лопать!.. Да
хоть бы съели какого-нибудь лодыря вроде вашего любимца, этого, как его...
     -- Диогена? -- подсказал Александр.
     -- Вот именно. A съели простого работящего парня, хоть и с  поэтической
придурью. Нет чтобы  съесть  кого-то из ваших дармоедов, у которых  за душой
кроме этой самой придури ни черта нет!
     -- Я попросил бы тебя, Виктор, -- повысил голос король. --  Эти люди --
мои друзья!
     -- Простите, дядюшка, погорячился, -- слегка  поклонился Виктор. --  Да
речь-то не об этом. Главное -- начать, а тогда уж дело закрутится. Я уверен,
что и князь Григорий нам поможет,  он  ведь,  какой бы ни был,  но  толковые
начинания всегда готов поддержать!
     -- Так-то, может быть, так, но не хотелось бы попасть в еще  большую от
него зависимость, -- тихо вставил Александр.
     -- Да  мы  и так уже  во всем  от  него  зависим, -- с  жаром продолжал
Виктор,  -- а вот если осушим болото, поднимем земледелие, заведем  ремесла,
так уж и не придется во всем глядеть из рук князя Григория или кого бы то ни
было еще!.. Извините,  дядюшка, если был  слишком  резок, -- как-то внезапно
успокоился Виктор.  --  Просто для  меня  это  невыносимо  --  сидеть  тут и
любоваться на болота!
     -- Ну  так  приходи к  нам  вечерком,  стихи послушаешь,  --  предложил
король.
     -- Да  нет, лучше уж лягушек, -- хмыкнул Виктор. --  A еще лучше ловить
их и отправлять в Галлию. Лягушек,  конечно, а не господ поэтов -- там этого
добра своего хватает. И нам польза, и им. В смысле галлам.
     -- A ты не боишься ненароком отправить туда княжну Марфу? -- усмехнулся
Александр.
     -- Я в сказки не верю. -- Почтительно приложившись губами к изумрудному
перстню Государя, племянник покинул его покои.
     --  Вот так вот  и живем, Наденька, -- печально произнес король,  когда
двери закрылись. --  Я  ведь  тоже  по молодости  надеялся  все перестроить,
переделать, порядок навести, да потом понял -- болото оно и есть  болото.  И
никакая  мы не Новая Ютландия, а самое  настоящее Мухоморье!  Может, Виктору
удастся?..
     --  A  вдруг это он  и  съел  Касьяна? -- смекнула Надя.  --  Ведь  Его
Высочество явно недолюбливает ваших поэтов и даже не скрывает этого.
     --  Что?  --  вскинул  брови  Александр.  --  Виктор...  съел...  --  И
неожиданно король разразился столь  громким и веселым смехом, что даже дверь
приоткрылась,  и в покои  заглянул  испуганный  слуга.  А Уильям укоризненно
уставился   на  хозяина.   --  Ха-ха-ха,  ведь  это  ж  готовая   поэма   --
"Королевич-людоед"! Да, Надежда, рассмешили вы  меня, --  уже  успокаиваясь,
произнес Александр. -- Это ж надо же...
     "Все это  было бы смешно, когда бы не было так грустно", подумала Надя,
в глубине души понимая,  что малость хватила  лишку, но  радуясь, что смогла
хоть на миг рассеять неизбывную печаль ново-ютландского короля.
     --  A кстати,  Ваше Величество,  --  как можно непринужденнее  спросила
Чаликова, -- что это за сказка о княжне, как ее, Марфе?
     То  есть  вообще-то  Надя  немало   была  наслышана  об  этой  истории,
интересовавшей ее и с чисто практической  стороны, но она надеялась услышать
от короля что-то такое, чего раньше не знала.
     --  A,  ну  это  дело  совсем  давнее  и  довольно  темное,  --  охотно
откликнулся  Александр. --  Два  столетия  назад,  после таинственной смерти
последнего  из  правителей  Белой   Пущи,  князя  Ивана  Шушка,  его  бывший
постельничий Григорий женился на княжеской дочке  Ольге. Уж не знаю, как  он
этого достиг -- колдовством ли,  каким ли зельем  -- но, став ее супругом  и
как бы соправителем Белой Пущи,  он быстро прибрал всю власть к себе в руки.
Потом  Ольга  умерла -- тоже, как говорят, не своей  смертью  --  и Григорий
воцарился единолично. Так до сих пор и княжит. A чтобы утвердить  свое право
на престол, всех оставшихся  в живых  князей  Шушков извел под  корень. Одна
княжна  Марфа, двоюродная сестра Ольги, успела убежать из Пущи, чтобы  найти
прибежище  у моих  пращуров,  но ее настигли прямо на  болоте, и некий  злой
колдун, сподвижник  князя Григория,  превратил ее в лягушку.  И в этом  виде
она,  должно  быть,  до   сих  пор  и   обретается  --  в  ожидании  некоего
Ивана-царевича, который один может вернуть ей прежний облик.
     --  И что же,  вы  верите  в  эту легенду? -- деланно равнодушно пожала
плечами Надя. Король на минутку задумался:
     -- Даже и не знаю, Наденька, что вам ответить. Но мне кажется, что доля
истины во  всем  этом есть -- доподлинно  известно  и то, что Марфа бежала в
нашу  страну,  и  что  Григорий снарядил за  ней погоню, и  что она  исчезла
бесследно. Так что считайте сами -- верить или нет.
     -- Спасибо,  Ваше  Величество, -- чуть  разочарованно сказала Чаликова.
Ничего нового  для себя из рассказа Александра она не узнала. И вообще, Наде
было известно куда больше, чем ей поведал король.
     A знала она  об этих драматических давних событиях, что называется,  из
первых уст -- от самой княжны Ольги, которую она  встретила во время  своего
предыдущего  визита в  параллельную  действительность. Правда, и  Ольга, как
выяснилась, уже две сотни лет существовала в облике средней головы страшного
Змея Горыныча, в которого княжну и  еще двоих противников Григория, а именно
воеводу Полкана  и боярина Перемета,  превратил заморский  колдун  Херклафф.
Причем  сделал он это  настолько  "не по правилам",  что даже царь-городский
чародей  Чумичка  не  был  в  силах  расколдовать Ольгу  и ее  товарищей  по
несчастью.
     "Ну  что ж, значит,  надо будет  заняться Марфой, --  размышляла  Надя,
выходя из королевских покоев. -- Чтобы  избавиться от Григория, нужно, чтобы
борьбу возглавил кто-то из легитимных  наследников, то есть  из рода  князей
Шушков. И если не Ольга, то хотя бы Марфа. A уж Ивана-царевича мы найдем..."





     Корчма представляла  собой  большую  покосившуюся  хибару в  два этажа,
сложенную из грубо обтесанных  валунов, густо  поросших вековым мхом. Вход в
сие почтенное заведение был подстать -- низкая громоздкая дверь, сколоченная
из  толстых дубовых  досок. Василий толкнул ее рукой. Дверь  не шелохнулась.
Тогда он  пнул  ее ногой  --  с  тем же  успехом.  Тогда  он, недолго думая,
навалился  на нее плечом. И дверь поддалась...  Да только  не  так, как  это
положено   делать  приличной  двери.  Она  просто  ввалилась   вовнутрь.  И,
соответственно, заодно с ней и Василий.
     -- Кхе-кхе. Добро пожаловать, -- услышал Дубов, лежа на двери.
     Когда глаза его  привыкли к сумраку, царившему в  этом обширном и сыром
помещении, он разглядел, наконец, стоявшего за широкой стойкой мужичка. Судя
по всему, хозяина корчмы. А мужичок был худ,  сутул,  а лицо и руки его были
темны, будто покрыты сосновой корой.
     --  Кхе-кхе. С  прибытием, -- ухмыльнулся хозяин,  хитро щуря глаза под
мохнатыми бровями. -- Надолго ли к нам?
     Василий, ничего не отвечая, поднялся с  двери и стал старательно и даже
нарочито отряхивать  кафтан.  И  тут  он  заметил вторую  фигуру, сидящую на
колченогом стуле за не менее колченогим  столом. Этот посетитель  был так же
странен,  как  и  хозяин.  Весь  он  был  какой-то  одутловатый,  с  круглым
невыразительным  лицом  и   мутными  белесыми  глазами.  Время   от  времени
посетитель  наливал  себе из кувшина в кружку  некую мутную жидкость и одним
движением отправлял  ее  в  свой  большой  рот.  И при этом  с  нескрываемым
интересом наблюдал за Дубовым.
     --  Кто  может  задержаться  надолго  в  такой  дыре?  --  произнес  он
неожиданно высоким голосом.
     -- А тебя не спрашивали, -- бросил ему корчмарь.
     -- А что, это не правда? -- язвительно отвечал посетитель.
     -- Послушай, не  мешай,  -- взвился  хозяин, -- разве  не  видишь,  я с
постояльцем разговариваю. -- И, уже обращаясь к Дубову: -- Вы, уважаемый, не
обращайте на  него внимания.  Вечно несет всякую чушь. А  кстати,  где  ваша
поклажа? Может, принести сюда?
     -- Нет-нет, -- поспешно отозвался Василий, вспомнив о  Кузьке, спящем в
сумке, -- я сам принесу. А вы пока подготовьте для меня комнату.
     Когда  уже  начинало  смеркаться,  Дубов  сквозь  подслеповатое  окошко
увидел, как полный посетитель  нетвердой  переваливающийся походкой вышел  с
черного хода корчмы. Он подошел к  краю болота, подступавшему к самому дому,
обернулся, помахал Дубову рукой и... прыгнул в болото.





     Наступил  вечер,  и  Надежда   Чаликова  приступила   к  наблюдению  за
господином Диогеном.  То  есть  не  то  чтобы  она  подозревала  его  больше
остальных обитателей замка, просто надо было с кого-то начать.
     Впрочем, Диоген особо и не скрывался -- сразу после ужина он отправился
в королевские подвалы, где, кроме всего прочего, хранились и бочки с вином.
     --  Ну  ясно,  в  одной  из пустых  бочек  он, видимо, и  поселился, --
сообразила  Надя,  стараясь  как  можно  бесшумнее  ступать по  сырому  полу
сумрачного подвала.
     Но  тут  полусгнившая  доска  предательски  скрипнула,  и  Диоген резко
обернулся, едва не выронив чадящую свечку:
     -- Перси? A ты что тут делаешь?!
     -- Н-наблюдаю за вами, господин Диоген, --  пролепетал паж  первое, что
пришло в голову.
     Диоген подскочил к Перси и чувствительно схватил его за плечо:
     --  Ага,  ты  хочешь  меня съесть!  Или  кого-то наводишь на  мой след?
Говори, на кого работаешь!
     Лошадиное лицо Диогена вплотную приблизилось к лицу  Чаликовой, и она с
некоторым удивлением прочитала в его глазах прямо-таки животный страх.
     --  Да  нет, сударь, вы не так поняли, -- поспешно проговорил Перси,  с
трудом высвободившись из цепкой хватки мудрого  мыслителя. -- Я просто хотел
посмотреть, как выглядит бочка, в которой вы имеете честь проживать...
     -- Ах,  вот  оно что, --  с облегчением  протянул  Диоген.  -- Да  нет,
понимаешь ли, мой  юный друг, одной постоянной  бочки у  меня нет, тем более
что и принадлежат они отнюдь не мне, а Его Величеству Александру...
     -- A где же вы тогда спите? -- несколько удивился паж.
     -- Видишь ли, -- чуть  смутился  Диоген, -- про  меня распускают слухи,
будто я сплю в  бочке, ну а я их и не поддерживаю, и  не отвергаю. Тем более
что это не так уж далеко от истины  -- я сплю хоть  и не в бочке, но рядом с
бочкой.
     -- A заодно и прикладываетесь к ее содержимому?
     -- Ну, не без этого, конечно, -- сознался Диоген. Он даже  улыбнулся, и
это говорило о том, что ему уже удалось справиться со своим страхом. -- Да я
короля  не  обопью,  мне  много не  надо. Я ж не пропойца какой.  -- C этими
словами великий мыслитель откинул  крышку у одной  из бочек, и тут же  в нос
Чаликовой  ударил резкий запах  затхлой кислятины.  -- Не  желаешь?  --  Паж
отрицательно  покачал  головой. -- A я с твоего позволения. Ну, будь здоров!
--  И Диоген,  зачерпнув полную деревянную  кружку размером с добрый ковшик,
влил содержимое себе в глотку.
     --  A  под  такое винцо хорошо  бы  и  закусить,  --  с тонким  намеком
подпустила Надя.
     --  Не закусываю! -- то  ли поняв,  то ли не  поняв  намек,  уже слегка
заплетающимся  языком  заявил  Диоген.  --  Ежели закусывать, то  надо вдвое
больше выпить, а ежели я буду потреблять вина вдвое больше, то наш обожаемый
Государь и покровитель  перекроет мне доступ в подвал.  Я  ведь,  видишь ли,
друг мой, не трогаю всяких дорогих галльских да гишпанских вин, а употребляю
исключительно здешнюю гордость -- ново-ютландское вино "Старый замок". Да ты
только попробуй, и ничего другого пить не захочешь!
     Перси зачерпнул из бочки  немного вина и,  стараясь не  нюхать,  сделал
глоток --  этого  хватило,  чтобы чуть не потерять  сознание. "Старый замок"
отдавал всеми дарами  здешних болот -- клюквой,  бузиной,  тиной, ряской  и,
кажется, даже мухоморами.
     -- Правда, прекрасный вкус? -- спросил Диоген.
     -  Д-да,  замечательно,  -- пробормотал Перси,  стараясь  удержаться на
ногах.  --  Пойду понемногу.  Спокойной  ночи,  господин Диоген. --  И  паж,
несмотря на уговоры философа выпить еще, поспешил прочь из затхлого подвала.
     Лишь когда Надя очутилась в  своей комнате и приоткрыла  окно, действие
"Старого замка" частично прошло и мысли журналистки немного прояснились:
     "Похоже,  что Диоген -- заядлый выпивоха. И что  же из этого следует --
разве пьяница не может быть людоедом?  A  если другое -- он под воздействием
этого,  с позволения сказать, вина реализует свои подсознательные желания, а
потом ничего не  помнит? Жаль,  нет поблизости  Серапионыча, он  бы  тут  же
определил биохимический состав этого пойла..."
     В   неясных,  но  тревожных  предчувствиях  Надя  постелила  кровать  и
провалилась в мрачную бездну сна.





     Высокая темная фигура выплыла из мрака  и  оказалась в качающемся круге
света, исходящего от ночного фонаря, который был подвешен над входом  в один
из амбаров внутри Белопущенского кремля.
     Скинув с  головы капюшон и выудив из-за пазухи увесистую связку ключей,
незнакомец  безошибочно   выбрал  нужный  и  со   скрежетом  открыл   слегка
проржавевший замок. Занятый этим делом, он не заметил, как из-за угла амбара
выглянул один из стражников князя Григория.
     Неизвестный  вошел в  амбар, но  дверей за собой  закрывать  не стал --
снаружи продолжал светить уличный  фонарь,  хотя  незнакомец, кажется, и без
того знал, что  ему нужно и где это  лежит. Пройдя мимо  наваленной прямо на
пол  старой рухляди  --  каких-то  дырявых ковров,  пыльных  тряпок и ржавых
доспехов   --  он  поднял  с  пола  несколько  темных  предметов,  отдаленно
напоминающих головные уборы, только очень уж ветхие.
     -- То, что надо, -- удовлетворенно пробормотал злоумышленник, но тут на
пороге возник охранник:
     -- Стоять на месте! Кто такой?!
     Вместо ответа  неизвестный  схватил  первый попавшийся  под руку  меч и
неожиданно легко запустил им в охранника. И хотя снаряд пролетел мимо, страж
упал на пол,  а злоумышленник, не забыв прихватить то, за чем залез в амбар,
выскочил наружу.
     Убедившись, что он цел и невредим, стражник вскочил с пола и бросился к
выходу, но тут  вновь заскрежетал ключ в замке, и он остался запертым один в
темном сыром амбаре.





     Василий Николаевич лежал на мягком песочке городского  пляжа. Невдалеке
ласково плескались волны Кислоярки.
     --  И  не скучно вам тут,  Васенька,  загорать  безо  всякого  дела? --
услышал он знакомый  голос. Детектив нехотя приоткрыл  один глаз  -- и прямо
над собой  увидел такое знакомое, такое милое лицо  Нади Чаликовой. Она была
просто восхитительна в синем купальнике, который ей очень шел. Впрочем, Наде
шло все, что бы она ни надела.
     -- C вами, Наденька, мне никогда не скучно, -- томно ответил Василий.
     -- A  скучать нам, кажется,  не придется, --  обворожительно улыбнулась
Надя. -- Смотрите, кто к нам в гости!
     -- Неужели Серапионыч? --  Дубов нехотя повернул голову и увидал, что к
ним,  осторожно  переступая   через  многочисленных  загорающих,   торопится
собственной персоной инспектор милиции Лиственицын.
     -- Ну что, дорогой  коллега, опять наша доблестная милиция  нуждается в
помощи частного  детектива? -- поприветствовал Дубов  инспектора, когда  тот
устало опустился рядом на песочек.
     -- Василий  Николаевич,  вставайте! --  судорожно  схватив детектива за
плечо, выкрикнул Лиственицын.
     --  A что  такое? --  живо заинтересовалась Надя.  -- Произошло  что-то
экстраординарное?
     -- Еще не произошло, -- быстро проговорил инспектор, нервно оглянувшись
по сторонам, -- но может в любой момент. Готовится покушение!
     -- На кого? -- Остатки сладкой истомы  слетели с Василия, и в  неверном
свете  ущербной  луны, проникавшем  в  комнату  сквозь небольшое  окошко, он
разглядел домового Кузьку, который отчаянно тряс его за плечо.
     --   Что  такое?  Случилось  нечто   экстраординарное?   --   спросонья
пробормотал Василий.
     -- Чего-чего? -- не понял Кузька. -- Вставай скорее, иначе нам конец!
     -- C чего ты взял? -- Василий нехотя поднялся с кровати.
     -- Я этих лиходеев за версту чую. Еще когда у деда с бабкой жил, всегда
упреждал,  ежели какой  тать к  ним на  двор залезет. A  тут  самый истинный
убивец!
     --  Из   корчмы   уйти  успеем?  --  деловито  спросил  Дубов.  Он  уже
окончательно пробудился и был готов к любым поворотам судьбы.
     -- Едва ли, --  скорбно покачал головой Кузька. -- Эх-ма, семь веков на
белом свете прожил, и так бестолково погибать!..
     -- Погоди паниковать,  -- перебил Дубов. --  Из любого положения  можно
найти  выход.  -- Детектив подошел  к огромному сундуку, мрачневшему в  углу
горницы, откинул  крышку и принялся выкидывать  его  содержимое  -- какие-то
старые затхлые  одеяла, перины и  подушки. Все это он навалил  на кровать, а
сверху накрыл одеялом. Сообразительный Кузька  тут же бросился ему помогать,
и уже через минуту нельзя было  отличить,  спит ли на  лежанке живой человек
или это всего  лишь  грубо сработанная  имитация, особенно при почти  полном
отсутствии освещения.
     -- A теперь прячемся! -- распорядился детектив, и они с домовым залезли
в опустевший сундук. И очень вовремя -- через мгновение скрипнула дверь, и в
комнате послышались  шаги. Затем  раздался  неприятный звук  ("Это  они меня
кинжалом" -- шепотом пояснил Дубов), потом опять шаги, скрип двери,  и вновь
воцарилась тишина. Выждав на всякий случай несколько минут, Василий и Кузька
вылезли наружу. И тут же расчихались -- по горнице летал перинный пух.
     --  Да, проткнули  чуть не насквозь, -- пробормотал  детектив, с трудом
разглядев дыру в своем "двойнике".  -- Придется нам доночевать на сундуке --
я должен осмотреть место происшествия, а свечу теперь зажигать нельзя.  Если
они наблюдают за  корчмой и заметят свет в окне, то  тогда нам действительно
крышка.








     За завтраком король и его  сотрапезники изо всех  сил  старались делать
вид, что все в порядке, а если и не все, то они отнюдь не собираются идти на
поводу неблагоприятных обстоятельств.
     -- Похоже, что дождь не возобновится, -- деланно  бодро заметил король,
-- и  уже завтра-послезавтра  вода сойдет. -- Александр внимательно осмотрел
сидевших  за столом.  --  Кажется,  не  все  в сборе?  По-моему,  кого-то не
хватает.
     Гости  принялись оглядывать своих соседей, и вскоре выяснилось, что  за
столом нет Диогена.
     -- В бочке утонул, -- предположила донна Клара. Король поглядел на  нее
укоризненно:
     --  Я полагаю, сударыня, что ваши  шутки неуместны. Надо бы сходить его
позвать.
     --  Ваше  Величество,  разрешите  мне, --  вызвалась Чаликова,  которая
по-прежнему  прислуживала  королю в облике  пажа Перси.  --  Я знаю, где  он
ночует.
     --  Ну,  сходи,  --  дозволил  король,  и  Надя  поспешно  выбежала  из
трапезной.
     --  Любопытно бы  узнать, откуда  сему  отроку  ведомо  местопребывание
нашего друга Диогена? -- отправляя в рот кусок сыра, задался вопросом синьор
Данте.
     --  Что  за  дурная  привычка  обсуждать  отсутствующих,  --  с досадой
заметила госпожа Сафо.
     --  Однако,  сколь  я  заметил,  херр  Диоген  никогда  к  фрыштику  не
опаздывал,  --  аккуратно  заправляя  салфетку  за  белоснежный  воротничок,
произнес Иоганн Вольфгангович.
     -- Да, вы правы, -- задумчиво вздохнул Александр.  -- A что  касаемо до
ваших намеков,  синьор  Данте,  то  вынужден  вас  огорчить --  я сам  лично
посоветовал Перси побеседовать с Диогеном  о философических  предметах, дабы
набраться жизненной мудрости.
     Но  тут  в трапезную, едва не сбив с ног  старого слугу Теофила, влетел
Перси. Вид у него был совсем очумевший.
     -- Ну, друг мой, где же Диоген? -- поинтересовался  Александр, теребя в
руках коробочку с леденцами.
     -- Уж не в бочке ли утонул? --  хихикнула Сафо,  не  без  доли ехидства
глянув на донну Клару.
     Перси обвел всех обезумевшим взором и одним духом выпалил:
     -- Диоген съеден!





     Василий Дубов внимательно осматривал свою постель, а Кузька, забравшись
с ногами на сундук, тоскливым взором наблюдал за священнодействиями Великого
Детектива.
     --  Так-так-так, работал профессионал,  -- бормотал Василий Николаевич,
исследуя "рану". -- Настоящий мастер плаща и кинжала.
     -- A хорошая была  перина, --  хозяйственно вздохнул Кузька. -- Мягкая,
добротная.
     -- Старый отсыревший  хлам, -- возразил  Дубов.  --  Ну  да перину-то и
зашить можно, а вот если бы меня...  -- Василий глубже засунул руку в дырку,
и  его  пальцы наткнулись на небольшой твердый предмет. Детектив сжал  его в
кулаке и незаметно для Кузьки сунул за пазуху.
     --  A ведь они тоже не дураки, -- заметил Кузька. -- Узнают же,  что на
постоялом дворе никакого убивства не было, и  сызнова придут. Пора, Василий,
уходить отседа. Эх-ма, что за жизнь, нигде покою нету...
     -- Меня самого это тревожит, -- покачал  головой Василий, -- но уходить
пока еще нельзя. Обстоятельства требуют моего присутствия именно здесь.
     -- Что, в корчме?
     -- В Новой Ютландии и в Белой Пуще. По меньшей мере два дня, а уж потом
и уйдем, коли живы будем. A вот в  корчме  оставаться  опасно, тут ты  прав.
Слушай, Кузька...
     -- Кузьма Иваныч, -- обиженно поправил домовой.
     --  Извини, Кузьма Иваныч,  как бы мне  попасть в замок к Беовульфу, но
чтобы не засвечиваться на дороге?
     -- Что бы ты без  меня делал! --  радостно проскрипел  Кузька. -- Ну да
это не беда, попросим водяного, он тебя по болотам проведет.
     -- Какого еще водяного? -- несколько удивился Дубов.
     -- Ну,  помнишь того мужичка, что давеча весь вечер воду хлобыстал. Это
он и есть.
     -- Ах,  вот  оно что! --  рассмеялся  Василий. Теперь  ему  стало  ясно
странное поведение корчемного завсегдателя. И посерьезнел: -- Слушай, Кузьма
Иваныч, а дело-то нешуточное. Я на сегодня выключен из большой игры, так что
теперь от  тебя, именно  от тебя зависит дальнейшая судьба  Белой Пущи. И не
только ее.
     -- Что-что? -- не  разобрал  Кузька. -- Чегой-то  ты, Василий Николаич,
больно мудрено изъясняешься.
     -- В общем, от тебя  теперь зависит, сможешь ли ты вернуться к бабке на
печку, или по-прежнему  будешь скитаться  без дома,  -- перевел  Дубов  свою
мысль на язык понятий, более привычных для домового.
     --  A, ну  так бы сразу и говорил,  -- протянул Кузька. --  И что же  я
должон делать?
     Дубов на минутку задумался:
     -- Тут неподалеку в избушке живет одна дама с прислугой...
     -- A, знаю! -- перебил Кузька. -- Это, видать, та, что с двумя мужиками
в любовь крутит. Ой, лихая баба...
     -- Откуда ты знаешь?
     -- Да я тут вчерась с двумя кикиморами болотными встренулся, они-то мне
про ту бабенку много чего понаплели.
     --  Ну  вот  и  прекрасно. Проследи  за  ней и  за  ее слугой и  вообще
постарайся собрать побольше информации.
     -- Инфо... чего?
     -- Ну, что они делают, с кем встречаются, о чем говорят. A вечером, как
стемнеет,  встретимся здесь.  Но  если  случится  что-то непредвиденное,  то
непременно дай мне знать.
     -- Понятно, -- кивнул Кузька.





     Князь  Григорий мрачнее  черной  тучи  слушал  утренний  доклад  барона
Альберта:
     -- ... И тогда он выбежал из амбара  и запер дверь. И только  утром  мы
услышали  стук  и вопли  изнутри,  а  когда  открыли,  то  там оказался  наш
стражник.
     -- Прекрасно,  --  процедил  князь Григорий. --  По моей  вотчине ходит
незнамо  кто,  отпирает амбары  своими  ключами,  а  наша милая стража и  не
чешется. Эдак скоро и меня украдут, и никто не заметит.  Сегодня же поменять
все замки!
     --  Будет  исполнено, Ваша  Светлость, -- угодливо закивал Альберт.  --
Только  позвольте вам заметить, что смена замков на дверях всегда почиталась
дурным знаком. Вот, помню...
     Но князь, не слушая глупых возражений, продолжал:
     --  И  провести  наистрожайшее   разыскание.  Этот  горе-стражник  хоть
запомнил, как вор выглядел?
     -- Он  говорит,  что в потемках не разглядел. Но по очертаниям  изрядно
напоминает Вашу Светлость.
     -- Очень определенная примета, -- хмыкнул князь. -- Что  за амбар и что
пропало?
     -- Двадцать первый,  -- немного замявшись,  ответил барон Альберт. -- A
что пропало, не могу знать, потому как учет никогда там не проводился.
     -- A вот это уж совсем худо, -- еще больше помрачнел князь Григорий. --
В  нашем деле без учета никак нельзя. Стало быть, так. Повесить  на двадцать
первый амбар два, нет, три замка и глаз с него не спускать.
     -- Я возьму этот вопрос под свой личный надзор, -- пообещал Альберт.
     --  Вот-вот, возьми.  И если что, головой ответишь. --  Князь ненадолго
задумался.  -- Постой, но я  что-то не  припомню у нас никого с очертаниями,
как у меня. Значит, чужой?
     -- К  нам  со стороны никто не проникнет! -- бурно запротестовал барон.
-- Ведь в нашем кремле и стены, и крепостной ров, и стража знаете какая!..
     --  Знаю, -- отрезал князь.  -- Нынче  ночью она проявила  себя у  всей
красе... Погоди, а если это был Грендель, оборотень проклятый?
     -- Исключено.  Наши  люди за ним плотно приглядывают, и тут же сообщили
бы, если бы он исчез из их поля видимости. -- Альберт деликатно прокашлялся.
-- Ваша Светлость, а не связано ли это, гм, ночное происшествие с появлением
здесь князя Длиннорукого?
     -- Вздор!  -- бросил князь Григорий. -- Длиннорукий удвое  меня  ниже и
удвое толще. Да и слишком  он глуп для таких дел. Но приглядеть не мешает --
он,  хоть и дурак, но до чужого добра ох  как охоч. Если,  конечно, называть
добром тот хлам, что валяется в двадцать первом амбаре.
     -- Для кого хлам, -- вздохнул барон, -- а для кого и нет.
     --  Для  Длиннорукого -- точно хлам! -- самоуверенно перебил  князь. --
Ну, все у тебя?
     -- Все. Только вот  князь Длиннорукий  опять  к вам просится. Прикажете
впустить?
     -- Впусти. A сам ступай. И чтоб до вечера запоры сменили!
     Угодливо  кланяясь,  Альберт  вышел вон, а на его  место заступил князь
Длиннорукий.
     -- Ну, с чем пришел? -- хмуро осведомился князь Григорий.
     --   Чертовски   хочется   работать,   --  простодушно  заявил   беглый
градоначальник.
     --  Похвально, -- процедил князь Григорий, -- а то у меня тут лодырь на
лодыре и лодырем погоняет.
     -- A я не из таковских,  -- подхватил  Длиннорукий,  -- я работу люблю.
Вот в Царь-Городе с утра до вечера делом занят был!
     -- По столу плясал? -- ехидно подпустил князь.
     -- Да что ты меня всякий раз этим столом попрекаешь! -- слегка обиделся
Длиннорукий.  -- A я много чего полезного сделал, вот хоть  бы  дерьмопровод
построил...
     -- Ну,  положим, не  ты, --  хмыкнул Григорий. --  Потерпи немного, вот
займем Царь-Город, будешь снова при дерьме. То бишь при деле.
     -- Токмо  о том одном и мечтаю! -- с жаром  души подхватил Длиннорукий.
-- A вот у тебя, князь Григорий, на конюшне непорядок. Главный конюшенный --
осел, в лошадях ни беса не смыслит. Конюхи -- то же самое...
     -- Узнаю, -- скривил тонкие губы князь Григорий.
     -- Чего узнаешь? -- слегка опешил Длиннорукий.
     -- Узнаю своего старого друга князя Длиннорукого. Все у тебя дураки  да
ослы, один ты умный.
     --  A что делать, коли  так  оно и есть,  --  продолжал  царь-городский
беглец.  --  A  этот  твой  душегуб  Петрович,  так  и  вовсе  олух.  Просто
умоповрежденный  какой-то.  Говорит, будто за  ним ночью охотится  какой-то,
прости  господи,  людоед,  а  днем  какая-то ненасытная баба  домогается его
плоти. И токмо теперь  он  спокойно вздохнуть может, поскольку  они оба  уже
неделю как из твоего кремля отъехали.
     --  Очень мило, -- скорбно  покачал головой князь Григорий. -- Не пойму
только, к чему ты эти речи ведешь?
     -- Назначь меня на конюшню, -- попросил Длиннорукий. --  Я тебе порядок
наведу, у меня же свой конезавод был, я в лошадях собаку съел!
     -- C чего это тебя, друг мой, на конюшню тянет? -- с подозрением глянул
на гостя князь  Григорий. --  Да нет, у меня для тебя другое  дельце  будет,
куда более ответственное. Вот, пожалуй, послезавтра и отправишься.
     -- A, в Мухоморье? -- припомнил Длиннорукий.
     -- Туда, -- кивнул князь Григорий. -- И в помощь тебе придам Петровича.
В таком деле толковый душегуб лишним не будет.
     -- Как скажешь, князь, -- чуть  разочарованно вздохнул Длиннорукий.  --
Только лучше бы на конюшню...
     -- A тебе на конюшню путь не заказан, -- великодушно разрешил князь. --
Заодно и к Петровичу получше  приглядишься. Ну ладно, все у тебя? Мне делами
пора заняться.
     -- Все, князь-батюшка, --  низко поклонился Длиннорукий. -- Извини, что
глупостями докучаю.
     -- Придумаешь чего умного -- заходи, -- небрежно кивнул  князь Григорий
вослед Длиннорукому. --  Да, не к добру все  это, не  к добру, -- озабоченно
пробормотал  он,  оставшись  один.  --  Может,  прав   Альберт,  надо  и  за
Длинноруким приглядеть...





     Сразу  после завтрака Александр заперся у себя в покоях, чтобы обсудить
с Чаликовой создавшуюся обстановку и план дальнейших действий.
     --  A может быть,  это  все-таки  вы,  уважаемая  госпожа Чаликова?  --
осторожно  предположил король,  привычно отправляя в рот  леденец.  --  Если
следовать тому, что вы именуете логикой, то главный подозреваемый -- вы!
     -- Почему это? -- возмутилась Надя.
     -- Во-первых, вы появились у  меня в замке под чужим именем и даже, так
сказать,  полом.  Во-вторых,  людоедство  началось  сразу  же  после  вашего
появления. И в-третьих, вы последняя, кто видел Диогена... живым.
     --  Ваше  Величество изволит  шутить?  --  дрогнувшим голосом  спросила
Чаликова.
     -- Ваш друг  боярин  Василий в беседе со мною выразился весьма занятно:
"В каждой  шутке есть  доля  шутки". Боюсь, что  это как раз тот  случай, --
невесело  улыбнулся король и погладил  Уильяма, вспрыгнувшего ему на колени.
-- Но против вас слишком уж много подозрений, чтобы можно было им доверять.
     -- Благодарю вас, Ваше Величество, -- церемонно поклонилась Надя.
     -- A обстоятельства таковы, -- неожиданно деловито заговорил Александр.
--  Две  ночи  -- и  двое  съеденных.  И  никакой  уверенности, что  это  не
продолжится.
     -- Надо принять меры предосторожности, -- заявила Чаликова.
     -- Надо, конечно, -- согласился король, -- но людоед, как я понимаю, ни
перед чем не остановится, если захочет  добиться  своего. Даже не знаю, кого
теперь подозревать!
     -- Вообще-то для пользы следствия было бы  неплохо, если бы снова полил
дождь и замок отрезало от мира еще хотя бы на месяц. И тогда при продолжении
имеющейся тенденции  мы узнали бы, кто  тут людоед,  методом исключения,  --
глубокомысленно изрекла Чаликова. -- Точнее говоря, методом съедения.
     --  Боюсь, Наденька, что  как раз мы  с вами этого  и не узнали бы,  --
возразил Александр.
     -- Поняла! --  вскрикнула Надя.  Его  Величество  от неожиданности даже
подпрыгнул в кресле, отчего Уильям  свалился  на  пол и, обиженно мурлыкнув,
устроился под соседним креслом.
     -- Что вы поняли? -- чуть удивился король.
     -- Я поняла, в чем тут дело! Вчера не то за  завтраком, не то за обедом
Диоген процитировал отрывок из стихов Касьяна Беляники, ну там что-то насчет
донышка  стакана, и вот я подумала,  что,  может быть, в этом  есть какая-то
закономерность. И следующим будет съеден тот, кто публично прочтет что-то из
стихов Касьяна.
     -- Ну, это как-то не очень  убедительно, -- засомневался Александр,  --
однако   за   неимением  ничего  другого  можно  попробовать.  Я  бы  сам  с
удовольствием  зачитал  что-нибудь  из его  стихов.  Хоть бы,  например,  за
обедом.
     --  Как,  Ваше  Величество!  --  запротестовала  Надя.  --  Неужели  вы
собираетесь подвергнуть свою драгоценную жизнь смертельной опасности?
     --  Нет,  ну мы ведь будем ожидать  людоеда  во всеоружии, --  возразил
король. -- Надеюсь, вы разделите мое общество?
     -- Что за вопрос! -- возмутилась Чаликова.
     Александр поднялся и задумчиво подошел к окну.
     -- Я понимаю,  -- заговорил  король, глядя  куда-то вдаль, --  приезжим
трудно представить, за что можно любить эти болота...
     Чаликова  удивилась  столь  неожиданной  перемене  темы,  однако  молча
слушала,  не  задавая  вопросов,  да  и,  казалось,  Александр  говорил,  не
обращаясь ни к кому.
     -- Просто я здесь родился и вырос. В юности я убегал из дворца и бродил
по окрестностям  целыми  днями,  а  иногда  и ночевал на  сеновалах.  Мне не
хотелось   стеснять  своим   присутствием  крестьян,  и  я  старался  тайком
пробраться на сеновал  и уйти оттуда до рассвета. А  крестьяне относились ко
мне с большой любовью. При случае угощали парным молоком  с ржаным хлебом. И
с гордостью говорили:  это наш маленький король. Нет, они не завидовали мне.
Более того  --  они,  кажется, жалели меня. И вот теперь,  став  королем,  я
понимаю почему.
     И, внезапно обернувшись, он спросил:
     -- А вы как думаете, Надежда, зачем нужен король?
     Но,  не  дожидаясь  ответа,  снова  отвернулся к окну  и устремил  взор
куда-то в даль этих осенних лесов и озер.
     -- Отец  мой поощрял такие прогулки,  но заставлял брать  с собой лук и
меч. А я  их прятал  в развилке вон того дуба, -- указал рукой Александр. --
Несколько лет назад  в него  попала молния,  но он только обгорел местами, а
так все  тот же. Да. Эх, молодость, молодость. Я тогда бродил по  болотам  в
надежде  найти  спящую  красавицу  в  хрустальном  гробу,  поцеловать  ее  и
пробудить  от  векового  сна.  --  Александр  усмехнулся.  --  Я  был  очень
возвышенным юношей, начитавшимся  всяческих умных  книжек. И все же... И все
же  тогда я был добрей и беззаботней. Потому что сейчас  ощущаю себя душевно
опустошенным. Пустые  дела,  пустые разговоры. И жизнь  уходит, как песок  в
часах. -- Александр тяжело вздохнул. -- Хотя нет, конечно, не все так плохо.
Есть и у меня  своя маленькая  звезда,  которая светит мне во мраке. Это уже
очень,  очень много... Да. Однажды  я заблудился на  болотах, так меня вывел
оттуда  водяной. Да-да, самый  настоящий водяной. Правда, это  мне уже потом
моя нянька мне  объяснила. Это  был  такой  полный человек, я бы  сказал, ну
вроде как тюлень. Ему трудно было идти по земле, и он как бы переваливался с
ноги на ногу и весь колыхался при этом. И говорил неустанно.  Он рассказывал
мне  про наших озерных рыб. Про хитрых,  самоуверенных  окуней. Про сонных и
жирных линей. Про пронырливых  пескарей. Про  глупых, но стремительных  щук.
Заслушавшись его, я даже не заметил, как мы подошли к замку. И тут он быстро
попрощался и... и как в воду канул.  То есть действительно  исчез в болотном
озерце. Без всплеска и  брызг. Как выдра  -- он вошел в  воду, а не упал как
булыжник. --  Александр снова  вздохнул. -- Да,  вот такие вот бывали у меня
похождения. Хотя Спящую Красавицу я так и не нашел. Зато мне кажется сейчас,
что в своих  странствиях  по  болотам я  обрел нечто большее.  Но это трудно
выразить словами. Надеюсь, вы меня понимаете, Надежда.
     --  О да, Ваше Величество, -- с неподдельным почтением отозвалась Надя.
-- Я вас понимаю.





     Водяной неспеша вел Василия по едва заметной тропинке среди болот и при
этом  беспрерывно  говорил  --  видимо,  такая  возможность  выдавалась  ему
нечасто:
     -- Да-да, Василий Николаевич, если кто спросит, то так и отвечу -- мол,
видел вас мертвым и с ножом в груди. Ах-ах-ах, такого человека убили!
     -- Погодите-погодите, -- перебил Дубов, --  вот этого как  раз не надо.
Вы меня никогда прежде не видели, кто я такой -- не знаете.
     --  Ну конечно же не знаю!  -- радостно подхватил водяной. --  Откуда ж
мне вас знать. Высокий такой, кудрявый? Нет, никогда не видел. -- Дубов лишь
горестно вздохнул, а водяной продолжал: -- Да только,  видать, не простой вы
человек, ежели вас в первую же ночь ножичком пырнули!
     --  И  впрямь  бы  пырнули,  кабы  Кузька не упредил, --  чуть поежился
Василий. Кажется, только сейчас до  детектива начало по-настоящему доходить,
что с ним могло произойти ночью.
     -- И откуда только у них, у домовых, такое чутье? -- подивился водяной.
--  Хотя Кузьма-то теперь не у дел. Да ведь раньше-то он, кажись, проживал в
Белой Пуще, не так ли?
     -- Так, -- нехотя ответил Василий.
     --  А, ну тогда  понятно,  почему они вас...  -- заговорщически понизил
голос водяной.  --  Да нет,  вы  не подумайте, я  завсегда с вами. Если что,
готов помочь. Сам-то я тутошный, а вот дружок мой леший -- он тоже оттуда. A
когда  князь Григорий леса повырубил и своим  вурдалакам волю дал,  то  всем
честным  лешим,  домовым, русалкам да кикиморам пришлось уходить кому  куда.
Этому хоть повезло -- корчму открыл...
     -- Как, неужели наш корчмарь -- леший? -- изумился Дубов.
     -- Леший, Василий Николаич, как есть  леший! -- затараторил водяной. --
Жаль мне его, зябнет на болотах, мокнет, по родным лесам тоскует.
     -- Ничего, скажите  ему, что мы посадим новый лес, еще лучше  прежнего,
-- оптимистично перефразировал Василий знаменитые слова из "Вишневого сада".
     -- Как же, так вам и позволит князь Григорий, -- хмыкнул водяной.
     -- А вот когда его не будет...
     -- Эк загнули! Да он же бессмертный.
     -- Да ничего он не бессмертный, -- с досадой проговорил  Дубов. -- Или,
вернее сказать, это зависит от нас с вами.
     -- Вы мне  ничего не говорили, я не слышал! -- Водяной сделал вид,  что
собирается заткнуть уши. -- Меня попросили, я вас провел, и всего делов.
     Василий  огляделся  -- оказалось,  что  они  идут  уже  не  по  обычной
тропинке,  а  по узкой  полоске  земли, возвышающейся среди двух канавок. За
ними тянулись  такие же полоски, поросшие вереском, багульником и брусникой,
над которыми изредка возвышались рябиновые и бузинные деревца.
     -- Ну вот, идите прямо по  этой грядке, а потом, когда болото кончится,
прямо по тропинке  через перелесок, и выйдете как раз на задворки  замка, --
пояснил  водяной. -- А теперь позвольте  вас  покинуть.  Если что, всегда  к
услугам. --  С этими словами водяной, как накануне вечером, сиганул прямо  в
поросшую ряской канавку и исчез из вида. А Василий один двинулся в указанном
направлении  --  там  в лениво рассеивающемся  тумане  уже проступали  башни
Беовульфова замка.





     Князь Григорий сидел  за  столом  в  своем  рабочем  кабинете  и слушал
внеочередной доклад барона Альберта:
     --  Ваша  Светлость,  тут  вот  пришли  сведения  относительно  боярина
Василия. Нам  удалось взять его под наблюдение.  -- Альберт заглянул  в свои
бумаги. -- Вчера он посетил сначала Беовульфа, а потом Гренделя...
     -- Так я и думал, -- помрачнел князь. -- Ну и что же дальше?
     --  Дальше, Ваша  Светлость,  наши  люди действовали в  соответствии  с
вашими указаниями. Согласно  донесению, ночью боярин Василий был  обезврежен
по месту временного проживания -- в корчме.
     -- Надеюсь, все было сделано чисто? -- заметно повеселел князь.
     -- Знатоки работали, -- позволил себе ухмыльнуться барон Альберт.
     -- А как насчет Длиннорукого? -- продолжал расспросы князь Григорий. --
Вы тут, помнится, собирались за ним приглядеть.
     -- Да-да,  мы приглядывали, -- несколько смутился  Альберт.  --  Утром,
уйдя от вас, он побывал на конюшне, где беседовал  с душегубом Петровичем, а
затем исчез из видимости.
     -- То есть как исчез? -- удивился князь Григорий.
     -- А вот так вот и исчез. У себя его нет, но и кремль он не покидал.
     --  Ну  ладно,  и  черт с  ним,  --  махнул рукой  князь. --  Но  когда
объявится, то пускай его пригласят ко мне.
     -- Будет исполнено, -- подобострастно кивнул барон.
     Тут в кабинет заглянул охранник:
     -- Ваша Светлость, к вам князь Длиннорукий.
     -- А, легок на помине, -- провел пальцем по усам князь Григорий. -- Ну,
пусть заходит.
     В комнату бочком вошел Длиннорукий:
     -- Здравствуй, князь-батюшка, как я тебя давно не видел!
     -- Да  вроде бы утром виделись,  -- проворчал Григорий.  -- Ну, заходи,
раз пришел.
     -- Вот, бежал  из темницы, --  продолжал  Длиннорукий, -- из  темных уз
Дормидонтовой темницы. На тебя, князь, уповаю!
     --  Да  знаю  я, что ты  бежал, --  несколько  удивленно  ответил князь
Григорий. -- Чего это с тобой нынче? Лишку выпил, что ли?
     -- Три  дни  не пил,  три ночи не ел,  до тебя добираючись, -- зачастил
Длиннорукий, --  а ты  меня,  князь  Григорий, столь  неласково  встречаешь.
Приказал бы баньку истопить, самоварчик поставить...
     -- Ладно, князь  Длиннорукий, я вижу, ты  нынче малость не  в  себе, --
поморщился князь Григорий. -- Ступай проспись, а завтра о делах и поговорим.
Альберт, проводи его. -- Князь махнул рукой и углубился в свои бумаги.
     Однако двери  вновь  приотворились, и вновь заглянул тот  же  охранник,
хотя физиономия у него была несколько обескураженная:
     -- Ваша Светлость, к вам снова князь Длиннорукий.
     -- Пусть входит, -- не отрываясь от бумаг, ответил князь Григорий.
     Дверь открылась  шире,  и  в кабинет вошел собственной  персоной бывший
царь-городский   градоначальник   князь   Длиннорукий.   Барон   Альберт  от
неожиданности  вскрикнул,  а  два  Длинноруких  застыли  как  вкопанные,   с
изумлением глядя друг на друга.
     --  Ну,  что   там  такое?  --  нехотя   оторвался  Григорий  от  своих
государственных дел.
     -- Вот... -- пролепетал  барон  Альберт,  дрожащим  перстом указывая на
двух Длинноруких.
     Князь же Григорий, кажется, вовсе не удивился такому повороту.
     --  Ну что ж,  прекрасно, -- проворчал князь, скривив губы в брезгливой
усмешке. -- Верно говорят, что хорошего  человека должно быть много. Но  два
князя Длинноруких для одной Белой Пущи, пожалуй, уж совсем замного будет.
     -- Да  что ты, князь-батюшка, это ж я Длиннорукий! -- с чувством ударил
себя в грудь "первый" Длиннорукий. -- А он самозванец, рази ж ты не видишь?
     -- От самозванца слышу, -- не остался в долгу "второй".
     --  Прекратить  базар! --  поднялся  во  весь рост  из-за  стола  князь
Григорий. -- Кто  из вас  самозванец,  а  кто нет, мы еще разберемся. А пока
отправьте их обоих у темницу.
     -- Слушаюсь! -- отчеканил заметно повеселевший барон Альберт.
     -- Этого -- у подвал, а того -- у башню,  -- продолжал князь  Григорий,
-- и глазу не спускать. C обоих.
     --  Как же так!  -- чуть не хором завозмущались оба Длиннорукие.  -- Из
одной темницы да в другую!
     Но дюжие охранники уже тащили их прочь из княжеского кабинета.
     -- Как ты думаешь, кто из  них  настоящий, а кто нет? -- спросил князь,
оставшись вдвоем с бароном Альбертом.
     --  Не знаю,  но  во всем согласен с Вашей  Светлостью, -- дипломатично
уклонился  тот  от  прямого  ответа.  И вдруг  смекнул:  --  А  ну  как  оба
самозванцы?
     -- Здравая мысль,  -- хмыкнул  князь. --  Но если двух Длинноруких  для
одной Белой Пущи будет замного, то что уж говорить о двух самозванцах!





     За  обедом в королевской трапезной царила  обстановка  самая  мрачная и
отчаянная, хотя  за  окном ярко светило солнышко,  и  разноцветные витражные
стеклышки в окнах еще больше разукрашивали и без того пестрые стены.
     Все  сотрапезники сидели, уткнувшись в тарелки и изредка бросая друг на
друга подозрительные взоры. Один лишь король Александр находился в наилучшем
расположении духа: он  подтрунивал над неловким пажом, то и дело проливавшим
ему вино на одежду, бросал изумрудным перстнем солнечные зайчики на  стены и
потолок и вообще всячески старался  подбодрить  своих друзей, пребывавших  в
состоянии глубокой хандры.
     -- Ну что вы  так  раскисли, господа? -- говорил король. -- Пейте вино,
веселитесь, радуйтесь, пока живы!
     --  Ваше  Величество!  --  сверкая  своими  большими  темными  глазами,
вскочила донна Клара,
     -- Ну, в чем дело, сударыня? -- повернулся к ней Александр.
     --  Ваше  Величество, позвольте обратить  ваше  высочайшее внимание  на
синьора Данте.
     -- Ну и что же? -- пожал плечами король, бросив взор на Данте.
     -- A с чего это он ничего не ест?
     -- Кусок в горло не лезет, -- буркнул Данте.
     -- Вот именно, -- обрадовалась  донна Клара, -- потому  и не лезет, что
вы уже ночью...
     -- Что ночью? -- с вызовом глянул на нее синьор Данте.
     -- Пообедали, вот что! -- выпалила донна Клара.
     -- Вздор вы говорите, сударыня, -- отрезал Данте, однако демонстративно
взял с блюда огурец и откусил половину.
     --  A овощи  хорошо идут  после  мясного, -- не  унималась донна Клара,
однако синьор Данте даже не стал на это ничего отвечать.
     -- Господа, прекратите препираться, -- слегка повысил голос  Александр,
заметив, что донна Клара собирается продолжать  свои обличения. -- И вообще,
для  лучшего  пищеварения ученые  эскулапы  советует за трапезой  говорить о
чем-то приятном. Например, о высокой поэзии.
     Как  заметила  Надя, это предложение не  встретило у сидящих за  столом
особого энтузиазма, однако возражать королю никто не стал.
     --  Иоганн   Вольфгангович,  может  быть  вы  нам  все-таки  что-нибудь
прочтете? -- обратился Александр  к  заморскому  поэту. Иоганн Вольфгангович
словно только этого и  ждал. Выхватив с ловкостью факира из кармана какой-то
свиток, он принялся читать:

     -- Нихтс ист иннен! Нихтс ист ауссен!
     Денн вас иннен -- ист драуссен...


     -- Благодарю вас, -- сказал король, терпеливо выслушав до конца, -- но,
простите, насколько мне известно, никто из нас не владеет языком вашей музы,
да и я знаю его лишь как разговорный...
     --  Нихт проблемен! --  широко улыбнулся Иоганн Вольфгангович  и извлек
еще один мятый листок. -- Вот тут другой мой стихотворение в  переводе. -- И
он, немного запинаясь, торжественно зачитал:

     -- Кто с плачем хлеба не вкушал,
     Кто, плачем проводив светило,
     Его слезами не встречал,
     Тот вас не знал, небесные силы!..


     "Нечто похожее я  уже  где-то  слышала", -- подумала Надя,  пока Иоганн
Вольфгангович  раскланивался  в  ответ  на  сдержанно-вежливые  аплодисменты
сотрапезников,  которых в этот момент  высокая поэзия явно  волновала меньше
всего.
     -- По-моему,  превосходно,  -- высказал свое  суждение Александр. --  A
теперь, господа,  с  вашего позволения, я тоже хотел  бы прочесть  несколько
строчек.
     --   Неужели  и   Ваше   Величество   заразились  неизлечимой  болезнью
сочинительства!  --  удивленно  воскликнула  мадам  Сафо,  всплеснув полными
ручками.
     --   Увы,   --  покачал  головой  Александр,   --  сам  лишенный   дара
сочинительства, я способен лишь  на покровительство... Дело в том, что после
Касьяна остались  четыре или пять стихотворений, на которые людоед,  видимо,
не обратил внимания.
     Король протянул руку,  и Перси подал ему несколько неказистых  листков.
При этом паж тихо, чтобы остальные не услышали, прошептал:
     -- A ведь из этого следует, что людоед, скорее всего, не из поэтов...
     Александр   величественно   кивнул   и,   бегло  просмотрев   рукописи,
остановился  на   стихотворении,  которое  он,  по-видимому,  счел  наиболее
подходящим к случаю:

     -- Я хотел открыть тебе душу,
     Но ты ей предпочла мое тело...


     Во все  время чтения паж  украдкой наблюдал  за  присутствующими --  не
выдаст ли кто-то себя невольным взглядом или жестом.





     Увидав боярина Василия, Беовульф очень  обрадовался, а когда узнал, что
за причина привела к нему вчерашнего гостя,  то пришел в неописуемый восторг
и в лучших чувствах заключил Дубова в могучие объятия.
     -- Так,  значит, вас пытались заколоть?! -- взревел Беовульф. -- Ну вы,
в природе, даете!.. Да ради бога, живите, сколько хотите, у меня вы будете в
полной  безопасности, ко  мне сюда ни одна сволочь не полезет -- убью! -- И,
несколько успокоившись, добавил: -- Боярин Василий, милости прошу пожаловать
ко  мне  в рыцарскую залу, выпьем по кубку  старого  доброго  винца  за ваше
счастливое спасение!
     -- Не откажусь, -- улыбнулся детектив.
     Рыцарская  зала представляла собою обширное помещение, стены которого в
живописном беспорядке были увешаны старинными портретами, боевыми  доспехами
и охотничьими трофеями.
     -- Прошу!  -- широким жестом указал Беовульф на  огромный стол. Василий
отодвинул  громоздкое кресло, но  непроизвольно вздрогнул:  из-под  стола  с
громким лаем выскочила огромная лохматая собака.
     -- Грегуар, молчи, шельмец!  -- прикрикнул Беовульф. -- Мой любимец, --
пояснил  он,  целуя  пса прямо в морду. --  Я его, знаете ли,  в честь князя
Григория  так  назвал. Чудная псина, только гадит где  попало... -- Беовульф
хлопнул  в  ладоши,  и слуги  внесли в залу  огромный серебряный  жбан и два
позолоченных кубка.
     -- Это мои самые лучшие, --  с гордостью пояснил радушный хозяин, щедро
разливая   вино.  --   Их   за   верную  службу  пожаловал   моему  пращуру,
Гильденкранцу, сам королевич Георг.
     -- Какой королевич Георг? -- отпил Дубов из кубка.
     -- А, ну тот, что основал наше  Мухоморье, сиречь  Новую  Ютландию. Его
ведь выгнали из Ютландии, вот он сюда и перебрался.
     -- А за что его выгнали? -- заинтересовался Василий.
     --  Ну,  он  там  такого  начудил,  просто  любо-дорого!  --  захохотал
Беовульф.  --  Такую  потасовку устроил -- папашку  своей невесты взял да  и
зарезал, понимаешь! Как завопит:  "Крысы!"  -- и шпагой в  занавеску  раз, и
все. А  нечего было стоять за занавеской! Во как... В другой раз заявился на
совещание королевских советников с медведем на цепи... Вот с этим, -- указал
радушный хозяин на изрядно тронутую молью медвежью шкуру, висевшую на стене.
--  A  когда на самого своего дядюшку, на короля то есть, стал наезжать, так
это вообще!  Да уж, славные  были  времена  -- не то что сейчас. -- Беовульф
горестно вздохнул, подлил себе в кубок мутного вина и опрокинул его в горло.
В этом чувствовался опыт и сноровка.  -- Ну  что, боярин Василий, налить вам
еще? -- предложил Беовульф своему гостю.
     --  Можно,  --  чуть  заплетающимся  голосом  ответил  Дубов.  В  своей
Кислоярской  действительности он отнюдь не слыл безупречным трезвенником, но
и к столь обильным возлияниям не привык.
     --  Себе я налью поменьше,  -- как  бы извиняясь, сказал хозяин. -- Мне
ведь на свидание с дамой пора идти. А вы тут продолжайте, сделайте милость.
     -- Дама та самая, что вы давеча говорили?
     -- Ну конечно! Ах, какая женщина, какая  женщина... Мне для  нее ничего
не жалко, я ей даже свой лучший золотой перстень подарил, вот как!
     Василий  открыл  рот, явно собираясь  что-то  сказать,  но передумал  и
вместо этого отпил из кубка немного вина.
     -- Ну, я  побежал, -- засуетился хозяин.  --  А вы  тут располагайтесь,
чувствуйте, как дома.
     --  Извините,  я хотел бы немного  отдохнуть,  --  сказал  Василий.  --
Знаете, после столь бурной ночи...
     -- Конечно, конечно! -- понимающе  загромыхал Беовульф. -- Слуги укажут
вам горницу, и отдыхайте хоть до скончания века!





     Королевский  летописец  Пирум,  принявший Чаликову  в  древлехранилище,
расположенном в одной из башен замка, по своей наружности оказался совсем не
похожим на тех не очень многочисленных историков, коих Наде довелось увидать
воочию,  а именно  старца  Пимена  из  оперы "Борис  Годунов" и кислоярского
кандидата исторических наук госпожу Хелен фон Ачкасофф.
     Чаликову,  а  точнее  пажа Перси,  встретил  невысокого  роста  плотный
мужичок  в  валенках  и  залатанной  серой  фуфайке,  на фоне  которой  ярко
выделялся  пестрый  шейный платок.  Летописец  широким  жестом  окинул  свое
хозяйство  --  обширное круглое помещение,  заставленное  старыми комодами и
высокими, почти до потолка стеллажами -- и произнес чуть скрипучим голосом:
     --  Ну  вот, наконец  хоть  кто-то  залюбопытствовал. A  то ведь  так и
пропадут невостребованными сии драгоценные немые  свидетели былых веков. Его
Величество  уже известил меня, дабы  я  всячески способствовал утолить  твою
любознательность, о мой дражайший юный друг!
     Говоря  это,  Пирум снял с одного  из  стульев, также  весьма  древнего
происхождения,  ворох пожелтевших бумаг, кинул их на  пол  и пригласил гостя
присесть.
     -- Благодарю вас, господин  летописец. --  Надя поудобнее устроилась на
стуле. -- Для начала мне хотелось бы узнать,  как возникло Мухомо... то есть
Новая Ютландия.
     -- Нет ничего проще, мой юный друг, -- с готовностью откликнулся Пирум.
--  Беспристрастные  скрижали  сберегли  немало  свидетельств,  подлинных  и
мнимых, тех незапамятных лет, и  единственная трудность в  том, как отделить
зерна истины от плевел вымысла, поелику не все очевидцы одинаково относились
к тем давним событиям.
     -- Ну так может быть вы расскажете о  них так, как лично вы их  видите?
-- предложила Надя.
     -- Увы, скромное  положение королевского древлехранителя и летописца не
дает  мне  права  истолковывать  то,  что  было,  на  собственный  лад,   --
высокопарно ответствовал Пирум.  --  Мой  долг  --  быть  беспристрастным  и
непредвзятым   повествователем,   дабы  не  уподобиться  некоему   господину
Стобхарду, коий злонамеренно извратил сии  давние и кровопролитные деяния на
потребу невзыскательным зрителям своих бездарных представлений!
     Летописец  подошел к стеллажам и, ловко взбежав по приставной лестнице,
безошибочно снял с полки старинную книгу.
     -- Так слушай же, мой юный друг, -- начал Пирум, спустившись с лестницы
и поудобнее  устроившись  за  столом, -- сию  повесть о печальных  и  вместе
поучительных событиях, имевших быть более трех столетий тому назад на другом
конце мира, вдали от сих мрачных и бесплодных болот!
     -- В просто Ютландии? -- догадалась Надя.
     -- Именно  там.  Жил  в Ютландии королевич,  именем Георг, хотя  разные
летописцы  называют его  иными именами, более  привычными их наречиям. И вот
обуяла сего королевича лютая гордыня,  насланная бесами  и  злыми духами,  и
ввергла  его в  отчаяние  и  бурную безосновную  подозрительность:  довел он
возлюбленную свою  девушку  до умопомрачения,  а ближнего  царедворца,  мужа
мудрого  и доблестного, зарубил булатным  мечом, приняв за диавола в крысьем
обличье.  Короля же, дядюшку  своего, подозревал  он  в  отравлении  бывшего
короля, Георгова батюшки,  и также тщился умертвить.  И завершились  все эти
безобразия  тем,  что  переполнилась  чаша  терпения,  и Георга  изгнали  из
Ютландского   королевства.  Тогда   он  пустился   странствовать  вместе   с
приближенными  своими,  некими...  --  Пирум  заглянул в книгу и  по  слогам
прочитал: -- Некими вельможами,  имя коим Гильденкранц и Розенштерн. И когда
после  долгих  трудных скитаний оказались  они  в наших  краях, то королевич
Георг  приобрел   за   вполне  умеренную   плату   обширную  часть  болот  у
белопущенского  князя  Феодора  Шушка и,  взяв  в  жены  дщерь его Василису,
обосновал на  сих болотах  королевство, кое нарек Новою Ютландией. И надобно
тебе сказать, что здесь отпустили его  бесы и злые духи, и правил он долго и
справедливо, а хозяйствовал весьма рачительно и даже пытался осушать болото,
но  не успел, а  в  потомках, увы,  не нашел  достойных продолжателей  своих
славных дел. Да вот можешь сам взглянуть.
     Пирум подвел  Надю  к запыленному окну, сиротливо тускневшему  меж двух
высоченных полок, ломящихся под весом старинных пергаментов, и указал вдаль,
где под косыми лучами предзакатного солнца блестели какие-то длинные нити.
     --  Это и есть  болотоосушительные канавки,  --  пояснил Пирум. --  Они
тянутся далеко,  на много верст. A между ними  такие стрелки суши, у  нас их
прозвали грядками. Но поелику  труды короля  Георга остались незавершенными,
то  все так  и стоит уже  три века.  Одна  польза, что на этих грядках много
грибов водится, и отнюдь не токмо мухоморов.
     "Значит, Александр  -- еще и  прямой потомок князей Шушков, -- отметила
Надя. -- Будем это иметь в виду на крайний случай,  если ничего не получится
с Марфой".
     -- A кстати, господин Пирум, -- продолжала Надя, когда они вернулись за
стол, -- меня вот еще интересует насчет княжны Марфы...
     -- Ничего не знаю, -- неожиданно помрачнев, буркнул летописец.
     -- Да? A Его  Величество сказывал, что вы как раз много  чего могли  бы
поведать,  --  как  ни  в  чем не бывало  проговорила  Надя.  --  И  еще  он
настоятельно просил  передать, чтобы вы были со мной предельно откровенны, о
чем бы я не спросил. Если это, конечно, не касается государственных тайн.
     -- Зачем  тебе  об  этом  знать?  --  в  беспристрастном  голосе Пирума
прорвались  страдальческие нотки. --  Ничего хорошего  от  этого  не  будет,
поверь мне!
     -- Да нет, сам я  ничего предпринимать  не собираюсь, -- успокоила Надя
летописца. Это была если и  не правда, то не совсем ложь. -- Но, может быть,
удастся придумать  способ, как ее  спасти?.. -- Надежда с надеждой поглядела
на Пирума.
     -- Ну ладно, -- решился древлехранитель. -- Но только поклянись, что не
воспользуешься тем, что я тебе поведаю, во вред кому бы то ни было, и прежде
всего -- самой Марфе.
     -- Клянусь! -- Чаликова торжественно стукнула себя в грудь.
     --  И  что   же  влечет  твою  любознательность,  мой  юный   друг?  --
успокоившись, перешел Пирум в свой обычный велеречивый тон.
     -- Ну, о том, что злой колдун превратил княжну Марфу в  лягушку,  я уже
наслышан, --  подумав, ответила  Надя.  -- И что вернуться в свой  облик она
может, только если ее  поцелует некий Иван-царевич. Вот,  собственно, и все.
-- В  ожидании захватывающей романтической  истории  Чаликова уставилась  на
своего ученого собеседника.
     --  A ведомо  ли  тебе,  о любознательный юноша, что немало  находилось
желавших расколдовать  княжну?  -- после недолгого молчания заговорил Пирум.
--  Особо  много  таковых было  в  годы  моей молодости. Вместо  того  чтобы
предаваться полезным занятиям, сии празднолюбцы ходили по болотам и лобызали
всех лягушек  подряд, пока им это не  наскучивало  и они  не  возвращались к
более насущным делам.
     -- И одним из этих празднолюбцев были вы? -- смекнула Надя.
     --  Ты зело  догадлив, мой  юный следопыт, -- ответил Пирум, и Чаликова
даже не поняла -- всерьез или с долей иронии.
     --  Но  все-таки скажите  --  правда  вся  эта  история про Марфу,  или
выдумки? -- с трудом скрывая волнение, спросила  Чаликова. -- Хотя, конечно,
кто это теперь может знать, когда столько веков минуло...
     -- Чистая  правда,  --  уверил  Пирум. --  И я, может  быть  -- один из
немногих, кто сие знает достоверно.
     -- Каким образом? -- удивилась Надя.
     Летописец тяжко вздохнул:
     --  Это  случилось  почти  полстолетия тому назад.  Таким же днем,  как
нынче, я бродил  по окрестным болотам и ловил лягушек. Много их  было  -- аж
уста распухли  каждую целовать. И вот  уже  на самом закате я решил оставить
это и вернуться домой, как вижу  -- сидит на кочке лягушка, самая обычная по
виду, и смотрит  прямо на  меня.  A глаза печальные-печальные. Ну,  я  ее  и
поцеловал. -- Пирум горестно замолк.
     -- Ну, ну и что же дальше было? -- не удержалась Надя.
     -- Ну,  тут  раздался  гром среди ясных  небес, и передо  мною возникла
девушка.  Что  ж  ты,  говорит,  Иван-царевич,  наделал  --  не  из любви  и
сострадания, а из пустой забавы поцеловал меня.  Теперь мне вновь томиться в
лягушечьей шкуре...
     --  Так что  же,  превращение  не  удалось  только  потому,  что вы  не
Иван-царевич? -- переспросила Надя.
     --  Да нет,  --  горестно махнул  рукой  Пирум,  -- то, что избавителем
непременно  должен  быть  Иван-царевич --  это  все  досужие  домыслы.  Хотя
вообще-то меня Иваном зовут. A  если  полностью, то Иоанн Пирум-Торвальдсен.
Мой дальний пращур прибыл сюда, сопровождая королевича Георга.
     -- Ну и что же княжна Марфа? -- гнула Надя свое.
     -- Вообще я не раз слышал, что  если чародей кого-то заколдовал, то  он
должен оставить хоть  малую возможность  расколдоваться. И этому правилу все
колдуны обязаны  следовать,  даже самые черные. A тот чародей заморский, что
княжну  заколдовал, он такое придумал, чтобы и  условие  соблюсти, и  всякой
надежды на избавление лишить.
     -- Ну и что же он такое придумал? -- нетерпеливо воскликнула Чаликова.
     -- Тот, кто расколдует Марфу, должен быть ведомым  одними бескорыстными
чувствами,  но  никак не гордыней, стяжательством или праздным любопытством.
Так  мне сама княжна сказала, прежде чем обратно лягушкой обернуться. Теперь
ей  до скончания века  по  кочкам прыгать и  квакать  -- кто же  станет безо
всякой корысти по болотам бродить да лягушек целовать!
     --  Кажется, я знаю способ, как ее расколдовать, -- подумав, промолвила
Надя. -- Но его надобно еще обдумать...
     "Все, как и  говорил Чумичка, -- размышляла Чаликова, спускаясь вниз по
винтовой лестнице. -- И если так,  то кандидат в Иваны-царевичи у нас  есть.
Надо только его будет предварительно подготовить..."





     Толком поспать Дубову так и не  удалось --  его разбудил  вежливый,  но
настойчивый стук в дверь.
     -- Войдите!  --  крикнул  детектив.  Дверь отворилась,  и в опочивальню
заглянула горничная в белом передничке:
     -- Боярин Василий, извините, что прерываю ваш сон, но к вам гости.
     -- Гости? -- нехотя поднялся с кровати Василий. -- Какие гости?
     "Все,  это ловушка,  -- промелькнуло  в голове сыщика, -- узнали, что я
здесь, дождались, когда нет хозяина..."
     -- Прикажете просить? -- прервала горничная его размышления.
     --  Да, -- коротко ответил Василий, мысленно примериваясь к  громадному
канделябру, которым готов был встретить любого, кто покусится на его жизнь.
     Горничная исчезла, и тут же  в комнату  ввалился Кузька. Вид у него был
немного встрепанный, но в то же время отчаянно-победительный.
     -- Значит, все-таки случилось что-то особенное? -- констатировал Дубов,
внимательно оглядев домового.
     -- И ты  еще спрашиваешь!  -- топнул  ножкой Кузька.  -- Там такое, что
просто жуть! Эх-ма, семь веков на свете живу, а такое...
     -- Ну и какое же? -- не утерпел Василий. -- Говори, не томи душу!
     --  А ты меня не  торопи,  --  насупился  Кузька, --  дай  спервоначалу
отдышаться. А  тут  еще  эти  собаки чертовы совсем оглушили, хорошо еще  не
загрызли!.. Ну вот, -- приступил Кузька к повествованию, -- пришел это я  на
ихнее  свидание, ну,  то  есть, господина  Беовульфа  и той бабенки. Залег в
траве  и наблюдаю, как  они там любезничают. И вдруг  чувствую --  что-то не
так. А ее слуга, он присел на травку на полянке и как будто даже задремал...
     -- Ну и что же здесь "не так"? -- удивился Василий. --  Почему бы слуге
и не подремать, пока хозяйка на свидании?
     --  То и  не так, что  никакой он не слуга,  а самый настоящий колдун и
ворожей!
     -- С чего ты это взял?
     -- Ну, я же и  сам маленько  ворожить умею,  а уж распознать,  где дело
нечисто --  так  это мне и  вовсе пустяки! В  общем, чую я, как  этот  слуга
посылает Беовульфу  свои "установки"  -- мол, люба тебе эта девица,  красива
она, будто роза  лесная, и всякое  такое.  Тоже  мне роза лесная, -- фыркнул
Кузька, -- лахудра она белобрысая!
     -- Ну а дальше что? -- поторопил Дубов.
     -- А что дальше -- ну, я решил, что пришла моя пора. Нет, я конечно, не
могу с ним в ворожбе состязаться, но я находился ближе  к тем двоим, и начал
свои собственные  "установки"  посылать  --  дескать, посмотри  ты  на  нее,
никакая она не роза, и не  люба она  тебе, и все прочее.  Вижу  -- стоит мой
Беовульф в  диком сомнении и глядит  на свою бабенку, не может понять, любит
ее али нет. Та  почуяла, что дело  дрянь, да и  бросилась  ему на шею.  А он
оттолкнул ее и пошел прочь. Тут уж и слуга ейный тоже унюхал, что кто-то ему
мешает, и  едва  Беовульф  ушел,  то  как  закричит:  "Опять  нам  на  хвост
наступили, туды его растак да разэдак..."
     -- На хвост? -- недоверчиво переспросил Дубов.
     -- Ну да, -- подтвердил Кузька, -- на этот, как его... эргетический.
     -- Энергетический, может быть?
     --  Ну да, наверно.  Они вдвоем бросились лужайку  обыскивать, а я,  не
будь дурак,  поскорее сюда побежал. A та  девка еще своему колдуну  сказала:
"После  обеда  у меня свиданка  с Гренделем,  если и  тогда сорвется --  нам
несдобровать".
     --  Несдобровать,  --  задумчиво  повторил Василий. -- Стало  быть, они
действуют не  сами по себе, а... Ну,  это неважно. А где свидание, ты  не  в
курсе?
     -- Должно быть, как и вчера,  -- подумав, ответил Кузька. -- Там  такое
местечко есть, на краю болота, как раз посередке между Гренделевой  хибаркой
и избенкой, где живет эта девица со своим колдуном.
     -- А откуда ты знаешь?
     -- Так мне  же  кикиморы  сказывали.  Избенка несколько  годков  стояла
пустая, а они там всего пару недель как живут. И едва поселились, как тут же
эта девка начала их обоих к себе привораживать!
     Тут  в  коридоре  раздался  шум, и в опочивальню  ввалился  собственной
персоной  доблестный  рыцарь  Беовульф.  Вид  у  него был  далеко  не  столь
самоуверенный, как обычно.
     --  Ни черта  не могу понять,  боярин Василий, -- прямо с порога заявил
он. -- О, я вижу, у вас гости! Что это за мелюзга такая?
     -- Чего??! -- вскинулся Кузька.
     --  Между прочим, именно благодаря Кузьке... то  есть Кузьме  Иванычу я
вчера остался жив, -- поспешно сказал Василий. -- И именно он помог рассеять
чары, которыми вас опутали эти аферисты.
     -- Кто-кто? -- не понял Беовульф.
     --  Ваша  возлюбленная   Прекрасная  Дама   и   ее   слуга   со  своими
"установками".
     -- Что-то  я ничего  не  понял, -- поморщился  хозяин, -- объясните мне
попроще, без этих заумствий.
     -- Попроще? -- задумался Дубов.  -- Ну ладно. Вы  давеча сказывали, что
подарили своей возлюбленной золотое колечко, так? А вы не заметили, было оно
сегодня на ней, или нет?
     -- Не было, в природе, -- тут же ответил Беовульф. -- Точно, не было!
     --  Эта дама и ее  слуга  просто манипулируют... то  есть крутят вами в
своих целях, которые мне пока что не очень ясны, -- веско продолжал Василий,
-- и наша с вами задача...
     -- Чего?!!! -- взревел Беовульф и даже рванул на себе цепь. -- Чтобы я,
Беовульф,  доблестный   рыцарь  и   верный  подданный  достославного  короля
Александра, позволил собою крутить?! В  порошок сотру,  честное  благородное
слово!.. Постойте, -- с подозрением поглядел  он на Дубова, -- а может,  это
вы мною крутите?  Настраиваете меня против  нее с  какими-то своими  целями?
Берегитесь, боярин Василий, ежели это так, то не погляжу что вы мой гость...
     Дав Беовульфу отвести душу, Дубов заговорил:
     -- Сегодня у вашей Прекрасной Дамы...
     --  Тоже  мне  "Прекрасная  Дама", --  фыркнул  Кузька.  Василий строго
посмотрел на домового и продолжал:
     -- Сегодня у  нее назначено свидание с Гренделем. Если вы  согласны мне
помочь,  то  мы  вместе  возьмем с поличным и саму даму,  и ее  слугу,  и вы
убедитесь, что мои обвинения не голословны.
     --  Согласен, --  не раздумывая  заявил Беовульф.  --  И что  я  должен
делать?
     --  Детали  обговорим  по  дороге,  -- ответил детектив,  --  а  сейчас
дозвольте мне все-таки немного поспать.





     Князь Григорий уже собрался было  покинуть свой кабинет и отправиться в
главную  кремлевскую  залу, где  у него была назначена  встреча с делегацией
деревенских  старост,  однако в этот  момент  к  нему  без  предварительного
доклада ворвался начальник его тайного приказа. Такое случалось крайне редко
и свидетельствовало о том, что произошло нечто чрезвычайное.
     -- Ну,  чего  еще  стряслось? -- недовольно покосился  князь  на барона
Альберта.
     -- Ваша Светлость, ужасное происшествие, -- чуть не  с  порога зачастил
барон. -- Только  что пришла весть, что над нашей северной заставой пролетал
ковер-самолет, и пушкари-стражи границы его сбили!
     --  Ну и что же  тут ужасного? -- удивился князь Григорий. -- Правильно
сделали.  Никому не дозволено безнаказанно  нарушать небесные  пределы моего
княжества!
     Однако Альберт не разделял оптимизма своего повелителя:
     -- На ковре летел знаменитый на Востоке кудесник Сулейман по поручениям
Багдадского султана Аль-Гусейна.
     -- Да,  нехорошо получилось, -- нахмурился князь Григорий. -- И что же,
почтенный Сулейман погиб?
     -- Какое там! -- махнул рукой Альберт. -- Жив-здоров, токмо зело сердит
был. И  Вашу Светлость бранил  на чем свет  стоит. Наши  пушкари хотели  его
посадить в холодный  погреб, дабы  остудился, а тот обратился в едкий  пар и
улетучился. А следом за ним поднялся ковер-самолет и улетел неведомо куда.
     -- Даже и не знаю, что делать, -- задумался  князь. -- С одной стороны,
стражи поступили правильно,  а с другой не хотелось  бы портить отношения  с
нашим дорогим другом Аль-Гусейном. Придется отправить ему послание, а заодно
чем-то умаслить.
     -- Чем? -- уныло вздохнул Альберт. -- У него же злата и адамантов полны
закрома.
     --  Значит,  пошлем  ему  наших  девушек  для  гарема,  -- решил  князь
Григорий. -- Эдак с десяток.
     --  Как? -- удивился Альберт. -- Наших, белопущенских  девушек -- и для
гарема?!
     -- Наших белопущенских  девушек, -- отчеканивая  каждое слово, повторил
князь Григорий. И, прищурившись, пристально уставился  на барона:  -- A ведь
вы, Альберт, родом кислоярец...
     -- Я не кислоярец, я -- упырь! -- вырвалось у барона.
     -- Ну тогда и выполняйте, что вам князь велит.
     -- Да не пойдут они, -- уныло протянул Альберт.
     --  Не пойдут, говоришь? -- хмыкнул князь. --  A мы их спрашивать и  не
будем. У нас ведь кажется, имеется свой лиходей и душегуб, вот его и запряги
на это дело.
     -- Слушаюсь! -- радостно приосанился барон.
     -- Ну ладно, все у тебя?
     -- Все, Ваша Светлость.
     -- Тогда свободен. И не забудь усилить охрану всех амбаров  и оружейных
хранилищ. A двадцать первого амбара -- особливо!





     Грендель  брел по болотной тропинке и  пытался  вспомнить  вдохновенные
строчки,  которые  только  что  записал  пером выпи на клочке пергамента, да
позабыл на столе у  себя  в  хижине. В отличие  от  своего вечного соперника
Беовульфа,  бедный поэт не имел возможности  поднести  к ногам  возлюбленной
золотых перстней  и  породистых  щенков. Единственное,  чем он мог завоевать
сердце Прекрасной Дамы -- это вдохновенные стихи, льющиеся бурным потоком из
любящей души.
     Место, в котором обычно назначал свидание  Грендель, было вполне  в его
вкусе:   зеленая   полянка,   находящаяся   на   пригорке,  и  потому  менее
заболоченная, чем  вся окружающая местность, и посреди ее -- могучий,  в три
обхвата дуб,  в  тени  которого вольготно  росли  огромные  яркие  мухоморы.
Когда-то Грендель, вдохновленный суровой красотой этого  уединенного уголка,
даже посвятил ему стихи: "У Мухоморья дуб зеленый", но дальше первой строчки
дело так и не пошло.
     Увидев сидящего  под дубом человека, Грендель радостно побежал  вперед,
но  остановился  как  вкопанный,   когда  увидел,  что  это  вовсе  не   его
возлюбленная, а вчерашний гость.
     -- Боярин Василий?.. -- с трудом припомнил поэт его имя.
     --  Именно я, --  вскочил  с  травы боярин  Василий.  --  Извините, что
отвлекаю  вас  от  предстоящего  свидания,  но  мне  нужно   срочно  с  вами
поговорить.
     -- Может быть, лучше  после?  -- вздохнул Грендель. --  Заходите ко мне
вечерочком...
     --  У нас нет времени, --  деловито проговорил Василий. --  Сейчас сюда
придет ваша дама, и нельзя, чтобы она меня видела.
     -- Опять какие-то  грязные тайны, -- поморщился Грендель.  --  Однако я
вас слушаю.
     -- Я повторяю свое вчерашнее  предложение, -- сказал  Дубов и посмотрел
куда-то вверх, на крону дуба.
     -- Какое? Я, знаете, в последнее время стал такой рассеянный...
     -- Отправиться в Белую Пущу и...
     -- Нет-нет, и не  просите! --  поспешно перебил Грендель. -- Во-первых,
это глубоко противно моему душевному складу. А во-вторых...
     -- Господин Грендель, если я обращаюсь  к  вам  за помощью,  то  только
потому  что у меня нет другого  выхода, а время поджимает. -- Грендель вновь
отрицательно  покачал головой. --  Ну  хорошо, --  почти с мольбой продолжал
Дубов,  -- прошу вас только об одном: когда вы увидите вашу возлюбленную, то
постарайтесь хоть на мгновение взглянуть на  нее  беспристрастно, просто как
на  постороннего  человека,  а  не как  на  женщину,  которая  вскружила вам
голову... Все, мне пора, -- и  с этими словами Василий побежал по тропинке в
направлении  Гренделевой хижины. На  самом же  деле  он  залег  за одной  из
болотных  кочек. Там было  довольно  мокро,  но  выбирать  не приходилось. А
Василий Николаевич  очень хотел стать  если  и  не  участником, то  хотя  бы
зрителем предстоящей бурной сцены, которую он задумал и срежиссировал.
     С противоположной стороны по тропинке  двигалась ничем  не приметная  с
виду парочка -- высокая  блондинка в изысканном  темном платье и  коренастый
мужичок в сером сюртуке.
     --  Жди  меня там,  --  властно  приказала дама  слуге,  и  тот покорно
удалился за дуб. -- О, господин Грендель, как я рада  вас видеть! -- чуть не
пропела она высоким приятным голосом, протягивая руки своему воздыхателю.
     -- Сударыня, я у ваших  ног, --  Грендель опустился  на  одно  колено и
почтительно поцеловал ей ручку.
     -- Ах, ну что вы, -- так и зарделась дама. -- Встаньте, пожалуйста,  вы
меня смущаете.
     Грендель послушно поднялся и,  вглядевшись в  лицо своей  возлюбленной,
невольно отшатнулся.
     -- Так, подействовало, -- радостно потер руки Василий в своем укрытии.
     -- Что с вами? -- забеспокоилась Прекрасная Дама. -- Господин Грендель,
вы сегодня как-то не в себе.
     -- Да... -- пробормотал поэт. -- Как будто пелена спала с моих очей...
     --  Он  только теперь  приходит  в  себя! -- раздался  за  спиной  дамы
громовой голос.
     Дама  резко  обернулась -- на  нее  со  стороны  дуба тяжелой  поступью
надвигался собственной могучей личностью господин Беовульф.
     -- Не смей причинить ей ничего дурного! -- выкрикнул Грендель.
     -- Как же! -- прогремел Беовульф. -- Да она сама кому угодно чего  хошь
причинит!
     -- Что  это  значит?! --  взвизгнула дама и  затравленно заозиралась по
сторонам.
     -- Не беспокойтесь, сударыня, -- тоном ниже сказал Беовульф, -- ваш так
называемый  слуга  вам  не поможет. Равно  как  и  его  "установки".  Можете
посмотреть -- он там лежит, отдыхает и не скоро очухается.
     -- Что вы с ним сделали? -- завопила дама.
     -- Ну,  приложил разок златою цепью,  -- ласково  прорычал Беовульф, --
Ничего, это не смертельно, я думаю. Просто легкое помутнение ума...
     -- Да-да,  как будто пелена спала с очей  моих,  -- продолжал бормотать
Грендель. -- Ах, как я заблуждался...
     -- Кстати, сударыня, -- продолжал "наезжать"  Беовульф, -- что-то я  не
вижу на вас того перстенька, что я вам подарил.
     -- Я его забыла дома, -- заметно побледнев, пробормотала женщина.
     -- А может, потеряли?
     -- Может, и потеряла...
     --  Ну  так  радуйтесь, я его  отыскал!  -- И  с этими словами Беовульф
извлек из-за пазухи золотой перстень.
     -- Где вы его нашли?! -- в ужасе отшатнулась Дама.
     --  Там, где вы его потеряли, --  ответил  Беовульф.  И с явной угрозой
добавил: -- Нынче ночью.
     Но тут, похоже, дама наконец взяла себя в руки.
     --   Вы,  господин   Беовульф,  дурак,  --  с  нескрываемым  презрением
произнесла она. -- Но я знаю, кто за этим стоит!
     Тут она небрежно  оттолкнула стоящего на ее  пути Гренделя и решительно
двинулась за  дуб. Через некоторое  время  она  появилась  со своим  слугой,
который шел, качаясь  и еле двигая ногами.  Прекрасная Дама, ужасно бранясь,
отвесила ему пинка и быстро удалилась по  тропинке. Слуга же, бормоча что-то
себе под нос, поплелся следом за ней.
     Беовульф  и  Грендель, некоторое время  постояли, переминаясь с ноги на
ногу  и, видимо, не  зная, что дальше делать. И  в конце концов, смерив друг
друга неприязненными взорами, молча разошлись в разные стороны.
     Когда Грендель  медленно брел в сторону своей хижины, Дубов услышал его
бормотание:
     -- Словно пелена спала... Это было какое-то наваждение...
     Убедившись, что поблизости никого нет, Василий встал  из своего укрытия
и подошел к дубу. По его ветвям спускался вниз Кузька.
     -- Ну как? -- радостно спросил домовой. -- Все в порядке?
     --  Здорово!  --  только  и смог  ответить  Василий.  --  Я  никогда не
испытывал такого удовлетворения. Ведь ты все делал, как мы договаривались?
     -- Ну а то как же. Сначала я смотрел за дорогой и дал тебе знать, когда
появилась  та  баба с колдуном.  А Беовульф уже стоял за  дубом и ждал. Едва
колдун зашел за дуб, он  как даст ему своей золотой цепью по башке, а тут уж
и я заступил со своей ворожбой. Мол, погляди ты на нее, господин Грендель, и
сразу поймешь, откуда птичка вылетела.
     -- Ну, откуда вылетела, это понятно, а вот куда улетела?
     Кузька на минуту задумался:
     -- Судя по тому, куда они побегли, то я думаю, что не в свою избенку, а
куда подальше. Там, за  болотом,  перелесок, а  через него проселок, который
ведет  в  сторону Белой  Пущи. Как  раз в ту  деревеньку, где  бабкина  изба
стояла. -- И домовой погрустнел, вспомнив былые денечки.
     -- Может, пойдем? --  смущенно спросил Василий. -- А, Кузьма Иваныч? --
И уже веселее добавил: -- А хочешь, я тебя на плече понесу?
     Кузька хитро ухмыльнулся и как бы нехотя отвечал:
     -- Ну, так и быть. Пожалуй. Хороший ты человек, Василий, ни в  чем тебе
отказать не могу!





     За  ужином  обстановка была совсем безрадостной. Все, кто находились за
столом,  ели  мало, угрюмо уткнувшись в  тарелки,  и  даже неуклюжие попытки
короля Александра развеселить своих сотрапезников никак не могли повлиять на
их настроение. Скорее, наоборот.
     --  Кушайте,  господа, --  радушно  потчевал  Александр, -- а  главное,
запивайте. Конечно, пьянство -- дело негодное, но стаканчик старого  доброго
винца на сон грядущий, знаете...
     Первой не выдержала госпожа Сафо:
     -- Это чтобы послужить одновременно и выпивкой, и закуской?
     -- Не понимаю, о чем вы, сударыня, -- благодушно глянул на нее король.
     --  Ну  так  я  вам объясню, Ваше  Величество, --  запальчиво  вскочила
поэтесса, грозно уперев ручки в полные бедра, но король жестом  усадил ее на
место:
     -- Не нужно, не  нужно, Ну зачем такие мрачные мысли? Может быть, нынче
ночью, гм, ничего и не произойдет... Перси, налей мне вина!
     Паж, внимательно наблюдавший за  госпожой Сафо и  прочими,  кто был  за
столом, вздрогнул и, конечно же, опять пролил мимо.
     -- Ну, за ваше здоровье, господа! -- поднял кубок Александр. -- И чтобы
нынешняя ночь прошла спокойно.
     -- Предупреждаю,  что со мной  это  дело не пройдет!  -- вдруг  заявила
доселе  молчавшая донна Клара. -- И  если господин людоед сунется  ко мне  в
опочивальню...
     -- То сам будет съеден! -- докончил мысль синьор Данте.
     --  Я  предупредила!  -- высокомерно бросила донна Клара,  окинув  всех
пламенным взором черных очей.
     --  Такова   есть   наша   жизнь,   --  философически  заметил   Иоганн
Вольфгангович. -- Сначала мы кого-то кушаем, а потом червячки кушают нас.
     -- Если бы одни только червячки, -- вздохнула Сафо.
     --  Ну, господа, зачем так мрачно,  --  снова  заговорил  король. --  С
такими мыслями жить нельзя, иначе нам  всем нужно завернуться  в простыню  и
ползти на кладбище.  Как говаривал... нет, не помню кто, даже умирать надо с
улыбкой  на  устах.  И  мне  как-то  больше  по  душе  боевой  задор   нашей
глубокоуважаемой  донны Клары. Знаете, я бы избрал нашим боевым кличем такие
слова: ударим поэзией по  людоедству!  Спокойной  ночи, господа. -- С  этими
словами  Александр  величественно поднялся  из-за  стола  и,  сопровождаемый
Перси, удалился из трапезной.





     Князь Григорий  уже  собирался  покинуть свой  рабочий  кабинет,  чтобы
отойти ко сну, но тут дверь распахнулась, и барон Альберт ввел светловолосую
даму в порванном черном платье. Из-за ее плеча робко выглядывал  невзрачного
вида мужичок.
     Однако их появление большой радости у князя Григория явно не вызвало:
     --  Ну,  чего  явились?  Вам же  было  велено оставаться  на  посту  до
завтрева. Или даже до послезавтрева. Забыли, Анна Сергеевна?
     -- Мы  ничего не забыли, Ваша Светлость, -- несколько надменно отвечала
дама,  которую князь  Григорий назвал Анной Сергеевной. -- Но обстоятельства
таковы, что оставаясь в Мухоморье, мы наверняка оказались бы за решеткой.
     --  Невелика потеря, -- проворчал  барон Альберт, но князь так на  него
поглядел, что тот сразу как-то скукожился и бочком выскользнул из кабинета.
     -- Вот Каширский не даст  соврать...  -- продолжала Анна Сергеевна, еле
кивнув в сторону своего спутника.
     -- Ну, Каширский соврет  -- недорого возьмет, --  заметил князь. -- Так
что же такого у вас приключилось?
     Анна Сергеевна поправила сползший черный чулок на левой ноге:
     -- Когда мы узнали, что боярин, -- тут  она зло скривила губки,  -- так
называемый боярин Василий вступил  в контакт не только  с Беовульфом, но и с
Гренделем, то предприняли операцию по его ликвидации.
     -- Согласно вашим директивам, -- вставил Каширский.
     -- Чего-чего? -- вскинул брови князь. -- Говорите проще, не умничайте!
     -- Согласно вашим  указаниям, устранили, -- презрительно  бросила  Анна
Сергеевна. -- Я самолично замочила его ножом, в корчме.
     --  Так,  --  удовлетворенно  кивнул князь  Григорий.  -- И  в  чем  же
закавыка?
     --  Сегодня  Беовульф  предъявил мне  перстень, который он  неделю тому
назад подарил мне, а сегодня нашел, -- объяснила Анна Сергеевна.
     -- Ничего не понял, -- проворчал князь Григорий.
     --  Найти он  его мог  только  в  одном месте --  в  корчме, где  я его
обронила,  --  пояснила Анна  Сергеевна.  --  Когда  убивала  Ду...  боярина
Василия!
     -- Удивляюсь еще, как он дал нам бежать, -- добавил Каширский.
     --  В  общем,  я  вижу,  что работнички  из  вас... -- Князь задумался,
подбирая сравнение пооскорбительнее. И, так ничего и не придумав, зашелестел
бумагами. -- Ну,  что  у  вас еще?  -- поднял он  взор  на  Анну Сергеевну с
Каширским, которые стояли, неловко переминаясь, перед столом.
     --  Князь, это  еще не все, -- несмело заговорил Каширский. -- Операция
по  охмурению  Беовульфа  и  Гренделя  прошла   не  столь  успешно,  как  мы
предполагали.
     -- Это еще почему? -- грозно вопросил князь Григорий.
     -- Они оба вышли из-под влияния моих установок, -- обескураженно развел
руками Каширский. -- Я чувствую присутствие здесь другой силы внушения, куда
более могучей, нежели моя!..
     -- Не темни, говори по делу, -- оборвал его князь.
     -- Здесь мутит воду Чумичка, -- заявил Каширский. --  Он  в прошлый раз
был тут вместе с царевной и тем, кто именует себя боярином Василием.
     -- Не помню никакого Чумички, -- проворчал князь.
     -- Вы его  очень  хорошо помните,  --  заявила Анна  Сергеевна.  -- Это
именно он, обернувшись царевной, гм, причинил вам некоторые неприятности.
     --  Что?!! -- вскочил из-за стола Григорий.  -- Схватить... изловить...
на кол посадить...  сжечь живьем... Ну, что встали? -- напустился он на Анну
Сергеевну и Каширского. -- Прочь отсюда, олухи!
     Оставшись один, князь Григорий со сдавленным стоном упал в кресло.
     --  Это  судьба,  --  прошептал  князь.  --  Боярин  Василий,  Чумичка,
Грендель...  И что с того, что  боярин  убит  -- колесо  уже  закрутилось. И
что-то сделать уже поздно. Альберт! -- вскричал князь. -- Крыса чернильная!
     В кабинет испуганно заглянул начальник тайного приказа.
     -- Чего изволите, Ваша Светлость?
     -- Запереть  в  замке все ворота.  Поднять  мосты. На  стене  выставить
лучников. И чтобы до послезавтра без моего приказания ни одна собака сюда не
пробежала! Ни одна мышь не проскочила! Ни одна ворона не залетела!
     -- Слушаюсь, Ваша Светлость, -- пролепетал барон  Альберт. -- Еще будут
приказания?
     --  Да! -- рявкнул князь. -- Усилить  надзор  надо  всеми! И над обоими
Длиннорукими, и  над этим дураком Каширским, и над  Анной Сергеевной. Никому
доверять нельзя, никому.
     Барон Альберт на цыпочках покинул княжеский кабинет.
     -- Ох,  не  в духе  нынче хозяин,  -- вздыхал  барон, тяжело  ступая по
длинному  полутемному  коридору.  --  И  так  каждый год.  Только  наступает
октябрь,  как  будто с цепи  срывается. И что ж это за тайна такая, что даже
мне, главе тайного приказа, не ведома?





     Леший и его  друг водяной привычно сумерничали в корчме, когда раздался
стук в дверь.
     --  Толкайте,  да  посильнее!  -- крикнул  корчмарь,  и  тут  же  дверь
ввалилась вовнутрь,  а  следом  за  нею и  запоздалый  посетитель -- высокий
человек в лохмотьях, с которыми несколько контрастировала широкополая шляпа,
надвинутая на самые брови.
     --  Добро  пожаловать,  дорогой  гость, --  приветствовал  его  хозяин.
Вошедший украдкой огляделся по сторонам, снял шляпу и  кинул ее на ближайший
столик.
     -- Боярин Василий! -- в голос ахнули водяной и леший.
     --  Никто  не  знает,  что  я   здесь,  --  устало   вздохнул  Василий,
присаживаясь за столик. -- Переночуем, а завтра утром поедем восвояси.
     -- A как же... -- начал было водяной и осекся.
     -- Увы, -- развел  руками Дубов, -- сам я ничего не могу сделать, а те,
на  чью  помощь  рассчитывал, отказались.  Да  сам виноват  -- такие дела  с
наскока не делаются. Ну ничего, доживем до будущего года...
     --  Ах да, чуть не  забыл. -- Леший достал из-под стойки запечатанный в
трубочку свиток. -- Это для вас.
     --  Любопытненько.  -- Василий  подошел  к стойке и,  разломав  печать,
пробежал послание. -- Кто его принес, вы не заметили?
     -- Русалка, --  с некоторым  удивлением ответил леший. -- Я уж хотел ей
сказать, что вас нет, что вас убили, а ее уж и след простыл.
     -- Теперь и это уже ни к  чему, -- и Дубов, мелко порвав письмо,  кинул
его в тлеющую печку. -- Кузьма здесь?
     -- Да, в вашей горнице, -- кивнул корчмарь.
     -- Спокойной  ночи, господа, -- и  Василий  по скрипучей лестнице  стал
подниматься на второй этаж. -- Да-да, ничего не вышло,  -- бормотал  он себе
под нос. -- Остается только заехать за Надей, и домой...
     --  Ну где ж  ты  пропадал?  -- напустился Кузька  на Василия, едва тот
переступил порог комнаты. -- Я тут весь изволновался...
     -- На болоте прятался, --  ответил Дубов, опустившись на кровать. -- Не
мог же я тут среди дня появиться! Ну как, вещи ты сложил?
     -- Сложил, -- буркнул Кузька. -- Выходит, впустую ездили, эх-ма...
     -- Завтра затемно выезжаем, -- сообщил Василий, -- а теперь неплохо  бы
малость подремать. Дверь бы чем припереть на всякий случай?
     Но тут дверь в  "апартаменты" Дубова распахнулась, и в ней, к  немалому
удивлению  детектива, возникла  долговязая фигура Гренделя. Василий про себя
усмехнулся, но виду не подал.
     -- Чем могу служить? -- вежливо осведомился он.
     -- Я, право, не знаю.  -- выдавил из себя  Грендель  и замолк. Бедолага
явно  находился  в  полном расстройстве чувств. Он затравленно  озирался  по
комнате, будто ища поддержки у этих облезлых стен и пошарпаной мебели.
     -- Я, понимаете  ли, человек  тонкий, но... -- наконец собрался с духом
Грендель, и  в  этот момент дверь резко распахнулась и  на  пороге  возникла
массивная фигура Беовульфа.
     -- Я, знаете ли, человек такой... -- начал было он, но увидев Гренделя,
осекся.
     Грендель машинально попятился к окну. Беовульф же лишь ухмыльнулся.
     -- И ты здесь.  -- И,  уже обращаясь к Дубову, продолжил:  -- Я, знаете
ли, такой человек,  никому  обид  прощать задарма не намерен. Так что  князю
Григорию придется заплатить за подстроенную подлянку. Вот.
     -- Своею жизнью заплатить! -- с пафосом добавил Грендель.
     -- Во-во, -- мрачно ухмыльнулся Беовульф. -- Это я и имел в виду.
     -- Ну что  ж, господа, прекрасно, --  улыбнулся Дубов.  --  Если я  вас
правильно понимаю, вы поддерживаете мой план и готовы принять в нем участие.
-- При этом заклятые друзья закивали головами. -- В таком случае нам пора  в
путь.
     -- Как? Прямо сейчас? -- опешил Грендель.
     -- Да. Это как-то того... -- пробурчал Беовульф.
     -- Увы, господа.  -- развел руками Дубов. -- Время не терпит.  В  нашем
распоряжении чуть  более суток. Поэтому  надо выходить рано утром. Если  вы,
конечно, не передумали.
     -- Я готов, -- выпятил впалую грудь Грендель.
     --  А  чего там... -- махнул рукой Беовульф. --  Пошли!  Только  почему
такая спешка?
     -- Дело в  том, что князь  Григорий уязвим только один день в году,  --
объяснил Василий. -- Точнее, одну ночь. И эта ночь -- следующая. Подробности
я расскажу по дороге, а теперь надо подумать о том, как нам обеспечить  себе
свободу действий. Господин Беовульф, как насчет того, о чем я вас просил?
     --  Мои  люди  проследили, куда  они  сбежали,  -- самодовольно  кивнул
Беовульф. -- Ну, та дама и ее прислужник.
     -- И куда же?
     --  В  Белую  Пущу,  к  этому вурдалаку  Григорию! И как  я мог  в  нее
втрескаться, ума не приложу.
     --  A  я  тем  более  в полном  недоумении,  --  меланхолично  вздохнул
Грендель.





     Король Александр и Надежда Чаликова сидели в  потемках и прислушивались
к мертвому  молчанию,  царящему  в королевских покоях.  Не  было слышно даже
мурлыканья  Уильяма.  Когда  им стало  невмоготу  слушать  зловещую  тишину,
Александр вполголоса предложил:
     -- А  действительно, Наденька, что это мы  тут сидим, будто в рот  воды
набравши? Если особо не шуметь, то можно и поговорить.
     -- Да, пожалуй, -- также  вполголоса  согласилась Надя. -- Знаете, Ваше
Величество, когда вы давеча за обедом читали стихи Касьяна,  то  я наблюдала
буквально за каждым.
     -- Ну и как? -- заинтересовался король.
     --  Никакого результата. Во всяком случае людоед, если он один из ваших
поэтов, ничем себя не выдал. Разве что... -- Надя замолкла.
     -- Ну, договаривайте, -- шепотом  поторопил ее Александр.  -- Если  вам
что-то показалось, то не таите.
     -- Мне показалось, что  донна  Клара... Ну, в общем, она как-то странно
на  вас глядела.  Я  бы об этом  и не вспомнила,  если бы не  ее  выпрыги за
ужином. -- ну, когда  она  заявила, что, мол, ежели людоед к ней заявится, и
все такое прочее.
     -- Ну, это она просто от страха, -- вздохнул Александр.
     -- А если донна Клара таким  образом пыталась отвести от себя возможные
подозрения? -- предположила Надя.
     --  Все может  быть,  --  не  стал спорить  король.  --  А  что это вы,
Наденька, за обедом мне сказали, что людоед не из поэтов? Ну, оттого что  он
Касьяна съел, а его стихи не взял.
     -- Знаете, Ваше  Величество,  по зрелому размышлению я пришла к выводу,
что  это, пожалуй,  не  совсем так.  Поэты  действительно  живо интересуются
стихами, но с одним уточнением -- своими. Но отнюдь не чужими, особенно если
они  не  хуже  твоих собственных. А то, что писал Касьян, на мой взгляд, это
все-таки настоящая поэзия, хоть и не без недостатков.
     -- Нечто подобное я и собирался вам сказать, -- ответил Александр.
     В темной комнате вновь повисло зловещее молчание.
     -- Ваше  Величество,  --  вновь  заговорила  Надя, --  из  разговора  с
летописцем  господином  Пирумом  я  поняла,  что  вы, кроме  всего  прочего,
являетесь прямым потомком князя Феодора Шушка. Ну, тестя королевича Георга.
     -- Да, это так,  --  согласился король. -- Более того, и  в последующие
сто  с  чем-то  лет,  до  прихода  князя  Григория,  ново-ютландские  короли
несколько раз женились на княжнах из Белой Пущи, и наоборот.
     -- Это значит, что при определенном стечении  обстоятельств вы могли бы
занять княжеский престол в Белой Пуще? -- деланно равнодушным тоном спросила
Чаликова.
     -- Что за глупость! -- удивился король. -- Там уже есть свой  князь, да
и на что мне это вурдалачье царство?
     -- Да, но если с князем Григорием что-то  случиться,  то занять престол
будет некому -- ведь никого из Шушков не осталось...
     -- Нет-нет-нет, и слушать не желаю! -- решительно перебил Александр. --
Если вы с  боярином Василием и впрямь решились  извести князя Григория, то я
вам мешать не буду, но меня от ваших замыслов -- увольте!
     -- Ну что вы, Ваше  Величество, избави меня боже вмешивать  вас  в наши
дела, -- поспешно ответила Надежда. -- Но хоть чисто отвлеченно поговорить о
престолонаследии все-таки можно?
     --  Ну, отчего  ж не  поговорить?  --  мгновенно  успокоился король. --
Поговорить  можно. И даже  нужно. А то заснем тут и не заметим,  как  нас...
гм... ну, вы, Наденька, понимаете. Да, так вот насчет престолонаследия. Если
продолжить вашу мысль, то я мог бы наследовать чуть ли не всем  королевским,
княжеским  и прочим  престолам  Европы.  Ведь Ютландский  королевский  двор,
откуда изгнали Георга, находился в  родстве со многими августейшими семьями.
Ну а сейчас  у  нас,  конечно, все  по-другому. Вернее, так  же, но только в
местных мерках.
     -- В каком смысле? -- переспросила Надя.
     --  Ну,  например,  в   том,  послании,  что  привез   боярин  Василий,
Кислоярский царь Дормидонт именует меня не иначе как "брат Александр". И это
не  просто принятое  обращение  между монархами,  а  действительно так.  Моя
бабушка была замужем за его  дедушкой. Или  нет,  кажется  наоборот. Ну  и с
другими правителями из соседних княжеств, поменьше, мы тоже в родстве.  Это,
конечно, не Испания и не Пруссия, даже не Ливония, но все же...
     -- Но неужели для Вашего Величества в  окружающих княжествах не нашлось
подходящей невесты?
     Как показалось Чаликовой, король  горестно вздохнул,  и  Надя пожалела,
что затронула эту  тему, видимо, болезненную для Александра. "Может, половая
ориентация не позволяет ему жениться?" -- промелькнуло в голове журналистки.
     --  Видимо,  не  нашлось, --  усмехнулся король. --  Была  одна  вполне
подходящая, так и та замуж вышла.
     -- Вы имеете в виду царевну Татьяну Дормидонтовну? -- сообразила Надя.
     -- Ну да. Дормидонт приглашал  и меня на свадьбу, да тут как раз дождик
полил... А если по-серьезному, так черт бы побрал все эти августейшие браки!
--  неожиданно   вырвалось  у   Александра.  --  И  как  я  завидую  Татьяне
Дормидонтовне, что она вышла  за человека,  которого действительно  любит!..
Ох, чего-то я расшумелся, -- понизил голос король. -- Эдак мы нашего людоеда
спугнем.
     Надя прислушалась к мертвящей тишине и вполголоса спросила:
     -- А разве вы, Ваше Величество, против династических браков?
     Король  немного помолчал  и вдруг по своему обычаю свернул разговор  на
совершенно другую тему:
     -- Вот я  слушаю  вас,  Наденька, и  с боярином  Василием  беседовал, и
заметил,   что   довольно   странными   словами   вы   порой   изъясняетесь:
династический, интересоваться, результат... Знаете, я вас еще как-то понимаю
только потому,  что  немного знаком с европейскими  языками. Правда, наречия
своих предков,  ютландских  королей,  к  своему стыду,  так  и  не выучил...
Сдается мне, что прибыли вы сюда не совсем из Царь-Города...
     -- А откуда же, по-вашему? -- упавшим голосом спросила Чаликова.
     --  Должно быть, из какого-нибудь торгового города, где смешались языки
многих  народов   и  иноземные  слова   естественно  вошли  в   повседневное
употребление. Ну, например, из Новой Мангазеи.
     -- Да нет, Ваше Величество, из Москвы. -- Сказав это, Чаликова  чуть не
прикусила язычок.
     -- А, ну понятно, -- протянул Александр,  но по его виду  Надя  поняла,
что тот слышит это название чуть ли не впервые.
     Действительно, в параллельном мире, где  жили  король  Александр,  царь
Дормидонт, князь  Григорий  и в  котором волею  судьбы оказалась  московская
журналистка Чаликова, Москва была небольшим  городком,  известным  разве что
тем, что, находясь  на стыке Суздальского, Рязанского и  Тульского княжеств,
он время от времени переходил из рук в руки при княжеских междоусобицах.








     Грендель в потемках вел Дубова и Беовульфа через  болота и перелески по
одному ему ведомым волчьим тропам.
     -- Осторожно,  здесь топкое место, -- говорил  он.  --  Идите строго за
мной, а если шаг вправо, то там трясина...
     Беовульф  то и дело  проваливался под своим  весом чуть  не по колено в
болотную  топь  и  время   от  времени,  не  в  состоянии  сдержать  чувств,
громогласно бранился:
     --  Куда ты завел  нас,  ирод! Утопить  хочешь, да?!  Не могли идти  по
обычной дороге, что ли?..
     -- В  том-то и дело, что  не могли, -- успокаивал его Василий. -- Никто
не  должен  знать,  куда  мы  идем, иначе  все  пропало. А тут  шпионы князя
Григория на всяком шагу.
     -- А кстати, боярин Василий, отчего такая  спешка? -- спросил Грендель,
когда они вышли на сравнительно сухое  место  и зашагали по  еле заметной  в
траве тропинке, вьющейся по узкой опушке между тронутыми осенью перелеском и
зловещим  болотом,  откуда  раздавались лягушачьи трели и  дальнее завывание
выпи.
     -- Это связано  именно с сегодняшней  датой, -- ответил Василий. -- Нам
стало  известно,  что  князь  Григорий  может быть  уничтожен  только  одним
способом  -- если его загрызет волк в ночь свадьбы. Когда он  хотел жениться
на царевне Татьяне  Дормидонтовне,  то мы  решили этим воспользоваться и под
видом  царевны привезли ему колдуна Чумичку.  А ночью он  обернулся волком и
перегрыз князю глотку.
     -- Вот это круто!  -- загоготал Беовульф. -- Дорого бы  я дал, чтобы на
эдакое поглядеть!
     -- А хорошо ли так поступать? -- задумчиво промолвил Грендель. -- Каков
бы ни был Григорий, но такое  разочарование: любимая  девушка превращается в
волка и впивается тебе в горло.
     -- Лучше вспомните,  сколько  народу загубил  этот злодей,  -- возразил
Дубов и сорвал с куста огромную черную ежевичину.
     --  Осторожно,  там  могут  быть  змеи,  --  предупредил  Грендель.  --
Погодите, Василий, но  если Чумичка,  то есть царевна,  в общем, если  князю
перегрызли глотку, то как он остался жив?
     -- Значит, плохо грызли! -- громогласно встрял Беовульф.
     --  Да  нет,  здесь  другое,  --  вздохнул Дубов.  Теперь  он  старался
держаться  подальше  от  ежевичника,  который  тянулся  вдоль  тропинки.  --
Во-первых, Чумичка  все же оказался не настоящим волком, а как бы понарошку.
А нужен настоящий.
     --  То есть я?  -- тихо промолвил  Грендель.  -- Но ведь  и  я  тоже не
совсем...
     -- Да,  но во время превращения вы становитесь волком по-настоящему? --
пристально глянул на него Василий.
     --  Ну,  так-то  так,  -- промямлил Грендель,  --  да какой  я  волк! И
загрызть-то толком не смогу.
     --  Да не слушайте  вы его, боярин Василий!  -- загремел  Беовульф.  --
Придуривается!
     -- Я попросил бы! -- вскинулся Грендель.
     -- Господа, ну не ссорьтесь же по пустякам! -- повысил голос и Василий.
-- Нам предстоит важная, можно сказать -- историческая  миссия, а  вы, право
же, как малые дети.
     -- Ну  хорошо, а  в чем же вторая причина? -- как ни  в  чем не  бывало
спросил Беовульф.
     -- Вторая причина  в том, как  понимать  выражение  "ночь  свадьбы". По
зрелому рассуждению мы пришли  к  выводу, что речь здесь  идет не о "волчьей
свадьбе" с лже-царевной Татьяной Дормидонтовной, а о его настоящей свадьбе с
белопущенской княжной Ольгой.
     -- Ну, когда это было... -- вздохнул Грендель.
     -- Это было  двести с чем-то лет назад, четвертого октября. В то  время
Григорий  уже  прибирал  к себе  власть  в  Белой Пуще, но формально она еще
принадлежала Шушкам: на княжеском престоле сидела Ольга, дочка Ивана  Шушка,
которому, по  всей  вероятности, помог отойти  в лучший мир его постельничий
Григорий.
     -- Ах он поганец! -- не сдержался Беовульф. -- Да я его...
     --  Чтобы  утвердиться у  власти, -- продолжал Дубов, --  Григорию надо
было официально жениться на Ольге, которую он каким-то способом приворожил и
подчинил  своей черной  воле.  Для  этого ему  нужно  было войти в церковь и
принять  участие в христианском  обряде. А вы представляете, каково это  для
матерого вурдалака. Вот  оттого-то и ночь четвертого  октября  является  для
князя Григория наиболее уязвимой. И если мы теперь  до него не доберемся, то
следующая возможность представится  не ранее  четвертого  октября следующего
года.
     --  Вы  бы  так  сразу  и  объяснили, --  тихо  промолвил  Грендель. --
Осторожнее, там справа опасный омут.
     -- Ну так вперед, чего мы медлим! -- нетерпеливо взревел Беовульф.





     За  завтраком король  Александр то и дело поглядывал в окно, за которым
на  фоне голубеющего утреннего неба желтели немногочисленные  листья, еще не
слетевшие с кленов.
     -- Думаю, к  вечеру вода  сойдет, -- мечтательно произнес король, отпив
из  кубка немного  вина,  которое  ему  налил паж,  на  сей  раз,  к  общему
удивлению, не пролив ни капли. -- Кажется, нынешняя ночь прошла спокойно?
     Надя украдкой пересчитала присутствующих, и ей показалось,  что кого-то
недостает. Очевидно, этим же занимался и  синьор Данте, который, почтительно
привстав, обратился к королю:
     -- Ваше Величество, по-моему, среди нас нет донны Клары...
     -- А кстати, где донна Клара? -- оглядел сотрапезников Александр.
     --  Да, фрау  Клархен  --  это такая  женщина! -- мечтательно  протянул
Иоганн Вольфгангович. -- Отшень будет жалко, если ее скушали.
     К королю подошел Теофил, во время трапезы стоявший в дверях.
     -- Ваше  Величество, -- негромко заговорил  он, -- спальня  донны Клары
заперта изнутри, и никто не откликается.
     Услышав эти слова,  Надя заметно побледнела, а король, как ни  в чем не
бывало, отпил еще немного вина:
     -- Господа,  я  уверен, что ничего особенного не случилось. Просто наша
уважаемая  донна  Клара  так тщилась  встретить  людоеда  во всеоружии,  что
проспала завтрак...  Перси, передай мне,  пожалуйста, вон  то  блюдо!  --  И
незаметно для других Александр шепнул Наде: -- Боюсь, придется ломать дверь.





     Похоронный  обряд был  в  полном  разгаре.  Вся  многочисленная  челядь
господина   Беовульфа  в  темных  нарядах   собралась   на  родовом  погосте
Розенштернов,  дабы проводить в  последний путь скоропостижно  скончавшегося
боярина  Василия.  Солнце  едва взошло, и  капельки  ночной  росы  живописно
переливались на траве и на внушительных каменных надгробиях.
     На возвышении перед разверстой могилой стоял роскошный гроб, украшенный
серебряными  заклепками  и позолоченными  цепями.  Рядом с  гробом  "толкал"
прочувствованную речь  представительный господин в черном камзоле -- старший
дворецкий Беовульфа.
     -- О смерть, злодейка-Смерть, зачем ты возложила свою хладную костлявую
длань на этого замечательного человека? Зачем подослала  подлых убийц к  его
ложу? Вдали от любимого Отечества, вдали от родных и друзей...
     Судя по поэтическим  оборотам, можно было  понять, что  сочинитель  сей
речи обладал  незаурядным  талантом. Действительно,  автором был собственной
персоной господин Грендель,  а самый первый ее слушатель, господин Беовульф,
рыдал,  будто  малое дитя, хотя "отпеваемый"  находился  там  же,  в комнате
приболотной корчмы, и внимал похоронной речи вместе с Беовульфом.
     -- Кто бы он ни был, этот гнусный убийца, его постигнет участь, коей он
заслуживает, --  продолжал  дворецкий,  --  и  мой  владетельнейший  хозяин,
господин Беовульф,  со своей стороны  обещал  и поклялся  сделать  все, дабы
наказан был не только убийца боярина Василия, но и те, кто его послал!..
     Участники  траурной   церемонии  слушали  надгробное  слово  не   очень
внимательно, время от времени переговариваясь между собой.
     --  Все-таки  наш хозяин благороднейший  человек, -- говорил  начальник
псарни  главному повару. --  Мало того что дозволил хоронить боярина Василия
на своем родовом погосте, так еще и уступил ему свой лучший гроб.
     -- А что же он сам не пришел на погребение? -- спросил повар.
     -- Занемог,  бедняга,  -- вступила в  беседу горничная.  - Вообще-то он
очень  хотел быть  сам и произнести  прощальное слово,  но пришлось остаться
дома, -- и она махнула рукой в сторону замка.
     Все   эти  разговоры   велись  голосами   куда   более   громкими,  чем
приличествовало   при   погребении,  и  предназначались,  главным   образом,
нескольким темного вида  личностям,  явно  не из  местных  жителей,  которые
шныряли в толпе провожающих.
     Домовой  Кузька,  а  он  и  был  своего  рода негласным  распорядителем
похорон, сидел на каком-то старом надгробии, сделанном из  огромного  серого
валуна,  и  подавал  условные знаки, когда надо заводить  разговоры.  Темные
личности  жадно  ловили  ушами  всю эту дезинформацию и,  отойдя в  сторону,
украдкой записывали ее на клочки пергамента.
     Рядом с валуном стояли  корчмарь-леший и его  друг водяной, держащий  в
руках венок из болотных трав и тины с вплетенными в  него кувшинками.  Время
от времени, слушая погребальную  речь,  водяной начинал  трястись беззвучным
смехом, и тогда Кузька строго тыкал его пальцем в бок:
     -- Ты что, забыл, где находишься?
     -- Так это ж я так плачу, -- хихикая, отвечал водяной.
     -- Эх, какого человека загубили, -- вздыхал леший. -- Где  я еще такого
постояльца найду?!
     -- ...так покойся же, боярин Василий, с миром, -- вещал дворецкий. И со
слезами  завершил:  --  И  суждено  душе  нетленной  В  веках  скитаться  по
Вселенной.
     (Очевидно,  сочиняя  погребальное  напутствие,  Грендель   все-таки  не
удержался от того, чтобы вставить туда парочку своих гениальных строчек).
     Промокнувши глаза  платочком, дворецкий отошел в  сторону, а его  место
занял квартет  плакальщиц-кикимор,  Кузькиных знакомых.  Обступив гроб,  они
жалостно заголосили:

     -- Ох ты батюшка боярин свет-Васильюшка,
     На кого ж ты нас покинул, горемычныих,
     В путь далекий ты собраисся,
     Во неродную землю-матушку,
     Во землю-матушку во болотную...

     Кузька чуть заметно махнул рукой, и главный псарь спросил у повара:

     -- А почему гроб не открывали?
     Повар пожал плечами, но вместо него ответил Беовульфов садовник:
     -- Да говорят, его эти злодеи так изуродовали, что глядеть страшно.
     -- Ну и дела, -- вздохнул повар. -- И кому только боярин Василий дорогу
перешел?
     --  Да  обычные  лиходеи,  --  уверенно  заявила горничная. --  Решили,
видать, что у  него  злата много,  да просчитались -- у боярина Василия  при
себе ничего-то и не было.
     Дворецкий подошел к Кузьке:
     -- Кузьма Иваныч, может, пора завершать?
     -- Пожалуй, что пора, -- согласился домовой и кивнул плачеям.
     Те,  допев  очередной душещипательный  куплет,  замолкли,  и  несколько
здоровенных работников стали опускать гроб в сырую землю.





     Король  Александр,  паж   Перси  и  несколько  наиболее  надежных  слуг
собрались перед дверью одной из комнат.
     Его  Величество  осторожно  постучал в дверь. Никто не  откликнулся,  и
тогда, постучав громче, Александр крикнул:
     -- Донна Клара, отворите или хотя бы дайте знать, что вы внутри и живы!
-- Так как и это предложение осталось без ответа, то  король велел одному из
слуг: -- Открывайте!
     Слуга, он же, по-видимому, и королевский ключник, выбрал увесистый ключ
из огромной связки, висевшей  у  него на шее,  попытался отворить  дверь, но
ничего не вышло.
     -- Там ключ внутри, -- пояснил ключник.
     -- М-да, нехорошо, -- нахмурился король. -- Ну что ж, ломайте дверь!
     То,   что  Чаликова  увидела  в  комнате,  заставило  ее,  многоопытную
журналистку,  неоднократно  бывавшую  в  так  называемых  "горячих  точках",
стремглав выбежать  в  коридор. У  короля  же  Александра  хватило  выдержки
пробыть там еще некоторое  время и  сделать кое-какие наблюдения, после чего
он в сопровождении Нади удалился в свои покои.
     -- Ясно одно, что  дело  не в чтении стихов Касьяна, -- как ни в чем не
бывало произнес Александр, привычно устроившись за своим столом.
     -- Да-да, -- через силу кивнула Надежда. -- Тут что-то другое...
     --  Довольно странный  случай,  --  продолжал король.  --  Донна  Клара
съедена, царствие ей небесное, дверь закрыта  изнутри, а людоеда внутри нет.
По вашей логике получается одно -- самоубийство.
     -- Да-да, -- машинально подхватила Надя, -- и тогда появляется еще одна
версия:  донна  Клара  совершила  предыдущие   два  преступления  и  теперь,
терзаемая угрызениями совести, съела сама себя... Что? -- удивилась Чаликова
собственным словам. -- Что-то меня немного занесло.
     --  Самую  малость,  --  через  силу  улыбнулся   Александр.  --  И  не
удивительно, особенно  после  того, что вы увидели. Впрочем,  окно в спальне
было только прикрыто, но полностью не закрыто.
     --  Стало  быть, преступник  бежал  через окно?  --  уже почти деловито
проговорила Надя. --  Ваше Величество, вы  не обратили внимания, нет  ли под
окном каких-то следов?
     --  Да,  я  сразу же глянул  вниз,  но никаких следов  не  заметил,  --
вздохнул король. -- И это тоже странно. Земля  мокрая, но дождя не  было. --
Александр задумчиво глянул  в  окно. --  Наверно,  уже сегодня  возобновится
связь с окружающим миром...
     -- Значит, людоед выпрыгнул из окна, заровнял  следы, а затем либо ушел
на  болота,  либо  вернулся  в  замок  через  одну  из дверей,  --  уверенно
предположила Надя.
     --  Его  бы  заметили,  --  возразил  Александр.  --  А  впрочем,  ваше
предположение отчасти похоже на правду.
     -- Не сомневаюсь, что тут все гораздо сложнее, -- заметила Надя. -- Или
наоборот -- до предельного просто.





     Уже совсем рассвело, а Грендель все  продолжал вести Дубова и Беовульфа
через болота.
     -- Красивые все-таки у нас  места, -- говорил он, указывая на перелесок
вдали на холме. --  Октомврий  уж настал, уж роща отряхает... А за тою рощей
начинается Черная трясина, самое  страшное место во всей  Новой  Ютландии --
если кто туда попадет, то возврата ему не будет.
     -- А что так? -- заинтересовался Василий.
     --  Говорят,  что  эта местность заколдована, чтобы никто  не мог  туда
проникнуть. Будто бы там сокрыт хрустальный гроб...
     --  А-а, знаю! -- захохотал Беовульф. --  Стоит  хрустальный гроб,  а в
гробу  спит  юная дева  и ждет  своего  прекрасного  принца!  Слышали мы эти
бабкины сказки.
     -- Да  нет же, -- с досадой ответил  Грендель. --  Никакая  это не юная
дева и не принцесса, а замужняя женщина. И лежит она там почитай  без малого
полтораста лет...
     -- А кто же ее освобождать должен, коли не принц? -- несколько удивился
Василий.
     -- Я так слышал, что это должен быть ее прямой потомок, внук, или  даже
правнук,  -- не  очень уверенно сказал  Грендель. -- Осторожнее,  там топкое
место, заберите  чуть правее... А вон там, -- указал он  совершенно в другую
сторону, где начинались  "грядки", чередующиеся канавками, --  то место, где
княжна Марфа закончила свой недолгий век в человеческом обличии.
     --  Сказкины  бабки! -- опять  захохотал Беовульф  и  в  очередной  раз
провалился чуть не по  колено в болотную жижу. -- То  есть, я хотел сказать,
бабкины сказки.
     --  Какие  еще  сказки!  --  возмутился  Грендель.  --  Ведь  даже  наш
Ново-Ютландский  король Иов,  который правил  в  те годы,  установил на этом
месте памятный камень. Он и по сей день там стоит!
     -- А это не может быть, извините, просто дань поэтическому сказанию? --
осторожно заметил Дубов. -- Например, для привлечения любопытствующих.
     --  Ну  конечно  же нет, --  воскликнул Грендель. -- Когда у нас  будет
время, я непременно  свожу вас, маловеров,  туда -- там все сохранилось, как
было двести лет тому назад. Княжна не знала, куда ей деваться, и побежала по
одной из  "грядок".  Но  ей  не  посчастливилось  --  знаете,  часть из  них
сквозные, по ним можно было пройти через все болото, и тогда Марфа  имела бы
надежду   спастись.  А  она  как  на  грех  побежала  по  "грядке",  которая
заканчивалась там,  где  сходились две  канавки, а  броситься  в воду она не
решилась.  Тут  ее нагнали  подручные князя Григория,  а  колдун превратил в
лягушку. С тех пор она в тех местах, говорят, и обитается.
     -- Свежо предание, а верится с трудом, -- заметил Василий.
     -- Я ж говорю --  сказки!  -- добавил Беовульф. Грендель  только махнул
рукой, не желая пускаться в пустые споры.
     Некоторое время спутники шли молча, и лишь когда они миновали невысокий
холм, поросший кустарником, Грендель разомкнул уста:
     -- Здесь начинаются владения князя Григория. -- И, обернувшись назад, с
чувством произнес: -- О Мухоморская земля! Уже за шеломянем ты еси.
     Беовульф  лишь фыркнул, а  Василий подумал, что  у Гренделя наверняка в
суме хранится мешочек с горстью родной болотной земли.





     С утра у князя Григория раскалывалась голова -- как уже двести с чем-то
лет  подряд  в  этот  день,  четвертого  октября.  Но  князь,  привыкший  не
поддаваться обстоятельствам, уже с утра находился в своем рабочем  кабинете.
Ему предстояла нелегкая задача -- установить, кто из двух князей Длинноруких
настоящий, а  кто самозванец, а  главное -- с  какими целями этот самозванец
прибыл  в  Белую  Пущу.  Князь  Григорий  чувствовал,   что  появление  двух
Длинноруких тоже  как-то связано  с остальными событиями последних  дней,  и
оттого очень хотел докопаться до истины.
     -- Ну что, Каширский, хоть это-то вы сможете? -- спросил князь Григорий
у  чародея-недоучки,  который  в  почтительной  позе  стоял  перед княжеским
столом.
     -- А как  же, Ваша Светлость! --  рассыпался в  уверениях Каширский. --
Мне это раз плюнуть.
     --  Посмотрим,  -- процедил князь  Григорий и хлопнул в  ладоши. Тут же
охранники  ввели  в  кабинет  обоих  Длинноруких.  Оба,  несмотря  на  ночь,
проведенную в неволе, чувствовали себя бодро и уверенно.
     -- В  первый  и  последний раз  призываю  одного  из  вас  признаться в
самозванстве,  --  морщась от  головной боли,  произнес князь Григорий.  Оба
Длинноруких  молчали.  --  Ну что ж, пускай  вам  будет хуже,  --  с угрозой
продолжал князь, не дождавшись признания. -- Каширский, приступайте!
     Каширский встал посреди  комнаты напротив обоих  Длинноруких и,  сделав
страшное лицо, заговорил замогильным голосом:
     -- Энергия правды перетекает к  вам, и вы не сможете лгать, как бы того
не хотели... Даю вам установку признаться в том, что вы не тот, за кого себя
выдаете...
     Один из Длинноруких внимал "установкам" чародея и даже чуть покачивался
в  такт  его  речи,  другой  же  остолбенело  взирал  на  Каширского, слегка
приоткрыв рот.
     -- Ну, говорите же! -- закончил свой сеанс Каширский.
     Первый из Длинноруких прекратил  раскачиваться и, положив руку на грудь
поверх порванного кафтана, торжественно провозгласил:
     -- Был, есмь и буду князь  Длиннорукий, градоначальник  Царь-Городский,
заточенный во узы по вражиим наветам!
     -- И я тоже! -- расплылся в дурацкой улыбке второй.
     -- Ну?  -- грозно обернулся князь Григорий к Каширскому. -- Что же твои
хваленые чародейства?
     Каширский с  умным видом почесался там-сям, пожевал  губами  и в  конце
концов выдал резюме:
     -- Они оба настоящие.
     --  Что-о? --  зловеще  прошипел князь,  скривив  тонкие губы  то ли от
головной боли, то ли в усмешке.
     Каширский побледнел, сжался и быстро залепетал:
     -- Это был  пробный тест, мой повелитель. Пока что ясно то, что один из
них  -- настоящий Длиннорукий, а  другой подготовился к тому, что может быть
подвержен психологическому сканированию  со стороны столь квалифицированного
специалиста, как ваш покорный слуга. Видите ли, князь...
     -- Пока что я вижу одно,  -- голосом, не предвещающим ничего  хорошего,
перебил князь Григорий,  -- то,  что ни от вас, ни от госпожи Глухаревой нет
никакой пользы.
     --  Вы   ко   мне  несправедливы!  --   возмутился   "квалифицированный
специалист", но князь его не слушал:
     -- Вы завалили  дело с  Гренделем и Беовульфом  -- раз. Вы даже боярина
Василия не могли убрать чисто -- два. Прикажете продолжать?
     -- Нет, не надо, -- поспешно ответил Каширский.
     -- Тогда делай свое дело!
     Каширский снова набычился,  напрягся и даже чуть зашевелил  ушами. Один
из Длинноруких устремил взор на Каширского и немного подался в  его сторону.
Второй же Длиннорукий  все так  же стоял столбом  с  видом  полного  дурака.
Похоже, что опыты чародея действовали на обоих, только по-разному. И вдруг в
звенящей тишине из-под княжеского стола  выкатилась крупная золотая  монета.
Она, поблескивая боками, деловито двигалась  в  сторону  двери,  и  путь  ее
пролегал ровно промеж обоих Длинноруких. И вот тот из них, что покачивался в
гипнотическом трансе, ловко, как кот на мышь, бросился на монету.
     -- Кхе-кхе, -- усмехнулся князь Григорий, --  вот мы и разобрались, кто
здесь самозванец.
     -- Это  не я! --  испуганно подал голос  тот Длиннорукий, что лежал  на
полу, крепко сжимая в жирной ручонке золотой.
     --  Конечно, не  ты,  -- спокойно  отозвался князь.  -- Тебя  спасла от
темницы твоя воровастая сущность. -- И, уже обращаясь  к Каширскому, зловеще
продолжил: -- Вот мы и разобрались, любезный, без твоих фиглей-миглей.
     Каширский сжался, как кролик перед удавом:
     -- Ну, это по чистой случайности, вы обронили монетку...
     --  Это  у  тебя  с Анной  Сергеевной  все  чистые  случайности,  --  с
неприятным хрустом размял длинные пальцы князь. -- А у меня точный расчет.
     -- Ваша Светлость, если бы вы соизволили мне дать еще немного  времени,
то я бы все непременно и сам...
     Но  тут произошло  нечто неожиданное: второй Длиннорукий слегка щелкнул
пальцами, и теперь Каширский,  мелко задрожав всем телом, стал опускаться на
пол неподалеку от "первого" Длиннорукого.
     -- Вот этот... этот! -- залепетал Каширский, беспомощно хватаясь руками
за воздух. -- Я знаю, кто он...
     --  И  кто  же?  --  спросил  князь, с  некоторым  удивлением глядя  на
корчащегося Каширского.
     Но тот не успел ответить, так как "второй" Длиннорукий вдруг стал резко
худеть  и увеличиваться в росте, а его черты начали меняться прямо на глазах
у изумленных зрителей.
     -- Да,  ты прав, Каширский,  -- презрительно заговорил он, окончательно
приняв другой облик, -- я Чумичка. Вы убили Василия, можете убить и меня, но
ваше время истекло. Не я, так другой прикончит все это вурдалачье царство!
     --  Велите казнить его, Ваше Превосходительство, --  злобно  забормотал
Каширский,  тщетно  пытаясь подняться  с  пола. -- Велите  его  расстрелять,
повесить, утопить...
     -- Тебя  не  спросили, -- презрительно бросил князь Григорий. -- Нет, я
его заставлю послужить на благо себе. Он ведь настоящий чародей, как я вижу,
не  то  что некоторые. --  И, обратившись  к  Чумичке,  спросил:  -- Ну как,
пойдешь ко мне на службу?
     -- Никогда, -- тихо, но твердо ответил Чумичка.
     -- Ну  что ж, я тебя  не  неволю, -- через силу усмехнулся  князь. -- У
тебя будет время  обдумать мое предложение. Отведите его у темницу и глаз не
спускайте!
     Охранники тут  же подскочили к Чумичке и, не дав ему даже пошевелиться,
схватили под руки и вывели прочь.
     --  Вон,  --  негромко сказал  князь Каширскому,  --  и  постарайся  не
попадаться мне на глаза, покамест не позову.
     Каширский, радуясь, что так легко отделался, попытался встать,  но,  не
сумев, на четвереньках пополз к двери.
     Когда  горе-чародей  столь  нелицеприятным  образом  покинул  княжеские
апартаменты, "настоящий" Длиннорукий, кряхтя, встал с пола:
     -- Ну что, князь Григорий, убедился теперь, что я -- это я?
     -- А бес тебя  знает, может, и  ты  тоже  -- не ты, --  проворчал князь
Григорий. -- Ну ладно, отправляйся на конюшню.
     -- На конюшню? -- изумился Длиннорукий.
     -- А  то куда  же? Ты ведь туда так рвался. Хотя нет, на конюшню рвался
тот, самозванец. Но ты однако же туда сходи.
     -- Для чего?
     -- Найдешь там некоего  Петровича, душегуба и лиходея. Познакомишься  с
ним, а завтра я отправлю вас обоих на важное задание.
     -- Вот это по мне, -- обрадовался Длиннорукий. -- А что за задание?
     --  Его  тебе  расскажет  барон  Альберт,  --  поморщился  Григорий  от
накатившей головной боли. -- А сейчас оставь меня. --  Но, когда Длиннорукий
достиг двери, негромко добавил: -- А монетку верни!
     Едва Длиннорукий, опечаленный расставанием с монеткой, кланяясь покинул
кабинет, князь Григорий стиснул голову руками и чуть слышно пробормотал:
     --  Кажется, все к лучшему. Боярин Василий мертв, Чумичка в  темнице...
Только бы эта боль прошла поскорее. И скорее бы этот день прошел...





     Александр подавленно молчал, сидя  в глубоком кресле.  Молчала и  Надя.
Она понимала, что если  король пригласил ее  к себе в покои,  то  собирается
что-то сказать. Поэтому Чаликова терпеливо ждала.
     --  Вот  и  Уильям  куда-то запропал,  -- после  долгого молчания  тихо
проговорил Александр.
     --  Надеюсь,  Ваше  Величество,  что  он  не стал добычей  людоеда,  --
позволила  себе  пошутить  Надя.  Однако  Его Величество был  настроен  куда
серьезнее.
     --  Как жаль, --  вздохнул  он, -- еще  несколько дней, и  она  была бы
спасена.
     -- Кто, донна Клара? -- удивленно переспросила Надя.
     -- Да.  Теперь  этого  можно не скрывать,  хотя  я прошу  вас  особо не
распространяться --  огласка тут  совершенно  ни к  чему.  Но вам я скажу --
вдруг это поможет установить истину.
     -- Значит, донна Клара носила в себе какую-то тайну? -- понизила  голос
Чаликова.
     --  Эта  женщина  пребывала  здесь  под  именем   известной  гишпанской
стихотворицы не столько по нашему давнему обычаю, сколько потому что  должна
была таить собственное имя.
     -- Если не секрет, Ваше Величество, от кого она скрывалась?
     --  От  князя Григория. Как вам, вероятно, известно,  земля Белой  Пущи
разделена  между князьями и боярами,  многие из  которых -- потомки тех, кто
уцелел от Шушковских времен.
     -- Как, разве там не упыри заправляют? -- удивилась Надя.
     --  Заправляют, конечно,  упыри,  -- согласился Александр, -- но делают
это  не  напрямую. A для видимости в Белой Пуще даже существует не больше не
меньше как  Боярская Дума.  Это  чтобы иметь дело  с иноземными правителями,
которые прекрасно знают, кто в Пуще хозяин, но вступать в прямые  сношения с
упырями им вроде как бы неприлично, а с боярами -- совсем другое дело, даром
что эти бояре пляшут под вурдалачью дудку.
     -- Надо же, а я и не знала! -- покачала головой Чаликова.
     --  Князь Григорий -- очень умный... чуть  было не сказал "человек", --
продолжал  король.  --  Очень  умный  правитель.  Или,  скорее,  хитрый.  Он
прекрасно понимает, что  чисто  по-человечески народу  легче подчиняться  не
упырям, а своим же помещикам. Но не дай бог кому-то  хоть в чем-то отойти от
воли князя Григория -- и в одну прекрасную ночь вся помещичья семья исчезнет
без следа, а в  усадьбе  появится  новый барин, более послушный.  И  не  дай
господь кому-то из селян залюбопытствовать, куда девались прежние хозяева!
     -- Значит, донна Клара...
     -- Донна Клара -- это дочка одного из  таких помещиков. К счастью, в ту
ночь, когда исчезла ее семья, ее самой  в усадьбе не было. Уж не знаю, каким
чудом ей удалось добраться до моего замка, но отказать  ей в приюте я  никак
не  мог.  Конечно же,  я прекрасно понимал,  что здесь она  не может быть  в
полной безопасности, и  собирался переправить в  одно  из соседних княжеств,
менее  зависимых  от  Белой  Пущи,  где  она  могла бы  жить даже под  своим
настоящим именем, но увы -- тут пошел дождь, замок затопило...
     --  То  есть  вы, Ваше  Величество,  полагаете, что  донна  Клара стала
жертвой агентов князя Григория? -- спросила Чаликова.
     -- Я  мог бы так  полагать,  если бы  не первые два случая, -- вздохнул
король. -- Но Касьян -- это обычный сельчанин, хотя  и одаренный несомненным
поэтическим даром. A вот Диоген...
     -- Я так чувствую, что он тоже не совсем  Диоген, -- осторожно заметила
Надя.
     -- Вы правы, -- согласился Александр, -- хотя тут совсем другой случай.
Я  не вдавался  в подробности,  но  он  --  уроженец  Кислоярского  царства.
Начитавшись  книжек  заморских  философов,  он  стал  проповедовать   мысли,
отличные  от принятых в Царь-Городе  представлений  о  сущности христианства
вообще и православия в частности. И тем самым настолько, как вы выражаетесь,
"достал"  царь-городских церковников, что  те  чуть было не отправили его на
костер.
     -- Неужели царь Дормидонт допустил бы такое изуверство?
     --  Брат  Дормидонт  по  своей  доброте  и  незлобивости  решил как  бы
опередить церковников и сослал его в один из монастырей на покаяние. Ему  бы
сидеть там тихо, а он бежал из обители, вернулся в столицу и  продолжал свои
еретические  выходки  пуще прежнего. Как-то раз  даже встал  на  четвереньки
перед входом в храм Ампилия Блаженного и, изображая собаку, лаял на прихожан
и хватал служителей  церкви за рясы. Уж  не знаю, что он хотел этим сказать,
но после того случая его схватили и  бросили в темницу на две седмицы  и еще
один день. Тогда уж он понял, что житья в Царь-Городе ему не будет, и  бежал
сюда. Ну, я ему предоставил кров и скромное пропитание, но с условием, чтобы
никаких выходок.  И  он эти условия соблюдал,  только  порой очень  уж вином
злоупотреблял, да  тут уж чего поделаешь... Я даже подумал, что в его гибели
повинны царь-городские церковники, но теперь видно, что тут все иначе.
     -- A не значит ли это, что  и другие поэты... -- начала  было  Надя, но
Александр быстро приложил к устам палец с перстнем -- и Чаликова поняла, что
дальнейшие разговоры на данную тему совершенно излишни.  По крайней мере, до
следующего несчастного случая.
     Выйдя из королевских покоев, Надя  услышала какой-то шум, доносящийся с
улицы   через  неплотно  закрытое  окно.  Со   свойственным   ее   профессии
любопытством  она немедленно  ринулась к окну, выходящему во двор  замка  и,
распахнув  его,  распласталась на  широком  подоконнике,  рискуя  вывалиться
наружу.  И пожалела, что при  ней нет фотоаппарата. А зрелище того стоило: в
ворота замка строем входил отряд королевской  гвардии в полном составе -- то
есть все четыре  солдата и их командир с  лихо закрученными усами. Последний
торжественно нес на бархатной подушке кота Уильяма. Вид у Уильяма был весьма
потрепанный, но  довольный  -- видимо,  его  похождения  увенчались успехом:
сердца сельских кошек были покорены, а местные коты посрамлены.





     Петрович шел  по полевой дороге, радостно  вжикая  один  о другой двумя
кухонными  ножами --  всем, что у него осталось с  тех  времен, когда он был
Соловьем-разбойником, Атаманом отчаянных головорезов и грозой царь-городских
лесов.
     Это был первый раз,  когда  Петровича освободили  от работ на княжеской
конюшне и выпустили за пределы кремля. Конечно, не просто так прогуляться, а
раздобыть  с  десяток  девок помоложе да покрасивше для  отсылки Багдадскому
султану Аль-Гуссейну.
     Несколько  позади  плелись  Глухарева с  Каширским.  Они  совершенно не
разделяли восторга Атамана и даже более  того, видели в этом явную немилость
князя.
     --  Эх,  сейчас  будем  грабить  и  убивать!  --  мечтательно  вздохнул
Петрович, завидев идущих ему  навстречу  двух молодых женщин. Одна, довольно
полная, в цветастом сарафане, тащила коромысло с двумя  ведрами,  а  вторая,
высокая  и тощая, несла в  одной руке корзину, а  другой придерживала острую
косу, лежащую на плече.
     -- Сейчас, сейчас,  -- сладострастно  повторил Петрович  и ускорил  шаг
навстречу своим жертвам. Анна Сергеевна лишь хмыкнула -- мол  вот  уж плевое
дело. А Каширский в угоду ей глупо хихикнул:
     -- Пару внушений, и они наши.
     Соловей  ничего этого  не  слышал,  потому что  был полностью  поглощен
предвкушением грабежа. И его совершенно не волновало, что эта операция  идет
несколько вразрез с его убеждениями защитника всех угнетенных и униженных, а
также врага  всех  богатеев, пьющих  (в данном  случае  --  почти буквально)
кровушку  бедного трудового  люда. Как  истинный  художник,  Петрович творил
очередной шедевр. И в порыве вдохновения он заверещал фальцетом:
     -- Всех зарежу! Всем кровь пущу! -- И, чуть сбавив обороты, уточнил: --
Кто будет рыпаться.
     Бабы остолбенели от такого лихого наскока и "не рыпались".
     -- А теперь вы пойдете со мной,  -- зловеще поигрывая кухонными ножами,
продолжал Петрович. -- И без глупостей!
     Совершенно очумев от такой наглости,  бабы  стояли,  разинув  рты  и не
двигаясь с места.
     --  А может, установочку  дать? --  шепотом  спросил у  Анны  Сергеевны
Каширский.
     -- Не надо,  -- отрезала та.  Ей явно начинали нравиться лихие "наезды"
Петровича.  Плешивый и плюгавый в обыденной  жизни,  Соловей сейчас  казался
почти орлом. Или даже коршуном, упавшим с небес на глупых куриц.
     --  А  потом я  вас  отправлю в гарем  к  моему  приятелю  султану,  --
продолжал вещать Соловей, явно войдя в раж.
     Но тут одна из баб, та, что с косой и корзинкой, вдруг спросила:
     -- Куды?
     Своим  глупым  вопросом  она  явно  сбила  Петровича  с  мысли,  и  он,
запнувшись, остановился  на полуслове и, мучительно напрягая  мозги, пытался
понять, что она имела в виду. Анна Сергеевна решила прийти ему на помощь.
     -- К  султану, дура. В гарем, -- строго  сказала  она  и  уже  от  себя
добавила: -- Вас там будут насиловать злые евнухи.
     А  вот  этого  явно  говорить  не  надо  было. Потому  как  бабы  резко
посуровели лицами, а Каширский покачал головой.
     -- Ах,  Анна  Сергевна, Анна Сергевна, -- пробормотал он, -- похоже, вы
весь налет испортили. Надо было установочку дать...
     -- А иди ты  знаешь куда, -- взвилась Глухарева. -- Гренделя  надо было
лучше  своими  установками  потчевать.  Тогда бы мы  не  оказались здесь,  в
компании плешивого душегуба и этих деревенских дурех.
     -- Да что вы понимаете! -- возмутился Каширский. -- Вы сами-то...
     Петрович,  видя, что все начинает идти наперекосяк, попытался выправить
положение.
     -- Всем стоять! -- взвизгнул он. -- Не то горло перережу!
     Но было уже  поздно -- как говорят в  таких случаях, "ситуация вышла из
под контроля". Бабы  грозно  двинулись  на  него. Что было  дальше,  Грозный
Атаман так и не понял -- он  весь мокрый бежал по раскисшему осеннему полю и
пытался стащить с головы ведро. Когда это наконец ему удалось, то он увидел,
что  далеко  впереди  вприпрыжку  несутся  Глухарева с  Каширским.  Петрович
обернулся  на  бегу, и душа его с грохотом рухнула в пятки -- следом за  ним
бежала высокая девица и размахивала косой.
     -- Я те  покажу  насильничать!  -- кричала она. --  Я  те  щас  срам-то
отрежу, шоб не повадно было!..
     "Все, пришла моя смертушка", -- промелькнуло в голове Петровича,  и  он
припустил во всю мочь. Так  на одном дыхании он влетел в ворота замка, где с
лету напоролся на борона Альберта.
     --  Эй,  Соловей, что случилось? -- спросил тот, удерживая конвульсивно
дергающегося  душегуба  за  шиворот.  --  Анна  Сергеевна  тут  с  Каширским
пронеслись как угорелые. Может, ты мне в конце концов объяснишь, что все это
значит?
     -- Там... Бабы... -- задыхаясь, проговорил Петрович.
     -- Вообще-то они должны были бы быть здесь, а не там.
     -- Бегут... Сюда... -- выдохнул Соловей.
     -- Это  хорошо, -- повеселел  Альберт. --  И чем  это  ты их  приманил,
плешивый гуляка?
     -- Они... Меня... Убить хотят! -- выкрикнул Петрович.
     -- Что-то я не... -- насупился Альберт.
     -- Спасите меня, -- взвыл Грозный Атаман. -- Порешат ведь не за грош!
     -- Да  ты совсем очумел, -- уже разозлился барон. --  Хватит тут дурака
валять -- ступай и приведи девок!
     --  Не  губите,  --  взмолился  Петрович, --  лучше  на конюшню  дерьмо
выгребать!
     И тут их препирательства прервал стражник, который стоял у ворот:
     -- Господин барон, там за воротами целая толпа баб...
     --  А-а-а!  -- закричал в  ужасе Соловей  и попытался бежать, но цепкие
пальцы  Альберта  продолжали удерживать его  за воротник. --  Это  за  мной!
Господин барон, не выдавайте меня  им!  Лучше повесьте на кремлевской стене!
Но только не снаружи...
     -- Чего им надо? -- не обращая внимания на стенания Петровича,  спросил
Альберт.
     -- Хотят, чтобы их отправили в гарем к султану. -- ответил стражник.
     Альберт  удовлетворенно  хмыкнул и отпустил кафтан Петровича. Душегуб и
лиходей, гроза царь-городских лесов упал на холодные камни  двора, как мешок
с овсом.
     -- Скажи, сейчас будем отбирать лучших, пусть в  очередь выстраиваются,
-- весело крикнул барон  и,  поправляя  на ходу белоснежное жабо, переступил
через Петровича и поспешил к воротам.





     На сей раз  обстановка  за обедом  была уж  совсем безрадостная.  Никто
ничего  не говорил, кусок в горло явно тоже никому не лез, но все ели, чтобы
не вызвать подозрений в сытости.
     Король  Александр  в течение обеда  несколько раз вставал  из-за стола,
подходил к окну и устремлял взор на болота.
     --  Если снова  не задождит, то к  вечеру мы  обретем связь с миром, --
наконец произнес король.
     -- И сможем наконец выбраться из этого... -- подхватил сеньор Данте. --
Простите, Ваше Величество, из вашего замка.
     -- Вам наскучило мое гостеприимство? -- обернулся к нему Александр.
     -- Ах нет, Ваше Величество, --  поспешно  залебезил поэт, --  для  меня
всегда истинный праздник гостить у  вас в замке,  а  уж  последние несколько
дней я буду вспоминать, как счастливейшую пору моей жизни...
     -- Если останетесь живы, -- не удержалась госпожа Сафо.
     -- Я  вам не Диоген и не донна Клара,  -- заявил Данте, -- меня  голыми
зубами не возьмешь!
     "Вот и  донна  Клара так  же  говорила,  а  где она теперь?",  невесело
подумала Чаликова.
     -- Господа, ну опять вы об  этом, -- вздохнул король,  вновь садясь  за
стол.  -- Чему  суждено быть, то и сбудется. Я со своей стороны предпринимаю
некоторые действия и надеюсь, что скоро истина будет раскрыта.
     "Был  бы  тут Вася Дубов, -- помечтала Надя,  -- или хотя бы  инспектор
Лиственицын..."
     -- А я здесь больше ночевать не буду! --  не выдержала мадам  Сафо.  --
Ваше Величество  можете  считать это чем угодно, но я  предпочитаю утонуть в
болоте,  чем... -- Поэтесса,  не  договорив,  опрокинула себе в рот огромный
кубок с вином.
     -- А  мне  почему-то кажется, что все  будет  зер  гут,  -- флегматично
заметил   Иоганн   Вольфгангович,  поправляя   салфетку,   накинутую  поверх
безупречного фрака.
     Никто ему  возражать не стал -- все в глубине души надеялись,  что этот
кошмар скоро кончится, хотя и не очень-то верили в благополучный исход.





     Каменный мост через  ров перед замком князя Григория  был полон  женщин
самого разного  возраста --  кандидаток на  отправку  в гарем к  багдадскому
султану. Судя по  наплыву соискательниц,  конкурс составлял не менее  десяти
человек на место, так  что приемной комиссии, куда входили служивые печально
знаменитого тайного приказа, предстояло сделать непростой выбор.
     Похоже,  что работа шла,  как по конвейеру:  чиновник  в  синем кафтане
записывал  имена  претенденток, которые  продолжали  понемногу прибывать,  и
вызывал их в порядке поступления. Большинство девиц вскоре с разочарованными
физиономиями выходили из ворот замка, но некоторые,  очевидно, оставались на
"второй тур" отборочного процесса.
     "Живая   очередь"   двигалась   довольно   живо,   однако   три   дамы,
скучковавшиеся особняком от остальных,  видимо, считали иначе. Особенно одна
из них, весьма внушительных размеров и с золотой  цепью, живописно накинутой
поверх сарафана, не переставая ворчала:
     -- Ну что они там, не могут побыстрее? До вечера не попадем ведь!
     -- Да успеем,  вечно ты  суетишься  не по делу, -- возражала ей  другая
дама -- гораздо худее, в заплатанном платье и  в таком же платочке, небрежно
повязанном на голову.
     --  Кажется,  зря мы ввязались в эту  затею,  -- не без опаски заметила
третья, одетая уж вовсе немыслимо: сверху ее украшало что-то вроде боярского
кафтана,  а снизу -- некое  подобие  юбки, наскоро  сшитое из цельного куска
материи.
     --  Вообще-то надо  было бы  получше  подготовиться, -- оглядев себя  и
подруг, прогудела первая дама. -- А в эдаких нарядах ни одна сволочь на  нас
не позарится.
     -- Кто ж знал,  что представится такая возможность, -- возразила вторая
дама.
     --  Ну так  давайте уйдем  и  будем  действовать по прежнему плану,  --
предложила третья.
     -- Сначала  попытаемся тут! -- заявила первая. -- Но  это  нужно как-то
ускорить.
     -- Как? -- безнадежно махнула рукой вторая дама.
     --  Способом  вечным,  как мир! -- Первая  дама бесстыдно задрала подол
платья и извлекла откуда-то из своих глубин золотую монетку.
     -- Ой, рискованно, -- покачала головой третья.
     -- Достойны ли такие действия звания благородной дамы? -- засомневалась
вторая.
     -- Достойны,  достойны! -- захохотала первая и решительно направилась к
чиновнику.
     То, как она передавала монетку должностному лицу, не укрылось от взоров
других претенденток, ожидающих своего череда.
     --  Не пускайте никого! -- закричала полная девица,  как раз  та самая,
что нахлобучила Петровичу ведро на голову. -- Я здесь раньше всех стояла!
     -- Взяточники! Мздоимцы! -- заголосили и другие женщины, не то чтобы от
зла,  просто  они  были  рады  любой  возможности  снять напряжение  долгого
ожидания.
     --  Тихо,  девоньки!   --  прикрикнул  чиновник.  --  Всех  примем,  не
беспокойтесь. -- И,  дождавшись,  когда  из  ворот  понуро  вышли  несколько
очередных  отвергнутых  соискательниц,  выкрикнул: -- Олимпиада, Сосипатра и
Поликсена!
     Взяткодательница и две ее подруги резво побежали к воротам и скрылись в
недрах замка. Впрочем, долго они там не пробыли -- не прошло и получаса, как
ворота приоткрылись и дюжие  охранники  к  радости прочих претенденток молча
вышвырнули их вон.
     -- Как  они смели! -- возмущалась первая дама, потирая задницу с  ярким
оттиском сапога. -- Этого я им никогда не забуду! Ну, Григорий, погоди!
     -- Сами виноваты, -- вздыхала вторая дама,  поправляя  сбившийся  набок
платочек.
     --  Хорошо  еще  легко  отделались,  --  оптимистично  возразила  своим
подругам третья. -- Ладно,  пошли искать вход в подземелье. Времени-то уже в
обрез.





     Князь  Григорий обедал  прямо  у  себя  в  кабинете,  а барон  Альберт,
почтительно склонившись, докладывал о последних событиях:
     -- Ваша Светлость, у меня для  вас  две новости: одна хорошая, а другая
-- не очень. С какой прикажете начать?
     Князь  Григорий отодвинул  тарелку с  обглоданными  костями и придвинул
кубок не то с вином, похожим на кровь, не то наоборот:
     -- Начни с хорошей. Плохих у нас и так уже выше крыши.
     Альберт извлек из-за пазухи несколько бумажек:
     --  Вот  только  что  поступили донесения, что сегодня утром на родовом
кладбище Pозенкранцев были преданы земле бренные останки боярина Василия.
     -- Так, -- Григорий с удовольствием отхлебнул из кубка, -- ну а  что же
Беовульф и Грендель?
     -- Беовульф на похоронах  не присутствовал,  так как занемог и  остался
дома, а Грендель куда-то исчез.
     -- Нехорошо, --  нахмурился князь,  --  его  надо непременно  взять под
наблюдение, и  как  можно скорее. Одна радость  -- нет  больше этого боярина
Василия.
     -- Жаль его  все же, --  притворно вздохнул барон  Альберт. --  Умер на
чужбине, и чужие люди его хоронят...
     -- Кстати, не  забудьте послать мои,  хм, искренние соболезнования царю
Дормидонту и королю Александру, -- добавил князь. -- Ну так что же у тебя за
плохая новость?
     --  Дело в  том,  Ваша Светлость...  --  замялся Альберт  и, решившись,
выпалил одним духом: -- Чумичка исчез!
     -- Что-о?!! -- Князь  Григорий резко  встал  из-за  стола, и  увесистый
кубок полетел в барона, так что тот едва успел увернуться.
     -- Князь, извольте выслушать...
     -- Ничего  не желаю слушать, -- процедил князь.  --  Да  я тебя  самого
засажу  в темницу  на место Чумички, и  будешь ты  там сидеть  с  крысами  и
тараканами,  пока  мы его  не найдем!..  --  И,  немного успокоившись, князь
Григорий угрюмо спросил: -- Когда и как это произошло?
     --  Да только  что, -- поспешно залепетал начальник тайного приказа. --
Его охранник на миг отвернулся, а потом глядит -- Чумички уж и след простыл.
     -- Все ясно,  колдовство, -- злобно  прошипел  князь. -- Что толку, что
боярин  Василий  мертв,   когда  Чумичка  и   Грендель   могли  и  без  него
столковаться. Да как на грех и тот и другой незнамо где.  И почему я, дурак,
не послушался  Каширского!.. Значит,  так, -- быстро и  решительно заговорил
князь. --  Принять  все меры  разыскания  и  безопасности. И  если  что  еще
случится -- ты, лично ты за все своей дурной башкой ответишь. Понятно?
     -- По-понятно, -- совсем сник барон.
     -- Тогда ступай!
     Альберт  на негнущихся ногах вышел из княжеского кабинета, бормоча себе
под нос:
     --  Уж сто лет  без малого при князе состою, а таким  его  ни  разу  не
видал. И чего ему этот дурак Грендель дался вместе с Чумичкой?..





     -- Ну что же, через ворота в замок проникнуть не удалось, значит, будем
искать  подземный  ход, -- деловито  сказал Василий. Он, Беовульф и Грендель
расположились прямо на ковре опавших листьев в небольшой рощице и закусывали
прихваченными  с  собой  яствами,  запивая  прохладной  водичкой  из  ручья,
отделяющего  рощу от сжатого поля.  Вдали на  фоне  холодного  осеннего неба
чернели башни и стены Григорьевского замка.
     -- Этого я  им не  забуду! -- кипятился Беовульф, потирая зад. -- Меня,
доблестного  рыцаря  в  двадцать пятом  поколении, вышвырнуть, как последнюю
потаскуху!
     -- Так  ведь тебя именно  в таком  качестве и вышвырнули, -- усмехнулся
Грендель, но тут же добавил: -- Да и не тебя одного, нам с боярином Василием
тоже досталось.
     -- Что ж, правда,  -- немного подумав, согласился Беовульф. -- По этому
случаю  неплохо  бы  с горя выпить.  --  Доблестный рыцарь порылся  у себя в
бездонной суме  и выудил  оттуда  огромную плетеную бутыль. --  Не  желаете,
господа?
     -- Только немного, чисто символически, -- сказал Василий. -- Да и вы не
особенно увлекайтесь -- ночью мы должны быть в лучшей форме.
     --  Чисто  символически!  -- захохотал на  весь перелесок  Беовульф  и,
приложившись к горлышку бутыли, сделал несколько могучих глотков. -- Так где
же, боярин Василий, искать ход в подземелье? -- спросил он, пуская бутыль по
кругу.
     Дубов отпил совсем немного:
     -- Сейчас в замке находится Чумичка, он мне вчера прислал весточку. Как
я понял, передал  с какой-то знакомой русалкой, и она по  болотным  канавкам
доставила ее в корчму. В общем, потайной ход ведет  через конюшню, и Чумичка
будет всю ночь держать его открытым. Но вот  где  этот ход  выходит  наружу,
даже ему узнать не удалось.
     -- А как же мы его найдем? -- Грендель тоже отпил чуть-чуть вина. Чисто
символически, чтобы не обижать своего "заклятого друга".
     --  Думаю,  что  это   вполне  возможно,  --  с  деланным   энтузиазмом
откликнулся  Дубов, прожевывая кусок копченой говядины. -- Конюшня находится
возле  северной стены замка, значит, и  второй выход следует искать где-то в
той  стороне. -- Василий небрежно махнул рукой, определяя общее  направление
поисков. -- Хотя, конечно, это отнюдь не стопроцентно...
     -- Я, конечно, не знаю, -- неуверенно заговорил Грендель, -- но часто в
рыцарских  сказаниях говорится,  что...  --  Поэт-оборотень прикрыл глаза  и
начал  медленно,  с  наслаждением,  читать  отрывок   из  какой-то  баллады,
возможно, даже собственного сочинения:

     -- Похитил доблестный рыцарь Альфред возлюбленную невесту,
     Прекрасную Беренику, что в башне высокой томилась,
     И по подземному ходу он из дворца ее вывел,
     И так сказал Альфред невесте своей Беренике:
     "Будь же моею женою, возлюбленная Береника,
     А коли не люб я тебе, то будь как ветер свободна
     И выбирай себе жениха по любви и согласью,
     Я же и тем буду счастлив, что ты счастлива будешь".
     И отвечала Альфреду невеста его Береника:
     "Счастлива быть я могу лишь с тобою, славный мой рыцарь.
     Вся я твоя, милый Альфред, и бери меня в жены".
     И, произнесши сии слова, упала в объятья Альфреда.
     Тогда Альфред Беренику осторожно на руки поднял,
     В лодку ее положил и, оттолкнувшись от брега,
     Вдоль по волнам понеслася быстрая лодка...".

     --  То есть,  как я понял,  подземные  ходы обычно  заканчиваются возле
реки, -- перебил Василий, почувствовав, что Грендель может читать до вечера.
А разомлевший от вина Беовульф умиленно слушать.
     -- Ну да, это я и хотел сказать, -- вздохнул Грендель.
     --  Откуда здесь река! --  с  досадой махнул рукой Беовульф.  -- Тут до
ближайшей реки сотня верст, а по этим  ручейкам только  игрушечные кораблики
пускать.
     --  Да  уж,  тут  на лодке не  уплывешь, --  согласился Василий и вдруг
хлопнул  себя по  лбу: -- Постойте! Ведь  этому  ходу,  как  и  замку, около
двухсот лет!
     -- Да, ну и что? -- удивились его спутники.
     -- А то, что раньше тут были густые леса, которые Григорий вырубил, так
что осталось одно название --  Белая Пуща.  И здесь вполне  могла  протекать
речка,  пускай  и  не  слишком  широкая,  но  все же  пригодная  для  малого
судоходства.
     -- Может, и была, --  прогудел Беовульф, -- да  как  леса вырубили, так
вся и пересохла.
     -- А что если  этот ручеек, откуда мы  пьем воду  -- это и  есть бывшая
река? -- в радостном возбуждении потер руки Василий.
     -- А ведь точно! -- воскликнул Грендель. -- Я еще обратил внимание, что
сам ручеек узкий и мелкий, а пойма широкая.
     -- Ну что  же,  друзья  мои, -- подытожил  Дубов. --  стало  быть, наша
ближайшая  задача  -- исследовать тот  берег  ручья,  что  ближе к замку. Не
скажу, что уверен в успехе, однако пока что это наш единственный шанс!





     Князь Григорий сидел  за столом у  себя в  кабинете  с обернутой вокруг
головы тряпкой, которую он  время  от  времени промокал в кастрюле с горячей
водой. Но это не очень помогало -- боль в голове с каждым  часом становилась
все сильнее. И так было каждый год в этот самый день --  князь знал, что ему
предстоит долгая бессонная ночь, и только к утру боль пройдет.
     Князь  даже  обрадовался, когда дверь приоткрылась и к  нему  в кабинет
вкрадчивой  походкой  втек  барон  Альберт --  оставаться  наедине  с  болью
становилось все нестерпимей.
     Князь Григорий с трудом выдавил из себя ухмылку:
     -- Ну, что новенького?
     --  Все  меры  предосторожности принимаются,  --  бодро заговорил глава
тайного приказа. --  Так что не извольте беспокоиться, Ваша Светлость, никто
вас ни днем, ни ночью не потревожит.
     -- Рад  слышать, --  поморщился князь. -- А скажи мне, что это за толпа
баб  собралась нынче у ворот?  Они там  так  галдели, что даже у меня слышно
было.
     -- А, так это соискательницы мест  в гареме Его Величества  Султана, --
расплылся в сладкой улыбочке барон. -- Такие девушки...
     -- Погоди, какие еще девушки? -- перебил князь Григорий. -- Я же просил
десять штук, а их там, наверно, чуть не сотня?
     -- Двести  тридцать две, -- заглянул к себе в записи  Альберт. -- Но мы
отобрали из них двадцать восемь достойнейших, дабы уже  из их  числа выбрать
десять самых лучших.
     -- И откуда их столько? -- удивился князь.
     --  Сами  набежали,  едва  прослышали о  гареме! -- радостно  подхватил
барон. -- Извините, Ваша Светлость, если  у вас ко мне нет  других дел, то я
побегу.
     -- Куда это ты так торопишься? -- передернулся князь Григорий.
     -- Да я ж вам объяснял -- второй черед состязаний. Прошедшие отборочную
часть   двадцать   восемь  девушек   будут   без  верхней  одежды  исполнять
белопущенские народные пляски. Не желаете ли поглядеть на них лично?
     --  Нет,  не желаю,  --  отрезал князь. --  Ну ладно, ступай.  Или нет,
погоди. Сколько, ты сказал, было соискательниц?
     -- Двести тридцать две, -- снова глянул в записи Альберт.
     -- Одного не пойму, -- вздохнул князь Григорий. -- Ну кажется, я создал
для  своих  подданных  самолучшие условия --  радоваться надо, а они  готовы
отправиться наложницами к султану, лишь бы подальше от Белой Пущи. Ну скажи,
существует ли после этого человеческая благодарность?
     -- Жизнь у народа трудная, -- осторожно заметил барон.
     -- Я уже объяснял, что это временные трудности,  -- на минуту  забыв  о
боли,  вдохновенно  заговорил князь  Григорий, --  вызванные  кознями  наших
унутренних врагов  и  унешних  недоброжелателей. И я обещал, что  наш  народ
будет  жить  плохо, но недолго. Зато  завтрашний  день будет  наш!..  --  Не
договорив, князь стиснул клыки, чтобы  не застонать от накатившего приступа.
И, справившись с болью, продолжал: -- И нашлось двести тридцать две бабы...
     --  Двести двадцать пять, -- уточнил  Альберт.  -- Три бабы на проверку
оказались мужиками.
     --  Еще того  лучше, --  проскрипел князь. -- Уже и мужики  всякий стыд
потеряли. Да, подраспустили вы мой народ, подраспустили. Ну ничего, завтра я
самолично  займусь  его воспитанием...  Так что же вы  сделали с теми  тремя
лже-девками?
     -- Прогнали взашей, -- хмыкнул барон. -- А чего с ними возиться!
     -- Ну  и дураки,  -- прикрыв глаза, ответил князь  Григорий. --  Ладно,
беги,  не буду тебя задерживать. -- И когда Альберт выскользнул из кабинета,
задумчиво повторил: -- Дураки...





     Боярин  Василий,  рыцарь Беовульф  и поэт-оборотень  Грендель  медленно
продвигались   вдоль   ручья  и  внимательно   осматривали   его   ближайшие
окрестности,  обращая внимание на всякую  мелочь, могущую навести  на  следы
потайного хода.
     -- А был ли  он, в  природе, этот подземный ход?  --  спросил,  наконец
Беовульф.
     -- Ну конечно, был, -- уверенно заявил Грендель. -- Я сам столько раз о
нем слышал!
     -- Если  есть  вход  в  конюшню,  то  должен быть  и  выход, -- добавил
Василий.  Он  то и  дело поглядывал на солнце, которое неумолимо клонилось к
закату. -- Но, по имеющимся  сведениям, уже несколько десятилетий никто этим
ходом не пользовался.
     -- Ну, тогда уж точно не найдем! -- безнадежно прогромыхал Беовульф. --
Такие дела с наскоку не делаются.
     -- Поищем хотя бы до заката, а тогда уж придется отправляться восвояси,
-- вздохнул Грендель.
     --  В таком случае у нас будет еще целый год на поиски, -- оптимистично
заметил Василий.  -- Привлечем науку, а  то и колдовство...  Жаль,  Кузьку с
собой не прихватили. С его чутьем было бы больше шансов что-нибудь найти.
     --  А давайте  передохнем,  -- предложил Беовульф. -- Тут  полянка  что
надо!
     --  Но  ненадолго,  --  сказал Дубов,  бросая  мимолетный  взор на  все
опускающееся солнце.
     -- Красивое место, -- окинул Грендель полянку взглядом художника. --  И
эта рощица вдали... Роняет роща желтый свой убор...
     -- Ну, начинается, --  хохотнул Беовульф.  -- Тебе  бы к  нашему королю
Александру, на его поэтические ристалища!
     Но Грендель ничего не слышал -- на него накатило вдохновение:
     -- О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми камнями?..
     -- Какими еще камнями? --  вполголоса обратился Василий к Беовульфу. --
Или это тоже поэтическая метафора?
     --  Ну,  одна каменюка-то  здесь  есть, -- Беовульф указал на  булыжник
посреди  поляны,  неподалеку от того места, где  они расположились. -- Очень
кстати, поставим на него бутыль, чтоб не падала.
     Беовульф опустил на траву мешок с остатками провизии, Василий подхватил
полупустую бутыль  и  подошел к  булыжнику  --  он был  большой,  чуть  не в
половину человеческого роста.
     -- А я хотел бы, чтобы на моей могиле стоял такой камень, --  задумчиво
произнес Грендель, подойдя к Василию. -- И чтоб не заросла к нему тропа...
     -- Как вы сказали? -- подскочил на месте Дубов. -- Не заросла тропа?!
     -- А что? -- удивился Грендель. -- Это ж обычный поэтический образ.
     -- А ну тебя с твоими поэтическими  образами, -- проворчал Беовульф. --
Давайте лучше подкрепимся.
     --  А и правда,  подкрепиться нам  не  помешает,  --  вдруг  успокоился
Василий. -- - Непременно нужно подкрепиться, чтобы своротить этот булыжник!
     --  Зачем? -- изумился  Грендель. --  Насчет  могилы  это ж я  так, для
поэзии, понимаете ли...
     -- Ну  что вы, дорогой Грендель, -- рассмеялся Василий, --  я  надеюсь,
что этот камень в качестве могильного вам не понадобится еще долго-долго. Но
под камнем скрывается подземный ход.
     -- Как? Почему? -- чуть не в один голос воскликнули оба рыцаря.
     --  На  отгадку  меня  натолкнули ваши  вдохновенные  строки,  господин
Грендель, -- сказал Дубов.
     -- Какие -- "Я видел чудное виденье"?
     -- Нет-нет, самые  последние. Насчет памятника, к  которому не зарастет
народная  тропа.  А  протоптанные  тропинки имеют  привычку  очень долго  не
зарастать, даже если по ним никто не ходит. Вот, гляньте сюда.
     Действительно,  если внимательно приглядеться, то в  пожелтевшей  траве
можно  было  заметить  извилистую ложбинку,  заросшую менее  густо,  чем вся
поляна,  и  не  столько  обычной  травой,  сколько  подорожником.   Ложбинка
начиналась  возле булыжника  и вела в сторону  ручья, теряясь  в  прибрежном
ивняке.
     -- Ну, вы, боярин Василий, даете! -- выдохнул Беовульф.
     -- Просто я детектив,  -- скромно  ответил Дубов. -- В смысле,  частный
сыщик. Моя работа -- все примечать и делать выводы.
     -- Ну так за работу! -- взревел Беовульф и принялся засучивать рукава.
     --  Погодите,  дождемся сумерек, -- остановил его Василий. -- Если  нас
заметят, то все пропало.
     -- Ах,  как это поэтично!  --  мечтательно  вздохнул Грендель.  -- Если
вернемся, то я непременно выкопаю себе из хижины какой-нибудь подземный ход.





     Надя  хотела  еще раз  встретиться и поговорить  с Александром,  но тот
будто сквозь  землю провалился. Лишь королевский  ключник мог сообщить,  что
Его Величество изволил выйти прогуляться.
     -- Как, по болоту?! -- изумилась Надя. -- Но для чего?
     -- По своим делам, -- загадочно ответил ключник.
     Чаликова  поняла, что  тот  кое-что  знает о "своих делах"  короля,  но
рассказывать о них отнюдь не желает.
     Лишь  ближе  к  вечеру,  когда солнце уже клонилось  к болоту, к Наде в
комнату явился  Теофил  с  известием, что король возвратился и просит  Перси
пожаловать к себе.
     Его Величество принял Чаликову в стареньком, но уютном домашнем халате,
а  над  камином  с потрескавшимися  изразцами  была  на  веревках  аккуратно
развешана верхняя одежда.
     -- Вот проверял, не сошла ли вода, -- пояснил Александр.
     -- Ну и как?
     -- Все в порядке. Так что можете ехать спокойно.
     -- Куда? -- несколько удивилась Надя.
     -- Ну, вы же не  останетесь в одном доме с людоедом, -- также несколько
удивился  Александр.  -- Я вам дам лошадей и письмо...  да хоть к Беовульфу,
там-то вы будете в безопасности.
     -- Увы, --  покачала  головой Чаликова,  -- я никуда не  должна  отсюда
отлучаться. Если  все  пройдет  благополучно,  то завтра Василий...  то есть
боярин Василий  должен будет  заехать за  мной,  и  мы  вместе  отправимся в
Царь-Город.
     -- И вы сознательно подвергаете себя опасности быть съеденной?
     --  Мне  почему-то  кажется,  что  людоед  здесь  не  останется.  Да  и
людоедством  он  занимался  больше  от  скуки, не  имея  возможности  отсюда
выбраться.
     -- Не думаю, -- покачал головой король. -- А впрочем, как знаете.
     -- Да, я тоже  в этом не уверена, -- кивнула Чаликова, -- и более того,
у  меня  есть  предчувствие,  что  именно  нынешней  ночью нас  ждет  весьма
драматическая развязка всей этой истории.
     -- Возможно, -- улыбнулся король.
     --  Ваше Величество нынче как-то очень веселы  и оживленны, -- заметила
Надя. -- Такими я вас в первый раз вижу.
     -- Ну, это от того что наконец-то сошли воды и восстановилась связь, --
немного смутился король. -- У нас тут не так много причин для веселья, вот и
радуемся всяким, на первый взгляд, мелочам.
     -- Да, конечно, Ваше  Величество, -- с  пониманием покивала Надя, а про
себя подумала: "Нет, здесь что-то иное..."
     Однако развивать эту  тему Надя не стала, а заговорила совсем о другом,
что ее также немало занимало:
     -- Ваше  Величество, вот  тут мне  показались довольно необычными имена
ваших подопечных. Они что, все "косят" под известных поэтов и мыслителей?
     --  Я  не  совсем  понял,  Наденька,  что вы подразумеваете  под словом
"косят", но они  это делают безо всяких  злых умыслов, -- ответил Александр.
-- Подозреваю, что их собственные имена  звучат, по  их мнению, недостаточно
благозвучно для столь одаренных личностей, вот поэтому...
     --  Ну, Диогена  я знаю,  -- стала  Надя загибать пальцы, -- Сафо знаю,
Данте знаю, а вот кто такая была донна Клара?
     -- Как,  вы  не  слышали  о  ней?  -- изумился  Александр.  --  Это  же
прославленная  испанская  поэтесса   Клара   де  Гонсалес,  которую   Святая
Инквизиция  сначала чуть  было не сожгла  на костре как ведьму, а спустя сто
лет канонизировала как святую.
     --  Увы,  до  нашей  глухомани ее  имя  еще не дошло, --  с  сожалением
вздохнула  Чаликова. -- Да и я вообще-то  специализируюсь на  более  древней
словесности.
     Это, было, конечно же,  не совсем так  -- Надя неплохо разбиралась  и в
словесности  не столь древней, но с одним  уточнением: в словесности  своего
мира.  Раздвоение  реальностей  (или,  по  гипотезе  доктора  Серапионыча --
расщепление  Земли  на две "параллельных") произошло где-то  в  XII --  XIII
веке,  и  поначалу  обе действительности были  тесно связаны между собою. Но
затем  эти  связи  стали  понемногу  ослабевать, и  Горохово  Городище  близ
Кислоярска  (иначе  -- Холм  Демонов близ  Царь-Города) оставалось одним  из
немногих,  если  не  единственным  местом  на  Земле,  где  еще  можно  было
"перепрыгнуть" из одного мира в другой. К таким выводам пришла историк Хелен
фон  Ачкасофф,  участвовавшая в самой  первой экспедиции в параллельный мир,
где она исследовала  Царь-Городские архивы и  установила, что там содержатся
сведения об именах и событиях весьма древних, а чем  ближе к нашему времени,
тем их становилось  меньше. Так что не удивительно,  что в замке  Александра
были в ходу такие имена как Сафо, Диоген или Данте.
     --  Вы  о  чем-то  задумались,  Надя?  --  оторвал  журналистку  от  ее
размышлений голос Александра.
     --  Да-да, Ваше  Величество,  -- встрепенулась  Надя. -- Все  это очень
интересно. Удивительно, что я даже и не слыхивала о донне Кларе де Гонсалес.
А когда она жила?
     -- Ну, лет двести-двести пятьдесят тому обратно, -- припомнил король.
     -- А этот,  как его,  господин  Ал-Каши? -- назвала Надя  имя одного из
поэтов, который во время поэтических чтений обычно  сидел где-то в сторонке,
мало ел, почти ничего не пил и больше слушал других, чем говорил сам.
     -- А, ну Ал-Каши -- это был такой восточный поэт семнадцатого столетия,
-- охотно пояснил король, -- последователь знаменитого Омара Хайяма.
     -- Омара  Хайяма  знаю,  -- радостно  закивала Надя,  -- так что теперь
обязательно познакомлюсь и с творчеством Ал-Каши.
     А  про  себя Надя подумала, что напрасно приняла в  качестве псевдонима
имя Перси -- звучное и красивое  само по себе, но  совершенно неуместное для
слуги  царь-городского  боярина  Василия.  Прослышав   о  нравах  при  дворе
Александра, они с Василием решили, что Надя там будет находиться под именем,
взятым в честь  английского поэта Шелли,  весьма известного и  популярного в
том  мире, откуда  они  прибыли,  но  о  котором  вряд  ли кто-то  слышал  в
параллельной действительности.





     Поскольку  результаты  акции  по  похищению  белопущенских девушек  для
султанского  гарема  превзошли самые  смелые ожидания,  то  Петровича за  ее
успешное проведение щедро наградили -- дали временное  освобождение от работ
на  конюшне.  Бывший  лиходей  и  душегуб  отлеживался  от побоев  ведрами и
коромыслами  в   своей  каморке,   где  его  и   застал  князь  Длиннорукий,
реабилитированный от подозрений в самозванстве.
     -- Ну, здравствуй, Соловей, -- радостно приветствовал князь Длиннорукий
Петровича, опуская  на грязный  пол  какой-то  мешок.  --  Давненько  я тебя
изловить хотел, да не вышло. Вот и встренулись!
     --  Вчера  уже видались,  -- буркнул Петрович и отвернулся от  гостя на
второй бок.
     -- То был  не я,  -- ответил Длиннорукий. Петрович вновь повернулся  на
первый бок и  изумленно уставился на князя.  -- Да-да, вчера к тебе приходил
самозванец.  Он беззастенчиво присвоил  не  только мое  княжеское звание, но
даже лицо. Но мы вывели его на чистую воду!
     -- A хрен вас разберет, -- проворчал  Петрович, -- кто настоящий, а кто
нет. Все вы угнетатели трудового народа и бедного люда!
     --  Да я всегда стоял за бедный люд! -- с чувством стукнул себя в грудь
Длиннорукий. -- За то и претерпел  от злобных наветчиков, засадивших  меня в
сырую темницу!
     --  Врешь  ты,  князь,  --  покачал  головой  Петрович,   с  кряхтением
поднимаясь  со  своего топчана. -- Ну,  зачем пожаловал? Ежели  по делу,  то
говори,  а  ежели  нет,  так не обессудь -- не с  руки  мне  теперь  с тобою
растабарывать.
     -- По делу, еще как по делу! -- с жаром подхватил Длиннорукий. -- Нынче
хорошенько отоспись, а завтра  мы с тобой должны  будем  отправиться в Новую
Ютландию ко двору короля Александра.
     --  A  это еще  зачем? --  с  подозрением  прищурился  на  Длиннорукого
Петрович. -- Нет уж, лучше оставьте меня тут, при лошадином дерьме...
     -- Оставайся, пожалуй, -- не стал  особо настаивать Длиннорукий,  -- да
только скоро тебя самого невозможно будет отличить от того, что ты убираешь.
     -- Больно уж ты, князь, мудрено говоришь, -- пробурчал Петрович.
     -- Могу и не мудрено, --  бросил бывший градоначальник. --  Покамест ты
тут   гребешь   дерьмо  лопатой,   мухоморский   народ  стонет   под  гнетом
противонародного короля, и неужели ты откажешься помочь  ему сбросить тяжкие
оковы?  --  Князь  утер  вспотевшую  лысину  и  выжидательно  уставился   на
Петровича.
     --  A-а-а,  грабить  будем!  -- наконец  дошло до  того.  --  Ну, это я
завсегда  согласен.  --   И,  спохватившись,  торопливо  добавил:  --  Токмо
справедливости для.
     --  Ну  вот  и  договорились.  --  Князь  развязал  мешок  и   принялся
вытаскивать  оттуда  какие-то поношенные шмотки.  -- Давай  поищем  для тебя
чего-нибудь. A то, знаешь ли,  у посланника князя Григория не должно  быть в
помощниках такого оборванца.
     Потирая   пострадавшие  места,  Петрович  слез  с  топчана  и  принялся
разглядывать одежду --  старые кафтаны,  дырявые штаны, стоптанные  сапоги и
потертые шапки.
     -- A,  ну вот,  кажется, что-то более-менее подходящее,  -- обрадовался
Длиннорукий и  извлек из  кучи изрядно  протертые,  но на вид еще достаточно
крепкие  штаны  ядовито-малиновой окраски. -- Примерь-ка,  а потом княжеские
швецы подошьют.
     -- Дрянь какая-то, -- скривился Петрович.
     -- Ну, одежка, конечно же, со второй ноги, -- вздохнул князь, -- но все
лучше, чем твои отрепья.
     Петрович отвернулся и нехотя  стянул с  себя многократно стиранные,  но
все равно  весьма дурно пахнущие портки.  Затем  он взялся было за малиновые
штаны, но в этот  миг услышал позади себя странный звук, будто что-то упало.
Петрович обернулся и увидел лежащего на нечистом полу князя Длиннорукого.
     -- Эй, князь, чего с тобой! --  всполошился душегуб. -- Ну вот, не было
печали, так черти прислали...
     Но  тут,  к  своему облегчению, Петрович увидел, что Длиннорукий открыл
глаза.
     -- Слава те господи, не помер, --  пробормотал Петрович. -- A то возись
тут с покойником...
     -- От счастья не  умирают, -- слабым голосом произнес князь. -- Нынче я
обрел брата, которого потерял почти полвека тому обратно...
     -- Чего  ты  бредишь? -- раздраженно  бросил  Петрович,  помогая  князю
подняться с пола. -- Какого еще брата?
     -- Тебя, -- кратко ответил  Длиннорукий  и, пошатнувшись, вынужден  был
присесть на топчан. Тот скрипнул, но выдержал.
     "Все, с ума князь спятил", подумал  Петрович  и на всякий случай отошел
подальше, насколько позволяли невеликие размеры каморки.
     A Длиннорукий наконец-то оправился и приступил к объяснениям:
     --  Я это понял,  когда  ты снял штаны, чтобы переодеться, и я увидал у
тебя на заднице родимое пятно. Да-да, то самое, похожее на скрещенные косу и
кувалду.
     --  Ну  и  что? --  толком  еще ничего не понимая, спросил  Петрович  и
машинально натянул на себя новые старые штаны.
     --  A  дело вот в  чем, -- начал  свой  рассказ  князь  Длиннорукий, --
когда-то, почти пятьдесят лет назад, по большой дороге на телеге  ехала одна
семья -- муж, жена и  двое  детей. И тут на них напали какие-то  лиходеи. Не
найдя  ничего  сколько-то  ценного,  они  убили  родителей,  но  старший  из
мальчиков успел  убежать и видел из-за  придорожных кустов,  как... -- Князь
содрогнулся от нахлынувших  воспоминаний. -- В общем, как погибли его отец и
мать и  как его брата, совсем еще маленького, злодеи унесли куда-то в лес. A
я так бы и  пропал на дороге, если бы не  проезжавший  в карете князь Михаил
Длиннорукий. Он  подобрал меня и  усыновил и  воспитывал,  ничем  не выделяя
среди собственных детей. Но я-то всегда  помнил о  том, что  я не настоящий,
урожденный князь Длиннорукий, и стремился всего достичь собственным трудом и
упорством, не уповая на одну  только  знатность происхождения. И вот когда я
достиг немалых степеней, то всячески старался изловить Соловья и узнать, что
он сделал с моим братом...
     --  Он умер,  -- вздохнул Петрович.  --  Вот  уж двенадцать годов  как.
Значит, мой батька,  покойный Соловей-разбойник,  на  самом  деле никакой не
батька? Вообще-то  я слыхивал от своих стариков-разбойников, что будто бы он
был  бездетным и  усыновил  меня, чтобы  оставить после себя  наследника, но
решил,  что  это  они  просто  выдумывают.  Ну,  чтобы  оспорить  мои  права
предводителя. A выходит -- так оно все и было... Брат мой! -- нечеловеческим
голосом взвизгнул Петрович и бросился к Длиннорукому.
     -- Наконец-то  я нашел тебя!  -- со  слезами в голосе воскликнул беглый
градоначальник и раскрыл объятия своему новообретенному брату.
     --  Ну, что  там  за шум? -- с этими словами на пороге  каморки  возник
княжеский конюшенный. Однако,  увидев Петровича и Длиннорукого, все  понял и
тихо удалился. Если бы кто-то  пригляделся в эту минуту к конюшенному, то не
поверил  бы  -- по  заросшим  густой  бородой  щекам этого  хама  и грубияна
катилась слеза умиления.





     Едва стемнело,  из рощи  выскользнули три  человека,  еле  различимые в
сумерках.  Прошелестев по  траве, они  остановились  посреди полянки,  возле
огромного валуна. Самый здоровенный из них, в золотой цепи, поблескивающей в
тусклом  свете  луны, принялся деловито обходить вокруг  камня, примеряясь к
нему  в  различных позах. Двое других  молча наблюдали за своим  сообщником.
Наконец, первый опустился  на колени и, издав дикий рев,  попытался сдвинуть
глыбу с места.
     --  Тише, не ори,  -- сказал один из  его сообщников, -- ты же там всех
перебудишь. -- Эти  слова относились  к замку князя Григория, мощные башни и
могучие стены которого чернели вдали.
     -- Ну так сами его и сковыривайте, -- пробурчал носитель цепи. -- Я вам
не  камнеломщик,  а  доблестный  рыцарь  Беовульф!..  И  вообще, неплохо  бы
подкрепиться.
     Беовульф извлек из  сумы  бутыль  с остатками вина  и вылил  их  себе в
глотку:
     -- Вот теперь другое дело. На помощь, друзья мои!
     Беовульф  вновь  опустился  на  траву перед камнем,  Дубов  и  Грендель
пристроились рядом,  и  на сей  раз общие  усилия увенчались успехом:  глыба
сначала медленно сдвинулась с  мертвой точки, где  стояла, наверное, уже лет
сто, а затем с грохотом опрокинулась  на пожухшую траву, обнаружив под собой
зияющую дыру.
     --  Только бы не заметили, -- опасливо  покачал головой боярин Василий.
-- Иначе не сносить нам головы.
     --  Пустяки, главное  -- вход открыли!  -- загоготал Беовульф  и первым
отважно опустил ногу в разверзшуюся яму.
     Едва  спутники  ступили в подземный ход,  как  на них пахнуло мертвящей
затхлостью. Василий зажег  предусмотрительно захваченную  масляную лампу,  и
очень  вовремя:  они опускались в мрачное  подземелье  по каменной лестнице,
ступеньки  которой были вроде бы целы,  но  настолько склизки от поросших на
них мхов и плесени, что ноги легко соскальзывали по ним.
     -- Идите осторожно,  чтобы не сломать шею, -- сказал Василий и невольно
содрогнулся от своего голоса, отразившегося в низких каменных сводах.
     Вскоре   опасный  спуск  закончился,  и  благородные  мстители  гуськом
двинулись  по  узкому  каменному   коридору.  Гренделю  приходилось   сильно
нагибаться,  а Беовульф  вообще рисковал  застрять --  проход явно  был  ему
тесноват в плечах.
     -- Душновато здесь, -- прохрипел Беовульф. --  Не задохнуться бы в этой
каменной западне.
     -- Ничего, скоро выберемся, -- оптимистично откликнулся Дубов. Однако и
он, будто выброшенная на берег рыба, хватал ртом затхлый воздух подземелья.
     Вдруг коридор  разделился на два  совершенно одинаковых -- только  один
забирал немного влево, а другой чуть вправо.
     -- Ну, что делать будем? -- задался вопросом Василий.
     -- Наше дело правое! -- заявил Беовульф. -- Предлагаю повернуть вправо.
     -- Надо бы отметить это место, -- тихо сказал Грендель.
     Беовульф  оторвал  от  камзола позолоченную  пуговицу и положил  ее  на
выступ в стене.
     "Только  бы не заблудиться, --  с  опаской подумал Василий. -- Я думал,
тут обычный подземный ход, а как бы не вляпаться в настоящий лабиринт..."
     Но не прошли они и сотни шагов, как  коридор резко повернул, и спутники
уткнулись в  препятствие -- несколько ржавых  металлических палок, вделанных
одним концом в пол, а другим в потолок.
     -- Вот и приехали, -- разочарованно пробурчал Беовульф.
     -- Перекрыто, -- вздохнул Грендель. -- Этого следовало ожидать.
     --  Не  думаю,  --  уверенно  возразил  Дубов. -- Если  бы  они  хотели
перекрыть тоннель, то прежде всего ликвидировали бы оба выхода -- на конюшне
и под камнем. Это было бы и проще, и надежней.
     -- A зачем же тогда здесь эта решетка? -- резонно спросил Беовульф.
     Василий на миг задумался:
     -- Ну, видимо, подземный ход имеет несколько выходов  и в замке, и  вне
его. Я так полагаю, что слишком многие узнали о нем и  стали пользоваться, а
когда проходов  много, то их труднее контролировать. Вот лишние и перекрыли.
Так что возвратимся до развилки и попытаем счастья в левом проходе.
     Вскоре  золотая пуговица  вновь блеснула  в  трепещущем  свете масляной
лампы,  и  троица двинулась  навстречу неизвестности  теперь уже  по  левому
коридору.
     -- Чувствую, мы на верном пути! -- оптимистически воскликнул Беовульф.
     Но  верный путь привел их  в  тупик  --  и впереди,  и справа,  и слева
зеленела каменная стена.
     -- Что за черт! -- выругался Беовульф, который обо что-то споткнулся.
     -- Кости! -- вскричал Грендель.
     Василий опустил лампу ближе к полу и увидел человеческий скелет, причем
череп валялся отдельно от остальных костей.
     Не  говоря  ни слова,  друзья бросились прочь из  страшного тупика, где
много десятилетий назад разыгралась кровавая драма.
     -- Но решетку  нам не  сломать, -- отдышавшись, сказал  Беовульф, когда
они вернулись на развилку.
     --  Ничего, в следующий раз придем с динамитом, -- невесело  усмехнулся
Василий и пояснил: --  Это такое чудо-средство, чтобы разнести любую решетку
и любую стену к чертовой матери.
     -- A сейчас назад? -- со вздохом облегчения спросил Грендель.
     -- Да, пожалуй,  -- с сожалением кивнул Василий. -- Хотя погодите. Я не
верю, что никакого  выхода  нет.  Давайте еще раз пройдем по  доступной  нам
части подземелья  и внимательно рассмотрим пол,  стены  и потолки. --  И, не
дожидаясь возражений своих спутников, вновь вступил в "правый" коридор.
     Предчувствия  детектива  оправдались  довольно  скоро: справа  в  стене
обнаружилась дверь,  которую в первый  раз  спутники  не заметили, что и  не
удивительно при скудном освещении.
     -- Я так и думал, -- удовлетворенно пробормотал Дубов.
     -- A это не может быть ловушкой? -- предположил Грендель. -- Откроем, а
нас топором по голове, как того беднягу...
     --  Прежде  нужно  ее  отворить,  --  пробурчал  Беовульф.  Он  сначала
попытался толкнуть дверь, затем потянуть на себя небольшое ржавое кольцо, но
дверь не поддавалась.
     --  Ничего,  ее  сломать  попроще будет, чем  ту  железную решетку,  --
заметил Дубов.
     -- Я  -- доблестный рыцарь, а не взломщик чужих дверей! --  патетически
стукнул  себя в  грудь Беовульф.  -- Я, бившийся в  честном бою  с  легионом
врагов, сражавшийся с драконами, бросавший златые перстни, -- тут он малость
погрустнел, -- к ножкам Прекрасных Дам, не опущусь до подобного бесчестья!
     Грендель хоть  и молчал, но видно было, что в этом вопросе он полностью
солидарен со своим извечным соперником.
     -- Ну хорошо, стало быть,  мне придется взять грех  на себя, --  сказал
Дубов.
     --  Но ведь вы же славный царь-городский боярин!  -- изумился Беовульф.
-- Это почти столь же высокое звание, как доблестный рыцарь.
     --  Знали бы вы наших царь-городских бояр,  -- ухмыльнулся  Василий. --
Для них что  замок сломать,  что яду в медовуху подлить,  что в чужой карман
залезть -- пара пустяков.
     -- До чего же упали нравы, -- сокрушенно покачал головой Грендель.
     -- Ну нет! -- решительно взревел Беовульф. -- Дорогой боярин Василий, я
не  допущу, чтобы  вы,  мой  друг и  брат, порочили свое честное имя. Я  сам
взломаю  эту  треклятую  дверь, и будь  что будет, пускай  меня  даже  лишат
рыцарского  звания, пусть  я умру  бесчестным и запятнанным изгоем, лишенным
доступа  в  благородное общество... -- Не  договорив, Беовульф  даже  пустил
сентиментальную слезу, умилившись собственному самопожертвованию.
     Слегка  тронутый этой речью,  Василий  извлек из сумки  какой-то хитрый
металлический предмет.
     -- A это еще за что такое? -- утерся рукавом славный рыцарь.
     -- Ключ, -- ответил Дубов, не уточняя, впрочем, какого рода этот  ключ.
-- Посветите мне, пожалуйста. Если подойдет, то мы с вами отопрем дверь,  не
жертвуя своей благородной честью...  Черт,  не  идет. Заржавело  выше всякой
крайности. --  Василий  не  без  труда выдернул отмычку из дверного замка  и
кинул ее в сумку.
     -- Проклятая дверь! -- загромыхал Беовульф и  в сердцах стукнул по  ней
своим огромным кулачищем. -- Что за черт!
     Это  восклицание  относилось  все  к  той же  двери  --  она  настолько
прогнила,  что кулак  Беовульфа легко  прошел насквозь,  пробив  дырку.  Еще
немного -- и  путники оказались в другом коридоре, столь же узком и затхлом,
который начинался сразу же за дверью.
     -- Ну,  будем  надеяться,  что  это последний  сюрприз, --  пробормотал
Василий,  освещая   затхлые  своды  нового  прохода.  Теперь  наши  искатели
приключений шли не столь быстро, а Василий постоянно светил лампой по стенам
-- нет ли каких дверей или чего-то еще, что могло бы навести на  верный путь
либо,  наоборот, увести  куда-то  в сторону.  Однако лампа высвечивала  лишь
стены, поросшие мхом и  плесенью,  да грибы, похожие  на шампиньоны, кое-где
пробившиеся сквозь камни.
     --  Эти подземелья Григорий вполне мог бы  использовать  для разведения
грибов, -- хозяйственно заметил Василий.
     -- O, а  ведь это мысль! -- подхватил  Беовульф. --  У меня у самого  в
подвале полно всякого хлама, надо будет  все повыкидывать и насадить грибов.
Соленые грибки да под старое доброе винцо -- во какая закусь!
     -- A мне больше нравится  если поджарить,  --  высказал  свое мнение  и
Грендель. -- Мяса я не употребляю, а грибы, говорят, его вполне заменяют...
     За столь мирными и приятными разговорами спутники прошли еще  несколько
сот шагов, пока проход не устремился  вверх лестницей со  столь же склизкими
ступеньками, как в начале пути.
     -- Ну  вот мы  и у цели, -- скромно  развел  руками Василий,  когда они
стояли на площадке перед небольшой дверью. -- Добро пожаловать на конюшню.
     -- Постойте,  -- вновь засомневался Грендель. -- Вы же, боярин Василий,
предполагали, что из подземелья могут быть несколько  входов  в замок. Вдруг
мы сейчас откроем дверь и  вместо  конюшни угодим прямо в лапы Григорьевских
стражников?
     -- Это  еще  вопрос,  кто  в чьи лапы  угодит!  --  громогласно  заявил
Беовульф. -- Открывайте скорее, а то я уже задохся в этом вонючем подвале!
     --  Да  нет,  все  в  порядке  --  уверенно  ответил  Василий,  поднеся
светильник ближе к  двери. -- Видите,  на пыли нарисован крест  -- это знак,
что дверь  та  самая,  так  мне Чумичка  писал.  Да  сейчас  вы  сами  с ним
познакомитесь.
     Дубов осторожно толкнул дверь -- она приоткрылась, но чуть-чуть.
     --  Странно,  -- пожал плечами детектив,  --  дверь не закрыта, но  как
будто что-то лежит на пороге.
     --  Сейчас  выясним,  -- с  этими  словами  Беовульф  резким  движением
распахнул  дверь.  Из-за  нее раздался  заспанный, но  в  то же время весьма
визгливый голос:
     -- Да убрал я дерьмо, дайте же поспать!
     Спутники  протиснулись  через  дверь  и  оказались в тесной комнатушке,
пропахшей конским  навозом,  однако  после  затхлого  подземелья  этот запах
показался им чем-то вроде целебного воздуха густых кислоярских лесов.
     Возле старой попоны,  прикрывавшей дверь,  на старом  тряпье, брошенном
прямо на  пол, храпел какой-то плюгавый  мужичок,  одетый  в столь же ветхое
отрепье.
     -- Ба, да это же Соловей-разбойник, -- стараясь умерить голос, радостно
воскликнул Беовульф, когда Василий поднес лампу к лицу спящего. -- Помнится,
когда я ездил в Царь-Город, он как-то пытался меня грабить и убивать...
     --  И  как,  удачно?  -- спросил Грендель. Беовульф  лишь  самодовольно
хмыкнул.
     --  Это и  есть  Чумичка,  --  шепотом  пояснил  Дубов. --  Просто  для
конспирации он принял облик Соловья-разбойника. Чумичка, просыпайся, это мы,
свои!
     --  Щас буду грабить,  --  спросонок  забормотал  мужичок, -- грабить и
убивать. -- И он вновь впал в забытье.
     -- Здорово  же он  вошел  в образ, -- заметил Грендель. --  Как человек
творчества я его прекрасно понимаю...
     --  Да  нет,  похоже, что это действительно Соловей,  --  только теперь
дошло до Василия.
     -- A где же ваш Чумичка? -- удивился Беовульф.
     -- Странно, -- пожал плечами  Василий. -- Но как  бы там  ни было, надо
выбираться отсюда. И потише, чтобы его не разбудить.
     Осторожно,  на  цыпочках,  Василий  и  его  спутники  покинули  коморку
Петровича и вступили на незнакомую  и  враждебную территорию  Белопущенского
замка.
     --  A дальше  что? -- уныло прошептал Грендель. Действительно, по двору
ходили вооруженные  до зубов княжеские охранники,  и проскочить мимо  них не
представлялось  никакой  возможности. Спутникам  ничего не  оставалось,  как
поспешно ретироваться на конюшню.
     -- Ну, что будем делать? -- спросил Беовульф.
     --  Видимо,  придется  возвращаться,  --  вздохнул Василий. --  Обидно,
конечно, но  что  поделаешь  --  не  лезть  же в пасть  к волку... Извините,
уважаемый Грендель, вас я в виду не имел.
     -- A чего уж там, -- не  без облегчения отозвался  Грендель. -- Значит,
не судьба.
     И  они, напоследок  вдохнув  относительно  свежего  воздуха,  осторожно
переступили через Петровича и скрылись за дверцей.





     За  ужином в королевской трапезной народу было значительно  меньше, чем
за обедом  --  часть гостей,  пользуясь "прорывом водной  блокады", покинула
замок. Оставшиеся  украдкой поглядывали  друг на друга  с  весьма смешанными
чувствами --  всем  хотелось  надеяться, что людоеда среди них более нет, но
далеко не все были в этом уверены.
     Паж  Перси,  как  обычно,  прислуживал  королю,  не  забывая  при  этом
внимательно наблюдать за гостями.
     --  Господа, а  не  почитать ли нам  стихи?  -- предложил Александр. --
Конечно, слушателей стало меньше, но разве это имеет  значение? В узком,  но
приятном кругу  истинных  ценителей  высокого  искусства...  Может быть, вы,
госпожа Сафо, порадуете нас плодами своего вдохновения?
     Как  Наде  показалось, госпожа  Сафо совсем  не  горела желанием читать
стихи, но  ослушаться своего  покровителя она  не  решилась. Поэтесса грузно
поднялась   из-за   стола  и   принялась   декламировать   с  драматическими
придыханиями, все более увлекаясь чтением:


     -- Розовый закат окрасил побережие,
     Только ты, я знаю, больше не придешь...


     Чаликова  слушала стихи не очень внимательно  --  ее мысли  были заняты
другим: "Интересно,  отчего людоед пренебрег столь  аппетитной  поэтессой, а
предпочел ей не очень-то подходящую с  кулинарной точки зрения  донну Клару?
Неужели он  действительно подослан князем  Григорием,  чтобы  расправиться с
беглянкой, а остальных съел, так сказать, за компанию?"
     Тем  временем  госпожа  Сафо закончила  чтение, и после приличествующих
сдержанных  аплодисментов  Александр, проницательно  оглядев  сотрапезников,
остановил взор на заморском госте:
     --  Иоганн  Вольфгангович, предчувствие  мне  подсказывает,  что  и  вы
подготовили  для  нас  что-то  очень  высокохудожественное,   но  просто  из
скромности не говорите об этом.
     --  О,  я, я,  натюрлих,  --  радостно осклабился Иоганн Вольфгангович,
поднимаясь из-за стола. -- Правда, тут заслуга  не так моя, как переводчика,
который перевел  это стихотворение на  ваш язык.  -- И поэт, извлеча  из-под
салфетки листок бумаги, торжественно зачитал:


     -- Горные вершины
     Залиты луной,
     Тихие долины
     Полны свежей мглой.
     Не пылит дорога,
     Не дрожат листы.
     Подожди немного...


     Иоганн  Вольфгангович   немного   замялся,  стараясь  прочесть   неясно
написанное слово:
     -- Подохнешь... Нет, тут что-то другое.
     --  Отдохнешь  и  ты,  --  неожиданно для самого себя подсказал  Перси.
Иоганн Вольфгангович глянул на пажа с благодарностью:
     -- О, да-да-да, так и написано: "Отдохнешь и ты". Просто я не есть смог
разобрать.
     -- По-моему, стихи удивительные, -- высказал суждение король Александр.
-- Давно я не получал такого  поэтического наслаждения. Жаль, что  мы должны
довольствоваться   переводом   и   не   можем   в  полной  мере  насладиться
подлинником... Кстати сказать,  я  давно  не  слышал  новых творений  нашего
уважаемого  друга  господина  Ал-Каши.  --  Король отыскал  взглядом  поэта,
который по обыкновению сидел в отдаленном углу стола, куда почти не достигал
свет канделябров.
     Ал-Каши послушно поднялся и без предисловий зачитал:


     -- Моя бутылка, верная жена,
     Со мной в беде и в радости она.
     И сколь ни пью, не иссякает влага,
     Все пью и пью, и не встречаю дна.


     Прочтя это четверостишие, последователь Омара Хайяма смущенно опустился
на место. Король радовался, как дитя:
     -- Ну  вот  видите, друзья  мои, какой  у  нас  получился замечательный
поэтический вечер! Все так хорошо, красиво и без взаимного "поедания"...
     А Надя думала  о  том, что что-то тут не так.  Это  было то  неприятное
состояние, какое бывает у человека, который, выходя из дома, чувствует,  что
забыл что-то очень необходимое, но никак не может  вспомнить, что же именно.
И,  как  правило,  вспоминает об этом весьма далеко от дома, когда вернуться
уже нет возможности.
     Вот с этим-то ощущением Чаликова и отправилась  к себе в комнату, когда
поэтический ужин наконец-то завершился.





     Дубов,  Беовульф и Грендель кружили по мрачным коридорам  и все  больше
поддавались  отчаянию  -- огонек в масляной  лампе  становился все  тоньше и
грозил  вскоре совсем  погаснуть, оставив путников в кромешной тьме затхлого
каменного подземелья.
     -- Погодите, друзья мои,  -- сказал Василий, остановившись  у очередной
развилки, -- давайте  немного подумаем, а то мы  просто бегаем по кругу безо
всякого толка. Кажется, в  этом месте мы уже в третий раз. A может, и  не  в
этом...
     -- Пропадем, -- безнадежно махнул рукой Грендель.
     --  Выкарабкаемся, --  оптимистично  возразил  Беовульф,  хотя  прежней
самоуверенности в его голосе не чувствовалось.
     --  Я  так полагаю,  что  во  всем  виновата развилка,  которой  мы  не
заметили, когда пробирались на конюшню,  -- вслух размышлял Дубов. -- Другой
проход  как  бы вливался  в тот, по которому мы шли,  и  тогда мы  просто не
обратили на него  внимания. То же самое обратно -- должно  быть, мы освещали
только одну стену  и сами не заметили, как попали в другой тоннель. A потом,
когда  начались все эти ходы-переходы, то вместо того чтобы  сразу вернуться
назад, принялись по ним плутать. Вот и заблудились окончательно.
     -- И что же нам делать? -- отчаянно провыл Грендель.
     -- Думать, разумеется! -- заявил Василий. -- Судя по всему, далеко уйти
мы не могли -- где-то здесь должны быть другие выходы в кремль.
     -- Только этого еще не хватало! -- прогудел Беовульф. -- Вы же  видели,
что там творится. В кремле то есть.
     -- A иначе мы тут просто задохнемся, -- тихо промолвил Грендель.
     --  Уверен, что все эти ходы-переходы здесь не просто так, для красоты,
-- продолжал Дубов,  -- но каждый  ведет в какую-то  часть замка.  Наверняка
большинство  ходов  перекрыто, но,  может быть, не  все.  Значит, нам  нужно
внимательно наблюдать, даже ощупывать стены  -- нет ли где какой  двери  или
подъема наверх.
     -- Легко сказать, -- безнадежно махнул рукой Беовульф.
     -- Делать надо! -- неожиданно оживился Грендель.
     --  Ну так  вперед, друзья мои!  --  Василий поднял  светильник,  будто
боевой стяг, и двинулся вглубь очередного тоннеля.
     Но не пройдя и десятка шагов, детектив споткнулся и чуть не упал.
     -- Лестница!  --  радостно  крикнул Василий, и все трое стали осторожно
подниматься вверх.
     Лестница  заканчивалась такою  же площадкой, что у "конюшенного" входа,
но никакой двери здесь не оказалось.  Василий водил вдоль стены лампой,  уже
почти не дававшей  света, и повсюду  его  взор  натыкался на влажные  камни,
поросшие мохом и плесенью.
     -- Замуровали-таки, --  с досадой проворчал Беовульф. -- Гады ползучие,
чтоб их...
     --  Стало  быть,  надо  идти дальше,  --  с  деланной  бодростью сказал
Василий. -- Поищем другую лестницу.
     Но тут силы оставили Гренделя. Он сел на верхнюю ступеньку:
     -- Идите без меня. A я останусь тут, и будь что будет.
     -- То есть как это останусь!  -- возмутился Беовульф. -- Вместе пришли,
вместе и уйдем. И потом, кто же князя Григория  грызть будет  --  я, что ли,
или боярин Василий? A ну пошли!
     -- Не могу, --  прошептал Грендель.  --  Там,  в  хижине, остались  мои
стихи,  передайте их королю  Александру... --  Поэт  замолк  и в  измождении
откинулся спиной  к влажной стене. И тут слух  Дубова, обостренный мертвящей
тишиной  подземелья, уловил какой-то еле слышный скрип. Детектив встал рядом
с Гренделем и намеренно облокотился на стену -- скрип послышался уже гораздо
явственней.
     -- Господин Беовульф, подсобите, -- попросил Дубов.
     -- Чего подсобите? -- не понял доблестный рыцарь.
     -- Попробуйте подтолкнуть эту стену.
     -- A, ну так бы сразу  и  сказали. -- Беовульф встал рядом с Дубовым, и
они  со  свей силы  налегли на стену. Раздался явственный  скрежет,  и стена
подалась вперед. Еще усилие -- и путники через открывшееся отверстие впали в
некое темное помещение.





     Надя бесцельно бродила по своей комнате, то присаживаясь на кровать, то
подходя к окну  и вглядываясь  в сгущающуюся тьму ночи Мысли  ее  путались и
перескакивали с одного на другое:
     "Как там  Вася?  Жив ли?  A я опять так и не успела  сказать ему самого
главного. Нет, все-таки я должна была быть там, рядом с ним. A здесь от меня
никакой пользы. Я должна была  узнать,  кто в королевском замке  работает на
князя Григория -- и не узнала. И даже не смогла вычислить людоеда, не говоря
уж  о том чтобы его обезвредить. И потом, куда  нынче  исчезал Александр  --
как-то  не верится, что он просто выяснял, сошла ли вода. Королевское ли это
дело?  A может, и его исчезновение тоже  как-то связано  со  всем остальным?
Такое впечатление, что со мною здесь кто-то играет в кошки-мышки, и я в этой
игре отнюдь не кошка, а скорее наоборот. И моя участь зависит  лишь от того,
в какой момент кошка сочтет нужным съесть именно меня. Только бы не нынешней
ночью... A  завтра приедет Вася, и мы отправимся домой.  И уж тогда  я скажу
ему то, что до сих пор не могла решиться..."
     Надя  вздрогнула  --  ей  показалось,  что  в  гнетущей  тишине  что-то
заскреблось за дверью.
     -- Мышка, -- пробормотала Чаликова. -- Или... или кошка?!  -- На всякий
случай Надя зажгла свечи на старинном канделябре, стоявшем на полке камина с
потрескавшимися изразцами,  подошла  к  двери и повернула  ключ  еще на один
оборот. -- Ну ладно, пора укладываться. Как говорится, утро вечера мудренее.
     Журналистка встала перед  огромным  зеркалом,  занимавшим  чуть  ли  не
половину  стены,  и стала неспеша расстегивать свой  "пажеский"  камзол. Три
свечки канделябра  отражались в давно  не мытом стекле,  будто три  далеких,
неведомо откуда взявшихся огонька на болоте.
     Но  тут со  стороны двери  явственно раздался неприятный  скрип, и Надя
увидела,  что  медная дверная ручка, сделанная в виде  лапы какой-то  хищной
птицы, медленно поворачивается.
     "Кто  бы  это мог быть?  --  удивленно подумала Надя. --  Хорошо, что я
дверь заперла".
     Вдруг она к  еще  большему  удивлению  заметила,  что  дверь  столь  же
медленно открывается.
     "Значит, я ее не заперла, а наоборот, открыла, -- пронеслось в голове у
журналистки. -- Нельзя быть такой рассеянной".
     Надя поспешно застегнула пуговку на камзоле и бросилась к двери, но увы
-- было уже поздно.





     Помещение, в котором столь неожиданно очутились Василий и его спутники,
было далеко не  столь  затхлым,  как подземелье, но  очень пыльным, так  что
Беовульф громогласно чихнул.
     -- На здоровье, -- по привычке ответил Дубов.
     В  этот  момент за его спиной  вновь что-то заскрипело, заскрежетало, и
детектив почувствовал, что  стена возвращается на прежнее место. Он протянул
руку, чтобы ее  удержать, однако давно  заржавевший, но  все еще действующий
механизм  сработал,  и проем захлопнулся. Рука  Василия вместо ровной  стены
нащупала некие  ровные предметы, плотно сдвинутые один к другому.  A поднеся
поближе лампу, он явственно увидел полки с длинными рядами книг.
     --  Наверняка  здесь есть  особая  кнопка  или  рычажок,  которым можно
открыть дверь,  -- со знанием дела произнес Василий,  -- но чтобы его найти,
придется выгружать все книги. Так  что  на всякий  случай постарайтесь точно
запомнить, через какую полку мы сюда попали.
     --  O, так это же прославленное книгохранилище, основанное еще Шушками!
-- воскликнул оправившийся от потрясения Грендель. --  A мракобес Григорий и
сам книг не читает, и  другим не дает. -- C этими словами он схватил лампу и
медленным шагом отправился вдоль длинных стеллажей, благоговейно разглядывая
кожаные,  сафьяновые и даже  позолоченные  корешки  старинных фолиантов.  --
Салюстий...  Боэций...  Светоний...  --  бормотал  он  себе  под  нос,   как
правоверный молитву.
     -- Насколько мне известно, -- продолжал  Дубов, не обращая внимания  на
зачарованного оборотня, --  вон за  той  дверью  -- тронный зал. А из него в
коридор налево, и там спальня Григория.
     -- Ну так пошли, -- подвел черту Беовульф.
     Дубов решительно открыл массивную, окованную  железными полосами  дверь
и... застыл  от  неожиданности  на  месте. Тронная зала  была ярко  освещена
множеством  факелов,  и  посреди нее стояло  с  десяток  воинов, вооруженных
узкими  кривыми саблями.  А  на троне,  вцепившись  в  подлокотники  тонкими
пальцами, как стервятник когтями, сидел сам князь Григорий.
     -- Добро пожаловать в преисподнюю, -- проскрежетал он.
     От этой незатейливой шутки сердце Дубова оборвалось. И ноги застыли  на
месте, как каменные. В  воздухе  повисло зловещее молчание. И только злобный
выкрик князя взорвал тишину:
     -- Взять их!
     И эхо разнесло под гулкими каменными сводами:
     -- Их-их-их...
     Стражники неспешно,  деловито двинулись к  Василию.  Их клинки  зловеще
поблескивали в свете факелов.  Но тут крепкая рука втянула Дубова за шиворот
обратно в библиотеку.
     -- Надо  рвать когти, --  мрачно  прогудел Беовульф,  захлопывая  дверь
перед самым носом стражников.
     Дубов,  казалось,  продолжал  пребывать  в  ступоре,  но  его  мозг уже
лихорадочно продолжал искать  выход из вроде бы  безвыходного положения. А в
дверь уже начали ломиться, и глухие удары отдавались в библиотеке.
     -- Что  там за шум? -- задумчиво спросил Грендель, не  отрывая взора от
книги, которую держал в  руках, поставив  уже почти  погасший  светильник на
старинный тяжеловесный стол.
     --  Стражники Григория, -- коротко бросил Беовульф.  --  И вооружены до
зубов.
     -- До зубов?  -- все также рассеянно переспросил Грендель, но тут книга
выпала  из его рук. -- Стражники! -- закричал он. --  Где они?  Это ловушка!
Надо бежать!  -- И тут же, сорвавшись с места, Грендель понесся по небольшой
лестнице, ведущей  на  внутренний балкон, опоясывающий всю библиотеку и тоже
заставленный книгами.
     --  Куда?! Стой! -- закричали в один голос Беовульф с Дубовым и рванули
вдогонку за ополоумевшим от страха оборотнем.
     Первым его  настиг  Беовульф и,  облапив  своими здоровенными ручищами,
стал успокаивать:
     -- Их там немного -- не больше дюжины.
     -- Они нас изрубят на куски! -- взвыл Грендель. -- Отпустите меня, надо
бежать!
     Дубов же, посмотрев на часы, пробормотал:
     -- У нас осталось всего три минуты.
     -- А потом нас убью-у-ут, -- еще истошней завыл Грендель.
     -- Да, боярин Василий, -- мрачно отозвался Беовульф, продолжавший нежно
сжимать дергающегося,  как  в конвульсиях, оборотня.  -- Надо бежать. Сейчас
они дверь высадят, и тогда...
     -- Да вот какая-то дверь, -- оглянулся Дубов. -- Других здесь нет,  так
что пошли.
     И троица, подгоняемая  треском  высаживаемой  внизу двери,  вылетела на
другой внутренний балкон, только опоясывающий, как галерея, тронную залу.
     --  Болваны!  -- тут же  выкрикнул  Григорий  обращаясь к своим воякам,
застрявшим в проломленных дверях. -- Вон они, наверху!
     --  Кажется,  нас  заметили,  -- загробным голосом  произнес Грендель и
лишился чувств.
     -- Прыгаем вниз! --  внезапно для самого себя решил Дубов и, перемахнув
через перила, свалился на голову одного из стражников.
     Недолго думая  Беовульф с Гренделем  под мышкой  тоже  сиганул вниз.  И
началась  совершенно  безумная  свалка.  Воины  теперь  по  одному  пытались
ворваться  в залу из  библиотеки,  но тут их  ждал  Беовульф,  размахивавший
здоровенным двуручным мечом, который он позаимствовал у железного истукана в
нише.  Похоже,  паника,  которой  он  поддался на  некоторое  время,  теперь
улетучилась, и славный рыцарь весело орал, подбадривая солдат:
     -- Ну что, испугались?  Подходите, подходите,  Беовульф вам всем головы
поотрывает!
     А  Дубов,  бестолково   размахивая  саблей,  взятой  у  оглушенного  им
стражника, гонялся вокруг трона за  бароном  Альбертом.  Альберт  же истошно
вопил, не сбавляя скорости:
     -- Пощадите! Я свой! Он меня заставил! Я не хотел!..
     Князь Григорий, взобравшись на  трон  с  ногами,  тоже  кричал,  только
непонятно было, к кому он обращался:
     -- Убейте их! Убейте их усех!
     Но вот Альберт, удиравший от  Дубова,  внезапно  бросился  к  багровому
гобелену и ловко, как обезьяна, взобрался по нему на галерею.
     -- Ушел! -- раздосадовано топнул ногой Дубов.
     --  И черт с ним, -- пророкотал за его спиной Беовульф, так что Василий
от неожиданности даже вздрогнул. -- Зато я остальных уложил отдыхать.
     Тут только Дубов, придя в себя, оглядел поле боя, усеянное  стражниками
Григория. А сам князь так и продолжал стоять на троне, с явным страхом глядя
на своих противников.
     -- Вон отсюда! -- внезапно выкрикнул он. Видимо, это  было все, что ему
пришло в голову в столь критическую минуту.
     --  Я  те  ща покажу "вон"!  --  взревел Беовульф,  и  его  грозный меч
взметнулся  над головой князя.  И  только  когда  он  уже начал  опускаться,
Василий закричал:
     -- Не  надо! -- и  меч Беовульфа в  самый  последний момент  повернулся
горизонтально  и опустился плашмя на  голову Григория. Князь как подкошенный
рухнул  вниз к ногам победителей, которые толком  и не  знали, что делать со
своей победой. А на башне часы уже начали отбивать полночь.
     -- Что же  делать?  --  с досадой  проговорил  Дубов,  задумчиво  пиная
бесчувственное тело князя. -- Сейчас  самое  время Гренделю его загрызать, а
он тоже в отключке.
     Но  хотя  Грендель и  находился в беспамятстве, тем не менее он, как по
расписанию, начал превращаться в огромного тощего волка.
     -- А что там думать --  грызть надо!  -- выкрикнул  Беовульф  и,  будто
котенка, подтащил волчищу к Григорию. Деловито приложил волчью пасть к горлу
князя и со всей силы сдавил челюсти оборотня, так что аж клыки лязгнули, как
запоры  на вратах ада.  И  как  раз  в этот  момент  часы пробили последний,
двенадцатый раз.
     Тело Григория дернулось, как от удара током, и стало извиваться, словно
мертвая змея,  отвратительно дергая  руками и  ногами.  Мертвые глаза  князя
вращались,  вылезая  из  орбит,  и  вдруг  он  вспыхнул,  охваченный  адским
пламенем. Дубов  с  Беовульфом отпрянули  назад, оттащив  Гренделя за задние
лапы. Вонючий серный дым пополз по зале, застилая свет факелов.
     -- И после смерти он еще смердит, -- мрачно пошутил Беовульф и похлопал
Гренделя по волчьей морде. --  Эй, Грендель, ты как? Живой? Очухивайся,  все
кончилось!
     --  Я его загрыз? -- тихо прошептал приходящий в себя волк человеческим
голосом.
     -- Ты  его загрыз,  гада,  -- торжественно  отвечал  Беовульф.  --  Ну,
правда, я тебе немножечко помог.
     --  Мы его загрызли,  --  блаженно оскалился  Грендель и  снова лишился
чувств.
     --  Все  это  замечательно,  а  теперь-то нам  что  делать? -- вздохнул
Василий. -- Как отсюда выбраться?
     -- Ничего,  прорвемся!  --  Опьяненному  победой над  князем  Беовульфу
теперь, казалось, и море было по колено.
     И вдруг кто-то окликнул Дубова:
     -- Василий!
     Голос был знакомый, но детектив поначалу не мог сообразить, чей. Однако
в нем звучали радость вместе  с удивлением.  Василий оглянулся, но никого не
увидел, кроме своих спутников, да воинов, живописно лежащих на поле боя.
     Оклик  повторился.  Дубов  посмотрел  в  ту сторону, откуда кричали,  и
увидел, как прямо в воздухе возникает силуэт высокого  и  чуть  сутуловатого
человека с огромным свертком в руках.
     -- Чумичка! -- вскричал Василий. -- Друзья мои, мы спасены!
     --  Вот это  да!  --  только  и  смог вымолвить Беовульф.  -- Ну  вы, в
природе, даете!
     --  Объяснения потом, -- быстро проговорил Чумичка,  раскатывая по полу
сверток, оказавшийся обширным, хотя и сильно потертым ковром.
     Сразу  все  сообразив, Дубов  кинулся  к  огромному  витражному  окну с
подвигами князя Григория, и решительно распахнул его. В залу ворвался свежий
студеный  воздух  --  ветер  грядущих  перемен, мелькнуло в голове  Василия.
Беовульф же  тем временем прямо за  хвост втащил бесчувственного Гренделя на
ковер.
     Когда  все четверо разместились на ковре, Чумичка проговорил  несколько
тарабарских  слов,  и персидский летательный  аппарат  медленно  поднялся  в
воздух. Оказавшись  на уровне окна, он  резко набрал скорость  и  вылетел на
улицу. Бросив  последний взгляд  в  тронную залу, Василий  увидел,  что  она
наполняется княжескими стражниками и стрельцами. Несколько воинов кинулись к
открытому окну,  однако беглецы  уже находились вне  их досягаемости:  ковер
резко взмыл вверх  и,  все убыстряя ход, полетел над внутренними постройками
замка и высокими зловещими башнями. Вскоре вурдалачий кремль остался  где-то
позади, в прошлом, а в настоящем -- только земля, темнеющая далеко внизу, да
яркие звезды прямо над головой.





     Дверь медленно раскрылась, и Надя, к немалому своему удивлению, увидела
стоящего на пороге  Иоганна Вольфганговича.  Он был в своем обычном  фраке с
жабо,  а вытянутое узкое лицо заморского поэта,  как  всегда, источало  саму
любезность.
     -- Может быть, вы  дозволите мне войти  вовнутрь, мейн юнге фреуде?  --
как ни в чем ни бывало осведомился припозднившийся гость.
     --  Да-да,  пожалуйста,  --  посторонилась Надя.  --  Чем  обязан столь
позднему визиту?
     --  Поговорить  о  поэзии,  -- расплылся  в обаятельной  улыбке  Иоганн
Вольфгангович. -- Не пригласите ли, как это, заседайть?
     -- Да,  пожалуйста, -- Надя указала гостю на  табуретку, а сама присела
на кровать. -- Вообще-то я не настолько хорошо  разбираюсь в высокой поэзии,
чтобы  стать достойным собеседником для  такого замечательного  стихотворца,
как вы...
     Чаликова  старалась  говорить как  можно более непринужденно, однако ей
этот визит показался весьма странным.
     -- Ваш художественный  вкус  я имел  счастье оценить в нынешний  вечер,
когда вы  так точно подсказаль мне слова из моего стихотворения, -- со столь
же любезным выражением продолжал Иоганн Вольфгангович.
     -- Какие слова? -- не поняла Надя.
     --  "Отдохнешь и ты",  -- напомнил  поэт.  -- Или вы их  тоже, как это,
запамьятовать?
     И  тут  Надя  все  поняла:  "Боже мой,  как  же  я  забыла! Я настолько
машинально  подсказала слова из  "Ночной  песни  путника",  или как она  там
называется, что даже сама этого не заметила".
     Чаликова  поняла, что  это был  провал.  Самый  настоящий  провал. Ведь
стихотворение,  строчку  из   которого   она   так  неосторожно  подсказала,
принадлежало  перу Лермонтова. Так  что  же, выходит,  Иоганн  Вольфгангович
банально присвоил себе чужие стихи, выдав их за перевод своих? Да, но ведь и
"Горные вершины..." -- вольный перевод из Гете. A Гете...
     "Стало быть, этот  представительный иностранец -- не тот, за  кого себя
выдает, -- наконец-то дошло до Нади. -- A выдает он себя не больше не меньше
как за Иоганна Вольфганга Гете..."
     --  Ну  что же,  кажется,  вы  все поняли, --  после недолгого молчания
заговорил  ночной гость. -- Так что лишние  объяснения не будут понадобятся,
мой дорогой юный друг. -- И, изобразив на лице радостную улыбку, добавил: --
Или, вернее сказать, дорогая фройляйн.
     --  Да, --  тихо  произнесла  Надя. -- Я  позволила себя провести,  как
наивная дурочка.
     -- Я чувствовал, что кто-то здесь, в замке, из другого мира, который вы
называйт параллельным, --  продолжал Иоганн Вольфгангович, -- и  специально,
чтобы  узнать,  кто  это, я стал читать  известный  стихотворений. И вот  вы
попались! -- Лже-поэт противно захихикал.
     --  Кто вы  такой и  что  вам от меня нужно? -- резко  подалась  вперед
Чаликова.
     --  O,  вот  это  уже деловой  разговор, -- радостно осклабился  Иоганн
Вольфгангович. -- Разрешите представиться: барон фон Херклафф, большой  друг
князя Григория и почетный бюргер славного города Рига.
     -- Какой Риги? -- переспросила Надя. --  Столицы Ливонии или Латвийской
Республики?
     -- A вы, мадам, умнее, чем  я ожидаль, -- уважительно хмыкнул барон. --
Разумеется, столицы Ливонии. Но и в "вашей" Риге я тоже, как это сказать, не
последний херр. В смысле, господин. Или кунгс, как там теперь говорят.
     --  И  вы  тоже  путешествуете  туда-сюда  через  столбы  на  Гороховом
городище? -- спросила Надя.
     -- Ну нет, я путешествую не  настолько примитивным образом, -- поправил
жабо господин Херклафф. -- У меня есть другие способы передвижения из одного
мира в другой.
     --  И вы  столь  откровенно  говорите мне об этом? --  слегка удивилась
Чаликова.
     -- O я, я! -- радостно закивал барон. -- C вами, фройляйн, я могу  быть
-- как вы сказали? -- откровенным. Ведь это ваш последний разговор!
     -- В каком смысле? -- нахмурилась Надя.
     -- В том самом, -- заявил Херклафф. -- Я буду вас кушать.
     -- Что? -- вскрикнула Чаликова.
     -- Ням-ням,  --  уточнил  барон.  --  Но  поверьте, фройляйн,  вы самая
интересная  собеседница, каковую  я  встречал  за последние...  ну  так  сто
пятьдесят лет, и я буду очень  радостен с вами побалакать.  В  смысле, перед
ням-ням. Приятная беседа есть полезно для аппетит.
     -- Я буду кричать, -- упавшим голосом проговорила Надя.
     -- Кричите на здоровье, -- расплылся в ухмылке  Херклафф. -- Вам это не
поможет,  а только  ускорит  начало  процесса. Так  сказать, процесс  пошел,
хе-хе-хе.
     --  Извините,  вы говорили  что-то насчет ста пятидесяти  лет назад, --
немного успокоившись,  заговорила Надя. Она уже отчасти смирилась с мыслью о
том,  что  будет  съедена,  однако  ее  журналистское,  да  и чисто  женское
любопытство брали свое. -- Неужели вы так давно живете на свете?
     --  O, да-да, очень давно,  -- подхватил Херклафф, -- много давнее, чем
вам кажется.  -- И, проницательно глянув на собеседницу, спросил: -- Ведь вы
интересовались  судьбой княжны Марфы,  не правда ли? -- Надя кивнула.  -- Ее
заколдовал я. И тех несчастных, которые находятся в образе этого, как его...
     -- Змея Горыныча?
     -- Да-да, Змей Горынича. И их тоже я. И так высококвалифицированно, что
его, то есть их теперь никто не сможет расколдовайть.
     -- Даже вы?
     -- Ха, фройляйн, а  вот этого я не говорил. Однако херр князь  Григорий
остался  достаточно доволен.  Ведь  я  настоящий чародей, а не  какой-нибудь
авантюрист и дилетант Каширский с его фройляйн Аннет Сергеевна!
     -- Вы и с ними знакомы, -- покачала головой Надя.
     -- Ну да, знаком, -- пренебрежительно  хмыкнул барон,  -- однако особой
приятности  от  этого  знакомства  не  поимел...  то  есть  не получил.  Вот
знакомство с вами для меня много-много приятней.
     --  Благодарю  вас,  Иоганн  Вольфгангович...  или  как  вас там  зовут
по-настоящему.
     -- Если хотите, то можете называть Иоганн Вольфганговичем. Но вообще-то
меня зовут Эдуард Фридрихович.
     -- Тоже язык сломаешь, -- вздохнула Чаликова.
     -- A разрешите узнать ваше настоящее имя? -- полюбопытствовал Херклафф.
-- Все-таки нехорошо кушать человека и даже не узнать, как его зовут.
     -- Ну, меня-то величать куда проще -- Надя.
     -- Красивое имя. Если честно говорить, до мне  даже как-то  жаль кушать
такую либе фройляйн, как вы.
     -- Ну так не кушайте! -- подхватила Надя.
     -- Увы, -- притворно вздохнул Херклафф. -- Вы, фройляйн Надя, встали на
моем пути, и я просто обязательно должен вас кушать. Уж такой орднунг.
     И  с  этими словами колдун по призванию и людоед по душевному  влечению
демонстративно  достал  из одного кармана вилку и столовый нож, а из другого
-- белоснежную салфетку,  каковую принялся аккуратно заправлять за столь  же
белоснежное жабо.
     --  Что,  уже?  --  опечалилась  Надя.  --  A  я так  хотела задать вам
несколько вопросов...
     --  A-а,  небольшое  интервью?  -- хихикнул  господин Херклафф. --  Это
пожалуйста. Так сказать, последнее пожелание перед ням-ням. Спрашивайте ваши
вопросы, цайт еще достаточно.
     --  И я  могу надеяться  на  откровенные ответы? --  пристально глянула
журналистка на своего собеседника.
     -- Ну конечно! --  плотоядно  осклабился Херклафф. -- Все равно из этой
комната наш разговор никуда не уйдет.
     Надя медленно поднялась с кровати. Херклафф напрягся на стуле:
     -- И не думайте бежать, фройляйн! Дас ист совершенно бесполезно.
     -- Да нет,  я  просто хотела бы  закурить. -- Вообще-то  Надя  не  была
подвержена этой дурной привычке,  но пачку сигарет на всякий случай при себе
держала.  Она  подошла  к громоздкому  шкафу,  где хранила  немногочисленный
багаж, и извлекла из своего узелка пачку "Мальборо",  а заодно нажала кнопку
диктофона, который всегда держала наготове. "Может быть,  откровения людоеда
пригодятся  моим друзьям, -- подумала Надя.  -- Это  единственное, чем я еще
смогу им помочь".
     Чаликова вынырнула из шкафа, но запирать его не стала, а лишь прикрыла,
оставив довольно широкий зазор:
     -- Не желаете?
     --  O  найн,  --  решительно отказался господин  Херклафф. --  И вам не
советую.  Именно  благодаря  здоровому образу жизни и вегетарианской диете я
при своем изрядно достопочтенном возрасте так хорошо выгляжу.
     -- A  я с вашего позволения.  -- Чаликова прикурила прямо от  свечки  и
вернулась на прежнее место.
     -- Ну что же,  я к вашим  услугам,  --  небрежно закинув ногу за  ногу,
сказал людоед.
     Надя на  миг задумалась -- нужно было построить разговор  так, чтобы за
сорок минут, на которые была рассчитана кассета, узнать как можно больше.





     Едва  долгие  осенние  сумерки  перешли  в  ночь,  на  родовом  погосте
Розенштернов неизвестно откуда появились две темных личности с лопатами.
     -- Вот здесь, что ли, -- вполголоса сказал один злоумышленник, указывая
на свежую могилу.
     --  Да  не  шепчи ты  так, -- весело ответил второй, -- покойнички спят
себе спокойненько, а живые сюда по ночам не ходят.
     --  Ты  думаешь? --  с сомнением  покачал  головой первый. -- Ну ладно,
начнем.
     Они  вонзили лопаты  в холмик, аккуратно украшенный болотными цветами и
скромными венками, и принялись раскапывать могилу. Судя по тому, как  быстро
дело продвигалось, им это занятие было и знакомо, и привычно.
     -- И чего  им  еще надо? -- говорил первый, аккуратно  откидывая мокрую
болотную землю  к  подножию огромного  замшелого камня.  -- Похоронили  ведь
честь по чести, какие могут быть сомнения?
     -- В  нашем деле  без сомнений никак не обойтись, -- возразил второй  и
отряхнул землю со своего  черного плаща. -- Да по правде сказать, я бы и сам
усумнился.  Больно  уж эти  похороны были  какими-то, уж не знаю, как  лучше
сказать, нарочитыми что ли.
     -- Ничего такого я не заметил.
     -- А  я  заметил.  Все как  будто  нарочно старались убедить нас, что в
гробу именно  боярин  Василий, однако крышку не открывали, даже когда читали
прощальные речи. И потом, почему на похоронах не было хозяина?
     -- Ну, ты же слышал -- захворал, мол.
     --  Не верю! -- пристукнул  заступом  первый.  -- И еще, ежели покойник
действительно  царь-городский  боярин,  то  могли  бы  уж  найти возможность
отправить  его  домой,  а  не  хоронить  тут, пускай даже на таком родовитом
кладбище.
     За раскопками и беседой злоумышленники не  заметили, что они на погосте
уже не одни. А когда спохватились, то было  поздно:  вокруг  полураскопанной
могилы стояли несколько весьма странных субъектов,  и каждый держал  в левой
руке свечку.
     -- Мертвяки! -- в ужасе вскрикнул  второй гробокопатель и  заметался по
полуразрытой яме. Первый что-то бормотал и мелко крестился.
     --  А ну-ка,  вылезайте!  -- выкрикнул маленький человечек, стоявший на
самом краю могилы. То был домовой Кузька, а его спутниками были уже знакомые
нам водяной, леший и две кикиморы.
     Осквернители мелко  дрожали и явно не  желали  вылезать наружу. Вернее,
они бы и не смогли этого сделать, охваченные ужасом.
     -- Закопаем их здесь, и дело с концами, -- предложил леший и, зачерпнув
прямо в  ладони  горсть земли,  швырнул в  могилу. Этого хватило, чтобы  оба
гробокопателя,  побросав  свои  заступы,  выскочили  наверх,  где  их тут же
приняла в свои цепкие объятия доблестная нечисть.
     -- Стало быть,  могилками  промышляем? --  придушенно-сладким  голоском
вопросил водяной. -- Покойничков, стало быть, раздеваем?
     -- Некрофилы-археологи, -- щегольнул домовой Кузька мудреным словечком,
слышанным от "покойного боярина Василия".
     --  Чего?  -- наконец-то обрел  дар речи один из гробокопателей. --  Мы
просто проверить хотели, на месте ли покойник... -- Он осекся, почувствовав,
как сообщник изловчившись лягнул его ногой. Но было уже поздно.
     -- Проверить,  значит? --  голосом,  ничего хорошего  не  предвещавшим,
проговорил леший. -- И чего же вы хотели проверить?  Покойнички  по ночам не
гуляют. В  отличие от некоторых  живых...  Нет, все-таки напрасно мы выгнали
вас из могилы, надо было вас там закопать.
     -- А еще не поздно, -- хихикнула одна из кикимор.
     --  Не губите,  родимые! -- чуть  не  хором  заголосили злоумышленники,
бросившись на колени.  --  Не по своей воле мы  тут, но по  приказанию князя
Григория...
     -- Это какого-такого  князя Григория? -- проскрипел леший.  -- Это того
вурдалака  поганого,  что  леса  повырубил,  всю  честную нечисть  с  веками
насиженного места согнал, а своим упырям волю дал?
     -- Давайте решать,  что  с ними делать,  --  прервал  излияния корчмаря
практичный Кузька.
     -- Они всего  лишь  люди  служивые, -- вздохнул водяной. -- Что с таких
возьмешь?
     -- Но проучить не мешало бы, -- предложил  леший. --  В назидание князю
Григорию.
     -- Защекочем!  -- радостно взвизгнули  кикиморы и придвинулись  ближе к
гробокопателям.
     -- Да, пожалуй, это будет им самым подходящим наказанием, -- согласился
Кузька. Так  как остальные не возражали,  то  кикиморы  набросились на своих
жертв.  Над   смиренным   кладбищем  раздались   дикие  вопли,  перемежаемые
истерическим хохотом.
     В  конце  концов  злоумышленники  все-таки  вырвались  и с  неимоверной
скоростью побежали прочь со злополучного кладбища. Никто их не преследовал.
     -- Надо бы могилку-то закопать, -- пробурчал  леший. -- А то  непорядок
все-таки.  --  Он нагнулся и  вытащил из  ямы обе  лопаты.  -- Ух ты, что за
хреновина! -- вырвалось у корчмаря, когда  он  копнул рыхлую влажную землю и
прямо под лопатой в тусклом свечном освещении что-то блеснуло.
     --  О,  да  это  же  золотое  яблочко!  --  воскликнул Кузька,  бережно
отряхивая  круглый блестящий  предмет.  --  Мне  Чумичка сказывал,  что  это
колдовская вещь  --  по ней  можно видеть, что происходит  на  каком  угодно
отдалении.
     -- А как она работает? -- залюбопытничали кикиморы.
     -- Точно не знаю, -- признался  Кузька.  -- Надо будет показать боярину
Василию, он мужик умный, разберется что к чему.
     -- Ясно  одно, --  подытожил леший. -- Теперь мы знаем,  каким  образом
все, что происходит здесь, тут же становится ведомо в Белой Пуще.





     Ковер-самолет неспеша  летел  над  ночными полями  Белой  Пущи,  а  его
пассажиры вели столь же неспешную беседу.
     -- Когда  я услышал, что  боярин Василий убит  в корчме, то  решил, что
поход  по черную душу князя Григория отменяется, и потому не стал ждать  вас
на  конюшне, --  рассказывал  Чумичка.  --  Разве  ж я  мог  знать, что  это
неправда?
     --  Меня действительно  пытались убить, -- отвечал Дубов. -- И тогда  я
воспользовался случаем  и  предпринял все  необходимое,  чтобы меня и впрямь
числили среди мертвых.
     -- Ну  вот,  а  я уже собирался было уходить, -- продолжал колдун. -- У
них имеется особливый амбар, да ты, Василий, его знаешь, там хранится всякая
колдовская  утварь. Едва я прибыл в Белую Пущу под видом князя Длиннорукого,
то в  первую же  ночь  туда наведался и  прихватил  парочку шапок-невидимок.
Такая  шапка  мне пригодилась, когда  в  Пуще неожиданно  появился настоящий
Длиннорукий,  а  меня  заточили  в темницу. Сегодня  же я мог  бы  уйти и из
кремля, но решил еще задержаться.
     -- И очень кстати, -- подхватил Василий, -- иначе бы нам нипочем оттуда
не выбраться.
     -- Холодновато здесь, однако же,  -- поежился Беовульф.  -- Я-то всегда
думал, что в небе чем выше, тем теплее -- поближе к солнышку.
     -- Так ведь сейчас нет солнышка, -- дельно возразил Чумичка. -- Видишь,
месяц один да звездочки?
     -- Жаль, одежки потеплее с собой не прихватили, -- проворчал доблестный
рыцарь, и тут его  взор упал на Гренделя, который в волчьем облике продолжал
бесчувственно  лежать  на ковре. -- A вот им покамест и укутаюсь, зачем  зря
добру  пропадать.  Эй,  Грендель!  --  принялся  Беовульф  тормошить  своего
заклятого приятеля, однако тот не подавал никаких признаков жизни. -- Да что
ты там, помер, что ли?
     -- A и  вправду,  --  забеспокоился  и  Дубов,  -- что-то уж долго он в
сознание не приходит.
     -- Отравился,  -- мрачно пробурчал Беовульф. --  Князем Григорием. -- И
сам же громогласно захохотал.
     Чумичка наклонился к Гренделю:
     --  Дышит. Сейчас приведем его в  чувство.  --  C этими  словами колдун
извлек из-за пазухи небольшую скляночку  ("Прямо  как  старина  Серапионыч",
подумал Василий)  и  побрызгал из  нее  на волка.  И  тот  на  глазах  своих
спутников превратился обратно в Гренделя.
     -- Где  это  я? -- пробормотал он, приоткрыв глаза.  -- A, понимаю, нас
зарубили,  и  мы  на   том  свете.   --  И,  немного  помолчав,   вполголоса
продекламировал:

     -- Улетели мы в райские кущи
     На коврах на крылатых своих...

     -- Должен  вас  огорчить, дорогой друг, --  усмехнулся  Дубов, -- но до
райских кущ нам  еще ох как далеко.  -- И,  как бы  передразнивая  Гренделя,
нараспев прочитал:

     -- A помирать нам рановато,
     Есть у нас еще дома дела!

     -- O, боярин Василий, да вы тоже поэт! --  восхитился Грендель. -- Ну а
что до райских кущ, то мне их вовеки не увидать. Ведь я же оборотень...
     -- Отныне ты уже не оборотень! -- торжественно провозгласил Чумичка. --
Ты исполнил свое предназначение, и с тебя снято заклятие.
     Грендель ничего  не ответил и в изнеможении закрыл глаза. Зато Беовульф
страшно воодушевился:
     --   Господа,  такое   событие  всенепременнейше  нужно  отпраздновать!
Полетели ко мне в замок, я выставлю свое лучшее вино, вековой выдержки.  Еще
мой дедушка говаривал, указывая на этот бочонок: "Внучек, а  его ты откроешь
в самый знаменательный день своей жизни". И вот  этот день наступил! Вернее,
ночь, но это уже не суть важно...
     -- Нет-нет,  -- возразил Дубов, -- вы как  хотите, а  я должен лететь в
замок к Его  Величеству Александру. Вернее, к Наде. A утром, еще затемно  --
домой.
     -- Вы  уж  не  в первый раз называете  ее имя, -- хмыкнул  Беовульф. --
Глянуть бы хоть одним глазком, что это за Надя такая.
     -- Да хоть обоими, -- рассмеялся Василий. C этими  словами он достал из
внутреннего кармана своего боярского кафтана цветную фотокарточку,  где Надя
в венке из ромашек и васильков бежала по зеленому лугу.
     Беовульф повернул карточку так, чтобы на нее падал лунный свет:
     --  Красивая  девушка. И как  нарисована! Боярин Василий, когда увидите
художника, то скажите, что я ему хорошо заплачу за свое изображение. C мечом
и в золотой цепи.
     -- Позвольте мне.  -- Чумичка принял от Беовульфа карточку и провел над
нею ладонью. Даже при тусклом свете  ущербной луны стало заметно, что краски
поблекли, а  лицо Нади  как  бы погрустнело. -- Слушай, Василий,  -- понизил
голос Чумичка, -- не хочу тебя пугать, но Надежда действительно в опасности.
     -- Что?! -- вскричал Дубов.
     --  Ей грозит страшная смерть,  -- продолжал Чумичка. -- И  не когда-то
вообще, а прямо сейчас. И если мы не вмешаемся, то будет поздно.
     --  Ну  так  полетели быстрее!  --  взревел Беовульф.  --  Эй,  дружище
Грендель, просыпайся, нас опять ждут великие дела!
     Чумичка  тем  временем  бормотал  какие-то   новые  заклинания,  отчего
ковер-самолет  резко  ускорил  ход.  И  вскоре  на  смену  бескрайним  полям
Белопущенского княжества путникам предстали столь же бескрайние болота Новой
Ютландии,  перемежающиеся  перелесками  и  озерцами. То  тут, то там в  едва
занимающейся заре темнели  рыцарские замки, хотя большинство из них на самом
деле представляли собой  обычный дом с одной-двумя башенками -- как бы замок
Беовульфа в миниатюре.
     --  Что  поделаешь, -- пояснил  по  этому  поводу Беовульф,  -- так  уж
повелось у нас в Мухоморье: доблестных рыцарей что собак нерезаных, а замков
на всех не хватает. Да и мне  посчастливилось только потому, что  мой предок
был  приближенным королевича Георга. Но вы не подумайте, наши рыцари хоть  и
небогатые, но самые всамделишние!
     -- Я в этом  не  сомневаюсь, -- невпопад ответил Василий. Он не слишком
внимательно  слушал разглагольствования Беовульфа --  его мысли  были заняты
совсем другим.
     И вскоре  ковер по команде Чумички стал снижаться -- впереди показались
смутные очертания королевского замка.





     В  кабинете покойного князя Григория шло чрезвычайное ночное совещание.
За  столом  восседал  глава  тайного  приказа  барон Альберт,  рядом  с  ним
примостился   старший  воевода  Селифан,  остальные   приближенные  Григория
разместились  кто  где на принесенных с собой  стульях.  Здесь же,  стараясь
особо  не  привлекать  к  себе  внимания,  находились  и  Каширский с  Анной
Сергеевной. Вид у всех присутствующих был более чем встревоженный, один лишь
Альберт, насколько удавалось, старался держаться бодро и уверенно.
     --  Господа,  я пригласил вас, дабы  сообщить прискорбную весть:  князь
Григорий  скоропостижно  скончался, -- негромко,  но прочувствованно  сказал
барон. -- А вернее, был злодейски убит.
     -- Кем? -- истерично выкрикнул кто-то из дальнего угла.
     На лице барона отразилось искреннее горе и возмущение:
     --  Князеубийцы  --  это так называемые  доблестные рыцари  Грендель  и
Беовульф, а  также  некто  боярин Василий,  --  барон сделал  паузу, как  бы
потрясенный  наглостью   злодеев.  --  Первые  двое  негодяев  --  подданные
Ново-Ютландского короля  Александра, а Василий хоть и прибыл из Царь-Города,
но, насколько нам ведомо, сей поганец пользуется королевским расположением.
     --  Надеюсь, они  схвачены живыми? --  плотоядно  оскалившись,  спросил
пожилой упырь, постельничий князя Григория.
     -- Увы, -- горестно вздохнул барон Альберт, -- им всем  удалось бежать,
так  же как  и их проклятому  сообщнику, колдуну Чумичке. Я тоже  дрался, не
щадя  живота своего, -- барон выдержал эффектную  паузу, чтобы все запомнили
его  героизм, --  но что  я мог сделать один против троих злодеев? И в  этом
явная недоработка, досадная оплошность нашей стражи и тайных служб.
     --  Мы   должны  объявить  войну  Мухоморью!  --  загалдели  упыри.  --
Злодейство должно быть смыто кровью!
     -- Полностью согласен, -- твердо сказал барон, когда шум смолк, -- но в
настоящее  время перед нами стоят  более насущные задачи. Что  же  до  этого
мерзкого Мухоморья и его жалкого короля  Александра, то здесь своих целей мы
добьемся иными  средствами.  Нынче же утром  туда  отправится  известный вам
князь Длиннорукий, а  следом  за  ним... Ну,  впрочем, это  уже  мелочи.  Но
главное,  могу  вас только заверить, господа,  что и Александр, и его рыцари
еще горько пожалеют о своих деяниях. -- Барон вновь сделал многозначительную
паузу, изобразив на своем челе великие заботы о судьбах государства. -- Меня
же сейчас гораздо более тревожит  то,  как будет продолжаться жизнь у нас, в
княжестве Белая Пуща.
     --  А  что,  --  удивился  воевода  Селифан,   никогда   не  блиставший
дальновидностью, -- у нас-то все тихо да спокойно. А ежели  чего, так войско
на что? И ваш тайный приказ?
     Барон, похоже, ждал подобного заявления.
     -- Боюсь, господа, что вы  недооцениваете всей сложности  положения, --
грустно  покачал  головой  Альберт.  --  Тишь  да  покой в  нашем  княжестве
держались  лишь благодаря железной воле князя Григория. -- Оглядев притихших
соратников, барон спросил: -- А что дальше будет? Вы же знаете наших людишек
--  им  только волю  дай...  Да  и  упыри-вурдалаки  на  местах  того  гляди
распоясаются. Кто может быть уверен, что нас с вами они станут слушаться так
же, как князя Григория?
     Собрание примолкло --  умом каждый понимал правоту  слов барона, хотя и
согласиться с ними  было нелегко. Тем более что если не все, то  многие были
бы  не прочь занять место покойного князя, но получалось, что барон уже всех
обскакал.
     --  Для того чтобы удержать власть, мы должны  быть  заедино,  -- будто
прочитав их мысли, примирительно продолжал Альберт. -- Все  наши разномыслия
не должны выходить за стены кремля. Вы согласны?
     --  Согласны! Заодно  держаться  надо! -- раздались  несколько голосов.
Возможно, не очень искренних,  но барону пока  и  этого было довольно. И  за
выкриками  никто  не  услышал,  как  Анна  Сергеевна  тихо, но  презрительно
процедила:
     -- Бараны...
     --  Для  того  чтобы сохранить главное,  иногда приходится  поступиться
малым, -- уже вполне уверенно продолжал  Альберт.  -- Мне кажется,  покойный
князь  Григорий  очень уж пережимал  в  некоторых вопросах, где следовало бы
действовать  более гибко. Знаю,  что  многие  со  мною  не согласятся, но  я
считаю,  что со временем нужно  будет  вновь разрешить службы в православных
храмах...
     Последние слова барона потонули в возмущенных выкриках:
     -- Как же  это!.. Сколько  мы с этой заразой боролись!..  Может, еще  и
кресты на куполах поставить?!.. Не бывать тому!..
     Выждав, пока эмоции улеглись, Альберт терпеливо заговорил вновь:
     -- А мне, вы думаете, легко такое предлагать? Я такой  же упырь как все
вы, вид  крестов и  запах ладана мне  так же ненавистны. Но даже Григорий за
двести лет не смог искоренить их дурацкую веру. Мне уж сколько раз доносили,
что многие наши подданные тайно собираются и отправляют православные обряды,
во  время  которых предают анафеме  князя Григория.  Ну  а если  мы разрешим
богослужения, разумеется, в строго очерченных  пределах... -- Поняв, что его
аргументы не очень-то  убеждают господ упырей  и вурдалаков, барон обратился
за помощью к Каширскому: -- Давайте послушаем, что об этом говорит наука.
     Каширский встал, откашлялся и с важностью заговорил:
     --  Христианство как религиозная идея весьма способствует сохранению  в
обществе    душевного    здоровья     и     препятствует     распространению
антиправительственных взглядов. Если  бы вы  мне доверили процесс подготовки
священнослужителей, то я дал бы им соответствующие установки, каковые они бы
и доносили  до своей паствы -- установки на лояльность существующему порядку
и восприятию его как некоей богоданности...
     --  Ну  хорошо, --  перебил  Альберт, почувствовав, что Каширский может
разглагольствовать до  утра, -- все  это  мы обговорим  позже.  А пока  что,
господин  Каширский,  вам  через  несколько  дней  предстоит  отправиться  в
Мухоморье. И вам, дорогая Анна Сергеевна, тоже.
     --  Прекрасно,  --   плотоядно  прошипела  Глухарева.  --  Уж  тогда  я
рассчитаюсь за все с этими негодяями Беовульфом и Гренделем.
     --  Именно для того мы вас  туда и  посылаем,  -- удовлетворенно кивнул
Альберт. -- И хотелось бы надеяться, что теперь вы доведете дело до конца, а
не так, как это было с боярином Василием.
     --  Уж не беспокойтесь, доведу непременно, --  презрительно выдавила из
себя Анна Сергеевна.
     --  И  еще  один  вопрос, весьма  болезненный, -- уже вполне уверенно и
деловито продолжал Альберт,  -- но решать его все равно придется, раньше или
позже. Поскольку князь Григорий  скончался, не оставив наследника,  то опять
может подняться вопрос о законной власти.
     -- Выберем достойнейшего, --  выкрикнул кто-то из упырей. -- Али  мы не
вправе?!
     --  Вправе-то  может и  вправе,  --  с  сомнением  почесал  плешь барон
Альберт, -- да не все так просто. Григорий стал главой Белой Пущи как супруг
покойной княжны Ольги, дочери Ивана Шушка, да  и то его  поначалу соседи  не
больно-то жаловали.  А  мы кто? Просто  упыри  и вурдалаки. Зато  моя тайная
служба  многократно доносила,  что в  народе до  сих пор  бытуют  зловредные
слухи, якобы княжна Марфа, ближайшая сродственница последних Шушков, была не
убиенна, а заколдована, и с тех пор живет на болотах Новой Ютландии в облике
лягушки, и что вот-вот расколдуется и прогонит Григория и его вурдалаков. То
есть нас с вами.
     -- Брехня! Пустые слухи! -- загомонило почтенное собрание.
     -- Совершенно согласен, -- устало кивнул Альберт, -- но на всякий роток
не накинешь платок. И дабы положить конец сией крамоле, нужно будет отыскать
кости Марфы и погрести их со всеми княжескими почестями.
     -- Да где ж мы их возьмем, кости-то? -- удивился воевода.
     -- Было бы  желание, а кости найдутся, --  ухмыльнулся  Альберт. --  Ну
ладно, друзья мои, все эти  вопросы мы обговорим завтра, на свежую голову. А
теперь -- спать, спать...
     Многие расходились недовольные и даже бурча что-то себе под нос, но, по
крайней мере пока, открыто спорить с бароном не отваживались. А тому и этого
было довольно. Тоже -- пока. И когда княжеский кабинет почти опустел и в нем
остались только Альберт и Селифан, то воевода, придвинувшись поближе к главе
тайного приказа, тихо сказал:
     -- Я все  понимаю,  Альберт.  Что-то делать нужно.  Одного не пойму  --
почему  ты   самых   толковых  людей  решил  отправить  в  Мухоморье   --  и
Длиннорукого, и Анну Сергеевну, и Каширского...
     -- И еще лиходея Соловья, -- подхватил Альберт, -- и еще тех наемников,
что в походе на  Царь-Город так  осрамились, а теперь зазря наш хлеб едят. У
меня  на  них особые  виды.  Если  они провернут  то,  что мы  с  покойником
задумали, то вся  польза нам. А ежели нет -- так мы и не при чем, ведь среди
них ни  одного Белопущенского подданного.  -- Это  была правда, но не вся. И
барон не собирался говорить  туповатому воеводе, что отсылает самых хитрых и
ушлых  подручных покойного князя еще и для  того  чтобы они  не плели козней
против самого Альберта.  -- Ну ладно, воевода, пора на боковую.  А завтра --
снова в бой.





     -- Ну что же, фройляйн, -- барон Херклафф глянул в окно, где уже начала
рассеиваться  ночная  мгла, -- я так  думаю, что нашу  приятную беседу  пора
заканчивать.
     -- Увы, -- печально вздохнула Надя.
     -- К тому  же, -- Херклафф искоса глянул на свою собеседницу, -- пленка
на кассете давно закрутилась... то есть открутилась.
     -- Какая пленка? -- деланно удивилась Чаликова. -- Что за кассета?
     --  На  вашем диктофоне,  дорогая фройляйн  Надя.  --  Херклафф  сделал
небрежный  жест левой  рукой.  -- Все,  теперь  информация  стерта.  Так что
приступимте. -- Людоед поправил салфетку и взял вилку.
     -- Погодите, Эдуард Фридрихович, у меня последний вопрос, -- остановила
его Чаликова. -- Не для протокола, а единственно любопытства ради.
     -- Ну? -- Херклафф с явным неудовольствием отложил вилку.
     -- Скажите, как вам удалось съесть донну  Клару и оставить ее в комнате
с закрытыми окнами и запертой изнутри дверью?
     Барон плотоядно рассмеялся:
     -- O, это есть очень хороший вопрос! Но он просит долгого объяснения, а
времени больше нет. Все, хватит пустые разговоры, пора завтракать.
     Людоед  неспеша  поднялся с  табуретки и, взяв вилку  и нож, двинулся в
Надину  сторону.  Чаликова,  обхватив  голову  руками, продолжала  сидеть на
кровати.  Она  понимала,  что  сопротивление   бесполезно,  а  помощи  ждать
неоткуда. Оставалось уповать только на чудо.
     И чудо не замедлило  свершиться.  Едва  Херклафф  занес  над  Чаликовой
столовые предметы, как в коридоре заслышались тяжелые шаги, а следом за ними
-- настойчивый стук в дверь.
     -- Ну  что  там такое? -- недовольно пробурчал  людоед  и  обернулся  к
двери, которая  уже сотрясалась  от  сильных  ударов,  грозя в любой  момент
сорваться с петель.
     Поняв, что спасение близко  и  нужно только еще  немного  продержаться,
Надя щелкнула пальцами, и небольшой огненный шар полетел в  Херклаффа -- это
было  единственное колдовство, коему ее сумел обучить  Чумичка. Людоед ловко
увернулся, и молния угодила в дверной косяк. И  как раз в этот  момент дверь
распахнулась, и на пороге появился сам Чумичка. Отбив молнию ладонью, словно
теннисный мячик, в угол комнаты, он устремил на людоеда огненный взор.
     -- Вот мы  и встретились, господин Херклафф, -- произнес он голосом, не
сулившим барону ничего хорошего.
     Херклафф уже приготовился "выстрелить" в Чумичку набором самых страшных
своих  заклинаний и магических жестов, но понял,  что силы неравны: вслед за
Чумичкой в  комнате  появились  сначала боярин  Василий, а следом за ним два
незнакомых господина -- то есть Грендель и Беовульф.
     Господин Беовульф недвусмысленно поигрывал мечом  и был, судя по всему,
настроен весьма решительно.
     --  Ну,  вражья сила,  теперь  я  тебя в капусту  изрублю!  -- прорычал
доблестный  рыцарь  и,  отодвинув  в  сторону  Чумичку,  двинулся  прямо  на
Херклаффа.
     --  Живым  берите  его,  живым!  --  отчаянно закричал Василий,  но тут
Херклафф черной молнией метнулся в дальний неосвещенный угол комнаты.
     -- Врешь,  не уйдешь! -- пуще прежнего взревел Беовульф и отшвырнув меч
в  сторону,  кинулся следом за  злодеем. Василий и Грендель бросились ему на
помощь, но Дубов при этом задел канделябр, который, кувыркнувшись в воздухе,
упал, и в комнате стало совсем темно. Из угла  в полутьме раздавались  звуки
отчаянной борьбы.
     Чумичка вздохнул,  поднял с пола  канделябр и,  вернув  его на каминную
полку, щелкнул  пальцами.  Свечи  вновь  загорелись,  и  Надя увидела  троих
человек, барахтающихся на полу в дальнем углу комнаты.
     -- Опять сбежал! -- в сердцах топнул ногой Чумичка.
     Теперь уже и  Беовульф,  Грендель  и Дубов  увидели  что  борются между
собой, а Херклаффа словно след простыл.
     --  Да  черт с ним,  -- вздохнул Василий. --  Главное, Наденька, что вы
живы!
     Дубов вскочил с пола, на  ходу отряхивая кафтан,  и  подошел к Наде. Та
попыталась  приподняться  с кровати,  но не удержалась  на ногах -- кажется,
только  теперь  она  по-настоящему  осознала,  что находилась на  волосок от
гибели. Василий опустился рядом с Чаликовой.
     -- Ах, Вася, -- всхлипнула Надя, уткнувшись лицом в плечо детектива, --
я так много должна вам сказать...
     -- Ничего не говорите, -- Василий обнял Надю. -- Потом, потом...
     --  Любопытно,  куда он  все-таки,  в  природе, исчез?  --  громогласно
вопросил Беовульф.  Сей славный рыцарь тоже поднялся с пола и, первым долгом
найдя свое оружие, теперь монументально возвышался возле шкафа,  опершись на
двуручный меч, словно на тросточку.
     -- Колдовство,  -- коротко ответил Чумичка. Он, все так же стоя посреди
комнаты,  пристально  разглядывал  ее  скромную  обстановку,  будто  пытаясь
сообразить, куда и каким образом улизнул Херклафф.
     Видимо, больше полагаясь на свой  волчий нюх, Грендель продолжал шарить
в темном углу комнаты, будто что-то разыскивая. И его усилия таки увенчались
успехом  --  вскоре он наткнулся  на  какой-то небольшой  предмет.  Грендель
осторожно поднял его и поднес к свету. Таинственный предмет оказался цельным
куском  некоего  прозрачного материала, который можно было принять за стекло
или  горный  хрусталь. Большая часть  его поверхности  состояла из множества
мелких граней, весело поблескивавших, когда на них падало  пламя свечи. Но с
другой  стороны  эта дивная вещица была как бы  обрезана, представляя  собой
одну большую ровную грань.
     Чумичка,  насторожившись, как  кот, завидевший мышь,  осторожно подошел
поближе.
     -- Это же колдовское стекло, -- сказал он, понизив голос.
     -- Иначе говоря, магический кристалл? -- радостно переспросил Грендель.
-- Я уже давно о нем слышал, а вот и увидел воочию.  -- И, подумав, добавил:
-- Во всей его самости...
     --   Бабкины   сказки,  --   пренебрежительно   хмыкнул  Беовульф.   --
Обыкновенная побрякушка, у меня таких полный сундук!
     Чумичка  открыл  было рот, чтобы объяснить невежественному рыцарю,  что
это за побрякушка, но тут раздался глухой грохот, и  из  камина прямо на пол
вывалилось какое-то маленькое существо, перепачканное сажей.
     --  Ба, да  это  же наш  Кузька! -- радостно воскликнул  Василий,  чуть
отстранившись от Нади.
     -- Кузьма Иваныч,  -- солидно поправил  домовой, с кряхтением вставая с
пола. -- Что за бесхозяйственный король этот Александр -- дымоходы сто годов
не чищены...
     Тут в дверях заслышалось  легкое покашливание. Все дружно обернулись --
в проеме дверей стоял собственной персоной  Его Величество король Александр.
На нем были его обычный домашний халат и стоптанные  шлепанцы. Те, кто лежал
или сидел,  поспешно  вскочили,  а  кто  стоял,  склонились  в  почтительном
поклоне.
     -- Стало  быть, я -- бесхозяйственный  король?  --  с усмешкой  спросил
Александр. Кузька предпочел  спрятаться за выступ камина.-- О,  все знакомые
лица, --  продолжал король,  оглядывая присутствующих.  -- Мы  тут  услышали
грохот и решили самолично глянуть, в чем дело.
     -- Ваше Величество, -- выступила вперед Чаликова,  -- мои друзья спасли
меня от лютой гибели. Можно сказать, вырвали из зубов людоеда.
     --  Людоеда! --  вскричал  Александр. --  Так,  значит,  он  остался  в
замке...
     --  Да,  и  им  оказался  достопочтеннейший  Иоганн  Вольфгангович,  --
объяснила Надя  и как  бы  между  прочим добавила:  --  С рекомендациями  от
ливонского рыцаря Йохана Юргенса.
     --  Не  может быть! --  опечалился  король.  --  Поэт, создатель  столь
замечательных стихов -- и людоед.
     -- Да какой он поэт! -- вступил в беседу боярин Василий. -- Это же злой
колдун, как его...
     -- Херклафф, -- подсказала Чаликова.
     -- Вот  оно  что,  -- протянул Александр.  -- Немало я наслышан о  злых
делах  сего  чародея, но  уж  не  как  не  думал, что он  способен  на такое
кощунство -- днем читать прекрасные стихи, а по ночам... И где же он?
     -- Удрал, Ваше Величество, -- с досадой прогудел Беовульф. -- У, вражья
сила, попадись он мне!
     -- Может  быть,  здесь  есть  какой-то  потайной  ход?  --  предположил
Грендель.
     -- Насколько мне ведомо, нету, -- не очень уверенно сказал король.
     --  Испарился, что ли, -- пробурчал Чумичка. Он по-прежнему стоял возле
камина и разглядывал многочисленные грани "волшебного стекла".
     -- Разве посмотреть  за зеркалом,  --  предположил Дубов.  -- Вдруг там
что-то есть.
     --  Да, его можно будет снять со стены,  -- кивнул Александр, -- заодно
пыль вытрем. -- И, подумав, добавил: -- А вот с дымоходами сложнее будет. Ну
нет у нас трубочиста. Разве что вы, боярин Василий, замолвите словечко брату
Дормидонту, чтобы прислал...
     -- Не надо,  Ваше Величество, -- отважно выступил из-за камина  Кузька.
--  Дайте мне  щетку,  я вам  все  дымоходы  прочищу.  Вот, помню, у бабки в
избе...
     -- Ну хорошо, --  подытожил Александр. -- Уже поздняя ночь... Или  нет,
раннее  утро. Давайте отправимся на покой, слуги укажут вам горницы, а утром
поговорим обстоятельней.
     -- Ну, я-то, пожалуй, отправлюсь восвояси, -- засобирался Беовульф.  --
Если позволите, Ваше Величество?
     -- Я тоже, -- добавил Грендель. -- Пожалуй.
     --  Нет-нет,  прошу  вас,  останьтесь  хотя бы  до  утра, --  Александр
поглубже запахнул полы халата. -- Вдруг вернется людоед, и тогда ваша помощь
будет необходима.
     -- Ну ладно, до утра так до утра, --  примирительно пробурчал Беовульф.
-- Но я бы ему возвращаться сюда не советовал. Убью, душу вытрясу!
     -- В этом я не сомневаюсь, -- усмехнулся король. -- Ну что же, господа,
пойдемте. -- И,  глянув на Надю,  с хитрецой добавил:  -- Думаю, Перси, тебе
будет о чем поведать своему хозяину. Не так ли, дорогой боярин Василий?
     И лишь благодаря скудному освещению  ни Александр, ни все остальные  не
заметили румянца смущения, выступившего на щеках Василия и Надежды.








     После  столь бурной  ночи требовался отдых, и ничего удивительного, что
гости  королевского  замка проспали почти до  полудня. Исключение  составили
только господа Беовульф и Грендель: уже на заре  один из  них отбыл к себе в
замок  праздновать победу над  князем Григорием, а  другой -- в свою хижину,
дабы увековечить  события последних дней в какой-нибудь вдохновенной балладе
или даже поэме.
     Около полудня  король Александр дал своим  гостям -- Василию,  Надежде,
Чумичке и Кузьке -- небольшой поздний завтрак,  плавно переходящий  в ранний
обед.  Как  ни торопился  Дубов  отбыть поскорее, что  называется  от  греха
подальше, но приглашением короля, еще не знавшего о ночных  событиях в Белой
Пуще, пренебречь было никак нельзя.
     Поскольку  главным делом,  занимавшим  последние  три дня умы  и короля
Александра, и Чаликовой, было людоедство, то оно  и  стало темой застольного
разговора. Василий, успевший еще до завтрака осмотреть  места происшествий и
опросить королевских слуг, делился выводами:
     --  Пока что  мне трудно  сказать, выбирал ли  Херклафф  своих жертв по
каким-то ему одному  известным признакам,  или ел  всех подряд, без разбора.
Однозначно можно судить лишь насчет  последнего, четвертого случая, который,
к счастью, был  неудачным. Но если первых двоих  -- Касьяна  и Диогена -- он
съел  без  особых премудростей,  то  в  эпизоде с  донной  Кларой  возникают
некоторые вопросы.
     -- Да-да, --  подхватил Александр,  --  мы никак не могли взять в толк,
как это ему удалось исчезнуть из спальни, запертой изнутри?
     -- Чудеса, да и только! -- чуть не подпрыгнул Кузька.
     -- Черное колдовство, -- проворчал Чумичка. --  Попадись он мне только,
я ему покажу, как порочить наше ремесло. Из-за таких, как он, к нам, честным
колдунам, никакого доверия!
     -- Думаю, объяснение не столь сложное,  -- заметил Дубов.  -- В комнате
донны Клары осталась открытой форточка, и вот через нее-то господин Херклафф
и улетел, превратившись в сову или летучую мышь. Так  что  и здесь все можно
объяснить по логике, отнюдь не исключая и элементов колдовства.
     -- Да, но как же тогда  с событиями нынешней ночи? -- вступила в беседу
Чаликова. -- Ведь Херклафф  просто исчез  в темном углу, а не улетел в окно.
Не испарился же он в самом-то деле?
     -- Такие  не испаряются,  -- хмыкнул Чумичка. -- Я другого боюсь -- как
бы он не  вернулся сюда  за колдовским стеклом. Он  же  весь  дом  к  чертям
разнесет!
     -- A что, это очень ценная вещь? -- спросил король.
     --  Еще какая!  Правда, я толком не знаю, как  с ним обращаться, но это
стекло дает обладателю огромную  власть. Ясно,  что  Херклафф ни за  что  не
смирится с его потерей.
     --  Постойте!  --  выкрикнул  Кузька,  да  так  пронзительно,  что  все
вздрогнули, а Надя даже пролила вино на  Уильяма, который  терся об ее ногу.
-- Я вспомнил,  -- продолжал домовой уже обычным своим голосом,  -- мне одна
кикимора  сказывала, только  я решил,  что это выдумки. Будто бы  колдовской
христал  в  стародавние времена разрезали на две половинки,  и каждая из них
имеет  силы  несметные.  А тот, кто  их  обе  к себе приберет, так и  вообще
заделается самым могучим человеком на всем белом свете.
     -- То-то у него одна сторона такая ровная, -- припомнил Чумичка.
     --  И  наверняка  Херклафф,   обладая  одной  половиной,  не  прочь  бы
заполучить и вторую, -- заметила Надя.
     -- A может, вторая у него? -- предположил король.
     --  Не думаю,  Ваше  Величество, --  учтиво возразил  Дубов. -- Если бы
Херклафф обладал  обеими половинами  кристалла, то  не  он  служил  бы князю
Григорию, а наоборот.
     -- Знаю я его подлую суть, -- заявил Чумичка. -- Когда у него была одна
половина, то он наверняка искал вторую. A уж теперь и вовсе озвереет!
     -- Ну ладно, будь что будет, -- фаталистически вздохнул король.
     В дверь постучали, и на пороге возник Теофил:
     --  Ваше Величество,  прибыл  посланник  из  Белой Пущи  и  просит  его
принять.
     Александр чуть заметно поморщился:
     -- Ну ладно, примем,  раз просит.  Только ведь он уже на прошлой неделе
приезжал.
     -- Это другой, -- учтиво возразил слуга. -- Князь Длиннорукий. Тот, что
раньше был градоначальником в Царь-Городе.
     -- Вот как? -- удивился Александр. -- Видал я этого князя года три тому
назад, когда гостил у брата Дормидонта, только уж не больно он мне в тот раз
приглянулся.
     --  Ну да,  его  же Дормидонт  заключил  в  темницу  как  агента  князя
Григория,  -- сказала  Надя. -- A  он  сбежал  и  тут же  подался  к  своему
покровителю.
     --  Все  это  понятно, но  зачем  же такого  сюда присылать? -- покачал
головой  король.  --  Ну  что  же,  господа, не желаете  ли  собственнолично
побывать на посольском приеме и полюбоваться на нового посланника?
     -- Я нет, -- тут же  отказался Василий. -- Как боярин и доверенное лицо
царя  Дормидонта  я  просто обязан буду вцепиться в  бороду этому негодяю  и
изменнику. A это уже нарушение всякого дипломатического этикета...
     -- Я тоже не пойду, -- пробурчал  Чумичка. -- Он мне, анафема, все дело
испортил.
     -- Позвольте мне  сопровождать Ваше  Величество, -- вызвалась  Надя. --
Кажется, мой статус этому никак не противоречит.
     Действительно,  даже на этом дружеском обеде Чаликова была одета  все в
тот же темный камзол с беретом --  для  большинства обитателей замка  она до
сих пор оставалась пажом по имени Перси.
     -- Дозволяю и  повелеваю!  --  с  этими  словами король  поднялся из-за
стола,  небрежно  накинул  горностаевую  мантию,  валявшуюся  на  кресле,  и
величественной  походкой  направился к  дверям. -- Подождите меня здесь,  --
обернувшись,  сказал он гостям. -- Думаю, это ненадолго. Перси, не забывай о
своей обязанности.
     --  Извините, Ваше Величество. -- Надя подбежала к Александру и на ходу
подхватила королевскую  мантию. Замыкал  сию процессию Уильям,  торжественно
семенивший с гордо поднятым пушистым хвостом.
     -- Не нравится мне, что здесь появился этот пройдоха князь Длиннорукий,
да еще  так скоро, -- покачал головой Дубов, оставшись  втроем с  Чумичкой и
Кузькой. -- От него любых гадостей впору ждать.
     -- Хотел бы я узнать, кто его сюда прислал, -- заметил Чумичка.
     --  Свято  кресло пусто не бывает,  -- невесело усмехнулся Василий.  --
Мы-то думали, что уберем князя Григория -- и все. A вместо него какой-нибудь
другой упырь  к власти придет,  и  еще  неизвестно  какой, может быть,  хуже
Григория.
     -- Значит, не вернуться мне больше к бабке на печку, -- горестно заохал
Кузька. -- Эх-ма, стало быть, так и останусь бездомным домовым...
     -- Боюсь, не приехал ли он сюда по наши души, -- покачал головой Дубов.
     -- Ничего, ежели  что,  на  ковре  улетим,  --  беспечно  махнул  рукой
Чумичка.
     Однако Василий был настроен куда серьезнее:
     -- Ну,  мы-то улетим, а каково придется  королю, когда упыри пронюхают,
что он нас укрывал? A что будет с Беовульфом, с Гренделем? Им-то здесь жить,
не нам.
     -- Да рази ж это жисть? -- снова вклинился Кузька. -- Болота,  сырость.
То ли дело в избе, у деда с бабкой...
     -- Что же делать? -- забеспокоился Чумичка.
     -- Надо кончать с этим вурдалачьим гнездом! -- рубанул Василий.
     -- Легко сказать, -- протянул Кузька.
     -- A  легко ли было уничтожить князя Григория?  -- возразил Дубов. -- A
вот  ведь  получилось же. Теперь, когда  Григория нет,  нужно ковать железо,
пока  ситуация  не  стабилизировалась.  --  Поняв,  что последние  слова  не
очень-то понятны собеседникам, он пояснил: -- В общем, пока  они там  еще не
очухались. Вот тут и надобно пускать в прорыв законного наследника.
     -- A, вот ты о чем, -- сообразил Чумичка. -- Да нет, снять чары со Змея
Горыныча мне пока что не по силам. Этот Херклафф так их заколдовал, что даже
я ни черта понять не могу.
     -- A если с магическим стеклом?
     -- Так ведь им надобно знать как пользоваться.
     --  Ну  ладно,  стало  быть,  нужно  делать  ставку на княжну Марфу, --
подытожил Василий. --  Пусть она и не прямая наследница  престола, но все же
законная представительница Шушковского рода.
     -- Это которая лягушка, что ли? -- хмыкнул колдун. --  Не больно-то я в
нее верю.
     -- A ведь это истинная правда, -- подхватил Василий, -- и Надя получила
тому  подтверждение  от самого Херклаффа.  Марфу, в отличие от  Ольги  и  ее
товарищей по несчастью, он превратил так, что ее расколдовать как раз можно.
Ежели, конечно, действовать с умом.
     -- Так ведь тут вроде бы Иван-царевич нужен, -- припомнил Чумичка.
     -- Есть у нас с Надей  на примете и Иван-царевич, -- улыбнулся Василий.
-- Ну, положим, не  совсем царевич,  но  что-то вроде. Некто  господин  Иван
Покровский.
     -- A годится ли "что-то вроде"? -- усомнился колдун.
     --  Сгодится, -- уверенно отвечал Василий. -- Вот ведь Грендель вроде и
не совсем волк, а князя Григория таки загрыз!
     -- Ну, может быть, -- не стал спорить Чумичка, -- а все ж сомнительно.
     Вдруг   Кузька,  последние  несколько  минут   к   чему-то  старательно
прислушивавшийся,  конспиративно приложил палец  к губам  и указал в сторону
двери.
     -- Ну, чего там? -- невольно понизил голос детектив.
     -- Нас кто-то подслушивает! -- страшным шепотом ответил домовой.
     -- Сейчас поглядим. --  Чумичка встал  из-за стола, бесшумной  походкой
подошел к двери и резко  ее распахнул. Тут же раздался  дикий визг  и быстро
удаляющийся топот.
     -- Ну, и что же там? -- спросил Василий.
     --  Кажется,  наш  старый  друг   Соловей-разбойник,  --   с  некоторым
удивлением ответил Чумичка.
     -- Должно быть, он  тут вместе с Длинноруким, -- сообразил Дубов. -- Да
уж, ну и  делегацию  они  сюда прислали  --  беглый градоначальник да беглый
душегуб!
     -- Не по  нраву мне все это, -- покачал головой Чумичка. -- Чем  скорее
мы отсюда уберемся, тем лучше.





     Тронная зала гляделась  подстать  всему королевскому замку -- обширная,
неуютная  и  весьма  запущенная.  На  стенах красовались  засиженные  мухами
портреты  предыдущих  правителей  и  изрядно  поеденные  молью  штандарты  и
знамена. Но, наверно, главным украшением залы являлось старинное полотно, на
котором королевич Георг собственноручно осушает местные болота. Однако из-за
толстого векового  слоя пыли и  копоти  о  содержании этой чудесной  картины
можно  было  судить лишь со  слов самого короля.  Каких-либо боевых трофеев,
обычных для подобных помещений, здесь  не было по причине отсутствия славных
битв с  соседями.  Да,  собственно,  кроме королевского трона,  здесь больше
ничего и не было. И, естественно, короля Александра на нем.
     Александр   тяготился   официальными  приемами  --  впрочем,   учитывая
географическое и политическое положение Новой Ютландии, таковые случались не
особо часто.
     Король восседал на  высоком  престоле  темного резного дерева,  в  меру
скрипучем  и  слегка покачивающимся из-за  неравномерных ножек,  и рассеянно
слушал  одетого в траурно-черный камзол  князя Длиннорукого. A  посланник из
Белой Пущи разливался соловьем:
     -- Эти негодяи, мерзавцы,  подонки,  на кого  они подняли  свою  подлую
длань?  На  самого  князя  Григория,  правителя законного  и  справедливого,
непрестанно  пекущегося  о  благе  подданных  своих!  Да  попадись  мне  эти
нечестивцы, да я их саморучно задушу, в рог скручу!..
     Александру не без труда удалось вклиниться в словесный поток князя:
     --  Передайте мои  искренние  соболезнования и  сочувствия,  --  тут он
мимолетно глянул на пажа, тот утвердительно кивнул, -- дружественному народу
Белой Пущи.
     -- Передам,  непременно  передам, -- подхватил Длиннорукий. -- Подумать
только, такая беда, такое горе свалилось... Ах да, -- спохватился посланник,
-- я ведь тоже должен передать Вашему Величеству вот это вот послание.
     Князь извлек из-за пазухи  запечатанный  свиток и с поклоном  преподнес
его Александру. Тот небрежно сломал печать и углубился в чтение.
     -- Стало  быть, это письмо от барона  Альберта? -- спросил он, пробежав
написанное.
     -- Так точно, Ваше  Величество, --  подобострастно закивал Длиннорукий.
-- Он бы ни за что  не решился  обратиться напрямую  к Вашему Величеству, но
пока не избран новый правитель Белой Пущи...
     -- Да я все понимаю, --  перебил король. -- Ответ будет готов  сегодня,
чуть позже... Что с тобой, Уильям?
     -- Какой Уильям? -- слегка опешил Длиннорукий.
     -- Да кот, -- охотно пояснил король. -- Должно быть, добычу учуял. Если
бы не он, давно бы нас мыши отсюда выжили.
     И  действительно,  Уильям,  только  что  перед  этим смиренно лежавший,
свернувшись   клубочком   на  коврике  подле  трона,   неожиданно   вскочил,
навострился и стремглав выскочил из залы.
     -- Ну так что  же,  князь, у вас  ко мне  все?  -- проводив кота долгим
взором, спросил Александр.
     -- Все,  Ваше Величество. Или нет, -- спохватился Длиннорукий, -- Новая
Ютландия  всегда поставляла  мухоморы ко  столу,  -- тут  князь  непритворно
вздохнул, -- незабвенного князя Григория, и Его Сиятельство барон Альберт не
хотел бы этот обычай прерывать...
     --  A, ну насчет этого -- к Виктору, -- с облегчением сказал король, --
мухоморами  он  заведует. И  вообще  хозяйскими  делами.  Слуги вас  к  нему
проводят.
     --  Благодарю вас, Ваше Величество, --  раскланялся Длиннорукий. Король
лишь едва кивнул. -- Эй, Петрович, да где же ты? -- раздался уже из коридора
голос посла. -- Вечно тебя искать надобно.
     Король встал с трона:
     -- Ну что же, Перси, идемте. Похоже, дорогие гости нас уже заждались...
     В  сопровождении Перси-Чаликовой король  вышел  из тронной  залы, но  в
коридоре,  ведущем  к  его  покоям, они  стали свидетелями  весьма  странной
картины:  навстречу  им  очертя  голову несся какой-то  плюгавый  и плешивый
мужичонка и при этом дико визжал.
     -- В чем дело, любезнейший? -- учтиво остановил его Александр. -- Как я
понимаю, вы  и есть тот самый господин...  м-м-м... господин Петрович, коего
разыскивал князь Длиннорукий?
     Петрович   прекратил  визжать  и  заозирался   по  сторонам,  пока  его
блуждающий  взор  не остановился на Уильяме,  который с самым невинным видом
сидел на полу возле одной из дверей и облизывал толстую белую лапу.
     -- Вот этот... вот этот вот... он на меня  набросился, чуть не разорвал
на куски... -- залопотал Петрович, указывая дрожащей рукой на кота.
     -- Ну  что вы, сударь, -- расплылся король в  доброй  улыбке, -- это же
совершенно  невинное создание, не способное  и мухи  обидеть.  Иди сюда, мой
маленький.
     Петрович шарахнулся  в сторону, когда Уильям потрусил к своему хозяину.
Ловко  вскарабкавшись  прямо  по  мантии,  кот  удобно  устроился  на  плече
Александра и сладко замурлыкал. Надя посторонилась, и Петрович, окинув диким
взором короля и его кота, поплелся прочь по коридору. Чаликова заметила, что
его  штаны  сзади  разодраны  и кое-где  сочится  кровь,  заметная  даже  на
малиновой материи.
     -- Ну и помощничек у князя Длиннорукого, -- покачал головой  Александр,
входя  в свои покои. Дубов, Чумичка и  Кузька, все  еще  занятые обсуждением
насущных вопросов, поспешно вскочили.
     -- Садитесь, господа, -- махнул рукой  король. -- Впрочем,  особо долго
засиживаться вам не придется. Конечно, я хотел бы, чтобы вы погостили у меня
еще хотя бы несколько дней,  но  князь  Длиннорукий привез  мне  послание от
барона Альберта из Белой Пущи... -- Александр развернул свиток и зачитал: --
"...Просим   также   Ваше  Величество,  буде  появятся  в   пределах  Вашего
королевства оные злодеи боярин Василий и колдун Чумичка, виновные в погибели
князя Григория, выдать их для  законного суда  и примерного наказания". Ну и
то  же  самое насчет  Беовульфа  и Гренделя.  Так что  сами понимаете...  Я,
конечно, отпишу  барону  Альберту, что никаких боярина  Василия и Чумичку не
ведаю, но ясно, что оставаться тут вам опасно. И для вас, и для меня.
     --  Как, разве князь Григорий погиб? -- запоздало изумился Дубов.  -- Я
должен  немедля  сообщить  об  этом   царю  Дормидонту!  Но  поверьте,  Ваше
Величество, я не имею к его смерти никакого...
     --  Верю, верю, --  с  хитроватой  усмешкой  перебил  Александр.  -- Ну
конечно  же,  все  это злобные наветы, однако  в лапы барона Альберта  и его
подручных я вам все же попадаться не советовал бы.
     -- Мы поедем теперь же! -- решительно заявила Надя.
     -- Сядем на ковер -- и только нас и видели, -- добавил Чумичка.
     -- Лучше вечером, -- предложил Александр, -- когда  стемнеет. A до того
вернее  бы  вам побыть  в моих покоях,  чтобы Длиннорукий ненароком  вас  не
увидел.
     --  Так вы что же, на ковре-самолете лететь собрались? -- вдруг вскочил
Кузька. -- Я ни на каком ковре не полечу! Да я ж там задохнусь...
     -- A я  вас  и  не отпущу,  -- заявил  Александр.  -- Вы же,  помнится,
грозились мне дымоходы почистить.
     -- Ну, было дело, -- нехотя согласился Кузька.
     -- Ну вот. Доселе вы были  домовым, а отныне я назначаю вас, как это...
A, замковым! -- засмеялся Александр. -- Так что соглашайтесь, Кузьма Иваныч,
не прогадаете.
     --  Эх, да  чего уж  там, --  почесал  в  голове Кузька. Он  был весьма
польщен, что  сам  король  величает  его по имени-отчеству,  однако виду  не
подавал. -- Хоть лучше бы у бабки на печке... --  Привычно вздохнув, домовой
надолго умолк.
     -- Ваше Величество, вы сказали, что послание пришло от барона Альберта,
-- прервал затянувшееся  молчание Василий. -- Он что же, теперь  заступил на
место князя Григория?
     -- Да нет, подписался  он  как глава тайного приказа, -- еще раз глянул
король  в  послание, --  но  не  сомневаюсь, что теперь у них идет настоящая
грызня.  Дорого бы я дал, чтобы узнать, что  там творится и чем это  чревато
для моего королевства!
     -- Это  очень просто, Ваше Величество, -- рассмеялся Василий и небрежно
вытащил из кармана золотое яблоко -- то самое, которое накануне обронили при
бегстве осквернители его свежей могилы.
     Чумичка взял одну из тарелок, оставшихся от завтрака, вытер ее  рукавом
и положил яблоко:
     -- A ну-ка, яблочко золотое, покажи нам барона Альберта!
     Яблочко само собой покатилось по тарелочке, и на ней показалось сначала
смутное,  а  потом  все более  проясняющееся изображение апартаментов  князя
Григория.  Во  главе  стола с  умным  видом восседал барон Альберт и  что-то
говорил, а остальные -- воевода Селифан, два почтенного вида упыря, господин
Каширский и Анна Сергеевна Глухарева -- внимательно его слушали.
     -- Узнать бы, о чем они говорят, -- заинтересовалась Надя.
     -- Насколько мне известно,  такое устройство способно передавать только
изображение, но не звук, -- с сожалением заметил Василий.
     -- Я догадался!  -- прервал молчание Кузька.  -- Недаром эти  проклятые
гробокопатели во время похорон  что-то  себе на листки черкали. Должно быть,
потом они прикладывали написанное к тарелке и таким способом передавали свои
донесения в Пущу.
     Чумичка  снисходительно  слушал  эту  беседу,  а  сам   поглядывал   на
причудливую  морскую раковину,  лежащую  на отдельной  полочке  над  столом.
Перехватив взгляд Чумички, Александр пояснил:
     -- Ее привез с собой королевич Георг -- будто бы, если приложить к уху,
то можно услышать шум его родного Варяжского моря.
     -- A мы ее попробуем приспособить к тарелочке, -- предложил Чумичка. --
Вы дозволите, Ваше Величество?
     -- Да ради бога, -- махнул рукой король.
     Колдун осторожно снял с  полки раковину и приложил  ее боком к тарелке.
Однако изображение оставалось "немым".
     -- Ну конечно же, -- хмыкнул Чумичка, -- это уж было бы слишком просто.
--  Сделав  несколько  быстрых  движений над  тарелкой и прошептав  какое-то
мудреное заклинание, он добавил уже громче: -- Ну, говори!
     И  тут же из раструба раковины послышались голоса -- не очень ясные, но
разобрать, о чем идет речь, можно было без особого труда.

     АЛЬБЕРТ: -- ...И последнее -- что будем делать с теми  девками, что  мы
набрали для отсылки к султану в гарем?

     BOEBOДA: -- Как это что? Туда и отослать, и дело с концом!

     ПЕРВЫЙ УПЫРЬ: -- К тому же они и сами туда так рвались.

     АЛЬБЕРТ: -- Это мы с вами  знаем, что они рвались. A  вы попробуйте это
объяснить их  мужьям, родителям, братьям... Они же все равно будут  уверены,
что мы их захватили и отправили насильно.

     ВТОРОЙ УПЫРЬ: -- Барон, что вы предлагаете?

     АЛЬБЕРТ: -- Предлагаю с отправкой, скажем  так,  не торопиться.  Сейчас
лучше народ не злить.

     АННА  СЕРГЕЕВНА:  --  Не  согласна! Мы  их  ловили,  гонялись, хватали,
подвергались насилию -- и все наши труды коту под хвост?!

     ПЕРВЫЙ УПЫРЬ: -- И потом, кого же мы тогда к султану отправим?

     АЛЬБЕРТ: -- Вот Анну  Сергеевну  и отправим  --  она одна целого гарема
стоит. A  в придачу  господина Каширского,  все  равно  от  них  тут никакой
пользы.

     КАШИРСКИЙ: -- A меня-то зачем?..

     АЛЬБЕРТ: --  Султан давно  просил прислать  ему приличного  евнуха.  Ну
ладно,  шучу.  A вот  это  уже  кроме  шуток  --  мне  докладывали,  что  по
окрестностям замка поползли слухи,  будто не  заезжие злодеи  загубили князя
Григория, а мы с вами.

     ВТОРОЙ УПЫРЬ: -- Что? Да как такое возможно?!

     АЛЬБЕРТ: -- Да, да,  мы  с вами, и будто бы из-за того, что князь мешал
нам воровать народное добро...


     --  A и  вправду, не  очень-то удрученными  они  выглядят,  --  заметил
Александр.
     -- Каков бы там ни был князь Григорий, но он  по праву считался сильной
и  недюжинной  личностью,  --  раздумчиво  сказала Надя, -- а эти... Они  же
теперь  всеми средствами будут цепляться за власть и наверняка натворят кучу
всяких бед  -- и  даже не по злому умыслу, а просто по слабости, по глупости
да  по  трусости.  Во  всяком  случае,  исторический  опыт  позволяет  такое
предполагать.
     -- Значит, наша задача  --  остановить их, пока не поздно, -- подытожил
Василий.





     Поздним вечером от крыши королевского замка отделился ковер-самолет, на
поверхности которого  сидели  три человека. Понемногу  набирая  ход, он взял
направление  на  северо-восток  --  именно  таким  путем,  огибая  с  севера
княжество Белая Пуща, оставшееся без князя,  можно было к  утру добраться до
Царь-Города.  Но те, кто был на ковре, знали --  скоро, совсем  скоро им еще
предстоит сюда вернуться.







     Дверь в преисподнюю

     [email protected]














     Небо  дышало  осенью, но  солнышко  блистало  почти  по-летнему, хотя и
явственно отдавало октябрьским холодком. По Кислоярско-Прилаптийскому шоссе,
также именуемому Северным  трактом, резво катился "Запорожец" белой окраски,
капот которого почему-то был украшен огромной  эмблемой "Мерседеса". Видимо,
по этой причине хозяин автомобиля, Александр Мешковский,  очень обижался  на
своих  знакомых  и  на  автоинспекторов,  когда  те  называли   его   машину
"Запорожцем", сам же именовал ее исключительно "Мерседесом"  и  даже всерьез
подумывал, чтобы сзади пририсовать масляной краской число "600".
     Не  всегда  успешно объезжая многочисленные  ямы и  колдобины, господин
Мешковский разглагольствовал о  своей нелегкой работе рекламного  менеджера,
совсем  не  заботясь о  том,  слушают  ли  его пассажиры,  сидящие на заднем
сидении:
     --  На  днях  я  открываю  офис,  а  через  неделю собираюсь  лететь  в
Сан-Франциско, где у меня  заявлена  немаловажная репрезентация. И если  она
пройдет успешно, то я перенесу свою деятельность на Африканский континент --
ко  мне поступили заманчивые  предложения из Кот д'Ивуара  и Буркина-Фасо. А
вообще-то  моя  заветная мечта  --  поселиться  в  Вене,  но  сначала  нужно
забронировать место на приличном кладбище, поскольку я отнюдь не хочу, чтобы
меня предали земле столь же нелицеприятно, как великого Моцарта...
     Пассажиры,  а  именно  московская  журналистка  Надежда  Чаликова и  ее
кислоярский коллега, сотрудник ряда тяготеющих  к  "желтой прессе" газет Ник
Свинтусов,  догадывались,  что   Мешковский  имеет  такое  же  отношение   к
рекламному бизнесу, как его автомобиль -- к "Мерседесу",  но вежливо слушали
и даже  сочувственно кивали. Они уже знали,  что любое  возражение Александр
принимал очень  близко к сердцу --  тут же бросал руль, начинал горячиться и
жестикулировать, напрочь забывая о том, что делается на дороге.
     Между  тем  с  каждым  километром вид  за  окном становился  все  более
печальным  и запущенным  -- заросшие густым бурьяном  бывшие колхозные  поля
перемежались  подернутыми   осенью  перелесками,  из-за  которых  прохладный
ветерок доносил запах торфяных болот.
     В отличие  от Свинтусова,  Надя уже не впервые ездила по этому шоссе  и
знала, что через пару километров  должна показаться  деревушка  Заболотье, а
если  проехать еще  дальше,  то  с  дороги  можно  будет  увидать  пригорок,
увенчанный двумя каменными столбами -- так называемое Горохово городище, или
Холм  Демонов, который  суеверные люди предпочитали обходить  стороной,  ибо
там, по преданиям, обитает всяческая  нечисть. И лишь очень немногие ведали,
что этот  неприметный  с виду холм  представляет  собою своего  рода "окно",
через   которое  можно  попасть  в  "параллельный   мир"  --  в  Царь-Город,
соответствующий  Кислоярску,  в  Белую  Пущу  и  даже  в  королевство  Новая
Ютландия. Однако "Мерседес" Мешковского, разумеется, держал путь в несколько
ином направлении.
     Сбавив скорость перед примыкавшей к шоссе проселочной дорогой, в начале
которой стоял  покосившийся столбик  со знаком  "тупик", господин Мешковский
повернул именно туда.
     --  Непосвященные пускай себе и дальше пребывают  в приятном неведении,
будто бы  эта дорога  теряется  среди  болот,  --  подмигнул Александр своим
спутникам, --  но  мы-то  с  вами  знаем, что на  самом  деле  она  ведет  в
Покровские Ворота.
     Собственно говоря, усадьба со столь необычным названием и была конечной
целью  путешествия:  Мешковский туда  ехал в качестве  давнего  приятеля  ее
владельца,  а Чаликова и Свинтусов  -- для того, чтобы поведать миру в  лице
своих читателей о том, как идет жизнь в старинном дворянском гнезде, недавно
возвращенном законному наследнику.
     --   Усадьба  принадлежала  баронам  Покровским  еще   чуть   ни  не  с
восемнадцатого  века,  -- вещал Мешковский, -- но при  советской власти там,
как  водится, располагалось правление  колхоза. И вот недавно кандидат  наук
баронесса Хелен фон  Ачкасофф, роясь в  своих любимых исторических, извините
за   выражение,   анналах,   извлекла    из    них   документы,   неоспоримо
свидетельствующие  о  принадлежности поэта  Ивана  Покровского к  тем  самым
баронам Покровским,  и  после некоторых проволочек  судебного  характера  он
вступил  в   права  законного  владельца.   Так   сказать,   поместье   было
реституировано.  --  Последнее слово  господин Мешковский произнес с  особым
шармом  --  ему  вообще  безумно  нравились  такие  мудреные  словечки,  как
"реституция",  "репрезентация",  "менеджер"  и  "Кот  д'Ивуар",  которые  он
употреблял беспрестанно, даже не задумываясь об их истинном значении.
     -- И что же, господин Покровский  живет в своей усадьбе совсем один? --
спросил Ник Свинтусов, доставая из-за пазухи журналистский блокнот.
     -- Отнюдь, -- тут же  откликнулся Мешковский. -- Кроме Покровского, там
еще  с прежних  времен  проживает некая супружеская  пара, Семен Борисович и
Татьяна  Петровна  Белогорские.  Очень  милые  и симпатичные  люди.  Татьяна
Петровна   служит    кем-то   вроде    экономки,   а    Семен   Борисыч   --
ветеринар-зоотехник, однако по совместительству он был еще и домашним врачом
у директора  совхоза. И  знаете, Ваня Покровский оказался настолько любезен,
что  разрешил Белогорским остаться  в  усадьбе. И даже  квартплаты  с них не
берет -- редкого бескорыстия человек!
     "Это  уже неплохо", --  отметила  про себя Чаликова, у  которой  в этой
поездке   были   свои,  особые  цели,  о  коих  она  пока  предпочитала   не
распространяться.
     Но  сообщение  Мешковского  о  бескорыстии   хозяина  Покровских  Ворот
настраивало  ее  скорее оптимистично  -- ведь именно  такую черту  характера
должен был иметь  Иван-царевич,  призванный освободить из двухвекового плена
княжну Марфу.
     Свинтусов же, несмотря на жуткую тряску по  колдобинам, занес в блокнот
первую  запись:   "Подтверждаются   самые   фантастические  слухи  о  весьма
своеобразном  образе  жизни наших новоявленных аристократов.  К примеру, так
называемый   барон  Иван   Покровский   сожительствует  не  только  с  женой
ветеринара, но и с самим ветеринаром и даже с его пациентами".
     Тут Чаликова  заметила  легкий дымок,  а чуть позже и  его источник  --
труба на крыше невысокого домика слева, чуть вдали от дороги. Хибарка стояла
на краю пожелтевшей поляны, а сразу за нею чернел еловый лес.
     -- Скажите, Александр, чье это убогое жилище? -- спросила Надя.
     -- Неужели усадьба Покровские Ворота? -- хихикнул Ник Свинтусов.
     --  Да нет, всего  лишь загородная резиденция  некоего доктора Владлена
Серапионыча, -- удовлетворил  журналистское любопытство господин Мешковский.
--  Тоже, знаете ли, прекрасный  человек  и редкий собеседник. Вам, Надежда,
непременно  нужно с ним  познакомиться.  Не знаю,  только,  здесь ли  теперь
доктор...
     Чаликова не  стала хвастаться, что она уже давно  знакома  с  Владленом
Серапионычем, лишь вскользь заметила:
     -- Раз дым из трубы -- значит, здесь.
     Мерседесовладелец уважительно цокнул языком -- видимо, из восхищения от
Надиной способности логически мыслить.
     -- А вон там, с другой стороны, видите, небольшая избушка в виде сруба,
-- продолжал Мешковский чуть погодя.  -- Когда-то это был охотничий домик, а
теперь  ее  арендует человек  науки  --  профессор  Степанов.  Он  тут ведет
исследования  болотной  флоры  и   фауны.  Тоже,  как  говорят,  умнейший  и
обаятельнейший  господин. Кстати  сказать, вместе с ним живет и его супруга,
только она мало вращается в местном бомонде...
     Сделав еще несколько поворотов,  дорога  взошла  на невысокий пригорок,
откуда  открывался  дивный  вид  на  окрестности:  обширные  болота, изредка
перемежающиеся  желтеющими  островками   лиственных  перелесков  с   темными
вкраплениями ельников. Эта картина  живо напомнила Надежде  пейзажи, которые
ей приходилась наблюдать из окон королевского замка в Новой Ютландии.
     Дорога  обогнула лесок,  и  впереди показался серый  двухэтажный дом  с
двумя башенками по краям. Его стиль знатоки архитектуры определили бы словом
"эклектика"   --  обычно  такое  обозначение  освобождает  от  необходимости
что-либо уточнять.
     --  Это  и  есть  Покровские  Ворота,  --  сообщил Мешковский.  Проведя
"Мерседес" через то место, где когда-то  были ворота, а теперь высились лишь
два каменных столба с каменными же бараньими головами наверху,  и проехав по
кленовой аллее, усеянной опавшими листьями, он  остановил машину на площадке
перед входом в здание.
     Едва  все  трое   вышли   из   машины,  обшарпанная   старинная   дверь
распахнулась,  и  на  полуразрушенном  крыльце появилась  невысокая  пожилая
женщина с накинутой на плечи темно-вишневою шалью.
     --  День  добрый,  достопочтеннейшая  Татьяна Петровна,  -- высокопарно
поздоровался с нею Мешковский. -- Его сиятельство у себя?
     --  На кладбище, -- махнула шалью Татьяна Петровна. -- Все  там, только
вас ждут.
     --  Кого  хоронят?  --  деловито  осведомился  Мешковский,  извлекая из
багажника обшарпанный голубой чемоданчик и скромный букетик алых георгинов.
     -- Кассирову, -- ответила Татьяна Петровна и исчезла за дверью.
     Мешковский   провел   своих  спутников   мимо  правого  крыла   здания,
увенчанного  покосившимся  шпилем   (над  левым  возвышалось  некое  подобие
минарета), и их взору открылось родовое кладбище, где нашли вечное упокоение
многие поколения славного  рода  баронов Покровских.  Сейчас там  находилась
небольшая кучка людей, стоявших на краю свежевырытой могилы  вокруг  обитого
красной материей гроба.
     Чаликова  была  немного  знакома  с   поэтессой  Софьей  Кассировой,  и
неожиданная весть  о ее  кончине, конечно  же,  вызвала в отзывчивой Надиной
душе искреннюю печаль, но в гораздо большей  степени -- недоумение: по какой
причине Софью хоронят на родовом погосте баронов Покровских?
     Импозантного  вида  господин   во  фраке  приветственно  помахал  рукой
новопришедшим:
     -- Присоединяйтесь, господа! Только вас недоставало.
     -- Это и есть Иван  Покровский, --  пояснил рекламный агент Чаликовой и
Свинтусову. Надя кивнула, хотя с Покровским  она  тоже была знакома, правда,
еще меньше, чем с покойной Кассировой.
     --  Господа!  --  со  скорбной торжественностью  начал  свою  речь Иван
Покровский,  встав на краю разверстой могилы. -- Дорогие  друзья, мы сегодня
собрались  здесь, чтобы исполнить печальный  долг -- возвратить в лоно земли
замечательную  поэтессу  Софью Кассирову, которую смерть  вырвала  из  наших
рядов в момент наивысшего расцвета ее незаурядного таланта...
     Пока хозяин Покровских Ворот  произносил речь,  Надя украдкой наблюдала
за  участниками погребальной процессии  -- почти  всех  она знала как  ярких
представителей кислоярской  творческой  интеллигенции, плавно переходящей  в
богему.  Рядом  с  господином  Покровским  печально  сморкалась  в  платочек
кандидат   исторических  наук  баронесса   Хелен  фон  Ачкасофф  --  с  этой
неприметной с виду  дамой Чаликова делила  радости и невзгоды самого первого
своего  путешествия  в  Царь-Город  и  Белую Пущу.  Господин  Святославский,
слывший  в творческих кругах  гениальным,  но  непризнанным  кинорежиссером,
слушал надгробные речи не слишком внимательно и больше поглядывал  в сторону
скромного шведского стола, установленного неподалеку от свежей могилы. (Надя
не  без  удивления  отметила, что на столе не было напитков  крепче фанты  и
пепси-колы). Близ кинорежиссера  спиной к Чаликовой стояла  дама  в  черном.
Когда она полуобернулась  в сторону  Нади, та с изумлением узнала в ней саму
Софью  Кассирову.  Журналистка  удивленно  глянула  на  Мешковского,  и  тот
утвердительно кивнул.
     Решив уже ничему больше  не  удивляться, Надежда с интересом следила за
тем, как участники похоронного обряда своими силами опустили гроб в могилу и
засыпали ее, соорудив над местом упокоения скромный холмик.
     Когда процесс погребения завершился, господин Покровский махнул рукой в
сторону дома, и из открытого окна на втором  этаже загремела удалая ламбада.
Широким  жестом  скинув  фрак  и оставшись в  залатанных  джинсах  и  старом
свитере,  Покровский пригласил на танец Софью Кассирову, а следом  за ними в
вихре  ламбады  закружились  и  все   остальные.   Грациозно  отплясывая   с
Мешковским, Чаликова отметила, что для свежезахороненной покойницы Кассирова
танцевала весьма живо.
     Когда музыка смолкла, Кассирова провозгласила:
     -- Спасибо вам, дамы и господа,  за  светлую  память обо  мне! Чтобы не
оставаться в долгу, я хотела бы подарить вам свое новое стихотворение.
     -- Просим, просим! -- зааплодировали дамы и господа. Софья встала перед
свежим захоронением и замогильным голосом начала чтение:

     -- Я в древнем Египте была возлюбленной фараона,
     Но смерть его унесла своею злодейской рукою,
     И схоронили его, как подобает, в гробнице,
     И я, не в силах снести столь великой утраты,
     Свила веревку, чтобы повеситься на баобабе.
     Но сорвалась веревка, и молвил мне жрец Амона:
     "Лучше ты кинься к священным в Нил крокодилам".
     И вот я пошла на брега могучего Нила
     И, вставши задом к пирамиде моего фараона,
     Бросилась вниз, и подплыл крокодил священный
     И, прослезившись, вонзил в меня страшные зубы,
     И я умерла, не оставив имени даже...


     -- Ах, как трогательно! -- всхлипнул рядом с Надей господин Мешковский.
-- Это ее лучшее стихотворение, своего рода крокодилья песня.
     A  Кассирова, все  более входя  в  священный экстаз, продолжала  чтение
своей  гениальной поэмы,  завершавшейся удивительными  по  силе  вдохновения
строками:

     -- Идут верблюды -- привет фараону,
     Плывут крокодилы -- салют фараону,
     Летят ковры-самолеты -- виват фараону!


     Чтение сего шедевра Кассирова завершила под всеобщее рыдание, лишь один
Свинтусов ехидно, хотя и исподтишка, ухмылялся.  Обмакнув  платочком светлые
очи, господин Покровский провозгласил:
     -- A теперь, дорогие  дамы и господа, почтим память  покойницы скромною
тризной.  -- Хозяин подошел к  "шведскому столу" и разлил по кубкам  шипучую
фанту. -- Да будет ей наша хладная земля чревом нильского крокодила!
     --  Да будет!  --  мрачным  хором  отозвалось все  честное  собрание  и
опрокинуло первую чару.
     Хелен фон Ачкасофф подошла к Покровскому с бокалом "Спрайта":
     --  Ваше  Сиятельство,  давеча  вы  грозились   показать   мне   особые
каббалистические знаки  на обороте  памятника  вашей  двоюродной  прабабушки
баронессы Софьи Александровны...
     --  Да-да,  конечно,  уважаемая  госпожа  Хелена,  -- церемонно ответил
хозяин Покровских Ворот, и они удалились на другой край кладбища.
     Это  послужило  как бы  сигналом  для  гостей  -- господин  Мешковский,
опасливо озираясь,  открыл  свой голубой чемоданчик и извлек оттуда  бутылку
водки и банку пива, после чего вместе с Софьей Кассировой смешал оба напитка
в бокалах, и участники траурной церемонии быстро все это проглотили, закусив
скромными  бутербродиками  со  "шведского  стола".  После  "второй"  великий
кинорежиссер  Святославский затянул какую-то  песню в африканских ритмах,  а
Мешковский вскочил на ближайшее надгробие  и под африканско-ритмичные хлопки
присутствующих  принялся   осуществлять  обряд  стриптиза,  сбросив  сначала
галстук, затем пиджак, а затем и все остальное.
     Увлекшись происходящим,  Чаликова даже не  заметила,  как  стемнело,  и
огромная луна, взошедшая над мрачными башнями усадьбы, в потусторонних тонах
осветила картину поминок  по  Кассировой  с  обнаженно  танцующим  рекламным
агентом. Единственное,  что  удивляло Надю  --  это  отсутствие на  кладбище
самого господина Покровского.
     -- Хозяин не очень жалует  подобные мероприятия, -- объяснила баронесса
Хелен фон  Ачкасофф, неожиданно  оказавшаяся рядом  с Чаликовой. --  Но  что
поделаешь,  приходится  следовать традициям, ведь такие мистические похороны
происходили в усадьбе с середины девятнадцатого века.
     -- A откуда вы знаете? -- удивилась журналистка.
     --  Я историк! -- гордо приосанилась  баронесса. --  Подробные описания
этого  удивительного  родового обычая я  обнаружила  в здешнем краеведческом
архиве. Жаль, не все документы сохранились... Ай, что это?!
     Такое  восклицание вырвалось из уст кандидата  исторических наук, когда
сквозь пьяные вопли надгробной оргии явственно прогремел выстрел. Не обращая
внимания на забавы подгулявшего Мешковского и прочих поминаторов, Чаликова и
фон  Ачкасофф бросились на край погоста, где, по мнению баронессы, стреляли.
Поиски  оказались  недолгими  --   на  берегу  высохшей   канавки,  когда-то
отделявшей родовое кладбище от болота, в черном фраке ничком лежал наследник
славных баронов Покровских, и неверный лунный свет отчетливо позволял видеть
пулевую рану в затылке.
     -- Нет!!! -- вскричала баронесса
     "Вот  вам  и Иван-царевич, -- печально подумала Надя. --  Неужто теперь
Марфе так и  оставаться  веки-вечные  в лягушечьей  шкуре?  Боюсь, неспроста
это..."
     Ни слова более  не говоря, обе дамы  помчались  к дому, где в  коридоре
первого  этажа  их встретили супруги  Белогорские,  уже знакомая нам Татьяна
Петровна  и  Семен  Борисович  --  высокий сутуловатый  человек в  несколько
старомодном сюртуке.
     --  Татьяна Борисовна... Семен  Петрович... Там, там... --  запричитала
баронесса.
     -- Подождите, Хеленочка, сейчас позовем хозяина, -- перебила ее Татьяна
Петровна,  но  тут  по   скрипучей  деревянной  лестнице  со  второго  этажа
собственной персоной  спустился  Иван Покровский.  На  нем  был  все  тот же
старенький свитер, а в руках он держал гусиное  перо и мелко исписанный лист
бумаги.
     --  Вы  живы?!  --  хором  удивились  баронесса  и  Чаликова.  Иван  же
Покровский ничуть не удивился:
     --  Извините, что покинул вас  в самый  разгар поминок.  Тут  на  меня,
знаете ли, снизошло вдохновение  -- вот послушайте. -- И господин Покровский
с чувством зачитал:

     -- O нет, не дорожи любовью мертвеца,
     Прошедшего свой век нелегкий до конца
     Достойной поступью велением Творца.
     Что есть любовь и жизнь? -- один лишь прах и тлен,
     Чреда ненужных чувств, да низкой страсти плен...


     -- Значит, это были не вы! -- догадалась Чаликова. -- Ах, извините, что
перебила.
     -- Да ничего страшного. -- Покровский свернул листок в трубочку и сунул
перо за ухо. -- В каком смысле не я?
     -- Не вы лежите  с пулей в  голове на краю кладбища,  -- пояснила Хелен
фон Ачкасофф.
     -- A, так это, наверное, призрак бедной Аннушки, -- сообразил помещик.
     -- Нет-нет, -- учтиво возразила баронесса, -- если бы  явился  Аннушкин
призрак, то  мы  не  стали бы  отрывать  вас  от творчества.  Там  настоящий
покойник, и по фраку мы определили в нем Ваше Сиятельство...
     -- Вы уверены? -- Поэтическая отрешенность нехотя  сползла с лица Ивана
Покровского. --  Что ж,  будем  действовать.  Семен  Борисович,  если вас не
затруднит,  садитесь  на  "Мерседес" господина Мешковского  и привезите сюда
доктора Владлена Серапионыча, а вы, Татьяна Петровна, звоните  в угрозыск --
может быть,  к утру приедут. -- C этими словами новохозяин  Покровских Ворот
быстро двинулся на кладбище, так что дамы едва за ним поспевали.
     Стараясь не  наступить  на  госпожу  Кассирову  и  ее поминальщиков,  в
живописном  беспорядке  мертвецки валявшихся среди  могил, они добрались  до
того края кладбища, где лежал убитый.
     --  Очень  странно  --  фрак  мой,  а  во фраке  как  будто  не  я,  --
глубокомысленно изрек поэт.
     --  Если бы Ваше Сиятельство не бросали  его где попало, то фрак был бы
на вас, -- с некоторым раздражением заметила баронесса.
     -- Ага,  -- хмыкнул Покровский. -- A я -- на его месте. -- Тут  на челе
поэта  вновь  явилось клеймо вдохновения, и он  принялся экспромтом  слагать
вирши:

     -- Лежащий предо мною прах печальный --
     Кто б ни был ты, несчастный мой двойник,
     Тебя оплачу песнью поминальной...

     --  Госпожа  Чаликова,  у  вас не найдется  подходящей  рифмы  к  слову
"двойник"? -- запнувшись  на  последней  строчке,  спросил поэт.  Надя  чуть
подумала и на одном дыхании выпалила:


     -- Тебя оплачу песнью поминальной,
     Хоть был при жизни Свинтусов ты Ник!

     -- O-о, недурно! --  похвалил  Покровский. -- Вам  бы, дорогая  госпожа
Чаликова, в молодые поэтессы податься. A кстати, что это за Свинтусов Ник?
     -- Мой коллега-журналист, мы приехали сюда вместе с ним и с Мешковским.
Не знаю, почему вдруг у меня вырвалось это имя! А кстати, где он?..
     --   Ничего  не  случается  просто  так,   --  назидательно  промолвила
баронесса.  --  Нет-нет,  это  не   фатализм,  а  закон  истории...  Давайте
перевернем его и посмотрим.
     -- Ни  в коем  случае! -- воспротивилась  Надя, изрядно  образованная в
вопросах следственной  практики.  -- Не  будем ничего трогать до следователя
или хотя бы доктора.
     Свет  фонарика и легкое покряхтывание среди родовых надгробий указывало
на  то,  что  прибыл доктор  Владлен Серапионыч.  Он  был  в  легком пальто,
накинутом  прямо  на  исподнее.  Следом  осторожно  ступал  его ветеринарный
коллега Семен Борисович Белогорский.
     --  Вот,  привез  доктора,  --  сообщил  Семен  Борисович.   -  Теперь,
Серапионыч, вам карты в руки.
     --  Ну, где тут наш дорогой покойничек? -- радостно вопросил доктор. --
A-а, Наденька, очень приятно, что и вы здесь.  Баронессе -- мое почтение. Ну
и, разумеется, достославному хозяину.
     -- Между  прочим,  Владлен  Серапионыч, именно достославного хозяина мы
собирались  оплакивать,  обнаружив  покойника,  --  заметила  баронесса  фон
Ачкасофф.
     --  Ах  да,  фрак,  ну  и  все  такое,  --  пробормотал  доктор,  ловко
переворачивая  убитого  на спину. --  Доиграетесь  вы, батенька,  однажды  с
вашими веселыми похоронами...
     -- Это он! -- вскрикнула Надя. -- Свинтусов!
     -- Какой свинтус?  -- не расслышал Серапионыч. --  Свинтусы  --  это по
части Семена Борисыча.
     -- Да нет, журналист Ник Свинтусов, -- пояснила Чаликова.
     --  A-а. Ну  что ж,  мертвые  журналисты --  это уже по моей  части, --
доктор перевернул труп на прежнее место.  -- Думаю, переносить его в дом  не
стоит, пускай полежит до приезда милиции. Место тихое, уютное...
     --  Вот   с  милицией   возникла   проблема,   --  озабоченно  произнес
Белогорский. -- Супруга пыталась позвонить, да опять что-то со связью.
     -- У нас телефон еще с совхозных времен остался, -- пояснил Покровский.
--  Удивляюсь, как  он  при  нашей  разрухе  иногда еще  и  работает. Ну что
поделаешь, утром позвоним из Заболотья. Был бы мобильный...
     -- А ведь мобильный телефон был у него, -- осенило  Надю. -- Ну, у Ника
Свинтусова.  -- И  с  этими словами  она безошибочно извлекла у покойника из
кармана мобильник. -- Посветите, пожалуйста.
     В неверном свете фонарика Надя набрала "ноль-два":
     --  Милиция? Тут  вас беспокоят из Покровских Ворот... Они  спрашивают,
где это, -- обернулась Чаликова к Ивану Покровскому.
     -- Вблизи Заболотья,  десять  верст  по Северному  тракту, --  поспешно
пояснил тот.
     --  Десятый  километр Прилаптийского шоссе, около Заболотья, -- сказала
Надежда в  трубку.  --  У  нас  тут  убийство.  Погибший  --  журналист  Ник
Свинтусов... Да-да, из  огнестрельного оружия... Преступник скрылся. Хорошо,
будем  ждать...  --  Надя  выключила  телефон  и  положила  его на ближайшее
надгробие. -- Обещали быть с утра и просили ничего не трогать.
     --  Ну вот и  прекрасно, --  подытожил  Иван Покровский.  --  То  есть,
конечно, ничего прекрасного, но, как бы там ни было, давайте, пройдем в дом.
     --  A как  же покойник? --  спросила  баронесса. -- Может быть,  я  его
покараулю?
     -- A я вам составлю компанию, -- предложила Чаликова.
     -- Это  было  бы  очень  любезно  с  вашей стороны, -- кивнул  владелец
Покровских  Ворот.  -- Я вам принесу  горячего  чаю и  что-нибудь  покушать.
Идемте, доктор, вам тоже надо согреться.
     Оставшись   втроем  с  баронессой  и   Свинтусовым   (если  не  считать
Мешковского  и прочих  гостей, по-прежнему  валявшихся  среди  могил),  Надя
поудобнее устроилась на полуразвалившейся каменной скамеечке и спросила:
     --  Уважаемая госпожа  фон  Aчкасофф, вы, кажется,  самый благоразумный
человек  из всех, кого я встретила в  Покровских Воротах. Скажите  мне  ради
всего святого, что все это значит?!
     Баронесса, сидевшая прямо  на траве, прислонившись спиной к  памятнику,
начала повествование:
     -- Видите  ли,  Надежда,  чтобы  понять,  что  здесь  происходит, нужно
углубиться в  историю на двести лет назад и  проследить  истоки и генеалогию
баронов  Покровских. -- Похоже, кандидат исторических наук  всерьез оседлала
своего Буцефала, и  в  ее речи зажглась  неподдельная искра. -- Первый барон
Покровский,  Савва   Лукич,  появился   в   здешних   краях  в  самом  конце
восемнадцатого века, в царствование императора Павла Петровича. Кстати,  вон
там  его  склеп,  -- указала  баронесса на  приземистое  мрачное  сооружение
неподалеку.
     -- Довольно странное сочетание, -- заметила Чаликова, -- Покровский, да
еще Савва Лукич -- и вдруг барон.
     -- Да-да, --  кивнула госпожа историк. -- Барон  Дельвиг,  барон  Корф,
барон  Врангель,  баронесса  фон  Ачкасофф... Но  я докопалась  и до  этого.
Поручик Савва Покровский служил в Гатчинском Его Величества полку, и однажды
Павел, увидев его, сказал:  "Чего ты  на меня  уставился, как барон на новые
ворота?".  "Вероятно, Ваше Величество  желали  сказать "баран"?"  --  учтиво
переспросил поручик. "Царское слово свято, --  заявил  император,  -- отныне
будешь бароном".  C  этими словами Государь пожаловал поручику надел земли в
Кислоярском  уезде,  куда Савва Лукич и отбыл, уйдя в отставку  вскоре после
кончины Павла Петровича. Здесь он построил эту усадьбу, которую так и назвал
--  Покровские  Ворота.  Баран  стал  символом  рода  и  элементом фамильной
геральдики,  а  выражение  "Чего глядишь,  как  баран на новые  ворота?"  --
девизом баронов Покровских.
     -- Ну и ну! -- удивленно выдохнула Надя. -- A что же было дальше?
     --  Дальше  было все  как  полагается  --  Савва Лукич женился,  вел  в
Покровских  Воротах  хозяйство,  растил  детей, иногда  выезжал  в Москву  и
Петербург  и скончался  в  1865  году, почти девяноста лет от роду. Вот  еще
любопытный штришок -- в архивах сохранились сведения  о  том,  что он был не
чужд высоких искусств и даже покровительствовал талантливым поэтам.
     --   Ну   а  что   же   другие   представители   рода   Покровских?  --
поинтересовалась журналистка. Баронесса вздохнула:
     --  A  вот  тут  начинаются  жуткие  вещи.  Кажется,  Савва  Лукич  был
единственным  из  баронов  Покровских,  кто  умер  своей смертью.  Как будто
какой-то жестокий  рок преследовал эту семью, и первой жертвой стала супруга
Саввы  Лукича --  Наталья Кирилловна, совсем еще молодая женщина  и, судя по
сохранившемуся портрету,  редкая  красавица. И  вот  однажды она  исчезла --
совершенно бесследно, и никто ее больше никогда не видел. Это случилось, дай
бог памяти, в конце двадцатых годов,  а в пятидесятые ее призрак появлялся в
усадьбе.
     -- Призрак?! -- чуть не подпрыгнула на скамейке Чаликова.
     -- Ну да, самый обыкновенный призрак, каковые водятся в старых замках и
усадьбах,  -- подтвердила баронесса. --  Да  вы  не волнуйтесь  так, Наталья
Кирилловна  являлась  недолго.  Один  чернокнижник посоветовал Савве  Лукичу
устроить  символические  похороны супруги, и это  подействовало  --  призрак
больше не  являлся. Но с тех  пор подобные псевдопохороны стали в Покровских
Воротах  традицией  --  то,  что   вы  видели  сегодня,  как  раз   является
возрожденным обычаем Покровских. Ну а о том,  что произошло с дочкой и сыном
Саввы  Лукича  и Натальи Кирилловны, я  не  хочу  и рассказывать. Во  всяком
случае, не сейчас и не здесь, ночью, среди могил и в обществе мертвеца.
     -- Ну пожалуйста, дорогая баронесса, расскажите хоть что-нибудь, пускай
не  самое  страшное,  --  стала  упрашивать  Чаликова.  Чисто  журналистская
любознательность не оставляла ее и в самых экстремальных условиях.
     -- Ну ладно,  -- согласилась госпожа историк. -- Вот, например,  сейчас
мы  с вами сидим  на могиле  барона  Николая Дмитриевича  Покровского, внука
Саввы Лукича.  Между  нами говоря, далеко  не  лучший представитель славного
рода, и  за все  свои  нехорошие  дела  он  заслужил  прозвище Свинтус.  Еще
известно, что  он был  большой охотник  до деревенских  девок и назначал  им
свидания ночью на болотах. И вот однажды ночью...
     Баронесса  прервала  рассказ,  так как  к  ним  по  кладбищу, осторожно
переступая через участников похорон Кассировой, включая саму Софью, шел Иван
Покровский. Он  держал чайник, маленькую бутылочку коньяка  и полиэтиленовый
мешок с закуской.
     -- Вот, принес вам для сугрева, -- сказал  Покровский, выставив все эти
скромные яства на могильную плиту. -- Может быть, я вас подменю пока?
     -- Нет-нет, -- решительно завозражали дамы, а баронесса добавила:
     -- Ваше Сиятельство, если покушались действительно на вас, то вам здесь
находиться опасно.
     -- Ну, как знаете, -- и Покровский отправился назад в усадьбу.
     --  Так что же  однажды ночью? -- нетерпеливо напомнила Надя,  разливая
коньяк по пластмассовым стаканчикам.
     -- Да, так  вот однажды ночью. --  Баронесса неспешно выпила,  закусила
бутербродом  с сыром. -- Однажды  ночью  Николай Дмитрич явился на свидание,
это  было  на  краю  болота,  вблизи кладбища,  и  когда  уста  возлюбленных
соединились в  жарком лобзании, с болота выбежал  огромный кабан и растерзал
барона, но, что самое удивительное, девушку даже не тронул.
     -- И когда это случилось? -- поинтересовалась Надя, разливая чай по тем
же стаканчикам.
     -- Сейчас вспомню. Ну да, в 1899 году, в ночь с 12 на 13 октября.
     --  Очень интересно, -- пробормотала Чаликова. -- A сейчас  у нас  1999
год, октябрь... и тоже ночь с двенадцатого  на тринадцатое! Это  что, просто
совпадение?
     -- Я  не верю в  совпадения! -- побледнев, ответила баронесса.  --  Это
судьба! Год,  месяц, число,  барон Свинтус и Ник Свинтусов, и почти в том же
самом месте...
     -- И как вы это объясняете?
     -- Здесь  может  быть только одно объяснение. Наверняка у Свинтуса были
внебрачные дети, может быть,  даже  от той самой  девицы. И вполне возможно,
что  они могли  носить  фамилию Свинтусовых. Значит, можно с  немалой  долей
вероятности  предполагать,  что  наш  Ник  Свинтусов  --   потомок   Николая
Покровского, и что он стал жертвой родового проклятия!
     -- Ну,  это уж вы,  наверное,  преувеличиваете,  -- осторожно возразила
Надя.
     -- Ничуть нет! -- воскликнула Хелен фон Ачкасофф. -- Все сходится.
     --  Все, да не все, -- заметила Чаликова.  --  Николая Дмитрича  загрыз
какой-то полудемонический кабан,  а  Свинтусова  застрелили вполне  реальной
пулей.
     -- Ну, стопроцентных совпадений не бывает, -- ответила баронесса, -- но
и того, что есть, более чем достаточно. Впрочем, Покровских  преследовали не
только  страшные  кабаны и прочие метафизические  ужасы,  о  которых  я  вам
как-нибудь при случае  поведаю, но и  вполне реальные  беды.  Так, например,
последний из  баронов,  Осип  Никодимыч, был  в  1918  году самым  банальным
образом расстрелян красными комиссарами.
     -- Как это расстрелян? -- удивилась Надя. -- То есть я  хотела сказать:
как это последний? Ведь в наличии законный наследник.
     Баронесса немного смутилась:
     -- Знаете, дорогая госпожа Чаликова, пусть это пока останется маленькой
тайной --  будет что  разгадывать историкам  будущего.  Лично  я  на все сто
двадцать пять процентов  убеждена, что наш Иван Покровский  -- это наследник
тех  самых Покровских, но  все свидетельства и  документы,  что нам  удалось
собрать, вряд ли  убедили бы в  этом  самых  придирчивых судей. Однако  наши
судьи, по счастью,  не  столь  придирчивы,  и  господин  Покровский  с  моей
скромной помощью  сумел  убедить их вернуть  ему права на  усадьбу.  Правда,
баронский титул восстановить пока не удалось, но это дело времени.
     --  Ну что  ж,  --  улыбнулась Надя, -- каждому свое. У  нашего хозяина
Ивана Покровского есть  имение, но  нет  титула, а  у вас есть титул, но нет
имения. Пока.
     -- Пока, -- повторила баронесса. -- Именно пока. Ну ладно, пойду подыму
наших похоронщиков, а то совсем замерзнут. A Сашульчик даже не оделся  после
стриптиза.
     Едва  баронесса  исчезла  во  тьме  родового  погоста, Надя вновь взяла
Свинтусовский мобильник и, с  трудом угадывая цифры  в  неверном свете луны,
набрала номер  мобильного  телефона  Василия  Дубова. Телефон не  сразу,  но
ответил:
     -- Слушаю вас. А, Наденька! Вот уж не ожидал вас услышать в такой час.
     -- Простите,  Вася,  что бужу вас ночью,  но к  тому  есть уважительные
причины.
     --  Понимаю,  понимаю. Вы поговорили  с  господином  Покровским о целях
своего визита, и он отказался. Нет? Значит, согласился?
     --  Должна  вас огорчить -- я с ним еще не говорила. Дело в том, что  в
усадьбе произошло  убийство.  Нет-нет,  не  Покровский,  но  есть  основания
считать, что  покушались  именно  на  него.  Сейчас  я  не  могу  рассказать
подробностей, но... -- Надя немного замялась.
     -- Понимаю, понимаю, -- пришел ей на помощь детектив, -- необходима моя
помощь.  -- Василий  на  миг задумался. -- Увы, Наденька, сейчас я веду одно
очень важное расследование и вряд  ли в ближайшее  время  смогу вырваться из
Кислоярска. Давайте  сделаем  так  --  вы  останетесь в усадьбе и  проведете
расследование вместо меня.
     -- И что я должна делать? -- несколько разочарованно спросила Надя.
     --  Наблюдать за всем, что происходит в усадьбе и  вокруг нее.  Ну и не
забывайте о том деле, ради которого  собственно вы и оказались в  Покровских
Воротах.
     -- Ну, разумеется...
     -- Держите меня в курсе дела, -- продолжал Василий.  -- A если случится
что-то неординарное,  то звоните в любое время. Кажется,  Владлен Серапионыч
тоже теперь в ваших краях?
     -- Да, он здесь, -- подтвердила Надя.
     --  Стало  быть, работайте  в контакте  с  ним -- это  человек  умный и
надежный,  столько  раз мне  помогал.  Но главное --  сами  будьте предельно
осторожны, ведь  вы  знаете,  как вы мне  дороги... И  вот еще  что  -- если
окажетесь  в  Заболотье,  это такая  деревушка вблизи Покровских  Ворот,  то
передайте привет тамошнему участковому Федору Иванычу. Ну, кажется, все.
     -- Вася, пожелайте мне удачи.
     -- Наденька, желаю вам  всего-всего -- и  удачи, и успехов в работе, и,
как говорится, ни пуха, ни пера!
     Ответить Надя не успела, поскольку вернулась госпожа Хелена. И хотя та,
кажется,  даже  не  заметила,  чем  занята  ее  напарница,  Чаликова  решила
пояснить:
     --  Конечно, нехорошо использовать мобильник погибшего, но  у меня есть
оправдание --  мой  звонок связан  с расследованием его  убийства. Я звонила
Василию Дубову.
     -- Он приедет? -- тут же откликнулась баронесса.
     -- Нет, -- вздохнула Надя. -- А жаль, он бы здесь был очень нужен.
     -- Да, Василий Николаич оказался бы очень кстати, -- промолвила госпожа
Хелена,  однако Надя  не  уловила в ее голосе  особого сожаления  --  скорее
наоборот.
     -- Ну и как, удалось вам их разбудить? -- спросила Чаликова.
     --  Какое там! Водка  с  пивом -- это вам не коньяк  с бутербродами. --
Баронесса  налила  себе и  Наде  еще  по  чуть-чуть.  --  Ну  ничего, к утру
проспятся.
     -- К приезду милиции, -- добавила Надя.
     Тут древние камни  вновь  осветились карманным фонариком, и  дамы опять
увидали доктора  Владлена Серапионыча  в  компании  с  ветеринарным доктором
Белогорским.
     --  Вот,  не  спится,  -- проговорил  Серапионыч,  --  решили  с  Семен
Борисычем вас подменить.
     -- Супруга укажет вам гостевые комнаты, -- прибавил Белогорский.
     -- О,  у вас тут и закусочка!  --  обрадовался Серапионыч. --  Надеюсь,
милые дамы, вы ее с собой не унесете?
     Таким образом ночное дежурство неожиданно закончилось, и  Надя вместе с
госпожой фон Ачкасофф с мрачного кладбища отправились в не менее мрачный дом
баронов Покровских, где их на крыльце уже поджидала, кутаясь в шаль, Татьяна
Петровна Белогорская.
     И  хоть Надежде  после всех  приключений  минувшего дня спать совсем не
хотелось,  она  понимала,  что нуждается в  отдыхе  впрок  --  журналистская
интуиция говорила ей, что последующие дни будут не менее богаты на события.








     Когда  Надя  проснулась,  было уже  позднее утро.  Ее спальня оказалась
небольшой комнаткой  на втором этаже, из  окна  которой  открывался  вид  на
площадь перед фасадом и на столбы с бараньими головами. Прямо перед крыльцом
стоял милицейский микроавтобус, куда двое сотрудников в штатском заталкивали
носилки, на которых лежало тело Ника Свинтусова, покрытое не первой свежести
простынею.
     Выйдя  из  комнаты,  Надя  оказалась   в  длинном  коридоре  с  окнами,
выходящими на приусадебные  огороды, за которыми вдаль  и вширь простирались
болота. Правда, погода  за ночь  немного испортилась -- небо  было  затянуто
облаками, даже немного моросило.
     А  на  первом  этаже,  в  обширном  полузапущенном  помещении, Чаликова
застала  инспектора  Лиственицына  -- с  ним  она  уже не  раз  встречалась,
участвуя в тех расследованиях Дубова, которые частный сыщик вел в контакте с
милицией. Инспектор неспеша попивал чай с баранками и,  как показалось Наде,
под видом непринужденной беседы вел допрос Ивана Покровского.
     --  А,  Надежда!  --  радостно  воскликнул  Лиственицын,  едва  завидев
Чаликову. --  Как хорошо,  что мы  встретились. Я  хотел бы  вас кое  о  чем
спросить...
     --  Погодите  с вопросами,  инспектор,  -- укоризненно покачал  головой
Покровский.  --  Госпожа Чаликова полночи  стерегла убиенного, толком еще не
выспалась.  Давайте  сперва  напоим  ее чаем,  а  тогда  уж и  приступайте к
расспросам.
     -- От стаканчика чаю не откажусь, -- Надя  присела за стол.  --  А если
ваши вопросы относятся к убийству, то я видела  и слышала  то же самое,  что
баронесса фон Ачкасофф -- не меньше, но и  не больше. Если хотите, то можете
провести между нами очную ставку.
     --  В этом нет  необходимости, -- пробурчал инспектор. -- Тем более что
госпожу баронессу мне пришлось отпустить в город.
     -- В качества водителя "Мерседеса", -- пояснил хозяин Покровских Ворот.
-- Господин Мешковский еще недостаточно проспался после вчерашнего.
     -- Так, стало быть, они все уехали? -- чуть удивилась Надя.
     --  Я пытался  снять  показания  с  граждан  Мешковского,  Кассировой и
Cвятославского, но они  говорили  такое, что я даже не решился занести это в
протокол,  --  продолжал  Лиственицын. --  Пришлось выписать  всем троим  на
завтра  повестки -- надеюсь, что к тому времени они уже придут в  более, гм,
употребительный вид.
     -- А если не для протокола? -- попросила Надя.
     -- Все трое заявляют, что видели некую женщину в темном, которая встала
из  могилы,  угрожала   им  пистолетом,  а  потом  растаяла  в  воздухе,  --
неодобрительно произнес инспектор. -- А по-моему, это уже признак, извините,
белой горячки.
     -- Да, но при  белой горячке  обычно видят  белых мышек или там  всяких
зеленых змей, -- возразила Чаликова.
     -- Может быть  им, как  представителям творческой  интеллигенции, белые
мышки   являются  в   облике  призрачных  дам?   --  неуверенно  предположил
Покровский.
     -- Возможно, -- не стал спорить  Лиственицын.  --  Но  более всего меня
удивила гражданка  баронесса  фон  Ачкасофф. Когда я  передал ей эти  пьяные
россказни, то баронесса  ничуть не удивилась и предположила, что им  явилась
некая Анна... Кажется, Анна Николаевна?
     -- Сергеевна, -- поправил Покровский.
     -- Анна Сергеевна? -- чуть не подпрыгнула на стуле Надя. -- Глухарева?!
     -- Нет-нет,  Анна  Сергеевна Покровская, -- успокоил ее новопомещик. --
Дочка  моего двоюродного прадедушки, барона Сергея Федоровича. По преданиям,
сия юная особа застрелилась от несчастной любви, и с тех пор ее неприкаянный
дух бродит по кладбищу, размахивая  орудием самоубийства. -- Иван Покровский
вздохнул. -- Очень печальная история.
     --  М-да,  очень  печальная,  --  ледяным голосом  повторил  инспектор.
Видимо,  он так  и не мог  понять  -- то ли в  Покровских Воротах все такие,
мягко говоря, чудные, то ли  просто  над  ним  так изощренно насмехаются. --
Боюсь,  что эта задача нашей милиции вряд ли  по силам --  ловить призраков,
которые бродят с пистолетом и убивают живых людей.
     --  Я  уже  созвонилась  с  Дубовым,  --  по-своему   истолковав  слова
инспектора,  сообщила  Чаликова, -- но  он, к  сожалению,  теперь занят и не
может сюда  приехать.  Однако  Василий  Николаевич просил  меня  остаться  в
усадьбе и...  Простите, господин Покровский, если вы, конечно, не возражаете
против моего пребывания здесь.
     -- Ну что вы, госпожа Чаликова, разумеется, не возражаю, -- откликнулся
Иван  Покровский. -- Более того,  в  этом доме  вы  можете  рассчитывать  на
всяческое содействие.
     -- Ну вот и прекрасно. --  Лиственицын решительно встал из-за стола. --
А  мне  пора. Надо  полагать,  покойника  уже  погрузили.  Спасибо  за  чай,
счастливо оставаться.
     Отвесив общий поклон, инспектор вышел, а пару  минут спустя милицейский
микроавтобус шумно тронулся с места и покинул гостеприимную усадьбу.





     Сразу после отъезда следственной бригады Надежда решила, не  откладывая
в  долгий  ящик,  начать  собственное  расследование.  И  первым   делом  --
ознакомиться с местностью.
     -- Извините, госпожа  Чаликова, в этом я вам помочь не смогу, -- развел
руками  Иван  Покровский. --  Сам тут  недавно и  окрестности еще толком  не
изучил. Надеюсь,  исчерпывающую информацию,  так  сказать,  топографического
характера вам предоставят Семен Борисович с Татьяной Петровной.
     Узнав, какого  рода  помощь  требуется  Чаликовой,  доктор  Белогорский
взялся лично показать ей местность.
     -- Эта дорога  ведет от усадьбы к Кислоярскому шоссе, -- пояснил  Семен
Борисович, когда они миновали  "бараньи" столбы. По-прежнему  моросил мелкий
дождик,  и осенний  ветер гонял по дороге  опавшие листья. Вдали,  за лугом,
темнел хвойный лес, и все  так же доносился  неповторимый  запах болот. Надя
призналась себе,  что уже  понемногу  привыкает  к нему  и  что он  ей  даже
начинает нравиться. Впрочем, похожие чувства она испытывала совсем недавно в
Новой Ютландии.
     --  Семен  Борисыч,  а это что  за дорожка?  --  спросила  журналистка,
указывая на заброшенный,  заросший  бурьяном  проселок, отходящий  влево  от
Покровской дороги.
     -- Она ведет к бывшему дому культуры, -- нехотя пояснил Белогорский, --
но я вам туда, Надя, ходить не советую.
     -- Почему? -- тут же заинтересовалась Чаликова.
     -- Нехорошие места. Да вы уж, наверное, про наши края и сами наслышаны.
     -- Нечистая сила? -- Надя непроизвольно понизила голос.
     -- Этого я не говорил, -- уклончиво ответил Семен Борисович.
     Вскоре  дорога  резко  повернула  и взошла  на  невысокий холм,  откуда
открылся вид на болота.
     -- Спасибо, Семен Борисыч, дальше я сама, -- сказала Надя.
     -- Только  далеко  с  дороги  не  сворачивайте,  --  озабоченно  сказал
Белогорский. -- И на болота не ходите -- поверьте, это действительно опасно.
Дело даже не в нечистой силе... --  Последние  слова ветеринар произнес так,
будто хотел сказать: "И в ней тоже".
     -- Скажите, а как мне  лучше пройти в Заболотье?  -- вспомнила Чаликова
просьбу Дубова.
     -- A, ну это недалеко. Выйдете на большое шоссе, и налево.
     -- A напрямую никак нельзя?
     --  Вообще-то  есть тропинка через  болота,  но по ней никто  не ходит.
Нет-нет, правда, от болот лучше держаться  подальше, я и сам туда без особой
нужды не хожу, хоть всю жизнь тут прожил...
     Семен Борисович отправился назад к Покровским Воротам, а Надя -- вперед
по дороге. И первым  делом  она решила навестить  доктора Серапионыча, чтобы
спокойно обсудить обстановку и, может быть, даже составить план следственных
действий.
     Надежда неспеша брела по пустынной дороге, наслаждаясь суровым обаянием
осени, как  вдруг чуть не нос к  носу столкнулась с незнакомым  господином в
болониевом плаще и  с огромным сачком. Профессорская шапочка,  седая бородка
клинышком  и  очки  в  позолоченной оправе  выдавали  во  встречном человека
интеллигентного  и  не чуждого научных  занятий.  "Должно  быть,  тот  самый
натуралист из охотничьего домика",  догадалась Надя,  вспомнив, что накануне
говорил господин Мешковский по дороге в усадьбу.
     --  Разрешите  отрекомендоваться  --  кандидат  наук  Виталий  Павлович
Степанов,  --  галантно  поклонился  человек  с  сачком.  --  Извините,  что
заговорил с вами так запросто, без особых представлений...
     -- Ну что вы, я  очень рада, -- ответила Надя. -- Чаликова, журналистка
из Москвы.
     --  Надежда?  --  обрадованно  удивился  Виталий  Павлович.   --  Такая
знаменитая журналистка -- и в столь глухоманных местах?
     --  Я  в  гостях у  Ивана Покровского, --  не  вдаваясь в  подробности,
пояснила Чаликова. -- Но ведь и вы, Виталий Палыч, не так просто очутились в
здешней глуши?
     --  O, ну разумеется не просто так! Я  ведь, знаете ли, специализируюсь
на  изучении  болотной флоры и фауны,  оттого  и  решил  на некоторое  время
поселиться здесь, вблизи предмета своего  увлечения. Да что там увлечения --
главного  и любимого дела  всей  моей жизни!  Знаете,  Наденька...  то  есть
Надежда, простите, не знаю, как вас по батюшке...
     --  Ну что вы, -- рассмеялась Чаликова. -- Можете звать меня Наденькой,
без отчества.
     -- Да,  так вот, -- продолжал ученый, -- на здешних болотах я обнаружил
популяцию пиявок, не  описанных доселе в  науке.  Думаю назвать  ее  пиявкой
Степанова... Ах, да что это я все о науке да о науке... Наденька, прошу вас,
зайдемте ко мне, я вас со своей супругой познакомлю, она будет так рада, так
уж рада... Хотя нет, ее теперь нету дома, но все равно зайдемте!
     --  Спасибо,  в другой раз,  --  вежливо отказалась  Надя.  -- Сейчас я
собираюсь заглянуть к доктору Владлену Серапионычу.
     --  A, ну  понятно, -- чуть  разочарованно  ответил  кандидат наук.  --
Передавайте  ему мой  поклон.  Но  если  что,  заходите к  нам запросто, без
церемоний. -- И господин Степанов, размахивая сачком, двинулся вдоль дороги.





     Так  называемая "дача  Серапионыча" изнутри  оказалась  вовсе не  такой
хибаркой-развалюшкой, какою  виделась снаружи --  напротив,  там  было  даже
по-своему   уютно:  скрипучий   пол,   старая  мебель,  репродукции  картин,
развешанные  по  дощатым  стенам,  спиртовка  с  кипящим  чайничком.  И  под
низеньким потолком пучки  сушеных трав, источающие неуловимо-горьковатый, но
очень приятный аромат.
     --  Ах, Наденька! -- обрадовался  доктор. -- Как чудно, что заглянули в
мою берлогу. Сейчас будем пить чай...
     -- Из скляночки? -- улыбнулась Чаликова.
     --  Из скляночки,  из скляночки, --  закивал Cерапионыч.  -- Самоварчик
поставим, огоньку в печурке подбавим...
     -- Как у  вас тут мило! -- вздохнула Надя. Действительно,  в докторской
хибарке  она почему-то чувствовала себя куда  уютнее, чем в  холодных стенах
старинной усадьбы.
     --  Ну вот,  Наденька,  -- сказал Серапионыч,  когда  скромный стол был
накрыт и хозяин  с гостьей уселись чаевничать, --  мы  с вами здесь являемся
вдвоем как бы  коллективным Дубовым и должны оправдать оказанное нам высокое
доверие.
     -- Именно  так. -- Надя с  наслаждением отпила глоток  чая, ненавязчиво
отдающего какими-то луговыми и болотными  травками. --  А ведь  вы,  Владлен
Серапионыч, в этих краях, должно быть, свой человек и в курсе местных дел.
     -- Пожалуй,  что так.  --  Серапионыч неспеша  подлил  к себе  в  чашку
жидкости  из скляночки, которую постоянно держал во  внутреннем кармане. Про
эту скляночку в  Кислоярске ходили легенды, но еще никто  не решился  из нее
отведать, хотя доктор всем  своим знакомым  и  даже  незнакомым рекомендовал
содержимое скляночки как универсальный эликсир  чуть  ли от всех хворей.  --
Наденька, не желаете?
     -- Ну, если только чуть-чуть, -- решилась Чаликова. Обрадованный доктор
плеснул  ей  в  чай пару капелек, отчего вкус чая резко  преобразился (если,
конечно, содержимое чашки можно было теперь именовать словом "чай").  Однако
Надя отважно сделала несколько глотков.
     -- Ну как? -- поинтересовался доктор.
     -- Недурно, -- вежливо ответила Надя. -- Но только если в меру.
     --  Да,  так  вот,  значится,   --  вернулся  к  прерванному  разговору
Серапионыч. -- Вообще-то меня в  этих краях давно уже считают за своего. Лет
уж двадцать,  как  приобрел  эту  хибарку  и  всякий  свободный  денек  сюда
приезжаю.  Хорошо тут... -- Доктор отпил чаю. -- Особенно  вот  как  сейчас.
Роняет лес багряный свой убор... Я всегда осенью беру отпуск -- и сюда.
     -- Ну и  что вы думаете по поводу убийства? -- прервала Надя лирическое
отступление.
     -- Да, насчет  убийства, -- переключился  доктор  на  деловой  тон.  --
Вопрос  первый: в  кого стреляли -- в Свинтусова или в Покровского? И вопрос
второй: кто стрелял?
     -- И у вас есть какие-то соображения?
     Доктор отпил из чашки:
     -- Ну, знаете,  тут пока еще полный туман. Скажу только одно -- места у
нас глухоманские, и каждый человек на виду, особенно незнакомый. Если кто-то
посторонний появится, его тут же все заметят.
     --  Значит,  подозревать первым делом  нужно местных  жителей  и гостей
усадьбы? -- закончила докторскую мысль Чаликова.
     -- Нет-нет, этого я не говорил, --  ответил Серапионыч, -- но вы правы:
перебрать  для начала  следовало  бы  именно  их. Однако  сперва  неплохо бы
восстановить картину убийства. Вы, Наденька, там были, так что вам и карты в
руки.
     -- Значит, так, -- на миг задумалась журналистка. -- Гости еще пировали
на кладбище, я беседовала с  баронессой фон Ачкасофф,  тут раздался выстрел,
мы побежали и обнаружили человека во фраке с дыркой в голове и, естественно,
приняли  его  за  Покровского.  Тогда мы помчались в  усадьбу,  где  застали
супругов  Белогорских и самого Ивана Покровского, чем были весьма  изумлены.
Затем Покровский, баронесса и я пошли к трупу, причем гости в это время  уже
валялись среди могил. Семен Борисович отправился за вами, а Татьяна Петровна
пыталась  позвонить в милицию,  хотя  и  неудачно. Пришлось  воспользоваться
мобильником покойного. Вот, в общих чертах, и все.
     -- Могу кое-что добавить,  -- доктор налил себе  и Чаликовой  кипятка и
подбавил жидкости  из пресловутой скляночки: себе побольше, а Наде поменьше.
-- Судя по расположению трупа и характеру ранения, стреляли со стороны болот
и с небольшого расстояния, так как  попадание  очень точное. Похоже, работал
опытный специалист.
     -- Неужели киллер? -- вскочила Надя. -- Тогда его никогда не найдут! Не
говоря уж о заказчиках...
     -- Скорее, ворошиловский стрелок, --  спокойно  возразил Серапионыч. --
Может быть, я и ошибаюсь, но в  местах массовых расстрелов сталинских времен
обнаруживали черепа с аккуратной дыркой  в затылке. И здесь почерк не  скажу
тот  же,  но  весьма  сходный.  Впрочем,  все  это, конечно,  тоже не  очень
убедительно.
     -- Но кого-то вы подозреваете?
     --  Подозревать  можно всех, включая, пардон,  и  нас с вами. Например,
гости. Вы  что, нюхали каждого из них? A кто-то  вполне мог  лишь изображать
пьяного, а сам выйти на болота "до витру", застрелить Свинтусова и вернуться
назад. Да потом еще и по-настоящему напиться для правдоподобности.
     -- Но зачем? -- удивилась Надя. -- Каковы мотивы?
     -- Вот это нам и предстоит  выяснить. Долго и  кропотливо,  -- отпил из
чашки  Серапионыч. --  Затем, мои соседи  Степановы  -- кандидат  наук и его
супруга.
     -- Не забудьте и других супругов -- Белогорских, -- напомнила Надя.
     -- Да ну что  вы, это ж порядочнейшие  люди, я их обоих уже столько лет
знаю! -- возмутился Серапионыч. -- Они и мухи обидеть не способны, не то что
человека убить.
     --  Ну  хорошо,  допустим.  Но ведь  человек-то погиб!  --  воскликнула
Чаликова. -- К  тому же в очередной раз жертвой стал журналист. Какой бы там
ни был Ник Свинтусов, я просто обязана пролить свет на это преступление.
     -- Погодите, Наденька, не кипятитесь...
     -- Извините, доктор,  это от непривычки  к вашему скляночному эликсиру.
Но  вот главный  вопрос  -- в кого  стреляли? В журналиста Свинтусова или  в
помещика  Покровского?  Между  прочим,  баронесса  полагает,  что  Свинтусов
принадлежит к побочной ветви баронов Покровских, -- вспомнила Надя, -- и что
какие-то  мистические  темные  силы  убили Свинтусова, потому  что  он  тоже
какой-никакой, но потомок Покровских.
     -- A, --  махнул рукой  доктор, --  у  госпожи Хелены совсем  уже крыша
поехала от  всех этих  родовых тайн.  Представьте,  даже  меня  она пыталась
произвести  в потомки хана Батыя, который  якобы побывал с  походом  в наших
местах! Все это ерунда -- кому нужен какой-то Свинтусов?
     -- A кому нужен Покровский? -- вопросом на вопрос ответила Чаликова.
     -- Кому-то,  значится, ох как не нужен, -- откликнулся доктор. -- Иначе
его не пытались бы убрать.
     --  А вдруг сам  Покровский,  наслушавшись  рассказов баронессы,  решил
таким образом избавиться  от  неожиданного  претендента  на  наследство?  --
выдвинула Надя еще одно предположение. Впрочем, в него она  не очень верила,
а точнее -- не хотела верить, ведь окажись оно близким к действительности, и
освобождение  Марфы  из вековечного плена отодвигалось бы  на неопределенный
срок.
     -- Ну, Наденька, это  уж вы загнули, -- махнул рукой доктор.  -- Да  и,
между нами, какое там наследство -- одни убытки. Вот разве что... Да нет, ну
это уж полная чепуха!
     -- Что именно?
     -- Да сокровища...
     -- Какие  сокровища?  --  Остатки  скляночной  истомы  вмиг  слетели  с
Чаликовой.
     --  A  что,  вы  еще  ничего  не  слыхали? -- чуть удивился  доктор. --
Сокровища  баронов  Покровских  во всей  округе давно  уж  стали притчей  во
языцех. Будто  бы почтенные бароны имели  обычай  прятать клады в  усадьбе и
вокруг нее. Существуют десятки  чертежей с точным обозначением места зарытия
сокровищ. Если будете в Заболотье, поспрошайте -- чуть не в каждой избе есть
такая карта, и все разные. Да тут все окрестности сто раз перекопаны! И есть
такие чудики, что до сих пор копают.
     -- Ну и как, откопали что-нибудь?
     -- Какое там!  Ведь Покровские приставили к своим кладам нечистую силу,
и без особого заклинания ничего не найдешь.
     --  Ну,  это уж  опять  что-то в  духе  нашей  милейшей  баронессы,  --
рассмеялась Надя.
     -- Так-то так, -- покачал головой доктор, -- да не все думают, как мы с
вами. Мне, например, доподлинно известно, что последний председатель колхоза
в поисках клада самолично перепахал  пол-усадьбы и более того, ломал  в доме
стены. A его предшественника, некоего Александра Григорьевича,  даже сняли с
должности за  то, что обращался за  помощью к сатанистам, чтобы они  открыли
ему заклинания. A ведь окончил высшую партийную школу!..
     --  Ах, что-то я  засиделась у вас, Владлен  Серапионыч,  -- глянув  на
часики,  спохватилась  Надя. --  А я  хотела  еще в  Заболотье  заглянуть...
Спасибо за чаек.
     -- Вы уже? Ну, так заходите еще, Наденька, всегда рад вас видеть.





     Заболотье   оказалось   обычной  деревенькой,  каковых   Наде   на   ее
журналистском  пути пришлось  повидать немало. Первый же  встречный мужичок,
нетвердой походкой выходящий из бывшего царева кабака, а ныне -- ирландского
паба  "Pokrow's Gate",  указал  Чаликовой на самую покосившуюся избенку, где
располагались волостное правление, отделение милиции и узел связи.
     В  "Отделении милиции"  -- маленькой  темной комнатке  с  подслеповатым
окошком -- Чаликова и  застала участкового Федора Иваныча, пожилого человека
в заляпанных грязью резиновых сапогах, старой фуфайке и милицейской фуражке,
что-то пишущего на заваленном бумагами письменном столе.
     --  Слушаю  вас, --  хмуро сказал  участковый, не поднимая  взгляда  от
бумаг.
     -- Я -- Чаликова, журналистка, -- представилась  Надя, присаживаясь  на
колченогий табурет.
     --  Аксиньин, участковый,  -- буркнул Федор  Иваныч  и,  оторвавшись от
писанины,  с  любопытством глянул  на  гостью.  -- А  вы, значит,  и есть та
молодая  особа,  что поселилась в  Покровских Воротах и  ведет  следствие об
убийстве?
     -- A откуда вы знаете? -- удивилась журналистка.
     -- У нас разведка работает  исправно, -- хмыкнул участковый. -- Ну  так
чем могу служить?
     -- Да собственно ничем, -- обаятельно улыбнулась Чаликова. -- Вот зашла
передать  привет  от Васи Дубова. Знаете, Федор  Иваныч,  он заинтересовался
убийством  Свинтусова и попросил меня собрать всевозможные сведения, которые
так или иначе могут быть с ним связаны.
     --  Ну и  что  вам удалось собрать?  --  без видимого интереса  спросил
Аксиньин.
     -- Пока что ничего, -- развела руками Надя. -- Или почти ничего. Но мне
хотелось бы услышать ваше мнение, уважаемый Федор  Иваныч -- так  сказать, с
высоты вашего опыта и интуиции.
     --  Ну,  будет  вам  подлизываться,  госпожа  Чаликова,  --  усмехнулся
участковый. -- Впрочем, если вам нужно мое мнение, то пожалуйста. Когда Иван
Покровский поселился  в усадьбе,  то  все мы были очень рады -- наконец-то в
Покровских Воротах  появился хозяин, который понемногу приведет их в должный
порядок. Нет,  не  подумайте,  Надя, о самом  господине Покровском я  ничего
плохого сказать не могу -- видно, что человек и  серьезный, и трезвый. Но та
публика, что  у  него  бывает... Ну  да вы  сами  их видели --  чего уж  тут
говорить. Ясно, что все это добром кончиться не могло.
     --  Вы  подозреваете  в  убийстве кого-то из  них?  --  чуть  удивилась
Чаликова.
     -- Этого я не утверждаю, --  сдержанно возразил Аксиньин, -- но сами их
пьяные выходки  создают,  если хотите, атмосферу, в  которой может случиться
все что угодно.
     -- А мне кажется, что дело вовсе не в гостях и не в их пьяных выходках,
--  в свою очередь  возразила Надя.  -- Судя по всему,  произошло  тщательно
спланированное убийство, и чем дальше, тем я  больше убеждаюсь, что целились
в Покровского, а  Свинтусов  погиб  по глупой  случайности, из-за брошенного
фрака.
     -- Не знаю, Надя, чем  я могу вам тут помочь,  --  пожал  плечами Федор
Иваныч.
     -- Хотя бы советом. Знаете,  мне уже начинает казаться, что корни  всей
этой  истории -- в  далеком прошлом, когда бароны Покровские якобы прятали в
здешних краях свои клады.
     -- Ах, вот вы о чем! -- В седоватых усах Аксиньина промелькнула озорная
усмешка. -- Чушь это все, бабкины сказки. Хотя многие до сих пор верят. Ну и
копают, вестимо.
     -- И что, просто так копают, наобум? -- допытывалась Надя.
     -- Ну, почему же наобум? По плану. Да мы вот сейчас поглядим.  -- Федор
Иваныч залез в нижнюю шуфлятку стола и извлек из  ее  недр пыльную папку. --
Мой предшественник коллекционировал,  думал  на пенсии  этим заняться, да не
дожил.
     В папке оказалось  множество бумаг разной степени пожелтелости, которые
содержали более или менее подробные планы Покровских Ворот,  Заболотья  и их
окрестностей, а также указания, где и как искать сокровища.
     --  Можете их забрать себе, -- сказал Федор Иваныч. -- Но имейте в виду
-- половину этих карт, если не  больше, рисовали наши  Заболотные шутники, а
потом своим легковерным землякам и сбывали. A те, дураки, копали. A  однажды
тут уж совсем анекдот вышел. Жила у нас одна  бабка, так она тоже нарисовала
эдакую  карту,  пометила  крестиком собственный огород  да  соседу своему  и
подбросила.  Так тот ей за ночь бесплатно  весь огород перекопал!  В  общем,
тема для юморески. Берите, Надя, только не  забудьте газетку прислать, когда
о дури нашей напишете!





     Когда  Надя возвратилась в Покровские  Ворота, уже приближались  долгие
осенние сумерки. Бросив  взор  на родовое кладбище  баронов  Покровских, она
увидела, как какая-то темная фигура там орудует с лопатой. "Ну, все понятно,
некрофилы-археологи  уже  и  досюда  добрались", подумала  журналистка.  При
ближайшем  рассмотрении  действительность  оказалась  иной  --  то  сам Иван
Покровский, в  залатанном  черном  пальто,  вооружившись  огромной  лопатой,
раскапывал свежую могилу Софьи Кассировой.
     --  Зачем зря  добру  пропадать?  --  ответил помещик  на немой  вопрос
гостьи.  -- A  гроб еще пригодится -- кстати,  следующие похороны завтра,  в
пять пополудни. Хотите, госпожа Чаликова, вас похороним? Ну, как хотите.
     Едва  оказавшись  в  своей комнате,  Чаликова стала  разбирать  бумаги,
которые  ей передал Федор Иваныч. Наиболее крупная  карта включала в себя  и
усадьбу,   и  деревню,  и  часть  болот,   и   немалое   количество   других
географических подробностей, пока  что ей  не  знакомых. На плане было много
крестиков и  прочих знаков, но, разобравшись, Надя сообразила, что эта карта
-- лишь обобщение других планов и обозначений на них, сделанное, может быть,
предшественником  инспектора Аксиньина.  Одна  из карт,  по  виду не слишком
давнего  происхождения,  включала в  себя лишь  Заболотье  с крестиком возле
одного из домов -- очевидно,  именно этот план изготовила хитроумная бабуся,
чтобы  самой не копать огород.  На одном листке  вместо плана было написано:
"Ровно   в   полночь  в  новолуние  встав   на  указанном   месте   лицом  к
северо-востоку,  обмахнуть себя черным котом и  произнести 666  раз страшное
заклинание"...  --  однако  текст  заклинания  оказался  тщательно   замазан
чернилами.
     Но вдруг Надя наткнулась на нечто более серьезное -- листок бумаги явно
дореволюционного  происхождения. Текст на нем  был  написан хотя и небрежным
почерком,  но  со  всевозможными  нажимами  и  завитушками, как  писывали  в
старину. На  одной стороне фиолетовыми чернилами довольно точно был набросан
уже  знакомый Наде  план родовых владений баронов Покровских, о чем сообщала
надпись  сверху.  На  другой  стороне  был  нарисован семейный  герб  в виде
бараньей  головы,  а  под ним  шел  не  очень  разборчивый  текст.  Разбирая
многочисленные  "яти",  "ижицы",  "фиты" и "i"  с  точкой,  Чаликова  прочла
написанное:
     "В  пределах сих несметные  богатства сокрыты. И да не  овладел бы  ими
человек,  не способный их на  благо использовать, приставлен  ко кладу  сему
страж надежный, страж небесный, скрытый под знаком Овна..."
     На этом слове рукопись обрывалась. И поскольку  листок имел вид целого,
Надя  сделала  вывод, что  окончание  текста  --  на другом, несохранившемся
листе.
     -- "Страж надежный, страж  небесный,  скрытый под  знаком  Овна..."  --
вслух размышляла  журналистка. -- Овен. А  говоря  обычным  языком -- баран,
родовой символ баронов Покровских. Нельзя  ли предположить, что клад  просто
спрятан  "под бараном"? Но под каким бараном? -- Надя глянула в окно на двух
каменных  баранов  по обеим  сторонам ныне  отсутствующих ворот.  -- Или  на
бывшем скотном  дворе под бараньим стойлом? A может быть,  это какое-то ныне
забытое топографическое обозначение, вроде  "трактира епископа" или "чертова
стула"?  Надо бы  с  кем-то посоветоваться,  но с  кем? Разумеется, с  самим
господином Покровским. В конце концов, он тут  законный наследник, вот пусть
и ищет клад, если захочет".
     Конечно  же,   рассуждая   так,  Надя  немного  лукавила  --  при  иных
обстоятельствах  она  бы и сама охотно занялась поиском сокровищ.  Подобного
рода  загадки ее  всегда влекли,  причем  собственно материальные мотивы как
правило даже не играли главной роли. Решив поделиться полученными сведениями
с хозяином  Покровских Ворот, Чаликова думала провести своего рода "тест  на
бескорыстие"  для  предполагаемого  Ивана-царевича, который  пока что  и  не
догадывался о тех видах, которые на него имела его гостья.





     После  раннего ужина,  прошедшего  в  несколько  чопорной  и  натянутой
обстановке, Чаликова попросила Ивана Покровского о беседе наедине.
     -- Ну что  ж, с  превеликим удовольствием.  Моя комната вас устроит? --
предложил  помещик.  Надя не возражала, и уже через пять минут  они сидели у
весело   потрескивающего  изразцового  камина  и   наблюдали   за  огоньком,
отбрасывающим  блики  на  собранную  в  комнате  старинную мебель.  Внимание
Чаликовой  привлек висящий  на  противоположной стене  в  позолоченной  раме
портрет молодой женщины в бальном платье.
     -- Это  и  есть та самая  баронесса Наталья Кирилловна,  супруга  Саввы
Лукича, которая бесследно исчезла, -- пояснил Иван Покровский.  -- Некоторые
полагают, что я чем-то похож на нее.
     Чаликова встала из кресла и с канделябром подошла к портрету.
     -- Да, есть что-то общее в  глазах... и в  общем выражении лица, -- для
вежливости сказала Надя, хотя сама в этом не была очень уверена.
     --  Да, вот  и  баронесса  фон  Ачкасофф  то же говорит,  --  отозвался
Покровский.  -- Видите,  как получилось  -- Наталья  Кирилловна  исчезла,  а
портрет  остался.  Я его  нашел  в  бывшем  краеведческом  музее,  и  то  он
сохранился только потому, что  в его авторстве подозревали не  то Левицкого,
не то  Боровиковского... -- Помещик подбросил  в огонь еще пару поленьев. --
Хорошо,  что в  усадьбе  жили  председатели  колхозов  и  не дали совсем  уж
растащить домашнюю утварь. Что-то сохранилось, кое-что я приобрел по дешевке
в  антиквариате...  Погодите  немного,  и  настанет  время, когда Покровские
Ворота вернут себе блеск былого величия!
     "Интересно бы узнать, на какие  средства?", подумала Чаликова,  а вслух
сказала:
     --  Господин  Покровский,  прошу вас отнестись с полной  серьезностью к
тому, о чем я вам хочу поведать.
     -- Я весь внимание, -- Иван Покровский подался вперед в кресле.
     Когда Надя пересказала ему свой  разговор с участковым Федором Иванычем
и показала полученные от него бумаги, хозяин Покровских Ворот сказал:
     -- Очень любопытно. Я непременно напишу об этом романтическую поэму.
     -- И только-то? -- изумилась Надя -- A кто  же  будет сокровища искать?
Или вы не верите, что где-то здесь зарыт клад?
     Покровский с минуту помолчал:
     -- Видите ли, госпожа... Дозволите ли вы называть себя просто Надей?
     -- Да, конечно, господин Покровский...
     -- Просто Ваня, -- улыбнулся помещик. -- То, что вы тут рассказали, для
меня  настоящая новость.  A ведь вы вполне могли мне  ничего не  говорить, а
сами  попытаться поискать  эти мифические сокровища. Хотя я вполне допускаю,
что мои предки действительно  что-то  запрятали, ведь  все они  слыли весьма
большими оригиналами.
     -- И вы -- достойный их преемник, -- вставила журналистка.
     --  Ну что  вы, Надя, --  махнул  рукой Покровский. -- Или  вы и впрямь
думаете, что мне по душе все  эти похороны  живых  людей и прочее  в  том же
духе?  C вами я могу  быть  откровенным  --  мне  просто приходится все  это
делать, ведь должен же я поддерживать репутацию баронов Покровских!
     -- Значит, все это  вы вытворяете  по указаниям баронессы фон Ачкасофф?
-- смекнула Надя.
     --  Ну, не то чтобы по указаниям, --  чуть смутился Иван Покровский. --
Но,  в общем-то, отчасти  вы  правы. Она все время напоминает, что  истинный
барон Покровский не вправе жить жизнью обыкновенного смертного и что от него
ждут разных эксцентричных выходок. Так что приходится быть на уровне.
     -- И как вы думаете, Ваня, отчего баронесса так настойчива?
     --  A, ну так  она  же  историк, исследователь  и  бытописатель древних
аристократических родов. Уж кому, как не ей, лучше  знать, какой образ жизни
должны вести наследники баронов Покровских.
     -- A как же насчет клада? -- напомнила Чаликова.
     -- Ах, насчет клада... Знаете, Надя,  если клад закопали,  то  из этого
еще  не  следует, что  его  надо выкапывать. Ведь это же,  извините, не гроб
Софьи Кассировой. В конце концов, сокровища -- отнюдь не золото и брильянты,
а что-то совсем другое. К примеру, я отнюдь не считаю  свой талант  поэта  и
переводчика каким-то особенным, но вы не представляете, какое это счастье --
написать   что-то   действительно   стоящее,   или    перевести   прекрасное
стихотворение,  написанное на другом языке, сделать  его достоянием большего
количества людей. И мгновение, когда чувствуешь, что создал что-то хорошее и
красивое -- разве он не дороже  злата и брильянтов и всех сокровищ земных?..
-- Покровский  немного  помолчал.  -- Но только  прошу  вас,  Надя --  я тут
малость разоткровенничался, так  что пускай все  это останется между нами, а
для  окружающих я  по-прежнему должен оставаться,  --  поэт  усмехнулся,  --
достойным продолжателем рода баронов Покровских.





     Оказавшись у  себя комнате,  Надя  размышляла о разговоре с Покровским.
Казалось бы, "тест на бескорыстие" дал положительные  результаты, но в то же
время Чаликова не могла избавиться от некоторых сомнений:
     "A был ли  Иван Покровский  по-настоящему искренним и  откровенным? Или
это тоже игра, желание показать, что сокровища баронов  Покровских вовсе его
не волнуют. Дескать, я  и в этом такой оригинал, настоящий барон Покровский!
Ну  да  ладно, это  просто  мои предположения. Странно другое -- похоже, что
сегодня он впервые от меня узнал о кладах своих предков. Существуют они  или
нет -- не суть  важно, но ведь баронесса Хелен фон Aчкасофф наверняка должна
была о них знать. Почему же она ничего не сказала Покровскому? Нет, все-таки
что-то тут не так..."
     -- Ах, совсем забыла -- надо же  позвонить Васе! -- спохватилась Надя и
полезла  в  сумочку за свинтусовским "мобильником". Но не успела она набрать
номер, как усадьбу  сотрясли какие-то оглушительные звуки. Надя подскочила к
окну и  в  неверной мгле долгих  осенних  сумерек увидала,  как  неизвестная
здоровенная тетка пытается ломом свалить один из столбов с каменным бараном.
"Страж надежный, страж небесный,  скрытый  под знаком Овна", припомнила Надя
древнюю  рукопись. Но  тут с лязгом отворилось одно  из окон,  а  миг спустя
оттуда вылетела  стрела  и впилась  женщине в зад. Та подпрыгнула и  с ревом
пожарной сирены скрылась во тьме.
     Теперь  уже совершенно оглушенная  Чаликова выбежала  в коридор и стала
стучаться в ту комнату, из которой, по ее расчетам, была выпущена стрела.
     --  Да,  входите, пожалуйста,  --  ответил знакомый  голос.  Новохозяин
Покровских  Ворот  стоял  в халате  возле  окна  и  с выражением  некоторого
удивления разглядывал старинный лук с фамильным гербом.
     -- Здорово вы стреляете! --  восхитилась журналистка. -- Где это вы так
научились?
     --  Да  я  вообще  впервые  взял  эту  штуковину  в  руки,  --  ответил
Покровский. -- По  правде говоря, я и не хотел в нее  попасть, просто кто-то
из моих почтенных  пращуров именно  так отгонял от  дома непрошеных  гостей.
Правда, если верить госпоже Хелене, он еще и смазывал стрелы ядом анчара...
     --  Ах,  Ваня,  извините  за  беспокойство,  --  спохватилась Надя.  --
Спокойной ночи.
     -- И вам того же, Надя, -- пожелал Покровский.
     Выйдя в коридор, Чаликова остановилась у окна, откуда открывался вид на
огороды, за которыми простирались болота, зловеще поблескивающие в  неверном
свете луны,  желтеющей в  разрыве туч. Надя  приоткрыла  форточку,  и  звуки
ночного  болота влетели  в  старинную усадьбу:  в  громкий  и мелодичный хор
лягушек вливалось уханье совы и далекий надрывный вой выпи.
     Но тут Надя почти явственно увидела, как некая темная личность пытается
перелезть  через  плетень,  отделяющей  огороды  от  болота.  Оказавшись  на
огороде, нарушитель принялся остервенело топтаться по грядкам.
     -- Убирайтесь отсюда! -- крикнула Надя через форточку, но злоумышленник
продолжал  свое  черное дело.  Чаликовой  ничего другого не оставалось,  как
вновь постучаться в дверь хозяйской комнаты.
     -- Ваня, там какой-то  хулиган разоряет ваш  огород! -- прямо с  порога
выпалила Надежда.
     --  Непорядок,  -- хладнокровно  ответил Ваня. --  Сейчас глянем, в чем
дело.
     Накинув  пальто и взяв со стола увесистую связку старинных ключей, Иван
Покровский отправился на  первый  этаж. Надя  поспешила следом. Пройдя через
главную  "обеденную"  залу, хозяин  и  гостья  вышли  на улицу, но  не через
парадный ход, а через темные сени и дверь, которая выходила прямо на  огород
и  болота.  Заслышав  шум,  нарушитель  баронских  владений  прекратил  свои
предосудительные занятия и пустился наутек. Надя с удивлением наблюдала, как
темная  фигура мечется по болоту, зловеще  поблескивающему в скудном  лунном
освещении.
     -- Догоним? -- предложила Надя.
     -- Утонем! -- в рифму возразил Покровский.
     Наблюдая   за   движениями  незнакомца,  они   пересекли  уже   изрядно
потоптанный огород и, миновав скрипучую калитку, незамеченную ночным гостем,
остановились на самом краю болот.
     -- Вот он-то точно  утонет, -- вполголоса заметила Надя и закричала: --
Вернитесь! Мы вам ничего не сделаем!
     -- Будьте осторожны, -- подхватил Покровский. -- Там топкое место!
     Злоумышленник словно ничего и не слышал.
     И  тут  Надя  почувствовала  смертельную  опасность.  Не  то чтобы  она
заметила что-то  определенное -- скорее, сказалось пресловутое журналистское
чутье, обостренное работой в "горячих точках".
     --  Ложитесь! -- крикнула Надя  и сама же  упала  на прохладную влажную
землю. Несколько удивившись, Покровский  все  же  последовал за Чаликовой. И
очень  вовремя  -- беглец  вскинул руку, и  над их  головами  прогремел звук
выстрела.
     Но тут случилось  нечто еще более удивительное -- над болотами пронесся
крик:
     -- Руки вверх!
     Переведя взгляд в ту сторону,  откуда кричали, Надежда увидела метрах в
пятидесяти от стрелка высокий мужской силуэт. Злодей заозирался, заметался и
почти  не целясь выстрелил  во  "второго",  а затем  с немыслимой  скоростью
скрылся  на болоте. Но когда  Надя вновь глянула туда, где только что  стоял
высокий человек, там никого уже не было.
     -- Ваня, вы разглядели обоих? -- спросила  журналистка, выждав еще пару
минут.
     -- По правде сказать, не очень, -- сознался Покровский. -- Как-то не до
того было... -- С этими словами он встал с земли и протянул Наде руку.
     -- Но вы заметили, где стоял тот, второй человек?
     -- Приблизительно. Похоже, что его ранили. Если не...
     -- Мы должны его найти! -- решительно заявила Надя.
     -- Тогда идите следом за мной, -- предложил Иван Покровский и осторожно
ступил на первую кочку.
     Однако  в  том  месте,  где  бандитская  пуля  предположительно   могла
застигнуть "второго", никого не оказалось.
     --  Утонуть  он  здесь  не мог, -- уверенно заявил Иван Покровский.  --
Значит -- ушел. Но зачем?..
     -- Жаль, нет Васи  Дубова, -- вздохнула Надя. --  Такие задачки как раз
по нему.
     Чаликова и Покровский неспеша брели по болоту обратно к усадьбе.
     -- Судя  по  всему, этот  "второй"  человек  хотел спасти  нас  с вами,
отвлекая  внимание  убийцы  на себя, -- вслух размышляла Надежда,  -- но при
этом избегал контакта с нами. Хотя вообще-то  меня куда более беспокоит тот,
первый -- еще  бы чуть-чуть, и... --  Надя остановилась  у калитки. --  Вот,
глядите.
     Верхняя часть столбика,  на котором держалась  калитка,  была разбита в
щепки -- пуля угодила в него как раз на высоте человеческого роста.
     -- Ну и дела, -- покачал головой хозяин Покровских Ворот -- Если  бы не
вы, Надя, то кого-то из нас уже не было бы в живых.
     -- И все-таки, кто он такой? -- недоумевала Надя. -- Или... или она?
     -- Скорее она, -- заметил  Иван Покровский.  -- Судя по всему,  на нашу
жизнь покушалась бедная Аннушка, то  есть баронесса Анна  Сергеевна. Вернее,
ее  призрак. Странно, что на  сей  раз  она разгуливала не по кладбищу, а по
болоту...
     --  И  стреляла во  всех  без  разбора  из  призрачного  пистолета,  --
подхватила Надя. -- Вот только пули у вашей Аннушки совсем не призрачные!
     --  Ну,  может быть,  та  дама, что хулиганила у каменных  столбов?  --
выдвинул Покровский новое предположение.
     -- Исключено, -- уверенно заявила Надежда. -- Во-первых, фактура не та,
а во-вторых, она просто не могла так быстро обойти вокруг усадьбы. Да еще со
стрелой в  заднице...  А  если  кто-то  из  супругов Белогорских?  --  вдруг
смекнула журналистка.
     Однако и эту  версию пришлось  отбросить  -- Семен Борисович и  Татьяна
Петровна уже поджидали хозяина и гостью у "черного хода".
     -- Что это было? -- беспокоилась Татьяна Петровна. -- Сначала грохот во
дворе, потом как будто стреляли...
     -- А, пустяки,  -- беспечно махнул  рукой Иван  Покровский. -- Главное,
что все остались живы.
     -- А ведь я так просил вас, Надя, чтобы вы держались подальше от болот,
-- укоризненно произнес Семен Борисович,  отведя журналистку в сторонку.  --
Тем более, ночью. И вот чем все кончилось.
     --  У вас  есть  какие-то  подозрения?  --  напрямик спросила Чаликова.
Господин Белогорский в ответ лишь пробурчал нечто нечленораздельное.
     В  смутных чувствах  Надя  отправилась к  себе в спальню, надеясь,  что
никаких новых потрясений  эта ночь уже не принесет. Однако ей не давал покоя
тот, второй человек, который отвлек на себя внимание ночного стрелка.
     "И  куда  это  он  ухитрился  так  быстро  исчезнуть?  --   недоумевала
журналистка.   --  А  вдруг  истинный  призрак  --  это  он?  Но  только  не
призрак-убийца, а  наоборот, призрак-спасатель. Да  уж, еще немного --  и  я
всерьез  уверую,  будто  над  этими   мрачными  Покровскими  Воротами  и  их
обитателями  и впрямь витает какая-то мистическая энергия. Впрочем, оно и не
удивительно  --  в  народе  усадьбу  считают заколдованной,  да  и  Горохово
городище тут совсем неподалеку..."
     Вообще-то до недавнего  времени Надя  придерживалась материалистических
взглядов, но  путешествия  в "антинаучную"  параллельную действительность  и
личное общение с колдунами, лешими,  домовыми и Змеями Горынычами  несколько
поколебали ее  представления о строении мира. А  отсюда было уже недалеко до
того, чтобы уверовать и в привидения, тем  более что Покровские Ворота  и их
окрестности издавна  слыли  "неладными" местами. И это нельзя  было  целиком
списать на  темные суеверия здешних жителей,  если  даже такой  образованный
человек,  как Семен  Борисович Белогорский,  почти не  скрывал  своей веры в
нечистую силу, обитающую на болоте.
     "А  если  не  призрак,  то  кто?  --  продолжала  размышлять  Надя.  --
Серапионыч?  Да  нет,  доктор  ниже  ростом.  Профессор  Степанов? Вряд  ли.
Вообще-то  его можно было бы принять за Дубова, если бы я не знала, что Вася
теперь в Кислоярске. Ах, совсем вылетело из головы -- надо же позвонить..."
     И хоть часы показывали изрядно за полночь,  Чаликова достала из сумочки
свинтусовский  "мобильник"  -- события с каждым часом приобретали  все более
запутанный  характер, и Надя была почти  уверена, что уж  теперь-то  Василий
непременно   выберется  в   Покровские   Ворота,  чтобы   лично   возглавить
расследование.
     Однако  детектив,   к  некоторому  разочарованию   Нади,  воспринял  ее
сообщения очень спокойно, если не сказать -- хладнокровно:
     --  Продолжайте следствие, Наденька.  Но  старайтесь избегать безлюдных
уединенных мест -- ради вашей же безопасности.
     Надежда подумала, что продолжать следствие, соблюдая это условие,  было
бы довольно затруднительно, однако спорить не стала:
     --  Постараюсь  так  и сделать.  А скажите,  Вася,  как  быть  с  нашим
Иваном-царевичем? Стреляли-то явно в него, а не в меня.
     --  Ну,  передайте  ему, чтобы хотя  бы в  ближайшее  время не  покидал
усадьбы и желательно держался подальше от окон.
     -- Положение настолько опасно?
     --  Вы  даже  не  представляете,  насколько.  И  не  забудьте,  что  от
безопасности вашего подопечного зависит судьба Белой Пущи и Новой Ютландии.
     Надя не стала говорить Василию, что до сих пор так и не сообщила  Ивану
Покровскому  о предстоящей экспедиции в  параллельный мир -- было явно не до
того. Она вдруг вспомнила о другом:
     --  А  как  же  быть  завтра? Ведь на  вторую  половину  дня  назначены
очередные похороны, и сомневаюсь, что Покровский станет их отменять.
     -- Вечер  ночи  мудренее, -- несколько легкомысленно откликнулся Дубов.
-- Но я уверен, что все кончится благополучно.
     --  Кабы  так,  --  с  сомнением  вздохнула  Чаликова, пряча  телефон в
сумочку.
     Обуреваемая раздумиями,  Надежда  разделась и легла в  постель. Судя по
всему,  завтрашний  день обещал быть не менее богат на приключения, чем день
минувший. Под тревожные мысли Чаликова погрузилась в тяжкий сон.








     За завтраком  Надя внимательнее оглядела залу на первом этаже. Предметы
барского  обихода очень органично сочетались с атрибутами  тех времен, когда
здесь  проходили колхозные собрания. В углу под потолком трепыхались обрывки
плакатов:  "Да  здравствует...",  "Выполним  и перевыполним..."  и  "Все  на
коммунистический  субботник!",   которые  ни   Покровский,  ни   Белогорские
почему-то не торопились убирать.
     Мысли Надежды теперь были заняты уже не столько ночными происшествиями,
сколько  загадочным  манускриптом,  найденным  в  папке, которую  ей передал
участковый Федор Иваныч. Внутреннее чувство подсказывало ей,  что именно там
скрыта  отгадка,  причем не столько даже баронских кладов, в которые Надя не
очень-то  и  верила,  сколько  иных, куда  более  важных тайн. "Как  же  так
получилось,  что сохранился только  один листок,  -- размышляла журналистка,
задумчиво поглощая овсяную кашу  и  запивая ее чаем, --  а другой или другие
пропали? A может, они никуда не пропали, а тоже валяются у него в столе? Там
ведь  такой  шурум-бурум... Видно,  придется еще  разок наведаться  к Федору
Иванычу".
     Эта идея  так увлекла  Чаликову,  что  сразу после  завтрака она решила
вновь отправиться в Заболотье. К тому же и утро выдалось  неожиданно ясным и
солнечным  -- чуть  бы  потеплее, можно было бы сказать, что  настало  бабье
лето.
     -- По дороге загляните на озеро, --  посоветовал Наде  Иван Покровский.
-- Красивейшее место, особенно осенью.
     -- И как туда попасть? -- заинтересовалась Чаликова.
     --  Это довольно просто. Идете по дороге и,  не доходя метров двести до
шоссе, если приглядитесь, то увидите с левой стороны в траве большой камень.
A там по тропинке  попадете к озеру. Только, Наденька, будьте осторожны,  --
иронически улыбнулся хозяин Покровских  Ворот, -- говорят, будто там орудует
нечистая сила.
     -- Кто говорит? -- как бы невзначай спросила Надежда. -- Уж не Семен ли
Борисович?
     --  А  что,  он  уже  и вам  делал  намеки?  --  несколько  принужденно
рассмеялся Иван. -- Знаете, Надя, Семен Борисович -- человек серьезный и зря
слов на ветер бросать не станет...
     "A  ведь наш  уважаемый  господин Покровский  только  делает  вид,  что
посмеивается  над всеми этими предрассудками, -- думала Надя, неспешно бредя
по аллее, усыпанной листьями, --  а сам относится к ним куда  серьезнее. Ну,
коли так, то  оно,  пожалуй,  к  лучшему: ежели Ваня почти готов поверить  в
пресловутую "нечистую  силу",  то тем  скорее поверит  в параллельный мир, в
Новую Ютландию и княжну Марфу, когда я наконец-то смогу поговорить с ним обо
всем этом..."





     Проходя мимо дома натуралиста  Степанова, Надя увидела, как по тропинке
в  ее  сторону идет,  чуть прихрамывая,  дама  представительной  внешности в
красном вязаном платье. Выйдя  на Покровскую дорогу и  поравнявшись с Надей,
она произнесла высоким голоском:
     -- C добрым утречком, госпожа Чаликова!
     -- C добрым утром, сударыня, -- вежливо ответила Чаликова. -- А вы, как
я понимаю, и есть... -- Надя  на миг замялась, как бы предлагая  собеседнице
представиться самой.
     --  Серафима  Платоновна, -- пришла ей на помощь  сударыня.  -- Супруга
Виталия Палыча.
     -- Профессора Степанова? То есть кандидата наук...
     -- Ну да. Виталик мне  столько про вас наговорил, что  я чуть ревновать
не начала! -- Госпожа Степанова заливчато засмеялась.
     Надя и Серафима Платоновна медленно шли по Покровской дороге в  сторону
шоссе  --  казалось,  будто  Степановой какая-то  травма  не  позволяла идти
быстрее.
     "Знакомое у нее лицо, -- думала между тем  Надя. -- И фигура как  будто
знакомая. Где-то я ее уже видела..."
     -- А скажите,  Надя, как поживает наш почтеннейший господин Покровский?
-- продолжала Серафима светскую беседу.
     -- В каком смысле? -- осторожно переспросила Чаликова.
     -- Ну, после всех, гм, так сказать, приключений...
     Госпожа Степанова явно хотела что-то узнать, и Надежда, не  зная причин
ее любопытства, решила отвечать по возможности уклончиво:
     --  Если  вы,  уважаемая Серафима Платоновна, имеете в виду прискорбное
приключение  позавчера  на   кладбище,  то   пуля  угодила  не  в  господина
Покровского, а в моего коллегу Свинтусова.
     --  И  насмерть?   --  ахнула  госпожа  Степанова,  всплеснув  широкими
рукавами. Надя кивнула. -- Ах, какой ужас! И у кого только рука поднялась?..
     -- Уверена, что милиция  установит,  -- ответила  Надежда.  -- А чудный
ныне денек, Серафима Платоновна, не правда ли?
     Видимо,  поняв,  что Чаликова  не  очень-то  настроена откровенничать с
малознакомым человеком, Серафима Платоновна проявила инициативу:
     -- Наденька,  а  вы случайно не в  курсе, что  за стрельба стояла нынче
ночью? Даже мы с Виталием Палычем глаз не сомкнули.
     --  Кто-то  стрелял, -- деланно равнодушно пожала  плечами Надя. --  На
болоте, что ли...
     --  Но...   Так  сказать...  --  Серафима  запнулась,   будто   пытаясь
сформулировать вопрос. -- Ну, в общем, никто не пострадал?
     -- Нет-нет,  Серафима Павловна,  все живы и здоровы,  --  успокоила  ее
Чаликова.
     -- Ну и слава богу, -- облегченно подытожила госпожа Степанова.
     Во время беседы Чаликова все  время  посматривала по сторонам, и вскоре
увидела справа неподалеку от дороги, почти  на краю густого ельника, вросший
в землю  камень.  Подойдя поближе, Надя заметила, что на нем выбита какая-то
надпись.
     -- Должно быть, межевой знак, -- заметила Серафима. -- В старину таких,
говорят, было много...
     C  трудом  разбирая  замшелые  старославянские буквы, Чаликова  прочла:
"Налево пойдешь -- в  болото попадешь, направо  пойдешь -- совсем пропадешь,
прямо пойдешь -- клад найдешь".
     -- Наверное, опять пресловутые клады баронов Покровских, -- усмехнулась
журналистка. -- Если вы устали, то, может быть, присядем?
     -- Нет-нет, -- как-то даже испуганно отказалась Серафима Платоновна, --
сесть я всегда успею. Немного тут постою и домой пойду. A вы куда?
     -- В Заболотье, -- не стала скрывать Чаликова.
     -- Ну так я не прощаюсь, -- госпожа Степанова крепко, по-мужски, пожала
Наде руку, и та поспешила к шоссе. "А на озеро загляну на обратном пути", --
решила Чаликова.
     Уже  перед  тем  как повернуть  к  Заболотью, Надя оглянулась, и что-то
показалось  ей странным. A именно -- отсутствие на Покровской дороге могучей
фигуры ее новой знакомой. Не было  ее видно и с  левой стороны,  где  желтел
широкий  луг. Оставалось  одно  --  Серафима  Павловна,  вместо  того  чтобы
отправиться домой, пошла по тропинке к озеру.
     И  тут  Надю осенило, где она недавно видела  Серафиму --  ночью, возле
каменного  столба, который та пыталась свалить, за что и поплатилась стрелой
пониже   спины.   Оттого-то,   очевидно,   госпожа  Степанова   и   ответила
отказом,когда Надя предложила ей присесть.
     Чаликова  вернулась  назад  к  камню  и  еще  раз  перечитала  надпись.
Действительно,  прямо за  камнем начинались три узких  тропинки, и  Чаликова
пошла  по  средней,  но  не потому что она сулила найти  клад, а  потому что
казалась  чуть более хоженной, чем две другие, почти совсем заросшие лесными
травами. И увы -- Надежда даже не вспомнила  о дубовском  наказе сторониться
уединенных малолюдных мест. Земля по обе стороны тропинки была изрыта  ямами
и  окопами  --  Надя   догадалась,  что  это   дело  рук   многих  поколений
кладоискателей, слишком буквально понявших надпись на камне.
     Вскоре тропинка вывела ее к озеру -- оно и  впрямь было очень живописно
и  напоминало прозрачную  жемчужину в оправе желтеющих  берез,  за  которыми
высокой стеной темнел хвойный  лес. Все это,  отражаясь  в подернутой легким
ветерком воде, создавало  впечатление чего-то не очень  реального,  зыбкого,
виденного где-то на полотнах французских импрессионистов.
     При всей практичности своей натуры Чаликова умела ценить прекрасное и в
природе,  и  в  жизни,  и  в искусстве.  Она  присела на  пенек  под  густым
ракитником  и  прислушалась к звукам озера  и леса. Вот  ветерок прошуршал в
раките... Вот на другом конце озера с клекотом взлетели утки... И вдруг Надя
явственно услышала свою фамилию.
     Быстро сориентировавшись, журналистка  бесшумно  легла  на  пожелтевшую
траву и напрягла слух. Да, действительно, по другую сторону ракитового куста
говорили о ней. Слышно было неважно, Наде приходилось  напрягать слух, но до
нее  долетало  далеко  не все,  о  чем  говорили. Хоть и не сразу,  Чаликова
поняла,  что  беседовали  двое  -- один мужской голос  и  один женский, хотя
слабая  слышимость не  давала  возможности определить, кому они принадлежат.
Надя была уверена  лишь в том,  что  женский -- это голос ее новой знакомицы
госпожи Степановой.
     --  Опять все  пошло  наперекосяк,  --  говорил  мужской  голос,  --  и
Покровский жив, да еще Чаликова тут путается, что-то вынюхивает...
     --  Так  может, и ее тоже  того,  "замочить" за  компашку? -- предложил
женский голос. -- Хозяин за это нам только спасибо скажет.
     -- Нет-нет, ни в  коем случае, -- решительно возразил мужской голос, --
она же  глупая особа, дилетантка, возомнившая  себя сыщиком. Но мы-то знаем,
кто за ней стоит. Если мы ее тронем, то Дубов нас вовек в покое не оставит.
     -- Ну и хрен с  ними с  обоими,  --  заявил  женский голос.  -- Скажите
лучше, что вы надумали с сокровищами?
     Не успев обидеться на столь пренебрежительную оценку своих мыслительных
способностей, Надя еще больше напрягла слух.
     --  Уверен,  что мы  на верном  пути, --  оптимистично  заурчал мужской
голос.   --   Будем  разрабатывать   "вариант  Икс",   я  считаю  его  более
перспективным, чем эти бараньи столбы. Во-первых...
     -- Когда? -- перебил женский голос.
     --  Этой  ночью, -- ответил мужской голос. -- Почти  все уже  готово, а
дальше  медлить  рискованно.  Ну  что  ж,  кажется,   все  обговорили,  пора
расходиться.
     Надя испугалась, что оба злоумышленника, или даже один из них,  покидая
"явку",  увидят ее --  из разговора она поняла,  что эта публика  шутить  не
склонна, а убить человека для них и  вовсе самое плевое  дело. Поэтому Надя,
недолго  думая, по-пластунски  поползла к  тропинке, а  затем,  пригнувшись,
короткими перебежками направилась к дороге.
     Лишь оказавшись на большом шоссе, Надежда смогла немного перевести дух.
     "Значит, они не  только  охотятся на Покровского, но и, подобно многим,
ищут сокровища, -- размышляла Надя, медленно бредя  в сторону Заболотья.  --
Причем,  если  я  верно  поняла,  то  первое  они делают по заданию  некоего
"хозяина", а второе -- по собственному  почину. К тому  же эти аферисты  уже
близки к отысканию клада и нынче  ночью  собираются осуществить  некий "План
Икс". Да и действуют они широким фронтом: Серафима Павловна пытается свалить
столб с бараном, а ее сообщник почти в то же время выманивает нас  на болота
и пытается застрелить. Или, вернее, сообщница? Если и в нас,  и в Свинтусова
стреляло  одно и  то же лицо,  то  это скорее всего  женщина  -- ведь именно
женщину  заметили  позавчера  подгулявшие  гости... Значит,  две женщины? Но
тогда кто  говорил с Серафимой мужским голосом -- не Виталий же Павлович? Он
мог бы  переговорить с женой и не выходя из дома. Да и  знает ли сей деятель
науки  о  похождениях своей разлюбезной  супруги?  Или  он тоже связан  с их
шайкой? Вопросы, вопросы, просто голова идет кругом... И кто такой "хозяин",
который  "заказал"  им  Покровского,  но скажет  спасибо,  если они  попутно
"замочат" и  меня? Уж  не баронесса ли  фон Ачкасофф?  Да нет, вряд ли. Она,
конечно, слегка  себе  на уме, но не  до  такой  же степени! А если  супруги
Белогорские? Возможно, Семен Борисович не  для того остерегал меня ходить на
болото, что  там якобы водится  нечистая сила, а просто  чтобы  я не увидела
чего-то такого, что мне не положено..."
     Так ни до чего толком не додумавшись, Надя достигла Заболотья. Чувствуя
некоторое чувство голода после овсянки,  которой ее потчевали за завтраком в
Покровских  Воротах,  Чаликова  решила  до  визита  к участковому  Аксиньину
заглянуть  в  ирландский паб  "Pokrow's  Gate" в  надежде,  что  там  найдет
кушанья, более соответствующие ее гастрономическим привязанностям.





     Паб привлекал  к себе внимание  уже своими весьма живописными витринами
--   их  украшали  всяческие  старинные  предметы,  как-то:  швейная  машина
"Зингер", огромная  прялка,  пишмашинка  "Ундервуд",  граммофон  с  огромной
трубой  и  медный  самовар,  украшенный фамильным гербом баронов Покровских.
Композицию  венчала старая  ржавая лопата  -- очевидно, ее  использовали  не
только для работ на огороде, но и в благородном деле кладоискательства.
     Побуждаемая,  как  выразился  бы  кинорежиссер Святославский, "голодным
интересом",  журналистка толкнула входную дверь. Внутреннее  убранство  паба
оказалось  не менее  занятным, чем витрина:  обширное помещение  с  нарочито
грубо сколоченными столами и стульями, в дальнем  конце  которого  бармен за
стойкой  протирал пивные кружки. Посетителей  почти что  не было,  и Надя  с
любопытством оглядывала помещение. Привыкнув к интимному полумраку, царящему
в "Pokrow's Gate",  Чаликова едва  не  вскрикнула:  по  стенам,  чередуясь с
пейзажами "Зеленого Эрина", в застекленных  рамочках  висели почти  такие же
карты  и планы, как в папке, полученной от  Федора  Иваныча.  A пройдя вдоль
стены, она увидела то,  чего почти  не надеялась  найти  -- в одной из рамок
находилась пожелтевшая рукопись, написанная тем же небрежным почерком, что и
та, неоконченная, из пыльной папки.
     Так  как столик по соседству  с вывешенным на всеобщее обозрение ценным
манускриптом оказался  свободен, то Надя, прислонившись к спинке деревянного
стула,  принялась  внимательно  разглядывать  висящую  на  стене  гравюру  с
панорамой Дублина, но  при этом скашивала взгляд на рукопись, пытаясь  ее не
только прочесть, но и запомнить.
     --  Интересуетесь, сударыня? --  раздался  вдруг голос  позади  нее. Он
принадлежал рыжеволосому бармену.
     -- Да, я, это самое, -- растерянно забормотала Надя.
     --  A,  ну  ясно,  --  бармен  деловито  раскрыл  меню.  --  Что  будем
заказывать: пиво,  или что-нибудь покушать? Могу  предложить наше  фирменное
блюдо -- рагу по-ирландски.
     -- Вот  и прекрасно, -- пришла в  себя Чаликова.  -- Рагу и чего-нибудь
запить. Да хоть пивка, только не очень крепкого.
     --  Рагу  будет   готово  минут  через  пятнадцать,  а  пока  позвольте
предложить  вам  другое  фирменное блюдо --  "Завтрак  кладоискателя",  -- с
улыбочкой сказал бармен.
     "Завтрак кладоискателя" оказался весьма вкусным салатом из овощей, сыра
и чего-то еще, но Надя ела его почти машинально -- ее взгляд был по-прежнему
прикован к рукописи на стене.
     "В пределах  сих несметные богатства сокрыты.  И да не овладел  бы  ими
человек,  не способный  их на благо использовать, приставлен  ко  кладу сему
страж надежный,  страж небесный, скрытый под  знаком Овна...", --  вспомнила
Чаликова  слова   неоконченной  рукописи.   Сердце  журналистки  забилось  в
сладостном предвкушении -- ведь,  судя по всему, за стеклом в рамочке стояла
вторая часть, а  вместе с ней -- шанс отыскать сокровища баронов Покровских!
Правда, текст был не менее туманным, чем в первой части:
     "...  но не достичь цели, не переплывя реки, что  протекает севернее, и
мрачный покров  ночи  великую  тайну  хранит.  Но  если  нет  в  душе  твоей
благородных и чистых помыслов, то не ищи богатств сих, ибо принесут они горе
и  страдание".  Под этим  невнятным текстом стояла печать с  родовым  гербом
баронов Покровских и неразборчивая подпись.
     Тут  Надя  почувствовала, что  безуспешно  пытается  прожевать какой-то
несъедобный предмет,  оказавшийся при ближайшем  рассмотрении полиэтиленовым
пакетиком,  внутри  которого  лежала бумажка. Достав и  развернув  ее,  Надя
увидела, что это --  ксерокопия одной из "кладоискательских" карт, и как раз
той,  которую изготовила бабушка, не  желавшая копать  свой  огород. "A,  ну
правильно, это же кладоискательский салат с сюрпризом", догадалась Надя.
     Тут к ее столику подошел бармен. Он нес на подносе вкусно пахнущее рагу
и большую кружку пива.
     -- Ну, как вам наш салатик? -- спросил он, ставя заказ перед клиенткой.
     -- Очень  вкусно, -- похвалила та. --  A скажите, нельзя  ли  еще  один
такой же  салат, но вот с этой бумажкой? -- Надя указала на  интересующую ее
рукопись. -- A то там я уже копала...
     -- Ха-ха-ха, да вы,  сударыня, настоящая  шутница! -- громко рассмеялся
бармен, но  тут же принес ксерокопию манускрипта. -- Желаю успеха,  но когда
найдете клад, приходите к нам на обмывку! Ха-ха-ха!
     --  Благодарю  вас,  --  ответила  Надя  и  небрежным  жестом  спрятала
ксерокопию в сумочку.
     Заполучив  столь  ценную  бумагу, Надя принялась за  рагу по-ирландски,
которое  показалось  ей  довольно  вкусным, хотя и  напоминающим одноименное
блюдо из книги "Трое в лодке" -- то есть  изготовленное  из всяких завалящих
остатков, вплоть до водяной крысы.
     Когда  Чаликова  оценивала вкусовые особенности  последнего компонента,
она услышала за спиной знакомый голос доктора Серапионыча:
     -- Наденька! Сколько зим, сколько лет!
     Доктор  держал в одной  руке  неизменный  стакан чая,  а  в  другой  --
блюдечко, на котором красовался бутерброд с килькой.
     --  Как хорошо,  Владлен Серапионыч,  что мы  с  вами  встретились,  --
искренне обрадовалась Надя. -- Я как раз хотела кое о чем вас порасспросить.
     --  Ну  что ж,  постараюсь  удовлетворить ваше любопытство.  --  Доктор
поставил блюдце на стол и привычно полез во внутренний карман за скляночкой.
-- Не желаете?
     -- Нет-нет, благодарю  вас,  -- уклонилась Чаликова. -- С чаем еще куда
ни шло, а вот с пивом...
     --  Да,  с  пивом я еще его не пробовал, --  признался доктор,  наливая
малую толику себе в чай. -- Давайте поставим эксперимент.
     -- И я в качестве подопытного кролика?  -- рассмеялась Надя. -- Нет уж,
Владлен Серапионыч, увольте. По крайней мере, до окончания следствия.
     -- А  кстати,  как  идет следствие? --  спросил  доктор. -- Есть что-то
новое?
     --  Новостей  более чем. -- Надежда отпила немного пива. -- Но  сначала
ответьте мне откровенно, как на духу -- водится ли в окрестностях Покровских
Ворот нечистая сила, или нет?
     Доктор удивленно посмотрел на Чаликову:
     -- Простите, Наденька, но отчего это вас так волнует?
     Надя чуть смутилась:
     -- Видите ли, Владлен Серапионыч, события последних дней наталкивают на
мысль, что в них замешаны какие-то потусторонние явления.
     (Не то чтобы Надя сама очень уж верила в то,  что  только что  сказала,
просто ей  хотелось услышать мнение  Серапионыча  --  не чужого  человека  в
здешних краях).
     -- Есть многое на свете, друг Надюша, что и не снилось нашим  мудрецам,
--  усмехнулся  доктор. -- Думаю,  не очень ошибусь, если предположу, что на
столь метафизические мысли вас навел милейший Семен Борисыч Белогорский?
     -- В известной степени, --  осторожно  согласилась журналистка. -- Нет,
впрямую об этом он, конечно, не говорил, но достаточно ясно дал  понять, что
на болотах творится нечто, так сказать, неподвластное человеческому разуму.
     --  То  есть вы,  Наденька,  хотите  узнать,  как  это  получилось, что
образованный человек, не  чуждый науке,  уверовал  в то,  во  что теперь уже
всерьез  не верят даже малограмотные деревенские бабки? И не объясняются  ли
его  предостережения просто  желанием  отвадить  вас от болот?  --  Чаликова
закивала, удивившись, что Серапионыч словно бы прочел ее мысли. -- Знаете, а
ведь я, кажется, смогу в какой-то степени удовлетворить ваше любопытство. Но
для этого нам  надо вернуться  на несколько десятков лет назад  и вспомнить,
каким образом супруги Белогорские очутились в здешних краях.
     Доктор подлил себе в чай еще немного жидкости и поудобнее устроился  на
стуле  --  это   значило,  что   он   собирается  приступить   к  долгому  и
увлекательному повествованию.  Надя приготовилась слушать -- она давно знала
о недюжинных способностях Серапионыча как отменного рассказчика.
     -- Дело в  том, что Семен Борисович не всегда был сельским ветеринаром,
-- отхлебнув хороший глоток, заговорил Серапионыч. -- Во времена оные доктор
Белогорский подавал большие надежды и имел все предпосылки, чтобы  сделаться
крупным медицинским светилом  или даже большим ученым. Но  вскоре после  его
женитьбы  на Татьяне Петровне все  пошло  как-то  наперекосяк -- и с  работы
выгнали,  и  тему  диссертации, что-то  связанное  с  внутренними  органами,
закрыли. Хорошо хоть  не посадили, дело-то происходило в начале пятидесятых,
и Белогорский явно попал  под кампанию  борьбы с "убийцами в белых халатах".
Уже позднее Семен Борисович случайно узнал, что  на него написали донесение,
будто  бы  он  по заданию  американской  разведки  собирается  отравить весь
Кислоярский партактив.
     -- Ну и ну! -- подивилась Надя.
     -- Хорошо хоть нашлись добрые люди, пристроившие его сюда, в колхоз, --
продолжал Серапионыч. --  Пришлось переквалифицироваться в ветеринары, ну да
что   поделаешь...  Татьяна  Петровна   служила  кем-то   вроде   завхоза  в
председательской усадьбе,  в общем жили не так уж  и  плохо.  Кстати говоря,
своей  хибаркой я обязан супругам Белогорским -- именно они по старой дружбе
выхлопотали мне разрешение приобрести в собственность тот милый сарайчик. --
Доктор  оглянулся  по  сторонам  и, убедившись,  что  поблизости никого нет,
продолжал,  хотя и чуть понизив голос: -- А несколько лет назад я узнал, кто
на него "настучал". Но это, разумеется, строго между нами...
     -- Что за вопрос! -- Надя отпила еще немного пива.
     --  Сразу  же  после  падения  Советской  власти  в нашей новорожденной
Кислоярской  Республике  была  создана комиссия  по  изучению  сохранившихся
документов местного филиала  КГБ. Потом, правда,  эту комиссию тихо прикрыли
-- думаю, не надо объяснять, почему... Но  от прогрессивной общественности в
нее  вошел   наш  общий  знакомый,  политик  Гераклов.   Так  вот,  он   мне
конфиденциально рассказывал, что собственными глазами видел фотокопию одного
документа -- заявления некоего молодого инструктора горкома, что доктор C.Б.
Белогорский собирается отравить все руководство Кислоярского райкома ВКП(б).
Гераклов  хотел  опубликовать это донесение  в  прессе, но  ему не  дали  --
дескать, нельзя доказать его  аутентичность, то бишь подлинность, а вскоре и
самого Гераклова без лишнего шума вытурили из комиссии.
     -- Почему? -- изумилась Надя.
     -- Известно почему, -- хмыкнул  доктор, --  Ведь тот молодой инструктор
теперь известный общественный деятель, к тому же пламенный демократ. Не буду
называть его имя, зачем  прошлое  ворошить?.. --  Серапионыч задумчиво отпил
еще  пару  глотков.  -- Но  самое неприятное во всей этой истории,  что  наш
"пламенный демократ" приходился родным братом Татьяне Петровне.
     -- Что вы говорите! -- изумилась Чаликова.
     -- Увы, все просто  до примитивности,  --  вздохнул  Серапионыч.  --  В
пятидесятые годы  он начал восхождение по ступеням  партийной карьеры, а тут
его сестра вышла за какого-то сомнительного Белогорского. Ясно, что подобное
родство для честолюбивого парткарьериста  было нежелательно, вот он и порвал
с  сестрой всякие  отношения.  Естественно, что  и  Татьяна Петровна тоже не
особенно декларировала, что  у нее такой,  с позволения  сказать,  братец. А
представляете, что с ней сделается, если она узнает еще и про донос?!
     -- Ну а что же ее брат? -- спросила Надя.
     -- A что с  ним станется?  Он  как  ни в чем  не бывало  продолжил свою
партийную  карьеру. Ну  а когда  быть коммунистом  стало  не  престижно, сей
деятель  торжественно  сжег свой  партбилет  и  сделался ярым  демократом  и
антикоммунистом.  Помнится,  еще и  Комитет  ругал последними словами,  даже
требовал  судить его по-нюрнбергски.  -- Доктор отпил еще  глоток и  закусил
бутербродом.  --  Оттого-то,  должно быть,  чекисты и  "забыли" вывезти  его
донесения...
     --  Ну  хорошо,  пусть так, но  ведь потом Белогорский мог  вернуться к
научной деятельности, -- заметила Надя. -- А остался здесь, в колхозе.
     -- Ну,  тут,  я  так  думаю,  много  разных  причин, --  пожал  плечами
Серапионыч. -- Проще  всего это было  бы объяснить тем,  что Семен Борисович
решил  "не высовываться -- ведь никто не  мог быть  уверен, что не  вернутся
сталинские порядки с новыми  гонениями на  "убийц  в  белых халатах". Но мне
кажется, что дело  не  в  этом. Просто Белогорские за  несколько  лет  опалы
здесь, что  называется, прижились, укоренились.  Да  и жизнь на лоне природы
пришлась им по душе. --  Доктор с сожалением допил оставшееся на донышке. --
Ну и, разумеется, научная деятельность...
     -- В области зоотехники? -- удивилась Чаликова.
     -- Да нет,  причем тут зоотехника. Хотя, было дело, Семен Борисыч не то
изобрел новое,  не  то усовершенствовал имеющееся  средство  для  увеличения
надоев и  за это  получил переходящий вымпел на межколхозном слете. Но речь,
конечно, не  об этом. Общаясь со  здешними жителями, Белогорский  много чего
наслышался о разных, как теперь  говорят, аномальных явлениях, имеющих место
в Покровских Воротах, Заболотье и на  окружающих  территориях.  Поначалу  он
принимал все это за обычные предрассудки, но после, сперва в шутку,  а потом
всерьез,   начал  их  исследовать  и  систематизировать.  И  оказалось,  что
призраки, лешие, барабашки,  "заколдованные  места"  и  прочая  метафизика в
таких количествах водится только здесь, а в  деревнях за десяток верст о ней
вовсе и не слышали. И в поведении животных в Заболотье Семен Борисович нашел
некоторые, порой  неуловимые отличия  от  общепринятой нормы.  Да что там --
однажды они с Татьяной Петровной  пошли за грибами  в лесок,  который хорошо
знали и где уже сто раз бывали -- и проплутали в нем несколько часов.
     -- И как же это объяснить? -- удивилась Надя.
     -- Вот именно такой же вопрос задал себе и Семен Борисович, -- радостно
закивал Серапионыч, --  и  впервые предположил, не кроется ли за этим нечто,
скажем  так, неведомое современной науке. Тогда он подговорил учителя физики
произвести некоторые  замеры,  и  тот,  вооружившись  разными  амперметрами,
вольтметрами, осциллографами и прочими  счетчиками Гейгера,  установил,  что
кое-какие, чуть заметные отклонения и впрямь имеют место быть, а их эпицентр
находится  неподалеку от Заболотья, вблизи  от  пригорка,  увенчанного двумя
каменными столбами.
     -- На Гороховом городище? -- Надя чуть не подскочила на стуле.
     --  Ну  да,  --  подтвердил доктор.  --  И  когда  Семен  Борисыч  стал
расспрашивать деревенских бабушек об  этом холме, те  с ужасом  крестились и
либо кричали  "чур  меня!", либо шептали "Отче  наш"  --  в  зависимости  от
степени  набожности.  А  те, кого ему все  же удалось  разговорить, сообщали
жуткие  вещи:  будто бы  на том городище  и  есть  самое страшное место, где
исчезают  люди,  а  по ночам нечисть устраивает  шабаши.  И  тогда, с  целью
отделить   зерна   истины   от   плевел  вымысла,   Семен   Борисович   стал
целенаправленно исследовать холм и его окрестности.
     Надя понизила голос до почти полной конспиративности:
     -- Так, может быть, он и до тайны столбов докопался?
     С  доктором Чаликова могла говорить совершенно откровенно -- Серапионыч
не только знал о существовании  параллельного мира,  куда можно было попасть
через столбы на Гороховом городище, но и участвовал в одной из экспедиций  в
эту  удивительную  действительность.  В  тот раз  Серапионыча  пригласили  с
определенной целью -- вывести из  запоя царя  Дормидонта,  что  было  крайне
необходимо  из-за  угрозы  Кислоярскому  государству. И Серапионыч  с честью
справился со своей задачей, за что получил не только шубу с царского  плеча,
но и почетный титул "боярин Владлен".
     --  Как  вам  сказать,  Надюша,  --  чуть призадумался доктор. -- Семен
Борисыч мало с кем  делился  своими  исследованиями,  разве  что с  Татьяной
Петровной. Даже  мне  он рассказывал далеко не все. Очень возможно,  что  он
знает  о свойствах  столбов больше, нежели мы с  вами.  И  вообще, я склонен
согласиться, что все здешние места, включая городище, Заболотье и Покровские
Ворота,  чем-то сродни  Бермудскому треугольнику  или Зоне  из  "Пикника  на
обочине". Поэтому вполне понятны  предостережения Семена Борисыча,  чтобы вы
были осторожнее.
     -- Пусть так,  но не  призрак  же убил Свинтусова, -- упрямо  возразила
Надя. -- И не потусторонние голоса я слышала сегодня у озера. Я уж не говорю
о том негодяе, что едва не застрелил нас с Иваном Покровским.
     --  В  вас стреляли? -- вскричал доктор. Наде показалось,  что  возглас
прозвучал как бы стереофонически. Журналистка обернулась и увидела за спиной
участкового Аксиньина. Он держал в руках поднос с комплексным обедом "Ельцин
в Дублине".
     -- Наденька, скажите, что вы пошутили! -- дрогнувшим голосом проговорил
Серапионыч.
     -- И рада бы, -- уныло развела руками Чаликова, -- но увы: это истинная
правда.
     И Надя, стараясь не упустить не одной подробности, рассказала доктору и
участковому о ночных происшествиях и о подслушанном разговоре у озера.
     --  Да,  Надя, вы еще  легко  отделались, --  промолвил Аксиньин, когда
журналистка  окончила свое  повествование. -- Представляю, что было бы, если
бы они вас таки застукали... Вы уже сообщили куда следует?
     --  Если  под   "куда  следует"   вы,  Федор   Иваныч,   подразумеваете
правоохранительные органы, то вам первому, -- улыбнулась Надежда. -- Но Вася
Дубов о ночном покушении уже в курсе.
     -- И даже после этого он все еще не здесь? -- возмутился Серапионыч. --
Не узнаю Василия Николаича!
     -- Думаю, он знает, что делает, -- примирительно, хотя не очень понятно
возразил Аксиньин.
     Журналистка глянула на часики:
     -- О, уже довольно поздно. Мне пора возвращаться в Покровские Ворота.
     -- Ну, что за спешка,  -- возразил Серапионыч. -- Так хорошо сидим -- и
вот вам пожалуйста.
     -- Может быть, мы с доктором  вас  проводим? -- предложил Федор Иваныч.
-- Раз уж такие страсти...
     --  Да нет,  благодарю  вас, -- отказалась  Надя.  --  А кстати,  Федор
Иваныч, тут на всех планах Покровские Ворота и Заболотье чуть ли не рядом, а
добираться приходится  в  обход, по  дороге  и по  шоссе.  Неужели нет более
прямого пути?
     -- Ну конечно, есть. -- Аксиньин отпил фирменного компота "Трилистник".
-- Можно пройти через болота, мимо  бывшего Дома культуры,  а дальше  дорога
уже получше.
     "A,  это  та,  по  которой  Семен  Борисыч   особо  остерегал  ходить",
припомнила Надя.
     -- Вот, смотрите,  --  Федор Иваныч стал водить  вилкой  по  карте  "из
салата", все еще лежащей на столе.  -- Идете по главной  улице, а дальше она
как  бы  переходит  в  гать,  то  есть  деревянный настил через болото. Он и
доведет до  Дома культуры,  а  потом -- по большаку,  и прямо  к  Покровским
Воротам.  Только если вы собираетесь идти этим путем, то не очень медлите --
там, когда стемнеет, не особенно уютно.
     -- Хорошо, так и сделаю,  -- Надя поднялась из-за стола.  -- Но странно
как-то: Дом культуры построили не в селе, а где-то за болотом.
     -- Так ведь это не совсем Дом культуры, -- объяснил Федор Иваныч. -- То
есть таковым он стал после революции, а до того был чем-то вроде флигеля или
павильона  баронов Покровских  --  они там  устраивали  домашние спектакли и
прочие безобразия.
     Надя хотела вернуться в Покровские Ворота не только до темноты, но и до
начала так называемых  похорон -- журналистское  чутье подсказывало  ей, что
вечер  принесет новые  сюрпризы, и  вовсе  не обязательно приятные. Поэтому,
простившись  с  сотрапезниками,  она   покинула  паб  и  зашагала  по  пути,
указанному  Федором  Иванычем.  Доктор  вздохнул  и  поплелся  к  стойке  за
следующим стаканом чая, а участковый, поспешно докончив "Ельцина в Дублине",
направился к себе в милицейское отделение.





     Сразу  же за  последней  избенкой  начинались  болота, вернее  сказать,
последний огород плавно  переходил в болото, а улица  --  в настил из досок.
Поначалу  Надя  с опаской  прислушивалась,  как  хлюпает  трясина у нее  под
ногами,  но скоро привыкла и даже начала приглядываться к болотным пейзажам,
уныло обступившим ее со всех сторон.
     "A  что если  меня  тут подкараулят злоумышленники?  --  вдруг подумала
Чаликова. -- Вот тогда мне действительно хана, и помощи ждать неоткуда".  Но
отступать было поздно, и Надя продолжала идти вперед, с опаской поглядывая в
осенние небеса. Ветерок незаметно нагнал множество  туч, столь же  незаметно
заморосило, и журналистка ускорила шаги, чтобы не  оказаться посреди болота,
если дождь усилится.
     Не прошло и получаса, как впереди показалось мрачное заброшенное здание
с заколоченными окнами  и дверями.  Несмотря на гипсовую  девушку с обломком
весла перед входом, архитектура бывшего Дома культуры выдавала стиль если не
самого Растрелли, то кого-то из его последователей.
     Так как дождь и впрямь постепенно усилился, сделавшись почти проливным,
то  Чаликова  решила  переждать непогоду в павильоне  и  без  особого  труда
проникла в  него  через  дырку  в  заколоченных  досками  дверях.  "Да,  тут
господину Покровскому еще предстоит изрядно потрудиться", подумала Чаликова,
разглядывая обезображенную запустением главную залу с разбитыми изразцами на
камине и остатками лепного потолка.
     Отыскав уголок, где не очень капало, Надя извлекла из сумочки мобильный
телефон и набрала дубовский номер.
     --  Слушаю вас, -- раздался  в трубке  знакомый голос. --  А, Наденька!
Давно не слышал вашего голоса. Аж с утра. Ну, что нового?
     --  Положение все более запутывается, -- сказала Чаликова. -- Сегодня я
установила, что  в  окрестностях  орудует опасная банда как минимум из  трех
человек,  которая  хочет убить Покровского. Они  бы и меня давно "замочили",
если бы не боялись иметь дело с вами.
     -- Вот оно как! -- хмыкнул Василий. -- Очень мило.
     -- Не вижу ничего милого, -- сухо ответила Чаликова. -- Кроме того, они
пытаются  отыскать  пресловутые  сокровища баронов  Покровских  и,  кажется,
близки к успеху. Я уж не говорю о густом слое мистики, который еще более все
запутывает. По-моему, Вася, вы просто обязаны хоть на денек сюда вырваться.
     -- Так я  уже  здесь, -- рассмеялся детектив.  Наде показалось, что его
голос  зазвучал как-то  странно -- как будто и из трубки,  и  откуда-то еще.
Журналистка  обернулась  --   и   воочию  увидела  Василия   Дубова.   Он  в
непромокаемом плаще  стоял  посреди  павильона и с хитрецой глядел  прямо на
Надю.
     -- Ну, Вася, вы даете! -- только и смогла выдохнуть Надежда. -- И давно
вы здесь?
     -- Почти  столько же, сколько  и вы, Наденька,  -- ответил  Дубов. -- А
точнее, со вчерашнего утра.
     -- Как? -- изумилась  Надя, лишь  теперь понемногу приходя в себя после
приятного потрясения. -- И что, вы живете в этом жутком павильоне?!
     --  Нет-нет, живу я у  Федора  Иваныча  Аксиньина,  -- успокоил Надежду
Василий. -- Вернее, у него  я  оставил  вещи, а обитаю по  большей части  на
болоте. Слежу, анализирую...
     --  Но  зачем  вам  понадобилось это делать подобным  способом? -- Надя
неодобрительно покачала головой. -- Как будто преступник -- вы, а не они.
     -- Ну, Наденька, вы же сами сказали, что эта шайка меня побаивается, --
возразил Дубов.  -- Если бы я вел  расследование открыто, то  они все  время
находились  бы начеку и были бы вынуждены действовать  куда  более  тонко  и
изощренно. А на "нелегальном положении" я  располагаю куда  большей свободою
действий.
     -- Выходит,  прошлой ночью именно вы отвлекли на  себя внимание убийцы!
-- сообразила Надя.
     -- Было дело, -- сознался детектив.
     -- Но ведь вы подвергали свою жизнь огромной опасности!  -- воскликнула
Чаликова.
     --  Гораздо меньшей, чем вы, Наденька, -- обаятельно улыбнулся Василий.
-- В отличие от вас и господина Покровского,  я знал, с кем имею дело и чего
мне следует ждать.
     -- И кто же?..
     -- А разве вы сами еще не догадались?
     -- Баронесса Анна Сергеевна?.. -- неуверенно произнесла Чаликова.
     -- С каких это пор она заделалась баронессой? -- хмыкнул Василий.
     -- С тех пор как застрелилась, -- простодушно ответила Надя.
     --  Как  же,  застрелится она, ждите!  --  присвистнул Дубов.  -- Вот в
других пострелять, это завсегда пожалуйста.
     -- То есть вы намекаете, что и в Ника Свинтусова, и в нас стреляла Анна
Сергеевна Глухарева? -- наконец-то дошло до Чаликовой.
     -- Да чего там намекать -- и так  ясно. Я  же за ней постоянно и плотно
слежу.
     -- Не только за ней -- за мной тоже, -- заметила Надя. -- Не думаю, что
эта наша встреча -- простая случайность.
     --  Разумеется,  не случайность,  -- согласился  сыщик. --  На вас меня
"навел" Федор  Иваныч  Аксиньин --  неужели вы полагаете, что он так  просто
отпустил бы вас одну на болото?
     -- Ну хорошо, Анну Сергеевну вы узнали, -- немного помолчав, заговорила
Чаликова.  --  Но  ведь  она  тут  не  одна. Есть  еще  Серафима  Платоновна
Степанова, которая покушалась на  "бараний  столб", и еще некий господин,  с
кем она  нынче  утром  встречалась у озера. Но  это  был  точно  не ее  муж,
натуралист   Степанов.   И  есть  еще   некий   "хозяин",  "заказавший"   им
Покровского... У меня просто крыша едет от этих загадок!
     --  Думаю,  Наденька, что все  не  так  сложно,  как  вам  кажется,  --
улыбнулся Василий. -- Хотя запутать они постарались на  славу, что есть,  то
есть. -- Детектив прислушался к дождю, продолжавшему  барабанить по  дырявой
крыше павильона. -- Скажите, Надя,  вам ничего не  показалось, ну, не совсем
обычным в супругах Степановых?
     --  Да вроде нет. Я даже не уверена, что Виталий Палыч,  занятый своими
пиявками, догадывается о темных делишках супруги.
     --  Да-да, ученый профессор, углубленный  в научные изыскания. А теперь
постарайтесь восстановить в зрительной памяти их лица.
     Надя на миг зажмурилась:
     -- Ну точно! Они же очень похожи. Я поняла -- Серафима на самом деле не
жена, а сестра господина Степанова.
     -- Браво, мой  дорогой  Ватсон! -- искренне  зааплодировал Дубов.  -- А
теперь вернемся к разговору на берегу озера. Вы их видели?
     -- То-то  что нет!  --  Надя развела руками. -- Даже толком не слышала.
Разобрала  только,  что голоса были мужской и женский. Еще знаю твердо,  что
один из собеседников -- Серафима. А что, разве не так?  -- с вызовом глянула
Надя на Дубова, заметив у него на лице ироничную усмешку.
     -- Так, разумеется так, -- утвердительно кивнул детектив. -- Беседовали
действительно мужчина и женщина, но  женским голосом говорила Анна Сергеевна
Глухарева, а мужским  -- ваша подруга Серафима Павловна. Или, точнее, особа,
которая себя за таковую выдает.
     -- То есть Серафима -- мужчина? -- переспросила Надежда. -- А знаете, я
с самого начала отметила в ней некоторую мужеподобность... Значит, она -- не
жена и не сестра Виталия Палыча, а кто же? Неужели его брат?
     Василий вздохнул:
     -- Надя, вы встречали  и Виталия Палыча, и Серафиму Платоновну. Но, как
я понимаю, всегда порознь. Или вы хоть раз видели их вместе?
     -- Как, неужели?.. -- только теперь сообразила Чаликова. -- Но зачем, с
какой целью?
     -- Видимо,  чтобы  еще  больше ввести  всех в заблуждение,  -- не очень
уверенно ответил детектив. -- Вы, кажется, насчитали уже четверых -- ночного
стрелка,  супругов  Степановых  и  еще   того   незнакомца,   с  кем   нынче
разговаривала  Серафима.  А на самом  деле их  всего двое  -- Анна Сергеевна
Глухарева и знакомый вам шарлатан Каширский, выдающий себя и за Степанова, и
за его жену.
     -- Каширский, -- вздохнула Надя. -- И этот здесь. Но постойте,  они  же
говорили еще и о некоем "хозяине", который велел им убить Ивана Покровского.
     --  Увы,  тут я ничего не могу вам сказать, -- признался  Дубов. -- Но,
думаю, скоро мы узнаем и о "хозяине". Я уже сообщил инспектору Лиственицыну,
когда их обоих, и Каширского,  и  Анну  Сергеевну, можно застать в  "хибарке
Степанова", так что  арест этой  парочки  аферистов -- дело  техники.  Может
быть, пока мы  тут беседуем, их уже  и задержали. -- Василий вздохнул. -- Но
если им удастся улизнуть,  то дело дрянь. -- Детектив прислушался к  дождю и
глянул на часы: -- Ну, кажется, ливень малость притих, пора и в путь.
     -- Да, пожалуй, -- согласилась  Надя. Хотя вообще-то она была бы готова
хоть целый день провести в этом заброшенном павильоне и слушать Василия.
     --  A по дороге расскажете, что вы нашли в "кладоискательских" бумагах,
-- с улыбкой заметил Дубов. -- Я ж знаю, что такие тайны -- ваш "конек".
     Через  несколько  минут  Василий и  Надежда,  старательно огибая свежие
лужи, шли по заброшенному большаку, который вел в Покровские Ворота. Надежда
увлеченно  говорила, Дубов рассеянно кивал.  Оба не сомневались, что вечером
их ждут новые приключения -- столь же увлекательные, сколь и опасные.





     Когда Чаликова вернулась  в Покровские Ворота в  сопровождении  Василия
Дубова, то  появление  детектива  было  там  воспринято  не  столько даже  с
удивлением,   сколько  с  радостью.  Больше  всего   обрадовался   сам  Иван
Покровский, который был знаком с Василием уже давно, хотя и не очень близко.
Нескрываемое  облегчение прочла Надя  в  глазах  супругов Белогорских  --  и
устыдилась тех подозрений, которые к ним питала.
     -- Господин Покровский, -- чуть не с порога обратился Дубов к владельцу
усадьбы, -- не сохранились ли у вас какие-то архивные документы?
     -- Да,  кое-что  есть,  -- несколько удивленно  ответил  Покровский. --
Татьяна Петровна вам их покажет.
     -- Это в библиотеке, -- откликнулась Татьяна Петровна.
     --  И еще  один  вопрос. Вы не  в  курсе,  когда  в Покровских  Воротах
появится баронесса Xелен фон Aчкасофф?
     -- Думаю, что очень  скоро. Что называется, с минуты на минуту. Ведь на
сегодня намечаются новые похороны.
     -- Опять Софьи Кассировой? -- со знанием дела спросила Чаликова.
     -- Нет-нет, кого-то другого, -- ответил Покровский.
     -- И кого же?
     -- Пускай  это  окажется для вас  приятным  сюрпризом, -- уклонился  от
прямого ответа новопомещик. -- A зачем вам баронесса, если не секрет?
     -- Пока что секрет, -- с обаятельной улыбкой ответил Дубов. -- А теперь
мы с Наденькой хотели бы осмотреть архив.





     Библиотека Покровских Ворот располагалась на втором этаже в левом крыле
здания  и  представляла  из себя  весьма  мрачную комнату  с длинными рядами
дубовых книжных полок вдоль стен и огромным круглым столом посредине.  Книги
в стеллажах стояли самые разные -- от совсем старых, еще с баронских времен,
до  более новых, по агрономии и научному  коммунизму, помогавших  колхозному
руководству правильно вести народное хозяйство.
     Собственно семейный  архив Покровских  (вернее, то,  что сохранилось  в
усадьбе) помещался в небольшом  сундучке,  который Татьяна Петровна извлекла
из бывшего колхозного сейфа, единственного в библиотеке предмета современной
мебели, и торжественно поставила на стол.
     -- Ну, я пойду, -- сказала госпожа Белогорская. -- Позовите меня, когда
закончите.
     -- Одну минуточку, -- удержал ее Дубов. -- Татьяна Петровна,  вспомните
хорошенько, не интересовался ли кто-то в последнее время этими документами?
     -- Баронесса  Xелен фон Aчкасофф,  -- не  задумываясь  ответила Татьяна
Петровна.  --  Она,  правда,  сказала, что  в  городском архиве  сохранилось
гораздо  больше материалов  по  баронам  Покровским  и  что ей, по-видимому,
придется  ехать в  Москву, Петербург  и даже Париж.  Дескать, туда  вроде бы
последний из баронов кое-что переправил еще до революции.
     -- A, это барон  Осип Никодимыч, -- вспомнила Чаликова. -- Лучше  бы он
туда сам себя переправил, ведь его в восемнадцатом большевики расстреляли.
     -- Не будем  отвлекаться, у нас мало  времени, --  заметил Дубов.  -- И
что, больше никто, кроме баронессы, сюда не заглядывал?
     -- Нет, ну  как же, -- вспомнила Татьяна Петровна. -- Еще Василий Палыч
Степанов.  Его  интересовали  материалы  по  природоведению.  Но  он  здесь,
кажется, ничего такого не нашел.
     -- A ну как нашел и с собой унес? -- с опаской предположила Надя, когда
Татьяна Петровна покинула библиотеку.  -- A  если  и не  унес,  то для  чего
пытался свалить  барана на воротах? Значит, они с Анной Сергеевной откуда-то
узнали, что копать надо "под знаком Овна", то есть под бараном!
     -- Ну, это  еще бабушка  надвое сказала, -- возразил Дубов. -- Давайте,
Наденька, начнем с того, что вы раздобыли.
     Чаликова достала из сумочки две бумаги -- старинный манускрипт из папки
Федора Иваныча и ксерокопию из паба "Pokrow's Gate".
     -- "В пределах сих несметные богатства сокрыты. И да не  овладел бы ими
человек,  не способный их  на благо использовать, приставлен  ко  кладу сему
страж надежный, страж небесный, скрытый под знаком Овна, но не достичь цели,
не переплывя реки,  что  протекает севернее, и мрачный  покров  ночи великую
тайну хранит. Но если нет в душе  твоей благородных и чистых помыслов, то не
ищи  богатств  сих,  ибо принесут они горе и страдание",  --  медленно вслух
зачитал Василий.
     -- Ну и что вы по этому поводу думаете? -- спросила Надя.
     -- Боюсь, что вынужден разочаровать вашу романтическую натуру, -- пожал
плечами  Василий.  --  Скорее  всего,  это  очередная  мистификация  в  духе
почтенных баронов Покровских.
     --  И Ваня тоже так считает,  -- закивала Чаликова. -- Но мне почему-то
кажется, что тут все не так просто.
     -- Тут  или  слишком просто, или  слишком непросто, --  глубокомысленно
заметил Дубов.  -- К тексту приложена карта. Стало быть, "в пределах сих" --
это в пределах, обозначенных на карте. Но тут сказано,  что нужно  переплыть
реку, а где река? Озеро -- пожалуйста, есть, а реки нет, даже ручейка.  Есть
еще мелиорационная канавка, отделяющая кладбище от болот, но уж  ее  назвать
рекой...
     -- Постойте! -- воскликнула Надя. -- Или нет. Сорвалась мысль, как щука
с крючка... Но давайте все же посмотрим архив.
     --  Да я  уж  смотрю, --  откликнулся Дубов. --  Но все  что-то не  то.
Похоже,  что самое  важное  действительно вывезли  в  Париж. Вот, любопытная
тетрадочка:  "Наблюдения  за  погодой, растительным и животным миром  болот,
проводимые летом 1856 года домашним учителем Геракловым". Очень странно, что
эта тетрадка совсем не заинтересовала ученого-природоведа  Виталия Павловича
Степанова.
     -- Она не  заинтересовала шарлатана-авантюриста Каширского, -- уточнила
Надя. -- Ну а что там еще?
     --  Да  всякая  дребедень,  -- разочарованно  сказал Дубов. -- Какие-то
счета,  векселя,  расписки...  Да, коли  тут  что-то и  было,  то  давно уже
пропало. Так  что, Наденька,  сокровища если и  есть, то не про нашу с  вами
честь. -- Детектив пошарил по дну сундучка и извлек оттуда последнюю бумагу:
-- "Свидетельство о смерти барона Николая Дмитриевича Покровского"...
     -- Свинтуса! -- вспомнила Чаликова.
     -- Какого свинтуса? --  удивился  Дубов. -- "Скончался  9  февраля 1899
года от воспаления легких. Уездный врач Сарафанов".
     -- Нет-нет,  что-то тут  не то, -- возразила Чаликова. -- Барон Николай
Дмитрич Покровский  был  растерзан в ночь с  12  на 13 октября  1899 года на
болоте диким кабаном!  Дайте-ка я взгляну... Значит,  баронесса фон Aчкасофф
ошиблась? Или... или сознательно ввела меня в заблуждение!
     -- Это вы насчет той истории с Ником Свинтусовым? -- припомнил Василий.
-- Да, странно.
     -- Мистификация ради мистификации, или с какой-то целью? -- лихорадочно
бормотала  Надя.  --  И  я ведь  поверила,  она  так  увлекательно  обо всем
рассказывала! И на памятнике стоял 1899 год.
     -- A число-месяц?
     -- В том-то и дело, что ни числа, ни  месяца -- только  год! Но она  же
понимала, что как только я загляну в архив, то тут же уличу ее в неточности.
     -- Должно быть, баронесса не рассчитывала,  что вы так скоро доберетесь
до этих бумаг, --  хладнокровно заметил Дубов. --  Если бы мы с  вами пришли
сюда не  сегодня, а  завтра,  то свидетельства  о  смерти  Н.Д. Покровского,
скорее всего, тут бы уже не было.
     -- Вот еще одна загадка, -- чуть  успокоившись, продолжала Чаликова. --
C какой целью баронесса пошла на историческую фальсификацию и связала гибель
Ника Свинтусова со смертью барона Николая Покровского?
     -- Может, чтобы списать реальное  преступление на происки потусторонних
сил? -- предположил  Дубов. -- Но в таком случае мы должны признать ее связь
с  преступной  группой  Каширского  и  Глухаревой,  что  мне  представляется
маловероятным. A впрочем, чего гадать -- скоро все узнаем. A если не узнаем,
так тем более гадать нет смысла.  Ну, кажется, все изучили, можем спускаться
вниз. -- C этими  словами он небрежно  сунул  свидетельство о смерти себе  в
карман.





     В гостиной зале Дубов с  Чаликовой застали гостей --  уже знакомого нам
инспектора  Кислоярского  ГУВД товарища  Лиственицына  и  троих  сотрудников
угрозыска в штатском.
     -- Ну как, взяли Глухареву с Каширским? -- с ходу спросил Дубов.
     --  Какое там! -- горестно махнул рукой инспектор. --  Похоже, их давно
уж след простыл!
     -- Ну так вы бы еще позже приехали, -- с досадой произнес Василий. -- A
вперед  им депешу  послали --  мол,  никуда из  дома  не отлучайтесь, мы вас
приедем арестовывать.
     --  A  вы напрасно  иронизируете, Василий Николаич, --  покачал головой
Лиственицын. --  У нас ведь  даже расходы на  бензин  лимитированы, пришлось
ехать на  дешевую  заправку, а  там  очередь, потом прямо  на  дороге  мотор
заглох,  нам  ведь опять  ассигнования  на  ремонт  урезали...  Ну  как  тут
работать, скажите на милость?
     -- Ну хорошо, -- прервал Дубов стенания инспектора. -- И что же?
     --  Да  ничего.  Ворвались мы к  ним в  хибарку,  а  там  пусто.  Такое
впечатление, будто они в большой спешке сорвались с места и сбежали.
     --  Ну, понятно, -- констатировал Дубов. -- Почувствовали, что им "сели
на хвост".
     -- Ну ладно, так мы поедем помаленьку, -- засобирался инспектор.
     -- Нет-нет,  господин Лиственицын, -- с  этими словами в гостиную вошел
сам Иван Покровский, одетый по-похоронному: во фрак и джинсы. -- Как хотите,
но я вас никуда не отпускаю. Вы должны остаться у нас хотя бы до ужина.
     --  Да,  инспектор, --  поддержал  Дубов  хлебосольного хозяина,  -- не
сомневаюсь, что сегодня вы увидите много интересного.
     --  Эх,  была  не  была, черт  с  вами! --  отчаянно  стукнул по  столу
Лиственицын. -- Гулять, так уж гулять. Остаюсь!
     Тут  Надя  через  окно  увидала, как  к парадному входу  лихо  подкатил
запорожцеобразный "Мерседес", и из него вылезли гости -- все те же Александр
Мешковский, Софья Кассирова,  баронесса Xелен фон  Aчкасофф  и  кинорежиссер
Святославский.
     -- Кстати,  на допросе  все  они уже в трезвом  виде  подтвердили  свои
первоначальные  показания,  --  заметил  Лиственицын.  Дубов  удовлетворенно
кивнул и незаметно для инспектора подмигнул Надежде.





     Сразу по прибытии гостей  начались очередные похороны.  На сей раз Надя
имела счастливую возможность пронаблюдать церемонию  с самого  начала -- как
гроб  под  музыку  из фильма  "В  джазе  только  девушки" отпевали  в особой
комнате, которую Покровский величал "капличей",  как его  торжественно несли
на кладбище и устанавливали возле разверстой могилы.
     Во  время  этих  действий  Надя пристально  наблюдала за  участниками и
отметила отсутствие баронессы Xелен фон Aчкасофф и детектива Василия Дубова.
Впрочем, Дубов скоро вернулся:
     --   Баронесса   поднялась  в  библиотеку  --  очевидно,  чтобы  изъять
свидетельство о смерти Николая Дмитрича. Когда она вернется, понаблюдайте за
ее выражением лица.
     Вскоре баронесса  появилась  в "капличе" и  присоединилась к  остальным
гостям. Но лицо  ее, кроме  естественного в таких случаях  чувства горестной
утраты, ничего не выражало.
     -- Господин Покровский, так кого  же мы хороним?  -- вполголоса спросил
Дубов.
     --   Скоро  узнаете,  --  ответил  Покровский.   --  Поверьте,  Василий
Николаевич, вы не останетесь разочарованы.
     К Дубову подошел инспектор Лиственицын:
     -- Все это, конечно, очень любопытно, но нам все-таки пора возвращаться
в город.
     --  Пожалуйста,  останьтесь,  --  попросил  Дубов.  --   У  меня  такое
предчувствие, что может понадобиться ваша помощь.
     -- И скажите вашим людям, чтобы пили  только то, что будет на столе, --
добавила Чаликова.
     -- Хм,  ну что ж, раз вы  просите... -- Инспектор  с чувством глубокого
удивления направился к своим сотрудникам.
     Наконец с гроба сняли  крышку. Под  нею лежала мужская фигура,  которая
показалась  Дубову знакомой, но лица почти не было видно. Вперед вышел  Иван
Покровский:
     --  Дамы  и  господа! Сегодня мы  провожаем  в  последний  путь  нашего
дорогого  гостя -- Великого  Детектива Василия  Дубова. Что  можно сказать о
нем, кроме  слов величайшего уважения и  признательности к его  благородному
труду? Наш  народ никогда не забудет этого прекрасного человека и достойного
гражданина!
     Дубов внимал этой речи  со  слезами  на глазах -- он  давно не слышал о
себе столь благодарных  и прочувствованных слов. Вот уж воистину  -- пока не
умрешь, и  не  услышишь. Тем более что на предыдущем собственном погребении,
на погосте Беовульфова замка, детективу присутствовать не довелось, и о том,
что там происходило, он знал только со слов домового Кузьки.
     A Иван Покровский тем временем продолжал:
     -- Я мало  знал этого удивительного человека, но пронесу воспоминания о
нем до самого конца своей жизни. Дорогой Василий Николаевич! Если ты слышишь
меня...
     -- Слышу, слышу! -- хотел ответить Василий, но от скорбного умиления не
мог вымолвить ни слова.
     -- Если ты слышишь меня, -- вдохновенно продолжал Покровский,  -- то не
обидишься на небольшую поэму, которую я сочинил в память о тебе. -- И  поэт,
встав  в позу памятника своему великому  предшественнику  работы  скульптора
Опекушина, приступил к чтению:

     -- Я через Стикс переправлялся вброд.
     Харон, оставшись без привычной платы,
     Меня учил веслом по голове...


     Вдруг Надя резко толкнула Василия локтем.
     -- У вас каблук сломался? -- сквозь слезы спросил сыщик.
     -- Нет, кажется, я знаю, где сокровища, -- прошептала журналистка.





     После  того  как  гроб  с  символическими  останками  детектива  Дубова
опустили  в  земную  твердь  (если  твердью  считать   болотистую  местность
Покровских Ворот), начался традиционный безалкогольный фуршет.  Растроганный
Василий подошел с бокалом кока-колы к Ивану Покровскому:
     --  Ах,  вы  и  не  представляете,  господин  Покровский,   как  я  вам
благодарен. Как часто  мы говорим добрые  слова мертвым и стесняемся сказать
их живым...
     Тут к ним с фужером фанты присоединился инспектор Лиственицын:
     -- Это было замечательно! Вот бы меня кто так похоронил...
     -- Так  за  чем  дело стало?  --  обрадовался  помещик.  --  Давайте  в
следующий раз вас похороним.
     Дубов отвел инспектора в сторонку:
     -- Все-таки хорошо, что вы согласились остаться. На прошлой неделе, как
вы знаете, похороны закончились убийством...
     -- И вы предполагаете рецидив? -- ухватил мысль Лиственицын.
     -- Нет-нет, до убийства, надеюсь, не  дойдет. Но возможно нечто другое,
и  тут  будет  незаменима помощь  ваших сотрудников. -- Инспектор  понимающе
кивнул.  -- Надо, чтобы они незаметно следили за действиями всех гостей, ну,
естественно, кроме  госпожи Чаликовой и нас с вами, и  постоянно докладывали
вам  или  мне.  И  пожалуйста,   самого  толкового  подрядите  наблюдать  за
баронессой фон Aчкасофф.
     Инспектор отправился инструктировать подчиненных, а Дубов вновь подошел
к Покровскому.
     -- Василий Николаевич, если вы предпочитаете смесь "крутки" с пивом, то
можете,  конечно,  остаться здесь, --  сказал помещик.  -- Но обычно я после
официальной части удаляюсь к себе, чтобы не мешать господину  Мешковскому со
товарищи  справлять поминки так,  как  им нравится. Вы не  будете возражать,
если  я  приглашу  вас   пропустить  за  упокой  вашей  души  по  стаканчику
глинтвейна?
     -- Что ж, с удовольствием, -- не стал отказываться Дубов.
     --  Тогда  пригласите  от  моего   имени  госпожу  Чаликову  и   вместе
поднимайтесь наверх. A я пока все приготовлю.
     Оглянувшись,   Дубов   увидел,   как  господин  Мешковский  нетерпеливо
вытаскивает из  голубого чемоданчика бутылки,  а  кинорежиссер Cвятославский
прячет по карманам бутерброды со "шведского  стола". Инспектор Лиственицын и
его  помощники,  рассредоточившись  по  кладбищу,  приступили  к   наружному
наблюдению.





     В камине весело потрескивали поленья, а  помещик Покровский  то и  дело
подливал  в  кружки  своим гостям  -- Чаликовой и Дубову --  горячей красной
жидкости из котелка,  который  время от времени подвешивал над огнем прямо в
камине.
     -- Нет-нет, -- сказал детектив  после третьей кружки,  -- мне больше не
надо. Нынче я должен быть как стеклышко.
     -- A вы и будете как стеклышко, -- зачерпнул  Покровский поварешкой  из
котелка.  --  Это  ведь  особый  безалкогольный глинтвейн,  изготовленный по
рецепту барона Покровского.
     -- Какого именно? -- попросила уточнить Чаликова.
     -- Ивана, -- ответил помещик. -- Надо же и мне вносить свои традиции. В
этот глинтвейн  входят те же  составляющие, что и в  обычный,  только вместо
вина я заливаю виноградный сок. -- И Покровский продекламировал:

     -- Собак шумливый караван
     Кружился под березкой тощей.
     Ты налила глинтвейн в стакан,
     Подаренный когда-то тещей...


     -- Это вы сочинили прямо сейчас? -- восхитился Дубов.
     --  Да нет,  не сейчас, -- скромно ответил поэт.  -- И  не я. Это стихи
моего  покойного друга, поэта  Самсона Эполетова,  мир его  праху.  -- Тут в
дверь  постучали.  --  Да-да,  заходите!  -- крикнул хозяин.  Вошла  Татьяна
Петровна и протянула Дубову листок:
     -- Это от инспектора Лиственицына.
     Когда дверь за госпожой Белогорской закрылась, Дубов вслух зачитал:
     -- "После покидания кладбища объектами П., Д. и Ч. (то есть нас с вами,
пояснил  Дубов)  объект  М.   (Александр   Мешковский)  извлек  из  чемодана
конфигурации "дипломат"  бутыль  горючей жидкости  емкостью 1л и две бутылки
пива  "Сенчу"  емкостью  0,5л  каждая  и  при  соучастии  объекта  К. (Софья
Кассирова)  произвел  смешение  вышеупомянутых  ингредиентов  в  соотношении
приблизительно  1:1 в стаканах  граненой формы вместимостью 0,2л, после чего
зафиксировано  коллективное  поглощение  данного  раствора  внутрь  оральным
способом..."
     -- Чего-чего? -- не разобрал Покровский.
     -- Ну, смешали водку с пивом и выпили. Орально, то есть  через рот,  --
пояснил Дубов.
     -- A что, можно как-то иначе? -- удивился поэт. Дубов с сомнением пожал
плечами и продолжил чтение:
     --  "По  достижении  состояния  опьянения  средней  тяжести  объект  C.
(кинорежиссер Б. Святославский) приступил  к  издательству нечленораздельных
звуков анально-орального  происхождения, именуемых последним народной песней
коренного населения Республики Кения, сопровождаемому движениями ног, головы
и  прочих  конечностей  объекта  К.  в  ритме,  определяемом  последним  как
"Макарена". При этом объект М. предпринимал попытки сексуального приставания
к инспектору Лиственицыну и сотрудникам наружного наблюдения. Между 20.00  и
20.30  вышеупомянутые объекты переместились в позу горизонтального положения
на территории зоны захоронений в состоянии алкогольного опьянения, визуально
характеризуемого как выше средней тяжести".
     -- Какой  слог! --  восхитился Покровский.  -- Чувствую,  мне  больше в
поэзии делать нечего.
     -- Вася, а что,  разве  про баронессу  ничего не сказано? -- с тревогой
спросила Чаликова.
     -- Ну  как же, вот и про  баронессу:  "Объект  A.  (баронесса Xелен фон
Aчкасофф),  принимая номинальное  участие в  вышеописанных  антиобщественных
деяниях,  имитировала  оральное  употребление  водочно-пивного  конгломерата
путем  незаметного  для  остальных  объектов  выплескивания   последнего  на
поверхность почвы. В дальнейшем объект A. постепенно удалился в неосвещенную
часть зоны захоронений и утратил доступность к наблюдению себя".
     -- Я так  и думала,  -- озабоченно пробормотала  Надя. --  Кажется, нам
пора.
     --  Да,  пожалуй.  --  Дубов допил глинтвейн  и вскочил  с  кресла.  --
Нет-нет, господин Покровский, оставайтесь пока здесь, в случае надобности мы
вас позовем.
     -- Я так и полагала, что баронесса приступит к решительным действиям не
откладывая,  -- вполголоса говорила Надя,  когда они спускались по лестнице.
-- Она же  умный  человек  и не  могла  не понять -- раз  из архива  пропало
свидетельство   о   смерти  Николая  Покровского,   которого   она   именует
"Свинтусом", то  это не  просто  так. A  узнав  от  Татьяны Петровны,  что в
библиотеке побывали именно мы с вами...
     На первом этаже им повстречался доктор Белогорский.
     --  Семен  Борисыч,  будьте  в готовности,  --  сказал  ему  Дубов.  --
Возможно, понадобится ваша помощь.
     -- Помощь ветеринара? -- чуть удивился доктор.
     --  Скорее,  врача  широкого профиля, -- прибавил  шагу  Василий.  -- A
кстати, Надя, куда мы с вами идем?
     -- В  неосвещенную часть кладбища,  -- ответила Надя.  -- Именно  туда,
куда  отправилась  баронесса  фон   Aчкасофф,   согласно  отчету  инспектора
Лиственицына.
     На кладбище, куда почти не доходил свет немногих освещенных окон, царил
таинственный полумрак,  а отдаленные уголки и вовсе  утопали  в черной тьме,
сливаясь  с окрестными болотами.  Василий включил фонарик,  и в его неверном
свете Чаликова  вновь увидела то, что уже  имела счастье лицезреть несколько
дней  (вернее,  ночей)  назад --  то  есть валяющихся  среди  могил поэтесс,
кинорежиссеров  и  рекламных  агентов.  Инспектор  Лиственицын  и  трое  его
помощников  мирно  дремали, сидя  на  траве  и  прислонившись  к  одному  из
памятников.
     -- Господа, вставайте, вас ждут великие дела! -- вполголоса пробудил их
Дубов. -- И постарайтесь, насколько возможно, соблюдать тишину.
     Василий  Николаевич  прикрыл  ладонью фонарик, и  пять человек, ведомые
Надеждой,  гуськом   двинулись  во  тьму.   Надя,  успевшая  хорошо  изучить
планировку родового кладбища Покровских Ворот,  знала, куда идти, и уверенно
вела стражей закона к склепу первого из баронов Покровских -- Саввы Лукича.
     По знаку  Чаликовой  процессия  остановилась,  и  Дубов  снял  ладонь с
фонарика. В  мерцающем свете  возникла  замшелая каменная  гробница,  вокруг
которой, пытаясь сдвинуть массивную верхнюю плиту, сновала  тщедушная фигура
бакалавра  исторических наук  баронессы  Xелен фон Aчкасофф.  Она была столь
увлечена этим занятием, что даже не заметила новопришедших.
     --   Осквернение  могил,   --   прервал  зловещее  молчание   инспектор
Лиственицын. -- Согласно статье 127 УК Кислоярской Республики...
     Баронесса встала как вкопанная, но тут же овладела собой:
     --  Ну  что  вы, господа,  какое  осквернение.  Наоборот,  я хотела  ее
очистить, чтобы лучше были видны надписи...
     --  И выбрали для этого  самое темное время суток? -- вступила в беседу
Чаликова. Дубов тем временем примерялся к крышке склепа.
     -- Василий Николаич, все сказанное госпоже баронессе относится и к вам,
-- осадил его Лиственицын.
     --  Господин инспектор,  я имею  все основания полагать,  что  если  не
сегодня,  то  в  самое  ближайшее время  эта  гробница  подвергнется  самому
настоящему разорению. И, боюсь, не только со стороны баронессы фон Aчкасофф.
Поэтому я прошу вашей санкции на превентивную эксгумацию.
     -- Ну ладно, -- махнул рукой инспектор. -- Но под вашу ответственность.
     --  Приступаем! - тут  же,  пока  инспектор  не  передумал, скомандовал
детектив. Он  и трое  помощников инспектора взялись за  плиту, и та, сначала
чуть дрогнув под мощным напором, нехотя сдвинулась с того  места, на котором
стояла более ста лет.
     --  Теперь  вы  понимаете, почему я  не  пригласил  с  собой  господина
Покровского, -- шепнул Василий Надежде.
     -- Ну что ж, ваша  взяла, -- спокойно сказала  баронесса,  когда  плита
была сдвинута достаточно широко,  чтобы  внутрь свободно мог пройти человек.
-- Наслаждайтесь плодами своей победы.
     Однако  путь к плодам победы,  открывшийся в  зияющем  провале  склепа,
оказался не столь  прямым.  Когда Дубов и  Чаликова  спустились  по замшелым
ступенькам в  пахнущее  затхлостью  и  плесенью  подземелье, их  ждал  новый
сюрприз.  Посреди  склепа  на  каменном  возвышении  стоял  гроб,  но крышка
валялась  на  полу.  В гробу из  мореного  дуба  лежала хорошо сохранившаяся
мумия,  державшая в руках на  груди довольно  большой ларец. Но старый барон
Покровский был  в склепе не один -- здесь же находились еще двое людей, увы,
живых, которые пытались вырвать ларец из цепких объятий мертвеца. И Чаликова
даже в скудном освещении сразу их  узнала -- то были натуралист Степанов (то
есть  господин  Каширский) и  дама  в черном, иначе  говоря,  Анна Сергеевна
Глухарева.  Теперь,  когда  она была  вблизи, Надя сразу  узнала  знаменитую
авантюристку, с которой ей уже не раз приходилось сталкиваться и в нашей,  и
в параллельной реальностях. Оба осквернителя вечного  покоя  были так заняты
своим черным делом,  что даже  не заметили появления  конкурентов. "Как  они
сюда  попали?",  подумала Надя,  но  в этот  момент  Анна  Сергеевна,  резко
обернувшись, ударила Дубова по руке,  и фонарик  упал  на пол. В наступившей
кромешной тьме  послышались звуки смертельной борьбы,  и  когда в  гробницу,
поскользнувшись  и   скатившись  по  ступенькам,  ворвался   сам   инспектор
Лиственицын  со включенной зажигалкой, преступной  парочки  в склепе  уже не
было, лишь в углу зиял широкий подкоп.
     --  Черт, опять  упустил,  --  потирая коленку, встал с холодного  пола
Василий.
     -- Но шкатулка-то на месте,  -- радостно заметила Надя.  Действительно,
ларец по-прежнему находился в руках мумии.
     Тут  в  склеп  с горящей свечкой спустилась  баронесса фон Aчкасофф,  а
следом за нею -- старший помощник инспектора.
     --  Гляньте,  куда  они исчезли, --  велел  ему Лиственицын. --  Только
будьте осторожны.
     -- Есть. -- Помощник тут же исчез в подкопе.
     -- Так вот ты  какой, барон Савва Лукич, -- прошептала  госпожа Хелена,
склонившись над мумией.
     --  Что  будем делать? -- деловито  спросил инспектор. Дубов  осторожно
разжал скрюченные пальцы барона и высвободил ларец:
     --   Приведем  все  в  божеский  вид,  а   шкатулку  отдадим  законному
наследнику.  --  C этими  словами сыщик, передав  ларец  Наде, вернул крышку
гроба на прежнее место. В этот миг из подкопа  появился весь перепачканный в
земле помощник инспектора:
     --  Лаз  выводит  на  дно  канавки,  но  преступники  успели  скрыться.
Прикажете снарядить погоню?
     --  Какая уж там погоня,  --  безнадежно  махнул  рукой  инспектор.  --
Придется объявлять в розыск.
     --  Да,  это не помешает, -- кивнул Дубов.  Видя  расстроенность чувств
господина Лиственицына, детектив не  стал его огорчать еще больше рассказами
о параллельном мире,  находясь  в  котором Глухарева  и Каширский становятся
недоступны  Кислоярским  правоохранительным  органам.  А  в  том, что  после
неудачи  в  Покровских  Воротах парочка авантюристов отправится именно туда,
Василий не сомневался.
     -- Ну что ж, кажется, пора наверх, -- вздохнул инспектор. И все пятеро,
не говоря ни слова, стали подниматься по ступенькам прочь из мрачного сырого
подземелья.
     -- Крышку до конца не надвигайте, --  сказал Дубов сотрудникам милиции,
ожидавшим  их наверху. -- Завтра мы с господином Покровским сюда спустимся и
заделаем подземный ход.
     Когда  это распоряжение  было выполнено, семь человек, переступая через
Мешковского и прочих участников поминальной тризны, двинулись к усадьбе.





     Уже при входе в дом их встретил доктор Белогорский:
     -- Ну как, помощь ветеринара не требуется?
     -- Да нет, все обошлось мирно, -- успокоил его Лиственицын.
     -- Сравнительно мирно,  -- уточнил Василий.  -- Как вы  думаете,  Семен
Борисович, наш милейший хозяин еще не спит?
     --  Думаю, что  нет, -- ответил Семен Борисович. И пристально глянул на
Дубова: -- Впрочем, если дело неотлагательное, то можно и разбудить.
     -- Надеюсь, до этого не дойдет, -- сказал Дубов, и они с Надей, оставив
инспектора и его помощников попечениям Белогорских, поспешили наверх.
     -- К чему такая спешка? --  вполголоса спросила  Надя. --  Разве что-то
изменится, если Ваня  узнает о  приключениях в баронской гробнице завтра, на
свежую голову?
     --  Завтра  на  закате  мы  отправляемся  в  путь, --  многозначительно
промолвил Василий.
     -- Как, уже? -- удивилась Надя. -- А впрочем, и правда -- чего мешкать?
     -- Ну вот,  а господин Покровский даже еще не знает  о своем участии  в
экспедиции.
     -- Я же объясняла, почему я не успела...
     -- Да пустяки, -- махнул рукой детектив. --  Уверен, что он согласится.
--  Дубов  остановился  возле окна. -- А знаете, Наденька, мне  вот пришло в
голову, что Покровские Ворота чем-то напоминают параллельный мир. Или даже в
какой-то степени  сами  представляют  собой, ну,  скажем  так,  отчасти иную
реальность. Начнем с того,  что  в  параллельный мир  можно  попасть, пройдя
между  столбами  на Гороховом городище, а в Покровские  Ворота -- тоже между
столбами,  но только  с  бараньими  головами.  Да-да,  конечно,  это  просто
забавное совпадение, но вот вы,  Надя, прожили тут несколько дней -- неужели
у  вас не  создалось  впечатления, будто  вы находитесь  где-то не  совсем в
реальном мире?
     -- Наверное, вы правы, -- подумав, согласилась Надя. -- Сначала, угодив
на похороны Кассировой, я подумала, что попала в какой-то, извините, бедлам,
но  теперь мне уже скорее кажется, что тут просто течет какая-то иная жизнь,
причем  по своей логике, которая  не  лучше  и не хуже, чем  общепринятая --
просто совсем другая. И... И знаете, я затрудняюсь это четко сформулировать,
но  собственно Иван Покровский  здесь  почти  не при  чем. Или, может  быть,
сказывается влияние пресловутой "аномальной зоны"?..
     -- Это я к тому, что господину Ивану Покровскому будет проще, чем нам с
вами, привыкнуть к Новой Ютландии и ее обитателям, -- пояснил Дубов.
     --  Да,  пожалуй,  --  согласилась Надя,  --  но  сначала его еще нужно
уговорить туда отправиться.
     -- Ну, это я беру на себя, -- скромно пообещал детектив.
     Как  и   предполагал   доктор  Белогорский,  хозяин   Покровских  Ворот
бодрствовал.
     -- Видимо, произошло нечто непредвиденное? -- тут же спросил он, увидев
Надю и Василия.
     -- Произошло, хотя  скорее предвиденное, -- усмехнулся Дубов.  -- Но об
этом после. А теперь я хотел бы сделать вам одно деловое предложение.
     -- Мне -- и деловое? --  искренне удивился Покровский. -- Однако я  вас
внимательно слушаю.
     --  Ну,  если  хотите,  то  считайте  наше предложение  творческим,  --
продолжал Дубов. -- Нам с вами предстоит отправиться в Новую Ютландию и...
     -- Простите, в какую Новую Ютландию? -- переспросил Иван Покровский. --
Это что-то вроде Новой Каледонии или Новой  Гвинеи? Нет-нет, так далеко я не
поеду.
     -- Ну  что  вы,  Новая Ютландия находится отсюда всего  в  каких-то ста
верстах,  -- вступила в беседу  Надежда.  --  А  на  ковре-самолете так и за
несколько часов можно долететь.
     Дубов  укоризненно поглядел  на  Чаликову,  однако  Покровский, похоже,
предстоящий полет на ковре-самолете воспринял очень спокойно:
     -- А в чем, так сказать, сущность вашего заманчивого предложения?
     -- Вам,  господин Покровский, предстоит исполнить роль Ивана-царевича и
вернуть лягушке ее прежний девичий  облик, --  совершенно  спокойным и  даже
обыденным голосом сообщил Дубов.
     --  А,  теперь ясно, --  сообразил  хозяин Покровских  Ворот. --  Новая
Ютландия  --  это  что-то вроде  базы  "ролевиков",  всяких  толкиенистов  и
пирумистов. Только у вас уклон в русские народные сказки. Вы там летаете  на
ковре-самолете,  расколдовываете  царевен-лягушек... Конечно, спасибо вам за
это милое предложение, но вряд ли я смогу его принять.
     --  Нет-нет,  господа  ролевики  и  толкиенисты  тут  не  при  чем,  --
рассмеялся Дубов. -- До  Новой Ютландии отсюда и впрямь не  более ста верст,
но находится она, как бы это сказать, в параллельном мире. -- Василий смолк,
ожидая изумления  или  хотя бы вопросов. Однако Иван  Покровский внимательно
молчал,  и детектив продолжил: -- Основную часть этого  славного королевства
составляют непролазные  болота, и где-то на этих болотах  почти два столетия
обитает заколдованная лягушка, которую вам  предстоит найти и  расколдовать.
Мы  с  Надей  рассматривали   разные  варианты,  но  пришли  к  выводу,  что
оптимальный кандидат на роль Ивана-царевича -- вы,  уважаемый господин  Иван
Покровский!
     Здесь Василий выдержал еще одну паузу. На сей раз хозяин прервал ее:
     --  Я не совсем  понял, куда  вы  меня  приглашаете,  хотя  уверен, что
дурного  дела  вы  бы  мне  предлагать  не  стали. Но  кто  она  такая,  эта
царевна-лягушка?
     Надя  предупреждающе кашлянула, напоминая, что здесь Василию нужно быть
очень осторожным.
     -- Нет-нет, она никакая не царевна, --  ответил Дубов. --  Эту  девушку
заколдовал некий злой волшебник по имени Херклафф.
     Вообще-то Василий не любил  и  не умел  врать, и  потому построил фразу
так,  чтобы хотя бы формально не очень удаляться  от истины.  В  словах, что
заколдованная девушка никакая не царевна,  прямой лжи не содержалось: просто
детектив  "забыл"  упомянуть,  что  Марфа  -- княжна и  возможная наследница
престола в Белой Пуще, то есть отчасти сродни царевне. Но об этом до поры до
времени будущий "Иван-царевич" не должен был знать.
     Тем  не  менее,  произнеся эту  невинную  полунеправду,  Василий слегка
покраснел.  К  счастью, Иван  Покровский  не заметил  его смущения --  поэта
заинтересовало имя колдуна:
     -- Как вы сказали -- Херклафф?
     -- А что, вы о нем слышали? -- удивилась Чаликова.
     --  Читал,  --  кратко  ответил  Иван  Покровский  и  принялся  не  без
осторожности   перебирать  многочисленные   рукописи,  книги   и  газеты,  в
творческом  беспорядке  набросанные  на  столе.  Наконец  он  извлек  слегка
пожелтевший номер газеты.
     -- "Не-ат-ка-ри-га рита ави-зе", -- по слогам прочла Надя ее название.
     -- Вот именно,  --  кивнул Иван Покровский. --  Ее  мне пару  лет назад
прислал  из  Риги  мой давний приятель,  поэт Валдис  Артавс. У них проходил
международный фестиваль сексуальных меньшинств с символической свадьбой двух
девушек,  и господин  Артавс  по  этому поводу  опубликовал  свои  стишки  с
рисунками. А я взял на себя смелость их перевести. Не для печати, конечно --
у  нас  в Кислоярске  такого  просто  не  поняли  бы. --  Хозяин  перевернул
страницу, и взорам его гостей предстала серия карикатур, а под каждой стояло
четверостишие. На одном из рисунков были изображены две девушки под фатами и
некто, их венчающий.

     -- Под венец идут две дамы --
     В этом нет особой драмы.
     Кто здесь "он", а кто "она" --
     Знают Бог да сатана,


     -- на память продекламировал Покровский свой перевод.
     Другой  рисунок  представлял  собою двух  бородатых  мужиков, танцующих
танго, причем один из них был одет в дамское платье. Подпись гласила:


     Не дивитесь, дети, глядя,
     Как танцует с дядей дядя.
     Если дядя с дядей нежен --
     Брак счастливый неизбежен.


     Отсмеявшись, Надя вновь посерьезнела:
     -- Все это очень мило, но при чем здесь господин Херклафф? Или он  тоже
участвовал в розово-голубой тусовке?
     -- Да нет, просто  в этой же газете  я наткнулся на любопытную заметку,
-- пояснил  Иван  Покровский. -- Вот здесь, на пятой странице. -- И он  стал
читать, переводя "с листа".





     Нередко мы  употребляем  ставшую  классической фразу  "Распалась  связь
времен", хотя не  всегда ясно представляем себе ее смысл. Однако  порой  эта
связь дает о себе знать самым неожиданным и трагическим образом.
     Казалось   бы,  какая  связь   может   существовать   между   Магистром
средневекового  Ливонского  ордена  и  спившимся слесарем  --  нашим с  вами
современником?
     Магистр  Ливонского ордена Вальтер  Альфред  Плеттенберг  фон Скибур --
загадочная    и   противоречивая    личность,   заслуживающая   специального
исследования. Здесь мы отметим только, что в свое время он едва не попал под
суд инквизиции за связь с сатанинскими силами.
     Личность  слесаря   Раймонда  Б.  была  примечательна  в  основном  его
неумеренной тягой к вину, а также тем, что нередко, будучи под  хмельком, он
произносил  странные фразы  прорицательного  характера,  которые  окружающие
принимали   за  пьяный  бред.  Однако   иного   мнения  придерживалась   его
сожительница Нина  A.  Она догадывалась, что Раймонд в  нетрезвом  состоянии
"выходит в астрал", становясь посредником между "этим" и "тем" мирами.  Так,
неоднократно Раймонд Б. передавал информацию о предстоящих повышениях цен на
продукты, что позволяло Нине A. сделать заблаговременные покупки.
     Но однажды, выйдя  из "алкогольного астрала", Раймонд  сообщил, что дух
магистра Плеттенберга  фон Скибура (кстати,  предупреждавшего в  1991 году о
"павловской"  денежной реформе) назвал ему  место  в  одном  из замурованных
подвалов Старой Риги,  где он  спрятал сундук  с золотом  и драгоценностями.
Нечестивый  магистр  велел Раймонду  половину  ценностей оставить себе, а на
оставшееся построить в Риге храм и назвать его именем св. Альфреда.
     Услышав  такое  и не дожидаясь,  когда  ее  сожитель расскажет об  этом
кому-то еще, Нина  A.  стала действовать.  Она  напоила Раймонда  "Роялем" и
столкнула с третьего этажа, инсценировав несчастный случай.
     Однако это  злодеяние не пошло впрок корыстолюбивой женщине. Для  того,
чтобы  проникнуть в  подвал,  ей был необходим сообщник. И Нина A.  не нашла
ничего  лучшего,  как обратиться  с своему  знакомому Андрису  P. В  прошлом
Андрис был достойным членом общества, работником правоохранительных органов.
Однако,  оставшись после  августа 1991  года не у дел, он резко  изменил род
деятельности, став самогонщиком. Это неблаговидное занятие было нужно ему не
только как средство для прожития, но и для  того, чтобы предаваться главному
увлечению своей жизни -- кабалистике и черной магии. C их  помощью Андрис P.
надеялся удовлетворить свои корыстные (а, возможно, и политические) амбиции.
     И  вот  к  такому  человеку  обратилась  за  помощью  Нина  A.   Вполне
естественно,  что   Андрис  возжелал   сам   завладеть  богатством  Магистра
Ливонского  ордена.  Предложив на  прощание тост "за успех предприятия",  он
незаметно влил в бокал Нине A. одно из своих зелий, от  которого та потеряла
ориентацию в  пространстве  и  времени и  трагически  погибла  под  колесами
трамвая.
     Однако  и  Андрис Р.  не успел  воспользоваться полученными сведениями,
став  через несколько дней  жертвой  "бытового  убийства", хотя  и  не очень
свойственного для нравов Латвии. Выражаясь сухим языком протокола, гражданин
P. был съеден  некими  супругами-алкоголиками, покупавшими  у  него самогон.
Даже  видавшая  виды  следователь  прокуратуры Галина  К. едва  не  потеряла
сознание, увидев посреди комнаты тщательно обглоданный скелет своего бывшего
коллеги.
     На самом же  деле все обстояло значительно сложнее, и подлинную картину
последнего  (последнего  ли?)  акта этой  драмы сумел  воссоздать  известный
рижский экстрасенс  и белый маг АЛЕКСАНДР СКАРС. Вот что он рассказал нашему
корреспонденту:
     --  O  том,  что  самогонщику-чернокнижнику  Андрису P.  стало известно
что-то важное,  колдовским путем разузнал  его коллега,  широко  известный в
узких  метафизических  кругах  черный  маг   Херклафф.  Вряд   ли   он  имел
определенный план действий, когда  шел к Андрису,  но неожиданно ему помогли
внешние обстоятельства.
     Когда два чародея вели научную дискуссию о темной энергии, исходящей из
мумифицированных  тел  непогребенных  покойников,  в дверь позвонили.  Гость
вышел на кухню, а хозяин  впустил  в  квартиру супругов  Анну и Рихарда  Б.,
которым  он сбывал самогон. Правда, супруги-алкоголики  не догадывались, что
Андрис  использовал  их  в  своих корыстных целях. Он добавлял  им  в канджу
составы, почерпнутые  из  книги  "Каббала",  при  помощи  которых  собирался
превратить их в послушных зомби и их руками совершать ограбления и диверсии.
Однако  из-за  передозировки  "эликсира  агрессивности"  его  алкоголики  из
"подопытных  кроликов" превратились в страшных монстров, задушивших Андриса,
хотя и  не до  смерти,  и  забравших  весь находившийся  в наличии  самогон.
Вернувшийся в комнату после  их ухода колдун Херклафф, пользуясь беспомощным
состоянием Андриса, заставил его  открыть тайну, после чего хладнокровно его
съел.
     Мы не знаем, овладел ли Херклафф золотом Магистра Ливонского ордена,  и
если да,  то  на какие злодеяния его употребил. Возможно,  что  он  сам стал
очередной жертвой в этой цепи страшных событий, ибо уже несколько недель его
никто не видел,  а из квартиры, где он  прописан,  по ночам раздаются  дикие
звуки, напоминающие волчий вой, изредка прерываемый вороньим карканьем.
     И  пускай эта  жуткая и поучительная  история послужит предостережением
нашим   читателям,  прежде  чем  они  положат   глаз  на  ценности,  им   не
предназначенные,  или  вступят  в  рискованные  контакты  с   потусторонними
силами".
     -- Это он!  -- воскликнула Чаликова, когда  хозяин закончил  чтение. --
Херклафф  сам говорил  мне, что постоянно  жительствует  в Риге, причем  и в
"нашей", и в "параллельной".  И,  как  видите, не  только живет, но и творит
свои мерзости!
     -- Погодите, но вы,  кажется, говорили, что девушку он заколдовал около
двухсот лет назад, -- вспомнил Покровский.  --  Неужто  этот  Херклафф такой
старый?
     -- Ну,  выглядит  он  довольно  молодо, --  пожала плечами  Надежда. --
Однако  лет ему  действительно  много.  Он  утверждает,  что  это  благодаря
здоровой жизни и правильной диете.
     -- Вегетарианской, -- усмехнулся Дубов.
     -- Скажите,  а кто  автор этой жуткой  статьи? --  спросила Надя.  Иван
Покровский глянул в газету:
     -- Некто А.Пурвс.
     --  А, так  я  же с ним знакома! --  обрадовалась  Чаликова. --  Еще  с
восемьдесят восьмого  года,  когда была  в  Риге на  первом съезде Народного
фронта. В качестве внешкора "Московских новостей". Если б вы знали, с какими
людьми  я  там  познакомилась  --  Дайнис  Иванс,   Виктор  Авотиньш,  Элита
Вейдемане...
     Дубов пожал плечами -- ему эти имена мало о чем говорили. Покровский же
чуть  заметно улыбнулся  -- изредка получая  газеты из Риги, он был  в курсе
того,  чем  теперь  занимаются  названные   Чаликовой  журналисты,  ветераны
народного пробуждения, но  чтобы  не огорчать Надежду, вернулся  к  прежнему
разговору:
     -- Насчет вашего предложения -- вы твердо уверены, что эту задачу смогу
выполнить только я?
     -- Да, -- твердо ответил Дубов. Чаликова столь же уверенно кивнула.
     -- Тогда  я  согласен, -- решительно заявил хозяин Покровских Ворот. --
Когда отправляемся?
     -- Завтра на  закате,  -- ответил Василий. -- Но  если вас этот срок не
устраивает, то можно и отложить...
     --  Нет-нет,  отчего  же,  завтра   так  завтра,  --   поспешно  сказал
Покровский.  --  Все  равно  никаких  неотложных дел  у меня теперь нет, а с
прочими прекрасно справится Татьяна Петровна.
     -- Ну  что  ж,  вот и  замечательно,  --  подытожил Василий Дубов. -- А
сейчас  позвольте  вас  покинуть -- меня  ждет  инспектор  Лиственицын, дабы
обсудить следственные вопросы. Надя поможет вам собраться в дорогу.
     -- С удовольствием, -- кивнула Чаликова.
     --  Тем более  что вам, Наденька, это  привычнее по  роду  занятий,  --
улыбнулся Василий. -- Ну, до утра.
     С этими словами детектив покинул хозяйскую  комнату, а  Надя решительно
приступила к делу:
     --  Значит, так. Поскольку отправляться  нам с вами придется в болотную
местность, то пункт первый -- резиновые сапоги. Второй пункт -- рюкзак.
     -- Сапоги у меня есть, -- тут же ответил Покровский. -- Иначе нельзя --
у нас тут  местность тоже весьма болотная. А  вот  насчет второго пункта  --
сомневаюсь.
     -- Это  я предполагала, - рассмеялась Надя,  --  и потому захватила для
вас замечательный  рюкзачок. Затем -- непромокаемый плащ с капюшоном,  соль,
спички...
     Когда через полчаса Чаликова дошла  до сто двадцать восьмого  пункта --
складного ножика и походной посуды -- Иван Покровский взмолился:
     -- Наденька, эдак ведь и трех рюкзаков не хватит!
     -- Положитесь на опытного путешественника, -- уверенно заявила Надя. --
Так все уложим, что и для провианта место останется. Кстати, чуть не забыла:
пункт сто двадцать  девятый  -- чай в пакетиках и  суп в кубиках.  Это много
места не займет, а в походе пригодится...
     Почти  до  утра  продолжались  сборы,  а  когда  вещи  были уложены, то
Чаликова и сама  слегка удивилась: все намеченное прекрасно влезло в рюкзак,
и даже осталось немного свободного места.








     Холодные   лучи  осеннего  солнца  заливали  просторную  комнату  Ивана
Покровского на втором этаже родового  поместья почтенных баронов. У  камина,
зябко  кутаясь  в  шаль,  баронесса  Хелен  фон Aчкасофф  согревала руки над
тлеющим  огнем.  Татьяна Петровна Белогорская, примостившись на  оттоманке в
углу  комнаты,  вязала  варежки, а рядом  с ней  Семен  Борисович штудировал
журнал   "Российский   ветеринар".   За   письменным    столом,   заваленным
стихотворными  опусами и  предназначенными  к  переводу  книгами  на  разных
иностранных   языках,  сидели  журналистка  Надежда  Чаликова   и  инспектор
Лиственицын. Надя что-то записывала в блокнот (возможно, наброски к будущему
материалу для газеты), а  инспектор с тоскливым  нетерпением  поглядывал  на
старинные часы, обе стрелки которых верно, но уж очень медленно приближались
к числу "12". Посреди стола, среди отодвинутых бумаг, стоял тот самый ларец,
который Дубов отбил ночью у парочки авантюристов.
     -- Ну что, может  быть,  приступим?  -- нарушил  затянувшееся  молчание
инспектор Лиственицын.
     -- Нет-нет, -- решительно возразила Надя. -- Без Василия Николаевича, а
уж тем более без законного наследника -- ни в коем случае!
     -- Но  поймите  и меня, -- вздохнул инспектор,  -- я  ведь не могу  тут
сидеть бесконечно.
     --  Это  было  очень мило  с вашей  стороны,  --  подсластила  Чаликова
инспектору  горечь  служебного  простоя,  --   что  ваши  помощники  любезно
согласились   подбросить   до  города  господ   Мешковского,   Кассирову   и
Святославского.  А  заодно и "Мерседес"  -- сам господин Мешковский едва  ли
способен его вести. Было бы весьма нежелательно,  если бы сия милая  публика
сейчас крутилась у нас под ногами.
     Снова наступила тишина, лишь явственно тикали часы на стене, отсчитывая
последние  мгновения до  открытия  тайны, будоражившей  умы многих поколений
кладоискателей.
     На сей раз молчание нарушила баронесса фон Aчкасофф:
     -- Госпожа Чаликова, я  признаю свое поражение -- вы меня опередили. Но
объясните, как вы вышли на верное решение? Если это, конечно, не секрет.
     -- Нет, конечно, -- ответила Чаликова, -- теперь  это уже не секрет. Ко
мне совершенно случайно попали кое-какие бумаги, из  которых следовало,  что
клад  спрятан  "под  знаком  Овна",  то  есть под бараном,  но  сперва нужно
переправиться через  какую-то  реку  в  северном  направлении. И  неожиданно
отгадку мне подсказал ни кто иной как Иван Покровский.
     -- Каким это образом? -- заинтересовалась Татьяна Петровна, оторвавшись
от вязания.
     -- Он прочел поминальную оду в честь Васи Дубова,  в которой были такие
слова: "Я через Стикс переправлялся вброд...", и я сообразила, что "река" --
это и есть тот самый Стикс, отделяющий нас от царства мертвых. Тем более что
родовой погост находится как раз к северу от усадьбы.
     --  Но почему  вы  решили искать  именно у Саввы Лукича?  --  вопросила
баронесса. -- Или вы за мной следили?
     --  Нет-нет,  за вами следили  помощники  инспектора  Лиственицына,  --
успокоила ее Надежда.  -- A почему  у Саввы  Лукича? Даже не  знаю. Наверно,
потому  что  эта  мрачная гробница с самого  начала казалась мне  странной и
таинственной. Ну а вы каким образом, уважаемая баронесса, на нее вышли?
     -- Методом исторического анализа, -- горделиво ответила госпожа Xелена.
--  Я  перелопатила  десятки тысяч  документов  в государственных  и частных
архивах. Я опросила сотни людей. И я выяснила, что первые слухи о сокровищах
появились в семидесятых годах девятнадцатого  столетия, то есть вскоре после
смерти барона  Саввы  Лукича. Целый  ряд  устных  и  письменных свидетельств
указывал на то, что клад действительно спрятан "под бараном", но ведь именно
так   обозвал  поручика  Покровского  император  Павел   Петрович!  Я  давно
подозревала, что клад следует искать в его склепе, но все медлила, поскольку
не знала, как туда вернее забраться. Но тут пришли вы и меня опередили... --
Баронесса вновь повернулась к камину.
     -- Интересно,  как же  в таком случае  узнали о месте клада  те двое --
граждане Глухарева и  Каширский?  -- задался вопросом инспектор Лиственицын.
-- Ведь  их научные  интересы лежат, если  так можно выразиться, в несколько
иной плоскости...
     -- Это  вы сможете узнать, когда их поймаете, -- ответила Надя.  -- Но,
похоже, они  действовали  не совсем научным "методом тыка" и  к  тому  же по
нескольким  направлениям -- ведь  я  помню, как  Каширский  в дамском платье
ночью гремел ломом под столбами...
     -- Ну, скоро они там? -- нетерпеливо проговорил инспектор.
     --  Надо  же  заделать  подкоп,  --  оторвался  от  "Ветеринара"  Семен
Борисович. -- Раз обещали к полудню, значит, будут.
     -- A с ними еще  и  Владлен Серапионыч отправился, --  добавила Татьяна
Петровна. -- Больно уж ему охота была на мумию взглянуть...
     В этот миг минутная и часовая  стрелка сошлись  воедино на  числе "12",
часы  отзвонили  двенадцать раз,  и  с двенадцатым ударом  дверь отворилась.
Первым в  комнате с  легким  пританцовыванием  появился Владлен  Серапионыч.
Игривый блеск  в его пенсне недвусмысленно указывал,  что доктор  уже  успел
порядком приложиться к заветной скляночке.
     Следом  за доктором,  насвистывая  песенку  "Три  поросенка",  ввалился
частный  детектив  Василий  Дубов  в  заляпанном  строительном  фартуке и  с
мастерком  в  руке.  Весь  вид  Великого  Сыщика  говорил,  что  и  он  тоже
причастился к серапионычевой скляночке.
     Последним в комнату проскользнул сам хозяин -- совершенно трезвый, но в
пальто, пахнущем сырою землей, и с  лопатой, делавшей его похожим на Второго
Могильщика из шекспировской трагедии.
     --  Хорошо,  знаете, поработать  на  кладбище,  на свежем  воздухе,  --
промолвил Покровский,  как бы  извиняясь, что остальные  были  лишены  такой
возможности. --  Простите великодушно,  что  заставили ждать.  Пока  Владлен
Серапионыч  исследовал  мумию  моего  почтенного  пращура,  мы  с   Василием
Николаевичем замуровывали стенку в склепе  и закапывали подземный ход. Будем
надеяться, что теперь ближайшие сто лет Савву Лукича никто не потревожит.
     -- Ну что, может быть, приступим? -- вновь предложил инспектор.
     -- Да-да, конечно, -- радостно  потер руки Василий Дубов и  придвинул к
себе ларец. Он был сделан из какого-то дерева, особым способом обработанного
и  потому  не подверженного  тлению  веков, а по  бокам обит  металлом,  уже
изрядно заржавевшим. Василий пытался поднять крышку, но та не открывалась.
     -- Может, кочергой подцепить? -- неуверенно предложил Покровский.
     --  Нет-нет,  не  надо  портить  ценную  вещь,  --  поспешно  возразила
баронесса. -- Попробуем сначала вот этим. -- Госпожа фон  Aчкасофф просунула
руку  под стоячий  воротничок  своей темной блузочки,  сняла с  шеи скромный
металлический  крестик, оказавшийся  маленьким  ключиком,  и  протянула  его
Чаликовой.  Надя вставила ключ в  замочную  скважину и осторожно  повернула.
Раздался   скрип,   и  шкатулка   открылась.  По   комнате   распространился
неуловимо-приятный запах.
     -- Похоже, дерево внутри пропитали каким-то ароматическим веществом, --
принюхавшись,  отметил  Серапионыч и  добавил не  совсем благозвучное  слово
по-латыни, смысл которого не уловил никто, разве что доктор Белогорский.
     Все взоры устремились на таинственный ларец. Надя раскрыла крышку шире,
и ее лицо озарилось  неподдельным разочарованием. Вместо золота и брильянтов
ларец был до краев наполнен какими-то  пожелтевшими бумагами, наподобие тех,
что находились в "кладоискательской" папке от Федора Иваныча.
     -- Вот вам и сокровища баронов Покровских, -- развела руками Чаликова.
     Однако  Иван  Покровский,  похоже,  совсем  не  был  расстроен,  скорее
наоборот:
     -- Должно быть, это наши семейные реликвии!
     -- O, да тут стихи! -- воскликнул Дубов, разглядывая верхнюю бумагу.
     -- Замечательно! -- обрадовался Покровский. -- Значит, мой пращур  тоже
был поэтом. A для любого поэта его стихи -- главное сокровище.
     -- Да нет,  это, кажется, не  его, --  покачал  головой Василий. -- Тут
какое-то "Послание  барону Покровскому". И Дубов медленно, с трудом разбирая
мелкий почерк, зачитал:


     -- Прими сей череп, Савва, он
     Тебе принадлежит по праву.
     Тебе поведаю, барон,
     Его готическую славу...


     -- Где-то я это слышала, -- покачала головой Чаликова.
     -- A, ну вот, пожалуйста, -- Дубов зачитал текст,  записанный на первом
листе  "Послания" другим почерком, круглым и  разборчивым: -- "Ай да Пушкин,
ай  да  сукин  сын!  Продал  мне  это  послание  за  триста  рублей,  а  сам
перепосвятил его барону Дельвигу и опубликовал!".
     -- Это что, автограф Александра Сергеевича?! -- воскликнул Покровский и
бережно,  будто  дитя,  взяв  верхний  листок,   принялся  благоговейно  его
разглядывать.
     -- И, похоже, не  единственный, -- Дубов отложил "Послание" в сторону и
взял следующий листок, исписанный одним пушкинским почерком: -- "Любезнейший
барон Савва Лукич! Прости  великодушно,  что  сыграл с тобой столь нехорошую
шутку. Но в знак слабого утешения прими от меня эту скромную безделицу. Твой
вечно должник А.Пушкин". Тут еще и стихи, -- добавил Василий Николаевич.
     -- Позвольте мне. -- Иван  Покровский  слегка трясущимися  руками  взял
листок и дрожащим голосом прочел:


     -- Поэт в порыве вдохновенья
     Стихи прекрасные творит,
     Но голос внутренний сомненья
     Ему иное говорит:

     "O чем хлопочете, поэты,
     Творцы прелестных небылиц?
     Что ваши оды и сонеты? --
     Их унесут быстрины Леты
     Степных резвее кобылиц".


     -- O смолкни, смолкни, дух сомненья,
     Оставь меня, жестокий глас!
     Пускай забудутся творенья --
     Зато минута вдохновенья
     Дороже вечности для нас!


     -- Так это что -- неизданные стихи Пушкина? -- воскликнула Чаликова.
     -- A старый барон, выходит, был не таким уж бараном, -- как бы про себя
проговорила баронесса фон Aчкасофф.
     -- Нет, ну почему же, не только Пушкина, -- заметил Дубов, продолжавший
перебирать бумаги.  -- Вот стихотворение Тютчева. -- И детектив с выражением
зачитал:


     -- В ночи, сквозь ветер и пургу,
     Сияла свечка на снегу.


     На небе -- ни луны, ни звезд,
     Лишь свечка озаряла крест.


     И средь холмов блистал в ночи
     Свет негасимыя свечи.


     Светил сквозь тьму тот ясный свет,
     И ярче света в мире -- нет.


     -- Гениально, --  развел руками Серапионыч. -- Если бы я был поэтом, то
только так бы и писал. -- Ну и что там еще?
     Василий извлек  из ларца  незапечатанный  конверт,  и  на  стол  выпали
несколько исписанных листков, а следом  за  ними -- обломок некогда круглого
металлического  медальона,  украшенного  не   то  восточным  узором,  не  то
какими-то непонятными письменами.
     --  Кажется,  тут  по-немецки,  --  сказал  детектив,   имея   в  виду,
разумеется,  не медальон, а  верхний листок.  -- Похоже на  стихи. А,  вот и
по-русски.  --  "Это  стихотворение  великого  Гете мне подарил  его друг  и
сподвижник Эдуард Фридрихович  Херклафф, когда гостил в Покровских Воротах в
1829  году. Моей  супруге Наталье  Кирилловне  он  преподнес  сей  медальон,
непонятным   образом   расколовшийся    надвое   накануне   ее   бесследного
исчезновения..."
     "Значит, госпожа Хелена не врала, говоря  об исчезновении супруги Саввы
Лукича, -- отметила Чаликова. --  Но  неужели этот  негодяй Херклафф съел  и
Наталью Кирилловну? А что, с него станется".
     Василий перевернул листок и прочел:


     -- И всхлюпывают гады на болоте,
     И жабы мечутся в бузе,
     И мухомор расцвел к весне,
     И выполз уж; уж весь в охоте
     На головастиков и на ужих,
     И на своих, и на чужих,
     Но можно и пиявку;
     А в тине мечут уж икру --
     Видать, совсем невмоготу;
     По головам, по брюхам, в давку.


     Но аист, страж морали, тут как тут
     И по горячим головенкам тюк, тюк, тюк.
     Мораль и жабе здесь ясна:
     В икрометаньи тишина нужна!


     -- Недурно, -- проговорил Серапионыч. -- Похоже на Маяковского.
     -- Помилуйте,  доктор,  ведь Маяковский  жил много позже! -- воскликнул
инспектор  Лиственицын.  --   Так  скорее  уж  мог  бы   написать  Александр
Полежаев...
     --  "Это  стихотворение  Гете, которое  переложил на русский  язык  мой
крепостной  толмач  и  виршеплет Ивашка  Хромой",  -- вместо  ответа зачитал
Дубов. -- "Выполняя последнее пожелание Натальи Кирилловны, я даровал Ивашке
и его семье вольную и право в дальнейшем именоваться Покровским, буде он сам
того пожелает".
     Василий  переглянулся  с  Надеждой и незаметно сунул  обломок медальона
себе в карман. Никто этого даже не заметил, так как  все ожидали новых чудес
из ларца.
     -- Василий Николаевич, что там еще? -- нетерпеливо проговорил доктор.
     --  Лермонтов,  --  с готовностью  откликнулся Василий  Николаевич.  --
Приобретено в 1838 году в счет уплаты карточного долга:


     -- Я умирал вдали друзей,
     В одном из дальних мест.
     Был над могилою моей
     Поставлен белый крест.


     Стоял один средь бурь и гроз
     Невзрачный холмик мой,
     И скоро он совсем зарос
     Густою лебедой.


     И почерневший крест упал
     Под натиском ветров,
     И уж никто бы не узнал,
     Где мой последний кров...


     Иван Покровский вскочил:
     -- Господа, это... Даже не знаю, что и сказать! Теперь  я просто обязан
издать  все  это  отдельной книгой,  а оригиналы рукописей... Надежда,  вы в
курсе дела, скажите, где они будут в лучшей сохранности?
     -- В Пушкинском доме, -- подсказала Чаликова.
     -- Значит, передадим их в Пушкинский дом, и как можно скорее!
     --  Позвольте! -- встала вдруг  из кресла  баронесса  фон  Aчкасофф. --
Позвольте, господин  Покровский,  на каком основании вы распоряжаетесь чужой
собственностью?
     --  В каком смысле? -- удивился господин Покровский. -- Эти  гениальные
творения, как  я  понял, были  совершенно  законно приобретены моим предком,
бароном Саввой Лукичом Покровским, а я его прямой наследник...
     -- Ерунда! -- безапелляционно отрезала баронесса.  --  Если тут и  есть
наследник баронов Покровских, то это -- я!
     -- И,  разумеется, претендуете на наследство, -- не без иронии заметила
Чаликова.
     -- Разумеется! -- с вызовом ответила баронесса.
     -- В  таком  случае, уважаемая госпожа Хелена,  не  потрудитесь  ли  вы
обосновать ваши претензии, -- предложил Дубов.
     --  Да, конечно. -- Баронесса встала у стены  в позе  лектора  общества
"Знание" и,  вооружившись кочергой вместо указки, стала чертить воображаемое
родословное древо. -- По  мужской линии род баронов Покровских прекратился в
1918 году с расстрелом Осипа Никодимыча большевиками. Он был правнуком Саввы
Лукича и, соответственно, внуком сына Саввы Лукича, Дмитрия Cаввича.  Однако
кроме сына,  у  Саввы Лукича  и его  супруги Натальи Кирилловны была  дочка,
Евдокия  Саввишна, которая  вышла замуж  за  барона Петра  Альфредовича  фон
Ачкасоффа и  уехала в  Pевель. Вот  их-то прямым потомком  я и являюсь. Этот
крестик-ключик  --  единственное,  что осталось  в нашей семье  на  память о
Покровских  Воротах.   Разумеется,  я  представлю   и   архивные  изыскания,
подтверждающие мои права на наследство. Но одно доказательство могу привести
уже сейчас. -- Баронесса подошла  к портрету Натальи Кирилловны и, встав  на
цыпочки,  прикрыла согнутой  ладонью длинные золотистые локоны,  окаймляющие
лицо первой баронессы Покровской.
     --  Ну и ну! --  вырвалось у доктора Cерапионыча. Со старинного полотна
глядело лицо бакалавра исторических наук баронессы Xелен фон Aчкасофф.
     --  Ну  хорошо,  настоящая  наследница  --  это   вы,  --  сказал  Иван
Покровский, когда общее изумление улеглось. -- Но кто же в таком случае я?
     -- Никто,  -- презрительно бросила  баронесса.  --  Мало  ли  на  свете
Покровских? Впрочем, ответ на ваш  вопрос мы уже  услышали пять минут назад,
когда Василий  Николаич зачитывал перевод из Гете. Очень  даже возможно, что
вы происходите как раз  от  крепостного стихотворца  Ивашки  Хромого... ваше
бывшее сиятельство!
     -- Вот насчет бывшего не надо, -- учтиво возразил  Покровский. --  Ведь
это  вы сами,  уважаемая баронесса,  убедили не  только  меня, но  и высокие
государственные инстанции,  что именно я, поэт Иван Покровский --  наследник
тех самых баронов. Спрашивается, зачем?
     --  Да, да,  зачем?  --  поддержал Дубов. -- Баронесса, мы ждем  от вас
объяснений!
     Так как  баронесса молчала, явно считая ниже своего  достоинства давать
объяснения  потомку  своих  бывших  крепостных,  а  уж  тем  более  частному
детективу, то слово взяла Надя Чаликова:
     -- Думаю,  что наша дорогая  баронесса была заинтересована не столько в
родовой усадьбе, которая  не  приносит никакого дохода, сколько в сокровищах
баронов Покровских. И ей  нужно было  поселить  в Покровских  Воротах  якобы
законного наследника,  чтобы самой по-тихому и без помех искать сокровища. И
добро  бы  просто  искала  их  и никого  не  трогала!  Нет,  этого баронессе
показалось  мало. Она решила напустить  вокруг усадьбы мистического  туману,
убедив господина Покровского  устраивать здесь эти  бредовые  похороны живых
людей  -- якобы такова традиция баронов Покровских. Она даже самое банальное
убийство  Ника  Свинтусова умудрилась облечь  в  сверхъестественные  одежды,
связав со смертью барона Николая Дмитрича сто лет назад.  Правда, для  этого
ей пришлось возвести поклеп  на своего пращура,  превратив  добропорядочного
помещика  в какого-то развратника по кличке  "Свинтус" и  заставив его  быть
растерзанным  на  болоте  диким  кабаном.  Но  чего  не  сделаешь, на  какую
фальсификацию  истории не  пойдешь ради достижения своей  цели!  И я  просто
уверена  -- если бы  в этой шкатулке оказались  не столь ценные реликвии, а,
скажем,  старые  векселя  и  утратившие  ценность  царские   ассигнации,  то
баронесса даже не стала бы заявлять о своем происхождении  и, следовательно,
правах на наследство. Или я ошибаюсь, дорогая баронесса?
     -- Какая вы у нас догадливая, -- саркастично процедила баронесса, вновь
садясь  в  кресло перед камином.  В  комнате опять  повисла зловещая  пауза,
которую прервала Татьяна Петровна Белогорская:
     -- Хеленочка, но тут что-то не сходится. Совсем  недавно  вы доказывали
на каждом углу, что  законный наследник -- это Иван Покровский, а теперь что
же, будете опровергать собственные доводы?
     --  Да,  вы правы,  --  спокойно ответила баронесса,  вороша  угольки в
камине.  -- Но  придется  пройти и через это,  ведь ставка  слишком  велика.
Только за одно стихотворение Пушкина я получу...
     -- A там еще и неизвестные  стихи Баратынского, Фета, A.К. Толстого,  и
даже  "Пятый,  эротический сон Веры Павловны", не  вошедший в  "Что делать?"
Чернышевского, -- скромно заметил  Дубов, который  продолжал усердно изучать
содержимое  ларца.  --  A  это  что?!  --  вскрикнул  Василий, достав со дна
объемистую папку. -- Господа, держитесь крепче, чтобы не упасть на пол. -- И
детектив торжественно прочел: -- "Н.В. Гоголь. Мертвые души, или  Похождения
Чичикова. Том второй".  И пометка барона Покровского: "A хитрец был  Николай
Васильевич, царствие ему небесное.  Черновик сжег, а беловую рукопись продал
мне за десять тысяч руб. серебром".
     Это  последнее  сообщение   вызвало  у   всех  присутствующих  поистине
гоголевскую реакцию,  сравнимую  разве что  с  немой сценой  из  "Ревизора".
Первым пришел в себя доктор Серапионыч.
     -- Так, может быть, не будем  доводить дело до суда?  -- прокашлявшись,
предложил он. -- Просто поделите эти рукописи. Так сказать, по-родственному.
Ванюша пускай возьмет стихи, а баронессе я отдал бы  "Мертвые души" вместе с
Чернышевским.
     -- A тут есть одна вещичка как раз для баронессы, -- добавил Дубов.  --
Карамзин,  "Половая  жизнь Иоанна Грозного". Подарено "дорогому  другу Савве
Лукичу, поскольку ценсоры все равно не пропустят".
     -- Я согласен, -- махнул рукой Иван Покровский.
     -- A вы, сударыня? -- обратился к баронессе Серапионыч.
     -- A  что мне остается делать? --  с  некоторым  притворством вздохнула
Xелен фон Aчкасофф. -- Согласна!
     -- Погодите, -- вступила в разговор Татьяна Петровна. -- Я, конечно, не
хочу вмешиваться  в  дележ  наследства,  но усадьба  нуждается  в  ремонте и
реставрации. Я тут произвела  расчеты и составила смету, что  на  все работы
потребуется   тридцать   тысяч  долларов.   Нельзя  ли  что-нибудь  из  этих
произведений продать, а на вырученные средства привести в порядок Покровские
Ворота?..
     --  Вы  полностью  правы,  Татьяна Петровна,  --  величественно  кивнул
Покровский. -- Неужели придется продать Пушкина?
     -- Нет-нет, господин Покровский,  Пушкина продавать не надо, --  сказал
Дубов. Он  по-прежнему усердно  разбирал рукописи. --  Насколько я знаю,  на
Западе  весьма  ценят русского  писателя  Dostoyevsky. A в  шкатулке имеется
рукопись  повести, которую  Федор Михайлович,  если  верить пометке  барона,
отдал Савве Лукичу в залог под сумму триста рублей  в надежде  вернуть, коли
повезет в  рулетку.  Но, видимо,  не  повезло. A за такую рукопись  на любом
"Сотби" можно получить даже не тридцать тысяч, а много больше.
     -- Ну вот и прекрасно, так и сделаем, -- подытожил Иван  Покровский. --
Вы не против, баронесса?
     -- Против, -- решительно ответила баронесса. -- Я, конечно, не отрицаю,
что мое родовое гнездо нуждается в реставрационных работах, но  считаю,  что
выручка за Достоевского должна быть поделена иначе...
     Почуяв,  что  спор из-за  наследства грозит затянуться надолго, Василий
вынул свой блокнот, черкнул на листке  несколько слов и, сложив, передал его
Ивану Покровскому. Хозяин усадьбы развернул записку и прочел: "Не забудьте о
нашем  уговоре. Ждем вас в  Pokrow's Gate". Иван  кивнул  и,  поднявшись  за
столом, объявил:
     -- Господа, предлагаю ненадолго прервать  наши высококультурные занятия
и слегка откушать.
     --  Да-да, конечно  же!  --  подхватила Татьяна Петровна. --  Обед  уже
готов, остается лишь подогреть.
     Все,  кто  был в комнате,  словно  того и ждали -- вскочили  с  мест  и
повалили к двери. Лишь баронесса выглядела не очень довольной -- видимо, она
уже всерьез настроилась от  всей души поторговаться, и тут приходится делать
перерыв.
     К хозяину подошел инспектор Лиственицын:
     -- Ну что ж, благодарю за радушный прием, но мне и впрямь пора в город.
     -- А пообедать? -- удивился Иван Покровский.
     --  Извините, некогда. К тому  же на свободе два опасных преступника --
Глухарева и Каширский.
     --  Ну  что  ж, не смею  задерживать, -- вздохнул Покровский. --  Хотя,
право, остались бы...
     Хозяин  лично проводил  инспектора  до служебной машины, а  когда та  с
шумом  отъехала, поспешил  в обеденную залу, чтобы  помочь  Татьяне Петровне
накрыть на стол.
     -- Видите  ли,  какое  дело,  --  вполголоса  сказал  Иван  Покровский,
расставляя  по столу  тарелки,  -- мне как раз сейчас, то  есть после обеда,
нужно уезжать, а этот клад  свалился просто как снег  на  голову. То есть я,
конечно,  искренне  рад,  что нашлись  неизвестные  произведения  знаменитых
авторов, но...
     -- Скажите, что  от  меня требуется? -- Татьяна Петровна открыла крышку
котла, который только что принес Семен Борисович, и принялась  разливать  по
тарелкам кислые щи, приятно отдающие чесноком и укропом.
     --  В  общем-то  немного, --  улыбнулся Иван  Покровский.  -- Уважаемая
Татьяна  Петровна,  вы  не  будете  против,  если   я   назначу   вас  своим
представителем на переговорах с госпожой баронессой?
     -- И что я должна делать? -- по-деловому спросила Татьяна Петровна.
     -- Я  полагаюсь на  ваш художественный вкус. И на ваш, Семен Борисович,
тоже.  Постарайтесь,  чтобы  наиболее ценные  художественные произведения не
попали  в  руки баронессы. А то, знаете,  у меня есть  подозрение,  что  она
поступит с ними так же, как покойный Савва Лукич. И нам придется еще сто лет
ждать, пока они станут общим достоянием...
     -- Сделаю все, что  смогу,  -- твердо пообещала Татьяна Петровна.  -- А
если не секрет,  Ваня, куда это вы  так спешно  собрались? Это я к тому, что
если вас будут искать, то что отвечать?
     -- Ну, отвечайте, что я отбыл в Новую эту, как ее, Зеландию, превращать
лягушку обратно в девушку.
     -- А вы все шутите, -- рассмеялась Татьяна Петровна. Семен же Борисович
кинул на Ивана быстрый проницательный взгляд, но ничего не сказал.
     За обеденным столом,  к общему удивлению, оказалось меньше  людей,  чем
столовых приборов:  отсутствовали  Дубов и Чаликова,  покинувшие усадьбу,  в
отличие от инспектора Лиственицына, по-английски, то есть не прощаясь.
     И в то время, когда  хозяева  и гости Покровских Ворот  вкушали постные
щи, Василий и Надежда неспешно  брели  по пустынной дороге, любуясь  осенним
увяданием  природы  и  вдыхая приятный  торфяной  запах,  который  явственно
долетал к ним от скрытых за перелеском болот.






     Дверь в преисподнюю
     [email protected]
















     В темном  подвале  было  неуютно  и сыро.  Где-то  во мраке попискивали
крысы.  Где-то мерно  падали капли  воды, звонко  отсчитывая  вечность. Двое
узников,   кое-как   устроившись   на   куче   полусгнившей   соломы,   тихо
переговаривались.  Видимо, не столько  из  опасения,  что  их  кто-то  может
услышать, сколько из-за давящего мрака, наползающего со всех сторон.
     -- Наверное, это ошибка, -- пытался один из них успокоить себя и своего
товарища. -- Утром все выяснится, и нас отпустят. -- Правда, в его голосе не
чувствовалось уверенности.
     --  Едва ли, -- отвечал высокий голос. -- Никогда здесь таких нравов не
бывало, чтобы гостей хватали -- и в темницу. И куда король только смотрит?
     -- Не исключено, что это он нас сюда и упрятал, -- предположил  первый,
-- чтобы уберечь от еще больших бед.
     -- A давайте подымем  шум, --  предложил обладатель высокого голоса, --
может, чего и добьемся. -- И, не дожидаясь ответа, возопил: -- Эй, долго еще
нас тут будут держать?!
     -- Бесполезно,  --  вздохнул первый узник, но  тут  с противным скрипом
приоткрылась  дверь, и в нее  просунулся человек с  тусклым  светильником  в
руке. Заключенные тщетно пытались разглядеть  его лицо, скрытое под огромным
капюшоном.
     -- Ну, кто тут гомонит?  -- зло проговорил стражник хриплым голосом. --
Молчать, суки, а то замочу! -- И,  дохнув перегаром, он вышел вон. Неприятно
лязгнул несмазанный запор.
     --  Какие изысканные манеры! -- насмешливо проговорил ему вслед  первый
узник, но тут второй схватил его за руку:
     -- Тише!
     И действительно,  за дверями заслышались крики и звуки борьбы. A минуту
спустя  двери  темницы распахнулись, и  внутрь, словно кули с мукой, влетели
хам-стражник  и два других в таких же  капюшонах. Следом  за  ними в  проеме
дверей  возник широкий приземистый силуэт,  а у него из-за плеча высовывался
еще один -- более высокий  и худощавый. Узники на всякий  случай забились  в
темный  угол  и  со  смешанным  чувством  страха  и  надежды  наблюдали   за
происходящим. Тем временем двое неизвестных вошли в камеру.
     -- Молчать и не двигаться! -- прорычал широкоплечий господин, угрожающе
размахивая  огромным  мечом. Главный стражник попытался было сунуть руку  за
пазуху, но,  получив  чувствительный  удар кованым сапогом по голове, застыл
без  сознания.  Второй налетчик  вытащил из кармана  клубок  веревок,  и они
вдвоем быстро связали всех троих стражников, а напоследок засунули им во рты
кляпы. Впрочем, те лишь мелко дрожали и даже не пытались оказать какого-либо
сопротивления.
     --  A где же узники?  -- вопросил обладатель  меча, когда с тюремщиками
было покончено. Его помощник поднял с пола фонарь и посветил в угол:
     -- Да вот они! Сидят за решеткой в темнице сырой...
     -- Вы свободны! -- с пафосом провозгласил человек с мечом. -- Наши кони
ждут вас!
     -- Мы никуда с вами не пойдем! -- решительно отказался первый узник. --
К утру недоразумение выяснится, и нас так и так отсюда выпустят.
     -- A вас мы, извините, не знаем, -- добавил его товарищ.
     -- Что? -- возмутился меченосец. -- Старых друзей не узнаете?
     --  Тут  же темно,  --  примирительно сказал  его  спутник и  приподнял
фонарь,  осветив  лица обоих  налетчиков.  -- Ах, вот  оно что!  -- радостно
протянул первый узник, а второй от избытка чувств даже  расцеловал нежданных
гостей.
     --  Ну, поехали, --  растроганно прогудел  широкоплечий господин, и все
четверо спешно покинули темницу, поплотнее захлопнув дверь.





     Утренний туман рассеивался. По болоту брел человек в плаще и с огромным
рюкзаком, из которого торчали несколько длинных предметов, поблескивающих  в
лучах  восходящего солнца --  яркого, но  по-осеннему холодного. Видно было,
что  человек  чувствует себя на болоте весьма уверенно: держа  в правой руке
длинный  шест,  он  со  знанием дела  ощупывал  перед  собой  дорогу, а  при
необходимости ловко  перепрыгивал с кочки на  кочку. Впрочем,  следы тины на
всей  протяженности длинных резиновых сапог, похожих на ботфорты,  говорили,
что необычному путнику доводилось и по-настоящему проваливаться в трясину.
     Однако путешественник  не унывал, а даже наоборот  --  напевал какую-то
веселую песенку.  Вскоре после  того  как  туман совсем  рассеялся, болотный
странник  по  каким-то своим приметам почувствовал, что приближается  к краю
топи.
     -- Ну вот и прекрасно, отдохну на твердой почве, --  пробормотал он. --
Жаль, малость приблудился, а спросить не у кого.
     Перейдя  через  слабозаболоченную  полянку,  путник  уже собрался  было
сделать  привал  под  сенью  почти  облетевших   березок,  скучковавшихся  в
небольшую рощицу, но тут он заметил струйку дыма, поднимающуюся из невидимой
трубы.  А  миновав  рощицу,  увидел  и  небольшой,   но  добротный  домик  с
остроскатной  крышей.  Прямо перед  крыльцом  на  скамеечке сидел  человек в
крестьянской  одежде и доил бурую корову.  Заметив пришельца, он  поднялся и
приветственно  замахал  рукой. Гость,  в свою  очередь, вежливо приподнял  с
головы соломенную шляпу.
     -- Доброе утро, хозяин, -- обратился он к  крестьянину. -- Не  угостите
ли молочком?
     -- А отчего же нет, -- весело ответил хозяин. -- Только вы, как я вижу,
малость продрогли, не пройти ли нам лучше в дом -- я вас угощу чем покрепче.
     Хозяин и  гость  поднялись  по крыльцу  и,  пройдя через  темные  сени,
оказались  в  скромно, но  уютно  обставленной гостиной с камином, в котором
потрескивали поленья. На  стуле у окна  сидела  и что-то  вязала спицами  не
очень  молодая  женщина.   Увидев  незнакомого,   она   чуть  вздрогнула   и
вопросительно глянула на хозяина.
     -- Не волнуйся, Катеринушка, это...  Кстати,  дорогой  гость,  как  вас
звать-величать?
     -- Иван, -- ответил дорогой гость. -- Иван Покровский. А вас как?
     Хозяин как-то резко поблек.
     -- У меня нет имени, -- грустно проговорил он. И  с  деланной бодростью
продолжал: -- Вы тут по делам или просто охотитесь?
     -- В каком смысле охотитесь? -- переспросил Покровский.
     --  Ну, я вижу, у вас из мешка торчат  лук  и стрелы. Только едва ли на
наших болотах вы чего настреляете.
     Иван чуть смутился:
     --  Да  нет,  какая  уж  тут  охота.  Просто   путешествую,  осматриваю
незнакомые места. Может быть, здесь меня посетит поэтическая муза...
     -- Ах, так вы поэт? -- искренне обрадовался хозяин. Покровский заметил,
что и женщина  чуть  заметно  улыбнулась. --  Да вы присаживайтесь, снимайте
вашу обутку, устраивайтесь поудобнее... Катерина, принеси-ка нам вина!
     -- Нет-нет, я не пью, -- решительно отказался Покровский.
     -- Ну тогда чаю погорячее.
     -- Подождите немного, -- хозяйка отложила вязание и куда-то вышла.
     -- Вы не смотрите, что она такая неразговорчивая, -- улыбнулся  хозяин,
придвинув к камину два кресла, для  гостя и для себя. -- А вообще у нее душа
золотая.  Просто  живет  здесь в  глуши, как на острове, и  от  людей совсем
отвыкла.
     -- Простите,  вы  сказали  --  на острове, --  сказал гость,  осторожно
стягивая "ботфорты" и положив  их поближе  к камину. --  Но какая-то связь с
миром у вас есть?
     -- Связь-то есть, -- вздохнул хозяин, -- но не с той стороны, откуда вы
пришли -- там вообще болота непроходимые.
     -- Вот как!
     -- По правде сказать, я даже удивляюсь, как это вы остались живы.
     --  Наверно,  только  потому  что  не знал  об  их  непроходимости,  --
рассмеялся  гость.   Улыбнулся  и  хозяин.  --  Да  нет,  я  просто  немного
заблудился. Тут один своеобычный господин провел меня  по болоту  и  указал,
куда идти дальше, но я все-таки сбился с пути.
     --  Ну,  я  вам  попробую помочь,  -- кивнул хозяин и подбросил в камин
парочку  поленьев. -- Сам-то я тоже тут всю жизнь живу, на болотах. И что же
это за своеобычный господин, который вас вел?
     -- О, ну такой  полный, водянистый,  я даже подумал, что примерно таким
должен быть водяной из сказок.
     -- Так он и есть водяной!
     -- Неужели? -- слегка удивился Покровский.
     -- Именно так, -- подтвердил хозяин.  -- Когда-то  в молодости я был  с
ним знаком, он мне даже помог выбраться  из трясины. Ну и как  он, все такой
же говорун?
     -- Вообще-то он меня совсем заговорил, -- признался Покровский. --  Всю
дорогу трещал о вашем короле Александре.
     --  Любопытно,  любопытно... И  что же  он такого трещал о нашем короле
Александре?
     --  Ну, всякую всячину.  Будто бы  Александр --  не  король,  а  тряпка
какая-то. Позволил всяким проходимцам обвести себя вокруг пальца, те помогли
его племяннику  Виктору свергнуть короля с  престола, а сам Александр где-то
отсиживается и ничего не хочет делать, чтобы поставить на место и Виктора, и
всех лиходеев.
     Во время этого рассказа в гостиную вошла хозяйка с серебряным подносом,
на  котором  ароматно  дымились две  кружки,  и Покровский  заметил, что она
заметно побледнела, а на ее лице как бы выступила печать страдания. Поспешно
поставив поднос на столик перед камином, она повернулась, чтобы выйти.
     -- Куда ты, Катеринушка? -- как ни в чем не  бывало спросил хозяин.  --
Посиди с нами, а то вот наш гость подумает, что ты совсем дикая.
     -- Позже, --  с трудом выдавила из  себя улыбку  Катеринушка. -- Ты же,
мой друг, Буренку недодоил. -- И она поспешно вышла.
     Хозяин  отпил из  кружки  немного  чаю и,  пошарив  в  кармане  простых
холщовых  штанов, извлек  оттуда серебряную  коробочку  на  манер табакерки,
вынул оттуда леденец и забросил себе в рот:
     -- Да, так что же еще говорил ваш провожатый?
     -- Ну, в основном про короля и говорил, --  ответил Иван Покровский. --
В общем, бранил его на чем свет стоит.
     -- А вы тоже так считаете? -- пристально глянул хозяин на гостя.
     --  Да  я  тут вообще  посторонний,  --  с  удовольствием  отпил  чайку
Покровский. -- Как мне  судить  о таких вещах?  Я ему  только возразил, что,
может  быть,  король не  то  чтобы  не  хочет,  а  просто  не  может  ничего
предпринять.
     -- Нет, водяной был прав, -- вздохнул хозяин. -- Именно что не хочет.
     --  Ну  что же, --  засобирался  Покровский, -- спасибо за чаек  да  за
добрый  привет, но  мне  действительно пора идти. Извините, что нарушил ваше
уединение.
     -- Право,  погостили бы еще, --  ответил  хозяин. -- Ах да, я же обещал
вам показать дорогу, но вы так и не сказали, куда идете.
     Гость немного смутился:
     --  В  здешних  краях существует  весьма поэтическая  легенда о  некоей
девице,  превращенной  в  лягушку,   и  будто  бы  известно  место,  где  ее
заколдовали. Меня эта история весьма тронула, и я хотел бы написать поэму...
     -- А, ну понятно, а для начала ознакомиться на местности, -- рассмеялся
хозяин. И тут же погрустнел: -- Только будьте осторожны -- поэты у нас нынче
не в чести. Ну ладно, укажу  вам дорогу, здесь это  не так  уж далеко.  Да и
вообще в нашем славном королевстве все не так уж далеко.





     В    королевской    трапезной    завтракали.    Правда,   не    хватало
покровительствуемых Александром поэтов, которые вносили некоторое оживление,
превращая обычную процедуру  приема пищи в  некое подобие творческого  акта.
Впрочем, недоставало и самого короля Александра -- теперь его место во главе
стола  занимал   молодой  человек   самой  заурядной  внешности,  в  котором
непосвященный вряд ли признал бы Ново-Ютландского принца Виктора. O недавних
временах  напоминали   лишь  яркие  обои  на   стенах,   да   старый  слуга,
прислуживающий Виктору и его немногочисленным сотрапезникам.
     Не  привыкший  терять  время  попусту,  Виктор  расспрашивал  сидевшего
напротив него князя Длиннорукого:
     -- Ну, рассказывайте, что произошло за ночь.
     Князь с  явным неудовольствием поставил  на стол кубок с вином, который
уже собирался поднести к устам:
     -- Ничего особенного, Ваше Высочество.
     -- Ничего особенного? A что за шум я слышал поздно ночью?
     -- Да сущие пустяки, -- нехотя ответил  Длиннорукий. --  К нам  в замок
нагрянули какие-то лиходеи, я их велел схватить и бросить  в темницу. Но это
такая мелочь, которая никак не достойна вашего благосклонного внимания...
     -- Кто такие? -- перебил Виктор.
     -- По ихним словам, из Царь-Города. Боярин Василий и его прислужник. --
Проговорив это, князь осекся под пристально-негодующим взглядом Виктора.
     -- Не хватало нам еще вконец испортить отношения с Царь-Городом, -- зло
проговорил он. -- Опять вы превышаете свои полномочия. Немедленно выпустить,
извиниться и пригласить ко мне, вам понятно?
     --  Ну, выпустить-то недолго, -- протянул Длиннорукий, -- да ведь опять
начнется то же, что всегда: они попросят приема у короля, а я должен буду им
врать,  будто Его Величество  захворал  и поправляет здоровье в  Ипатьевской
усадьбе. И едва выздоровеет, то вернется во дворец и вас примет.
     -- A вот  этого не надо, -- покачал головой  Виктор.  -- Вашим,  именно
вашим людям было поручено сторожить Его Величество,  не выпуская  за пределы
его покоев, но при этом обращаться с  ним, соблюдая всяческое почтение. A вы
что же?
     -- Да не виноват я! -- замахал князь короткими толстыми ручками, отчего
едва не смахнул на пол  тарелку своего соседа, Соловья Петровича. -- Это все
наемники, напились впьянь и упустили Его Величество.
     -- Ваши наемники, князь, ваши, -- подчеркнул Виктор.  -- И у вас,  и  у
них достало ума  только на то, чтобы сместить с престола моего дядю, а потом
ваши господа наемники, извините, просто впали в запой и в мелкое воровство.
     -- Ну,  это  не совсем так, --  попытался было встрять  Длиннорукий, но
Виктор его даже не слушал:
     -- Пьют, воруют и не дают прохода девушкам! A ваши хозяева в Белой Пуще
обещали помощь -- и ничего!
     -- Наши, принц, -- не остался в долгу Длиннорукий, --  наши хозяева. Мы
с вами в одной упряжке!
     --  Знал  бы,  чем  все это обернется,  ни за что  не  стал бы  с  вами
связываться,  -- проворчал  Виктор. -- Ну ладно, довольно пустых разговоров.
Кажется, я велел вам освободить боярина Василия из-под стражи и препроводить
сюда.
     --  Всех  перережу!  --  неожиданно  возопил  Петрович.  В  продолжение
завтрака он постоянно подливал  себе вина и сейчас уже находился изрядно "на
взводе". -- Угнетатели трудового народа, зажравшиеся коты, мать вашу!..
     Длиннорукий  незаметно  ткнул  его  вилкой  в бок, и Петрович мгновенно
замолк. A дама в  черном  платье, сидевшая по другую  сторону стола рядом  с
неким невзрачного вида господином, лишь тихо процедила:
     -- Придурки!
     -- Петрович, ты слышал приказание Его  Высочества? -- нарочито  громко,
чтобы  замять  выходку  своего  напарника, произнес Длиннорукий.  --  Иди  и
приведи!
     Бывший Грозный Атаман с трудом встал из-за стола и, слегка пошатываясь,
двинулся  к  двери.  При этом он что-то бормотал  о богатеях,  пьющих  кровь
бедного люда.  Виктор лишь покачал  головой, но  ничего не сказал.  Князь же
Длиннорукий, похоже, был настроен куда более словоохотливо:
     --  Беда   в  том,   Ваше   Высочество,  что  вы  действуете  очень  уж
нерешительно. Вот и  Анна Сергеевна  то же скажет.  -- Князь  оборотился  за
поддержкой  к даме в темном, но та  презрительно молчала, брезгливо  ковыряя
вилкой в тарелке.
     -- Ну вот и я говорю, -- нимало не смутясь,  продолжал  Длиннорукий, --
вам следовало бы держать вашего почтенного дядюшку  где-нибудь в подвале, да
впроголодь,  тогда  бы  он никуда  не  убежал,  а  быстро  подписал  указ  о
собственном отречении.
     --  По состоянию здоровья,  -- неожиданно подал голос  доселе молчавший
сосед Анны Сергеевны.
     --  Ну я и говорю,  -- еще более  воодушевился  князь, -- по  состоянию
здоровья,  а господин  Каширский как  лекарь  объяснил  бы, по какому именно
состоянию, и  были бы вы, Ваше Высочество, уже не Вашим Высочеством, а Вашим
Величеством...
     Виктор  хотел  было  что-то  возразить, но  лишь с  досадой вздохнул --
подобного рода споры повторялись изо дня в день, все доводы были многократно
высказаны, а словам Виктор предпочитал дела. C делами же все обстояло далеко
не лучшим образом.
     A   Длиннорукий,   известный  своею  многоречивостью,  никак   не   мог
успокоиться:
     --  Опять  же насчет боярина  Василия.  Что  бы вы  ни  говорили,  Ваше
Высочество, а это, судя по всему,  тот  самый боярин Василий,  что  вкупе со
злодеями  Беовульфом  и Гренделем загубил нашего благодетеля  и отца родного
князя Григория,  и  если это так,  то его ждет  справедливый народный суд  в
Белой Пуще!
     Виктор не выдержал:
     -- Господин Длиннорукий, позвольте вам напомнить, что боярин Василий --
полномочный посланник царя Дормидонта, ссориться  с которым в  мои намерения
отнюдь не входит. -- И, не давая князю себя перебить,  продолжал: -- К  тому
же  в вашей Белой Пуще обретается  некто Херклафф, которого в Новой Ютландии
ждет справедливый суд за съедение трех человек вот  в этом самом  замке. Так
что давайте не будем!
     Длиннорукий собрался уже  что-то  ответить,  но тут  в трапезную влетел
Петрович. Вид у него был совершенно обескураженный.
     -- Ну, и где же наши гости? -- спросил Виктор.
     -- Нету, -- выдохнул Соловей. -- Сбегли.
     Виктор резко вскочил с места:
     -- Что-о?
     -- Да вот, изволите ли видеть, -- залопотал Петрович, -- захожу это я в
темницу, а там стражники лежат связанные, а тех двоих будто и  след простыл.
Говорят, налетели на них какие-то лиходеи, даже опомниться не дали...
     Виктор, как подкошенный, упал на стул.
     --  У меня  создается такое  впечатление, что вы совершенно сознательно
мне вредите,  -- с тихой яростью  заговорил он, обращаясь к Длиннорукому. --
Если  вы уж задержали посланников, о  чем вас никто  не просил,  так хотя бы
сторожили их как  положено. -- И Виктор смерил князя  таким взором, что  тот
почел за лучшее пререканий не продолжать.
     -- Слизняки, -- презрительно бросила Анна Сергеевна.  -- Отдали  бы мне
этого боярина, уж я бы его...
     -- И вы туда же, -- обреченно вздохнул Виктор. -- Расскажите лучше, что
слышно в Белой Пуще? Ведь вы, как я понял, только вчера оттуда.
     --  Проездом, --  высокомерно кивнула Анна Сергеевна. -- Из... Впрочем,
это не имеет значения.
     -- Ну  и как там?  --  с  надеждой спросил Виктор. -- Что говорят барон
Альберт, воевода Селифан?
     -- Отморозки, -- процедила госпожа Глухарева. --  Ни бе ни ме, ни да ни
нет. Вурдалаки называются! Моя бы воля...
     --  Значит,  помогать  нам  они   отказываются?   --   прервал   Виктор
злобствования Анны Сергеевны.
     -- Нет, не отказываются, -- прошипела та, -- но и ни черта не делают. У
них  там свои  проблемы, а на вас  им  начхать. --  Последнее  словечко  она
произнесла  с особым  удовольствием. -- Но  я сегодня же  снова отправлюсь в
Белую Пущу и поговорю с ними по-настоящему!
     -- На вас вся надежда, -- рассеянно промолвил Виктор. И, оборотившись к
слуге, велел: -- Теофил, уберите вино.
     -- Слушаюсь! -- Старый слуга подошел к столу и, брезгливо поморщившись,
ловко  выхватил кувшин прямо из-под носа Петровича. Но тот уже  успел налить
себе полкубка.  Одним  махом  влив в себя  вино,  экс-разбойник схватил  два
столовых ножа и, вжикнув их один об другой, выкрикнул:
     -- Всех перережу! Хамы! Коты подзаборные! Враги трудового народа!
     Длиннорукий вскочил из-за стола и, схватив Петровича за шиворот, вместе
с  ним выбежал из трапезной. Правда,  по дороге  бывший  Грозный  Атаман еще
успел опрокинуть пару стульев.
     -- Придурки! -- бросила им вслед Анна Сергеевна. -- Путчисты засраные.
     -- Хоть бы вы, господин Каширский, излечили его от пьянства,  -- сказал
Виктор соседу Анны  Сергеевны, -- а то  ведь смотреть противно. И  к тому же
всякий день одно и то же.
     Господин Каширский словно того и ждал, что к нему обратятся.
     --   Моя   специализация   тяготеет   преимущественно   к   хроническим
алкоголикам, однако в данном случае явление  носит скорее благоприобретенный
характер, еще не перешедший  в хроническую стадию, -- заговорил он  приятным
низким голосом, -- и для его ликвидации  необходимо изолировать пациента  от
источника  алкогольной  интоксикации, иначе  говоря,  держать вино  от  него
подальше.
     -- A, ну  ясно, -- кивнул Виктор, из всей  заумной речи толком понявший
лишь  последние слова.  --  Расскажите,  как  у  вас идут  дела  с господами
поэтами.
     -- Случай  также весьма запущенный, -- охотно  ответил Каширский, -- но
мы не теряем оптимизма. Излечить от поэзии будет, пожалуй, посложнее, чем от
пьянства, однако мои  психотерапевтические  установки в комплексе с сеансами
трудотерапии в лице копания мелиоративных  канав уже начали давать некоторые
позитивные перемены в состоянии пациентов...
     -- Ваше Высочество,  вы позволите  убирать  со стола?  --  бесцеремонно
перебил Теофил мудрствования Каширского.
     -- Убирайте, -- откликнулся Виктор. -- Да, так я вас слушаю.
     -- Ну  вот,  стало  быть,  --  чуть  обиженно  продолжал Каширский,  --
установив, что радикальные меры могут привести к  негативным последствиям, я
решил  применить   метод  исцеления   подобного  подобным   и   использовать
минимальную, но ударную дозу поэзии для борьбы с нею же.
     -- То есть? -- заинтересовался Виктор.
     -- Я дал одному из пациентов  установку написать стихотворение, зовущее
к перевыполнению плана по копанию  канав. И вот что получилось. -- Каширский
извлек из кармана пиджака мятый листок и торжественно зачитал:

     -- Мы принца Виктора решенья
     Скорее в дело воплотим,
     И для болотоосушенья
     Свои мы силы посвятим!


     Анна Сергеевна откровенно фыркнула, Каширский немного обиделся:
     --  Между  прочим, после коллективного прослушивания этих  стихов  наши
поэты повысили производительность труда на семь процентов!
     -- Все это, конечно, очень хорошо, -- заметил Виктор, --  только  стоит
ли в стихах  упоминать мое имя? Нескромно как-то.  Тем более что начало делу
осушения болот положил еще мой пращур, королевич Георг...
     -- Переделаем! -- оптимистично воскликнул Каширский. -- "Георга славные
решенья..."
     Но тут Теофил вновь некстати перебил Каширского:
     -- Ваше Высочество, тут вас дожидается  наш главный болотничий. Сказать
ему, чтоб еще подождал?
     -- Нет-нет, -- вскочил Виктор.  --  Извините, господа, что оставляю вас
--  дела... Но  я  уверен  -- не пройдет  и двух  десятилетий,  как главному
болотничьему придется  переучиваться в главного лесничего! -- И уже в дверях
тихо добавил: -- Иначе не стоило и начинать...
     --  Как вы думаете, что он хотел  сказать? --  недоуменно пожал плечами
Каширский, когда они вдвоем с Анной Сергеевной остались за столом.
     -- Реформатор хренов, -- презрительно хмыкнула госпожа Глухарева.





     Когда обитатель болотного хуторка вернулся домой, хозяйка встретила его
на пороге:
     -- Милый, куда ты исчез? Я уж думала самое худшее.
     -- Провожал нашего  гостя, --  вздохнул  хозяин. -- Довел до начала той
тропинки, что ведет к "грядкам", а дальше там уж заблудиться невозможно.
     -- Я так и не поняла, чего он ищет?
     -- Ну, то  место, где заколдовали  княжну Марфу. Знаешь,  Катерина,  из
разговора с господином Покровским я так  понял, что он даже не считает Марфу
княжной, а говорит о ней как о самой обычной девушке.
     -- А ты что же?
     -- Ну, я не стал переубеждать.
     -- Знаешь, я даже  поначалу перепугалась, что этот человек сюда заслан,
чтобы тебя выследить,  -- призналась Катерина. -- И говорит вроде по-нашему,
но больно как-то мудрено. Уж не из Белой ли он Пущи?
     -- Нет,  не  думаю,  --  улыбнулся  в усы  хозяин. --  По  выговору он,
пожалуй,  больше  напоминает  тех -- ну  я тебе о  них  рассказывал, боярина
Василия и его пажа.
     -- Ой, не к добру, -- с опаской покачала  головой Катенька. -- В  любом
случае следует поопаситься.
     -- Не надо, -- решительно заявил хозяин. -- Я решил открыться.
     -- Что ты, что ты! -- замахала руками хозяйка. --  Ведь ты погибнешь, а
я этого не переживу. Да и чего ты добьешься?
     -- Это дело чести,  -- с тихой непреклонностью ответил  хозяин. -- Если
даже  водяной  меня  бранит за бездействие и потворство  всяким лиходеям, то
куда уж дальше? Я должен доказать, что это не так!
     -- И что же ты собираешься делать? -- обреченно вздохнула хозяйка.
     --  Для  начала наведаюсь к Беовульфу -- туда белопущенские наемники не
сунутся. Ну а дальше увидим.
     -- Благослови тебя господь, -- сквозь слезы  промолвила Катерина. -- Ты
когда собираешься идти?
     --  Прямо сейчас,  --  решительно сказал хозяин. --  Вот  сена  Буренке
принесу, и в путь.





     Сидя  за  столом  в  кабинете  покойного князя  Григория, барон Альберт
занимался  государственными  делами.  Правда,  злые  языки  в его  окружении
поговаривали,  что княжеский стол совсем "не идет"  барону. И действительно,
если   Григорий   гляделся  за  своим  столом  как   настоящий  руководитель
государства, прочно и уверенно сидевший на своем  месте,  то Альберт  как-то
терялся  среди строгих и прямых  очертаний  княжеского  стола. Но барон  еще
надеялся не только приноровиться к чужой мебели, но и прочно  утвердиться во
главе княжества, пусть даже и не в княжеском звании.
     Пока  же   приходилось  заниматься   рутинными  делами,   связанными  с
обустройством Белой Пущи после лютой  смерти ее долголетнего  вождя. И одним
из важнейших дел, по  мнению барона, было возрождение духовности. Вспахивать
сию  благодатную  ниву Альберт поручил  одному из  матерых  упырей,  давнему
сподвижнику    покойного    князя    Григория,    который    и    докладывал
престолоблюстителю о проделанной работе:
     -- Значит, так. Согласно  последним  решениям,  открыли мы  заброшенные
храмы во всех крупнейших селах и волостях.
     --  Хорошо,  --  удовлетворенно  кивнул  Альберт и отхлебнул из  кружки
какой-то жидкости, то ли чаю, то  ли  кровушки.  -- И  как же воспринял  наш
народ сей шаг доброй воли со стороны властей?
     Докладчик почесал плешь:
     --  Как надобно,  так  и  воспринял. Правда, кое-кто  не хотел идти  на
богослужение,  но наши  стрельцы  постарались -- всех в церкву затолкали! --
Упырь удовлетворенно осклабился.
     Однако Альберт остался недоволен:
     --  Ну вот, опять. Сказано же было, чтоб никакого  насилия! Это ведь не
сбор податей,  а дело  личное,  добровольное. Кто  хочет, тот пускай  идет в
церковь,  кто  не  хочет -- принуждать никого не  надо. Послушай, Гробослав,
пора  уж  понять,  что  времена  не  те...  Такое  впечатление, что  вы  все
сговорились, чтобы обгадить любое хорошее начинание!
     --  Так мы  же  хотели,  чтобы как лучше,  -- обескураженно пробормотал
Гробослав.  --  Сказали нам  подымать духовность, вводить  православие, чтоб
его, ну вот мы и стараемся  понемногу. A как  же иначе? Пока людишек силой в
храм не затолкаешь...
     -- -  Никого не надо  толкать в храм силой!  -- не выдержав, хлопнул по
столу Альберт. -- Ясно вам?!
     -- Ясно-то ясно, -- протянул Гробослав, -- да только как же еще вводить
эту самую духовность, коли не силой?..
     -- Ну ладно, -- вздохнул Альберт, поняв,  что Гробославу не  втолкуешь.
--  Теперь насчет костей княжны Марфы. -- Барон полез в  стол, а  Гробослав,
молниеносно извлеча из-за  пазухи  мутную  скляночку,  вылил ее содержимое в
кружку.  Когда Альберт вынырнул из стола с какой-то бумагой,  докладчик  уже
сидел с самым невинным видом и подобострастно глядел на  барона.  -- Вот, --
продолжал Альберт, -- докладная о разыскании костей княжны Марфы.
     -- A это точно ее кости? -- простодушно переспросил Гробослав.
     -- Ее, не ее, какая разница,  -- расплылся Альберт в клыкастой ухмылке.
-- Наша задача -- предать их земле с должными почестями, дабы раз и навсегда
прекратить зловредные толки о том, что якобы Марфа жива до сих пор в облике,
прости господи,  лягушки.  --  C  этими словами  барон  даже  перекрестился,
правда,  не  той  рукой и  не в том  направлении. --  Ну как, подготовили вы
соображения насчет того, где и как предать покою сии бренные останки?
     -- Ну, соображениев-то  предостаточно,  --  вздохнул Гробослав,  --  да
токмо все никак не придем  к общему мнению.  То ли дело при покойнике  князе
Григории -- у всех было единое мнение...
     -- Эти времена ушли, -- твердо проговорил  Альберт. -- Пора своим  умом
думать.  -- Барон привычно  схватился за кружку, но, к разочарованию  своего
собеседника, поставил ее на прежнее место. -- Так в чем же разномыслия?
     -- Разномыслия в том, что имеются  аж три предложения, где хоронить, --
откашлявшись,  приступил  Гробослав  к  докладу.  -- В  родовой  усыпальнице
Шушков, в усадьбе Старо-Даниловское и на погосте села Заборье.
     -- Причем тут Заборье? -- удивился Альберт.
     --  При том, что как раз через  Заборье  Марфа бежала в Новую Ютландию.
Это было  последнее  селение на земле нашего  княжества, которое она  видела
перед своею кончиной.
     -- Ну,  разве что... -- с сомнением пожал плечами  Альберт. A Гробослав
уверенно продолжал:
     -- У Заборья есть и хорошие, и плохие стороны. Хорошее -- то,  что село
находится в дальнем  и  глухоманном краю  нашего княжества,  почти что среди
болот, и могила  Марфы не  будет нам  каждодневным напоминанием о Шушках.  A
плохое -- это то, что если мы похороним кости в Заборье, то тем самым как бы
признаем, что Марфа бежала в Новую Ютландию, а князь Григорий ее преследовал
и  убил. Или  заколдовал. В  общем, дадим новый  повод  для вредных сказок о
княжне-лягушке.
     -- Ну, эти сказки долго еще будут сказываться, -- заметил Альберт. -- A
насчет Григория мы должны наконец  признать,  что и он был  в своих  деяниях
отнюдь не безгрешным...
     Этого Гробослав  уже  выдержать не  мог. Подавшись  вперед и вцепившись
барону в белоснежное жабо, он злобно зашипел:
     -- Да что ж ты, гад!.. Да Григорий тебя из дерьма вытащил, а ты его...
     -- Не шуми, -- с трудом высвободившись, ответил  Альберт. -- Успокойся,
на  вот  водицы испей.  -- Он  пододвинул  Гробославу  свою  кружку,  но тот
испуганно замотал головой. -- A ты думаешь, мне все это не претит -- церкви,
княжеские кости, Семиупырщина? Еще как претит! Но мы должны считаться с тем,
что у нас есть  и  чего  нет.  Нет  князя Григория с  его  железной  волей и
непререкаемым влиянием, а есть  необходимость сохранить власть. Тут вот Анна
Сергеевна как-то говорила -- дескать, что за перестройку мы затеяли. Она это
слово  произнесла,  помнится,  очень презрительно, а  мне  оно  понравилось,
потому как весьма точно отражает стоящие перед нами задачи.
     -- Извини, погорячился, -- пробурчал Гробослав.
     -- Чего уж  там, я не сержусь, -- махнул рукой Альберт. --  Да, так что
же насчет остальных двух предложений?
     --  Второе  -- это похоронить Марфины останки  в родовой  усыпальнице в
Белой Пуще, -- сообщил Гробослав. -- Хотя и здесь имеются свои трудности.
     -- A кстати сказать, где  она, эта усыпальница? -- переспросил Альберт.
-- Признаться, я о ней даже и не слыхивал.
     --  И  немудрено,  --  подхватил  Гробослав, -- ты же всего сто лет при
князе  Григории, а я  все  помню, как тут прежде было. До  Григория на месте
кремля  стояла  большая  усадьба  князей  Шушков.  Ну  и  при  ней, вестимо,
усыпальница. A когда  князь  Григорий  начал  на  сем  месте могучий  кремль
возводить,  то  усыпальница  оказалась как  раз  между  крепостной  стеной и
конюшней.  Ну, он все оставил как есть, только прикрыл забором. Так  что эта
усыпальница уж века полтора стоит в полном запустении и небрежении.
     -- Ну так  может  быть уберем забор, приведем  усыпальницу в порядок, а
конюшню переставим в другое место? -- предложил Альберт. --  И Марфины кости
честь по чести похороним.
     -- Ну, не знаю, -- с сомнением покачал головой Гробослав. -- Я ведь так
понимаю,  что  Григорий  усыпальницу нарочно  с  глаз подальше убрал. Ведь в
кремле  гости иноземные бывают, а зачем напоминать им о Шушках? Да и нам это
тем паче ни к чему.
     --  Ну да, -- подтвердил Альберт.  --  Собственно и Марфу-то мы хороним
для  того  токмо,  чтобы  пресечь непристойные слухи,  а  не ради  какого-то
глупого покаяния,  как  тут  кое-кто выдумывает. Нам  не в чем  каяться,  мы
выполняли приказы!.. Ну ладно, а что же третье предложение?
     -- Третье -- Старо-Даниловская  усадьба.  До Григория она  принадлежала
князю  Ярославу  Шушку, коий приходился как  раз  родителем Марфе, а  Ольге,
супруге князя Григория, соответственно двоюродным дядей.
     -- И что же Ярослав, тоже погиб?
     --  Вестимо,  погиб,  --  плотоядно проурчал Гробослав.  -- Как  сейчас
помню, сам я его, родимого, и ухайдакал, а кровушку выпил...
     -- Прекрати! -- замахал руками Альберт.  -- Этого я слушать не желаю. И
что же усадьба?
     -- В усадьбе его и похоронили, на родовом погосте. Так что рядом  с ним
можно было бы и  Марфины кости упокоить. Теперь в  Даниловской  помеществует
некто  князь  Рассельский,  вот  он  особливо  и хлопочет, чтобы  кости  там
захоронили. Зело тщеславный князь оказался, -- ухмыльнулся Гробослав, -- так
сильно жаждет их заполучить, как будто  это не  Марфины,  а его  собственные
кости!
     --  A  может, разделить их поровну и похоронить во всех трех местах? --
предложил Альберт. -- Чтобы никому не обидно.
     -- A хватит ли на всех? -- озабоченно спросил Гробослав.
     --  C лихвой! -- Барон заглянул в  бумажку.  --  Там  одних черепов три
штуки.  A не  достанет на  всех, так  еще отыщем! -- Однако, поняв,  что уже
хватил малость лишку, поспешно добавил:  -- Ну ладно, Гробослав, я вижу, что
вопрос действительно  сложный. Мы тебя пригласим на  заседание Семиупырщины,
ты все  это изложишь,  и тогда  уж  будем  решать,  что делать.  --  Альберт
привстал за столом, показывая, что разговор окончен.
     Оставшись один, Альберт взял недопитую кружку, понюхал, чуть поморщился
и, подойдя к окну, выплеснул содержимое. Барон окинул взором внутренний двор
кремля и,  заметив прогуливающуюся на крыше амбара черную кошку, вздрогнул и
захлопнул окно.  A  в  дверях  уже  смущенно  топталась  делегация  сельских
старост,  с  которыми  Альберт  собирался   обсудить  вопросы   предстоящего
весеннего сева. Государственные дела не отпускали барона ни на мгновение.





     Василий Дубов и  Надежда  Чаликова  сидели  на  продавленном  диване  в
Рыцарской  зале  Беовульфова замка  и внимали яркому  и  образному  рассказу
хозяина о  том, как  они с Гренделем освободили их  из темницы.  Если верить
радушному хозяину, то им вдвоем  пришлось сразиться  чуть  ли не с  легионом
вооруженных до зубов наемников.
     -- И тогда я -- раз,  два, и все  валяются  вповалку! --  азартно вещал
Беовульф, потягивая вино  из огромного кубка. -- И тут  чувствую, еще дюжина
сзади. A я их мечом, мечом!
     -- Какая дюжина? -- не выдержал честный Грендель, который скромно сидел
в  сторонке  и тоже  слушал  разглагольствования Беовульфа.  -- И было-то их
всего трое, к тому же сильно пьяных...
     --  Ну уж и слегка преувеличить  нельзя,  --  с  явным  неудовольствием
пробурчал  хозяин.  --  Что  я,  должен  тебя учить  искусству  поэтического
вымысла?
     -- Ну, разве что поэтического, -- с сомнением покачал головой Грендель,
-- только ведь и тут своя мера...
     -- Скажите лучше, что  за муха укусила  короля Александра? --  прервала
спор  о  допустимых  пределах   поэтического   вымысла   Надежда   Чаликова.
Журналистка продолжала  исполнять роль пажа Перси и красовалась все в том же
камзоле  с  малиновым беретом.  --  Чего ради  Его  Величество кинул  нас  в
темницу?
     -- A вы еще не знаете? -- Беовульф опрокинул в себя очередной кубок. --
Его Величество Александра свергли с престола, и теперь делами заправляет его
племянник Виктор.
     -- Вот так вот взяли и свергли? -- недоверчиво переспросил Василий.
     -- Вот так и свергли! Приехал из  Белой Пущи князь Длиннорукий вместе с
Соловьем-разбойником, а следом за ними --  какие-то лиходеи. Эти упыри  даже
свои  войска  не стали присылать -- хватило и десятка наймитов, чтобы короля
согнать. Говорил же я: "Не доверяйте, Ваше Величество,  Виктору,  ненадежный
он". -- Беовульф шумно вздохнул.  -- A Его Величество отвечает: "Что делать,
дружище Беовульф!  Ну,  отставлю  я Виктора  от  дел, а  кто  хозяйственными
вопросами займется -- может быть, ты?". Умнейший был человек!
     --  Почему  был?  --  возмутился Грендель. --  Я уверен,  что он жив  и
здоров!
     -- A у вас есть основания полагать иное? -- Дубов пристально глянул  на
Беовульфа.
     -- Ну,  на  днях созвал  Виктор нас,  доблестных рыцарей, в королевский
замок и давай заливать -- мол, пора поднимать королевство из руин, развивать
кустарное производство, осушать болота -- дались ему эти болота! -- и всякое
такое  прочее. И, дескать,  пора вам, славные рыцари, забыть  свои распри  и
включиться  в  общее  дело,  дабы  наше  королевство  встало  в  один ряд  с
передовыми странами мира. Мы, конечно  же, киваем,  да-да-да, надо,  пора, а
про себя думаем: мели  себе  на  здоровье,  Ваше  Высочество, а  мы как жили
триста лет  на болоте, так еще столько же проживем!.. -- Хозяин  обвел своих
гостей слегка замутненным  взором. -- Да вы угощайтесь,  господа,  а  то  я,
дурак, всякими баснями вас потчую, а винца-то подлить и некому!
     -- Спасибо, мы  сыты, --  невпопад ответила Надя, которая  с  некоторым
изумлением слушала рассказ радушного хозяина,  пытаясь извлечь из него некое
"рациональное зерно". --  Но разве это так плохо, что Виктор  хочет вытащить
страну из болота?
     --  Нет,  это, конечно, не плохо,  -- задумчиво  промолвил Грендель, --
только вот едва завершил Виктор свою речь, как встает один из наших рыцарей,
не помню кто, и спрашивает: "Виктор, а где твой дядя Александр?"...
     -- Ну, это воще было! -- с  хохотом перебил Беовульф. -- Виктор весь аж
побелел, хотел что-то ответить, но тут выскочил этот  его прихлебатель князь
Длиннорукий,  весь  красный,  ручки трясутся, глазки  воровасто по  сторонам
бегают,  да как  зачастил: "Господа славные рыцари,  Его Величество  малость
захворал, находится в какой-то там  усадьбе, но мы с ним большие друзья, все
время поддерживаем связь, и как только он поправится,  так сразу  вернется в
замок". Ну и  все в  том  же духе. A хорошо было  сказано: "Виктор, где твой
дядя Александр?" -- И Беовульф захохотал пуще прежнего.
     -- A кстати, где? -- заинтересовался Дубов. -- Вот бы его найти!
     -- Кто знает! -- вздохнул Беовульф. -- Поначалу,  как я  слышал, короля
содержали  в  его же горницах, что называется, под  домашним  заточением,  а
потом  в одно  прекрасное утро слуги  явились --  а Его  Величества нет. Ну,
Длиннорукий  сразу  своих наемников за  задницу  -- где  король?  A  те, как
всегда, лыка не вяжут.
     -- Уж  не  учинили ли они чего с Его  Величеством? --  горестно покачал
головой Грендель.
     --  A может быть, вы же и его похитили? -- хитро прищурился Василий. --
Так же как нас.
     -- Да мы хотели,  -- протянул Беовульф, -- даже записки к нему посылали
через Кузьку. Кстати сказать, именно Кузьма Иваныч нам и  про вас стукнул...
Да, так вот, послали это мы Его Величеству записку -- дескать, готовы помочь
вам  бежать из заточения,  а  затем встать под ваше  начало, дабы изгнать из
Мухоморья вурдалаческих прислужников, этих жалких наемников...
     -- A король что? -- не выдержала Надя.
     --  A он  тоже прислал  записку. Да  вот она.  -- Хозяин пошарил под не
совсем  чистой скатертью,  небрежно постланной  на  столе,  и  извлек  мятый
листок:  --  "Благодарю  вас,  верные  рыцари,   за   заботу  обо  мне,   но
обстоятельства  к  нам  неблагоприятны. Оставайтесь  на своих  местах,  а  я
остаюсь на своем".  Ну, мы решили, что Его Величеству  виднее.  A чуть не на
следующее утро он исчез.
     --  Может  быть, они  узнали о его переписке  с  вами  и  сплавили куда
подальше? -- предположила Надя. -- A объявили, что исчез.
     -- C них станется, -- проворчал Грендель.
     -- Король -- не иголка, -- глубокомысленно заметил Дубов, в котором уже
пробудился  детектив  высокой  квалификации.  --  Будем  искать.  Если  его,
конечно, не вывезли тайно в Белую Пущу.
     --  A кстати, что в Белой Пуще? --  спросила Чаликова. --  Установилась
там стабильная власть, или нет? То есть я хотела сказать -- устойчивая.
     --  Какая уж там власть, --  хмыкнул  Беовульф.  --  Одно название.  Я,
конечно, не знаю подробностей, но  один мой хороший  приятель, купец Авелат,
ездил  туда  по  своим  торговым  делам  и  даже  встречался  с   кем-то  из
Семиупырщины...
     -- Чего-чего? -- удивленно переспросил Дубов.
     --  Ну, Семиупырщина  -- так  теперь  называется  ихняя  шайка. То есть
вообще-то она зовется более красиво  -- Временный Совет по управлению  Белой
Пущей, или черт его  там  знает как. Но все  зовут  их Семиупырщиной,  это и
короче, и суть точно отражает.
     -- И кто же эти семь упырей? -- заинтересовалась Чаликова.
     -- Да нет,  упырей  среди них Авелат  насчитал только  двоих --  самого
барона Альберта и  воеводу. A остальные -- какие-то бояре,  потомки еще тех,
шушковских,  недорезанные  князем   Григорием,  да   парочка   богатеев.  Но
заправляют,  конечно же, упыри во главе с Альбертом. A барон будто  бы после
смерти князя  Григория совсем с крыши спрыгнул --  верит во  все  приметы  и
собственной тени боится. Хотя пардон -- у вурдалаков тени не бывает...
     -- Ну  хорошо,  вероятность того,  что короля вывезли в Белую  Пущу, мы
рассматривать не будем, -- задумчиво промолвил Дубов, -- тем более что у них
там, как я понимаю, и  своих  проблем хватает. Значит,  Его Величество  либо
держат где-то в тайном месте, либо похитили, условно говоря, "третьи силы".
     -- A ну как убили? -- ахнул Грендель.
     -- Не думаю, -- покачал  головой  Василий. -- Король им нужен живым, во
всяком случае  до того момента, пока не подпишет отречения в пользу Виктора.
Да  и  каким  бы  Виктор  ни  был,  но  титул  убийцы собственного дяди  ему
совершенно ни к чему.
     --  Да  уж, это  вам  не  королевич  Георг, -- заметил хозяин.  -- Тот,
говорят, на своего дядюшку чуть не с ножом кидался!
     -- Теперь относительно  предположения, что его  могли перевести в более
закрытое место, чем  королевский замок, -- продолжал детектив. -- Я знаю Его
Величество Александра как человека отнюдь не глупого, он не мог не понимать,
что его положение  более чем ненадежное,  и  тот  факт, что он отказался  от
вашего предложения о побеге, может означать только  одно: Его Величество уже
ждал помощи  совсем с  другой стороны. Это подтверждает и  его  исчезновение
сразу  после вашего  письма.  Так что скорее  всего  король  жив,  здоров  и
находится в надежном месте.
     -- Боюсь,  боярин Василий, что вы  просто пытаетесь нас  успокоить,  --
пристально глянул на Дубова Грендель. -- A заодно и самого себя.
     -- Не без этого, -- развел руками детектив.
     Тут в залу заглянула горничная. Вид у нее был весьма растерянный:
     -- Господин Беовульф, к вам гость...
     --  Гость?  Прекрасно. Ну  так ведите  его сюда,  -- прогудел  радушный
хозяин. -- A заодно и винца принесите.
     Но когда  объявленный  гость  появился  на пороге, то все непроизвольно
вскочили из-за стола и почтительно склонились перед ним,  хотя  тот был одет
очень скромно, по-крестьянски. Нежданный гость был король Новой Ютландии Его
Величество Александр.





     Петрович со спущенными штанами стоял посреди длинноруковской комнаты, а
князь,  макая  тряпочку  в миску с  водкой, собственноручно протирал бывшему
Грозному Атаману царапины на заднице.
     -- Что, шибко больно? -- участливо спросил Длиннорукий, когда Петрович,
не выдержав, слегка визгнул.
     --  Все с  того раза,  -- проворчал  Петрович. -- Котяра проклятый. Так
меня цапнул, что до сих пор ни сесть, ни встать. A нынче ночью снова на меня
броситься хотел, хорошо я успел удрапать!
     -- Ничего,  скоро поймаем твоего кота, -- обнадежил Длиннорукий. --  Ну
все, можешь одеваться.
     Но  тут  в  неплотно  закрытой  двери  появилась  благообразная  фигура
Теофила. Старый слуга держал в руке небольшое блюдечко  с  молоком.  Завидев
сию двусмысленную сцену, он несколько смутился и деликатно кашлянул.
     --  Извините,  господа,  -- почтительно проговорил Теофил  и снова было
повернулся к двери, но тут его как ни в чем не бывало окликнул Длиннорукий:
     -- Постой, любезнейший, как там тебя, Теодор?
     -- Теофил, Ваше  Сиятельство,  -- с достоинством ответил слуга, проходя
внутрь. Петрович едва успел натянуть штаны.
     --  Послушай, Теофил, -- немного смущаясь, заговорил князь, -- тут ведь
у  вас  в замке  живет кот,  белый  такой,  пушистый?..  --  При  этом князь
покосился на блюдечко, которое держал слуга.
     Теофил непринужденно отпил немного молока и поставил блюдечко на комод:
     -- Жил, Ваше  Сиятельство.  Но вот как  Его Величество  исчезли,  так и
Уильям пропал. Должно быть, ушел вместе с Его Величеством.
     -- A кто же тогда меня ночью?.. -- начал было Петрович.
     -- A-а-а, так это призрак! -- радостно подхватил Теофил. -- Еще чуть ли
не  во  времена  достославного королевича Георга тут поселился какой-то злой
дух в облике  кота,  и  он  все  эти  годы  по  ночам  преследует  тех,  кто
злоупотребляет  хмельным зельем. Но вы не опасайтесь,  он совсем безобидный,
уверяю вас.
     -- Ничего себе безобидный! -- потер задницу Петрович.
     -- A  я вам вот еще что скажу, -- доверительно понизил голос Теофил. --
Этот Уильям, пока Его Величество находились в домашнем заточении, служил ему
верным письмоносцем: разносил куда надо записки, кои король привязывал ему к
хвосту. Умная бестия!
     --  Что-о?  --  вытаращился на  Теофила  Петрович,  а  Длиннорукий  зло
проговорил:
     -- По-моему, он над нами смеется.
     -- A ты только сейчас заметил?! -- истерично взвизгнул Петрович.
     -- Ну что вы,  господа, -- скорбно  покачал головой Теофил, --  разве я
позволил бы себе смеяться над столь почтенными особами?
     --  Ничего, дайте с делами разобраться, я еще этого кота поймаю и шкуру
спущу! --  пообещал Длиннорукий.  --  Вот,  как сейчас помню, в бытность мою
градоначальником учинили мы как-то отлов бродячих  котов -- любо-дорого!  Уж
мы их душили-душили, душили-душили, душили-душили, душили-душили... -- Князь
аж прикрыл глаза, а на его лоснящейся физиономии заиграла блаженная усмешка.
     -- Извините, Ваше Сиятельство, -- деликатно кашлянул Теофил, -- что  же
вы делали с этими несчастными задушенными котами?
     -- Шубейки боярыням шили, -- осклабился князь. -- Собольи...
     --  O  темпоре,  о морес, -- горестно вздохнул  старый  слуга  и,  взяв
блюдечко, покинул комнату.
     -- Чего он сказал? -- скривился Петрович.
     --  Умник, -- фыркнул Длиннорукий. И, немного подумав,  добавил:  --  A
кота я изведу -- теперь это для меня дело княжеской чести!





     В корчме, как  обычно, было тихо и  малолюдно.  Лишь  корчмарь-леший за
стойкой  протирал  посуду,  а  водяной  за  столиком потягивал свою  любимую
болотную водицу.
     -- Ну что, опять  без работы остался? --  сочувственно спросил водяной,
опрокинув в себя очередную кружку.
     Леший со стуком поставил тарелку на стойку:
     -- Да какая уж работа  в нашей глухомани! Боюсь, совсем придется корчму
закрывать. Тут вот на ночь глядя боярин Василий  пожаловал, да не один, а  с
двумя спутниками. -- Леший тяжко вздохнул.  -- Думал, погостят  хотя б денек
какой,  так  нет  же  --  ни  свет  ни  заря  отъехали. Тебе хоть  работенка
подвалила, и то неплохо.
     -- Ну да, -- важно кивнул водяной. -- Вел  по болотам  этого, как  бишь
его, Ивана.
     -- По  болотам?  --  несколько  удивился  корчмарь. --  И  чего он  там
потерял?
     -- A кто  его знает! -- отхлебнул  водицы водяной. -- Должно быть, тоже
по делам боярина Василия.
     -- Ох, не к добру все эти дела боярина Василия, -- озабоченно проворчал
леший.  --  В  тот  раз приехал тоже якобы по  своим делам, а князь Григорий
погиб.
     -- Ну так чего ж ты не радуешься?
     -- A я  и  радуюсь! Да только едва Григория не стало, так его вурдалаки
сразу сюда полезли.
     -- Какие вурдалаки? -- удивился водяной.
     -- Да, ты прав, вурдалаки пока еще не  полезли, -- согласился корчмарь,
-- да князь Длиннорукий с наемниками хоть и не вурдалаки, а того навроде. Ну
а короля Александра, скажи, зачем с престола согнали?
     -- Но не боярин  же Василий  в этом виноват, -- возразил водяной. -- Он
ведь  хочет  чтобы как лучше,  чтобы  жить  по  людским  законам,  а  не  по
вурдалачьим.
     -- Хочет-то как лучше, -- протянул леший, -- а что выходит? A ежели еще
и  Иван  тут  по  делам  боярина  Василия... Он  тебе  что-нибудь по  дороге
рассказывал?
     --  Не, все больше молчал,  --  горделиво  приосанился водяной. -- Меня
слушал. Сразу видно, умнейший человек.
     --  От  этого ума  одно  горе, -- проворчал  леший. --  Вот  и  Виктор,
говорят, умный человек, а с кем связался!
     --  Ну,  мы еще  не  знаем  всех обстоятельств, --  чуть понизил  голос
водяной. -- Кто знает, может быть, он просто вынужден был идти с ними, чтобы
всем нам не стало еще хуже!
     --  Пока  что  я  вижу  только  одно  --  ежели   и  дальше  так  будет
продолжаться,  то очень  скоро сюда придут  настоящие  упыри,  и  мне  опять
придется  убираться не знаю куда! -- чуть не выкрикнул леший.  И, пристально
глянув на своего друга, тихо добавил: -- Да и тебе тоже.
     Тут за дверью послышались какие-то крики и грохот.
     -- Ну, вот  и  тебе работенка подвалила, -- обрадовался водяной. Однако
леший отнюдь не разделял оптимизма своего приятеля.
     -- Это они, -- зло проворчал корчмарь.
     -- Кто, упыри? -- удивился водяной.
     --  Хуже. Те, когда кровь пускают, то только чтоб насытиться,  а эти...
Бес их знает, ради удовольствия что ли?
     Тем  временем  дверь опрокинулась  вовнутрь,  и  в  корчму  с  гиканьем
ввалились несколько человек в черных накидках и капюшонах, закрывающих лицо.
Один  из них выхватил из-под плаща какую-то  чудную длинную палку и направил
один конец в потолок. Леший поспешно зажал уши пальцами, и тут  же  раздался
оглушительный тарахтящий  звук,  а с деревянного потолка  посыпались  щепки.
Водяной  от  неожиданности  аж сполз  под  стол,  а  леший,  уже привыкший к
подобным набегам, вытащил из-под прилавка бутыль с  мутной жидкостью и молча
поставил на стойку. Один из налетчиков схватил бутыль в охапку, и вся ватага
с радостными криками покинула корчму.
     Водяной  выполз из-под стола и с  трясущимися руками отправился ставить
дверь на место.
     --  И вот так чуть ли  не  каждый день, -- вновь  вздохнул  леший. -- A
попробуй не дать -- убьют!
     -- Кто они такие? -- дрожащим голосом спросил водяной.
     --  Да наемники, кто ж еще, -- проворчал корчмарь.  --  Никакой  на них
управы...
     -- A может, Виктору пожаловаться? -- предложил водяной. -- Он, говорят,
беспорядка не терпит.
     -- Виктор-то, может, беспорядка и не терпит, -- подумав, ответил леший,
-- да он и сам от этих наемников целиком зависит. Так что жаловаться -- себе
дороже.
     Но  тут дверь  вновь отворилась,  и в  корчму вернулся  совсем  молодой
парень  из  числа  наемников -- во  время налета  он  стоял у входной двери.
Подойдя к стойке, он неловко сунул лешему пару смятых бумажек.
     --  Нет,  вы  не  подумайте,  мы  же  не  бандиты  какие,  --  смущенно
пробормотал  парень.  --   Мы  только  ради  справедливости,  против  всяких
антинародных режимов. -- Сказав это, он поспешно вышел вон.
     Водяной  подошел  поближе к стойке, и они вдвоем принялись разглядывать
бумажки -- те  были зелененькие и расписаны разными  непонятными  буквицами.
Кроме того,  на  обоих  наличествовал вытянутый  круг  с каким-то  бородатым
мужиком.
     --  Ты  что-нибудь понял из того, что он  сказал? -- удивленно  спросил
водяной, осмотрев необычные листки.
     -- Все очень странно, -- озабоченно покачал головой леший. -- И бумажки
какие-то  непонятные суют, и изъясняются вроде как  по-нашему, да  ничего не
поймешь. Совсем как боярин Василий со своим парнишкой.
     -- A ведь и Иван так же  само говорит, -- вставил  водяной,  -- только,
пожалуй, еще мудренее.
     -- Не к  добру  все это, ох не  к добру, --  прокряхтел леший и,  заняв
привычное  место  за  стойкой,  вновь  принялся  протирать тарелки.  Водяной
вернулся за столик и, налив себе из кувшина очередную  кружку, залпом выпил.
В корчме опять  воцарилась сонная тишина,  и  лишь несколько щепок  на  полу
напоминали о налете.





     Устало  откинувшись  в   кресле,  король  Александр  рассказывал  своим
друзьям, как ему удалось исчезнуть из собственного замка:
     -- Извините великодушно, что пришлось отказаться от вашего предложения.
Я  ценю  ваши  высокие  порывы,  но к  тому  времени  побег  уже  был  почти
подготовлен.
     --  И  кто  помог вам бежать?  --  не  без  скрытой  ревности  вопросил
Беовульф. -- Уж не...
     -- Нет-нет,  -- вздохнул король,  --  все равно не угадаете.  Могу ли я
положиться  на  вашу   скромность,  друзья  мои?  Мне   помогла  бежать  моя
возлюбленная,  простая девушка, но  чистая  и  светлая  душою,  будто горный
ручеек среди мрачных скал.
     Услышав это, Надя  чуть заметно улыбнулась -- наконец-то ей стало ясно,
куда исчезал Александр в дни ее первого пребывания в королевском замке и чем
вызваны его предосудительные разговоры о династических браках.
     --  Вот оно  что, --  протянул Беовульф, -- то-то Ваше  Величество были
столь  неотзывчивы,  когда я  пытался  вам  сосватать  свою кузину,  графиню
Бернадетту Прокопьевну!
     -- A по-моему, это необычайно поэтично, -- закатил глаза к почерневшему
потолку  Грендель. -- Один  король,  весьма  достойный,  влюбился  в девушку
простую...  Я  уже чувствую, как  в моей душе  слагается  возвышенная  песнь
всепобеждающей любви, стоящей много выше всех сословных предрассудков!
     -- Все это, конечно, замечательно, но отчего же вы, Ваше Величество, не
желаете  собственноручно  возглавить борьбу  за престол и справедливость? --
вопросил  Беовульф. -- Сами-то мы разобщены и тяжелы на подъем, но стоит вам
только свистнуть... То есть я хотел сказать -- кинуть боевой клич.
     -- A  что  толку!  -- безнадежно  махнул рукой Александр.  --  Виктор с
князем  Длинноруким  просто  ввели  де юре  то, что уже многие  годы  и  так
существовало де факто. То есть нашу полную зависимость от Белой Пущи.
     --  Но  для  чего  им  тогда  понадобилось  устраивать  этот  дворцовый
переворот? -- удивился Дубов. -- Не вижу логики.
     -- Видимо, у  покойного князя Григория  были какие-то  свои виды, а его
преемники просто  впопыхах забыли отменить то, что он задумал, --  не  очень
уверенно ответил король. -- Вот все и шло как бы по накатанной.
     -- Почему "как бы"? -- переспросила Чаликова.
     -- Потому что Длиннорукий обещал Виктору, что тот получит из Белой Пущи
и  денежные  средства, и  новейшие орудия производства, и умельцев,  которые
обучат  моих подданных искусным ремеслам. Очевидно, князь Григорий  так бы и
сделал, но его нет  -- и все встало. --  Александр помолчал, подлил  себе  в
кубок  немного  вина.  -- Возможно,  что  Виктор и руководствовался  лучшими
побуждениями, но что вышло -- сами видите.
     -- Хотели как  лучше,  а  получилось  как  всегда!  --  во  всю  глотку
захохотал Беовульф.
     -- Погодите, господа,  -- неуверенно  заговорила Чаликова, --  но  если
руководителям Белой Пущи теперь не до вас, то...
     -- Ну-ну, говорите же, -- поторопил ее Беовульф.
     -- Нет-нет, это, в конце концов, не мое дело. Мы с Василием  Николаичем
здесь иностранцы...
     --  Ничего,  князь  Длиннорукий  здесь  тоже  иностранец,   --  заметил
Грендель. -- A уж эти его наемники так вообще неведомо откуда.
     -- В  общем,  я  хотела  сказать,  --  продолжала  Надя,  --  что  пока
наследники князя Григория заняты  своими семиупырскими  дрязгами, вы  вполне
можете прогнать и Виктора, и Длиннорукого, и всех наемников.
     -- Вряд ли, --  с  сомнением покачал головой  король,  -- боюсь,  вы не
совсем представляете себе...
     Но договорить Александр не успел, так  как Беовульф с  грохотом опустил
кубок на стол, слегка забрызгав и без того не совсем чистую скатерть:
     -- Вот! Вот речь не мальчика, но мужа! -- И, немного остыв, добавил: --
Извините,  госпожа  Чаликова,  в  этом прикиде  я  вас  принимаю  больше  за
мальчика...
     -- Думаю, что Надя  права, -- раздумчиво заметил Василий.  -- Но решать
это действительно вам. Не нам.
     -- Ну, не знаю, -- колебался король. -- Так-то оно так,  но ведь раньше
или  позже  власть  в Белой  Пуще  установится, и  тогда  они  снова  за нас
примутся. Не стало бы еще хуже.
     --  Господа, -- понизил голос Василий, -- могу вам сообщить, что власть
упырей в Белой Пуще, по моим данным, скоро может подойти к концу.
     -- Как это? -- изумились и Грендель, и Беовульф, и Александр.
     -- Элементарно, -- по привычке произнес Василий. Но, поняв, что для его
собеседников все  это не столь элементарно, пояснил:  -- Так же как вы, Ваше
Величество, являетесь на  данный момент единственным легитимным правителем в
Новой  Ютландии,  так  и у  Белой Пущи скоро появится легитимная  наследница
княжеского престола Шушков.
     --   Иван-царевич   уже   отправился   ее   расколдовывать,   --  почти
конспиративным  шепотом  добавила  Надя. --  Но все  это до поры до  времени
должно оставаться в глубокой тайне.
     -- Что за Иван-царевич? -- пристально  глянул на  Василия и Надю король
Александр. -- Уж не  тот ли  молодой  человек с заплечным мешком,  что искал
дорогу через болота?
     -- Надеюсь, Ваше Величество не сказали ему, что Марфа -- это княжна? --
волнуясь, спросила Надя.
     -- Да нет, просто  показал дорогу, и все, -- ответил  король. -- A что,
это имеет какое-то значение?
     --  По  нашему плану,  Иван-царевич  не должен знать, кто она  такая на
самом деле, -- пояснил Дубов. -- Мы даже проинструктировали нашего знакомого
водяного, чтобы он просто провел  Ивана  по  болоту  и оставил неподалеку от
искомого места, но не говорил, кто такая эта заколдованная лягушка.
     -- Иначе расколдование Марфы может сорваться, -- добавила Чаликова.
     -- Но ведь болота  весьма обширны,  -- пожал плечами  король, -- и  где
уверенность, что Марфа и ваш Иван-царевич непременно встретятся?
     -- Уверенность  есть,  --  рассмеялся  Василий, --  и  даже  более  чем
уверенность.  Известный  Вашему  Величеству  колдун  Чумичка  так  заговорил
стрелы, что куда  бы  господин Покро... то есть куда  бы наш Иван-царевич не
выстрелил, стрела сама должна найти дорогу к Марфе.
     В это время в зале появилась горничная:
     -- Боярин Василий, к вам гость.
     -- Ко мне? -- удивился Василий. -- Но кто же мог узнать, что я тут?
     --  Кузьма! -- догадался Беовульф.  -- Он-то уж  точно знает, что вы  у
меня. Ну, скажи ему, пускай входит, да побыстрее.
     Однако  на пороге,  ко всеобщему  удивлению, возник отнюдь  не  домовой
Кузька, а королевский слуга Теофил.
     --  Ваше  Величество... --  почтительно пробормотал  он,  увидав своего
короля.
     -- A,  ну  ясно,  уже  пронюхали,  что  я здесь,  --  добродушно сказал
Александр.
     --  Да нет,  Ваше Величество, пока что  пронюхали только то, что  здесь
боярин Василий. -- И, обращаясь к Дубову, Теофил добавил: -- Ваша Светлость,
по поручению Его  Высочества  Виктора  я  должен вам передать  извинения  за
ночное недоразумение...
     --  Так что же,  это  было недоразумение? --  переспросил  детектив. --
Странно, очень странно...
     --  Ну да,  это  все князь Длиннорукий, а Виктор ни сном,  ни  духом. В
общем, Его Высочество  приглашает  вас пожаловать в  замок.  -- И Теофил уже
совсем доверительно понизил голос: -- Только я бы на  вашем месте ехать туда
поостерегся.
     -- A что, разве Виктор...
     --  Да  нет,   Его  Высочества  вам  опасаться  нечего,  но  вот  князя
Длиннорукого... Да  еще  эта женщина, госпожа Глухарева -- мне  кажется, она
вас несколько недолюбливает.
     -- Как, и она тут?! -- взревел Беовульф. -- Подлая, коварная изменщица!
     -- A я посвящал ей свои лучшие стихи, -- тихо вздохнул  Грендель. -- Не
ты темна, темны твои дела...
     -- Вася, ведь  Анна Сергеевна и вас  чуть не отправила на  тот свет, --
напомнила  Чаликова.  -- Так что  для  вас  отправляться в  замок  -- чистое
безумие.
     --  Я  еду,  --  решительно  заявил Василий. --  Нет-нет, Наденька,  вы
оставайтесь здесь, а я постараюсь там что-нибудь разузнать -- и сразу назад.
Когда выезжаем?
     -- Прямо сейчас, -- сказал Теофил. -- Его Высочество изволил выслать за
вами собственную карету.
     -- Теофил, только не говори  им, что и я здесь, -- попросил король.  --
Хотя, впрочем, можешь  сказать. Если уж  они так быстро прознали про боярина
Василия...
     Беовульф торжественно поднялся из-за стола и подошел к Дубову:
     -- Дорогой боярин  Василий, если с вами  что-нибудь случится, то знайте
-- мы весь королевский замок по бревнышку раскатаем, по камешку разберем, но
вас вызволим.
     -- Я в этом не сомневаюсь, -- улыбнулся боярин Василий.





     Следуя  подробным   указаниям   своего   нового   знакомого,  обитателя
уединенного  хутора,  Иван Покровский  быстро  шел  по  узкой  тропинке, еле
заметной в пожелтевшей траве. Обогнув несколько весьма живописных, но сильно
заболоченных  полянок  и покружив по небольшому  перелеску, тропинка  вывела
путника на  край  обширной  равнины,  всем  своим  видом  напоминавшей следы
какого-то   непонятного  природного  катаклизма:  местность  была   как   бы
расчерчена  на  длинные  прямые  полоски  суши  (стрелки  или  "грядки", как
именовал их водяной) и столь же прямые, уходящие в бесконечность канавки. На
обрывистых  берегах  "грядок"  тут  и  там  торчали  красавцы-мухоморы, хотя
Покровский  заметил  немало  и  благородных  грибов,  не  то  белых,  не  то
подберезовиков -- просто они явно проигрывали и  как-то терялись в соседстве
ядовито-красных щеголей, давших прозвание всей стране.
     Неподалеку,  на  самом краю болота, одиноко возвышался клен,  уже почти
облетевший, и  он-то как раз и служил  главным ориентиром: отсчитав слева от
него три "грядки",  Покровский  свернул на четвертую. Путь  был  не  слишком
легким  -- ноги то  и дело  увязали  во мхе, приходилось  продираться сквозь
густой  кустарник,  разросшийся  кое-где  от  края  до  края, несколько  раз
довелось перепрыгивать через довольно  широкие щели, которые, будто трещины,
пересекали "грядку".
     Когда   Иван  достиг-таки  окончания  стрелки,  скупое  осеннее  солнце
достигло  зенита. Болотная водица тускло поблескивала с трех сторон -- слева
и справа  тянулись параллельные "грядки", имеющие  выход  ко  второму берегу
необычного болота, но канавки, отделяющие их от той  стрелки, по которой шел
Покровский,  сходились   как  раз  впереди.  Иван  представил  себе  чувства
несчастной девушки, выбравшей для бегства ту "грядку", которая вела в тупик,
и  как бы воочию  увидел трагические  события,  которые разыгрались  в  этих
сумрачных  краях  два столетия тому назад. Картину дополнял крупный замшелый
камень на самом окончании "грядки". На камне Иван разглядел выбитый когда-то
знак, напоминающий букву "М".
     Покровский поставил рюкзак на землю рядом  с памятным камнем, извлек из
колчана лук с гербом  и золотую стрелу, выданную  Чумичкой --  всего их было
три. По словам колдуна, этого количества должно было хватить с лихвой.
     Заправив  стрелу в  лук,  Иван натянул тугую  тетиву  и,  совершенно не
целясь, выпустил  ее вверх.  Несмотря на почти безветренную погоду, какая-то
неведомая сила подхватила  стрелу,  и она,  несколько  раз  перевернувшись в
воздухе, медленно полетела через канавку к противоположному берегу.
     Покровский  схватил  заранее  приготовленный компас и, пока  стрела  не
скрылась за молодым еловым перелеском, определил точное направление полета.
     -- Ну что же, придется еще разок искупаться, -- вздохнул путешественник
и принялся шестом исследовать дно канавки. Оно оказалось не очень глубоким и
достаточно твердым  -- правда, только у самого берега. Мысль, что можно было
бы вернуться и пройти по соседней "грядке", в голову к Ивану не пришла, да и
путь в таком случае оказался бы слишком длинным. Покровский осторожно слез с
обрыва прямо в  воду и, держа рюкзак над головой,  медленно двинулся вперед.
Водица была по-осеннему холодной, но путник, видимо,  уже успел привыкнуть к
подобным неудобствам. И когда до заветного берега оставалось всего несколько
шагов,  Иван  почувствовал,  что  дно  буквально  засасывает  ноги.  Лишь  с
неимоверным усилием ему удалось вырваться и, зацепившись шестом  за какой-то
кустик на краю низкого,  но крутого бережка, достичь твердой  почвы. Правда,
рюкзак сильно промок, но его обладатель не горевал: во-первых, он радовался,
что  вообще  выбрался на  берег,  а  во-вторых, наиболее  ценные  вещи  были
завернуты в несколько слоев полиэтилена.
     Еще раз  справившись с компасом,  Покровский направился  прямиком через
лесок,  за  которым начиналось уже обычное болото, коего не успели коснуться
лопаты  мелиораторов  эпохи  королевича  Георга. Идти в промокшей  одежде, с
которой живописно свисала тина, было не очень-то уютно, однако Иван старался
не обращать внимания на подобные мелочи, справедливо полагая, что в пути еще
не раз придется искупаться в болоте.
     Через несколько минут, миновав  перелесок, Покровский  вновь вступил  в
очередное болото. Трудность передвижения на сей раз заключалась не столько в
том, что  приходилось прыгать с кочки на  кочку, сколько в том, что при этом
нужно было следовать определенным курсом, по возможности с него не сбиваясь.
A  путь,  указанный  полетом  стрелы,  как назло  заводил  в  самые топкие и
труднопроходимые  места.  Однако  шест  и некоторые навыки  жизни на  болоте
делали   свое  дело  --  и   Иван  добрался  до  середины  болота,  ни  разу
по-настоящему не провалившись.
     Идя  по  направлению  стрелы,  Покровский  вдруг  оказался на  ровной и
по-летнему зеленой  лужайке,  раскинувшейся  посреди  болота. Однако, сделав
пару  шагов, Иван  явственно  ощутил, что проваливается в какую-то страшную,
обволакивающую бездну, куда более  безысходную, чем  незадолго  при переходе
через канавку. Болотопроходец мгновенно скинул с плеч рюкзак и отбросил  его
на край лужайки, но это почти совсем не помогло -- Иван уже погряз в трясине
выше колен и продолжал  стремительно тонуть.  Любое  движение, любое  усилие
только убыстряли погружение.
     Находясь уже по пояс в  вязкой холодной трясине, Покровский увидел, как
прямо  по предательской  зелени лужайки,  поблескивая  на солнце,  огромными
прыжками к  нему приближается крупная зеленая  лягушка. Когда она подскакала
совсем  близко, Иван понял, что блестит  не сама  лягушка, а золотая стрела,
которую  она  держит  во  рту. "Неужто та  самая?",  промелькнуло в сознании
Ивана. A лягушка, подпрыгнув совсем близко, выпустила стрелу, и та мгновенно
ушла в трясину.
     Левая рука Покровского уже почти завязла в болоте, а правую он протянул
лягушке. Та вспрыгнула на ладонь, Иван поднес ее к лицу и поцеловал.
     Раздался грохот, и рядом с Покровским возникла высокая стройная девушка
в  темном   платье.  Легко  отпрыгнув   к   ближайшей   кочке,  она  подняла
болотопроходческий шест  и  быстро протянула его  Ивану.  Последним  усилием
выдернув левую руку из трясины, он ухватился за  шест. Девушка  изо всех сил
тянула,  Покровский, насколько  позволяло положение, отчаянно двигался,  и в
конце концов  их  общие усилия  увенчались успехом  --  зеленая трясина была
вынуждена отдать вожделенную добычу.





     Когда Теофил ввел боярина Василия в трапезную залу, то тому показалось,
что он попал в  настоящий  гадюшник  --  четыре пары глаз глядели на  него с
откровенной  ненавистью: всем  им, и Каширскому, и Анне Сергеевне,  и  князю
Длиннорукому,  и Соловью-разбойнику он успел в  разное время  и  в различных
"действительностях"  что  называется  наступить  на  хвост.  Лишь  Виктор  с
неподдельным радушием вскочил из-за стола и кинулся навстречу гостю:
     --  Дорогой  боярин  Василий,  вы должны извинить нас за  этот досадный
случай нынче ночью! Поверьте, я совсем не хотел...
     --  Да  ну  что вы, Ваше Высочество,  --  прервал  августейшие излияния
боярин Василий, --  я  прекрасно понимаю,  что лично  вы тут не при  чем. --
Гость  бросил  мимолетный  взор  на Длиннорукого и заметил, что  тот  как-то
скукожился и даже позеленел от злости. Анна же Сергеевна  полезла в декольте
своего черного платья.
     -- И в знак того,  что вы не сердитесь, --  продолжал  Виктор, -- прошу
вас принять участие в нашем скромном обеде.
     -- Благодарю Ваше Высочество,  -- вежливо  отказался боярин Василий, --
но я уже пообедал у господина Беовульфа. Возможно,  у него  подают  не столь
изысканные блюда,  но зато там  я могу быть уверен, что худо  мне от них  не
будет. -- Украдкой глянув на Анну Сергеевну, Василий заметил, как та, злобно
зашипев, вынула руку из декольте.
     Виктор же как ни в чем не бывало сказал:
     -- Ну,  не  буду настаивать. Я и сам  не люблю переедать. Теофил укажет
вам горницу, где вы сможете отдохнуть, а после обеда прошу пожаловать ко мне
на небольшую беседу.
     --  С   удовольствием  побеседую  с  Вашим  Высочеством,  --  церемонно
откланялся боярин Василий и в сопровождении старого слуги покинул трапезную.
     -- Теофил, вы не могли бы устроить мне  встречу с Кузькой? --  негромко
спросил Дубов, пока они шли по длинному коридору.
     -- Кузьма Иваныч ожидает  в отведенных  вам  покоях,  --  столь же тихо
ответил Теофил.
     Кузька бросился в  объятия своего  задушевного  друга боярина  Василия,
едва тот вошел в комнату:
     -- Василий Николаич! Какими судьбами?!
     -- Погоди, погоди, -- говорил Василий, отряхивая  свой боярский кафтан,
который уже оказался безнадежно запачканным  --  Кузька был  весь  в саже  и
копоти. -- А ты, как я  вижу, заделался заправским трубочистом. Ну  как тебе
новая власть, не обижает?
     -- Не, совсем наоборот, -- весело откликнулся Кузька. -- Виктор уважает
тех,  кто делом  занят. Вот  грозится дать мне сельских девушек для обучения
домоводству...
     -- Спасибо, что выручил нас, -- прочувствованно сказал Василий.
     -- Да пустяки, -- махнул рукой Кузька.
     -- Слушай,  Кузьма Иваныч, -- по-деловому заговорил Дубов, -- появилась
реальная возможность прогнать упырей из Белой Пущи...
     -- Ты уж не впервой обещаешь, -- перебил домовой, -- и что?
     --  Уже  сейчас преемники  Григория,  как я  слышал,  вынуждены поджать
хвосты.  Эти  упыри  поняли, что  если  даже  князь  Григорий  не  такой  уж
неуязвимый, как  считалось  два  столетия,  то сами  они тем  более.  Теперь
главное  -- нанести по ним решающий удар. В  прошлый раз твоя помощь, Кузьма
Иваныч, была для нас неоценима...
     -- Ну-ну, не  подмазывайся, -- засмеялся Кузька.  --  Выкладывай,  чего
нужно.
     --  Тебе  с первой  же оказией  предстоит  отправиться в Белую Пущу,  в
княжеский замок...
     -- Ни-ни-ни! -- замахал ручками домовой. -- Ты чего, на верную погибель
меня посылаешь?! --  И, помолчав, уже совсем по-деловому спросил: -- И что я
там должон делать?
     -- То же, что и здесь, -- ответил Дубов. -- Нет-нет,  я имею  в виду не
чистить  дымоходы,  а следить за тем, что там у них происходит. А еще...  --
Василий нагнулся к уху Кузьки и что-то зашептал. Домовой понимающе закивал.
     Тут в дверь постучали, и на пороге появился Теофил:
     -- Боярин Василий, вас просит к себе Его Высочество.
     --  Иду-иду, -- поднялся  с  кресла  Василий. -- Ты  все понял,  Кузьма
Иваныч?
     -- Все, Василий Николаич! --  весело ответил  домовой и  юркнул прямо в
камин.
     В коридоре на Дубова чуть не налетела Анна Сергеевна.
     --   Здравствуйте,   Василий  Николаич!  --   скривив   губки,  деланно
обрадовалась она.
     -- Добрый день, Анна Сергеевна,  -- как ни в чем не бывало поздоровался
детектив. Теофил деликатно прошел вперед и дожидался боярина Василия в конце
коридора.
     --  Явились,  чтобы   вредить  мне?  --  сощурившись,  продолжала  Анна
Сергеевна.
     Дубов вздохнул:
     -- Вы сами себе вредите и своими  действиями, и всем образом жизни. А я
сюда явился в поисках истины и справедливости!
     -- Слова, слова... -- покачала головой Глухарева. --  А я вам предлагаю
действовать заодно -- у меня уже есть парочку заманчивых делишек на примете!
     -- Этого  не  будет никогда,  Анна Сергеевна, -- тихо,  но  непреклонно
ответил Дубов. A госпожа Глухарева уже решительно запускала руку за корсаж.
     -- Если  вы  отвергаете  меня,  --  с пафосом говорила она, откупоривая
скляночку с прозрачной жидкостью, -- то и жизнь  мне ни  к чему! -- C  этими
словами Анна  Сергеевна  основательно приложилась  к  бутылочке  и, крякнув,
вытерла рукавом рот. -- Ах, я умираю! -- решительно заявила она.
     -- Ну и на здоровье, -- улыбнулся Дубов.
     Анна Сергеевна начала плавно  оседать, томно закатывая глаза  и издавая
предсмертные стоны. Василий галантно  подхватил даму одной рукой, другой  же
незаметно ущипнул ее.
     -- Ах вы противный! -- взвилась лже-покойница, и тут  же,  изогнувшись,
как кошка, прошипела: -- Значит, война?
     --  Между  нами  другие  отношения  просто  невозможны,  --  усмехнулся
Василий. -- Извините,  Анна Сергеевна,  если у вас ко мне  все,  то я должен
спешить -- меня ждет Его Высочество.
     Анна Сергеевна  посторонилась, и  Дубов поспешил вслед  за Теофилом. Но
даже затылком он ощущал полный холодной ненависти взгляд госпожи Глухаревой.
     -- Вздорная женщина,  --  заметил Теофил.  --  Его Величество Александр
такую и на порог не пустил бы.
     Виктор  встретил боярина  Василия  в своем  рабочем кабинете --  там, в
отличие от покоев Александра, не было ничего лишнего, не говоря  уж о всяком
хламе, который у  короля валялся  даже на рабочем столе.  Единственное,  что
привлекло внимание гостя, так это ржавая шпага, висевшая на стене.
     -- По  преданию,  эта  штуковина  принадлежала еще  Георгу, --  пояснил
хозяин,  уловив  интерес боярина Василия. -- Якобы она и  послужила причиной
его изгнания. Или, вернее сказать, последней каплей.
     -- Вот как?! -- искренне подивился Василий.
     -- Ну  да. Будто  бы  он  выхватил шпагу  и с криком: "Крыса!" проткнул
занавеску. А там стоял некий почтенный царедворец.
     -- Ну, так эта шпага историческая реликвия, -- заметил Дубов и подумал,
что  баронесса Хелен  фон  Ачкасофф дорого бы  дала, чтобы  заполучить такой
экспонат к себе в коллекцию.
     --  Да пустяки, -- пренебрежительно махнул  рукой Виктор, --  я  ощущаю
себя наследником не  безумных  выходок Георга  на  родине,  а  его  полезных
начинаний здесь.
     --  А  начали  с безумной  авантюры, --  подхватил  боярин  Василий  и,
спохватившись,  добавил: --  Надеюсь,  Ваше  Величество, я не  позволил себе
излишней?..
     -- Я как  раз хотел поговорить с вами откровенно, -- перебил Виктор, --
безо всех этих утонченных церемоний...  Скажите, что мне оставалось  делать?
Они бы  так и так своего добились, ведь у нас даже собственных войск нет, уж
не говоря обо всем прочем. А вступив с ними в соглашение, я могу хоть как-то
держать положение под своим надзором и что-то сделать если и не во благо, то
хоть бы не во зло Ново-Ютландскому государству и народу.
     -- Извините,  Ваше Высочество, но мне  кажется, что вы просто пытаетесь
успокоить свою  совесть,  --  отбросив  "утонченные  церемонии",  откровенно
высказался Василий. --  И потом, вы все время говорите "они". Кто -- они? --
Виктор  подавленно  молчал.  --  Князь   Длиннорукий,  Соловей-разбойник  да
неизвестно чьи наемники.  Если что, их хозяева в Белой  Пуще тут  же от  них
открестятся -- мол, знать не знаем, ведать не ведаем всю эту шушеру.
     -- Крыть нечем, -- через силу усмехнулся Виктор.
     --  А вы  для  них --  просто,  извините,  половая тряпка,  которую они
выжмут, вытрут ноги и выбросят, -- продолжал боярин Василий.
     -- Что же делать? -- с болью вырвалось у Виктора.
     -- Положение  не столь уж безнадежное, -- понизил голос Дубов. -- Вы же
сами видите,  что упырям, которые  в  Белой  Пуще, не до  вас и  не до князя
Длиннорукого. Вам нужно повиниться перед вашим дядей и вместе с Беовульфом и
прочими славными рыцарями изгнать отсюда всю эту нечисть.
     -- Легко сказать, -- горестно протянул Виктор.
     -- Беовульф готов созвать рыцарей, -- напористо продолжал Василий, -- а
Его Величество уже почти согласен их возглавить если не как военачальник, то
как  символ  законной  власти.  А  вы  должны, находясь  здесь, всячески  им
способствовать, чтобы по возможности нейтрализовать князя Длиннорукого и его
наемников. Вы согласны?
     Виктор молчал.  Казалось,  он готовится  принять  самое  важное в своей
жизни  решение.  Точно  так  же он  молчал  несколько недель  назад,  слушая
разглагольствования и посулы князя Длиннорукого.
     И тут в тишине Василий явственно  расслышал неясный шорох, доносившийся
из-под небольшого диванчика в углу комнаты.
     -- Что это? -- вскрикнул Василий. -- Нас подслушивают?!
     -- Кому тут  подслушивать! -- оторвался  от  раздумий Виктор. -- Мышка,
должно  быть. Или  крыса.  Дядюшкин  кот  куда-то  пропал,  вот  они  волю и
почуяли...
     -- Вы позволите? -- Не дожидаясь  позволения, боярин Василий  сорвал со
стены "историческую" шпагу, подбежал  к дивану и, нагнувшись,  несколько раз
наугад несильно ткнул. Раздался дикий визг, и из-под дивана, как ошпаренный,
выскочил Петрович.
     -- Что  это значит?! -- тоном, ничего доброго не  предвещающим, спросил
Виктор.
     -- Крупная, однако же, крыса оказалась, -- хмыкнул Дубов.
     --  Снова  этот  кот  проклятый,  -- заныл  бывший Грозный  Атаман.  --
Погнался  за  мной,  я сюда шмыгнул,  а тут  вы вошли... -- Пятясь  задом  в
сторону двери, Петрович споткнулся о край ковра и растянулся на полу.
     --  Вон!  --  рявкнул Виктор,  и  Петрович на четвереньках очень быстро
покинул кабинет, отворив двери лбом.
     -- Вот  с  кем  приходится иметь дело,  --  вздохнул Виктор,  оставшись
наедине с гостем.
     --  Вы  сами выбрали  этот путь,  Ваше  Высочество, -- возразил  боярин
Василий. -- Так что же я могу передать вашему дяде?
     --  Передайте мои  сожаления,  что так все вышло, --  помолчав  ответил
Виктор.  -- А насчет  ваших предложений  я должен  подумать.  Если что,  дам
знать.
     --  А  теперь, Ваше  Высочество,  позвольте мне откланяться, --  сказал
гость. -- Темнеет рано.
     --  Ну что  ж, не  смею задерживать, --  кивнул  Виктор. -- Счастливого
пути.
     --  Извините,  Ваше Высочество,  у  меня к вам  одна не совсем  обычная
просьба,  -- вспомнил Василий. -- Не  могли бы вы  лично проводить  меня  до
кареты?
     -- С  удовольствием, -- несколько удивленно ответил  Виктор. -- Теофил,
где вы?
     -- Я здесь, Ваше Высочество, -- тут же  вошел в кабинет старый слуга. В
руке  он держал некое  подобие швабры с тряпкой, от которой неприятно пахло.
-- Тут наш уважаемый господин Петрович, выходя от Вашего Высочества, немного
обмочился...
     То, что увидел  Василий, когда  вместе с Виктором  и Теофилом вышел  во
двор,  утвердило  его  в  самых худших  подозрениях:  посреди  двора,  вдоль
каменной дорожки от  выхода из  замка, до площадки, где ждала карета, стояли
несколько человек  в  темных плащах с  капюшонами --  по всей видимости,  те
самые наемники, что ночью схватили и сторожили Василия и Надежду.
     Увидев, что боярин Василий  выходит  из  замка в  сопровождении  самого
Виктора,  наемники  топтались  в  нерешительности,  и  детектив  даже  успел
заметить,  как один  из  них  спрятал  в  широкий  рукав какой-то  блестящий
металлический предмет -- им вполне мог бы оказаться и нож, и  кастет. Сделав
вид, что хочет поправить штанину, Дубов  кинул мимолетный взгляд на замок --
и  в  нескольких окнах увидал  Анну Сергеевну,  Каширского,  Длиннорукого  и
Петровича.
     Поравнявшись с одним из наемников, Дубов чуть пригнулся и заглянул  ему
под капюшон. От  такой наглости тот чуть было не  обнажил вновь свой  не  то
нож, не то кастет, и только присутствие Виктора заставило его сдержаться.
     Василий же удовлетворительно  хмыкнул и поспешил к карете.  Все  поняв,
Виктор не отставал от него ни на шаг. У самой кареты Виктор и боярин Василий
по  царь-городскому  обычаю  три  раза  расцеловались,  Теофил  вскочил   на
кучерское  место, и  запряженный тройкой вороных коней  экипаж  быстро повез
Дубова прочь из негостеприимного замка.
     Василий Николаевич прокручивал  в голове послужной список наемника, чье
лицо он только что как следует  разглядел: Мстислав Мыльник, командир отряда
особого  назначения, Кавказ,  Прибалтика,  опять  Кавказ;  октябрь девяносто
третьего   --  Москва,  штурм  Останкино,   оборона  Белого   дома,   особая
благодарность  генерала Макашова. Погиб  при артобстреле четвертого октября,
затем был оживлен шарлатаном Каширским, который  превратил  его в  зомби.  И
новые  места  службы: Кислоярск, Придурильская Республика,  снова Кислоярск,
затем переход в  "параллельную реальность", наемничество  у  князя Григория,
участие в провалившемся походе на Царь-Город и, наконец, Новая Ютландия... И
всюду кровь, разрушения, насилие, смерть.





     Иван Покровский и  Марфа сушились возле  небольшого  костерка на опушке
елового  перелеска,  отделявшего  "грядки"  от  того  болота,  где произошло
чудесное превращение.  Они пили горячий  чай  из маленького  ковшика,  а  из
котелка  побольше,  висящего  на  перекладине  прямо  над   костром,  вкусно
попахивало боровиками,  собранными тут  же под елками и сваренными в бульоне
из кубиков, которыми Иван запасся в путешествие.
     -- Значит,  ты  не Иван-царевич? --  с некоторым удивлением  произнесла
Марфа.   Голос  ее   звучал   как-то  неуверенно  --   видимо,   по  причине
двухсотлетнего   перерыва,   когда   ей   приходилось   изъясняться   только
по-лягушечьи.
     -- Увы, -- вздохнул  Покровский и  помешал  варево  длинной  деревянной
ложкой. --  Но ты не беспокойся -- и я, и  мои  друзья, мы все  поможем тебе
вернуться  на верный путь... -- Поняв по взгляду  девушки, что сказал что-то
не то, Иван замолк.
     -- Погоди, Ваня, -- удивленно заговорила Марфа, -- что значит на верный
путь? Разве твои друзья не говорили тебе, кто я такая?
     -- Ну, вообще-то говорили, -- нехотя согласился Покровский, -- но зачем
старое ворошить? Главное,  что ты  вернулась в человеческое  обличье,  а все
остальное пустяки!
     -- A все-таки? -- допытывалась девушка.
     -- Ну,  будто бы тебя  заколдовали в  наказание за...  --  Иван пытался
подобрать  наиболее  мягкие  выражения  того,  за  что наказали Марфу,  но в
голове, как назло,  вертелись только неприличные  слова. --  Ну, в общем, за
нехорошее поведение...
     --  Чего?  --  Марфа  уставилась  на Ивана,  по-лягушечьи выкатив  свои
прекрасные серые глаза.
     -- A что, разве это не так?
     --  Я --  Марфа,  из  рода князей Шушков,  превращенная  в  лягушку  по
указанию князя Григория, мужа  и убийцы моей двоюродной сестры Ольги. -- Все
это Марфа произнесла как-то устало и даже грустно.
     -- Ух ты! -- несколько невпопад изумился Иван. -- Как жаль...
     -- Тебе жаль, что ты освободил из  многолетних пут не падшую  девицу, а
княжну? -- покачала головой Марфа. -- Может быть, если бы ты знал,  кто я на
самом деле, то не стал бы этого делать?
     -- Нет, ну  почему  же, -- совсем  смутился Покровский, -- я очень рад,
что помог Вашей Светлости  вернуть  прежний облик. Только видишь ли,  Марфа,
выходит, что меня просто использовали... Но я не в обиде!
     -- Как это, использовали? -- Марфа с удовольствием отпила глоток чая. И
хоть заварен  он был на болотной водице, но  в  сочетании с черносмородинной
заваркой из пакетиков вкус получился неожиданно приятным.
     --  Когда  мне  предложили отправиться  на твои поиски, то  нажимали  в
основном  на  чувство  сострадания  --  нужно, мол, освободить  бедняжку  из
лягушачьей шкуры, -- объяснил Иван. -- A про то, что ты княжна, ни слова. Но
я на  своих  друзей без претензий -- они  люди порядочные и  дурного дела не
стали бы предлагать в любом случае.
     --  A что это за друзья такие? -- пристально глянула Марфа на Ивана. --
Можешь не называть  их имен, скажи только,  откуда они  -- из Белой Пущи, из
Царь-Города, из Новой Ютландии? Или еще откуда?
     -- Из Кислоярска, -- простодушно ответил Покровский. Княжна промолчала,
но ясно  было,  что  это  название  мало о чем ей говорит.  Ну разве  что  о
Кислоярском царстве.  --  A их  имена  никакой тайны  не представляют -- это
частный детектив Василий Дубов и журналистка Надежда Чаликова.
     Марфа  кивнула,  хотя  ни  имена,  ни  род занятий  тоже  ничего ей  не
говорили. Возможно  даже, что  названия  профессий она  приняла за  какие-то
неведомые ей заморские почетные титулы.
     Тем временем Иван снял  с костра котелок  и поставил его прямо на кочку
перед Марфой:
     -- Прошу к столу!
     Княжна   зачерпнула  немного  варева   в  ложку  и,   подув,  осторожно
проглотила.
     -- Ну как? -- чуть заметно улыбнулся Покровский.
     --  Бесподобно!   --  совершенно  искренне  ответила  Марфа.  И  ничего
удивительного -- даже столь незатейливая стряпня могла показаться изысканным
блюдом  после двух сотен лет  питания  мошками, комарами, бузиной,  осотом и
прочими дарами болота.
     -- Как  же я не сообразил сразу, -- заговорил Покровский, -- что  здесь
что-то не так. Например, что я должен проводить тебя не куда-нибудь, а прямо
в королевский замок.
     --  Вот оно  что!  --  протянула Марфа. -- A ведь именно туда, к королю
Иову, я и  бежала от злодея Григория. Он ведь сгубил всю мою семью -- и отца
с матерью,  и  дядю,  и сестру  Ольгу...  -- Не  очень красивое,  но  чем-то
необычайно привлекательное  лицо княжны  на миг омрачилось. --  Да, я должна
идти в  замок. Немного  огляжусь, а  потом  решу,  что делать  дальше, если,
конечно, твои друзья уже  этого не решили за  меня... O, уже вот-вот  начнет
темнеть. Так  что скоро  пойдем.  -- Марфа зачерпнула еще  ложку  похлебки с
кусками грибов и с удовольствием проглотила.
     -- A я,  по  правде говоря,  не  очень-то  в тебя  верил, --  признался
Покровский. -- Думал, что все это просто красивая легенда.
     -- Но ведь сюда пошел? -- проницательно глянула на него княжна.
     -- A отчего ж не пойти! Если честно то, мне здесь  нравится, -- ответил
Иван,  -- тишина, покой... Вот как вернусь домой, непременно напишу поэму  о
том, какие чудеса на свете творятся.
     -- Ты еще не  знаешь  всех  здешних чудес, -- вздохнула  Марфа. -- Вот,
помню... когда ж это было? И счет годам потеряла. Давно, хоть к тому времени
я уж долго в лягушках прожила.  Как-то вижу --  едет прямо по болоту золотая
телега, запряженная четверкой черных коней. A на телеге -- хрустальный гроб.
Подскакала я поближе и увидала, что куда кони идут, там болота расступаются.
A лошадьми правит тот самый  колдун, что надо мною надругался. Тут я недолго
думая вскочила сзади на телегу и спряталась в уголке. A колдун правит  прямо
к Черной трясине, это самое топкое место на наших болотах. A как раз посреди
трясины стоит такой как бы островок с невысоким пригорком -- туда-то он гроб
и завез. Я спрыгнула с повозки и в траве затаилась -- жду, что дальше будет.
A колдун стащил гроб с повозки и поставил его прямо на землю. Открыл крышку,
а там женщина лежит. Этот  колдун  что-то  над ней проговорил, должно  быть,
какое заклинание. A когда крышку закрывал, то пробормотал так  злорадно: "Ну
все,  Наталья Кирилловна, лежи здесь до скончания веков, пока  за тобой твой
внучек не явится!". И захохотал так, что  вся трава полегла. A потом  сел на
повозку и обратно поехал. A  за ним дорога опять в болото  превраща... Ваня,
что  с  тобой?  --  перебила  сама себя  Марфа,  увидев,  как  побледнел  ее
слушатель.
     -- Наталья Кирилловна, -- прошептал Покровский. -- Значит, это она...
     -- Кто -- она?
     -- Баронесса Наталья Кирилловна Покровская, бесследно исчезнувшая более
полутора века назад. Моя прабабушка.
     -- Да что ты говоришь! -- изумилась Марфа.
     -- Все сходится, --  радостно подхватил Иван. -- В бумагах моего предка
барона Саввы Лукича,  супруга Натальи Кирилловны, сохранились сведения о его
знакомстве  с  неким  Херклаффом. И  похоже,  что это тот самый  колдун, что
заколдовал и тебя, и мою прабабушку.
     --  Ну, меня-то понятно почему, -- вздохнула Марфа, -- чтобы убрать еще
одну помеху князя Григория на пути к власти. A Наталью-то Кирилловну зачем?
     --  A  вот  это  мы от нее самой и  узнаем,  -- заявил  Иван.  --  Хотя
выяснилось,  что  я к  тем баронам Покровским прямого отношения не имею,  но
попытаться можно.
     -- И не думай! -- замахала руками княжна, едва не опрокинув котелок. --
Там ведь топи непролазные.  A этот колдун, как из трясины  выбрался, наложил
на нее страшное заклятие, и теперь там не только человек не пройдет  -- даже
лягушка не проскочит.
     --  A  я все-таки пойду,  -- упрямо повторил Покровский. -- Вот провожу
тебя  в  королевский замок, и... Постой, но  ведь в замке теперь нет короля.
Будто бы  какие-то  лиходеи свергли  Александра с престола,  а  на его место
посадили кого-то другого. Так что не знаю, стоит ли тебе туда идти?
     --  Пойду в  замок,  -- решительно заявила Марфа. -- Не съедят  же меня
там, в самом деле!
     -- Не съедят, пожалуй, -- вынужден был согласиться Иван, еще не знавший
о недавних нашумевших событиях в королевском замке.
     --  Я  тоже так думаю, -- улыбнулась княжна. --  Но  тебе со мною лучше
туда не идти.
     --  Ну, как знаешь, --  пожал плечами Иван.  -- Да, уж вечереет.  Пора.
Кажется, и одежка совсем высохла.  -- Покровский встал и принялся укладывать
вещи  в  рюкзак.  Марфа,  как  зачарованная,  глядела на угольки догоравшего
костра.
     -- A ты куда? -- спросила княжна, легко вскочив.  Иван привычно накинул
рюкзак на плечи:
     -- В корчму. A завтра попрошу водяного,  чтобы провел  меня к этой, как
ты сказала, Черной трясине. -- И, заметив протестующий жест княжны, добавил:
     -- Но я буду осторожным, ты не беспокойся.
     За  разговорами они довольно быстро прошли  по сквозной "грядке", менее
заросшей кустарником,  чем  та, ставшая роковою для  Марфы, миновали опавший
клен, а когда тропинка вывела их на дорогу, уже почти стемнело.
     -- Ну, теперь тебе  туда,  а  мне сюда, -- сказала Марфа. -- Спасибо за
все, Иван-царевич.
     --  Тебе  спасибо,  --  ответил  Покровский.   --  Только  какой  уж  я
Иван-царевич. Скорее, Иванушка-дурачок.
     Княжна рассмеялась  и крепко  расцеловала  своего избавителя -- видимо,
чтобы надежнее закрепить чудесное превращение.





     Совещание в зале Беовульфова  замка напомнило Дубову знаменитую картину
"Совет  в  Филях",  о  чем детектив  не  преминул тихонько сообщить  Надежде
Чаликовой.
     --  A Беовульф  --  прямо вылитый  Кутузов, --  смешливо шепнула Надя в
ответ.
     Сам же "Кутузов" тем временем брал  осадой короля  Александра. Впрочем,
"крепость"  не была  столь уж  неприступной, и Беовульф, чуя  это,  усиливал
натиск:
     --  Поверьте, Ваше Величество, все наши  славные рыцари только и  ждут,
когда  будет  кинут боевой  клич. Но мы слишком разобщены, да еще  всякий со
своим гонором.
     -- В том-то и наша беда, -- вздохнул король. Он сидел в глубоком кресле
у тлеющего камина и довольно рассеянно слушал речи Беовульфа.
     -- Увы,  это  так, -- подлил  себе немного вина славный  рыцарь. -- Вот
скажи  мне  кто  угодно, дескать, нужна  твоя помощь в благородном  деле, но
придется встать под начало какого-нибудь, ну, скажем,  Дионисия. Нет,  ну я,
конечно  же, глубоко  уважаю  Дионисия  и всегда готов  признать его  лучшие
качества,  но чтобы сражаться под его началом -- ни в жизнь! И сам  Дионисий
то же самое, и все остальные!  A вот ежели поход возглавите Ваше Величество,
так  это  уже  совсем другое  дело  --  всяк  рад  служить  своему Королю  и
Повелителю!
     -- Но я  же мало смыслю в военных походах, -- тихо промолвил Александр.
-- Да и вообще, ничего у нас не получится...
     -- Конечно, не получится, если  ничего не делать! -- громогласно заявил
Беовульф. -- И  вообще,  нам надобно поспешить, чтобы взять  их тепленькими.
Пока эти упыри не прислали подкрепления.
     --  Ну  хорошо,  допустим,  мы  войдем  в замок и  восстановим законную
власть, --  с  сомнением проговорил  король. -- A что дальше? Сможем  ли  мы
оказать достойное  сопротивление,  если  Белая  Пуща  все-таки пришлет  свои
отборные дружины? -- Александр вздохнул. -- Поймите, господин Беовульф, если
бы это касалось только меня или  только  вас,  то я не раздумывая  сказал бы
"да". Но приходится думать еще и о том, как любое событие обернется для моих
подданных. -- И, погрустнев, добавил: -- Бывших подданных.
     Тут уж не выдержала Надя:
     -- Стыдитесь, Ваше Величество!.. Вася, не удерживайте меня, я знаю, что
это вмешательство, но молчать  не могу. Главное же не военная сила, а воля к
свободе! Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!
     --  Замечательно! -- во всю глотку  загромыхал хозяин. -- Вот  под этим
вот боевым кличем мы и отправимся в поход за правое дело!
     -- Ну  ладно, я согласен, -- обреченно развел руками король.  -- Что вы
собираетесь делать?
     -- Перво-наперво  пошлю гонцов к своим соседям, благородным рыцарям, --
деловито заговорил Беовульф. -- Думаю, к завтрему все соберутся. И под вашим
мудрым   руководством,  --  церемонно  поклонился  хозяин   в   сторону  Его
Величества,  --  будем  думать,  с какой  стороны  нам  лучше  наступать  на
королевский замок...
     И тут Дубов со всех сил хлопнул себя по лбу:
     -- Замок! Боже мой, какой же я дурак!..
     -- Не вы один, -- утешил его Беовульф. -- A в чем, собственно, дело?
     -- За всеми сегодняшними хлопотами я совсем забыл о Покровском. Ну,  об
Иване-царевиче.  Ему  же   было  дано  указание  в  случае  удачи  проводить
расколдованную  княжну  в  королевский  замок.  --  Василий  даже  поежился,
вспомнив о недавней поездке к Виктору.
     -- Да уж, туда  им идти никак нельзя, --  озабоченно  покачала  головой
Надя.
     --  Вряд  ли   Иван   так   быстро  расколдовал  Марфу,   --  несколько
успокоившись,  заговорил Дубов.  --  Но  предупредить  его непременно нужно.
Попросим Гренделя, он же обещал  повести  нас  к тому месту, где заколдовали
Марфу.
     --  Точно!  -- радостно  подхватил Беовульф. И  уже тише продолжал:  --
Жаль, что  сам  я лично не смогу туда пойти  --  нужно  готовиться к приезду
доблестных рыцарей. Но  вы  с Гренделем запросто  можете туда прогуляться...
Эй, Грендель! -- гаркнул хозяин,  так что у гостей аж уши заложило. Грендель
же  в   это  время   рассеянно   прохаживался   в  дальнем   конце  залы   с
отрешенно-задумчивым выражением на лице.
     --  A?  Что? -- обернулся он.  -- A  я тут стихи сочиняю... --  И  поэт
нараспев прочитал:


     -- Уж нет ни боли, ни тревоги
     В душе, исполненной тоски.
     Мы разошлись, как две дороги,
     Не слившись, будто две реки...


     -- Это он все о той змеюке, о госпоже Глухаревой, -- вполголоса пояснил
Беовульф, украдкой смахнув сентиментальную рыцарскую слезу. -- Все  никак не
забудет ее, бедняга.
     --  Господин  Грендель,  мне вновь  нужна  ваша  помощь,  --  заговорил
Василий, когда поэт дочитал свой новый шедевр.
     -- Да-да, я все слышал, -- откликнулся Грендель. -- Ну что  же, сходим.
Прямо с утра и отправимся.
     A  Беовульф  тем  временем  развертывал  перед Александром  грандиозную
картину:
     -- Представляете, Ваше Величество, собираются здесь, в этой самой зале,
все наши  благородные рыцари -- ну, как  всегда, свары, старые дрязги, никто
друг друга слушать, конечно, не  хочет. И тут распахиваются вон те  двери, и
въезжаете  вы на  белом коне  и  говорите:  "Друзья мои, доблестные  рыцари,
отложите в сторону свои разномыслия, и  вперед за свободу!". И все как  один
преклоняют  колена и,  целуя  свои булатные  мечи,  отвечают: "Веди нас, наш
славный и законный король, на грозную битву за справедливое дело!"
     -- Ну, насчет белого коня это уж как-то немного слишком, -- с сомнением
покачал головой Александр. -- Я ж не Калигула все-таки.
     -- Ну ладно, можно и без белого коня, -- нехотя согласился Беовульф. --
Тогда так: открывается дверь,  и на пороге вы -- весь в белом... -- Беовульф
аж сладко зажмурился,  представляя себе  в  подробностях сию  восхитительную
мизансцену.





     Уже  начало  смеркаться,  когда  черная карета,  запряженная  рысаками,
прогрохотала по  каменному  мосту и, миновав  мощные  ворота  Белопущенского
кремля, остановилась перед входом в Военный приказ. Подскочившие стрельцы  с
низкими поклонами отворили дверцу,  и из  кареты вышла высокая светловолосая
дама  в  темном  платье.  A  уже на крыльце  ее  лично приветствовал воевода
Селифан:
     -- O,  Анна Сергеевна, вы приехали! -- Воевода церемонно поклонился и в
порыве  чувств даже  поцеловал даме ручку.  -- A мы вас  так  ждали... Барон
Альберт готов побеседовать с вами хоть сей миг.
     -- Ну  что ж, побеседуем, --  процедила Анна Сергеевна, и Селифан повел
гостью в сторону  мрачного серого  здания, где на  втором этаже располагался
кабинет князя Григория, ныне занимаемый бароном Альбертом.
     Кучер щелкнул кнутом, и  лошадки зацокали в сторону каретного амбара. И
никто даже не заметил, как из кареты выскочило какое-то маленькое существо.
     -- Эх-ма, совсем  растрясло  в дороге,  -- бормотал необычный пассажир,
быстро семеня по  каменной площадке перед Приказом, -- то ли дело у бабки на
печке... -- И с этими словами он юркнул под крыльцо.
     В это время Анна Сергеевна и Селифан неспеша шли по территории кремля.
     -- A я ведь, как вы понимаете, не просто так сюда приехала, -- говорила
госпожа Глухарева, -- а со вполне определенными целями.
     --  Догадываюсь, -- вздохнул  воевода. -- Поверьте,  Анна Сергеевна,  я
целиком на вашей стороне, но от меня мало что зависит.
     --  Так делайте  же что-нибудь! --  повысила голос  Глухарева. -- A  то
заварили всю  эту кашу,  и в сторону, а Виктора оставили на произвол судьбы.
Или, вернее,  на произвол этих мерзавцев Беовульфа и боярина Василия.  Тогда
уж не стоило и начинать!
     -- Да я уж говорил барону, -- безнадежно пожал плечами Селифан, -- а он
словно и не слышит.
     -- Не слышит, говорите? -- прошипела Анна Сергеевна. -- Ну так я сама с
ним поговорю. Уж меня-то он услышит!
     -- Ну, только вы  не  очень-то  усердствуйте,  --  охладил Селифан  пыл
дорогой гостьи. И, остановившись  под облетевшей осиной, надолго  задумался.
Глухарева ждала, брезгливо поглядывая на охранников, которые торчали чуть не
на  каждом  шагу. --  Кажется,  я  догадался,  как  можно воздействовать  на
Альберта, -- наконец заговорил воевода. -- Только вы,  Анна Сергеевна, ни во
что не вмешивайтесь.
     -- Попытаюсь, -- выдавила из себя Анна Сергеевна. И так резво двинулась
вперед, что воевода едва за нею поспевал.
     -- Погодите, -- бормотал он, -- я  уж  не  мальчик. Пятьсот годков  без
малого, как-никак...
     Барон  Альберт при  виде  входящей  в кабинет Анны  Сергеевны  был сама
любезность:
     -- Ах, дорогая моя, как я рад вас видеть! Хорошо ли доехали?
     --  Премерзко, -- бросила Анна  Сергеевна.  -- И я вообще предпочла  бы
сюда не ездить!
     --  Ну  что  вы,  Анна Сергеевна,  --  расплылся в  радостной  улыбочке
Альберт, -- ведь  вы же знаете, как мы вам завсегда рады! Вы  для всех наших
начинаний -- как соль, необходимая в любом кушанье.
     Благосклонно выслушав сей сомнительный комплимент, Глухарева хотела уже
приступить к делу, но ее опередил Селифан:
     -- Видишь ли, Альберт, положение  в  Мухоморье тревожит не только  Анну
Сергеевну, но и лично меня. Я уверен, что и ты всполошился бы, если бы узнал
истинное положение вещей!
     -- Я прекрасно знаю истинное положение вещей, -- холодно ответил барон.
--  Мой  тайный  приказ  работает  без  сбоев.  И поверь мне, Селифан, когда
возникнет надобность, я приму все надлежащие меры.
     Анна  Сергеевна  уже  раскрыла  было   свой  симпатичный  ротик,  чтобы
высказать  все,  что она  думает  о  надлежащих мерах,  но Селифан  поспешно
заговорил сам:
     -- Насчет тайного приказа,  ты извини, конечно,  барон, но  и  он порою
дает  сбои.  Это  ведь  именно он допустил  гибель,  -- Селифан  непритворно
вздохнул, -- нашего дорогого  князя Григория.  A  ведомо  ли твоему  тайному
приказу, о чем мне намедни рассказывал купец Авелат?
     -- Неведомо, -- буркнул Альберт.
     --  Авелат как  раз  прибыл  из Новой Ютландии, где  проездом  гостил у
нашего злейшего врага  Беовульфа. И передал мне дословно то, что говорил ему
за чаркой вина этот изверг.
     -- Ну и  что  же? -- без  особого интереса  спросил барон. --  Впрочем,
догадываюсь...
     --  Он  говорил,  что  после гибели  князя Григория все  эти вурдалаки,
Альберт и его семиупырщина, дрожат, как осиновый лист, и с содроганием своих
мелких душонок  ждут,  когда доблестный рыцарь Беовульф  со своими  друзьями
нагрянет в Белую Пущу и собственноручно изрубит их в капусту.
     Все   это  было   истинная  правда,  и  Альберт   мог  бы  при   случае
удостовериться  у  самого  Авелата, что  такой разговор  действительно  имел
место.  A Селифан передавал его барону в подробностях по  той  причине,  что
зная Альберта многие годы,  ведал  и некоторые  струнки его души, на которых
при случае можно было бы сыграть.
     -- Ну, Беовульф  -- известный  суеслов, -- пробормотал Альберт. Он  был
изрядно  уязвлен, однако виду старался не подавать.  A Селифан ковал железо,
пока горячо:
     --  Беовульф-то  суеслов,  а мы сами что?  Меня  тут  все спрашивают --
когда, мол, вы свершите отмщение за нашего князя Григория? Ну ладно, Чумичка
далеко,  боярин Василий находится  под покровительством царя Дормидонта,  но
Беовульф-то и Грендель  -- кто нам мешает схватить их и предать грозному, но
справедливому суду?
     Альберт  молчал -- возразить было нечего. Анна Сергеевна с нескрываемым
любопытством наблюдала за "наездами" воеводы.
     -- Всему свое время, -- выдавил наконец из себя барон.
     -- A  еще  говорят,  -- понизив голос,  продолжал  Cелифан,  -- что  ты
нарочно впустил князеубийц в кремль, дабы самому сесть на место Григория...
     -- Кто говорит? -- как ошпаренный, вскочил из-за стола Альберт.
     --  A  на  что твой хваленый  тайный приказ? -- насмешливо  переспросил
воевода. -- Все  кому  не  лень говорят, а  ты  последний  узнаешь. Так  что
единственный способ унять все эти кривотолки -- послать в Мухоморье отборную
дружину,  дабы  укрепить  власть  нашего  поставленника  Виктора,  а  злодея
Беовульфа  вкупе   с  Гренделем,  заковав   в  железо,  доставить  сюда   на
справедливый народный суд!
     --  Я должен  подумать, -- ответил Альберт. --  Такие дела с наскока не
решить.
     Анна Сергеевна вновь открыла рот, чтобы вмешаться, и вновь ее остановил
воевода.
     -- A  еще, -- заговорил  он, понизив голос до интимного  полушепота, --
нынче ночью я  вновь видел князя  Григория... --  Это означало, что  Селифан
решил  затронуть другую, не менее трепетную струнку бароновой сущности. -- И
он сказал мне: "Что ж вы не выполняете усех моих заветов? Даже мой замысел у
Мухоморье до конца довести не можете!"
     Это заявление  Альберту проверить было бы сложнее, но он и сам видел по
ночам  подобные  сны, хотя являвшийся  ему князь  Григорий  пока что  ценных
указаний по части руководства государством не давал.
     --  Ну ладно, вижу,  все-таки  придется  послать  в Новую Ютландию нашу
дружину, -- вздохнул барон, -- хотя я предпочел бы обойтись наемниками.
     -- Ну так завтра же с утра  и выступим, -- обрадовался воевода. -- Если
ты не против, то я сам поведу войска в наступление!
     Не удержавшись, Анна Сергеевна громко фыркнула. Селифан поглядел на нее
с укоризной.
     -- Не будем спешить, -- охладил воеводин пыл барон Альберт. -- Завтра с
утречка заходите ко мне, обговорим подробности. Ну и для вас, уважаемая Анна
Сергеевна, дельце найдется.
     Когда обнадеженные воевода и госпожа Глухарева покинули кабинет,  барон
взял со стола  кружку и на всякий случай  выплеснул содержимое на двор. Хотя
во время  аудиенции он ни разу  не отворачивался от  стола,  но  после  Анны
Сергеевны любая предосторожность не была бы излишней.





     После  ужина,  прошедшего в  самой что ни  на  есть  унылой обстановке,
Виктора в коридоре задержал Теофил:
     -- Ваше Высочество, извините, что беспокою, но вас  желает  видеть одна
особа.
     -- Что за особа? -- безо всякого интереса спросил Виктор.
     -- Молодая девушка. Говорит, что пришла с болот...
     Виктор невесело усмехнулся:
     --  Неужели вы  полагаете, Теофил, что  мне  теперь до девушек? Тому уж
радуюсь, что нынче я лишен счастья  лицезреть за ужином почтеннейшую госпожу
Глухареву.
     --  Нет-нет, это что-то совсем другое,  --  доверительно  понизил голос
старый  слуга. -- Она и одета как-то  совсем не по-осеннему, да и на обычную
селянку совсем не похожа.
     -- Ну  хорошо,  накормите  ее,  оставьте  переночевать,  не знаю, дайте
что-нибудь из одежды, -- слегка рассердился Виктор. -- Мне ли вас учить?
     -- Мне кажется, Ваше Высочество, что вам следовало бы с ней поговорить,
-- совсем тихо  сказал Теофил,  заметив Петровича, который затаился в  конце
полутемного  коридора  и  явно   пытался  подслушивать.  --  Поверьте  моему
жизненному опыту -- она тут неспроста.
     -- Ну ладно, -- сдался Виктор, -- проводите эту таинственную незнакомку
в мою рабочую горницу.
     C этими словами Виктор вместо опочивальни  отправился к себе в кабинет,
и вскоре Теофил  ввел туда  молодую девушку  в темном  платье и  с длинными,
ниспадающими до плеч волосами.
     -- Прошу вас, сударыня, -- нарочито сухо указал Виктор на кресло.
     --  Приношу  извинения  Вашему   Высочеству,  что  отрываю   от  важных
государственных забот, -- проговорила гостья, усаживаясь в кресло и оправляя
платье.
     -- Попрошу к делу, -- буркнул Виктор, стараясь  не смотреть на девушку.
-- Кто вы и что вам от меня нужно?
     -- Извините, я хотела бы поговорить с  вами наедине, -- искоса  глянула
девушка на Теофила. Слуга молча повернулся, но Виктор остановил его:
     -- Сударыня, Теофилу я доверяю всецело. Так что смело  можете  говорить
при нем.
     -- Ну  ладно, --  вздохнула гостья, -- тогда сразу  к делу. Я -- княжна
Марфа.
     -- Очень приятно, -- усмехнулся хозяин. -- A я -- принц Виктор.
     --  Нет,  Ваше  Высочество,  вы,  кажется, не  совсем  поняли,  -- чуть
нахмурилась девушка. -- Я  -- княжна Марфа Ярославна, из рода князей Шушков,
превращенная в лягушку более двухсот лет назад по указанию князя Григория.
     Услышав это,  Теофил удивленно поднял  брови.  Виктор  же, кажется,  не
особо удивился:
     -- Я вам, конечно же, м-м-м, верю, но  чем вы могли бы подтвердить ваши
слова?
     Марфа ненадолго задумалась:
     -- Кроме меня самой, это может подтвердить Иван  Покровский,  который и
был тем самым Иваном-царевичем, что поцеловал лягушку и превратил ее обратно
в меня. Еще это мог бы подтвердить господин  Херклафф, тот  колдун,  который
меня заколдовал, но его, должно быть, давно уж нет в живых...
     -- Ну, Херклафф-то и по сей день живее многих живых, -- заметил Виктор,
-- а в настоящее время, сколь мне ведомо, находится в Белой Пуще. Сомневаюсь
только, что он стал бы что-либо подтверждать, даже если бы его очень об этом
попросили... Да, так где же ваш Иван-царевич?
     -- Ивана можно найти в ближайшей корчме, где он остановился на ночь, --
объяснила Марфа. -- Но завтра вы его вряд ли там застанете.
     -- Мы могли бы послать за ним, -- почтительно предложил Теофил.
     -- Думаю, это  ни к чему, -- подумав, сказал Виктор.  -- Тем более  что
вряд  ли  свидетельству  господина Ивана Покровского  можно  будет  доверять
больше, чем словам нашей уважаемой гостьи.
     -- Но, Ваше Высочество!.. -- возмутилась княжна.
     -- Извините,  сударыня, я не хотел бросать тень сомнения  ни на вас, ни
на кого бы то ни было, но нужны доказательства.
     -- Ну, разве что...  --  Княжна запустила  руку  под  высокий  воротник
платья  и  извлекла  оттуда  медальон  на серебряной цепочке. --  Здесь  наш
родовой знак.
     Виктор  бросил  мимолетный взор на медальон, перевел его  чуть выше, на
лицо Марфы и, встретившись с прямым спокойным взглядом княжны, отвел глаза в
сторону:
     -- Я в этих родовых знаках ничего не смыслю...
     Теофил деликатно кашлянул:
     -- Ваше Высочество, можно было бы пригласить господина Пирума.
     -- A ведь верно! --  обрадовался Виктор. И пояснил для гостьи: -- Пирум
-- это наш древлехранитель и скрижалеписец.
     Теофил  бесшумно  вышел из  комнаты. Виктор  молчал.  Молчала  и Марфа.
Наконец хозяин разомкнул уста:
     --  Сударыня, пока вы здесь, вам не следует никому больше говорить, что
вы -- княжна Марфа.
     -- Почему? -- гордо вскинула голову гостья.
     -- Видимо, вы еще не знаете истинного положения вещей и в Белой Пуще, и
у нас в Новой Ютландии... Ну что там опять?!
     В  коридоре  раздался  какой-то  шум, визг,  а  затем в  кабинет  вошел
летописец Пирум в сопровождении Теофила.
     -- Да там, похоже, опять наш Уильям  с господином Петровичем повздорил,
-- скорбно вздохнув, пояснил слуга.
     --  Вечно с этим Петровичем всякие приключения, -- проворчал Виктор. --
Кота уже неделю никто не видал, а  Петрович...  Ну ладно,  ближе  к  делу. Я
пригласил вас, господин  Пирум,  дабы посоветоваться по  некоему  вопросу, в
котором вы, несомненно, разбираетесь куда лучше меня.
     -- Сие зело  похвально, что  Ваше Высочество залюбопытствовали древними
скрижалями,  ибо  прошедшее наше  всегда  остается  с  нами, --  неторопливо
заговорил Пирум. -- И мы должны помнить  наше прошедшее,  дабы  не порвалась
нерасторжимая связь времен...
     -- Господин Пирум, прошу  вас посмотреть  на родовой знак, изображенный
на медальоне у этой девушки, -- прервал Виктор мудрствования летописца.
     Пирум  перевел взор  на Марфу  и  вдруг  стал  медленно оседать на пол.
Теофил подскочил к нему и помог добраться до ближайшего кресла.
     -- Это она, -- прошептал Пирум.
     -- Кто -- она? -- как ни в чем не бывало переспросил Виктор.
     -- Она, -- несколько пришел в себя древлехранитель. -- Княжна Марфа.
     Девушка встала во весь рост.
     -- Я  узнала  тебя, -- сказала она  Пируму. И, оборотившись  к Виктору,
спросила:  --  Надеюсь,  теперь  Ваше  Высочество  более  не сомневаетесь  в
правдивости моих слов?
     --  Да,  -- коротко ответил Виктор.  И, немного  помолчав,  обратился к
Теофилу и Пируму: -- У меня к вам будет одна настоятельная просьба. Или даже
приказание. Никто в замке, кроме нас троих, не должен знать, кто эта девушка
на самом деле. И князь Длиннорукий -- в особенности.





     Барону Альберту не спалось. Он ворочался в своем любимом дубовом гробу,
а  сон  все  не  шел.  И  когда барон все же  немного  задремал,  в  спальне
послышался какой-то шорох.
     --  Что  там  такое? -- вскрикнул Альберт. Он прекрасно знал,  что  его
"перестроечные"  нововведения  многим  в  Белой  Пуще не по нраву и что  эти
многие не прочь бы  от  него  избавиться, и оттого  ожидал опасности в любой
миг.
     Шорох повторился, а затем послышалось чье-то ворчание:
     -- Совсем без меня распустились, дымоходы не чищены...
     -- Что?! -- возопил барон, но тут голос резко усилился:
     -- Это ты, барон Альберт?!
     --  Д-д-да,  я,  -- от  страха лязгая  клыками,  пролепетал  Альберт  и
дрожащею рукой зажег тусклый светильник в изголовии гроба. В спальной никого
не  было. -- Почудилось, -- облегченно вздохнул барон, но тут вновь раздался
странный голос.  Он  звучал  достаточно  ясно, но  доносился  как  будто  из
какой-то трубы:
     -- Ну что, убедился теперь, каково править страной без меня?!
     -- Это ты, князь Григорий? -- боязливо спросил барон.
     -- Да, я! -- горделиво ответствовал голос. -- Я явился  из Преисподней,
дабы не дать  вам, глупцам и  корыстолюбцам, развалить то,  что  я  создавал
тяжкими трудами и заботами две сотни годов!
     -- Князь, научи нас, как жить! -- возопил Альберт.
     -- Эх-ма, вот возьми да научи вас, -- ворчливо откликнулся  голос князя
Григория. --  То ли дело при мне...  -- И, перейдя  на буднично-деловой тон,
продолжал  быстро  и  напористо:  --  Первым  делом  --  ежели  не  способны
справиться с домашними делами, так не лезьте к соседям.
     -- Но мы же...
     --  Никаких  но!  И не вздумай отправлять  моих  отборных  стрельцов  в
Мухоморье, иначе нашлю я на тебя, паршивца,  все кары из  адского пекла!  --
Голос князя загремел еще грознее: -- На колени, червь!
     Кряхтя, Альберт выбрался из гроба и послушно пал ниц.  И если  бы он не
был столь взволнован  явлением покойного князя и прислушался повнимательнее,
то услыхал бы шорох в печке и чье-то ворчливое бормотание:
     -- Что  за печки, что за дымоходы? Все у них не как у людей. Вот в избе
у бабки...
     A барон лежал распростертый на холодном полу и тщетно ждал, когда князь
Григорий вновь заговорит с ним.
     --  Жаль,  что  так  скоро  удалился,  --  вздохнул  Альберт,  медленно
подымаясь с пола. -- Но на случай, ежели  явится вновь, надо будет составить
списочек вопросов. Вопрос первый: где хоронить кости Марфы? Вопрос второй...
--  Барон подошел к небольшому столику наподобие конторки, стоящему  в  углу
спальни, и,  обмакнув гусиное перо в чернильницу, принялся что-то черкать на
листке пергамента.





     На столе стоял кувшин водки и кое-какая незатейливая закуска. За столом
сидели князь  Длиннорукий  и  Соловей-разбойник, причем  Петрович  ерзал  на
табуретке   и  то  и  дело  вскакивал  --  давали  знать  недавние  ранения.
Длиннорукий  был  уже  изрядно  "под мухой", но  еще  не  утратил  некоторых
способностей к рассуждениям.
     -- Чую, что бросили нас наши дорогие хозяева, - говорил  он, размахивая
куском   соленого  огурца.  --  Послали  сюда   вместе  с  этими  полоумными
наемниками, и все, и справляйтесь, как можете.
     -- Уползать надо,  -- мрачно проворчал Петрович. --  Покаместь  бить не
начали.
     -- Ну, уползти-то мы  еще успеем, -- отхлебнул Длиннорукий из  кружки и
закусил  огурцом.  Петрович  выпил  залпом  и не закусывая.  -- Да,  так  ты
говорил, что к  Виктору какая-то баба пришла, -- продолжал  князь. -- Ну-ка,
расскажи, дружище Петрович, что это за баба и что он с нею, хе-хе, делал!
     -- Да не баба, а молодая девка, -- нехотя ответил Соловей.
     -- O,  да так это  ж еще лучше!  -- скабрезно захихикал Длиннорукий. --
Ну-ну, и что же?..
     -- Да ничего. Там через скважину не подглядишь.
     -- Ага, значит, нарочно скважину  заткнул. Но ты хоть подслушал-то? Это
вообще замечательно -- когда не видишь, такого можно себе напредставлять! --
Князь противно потер пухленькими ручками. -- Ай да Виктор, а я-то уж грешным
делом  начал  думать, что на  девок у него, хо-хо,  не стоит. Ну-ну, значит,
завалил он ее на лежанку...
     -- На какую еще лежанку? -- пробурчал  Петрович. -- Он же принимал ее у
себя в рабочей горнице.
     --  O, ну так  это же просто  прелестно! --  пуще прежнего  обрадовался
Длиннорукий. -- Завалил прямо на стол...
     --  Ну  причем тут стол? -- озабоченно потер ноющую задницу Соловей. --
Они же там не одни были, еще и Теофил...
     -- A-а,  так  они  ее  вдвоем!  --  расплылся  в  скабрезной  усмешечке
Длиннорукий. -- Что ж ты мне сразу не сказал?  Мы бы пустили золотое яблочко
по тарелочке и посмотрели, что они там вытворяют!
     -- Да ничего они не вытворяли, -- не вытерпев княжеских похабствований,
топнул ножкой Петрович. -- Просто разговаривали, и все.
     -- Ну и дает,  однако  же,  наше Высочество, -- разочарованно  протянул
Длиннорукий. -- Привел к себе  на ночь глядя молодую девку  -- и разговорами
потчует. -- Князь подлил себе и Соловью  еще  водки. --  Ну и о чем же таком
они говорили?
     Петрович выпил, занюхал надкушенной  луковицей и  наморщил лоб, пытаясь
вспомнить:
     -- Говорила-то больше та девица. И такую околесицу несла, что у меня аж
уши  завяли.  Будто  бы  она --  бывшая  лягушка, которую поцеловал какой-то
Иван-царевич Покровский, и она сделалась княжной...
     -- Что? -- вскочил Длиннорукий как ошпаренный, едва не опрокинув кувшин
с остатками водки. -- Я должен немедля передать об этом в Белую Пущу!
     -- Да  они  ж  тебя  засмеют, -- хмыкнул  Петрович. -- Скажут, совсем с
крыши князь съехал, уже всякие сказки рассказывает.
     -- Это не  сказки, -- стукнул Длиннорукий кружкой по  столу, -- а самая
истинная правда!
     -- A я чего-то припоминаю, -- почесал задницу Петрович. -- Еще  в самый
первый  день,  как мы сюда  прибыли, я тогда подслушал разговор этой сволочи
боярина  Василия с  его  дружками о какой-то  лягушке да об  Иване-царевиче.
Стало быть, все это и впрямь не сказки?
     Князь внезапно успокоился:
     -- A  правда, куда  торопиться? Завтра с  утра на  свежую голову все  и
передам. Ну и что еще твоя княжна рассказывала?
     --  A я больше ничего не услышал, -- горестно вздохнул Петрович. -- Тут
на меня снова тот изверг набросился!
     -- Какой еще изверг?
     -- Да кот, чтоб ему пусто было!
     -- Опять кот, -- проворчал Длиннорукий.  --  Тебе,  братец, пить меньше
надо. Или больше закусывать.
     -- Вы мне никто не верите!  -- взвизгнул Петрович. -- A  он меня, сука,
снова цапнул! -- И Соловей, задрав  штанину, продемонстрировал совсем свежую
царапину на правой ноге.
     Длиннорукий лишь вздохнул,  а Петрович опрокинул в себя еще одну кружку
и, пригорюнившись, затянул старинную разбойничью песнь:

     -- Эх, на царь-городской на дороженьке
     На телегах богатеи ездиют,
     Со колесами да позолоченными,
     Да с серебряными бубенчиками.
     Едут мироеды-грабители,
     Бедного люда угнетатели,
     В шубах с воротниками бебряными,
     C золотыми перстнями, с побрякушками.
     A мы, да удалые разбойнички,
     Их пограбим, заберем бубенчики,
     Да шубы дорогие с побрякушками,
     A самих перережем, грабителей,
     Трудового народа угнетателей...








     Грендель  вел  Дубова по узкой  тропинке. Уже  рассвело,  и  Василий  с
немалым интересом поглядывал на окрестные болота, которые теперь не казались
столь зловещими и враждебными, как  в утро того памятного октябрьского  дня,
когда они волчьими тропами пробирались в Белую Пущу по душу князя  Григория.
И  хотя с Гренделя было снято заклятие, бывший оборотень  сохранял кое-какие
способности и повадки волка. Вот и сейчас он то  и дело поводил носом и  как
будто ощущал некую опасность.
     -- Надобно поостеречься, -- наконец сказал он своему спутнику.
     -- A что, здесь опасная трясина? -- забеспокоился Василий. -- Или опять
змеи?
     -- Хуже. Чую дух чужого человека.
     -- Может быть, Ивана-царевича? A то и самой Марфы!
     Грендель  ничего  не  ответил и двинулся быстрее,  продолжая то  и дело
прислушиваться и принюхиваться.
     Вскоре путники вышли к равнине, расчерченной канавками и "грядками", но
с противоположной стороны, нежели накануне Покровский.
     --  До  памятного  знака  здесь  напрямую  не  доберешься,  --  пояснил
Грендель. -- Пройдем по соседней "грядке" и  попробуем разглядеть, что там и
как.
     Однако не успели они  сделать  и нескольких шагов, как  сзади  раздался
грубый окрик:
     -- Стоять и не двигаться!
     Дубов оглянулся -- в  самом  начале  "грядки", по-гестаповски расставив
ноги, стоял здоровенный наемник с "калашниковым" наперевес.
     -- Бежим, -- шепнул Грендель. -- Эта "грядка" сквозная.
     --  Бесполезно, --  ответил Василий, -- он нас просто пристрелит. -- И,
обращаясь к наемнику, громко спросил: -- В чем дело, товарищ?
     -- Тамбовский волк тебе товарищ! -- злобно выкрикнул наемник. -- Стоять
и не рыпаться! Идти за мной! Шаг вправо, шаг влево -- стреляю!
     --  Извините, гражданин наемник, -- с трудом вклинился в содержательную
речь боярин Василий, -- но как нам идти за вами, если вы  велели стоять и не
рыпаться?
     Наемник  попытался  задуматься,  но  тут  Грендель,  не  открывая  рта,
негромко,  но  грозно  зарычал  по-волчьи.  Даже  Василий  от  неожиданности
вздрогнул,  а  наемник  заозирался,  попятился  и,  поскользнувшись о  сырой
лишайник, бултыхнулся в канавку.
     Василий бросился было на помощь, но Грендель его остановил:
     -- Тут мелко, не утонет.
     Дубов однако же наклонился  и поднял  автомат, зацепившийся  за кустик.
Стоявший почти  по пояс в холодной воде наемник в бессильной злобе наблюдал,
как Василий отсоединил магазин от  автомата и разбросал  патроны по канавке.
Затем туда последовал и сам "калашников".
     -- Ну и что будем с ним делать? -- обратился Дубов к Гренделю, завершив
акт разоружения. -- C собой тащить -- много мороки.
     -- Загрызть, и  дело с  концом,  --  предложил  Грендель.  Наемник,  не
знавший,  что  добросердечный  экс-оборотень  никого толком не загрыз даже в
бытность  полуволком-получеловеком,  дико  заверещал  и,  вскарабкавшись  на
параллельную грядку, очень резво побежал прочь.
     -- Любопытненько,  -- пробормотал  Василий, поднимая  с земли небольшой
предмет, оказавшийся записной книжкой. -- Надо бы изучить...
     Поскольку книжка  не имела  алфавитного указателя,  то имена,  адреса и
телефоны были записаны,  так сказать, в порядке  поступления и ярко отражали
биографию  обладателя книжки  за  последние  несколько  лет:  Тбилиси, Баку,
Вильнюс,    Рига,    Тирасполь,    Москва,    Сухуми,    затем    Кислоярск,
Старгород-Придурильский -- этапы большого, но бесславного пути.
     На одной  из последних страниц Василий  увидел  стихотворные строчки  с
примечанием "Поется на мотив "Надежды". Песня начиналась так:


     "Светит наша красная звезда.
     Не надейтесь -- мы еще живые
     И в крови потопим города,
     Чтоб жила единая Россия.


     Нынче будем боженьку молить,
     Дал бы сил на мятежи и встряски
     И помог Державу возродить
     От Финляндских скал и до Аляски..."


     Дубов  брезгливо  перевернул  страницу  --  и  наткнулся  на  несколько
знакомых имен, записанных в столбик:

     Боярин Василий.
     Беовульф.
     Грендель.
     Чумичка.
     Надежда.


     Дедуктивная  мысль сыщика Дубова  незамедлительно заработала: "Так-так,
что  могло объединить  эти  пять  имен  в  записной  книжке наемника?  Можно
допустить, что у него или у его шефа Мыльника имеются свои счеты к детективу
Василию Дубову, но причем тогда тут боярин Василий? Постойте-постойте, а сам
ли он это писал?"
     Василий перевернул страницу назад:

     "...И чечен сумеем затопить
     Кровью молдаван и прибалтийцев..."

     Дубов попытался мысленно пропеть эти слова  на мелодию  одной  из своих
любимых  песен  и тут же  с отвращением перевернул  страницу  вперед. Почерк
полностью совпадал.
     "Скорее  всего, он записывал имена под чью-то  диктовку. Но под чью? --
Василий еще  раз внимательно просмотрел список. -- Если меня он  записал как
боярина Василия, то отчего тогда и Надя не значится как паж  Перси? И причем
тут Беовульф, Грендель и Чумичка?"
     От размышлений его оторвал голос Гренделя, который все это время изучал
оконечность тупиковой  "грядки", до которой напрямую было бы рукой подать --
через канавку.
     --  Похоже,  что  вчера  ваш  Иван-царевич  здесь и  побывал, -- сказал
Грендель. -- Гляньте, как там истоптано. A чуть дальше на кустарнике веточка
отломана.
     --  A  почему  вы  уверены,  что  это именно  Иван-царевич?  --  нехотя
оторвался от дедукции боярин  Василий. --  Может быть,  просто кто-то  грибы
собирал.
     Грендель отрицательно покачал головой:
     -- Нет-нет, на этой "грядке"  никто грибов не собирает. Оттого-то она и
такая заросшая.
     -- A что так?
     --  Ну, во-первых, суеверия. A главное  -- если тут  пойдешь,  то потом
надо  по ней же несколько  верст  назад впустую топать.  C другими проще  --
можно по одной пройти насквозь, а по другой назад воротиться.
     -- Ну и что же Иван-царевич?
     --  A Иван-царевич,  как  я вижу, пошел  другим  путем  -- прямо  через
канавку. Да идемте, я вам все покажу.
     Дубов и Грендель вернулись  к началу "грядки" и остановились  на берегу
как раз напротив камня.
     -- Видите,  как тут  мох  ободран?  -- указал  Грендель. -- Значит,  он
пытался выбраться наверх.
     -- И как, удачно?
     -- Сейчас глянем... Да, похоже, что удачно. Видите следы наверху? Стало
быть,  нам  надо двигаться  вон туда.  -- Грендель  махнул  рукой в  сторону
елового перелеска.
     "Херклафф! -- вдруг осенило Дубова. -- Меня он знает только как боярина
Василия, а Надю --  и как пажа, и как Надю. A остальные из того списка  тоже
присутствовали при  его бегстве  из замка.  Все  ясно -- людоед  нанял этого
наемника, а может,  и  не его  одного, чтобы  "прощупать" всех тех, кому мог
достаться оброненный им магический кристалл..."
     --  A  вот здесь ваш  Иван-царевич  что-то  варил из  грибов, --  снова
оторвал Василия от раздумий голос его  спутника. --  Видите, следы костра, а
кругом грибы срезанные.
     -- Ну и куда же дальше?
     -- A  давайте, боярин Василий,  пройдем вон  за то озеро,  а  там будет
замок славного  рыцаря Витольда. То есть замок-то у него и не замок вовсе, а
какая-то  лачуга  еще  похуже  моей,  но зато башня  -- гордость  всей Новой
Ютландии.  C нее открывается хороший вид на болота, может  и  разглядим, где
там чего.
     -- Да, это было  бы неплохо, -- согласился  Дубов, и спутники двинулись
по  еле  заметной  тропинке  в  сторону  маленького болотного озерца --  как
подозревал Василий, навстречу новым приключениям.





     Длиннорукий, Петрович  и  Каширский  молча  сидели  за  столом и  ждали
Виктора,  который  непривычно  запаздывал. Слуги  под  руководством  Теофила
подавали на  стол скромный завтрак, а Соловей то и дело поглядывал на кувшин
с вином, не решаясь налить себе, пока не появится хозяин.
     Когда  же  дверь  трапезной  отворилась,  то  лица  сидящих  за  столом
удивленно  вытянулись:  Виктор вошел  не один,  а вместе  с  некоей  молодой
девушкой, одетой в скромное темное платье.
     -- Прошу вас, сударыня, -- указал  Виктор  на место во главе стола, где
он обычно сидел, а  сам уселся немного в сторонке. -- Господа, позвольте вам
представить нашу уважаемую гостью, графиню Загорскую. Как я понял, это дочка
одного из наших славных рыцарей, не так ли?
     Гостья, немного помедлив, чуть заметно  кивнула. Петрович  раскрыл было
рот, чтобы разоблачить лже-графиню, но Длиннорукий его остановил.
     -- Погоди, еще не время, -- шепнул князь.
     Так как Виктор уже накладывал себе в тарелку что-то вроде овсяной каши,
то  и Петрович  налил  полную кружку  вина и  залпом выпил,  как  всегда  не
закусывая.
     -- Ах да, сударыня, так я же забыл вам представить моих, м-м-м, друзей,
-- снова заговорил Виктор. -- Князь Длиннорукий. -- Князь  привстал и слегка
поклонился.  -- Господин  Петрович.  -- Соловей лишь икнул и утерся  грязным
рукавом. -- Господин  Каширский,  лекарь  и, так сказать,  человек  изрядных
знаний.
     Графиня милостиво  кивнула всем  троим, но мимолетный взгляд, брошенный
на  Виктора,  откровенно   говорил:  "Ну  и  дружки,  однако  же,  у  Вашего
Высочества".
     -- Думаю, что к обеду приедет и Анна Сергеевна, -- продолжал Виктор. --
Тоже милейшая дама, вам будет приятно с нею познакомиться.
     -- Не сомневаюсь, -- вздохнула гостья и приступила к трапезе.
     Князь Длиннорукий украдкой бросал взгляды на Марфу и все не мог понять,
для чего она явилась в королевский замок, да еще и под вымышленным именем. И
так ничего  и не придумав,  решил,  что  незачем забивать себе голову такими
пустяками -- найдутся дела и поважнее. Князь с опаской следил за Петровичем,
который то и дело подливал себе вина, а Виктор и Теофил, занятые гостьей, на
сей раз просто забыли убрать кувшин от Грозного Атамана подальше.
     Господин   же  Каширский  поглядывал   на  графиню  и   как  доктор  на
потенциальную  пациентку,   и   как   мужчина  на   симпатичную   ему  особу
противоположного пола. В конце концов он не выдержал и обратился к гостье:
     --  Госпожа  графиня,  должен  вас  уведомить, что  ваш  цвет  лица  не
свидетельствует о здоровом образе  жизни. Да и  вообще  здешний  климат  вам
противопоказан -- болота, сырость...
     Девушка смутилась, и Виктор пришел ей на помощь:
     -- Господин Каширский, когда графине понадобятся  услуги лекаря, то она
непременно к вам обратится.
     -- Да нет, я просто хотел сказать, что нужно беречь здоровье,  -- пошел
на  попятный  Каширский.  -- Медицинская концепция,  коей  я  придерживаюсь,
предполагает как аллопатические, так и гомеопатические методы пользования, и
целый ряд симптомов...
     Но тут  произошло то, чего так опасался Длиннорукий:  вылакав очередную
кружку, Петрович перегнулся через стол к сидевшей напротив него гостье.
     -- Графиня, говорите?  -- брызжа  слюной, завизжал  Соловей. -- Знаю я,
что вы за графиня! -- И, не обращая внимания  на Длиннорукого, тянувшего его
сзади  за штаны, продолжал: -- Вы все грабители и угнетатели трудового люда!
Таких,  как вы, я  грабил и  убивал, а  потом  отдавал на забаву своим лихим
ребятам!  -- Петрович скорчил  какую-то мерзкую рожу, но тут произошло нечто
уж совсем непредвиденное: Марфа спокойно взяла со стола тарелку с  остатками
каши и аккуратно заехала ею в физиономию Петровичу.
     В  трапезной  воцарилось  мертвое  молчание,  прерываемое  лишь  мелким
скулежем  сползающего  под  стол  бывшего  Грозного  Атамана. Длиннорукий  с
нескрываемой ненавистью глядел на княжну. Каширский удивленно переводил взор
то с Виктора на Марфу,  то с Длиннорукого на Петровича. Теофил, как ни в чем
не бывало, подал на стол другую тарелку, и княжна спокойно положила себе еще
овсянки.
     Никто  не решался нарушить тягостную тишину.  И  когда  молчать  дальше
стало уж  как-то  не совсем  прилично, в трапезной раздался  негромкий голос
Виктора:
     -- Благодарю вас, графиня.





     Анна Сергеевна  быстро шагала по главной  осиновой аллее Белопущенского
кремля -- ей предстояло  решительное  объяснение с бароном  Альбертом. И тут
госпожа  Глухарева  к  своему  неудовольствию   увидела  идущего   навстречу
импозантного господина во фраке с белоснежным жабо.
     --  O,  гутен морген, дорогая Aннет  Сергеевна! -- расплылся господин в
плотоядном оскале.
     -- И вам  того  же, господин  Херклафф,  -- буркнула  Глухарева. Однако
людоед, судя по всему, пребывал в наилучшем расположении духа и не прочь был
побеседовать. Анне Сергеевне поневоле пришлось остановиться.
     -- Ну, как поживает Его Высочество Виктор?  -- продолжал Херклафф. -- И
как здоровье вкусненького херра Петровича?..
     --  Почему бы вам самим его об  этом не спросить? -- не слишком вежливо
перебила Анна Сергеевна.
     -- Увы, фройляйн, -- малость погрустнел Херклафф, -- мне более нет ходу
в королевский  замок, после того как  я  там,  как  это  сказать,  несколько
начудил. -- И людоед сладостно осклабился, вспомнив свои невинные чудачества
в замке Александра.
     Анна Сергеевна  хотела было  уже  пройти вперед,  но  господин Херклафф
заговорил вновь:
     -- Надо  бы  уже  отъехать  домой,  в  Лифляндию, но что  поделаешь  --
приходится сидеть здесь, в этой глупой Белая Пушша...
     -- A что так? -- ухмыльнулась госпожа Глухарева.
     -- Да так, знайть,  оставил в кенниге  замке кое-какой багаж, а забрать
его все  никак не  могу.  -- По алчному блеску  в глазах  своей  собеседницы
людоед  понял,  что  сболтнул лишнее,  и  попытался  поправиться: --  Всякие
мелочи, хиер унд дас.
     --  Искренне  желаю  вам  их  вернуть, --  проговорила Анна Сергеевна и
наконец-то отправилась своею дорогой.
     --  Ах,  какая фройляйн,  -- мечтательно  вздохнул  Херклафф,  провожая
госпожу  Глухареву  взглядом, пока  она не скрылась в недрах мрачного серого
здания.
     Когда Анна  Сергеевна вошла в кабинет  Альберта, там  уже находились не
только  барон и воевода, но и "главный по  духовности" упырь  Гробослав. При
виде дорогой  гостьи  все  они,  не  сговариваясь,  вскочили  и  почтительно
поклонились.
     -- Ну  как, решение готово? --  даже не отвечая на  приветствия, грозно
вопросила Глухарева.
     -- Какое  именно,  уважаемая  Анна  Сергеевна?  --  учтиво  переспросил
Альберт. После  ночного  разговора  с  князем  Григорием барон твердо  решил
отказаться от посылки военной дружины в Мухоморье и теперь мялся, не решаясь
об этом напрямую объявить.
     --  Решение.  O.  Вводе. Войск. В. Новую. Ютландию!  -- с  раздражением
отчеканила Анна Сергеевна.
     -- Что же ты, Альберт, забыл, о чем мы вчера договаривались? --  встрял
воевода. --  Я  тут за  ночь уже и смету подготовил -- сколько нужно воинов,
сколько лошадей, сколько...
     --  Боюсь,  все сложнее,  чем  мы  думали,  --  промямлил  Альберт.  --
Поразмыслив, я  решил, что пока что нет насущной необходимости в  том, о чем
мы вчера...
     -- Так  вы  что, отказываетесь? -- злобно прошипела Анна  Сергеевна. --
Как бы вам не пришлось об этом пожалеть!
     И тут помощь  подоспела с  той стороны, откуда Альберт меньше всего  ее
ожидал. Гробослав, который молча прислушивался к разговору, неспеша поднялся
с места и, откашлявшись, заявил:
     -- Я так думаю,  что дружинники нам больше нужны будут  здесь. Ну,  для
поддержания  порядка   на  похоронах.  --   И  глубокомысленно  добавил:  --
Духовность, она важнее всего!
     Альберт искоса глянул на  Гробослава, пытаясь определить, говорит ли он
всерьез или со скрытой издевкой, но тут не выдержала Анна Сергеевна.
     -- Да что вы тут, -- далее она подпустила несколько не совсем цензурных
выражений, -- всякой  фигней занимаетесь!  Да если  вы не дадите войск, то я
такое учиню, что все вы, трам-тарарам, в гробу перекувыркнетесь!
     В возбуждении чувств Анна Сергеевна схватила  со стола баронскую кружку
и залпом выпила. Гробослав, который пришел раньше всех и успел подлить  туда
некоего  отравного  зелья,  даже  привстал  на  стуле,  ожидая  быстрой,  но
мучительной смерти, однако Анна Сергеевна лишь встряхнула белокурой головкой
и  как  ни  в  чем  не  бывало  опустилась  в  кресло.  Видимо,  на  нее  яд
воздействовал как успокоительное.
     Тут в кабинет заглянул охранник с какими-то листками.
     -- Ну, что там? -- недовольно спросил Альберт.
     --  Ваше Сиятельство, тут донесеньице из Новой Ютландии, -- почтительно
ответил охранник, протягивая бумаги барону. И, понизив голос, добавил: -- От
князя Длиннорукого.
     Альберт пробежал написанное и в досаде скомкал бумажки на стол.
     -- Что-то случилось? -- забеспокоился воевода.
     -- Случилось! -- рявкнул барон. -- В королевском замке объявилась некая
девица, выдающая себя за княжну Марфу. --  И, зло глянув  на Анну Сергеевну,
со значением добавил: -- A ее сообщник -- некто господин Иван Покровский.
     Анна Сергеевна  невольно опустила глаза -- ее вина во всей этой истории
была очевидна. Несколько недель назад,  узнав  о княжне-лягушке  и об  Иване
Покровском, который, по замыслам боярина Василия, должен был  исполнить роль
ее освободителя, барон  Альберт поручил Анне Сергеевне и Каширскому операцию
по ликвидации  Покровского.  Поселившись инкогнито  вблизи Покровских Ворот,
они поначалу решительно  взялись за дело, и в один из вечеров Анна Сергеевна
подстерегла Покровского  на  краю  усадьбы  и  всадила  в  него пулю, о  чем
незамедлительно отрапортовала в Белую  Пущу. A потом, прослышав о сокровищах
баронов   Покровских,   Глухарева   с   Каширским   совершенно  позабыли  об
ответственном  задании  и  бросились  в сладостный  омут  кладоискательства.
Причем бросились настолько  рьяно, что даже  узнав о том, что их жертвой пал
не  Иван  Покровский, а  совершенно  посторонний  человек,  почти ничего  не
предприняли, чтобы исправить ошибку. И  вот теперь эта ошибка перерастала  в
серьезную опасность для наследников князя Григория.
     -- Кажется,  я допустил  серьезный  промах,  поручив  вам ответственное
задание, -- зло  бросил Альберт Анне Сергеевне. -- За  что бы вы с Каширским
не брались, вы все заваливали.
     -- Я готова исправить! -- вскочила Анна Сергеевна. -- Я сейчас же найду
и убью Покровского!
     -- Раньше надо было, -- укоризненно покачал головой Альберт. --  Теперь
это уже не имеет никакого смысла. A вот ее, эту княжну  Марфу, самозванку...
Вот ее, именно ее вы и убьете. И чем скорее, тем лучше. Но если вы и на этот
раз  промахнетесь,  то  я  вам  не  завидую.  Вам  понятно,  уважаемая  Анна
Сергеевна?
     -- Понятно, -- зло  процедила Глухарева,  -- не дура. Уж на  сей раз не
промажу, будьте покойны.
     -- A как же  с отправкой войск в Мухоморье? -- некстати встрял Cелифан.
Но Альберт смерил бравого воеводу таким  взором, что  тот предпочел эту тему
более не развивать.
     -- Погоди, Альберт, но  если Марфа жива, то  для чего тогда хоронить ее
кости? -- наивно спросил Гробослав.
     Барон обвел чумовым взором Гробослава,  Селифана и Анну Сергеевну и, не
отвечая на поставленный вопрос, тихо, но яростно прошипел:
     --  Так вот, чем  скорее  ты,  Гробослав, устроишь похороны,  тем будет
лучше. -- И, тяжко вздохнув, Альберт добавил: -- Для всех нас.





     Дверь несмело скрипнула, и в королевском древлехранилище появился князь
Длиннорукий. Пирум нехотя  оторвался от своих летописей и  исподлобья глянул
на посетителя:
     -- Что привело тебя в сей уединенный уголок, о чужеземец?
     -- Я  тут,  понимаете  ли,  пришел за  советом,  --  забормотал  князь.
Обстановка  торжественного  запустения  круглой  башни  действовала  на него
как-то удручающе и даже подавляюще.
     --  За каким  советом? -- осуждающе покачал головой Пирум.  -- Ежели ты
ждешь моего совета в делах неподобающих, то я тебе не советчик!
     --  В подобающих, еще в каких подобающих! --  зачастил Длиннорукий.  --
Тут,  видите  ли,  моему помощнику, Петровичу, все время  мерещатся какие-то
белые  коты,  которые  его то  и  дело  цапают  за задницу. Вот  я и подумал
обратиться  к  вам как  к  известному  знатоку  и  мудрецу,  может быть,  вы
посоветуете,  как  от  этой  напасти  избавиться.  Поверьте,  я  в  долгу не
останусь!
     --  Мне от  тебя ничего  не  нужно,  нечестивец, -- высокомерно  бросил
Пирум. И, немного смягчившись, продолжал:  --  A что до  котов, то это самое
обыденное  дело.   Еще  приснопамятный  королевич  Георг,  основатель  Новой
Ютландии,  будучи  одержим бесами, нашел способ достойно с  ними бороться, о
чем оставил руководство зело полезное.
     -- Вы знаете  способ? -- чуть не  подпрыгнул Длиннорукий. Вместо ответа
летописец неспеша подошел к  одному из стеллажей и, поднявшись по приставной
лестнице, безошибочно извлек с полки пожелтевший рукописный фолиант:
     -- Здесь послание Георга к сынам  Иоанну  и Петру и  дщери Анне, где он
повествует, как им  обустроить Новую Ютландию и дает немало советов  изрядно
мудрых на разные  случаи  жизни. Изволь же послушать. -- Вернувшись за стол,
Пирум наугад раскрыл рукопись и торжественно зачитал:
     -- "Порядок в стране,  о дети мои, начинается с порядка в доме  каждого
из подданных, а  пуще всего -- в доме самого правителя. Ежели вы, к примеру,
заходя   в  отхожее   место,  будете  справлять   естественную  нужду   мимо
предназначенного к тому отверстия, то у вас в отхожем месте начнется разор и
смердение, которое очень скоро распространится на весь дом. Мне также весьма
по душе  обычай  нашего народа  при  всяких  жизненных  обстоятельствах петь
хоровые песни,  но  ежели  вы станете  петь  хором в ущерб  прочим  полезным
занятиям, то у вас в доме неизбежно наступит запустение..."
     -- Извините, господин летописец,  -- робко перебил  Длиннорукий, -- мне
бы насчет котов...
     Летописец смерил князя испепеляющим взором, однако перевернул несколько
страниц и зачитал:
     --  "Если же,  не приведи Господь,  кто-либо окажется одержим бесами  и
злыми  духами,  принявшими облик  животный,  то для  исцеления  пользительно
применить безотказный способ -- надобно собрать итоги жизненной деятельности
сего злого беса и тайно  положить  оные  в хлеб насущный одержимому, и тогда
бес оставит его, и он исцелится".
     -- Что-что? -- не понял князь. Пирум сердито захлопнул рукопись:
     -- Собери дерьмо кота и подложи в еду, неужели не понятно?
     --  A, понятно-понятно! --  обрадовался Длиннорукий. -- Зело благодарен
вам, господин летописец! -- И князь бочком стал пробираться к выходу. Пирум,
даже не глянув в его сторону, вновь углубился в свои пыльные скрижали.





     Добраться до  гордости  Новой  Ютландии  --  знаменитой  башни славного
рыцаря Витольда -- Гренделю с боярином Василием так и не довелось. Когда они
проходили   по  краешку  очередного  болота,  Дубов  заметил,  как  в  лучах
прохладного осеннего солнышка что-то блеснуло. Приглядевшись внимательно, он
увидел, что  это золотая  стрела. Она медленно летела  на высоте  нескольких
метров над уровнем болота.
     -- Это она, -- тронул Василий Гренделя за плечо. -- Видите?
     -- Прямо над нами летит, -- заметил Грендель.
     Однако по мере приближения полет стрелы начал  замедляться и снижаться.
Еще несколько  мгновений  -- и стрела вонзилась в  землю  прямо  под  ногами
Дубова и Гренделя.
     -- Неужто княжна-лягушка где-то здесь? -- удивленно воскликнул Василий.
-- Вот это совпадение... Похоже, нам здорово повезло -- мы станем очевидцами
расколдования!
     -- Что-то тут не так, -- покачал головой Грендель. Впрочем, Дубов и сам
это  почувствовал. Подняв стрелу, Василий увидел, что она заметно потускнела
и  отливает  скорее не золотом, а  медью. Еще толком не поняв, в  чем  дело,
детектив крикнул:
     --  Бежим!  Скорее!  --  И  спутники  понеслись  в  ту сторону,  откуда
прилетела  стрела. К счастью, местность оказалась  не особо заболоченной,  и
Дубов с Гренделем могли передвигаться довольно быстро.
     -- Что там? -- на бегу спросил Дубов.
     -- Черная трясина, -- ответил Грендель. -- Самое страшное место.
     Украдкой бросив  взгляд  на  стрелу,  которую  все еще  держал в  руке,
Василий увидел, что она вовсе утратила блеск и стала зловеще темно-красной.
     --  Вот  она,  Черная   трясина,  --  махнул  рукой  Грендель.  Впереди
простиралось бескрайнее болото, от которого веяло чем-то неуловимо мертвящим
и жутким --  даже лягушачьего  гомона  не доносилось с  безжизненных кочек и
мутных омутов.
     -- И  что же  дальше? -- растерянно  проговорил Дубов, глядя на стрелу,
которая уже настолько потемнела, что казалась даже не темно-красной, а почти
черной.  Грендель  внимательно  принюхивался   к  лишенному  всяких  запахов
воздуху:
     -- Вон туда! Только осторожно, умоляю вас...
     Приглядевшись  внимательно,  Василий  увидел  неподалеку, на самом краю
трясины,  какое-то синее  пятно  и  узнал  в  нем  непромокаемый  плащ Ивана
Покровского. Неподалеку валялся и рюкзак. Не раздумывая, детектив бросился в
ту  сторону.  Грендель  поспешил  следом. Подбежав  ближе, они  увидели, что
"Иван-царевич" уже почти  по  плечи  утонул в трясине  и  продолжал медленно
погружаться.
     -- Осторожно!!! -- крикнул Грендель. Дубов  и сам чувствовал, что ступи
он в Черную трясину, и его  ждет столь же печальная участь. Боярин Василий в
растерянности  стоял на  том  месте,  где лежали  рюкзак, шест  и соломенная
шляпа.
     -- Держите меня  крепче! -- велел Грендель. Он взял шест и, вытянув его
перед собой, распластался на  поверхности болота. Дубов крепко держал его за
ноги. Второй  конец шеста  оказался около  Ивана  Покровского. Он  с  трудом
высвободил руки из вязкой пучины и схватился за шест. Василий тянул изо всех
сил, и вскоре все трое уже сидели на краю трясины, стуча зубами и от озноба,
и  от  осознания  пережитого.   Однако  стрела  вновь  сверкала  золотом  на
полуденном осеннем солнышке.
     Первым пришел в себя Покровский:
     --  Господа,  а   неплохо  бы  согреться.   Костерок   развести,  чайку
сообразить...
     -- Тут поблизости есть неплохой уголок, -- заметил Грендель, -- как раз
между  пригорком  и  рощей.  Там  почти  не  бывает  ветра  и  можно  славно
устроиться. -- И, мечтательно вздохнув, добавил: -- Приют изгнания, трудов и
вдохновенья...
     -- O, господин Грендель, так вы поэт! -- обрадовался Иван.
     Василий  не на шутку испугался, что беседа рискует сползти на поэзию, и
потому решил, пока не поздно, перевести ее в более близкое себе русло:
     -- Скажите, господин Покровский, как вас занесло в эту чертову трясину?
     Иван поднялся с травы и привычно взвалил на плечи рюкзак:
     -- Я узнал,  что  где-то в  этих краях заточена моя  прабабушка Наталья
Кирилловна.
     -- Как, неужели та женщина в хрустальном гробу?.. -- изумился Грендель.
-- Теперь туда, -- указал он на темный перелесок вдали.
     --  Да, и  я в  этом  совершенно уверен, -- ответил  Покровский, ступая
следом за  Гренделем  по  узкой  тропинке. -- Вообще-то  я не собирался туда
идти, просто хотел  убедиться, насколько  опасна эта  Черная  трясина.  И не
успел сделать  и пары шагов, как стал тонуть. И тогда пустил стрелу -- вдруг
кто да увидит. Все равно стрелы мне больше уже не нужны.
     -- Не нужны?  A  как же Марфа?  --  удивился замыкавший  шествие боярин
Василий.
     --  A, ну так Марфа-то  уже расколдовалась, -- небрежно,  как  о чем-то
само собою разумеющемся, ответил Иван.  --  И  знаете, Василий Николаич, она
оказалась вовсе не падшей девицей, а самой настоящей княжной!
     -- И где она теперь? -- пропустив шпильку мимо ушей, спросил Дубов.
     -- Отправилась в королевский замок. Но мне туда идти не велела. Вроде я
буду ей только мешать, поскольку ничего не смыслю в придворных нравах.
     -- Это вы-то, Иван-царевич? -- удивился Грендель.
     -- Ясно одно --  Марфа  в опасности,  -- подытожил Василий.  -- Судя по
тому, какая публика собралась в замке, житья  там княжне не дадут. Причем  в
самом прямом смысле.
     -- Как же ее выручить?  -- забеспокоился Покровский. -- Знал бы, что  в
замке опасно, ни за что бы не отпустил!
     -- Нет, для любого из  нас соваться в замок было бы сущим безумием,  --
размышлял  Василий. -- Так что единственный способ помочь Марфе --  ускорить
штурм замка. Стало  быть, попросим господина Беовульфа и его славных рыцарей
малость подсуетиться...
     За разговорами  они дошли  до перелеска -- это и впрямь оказалось очень
тихое  и безветренное место, и даже поздне-осеннее солнце грело здесь  почти
по-летнему.
     -- Немного передохнем,  согреемся,  а к вечеру  доберемся  до  дома, --
сказал  Грендель, оглядываясь по сторонам,  нет ли где поблизости  хвороста.
Покровский сбросил с плеч  рюкзак и шарил  внутри,  ища  все необходимое для
кратковременного  привала. Боярин  Василий прислонился  к  стволу  невысокой
сосны и  задумчиво  глядел куда-то  в небо.  Можно было бы подумать,  что он
отдыхает  после  нелегкого  пути, но  на самом деле в такие  минуты  его  ум
детектива-аналитика работал напряженно, как никогда.





     Едва карета Анны Сергеевны въехала в королевский замок, к ней подскочил
господин  Каширский, который без дела прогуливался по двору  и явно поджидал
свою сообщницу.
     -- Ну, что нового? -- спросил он, даже не поздоровавшись.
     -- Много чего, -- буркнула Глухарева, вылезая из кареты.  -- Нам с вами
предстоят серьезные дела.
     -- Это хорошо, --  обрадовался Каширский,  --  а то  уж  надоело дурака
валять. Настойчиво внушаю поэтам, дабы бросили стишки кропать и канавы рыли,
а все без толку...
     --  И  немудрено,  -- презрительно  проговорила  Глухарева,  когда  они
поднимались по крыльцу. -- Нет, у меня задание поважнее...
     Возница легонько стегнул лошадок, и они потащили пустую карету в особое
место под навесом, отведенное для карет и повозок. Там из экипажа  незаметно
выпрыгнул Кузька.
     --  Ну,  слава богу, жив, --  привычно  ворчал  домовой, ковыляя  между
телег. --  Никогда  больше в ихний вурдалачник не сунусь. Эх-ма, когда ж все
это закончится?..
     A Анна Сергеевна  и Каширский,  неспеша двигаясь  по длинному коридору,
обменивались новостями.
     --  В замке объявилась некая девица, выдающая  себя  за какую-то княжну
Марфу, -- сообщила Анна Сергеевна. -- И мы должны ее убрать.
     -- В каком смысле? -- осторожно переспросил Каширский.
     --  Не  прикидывайтесь  дураком,   --  повысила   голос  Глухарева.  И,
спохватившись, заговорила  почти конспиративно: -- Точно так  же как Дубова.
Так же как Покровского. Но только если мы и на этот раз облажаемся...
     -- Странно, я никакой Марфы  не заметил, -- пожал плечами Каширский. --
Правда,  тут действительно появилась некая молодая  особа, но Его Высочество
представил ее не княжной Марфой, а графинею Загорской.
     --  A,  ну  и  прекрасно,  --  почти обрадовалась  Глухарева.  --  Если
официально  Марфы нет, то и с  ликвидацией торопиться  некуда.  У меня  есть
новость и поважнее. -- Анна Сергеевна оглянулась, не подслушивает ли кто. --
Ваш приятель Херклафф проговорился,  что оставил  тут в  замке  что-то очень
дорогое. Потом он, правда, спохватился и попытался преуменьшить ценность, но
я-то сразу поняла, что к чему!
     -- Пустяки! -- пренебрежительно махнул рукой Каширский, хотя глазки его
загорелись.  -- Зато вот у меня есть одно соображеньице -- дело верное!  Это
вам не сказочные сокровища Херклаффа...
     За  разговорами они  дошли до конца коридора, поднялись по  лестнице  и
зашагали   по   проходам   второго  этажа.  Беседа  столь   захватила  обоих
авантюристов, что они даже  не замечали,  куда  идут. Да  и в коридоре  было
меньше вероятности, что их подслушают.
     -- Я тут на  досуге пораскинул серым веществом, -- продолжал Каширский,
-- и пришел к выводу, что где-то в замке находится королевская  казна. -- И,
не  давая Анне  Сергеевне  возразить,  поспешно продолжал:  -- Король  успел
спрятать  ее  в  надежное  место,  иначе Виктору  не  пришлось  бы биться  в
безденежье  и он  спокойно провел  бы  в  жизнь  свои бредовые экономические
прожекты.
     --  Что же,  в логике  вам не откажешь, -- вынуждена была признать Анна
Сергеевна.
     -- Ну, не одному же Дубову блистать умом, -- скромно заметил Каширский.
     --  И   где  же,  по-вашему,   находится   эта  пресловутая  казна?  --
поинтересовалась Анна Сергеевна.
     Каширский понизил голос до почти конспиративного шепота:
     -- В подвале, где же еще.
     -- По-моему, это несерьезно, -- хмыкнула Анна Сергеевна.  -- Если  даже
казна  и находится  в  подвале,  то ясно, что  спрятана  она там  надежно, с
наскока  ее  не отыщешь. A  сокровища  Херклаффа -- дело верное! Он ведь был
вынужден отсюда в спешке бежать и ничего запрятать не успел.
     --  Да, пожалуй,  -- пришлось согласиться Каширскому.  -- Только и  тут
ведь палка о  двух концах --  если Херклафф  ничего не успел спрятать, то  и
найти его сокровища давно мог кто-нибудь другой.
     -- Но попытаться-то можно! -- воскликнула Глухарева, деловито засучивая
рукава. -- Вы не в курсе, где тут жил Херклафф?
     --  Кажется,  в  комнате для  гостей,  --  не  очень  уверенно  ответил
Каширский.  --  Постойте...  Ну  да, в этом же самом коридоре,  чуть дальше.
Сейчас там, кстати сказать, обитает Петрович. Ха, жаль, вы не видели, как за
завтраком эта девица ему тарелкой по роже заехала!
     -- Какая девица?
     -- Ну, я вам говорил -- гостья, графиня...
     --  Должно  быть,  она-то  и  есть  княжна  Марфа,  -- догадалась  Анна
Сергеевна.  --  Впрочем, сейчас это  неважно...  Вы не в курсе,  где  теперь
Петрович -- у себя?
     --  Да нет, кажется,  они с  князем Длинноруким куда-то ушли. По  своим
путчистским делам. Постойте, Анна Сергеевна, вы что же, хотите прямо сейчас?
     -- A чего медлить? -- с азартом заявила Глухарева. -- Возьмем сокровища
Херклаффа, а ночью полезем в подвал  за казной! -- И Анна Сергеевна, подойдя
к искомой двери, решительно нажала ручку.
     Комната  оказалась  не  запертой.  Уже  на  первый  взгляд  можно  было
констатировать, что личность  нового постояльца оказала неизгладимое влияние
на  обстановку  --  в  комнате  стояла вонь,  как  на конюшне,  повсюду были
разбросаны всяческие нужные и ненужные вещи.
     --  Ну  и  где  же  ваши  сокровища?  --  невольно зажав  нос,  спросил
Каширский.
     -- Под кроватью,  где ж  еще!  -- презрительно бросила Анна Сергеевна и
нырнула под небрежно застланную койку.
     -- Погодите, Анна Сергеевна, -- проговорил Каширский, -- что это вы там
говорили насчет княжны? Для чего ее нужно, э-э-э, убрать?
     --  A ну ее к бесу, --  донесся из-под кровати приглушенный  голос Анны
Сергеевны. -- Успеется!
     В этом ответе  сказалась одна из  черт характера  госпожи Глухаревой, о
которой не знал барон Альберт,  но благодаря коей Анна Сергеевна в последнее
время  проваливала  чуть  ли не  все "мокрые"  и прочие дела. Для того чтобы
кого-то убить со стопроцентной  гарантией, ей  нужно  было  ненавидеть этого
человека всеми фибрами своей мятежной души. К примеру, если бы ей теперь под
руку  попался  Дубов,  то  она  готова была бы  его  сначала отравить, потом
повесить, потом сжечь, а  вдобавок на пепелище станцевать ламбаду.  Когда же
Анне Сергеевна "заказывали" людей лично ей малознакомых или к которым она не
испытывала  персональной  вражды,  то такое задание  она зачастую  выполняла
спустя  рукава,  как  бы  нехотя.  Особенно  если   попутно  подворачивалось
какое-нибудь интересное дельце вроде поиска сокровищ. Так произошло в случае
с  убийством владельца  Покровских Ворот, к чему-то подобному, похоже,  дело
шло  и  теперь. Блеск  сокровищ  Херклаффа и  королевской  казны  совершенно
затмили в сознании Анны Сергеевны какую-то неведомую ей княжну Марфу.
     Вскоре  Анна  Сергеевна, вся перепачканная  в  пыли,  вынырнула  из-под
кровати  с  дурно  пахнущим узелком, внутри  которого что-то  соблазнительно
позвякивало.
     -- Давайте сюда, я понесу, -- предложил Каширский.
     --  Еще чего! -- с  подозрением хмыкнула Анна Сергеевна. -- Знаю я ваши
фокусы. -- И она отважно сунула узелок под юбку.
     Несколько минут спустя, запершись в  комнате Каширского, искатели чужих
сокровищ развязали узелок, но обнаружили в нем лишь два ржавых кухонных ножа
--   память    Петровича    о   прошлой   жизни,    когда   он   был   лихим
Соловьем-разбойником, грозой густых лесов и больших дорог.
     -- Все ясно, -- угрожающе двинулся Каширский в сторону Анны  Сергеевны.
-- Подменили!
     --  Чего  подменили?!  -- взвилась госпожа Глухарева, на  всякий случай
схватив один из трофейных ножей. -- Отойдите  от  меня,  иначе я за  себя не
отвечаю!
     -- Под юбкой подменили, -- не унимался Каширский.
     -- Можете проверить! --  высокомерно бросила Анна Сергеевна  и  задрала
подол черного платья,  под  которым красовалось черное  же белье.  Сказочных
сокровищ Херклаффа, увы, не было. -- A  может,  и под  бельишко глянете?  --
насмешливо процедила Анна Сергеевна.
     -- Нет  уж, спасибо, -- пробурчал  Каширский. -- И,  встряхнув головой,
будто вытряхивая  из себя всю  отрицательную  энергию, заговорил  уже совсем
по-деловому: -- Ну ладно,  вечером отправимся в подвал. A эти ножики надо бы
вернуть в комнату хозяина. Нам-то они ни к чему.
     -- Вам ни к чему, -- уточнила Анна Сергеевна, -- а  мне еще пригодятся.
-- И Глухарева, завернув ножи в смрадную тряпицу, небрежно сунула их обратно
под платье.





     Обширный,  хотя  и изрядно  запущенный  двор  перед Беовульфовым замком
стремительно  наполнялся каретами,  телегами  и просто верховыми лошадьми --
это съезжались  славные рыцари Ново-Ютландского королевства.  Правда, многих
из них трудно было бы принять за рыцарей --  столь скромно и даже нище  были
они  одеты. Но тем  не менее все они  являлись самыми настоящими рыцарями, и
горе тому, кто усомнился бы в их знатности и доблести!
     Сам хозяин замка, в парадном камзоле, ради такого случая извлеченном из
пыльного  сундука,  монументально  высился   на  полуразвалившемся  каменном
крыльце и приветствовал гостей:
     -- O, это вы, славный Арчибальд! Как здоровье  вашей дражайшей матушки?
A  что супруга? Да-да,  милости прошу  в главную залу... O,  рад вас видеть,
почтеннейший  Фома!  Как  ваша милейшая  дочка,  еще  не замужем?.. Как  же,
столько женихов кругом. A, да вот вам и жених  --  граф Сигизмунд. Особо вам
рад, почтеннейший Сигизмунд! нет-нет,  о делах после, когда соберутся все, а
пока -- прошу в залу. Винца испейте, у меня настоящее, а не всякое заморское
пойло! O, дорогой мой дон Альфонсо, тысячу лет вас не видел!..
     Нужно  заметить,  что  со  многими  из гостей,  в том числе  и  с доном
Альфонсо,  отношения  у  Беовульфа  были,  мягко  говоря, натянутыми. Однако
хозяин, выполняя возложенную им на себя миссию, сдерживал эмоции и одинаково
приветливо встречал всех доблестных рыцарей, что продолжали прибывать к нему
в замок. Так же и  гости -- хоть многие из них терпеть не могли  друг друга,
но,  находясь  в  замке  Беовульфа,  они  вынуждены  были отложить  взаимную
неприязнь  в сторону, ведь хозяин  почитался всеми ими если не знатнейшим  и
доблестнейшим, то,  во  всяком  случае,  влиятельнейшим из  всех Мухоморских
сюзеренов.
     Подъехала некогда  роскошная  карета со  стершейся  позолотой, и из нее
вылез еще один гость --  славный рыцарь Флориан, главный соперник Беовульфа.
Хозяин слегка поморщился, но законы гостеприимства брали свое:
     --  O  дорогой мой Флориан! Вот  уж не ожидал, что и вы откликнетесь на
мое приглашение...
     --  Зачем же тогда  приглашали? -- сухо  промолвил  Флориан,  не  спеша
поднимаясь на крыльцо.
     -- Дело  касается всех нас, -- понизил голос Грендель.  --  И не только
нас, но и всего государства. Наберитесь терпения, скоро все узнаете.
     -- Надеюсь,  до вечера я домой успею? -- глядя куда-то мимо  Беовульфа,
спросил  гость.  -- У меня  совершенно  нет желания  ночевать тут  под вашим
кровом.
     --  Боюсь, дружище, что домой  вам  нынче возвращаться  не придется, --
радостно прогудел Беовульф. -- Н если вам не по душе мой замок, то у нас тут
поблизости корчма -- там вас устроят по лучшему разряду!
     -- Ну и прекрасно, -- проворчал Флориан и прошел в замок.
     -- Кажется, можно начинать, -- увидев, что поток гостей стал  иссякать,
решил  хозяин  и  тоже  прошел  вовнутрь,   оставив  вместо  себя  встречать
припозднившихся   рыцарей  своего  дворецкого,  который   до  того  лишь   с
почтительным поклоном стоял в дверях.





     Виктор  и  Марфа  неспеша прогуливались по занесенным опавшими листьями
дорожкам  королевского  сада.  Беседа  не  очень клеилась -- Виктор  думал о
чем-то своем и едва отвечал на слова княжны.
     -- Ваше  Высочество, а вам не показалось, что Петровичу что-то про меня
известно? --  озабоченно спросила  Марфа, остановившись под  вековой, в  три
обхвата, ракитой. -- Не зря же он говорил мне, мол, знаю я, кто вы такая.
     -- Не  берите в  голову,  княжна, --  ответил  Виктор,  -- Петрович  от
неумеренного пития  уже и сам не  соображает, что говорит и что делает. Но я
очень рад, что вы сумели поставить его на место.
     -- A, пустяки, -- пренебрежительно махнула рукой Марфа.
     -- Но вы нажили себе опасного врага, --  с опаской продолжал Виктор. --
Я говорю даже не о  Петровиче, а о  князе Длинноруком. Ни для кого не тайна,
что он способен на любую пакость.
     -- Для чего же вы держите их при себе? -- удивилась Марфа.
     -- Это еще вопрос, кто тут при ком, -- тяжко вздохнул Виктор. Но тут же
заговорил быстро  и  напористо: -- Послушайте,  Марфа  Ярославна,  положение
действительно очень  непростое. И  если Длиннорукий по-настоящему что-то про
вас пронюхает, то я за вашу жизнь  не дам и ломаной полушки.  Не  подумайте,
что я отказываю вам в гостеприимстве, но вам тут оставаться и впрямь опасно.
Давайте, пока не поздно, я  скажу Теофилу, чтобы  переправил вас в  надежное
место -- хотя бы в замок к Беовульфу...
     Марфа отрицательно покачала головой:
     -- Нет, я должна оставаться здесь. Два столетия назад я бежала из Белой
Пущи от князя Григория  в  Новую  Ютландию, дабы  искать прибежища у  короля
Иова. Но дело даже не в  этом. Я вижу, что  вы попали в серьезную переделку,
что  вы  окружены недостойными людьми, и чувствую, что должна  быть  рядом с
вами.
     -- Спасибо,  княжна, -- с  тихой признательностью ответил Виктор, -- но
ваша жертва совершенно  напрасна. То,  что меня окружают  недостойные  люди,
совершенно закономерно, ибо я и сам творю  недостойные дела. Я чувствую, что
стою на краю пропасти, и не вправе увлекать вас за собой. Так что подумайте,
пока не поздно.
     Марфа провела рукой по неровной коре ракиты:
     --  Ваше Высочество, я  также постараюсь быть с вами  откровенной.  Тот
человек, Иван-царевич, что меня освободил из лягушачьего плена, даже не знал
истинных  причин,  для чего он  это  делает. Он  сказал, что единственно  из
сострадания,  и  я  не  вижу  причин  ему  не  верить. Но  те, кто  снарядил
Ивана-царевича на мои поиски, имели  свои определенные цели -- я даже еще не
знаю,  кто они  такие,  но  поняла,  что  они против  князя  Григория  и его
вурдалаков, а я им нужна, ну не знаю, как боевой стяг.
     -- Вы уверены? -- Виктор пристально глянул на Марфу.
     --  Размышления  наводят  меня  именно  на  это,  --  ответила  княжна.
Собеседники вновь медленно двинулись по аллее. -- Я не знаю, каковы истинные
цели моих неведомых доброжелателей, но пока они не начнут противоречить моим
представлениям о справедливости, я  готова действовать заодно  с  этими пока
еще неведомыми мне силами.  A я чувствую,  что ключ к Белой Пуще -- здесь, в
Новой Ютландии...
     --  Нет-нет, --  решительно  перебил  Виктор, -- об этом я не  желаю  и
слушать. Не забывайте, что я -- ставленник  и  заложник вурдалаков  из Белой
Пущи. Разумеется, я вас не выдам, но и союзником в вашей борьбе не стану.
     --  Да нет,  это ж я так, к слову, --  смутилась Марфа. -- Конечно, мои
дела -- это мои дела, а ваши -- это ваши...
     Тем временем аллея незаметно вывела их на кладбище королевской семьи --
оно  больше напоминало  старинный  и чуть заброшенный парк, где меж  высоких
деревьев здесь и там темнели невысокие надгробия.
     -- Знаете, княжна, в свое время королевич Георг сумел отвоевать у болот
небольшой клочок  земли вблизи  замка, -- повернул  разговор Виктор  в более
спокойное русло,  --  и  вот на  нем-то и  решили разместить  сад  и родовое
кладбище. Вон под той липой Георг и похоронен, -- указал Виктор на небольшой
камень. --  Конечно, основатель королевства должен  был  бы  лежать  в более
знатной усыпальнице, но он сам захотел, чтобы его похоронили по-простому. Ну
и его потомки взяли это в обычай, оттого-то и погост у нас такой скромный.
     --  A  мне здесь  нравится, --  задумчиво  оглядела  Марфа  королевский
погост. -- Ваше  Высочество,  у  меня  к  вам будет  одна  не совсем обычная
просьба...
     -- Постараюсь исполнить, насколько это в моих силах.
     --  Если  оправдаются  ваши опасения и меня... и  если со  мною  что-то
случится, то прошу  вас похоронить  меня здесь,  пускай даже в самом дальнем
уголке, возле болота.
     Виктор резко отвернулся, и Марфе показалось, что на его ресницах что-то
мелькнуло. Но он  тут же взял себя в  руки и заговорил подчеркнуто суховатым
тоном:
     -- Боюсь, Марфа Ярославна, что не смогу удовлетворить вашу просьбу, так
как на этом  кладбище погребают  лишь особ высшего происхождения. Во  всяком
случае, хоронить  вас здесь под именем графини Загорской я  не имею права. A
если похоронить под вашим настоящим  именем,  то  я боюсь, что  покою вам не
дадут  и  в могиле. Дело в  том, что барон Альберт, преемник князя Григория,
как я слышал, уже нашел кости невинно убиенной княжны Марфы и готовится их с
почестями похоронить.
     -- Что вы говорите! -- изумилась княжна.
     --  Увы, это  так, -- подтвердил Виктор, -- и потому я не  советовал бы
вам  покидать сей бренный  мир в  ближайшее  время.  Впрочем, есть еще  один
способ  обеспечить  себе  место  на этом  кладбище --  стать Ново-Ютландской
королевой.
     -- Ну, вы уж скажете, -- смутилась Марфа.
     -- Да нет,  ну это ж я так... Ах да, совсем  забыл -- у меня  назначена
встреча с госпожой Глухаревой. Она приехала из Белой Пущи и должна дать  мне
отчет о своих переговорах. Так что нам пора возвращаться.
     -- C вашего позволения, я еще ненадолго останусь тут, -- сказала Марфа.
-- Здесь так покойно, так тихо...
     --  Ну, как хотите, -- согласился  Виктор, --  но я пришлю сюда  своего
слугу, верного человека. Так, на всякий случай.
     -- Да зачем, не надо, -- стала отказываться Марфа.
     --  Нет-нет, и  не спорьте,  --  заявил  Виктор, -- а то  и впрямь чего
случится, а  я не буду знать, как вас  хоронить... -- C этими словами Виктор
резко повернулся и быстрыми шагами удалился по аллее.
     Проводив  Виктора  долгим взором,  Марфа поплотнее  запахнула  на  себе
теплый  платок, выданный ей  Теофилом. Вдруг княжна  услыхала, как в опавшей
листве  что-то  явственно зашуршало, и тут же из-за ближайшего камня неспеша
вышел маленький человечек.
     -- Домовой! -- радостно вскрикнула Марфа.
     -- Кузьма Иваныч, -- степенно представился домовой.
     -- A  у нас в усадьбе тоже был домовой, -- вздохнула  княжна.  Господи,
как же его звали-то? Нафаня, кажется.
     -- A,  так он же мой давний приятель, -- обрадовался Кузька.  --  Когда
вурдалаки пришли, так едва  Нафаня успел ноги унести. И где он теперь -- бог
весть...  --  Домовой горестно  вздохнул. -- Но помню,  очень уж  он о  тебе
сокрушался, говорил, мол,  какая чудная княжна была,  а пропала  безо всякой
вести...
     -- Постой, Кузьма,  -- перебила  Марфа,  -- какая еще княжна?  Ты меня,
видать, с кем-то перепутал. Я не княжна, а графиня.
     -- Да-да, конечно же, -- хитро прищурился Кузька, -- графиня Заморская.
     -- Загорская.
     --  Тем паче.  Да  только  тут уже  кое-кому ведомо, что  ты за графиня
такая.
     -- Виктор?
     -- Кабы Виктор! И князь Длиннорукий  знает, и разбойник Петрович. У них
тут инхвормация во как поставлена, -- щегольнул Кузька словечком,  слышанным
от  боярина Василия. -- Так  что  беречься тебе надобно! Ну, я тебя  упрежу,
коли что. -- Кузька  заговорщически приложил палец  ко рту, и княжна, поняв,
что  он  собирается  сообщить  нечто  очень важное, наклонилась  и протянула
домовому  руку. Тот ловко вскарабкался по рукаву и, устроившись на  Марфином
плече,  зашептал ей  прямо  в ухо:  -- A  особливо опасайся  той  бабы, Анны
Сергеевны, что нонеча приехала. От нее любой гадости только и жди!.. Ну все,
мне пора.
     Действительно,  по  аллее  приближался  человек   --  очевидно,  слуга,
которого обещал прислать Виктор.
     -- Погоди, Кузьма, а как мне тебя найти? -- удержала домового Марфа.
     -- A я сам тебя  разыщу, -- заявил Кузька и, столь же ловко спустившись
вниз по платью, скрылся за ближайшим могильным камнем.





     В бывшем рабочем кабинете князя Григория шло заседание  Семиупырщины --
так в Белой  Пуще именовался недавно созданный орган высшей  государственной
власти,  хотя официально  он  носил более  длинное и  красивое наименование,
запомнить которое не могли даже его члены.
     Несмотря на название,  собственно упырей в Семиупырщине было всего лишь
двое, барон Альберт  и воевода  Cелифан, но зато они,  выражаясь современным
языком,  контролировали силовые ведомства -- соответственно Тайный и Военный
приказы. Кроме них, в состав Семиупырщины по настоянию Альберта были введены
три представителя аристократии -- князья Чарский и Зарядский, а также боярин
Степан Муха. Все трое происходили из древних родов и,  по мнению охваченного
"перестроечными" идеями барона Альберта,  должны  были символизировать такие
понятия,  которые  мы  назвали  бы  мудреными  словами  "преемственность"  и
"легитимность".  Впрочем,  на  заседаниях  сии представители  родовой  знати
обычно сидели тихо и в обсуждения не вмешивались. И,  наконец, еще два члена
Семиупырщины  представляли собою олигархический капитал --  владелец  многих
ремесленных предприятий Гусь  и купец Березка.  Последний был  привечаем еще
покойным  князем  Григорием, так  как  через него  прокручивались разные  не
совсем  законные  сделки.  Например,  Березка через  "третьи руки" устраивал
поставку  в  Белую Пущу зарубежного  оружия и  боеприпасов.  Разумеется, все
знали о его темных  делишках,  но за  руку поймать не могли.  A может,  и не
особенно хотели.
     Всякий раз,  созывая Семиупырщину,  Альберт  приставлял  к  громоздкому
столу князя Григория несколько  столов поменьше, и  вместе  они образовывали
букву  "Т", во  главе  которой  восседал барон, а вдоль  меньших  столов  --
остальные члены и приглашенные лица.
     На сей раз Альберт казался весьма озабоченным.
     -- Господа,  положение  более  чем  серьезное,  -- говорил  он,  строго
поглядывая на своих коллег. -- Вражеские силы никак не хотят оставить нас  в
покое и  постоянно  испытывают на прочность. Поэтому наш  святой долг -- еще
крепче сплотить ряды и дать должный отпор неприятелю.
     Его  соратники не  особенно  понимали,  к чему барон  клонит, однако на
всякий случай согласно кивали.
     Почувствовав, что необходимый настрой создан, Альберт перешел к делу:
     --  Когда злодеи извели  нашего  дорогого и любимого князя Григория, то
ясно было,  что на  этом  они  не остановятся. И теперь подтверждаются самые
худшие предчувствия.  Нашим врагам  недостаточно того, что мы пошли на самые
решительные   перемены,   открыли  храмы   и   понемногу   вводим   базарное
хозяйствование.  Им нужна власть. A наша задача -- не допустить  этого. И не
потому что власть так уж нужна нам самим, а лишь для того чтобы не позволить
им  ввергнуть Белую Пущу в  пропасть.  Как  стало  известно, уже  объявилась
самозванка, утверждающая, что она -- княжна  Марфа.  И  если даже  мы найдем
способ от  нее  избавиться,  то  и  это не  решит вопроса,  так как появятся
другие... Гробослав!
     -- Слушаю! -- вскочил Гробослав. Он не входил в состав Cемиупырщины, но
был приглашен как ответственный за погребение Марфиных костей.
     -- Ну, решили вы, где хоронить? -- спросил Альберт.
     -- Нет  еще,  --  развел  руками  Гробослав.  -- Я ведь говорил,  что у
каждого предложения свои лучшие и худшие стороны...
     --  Знаю, знаю, -- перебил Альберт, -- но медлить больше нельзя.  Будем
хоронить кости  уже  через  неделю  и  прямо  здесь, в Кремле.  За  эти  дни
необходимо привести в порядок родовую усыпальницу  Шушков,  созвать народ со
всей Белой Пущи, пригласить иноземных гостей, чтобы  весь мир  видел, как мы
чтим своих невинно убиенных!
     --  Слушаюсь,  -- немного испуганно  пробормотал  Гробослав. --  Я  тут
давеча  ходил  к  усыпальнице  и  могу  сказать,  что  не  настолько  уж она
запущенная, как мы думали.
     -- Ну  вот  и прекрасно, -- с удовлетворением кивнул  Альберт.  --  Еще
надобно, чтобы при  погребении было побольше священников, а надгробное слово
сказал будущий правитель Белой Пущи.
     -- Кто-кто? -- не удержался воевода Cелифан. -- Какой еще правитель?
     -- Будущий, -- повторил барон. И пояснил: -- Мы с вами лишь  переходное
звено. Наша  задача  --  вести  государственные  дела  и  в  должном порядке
передать  их новому правителю Белой Пущи,  которого изберет  Народное  Вече.
Поскольку  князь Григорий не оставил  наследника,  то  его преемника  должен
назвать народ. -- Альберт  торжественно поднял перст: -- Глас народа -- глас
божий!
     -- Ну и кого же народ изберет? -- глупо переспросил Гробослав.
     --  Ясно, что  не тебя  и не меня,  -- с досадой ответил  барон. -- Это
должен быть всеми уважаемый  человек из старинного и знатного  рода... Вы со
мной согласны, князь?
     Последние слова Альберт обратил к престарелому князю  Чарскому, который
откровенно  клевал  носом,  слушая  бароновы  краснобайствования. Однако  он
поднялся и, чинно поглаживая бороду, произнес:
     -- Совершенно верно, барон. Старинного и знатного.
     -- И кого же? -- насторожился воевода.
     -- Кого именно, я еще не знаю, -- притворно развел руками барон, --  но
ясно одно: он не должен очень уж выходить из нашей воли.
     (Слово  "нашей" барон произнес так, что ни у  кого из присутствующих не
возникло сомнений в  том, чью же собственно  волю должен  выполнять  будущий
глава государства).
     Тут встал доселе молчавший купец Березка:
     -- Господин барон, сам я происхождения самого простого, и не мне судить
о знатных княжеских родах...
     --  Ближе  к  делу, -- хмуро  перебил  Альберт.  -- Ежели у  вас  какие
соображения, то говорите.
     --  Ну  вот, стало быть, --  продолжал Березка, --  есть  у  меня думка
насчет одного князя -- и родовит он зело, и уважаем всеми...
     -- Кто таков? -- спросил барон.
     -- Князь Борис Константиныч Городковский.
     --  Вот   как,  --  хмыкнул  Альберт.   --  Ну  что   же,  князь  Борис
Константинович -- действительно и уважаемый, и родовитый...  Мы подумаем над
вашим предложением.
     Березка сел на место,  и барон Альберт вновь завел свою любимую речь  о
погребении Марфиных костей:
     -- Захоронение  должно пройти так, чтобы весь мир понял -- мы и в самом
деле чтим своих великомучеников, а не дурака валяем...
     Князь Зарядский наклонился к своему соседу -- боярину Степану Мухе:
     -- Чего это Березка так  за  князь-Бориса ратует? Всем же ведомо, каков
сей князь -- пьяница и гуляка.
     --  Мне доподлинно известно, -- чуть  слышно зашептал  в  ответ  боярин
Степан, -- что князь Городковский задолжал Березке кучу денег. Вот он теперь
и тщится их  вернуть хоть таким способом. Ну  а  заодно и заполучить  своего
человечка во главе княжества.
     -- Неисповедимы твои пути, господи, -- тяжко вздохнул князь Зарядский.
     Барон же Альберт тем  временем торжественно  зачитывал тот самый отчет,
что накануне демонстрировал Гробославу:
     -- "Особое расследование не токмо обнаружило в месте тайного погребения
останки  в количестве трех черепов  и пятидесяти  восьми  иных костей,  но и
неопровержимо  установило,  что  принадлежат  оные  невинно  убиенной княжне
Марфе, дщери князя Ярослава Шушка. Доказательства прилагаются..."





     В комнату  князя  Длиннорукого  с воплями  вбежал  Петрович. Князь  уже
достал было из потайного места тарелочку с  золотым яблочком, готовясь выйти
на связь с Белой Пущей, но, завидев, в каком виде Соловей, отложил волшебное
устройство в сторону:
     -- Ну, что там опять случилось?
     -- У  меня пропали  ножи! -- одним духом выпалил  Петрович.  И  упавшим
голосом добавил: -- Оба...
     Однако Длиннорукий не оценил трагичности положения:
     -- Ну, подумаешь. Старый ржавый хлам.
     -- Ты ничего не понимаешь! --  топнул ножкой бывший Грозный  Атаман. --
Их украли коты, чтобы потом, ночью, явиться и меня прирезать!
     --  Что?!  -- вытаращился князь. Но,  вспомнив слова летописца  Пирума,
заговорил  мягко  и  заботливо, будто с  больным:  -- Послушай, Петрович, ты
просто перетрудился,  переутомился.  Ляг  поспи,  а я постараюсь  что-нибудь
сделать, чтобы коты оставили тебя в покое.
     -- Ах,  они меня доконали! -- жалобно простонал Петрович. -- И никто не
верит!
     Проводив Соловья в его  комнату, князь  Длиннорукий  наведался в чулан,
где подобрал себе метелку и совок и с этими орудиями вышел на охоту.
     --  Где  же  Петрович  цапался с  котом-то?  -- пробормотал  князь.  --
Кажется,  в первый раз  -- около горницы, где жил боярин Василий. A потом --
возле тронной залы. Или еще где-то? Ну ладно, начнем прямо отсюда.
     И Длиннорукий, недолго думая, с кряхтением  опустился  на колени и стал
выгребать  вековой   мусор   из-под  старого  комода,  неизвестно  для  чего
выставленного у  стены в коридоре. Однако искомого там не оказалось, и князь
прямо на  четвереньках пополз вперед  по коридору, ловко орудуя  метелкой  и
совком. Однако вскоре он наткнулся на какое-то препятствие, а подняв взгляд,
обнаружил, что прямо над ним стоит Виктор.
     -- Извините,  Ваше Высочество, я тут... -- залопотал князь,  но Виктор,
похоже, был настроен весьма благодушно:
     --  Похвально,  князь,  весьма  похвально,  что  вы взялись  за  уборку
многолетнего сора. Наконец-то и от вас хоть какой-то прок.
     Длиннорукий с трудом поднялся:
     -- Ваше Высочество, вы  просвещенный человек, может быть, вы  знаете --
если кот не настоящий, а призрак или бес, то он оставляет за собой помет или
нет?
     -- Вы  что, от Петровича  заразились?  -- сочувственно  покачал головой
Виктор и двинулся своею дорогой. Длиннорукий вновь опустился на  четвереньки
и продолжил настойчивые поиски кошачьего дерьма.





     Солнце  понемногу  клонилось к закату,  а  Грендель  еще  вел  Дубова и
Покровского по Ново-Ютландским болотам. Похоже, что  проводник все же что-то
перепутал,  и  хотя по  всем приметам уже должен был  показаться  бестолково
построенный, но внушительный  замок Беовульфа, однако почему-то путники то и
дело попадали куда-то не туда.
     -- А, теперь  понял! -- со всех сил хлопнул себя по лбу Грендель, когда
они вышли к очередному "не туда". -- Нам надо  было забирать вправо, а я вас
завел влево. Мы сейчас  находимся  где-то неподалеку  от королевского замка.
Значит, сейчас повернем к тому пригорку, а дальше уже не заблудимся.
     Но  тут до них  долетели какие-то голоса.  Доносились они как раз из-за
того пригорка, к которому собирался повернуть Грендель.
     -- Уж не по наши ли души? -- забеспокоился боярин Василий.
     -- Да нет, тут что-то  другое,  -- прислушался Иван. -- Мне показалось,
что   кто-то  там   говорит  пятистопным  ямбом,   а  другой  отвечает   ему
ненормативным верлибром.
     -- А, знаю! -- сообразил Грендель. -- Это ж поэты канавы копают. Ну, те
самые, которых раньше Александр у себя привечал.
     -- Поэты  --  и  канавы? -- изумился Покровский. --  Да  как  же  такое
возможно!
     -- Возможно, возможно, -- вздохнул Грендель.  --  Его Высочество Виктор
высокие искусства  не больно жалует, вот и приспособил поэтов канавы копать.
По его мнению, это самое подходящее для них применение.
     -- И вы полагаете, что это естественно? -- вскричал Иван.
     -- Я сам не чужд общения с музами! -- горделиво ответил Грендель.
     -- И  так  спокойно  воспринимаете,  что ваших  собратьев  по искусству
выгоняют с лопатами на болото?!
     -- Да нет, мне это тоже не нравится,  -- смутился Грендель, -- но что я
могу сделать?
     -- Погодите, господа, --  вмешался Василий в спор  двух служителей муз,
--  чтобы  что-то  делать,  надо  выяснить,  какова тут  местность,  сколько
канавокопателей и сколько охранников.
     Поэты согласно закивали, и все трое, поднявшись на пригорок, залегли на
вершине,  откуда  открывался  прекрасный вид  на  очередное болото,  посреди
которого копошились несколько человек с лопатами. Еще один, в черном плаще с
капюшоном,  расхаживал среди них  и, помахивая автоматом, побуждал  повышать
производительность труда.
     -- Работать, суки! -- доносилось до вершины пригорка. -- Не отлынивать!
Эй ты, придурок, что встал? Копай, я тебе сказал!
     --  Кажется,  тот  самый, -- определил  Василий.  --  Ну,  которого  мы
встретили утром на "грядках". Этот нас прикончит не отходя от кассы.
     --  Что  же  делать?  --  возмутился  Покровский.  --  Так   и  терпеть
надругательство над искусством?!
     Тем  временем  тот  поэт, которого наемник обозвал  придурком, картинно
облокотился на лопату и прокламировал:

     -- Не я придурок, а придурки те,
     Кто заступы дал в руки стихотворцам
     И отобрал их вещее перо!


     --  Поумничай у  меня!  --  заорал  наемник  и  ткнул  поэта  прикладом
автомата,  отчего тот упал  в болотную жижу. Грендель рванулся было с места,
но Дубов удержал его.
     Поэт поднялся и взялся за лопату.
     -- Работать! -- продолжал разоряться наемник. -- И ты, дура,  кончай на
меня зыркать!
     Дородного вида  дама  в лохмотьях  от когда-то нарядного платья  повела
могучими плечами:

     -- Я знаю, ты меня не любишь
     И извращенкою зовешь...

     -- А, так  это же мадам Сафо!  -- сообразил  Грендель.  -- А тот,  кого
наемник так грубо толкнул -- синьор Данте.
     -- А остальные трое? -- спросил боярин Василий.
     -- Точно не знаю, -- попытался приглядеться Грендель. -- Не видно... Но
делать что-то нужно!
     -- Прежде всего, не нужно  пороть горячку, -- возразил Дубов. -- Сперва
проведем рекогносцировку местности.
     --  Королевский  замок --  там,  --  махнул  рукой  Грендель.  -- Замок
Беовульфа -- чуть правее...
     Но тут с той стороны, где  находился  королевский  замок, появился  еще
один человек -- по мере приближения стало ясно, что это другой наемник.
     -- А, смена караула, -- сообразил Василий. -- Может, оно и к лучшему.
     Тем временем  "второй"  наемник подошел  к "первому",  они  пересчитали
поэтов  (их оказалось пять), и,  сдав поголовье,  "первый"  наемник удалился
туда, откуда появился его коллега.
     -- А вот  теперь  мы, пожалуй, можем  попытаться, -- пробормотал Дубов,
разглядев нового надсмотрщика. --  Нет,  штурмом ничего не получится, а  вот
обходным маневром -- очень даже вероятно. Господа, кто из вас может крикнуть
"Спасите! Тону!" женским голосом?
     -- У меня не  выйдет, -- сразу  отказался  Грендель  -- По-моему, из-за
голоса нас  тогда  в Белой  Пуще и  разоблачили  --  ну,  когда  мы пытались
наниматься в султанский гарем.
     -- Думаю,  у меня получится, -- не очень уверенно сказал Покровский.  И
тут же истошно завопил: -- Спасите! Помогите!
     -- Не сейчас! -- остановил его Василий, заметив, что наемник заозирался
по  сторонам.  -- Мы спустимся с пригорка, незаметно  пройдем  вон туда, где
работы еще  не ведутся, а  уж  тогда приступим. Вы будете кричать, и если он
"клюнет"  и  кинется вас  спасать, то тут  мы  с  господином  Гренделем  его
тепленьким и возьмем.
     -- Нехорошо как-то, -- засомневался Грендель. -- Играть на  благородных
чувствах человека...
     -- Вы хотите освободить поэтов или нет? -- повысил голос Дубов.
     -- Хотим, -- чуть не в голос ответили его спутники.
     -- Ну, тогда вперед!
     Через несколько минут они, рассредоточившись по  болоту,  залегли среди
кочек.  Так как  за день приключений все трое вымазались,  как  черти,  то о
запачканной одежде никто уже не беспокоился.
     По  знаку  Василия господин Покровский завопил,  явно  подражая  голосу
своей коллеги по творческому цеху госпожи Софьи Кассировой:
     -- Спасите! Тону!
     Дубов ни к месту  ни к делу подумал,  что  приблизительно так  могла бы
голосить лирическая героиня Кассировой, от  несчастной  любви бросившаяся  в
Нил и опасающаяся, что утонет  прежде, чем ее проглотят священные крокодилы.
Но вместе с тем детектив напряженно наблюдал за наемником. Василий узнал его
-- то был его земляк, кислоярец, с которым он когда-то  давно, еще в прошлой
жизни комсомольского вожака, был знаком по линии отряда юных друзей милиции.
     Услышав голос, зовущий на помощь, бывший юный друг милиции вновь нервно
заозирался, пытаясь уловить,  откуда тот исходит.  Тогда  Покровский крикнул
громче:
     -- На помощь! Есть тут кто, или нет?!!
     Но   тут  произошло   нечто,  что   заставило   Дубова   изумиться,   а
чувствительного Гренделя даже слегка прослезиться.
     -- Мама, это ты? --  крикнул наемник, бросившись на  зов.  --  Я  спасу
тебя!
     -- Помоги  мне,  сынок! -- тут  же  сориентировавшись, вновь  заголосил
Покровский с "нильскими" интонациями. -- Тону, родимый!
     -- Что  за отсебятина, -- проворчал Дубов. -- Не  хватало  нам еще  тут
мексиканской мыльной оперы!
     Но наемник несся по болоту, не разбирая пути.
     -- Подожди, не тони! -- кричал он. -- Я здесь, рядом!
     Вскоре спасатель миновал ту кочку, за которой залег Покровский, а когда
он  поравнялся   с   Дубовым,  то   детектив  не   мешкая  выдвинул   вперед
болотопроходческий шест,  и  наемник шлепнулся  во весь  рост, подняв фонтан
брызг.
     Он  попытался  вскочить, но  тут на  него  навалились боярин Василий  и
Грендель.  Они держали свою добычу столь крепко,  что о том, чтобы выхватить
автомат, не могло быть и речи.
     -- Пустите, суки, там же человек тонет! -- кричал наемник.
     -- Уже утонул, -- ухмыльнулся Василий. -- Давно утонул, Игорь.
     --  Что?  --  вскрикнул  наемник  и, приглядевшись к своему  пленителю,
упавшим голосом произнес: -- Василий Николаевич... Как, и вы тоже здесь?
     -- Да, и я тоже здесь, -- со значением ответил Василий. -- Но только по
другую сторону баррикад.  Да уж, --  продолжал Дубов,  оглядывая  Игоря,  --
хорош, нечего сказать!  Этому  ли тебя  учили? Вот уж  порадуется  инспектор
Лиственицын, когда узнает, с кем связался его воспитанник, член клуба друзей
милиции!
     -- Я только ради справедливости, -- пробормотал наемник.
     --  Что, ради какой справедливости  вы поэтов  в болоте  гноите?  -- не
выдержал Грендель, но его остановил Дубов:
     -- Погодите, господин Грендель, дискутировать будем после. Первым делом
нужно увести отсюда господ поэтов.
     Боярин  Василий  и  Грендель  устремили  взоры  туда,  где  Покровский,
отчаянно жестикулируя, что-то втолковывал господам поэтам.
     -- А мне  как  же?  --  вдруг  спросил  Игорь. -- Без них  мне в  замок
возвращаться нельзя -- убьют!
     --  Да, парень, вляпался же ты, однако, -- покачал  головой Василий. --
Что ж нам с тобой  делать? Ну, автоматик-то придется забрать, чтобы ты новых
бед  не  натворил.  --  C  этими словами он сорвал  с Игоря "калашникова"  и
швырнул в ближайший омут. Тот даже не пытался сопротивляться.
     --  Не  могу  больше,  --  тихо  проговорил Игорь.  --  Помогите  домой
вернуться!  -- Он даже попытался  упасть на колени, но  Дубов и Грендель его
удержали.
     --  Сейчас я тебя переправить  не смогу, -- подумав, сказал Василий. --
Дел  невпроворот. А вот  господин Грендель тебе расскажет,  как пробраться в
Царь-Город. Там найдешь некоего господина Рыжего.  Или  хотя бы Пал  Палыча,
главу сыскного  приказа.  Скажешь  им,  что  от  боярина  Василия, они  тебя
временно к делу пристроят. Понял?
     -- Понял, -- кивнул Игорь и вдруг тихо, по-детски заплакал. -- Сволочи,
все сволочи, -- говорил он, размазывая слезы грязными кулаками. -- Когда моя
мать в реке тонула, никто ей на помощь не кинулся, никто. Стояли и смотрели,
и  хоть бы один помог. Я тогда еще малым был... И решил я,  что раз все люди
такие гады... -- Игорь не договорил, рыдания душили его.
     -- Ну ладно, -- сказал Грендель, чувствуя, что и сам готов разреветься.
-- Идем, я тебе подробно разъясню, куда и как идти. -- И Грендель увел Игоря
к пригорку.
     Василий же  направился  туда, где Иван Покровский что-то горячо говорил
поэтам. Поэты, однако, не слишком торопились следовать за своим избавителем.
     -- Куда нам идти! --  уныло  вздыхал синьор Данте.  Мало кто узнал бы в
этом сломленном человеке былого ерника и "пожирателя" собратьев  по высокому
искусству. -- Нас же схватят и отрубят голову за ослушание!
     --  Где  ваша  поэтическая  гордость!  -- тщетно взывал Покровский.  --
Поглядите на себя, во что вас превратили!
     -- А мне здесь  по-своему  даже  нравится, --  неожиданно заявила мадам
Сафо. -- Может быть, это испытание, ниспосланное нам свыше...
     -- А может  быть, это  вообще наказание за  нашу леность и гордыню?  --
вступил в беседу  еще один канавокопатель,  наследник Омара Хайяма  господин
Ал-Каши. --  И  лишь  путем  рытья канав  мы  обретем подлинное  поэтическое
вдохновение...
     -- Прямо и не  знаю, что с ними делать, -- развел руками Покровский. --
Ну не хотят покидать свою каторгу, и все тут!
     Василий  лишь  улыбнулся. Еще в комсомольскую  бытность он всегда  умел
находить  нужные  слова,  чтобы  поднять   своих  комсомольцев   на  славные
свершения, и  теперь  был уверен,  что  сумеет вдохнуть новую жизнь в павших
духом поэтов.  Главное, помнил Дубов, что нужно  действовать  по наитию,  не
обдумывая, что и как говорить. Вот и на сей раз Василий Николаевич, встав на
кочку, произнес первое же, что ему пришло в голову:

     -- Пока свободою горим,
     Пока сердца для чести живы,
     Мой друг, Отчизне посвятим
     Души прекрасные порывы!


     К удивлению  и  Покровского,  и даже самого Василия,  пушкинские строки
произвели на поэтов самое неожиданное живительное воздействие: они как будто
выпрямились, их лица просветлели, глаза заиграли радостным огоньком.
     -- Боярин Василий, я давно  догадывался, что  вы тоже поэт, -- произнес
за его спиной Грендель. -- И к тому же замечательный поэт!
     Боярин Василий смутился, но не стал разочаровывать  своего возвышенного
друга:
     -- Ну как, вы ему указали дорогу?
     -- Да, -- кивнул Грендель, --  уверен, что доберется благополучно... Ну
что, идемте? -- обратился он к поэтам.
     -- Идемте!  -- заговорили воспрявшие духом поэты. -- Долой  темницы, да
здравствует свобода!
     --  Я   так  думаю,  что  господ  поэтов  хватятся  еще  не  скоро,  --
рассудительно заметил Василий. -- Отведем  их покамест к лешему в  корчму, а
там попросим водяного препроводить в какое-нибудь безопасное место.
     -- Да, можно и так, -- согласился Грендель. -- Ну, в путь!
     И  вся веселая компания из пяти поэтов,  Ивана-царевича, экс-оборотня и
частного  детектива  со  смехом  и шутками  двинулась  к  пригорку,  оставив
недомелиорированное болото с брошенными лопатами.





     Виктор в своем  кабинете беседовал  с  королевским  садовником, а Марфа
сидела на диванчике и слушала.
     --  Значит  так,  весной надо будет посадить  побольше салату, редиски,
огурцов  и  прочих овощей, -- неспеша  говорил  Виктор. Садовник внимательно
слушал и кивал. -- Ах да, еще капусты -- будем на зиму квасить.
     -- Боюсь, Ваше Высочество, что для капусты места не хватит, -- позволил
себе возразить садовник. --  Разве что посадить ее там,  где теперь цветы. A
ваш дядюшка их так любит...
     --  Я и сам цветы люблю,  -- резко перебил  Виктор, -- но если выбирать
между ними и капустой,  то я  выбираю капусту. От нее пользы больше, чем  от
всех ваших цветочков, вместе взятых.
     -- Ваше  Высочество, мне кажется, что  совсем отказываться от цветов не
надо, -- вдруг  подала  голос Марфа.  Виктор  укоризненно глянул на  нее, но
спорить не стал:
     -- Ну хорошо, оставьте и цветов тоже. Но не в ущерб капусте.
     -- A то можно еще  картофеля посадить, -- подхватил садовник. -- У меня
тут  имеется  несколько клубней. Он вроде как  и съедобный, и цветы красивые
дает.
     --  Что  еще  за  картофель?  -- недоверчиво пожал  плечами  Виктор. --
Никогда о таковом не слыхивал.
     --  Его  привезли италиянские  купцы  из-за  великого  моря-окияна,  --
пояснил садовник, --  а  ливонский рыцарь господин Йохан  Юргенс переслал  с
десяток  клубней  в  дар  вашему дяде,  то есть  Его  Величеству,  вместе  с
пояснениями, как их сажать, окучивать и даже как приготовлять для еды.
     -- Ну, пускай  будет картофель, -- разрешил Виктор. -- Надо  же и новое
вводить. В общем, сажайте, что сочтете нужным, но с учетом пользы.
     -- Как скажете, Ваше Высочество, -- откланялся садовник.
     -- Вот такие вот дела, сударыня, -- вздохнул Виктор, когда они остались
вдвоем с Марфой. -- Пока лично сам во все не вникнешь, толку не добьешься.
     -- Мне  кажется, Ваша  Высочество, что не в  одной капусте  польза,  --
осторожно  заметила  Марфа.  --  Вот, помню, когда  я жила  в нашей  родовой
усадьбе, в Старо-Даниловском,  то у нас там и сад был, и огород, и  цветник.
Помню, --  мечтательно прикрыла она глаза, -- как я сама возилась в огороде,
полола грядки, цветочки поливала. Одни цветы любили холодную воду, другие --
чуть подогретую...
     -- Да разве ж я против цветов-то?! -- перебил Виктор. -- Но одно дело у
вас  в  Белой  Пуще, а совсем другое --  здесь, где каждый  клочок пригодной
земли чуть не на вес золота! Вот если мне удастся продолжить  дело,  начатое
Георгом, и осушить больше болот -- тогда и цветы выращивать будем. Да только
ежели все так пойдет, как до сегодня, -- помрачнел Виктор, -- то я вообще не
знаю, где мы все окажемся уже завтра или послезавтра!
     -- A что так? -- участливо спросила Марфа.
     -- Очень скоро сюда придут либо вурдалаки, либо рыцари. В первом случае
моя власть  останется чисто внешней, а то и вообще  сойдет  на  нет, ну а во
втором меня просто кинут в темницу, если не еще чего похуже. Так что никаких
надежд осуществить свои замыслы я пока что не вижу.
     -- Но для чего же вы тогда отдавали садовнику столь подробные указания,
что и как сажать? Ведь до весны еще так далеко!
     Виктор с хитрецой прищурился:
     -- A  вот  тут  у меня  свой расчет. Кто бы ни  пришел на мое  место, а
указания,  может быть, останутся  в силе. Вряд ли мои преемственники  станут
входить во все подробности и давать собственные наказы  садовнику, так  хотя
бы эти мои замыслы воплотятся в жизнь.
     -- A я так замечаю,  что  хозяйственные дела вам больше  по  душе,  чем
государственные, -- промолвила Марфа.
     -- Да, это так, -- согласился  Виктор, -- но, к сожалению, те  и другие
неразрывны одни от других. Вот и приходится крутиться безо всякой надежды на
благополучный исход.
     --  Я  вас прекрасно понимаю, -- вздохнула  Марфа. -- Хоть наши  с вами
цели  разнятся  и  даже  противоположны, но  и я, сказать по совести, охотно
удалилась бы куда-нибудь в глушь, трудилась на  огороде, пасла коз... И была
бы счастлива,  особенно если бы рядом находились люди, близкие мне  по духу.
Нет-нет, -- решительно встряхнула Марфа длинными русыми волосами, -- об этом
мечтать рано. Ох как рано.
     Тут в дверь постучали, и на пороге появился Теофил:
     -- Ваше Высочество, ужин подан, ждем только вас.
     -- Да-да, иду, -- неспеша поднялся Виктор. -- Уважаемая графиня, мы тут
с вами немного заговорились о цветах и капусте, прошу к столу.
     --  Да нет, лучше я поужинаю  у  себя,  -- гостья встала  с диванчика и
медленно вышла из комнаты.
     -- Ну хорошо,  значит, подайте ужин графине Загорской ей в  горницу, --
распорядился  Виктор  и следом за Теофилом  покинул  кабинет. Однако, сделав
несколько шагов по коридору, вернулся и на всякий случай запер дверь.





     Совещание в обширной зале Беовульфова замка шло, как и подобает случаю,
когда вместе собираются господа, каждый из коих считает себя умнее и знатнее
прочих -- то есть  в общем-то  все были готовы хоть сейчас  начать борьбу за
справедливость,  но  каждый предлагал что-то свое,  а  выслушать соображения
соседа никому и в голову не приходило.
     Рыцари  сидели за  длинными  столами,  уставленными обильною выпивкой и
скромною закуской, а  за отдельным столиком у  стены торжественно восседали:
во-первых,  сам  Беовульф,  во-вторых,  высокий  седовласый рыцарь  Зигфрид,
которого  избрали председательствующим  как старейшего из присутствующих, и,
в-третьих, Надежда Чаликова, но уже не в костюме пажа, а в роскошном дамском
платье из гардероба покойной  бабушки Беовульфа.  Рыцари  время  от  времени
поглядывали  на незнакомку и все не могли понять, что делает сия  прелестная
дама на сугубо мужском сборище. Но большей частью они были заняты выяснением
личных взаимоотношений, так что временами даже забывали, для чего вообще тут
собрались.
     В конце концов Беовульфу надоело  слушать рыцарский гомон, и он, грузно
поднявшись из-за стола, взревел на всю залу:
     -- Господа, ну давайте уже что-то решать! A то мы тут до ночи без толку
пробазарим! -- И хозяин, бухнувшись в кресло, налил себе полный кубок вина.
     В  наступившей тишине  со своего  места в дальнем конце стола  поднялся
Флориан.
     --  Думаю,  всем  нам  следует  отдать должное  почтенному  хозяину, --
негромко заговорил сей славный рыцарь. -- Ни в коей  мере не желаю поставить
под сомнения его благие намерения, -- Флориан церемонно поклонился в сторону
Беовульфа, -- однако  не стоят ли  за  всем этим некие  иные  силы,  которые
желают   использовать  нас   отнюдь   не   ради   восстановления   попранной
справедливости, а с какими-то иными целями?
     --  Правильно!  -- раздались голоса сторонников Флориана.  -- Не верьте
Беовульфу! Он только ради себя старается!
     Хозяин хотел было что-то возразить, но лишь обреченно махнул рукой.
     -- Да уж, с такой публикой каши не сваришь, -- тихо сказала ему Надя.
     -- Чувствую, опять придется самим, -- ответил хозяин. --  Вот  дождемся
Гренделя с боярином Василием...
     Но  тут  поднялся  председательствующий  Зигфрид.  Публика  уважительно
притихла.
     --  Друзья  мои, славные  рыцари, -- неспешно заговорил  он, поглаживая
длинную  седую  бороду, --  не думал я, что доживу  до такого  позора, когда
нашего  короля свергнут  с  законного  престола.  И  кто? -- возвысил  голос
Зигфрид. -- Какие-то наемники каких-то вурдалаков! Вдвойне позорно, что мы с
вами терпим такое поругание и даже в столь трудное время не можем отложить в
сторону свои распри и выступить едино за поруганную справедливость.  Или нет
более  рыцарей  в нашем  славном  королевстве?!  -- C этими  словами Зигфрид
опустился рядом с Беовульфом, который умиленно утирал глаза краешком рукава.
Другие рыцари также  избегали  глядеть друг  на  друга -- им было  совестно.
Казалось,  еще  мгновение --  и  единство  будет достигнуто,  но тут неспеша
поднялся Сигизмунд, которого хозяин прочил в женихи дочке Фомы.
     --  Полностью  с  вами  согласен,  мой  достопочтеннейший  Зигфрид,  --
медленно заговорил Сигизмунд, -- но пока что все, о чем мы тут речь ведем --
это  только лишь отвлеченные мудрствования. Да-да, -- повысил он голос,  так
как  собрание глухо  зароптало,  --  мы  тут  рассуждаем,  как  восстановить
справедливую власть, а где  она? Король Александр исчез неведомо  куда, и мы
не знаем, жив ли он.
     Беовульф было рванулся с места, но Надя его незаметно удержала:
     -- Погодите, еще не время.
     A Сигизмунд продолжал:
     --  Дай бог,  конечно, чтобы Его Величество  был жив и  здоров, но  что
делать, если его уже нет? Не Виктору же на верность присягать!
     -- Долой Виктора! -- чуть не в голос завопило собрание.
     -- A если  не  Александр и не Виктор, то кто  же? --  продолжал оратор,
когда крики стихли.  -- Придется  выбирать  нового  короля.  И тогда главный
соискатель -- это тот, кто собрал нас воедино и  освободил Новую Ютландию от
захватчиков. То есть наш глубокоуважаемый господин Беовульф!
     --  Слава  Беовульфу!  Беовульфа  на  престол!  -- закричали  несколько
рыцарей, толком не понявших, к чему клонил Сигизмунд.
     Хозяин резко поднялся с кресла:
     -- Господа, зачем  вы  мне приписываете  то,  о чем я вовсе  никогда не
помышлял? Вот уж  действительно, хочешь раз  в жизни доброе дело  сделать, а
тебя  еще за это обгадят... -- И Беовульф в оскорбленных чувствах выбежал из
залы, громко топая сапожищами.
     -- Довели человека, -- вздохнул Зигфрид.
     И тут Надя  не выдержала. Она сорвала со стены какой-то полузаржавевший
меч и решительно вскочила на стол.
     -- Что  вы делаете,  сударыня! -- попытался  ее остановить  Зигфрид, но
остановить Чаликову было уже невозможно.
     --  Да что же это такое, -- начала она сумбурную, но страстную речь, --
вашу  Родину,  вашу  Мать  отдали  на  поругание  гнусным  упырям  и  подлым
вурдалакам, а вы тут, как старые бабы,  выясняете, кто главнее и знатнее! Да
вы должны благодарны  быть тому, кто  пытается поднять  вас на  справедливое
дело. Прав Зигфрид -- не рыцари вы, а тряпки, подстилка для наемников!
     Менее всего ожидали доблестные рыцари услышать такие  горькие, но, увы,
справедливые слова от этой хрупкой на вид девушки.
     -- Нет, мы не тряпки! -- выкрикнул Фома. -- И мы докажем это! Докажем!
     В порыве  чувств рыцари повскакали  с  мест  и повалили к  столу,  где,
опершись на меч,  стояла Надя.  Они с глубоким  почтением целовали  ей подол
платья и клялись исполнить свой долг до конца.
     И тут со стороны входных дверей раздалось знакомое покашливание.
     -- Вот он, ваш король! -- воскликнула Надя. -- Он поведет вас на борьбу
за справедливость!..
     И  действительно, в проеме двери стояли Беовульф и король Александр.  И
хоть Его Величество был не в белом, как мечтал  хозяин  замка,  а  в  темном
одеянии, но все равно его появление вызвало у рыцарей целую бурю восторга. A
когда буря  немного улеглась, король сел за хозяйский столик рядом с Надей и
совершенно будничным голосом произнес:
     -- Спасибо вам, о мои рыцари,  за столь теплый прием. Как я понимаю, вы
чего-то ждете от меня?
     -- Ну  конечно, Ваше Величество! --  взревел  Беовульф, который все еще
стоял  у  двери, с  умилением  созерцая короля  и рыцарей. --  Ведите нас  в
наступление!
     -- Увы, -- вздохнул Александр, -- я ничего не смыслю в военных делах. И
потому я решил созвать совет, куда войдут  наиболее влиятельные и искушенные
в боях рыцари. Разумеется, вы, дорогой Беовульф. И вы, почтеннейший Зигфрид.
И вы, дон Альфонсо. -- Король поискал кого-то глазами. -- Флориан, вы здесь?
     Флориан поднялся:
     -- Благодарю Ваше Величество за высокое доверие, но я не чувствую  себя
достойным войти в военный совет.
     -- Ну, как знаете, -- не стал особо настаивать Александр.
     -- Если я  понадоблюсь, то буду  в корчме. -- Флориан встал из-за стола
и,  церемонно поклонившись,  покинул залу. За ним  последовали несколько его
сторонников.
     -- Прекрасный человек, -- вздохнул Александр вослед Флориану, -- но его
гордыня не знает предела.
     -- Друзья мои, -- радостно загудел Беовульф, -- делами займемся завтра.
A сейчас  приглашаю  вас на  праздничный пир. И  хоть угощение у  меня самое
скромное, зато вина -- хоть залейся!
     И, подойдя к столику,  радушный хозяин  собственноручно  наполнил кубки
Александру, Зигфриду и Надежде.





     Обстановка за ужином была совершенно унылая: Анна Сергеевна, по обычаю,
тихо злобствовала; Каширский  пытался читать лекцию  о  вкусной  и  здоровой
пище,  но успеха у  сотрапезников  не  имел; Петрович,  как  всегда,  больше
налегал на выпивку, опасно пренебрегая закуской. Длиннорукий же  рассказывал
Виктору о безрадостных событиях уходящего дня:
     -- Ну, о бегстве поэтов и исчезновении их охранника Ваше Высочество уже
знаете.
     -- Знаю, -- угрюмо буркнул Виктор, глядя в полупустую кружку.
     -- Есть  подозрения, что к этому делу  имеют  отношение  небезызвестные
Вашему Высочеству Грендель и боярин Василий...
     Услышав эти имена, Анна Сергеевна прошипела:
     -- Сволочи! Своими бы руками удушила...
     -- Спокойнее, Анна Сергеевна,  нервные клетки не  восстанавливаются, --
утешил  ее  Каширский.  -- И  вообще,  все  ваши проблемы в том,  что  вы не
соблюдаете  режим правильного  питания.  А  вот  если  бы вы, уважаемая Анна
Сергеевна,  придерживались  той диеты,  что я вам  рекомендовал... -- Но тут
Глухарева  бросила  на  доктора  столь  яростный  взор,   что  он  предпочел
умолкнуть.
     -- Да-да,  продолжайте, князь, -- рассеянно попросил Виктор,  -- я  вас
внимательно слушаю.
     -- Ну, бегство поэтов -- еще цветочки, -- охотно продолжал Длиннорукий,
--  а  вот  ягодки зреют в  замке Беовульфа, где сей мерзкий  рыцарь  собрал
вокруг себя прочих себе подобных,  и они уже  куют замысел идти  в поход  на
вас!
     -- A, ну и прекрасно, -- махнул рукой Виктор.
     -- Что  прекрасно?! -- едва не  подавился  князь куском рыбы. -- Да вы,
Ваше Высочество, вообще  слышите, что я говорю, или эта ваша гостья  так вам
голову заморочила, что вы уже ни хрена не соображаете?
     --  Проклятая  дикая кошка, -- злобно пробормотал  Петрович и отхлебнул
вина.
     -- A кстати, где она теперь? -- продолжал Длиннорукий. -- Отчего ее нет
за ужином?
     --  A вот  это,  князь, не ваша забота,  --  строго  посмотрел  на него
Виктор. -- Графиня Загорская не обязана давать отчет кому бы то ни  было,  а
тем более вам.
     --  Извините, Ваше Высочество, -- тут же умерил пыл Длиннорукий,  -- но
положение  таково, что ваша власть под угрозой! Ах да,  я  еще не сказал вам
главного.  --   Князь  выдержал  многозначительную  паузу.  --  У  Беовульфа
объявился ваш  почтенный дядюшка, и того гляди он возглавит заговор рыцарей,
которые уже сползлись, как паршивые тараканы, в замок негодяя Беовульфа!  --
Так  как и эту весть Виктор воспринял с  равнодушной обреченностью, то князь
продолжал вываливать  дурные новости: -- A еще  там и слуга боярина Василия,
ну, помните,  тот парнишка,  что был  с ним  в прошлый приезд.  Так вот,  --
торжественно поднял Длиннорукий полупустой кубок, -- теперь он переоделся  в
бабское платье!
     -- Кто, боярин Василий?  -- злобно процедила Анна Сергеевна. -- От него
еще и не такого можно ждать...
     --  Какой еще боярин  Василий? То-то что слуга! И  теперь он  предается
противоестественному  блуду  с  так называемыми доблестными рыцарями! --  От
избытка чувств князь вскочил из-за стола. --  И  вообще, чем  там занимаются
рыцари, так это  просто уму непостижимо! Пьют как свиньи, распевают похабные
песенки,  ублажают  похоть  всеми  неестественными  способами,  не  гнушаясь
услугами своих лошадей и  собак!.. A Ваше Высочество ничего не  делает, дабы
пресечь все эти бесчинства, творящиеся в подведомственном вам государстве!
     --  A что я могу сделать?! --  не выдержал Виктор. -- Вы сулили, что из
Белой  Пущи придет помощь, и где она? Не знаю насчет Беовульфа и рыцарей, но
ваши наемники действительно  пьют  как  свиньи и уже начинают  незнамо  куда
исчезать. Королевская  гвардия  давно куда-то пропала, и  скорее  всего, что
теперь она  тоже у  Беовульфа. Так  что если завтра сюда заявятся рыцари или
кто бы то ни был, то дать  отпор  будет просто-напросто некому. Вот об  этом
вам следовало бы подумать, а не о том, кто там в каком платье!
     -- Так-то  так, --  почесал плешь Длиннорукий. Но тут  раздался  глухой
стук  --  это Петрович упал под  стол. Князь кинулся  его  оттуда извлекать,
довольный уж тем,  что  на сей раз Соловей  не  учинил за  столом очередного
непотребства вроде размахивания ножами и приставания к дамам.





     Леший за стойкой привычно протирал кружки, а за длинным столом пировали
рыцари. Впрочем, сказать, что они  пировали, было бы большим преувеличением,
поскольку  их  предводитель господин  Флориан не отличался  любовью к вину и
шумным застольям. Так  что пир вернее было бы назвать просто скромным ужином
в  ожидании,  покуда  кикиморы,   срочно  вызванные  корчмарем  на  подмогу,
приготовляли рыцарям горницы для ночлега.
     За отдельным столиком, как обычно, сидел водяной и потягивал из кувшина
свою любимую водицу, которой он за вечер успел выпить едва ли не больше, чем
Флориан вместе с его рыцарями -- вина.
     Влив в себя очередную кружку, водяной подошел к стойке:
     --  Ну  вот,  наконец-то  у  тебя  приличные  постояльцы. Чего ж  ты не
радуешься?
     -- A я радуюсь, -- хмуро ответил леший. -- Да обратно  все не  к добру.
Что рыцарям делать положено? Пить вино,  петь всякие  непристойные песни  да
прочие безобразия учинять, а эти  сидят, как  на тризне, и хоть бы  словечко
кто сказал. Не к добру!
     -- Значит, неправильные рыцари, -- хмыкнул водяной.
     -- Какова жизнь, таковы и рыцари, -- отрезал хозяин.
     Но тут в дверях заслышался осторожный стук.
     -- Кого там черти  еще принесли, -- озабоченно проворчал  леший. --  Да
толкайте сильнее, не заперто!
     Дверь, как обычно, ввалилась вовнутрь, а  следом за  нею показались уже
известные корчмарю боярин Василий, Грендель и Иван Покровский. Из-за их спин
выглядывали еще несколько человек в оборванных нарядах. Не только  водяной и
леший, но даже рыцари с любопытством уставились на новых гостей.
     --  Прошу вас приютить  этих людей хотя  бы  на  ночь, -- сказал боярин
Василий. -- Долго им оставаться здесь нельзя, так как они бежали с каторжных
мелиоративных работ.
     --  Что,   простите?   --  вежливо  переспросил  славный  Флориан,   не
разобравший столь мудреных словечек.
     Вперед выступил Грендель:
     -- Они бежали с болота, где Виктор заставлял их  копать канавы, неужели
не ясно?
     -- A, так это  же поэты! -- сообразил  Флориан,  и с его  чела  тут  же
слетело обычное угрюмо-надменное выражение. Как и многие  его собратья,  сей
доблестный рыцарь  был неравнодушен к высоким искусствам.  -- Господа поэты,
вы  находитесь под  нашей защитой. И пусть кто-то попробует сюда сунуться --
наши мечи будут к их услугам!
     -- Ну вот,  мало  было мне напастей, --  проворчал  леший. -- Уж теперь
точно мою корчму прикроют...
     -- Вы можете дать им пристанище на одну ночь? -- повторил Василий.
     -- Мы, конечно, завсегда гостям рады, --  вздохнул хозяин, -- да только
все  горницы   заняты  рыцарями.  Ума  не  приложу,  где  еще  ваших  поэтов
поселить?..
     --  Ну ладно, тогда мы отправимся в замок Беовульфа, -- решил  Василий,
-- там уж места хватит.
     -- Погодите,  --  остановил  его Флориан,  --  на  ночь глядя вам  идти
опасно. A если вас по дороге подловят наемники?
     -- Что вы предлагаете? -- напрямую спросил Грендель.
     -- Очень просто -- мы не  пойдем спать, а будем тут пировать всю  ночь,
-- заявил  Флориан. -- Так  что  горницы для  господ поэтов свободны.  Хотя,
конечно, если  уважаемые поэты  изъявят  желание  к нам  присоединиться,  то
милости просим. Эй, хозяин, неси нам вина, гулять так уж гулять!
     -- Сей миг,  господа! --  обрадовался леший  и  поспешил в кладовку  за
вином.
     -- Может быть, покамест поэты  нам  что-нибудь почитают?  --  предложил
один  из  рыцарей. Стихотворцы  по-прежнему  стояли  в дверях  и  с  опаской
наблюдали за происходящим, еще не веря в свое спасение.
     -- Да вы  проходите, садитесь, -- заметив их нерешительность, предложил
Флориан. -- Места за столом хватит на всех.
     Поэты один за другим  несмело подошли  к столу, но  сесть не  решались,
хотя рыцари и подвинулись на деревянных скамейках.
     -- Да погодите вы, поэты ж еще не оправились  после всего, -- пришел на
помощь Грендель. -- Давайте лучше я!
     -- Просим, просим! -- радостно загалдели рыцари.
     -- Что ж,  сделайте  одолжение,  --  присоединился к ним и сам Флориан,
давно знакомый с творческими наклонностями Гренделя.
     Бывший  оборотень  встал  у  стены, скрестив  на  груди  руки,  немного
помолчал,   как  бы  входя   в   соответствующее  настроение,   и  заговорил
торжественнымпротяжным голосом:

     -- Вдаль поплыла по реке быстрокрылая лодка,
     И плыл в ней рыцарь Альфред со своей Береникой.
     Меж берегов крутых и берегов покатых
     Три дни и три ночи плыла их быстрая лодка...

     "A,  это ж продолжение той баллады,  что он  читал нам с  Беовульфом на
берегу ручья, -- сообразил Василий.  -- В тот раз она  помогла нам  выйти на
верный путь. Что-то будет теперь?.."
     Грендель продолжал, все более упиваясь стихами:

     -- Но не дремали его враги, что отдать не хотели
     Прекрасную Беренику возлюбленному ее Альфреду,
     И снарядили тотчас же за ними погоню,
     Двенадцать гребцов засадивши за длинные весла,
     Да столько же лучников самых-пресамых метких.
     И вот полетела стрела, молнии черной подобна,
     И насмерть сразила она прекрасную Беренику,
     И упала она на дно лодки, сказав напоследок Альфреду:
     "Милый, возлюбленный мой, прости меня, умираю,
     Но знай -- одного лишь тебя в жизни своей недолгой
     Я возлюбила, любовь же и смерти сильнее".
     И умерла. И, возрыдавши первый раз в жизни,
     Молвил Альфред: "O, возлюбленная Береника,
     Ты мне одна была счастьем и радостью в жизни,
     A без тебя, о бесценная, и жизнь мне не в радость!"
     И вот извлекши стрелу из груди любимой,
     Поцеловал он скорбно ее хладеющие ланиты,
     И в грудь свою гордо вонзил...

     Голос чтеца прервался  -- слезы душили  его.  Рыцари  давно  уж  горько
рыдали,  и даже  водяной украдкой  промокал скупую болотную слезу. Дубову же
казалось, что он угодил на какое-то сборище безумцев.  Нечто похожее Василий
Николаевич  испытал  несколько  лет   назад,   когда  инспектор  Лиственицын
пригласил его  к себе на день  рождения.  И в самый  разгар  застолья хозяин
вспомнил,  что пора включать телевизор  и  смотреть очередную  серию "Просто
Марии". Как раз в этой  серии в Мехико пришла горестная весть о безвременной
кончине  одной  из  героинь фильма, юной  Лауры. Сия  весть как  по эстафете
передавалась персонажами сериала из дома в дом и всюду встречала потоки слез
и причитаний.  Дубова  же  изумило то, что куда больше слез и причитаний эти
душераздирающие сцены  вызвали у самого Лиственицына и  его гостей  -- таких
же, как и сам именинник, работников угрозыска, много  раз глядевших смерти в
лицо. Правда, когда выяснилось, что Лаура жива, и эта радостная весть  стала
по цепочке распространяться  среди мексиканских  донов и доний, то не меньше
слез  радости и облегчения пролилось  из очей  Лиственицына  и  его  гостей.
Василий  был рад  уже  и  тому,  что день рождения  инспектора  не  оказался
окончательно омрачен безвременной смертью юной невинной девушки.
     Когда  Дубов  вкратце  поделился своими раздумиями  с  Покровским,  тот
подхватил его мысль с полуслова:
     -- Вы совершенно правы, Василий Николаич. Такого  рода искусство вконец
испортило  вкусы  простого  народа  в  лице  доблестных  рыцарей  и  славных
работников милиции. Но лучше уж "Просто Мария", стихи  Евтушенко и помпезные
фильмы  Никиты  Михалкова,  чем книги  господ Шитовых-Незнанских-Марининых и
низкопробная кино-"мочиловка".
     -- Ну,  я бы,  наверное,  не  ставил  на  одну  доску "Просто  Марию" и
Михалкова,  --  ответил Василий, --  но ваша мысль  мне понятна: главное  --
чтобы  искусство,  пусть  и  непритязательное,  пробуждало  в людях  светлые
чувства  доброты  и сострадания  к  ближнему,  а  не  потрафляло  низменным,
зачастую  скрытым инстинктам. A кстати, господин Иван-царевич, отчего бы вам
не приобщить наших слушателей к чему-то более художественному?
     --  A  почему бы и  нет?  --  весело  откликнулся Покровский  и,  когда
улеглись бурные эмоции, вызванные балладой Гренделя, сам вышел на его место:
-- Господа, позвольте и мне усладить ваш слух своими виршами.
     -- Просим, просим! -- загалдели рыцари. Поэт начал чтение:

     -- Дом, нарисованный на листке,
     Избушка в лесной глуши --
     Воздушный замок на зыбком песке,
     Приют для моей души.


     A после сумерек стало темно,
     И звезды в небе зажглись.
     Мой светлый замок исчез давно,
     A душа унеслася ввысь...


     Вдохновенный поддержкой публики,  Иван  Покровский хотел было  прочесть
что-то еще, но его отозвал в сторону Василий:
     -- Думаю, нам действительно пора. Поэтов  пока что оставим под  защитой
рыцарей, а мы должны вернуться в замок Беовульфа.
     -- Что за спешка? --  недовольно спросил Грендель.  Он еще  находился в
состоянии некоторого  головокружения от  успеха  и тоже готов был продолжить
поэтические чтения.
     --  Да-да, побудем  еще  немного,  -- поддержал Иван. -  Думаю,  мы это
заслужили.
     --  Нам нужно поторопить  рыцарей,  -- напомнил боярин  Василий. --  Не
забудьте, что в королевском замке ваша подруга княжна Марфа.
     -- Ах, ну конечно же! --  вернулся на грешную землю Покровский. -- Чего
мы тут медлим!
     Покинули  они  корчму  по-английски,  не  прощаясь,  лишь Василий успел
что-то  шепнуть  лешему  и водяному.  К  счастью,  Флориан  со  товарищи  их
исчезновения  даже не  заметили, так  как на  место  Гренделя и  Покровского
заступила мадам Сафо,  чьи  пышные формы даже в  лохмотьях вызвали у рыцарей
бурю восторга. Впрочем, равно как и ее гениальные стихи:

     -- Ты в своем гробу лежишь печальный,
     Я тебя оттуда воскрешу,
     Посмотри на мой наряд венчальный,
     Не грусти, любимый мой, прошу...

     Когда боярин Василий и его  спутники покинули корчму,  уже почти совсем
стемнело.  Не  успели  они  отойти  и  на  десяток  шагов,  как   неподалеку
послышались какие-то голоса:
     --  A  бутылку-то  прихватил?..  Раз  уж все летит к  черту,  так  хоть
нажремся напоследок!.. Да быстрее, трубы горят!..
     --  Наемники!  --  шепнул  Василий,  и  все  трое,  свернув  с  дороги,
спрятались  среди кочек. Впрочем, наемники скорее всего и  не обратили бы на
них внимания, если бы те просто посторонились.
     --  Там  же  поэты!  --  в  ужасе  сообразил  Грендель, когда  наемники
ввалились  в  корчму,  привычно высадив дверь.  --  Мы должны  придти  им на
помощь!
     -- Не  спешите, --  остановил его  Дубов. И действительно, не  прошло и
минуты, как из  дверного проема один за другим вылетели несколько наемников.
Последним приземлился их командир Мстислав.
     -- Мягкая посадка, -- вполголоса прокомментировал боярин Василий.
     Тем временем наемники  медленно поднялись  и, хромая, поплелись  прочь.
При этом они столь мерзко сквернословили, что Василию хотелось заткнуть уши.
Когда мимо, припадая  на обе ноги, проковылял Мстислав, то  Дубов  в тусклом
свете  ущербной  луны явственно увидел  у него на заднице огромный отпечаток
рыцарского сапога.
     Вскоре  наемничья  брань   растворилась  в  болотных  миазмах,   а   из
непритворенной двери доносились  вдохновенные  вирши сменившего госпожу Сафо
поэта Ал-Каши:

     -- Когда в моей душе темным-темно,
     Я сразу вспоминаю про вино.
     Немного выпью -- на душе светлеет,
     A много пить, увы, мне не дано.





     На  столе  в  комнате  князя Длиннорукого красовался  кувшин с  вином и
кое-какая  закуска. Князь  то и  дело  подливал  себе еще вина, в отличие от
Петровича,  который  после недавнего  падения под стол  чувствовал  себя  не
совсем здорово. Бывший Грозный Атаман сидел напротив Длиннорукого, осоловело
глядя перед собой и тупо слушая княжьи речи.
     Однако на сей  раз Длиннорукий с каждой  выпитой  кружкой становился не
веселее и развязнее, как обычно, а наоборот -- все мрачнее и злее.
     -- Придурки,  --  бранил  он руководство Белой Пущи, -- затеяли всю эту
заварушку, а сами в кусты. A мы тут, как болваны, за все отдувайся! -- Князь
отпил полкружки, с хрустом закусил луковицей. --  Того и гляди сюда заявятся
рыцари, и помощи ждать неоткуда!
     -- A что, бить будут? -- забеспокоился Петрович.
     -- Еще как будут, -- подтвердил Длиннорукий. -- Долго и больно!
     -- Что же делать? -- еще больше заволновался Соловей.
     --  Бежать! -- выдохнул  князь. Он попытался подлить себе еще  вина, но
трясущиеся пальцы  плохо слушались. Кое-как наполнив кружку, он влил ее себе
в  глотку и,  не глядя, отправил  следом ломоть хлеба. -- Этот глупец Виктор
пускай как себе знает, а я не хочу, чтобы мне башку рубили!
     -- Ну так побегли теперь же! -- азартно зашептал Петрович. -- Покаместь
этот противный кот меня совсем не загрыз. Ночь,  темно, никто не увидит. A к
утру будем уже далеко-далеко...
     --  Рано,  -- отрицательно  покачал  головой  князь.  -- Ежели, к слову
говоря, на  наших  наемничков  наскочим, то  тогда нам точно  конец. Надобно
малость выждать. A вот когда  все разбегаться начнут,  вот тогда и рванем. В
таких делах нужны разум и выдержка.
     -- Бить будут, -- угрюмо повторил Петрович.
     -- К тому же пустыми бежать глупо, -- продолжал князь. Он  тяжело встал
из-за стола  и,  изрядно  покачиваясь, подошел  к  кровати  и извлек  из-под
покрывала узелок.
     -- Чего это? -- удивился Петрович.
     --  Гляди! -- Князь развязал сверток, и в тусклом свете оплывшей свечки
что-то блеснуло. -- Всякий день по золотой ложке с обеда утаскивал, -- гордо
сообщил бывший градоначальник. -- A коли удавалось, то и по две.
     -- Правильно, -- пробурчал Петрович, -- деревянными обойдутся, не баре.
A золотые раздадим бедствующему трудовому люду!
     Последнее замечание князя даже развеселило:
     -- Ха-ха, так и сделаем. -- Длиннорукий  налил себе еще пол  кружки. --
Ну ладно, это  уже последняя -- и на  боковую. Завтра нам с  тобой предстоят
большие дела.
     Князь бережно завязал узелок и сунул его под покрывало.





     Воевода  Cелифан задержался  у себя в  военном приказе, а  когда он уже
собирался  отправиться  на  покой,  дверь  отворилась  и  вошел  собственной
персоной барон  Альберт.  Такое  случалось  крайне  редко  и  означало,  что
престолоблюститель хочет сообщить что-то очень важное.
     Альберт помахал перед носом воеводы какими-то бумажками:
     --  Здесь  последние  донесения  из  Новой   Ютландии.   Ну,  от  князя
Длиннорукого и еще кое от кого.
     --  Ну и что же  там новенького? -- с любопытством уставился воевода на
барона.
     --  Вообще-то  хорошего  немного,  --  признался   Альберт.  --  Король
Александр будто бы собирает рыцарей и вот-вот двинет их на свой замок.
     -- Говорил  же я, что надобно что-то  делать!  -- вскочил воевода,  как
ошпаренный. -- Если мы поднимем наши дружины, то еще успеем...
     -- Не надо, -- с досадой остановил его барон. -- Меня во всем этом деле
волнует лишь одно -- успеет ли Анна Сергеевна  уничтожить самозванку. Думаю,
хоть на это у нее ума достанет...
     -- A  как  же  Виктор?  --  не  мог  успокоиться  воевода.  -- A  князь
Длиннорукий, а наши наемники?
     Барон с хитрой ухмылочкой приложил палец ко рту:
     --  Что  еще за "наши наемники"? Ежели покойный князь Григорий и имел с
ними  какие дела, то нам с тобой сие неведомо. Виктор? Сумеет убежать -- его
счастье.
     -- A коли нет?!
     --  Ну,  значит, его посадят в темницу, -- сладко зевнул барон.  -- Или
голову   отрубят.    A    князь   Длиннорукий   так    и    вовсе    заядлый
заговорщик-неудачник.  Ежели  что, выдадим его Царь-Городу  --  он  там тоже
здорово накудесил, царь Дормидонт нам токмо благодарен будет.
     -- Ну, как знаешь, -- неодобрительно покачал  головой  Cелифан. -- Одно
тебе скажу -- покойник князь Григорий такого позора не допустил бы.
     -- A где ты видишь позор?! --  деланно возмутился Альберт.  -- Какие-то
лиходеи захватили власть  в  королевстве  Новая Ютландия,  а теперь законный
правитель и его верные  рыцари  восстанавливают  законный  порядок. A  когда
Александр вернется к себе в замок, мы его еще и поздравим!
     -- Как бы он не послал нас вместе с нашими поздравлениями...
     --  A  куда он  денется?  Рыцари  пускай  себе радуются,  что  победили
супостатов,  а Александр по-прежнему будет  выполнять нашу волю,  как раньше
выполнял волю Григория. Конечно, поводок  придется малость удлинить,  ну  да
это  уже мелочи!  -- И барон  вышел  из военного приказа, оставив  воеводу в
самых мрачных чувствах.





     Каширский и  Анна  Сергеевна, вооружившись масляными фонарями, медленно
брели вдоль  длинного  ряда винных бочек,  причем Каширский проводил ладонью
вдоль  каждой бочки,  надеясь  экстрасенсорно обнаружить внутри одной из них
наличие  благородных металлов.  Анна Сергеевна, не  очень-то  верившая ни  в
сверхъестественные  способности  своего  сообщника, ни в королевскую  казну,
якобы спрятанную в подвале, только презрительно фыркала и морщилась.
     A Каширский радостно вещал:
     --  Я чувствую, что мы приближаемся  к  цели. Я ощущаю,  как мельчайшие
корпускулы  золота  проникают  сквозь  непрочную оболочку и достигают  моего
сознания! Все ближе, ближе... вот  здесь! -- Каширский  ткнул пальцем в одну
из бочек.
     -- Шарлатанство! -- проворчала Анна Сергеевна. Каширский с оскорбленным
видом раскачал  бочку, и  из нее вместо переливающейся  жидкости  заслышался
гулкий звук перекатывающихся твердых предметов.
     -- Вот вам и шарлатанство! -- победоносно заключил Каширский.
     -- Все равно шарлатанство, -- упрямо повторила Глухарева.
     --  Не верите вы  в науку, Анна Сергеевна, -- вздохнул Каширский и стал
исследовать бочку на  предмет того, как бы ее легче открыть. Но не успел  он
положить бочку набок, как крышка сама  отвалилась и на  сырой пол высыпались
несметные сокровища: старая одежда,  кое-какая незатейливая посуда и  связка
пожелтевших рукописей.
     --  Это  и  есть ваша королевская казна?  --  с  неописуемым  сарказмом
спросила Глухарева.
     -- Нет, это еще не казна, но все говорит, что мы на  верном пути, --  с
важностью  ответил  Каширский.  -- Уверен,  что  в  этих  бумагах содержатся
бесценные  сведения  о  том,  где хранятся наши  сокровища.  --  Не  обращая
внимания  на издевательское  похмыкивание Анны Сергеевны, Каширский  неспеша
распаковал сверток.
     -- Ну, что у вас там? -- проворчала Глухарева. -- Скорее бы убраться из
этого вонючего подвала!
     -- Сейчас,  сейчас...  --  Каширский поднес  к  свету один  из  листков
рукописи  и зачитал: -- "Не могу понять, отчего  наши  церковники  насаждают
столь презрительное отношение к Иуде? Ведь он, в сущности,  взялся исполнить
то, что предрек одному из учеников наш  Господь Спаситель. Можно ли осуждать
человека  за  то, что он  исполнил Божеское предназначение?  И, вместо  того
чтобы возвести сего  ученика  Иисуса в Святые, мы клянем его как предателя и
изменника..."
     -- Что  вы мне тут читаете какой-то  богословский бред?  -- раздраженно
перебила Анна Сергеевна. -- Сокровища лучше бы искали, дьявол вас побери!
     -- Сокровища мы найдем непременно, -- обнадежил Каширский. -- Но и  эти
рукописи имеют немаловажную ценность.  Как я понимаю, их оставил мне философ
Диоген, живший тут в подвале. Правда, его скушал наш друг Херклафф, но труды
сего мудреца еще сослужат человечеству полезную службу.
     -- И что же ценного в этой дребедени? -- не унималась Глухарева. -- Раз
уж облажались с вашей идиотской казной, то так и скажите!
     -- Видите  ли, Анна  Сергеевна, барон Альберт  поручил мне  разработать
научно обоснованную концепцию возрождения  православия и  духовности в Белой
Пуще, -- не  без  важности пояснил  Каширский. -- И  в тезисе,  изложенном в
данной  рукописи,  я  нашел  некое  рациональное зерно, которое поможет  мне
соединить  догматы   православия  с  идеями  тотальной   слежки  и  доносов,
практикуемыми в Белой Пуще. И, принимая во внимание установочный процесс...
     -- Хватит булдить, -- бесцеремонно перебила Анна Сергеевна. -- Теперь я
окончательно поняла, что все ваши байки о казне -- обычная туфта!
     --  И  где  вы  только нахватались таких  выражений, Анна Сергеевна, --
покачал головой Каширский. -- Не сомневаюсь, что казна где-то близко. Завтра
ночью мы вновь придем сюда и непременно ее отыщем!
     --  Завтра  ночью у нас будет другое занятие, --  со значением ответила
госпожа Глухарева, --  после  которого,  как ни  прискорбно, замок  придется
спешно покинуть.
     --  Ну,  значит, днем. Придем и  методично все  обследуем.  --  C этими
словами  Каширский  бережно  собрал все  рукописи  Диогена,  и  они  с Анной
Сергеевной направились к выходу из подвала.





     Уже  давно  перевалило  за  полночь,  а  пирование  в  замке  Беовульфа
продолжалось.   И  король  Александр,   и  Чаликова,  и  часть  рыцарей  уже
отправились  на боковую, а оставшиеся, с радушным хозяином во главе, дабы не
мешать спящим,  переместились прямо на крышу замка, благо ночь стояла тихая,
хотя  и по-осеннему  весьма  прохладная.  Однако рыцари, изрядно  подогретые
вином и предвкушением славных дел, холода не  замечали -- они потчевали друг
друга рассказами о своих ратных подвигах.
     Более  других похвалялись благородные  рыцари  Фердинанд и Леонтий. Оба
они были широко известны в узких кругах рыцарской общественности как храбрые
победители страшных  огнедышащих драконов. Прочие  рыцари  порой удивлялись,
отчего драконы  попадаются только этим двоим,  и  не особенно верили ярким и
образным   рассказам,   считая  их   следствием   неумеренного   потребления
горячительных напитков,  однако  увлекательные  повествования  Фердинанда  и
Леонтия слушали охотно.
     -- Вот гуляю я как-то по Ипатьевскому лесу, никого не трогаю, --  вещал
Фердинанд,  картинно облокотившись на  полуразвалившуяся печную трубу, --  и
вдруг бац -- летит мне навстречу дракон. Три головы... Нет, четыре. Или даже
пять,  ну,  это неважно, даже если  и все шесть. A  рожи злые-презлые,  того
гляди  сожрет и  не  подавится. Ну, тут я выхватил свой  булатный меч...  --
Фердинанд потянулся  было за мечом, но того на привычном месте не оказалось.
-- Ах черт, оставил его внизу! A чем же я буду драконам головы рубить, ежели
они сюда налетят?
     --  Не  налетят,  и  не  надейтесь,  --  прогудел  Беовульф,  слушавший
разглагольствования  славного Фердинанда с недоверчивой  ухмылкой. -- Они же
не  дураки -- соваться ко мне!  Сам я, правда,  с  этими гадами  никогда  не
сталкивался,  но  уверен,  что уж  они-то обо  мне  наслышаны!  --  Беовульф
самодовольно топнул ногой, и замшелая черепица жалобно заскрипела.
     -- Да  все  это  пустяки, --  вступил  в  содержательную беседу  второй
покоритель драконов,  Леонтий. -- Вот  у  меня  был  случай,  так уж случай.
Отправился я  как-то на  охоту. Ну  там  волков дюжину настрелял,  медведей,
прочей разной мелочи, и вижу -- на опушке пасется дракон. Травку, понимаете,
щиплет. Мне бы пройти мимо, он же меня не трогает, а что-то меня стукнуло --
вот  кто увенчает мою удачную охоту! Хватаю это я лук,  а  стрелы  как назло
остались у  моего слуги, а слуга  малость поотстал. Но не  упускать же такой
случай!  Я  как раз сливы  с  собою прихватил.  Взял  я сливовую косточку  и
стрельнул ею из лука да по дракону, а сам спрятался  в кустарник. И, видать,
угодил ему, бедолаге, прямо в лоб! Дракон аж взвился, по сторонам озирается,
а никого не видит.  И что  ж вы  думаете? -- Леонтий  сделал эффектный взмах
полуосушенным кубком и, не удержавшись на ногах, чуть не покатился по  скату
крыши. К счастью, рыцари вовремя  его удержали и отвели от края подальше. --
Да, так что ж вы думаете? -- как ни в чем не бывало продолжал Леонтий. -- Не
прошло и года, как встретил я своего дракона, а на голове у него...
     Однако договорить Леонтий не успел, так как неподалеку от него прямо на
крышу бухнулось что-то очень большое  и слегка  отдающее перегаром. Даже при
скудном  ночном  освещении  можно было разглядеть, что это  какой-то большой
зверь с тремя головами на длинных шеях.
     -- Дракон! -- только и смог вымолвить Беовульф. -- Ну, вы даете!
     --  Что? Где  дракон?! -- в ужасе завопили  рыцари,  а  громче всех  --
Фердинанд и Леонтий.
     --  Ну вот, я же говорил, всех  перепугаем, -- густым басом  произнесла
правая голова нежданного гостя.
     --  Надо  было  опускаться где-нибудь  в сторонке, -- высоким  девичьим
голоском отвечала средняя голова.
     -- Хорошо что хоть куда-то приземлились, -- приятным баритоном заметила
левая  голова.  --  В  такой темноте  летать -- сплошная  глупость.  Как  ты
считаешь?
     Последний вопрос относился  к человеку, сидящему  на спине трехголового
чудища -- в суматохе ни него никто не обратил внимания.
     -- Ба, да это же мой лучший друг! -- радостно взревел Беовульф, да так,
что у всех присутствующих даже уши заложило. -- Господа, не пугайтесь, к нам
прилетел уважаемый колдун Чумичка. Ну, я вам рассказывал, тот, кто помог нам
извести князя  Григория. A  существо, которое  вы приняли  за дракона, всего
лишь его волшебная лошадка.
     -- Ничего себе лошадка, -- проворчал из-за трубы Фердинанд.
     --  Обыкновенная  летающая и трехголовая лошадка, -- уверенно продолжал
Беовульф. -- Или я не прав?
     -- Я тебе покажу лошадку! -- вдруг взъярилась правая голова. -- Щас как
дыхну...
     -- По-моему, если любой из этих  славных рыцарей дыхнет,  то итог будет
такой же, -- ехидно пропищала средняя голова.
     -- Пьянство -- враг человечества, -- с важностью заключила левая.
     --  A  я  все  равно дыхну, -- упрямо заявила  правая голова.  -- Пущай
узнают, что я за лошадка!
     -- Погоди, Полкан, не  надо,  --  вступился Чумичка. --  Господа,  это,
конечно, никакая не лошадь, а Змей Горыныч. Но не бойтесь, он не кусается.
     -- Еще как кусается, -- не унималась правая голова. --  Это ж надо ж --
лошадь!..
     -- A по-моему,  лучше  уж быть лошадью, чем таким чудищем, -- вздохнула
левая голова. -- Правда, княжна?
     -- A ну вас к лешему, -- проворчала средняя. -- Пустые разговоры...
     Оставив Горыныча перебраниваться между собой, Чумичка отвел Беовульфа в
сторонку.
     -- Но на самом деле это даже не Змей Горыныч, -- тихо сказал колдун. --
Только об этом никто не должен знать. До поры до времени.
     -- A кто же? -- вполголоса удивился Беовульф.
     -- Три человека, заколдованные  много  лет назад злодеем  Херклаффом по
заданию  князя  Григория. Та  голова, что справа  --  белопущенский  воевода
Полкан. Слева -- боярин Перемет. Оба были ярыми врагами Григория.
     -- A посередине?
     --  A  посередке  --  княжна  Ольга.  Дочка князя  Ивана  Шушка и  жена
Григория.
     -- Вот оно что, -- удивленно  протянул хозяин. -- То-то боярин  Василий
чего-то намекал  насчет  судьбы Ольги...  И что же,  теперь им  до скончания
веков оставаться в такой образине?
     -- Я  много думал, как их расколдовать, -- сокрушенно вздохнул Чумичка,
-- но пока  что никак.  Здесь  пес Херклафф накрутил, пожалуй, еще потемнее,
чем  даже  с  Марфой... A кстати, чего  там слышно от  Ивана-царевича --  не
расколдовал он еще княжну-лягушку?
     -- Он вернулся поздно вечером вместе с боярином Василием и с Гренделем,
но все трое такие усталые и промокшие, что я не стал  даже расспрашивать, --
ответил Беовульф. -- Однако никакой княжны с ними не было, это точно.
     --  Ну  ладно, подождем до  утра, --  проворчал  Чумичка. -- Можно пока
Горыныч у тебя на крыше побудет? Умаялся, бедняга, покамест сюда летели.
     --  Да на  здоровье, -- радушно махнул рукой  Беовульф. -- Ты не гляди,
что все обветшало, строилось-то на века!
     A Змей  Горыныч уже  вовсю храпел, свернувшись  калачиком,  будто  кот,
возле теплой трубы.





     Грозный  Атаман со  своей шайкой сидел в засаде в  придорожных кустах и
поджидал  очередную  жертву. Один  из  разбойничков,  отличающийся  отменным
слухом, лежал на дороге, приложив ухо к земле.
     -- Ну, что  там? --  то и дело нетерпеливо спрашивал Соловей. -- Уж три
дни никого не грабили, куды ж это годится?!
     -- Тише! -- крикнул слухач. -- Кажись, едет.
     -- Всем приготовиться! -- взвизгнул Петрович. -- Сейчас будем грабить и
убивать. -- И, спохватившись, добавил: -- Токмо справедливости ради.
     -- A насиловать будем?  -- сладострастно спросил долговязый разбойник в
дырявом кафтане с чужого плеча.
     --  Цыть!  --  прикрикнул  Петрович.  --  Мы  не  насильники  какие,  а
того-этого. Ради всеобщего счастья и все такое, чтобы, понимаете, все равны.
     -- За  стирание граней между сословиями, -- поддержала атамана девица в
мужских сапогах и цигаркой в зубах.
     -- Ну все, хватит пустых разговоров,  --  Петрович  извлек из-за пазухи
пару ржавых кухонных ножей. -- Всем приготовиться,  а то получится опять как
в прошлый раз!
     -- Так ведь и в прошлый раз никого не насиловали,  -- безнадежно махнул
рукой  длинный разбойник,  но  тут  из-за  поворота  выскочила  позолоченная
карета,  запряженная  тройкой  белых коней.  Слухач  едва успел соскочить  с
дороги.
     Петрович со всей ватагой выскочили из кустов и окружили карету.
     -- Сейчас,  сейчас будем грабить и  убивать, --  сладострастно бормотал
Петрович, пробираясь к двери  кареты, пока  его подчиненные держали за уздцы
коней.
     -- A насиловать опять не будем, -- горестно вздохнул длинный, обыскивая
карманы кучера.
     Дверь  приоткрылась,  и  из кареты выглянул  некий господин  в  богатом
кафтане, кожаных  перчатках  и  в широкополой шляпе  с пером,  надвинутой на
самые глаза, так что виднелись лишь концы длинных усов.
     -- Видать, богатенький, -- радостно  осклабился  Грозный Атаман. -- Ну,
наконец-то будет  нам славная пожива... A насиловать не будем, --  на всякий
случай прикрикнул он на длинного разбойника.
     -- Что  вам  угодно,  господин? -- учтиво осведомился  обитатель кареты
негромким, чуть мурлыкающим голосом.
     -- Господа все в  Царь-Городе, --  грубо  ответил Петрович.  -- Грабить
буду, понятно?
     -- A,  понятно,  понятно,  -- радостно  закивал богатый господин. --  К
вашим услугам.  -- C  этими словами  он элегантно  скинул  перчатки, а затем
вежливо приподнял шляпу. На Петровича глядела огромная морда белого кота.
     Cоловей завопил благим матом  и  кинулся было наутек, но когтистая лапа
кота намертво вцепилась ему прямо в нос.
     -- Спасите! На помощь! Убивают! -- пуще прежнего заголосил Петрович, но
верных  разбойничков,   конечно   же,  рядом   не   оказалось  --   все  они
предусмотрительно рассыпались по кустам.
     От собственного вопля Петрович проснулся. Рядом с  постелью стоял князь
Длиннорукий со свечкой в  руке, а другой рукой  он тряс Петровича за  плечо.
Меж тем комната Петровича наполнялась королевскими слугами.
     -- Ничего страшного, это просто  бесы довязались  до хорошего человека,
-- терпеливо объяснял им Длиннорукий. -- Можете идти спать.
     Но тут  дверь отворилась  шире, и  в горницу вошел собственной персоной
Виктор. Он был в халате и ночном колпаке.
     --  Ну,  что  тут  опять  происходит?  --  грозно  вопросил  он  и,  не
удержавшись, сладко зевнул. -- Я ночую в другом конце замка, и то проснулся.
     --  Да котяра проклятый, -- заныл Петрович, -- как выскочил из  кареты,
так мне прямо в морду вцепился. A его  только малость пограбить хотел. Что у
меня, казенная морда, что ли...
     -- Все ясно, опять ваши нездоровые выдумки, -- ледяным голосом произнес
Виктор. -- Еще одна такая выходка, и отправлю вас на конюшню!
     -- Да хоть сейчас! -- обрадовался Петрович.
     Длиннорукий между  тем поднес свечку к лицу Соловья  и увидел на носу и
щеках свежие следы когтей с сочащейся кровью.








     Собрав наемников у себя в комнате, их командир  Мстислав Мыльник толкал
речь:
     -- Эти  козлы опять нас подставили. Послали в прорыв, а тылов, блин, не
обеспечили.  Еще день-два, и нас будут бить по-настоящему. -- Мстислав потер
задницу, все еще ноющую  после вчерашнего налета на корчму.  --  Значит так,
братва, рвем когти, пока не поздно. Я свое слово сказал, решайте.
     -- Да куда рвать! -- безнадежно махнул  рукой один из наемников. --  Ты
же помнишь, как мы сюда попали: еще в Кислоярске завязали всем нам глаза, да
и повезли. Развязали -- а кругом эта чертовщина. Ясно, что домой нам  отсюда
ходу нет.
     -- Да и что нас  дома ждет, -- зло пробурчал другой наемник. -- Тюряга,
а то и чего похуже!
     -- Будем пробираться в Белую Пущу! --  решительно заявил Мстислав. -- А
дальше увидим. Ясно одно: здесь  оставаться --  верная  хана. Значится, так.
Отправляйтесь  на болота, я  вас прикрою.  Если  что, валите на меня -- мол,
послал на поиски сбежавших. Вопросы есть? Тогда шагом марш.
     Оставшись  один,  Мстислав достал  из-под  кровати заначенную  чекушку,
налил  в грязный  стакан, неспеша выпил, а затем,  надев  "форменный" плащ с
капюшоном, пошел в комнату, где обитал князь Длиннорукий.
     Князь  как раз "поправлялся  после  вчерашнего",  но  делал это  крайне
осторожно -- так, чтобы  "вчерашнее" ненароком  не перешло  в "сегодняшнее".
Встретил он Мстислава не очень-то любезно:
     -- Ну, с чем пожаловал?
     Мыльник озабоченно почесал в затылке:
     -- Да вот, князь, ребята мои забузили. Вчера один сбежал и поэтов увел,
а нынче и все остальные.
     -- Ну что все остальные? -- бестолково глянул Длиннорукий на Мстислава.
     -- Что-что? Сбежали, вот что!
     Остатки "вчерашнего" вмиг слетели с князя:
     -- Да что ж ты, сучья задница, их отпустил?!
     --  А чего я мог  сделать? --  взвился  Мыльник. --  Они меня  к  стулу
привязали, насилу вырвался!
     -- Ладно, с тобой после разберемся, -- проворчал Длиннорукий. -- Скорее
буди Петровича, и в погоню. Я им покажу, паршивцам! Плату получают исправно,
а туда же -- в бега!..
     Оставив  князя  в  наихудших  чувствах,  Мстислав  потихоньку вышел  из
комнаты.
     -- Как же,  -- зло пробормотал  он, -- пойду я будить твоего Петровича.
Размечтался. Ну все, теперь путь свободен.
     И  Мыльник уверенно  направился к дальнему выходу из замка, который  он
еще с вечера предусмотрительно оставил открытым.





     Возвратившись  накануне  из полной приключений экспедиции  по  болотам,
Василий  заснул как убитый,  и даже пирование рыцарей  вкупе  с приземлением
Змея Горыныча  на крышу  замка не могли вывести  его  из  состояния крепкого
здорового сна. Зато утром он чувствовал себя необычайно бодрым и готовым  на
новые и  славные дела.  А  узнав о прибытии Чумички, детектив,  естественно,
тотчас же поспешил в его горницу. Там Василий застал Чаликову и Покровского,
которые живо обсуждали с Чумичкой события последних дней и планы на будущее.
Грендель же, как выяснилось, уже на зорях удалился в свою хижину.
     --  Видимо, он жаждет запечатлеть вчерашние события в  новой поэме,  --
заметил по этому поводу Иван-царевич.
     -- Жаль, что с княжной так глупо вышло, -- вздохнула Чаликова. -- И что
ее понесло в королевский замок?
     -- Да ничего с вашей княжной не случится, -- заверил Чумичка. -- Не для
того  она  столько  томилась  в  лягушечьем  облике,  не  для  того  мы   ее
расколдовывали, чтобы она сразу же сгинула!
     -- Так-то так, -- с сомнением покачал головой Василий Николаевич, -- да
присмотреть не мешало бы.
     --  Ну  вот Кузька и присмотрит,  -- беззаботно ответил колдун. -- Меня
теперь больше тревожит Херклафф: он же  ни перед чем  не  остановится, чтобы
вернуть себе чудо-стекло.
     -- Я доподлинно знаю,  что он не только сам за ним охотится, но и нанял
всяких лиходеев  себе  в  помощь,  --  заметил  Василий,  вспомнив вчерашнюю
встречу на болоте.
     --  Ну вот, а я тайну  стекла, как ни бился, не разгадал, -- сокрушенно
вздохнул Чумичка. --  Что  с него толку, если мы  даже  пользоваться  им  не
можем!
     -- Кристалл у тебя  с собой? -- понизила голос Надя. Чумичка кивнул. --
Может быть, мы с Васей поможем тебе в нем разобраться?
     -- Мне кажется, что здесь нужно не  столько колдовство, сколько логика,
-- добавил Василий.
     --  Лично  меня  теперь  больше  всего волнует  судьба  моей прабабушки
баронессы  Натальи Кирилловны,  --  сказал Покровский. --  Скажите, господин
Чумичка,  вы  не  могли  бы  мне  посодействовать   с  ее  освобождением  из
хрустального гроба?
     --  Надо  подумать, --  ответил Чумичка.  -- Если твою  баронессу  тоже
усыпил Херклафф, то вызволить ее будет нелегко.
     -- Ну, Марфу-то вызволили, -- оптимистично заметила Надя.
     -- Марфу  -- да,  -- согласился  колдун, -- а вот  с Ольгой, Полканом и
Переметом -- ну  никак. Я чувствую, что разгадка  где-то близко, а где -- не
знаю.
     -- Но хоть глянуть на нее я смогу? -- гнул свое Иван-царевич.
     -- Глянуть? --  улыбнулся в бороду  Чумичка.  --  Это, пожалуй,  можно.
Подумаем.
     -- А что до кристалла, то почему бы тебе не попробовать его в действии?
-- предложил Василий. -- Так сказать, методом проб и ошибок.
     --  Что  ты,  что  ты!  -- замахал  руками Чумичка.  --  Он же обладает
несметной силой, даже в уполовиненном виде, и при неумелом пользовании можно
таких бед натворить, что потом вовек не поправишь!
     -- А при умелом? -- спросила Надя.
     -- Тем более, -- совсем пригорюнился Чумичка.





     Наемники   бессмысленно  топтались  среди  воткнутых   в  кочки  лопат,
брошенных  поэтами. И сколь  они ни  вглядывались  в  однообразный  болотный
пейзаж, Мстислава не было видно.
     --  А  ну как его замели? --  беспокоился один из наемников. --  А что,
подслушали разговор -- и все!
     -- Чушь! -- отрезал другой наемник. -- Не таков человек Мстислав, чтобы
так по-глупому засыпаться. Да и кто его там арестовывать-то будет?
     -- Идет, идет! -- заорал третий, который особенно старательно глядел по
сторонам.
     -- Где, где? -- загомонили остальные.
     -- Да  ведь  их  двое! --  удивленно  воскликнул  кто-то из  наемников.
Действительно, к ним приближался не один человек, а два. И с  каждой минутой
становилось все яснее, что Мстислава среди них нет.
     -- Да это  же Длиннорукий  с Петровичем! -- воскликнул самый  зоркий из
наемников.
     -- А, ну тогда отбрехаемся, -- облегченно вздохнул второй наемник. -- А
если что, так шлепнем обоих, и вся недолга.
     -- Нет-нет, только не это! -- горячо запротестовал третий. -- Они же из
Белой  Пущи, бароном Альбертом посланные. Ежели  мы их шлепнем, то вурдалаки
нас самих в расход пустят!
     Тем временем Длиннорукий и Петрович подошли совсем близко. Подбоченясь,
князь оглядел наемников:
     -- Ну и что вы тут делаете, соколики?
     "Соколики"  топтались на месте, не  зная, что отвечать. Наконец один из
них выступил вперед:
     -- А мы тут, это, пропавших поэтов ищем. Вот следы исследуем...
     -- Нас Мстислав послал, -- добавил другой наемник.
     --  Значит  так,  не  знаю,  кто  и  куда  вас  послал, а  я  велю  вам
возвращаться в замок! -- возвысил голос князь. -- И живо!
     Наемники переглядывались, не зная, что делать. Без своего командира они
уже  представляли  из  себя  не сплоченный  кровью  боевой  отряд,  а скорее
разрозненную и обозленную толпу.  И  когда  наемники, казалось бы,  уже были
морально готовы последовать за князем, Петрович, как обычно, все испортил.
     --  А ну  все  взад! --  завопил  он  неблагим  матом. -- А не то  всех
перережу!  Всем кровь пущу!  -- Соловей потянулся было за ножами, забыв, что
их  у  него похитили. Тогда уж  Грозный Атаман  совершенно сорвался с цепи и
завизжал:
     -- Ублюдки! А ну живо взад, а не то... Вы меня  знаете... За мной такие
грозные силы стоят, что вас раздавят, как вшей!
     Услышав такое, многие  наемники потянулись  было  за автоматами, однако
самый выдержанный из них поспешно вышел вперед:
     -- Князь, мы вас уважаем, но если ваш холуй не угомонится, то вам обоим
очень не поздоровится.
     -- Что?! -- вскинулся было Длиннорукий, но поняв, что перевес не на его
стороне,  быстро сообразил,  что говорить: -- Ладно, ищите  ваших  поэтов, а
когда появится Мстислав, то передайте, что я  хочу его видеть. -- И, зажимая
рот Петровичу,  весьма обидевшемуся  на  слово  "холуй",  князь  потащил его
прочь.
     Некоторое  время  наемники  молчали, угрюмо  глядя  вослед  удаляющейся
парочке путчистов. Наконец, один из них зло произнес:
     -- Сдается мне, товарищи, что Мстислав нас просто "кинул".
     --  Да  ты  что! -- набросились  на него  "товарищи". --  Как  же может
Мстислав,  сам Мстислав,  нас "кинуть"!  Мы ж  его столько  лет  знаем!.. Ты
думай, что говоришь!
     -- Ну и где же он?
     Этот риторический вопрос заставил наемников задуматься.
     --  Значит, так, -- продолжал тот  наемник, что  усомнился  в честности
Мстислава,   --   предлагаю   подождать   еще   четверть   часа,   а   затем
рассредоточиться и по одному пробираться в Белую Пущу.
     Поскольку других предложений не поступило,  то наемники так и порешили.
А вопросом,  почему  надо пробираться  по  одному,  а не всем вместе,  никто
задаваться не стал.





     Виктор и  княжна Марфа  молча стояли, опершись на покосившиеся  перила,
ограждавшие плоскую круглую площадку самой высокой башни королевского замка.
Внизу  зеленели замшелые  крыши  замковых  строений,  поверху  по  холодному
осеннему небу медленно  плыли огромные  облака, а  во все  стороны, от  стен
замка  до  самого  горизонта,   простирались  бескрайние  болота,  живописно
перемежавшиеся   перелесками  и  небольшими  озерцами.   Кое-где   виднелись
деревеньки, хуторки и рыцарские замки.
     Виктор  безмолвствовал, думая о чем-то своем. Марфа тоже  молчала, а ее
взор был устремлен к длинному ряду осушительных канавок, уходивших куда-то в
бесконечность  --  там,  в  этой  бесконечности,  находилось  ее  отечество,
которого она не видала долгих две сотни лет.
     --  Осторожно, Марфа Ярославна, -- вдруг сказал Виктор.  --  Ограждение
больно уж ветхое. И вообще все ветшает, везде запустение...
     --  Ну, это уж вы преувеличиваете, -- возразила Марфа, однако на всякий
случай немного отошла от опасного края.
     А Виктор продолжал, обращаясь уже не столько к Марфе,  сколько к самому
себе:
     -- Везде запустение,  повсюду застой. И никому  ничего не  нужно.  Люди
привыкли так жить и  уже  не  понимают, что так жить  невозможно! И с каждым
днем я все больше  убеждаюсь, что не должен был делать того, что  сделал. Вы
думаете, я пошел на сговор с упырями ради своей корысти и властолюбия?  Ради
них, дураков! -- Виктор обвел рукой  болота.  --  И что же? Только душу свою
зазря загубил... Смотрите, что это?
     Последние  слова  относились  к  расплывчатому  белому  пятну, медленно
передвигавшемуся  по скату крыши.  Приглядевшись, он рассмотрел, что  это --
кот,   подкрадывающийся  к  воробышку,  который  беспечно   и  как-то  почти
по-весеннему чирикал на самом верху крыши.
     --  Уильям!  -- обрадовался  Виктор  коту, будто старому  знакомому. --
Значит,  он  не  ушел  из замка,  и  бредовые  россказни Петровича  все-таки
содержат долю правды. Не пойму только, с чего кот его так невзлюбил?
     Однако едва Уильям подполз совсем близко к воробью и уже изготовился на
него  наброситься, как  тот резко взлетел и  уселся  на один из покосившихся
шпилей, куда охотнику добраться было бы  уже совсем сложно.  Уильям обиженно
провел  лапой  по  длинным  усам  и  потрусил  прочь. Вскоре  он скрылся  за
очередным изгибом крыши.
     --  Да,  вот  так вот  и  живем,  --  вздохнул  Виктор,  проводив  кота
рассеянным взором. -- Кажется, удача -- вот она, а в последний миг возьмет и
упорхнет. И не догонишь...  Обратите внимание, Марфа Ярославна, вот  на это,
-- он указал на полуразрушенную каменную трубу посреди площадки.
     -- А что? -- удивилась княжна.
     -- Да нет, дело не в трубе. Хотя в башне и имеется печка, но ее никогда
не  топят. Просто в былые времена  эта труба была в несколько раз выше, а на
ее верхушке развевалось  знамя Новой Ютландии. А  когда  король находился  в
замке, то еще и  королевский стяг. И всех гостей  непременно приводили сюда,
дабы  они  могли  воочию обозревать наше славное королевство. А теперь... --
Виктор безнадежно махнул рукой.
     -- Но,  может быть, еще  есть надежда вернуть те былые славные времена?
-- осторожно спросила Марфа.
     -- Былое вернуть  невозможно, --  покачал  головой  Виктор, --  да и не
нужно. Нет-нет, надобно все время  стремиться вперед, а мы уже более ста лет
движемся  в противоположном направлении... Ну да ладно, причитаниями делу не
поможешь, -- заговорил он уже почти по-деловому. -- Собственно, я привел вас
сюда не только затем, чтобы  полюбоваться на осеннюю  природу,  а  еще чтобы
сделать  одно важное признание. Тут,  кажется,  единственное место  во  всем
замке, где нас не могут подслушать...
     Однако Марфа приложила палец к губам:
     -- Ваше Высочество, по-моему, там кто-то есть!
     -- Где?
     Княжна  молча  указала  на  трубу. Виктор  прислушался  и  вскоре  ясно
разобрал привычное ворчание:
     --  Что за дурной дымоход -- конца нет  и  нет... Вот у бабки в деревне
печка так уж печка, а тут просто бес знает что!
     Вслед за ворчанием из трубы показался и сам домовой Кузька.
     -- До чего довели печное хозяйство, -- обратился он к Виктору, словно и
не удивившись, что выскочил прямо на него. --  Мне тут еще на сто лет работы
хватит!
     -- Ну  вот и замечательно, -- невесело улыбнулся  Виктор. -- Хоть  один
человек полезным делом занят. Если, конечно, не считать Уильяма...
     --  А тебе,  княжна, уходить отседа надобно, --  переключился Кузька на
Марфу. -- Изведут тебя здесь лиходеи проклятые, попомни мое слово.
     -- Это еще кто кого изведет, -- засмеялась Марфа.
     --  Действительно,  княжна,  вам в замке оставаться опасно, --  покачал
головой Виктор.  -- Мне не верите, так хотя бы Кузьму Иваныча послушайте. Он
вам дурного не посоветует.
     -- Я подумаю, -- ответила княжна то ли  всерьез, то ли  чтоб отвязаться
от уговоров.
     --  Ну, думай, думай. На то и дадено серое вещество головного мозга, --
блеснул  Кузька  умными  словечками,  почерпнутыми  из  общения  с  боярином
Василием, и скрылся в трубе.
     -- Ну что же,  Марфа  Ярославна, думаю, и нам с вами пора, --  вздохнул
Виктор. -- Тут, по правде сказать, не жарко.
     --  Да,  пожалуй.  --  Марфа кинула последний  взор  в  сторону дальних
"грядок", и они по винтовой лестнице с полуобвалившимися кое-где ступеньками
стали спускаться  вниз.  Лестница вела  через какие-то  заброшенные холодные
помещения, где все свидетельствовало о тлене и запустении.





     С вершины пригорка открывался широкий вид на  болото, где  еще накануне
трудились  поэты  и  откуда  боярин  Василий  вместе  с Гренделем  и  Иваном
Покровским увели  их  в корчму.  Теперь рядом с  Василием, обозревая  унылую
панораму болот, стояла Надежда Чаликова, а чуть поодаль колдун Чумичка давал
последние напутствия Ивану-царевичу:
     --  Главное, будь  осторожен  и никуда  не сворачивай.  Клубок тебя сам
приведет, куда нужно.
     Покровский  согласно кивал. В отличие  от Нади и Василия, он  вновь был
экипирован  по-походному, а  на спине привычно красовался огромный  рюкзак с
торчащими оттуда  луком и золотыми стрелами. В  одной руке Иван  держал свой
знаменитый шест, а в другой -- невзрачного вида клубок пряжи.
     -- А что делать, когда нить кончится? -- спросил Иван.
     -- Не кончится, пока не дойдешь, -- беззаботно махнул рукой Чумичка. --
И еще,  если даже  клубок  начнет кружить на ровном месте, то все равно иди,
как он указывает.
     -- В общем, дорогой Иван-царевич, этот клубочек станет вашим  сталкером
в заколдованной  зоне,  --  пошутил Василий,  прислушивавшийся  к  разговору
Чумички с Покровским.
     -- Ну,  с богом, -- Чумичка что-то прошептал и, взяв  у  Ивана-царевича
клубок,  кинул его оземь.  Тот неспеша  покатился вниз по склону. Покровский
простился со своими провожатыми и отправился вслед, стараясь не  отклоняться
от  изгибов нити, хотя  на  склоне  холма  никаких  ям  и  омутов  не  было.
Спустившись с  пригорка, он  обернулся  и помахал  рукой. А  вскоре, перейдя
заболоченную поляну, исчез за соседним холмом.
     -- Ну  что  же,  Чумичка,  магический  кристалл  при тебе?  --  спросил
Василий, проводив Ивана взглядом.
     -- При мне, -- ответил колдун. -- Только сомнения меня берут, верное ли
дело мы затеяли?
     --  Ну, здесь же болото, никого  кругом нет, -- возразила Надя. -- Кому
мы тут повредим, кроме самих себя?
     -- Ну, не  знаю, -- с сомнением покачал головой Чумичка.  -- Разве  что
для пользы дела...
     --  У меня тут есть одна идейка,  --  заговорил Дубов.  -- Помнишь, как
было  с  золотым  яблочком  по  тарелочке?  Вообще-то  оно  передает  только
изображение, но ты  проговорил какое-то заклинание, и  появилась возможность
услышать звук.
     -- А, ну это маленькие колдовские хитрости, -- вздохнул Чумичка.
     --   Но  ведь   ты  прочитал  особое  заклинание,  предназначенное  для
озвучивания золотых яблок? -- настойчиво продолжал расспросы боярин Василий.
     -- Да нет, конечно, -- хмыкнул колдун, -- то было одно из самых простых
заклинаний, годное на любой случай жизни. Все дело в том, как его применить.
Вот если перед ним прочесть другое заклинание, то и первое будет действовать
иначе. Ну да это долго разъяснять.
     --  А, кажется, я поняла,  -- сказала  Надя. -- Помню,  как-то у нас  в
редакции верстальщик объяснял мне принцип работы на компьютере. В частности,
чтобы вызвать  нужную программу, иногда нужно набрать целую строку всяческих
команд, но только на жаргоне компьютерщиков это называется не заклинанием, а
"молитвой".  И  еще  там  есть  такие небольшие программки,  так  называемые
"драйверы", которые помогают задействовать большие программы.
     -- В общем, нужен  некий  драйвер, то  есть заклинание, которое поможет
разбудить  силы, таящиеся  в магическом  кристалле,  -- подвел  итог  боярин
Василий Надиным рассуждениям, малопонятным Чумичке.
     -- Я думал и  об  этом, -- закивал Чумичка, -- но  скажу еще  раз: я не
имею права испытывать то, чего совсем не знаю.
     -- Ну  прочти хотя  бы самое невинное  заклинание,  -- стала упрашивать
Надя. -- Ведь если у тебя нет злых замыслов, то и кристалл не станет творить
зло!
     -- Ну ладно, -- решился Чумичка и вытащил из-за пазухи кристалл. И хоть
солнце было закрыто облаками, его многочисленные грани чудно  заиграли всеми
цветами радуги.
     И вдруг все очарование испортил грубый окрик:
     -- Руки вверх! Стоять! Всех перестреляю!
     -- Ложитесь!  --  шепнул Василий, и не успели они упасть на  землю, как
над головами прогрохотала автоматная  очередь. Надя увидела, как по болоту в
сторону пригорка бежит наемник в плаще, размахивая "Калашниковым".
     -- Это же тот самый! -- отчаянно проговорил Дубов. -- Ну, которого мы с
Гренделем  вчера встретили. Он охотится за кристаллом и теперь-то  ни  перед
чем не остановится.
     -- Что ж делать? -- забеспокоился и Чумичка.
     -- Как что? -- возмутилась Чаликова. -- Включай драйвер!
     Чумичка повернул кристалл большой гранью к себе, а сторону с множеством
мелких граней  направил на  приближающегося наемника. И когда колдун  что-то
прошептал,  кристалл сразу  же  начал испускать  тонкий  луч, переливающийся
разными цветами.
     -- Что  за чертовщина! --  вырвалась  у Чумички.  -- Я  и сам такого не
ожидал.
     -- Давай быстрее! -- не выдержал  Василий, так как наемник уже подбежал
на расстояние прицельного выстрела и явно готовился выпустить новую очередь.
     Чумичка вновь что-то зашептал, одновременно  поворачивая  кристалл так,
чтобы луч угодил  прямо в наемника. И  как только  это удалось сделать,  тот
сначала задымился, а затем запылал синим пламенем.
     Когда Надежда, Дубов и Чумичка  подбежали к тому месту, где  луч настиг
наемника,  там лежала лишь кучка пепла,  а чуть  поодаль валялся оплавленный
автомат.





     Две женщины,  толкаясь перед засиженным  мухами зеркалом,  нарумянивали
друг  дружке  щечки  разрезанной пополам  свеклой.  У обеих на головах  были
надеты цветастые платки. Одна из  дам красовалась в  синем сарафане, который
был ей явно мал, а другая -- в строгом наряде королевской горничной. Правда,
он висел на ней, как на огородном пугале, но даму это не смущало.
     -- Может, губки еще подкрасить?  -- спросила  она  свою подругу высоким
скрежещущим голосом.
     -- Куда тебе, -- почти  басом отвечала вторая. -- И  без  того уж  черт
знает что!
     -- Черт,  не  черт, а делать что-то надо! -- проворчала первая. -- А то
меня этот кот совсем замучил. Мало того что всю задницу расцарапал,  так еще
и ножи слямзил...
     -- Двери бы лучше заперла, дура, -- прошипела  вторая женщина. Но  было
уже поздно -- в комнату заглянул королевский слуга Теофил:
     --  Князь... Сударыни,  что  вы делаете  в  горнице Его Светлости князя
Длиннорукого?
     -- Что надо, то и делаем, -- сварливо ответила полная дама.
     -- Ах,  простите,  Ваша  Светлость,  --  чуть  попятился  назад Теофил,
наконец-то   признав  в  даме  князя   Длиннорукого,  а  в   ее  товарке  --
Соловья-разбойника. --  Извините, обознался.  -- И Теофил, скорбно вздохнув,
исчез за дверью.
     -- А ты точно  уверен, что  бежать  лучше  всего в бабском платье? -- с
сомнением спросил Петрович.
     -- Проверено, --  ухмыльнулся Длиннорукий. -- Я ведь и из Царь-Города в
Белую Пущу в бабьем наряде добирался. И ничего -- сошло!
     -- А ну  как Теофил доложит  Виктору о  наших переодеваньях? -- смекнул
Петрович. -- Тады чего?
     -- Да уж, надо бы поторопиться,  -- озабоченно расправил подол сарафана
князь Длиннорукий.  -- Я так думал, чтобы до ночи  погодить, но  уж,  видно,
ничего не  поделаешь -- придется тотчас. Постережи покамест, чтобы опять кто
ненароком не зашел.
     Соловей встал "на стреме" у двери, а князь откинул с  постели покрывало
и принялся  беспорядочно  закидывать в  торбу золотые ложки и прочие мелочи,
которые  успел позаимствовать на память о недолгом и бесславном пребывании в
Ново-Ютландском королевском замке.





     Очередное совещание боевого штаба шло полным ходом. Председательствовал
король Александр, однако сам он больше  молчал, давая высказываться  славным
рыцарям --  почтенному Зигфриду,  сиятельному дону  Альфонсо  и, разумеется,
Беовульфу как хозяину замка.  Помещением  для военного совета  была  избрана
небольшая комната на втором этаже с окнами, выходящими на внутренний двор. И
тому  имелась  веская причина -- в  совете  принимал участие бравый  воевода
Полкан,  пребывающий в  облике правой  головы Змея Горыныча. Свои  замечания
воевода делал прямо из окна,  где  расположился на  подоконнике.  Две другие
головы  тем  временем  пощипывали  пожелтевшую  травку на  лужайке,  изредка
перекидываясь  отдельными  малозначащими  фразами  --   за   две  сотни  лет
сосуществования  в столь  необычном обличии  между  ними все уже  давно было
говорено-переговорено.
     Поначалу  страшная  морда  в окне заставляла славных  рыцарей  невольно
вздрагивать  всякий  раз,  когда им  доводилось  глянуть  в  ее сторону,  но
постепенно  они  привыкли. Тем  более что среди собравшихся на совет воевода
Полкан оказался  единственным, как сказали бы в "нашем"  мире,  компетентным
специалистом  в  области  военной  стратегии.   Если,  конечно,  не  считать
Чаликовой, успевшей за годы журналистской практики побывать во всех "горячих
точках" бывшей дружной семьи  советских народов.  Только  что  вернувшаяся в
замок Надя восседала  рядом с королем  Александром, одетая  в  бабушкино (то
есть бабушки Беовульфа) платье, и своим присутствием вдохновляла рыцарей  на
грядущие подвиги.
     --  Чего мы  тут  сидим, как  старые бабы?!  -- кипятился  Беовульф. --
Вдарим с  ходу, и дело сделано!  А то ждем  чего-то,  понимаешь,  неизвестно
чего. --  И, вздохнув, добавил: -- К тому же наши славные рыцари, не в упрек
им будь сказано, зело прожорливы, эдак никаких запасов не хватит...
     -- Нужно  подготовиться, -- густым  басом  прогудела голова  Полкана из
окна. -- Уж в этом  поверьте мне как потомственному воеводе. Нужно разведать
местность,  собрать  полки,  договориться  в  подробностях,  кто должен  что
делать. Это  ж целая  наука,  а  не  то  что взяли, собрались,  раз-два -- и
вперед.
     --  Думаю,  что  уважаемый воевода  во многом прав, -- задумчиво молвил
король Александр, доселе молчавший. -- Какой срок вы полагаете на подготовку
к походу?
     -- Дней пять, никак не меньше, -- уверенно заявил Полкан.
     -- Да за пять дней наши славные рыцари вусмерть перепьются и  ни на что
годны не будут! -- взвыл Беовульф. -- Простите, господин  Зигфрид, и вы, дон
Альфонсо, речь, конечно, не о вас...
     Со своего места поднялся престарелый Зигфрид.
     --  Ваше  Величество,  -- откашлявшись,  заговорил  он, -- господа! Вне
всякого  сомнения, воевать  нужно по всем правилам военной науки, и в этом я
полностью согласен с уважаемым Полканом. Но подумайте,  с кем мы имеем дело.
Это  же  не  войска достойного соперника, а  какие-то  непонятные  наемники,
служащие вурдалакам. И потом,  сейчас  такое положение,  которым просто грех
было бы не воспользоваться. Власть Виктора  держится  на горстке  наемников,
которые к тому же начинают разбегаться кто куда. Если же  Белая Пуща пришлет
на помощь свои войска, то удача нам никак не светит...
     -- Что вы предлагаете, почтенный Зигфрид? -- перебил дон Альфонсо.
     -- Выступать  как можно скорее,  -- заявил старый рыцарь. --  Лучше  бы
всего прямо сегодня.
     -- Ну, это уж вы малость хватили, -- покачал головой Беовульф.
     --  Ну, завтра, -- с  легкой досадой сказал  Зигфрид. -- Но уж никак не
позже.
     -- А как вы полагаете, сударыня? -- обратился Александр к Чаликовой. Та
словно того и ждала:
     -- Я  тоже считаю, что мешкать  не  следует. Не далее как сегодня  мы с
боярином  Василием  и  Чумичкой  встретили  на  болоте  одного  из  упырских
наемников, который  наверняка  бежал  из замка. Нет-нет, мы не хотели  с ним
связываться,  но  он сам  на  нас напал,  и  в порядке  самообороны  Чумичке
пришлось обратить его в дым.
     -- Как, в дым? -- изумился Беовульф.
     -- Очень просто. При помощи магического кристалла. Я вернулась  сюда, а
Василий  Николаич   с  Чумичкой   остались  на   болоте  производить   новые
экспериментальные испытания кристалла.  Я вот подумала -- а  не использовать
ли его при штурме королевского замка?
     -- А что! -- радостно подхватил хозяин. -- Это мысль! Вот мы им  теперь
жару поддадим!..
     -- Нет-нет, оставьте,  пожалуйста, -- испуганно перебил король. -- Эдак
вы еще весь дворец в дым превратите.
     --  Я   уверен,  что  мы  справимся   своими  силами,   без  колдовских
приспособлений, -- поддержал Зигфрид.
     -- И еще одна причина, почему мы не вправе мешкать, -- продолжала Надя.
-- Может быть, не всем еще известно, что  в замке находится княжна Марфа,  и
есть основания полагать, что ее жизнь подвергается опасности.
     Больше всего удивления эта весть вызвала у Полкана:
     -- Какая Марфа? Уж не сродственница ли нашей Ольги?
     -- Ну да, Марфа Ярославна,  из рода  Шушков, -- подтвердила Надежда. --
Господин  Покро...  то  есть Иван-царевич,  приятель  Чумички,  отыскал  ее,
поцеловал,  и она  из  лягушки вновь превратилась  в  себя. Жаль только, что
прямо с болота угодила в замок к Виктору.
     -- Ну, Виктор-то,  каков бы  он ни был, зла ей причинять не станет,  --
заметил Александр.
     -- Виктор-то,  может, и не станет, -- почесал  в голове Беовульф, -- да
там эта  злыдня  Анна  Сергеевна со  своим прихлебателем Каширским. От  этих
любой пакости жди.
     Тем временем  голова  Полкана  исчезла из  окна  и приблизилась  к двум
другим:
     -- Слышьте, чего я  вам скажу. Оказывается, княжна Марфа расколдовалась
и теперь в человечьем облике находится в королевском замке.
     -- Правда?!  -- вскрикнула средняя голова  Змея Горыныча --  двоюродная
сестра Марфы, княжна Ольга.
     --  Я всегда верил, что рано или  поздно так и случится,  -- промолвила
левая голова, бывший белопущенский боярин Перемет.  -- А ты, Полкан, говорил
-- брехня, мол, одна.
     -- Был неправ, -- пробурчал воевода.
     -- А как ей это удалось? -- спросила Ольга.
     --  Толком не понял, но без Чумички не обошлось, -- ответил  Полкан. --
Вот он вернется, спросим.
     -- Если бы и нас, -- вздохнула Ольга.
     -- Не грусти, княжна,  ежели такие дела завертелись, то и  до нас черед
дойдет, --  деланно бодро проговорил Перемет. -- У меня  такое предчувствие,
что все закончится счастливо.
     -- У тебя уж двести лет такое предчувствие, -- проворчала Ольга.
     --  Ну ладно, вы  тут оставайтесь покамест, --  пробасил Полкан, -- а я
вернусь  взад на военный совет. А  то они там без меня делов наварят. Вояки,
чтоб их...
     Едва  голова  воеводы  вновь  замаячила  в  окне,  в комнату  совещаний
заглянула горничная:
     --  Там  явился  господин  Грендель  и просит  его  принять.  Прикажете
впустить?
     -- Пускай заходит, -- махнул рукой Беовульф и, спохватившись, обернулся
к Александру: -- Если, конечно, Ваше Величество не возражаете.
     -- Ну,  причем  тут  я,  -- вздохнул  король.  -- Это ж ваш  дом, вы  и
распоряжайтесь.
     В  комнату  вошел  Грендель.  Поклонившись  сперва   Александру,  потом
остальным, он молча остановился посреди помещения.
     -- Ну, с чем пожаловал? -- спросил его хозяин.
     -- Меня нынче посетила муза, -- медленно начал Грендель, -- и я сочинил
стихотворение, кое желал бы зачитать  перед Вашим Величеством  и доблестными
воинами  ради подъятия  боевого духа. -- И,  вздохнув, поэт развернул клочок
бумаги: -- "Горит восход зарею алой..."
     --  Погодите, --  перебил Зигфрид, -- стихотворение зачтете после.  Это
очень хорошо, что  вы пришли, друг мой Грендель. Так как мы уже почти решили
выступать завтра, то не могли бы вы сходить  в корчму и уведомить Флориана и
его товарищей, чтобы находились в готовности?
     -- Что ж, схожу, -- согласился Грендель.
     -- А заодно прочтешь  им свое новое творение, --  примирительно добавил
Беовульф.  Он  один знал,  как  всякий  раз  уязвляло  его  заклятого  друга
пренебрежение слушателей к его стихам.
     --  А  этот  ваш  Флориан человек надежный? -- вдруг  спросил  из  окна
воевода Полкан.
     -- Ручаюсь за него, как  за самого себя, -- твердо сказал Александр. --
Разве что горд чрезмерно...
     -- Да это пустяки, -- прогудел Полкан. -- Есть у меня одна  мыслишка...
--  Воевода  просунул голову  на  длинной зеленой шее  поближе к столу,  где
заседал военный совет, и что-то зашептал.
     -- Да, недурная мысль, -- негромко сказал дон Альфонсо.
     --  Бесподобная!  --  захохотал Беовульф.  --  Вот  что  значит  знаток
военного дела!
     -- Да, разведка боем -- дело нужное, -- согласилась Надя. А Зигфрид тем
временем  что-то  записал на  листке  и  подал  его королю.  Его  Величество
пробежал написанное, небрежно поставил свою подпись и передал Беовульфу. Тот
свернул  листок,  с  важным  видом запечатал  его  своим  перстнем  и вернул
Александру.
     --  Господин Грендель, вот это вы  передадите лично Флориану, -- король
протянул бывшему оборотню запечатанный свиток.
     -- Слушаюсь,  Ваше Величество, --  поклонился Грендель и, повернувшись,
медленно направился к выходу.
     --  Но потом непременно  возвращайся,  -- напутствовал его Беовульф. --
Прочтешь нам свои стишки.
     -- Ну ладно,  вы  меня уговорили, выступаем завтра, -- прогудел Полкан,
когда  дверь за  Гренделем закрылась. -- Но разработать разные возможности и
просчитать действия все равно нужно!
     -- Ну, с этим  никто не спорит, -- заметил Зигфрид. --  Только, знаете,
обычно все расчеты оказываются неверными, когда доходит до дела.
     -- Значит, надо  просчитывать  и так, и  эдак, -- назидательно пробасил
Полкан. -- Тогда при любом повороте мы будем во всеоружии!
     И  Александр,  и  рыцари  внимали  словам  старого  воеводы.  Заседание
военного совета шло своим ходом.





     Проводив  Надю  до Беовульфова замка,  боярин Василий с Чумичкой  вновь
отправились на болота -- теперь даже  колдун загорелся желанием выяснить как
можно   больше   о   возможностях   магического   кристалла   (или,  вернее,
полукристалла, вторая  половина которого находилась  неведомо  где). Так как
освоение "колдовского стекла" предполагало экспериментальные методы, то было
решено уйти как можно дальше от людского жилья.
     И здесь они еще раз убедились, сколь грозное и непредсказуемое средство
оказалось у них  в  руках. Чумичка проговаривал самые  "слабые" заклинания и
делал самые невинные (в обычных условиях) колдовские жесты, но в сочетании с
магическим  кристаллом они давали  порой самые  неожиданные  результаты. При
одних заклинаниях из кристалла выходил  синий  луч,  при других --  красный,
иногда он переливался всеми цветами радуги, а иногда и вовсе отсутствовал. И
действие  кристалла  предугадать было  невозможно:  один  раз прямо на кочке
зацвели  какие-то южные цветы,  а другой  раз  неизвестно  откуда  зазвучала
прекрасная музыка. Некое, по уверениям Чумички, самое невиннейшее заклинание
от зубной боли  вызвало средь ясного неба огромную молнию, которая наверняка
испепелила бы  обоих  экспериментаторов, если бы опытный  колдун  мановением
руки не отвел  ее в сторону,  отчего  едва не сгорел одинокий  дуб  на  краю
болота.
     Василий  Николаевич  пытался  найти  всему  этому  какое-то  логическое
объяснение,  или, как он  иногда выражался,  вычислить  алгоритм, но  каждое
новое  испытание чудо-стекла  сводило на нет  любую попытку -- его  действия
были начисто лишены всякой системы.
     -- По-моему,  мы  идем не  тем путем, -- сказал Дубов,  после  того как
Чумичка вызвал из болотного  омута огромного крокодила и тут же,  теперь уже
без  помощи кристалла, превратил его в водяную  лилию. --  Мне кажется,  что
колдовское стекло -- явление самодостаточное, и использовать его в сочетании
с заклинаниями -- это все равно что, ну, скажем, забивать гвозди королевскою
короной.
     -- Да я и сам вижу, что тут что-то не так, -- почесал в голове Чумичка,
-- да только понятия не имею, как с этой штуковиной обращаться.
     -- Херклафф  приложил его к зеркалу  и  прошел насквозь,  --  припомнил
Дубов.  -- Но не  нужно ли при этом еще что-то делать  или говорить? Я  даже
допускаю, что для  задействования магического кристалла  существуют какие-то
свои заклинания, но особые, а не какие попало.
     -- Что же нам делать? -- вздохнул Чумичка.
     -- Идти  прежним путем, -- уверенно ответил боярин Василий. -- Я еще не
теряю  надежды, что  при дальнейших испытаниях мы все-таки сумеем открыть  в
его действии хоть какую-то закономерность.
     -- Ну ладно,  -- согласился колдун, поднес магический кристалл к лицу и
стал что-то нашептывать. Но вдруг замолк и передал кристалл Василию.
     -- Что случилось? -- забеспокоился тот.
     --  Здесь поблизости человек, -- пояснил  Чумичка. -- Вон там, нет-нет,
чуть правее.
     Действительно,  на изрядном расстоянии от них  через болота  пробирался
некто в черном плаще с капюшоном.
     -- А,  так это один из наемников,  --  узнал Василий. --  Жаль, лица не
разглядеть. Вдруг  Игорь сбился с пути и вместо  Царь-Города блуждает тут по
кругу?
     -- Боярин Василий,  а нет ли у тебя какой-то гладкой вещицы?  --  вдруг
спросил Чумичка.
     -- Сейчас глянем. -- Василий залез под свой боярский кафтан и извлек из
внутреннего кармана солнцезащитные очки.
     Чумичка что-то поколдовал над ними и вернул Василию:
     -- Теперь гляди.
     Подняв очки на манер двойного лорнета,  Дубов направил их на человека в
плаще  и  увидел  его  увеличенное  изображение.  Пусть  и не  очень  сильно
увеличенное,  но  никаких  сомнений не  оставалось  --  то  был  собственной
персоной Мстислав Мыльник.
     -- Послушай, Чумичка, а нельзя ли  и  его, ну, помнишь,  как в  прошлый
раз?..  --  обратился  к  колдуну  боярин  Василий.  Чумичка  воспринял  это
предложение без особой радости:
     -- Так в прошлый раз тот  лиходей сам на нас напал, а этот  просто идет
своей дорогой. Человек ведь все-таки.
     --  Да какой он человек! --  вырвалось  у Василия. -- Он и при жизни-то
человеком никогда не был, а уж теперь -- тем паче.
     -- Как, при жизни? -- удивился Чумичка.
     -- Очень просто. Он же мертвец, но Каширский  черными чарами вернул его
к жизни, чтобы он продолжал свои грязные и кровавые дела!
     -- Ну ладно,  попробуем, -- не  очень охотно  согласился Чумичка.  Взяв
кристалл,  он  снова  что-то зашептал, а  когда  появился  луч (на  сей  раз
светло-зеленого цвета),  колдун осторожно направил его на Мстислава. Василий
через  "лорнет"  внимательно наблюдал  за  объектом.  И  едва  луч  упал  на
Мыльника,  Дубов  явственно  увидал, что  плащ наемника медленно  оседает на
землю, как будто под ним никого нет.  Не  прошло и минуты,  как из-под плаща
расползлись в  разные  стороны  несколько  змей.  Еще  мгновение --  и  змеи
затерялись между болотных кочек. А плащ с капюшоном так и  остались лежать в
том месте, где луч настиг их обладателя.
     Так обрел свою истинную  сущность Мстислав  Мыльник -- командир  отряда
наемников, участник  всевозможных  путчей и  мятежей,  личный  друг генерала
Макашова.
     Василий представил  себе,  что могло  бы  случиться, если  бы  под  луч
магического кристалла угодил сам генерал Макашов, и ему стало одновременно и
страшно, и противно.





     Как накануне ночью, Каширский и Анна Сергеевна медленно шли по  подвалу
вдоль длинных рядов винных бочек. И если Каширский пытался  уловить "золотой
корпускулярный поток",  исходящий  из спрятанной  где-то  рядом  королевской
казны, то Глухарева просто бранилась:
     -- Ну что вы тут дурью маетесь? Хоть  бы  передо мной не прикидывались,
что обладаете какими-то  идиотскими  сверхнаучными способностями! И на хрена
я, дура, с таким шарлатаном связалась?
     Однако  Каширский  упорно  продвигался  вперед,  стараясь  не  обращать
внимания на отвлекающий фактор. Когда же Анна Сергеевна очень уж "доставала"
прославленного "мага  и чародея", то  он, не отрываясь от процесса,  говорил
ей:
     -- Анна  Сергеевна,  если вы не  верите в мои научные методы  отыскания
сокровищ, то отправляйтесь наверх.
     --  Еще  чего!  -- отвечала госпожа Глухарева.  -- Я  уйду, а вы  казну
захапаете. А вот фиг вам!
     -- Ну так хотя бы не мешайте мне сосредоточиться. Я уже чувствую теплое
покалывание в кончиках пальцев -- это оно, золото, золото!
     Анна Сергеевна презрительно фыркала, но умолкала. Правда, ненадолго.  И
вскоре все начиналась сначала.
     За привычной перебранкой  казноискатели и не заметили, что  ряды  бочек
кончились, а они идут по длинному, постепенно сужающемуся проходу.
     -- Я явственно ощущаю, что казна  где-то  здесь, -- самозабвенно, будто
глухарь  на  току, вещал  Каширский.-- Ближе, ближе, еще ближе! Здесь!!!  --
Рука доктора уперлась в шершавую стену.
     --  Что --  здесь? -- взвилась Глухарева.  -- Тут же тупик, чтоб вас  к
черту в пекло! Куда вы меня завели?!!
     --  Какая-то неведомая сила  влекла  меня сюда,  -- невозмутимо отвечал
Каширский.
     -- Дурость вас влекла! -- в сердцах плюнула на пол Анна Сергеевна.
     --  Лучше  поищите,  нет  ли  здесь  какой-либо  дверцы,  --   попросил
Каширский.  Анна  Сергеевна стала водить  светильником вдоль  стен,  пока не
заметила  прямо в потолке небольшой четырехугольный люк.  Так как  и потолок
здесь  был совсем низкий,  чуть  выше человеческого роста, то Анна Сергеевна
попыталась подтолкнуть люк, и тот, к ее немалому удивлению, легко поддался.
     -- Подсадите меня,  -- велела госпожа Глухарева. Каширский  исполнил ее
просьбу, но  при  этом  пытался  заглянуть в  люк,  за  которым исчезла  его
компаньонка -- он не  сомневался, что  Анна Сергеевна  непременно попытается
часть казны  утаить.  Не прошло и минуты, как в люке появилась ножка госпожи
Глухаревой в черном  чулке, а затем Каширский принял  и  всю Анну Сергеевну.
При этом он незаметно ощупал ее платье -- не спрятано ли там что-то.
     Вид у Анны Сергеевны был довольный:
     -- Поздравляю -- на сей раз вы поработали не впустую.
     -- Неужели казна?! -- вскричал Каширский. И даже в столь счастливый миг
не удержался от колкого замечания: -- А вы, Анна Сергеевна, не верили  в мои
сверхнаучные методы...
     --  Какая, к  дьяволу, казна! -- прошипела  Глухарева. -- Там выход  на
поверхность.
     -- В каком смысле?
     -- Заброшенный  сарайчик на  краю поля.  Снаружи люк незаметен, так как
прикрыт сгнившим сеном.
     -- А где же казна? -- разочарованно протянул Каширский.
     -- Да хрен  с ней, с казной!  -- выкрикнула Анна Сергеевна. -- Главное,
теперь у нас надежный путь для отступления после того как сделаем дело.
     -- Какое еще дело? -- пожал плечами Каширский.
     --  А вы забыли? Убрать эту княжну, или  графиню, или бес ее знает, кто
она  такая!  -- раздраженно  говорила  Глухарева, шагая назад по теперь  уже
расширяющемуся проходу. Каширский брел следом.
     -- В  каком смысле убрать? -- пролепетал он, уже чуя,  куда клонит  его
наперсница.
     -- В каком  смысле? -- желчно  переспросила  Анна Сергеевна. --  Убить.
Зарезать. Ножиком пырнуть.
     -- Боюсь,  я не смогу быть вам полезен, -- осторожно заметил доктор. --
Ведь хирургия -- не мой профиль. Вот если бы дать установочку...
     -- От ваших установочек пользы, как от холодильника тепла, -- процедила
Анна Сергеевна. -- Равно как от вас самого. Будете дежурить на шухере!
     За  разговорами они  вернулись в  ту область  подвала, где стояли  ряды
бочек. Почуяв знакомый запах, Каширский вновь воспрял духом:
     -- А  все-таки казна  где-то  здесь!  Я ее  внимаю  всеми фибрами своей
чувствительной ауры!
     Анна  Сергеевна  хотела  было  уже  высказать все, что  она думает и  о
фибрах, и о  королевской казне,  и о самом Каширском, и о его чувствительной
ауре, но лишь презрительно подернула плечами и ускорила шаг.





     "Поэтический  марафон" в корчме  продолжался уже  почти сутки.  Все это
время часть рыцарей и  поэтов, чередуясь, отдыхали в горницах для  гостей, а
остальные пировали и услаждали слух друг друга своими вдохновенными стихами.
     Благодаря  такому режиму и поэты,  и рыцари чувствовали себя достаточно
бодрыми, в отличие от хозяина корчмы -- он все время должен был находиться в
зале и обслуживать дорогих  гостей. Впрочем, доходу от них было  не  так  уж
много  -- сторонники непьющего Флориана вина почти не употребляли, разве что
когда  их  предводитель  не  находился  поблизости,  а  поэты,   ослабленные
изнурительной  работой  на болотах, тоже не очень увлекались вином,  дабы не
свалиться с ног раньше времени.
     -- Ну вот опять бед себе накликал, -- привычно жалился леший в коротких
передышках своему приятелю водяному. -- Мало того что рыцари какие-то не те,
так  еще  этих беглых поэтов  бес привел. А все боярин Василий!  Сам-то он в
свой Царь-Город укатит, а нам тут отдуваться...
     -- Да не тревожься ты, --  утешал  его  водяной,  прихлебывая водицу из
кувшина. -- Все, что ни случается -- все к лучшему!
     Тем  временем   госпожа   Сафо  к  вящему   восторгу   господ   рыцарей
декламировала свое очередное творение:


     -- Я слыхала тебя в полуночной тиши --
     Ты играл на пастушьей свирели,
     И тебя возлюбила всей силой души,
     А казалось, что жизнь разошлась на гроши
     И давно уж огни догорели...


     Тут в дверях раздался робкий стук.
     --  Толкайте сильнее! -- крикнул корчмарь, а себе под нос проворчал: --
Кого еще там черт принес?
     Дверь  ввалилась  внутрь,  и  на  пороге  явился  собственной  персоной
господин Грендель.
     --  О,  кто  к  нам  пожаловал!  -- с  наигранной  учтивостью  произнес
доблестный  Флориан.  --  Надеюсь, друг  мой  Грендель, мы  поимеем  счастье
насладиться вашими новыми творениями?
     -- Сперва я должен передать вам послание, друг мой Флориан, -- столь же
учтиво ответил Грендель. И, подойдя к Флориану, протянул ему свиток.
     --  Печатка Беовульфа, -- с видимым неудовольствием отметил  доблестный
Флориан,  вскрывая послание.  -- Почерк  как  будто  господина Зигфрида,  но
подпись собственная Его Величества.
     --  Что там?  -- нетерпеливо  загомонили рыцари. Даже  леший  с водяным
прекратили свои бесконечные разговоры и стали внимательно прислушиваться.
     --  Настал решающий час,  -- негромко  и  безо всякого пафоса  произнес
Флориан. -- Король призывает нас в первые ряды борьбы за  правое дело. И это
великая честь.
     -- Когда? -- повскакали из-за стола славные рыцари.
     -- Тотчас, -- ответил Флориан,  еще  раз  глянув в послание. -- То, что
нам  предстоит,  Его  Величество именует  как  "разведка  боем".  Мы  должны
появиться вблизи королевского  замка и вызвать на себя первый удар. И  таким
образом добыть для Его Величества Александра сведения  о том,  какими силами
располагает Виктор.
     -- Я могу провести вас кратчайшим путем, -- вызвался Грендель.
     -- Ну  вот и замечательно, --  кивнул Флориан. -- Кстати и сообщите Его
Величеству, если мы все поляжем в неравном бою за справедливое дело.
     Рыцари кинулись к себе в горницы за щитами и боевыми мечами, а леший за
стойкой лишь горестно вздохнул.





     Чудо-клубочек уверенно  вел  Ивана-царевича  по  болотам, и  делал  это
весьма  умело: хотя  господину  Покровскому  и  казалось  порою,  что клубок
катится по очень уж изогнутой траектории,  но всякий раз  путник  убеждался,
что происходило это вовсе  не из желания удлинить путь, а  единственно чтобы
сделать его по возможности удобным и безопасным.
     Уже  начало смеркаться,  и  Иван-царевич стал подумывать  о том,  чтобы
обосноваться  на  ночлег. Однако  всякий раз, когда он  примечал казалось бы
удобное место, клубок принимался катиться быстрее, и Иван  спешил следом, не
решаясь поднять его с земли и положить к себе в котомку.
     Но вот, когда  вечерняя тьма уже начала наползать на землю,  а на  небе
высыпали первые звезды, клубок  решительно остановился. Господин  Покровский
как  опытный   путешественник  мог  оценить  выбор   своего  проводника:  он
остановился на  вполне удобном и сухом  месте  вблизи леса, где  под  елками
лежало  достаточно валежника, чтобы  развести костерок и в случае надобности
даже соорудить скромный шалашик.
     Иван  с  облегчением опустил на землю рюкзак, из  которого торчал лук с
оставшимися  двумя золотыми стрелами, и стал приготавливаться  к ночлегу  --
собрал  сухих веток,  развел костер и  повесил  над  ним котелок с  болотной
водицей. Несмотря  на  приятную усталость, ко  сну  Ивана-царевича совсем не
клонило.  Напротив  --  звезды,  меркнущее небо и  печальные  выкрики  выпи,
долетающие сквозь мерный шелест осенней листвы -- все это настраивало скорее
на  поэтическую волну. Правда,  дальше  первой строчки  -- "Все ярче  дивных
звезд сиянье..." -- дело не шло, но зато Покровский начал понимать, отчего в
Новой Ютландии столько поэтов на  душу населения: здешняя природа  просто не
могла не настраивать на творческий лад.
     Однако едва родилась вторая строчка -- "... Все памятней очарованье..."
--  как все  очарование  оказалось  в миг разрушенным  какими-то незнакомыми
голосами. Обернувшись, поэт увидал  позади себя двух женщин -- одну потолще,
а другую потоньше -- в сарафанах и цветастых платках.
     --  Присаживайтесь, сударыни, --  радушно пригласил их Иван-царевич. --
Не угодно ли чайку с дороги отпить?
     -- Благодарю, -- низким и чуть сипловатым голосом ответила более полная
странница,  присаживаясь   у  костра.  Ее   подруга,  нахально  подбоченясь,
уставилась на стрелы, торчащие из рюкзака.
     --  Золото, -- проговорила она высоким скрежещущим голосом.  --  Сейчас
буду  грабить  и убивать... -- И,  не  обращая внимания  на  свою  спутницу,
дергавшую  ее  сзади  за  подол,  продолжала,  с  каждым  словом  все  более
вдохновляясь:  -- Трудовой народ бедствует, а  вы,  мироеды  и  богатеи,  на
золоте жрете и золотые палки себе в мешок суете!
     -- Не слушайте, это она шутит, -- попыталась поправить положение первая
путница, но ее подругу было уже не остановить:
     -- Шуток больше не будет! Всех перережу, всем кровь пущу!
     -- Так вы что, сударыня, собираетесь меня грабить? --  наконец-то дошло
до Покровского.
     -- Да! -- взвизгнула сударыня. -- Ежели кого сей же миг не пограблю, то
гадом  буду! -- Недолго думая, она  выдернула из рюкзака золотую  стрелу, но
тут же с диким верещанием швырнула ее оземь.
     -- Что такое, Петрович? -- вскочила полная дама. -- В чем дело?!
     -- Жжется, как огонь! -- неблагим матом завопила разбойница. --  Колдун
проклятый!!  --  И  она со всех ног побежала прочь, не разбирая  дороги.  Ее
спутница грузно  поднялась и  потрусила следом, привычно сунув  под  сарафан
чайную ложечку, хотя та была не золотая, а оловянная.
     --  Эх,  такой вечер испортили, -- вздохнул Иван-царевич, снимая с огня
вскипевший котелок. -- Но что там со стрелами?
     Покровский с  опаской  потянулся к  золотой стреле и  дотронулся до нее
кончиком пальца -- стрела оказалась столь  же прохладной, как и земля,  куда
ее уронила незадачливая грабительница.





     Ужин  в королевской трапезной прошел на редкость тихо и  даже печально.
Князь  Длиннорукий  и Петрович,  обычно хоть как-то  разнообразившие трапезу
болтовней  и  пьяными  выходками,  на  сей раз  вообще  отсутствовали.  Даже
Каширский не  был по-всегдашнему велеречив, а Анна  Сергеевна, если порой  и
отпускала злобные  реплики в  адрес  всего  и вся, то  делала  это скорее по
привычке.  Впрочем,  и  лекарь, и  госпожа Глухарева, отужинав,  вскоре  под
благовидными предлогами покинули залу.
     Виктор же все не решался встать из-за стола. Во время ужина он почти не
притронулся к еде и угрюмо глядел в тарелку, изредка поднимая взор на княжну
Марфу,  сидевшую  напротив него,  на  другом конце  длинного  стола.  Княжна
чувствовала себя не очень-то  уютно в такой напряженной обстановке, но  тоже
не решалась покинуть трапезную. Слуги переминались с ноги на ногу, не  зная,
что им делать.
     В залу почти вбежал Теофил:
     -- Ваше Высочество...
     -- Да, Теофил, слушаю вас. -- Виктор, кажется, был даже рад, что кто-то
прервал тяжкое молчание.
     -- Ваше Высочество... э-э-э... Вы позволите убирать со стола?
     --  Да-да, убирайте,  -- поспешно  ответил  Виктор. --  Могли бы  и  не
спрашивать. Если, конечно, кня... графиня не желает продолжить трапезу.
     -- Нет-нет, благодарю вас, -- отказалась Марфа.
     Слуги, словно того и  ждали, кинулись уносить со стола немногочисленную
посуду, а  Теофил  наклонился  к  Виктору  и что-то  зашептал на ухо.  Марфа
заметила, как тот побледнел.
     -- Вы уверены? -- тихо спросил Виктор.
     -- Многие  видели, --  столь  же  тихо  ответил Теофил. --  Какие будут
указания?
     -- Никаких.
     Оставшись вдвоем с Марфой, Виктор негромко произнес:
     -- Графиня, мне нужно вам кое-что сказать.
     -- Что? -- не расслышала  княжна.  --  Ваше Высочество, вы не позволите
мне пересесть поближе?
     --  Да зачем, я сам, --  с  этими словами Виктор  поднялся из-за своего
места и пересел на  уголок  стола рядом с Марфой. -- Княжна, я должен с вами
поговорить. Днем, на башне, нам помешали...
     -- А вы  не боитесь, что нас могут подслушать? -- Марфа положила ладонь
на руку Виктора.
     -- Теперь это  уже не имеет значения,  -- вздохнул Виктор. -- Да и кому
тут  подслушивать -- все разбежались. Знаете,  что  мне  только  что  сказал
Теофил?  Что  вблизи нашего  замка видели  вооруженных рыцарей от  десяти до
пятнадцати человек.  И  передвигались  они  совершенно  открыто,  как  будто
ожидая, что мы на них нападем!
     -- Что за рыцари? -- удивилась Марфа.
     -- Наш конюшенный разглядел  среди  них Флориана  и, кажется, Гренделя.
Скорее всего, их послал мой дядя, чтобы разузнать,  как тут и что. -- Виктор
немного  помолчал.   --  А  ведь  они  могли   сами,  сходу,   не  дожидаясь
подкрепления, захватить замок!
     -- Почему же они этого не сделали?
     -- Почему? Да только потому что не знали, что здесь никого нет. Гвардия
давно разбежалась, наемники разбежались, даже этого князя Длиннорукого с его
полоумным Петровичем, и тех не видать! Но уже завтра рыцари будут здесь, вне
всяких сомнений.
     --  И  об этом  вы хотели  со  мною поговорить? --  несколько удивилась
Марфа.
     -- Да  нет,  о другом.  --  Виктор надолго  замолк,  будто  раздумывая,
говорить ли. А вернее, сам того не осознавая, он тянул время, боясь остаться
наедине со своими горькими думами.
     В залу вернулся Теофил:
     -- Ваше Высочество, будут ли еще какие приказания?
     --  Нет,  Теофил, --  устало  проговорил Виктор.  --  Благодарю вас  за
безупречную службу. Идите спать, а утром разбудите меня пораньше.
     -- Будет исполнено. -- Теофил поклонился и вышел из залы.
     -- Ваше Высочество, кажется, вы хотели мне что-то сказать? -- напомнила
княжна.
     --  - Да... Возможно,  мы с  вами уже никогда больше не увидимся. У вас
вся жизнь впереди, а меня ждет либо темница, либо плаха.
     -- Ну зачем  же так  мрачно, --  сочувственно покачала  головой  Марфа,
однако Виктор перебил:
     -- Погодите,  Марфа Ярославна, дайте  договорить. Мы с  вами  больше не
увидимся, и я  хочу,  чтобы вы знали... Не нужно меня  жалеть -- я  пропащий
человек. Даже  много хуже, чем про  меня говорят рыцари у  Беовульфа. --  И,
заметив,  что Марфа снова хочет возразить, продолжал еще настойчивее: -- Да,
да, это так. И если я могу еще хоть как-то оправдать себя  в захвате власти,
то в моем отношении к вам, княжна, мне не может быть никакого прощения.
     -- О чем вы, Ваше Высочество? -- удивилась Марфа.
     -- Когда вы появились в замке, я сразу стал просчитывать  на  несколько
ходов, как при игре в тавлеи. Я подумал, что сама судьба послала вас ко мне,
дабы помочь в осуществлении моих дерзких намерений.
     -- Каким образом? -- еще больше изумилась княжна.
     -- В Белой Пуще после смерти князя Григория идет свара за власть. Более
того, Альберт и  его упыри подыскивают  послушного боярина из древнего рода,
чтобы посадить  на  княжеский престол и править  от его  имени. И я надеялся
убедить  их, что вы, Марфа Ярославна, подошли  бы  им лучше всего. Шутка  ли
сказать  -- единственная  уцелевшая из  Шушков! А  через вас и сам  надеялся
войти в силу и,  как самое меньшее, добиться той помощи, что обещал для моих
начинаний князь Григорий.
     -- Неужто  вы  всерьез думали,  Ваше Высочество, что я  согласилась  бы
стать такой подставной правительницей? -- нахмурилась княжна.
     -- Поначалу я не знал,  какая вы, -- тяжко вздохнул Виктор. -- Теперь я
понимаю,  что заблуждался  в видах на вас. Но  могло  повернуться и иначе --
вдруг  борьба  в Белой Пуще  разгорится  не на  шутку, и  тогда вы могли  бы
возглавить один из враждующих станов. А в случае удачи -- как знать...
     -- Да, но ведь вы сами  несколько раз предлагали мне покинуть замок, --
возразила Марфа.
     -- Не столько ради вас, сколько ради самого  себя, -- заявил Виктор. --
Мне стало известно,  что ваша жизнь в опасности, и я думал, что  вам до поры
до  времени  лучше  побыть в надежном месте, хотя  бы  даже  в  замке  моего
главного врага Беовульфа. Ведь вы нужны мне живой, а не мертвой...
     --  Мне кажется,  Ваше  Высочество хотите  казаться хуже, чем на  самом
деле, --  пристально  глянула  Марфа  на  Виктора. --  Как будто  вы нарочно
пытаетесь вызвать у меня ненависть к себе.
     -- А знаете ли вы, что... -- Виктор осекся.
     -- Что?
     -- Ну ладно, скажу. В общем, если бы  не последние события, поставившие
меня на грань гибели, то завтра я  бы сказал, что люблю вас и предлагаю руку
и  сердце.  И притворялся бы, чтобы достичь  своих  целей! А  вы говорите --
хуже, чем на самом деле.
     Виктор замолк, как бы ожидая, что скажет Марфа. Но та молчала.
     --  Марфа Ярославна,  неужели  и теперь вы останетесь в замке? -- вновь
заговорил Виктор, когда  молчать  стало  совсем  невмоготу. --  Завтра здесь
будут рыцари и начнется что-то невообразимое. Вам нужно отсюда уходить. Если
желаете, то я помогу вам бежать за границу -- у нас есть налаженные пути, по
которым  дядя переправлял туда беженцев из  Белой Пущи. Решайтесь,  пока  не
поздно!
     -- Я подумаю, -- тихо промолвила  княжна. --  А почему бы вам  самим не
воспользоваться этими налаженными путями?
     -- Нет-нет, это исключено, -- решительно  отказался Виктор. -- Я должен
ответить за свои дела. Да и куда  бежать  -- от себя не убежишь. -- И как бы
устыдившись  последней громкой фразы, к коим  никогда не был склонен, Виктор
заговорил  нарочито   по-деловому:  --  Время  еще  есть.   Если   надумаете
последовать моему совету, то обращайтесь к Теофилу. Или прямо ко мне.
     -- Но ведь вы же будете спать, Ваше Высочество, -- возразила княжна.
     -- Сомневаюсь, -- подумав, ответил  Виктор. -- А если и буду спать,  то
смело  будите.  Соответствующие  указания  слугам будут  даны. Доброй  ночи,
княжна. --  Виктор резко поднялся  из-за  стола и  не  оборачиваясь  покинул
трапезную.





     Несмотря  на  поздний  час, барон  Альберт  бодрствовал.  Он  сидел  за
обширным столом  князя Григория  и беседовал с  воеводой  Селифаном.  Тот не
совсем  понимал, для чего барон держит его при  себе в столь позднее  время,
расспрашивая о делах пусть  и  важных для воинства  Белой Пущи, но совсем не
требующих срочности.  Да и Альберт  расспрашивал  воеводу как-то  рассеянно,
даже не особо  вникая в  ответы. Селифан подозревал, что Альберт просто ждет
некоего  важного  сообщения,  а  воевода ему  нужен,  чтобы как-то скоротать
время.
     Выслушав очередной ответ Селифана  на вопрос о готовности Белопущенской
дружины к  возможным военным действиям против Кислоярского  царства, Альберт
позвонил  в серебряный  колокольчик,  стоящий  у  него  на  столе. В кабинет
заглянул охранник:
     -- Слушаю, господин барон.
     --  Значит, так, -- деловито заговорил барон,  --  сходи к нашему гостю
господину Херклаффу и попроси его пожаловать сюда.
     -- А ежели он почивать изволит?
     -- Скажи, что дело срочное. Ступай же.
     -- Слушаюсь, господин барон. -- Охранник вышел.
     -- К чему тебе этот колдун? --  удивился воевода.  --  Да еще и на ночь
глядя.
     -- Вот смотри.  -- Барон вытащил из выдвижного  ящика и положил на стол
тарелочку с золотым яблоком. -- Узнаешь?
     --  Ну конечно, -- с  трудом подавил зевок Селифан, -- удобная  вещица.
Можно узнавать, что где происходит.
     -- Можно, -- согласился Альберт. -- Знать бы еще, как она работает.
     -- А разве вы не знаете?
     --  То-то  что  нет.  Да  и кабы она  одна.  У нас  же цельный  амбар с
колдовским  скарбом стоит,  одних  ковров-самолетов две дюжины,  а  как  ими
пользоваться  -- толком  никто не знает. Вот хоть с этим золотым  яблоком, к
примеру.  Единственное, что мы  умеем, так это связываться  с нашими людьми,
хотя  я доподлинно знаю, что его возможности куда шире. А  мы его используем
так -- в  определенный час  двое, имеющие  такую тарелочку, пускают  по  ней
яблоко и передают друг другу послания.
     -- Каким образом? -- полюбопытствовал воевода.
     --  Пишут  на  бумажке и прикладывают к тарелке.  Не  больно сподручный
способ, но ничего -- до сих пор действовал.
     -- А теперь что?
     -- А теперь бес знает что! -- в сердцах брякнул барон. -- Я жду важного
сообщения  от  князя  Длиннорукого,  даже  тарелку  с  яблоком велел  к себе
поставить,  и ничего нет! Обычно мы принимаем от него сообщения  три  раза в
день. Днем он  еще что-то  передавал, а  вечером -- до сих пор ни  слуху, ни
духу.
     -- Может, с князем что-то стряслось?
     -- А пес его знает! Днем он написал, что наемники разбежались, а рыцари
того и гляди придут в королевский замок, чтобы свергнуть Виктора.
     -- Может, еще  не  поздно?  --  осторожно  предложил  Селифан. --  Наша
дружина в боевой готовности.
     --  Не  надо,  --  с  досадой  перебил  Альберт. -- Виктор  для  нас --
отрезанный ломоть, пускай сам выкручивается. Да и Длиннорукий тоже -- что он
мне, кум, что ли? А вот самозванка...
     -- Какая самозванка?
     -- Ты чего, забыл? Та девица, что выдает себя за Марфу. Нынче днем  она
еще была жива. Но князь уверял, что этой ночью Анна Сергеевна ее того... Ну,
ты понимаешь.
     -- Понимаю, -- неодобрительно пробурчал воевода.
     -- Ничего ты не понимаешь,  -- зло покачал головой барон. -- По-твоему,
все дела  в честном  бою  должно решать, а на самом-то  деле... Ну да ладно.
Хуже  всего  будет,  если  рыцари придут в замок, а  Анна  Сергеевна  своего
задания выполнить не успеет. Или, как всегда, провалит.
     -- Ну что  ты,  Альберт, к этой самозванке привязался? --  не  выдержал
Селифан. -- Мы  же  скоро  ее  кости  похороним честь  по  чести, то есть не
самозванки, а княжны  Марфы, а та  девушка  сколько угодно может  звать себя
Марфой, да кто ей поверит? --  Воевода  пристально глянул на  барона:  --  А
может, ты не совсем уверен, что она самозванка?
     --  Да  как  ты  не понимаешь, -- досадливо поморщился барон.  --  Если
рыцари одолеют  Виктора,  то чего доброго решат, что им все нипочем, да и на
нас полезут. А Марфу, настоящую ли, самозванку ли, будто хоругвь  понесут --
дескать, вот она, законная наследница князей Шушков, не то что эти проклятые
упыри. То есть мы с тобой.
     Селифан уже открыл было рот, чтобы что-то возразить, но не успел: дверь
распахнулась, и на пороге возник собственной  персоной господин фон Херклафф
-- во фраке, белоснежном жабо и даже с моноклем.
     -- Вы меня зваль, херр барон? -- лучезарно осклабился людоед.
     --  Да, господин Херклафф, нам нужна ваша помощь, -- поднялся за столом
Альберт. -- Умеете ли вы обращаться с колдовскими предметами?
     -- Ну конешшно! -- с гордостью заявил Херклафф. -- Их бин маг и чародей
высшей квалификацион, а не какой-нибудь  профан, как херр  Каширский, муттер
ефо за ногу... Да-да, так что вас интересует?
     Альберт пододвинул колдуну тарелочку с золотым яблоком:
     -- Посмотрите, в чем тут дело. Ничего не показывает.
     -- А что вы хотел увидайть?
     -- Ну, например, князя Длиннорукого.
     -- Айн момент. --  Херклафф  небрежным  жестом произвел над  тарелочкой
какие-то манипуляции, яблочко покатилось вдоль кромки,  однако изобразило на
тарелочке лишь что-то темное, с двумя  еле различимыми силуэтами. -- Ничефо,
сейчас добавим яркость. -- Херклафф стал крутить пальцами перед блюдцем, как
будто настраивая телевизор, и действительно  -- вскоре изображение несколько
высветилось, а два силуэта оказались женскими. Они брели по болоту, тонущему
во мгле, то и дело спотыкаясь о кочки и выразительно жестикулируя.
     -- Ну и где же Длиннорукий? -- не вытерпел воевода.
     Вместо  ответа  Херклафф  еще  немного  поколдовал  над  тарелочкой,  и
изображение приблизилось --  теперь лица обеих  женщин занимали чуть не весь
"экран".
     -- Точно Длиннорукий,  --  изумленно выдохнул Альберт.  -- Вот эта, что
слева. А вторая... Кто же вторая?
     -- О, херр  Петрович! -- обрадованно  вскричал Херклафф. -- Вот кого  я
хотель кушать, но так и не скушал. Ничефо, еще успею...
     -- Но  что  они делают на болоте? -- возмутился  Альберт. -- Их место в
королевском замке.
     -- А еще  лучше -- у  меня ф желудке, --  расплылся людоед в плотоядной
ухмылочке.
     --  Жаль, что не  слышно,  о  чем они столь  жарко спорят, --  вздохнул
воевода.
     -- Ну, вообще этот несовершенный аппарат не есть рассчитан на звук,  --
скромно заметил Херклафф, -- но для такой гроссе мейстер, как я, нет никакой
преграда! --  Колдун сделал вид, будто нажал клавишу или переключил тумблер,
и  раздались  какие-то  невнятные  звуки.  Херклафф   покрутил  воображаемый
регулятор,   и  барону  с   воеводой  стали   ясно  слышны   препирательства
незадачливых путчистов.
     --  Все  из-за тебя,  --  бранился Длиннорукий, -- да  если бы  не твои
разбойничьи  замашки, так переночевали  бы по-людски, а теперь тут шлепай по
этим проклятым болотам!
     -- Так  я ж хотел по-людски, -- оправдывался Петрович, -- отнять у него
эти золотые стрелы и раздать нуждающемуся бедному люду!
     -- А ты  подумал, дурья башка,  на черта твоему  бедному  люду  золотые
стрелы?..
     -- Неужели Виктор выгнал их из замка? -- удивился Альберт. -- Хотя если
они и там вели себя так же, то не удивительно...
     -- Скорее, бежали от рыцарей, -- уверенно предположил воевода.
     -- Золотые стрелы, --  как  бы про  себя  отметил Херклафф.  -- Ешшо не
понимайт, для чего, но что-то здесь не есть рихтих.
     -- Эдуард Фридрихович,  а вы не могли  бы показать нам еще кое-кого? --
попросил барон, поняв, что из препирательств Длиннорукого и Петровича трудно
будет выудить что-то по делу.  -- Речь идет об одной девушке,  утверждающей,
что она -- княжна Марфа...
     -- А как ее зфать на самом деле? -- перебил колдун.
     -- Увы, не знаю, -- развел руками Альберт.
     -- Ну, тогда ничего не будет получиться, -- вздохнул Херклафф.
     -- В таком  случае  покажите  нам настоящую  княжну  Марфу,  -- решился
Альберт. -- Это-то, надеюсь, у вас получится?
     -- О, я, я,  натюрлих, --  осклабился людоед,  -- только фройляйн Марфа
уже давно ква-ква на гроссе болото!
     --  А  все-таки покажите, -- настаивал барон. --  Так,  для  успокоения
совести.
     -- А, ну понятно. -- Херклафф "нажал кнопку", и бранящиеся  Длиннорукий
и  Петрович  исчезли. --  Либе  голден  аппель, битте, покажи  нам  фройляйн
ква-ква... пардон, фройляйн Марфа!
     Яблочко  покатилось,  и  вскоре  на   тарелочке  появилось  изображение
девушки, мирно спящей на широкой кровати.
     -- А это не может быть ошибкой? -- упавшим голосом пролепетал Альберт.
     --  Нет,  --  уверенно  заявил  Херклафф.  --  Я  могу  ошибайться,  но
колдовский инвентар -- нихт!
     -- Значит, это все-таки правда, --  зло проговорил барон Альберт, --  и
она не самозванка.
     -- О чем ты? -- чуть удивился воевода.
     --  О давешних донесениях Длиннорукого. Кто-то из  его людей  подслушал
беседу  этой девушки с Виктором  -- она рассказывала, что некий Иван-царевич
выпустил из лука золотую стрелу, которая прилетела прямо к лягушке, потом он
ее поцеловал, и лягушка превратилась в княжну Марфу. Тогда я не придал этому
донесению  должного  внимания, хотя и  поручил  Анне Сергеевне, гм,  ну,  ты
знаешь...
     -- Это не есть хороший орднунг, -- озабоченно покачал головой Херклафф.
-- Фройляйн Марфа должна прыгать на болото, а не дрыхнуть на кровать.
     -- Ничего, недолго ей там дрыхнуть, -- проворчал Альберт. -- Уж на этот
раз Анна Сергеевна не промахнется...
     -- Постой, барон,  -- встрял в  беседу воевода  Селифан, -- ты сказывал
про золотую стрелу. А  Петрович тоже  что-то  говорил о каком-то человеке, у
которого он хотел украсть золотые стрелы. Уж не...
     --  Конечно,  это  он!  --  в  сердцах  стукнул  по  столу  Альберт. --
Иван-царевич! Как  же его звать-то?  --  Барон вынул  из стола  целый  ворох
донесений и тут же нашел нужное. -- Иван-царевич, он же Иван Покровский.
     -- Как? Как вы сказаль?! -- неожиданно вскричал Херклафф.
     -- Иван Покровский,  -- ответил Альберт,  подивившись  такому  всплеску
чувств у всегда спокойного и ровного господина Херклаффа. -- А что?
     -- А, нет, ничего, -- столь же быстро успокоился людоед. --  Если я вам
больше не есть нужен, то позвольте мне отойти на покой.
     --  Да,  разумеется, спасибо  вам  за помощь,  -- вздохнул  Альберт, --
спокойной ночи.
     -- Всегда  к  услугам,  --  церемонно поклонился  Херклафф  и  исчез за
дверью.
     -- А все Анна Сергеевна! --  дал волю чувствам барон, оставшись наедине
с  воеводой.  -- Убрала  бы вовремя этого Ивана-царевича, так все  было бы в
порядке! Но если и с Марфой не справится -- с дерьмом съем!
     -- Ну  а теперь-то я могу идти? -- попросил воевода. -- Уж больно спать
хочется.
     --  Иди, --  отпустил его барон.  Опасаясь,  как  бы тот  не передумал,
Селифан вскочил  с места и следом  за Херклаффом исчез  за дверью. А Альберт
вперил  неподвижный  взор в  чудо-тарелочку,  где все так же сладко почивала
княжна.





     Виктор с Марфой шли по узкой тропинке, отделяющей перелесок от широкого
поля высокой колосящейся ржи,  которая  под дуновением ветерка тихо звенела,
будто пела. Отломив колосок,  Виктор  попробовал  на  вкус  зернышко, и  оно
показалось ему слаще меда.
     --  В нынешнем  году, Марфа Ярославна,  мы впервые не только  обеспечим
себя  хлебом,  но  и  сможем продавать его  соседям, -- с  гордостью  сказал
Виктор, окинув взором поле, на другом конце которого вовсю шла жатва.
     --  Поздравляю вас, Ваше Высочество, -- весело откликнулась княжна.  --
Даже не пойму, как у вас все получается.
     -- Ну, далеко  не все, -- возразил  Виктор, -- и  не сразу. Главное  --
начать,  сдвинуть с места  лежачий  камень  косности и застоя,  и  тогда все
пойдет как по маслу. Кстати, о масле. Раньше наши подданные даже и не знали,
что это такое, даже молоко пили только по большим праздникам. А едва я начал
осушать болота и  на их месте заводить  пастбища, то и молоко  появилось,  а
кое-кто и  сметану с маслом сбивать начал. И люди стали здоровее. Да вы сами
поглядите.
     За разговором  Виктор  и Марфа  не заметили, как  тропинка  завернула в
перелесок  и  вскоре  вывела  к зеленому лугу,  на  котором  паслись  тучные
буренки. В сторонке щипали траву несколько коз.
     -- Лепота! -- вырвалось у Виктора.  -- А  видали бы вы, княжна, что тут
творилось раньше!
     -- Видела, -- тихо промолвила Марфа. -- Я тут жила. Двести лет.
     --  Ну, будет  вам вспоминать  былое, -- с  легкой  досадой откликнулся
Виктор. -- Забудьте это, как дурной сон.  Глядите в будущее, а не в прошлое!
Вам достаточно сказать одно слово -- и все это будет ваше.
     -- Вы знаете, Ваше Высочество, что это невозможно, --  покачала головой
Марфа. -- Слишком многое стоит между нами.
     Виктор зашагал быстрее, так что его спутница едва за ним поспевала.
     -- Да, да, --  говорил Виктор, -- я все понимаю.  Я согнал  с  престола
родного  дядю.  Я  вступил  в  сговор  с  вашим  смертельным  врагом  князем
Григорием. Я начал  преобразования, не считаясь с желаниями  ново-ютландцев.
Но посмотрите! -- Виктор резко остановился и обернулся к Марфе. -- Мой  дядя
и  без того  всегда тяготился королевскими обязанностями. Народ, увидев, что
мои преобразования  несут  ему  процветание, сам включился  в  созидательную
работу. Наконец, упыри  в Белой  Пуще теперь кусают себе локти, видя,  что я
могу обойтись и без них!
     Марфа ничего  не ответила.  Виктор вздохнул, подал ей руку, и они молча
двинулись  дальше  по  тропинке.  За  лугом начиналось болото,  по  которому
сновали  многочисленные  люди  с  лопатами и  какими-то  не  ведомыми  Марфе
хитроумными устройствами.
     --  Через  пару  лет вы  не узнаете этих мест, -- вдохновенно  произнес
Виктор. --  Здесь будут синеть льняные поля. Наладим  ткачество,  а  то сами
посудите: швецы  у  нас замечательные, а ткани  приходится завозить  невесть
откуда.
     -- И  что же,  Ваше  Высочество, ни одного болота  не останется?  --  с
грустью спросила княжна.
     --  Останется,  --  великодушно пообещал  Виктор.  --  Несколько  болот
нарочно оставим, чтобы  люди не  забывали, где  они  раньше жили и где могут
вновь  очутиться, если перестанут трудиться и совершенствоваться... Но мы  и
болота к делу приспособим --  будем лягушек подкармливать, а потом продавать
галлам. Я уже отписал их королю Луи XXV-ому...
     -- Нет! -- чуть не выкрикнула Марфа. -- Лягушек есть -- страшный грех!
     --  Ну, как скажете, --  не стал  спорить Виктор.  -- Ваше слово, Марфа
Ярославна, для меня -- закон.
     Вскоре тропинка привела их в деревню, пожалуй,  даже село с  добротными
избами и  каменными амбарами. Между  изб  раскинулись ухоженные  огороды,  а
кое-где и яблоневые сады.
     -- Наше  будущее, -- с  гордостью  указал Виктор  на  ребятишек, весело
резвящихся посреди улицы. -- Им жить в новой,  процветающей стране, новой не
только по  названию, но  и по духу... А мы  с  вами заглянем сюда. -- Виктор
махнул рукой в сторону двухэтажного кирпичного дома посреди села.
     -- Что там -- волостное правление? -- несколько удивилась Марфа.
     -- Берите выше, -- усмехнулся Виктор.
     Переступив порог, они оказались  в просторной светлице, где в несколько
рядов стояли столы, за которыми сидели  женщины, ловко  орудующие ножницами,
иголками и прочими портняжными инструментами. Вдоль одной из стен протянулся
длинный  ряд  вешалок,  где как на показ  красовались  платья  самых  разных
расцветок и покроев.
     Увидев Виктора, швеи вскочили.
     -- Не надо, не надо,  -- замахал тот руками. -- Работайте, не обращайте
на меня внимания.
     Одна из женщин подошла к Виктору и Марфе:
     --  Добрый  день,  Ваше  Высочество. Вот  уж  не  думала, что  вы лично
пожалуете.
     -- А почему бы и  нет, дорогая моя  Вера  Павловна? -- широко улыбнулся
Виктор. -- Давно собирался навестить  вашу швейню, да все недосуг. А это  --
та самая дама, о которой я вам говорил. До меня дошли слухи, что  у вас  все
готово, не так ли?
     -- Да, Ваше Высочество.  Прошу  вас, сударыня. -- С этими словами  Вера
Павловна куда-то увела Марфу, но  очень скоро они вернулись. Виктор невольно
ахнул --  княжну было  не узнать в длинном светлом платье, очень простом, но
необычайно ей  шедшем. Единственным украшением  был цветок  алого шиповника,
прикрепленный слева к воротничку.
     --  Ну  как,  нравится? --  спросила  Вера  Павловна,  подведя княжну к
высокому зеркалу.
     -- Будто по мне шито, -- восхищенно выдохнула Марфа.
     --  Оно ваше, -- сказала Вера Павловна и пояснила  для Виктора: -- Наша
новая разработка -- платье "Дикая роза".
     -- У  меня нет слов, -- в восхищении  развел руками Виктор, -- И хоть я
не знаток  нарядов, но не сомневаюсь, что такое не  грех надеть где-нибудь в
Риме, Мадриде  и  даже  в Лютеции, при дворе Луи XXV. Вот наши  платья-то мы
туда  и отправим с  галльскими купцами, -- тут он  кинул мимолетный  взор на
Марфу, -- вместо лягушек.
     -- А скажите, Вера Павловна, что за рукодельница  шила это удивительное
платье? -- спросила Марфа. -- Или вы сами?
     -- Да ну что вы, -- смутилась Вера Павловна, -- сама-то я швея не  ахти
какая, но вот Мария -- просто чудо. Маша, подойди к нам!
     Из-за одного  из  столов  поднялась  молодая  круглолицая девушка.  Она
смущенно переводила взор с Виктора на Марфу и на Веру Павловну.
     -- Прошу любить и  жаловать. Мария, наша лучшая швея, -- представила ее
Вера Павловна. -- Она же и придумала этот покрой.
     -- Мария, -- задумчиво проговорила княжна. -- А как вас по батюшке?
     --  Ну  что вы,  сударыня, --  еще  более смутилась  девушка. -- Просто
Мария. Ой, у вас же подол по  полу волочится, я вас представляла себе  чуток
выше. Давайте я вам подошью.
     -- Да ну что вы, и так замечательно!
     -- Нет-нет, идемте,  сударыня, я вам  подправлю, будет еще  лучше. -- С
этими  словами Мария  увела княжну, а  Виктор  опустился  на скамеечку перед
яркой изразцовой печкой и пригласил хозяйку присесть рядом.
     -- Я  очень  доволен,  Вера  Павловна,  что в  вашей швейной  все  идет
наилучшим образом. Нет ли у вас каких-то затруднений, в чем я мог бы помочь?
     -- Да нет, Ваше  Высочество, мы сами справляемся. А затруднения на то и
созданы, чтобы их преодолевать. -- Вера Павловна немного помолчала. --  Ваше
Высочество, я никак не могу взять в толк, как это вы умудрились за несколько
лет так  преобразить отсталую бедную  страну? Не иначе как без колдовства не
обошлось.
     Виктор искренне расхохотался:
     -- Ну,  вы уж скажете! Вы бы  еще заподозрили меня  в связях с нечистой
силой. Да  нет,  все  гораздо проще. Вот  скажите, как  вам, уважаемая  Вера
Павловна, удалось из ничего создать такую замечательную швейную?
     --  Ну, вы  же  мне сами  подсказали,  как взяться  за дело,  -- пожала
плечами Вера Павловна, -- и даже  ссудили средствами на обзаведение. Я стала
закупать ткань в больших количествах --  так выходит  дешевле,  чем  часто и
понемногу. Искала  по всем окрестным деревням способных девушек и обучала их
швейному  делу. И платить им стала с учетом вклада каждой в общее  дело. Они
понимают,  что  работают  прежде  всего  сами  на  себя,  а  не  на  кого-то
постороннего, и оттого стараются изо всех сил. А когда мы накопили денег, то
построили  этот большой дом.  Внизу  швейная, а наверху живут девушки. Ну не
все,  конечно,  а только кто сами того пожелали.  Вместе  жить  и веселее, и
дешевле... Ваше Высочество, -- перебила сама  себя  Вера Павловна, -- вот вы
помянули галлов и Лютецию, а у меня  такая мысль возникла --  а не пора ли и
вправду выходить за пределы Новой  Ютландии? Могли бы завести лавки готового
платья в Царь-Городе, Новой Мангазее, в других крупных городах...
     --  Непременно пора, -- согласился Виктор,  -- я и сам хотел  с вами об
этом поговорить. Такие лавки принесут не только прибыль, но и дополнительную
известность нашему королевству... А вы спрашиваете -- как у меня получилось.
Просто я делал то же  самое, что  и вы, но в размерах  всей страны. Конечно,
трудно приходилось, очень трудно. Никто поначалу не  понимал. Таких, как вы,
были единицы. Но главное -- начать! А когда люди поняли, что все это ради их
же блага, то и отношение изменилось. Не сразу, конечно  --  исподволь. Ну да
что рассказывать -- вы же  сами видели, как все было. Знаете, Вера Павловна,
в нашей семье  сложился обычай  --  в  молодости  путешествовать  в  Европу,
набираться  знаний и  опыта. Вот и мой  дядюшка туда  ездил, а привез только
склонность к поэзии и прочим высоким  искусствам. Нет, я не против искусств,
да и  то,  что  вы здесь  делаете,  скорее можно  искусством назвать, нежели
ремеслом, но ведь поэзией сыт  не  будешь! А  я, находясь в  Европе,  изучал
науки,  ремесла,  разные новейшие приспособления, да все примеривал -- что и
как  можно  использовать  в наших  ново-ютландских  условиях. С  той  только
разницей, что там хозяева все это внедряют ради собственного обогащения, а я
решил, что если когда-нибудь  и смогу начать  перемены, то  единственно ради
блага  тех  людей,  которые  своими руками создадут новую страну, цветущую и
богатую. Конечно, не одно поколение сменится, прежде чем мы достигнем уровня
просвещенной Европы, но  другого пути не дано. И я сказал себе --  вот  оно,
наше будущее.  И  наша  задача  --  стремиться к  нему, работать  для  него,
приближать его, переносить из него в настоящее, сколько сможем перенести...
     Тут Виктор ощутил, как что-то упало ему  на плечо -- оказалось, что это
домовой  Кузька,  сидевший  на  печке  и  слушавший разговор,  вдруг  не  то
спрыгнул, не  то свалился оттуда,  а  чтоб не  приземляться на  жесткий пол,
произвел посадку прямо на Его Высочество.
     --  А,  Кузьма  Иваныч!  -- совсем не рассердился Виктор. -- Вы что же,
теперь нанялись к Вере Павловне печки чистить?
     --  Красиво говоришь, Ваше Высочество, -- пробурчал Кузька, -- а  Марфа
того гляди... -- С этими  словами домовой совсем  уж  непочтительно принялся
трясти Виктора за плечи.
     -- Что с ней? -- вскричал Виктор.
     На   столике  в  изголовье  кровати  тускло  трепетала  свечка.  Кузька
настойчиво тормошил Виктора, а когда тот  наконец-то открыл  глаза,  домовой
быстро заговорил:
     -- Вставай, Ваше Высочество, иначе Марфу того, этого...
     -- В чем дело? -- пробормотал  Виктор, все  еще с трудом соображая, где
он и что происходит.
     -- Бежим скорее, --  продолжал Кузька, -- княжну того гляди ухайдакают,
а ты тут дрыхнешь!
     Еще не до конца соображая,  где он -- в  швейной  у Веры Павловны или у
себя в королевском замке, но услышав, что в опасности Марфа, Виктор вскочил,
накинул  халат,  схватил  свечку  и  с Кузькой на  плече  кинулся в  сторону
Марфиной опочивальни.
     -- Быстрее, быстрее, -- торопил домовой, -- а то поздно будет!
     -- Кто ее хочет убить? -- задыхаясь на бегу, спросил Виктор.
     -- Кабы я знал, -- отвечал Кузька, -- а уж лиходеев у нас хватает.
     Когда они добежали до  Марфиной спальни, Виктор убедился,  что Кузькины
предчувствия  имели  все основания: прямо над ложем княжны стоял  человек  в
плаще  с  капюшоном, какие были у  наемников, но  более  светлой  расцветки.
Злоумышленник  вскинул руку, и Виктор увидел нож. Даже не  вполне осознавая,
что  делает, Виктор бросился сзади на убийцу и схватил его  за  руку. Кузька
прыгнул ему на голову  и  вцепился когтями в лицо. Лиходей дико заверещал и,
резко оттолкнув Виктора, бросился  к выходу из спальни. Кузька соскользнул у
него с головы и, скатившись по плащу, попытался зацепиться за подол.  Однако
злодей больно ударил домового ногой, и тот отлетел к стене.
     Опомнившись, Виктор бросился было в погоню, но в коридоре уже никого не
было. Тогда он  вернулся в опочивальню -- Марфа спокойно спала на кровати, а
в углу постанывал Кузька.
     -- Вот гадина, -- зло пробормотал домовой. -- Встретилась бы она мне  в
другом месте...
     -- Она? -- переспросил Виктор.
     -- Конечно,  она, -- уверенно подтвердил  Кузька.  Я заметил, башмак-то
бабский.
     -- А и не скажешь, что женщина, -- заметил Виктор, потирая пострадавший
бок.
     Тут в спальню вошел Теофил:
     -- Я слышал шум. Ваше Высочество, что случилось?
     -- Кто-то  покушался  на  ее  жизнь,  --  указал  Виктор на спящую.  --
Предположительно женщина.
     -- А я тут  как  раз  чуть не столкнулся  с какой-то дамой, --  сообщил
старый слуга.
     -- Вы ее разглядели?
     -- Виноват, темновато было.
     --  Ну  зачем  я,  глупец, не настоял,  чтобы она покинула  замок?!  --
скорбно покачал головой Виктор. -- Знал же, чем все кончится...
     Пока Виктор осыпал себя укорами, а Кузька очухивался от неравной борьбы
со  злоумышленницей, Теофил  поднял  с  пола  какой-то темный  предмет,  при
ближайшем рассмотрении оказавшийся ржавым ножом.
     --  Взгляните,  Ваше  Высочество.  Уж не  этим  ли  ножиком  похвалялся
господин Петрович?
     -- Им самым, -- тут же перешел Виктор на обычный деловой тон. -- Но как
он попал к этой даме?
     -- Ну так Петрович-то и был дамой, -- ответил Теофил. -- А может, и сам
князь Длиннорукий.
     -- Как это? -- чуть не хором изумились Виктор и Кузька.
     -- Очень просто. Не далее как сегодня я случайно застал Его Сиятельство
и  господина Петровича за переодеванием в женские  наряды... Простите,  Ваше
Высочество, но не  лучше  ли нам покинуть опочивальню  Ее Светлости?  Пускай
спит спокойно.
     Виктор прислушался к ровному дыханию Марфы.
     -- Да, Теофил, вы правы, -- вздохнул он. -- Как всегда,  правы.  -- Что
ж, все сходится, -- продолжал Виктор, когда они все трое вышли в коридор, --
дамское платье,  нож... Видимо,  Петрович  решил отомстить кня... графине за
обиду, нанесенную ему тогда за столом. Однако мы должны подумать, что делать
дальше. Надо бы, конечно, схватить злодея, но как  его теперь поймаешь? Да и
ловить-то некому.
     --  Ваше   Высочество,  надо  бы   поставить  охрану  перед  графининой
опочивальней, -- подсказал Теофил.
     -- Так и сделаем, -- согласился Виктор. -- Пожалуй, я сам тут останусь.
Принесите  мне  что-нибудь, на что  присесть. Но только пожестче,  чтобы  не
заснуть ненароком.
     -- Я тоже поблизости буду, -- добавил Кузька. -- Упрежу, коли что.
     --  Пожалуйста, Ваше Высочество,  -- Теофил  поставил на пол табуретку,
принесенную им из соседней горницы. -- Будут еще указания?
     -- Все, благодарю вас, -- устало вздохнул Виктор. -- И ложитесь  спать,
Теофил. Завтра нас с вами ждет множество дел и хлопот.
     Теофил  неслышно  удалился во  тьму, а Виктор  присел  на  табуретку  и
устремил взор на горящую свечку, которую все еще  держал в руке. А откуда-то
из   угла  доносилось   жалобное   покряхтывание   Кузьки,  еще   толком  не
оклемавшегося после неравной схватки с подлым душегубом.








     В  горнице  на втором  этаже Беовульфова  замка шло очередное заседание
боевого  штаба.  Король  Александр  принимал  доклад  Флориана  о  вчерашней
"разведке боем". Присутствовали те  же, что  и накануне:  Беовульф, Зигфрид,
дон  Альфонсо,  Надежда Чаликова. Ну  и,  разумеется, в  окне маячила правая
голова Змея Горыныча -- бравый воевода Полкан.
     -- Мы несколько  раз  нарочито  прошли мимо замка Вашего Величества, но
никакого  встречного  выступления  не  дождались,   --  докладывал  Флориан,
подчеркнуто  обращаясь  только  к  королю Александру.  --  У  меня создалось
впечатление, что в замке либо никого нет, либо они разгадали  наши замыслы и
решили до поры до времени не раскрывать своих возможностей.
     --  А может,  они вас  просто  не  заметили?  -- предположил  Беовульф.
Флориан бросил на него неприязненный взор:
     -- Исключено. Мы прошли так близко, что не увидеть мог только незрячий.
Да и кое-кто из королевской обслуги крутился поблизости.
     -- То есть вы окончательно убеждены, что незамеченными не остались?  --
переспросил из окна воевода Полкан.
     -- Да, окончательно, -- твердо ответил Флориан.
     -- Отчего же те, кто в  замке, на вас не напали? -- задумчиво  произнес
дон Альфонсо. -- Неужто испугались?
     Флориан лишь пожал плечами.
     -- А  что из  себя представляют  силы  сторонников  Виктора? -- спросил
седовласый Зигфрид.
     Кажется, этот вопрос застал врасплох всех участников военного совета.
     --  Когда я  находился в домашнем заточении,  то  у дверей  моих покоев
постоянно  находились несколько стражников из отряда  наемников,  --  сказал
король  Александр.  --  Они,  конечно же,  менялись,  но  я  видел не  более
десяти-двенадцати  лиц. Хотя это отнюдь  не значит, что  в  стражу назначали
всех, кто был в наличии.
     -- К тому же за последние пару дней часть наемников уже разбежались кто
куда, -- заметила Чаликова.
     -- Побеждают не количеством, а умением, -- назидательно прогудел Полкан
Горыныч. --  Узнать бы, что из себя представляют эти  самые наемники, каковы
они в буйной сече.
     -- До сечи дело не дошло, -- развел руками доблестный Флориан. -- Мы их
даже не увидели.
     --  Да  никакие  они, --  заявил  Беовульф.  -- Вот  как  третьего  дня
пробрались  мы в замок, дабы освободить пленников,  так даже  вдоволь  мечом
помахать не довелось: дюжину наемников я одной левой положил. Ну и Грендель,
вестимо, малость подсобил. Накинулись на меня трое, а  я только повернулся и
по стенке их, по стенке! Вояки, чтоб их...
     Поскольку  Гренделя  поблизости  не  было,   то  хозяин  мог  предаться
некоторым вольностям художественного преувеличения. Надя, прекрасно знавшая,
что  сразиться в тот  раз  славным  рыцарям  пришлось  всего  лишь  с  тремя
наемниками, да и  то сильно выпившими,  понимающе  улыбнулась.  Она могла бы
поспорить  насчет цифр,  но в оценке морального духа  наемников и  их боевых
качеств полностью разделяла мнение Беовульфа.
     --  То  есть  вы  полагаете, что сразиться с  ними мы  в состоянии?  --
спросил Зигфрид,  когда  участники  совещания терпеливо  выслушали  яркий  и
образный рассказ хозяина.
     -- Да если  мы хоть один раз отставим  в сторону наши  раздоры и вдарим
все заедино, то от этих забулдыг и дыма  не останется! -- Беовульф в сердцах
стукнул кулачищем по столу.
     Надя  вздрогнула,  но  не  от грохота  -- просто  слова Беовульфа  живо
напомнили ей недавний случай, когда прямо у нее на  глазах один из наемников
в самом буквальном смысле превратился в дым под лучом магического кристалла.
     Король деликатно кашлянул:
     -- Ну что  же, господа,  кажется, положение  более-менее ясно. Остается
принять решение. --  Его Величество обвел взглядом всех  присутствующих, как
бы приглашая высказаться.
     --  Мое  мнение  прежнее  --  выступать немедленно,  --  твердо  заявил
Зигфрид.
     -- Полностью согласен! -- прорычал Беовульф.
     -- А вы, дон Альфонсо? -- спросил король.
     --  Вообще-то  я,  конечно,  за  скорейшее  выступление,  --  несколько
заколебался  дон  Альфонсо,  --  но  вчерашняя  вылазка  господина  Флориана
говорит, что перед  нами хитрый  и подлый противник,  которого так просто не
возьмешь. Может быть, нам следовало бы получше разведать,  каковы их  силы и
что у них за оружие, а уж в поход отправиться завтра?
     -- Правильно, нечего горячку пороть, -- поддержал Полкан.
     -- Позвольте вам напомнить, господа, что в королевском  замке находится
княжна  Марфа, --  сдержанно  проговорила  Надежда, хотя  внутри у  нее  все
клокотало. -- И, по имеющимся сведениям, ей грозит смертельная опасность.
     --  А ведь верно, как это мы забыли! -- громогласно хлопнул себя по лбу
Беовульф.
     -- И  еще  позвольте  напомнить, что  в  любой  момент  вурдалаки могут
прислать подкрепление, -- продолжала Чаликова,  --  и  уж тогда успех нашего
предприятия становится более чем сомнительным. Решайтесь, Ваше Величество!
     Александр неспеша поднялся из-за стола. Все ждали его последнего слова.
Несколько минут  в комнате  царило молчание. Наконец, король произнес как-то
сухо и буднично:
     -- Выступаем сегодня.
     -- Ура! -- громогласно взревел Беовульф. -- По коням!
     -- Но  сам я не смогу возглавить поход в  полной мере, -- продолжал Его
Величество, --  так как, увы, ничего не  смыслю в военных вопросах.  Поэтому
обязанности  предводителя я  попрошу принять уважаемого Зигфрида --  уверен,
что  его  огромный  опыт  будет  воистину  неоценим  в  деле  восстановления
справедливости.
     -- Пойду подыму рыцарей, -- пробурчал  Беовульф  и, топоча  сапожищами,
вышел  из  комнаты.  В  глубине  души  он  надеялся,  что  король   назначит
военачальником именно его, Беовульфа,  но умом понимал, что выбор короля был
не  просто  верным,  а единственно  верным  --  ведь  Зигфрида,  никогда  не
участвовавшего  в  сварах  многочисленных  рыцарских  группировок,  чтили  и
уважали все без исключения.





     Завтрак в королевском замке проходил  на редкость уныло -- за столом не
было никого,  кроме  Виктора.  Слуги  с несколько испуганным  видом  вносили
блюда, но Его Высочество к ним почти не  притрагивался -- даже своей любимой
овсянки он съел не более трех ложек, а затем отставил тарелку в сторону.
     Когда  слуги  унесли немногочисленную посуду,  Виктор  попросил Теофила
остаться:
     -- Судя по всему, скоро сюда явятся наши славные рыцари... Вернее,  они
уже давно  были бы  тут,  если  бы  по ночам  поменьше  бражничали, а  утром
вставали пораньше.
     -- Прикажете запереть ворота? -- почтительно спросил Теофил.
     -- Нет-нет,  как раз наоборот --  раскройте их настежь! -- Губы Виктора
тронула чуть заметная  усмешка.  --  Что толку,  если рыцари  их сломают?  А
дядюшке потом чинить...
     -- Будет исполнено, -- кивнул слуга.
     -- А  прислугу уведите подальше, -- продолжал Виктор. -- Лучше бы вовсе
из замка. Или куда-нибудь в хозяйственные постройки.
     -- Зачем, Ваше Высочество? -- несколько удивился Теофил.
     -- Я не хотел бы, чтобы кто-то из вас попал под горячую руку, когда тут
начнется... -- Виктор задумался над  тем,  каким  словом  обозначить то, что
начнется,  когда в  замок  вломятся господа  рыцари,  но,  так  и  не  найдя
достаточно яркого обозначения, заговорил о другом: -- Кстати, а что Марфа?
     --  Ее Светлость изволит почивать, --  невозмутимо ответствовал Теофил.
-- Но возле нее неотступно находится Кузьма Иваныч, так что для беспокойства
нет причин. Прикажете ее разбудить?
     -- Нет-нет, пусть  почивает и дальше.  Ей лучше  этого не видеть...  --
Виктор тяжко вздохнул и задумался о чем-то своем.
     --  Разрешите  выполнять  приказания?  --   прервал  Теофил   тягостное
молчание.  Виктор рассеянно  кивнул. -- Стало быть,  открыть ворота и увести
прислугу. Других повелений не будет?
     -- Нет-нет, это все. И если я вам понадоблюсь, то буду у себя в рабочей
горнице.
     Теофил молча  поклонился  и, немного  помедлив,  покинул  трапезную. На
пороге  он  украдкой  обернулся  --  Виктор  все так же неподвижно  сидел за
столом.





     Анна  Сергеевна быстро шагала по  дороге,  петляющей среди болот,  а за
ней, то и дело отставая, семенил Каширский.
     -- Да что вы там плететесь?! -- бранилась госпожа Глухарева. -- Хотите,
чтобы нас рыцари схватили, туды их растуды!
     -- Анна Сергеевна, а куда мы идем? -- робко спросил Каширский, с трудом
догнав свою спутницу.
     -- А  если  б я  знала! --  раздраженно  бросила  Анна Сергеевна. --  В
Кислоярск  нам  хода нет --  мы там на  три года вперед "наследили". В Белую
Пущу -- нельзя. Мы ж все ихние задания завалили к чертям собачьим, теперь на
глаза упырям лучше не попадаться...
     -- А что так?
     --   Вам  напомнить?   Извольте.  Дубова   мы  упустили?  --  упустили.
Покровского  не  застрелили?  --  не  застрелили.   Наконец,  самозванку  не
зарезали? -- не зарезали, черт побери!
     -- Но ведь нам всякий раз препятствовали объективные обстоятельства, --
осторожно возразил Каширский.
     -- Это вы объясняйте не мне, а барону Альберту, -- желчно хмыкнула Анна
Сергеевна. -- Но лично я в Белую Пущу больше не ходок...
     -- Ой, кто это? -- вдруг испуганно пискнул Каширский.
     -- Где? -- обернулась Глухарева.
     -- Вон там, на болоте.
     Приглядевшись, Анна Сергеевна увидела, как  на некотором расстоянии  от
них по болоту медленно бредет какой-то человек с мешком за плечами.
     --  Это  по наши души! --  истерично вскричал  Каширский. -- Теперь нас
будут судить за покушение на убийство! Вот к чему привели ваши авантюры...
     -- А по-моему,  это Иван Покровский,  --  не  обращая внимания на вопли
своего спутника, злобно проговорила Анна Сергеевна. -- Я слышала, что он как
раз крутится тут на болоте. Это очень кстати...
     -- На что он вам? -- пожал плечами Каширский.
     --  Болван! --  вспылила  Анна  Сергеевна.  --  Убьем, а башку  отнесем
Альберту -- хоть какая, но отмазка!
     -- Зачем отягощать  свою  душу новым злодеянием? -- возразил Каширский.
-- Тем более что барона Альберта вроде бы Покровский больше не интересует...
     --  Вы  что,  праведником решили  заделаться? --  насмешливо  процедила
Глухарева.  --  Вот  до  чего  доводит  чтение ваших идиотских  богословских
трактатов!
     --  Да  нет,  Анна  Сергеевна,  просто  я стараюсь  соразмерять цели  и
действия.   И  в   данном  случае   нахожу...   м-м-м...   ампутацию  головы
нецелесообразной.  Тем  более что этот  субъект --  по  определению  не Иван
Покровский.
     -- С чего вы взяли?
     --  Видите  ли, настоящий господин  Покровский известен трезвым образом
жизни,  а  вы  приглядитесь  к  тому  человеку на болоте  --  траектория его
движения выдает сильную степень алкогольной интоксикации.
     Приглядевшись  внимательно,  Анна  Сергеевна  была  вынуждена  признать
правоту своего подельника. Разумеется, беглые авантюристы  и не подозревали,
что  "нетрезвой"  походке  путник  был  обязан  чудо-клубочку,  старавшемуся
указать наиболее безопасный путь через очередное  топкое место. А на болоте,
как известно, прямые пути не всегда самые лучшие.
     Так Чумичкин волшебный  клубок  еще раз выручил Ивана-царевича. А  Анна
Сергеевна и Каширский, привычно перебраниваясь, продолжали  свое  бесславное
отступление в полную неизвестность.





     Рыцари  удивленно топтались перед  распахнутыми  воротами  королевского
замка и решали, что им делать. Они ждали чего угодно, но только не этого.
     -- Да, весьма странно, -- вздохнул  король Александр. Он сидел на белом
коне,  но, в отличие  от господ рыцарей, был  без доспехов и  даже без меча.
Казалось, что Его Величество относится к предстоящей миссии как к чему-то не
слишком серьезному.
     --  Что  они там, совсем с ума посходили? -- кипятился Беовульф. -- Или
так  перепугались,  что  все  разбежались  и  даже  ворот  не  прикрыли!  --
Доблестный рыцарь пнул сапожищем одну из створок. Та жалобно скрипнула.
     --  А вдруг это ловушка? -- предположил дон Альфонсо. -- Дескать, добро
пожаловать вовнутрь, а там...
     --  Это  еще  кто кого! --  загоготал  Беовульф.  --  Ваше  Величество,
последнее слово за вами -- решайтесь!
     Александр глянул на Зигфрида:
     -- Давайте положимся на мнение настоящего знатока военного дела.
     --  Идем  внутрь, --  немного  поразмыслив,  распорядился  Зигфрид.  И,
обернувшись к Чаликовой, добавил: -- Только вам, сударыня, лучше бы остаться
снаружи...
     --  Да как  же  так!  --  воскликнула Надя, взмахнув  небольшим  мечом,
позаимствованным  из  обширной коллекции Беовульфа.  -- Долг  журналиста  --
всегда быть на передовой. И в Карабахе,  и в  Абхазии,  и в Приднестровье, я
нигде  пулям не  кланялась...  Всегда  с  лейкой  и блокнотом,  а вы  мне --
подождите снаружи!
     Хотя славные  рыцари  из  ее  путаной  речи  не  поняли  ни  слова,  но
страстность, с какой Надя говорила, произвела на них изрядное впечатление.
     -- Ну  ладно, как хотите, --  отступился  Зигфрид, -- но  все равно, не
девичье это дело...
     -- Наденька, держитесь близ меня, --  предложил Беовульф. --  Если что,
прикрою.  И  вообще,  чего  мы  тут  дурака  валяем?  Вперед,  за  короля  и
справедливость!
     И  сам  же сделал  первый отважный  шаг  через ворота. За ним по одному
потянулись и остальные.
     --  Ну  что же, я  всецело  доверяю своим  славным рыцарям, -- негромко
сказал  Александр,  -- и  не сомневаюсь, что  под  вашим  предводительством,
дорогой  Зигфрид,  все будет проделано  как  нельзя  лучше.  А  я,  с вашего
позволения, ненадолго удалюсь.
     --  Не  будет ли  с  моей стороны  невежливо  спросить, куда? -- учтиво
спросил Зигфрид.
     --  Скоро узнаете,  --  улыбнулся Александр. --  За  мной должок одному
хорошему человеку. Или, точнее, одной Прекрасной Даме.
     Не дав Зигфриду опомниться, Его Величество пришпорил коня и поскакал по
дороге прочь от замка. Никто  этого  даже не заметил --  большинство рыцарей
были уже  внутри. Зигфрид  удивленно покачал  головой и отправился следом за
всеми.





     Василий Николаевич проснулся несколько позднее обычного  и от горничной
узнал, что господа рыцари уже отправились брать  штурмом королевский замок и
что Надя ушла вместе с ними.
     Едва  детектив  задумался  над  тем,  чем  же ему  сегодня заняться  --
осмотреть обширный замок Беовульфа или прогуляться с лукошком до  ближайшего
перелеска -- но тут в его горницу чуть не ворвался Чумичка. По внешнему виду
колдуна Василий  без всякой дедукции понял, что и сегодня их  ждут опасные и
увлекательные приключения.
     --  Боярин  Василий,  собирайся  скорее!  --  прямо  с порога  закричал
Чумичка. -- Пес Херклафф узнал про Ивана-царевича  и уже отправился к Черной
трясине!
     -- А ты откуда знаешь? -- удивился детектив. И тут же сам себе ответил:
-- А, понятно -- просто ты работаешь волшебником.
     -- Идем, идем скорее, -- торопил Чумичка, -- а то поздно будет.
     Через  пару  минут  они уже были во дворе,  где на  пожелтевшей  травке
дремал Змей Горыныч.
     --  Все  дрыхнете,  -- набросился  Чумичка  на  Горыныча,  --  а злодей
Херклафф новые пакости замышляет!
     При  имени Херклаффа  все три  головы  открыли  глаза и  уставились  на
колдуна.
     -- Ну,  где твой  Херклафф?  --  грозно  ощерилась  правая  голова. Она
выспалась меньше остальных, так как с утра в качестве воеводы Полкана успела
принять участие в военном совете.
     -- Что случилось? -- забеспокоилась и средняя голова -- княжна Ольга.
     --  Ну,  на  то он  и  Херклафф,  чтобы всякие  пакости  замышлять,  --
совершенно спокойно заметила левая голова Горыныча, когда-то бывшая боярином
Переметом.
     -- Что от нас требуется? -- уже совсем по-деловому спросил Полкан.
     -- Требуется лететь к Черной трясине и взять его на месте злодеяния, --
пояснил Чумичка. -- Покамест он еще чего не натворил.
     -- А заодно  разузнаем, как вас расколдовать,  -- очень кстати  ввернул
Василий.
     Головы переглянулись.
     -- Думайте скорее, -- поторапливал Чумичка, -- а то поздно будет!
     -- Ну ладно, полетели, -- решилась средняя  голова. И вздохнула: -- Все
равно терять нечего...
     -- Залезайте на спину, -- велела правая голова.
     -- Только держитесь крепче, -- предупредила левая.
     И едва Чумичка с Василием устроились на  зеленой и чуть скользкой спине
Змея Горыныча, как тот резко  взмыл вверх, так что у детектива с  непривычки
даже  уши  заложило. А  Горыныч,  набрав  высоту, уже летел  над болотами  и
перелесками, умело двигая хвостом, если нужно  было подкорректировать высоту
или направление полета.





     Так и не узнав, удалось ли Анне Сергеевне устранить княжну Марфу, барон
Альберт решил вплотную заняться ее похоронами и поэтому  вновь вызвал к себе
ответственного за погребение Марфиных костей упыря Гробослава.
     --  Работы  по  приведению усыпальницы  Шушков в  должный  порядок идут
полным  ходом,  -- бодро докладывал Гробослав,  --  и уже хоть  завтра можно
будет совершать  погребение.  Останки  Марфы  в количестве  трех  черепов  и
пятидесяти  семи  костей  хранятся  в надежном  месте  под  охраной,  и наши
плотники в  срочном порядке  сколачивают особый ларец наподобие гроба,  куда
сии останки будут сложены...
     -- Значит, уже  можно назначать день  погребения? --  рассеянно спросил
Альберт. Мысли  его в этот миг  были заняты совсем  другим,  но  он старался
следить за словами докладчика.
     --  Ну конечно можно! -- осклабился Гробослав.  -- Я  ж  говорю -- хоть
завтра.
     -- Через неделю, -- распорядился Альберт. -- Как раз гости съедутся, да
и  прощальную  речь  подготовить   успеем.  Так  что  можете  уже  рассылать
приглашения.
     -- А как принцу Виктору -- посылать? -- простодушно спросил Гробослав.
     --  Повремени покамест,  -- немного  подумав, ответил  барон. --  Новая
Ютландия у нас под боком, здесь спешка ни к чему.
     Конечно же, дело  было  не в спешке  --  просто Альберт  совсем  не был
уверен, что  Виктор  усидит еще неделю  в кресле  правителя Новой  Ютландии.
Последние  сообщения,  полученные  утром   из  этой   страны,  при  всей  их
противоречивости, указывали на то, что дни, а то и часы Виктора уже сочтены.
Правда, ни в одном из донесений  барон не нашел даже намека на судьбу княжны
Марфы  (или   девушки,  выдававшей  себя   за   таковую),  и  это  тревожило
престолоблюстителя более всего.
     --  Одно худо,  -- продолжал  между  тем Гробослав,  --  что будет  эта
усыпальница глаза нам всем тут мозолить.
     --  Ну, тут  уж ничего не  поделаешь,  --  вздохнул Альберт. -- Не  под
забором же кости закапывать, верно?
     -- Есть  у нас другая задумка, -- понизил голос Гробослав, -- создать в
этом  уголке Кремля что-то вроде памятного места, где можно было бы помянуть
всех невинно убиенных -- от Марфы  до князя Григория. А то ведь даже могилки
от нашего князя-батюшки не осталось!
     Вполуха слушая Гробослава, барон отодвинул полочку стола и посмотрел на
блюдечко с золотым яблоком. Но изображения там не было.
     -- И что за памятное место? -- спросил он, задвинув полку.
     -- Усыпальница пускай  стоит,  где стояла, --  хихикнул Гробослав, -- а
впереди нее установим  изваяние нашего благодетеля князя Григория! Его можно
заказать   хоть   в   Новой  Мангазее  у  тамошней  знаменитости  каменотеса
Черрителли.
     -- Ну хорошо, это мы обдумаем, -- кивнул Альберт. -- А покамест назначь
точный день погребения и  рассылай приглашения. И еще, -- добавил он,  когда
Гробослав был уже почти в дверях, -- загляни к Херклаффу и попроси его зайти
ко мне.
     -- А вот это едва ли, -- покачал головой Гробослав.
     -- В чем дело? -- нахмурился барон.
     --  А я  как к  тебе шел,  видел твоего Херклаффа. Он как раз  на крыше
стоял...
     -- На крыше?
     -- Ну да, на крыше.  Сначала руками размахивал, а потом вдруг обернулся
коршуном и улетел.
     -- Колдун, -- с уважением протянул  Альберт.  -- Жаль,  а  он мне нужен
был. И в какую сторону он полетел, ты не заметил?
     -- Туда, кажись, -- не очень определенно махнул рукой Гробослав. -- Ну,
в сторону Мухоморья, чтоб его...
     Оставшись один,  барон Альберт извлек из  стола  блюдечко  с яблоком и,
подражая  давешним движениям Херклаффа,  попытался  "настроить изображение".
Однако  ничего не получалось -- обращение  с  колдовским  скарбом  требовало
особых знаний и навыков, коими Альберт, увы, не обладал.





     Доблестные рыцари  под предводительством  почтенного Зигфрида уже битый
час плутали по коридорам королевского замка, но не встретили  ни одной живой
души. Несколько раз они попадали в тронную залу, дважды  -- в трапезную,  но
по  большей части  путь  их лежал  через длинные однообразные  коридоры  или
анфилады полузаброшенных  нежилых комнат. Наде подумалось, что рыцари сейчас
похожи  на  коллективную   мадам  Грицацуеву,  заблудившуюся  в  бесконечных
переходах Дома Народов, а может,  еще  и на  героев Дж. К. Джерома,  имевших
неосторожность войти без опытного провожатого в Хемптон-Кортский лабиринт.
     --  Да что  они тут,  вымерли все? --  громыхал  Беовульф.  --  Эй  вы,
прекратите испытывать мое  терпение!  Что вы там, в  отхожем  месте, что ли,
спрятались? Найду -- замочу!
     -- А может быть, так и  было задумано? -- предположил дон Альфонсо.  --
Для того, чтобы нас вконец измотать, притупить  нашу бдительность и напасть,
когда мы меньше всего этого ожидаем.
     -- Скажу одно  -- подобные  блуждания не для моих преклонных  годов, --
подытожил  Зигфрид.  -- И  вообще, друзья  мои,  давайте  решать, что делать
будем.
     Вперед выступил один из рыцарей -- юноша с густой копной светлых волос:
     -- Господин  Зигфрид, я так полагаю, что нам следует идти прямо в покои
Его Высочества. Не уверен, что мы  застанем  там самого Виктора, но,  может,
хоть что-то узнаем.
     --  Что ж,  Одиссей, ваши слова  не лишены толики  здравого  смысла, --
согласился предводитель. -- Жаль только,  мы не  знаем,  в какой части замка
находятся покои Виктора...
     -- Я  знаю, -- заявил Одиссей. --  Ведь  раньше я состоял пажом при Его
Величестве и по юной любознательности исходил замок взад и вперед.
     -- Ну так что ж ты молчал? -- возмутился Беовульф. -- Веди нас скорее!
     -- Надеюсь, это не слишком далеко? -- спросил Зигфрид.
     --  В меру, --  усмехнулся Одиссей. -- Так-так, дайте сообразить.  Ага,
сейчас  туда, -- указал он  вглубь бесконечного коридора, -- потом наверх по
лестнице, а там уж совсем близко.
     Вскоре   вся  толпа  рыцарей  остановилась  перед  неплотно  прикрытыми
дверями.
     -- Здесь? -- кратко спросил Зигфрид.
     -- Кажется,  здесь,  -- не совсем уверенно  ответил  Одиссей. --  Если,
конечно, с тех пор Виктор не перебрался в другие покои.
     -- Ну так давайте проверим, -- предложил Беовульф.
     --  Да,  пожалуй, --  согласился Одиссей  и толкнул  дверь.  Перед  ним
открылась просторная, скромно обставленная горница. За столом, откинувшись в
кресле, сидел Его Высочество Виктор и дружелюбно смотрел на вошедшего.
     --  Добро  пожаловать,  господа, -- как ни в чем не бывало произнес он,
увидев за спиной  Одиссея остальных рыцарей. -- Очень  мило с вашей стороны,
дорогой Одиссей,  что навестили  меня. Помнится, мальчиками  мы с вами очень
дружили...
     -- Нет, ну вы только посмотрите! -- не выдержал Беовульф. -- Его пришли
свергать, а он тут, понимаете ли, зубы нам заговаривает!
     -- Погодите,  Беовульф, -- остановил его Зигфрид. -- Будем  действовать
по правилам. Одиссей, приступайте.
     Одиссей сделал шаг в сторону Виктора:
     --   Довольно   пустых  разговоров,  Ваше  Высочество.   Объявляю   вас
низложенным. Законная же власть возвращается к нашему королю, Его Величеству
Александру.
     -- Да здравствует король! -- нестройным хором грянули господа рыцари.
     --  А  вас, Виктор,  я попрошу  оставаться в  своих  покоях, --  сказал
Зигфрид, когда  крики стихли.  -- После  того  как мы  займем  замок,  будем
решать, что с вами делать.
     -- По-моему, вы его уже заняли, -- невесело усмехнулся Виктор.
     --  А где  Длиннорукий?  --  не  выдержал  Беовульф. --  Вот  уж его  я
собственноручно повешу прямо на стене!
     -- Бежал нынче ночью, -- вздохнул Виктор.
     -- Жаль, -- прогудел  Беовульф. -- В таком случае, вешать придется Ваше
Высочество.
     -- Надеюсь, со мной поступят по закону, -- голос Виктора дрогнул.
     -- Не знаю как насчет закона, но что по справедливости -- это точно! --
зловеще пообещал Беовульф.
     --  А что  же  прислуга -- тоже бежала? --  не  без некоторого ехидства
спросил дон Альфонсо. -- А то Его Величество скоро прибудет, а торжественный
ужин и приготовить-то некому.
     --  Прислуга  в хозяйственном помещении, -- совершенно спокойно сообщил
Виктор. -- Это... Ну, впрочем, Одиссей знает, где.
     Одиссей кивнул.
     --  Скажите,  почтеннейший   Зигфрид,  а  где   сейчас  находится   Его
Величество? -- вполголоса спросила Чаликова. -- Если это, конечно, не тайна.
     -- Скоро узнаете, -- усмехнулся старый рыцарь в седую бороду.
     -- Ой,  совсем забыла! -- Надя  хлопнула себя  по лбу  и, протиснувшись
сквозь тесные  ряды славных рыцарей, выпалила: --  Ваше  Высочество,  а  что
Марфа -- она жива, или как?
     Виктор внимательно оглядел Чаликову, и его губы тронула  чуть  заметная
усмешка:
     -- Я узнал вас, бывший паж Перси. Должно быть, вы, сударыня, как  раз и
представляете некие таинственные силы, что так хотели воскресить княжну  для
своих целей?
     Надя смутилась, но ей на помощь пришел Беовульф:
     -- Отвечайте, когда вас спрашивают! А не то я вам щас в природе...
     -- Знаю, знаю, повесите на  стене  замка, --  перебил Виктор.  -- А что
касаемо до  Ее  Светлости княжны Марфы Ярославны, то она жива и невредима, а
теперь почивает в своей горнице. Спросите у Теофила, он укажет. Но прошу вас
--  не  будите  княжну,  пока  она  спит.  Ей,  бедняжке,  столько  пришлось
пережить...
     -- Ну  хорошо, -- подытожил Зигфрид,  --  приступим к делу.  Вы, --  он
указал  на нескольких рыцарей, -- будете покамест охранять Его Высочество, а
вы, Одиссей, разыщите слуг и скажите, чтобы приступали к своим обязанностям.
Ну а мы с вами, -- обернулся Зигфрид к остальным рыцарям, -- обойдем замок и
убедимся, что все в порядке.
     --  Не  мешало  бы и в  погреб  заглянуть,  --  предложил Беовульф.  --
Проверить, на месте ли бочки с вином...
     Прошло  совсем  немного времени, и  в  королевском замке снова закипела
жизнь  -- повара  на  кухне готовили всяческие яства, а слуги под  неусыпным
руководством Теофила накрывали в Трапезной зале праздничные столы.





     Следуя всем указаниям волшебного клубка, Иван-царевич и сам не заметил,
как добрался до Черной  трясины. Безжизненная равнина  расстилалась на много
верст во все стороны, и чтобы вступить на нее,  Ивану Покровскому оставалось
спуститься с невысокого пригорка и  миновать заросшую вереском полянку. Туда
же вел  путника и  его  клубочек,  но  теперь,  когда  цель  была близка, он
замедлил ход, как бы намекая, что еще  есть  возможность остановиться  и  не
идти  в  столь опасное место. Иван  же понял, что  клубок  просто предлагает
присесть  перед самым  ответственным участком  пути,  и охотно  сбросил свой
походный рюкзак на землю.
     Однако присесть ему так и не  довелось -- вдруг невесть откуда раздался
звук, похожий  на  рев турбины. С каждым мгновением  он усиливался, и вскоре
Иван-царевич  заметил его  источник -- огромное трехголовое чудище,  летящее
над болотом и выпускающее огонь и дым из трех пастей, похожих на крокодильи.
     Тут  Покровский  вспомнил  предупреждения  Чумички,  что вблизи  Черной
трясины водится много нечистой силы.
     -- Ага, понятно -- они наслали на меня  этого дракона, чтобы не пустить
на трясину,  -- сообразил  Иван-царевич,  не  без  любопытства  наблюдая  за
полетом  необычной рептилии. Но  так как дракон стал резко снижать  высоту с
явным  намерением приземлиться  прямо  на Ивана-царевича,  то тому  поневоле
пришлось прибегнуть к ответным действиям: он извлек  из рюкзака лук, зарядил
его одной  из оставшихся  золотых стрел и, почти не  целясь,  выпустил  ее в
чудище.
     Видимо, стрела  и  впрямь  была "заговоренной"  -- в  ходе  полета  она
несколько раз как бы невзначай  меняла направление и  в конце концов угодила
дракону прямо в грудь, чуть ниже средней головы.
     Тут Иван понял, что совершил большую глупость -- всерьез ранить  такого
монстра стрела вряд ли была способна, а вот разозлить могла не на шутку.
     Но случилось иное  --  дракон с шумом втянул в себя  воздух, беспомощно
затрепетал   зелеными  перепончатыми   крыльями,  головы  на   длинных  шеях
дернулись, и  он стремительно  грохнулся на  вересковую полянку между Черной
трясиной и пригорком, где стоял Иван-царевич.
     Теперь  только он увидел, что  на спине у чудища сидели два человека, и
оба даже показались знакомыми, но разглядеть  их не удалось -- из всех шести
ноздрей дракона пошел густой удушливый дым,  тут же покрывший всю полянку. А
когда  дым  рассеялся,  никакого  чудища  уже  не  было  --  вместо  него на
вересковом ковре лежало пять  человек. Двоих Иван тут же узнал -- это и были
сидящие  у  дракона  на  спине.  А  приглядевшись,  Покровский к  некоторому
изумлению  признал в них Чумичку и Василия Дубова. Детектив уже оправился от
падения и, встав, приветственно махал Ивану-царевичу. Чумичка  же,  с трудом
приподнявшись,  остолбенело  глядел  на  троих  незнакомцев,  непонятно  как
возникших на месте неведомо куда исчезнувшего Змея Горыныча.
     Иван резво сбежал с пригорка и тут же угодил в объятия боярина Василия.
     --  Что? Что  это значит? -- слабым голосом пробормотал Чумичка, махнув
рукой в сторону трех человек, все еще лежащих на земле.
     Василий хитровато улыбнулся:
     -- Дедуктивный  метод подсказывает мне одно --  произошло расколдование
Змея Горыныча с возвратом в прежнее состояние. -- Детектив указал на женщину
в светлом  платье, недвижно лежащую посреди  полянки. --  Судя по всему, эта
дама  -- собственной  персоной  княжна  Ольга.  Вон  тот пожилой господин  в
красном кафтане  --  воевода  Полкан.  А  что помоложе  и  в шубе  -- боярин
Перемет.
     -- Ну, это-то ясно, но как они расколдовались? -- продолжал недоумевать
Чумичка. -- Я ведь сколько ни бился, ничего не мог придумать!
     -- Да я только стрельнул в него вашей золотой стрелой, и все, -- как бы
оправдываясь, заметил Иван-царевич.
     -- Вот оно что! -- радостно хлопнул себя по лбу боярин  Василий. -- Для
того чтобы вызволить заколдованных,  нужно было убить Змея Горыныча, и тогда
они автоматически освобождаются от злых чар.
     -- Как просто,  -- обескураженно  покачал головой  Чумичка.  --  А  я с
самого начала подозревал, что тут какой-то подвох!
     --  А  не  застрелил  ли я вместе  с  Горынычем  и  его,  так  сказать,
составляющих? -- с опаской произнес Покровский.
     -- Действительно, что-то уж больно бесчувственно они лежат, -- вздохнул
Василий.
     Слегка прихрамывая,  Чумичка подошел к Ольге и,  нагнувшись, приложился
ухом к ее губам:
     -- Дышит. Ну ничего, скоро очухаются. Все трое.
     -- А ну как не очухаются? -- забеспокоился Иван.
     -- Очухаются, не  извольте беспокоиться.  --  С  этими  словами  колдун
распахнул свой дырявый и залатанный тулуп. Василий давно задавался вопросом,
отчего Чумичка не оденется  поприличнее, но лишь теперь понял, в чем дело: с
внутренней  стороны  тулупа было множество карманов,  в  каждом  из  которых
что-то  хранилось. Из  кармашка  с левой  стороны  Чумичка  извлек небольшую
скляночку   с  мутной  жидкостью,  снял  крышечку,  набрал   в  рот  немного
содержимого  и  осторожно попрыскал сперва  на  княжну,  потом на воеводу, а
потом и на боярина.
     Первой пришла в себя Ольга.
     --  Что  со мной? Где  я?  -- проговорила  она, медленно  открыв глаза.
Василий отметил, что голос княжны совсем не  изменился с тех  пор, когда она
была средней головой Горыныча.
     Ольга  приподняла  голову и оглядела  себя. Убедившись, что она --  это
она, княжна вскочила на ноги и от радости пустилась в пляс. Правда,  ноги ее
не очень слушались -- сказывалось двухсотлетнее их отсутствие.
     -- Что с тобой, княжна?  -- как  ни  в чем  не  бывало  спросил  боярин
Перемет, открыв глаза и не без удивления глядя на Ольгу.
     -- Мы расколдованы! -- вопила княжна. --  Я и мечтать не могла, что это
случится!
     -- Я  же всегда говорил,  что так  оно  и будет, --  Перемет встал и  с
удовольствием потянулся. -- А ты мне не верила.
     -- И  я не верил, -- прогудел воевода Полкан. -- То  есть  не  то чтобы
верил или не верил, но надеялся, что Чумичка что-нибудь придумает.
     --  Да  я  тут  не  при  чем,  --  пожал  плечами  Чумичка. --  Вот ваш
освободитель -- Иван-царевич.
     -- Я  не  знал, что так  выйдет, -- смущенно  произнес Иван-царевич. --
Вижу, какое-то чудище летит, да и выстрелил из лука...
     -- Ну хорошо, давайте решать, что делать дальше, -- предложил Дубов. --
Ясно, что здесь нам оставаться никак не гоже.
     -- К  тому  же тут  скоро будет Херклафф, -- добавил Чумичка.  -- Я  уж
совсем забыл про него...
     -- Кто?  -- Воевода Полкан принялся деловито засучивать рукава.  -- Ну,
пущай он только мне попадется -- душу вытрясу!
     --  Глаза выцарапаю,  --  зло  бросила  княжна  Ольга.  Боярин  Перемет
промолчал, но было видно, что и он,  мягко говоря, особых  благ Херклаффу не
желает.
     -- Только без самосуда! -- решительно заявил боярин Василий.
     -- А-а-а, вот и он, легок на помине, -- сказал Чумичка.
     -- Где? Где? -- заозирались остальные.
     --  Вон там, глядите.  -- Чумичка  указал на небо. К  ним  приближалась
черная точка, с каждым мигом обретающая очертания огромного коршуна.
     --   Может,  стрельнуть  в  него  из   лука?  --  неуверенно  предложил
Иван-царевич.
     --  Много  чести, -- буркнул Чумичка. --  Я сам с  ним потолкую,  а  вы
покуда спрячьтесь.
     -- Да куда тут спрячешься, -- протянул Перемет.
     Вместо  ответа Чумичка сделал какой-то едва уловимый  жест, и  все, кто
был на полянке, внезапно исчезли.
     --  Стойте на месте,  -- распорядился колдун. --  Пока  будете  стоять,
останетесь невидимыми. А чтобы вернуться в себя, сделайте шаг вперед.
     Коршун резко подлетел  к  полянке  и, едва  достигнув земли,  обернулся
Херклаффом.  Невидимый  Дубов оказался  в  нескольких  шагах  от  людоеда  и
прекрасно  мог  разглядеть его фрак, жабо и монокль. Злобный блеск маленьких
глазок заморского чародея недвусмысленно говорил о его намерениях.
     Поскольку  единственным, кого Херклафф мог видеть, был Чумичка, то  все
внимание людоед обратил к нему:
     -- О, мейн либе фреуде фон Чумичка,  как я  радостен,  что вижу вас! Вы
будете мой самый деликатессен зафтрак!
     Вместо  ответа  Чумичка щелкнул пальцами, и  в людоеда полетела шаровая
молния. Впрочем, тот ее погасил еле заметным небрежным движением:
     -- Примитифно, мой  друг.  Лучше сообщите  мне,  где тут есть  господин
Иван-царевич. Его я буду кушат на обед, дабы не ходил, куда не есть надобно!
     -- Получай,  вражья  сила! --  не выдержал Чумичка и,  вмиг обернувшись
львом,  кинулся  на  Херклаффа.  Того,  похоже,  все  потуги   Чумички  лишь
развлекали.  Ленивым жестом людоед обратил  льва  в мышку, а сам, сделавшись
огромным  полосатым котом, принялся  за  ней гоняться. И  когда  кот схватил
мышку  за хвост, та  дико  заверещала  и  превратилась  обратно  в  Чумичку.
Впрочем, и кот тут же обернулся Херклаффом.
     -- Найн,  херр  Чумичка,  ваша квалификация меня не удофлетворяйть,  --
противно захихикал людоед. -- Пожалуй, я возьму вас к себе в ученик.
     Чумичка и сам  понял, что тягаться с  Херклаффом в обычном  чародействе
ему нет смысла, и решил  прибегнуть  к  крайнему средству. Он выхватил из-за
пазухи магический кристалл и принялся что-то нашептывать.
     Этого Чумичке делать, конечно  же, никак не стоило. Увидев  вожделенный
предмет в руках  своего противника, Херклафф мелко задрожал -- он понял, что
если сей же миг не овладеет  кристаллом, то его  ждут, мягко говоря, большие
неприятности, но если кристалл окажется у него, то он не только избежит этих
неприятностей, но и вернет себе былое могущество.
     К счастью, людоед и понятия не имел, что познания Чумички в чудо-стекле
равнялись нулю. Позабыв о тонкостях колдовства, Херклафф подскочил к Чумичке
и вцепился  в  кристалл. Поскольку расставаться с ним  Чумичка  намерения не
имел,  то  между  двумя чародеями возникла, говоря  дипломатическим  языком,
конфликтная ситуация, а  попросту -- небольшая стычка, переходящая в свалку.
Все   еще  невидимые  Ольга,  Полкан,  Перемет  и  Иван-царевич   с  немалым
любопытством наблюдали за магическим  противостоянием Херклаффа и Чумички, и
лишь боярин Василий, знавший  о свойствах  кристалла  не понаслышке,  понял,
какие  беды грозят  роду человеческому, если  волшебное стекло возвратится в
собственность Херклаффа. Поэтому Дубов, не мешкая, набросился на людоеда.
     Теперь  исход сражения был решен, и  несмотря на бешеное сопротивление,
вскоре Дубову и Чумичке удалось  не только утихомирить неугомонного чародея,
но и для пущей надежности связать ему руки за спиной.
     -- Тойфель побери, ваша есть фзяла,  -- вынужден был признать Херклафф,
уныло  наблюдая, как Чумичка отправляет  вожделенный кристалл в недра своего
тулупа.
     -- Да,  наша взяла, -- со значением подтвердил  Чумичка  и  крикнул: --
Выходите, хватит прятаться!
     Тут  к  немалому  удивлению  Херклафф  увидел,  как  прямо  из  воздуха
появились еще четыре человека, и  в их  числе женщина. И если один из них, в
синей куртке и резиновых сапогах, был для Херклаффа неизвестным, то при виде
остальных людоед заметно побледнел и, мелко задрожав, пал на колени.
     --  Ага,  значит,  узнал, --  удовлетворенно прорычал  воевода  Полкан,
надвигаясь на Херклаффа.
     -- Их бин не есть виноват,  -- забормотал колдун, -- меня заставил херр
князь Григорий...
     --  Счас ты  увидишь своего хера  Григория! -- не  выдержав, выкрикнула
Ольга, по-кошачьи растопырив пальцы с длинными острыми ногтями.
     -- Господа, только без самосуда! -- вновь испуганно выкрикнул Василий.
     --  Ну  что вы, никакого  самосуда  мы и  не допустим, --  расплылся  в
добродушной  улыбке боярин  Перемет. --  При  Шушках  я  работал  в судебном
приказе и законы знаю. А по закону господину Херклаффу причитается...
     Однако господин Херклафф не  дослушал,  что ему причитается по  закону.
Внезапно он задергался,  стал извиваться, будто  угорь на  сковородке, и  не
успели самосудьи  опомниться, как людоед превратился в  струйку  дыма, очень
резво растворившуюся в воздухе.
     -- Куда? -- гаркнул Полкан. -- А ну стоять на месте!
     Но было уже поздно -- Херклаффа, что называется, и след простыл.
     -- Опять ушел, -- раздосадованно покачал головой Чумичка.
     -- Ну и пес с  ним, -- подытожил Полкан.  -- Давайте  лучше решать, что
дальше делать. Не оставаться же здесь.
     -- Лично я иду туда, --  Иван-царевич махнул в сторону трясины,  --  но
вас не зову: это дело семейное, к тому же и небезопасное...
     --  А  нам, я так думаю,  для начала нужно  отправиться  в  королевский
замок, -- предложила Ольга.
     -- Как  прикажешь, княжна,  --  развел руками Перемет.  -- Должно быть,
король и рыцари уже там.
     -- Да не должно быть, а точно! -- уверенно заявил Полкан. -- Ежели они,
конечно, действовали согласно моим задумкам.
     -- Если бы они  действовали согласно твоим  задумкам, то  еще  три года
собирались бы, -- не удержалась княжна Ольга от привычной подколки.
     --  В  любом деле  сначала подумать  надобно, -- назидательно  прогудел
воевода. -- А в нашем особливо.
     Чумичка поднял с земли чудо-клубочек:
     -- Идите, куда он укажет. Сначала выведет на дорогу, а дальше...
     -- А, ну дальше ясно, -- перебила Ольга.
     -- Летали, знаем, -- добавил Полкан.
     Иван-царевич с некоторым удивлением  глянул на  Чумичку,  но ничего  не
сказал  --  он  уже убедился,  что все,  что  тот ни  делает, в конце концов
оказывается к лучшему, да  и княжне со спутниками надежный провожатый сейчас
был куда нужнее.
     Ольга,  Полкан  и  Перемет тепло  попрощались со  своими  избавителями,
Чумичка бросил клубок оземь, и тот покатился вверх по склону пригорка.
     Когда все трое скрылись из виду, Иван спросил у Чумички:
     --  Стало  быть,  путешествие  на Черную  трясину придется отложить  на
потом? Клубочка-то теперь у нас нет.
     -- Обойдемся без клубочка, --  ухмыльнулся колдун. С этими  словами  он
вновь  распахнул  тулуп и,  порывшись в  одном  из  карманов,  извлек горсть
плоских камешков. Они были разного  цвета, размера и формы, но объединяло их
одно -- каждый имел посередине дырку.
     Василий  припомнил,  что  когда-то, будучи  в Крыму,  собирал такие  же
камешки на берегу, а те, у которых была дырка, почитались "счастливыми".
     -- Тряпки найдутся? -- оборотился Чумичка к спутникам.
     -- Поищем. -- Иван Покровский чуть не с  головой залез в свой бездонный
рюкзак и вскоре  извлек оттуда  несколько тряпочек, довольно прочных, хотя и
не особо чистых. -- Сгодится?
     -- Сгодится, -- кивнул Чумичка. Он оторвал от тряпочки полоску,  продел
ее в камешек и завязал узелком. -- Помогайте.
     Боярин Василий и Иван-царевич присели прямо на  вереск вокруг рюкзака и
принялись  старательно  привязывать  тряпочки  к  камешкам,  еще  не  совсем
представляя, для чего они это делают.
     --  Ну,  в  путь,  --  велел  Чумичка, когда они  подвязали около  двух
десятков камешков.  Василий с Иваном-царевичем  встали  и следом за Чумичкой
подошли к краю трясины.
     --  Следите, куда он упадет,  --  сказал колдун и, раскрутив в воздухе,
закинул камешек далеко в Черную  трясину. --  А  теперь идите за мной, но не
уклоняйтесь ни на столечко. -- С этими словами Чумичка отважно сделал первый
шаг.
     Боярин Василий нерешительно  посмотрел на  Ивана-царевича.  Оба  хорошо
помнили вчерашнее, когда Василий и Грендель, выручая Покровского,  сами едва
не утонули в страшной трясине.
     -- Ну, где  вы там? --  крикнул Чумичка. Он уже  углубился в трясину на
несколько шагов и,  к удивлению Дубова,  вовсе не  собирался тонуть. Правда,
шел  он  медленно  и,  прежде  чем  сделать  каждый  следующий шаг,  сначала
осторожно касался поверхности кончиком башмака.
     Василий  мысленно  перекрестился  и   сделал  первый   шаг.   И   сразу
почувствовал, что  ступает  как бы  по деревянному настилу -- невидимому, но
достаточно прочному. Детективу даже показалось, что "доски"  чуть скрипнули,
едва на них ступил Иван-царевич, навьюченный огромным рюкзаком.
     По наблюдениям  сыщика,  "настил"  был в меру широким  -- что-то  около
полуметра. Едва Василий чуть  отклонялся от Чумичкиного пути, то ощущал, как
"доски" как бы проваливались  куда-то вглубь, и поскорее отходил от опасного
края.
     Когда они добрались до того места, куда упал  камешек,  Чумичка  достал
из-за пазухи еще один.  Внимательно оглядевшись и по каким-то своим приметам
определив нужное направление, колдун  вновь кинул камешек. На  сей раз он не
ушел под воду, а  зацепившись, повис на безжизненном  кустике,  торчавшем на
темной кочке.
     Чуть изменив направление, Чумичка уверенно двинулся в  ту сторону, куда
упал  второй  камешек. Стараясь  не отставать, Василий  и  Иван  отправились
следом. Трудный и опасный переход продолжался.





     Хотя день был уже в разгаре, в горнице Марфы царил полумрак  -- плотные
занавески на окнах почти не пропускали света с улицы.
     Княжна  безмятежно  спала,  и  домовому  Кузьке  стоило больших  усилий
привести ее в бодрствующее состояние.
     -- А? Что такое? В чем дело? -- сонно пробормотала Марфа.
     --  Вставай скорее!  -- тормошил ее Кузька.  -- Твоему  Виктору  того и
гляди башку отрубят, али  повесят, как собаку,  а ты  тут  почиваешь,  будто
медведь зимой!
     -- Какому медведю собака башку отрубит? -- сладко потянулась княжна.
     -- Да не медведю, а Виктору! --  нетерпеливо  затопал  Кузька. --  И не
собака, а рыцари! Ты одна можешь спасти его.
     Тут  только  до  Марфы  дошло, в  чем дело.  Она решительно вскочила  с
кровати и стала одеваться.
     -- Быстрее,  быстрее, -- торопил домовой. -- А то на самое отрубление и
поспеешь!
     Тронная  зала,  куда  незаметно  проскользнула  Марфа  в  сопровождении
Кузьки, была полна  рыцарей. Правда, сам королевский трон пустовал, но слева
от него,  на  небольшом  возвышении, Марфа  увидела  Виктора.  Он  сидел  на
низенькой скамеечке с таким отрешенным видом,  будто  происходящее его вовсе
не касалось.
     А рыцари  бурно  спорили  о том, что им делать с Виктором.  Как  поняла
княжна из  речей, мнения разделились: часть  рыцарей, явно меньшая, ратовала
за  то, чтобы дождаться  короля Александра и оставить участь  Виктора на его
усмотрение.  Большая же часть склонялась к  немедленной смертной казни, но и
среди нее не  было единства в способе исполнения -- то ли повешением,  то ли
отсечением головы. Похоже, что  именно благодаря этим разногласиям Виктор до
сих пор еще был жив.
     -- Как же так!  -- громогласно возмущался господин Беовульф. -- Мы тут,
понимаете, старались,  живота  своего не щадя, освобождали королевский замок
-- и даже никому головы не отрубим? Ну нет, так я не согласен!
     -- А я считаю, что надо повесить! -- спорил с ним почтенный Зигфрид. --
Виктор опозорил  высокое звание и утратил высокую честь быть обезглавленным.
Мое мнение -- повесить его как обычного вора и убивца!
     -- Повесить! -- закричали некоторые рыцари.
     -- Вы  знаете, дорогой  Зигфрид,  как я вас уважаю, --  вновь заговорил
Беовульф, когда выкрики  стихли, -- но согласиться никак не могу. Виктор все
же как-никак член королевской семьи. Что о нас соседи говорить будут?..
     Масла  в огонь подлил  королевский  повар,  он же  по  совместительству
королевский палач:
     -- Господа, решайте же скорее, что мне готовить -- топор или веревку. А
то у меня и в стряпной дел невпроворот!
     -- Вот  видите,  --  подхватил дон  Альфонсо,  --  из-за  наших  споров
пострадает праздничный обед. Давайте отложим казнь до завтра.
     -- Сегодня! -- решительно заявил  Беовульф. --  А то к завтраму у  меня
вся злость пройдет...
     И тут раздался женский голос:
     -- Пожалуйста, пощадите его!
     Зигфрид  оглянулся  на  Чаликову,  но  та  молчала.  Она  вообще-то  по
убеждениям была против смертной казни как таковой, но не считала себя вправе
вмешиваться  в рыцарский  спор.  Виктор  чуть приподнялся на своей неудобной
скамейке и стал вглядываться в толпу рыцарей, кого-то там выискивая.
     Вперед вышла не знакомая рыцарям девушка в длинном темном платье:
     --  Господа  славные  рыцари,  прошу  вас,  повремените  с  казнью  Его
Высочества!
     -- Кто вы, сударыня? -- строго спросил Зигфрид.
     --  Марфа  Ярославна, из рода  князей Шушков,  --  гордо приосанившись,
ответила девушка.
     -- О, значит, вы живы! -- искренне обрадовался Беовульф.
     -- Да, жива, --  величественно кивнула Марфа,  -- и жива  благодаря Его
Высочеству. Мне сейчас сказали, что ночью он спас меня от ножа убийцы!
     Виктор неодобрительно покачал головой, словно желая  сказать: "Ну зачем
вы, княжна..."
     -- Кто может подтвердить ваши слова? -- спросил Зигфрид.
     -- Я подтвержу!  -- не выдержал Кузька,  выступив из-за спины Марфы. --
Ежели бы мы с Виктором того лиходея не схватили, то жутко подумать, что было
бы! Самый всамделишный летательный исход -- вот бы чем все кончилось!
     -- Ну  ладно,  признаю, что погорячился, -- сказал Зигфрид.  -- То, что
нам сообщила Ее Светлость Марфа,  я склонен считать обстоятельством, которое
смягчает вину Виктора. Поэтому я более не настаиваю на повешении, а согласен
на обезглавливание.
     Тут Надя незаметно подобралась поближе к Марфе и шепнула ей на ухо:
     --  Княжна,  если  вы  хотите  спасти Виктора,  то  скажите  что-нибудь
такое... в общем, чувствительное.
     И  хотя княжна Марфа не знала о сентиментальных  душах, скрывающихся за
суровой неприступной внешностью доблестных рыцарей,  и уж тем более  понятия
не  имела о латиноамериканских "мыльных" сериалах, но она тут же сообразила,
что от нее требуется, и, трагически заломив руки, произнесла с придыханием:
     -- Виктор, я хочу, чтобы  вы хотя бы перед  смертью узнали  --  я люблю
вас!
     Виктор медленно поднялся со скамеечки.
     -- Благодарю вас, княжна,  -- негромко  проговорил он. -- Зная это, мне
будет легко умирать.
     Заметив предательскую слезу,  мелькнувшую под седыми  бровями Зигфрида,
Надя решила ковать железо, пока горячо:
     --  Господа  доблестные  рыцари, проявите  еще раз  ваше  прославленное
великодушие!  Княжна Марфа только позавчера освободилась из пут, сковывавших
ее долгих два столетия, и неужели вы не согласитесь исполнить самую малую ее
просьбу -- повременить с казнью?!
     Рыцари пристыженно  молчали, избегая смотреть друг на друга и на Марфу.
Наконец, Зигфрид вздохнул:
     -- Пожалуй,  правда  -- незачем омрачать столь радостный день топором и
веревкой.   Не   думаю,  что  Его  Величество  Александр  одобрил  бы  такую
поспешность.
     -- А когда он прибудет? -- спросил кто-то из толпы рыцарей.
     -- По  моим прикидкам, совсем  скоро, -- чуть улыбнулся предводитель  в
седые  усы.  -- А  вы,  господин повар,  можете  приступать к своим основным
обязанностям...
     --  Слава  те, господи! -- обрадовался повар  и проворно  покинул залу,
пока  рыцари  не  передумали  и  не заставили его  вернуться к  обязанностям
королевского палача, коими он явно тяготился.
     -- Вы,  Одиссей,  отведите Виктора обратно в  его  покои и  проследите,
чтобы  он  там  оставался,  пока  наш  король  не  распорядится  по   своему
усмотрению, -- продолжал Зигфрид. -- А мы с вами будем  готовиться к встрече
Его Величества Александра.
     Рыцари расступились, и Виктор в сопровождении Одиссея медленно вышел из
залы. Уже в дверях он оглянулся, и его взгляд  на миг встретился со взглядом
Марфы.
     Господа рыцари по одному стали покидать  Тронную залу, и каждый из  них
счел своим  долгом  почтительно  поклониться  Марфе.  И скоро  во  всей зале
остались только княжна и Надя.
     -- А  здорово вы сыграли,  Ваша  Светлость, --  не без доли  восхищения
произнесла Чаликова. -- Или... Или это не было игрой?
     Княжна подошла к запыленному  окну,  откуда открывался  широкий вид  на
болота.
     -- Если бы я знала, -- тихо вздохнула Марфа. -- Если бы знала...





     Василию казалось, что они идут бесконечно долго, однако, бросив взор на
часы,  он убедился, что с  того  момента,  когда  Чумичка  забросил в Черную
трясину  первый  камешек с  тряпочкой, прошло чуть больше часа.  Впрочем,  и
боярин  Василий,  и  Иван-царевич понемногу  привыкали к  ходьбе  по  зыбким
невидимым мосткам, проложенным над бездонной мертвою трясиной.
     Вдруг Чумичка обернулся:
     -- Внимательно глядите по сторонам -- где-то должно быть возвышение.
     Дубов  с  Покровским  остановились  и  стали   оглядывать  однообразные
окрестности.
     -- А разве твои камешки не приведут нас к цели? -- удивился Василий.
     -- Они приведут нас туда, куда мы их закинем, -- пояснил Чумичка.
     -- Стало быть, если мы пройдем мимо... -- Детектив не закончил мысли.
     --  То  выйдем  на  другой  край  трясины, --  подтвердил  Чумичка  его
подозрения.
     --  Поглядите,  кажется,  там  что-то  блестит, --  не  очень  уверенно
проговорил Иван-царевич, указывая вперед и немного влево. Приглядевшись, его
спутники должны  были  согласиться,  что  неверное  осеннее солнце и  впрямь
отблескивает в этом месте  значительно ярче, нежели в обычных болотных лужах
и омутах.
     Чумичка  закинул очередной  камешек  в указанном направлении, и  вскоре
стало ясно, что  путь выбран верный -- солнце отражалось в некоем стеклянном
или  даже хрустальном  предмете,  который  покоился на  небольшом возвышении
посреди болота.
     Последний камешек, брошенный Чумичкой, приземлился у самого подножия, и
путники, снедаемые любопытством, поспешили к цели своего путешествия.
     Вскоре перед ними предстал  огромный хрустальный  гроб, подвешенный  на
ржавых цепях, которые  были приделаны к  четырем замшелым каменным  столбам.
При  дуновениях ветерка цепи жалобно поскрипывали, и Василию подумалось, что
так, наверное, стонут неприкаянные души.
     Между тем  Чумичка ходил  вокруг гроба и примеривался, как  бы  получше
снять  с него крышку. Видимо,  не  найдя возможности сделать  это  с помощью
колдовства, он просто взялся за  край и  попытался сдвинуть крышку с  места.
Боярин Василий  и Иван-царевич стали  ему помогать, и вскоре общими усилиями
им удалось снять крышку и с  величайшей осторожностью  положить  ее на землю
рядом  с  гробом. Как  ни странно,  почва  на этом клочке земли,  окруженном
непроходимой трясиной, была очень твердой и прочной.
     Покровский медлил, не решаясь заглянуть в гроб, и это сделал Василий. В
гробу,  прикрытая  до плеч белым кружевным полотном, лежала женщина.  Дубова
поразило ее сходство с портретом  Натальи Кирилловны -- несомненно,  то была
именно она. Чуть  заметное  дыхание  и легкий румянец на щеках говорили, что
она жива, только крепко спит.
     -- Да, это баронесса Наталья Кирилловна,  -- прошептал Иван, наконец-то
решившись  глянуть на  свою  прабабушку, которая казалась чуть  ли не моложе
своего правнука.
     -- Ну что, начнем будить? -- деловито спросил Чумичка.
     -- Погодите, -- остановил его  Покровский. -- Я тут подумал, а нужно ли
это  делать теперь?  И  что  мы  сможем  предложить  Наталье  Кирилловне  --
совершенно чуждый мир, к которому она вряд ли сможет привыкнуть?
     --  Ну, мы же не оставим ее тут,  -- возразил Василий, -- а возвратим в
"нашу" реальность...
     --  Так я  об этом  и говорю,  -- подхватил Иван.  --  Наша  реальность
несколько изменилась, а  баронесса осталась там, в девятнадцатом веке. Может
быть, лучше оставить ее в покое, пускай спит дальше?
     -- Спокойно  спать ей  не дадут, -- вмешался  Чумичка.  -- Едва  собака
Херклафф  очухается, то тут  же  вернется сюда  и так  ее перезаколдует, что
потом ни один чародей ничего поделать не сможет!
     -- Для чего? -- удивился Дубов.
     -- Да как вы  не понимаете! --  топнул ногой колдун.  --  У Херклаффа в
последние дни  сплошь неудачи -- и стекло потерял, и княжна  расколдовалась,
даже Змей Горыныч и  тот расколдовался. А коли и  здесь не по-евоному будет,
так сами понимаете...
     --   Это   правда,   я   тоже   иногда   весьма   болезненно  переживаю
профессиональные   неудачи,  --  согласился  Василий.  --  Но  как  же   нам
осуществить ее пробуждение, так сказать, на практике?
     -- Боюсь, что от меня будет мало проку, -- вздохнул Иван Покровский. --
Ведь  пробудить  Наталью  Кирилловну  должен  настоящий  потомок, а  я,  как
доказала госпожа Хелен фон Ачкасофф, к тем самым баронам Покровским никакого
отношения не имею...
     --  Чепуха,  --  заявил  боярин  Василий,  -- вы  ведь  и  ни  к  каким
августейшим династиям отношения не имеете, а роль Ивана-царевича сыграли как
нельзя лучше.
     -- Ну, разве что, -- пожал плечами Иван, -- да все ж сомнительно.
     --  Ну,  ближе к  делу,  -- вновь  поторопил  Чумичка.  --  Дни  теперь
короткие, а нам ведь еще назад возвращаться.
     -- А как ты собираешься ее будить? -- вновь спросил боярин  Василий. --
Может быть, живой водой из скляночки?
     При   этом   Дубов  вспомнил  доктора  Серапионыча  с  его   знаменитым
"эликсиром", который разбудил бы мертвого -- не то что спящего.
     -- Не, здесь живая вода не годится, -- подумав, ответил Чумичка. -- Бес
его знает, как  она  действует.  Если  бы мы  знали,  каким  именно способом
Херклафф ее заколдовал, то можно было  бы  пробовать и так, и эдак. А то как
бы не навредить еще больше...
     Чумичка осторожно откинул  полотно,  закрывающее Наталью Кирилловну. На
фоне светлого платья выделялся крупный медный медальон на цепочке.
     -- Занятная вещица, -- пробормотал колдун, -- поглядите-ка сюда.
     Медальон имел неправильную форму -- вернее, он был бы круглым,  если бы
почти  треть не казалась  как  будто  отломанной. Всю  поверхность  украшали
какие-то  знаки,  которые можно  было  бы  принять  и за  некий экзотический
орнамент, и за письмена, составленные на неведомом наречии.
     -- Все-таки зря Надя подсмеивается  над моей сыщицкой интуицией, -- как
бы про себя произнес Дубов. -- А она есть!
     Спутники удивленно посмотрели на него.
     -- Скажите,  Иван, у вас  с  собой та  железяка, что  мы  нашли в ларце
старого барона Покровского? -- продолжал Василий.
     -- Должна  быть, --  не очень уверенно  ответил  Иван-царевич. -- Вы же
велели мне взять ее с собой.
     Покровский  опустил  рюкзак на землю,  и скоро чуть ли не все невеликое
пространство,  окружавшее  гроб  с  Натальей  Кирилловной,  заполнилось  его
содержимым -- всякими  пакетиками,  мешочками,  медикаментами, металлической
посудой и прочими вещами, необходимыми в путешествиях.
     Искомая   железка  обнаружилась   в   пакете,   обернутом   несколькими
полиэтиленовыми мешками,  между спичками, солью  и жаропонижающими пилюлями.
Василий  Николаевич приложил ее к  медальону  Натальи  Кирилловны, и их края
полностью совпали, образовав круг. Совпали  и странные письмена, правда, так
и не став от этого более понятными.
     --  Может быть, нужно прочесть вслух,  что здесь  написано? -- не очень
уверенно предположил боярин Василий.
     -- Да как прочтешь эдакую тарабарщину? -- пробурчал Чумичка.
     -- Похоже на индийскую письменность,  --  также без  особой уверенности
заметил Иван. -- Но я в ней тоже мало что смыслю...
     Василий еще плотнее сдвинул обе  части медальона, и ему показалось, что
ресницы спящей слегка подернулись.
     --  А если без  заклинаний  и  индийских премудростей? -- вдруг осенило
Василия. -- Просто попросим ее проснуться.
     --  Ну, ты  уж скажешь, боярин Василий, -- хохотнул Чумичка. -- Так  не
бывает!
     --  А  как  же  со  Змеем  Горынычем?  -- возразил боярин  Василий.  И,
обернувшись  к Ивану-царевичу,  сказал:  -- Ну, теперь ваше слово,  господин
Покровский.
     -- Просыпайтесь, Наталья Кирилловна,  -- сказал тот  первое, что пришло
ему в голову. И на всякий случай добавил: -- Вас ждут великие дела.
     И тут, к общему изумлению, Наталья Кирилловна открыла глаза.
     -- Что за чудеса! -- пробормотал Чумичка.
     --  Ах,   Савва  Лукич,  какой  мне  приснился  дивный  сон,  --  томно
проговорила Наталья Кирилловна. -- О господи, где это я? -- вскрикнула  она,
приподнявшись в гробу и оглядев не слишком-то радующие глаз окрестности.
     --  Вы на болоте в  хрустальном гробу, --  объяснил Дубов. -- Но  нам с
вами пора отсюда уходить.
     -- А, понимаю, вы  мне снитесь, -- тут же успокоилась баронесса. -- Вот
что значит устраивать  спиритические сеансы на ночь глядя... А куда мы идем?
И вообще, кто вы?
     --  Частный  сыщик  Дубов, --  представился  боярин Василий.  -- Колдун
Чумичка. А это ваш правнук Иван Покровский.
     -- Правнук?  Колдун?  Чего  только не приснится! --  вздохнула  Наталья
Кирилловна.
     -- Вставайте,  сударыня,  --  торопил  Чумичка,  --  а  не  то заявится
Херклафф, и тогда-то уж нам всем не поздоровится!
     При помощи Дубова и Покровского Наталья Кирилловна выбралась из гроба и
попыталась сделать пару шагов -- однако ноги плохо ее слушались.
     -- Ну еще бы -- полтораста лет без движения, -- заметил по этому поводу
боярин Василий.
     Постепенно движения баронессы становились все более уверенными. Василий
подумал, что годы  принудительного летаргического сна, видимо, не отразились
на здоровье Натальи Кирилловны.
     Иван-царевич тем временем старательно складывал  в рюкзак свои пожитки,
а  Чумичка  пересчитывал  оставшиеся  камешки  и  потуже  затягивал  на  них
тряпочки.
     -- Ну, все готовы? -- спросил Чумичка, завершив свои труды.
     -- Все, -- ответили Дубов и Покровский чуть не хором.
     -- А к  чему  готовы?  -- переспросила Наталья Кирилловна.  Она стояла,
живописно  облокотившись  на  собственный  хрустальный   гроб.  Весь   облик
баронессы, ее белое платье и изящные туфельки, не  очень соответствовали как
окружающему  пейзажу, так  и одеждам ее  избавителей.  Василий  снял  с себя
боярский кафтан и накинул его на плечи Наталье Кирилловне.
     -- А вы как же? -- забеспокоилась та.
     -- Ничего, я привычный, -- усмехнулся Дубов.
     -- Ну, в  путь, -- вновь поторопил  Чумичка.  С  этими  словами он взял
очередной камешек и, размахнувшись, закинул в трясину.
     -- А разве  мы не  могли  бы  возвратиться  прежним  путем? -- удивился
Иван-царевич.
     -- Здесь тем же  путем никогда  не возвращаются, -- загадочно проворчал
колдун и, наметив невидимую линию между  островком и местом падения камешка,
сделал первый шаг.
     Следом на невидимые мостки вступил  Иван Покровский. Василий подал руку
Наталье Кирилловне:
     -- Госпожа баронесса, идите точно за мной и не уклоняйтесь ни на шаг.
     -- Постараюсь, -- кивнула Наталья Кирилловна.
     Василий  не учел  двух  обстоятельств: во-первых, Наталья Кирилловна, в
отличие от своих новых спутников, еще не  привыкла путешествовать по болоту,
а во-вторых, ее туфли меньше всего были приспособлены к таким путешествиям и
то  и дело предательски  скользили,  грозясь  утянуть свою обладательницу за
пределы  невидимой  "доски".  Однако  боярин  Василий крепко  держал Наталью
Кирилловну за руку и в любом случае не допустил бы никаких неожиданностей.
     -- Это не сон! -- вдруг вскрикнула баронесса. Иван обернулся, насколько
позволял огромный рюкзак, а Чумичка и ухом не повел.
     -- Ну разумеется, не сон, -- подтвердил Василий.
     -- Где  я?  -- упавшим голосом спросила Наталья Кирилловна. --  Кто  вы
такие?
     -- Ну, мы же  вам говорили. Я -- детектив Дубов. Тот,  кто идет впереди
--  колдун Чумичка.  А  с мешком  --  ваш правнук Иван-царевич,  -- объяснил
Василий Николаевич.
     --  Какой  еще  правнук?  -- изумилась  баронесса.  --  Какой  царевич?
Отпустите меня!
     Наталья Кирилловна попыталась вырваться, но Дубов крепко держал  ее  за
руку.
     --  Постарайтесь принять то, что  вы видите, за данность,  -- спокойным
голосом заговорил детектив, продолжая вести  Наталью Кирилловну по невидимым
мосткам. --  Сейчас  мы вас отпустить не  можем, так  как  иначе  вы тут  же
утонете.  Как  только  мы выберемся из  трясины,  вы  получите исчерпывающие
объяснения и относительно того, где мы находимся, и о  том, каким образом вы
попали в хрустальный гроб, и еще, как там у поэта? "Какой, милые, век"...
     --  "Какое, милые,  у  нас тысячелетье  на  дворе?" -- не оборачиваясь,
уточнил Иван-царевич.
     --  Вот  именно. А  теперь, уважаемая Наталья  Кирилловна,  будьте  так
любезны,  внимательно глядите под ноги и старайтесь ступать  шаг  в  шаг  за
мной.
     Вряд  ли  слова  Дубова  убедили  Наталью  Кирилловну,  скорее  на  нее
подействовал  спокойный уверенный  тон.  Во  всяком  случае,  она  стихла  и
послушно следовала за странными незнакомцами.





     Рыцарь Модест, славящийся  своей зоркостью,  стоял  на  площадке  самой
высокой башни королевского замка и  вглядывался вдаль. Правда,  в отличие от
побывавших  здесь  накануне  Виктора  и  Марфы,  Модест отнюдь  не обозревал
окрестности,  любуясь суровыми  красотами болотистого  края,  а  внимательно
следил  за дорогой, ведущей к замку. По замыслу Зигфрида, Модест должен  был
уведомить остальных, когда к замку приблизится Его Величество.
     И вот на дороге из-за пригорка появился белый конь, а на нем -- всадник
в   малиновом  камзоле.  И   конь,  и   человек   казались   игрушечными  на
расстилавшемся  внизу  желто-зеленом ковре, но  все  приметы совпадали --  и
конь,  и  камзол,  несомненно,  были  теми  самыми.  Их  одолжил  Александру
доблестный рыцарь Беовульф.
     Модест  уже поднял было руку, чтобы дать условный знак другому  рыцарю,
ожидавшему во внутреннем дворе замка, но тут же опустил. Что-то было не так.
Конь, гордость  хозяина,  всегда  славился быстрыми  ногами,  а сейчас  едва
плелся.  К  тому  же Модест  заметил,  что всадник был  не один -- у него за
спиной  сидел еще один человек. Дальнейшие наблюдения  еще  более  озадачили
дозорного --  за  конем на расстоянии нескольких  шагов шло какое-то  темное
существо на четырех ногах. Напрягши зрение до предела, Модест разглядел, что
за  спиной  всадника  сидит женщина,  ведущая на  веревке  бурую  корову. Но
человек  на  коне, вне всяких  сомнений,  был король  Александр,  и  Модест,
несмотря на охватившее его изумление, замахал алым платком.
     Этот знак тут же был замечен внизу.
     -- Король едет! -- закричал дежуривший  внизу, и тут же внутренний двор
замка наполнился невесть откуда появившимися господами доблестными рыцарями.
Они встали  длинным ровным рядом  напротив ворот и  нетерпеливо ждали, когда
законный правитель въедет  в  свой  чертог полноправным хозяином.  Господина
Беовульфа особо умиляло то, что  наконец-то осуществится его заветная  мечта
-- увидеть короля Александра на белом коне.
     Каково же было удивление Беовульфа и его боевых товарищей, когда  через
открытые ворота действительно въехал Его Величество  на белом коне, а следом
за ними с протяжным мычанием вошла корова.
     Однако,  хоть  и  в  столь  своеобычной  форме,  но триумфальный  въезд
Александра в замок состоялся, и рыцари нестройным хором провозгласили:
     -- Да здравствует король! Виват!
     И только  теперь  все  заметили,  что король  не один --  вместе  с ним
прибыла  какая-то  неизвестная дама. И когда  приветствия смолкли, Александр
ловко спрыгнул с коня,  помог  спуститься спутнице и обратился  к рыцарям  с
краткой речью:
     -- Господа, примите  мою самую искреннюю благодарность,  что  встали на
защиту  попранной  справедливости и  восстановили ее.  -- Король вздохнул  и
немного  помолчал. -- А теперь  позвольте представить вам  Катерину --  вашу
будущую  королеву. -- С  этими  словами Александр трепетно  поцеловал  ручку
своей даме.
     Рыцари стояли, пораскрыв рты  -- такого они от  своего короля совсем не
ожидали. Первым пришел в себя Беовульф:
     -- Да здравствует Ее Величество королева!
     Разумеется,  и  это  приветствие  тут же  было горячо подхвачено  всеми
рыцарями. Катерина стояла несколько смущенная -- ее,  прожившую  долгие годы
на уединенном хуторе и  порой месяцами не видевшую никого, кроме Александра,
такое многолюдие  явно  утомляло.  Не  говоря  уж о всеобщем внимании  к  ее
скромной особе.
     --  Ну  а  Буренку  нам  пришлось  привести с  собой,  --  добавил  Его
Величество,  ласково  похлопав корову  по крупу,  --  не  оставлять  же  без
присмотра... -- Александр снова вздохнул, как бы  вспоминая  те дни,  что он
провел  с любимой  женщиной вдали от людской суеты. Но  теперь людская суета
вновь окружила  его,  и с этим приходилось считаться. Его Величество  сделал
широкий  пригласительный жест:  -- Господа, ну  не стойте вы  как вкопанные,
сегодня же ваш день. Добро пожаловать на небольшой праздничный пир.
     Рыцари радостно потянулись  в трапезную, где слуги  уже вовсю накрывали
на стол.
     Зигфрид  и  Беовульф подошли  к  королю.  Отвесив  почтительный  поклон
Катерине,  отчего  та совсем растерялась и не знала,  чем  ответить, Зигфрид
сказал:
     -- Ваше Величество, а как насчет Виктора?
     -- А что такое? -- с неудовольствием спросил король.
     -- Ну, мы  держим Его  Высочество под надзором  в  его  же  покоях,  --
сообщил Беовульф. -- До вашего распоряжения.
     -- Ничего, потом разберемся, -- беспечно махнул рукой Александр. -- Да,
а кстати, что с той девушкой, с княжной Марфой?
     --  Жива  и здорова,  --  ответил Зигфрид. -- Она же,  между  прочим, и
помешала нам отрубить Виктору голову.
     --  А, ну  и правильно,  --  вздохнул король.  -- Не думаю, что сегодня
подходящий  день  для казней.  --  Александр  медленно  двинулся  в  сторону
трапезной. И уже на ходу спросил: -- А почему я не вижу госпожу Чаликову?
     --  Так она ж теперь  вместе с Марфой,  -- хмыкнул  Беовульф. -- Должно
быть, у них там свои дамские разговорчики...
     -- Да нет, не думаю, что дамские. Скорее другое... -- Однако договорить
Его Величество  не  успел, так как прямо при  входе в трапезную залу на него
радостно  вспрыгнул  неведомо  откуда  взявшийся  Уильям. Вскарабкавшись  по
камзолу  и привычно устроившись на  плече, кот  что-то  замурлыкал королю на
ухо.
     Так вместе с  Катериной и  Уильямом Его  Величество вошел  в залу.  Уже
успевшие рассесться за длинным столом рыцари поспешно вскочили.
     -- Садитесь, садитесь, -- махнул рукой Александр.
     Но  тут  дверь трапезной  распахнулась, и  Теофил впустил  в  залу  еще
нескольких гостей  -- и их появление господа рыцари также  встретили  не без
воодушевления: то были поэты, которых  сразу же после взятия замка вызвал из
корчмы Флориан.  Впереди шествовала  собственной  персоной госпожа Сафо -- и
хоть  на ней все  еще была та одежда, в которой она копала канавы, но, глядя
на нее, никто бы не усомнился, что перед ним настоящая служительница муз.
     По  знаку Александра рыцари пододвинулись на скамьях,  дабы высвободить
место для поэтов, а слуги побежали за дополнительными столовыми приборами.
     В  королевский замок стремительно возвращалась  прежняя жизнь и прежние
порядки.





     Недолгий осенний день  клонился к  закату. Анна  Сергеевна  и Каширский
по-прежнему плелись по  бесконечной пустынной дороге, которая змейкой вилась
между болот. После долгих споров было принято решение, единственно возможное
в их незавидном положении -- пробираться к  Гороховому городищу, минуя Белую
Пущу, а по возможности и Царь-Город.  Не будучи особенно искушен в географии
параллельного  мира, Каширский все  же составил маршрут, который  оказался в
три раза длиннее, чем тот путь, которым путешественники обычно добирались от
Новой Ютландии до Кислоярского  царства и обратно. Однако другой возможности
у них сейчас не  было, и приходилось действовать, исходя из реалий. Особенно
трудно  было  смириться  с  этим  Анне  Сергеевне,  и  она  снимала  нервное
напряжение  громкой   и  нелицеприятной   бранью.  Доставалось   всем  --  и
Каширскому, и барону Альберту, и королю Александру, и Виктору, но более всех
-- Василию Дубову. Каширский со скорбным видом внимал забористым речам своей
наперсницы,  и  лишь при  особо  неприличных  выражениях краснел и  смущенно
опускал глаза, будто красна девица.
     --  Посмотрите   туда,  --  прервал  Каширский  очередную  руладу  Анны
Сергеевны, посвященную Херклаффу и его "липовым" сокровищам.
     -- Куда? -- резко обернулась Глухарева.
     -- Туда, туда, -- Каширский указал вверх. По небу летела крупная темная
птица.  Но летела она как-то не очень уверенно -- ее то  и  дело заносило  в
сторону.
     -- Ну и что такое? -- скривила губки Анна Сергеевна. -- Можно подумать,
я орлов не видела!
     --  Это, кажется,  коршун, -- определил Каширский и для  пущей важности
даже  произнес  непонятное  латинское  слово.  --  И такое впечатление,  что
раненый...
     --  А мне что за  дело, --  злобно процедила  Анна Сергеевна, -- пускай
хоть коршун раненый, хоть петух недорезанный!
     В этот миг коршун камнем упал на землю прямо под  ноги Анне Сергеевне и
Каширскому -- видимо, силы совсем его оставили.
     --  А давайте  съедим  его на  ужин, --  предложила Глухарева, глядя на
недвижно лежащую птицу.
     -- С точки  зрения диетологии, -- начал было  Каширский, но  тут коршун
чуть  приподнялся, вскинул  клюв  и в мгновение ока  превратился в  высокого
худощавого господина, одетого в темный фрак.
     -- Херклафф! -- удивленно вскричал Каширский.
     -- Вот уж не ждали, -- пробурчала Анна Сергеевна.
     Надо сказать, что  знаменитый людоед пребывал не в лучшей форме -- фрак
сильно  помят   и   кое-где  порван,   всегда  безупречно  уложенные  волосы
растрепаны, и  даже  монокль с треснувшим стеклышком бесполезно  болтался на
цепочке. Словом, все говорило,  что  господин Херклафф  только что побывал в
весьма серьезной переделке.
     --  Где  это вы  так пообтрепались, уважаемый Эдуард Фридрихович? -- не
без ехидства поинтересовалась госпожа Глухарева.
     -- О, ничего страшного, маленькие префратности профессии,  -- лучезарно
ощерился Херклафф. Похоже, все приключения ничуть не повлияли на его обычное
настроение.  -- Теперь я  следовать домой, в Рига... --  Людоед оглядел Анну
Сергеевну и Каширского. -- И хотель бы предлагать вам ехать со мной.
     -- С вами в  Ригу? -- несколько удивился Каширский. -- Ну конечно же...
Ай! -- вскрикнул он, когда Анна Сергеевна незаметно ущипнула его сзади.
     --  Мы  должны  подумать, -- заявила  Глухарева, не дав своему спутнику
опомниться.
     --  Да  чего  тут  думать, -- взвился Каширский, но тут  же осекся  под
взглядом Анны Сергеевны. Поняв, что та  решила "набивать  цену", он замолк и
даже отошел чуть в сторону, предоставив Глухаревой вести переговоры.
     --  Насколько я понимаю, Эдуард Фридрихович, предлагая нам  отправиться
вместе с вами, вы это  делаете с какими-то особыми целями? --  спросила Анна
Сергеевна.
     -- Ну что  вы, либе Аннет Сергеефна, -- расплылся Херклафф в плотоядной
ухмылочке.  -- Просто  дорога  не есть близкая,  а мне  нужны  эти,  как их,
приятные попутчики. Но если вас это нихт устраивать, то ауфидерзеен!
     --  Как это  ауфидерзеен! -- не выдержал Каширский.  -- Конечно же,  мы
согласны.
     Анна Сергеевна смерила компаньона презрительным взором, но промолчала.
     --  Ну, тогда -- форвертс! -- с энтузиазмом воскликнул  Херклафф. -- Ах
да,  транспорт.  --  Колдун  извлек  из-под фрака  часы-луковицу  на длинной
цепочке, а из верхнего кармана -- авторучку "Паркер" с золотым пером.
     Положив часы прямо на дорогу, Херклафф дотронулся до них авторучкой,  и
на месте часов появилась крупная тыква.
     -- Хорошие были часики, -- вздохнул Каширский.
     Между тем Херклафф дотронулся "Паркером" теперь уже до тыквы, и она тут
же  выросла  до  размеров  кареты.  Анна  Сергеевна  алчно   поглядывала  на
позолоченные  колеса и двери и уже прикидывала,  за сколько можно  будет все
это "загнать", если удастся похитить карету у законного владельца.
     -- Должно быть, она самодвижущаяся? -- предположил Каширский.
     -- Увы,  нет, -- вздохнул Херклафф. -- Нужны лошади. Вообще-то согласно
правилам  в  лошадей  нужно превращать мышек, или лучше даже этих,  как  их,
крысов, но где  их тут взять? -- Колдун на  минутку задумался. -- О, дас ист
гроссе идея!
     Не  дав  своим  новым  попутчикам  и  опомниться,  Херклафф  дотронулся
авторучкой сперва до Анны Сергеевны,  а  потом до Каширского. И те мгновенно
превратились  в крыс:  белую и серую.  Белая крыса, только что бывшая  Анной
Сергеевной, злобно  зашипела, но колдун двумя  небрежными  касаниями обернул
крыс в лошадей: Глухареву -- в норовистую белую кобылку, а  Каширского  -- в
пегого жеребца.
     --  Что  это  такое?!  --  возмущенно  заржала  кобылка   голосом  Анны
Сергеевны. -- Что вы себе позволяете! А ну немедленно верните меня в прежний
вид!
     -- Это  противоречит естественному  биологическому состоянию организма,
-- авторитетно добавил жеребец-Каширский.
     -- Да ну что вы, -- добродушно откликнулся Херклафф. -- Все  будет  зер
гут. Я вас обязуюсь прилично кормить, давать овес и сено.
     С  этими словами,  не  обращая  внимания  на  нецензурное  ржание  Анны
Сергеевны, Херклафф  ловко запряг лошадей. Каширский  лишь обреченно вздыхал
--  он  понимал,  что  это еще не  самый худший исход  их похождений в Новой
Ютландии. Видимо,  к этим же выводам пришла и Глухарева -- во всяком случае,
продолжая по привычке браниться, она не  предпринимала никаких попыток  хотя
бы лягнуть своего нового хозяина.
     Херклафф ласково  потрепал Каширского за  густую  гриву,  похлопал Анну
Сергеевну по крепкому крупу и  влез  в  карету. Лошади  сначала  медленно, а
потом все  увереннее понесли  карету по дороге. И долго еще окрестные болота
оглашало резвое ржание, в котором то и дело проскальзывали словечки, которые
в  книгах  и  газетах  "нашего"  мира  обычно  заменяют  многоточиями,  а  в
телепередачах -- разными заглушающими звуками.





     После того как корчму покинули  сначала рыцари,  а потом  и  поэты, там
вновь   стало   по-всегдашнему   тихо   и   сумрачно.   Леший   за   стойкой
привычно-ненужно  протирал  посуду,  а водяной молча  потягивал  из  кувшина
болотную водицу.
     -- Ну вот, еще  кружку выпью и  пойду,  -- нарушил он гнетущую  тишину.
Леший в ответ лишь буркнул нечто невразумительное.
     Рука водяного привычно потянулась  к кувшину, но замерла на полпути: со
стороны двери донесся чуть слышный стук.
     -- Сильнее стучите! -- крикнул леший. Кончилось все это тем  же,  что и
обычно: дверь  просто  ввалилась  внутрь  корчмы, а  следом за  нею  --  уже
знакомые хозяину и завсегдатаю боярин Василий, Иван Покровский и Чумичка. Но
следом за ними вплыла совершенно не по-здешнему (и определенно не по погоде)
одетая дама, при  виде  которой леший  с водяным  непроизвольно привстали, а
чтобы получше разглядеть незнакомку,  корчмарь даже зажег еще  одну  свечку,
так как прежняя почти догорела и больше чадила, чем светила.
     -- Ну, хозяин, принимайте  дорогих  гостей,  -- сказал Василий, заметив
некоторое замешательство.
     --  Горницы  готовы,  --  привычно  откликнулся  леший.  --  Что будете
ужинать?
     -- Все равно что,  лишь бы побольше, -- распорядился Дубов. -- И попить
чего-нибудь горячего.
     -- Только не горячительного, -- уточнил Иван-царевич.
     --  Ну, ради  такого случая можно и винца испить, -- с улыбкой возразил
боярин Василий. -- Правда, в меру...
     Так  за  разговорами  гости  уселись  за  столик,  соседний  тому,  где
сумерничал водяной. Похоже, что при появлении припозднившихся постояльцев он
решил  с уходом повременить, и теперь внимательно прислушивался к их беседе,
хотя мало что мог понять.
     --  Подумать только, Эдуард Фридрихович,  такой приличный  господин, --
все никак не могла успокоиться баронесса, успевшая по дороге узнать от своих
попутчиков, где и  каким образом она очутилась. -- Как мог господин Херклафф
так поступить? Уж от кого бы я могла ожидать такого  коварства, но только не
от него...
     --   Скажите,   Наталья  Кирилловна,   при   каких  обстоятельствах  вы
познакомились  с  господином  Херклаффом? --  задал  Дубов  профессиональный
вопрос.
     --  О,  это  случилось  в прошлом году в Москве,  --  охотно  предалась
воспоминаниям  Наталья Кирилловна. --  А  потом Савва  Лукич  пригласил  его
погостить в Покровских Воротах.
     -- Но  ведь  Эдуард  Фридрихович будто бы был знаком  с  самим Гете? --
спросил Иван.
     -- Да-да, разумеется! -- вновь оживилась Наталья Кирилловна. -- И более
того, когда приезжал в Россию, то  знакомил с его новыми произведениями нашу
читающую  публику. Он же,  собственно, и Василия Андреича побудил к переводу
баллад Гете и Шиллера...
     -- Как, вы и с Жуковским были знакомы? -- удивился Дубов.
     -- Ну как  же! Такой скромный,  простой  человек, и не  подумаешь,  что
приближен к  семье Его Императорского Величества. Помню,  совсем  недавно на
литературном вечере у Зизи Волконской подходят ко мне Жуковский  с Пушкиным,
и Александр Сергеич говорит: "Наталья Кирилловна,  рассудите наш спор..." --
Баронесса  вздохнула.  --  В  тот вечер  я  в последний  раз видела  Дмитрия
Веневитинова. Говорят, он  был до безумия влюблен в хозяйку и отравился, так
и не дождавшись взаимности...
     Похоже, Наталья Кирилловна всерьез  увлеклась рассказами о  литераторах
двадцатых годов девятнадцатого столетия, которые были для нее  куда реальнее
и живее, чем для Дубова -- Белая  Пуща, Новая  Ютландия и  все их обитатели.
Василий и  Иван слушали ее со все  возраставшим изумлением,  даже  Чумичка и
водяной жадно внимали баронессе,  хотя им-то уж имена Веневитинова и Зинаиды
Волконской ни о чем не говорили. Просто история была уж очень трогательная.
     Заслушавшись, гости  корчмы даже не сразу  и заметили,  как дверь вновь
опрокинулась  и  внутрь  вошел  еще  один  посетитель  -- ни  кто  иной  как
собственной  персоной  господин  Грендель. Уже по одному  взгляду можно было
определить,  что  он слегка не  в себе --  бывший оборотень  двигался  как в
полусне и что-то вдохновенно бормотал себе под нос.
     -- Господин  Грендель! --  радостно  окликнул  его  боярин  Василий. --
Какими судьбами?
     -- А? Что? -- заозирался Грендель. -- О господи, где это я?
     -- В корчме, вестимо, -- сообщил водяной.
     -- Зачем я здесь? -- задался Грендель новым вопросом.  -- Ведь я шел...
Куда ж я  шел?  Куда я путь держал?.. А, вспомнил! Я шел в чертоги господина
Беовульфа, дабы своею новой  поэмой, кою сочинял весь нынешний день, поднять
боевой дух наших доблестных рыцарей перед походом на королевский замок!
     -- Эка хватил, батюшка!  --  проскрипел  корчмарь, только что незаметно
появившийся  в обеденной зале с  кипящим  самоваром и скромной закуской.  --
Замок-то королевский уж взят.
     -- Ну вот, опять я опоздал, -- пригорюнился поэт, присев за стол.
     -- Это бывает, -- ласково заметила  Наталья Кирилловна. -- Помните, как
у Александра Сергеича Грибоедова -- "Шел в комнату, попал в другую".
     -- Вы и Грибоедова знавали? -- живо заинтересовался Иван Покровский.
     -- Неоднократно  видела  его прямо как вас теперь, -- радостно закивала
баронесса. --  Он даже  играл на фортепьянах  свой вальс  и спрашивал  моего
мнения. Погодите,  да вот  этот. --  Наталья  Кирилловна  довольно  приятным
голосом  напела знаменитый  вальс  Грибоедова.  --  Знаете, ведь цензура  не
пропустила  его комедию к  постановке  на  театре, и  мы собирались устроить
любительский  спектакль. Представьте,  я  должна была играть  Хлестову:  "Не
мастерица  я полки-то  различать..." Государь отправил Александра Сергеича с
дипломатической  миссией  в  Персию, и вот,  будучи проездом  в Тифлисе,  он
безумно влюбился в  тамошнюю первую красавицу Нину  Чавчавадзе  и сделал  ей
предложение! Такая романтическая история... Я так  хотела бы, чтобы они жили
долго и  счастливо и чтобы Александр Сергеич порадовал нас новыми, не  менее
гениальными произведениями.
     Заметив,  что  Дубов что-то хочет сказать, и  догадавшись,  что именно,
Иван поспешно заговорил сам:
     -- Не будем о печальном. Господин Грендель, может  быть, вы познакомите
нас со своею новой поэмой? Полагаю, что мы сможем оценить ее по достоинству.
     Грендель встал  и,  устремив взор  куда-то  в бесконечность, далеко  за
ветхие стены придорожной корчмы, начал чтение:

     -- За дело верное, святое,
     За нашу попранную власть
     На иго вражеское злое
     Направим праведную страсть...


     Иван-царевич  слушал внимательно, профессионально  отмечая  поэтические
достоинства  и недостатки  сего произведения искусства.  Наталья  Кирилловна
понимающе глядела на  вдохновенного  чтеца  --  должно  быть,  он  напоминал
баронессе тех  стихотворцев, в обществе коих  она вращалась долгие  годы.  А
Василий, мало вникая  в выспренные слова поэмы, думал о том, что свою миссию
в  Новой  Ютландии  они  с  Надей  и  Иваном  Покровским  выполнили  и  пора
возвращаться домой, в свою действительность, в родной Кислоярск.
     "В замке теперь,  должно  быть, пир горой, -- размышлял  Василий.  -- И
Наденька там. Что же, пускай празднует на здоровье  -- это ведь ее день. Или
даже звездный час, каких не много  случается в жизни. А завтра -- в обратный
путь..."
     -- У меня ковер-самолет в  заначке, --  как бы  подслушав мысли боярина
Василия, вполголоса сказал Чумичка.
     Василий кивнул. И тут  же  поймал себя на мысли, что охотно  остался бы
еще  погостить  в  этом  странном  мире, где даже самые  отъявленные  злодеи
казались почти что приличными и благородными людьми на  фоне того отребья, с
которым  ему  порой  приходилось  иметь дело  дома.  И которое,  увы, сумело
пролезть  и  сюда,  в   страну   печальных   королей,   Прекрасных   Дам   и
сентиментально-благородных рыцарей.





     Праздничный  вечер  в королевском замке  был  в  полном разгаре. Однако
никто не  выходил за рамки благопристойности --  и хотя вина на  столе  было
хоть отбавляй, но  рыцари употребляли его  в  меру.  К тому же  ради  такого
случая   королевские  повара  приготовили  замечательные   закуски,  которые
смягчали  возможное воздействие  вина. Ну и, разумеется, рыцарей  сдерживало
присутствие двух Прекрасных Дам: Надежды Чаликовой и будущей Ново-Ютландской
королевы  Катерины,  которая сидела во  главе  стола  рядом  с  Александром,
понемногу осваиваясь в непривычной  обстановке.  Третья Дама -- княжна Марфа
-- отсутствовала. По  вполне понятной причине ей было не до  пирований  и уж
тем  более  не  до стихотворных  опусов,  коими мадам  Сафо,  синьор  Данте,
господин  Ал-Каши  и   остальные  поэты  потчевали  почтеннейшую  публику  в
перерывах между закусками.

     -- О, не прельщай меня, любовник молодой;
     Да, счастья я ищу, но счастья не с тобой... --

     так  вычурно  вещала,  разумеется,  мадам  Сафо.  И  никто  из рыцарей,
разомлевших  от  высокой  поэзии  и  закусок, не заметил,  как к  Александру
подошел  Теофил  и что-то  шепнул  ему на  ухо.  Поманив  за  собой  госпожу
Чаликову, Его  Величество спешно покинул залу. А спустя недолгое время столь
же тихо возвратился в сопровождении троих незнакомцев -- двух господ и одной
дамы. Не  желая прерывать чтения очередного стихотворца, на сей раз  синьора
Данте,  Александр  и  новые гости  незаметно  остановились в дверях. А когда
отгремели рукоплескания, король выступил вперед:
     -- Господа, прошу  внимания. Наш  замок почтили своим посещением княжна
Белой  Пущи  Ольга Ивановна и ее сопровождающие  -- воевода Полкан и  боярин
Перемет.
     Дама  величественно  кивнула, а  ее  сопровождающие слегка  поклонились
сперва Александру, а затем всему честному собранию.
     Собрание изумленно молчало. Первым обрел дар речи господин Беовульф:
     -- Извините, Ваше Величество, но кто вам сказал, что они -- это они?
     -- Они, -- слегка удивленно ответил король.
     -- Замечательно, -- вздохнул тот, кого Александр представил как боярина
Перемета. -- В облике Змея Горыныча никто не сомневался, что мы -- это мы, а
стоило только вернуться в истинное обличье...
     -- А вот щас как дыхну! -- добродушно прогудел воевода.
     -- Полкан! -- радостно взревел Беовульф, прямо из-за стола бросившись в
объятия к воеводе. -- Простите, что сразу не признал! Ваша Светлость, да что
же вы стоите  тут в дверях, как  бедная родственница. -- Беовульф  подхватил
Ольгу  под  руку  и  чуть не  силой  потащил  к столу.  --  Господа  рыцари,
освободите место для почетных гостей! Это ж надо -- в драконском облике...
     Король что-то шепнул Чаликовой, и та незаметно исчезла.
     -- Нет-нет, благодарю, мы пировать не будем, -- церемонно сказала Ольга
и неожиданно сладко зевнула. -- Хотелось бы немного отдохнуть.
     -- Вот ты и отдыхай, -- проворчал Полкан, -- а я еще малость попирую.
     -- Просто княжна до сих  пор  все никак не привыкнет, что  мы больше не
одно существо, -- вполголоса заметил Перемет.
     -- Теофил, приготовь для Ее Светлости горницу, и желательно подальше от
этой залы, -- распорядился Александр.
     --  Благодарю,  --  кивнула  Ольга.  Но  едва  она  повернулась,  чтобы
следовать за Теофилом,  как  неожиданно вскрикнула и  покачнулась. Беовульфу
даже пришлось ее поддержать, чтоб не упала.
     В дверях стояла княжна Марфа, а чуть позади нее -- Надежда  Чаликова  с
домовым Кузькой на плече.
     -- Марфа...  Это ты...  -- прошептала Ольга, с неподдельным  изумлением
глядя на свою двоюродную сестру, которую не видела долгих двести лет.
     Вместо ответа  Марфа  подошла  к  Ольге  и  крепко обняла ее.  Нечего и
говорить, что  доблестные рыцари  при этой душещипательной  сцене откровенно
рыдали, нисколько не  пытаясь скрыть слез радости и умиления. Даже  Чаликова
украдкой смахивала скупую журналистскую  слезу,  хотя умом понимала, что эта
сцена сильно отдает латиноамериканским телекинематографом.
     Первой к деловому тону возвратилась княжна Марфа:
     --  Ну  что  же, предаться  чувствам мы еще  успеем. А  теперь  давайте
обговорим главное. После того как Иван-царевич освободил меня из  лягушечьей
шкуры...
     --  Иван-царевич?  -- удивленно  перебил боярин Перемет. -- А  ведь нас
тоже Иван-царевич!..
     -- Вот оно как,--  усмехнулась Марфа. --  Ну  что ж, тем лучше. Из слов
Ивана-царевича я поняла, что он,  сам того  не  подозревая, выполнял  чью-то
волю.  Еще  не  знаю  чью,  но   мне  сдается,  что  кто-то  из  стоящих  за
Иваном-царевичем находится теперь здесь.  -- Марфа как бы мельком глянула на
Надежду Чаликову. Та смутилась, но виду не подала.
     --  Что-то я  не совсем  тебя  понимаю,  милая  сестрица, -- пробурчала
Ольга.
     -- Сейчас объясню. После гибели твоего супруга князя Григория престол в
Белой Пуще остался пустой, и теперь там правит Семиупырщина. Поскольку князя
Григория  больше нет, то  появилась  возможность изгнать  упырей  и  вернуть
законную власть.
     -- Так за чем же дело стало? -- прогудел Полкан.
     --  А  уж  мы  подсобим!  --  грозно  захохотал  Беовульф.  --  Правда,
доблестные рыцари?
     -- Тише, тише! -- испуганно замахал руками король Александр. -- Неровен
час, в Белой Пуще узнают...
     -- А борьбу  с  упырями  должен возглавить  кто-то из князей Шушков, --
продолжала Марфа. -- Для того-то и расколдовали сначала меня, а  затем  вас.
До сего дня я являлась единственной законной наследницей, но теперь ею стала
ты, Ольга!
     -- Я? -- удивилась Ольга.
     -- Ну  конечно, -- подтвердил Перемет. -- Ведь ты же дочка и наследница
князя Ивана Шушка.
     -- Али забыла за двести-то годков? -- подпустил воевода.
     Ольга как-то сразу  приосанилась, ее облик стал более величественным, а
взгляд из-под густых бровей -- строгим и властным:
     -- Ну что же, если Отечество возлагает на меня сей долг, то я не вправе
от него уклониться. -- Княжна возвысила голос. -- Я, княжна Ольга  Ивановна,
объявляю о вступлении в законные права главы княжества Белая Пуща и о начале
справедливой борьбы за изгнание из  моей Родины всех захватчиков, всех бесов
и вурдалаков!
     Эти  слова  были  встречены  бурными  рукоплесканиями  господ  рыцарей.
Возможно, не один из них в этот миг подумал: "Эх, такого бы нам правителя. А
от  Александра разве  дождешься  решительных  действий?".  Сам  же Александр
слушал  выступление  княжны  с  видом  несколько  испуганным.  Заметив  это,
Чаликова что-то шепнула на ухо Ольге.
     --   Разумеется,   я  не  вправе  злоупотреблять   гостеприимством  Его
Величества, -- продолжала законная  правительница, -- особенно  учитывая его
зависимость от наследников князя Григория... Так называемого князя Григория,
-- поправила  себя  Ольга. -- Но  я  торжественно объявляю,  что  в  будущем
отношения  между Белой Пущей и Новой Ютландией будут строиться исключительно
на основе равноправия и добрососедства.
     Разумеется,  эти  слова  княжны  также  были  встречены рукоплесканиями
рыцарей и выкриками: "Да здравствует княжна Ольга!"
     -- А  посему я решила при первой возможности перебраться в Царь-Город к
брату Дормидонту. Ты, Полкан, назначаешься моим советником по ратным  делам.
А когда у нас появится своя дружина, станешь полноправным воеводой.
     -- Слушаюсь, княжна, -- поклонился Полкан.
     -- Тебе же,  боярин Перемет, предстоит отправиться моим  посланником  в
ближние и дальние страны,  дабы объявить о  восстановлении законной власти и
искать помощи для нашей борьбы с вурдалаками.
     -- Как прикажешь, княжна, -- ответил боярин Перемет.
     Вдруг подал голос домовой Кузька:
     -- Княжна, дозволь слово молвить.
     Ольга оглянулась. На помощь Кузьке пришла Марфа:
     --  Это наш  домовой,  Кузьма Иваныч. Он минувшей  ночью меня от  лютой
смерти выручил.
     -- Вот я как думаю, -- заговорил Кузька, -- что  и мы, то  бишь нечисть
положительная,  ну  там  лешие,  водяные,  кикиморы,  добрым  людям  никогда
ворогами не были. А как пришел Григорий да своих вурдалаков привел, то и нам
совсем житья не стало. Знаешь, сколько наших в соседние страны бежать должны
были!..
     -- Не пойму  я,  Кузьма, к чему ты клонишь, -- перебила Ольга,  почуяв,
что домовой, одобряемый общим вниманием, готов произнести целую речь.
     -- А чего тут не понять? Как  мы претерпели от Григория больше всех, то
и помощниками тебе будем самовернейшими! -- заявил Кузька.
     --  Ну вот и  прекрасно,  -- попыталась улыбнуться  княжна.  Правда,  с
непривычки  улыбка получилась  более  похожей на оскал  средней головы  Змея
Горыныча. -- Вот ты этим и займись.
     --  Я? --  так и подскочил Кузька. --  А что  ж,  займусь.  Для  начала
наведаюсь в корчму к лешему, а у  него русалки знакомые, они эту  весть куда
хочешь донесут...
     -- Ну, так и сделаем, --  кивнула Ольга. И, спохватившись, обернулась к
Александру: -- Извините, Ваше Величество, и вы, славные рыцари, что нарушила
ваше  праздничное  пирование.  А  мне и  впрямь  почивать  охота.  Счастливо
оставаться.
     И  Ольга,  еще  раз  величественно  кивнув  всему  собранию,  княжеской
поступью покинула залу.
     -- Ну вот, еще  одно  удачное расколдование,  -- весело заметил король,
когда  двери за Ольгой закрылись.  -- Думаю,  по этому  поводу стоит поднять
кубки.
     --  Всенепременнейше!  -- подхватил Беовульф. И  вдруг  спохватился: --
Ваше Величество, а можем ли мы тут пировать, пока не решен еще один вопрос?
     -- О чем вы? -- недоуменно обернулся Его Величество.
     -- Ну разумеется, о Его Высочестве Викторе. Мы так и  не решили, что  с
ним  делать. --  Беовульф поставил на стол  полный кубок, чего с ним никогда
еще не случалось.
     -- Мы же,  кажется,  пришли к общему  решению  -- отрубить  голову,  --
напомнил  почтенный Зигфрид. --  Если,  конечно,  Ваше  Величество  не решит
как-либо иначе.
     Король  задумался.  В  зале  повисла  гнетущая  тишина. Марфа  подалась
вперед, но Надя незаметно удержала ее за руку.
     Наконец король нарушил молчание:
     -- Господа,  вы  возлагаете на меня  непосильную  ношу -- решать участь
своего близкого  родственника.  Но  я  не  вправе от нее уклоняться.  Однако
предварительно хотел бы выслушать мнение всех, находящихся здесь.
     -- Голову отрубить, что ли, -- задумчиво  протянул  Беовульф. Правда, в
его голосе не слышалось прежней решимости. Видимо, первая злость уже прошла,
а  умеренная выпивка  в сочетании с  обильной  закуской  настроила  славного
рыцаря на более миролюбивый лад.
     Из-за стола поднялся  дон Альфонсо, который  с  самого начала  выступал
против смертной казни в любом виде:
     --  Ваше  Величество, ну какой  прок, если мы отрубим  Виктору  голову?
Богатства в стране прибавится, что ли?  А давайте лучше отправим  его канавы
копать -- все польза для дела!
     -- Не, ну это уж вы хватили, -- вступил в спор славный  Флориан. -- Где
ж видано, чтоб уроженец королевского рода канавы копал? Это просто  позор на
весь мир!
     -- Ну хорошо, а  что  скажут дамы? -- спросил  король, убедившись,  что
господам более сказать нечего.
     --  А может быть, друг мой, ты его  простишь? -- неуверенно  произнесла
Катерина. --  Ты  ведь сам  говорил, что Виктор на  это пошел  не со зла,  а
единственно по искушению князя Длиннорукого.
     -- Я подумаю, -- кивнул король. -- А вы что скажете, госпожа Чаликова?
     Надя словно того и ждала, что к ней обратятся:
     -- Ваше Величество, тут вот зашла речь о  князе Длинноруком. А  ведь он
ночью  позорно  бежал. И  все  наемники  тоже  сбежали.  И  Виктор имел  все
возможности покинуть замок, но не сделал этого. Как вы полагаете, почему? --
И  сама же ответила:  --  Потому что  осознал  свое преступление и  не  счел
возможным уклоняться от заслуженного наказания.
     -- И что же, вы предлагаете простить? -- перебил Александр. -- Нет-нет,
на это  я  пойти никак не могу. Да  и народ меня, извините за высокие слова,
просто не поймет!
     --  А  что  если  подержать  Его  Высочество в  темнице?  --  осторожно
предложил дон Альфонсо. -- Или отправить в изгнание без права возвращения на
родину.
     -- Да, пожалуй, -- рассеянно ответил король.
     -- Каково бы не было решение Вашего Величества, но я Виктора не покину,
-- твердо заявила доселе молчавшая княжна Марфа.
     Александр  кинул быстролетный взор на  Марфу и, еще  немного  помолчав,
огласил решение:
     --  Единственно  ради  вас, дорогая  Марфа Ярославна.  Усадебка, где  я
находился после  бегства  из своего  замка, теперь  стоит пустая, а ведь там
сад, огород  и даже небольшое  пастбище. Повелеваю Виктору удалиться  туда и
без особого дозволения  за  пределы усадьбы  не выходить. Ну а вы, сударыня,
если  будет на то  ваша воля, можете  его  сопровождать. -- Катерина  что-то
шепнула королю  на ухо. --  Да-да, конечно, чуть не забыл.  Корову  с  собой
прихватите.
     --  Благодарю  вас,  Ваше  Величество,  --  склонилась  Марфа  в низком
поклоне.
     --  Только  ради  вас,  княжна, -- повторил  Александр.  -- Теперь  уже
поздно, темно, а с утра можете отправляться.
     Оглядев вытянувшиеся лица славных рыцарей, король спросил:
     --  Кажется,  вам  мой  приговор  показался слишком  мягким?  А как  бы
поступили  вы на  моем месте --  неужели  не  уступили  бы  просьбе девушки,
столько испытавшей на своем веку?
     Рыцари  молчали,  избегая  глядеть на короля, на Марфу  и  даже друг на
друга. Первым молчание нарушил Зигфрид:
     --  Но  мы  должны  взять  с  Его  Высочества  клятву,  и  лучше  всего
письменную,   что  отныне  и  впредь  он  отрекается   от  всяких  прав   на
престолонаследие.
     -- Согласен, -- кивнул  Александр. -- Вот вы, почтенный Зигфрид, этим и
займитесь.
     -- Погодите, Ваше Величество, --  спохватился  Беовульф, --  но  если с
вами,  очень извиняюсь, что-либо случится, то не возникнут ли трудности, гм,
ну понимаете...
     -- С наследником престола? --  пришел ему на  помощь король.  -- Думаю,
что  эти  трудности  мы  скоро преодолеем. Разумеется, не  без  помощи  моей
Катерины. Не правда ли, дорогая?
     Катерина покраснела, но чувствовалось, что слова короля  не пришлись ей
не по душе. Заметив смущение будущей королевы, Александр возвысил голос:
     -- Ну что же, дамы и господа, все насущные вопросы мы, кажется, решили.
Завтра возникнут новые, а пока что будем праздновать и веселиться!
     И Его Величество,  собственноручно наполнив два кубка, один поднял сам,
а другой протянул Катерине.





     Простая крестьянская телега, запряженная пегой  лошадкой,  остановилась
на  обочине  Кислоярского   тракта,  и  щуплого  вида  мужичок  помог  своим
попутчицам -- двум бабкам в сарафанах и платках -- спрыгнуть на дорогу.
     -- Спасибо  тебе,  добрый человек,  -- низко  поклонилась  одна из них,
более  полная  и статная. Вторая,  маленькая и худая,  в платье  явно  не по
размеру, лишь что-то буркнула.
     -- А то  переночевали бы у меня, -- предложил мужичок. -- На ночь глядя
в наши леса лучше не  соваться...  Ну,  как хотите. --  Он легонько стеганул
лошадку, и  телега, свернув с дороги, покатила по еле заметным в пожелтевшей
траве колеям.
     А женщины  двинулись дальше по  дороге, которая  через  какую-то  сотню
шагов ныряла в дремучий лес.
     -- Может, напрасно  мы отказались?  -- опасливо проговорила более худая
женщина. -- Не больно-то здесь приютно, особливо ночью...
     --  Ничего!  --  Ее  спутница  привычным  движением вскинула  на  плечо
небольшой, но увесистый узелок. -- Ежели бодро пойдем, то уже завтра будем в
Царь-Городе. Там у меня есть верные люди -- отлежимся. А уж потом придумаем,
куда двигать! Так что не беспокойся, Петрович, прорвемся.
     -- Скорее бы, -- проворчала, или, вернее,  проворчал Петрович. --  А то
это ж ведь великий позор -- в бабском шмотье щеголять.
     --  Ради  дела и не на такое пойдешь!  -- хохотнула  ее подруга, она же
князь Длиннорукий. -- Ничего, придет и наш срок, попомни мое слово!
     -- Не пойму одного, князь --  пошто мы в Царь-Город  идем?  --  спросил
Петрович. -- Лучше бы хоть в Белую Пущу...
     -- По конюшне соскучился? -- хмыкнул князь.  -- Ну  нет, к упырям мы не
пойдем.  Они ж, гады  такие,  нас просто кинули. А  я князю Григорию верой и
правдой служил!..
     За  этими  разговорами  беглые  путчисты  вошли  в  лес.  Высокие  ели,
подступавшие вплотную к дороге, закрывали и без  того стремительно темнеющее
небо, и путникам приходилось идти уже чуть ли не на ощупь. Впрочем, Петрович
чувствовал  себя здесь, как щука в  воде -- эти леса были ему немало знакомы
по прежним нечестивым делам.
     Однако  вскоре  из  леса  заслышались  голоса,  и  на  дорогу  высыпали
несколько оборванцев с горящими лучинами. Соловей  сразу узнал  в них  своих
недавних приспешников, только с тех пор они успели еще более пообтрепаться.
     И не успели Длиннорукий с Петровичем  и ахнуть,  как  попали в  плотное
кольцо окружения.
     -- Грабить  будем! --  заявил  разбойник  в  старом кожаном тулупе и  с
цигаркой в  зубах.  Если  бы князь  Длиннорукий  имел желание и  возможность
присмотреться внимательней, то признал бы в нем женщину. Но князю было не до
того --  теперь  он более  всего  опасался, что  грабители доберутся до  его
узелка  с крадеными золотыми ложками,  и от страха вдруг сделался необычайно
красноречив.
     -- Да  что ж  это делается, люди добрые! --  запричитал Длиннорукий. --
Бедных старых женщин  грабят прямо на большой дороге! Да нету у  нас ничего,
ничего нету!
     -- Похоже,  с них и впрямь взять нечего, -- заговорили разбойники между
собой.
     -- Нечего, соколики, как есть нечего! -- подхватил Длиннорукий. -- Было
б у нас какое добро, так рази ж бродили б мы, горемычные, ночью по лесам?
     --  Ладно, ступайте,  --  кинув  цигарку оземь  и растерев  ее сапогом,
разрешила  разбойница. Похоже, теперь, в отсутствие Петровича,  она взяла на
себя  роль  "главного".  Но  тут  вперед  выскочил  долговязый  мужичонка  в
полуистлевших лохмотьях:
     -- Нет, эдак я не согласен! Ежели грабить нечего, так будем насиловать!
     Это был тот самый разбойник, с  похотливыми замашками которого давно и,
как выяснилось, безуспешно боролся Соловей Петрович.
     Услышав,  что  его  собираются насиловать,  бывший  Грозный  Атаман  не
выдержал:
     --  Еще  чего  --  насиловать!  Да  вы  знаете,   кто  я  такой?  Я  --
Соловей-разбойник, ваш предводитель! Вы не смотрите, что одежка такая...
     Однако это заявление только еще больше разозлило душегубов.
     --  Петрович был настоящий лиходей, нам не  чета!  -- выкрикнул пожилой
разбойник в лапте  на  одной  ноге  и сапоге на другой. -- Он  бы  никогда в
бабское платье не переоделся, хоть его режь!
     -- Ложитесь, стервы! -- вдруг выкрикнул длинный душегуб. -- Страсть как
не терпится вас понасиловать...
     -- Что, прямо  на дорогу? -- чуть брезгливо спросил князь  Длиннорукий.
Он уже был готов подвергнуться даже обесчещению,  лишь бы сохранить  золотые
ложки.
     -- На  дорогу, на дорогу! --  захохотал длинный. -- Мне все равно  где,
лишь бы поскорее!
     Петрович все еще  продолжал  артачиться,  а  князь, поняв,  что насилия
избежать никак не удастся, соображал, как  бы  отдаться таким образом, чтобы
длинный разбойник  в  потемках не заметил, кого  он  насилует  --  бабу  или
наоборот.
     Но тут произошло нечто, чего не предвидели  не  только разбойники, но и
их  жертвы -- прямо  из-за поворота со стороны Царь-Города  на них  налетела
лихая  тройка, позади  которой темнела  многоместная  карета с зарешеченными
окошками.  И  не  успели душегубы скрыться в  лесу,  как их  схватили  дюжие
молодцы  в синих  кафтанах  царь-городских  стрельцов.  Последним из  кареты
неспеша вылез пожилой человек в  шубе, небрежно накинутой  поверх кафтана. В
нем князь  Длиннорукий  узнал Пал Палыча  --  главу Царь-Городского сыскного
приказа.
     --  Ну, признавайтесь, кто из вас Соловей-разбойник? --  грозно спросил
Пал Палыч, оглядев лиходеев, мелко дрожащих в крепких руках стрельцов.
     --  По  всем  приметам, нет  его  здесь, --  доложил  старший  стрелец.
Длиннорукий на всякий случай  пребольно наступил на ногу Петровичу, пока тот
не совершил какую-нибудь очередную глупость.
     --  А  вы, сударыни,  кто  таковые? --  строго обратился  Пал  Палыч  к
Длиннорукому и Петровичу. -- Откуда будете и куда путь держите?
     -- А мы бедные богомолицы, -- зачастил князь,  -- в Симеонов  монастырь
идем  грехи  замаливать.  А  тут  нас эти  нехристи  схватили, -- князь даже
непритворно всхлипнул и утерся  краешком платка, -- мало  того что пограбить
хотели, так еще чуть не изнасильничали!
     -- Ну ладно, разберемся, -- кивнул Пал Палыч. -- Может, вас подвезти до
Царь-Города?
     -- Не, -- испуганно пискнул Петрович, а Длиннорукий добавил:
     -- Мы обет дали -- пешком на богомолье идти.
     Тем временем стрельцы погружали разбойников в карету.
     -- Жаль, самого Соловья  так и  не схватили, --  сказал старший стрелец
Пал Палычу.
     --  Ничего,  от нас  он  никуда не  денется,  --  весело  ответил глава
приказа. -- Дайте срок, и  его поймаем,  и  всех  других  лиходеев, и  князя
Длиннорукого   тоже...  Ну,  сударыни,   счастливого  пути,   --  кивнул  он
богомолицам. -- Помолитесь и за нас, когда до монастыря доберетесь.
     --  Спасибо, батюшки,  выручили  вы нас, --  чуть не в пояс  поклонился
Длиннорукий.
     -- Такова наша работа, -- ответил Пал  Палыч и скрылся в недрах кареты.
Тройка  развернулась,  хотя  на  столь  узкой  дороге  это  было непросто, и
понеслась  в  Царь-Город,  где  сподвижников  Петровича  ждало  строгое,  но
справедливое наказание.
     --  Ну  вот  видишь,  все  обошлось,  --  Длиннорукий  весело  похлопал
Петровича по плечу.
     -- Еще обошлось ли, -- проворчал тот.
     Князь  закинул  за  плечо  узелок с  ворованными  ложечками,  и  они  с
Петровичем поплелись дальше по темной дороге.








     Прошло  около  двух  месяцев.  В   королевском  замке  шли   новогодние
празднества,  в целях  экономии  объединенные  со  свадьбой  Его  Величества
Александра с Катериной, отныне Ново-Ютландской королевой.
     Сколь ни  уговаривали  боярина Василия, на  свадьбу прибыть он не смог,
так как многочисленные дела требовали  присутствия частного детектива Дубова
в Кислоярске. Зато почетной  гостьей на торжествах была Надежда Чаликова.  В
начале официальной церемонии она  даже, по настоятельной просьбе  Александра
переодевшись в наряд пажа, помогала нести длинный шлейф на платье счастливой
невесты,  а  потом,  уже в обычном  наряде, сидела  за  столом для  почетных
гостей.
     Разумеется,  не   обошлось  празднество  и  без  благородных   рыцарей,
провозглашавших  здравицы  и  за Его Величество  короля  Александра, и за Ее
Величество   королеву   Катерину,  и  за  будущих  наследников,  и  за  всех
присутствующих и отсутствующих -- как по отдельности, так и совокупно.
     Среди  "совокупно  отсутствующих"  числилась и  княжна Ольга:  дела  не
позволили ей приехать лично, и законное правительство Белой Пущи представлял
боярин  Перемет.  Правда,  посланник  Ольги  не  столько  пировал,  сколько,
пользуясь удачным случаем, вел переговоры с  посланцами других стран,  также
прибывшими на свадьбу.
     Однако  же,  несмотря   на  занятость,   боярин   Перемет  нашел  время
побеседовать с Надей. Встреча состоялась в  бывшем рабочем кабинете Виктора,
который Александр  предоставил  Перемету  для  его  дипломатической  миссии.
Боярин  рассказал, что  союзным Ольге войскам Кислоярского  царства  удалось
"выбить"  упырей  из  нескольких приграничных  деревень,  где  тут  же  было
объявлено о восстановлении законной власти князей Шушков.
     --  Полкан  уже  думает,  как  бы  расширить  освобожденные  земли,  --
рассказывал Перемет,  --  а княжна  даже поставила  в воду  несколько веток,
чтобы весной пересадить  их в землю на  местах вырубленных  Григорием рощ. И
это только начало! А мне вот приходится мотаться по всему свету. Не успеваю,
знаете  ли.  Лошади так медленно везут -- то  ли  дело,  когда мы были Змеем
Горынычем!
     --  Попросим  Чумичку --  может,  он вернет вас  в  прежний  облик,  --
пошутила Надя. Перемет лишь улыбнулся в ответ.
     --  Да, кстати, -- вспомнил  Ольгин посланник,  -- а отчего  я не  вижу
здесь княжны Марфы? Мне велено передать ей поклон и послание от сестры.
     --  Виктору  сюда  хода  нет,  а  Марфа без него  ехать на  свадьбу  не
захотела,  --  объяснила  Надя.  --  Но  я  собираюсь  на  днях посетить  их
уединенное жилище, и если вы мне доверите, то передам и поклон, и послание.
     --  Такая  скромность  княжны  Марфы, конечно  же, весьма похвальна, --
вздохнул Перемет, -- но, боюсь, ей придется ради нашего общего дела прервать
уединение. Я, правда, не  видел послания Ольги,  но догадываюсь, о  чем идет
речь. Недавно упыри устроили пышные  похороны  Марфиных костей, и  появление
живой княжны очень сильно посрамило бы их в глазах всего мира.
     -- Я постараюсь убедить княжну Марфу, -- сказала Надя.
     --  Это должно  еще  сильнее  усилить брожение в Белой Пуще, -- понизил
голос  Перемет. --  Уже сейчас чуть  не всякий день к Ольге  тайно приезжают
посланники   от   высокопоставленных   бояр,   вынужденных  сотрудничать   с
Семиупырщиной,  и ведут  с  ней важные переговоры.  Ну  и  помощь,  вестимо,
оказывают...
     --  Понятно,  они хотят это сделать сами  и сверху,  чтоб  не допустить
снизу, -- как бы про себя заметила Чаликова.
     -- Что-что? -- не разобрал Перемет. -- А скажите, Надежда, как поживает
наш избавитель Иван-царевич?
     -- Иван-царевич? Жив и  здоров,  --  коротко ответила  Надя.  Подробнее
распространяться она не стала,  иначе  пришлось бы  начинать  с тринадцатого
века,  разделения  реальности  на  две, нашу  и  параллельную, затем  плавно
перейти к Гороховому городищу и прочим чудесам -- а у ее собеседника явно не
было времени  все это  слушать. Как и то,  что  Наталья Кирилловна,  вопреки
опасениям   Ивана-царевича,   довольно  быстро   включилась  в   современную
действительность Покровских  Ворот и с помощью своего названного правнука  и
супругов  Белогорских  постепенно  входила  в  роль  хозяйки  усадьбы.  Надя
улыбнулась,  вспомнив,  как  во  время  последнего  посещения  встретила   в
окрестностях  Покровских  Ворот  баронессу  Хелен фон  Ачкасофф, которую  по
причине  поразительного сходства поначалу  приняла даже за баронессу Наталью
Кирилловну. Госпожа историк задумчиво бродила по лужайке с  металлоискателем
-- видимо, надеялась отыскать еще один клад.
     --  Скажите,  а  что  боярин Василий?  -- оторвал  Надю от воспоминаний
боярин Перемет.
     -- Боярин Василий?  Он делает свое дело, и весьма успешно. -- Это также
была  истинная правда, хотя Надя не стала уточнять, на каком именно  поприще
боярин Василий достиг своих успехов.
     -- Э, да вот вы где! -- внезапно раздался над ухом Надежды неповторимый
голос Беовульфа, отчего она даже вздрогнула. -- Мы тут за вас чары подымаем,
а вас и нету!
     --  Извините,  господин  Беовульф, у нас тут был важный разговор, --  с
улыбкой ответил Перемет.
     -- Какие еще разговоры?! -- удивился славный рыцарь. -- Вот-вот полночь
пробьет, идемте скорее Новый Год встречать!
     -- Ну, идемте, -- согласился Перемет, нехотя вставая из-за стола.
     -- Да-да, разумеется, -- вскочила Надя.
     -- Это у нас древний обычай -- играть королевские свадьбы на Новый Год,
--  говорил  Беовульф едва поспевающим за ним Чаликовой  и Перемету.  -- Еще
королевич Георг... Вы слышите?
     Надя  напрягла  слух   --   и  услышала  приглушенный  звон  колоколов,
означающий наступление полночи. Украдкой  бросив  взор на  свои  часики, она
отметила, что до наступления Нового  Года еще  около  получаса, но  здесь, в
мире, который Надя считала параллельным, отношение ко времени было несколько
иным  -- тут оно,  в  зависимости  от  восприятия, могло и  влачиться, будто
старая кляча,  и  лететь  быстрее ковра-самолета. А  Новый  Год  наступал не
тогда,  когда  это  объявляла  говорящая  глава  государства  в общественном
российском телевизоре, а по времяощущению королевского звонаря.
     --  Ну,  скорее,  скорее,  -- поторапливал Беовульф. И вдруг, будто  по
волшебству, они оказались в огромной зале, полной празднично накрытых столов
и  огромного  множества  людей,   неподвижно  стоящих   вдоль  стен.  Помимо
Александра и Катерины, тут были и рыцари, и поэты, и многочисленные гости, в
большинстве  своем Наде не  знакомые.  Старый Теофил стоял у открытого окна,
через которое явственно долетали величественные звуки колокола.
     -- Не волнуйтесь, впустим Новый Год  -- и  закроем, --  шепнул Беовульф
Наде,  непроизвольно запахнувшей на себе пуховой платок -- вообще-то в замке
даже и с закрытыми окнами было не слишком-то тепло.
     Когда смолк последний  удар, Теофил поспешно  захлопнул окно. Из  толпы
гостей  отделился  пожилой  господин  в роскошном  камзоле  и  величественно
подошел к молодоженам.
     -- Кто это? -- тихо спросила Чаликова.
     -- Не узнаете? -- хмыкнул Беовульф. -- А вы посмотрите внимательно.
     -- Пирум! -- приглядевшись, изумилась Надя. Действительно, нелегко было
узнать  в  нем  затрапезного летописца,  принимавшего  Надю в круглой башне.
Хотя, наверное, и  Пирум  вряд  ли признал  бы в Наде  того  любознательного
юношу, который докучал ему расспросами о княжне-лягушке.
     Теперь господин Пирум держал в руке некую пожелтевшую рукопись, из чего
Надя сделала вывод, что древлехранитель собирается прочесть напутствие, коим
Ново-Ютландских  королей провожали в семейную  жизнь двести или даже  триста
лет назад.
     --  Как бы  не получилось  какой-нибудь несуразицы, --  тихо проговорил
Беовульф. И пояснил:  -- Обычно наши  короли женятся на благородных  девицах
или  даже на  соседних  царевнах, а здесь  такой  мезальянс. Хотя,  конечно,
госпожа Катерина -- прелестное создание, вполне достойное нашего короля...
     Однако Пирум, на ходу пробежав  рукопись, небрежно сунул ее в карман и,
остановившись на почтительном расстоянии  перед королевскою четой,  негромко
сказал:
     --  Позвольте  мне  отойти  от  обычая  и  не  утомлять  вас  долгим  и
поучительным посланием основателя Новой  Ютландии королевича  Георга к своим
потомкам  --  Вашему  Величество оно  ведомо,  а Ее Величество  может  с ним
ознакомиться при любом удобном случае.
     Наде показалось,  что  гости и даже сам  король облегченно вздохнули --
момент для зачтения древних манускриптов был явно не самый подходящий.
     -- А чтобы  уж  совсем не уклоняться  от обычаев, освященных веками, --
воодушевленно  продолжал  Пирум,  --  позвольте  высказать   одно  старинное
напутствие.  Желаю  вам  жить  в  мире  и  согласии  долгие  годы  на  благо
королевства и его народа, а умереть в один день.
     --  Благодарю  вас,  дорогой  Пирум,  за добрые пожелания, --  поспешно
ответил  Александр,  заметив,  как  при  последних  словах  потемнели  глаза
Катерины. -- А теперь прошу всех к столу!
     -- Погодите, Ваше  Величество, -- сурово остановил его летописец. -- Вы
должны исполнить еще один старинный обычай, уходящий в незапамятное прошлое!
     --  Какой еще  обычай? --  чуть  нахмурился король. А  Пирум, напротив,
неожиданно широко улыбнулся:
     -- А вы забыли? Ну разумеется, облобызать невесту!
     -- Ах,  вот  оно что! -- рассмеялся  Александр. -- Да,  такими обычаями
грешно  пренебрегать. --  С  этими словами  Его  Величество привлек  к  себе
Катерину, и уста счастливых молодоженов слились в долгом поцелуе.



Популярность: 1, Last-modified: Mon, 22 Apr 2002 09:44:00 GmT