(Мир вечного полдня No1)
отсканировано из: Мир вечного полдня. - М., Армада, 1998 (серия
"Фантастический боевик") - ISBN 5-7632-0625-8
OCR & spellcheck - Андрей Быстрицкий ([email protected])
рисунок на обложке - Michael Whelan
иллюстрации - К.Правицкий
Летопись первая. Проблема выживания
Часть 1. Мир вечного полдня
Ростик проснулся, потому что солнце жгло глаза. Это было странно, он
спал на отцовской "уличной" раскладушке, под любимой семейной вишней, а
значит, солнце не могло его осветить. Оно появлялось тут лишь после
одиннадцати, а сейчас не могло быть одиннадцать, он это знал наверняка, он
не выспался.
Да, не выспался, он прекрасно понимал, что его клонит поспать еще часа
два, тем более что сегодня ему полагается иметь соображающую голову. Ему
предстоял экзамен по математике, от которого зависело, что он будет делать
дальше, куда направит свои стопы, как говаривал отец, обсуждая возможные
институты.
Он открыл глаза... и скатился с раскладушки, запутавшись в одеяле,
которое поверх пледа, под которым он спал, подражая отцу, на него положила
мама. Должно быть, решила "утеплить" его, когда он уже уснул. Она часто не
одобряла, когда кто-то спал во дворе, говорила о росе, о прохладном воздухе
и возможных тарантулах. Все это была ерунда, тарантулов у них сроду никто не
видел, а прохладный воздух идет только на пользу. Как отцу.
И тогда он понял, почему солнце светит прямо сверху на его несчастную
голову -- он проспал. Ростик посмотрел на часы, оказалось, уже половина
двенадцатого... Проспал!
Нет, на двенадцати стоит не маленькая, а большая стрелка, а
маленькая... Она чуть зашла за шесть часов. Значит, сейчас без чего-то
четверть седьмого?
Он поднял голову, посмотрел на желтый солнечный диск, висевший в
зените, пробивающий не только реденькие сероватые облачка, но и хитроумно
обошедший спасительную вишню, под которой летом он спал почти столько
времени, сколько помнил себя, с младенчества, а ночевал уже года три, с тех
пор как мама поддалась уговорам отца, что он -- Рост -- уже большой.
Итак, часы врали. Встали, пока он спал, и вот сейчас, почти в полдень,
пытаются утешить тем, что он еще может успеть на экзамен. Взвесив такую
возможность, Ростик нашел шлепанцы, вырезанные из старых кедов, и пошел в
дом.
-- Мам, мама!
Никто ему не ответил. Он дошел до третьей, самой дальней, комнаты, где
размещалась родительская спальня, и с удивлением уставился на кровать. Мама
не убрала за собой постель -- положительно, мир сошел с ума.
Ну, с отцом все понятно, он еще месяц назад ушел на какую-то свою
"летневку", потому что такая у него работа -- он радиоинженер, связист,
"маркони" и вообще у них в городе личность легендарная, поскольку один из
немногих общался с живыми иностранцами, на зимовках. Знает три чужих языка и
говорит на них быстрее, чем по-русски. Его не будет почти до Нового года, да
и то если его не уговорят остаться на зимовку, то есть на весь год целиком.
Но вот почему мама проявила такое непривычное для себя вольнодумство,
вернее сказать -- распущенность? Она главврач "Скорой помощи", у нее страсть
к чистоте и аккуратности -- со студенческих времен. Что с ней-то произошло?
Ростик нашел крынку молока с куском хлеба, намазанным медом, чтобы хлеб
как следует пропитался, как он любит. Значит, она все-таки о нем подумала,
когда убегала невесть куда, невесть когда.
Над молоком на стене висели часы. Ростик даже поближе подошел. Так и
есть, четверть седьмого, он не мог опоздать на экзамены, потому что часы эти
отец выиграл на собачьих гонках года три назад на Аляске, они заводятся раз
в две недели, и точность хода у них сравнима с морскими хронометрами. Так
говорил отец, а значит, так и есть. В городе, говорил он, могли врать все
остальные часы, особенно в головах начальников, но эти показывали абсолютное
астрономическое время.
Но как же тогда быть с солнцем? Значит ли это, что сегодня, второго
июня шестьдесят седьмого года, в пятницу, день его первого и самого важного
из выпускных школьного экзамена, мир сделался каким-то другим? Отца бы
спросить, но он далеко, а установить прямую связь с ним почти невозможно,
потому что из их широт до Арктики "досигналить" очень трудно.
Одевшись в свои любимые брезентовые черные "техасы" с заклепками и
серую майку, Ростик торопливо сжевал хлеб, махнул рукой на раскрытые где-то
в середине учебники и вышел на улицу.
Их привычная Октябрьская улица одним концом уходила к парку Победы со
стадионом, а другим -- к центру Боловска, где располагался райком, Дом
культуры и памятник вождю. Город был вовсе не так мал, как некоторые думали,
в нем имелись филиалы Воронежского университета и Харьковского политеха,
обсерватория и куча заводов.
Сейчас улица выглядела как-то не так, что-то в ней было странное. И не
потому, что их привычная скамейка, которую отец увековечил из кирпичей на
месте старой, деревянной, где он когда-то сделал маме предложение, выглядела
слишком резко, как на контрастной фотографии. И даже не из-за того, что
двухсотлетняя акация, нависшая над скамейкой, самое старое дерево в городе,
не дрожала ни единым своим листом, чего быть практически не могло. А потому,
что почти все жители улицы вышли к калиткам своих палисадничков и слишком
негромкими, опасливыми голосами переговаривались, нервно поглядывая в
сторону центра. Или вверх, на солнце, которого не могло быть там, где оно
находилось.
Здороваясь на ходу, Ростик побежал по улице. Школа -- вот где сейчас
должны были разрешиться его сомнения. Если экзамены уже начались, значит,
врал даже отцовский призовой хронометр, а если нет... Ну, тогда Ростик не
знал, что и думать.
Но далеко он пробежать не успел, на углу, разогнавшись под тополями, он
практически врезался в Кима и Любаню, торопливо шедших навстречу. Ким,
корейская душа, успел выставить руки, а Люба, конечно, взвизгнула, впрочем,
не очень, она была выдержанной девушкой, такой ее воспитали.
-- Ты чего так несешься? -- спросил Ким в запале.
-- Ким, что происходит? -- спросил Ростик одновременно с ним.
-- А мы идем к тебе узнать, что ты думаешь по этому поводу? -- пояснила
Люба.
Все посмотрели вверх.
-- Значит, у вас то же самое? -- спросил Рост.
-- Что значит "тоже"? Ты думаешь, у нас в саду это выглядит иначе? Это
во всем городе происходит. И со всеми разом.
Они помолчали, каждый переживал замечание Любани по-своему. Хотя
выразить это словами было нелегко.
-- Ладно, -- решил перейти к конструктиву Ростик. -- Экзаменов нет, как
я понимаю?
-- Для них слишком рано, -- пояснил Ким. -- Но если эти чудеса со
временем не утрясутся, то их, похоже, и не будет.
-- А как они могут утрястись? -- как всегда, Любаня сумела задать
главный вопрос. То есть такой, после которого все чувствуют себя немного
дураками.
-- Нужно идти в центр, может, на главной площади у народа есть дельные
предложения? -- сказал Ким.
-- Народа и тут хватает, а дельности не замечается, -- ответил Рост,
поглядывая на соседей, которые не расходились по домам, словно действительно
чего-то ждали.
Вдруг в конце улицы он заметил знакомую долговязую фигуру на
велосипеде. Вот это было кстати. Торопливо, чтобы не опоздать, он сунул два
пальца в рот и заливисто свистнул. Все обернулись на него. Но главное,
велосипед замедлился, качнулся и свернул к ним.
На веле восседал, как всегда изрядно ссутулившись, Георг Пестель,
Джордж, Жорка, Георгий -- все зависит от того, кто к нему обращался, -- с
соседней улицы. Впрочем, Ростик всегда звал его просто Пестелем. Фамилия
была такая, что клички были уже не нужны.
Годом ранее Пестель отучился в той же школе, что сейчас заканчивала и
эта троица. Потом он провалил в Московском универе на биофаке последний
экзамен и сейчас готовился ко второй попытке. Через пару-тройку недель он
должен был отбыть в Престольную, но пока, как Ростик слышал от Любы, всего
лишь уволился из зверосовхоза, где проработал этот год, набираясь
практического опыта.
Пестель был высоким, за метр девяносто, сутулым очкариком с веснушками,
заливавшими все лицо от макушки до подбородка. Макушка его была видна
потому, что он стригся исключительно под машинку, оставляя не больше
сантиметра волос. Помимо первого разряда по волейболу, Пестель и в остальном
был неординарной натурой. Ростик давно хотел сойтись с ним покороче, да
как-то не получалось.
-- Ты куда? -- спросила его Любаня, словно это она свистела.
В отличие от Ростика, она знала Пестеля очень хорошо.
-- Решил прокатиться за город, там что-то видели.
-- Что? -- спросил Ким.
-- Не знаю. Приходил знакомый со станции и попросил прокатиться,
посмотреть.
-- Поехали вместе? -- предложил Ростик и посмотрел на Пестеля. --
Подождешь? Мы быстро.
О том, что Ким или Любаня могут не поддержать его предложение, он даже
не подумал. Но они и не собирались отказываться.
Через пару минут все снова были в сборе. Все восседали на велах,
разумеется, на "Украинах", кроме Любы. У той был дамский немецкий "Спорт", с
тремя передачами -- отличный аппарат и очень дорогой. Его привезли прямиком
из Германии. На этом "Спорте" Любаня обгоняла в городе всех.
Они выкатили с Октябрьской, поднялись на холм, за которым начинались
новостройки, спустились с той стороны, где находился вагоноремонтный завод,
проскочили хутор Бобыри, который был практически рабочей слободой,
пригородом, построенным еще в прошлом веке, и въехали в рощу грецких орехов.
Это была одна из самых северных рощиц таких деревьев, что до всеобщего
сведенья еще в средней школе довел Пестель.
В стороне от дороги, на поляне, на которой лет десять солдаты местного
гарнизона устраивали себе летние лагеря, происходила какая-то возня. Ростик
и оглянуться не успел, как они все вчетвером скатили с дороги и подъехали к
служивым.
Десяток квартирьеров, предназначенных для разбивки лагеря, голые по
пояс, столпились у умывальников. Впереди всех стоял молоденький лейтенантик,
который растерянно поглядывал на подчиненных, на солнце над головой и на
колодец.
Трое ребят вытаскивали из колодца четвертого, обвязанного толстой белой
веревкой. Лейтенант спросил:
-- Ну что там, Квадратный?
Квадратный, спокойного и уверенного вида паренек, видать из
старослужащих, с такой мускулатурой, что Ростик только завистливо свистнул
про себя, подтянулся на руках, сел на край колодца и негромко сказал:
-- Нет, товарищ лейтенант, нам не показалось. Там действительно никакой
воды больше нет, лишь твердый, как асфальт, пол. Совершенно сухой.
-- Как же так? -- нахмурился лейтенант. -- Вчера еще была вода...
-- Этот колодец никогда не пересыхает, -- веско произнес Пестель. -- Он
один из самых глубоких в округе, о нем упомянули даже в прошлом веке,
описывая губернию.
Лейтенант сделал сердитое лицо. Он был растерян больше, чем хотел
показать.
-- Вы кто такие? Что тут делаете?
-- Мы? -- переспросила Люба. -- Мы ехали мимо.
-- Вот и проезжайте... мимо.
-- А грубить не стоит, -- спокойно сказала Люба и повернула свой вел.
-- Даже если колодец пересох.
Ребята последовали ее примеру. Оказавшись на дороге, они поехали
медленнее. Почему-то никому теперь не хотелось торопиться, вдруг там, за
ореховой рощей, окажется что-то, чего никто из них не ожидает? Внезапно
Пестель произнес:
-- Вообще-то, еще пару веков назад у нас в городке жил какой-то
юродивый, я забыл его имя... Михал, Михась... Нет, не помню. Говорят, у него
было пятно на голове, и если хотели его обидеть, то звали Пятнышко.
-- И что юродивый? -- спросил Ким.
-- Он умел предсказывать. Был у него такой дар.
Они молча проехали сотню метров, наконец Люба не выдержала:
-- Дальше-то что?
-- Ах, дальше? Да, дальше. Ну так вот, он предсказал, что когда-нибудь
на наш город обрушится второе солнце, которое сожжет все степи, многие леса,
и все станет по-другому.
-- Второе? -- спросил Ростик. -- Что значит -- второе солнце?
-- Ну, может, такое, что будет висеть строго над головой. А первое
будет вставать, как полагается, с востока? -- предположил Ким.
- Уже почти семь, -- сказала Люба, -- первому солнцу вполне полагается
подняться над горизонтом. А где оно?
Рост автоматически посмотрел туда, где должен был находиться восток. По
крайней мере, он там всегда находился. Но сейчас там ничего не было.
-- Не знаю, -- отозвался Ким.
-- Второе, может быть, такое, которое отлично от нашего, земного? --
высказался Пестель.
-- Земного? -- переспросила Люба. -- Что ты имеешь в виду?
Внезапно роща кончилась. Они сразу, резко, как будто
мчались на машине, а не катили на велах, вылетели на простор... И
затормозили, потому что дорога кончилась. Ровно, словно ее ножом отрезали,
как полоску мягкого теста. И так же в обе стороны от дороги отрезали весь
привычный мир. И началось там что-то... Необычное.
Это была пронизанная редкими стебельками незнакомых растений земля,
потрескавшаяся от жары. И она была какого-то странного, темно-красного
цвета.
Ростик вытянул шею и посмотрел вбок, туда, где в сотне метров должны
были проходить железнодорожные пути вагоноремонтного завода. Их уровень
остался чуть ниже взгорка, где ребята сейчас стояли. Поэтому ему хорошо было
видно, что насыпь из щебенки кончалась точно так же, как и дорога. И
разумеется, кончались рельсы -- отрезанные гигантским аккуратнейшим
скальпелем.
Но главное, то пространство, что они видели перед собой, пространство,
которое всегда обещало горизонт и привычную, короткую перспективу, теперь
вообще не обещало края, не подразумевало никакой закругленности, не
выглядело как привычная покатость Земли. Горизонт исчез, все стало плоским,
ровным, лишь с холмами и взгорьями, протянувшимися бесконечно, в даль,
которая сменялась новой далью, а та в свою очередь следующей. И в этом
пространстве было столько всего, что даже голова кружилась, как иногда она
кружится, если всматриваться в небо.
-- Посмотрите, -- произнес Пестель и вытянул руку. -- Мне кажется, я
вижу развалины.
-- Что это может быть? -- спросила Люба. -- Не развалины, а вообще --
все?
-- Хотел бы и я знать, -- буркнул Пестель и, вздохнув, повернул руль
велосипеда.
-- Куда теперь? -- спросил Ким.
-- Есть одно место, -- пояснил Пестель, посмотрев на часы. -- Правда,
они в это время заканчивают работу... Но, может быть, сегодня решили
остаться.
"Что за место, где кончают работать, едва наступает утро?" -- гадал
Ростик, но не очень долго. Стоило впереди мелькнуть куполу, который он
привык видеть с самого детства, как у него рассеялись все сомнения.
Обсерватория! Ай да Пестель, молодец. А он и не подумал.
А ведь отец водил его сюда мальчишкой, но он посмотрел на какие-то
машины, на медлительных людей в синих халатах и больше не интересовался этим
заведением. А зря, отца тут любили, и публика, по его словам, собиралась
прелюбопытная.
У входа в здание никого видно не было, даже вахтера. Ребята прошли по
гулкому коридору, Пестель свернул в узкий затемненный закуток, в конце
которого мелькал сумрачный свет, и они вышли в довольно большую комнату,
имевшую всего одно, очень узкое, окно с матовым стеклом. Тут было прохладно,
на полках стояли какие-то приборы, над несколькими столами висели загадочные
лампы, но они не горели.
-- Есть тут кто? -- громко спросил Пестель.
-- Кто там? -- отозвались из глубины, где тень была особенно густой.
Пестель уверенно пошел в ту сторону, он тут наверняка не редкий гость,
решил Ростик почему-то с завистью.
Они вышли к небольшому диванчику, на котором лежала подушка и
скомканный плед. На кушетке сидел лысый улыбающийся человечек в пестрой
заграничной футболке. Перед человечком стояли еще двое ребят. Одного Ростик
знал. Это был Антон Бурскин, чемпион города по тяжелой атлетике, очень
накачанный и красивый парень, от которого половина девчонок просто сходила с
ума. Поговаривали, что, отслужив армию в спортроте, он пытался поступить в
военное училище, но не получил каких-то рекомендаций. Что это были за
рекомендации, Ростик не догадывался, отец, прознав про эту историю,
нахмурился и покусал нижнюю губу, что было верным признаком крайнего
раздражения.
Вторым оказался темноволосый, очень подвижный паренек с цыганскими или
кавказскими глазами. Он весело кивнул несколько раз и всем по очереди
протянул руку, каждый раз приговаривая:
-- Эдик... Эдик Сурданян.
Про него, как ни странно, слышал Ким. Он спросил:
-- Вы тот самый Сурданян, корреспондент "Известки"?
"Известкой" называлась в народе газета "Боловские известия", которую за
полную неинтересность большинства статей прозвали этим малоаппетитным
прозвищем. Эдик опять смущенно кивнул, эта привычка была у него укорененной.
-- А-а, Пестель, проходите. И друзей своих ведите поближе, -- отозвался
улыбающийся лысый человек в футболке. -- Я хотел поспать немного, но вот, --
он развел руками, -- пока не удалось.
Пестель стал в официальную позу.
-- Позвольте познакомить -- Иосиф Ким, мой сосед, Люба и Ростислав...
-- Вы сын Гринева? -- спросил лысый. -- Ну, тогда мы знакомы, только
виделись давно.
Ростик вдруг тоже кивнул, протянув руку. Рукопожатие лысого оказалось
крепким и сильным. Почему-то после этого Ростик сразу вспомнил, как его
зовут.
-- Директор обсерватории Борис Михалыч Перегуда, -- для всех объявил
Пестель.
Перегуда встал, он не мог сидеть при девушке.
-- Итак, молодые люди, чем обязан?
Ростик прикинул его возраст: пожалуй, чуть старше отца. Или чуть
моложе, но выглядит похуже, бледная кожа, воспаленные глаза.
-- Что с нами произошло? -- спросил Эдик.
-- Где мы оказались? -- одновременно с ним спросила Люба.
Перегуда подумал, смешно наклонив голову вбок, и вздохнул.
-- Правильнее всего будет спросить не где, и даже не что произошло, а
как такое оказалось возможно? Понимаете, этому нет никакого объяснения. Мы
заступили на дежурство вчера в девять, произвели обычные технические замеры,
даже вели наблюдения по плану до полуночи, а потом... Приборы стали врать, и
большая их часть так и не пришла в себя.
-- Например? -- спросил Эдик, он уже достал блокнотик в твердой корочке
и новомодную шариковую ручку, готовясь что-то писать.
-- Например? Ну, что-то происходит со временем. Если судить по числу
ударов сердца, а это один из самых точных наших природных хронометров,
минута тут длится не шестьдесят секунд, а, так сказать, сто восемь
нормальных, земных, секунд... -- Перегуда стал чуть прямее. -- Может быть,
это очень смелое предположение, может... Понимаете, мне пришло в голову, что
мы, скорее всего, уже не на Земле.
И тут Пестель торопливо, часто сбиваясь, рассказал, как они доехали до
края дороги, как увидели красную почву и что-то странное вдали. Ростику это
показалось не очень важным, но Перегуда выслушал с интересом.
-- Вы знаете, Георгий, -- подтвердил он рассказ Пестеля, -- всю вторую
половину ночи я просидел за старым оптическим телескопом, только использовал
его... Гм, как бы точнее выразиться? В общем, использовал его как подзорную
трубу. И выяснил, что затемнение сверху ходит определенным, весьма
правильным в математическом смысле образом по всему здешнему пространству,
то закрывая, то открывая новые участки поверхности.
-- Поверхности? -- переспросил Эдик.
-- Именно. Это просто поверхность. Она протянулась в немыслимую даль, и
я даже подумал...
-- Да, что вы подумали? -- спросил Ростик немного невежливо.
-- Понимаете, есть гипотеза... Хотя нет, об этом еще рано говорить.
-- А жизнь тут как? -- спросила Люба. Она нервничала уже поменьше, но
все-таки Ростик видел, что ее кулачки были плотно сжаты.
-- Что вы имеете в виду? -- вдруг удивился Антон.
-- Я хочу знать, как мы тут будем жить? Что будем делать, как будем
существовать?
-- Ну, если мне будет позволено предложить аналогию, я бы сравнил
ближайшую нашу перспективу с переселением на дачу, где ведут упрощенное
существование... -- ответил Перегуда, немного смущенный, потому что изрядно
не договаривал.
И Ростик понял, что астроном будет не договаривать все время.
-- Значит, дача? -- громко спросил Ростик.
-- Я не утверждаю, а пытаюсь дать аналогию.
-- Может, космическая лаборатория? -- спросил Пестель. -- Или ковчег?
Живые существа, так сказать, каждой твари по паре, и...
Он не закончил. Эдик вдруг с энтузиазмом спросил:
-- И что же на Земле, там, где мы жили до сих пор, образовалось пустое
место?
Перегуда поднял на него глаза, потом потер подбородок.
Ну, я полагаю, на "нашем", так сказать, месте на Земле
пустоты не образовалось, все осталось как было. То есть нет нужды
переносить нас, вырезав из определенного пространства. Достаточно просто
скопировать, как... Подобно тому как объект отпечатывается на пластинке при
фотографировании, понимаете?
-- Значит, мы негатив? -- спросила Люба. Перегуда вздохнул:
-- Если угодно -- пожалуй.
-- А почему звезд не видно? -- спросил Эдик.
-- Об этом нужно думать, отвечать на этот вопрос даже в такой вот
приватной беседе пока рано.
-- А звезды не могли затемниться тучами? -- переспросил Эдик.
Перегуда улыбнулся:
-- Я слишком долго смотрю на небо, чтобы совсем не заинтересоваться
облаками и тучами. И я могу вполне квалифицированно ответить -- то, что
закрывает от нас здешнее светило, тучами не является.
-- А что же это? -- снова прогудел Антон.
-- Это туманности, -- с несколько озадаченным видом ответил директор
обсерватории, -- способные поглощать свет данного светила, потому что иначе
обеспечить суточный цикл в этих условиях почему-то невозможно... Впрочем,
отвечать на эти вопросы, как и на многие другие, пока рано.
-- Хорошо, допустим, -- снова спросил Эдик. -- Когда же появятся ответы
на все вопросы?
-- На все вопросы ответов точно не будет. Этот мир... -- Перегуда
взлохматил волосы. -- Ребята, в самом деле рано о чем-либо говорить.
Необходимы данные, наблюдения, наконец, анализ, что тоже требует времени.
-- Вы говорите, тут очень далеко видно? -- вмешалась Люба.
-- Вы не поверите, насколько далеко тут можно увидеть окрестности, -- с
неожиданной горячностью заговорил директор обсерватории. -- Я видел холмы на
расстоянии тысячи километров, в этой цифре я абсолютно уверен, видел
какие-то странные строения...
-- Строения? Но вот они, -- Эдик кивнул в сторону ребят, -- подошли к
концу дороги, к самому краю того места Земли, которое, как вы говорите, было
скопировано...
-- У меня нет оснований думать, что на всей этой... гм, поверхности из
разумных существ оказались только мы с вами, то есть люди. Я полагаю...
Перегуда вдруг умолк и опустил голову. Ростик понял, что теперь его
будет трудно разговорить, ученый думал о чем-то в высшей степени серьезном.
-- Скажите, как наши читатели еще могут установить, что они оказались
не на Земле? -- спросил Эдик.
У этого парня или абсолютно пусто в голове, или он потрясающе
хладнокровен, подумал Ростик. Впрочем, он сам почему-то поймал себя на
мысли, что воспринимает все происходящее достаточно спокойно, словно просто
приехал на трамвае не на ту остановку и теперь выясняет, что есть
интересного в новом месте.
-- По тем приборам, которые есть у них дома, -- отозвался Перегуда
усталым, даже подавленным голосом.
-- Например?
-- Что-то странное происходит с компасом, -- помог приятелю Антон.
Перегуда покачал головой:
-- Не только. У меня складывается впечатление, что весь приборный парк
вышел из повиновения привычным нам законам природы. Термометры, барометры,
ветряки, часы...
-- А какой вывод из всего этого можно сделать? -- спросил Эдик.
Вот идиот, решил Ростик, но тоже, как и остальные, с интересом
повернулся к Перегуде.
-- Вывод? Мы должны любой ценой наладить тут материальную базу для
нормального существования города. Нам придется этим заняться, или... или мы
очень скоро погибнем.
-- Это значит, -- с непонятным удовлетворением прогудел Антон, -- что
главным будет умение выживать?
-- Полагаю, -- нехотя согласился Перегуда, -- на ближайшие годы это
составит нашу главную проблему.
Ребята оседлали свои велосипеды и, оглянувшись на Эдика с Антоном,
усевшихся в редакционный "уазик", покатили в город. Машина их не обогнала,
-- значит, газетчики отправились выяснять, где проходит линия раздела
земного мира и красной почвы.
До города доехали в полном молчании, да и ехали слишком быстро,
переговариваться неудобно. А потом уже и говорить было не нужно. На улицах
людей стало еще больше, Ростик с удивлением обнаружил, что очень многие из
них неторопливо, но вполне решительно направлялись в центр города. Поэтому,
не договариваясь, даже не глядя друг на друга, все четверо покатили туда же.
В центре, на площадке перед памятником Ленину и райкомом, людей было
столько, что с велосипедов пришлось слезть. Ростик пожалел, что не завез
машину домой, без нее было бы удобнее, но теперь уж делать нечего. Они
проманеврировали между группками возбужденных или, наоборот, неестественно
спокойных людей и оказались метрах в сорока от того места, где на Первомай
или Седьмое ноября устанавливали трибуну для отцов-командиров города и
района.
Сейчас прямо на асфальт были выставлены какие-то деревянные тумбы и с
одной из них хрипло верещал какой-то тип. Ростик помнил его лицо, потому что
на праздники он выкрикивал приветствия колоннам демонстрантов. Кажется, он
работал на местном радио, но теперь орать ему приходилось без микрофона, и
он изрядно выдохся. Ростик прислушался:
-- Вспомним наших отцов и старших братьев! Они встретили войну со
спокойной строгостью преданных идеям партии граждан. И нам выпала нелегкая
ноша, но мы пройдем через испытание так, что не посрамим!..
Определенно он работал на радио.
Народу тут было чуть меньше, с велосипедами стало полегче. Сбоку от
тумбы, с которой порол привычную чушь митингующий для начальства хрипун,
стоял предисполкома Кошеваров и высокий, плечистый человек с чуть
рассеянным, но в то же время уверенным взглядом.
Люба посмотрела на Ростика:
-- Пойдем спросим Кошеварова, что они будут делать?
Ростик вспомнил, что Люба с дочерью предисполкома дружила, кажется, лет
с десяти, познакомившись еще в музыкальной школе.
-- И у капитана заодно спросим, -- предложил Ким.
-- Какого капитана? -- не понял Пестель.
-- Капитана госбезопасности, видишь, они рядом стоят? Кстати, у него
фамилия Дондик, а больше я про него ничего не знаю.
Кошеваров, увидев Любу, шагнул к ней:
-- Любочка, нет совершенно никаких оснований для паники!
-- Ну, паники тоже нет, -- ответила Люба, несмотря на напряжение,
постаравшись улыбнуться.
Ростик только сейчас заметил, что она сегодня утром очень мало
улыбалась. Обычно она веселилась не переставая, да так, что прохожие
оборачивались.
-- А я думал, ты волнуешься из-за этих мародеров... -- сразу устало и
нерешительно ответил Кошеваров.
-- Каких мародеров? -- спросил Ким.
-- С ними уже разобрались, и довольно жестко, -- вмешался капитан
Дондик. -- Практически по законам военного времени.
-- Нет, мы не о мародерах хотим спросить, -- сказал Пестель чуть
смущенно. -- Мы другие вопросы хотим задать.
-- Ситуация с электричеством действительно непростая, вынужден
признать, -- отозвался Кошеваров, словно Пестеля волновало именно
электричество. -- И с водой тоже не все понятно. Но в целом...
-- С водой? -- растерянно переспросил Ростик. -- Так вы что -- не были
за городом?
-- А почему мы должны там быть? -- жестковато спросил капитан Дондик.
-- Потому что там есть доказательства, что все совсем не просто. И
электричеством наши проблемы не ограничиваются, -- отозвался Пестель.
-- Вы знаете наши проблемы? -- снова спросил капитан.
-- Нет, нет, не будем так обострять вопрос, -- отозвался Кошеваров. В
его глазах билось беспокойство, и голос звучал неуверенно. -- Главные наши
сложности, безусловно, еще не поняты до конца, но мы выясним их, и тогда...
-- Главные сложности, Илья Самойлович, -- отозвался капитан Дондик, --
в том, чтобы сохранить спокойствие людей.
-- Согласен, -- тут же отозвался Кошеваров.
Внезапно Люба блеснула глазами так, что Ростик положил руку на ее
велосипед на случай, если она начнет размахивать руками, забыв о своем
"Спорте".
-- У вас глаза есть, или вы будете отрицать, что.,. -- Она замолчала.
Даже объяснить, что же с ними произошло, как оказалось, было непросто.
-- Отрицать? -- прервал ее Дондик, прищурившись. -- Что отрицать?
На высоких азиатских скулах Кима заиграли желваки.
-- Да хотя бы то, что мы видели.
_ И что же вы видели? -- спросил Кошеваров.
-- И кто видел? -- спросил Дондик, оглядываясь, словно собирался звать
каких-нибудь милиционеров.
-- Мы все, -- сказал Пестель.
Дондик мгновение подумал, потом сказал решительно:
-- Вот что, ребята, вы закатывайте свои велосипеды в гараж, там с ними
ничего не случится, и пойдемте ко мне, расскажете все по порядку.
Ким оглянулся, будто думал о бегстве. Это было так выразительно, что
Ростик даже хмыкнул про себя. В самом-то деле, чего волноваться? Они ничего
предосудительного не совершили, а делать из капитана чудовище из-за старых
порядков, и тем более после публикации "Ивана Денисовича", явно не стоило.
Поступили так, как предложил Дондик. Закатили велы, потом поднялись на
второй этаж и перешли по какому-то коридору в кабинет начальника
райуправления КГБ. Вместе с капитаном и ребятами, не отставая ни на шаг,
топал и Кошеваров. Он был взволнован, на его очень белой коже алели
лихорадочные пятна, но он старался держаться.
Наконец они уселись на стулья вдоль большого, затянутого зеленым сукном
стола и стали, перебивая друг друга, рассказывать.
Два или три раза Дондик рассердился, переспрашивая их весьма
напряженным голосом, но было ясно -- он злится не на них. Кошеваров
несколько раз вскакивал, ходил у стены, вдоль расставленных стульев, и шумно
тер сухие, на удивление большие, ладони.
Ребята рассказали о поездке за город, о далеких развалинах, которые
вполне могли оказаться и не развалинами вовсе, и самое главное -- об идее
Перегуды про необходимость выживать. Дондик выкурил две папиросы, пока
слушал, а потом поднял голову и, твердо посмотрев в глаза каждому из ребят,
отчеканил:
-- О том, что видели и слышали, -- молчок
Это было настолько неожиданно, что Ростик удивленно протянул::
-- Может, еще подписку о неразглашении дать? Капитан сквозь зубы
процедил:
-- Нужно будет -- дадите.
-- Но послушайте! -- воскликнул Кошеваров, но продолжать не стал или не
успел. Его перебила Люба:
-- Достаточно велосипеда, чтобы все узнать. Капитан посмотрел на
Кошеварова:
-- Запретим.
Вдруг Пестель улыбнулся.
-- Всем? -- Ему никто не ответил. -- А как быть с ногами, товарищ
капитан? Ведь до края нашей земли можно пешком минут за двадцать дойти. Или
даже быстрее.
-- Может, разъяснение по радио? -- спросил Кошеваров, обращаясь,
конечно, к Дондику.
-- Тока же нет. Даже микрофоны на площади не сумели к динамке
присоединить.
Ростик погладил сукно перед собой, потом сдержанно, пытаясь быть
рассудительным, проговорил:
-- Товарищ капитан, мы же не враги. И людям придется что-то объяснять.
Слухи...
-- Разговорчивые больно, -- произнес капитан и стал закуривать третью
папиросу. Внезапно Ростик увидел, как у него дрожат пальцы. Да он просто
боится, удивился про себя.
-- А вам нужно быть повежливей, -- спокойно, уверенно вдруг сказала
Люба, она, вероятно, тоже заметила эти дрожащие пальцы капитана. -- И
смотреть на то, что происходит, своими глазами, а не... заемными.
Внезапно капитан опустил руки на стол и, уже не стесняясь, сжал их в
кулаки. Потом поднял голову, обвел всех долгим, прищуренным от дыма
взглядом. Поднялся и проговорил:
-- Ладно, подождите пока.
Он вышел, Кошеваров постоял, перекатываясь с носков на пятки, потом
провел ладонью по волосам и тоже ушел.
-- Может, мы уже арестованы? -- нервно спросил Ким.
-- За что? -- отозвался Пестель.
Ответить ему никто не успел. В комнату вернулся Дондик. Он даже немного
запыхался.
-- Пойдемте-ка, еще раз расскажете, что видели.
На этот раз идти было не очень далеко. Миновали тамбур, комнату с двумя
секретаршами, испуганными светленькими девушками, которые больше смотрели в
окно, чем на свои столы, и оказались в огромном, очень красивом кабинете.
Ростик и не думал, что такие кабинеты вообще существуют, тут можно было
разместить две квартиры, в которой обитало их семейство.
За главным столом восседал, по-другому и не скажешь, секретарь райкома,
всем известный по своим длинным и путаным выступлениям с праздничных трибун
Савелий Прохорович Борщагов. Еще он был известен в городе тем, что
ходатайствовал о переименовании Боловска в Брежневск. Но город сочли слишком
маленьким для того, чтобы носить столь славное имя, и отказали. Впрочем,
поставки стройматериалов для новостроек и количество автобусов увеличили.
Борщагов был уже изрядно пожилым человеком, с очень круглой головой, с
пшеничным чубом, падающим на выпуклый лоб, и маленькими пухленькими руками,
глядя на которые каждому становилось ясно, если этот верховодитель
"атакующего класса" и занимался когда-либо физическим трудом, то было это
недолго и очень давно.
Тут уже находился Кошеваров, человек пять -- семь незнакомых Ростику
людей, вероятно из партактива, и Наум Макарович Вершигора. Тот самый, что
считался главным редактором "Известки". От него-то во время рассказа,
который опять пришлось повторить для присутствующих, ребята и выслушали
больше всего вопросов. Впрочем, они не успели на них ответить. Потому что
Борщагов стал отдавать распоряжения, которые касались то ли радиоузла, то ли
стадиона. Тут Дондик, не отходивший далеко, взял Кима за локоть и, как бы
всех разом, повел его к двери. В приемной с секретаршами он написал какую-то
бумажку и вручил ее Пестелю:
-- По этой записке вам вернут велосипеды. И пошел в кабинет Борщагова.
-- Стойте! -- звонко, по-девчоночьи сказала Люба.
-- Да? -- Капитан обернулся.
-- А спасибо? Вы забыли сказать...
Капитан нахмурился. Вдруг он виновато развел руками и чуть заметно
улыбнулся:
-- Да, извините. Конечно, спасибо.
Они вышли. Получили свои велосипеды и пошли сквозь толпу в сторону
дома. Ким восхищенно покрутил головой:
-- Здорово ты его!
-- Он еще не безнадежен, -- отозвался Пестель. -- Все-таки даже
извинился.
-- Ростик посмотрел на Любу и почувствовал, как от беспокойства и
незнакомой, но такой приятной нежности к этой девчушке у него сжимается
сердце. Потом резко, гораздо резче, чем хотел, произнес: Главной трудностью
в нашем выживании, как ни странно, будут собственные начальники.
-- Верно, -- с чувством поддержал друга Ким. -- Пропади они пропадом.
От всех волнений у Ростика так разыгрался аппетит, что он едва
дождался, пока из-за поворота появится дом. Потом он затащил Кима к себе, и
они устроили грандиозную яичницу на двенадцать яиц с колбасой, поджаренным
хлебом, помидорами и кучей зеленого укропа. После еды они пришли к выводу,
что яйца тут не хуже, чем на Земле, а потому можно изучать этот мир с
определенным смаком. После обеда, вернее, второго завтрака, они вышли на
улицу, где людей стало поменьше, -- должно быть, все тоже разошлись
подкрепиться.
Ким покосился на свой вел, оставленный во дворе Ростикова дома, но
тащить его домой не стал, -- наверное, слишком плотно наелся. Ребята уселись
на лавочке, на знаменитой отцовской лавочке, на которую приходили посидеть
даже с других улиц. Жара стала невыносимой, асфальт начал плавиться, иногда
на нем оставались следы, как в тягучем пластилине.
Люба не показывалась. Вероятно, ее заставили что-нибудь делать. А
может, и нет. Потому что ее мама, Тамара Ависовна, как и остальные
начальники города, должна была находиться при деле. Шутка ли сказать, она
была директором райпищеторга, и под ее ответственностью находились все
столовые района.
-- Района больше нет, -- поправил друга Ким.
-- Интересно, а сколько нас?
-- В нашем... -- он помолчал, -- мире остался только город Бобыри, где
мы уже были. Может, еще Квелищево, Острохатка и Морока.
-- Значит, это меньше двухсот тысяч человек.
-- Гораздо меньше. Но зато со всеми ресурсами города. Они помолчали.
-- Нет, не со всеми, -- отозвался наконец Ростик. -- А только с теми,
которые тут могут быть использованы. Например, мы жарили яичницу на
керосинке, а новостройки, где полно газовых плит... Понимаешь?
-- Что же тогда у нас осталось? -- Ким тряхнул иссиня- черным чубом. --
Керосинки и стоящие заводы?
-- Да, это ты верно подметил, -- согласился Ростик. -- С тем чтобы
пустить какие-нибудь электрогенераторы, у них проблема. То ли топливо
экономят, то ли... Этот вид энергии тут вообще не самый подходящий для наших
машин. Другой формы электромагнитное поле, например. Так что заводы стоят. А
скоро и керосин достать будет не просто.
Неожиданно захотелось пить. А вот Ким, наоборот, потел. Кожа у него
сделалась сверкающей, словно он покрасился перламутровым лаком.
-- Ну и что теперь будет? -- спросил он.
Ответ на этот вопрос так и повис в воздухе, потому что в конце улицы
появился Пестель. Он неторопливо ехал на своем велосипеде, управляя им одной
рукой.
-- Э-гей! -- заорали оба приятеля, впрочем не вставая с лавочки. Уж
очень жарко было.
Пестель заметил их, пошатался, потом свернул на Октябрьскую, съехал с
пригорка и подкатил к лавочке. Не слезая, притормозил, поставив ногу на
оградку вековечной липы. Ростик только теперь понял, что Пестель исчез
как-то незаметно. И, по всей видимости, пока они жрали яичницу и
рассиживались, занимался делом. Потому что в руке у него была картонная
коробка из-под обуви.
-- Что это? -- спросил Ростик.
-- Оказывается, тут полно всякой живности неизвестных видов.
Ким после сытного завтрака не понял.
-- Что такое?
-- Неизвестные насекомые, жужелицы, кузнечики, даже одного мышонка
поймал.
С этими словами Пестель расстегнул боковой карман курточки, который у
него оказался на молнии, и в самом деле выволок мышонка размером в половину
среднего пальца.
-- Очень похож, -- признал Ростик.
-- Ну, положим, раза в три крупнее, если сравнивать с нашей полевкой,
но...
-- Как же ты его поймал? -- спросил Ким.
-- Представляешь, они не боятся людей. Словно место, где мы оказались,
совершенно дикое. А мы раз -- и перенеслись.
-- Зря не сказал, вместе поехали бы.
-- А стоило. Я видел неизвестного оленя. Он опять же меня не испугался,
я подошел к нему шагов на десять. Но потом его спугнула стая каких-то
койотов или шакалов... Но они оказались в панцире. Представляете, на лбу и
груди -- довольно легкие, как я подозреваю, но защищающие жизненные органы
пластины. И они им практически не мешают бегать, иначе бы олень...
-- А ты? -- вмешался Ростик.
-- Что я?
-- Как удрал от них?
Пестель пожал плечами. Складывалось впечатление, что ему это даже не
пришло в голову.
-- А чем отличаются койоты от шакалов? Глаза Пестеля блеснули.
-- Ты можешь считать, что шакалы приручаются, а койоты нет.
-- Я предпочитаю собак, -- отозвался Ким и был, конечно, совершенно
прав.
Ростик посмотрел на небо. Вокруг этого солнца висела какая-то серятина,
какой на Земле никогда не бывало. Там если вставало солнышко, то мир
окрашивался в свои краски, а небо -- в голубизну.
-- У собак тут могут быть большие проблемы, -- сказал Пестель.
-- Почему?
Да, Солнце, дневное светило, тут было чужим шаром, который просто лил
на них и на весь мир жару. Стоило представить себе это, как в сердце,
несмотря на сытный завтрак и спокойный, напоенный ароматом акации воздух,
закрадывался холодок. Ростик потряс головой, чтобы развеять наваждение, но
оно не проходило.
Внезапно на улицу выкатила машина. Только сейчас Ростик понял, что не
видел на улицах машин. Это был газетный "уазик". Антон, восседавший за
баранкой, притормозил напротив лавочки и вышел. Эдик тоже вышел, вытираясь
панамой, -- наверное, в машине было еще жарче. Он начал говорить, словно они
и не расстались у обсерватории:
-- На всех предприятиях введено особое положение. Тока пока не будет,
но воду подавать смогут, включив насосы на солярке. Два часа утром, два
вечером.
-- Каких часов? -- спросил Ким. -- Тут время другое, Перегуда сказал...
-- Пока приказано считать в сутках двадцать четыре часа, а лишнее время
добавят минутам.
-- Так сколько же сейчас времени? -- спросил Ростик, вспомнив, что
хронометр на стене показывал, что еще нет полдня.
Ему никто не ответил. Тогда Антон сказал:
-- А вокруг города установят сплошной периметр.
-- И до каких пор? -- спросил Ростик.
-- Пока не утрясется.
-- Так, может, вообще не утрясется, -- ответил Пестель, -- Подумайте,
как это, -- он обвел рукой и улицу, и сизое небо над собой, и неподвижные,
словно нарисованные, деревья, -- как это может утрястись?
-- Ты очень странно рассуждаешь, -- сказал Эдик. От волнения акцент у
него стал заметнее. -- Если началось, то может и кончиться.
-- Ничего не кончится, -- буркнул Пестель и стал разворачивать
велосипед, чтобы ехать домой.
Перед этим он, конечно, забрал у Ростика из рук мышонка. Судьба у того
была незавидная, он должен был погибнуть под препарационным скальпелем
великого любителя и знатока всего живого. Впрочем, подумал Ростик, это
неправильно -- осуждать человека за то, в чем не смыслишь.
Внезапно за калитку своего дома вышла Люба. Она оглянулась, заметила
ребят и направилась к ним. Ростик с удовольствием посмотрел, как она идет.
-- Мама приходила, -- сказала она, -- объявлены мобилизационные
мероприятия.
-- Точно знаешь? -- спросил Эдик. Иногда его кавказская грамматика не
соответствовала природной вежливости.
Люба вытянула из кармашка листок размером в четверть листа. Это было
написанное от руки предписание. Ростик подумал: "Неужели теперь мы никогда
не вернемся к цивилизации?"
-- Тебя, что ли, забирают? -- спросил Антон. В голосе его отчетливо
зазвучали сварливые нотки.
% -- Маму. Она как директор... Ну, в общем, подлежит призыву.
-- Война? -- спросил Ким.
-- Говорят, на лагерь солдат было нападение, какие-то огромные богомолы
или что-то похожее.
-- И еще приказано не паниковать, -- сказал Эдик. Ким поднялся,
возбужденно шмыгнул носом.
-- Ты же журналист, давай смотаемся? У вас еще бензин остался?
-- Нет, не получится. Я должен сдать материал в редакцию. Он не
уточнял, какой материал и зачем этот материал
редакции. Но переспрашивать его никто не стал. Ким просто повернулся к
Ростику:
-- Рост, а ты?
-- Если тут просиживать, ничего не узнаем. Следовательно, -- сказал он,
поднимаясь, -- нужно ехать.
Больше их никто не поддержал, -- наверное, еще не обедали, а есть тут
почему-то хотелось зверски. Но доехали ребята только до завода.
Тут дорога была перегорожена бревном, уложенным на два деревянных
ящика, и стояло несколько солдат с автоматами. Еще несколько солдатиков
сидело в стороне, в тени. Всем командовал тот парень, которого утром
опускали в колодец, по фамилии Квадратный. Впрочем, не исключено, что это
было прозвище, и довольно меткое.
После недолгого препирательства пришлось возвращаться. Проезжая
новостройки, они вдруг услышали заливистый голос и, свернув за угол, чуть не
врезались в колонну ребят, которыми командовал мрачный, темноволосый
старшина. Он вел их в окружении пяти солдат с карабинами, словно конвоировал
пленных. Сходство еще больше усиливалось молчанием мобилизованных, их
понурым видом и штатской, неудобной одеждой. Многие несли за плечами
солдатские сидоры, у одного был туристский рюкзак.
Ребята освободили им дорогу, потом Ким сказал:
-- Вот и началась мобилизация.
Но Ростик даже не кивнул. Ему вдруг в голову пришла отменная идея, он
даже не мог понять, почему она не появилась раньше.
-- Слушай, Ким, а ведь у отца есть аварийный комплект рации в
мастерской.
-- Ну и что?
-- Ты что, не понимаешь? Она не требует электричества, ее, можно
использовать, если кто-то будет просто крутить маховичок.
До Кима дошло.
-- Что же ты раньше не сказал?
Они добрались до дома и в спешном порядке отыскали рацию. Она оказалась
вполне в норме, маховичок, вращаемый специальной ручкой, зажужжал,
вырабатывая необходимый для устройства ток. Потом Ростик натянул большие,
обтянутые замшей наушники и покрутил настройку.
Судя по всему, рация работала, и даже гораздо лучше, чем думал Рост. Но
поймать хоть что-то понятное не удалось. Отругав себя за то, что плохо
слушал объяснения отца, когда тот пытался научить его ловить станции,
различать их и поддерживать с ними контакт, он дал послушать Киму, а когда и
тот ничего не понял, ребята нашли проволоку и подсоединились к стационарной
антенне, которую отец сделал на крыше их дома. Но и с усиленной антенной они
только зря крутили ручку аппарата. В наушниках потрескивало, шелестело,
иногда жужжало, иногда Ростику даже казалось, что он ловит звуки какой-то
далекой, незнакомой речи, но ничего конкретного так и не появилось.
Провозившись несколько часов, даже проголодавшись и снова перекусив,
ребята поняли, что, если с машиной все было в порядке, значит, никому в зоне
досягаемости их антенны не известно не только радио, но и электричество
вообще, потому что ни разу они не наткнулись даже на рев несущей.
Когда часы подползли к четырем, приехала усталая мама. Она заставила
мальчишек натаскать воды из колодца в бочку и стала возиться на кухне. Ким,
опомнившись, засобирался и, хотя Ростик уговаривал его остаться еще немного,
все-таки отправился домой.
Тогда они остались вдвоем. Поужинав, сели в саду под вишней. Мама
вытянула ноги, за один день они стали какими-то не такими, как Ростик
привык, -- более толстыми, натруженными. Он присел, попытался помассировать
лодыжки, но мама лишь печально улыбнулась:
-- Не помогает.
-- А в чем дело-то?
-- У стариков сердечные атаки, пришлось ходить по всему городу.
Замучилась. -- Вдруг она стала очень настороженной, как будто услышала
что-то непонятное. -- Но вот что странно. Такие перетряски должны вызвать
более неблагоприятный клинический фон. А у нас даже спятивших всего-то
человек пять оказалось... Складывается впечатление, что всех, в целях
безопасности, анестезировали каким-то очень мудрым образом. Никто, по сути,
не волнуется, не болеет, даже не очень переживает, что мы тут оказались.
-- Не знаю, -- вздохнул Ростик. -- Может, кто-то и не переживает, а вот
разлука...
И лишь потом сообразил, что говорить об этом не следовало. Глаза у мамы
стали такими, что он чуть не вздрогнул. Но она не произнесла ни слова.
Они посидели еще немного. Вдруг солнце нахмурилось и погасло.
Оказалось, вечера тут практически не было.
Ребята с оружием из мобилизационного участка явились ночью. Они
торопились сами и торопили Ростика. Впрочем, когда стало ясно, что он никуда
удирать не собирается, они затопали дальше по улице, попросив его
поторапливаться. Потом они зашли к Киму, Пестелю, и даже, к кому-то из
девушек. Колонна формировалась быстро, как будто все давно ожидали
мобилизации.
Зато когда народу стало много, вооруженные конвоиры, возникшие по
бокам, довольно-таки раздражали. Пестель спросил Ростика:
-- Ты не знаешь, почему они устроили этот маскарад? Не могли
призывников вызвать повесткой? Опасаются массового дезертирства в необжитые
окружающие просторы? Нам ведь через пару часов, наверное, оружие вручат? Не
опасаются, что мы его не по назначению используем?
Тогда Ростик высказался в том смысле, что повестки, скорее всего, уже
не на чем печатать. Это подействовало, но плохо. Каждый понимал, что
начальство решило, так сказать, подстраховаться. То, что это было проделано
в форме, оскорбительной для большинства мобилизованных, их не трогало.
Потом началась работа. Поступил приказ окапываться по периметру, тянуть
колючую проволоку, строить эшелонированную оборону, выставлять заслоны,
разбивать сам город на сектора и квадраты, патрулировать их, выставлять
посты и наблюдательные пикеты, возводить на передовой долговременные огневые
точки и организовывать коммуникации... Это был какой-то ад, люди ели
урывками, работали по нескольку суток без сна, без понимания того, что они
делают, часто даже не умываясь по нескольку дней, потому что вода стала
редкостью. Все колодцы к утру второго дня пребывания Боловска в новом
положении были взяты под охрану, а на воду ввели карточки.
Потом стало известно, что биостанция при зверосовхозе, который стоял
дальше всех прочих, в единственном лесу, была уничтожена полностью. Люди
погибли каким-то чудовищным образом, а многие вещи и оборудование пропало.
На Пестеля это произвело огромное впечатление. Они уже получили оружие и
даже привыкли для сна прикладываться к стенке окопа, не выпуская автомат из
рук. Когда Ростик спросил его, знал ли он тех, кого называли в числе убитых,
тот ответил:
-- Да если бы ночью не пришли, я бы к утру сам туда поехал. Хотел
сверить результаты, попросить кое-что для препарирования... Помнишь, я нес
коробку с живностью?
Ростик помнил. Он вообще жизнь до Переноса -- так теперь называлось
все, происшедшее утром второго июня, -- вспоминал редко и как-то слабо.
Помнил только отца, его руки, глаза, улыбку...
А то, что произошло после второго июня, ему представлялось в деталях,
сочно и выпукло. И хотя от недосыпания в голове установился какой-то
постоянный гул, хотя от недоедания и усталости подгибались ноги и дрожали
руки, хотя после сна одеревеневшее тело подолгу не могло двигаться без
напряжения -- он понимал происходящее тут, под этим солнцем, гораздо лучше,
словно его сознание подходило для этого места куда лучше, чем Земля.
Пока строили линию обороны, никого за пределами периметра видно не
было, кроме, разумеется, рабочих ближайшего совхоза. Те повели себя странно.
Они решили, что как бы то ни было, война там или нет, а нужно косить траву,
следить, чтобы на полях наливалось зерно, и что следовало бы испытать на
предмет всхожести ту почву, которую по понятной аналогии стали называть
красноземом.
Самых рьяных на время арестовывали, но на остальных это не действовало,
они так же выезжали работать, как и на Земле. Но вдруг весь этот энтузиазм
кончился -- стало известно, что бензина и солярки для уборочной все равно не
будет. Заговорили, что топливо теперь используется только для насосов,
качающих откуда-то воду. И горожанам это было понятно. В районах новостроек,
где не было никаких колодцев, а жило более полста тысяч человек, без воды за
неделю вспыхнула бы настоящая эпидемия.
По дислокации, которая сложилась как бы сама собой, ребята с
Октябрьской и соседних улиц оказались на хуторе Бобыри. Направление
считалось трудным, тут в самом деле раньше других пришлось стрелять.
Командиром стал лейтенант Достальский, тот самый, которого Ростик встретил
колодца в первый день. Так уж получилось, что он оказался единственным
обученным военным в городе, и потому им сначала попробовали затыкать все
дырки разом, но потом решили, что он нужнее всего в Бобырях.
К тому же тут подъездные рельсы с вагоноремонтного завода уходили
практически в степь, метров на семьдесят за колючую проволоку. И именно сюда
все время кто-то шастал. Сначала это были какие-то зверушки, похожие на
кабанов с жесткой щетиной на низких загривках, потом вдруг появились
светло-зеленые богомолы под два метра, с крохотными головками, мощными
лезвиями на трехсуставчатых лапищах, и четырьмя маленькими ручками,
растущими прямо из брюха, которыми они могли делать тонкую работу. Эти
прогнали кабанов и принялись за дело сами.
Никто толком и разбираться не стал, чего хотели насекомые, потому что
сразу пришел приказ бить на поражение, словно люди действительно находились
тут на фронте, словно эти богомолы были врагами, словно весь мир за колючкой
был враждебен городу.
Патронов расходовали -- море. Три или четыре раза приезжали инспекторы,
но, посмотрев, как тут воюют, отбывали, чувствуя себя подлинными героями.
После инспекций подвозили новые боеприпасы.
На их направлении этим заведовал Квадратный. Часто он сам и привозил
патронные ящики на телеге. Под предлогом, что нужно дать роздых лошади, он
ходил по окопам, осматривался. Парнем он оказался довольно разговорчивым.
В конце июня к ним пришел Антон. Он ушел из газеты и попросился на
самый горячий участок. Теперь Ростик, Ким Пестель и он держались вместе.
Сообща ели, стояли на постах ходили в патрули, работали в нарядах, даже
спали, согревая друг друга. Оказалось, что думают они тоже почти одинаково.
Хотя лучше всего по этой части получалось, конечно, у Пестеля.
Лейтенант Достальский тоже выделил этих ребят из общей массы. Сначала
он придирался к ним, полагая, что это компания обычных "сынков". Но когда
выяснилось, что ребята справляются с делом лучше других, размяк и все чаще
стал появляться по вечерам у костерка в "их" окопчике.
В темноте активность богомолов спадала, стрельба становилась редкой.
Устанавливалась относительная тишина и покой, и их каждый использовал как
мог. Можно было бы даже домой бегать, но Достальский предупредил, что
самоволки посчитает дезертирством, а это были уже не игрушки.
Как-то в начале июля, когда они пережевывали первый за два дня горячий
ужин -- давленая картошка с огурцами и тушенкой, -- появился лейтенант. Он
уселся на краю окопчика, посмотрел в сторону степи и внезапно спросил:
-- Интересно, что им нужно? Они толком даже не атакуют... Если бы не
приказ, я бы вообще не стрелял.
Пестель, которому, несмотря на худобу, всегда хотелось есть, вытер свой
котелок корочкой хлеба, сунул ее в рот и промямлил:
-- Они пытаются украсть рельсы. Достальский недоверчиво хмыкнул.
-- Зачем им рельсы?
-- Не знаю. Но за последнюю неделю они сообразили, что в открытую им
этого не сделать, и стали рыть подкоп.
-- Тактику сменили? -- заинтересовался Антон.
-- Я заметил, тактику они сменили еще недели две назад, когда стали
трупы уносить, -- отозвался лейтенант, закуривая горькие, дешевые папиросы
"Север".
Ким лениво сказал, поглядывая в небо:
-- Трупы они уносили с самого начала, потому что в них застревают наши
пули.
Лейтенант чуть не поперхнулся дымом: -Что?
-- Моя гипотеза звучит так, -- сказал Пестель, наконец прожевав свой
хлеб. -- Тут очень мало металлов, вот они и посылают наименее ценных членов
общины...
-- Животных, -- поправил его Ростик. -- Ты забыл про хрюшек, которые
раньше всех появились.
-- Их же богомолы прогнали? -- спросил лейтенант.
-- Хрюшки принадлежали богомолам, когда они кончились, богомолам
пришлось самим ходить.
-- Сначала животных, а потом членов общины, -- продолжил Пестель, --
чтобы добывать из них металл.
Лейтенант поднялся в полный рост и попытался хоть что-нибудь
рассмотреть в темноте. Ничего он, конечно, не увидел, но какие-то новые идеи
у него в голове определенно завелись.
-- Значит, чем больше мы стреляем...
-- Тем вернее привлекаем их к себе, -- подтвердил Ким. -- А началось
все, безусловно, с их попыток раскрутить рельсы.
-- Не сразу же они сообразили...
-- Похоже, они не знали принципа болта и гайки, -- пояснил Пестель. --
Нам кажется, что это просто, а на самом деле это целый принцип --
вращательное движение, разъемное соединение, да еще необходимость гаечного
ключа, которого у них не было...
-- Да, приржавели они там, наверное, изрядно, -- подал голос Антон.
-- Но ведь не только рельсы, но и колючая проволока, и часть самих
укреплений по периметру сделаны из металла, -- гнул свое Достальский. -- Что
же, эта война вообще никогда не кончится? Мы так и будем?..
Пестель вздохнул, собирая котелки в кучку, чтобы было удобнее нести на
мойку:
-- Я думаю, дело тут не в металле. А в войне. Мы каким-то образом
противопоставили себя здешним зверям. И перевели мирное соседство в
вооруженный конфликт.
-- А как бы ты сделал? -- спросил Антон. Собственно, ни для кого, кроме
лейтенанта, этот разговор
новым не был. С вариациями он повторялся раз в три-четыре дня.
-- Нужно не противостоять этому миру, а включиться в него. Попытаться
торговать, может быть, даже платить дань.
-- Глупо, -- отозвался лейтенант и нахмурился. -- Мы не знаем, какую
дань с нас потребуют. А вдруг?..
-- Вот с этого обсуждения мы бы и стали узнавать законы этого мира. А
что сейчас -- глухая оборона? Потеря малейших возможностей развития?..
Сейчас умнеет только наш противник. Мы же деградируем, и чем дальше, тем
вернее.
-- Ты, кажется, ведешь пораженческие разговоры?
Вдруг Антон так неприлично заржал, что даже Достальский, похоже,
смутился. Все-таки Ким не мог не использовать момент:
-- Верно, командир. Он спит и видит, как бы ему перебежать к насекомым.
Я бы выяснил, нет ли в его сидоре пачек долларов.
-- У него тяга к их красоткам, -- вмешался Антон.
-- Я тоже за ним наблюдаю... Мне кажется, ему обещали полпроцента от
захваченного тут металла, -- поддержал приятелей Ростик. -- По здешним
масштабам это настоящее состояние!
Отсмеявшись, стали спокойнее. Пестель опять заговорил:
-- А дело серьезнее, чем кажется. Неправильная стратегия приведет
нас...
Вдруг слева раздался хлопок, потом в небе с шипением загорелась
осветительная ракета. И тут же кто-то завопил простуженным голосом:
-- Тревога! Они атакуют!
В неровном свете ракеты Ростик в самом деле увидел, как по полю
двигались огромные, словно колхозные амбары, существа. Тени делали их еще
больше. Шагали они не очень быстро, но так внушительно, словно ничто на
свете не могло их остановить.
Достальский оглядел окопы в обе стороны и помчался назад, выкрикивая
команды на ходу. Пестель со вздохом поставил котелки в небольшую нишу позади
себя, взялся за автомат.
-- Огонь одиночными, по команде! -- надрывался командир отделения
метрах в пятидесяти от них. Ростик достал отцовский бинокль, который
захватил из дома. Это был мощный, дальнозоркий прибор, поэтому смотреть
через него с рук было очень трудно -- все дрожало. Чтобы что-то разглядеть,
требовалось изрядно сосредоточиться. Ростик все время ломал себе голову, как
морякам в волнение или даже в шторм удавалось хоть что-то высматривать в
этих окулярах?
Ракета погасла прежде, чем он успел что-то понять, но тотчас взлетела
следующая, а потом еще одна.
-- Кто-то нервничает, -- буднично, почти заунывно произнес Пестель.
-- А ты? -- спросил Антон.
Он деловито щелкал скобой автомата, словно радовался, что его придется
сейчас опробовать. Пестель не ответил. Ростик поставил локти на край окопа,
сразу все стало понятнее.
Это были огромные черепахи на высоких ногах, медлительные, с
бронированными головами и длинным, свисающим почти до земли хвостом. По
бокам каждой из них шли богомолы-погонщики. Они укрывались за ногами
чудовищ, перебегая следом за каждым их шагом. От голов черепах в их
маленькие лапки тянулись какие-то веревки. Без сомнения, это была узда.
Потом что-то мелькнуло...
-- Ну, что там? -- спросил Антон. Он нащелкался и теперь ждал своей
очереди посмотреть в бинокль, дыша Ростику в ухо.
-- Что-то... непонятное.
В самом деле, сбоку от черепах мелькали какие-то прозрачные силуэты, и
было их много, очень много. Наконец, когда догорела четвертая, кажется,
ракета, Ростику удалось поймать в поле зрения такое вот существо... Это были
богомолы, с теми же выставленными вперед мощными руками-саблями, с
крохотными головками на длинных, хрупких шеях. Но они были прозрачны и почти
не оставляли теней.
Ростик отдал бинокль Антону.
-- Мы такого еще не видели, -- сказал Ростик.
Когда бинокль завершил круг и все поняли ситуацию, Пестель чуть
заволновался. Он вдруг предложил:
-- Может, лейтенанту доложить? Антон решительно ответил:
-- Ему сейчас не до нас.
В самом деле, метрах в двухстах, сразу у домов, на взгорок вдруг
выкатил ЗИЛ с зенитной скорострелкой, укрепленной в кузове. Лейтенант сидел
за наводчика.
-- Нужно огнеметом, -- проговорил Пестель, -- иначе они не остановятся.
-- А так ли прочны их черепушки? -- азартно спросил Антон, он ждал, и
не напрасно.
Крупнокалиберный пулемет ударил с грохотом, от которого Ростик даже
поежился. Уж очень необычным после хлопков автоматов и карабинов показался
этот звук.
-- Взвод, слушай мою команду! -- снова заорал сержант. -- Огонь!
Выстрелы защелкали со всех сторон. Ростик снова поднял бинокль и стал
следить, как поднимающая тучу пыли очередь крупнокалиберника настигла одну
из черепах и стала обрабатывать ее панцирь. Черепаха раскрыла рот, --
вероятно, заверещала от боли, но ее было не слышно. Потом она повернулась
боком, втянула голову и присела, чуть не раздавив своих погонщиков, но те,
не выпуская поводьев, вовремя отбежали в сторону.
Остальные черепахи шагали дальше. Ростик пересчитал их. Пять черепах и
неизвестное количество богомолов нового вида.
Внезапно в круг его зрения попал один из этих прозрачных. Он крался по
земному еще чернозему, но вдруг оказался на более светлом песке. И тут же
его силуэт, какое-то время сохраняющий почти графическую четкость,
расплылся, голова и лапы стали светлеть, а спустя десять секунд он снова
стал почти невидимым даже в свете ракеты.
-- Они мимикрируют, -- проговорил Ростик.
-- Кто? -- спросил Антон. Потом вдруг рассвирепел: -- Слушай, ты будешь
стрелять?
Но Ростик ему даже не ответил. За спиной атакующих существ он увидел
совершенно новых насекомых, похожих даже не на богомолов, а на кузнечиков
около метра длиной. Эти кузнецы, не обращая внимания на стрельбу, рылись в
песке, а когда падал кто-то из сраженных, они подхватывали его и уносили с
поля боя. Добыча металла из раненых стала куда организованнее.
-- Опять что-то новое, -- произнес Ростик. -- Кузнецы с очень большими
и яркими глазами.
-- Дай посмотреть, -- попросил Пестель.
-- А воевать кто будет? -- проворчал на этот раз даже Ким.
Чтобы его успокоить, Ростик взял автомат и выпулил целый рожок, целясь
в слабые тени, остающиеся от мимикрирующих солдат. Когда он взялся за
следующий магазин, слева раздались крики и прогремел взрыв гранаты.
Ростик пробежал по окопу в соседнюю ячейку, откуда был лучше виден тот
угол, и только тогда понял, что прозрачные, на которых тут не обратили
внимания, подошли очень близко. До них осталось метров тридцать, если не
меньше. Они бы даже ворвались в окопы, если бы... Если бы не наткнулись на
колючую проволоку. Тут они попытались ее сматывать, прямо под убийственным
огнем, теряя своих пачками... Ростик вернулся, стало ясно, что главное
направление атаки все-таки определяют черепахи. Тем временем, заставляя
приседать то одну из них, то другую, Достальский остановил их. Ту, что
шагала в центре, даже удалось завалить из бронебойного ружья. Она ворочалась
огромной грудой метрах в трехстах перед окопами...
Вдруг бой угас. Из пяти черепах три просто повернулись и убежали, в
прямом смысле поджимая хвосты. Ту, которую ранили, богомолы очень
хладнокровно прикончили, потом опутали веревками и стали утаскивать, как
обычно, в свой тыл. Пятой черепахе в последний момент удалось перебить
задние ноги. Она поползла назад на передних, воя писклявым голоском.
К утру совсем успокоилось, кое-кто даже улучил время поспать. Зато едва
с той стороны, которую теперь решено было считать востоком, хотя на Земле
восток был совсем иной, приползло пятно света, в часть прикатил Борщагов. Он
был на своей черной "Волге". Она поурчала холеным мотором у командирской
землянки, а потом ее от греха закатили в какой-то сарай.
Борщагов выслушал Достальского, приказал построить батальон и вытянулся
перед строем, чтобы проорать благодарность за службу. В этот момент его
круглая, лоснящаяся физиономия излучала такой свет, что становилось ясно --
он видит себя если не Суворовым, то уж Жуковым точно.
Рядом с ним в капитанской полевой форме, очень спокойно, даже, пожалуй,
со скукой, осматривался по сторонам Дондик. Ростику это не понравилось, но
что это означало, он еще не знал.
С начальством прибыл и Эдик, этот просто цвел. Когда строй наконец
распустили, он заметил ребят, подошел к ним и, с интересом осмотрев, вдруг
сказал:
-- Знаете, я решил, что все нужно зафиксировать.
-- Что -- все? -- не понял Антон.
-- Ну, все. -- Журналист обвел рукой поле, с которого кузнечики уже
убрали большую часть трупов, погибших ночью. -- И вас тоже. -- Он помолчал,
чтобы все прониклись, а потом выпалил: -- Я начал писать книгу.
-- Книга -- это хорошо, -- отметил Пестель. -- Если она честная,
конечно.
Но Эдик и не думал обижаться. Вдруг он засуетился:
-- Ох, что же это, я ведь газет привез.
-- Действительно, что же это ты? -- воскликнул Ростик. -- Давай скорее!
Эдик сбегал к начальственной машине и приволок кипу листков серой
бумаги. Они мигом разлетелись по рукам.
Эдик заблуждался, это были не газеты. Это были листовки. Ким вежливо
повертел одну из них, потом подошел к Ростику:
-- Давай махнемся, может, у тебя получше?
Ростик пожал плечами, отдал ему свой экземпляр, потом посмотрел на
вновь полученный. Те же слова, только набранные в другом порядке.
"И теперь, когда в год пятидесятилетия нашего славного исторического
праздника на нас обрушилось временное испытание, нам всем, как одному..." -
У тебя то же самое, -- констатировал Пестель, заглянув к нему через плечо.
-- М-да, -- к ним подошел Антон. -- Зато теперь знаешь, на что ее
использовать, а то надоело -- бумаги нет, приходится лопухами пользоваться.
А они бывают такими шершавыми.
Эдик чуть побледнел и стал прямее.
-- Я тебя не понимаю.
-- Да все ты понимаешь, -- вмешался Пестель. -- Бумаги мало. Лучше бы
ее тратили на детей в школах, а не на призывы дурацкие.
-- Но ведь людям нужна информация... -- попробовал было Эдик.
-- Информация -- да. Но тут ее нет и в помине.
Внезапно в их окопчик в полном составе явилось начальство. Борщагов
бодренько шагал впереди, за ним следовал Достальский, потом все такой же
скучающий Дондик, и замыкал шествие шофер, большой мрачный тип с черными
бровями на пол-лица. Борщагов глаголил:
-- Я полагаю, нужно проложить линию проводов, раз радиоволны тут не
действуют. Что хотите говорите, но такой важный участок обороны нельзя
оставлять без постоянной связи.
Достальский, кивнув для вежливости, стал рассказывать, что и как
происходило ночью. Дондик, заметив ребят, подошел, мельком улыбнувшись:
-- Старые знакомые, вот вы где служите.
Никто ему не ответил. Капитан не смутился, он твердо, уверенно
посмотрел каждому в глаза. То, что он там увидел, каким-то образом его
устраивало. Тем временем Достальский умолк, вероятно иссякнув. Тогда
Борщагов снова вступил:
-- Да, все правильно. Следует держаться и еще раз держаться. Я
полагаю...
Внезапно Дондик его прервал, и, хотя голос капитана звучал негромко и
даже как-то вяло, секретарь райкома мигом сбавил тон. Он и сам стал чуть
более усталым, словно постоянная демонстрация энтузиазма была даже для него
нешуточной работой.
-- Все-таки, Савелий Прохорович, я полагаю, нужна разведка. Нужен выход
за периметр. Иначе мы не сумеем вовремя подготовиться к следующим сюрпризам.
Это было продолжение разговора, в котором основные аргументы уже
прозвучали. Дондик просто "дожимал" оппонента.
И дожал. Борщагов провел ладонью по лицу, по великолепно выбритым
щекам.
-- Ладно, попробуем. Когда?
-- Как можно скорее. -Где?
-- Тут активнее всего, тут и поедем.
-- Один собираешься или?..
Дондик вдруг сверкнувшими глазами оглядел Ростика и остальных по
порядку:
-- Вот эти глазастые орлы мне подойдут.
Борщагов словно только сейчас заметил ребят и посмотрел на них
удивленно.
-- Молоды. Может, возьмешь кого повернее?
Но теперь, получив шанс, Дондик не собирался его упускать. Он взглянул
на Достальского в упор:
-- Как они, лейтенант?
-- Вы правы, товарищ капитан, самые глазастые из тех, с кем я тут
служу.
Дондик кивнул, словно именно такого ответа и ждал. Потом обратился к
Борщагову:
-- Тогда сделаем так -- пригоним БМП, и... Если вы, конечно, не
возражаете?
Разумеется, Борщагов не возражал. Ростику показалось, ему было все
равно. Он думал о чем-то совсем другом, далеком от реальных проблем и
надобностей попавшего в непонятную ситуацию Боловска.
Чернобровый водила, о котором Ростик думал как о персональном шофере
Борщагова, оказался и водителем БМП. Машина эта была полностью на ходу, и
даже снаряжена к походу, -- наверное, Дондик все подготовил заранее.
Осталось только сесть и отправиться в путь.
Но возникла одна трудность -- в оборонительных рядах не было сделано ни
одного прохода, и пришлось выводить вперед десятка три людей, чтобы они
расчистили ограждение. Поэтому только часа за два до полудня все, кто
оказался в окопе и попался на глаза Дондику, загрузились в открытую машину.
Когда они въехали в проделанный для них проход, небольшой отряд
кузнечиков попытался преградить им путь, но трех гранат хватило, чтобы
насекомые отошли. Кроме того, чернобровый с хрустом сбил одного из
богомолов, и остальные уже не столь решительно кидались под колеса.
Ехали с ветерком. Блестящие, неизношенные покрышки машины бодро давили
красную почву с невысокими растеньицами. Пестель, словно пришпиленный, стоял
рядом с кронштейном для пулемета и смотрел по сторонам. Эдик пытался глядеть
поверх борта, представляя, вероятно, себя настоящим фронтовым
корреспондентом. Ким и Антон сидели на лавочках, мирно прикемарив.
Ростик попытался было тоже подремать, тем более что покачивания машины
очень этому способствовали, но не выдержал и тоже стал смотреть вперед,
устроившись рядом с Пестелем. Сначала это показалось делом нелегким -- ветер
бил в глаза, пыль мешала, да и вообще удержаться на ногах стоило труда. Но
потом он привык, и удовольствие от быстрой езды скоро вытеснило даже новизну
окружающего ландшафта.
Тем более что лесостепь вокруг оказалась почти привычной, в которой
Ростик вырос и прожил всю свою жизнь. Примерно те же рощицы, перебитые
полями и луговинами, примерно те же холмы, овражки, речушки и буераки.
Только на Земле было меньше странных деревьев и всякой необычной живности.
А тут этого в самом деле хватало. Из-под колес машины то и дело
прыскали в разные стороны какие-то существа, от которых даже у далекого от
биологии Ростика иной раз глаза лезли на лоб, как, например, от мыши
размером с небольшую косулю.
Внезапно Пестель сказал:
-- Ты заметил, насекомых тут нет и в помине?
Верно, богомолов и кузнецов, ни прозрачных, ни каких-либо других, тут
не было, они скопились только вокруг городского заграждения. Зато Ростик
сказал так:
-- Знаешь, мне кажется, поверхность тут очень похожа на ту, что была у
нас дома, на Земле.
-- Как это? -- не понял Пестель.
-- Вот там, -- Ростик указал рукой, наклоняясь к другу, чтобы легче
было перекричать рев мотора и свист ветра, -- дома есть овраг. Мы
мальчишками еще с того откоса катались. И тут тоже что-то очень похожее,
хотя земля уже красная, не наша. А вон там -- озерцо, из него течет ручей.
Здесь посуше, но и тут, я заметил, что-то вроде русла наметилось.
Пестель подумал, потом кивнул.
-- Понимаю, такое впечатление, что схожесть поверхности как бы явилась
кодом, который перенес Боловск со всеми обитателями в это... В эту...
Он не знал, как закончить.
-- Вот только там у нас, -- Рост указал на здоровенную низину, --
железнодорожный вокзал. А тут...
-- Там сделали насыпь под рельсы, а раньше тоже было что-то вроде
этого, -- пояснил Пестель. -- Мне дед рассказывал.
_ Насыпь? Что ж, пожалуй.
Внезапно между ними вклинился Антон. Он вежливо раздвинул их своими
тяжелыми плечами, не заметив, что прижал обоих к бортам машины с силой
кузнечного пресса. Впрочем, никто ничего не сказал, смотреть вперед в самом
деле было интересно.
Они миновали небольшой взгорок, и из-за его округлого бока появилась
рощица с красно-коричневыми, как осенью, круглыми деревьями. В Версале
садовники могли позавидовать такой аккуратности.
-- Как пудели, -- сказал Антон со смехом. -- Ну, только красные,
конечно.
Ассоциация была слишком далекой, Пестель вздохнул:
-- Эх, жаль я не ботаник.
-- Ботаники должны быть в универе, -- подсказал Ростик.
-- Ведущие погибли во время трагедии на станции, а остальные... Как и я
-- студенты.
Плохо, решил Ростик, очень плохо. Почему-то ему показалось, что они
сумеют тут выжить, приспособиться и использовать этот мир себе на пользу, а
не во вред, если каталогизируют, опишут, обмыслят его. И сделать это должны
были самые умные из них, самые обученные. Потеря навыков мышления, умения
накапливать знания должна была обернуться неминуемой катастрофой.
Вдруг они выкатили на огромную проплешину, покрытую мелкими трещинками,
совершенно красную, как несвежее мясо. Антон поерзал, все-таки стоять втроем
тут было неудобно, но машина пошла по естественному шоссе ровнее, поэтому
стало как бы легче. Он спросил:
-- Ребята, а мы не на Марсе, а? Пестель даже хрюкнул от досады:
-- Не валяй дурака, там то же Солнце. А тут...
-- Да, что тут? -- Никто Антону не ответил, он переспросил: -- И где
это -- тут?
-- Чтобы это понять, нужен Перегуда, -- ответил ему Ростик. -- А он не
торопится обсуждать свои гипотезы.
-- Нет, в нем просто осторожность серьезного ученого говорит, --
попытался защитить астронома Пестель.
Внезапно Дондик, который до этого мирно сидел на сиденье рядом с
водителем, полуобернулся и, перекрикивая шум двигателя, спросил из низкой
дверки в кабину:
-- Кто такой Перегуда?
Он все слышал. Для ребят это стало открытием, им-то казалось, что они
полностью изолированы. Такое впечатление создавалось давлением ветра в лицо,
свистом в ушах, пылью, летевшей в глаза. Ростик пояснил:
-- Директор обсерватории.
Дондик разочарованно покрутил головой:
-- Он темнит что-то, не говорит того, что знает.
Пестель, которому Перегуда определенно нравился, снова вступился:
-- Товарищ капитан, он просто не любит говорить о том, в чем не уверен.
У него такая школа, такая выучка. Тем более...
Пестель замолчал. Внезапно машина ухнула вниз, потом, резко задрав нос,
рванула, как самолет, в серо-бурое небо. Мотор отчаянно взревел,
заскрежетал... Где-то сзади, громыхнув металлом, упал чей-то автомат. И
машина заглохла. Ее колеса, зашуршав по мелким камешкам, поехали вбок. Потом
она встала окончательно.
-- Догазовался, Чернобров? -- спросил Дондик. Ростик все еще не
понимал, прозвище это или фамилия.
За такие брови в самом деле можно было и фамилию дать.
-- Да ерунда, капитан, -- ответил водила. -- Посмотрю, что с задними
колесами, и дальше полетим.
Он хлопнул дверцей и спокойно, будто они остановились на шоссе недалеко
от города, вылез из машины.
Пыль, догнав их, стала оседать на гимнастерки, на лица, на борта машины
еще плотнее. Ростик огляделся. Накренившись, они стояли на покатом галечном
берегу неглубокой речушки. На Земле речки тут не было. Она вообще выпрыгнула
на них слишком неожиданно, или водила в самом деле чересчур разогнался на
красном такыре.
Пестель вдруг выдернул из захвата свой автомат.
-- Я сейчас -- Он подошел к дверце, устроенной сзади, и решительно
раскрыл скобочный замок.
-- Ты куда? -- удивился Дондик, оборачиваясь.
-- Он правильно делает, -- отозвался Антон. -- Водилу прикрыть нужно.
Подхватив автомат с пола -- оказалось, это он закрепил оружие не вполне
надежно, -- здоровяк пошел к дверце. Не смог устоять и Ростик.
Сначала земля странно подрагивала под ногами, но потом Ростик понял,
что это обманчивое впечатление, оставшееся от слишком быстрой езды по
пересеченной местности. Через полминуты оно прошло.
Пестель тем временем уже спустился к речке. Мелкая и прозрачная, она
текла деловито, как на Земле. Пестель наклонился над ней, и водяные блики
осветили его фигуру. Потом он спокойно зачерпнул воду ладонями, посмотрел в
нее и вылил себе на лицо.
Ростик даже зубами заскрипел, так ему захотелось пить.
-- Боец! -- заорал Дондик. Потом, осознав, что орать причины нет,
спросил уже потише: -- Ты чего?
-- Так вкусно же, -- отозвался Пестель и улыбнулся. Антон тоже вошел в
воду по щиколотку пыльных, давно
не мытых сапог. Наклонился, выбрал струйку почище, зачерпнул пилоткой и
выпил.
-- Ничего. А мы в окопах пьем черт-те что.
Убедившись, ко всеобщей радости, что выкладывать фашины под колеса не
придется, заправившись водой, как только было возможно, двинулись дальше.
Снова водила Чернобров летел вперед, не выбирая дорогу. Снова ветер бил
в глаза, а пыль догоняла сзади. И вся эта новая земля расстилалась перед
ними. И жизнь становилась почти такой же ясной, как и прежде, до Переноса.
Пестель отчетливо внушал капитану:
-- Теперь уже понятно, что богомолы эти собрались только у нашего
периметра, не исключено, именно потому, что мы начали с ними войну. Да,
сейчас это очевидно, именно мы начали войну, а не они...
-- Ну, это ты хватил, -- отозвался капитан. -- Безопасность прежде
всего... Чернобров, сколько мы уже отмахали?
-- Километров пятьдесят, я думаю, через полчаса будем на месте.
-- Значит, тут около семидесяти?
-- Ага.
Тогда капитан начальственно отрекомендовал:
-- Тогда давай потише. Техпомощи тут нет, если сломаемся, придется
пехом...
Полкилометра проехали чуть медленнее. И это вдруг оказалось кстати.
Антон сказал:
-- Как дома.
Из-за невысокой, торчащей словно обломанный палец гиганта скалы выплыли
жирафы. Это были именно жирафы, с теми же шеями, теми же пятнами в виде
размытых коричневых клякс. Только у них на загривке отчетливо виднелись
горбы, и шли они строгим рядом, словно караван. БМП едва не врезалась в них.
Но все же не врезалась, Чернобров успел затормозить, в очередной раз
подняв тучу пыли. Подождали, пока недрогнувшие звери прошествуют мимо. Тогда
Дондик негромко ответил:
-- И все-таки не дома. Его поддержал Эдик:
-- Да, такого никто и придумать не мог. Где же мы? Как мы тут
оказались, зачем все это?
Прямо перед ними, меньше чем в десятке километров, на холме стоял
неизвестный, незнакомый город с крепостными стенами, башнями и крышами,
виднеющимися из-за стен. И никто Эдику не ответил.
Подъезжали осторожно, с опаской. И чем ближе оказывались, тем яснее
становилось Ростику, что стены были не очень высокими, а часть из них и
вовсе рассыпалась. Та же участь постигла некоторые башни.
Внезапно Пестель заорал, захлопав по броне кабины, как по крыше
грузовика:
-- Стойте!
Водила тут же затормозил, так что колеса заюзили. Потом он спросил:
-- Что? Где?
-- Да ни где, а именно что! -- таинственно ответил Пестель и, забыв про
автомат, выскочил из машины.
Ростик догадался подхватить его оружие и бросился следом.
Тем временем Пестель зашел по колено в какую-то траву, присел, стал
растирать стебли, потом подул и то, что осталось на ладони, сунул себе в
рот.
-- Ты отравишься когда-нибудь, -- сказал подошедший Дондик.
-- Эксперимент все равно необходим, -- беспечно ответил Пестель и
пояснил: -- Это пшеница, кстати. Мы стоим на поле, окружающем этот город.
Только она немного мутированная или...
-- Или всегда была такой, -- подтвердил его догадку Ростик. -- Вообще,
похоже, этот город был перенесен сюда так же, как Боловск. И в своем обычном
виде.
-- Что в своем виде -- как раз неудивительно, -- ответил Пестель. --
Гораздо важнее, что довольно давно. Нам просто повезло.
-- В чем? -- спросил Дондик.
-- Мы выясним, какие ошибки не следует совершать, -- пояснил Ростик.
Он чувствовал, что с этим капитаном можно договориться, хотя он и из
ГБ. Только следовало многое объяснять, чтобы голубопогонник "врубался".
-- Гораздо существеннее, если мы сейчас выясним... -- Пестель, не
договорив, повернулся к машине: -- Антон, принеси лопату.
Лопата, как и положено по штатной ведомости, входила в снаряжение
машины. Антон, покряхтывая, с удовольствием поприседал, прежде чем снял
лопату с борта и принес ее Пестелю. Тот, не обращая внимания на автомат,
который держал Ростик, принялся копать. Спустя пару минут он нагнулся и
произнес:
-- Есть.
-- Клад? -- спросил подошедший Чернобров.
-- Лучше. Смотрите, -- Пестель опустился на колени, провел пальцем по
стенке сделанной ямки, -- видите, корни этой пшеницы опускаются ниже
плодородного слоя. Он тут вообще -- не очень, у нас -- раза в три толще.
Ростик оглянулся, да, некоторые части поля выветрились, и обнаружился
краснозем, на который глаза за месяц боев уже устали смотреть.
-- Ну и что? -- спросил Дондик.
-- Это готовый семенной фонд, капитан, вполне приспособившийся к
нынешним условиям и режимам. Прямо хоть сейчас собирай и сей. -- Потом он
смутился, словно сказал какую-то нелепость, хотя никто его на этом не
поймал. -- Ну, конечно, еще нужно выяснить сезонный ордер, но с этим, я
надеюсь, все будет нормально. Эта пшеница многое доказывает.
-- Понятно, -- капитан одернул китель. -- Поехали дальше. Но они уже
приехали. Пшеничные поля кончились, и
началась луговина с невысокой, плотной травой. И почти привычного
зеленого цвета. Заметив интерес Ростика, Пестель пояснил:
-- Кажется, выгон. Город-то -- средневековый.
-- Не могу понять, -- сказал Дондик, напряженно вглядываясь в раскрытые
ворота, -- он покинут или нет?
Это прозвучало как приглашение к дискуссии, капитан и сам это понял
быстрее других. Поэтому не стал углубляться, а просто приказал:
-- Антон и Чернобров, остаетесь у машины. Остальные, разобраться в
колонну по двое. Следить за крышами, прикрывать противоположную сторону
улицы. Огонь одиночными на поражение и без команды.
Потом выволок из машины странный матерчатый мешок и извлек из него
новенький, блестящий чистым, незапыленным металлом огнемет. Этот аппарат он
натянул на себя, подогнал лямки и скомандовал:
-- Вперед.
В город они вошли осторожно, как в чужой дом. На сознание давило, что
это все-таки неземной город, принадлежащий незнакомой цивилизации, может
быть, даже более разумной или совершенной, чем земная, несмотря на стены и
почтенный средневековый антураж. В конце концов, античная Греция создала
превосходную философию, а некоторые из средневековых городов Скандинавии
обеспечили более высокое качество жизни своим гражданам, чем ныне имелось во
многих странах, особенно в иных трущобах.
На площади перед воротами, уже по ту сторону стен, никого не оказалось.
Три или четыре дома на углу были разрушены. Ростику показалось, что на
камнях остались следы копоти, но ее было немного, и он вполне мог ошибиться.
Потом они пошли по самой широкой улице, вероятно ведущей к центру.
Верхние этажи, совсем как в крепостных городах Земли, были шире, чем нижние.
И крыши почти перекрывали небо над головой. Кстати, большинство из них были
остроконечными, что придавало отдаленное сходство с Германией или
Голландией.
Потом они вышли на площадь, ее пространство давало возможность
осмотреться. Ростик поднял голову и увидел, что на самом верху крыш сделаны
круглые башенки и из некоторых торчат... Больше всего это, кажется,
напоминало баллисты. Да и сами эти башенки выглядели поновее, чем крыши.
Пестель вдруг произнес:
-- Черепица... Где-то я читал, это свидетельствует, что энергии тут
достаточно, но с материалами -- беда.
Ким неожиданно добавил: -- А вы заметили огневые точки? Словно они ждут
атаки
сверху.
Дондик посмотрел на Ростика:
-- А ты что скажешь?
Ростик рассмотрел дом с обваленным, словно отрезанным, углом, подумал и
неуверенно произнес:
-- Тут жили или живут существа как бы двух размеров. Высокие и не
очень. Двери, окна, перильца на лестницах -- все двух размеров... Не
понимаю.
-- Может, это для детей?
-- Или у них кладовки такие? -- подхватил Эдик.
-- Кладовки, в которые взрослым, как в собачью конуру, нужно на коленях
заползать? Это слишком.
-- Так, может, это и есть собачьи конуры?
-- Конуры с окнами на улицу? Пестель кивнул:
-- Убедительно. Нужно в дом зайти и все вблизи осмотреть.
-- Нужно искать библиотеку, -- предложил Ростик.
-- Почему ты думаешь, что она тут есть? -- спросил Дон- дик. Он, как
большинство офицеров, не знал, как обращаться к подчиненным: то ли на "ты",
то ли по-уставному.
-- Ну, цивилизация все-таки. Внезапно Пестель громко произнес:
-- И все-таки они погибли, потому что отгородились стеной. Это ждет и
нас, если мы...
-- Прекратить пораженческие настроения, -- негромко, пока
увещевательно, скомандовал Дондик.
-- Это не настроения. Это попытка определить оптимальную линию
поведения.
-- Мы не затем приехали, -- сказал Ростик, -- выводы сможем делать
потом. Сейчас главное -- наблюдать. Давайте двигаться дальше, в центр
города.
Они пошли, Эдик, который довольно беспечно держался впереди, увидел это
раньше всех. Он произнес, словно призывал разделить его удивление:
-- Стая шестиногих червяков.
Их и в самом деле можно было назвать шестиногими, вот только для
червяков они были крупноваты. Некоторые из тех, что ползли впереди, были
размерами со здоровую собаку.
Они ползли все разом, их было много, несколько десятков, передние
шипели. Это очень напоминало какое-то общее слово, вот только вслушиваться
Ростик не стал. Он сдернул автомат, но быстрее всех отреагировал Дондик: --
Все назад! -- Он сделал жест, которым как бы задвинул ребят себе за спину.
Потом отстегнул от пояса стальное жало огнемета.
-- Подождите, -- попросил Ростик, но было уже поздно. Струя оранжевого
пламени ударила в каменные плиты
перед рядом толстеньких, безволосых шестиножек. Пламя разлилось,
передние попытались остановиться, но это у них не получилось, слишком давили
задние... И тогда те, кто не успел забраться на тела напирающей сзади толпы,
попали в огонь. Три или четыре попытались пробежать сквозь пламя...
Отступив следом за ребятами, капитан констатировал, вытирая пот,
выступивший от жара горящего керосина:
-- Да, плохо получилось. -- Скомандовал: -- Попытаемся пройти по
соседней улице.
Злясь на капитана и на себя, хотя вроде и не за что было, Ростик
заглянул в проем между домами, где, не найдя себе поддержки, пламя уже почти
погасло. То, что он увидел, заставило его воскликнуть:
-- Смотрите!
В самом деле, посмотреть было на что. Вся стая шестиножек превратилась
в копошащуюся груду тел, и все они рвали обугленные тела тех, кто попал в
пламя. Получившие свой кусок шестиножки вырывались из кучи и отползали в
стороны, чтобы наесться. Прошагав с пол-улицы, Эдик прокомментировал:
-- Дикари.
-- Это не совсем правильно, -- попытался объяснить его ошибку Пестель.
-- Дикарями мы зовем обычно низкоорганизованные сообщества, но безусловно
обладающие всеми признаками разумности. А тут...
Вдруг он замер, раскрыв рот. На стене дома, мимо которого они
проходили, был вырезан барельеф, безошибочно изображающий тех же самым
шестиножек, только в чем-то вроде одежды. Некоторые в передних конечностях
держали какие-то орудия.
-- Вот это да! -- сказал Ростик, когда все понял. -- Значит, не
животные, а просто деградировавшие...
-- Значит, я?.. -- капитан не договорил. Лицо его стало бледным даже
под слоем слипшейся в сплошную корку пыли.
-- Похоже, товарищ капитан, вы сожгли десяток братьев по разуму, --
сказал Эдик. -- Эх, жаль, фотоаппарат не взял. Пленки осталось две катушки,
я и пожалел, -- объяснил он, поглядывая на Ростика так, словно нуждался в
сочувствии.
Отряд двинулся дальше, к центру. Чем более ухоженными становились дома,
чем больше они напоминали зажиточный район, тем чаще среди них встречались
развалины.
А Пестель после совершенного открытия все никак не мог успокоиться.
Совет делать выводы позже, а сейчас только наблюдать был им забыт напрочь.
-- И все-таки вот эти шестиножки, похоже, и есть владельцы города.
Только теперь они одичали. Да, -- он помолчал, -- старая гипотеза о
возможности не только эволюционного пути, но и деволюции, деградации,
упадка, разрушения базовых систем общества...
Дондика это утверждение равнодушным не оставило. Тем более что Пестель,
похоже, считал базой не экономику, как Маркс, а что-то другое.
-- Доказательства?
Пестель словно бы только сейчас заметил, что идет вместе с начальством.
-- Передние ручки -- не заметили? Ким спокойно произнес:
-- Большая голова. И на некоторых было что-то вроде бус. Может, это
вариант одежды?
Ростик подумал и добавил:
-- И трое пользовались каменными ножами, когда разделывали подпаленные
трупы, и отбивались от... соотечественников.
Ответить капитан не успел, одна стена, сложенная из огромных
известняковых блоков, вдруг рухнула вниз. Оглушительный грохот прокатился,
похоже, по всем улочкам. Когда осела пыль, стало ясно, что никто не
пострадал, но разговаривать все равно расхотелось. Слишком недвусмысленно
было сделано заявление, и потому следовало не болтать, а смотреть в оба.
Тем и занимались, пока не вышли на обширную площадь с двумя статуями.
Тут одно из зданий было украшено барельефами, смысл которых никому пояснять
не нужно было -- свитки, какие-то связки дощечек с письменами, большие
короба, напоминавшие молитвенные барабаны Тибета... И знаки, множество
знаков, образующих странный, несимметричный орнамент.
-- Действительно, библиотека, -- огласил общее мнение Пестель.
-- Входим, -- приказал Дондик.
Оглядываясь, чтобы не налететь на какую-нибудь неожиданность, люди
пересекли площадь и вошли в здание. Через полчаса они закончили осмотр. Все,
что здесь сохранилось, -- лишь пустые комнаты и стены. Даже пола, в
человеческом понимании, не было. Собравшись в центре крытого внутреннего
дворика, у какой-то чаши, вероятно бывшей некогда фонтанчиком, Пестель
задумчиво спросил, ни к кому не обращаясь:
-- Может, шестиножки сожрали книги?
-- Особенно деревянную мебель? -- не в такт поинтересовался Эдик.
Но именно его голос отозвался гулким эхом под высокими голыми сводами.
-- Так, -- сказал Дондик, -- значит, у них тут не все стоит в открытую.
Нужно обыскать здание, особое внимание -- на возможные тайники. Всем ходить
по двое, визуального контакта не терять.
В этом приказе было не очень много смысла, потому что как раз самому
Дондику пары не нашлось. Но, видимо, свои приказы капитан к себе не
примерял.
Походив по зданию еще с четверть часа, Ростик упал духом. Именно
поэтому лесенку, ведущую вниз, возникшую из незаметной, как бы и случайной
складки стены, почти целиком закрытой как бы случайной колонной, обнаружил
Ким. Довольно быстро стало темно, а лестница спускалась все глубже. Ростик
сказал:
-- Подожди, нужно принести какую-нибудь палку, факел сделаем.
Ким махнул рукой:
-- Ерунда, факел делать не будем.
Он вытащил фонарик "жучок" и принялся бодренько вжикать рукояткой. Свет
какой-никакой был обеспечен. Можно было продолжать поход.
-- Откуда он у тебя? -- спросил Ростик.
-- У ребят из второй роты выпросил.
Тайна оказалась не ахти какой, если бы Ростик подумал, он бы и сам
догадался.
В пыльной темноте, в прохладе глубокого подвала, вполне удобного для
ходьбы, они почувствовали себя более спокойно, чем наверху. Почему так
получалось, Ростик не знал. Это не было приступом безумной храбрости, потому
что с Кимом происходило то же самое.
Тут определенно ощущалась накопленная веками аура мира и вдумчивого,
неторопливого спокойствия. Очевидно, что никакое нападение тут им не
грозило... Хотя, конечно, хорошо было бы иметь свой фонарик и крутить лучом
туда, куда самому хочется.
Словно подслушав эту мысль, Ким предложил посветить Ростику, и тот
принялся за дело с энтузиазмом. Он и нашел огромную плиту, явно
приставленную к остальной, тщательно обработанной стене.
-- Ну вот, -- с удовлетворением сказал Ким. -- Это похоже на дверь.
-- Дверь и есть. Нужно позвать ребят.
Они вернулись, покричали, Ким даже пару раз выстрелил в стену, чтобы
было слышнее. Когда сверху показались пыльные, встревоженные лица, Ростик их
успокоил и привел на место.
Плита понравилась всем. Особенно воодушевился, как ни странно, Эдик. Он
даже попробовал было сдвинуть ее своими тонкими, нетренированными ручками, а
когда убедился, что никто особенно помогать ему не рвется, заныл:
-- Но мы ведь не уйдем отсюда просто так, а? Мы ведь войдем внутрь?
-- Ты думаешь, там погребальная камера, набитая инопланетными
сокровищами? -- спросил Пестель.
-- Зачем они нам? -- отозвался Эдик. -- Я надеюсь, там книги.
-- Ага, желательно, чтобы с картинками, -- хмыкнул Ростик.
Выход нашел Дондик. Он вытащил из мешка, в котором носил огнемет,
обычную динамитную шашку, выбрал край плиты послабее, поколдовал, всех
отогнал, а потом взорвал ее, да так, что где-то даже небольшой камнепад
образовался.
Они снова подошли к плите. Она оказалась гораздо прочнее, чем думал
капитан. Но угол все-таки откололся. Совместными усилиями отбитый кусок
оттащили в сторону, и на ребят пахнуло совсем другим по вкусу, гораздо менее
пыльным, хотя и более застоявшимся воздухом.
-- Ну, кто первый? -- спросил Пестель.
Ни с кем не торгуясь, вперед пролез Ким, как самый легкий. Кроме того,
у него был фонарик, а это оставалось очень значительным преимуществом.
Следом протиснулись остальные.
То, что они увидели, конечно, никакие сокровища даже не напоминало. В
то же время они нашли истинное богатство.
Это были таблички, великое множество табличек, глиняных или из
какого-то белого, напоминавшего гипс, материала. Оказались тут и деревянные
трещотки, вроде тех, что они видели на барельефе у входа, но их осталось
немного. Вероятно, на сохранности этого фонда сказывалась главным образом
долговечность материала.
Внезапно капитан сказал:
-- Ким, не свети немного.
Ким послушался. Наступила тишина и темнота. Но вдруг -- Ростик чуть не
закричал -- темнота стала рассеиваться, и глаза почему-то стали видеть. Это
было странно, потому что в этой тьме не пробивался ни один лучик, но спустя
пару минут каждый из людей мог не только ходить, не натыкаясь на
бесчисленные ряды с каменными скрижалями, аккуратно сложенными в высокие
стопы, но и каким-то образом различать то, что на табличках было нарисовано.
Первым почтение к плиткам потерял Эдик. Он попробовал вскарабкаться на
ближайший глиняный штабель и снять сверху образец. У него ничего не
получилось, стопка вдруг закачалась, и Эдик чуть не упал.
Затем в углу Пестель нашел длинные каменные столы, где таблички лежали
не штабелями, а как бы для чтения или изготовления. Их тут можно было взять
в руки, покрутить и рассмотреть.
Письмена на них отдаленно походили на буквы грузинского языка, но
иногда напоминали египетские иероглифы, а совсем редко походили на клинопись
шумерской цивилизации.
-- Так, -- огласил это открытие Пестель, -- похоже, у них если и не
вполне различные языки, то, по крайней мере, различные знаковые системы. И
кто из нас окажется Шамполионом?
Эдик тоже решил интеллектуально высказаться.
-- Да, это завораживает. История исчезнувшей цивилизации!
Ростик тоже подал голос: _ Во-первых, не факт, что исчезнувшей.
Во-вторых, вот доказательство того, что их было два.
-- Кого? -- из тьмы вынырнул Дондик.
-- Два вида, которые тут обитали.
Теперь все перестали перебирать таблички и посмотрели на стену, у
которой стояли столы.
Барельеф, выполненный в сложной, не вполне реалистической, как у майя,
системе изображения, определенно показывал два типа существ. Одни были
высокими, и что поражало -- на трех тонких ногах. Они определенно были
задрапированы во что-то, похожее на тоги, только очень странного вида,
словно ее составлял не один кусок ткани, а несколько.
В руках этих существ часто были видны какие-то инструменты. Рассмотрев
изображение как следует, Ростик нашел даже место, где трехногие держали в
руках уже знакомые всем таблички, что-то смахивающее на римское стило, и
свитки с большими и широкими планами, которые можно было принять за чертежи.
Части этих планов или чертежей определенно составляли карты, а вот другие
изображали машины. Одна из них даже имела что-то вроде симметричных колес.
А вот с предметами вроде била, долота или пилы работали не высокие, а
уже известные людям червеобразные. Передние их ручки, как уже раньше заметил
Ростик, казались очень сильными и вполне приспособленными для любой работы.
Когда Ростик озвучил свою догадку, Пестель ответил:
-- Согласен. Один вид -- господа, с идеями, книгами, планами. Они к
тому же в одежде. Другой...
-- Червеобразный, -- подсказал ему Эдик.
-- Нет, я хотел сказать -- работяги.
-- Рабы, -- подал голос Дондик.
-- Ну, это еще нужно доказать. Материальный уровень города, правда, в
целом соответствует...
-- Лучше посмотрите сюда! -- позвал друзей Ким.
Он оказался далеко, до него пришлось добираться, аукая Для
ориентировки. Когда все добрались, Дондик спросил:
-- Что такое?
Ким завжикал фонариком, и луч его упал на стену, нависающую над центром
зала странным, спускающимся сверху уступом, верх которого таял в темноте. На
каменной его поверхности висел, как гигантская капля, каменный пустотелый
шар. В разных направлениях его пронзали три стрелы, составляя шесть пиков.
-- Похоже на декартовы трехмерные оси, -- сказал Ким. Дондик кивнул,
потом огляделся. От света Кима они снова
ослепли, бесконечные ряды плиток тонули во мгле.
-- Сюда нужно тащить инженеров и, может быть, Рымолова, -- сказал
капитан. -- Пусть объяснит, что тут такое.
Эдик вдруг вмешался:
-- Декана политехнического? Но он ведь был в лагере.
-- Знаю, -- сказал Дондик. -- Но его реабилитировали. Хотя...
-- А что он сделал? -- спросил Ростик.
Он, кажется, знал этого человека -- декана политеха. Высокого, худого,
сильно наклоняющегося вперед, как бурлак, или как Петр на известной
репродукции строительства Петербурга. Он всегда казался Ростику чересчур
мрачным, должно быть из-за впалых щек.
-- Лет... -- Дондик подумал, потом все-таки продолжил: -- Надцать назад
он попытался написать общую системологию науки. А это, как вы понимаете,
находится в противоречии с классиком, который утверждал, что атом
неисчерпаем, как... Ну и так далее. В общем, нашлись умники, остановили
мужика. -- Похоже, Рымолов капитану нравился. -- Я вот о чем -- он умеет
мыслить разными дисциплинами. Пусть применит тут свое умение.
Ким спросил:
-- А Борщагов?
-- Что Борщагов? -- Дондик посмотрел на него подозрительно.
-- Он что скажет?
Ростик вспомнил, как чуть не через силу они получили разрешение на эту
поездку, и сразу понял, что она может оказаться единственной на
долгое-долгое время. Об этом же подумал и Дондик. Он сильно потер щеки
ладонью.
-- Ладно, почему-то мне кажется, этот шар нужно срисовать.
-- Я сделаю, -- сказал Ростик. -- Только у меня бумаги нет.
-- А почему ты? -- удивился Дондик. Ким пояснил:
-- Он художку закончил пару лет назад. Его картины даже...
Докончить он не успел. Равно как Ростику не пришлось ничего рисовать.
Где-то очень далеко, но недостаточно далеко, чтобы совсем не иметь к ним
отношения, что-то грохнуло, да так, что с потолка посыпался песок. Дондик
затвердевшим голосом приказал:
-- Выходим, пока нас тут...
Солнце после подземелья показалось совершенно ослепительным.
Внезапно Ростик поймал себя на мысли, что ему неприятно называть это
светило Солнцем, но название прижилось, может, потому, что никто всерьез не
взвешивал другой вариант.
Они даже не сошли толком с места, не выстроились в безопасный порядок
следования, как вдруг в глубине одной улицы, под тенью высоких и очень
красивых домов, хотя уже несколько подразрушенных, и подразрушенных словно
бы специально с крыши, вдруг появились уже известные им шестиногие. Вернее,
они не появились, они просто стояли, и люди их увидели. Дондик поднял руку,
все взяли оружие на изготовку.
Но на этот раз шестиножки не были расположены атаковать людей, хотя
Ростик и в тот раз сомневался, что им следовало применять сильные средства.
Червеобразные перетаптывались, иногда пошипывали, словно клубок змей,
только, разумеется, жутко растолстевших. Потом все-таки поползли вперед, на
площадь. Дондик стал оглядываться, подыскивая путь к отступлению.
Червяков было намного больше, чем в первый раз. Их голые спины отливали
крохотными капельками. Ростик был уверен, что это именно пот -- уж очень от
них несло приторно-кислым запахом.
-- Они чего-то ждут? -- спросил Ким.
-- Может, пока мы уберемся? -- подумал вслух Дондик, но оказался не
прав.
Внезапно из другой улочки вывалились трое трехногих, изображение
которых они видели на барельефе внизу. Вот только камень не сумел передать
цвет их... Кожи? Или коры?
Больше всего они напоминали растения. Но на них болталась какая-то
одежда, а верх стебля венчала голова. Их лица походили на рыбьи -- то же
расположение глаз, позволяющих смотреть в оба бока, но не вперед. Еще на их
лицах вперед выдавался клюв... Хотя нет, назвать это клювом было нельзя. Он
был подвижен, словно жала у насекомых, хотя и заканчивался загнутым крючком,
как у орлов.
Рук у трехногих было тоже три: две Небольшие с левой стороны и одна
очень мощная, толщиной в треть туловища, справа. Еще на голове, откинутые
назад, росли... волосы. Хотя они были толстенькие, как косички у иных
африканских племен.
Внезапно Пестель произнес:
-- Ничего не могу с собой поделать, вынужден высказаться -- по виду они
здорово похожи на дерево Джошуа.
-- Что это такое? -- спросил Эдик.
-- Кактусы из мексиканской пустыни, -- пояснил Ростик.
-- Они тоже умеют ходить?
Похоже, факт передвижения на зеленых ногах сильно повлиял на душевное
равновесие журналиста.
-- Нет, там такого не замечали, -- ответил Пестель.
Внезапно толпа червяков, которые уже здорово прогрелись на солнышке,
двинула в сторону беглецов. Теперь стало ясно, что эти трое определенно
бежали, спасались, потому что следом за ними катилась примерно такая же
плотная и шипящая волна шестиножек, как и та, что таилась в засаде на
площади.
Зеленые дернулись назад, попытались определить направление бегства, и
вдруг стало ясно, что из третьего переулочка, где они еще могли спастись,
тоже появились червяки. Засада сработала.
Ростик подумал, что теперь их от поимки могли спасти только люди, но уж
очень они выглядели непривычно. И помогать им никто не собирался. Да и
неясно, зачем? А вдруг шестиножки ловили каких-нибудь местных конокрадов?
Один из зеленых нес странного вида, похожий на блекло-фиолетовый
цветок, нарост у левого плеча. Двое остальных резво стали подталкивать
цветущую особь за свои спины. Когда она повернулась, почти не изменив ритма
движения, лишь как-то сменив порядок шагов своих трех ног, Ростик вдруг
увидел огромный, перламутровый, прикрытый толстыми волосами глаз. Это был
именно глаз, огромный, темный, блестящий, как драгоценность, и неподвижный,
словно ему и не нужны были веки... И еще Ростик был уверен, что это глаз,
потому что из него смотрела душа неизвестного существа. Ростик почувствовал,
что сильнее сжимает автомат, и, если будет команда, без раздумий попробует
спасти именно зеленых, настолько все менял взгляд именно этого глаза.
- Что их заставило враждовать? Ведь они же общий город построили? --
спросил Ким. -- А сейчас воюют?
-- Классовые противоречия? -- спросил Дондик, очевидно сам не доверяя
своим словам.
-- Нет воды, мало пищи, мало всего, -- высказал предположение Ростик.
Внезапно Дондик резко приказал:
-- Давайте уходить отсюда.
Вполне возможно, он не хотел присутствовать при расправе червей над
зелеными. А те действительно попались, вопросом оставалось лишь, как скоро
их сожрут.
Вдруг на вершине стены того дома, который нависал над главными силами
шестиножек, появились еще три трехногих кактуса. Один из них наклонился над
краем стены, опасно раскачиваясь, почти повис головой вниз. Потом он
выпрямился, склонился наподобие лука, где тетивой стали все три его руки, а
древком тело, и попытался выпрямиться.
Ростик видел, как напряглись его деревянистые мускулы, как толще и еще
более зелеными стали тонкие, но частые жилы под корой... Тогда рядом с ним
встали двое других. Только они уже не смотрели вниз, они просто пробовали
помочь. Ряд светлых каменных блоков качнулся, потом отделился от стены и
наконец повалился на червяков.
Эдик, не отрываясь от происходящего, и ни к кому особенно не обращаясь,
спросил:
-- Что делают? Пускают в ход заранее заготовленную ловушку?
-- Спасают попавших в беду, -- ответил Ростик уверенно. -- Это же ясно.
-- А силища какая, -- заметил Ким. -- Неслабые ребята, хоть и зеленые.
-- Значит, вы полагаете, они разумны? -- спросил вслух Дондик.
Ростик ответил с некоторым раздражением:
-- Построили город, значит, умеют планировать. И следовательно, по
Энгельсу, разумны. Причем как те, так и другие.
Пыль, поднятая падением камней на головы червяков, Улеглась. Раненые
пищали, некоторые пытались отползти прочь, но немало осталось и погребенных
под каменными блоками. Внезапно Ростик понял, что анатомия шестиножек не
позволяла им оценивать все, что происходило наверху, они не видели опасность
до тех пор, пока блоки не обрушились им на спины и головы.
Урон засада понесла значительный, но тем свирепее была последующая
атака. Три зеленокожих, что попали в беду, попытались отбиться. Они хлестали
наступающих руками, пинали их ногами, но червяков было очень много. Они
завалили зеленых и...
Перед тем как совсем уйти с площади, Ростик обернулся. Дело выглядело
не так трагично, как он полагал. Одному из зеленых удалось спастись, тому
самому, что нес на плече цветок. Каким-то чудом он сумел взобраться по
кладке, втыкая пальцы рук и ног в углубления между блоков, и был уже близок
к тому, чтобы поймать протянутые вниз руки тех, кто находился наверху...
Вытащив бинокль, Ростик понял, что сражение не далось ему легко. Одну
ногу ему почти отгрызли, слева от туловища, где рос цветок, одна рука,
поменьше, была вывернута и определенно не действовала. Но он должен был
выжить после всех ранений.
Ростик догнал своих и, хотя получил сердитый взгляд от Дондика,
отчетливо довел до всеобщего сведения:
-- Тот, с цветком, спасся. Двое друзей его отстояли.
-- А почему ты думаешь, что "тот", а не "та"? -- с отчетливым ехидством
в голосе спросил Пестель. -- У меня есть предположение, что цветок как-то
равноценен нашей... -- Он победно оглядел ребят и закончил: -- Беременности.
-- Значит, они спасали... девушку? -- ахнул Эдик, его кавказский акцент
на мгновение стал заметнее, чем прежде.
-- Ну, это слишком вольная трактовка, -- попробовал возразить Ростик.
Но на Эдика допущение Пестеля произвело ужасное впечатление. Он даже
обернулся, словно что-то еще можно было изменить, вернувшись. Получив
заметное удовольствие от произведенного впечатления, Пестель не унялся:
-- А вы заметили, что и тех, кто был на крыше, -- тоже трое. Может, тут
семья тройного вида? Так сказать, троичный порядок воспроизводства?
Эдик даже голову опустил. Это отчасти примирило Ростика с журналистом.
Ким проговорил:
-- Да, всего мало. Вот и война.
-- Очень похоже, -- согласился с предположением Дондик. Внезапно Ростик
спросил, хотя мгновением раньше не
ожидал от себя такого:
-- А не ждет ли нас то же самое?
Когда они подошли к БМП, Антон пребывал в состоянии возбуждения.
Оказалось, он поднимался на крепостную стену и что-то увидел с нее совсем
недалеко, за бугорком. Сначала Ростик не мог понять этого всплеска эмоций,
но потом вдруг сообразил, Антон еще не знал, что город обитаем. Пришлось ему
рассказать о червяках и зеленокожих. Это умерило Антонов пыл, хотя он
продолжал утверждать, что за бугром они найдут такое... Дондику это надоело.
-- Во-первых, очень плохо, боец, что вы без разрешения оставили пост,
который находился рядом с машиной, а не на стене. А во-вторых, все разговоры
можно вести по дороге домой, в Боловск.
-- Но товарищ капитан, там определенно есть что-то, что нужно как
следует рассмотреть, -- не унимался Антон.
-- Что же это?
Антон опустил голову, странно было его видеть в затруднении. Внезапно
Пестель спокойно и даже устало проговорил:
-- Время еще не позднее, а мы уже обкушались впечатлениями.
-- Это разведка, а не экскурсия, боец, -- резко повернулся к нему
капитан.
И вдруг замер с раскрытым ртом. Пестель молодцевато выпрямился:
-- Вот именно, товарищ капитан.
Дондик нахмурился. Только сейчас до него дошло, что хитрый Пестель
заманил его в ловушку. Капитан посмотрел на часы, хотя как он тут ими
пользовался -- одному ему и было известно. Или это был просто обычный, еще
не выветрившийся со старых времен жест, дающий возможность подумать. Когда
капитан поднял голову, он уже принял решение.
-- Хорошо, заскочим за этот... бугор. Только недолго. Они покатили
прямо по полю, потому что Чернобров, как
он сказал, не нашел дороги. К тому же это сокращало расстояние и,
следовательно, расход горючего.
Строение оказалось в самом деле недалеко, километрах в семи от города.
И было это... Ростик даже глаза протер от изумления, когда увидел. Это было
похоже на большое птичье гнездо, весьма компактно построенное из растений,
каменных кубов и плит. Все в целом представляло собой совершенно нелепое
зрелище, но, приглядевшись, Ростик готов был признать в этой конструкции и
целесообразность, и даже определенную красоту.
Они остановились на краю сооружения, занимающего не один гектар и
теперь, вблизи, походившего на город, только без привычного вида домов.
Дондик вышел из машины, постоял перед незримой границей, отделяющей поле и
все это переплетение, и спросил:
-- Ну, что это может быть?
Антон выглядел сконфуженным. Возможно, поэтому он вдруг выдал
совершенно гениальную догадку:
-- Может, товарищ капитан, это их завод.
-- Завод? Но где же тут цеха, аппараты или станки?
Ростик, которому Антон никогда не казался очень догадливым, даже
крякнул от изумления. Но Пестель, с более быстрой реакцией, уже вмешался:
-- А вы бывали на химзаводе, капитан? Может, это и есть один из таких
заводов? Что-то вроде нефтеперегонного, который получает определенного вида
топливо...
-- Топливо? -- Теперь капитан не выглядел раздраженным. Такой объект
стоил любых задержек в пути. -- Но зачем оно им? Побывав в городе, мы точно
знаем, что там ни на чем не проедешь...
-- Его нужно рассмотреть поближе, -- предложил Ростик. Дондик посмотрел
на ребят. В глазах его появилось подозрение.
-- Только недолго. -- Он подумал. -- И даже лучше будет, если мы
заглянем только в заводоуправление. Все равно в этих кубах и джунглях никто
из нас сроду не разберется.
Как ни странно, но строение, которое могло претендовать на звание
заводоуправления, они нашли быстро. И было оно вполне привычного вида, даже
с калиточкой, закрывающейся на щеколду. По бокам от калитки стояли странные
тумбы, на которые можно было присесть при желании, но сейчас тут никого не
было. Перед тем как войти в здание, Дондик скомандовал:
-- Соблюдать осторожность. Мы знаем, что город живой, и тут могут
оказаться... охранники. Это было бы логично.
Эдик забурчал. Капитан повернулся к нему: -Что?
-- Я сказал, что во время гражданской войны на завод нападать
бессмысленно. У них другие методы выяснять отношения.
-- С чего ты взял, что драка на улице была признаком гражданской? --
спросил Пестель.
-- А что же это еще, если... если они убивают даже.... -- Но закончить
Эдик не мог, он понимал, что за упоминание зеленокожей цветущей девушки его
поднимут на смех, но отказаться от этого образа был уже не в силах.
-- Ладно, двинулись, -- приказал капитан.
Здание оказалось примитивным, в нем было все устроено по принципу
ломаной восьмисторонней спирали. В центре оказался зал, набитый уже
виденными каменными плиточками. Света тут было достаточно, потому что в
крыше были устроены самые настоящие световые окна, только затянуты они были
не стеклом, разумеется, а чем-то зеленым и, кажется, довольно мягким. Видеть
этот сумрачный свет на лицах товарищей было отчего-то неприятно. Но Ростик
вспомнил только-только установленные в центре Боловска и не работающие после
Переноса уличные ртутные лампы, дающие совершенно неестественный свет, и
успокоился. У людей со светом тоже случались промашки.
В помещении, когда они огляделись, оказались не только таблички. В
центре небольшого подиума стояла какая-то лодка, словно рыбина, распухшая от
икры в середине. В ней было метров семь длины и почти четыре ширины. Впереди
определенно были установлены два кресла, на которых могли сидеть двое
зеленокожих. Еще одно кресло было сверху, над странного вида котлом из
чего-то, что напоминало бы металл, если бы не резалось ножом и не имело
прожилок, как дерево.
-- Что это может быть? -- спросил капитан. Разумеется, ему никто не
ответил. Это сооружение было
машиной, но такого типа и такого назначения, что могло оказаться чем
угодно. Единственную догадку высказал, разумеется, Пестель:
-- Почему-то кажется, этот аппарат разобран, а не недостроен. Впрочем,
не знаю.
-- Пожалуй, они бы тут работали, если бы не дрались на улицах, --
сказал Ростик. Его голос в гулком пустом зале отозвался более мрачным и
громким эхом, чем ему хотелось бы.
Внезапно в темном уголке, у стены, Эдик нашел такой же каменный стол,
какой они видели в библиотеке. На нем, кроме изрядного слоя каменных крошек,
лежали большие листы, раскатанные из странной серой пульпы. При
прикосновении материал издавал звук, который все они уже стали забывать, --
так шуршала плотная бумага.
На листах оказались рисунки, а не иероглифы или пиктограммы. На нижнем,
самом большом и подробном, была изображена та самая лодка, которую нашли на
подиуме. Внутри ее котла был нарисован какой-то огонь.
-- Или энергия, -- пояснил Пестель. -- Эти вот искорки совсем не
обязательно означают дым, хотя снизу виден сборник для золы, и даже что-то
вроде небольшой трубы.
-- Значит, энергия... И куда они ее направляют? -- спросил капитан.
-- Мне кажется, -- Пестель поводил грязным пальцем с обломанным ногтем
по чертежу, -- по этим толстым, металлическим судя по всему, шинам она
поступала на вот эти четыре выносных блина, обращенные вниз. И вся штука
управлялась поворотами блинов с переднего сиденья. То есть они работают по
принципу сопла.
-- Согласен, -- сказал Антон, -- причем понятно, почему их два. Одному
водиле двигать блинами явно не хватило бы сил.
-- Но зеленые очень сильные, -- вмешался в разговор Эдик, но
продолжения тема не получила.
-- Так, скручиваем чертежи -- и к машине. Нам еще назад скакать, --
приказал Дондик.
Чертежи захватили с собой. Пожалуй, это было не совсем честно по
отношению к тем, кто на этом заводе работал, но так было разумнее всего.
Помимо смутного ощущения, что чертежи могли оказаться ключом к немалым
странностям этого мира, в нем легко осознавался тип рисунка, который
придется использовать при наведении дипломатических отношений с зелеными.
Что их придется наводить, Ростик не сомневался ни минуты.
Назад поехали медленней, -- должно быть, Чернобров берег мотор или
пытался компенсировать лишний расход топлива, вызванный заездом на завод.
Хотя, с другой стороны, подумал Ростик, расстояния они толком не знали,
поэтому должны были взять горючее с запасом.
На обратной дороге, кажется, только Ким оставался на ногах, все
остальные спали.
Перед своей позицией они появились уже после того, когда солнце
погасло. Путь им освещали ракетами, и это оказалось делом непростым, потому
что из темноты, против своего обыкновения нападать днем, появились
насекомые.
Антон по привычке прицелился в самую густую кучу богомолов, но Дондик,
бледный, с ввалившимися глазами, что почему-то особенно хорошо было видно в
призрачном свете осветительных ракет, прокричал не привлекать чрезмерного
внимания. Чтобы не произошло ненужной и невыигрышной свалки, он даже вылез
из кабины в кузов и встал рядом в ребятами, держась за скобы.
И все-таки, когда насекомых стало очень уж много, пришлось расчищать
себе путь огнеметом. Впрочем, их уже поддерживали -- и очень аккуратно --
ребята из окопов, и все прошло довольно гладко.
Лишь капитан, озабоченно глядя на несколько десятков огоньков от
очередей, вдруг проговорил раздраженно:
-- Зря шмаляют. Мы и так пробились, а боеприпасы были бы целее. Недавно
подсчитали -- патронов осталось меньше, чем нужно на зиму.
От этой его проговорки по спине у Ростика прошелся холодок. Кому, как
не ему, было знать, что только огнем -- днем и ночью -- им удавалось
сдерживать богомолов и всех остальных, которых тут становилось все больше.
Уже когда БМП вкатила на позицию у Бобырей, откуда утром они и
отправлялись к городу каменных таблиц, стало ясно, что бой идет нешуточный.
Выпрыгнув из машины, Ростик даже замер на несколько мгновений. Стреляли на
позициях слева от их сектора, по всей видимости, какая-то заварушка началась
и справа, у вагоноремонтного завода. Там тоже взлетали ракеты, и оттуда тоже
доносились очереди, а ведь тот участок считался тихим, на него войска
отводили для отдыха.
Когда Дондик осмотрелся, он поманил рукой всех, кто ездил с ним, и
неторопливо, но и не особенно дружески, а уже начальственно повел их за
собой, в штаб Достальского. Сам лейтенант, с лихорадочными пятнами на щеках,
сидел на крыше какого-то дома повыше и в бинокль осматривался. Узнав, что к
нему явились те, кого выслали к неизвестному городу поутру, он спустился.
Входя в комнатку, где расположились ребята, лейтенант сказал:
-- А мы уж думали, вас зажали в клещи и...
-- Давят? -- с удивлением спросил Антон.
-- Еще как. -- Достальский подошел к ведру с водой, зачерпнул кружкой
коричневатой жижи и с жадностью выпил. -- Где начальство?
-- Я здесь. -- Из двери показался Дондик. Он, оказывается, писал рапорт
или отчет. Ребят, по всей видимости, он не отпускал на случай, если ему
придется что-то уточнить.
А может, и не только, подумал Ростик. И оказался прав.
-- Вам что-нибудь нужно, товарищ капитан? -- спросил Достальский.
Ростик с удивлением почувствовал, что узел напряжения внутри его, с которым
он прожил целый день, распускает, словно он вернулся домой.
-- Мне ничего не нужно, -- отчеканил Дондик.
-- А ребята вам еще нужны?
Дондик посмотрел на каждого, с кем сегодня трясся на БМП, потом
ответил:
-- Думаю, будет лучше, если они еще тут посидят.
-- Тогда, может, их покормить?
Ни от кого не укрылось, что от последней фразы капитана Достальский
занервничал. Дондик это тоже почувствовал. Повел головой из стороны в
сторону и согласился:
-- Можно и покормить.
Ким напрягся, Ростик, как ни странно, тоже. Лишь Антон вытянул ноги и
улегся затылком на стену, пытаясь на лавочке сидеть так, словно лежал в
мягком, удобном для дремы кресле. Эдик ходил от окна к окну, пытаясь в
низкие, по-деревенски маленькие окошки высмотреть, что творится снаружи.
А Ростику и смотреть было не нужно, как и остальным ребятам. Он знал,
что снаружи творится что-то несусветное. Такого плотного огня он еще тут не
видел, и при всем том такого аккуратного. Били только короткими очередями,
стреляли даже одиночными, -- значит, слова Дондика об экономии патронов были
доведены до подразделений. В форме приказа, конечно.
Когда кто-то из старичков хозвзвода приволок несколько котелков с
горячей кашей, Достальский появился опять. Он сунулся было в комнату, где
работал Дондик, но быстро вышел. Потом посмотрел, как ребята лопали,
усмехнулся, сел верхом на дряхлый, скрипучий стул и с нескрываемым
любопытством спросил:
-- Ну, что видели?
-- Ростик облизал ложку. Как ни тянуло спать, как ни зудела от песка и
пыли кожа, а есть, как оказалось, хотелось больше всего. Вместо ответа он
спросил: У вас тут прямо обвал какой-то.
-- Прут, как из худого мешка, -- кивнул лейтенант. -- И не без успеха.
-- То есть? -- спросил Пестель, не переставая жевать.
-- Они окончательно научились раскручивать гайки и уволокли сразу
метров сорок рельсов, что торчали из-за проволоки. Теперь пробуют научиться
переносить ограждения.
Пестель покрутил головой:
-- Вот это да.
-- Да, -- кивнул лейтенант. -- Такое впечатление, что они подсмотрели,
как мы разносили их для БМП поутру, и теперь... А, ладно. У вас-то что
нового?
Внезапно дверь в соседнюю комнату скрипнула, капитан вошел в комнатуху,
сел у керосиновой лампы. Покрутил фитиль, но он и так был вывернут до
предела.
-- Так. С Чернобровом я поговорю потом, а пока -- с вами.
Лейтенант вежливо, не вставая со стула, отталкиваясь сапогами от пола,
отполз чуть вбок, чтобы не закрывать капитану обзор.
-- Я бы попросил вас, -- Дондик серьезно оглядел лица всех
присутствующих, избегая смотреть на лейтенанта, -- особенно ни о чем не
рассказывать.
-- Что такое? -- удивился Антон. -- Почему?
-- Это приказ, а не просьба, -- резко сказал капитан. Ростик мельком
взглянул на Кима. Тот чуть набычился,
его и без того корейские глаза стали еще уже. Ростик знал это
выражение, так бывало перед дракой или перед особенно сложным спором, в
общем, когда следовало не отступать. Получив эту поддержку, Ростик
почувствовал прилив уверенности.
-- Капитан, -- сказал он, умышленно укоротив обращение, -- вы ведете
себя некорректно.
-- Что? -- У Дондика, казалось, даже лицо вытянулось.
-- Вы не объясняете свои решения, а мы ведь зависим от них. Да и
остальные тоже.
В комнате стояла тишина. Внезапно лейтенант поднялся и вышел. Капитан
проводил его долгим, задумчивым взглядом.
-- Мне бы тоже очень хотелось спросить, -- вступил Пестель, не
удержавшись. -- Вы что, в самом деле считаете, что Умалчиваниями можно
что-то изменить?
-- Да как вы смеете? -- Впрочем, голоса капитан не поднимал. Может, это
еще предстояло.
-- А как вы смеете лгать людям своими умалчиваниями? Своим шушуканьем,
своей мышиной возней с информацией, которую должны, слышите, должны знать
все? -- спросил Антон.
Кажется, его понесло. Ростик и не подозревал, что он так умеет.
-- Я не думал, что столкнусь с этой проблемой, -- как бы сам себе
сказал капитан. -- А оказалось, что вы такие же, как все, интеллигенты... Да
вы знаете, с кем разговариваете?
-- Знаем, -- даже как-то сварливо ответил Пестель. -- Но и вы поймите,
это не прихоть -- потрепаться с солдатами во время перекура. Сейчас мы
спорим о значении информации. А она имеет жизненное значение. Она
затрагивает проблему выживания.
-- Попросту ту самую возможность жить нам всем через пару месяцев или
полгода, -- пояснил Ростик. Он впервые ощутил, что слишком сложные
формулировки могут затемнять ситуацию, а не выявлять ее, но как это
исправить, пока не знал.
В этом споре вообще слишком многое получилось экспромтом, слишком
многое было непродуманно. Ростик не сомневался, что позже они найдут более
удачные аргументы, но спорить предстояло именно сейчас, а не потом.
-- А я приказываю молчать. И не поднимать панику.
-- Не поднимать? Может, давно пора поднять? Чтобы хотя бы рельсы не
оставлять противнику, а свернуть их и затащить в город? -- спросил Антон.
Пестель подумал и спокойно, явно стараясь перевести разговор в
конструктивное русло, проговорил:
-- Может, мы бы даже смогли наладить торговлю? Капитан хлопнул себя
ладонью по колену, встал, походил
по комнате. Вдруг Ростик заметил, что он умылся. А они-то сидели как
чушки, даже руки перед едой... Почему-то это задело больше всего. Эта
секретность оборачивалась бездушием, словно они уже были арестованы.
-- Если бы я знал, что так получится, -- сказал капитан, усмехаясь,
хотя по его злым глазенкам всем было видно, что ему вовсе не до смеха, -- я
бы не с вами поехал, а вызвал бы... Да поймите же вы, то, что вы собираетесь
распространять, попросту вызовет пораженческие настроения.
Ростик сжал кулаки и уверенно отчеканил:
-- Если ничего не делать, капитан, нас ждет судьба того города, который
погибает, как мы это видели сегодня.
Дондик быстро ответил:
-- Там две... нации, а у нас одна.
-- Расы, -- поправил капитана Пестель. -- Нациями зеленокожих и
червеобразных не назовешь. А вообще это даже разные
виды.
-- И все равно, у нас есть только мы -- люди, -- продолжил капитан. --
Мы не будем воевать друг с другом. Потому что у нас одна нация. Одна.
-- Всегда две -- дураки и те, кто думает о будущем, -- внезапно сказал
Ким.
Почему-то именно эта реплика заставила капитана измениться. Он стал
каким-то по-змеиному вкрадчивым, злобным, жестким. Ростик почувствовал, что
против воли крепче сжимает свой автомат.
-- Вы ведь корейский эмигрант? -- спросил Дондик, подходя очень близко
к Киму, и даже наклоняясь к нему, словно тот был не человеком, а
неодушевленной куклой или сидел в кресле, связанный по рукам и ногам.
-- И что из этого следует?
Ростик никогда друга таким не видел, Киму было и страшно, но он был и
зол необычайно. Казалось, поднеси к нему сейчас спичку, он загорится как
целлулоидная расческа.
-- Когда вернемся на Землю, то...
-- Никогда не вернемся, капитан, -- поправил его Пестель. -- Я лично в
это не верю. Это попросту невозможно. Иначе тут не было бы того города, его
бы давно вернули. Как и другие существа, которых мы видим, с которыми даже
воюем.
На это замечание капитан никак не отреагировал. Он лишь чуть
отодвинулся от Кима. И тот сразу перестал быть похожим на марионетку. Ростик
почувствовал, что у него возникла страшная догадка -- капитан знал, как
сделать марионеткой каждого. И умел этим пользоваться.
-- Будьте готовы, вас вызовут для допросов, -- сказал Дондик.
Антон внезапно широко и вполне искренне улыбнулся.
-- Сначала остановите зеленых богомолов и научитесь передавать приказы
не по проводам. А то ведь срежут и даже спасибо не скажут.
При чем тут провода, никто не знал. Да и сам Антон, похоже, не знал. И
все-таки его дурацкое замечание имело смысл, оно показывало -- прежний мир
рухнул, и ничто никогда не повернет вспять.
Дондик отошел к дальней стене комнаты, оперся о нее спиной, сунул руки
в карманы:
-- Как я погляжу, смелые вы очень.
-- Тут фронт, и дальше послать некуда, -- спокойно, заражаясь
настроением Антона, ответил Ким.
-- Есть еще и лагеря, -- зло, как бы даже и не совсем сознавая, что он
говорит, бросил капитан.
-- Были. Были, а не есть, в этих словах заключена огромная разница, --
проговорил Ким. -- И придется потрудиться, чтобы они снова возникли.
Пестель добавил, как всегда, очень рассудительно:
-- Уверен, не удастся. И вообще, я полагаю, было бы лучше, если бы мы
думали, а не собачились между собой.
Ростик встал и широко развел руками, как бы сочувствуя, но одной рукой
удерживал автомат за цевье, и жест доброй воли не получился.
-- Похоже, капитан, вы потерпели поражение. Может быть, потому, что
даже не дали нам умыться. Пошли, ребята, разговоров сегодня будет -- море.
-- Он подумал и добавил: -- Когда отстреляемся от богомолов.
Через пару недель внезапно, против всех ожиданий, Ростик, Ким, Пестель
и Антон получили разрешение отправиться по домам. Сначала Ким разволновался,
но потом размяк. Отпуск домой в любом случае был все-таки отпуском. До
трамвайной остановки они добежали чуть не вприпрыжку. Потом посерьезнели и
пошли, сами того не замечая, в ногу развернутой шеренгой.
Идти были легко, ни машин, ни заграждений не было. Лишь пару раз они
замечали сложенные из мешков с песком посты, но они стояли пустыми.
Дома, вот уж повезло, подали воду. Струйка была тонкая, не толще
мизинца, но это все равно была вода. И пахла она гораздо лучше, чем та,
которую они пили в окопах. Ростик тут же наполнил с помощью садового шланга
все бочки, и даже хватило напора налить четверть бака в садовом душе,
построенном отцом.
Искупавшись и переодевшись во все чистое, он подумал было приготовить
себе что-нибудь поесть, но почему-то уснул. Проснулся оттого, что кто-то
ласково, как в детстве, поцеловал его в лоб. Он открыл глаза, это была,
конечно, мама.
Она выглядела осунувшейся, бледной, усталой. У глаз собрались
незнакомые морщинки, но глаза сияли все той же победной силой, что и раньше,
и она была так же красива, как тогда, когда уходила с отцом в кино или
просто пройтись по городу.
За ужином они говорили мало. Она лишь смотрела, как он ест, подперев
кулаком щеку, и вздыхала. И, только убирая пустую тарелку, спросила:
-- Как там у вас, все живы?
-- Да ты что, мам, -- с преувеличенным энтузиазмом ответил Ростик, --
богомолы же стрелять не умеют. Просто пытаются проволоку срезать или рельсы
отвинтить...
-- Не скажи, -- сказала вдруг мама. -- К нам стали поступать раненные
от выстрелов из каких-то самострелов, что ли... В общем, это стрелы с
насаженными вместо острия колючками какого-то растения. Они потрясающе
острые, твердые и дают очень плохую, глубокую рану.
-- Нет, мам, у нас такого не было, у нас все спокойно. Она печально
улыбнулась:
-- То-то мы каждый вечер стрельбу слышим.
Она стала собираться в душ, нашла в шкафу свежее полотенце, длинный
халат.
-- Ну ведь это мы же стреляем. А они -- просто насекомые. Ну ладно, у
нас там -- пустяки. У вас-то что? Что в городе слышно?
-- Из годных к строевой остались только девушки, -- сказала мама. -- И
еще идут упорные разговоры, что будут рыть рвы, как во время войны.
-- Рвы? -- тупо спросил Ростик. -- Зачем рвы? У них же нет танков, а
ров они просто перелезут.
-- Ну, сам знаешь, какие у нас начальники. -- И мама ушла купаться.
Ростик переоделся в штатское и вышел, чтобы посидеть на лавочке и
посмотреть на Октябрьскую. Но на лавочке уже сидел Ким. В штатском. Он был
вымыт, даже блестел, наверное, как и Ростик. И весь светился добродушием.
Как в детстве, он спросил:
-- Что делать будем?
У Ростика уже давно, еще с того момента, как им сообщили об
увольнительной, засела одна мысль. Теперь он ее озвучил:
-- Знаешь, мне хочется сходить в обсерваторию.
-- Зачем? -- удивился Ким.
-- Ну, мы ведь так ничего и не знаем -- где оказались и почему? Может,
они что-нибудь новенькое выяснили?
Ким посидел, подумал, посмотрел на облака над головой, которые уже
скоро должны были погаснуть, и кивнул:
-- Пошли. Может, на велах?
Подкачав свои несравненные "Украины", друзья поехали знакомой дорогой.
У ограды обсерватории их вдруг остановили. Это был обыкновенный пост, вот
только стояли на нем девчонки. Все в форме, бледненькие, чумазенькие, с
карабинами. Командовала у них довольно пожилая девица, прямо тетка
тридцатилетняя, с косой во всю спину, торчащей из-под пилотки, как змея. Она
спросила документы.
-- Девушка, -- растерянно ответил Ким, -- у меня не то что документов
нет, но даже и фамилия нерусская.
Шутка оказалась неудачной, девица разозлилась, решив, что над ней
смеются.
-- Всякие сосунки... -- начала было она, но вмешался Ростик:
-- У нас просто увольнительная, мы с позиций и правил новых не знаем. О
том, что у вас ввели документы, нам просто не сообщили.
-- Увольнительная? -- переспросила тетка с косой. -- Так вы с
передовой? А где ваше оружие?
Эх, если бы они были знакомы, все стало проще. Но так получилось, что
ни одну из постовых ребята не знали, а выяснять общих знакомых было слишком
долго. Поэтому Ростик просто ответил:
-- Дома осталось. Зачем оно в городе?
-- Ох, подозрительно это, -- сказала командир. -- Да и молоды вы
очень...
Ким, который действительно выглядел чрезвычайно по-мальчишески еще и
из-за своего небольшого росточка, решил было обидеться:
-- На передовую посылать -- не молоды, да? А как к друзьям пройти...
Ростик толкнул его в бок кулаком, но девица уже все поняла.
-- Вы в обсерваторию?
-- К Перегуде, -- добавил Ростик, надеясь, что постовая не станет
спрашивать имя-отчество директора, которые он конечно же забыл.
-- Сейчас спрошу, -- веско сказала девица. Она вернулась на пост,
выложенный мешками с песком, покрутила ручку полевого телефона, отвернулась
от ребят и стала что-то докладывать в трубку. Потом прокричала: -- Как ваши
фамилии?
Ким назвался за обоих. Ребята уже примирились, что придется
поворачивать, как вдруг девица махнула рукой своим подчиненным и звонко
крикнула:
-- Пропустить!
Ростик с Кимом очень удивились, но проехали. Оставив велосипеды, как и
месяца полтора назад, в тот день, когда только-только свершился Перенос, они
прошли знакомой дорогой по пустынным коридорам в кабинет директора. Как и
тогда, Перегуда был в синем халате и у него уже сидели гости.
На этот раз они увидели довольно молодого парня, которого, как
оказалось, Ким отдаленно знал. На всякий случай тот все-таки представился:
-- Грузинов, можно просто Поликарп.
-- Поликарп у нас инженер с вагоноремонтного. Но сейчас, пожалуй,
решает совсем не вагоноремонтные задачи, -- по-хозяйски заговорил Перегуда.
-- А это, позвольте представить вам, профессор Рымолов, Андрей Арсеньевич.
И Перегуда указал на худого, рано поседевшего человека с узким носом,
ясными серыми глазами и тонкими, словно у музыканта, пальцами.
-- Ага, вас как-то поминал Дондик, -- сказал Ким. -- Говорил, вы
отсидент за системологию науки не по Марксу.
Рымолов с Перегудой переглянулись. Потом вдруг Рымолов улыбнулся. И у
Ростика потеплело на душе, такой мягкой и знакомой показалась ему эта
улыбка. Так же улыбался отец.
-- А я о вас тоже слышал. По-первых, я хорошо знаю вашего отца, -- он
повернулся к Ростику, -- Гринева. А во-вторых, Дондик в своем отчете
упомянул, что вы отказались от неразглашения информации о поездке в город
зеленокожих и червеобразных.
-- Так вы его тоже знаете? -- спросил Ким.
-- Что значит тоже, он осуществляет за мной, так сказать, надзор. Я
ведь так и не реабилитирован, знаете ли... Ну да это уже детали.
-- Давайте выпьем чаю, -- предложил Перегуда. -- У меня есть немного
еще с Земли, настоящего. Да и варенье найдется.
За чаем Перегуда и Рымолов принялись расспрашивать ребят о путешествии
в город. И задавали вопросы до тех пор, пока, увлекшись, оба служивых не
рассказали все, что видели, и даже кое-что из того, что думали по поводу
увиденного. Оба ученых слушали очень внимательно. А Поликарп так даже рот
раскрыл от изумления. Закончив рассказ и посидев для приличия пару минут в
тишине, Ростик в свою очередь спросил:
-- Ну а тут какие новости?
-- Что вас интересует? -- спросил Перегуда.
-- Вы определили, где мы оказались? -- подался вперед Ким. -- И как это
произошло? И что нам теперь делать?
-- Ого, сколько вопросов! -- рассмеялся Рымолов. Потом подумал, допил
чай. -- Понимаете, мы размышляем, считаем, наблюдаем.
-- Пока главным образом -- наблюдаем, -- вмешался Перегуда.
-- Да, пожалуй, именно так. Но общей картины еще не представляем себе.
И потому, вы уж нас извините, пока ничего сказать не можем. Знаете,
преждевременные заявления...
-- Понятно, -- кивнул Ким и даже чашку отставил со звоном. -- Рука
Дондика, подписка и все такое.
Ученые переглянулись.
-- Ну, это не совсем рука Дондика, -- сказал Рымолов, который вообще в
этой паре был главным. -- Просто нам в самом деле нужно понаблюдать,
пораскинуть мозгами... Вы ведь спрашиваете о выводах, а их пока нет. Или
очень мало, настолько мало, что и говорить не о чем.
-- Нам бы хоть что-нибудь, -- сказал Ростик. -- Гипотезы, идеи,
соображения, факты. Мы ведь вам что-то принесли, почему бы вам не ответить
вежливостью на нашу, так сказать, любезность.
-- Обрати внимание, Боря, как этот молодой человек аргументирует. У
него врожденный дар дипломата, -- улыбнулся Рымолов. Потом повернулся к
Ростику: -- И все-таки любые разговоры на эту тему, любые ответы на вопросы,
которые вы нам задаете, пока преждевременны. Правда, у нас есть надежда
получить кое-что довольно быстро, но это зависит...
С этими словами довольно церемонный Рымолов указал ладонью на Поликарпа
-- о нем, кажется, все на время забыли. Вагоноремонтный инженер покраснел
лбом, а потом быстро заговорил:
-- Дело в том, что у меня есть распоряжение попытаться подготовить для
полетов над Полдневьем пару самолетов...
-- Что? -- спросил Ким. -- Как вы сказали?
-- Что сказал? -- переспросил Поликарп, у него была очень быстрая речь,
и это почему-то мешало его понимать.
-- 
Полет над чем?
-- Полдневьем, -- произнес Рымолов. -- Вы не замечали? Солнце тут или
то, что заменяет теперь наше родное светило, все время находится над
головой, словно мы все время живем в полдень. И никогда -- в другое время
суток. Вот и появилось это словцо -- Полдневье, как сокращение от
определения -- Мир Вечного Полдня. -- Он помолчал, потом уже тише добавил:
-- Это и есть наш новый мир.
-- Теперь понятно, -- кивнул Ростик. Он еще бы выпил чаю, но стеснялся
попросить. Зато наложил себе еще одну розетку яблочного варенья и с
удовольствием принялся за него, разрезая стальной ложечкой полупрозрачные
аккуратные дольки засахаренной коричной, а потом еще и темноватой, твердой
китайки.
-- Я был бы рад рассказать вам о каких-нибудь наших успехах, -- опять
зачастил Поликарп, -- да только их нет как нет. Когда меня послали на
аэродром, я даже не знал, что в этом городке может быть такое...
-- Поликарп попал к нам после головного отделения политеха по
распределению, -- пояснил Рымолов. -- Приехал за три дня до Переноса.
Поликарп снова покраснел, но уже чуть меньше.
-- В общем, оказалось, с военной поры тут осталась небольшая площадка,
и даже функционировал аэроклуб.
Ростик знал об этом аэроклубе, конечно. Отец как-то его водил туда,
предложил прыгнуть с парашютом, но Ростик забоялся, и отцу пришлось прыгать
самому.
-- Мы отремонтировали пару самолетов и пытаемся поднять их в воздух. К
сожалению, с шестьдесят четвертого аэроклуб снят с централизованного
снабжения, нет ни запчастей, ни топлива... С пилотами тоже беда. Есть один
старик, но он забывает даже, что летит не в истребителе времен войны, и всем
советует выжимать газ до предела, словно вознамерился сжечь всю нефть
Полдневья.
-- А на чем летаете? -- спросил Ким. В голосе его вдруг зазвучали нотки
умиления.
-- На ЯКах восемнадцатых. -- Поликарп поднялся. -- Ну, спасибо за чай и
за рассказ. Мне пора.
С этими словами он убежал. Как выяснилось, ходил он так же быстро, как
и говорил. Ким проследил его уход долгим-долгим взглядом. Может, впервые за
все годы Ростик не понимал, что происходит с другом.
После ухода Поликарпа над столом повисла недолгая пауза. Потом Перегуда
поднялся и пошел снова ставить чайник на примус. Ростик с облегчением понял,
что их пока не выгоняют. Тем более что Рымолов принялся задумчиво крутить в
тонких пальцах чайную ложечку.
Уходить в самом деле не хотелось, потому что они так и не получили
того, за чем пришли, и потому что тут было уютно, несмотря на запах
керосиновой лампы. Словно в прежние времена, еще до Переноса. Вот с этого
Ростик и решил начать.
-- Я все пытаюсь понять -- что же такое был этот Перенос? Но ни к чему
так и не пришел.
Рымолов посмотрел на него, на Кима, улыбнулся. Провел пальцем по столу,
разглаживая не очень свежую, но еще вполне пристойную скатерть.
-- А мне приходится думать о невероятном количестве самых разных вещей,
-- сказал он. -- Как наладить стирку белья, ведь тут нет мыла. Что делать,
когда кончится керосин. Как все-таки сохранить подачу воды в районы
многоэтажек, ведь без этого нас ждет эпидемия. -- Он задумался, посмотрел на
дрожащий огонь лампы. -- Скажите, почему вы все-таки отказались давать
подписку о неразглашении, когда Дондик вас об этом попросил?
-- Он не очень-то и просил, -- пробурчал Ким. -- Если бы попросил, я
бы, может...
-- Не в этом дело, -- перебил его Ростик. -- Он наверняка положил бы
результаты этой поездки под сукно, засекретил не только от простых жителей,
но и от вас, например. А ведь каждому ясно, что только обдумыванием мы можем
выбраться из создавшейся ситуации.
-- Понятно, -- кивнул Рымолов. -- Хотя должен вам сказать, выбраться
отсюда мы не сможем, даже если все начнем думать только на эту тему. Она
вообще уже обдумыванием не решается. Но вот выработка наилучшей стратегии,
учет реальных опасностей, попытка более полноценного использования ресурсов
-- это, безусловно, следует обдумывать.
-- Значит, мы были правы? -- спросил Ким.
-- А вот и чай, -- провозгласил Перегуда, втаскивая шипящий чайник в
комнату.
Чаем в ближайшие несколько минут все и занялись. Это было славно,
отсюда не хотелось уходить. Или окопы, плохая вода, недосыпание, грязь и
глина в котелке заставили изменить отношение ко всему на свете? Ведь еще
месяца два назад такое вот чинное сидение за столом скорее в молчании, чем
под разговор показалось бы Ростику скучноватым и бесполезным
времяпрепровождением.
-- Может быть, -- Ростик давно думал над этим вопросом, -- вы
подскажете нам, товарищ профессор, как нам следует настраиваться? К какой
стратегии следует быть готовыми?
-- Ну, над этой проблемой мы будем думать все вместе и еще не одно
десятилетие, если выживем, -- спокойно ответил Рымолов. -- Но уже сейчас
проглядывается единственный вариант -- приспосабливаться, стараясь не очень
деградировать. Уступать в материальной сфере, но стремиться изо всех сил
держаться за имеющийся массив знаний. И как только предоставится случай,
рвануться, чтобы не упустить основных завоеваний цивилизации -- образования,
медицины. Если удастся... -- Он опустил голову, потом все- таки отчетливо
произнес: -- Демократии. Без качественно иной структуры управления всей
общиной нам, как говорили в лагере, хана.
Ростик не очень понял, о чем идет разговор и какое отношение все эти
соображения имеют к его вопросу. Он бы хотел получить более ясный и
подробный ответ, но не решился помешать. Зато Ким спросил:
-- А конкретно -- что нам сейчас известно? Если мы все попали в новую
ситуацию, какие качества у нас остались?
-- Качества? -- Перегуда даже хмыкнул, но потом вдруг посерьезнел и
стал говорить, словно читал лекцию: -- А никаких. Вот я, в отличие от Андрея
Арсеньича, занимаюсь почти чистыми размышлениями над нашей новой теорией
мироздания. И могу однозначно признать -- даже время тут обладает иными
свойствами. Мы должны будем выработать новое деление суток, часов, минут.
Должны будем создать новый годичный цикл, новый сезонный режим...
-- Ну, кое-что мы все-таки уже определили, -- сказал Рымолов. -- Мы
определили, что тут, как и на Земле, день может убывать и прибывать на
несколько минут в сутки. Причем это случилось в день, который мы сейчас
собираемся назвать первым июля. Логично предположить, что...
-- А почему не двадцать второго июня? -- спросил Ким. -- Так было бы
привычней.
-- Мы не уверены, что у нас будет возможность довести счет дней в
месяце до двадцати двух, -- сказал Перегуда. -- Пока надеемся, что сумеем
оставить двенадцать месяцев в году, но, скорее всего, они будут по три
недели каждый или даже меньше. Понимаете, некоторые данные по ботанике
позволяют предположить, что год тут в целом короче, чем на Земле. Но
протекает интенсивнее.
-- Значит, тут и зима будет? -- спросил Ростик.
-- Обязательно, вот только мы пока не знаем ее физических параметров,
но она будет. Собственно, раз нас сюда перенесло, значит, основные наши...
качества остаются почти теми же, что и дома. Вот только... немного
измененными.
-- Кстати, о ботанике, -- вступил Рымолов. -- Вы, по-моему, знаете
одного парня с довольно интересной фамилией -- Пестель. Он еще работал на
биостанции, хотел, кажется, в Москве учиться...
-- Мы вместе служим, -- сказал Ким. -- Да и до того как оказались в
окопах, знали его.
-- Да, мне тоже показалось, что ваши фамилии в справке Дондика стояли
вместе. Там вот все наши биологи и почти все ботаники погибли, как вам
известно. Они были теми, кто в первую очередь пострадал от нападения
насекомых. Сейчас идет речь о том, чтобы создать новую биолабораторию, в
которую подбирается мало-мальски подходящий состав. Ваш Пестель...
-- Значит, он скоро получит повышение? -- спросил Ким.
-- Повышение?
-- По отношению к нашему солдатскому бытию любая смена жизни может быть
только повышением, -- сказал Ким.
А Ростик почему-то подумал, что его друг говорит о себе, причем в
большей даже степени, чем о Пестеле.
У этой реплики оказалось еще то плохое свойство, что она сломала
установившийся мир и дружелюбие за столом. Оба ученых почувствовали себя
виноватыми, словно они попросту спрятались за такими вот молодыми
пареньками, как Ким и Ростик. Более непосредственный Перегуда попытался даже
оправдываться, и тогда неловко стало уже всем.
Прошло совсем немного времени, и Ростик с Кимом поднялись, чтобы
уходить. На прощанье Перегуда предложил приходить по вечерам, когда темнеет
и работать с большим телескопом становится невозможно из-за появляющейся
завесы, перекрывающей не только солнечный свет, но и возможность наблюдать
за соседними территориями.
Примерно на полдороге Ким попал в выбоину, образовавшуюся прямо на
дороге, свосьмерил колесо, и, чтобы не доломать его окончательно, ребятам
пришлось дальше топать пешком. Они не разговаривали, пока Ким вдруг не
произнес:
-- Знаешь, самое главное в жизни -- делать свое дело.
-- Это еще понять нужно.
-- Я вот уже понял, а все равно -- никакого облегчения.
-- Понял? -- удивился Ростик. О себе он такого сказать не мог.
-- Знаешь... -- Они прошли сотню метров, прежде чем Ким признался: -- Я
всегда хотел стать авиатором.
-- Ты никогда не говорил... И что тебе мешает? У нас все-таки есть...
был аэроклуб.
-- Я раз пять ходил к врачу, и меня всегда заворачивали. Зрение. Но
тут, может быть, где народу не ахти, не станут слишком придираться. А
значит... Значит, у меня есть надежда. Завтра же попробую найти этого
Поликарпа и спрошу, не нужен ли им человек, который сделает все, что
понадобится.
Но ничего из этого грандиозного плана не вышло. Когда они свернули на
Октябрьскую, Ростик обострившимся за время службы в окопах темновым зрением
определил, что впереди кто-то есть. На миг ему стало жаль, что он не
захватил с собой автомат. Но все-таки одернул себя, и лишь положил руку на
плечо другу, призывая его быть готовым...
К чему? Этого он и сам не знал. И все-таки в голове прокрутились
неприятные мысли. Самой скверной была именно размолвка с Дондиком. Сейчас,
может быть, наступала расплата?
-- Так вот почему нас в увольнительную отпустили, -- ахнул Ким. У него,
похоже, появились те же подозрения.
Но все вышло по-другому.
-- Вот же они, -- раздался голос Пестеля из темноты.
И навстречу Киму с Ростиком шагнул высокий, сутулый паренек в очках, но
в форме и с оружием. Он переспросил их по фамилиям.
-- А в чем дело? -- поинтересовался Ким. Голос его не дрожал, но Ростик
знал, что это дается другу немалой ценой.
-- Собирайтесь, ребята, -- устало и расстроенно сказал очкарик. --
Прорыв линии обороны у Острохаток. Всех собираем, потому что...
Он не договорил, но Ростику и не нужно было большего. Это не арест, это
что-то иное. Просто отзыв из увольнения. Неприятно, но это не арест.
-- Ладно, сейчас переоденемся, оружие подхватим -- и будем, -- ответил
за обоих Ким. Он тоже почувствовал облегчение.
Переодеваясь в еще сырую после недавней стирки форму, объясняя ситуацию
маме, Ростик про себя подумал, что они только и успели, что поговорить в
обсерватории да выспаться. Но в тот момент, когда он подгонял автоматный
ремень к плечу, это показалось ему не таким уж малым отпуском. Другим,
сказал он себе, и этого не досталось.
Через пять минут они уже топали по улице. Как выяснилось, согласно
приказу, взвод должен был оказаться на позициях к полуночи. И хотя здесь
даже полночь не имела смысла, приказ следовало исполнить.
Это была нелегкая задача, из некоторых домов приходилось вызывать даже
девушек. Как же удивился Ким да и остальные окопники, когда выяснилось, что
у большинства из них уже была форма, оружие и походные мешки. Правда до сих
пор девушки ходили только в охранение, но теперь, как решили умные дяди из
райкома, пришла пора двинуть их на передовую.
Острохатки рядом с вагоноремонтным казались сборищем слабеньких,
незначительных, хрупких шлюпочек рядом с большим стальным кораблем. Вот
только в корабле этом не было ни стройности, ни красоты. Сплошное
нагромождение острых углов, пирамид, трубопроводов, каких-то жуткого вида
технических строений.
Ростик не знал, откуда у него могла появиться мысль о большом корабле,
но чувствовал, что она верна. Как и корабль, завод было очень просто
защищать, он создан был для защиты, тут каждый выступ, каждый темный угол
мог стать смертельной ловушкой. Разумеется, при достаточном количестве
защитников, а уж этого хватало.
Он поправил резкость окуляров и увидел, что насекомые уносят что-то
сплошной темной цепочкой, двигаясь в затылок друг другу. Помимо привычных
зеленых богомолов, мимикров и яркоглазых вертлявых кузнечиков, появилась
четвертая разновидность -- большие черные, с толстыми волосами на груди, на
спине, на ногах, торчащими во все стороны. Эти были заметно сильнее других.
Они держали в лапах -- Ростик сначала не поверил своим глазам, потом
все-таки вынужден был смириться с очевидным -- огромные, самозарядные
самострелы. У них оказалась довольно сложная конструкция, с нешироким, но
мощным луком, длинным рычагом взвода, убирающимся в приклад, и
автоматической подачей стрелы в конце рывка.
Поразмышляв, Ростик решил, что сами черные кузнецы такую систему
выдумать не могли, да и приспособлена она была не к их телу, а к строению,
больше напоминающему гуманоидное. Черным приходилось стрелять, зажав лапой
приклад, удерживая двумя цевье и спуская тетиву четвертой, маленькой,
лапкой, возникающей откуда-то из живота. Более подробно рассмотреть детали в
темноте Ростик не мог.
-- Кошмар, -- сказал Ким, дождавшись своей очереди присмотреться к
новому противнику в бинокль. -- Столкнулись со стреляющими насекомыми.
Ростик кивнул, теперь он знал, что имела в виду мама, когда сегодня
вечером говорила о раненых с колючкой в теле. В бою эти самострелы, да и
сами черные кузнецы выглядели вполне серьезной угрозой. Теперь становилось
ясно, почему они прорвались у Острохаток и как им удалось так легко перебить
защитников завода.
Ростик оглянулся, ребята сидели под невысокой, но затемнявшей их фигуры
стеной. Где-то дальше по ряду кто-то курил, огонек папироски то разгорался,
то гас в темноте. Судя по частоте затяжек, парень или нервничал, или пустил
курево по кругу. Впрочем, может, уже и не парень, девиц тут было больше. Так
получилось, сказал Дондик, которому было поручено выбить противника с
территории завода.
Он вообще оказался еще тем жуком. Едва они прибыли, он безошибочно
отобрал всех ветеранов, имевших опыт боев до этой ночи, и выделил каждому
почти по взводу новобранцев. Причем не сделал скидки на девчонок. Они попали
в каждый взвод почти равномерно. На протесты Ростика и кое-кого еще, что
штурмовые группы можно было бы ими и не укомплектовывать, он огрызнулся:
-- Вам теперь командовать, так что можете держать их сзади. Но если это
скажется на качестве атаки -- пеняйте на себя, поджарю огнем с тыла.
За первой линией он в самом деле держал своих, гебешных, солдатиков.
Сытых, отлично вооруженных и экипированных. Их было всего чуть больше
десятка, но Ким все равно зло процедил, глядя на голубопогонников:
-- Не может заградотряд не выставить.
То ли из-за этого отряда, то ли потому, что слишком хорошо помнил
приступ мгновенного страха, когда сегодня увидел у калитки Кима орлов,
явившихся за ними, но теперь Ростик ненавидел капитана. И ничего не мог с
собой поделать. Ничего хорошего от капитана он еще не видел, зато всяких
напряжений и давления получил уже в избытке. Но главное, как он догадывался,
было еще впереди.
С этой оптимистической мыслью он и стал еще раз прицениваться к
противнику. Да, рельсы тащили все, даже мимикрирующие, которые явно не
относились к работягам. В темноте их вообще не было бы видно, если бы не
тени от словно по воздуху летящих рельсов, ящиков с костылями, огромных
колес и осей. Сила этих насекомых вообще поражала воображение, иной плюгавый
кузнец поднимал вес, с которым взводу трудно было бы справиться. Ростик
привычно подавил этот импульс страха, он научился с ним бороться еще в
Бобырях. Правда, живот все-таки скручивало мгновенной привычной болью.
-- Они прорвали линию, ударив сзади, -- раздался за спиной спокойный
голос. Ростик обернулся, рядом с ним стоял Дондик. -- Там у нас и обороны не
было. Сейчас выясняется, кто за это отвечает, но, кажется, решения
принимал... -- Капитан помолчал, потом твердо сказал: -- Принималось на
самом верху. Сейчас они мелкими группами растекаются по заводу и даже
просачиваются в пригород. Там организуется второй эшелон обороны, но об этом
не думай, Гринев, мы должны заткнуть дыру тут.
Ростик обернулся к своим бойцам. Все были вооружены, все слушали, о чем
говорят командиры. Господи, да такое и вообразить невозможно -- он командир
взвода и поведет живых людей в атаку на черных кузнечиков с арбалетами!
-- Задача прежняя -- водокачка? -- спросил он, чтобы хоть что-нибудь
спросить.
-- Если дойдете, -- устало ответил Дондик. -- Я, собственно, хотел тебе
сказать... В общем, ты не злись на меня. Я вас понимаю, а вот вы меня... Ну
ладно. Если понадобится помощь, шли посыльных в будку у выезда в город. Я
там буду. И самое главное, о раненых не заботься. Найдется кому подобрать
тех, кто выживет.
Будку эту Ростик знал, потому что с нее как бы начинался завод. Она
была чуть выше других строений, с ее крыши в самом деле открывался отличный
обзор.
Ростик кивнул, снова приник к биноклю. Ракет стало больше, потом они
уже беспрерывно освещали заводскую территорию, видно было как днем. Ростик
покосился на падающие синтетические свечи, оставляющие в чистом, неподвижном
воздухе белесые следы. И какому идиоту пришло в голову сравнивать их со
звездами? И надолго ли их хватит, если так тратить? Вдруг в небе лопнула и
рассыпалась на угольки красная ракета.
-- Вперед! -- крикнул Ростик. -- И внимательнее к теням в углах, своих
не постреляйте.
Задача их взвода действительно была одной из труднейших, водокачка
господствовала над округой, забраться на нее и поливать завод снайперским
огнем означало облегчить жизнь другим взводам. Но чтобы с этим справиться,
как можно дольше следовало идти спокойно, даже без стрельбы. Поэтому их пока
прикрыли другие подразделения. Впереди Ростика шли ребята, командование над
которыми принял Ким. Ростик с улыбкой вспомнил слова друга:
-- Я доведу тебя на место, как девушку.
Впереди вспыхнула стрельба, девицы вдруг стали определенно скапливаться
около Ростика. Чтобы не было резкой реакции на пальбу, он пальнул в поле,
трассеры красиво ушли в темноту. Кто-то рядом тоже стал стрелять, но это уже
было полной глупостью. Ростик осадил стрелка и даже ругнул паникером.
Потом взвод Кима уперся, как в стену, в несколько десятков черных
богомолов с арбалетами, и пришлось ему помогать. Стараясь, чтобы ребята Кима
не оказались на линии его огня, Ростик сдвинул своих в сторону и сразу же
наткнулся на другую банду черных волосатиков. Теперь стрелять пришлось
непрерывно. Выбрав момент, он решил идти к водокачке напрямую.
-- Вперед! -- заорал Ростик и побежал, оставляя лишь Судьбе решение --
попадет ли он под свою пулю или получит стрелу из темноты.
Вблизи эти стрелы пробивали человека насквозь, как рулон рыхлой ткани.
И смерть наступала очень быстро, к тому же не было речи ни о какой
медицинской помощи... Может, именно это имел в виду Дондик, когда просил не
заботиться о павших?
Но главным было вот что -- воля Ростика определяла поведение людей на
том пятачке, который он видел около себя, и поведение неприятеля. Он орал,
прыгал вперед, заставлял ребят сзади подниматься в бесчисленные перебежки,
прыгать за укрытия, стрелять... И насекомые расступались, исчезая в темноте
или оставаясь на асфальте, облившись вонючей светло-зеленой кровью.
Потом появились зеленые богомолы и мимикры. Эти выпрыгивали из теней и
пытались драться своими страшными на вид, очень острыми лапами-саблями.
Удары их сабель в самом деле были чудовищной силы, Ростик сам видел, как
один мимикр прорубил стальную трубу с сантиметровой стенкой. К тому же их
было очень трудно остановить, пять -- семь попаданий они переносили как
берсерки, даже не замедляя своей атаки.
Спасало только то, что они не очень хорошо видели в темноте и часто
промахивались. Особенно если удавалось сделать упреждающий выстрел и
отскочить. Богомолы еще несколько мгновений видели только вспышку света и
реагировали на нее с рефлекторностью насекомых, молотя своими лапами в одну
точку. Это их свойство сохранило не одну жизнь.
Эх, собрать бы всех ребят, думал Ростик, оглядываясь назад и с каждой
перебежкой недосчитываясь все новых, провести инструктаж, а то ведь лезут
по-глупому, как щенки на дерево... И получают. Народу в самом деле осталось
не больше двадцати душ. И Кима рядом не было. Зато водокачка оказалась уже
близко, оставалось лишь пройти площадь перед заводоуправлением, где раньше
стояли машины начальства и проводились митинги...
Потом вдруг все стихло. Должно быть, благодаря этой неожиданной
передышке Ростик вдруг понял -- пока они не возьмут управление, атаковать
водокачку нельзя, иначе весь его взвод тут ляжет. Он оглянулся. Те, кто
дошел с ним сюда, рассредоточились с умом -- за штабелями каких-то труб, за
бетонными бордюрчиками. Сам он сидел в очень удобной нише, между огромной
старой вишней, росшей на небольшом пригорке, и бетонной опорой доски
передовиков завода. Отсюда площадь была как на ладони.
В тени водокачки, возникшей из-за очередной ракеты, было немало черных.
Но они тоже кое-чему научились за эту ночь и до поры не стреляли. Они ждали.
Приходилось ждать и Ростику. Может, напрасно?
Вдруг сбоку ударили выстрелы, потом очереди стали выжимать на площадь,
прямо под огонь Ростиковых стрелков, целую тучу мимикров и яркоглазых.
Ребята обрадовались и скосили их почти полностью. Правда, патронов на это
извели тоже немало. Вся беда в том, думал Ростик, заваливая одного
противника за другим, что их не научили бить короткими очередями. Будет
время, всех заставлю стрелять из карабинов...
Вдруг он прислушался: на общем фоне нервической пальбы кто-то жалил
противника так же расчетливо, как и он, -- патрона три, много -- пять. И
все. Остановка, выбор новой цели.
Вдруг из окон управления и тени водокачки, как Ростик и ожидал, ударили
арбалеты, их было много. И до них было недалеко. Ростик выбрал несколько
точек, откуда стрелы летели особенно густо, и попытался их подавить. Что
получилось, он, конечно, не узнал, но выбежавшим за противником ребятам было
полегче, они получили лишь хилый арбалетный залп, который, правда, срубил
одного паренька, но не больше.
Чтобы не терять людей попусту, это случайное подкрепление рассеялось на
позиции, занятой ребятами Ростика. А ему самому почти на голову прыгнул...
Кто бы мог подумать -- Ким!
-- Это ты? -- только и мог спросить Ростик.
-- А как же! Обещал ведь, что доведу, как подружку. -- Он улыбнулся.
-- И как ты меня увидел в темноте? -- искренне удивился Ростик.
Ким прямо покатился от смеху:
-- Стреляешь характерно. У нас с тобой -- одна школа, так что я тебя в
любом тумане узнаю.
Стало тихо, очень тихо, даже ракет теперь горело меньше.
-- Ты посмотри, что у меня есть, -- похвастался Ким и выволок из-за
спины черный самострел.
Машина была хоть куда. Вблизи она показалась еще более остроумно,
расчетливо сделанной и грозной, почти одушевленной. Ростик покрутил ее в
руках и с удивлением понял, как здорово она подходит к теплым ладоням
человека.
-- Конструкцию они у кого-то украли, -- предположил он.
-- Ага, вот доживем до утра -- разберемся.
В этом Ким был прав. Дожить до утра стоило. Ростик пальнул для пробы из
арбалета в темноту, услышал сухой звук ударившейся в кирпичную кладку стрелы
и взялся за автомат.
-- Обязательно. Вот только водокачку отберем.
Как всегда в бою, когда пауза затянулась, неожиданно навалилась
усталость. И очень захотелось, чтобы из тыла пришли хоть какие-то посыльные
-- принесли новые приказы, воды и ощущение, что они не слишком оторвались от
своих, что все в порядке, их видят и даже одобряют.
-- У меня осталась половина взвода, -- вдруг с горечью признался Ким,
не отрываясь, от площади впереди. -- И почти все полегли по-глупому. Потому
что не умели прятаться, потому что медлительны... Как можно было их тащить
сюда?
-- А что бы ты сделал?
-- Сменил новобранцев на окопников, вроде нас, и послал бы вперед
только обстрелянных парней.
-- Почему это парни всегда считают, что они молодцы во всем? --
раздался рядом голосок, и Ростик с изумлением увидел, что рядом с ним, за
вишней с другой стороны вполне толково устраивается Рая Кошеварова, дочь
предисполкома и ближайшая подружка Любы.
-- Ты как тут оказалась? -- спросил он, растерявшись.
-- Я во взводе старшины Кима, -- кивнула Рая. -- Или какое у него
теперь звание?
Ким кивнул и подтвердил почти одобрительно:
-- Еще та заноза.
Ростик все-таки не все понимал.
-- Ты же библиотекарь, -- сказал он, хотя подумал о том, что она еще и
дочь второго по властным полномочиям человека в городе.
-- Я спринтер, -- сказала Рая. -- Ты что, забыл -- призы, медали?
Ким хмыкнул и вполне добродушно заметил:
-- Очень хорошее качество для атаки. Только смертельно опасное.
Рая тряхнула кудряшками и повернулась к Ростику. Автомат она держала,
словно никогда не стреляла до этого -- пальчиками, как авторучку, а не
ладонью, чтобы хоть чуть меньше отбивать суставы и мускулы.
-- Я не боюсь.
Ростик подумал и с большой убежденностью произнес:
-- Зря.
-- Ну, ты мне взвод не разлагай, -- полусерьезно пробормотал из темноты
Ким. Чтобы это не звучало слишком грубо, он добавил быстро: -- Что будем
делать?
-- Идея-то простая, -- решил Ростик. -- Я со своими держусь в тени, ты
завязываешь тех, кто сидит в здании. Когда они уже мне мешать не смогут, я
прорываюсь к водокачке, беру ее, а потом сверху помогаю тебе.
-- Неплохо, -- подумал вслух Ким. -- Вот только как теперь
рассортировать твоих и моих?
Ростик обернулся, оба взвода перемешались, их было мало, очень мало.
Мало даже для того, чтобы серьезно завязать тех, кто сидит за темными
стенами заводоуправления.
Ростик подумал. Что предпринял бы он, если бы оказался на месте
противника. И ответ всплыл почти сразу -- он бы все отступающие части привел
именно сюда, в это кирпичное здание, неправильной четырехлучевой звездой
раскинувшееся как раз на пути к основным цехам, откуда сейчас тащили металл.
Получалось, что в заводоуправлении насекомых должно быть очень много, ведь
сюда стекались все их группки и отрядики, и стекались не для того, чтобы
быстро убраться. Да, его план выглядел неудачным, слишком мало было у них
сил.
-- Нет, сделаем не так. Давай все-таки не торопиться. Сначала попробуем
узнать, сколько их в этом здании, а потом, если получится, попробуем вместе
залезть за водокачку.
-- Вот это дело, -- согласилась Рая. -- Я думаю, тут не стратегия
нужна, а поддержка от своих, а вы ее не учитываете.
-- Больно много поддержки ты получила, встретившись вот с ним, --
ворчливо отозвался Ким, кивнув, вероятно, на Ростика.
-- Все равно, это как встреча двух фронтов, -- серьезно ответила Рая.
-- Ладно, -- решил Ростик, -- Ким, иди на дальний фланг, постарайся
придавить их арбалетчиков в боковом крыле. А я разузнаю их настроение прямо
тут. Если придется худо, очень не напирай. У них тут может оказаться такое
превосходство силах, что они нас сомнут, если мы очень уж неправильно
нанесем удар.
Потом они долго-долго выставляли людей, объясняли задачу, проверяли
оружие, считали боеприпасы... Ростик подозревал, что можно было бы все
сделать и быстрее, но не хотелось.
Но все-таки пришло время, когда все было готово. В психологическом
плане помогло и то, что где-то чуть правее, ближе к будке, где обещал
находиться Дондик, снова разгорелась стрельба. Это показало, что не все
кончено. Вернее, что не одни они сегодня еще воюют.
Прикинув расстояние и направление, вспомнив карту, Ростик вдруг с
удивлением понял: эта стрельба на самом деле означала, что ничего они за
ночь толком так и не добились. Что основные цеха находятся у насекомых, а
значит, дела в других взводах и ротах обстоят куда хуже, чем у них. Кстати,
не рискует ли он получить удар из темноты в тыл?
"Гаданиями делу не поможешь", -- решил он и вышел из-за спасительной
тени от доски передовиков завода.
-- Ким, давай! Залпом -- огонь!
Он побежал вдоль фронта своих орлов, сразу за их спинами, приглядываясь
к темному корпусу впереди. Пока ответного огня оттуда было немного... Ах,
как не хочется испытывать судьбу и лезть в атаку!
Но вот все-таки где-то впереди заскрипел самострел. Оказывается, он
скрипит при взводе, вот это новость! Ростик не удержался и выстрелил на
звук, но, истратив почти десяток патронов, все-таки услышал щелканье тетивы,
потом еще раз. Потом невидимые, но смертоносные стрелы полились спереди
почти сплошным потоком. Это было бы действительно глупо -- лезть в такой
частокол. Тут могли положить целую роту, может, две роты...
-- Прекратить огонь! -- заорал Ростик, с какой-то обостренной чуткостью
понимая, что после крика в него будут целиться немало черных арбалетчиков, и
стараясь поскорее удрать назад, за свою вишню.
Стало стихать, лишь последние стрелы, как после проливного дождя,
прошивали с шуршанием листья и мелкие ветки да слышались стоны и сдержанные
всхлипы. Эти ребятишки даже стеснялись ругаться, получив стрелу в ногу, в
руку или еще куда-нибудь.
-- Прекратить огонь! -- орал Ким сбоку.
Ростик добежал до своего укрытия, залег, прижал бинокль к глазам.
Внезапно рядом кто-то громко задышал. Ростик оглянулся, -- конечно, это был
Ким.
-- Сколько их там?
-- Похоже, все, кого не добили остальные ребята, собрались тут.
-- Зачем все это? -- спросила Рая. Как Ростик и думал, она стреляла
лежа. -- Сколько ребят изранили, почему бы их не отправить в тыл?..
-- Тихо! -- резко, сквозь сжатые зубы заорал Ким. Потом почти
увещевательно добавил: -- Вот если бы мы, как хотели сначала, вылезли все на
площадь, тогда ты бы могла нас... А так -- не смей. Мы делаем, что можем.
Да, улыбки у него кончились. Ростик повернулся к Киму.
-- Придется тебе бежать к капитану с докладом. И требовать помощи.
Иначе мы эту площадь не перейдем, все тут останемся.
-- Ладно. -- Ким нервно протер лицо, словно умывался невидимой водой.
-- Только ты объясни моим орлам, что я за подмогой. А то вообразят еще, что
я дал деру.
-- Не вообразят, -- сказал Ростик. -- Рая, иди к своим и передай по
рядам, что Ким скоро приведет поддержку.
-- Может, лучше я к капитану сбегаю, -- сказала Рая. Спринтер все-таки.
-- Тут не быстрота нужна, -- ответил Ростик. -- Важно вообще дойти и
вернуться.
-- Ладно, только пусть патронов пришлют, -- ответила Рая и растаяла в
той стороне, где сидели ребята из Кимова взвода.
Ростик и Ким посидели в тени спасительной доски передовиков,
разглядывая трупы насекомых и несколько человечьих тел. Ким не торопился, он
отдыхал, и правильно делал. Он спросил:
-- Чего они к нам лезут?
-- Ты знаешь -- "чего", -- передразнил Ростик неправильность друга. --
Металл. Он дает тут какое-то преимущество, и они хотят его использовать.
Правда, еще не понятно, какое именно, но со временем мы узнаем.
-- А нас они не учитывают?
-- Знаешь, насекомые вообще людей воспринимают как-то странно. Пчелы не
видят пчеловода, мухи...
Вдруг Ростик замолчал. Он понял, что набрел на очень ценную идею, вот
только для нее не было времени. Ему следовало не рассуждать, а просто
смотреть, чтобы не пропустить контратаку... Но он обязательно додумает это
позже.
-- Ну, вообще-то, нас они заметили. И научились обходить, завод взяли
не в лоб, как раньше лезли, а с Острохаток. И эту новую породу привели, с
арбалетами.
-- Они ее не привели со стороны, -- сказал Ростик, хотя и сам себя не
очень понимал. -- Они ее вывели.
-- За несколько недель, что мы тут метелимся? -- недоверчиво спросил
Ким.
-- Да, если у них есть направляющий разум.
-- Ну, с разумом у них худо. Их же и трепанировали, и вскрывали
по-всякому. Нет у них мозга и не может быть...
-- У них может быть коллективный разум. Как у пчел, например. И если
этот разум уже решал подобные проблемы, он мог направить развитие некоторых
яиц, или из чего они там выводятся, по нужному ему пути. И вывел этих вот
черных стрелков.
Ким покрутил головой. Он не верил.
-- Так какие же у нас перспективы?
-- Хреновые в высшей степени, -- сказал Ростик. -- Они будут развивать
давление, находить все новые и новые методы войны с нами, припомнят всех,
кого раздавили своей репродуктивной способностью, все боевые навыки
побежденных ими городов -- от этого самострела до... до бронеавтомобиля,
если потребуется.
-- Да откуда ты все это знаешь?
Ростик потряс головой. Он не мог ответит на этот вопрос.
-- Я просто так думаю.
-- Значит, это еще не факт, -- с облегчением ответил Ким. И саркастично
добавил: -- Хотя, должен признать, умеешь ты поддержать друга.
Ростик опять потряс головой, вытряхивая остатки привидевшейся ему
картины. Она была странной и абсолютно не следовала из того, что он до сих
пор тут видел, что он тут пережил. И откуда это все взялось?
-- Ладно, двигай, друг поддержанный.
-- Может, захватить вот это? -- И Ким с видом фокусника извлек из
темноты самострел. -- Отправим в тыл для изучения.
-- Кому?
-- Тому же Поликарпу Грузинову. Пусть опробует на предмет
использования. Все лучше, чем патроны тратить.
Когда включилось Солнце, атака с трех сторон была подготовлена. При
этом почти все силы, не задействованные на других участках, были стянуты к
заводоуправлению, а это значило, что резервов у людей не осталось.
Чтобы отдать все необходимые приказы, дождаться на них отзвука и вообще
провести эту подготовку, Дондик притащился из своей будочки почти к тому
месту, где сидел Ростик, -- под доску передовиков. Он, правда, не цеплялся
за столбы, оставался метрах в сорока сзади, но все равно был рядом, это
облегчало ситуацию.
Едва появившись, он вызвал к себе всех командиров. Тут же оказался и
Антон. Он прибыл в середине ночи с подкреплением от лейтенанта Достальского.
Ребята у него были бывалые, они сделали очень много, а главное, заставили
небольшие группки насекомых, которые разбредались по пригородам, повернуть
назад. А прорывы можно было и залатать. Хотя начинать следовало отсюда -- с
завода.
Еще раз проверив, все ли готово, приказав Ростику с его взводом
по-прежнему брать водонапорную башню, Дондик пальнул в воздух красную
ракету. Люди поднялись, но уже не бросались вперед, как на Зимний. После
всех увещеваний Ростика, Кима и некоторых других комвзводов было придумано
нечто, что обещало снизить потери. А именно: передняя шеренга, еще не начав
движения, выставила перед собой сплошную стену из толстенных, в два
миллиметра, не меньше, стальных листов, имеющих петельные захваты по
сторонам и в середине. Вторая шеренга подняла щиты полегче и водрузила их
над головами. Люди использовали придуманное еще римлянами построение,
называемое "черепахой". "Черепаха", выстроенная на главном направлении,
проползла по трупам насекомых, с хрустом раздавливая их хитин, а потом вышла
на открытое пространство. До этой поры никто из защитников заводоуправления
активности не проявлял. И вдруг словно ураган пронесся в свежем утреннем
воздухе -- такого плотного, слитного ответа никто из людей не ожидал.
Стрелы наносили по двадцать, тридцать ударов в те места, где возникал
мельчайший стык. Некоторых из солдат они все-таки задели. Главным образом
пострадали плечи людей, их почему-то выставляли между краями щитов чаще
всего. Раненых даже не пытались перевязать, просто сдвигали вглубь и перли
дальше.
-- Еще немного, -- шептал Ростик, не рискуя выглядывать, считая про
себя шаги, приготовившись заорать команду, когда будет нужно.
Его взвод, в который влились остатки команды Кима, образовал
собственную "черепаху", но ползла она не вперед, а вбок. Вот только
получалось как-то нехорошо, они отставали от остальных, и, если атака на
водокачку сорвется, они не сумеют даже помочь своим. Но все эти планы
оказались совершенно лишними...
С крыши управления, откуда-то из слухового окошка, навстречу людям
протянулся дымный, не очень даже быстрый след. Удар этого предмета об
асфальтовое покрытие прозвучал тихо, словно это была легкая пластмасса, и он
тут же рассыпался бледным на солнце дымом.
И вся ситуация изменилась. Люди, которые оказались рядом с этой шашкой,
попадали, бросая все, закрыли лица, кашляя, многие, шатаясь, побежали
прочь...
И сейчас же в распавшийся строй ударили стрелы насекомых. С прежней,
уже отработанной, точностью, плотностью и силой.
Первые два ряда людей скосило целиком, но именно плотность стрельбы
спасла последующих, потому что каждый, кто получал по пять -- семь стрел,
неминуемо спасал двоих-троих из тех, кто шел следом.
В этот момент Пестель и попытался восстановить порядок. Он выстрелил в
воздух, обращая на себя внимание бегущих, схватил двоих или троих за руку,
приказывая поднять щиты, но смысла это не имело. Еще одна шашка, еще два-три
шквальных залпа со стороны насекомых, и люди были опрокинуты окончательно.
Пестель получил стрелу в плечо, а потом еще и в бок. Ростик сжал зубы,
он хотел выскочить из "черепахи", вытащить Пестеля из удушающего облака, но
лишь опустил голову. Он не мог этого сделать. А когда поднял глаза, на том
месте, где только что крутилась длинная фигура бывшего волейболиста, никого
уже не было. И тотчас эту часть площадки затянули клубы желто-серого густого
дыма.
Ростик не поверил глазам -- химатака! Откуда, как они узнали о такой
возможности? Кто их надоумил? Чтобы сориентироваться получше, Ростик
оглянулся.
Дондик стоял у кустов и орал что-то, размахивая руками, кашляя,
командуя теми, кто пытался хоть кого-то вытащить из дыма. Но у него плохо
получалось, его не слушали. Единственное, что спасало, это относительно
поредевшая стрельба из заводоуправления -- насекомым тоже трудно было
целиться в дым.
Взвод Ростика дымное облако почти не задело, и ему удалось сохранить
строй. Ростик скомандовал, и они стали пятиться. Иные стрелы все еще долбили
в их металлические щиты, иногда кто-то начинал давиться, глотнув даже не
дыма, а одного его запаха, но, в общем, отошли дисциплинированно и без
потерь.
Оставив ребят, Ростик помчался к доске передовиков, где видел капитана
последний раз, но далеко не ушел, дым был еще слишком плотным. Он обошел
здание ближайшего цеха и нашел Дондика с уцелевшими людьми и командирами.
Тут были Ким, Антон и даже лейтенант Достальский.
Увидев Ростика, Дондик закричал:
-- Гринев, идите сюда! Докладывайте, что вы заметили! Ростик сказал,
что заметил не много, потому что оказался
в стороне. Потом он стал слушать других. Оказалось, Достальскому пришла
в голову интересная идея.
-- Товарищ капитан, вы не заметили, что на них этот дым почти не
действует? Они выскочили и тех ребят, кто не понял, куда следует бежать,
просто зарезали своими лезвиями на лапах. А если бы у нас были мечи? У них
остался бы шанс...
-- Не было у них шанса, я смотрел, почти ни один из них ничего не
соображал от боли. Кстати, как хлорпикриновые шашки оказались в
заводоуправлении?
-- Это сейчас выясняется, -- прогудел кто-то из людей, стоявших
отдельно от военных.
Среди них Ростик с удивлением обнаружил бледного, усталого, но вполне
активного Поликарпа. Инженер тряхнул головой и убежденно сказал:
-- Это был не хлорпикрин, хотя что-то похожее, безусловно, эти хлопушки
содержали. Я уверен, они принесли их с собой.
-- Они умеют пользоваться огнем?
Еще вчера такой вопрос заставил бы Ростика хмыкнуть, но после этой
ночи, когда он вдруг понял, что они имеют дело с противником, который
вытаскивает из непонятного источника все новые и новые изобретения, он, не
задумываясь, принял выдвинутую гипотезу.
-- Они умеют пользоваться всеми приемами, изобретенными когда-либо
нами, -- ответил Поликарп. -- Дай-то Бог, чтобы они не использовали что-то,
чего мы еще не понимаем...
-- Уже используют, -- вмешался Ростик. -- Они каким-то образом очень
быстро наращивают свою численность и выдумывают новые типы бойцов. Мы так не
умеем.
Все помолчали, капитан взглянул на Ростика с обычным своим
подозрительно-заинтересованным видом, открыл было рот, но так ничего и не
спросил.
-- Да, использовать подходящие предметы из стали -- мечи, копья,
щиты... -- ни к селу ни к городу, но мечтательно сказал Антон, обращаясь к
Дондику. -- Это существенно снизило бы трату боеприпасов.
-- Тогда нам каюк, -- тихо сказал подошедший к Ростику Ким. --
Насекомые сомнут нас численностью.
-- Мы могли бы комбинировать эти методы с нашими нынешними, -- шепотом
же ответил ему Ростик. -- В целом, мне кажется, идея полезная.
То же самое думали и другие, дружно взявшись обсуждать предложение
Антона. Хотя тут же согласились, что вид латного дружинника, вооруженного
автоматом наравне с шестопером, -- картина не самая привычная.
-- Всем этим добром еще нужно научиться пользоваться, -- в конце концов
проворчал Дондик.
-- Да, без грамотных инструкторов не обойтись, -- настаивал
Достальский. -- Вот у меня в части был старшина Квадратный.
-- Знаю его, дельный парень, -- отреагировал Дондик.
-- Еще бы! Он с Дальнего Востока, у одного старого корейца учился
рукопашному бою, так он такие штуки показывал на плацу!
-- И все-таки, лейтенант, -- вздохнул Дондик, переводя дискуссию в
конструктивное русло, -- сегодня нам потребуются противогазы, а не шлемы.
-- Одно другому не помешает, -- сказал Антон, но его уже не слушали.
Ростик прислушался. Где-то в отдалении снова зазвучали странные звуки,
словно огромную сковородку пытались расколоть гигантским молотком.
-- Опять они за свое, -- прошептал Ким.
-- Что это?
-- Насекомые разбирают большие детали на те, которые можно переносить в
руках... -- Поликарп смутился. -- Я хотел сказать, в лапах.
Вот тут-то к ним почти на головы и свалился пыльный, потный солдатик на
велосипеде. На боку у него висела обычная почтальонская сумка из кирзы.
Посыльный безо всякой рисовки, одним движением выхватил из нее пакет и
передал фиксированным жестом Дондику. Капитан осторожно, словно ему
предложили подержать живую змею, взял пакет, надорвал, вытащил лист бумаги,
прочитал. Потом повернулся ко всем присутствующим:
-- К полудню будет пополнение. Полчаса назад, едва был получен наш
рапорт о новых приемах боя, использованных противником, руководство города
приняло указ о тотальной мобилизации.
В гулком помещении цеха повисла тяжелая, твердая, словно каменная,
тишина. Чтобы преодолеть ее, Ростику пришлось говорить так, точно он
выталкивал из себя слова шомполом:
-- А дымовые шашки?
Дондик повернулся к нему. В его глазах горел огонь упрямства.
-- Противогазы прибудут еще раньше.
В атаку пошли скопом, даже не особенно прикрываясь щитами. Да и не
хватало их на всех, кого начальство согнало на завод.
С вооружением было еще хуже. Автоматы были лишь у тех, кого
мобилизовали раньше, винтовка или карабин приходились на каждого третьего из
новых солдатиков. Остальные получили -- кто штык-ножи, кто саперные лопатки,
которыми можно было наносить рубящие удары.
Невооруженных поставили держать щиты, так что бедственное положение с
оружием, в общем, не сразу бросалось в глаза. Тем более что, против худших
ожиданий Ростика, противогазов действительно хватило. Пусть не армейских, со
светло-серыми резиновыми головами, а гражданских, на растягивающихся лямках,
но хватило.
Те из ребят, кому за щитами места не нашлось, принялись безудержно
палить, едва они вышли на открытое пространство. Напрасно кто-то пытался
утихомирить стрелков, срывая голос, никто никаких команд не слушал. Ким,
оказавшись во взводе Ростика, со своими прежними ребятами, злобно щурил и
без того узкие глаза. Ему все не нравилось. .
Ростику и самому это не нравилось -- неподготовленная война, чрезмерные
жертвы, неоправданно большой расход боеприпасов, но поделать ничего было
нельзя. Приказ капитана, которому вообще приказывали люди, не высовывающие
носа за пределы райкомовского здания, и не мог принести другого результата.
-- Не забывайте, -- проорал Ростик из середины вновь выстроенной из его
людей "черепахи", -- у нас приказ особый. Идти небыстро, согласованно.
Снова в отдельном строю они двинулись к водонапорной башне. Проползли
площадь, не обращая внимания на бой, кипевший с фланга, свернули на узенькую
дорожку, ведущую к двери водокачки...
И тут началось. Из дверей с надписью "Насосная" вылетели три стрелы,
потом появились зеленые богомолы, за ними целая толпа яркоглазых, у которых
в лапах были какие-то дубины, колья, металлические заостренные прутья.
Автомат в руках Ростика запрыгал, как плюющая дымом лягушка, первая
волна насекомых полегла почти вся. Но выбежавших из-за щитов и бросившихся
вперед людей почти тут же встретили арбалетные стрелы. Двоих из своих
подчиненных Ростик мгновение спустя даже не узнал, их тела стали напоминать
отвратительный репейник, истекающий кровью. Третьему повезло больше, он
получил всего одну стрелу чуть выше колена, свалился в траву и попробовал
отползти вбок, к стене, где мог и уцелеть.
-- Назад, за щиты! -- прокричал Ростик, и вовремя. Следующий залп из
арбалетов звонко защелкал по металлу,
никому не причинив вреда.
-- Идем к двери в ногу! -- скомандовал Ростик и опустил на лицо маску
противогаза. Теперь, как он надеялся, ему больше не придется подавать
команды. Пробившись в насосную, они начнут стрелковый бой и будут
продвигаться вперед и наверх по узкой череде комнат и машинных залов до
самого верха. Так, по крайней мере, ему сказал Поликарп.
Так и получилось. Они вошли в насосную, пальба тут звучала
оглушительно. И труднее было ориентироваться в переплетении труб, когда
почти за каждой мог оказаться богомол с поднятыми для удара лапами-мечами
или черный стрелок со взведенным арбалетом. Но, войдя во второй машинный
зал, Ростик замер от изумления.
В центре более низкого дальнего зала стояла почти законченная баллиста.
Она напомнила ему о городе зеленокожих трехногов, в котором из слуховых
окошек торчали похожие рамы и направляющие рейки.
Едва они очистили этот зал, потеряв еще двоих, пропустивших атаку
из-под металлических рифленых листов, прикрывавших какие-то каналы, Ким
помычал в свой противогаз, подзывая Ростика. Наклонив голову очень близко,
так что было слышно даже сквозь резину, он прокричал:
-- Они и это умеют! А я думал, что только в городе... Больше слушать
Ростик не решился, им еще предстоял
долгий путь на верхушку башни, защищаемой неизвестным количеством
насекомых.
-- То ли еще будет! -- ответил он и, приподняв противогаз, закричал на
все помещение: -- Вперед! Быстрее победим -- скорее отдохнем! Противогазы не
снимать!
Потом он снова напялил отвратительно вонючий, ограничивающий
ориентирование намордник и пошел к дальней двери и лестнице, ведущей вокруг
башни на верхние площадки. Что бы он ни думал о противогазе, ему казалось,
стоит только от него освободиться, противник снова опробует свою химатаку...
Здесь находилось человек десять с автоматами, Ростик приказал всем
перевести скобы на стрельбу одиночными. Едва они двинулись по лестнице, едва
прихлопнули пару появившихся черных арбалетчиков, сверху вдруг ударила волна
дыма и вони. Оказавшись в ней, Ростик вздрогнул от страха, не очень-то ему
верилось, что неподогнанные и непроверенные противогазы выдержат испытание.
Но в основном все кончилось хорошо. Лишь один из его ребят, высокий и хмурый
парень, которого Ростик раньше в городе не видел, разговаривающий с
отчетливым украинским акцентом, вдруг бросил оружие, схватился за горло и
повалился на колени. Но бился он недолго. По его телу прошла судорога,
вторая,, и, когда Ростик согнулся над ним, чтобы помочь, он был уже мертв.
Без команд, без крика Ростик двинулся наверх.
Самая затяжная перестрелка случилась у выхода на верхнюю площадку, по
периметру опоясывающую огромный металлический бак, в который насосы и
накачивали воду. Тут уже было светло и дул ветерок, разогнавший большую
часть задымления. Но тут же оказалось и больше всего черных стрелков.
Они расположились у выходного люка и стреляли почти без перерыва,
хорошо понимая, что люди внизу стоят очень плотной массой и можно не
целиться. Ростик пожалел, что не догадался захватить снизу щиты, они бы
помогли, но предпринимать что-нибудь было поздно. Следовало, вероятно,
просто рвануть, сбить противника с занятой позиции и кончить эту свалку за
водокачку.
Ростик и попытался, ребята его поддержали... Но неудачно. Первой из его
окружения, несмотря на сплошной огонь из автоматов, хотя и одиночными, но
все равно очень плотный, получила стрелу Рая. Она вдруг выпустила оружие,
схватилась за бок, куда воткнулась отвратительная темная деревяшка с
колючкой на острие, и села на ступени, раскачиваясь от боли.
Потом, когда убили в грудь еще двоих, хотя они и отыграли метров пять,
получил две стрелы в ногу Ким. Он стоял боком, наклонившись вперед, чтобы не
перекрывать проем люка для стрелков сзади, а когда вдруг увидел близкую рожу
черного богомола в люке, выцеливающего его, дернулся вбок, и это Кима
спасло. Стрела просвистела так близко, что разорвала рукав и стукнулась в
кладку старых кирпичей... Его выстрел разворотил грудь черного, но тот, как
ни странно, сумел взвести свой арбалет и выстрелил еще раз. Эта стрела вошла
Киму в ногу. Вторую он получил, когда пытался на руках убраться за спины
людей, поливающих все перед собой огневым дождем.
У нас скоро патроны кончатся, с отчаянием думал Ростик, когда же они
ослабеют, когда отвалятся от люка? Когда перестанут возникать на фоне неба,
как отвратительный кошмар?.. И именно тогда впереди вдруг стало пусто, ни
один арбалет больше не торчал из-за стальных кромок люка, никто не топал
мягкими лапами по помосту над головой.
Ростик даже командовать не стал, просто рванулся вперед, надеясь, что
ребята его не бросят... Они не бросили, но когда он вывалился из люка,
прокатился вбок и сразу стал выискивать стволом цель, оказалось, что
рванулся-то он преждевременно. По меньшей мере пять черных стрелков
перезарядили свои арбалеты и придвигались к люку, чтобы возобновить дуэль.
Увидев Ростика, они попытались упредить его своими стрелами, но...
Ростик нажал три раза, и три черных силуэта отшатнулись назад, получив
по пуле в грудь или живот. Но двое все-таки успели нажать свои скобы... Эти
две стрелы получил не Ростик, они воткнулись в двоих ребят, которые
последовали за командиром, только недостаточно быстро... или выбрав
неподходящий момент.
Потом потерь у людей уже не было. Они просто рассыпались по всей
площадке и оставшихся кузнечиков перестреляли, подлавливая их в момент
перезарядки арбалета или упреждая выстрел. Как оказалось, стрела летела
гораздо дольше пули, и, чтобы спустить скобу, насекомым требовалось куда
больше работать, чем людям -- с автоматами.
Последние пять яркоглазых кузнецов перелезли через ограждение,
сваренное из металлических уголков, и бросились вниз. Ростик даже не стал
смотреть, что с ними стало. Может, они сумели спастись, упав на ветви
деревьев, но скорее всего, они разлетелись на куски, ударившись о твердую
поверхность перенесенного с Земли заводского асфальта.
Когда они, стянув наконец надоевшие противогазы, стали поливать
насекомых огнем сверху, разом сделав трудновыполнимым вытаскивание металла с
завода, к ребятам Ростика присоединился взвод Антона Бурскина. С ним пришло
почти два десятка ребят, и почти все были вооружены даже не автоматами, а
более эффективными в стрельбе по дальним целям карабинами.
И тогда насекомые дрогнули. Сначала отступил десяток черных стрелков,
которые прикрывали крышу заводоуправления, потом из окон дальнего крыла
начали выбираться яркоглазые. А затем из поставленной дымовой завесы к своим
стали удирать настоящие толпы кузнечиков, по которым Антон все бил и бил,
даже когда остальные опустили дымящиеся, усталые стволы.
Когда у Ростика кончились патроны, он сел спиной к водяному баку и
закрыл глаза. Только теперь он понял, насколько вымотался от всех перебежек,
стрельбы, прыжков, криков боли, химической дряни, использованной насекомыми,
вони собственного и чужого пота, крови, порохового дыма...
И тут же к ним поднялся Дондик, который собрался посмотреть на завод
сверху. Выслушав доклад вытянувшегося по привычке Ростика, капитан похлопал
его по плечу и тоном, не терпящим возражения, попросил следовать за собой,
чтобы наметить цели. Ростик, конечно, "естьнул".
Они даже осмотреться не успели, как к ним присоединился Достальский,
который был потным и грязным не меньше Ростика, но, в отличие от него,
чувствовал себя неплохо.
-- Лейтенант, -- обратился к нему Ростик на "ты". -- Ребятам нужны
боеприпасы и вода. Здесь очень пить хочется.
-- Знаю, -- кивнул лейтенант, -- все от этой дымовой вони почему-то
воды просят. Я приказал пяток бочек подвезти, скоро будут.
Капитан смотрел в Ростиков бинокль, медленно переводя дыхание. Ростик
снова повернулся к Достальскому:
-- И еще, лейтенант, ты не знаешь, что стало с Пестелем и Кимом?
-- С этим длинным? -- Достальский вздохнул. -- Слышал, что отправлен в
госпиталь. Твоя же мамаша устроила полевой лазарет у ворот завода... Туда и
корейца отволокли.
-- Больше ничего не известно?
-- Ну, остальное ты сам узнаешь, небось в госпитале свой человек?
Ростик хотел было спросить про Раю, пояснив, что теперь не скоро сам
сможет уйти куда-нибудь, но не рискнул. До сих пор вести были неплохими, не
стоило испытывать судьбу третий раз. Третьим, как известно, не прикуривают.
Даже на этой странной войне, ведущейся на неизвестном кусочке тверди ради
ломаных вагонов и нескольких километров старых рельсов.
Ростик смотрел с высоты водонапорной башни на поле, лежащее по ту
сторону заводской стены. Там безраздельно господствовали насекомые. Они
орудовали вообще метрах в ста с небольшим, не обращая внимания на людей.
Знали. теперь чуть не на каждый выстрел требовалось получить разрешение. И
патроны для этого выдавал сам Антон.
Он стал большим человеком, лейтенантом, командиром заводского
гарнизона. У него только и осталось от прошлых, летних, времен, что глаза.
Большие, немного бычьи, навыкате, горящие неистребимым упорством солдата. А
солдатом он стал превосходным, Ростик знал, что таким никогда не будет. Хотя
еще лучше знал, что таким и не стоит быть -- уж очень странным ремеслом была
солдатчина.
Итак, насекомые не просто победили их, но победили в лоб -- своей
репродуктивной способностью, жаждой жизни, своей тягой владеть тем, чем
располагали люди, -- металлом. И теперь Боловск могло спасти только чудо.
Слишком долго они раскачивались, слишком тупые люди оказались в
руководстве, слишком много времени было упущено для того, чтобы
перестроиться и все-таки найти среди невидимых, подчас трудноуловимых
возможностей выжить самую лучшую, которая обеспечивала бы жизнь большинству
людей, и солдатам в том числе.
Насекомые готовились к штурму, изготавливая десятка полтора новых,
очень мощных баллист. Такие баллисты не просто разрушат заводскую стену, но
и развалят стены цехов, похоронят под их обломками защитников и отбросят
людей наконец от драгоценных залежей металла. Эти баллисты должны были стать
ключом победы насекомых и причиной гибели города.
Без металла люди не смогут изготавливать доспехи, палаши, сабли,
наконечники копий, алебард, бердышей. Не смогут заставлять работать свои
машины и приспособления, даже плуги и упряжь для лошадей не сумеют делать.
Ростик втянул в себя воздух, он был уже заметно холоден, климатически
стояла середина, а может, и конец ноября. Где-то в начальственных кабинетах,
отапливаемых отличными дровами, надеялись на осень, рассчитывали, что
насекомые впадут в спячку или хотя бы снизят активность. Дураки, это было
самое простое -- строить теории. Теперь-то Ростик знал, что этого не будет,
потому что Рой -- как он про себя называл коллективный разум, руководящий
действиями насекомых, -- не собирался в эту зиму давать себе передышку и
хотел захватить весь металл.
После той памятной ночи, когда необычно острое понимание ситуации
впервые накатило на него, прошло всего-то три с небольшим месяца, но у него
такие приступы случались еще дважды. И оба раза он внезапно начинал
сознавать, что Рой решил не щадить той, другой, формы жизни. А значит, людям
придется умереть, потому что они вовремя не среагировали на возможность
вжиться в этот мир, противопоставили ему свои слабенькие автоматики.
Об этой способности узнавать то, что думает кто-то другой, он,
стесняясь, рассказал Антону. Тот послал наверх рапорт, потому что слишком
серьезные ставки стояли на кону, следовало использовать любую возможность,
даже такую непонятную и неверную, но ответа не получил. Иногда Ростик с
облегчением думал об этом, иногда вздыхал и скрипел зубами -- ему казалось,
он не все сделал, чтобы доказать, что ничего не выдумал, что прав и что его
знание можно использовать в военном планировании...
Так и есть, один из яркоглазых очень уж активно начинал руководить
другими кузнечиками. Он все меньше делал сам, все больше указывал, как и что
делать другим. С такими следовало обходиться круто.
-- Марина, -- позвал он ближайшую девушку, -- дай-ка свой карабин.
Девушка протянула оружие, она знала, что на таком расстоянии может
попасть только командир. Ростик положил карабин на поручень, затаил дыхание.
Планка была выставлена на половину необходимой дистанции. Складывалось
впечатление, что гравитация тут составляла половину земной, и хотя
субъективно никто этого не ощущал, прицелы, сделанные для условий старой
жизни, как и часы, наводили на неприятные мысли.
Вот командир яркоглазых влез на лафет будущей установки, взмахнул
лапами, Ростик навел ему прицел в верхнюю часть груди и мягко нажал на
курок.
Выстрел раскатился под серым небом, как хлопок в ладоши, не намного
громче. Но кузнечик вдруг сломался в поясе и сполз по деревяшкам вниз. Его
работники бросились к нему, окружили, потом уволокли за насыпь. Там они
должны были его сожрать. Это их обычный ритуал захоронения, кроме того,
кузнечики всегда голодны, Рой производил их в гораздо большем количестве,
чем мог прокормить, рассчитывая и на каннибализм, и на естественную убыль в
боях. Ростик знал об этом благодаря новому, открывшемуся в Полдневье дару.
На насыпь выскочили около двух десятков богомолов -- улучшенные
варианты по сравнению с теми, которых они видели в летних боях. Эти были
почти трех метров росту и ударами своих саблеобразных рук могли
противостоять клинкам людей, особенно если палаши были плохо заточены.
Ростик ненавидел их холодной, свирепой яростью. И раз уж он открыл огонь, то
с удовольствием воткнул еще пять выстрелов в эти зеленые, мерзко-подвижные
фигуры. Их тоже быстренько унесли за насыпь.
Он не промахнулся ни разу и знал, что не промахнется. Он стал
снайпером, одним из лучших. Еще бы вот так же научиться драться на
клинках...
-- Ружье почистить, патроны, наверное, скоро принесут. -- Ростик вернул
винтовку девушке.
И пошел на другую сторону башни, ему хотелось хоть немного посидеть
одному, расслабить глаза, натруженные часами слежения за врагом. Тут он,
продолжая размышления, вытащил свой палаш из ножен. Клинок слаб, плохо
прокован, не гибкий, как полагалось бы по романам, и сколько его ни полируй
-- все время возникала ржавчина.
Впрочем, сейчас главное -- не клинок. Сейчас хорошо бы Антон принес
новую обойму. Впрочем, ждал он недолго. Как всегда после стрельбы, командир
появился, чуть запыхавшись от слишком быстрого подъема.
Антон подмигнул Ростику вместо приветствия, вышел на обращенную к
противнику часть башни, взял бинокль и осмотрел позиции насекомых. Спросил
мирным, обыденным голосом:
-- Как тут у вас?
-- Готовятся -- рубят баллисты, стругают новые колья. Чего им неймется?
Они же у нас уже хапнули столько металла, сколько за всю жизнь не видели.
-- Хотят еще. Знаешь, думаю, как отправить тебя домой. Ты же с июня на
передовой?
-- Ну, об этом я и не мечтаю. Хоть бы в баньку сходить... Да этот штурм
хотелось бы отбить, а там... И потерпеть можно.
-- Думаешь, штурм все-таки будет?
-- Скоро, очень скоро. Может, через пару-тройку дней. Баллисты готовы,
стрелки обучены.
Антон с сомнением посмотрел на Ростика, но ничего переспрашивать или
уточнять не стал. Были уже прецеденты, Ростик угадывал такое, чего и сами
насекомые, кажется, заранее не знали.
-- А стрелял чего? Ты ведь стрелял?
-- Я.
-- Попал в кого? А... -- Антон заметил скопление кузнечиков за насыпью.
-- Вижу, что попал. Пируют.
Разумеется, он знал обо всех особенностях траурной церемонии у
насекомых. Сам не раз был тому причиной.
-- Один из них крепко умным сделался, мог наводчиком стать. И вот...
пришлось остановить.
Антон хитро посмотрел на Ростика, хмыкнул, снова приставил бинокль к
глазам.
-- А остальную обойму выпулил по богомолам, чтобы ружье из-за одного
выстрела чистить не пришлось. К тому же знаешь, что я тебя покрою, но новую
обойму принесу. Так?
-- Так, -- признался Ростик. Проницательность командира его не
поражала, хорошему командиру так и полагалось себя вести.
-- На, держи.
Антон вытащил из кармана обойму, сунул в руку Ростику, вернул и
бинокль. Потер отменно выбритые щеки. О том, что Антон бреется каждый день,
хотя его мальчишеская щетина этого вовсе не требовала, Ростик знал опять же
потому, что знал множество других вещей, которые его как бы и не касались.
Просто попадали на глаза, и он уже составлял о них свое представление.
-- Марина, -- позвал Ростик и вручил девушке патроны. Она шмыгнула
простуженным в ночных дозорах носом и деловито сунула их в подсумок. Отошла
от командиров, глаза снова на противнике.
Антон проводил ее жалостливым взглядом. Потом посмотрел на Ростика,
поиграл желваками. Потом снова провел рукой по щекам.
-- Помнишь, хотели вести активную оборону?
Улыбка сама появилась на губах Ростика. Это было дело, это он любил.
-- Вылазку предлагаешь?
-- Людей мало, Рост, но...
-- Если правильно спланировать, все растолковать ребятам и как следует
откомандовать, то людей даже с избытком.
Оба знали, что это не так. Но как-то нужно было воевать, вот и
придумали они эту присказку. Иногда она помогала. Иногда...
В их положении это было уже хорошо. Просто отлично.
Щиты пришлось обернуть брезентом. Почему-то именно ими чаще всего
бились о доспехи при перебежках, и если доспехи при этом глухо звякали, то
щиты -- практически колокола -- издавали долгий, легко различимый звон. В
штабе по этому поводу долго гадали -- может, в самом деле их лучше делать из
дерева, а металлические пластины лишь набивать сверху? Но Ростик по опыту
знал, такие щиты были бы тяжелее дюралевых, но более хрупкими. Да и
изготавливать их труднее. Он сумел настоять на дюралевых щитах, вот только
их приходилось иногда оборачивать.
Потом Ростик отобрал людей, самолично обойдя ползавода. Иных ребят
вытаскивал из когтей взводных командиров, угрожая доложить самому Антону.
После такой угрозы многие, поругавшись, все-таки уступали, знали, за кем
останется последнее слово. Раньше Ростик стеснялся прибегать к этому приему,
по себе знал, убери двух-трех толковых ребят, и взвод превратится в коммуну.
Но в последнее время стал безжалостным.
Выбранным настрого запретил разговоры. Вот с этим было туго, желающих
выступить было пруд пруди, и у ребят неизбежно возникало желание посудачить.
Он и сам когда-то не смог бы удержаться, но в последнее время стал молчуном.
Примерно как и отец. Но об этом не ему судить. Как неудачно пошутила как-то
мама, забредя на завод повидаться с сыном, -- об этом будет судить уже его
жена. Вот еще бы только знать, что она появится, что у него будет
возможность этим заняться...
Передних часовых сняли стандартно -- удар короткой битой или мечом по
ногам сзади. Кем-то давным-давно было замечено, что при этом у насекомых,
практически у всех, даже у трудноуязвимых богомолов, перехватывает
дыхательные центры. И они не могут поднять тревогу, по крайней мере секунды
три, просто катаются по земле без единого звука. В эти несколько секунд
следовало поймать голову очередного такого кузнеца, заломить назад и быстро
перерезать шейные жилы.
На словах или во время учений это выглядело даже не очень сложным,
шейные мускулы у насекомых были не самыми сильными. Но в темноте, когда
положение противника трудноуловимо, и к тому же опытные богомолы еще могут
своими метровыми резаками достать человека даже и с парализованным дыханием,
-- это превращалось в задачу, достойную только очень решительных вояк. К
счастью, на этот раз проблем не возникло.
После передового охранения они уже навалились на изготовителей баллист.
Эти были даже не вооружены, если не считать кое-каких инструментов --
деревянных молотков, киянок, клиньев, каких-то сложных веревочных пил,
которыми некоторые пильщики пытались отмахиваться как хлыстами... И уже, в
общем-то, можно было не соблюдать тишину. Так что их опрокинули быстро, хотя
стрельбу еще не поднимали.
И все. Вылазка свои цели оправдала. Теперь оставалось поджечь,
скомандовать отход, проследить за самыми азартными... Но Ростик пересчитал
порубленных мастеровых и не поверил своим глазам, их было меньше четверти.
Это значило, что самых умелых, самых толковых работников почему-то отправили
поглубже. Может быть, в рабочие землянки? Значит, опять Рой что-то
почувствовал...
Ростик выбежал из котлована, где насекомые изготавливали свои баллисты,
и посмотрел в сторону землянок. Они были близко, метрах в двухстах, для
одного хорошего рывка всего-то полминуты. Если учесть темноту, то
полторы-две. Стоило ли об этом говорить?
Но рывок значил -- углубиться на неприятельскую территорию, встретить
новых богомолов, новых черных стрелков, -- задача была трудновыполнимой.
Ростик оглянулся. Вся команда, человек сорок, ждала его решения. Что делать
-- поджечь баллисты и свалить или все-таки попытаться достать землянки?
Благоразумие подсказывало: нужно делать то, что задумано, что излишняя
решительность обернется лишними трупами, что азартничать можно без конца...
Теперь же Ростик попробовал представить свое будущее -- будет ли он жив,
если попытается атаковать землянки. Этот способ выбрать решение был ничуть
не менее глупый, чем всякий другой... Получалось, что он будет жить, что
опасности -- по крайней мере для него -- в этом рывке нет.
-- Сержант, -- приказал он шепотом ближайшему из командиров отделения,
-- закладывай со своими ребятами горючку под баллисты. И поджигай. Если не
сможешь нас дождаться, отступай без команды. Остальные -- за мной.
Решение было не самым скверным. Вот только требовало времени для
исполнения. Потому что еще месяц назад дали бы бензин в бутылках, которые
достаточно просто разбить и запалить одним щелчком зажигалки.
Теперь для этих целей им выдавали брикеты -- так называли комки черной
плотной пакли, завернутые в пергаментную бумагу. Как говорили, их делали из
смеси масла, войлока и какого-то сильного окислителя, вроде аммиачной
селитры. Горели такие брикеты довольно жарко. Но недолго. И их легко можно
было отбросить в сторону. Но самой большой проблемой иногда было их
подпалить, например, в дождь. На этот раз дождя, к счастью, не было, но
надеяться, что все брикеты загорятся легко и послушно, тоже не приходилось.
Ростик построил незадействованных ребят в две колонны и двинул их к
землянкам. Шли легко, пружинисто, в любое мгновение приготовившись нанести
удар, а если насекомых будет очень много, то и начать стрелять.
И вдруг люди впереди провалились. У Ростика, привыкшего угадывать в
темноте то, что и глазами в ясный день сразу не увидишь, сложилось
впечатление, что люди просто испарились. И лишь когда он подошел ближе, все
стало понятно.
Перед ними был еще один котлован, и в этом котловане насекомые работали
над чем-то, чему сразу и определение трудно подобрать. Это могли быть и
перекидные мостики, которые следовало приставить к заводской стене, и что-то
вроде средневековых осадных башен, только еще не поставленных на колеса, а
собираемых на боку, чтобы не выдать замысел.
-- Марина! -- закричал он, потому что первые из свалившихся в ямищу
ребят уже зазвенели оружием, выдали себя, и похоже, к ним направились
охранники. Драка все равно неизбежна, так что сохранять тишину дальше было
необязательно. -- Марина, готовь брикеты.
В голове его прокручивалось сразу несколько идей. Первая -- эти башни,
лестницы или что бы там ни было следовало подпалить любой ценой. Второе,
насекомые научились делать при людях одно, на заднем плане подготавливая
совсем другое. А третье его соображение вообще завело Ростика в тупик:
неужели все его приступы ясновиденья -- обман? Он же ничего не знал об этом
котловане, даже не подозревал о нем. Может, тогда все его непонятные мысли
-- вообще наводки Роя? Телепатические внушения, изобретенные для
дезориентации людей? Может, правильно делает руководство райкома, что не
доверяет его идеям?
Пока он размышлял, битва около башен, уложенных набок, разгорелась не
на шутку. Брикетов было мало, и их не удалось разложить как следовало бы.
Огромный отряд богомолов, голов в полтораста, не меньше, вдруг обрушился на
три десятка людей, определенно стараясь, чтобы никто из них отсюда не ушел.
Но ребята стесняться не стали, ни мечи, ни другое холодное оружие никто
и не пробовал использовать, сразу взялись за автоматы. И понеслось...
Дерево оказалось пропитано какой-то темной, пахучей гадостью. Оно
занималось частями -- где горит, а где и нет. Явно насекомые рассчитывали,
что их башни и лестницы встретятся с огнем. Но тут уж Ростик решил не
мелочиться. Подозвал к себе незаменимую Марину, главного пиротехника на эту
ночь, и приказал ей пустить в ход единственный, захваченный для страховки
огнемет.
Это Мариночка любила. Она так принялась жарить из своей огнедышащей
машинки, что скоро конструкции горели вместе со всей пропиткой.
Тут же, словно по команде, из темноты сзади ударило пламя из баллист.
Это работала оставленная сзади команда. Все, дело было сделано. И даже
кое-что сверх плана.
-- Отходим! -- прокричал Ростик, надеясь, что среди треска пламени,
грохота стрельбы, пения и скрипа набежавших богомолов его услышат.
Но ребят теперь следовало заставить отступать. Они увлеклись и дрались
от души. Пришлось толкать в спины, бить по шлемам, задирать стволы автоматов
вверх, чтобы обратить на себя внимание. И, худо-бедно, все помаленьку
поняли, что на сегодня фейерверк кончился.
Отходили плотной командой. Кажется, за исключением трех раненых, потерь
не было. Их сначала несли на брезенте, потом все-таки кое-кто из здоровяков
потащил на плечах, так было быстрее.
Ребята, занятые баллистами, присоединились вовремя. Все было хорошо.
Очень хорошо.
Слишком хорошо. Ростик, который толком за весь бой не сделал ни одного
выстрела, не нанес ни одного удара, а лишь раздавал команды да окрики,
чувствовал, что так просто это кончиться не может. Что-то будет... И это
случилось.
Когда до стен завода оставалось уже метров сто пятьдесят, из темноты
вдруг плотной, решительной массой появились мимикры -- кошмар ночных боев,
гвардия насекомых и ударная сила, не раз решающая исход стычек. Сейчас их
было много, очень много. Похоже, они решили наказать дерзкий отряд,
отправившийся на вылазку.
-- Ну, все, -- сказал кто-то из сержантов, оценив ситуацию. -- Если
наши не помогут, кончим свои дни в их желудках.
За последние недели это стало обычной присказкой. Но сейчас, ночью,
когда даже Ростика подташнивало от перенапряжения, это было слишком
откровенно. Он вытащил ракетницу, проверил, есть ли ракета в стволе, и
пальнул вверх.
Ракета, как всегда в Полдневье, взлетела не высоко и загорелась не
сразу, но падала долго, гораздо дольше, чем на Земле. Впрочем, на Земле
Ростик ракет не пускал, так что сравнивать было трудно.
Как бы там ни было, невидимки стали почти видны, и помощь, которую он
запросил, тут же была оказана. Огонь с завода оказался довольно плотным...
Но мимикров было слишком много, и они действовали очень слаженно.
-- Занять круговую оборону! -- проорал Ростик. Чтобы его лучше поняли,
он начал расставлять бойцов сам, и занимался этим, пока люди не стали
действовать самостоятельно.
Может, думал Ростик, оборона не даст нам ни на метр приблизиться к
заводу, но поможет сдержать мимикров, даст ребятам за забором время
пристреляться, прижать хотя бы черных стрелков к земле...
Поддержка с завода стала плотнее. И, разумеется, Ростик читал ее без
труда. Лучше всего били девушки с водонапорной. У тех ни один выстрел не
пропадал даром, обязательно "успокаивал" кого-то из противников... Но всего
этого было мало, слишком мало.
Стоило загореться в небе очередной ракете, как сзади, со стороны
горящих баллист, вдруг появился такой плотный ряд насекомых, что последнему
новобранцу стало ясно -- все, этот вал им не сдержать. Его просто некому
будет держать уже через четверть часа. Не то что круговая оборона не
поможет, тут впору просить поддержку у соседних участков...
Вдруг из-за заваленных еще в ходе сентябрьских боев секций забора,
закрытых до поры мешками с песком, выкатила БМП. Она переваливалась,
потрескивая неотрегулированным двигателем на особенно крутых подъемах. На
броне ее стояла спаренная установка, такой Ростик никогда еще не видел.
Оказалось, это был огнемет.
Подобравшись на расстояние метров семидесяти к валу черных насекомых,
огнемет заработал, выбрасывая в темный воздух переливающуюся всеми цветами
красного и оранжевого струю пламени. Она накрыла передние ряды... Все, ждать
больше было нельзя.
-- Бегом! Мертвых не брать!
Кто-то запротестовал, но нести трупы в самом деле было сейчас
неправильно. С половиной бы людей вернуться к своим...
-- Я сказал: мертвых не брать. -- Ростик ударил кого-то по рукам. Потом
извинится, если будет случай. -- У тебя еще будет возможность помочь
раненым. Вперед!
Сначала, как водится, рванули девчонки, у ребят уже давно выработался
рефлекс чуть медлить с выполнением команды при отступлении и чуть быстрее,
чем нужно, рвать при атаках... Ничего не поделаешь, это работало, кажется,
на уровне биологии.
Потом они уже бежали все вместе. Пять -- семь самых умелых прикрывали
огнем из автоматов, благо случайных мимикров было на пути не очень много,
чтобы их отогнать, хватило и этого. Потом откуда-то сбоку появились черные
стрелки, их отбросили огнем с завода, но троих они все-таки зацепили...
Потом подстрелили из баллист еще двоих, что-то уж очень метко насекомые
действуют, слишком быстро обучаются по ходу боев...
Ростик подхватил автомат какого-то раненого здоровяка, попытался
подавить баллисту, стреляющую откуда-то из темноты за пределами освещенного
очередной ракетой круга, но, кажется, ничего не добился, лишь патроны сжег.
Потом все кончилось. Их подхватили, перетащили через забор, кто-то
сердобольный сразу дал напиться. Ростик глотнул тепловатой, пахнущей глиной
воды и выглянул из-за забора. БМП уже уехала за стену, кажется, ничего с ней
не случилось. А не то вся вылазка была бы убыточной -- что толку жечь
баллисты и даже новые штурмовые конструкции, которые они восстановят через
месяц, если сгорит БМП, которая осталась одна на весь завод?
Стреляли, так или иначе, до утра. Когда включилось Солнце, все-таки
успокоились. И люди притихли, и насекомые принялись считать потери,
перебирать обломки. С первыми лучами поднявшись на водонапорную башню,
Ростик нашел тут Антона. Он рассматривал в его, Ростиков, бинокль
противника.
-- Осталось три баллисты, то ли вы их не заметили, то ли брикеты не
загорелись, -- прокомментировал он.
-- Они-то, похоже, и ударили нам в спину, когда мы отступали, -- сказал
Ростик. Он прикинул направление: да, получалось, что били именно они. А он,
пытаясь с ними справиться, стрелял совсем в другую сторону.
-- Сожгли, правда, десятка полтора. Но если учесть, сколько потратили
патронов, горючей смеси для огнеметов и солярки для БМП...
Это было не совсем так. И Ростик рассказал про штурмовые конструкции в
дальнем котловане, скрытом от человеческих глаз.
-- Знал об этом или случайно получилось? -- с интересом спросил Антон.
-- Ничего не знал. Когда будешь составлять докладную, можешь назвать
это военным счастьем.
-- Понятно, -- согласился Антон. -- Тогда другое дело. И у меня,
кажется, есть законное право ходатайствовать о твоем отпуске.
Ростик с силой потер слипающиеся глаза. И сказал то, что узнал всего
полчаса назад, что не давало ему покоя и не будет давать еще несколько дней,
до следующего боя:
-- Марину убило. Уже у самой стены.
-- Труп вынесли? -- Антон ее знал.
-- Вынесли. На ней же оставался огнемет. Антон похлопал Ростика по
плечу:
-- Ее вынесли не из-за огнемета. А чтобы...
Да, чтобы похоронить по-человечески и чтобы не послужила она
деликатесом для тех же черных стрелков. Такое не просто перенести. Но еще
труднее было не вспоминать, что не пожелай они вчера погеройствовать,
сегодня она была бы жива.
-- Как я хочу верить, что все не зря, -- сказал Ростик.
-- Вот этим и займись в отпуске, понял? -- В голосе Антона появилась
привычная жесткость.
Но Ростик знал, что в одиночку с этим не справиться. Может быть, мама
поможет?
Ростик шел по дороге, хлопая по мостовой крепкими, недавно полученными
яловыми сапогами. Это были отличные сапоги, офицерские, они держали и воду,
и пыль. Только одно было плохо -- Ростик почему-то чувствовал себя в них
избранным, остальным-то солдатские доставались, даже девчонки кирзачами ноги
жгли.
Хотя, с другой стороны, -- какой он избранный? Все его богатство при
нем -- солдатская форма, стальная кираса, шлем с решетчатым забралом,
которое можно было и не опускать в том случае, если приходилось дышать через
противогаз, дюралевый щит в чехле сзади, на спине, автомат с парой
магазинов, арбалет, колчан стрел, бинокль, фляжка и солдатский мешок с
бельем. Хорошо, что он не курит, ему не нужно содержать весьма импозантные,
но слишком хлопотные курительные принадлежности, как не нужен и бритвенный
прибор. Как-то так получалось, что ему можно было бриться раз в неделю, вот
он и бегал за этим к Антону, а тот никогда не отказывал.
Отец когда-то сказал, что по-настоящему бриться стал после тридцати
лет, а до того у него и пух-то не рос на щеках. Он назвал это признаком
позднего созревания, одним из маркеров долгожителя. Так он говорил. Но вот
женился рано... Как он там, на Земле?
Хотя куда интереснее было бы знать, какая она? Но об этом Ростик
старался вовсе не думать -- не хотел расстраиваться. Память-то была скверно
устроена, помнила только хорошее, а это значило, что все воспоминания будут
цветными, безбрежными, ароматными... И обманчивыми. Он знал, что
по-настоящему Землю помнил плохо, практически вообще забыл.
Он оглянулся. В Полдневье дороги стали проваливаться. Сказывалась иная
основа и другой режим грунтовых вод. Ростик сам видел, как иногда куски
поверхности вытягивались за считанные дни, а старые, перенесенные с Земли
части почвы рвались, словно ветхая ткань. Почему это происходило -- пусть
кто поумнее думает, у него хватало своих забот.
Дорога была пустынной, а ведь после ночного боя по ней должны идти
подводы с боеприпасами, кормежкой для людей, должно шагать пополнение...
-- Стой, стрелять буду!
Рост остановился, потом отчетливо сказал:
-- Я тебе стрельну. Развели, понимаешь, тыловых командиров!
-- Кто и откуда?
-- С завода. Младший лейтенант Гринев. А что, у насекомых появились
предатели из стана человеков? Шпие-енов ловите, да?
Впереди кто-то затопал по асфальту сапогами размера на три больше ноги.
Потом появилась чумазая, измученная девчушка лет четырнадцати. Она
посмотрела на Ростика, но взгляд его восприняла неправильно.
-- Ты не рыпайся, а то у меня в темноте еще трое подружек.
-- Они и стрелять умеют? -- усмехнулся Ростик. Он уже оттаивал.
Или нет. Бессмысленность всего, что происходило, обреченность города и
людей, которых он знал с детства, не давали ему оттаять. Он всего лишь
пожалел эту пигалицу и ее подружек, которые наверняка мало чем от нее
отличались.
-- Сумеют. -- Пигалица не улыбнулась. -- У тебя документ имеется?
-- Ты что? Какие тут документы? Иду себе в город, увольнительную
получил. А тут ты... Как репей. -- Он подумал. -- Вы вообще-то что делаете?
-- Приказано дезертиров ловить, -- буркнула девчушка. -- А как их
ловить, если ни у кого ни одной бумаги, ни одного документа нет?
-- Так тут пост? И ты им командуешь? Девчушка кивнула.
-- Ладно, что будем делать, командир поста?
-- Ты вправду не дезертир? Вправду увольнительную получил?
-- Я офицер, девочка, и таких, как ты, вожу в атаку время от времени.
Как я могу оказаться дезертиром?
Из темноты вынырнула следующая девчонка, еще меньше. Больше всего
раздражали ее крысиные хвостики, дрожащие на каждом шагу, но лихо
завивающиеся вокруг пилотки.
-- А за что тебе увольнительную? -- спросила новенькая, поставив ружье
прикладом на землю, опершись руками о ствол. -- Оттуда вроде никого в город
в последнее время не отпускали.
-- Ты с ружьем потише, так не стой, -- приказал ей Ростик. -- А
отпустили меня за то, что вчера вечером...
-- А, так это из-за тебя тут столько разговоров?
-- Каких разговоров? Я просто командовал вылазкой.
-- Говорят, вы их новые танки пожгли.
-- Танки?!
-- Ну, те, что насекомые изобретали и построили? Скажешь, нет?
-- Раз вы все знаете, я пойду.
Ростик шел, недоумевая. До такой степени не давать людям информации,
что в действительности происходило на передовой, -- это у него не
укладывалось в голове. У них тут, случайно, крыша еще на месте? Или из-за
шпиономании уже поехала? До Октябрьской осталось всего-то две улицы, когда в
сгустившейся темноте появились люди. Сначала их было немного, потом стало
больше. Они шли куда-то, негромко переговариваясь между собой. Ростик поймал
себя на том, что сдернул автомат с плеча и держит руку на затворе...
Странно все это, а любая странность у него в черепе вызывала
необходимость привести в боевое положение оружие. Жаль, он не умеет, как
некоторые, держать взведенный арбалет под рукой. Наравне с автоматом. Так
было бы вернее.
-- Эй, служивый, огоньку не найдется лампочку засветить? Голос
показался таким родным, что даже руки дрогнули.
-- Ким, чертяка! Жив и здоров?
-- Ну, со здоровьем еще не очень, нога побаливает после третьего
километра, но доктора говорят, все восстановится.
-- После третьего километра? Это что, вроде пароля?
Друзья закружились, хлопая друг друга по плечам, по животу, по голове.
Если бы было можно, Ростик Кима просто бы в воздух подкинул. Но знал, что
его приятель еще с прежних времен намеков на свой рост не любит.
-- Нет, просто я бегаю каждое утро. Доктор сказал, для кондиций пилота
это необходимо. А я хочу стать пилотом, Рост, и самым что ни на есть
настоящим.
Ростик оглянулся на бредущих там и сям людей.
-- Слушай, а что это они? Куда?
Ким изумленно уставился на приятеля.
-- А я думал, ты знаешь. Сегодня же состоится лекция об устройстве
нашего нового мира, то есть Полдневья. Читает Перегуда, в большом зале
Дворца культуры. Об этом давно было известно, потому что Борщагов то
разрешал ее, то запрещал, чтобы "не сеять панику". Сегодня вот окончательно
решили, что можно.
-- Можно? -- Злость в Ростике вскипела, как вода в перегретом чайнике.
-- Скажите пожалуйста, какой добрый!
-- Тихо, тут пол-народа оттуда, -- сказал Ким, но особенно оглядываться
по сторонам и сам не стал. Чувствовалось, что слежки или наушничества не
очень боялся.
-- А, пусть слышат. Вогнали в бойню, а теперь лекцию разрешил,
дерьмократ хренов...
Внезапно из соседней, проходящей мимо компании раздался высокий,
лощеный женский голосок:
-- Не хотите, молодой человек, не идите.
-- Раньше нужно было! -- крикнул Ростик вслед прошедшим. -- Раньше,
когда еще изменить хоть что-то могли!
-- Никто же не знал... -- поддержал знакомую густой, пропитанный
табачным дымом мужской бас.
-- Ложь, все знали. Только не те придурки, что в райкоме сидят.
-- Тебя прямо тут заметут, -- спокойно сказал Ким.
-- К черту, ничего не сделают. У них на постах девчонки десятилетние
стоят. Заметь, я сказал, у них, а не у нас! Интересно, чем это объяснить?
-- Но Ким сакраментального вопроса Ростика не понял и пояснил все
по-своему, как всегда очень спокойно, почти безэмоционально: На постах
кормят. Вот и рвутся все, кто выше карабина вырос, служить, чтобы паек
получать. Кстати, знаешь, тыловой паек опять на треть урезали?
-- Как? -- Ростик даже потряс Кима немного, чтобы получше его понимать.
-- Ты что говоришь?
-- То и говорю, Ростик. Голод. Ты там, на заводе, видно, совсем
завоевался, а у нас... Я вот на половинном пайке, но все-таки еще бегаю. А
есть ребята, на четвертушке сидят, вообще едва ноги таскают.
-- Так только ноябрь? Что же дальше-то будет?
-- Неизвестно. -- Ким помолчал, проводил глазами прошедшего человека.
-- Ну, так мы идем на лекцию?
-- А меня пустят?
-- Конечно. Вход же свободный.
Они пошли. Ростик с раздражением подумал, что успел бы, если бы не
болтал на дороге, добежать до дома и бросить оружие, доспехи... Но теперь,
наверное, уже поздно. Может, их можно будет в гардероб сдать?
-- Какие еще новости?
-- Самолеты не летают. Движки тяги не развивают, как мы с Поликарпом ни
стараемся. Он вообще-то оказался ничего. Только быстро очень разговаривает,
я его не понимаю. Ростик вспомнил инженера и хохотнул. Так было здорово
снова видеть Кима, разговаривать с ним, словно все вдруг вздумало
налаживаться.
-- Не знаешь, как Рая?
-- Мы с ней в соседних палатах лежали. Ну, ей вообще особый режим
создали. Выздоровела еще раньше меня.
-- Есть, оказывается, и хорошие новости.
-- Хорошие есть. Например, недавно мы нашли диапазон частот, на котором
можно вести переговоры по радио. Был
бы твой отец тут, мы бы гораздо раньше все это провернули. Правда,
действует недалеко, километров на двадцать. Поликарп рассказывал, кто-то из
политеха колдует с антеннами, может, и подальше пробивать научатся... Тогда
можно будет помощь запросить.
Ростик подумал. Потом спросил:
-- У кого?
-- Ну, -- Ким развел руками, -- есть же у нас братья по разуму? Неужели
не придут на помощь гибнущему городу?
Ростик слишком много видел смертей в последнее время, чтобы верить в
положительный ответ на этот вопрос.
-- Хоть бы радиосвязь вернулась. И радиосеть. Информацию о происходящем
можно будет до людей доводить, а то, похоже, никто ни черта не знает. Я не
знал, что лекция, девчонки думают, что мы там танки насекомых подрываем...
-- Нет, радиосеть не вернут. Металл приказано экономить.
-- Понятно, теперь они его могут экономить сколько угодно, его все
равно насекомые отполовинили. А что еще тут происходит? Что вообще люди
делают?
-- Строят убежища. Уже сейчас, говорят, полгорода можно в них спрятать,
но этого мало. Нужно, чтобы всех...
Ростик задумался. В странном видении, которое можно было, если
отвлечься от материализма, назвать приступом ясновиденья, он наблюдал
картину падающего сверху темного града. Только это был не град, а что-то
более мягкое и, кажется, шумное. Под этим градом погибало все, что не
спряталось хотя бы и не в очень глубокие убежища.
К счастью, со времен войны в городе, который был выбран ставкой как
центр перегруппировки армий, осталась масса отлично спланированных, врытых в
землю убежищ. Ростик, когда рассказывал Антону о странных своих видениях,
именно об этом и говорил -- убежища нужно восстановить.
-- Послушали меня? -- с удивлением спросил он.
И вдруг услышал в ответ голос, совсем рядом, из темноты:
-- Не вас одного, Гринев. Подобные докладные пришли еще от семи
человек. Надо признать, у них возникли очень похожие... гм, способности, и
они о них тоже попытались рассказать.
-- А, товарищ капитан. -- Ростик узнал Дондика. И как он оказался так
близко и так не вовремя? -- Или уже гражданин?
Дондик хмыкнул в темноте. От него пахло чистотой. Ростику сразу очень
захотелось искупаться в горячей воде, и обязательно с мылом.
-- Пока товарищ. Все эти доклады пришли ко мне, разумеется. Мы
проверили, они не были инспирированы никакой группой, и к ним пришлось
прислушаться. А кроме того, я регулярно читаю сводки и слышал, как вы там
деретесь. Хорошо вы там воюете, Гринев, очень хорошо.
Ростик вздохнул. Они шагали втроем, в ногу. И хотя Дон-дик ему еще по
старому времени не нравился, он произнес почти по-дружески:
-- Все равно даже новобранцам ясно, скоро начнем отступать. И это будет
конец.
Капитан ловко отшвырнул камешек с дороги носком сапога. И лишь тогда
Ростик понял, что перед входом во Дворец культуры горели два больших
керосиновых фонаря. От них становилось видно мостовую, а кроме того,
наплывали воспоминания. О том, как на Земле в город приезжали концерты и тут
устраивали представления. Ходили все, кто хотел, билеты были недорогими.
-- Ну, не надо так мрачно. Сейчас осень, скоро начнутся серьезные
холода. А в холод насекомые, как известно, впадают в спячку.
-- Я бы на это не надеялся, -- прошептал Ростик. -- Это не Земля, и
сейчас не сорок первый год.
-- Верно, тогда еще ждали сибиряков. И дождались. Что доказывает --
тогда и сейчас, там и тут есть одно общее правило -- не следует умирать
раньше времени.
Они пропустили вперед капитана и следом за ним вошли в высокий, гулкий
вход. Обычно тут продавались билеты. Сейчас окошки касс были наглухо закрыты
крашеными фанерками. На лекцию в самом деле пускали всех желающих.
В зале, который Ростик прекрасно помнил как залитый светом, теплом,
красиво одетой публикой, горели только керосиновые лампы. Свет они кое-какой
вырабатывали, но и копоти давали немало. К счастью, даже копоть теперь не
портила хорошего настроения. А оно как установилось на какой-то странной,
Праздничной отметке, так и не спадало.
Словно не только Ростик, но и все прочие решили вспомнить
счастливые времена, прежние радости.
Тут и там все чаще мелькали улыбки, женщины скинули ватники, некоторые,
как оказалось, даже причесались. От удовольствия Ким даже нос наморщил.
Дондик повернулся к Ростику и вполне по-светски спросил:
-- Вы не со мной?
-- А где ваши места? -- спросил Ростик, с удовольствием оглядывая почти
полный зал. При виде такого количества людей он стал опасаться, что они с
Кимом могут не найти место.
-- Для нас зарезервировано три первых ряда. Во-первых, легче
отслеживать, во-вторых, лучше слышно. Микрофонов,
сами понимаете, не будет.
Ростик посмотрел вперед. За спинами еще не до конца рассевшихся людей
определенно были пустые кресла. Сидеть впереди, видеть Перегуду как можно
ближе -- да, это было искушение. Даже с Дондиком можно смириться.
-- А нас пустят? -- опасливо спросил Ким.
-- Со мной-то? -- Дондик улыбнулся и широким армейским шагом протопал
по проходу вперед. Трое ребятишек в форме с голубыми погонами, выставленные
у сцены, чтобы стеречь места и вносить своим видом порядок в публику, стали
ровнее.
Ростик и Ким уселись слева от капитана, на местах; которые были чуть ли
не в центре, в третьем ряду. В первом ряду Ростик увидел всех руководителей
города, которые сидели, как на партсобрании, без жен и общей плотной стаей.
Во втором оказались эти самые жены, тоже державшиеся сообща. Там же были и
новые лица, -- например, Рымолов с какими-то пожилыми людьми, явно
профессорского типа. Сбоку от них сидела и Рая Борщагова. Она отчетливо
старалась не отходить от Поликарпа Грузинова. Тот смущался, но стоически
переносил это соседство. Приглядевшись, Ростик понял, что вообще-то инженер
счастлив тем, что его опекает такая соседка. Ким тоже заметил это и толкнул
друга локтем в бок, за кирасу, оба усмехнулись.
Вдруг ребята с голубыми погонами запалили еще десяток ламп,
выставленных на сцене заранее, и занавес разделился, со скрипом убравшись к
кулисам. На заднике стали видны разные плакаты и диаграммы. Главный интерес
у Ростика вызвал огромный рисунок, похожий на тот, который он видел в чужом
городе, -- шар, шесть осей, какие-то ниппеля, вставленные в его поверхность
по этим осям, а в центре -- что-то сверкающее.
На сцену вышел Перегуда. Он был в костюме, тщательно причесан и выбрит.
В руках он держал огромную, метра в два, указку. Подойдя к трибунке, на
передней стороне которой еще остался Герб СССР, вытащил откуда-то снизу --
Ростик не поверил своим глазам -- рупор, обычный корабельный рупор.
-- Так будет слышно? -- спросил Перегуда, поднося рупор к губам. Шум в
зале стал стихать. -- Еще раз спрашиваю, все меня слышат?
Теперь его слышало, без сомнения, большинство. В зале раздались хлопки,
из задних рядов кто-то выкриками ободрял оратора. Определенно это были
студенты, которых по тем или иным причинам не забрали на передовую.
-- Тогда начнем, -- предложил Перегуда, откашлялся, прошелся по сцене.
Было видно, что он не очень-то привык к лекциям, хотя, без сомнения,
ему приходилось читать их, и не раз. В городе, где имелись учебные
заведения, это был единственный способ подработать.
-- Итак, многое из того, что я скажу, вызовет у вас законное удивление.
Оно было и у нас, когда мы стали выяснять, где оказались. И тем не менее
придержите свои вопросы на конец лекции. Также я прошу учесть, мы не
окончательно разрешили все трудности, которые возникают при создании модели
такого уровня, который необходим, чтобы осмыслить все элементы и устройство
нашего мира. Того самого, в котором мы сейчас, без сомнения, находимся и
который уже по заведенной привычке называют Миром Вечного Полдня, или
Полдневьем. Так что кое-какие изменения в будущем еще предстоит сделать.
Наравне с неизбежными, весьма существенными открытиями.
Перегуда снова прошелся. На кафедре он не умеет говорить просто, это
было видно. И хотя он старался упростить все, о чем сейчас думал, Ростик с
трудом улавливал логику его изложения. Впрочем, он надеялся, что если даже
уснет, это будет принято как переутомление на передовой. Да так, собственно,
и было.
-- Представьте себе, товарищи, -- продолжил Перегуда, -- что мы
оказались в результате явления, которое называем Переносом и природу
которого пока установить даже не пытались, внутри огромной сферы. Сферы,
безусловно, космического масштаба. -- Он подошел к шару с шестью осями и
обвел эту сферу указкой. -- Радиус ее лишь немногим меньше, чем расстояние
орбиты нашей Земли от Солнца. То есть около ста миллионов километров. Это
значит, что диаметр сферы составляет около двухсот миллионов километров, а
длина, так сказать, экватора составит около шестисот тридцати миллионов
километров. В центре ее находится некое светило, которое мы по-прежнему
будем называть Солнцем, оценивающимся в нашем субъективном восприятии в
самом деле, как приближающийся к Солнцу объект. Еще раз повторяю -- в
субъективной, а не приборной оценке, что составляет очень важное различие.
-- Он что же, -- зашептал Ростику на ухо Ким, -- думает, мы
превратились в каких-нибудь бизонов с руками? И лишь наше несовершенное
восприятие рисует нас как людей?
Обсудить эту мысль они не успели, кто-то сзади потрепал Кима по плечу,
и он умолк. Перегуда продолжал:
-- Самое интересное, что лет десять назад, если не ошибаюсь, британский
инженер Дайсон придумал что-то очень похожее. Он предположил, что по мере
остывания светила и роста науки будущие разумные цивилизации могут
существенно сократить потери энергии на рассеивание в безбрежном космосе,
выстроив сплошную сферу вокруг Солнца. Всей материи всех планет нашей
прежней системы хватило бы, чтобы сделать эту сферу примерно в пять
сантиметров толщиной, скрепив ее, скажем, искусственными гравитационными
полями. Пяти сантиметров, по мнению Дайсона, вполне бы хватило с точки
зрения механики, так сказать, будущего.
-- У нас есть тут горы, и совсем не в несколько сантиметров высотой! --
крикнул кто-то с галерки. Определенно, студенты не собирались задавать
вопросы потом. Да так было и интереснее.
-- Верно, -- отреагировал Перегуда. Он был в отличном настроении,
лекция у него налаживалась. -- Но когда мы осмотрели колодцы, пещеры и
буровые скважины, то выяснилось, что все они заканчиваются тонкой
перегородкой из неизвестного материала, практически мембраной. В то же время
сокрушить ее мы не смогли. Если наша гипотеза правильна, это было бы даже
гибельно, ведь по ту сторону -- холод, мрак, вакуум. И мы не знаем, как она
отреагирует на попытку преодолеть ее. Впрочем, если не придерживаться
строгого изложения, а привлекать гипотезы, то вполне реальна идея о том, что
эта оболочка попросту затягивается по всей своей поверхности. Ведь такого
рода катастрофы в самом деле не могут не происходить время от времени.
Вспомните о метеорах, о кометах...
-- Вы думаете, космос теперь под ногами? -- спросил кто- то из первых
рядов.
-- Вот именно. Очень хорошее добавление. Космос у нас под ногами. И
Вселенная для нас -- закрытая сфера, которая тем не менее имеет Солнце,
атмосферу, разного рода пространства...
-- Как же у нас происходит ночь? -- не вполне правильно, должно быть от
смущения, спросила какая-то девушка.
Отсмеявшись вместе со всеми, Перегуда сказал: -- Вокруг нового Солнца,
равно как и над самой нашей поверхностью, ходят весьма умело и расчетливо
устроенные тонкодисперсные, я в этом уверен, туманности. Они способны
поглотить не только свет на время нашей с вами ночи, но и устанавливают, мы
это уже рассчитали вполне достоверно, сезонные колебания. То есть позволяют
свету нашего Солнца создавать весну, лето, осень и, как многие из вас скоро
заметят, зиму. -- Перегуда посмотрел на зал и отложил свой рупор. Конечно,
завтра он будет страдать от хрипоты, может быть, от боли в горле, но сегодня
лекцию он проведет на высшем уровне. -- Да, время тут составляет особую
проблему, товарищи. Мы долго пытались установить единый шаблон времени,
близкий к тому, который имели на Земле. И вот что получилось. Минута тут
будет состоять из ста секунд. Мы подозреваем, что здешняя минута, так
сказать, состоит из ста семи или ста восьми, секунд. Почему и как это было
высчитано, я говорить не буду, упомяну лишь, что основой послужил наш с вами
человеческий сердечный ритм. Итак, сто секунд -- минута. В часе, о котором
мы ходатайствуем перед руководством города, -- легкий поклон, воспринятый
весьма благосклонно, -- будет шестьдесят минут. А вот сутки будут разбиты на
двадцать часов. Это не идеальная модель, в частности, не введешь единую
шкалу для всех суток, как было в часовой шкале на Земле, но это самое
удачное приближение, которое мы только сумели изобрести. В году будет
двенадцать месяцев, если только мы не ошиблись с замерами, но их легко можно
будет исправить, пройдя годовой цикл. В каждом месяце -- три недели, за
исключением марта, июня, октября и декабря, когда будет еще двадцать второе
число, на которые придутся,
так сказать, точки условного солнцестояния, равноденствия и
максимальной ночи соответственно. Итого, в году будет двести пятьдесят шесть
суток, что составит вполне удобное для расчетов число.
Все-таки нагрузка на горло была очень велика, Перегуда подошел к своей
кафедре, выпил воды из стакана, стоящего рядом с бутылкой настоящего
"Боржоми".
-- Итого, сутки здесь в полтора раза дольше, но, как ни странно, многие
жители уже привыкли к ним, равно спят по ночам чуть дольше и чуть дольше,
чем на Земле, бодрствуют. Повторяю, пока это наилучшая найденная комбинация,
но если появится другой вариант -- годовой календарь, без сомнения, будет
изменен.
Он походил по сцене. В зале стало чуть шумнее, чем вначале. Кто-то
зашуршал конфетной бумажкой, как в прежние времена, кто-то даже сдержанно
заговорил.
-- Итак, сфера, гигантская сфера, похожая на придуманное Дайсоном
сооружение. Что она нам предлагает? Во-первых, невообразимые масштабы.
Поверхность этой сферы, если учитывать полную поверхность, будет в двести
пятьдесят миллионов раз больше, чем поверхность Земли. Это значит, что сотни
миллионов живых миров, которые мы могли на Земле только представлять себе,
оказались тут, рядом с нами. И мы с этими мирами, к сожалению, уже
столкнулись. Я повторяю -- сотни миллионов миров, о которых мы знаем очень
мало. -- Перегуда вспомнил о диаграммах за спиной, похлопал по одной из них
указкой, хмыкнул и решительно прислонил ее к трибуне. -- Азотно-кислородный
слой, нависающий над нами, составляет в Полдневье всего несколько сотен
метров. Земные самолеты тут попросту врезались бы в высокие холмы. Да они и
не летают, как я недавно слышал, все эксперименты в этой области окончились
безрезультатно. Но этот тонкий слой обеспечивает наличие на сфере
сосуществования разных атмосфер. Толщина воздуха такова, что перемешивания
не происходит. Кто знает принцип газового лабиринтного уплотнения в технике,
тот меня понимает. Значит, тут возможны малокислородные миры, аммиачные --
да какие угодно. И все они рядом, близко. Мы можем добраться до них, образно
говоря, пешком. Здесь возможны миры, где жизнь пошла по совсем другой
эволюционной парадигме, и они тоже рядом...
Вот это правильно, подумал Ростик. Странное понимание происходящего не
напрямую, а как бы изнутри, когда можно представить сразу все, даже такое, о
чем никогда прежде и не думалось, возникло у него. Тут есть миры, где правят
разумные кристаллы, где дышат атмосферой, смертельной для человека. Есть
миры, где сама форма двух ног и рук покажется смехотворной. Есть цивилизации
растений, есть... Тут есть почти все. Только не рядом, а далеко. Иные --
страшно далеко, хотя -- Перегуда был прав -- до каждого из них в самом деле
можно добраться пешком.
-- Зачем это было сделано? -- уныло спросил кто-то из центра зала.
У меня есть гипотеза, -- признался Перегуда. Чувствовалось, эти слова
стоили ему немалого труда. -- Кому-то было нужно, чтобы все живые существа,
скажем, нашей Галактики, или даже одного рукава Галактики, оказались собраны
воедино. Зачем? Ну, предположим, кто-то задумал общегалактический
заповедник, ковчег, резерват или, если угодно, музей. Разумеется, тут
необходимо пройти какой-то тест на выживание... Нет, я не знаю -- зачем. Но
гипотезы на этот счет, без сомнения, скоро появятся. И весьма проработанные.
-- Вы предполагаете существование божественных сил? -- крикнул
Борщагов.
-- Нет, я астроном, материалист, -- с усмешкой ответил Перегуда. -- Но
мы видим то, что видим. И это -- часть природы.
-- А, природа... -- Больше Борщагов не возмущался.
Вот идиот, подумал Ростик. Похоже, так подумали почти все.
-- Одним из главных элементов нового мироустройства является
существование шести осей, -- продолжил Перегуда, указывая рукой на схему с
осями, -- образующих трехмерную систему координат. Это так называемая
шестиполюсная схема. Каждая из этих осей, как мы заметили в телескоп, на
пересечении со сферой тверди образует горы. Очень высокие, до пятидесяти
километров, и широкие, в несколько сот километров диаметром. Без сомнения,
эти шесть гор сообщаются с внешним для нас теперь космосом. Вокруг этих гор,
по всей видимости, возникли довольно развитые цивилизации, по крайней мере в
двух из них космические аппараты выныривают в открытый космос. Мы заметили и
другие признаки высокой активности в этих районах. Ближайшая цивилизация от
нас расположена "всего", в кавычках разумеется, в двадцати двух с половиной
миллионах километров. Если предположить, что зоны обитаемого мира, так
сказать, находятся в радиусе пятидесяти миллионов километров, а минимальное
расстояние по дуге между горами составляет сто шестьдесят миллионов
километров, то зона непонятного перехода между ними составляет минимум
шестьдесят миллионов "темного", как мы сейчас думаем, пространства. Что там
происходит, мы не знаем. Но подозреваем, что это, так сказать, технические
зоны, обеспечивающие цикличность и повторяемость работы всего механизма в
целом. Или там существует жизнь принципиально непонятного нам вида. --
Перегуда обернулся на Борщагова. -- Нет сомнения, что когда-нибудь мы
доберемся и туда. А пока главное наше внимание должно быть направлено сюда.
И он ткнул в один из ниппелей, проделанных в сфере тонкой осью, идущей
от Солнца.
-- Это наш ближайший полюс. И наш, так сказать, естественный партнер по
приобщению к здешним мирам и цивилизациям.
Если они нас примут, подумал Ростик.
Похоже, так же думали и остальные. Лекция заканчивалась в атмосфере
подавленности, тревоги и волнения, неуверенность этой жизни и давно
подавляемый страх стали особенно отчетливы для каждого, кто тут
присутствовал. По этой причине и вопросов почти не было. Лишь кто-то в самом
конце зала встал, откашлялся и довольно решительно спросил:
-- Скажите, товарищ профессор, почему мы?
Перегуда посмотрел на притихших людей, особенно внимательно
присмотрелся к начальству в передних рядах. Потом развел руками и не очень
внятно проговорил:
-- Ну, на это можно посмотреть и с другой стороны. Нам с вами повезло,
мы оказались там, где еще не бывали люди. Нам предстоят необычные открытия.
Причем количество их, как и количество новых факторов, почти бесконечно. За
наш с вами человеческий век мы уж точно не узнаем и одной миллионной того,
что тут имеется. Разве это не здорово?
Но казенного оптимизма ему все-таки не хватило. Он махнул рукой, отошел
к кафедре и выпил "Боржоми".
Да, решил Ростик, здорово, но только для тех, кто выживет. А сейчас
впору усложнить вопрос -- что будет здорового, если таких вообще не
окажется?
Когда Ростик вошел в дом, мама мешала большой поварешкой борщ.
Разумеется, она бросилась к нему, обняла, но он уже почувствовал, что
сюрприза не получилось. То ли кто-то сказал ей, что он болтается по городу,
то ли предупредили, что видели на лекции. В этом отношении "телеграф
джунглей" работал в Боловске без сбоев, как в первобытных племенах.
Борщ оказался жутко вкусным. Ростик сожрал две тарелки и от третьей
отказался лишь потому, что увидел сковороду жареного сала с картошкой. Мама
была очень усталая. Но в ее глазах горел огонек любопытства. Поэтому
пришлось, когда есть хотелось уже больше по привычке, чем от голода,
рассказать и о лекции, и кое-что о заводе. Про лекцию она, выяснилось,
знала.
-- Я и сама хотела пойти, но в последнее время... -- Она нахмурилась.
Ростик ждал, он знал, что она все расскажет сама. Тем более что компот
из сушеных вишен, которые они обычно все вместе собирали в вишневом саду, а
в этом году пришлось собирать одной маме, показался изумительным.
-- Понимаешь, в городе появились... Нет, не появились, они уже давно
были -- голодные. И руководство ничего с этим не делает. Просто переложили
на наши плечи...
-- Погоди, но мы тоже на заводе не досыта обедаем.
-- Я тебе так скажу, мне кажется, треть обычных граждан, не солдат
конечно, -- в дистрофии. Хуже ситуация была только в войну.
-- А они не сеяли, не пахали...
Ростик даже компот отставил на пару мгновений. Потом опомнился, взял
вилку, потому что чайной ложки не было, стал вылавливать из кружки ягоды.
Это была отцовская кружка, он наливал ее, когда сидел "на Маркони", то есть
на ключе и в "лопухах". В нее вмещалось почти полтора литра.
-- Сейчас они говорят, что сеять насекомые не дали. Но, по-моему, это
ерунда.
-- Ерунда, -- согласился Ростик. -- Они и не пытались. Скоты!..
Восклицание вырвалось у него, когда он представил себе трудности, с
которыми приходилось сталкиваться людям здесь, в тылу. Сейчас они казались
ему более сложными, чем у него там, на водонапорной башне. Маму это словцо
покоробило.
-- Ты чего такой злой?
-- Подумал о наших начальниках. Из-за них все может попросту
развалиться. Не помнишь, кто сказал, что войну выигрывают на передовой, а
проигрывают в тылу?
Мама тонко улыбнулась, села, налила себе тарелку. Как всегда, очень
мало, один половник. Только сейчас Ростик понял, что она не ела, просто
смотрела на него.
-- Почему? -- вопрос, конечно, не лучший.
-- Не хотела отвлекаться. Так приятно было тебя кормить, -- объяснила
она. Потом принялась аккуратно, по-женски, орудовать ложкой.
: -- Как наши? -- спросил Ростик. -- Ну, я имею в виду все. Мама
поняла, он мог бы и не пояснять.
-- У Кима две сестры и мать погибли, рыли окопы, прорвались мимикры.
Всех убили своими ручищами... Они острые как ножи, ну да ты знаешь. --
Ростик кивнул, знал, и очень хорошо, к несчастью. -- Я там была часа через
два после прорыва. Убитых грузили в телеги, это выглядело хуже
бомбардировки. -- Она кончила борщ, взялась за картошку. -- Пестель сидит не
вылезая на биостанции. Они там препарируют трупы насекомых, ищут
биологических врагов. Похоже, поблизости их нет.
-- В самом деле? Может... -- Ростик подумал, что при решении этой
проблемы мог бы пригодиться его новоприобретенный дар ясновиденья, но
уточнять не стал. Просто оборвал себя. -- Что еще?
-- Пока они предложили одну очень толковую идею -- перемалывать цветных
кузнечиков, из тех, что удается убить у периметра, и кормить коров, свиней.
То есть делать комбикорм. Говорят, коровам нравится, да и людям... Я
слышала, это даже вкусно.
Ростик представил себе шашлык из цветного кузнеца, которого только что
застрелил из самострела.
-- У нас так не делают. Да я бы, может, и не дал -- от одной мысли
тошнить начинает.
-- У вас еще не видели взрослого мужчину весом в сорок восемь
килограммов. Дай Бог, никогда и не увидите. -- Она отставила пустую тарелку.
Должно быть, эта тема была ей совсем не безразлична. Мама продолжила ее,
словно давно уже пыталась доказать что-то, но ее не слушали, а она не могла
отказаться от своих доводов: -- В Сахаре, когда наступает голод, едят даже
тараканов. Придется -- будем есть. Может, даже уже...
Внезапно в дверь раздалось несколько глухих ударов, потом она
раскрылась -- и в квартиру ввалился Пестель. Он сразу заорал;
-- Слышал, ты приехал. Бросился к тебе. Ты у нас, говорят, стал совсем
легионер!
Ростик похлопал друга по плечам, по спине, но от его слов немного
опешил:
-- Что значит -- легионер? Это хорошо или плохо?
-- Ну, все ваши, из окопов, теперь такие доспехи носят, как римские
легионеры. Должно быть, это случайно получилось, но уж очень похоже. Да и
щиты эти...
-- Щиты у нас овальные, у легионеров, кажется, были прямоугольные,
чтобы биться фалангой.
Я тоже заметила, когда он вошел, -- улыбнулась мама. -- Прямо как воин
с картинки. Только не думала, что от них так... пахнет. Понимаете, картинки
запах не передают. Георгий, вы будете компот?
Пестель посмотрел на кружку блестящими глазами, потом все-таки отвел их
в сторону.
-- Не-а, нас на станции отменно кормят. Да и возможность питаться
лучше, чем у других...
-- Мам, налей ему. Он путает компот с ужином, обязательно его нужно
подкрепить.
Потом, когда Пестель поднял голову над кружкой, облизывая с юношеского
пуха капли компота, Ростик улыбнулся:
-- Не говори ничего, я знаю -- какие новости?
Пестель кивнул и снова углубился в кружку. Ростик, которому эта
жадность уже была забавна, поскольку сам он переживал изумительный миг
полного покоя и совершенной сытости, стал рассказывать. Закончил он так:
-- Все-таки почему тебя не оказалось на лекции?
-- Я там был, вот только сидел не на начальственных местах. Специально
со станции сегодня удрал, а так бы...
Они замолчали. Основное было сказано. Почему-то Ростик больше всего
переживал, что в его рассказе прорвалось столько горечи, столько возмущения
неправильными и бессмысленными действиями руководства, создавшими заведомо
проигрышную ситуацию. Но самое главное -- его бесило нежелание вождей города
осознать, что теперь уже никогда не будет как прежде и следовало придумывать
новую тактику, строить новые отношения с этим миром, и даже с насекомыми.
Пестель, кажется, это понял. Он сидел и ждал, пока Ростик поутихнет.
Мама, которая даже расхаживать стала по кухне от напряжения, тоже начала
успокаиваться. Нужно было бы, подумал Ростик, уйти с Пестелем на лавочку.
Она бы не услышала многого из того, что у нас происходит. Впрочем, она не
бухгалтер какой-нибудь, а врач. Ее подробностями не травмируешь, по крайней
мере не слишком... Чтобы сменить тему, он быстро спросил:
-- А вы что нашли на своей биостанции?
Только одно -- скорее всего, на холоде они не засыпают, -- твердо
сказал Пестель. -- И еще очень любопытное открытие было доказано буквально
на днях -- их становится больше. Понимаешь, -- он даже слегка порозовел от
возбуждения, -- это какая-то биосистема, которая может регулировать
продуктивность. Конечно, сейчас она перенапряжена, но они могут в крайнем
случае питаться трупами. И размножаются все быстрее. Должно быть, потому,
что ориентируются не на нормальный рабочий цикл каждой особи, от рождения до
естественной смерти, а на укороченный, рассчитанный на гибель в бою. --
Пестель подумал, прежде чем пояснил. -- Это позволяет им развить выход
солдат и рабочих в гораздо больших количествах, чем обычно. Если учесть, что
они, как нормальные насекомые, вылезают из своих яиц почти взрослыми
особями... Вывод напрашивается сам собой -- при сложившемся противостоянии
они задавят нас скоростью воспроизводства.
-- Я думал о том же в последнее время и почему-то даже в тех же
выражениях, -- признался Ростик. -- Идею о коллективном разуме Роя не
прорабатываете?
-- Совершенно верно. -- Пестель был доволен, что их мнение не
расходится. -- Начинаем прорабатывать, только называем это не Роем, а
муравейником. Исходная посылка звучит так: наш Боловск попросту наступил на
этот муравейник при Переносе.
-- Нет, не наступили, все-таки чуть-чуть, да промахнулись, но
находились они, конечно, недалеко... И они не сразу с нами драться
принялись, можно было бы попытаться найти с ними общий язык...
-- Первую биостанцию они разгромили в первый же день, -- напомнил
Пестель.
-- Они там убили не всех, -- вмешалась мама. -- Трое разнорабочих
остались живы, хотя... В общем, мы пришли к выводу, что дело было в сильном
запахе спирта.
• Ростик внимательно посмотрел ей в глаза. Он не знал об этом. Но
зависимость запаха и безопасности разнорабочих сразу понял.
-- Вот именно. Ребята поддали, и их не тронули. Все дело в попытке
обозначить себя или оградить запахом. Уж не знаю каким -- спиртом или
перегаром. А наши козлы все восприняли как национальное унижение и приказали
взяться за оружие...
Пестель даже про ягоды забыл. Он поднял погрустневшие глаза:
-- Подумать страшно. Все эти жертвы, всех смертей... можно было бы
избежать, если бы... И начальство располагало этой информацией сразу. Да,
если бы я об этом узнал или кто-то из наших ученых!.. -- Он провел рукой по
лицу, пальцы его дрожали. -- Может, еще не поздно?
Чтобы отвлечь друга от мысли об упущенном мирном разрешении ситуации с
насекомыми, Ростик рассказал ему о странных видениях, посещавших его. И
особенно подробно поведал о новых типах бойцов, вооружении и осадной
технике, которые применяли насекомые. Каким-то косвенным образом это
доказывало, что на уловки с запахом кузнечики теперь не клюнут.
Пестель даже расстроился, когда понял, что теперь речь идет не только о
репродуктивном превосходстве, но и о технологическом. А маму встревожили
состояния прозрений. Она призналась, что признаки весьма информативного
галлюцинирования случались и с другими жителями города, но за ними
установлен довольно плотный надзор со стороны Дон-дика. В конце своей речи
она пробормотала:
-- Это тоже нужно диагностировать, выявлять лечение. Может быть,
использовать психотропные препараты... -- Она задумалась, стала мыть посуду,
а потом ушла в большую комнату. Как подозревал Ростик, ей хотелось немного
расслабиться перед сном.
-- Еще нас здорово смутило, что у насекомых появились червеобразные, --
продолжил Пестель. -- Помнишь, мы видели их, когда ездили с Дондиком в Чужой
город? Кажется, они их используют как иностранных мастеров при Петре.
Этого Ростик не знал, но сейчас у него появилась идея, и чем дольше он
думал, тем убедительнее она ему казалась.
-- Или как прообраз для собственных умельцев более высокого класса.
Которых их матка выведет в соответствии с...
Внезапно Пестель высказался:
-- Слушай, если у них и вправду есть матка, тогда, может, пробиться к
ней и сжечь к чер?.. Ну, в общем, в пепел.
Пестель снял очки, потер тонкими, исхудавшими, но очень чистыми
пальцами глаза.
-- Ты опоздал с этим предложением, -- веско отозвался Ростик. -- Я
убежден, что теперь маток несколько, и гибель одной или даже пары ничего не
даст. Нужно было пробовать раньше, еще в июле.
Тогда Пестель, гениальный друг и биолог, работающий над изучением
противника почти четыре месяца, развел руками и спросил:
-- Что же тогда делать?
-- Хотел бы я знать ответ на этот вопрос, -- признался Ростик. -- Пусть
даже в этом и будет замешано непонятно откуда взявшееся всезнание.
Наутро началась зима. Ростик вышел на двор и поразился спокойствию
мягких, огромных хлопьев снега, которые сыпались с низкого, бессолнечного
неба. Снег, должно быть, падал всю ночь, потому что иные ветви деревьев уже
стали сгибаться под его тяжестью.
Мама ушла, она только разожгла печь, оставив сбоку вчерашний борщ, от
которого немного осталось, и небольшую кастрюльку с макаронами по-флотски.
Она вбухала в них почти целую банку тушенки из тех, которые в свое время
невесть откуда целыми ящиками привозил отец и складывал в погреб. Ростик
едва подавил в себе желание сожрать эту кастрюлю сразу и полностью. Но от
половины все-таки не удержался.
Собирая на стол, он и обнаружил мамину записку. Она сообщала, что
насекомые прорвались в Квелищево, устроили там пожар, попытались сжечь
конезавод. И за ней зашли, потому что пострадало много лошадей. Наверное,
пострадали не только лошади, но об этом она не написала ни строчки.
Одевшись потеплее и с удивлением обнаружив, что его обычная зимняя
одежда стала какой-то тесной и неправильной, он вышел из дома. Искать замок
он даже не пытался, просто задвинул деревянную щеколду, которая должна была
показать, что дома никого нет, и вышел на улицу.
Нет, что ни говори, а такого плотного снега на Земле никогда не было.
Шагая в центр, Ростик поглядывал на небо. Привычная серая пелена теперь
сделалась более разнообразной, в ней появились разводы, образованные
снежными вихрями, зарядами бурана. Впрочем, нет, настоящего бурана не было.
Воздух тут был слишком тонок. По этой же причине в Полдневье и ветра
настоящего никогда не бывало. Ростик подозревал, что и море тут, когда они
до него доберутся, будет спокойным, вялым, без приливов, и мелким, очень
мелким. Может, метров десять, может, и того меньше. Жаль, забыл вчера
спросить Перегуду, что он об этом думает.
В городе в последнее время всегда было на удивление тихо -- не
тарахтели моторы машин, не звенели трамваи. Но снег вообще сделал все
Полдневье бесшумным, почти умиротворенным. Идти было приятно. Ростик
подумал, если бы не угроза неминуемой Всеобщей гибели от голода и насекомых,
тут можно было бы вполне счастливо жить... Вот только отца иногда очень не
хватало.
Потом снегопад стих, и солнце, пробивая лучами мутные, снежные тучи,
проявилось на своем обычном месте -- строго над головой.
Прямо на перилах университетского филиала сидели нахохленные воробьи.
Вот они-то пострадали совершенно зря, могли бы и на Земле остаться. Гардероб
не работал, людей в здании почти не было. Ростик сразу пошел в библиотеку.
Рая Кошеварова была одна и встретила его с распростертыми руками. Она
заставила его скинуть пальтишко, поставила чайник на устроенную в центре
читального зала буржуйку. Чай, конечно, был не настоящий, а какой-то
липовый, но ее радушие и удовольствие принимать гостя заменили все
остальное. Обменявшись десятком фраз, он спросил главное, из-за чего пришел:
-- Рай, где Люба? Я смотрел на их дом, у них даже ставни закрыты.
Рая погрустнела, но ответила уверенно:
-- Она работает на аэродроме с Кимом. Они там все собираются запустить
какой-то самолет. Он почему-то еще не взлетел, но уже падает.
Как всем и всюду, Рае хотелось послушать новости. Поэтому Ростик
рассказал ей кое-что о заводе, о последних боях. Когда чай кончился и он
поднялся, раздумывая, как бы ему сподручнее добраться до аэродрома, в
читальный зал вдруг вошел Рымолов.
Он был таким же, как тогда, когда они познакомились в обсерватории. И
узнал Ростика сразу же. Создавалось впечатление, что профессор даже
специально зашел сюда, чтобы поймать его. Подозрения лишь усилились, когда
Рымолов заметно обрадовался, осознав, что Ростик собирается уходить.
-- Ну, если у вас тут все, Ростислав, не заглянете ли ко мне в кабинет?
-- Загляну, -- согласился заинтригованный Ростик, -- если вы будете
обращаться ко мне как все остальные -- на "ты".
В кабинете у Рымолова оказалось довольно уютно. Главным образом потому,
что было много книг и очень большие окна выходили на заснеженный теперь
садик позади главного учебного корпуса. Не дожидаясь расспросов, Рымолов
стал пояснять:
-- В помещении политеха теперь, как вы знаете, находится главный
госпиталь. Вот мне и пришлось перебазироваться... Тем более что тут
свободных кабинетов оказалось в избытке. -- Он с довольным видом огляделся.
-- Не могу без рабочего места, оно как-то дисциплинирует.
Ростик отошел от окна, сел. На столе Рымолова лежали листы грубой
серовато-коричневой бумаги, которые они уволокли со странного завода
зеленокожих. Это была та самая схема с устройством непонятной механической
черепахи. Впрочем, Рымолов не стал распространяться, почему этот лист тут
оказался.
-- Ох, простите, -- извинился он. -- - Чаю?
Ростик отказался, он только что напился у Раи. Это Рымолова вполне
устроило, он не хотел терять время. Своим мягким, интеллигентным голосом он
принялся расспрашивать Ростика о последних его приключениях, а потом вдруг
предложил:
-- Может, тебе лучше перейти к нам? Сформировано спецподразделение при
наших научных группах, вот только люди там должны служить с вполне научной
любознательностью, а таких нелегко найти. Я попрошу Дондика, он сейчас к нам
хорошо относится, наверняка не откажет.
-- Вы с ним общаетесь? -- Ростик посмотрел на седоволосого профессора с
интересом. -- После... того что с вами некогда произошло?
Рымолов все сразу понял.
-- Ты думаешь, после лагерей у меня отвращение к голубым погонам? -- Он
потер тонкие, сухонькие ручки. -- У меня отвращение к людям определенного
типа. А он -- почти нормальный. Может, еще станет совершенно нормальным, и
даже лучше, чем мы с тобой.
Ростик вспомнил все, что выслушал вчера и сегодня утром.
-- Скорее всего, нет, профессор, не станет. Скорее всего, голодные
насекомые обглодают наши косточки.
Эта картина настроение Рымолова никак не изменила. "Может быть, он
знает что-то, что его обнадеживает?" -- спросил себя Ростик.
-- О том и речь, -- сказал Рымолов. -- Положение у нас тяжелое, и нам
нужен кто-то, кто уже знает, где не следует допускать ошибки.
-- Где же мы такого человека найдем?
-- Не человека, а целый город. Помнишь триффидов? Ты еще о них
рассказывал мне и Перегуде?
-- Кого? -- спросил Ростик.
Подумав мгновение или просто вспоминая, где у него что лежит, Рымолов
полез на верхнюю полку одного из шкафов и снял довольно-таки потрепанную
английскую книжку с зелеными трехногами на бумажной обложке.
-- Вот эта книга называется "День триффидов". Последнее слово в
переводе означает -- трехноги. Похожи на наших приятелей из того города,
верно? -- Рымолов с удовольствием погладил книжицу. -- Отменный роман, жаль,
ты не читаешь по-английски.
Ростик взял у него из рук слабую, хрупкую книжицу. Она была издана в
Лондоне, фамилия автора ему ничего не говорила.
-- Это про нас?
-- Нет, конечно, тут все -- фантастика. Но кое в чем похоже.
Английский, романы... Как-то все это стало неактуально, решил Ростик. А
потому следовало упростить ситуацию.
-- Конкретно, профессор, что вы предлагаете?
-- Я предлагаю, -- Рымолов посмотрел на Ростика зоркими, очень
спокойными глазами, -- снарядить к триффидам посольство. И включить тебя в
его состав. Как охранника и специалиста по нашему противнику, то есть по
насекомым.
Ростик подумал. О такой возможности он ни разу даже не задумывался. А
должен был, идея могла оказаться выигрышной. В самом деле, триффиды, или как
их там, знали что-то такое, что делало нападение на их город невозможным.
Этому секрету они могли научить и людей.
-- Вы думаете, они пойдут на переговоры?
-- Что они теряют? -- спросил Рымолов. Логики в его ответе не было ни
на грош, но он звучал в какой-то мере убедительно.
-- А если?.. -- начал было Ростик, но докончить не успел.
-- Если потребуется создать небольшое давление на возможного союзника,
тогда вы расскажете им, что их воинственные, восставшие червяки договорились
с насекомыми и, похоже, те помогают им. А это значит, у нас с триффидами
есть общий враг. Это уже что-то. -- Рымолов не спускал с лица Ростика своих
глаз. В них мелькнуло что-то отцовское, может, затаенная усмешка? -- Ну, так
как, поедешь?
Ростик набрал побольше воздуху в легкие, потом разом выдохнул:
-- Вы еще спрашиваете?
Часть 5. Саранча Полдневья
Подготовка, против ожиданий Ростика, заняла почти две недели. Это были
не очень даже хлопотные две недели. Он просто приходил в здание райкома,
слонялся по коридорам, иногда заходил в другое крыло, к Дондику. Если тот
бывал на месте, он всегда информировал Ростика о том, как идут дела по
отправке посольства в Чужой город. Если его не бывало, Ростик обедал в
столовой, потому что пропуск давал ему такое право, и шел в здание универа.
Тут его встречал Рымолов.
Вот профессор был нетерпелив. Он хотел провернуть отправку побыстрее и,
едва Ростик докладывал ему последние новости, которые, как правило, не очень
отличались от вчерашних, начинал писать раздраженные записки.
В начале третьей недели энтузиазм Ростика сменился вдруг, в одночасье
глубоким презрением ко всей советской бюрократической машине. Раньше у него
были хоть какие-то надежды, теперь они развеялись в пух. Получилось так
потому, что Дондик радостно сообщил:
-- Ну, кажется, все в порядке. Мы нашли тебе шофера.
-- Кого? -- спросил Ростик.
-- Помнишь с нами в город на БМП ездил, по фамилии Чернобров?
-- Отлично помню.
-- Вот его.
Рост набрал побольше воздуху, появилась у него такая привычка, чтобы не
злиться, не дать вырваться на волю эмоциям.
-- И это все, чего я добился за три недели хождения из кабинета в
кабинет?
-- Разве три? -- Дондик почесал нос, полистал настольный календарь. --
М-да, в самом деле, больше двух. -- Он подумал, постучал карандашом по
столу. -- Ну, погоди.
И исчез на полчаса.
Ростик постоял, походил, посмотрел в окно, взял какой-то том
комментариев к непонятному закону, изорванный, очевидно, для растопки очень
аккуратной буржуйки, которую Ростик еще в первую неделю своего хождения сюда
обнаружил в маленькой, незаметной комнатке за кабинетом. Еще там стояла
кровать с пружинным матрацем, висело несколько полотенец и пара шинелей. На
одной были погоны голубого цвета, на другой -- милиционерские.
Потом дверь распахнулась, и в комнату влетел Дондик. За ним плелся
высокий, совершенно блеклый и невыразительный солдатик с голубыми погонами
на плечах и с карабином в руке.
-- Вот он еще с тобой поедет, -- пророкотал капитан.
-- Как со мной? Мы же ждем, когда утвердят фигуру главного посла. Я
всего лишь наблюдатель и... -- Ростик не знал как закончить.
-- Теперь ты назначен старшим и можешь отправляться хоть сегодня.
Найдешь машину в гараже, там Чернобров играет, поди, в козла с другими
шоферами.
Тогда Ростик и понял, что система заслуживает только презрения. И даже
воевать с ней -- нелепо, просто потому, что она недостойна сил здорового,
нормального человека. Жаль, думал Ростик, что я об этом раньше не
догадывался. Я бы сюда ни ногой...
-- Ну нет, -- сказал он вдруг, вероятно под влиянием последних своих
соображений. -- Я один не поеду. Если что-то пойдет не так... Я требую еще
одного человека. Да так и солиднее выйдет.
-- Хорошо, -- поднял от стола голову капитан. Кажется, он был даже
странно доволен, что Ростик начал торговаться. -- Сделаем, что в наших
силах.
В ваших, -- заверил Ростик. -- Мне нужен секретарь и свидетель. На эту
роль я предлагаю... -- У Ростика было несколько кандидатур, но все они были
весьма занятыми людьми. И лишь одного человека, по его мнению, можно было
без ущерба для города взять с собой, -- Эдика, из "Известки".
Дондик кивнул и послал своего солдатика, чтобы журналиста отыскали и
доставили к нему хоть из-под земли. Тем временем Ростик отправился общаться
с Чернобровом. Тот в самом деле бездельно сидел за столом в райкомовском
гараже, но не играл в козла, а лениво раскладывал пасьянс. Узнав, что завтра
после завтрака они наконец тронутся, он даже раскраснелся от удовольствия,
смел карты и пророкотал на весь полупустой бокс:
-- Вообще-то, у меня все готово.
Так и оказалось. Ростик, Эдик, голубопогонник, которого бойкий на язык
Чернобров сразу стал называть Голуба, сам Чернобров собрались у БМП почти
затемно. Паек на два дня был им уже приготовлен, его принес Голуба.
Они открыли ворота, показали охранникам какие-то бумаги и поехали.
Пронеслись по стылому, голубому от ночного мороза городу, распугивая
привыкших неторопливо расчищать тротуары дворников и демонстративно
забывающих о проезжей части, и выскочили к Бобырям, почти в то самое место,
откуда начинали свой путь прошлый раз.
Тут пришлось подождать, потому что растаскивание вмерзших в
красно-черную землю заграждений было делом более сложным, чем летом. Но
ребята из замерзших окопов справились с этим не в пример лучше, чем в
прошлый раз. Хотя бы потому, что научились обращаться со щитами, научились
держать сплошной строй, а когда насекомые пальнули из одинокой тут
катапульты, хладнокровно пропустили снаряд мимо, разделившись на мгновение в
разные стороны.
Потом БМП поехала вперед, и Ростику стало ясно, что дорога легкой не
будет. Колеса, хотя они и были приспособлены практически к любому
бездорожью, проваливались чуть не до оси, буксовали, а время от времени
начинали дико расшвыривать снег, тщетно пытаясь сдвинуть машину с места.
Первый раз это произошло, когда они еще не вышли с позиции насекомых.
Голуба, укутанный в зимнюю шапку и тулуп, принялся бодро крутить турель
крупнокалиберного пулемета, поливая все подряд свинцом, пока Ростик попросил
его этого не делать. На что Голуба всунул голову в кабину:
-- Почему? Это ж враги!
-- Много мажешь, -- откомментировал Ростик. -- А патроны еще
пригодятся.
Голуба вздумал было обидеться, но потом вал насекомых стал сплошным,
Ростик сам вылез из уютного тепла переднего пассажирского сиденья, встал за
турель и принялся бить короткими очередями -- по две-три пули, не больше, и
в самые плотные скопления атакующих богомолов и кузнечиков. Посмотрев на эту
работу, Чернобров головой покрутил и тут же перекрестил Голубу в Голубца. Да
и сам солдатик присмирел.
Выбравшись на снежную целину, машина пошла ровнее. Должно быть, простор
и относительно ровная поверхность ее устраивали больше, чем изрытая
воронками, перемешанная ногами и лапами бесчисленных атак и контратак линия
фронта.
Вспомнив прошлую поездку, Ростик попросил Черноброва не очень
торопиться, но безрезультатно. Не проехали они и трех километров, как тот
чуть не по борт влетел в замерзшее, мелкое, невидимое под снегом озерко.
Когда они все-таки выбрались из него, заякорившись тросом на встроенной в
машину лебедке к соседнему огромному, почти земному дубу, водила тоже
поутих.
Эдик, замерзнув в своем не очень подходящем для поездок в открытом
кузове пальтишке, втиснулся в кабину, и, увидев его сизый армянский нос,
Ростик над ним, конечно, сжалился. Они так и просидели почти до конца
дороги: наполовину в кресле, наполовину друг на друге. Зато так было теплее
и веселее. Вконец поголубевшему от холода Голубцу никто уже погреться в
кабине не предложил, потому что длинный тулуп должен был сохранить его от
любого ветра и мороза. Если этот недотепа сумеет замерзнуть с такой
роскошной экипировкой, то сам будет виноват. Общее мнение и донес до
сведения голубопогонника Чернобров, не стесняясь затравленного взгляда и
кислой рожи собеседника.
Потом они подъехали к городу. Тут начиналась работа Ростика, но как за
нее взяться, он не знал. К тому же ему показалось странным, что их не
попытались атаковать дикие червеобразные, которых прошлый раз около города,
да и в самом городе, оказалось немало.
Так или иначе, Ростик выскочил из машины, разминая ноги, присел,
покрутил головой, как и прошлый раз, не обнаружил никакой стражи на стенах у
входа, открыл ворота и предложил Черноброву въехать.
-- Вот сожгут они наш транспорт, будет у нас и дружелюбие, и мир во
всем мире, -- отозвался Чернобров. -- Учти, командир, я эти ворота
протаранить не смогу...
-- Зато от диких червеобразных, что болтаются вне города, будете
закрыты, -- ответил Ростик, и это убедило всех.
Оставив у машины водителя и Голубца, Ростик с Эдиком, поплотнее
запахнувшим свое пальтишко, потащились узкими улицами к центру. Но уже через
пару поворотов Ростику стало ясно, что вид засыпанного снежком города
существенно отличается от прокаленного солнцем лабиринта, который, как ему
показалось, он успел понять по прошлому посещению. В общем, они заблудились.
Тогда пошли назад. Благо на снегу остались отпечатки их ног.
Разглядывая эти отпечатки и постепенно накапливая свой обычный энтузиазм,
Эдик спросил:
-- А все-таки как мы будем устанавливать с ними контакт?
-- Поднимем вверх руки и пойдем потихоньку навстречу.
-- А они поймут?
Эхо его слов прокатилось по тесной улочке. Ростик усмехнулся:
-- Скоро узнаем.
Они вышли на довольно широкую улицу, и Ростик решил пойти в том
направлении, где они еще не блуждали. Попытка оказалась успешной, через
пару-тройку поворотов они нашли первые развалины. На глаз было видно, что их
стало больше, чем в июле, это значило, что гражданская война длилась тут еще
не один месяц после того, как люди уехали. Развалины позволили найти и
библиотеку.
-- А почему ты решил, что их нужно искать именно тут? -- спросил Эдик.
-- Ничего я не решил, я пробую.
Они спустились по лестнице в тот зал, где нашли склад глиняных
табличек, прошли по темным коридорам, и вдруг Ростик почувствовал впереди
какое-то движение. Почиркав кресалом, он выбил искры на приготовленный факел
и, когда все вокруг озарилось довольно-таки дымным, мерцающим светом,
разобрал впереди неясные тени. Где-то сбоку раздавались осторожные шорохи.
-- Вот они, -- шепотом произнес Эдик.
Ростик, ослепнув от искр, ничего не увидел, но быстро спросил:
-- Зеленые или...
-- Зеленые.
Тогда так. -- Ростик воткнул в трещину пола факел, вытащил из кофра,
который волок на плече, довольно толстый половик, специально выпрошенный у
мамы, расстелил его на пол, сел и поднял руки. -- А ты отойди пока к стене.
У меня нет для тебя второго ковра.
Эдик отошел. Постоял. Ничего не происходило. Тогда он не выдержал и
стал разговаривать. Его голос отдавался вокруг глухим эхом:
-- А зачем эта штука тут... Ну, я хочу сказать -- коврик?
-- Так делали индейцы. Это общий знак миролюбия, неготовности к бою.
-- Ты думаешь, это поможет?
Ростик не был ни в чем уверен, но ему хотелось верить, что он не
ошибается. Поэтому он не стал отвечать, опустил руки, чтобы они немного
отдохнули, а потом снова поднял их. Так длилось довольно долго. У него даже
зад задеревенел, а ноги над ботинками стали холодными, как камни под
половиком. По-прежнему ничего не происходило.
-- Они не придут, -- уверенно сказал Эдик. -- Нужно идти дальше.
Отчаяние в душе Ростика стало почти невыносимым. Вдруг где-то впереди
послышались осторожные, шаркающие шаги, и в круге света мягко, словно
качание тростника в утреннем тумане, появился зеленый. Он был очень высок. И
на него были накинуты широкие, длинные, почти до пола, серые или
серо-зеленые куски ткани. Он подошел к Ростику и медленно согнулся,
приблизив свои ужасающие жвала к лицу человека. Потом повернул голову, чтобы
один его глаз, который был приспособлен смотреть только вбок, видел Ростика,
а другой -- Эдика.
-- Ну вот, -- сказал Ростик. -- А ты боялся, что не получится.
Встань-ка, чтобы ему было удобнее тебя разглядывать.
Они рассматривали друг друга, человек и зеленокожий, похожий на
растение тип, у которого не было век на глазах, чтобы мигать, и даже в
морозном воздухе подземелья Ростик вдруг начал ощущать тонкий, почти
неуловимый запах горечи, смешанный с какими-то цветами. Пожалуй, это было
похоже на жасмин, смешанный... да, смешанный с перцем. От этой мысли Ростику
стало смешно, и он хмыкнул. Да так резко, что зеленокожий поежился.
Потом эта зеленая каланча опустилась на корточки, его ноги под длинными
одеяниями согнулись в трех суставах. Он вытянул руку. Ростик опустил руки,
они затекли уже до такой степени, что ему показалось, если сейчас предстояло
рисовать, он не сможет сделать даже крестик.
Зеленокожий поднес свою длинную правую руку к половичку Ростика, с
интересом потрогал ткань. Потом ткань Ростикова пальто, потом коснулся
побелевшей кожи на тыльной стороне запястья его руки. Теперь Ростик поймал
себя на том, что слегка вздрогнул. Хотя прикосновение это было очень
деликатным, осторожным и даже нежным.
-- Здорово, -- прошептал от своей стены Эдик. -- Что дальше?
Он, похоже, рассматривал все происходящее как экспериментальный
спектакль. Ну что же, решил Рост, может, зеленокожий думает так же. Бывают
же и у них дураки. Хотя этот, кажется, таким не был.
Тогда он вытянул свою правую- руку, взял замершую, безвольную ладонь
зеленого, кстати довольно удобную для пожатия, и сжал ее несильным, очень
осторожным жестом. И тогда случилось необычное. Зеленый рассмеялся. Это
выглядело странно. Его боковые жвала разошлись, верхняя челюсть поднялась,
глаза стали поменьше... Но это определенно была улыбка.
Если, разумеется, не хищный оскал, предвкушение моих телес на вертеле,
или на сковородке, или как тут они готовят на обед человечину, подумал
Ростик. Но шутка не получилась, потому что нужно было думать о деле. Он и
попробовал.
Потыкал себя в грудь пальцем, потом облизнул губы, обращая на них
внимание зеленокожего, и раздельно произнес:
-- Рост, человек. -- Потом еще несколько раз каждое слово в
отдельности.
Зеленый вдруг странно опустил и снова выпрямил свой весьма выдающийся
нос. Это было странно, что он оказался подвижным... Но на самом-то деле,
почему бы нет?
-- Шир Гошд...
Ростик ткнул пальцем в зеленого:
-- Шир Гошод?
Нос двинулся вправо, потом вернулся назад. Так, это, скорее всего, жест
отрицания, понял посол человечества Ростик.
-- Шир Гошод, -- показал на себя посол Чужого города, потом указал
нижней левой рукой куда-то назад: -- Шир Гошод. -- Потом он указал куда-то в
сторону верха: -- Шир Гошод...
-- Понятно, это его племя так зовется, -- отозвался от стены
Эдик.
Ростик метнул в него свирепый взгляд, потом медленно кивнул в знак
понимания. Шир Гошоду тоже полагалось знать его мимику. Тогда он вытянул
руку и на тонкой пыли подземелья нарисовал, как мог, червеобразного. Зеленый
кивнул носом.
-- Махри Гошод, -- сказал он, теперь уже отчетливо подражая Ростикову
произношению.
Ну, была не была, решил Рост.
-- Человек Гошод.
Зеленый снова рассмеялся, на этот раз еще менее сдержанно. Его круглые
глаза вдруг заволокла тонкая, белесая пленочка, как у птицы. Потом он ткнул
пальцем в Ростика и произнес веско:
-- Челвук.
-- Ростик, -- сказал Ростик. -- Человек Ростик... Ну, как тебе попроще.
-- Он слегка повысил голос, выделяя имя: -- Рост.
Зеленый потер обе левые руки, выражая, вероятно, сильнейшее
возбуждение.
-- Рст. -- Потом сделал плавный жест к себе, указывая на свое левое
плечо, закрытое тогой: -- Мырмд.
-- А ты говоришь, у них нет личного имени, -- сказал Ростик Эдику, хотя
тот ничего такого не говорил. Указал пальцем на зеленого и отчетливо
произнес: -- Марамод?
Шир кивнул. Потом странно, даже с довольным видом, слегка улыбаясь,
склонил голову набок. Ростик и Марамод посидели, никто из них теперь ничего
не говорил. Наконец Ростик догадался, что Шир просто ждет продолжения. Или у
него выдержка, как у совы, или такие переговоры тут случаются раз в неделю,
решил Ростик.
-- Значит, так, -- произнес он, хотя мог бы этого и не говорить.
И начал рисовать. Сначала дома, не такие, как стояли в городе Широв, а
такие, в каких жили люди. Потом нарисовал окопы с ограждением из колючей
проволоки. Чтобы было понятно, он, как на чертеже, сделал кружочек на окопе,
на проволоке и изобразил эти детали чуть в стороне в увеличенном виде.
Марамод сидел и смотрел с интересом. Потом поднялся, обошел Ростика и стал
смотреть из-за его плеча. Так обоим было удобнее.
А Ростик тем временем нарисовал богомолов, кузнечиков и высоких
черепах. Шир Марамод посмотрел на черепаху внимательно, покрутил головой,
ткнул в нее пальцем и громко, очень четко произнес:
-- Гэтум.
-- Ге... Что? -- спросил от стены Эдик. Он, как оказалось, тоже видел
все эти художества.
-- Гатаум, -- подсказал Ростик. Шир подтвердил носом. Потом Ростик
столкнул две большие стрелки -- одну от
насекомых, другую со стороны города. Эту он сделал короткой, но
толстой. Рядом нарисовал щит, о который сломал две стрелы из самострела
насекомых. После этого поднялся со своего половичка, посмотрел на Марамода и
поднял брови как можно выше, задавая безмолвный вопрос -- понимает ли он?
Шир снова потер обе левые руки одна о другую, вежливо улыбнулся,
нарисовал в стороне город со стенами. Он проводил всего одну линию, как
правило, замкнутую. Но она разом отражала контур города, домов, даже земли
вокруг. Искусство этого зеленокожего было легко и выразительно. Должно быть,
ему легко было бы научиться вырезать из бумаги, решил Ростик.
А потом Марамод сделал то, чего Ростик не ожидал. Он указал куда-то на
запад, а на своем рисунке изобразил что-то... Это могла быть волна или
высокий, растянутый по фронту водоворот... Это могло быть что угодно.
Ростик обвел эту волну пальцем и рядом изобразил вопрос, подсказав его
значение мимикой.
-- Брм. Брм... -- В звучании этого слова сложился и страх, и мука, и
ожидание боли.
Марамод покрутил головой, стараясь смотреть и на Ростика и на Эдика.
Следующий раз поеду один, решил Ростик, чтобы он смотрел на меня и на
рисунок. Так будет вежливей...
-- Борым?
Он даже не спросил, насколько правильно произносит слово. Он вдруг
понял, что с ним происходит что-то необычное. Холодная волна прокатилась по
его коже, руки одеревенели, живот скрутил приступ тошноты и боли
одновременно, в глазах стало меркнуть. Если бы он не был солдатом, не
вылезающим из боев почти полгода, он непременно упал бы. Лишь жесткая, как
кираса под солдатским бушлатом, воля заставила его удержаться на ногах.
Голос Эдика, заговорившего от своей стены, вдруг зазвучал далеко и
незнакомо, ни одного слова невозможно было понять. Его эхо отдавалось над
головой, отражалось от стен... Когда Ростик почувствовал, что возвращается в
норму, выяснилось, что он по-прежнему смотрел на Шира, на рисунок, который
тот продолжал крутить в пыли перед людьми. Теперь Марамод изобразил на волне
массу точек. И каждая из этих точек была опасной... Ростик потряс головой.
Нет, он больше не видел, что это такое. Хотя ему показалось...
Он разом устал. Ему хотелось сесть в машину и катить в Боловск, где его
ждало тепло, отдых, чай. Да, очень хотелось чаю. Но нет... Теперь главное --
успеть. Предупредить всех, кто захотел бы его выслушать, что то, чего они
опасались ранее, от чего стали закапываться в землю еще летом, движется с
запада и для всего города, всей их цивилизации несет неминуемую смерть...
Ростик ткнул пальцем в эту волну и поднял на Марамода взгляд. Даже не
напрягшись, он спросил его так, словно мысль была сильнее слов. Потом снова,
еще, еще... Потом поймал себя на том, что произносит слова вслух, сначала
негромко, потом резче, вдруг он едва не закричал:
-- Что это?!
Марамод поднялся, отошел в сторону. Ростик сделал ошибку. Он понял это
сразу. Кричать не следовало.
Он поднялся на ноги и церемонно, словно японец, согнулся в поясе. Потом
снова сел и ткнул пальцем в волну. И поднял взгляд на зеленокожего. Тот был
уже непроницаем. Он присел на корточки, словно в любой момент готов был
встать.
Парой легких касаний подновил рисунок своего города, но теперь под ним
стал пририсовывать какие-то окружности. В одной из них легко, словно это ему
ничего не стоило, нарисовал себя и... -- Ростик не поверил глазам --
человечка. Сбоку одним касанием он создал еще одного, Ростику не нужно было
даже пояснять, что это Эдик.
А потом Марамод изобразил что-то черное сверху, упавшее на город. Город
оказался покрыт этим полностью, иные из ручейков этой темной массы
попытались проникнуть сквозь землю в подземелье, где сидели фигурки Шира и
людей, но очень глубоко проникнуть не могли.
-- Брм, -- снова сказал Шир.
Ростик встал, сложил свой половик. Отряхнул его, как мог, от пыли.
Отошел на несколько шагов назад, церемонно поклонился, сложив руки
ладонями, словно индус. Затем подошел к Ма~ рамоду и снова осторожно, чтобы
не получилось хуже, пожал ему руку.
-- Ты чего? -- спросил Эдик.
-- Все, уходим, -- ответил Ростик, держа свой половичок.
-- Но почему? Все так хорошо получалось! Вам даже удалось найти
понимание. Еще немного -- и вы бы...
Ростик больше не ждал. Он схватил журналиста за руку и поволок его к
выходу. Эдик поупирался для виду, потом зашагал едва ли не быстрее Ростика.
Наконец, когда они уже вышли из здания библиотеки, он спросил:
-- Что он там такого нарисовал? Мне показалось... Они нам не угрожали.
-- Дело не в нас, -- ответил Ростик. -- Опасности угрожает городу.
-- От Широв? Или этих, как их... Махри Гошодов?
-- Опасность движется волной, к которой ни те ни другие не имеют
отношения. И нам лучше поторопиться, если мы хотим...
Ростик и сам не знал, как закончить эту фразу. Но он был твердо уверен
в одном -- сегодня Шир Гошод по имени Марамод попытался предупредить
человечество Полдневья о грозящей им неминуемой гибели, если они не успеют
зарыться в землю. И как можно глубже.
Проход в ограждении из колючки растаскивали уже при свете ракет. И
Ростику показалось, что народу на этой работе было занято гораздо меньше,
чем утром. Он почему-то сразу понял -- что-то случилось. Едва он выскочил из
машины и посмотрел на лицо молоденького лейтенантика, с которым раньше
нигде, кажется, не встречался, как тот строго, словно старшему доложил:
-- Прорыв периметра на заводе. Практически они отразили все наши
попытки отбить завод. И сейчас...
Он повернулся в ту сторону. Там то и дело взлетали осветительные ракеты
и доносились то частые, то очень частые очереди. Иногда включался даже, как
показалось Ростику, крупнокалиберный пулемет.
-- Теперь понятно, почему они нам позволили так легко вернуться, --
пробормотал Ростик, имея в виду насекомых, которые даже не атаковали их при
подъезде к городу.
-- Наши все там, -- пояснил лейтенантик, -- кого я смог снять из
окопов.
-- Понятно, -- согласился Ростик. -- Чернобров, поехали в райком.
Только скорее.
Он снова залез в машину, и они понеслись. Мысль, что эта самая машина
могла бы решить исход боя, а он впустую раскатывает на ней по родным улицам,
не давала Ростику покоя. Потом он высадился у знакомого здания, поднялся по
лестнице к освещенным окнам. Как ему сейчас показалось, все были на местах.
Чтобы не застрять в приемной, они с Эдиком прошли к Дондику. Тот примет их
сразу, Ростик в этом не сомневался. Так и оказалось.
Капитан, узнав, что посольство вернулось, провел обоих послов к себе,
усадил у низкого, уставленного роскошной консервированной снедью стола,
предложил рассказывать. Ростик рассказал коротко, как только мог. Потом,
практически через запятую после своего доклада, спросил:
-- Что на заводе?
-- Ты уже слышал? Там все... -- Капитан посмотрел в темное окно, словно
пытался в мрачном, заснеженном городе за стеклом найти хоть какой-то луч
света, -- все проиграно, Гринев. Потери таковы, что мы должны теперь неделю
мобилизоваться, чтобы попытаться отбить назад наш металл. Этим теперь и
вынуждены заниматься...
-- Это неправильно, товарищ капитан, -- сказал Ростик твердо. Так
твердо, как только мог. -- Нам нужно закапываться, и заниматься только этим.
-- А как же металл? Ты предлагаешь его бросить? Ростик вздохнул:
-- Мы даже не понимаем, зачем он нам нужен. Мы просто деремся за
него...
-- Как так -- не знаем? -- подал голос Эдик. -- Это наш металл, наш
стратегический запас...
-- Мы не обратили внимания на то, что воюем с очень простыми
существами, они лишены понятия стратегического запаса, им вообще никакой
запас не нужен, кроме запаса еды. И тем не менее они вступили с нами в
ожесточенную битву, пытаясь выиграть этот самый металл.
-- Что это значит? -- капитан, прищурившись, посмотрел на Ростика. --
Ты узнал там что-то еще, помимо этого... борыма?
-- У меня там было очередное... -- Ростик хотел сказать "видение", но
потом решил не подрывать веру в свою идею таким ненаучным термином, --
очередной приступ тошноты. И мне вдруг показалось, что металл нужен именно
для того, чтобы защититься от этого борыма. Понимаете? Металл обеспечивает
полную защиту от того зла, которое накатывает на нас с запада. И о котором
нас предупреждал Марамод.
-- Какую именно защиту? -- спросил Дондик.
-- Не знаю, просто мне пришло в голову... -- Он задумался. -- Нет, не
только металл может спасать. Для защиты Гошоды просто уходят в подземелья.
Но для чего-то еще -- используют металл. И мы бы могли его использовать,
если бы знали... что и как именно нам грозит. А пока... -- Ростик вздохнул.
Он устал, и яснее говорить о том, что успел сегодня понять, у него не
получилось. -- Пока следует закапываться. Почему-то мне кажется, у нас очень
мало времени.
Капитан налил себе чаю, стал его отхлебывать, с удовольствием вдыхая
бледно-серый пахучий пар. Только сейчас Ростик заметил, что, хотя он сидел в
бушлате, натянутом на кирасу и отцовскую тельняшку, ему не было жарко в этой
комнате. Значит, с топливом стало совсем нехорошо.
-- Да мы и так, собственно, закапывались, учитывая прежние...
предвиденья. Твои в частности. -- Капитан был спокоен, он думал. Или делал
вид, что думает, хотя все уже решил.
-- Этого мало. Нужно ускорить именно попытку закопаться, а металл... Им
придется пожертвовать, -- твердо сказал Ростик. -- Иначе мы вообще все
проиграем. Все, что у нас есть. Все.
Тишина сгустилась до такой степени, что даже пар, кажется, уже не
поднимался из стакана, а стоял мягким, но ощутимым облаком в круге
керосиновой лампы под зеленым партийным абажуром.
-- Значит, ты считаешь, отвлекать людей на контратаку завода не
следует? А нужно форсировать закапывание. Но как же тогда?..
-- Если угроза, о которой сказал Марамод, настолько велика, она сметет
насекомых, и мы получим назад весь наш металл. Я повторяю -- весь, даже тот,
который они уже утащили к себе в лагерь.
-- А насекомые что же -- не соображают? Ты как-то говорил, они почти
разумны, а сейчас не чувствуют опасности? -- спросил взволнованно Эдик.
Ростик не думал, что журналист так внимательно отнесется к тому
дорожному трепу, которым Ростик угостил его сегодня по дороге в Чужой город
и обратно. И вот поди ж ты, цитирует его как раз тогда, когда не нужно.
-- Я не знаю, я в самом деле не все здесь понимаю. Но уверен в одном --
насекомые рискуют. И кажется, осознают, что рискуют, они лишь надеются
как-то выпутаться... А вот успеют ли? Но мы рисковать не должны, потому что
хуже понимаем ситуацию. Тем более что контратака на завод приведет не только
к тем жертвам, которые мы понесем в боях с насекомыми, но и к тем, которые
появятся, когда борым...
Капитан встал так резко, что Эдик даже вздрогнул.
-- Да ладно тебе! Заладил -- борым, борым... Что мы знаем об этом
борыме? А тут реальная угроза, реальные ценности, которые нужно вернуть!
Понимаешь, не выдумки, а все настоящее, вещественное.
-- Я воюю недавно, -- проговорил Ростик вставая, -- всего полгода. Но я
выучил вот что -- опасность никогда не бывает вещественной. До тех пор, пока
она не убивает. Я свободен?
Капитан вздохнул:
-- Погоди. Может, мне удастся уговорить Борщагова тебя принять.
-- Нет, я не буду с ним говорить, я вас-то не могу убедить, а на него
только зря время и силы потрачу. Лучше я расскажу Рымолову, и тот, если
сочтет нужным...
Дондик поиграл желваками. Потом у него дернулась бровь, кажется, это
был нервный тик.
-- Ну что же, может, ты и прав. А потом?
-- Вернусь, куда прикажете. На завод -- пойду штурмовать завод,
прикажете закапываться -- закопаюсь.
Дондик внимательно посмотрел на Ростика:
-- Нет, сделаем так. Иди докладывай Рымолову, и попробуй убедить его
выработать к завтрашнему утру более достойные доказательства твоей правоты,
чем тошнота. А потом... Я думаю, на заводе тебе делать уже нечего. Если
руководство согласится с моим мнением, вывезем мы тебя подальше от города на
запад, за кольцо насекомых, и будешь ты, друг любезный, стеречь свой борым.
-- Капитан потер руки, стараясь их согреть. -- Если дело настолько серьезно,
как ты расписываешь, лучше позаботимся о своевременном предупреждении.
Так и сделали. Рымолов толковал с Ростиком практически всю ночь, даже
заставил рисовать иные из картинок, которые изобразил Марамод, потом
согласился со всем, что он и Эдик в Чужом городе проделали, и даже одобрил
предложение Дондика отправить Ростика на запад для отслеживания неведомой
опасности. Утром, когда уже все валились с ног от усталости, он переоделся в
роскошную, купленную незадолго до Переноса тройку и отправился к Борщагову,
чтобы убедить руководство не тратить время на проигранную войну за завод.
А Ростик отправился домой, выспался, пообедал и забежал к маме в
больницу, чтобы она не волновалась. Предупредив ее о новом задании, снова
оказался у Рымолова в знакомом высоком, но тесно уставленном разными
разностями кабинете. Тот только что вернулся с заседания, был бледен от
усталости, но в целом доволен.
-- Ты понимаешь, он никак не хотел отступать. Талдычил что-то про сорок
первый год, про несдававшихся коммунистов... Прямо зоопарк какой-то! В конце
Дондик доказал ему, что отбить завод имеющимися силами мы не можем, а вот
укрепляться, как ты подсказал, закапыванием -- в самый раз...
-- Это не я подсказал, а Шир Марамод.
-- Ладно, -- отмахнулся от него Рымолов совершенно профессорским
жестом, -- поправка принимается. Пусть будет Шир. Только этот довод не
сыграл никакой роли. Все почему-то ссылались на тебя... Ну, я, правда,
помянул еще других необычных людей...
-- Так это не Дондик серьезно отнесся к наших "видениям", а вы? --
удивился Ростик, теперь концы у него вполне сходились. -- А я-то думаю, что
заставило наших истуканистых...
-- Главным образом сработали твои "предвиденья", -- резковато прервал
его Рымолов. -- И тебе не сносить головы, если ничего не произойдет.
-- Произойдет, -- сразу помрачнел Ростик. -- Что-то да произойдет.
-- И так нехорошо, потому что погибнут люди. И эдак -- тебе не на
пользу пойдет. Пожалуй, никто не обвинит тебя в том, что ты не умеешь
выбирать опасные положения.
Профессор произнес последнюю фразу с подчеркнутой иронической
интонацией. Но в нем было столько интереса, заботы и даже человеческого
тепла, что Ростику стало легче -- ему верили и о нем по-настоящему, дружески
заботились.;
Потом все завертелось -- подготовка машины, снаряжение людей, получение
валенок, тулупов, ватиновых штанов на складе... Пробивание накладных для
пищи, солярки, боеприпасов, беготня по складам... Незадолго до полуночи все
было готово, даже Чернобров и Голубец, которого вернули на прежнее место, в
кузов БМП, за турель крупнокалиберного пулемета, хотя всем было известно,
что на станкаче он работает неважно. Только Эдика не хватало, но его,
разумеется, в этот поход решили не брать.
И наконец, получив список сигнальных знаков, сами ракеты и даже
армейскую переносную рацию, пятидесятикилометровку, которая после доработки
в Полдневье иногда пробивала расстояние на тридцать верст, они отбыли.
На этот раз ехали не газуя, как это ни было чудно с Чернобровом-то за
баранкой. Плавно и тихо прокатили по заснеженным улицам, мимо знакомых домов
с темными окнами и редких костров, разожженных для согрева постовых. Ростик
даже спросил:
-- Чернобров, у тебя зубы, часом, не болят?
-- Нет, а что?
-- Почему тогда не газуешь?
Чернобров сдвинул набок шапку, почесал за ухом, потом поправил ее,
дернув голову вперед, рассудительно и печально ответил:
-- Эх, командир, дело-то какое, может, больше никогда всего этого и не
увидим. А прощаться нужно с торжеством.
Ростик сосредоточился, но ничего впереди не увидел, ни про свою
будущность, ни про Черноброва. Но он все равно уверенно заявил:
-- Еще увидишь, Чернобров.
И без всяких приступов ясновиденья он знал, что прав.
Глаза у Голубца оказались что надо, он и увидел это раньше всех. А
может быть, дело в том, что как раз была его вахта. Он просто стоял и из
Ростикова бинокля рассматривал горизонт. Разумеется, бинокль был привязан
бечевой к пулемету, так что можно было очень плавно и ровно осматриваться,
не мучаясь дрожью рук от холода или слишком резким биением сердца, как
бывает при работе с дальнобойной оптикой.
Чернобров в тот момент спал, Ростик сидел в тепле кабины и жевал,
вспоминая когда же он видел Любу в последний раз. Выходило,, несколько
месяцев назад. Хотя что такое месяц? Сколько значит здешний час, минута или
неделя? Все тут было слишком наперекосяк, чтобы придавать большое значение
новой временной шкале, предложенной Перегудой.
Вдруг дверка в кабину раскрылась, и показалась красная, обветренная на
морозце физиономия Голубца.
-- Тут туча, товарищ командир.
Ростик перевел на него все еще задумчивые глаза.
-- Какая туча?
-- Ну, такая, -- ответил солдат.
Делать было нечего, Ростик вылез из тепла, и, как всегда бывает, когда
выходишь из не очень жаркого помещения на мороз, его пробила дрожь. Он
подкрутил окуляры бинокля и сосредоточился.
Да, сплошной вал черного цвета. Невысокий, очень плотный, без
просветов. Перекатывается по снежной белой равнине, которая искрилась бы,
если бы с утра не висела над головой привычная зимняя хмарь.
-- Голуба, ты не заметил, она движется? -- спросил Ростик.
-- Ну, для этого нужно заметить точку на горизонте, потом подождать...
-- Я и сам знаю, как это делается, -- отозвался Ростик. - Ты движения
не заметил?
-- Нет, слишком мало времени прошло. Я сразу решил доложить.
-- Что ж, тоже правильно.
Ростик заметил небольшую возвышенность, расположенную перед черной
волной километрах в трех, если он правильно оценивал расстояние. Подождал,
потом снова подождал. Оторвался от бинокля, подышал на руки, помахал в
воздухе, чтобы кровь прилила к пальцам. Снова приник к окулярам. Так и есть,
холм теперь был раза в два ближе к волне, чем вначале. А ведь прошло меньше
местного получаса... Быстро это едет. Прямо несется. Причем своими силами,
потому что такого сумасшедшего ветра в Полдневье не бывает.
-- Голуба, готовь рацию.
-- Что докладывать?
Доложи, что строго с запада по новой координатной сетке на город идет
вал черного цвета со скоростью примерно... -- Ростик еще раз подумал,
посчитал, -- километров пять -- семь в час. Есть подозрение, что это и есть
угроза, о которой... Ну, которую, мы тут сторожим.
Голуба засел за рацию, которую от греха подальше унесли в кабину.
Антенну, конечно, вынесли наружу, но все равно ему пришлось крутить ручку
почти четверть часа, пока он накопил достаточно энергии, чтобы дать
позывные. Уверенности, что его услышали в городе, ни у кого не было, потому
что подтверждение приема он так и не услышал. Ростик слегка разозлился.
Конечно, это была реакция страха перед неизвестностью. Он прикрикнул:
-- Буди Черноброва. Пусть он тебе ручку крутит.
-- А чего меня будить? -- отозвался ворчливый голос, показавшийся еще
более обиженным на морозе. -- Я не сплю.
-- Вот и хорошо, -- разом успокоился Ростик. -- Все равно скоро поедем.
-- Назад, в город? -- спросил Голуба.
-- Вперед, нужно же посмотреть, что это такое.
Снова зажужжала ручка динамки, снова забормотал что-то в микрофон
Голубец. Потом он сдвинул наушники чуть назад и закричал, словно Ростик был
глухой:
-- Они спрашивают, сколько у них времени?
-- От нас до черноты этой километров восемьдесят, если не меньше. До
темноты осталось часов семь... Скажи, если она ночью движется, то появится
под городом завтра поутру. А если не движется, тогда... Скажем, после
полудня. -- Ростик никак не мог рассмотреть в бинокль, что же это такое. --
Скажи, что едем вперед. Возможны перерывы связи, пусть ждут.
Сложились, Чернобров поворчал на застывший на морозе мотор, потом
все-таки он завелся, покатили на запад. На этот раз ехали очень неспешно, --
должно быть, желания лететь в объятия черной кляксы, заливающей весь видимый
впереди мир, у водилы не было.
Ехали часов пять, за это время покрыли больше половины того расстояния,
с которого заметили черноту. Да и сама клякса эта приблизилась километров на
тридцать, если не больше. Вот и получилось, что между людьми и тем, что на
них наползало, осталось чуть больше пяти километров. Тут уже все было
по-другому.
Хотя вокруг еще был чистый снег и солнышко как бы проглянуло через тучу
наверху, а в воздухе уже появилось что-то... Ростик попросил остановиться,
вышел из машины, огляделся. Да, страх, отчаяние и безмолвное ожидание гибели
висело в воздухе. Это было очень странное чувство, но Ростик был уверен, что
ему не кажется, что так и есть. Что в воздухе повис кислый, удушающий запах
ужаса.
Внезапно откуда-то спереди от виднеющегося теперь очень близко черного
фронта вздулся тонкий, явственно видимый на белом снежном фоне язык. Он стал
вытягиваться вперед, но вдруг изогнулся и стал приближаться. Ростик мог бы
поклясться, что это темное щупальце тянется к нему. Именно к нему. Внезапно
Чернобров сказал:
-- Командир, может, хватит, а? Давай поехали назад, от этого...
отсюдова... подальше!
-- Сейчас.
Ростик ждал. Вот-вот это станет совсем близко. Он поднял бинокль,
отвязанный от турели, и попытался понять, что же это... Нет, не понимает. До
щупальца, вытянувшегося вперед, повисшего в воздухе как тончайшая,
полупрозрачная сеть, оставалось километра два. Внезапно щупальце ослабело,
повисело почти неподвижно, а потом стало втягиваться назад. Но Ростик знал,
вот подкатит черный фронт ближе, и тогда оно дотянется...
-- Командир, поехали, к едрене-фене, наконец! Внезапно из тучи в снег
упало что-то... Вернее, кто-то.
Ростик присмотрелся. Так и есть. Сбоку упало что-то еще, такое же
точно, как и то, что он видел впереди. Он шагнул к лунке, образовавшейся в
пушистом снегу, но тут что-то упало совсем близко, на расстоянии метров
десяти. И он рассмотрел...
Это была никакая не черная градина, а что-то живое. Крохотный комок
величиной с мышь-полевку, только с крылышками. Ростик подошел ближе, зверек
устал, он лежал, распластавшись, на снегу и крутил головой с непомерно
большим ртом, составляющим почти половину его тела. Из невероятно большой
для такого существа пасти торчали вверх и вниз две цепкие, темные гребенки
зубов. В целом зверь был немного похож на летучую мышку или крысенка, но...
Нет, скорее всего, это напоминало миниатюрную химеру с собора Парижской
Богоматери. Это было не животное, даже не зверь, это был пожиратель всего,
что только попадалось на пути. Ростик протянул руку, тотчас в воздухе повис
тонкий писк, смешанный с почти змеиным шипением.
Ростик разозлился. Или испугался. Он схватил зверька в перчатку, без
жалости сдавил кулак, услышав, как что-то хрустнуло. Потом пошел к машине.
Вдруг прямо из воздуха крохотные химеры стали падать на него как дождь. Эти
были менее усталыми, они еще могли управлять полетом и целили ему в лицо, в
глаза, стремились попасть за шиворот...
Чернобров раскрыл дверь и снова что-то заорал. Скорее по жесту, чем на
слух Ростик его понял и побежал. Ворвался в кабину, смяв Голубу, захлопнул
за собой дверцу.
-- Все, поехали. И как можно быстрее.
Пока Голуба восхищался зверьками, их видом и острыми зубками, пока он
снимал запутавшихся в бушлате Ростика летучек, аккуратно раздавливая им
головы, Чернобров развернул машину и понесся назад, в сторону города, как
угорелый.
Успокоившись, Ростик проговорил:
-- Ты только не заглохни, Чернобров, а не то -- каюк.
-- Знаю, -- буркнул водила и только сильнее надавил на газ.
Странно, сейчас Ростику совсем не хотелось его за это упрекать. Он лишь
надеялся, когда туча поотстанет, можно будет ехать помедленнее, потому что
провалиться под лед какой-нибудь речки тоже не хотелось бы...
Голуба выбрался в кузов, стал неотрывно смотреть назад.
-- Сколько же их? -- пробормотал он словно в полусне. Потом наклонился
к Ростику и заорал: -- Командир, сколько их?
Чернобров, зло сверкнув глазами, ответил сквозь зубы:
-- Ты такого числа не знаешь, парень. Да и никто не знает, может,
только Господь...
Эге, вдруг понял Ростик. Но для верности решил спросить:
-- Ты крещеный, Чернобров?
-- А как же, -- ответил, разом успокоившись, водила. -- Вот только тут
это не помогает.
Ростик еще раз посмотрел на здоровенного мужчину с бровями,
закрывающими треть лба и половину висков, и попытался найти еще одного
летающего крысенка, который беспрерывно шипел где-то внизу, под ногами. А
может, ему это только казалось.
Он хотел было ответить шуткой, чтобы, мол, и сам Чернобров не плошал,
но не стал. Что-то ему подсказывало, что плошать Чернобров не собирался. И
это наводило на мысли. Внезапно водила, удостоверившись, что Голуба ушел к
задней части кузова, проговорил словно о давно решенном деле:
-- Вот успокоится маленько все, церковь поставим.
-- Церковь? -- удивился Ростик.
-- Эх, молод ты еще, командир, не понимаешь. -- Чернобров подумал,
решительно вдавливая педаль газа в пол. -- А нам еще такое предстоит, что
без церкви никак нельзя.
А что, решил Ростик, можно и церковь, только было бы кому строить.
До конца город так и не успел подготовиться к нападению летающей
угрозы, но тех, кто оказался вне укрытия, оказалось немного. И в этом не
было вины Ростика.
Едва они оторвались от основной тучи химер, он приказал остановить
машину и дал все условленные сигналы о приближающейся опасности. Примерно на
полдороге он снова установил связь и вторично передал всю информацию, какой
к тому времени располагал.
В город он не спешил. Несмотря на то что в темноте темные крысята стали
почти невидны, он приказал остановить БМП и попробовал следить за
приближающейся тучей. Саму тучу они, конечно, проворонили, она вынырнула под
утро в пределах прямой досягаемости, до нее оставалось всего-то километра
три, максимум пять. Она даже стала выбрасывать щупальца, чтобы дотянуться до
людей -- новой свежей пищи.
Но БМП завелся сразу, и разведчики снова ускользнули. На этот раз они
рассчитали время атаки крысят на город часа на два после полудня и прямиком
отправились докладывать начальству. Доклада не получилось, все
сколько-нибудь серьезные командиры уже засели в бункере, устроенном в
подвале райкома, и приняли там только Голубца, -- должно быть, как еще
одного пехотинца на случай возможного сражения. Пожав плечами, Ростик
приказал Черноброву ставить машину в гараж и отправился к матери. Она
обрадовалась, увидев его, и Ростик мигнуть не успел, как оказался в самом
большом больничном убежище, устроенном из трех бомбоубежищ, сообщающихся
узкими потернами.
Тут имелось немало оборудования, но и много людей. Пожалуй, людей здесь
оказалось гораздо больше, чем должно было помещаться по нормам. Но делать
нечего, врачи принимали всех, кто сумел только до них добрести.
Как человека, знающего угрозу лучше других, Ростика послали следить за
обстановкой наверху в подобие перископа, устроенного из многоколенчатой
трубы. Ростик, напившись крепкого чая, приник к окулярам и стал наблюдать,
смутно чувствуя, что все это неправильно, что ему полагалось бы сейчас
носиться по городу и спасать упрямых дураков, которые надеются отсидеться за
закрытыми окнами и дверями или в своих деревенских подвалах.
Но зато тут было относительно тепло. Для согрева убежищ запалили три
огромные буржуйки, которые не только согревали воздух, но и кипятили воду.
Потом кто-то из завхозов больницы, продолжая по привычке распоряжаться,
приказал все чужие чайники убрать, а для производства горячей воды разожгли
огонь в огромной, литров на двести, нагревательной колонке, и, как
оказалось, это было правильно -- и воздух прогревался лучше, и чаем могли
наделить всех желающих, а не только хозяев чайников.
Примерно в час дня, когда Ростик уже не видел на площади перед
больницей никого, кроме нескольких солдатиков, устало переносящих из
ближайшего парка распиленные еще ночью деревья, стали закрывать двери. Их
оказалось пять. Около каждой кто-то из здешних начальников поставил охрану,
и оставили только один вход, тот самый, где еще носили дрова.
Ростик смотрел, как чумазые, усталые, голодные даже на вид ребята
работают, и ждал. Почему-то он был уверен, что успеет предупредить их. И
лишь потом вдруг понял, что они, в отличие от него, видят обстановку целиком
и, следовательно, сами должны понять, что началось. И только он так подумал,
как это произошло.
Более всего это походило на выпадение радиоактивного пепла после
атомного взрыва, как его расписывали учебники гражданской обороны. И
конечно, половина солдат атаку не заметили.
Черная метель закружилась вдруг, заплясала, мигом сделав снег серым, а
потом и совсем черным. Деревья обросли черной бахромой, а люди, которые
только что шагали, работали, что-то чувствовали, о чем-то рассуждали и
думали, вдруг покрылись меняющимися в очертаниях языками полупрозрачного
темного пламени. А потом, словно и в самом деле попали под струю из
огнемета, стали размахивать руками, бежать, отбиваться от чего-то, что жгло
их со всех сторон и от чего не было спасения...
Ростик смотрел не отрываясь, радуясь, что не может слышать криков,
иначе долгие ночи он просыпался бы снова и снова от бесконечного кошмара...
Но и то, что он видел, могло стать кошмаром. Особенно потому, что очень
легко представлял себе, как вместо кого-нибудь из этих ребят под атаку
черной тучи попадает он сам.
Потом искаженные роящимися летучими крысами человеческие фигуры стали
падать, и снег вокруг них окрасился кровью. Но и снег все новые и новые
клубы крыс покрывали своими телами и высасывали его, чтобы ни одна молекула
питательного человеческого вещества не пропала даром.
Когда Ростик не мог больше на это смотреть, он отвалился от окуляров и
почувствовал, что по его спине под тельняшкой текут ручьи пота. Он был так
напряжен, когда смотрел на смерть людей на площади, так зажат эмоциональным
шоком, что сейчас был способен к разумным действиям не более чем те ребята,
что гибли на площади.
Но ему еще предстояло сделать одно дело. Пошатываясь, он спустился с
каменных ступеней, которые вели в вентиляционную камеру, где и был
установлен перископ, и потащился мимо разом притихших людей к единственно
оставшейся открытой двери. Тут народу было много, были даже врачи. Они
пытались оказать помощь десятку покусанных в кровь солдат, которые все-таки
сумели добраться до двери.
Несколько прорвавшихся в помещение крыс были уже убиты, а их
раздавленные в кровавую кашицу тела заляпали бетонный пол перед входом
неопрятными красными пятнами. Ростик глянул в круглое смотровое окошко,
проделанное во внутренней двери в переходный тамбур. В тамбуре остались
двое, теперь они лишь отдаленно напоминали людей. На них роилась сплошная
масса крысят, внешняя дверь осталась открытой.
В углу одну из сестер больницы -- крепкую, сильную на вид женщину --
кто-то пытался привести в чувство нашатырем и валерьянкой. На нее было
неприятно смотреть, таким белым было ее лицо, такими безвольными складками
кривились ее губы, так бессильно дергались на коленях ее руки. Дрожащим
голосом, на грани истерики, она объясняла:
-- Я пыталась, я ждала их, пока могла... Но они... не успели. Почему
они побежали не к двери, а вбок? Я хотела даже поймать одного, втащить...
-- Глупости, Таня, -- услышал Ростик твердый, знакомый с детства голос,
только сейчас в нем не было ни грана тепла и привычной доброты. --
Попыталась бы -- там сейчас лежало бы и твое тело.
Неужели мама и так может? Для Ростика это было открытием. Но на сестру
этот голос произвел почти магическое действие. В ее глазах появился признак
сознания, губы у нее сжались в узкую полоску, она встала.
-- Прошу простить меня, Таисия Васильевна, я действительно... Больше
этого не повторится.
-- Вот и хорошо. Ступай в перевязочную, там кто-то от испугу в вену
попасть не может, а мы противостолбнячные подкожно себе позволить не
можем...
Сестра, как и все остальные люди в белых халатах, ушла. Раненых увели
следом за ними, желающих помочь было достаточно. Ростик постоял рядом с
теми, кто выбрался из черной мясорубки своими силами.
-- Ну, как там было? -- спросил он тощего мальчишку едва ли старше
пятнадцати лет.
-- Как наводнение, -- отозвался парень и, смерив оценивающим взглядом
офицерский бушлат Ростика, полученный со склада перед поездкой в Чужой
город, отошел к стене.
Делать было нечего, Ростик вернулся к перископу. Желающих сидеть и
смотреть на то, что творилось наверху, поначалу было немало. Но потом
осталось гораздо меньше. Регулярно у окуляров нес вахту только сам Ростик да
еще тот самый пятнадцатилетний, который никому так и не сказал свое имя,
отзываясь лишь на кличку Боец.
Прошел этот день, потом еще один, потом дни и ночи стали смазываться,
превращаясь в одну общую, лишь смутно осознаваемую временную протяженность.
От нее в памяти оставались лишь подавленность и беспричинный страх.
Впрочем, страх был не совсем беспричинный. Ростик смотрел на мир,
который оказался во власти летающих крыс, с совершенно новым пониманием, с
новой, невообразимой ранее точки зрения. Оказалось, крысы способны были
грызть практически все, кроме камня, асфальта, стали и очень твердого
стекла. Обычное оконное стекло они разбивали, построившись в чуть более
плотный, чем обычно, летящий таран. Конечно, передний ряд крыс при этом
погибал, расшибаясь о прозрачную преграду, но остальные все-таки проникали
внутрь и выгрызали в квартирах людей все, что только могли.
Дней через пять Ростик уже знал, что подавляющая часть крысят бывает не
больше полевой мыши, но встречаются и размером с небольшого котенка. Эти
были все время очень голодны и пытались жрать своих. Их боялись, но
почему-то не убивали. Иногда большие крысы нападали друг на друга, но летали
они плохо. Ростику пришло в голову, что в случае долговременного перелета
они худеют, а самые неудачливые прямо в полете погибают от голода.
Еще Ростик каким-то образом понял, что кольцо насекомых, опоясавшее
Боловск еще летом, то самое, которое люди не смогли ни преодолеть, ни
отодвинуть в степь, крысы попросту смяли. Кузнечики, увлеченные своей
победой над городом, погибли практически все.
На седьмой день сидения в подземелье стало ясно, что наиболее легкую
для себя пищу в городе крысы уже прикончили. Теперь они взялись за деревья,
причем кусты сирени, например, сожрали подчистую, даже закапываясь в мерзлую
землю, чтобы разыскать корни. Другие крысы выгрызали известку. От этого иные
дома, как заметил Ростик, дали трещины. Стало понятно, почему в Старом
городе так легко можно было обвалить часть стен. Это оказалось важным
открытием, оно подтверждало, что нападение летающих крыс можно пересидеть,
раз в свое время с этим справились Гошоды. И не один раз, наверное.
На девятый день Ростик заметил, что от погибших людей не осталось даже
костей. Он сходил к тамбуру, где, как он помнил, лежали два солдата, не
успевшие закрыть наружную дверь. Тела исчезли, а внешние двери были заперты.
Охранники бомбоубежища так ловко с этим справились, что никто ничего даже не
заметил.
Впрочем, почти никто и не хотел ничего замечать. Нужно было ждать --
все так и делали.
Внезапно Ростик почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он оторвался
от окуляров и попытался привыкшими к свету яркого, солнечного полдня наверху
глазами различить, что творится вокруг. Как всегда, сначала ему показалось,
что вокруг стоит полный мрак. Лишь кое-где горели керосиновые лампы да
совсем далеко на серой бетонной стене играл отблеск пламени, вырывающегося
из печи. Потом он сумел различить тень человека, который рассматривал его
метров с пяти.
-- Эй, -- позвал Ростик, потом понял, что почти кричит, и спросил уже
гораздо тише: -- Кто тут?
Зашуршал бетон под мягкими резиновыми подметками, и к Ростику вышла...
Он даже не мог поверить своим глазам.
-- Любаня? Это в самом деле ты?
Тут только до него дошло, что она двигается, стараясь не опираться на
правую ногу. А в правой руке отчаянно сжимает костыль. Но ее бледные,
потрескавшиеся, словно бы облитые воском губы улыбались. Она ответила сиплым
шепотом, от которого у Ростика сжалось сердце:
-- Ну, если я еще жива, тогда точно я.
-- Ты жива... Что это значит?
-- Я была в полевом госпитале у завода, когда там... Когда насекомые...
Она не договорила. Ростик вскочил с табуретки, поставленной у окуляров,
подхватил ее. Освободившееся место тут же занял Боец. Он уже долго ждал
своей очереди, подпирая стену.
-- Где же ты все это время была?
-- В первом убежище, с ранеными, -- пояснила Любаня своим погасшим,
омертвелым шепотом.
-- А мама мне ничего не сказала.
Любаня опять попробовала было улыбнуться:
-- Ты ее когда последний раз видел?
Ростик честно попытался припомнить. Мама работала так много, выхаживая
слабеющих и умирающих людей, что ей и на сон-то времени не оставалось. Ему
все время казалось нечестным нагружать ее еще и своими разговорами, у
него-то все было как раз в порядке, гораздо лучше, чем у других.
-- Дня три назад?
-- Ты спрашиваешь или отвечаешь на мой вопрос? Замечание было верное.
Он, конечно, спрашивал, и по
одному этому можно было судить, что в ответе он не уверен.
Они, обнявшись, неторопливо шли мимо грубо сколоченных нар с людьми,
которые лежали, сидели, тихонько разговаривали или безучастно смотрели
остановившимся взглядом на голые стены вокруг. Еще полгода назад Ростик счел
бы то, как он поддерживал Любаню, неприличным. Но сейчас ему так не
казалось. По одному этому он вдруг осознал, насколько изменился за эти
месяцы, какими жесткими, суровыми уроками приспосабливало его к себе
Полдневье.
Внезапно из толпы, сгрудившейся около печи, появилась фигура в белом,
испачканном выше всякого разумения халате. Это была та самая сестра, которая
не смогла спасти солдат в день, когда закрыли дверь.
-- Люба, я же просила тебя не вставать, тебе еще рано.
-- Татьяна Федоровна, я возвращаюсь в кровать. -- Сестра смерила
Ростика оценивающим взглядом. Люба заметила это и добавила: -- Вот видите,
друга детства случайно встретила.
-- Тоже мне, друг детства, -- фыркнула сестра Татьяна Федоровна. -- Это
сын Гриневой.
Она повернулась и растворилась в темной толпе. Любаня повернулась к
Ростику:
-- Ты не думай, она отличная тетка. Но у нее все погибли в сентябре, и
она...
-- Ты с ней тоже на заводе познакомилась?
Любаня оперлась на Ростика сильнее, -- вероятно, у нее закружилась
голова.
-- Я со всеми там познакомилась... Кроме тебя -- ты ведь остался
неуязвимым.
-- Да, меня они не задели, -- подтвердил Ростик, практически уже
поднимая Любаню на руки, потому что идти ей было трудно. -- Как ты оказалась
на заводе?
-- Да, -- кивнула она головой, повиснув у него на руках. -- Отнеси
меня, сама не могу... Нас перевели с аэродрома, когда на заводе что-то
прорвалось или... В первую ночь погибла половина взвода, а днем добили
остальных, я одна осталась из отделения в живых, да и то... Не очень в этом
уверена.
Он отнес ее и просидел у кровати, кстати самой обычной, пружинной
больничной кровати, каких в этом отсеке оказалось большинство, весь остаток
дня. Туда же ему Татьяна Федоровна вдруг сама, без подсказки или просьбы,
принесла ужин и кружку воды.
Ростик обрадовался воде, потому что все последнее время не мог как
следует напиться. Сначала, в первые дни выдавали по три кружки в день, потом
осталось только две, и то одну давали холодную. Потому что дров для печей
тоже оставалось все меньше.
Зато еда в этой части была получше, по крайней мере в пшенке оказалось
даже немного жира. Из-за него от каши шел совершенно изумительный аромат,
почти похожий на запах настоящего сальца. Ростик и не заметил, как все умял.
И лишь тогда до него дошло, что Любаня к еде не прикоснулась. Лишь смотрела
на него.
Но оказалось, она не смотрела, она спала. Должно быть, разыскав
Ростика, промаршировав через все подземелье, Люба вконец обессилела и
уснула. И укол сделали, когда она еще не проснулась. Сестра лишь сменила
иголку, да и та выглядела какой-то уродливой, словно ее затачивали об
обыкновенный точильный камень, каким наводят, например, косы.
Потом вдруг стало тихо, люди перестали разговаривать. Ростик понял, они
чего-то ждут, и оказался прав. Это был обход. Трех врачей с относительно
чистыми руками сопровождали сестры. Когда они подошли поближе, Ростик
увидел, что знает всех трех, они не раз приходили к ним в гости, а на
демонстрациях всегда шли в колонне медиков. Увидев Ростика, один из них,
большерукий, мрачноватый хирург, поздоровался кивком, а потом скороговоркой
произнес:
-- Очень скверная рана на ноге, но опасность гангрены, кажется,
миновала. Кроме того, дистрофия, словно их там не кормили...
Одна из сестер, стоящих сбоку, вмешалась:
-- Я слышала, она всегда отдавала кому-нибудь свою порцию.
Ростик вспомнил последние осенние бои. Ему почему-то и в голову не
приходило, что его Любаня, которая и на комаров руки не поднимала, должна
была принимать в них участие.
-- Ну и глупо, -- сказал все тот же хирург. Он сел на кровать Любани,
почти на то же место, где только что сидел Ростик, и, заметив, что раненая
проснулась, добавил, обращаясь к ней: -- Моя дорогая, солдат, какого бы пола
он ни был, должен быть здоров, бесчувствен и чист. В противном случае он ни
на что не годен. А вы, голубушка, перестарались.
-- Я знаю, -- ответила Любаня, улыбаясь своими ужасными губами. -- Но
всему причиной эта рана...
-- Питались бы нормально, может, и раны не было бы. В ее глазах
сверкнули искры. Ростик понял, что она хорошо
знает и любит своего лечащего хирурга. Все возможные возражения в его
адрес по поводу последних высказываний о бесчувственности мигом улетучились.
Если он спасет ее, подумал Ростик, то может говорить все, что вздумается.
Хотя... нужно будет маму спросить о нем.
Внезапно в густом, пропитанном испарениями человеческих тел воздухе
повис густой звон гонга. Это была тревога. Ростик выскочил из окружения
белых халатов, оглядываясь.
По свету факелов прорыв произошел у дальней стены второго подземелья,
примерно там, где кто-то из энтузиастов организовал школу для ребятишек.
Атака оказалась не очень плотной, крысы прокопали слишком тонкий лаз, по
нему могли пробраться только самые маленькие, но они не напали сразу, а
стали накапливаться в темноте, чтобы их оказалось побольше.
В том месте, где обнаружили этот лаз, работа кипела уже вовсю.
Тысячу-другую крысят быстро замолотили кулаками, свернутыми в жгуты
полотенцами, обрезками плотной резины. А вот с трещиной пришлось повозиться.
Потому что нужно было ее как следует прочистить, развести цемент с щебенкой,
потом затолкать его в обнаруженную щель.
Ростик, наблюдая эту операцию, разговорился со старым каменщиком,
который был признан авторитетом в этого рода работах. Он сказал, что крыски
прорываются уже третий раз. Но людей тут слишком много, и их обнаруживают
быстрее, чем они собираются в опасном количестве. Его соображения сводились
к утверждению:
-- А вообще-то, они уже слабеют. Это самый незначительный из прорывов.
Наверное, скоро снимутся и улетят еще куда-нибудь.
-- Почему вы так думаете? -- спросил Ростик.
-- А ты в свои окуляры разве этого не видишь? -- спросил строитель,
прищурившись.
Ростик думал примерно так же, но не хотел пока в этом признаваться. Он
не торопился, смотрел, оценивал, размышлял. Осознав, что он ничего не
скажет, каменщик закончил так:
-- Я думаю, напасть эту мы переоценили. На самом деле не так уж они и
страшны.
-- Вы бы видели, как они людей заживо обгладывали. И вообще, еще
неизвестно, какие потери мы понесли.
-- Мы не готовы оказались, а от этого всегда настрадаешься. Вот в
следующий раз, если как следует все обмозговать, вообще никто погибнуть не
должен.
-- Вашими бы устами, как говорится, -- отозвался Ростик.
Возня по ликвидации прорыва продлилась почти до полуночи. Лишь после
этого Ростик перешел в тот отсек, где привык ночевать, где постоянно гремели
вентиляторы, устроенные из велосипедов, на которых восседали согласно
расписанию сменные вахты. Неожиданно, как это бывало почти всегда, он
встретил маму. Она очень устала, но настроена была общаться. Ростик стал ее
расспрашивать о Любане, на что мама только хмыкнула:
-- Да с ней уже все в порядке. Вот вначале было скверно, она потеряла
много крови, на фоне общей ослабленности это могло привести...
-- Что же ты не сказала, раз знала? -- запальчиво спросил
Ростик.
-- Ну, во-первых, я не думала, что это важно до такой степени.
Во-вторых, ты все время был какой-то чумовой, я тебя практически не видела,
даже тут. А в-третьих, я была уверена, что все обойдется. Понимаешь, там
хирурги очень хорошие, еще никого просто так не упустили.
Это словцо Ростик знал с детства. Но лишь сейчас его мрачный, фатальный
смысл дошел до него полностью. Но он вспомнил того дядьку, имя которого так
и не всплыло у него в сознании, представил бледную улыбку Любани и понемногу
стал успокаиваться.
-- И все-таки нужно было сказать.
Мама долго-долго смотрела на него задумчивым, усталым взглядом. А потом
невнятно, словно только что сообразила что-то, произнесла:
-- Ты прав. Оказывается, нужно было.
Часть 6. Победа на всех фронтах
Ростик привычно сидел у окуляров, вид на город внушал некоторые
надежды. Что-то в саранче изменилось, -- может быть, она стала беспокойной?
Но еще больше изменился сам город -- он стал похож на забытое кладбище.
Кто-то подергал Ростика за рукав. В первые дни наблюдений он вздрагивал
от этих прикосновений, потому что слишком уж внимательно следил за
поверхностью, уходил в мир, освещенный зимним солнышком, забывал, что тело
его оставалось в темном и зловонном подвале. Теперь он реагировал не так
остро, и не потому, что притупились только органы чувств -- притупилось
сознание.
Он оторвался от прибора, потер глаза, но тут же получил по рукам, как в
детстве:
-- Сколько раз я тебя просила -- не лезь в глаза немытыми руками.
-- Как же их вымоешь, когда воды нет, -- попытался он оправдаться.
-- Вот и не лезь.
Он улыбнулся. Как бы там ни было, а рядом была мама. И где-то тут была
Любаня. Ходила она еще плоховато, но доктора утверждали, что на солнышке да
если будет зелень и фрукты, а не поливитамины, она быстро пойдет на
поправку. И то хорошо.
-- Слушай, с водой очень плохо. Может, отправить кого- нибудь наверх,
за снегом? В крайнем случае, наберем того, что лежит около тамбура...
Да, вода... Вода стала проблемой, и едва ли не самой главной. Ее не
хватало даже на то, чтобы напоить больных. О том, чтобы вымыть руки или
протереть влажными салфетками кого-нибудь во время перевязки -- не могло
быть и речи. Сознавать это было еще тяжелее оттого, что всего в нескольких
шагах, у самого тамбура, лежало чуть ли не целое озеро воды -- нужно было
лишь подождать, пока растает снег. По крайней мере, так казалось. Хотя, как
всегда, видимость не соответствовала настоящему положению вещей.
-- Мама, ты же сказала, снег изгажен экскрементами этих летунов, нигде
в городе им нельзя пользоваться.
-- Ну, может быть, для технических целей, кипяченый... На мгновение
Ростику стало худо.
-- Пользоваться бульоном из... этого. Нет, мама, нужно ждать.
Мама посмотрела в сторону притихших за последние несколько дней людей.
Ростик тоже посмотрел. Даже шелест детских голосов больше не звучал под
темными сводами. Люди теряли энергию, на них надвигалась болезненная,
неодолимая апатия. Лишь несколько человек еще боролись с ней. Ростик с
гордостью думал, что его мама из тех, кому это удавалось.
-- Воды не хватило, чтобы обмыть роженицу. В итоге -- сепсис, и она
умерла. Это уже четвертая смерть, Ростик. У меня есть подозрение, что через
пару дней начнется эпидемия. Ты представляешь себе эпидемию на таком вот
пространстве?
-- Нет, мама, не представляю. Но делать нечего, нужно ждать. Мне
кажется...
Он хотел было сказать, что в поведении саранчи наметились какие-то
изменения, но не стал. Новость стала бы сенсацией, люди поверили бы, что все
кончится, и быстро. А если он ошибается, если он попросту принял желаемое за
действительное и ничего в ближайшие дни не произойдет?
Во втором отсеке, как говорили, уже были попытки нескольких десятков
людей открыть тамбур и выйти на поверхность, пусть даже и погибнуть там под
ударами саранчи. Солдаты едва подавили вспышку. Но это не значило, что ее не
могло быть еще раз или еще много раз.
-- С едой тоже плохо, -- сказала мама.
Ростик провел пальцем по ее точеной, тонкой скуле. Как он любил это
строгое, решительное лицо. Как хорошо теперь он знал на нем все оттенки
усталости, муки, горя, знал выражение бессилия и жалости к другим людям. К
другим -- да, но не к себе. Почему она себя так не щадит? Может быть,
потому, что знает -- никогда она не увидит отца? Но ведь у нее остался, по
крайней мере, он, Ростик. Или этого для нее в самом деле мало? И спросить
невозможно.
-- Мне сказали, что если постараться, то на три ближайших дня еще
хватит.
-- На три -- да. Но я не знаю, что будет потом. У меня есть идея.
-- Мама, ты опять? -- Ростик смотрел на нее рассерженно. -- Неужели для
тебя моей просьбы недостаточно?
-- Что поделаешь. Я главный медик в отсеке, я обязана думать обо всех
этих людях. Об их питании в том числе. Вот я и решила...
Пять дней назад, когда впервые стало ясно, что продукты подходят к
концу даже в тех условиях, которые нельзя было назвать иначе как
контролируемый голод, после очередного прорыва саранчи мама потребовала
десяток крысят, препарировала их и съела. Ничего худого с ней не
приключилось.
Но Ростик считал, что она сделала это зря. В отсеке было полно других
людей, гораздо менее ценных, на которых можно ставить подобные эксперименты.
В конце концов, если нужно, то он мог бы сам... Когда ему сказали, он
попытался устроить ей скандал. К сожалению, для настоящего протеста у него
осталось слишком мало сил и он не сумел внушить матери, что не следует
делать то, чего не следует делать вообще. И вот она опять, кажется, начала
экспериментировать... Теперь прорывы происходили очень часто, несколько раз
в день, недостатка в саранче не было. Как он слышал, во втором отсеке кто-то
еще, помимо докторов, тоже сварил супец для желающих.
Внезапно он увидел в конце коридора знакомую фигурку. Это была Любаня.
Несмотря на палочку в левой руке, к ней возвращалась ее походка. Она шла к
ним, здороваясь с кем-то по пути, поправляя одеяла, поглаживая ребятишек по
голове. Ее узнавали, ее уже любили тут, ее нельзя было не любить.
Она приходила к Ростику несколько раз на день. На его замечание, что
она вполне может переселиться в их отсек, она ответила, что полюбила эти
прогулки и не хочет их лишаться. А мама холодновато заметила, что в ее
положении
такие моционы -- главное условие восстановления сил. Так она и
расхаживала по всему подземелью, и никому не приходило в голову, что может
быть иначе. .
-- Привет, -- поздоровалась она. -- Что сегодня наверху? Ростик опять
подавил в себе желание рассказать о своих
подозрениях.
-- Как всегда -- расселись по всему городу, только еще более толстым
ковром, чем обычно. И откуда они берутся -- сплошная шевелящаяся масса,
снега не видно.
-- А может, откроем дверь, -- предложила Любаня, -- и устроим на них
охоту? Поедим хоть вволю...
Опять двадцать пять.
-- Открыть дверь -- не сложно, но возникнет проблема, когда мы
попробуем ее закрыть.
-- Ну, -- хмыкнула Любаня, -- это проблема мужчин.
-- Мужчин? -- переспросил он.
Вздохнул, снова потер глаза и стал, прищурившись, осматриваться. Как ни
туманны были дальние углы убежища, как ни скверно было освещение, за то
время, которое они провели тут, он узнал каждого человека, лежащего на
полатях. И разумеется, мог считать.
Итак, в этом помещении находилось около трех тысяч человек, хотя оно не
было самым вместительным из трех больничных убежищ. Но другие были не
намного больше, так что разницей, при подсчете на глазок, можно было
пренебречь. Из этих трех тысяч мужиков осталось едва ли четыре сотни
человек. При условии, что считались даже мальчишки, вроде Бойца.
Ростик оторопел от неожиданности, когда вдруг пришел к таким цифрам. Но
если этот процент оставить и для других подвалов, разбросанных по городу, то
получается...
Получалось очень плохо. "Неужели такой кровавой оказалась война, --
подумал Ростик. -- Неужели наше положение настолько скверно? А наши
отцы-командиры, черт бы их подрал, даже ничего нам не говорят?!"
И поневоле в его сознании созрела и утвердилась идея. Командиры -- вот
о чем теперь он будет думать едва ли не чаще, чем о саранче. Руководство --
вогнавшее город в гибельный штопор и не сумевшее спасти людей.
Он был уверен, что все можно было сделать лучше -- и людей сохранить, и
надежду, и получше подготовиться. Хотя бы запасти больше воды.
Утро следующего дня Ростик еще долго вспоминал как один из самых
отчаянных моментов своей жизни. По силе безнадежности, по полноте и
всеохватности отчаяния это утро было едва ли не самым тяжелым из всех других
тяжелых и безрадостных дней, встреченных им в Полдневье, хотя уж в чем-чем,
а в негативных эмоциях тут недостатка не было.
Он уснул, сидя за окулярами, пытаясь смотреть на то, что происходило
наверху даже после того, как погасло солнце. Потом несколько раз просыпался,
даже прошелся по подземелью в сторону, где располагались врачи, и нашел
маму. Она спала, и он не решился будить ее. И тогда-то почувствовал, что на
весь его мир, на все, что делало его личностью и человеком; опустилась
непроглядная тьма, сравнимая лишь с той, которая царила наверху.
Он снова сел за прибор, почти тотчас окунувшись в полусон-полубред.
Дважды просыпался от каких-то голосов и лишь потом понимал, что говорил сам,
но на разные голоса, словно эстрадный декламатор. Совсем под утро появился
Боец, который предложил сменить его у окуляров, но Ростик отказался. Он
хотел увидеть, как его Боловск снова заливает свет утреннего солнца в
зените. Как всегда.
Потом стало светлее, с нового востока -- он уже и не мог вспомнить, где
находился старый, -- наползло пятно рассвета. И вдруг, как всегда тут
бывало, свет обрушился на все, что он видел. На снег, на бесконечные фестоны
зубастой саранчи, на серые стены домов... •
Вдруг подул ветер. Это была пурга, самая настоящая, какой здесь Ростик
еще не видел. Воздух словно бы ожил, свежий снег возник откуда-то и принялся
лупить в его окуляры прекрасными, как на Земле, скрученными косами. Это было
так здорово, что он даже сжал зубы,, чтобы не давать волю переживаниям.
И тогда произошло самое удивительное. С одной ветки полуобглоданного
дерева черное облако саранчи взлетело вверх... Но снова обвалилось на
соседнюю ветку. Потом то же самое произошло на соседнем дереве... Но скоро
саранча уже не садилась, она поднималась все выше.
Спустя минут десять вся поверхность, которую Ростик видел перед собой,
курилась, выбрасывая вверх, в змеившееся от вихрей пространство темный дым
зубастых крысят... И вот уже саранчи в воздухе больше, чем снежинок. Вот она
закрыла собой дома, деревья... Подобное Ростик видел только однажды, в день,
когда она прилетела. Это было три недели назад или больше?
Он отвалился от окуляров, нашел взглядом Бойца:
-- Посмотри, кажется, она снимается.
Он слез с табуретки и пошел по коридору. Ему навстречу шла мама, она
несла миску похлебки, чтобы покормить его. Несмотря на голод и жажду, Ростик
не обратил на миску почти никакого внимания.
-- Саранча улетает.
Миска в руке мамы задрожала так сильно, что она, испугавшись, что
прольет, поставила ее на ближайшую тумбочку.
-- Ты уверен?
Ростик кивнул. Мама улыбнулась, потом рассмеялась, схватила Ростика за
руки, как в детстве, крутанулась с ним вместе.
-- И у меня тоже есть хорошая новость. Ты знаешь, что сегодня первый
день весны?
-- Весны? -- Ростик попытался найти в сознании хоть какой-то счет
прожитым в подземелье дням, перевести их в новую шкалу, предложенную на
своей знаменитой лекции Перегудой...
-- Да, по новому летосчислению сегодня -- первое марта. Мы прожили эту
зиму. И саранча улетает!
Пока Ростик хлебал свой суп, новость распространилась по подземелью со
скоростью лесного пожара. Нашлись даже горячие головы, которые пристали к
охране дверей с требованием немедленно их открыть. К счастью, дисциплина
солдатиков оказалась на высоте, они и отпихнули дурачков назад, а не то
случилась бы беда.
Ждать пришлось прилично, даже по мнению Ростика. Лишь незадолго до
полудня он посмотрел в окуляры и не нашел никакого признака саранчи. Только
ее помет на снегу, только помертвелые деревья без коры, только дома с
разбитыми окнами и свет, слепящий свет весеннего -- Ростик готов был это
признать -- солнца.
Он подготовился. Надел свою кирасу, от тяжести которой совершенно
отвык, пристегнул меч, хотя как он мог теперь пригодиться -- оставалось
только гадать. Нашел самострел, отобранный в боях с кузнечиками, колчан,
автомат, подсумок с боеприпасами... Когда подошел к двери, все смотрели ему
в спину так, словно он был первым космонавтом -- не меньше. Его командирские
функции в этом отсеке подземелья какимто образом не вызывали возражения. Их
даже не пришлось никому доказывать. Он кивнул и буркнул, скрывая волнение:
-- Открывай. И закройте сразу же. Вдруг поблизости шальная свора
ошивается.
Солдаты поняли. Они тоже были готовы. Впрочем, у них было время, чтобы
подготовиться.
Ростик вышел, подождал, пока закроют тамбур с внутренней стороны,
открыл внешнюю дверь.
Свежий воздух, да с ветерком, со снегом, чуть не сбил его с ног. Он
оторвался от стены, шагнул, готовый ко всему. Но ничего не произошло.
Лишь где-то очень далеко, на самом краю света, за домами висела темная
туча саранчи. А может, и впрямь это было облако, принесшее им пургу. Он
прошелся, выглянул на соседние улицы, хотя это было уже глупо. Если саранча
снялась, значит, улетела всей стаей. Тогда он вернулся и постучал в дверь.
Народ вывалился из подземелья чуть не весь разом. Как удалось нескольким
тысячам человек протиснуться в узенькие, что ни говори, двери -- осталось
для него загадкой. Но так получилось. И все теперь стояли, щурились и
улыбались сухими, потрескавшимися губами.
Чуть позже толпа стала появляться и из других дверей, из других
отсеков. Поднялась обычная суета. Кто-то из врачей призывал к дисциплине,
требовал, чтобы расступились и дали пронести носилки, кто-то настаивал,
чтобы вперед послали разведчиков, кто-то деловито просил солдат, чтобы они
затопили печи в больничных корпусах, кто-то голосил, что теперь нужно
вернуть одеяла, которые принадлежат больнице, а не уносить их по домам...
У Ростика были более важные дела. Он поправил амуницию и зашагал в
центр города. Он и оглянуться не успел, как около него уже топало человек
двадцать, они даже построились за ним, как за командиром.
Вышагивая, Ростик осматривался. Город походил на добросовестно
обглоданную кость. Хотя нет, даже костей не осталось. Он оглянулся на место,
где в день прилета саранчи упал паренек из тех, кто до самой последней
минуты таскал дрова. Сейчас тут ничего не было, только грязный снег,
уплотненный весом летающих крыс. О том, чтобы остались хотя бы следы крови,
не было и речи.
Стали вспоминать, где есть другие убежища. Когда вспоминали, тут же
кто-то бежал стучать и звать людей наверх. Пара весьма потрепанного вида
солдатиков без понуканий двинулись в сторону кинотеатра "Мир", утверждая,
что там доподлинно в подвале сидят люди.
Когда свернули к центру, увидели, что навстречу идет другая толпа. Как
выяснилось, это были люди из убежища под водолечебницей. Они вывалились на
свет бледные, дрожащие, такие же голодные, как и те, что пришли из больницы.
Многие из них плакали, и не только старухи, но и вполне зрелые мужики.
Может, им досталось больше других или они без наблюдения за поверхностью все
немного спятили? Так или иначе, Ростик их не осуждал. Он лишь похлопал по
плечу какую-то мамашу с малышом на руках, которая вдруг бросилась к нему на
грудь, и пошел дальше, к центру.
Тут еще одна толпа вывалилась из двора университета. Это было хорошо,
значит, и ученые пережили саранчу, значит, их осталось достаточно, чтобы...
Чтобы продолжать человеческую цивилизацию? Но это не очень-то от науки и
зависит, скорее руководство должно быть толковым. А вот эту проблему
полагалось еще выяснять.
Внезапно из-за угла появилась процессия людей с пустыми носилками. Они
стали по одному входить в здание Дворца культуры. Командовала всеми мама,
как она оказалась тут -- можно было только догадываться. Ростик хмыкнул и
подошел к ней. Она размахивала руками, покрикивала на каких-то особенно
бестолковых солдат, выделенных ей в помощь. Она уже оправилась или силой
воли не дала себе киснуть. А может быть, она действительно была занята --
всегда, в любом положении у нее было о ком заботиться. Она заметила его,
подошла. Несмотря на круги под глазами, улыбнулась:
-- Ты чего такой мрачный?
Ростик не знал, что ответить. Он спросил:
-- Ты скоро дома появишься?
-- Не знаю, дел очень много. Я успела осмотреть одно убежище... -- Она
разочарованно покрутила головой. -- Там половина людей в состоянии, при
котором мы даже не принимали их, везли в область. Сейчас областных больниц
нет, придется самим выхаживать... Ну ладно, отправляйся домой, приводи себя
и все там в порядок. Я тоже скоро попробую появиться.
Она чмокнула его в лоб и двинулась за солдатами, уходящими в глубь
дворца. Ей в самом деле было некогда.
Ростик смотрел вслед, завидуя и переживая за нее одновременно. Внезапно
кто-то хлопнул его по плечу. Он обернулся, это оказался старшина Квадратный.
-- Здорово, Гринев. Ты тоже, оказывается, выжил. Ну, молодец.
Старшина даже не улыбался, он информировал, а может, ему и в самом деле
было не до улыбок. Он был серым от недосыпа, голода, перенапряжения
последних недель. Ростик промолчал, но почему-то почувствовал себя
польщенным.
-- Ты куда?
-- Тащусь к райкому, из него еще никто не выходил, а хотелось бы
доложиться в штабе... Может, пойдем вместе?
Ростик огляделся. В самом деле, к райкому шли десятки людей, служилые,
мелкие командиры, как Квадратный и он, -- одним словом, "сапоги"... Это был
костяк любой армии, ее смазка, заставляющая вращаться колеса всей телеги в
лад и в нужную сторону. Пожалуй, с домом в самом деле полагалось
повременить. Следовало поскорее врубаться.
-- Наверное, ты прав. Пошли вместе.
-- Ты знаешь, -- усталым, чуть хрипловатым голосом начал рассказывать
Квадратный, -- что между некоторыми подземельями установилась связь по
кабельным каналам? Понимаешь, город-то немолодой, а раньше на этом не
экономили, не то что в районе новостроек.
-- И что?
-- Что-то там с райкомом этим не совсем в порядке. Ростик остановился:
-- Погибли, что ли, все?
Квадратный уныло качнул головой из стороны в сторону:
-- Даже не знаю, хочу сам посмотреть.
Они вышли к райкому внезапно. И Ростик на мгновение замер. То ли свет
так падал на это отдельно стоящее здание, то ли... Он пригляделся, так и
есть. Саранча обгрызла его светло-желтую краску, и он побелел.
-- Ишь ты, -- заметил изменение и старшина, -- прямо Белым домом стал.
Ну, где президенты сидят, знаешь?
Впереди них у самых ступеней уже стояло с полсотни вояк -- усталые,
измученные люди, из тех, кто привык стоять ниже самых первых ступеней
райкомовского крыльца и молчать. А ведь они что-то знают, что-то такое, чего
не знаю я, решил Рост.
-- Ну, пойдем, что ли? -- спросил его Квадратный. Он явно терял
решимость и уверенность в себе. -- Надо же выяснить...
Тогда кто-то из толпы стал протискиваться назад, разъясняя по дороге,
что нужно бежать на окраину, где люди еще оставались в подвалах, в
самодельных погребах... Но таких было мало.
-- Обязательно, -- согласился Ростик.
Они прошли между расщепленными входными дверями, саранча поработала тут
особенно старательно. Под ногами захрустели осколки стекла. Стараясь
развеять унылое впечатление, Ростик спросил:
-- Квадратный, ты где пересиживал саранчу?
-- Под Дворцом культуры.
-- А я в больнице.
-- Да, досталось тебе, наверное. Там, сказывают, одних раненых было
тысяч пять.
Где-то тут есть лестница, которая ведет в подвал, попытался вспомнить
Ростик. Внезапно сбоку их обогнало шесть решительного вида мужичков. Один
нес в руке топор. Что-то в их спинах подсказывало -- эти знают.
-- Ну, не пять, но раненых, конечно, было немало.
Лестница в убежище оказалась за закрытой и почти уцелевшей дверью,
обитой оцинкованной жестью. Впрочем, в двух местах летающие крысы все равно
превратили дерево в труху, и запор лопнул от третьего удара топором. Тут
было темно. Ростик пошел следом за остальными. Положив руку на перила,
понял, что дерево было объедено, подобно тому как в холлах и коридорах
первого этажа сожрали даже паркет.
-- Тут! -- крикнул кто-то из темноты внизу.
Почти тотчас раздались удары в звонкие стальные створки. Ростик
остановился, прислушался, так же поступили и остальные.
- Внезапно со скрипом повернулись запоры, и дверь стала открываться.
Наружу ударил ясный, сильный, почти забытый электрический свет.
-- Ух ты! -- хмыкнул кто-то, закрывая лицо локтем.
И тогда в свете мощных электрических фонарей, работающих непонятно от
каких аккумуляторов, появились темные фигуры.
-- Наверху все в порядке, товарищи? -- задал вопрос уверенный, сильный
голос.
И начальники, так и не дождавшись ответа, растолкав солдатиков,
потащились по лестнице, хрустя разбитым стеклом, камешками и поправляя
превосходные зимние пальто.
Они шли, а Рост не верил своим глазам -- все они были упитанными,
чистыми, очень сытыми... Разумеется, они остановились наверху, в холле, и
подождали, пока поднимется Борщагов. Глядя на эту процессию, Ростик вдруг
понял, что это все те люди, которых он привык видеть на трибуне по
праздникам. Пожалуй, только капитана Дондика он не ожидал тут застать.
Почему-то ему казалось, что капитан должен оказаться в таком же убежище, как
все, как сам Ростик.
Мимо продефилировали женщины с весьма откормленными лицами. Они все
молодели, пока не пошли уже просто девицы, должно быть секретарши. Среди них
вдруг оказалась Рая. Заметив Ростика, она сделала было шаг к нему, но вдруг
дернулась, как от удара, и пошла наверх среди чистеньких девушек.
Когда этот парад номенклатурных лиц окончился, Ростик, увлекаемый
ребятами в грязных бушлатах и мятых кирасах, оказался в начальственном
убежище. И ахнул.
Чем дольше он ходил, тем тяжелее ему становилось. Воды тут оказалось --
залейся, еды было столько, что начальники, кажется, не сожрали и половины...
Этим, разумеется, не преминули воспользоваться. Кто-то из вояк стал тут же
впихивать консервы в солдатские сидоры, кто-то прятал за пазуху...
Квадратный вдруг задрожал, чтобы не упасть, схватился за Ростика.
-- Ты чего?
Квадратный не ответил. Он содрал с кровати одну простыню и провел по
ней измазанной многонедельной грязью пятерней. Потом скомкал и пошел к
лестнице наверх.
Вдруг у двери кто-то тонким, но уверенным голоском скомандовал:
-- А ну выходи строиться! Командиры приказали, если что... -- И в
темном воздухе звякнул взведенный затвор автомата.
-- Я тебе, сука, сейчас поиграю автоматом, -- громко, на все
подземелье, но очень спокойно ответил Квадратный. -- А ну брось, скот,
слышишь?
С той и другой стороны двери автоматы защелкали затворами. Ростик
поймал себя на том, что нашел отличную нишу для огня по двери.
-- У меня приказ! -- завизжали у двери. -- Ну, чего ты? Приказ же...
Квадратный так и шел дальше, неся как флаг содранную простыню.
-- Я сказал, брось оружие. Пока ты тут девок трахал, холуй, мы там...
Брось автомат! -- На этот крик все, кого Ростик видел у двери, вдруг
послушно опустили оружие. А Квадратный вошел в раж: -- К стене, суки! Не то
всех положу тут, и пусть потом... Хоть трибунал, но всех положу, как одного.
Ростик бросился Квадратному на помощь. И странное дело, парни, что
пришли с топором, оказались рядом, должно быть глубже всех других наук
усвоили первое правило атаки -- всем заедино, иначе -- смерть. И тогда
голубопогонники сдрейфили.
Арестовывать по анонимному доносу полусонных, невооруженных людей по
ночам, стоять заградотрядами, то есть бить в спины тем, кто тебе и
посмотреть в глаза не может, -- это они умели. А вот встретиться с
настоящими бойцами, выжившими только потому, что умели опережать противника,
каким бы он ни был, они не могли. Холуи, вспомнил Ростик определение
старшины, они терялись, когда не находили холуйства в других.
-- Вы же не будете стрелять в своих? -- вдруг ноющим голосом сказал
кто-то из голубых. И Ростик с удивлением узнал Голубца.
Тогда он подошел к нему, приблизил свой нос к самым его глазам, чтобы
даже в неверном свете, падающем сверху, разглядеть его побелевшие глазенки,
и процедил:
-- Ты не свой, гад. У нас роженица умерла, потому что ей воды не
хватило, пока ты тут душ принимал...
Он замахнулся, кто-то из стоящих у стены голубопогонных дернулся,
поднял руку к поясу, чтобы достать пистолет, но над головами веером, высекая
бетонные крошки, прошла очередь. Ростик обернулся, парень, что нес топор,
сменил его на автомат.
-- Хватит, ребята. Пошли наверх, спросим народ, что с этими делать.
Они поднялись. Голубопогонники брели, неловко цепляясь друг за друга,
постоянно сбиваясь в кучу, -- должно быть, боялись, что кто-то из этих
грязных, завшивевших, озлобленных людей все-таки начнет стрелять. Так они и
вышли на крыльцо.
Как ни странно, тут уже собралась толпа. Она не смешивалась с
чистенькими начальниками, она стояла внизу, у самых ступеней, и ждала. Это
было понятно по тому, что начальникам просто не давали уйти. Если кто-то из
отцов города и района пытался спуститься по ступенькам, его заставляли
подняться на крыльцо. Молча подталкивая в плечи, в спину, под зад... А войти
в здание коммунисты тоже боялись. Там раздалась очередь, было неясно, кто
пустил в ход оружие, и главное -- чья взяла?
Впереди всех, как обычно, стоял Борщагов. Он щурился на солнце, слегка
выпятив живот, осматривал площадь. И был он таким выбритым, умытым, свежим,
бодрым, так аккуратно у него был повязан галстук, так сверкали начищенные
ботинки, что ничего и объяснять никому не нужно было.
Кстати, Ростик обратил внимание, что галстук у него был так называемый
ленинский, то есть довольно широкий и мягкий, как было принято в стародавние
времена, темно-голубой, в белый горошек. Еще Ростик вдруг обратил внимание,
что и бородка у него под вождя. И крысиные усики тоже... Его затошнило, как
бывало, когда он узнавал что-то необъяснимым образом, когда он предвидел
будущее. Но это было не предвиденье, это был приступ ненависти к скотам,
превратившим сограждан в своих рабов и находящим в этом не только смысл
жизни, но и наслаждение. Это была ненависть к пиявкам, которые, как
уголовники, считали, что грабить всех дано им от природы. Коммунисты -- вот
в чем собралась вся подлость этого мира...
-- Ну, -- спросил Квадратный, посмотрев на толпу у лестницы, на
начальников перед собой, на сжавшихся от страха гебешат где-то сбоку, -- и
что теперь с вами делать, товарищи говнюки?
-- Да как вы смеете? -- повернулся к Квадратному Борщагов. -- Да мы за
этот город, за вас...
Внезапно из толпы, становящейся все плотнее и гуще, на всю площадь
раздался чей-то мужской умеренный и жесткий голос: -- Да, расскажи, отец
родной, как ты о нас заботишься, ночей не спишь!
В толпе возник, но довольно быстро утих смех. На крыльце никто не издал
ни звука. Ситуация в самом деле была непонятной. Никто не знал, что теперь
делать. Одно было ясно -- по-старому уже не будет, не должно быть.
Вдруг кто-то в толпе вскипел, стал проталкиваться вперед, РОСТИК
пригляделся, ему все было видно. Это оказались три или четыре женщины,
грязные, немытые волосы, выбившиеся из-под платков, превращали их в каких-то
фурий. Таких можно было испугаться и с оружием в руках. Начальнички
отшатнулись, Борщагов стал бледным, как его рубашка.
-- Товарищи!..
-- Кабан навозный тебе товарищ, -- отозвался тот же голос. На этот раз
смешков уже не было.
А ведь больше никто уже смеяться не будет, решил Ростик. Кончился смех.
Толпа в самом деле качнулась вперед, но тут как-то неловко в первых рядах
появился высокий бородатый человек в длинном, разорванном под мышкой пальто.
Ростик его раньше не видел, но почему-то сразу почувствовал, что этот
человек не побоится встать на пути всей толпы, и это делало его сейчас самым
сильным из всех, кто тут находился.
-- Люди, не берите грех на душу! Послушайте свою совесть, ведь не знаем
мы ничего...
-- Как не знаем?! -- заорал Квадратный. -- Пока мы там гнили заживо,
эти... -- Он указал на начальство, от возмущения у него не хватало слов.
Тогда он вырвал из-за пазухи простыню и бросил в толпу. -- Вот! А еще, -- он
подскочил к кому-то из тех ребят, что набивали сидоры райкомовской жратвой,
-- вот, и вот, и вот...
Он кидал в толпу и банки, и какие-то пакеты, затянутые целлофаном, и
еще какие-то упаковки. Ростик уже не понимал, что происходит, не понимал,
что доказывает Квадратный и как он это доказывает. Но старшина знал, что
делал.
Какая-то старушка с седыми космами, закрывающими лицо, без платка,
почти безумная, как юродивая, все трепала в поднятых руках кусок простыни. И
ее голос был слышен почти на всю площадь или даже на весь город:
-- Стираные, Матерь Божья!
-- Надо отдать должное Борщагову, он попытался взять ситуацию под
контроль. Он поднял руку в извечном жесте успокоения, шагнул вперед и зычно
заорал: Это положено мне по штату, по номенклатурному списку...
-- Ты, мразь человеческая, помолчи, а то линчуют тебя тут, и все дела,
-- сказал парень с автоматом, остановивший потасовку в подвале. -- Просто
молчи, может, обойдется.
Борщагов посмотрел на него и отшатнулся вбок, наткнулся на Ростика.
Ростик заставил себя улыбнуться:
-- Не ушибся, шкура партийная?
-- Да как ты смеешь, мальчишка?!
-- Как ты, падаль, смеешь этим людям еще в глаза смотреть?
То ли Борщагов не понял, что голубопогонники не свободны в своих
действиях, то ли уже плохо соображал, что происходит вокруг, то ли его
зашкалило от страха, но он заорал:
-- Охрана?!
И такова была сила привычки, что двое голубых каким-то образом
решились, сунулись было вперед, но ненадолго. Одному подставили ножку, и он
едва не упал, его подхватили и втолкнули назад в рядок гебешников. Второго
вообще так двинули прикладом в спину, что грохот его падения на холодный
асфальт заглушил даже ропот толпы. Парень больше не двигался. Других
желающих слушать Борщагова не было.
Райкомовский секретарь теперь выглядел как большой, нелепый цыпленок,
попавший под шпоры закаленного в боях петуха. Он огляделся, в его глазах
засветился страх...
-- Да как же так можно, товарищи?..
-- Когда свои подштанники стирал в воде, а у нас дети умирали -- мы
тоже были товарищами? Гниль человеческая... -- спокойно проговорил
Квадратный, подошел к нему и толкнул к стене. Потом быстро, но твердо, как и
положено солдату, подобрал автомат с плеча, положил руку на затвор.
-- Стойте!
Это опять был бородач. Он поднял обе руки, и вдруг Ростик понял, что
стрельба в самом деле может оказаться ошибкой, если этот человек так думает.
Почему так было и что это за человек, Ростик не знал.
-- Не нужно, пачкаться об этих... Иначе мы возьмем на себя грех
больший, чем каждый из нас может вынести. Они были поставлены властью, не
теми людьми, которым мы доверяли, а властью, понимаете? И они так привыкли,
они не понимают даже, какое преступление совершали...
-- Да кто ты такой? -- спросил парень с автоматом. -- Прямо как
блаженный какой! -- Он оглянулся на Квадратного, на Ростика, на остальных
своих друзей, с которыми пришел в это здание.
-- А я и есть... -- Бородатый выпрямился, выровнял сбитое в крике
дыхание. -- Меня зовут отец Петр. Рукоположен...
Толпа зашумела. Но женщины, те, которые рвались вперед и от вида
которых даже у Ростика застыла кровь, успокаивались. Хотя многие еще трясли
кулаками в воздухе, что-то требовали или просто хотели понять, просили,
чтобы им объяснили... Ростик стал приходить в себя. Ему уже в самом деле не
хотелось участвовать в убийстве этих...
Да, они были сволочами, но они в самом деле не понимали, что творили. И
может, им следовало дать еще одну возможность понять этот мир? И в этом
заключалась какая-то более убедительная доля справедливости, чем в автомате,
который старшина Квадратный все еще держал перед Борщаговым.
Внезапно вперед выступил Кошеваров. Лицо его перекашивала судорога, рот
от крика съезжал набок, но он почему-то был тверд и уверен в себе.
-- Люди! -- заорал он. -- Да, получилось плохо. Мы... плохо рассчитали
наши возможности, многого не учли... В итоге потеряли людей, и их теперь не
вернуть. Но я знаю, все равно кому-то придется печь хлеб, развозить его по
домам и больницам, придется подсчитывать запасы, находить лекарства. Я
предлагаю...
Если и есть человек, который думает тут о деле и не злобствует, так это
именно Кошеваров, решил Ростик. Странно, оказывается, не все они гады. Если
его не пристукнут по злобе, он может оказаться лучшим из тех, кто сейчас
готов работать на город.
Толпа вновь качнулась вперед. Каждый орал свое, получалось не очень
понятно, но впечатляюще:
-- Сволочи, гады ползучие!..
-- Детьми заслонились, как в войну, а сами!.. И даже что-то совсем
дикое:
-- Людоеды, ведь человечиной в своих райкомах привыкли кормиться!..
Но вперед уже не рвались. Отец Петр стоял чуть сбоку, повернувшись
лицом и к толпе, и к начальникам, и к солдатам с голубыми погонами. Он
смотрел на людей, и в глазах его была такая скорбь, такая мука и жалость, но
и такое понимание, что Ростику захотелось подойти и спросить его, что он на
самом деле обо всем этом думает. Но не подошел, постеснялся.
Тем временем в первые ряды пробился Рымолов. Он был грязен, как и
большинство людей на этой площади. Но его непонятным образом даже грязь
делала каким-то возвышенным и -- как ни странно -- спокойным. Он вытолкался
вперед, поднялся на ступеньки и заговорил. Голос у него был не самый
громкий, но он выделялся, как выделяется голос хорошего актера в любой самой
шумной толпе.
-- Друзья!.. -- Он поднял голову, и шум стал затихать. -- Сограждане!
-- Удовлетворившись полученным эффектом, профессор стал оглядывать толпу,
так он делал, наверное, читая лекции. -- Я предлагаю все-таки не казнить
этих людей. Да, они замараны подлостью, но это подлость всей системы
целиком. Если мы расстреляем их, сами станем, как они. Ведь они всегда были
готовы стрелять в нас, не так ли?
-- Что делать-то? -- прокричал уже знакомый мужской голос.
На этот раз Ростик разглядел крикуна и почти не удивился, когда
обнаружил, что это был тот самый языкастый каменщик, который у них в подвале
замазывал трещины, пробитые крысами.
-- А делать ничего особенного не нужно, -- уверенно сказал Рымолов. --
Их следует отпустить. И запретить им на десять, скажем, лет занимать
начальственные посты в городе. А руководство следует выбрать -- как делает
это любая демократия, кроме советской.
-- Вот тебя и выберем! -- крикнула какая-то женщина. -- А ты потом...
Ростик не расслышал, что будет, если Рымолов зарвется и станет как все
прежние вожди.
-- Ну, тогда переизберете меня, -- предложил Рымолов на всю площадь. Он
подумал, постучал ногой по холодному, заснеженному асфальту. -- Обещаю,
первое, что сделаю, повешу вот тут на площади вечевой колокол. И каждый, кто
что- нибудь узнает про меня или кого-нибудь из начальников скверное, придет,
позвонит и скажет, в чем его претензии. Справедливо?
Толпа зашумела. Теперь в ней уже не было агрессии, хотя злость еще
оставалась.
-- Наши предки всегда так жили, -- вдруг сказал отец Петр. -- И мы так
будем жить. Нас немного осталось, пусть так и будет.
Толпа вдруг стала расползаться, кто-то из задних рядов уже
проталкивался наружу, чтобы отправиться домой.
-- Ну, все! -- прокричал Рымолов. Потом он повернулся к Кошеварову, к
начальникам и стал перечислять: -- Кошева- ров, Ворожева, прошу вас заняться
подсчетом наличных ресурсов сегодня, а завтра с утра доложить...
Ростик не слушал. Это были распоряжения человека, который решил взять
на себя властные полномочия. Что из этого получится, могло подсказать только
завтра. Внезапно Рымолов окликнул и его:
-- Гринев! Ты пригласи-ка свою маму и сам завтра приходи...
Кто-то прорвался к бывшим партийным бонзам, кому-то двинули в ухо,
кажется Борщагову, но драчуна уже оттеснили, уже уговаривали не злиться.
-- Я буду, Андрей Арсеньевич! -- ответил Ростик. Рымолов улыбнулся
бледными губами и подошел к отцу
Петру, стал что-то говорить. Бородач покачал головой, потом стал
неторопливо отвечать. Делать тут было больше нечего. Власть, похоже, в самом
деле перешла в новые руки.
Ростик посмотрел, как самые предприимчивые из толпы продрались ко входу
в райком и полезли внутрь, надеясь поживиться тем, что осталось в
райкомовском убежище, как Квадратный подошел к голубопогонникам и стал
резковато, но уже беззлобно спрашивать кто да что, как Борщагов в окружении
трех или четырех самых верных холуев проталкивался через толпу...
Все было к лучшему. Хотя полной уверенности в этом у него не было.
Заседание в бывшем кабинете первого секретаря Борщагова началось часов
в десять. Уже давно включилось солнце, Уже давно стали собираться самые
первые, нетерпеливые функционеры, приглашенные Рымоловым. Ростик был там, но
он не терял времени даром, сходил в гараж.
По сравнению с прежними временами, вход в гараж был свободный, нигде и
видно не было голубопогонных, только шоферня да пара механиков в замасленных
до изумления телогрейках. Чернобров был уже тут. Но возился не с БМП, а
около вполне мирного, курносого "газика". Узнав Ростика, водила кивнул и
пожаловался:
-- Шины объели, сиденья, даже поролон -- тудыть их против шерсти...
-- А хоть что-то тут ездить может?
Ростик оглянулся по сторонам. Машин в гараже было немало. Стояли тут и
"Волги", и даже один ЗИМ с весьма понурым видом, -- должно быть, потому, что
его бампер странно скособочился и шины, как у большинства машин,
прохудились.
-- Не знаю еще, -- прогудел Чернобров и, вздохнув, полез в мотор,
разбираться. -- В общем, постараюсь, но ручаться не могу. А что, -- спросил
он из-под капота, -- опять в Чужой город посылают?
-- Ничего не понятно пока.
-- М-да, без транспорта будет хреново, -- заключил Чернобров и стал так
энергично звенеть гаечными ключами, что Ростик решил ему не мешать.
Когда в кабинете все расселись, преимущественно на найденных где-то
вокзальных скамьях, расставленных рядами, как в кинотеатре, Ростик
обнаружил, что собралось человек тридцать. Среди них оказалось немало вполне
примелькавшихся среди начальства лиц, но было и немало новых. О своей роли
тут Ростик толком не думал, но подозревал, что олицетворяет человека с
ружьем.
Начал Кошеваров. У него была перевязана голова, но он кипел энергией.
Почему-то эта голова привлекла такое внимание, что даже профессор не
выдержал:
-- Простите, Илья Самойлович, почему у вас бинты, как у мумии какой-то?
Ответила мама:
-- Вчера вечером, когда уже стемнело, кто-то изрядно помял нашего, так
сказать, мэра, прямо во дворике дома. Но в общем ничего страшного.
-- Вот как? -- Рымолов закусил губу.
-- Да ерунда это, -- отозвался Кошеваров, -- отвели душу, и слава Богу.
Днем, если помните, вообще чуть не расстреляли.
%• -- Продолжим, -- решил Рымолов. -- Так что у нас?
-- Вчера мы провели очень поверхностную перепись, и оказалось, что в
городе осталось, по нашим оценкам, тысяч семьдесят пять, в лучшем случае,
восемьдесят.
-- Так мало? -- спросил кто-то из заднего ряда.
-- Эта цифра, к сожалению, скоро будет еще меньше, -- отозвалась вдруг
мама. -- У нас нет ни перевязки, ни лекарств. Вчера выяснилась и вторая
проблема -- очень мало медицински грамотных людей. Почему-то раньше это не
принимали в расчет, они почти на треть были мобилизованы... солдатами. А
теперь, когда нужно лечить людей...
-- Может, организуем ускоренные курсы? -- Рымолов постучал карандашом
по кипе бумаг, которые он держал на широком мраморном подоконнике за
неимением стола. Свежее стекло было вставлено только в наружные пазы. -- Но
врачам придется самим позаботиться не только о практике, но и о
преподавании?
-- Было бы неплохо, -- согласился Кошеваров. -- Я не берусь отвечать за
всех, но уверен, если добавить паек, многие согласятся и на большую
нагрузку.
-- Некоторые врачи и так не уходят домой из больниц, -- отозвалась
мама, -- если мы предложим им еще и преподавать...
-- И все-таки это необходимо, -- проговорил Рымолов. -- Нужно будет
подумать и о возобновлении занятий в университете. Может, в самом деле, если
ввести за это добавочные пайки, преподаватели согласятся... Кстати, что у
нас с пайками?
Отозвалась Тамара Ависовна, мама Любы. Формально она и раньше числилась
среди руководителей города и теперь чувствовала себя вполне привычно.
-- Я что могу доложить. -- Ее грузинский акцент не портил впечатления
компетентности и спокойствия. -- Общепита, конечно, нет. Но в целом, как ни
странно, восемьдесят тысяч людей вполне можно прокормить до лета. Разносолов
не будет, но с голода никто не умрет, это точно. А весной нужно сеять,
пахать.
Кошеваров подал голос:
-- Я считаю, следует разрешить огороды. Семена, правда, трудно найти,
но, может быть, в университете кое-что найдется?
Рымолов опять постучал карандашом по своим бумагам. По мере того как
ему докладывали, он все чаще записывал что-то на обрывках серой, дешевой
бумаги. Когда он переворачивал свой листок, Ростик увидел, что с оборотной
стороны на нем напечатан какой-то бланк.
-- С биологическими кафедрами я поговорю, но... Есть Другие идеи по
поводу семян?
Ростик рассказал, как Пестель нашел около Чужого города мутированную
пшеницу. Рымолов подтвердил, что это неплохая догадка -- сеять то, что тут
уже вполне может служить пищей людям. Теперь записывать стал и Кошеваров.
Потом слово взял лейтенант Достальский. Он сидел в самом дальнем ряду с
автоматом на коленях. Он был по-военному лаконичен:
-- Считаю большой удачей, что удалось сохранить лошадей. Это значит,
совсем без транспорта не останемся. Я уж не говорю о кавалерии. Вот только
их очень мало, нужно найти кого-то, кто в них разбирается, и наладить конное
производство.
-- Долго это, -- отозвался кто-то.
-- Зато надежно. Это же лошади, не верблюды какие-нибудь, -- сказал
Достальский.
Ростик заподозрил, что в училище у них, как у пограничников, например,
был курс конноспортивной подготовки. Хотя за верблюдов тоже стало немного
обидно.
-- А может, мустангов где-нибудь тут найдем? -- спросил кто-то.
Но дискуссия о мустангах не удалась, ее прервал Рымолов:
-- У нас мало времени. Кто может сказать что-нибудь о насекомых?
Снова докладывать взялся Достальский:
-- Я был там вчера. Саранча уничтожила Рой. Рымолов вдруг посмотрел на
Ростика:
-- Это похоже на то, что ты говорил, вернувшись из Чужого города.
-- Похоже, -- кивнул Ростик. -- Возможно, насекомые начали готовить
защиту от саранчи, но опоздали.
-- И победили те, у кого было больше сил, -- поддержал его Достальский.
-- С этой стороны угрозы пока не видно.
Рымолов посмотрел на него: -- Лейтенант, металл нашли?
-- Не только рельсы или колеса, но и пули, гильзы, обломки инструментов
-- все спрессовано и спаяно в небольшие чушки.
-- Тогда тебе, лейтенант, придется позаботиться о том, чтобы все это
вернулось на территорию завода. Соберешь все в одном месте, как прежде,
выставишь охрану.
-- Таскать придется на руках, -- сказал Достальский. - Нужны люди.
-- Людей пришлем, если есть пища, многие проблемы отпадают, --
отозвался Кошеваров. -- За паек многие будут только рады мобилизоваться.
-- А почему нужно таскать на руках? -- спросил, подумав, Рымолов, --
Попробуй найти мастеров, пусть склепают тачки какие-нибудь. Или хотя бы
носилки... В общем, проследи, чтобы не надрывались...
Доклад следовал за докладом. Как ни удивительно это было, но положение
их оказалось совсем не безнадежным. Ростик даже стал опасаться, что в этом
проявляется магия начальственного кабинета, из которого жизнь по ту сторону
стен представляется вполне спокойной, ровной и неопасной.
Или действительно существовала окопная правда и правда штабов? Ростик
потряс головой, он уже плохо понимал, зачем тут оказался.
-- Гринев, -- позвал его Рымолов.
Ростик поднял голову, людей осталось меньше половины, остальные,
экономя время, разошлись работать. Дел и вправду было немало.
-- Подумай, не говорил ли тебе твой высокоинформированный триффид о
том, как часто случаются тут...
-- Он назвал это -- борым, -- подсказал Ростик.
-- Да, именно. Когда нам следует ждать следующее нашествие?
О чем он спрашивает, подумал Ростик. О том, что действительно говорил
триффид, или о том, что мне в моих видениях являлось? Но разве об этом так
вот переспросишь?
-- Если нужно, я смотаюсь туда и спрошу его.
-- Мне не только его ответ нужен, но и твои комментарии. Теперь
понятно, признал Ростик. Ладно, тогда так:
-- Я не очень хорошо понял ситуацию, но... Нужно быть готовым встретить
тех, кто придет за саранчой.
Кошеваров уронил свой карандаш, который держал, подобно Рымолову,
словно указку.
-- Кого? Кто это?
-- Ну, -- Ростик колебался, он не знал, как это выразить, -- вообще-то,
они с самой саранчой мало связаны, но что-то общее у них есть. Я даже не
думаю, что их следует назвать мародерами... Не знаю, ни в чем не уверен.
Виденье о тех, кто придет после саранчи, у него было кратким, слабым и
совершенно -неинформативным. Он не смог его интерпретировать даже для себя.
Рымолов спокойно, изучающе посмотрел на него и предложил:
-- А конкретней что-нибудь сказать можешь?
-- Это кто-то большой и слегка похожий на нас, людей, -- сказал Ростик.
-- Обдумав переговоры с Марамодом в Чужом городе, я уверен, что нас даже
приняли за них, когда мы там появились первый раз. И лучше их ждать, чем
надеяться, что они не появятся.
-- В таком случае круг внешнего наблюдения нужно расширить. И как можно
дальше.
-- Просто наблюдения? -- спросил Кошеваров.
-- Нет, "не только. Пусть наблюдатели охотятся, топографируют
местность, делают прочие наблюдения. Это, конечно, работа для знающих,
поэтому... Гринев, придется начинать с тебя.
-- Понимаю, -- кивнул Ростик.
-- А ты не представляешь, откуда могут появиться эти твои мародеры? С
саранчой знание направления позволило обойтись единственным постом, --
проговорил Достальский.
-- Они не мои, -- пробурчал Ростик, поднимаясь. -- Я не понял, мне в
Чужой город наведаться или самому разведку организовать?
-- Это на твое усмотрение. -- Рымолов осмотрел встающих людей. -- Так,
что мы забыли?
Внезапно Ростик вспомнил:
-- Вчера вы обещали повесить вечевой колокол.
Все замерли. Рымолов посмотрел на Ростика разом повеселевшими глазами:
-- В самом деле, некрасиво получается, первое, и единственное,
предвыборное обещание чуть не забыл. Спасибо, что напомнил.
-- Но у нас нет колокола, -- сказал Кошеваров.
-- Помнится, -- Рымолов подумал, посмотрел в окно, опять пошлепал
карандашом по бумагам, -- в подвале обсерватории остался один, снятый с
церковной колокольни -- хотели использовать в музее атеизма, да так и не
собрались. Вот только где его вешать?
-- Перед райкомом, -- предложил Ростик. -- Где вчера митинг прошел.
-- Митинг? -- Рымолов хмыкнул. -- Потом прикинем, может, в самом деле,
склепаем арку и водрузим все сооружение на том самом месте. Но повесить
колокол нужно сегодня... Ростик, полагаю, эта задача тебе по плечу.
Ростик кивнул. Это было несложно.
-- И все-таки где вы будете вешать колокол? -- подался вперед слегка
сонный Вершигора, главред "Известки". Как оказалось, он все время был рядом.
-- А на вытянутую руку памятника Ленина, -- решил Ростик. -- Он стоял
без дела столько лет, пусть хоть сейчас немного поработает.
-- Одобряю, -- кивнул Кошеваров, и довольная улыбка появилась на его
бледном, перебинтованном, но неравнодушном лице.
Ростик возвращался домой незадолго до темноты. За день он набегался
так, что только звон в ушах стоял да круги плыли перед глазами. Помимо
колокола он начал подготовку к первой разведывательной экспедиции с самыми
широкими задачами, и это оказалось делом весьма хлопотным.
Город пробуждался после нашествия летающих крыс, звенели пилы, тюкали
топоры. В недалеком от них дворе, кажется у Кошеварова, гавкала собака. Это
было странно, раньше у них псины не было.
И все-таки Октябрьская выглядела почти мертвой. Снег лежал сплошным
сугробом на проезжей части, половина домов стояли нежилыми, деревянные
сараюшки, выходящие в проулки между палисадничками, рассыпались, уж очень
здорово их погрызла саранча... Зато из трубы его дома поднимался дымок.
Ростик обрадовался, значит, мама уже пришла из своей больницы. Вот еще бы
догадалась воды для помывки согреть, и вовсе...
Знаменитая отцова лавочка была не пустой. На ней, прямо на обледенелых
досках, сидела Люба Ворожева. Она выглядела озабоченной, но и спокойной.
-- Мама говорила, что девушкам сидеть... -- начал было Ростик, но
запнулся. На Любане были солдатские ватные штаны и очень толстая,
материнская, дубленка, сделанная отцом из зимовочного тулупа. В этом наряде
она казалась матрешкой,; неуязвимой для холода и даже слегка деревянной.
-- Да, много ты о девушках знаешь, -- улыбнулась она. -- Может,
посидишь рядом?
Ростик смел снег с лавочки, сел. Тулуп и у него был что надо, сегодня
только со склада получил. Как и солдатский сидор с пайком на ближайшую
неделю. Не зря же бегал по всем складам, разнося записки от разных
начальников, от Кошеварова и до Тамары Ворожевой.
К тому же, как теперь почему-то стало казаться, и акацию крысы объели
меньше других, и день был с намеком на весну. По крайней мере, снег
определенно стал грубее -- верный признак скорых оттепелей.
-- Что делал сегодня? -- спросила Любаня.
-- Да так, колокол вешал, экспедицию готовил.
И он рассказал ей в нескольких словах, какие приказы получил и как
взялся за их исполнение.
-- Неплохо, -- одобрила его Любаня. -- Выходит, мы молодцы?
-- Да, мы победили, и теперь это следует...
-- Победили? Что именно?
-- Да все, -- заявил Ростик. -- И саранчу, и коммунистов, и зиму, и
голод... Такая у нас полоса пошла -- одни победы. И все за нас.
Любаня посмотрела в сторону дома. Наползла какая-то хмарь, даже дым из
печи был едва виден.
-- А что было сегодня для тебя самым радостным?
-- А у тебя?
-- Ну, солнышко сегодня стало светить чуть ярче, чем вчера. Говорят,
весна быстро наступит. А теперь ты давай.
-- Ну, я больше всего порадовался, что у меня теперь есть задание. И
появились интересные мысли. Вообще, здорово, что у нас после восстания
начальство поумнело.
-- Не все, -- сказала Любаня.
-- А кто не поумнел?
-- Борщагов. Говорит, что снова нужно собирать компартию. Обещает, как
только выйдет из больницы, разработать конституцию с правом оппозиции на
проведение митингов.
-- Из больницы?
-- Ну, его же вчера, пока он шел домой, где-то подловили... Как
мальчишки в школе, честное слово.
Ростик вспомнил, что утром Кошеваров тоже героически не замечал повязку
на голове. Судя по всему, райкомовскому первосекретарю досталось больше,
если он оказался в больнице.
-- Прибьют его когда-нибудь.
-- Непременно, -- согласилась Любаня. -- Лучше бы у него ничего не
вышло, он самое хорошее дело готов испортачить. А что у тебя еще было
хорошего?
-- Ну, еще на аэродроме я видел Кима.
-- Ты и там был?
-- Еще бы! Мне же нужно местность картографировать, а лучше всего это
сделать сверху, с воздуха. Вот я и отправился туда, чтобы выяснить, когда
они полетят?
-- А они полетят?
-- Пока никто толком ничего не знает. Но Ким говорил, что аэродром
почти не пострадал, там ангары довольно жесткие, и саранча почти не
пробилась. К тому же эти фанатики остались вместе с машинами, чтобы защищать
их... И как ни странно, многое отстояли. Почти ни одного серьезного прорыва
у них так и не случилось.
-- Вот это да! -- восхитилась Любаня. -- Какие молодцы.
-- Да, молодцы, -- подтвердил Ростик. -- Жаль, он мне раньше не сказал,
я бы к ним пробрался.
-- Ты был в больнице, на своем месте. А там, если учесть, что они
отбились, и Кима хватило.
-- В общем, Ким обещает сделать, что сможет, и начать полеты.
-- Когда?
-- Через месяц... То есть местный месяц, в три недели. Итого -- первого
апреля.
-- Никому не верю, -- подхватила Любаня.
Ростику все более определенно казалось, что она думает о чем-то совсем
другом, не о том, что они тут рассказывают друг другу. Внезапно Любаня
решилась, задержала дыхание, а потом выпалила:
-- А у нас будет полет?
-- Что ты имеешь в виду?
-- Я имею в виду нас с тобой.
Ростик оторопел. Он знал, что это когда-нибудь будет, верил в это и
всегда надеялся, что он произнесет какие-нибудь соответствующие слова на
этом самом месте. Но сейчас, сразу после саранчи...
Он провел рукой по волосам, не заметив, что снял шапку. Дурацкий
автомат за плечом сухо звякнул о кирасу. И этот панцирь еще, этот меч...
Зачем он его сегодня взял с собой, автомата хватило бы.
Хотя для чего и автомат нужен, если он всего лишь по городу ходит?
Противника нет, вероятно, в округе на несколько сот километров, а он -- с
автоматом. Ерунда какая-то. Или привычка...
-- Н-не знаю. Дел невпроворот, мне вчера какие-то мародеры
привиделись... Я об этом Рымолову сказал, он поверил. Он вообще после того,
как прогноз на закапывание оправдался, стал ко мне прислушиваться, кажется.
А тут такое...
-- Да, такое. Именно.
Посидели молча. Плохо все получилось, а как теперь исправить, он не
знал. Вот она сейчас встанет, уйдет к себе, и он с ней никогда больше не
сможет заговорить, даже по-дружески.
-- Любаня, я всегда хотел тебе сам это предложить. Понимаешь? Но только
это казалось жутко сложной проблемой...
Любаня внезапно сверкнула глазами.
-- А ты смотри на это проще, как на проблему выживания. Рода, например,
фамилии.
Ростик смутился, смешался. Он почувствовал, что краснеет. Эх, и почему
девчонки с этим так торопятся, что им, шпоры мерещатся, что ли?
-- Ну, в общем, и выживания тоже. Но здесь я как-то не могу...
Любаня повернулась к нему. И маленькая была, чуть выше плеча, а смотрит
почему-то свысока. Как будто сейчас вынет платок, утрет нос и начнет
воспитывать.
-- Но мы же победители? Сам сказал, сколько побед за нами, и за тобой в
том числе. Неужели еще одну маленькую победу не сможешь мне завоевать?
-- Тебе?
-- Да, мне. Для меня. Ну и для себя тоже, если это правда. Ростик
кивнул.
-- Конечно, правда. Ты же знаешь. Нас еще во втором классе дразнили
"жених и невеста".
-- Я об этом тоже сегодня вспомнила, -- улыбнулась она. Но на глаза ее
почему-то опустился иней. Или это был не иней? -- Ну почему ты не скажешь
того, что я жду?
Ростик понял. И про себя, и про нее.
-- Да, я и в самом деле не решался, но сейчас скажу. Любаня, я люблю
тебя.
Она улыбнулась, провела рукой по глазам. Это оказался не иней.
-- Я тоже люблю тебя. И всегда любила, и теперь рада тебе это сказать.
А еще, -- сказал Ростик, -- в целях решения проблемы
выживания рода, например, я предлагаю тебе стать моей женой. А то,
знаешь, всякое может случиться, все-таки в Полдневье живем.
-- Ну, про Полдневье можно было бы и не говорить на ночь глядя.
Она повернулась к нему и крепко-крепко прижалась холодноватыми,
почему-то солеными губами к его губам.
Вот так это и бывает, подумал Ростик. Неужели так же было и у отца с
мамой? Неужели это происходит со мной и с моей Любаней?
Любаня отодвинулась от него немного. Посмотрела налево, потом направо,
в сторону своего дома.
-- Знаешь, невестам полагается думать над такими предложениями. Но,
учитывая твою всепобедность и Полдневье, я полагаю, что... В общем, так. Наш
дом почему-то пострадал больше твоего, поэтому я, пожалуй, перееду к тебе.
Может быть, прямо сегодня.
Ростик почувствовал, что не дышал последние минуты три. К тому же сидор
с пайком упал на снег. Он наклонился, поднял его, отряхнул снежинки с
брезента.
-- Это правильно, Любаня, но...
-- Что тебя беспокоит, победитель?
-- А мама? -- спросил Ростик. -- Что она скажет? Любаня улыбнулась так,
что старая акация за их спинами
чуть не раскрыла свои цветы на два месяца раньше срока.
-- Она обещала, что будет входить к нам в комнату со стуком.
-- Как так? Ты хочешь сказать, что обо всем с ней уже договорилась?
Любаня закусила нижнюю губу, что еще с детства служило признаком ее
нежелания признаваться в каком-нибудь озорстве. Но на этот раз кивнула.
-- Она согласилась переехать в твою комнату, а нам отдала дальнюю, так
называемую спальню.
-- Вот это да! -- вырвалось у Ростика.
-- Это всегда когда-нибудь происходит. -- Она погладила его по рукаву,
успокаивая.
-- Так это же заговор! -- вскричал он в радостном ужасе. Любаня снова
кивнула.
-- Она у меня молодец, -- восхитился Ростик. -- И ты тоже молодец. Оба
вы у меня...
-- Сегодня у нас будет свадьба, -- сказала Любаня, поправляя платок. --
Мамы, правда, не будет, и гостей не будет, но это и не обязательно. Их можно
позже позвать, когда станет теплее. Тогда во всем признаемся, расставим
столы в саду... Но свадьба сегодня состоится. Я даже воду поставила на
плиту, чтобы горячей была...
-- Это ты печь топишь? -- спросил Ростик, в очередной раз обмирая от
сладкой неожиданности.
Любаня опять кивнула. Потом подхватила его под руку и силой подняла с
лавочки. -- Заговор, -- твердо сказал Ростик, -- - как пить дать.
Потом всмотрелся в лицо Любани. Стало совсем темно. Но ее глаза были
видны, и в этих огромных темных озерах плескалась радость и любовь.
Он постоял, подумал и, прежде чем толкнуть калитку, добавил:
-- Жизнь продолжается.
Летопись вторая. Место отсчета
Часть 1. Операция "Соседи"
Весна пришла в Полдневье сразу, за пару ночей оголились вершины пологих
холмов, а сугробы стали пористыми, насыщенными влагой и почти такими же
серыми, как небо, под которым стоял Боловск.
Экспедиция в Чужой город проваливалась дважды. Сначала БМП застряла на
красной глине, так что ее пришлось вытаскивать с помощью дизельного тягача.
А во второй раз отряд доехал лишь до разлившейся речушки, из которой ребята
во время самой первой поездки пили воду, и снова вынужден был вернуться.
Зато с третьей попытки, верхами, Ростик со старшиной Квадратным всего с
одной ночевкой добрались до Чужого города и с удивлением обнаружили, что
вокруг него кипит весенняя работа.
Миновав границу, отмеченную камнями, видными даже под снегом, они
попали на наезженную дорогу и уже на рысях добрались до стен. Никто не
пытался остановить их, лишь время от времени они ловили на себе взгляды
червеобразных Махри, которые дружно, распевая странноватые,
пискляво-заунывные песни, возились на полях.
В городе царило еще большее оживление. Бригады червеобразных
восстанавливали разрушенные дома, некоторые мостили улицы новыми плитами или
выравнивали после зимы старые.
Общее впечатление чуть не праздничной сумятицы усиливалось из-за стай
очень красивых, похожих на попугаев разноцветных птиц с длинными,
остренькими хвостами, которые кочевали по крышам. Их переливчатые крики не
надоедали, как, например, карканье ворон, хотя исполняли они, по всей
видимости, ту же роль.
На этот раз Ростик с Квадратным выехали на площадь перед библиотекой
без особых трудностей. Спешившись, они попытались войти в знакомое здание с
барельефом, но тут их остановил тонкий и подвижный зеленокожий Шир Гошод с
цветком на плече. Выставив вперед три свои руки, без всякого выражения, лишь
поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, чтобы видеть сразу обоих
людей, он стал наступать, пока все вместе они не отпятились в центр площади.
Ростик так и не понял, зачем им пришлось отходить так далеко, почему
нельзя было устроиться у стены, но возражать, конечно, не стал. Он лишь
назвал несколько раз имя знакомого ему Шир Марамода, после чего, получив в
ответ кивок носом, стал терпеливо ждать.
Квадратный впервые оказался в Чужом городе, он разглядывал дома и
барельефы, словно попал в музей. Ростик попытался было утихомирить его, но
получил резонный ответ:
-- Взводный, а может, равнодушие к их городу считается большим
нарушением приличий, чем любопытство?
Не прошло и получаса ожидания под солнцем, как всегда висевшим в
зените, как из дверей библиотеки появилась фигура, припадающая на одну из
ног. По этой хромоте Ростик определил, что видит старого знакомого.
Шир Гошод в гротескной, но в целом правильной форме попытался повторить
тот поклон, которым Ростик встретил его еще зимой. Рост тоже поклонился,
чтобы закрепить эту форму приветствия, и улыбнулся. Брови и боковые жвала
зеленокожего раздвинулись. Старшина откомментировал:
-- Ишь ты, тоже улыбаться умеет.
По заведенной схеме Ростик расстелил прямо на площади привезенный из
дому половичок, уселся, выбрал более пыльный участок плиты, чем соседние, и
попытался нарисовать Боловск, окруженный насекомыми, которых уничтожает
черная волна саранчи.
Как и несколько месяцев назад, Марамод зашел за спину и встал,
беспрерывно поворачивая голову, чтобы видеть рисунок то одним глазом, то
другим. Квадратный дважды попытался вмешаться в работу Ростика, но тот
отогнал его так решительно, что старшина недовольно зашипел.
Сбоку от картинки Ростика Шир Марамод начертил рисунок, на котором
черный вал борыма уничтожал нескольких червеобразных, оказавшихся по ту
сторону выставленных у города камней. Не составляло труда понять, что Шир
изображал гибель последних бунтовщиков, затеявших прошлым летом гражданскую
войну. Тогда Ростик приставил к своим насекомым парочку червеобразных и,
обозначая союз между ними, заключил в общую рамку. Но Марамод одним
движением красноречиво перечеркнул ее по диагонали. Этой проблемы Марамод
больше не видел, ее не существовало.
Ростику осталось только согласиться и продолжать. Старательно, чуть не
высунув язык, он нарисовал сбоку от Чужого города переплетение различных
труб, двух человечков, вышедших из городских стен верхом на лошадях, и
проложил дорогу к обозначенному объекту. Шир Марамод задвигал бровями,
носом, боковыми жвалами, стер дорогу и недвусмысленно изобразил пересекающее
путь копье.
-- Но почему? -- спросил Квадратный.
Как оказалось, старшина стоял у них за спиной и смотрел на все, что
происходило на пыли.
-- Н'Чму? -- повторил Марамод старательно. -- Чму. Тогда Ростик опять
принялся изображать дорогу от Чужого
города, но теперь она приводила в Боловск. По ней двигался высокий Шир
Гошод. Ростик ткнул в нее пальцем и указал на собеседника.
Марамод раздвинул боковые жвала, оглянулся на библиотеку. Ростик мог бы
поклясться, что сейчас Шир каким-то образом пытался беззвучно поговорить с
кем-то, кто остался в ней. Но собеседование было таким коротким, что понять
в нем ничего не удалось.
И все-таки Ростик почувствовал, что под действием использованной Широм
силы в его теле поднимается волна холода, в животе собирается комок
отвратительной тошноты. Знакомые симптомы оказались настолько некстати, что
он попытался подняться с коврика, чтобы уступить его старшине, но не успел.
Мрак налетел как черная буря, заволакивающая зрение и сознание,
оглушающая все чувства разом. И в глубине этого тумана возникали светящиеся
образы, которые проявлялись все яснее, словно переводные картинки, которые
Ростик так любил в детстве.
Ростик не сопротивлялся, он лишь следил, как эти идеи входят в его
мир...
Очнулся Ростик потому, что Шир Марамод, приблизив свой правый глаз, с
интересом наблюдал за его лицом, держа его руки своими зелеными сильными
лапами. Ростик обратил внимание, что вместо ногтей у Шира росли короткие,
крепкие колючки коричневатого цвета.
От этих рук, от всей фигуры веяло такой искренней попыткой понять, что
же происходит с чужаком, что Ростик попробовал благодарно улыбнуться. Улыбка
не получилась, холодный пот заливал глаза, руки дрожали, а губы не
растягивались, будто сделанные из глины.
-- С тобой что-то произошло, -- констатировал Квадратный из-за плеча.
Ростик оглянулся. Старшина выглядел спокойным, но очень, прямо-таки
необычайно внимательным.
-- Ничего страшного, они как-то подействовали на меня, и кажется, сами
не догадываются как.
-- А ты догадываешься?
-- Тоже нет, -- хмыкнул Ростик. На этот раз улыбка получилась. -- Но
будем надеяться, это тот самый улов, ради которого мы сюда притащились.
Старшина кивнул, и Ростик увидел, как он сжимает автомат побелевшими от
напряжения пальцами. Это был плохой признак, пожалуй, отсюда следовало
уезжать. От непонимания ситуации Квадратный мог сорваться в любую минуту.
Последний раз опустив руку, Ростик нарисовал знак вопроса поверх всех
их изображений, имея в виду ощущение, которое навалилось на него и которое
Шир Марамод так внимательно разглядывал. Он не мог пояснить его более
подробно, он не знал, как это сделать, да и голова уже начинала побаливать,
не позволяя сосредоточиться на мелочах. Но он надеялся, что общее выражение
недоумения будет понятно зеленокожему.
И вдруг что-то произошло с Широм. Он еще больше наклонился к мостовой,
и под его ловкими пальцами стал появляться ответ на этот глупый вопрос.
Сначала это была пунктирная фигура, выдвигающаяся примерно с
северо-западной стороны. Потом она стала еще больше и накрыла чуть не весь
Чужой город, изображенный зеленокожим ранее. Если представить такую фигуру
по отношению к настоящему городу, она достигала нескольких сот метров. И что
это могло быть, Ростик даже не подозревал.
В одном он был убежден: на суше существо таких размеров жить не
способно. Но оно определенно жило, потому что Шир Марамод изобразил, что
именно такое существо атакует уже не только город, разрушая дома, сминая
башни, но и вносит опустошение в переплетение труб, которое Ростик изобразил
как завод Шир Гошодов.
Атака, насколько понял Ростик, не только исходила сверху, но еще и
начиналась совершенно неожиданно. Это наводило на мысли. Он поднял голову,
нашел наиболее выразительную крышу, увенчанную шаровидной башенкой,
скрывающей, очевидно, баллисту, и указал на нее пальцем. Потом со всей
выразительностью, доступной после внезапного приступа, поднял брови в
вопросительной гримасе.
Шир Марамод кивнул носом, и этот диалог понял даже Квадратный и пояснил
уверенно:
-- Он говорит, на них скоро кто-то нападет.
-- Несомненно, -- согласился Ростик. -- И это вполне достойный
результат нашего посольства.
Впрочем, сам он так не думал. Результатом было что-то, чего он пока не
мог понять, но что уже гнездилось в его голове. Но пояснять это Квадратному
было бы слишком сложно. К тому же и Марамод мог это перехватить.
Чувствительность зеленокожего была такой, что он определенно осознавал
какие-то мысли людей, даже не стараясь вникать в их жестикуляцию и мимику.
-- Ну, если мы чего-то добились, то можно отсюда сваливать, --
предложил старшина.
Раскланявшись с Шир Марамодом, он подошел к лошадям. Во взгляде,
которым Квадратный окинул площадь, крыши и окна домов, появилась
настороженность. Он был готов к любым действиям, если кто-то помешает им
уехать. Но им ничего не грозило -- это было настолько очевидно, что Ростик
всерьез задумался о пригодности старшины к таким посольствам.
Подобрав коврик, он раскланялся со своим собеседником. Потом усилием
воли заставил себя избавиться от слабости и к лошадям подошел вполне
уверенно. Взобравшись в седло, вдруг открыл, что удержать поводья сейчас ему
трудновато. Но с помощью старшины Ростик справился.
Недалеко от ворот к ним подошли двое .зеленокожих в одеждах, сшитых из
разноцветных лоскутов, что определяло их статус как гораздо более низкий,
чем у носящего жемчужно-серые хламиды Шир Марамода. Они проводили ребят за
стены.
Но тут, вместо того чтобы направиться по уже знакомой дороге на юг, в
сторону Боловска, Квадратный довольно решительно свернул направо и повел
свою лошадь вдоль городской стены. Ростик поинтересовался:
-- Что это значит?
-- У нас есть приказ выяснить хоть что-нибудь о заводе. Я хочу его
выполнить, -- чуть более сухо, чем обычно, ответил старшина.
Ростик спорить не стал. Миновав выгон, они нашли узкую, но наезженную
колею, пробитую повозками через вспаханные поля, и двинулись в сторону
пологих холмов, между которыми скрывался котлован, где, как Ростик помнил,
находилось странное сооружение зеленокожих.
Ростик еще не очень хорошо ездил на лошади, поэтому некоторые части
тела заставляли его испытывать если не все муки мира, то по крайней мере
добрую их половину. Жеребцов им с Квадратным выдали всего неделю назад,
когда выяснилось, что все кобылы обещают приплод. Это было хорошей новостью,
хотя иным горожанам она показалась малозначимой.
Продвигаясь по колее между только-только пробившимися красно-зелеными
росточками, путники все чаще поглядывали в сторону работающих по обе стороны
от дороги червеобразных. Никаких надсмотрщиков видно не было, определенно,
они крестьянствовали не как рабы на плантациях, а по меньшей мере как
колхозники.
Солнце припекало уже с ощутимой вечерней яростью, когда они достигли
котлована, на дне которого находился завод Гошодов. Но в сам котлован
спуститься им не дали. Откуда-то сбоку прозвучали резкие крики. Повернув
голову, Ростик увидел трех зеленокожих Широв, бегущих к ним изо всех сил на
своих трех ногах, несущих связку дротиков в коротких левых руках и
размахивающих более мощным копьем в единственной правой, мускулистой руке.
Но и помимо трех ног побежка у них была любопытная -- уж очень они
выворачивали голову, чтобы видеть землю под ногами и одновременно цель
движения.
-- У нас мир, правда? -- вполголоса спросил Квадратный.
-- Несомненно, -- подтвердил Ростик. -- Никакой стрельбы.
-- Понятно, -- кивнул старшина. -- Тогда так.
И он поднял руки. Ростик с облегчением сделал то же самое. Но конь его
задергался, и он сумел поднять только одну руку. Надеясь, что жест его будет
понятен, он дополнил его улыбкой, но она не подействовала. Эти зеленокожие,
как все стражники всех миров, были настроены круто. Они заставили людей
спешиться, сесть на землю спина к спине, потом долго переговаривались,
осматривали лошадей, ощупывали их сумки, даже позвякивали их автоматами.
Последнее нервировало Квадратного больше всего. Да и Ростику пришлось
потрудиться, чтобы выглядеть спокойно. В конечном итоге именно эта тактика
принесла успех.
Откуда-то издалека, может быть даже из города, появился новый
зеленокожий субъект, в более широкой тоге, чем у стражи, и начальственным
голосом приказал копейщикам отойти от людей. Затем этот командир стал
показывать ребятам на какой-то холм в отдалении.
Сначала Ростик не понимал, в чем дело, потом на самой верхушке увидел
камень, обозначающий, должно быть, границу территории Гошодов, зону их
влияния, предел их цивилизации среди прочих окрестных земель.
Ребята взобрались на лошадей и потрусили в сторону указанного холма,
следуя за тремя Ширами, уверенно шагавшими вперед. Разумеется, им и не нужно
было оборачиваться. Ростик почти физически ощущал тяжелый взгляд заднего
глаза Широв, его немигающего, давящего внимания и нечеловеческого
спокойствия.
Ростик постарался отвлечься от этого глаза. Он посмотрел на покорную
фигуру старшины, на небо над головой, на камень впереди... Внезапная идея
стукнула Ростика.
-- Интересно все-таки, зачем им эти камни нужны? -- спросил он,
обращаясь, разумеется, к старшине.
-- А что, хороша идея, -- отозвался тот. -- Нужно будет сделать такую
же разметку. .
-- И кому она будет сигнализировать, что именно тут проходит линия, за
которой старшина Квадратный открывает огонь?
-- Да всем, всему свету!
-- Тот, кто захочет ее перейти, перейдет. А тот, кто будет бояться
Квадратного, все рано не заметит какой-то камень.
-- Будет нужно -- заметит.
Ростик покачал головой, хотя старшина не мог этот жест не увидеть.
-- Чтобы заметить, нужно думать, как ты, как Ширы, как Махри, наконец.
-- Тогда зачем они это сделали?
-- Мне тоже хотелось бы понять, -- отозвался Ростик. Старшина вздохнул.
Такой разговор Квадратного явно не
устраивал, он считал его слишком уж абстрактным.
-- Ты бы лучше об этом подумал. -- Он едва заметно указал глазами на
переплетение непонятных форм, похожих на гнездо гигантской птицы Рох из
персидских сказок, все еще виднеющихся сбоку.
-- Отсюда ничего не поймешь, и стараться не буду, -- решительно ответил
Ростик.
-- А для чего оно все-таки может служить?
-- Я почти уверен, что это перегонный завод.
-- Спирт? -- Старшина усмехнулся, как почти все солдаты при мысли об
этом химическом соединении, потом посерьезнел. -- Интересно, подойдет их
топливо для наших машин?
-- Мы лишь предполагаем, что это химзавод, но наверняка ничего не
знаем. И в любом случае ситуация еще не созрела для полноценной торговли.
Старшина сел очень прямо, задумчиво почесал подбородок под ремнем своей
каски. Определенно он начал размышлять о других, не торговых возможностях
разжиться топливом. Но Ростик решил эти возможности не обсуждать, и диалога
об аннексиях не получилось.
Они подтащились к камню, установленному на верхушке холма. Трое
сопровождающих Широв остались стоять у его подошвы. По их невыразительным
зеленым лицам Ростик не мог сказать, чувствуют ли они облегчение после
выполненного задания или, наоборот, жалеют, что двое уродливых -- всего-то
две ноги и две руки -- чужаков так и не попробовали применить силу. Впрочем,
в последнем Ростик и сам усомлился, Ширы не выглядели существами, склонными
к кровопролитию. А вереница воткнутых в землю камней подтверждала прямо-таки
биологическую тягу к умеренности и самоограничению.
Они потащились по степи, пока не выехали на такыр с почвой привычного
красно-бурого цвета. За ним почти правильной линией начиналась полоса
тающего снега. Перед ней на невесть почему образовавшейся прогалине
появились первые ростки будущих цветов.
-- А в Чужом городе снег был? -- спросил старшина.
-- Конечно, -- вздохнул Ростик. -- Еще какой.
-- Откуда ты знаешь?
-- Я же был там зимой.
-- Почему он так быстро у них сошел?
-- Микроклимат такой. А может, их камни лучше, чем наш асфальт,
впитывают влагу.
Старшина внимательно смотрел под копыта своего жеребца. Несколько раз
он направлял его в объезд некоторых наиболее странных растений. Но интерес
этот и настороженность были продиктованы отнюдь не любовью к ботанике.
-- Как думаешь, есть тут хищные цветы? -- спросил он.
-- На пути от Боловска до Чужого города мы... Договорить он не успел.
Из низких кустов, похожих на
густой репейник, появилось два или три десятка червеобразных. Они были
вооружены копьями, а во втором или третьем ряду стояли другие Махри, которые
раскручивали над головой старое как мир приспособление.
-- Они атакуют! -- закричал старшина и повернул своего коня в снежную
степь справа.
Ростику тоже показалось, что затяжным рывком они могут уйти от атаки
червеобразных, но красноватая глина в трех десятках шагов вдруг провалилась,
и на поверхности оказалась еще одна шайка оборванных Махри. С этой стороны
путь к свободе тоже был отрезан.
Квадратный поднял коня на дыбы. При этом правой рукой он выдернул
автомат из седельной кобуры, каким-то чудом освободил скобу предохранителя
и, упершись крючком затвора в выступ доспеха на бедре, передернул его.
Ничего подобного Ростик не мог даже и вообразить.
Он замешкался куда более основательно, потому что его Жеребец,
почувствовав слабость узды, прыгнул вбок, и Рост чуть было не вывалился из
седла. Но все-таки, пусть и не очень ловко, ему удалось изготовить оружие к
стрельбе.
Когда он был готов вступить в драку, старшина выпулил уже половину
магазина. Но, как ни странно, молотил он по-умному. Почти все его пули ушли
в землю перед атакующими, заставив первые ряды отпрянуть, сбив прочих в
изрядную кучу малу.
Да и на вторую банду это произвело отрезвляющее впечатление. Некоторые
остановились, некоторые подняли передние руки в странном жесте, вполне
похожем на попытку сдаться, или, что было вероятнее, отдавая приказ
остальным.
Тем временем пращи щелчками там и сям освобождались от своих снарядов.
Несколько камней просвистели над головами, но три или четыре ударили
жеребцов в шею и в корпус. Один из камней с невероятной силой, удивившей
обоих людей, ударил старшину в кирасу. Он чуть было не вылетел из седла и
вынужден был схватиться за переднюю луку, разумеется не выпуская уздечку. На
кирасе образовалась вмятина, но сталь, без сомнения, спасла если не жизнь
старшины, то его ребра.
Теперь цель для Ростика была ясна. С воцарившимся в нем хладнокровием
он выбрал трех пращников, со стороны которых прилетел этот камень, поймал на
мушку веретенообразные, поднявшиеся над красноватой землей столбиком тела и
плавно нажал на гашетку. Толчки приклада в плечо, защищенное кирасой,
показались почти дружелюбными.
Первая же пуля прошла вдоль тела выбранного им пращника. Махри
заверещал тонким голосом, покатился по земле, словно пытался грязью замазать
охватившую его боль. Двое других были ранены мгновение спустя, и хотя им
достались попадания по касательной, они понеслись куда-то назад, не проявляя
ни малейшего желания повторить свои броски.
И все-таки Ростик замешкался. Сбоку щелкнули пращи, снова засвистели
камни, и жеребец Ростика поднялся на дыбы, получив сразу два попадания по
крупу.
-- Нужно уходить! -- закричал Квадратный. -- Или возвращаться.
Он успел поменять магазин, но на этот раз не пытался остановить
атакующих очередями под ноги, а поставил скобу на одиночный огонь и легко,
словно из пистолета, принялся палить с одной руки в толпу.
-- Возвращаться не будем! Никуда они не денутся, отступят как
миленькие.
Ростик тоже перешел к отстрелу копейщиков в переднем ряду. Там, куда он
стрелял, червеобразные распадались в разные стороны, будто коса пролетала
над высокой травой.
-- Держи правых! -- прокричал Квадратный, повернувшись к тем, кто
приближался к нему с левой стороны.
Ростик все понял и подстрелил четырех наиболее рьяных пращников,
которые оказались справа от образовавшегося прохода. После этого еще не
очень уверенно он направил своего пляшущего от боли и грохота жеребца
вперед, в образовавшийся коридор.
-- Правильно! -- поддержал его старшина, только он действовал куда
уверенней. Он дал своему коняге такие шпоры, что жеребец взвился чуть не в
воздух, набирая с каждым рывком все более резвый галоп.
-- Меня подожди! -- завопил Ростик, на миг с ужасом представив себе,
как его со всех сторон атакуют озверевшие Махри.
Но рывок Квадратного был как раз решением всей ситуации разом.
Червеобразные осознали, что не сумеют остановить гигантских для них
жеребцов, и замерли, не пытаясь напасть. Сбоку прозвучал покрывший весь шум
визг какого-то Махри, и все, кто еще мгновение назад рвался вперед,
бросились врассыпную с воплями, выдающими немалую панику.
Большая часть отступавших, конечно, хотела как можно скорее оказаться в
зарослях спасительных кустов, но несколько камней все-таки догнали
всадников. К счастью, они скорее придали резвости лошадям, чем причинили им
серьезный вред.
Ребята отмахали от опасных холмов километров пять, прежде чем перешли
на рысь. Еще через десяток километров, прочерченных в этой степи по
направлению к дому, они дали лошадям возможность передохнуть на берегу
небольшой речушки. Обмыв и досуха вычистив животных, они внимательно
осмотрели каждую из полученных ими ран. Все оказались страшными на вид, но
не глубокими.
Незадолго до того момента, когда над ними должно было погаснуть солнце,
Ростик почувствовал неладное. Он сменил направление, въехал на самый высокий
в округе холм и осмотрелся. Впереди и по бокам лежали пологие, почти
одинаковые, как морские валы, холмы, покрытые вперемежку первой травой и
мелкими уже сугробами. Далеко на горизонте виднелась купа незнакомых круглых
деревьев, и нигде не было видно привычных рощ, похожих на пирамидальные
тополя, по которым Ростик отмерял путь от Боловска.
Они заблудились. На невысказанный вопрос Квадратный, не задумываясь,
отчеканил:
-- Завтра на рассвете мы без труда определим, куда следует держать
путь.
У Ростика были сомнения, но спорить он не стал. Спорить в этой ситуации
вообще было бесполезно, гораздо более насущной проблемой стало отыскивание
топлива для костра и сухого места для ночевки.
К лесу Ростик с Квадратным подъехали уже в темноте. Но дрова тут
нашлись, конечно, быстро, как и пастбище для лошадей, и сухое место для
ночлега. Лагерь решили разбить на верхушке пологого, круглого холмика, на
котором солнце не только растопило снег, но и просушило глину.
Устройство лагеря не заняло много времени. Сбегать за водой для чаю,
зажечь костерок, натаскать прошлогодней травы, смешанной с хворостом, чтобы
спальники не промокли снизу, обиходить и стреножить лошадей -- все это
произошло как бы само собой.
Сожрав полбанки тушенки и напившись чаю, Ростик со вздохом блаженства
улегся на своем мешке, подложил локоть под голову и стал смотреть в
беззвездное, такое близкое даже в темноте небо.
-- Ноги еще болят?
Ростик с удовольствием напряг мускулы спины и бедер и вдруг понял, что
за последние недели, пока учился ездить на лошадях, самое трудное, кажется,
осталось позади. Он мог не слезать с коня целый день и вечером уже не
чувствовал себя разбитым на тысячу кусочков горожанином.
-- Это не главная проблема. Гораздо интереснее -- что нам сегодня
собирался сообщить Марамод?
-- Это был сам Марамод?
-- Я в этом не сомневаюсь, он хромал так же, как тот Шир, который
принимал нас зимой. Кстати...
Внезапная догадка вдруг заставила Ростика замолкнуть с раскрытым ртом.
-- Что кстати?
-- Может быть, он тот самый Шир, которого на наших глазах чуть было не
разобрала на части банда взбунтовавшихся червеобразных? Помнишь, я
рассказывал тебе о восстании?
Квадратный кивнул.
-- Ты думаешь, хромых Широв в городе раз-два, и обчелся? Я полагаю,
достаточно, чтобы ты начал путаться в них, как в этих холмах.
-- Но не все хромают в одной манере.
-- У них вообще с пластикой не очень. -- Старшина прикончил вторую
кружку чаю и растянулся на своем спальнике. -- В рукопашной, я думаю, они не
многого стоят.
-- В рукопашной и среди людей не все чего-то стоят, -- признался
Ростик, вспомнив, с какой легкостью необученных бойцов приканчивали
двухметровые богомолы.
-- Нужно больше учиться работать шестом, палкой, голыми руками... Если
бы не шест, меня бы тоже не раз уже к праотцам отправили.
-- Как это?
-- Да богомолы эти... -- Больше Квадратный ничего добавлять не захотел.
Просто перевернулся на бок и стал разглядывать огонь. Аккуратное, небольшое
пламя заплясало в его темных глазах, как речь негромкого третьего
собеседника. -- Не люблю я вспоминать ту пору, -- признался он, помолчав. --
Такое впечатление, что тогда не было ничего хорошего.
-- Ладно, о войне не будем, может, о Чужом городе поговорим?
-- Не знаю, -- вздохнул Квадратный. -- Я там не многое понял. Хорошо,
что не мне докладывать об этом путешествии.
-- Честно говоря, я тоже там не очень разобрался.
-- Ради чего же мы туда ездили?
-- Помнишь, Марамод нарисовал какое-то полотнище, которое опускалось на
их город сверху?
Старшина кивнул, не отрываясь от огня. Ростик тоже перевел взгляд на
крепкие, яркие языки пламени. Только сейчас он мельком подумал, что не
стоило разводить костер на вершине. Огонь будет виден на этих просторах за
десятки километров. Может быть, тысячам глаз они показали сейчас, что
устроили тут ночевку, и кто знает, что подумают иные из тех, кто поймет это
сообщение.
Квадратный шумно заерзал на своей куче хвороста, поднялся, нашел
взглядом лошадей, которые дружно хрустели сухой травой шагах в десяти от
костра, потянулся: -- Надо пригасить этот огонь, чем-то он мне разонравился.
Ростик вытянул руку, коснулся ствола автомата и, успокоенный, кивнул.
Квадратный собрал алюминиевые миски, из которых они ели, ложки и кружки в
одну охапку и пошел с холма, приговаривая:
-- Ты засыпай, первую половину ночи я буду на стреме стоять.
Рост проводил его взглядом, а потом стал смотреть на низкий весенний
небосклон. Более всего ему хотелось подумать о том приступе, который он
пережил в Чужом городе. Что-то в нем было беспокоящее, что-то важное, Мимо
чего никак нельзя было пройти. И все-таки Ростик еще не почувствовал ни
одного сознательного сигнала из той каши образов и ощущений, которые испытал
тогда. Он вообще не очень хорошо понимал свои состояния предвиденья, но был
уверен, что со временем научится разбираться в них гораздо лучше.
Незаметно на него накатила сладкая дрема, предлагая телу стихнуть, как
стихло все вокруг. А вокруг и в самом деле тишина стояла упоительная. Ее не
нарушали, как бывало летом, кузнечики или цикады в свежей траве, это не была
тишина осеннего вечера, когда умирающая листва и вянущие травы издают
неповторимый шелест от малейшего прикосновения, в котором то и дело
проскакивают жестяные тона. Сейчас Ростик мог слушать тишину, наполненную
редким плеском ручьев, стекающих по склонам холмов и по дну овражков.
Вот только где-то совсем в отдалении звякнул алюминиевый котелок, в
котором они кипятили чай, -- должно быть, Квадратный хотел довести их посуду
до немыслимого блеска...
Ростик сел, чистоплотность Квадратного не имела никакого отношения к
тому, что там происходило. Теперь он понимал это совершенно отчетливо. Рука
притянула автомат, правая легла на затвор, опуская предохранитель, но
выстрелить Ростик уже не успел.
Откуда-то из темноты, раскручиваясь со звоном, словно струна, вылетела
ременная петля и обвила его вокруг рук. Вторая такая же мгновение спустя
захлестнула плечи. Обе удавки тут же сжались, не давая вскинуть автомат.
Ростик попытался было завалиться и выдернуть из темноты невидимых
врагов, но те оказались умнее. Рывок... И Ростик уже слетел со своей кучи
хвороста, упав в хлюпающую, грязную тьму, которая ударила его разом по ногам
и голове.
Ростик почувствовал, что он катится по пологому глинистому склону,
потеряв автомат, запутываясь в накинутых на него арканах, да так, что уже и
дышать становится невозможно. Он рванулся вверх, к слабому пятнышку света,
висевшему в туманном воздухе, -- отражению их костра. Но откуда-то сбоку
вылетел тупой конец копья, который с сухим треском воткнулся ему в голову, с
левой стороны, чуть выше виска, и Ростик почувствовал, что погружается в
болезненное, тяжелое беспамятство.
Он очнулся оттого, что кто-то толкнул его сзади. Оказалось, к его спине
привалился Квадратный, потому что они были связаны арканом, да так, что ни
один не мог шевельнуться, чтобы этого не ощутил другой. К тому же каким-то
образом были прихвачены ноги, и ни один из пленников не мог выпрямить их.
Любая подобная попытка приводила к весьма неприятным ощущениям. Ростик
разлепил спекшиеся губы:
-- Ты как?
-- Сказал бы, что в порядке, но это будет преувеличением, -- буркнул
старшина.
Ростик усмехнулся. Несмотря ни на что, он не чувствовал, что им грозит
серьезная опасность. Он испытывал то самое ощущение, которое делало его
чрезвычайно проницательным и которое ни разу, сколько удавалось помнить, не
обманывало его. Чтобы успокоить напарника, он сказал об этом старшине.
-- Ну да, -- отозвался тот, -- повода нет. Сожрут тебя, отварив в нашем
же котелке, тогда послушаю твои гипотезы.
-- В нашем котелке не отварят, в него только чай на двоих и поместится.
-- А они по частям, -- предположил Квадратный. Ростик посмеялся про
себя над старой шуткой, потом
попытался найти отсвет костра, который висел в воздухе еще несколько
минут назад. Он был уверен, что с момента их захвата прошло именно столько
времени.
Но вокруг стояла почти чернильная тьма. Лишь где-то далеко позвякивал
металл да тихо, подбадривая друг друга, переговаривались жеребцы.
-- Коней бы не тронули, -- сказал Квадратный. -- Представляешь, если у
кобыл ни одного жеребенка не появится. Что делать станем?
-- А в городе больше жеребцов не осталось?
-- Не знаю.
Ростик задумался. Теперь, когда он почти привык сидеть в седле целыми
днями, терять коней, тем более насовсем, ему не хотелось.
-- Раньше следовало об этом думать, -- отозвался он. Как ответ на его
слова из темноты вдруг возникла огромная
фигура. Ростик потряс головой, тем не менее это ему не привиделось.
Туша высотой крепко за два метра двигалась абсолютно бесшумно. На расстоянии
чуть больше вытянутой руки Ростик не мог различить даже хлюпанья мокрой
глины. Непонятный косматый зверь вдруг наклонился к пленникам, и его
невероятно большие, выпуклые, совершенно темные, без признаков белков или
радужек глаза оказались напротив Ростикова лица. Теперь не составляло труда
понять, почему нападение оказалось таким успешным. И даже не костер послужил
тому причиной. С такими глазами эти существа увидели бы их стоянку в полной
темноте за много километров.
Может быть, они и в тумане умеют видеть, с завистью подумал Ростик.
Огромная, шириной с небольшую канистру, косматая морда повисела перед ним,
потом удалилась во тьму. А спустя пару мгновений судорожно дернулся
Квадратный, уперевшись в Ростика острыми лопатками.
Только сейчас Рост понял, что на них нет кирас.
-- Не беспокойся, -- шепотом проговорил он. -- Это только
любопытствующий.
-- А вид у него зловещий.
-- Скорее всего, он считает себя писаным красавцем.
-- Не знаю, кем он себя считает, -- отозвался старшина, -- но двигается
так, что привидение может позавидовать.
Потом стало совершенно темно и тихо. Ростик попытался ощутить
присутствие незнакомых косматых гигантов где-то рядом, но безуспешно. Должно
быть, от этого напряжения, равно как и от нервного потрясения, вызванного
пленом, он незаметно уснул. Впрочем, сон этот был беспокойным и раза три
вообще становился прозрачным и тонким, как первый лед, когда Квадратный
пытался его о чем-то спрашивать. Но Ростик лишь мычал и снова засыпал.
Он проснулся от холода. За ночь сидения на ледяной земле, едва
прикрытой прошлогодней травой, тело затекло, а связанные сзади руки и вовсе
онемели. Ростик стал пробовать крепость завязок, наброшенных на локти.
- Я тебе еще ночью предлагал освободиться, -- не очень отчетливо
проговорил Квадратный. Должно быть, у него смерзлись губы.
- Ночью это бесполезно было. Куда бы мы с тобой побежали? А они в
темноте видят как летучие мыши.
-- С чего ты взял?
-- Глаза их помнишь? Ясно, что они из ночных охотников.
-- Почему же они нас тогда...
Но договорить Квадратный не успел, потому что где-то далеко, над лесом
появилось слабое свечение. Это наступал рассвет. Оба пленника повернули
головы, пытаясь за склоном холма разглядеть то каждодневное чудо, которому
на Земле соответствовало название -- восход.
-- Быстро, однако, светает.
-- По мне, можно бы и быстрее.
Наконец свет залил верхушки деревьев и стал ярче, ближе, надежнее.
Некоторые деревья выступили из тумана и стали видны по-настоящему, словно
размытая акварель проступила на листе бумаги. Контуры обрели объем,
посветлели еще больше... И вот уже день, настоящий весенний день установился
вокруг.
-- Ну, встаем, -- предложил Ростик.
Уперевшись друг в друга плечами, оба пленника попытались оттолкнуться
от земли. Это получилось не сразу, но все-таки получилось, и они утвердились
на ногах, путы вокруг их сапог были не так коротки, как сначала казалось.
Они могли даже идти, хотя, конечно, каждое движение следовало согласовывать,
чтобы не валиться, как два снопа.
-- А ловко они нас стреножили, -- одобрил Квадратный. -- Нужно будет
запомнить систему. И длину подобрали в самый раз...
Ростик тем временем крутил головой. Он наконец рассмотрел окрестности.
Обе их лошадки мирно паслись шагах в сорока на лужайке чуть более зеленой,
чем другие. Сбоку от них на сухой глине виднелось пятно костерка, на кучах
травы и хвороста, старательно сооруженных вчера, лежали их спальники и
седельные сумки... Но таинственных, косматых визитеров нигде видно не было.
-- Где твой нож? -- спросил Ростик. -- Хотелось бы освободиться.
-- Нет ножа. Забрали его... Оружие, кирасу, нож, пряжки с сумок, даже
пуговицы с наших штанов -- все забрали. Словно у них нюх на железо.
-- Не на железо, а на металл, -- поправил его Ростик. -- Алюминиевый
котелок железным даже в Полдневье называть не стоит.
Оба повернули голову к тому месту, где вчера лежал автомат Квадратного,
тот самый, который старшина не взял с собой, когда пошел мыть чашки-плошки.
На том самом месте лежал длинный, не меньше чем в полторы ладони, каменный
нож. Это был именно нож, с остро отточенной режущей кромкой и вполне удобной
для человеческой ладони лункой вместо рукояти.
Плавно опустившись на колени, уговаривая старшину слушать его, а не
дергать путы раньше времени, Ростик подхватил осколок кремня и принялся
перерезать путы. Нож оказался выше всяких похвал. Под его острием кожа
завязок расходилась, как под скальпелем хирурга. Не прошло и минуты, как они
освободились и снова стали вольными, хотя и безоружными, разведчиками.
То, что все происшедшее жеребцов даже не встревожило, было хорошим
признаком. Зато когда Ростик с Квадратным поймали их, они обнаружили, что от
сбруй остались одни воспоминания. Узда, колечки, даже заклепки, сшивающие
ремешки, были аккуратно срезаны или выдраны.
-- Хорошо ребята поработали, -- со злостью бормотал Квадратный, пытаясь
из обрывков сбруи, каких-то палочек и остатков ремня, которым их связали,
сделать новую упряжь.
Разумеется, это не особенно удалось, но уже часа через два стало ясно,
что до Боловска они все-таки доедут, а не дойдут. Напившись холодной воды,
оба горе-дипломата направились домой. Теперь они точно знали, в каком
направлении следует двигаться, потому что рассвет оба видели своими глазами.
Поездка оказалась утомительной. Три или четыре раза пришлось
останавливаться и ремонтировать перегрызенные лошадьми палки, заменяющие
мундштуки, или снова пытаться связать оборванные неловким движением петли
стремян. И все-таки к вечеру они увидели огни Боловска.
Здесь дипломатам повезло. Они наткнулись на лагерь стражников, которые,
разумеется, пустили их к огню и даже снабдили новой сбруей, правда только
одной.
Миновать оставшиеся двадцать километров оказалось делом даже не очень
сложным. На третий день после переговоров в Чужом городе, изрядно уставшие,
вымотанные, но вполне целые и здоровые, Ростик с Квадратным ввалились в
приемную Рымолова.
По новому обычаю, установившемуся в городе после восстания, каждый
житель Боловска мог беспрепятственно пройти к главе администрации, которого
все чаще называли Председателем. Именно так -- с большой буквы, словно
Генсека на далекой Земле. Но на этот раз ребят поджидало новшество. На
старом месте, как в советские времена, за широким столом с пишущей машинкой
сидела какая-то девушка, которая упорно не отрывала взгляд от бумажек перед
собой. То была секретарша. Она потребовала от ребят краткое содержание их
доклада. Услышав это слово и рассмотрев ее поближе, Ростик почувствовал укол
застарелого негодования. Уж очень это было похоже на то, как принимал
посетителей Борщагов, бывший райсек, если поднатужиться и вспомнить
партжаргон того периода.
Так или иначе, пусть даже и не без сложностей, Ростик со старшиной
все-таки вошли в кабинет. Хотя уже и в кабинете им пришлось посидеть еще
минут десять, пока Рымолов объяснял какому-то деду необходимость
коллективизации его -- деда -- личного колодца на одной из окраинных улиц
города.
-- Ну так что? -- спросил он разведчиков, когда дед наконец дал
обещание пускать к своей воде соседей, и поковылял к выходу.
Глаза Председателя весело блеснули, и Ростик, несмотря на секретаршу,
уже в который раз с радостью отметил разницу между старым и новым хозяином
этого кабинета. Старый был потухший, перекормленный боров, у нового сверкали
глаза и азартно подрагивали руки. Старый не знал, какие распоряжения ему
следует выдумать, новому не хватало времени, чтобы во все вникнуть, старый
требовал сухих справок и аппаратных Докладов, новый пусть и через
секретаршу, но все-таки с явным удовольствием принимал посетителей и решал
проблему пользования отдаленным колодцем.
Но на этом вся радость и кончилась, потому что потеря оружия, кирас и
всего остального явно не делала из ребят героев. Тем не менее информация о
лупоглазых ночных охотниках была настолько важной, что Ростик не стал ничего
скрывать и рассказал все, лишь пару раз пытаясь самоиронией смягчить общее
негативное впечатление.
К сожалению, Квадратный постоянно вмешивался, выдавая безжалостные и
абсолютно убийственные комментарии. Поэтому благожелательное отношение к
ночным визитерам Ростику создать не удалось. Рымолов походил по кабинету, по
своему обыкновению постоял у окна. Потом сел за огромный, недавно
сколоченный стол, поставленный тут вместо съеденного саранчой, и в упор
спросил:
-- Сколько их было?
-- Как минимум двое, -- ответил Ростик. -- Две петли сразу захлестнули
меня...
-- Пятеро, -- вмешался Квадратный. -- Потому что еще трое сторожили
меня.
-- Значит, еще больше. Потому что двоим-троим нужно было стоять у
лошадей.
-- У лошадей-то зачем? -- спросил Ростик. -- С них железки уже потом
срезали...
-- Чтобы не заржали, -- пояснил Рымолов и сокрушенно опустил голову. --
М-да, прямо скажем, без блеска вы выступили. Но с другой стороны -- живы
остались. -- Он подумал и добавил: -- Среди стражников давно гуляют байки,
что их кто-то из темноты разглядывает.
-- Зачем? -- удивился Квадратный. -- Просто так разглядывать --
бессмысленно. Они же должны металл, наверное, снимать?..
-- Может, и снимают, только до меня информация не доходит. Не все же
такие... самокритичные, как вы.
-- Не понимаю, -- признался Ростик. -- Есть всего два способа --
ограбить или украсть. Ограбление никаким молчанием не замажешь, особенно
если есть раненые или, хуже того, серьезно раненные. Значит, ночные охотники
воруют его, пропажу еще можно при желании замять...
-- Значит, воруют, -- пробурчал Квадратный.
-- Так, -- продолжил Рымолов, -- теперь об оружии. Ближайшие две недели
на заводе в основном собирались изготавливать плуги и бороны... Но я отдал
распоряжение разрабатывать и полные, -- Рымолов со значением поднял
указательный палец, -- как космический скафандр, доспехи.
-- Полные доспехи? -- удивился Квадратный. -- Что это
такое?
-- Доспехи, в которых можно продержаться в окружении саранчи, --
добавил Рымолов. -- Никто ведь так и не доказал, что саранча способна
прогрызть хотя бы мягкое железо.
-- А на аэродроме, говорят, они жестяные ангары все-таки прогрызли, --
сказал Ростик.
-- Жесть -- но не миллиметровую каленую сталь.
-- Каленую? -- снова подал голос старшина.
-- Ну, мы решили, если уж делать доспехи, то такие, которые и стрелу из
арбалета насекомых могут сдержать. Или даже копье стражников из Чужого
города.
-- Разумно, -- согласился Квадратный. -- Вот только сколько они будут
весить?
-- Придется привыкать, -- "утешил" ребят Рымолов.
-- А для лошадей доспехи будут?
Председатель посмотрел на Ростика, пытаясь определить, уж не издевается
ли тот над ним.
-- О лошадях пока не подумали. Так-с, что с зеленокожими?
Ростик довольно нескладно, опять то и дело прерываемый Квадратным,
рассказал о своем диалоге с Шир Марамодом.
-- Говоришь, огромное полотенце сверху? Это интересно. Или все-таки
живое существо? На что оно показалось тебе похожим?
Ростик давно уже думал над этим, поэтому выпалил:
-- На огромную летучую манту!
-- Манту? -- переспросил Квадратный. -- Это?..
-- Большая такая камбала, которая плавает в южных морях и жрет все
подряд.
-- Да ну? -- удивился старшина. Рымолов погасил невольную улыбку.
-- Очень большая, старшина, иногда с размахом крыльев до четырех метров
доходит.
-- На рисунке еще больше, -- твердо сказал Ростик.
-- Ну, если она очень большая, в нее довольно просто будет попасть, --
решил старшина.
-- Если она очень большая и может закрыть половину Чужого города, все
твои зенитные скорострелки будут для нее комариным укусом.
-- Половину города? -- переспросил Рымолов.
-- Мне так показалось.
-- Может, просто нарушение пропорций? На рисунках это сплошь да
рядом... %% % %
-- Нет, С пропорциями у Широв все как раз очень аккуратно. Они и хотели
бы, да у них не получается, они прирожденные рисовальщики.
Рымолов сел за стол, подтащил крохотный, чуть больше почтовой марки
клочок бумаги и мелко-мелко написал одно из своих распоряжений. Об этих
марках по городу уже месяц ходили разные слухи, и даже пытались рассказывать
подобия анекдотов, в которых бывший профессор политеха сравнивался с
генсеками. Но марки действовали, и это оправдывало их существование.
-- Сейчас вы отправитесь на завод, -- твердо сказал Рымолов. -- Найдете
Грузинова, и он вам без очереди, слышите -- без всякой очереди, сделает
полные доспехи. Вы мне очень скоро понадобитесь, поэтому постарайтесь ему
внушить, чтобы он тоже поторопился, если это возможно.
Забрав у Рымолова распоряжение, Ростик спрятал его в нагрудный карман
гимнастерки, посмотрел на Квадратного и решился:
-- Вообще-то я хотел заскочить домой, отмыться, чаю нормального
выпить...
-- Нормального все равно во всем городе нет, -- посетовал Рымолов. --
Так что отправляйтесь на завод, а мыться и чаевничать станете, пока вам
доспехи будут клепать.
Сумрачно переглянувшись, Ростик с Квадратным отправились прямиком на
завод.
Тут людей оказалось чуть ли не больше, чем в городе. Причем большая
часть работающих расположилась на верстаках и столах, вынесенных из цехов.
Сначала Ростик не понял, в чем причина, потом, разглядев в помещении
гирлянды ламп, догадался, что таким образом технари экономили керосин на
освещение.
Как им сказали, найти Поликарпа Грузинова они могут только в
заводоуправлении. В том самом здании, которое они некогда с таким трудом
отбивали у насекомых, положив на площадке перед входом не один десяток
ребят. Воспоминание оказалось настолько тяжелым, что Ростик даже ехать
напрямик по этой площади не смог, он спешился, отвел своего жеребца в
соседний садик, привязал к тополю и прошагал вдоль стеночки, не желая
наступать на некогда политый кровью асфальт. Квадратный посмотрел на эту
странность вполне понимаюшими глазами. Вероятно, у него тоже имелось не одно
место под городом, где он не мог оставаться спокойным.
Грузинов сидел в огромном зале, заставленном столами и кульманами, за
которыми, впрочем, никого не было видно. Поликарп чертил настоящим
карандашом на настоящей бумаге. Разумеется, теперь работать приходилось на
оборотной стороне старых листов, потому что с бумагой было очень плохо, но
это ничуть не отразилось на правилах ГОСТа, по которым чертежи по-прежнему
творились.
-- С чем пожаловали? -- спросил Поликарп, даже не поздоровавшись.
Ростик, как и в кабинете Рымолова, с удивлением обнаружил, что его
гложет смесь интереса к такой вот спокойной, кабинетной работе и легкого
презрения, словно бы в нынешних условиях это было не совсем мужским делом.
Но может быть, он ошибался.
Рост положил на стол бумажку, исписанную Рымоловым, и сел на стул,
стоящий чуть в стороне, явно предназначенный для посетителей. Квадратный
решил пооткровенничать:
-- Обокрали нас. Остались мы без автоматов, без кирас. Придется тебе
сделать новые доспехи и выдать нам новое оружие.
Поликарп прочитал записку, покрутил головой, пробормотал:
-- Бывают, конечно, срочные приказы, но этот... Одним приказом, хлопцы,
не обойдетесь. Придется вам рассказать, что видели, что слышали и какое в
свете чудо?
-- Тут одни чудеса, куда ни повернись. А с рассказами придется
подождать, -- решил старшина. -- Уж очень у нас некоторые части тела
побаливают.
-- Особенно голова, -- пояснил Ростик. -- После того как ее вчера
копьем ухайдокали.
-- Как это?
-- Давай лучше мерки снимем, -- попросил Ростик. -- Домой хочется.
-- Все вы так, -- сокрушился Поликарп. -- Сами болтаетесь по всему
Полдневью, видите разные разности, а нас крохами со своего стола ленитесь
подкормить.
-- Давай работать, птица небесная, -- подтолкнул его кулаком в спину
старшина, и все трое маршевым шагом направились к выходной двери.
Поблуждав по полутемным переходам, они вышли на открытую площадь,
образованную тремя смежными цехами, где со страшным звоном и грохотом
работали два десятка мускулистых, полуобнаженных ребят. Почти все были
молоды, обветренны и загорелы выше всякой меры. И все были заняты одним
делом -- отковывали на огромных стальных болванках толстые, двух-, трех- и
даже пятимиллиметровые листы стали, разрезая их и подгоняя друг к другу
самыми разнообразными молотками от киянок до мощных, многопудовых молотов.
Чтобы его было слышно, Грузинову пришлось повысить голос:
-- Тут наши оружейники теперь пашут. Если все получится, мы вам уже
завтра выдадим по комплекту.
Потом он принялся разговаривать со сгорбленным, седобородым старичком,
который обыкновенным швейным сантиметром стал измерять разные части тела у
Ростика и Квадратного, записывая результаты мелом на темный кусок линолеума,
прибитый мебельными гвоздиками к доске.
Закончив обмер, старичок предложил Ростику и старшине выбрать себе по
шлему. Их, в отличие от движущихся частей доспехов, делали по одной схеме,
вроде остроконечного ведра с забралом, вот только каждое такое ведро весило
килограммов шесть, и это сразу вызывало уважение. Когда Ростик вынырнул из
понравившейся ему емкости, он спросил Поликарпа:
-- Почему они тяжелые такие?
-- Голову все-таки защищают, -- загадочно ответил старичок вместо
Грузинова.
-- К тому же мы там не очень удачную систему амортизации соорудили из
войлока... Но как говорил один наш великий полководец -- тяжела на заводе,
легка в бою будет.
-- Хотелось бы верить, -- загробным тоном пророкотал из своего шлема
старшина.
-- Внезапно в конце площадки появилась девушка в легком сарафане. Этот
сарафан так резко выделялся на фоне мрачной, серой обстановки, что головы
едва ли не трети кузнецов повернулись в ее сторону. Грузинов пошел ей
навстречу. Ростик с удивлением узнал в подходящей девушке Раю Кошеварову.
Она несла какой-то листочек. Ростик уже приготовился к самому худшему, к
тревоге, новому заданию, новой поездке из города. Но Рая подошла к Поликарпу
и веселым, звонким голоском, заглушившим даже звон ближайших молотов,
сообщила: Поликарп, тебе велено срочно заняться обсерваторией -- Потом
посмотрела на Ростика, на старшину, милостиво кивнула и собралась было идти
дальше.
-- А записку? -- не выдержал Поликарп.
-- Это не тебе, это я в пятый цех несу. -- И застучала подковками по
асфальту, будто маятник завелся.
Квадратный тем временем пристал к Грузинову:
-- Зачем ты понадобился обсерватории? Астрономов в доспехи обряжаешь?
-- Они должны повесить шар из дюраля, -- хмуро пояснил Поликарп. -- Но
его помяли при перевозке, вот обсерваторские и хотят свалить на нас грехи
транспортников.
-- Погоди, зачем шар-то понадобился?
-- Перегуда подсчитал, что, если на какой-то их антенне установить этот
шар, его будет видно со ста двадцати километров. Они решили использовать его
как маяк для патрулей.
-- Вот это дело, -- высказался Квадратный и повернулся к Ростику. --
Давай смотаемся? Интересно все-таки, да и шар для нас, считай,
устанавливают...
Ростик вздохнул, подумал о Любане, к которой хотел заскочить в
больницу, но кивнул:
-- Раз для нас -- давай смотаемся.
Шар оказался на удивление большим. Когда Ростик подошел и попробовал
измерить шагами, он показался ему метров шесть в диаметре, а то и больше.
Поликарп оценил Ростиковы манипуляции и отчетливо произнес:
-- Ну что ты мучаешься? Спроси меня -- я знаю. Четыре тридцать.
-- Я думал -- больше, -- ответил Рост.
-- Они всегда кажутся больше. -- И Поликарп ушел искать кого-нибудь из
начальства.
Шар был сделан из легкого дюраля, наклепанного на более жесткий каркас
из стальных профилей. Ростик выяснил это, сунув голову в специально
проделанный люк для возможного ремонта. Внутри сквозь неплотно подогнанные
листы обшивки пробивалось тонкими лучиками солнце, и весь объем резонировал,
откликаясь на малейшие звуки.
-- Почему он так блестит? -- услышал Ростик голос Квадратного. Вопрос,
безусловно, был адресован Грузинову.
-- Мы сумели зарядить несколько аккумуляторов и анодировали его хромом.
Получилось не очень... За подобную работу на Земле мне бы голову отвинтили,
а тут ввиду отсутствия чего бы то ни было -- и так сойдет.
Ростик вытянул голову из шара. Грузинов уже вернулся и не один. За ним
шагало человек десять солдатиков, троих из которых Ростик знал по боям на
заводе. Сейчас они выглядели заматеревшими и отчужденными.
Впрочем, Ростик и сам иногда чувствовал, что становится тут более
апатичным, чем на Земле. Или сказывалась постоянная смена впечатлений и
отсутствие отдыха, или воздух в Полдневье располагал к растительному
существованию.
-- Ну, что ты собираешься делать? -- спросил Поликарпа старшина, весь
излучая любопытство.
-- Сейчас Перегуда подойдет, и все сразу станет...
Предположения Поликарпа так и остались невысказанными, потому что
Перегуда появился из-за угла обсерватории, почему-то жуя на ходу, шагая так,
что полы неизменного синего халата бились, словно флаги. Видимо, ему не дали
пообедать или поужинать, согласно распорядку дня нормального астронома.
-- Поликарп, мне непонятно, почему вы решили, что шар нужно привезти
сюда? Что я должен с ним тут делать? -- спросил директор, когда между ним и
собеседником оставалось еще шагов двадцать.
-- Добрый день, -- поздоровался Поликарп. Ростик с интересом наблюдал
происходящее.
-- Добрый. Шар, -- Перегуда откусил кусок от аппетитно выглядевшего
блинчика, из которого брызнул какой-то сок, вероятно в него была завернута
котлета, -- нужно было доставить к ретрансляционной радиотелевышке. В
техзадании, которое вы испросили, я ясно указал, что это самая высокая точка
во всем городе и стоит она на подходящей возвышенности. Туда и следовало...
-- Понятно, -- согласился Поликарп. -- И как же вы собираетесь затащить
туда эту бандуру?
-- Нет, не мы, это вы ее затащите. -- Перегуда суховато усмехнулся.
-- Я? -- Чувствовалось, что Поликарп слегка потрясен.
-- Не в одиночку, конечно. -- Директор дожевал остатки блинчика, и
Ростик едва удержался, чтобы не облизнуться. -- А вместе с помощниками.
-- Какими помощниками? -- спросил инженер.
И это было ошибкой. Потому что Перегуда широким жестом указал на
солдатиков и даже, кажется, на старшину с Ростиком.
-- А этих людей я зря от райкома затребовал?
-- Райкома больше нет, -- механически поправил его Поликарп.
-- Да, простите, -- сразу же согласился Перегуда. -- Но люди, в любом
случае, у нас есть. Да еще какие! -- он с удовольствием посмотрел на
Ростика.
-- Припрягают, -- прошептал за спиной старшина,
-- Да, посмотрели... -- разочарованно отозвался Ростик. -- И уйти
теперь не получится.
-- Почему бы не попробовать? -- спросил Квадратный.
-- Теперь -- нет, -- твердо сказал Ростик.
Перегуда постоял напротив Поликарпа, Поликарп постоял, опустив голову,
перед Перегудой. Наконец Поликарп сдался. Понял, что теперь, как бы он ни
протестовал, операция по установке шара на радиотелевышке останется за ним.
Так что возражать изначально не стоило.
-- Что же вы раньше не сказали, -- попробовал он упрекнуть Перегуду, но
каждому было ясно, что он просто стравливает пар. -- Мы бы сразу доставили
его к вышке... Теперь тащить его километров пять, если не больше.
-- Это было указано в техзадании. Впрочем, с этими пятью километрами у
вас хлопот не будет, скоро подойдет КрАЗ с завода.
-- Почему вы так думаете? -- удивился Поликарп.
-- Потому что сам его вызвал.
Оперативность, с какой работал директор обсерватории, произвела
впечатление даже на солдатиков. А Грузинова она просто сразила. Инженер
принялся ходить вокруг шара, постукивая его мягким, нетренированным кулаком
по сверкающей, легкой поверхности.
-- Что он делает? -- спросил старшина.
-- Думает, как его воздвигать на вышку, -- ответил Ростик и не ошибся.
-- Нелегко нам будет, -- тут же отозвался Поликарп.
-- Нам... будет... нелегко, -- с расстановкой, со вкусом произнес
старшина.
Переложив все предстоящие сложности на плечи Поли-карпа, к Ростику
подошел Перегуда.
-- Может, расположимся в тенечке? -- предложил он. -- И пока есть
время, расскажешь, что видел, что знаешь.
Его лицо за последний месяц помолодело. И выглядел он веселее. Теперь
не осталось и тени дистанции, которую он пытался установить с Ростиком,
когда они только-только познакомились.
Ростику это понравилось. Так он чувствовал себя спокойнее. Поэтому, не
чинясь, он стал рассказывать, что и как с ними происходило за последнюю
неделю. К тому же и дорожка уже была накатанной, ведь только сегодня он
докладывал Рымолову.
Перегуда покрутил головой, рассказ ему явно понравился.
-- Да, вам этот шар нужнее остальных. Теперь-то блуждать не придется.
Его будет заметно... за сто двадцать километров. За сто без бинокля --
увидите точно.
-- Кстати, о бинокле... -- Квадратный с заметным волнением повернулся к
Ростику.
-- Не взяли его волосатики, я первым делом проверил, -- отозвался Рост.
-- Да, тяжко, когда у нас только один такой прибор, -- проговорил
Перегуда задумчиво. -- Вот появится у нас время, непременно научу десяток
девчонок шлифовать линзы, чтобы...
Они помолчали. Квадратный, решившись, спросил:
-- А сигналы какие-нибудь с помощью этого шара передавать можно?
-- Мы разработали систему кодировки.
-- Азбука Морзе? -- спросил с надеждой Квадратный.
-- Вроде того. В обычное время вокруг шара будет двигаться затемняющая
его квадратная штора, подобно тому, как ночные облака ходят над Полдневьем.
Только они гуляют над внутренней поверхностью, где мы живем, а наша будет
кататься по внешней. Мы рассчитываем, она позволит нам использовать и
простые сигналы.
-- Если она должна просто крутиться, то посигналить не очень-то
получится, -- усмехнулся Квадратный.
-- Штора-то будет не сплошной. Ее поверхность будет составлена по
принципу поворотных жалюзи. И каждое из этих крылышек можно будет синхронно
поворачивать, если нажимать один рычаг.
-- Громоздкая штука получится, -- сказал Ростик.
-- Не очень, мы уже прикинули. Если использовать крашеные алюминиевые
профили, одному человеку вполне удастся справиться.
-- Получится вроде морского семафора, -- обрадовался, осознав общий
принцип, старшина.
-- Точно, -- подтвердил Перегуда.
-- Тогда хорошо бы и нам такую штуку... Ну, я хочу сказать, переносную.
-- А вот это идея, -- согласился Ростик. -- Только она должна быть
очень компактной.
-- Подумаем, -- согласился вдруг Поликарп. Оказывается, он давно стоял
рядом, просто почему-то был незаметен. Потом он добавил: -- Только вам
придется морзянку учить в обязательном порядке.
-- Ради такого дела -- выучим, -- кивнул старшина.
-- А может, обойдемся тюремной азбукой? -- спросил Перегуда. -- Знаете,
шесть по горизонтали, пять по вертикали, и в итоге получаем...
-- Морзянка экономичней, -- решил высказаться сын радиомастера Ростик.
-- Лучше поработать, зато...
Докончить он не успел. На дороге, соединяющей обсерваторию и городские
новостройки, появился шлейф пыли. Кто-то из солдат поднялся на нижнюю
площадку обсерваторской радиоантенны, приставив руку козырьком ко лбу,
всмотрелся.
-- Он! -- крикнул солдатик наконец.
Это и в самом деле оказался КрАЗ, у которого был разобран кузов, а
скрепленные строительными скобами шпалы образовывали что-то вроде невысокого
колодца. В этот колодец и полагалось, по идее, установить шар, скрепив его
растяжками.
Сначала Ростик сомневался, что им удастся что-нибудь сделать. Но шар
оказался нетяжелым, меньше семисот килограммов, как сказал Поликарп. А это
было вполне по силам четырнадцати молодым ребятам, считая водителя.
Разумеется, поднимать его, взваливать на помост и закатывать в ложе-мент --
как назвал колодец Поликарп -- было неудобно, тем не менее они справились. И
при этом даже не очень запыхались.
Закончив расчаливать шар, используя невесть откуда взявшиеся капроновые
шпагаты, способные, по словам Поликарпа, выдерживать нагрузку до пяти тонн,
все потащились к городу. Поездка до вышки оказалась недолгой. Привязывая
жеребцов в тени к очередной импровизированной коновязи, Квадратный сказал:
-- Эх, нужно было не болтать у обсерватории, а лошадок на конюшню
отвести. Нечего им с нами так-то таскаться.
Ростика эти лошадиные нежности, однако, не встревожили. Он знал, что
кони и не такое могли выдержать.
Потом все разом как зачарованные стали осматривать вышку. Это было
сорокаметровое сооружение, смонтированное из стандартных секций. Такие
типовые вышки были расставлены на Земле во всех сколько-нибудь крупных
городах России. Все немного приуныли, вышка показалась чересчур высокой, шар
неуклюжим, а надежных креплений не предвиделось.
И тем не менее Поликарп принялся командовать. То ли он действительно
был хорошим инженером, то ли обдумал все заранее, но проблема не вызвала у
него -- единственного -- никаких колебаний. Перебросив через верхние балки
капроновые тросы, смазав сталь какой-то липкой на вид смазкой, он заявил,
что подъем может быть осуществлен грузовиком вместо лебедки и десятью
помогающими и направляющими монтажниками.
Так и оказалось. Соорудив довольно сложную, многоступенчатую проводку
капронового каната, инженер приказал водителю потихоньку трогать по его
команде, а десяти остальным орлам направлять. И когда заурчал мотор машины,
шар медленно поплыл вверх.
До темноты осталось не меньше часа, когда шар, подтягиваемый
поднявшимися наверх солдатиками, перекатился через край вышки и прочно
улегся на верхней площадке, сваренной из рифленых листов.
-- Ну, все, -- сказал Поликарп и гордо осмотрел результаты трудов. --
Остальную работу завтра вручную закончим.
Ростик, который работал на верхотуре с остальными ребятами, посмотрел
вниз. К его удивлению, их суета привлекла немало наблюдателей. Народ стоял
чуть в отдалении и получал от зрелища массу удовольствия.
-- Здоровая, и блестит здорово, -- сказал кто-то из солдатиков, обходя
шар по периметру и с незаметным ранее уважением похлопывая его по боку.
-- Может, и заработает наш семафор, -- отозвался Квадратный.
Непременно заработает, -- отозвался Перегуда, который последнюю стадию
монтажа тоже провел наверху. -- Вот катки под штору установим, назначим
вахты -- и заработает как миленький.
-- А как будет эта штора крутиться, -- спросил с внезапным подозрением
любопытный солдатик. -- Моторов-то нет.
-- Зачем нам моторы? -- отозвался Квадратный. -- У нас есть солдатики,
вроде тебя. Как я понимаю, тут предполагается команду наблюдателей держать?
Перегуда только кивнул, к немому изумлению всех солдат
разом.
Пока они спускались, довольные выполненной работой, от толпы внизу
отделился уже знакомый Ростику сарафан. Его заметил и Поликарп. И как это
уже было на заводе, он слегка покраснел. Постоял на площадке, покрутил
головой, словно бы осматриваясь, беспомощно улыбнулся и стал спускаться
дальше.
За его спиной вдруг вполне разоблачительно вздохнул Квадратный:
-- М-да, а тут...
Рая уже ждала у лестницы. На ее плече в обыкновенном солдатском сидоре
что-то ощутимо бултыхалось. Она улыбалась так, что на нее хотелось смотреть
не отрываясь. Но она, кажется, замечала только Поликарпа. Впрочем, когда
Ростик подошел к ней на расстояние вытянутой руки, она его тоже заметила. И
тоже слегка смутилась.
-- Я подумала, если вы и после темноты будете работать, то... Вот.
-- Уже не нужно, -- ответил Поликарп. -- Мы идем домой, остальное
завтра будем доделывать.
-- Вот и хорошо, -- обрадовалась Рая, тут же отдавая увесистый сидор
своему кавалеру, который безропотно его принял. Потом взглянула на Ростика
внимательно. -- Да и Любаня будет довольна. А то она в своей больнице прямо
как... -- она подумала, подыскивая сравнение, -- как твоя мама вкалывает.
-- В больнице? -- удивился Поликарп. -- А я думал...
-- К свекрови поближе, -- сказала с непонятным удовлетворением Рая, --
под присмотром все-таки спокойнее.
-- Спокойнее кому? -- спросил Поликарп. Ростик удивился:
-- Мне, конечно, кому же еще?
Рая вдруг испытующе посмотрела на Ростика: -А ей?
На этот вопрос он ответа не знал, но прежняя уверенность в правоте
ничуть от этого не потускнела. Отец его бы одобрил -- в этом Ростик не
сомневался. К тому же кто-то должен был делать эту работу, так почему же не
он?
Поутру мама ушла в больницу, разрешив Любане опоздать на два часа,
чтобы ребята впервые, вероятно, ощутили себя настоящими новобрачными. Они
так и не успели сыграть свадьбу, действительно не успели почувствовать себя
молодоженами. Два часа выглядели царским подарком, но...
Скрипнула калитка, и Ростик даже не успел натянуть штаны, как во
входную дверь уже стучали. Это оказался Квадратный, выбритый, начищенный,
затянутый в старую, выцветшую, но вполне справную гимнастерку. Бравый вид
его привел Ростика в замешательство:
-- Ты что, всю ночь наглаживался?
-- Не всю, но некоторое время пришлось потратить на внешний вид... Тебя
Рымолов приглашает на совещание.
В этот момент на кухню в тонком халатике вышла Любаня. По ее виду
каждый понял бы, что она счастлива, что на душе у нее царит покой и что она
верит -- так будет всегда.
-- А завтрак? -- спросила она. -- Здравствуйте, Квадратный.
-- Привет, -- улыбнулся старшина. Он откровенно залюбовался, но это
было такое любование, что Ростик не ощутил ни грана раздражения, наоборот,
он тоже был счастлив и немного горд.
-- А вот завтракать, кажется, придется в обед.
-- Тогда я тебе вчерашнюю лепешку медом намажу, -- решила Любаня.
Лепешки в последнее время мама научилась печь как настоящая азиатская
женщина -- мягкие, душистые, вкусные... А мед всегда был медом, даже в
Полдневье. Выпив кружку молока и захватив лепешку, Ростик почапал за
старшиной.
-- Слушай, к чему такая спешка? -- спросил он, жуя на ходу.
-- Сам не знаю, я зашел в Белый дом случайно, а они подняли крик, чтобы
я тебя тащил хоть на аркане.
-- А зачем? Квадратный пожал плечами: -- Поживем -- увидим.
Заседание было уже в самом разгаре, когда они проскользнули в кабинет.
Ростик и не подозревал, что он так заспался. Впрочем, зато отдохнул так, что
хоть в новое путешествие отправляйся. Вот только с Любаней толком
полюбезничать не удалось, ну да это дело никуда не убежит, будет еще время.
Проблема оказалась в самом деле нешуточная. Когда Ростик вникнул в то,
что говорилось и как говорилось, он понял, зачем их, кажется, пригласили.
-- А я все-таки считаю, что строить настоящие укрепления по периметру
наших пахотных земель -- необходимо, -- горячился неизвестный Ростику дедуся
в кошмарном кожушке, который он не снял даже в кабинете Рымолова. -- Вы сами
подумайте, люди выйдут в поле, начнут пахать и сеять... Как вы обеспечите их
безопасность? А после войны с кузнечиками, после саранчи этой треклятой --
да они же попросту боятся! И правильно делают, мне тоже страшно бывает. Как
на холм взберешься, по сторонам посмотришь в даль эту бесконечную...
-- Погоди, Корней, -- прервал его Рымолов. -- Понятно, после этих войн
в поле неуютно. Но пахать-то надо. Сеять тоже надо.
-- Надо, кто спорит! Но ты сам посмотри, Андрей Арсеньич! На город
нападений было -- раз-два, и обчелся. А в поле почитай кажную бригаду
потрепали. А кого и вовсе... тю-тю, на тот свет отправили.
Ростик заметил, что у стеночки сидит теща, непривычно тихая и
спокойная. Он подсел к ней, наклонился.
-- Доброе утро. Кто это?
-- Наш всеобщий кормилец, Корней Усольцев, -- отозвалась теща Тамара.
-- Был председателем совхоза, теперь вот новый крестьянский вожак.
-- Чего он хочет?
-- Чтобы вокруг всех пахотных земель построили укрепления и ввели
круглосуточную охрану его бригад.
Квадратный чуть слышно свистнул.
-- Ну дает! Да где же мы столько народу возьмем?
-- О том и речь, -- вздохнула теща.
-- Ну, положим, в городе потери не меньше оказались, а может, и больше.
Концентрация людей -- палка о двух концах. -- Рымолов подумал. -- Значит,
так. Строить дома твоим Деревенским будем по новому принципу, чтобы могли от
саранчи отбиваться. И чтобы с легким наскоком насекомых сами справились.
Почти как замки, крепости даже... Илья Самойлович, -- обратился он
Кошеварову, -- нужно будет дать распоряжение нашим инженерам, пусть сотворят
типовой проект укрепленной фермы.
-- Что? -- В горле Усольцева что-то пискнуло. -- Какие фермы? А как же
коллективный принцип ведения хозяйства? Да вы что, товарищи?!
-- Коллективный принцип остался на Земле. У нас тут земли -- не
измерить. Всю контролировать невозможно. Следовательно, -- Рымолов сделал
паузу, -- выбираем американский фермерский тип развития.
-- А захотят ли? -- спросил осторожненько бывший редактор "Известки"
Наум Вершигора.
-- Когда поймут, что это выгодно, будут в очередь стоять в
регистрационный отдел, -- твердо сказал Борщагов. -- Теперь так. Стражников
пустим по периметру наших земель, это обязательно. Но вообще-то нужно
ориентировать крестьян на совмещение сельхозработ и охраны своей территории.
Казаки тем и раздвинули пределы России, что умели работать с оружием на
ремне. А настоящие крепости мы сейчас строить не сможем, ни людей, ни
транспорта, ни прочих ресурсов нет. Да и не ясно, какой от них прок будет.
-- Я не понимаю... -- начал было Усольцев, но Рымолов его оборвал:
-- А ты у людей спроси, может, они тебе объяснят? Может, они уже
поняли?
-- Хорошо, с крепостями -- пусть будет, как ты решил. Но как же урожаи
продавать? -- выдвинул "железный" тезис бывший директор совхоза. -- Ведь
совхоз не просто так, он гарантированно скупал полученные продукты -- зерно
там, мясо, птицу...
-- Гноили вы и зерно, и мясо, -- легко, как бы невпопад сказал
Кошеваров.
-- Да, это было, -- поддержал его Рымолов. -- А что касается
фермеров... Обязательные поставки в счет налогов, субсидий и всяких
предварительных вложений -- отдай. А остальное -- пусть везут на рынок. Что
понравится, то люди и купят.
-- Ну, привезет он, а платить чем? -- хитро прищурился Усольцев.
-- Нет, подождите, -- подала голос теща Тамара. -- Товарищи, вы
понимаете, что это... Практически это введение частной собственности?
-- На землю -- да, -- сурово и жестко ответил Рымолов. -- Иначе мы
сейчас, с нашими ресурсами, продуктов питания за короткий срок не получим.
-- А как же бедные -- богатые? -- подал голос и сидящий где-то совсем
близко от стола Председателя лейтенант Достальский.
-- Не будет у нас мироеда на деревне, -- твердо ответил Рымолов. -- У
нас земли -- неограниченное количество. Хочешь работать -- паши,
зарабатывай, богатей. Кулаки классического, эксплуататорского типа физически
-- в силу специфики Полдневья -- появиться у нас не могут. Поэтому...
-- Нет, погоди, -- снова вмешался Усольцев. -- А платить-то все-таки
чем будешь?
-- Пока я предлагаю старые деньги оставить в обращении. А со временем,
может, какие-нибудь ракушки приспособим, жемчужинки, патроны или еще
что-нибудь...
-- Патроны распылять не дам, -- быстро проговорил Достальский. -- У них
другая цена -- в бою.
-- Согласен, согласен, -- устало кивнул Рымолов.
Он оглядел собравшихся в его кабинете десятка три людей. Многие
выглядели усталыми, почти у всех темнели круги под глазами. Решать нужно
было очень многое -- практически требовалось заложить принципы цивилизации
людей в Полдневье. И спать получалось мало, в любом случае -- недостаточно.
Ростик почувствовал себя немного воришкой, который вздумал было сегодня
устроить праздник с отсыпанием под завязку, сытным завтраком, милованьем с
женой... Он сел прямее. В комнате царило молчание. Наконец Кошеваров помялся
и произнес:
-- И все-таки, Андрей Арсеньич, мы когда-то вступали в партию... Не
могу, не понимаю, почему так вот сразу?
Мы находимся, -- Рымолов вздохнул, -- у крайней черты нашего
материального производства. Мы стоим на развалинах всех прежних условий
труда, системы распределения, отношений собственности. Практически, если мы
сейчас не начнем строить новые отношения, мы развалимся и превратимся в
бродячее племя без города, без корней, с самыми дикими манерами... Пока нас
не уничтожат окончательно. Но есть возможность все перестроить и начать
подъем. Из этой нынешней, самой нижней точки нашей человеческой цивилизации
тут, в Полдневье, можно подниматься, и богатеть, и присоединять все новые и
новые земли, находить союзников... Развиваться, одним словом. -- Рымолов
помолчал. -- Такова дилемма: Думаю, ни у кого не должно быть сомнений, что
именно в нашей ситуации следует избрать. Как мы избавились от прежней,
весьма бестолковой администрации, так мы должны сбросить заблуждения --
другого слова не подберу -- нашей земной, увы, тоже не весьма благополучной
истории.
-- Нижняя точка... Дилемма... Развитие, -- пробурчал Усольцев. -- Я так
скажу, если деревне будет хорошо, тогда я с вами, Арсеньич. Если все опять
превратится в говорильню да голод наших ребятишек зажмет -- тогда уволь.
Хоть цыганом стану, а людей своих от тебя сведу.
Он встал и, ни на кого не глядя, широкими шагами вышел из кабинета.
Рымолов проводил его печальным взглядом исподлобья.
-- Заседание, как я понимаю, закончено. Новый курс нашей администрации
я, как мог, объяснил. Давайте работать...
Ростик вышел от Рымолова вместе со всеми. Он не очень понимал суть
происшедшего, но чувствовал, что тут многое придется еще уточнять и
обдумывать. И потому ни в чем не был уверен. Квадратный посмотрел на небо и
спросил:
-- Так зачем нас вызвали, не понял?
-- Он думал, что разговор пойдет по-другому, -- пояснил Ростик.
-- А... Ну, тогда... Слушай, а что такое дилемма?
-- Это когда одна проблема имеет два решения. Но они противоречивы.
-- Так, объяснил... -- хмыкнул старшина. Впрочем, обиды в его голосе не
было. -- Ты куда сейчас?
-- Давно хотел на аэродром заскочить, посмотреть, как там у Кима дела.
-- Это кореец такой, узкоглазый, да?
-- Он мой друг, -- пояснил Ростик. -- С детства.
-- Ладно, я тогда, пожалуй, на конюшню. Там эти горе- шорники седла
неправильно шьют. Потом на завод схожу, понравилось мне, как кузнецы
работают -- загляденье.
Забежав по дороге домой, Ростик обнаружил, что Любани, конечно, уже
нет, выпил еще одну кружку молока с огромной лепешкой, еще толще намазанной
медом, и пошел дальше.
Аэродром он услышал издалека. Самолетный двигатель просто вопил, то
захлебываясь, то примолкая, чтобы сразу же взвыть еще отчаянней. Даже
далекому от техники Ростику было ясно, что нормальный движок так неровно
выть не может. Но что тому было причиной -- некачественное горючее или
неумелая сборка, он, конечно, не знал.
Выйдя из рощицы голых еще деревьев, он увидел ангары, пяток бараков и
чуть в стороне полетную вышку, над которой бессильным мешком висел ветровой
конус. Мотор гоняли на одиноком, крохотном самолетике, который то елозил
себе по земле, то замирал, но взлететь не мог.
Приглядываясь к самолетику, Ростик перебрался через дощатый,
полуобглоданный саранчой забор и зашагал было к полетной вышке, как вдруг
откуда-то появились солдатики. Их было трое. Один из них очень воинственно
крикнул:
-- Стой! Стрелять буду.
-- Я из города. -- Ростик остановился. -- Разведчик, иду к Киму, чтобы
узнать возможность воздушной разведки.
Троих постовых раздвинул кто-то чуть более решительный. Это оказалась
девушка в гимнастерке и с короткой, мальчишеской стрижкой, ее лицо
показалось Ростику смутно знакомым. Девушка хмуро кивнула:
-- А, Гринев, проходи. -- Она обернулась к постовым: -- Это Гринев...
Больше Ростик ничего не расслышал. Он благодарно улыбнулся девушке, но
той его благодарность была как сапогу горчичник, и ему осталось только
шагать дальше.
На краю поля расположились техники. Их было легко узнать по
замасленным, как в кино, комбинезонам. Они о чем-то сдержанно
переговаривались. Впереди всех стоял невысокий мужичок на деревянном
протезе. Вместо комбинезона на нем был старый, лоснящийся на рукавах пиджак.
Он курил какой-то зверский самосад, ядовитые клубы которого долетали даже до
остальных.
Ростик подошел к ним незамеченным.
-- Здравствуйте, -- произнес он погромче. -- Где я могу найти Кима?
-- Кто-то из техников оглянулся, но ничего не ответил. Ростик подождал,
ничего не происходило. Все смотрели на бессильные старания маленького
самолетика подняться в воздух. Наконец одноногий не выдержал: Хрен он
взлетит с такой заправкой. Говорил же я, чтобы баки облегчил.
-- Плохому танцору всегда... -- начал было один из техников помоложе.
-- Чушь, парень. С такой тягой даже я не взлетел бы.
-- Ты, Серегин, -- проговорил тот, которому не дали рассказать
знаменитую байку про танцора, -- свое уже отлетал. Ты бы вот их поучил.
-- А я зачем тут второй месяц обретаюсь? -- грозно спросил одноногий.
Потом поднял голову и прокричал, надсаживаясь, в сторону полетной вышки: --
Антон, скажи ему, пусть кончает это безобразие!
В окошке полетной вышки Ростик, к своему удивлению и радости, увидел
Антона Бурскина. Тот был в чем-то черном на голове. Он кивнул и стал руками
совершать странные движения перед собой.
Одноногий Серегин подошел к Ростику:
-- Тебе кого?
-- Я к Киму, -- сказал Ростик. -- Где я могу его найти?
-- Сейчас он сам к нам приедет.
Самолетик развернулся на дальнем конце поля и покатил, уже, кажется, не
надеясь взлететь, к ожидавшим его техникам. Когда он добрался, мотор пару
раз чихнул и заглох окончательно. Кабина отодвинулась назад, и из нее стал
выбираться Ким в летном шлеме. Был он зол до крайности.
Когда он спрыгнул с крыла на землю, Ростик позвал его:
-- Ким, привет!
Ким заулыбался, слегка оттаяв, и пошел к нему навстречу:
-- Рост, Ростище! Какими судьбами?
-- Да вот, проведать решил. Давно собирался. -- Он с уважением
посмотрел на самолетик. -- Как тут у вас?
Ким похлопывал Ростика по плечу, но после последнего вопроса его губы
напряглись, улыбка исчезла. Он оглянулся и с почти откровенной ненавистью
посмотрел на самолетик.
-- Да нет тут у нас никаких дел. Моторы пересобрали с трех машин.
Бензин чуть не в лабораторных колбах отогнали... -- Он опустил голову и уже
потише произнес: -- А эта зараза не поднимается в воздух, и все тут.
-- Может, в сборке что-то не так? -- спросил тот самый парень, который
только что хотел Кима сравнить с плохим танцором и к которому одноногий
Серегин обращался, даже не называя фамилии.
-- Быть такого не может, -- высказался Серегин. -- Просто земная
техника тут не летает. Не хочет.
Ростик вспомнил утреннее совещание у Рымолова. Тот тоже считал, что
многое придется менять. И этот вот самолет, который смотрел на Ростика
широким, украшенным винтом носом, был лучшим тому подтверждением. Если
раньше у Ростика и оставались какие-то сомнения, теперь они окончательно
растаяли.
-- Что же делать?
-- Что делать? -- переспросил Ким. И тут же ответил: -- Искать что-то
такое, что тут будет работать. Искать и искать. -- И снова, уже потише, но с
огромной, невероятной убежденностью договорил: -- И не успокаиваться, пока
не найдем. Иначе нас, -- он помолчал, -- просто сожрут.
Ну, что же, подумал Ростик, будем искать. На то я и разведчик.
Ростик привстал на стременах и осмотрел холмы, открывшиеся перед ними.
Это были пологие, похожие на валы бесконечного моря складки, уходящие прямо
в серое, безвоздушное небо Полдневья. Иногда между ними росли кусты, полные
треска и щебетания странных птиц и насекомых. Еще в низинках звенели ручьи,
битком набитые мальками и всякой ручейной живностью.
Мир вокруг был прекрасен. Даже давящее, угрюмое небо не портило этой
красоты, а, наоборот, как начинало казаться Ростику, придавало Полдневью
особый свет, может, даже особое очарование.
Старшина Квадратный, мерно покачиваясь в седле, направлял своего
жеребца на один из самых высоких холмов. Жеребец его приседал на задние
ноги, потому что был нагружен так, что даже спина Квадратного не казалась
чрезмерно большой. Ростик нагнал спутника.
-- Я начинаю привыкать, -- сказал он. -- Мне здесь все больше нравится.
-- Даже эти железяки на голове и вокруг всего тела?
В самом деле, доспехи, которые они волокли на себе, давили нещадно.
Кроме того, балахоны цвета хаки, пошитые, чтобы человек в доспехах не
перегрелся до беспамятства и чтобы сталь не блестела на всю округу,
шелестели от каждого движения, как ноябрьские транспаранты на ветру. И
все-таки приказ был однозначным -- на время похода эти штуковины не снимать,
для того они и сконструированы. Всякие гигиенические потребности можно было
удовлетворять, не снимая щитков и кирас, просто отодвигая хитроумные
заслонки в сторону. Сначала эти заслонки вызвали у всех окружающих, включая
Ростика с Квадратным, массу шуток и не вполне аппетитных замечаний. Но уже
спустя два дня оба перестали их замечать, словно всю жизнь провели именно за
таким вот "рыцарственным" свершением некоторых ритуалов.
-- Нам-то что? Вот лошадок жаль.
Жеребцы у них в самом деле выглядели не лучшим образом. От веса
доспехов и поклажи первое время они вообще проходили километров двадцать,
что не укладывалось ни в какие нормы суточного конного перехода. И за эти
километры лошадки успевали растереть себе спину до ощутимых гнойников,
которые уже через день начали отвратительно вонять.
Пытаясь избавить животных от страданий, в первый же вечер Ростик со
старшиной сгрузили поклажу, загнали их в ручей и вымыли, вычистили чуть не
каждый волосок, но это все равно не помогло. Лошадям приходилось туго, они с
большим трудом привыкали к новым нагрузкам, и раны их затягивались плохо.
-- Ничего, крепче будут, -- ответил старшина. -- Да и не так уж мы
тяжелы, я полагаю, доспехи не больше тридцати килограммов весят.
Это было правдой. То ли более современная технология стали, то ли
умелая ковка -- но что-то позволило облегчить стальную скорлупу до
приемлемого веса. О том, чтобы, как писали в школьном учебнике истории,
невозможно было подняться в этих панцирях с земли без помощи, не было и
речи. Что касается Квадратного, так тот даже иные упражнения делал в
панцире, например, кувыркался.
-- Знаешь, в этих доспехах на лошади ехать приятней, -- проговорил
Рост. -- Не так некоторые места болят.
Старшина хмыкнул и ничего не ответил.
-- Интересно, -- снова подумал вслух Ростик, -- эти доспехи пулю из
калашника держат?
-- Ребята на заводе пробовали, -- тут же повернулся к нему старшина. --
Нагрудный щиток и шлем, как правило, держат.
А вот то, что у нас на ногах и руках -- пробивается навылет. Но доспех
на доспех, конечно, не приходится.
-- М-да, а мне хотелось бы как раз знать, наши каковы? И не
теоретически, а самым что ни на есть практическим образом.
-- Почему-то мне кажется, -- мрачно отозвался старшина, -- придет время
-- проверим.
Заднее копыто жеребца Квадратного вывалило немалый булыжник, и он
откатился вниз по склону метра на три. Под дерном, на вывороченном месте
блеснула темно-красная, сыроватая, как свежая царапина, почва. Не нужно было
учить почвоведение, чтобы представить, какие урожаи она могла приносить.
-- В своем докладе я обязательно помяну, что целина у холмов куда
богаче, чем земля у города.
-- Согласен, -- кивнул старшина. -- Людей заставили огороды на красной
глине городить, а тут плюнь -- дерево вырастет.
-- Зато огородников здесь пасти трудно.
-- Все равно проверить следовало. И не понимаю я, из-за чего
патрулировать эти земли сложнее?
-- От города дальше.
-- Зато урожай тут -- не увезешь, а там -- едва не впустую надрываться
приходится.
Ростик подумал и все-таки напомнил:
-- Только за последнюю неделю у города более десяти стычек случилось. И
хотя никто, кажется, серьезно не пострадал, все-таки...
-- Это волосатики балуются, -- лениво ответил Квадратный. -- Вот были
бы собаки, хрен бы они сунулись.
Да, судя по всему, нападения совершали те же глазастые ночные ребята,
что ограбили Ростика со старшиной по дороге из Старого города. И конечно, с
собаками их можно было отгонять в любую темень. Но собак осталось мало,
Ростик не был даже уверен, что служебные породы вообще пережили нашествие
саранчи.
Из низинки между холмами послышалось ржание, резкие хлопки крыльев.
Ростик осадил коня и повернулся к шуму. Рука его легла на рукоять автомата,
подвешенного, как у ковбоя, с правой стороны седла. Но тревога оказалась
ложной -- мерно покачивая набрякшими, заваливающимися в разные стороны
горбами, из кустарника выплыло два десятка трехгорбых жирафов. Морды у них
были сонные, а коричневато-золотистые разводы делали их малозаметными на
фоне свежих листьев и ветвей.
Старшина, который оказался к ним ближе, выволок автомат, приложил его к
стальному плечу и прицелился. В течение последних дней такое случалось раз
десять. Разумеется, Квадратный не стрелял -- как настоящий охотник, он не
убивал ради развлечения.
Мерно покачивая длиннющими шеями, звери ушли в сторону отдаленной
рощицы. Квадратный проводил их стволом как завороженный. Потом посмотрел в
сторону города, который в неимоверной дали отсвечивал крохотной серебряной
искоркой маячного шара, поставленного на телевышке.
-- За день машины сюда доберутся из города? -- спросил он, усиленно о
чем-то раздумывая.
-- Почему же нет? Между нами и городом километров девяносто, не больше.
За день они вполне могут подскочить -- только зачем?
-- Помимо разведки у нас есть приказ о мясе, -- мягко напомнил
старшина. -- И это вполне разумный приказ. Представь, у нас там котлеты
детишкам только дважды в неделю дают.
Ростик подумал.
-- Я все помню. -- Он в самом деле помнил этот разговор с Рымоловым,
вот только не придал ему большого значения. -- Но не уверен, что начальники
и сами помнят об этой идее.
-- Я тоже. Пошлют они нас, ой пошлют, -- обреченно-озабоченно ответил
старшина и сунул автомат в седельную кобуру.
Конечно, причиной тому было не только обостренное чувство долга, но и
охотничий азарт. Тот самый, который Ростик не понимал. Впрочем, с питанием в
городе в самом деле было не ахти.
-- Ты думаешь, ради мяса имеет смысл жечь топливо?
-- А ради чего его еще жечь? Ведь мы же предлагаем еду, пищу... А если
не на машинах, а на конях? В городе остался еще с десяток лошадей. Если
договориться...
-- Это кобылы, ждущие приплода, -- отозвался Ростик. -- Вряд ли ради
охотничьих подвигов кто-то будет рисковать и таскать на них возы.
- Я и сам так думаю. -- Квадратный повесил голову.
Ростик пожал плечами, что было довольно неудобно под доспехами и
абсолютно бессмысленно, потому что никто, кроме него, не мог понять, какой
жест он проделал.
-- Но спросить-то мы обязаны?
Старшина кивнул и, взобравшись на ближайший холм, спешился. Стянув
латные перчатки, стал расшнуровывать свой самый большой тюк. В нем
находилось много разного, но главное, как знал Ростик, в этом тюке хранилась
довольно внушительная система, которую они получили в обсерватории перед
самым отъездом. Именно ее-то старшина и достал.
По всему, это было похоже на не очень аккуратную связку тонких
дюралевых уголков и полосок, с вдетыми в фигурные дырки облегченными
винтиками и гайками. Достав это устройство, Квадратный выложил и свинтил
подобие легкой, как воздушный змей, квадратной конструкции со стороной почти
в полтора метра. Потом он порылся на самом дне мешка и выволок на свет кусок
тонкой, легкой, сверкающей как зеркало и, по-видимому, очень прочной фольги.
-- Это не фольга, -- покачал старшина головой на вопрос Ростика. --
Ребята сказали, это алюминиевое напыление на капроновую пленку. У них
случайно на заводском складе остался рулон, они этой штукой железнодорожные
цистерны собирались обматывать для светоизоляции.
Ростик провел рукой по волшебной ткани, принесенной сюда с Земли.
Конечно, в этом мире люди такого делать не умели и неизвестно когда снова
научатся.
Старшина растянул зеркальную ткань на каркасе и получил мягкое зеркало,
которое видно было и в городе, скорее всего, даже без бинокля. Потом он стал
натягивать вторую рамку над первой. Но теперь вместо зеркальной ткани в
хитрые пазы он вставлял темные длинные пластинки, наподобие жалюзи. Собрав
общую шторку, закрывающую зеркало, он прямо в середине квадрата установил
общий рычаг, способный поворачивать все полосы одновременно. Теперь, стоило
этот рычаг потянуть в одну сторону, они все закрывали зеркало, стоило
потянуть в другую, открывали его, и поверхность начинала отражать солнечный
свет.
Опробовав свою систему, Квадратный даже свистнул от удовлетворения.
-- Значит, это и есть пресловутый гелиограф? -- на всякий случай
спросил Ростик.
-- Солнечный семафор, -- ответил Квадратный, то вглядываясь в горизонт,
то посматривая на солнце. Наконец он навел свое зеркало на город,
прицелившись через довольно сложную лунку, и проговорил: -- Кажется, город
на мушке. -- Теперь зеркало стояло на вершине холма, наклоненное под сорок
пять градусов к горизонту, отражая свет не хуже прожектора. -- Придержи-ка.
И он ловко, словно заправский сигнальщик, принялся щелкать общим
рычагом то вверх, то вниз. Ростик, придерживая телеграфную конструкцию одной
рукой, второй поднес к глазам бинокль. На таком расстоянии оптика не
очень-то и помогала, но все-таки это было лучше, чем ничего.
-- Ну, как они -- отзываются?
-- Работай, может, отзовутся, -- проговорил Ростик. Шар в бинокль
выглядел чуть более крупным, чем простой
блик солнца на осколке стекла, но все-таки это был их блик, и от него
следовало ждать ответа. И вдруг этот блик стал медленно, не чаще чем раз в
три-четыре секунды, подмигивать.
-- Здорово, они нас увидели! -- почти выкрикнул Ростик. -- Семафор-то
работает!
-- А почему он не должен работать? -- солидно отозвался Квадратный, но
было видно, что старшина и сам не очень-то верил до последней минуты в
возможность такой связи. -- Давай теперь составлять донесение.
Он написал на песке несколько слов. Потом принялся последовательно
заменять буквы на черточки и точки. Ростику не были видны его короткие
движения прутиком под ногами, да он и не понял бы их. Намертво обидевшись на
свою неграмотность, он решил сегодня же вечером засесть за морзянку.
-- Кажется, готово, -- решил старшина.
Он вернулся к управляющему рычагу и принялся неторопливо, поглядывая в
запись под ногами, выщелкивать свое донесение. Закончив, стал вглядываться в
пятнышко белого света на сером далеком севере.
Пятнышко мигнуло, потом еще раз.
-- Диктуй! -- заорал старшина и скакнул к своему прутику. Ростик стал
диктовать, не понимая ни одной буквы. Но
когда сообщение завершилось, старшина медленно, по буквам прочитал его
и вполне довольный кивнул.
-- Ну что? -- спросил Ростик.
-- Оказывается, они ждали нашего сигнала и заранее получили у
начальства на него "добро".
-- А конкретней?
-- "Ждите три машины на месте связи в полдень послезавтра", --
торжественно, почти нараспев произнес старшина.
-- Послезавтра? -- Ростик подумал. -- Интересно, успеем мы набить дичи
на три машины?
-- Набить-то успеем, а вот освежевать и отогнать мух -- с этим
возникнут проблемы.
Откуда-то из-за недалекого холма взлетел низкий, похожий на волчий,
режущий вой. В этом мире, полном добычи, не могло не быть хищников. Ростик
прислушался к этому звуку и философски, как ему показалось, объявил:
-- Отгонять придется не только мух, но и кое-кого похуже.
Охота, о которой так страстно вздыхал Квадратный, в этой местности
оказалась малоинтересной. Особенно легко было расстреливать трехгорбых
жирафов. Они не боялись людей и подпускали их практически в упор. За
пару-тройку часов Квадратному удалось набить мяса куда больше, чем они могли
обработать за полтора дня.
Самым сложным, как и подозревал старшина, оказалось стащить всю добычу
в одну кучу и разделать животных. Дело оказалось настолько неприятным, что
даже с их плоскими мечами Ростик едва одолел двух жирафов. Зато Квадратный
благополучно расправился с половиной туш.
А вот сдирать шкуры оказалось легко. Их следовало лишь иногда подрезать
у тонкого слоя сала, и она сползала, как мокрая ткань с тела. Сложив сырые
еще шкуры в один общий, неаппетитного вида тюк, перевязав их шнурами,
сделанными из кишок животных, Квадратный бодро похлопал Ростика по плечу
окровавленной клешней:
-- А ты не хочешь приготовить пару штук для отправки?
-- Зачем они нужны?
-- Жене такую шубу отгрохаешь -- все подруги закачаются. На Земле у нее
такой и быть не могло.
-- Понимаю, -- согласился Ростик. -- Но если я признаюсь ей, что
собственноручно застрелил эту животину с пяти шагов, а потом сам освежевал,
вряд ли она шубу вообще дома потерпит.
-- Такая она у тебя?
-- Такая.
-- И тебе это... -- Он неопределенно обвел рукой вокруг, захватив
оставшиеся две туши, груду мяса, костей, залитые красной, как на Земле,
кровью камни и траву.
Ростик вздохнул и кивнул.
-- Ну тогда посиди в теньке, повозись со своими картами. Тоже дело
небось.
Хотя Ростик честно пытался выполнить задание по картографированию, его
схемы получались очень уж доморощенные, совсем не такие, к каким все
привыкли на Земле. А Перегуда, Ростик в этом не сомневался, хотел приступить
к настоящему, научному изучению окружающей Боловск территории. Вот только ни
навыков, ни времени для этого у разведчиков пока не было. Впрочем, Перегуда
это понимал, потому что, прощаясь, высказался в том роде, что, мол, многого
он требовать не станет, но все-таки очень хотелось бы...
Ростик вымыл руки, выволок из своей сумки папку, разложил один из
драгоценных листов бумаги размером почти полметра на метр. Тут, согласно
предварительным наблюдениям из обсерватории, были нанесены уже некоторые
объекты, позволяющие соблюдать угловые ориентиры по отношению к Боловску. А
вот расстояния и мелкие детали остались за Ростом.
В принципе, Перегуда даже дал Ростику урок по практическому
картографированию на местности методом триангуляции, но его явно не хватало,
и пока вопросов о том, что и как следует делать, у Ростика было больше, чем
ответов. Он лишь надеялся, что все его муки не окажутся совсем уж
мартышкиным трудом и Перегуда с помощью каких-нибудь студентов разберется в
его каракулях.
Провозившись пару часов с картой, Ростик отложил ее. Работы у старшины
явно было больше, чем он мог выполнить. К тому же Ростик понимал, если
заготовки мяса подобным образом станут традиционными, лучше сразу к ним
привыкнуть. Поэтому он не стал сачковать, а снова попробовал помочь
Квадратному.
И в общем-то, до темноты они успели. От полутора десятков красивых и
сильных животных, какими эти жирафы были еще утром, остались только пласты
сочащегося кровью мяса, переложенного большими местными лопухами,
зловоннейшая куча требухи, костей да несколько тюков шкур, подготовленных
старшиной для последующей доработки.
Оставив сторожить все это богатство вконец вымотавшегося старшину,
Ростик понесся галопом к ближайшему ручью, чтобы избавиться от запаха крови
и жирафьей полупереваренной жвачки, по сравнению с которой даже навоз
казался вполне приемлемой массой. Он почистил одежду и доспехи, а
повалявшись в мелком, зверски холодном ручейке, позволив воде обтекать себя,
решил, что почти восстановил требуемую чистоту.
После этого настала его очередь стеречь добычу и, разумеется, готовить
ужин, потому что старшине потребовалось куда больше времени для помывки.
На следующий день вся операция повторилась. Лошадям такая жизнь очень
понравилась, потому что, стащив с их помощью туши в общую кучу, их уже часов
с десяти отпустили пастись на соседних луговинах. Но Ростику и даже старшине
все это нравилось куда меньше. Правда, они раньше, чем вчера, покончили с
работой, но запах крови прилип к ним намертво, и как оба ни мерзли в талой,
совсем не прогретой солнышком воде все того же ручья, им казалось, что от
них несет прямо-таки трупным зловонием.
Эта мясницкая работа явно не имела ничего общего с охотой, как ее
представляли на Земле отдельные певцы вольной жизни. Но с другой стороны,
кто сказал, что в Полдневье хоть что-то должно быть похоже на Землю?
Вечером, запалив по меньшей мере пять костров, чтобы отпугивать ночных
хищников от мясного богатства, которое они накопили за полтора дня каторжной
работы, Ростик со старшиной уселся у одного из костров со свежеиспеченной на
угольях убоиной. Мясо было, конечно, выше похвал, главным образом из-за
свежести, а не из-за искусства поваров.
Старшина так налегал на ужин, что Ростику вспомнился знаменитый некогда
анекдот. Он огласил его.
-- "Что это за шум?" -- спросили гости хозяйку, -- продекламировал он,
поглядывая на собеседника. -- "Это не шум, это наш старшина шашлык кушает".
Квадратный оторвал взгляд от аппетитных кусков, которые он держал перед
собой на оструганной палочке, и спросил:
-- Ну и что?
-- Именно так -- старшина шашлык кушает.
-- Не смешно, -- сказал старшина, но есть стал потише.
Ростик улыбнулся и посмотрел на уходящий вверх дым, освещенный
пламенем.
-- А знаешь, могло быть и хуже. Нас могло перенести в такую дыру,
что... -- Он не знал, как продолжить. Но сама идея, что они могли оказаться
не тут, а где-то еще, показалась кошмарной.
-- Ты о Переносе? -- спросил Квадратный, вытер руки о траву перед собой
и взял следующий прутик с кусками пропеченного мяса.
-- О чем же еще?
-- Тогда вот мое мнение -- на Земле мне было бы куда хуже, чем тут.
Даже без всякого Переноса. Только ребят жаль, слишком много их полегло. А
так... -- Он вполне решительно тряхнул рукой в воздухе, повторяя жест
футбольных игроков, когда они забивают гол.
Спать легли рано, уж очень замотались за последние два дня. Во время
своего дежурства Ростику пришлось пару раз стрелять в какое-то темное
шевеление на границе света и тьмы. Он был уверен, что вовремя пущенная
тяжелая стрела отгонит ночных воришек, потому что это явно были не
волосатики. Те не позволяли себе так хрустеть в кустах, а кроме того, глаза
их не горели отраженным желтым светом, будто фары автомобилей.
Когда Рост улегся и на дежурство заступил Квадратный, тот на арбалетные
стрелы не разменивался, а попросту пальнул из автомата, чем вначале заставил
Ростика вскочить как по тревоге. Но уже на второй выстрел Ростик, прошедший
школу окопной войны, даже не повернул голову.
Утром они вполне могли набить еще десятка три жирафов, но не стали
утруждаться. Да и бессмысленно это было, поскольку забрать все мясо у них
все равно не вышло.
Караван они заметили чуть не за тридцать километров. Машины поднимали
такой шлейф пыли, что не понадобился даже бинокль. Чтобы водители не жгли
бензин впустую, старшина помигал им солнечным телеграфом, и на месте машины
оказались незадолго до полудня.
К вящему удивлению Ростика, в кузове одной из машин приехала третья
лошадка. Ее, взволнованную непривычной поездкой, вывел под уздцы высокий
парень, который ухитрялся сутулиться даже в своей темно-зеленой кирасе.
Ростик не поверил своим глазам:
-- Пестель! Ты как тут оказался?!
Ростик бросился к приятелю, но дружеского похлопывания не получилось.
Стоило Ростику только коснуться Пестеля, как тот отпрянул и лицо его
отразило такой ужас, что Ростик тоже на всякий случай отпрыгнул назад.
-- Ты чего?
-- Тебе хорошо говорить... Ты уже на коне больше месяца скачешь и ко
всему этому железному утилю привык. А я только вчера задание получил и
кирасу, будь она неладна... Поясницу натерла -- выпрямиться не могу.
-- Задание? -- К ним подошел Квадратный.
-- Оказывать помощь в разведке территории, вести картографическую часть
и вообще... -- Пестель неопределенно покрутил пальцами без латной перчатки в
воздухе.
-- Понятно, -- согласился старшина. -- Принимаем, тем более что твоя
лошадка, наверное, будет посильнее наших квелых жеребчиков.
-- Теперь они отдохнули, может, и потащат нас, как в прежние времена.
-- Ростику почему-то не хотелось ругать лошадей зря. Как он с удивлением
заметил, ни с того ни с сего он их стал совсем неплохо понимать.
-- Поживем -- увидим, -- философически ответил старшина и пошел
организовывать погрузку мяса.
Как им и показалось, заготовки они сделали слишком щедрыми. Кузова трех
грузовиков оказались уже битком, а на земле осталась чуть не четверть
мясного штабеля.
-- Да, вы, ребята, постарались, -- сказал один из водителей, вытирая
испачканные кровью руки. -- Неужто тут столько дичи? А я и не замечал.
-- Больно твоя машина трещит, вот местное зверье и не дает давить себя,
-- ответил Квадратный. -- А вообще, при желании на одну пулю тут можно по
три таких вот трехгорбых жирафа нанизывать, чтобы металл, сам понимаешь,
экономить.
-- Неужто? -- удивился другой. В его голосе звучала тоска отпетого
охотника. -- Жаль, меня в разведчики не взяли. Я бы...
Ростик потянулся к следующему куску мяса, с удовольствием представляя,
какими подробностями обрастет теперь эта нехитрая байка в шоферской курилке.
Они отправили караван назад, когда не было еще и трех пополудни. А
сами, чтобы служба медом не казалась, по известной присказке, взнуздали
лошадок и тронулись дальше.
Они ехали часа три. Пестель только головой крутил да языком цокал,
изумляясь богатству и плодородию земли, которую видел перед собой. Даже
Ростик и Квадратный, для которых это изобилие стало уже привычным, заново
оценивали округу.
За час до заката старшина, взобравшись на самый высокий из окрестных
холмов, попросил у Ростика бинокль и стал пересчитывать стада жирафов,
антилоп и прочих крупных травоядных.
-- Что, опять? -- спросил его Ростик.
-- Ребята приедут послезавтра, около полудня, -- ответил Квадратный, не
отрывая бинокль от глаз. -- Как думаешь, успеем набить три кузова дичины?
-- На старом месте осталось почти...
-- Знаю, на этот раз будем убивать бережней.
-- К тому же, -- вступил Пестель, -- и местным волкам следует
подкормиться.
-- Нет тут волков, -- отозвался Ростик. -- Есть только панцирные
шакалы, но и они как будто не голодают.
-- Значит, вообще проблемы нет, -- сказал старшина. -- Найдется кому
мясо подобрать, сгнить не дадут.
Они проехали пару километров в молчании. Потом Ростик спросил:
-- Они точно обещали, что горючее найдут?
-- Найдут. На прогон из города и обратно требуется литров тридцать на
каждую машину. А за это они получили почти пять тон свежатины. Если бы на
Земле можно было так легко горючее обращать в пищу, никакие бы неурожаи не
пугали.
-- Зато тут Баку нет, -- сообщил Ростик.
-- Надо что-то придумывать, -- сделал ценное замечание Пестель. -- Не
может так долго продолжаться -- чтобы мы не смогли изобрести что-то вместо
бензина. -- Он помолчал. -- Ну, самолет, конечно, на суррогате не запустишь,
но машины обязательно должны поехать. Да и переделать их несложно... как я
слышал.
-- Три, пять... восемь... -- Пересчитал старшина вслух стада. -- Ладно,
разбиваем лагерь тут. Завтра будет полно работы. Вот нам бы еще только...
Но договорить он не успел. Внезапно с той стороны, откуда они только
что приехали, раздалось дружное, как овации, хлопанье крыльев взлетевшей
огромной стаи. Получасом ранее эту же самую стаю иглохвостых попугайчиков,
как Ростик назвал их про себя, они сами подняли с веток. Определенно по их
следу двигались какие-то животные...
Это оказались не шакалы и не те здоровенные ящерицы на высоких, как у
легавых, ногах, которые выли по ночам низким, утробным голосом, хотя во всем
остальном держались крайне осторожно. Это были волосатики, только чуть более
низкие и мускулистые, с глазами, закрытыми веками до размеров почти
человеческих щелочек, что, похоже, позволяло им видеть при свете солнца.
Их оказалось более двух сотен, и в таком количестве они не собирались
прятаться от людей. Они выступили из зарослей, воинственно размахивая в
воздухе заостренными палками, похожими на копья. У тех, кто шел сзади, в
руках были дубинки со вставленными в расщепленное дерево осколками кремня.
Общий вид племени внушал серьезные опасения, но, разумеется, не днем.
Квадратный зло улыбнулся и направил жеребца в сторону дикарей. Рука его
опустилась вниз, и почти сразу Ростик услышал звонкий щелчок затвора.
-- Нет, ни в коем случае! -- заорал он, но было поздно. Старшина
вскинул руку, и из ракетницы вылетел сноп
дыма, смешанного с брызгами огня. Прочертив пологую линию в ясном
воздухе, ракета пронеслась метров четыреста и упала от волосатиков менее чем
в десятке шагов. Вместо того чтобы загореться, она стала выбрасывать вокруг
себя золотисто-коричневые клубы плотного дыма.
Ближайшие из волосатиков попятились назад, некоторые закрыли лапами
невыразительные, лишенные мимики лица. Старшина выстрелил еще раз, удачно
накрыв правый фланг дикарей, а потом еще раз, влево. Теперь дым громоздился
не неряшливыми кучками, а расходился в спокойном воздухе ровным, словно
одеяло, покровом.
-- Что это? -- спросил Пестель.
-- Хлорпикриновая хлопушка, со склада получил, для дератизации
предназначалась, -- хохотнул старшина. -- Да и тут вполне к месту пришлась.
Племя уже не просто пятилось -- некоторые, вероятно самые нервные из
трехметровых вояк, откровенно удирали. В целом с дисциплиной у них оказалось
не очень.
-- Нужно было выяснить, кто они такие? -- спросил Ростик.
-- А ты не знаешь? -- полуобернулся в седле Пестель. -- Несколько этих
бродяжек взяли в плен неделю назад во время стычки у Квелищево.
-- Что они там забыли? -- поинтересовался Квадратный, заряжая
ракетницу, но не собираясь больше стрелять, а просто засовывая ее за пояс.
-- Как всегда, пытались что-то стащить у косарей. Ну наши
им и...
-- Намяли бока? -- плотоядно спросил Квадратный.
-- Не то слово, хотя и они оказались очень сильными. Если удастся с
ними когда-нибудь договориться... -- Пестель мотнул головой. -- В общем,
выяснили, что рисунков они не понимают, а по-другому ничего не придумалось.
-- Насколько они разумны? -- спросил Ростик.
-- С этим тоже что-то странное, -- отозвался Пестель. -- Похоже, у них
мозгов не меньше, чем у нас. Может, тоже перенеслись сюда как жители иной
цивилизации. Но теперь здорово одичали.
-- Да, здоровее некуда, -- согласился старшина, разглядывая брошенные в
траву копья и дубинки.
-- Что с ними собираются делать? -- поинтересовался Ростик.
-- Да что с ними сделаешь? Двух беременных девиц отпустили, но они не
уходят. То ли потому, что не хотят своих бросать, то ли потому, что их
кормят дважды в день. Возвращаются в камеры как на посиделки.
-- Беременных? -- спросил Квадратный. Пестель посмотрел на него.
-- А ты думал, у них детей под капустой находят?
-- А мне они прошлый раз так не понравились. -- Старшина повернулся к
Ростику.
-- Когда это? -- заинтересовался Пестель.
Пришлось ему рассказать, что это не первая встреча волосатиков с
разведчиками.
-- Как они себя называют? -- спросил Ростик.
-- Ну, путем весьма серьезных расспросов, -- Пестель чуть усмехнулся,
чувствовалось, что о контакте с волосатиками он знает многое, возможно, сам
принимал участие в этой работе, -- мы выяснили, что они величают себя
бакумурами. Или как-то похоже. Но сейчас, кажется, утвердился именно такой
термин -- бакумуры. -- Он помолчал. -- Советую запомнить, судя по всему, их
тут в окрестностях немало.
-- Может, это против них Шир Гошоды камни выставляют? -- произнес вслух
Ростик, но, разумеется, ответа не получил.
-- А что начальство думает по этому поводу? -- спросил старшина.
-- Ничего не думает, -- отозвался Пестель. -- Использовать их как-то
без языка -- не получается. Воевать с ними -- бессмысленно. Да и не нужно.
Их покормишь, пару раз объяснишь, что брать вещи нельзя, они и сами
перестают. Похоже, тут мы имеем классический случай взаимопроникновения
цивилизаций на бесконкурентной основе. Я слышал, -- Пестель вдруг
усмехнулся, -- ими отец Петр очень заинтересовался.
-- Который? Поп? -- спросил Квадратный. Он помолчал. -- Это дельный
мужик, я помню, во время восстания... Может, у него что-то получится?
-- Пока об этом рано говорить. Слишком недолго они по городу
разгуливают. К ним даже на постах еще не привыкли, чуть не каждый раз
тревогу объявляют.
И все-таки, как бы там ни расписывал Пестель бакумуров, относилось это
к городу. А тут они имели оружие и из кустов вышли отнюдь не с
дружественными намерениями. Поэтому на ночь разведчики остановились в
отлично укрепленной расселине между двумя высокими скалами. Тут можно было
держать оборону против любого противника, а против бакумуров хватило бы
одного автомата. И то -- Квадратный провел почти два часа, устанавливая в
траве невидимую сигнальную систему из колышков, веревочек и дюжины
колокольчиков, сделанных из банки от тушенки.
Глядя на его старания, Пестель только головой покрутил.
-- Теперь из-за этих колокольчиков они за тобой на край света
потащатся.
-- Пусть попробуют, -- мрачно ответил старшина, серьезно поглядев по
сторонам.
-- Нет, колокольчики -- не выход.
-- А что выход?
-- Собаки.
-- А сколько их, кстати, осталось? -- сразу заинтересовался Ростик.
-- Никто не знает, -- теперь пришла очередь помрачнеть бывшему
абитуриенту биофака. -- Их почти всех съели. Но пока мы надежды не потеряли,
ищем, может и найдем пару овчарок.
-- Да, овчарки были бы в самый раз, -- мечтательно вздохнул старшина,
закончив свою работу.
-- Может, шакалов приручим? -- спросил Ростик.
-- По мне лучше -- червеобразные из Старого города, -- предложил
старшина. -- Мне кажется, они бегают довольно быстро.
-- Они разумные существа, -- возмутился Пестель. -- Ты что же --
рабство предлагаешь ввести?
-- Что это вообще такое -- разумное существо?
-- А вот об этом спорить не будем, -- решил вдруг Ростик. -- Иначе
можно до такого докатиться...
-- Эх вы -- романтики, -- отозвался Квадратный, но больше не спорил,
уселся у костра и стал привычно готовить ужин.
Весь следующий день они расстреливали жирафов, свежевали их,
откладывали мясо и шкуры в одну сторону, а кости и требуху в другую. Теперь
в их действиях появилась некоторая наработанность. И пожалуй, они стали
более неаккуратными. В самом деле, теперь Ростик не переживал по поводу не
очень хорошо рассеченного куска мяса, он знал, что этого мяса вокруг слишком
много, и рубил своим мечом кровавые туши почти с таким же хладнокровием, как
и старшина.
Пестеля, привыкшего к исследованиям самых разных тварей, эта работа
ничуть не поразила, на что втайне Ростик все-таки надеялся. Биолог с самого
начала пытался прокомментировать не совсем привычную, по его мнению, жирафью
анатомию, но скоро умолк -- слишком много оказалось работы. К полудню
следующего дня, как и было договорено, приехал караван тех же машин. Только
теперь помимо шоферов в кабинах сидело по автоматчику. Они пояснили:
-- Прошлый раз на машины пытались напасть крупные пернатые... Никто их
даже разглядеть толком не успел.
-- Крупные пернатые? -- заинтересовался Пестель. -- Это же новый вид!
-- Новый или старый -- не важно. -- Охранник поиграл автоматом так, как
этого никогда не сделал бы опытный солдат. -- Пусть только попробуют
сунуться, мигом узнают...
Квадратный молча оценил боевые навыки новобранцев, усмехнулся и стал
командовать погрузкой еще более решительно.
На этот раз людей было больше, и управились куда скорее, чем прошлый
раз. Закончив работу, кто-то из перевозчиков передал новость -- это
последняя их поездка. С самого верха, то есть от Председателя Рымолова,
пришел приказ экономить горючее.
Ростик обменялся понимающим взглядом с Пестелем. Но в общем, он не
возражал, последний -- значит, последний. Чище будут и больше земель
объедут.
Посоветовав шоферам получше рассматривать пернатых, если с ними еще раз
столкнутся, а не лететь прочь, забыв даже оглядываться, старшина скомандовал
разведчикам трогаться дальше. Так обе группы и разъехались -- одна назад, в
город, а вторая -- на юг. На таинственный, далекий, манящий юг -- обещающий
открытия, впрочем, как и вся эта земля.
Выглядели они все довольно экзотично -- глухие доспехи, автоматы,
подсумки, недлинные, но такие нелегкие мечи, тяжелые шлемы, как правило
помещенные на переднюю луку седла, но иногда водружаемые и на голову,
арбалеты, отбитые у насекомых, колчаны стрел и сумки, сумки... Лошади,
потряхивая хвостами и гривами, мерно перебирали ногами. В движении лошадиных
крупов было больше памяти о тысячелетиях, чем во всех томах по истории.
Только было это на Земле, в неимоверной дали и, может быть, даже в иные
времена.
В последние пару дней Ростик обнаружил, что он стал слышать дальше и
более понятливо, более осмысленно, легко представляя себе причину почти
каждого звука. Зато, опять же, он как бы и не слышал позвякивания удил его
отряда, топота лошадей, скрипа и похлопывания их амуниции... Это стало
привычным, как раньше привычным казался треск автомобильных двигателей на
улице, треньканье трамваев, почти постоянное попискивание радио -- особенно
у них в доме.
Пестель оглянулся назад, на пройденный путь, достал карту, которую еще
Ростик рисовал, и попытался, не слезая с лошади, на ходу, в ней что-то
подправить. Ростик подъехал ближе. Пестель перехватил его взгляд.
-- Хочу показать, что местность все время поднимается.
-- Откуда ты знаешь? -- спросил Квадратный, не оглядываясь.
-- Ручьи быстрее бегут, камешки скатываются в одну сторону.
-- Молодец, заметил. -- Старшина снял шлем, вытер пот. -- Я тоже думаю,
что мы определенно забираемся на какую-то хребтину, только... Жаль, тут
компасы не действуют.
-- Не знаю, как вы, ребята, -- отозвался Ростик, -- а я заметил эту
хребтину уже как добрые полдня.
-- Что ты видишь?
-- Во-первых, я не вижу дали, а нечто темное, значит, тут стоит как
ширма некая возвышенность. Во-вторых, сам смотри -- видишь, на серой полосе
виднеется темное пятно? Это и есть горка, куда мы направляемся. Я думал, ты
сознательно держишь это направление.
Старшина недоверчиво хмыкнул, потом взял из рук Ростика бинокль,
обозрел окрестности, вернул.
-- Вообще-то тебе и возвращать его не следует, ты и без бинокля
ориентируешься.
-- Что, правда горка? -- заинтересовался Пестель.
-- Еще какая, -- подтвердил старшина. -- Теперь, когда он на нее
показал, даже странно, как я раньше... Вот с нее-то и попробуем осмотреться.
-- Она здорово выше соседних? -- все допытывался Пестель, не выпуская
карты из рук.
-- Не очень, -- отозвался Ростик. -- Но выше -- это главное.
Пестель зачиркал в своем блокноте, поглядывая по сторонам. Потом
проговорил с заметной гордостью:
-- А городской шар еще виден. Подумать только, за сто пятьдесят
километров...
-- Ты уверен? -- спросил старшина.
-- Ну в чем тут можно быть уверенным? -- запереживал вслух Пестель.
-- Я тоже думаю, что сто пятьдесят, -- вмешался Ростик. Рискуя
вывихнуть себе шею, он повернулся назад, ничего
не увидел, повел глазами влево-вправо и наконец нашел -- бледный, едва
видимый рефлексик ненормально белесого света. Горящий на самом краю серого
неба и бесконечной отсюда, плоской, как необъятный стол, разноцветной земли.
Старшина тронул лошадь, направив ее вперед, в сторону едва различимого
затемнения на мрачной линии горизонта. Они ехали рядышком, в одну линию.
Ростик оказался в середине.
Размышляя, будет ли виден в городе их солнечный телеграф на таком
расстоянии, Ростик задался вопросом -- а не поставить ли натурный
эксперимент. Но потом все-таки отказался -- это могло изрядно задержать их,
главным образом, потому, что захочется снова и снова слать сигнал в Боловск
-- в надежде поймать ответ. А не меньше, чем попробовать конструкцию
Перегуды, хотелось оказаться там, впереди, у темного взгорья.
-- Как мы назовем его? -- спросил Пестель.
-- Кого? -- не понял Квадратный.
-- Этот холм.
-- Ничего себе, холм -- это целая гора, -- высказался Ростик.
-- Предлагаю назвать его Олимпом, -- торжественно, словно он стоял на
многолюдном заседании какой-нибудь Императорской географической академии,
предложил Пестель.
Ростик заподозрил, что именно ради того, чтобы дать парочку-другую
названий некоторым из местных природных образований, Пестель и рванул к ним.
Он ведь определенно придуривался, когда говорил, что задание получил за
сутки до выхода из города... Давно небось стучал во все кабинеты, требовал,
просил, умолял, чтобы отпустили, пока не добился своего.
Ростик, прищурившись на ставшем внезапно слишком ярком солнышке,
посмотрел на друга. Нет, не ради привилегии давать названия он отправился
сюда. Он наслаждался, как только может наслаждаться настоящий исследователь,
путешественник в пути. Это сходно с восторгом бродяги, нашедшего новые
невиданные горизонты, но лишь сходно, потому что на самом деле коренится еще
глубже, проявляется куда более разумно и завладевает человеком гораздо
основательнее. Что ни говори, а почти всегда бродяги сходят с дистанции,
находят тихий угол, оседают, пригреваются... А эти вот чокнутые -- никогда.
Они даже путевые журналы пишут или читают написанные другими, чтобы вновь и
вновь пережить это упоение дорогой, запахом неизведанности впереди, кратким
мигом триумфа, когда возникает возможность дать название горе или речке...
Ростик проснулся от того, что кто-то заржал рядом. Это оказалась его
собственная лошадь. Он огляделся.
Квадратный тащился впереди, Пестель рядом. Все было как и раньше,
только он ко всему еще и выспался.
-- Как назвал гору-то?
-- Ого, он проснулся, -- известил старшину Пестель. -- Почти четыре
часа давил... Хотя нет, не скажешь, что ухо давил, нужно другой оборот
сочинять.
-- Зад он давил вместо уха, что тоже неплохо, -- хохотнул старшина.
-- А назвать все-таки решили Олимпом. Смотри!
Словно это была теперь его собственность, Пестель взмахнул рукой, и
Ростик увидел сбоку, в десятке километров возносящиеся к серому небу голые
камни. Иногда они влажно поблескивали, и тогда чуть выше, но едва ли в
нескольких десятках метров, под камнями блестели пятна снега.
-- Снег даже теперь? -- удивился Ростик.
-- Мы раза три пытались подняться выше -- лошади не идут, -- гордо
сообщил Пестель. -- Я думаю, тут уже кончается воздушный слой.
-- Так низко? -- удивился Ростик.
-- Перегуда же говорил, что мы живем в очень плоском мире, -- отозвался
Квадратный. -- Я ему не очень-то и верил, а теперь... Теперь сам вижу, что
он прав. Я с коня слезал, пытался подняться выше... Голова раскалывается, в
глазах круги, дышать совершенно нечем.
-- Теперь понятно, почему там ничего не растет, -- высказался Ростик.
Кажется, сейчас он лучше понимал, почему ребят так развеселил его сон.
Тут такие дела происходят, а он... Он и сам бы не пропустил возможности
поклевать кого-то, кто спал, когда остальные делали фундаментальные
открытия.
-- Я думаю, эта горка метров на двести выходит за пределы атмосферы, --
высказался Пестель.
-- А теперь куда? -- спросил Ростик.
-- Мне показалось... Всего лишь показалось, что сразу за Олимпом, или
как там его назовем, с той стороны... -- Старшина смущенно отвел глаза. -- В
общем, его юго-восточная сторона обрывается слишком уж круто. Если она в
самом деле крутая и через эту горку можно перейти по перевалу --
представляешь, как это важно?
-- Прямо открытие перевала Магеллана, -- вставил Пестель.
-- Ну а если гору обойти и вообще не искать перевалы? -- предложил
Ростик.
Посмотри налево, друг, посмотри направо, -- высказался старшина. --
Олимп этот, конечно, повыше других будет, но гряда тянется на сотни
километров, запаришься объезжать Так что перевал -- штука значимая.
-- Согласен, -- кивнул Ростик, хотя не очень понимал еще насколько
Пестель прав. Но если они стояли на господствующей высоте и все равно не
могли различить конца этим отрогам что на востоке, что на западе, --
наверное, да, хребет протянулся на сотни километров, которые будет ох как
непросто преодолевать.
До перевала они доехали лишь перед самой темнотой. Поэтому втягиваться
в узкую, метров в триста, долинку не стали, а просто устроились на ночевку.
Место оказалось удобным еще и потому, что тут почти не было живности. Лишь в
клочках редких, низких, почти стелющихся по камням трав трепыхались какие-то
птицы. Травы было так мало, что лошади разочарованно ржали, когда объедали
очередной островок зелени и вынуждены были переходить к следующему.
Ростик после дневного сна чувствовал себя таким отдохнувшим, что без
труда простоял на страже первую половину ночи. Это было здорово, дать
ребятам поспать, а самому потом наверстывать во время лошадиных переходов.
Если он научится этому, то проблема недосыпов будет устранена совершенно.
Кажется, он становился настоящим путешественником, волком степей... Если
есть такое название.
Днем оказалось очень много работы, они то и дело запутывались в
разветвлениях долины, упираясь в действительно непроходимые вершинки, на
которые не мог подняться даже Квадратный. Зато они поняли, что, против
ожидания, на каждой из развилок нужно сворачивать не от Олимпа -- название,
кажется, прижилось -- а ближе к нему. Чем это было вызвано, какой
тектонический процесс послужил тому причиной, Ростик не знал. Да и никто,
вероятно, из ученых, оставшихся дома, не мог этого знать, в Полдневье
полагалось бы строить новую науку по этому поводу.
Конечно, они боялись, что никакой это не перевал, что они нашли лишь
тупиковую складку и теперь никогда не выйдут на ту сторону гряды. Да и
Пестель все время шутил, что необъятность мира -- выдумка Перегуды и вот им
выпала на самом деле удача открыть край мира, о котором так часто
рассказывали хронисты еще на Земле.
И вдруг, всего лишь за час до того, как должно было погаснуть солнце,
все встало на свои места. Черные камни под копытами коней стали все чаще
сменяться травой, а реденькие ручейки потекли не назад, а вперед. Они
действительно прошли по узенькому перевалу и теперь оказались с другой
стороны холмов.
Хотя по-настоящему убедиться в этом они смогли лишь на следующий день.
Вернее, на следующее утро.
Следующий день прошел быстро. Слишком уж необычным оказался мир по эту
сторону холмов, слишком много в нем приковывало взгляды, хотя Ростик и
затруднился бы объяснить, что именно притягивало их внимание.
По сути, этот новый для них ландшафт оказался еще более монотонным,
серым и однообразным, чем даже те лесостепи, среди которых стоял Боловск.
Потому что он целиком, полностью и совершенно состоял только из одних болот.
Но болота эти были так многообразны по цвету только-только зацветших
трав и невысоких кустов, там много речушек и озерец разрывало серую их
ткань, так невероятно велико было количество всякой живности, которая
отыскивала тут пропитание и пристанище -- что смотреть хотелось не
отрываясь. А может, все дело было в том, что никто из них никогда не видел
по-настоящему болотистой равнины, никто не видел даже летней тундры, и
потому местность заворожила их новизной. Так или иначе, не сговариваясь, все
трое направились именно вперед, в Водяной мир, как его почему-то сразу стал
называть Пестель, и вполне удачно.
Разбив лагерь на одном из последних каменных островков -- все, что
осталось от холмистой гряды, которую они только что перешли, путешественники
вдруг осознали, что действовали, даже не обдумав других вариантов, и Пестель
попытался наладить дискуссию.
-- Вопрос вот в чем -- нужно ли идти дальше в болота? -- спросил он,
когда ужин был приготовлен и съеден, когда в кружках плескался чай, обещая
десяток-другой минут приятной расслабухи.
-- Я полагаю, нам следует посмотреть, что там творится, -- отозвался
старшина.
-- Да, посмотреть было бы неплохо, -- начал Пестель. -- Но что мы хотим
выяснить?
-- Все, что там происходит, -- сформулировал Ростик.
-- Думаю, в глубине происходит то же, что и тут, на краю. Если мы не
будем углубляться, а пойдем вдоль, все и так выяснится, а нам останется
только систематизировать наблюдения.
-- Чего ты боишься? -- спросил его в упор старшина. Тот опустил голову,
потряс темными вихрами. Почему-то
Ростик только сейчас заметил, что он не стриг волосы несколько недель,
и они у биолога непривычно длинные, не то что у него с Квадратным.
-- Того, что в болотах. Новых видов живности, хищников, с которыми мы
не знаем, как сладить...
-- Тебе кажется, мы с ними не справимся? -- спросил Ростик.
-- Может, и справимся, но... -- Пестель печально посмотрел на огонь, на
товарищей и стал объяснять: -- Мы не готовы к этому походу. Мы довольно
неплохо экипированы для степи, у нас есть все, даже умение маскироваться там
в необходимой мере, а тут... Нет непромокаемых спичек, нет масла, чтобы не
ржавели доспехи, мы едем на лошадях, а может, тут нужны байдарки... Поэтому
я предлагаю не заходить глубоко в эти болота, а посмотреть что и как, не
сходя с твердой почвы.
-- Может, всех этих болот наберется всего на десяток километров, --
сказал старшина. Чувствовалось, что аргументов Пестеля он не принял.
-- С горы мы видели не менее двух сотен километров этой прелести, --
сокрушенно отозвался Пестель. Он понял, что его предложение не пройдет. -- И
она тянулась дальше, гораздо дальше.
-- Все-таки поясни, пожалуйста, свои опасения, -- попросил Ростик.
-- Не знаю, не смогу, наверное, этого сделать, но... Но знаю одно -- мы
к походу по болотам не готовы.
-- Боишься, -- подытожил старшина с ощутимой даже в темноте долей
презрения.
-- Боюсь, -- признался Пестель.
-- Ну и что скажешь? -- Квадратный повернулся к Ростику.
-- Может, он прав? Может, болота окажутся слишком иной средой, чтобы
соваться в нее чересчур решительно с такими малыми силами.
Квадратный вздохнул, покрутил кружку в руке, взбалтывая остатки чая. Он
подумал, посмотрел в тихую тьму, обступивтую их со всех сторон, но как-то
особенно ощутимо -- с юга, со стороны Водяного мира.
-- Хорошо, пойдем неглубоко, но все-таки пойдем. Просто чтобы было о
чем докладывать в городе.
На следующее утро они пошли. И почти тотчас стало ясно, что Пестель
прав, к серьезному походу по этой топкой поверхности, грязной, насыщенной
влагой и сырой вонью, где все было обманчивым и ненадежным, они и вправду не
готовы. Лошади выбились из сил и смогли пройти до полудня лишь километров
десять, то есть меньше, чем в самые скверные прежние дни. Оружие вдруг стало
отказывать, тетива арбалетов разбухла, ножи не выходили из ножен, и даже
передернуть затвор на автомате оказалось делом сложным. А надежда на огонь,
на котором можно было бы просушить поддоспешные куртки, развеялась в пыль...
Вернее, в водяную пыль.
Зато всюду полно было всяческой птицы, главным образом водяной, но Не
только. То и дело на них вываливались угри, выдры, небольшие крокодильчики,
какого-то отвратительного вида жабы и лягушки. А рыб стало столько, что их
спины то и дело пугали лошадей, путаясь у животных под ногами.
И комары -- причем разных сортов, размеров и степени зверства. От
крохотного гнуса, запросто превращавшего кожу и мясо под доспехами в
кровавое месиво, до жужжалок величиной с палец и хоботом чуть не в десяток
сантиметров. Таких было легко сгонять, они, кажется, и на доспехи-то
садились со стуком, словно кавалерия прыгала по железной мостовой.
Впрочем, исследователи продержались еще один день. Но к его исходу так
вымотались, что даже не стали разговаривать за ужином. Просто повалились на
траву, и, как наименее усталый или более выносливый, старшина стал на первое
дежурство.
Ростик понял, что его будят, когда чья-то холодная и мокрая рука легла
ему на лоб. Он поднял голову, попытался хоть что-нибудь разобрать в темноте.
-- Это я, -- прошептал невидимый старшина.
-- Смена? -- спросил Ростик тоже шепотом. -- Я сейчас, только рожу
ополосну...
-- Не только... Слушай.
Ростик прислушался. Поверх безбрежного, как море, комариного звона,
между непонятных вздохов, расходящихся по округе, как круги по воде, в
перерывах между всплесками какого-то воя, словно где-то рядом стая собак
Баскервилей ждала очередную жертву, раздавался отчетливо выделяющийся звук.
То редкие, то очень частые щелканья, словно пустотелые палки стукались друг
о друга, то понижая, то повышая тон и громкость. В этих щелчках, едва
долетающих до людей, была такая осмысленность, что Ростик уже через минуту
не сомневался -- это сообщение разумных существ.
-- Они переговариваются.
-- О нас -- больше не о чем, -- прошептал старшина. -- Кто бы мог
подумать, что и тут есть кто-то, отслеживающий свои владенья?
Ростик умылся, посмотрел, не осталось ли еще немного кипяченой воды в
котелке, потом сел на место старшины, устроил на коленях автомат. Квадратный
тем временем возился в темноте, как барсук перед зимовкой.
-- Да, еще вот что, Рост. -- Его голос звучал невнятно, -- видимо, он
уже застегнулся в спальнике. -- Мне показалось, что за мной кто-то следил из
темноты. Проверь, не появится ли у тебя такое же чувство.
Ничего себе, подумал Ростик. Но ощущение появилось не из-за слов
старшины, а само по себе. И довольно скоро -- десяти минут не прошло. Было
оно четким, как прием радиопередачи, и настолько явственным, что Ростик едва
подавлял желание отправиться в темноту и выяснить -- кто там балует?
Поутру они отправились восвояси. Снова лошади больше плескались в
грязи, чем продвигались вперед, снова время пролетало с неумолимой
быстротой, а черная гряда не приближалась ни на йоту, но теперь они знали,
что направляются домой. И это понимали даже лошади.
Но к полудню что-то изменилось. Ростик принялся смотреть как
сумасшедший -- на небо, на холмы, на бесконечные ручейки под копытами, на
лошадок, на реденькие облачка, которые появились тут, в глубине болот. И
лишь тогда заметил... Это было какое-то невероятно далекое, но вполне
целеустремленное пятно позади них и чуть сбоку.
-- Смотрите, -- он указал на него.
-- Ничего не вижу, -- отозвался Квадратный.
-- Да птицы же... Видишь? В одном месте они гораздо гуще летают и выше
и долго не садятся...
Птицы? Да они тут везде! -- отозвался Пестель. -- Настоящий птичий
базар, только в миллионы раз больше, чем... -- Да, я понимаю, -- кивнул
старшина. -- И молодец же ты, Рост! Кажется, они и нас так же вычислили --
по птицам.
Пестель взял у Ростика бинокль, долго всматривался в даль, потом
передал его старшине.
-- Что это значит? -- спросил он.
-- Это значит, -- спокойно, почти лениво ответил Ростик, -- что нас
кто-то преследует. И сумеем ли мы отсюда убраться вовремя, зависит от
выносливости наших лошадок.
-- Пожалуй, все правильно. -- Старшина опустил бинокль. -- Какая у нас
фора?
Пестель достал свою карту, повозился с ней, потом еще раз смерил
расстояние до пятнышка озабоченных птиц, двигавшегося к ним с неуловимой для
глаза скоростью, но определенно двигавшегося.
-- Километров сорок... Может, успеем выйти на холмы? -- спросил
Пестель.
-- И их много. Если они не захотят нас преследовать за пределами
болота, по камням, то... В любом случае нужно торопиться, -- решил
Квадратный.
И они стали торопиться, вернее, попробовали. Но это плохо получалось.
Как бы они ни старались.
Кто бы ни были те, кто догонял разведчиков, они двигались быстрее,
ощутимо быстрее. То ли они знали местные тропы, позволяющие меньше
изматываться, то ли вообще были лучше приспособлены для таких путешествий,
но уже к исходу этого дня расстояние по оценке Пестеля уменьшилось
километров до тридцати.
Ночью продвигаться было невозможно, но они попытались и разбили
ночевку, только когда лошади дружно отказались идти, лишь мотая головой, но
не делая вперед ни шагу, несмотря ни на какие понукания. А случилось это
около полуночи. Костра не разжигали, хотя старшина первый согласился, что
это глупо, в этом туманном, лилово-сером краю путника отслеживали каким-то
иным образом, не как на равнинах Боловска. И все-таки обошлись без огня,
может быть, просто потому, что слишком устали.
Часа за два до рассвета поднялись и тронулись, стараясь не очень
налегать на коней, которым предстояло работать весь День... У них еще
оставалась надежда, что к сегодняшнему вечеру они найдут тот каменистый
островок, на котором последний раз так рассудительно и убежденно в своей
правоте приняли ошибочное решение.
И в общем, они бы этот островок, наверное, нашли, если бы так не
торопились. Или если бы получше ориентировались, почаще вытирали пот, а не
озирались залитыми усталостью, ничего не видящими глазами.
Так или иначе, к вечеру ни на какой островок они не вышли. Когда это
стало ясно, старшина поднял руку:
-- Стой!
Рост с Пестелем охотно -- не говоря уж о лошадях -- замерли. Посмотрели
на него, тяжело переводя дыхание. Это удивительно, но дышать тут в самом
деле оказалось трудно, то ли потому, что воздух был другой, то ли они вообще
были мало приспособлены бегать по липкому клею, которым теперь казались
болота.
-- Пестель, -- хрипло, с натугой приказал Квадратный, -- посмотри
карту, где же этот чертов остров. Рост, сколько до них?
Ростик восстановил дыхание, вытащил бинокль, стер с него брызги грязи,
отрегулировал окуляры.
-- Менее двадцати, -- нехотя, но уверенно сообщил он.
-- Остров должен быть уже где-то тут, -- отозвался Пестель. -- Если его
нет... Значит, мы его проскочили. Может, потому, что шли вчера в темноте,
хотя...
-Что?
-- Этот остров -- начало целой гряды каменистых островков, по которым
идти было бы не в пример легче. -- Пестель говорил как пьяный, едва
формулируя. -- Но если можно промахнуться мимо одного острова, то мимо
гряды...
-- Понимаю, -- кивнул старшина, -- мимо гряды не промахнешься. Только
если уж совсем заблудились.
-- Что будем делать? -- спросил Ростик.
Старшина оглянулся. Птичьи тучи над болотом висели близко, совсем
близко.
-- Пока светло, будем идти. А стемнеет -- попробуем хорошенько
отдохнуть. Именно так -- отдыхать изо всех сил! Только лошадок вычистим,
чтобы у них тоже поднялось настроение.
Они шли, потом устроили лагерь. Потом, задолго до рассвета, все вдруг
поднялись. Даже лошади. Они вдруг перестали жевать сочнейшую траву на той
крохотной -- в три десятка метров диаметром -- кочке, на которой
пристроились на ночь.
Вскипятили чай, словно ничего уже не опасались. Пили его,
прислушиваясь.
Все выглядело мирно, стихли даже обычные ночные звуки. Собственно,
только это и подсказывало, что рассвет уже близок. Потому что темень стояла
-- глаз выколи. Внезапно, как всегда тут, пришел день. Просто он накатился
пятном ярчайшего света с востока, высветил все до мельчайших деталей, до
каждой росинки на траве, до волоска на холке лошадей. Квадратный вытряхнул
последние капли из котелка, приторочил его к седлу, спросил:
-- Ну, сориентировался по рассвету, где мы можем быть?
-- Еще как сориентировался, -- буркнул Пестель. -- И все равно, по
моему понятию, именно здесь все эти острова и должны начинаться.
-- Значит, дело табак.
И тут Ростик высказал такое предположение, что его самого от этого
прошиб пот:
-- Только бы мимо перевала не проскочить, а не то... Старшина птицей
влетел в седло.
-- Плакать будем на похоронах, как говорила моя бабка, -- почти пропел
он в искристом, еще прохладном воздухе. -- А пока -- вперед!
Они тронулись, поначалу почти рысью. К полудню тащились, едва
переставляя ноги, к вечеру лошади снова забастовали, пришлось слезать с
седел и вести их в поводу.
Раньше они слезали на пару-тройку шагов, лишь чтобы помочь на трудном
участке. Но участок кончался, и можно было снова взбираться на терпеливых
лошадок. Теперь идти пришлось все время, это было мукой.
Оказалось, что ноги, да еще закованные в сталь, вязнут в булькающей
грязи, заросшей травой, более чем по колено. Иногда кто-то, неловко поставив
ногу, проваливался до середины бедра, и тогда выбираться было тяжелее, чем
просто умереть... Дважды они забредали в такую трясину, что приходилось
возвращаться, чтобы найти поверхность, способную хоть как-то держать их.
И все-таки они продвигались вперед. Медленно, очень тяжело, очень
трудно, уже отчаявшись увидеть под ногами что-нибудь, кроме разводов
качающейся, предательской трясины, которая ко всем прелестям еще и начинала
их засасывать, стоило им только на миг остановиться...
Кажется, никогда за все предыдущие дни им не было так тяжко. Ростик,
например, всерьез стал думать, что можно как бы случайно опустить автомат,
нажать на затвор, потом как бы ненароком найти спуск... Вот только тогда его
товарищам придется вести еще и его лошадь, тащить его пожитки, может быть,
даже везти его тело. Они его не бросят, они ни за что не захотят его
бросить. А значит, это будет выход лишь для него одного.
Стой, почти закричал он про себя, о чем это я думаю?! Это же... Таких
даже слов нет, о чем я думаю. И он перестал думать вообще. А очнулся, когда
вдруг впереди заорал Пестель:
-- Эй! Эгей, смотрите, мы пришли!.. -- Он орал и, кажется, даже пытался
подпрыгнуть, как сумасшедший.
Ростик поднял голову, вытер пот, ничего не увидел. Он уже собирался
сказать, что у Пестеля галлюцинации, и вдруг...
Это были камни, нормальные, черные камни, которые, как скалы на берегу
моря, прорывали сочную зелень болота и поднимались на полметра. Нет, на
метр. Но поднимались не просто так, а поднимали всю землю, словно
выстраивали ее заново, словно были той опорой, на которой держалась твердая
почва Полдневья.
-- Не останавливаться, -- захрипел старшина. -- Вперед!
До камней осталось метров пятьсот. Ох и какими же тяжелыми эти метры
показались всем, даже лошадям. Но они их все-таки прошли... Прошли и
повалились на сухую, шуршащую поверхность, словно никогда не видели ничего
красивее этого старинного, может быть, миллионнолетнего галечника.
Ростик полежал, приходя в себя, перевернулся на спину, посмотрел в
низкое небо. Пестель проговорил:
-- Тут когда-то море было. Только оно заболотилось, вот и получилось...
-- Что бы ни получилось, а я рад, что это кончилось, -- высказался
старшина.
Потом эйфория прошла. Они поднялись, попытались счистить грязь. Вдруг
старшина вздрогнул, поднял голову, провел воспаленным взглядом по дали,
оставшейся позади.
-- А эти... Километров десять, и то если очень захочется соврать, --
признал он.
-- Теперь они могут и отстать, -- подсказал Пестель. -- Просто потому,
что тут не их среда, ноги они будут ранить или еще что-нибудь...
Ростик набрал воздух в легкие, попытался сосредоточиться, несмотря на
усталость... Может, благодаря ей, это было нетрудно.
-- Не отстанут, -- твердо сказал он.
-- Почем знаешь? -- спросил старшина.
-- Они не хуже нашего представляют, где кончается болото, если бы
хотели нас просто шугануть...
Это рациональное объяснение вполне подошло.
-- Пожалуй, -- согласился Квадратный. -- Тогда по коням. Отойдем от
болота, пока светло.
Они тащились и после того, когда светло уже не было. Они даже не
особенно понукали лошадей, те просто переставляли ноги, очевидно радуясь,
что не хлюпает под копытами и нет этой удерживающей ногу на каждом шаге
трясины. Потом все-таки и они идти уже не могли.
Сели, разбили лагерь. Даже ухитрились помыться в соседнем ручейке. Но
поспать не получилось. Стоило смежить веки, как в голове начинала биться
мысль -- остановятся неизвестные преследователи у кромки болота или Ростик
прав -- пойдут дальше?
Поутру, когда уже и солнце стало припекать в полную силу, все стало
понятно. Пылевое облако, как ранее туча всякой пернатой живности, повисло в
небе, и совсем рядышком.
-- Они уже на твердой земле, -- сказал Ростик, передавая бинокль
старшине. -- И продолжают преследование.
Квадратный измерил расстояние.
-- Километров семь. -- Он посмотрел на лошадей, те стояли понуро,
слишком понуро для хорошей гонки. -- Ну, ладно, как бы там ни было... а им
нужно еще доказать, что они не уступают нам в резвости на камнях.
К полудню они доказали. Пылевое облако висело уже в пяти километрах.
Пожалуй, если бы не эта пыль, можно было бы уже различить и некоторых из
преследователей. Ростик все чаще останавливался, садился, стараясь уменьшить
дрожь в руках, чтобы не так бились перед глазами окуляры, и пытался
рассмотреть хоть одного из них. Наконец он не выдержал:
-- Помимо скорости, они еще и маскируются, как черти.
-- Значит, не тормозись, -- резонно заметил Пестель. -- Придет время --
узнаем, какие они да как им это удается.
Гряда холмов перед глазами висела, как марево, как по книжкам в пустыне
висит оазис, обещая воду и безопасность. После относительно прохладных
болотин, каменистая пустыня заливала разведчиков волнами жара.
Они шли, шли, шли... Незадолго до вечера старшина предположил:
-- Может, от части поклажи освободимся?
-- Они сразу поймут, что мы на издыхании, -- отозвался Пестель. -- Да и
нет у меня ничего, чтобы можно было...
-- Вот догонят они нас, ничего нам уже не понадобится, -- почти зло
прошипел старшина.
Но Ростик знал, он злится на себя, и это, так сказать, святая злоба,
она помогает ему двигаться и, если все кончится хорошо, будет уроком,
который он усвоит навсегда.
А каков мой урок, подумал он. Ответа Ростик не знал. Выдумывание его
требовало слишком большого напряжения, а сейчас следовало экономить каждое
усилие тела, воли, сознания -- чтобы уходить от преследователей, чтобы не
отстать от друзей, чтобы не притормозить их.
Хуже всего, конечно, пришлось Пестелю. Он был самым малоопытным
наездником из них. До сих пор биолога спасало только то, что у него из всех
доспехов была лишь кираса да односторонние пластины до колен и чуть менее
усталый конь...
-- Долину кто-нибудь из вас видит? -- незадолго до ночи спросил
Квадратный.
Разведчики стояли на относительно высокой горке, даже непонятно было,
зачем они на нее взобрались... Впрочем, понятно, если учесть, что спросил
старшина.
Они повертели головами туда и сюда. Никакого намека на понижение уровня
темных холмов перед ними не замечалось. Даже крохотный просвет между голыми,
почти однообразными вершинами показался бы им знаком Судьбы, возможностью
спасения. Но его не было.
-- Хороши исследователи, -- неожиданно хмыкнул Ростик. -- Ну и где этот
Олимп? Я помню, долина должна быть от него в паре километров.
Пестель достал карту. Потом взглянул на свои записи на ее обороте. Он
делал их, когда ленился доставать путевой дневник.
-- Он правее, -- поколебавшись, сказал он. -- Скорее всего, мы прошли
левее гряды, там, в болотах значит, нужно забирать вправо.
-- Но ты не уверен? -- скорее подтвердил, чем спросил старшина. --
Мне-то как раз кажется, что он левее. И нужно забирать...
Он указал гораздо левее, туда, где остроконечные скалы торчали, словно
зубы в пасти старого медведя.
-- Так что решим? -- спросил Ростик.
Это была ошибка, он понял ее прежде, чем договорил. Потому что старшина
подумал, что это призыв к его единоначалию, а проблему следовало решать
иначе.
-- Пойдем туда, -- указал старшина налево.
Они пошли за ним. Теперь, когда он вдруг вздумал командовать, а не
советоваться, никакими спорами уже дела было не исправить.
Они шли часа три и после наступления ночи. Шли по темноте, все больше
убеждаясь, что если и выйдут к долине, то непременно проскочат ее. Но
Квадратного невозможно было остановить. Он замкнулся и не отвечал даже на
вполне дружеские подначки. Кажется, он уже и сам жалел, что так сгоряча
выбрал этот путь, но исправить ошибку теперь было трудно. Повернув, они
непременно попадали бы в объятия преследователей...
Незадолго до рассвета пошел дождь. Это было странно, в Боловске за все
прошлое лето выпало всего-то три дождя, и каждый Ростик очень хорошо
запомнил. Но тут был Водяной мир, здесь дожди могли выпадать чаще.
Едва стало ясно, что капли будут долбить не десять минут, а гораздо
дольше, старшина поднял обоих спутников.
-- Выступаем, -- приказал он. -- Пройдем сколько удастся, пусть даже и
по темноте, а завтра постоим на месте. Вообще не стронемся. Ни пыли от нас,
ни следов... Мы для них попросту растворимся в этой пустыне.
И у Пестеля, и у Ростика были на это возражения, но они не стали их
формулировать. Они слишком устали, слишком вымотались. Они просто
вскарабкались на лошадей и поехали.
Только-только беглецы дожили до рассвета, как сзади появился близкий,
тревожный гул. Старшина спешился, лег на еще влажную после ночного дождя
землю, положил на плоский камень ухо.
-- Они идут, раствориться не удалось, -- признал он. -- " Вперед!
Этот день Ростик помнил плохо. От переутомления и боли, сковавшей тело,
как ему казалось, от макушки до пяток, или даже еще дальше, от верхушки его
шлема до копыт жеребца, он почти все время спал.
Потом, примерно часов в пять пополудни, они все-таки разбили лагерь.
Просто уже не могли больше двигаться. И простояли, стараясь набраться сил,
почти три часа. Сил они не набрались, тела -- людей и животных -- просто
отказывались отдыхать. Они лишь более отчетливо осознали, как измотаны,
истощены, как отупели от этой гонки.
Но за пару часов до ночи поднялись и снова пошли. Теперь было ясно, что
перевал, ведущий домой, остался сзади. Теперь у них была лишь одна надежда,
что преследователи, которых они до сих пор так и не рассмотрели, вдруг да
повернут назад.
Но никто в это не верил. Судя по близкому шуму, их противник был полон
сил и азарта. С чего бы ему было поворачивать?
Часть 3. Новые расы, новые отношения
Ростах почувствовал, что чья-то холодная, неуверенная рука коснулась
его подбородка, который, как оказалось, торчал из спальника. Ростик
прихлопнул ее, как муху, потом поднял глаза. Это оказался Пестель, но он
даже не смотрел, как попалась рука. Его глаза, круглые, словно блюдца,
уперлись во что-то, чего Рост не видел из-за кустика травы, растущего рядом
с головой.
Ростик расстегнул мешок. Почему-то он проделал это медленно, словно
боялся неосторожным шумом или движением нарушить какое-то хрупкое
равновесие. Поднял голову и понял, почему и Пестель, и Квадратный, и даже
лошади так тихо вели себя. Они попались.
Напротив них, буквально в сотне метров от их ночевки, стояла армия. Это
были отлично обученные солдаты, многие из которых были затянуты в костяные
доспехи, срезанные с панцирных шакалов. Они стояли строем, и длинные пучки
тонких перьев беззвучно шевелились на концах их пик, сплошным лесом
поднимающихся над головами.
-- Как же их много! -- невольно прошептал Ростик.
Потом он попытался понять, что же было странного в этих существах. Ну,
головы, понятно, в шлемах, причем самых разнообразных. Некоторые сделаны из
черепов животных, очень похожих на медведей или крупных гиен. Конечно,
большинство держало перед собой щиты, но...
-- Так и есть, это птицы, -- сказал Пестель, которому, наверное, не
давала покоя та же проблема -- понять, кого напоминают их преследователи.
-- Я бы сказал -- курицы... Ну, то есть куры, -- тоже шепотом
проговорил старшина.
На самом деле, говорить об этих существах как о курицах было почему-то
неверно. Потому что они были очень крупными, высотой почти в два метра.
Во-вторых, у них было очень поднятое тело, которое они носили не параллельно
земле, а вертикально, и это почему-то сразу, гораздо больше, чем все
остальное, внушало мысль об интеллекте. В-третьих, у них были руки.
Вернее -- Ростик вгляделся изо всех сил -- крылья. Так же, как у
обыкновенных клуш, из кожи предплечий торчали перья, уходящие назад
красивыми, жесткими волнами, но на концах крыльев они кончались довольно
сильным, многосуставчатым пальцем. Еще один палец рос откуда-то из середины
предплечья и подходил к первому спереди. Они составляли весьма удобный
инструмент для тонкой работы, а сложенные вместе, были так же сильны, как
третий, самый сильный отросток, отходящий почти от самого локтя, толстый и
мощный, как узловатый корень. Все три пальца могли удерживать и копья, и
щиты и ловко складывались в кулак. Ростик еще раз проверился, нет, он не
ошибся, таких мощных, тугих кулаков, которые скатывали эти птички на концах
своих крыльев, он еще ни у кого не видел.
Зато ноги, обычные голенастые куриные ноги, торчащие из подобия юбок
или нижних складок перьев -- на таком расстоянии было трудно понять, --
выдавали птиц. Кстати, вглядевшись, Ростик вдруг понял, почему
преследователи так легко прошли по болоту -- на некоторых из них были
натянуты какие-то разлапистые чулки, явно сшитые из толстой кожи, с весьма
надежными перепонками между тремя разноторчащими пальцами. Эти перепонки
могли удержать на трясине не только солдата, но и куда более весомый груз.
Почему-то Ростик был уверен, что такая вот обувка скрыта в походных мешках
каждого из этих вояк. Просто некоторые сняли их на каменистой почве, чтобы
поберечь, а некоторые нет -- то ли потому, что были побогаче, то ли не желая
ходить босыми.
-- Килограммов шестьдесят каждый, -- вдруг высказался старшина уже в
полный голос, шок от неожиданности прошел. -- Опасные бойцы. Как же они так
легко нас застукали?
-- Стало светлее, я поднял голову, а они уже тут, -- ответил Пестель.
Ростик тоже поднялся, деланно спокойным жестом взял в руки автомат.
Потянулся, а потом, неизвестно почему, помахал воинственным курам рукой.
-- Ну, ты поосторожнее... -- начал было старшина.
Но неожиданный жест Ростика имел ответ. Один из вояк в более пышной,
чем у других, юбке вдруг вышел вперед и стукнул себя по грудному панцирю
так, что одна из лошадок даже вздрогнула.
-- Бьэгурмлесс-И! -- прокричал он.
-- Ну и ну, язык сломаешь, -- отозвался старшина. -- Но в общем
понятно, бегимлеси. -- Он вышел вперед, тоже хлопнул себя по панцирю и
прокричал: -- Человек!
-- Нет, лучше сразу во множественном числе, -- запротестовал Пестель.
-- Он вышел вперед. -- Люди!
Тогда и старшина объявил, что он тоже -- люди. Значения это не имело
никакого, но эффект был в целом удовлетворительный. Тот самый бегимлеси,
который вздумал представляться, вдруг откуда-то очень быстро извлек пращу,
раскрутил ее и выстрелил в...
Ростик покрутил головой, приглядываясь к старшине и к Пестелю, но
камень, пущенный с невероятной силой, вдруг хлопнул по панцирю его. Рост
даже качнулся. Но тут же он вскинул автомат, палец сам перевел скобу на
одиночный огонь, затвор щелкнул, словно бы подчинялся силе мысли, и Ростик
выстрелил.
Бегимлеси отпрянул назад, а потом с шумом, словно из камеры выпускали
воздух, осел на землю. Из толпы вышел еще один бегимлеси, этот был очень
здорово вооружен, в его панцирях была заметна изрядная доля украшательства,
да и выглядел он... авторитетнее, чем другие.
Он наклонился над пращником, опустил ему на грудь крыло, поковырялся
где-то своими корявыми пальцами, потом поднял голову и что-то очень негромко
сказал стоящим сзади. По рядам пернатых вояк прошел сдержанный клекот.
-- Отличный выстрел, кстати, -- прокомментировал Пестель. -- Может, они
подумают, что мы все так стреляем?
-- Да, это может их остудить, -- проговорил старшина, но было ясно, что
сказанное -- лишь надежда, и такая же несбыточная, как попытка раствориться
в дожде перед самым носом этих солдат.
И тогда тот бегимлеси, который проверил смерть пращника, сделал еще
одну удивительную вещь. Он вытянул вперед крыло с нацеленным, словно
пистолет, пальцем и прокричал:
-- Л-Ди!
И начал довольно спокойно, неторопливо снимать одну свою доспешину за
другой.
-- Вот это да! Он нас вызывает! -- догадался Пестель. -- Бережет жизни
своих солдат и хочет драки только между командирами...
-- Почему ты так думаешь? -- спросил старшина. Но потом вдруг и сам
стал расшнуровываться.
-- Ты чего? -- удивился Ростик. -- Неужели... Тогда почему ты?
-- Я -- командир. И к тому же... -- Квадратный скептически окинул
взглядом Ростика, -- у тебя нет ни одного шанса.
-- У курицы самое слабое место -- шея, -- вдруг проговорил Пестель, не
отрывая взгляд от бегимлеси. -- Если удастся смять позвонки...
Старшина кивнул, но вслух ничего не сказал. Ростик стал ему помогать.
Разоблачившись, оба бойца пошли навстречу друг другу. И тотчас в стане
пернатых послышались крики, хлопки, глухой стук костяного оружия. Ростик мог
поклясться, что бегимлеси не просто поддерживают своего вожака, но и
получают удовольствие от всего этого представления.
Зато люди удовольствия не получали. Тем более когда Квадратный подошел
к бегимлеси поближе. Тогда стало ясно, что из-за расстояния они неправильно
оценили их размеры. Пернатые оказались гораздо выше двух метров, и вес их
приближался к сотне килограммов. К тому же они были гораздо лучше вооружены
-- помимо чудовищных кулаков, у них оказался тупой, но очень твердый на вид
клюв, почти петушиные шпоры на ногах и когти на лапах. Складывалось
впечатление, что одним удачным для себя ударом бегимлеси может сразу же
решить исход поединка.
-- Посмотрим, -- прошептал Ростик, сжимая автомат. -- Посмотрим.
Но вдруг и Квадратный преобразился. Он стал каким-то чуть более низким,
распластанным по земле, хотя и остался, конечно, на ногах, и со всех его
сторон стали торчать те или иные части рук, будто бы он вырастил парочку
дополнительных конечностей.
Бегимлеси разогнался, бросился вперед, выставив когти на ногах, помогая
себе удержаться в воздухе крыльями... Но старшина остался стоять, он лишь
неуловимым движение перетек чуть в сторону, ровно настолько, чтобы атака
пернатого окончилась неудачей, а сам при этом нанес довольно внушительный
удар кулаком -- только хлопок прокатился в утреннем воздухе.
Тогда бегимлеси развернулся и бросился чуть более расчетливо. Он бил
ногами, пытался достать Квадратного прямыми ударами кулаков, пару раз даже
пробовал клюнуть его... Когда эта атака закончилась, стало ясно, что
старшина не пострадал. Он по-прежнему стоял шире и ниже обычного,
по-прежнему был быстр, неуловим и при каждом удобном случае наносил
встречный тычок.
Подробности боя с такого расстояния видно не было, Пестель сделал
движение вперед, но Ростик его остановил, почти грубо оттолкнув назад. Это
имело смысл, если бегимлеси все разом бросятся в атаку, каждый метр
пространства, отделяющий их, позволит сделать лишний выстрел, а то и не
один. А кто знает, какой именно выстрел может их спасти?
Ростику самому очень хотелось посмотреть на то, что там происходило, но
он не позволял себе расслабиться. Он ждал атаки, был готов к ней и знал --
пока он готов, ее не последует.
Внезапно характер поединка изменился, бегимлеси, видимо, понял, что с
приличного расстояния он достать человека не сумеет. Тогда он пошел в
ближний бой. Тело пернатого, то и дело теряющего свои перья, почти слилось с
бледным, гибким телом старшины. Пыль вокруг них закрыла почти все, что там
творилось... И вдруг она разом улеглась.
Оказалось, что Квадратный сидит на спине пернатого и зажимает его
длинную, подвижную шею локтем правой, поддерживая и помогая ей всей силой
своей левой руки. Бегимлеси бился, словно сумасшедший, оказалось, что он
умеет наносить удары назад, и локтями крыльев, и шпорами ног, ему даже
удавалось совсем неплохо бить головой... Но каждый взрыв активности
сопровождался затишьем, когда он вынужден был собираться с силами. И по мере
того как старшина не отпускал своего противника ни на мгновение, стойко
выдерживая все его удары, лишь иногда уворачиваясь, чтобы самые сильные
щелчки клюва не приходились в лицо, эти затишья становились все дольше.
Наконец ноги пернатого стали подламываться, он оседал. Тогда Квадратный
попросту стал давить, стараясь своим весом прижать к земле... Ростику не
было видно, но он подозревал, что захват старшины стал еще сильнее, может
быть, даже крушил позвонки шеи под поросшей тонкими перьями кожей...
Наконец вождь бегимлеси распростерся на земле. Он лежал, лишь иногда
подрагивая, уже конвульсивно, даже не пытаясь наносить осмысленные удары,
просто пробуя стряхнуть с себя этого ловкого противника... Но Квадратный не
выпускал его из зажима. Он, очевидно, помнил о живучести куриц, о том, что
даже с отрубленной головой иные из них принимаются вполне бодро бегать по
двору. И он давил, лежа на противнике, обливаясь потом, тяжело дыша...
Ростик опустил бинокль, который тут же почти выхватил у него Пестель.
-- Он победил, -- сказал биолог.
-- Ты здорово подсказал про шею, -- сказал Ростик. Потом он опомнился и
поднял автомат. Пестель понял
его, отдал бинокль и тоже схватил оружие.
В самом деле, лучшего момента для нападения и быть не могло. К тому же
возникала возможность спасти своего командира, вырвать победу, уже упущенную
им... Но пернатые даже не думали об этом. Они странно приседали один за
другим, словно делом чести было повторить жесты умирающего вождя. Оружие их
опускалось, головы странно втягивались в грудь, под перья, юбки касались
земли...
-- Что-то он уж очень долго его душит... -- проговорил Пестель.
И словно бы в ответ на эти слова в воздухе отчетливо разнесся сухой,
твердый, резкий звук. Как ветка сломалась.
Тело бегимлеси под Квадратным дернулось и замерло -- пернатому сломали
шею.
Старшина поднялся, нетвердо, словно пьяный, пошел к своим. В пыль за
ним капала кровь. Но он шел, а пернатый остался лежать, и каждый понимал,
что он может пролежать тут вечно или пока его не обглодают стервятники и
шакалы.
И тогда Квадратный сделал такое, чего Ростик от него никак не ожидал.
Он вдруг повернулся, причем ноги его заплелись, и он чуть не упал. Но он
справился, стал над поверженным врагом, выпрямился и медленно, торжественно
поклонился его телу, всему войску пернатых, которые смотрели на него, всему
этому странному народу.
Потом он опять попробовал идти, а пернатые вдруг стали выкрикивать
что-то. Это не были, конечно, приветствия или что-то, связанное с восторгом
перед победителем, но в них звучало такое чувство, что даже Ростик опустил
автомат. Стало ясно, что атаки не будет, ее просто не может быть -- люди
победили.
Мельком Ростик подумал, что, возможно, бегимлеси атаковали бы, если бы
бой был менее захватывающим, или длился чуть дольше, когда они совсем уже
завелись бы для драки, или если бы их вождь победил... Но все получилось
так, как получилось, и они выжили.
Шагов за двадцать до их стоянки Квадратный все-таки упал, но это
значения уже не имело. Ростик с Пестелем подняли его, отнесли и уложили на
один из спальников. Ростик спросил:
-- Ты сможешь привести его в порядок?
Пестель посмотрел на раны, на глубокие, сделанные, наверное, клювом
дыры в мускулах на плечах и обнаженной груди старшины... Это были не порезы,
а именно дыры, ямки, постепенно заполняющиеся кровью и сукровицей. Боль от
них, должно быть, была жуткая...
-- Вообще-то, как ни странно, очень серьезных травм не видно, -- подвел
итог своему осмотру Пестель. -- Может, и справимся, если у нас будет пара
дней передышки.
-- Будет, -- твердо ответил Ростик.
Он поднялся на ноги, повернулся к пернатым. Те подняли своего вождя,
уложили его на странную конструкцию, собранную из копий и кусков кожи.
Вероятно, походные носилки имели одинаковый вид для всех армий всех миров.
Ростик задумался, зачем Квадратный поклонился поверженному и Побежденному
противнику. Но ничего не придумал. Он даже не придумал, нужно ли и ему
кланяться телу застреленного пращника, которого понесли следом за убитым в
рукопашной вождем. Не понимая, зачем он это делает, Ростик на всякий случай
поклонился.
И каково же было его удивление, когда многие бегимлеси стали гротескно,
но вполне однозначно раскачиваться ему в ответ... Хотя нет, не ему, а людям,
их умению биться, их победе.
Жаль, что мы оказались врагами, подумал Ростик, глядя на уходящих
пернатых. Мы могли бы так отлично потолковать... Но может быть, в будущем
это можно будет как-то исправить?
На этой стоянке они провели два дня. Это были чудесные дни, несмотря на
то что Квадратному здорово досталось. Они полной грудью вдыхали воздух
отдыха и относительной безопасности, они бездельничали и наслаждались
покоем.
Да и старшина уже к вечеру второго дня почувствовал себя лучше. Причем
настолько, что хотел было взобраться на лошадь, чтобы отправиться назад, в
Боловск. Едва удалось его отговорить, вернее, ни Рост, ни Пестель просто не
встали с травки, на которой загорали, и Квадратный сдался.
Третья ночь на этом месте тоже прошла спокойно. Дежурили Ростик и
Пестель, и хотя ни один из них не поднял тревоги, утром выяснилось, что
одному и второму в ночи, на невероятном расстоянии почудился отсвет
какого-то огня.
-- Не может быть, -- убежденно ответил Пестель на невысказанный вопрос
-- Наверняка показалось. Эту территорию даже бегимлеси не считают своей, это
ничейная земля.
-- Или она принадлежит тем, кого даже они побаиваются настолько, что не
решаются захватить беглецов силой, всего лишь устраивают поединки, которые,
конечно, разрешены на любой территории, -- высказал Ростик свое подозрение.
Разумеется, они уже обсуждали, что послужило причиной такому отменно
благородному поведению пернатых. И ни к чему не пришли. Но вот выяснилось,
Ростику неожиданно забрела в голову новая идея.
-- Ты полагаешь?.. -- старшина не договорил, но, как оказалось, он все
слышал, лежа на своем спальнике, без доспехов, греясь на солнышке.
-- Да, я полагаю, тут была уже не их юрисдикция, и они отлично понимали
это.
-- Думаешь, тут все поделено? Все эти болота, холмы, степи. -- Почему
же тогда никто не заявил прав на Боловск? -- начал горячиться Пестель.
-- Откуда ты знаешь, что атаки насекомых не были как раз заявкой?
Пестель тряхнул головой:
-- Никогда об этом так не думал.
-- Об этом никто так не думал, -- ответил Ростик, -- а следовало бы.
-- Хорошо, пусть ты даже прав. -- Старшина решил перевести спор в
конструктивное русло. -- Мы спаслись тем, что случайно забрели на чужую
территорию? Но это значит, что нам грозит другая беда, где же она?
-- Та самая, которой, по твоей гипотезе, опасались пернатые? --
поддержал старшину Пестель.
-- Может, тот огонь?
После этого разговоры как-то сами собой утихли. И все стали дружно
собираться.
Самым удивительным было то, что лошадки тоже не протестовали. Они,
конечно, не восстановились после последнего марша, но даже не пытались
дергаться, когда им на спины снова стали укладывать тяжелые седла и
нагружать полегчавшие, но еще изрядно увесистые дорожные сумки.
Часа за три до полудня, насколько его удавалось определить на глазок,
они отправились в путь. И проехали совсем немного, не больше пяти
километров, как вдруг откуда-то сзади долетел отдаленный, очень печальный,
но вполне однозначный рык.
Старшина остановил свою лошадку, повернулся, насколько позволяли ему
перевязки под доспехами, которые он с большим трудом натянул на себя, и
приложил руку к глазам. Ростик посмотрел на него, достал бинокль. Он искал
хоть что-нибудь примерно в тех местах, где была разбита их стоянка, но
ничего не видел. И вдруг...
Он даже дернулся в седле и, конечно, сразу потерял это из поля виденья.
Пестель, который не спускал с него глаз, Дожидаясь своей очереди, спросил:
- Что такое?
-- Не знаю. -- Ростик передал ему бинокль. -- Что-то очень...
необычное. Я видел только тень.
-- Да что с тобой? -- спросил старшина. -- Раньше ты так не дрожал?
-Я и не дрожу, -- огрызнулся Рост. -- Я видел только тень... А тени
бывают очень...
-- Да какая тут может быть тень? -- спросил Пестель. -- Тут вечный
полдень.
-- Что бы это ни было, нужно сматываться, -- решил старшина. -- Может,
на этот раз обойдемся без игры в казаки-разбойники.
Но это им не удалось. Они попытались выжать из лошадок хоть
какую-нибудь прыть, но те только тихонько ржали, но темпа не прибавляли.
Впрочем, часа через два после полудня они стали проявлять признаки
нервозности.
Это казалось странным, потому что ничего не было видно, никто за ними
не гнался. Сзади расстилалась ровная, просматриваемая на десяток километров
каменистая равнина. Слева непроходимым занавесом висели холмы, справа... Вот
справа, в полукилометре, начинались овражки, буераки и эти торчащие, словно
зубы, скальные обломки. Пестель предложил:
-- Может, спустимся вниз, там можно спрятаться...
-- Уже один раз растворялись в пространстве, -- буркнул Ростик. --
Хватит. Попробуем ясно и однозначно показать, что нам тут ничего не нужно,
что мы сматываемся, это остановит любого смышленого патрульного, если он не
патологический убийца.
Вот в этот-то момент из скал сбоку и донеслось еще одно рычание. Это
было очень странное рычание, словно выло несколько разных существ
одновременно. В нем слышался и хриплый, очень воинственный скрежет голосовых
связок, и вой крупного, но вполне миролюбивого степняка, которому хватает
падали, и какой-то почти осмысленный лай, похожий на древний язык
воинственного племени... Пестель вздрогнул:
-- Он с нами разговаривает?
-- Не исключено, -- отозвался старшина, переводя коня на рысь. -- А
мощная зверюга, наверное.
-- Недаром с ним бегимлеси отказались встречаться, -- отозвался Ростик.
-- М-да, мощная... -- Голос старшины выдал задумчивость. -- Тут
удушающим захватом не обойтись. Приготовить гранаты, -- приказал он.
-- А еще лучше, дайте-ка их мне, -- предложил Ростик.
-- Зачем? -- удивился Пестель.
-- Я из них связку сделаю, знаешь, какими во время войны танки
подрывали.
Старшина кивнул. Он не протестовал, когда Рост брал на себя
определенные командные обязанности. В этом проявлялся его класс командира.
Ну и опыт, конечно.
Следующий раз преследующая их зверюга -- теперь в этом не могло быть
никакого сомнения -- отозвалась часа в четыре. На этот раз она оказалась
очень близко, гораздо ближе, чем хотелось бы. Если бы не складки местности
справа, где она соревновалась с лошадьми в скорости, Ростик определил бы
расстояние до нее точнее, но и так ему показалось, что между ними осталось
не больше трех, максимум четырех километров.
-- Он бежит по оврагам, а мы по равнине, и то... -- высказался Пестель.
-- Почему ты думаешь, что это он? -- удивился Ростик.
-- Не она же! У всех крупных животных бойцами являются самцы.
-- Ничего, скоро встретимся, -- отозвался старшина, -- тогда спросим.
Шутка не удалась, но споров больше не было.
Они пришпоривали лошадей, но те были не готовы к затяжным рывкам. К
тому же и люди, кажется, не могли их выдержать. Так получилось, что через
два часа, когда новый преследователь должен был их догнать, судя по тому,
как легко удавалось ему сокращать разделяющее их расстояние, они
окончательно сбавили обороты, и понимая, что едва плетутся, все время
оглядывались по сторонам.
Ростик сделал две связки, одну побольше, из пехотных лимонок, они
должны были дать целую тучу осколков, в которых определенно не уцелел бы и
тот, кто эту связку попытается бросить в противника. Ее он привесил справа,
сразу за седло. И вторую -- поменьше, но с более существенным эквивалентом
взрывчатки. Эта осталась рядом с сумкой слева. Он надеялся, что жеребца не
слишком раздражают эти новые железки.
Первым преследователя заметил Пестель. Он вдруг шумно выдохнул воздух и
резко вскинул руку. Ростик посмотрел в ту сторону. Ничего, только странно
вился султанчик пыли между двух скал, похожих на наклонившихся друг к другу
гигантских космонавтов.
-- Ты чего? -- спросил старшина.
-- Ну и здоров же он, -- все-таки выдавил из себя Пестель. -- Просто...
Непонятно, почему его не видно.
-- Он выше скал? -- удивился Ростик.
-- Не знаю... Не понимаю, как...
Больше Пестель ничего добавлять не стал, потому что врезался в
неожиданно отпрянувшую назад лошадь Квадратного. Та отступала, потому что
наконец увидела его. И Квадратный тоже его увидел и тоже, как Пестель
полуминутой ранее, не мог выговорить ни слова.
Тогда Ростик собрался с мужеством и поднял глаза, чтобы увидеть того,
кто гнался за ними весь день и кто так легко и умело настиг их.
Был он не так уж и высок. Всего-то метра четыре, может даже меньше. Но
зато он казался очень широким, мощным, тяжелым. Впечатление усиливалось еще
и тем, что все его тело, частично даже руки и ноги были прикрыты толстыми, в
несколько сантиметров, доспехами, сделанными из темно-зеленого, почти
черного дерева с желтыми пятнами и прожилками. Его рисунок был похож на
маскировочную раскраску, которой пользовались солдаты натовского блока на
Земле. И еще, почему-то оно показалось очень прочным. Доспехи имели странную
форму, словно пагода, словно старые самурайские панцири, с какими-то углами,
непонятными выступами, непривычными наплывами... Но было в них какое-то
совершенство, подобно совершенству ружейного приклада, выработанного по
меньшей мере полутысячелетним опытом оружейников и стрелков. Тут ощущалась
та же, если не большая, древность и непрерывность экспериментов, то же
целенаправленное и умелое стремление к мастерству.
В руках существо держало странное ружьецо со стволом длиной с оглоблю.
Правда, приклад у него казался укороченным, а рукоять была определенно
пистолетного типа, разумеется с теми вариациями, которые были продиктованы
разницей анатомии человеческой руки и лапы этого чудовища. Но любые аналогии
-- Ростик был в этом абсолютно уверен -- оставались уместными.
-- Хоть бы разобрать, какая у него морда, -- просипел сбоку Пестель.
Морда чудовищного рыцаря в самом деле была так плотно прикрыта двумя
заслонками, выдвигаемыми сбоку, что не видно было даже глаз. Только из
убеждения, что голова чудовища находилась там же, где и у большинства
животных, следовал вывод, что верхний полусферический доспех можно считать
шлемом с забралом.
Неожиданно чудовище взревело. Коротко, внятно, жестко. Хотя оно не
особенно старалось, эхо его голоса разнеслось вокруг, как грохот камнепада.
-- Похоже, он спрашивает нас о чем-то? -- отозвался старшина.
-- На паспорта хочет взглянуть, -- ответил Ростик и тронул коня. Тот
заупрямился, но Рост заставлял его подчиняться всей волей наездника.
До чудовища было метров двести. Как этот явно не сильфидного строения
зверь сумел так близко подобраться к ним, не сотрясая почву, практически
бесшумно -- оставалось загадкой и вызывало изумление. Ростик держал жеребца
очень твердо, потому что тот все норовил откатиться вбок. И все-таки
расстояние между ними сокращалось. Сто пятьдесят метров, сто двадцать, сто,
семьдесят... Все, хватит, решил Рост, приехали.
Он поднял забрало, чтобы голос его звучал как можно более громко, и
заорал, словно его резали:
-- Люди!
При этом он, согласно известному уже ритуалу, стукнул себя по стальной
кирасе кулаком в латной перчатке. Эхо от звона тоже прокатилось по соседним
склонам, хотя, конечно, оно не шло ни в какое сравнение с ревом чудовища.
Зверь теперь не ревел, он словно бы урчал, разговаривая сам с собой. В
его голосе Рост не мог различить никакого подобия тому слову, которое он
только что выкрикнул. Но это ничего не значило.
Наконец чудовище в деревянных доспехах пришло к решению. Медленно,
чтобы не вызвать нежелательную реакцию, оно подняло кулак и хлопнуло по
щиткам сбоку.
-- Двар! -- прогремело над холмами. Четко и ясно, словно клеймо на
клинке.
Ростик посидел, ожидая, что теперь будет. Потом нащупал левую связку.
Он надеялся, что его движение, скрытое лошадиной головой, останется
незаметным.
Двар, или как его там, поднял свою оглоблю, уместил в специальном пазу
доспехов на животе, навел на камень, находящийся от них в двух сотнях
метров, и выстрелил. Молния серовато-зеленого цвета, довольно ровная, как
лазерный шнур, и в то же время какая-то ребристая, на некоторых отрезках
чуть более яркая, а иногда тусклая, почти невидимая, ударила в камень
величиной с Ростикова жеребца. Раздался не очень сильный хлопок, камень
треснул, осколки полетели в разные стороны.
Теперь Ростик знал, что делать. Он освободил левую связку из петли и
осторожно поставил ее на выступ камня сбоку, но так, чтобы двару она
оставалась незаметной. После этого, стараясь не спускать глаз с чудовища в
доспехах, он стал откатываться к своим.
Он прошел пятьдесят метров, семьдесят... Двар взревел, он требовал. И
ясно было чего. Еще чуть-чуть, подумал Ростик, стиснув зубы, еще десяток
метров, а то впечатления не произведет...
Двар опять взревел. На этот раз его оглоблеподобное ружьецо дернулось
вверх. Словно оно действовало по собственной воле, и только благодаря
недюжинной реакции двар сумел поймать его на полпути. Все, больше ждать не
нужно.
Ростик остановился, успокоил жеребца, как мог, поднял автомат. Проверил
прицельную планку, чтобы не промахнуться... Тут не должно быть промаха.
Приложил приклад, жаль, не удается убаюкать автомат в руках, как в колыбели,
панцирь мешает и перчатки эти... Нужно было хоть правую снять -- не
догадался.
Выстрел почти слился со взрывом. И взрыв этот был весьма впечатляющ.
Осколки камня взвились метров на десять, почти скрыв чудовище в облаке дыма
и пыли. Когда пыль осела и двар снова стал виден, его ружье уже покоилось
сзади, в специальном гнезде, сделанном в доспехах.
Он стоял и смотрел на людей, на Ростика, на остальных. Он даже не
раздумывал, он уже все решил, а просто смотрел. Потом повернулся и пошел
вниз, в сторону ближайших овражков...
На миг мелькнул хвост, и Ростик ахнул -- ящер, огромный, разумный,
умеющий управляться с лазерным ружьем ящер. Да еще к тому же в доспехах! И
какие же у них могли быть шансы против него?
Но теперь об этом следовало думать лишь теоретически. Двар ушел.
Откуда-то сбоку послышалось цоканье копыт. Ростик повернул голову, это
были, конечно, старшина с Пестелем.
-- Молодец, -- сказал Квадратный. -- Если бы не твоя хитрость...
-- Да, что и говорить -- дипломат! -- ' с удовольствием высказался
Пестель и захохотал.
Старшина устало и напряженно, но все-таки вторил ему. И лишь тогда
Ростик понял, что не может разжать челюсти, чтобы посмеяться с ними
заодно... Но это было не важно. Они живы, а значит, у него был шанс
посмеяться в будущем.
На следующее утро, когда все волнения поутихли, Пестель начал вдруг
выражать свои восторги.
-- Нет, ну ты подумай -- разумных уже четыре расы!
-- Почему четыре? -- удивился старшина. -- Пять -- .вместе с
волосатиками и зеленокожими.
-- Ну правильно -- эти, да еще бегимлеси с дварами.
-- Насекомых забыли. У них тоже появлялись признаки разумности --
оружие, тактика, склонность воровать металл...
Оба его спутника проехали некоторое время молча. Насекомых они
отказывались считать разумными. Даже в минимальной мере, как новый вид
разума -- коллективный, ульевый или массовидный.
-- Этих никто не забыл, просто они...
Тоже правильно, старшина не умел это сформулировать, но Ростик его
отлично понимал. Насекомые были слишком уж чуждыми, слишком неживыми для
людей. А их тела -- сухими и ломкими, из них текло слишком мало крови, и не
того цвета.
И все-таки, подумал Ростик, все-таки... Чуждость -- это не слишком
плохо, когда приходит пора задуматься о решении очень необычных проблем. Вот
только контакт нужно строить на наших условиях, с применением наших методов.
Только как? И получится ли?
Стоп! Он удивился -- что это я? Размышляю о насекомых, словно с ящерами
и пернатыми бегимлеси мы уже не только в дипломатию играем, но и договор
коллективной безопасности подписали?
И все-таки Ростик почему-то думал, что это возможно. Почему, как, для
чего, что возникнет между ними -- он даже в приступе ясновиденья не мог бы
предсказать, но почему-то решил, что такое развитие событий вполне вероятно.
А не есть ли сама эта уверенность малозаметным приступом, вдруг подумал он.
Без потери сознания, без холодной тошноты, волны боли, временной слепоты?..
Если так -- то я согласен... Внезапно он услышал, что ребята продолжают
разговор.
-- Хорошо, давай считать людей пятой разумной тут расой, -- согласился
старшина с чем-то, что Ростик прослушал. -- Все равно пять, а не четыре.
-- Да, пять... Пусть так. -- Чувствовалось, что Пестель о чем-то
мечтает, может, о вскрытии трупов бегимлеси? -- Но вот что удивительно --
какие они все благородные. Такое впечатление...
-- Если бы Рост не придумал эту демонстрацию силы с гранатами -- был бы
уже давно ужином у этого бла-ародного! -- насмешливо протянул старшина.
-- И все-таки если бы у них не было понятия чести, они бы
действовали...
-- При чем тут честь? -- удивился старшина. Оба собеседника помолчали,
потом Квадратный безапелляционно высказался: -- В плен нужно было брать, а
не дуэли устраивать. На их месте я бы...
-- Может, у них не любопытство включается, а что-то другое? -- возразил
Пестель.
-- При чем тут любопытство? Поймать новый вид разведчиков -- это прямой
расчет, а не любопытство. Где, что, сколько, куда, чем вооружены -- вот о
чем думать следовало, а не об Олимпийских играх!
-- Интересно, как ты это сделаешь без языка? -- спросил Ростик. -- Они
и так немало узнали, а что не увидели, могут додумать.
-- А что не додумали, их не интересует, -- подхватил Пестель. -- Вот я
и говорю -- благородство воина, тут так принято.
Они проехали почти километр, когда Квадратный буркнул, подводя итог
дискуссии:
-- Нет на войне благородства.
Если бы это сказал кто-то еще, над фразой следовало бы подумать, а в
устах Квадратного ее можно было просто принять к сведенью и покончить с
этим.
Проход между скалами они нашли на следующий день, уже после обеда.
Можно было бы и раньше до него доскакать, но они не торопились. Такие вот
пошли у них времена, что можно расположиться на дневной роздых, развести
костер, пообедать горячим мясцом и чаем. Никто за ними не гнался, никто не
угрожал -- благодать!
, Ростик даже успел искупаться в соседнем ручье. Потом, подумав, загнал
в воду и своего жеребчика, вымыл его от кончика носа до задних копыт. Каково
же было его удивление, когда, закончив, он вдруг почувствовал дружеский
тычок мягким носом в плечо -- оказалось, жеребец Квадратного тоже решил быть
чистым. Видимо, отношения с лошадюгами незаметно для Ростика налаживались,
они его признали уже годным для роли банщика, и на том спасибо.
Так как старшина был еще слаб, Ростик управился и с его конягой, а вот
со своим Пестелю пришлось разбираться самому, довольствуясь только устными
советами Ростика. Впрочем, он не протестовал, у него-то, что бы там ни
думали некоторые, был опыт возни с разной живностью куда больше, чем у
десяти Ростиков. Может, даже больше, чем у Роста и старшины, вместе взятых.
Сначала проход им показался каким-то другим. Никто из троих не был
уверен, что они идут правильной дорогой. Потом Рост вспомнил рощу, которую
они проезжали. Через пару километров старшина узнал странный валун на
верхушке небольшого взгорка, а вдруг стало ясно, что они идут именно той
горловиной, которую и назвали перевалом.
-- Запоминайте, -- сказал старшина, -- тут еще не один раз придется
ходить самим и других водить.
-- Что мы там забыли? -- вздохнул Пестель. -- Со своей бы стороной
справиться...
Чувствовалось, что этот поход оставил в нем не самые радужные
впечатления. Хотя Ростик почему-то думал, что разведка была и удачной, и
даже не очень хлопотной. Наверное, он стал совсем уж оловянным, как стойкий
солдатик... Он усмехнулся, почему-то он был этому рад.
На ту сторону холмов до конца дня выбраться они не сумели. И это было
плохо. Хотя чем именно -- никто из них не знал. Но все вдруг стали нервными,
настороженными и даже слегка злыми. Исключение не составляли и кони. Те
вообще ржали так, что эхо гуляло по узкой долине, и через каждые пятьсот
метров вдруг отказывались идти вперед, хотя никаких причин бояться чего-либо
в поле зрения не возникало. Настроение определил Пестель:
-- Если бы разок здесь уже не ходили, можно было подумать, что тут
Соловей-разбойник засаду сплел.
Лагерь разбили у небольшого, холодного прудика, образовавшегося в
ложбинке кристального ручья, стекающего с Олимпа. С двух сторон их закрывали
камни, так что возникло Давно не испытываемое ощущение, что они находятся в
закрытом пространстве, в комнате например.
Ужин поспел, когда солнце уже погасло. Темень, как всегда бывает в
горах, навалилась со всех сторон. И тут же из-за отдаленных скал послышался
заунывный вой. Старшина о чем-то усиленно размышлял. Когда прозвучал этот
вой, он неторопливо посмотрел в темноту, мерно дожевывая свой кусок
поджаренного на огне мяса.
-- Рост, далеко до того места, где мы последний мясной караван грузили?
-- Не знаю точно, но кажется...
-- Да изрядно будет, -- вмешался Пестель. -- А что?
-- Идея такая. -- Старшина тяжко вздохнул. -- На том месте мы оставили
кучу еды для самых... Ну, для разных воющих тут по ночам. Не знаю, то ли
шакалов, то ли гиен каких-нибудь.
-- Гиены кашляют и смеются, -- высказался Ростик. -- Так о них писал
Майн Рид.
-- Они еще и воют, только чуть иначе, чем волки, -- сказал Пестель. Он
повернулся к Квадратному. -- Так о чем ты?
-- О том. Может, они нас потому первый раз пропустили без помех, что у
них было чем заняться?
-- Жертвоприношение предлагаешь устраивать или дань платить? --
усмехнулся Пестель.
-- Просто внимание отвлекать от трех тощих разведчиков и их изморенных
лошадей.
Вой раздался вдруг совсем недалеко. И было в нем что-то, из-за чего
между лопаток Ростик почувствовал холодок. Как бы это определить... Вой этот
выражал радость при виде добычи, которая не убежит, которой некуда деться. И
этой добычей были они, разведчики и лошади, как сказал старшина. Он прав, в
этом Ростик не сомневался.
-- Жаль, тут топлива мало, нельзя из костров круг поставить. --
Старшина поднялся, потянулся. Потом лицо его стало твердым, как дубленая
рожа тевтона, решившего подороже продать свою жизнь. -- Пестель, давай
назад, в резерв, к лошадям, будешь добивать тех, что прорвутся, и кидать
головни, чтобы мы их видели.
-- Почему я?
-- На тебе доспехи послабее, так что...
-- Может, и ваши железки их челюсти не выдержат?
-- Не обижайся, Жорка, -- вмешался Ростик, только обид им тут не
хватало. -- Тебе-то они вмиг все пооткусывают, поэтому слушай командира.
-- Рост, станешь слева, начинай с арбалета. Может, они будут своих
добивать -- какая-никакая, а все же передышка. В ближних не стреляй, руби
палашом. И не размышляй, разрубил и отбрасывай назад. Автомат пускай, когда
они гурьбой пойдут. Ну, знал бы молитвы -- помолился бы. Ты -- слева, я --
справа.
Они стали, маленький отряд, зажатый камнями и ночью. Ростик подумал и
мужественным голосом спросил:
-- А центр кто будет держать?
-- Оба, -- ответил старшина. Он ждал и напряженно прислушивался, да
так, что у него уши чуть из шлема не прорастали. -- Сдается мне, сегодня
ночью спать нам, хлопцы, не придется.
Ростик вздохнул и повернулся к северу, туда, где примерно находился
Боловск, дом, родные. Вернусь, решил он, долго-долго никуда не поеду.
Ростик чувствовал себя не очень здорово. Хотя до сих пор ему
доставалось меньше синяков и шишек, чем спутникам, неожиданная слабость
затопила его тело. Хуже того -- затопила его сознание.
Он стоял и думал, что тут, скорее всего, они и найдут свой вечный
покой, что все, чего им удалось до сих пор добиться, оказалось слишком
сложным переплетением удачи и отчаяния. Но вот удача, кажется, кончилась,
отчаяние обратилось против них, и скоро... Он стряхнул охватившее его
бессилие и обнаружил, что сидит на земле, странно подогнув ноги, как в
детстве, опустив оружие, и над ним склонились Квадратный и Пестель. Оба
заглядывали Ростику в глаза, но в темноте было трудно что-либо рассмотреть
под его забралом. А поднять его они почему-то не догадались. Ростик
попытался встать сам.
-- Я знаю, что делать. Голодные они от нас не отойдут.
-- Это понятно. -- Квадратный чуть нервно огляделся вокруг, тьма стояла
кромешная, не видно было ни зги на расстоянии уже пяти -- семи шагов,
невзирая на костер и головни, которые сжимал Пестель.
-- Нужно пожертвовать лошадью. Хотя бы одной или лучше двумя.
-- Знать бы, пристрелили пяток жирафов и прошли перевал без
приключений... Ладно, -- решил Пестель, -- моя самая слабая.
-- А моя... -- Квадратный опустил голову, подумал. -- Пестель, снимай с
них сумки, узду и седла.
-- Седла-то куда денем?
-- Завернем в брезент и тут где-нибудь зароем, где посуше.
-- Сумки зароем, а седла... Бросим вперед, они такие, что и их сжуют.
-- Значит, это не шакалы, -- определил Пестель. -- Рост, что же ты
чувствуешь?
Ростик ответить не успел. Лошади вдруг стали ржать и биться. Словно бы
поняли, что скоро им придется куда как плохо, но Пестель с ними справлялся.
Еще как, даже Ростику стало ясно, что теперь никто из них не дрогнет.
Потом все смотрели в темноту и ждали, ждали... Вдруг где-то далеко
послышалось шумное дыхание. Вот так из ничего, из невидимого пространства за
кругом света вдруг прозвучало тяжелое, мощное, голодное втягивание воздуха,
как будто не стая неведомых существ подошла, а один невероятный зверь,
справиться с которым невозможно.
-- Лошадей пускать? -- спросил сзади Пестель.
-- Подождем, когда они навалятся, -- решил Квадратный. -- Может,
удастся пожертвовать одной.
Ростик знал, что не удастся, но легче было слушать старшину и привычнее
для него -- солдата одной сплошной войны, в которую они влипли, оказавшись
тут, в Полдневье. И тогда загорелись глаза.
Их было невероятно много, казалось, вся равнина перед ними вдруг в один
миг вспыхнула этими глазами -- красными, бешеными, голодными, немигающими...
Казалось, они горят, но не как на Земле у волков -- отражая пламя, а сами по
себе, словно тысяча светляков вдруг собралась тут, чтобы стало светлее. Но
светлее от них, конечно, не становилось. Стало холоднее -- от ужаса близкой
смерти, от невидимости этих врагов, От их бесчисленности.
Ростик взвел тетиву на арбалете, прикинул расстояние до ближайшего
хищника, получалось шагов тридцать, если у него на голове не очень мощные
роговые пластины, вполне можно попасть -- с какой угодно реакцией отпрыгнуть
зверю уже не удастся. Разумеется, он прицелился между глаз. Тетива щелкнула,
и почти тотчас их оглушил вой -- слитный, мощный, слаженный. Выла не одна
зверюга, в которую попал Ростик, а еще несколько десятков, которые тут же
стали драться, стараясь поскорее ее прикончить и вырвать кусок сочащегося
кровью мяса... Все остальные тоже подвывали, словно негодовали, что Ростик
не попал в кого-нибудь поближе к ним, чтобы тоже можно было поучаствовать в
драке за пищу...
-- Теперь они разозлились, -- сухо откомментировал Квадратный.
-- Они и без того были...
Какими они были, никто не узнал. Потому что звери стали прыгать...
Щелкнула тетива старшины, потом еще одна, из-за спины. Это Пестель помогал
закованным в сталь друзьям, и довольно толково, по крайней мере --
хладнокровно.
Но больше Ростик ничего не успевал понимать, потому что пришлось
работать мечом, раз за разом поднимая его и нанося удар, в очередную морду,
которая показывалась из темноты... Теперь их можно было рассмотреть получше.
Это не были панцирные шакалы, это оказалась странная помесь медвежьей
головы, с огромными клыками, маленькими, злобными глазками, мощной груди и
гиеньего, легкого в движении, торса. Да, подумал Ростика, если удастся
выжить, он предложит назвать их гиеномедведями...
А вот думать во время рубки не следовало, это тормозило и тотчас
сказалось на Ростике. Сталь его руки заскрипела под желтыми, оскаленными
клыками, но прокусить ее очередная медвежья морда не могла, она лишь тянула
Ростика во тьму... Если бы это удалось, Ростику пришел бы конец, с
наседающими со всех сторон чудовищами он не справился бы. Да и его приятелям
пришлось бы плохо, их было слишком мало, заменить Ростика было уже некому.
Ростик скоординировался и нанес в грудь зверя удар коленом, украшенным
небольшим, но довольно острым шипом, удар пришелся в плечо зверя... Он
отпустил человека и закружился на месте, но свое дело сделал. На Ростике
висело еще три таких же гиены.
-- Пестель, пускай! -- заорал Рост, чувствуя, что вот-вот его выдернут
вперед.
Конь промчался вперед, должно быть получив изрядный Удар по крупу. Он
скакнул, отбросив старшину, но тот сумел остаться на ногах... Вой вокруг
поднялся на неимоверную высоту. Там, куда ушла первая лошадка, послышалась
отвратительная, мокрая возня, потом раздался громкий, дикий всхрап, и
послышалась драка, в которую оказалась вовлечена чуть не половина стаи.
Но людям стало полегче. Они отогнали тех гиеномедведей, которые еще
пробовали добраться до них, а потом вдруг ударила автоматная очередь. Это
старшина легко, как на стрельбище, держа автомат перед собой на вытянутых
руках, поливал тьму хорошо рассеянной очередью... Вой сменился визгом, и шум
драки стал еще громче.
-- Рожок, -- потребовал Квадратный у Пестеля, не оборачиваясь. Получил,
сменил магазин и снова выпулил его, теперь уже присев, строго на уровне
своих колен, чтобы зацепить как можно больше чудовищ.
После этого стало чуть потише. Стая, кажется, отступила. Старшина
повернулся, перезарядил оружие, сказал, подняв забрало и вытирая пот:
-- Следующий раз, когда они насядут по-серьезному, бросишь лимонки.
Атака возобновилась через час, когда время уже ощутимо подошло к
полуночи. На этот раз они не рвались всей кучей, получая удары и мешая тем,
кто оказался сзади. Теперь они кидались небольшими, слаженными группами по
три-четыре зверюги, зажимая зубами руки и ноги людей.
Драться стало труднее, требовалось выбить правого зверя, который
фиксировал руку с мечом, а потом... Потом все получалось, пожалуй, даже
легче, чем во время первой драки, вот только нужно было сразу освободиться
справа. Теперь Пестель не зевал, он выпулил весь колчан своих стрел,
Ростиковых и хотел приступить к боезапасу старшины, когда звери вдруг
отошли. ч
Рыча и беснуясь так, что люди почти не слышали друг друга, они уволокли
тела раненых и мертвых своих соплеменников и устроили в темноте шумное
выяснение очередности в трапезе. Квадратный сказал:
-- Они действуют иначе, они обучились. Никогда не думал, что такое
возможно.
-- На земле собак так же дрессируют, только нужна умная собака и очень
сложная дрессура, -- пояснил Пестель.
Ростику хотелось пить, он уже выдул свою флягу, и тут выяснилось, что
воды-то они как раз и не запасли. Пришлось обходиться как есть.
-- Если так пойдет, может, двух лошадей сохраним, -- высказался
старшина.
-- Нет, следующий раз будет круче, -- ответил Ростик. Он знал это, как
уже привык знать некоторые вещи, о которых еще мгновение назад не имел ни
малейшего представления. И конечно, оказался прав.
Они пошли в атаку, как и первый раз, навалом, только очень зло, очень
решительно и совершенно не считаясь с потерями. Ростик высадил свой автомат,
перезарядить его, конечно, не успел, стал отбиваться мечом... Ему казалось,
он уже целую вечность бьет этой непомерно тяжелой железкой и слышит хриплый
лай, раздающийся прямо в лицо, ощущает зловонное дыхание этих чудовищ,
пытается не упасть... Что угодно, только не упасть, потому что подняться ему
уже не
дадут.
Сзади раздался вой, крик Пестеля, удары... Ржание стало заунывным и
протяжным. Ростик улучил миг и оглянулся. На спине одного из жеребцов висело
сразу два гиеномедведя. Еще пара пыталась сбить с ног Пестеля. Ноги его были
в крови, -- вероятно, отсутствие сплошного панциря делало бой с этими
зверями безнадежным.
Рост тремя ударами меча освободил Пестеля, потом плоской стороной
клинка саданул по крупу жеребца, тот взвился, один из гиеномедведей слетел,
его тут же пристрелил Пестель из пистолета, невесть как оказавшегося у него
в руке... И лишь тогда Ростик понял, что шея жеребца захлестнута веревкой,
которая и не дает ему умчаться в темноту, надеясь на быстрые ноги... Еще
удар, на этот раз по петле, стягивающей лошадиную шею, жеребец отпрянул,
постоял миг, словно не мог поверить в свою свободу, повернулся на месте,
проверяя свою удачу, и полетел, распушив хвост, прочь от этого ужасного
места...
Его настигли минут через пять, но это были очень хорошие пять минут.
Они увели стаю от людей, дали возможность передохнуть.
Ростик не выдержал, ноги его подкосились, он опустился на землю, чуть
не напоровшись на собственный клинок. Посидел, поднял голову. Старшина
суетился около Пестеля, перевязывая ему ужасные раны на ногах, на руке и у
плеча, где кончалась кираса. Должно быть, медведь пытался достать горло, но
вот немного промазал.
Рост поднялся. Достал из сумки сзади большие часы, попытался
пересчитать старый, земной циферблат на новый счет. Получалось, до рассвета
осталось три часа.
-- Сколько у нас патронов?
-- Пять магазинов, из них два уже початые. -- Старшина закончил
перевязку, потом доковылял, припадая на левую ногу, на старое место. --
Скоро рассвет?
Ростик ответил. Последний их жеребец заржал, застучал копытом.
-- Может, они наелись? -- спросил Пестель, ни к кому не обращаясь.
-- Надейся. -- Старшина стал прямее, отчетливо собирая волю в кулак. --
Скоро опять пойдут. Ты больше не рискуй, бей их из "калаша" на подходе,
гранаты кидай. Если не справимся, то и патроны не понадобятся.
Они постояли, подождали. Стая снова стала голодными, придурошными
голосами перекликаться в темноте. Потом появились первые из них, загорелись
красные глаза.
Ростик дожег патроны в своем автомате, загашивая эти зловещие светляки
одиночными, а потом аккуратно поставил автомат к камню сбоку. Он очень
хорошо представил себе, как поутру, когда от них останутся только кости и
окровавленные доспехи, этот автомат будет стоять спокойненько и ржаветь под
редкими полдневными дождями... Но он именно вообразил это, у него не было
определенного знания, что так получится. И он стал надеяться.
Последняя, предутренняя, атака прошла как-то незаметно. И активность
гиеномедведей была уже не та, что в начале ночи, и аккуратные, как на
полигоне, взрывы их лимонок очень долго сдерживали стаю, вперед рвались уж
самые наглые, которых одиночными щелчками очень удачно сбивал старшина. Так
что свалки, похожей на вторую атаку, больше не получилось. А потом стая
вообще стала' редеть.
Они почувствовали это сразу, хотя сначала и не поверили. А потому
старым солдатским чутьем стали ждать подвоха. Но его не последовало, подошел
рассвет.
Тогда они поняли, что выжили. Когда стало совсем светло и никаких
гиеномедведей в округе больше не было, Ростик спустился с горки к вчерашнему
ручью и вволю напился. Потом снял доспехи и как следует искупался. Потом
сполоснул свои поддоспешные тряпки. Все равно они должны были высохнуть за
пару часов, потому что солнышко теперь жарило прямо по металлу, как огонь
под сковородой. От верхнего балахона давно остались одни воспоминанья.
Потом они перевязались, все вместе. Хуже всего пришлось Пестелю. Он
вообще был в полуобморочном состоянии. К тому же как ни ловко обработал его
раны старшина, а крови он потерял столько, что идти не мог. Пришлось Пестеля
посадить на единственного оставшегося жеребца. Как ни удивительно, это была
лошадь Ростика. Ему это показалось хорошим знаком.
Потом они пошли, зарыв под каменной стенкой все, что не могли унести с
собой. Даже один автомат пришлось оставить, разумеется завернув его в
брезент как можно тщательнее.
После бессонной ночи, усталые, избитые, подавленные, словно по ним
прошелся асфальтоукладчик, они тащились вперед. Первые пара километров
показались адом, еще большим, чем драка с гиеномедведями. А потом что-то
произошло в голове, чувства отключились, и пошли даже веселее, передвигая
скрипящие от песка тяжеленные доспехи.
Перевал кончился, начался спуск с холмов, идти стало еще легче, потому
что под уклон вес доспехов как бы сам собой заставлял переставлять ноги.
Добрели до приличной речки, остановились, чтобы передохнуть, но начинать
путь после этого отдыха оказалось так тяжело, что больше о привале до конца
дня никто и не заикался. Даже мясо, поджаренное про запас на прежних
стоянках, жевали на ходу.
Иногда их оставалось только двое. Пестель, привязанный к седлу
обрывками узды двух других лошадей, чтобы не свалился, впадал в
беспамятство. И ни Рост, ни старшина не собирались приводить его в чувство.
Как ни соображай, а это лучшее, что можно было придумать. Ростик и сам бы с
удовольствием отключился, но идти в беспамятстве, как известно, невозможно.
Началась выжженная равнина, на которой от весенних трав и ручьев,
шумевших тут еще пару недель назад, остались сухие коричневые стебельки да
грязноватые лужи. Ростик начал надеяться, что следующую ночь удастся поспать
хотя бы наполовину. Они ушли далеко, вряд ли гиеномедведи захотят на такое
расстояние отходить от своих берлог, особенно если и поближе хватало
добычи...
Ночью он действительно почти выспался и весь следующий день топал
довольно резво. А вот потом стало худо старшине. Он шел впереди, как обычно,
но вдруг, не издав ни единого звука, стал забирать в сторону, уходя все
дальше от спутников, не реагируя на окрики. Тогда пришлось гнаться за ним и
трясти, чтобы привести в чувство.
Заглянув в его глаза под забралом, Ростик вздрогнул и до конца дня
думал об их выражении. Не то чтобы оно было ужасным само по себе. Но
возникало стойкое подозрение, что в теле старшины Квадратного, каким его все
знали и уважали, человек больше не присутствовал. Другого объяснения Ростик
придумать не мог.
Несколько следующих дней он помнил очень плохо. Должно быть, потому,
что спал всего-то часа по три, давая израненному, отупевшему, уставшему
Квадратному спать существенно дольше. Это подействовало, странные случаи
беспамятства при ходьбе стали реже, а потом и вовсе прекратились. Они даже
смогли обсудить кровотечения, которые вконец измотали Пестеля.
Вроде бы они не оставили ни одной неперевязанной раны, а он все время
оставлял на блестящей от пота лошадиной коже кровавые капли. И никто не мог
понять, откуда она течет. Впрочем, страх, что он умрет, слишком быстро стал
проходить. Если он не кончился за три дня, значит, до города дотянет...
Должен был дотянуть. Правда, два укуса стали гноиться, покрылись корой
блестящего серого налета, но в Боловске после оказания грамотной медицинской
помощи от них и следа не останется.
-- Жаль, у нас нет спирта, -- высказался Ростик. -- С ним все раны
продезинфицировали бы.
Он даже не стал договаривать. Пестель, который в этот момент что-то
соображал, кивнул, а старшина вздохнул.
На пятый день после драки на перевале Квадратный вдруг спросил:
-- Сколько до города?
Ростик уже давно видел вдали сверкающую искорку сигнального шара на
фоне серого неба, но определять расстояние почему-то не собирался. И еще он
вдруг понял, что старшина уже очень давно не заговаривал сам, а лишь отвечал
на вопросы.
-- Не понимаю я сейчас расстояний, -- отозвался Ростик. -- Если хочешь,
сам попробуй рассчитать.
Старшина кивнул, и Ростик достал свой бинокль. Квадратный взял его
грязными пальцами. Оказалось, что одну латную перчатку он где-то потерял и
даже не заметил этого.
Ростик сомневался, что старшина что-то увидит, так дрожали его руки, но
тот старался, долго и методично преодолевая слабость. Вдруг он оторвал
взгляд и растрескавшимися, обметанными белым налетом губами прошептал:
-- Рост, посмотри.
Ростик взял бинокль, поймал шар. Что-то с ним было не то... Так и есть,
вокруг шара проходило какое-то затемнение. Значит, они включили свой экран,
что-то это значило. Ростик достал часы, засек время, стал считать обороты.
Раз, два, три...
-- Семь, -- сказал он, когда понял, что секундная прошла сто с чем-то
делений -- здешнюю минуту по предложению Перегуды.
-- Семь? -- удивился старшина. -- Но ведь это?..
-- Тревога! -- кивнул Ростик. -- Там что-то происходит. -- Он подумал,
посмотрел на Пестеля, накрепко привязанного к седлу, потом взглянул в лицо
Квадратному: -- Ты быстрее идти можешь?
На скулах старшины заиграли два желвака.
-- Давай ты первым, а я попробую за тобой поспевать. Так должно быть
быстрее.
До города оставались считанные километры, когда они увидели это.
Сверкающая машина, похожая на плоскодонную, вытянутую лодку и одновременно
на черепаху с растопыренными ногами, неторопливо летела над землей. Спереди
и сзади попарно от корпуса отходили недлинные ребристые фермы с полусферами
на концах. Во время поворотов лодки набалдашники эти заметно
разворачивались. Не составляло труда представить, что они отбрасывали вниз
какой-то мощный поток энергии, который удерживал машину в воздухе и
заставлял двигаться в нужном направлении.
-- Что это? -- с трепетом в голосе спросил Квадратный. Такого тона
Ростик не слышал у него, даже когда они обсуждали гигантского двара. -- На
вертолет не похоже.
-- Это не вертолет, -- твердо заявил Пестель, который весь последний
день находился в сознании, только идти не мог. Зато, как оказалось, он мог
думать. -- Может, ее имеет смысл посчитать гравилетом?
-- Что? -- не понял старшина.
-- Машина, которая использует принцип антигравитации.
-- Тут еще и гравитация не доказана, -- проворчал Ростик, -- а ты уже
на "анти" замахиваешься.
-- Гравитации не может не быть, иначе мы бы давно улетели в...
-- Тут может быть простая центробежная сила, которая прижимает...
-- Эта штука, похоже, летает, прекращая действие центробежных сил.
Спор получился не очень внятный, зато он немного успокоил. Даже
старшину.
-- Ловки, собаки, -- со злобой проговорил он, плюнул под ноги и
приказал: -- Давайте-ка под деревья. А не то нас засекут, и будет как во
Вьетнаме.
Во Вьетнаме никто из них, конечно, не был, зато все видели немало
хроникальных киножурналов. И поэтому, как всем показалось, эта штуковина
действительно смахивала на американский вертолет -- так же хищно опущен нос,
вынюхивающий окрестные поля, так же поблескивало ломаными плоскостями стекло
кабины, за которым виднелись силуэты пилотов.
Попытавшись их рассмотреть в бинокль, Ростик без труда различил большие
шлемы, отливающие металлом. Еще одна сверкающая фигура виднелась в
прозрачной башенке, расположенной над пилотами. Из нее торчали два спаренных
ствола, очень похожих на ружьецо двара. Две другие пушки торчали из наплывов
на боках лодки. Они были уже непрозрачны и производили солидное, чуть ли не
бронированное впечатление.
Пропахав невидимую полосу, окончившуюся в паре километров от
разведчиков, лодка вдруг повернулась. На корме ее тоже виднелась пушечка,
задранная вверх, какие-то окошки, забранные стеклом, необычный лючок в
днище. Впрочем, его Ростик уже рассмотрел плохо, уж очень невысоко летела
эта машина.
Надежду на мирные переговоры лодка почему-то не вызывала. Особенно у
старшины, который разглядывал ее через бинокль минут десять, не меньше.
Наконец он изложил суть своих размышлений:
-- Стрелять нужно по носовой части, в пилотов.
-- Почему сразу стрелять? -- удивился Пестель.
-- Слишком она близко от города. Да и сигнал этот вчерашний... --
пробурчал Квадратный.
-- И все-таки хотелось бы получить более весомые доказательства...
Доказательства появились тотчас, словно только и ждали этой фразы. Из"
овражка в пяти-шести километрах от разведчиков вылетел "зилок" с откинутыми
бортами и на дикой скорости, поднимая шлейф пыли, понесся в сторону самого
большого в округе леса. Полное отсутствие кустарника делало его проходимым
для машины и, следовательно, спасительным для людей на ней.
Заметив грузовик, летающая лодка развернулась, еще больше наклонила
нос, давая возможность стрелку в башенке вести огонь по наземной цели, и
прибавила скорость.
-- Атакуют! -- скрипнул зубами Ростик. -- Значит...
Это значило открытые боевые действия. И самого скверного пошиба, раз
кто-то бежал из города, а не наоборот.
Спаренная установка в прозрачной кабинке летающей лодки заработала.
Яркие даже под полуденным солнцем вспышки, рассыпающиеся шлейфом искр и
дымком, остающимся сбоку по мере движения лодки, выбросили тонкие, прямые,
как жала, вытянутые на сотни метров шнуры зеленого цвета. Они впились в
землю рядом с грузовиком, подняв тучу мелких камней и пыли. Ударная мощь
этих лучей просто ошеломляла.
-- Мажет, бесовское отродье! -- заорал Пестель.
-- Просто водила не спит за баранкой, -- прорычал сквозь зубы старшина.
Они на что-то надеялись. А вот Ростик ни на мгновение не сомневался в
исходе поединка, хотя не мог объяснить, откуда это знание.
Сзади, из-за леса появились еще две летающие лодки. Они тоже шли
опустив нос, башенными установками вперед и почти тотчас открыли огонь.
Теперь зеленые лучи норовили хлестануть грузовик с трех сторон. Возможность
уворачиваться у него резко снизилась, и все-таки каким-то чудом водителю
удалось спрятаться за поднятую стрелками же пыль. Когда стало чуть потише,
"зилок" вынырнул, уматывая в противоположном направлении. Описав изрядную
дугу, он, как оказалось, понесся прямо на разведчиков.
-- На что они рассчитывают? -- спросил Пестель.
Но ребята в грузовике действовали осмысленно. Машина выкатила на
пригорок, остановилась, и Ростик увидел, что в кузове возникло какое-то
шевеление. Потом серовато-зеленое полотнище неправильной кучей отвалилось, и
в небо уперся крупнокалиберный пулемет на сварной, очень похожей на зенитную
станине. Именно из этого пулемета, как прекрасно помнил Ростик, они отогнали
шагающих гигантских черепах прошлым летом, именно из него не раз поливали
насекомых у стен завода...
Пулемет ударил в ближайшую летающую лодку с расстояния меньше трети
километра -- все равно что в упор. И со всей дурной мощью -- более тысячи
патронов в минуту, если Ростик правильно помнил его характеристики.
Этот огонь оказался для гравилетов полной неожиданностью. Должно быть,
летуны вообще не привыкли, чтобы с земли на них огрызались... Так или иначе,
но лодка, вместо того чтобы отскочить в сторону, замерла и стала
поворачиваться на месте, надеясь зайти на грузовик в его новом, как казалось
пилотам, более уязвимом положении. Это было ошибкой.
Стрелок на грузовике поймал гравилет и жесткой, длинной очередью
распорол ему бок. Летающая машина задергалась, потеряла плавность хода и,
оставляя в малоподвижном воздухе дымный след, потащилась к городу. Но
стрелок в грузовике не выпустил ее из прицела, прозвучали четыре коротких
очереди, дважды Ростик видел всплески на корпусе подраненной машины... Но
лишь после последнего попадания дымный след стал гуще, гравилет накренился и
понесся к земле, раскачиваясь так, что стрелка в прозрачной кабине кидало из
стороны в сторону, как безвольную куклу.
Зато две другие лодки не теряли времени даром. Они разошлись более чем
на километр и атаковали машину людей с двух сторон. Грузовик снова попытался
уйти к лесу, меняя направление, то подскакивая на ухабах, то грохаясь со
страшным скрежетом вниз. Стрелок в кузове не отвечал на огонь гравилетов, он
не мог этого сделать.
Зато лодки в воздухе поливали зелеными струями все пространство внизу,
словно собрались скосить своими лучеметами всю растительность под корень...
Ростик сжал руки от бессильного гнева.
На этот раз грузовик слишком явно обозначил свои намеренья, одна из
лодок повисла над опушкой леса, и возможность пробиться под спасительные
кроны растаяла, как снег по весне. Тем более что из-за леса, чуть выше
деревьев, на фоне серого неба возник еще один размытый силуэт. Четвертая
лодка спешила принять участие в бою с непокорным грузовиком.
-- Трех он не выдержит, -- сказал Квадратный, разом помрачнев. -- Кем
бы он ни был.
Наверное, ребята в ЗИЛе понимали это не хуже старшины, но сдаваться не
собирались. Грузовик рванул вбок, к небольшой балочке, где можно было,
вероятно, найти кратковременное убежище. Перед тем как заползти в эту
естественную траншею, грузовик остановился. Снова гулко, разводя эхо по всем
окрестным полям, ударил пулемет. На этот раз его очередь ровнехонько, словно
по линейке, прошила одну из летающих лодок в середине. И...
Это было невероятно! В воздухе расцвел ослепительный сине-желтый сполох
огня. Лодка непонятных летунов, напавших на Боловск, разлетелась в разные
стороны кучей дыма и обломков.
-- С самого начала нужно было бить в середину... -- сказал Пестель. --
Теперь у них есть шанс!
-- Нет у них шанса, -- отозвался Ростик. -- Если залезут в балку, их
возьмут с двух сторон, потому что они не смогут маневрировать.
-- Пожалуй, -- согласился Квадратный. -- Только тем и живы, что
дергаются, как уж на сковороде.
И все-таки грузовик исчез с глаз, и две летающие лодки, словно
подслушав мнение Ростика, сбросили скорость и аккуратными, вкрадчивыми
маневрами стали расползаться в разные стороны, контролируя балку с дальнего
и ближнего ее концов.
-- Думаю, нет резона ждать здесь, -- сказал Ростик. -- Лучше взглянем
вблизи на первую лодку. Она грохнулась не так уж далеко от нас.
-- Можем и засаду устроить, -- согласился старшина. -- Ведь кто-то же
подлетит посмотреть, что там происходит? Только нужно скорее.
Они стали торопиться, и два километра, отделяющие их от невысокого
столба дыма, прошли быстрее, чем можно было надеяться. Метров за четыреста
до места аварии Ростик сказал Пестелю:
-- Давай-ка ты с жеребцом останешься в кустах. Если с нами что-то
случится, передашь Рымолову сведенья о пернатых с драконами.
-- Я пойду с вами, -- ответил Пестель. -- Сейчас дело не в информации.
Они напали на город, и решается -- будем ли мы завтра рабами или...
-- Откуда ты знаешь, что они рабов ищут? -- спросил Квадратный.
Пестель ответить не сумел. Чем дольше он молчал, тем яснее становилось,
что он, не слезающий с коня из-за слабости, будет только обузой в бою. Он и
сам это начал понимать. Когда молчание затянулось, Ростик произнес:
-- Вот и молодец, вот и договорились.
Дальше они побежали только с Квадратным. Впрочем, бежать было уже не
очень нужно, следовало осторожненько перекатывать от куста к кусту... И
осматриваться по сторонам, чтобы не спугнуть противника раньше времени.
Оказалось, что гравилет врезался в землю метрах в ста от опушки вполне
густой рощицы.
-- С той стороны и заходим, -- прошептал старшина. -- Только не
торопись, а то доспехи скрипят, как несмазанные.
-- Они и есть несмазанные, -- буркнул Ростик, потому что до этой рощи
нужно было еще добираться.
Потом они поделили патроны, на каждого пришлось по десять штук. Для
серьезной перестрелки совсем недостаточно, но делать было нечего.
Летающая машина развалилась на несколько кусков, причем два из них
продолжали дымить, хотя казалось непонятным, как могут гореть искореженные
куски темно-серого металла. Никого из пилотов видно не было. И все-таки, не
надеясь на удачу, разведчики выбрались из спасительной листвы, пригнувшись,
двигаясь практически на корточках, как ни тяжело было это упражнение
демонстрировать в доспехах.
Когда до главной кабины осталось метров пятнадцать, Квадратный поднял
руку. Извечный жест остановки заставил Ростика замереть на месте. И почти
тотчас он и сам услышал, как где-то рядом что-то звенит, позвякивает,
кажется, даже раздавались голоса...
Вероятно, это и спасло им жизнь. Потому что как ни силен был удар о
землю, как ни здорово исчеркали летающую лодку очереди крупнокалиберника с
грузовика, один из летунов уцелел. Это был невысокий, метра в полтора,
тонкокостный человечек, сложенный как все люди -- две руки, две ноги и
голова с отброшенными назад длинными, белыми, словно снег, волосами.
Он стоял к разведчикам спиной, согнувшись, пытаясь привести в чувства
еще одного беловолосого летчика. Квадратный, смерив противника взглядом,
подошел еще ближе, потом вытащил левой нож, а правой свой палаш. Перенес вес
на правую ногу... И тогда-то почти оглушительно раздался скрип в коленном
суставе доспеха. Летчик замер на миг, потом обернулся, выпрямился.
Ростик беззвучно ахнул. Кожа гуманоида на тонком, птичьем лице была
темно-красной, вернее, пурпурной, красновато-синей, того цвета, который в
античном Риме из-за дороговизны назывался императорским. И на этом лице
сверкали ослепительно зеленые, почти человеческие глаза.
Пурпурный открыл рот в высоком, пронзительном крике, его тонкокостная,
четырехпалая ручка дернулась к поясу, на котором болталось устройство,
напоминающее громоздкий, навороченный пистолет... Но Квадратный хрипло
выдохнул воздух, в воздухе раздался тонкий свист, и охотничий нож старшины
воткнулся пурпурному в подбрюшье. Захлебываясь густой темно-красной кровью,
пурпурный упал на колени, согнулся вперед, упершись лбом в пыльную землю.
Прежде чем он успел затихнуть, Квадратный сделал несколько шагов
вперед, поднял свой палаш и двумя руками, с хрустом, как дрова рубил, рассек
пурпурному позвоночник.
Пока Квадратный вытаскивал свой нож и разглядывал пистолет, снятый с
пояса пилота, Ростик поднялся к турели, установленной на спине лодки.
Стеклянный колпак разлетелся, и замысловатая пушка торчала вверх. На ней,
как белье на заборе, висел труп стрелка. Вывернутая под немыслимым углом
голова и раздробленное плечо не оставляли сомнения в том, что им не стали бы
заниматься даже доктора пурпурных.
Ростик отбил последние осколки колпака, выволок пурпурнокожего и, лежа
на обшивке летающей лодки, дотронулся до рукоятей лучемета. Они определенно
напоминали рукояти "максима". Гашетка была удобно развернута под большие
пальцы Ростика, тоже как у легендарного станкача. Теперь следовало
разобраться в системе проволочных треугольничков и подвижных планок, очень
отдаленно напоминающих прицел земных пулеметов.
Эта установка была самым действенным оружием, которым они пока смогли
разжиться. В том, что ее скоро придется применить, сомнений не возникало.
-- Рост, Ростик! -- заорал вдруг Квадратный. -- Смотри!
Ростик оглянулся, лежать на, покрытии летающей лодки было скользко,
особенно в доспехах, и он при этом чуть не свалился.
В балочке, куда нырнула машина, кипел бой. Впрочем, наверное, уже не
кипел, машина горела. Черные клубы дыма расплывались маслянистой
каракатицей, и вокруг этой каракатицы, как две гигантские трупные мухи,
кружили летающие лодки.
-- А где третья? -- спросил Ростик, напряженно осматривая небо за
рощей.
В самом деле, третьей лодки не было. То ли стрелок с машины "снял" ее,
то ли она ушла за холмы и стала невидимой с этой поляны.
Квадратный стащил с головы шлем, постоял так, потом снова водрузил его
на место.
-- Светлая им память. Они славно бились... Славно. Почему-то, несмотря
на дым, в голову Ростика закралось
сомнение. Ребята в машине были явно не дураками, а пошли в балку как
явные лопухи. Скорее всего, они вовсе не от лодок прятали машину, а
подставляли ее... чтобы незамеченными оставить свой доживающий последние
минуты грузовик. Может, им удалось и это?
Стоило этой мысли окрепнуть, как Ростик уже не сомневался, что они
найдут в балке совсем не трупы. Вернее, найдут в балочке умных, ловких,
отважных напарников. Вот еще знать бы, кто это? Ничего, скоро все
прояснится...
Квадратный вдруг заголосил так, словно вокруг него был, как минимум,
батальон новобранцев:
-- Воздух!
И бросился в кусты. В руках у него тускло поблескивало странное, очень
толстое в стволе и хлюпенькое в прикладе ружьишко пурпурных. Должно быть,
он, несмотря на весь предыдущий боевой опыт, голосил от мандража. В самом
деле, сколько бы старшина ни прошел драк до этого, каким бы опасностям ни
подвергался, но пурпурные на летающих лодках могли испугать любого...
Нет, решил про себя Ростик, только не меня. Хотя и понимал, что не
освоит он, причем в пожарном порядке, особенности этой спаренной установки.
Он снова пробежал глазами по прицельным рамкам и крестикам. В общем,
конечно, для чего сделано -- понятно, но как это настраивать? Как
устанавливать упреждение? Впрочем, упреждения, кажется, не нужно, лучи
возникали между пушкой и целью мгновенно, нужно лишь поймать противника в
прицел.
Посмотрим, бой покажет. А где у них тут патроны? Внезапно Ростик увидел
и патроны. Это были большие, размером с пятак, кругляшки, вставленные в
длинную деревянистую рамку, по тридцать штук в каждой. И таких вот рамок
вокруг оказалось видимо-невидимо. Они были аккуратно рассованы в специальные
кармашки по периметру стрелковой башни.
Так, с этим порядок. Бой кончится задолго до того, как он выпулит хотя
бы десятую часть всего боезапаса. А вот как перезаряжаться?
-- Рост, ты что, хрен тебе по горбине? -- проорал Квадратный из кустов.
-- Ждешь, пока тебя поджарят? Они же сюда вдут!
-- Знаю, -- отозвался Ростик, сосредоточенно пытаясь разгадать тайну
защелки, отпускающей крышку затвора. -- Только надоело убегать. Пусть
подойдут поближе, посмотрим, кто на кого охотится.
-- Да они же тебя по доспехам в миг вычислят!
-- Ты бы прикрыл меня сбоку. Два ствола, -- философски начал было
Ростик, но так ничего экстраординарного и не придумал, -- это не один ствол.
-- Ну... мужик, -- то ли с ненавистью, то ли наконец успокаиваясь,
прорычал Квадратный. Потом из кустов раздался лязг и щелчок затвора.
Вдруг и затвор спаренной установки распахнулся, крышка поднялась просто
и легко. Вообще, вся система, если Ростик правильно ее понимал, работала
аккуратно и плавно. Приятно было иметь с ней дело, разумеется, с этой
стороны стволов.
Лодки, как и раньше, чуть опустив носовую часть, шли на сбитую машину
почти в ряд. Требовался взгляд очень хорошего стрелка, чтобы понять, что
одна все-таки отстает от Другой. Это давало шанс, хотя, конечно, очень
маленький.
Ростик поднатужился и снял пушку с рамы. Какое-то время он думал
устроиться на сиденье стрелка, но оно выглядело таким маленьким, что Ростик
в доспехах явно не смог бы в нем поместиться. И кроме того, уж очень не
хотелось оставаться на месте, когда можно было хоть как-то маневрировать,
пусть и на своих двоих.
Ближайшая машина вдруг, не меняя направления движения, повернулась
боком. Зачем это ей понадобилось, неизвестно, но Ростик подозревал, что
таким образом они могут стрелять еще и из бортовой пушечки. А может, все
было проще -- они подыскивали место для посадки, вот и гасили скорость таким
образом...
Двести метров, сто пятьдесят... Стало ясно, что по крайней мере первая
лодка садиться не будет. Она просто хотела пройтись над обломками или
повисеть над ними, посмотреть как и что. Помолиться, что ли, чтобы они
зависли, пронеслось в голове у Ростика. Но додумать до конца эту ценную
мысль он не успел. Нужно было работать, и отчаянно быстро.
Распихав в пустые подсумки как можно больше металлических рамок с
пятаками, подцепив свою новую двуствольную знакомую, он бросился к кустам,
растущим в стороне от тех, где засел старшина.
Лодка вдруг рванула вбок, -- очевидно, пилоты заметили бегущего
Ростика... Но нет, они так и не выстрелили, просто развернулись, чтобы и в
самом деле зависнуть.
В кустах найти подходящий сук и на нем лучемет было делом двух секунд.
И вот Ростик уже смотрел через неприятно-чуждый прицел туда, откуда только
что прибежал. Все более-менее было в порядке, вот только дыхание еще
следовало успокоить.
Когда разлапистая черепаха наконец зависла едва ли не в сотне метров от
засады, Рост поймал ее в какой-то проволочный треугольничек и, стараясь не
дышать, надавил на скобу. Зеленые ручьи ударили в серое небо, как пара
небольших, негромких, но тем не менее довольно разрушительных метеоритов,
против всех законов природы вздумавших взлететь.
Они прошли чуть в стороне, и прежде чем Ростик сумел повернуть спарку в
нужном направлении, лодка скакнула, резко набирая скорость. Пилоты в ней
оказались мастерами своего дела. Зато вторая ничего не поняла. Или ее водилы
растерялись, или вообще пропустили выстрел Ростика...
Обойма, вставленная в затвор, с негромким лязгом проехала на две бляшки
вправо. Два дымящихся пятака, ставших гораздо тоньше, упали на закованную в
броню Ростикову ногу и соскользнули на землю. Они были сделаны не из
металла, иначе звенели бы, а не шуршали, как твердая пластмасса...
Вторая лодка вдруг оказалась примерно там, где прошел первый, неудачный
выстрел Ростика. Он снова попробовал найти хоть какую-то систему в
прицельных рамках перед собой... Нет, это бесполезно. Они были сделаны для
гораздо более мелкого существа. Будь он размером с десятилетнего пацана,
тогда еще имело бы смысл...
Он нажал на скобу, выстрел пробил серое небо всего в паре метров от
второй лодки. Теперь и она осознала опасность. Но управлялась эта машина не
очень, прыгать с места, как первая, не умела. Скоба проехалась правее.
Ростик сделал поправку и снова пальнул.
Почти в тот же момент лодка выстрелила в ответ. Это был массированный,
неточный удар наугад. Стрелял пурпурный в прозрачной башенке, а он Ростика
не видел, и все прошло мимо. Лишь пыль да молодые листья взметнулись перед
кустами, закрывая от Ростика эту лодку, снижая возможность прицельного огня.
Может, для того и выстрелили, подумал Рост.
Скорее наугад, чем по здравому размышлению он довернул стволы правее,
совсем чуть-чуть, на волосок... И снова выстрелил.
Лодка вывалилась из пылевой завесы, как огромная рыбина с
растопыренными плавниками. Она оказалась так близко, что Ростик без труда
видел пурпурные морды обоих пилотов. Они что-то делали там, за своей
прозрачной преградой. Их статичность и напряженность всего этого боя странно
контрастировали между собой.
Снова выстрел, теперь это была не завеса, а прицельный выпад... Когда
проклятая пыль чуть улеглась, Ростик почувствовал, что жив. А вот лодка
оказалась в очень неприятном положении. Всего в двух десятках метров, не
больше, прямо под стволами... Обойма проползала свой путь очень медленно.
Ростик едва удержался, чтобы не поддать ей для скорости. Но все-таки она
встала на место, где-то в утробе сухо щелкнуло, и Рост торопливо надавил на
скобу.
Этот выстрел показался мощнее прежних, -- должно быть, энергия зеленого
луча при выстреле в упор меньше растрачивалась...
Прямое попадание в бок, ближе к хвосту, сотрясло лодку, и изрядно. Она
чуть не опрокинулась брюхом вверх, на мгновение Ростик увидел все ее четыре
широкие лапы.
Как они уже наблюдали сегодня, после попадания лодка стала
раскачиваться. Потом ее дернуло в другую сторону... Ростик довернул турель и
снова нажал на скобу, выпуская один поток зеленых лучей за другим, пока...
Пустая рамка свалилась к его ногам. Судорожно, выругавшись так, что
небесам стало жарко, он полез левой в подсумок, пытаясь раскрыть затвор
правой. И все-таки опаздывал, раненый, но недобитый враг уходил. И вдруг...
Это был, без сомнения, Квадратный. Холодно, как на стрельбище,
прозвучал не очень даже сильный хлопок, и из кустов, куда он отволок
трофейное оружие, ударил мягкий, переливчатый, кривоватый шнур. Это было
очень похоже на ту молнию, которой стрелял двар из своей оглобли. Только,
несмотря на изломанность, она воткнулась прямо в кабину пилотов. Потом
прозвучал еще один хлопок, и снова попадание.
Лодка стала заваливаться набок. Выровнялась, вернее, попыталась --
снова стала заваливаться... Ростик все-таки вставил новую обойму.
Прицелился, надавил на скобу.
Выстрела не было. Он судорожно стал дергать какие-то ручки, где-то тут
находился затвор. Это было понятно, после перезарядки пушку полагалось
взвести вручную... Потом что-то подалось, он дотащил какой-то мышиный
хвостик до упора, прицелился...
Удар потряс его так, что он чуть не выбил себе зубы о край шлема.
Прежде чем он понял, что делает, повернулся всей турелью к новой угрозе. Это
была вторая лодка. Она шла на него, хищно наклонившись, грамотно высчитав
место. Ростик без труда видел, что помимо верхней турели на него
нацеливаются еще и оба боковых ствола. Кажется, один из пилотов бросил
управление и выискивал цель пушками, которые заметно дергались
влево-вправо... Значит, они установлены не как у истребителя, а
поворачиваются, как у вертолета.
Прежде чем Ростик понял, что это его замечание, скорее всего, уже
никому не удастся передать, из кустов серое небо над ними пробила новая
молния. Она воткнулась лодке в бок, никакого ощутимого вреда не нанесла, но
лодка чуть сбавила ход. Новый противник интересовал пурпурных летунов
гораздо больше, чем странный тип,за спаренной пушкой, который не умел с ней
совладать. Или в припадке самообольщении решили, что уже расправились с
ним...
А ведь расправились бы, если бы не доспехи, решил вдруг Ростик. Теперь
он понял, что три или четыре удара каких-то осколков явно пришлись по броне.
Будь на нем только ткань, не видать бы ему продолжения этого боя.
Но теперь бой обещал быть куда как интересным. Потому что лодка
противника повернулась почти на месте, чуть накренившись, показав свое
серое, рыбье брюхо. И именно туда Ростик направил свои лучеметы. Потом
вздохнул, стараясь расслабиться, словно дело было уже сделано, и надавил на
скобу.
Выстрел из обоих стволов оказался очень ровным и почти тотчас совпал с
ослепительной вспышкой, потому что оба луча воткнулись не в брюхо, а в левую
заднюю лапу гравилета, и она странно заискрила. А подброшенная на мгновение
лодка стала заваливаться набок и назад, пилоты что-то попытались сделать с
оставшимися поворотными устройствами на фермах, но спастись им не удалось...
Провернувшись вокруг искрящей ноги, лодка рухнула на землю.
Ростик почувствовал опасность на миг раньше и попытался снять свою
пушку с ветки, но не успел. Его сбил с ног великолепный оранжевый взрыв,
настолько мощный, что загорелись даже деревья в тридцати шагах от него,
поглотив все обломки машины пурпурных.
Ростик встал, поднял свой лучемет и стал оглядываться, выискивая
уцелевшую лодку.
Сзади раздался непонятный хруст. Ростик повернулся, его рука помимо
воли искала на поясе оружие, хотя бы нож... Но это оказался Квадратный. Он
ухитрялся держать свое новоприобретенное ружье и шлем в одной руке, а той, с
которой потерял перчатку, вытирал пот, обильно струившийся по его коротко
стриженной голове. Оказалось, он хихикал, должно быть, над не очень
грациозными маневрами Ростика. Или у него наступила разрядка. Для порядка
Ростик его спросил:
-- Ты чего?
-- Видел бы ты себя со стороны -- что ни выстрел, то мимо.
-- Ты бы лучше оставшуюся лодку отслеживал, ведь вернуться может. -- И
все-таки, помимо воли, Рост тоже хмыкнул.
Внезапно из-за кустов, где только что сидел Квадратный, раздался голос
Пестеля. Он вел жеребца.
-- Она не вернется, она улепетнула, как наскипидаренная, -- помнишь, мы
так говорили в детстве?
Ростик кивнул. Они были молодцами, все вместе и каждый в отдельности.
Даже еле передвигающийся Пестель. Впрочем, нежность к товарищам полагается
скрывать. И Ростик сердито произнес:
-- Помогите лучше погрузить лучемет на лошадь. Ценная же штука,
пригодиться может.
-- Еще как, -- согласился Квадратный и медленно сел на подломившиеся
ноги. Только сейчас Ростик увидел, что его левая рука странно отставлена, а
по серебристой кирасе струится яркая, человеческая кровь. Старшина был
ранен, и весьма серьезно.
Ближе всего к месту боя с летающими лодками находилась обсерватория.
Поэтому Ростик раздумывал недолго. Он сгрузил практически все, что было
навалено на жеребца, посадил стеречь этакое богатство Пестеля и, молясь,
чтобы пурпурные не послали к разбитой лодке свои наземные силы -- ведь
должна же быть у них и пехота, -- поволок раненого Квадратного к выбранному
убежищу.
От всего оружия у него остался только "калаш" с неполным рожком да
ружье пурпурных -- совсем неплохое оружие, если бы Ростик еще придумал, как
из него целиться. Кроме прочего, это значило, что учиться придется в бою.
Помимо ранения в плечо, которое оказалось не таким уж и страшным,
старшине всерьез подранило ногу. Если бы не доспехи -- эти самые идиотские
стальные скорлупки, по поводу которых они так нелестно прохаживались -- он,
скорее всего, остался бы без конечности.
Размышляя об этом, Ростик чувствовал, как проходит усталость, и даже
пот в доспехах уже не казался невыносимым испытанием.
Все вокруг словно вымерло, и у обсерватории тоже. Ростик подошел к ней
со стороны кустов, похожих на низенький орешник. Лошадь в них спрятаться не
могла, она торчала как айсберг из воды, выставляя качающегося от слабости
старшину на всеобщее обозрение.
У знакомой оградки, где когда-то стоял пост из голодных, изморенных
девиц, кружила стая панцирных шакалов. Их было много, штук двадцать, но
настроены они оказались в общем-то неагрессивно. Ростик только разок крикнул
на них, и шакалы уступили ему дорогу. За оградой разрушения стали заметнее.
Во-первых, покосился и обгорел сам купол. Во-вторых, обе антенны,
предназначенные для наблюдения в спектре радиоволн, которые после Переноса
представляли собой экзотическое украшение, были завалены. Почему-то именно
по ним лодки нанесли главный удар. Следы этого удара -- изгрызенный зелеными
лучами бетон, обожженные деревья, воронки до полуметра диаметром -- легко
читались даже на расстоянии.
Сараюшки за обсерваторией лишь обгорели, и это была несказанная удача,
потому что именно там находился один из местных складов продовольствия. К
сожалению, на этих складах не было оружия.
А может, к счастью, подумал Ростик. Если бы они подпалили склады, а в
них находилась еще и взрывчатка, от всей обсерватории остался бы только
кратер неустановимого размера. А она была еще нужна, очень нужна.
Вот в эти сарайчики, набитые на треть фасолью, связками сушеных грибов,
консервами, которые все оказались нетронутыми, Ростик и привел жеребца со
старшиной.
Напоив Квадратного, приведя его в сознание, сунув в руки автомат и
объяснив, что он на пару часов останется один, а потому должен не дать
шакалам всех видов расправиться с собой, Ростик отправился в главное здание.
И тут его ожидал сюрприз.
Не успел он ступить в знакомый темный коридорчик, как ему навстречу из
незаметной двери выпрыгнула какая-то невероятная фигура с карабином в руках.
Ростик мог только поздравить себя, что оставил автомат старшине, иначе
пустил бы его в ход прежде, чем сообразил, что это Перегуда.
Когда и директор убедился, что видит перед собой Ростика, а не кого-то
из пурпурных, он принялся так извиняться, что его даже пришлось прервать.
-- Борис Михалыч, вы тут один?
-- С сотрудницами. У меня здесь трое коллег...
-- Есть среди них кто-нибудь, кто смыслит в медицине? -- Ростик
помолчал немного, потом пояснил: -- Я привез раненого на склад.
Перегуда сразу переполошился.
-- Господи, ну почему же на склад?
В самом деле, почему на склад, подумал Ростик.
Тут же из той же двери появились три немолодые, но еще активные тетки,
которые, бурно выражая волнение, изъявили желание мигом спасать старшину.
-- Осторожней, там шакалы, -- попытался предупредить их Ростик.
-- А мы уже приучили их держаться от людей подальше, -- произнесла одна
из теток, воинственно помахав в воздухе старинным наганом.
И Ростик почему-то поверил, что она не раз уже пускала револьвер в ход,
а может быть, даже и умела почистить. Тогда осталась лишь одна проблема.
-- Только покричите ему, что это я вас послал, -- произнес Ростик им
уже в спины, -- а не то он, не дай Бог, стрелять начнет, не разобравшись.
-- Может, мне с ними отправиться? -- спросил, сразу встревожившись,
Перегуда.
Для убедительности он потеребил неумелыми, мягкими руками свой карабин.
Тот был спущен с предохранителя, и Ростик почему-то почувствовал себя
неуютно.
Он сразу же попросил оружие себе и без труда получил его. И даже вместе
с подсумком, набитым патронами.
-- Сделайте одолжение, возьмите, если он вам нужен, -- отозвался
Перегуда. -- У меня еще есть в кабинете. Новый.
Ростик с удовольствием привесил подсумок на пояс, поверх доспехов. Это
лучше, чем возвращаться к Пестелю с мечом и ружьем пурпурных, из которого он
пока так и не удосужился выстрелить.
-- Что тут произошло, Борис Михалыч? -- спросил Ростик, надеясь
получить хоть минимум информации.
-- Прилетели эти, на летающих бочках, устроили кутерьму и, кажется,
захватили город. Больше я ничего не знаю.
-- Ладно, я схожу еще за одним своим приятелем, а вы пока не
высовывайтесь. Вечером обдумаем, что следует предпринять.
Он уже повернулся, когда Перегуда произнес: -- Только вы, Ростик, не
будьте слишком... слишком доверчивы. Я слышал, многие негодяи перешли на
сторону новых правителей Боловска. И даже... Впрочем, идите, все обсудим
вечером.
Размышляя над этими словами, Ростик и топал по рощам и кустам с
разгруженной лошадью. Пестель оказался совсем не там, где он рассчитывал его
найти. Как оказалось, к сбитой летающей лодке подходили новые и новые машины
пурпурных, и биолог перетащил амуницию в более, как ему показалось, укромное
местечко.
Место в самом деле было настолько укромным, что, если бы Ростик не
покричал, а Пестель не отозвался, они могли и не найти друг друга. Но все
обошлось, и, снова нагрузив жеребца под завязку, как караванного верблюда,
они двинулись к обсерватории.
Солнце выключилось, когда они и не ожидали. Со всеми волнениями и
драками второй половины дня время пролетело быстрее, чем они думали. К
обсерватории подошли уже в темноте. Шакалы выли сердитыми голосами, а
жеребец беспокоился, но стоило Ростику пальнуть в воздух, чтобы освоить
новый для себя ствол, как стая разбежалась.
Они вошли во двор и лишь тогда заметили, что со всех сторон их окружает
слишком уж глубокая тишина. Для верности Ростик проорал:
-- Эй, мы вернулись! Не вздумайте стрелять.
-- А никто и не думает, -- отозвался из темноты мужской голос. Он явно
не принадлежал Перегуде, и выговор у него был гортанный.
-- Кто тут? -- Ростик пожалел, что отдал автомат, из него вернее бить
на голос.
-- Ростик, мне сказали, что ты должен тут появиться. Рост сделал
несколько шагов и увидел на фоне белой стены
сарая четкий силуэт. Он сделал еще пару шагов, не опуская оружия.
Силуэт ожил и пошел ему навстречу, что-то бормоча под нос. Скорее по
акценту, чем по голосу Рост наконец понял, что видит перед собой Эдика
Сурданяна. Лучшего нельзя было и пожелать.
-- Эдик! Вот ты-то нам и расскажешь, что тут произошло.
Минут через двадцать, когда они устроили из холла обсерватории
временную конюшню, разгрузили и обтерли вымотавшегося чуть не до смерти
жеребца, напоили его и засыпали в торбу фасоли, за неимением овса, разожгли
одну из оставшихся с зимних пор буржуйку, на которую поставили котелки с
водой для каши и чая, к ним присоединился и старшина. Он был слаб, но
крепился. И в любом случае хотел принять участие в обсуждении необходимых
действий против пурпурных.
Но сначала следовало выяснить, кто они такие, чего хотят и где их
главные базы. Когда Эдик осознал, что все эти вопросы адресованы к нему, он
очень удивился:
-- Я же ничего не знаю. Я был на севере, когда произошло нападение. Мы
с Наумом Макаровичем должны были обозначить дорогу в Чужой город.
-- Дорогу, вот так сразу, вдвоем? -- съехидничал Пестель.
-- Нет, -- подначки добродушный Эдик не заметил, -- не совсем сразу, а
все-таки по карте.
-- Понятно, -- согласился Ростик. -- Разметку делали... А где сейчас
Вершигора?
В самом деле, судьба бывшего главного редактора "Известки" требовала
ясности.
-- Так он же отправился к сигнальной башне. А меня послал сюда.
-- Почему к сигнальной башне? И что это вообще такое -- сигнальная
башня? -- спросил Пестель.
-- Так все называют башню с сигнальным шаром, -- пояснил Перегуда. -- В
общем, это довольно разумно. Вот только...
-- Вы думаете, там собралось немало народу, который размышлял, как
Вершигора? -- спросил его Ростик.
Перегуда внимательно посмотрел на Ростика. И кивнул.
-- Тогда я отправляюсь туда, -- сказал Ростик, подбирая свой шлем и
карабин. -- Во-первых, людей нужно накормить и обогреть. А во-вторых,
новости узнаем, не может быть, чтобы там не было кого-то, кто бы не знал,
что тут произошло.
Ростик проснулся от чьих-то пальцев, которые качали его за плечо. Он
открыл глаза, вокруг стояла темень, тело болело, хотя доспехов на нем не
было. Сейчас это как раз и раздражало, похоже, он привык спать в железе, на
спине, как чурка какая-то. Без доспехов он чувствовал себя каким-то
раздетым.
-- Ты кто? -- спросил он темноту.
-- Ростик, это же я, Эдик. Я за ними сходил и привел.
Тогда Ростик вспомнил все. Он не пошел за людьми к сигнальной башне, он
просто споткнулся, когда вставал, и самым потешным образом растянулся у
огня, чуть было не вылив на себя котелок с чаем. Вот тогда-то Перегуда веско
произнес:
-- Все, выработал ты свой ресурс, парень, ложись спать. А за ребятами к
башне Эдик сходит.
И как Ростик ни протестовал, его мягко, но настойчиво отстранили от
этого дела, уложили спать, причем особую настойчивость и властность проявили
как раз обсерваторские тетки. А по темному полю, за пять километров вокруг
враждебного теперь Боловска отправили бывшего журналиста.
-- Сколько времени ты ходил? -- спросил Ростик, плеснув себе в лицо
холодной воды из котелка.
-- Долго. Туда шел -- заблудился, обратно пошел -- тоже едва не
заблудился. Всего часов шесть получилось. Чуть шакалы не напали...
Раздражение прошло. Ростик чувствовал себя отдохнувшим. Давно так не
спал, -- должно быть, настроился на глубокий сон, да еще в безопасном месте,
когда караул несут другие... Да, шесть часов сна -- такого, пожалуй, месяца
три не было.
-- Ну, пошли, -- он подхватил карабин, и оба потопали вниз, причем
теперь, без доспехов, он мог идти совершенно бесшумно. И легко, словно его
накачали гелием, как аэростат, и он вот-вот взлетит под потолок.
Народу в холле было много, прямо гул стоял от голосов.
-- Сколько же людей ты привел?
-- Человек тридцать. Там есть даже женщины и дети.
-- Дети?
-- Двое.
Они вышли в холл. Теперь тут горели все печки, которые, похоже, смогли
достать в обсерватории. На них булькала вода, хлюпала разваристая каша. Люди
грелись и вдыхали запахи еды.
К радости Ростика, мужиков оказалось больше половины. Это давало
определенные возможности. Но их еще нужно было создать. Поэтому он вышел на
середину комнаты, где было чуть светлее, и громко, отчетливо объявил:
-- Ребята, я думаю, если мы будем просто прятаться, нас не сегодня, так
завтра возьмут. Поэтому все, кто хочет попробовать что-нибудь сделать,
давайте сядем кружком и расскажем, кто что знает. Думаю, после этого станет
ясно, что следует предпринять в нашем положении.
Почти никто не отозвался на этот призыв. Но Ростик отлично выспался и
не хотел ждать. Да и ночные часы полагалось бы использовать с умом, вот
только еще бы знать, в чем этот ум сейчас заключается.
Он заметил, что вокруг самой большой из печей сидят три девушки в форме
с блестящими глазенками, одна из них чуть было не поднялась, чтобы
доложиться, когда он повернулся в их сторону. Вероятно, из служивых, решил
Рост. К ней-то он и подсел.
-- Ну, вам, кажется, есть что доложить, -- сказал он.
-- Так точно, товарищ командир. Мы трое находились на сигнальной башне,
когда они налетели, -- зачастила та, что пыталась встать. В ее выговоре
проскакивали певучие хохляцкие нотки.
-- Когда это было?
-- Позавчера, сразу после обеда.
-- Сколько их было?
Вокруг стали собираться люди.
-- Много. Я даже со счета сбивалась...
-- Было их штук триста. Я имею в виду -- этих самолетов, -- вмешалась
вторая, черноволосая, с темными глазами, похожая на цыганку. -- И шли они с
востока.
-- Да, прямо страшно было, -- согласилась хохлушка.
-- Рост, помнишь в Чужом городе турельные баллисты на крышах? -- вдруг
проговорил Эдик. Оказалось, он стоял сзади и внимательно слушал.
Это была хорошая идея, Ростик даже хлопнул его по руке... И все-таки
нет, вдруг решил он, там что-то другое. Против трехсот спаренных лучеметов
все баллисты города зеленокожих не очень помогут, любому ясно. Впрочем,
сейчас не об этом...
-- Мы попытались отбиться, -- стала докладывать третья, она точно была
из Боловска, Ростик даже ее лицо вспомнил, вот только имя не знал, -- но у
нас были только карабины. Ну, выпулили мы по паре обойм, а потом удрали. И
вовремя, они как вжарили своими зелеными лучами, башня чуть не рухнула.
-- Я видел, незадолго до вечера кто-то подавал сигнал тревоги -- семь
оборотов в минуту. -- Подал голос Квадратный из темноты.
Боловская кивнула.
-- Это мы трое. Остальных ранило, они не могли работать. После боя мы
взобрались на башню, ее хоть и поуродовало, но нас она выдержала, и
попробовали крутить рычаги. Вот только один самолет нас опять заметил и
атаковал. Пришлось снова прятаться. А потом он ходил кругами, как леший... И
мы ушли окончательно, что с ним сделаешь?
-- Правильно действовали, молодцы, -- отозвался старшина.
-- Так, с нападением все понятно. Кто знает, что было вчера в городе?
-- Я знаю, -- от дальней печки поднялся высокий, плечистый парень.
Кажется, он был одним из тех, кто ковал доспехи. Сейчас у него в руках была
алюминиевая миска со свежей кашей и ложка. Не выпуская их из рук, он подошел
к Ростику, опустился на корточки и, продолжая есть, стал рассказывать: -- В
общем, дело -- дрянь. Они высадились сразу в центре, на заводе и, я слышал,
на аэродроме. Из них выскочила тьма пурпурных. Все с ружьями, знаешь,
немного похожи на наши, вот только ствол...
-- Знаю, -- кивнул Ростик.
-- Ну вот, стали распихивать людей по домам. Многие разошлись и носа на
улицы не кажут -- что поделаешь, оккупация. Это было позавчера. А вчера
около полудня вдруг появились люди и стали орать, что Борщагов объявил себя
гауляйтером. Для тех, кто будет оказывать сопротивление, вяжут ошейники из
колючей ветлы, знаешь, есть такие кустики?
-- Не знаю, но это не важно.
-- На терновник похоже, довольно неприятная штука, -- договорил кузнец.
Он доел свою кашу, облизал ложку и сунул ее за голенище сапога, а миску
передал кому-то из тех, кто в темноте ждал своей очереди.
-- Так, говоришь, оккупация? -- переспросил Квадратный. -- Я им покажу
оккупацию! -- Внезапно он взъярился.
-- Тихо, старшина. Криком не поможешь.
-- А чем, чем поможешь?!
Ростик подумал. Идея, которая пришла ему в голову, была глупой. Он и
сам считал так. Вот только она была единственной, а потому, может быть, и
правильной. И все-таки торопиться не стоило, потому что, следуя ей, он
поведет в бой людей и не простит себе, если выяснится, что они гибли зря.
Впрочем, в такой ситуации зря никто не погибнет.
-- Говоришь, оккупация?
-- Да, оккупация. И пришли они надолго, если...
-- Если -- что?
-- Если мы их не вышвырнем отсюда. -- Кузнец встал и пошел к своей
печке.
-- Я тоже об этом думаю, только не знаю, как это сделать, -- произнес
ему в спину Ростик.
Кузнец повернулся. Постоял и возвратился, сел рядом. Уже не на
корточки, а на длинное полено, которое занимал Эдик. Журналисту пришлось
подвинуться.
-- Так какие будут идеи? -- спросил Ростик.
Он ждал, ждал того приступа, который начинался тошнотой, болью,
слепотой, холодом, а кончался отчетливым пониманием, что и как нужно делать.
Иногда это было сильнее, иногда слабее, но такой приступ еще ни разу не
приводил к ошибке.
Пробовать-то он пробовал, да только сейчас ничего не получалось.
Это могло иметь два объяснения: или его первая идея была правильной,
или все будет развиваться независимо от их воли и желаний. С этим
соглашаться не хотелось, но и поделать, кажется, ничего было нельзя.
Неожиданно заговорил Пестель:
-- Рост, пожалуй, нужно связаться с Чужим городом. Как минимум, нам
подскажут, какую тактику следует избрать в этой ситуации.
Ростик набрал побольше воздуху в легкие, огляделся. Вокруг сидело до
смешного мало людей, но он был уверен в своей правоте и произнес:
-- Я думаю, пока они не закрепились, следует атаковать.
-- Атаковать? -- переспросил кто-то, не поверив своим ушам.
-- Атаковать, нападать, штурмовать -- как угодно.
-- Да что же мы можем сделать, если они нас взяли как цыплят в
корзинке?
-- Они нас "взяли", потому что мы были не готовы. Теперь роли
поменялись -- не готовы они.
-- Откуда ты знаешь?
Ростик не видел в темноте того, с кем ведет разговор, но решил не
мелочиться и рассказал про бой грузовика с пятью летающими лодками. Его
рассказ произвел впечатление.
-- Нападать -- это дело, -- произнес кузнец, когда в холле Установилась
тишина.
-- Нам нужно оружие, которое могло бы заваливать их самолеты.
Крупнокалиберный пулемет отлично подошел, только он был один. Сейчас у нас
есть одна их пушечка, но для боя ее маловато. Кто может предложить
что-нибудь еще?
В темноте поднялся мужичок. Когда он вышел на свет, Ростик чуть не
шагнул ему навстречу. Это был Чернобров, старина-водила. Похоже, именно с
ним Ростик и препирался в темноте. Он проговорил:
-- В пристройке центральной усадьбы совхоза Квелищево есть арсенал. Я
видел там бронетанковые ружья. Мне кажется, они подойдут.
-- Ты точно видел? -- Кузнец поднялся и потянулся всем своим могучим
телом. -- А боеприпасы?
-- Боеприпасы там тоже есть -- сам возил.
-- Тогда так, -- проговорил Ростик. -- Все, кто не хочет тут сидеть и
ждать, пока ему свяжут ошейник, выходи строиться во двор. -- Заметив, что
Квадратный сделал было движение, подбирая раненую ногу, он веско добавил: --
Раненых прошу обеспечивать тыл.
Первыми после этого призыва рядом с кузнецом стали три девушки. Но и
без их порыва желающих вернуть себе город было много. В строю оказались
практически все. Еще и препираться пришлось, чтобы хоть кто-то остался, --
например, три обсерваторские тетки во главе с Перегудой.
Двигаться без доспехов в самом деле было сплошным удовольствием. Но
всему приходит конец, и Ростик поверх отцовской тельняшки и кожаной
поддоспешной куртки облачился в свои скафандроподобные железки.
Самому справиться с этим было трудновато, но ему усиленно помогал
Пестель. Окинув взглядом его слабенькую кирасу и втайне радуясь, что биологу
из-за ранений придется остаться в обсерватории, Рост мрачновато пошутил:
-- Когда погибну, можешь забрать мои доспехи, вот только ноги придется
удлинить или, наоборот, -- отрезать. Да и с руками тоже...
-- Даже не думай, -- резче, чем хотелось бы, отозвался Пестель.
Шутки не получилось.
До Квелищева было довольно далеко, больше десяти километров, да еще в
темноте, да еще по непонятно чьей территории. Да еще то и дело втыкаясь в
стаи шакалов. Их почему-то развелось в округе больше обычного.
-- И чего их столько? -- спросил Ростик, ни к кому особенно не
обращаясь.
Ему ответил Чернобров:
-- Трупов много. Вот они и чуют. Ростик оторопел:
-- Чьих трупов?
Никто ему не ответил. Поэтому Ростик решил, что люди вокруг знают
что-то такое, чего не знает он. Это его сбило с толку, но, в общем, злиться
не было желания.
К хутору они подошли, когда до рассвета осталось часа два, самое время
для неожиданного нападения. Расстановка сил прошла легко и быстро. Почти
каждый в свое время так или иначе воевал, понимал ситуацию совсем неплохо и
действовал расчетливо. Именно по этой расчетливости Ростик вдруг понял, что
новым противникам люди не верят, ждут какого-то подвоха и, пожалуй, даже
боятся.
Это казалось странным. Война с насекомыми была очень тяжелой, а их не
боялись. Нападение саранчи -- летучих крысят -- тоже вышло очень кровавым,
со множеством потерь и в людях, и в имуществе горожан, а их почему-то просто
пережидали. А этих боялись, как гитлеровцев, как чоновцев во время
продразверсток, как заградотрядов, которые в любой момент могут ударить в
спину, и никто из чекистских палачей не будет считаться виновным.
Но произносить никаких укрепляющих дух речей Ростик не стал. Тем более
что сразу после весьма напряженного перехода почему-то похолодало. Да и
тишину полагалось соблюдать.
Все и получилось как по писаному.
Впрочем, охранников всего-то оказалось пятеро. Двоих взяли рояльными
струнами, наброшенными на тощие, белеющие в темноте шеи, двоих зарезали
ножами под каски, а последний, тот, кого поймали на одиночном обходе в самом
темном закуте, так испугался, что даже не пискнул и тем более не
воспользовался оружием, когда его мигом окружили нападающие.
Потом взломали и вошли в склады. Первый оказался набит каким-то
тряпьем, -- кажется, это были армейские палатки, оставшиеся еще с тех
времен, когда под Боловском ставили летние лагеря для солдатиков. Это
происходило еще на Земле, и Ростик, перебирая в свете факелов шуршащий,
пропитанный какой-то химией брезент, почувствовал с особенной ясностью, что
то время никогда не вернется.
Второй и третий склады оказались продуктовыми. Серьезной еды в них,
конечно, не было, но соли, каких-то трав и вездесущей местной фасоли
оказалось немало. Ростик на минуту задумался: если город еще прошлой осенью
заготовил столько этой фасоли, почему же так голодали в убежищах люди, но
ничего не придумал. Наверное, решил он, в правилах так называемой советской
власти было морить людей голодом. Как начали при Ленине, так и не смогли
остановиться. Даже когда еда лежала на складах.
Ну, Бог им судья. В конце концов, они пришли сюда не за фасолью. В
конце третьего склада оказался еще один выход, даже ворота. И перед ними
стояло пять новеньких ЗИЛов, чуть-чуть запыленных, но блестящих, словно они
были выходцами с другой планеты.
А ведь и в самом деле -- с другой планеты, усмехнулся Ростик, не из
Полдневья, а с Земли. Чернобров сразу сунул факел, который нес перед собой,
одной из девиц, кажется цыганке, поднял капот машины и стал упоенно копаться
в моторе. Ростику даже пришлось сказать:
-- Чернобров, мы ведь не ради твоих цацек сюда вломились.
-- Погоди, командир, если эти цацки заведутся, мы отсюда гораздо больше
добра увезем. Да и назад будем топать не на своих двоих.
-- А топливо? -- спросил кузнец.
Ему Чернобров даже не ответил. Он лишь мотнул головой в темный угол.
Когда Ростик подошел к этим стенам с факелом, то увидел несметное количество
металлических двухсотлитровых бочек. Кузнец пощелкал согнутым пальцем по
одной из них.
-- Полна, -- прокомментировал он.
-- Чернобров, ты думаешь, это бензин? -- повернулся к счастливому
водиле Ростик.
-- А как же... Только вы там факелом-то не очень. Не то поджаримся тут
-- сам Господь не узнает, где из нас кто.
Кузнец деловито кивнул и отошел. Ростик подался за ним. И только потом
спросил:
-- А оружие? Ты же говорил -- противотанковые ружья и все такое?
-- Ищите, -- отозвался водила. Он был счастлив. Даже стал что-то
пояснять цыганке, которая взобралась на бампер и через его плечо попробовала
заглянуть в утробу мотора.
-- Командир, -- вдруг раздался голос из-за ворот. Ростик подошел,
ворота были не на запоре. Вернее, они
когда-то были заперты, но замок давно сбили, вероятно, решили, что
живой часовой будет надежнее. В прежние времена этого бы не хватило, а
сейчас... Сейчас так было даже удобнее машины вывести и самому выйти.
Ростик вышел из склада, превращенного в гараж. Тут стояла хохлушка. Она
затараторила:
-- Оружие нашлось. В складе за оцинкованными воротами... Пойдемте, я
вам покажу.
Оружия на самом деле оказалось не очень много. Но ружья были. И
патронов к ним нашлось немало. Только тут Ростик понял, что возня Черноброва
с грузовиком имела смысл -- на руках они вряд ли могли уволочь больше
трех-четырех этих невероятно тяжелых бандур. И как их носили в
Отечественную?
Ростик вернулся к Черноброву:
-- Ну, ты скоро?
-- Для ремонта трех машин, заправки, загрузки оружием... До рассвета
управимся.
-- До рассвета? -- Ростик задумался. -- Тогда так, даю тебе троих
ребят, командуй, а мы устроим налет на их гарнизон. Чтобы они нас не
упредили.
-- Это дело, -- кивнул кузнец. Он вообще теперь не отходил от Ростика
ни на шаг.
-- Командир, троих будет мало. Что я сделаю с тремя-то?
-- Потом, когда мы их припечем, отошлю всех, кто сможет работать,
оставлю только прикрытие для наблюдения за противником, -- пояснил Ростик.
Так и сделали. Оставить кузнеца в гараже стоило Ростику труда. Кузнец
сопротивлялся, но когда стало ясно, что только он может управиться с
залитыми под завязку бочками с бензином, нехотя согласился. Еще оставили
цыганку и какого-то мрачного верзилу, который, как выяснилось, страдал
куриной слепотой.
Остальных Ростик построил, выдал оружие и приказал атаковать только
после его, командирского, выстрела. Но внезапной, аккуратненькой атаки не
получилось. Неожиданно прибежала цыганка, посланная Чернобровом. Она почти
отчаянно заорала:
-- Идет, от Квелищева свежий караул идет! Впереди -- пурпурный. А за
ним пять человек.
-- Взвод, слушай мою команду! -- Ростик повернулся к неровному ряду
людей. -- Атакуем в поле, чтобы как можно быстрее добежать до их казарм.
Если они успеют организоваться -- хана нам, долго не выстоим.
Даже не разбивая людей по отделениям, как партизан каких-то, Ростик
повел отряд вперед. Свежий караул подошел к складам, отстоящим от самой
деревни и окруженным колючей проволокой, метров на сто, когда их встретил
дружный, даже слишком щедрый огонь. Ярко освещенные своими же факелами,
полусонные караульные полегли все.
Ростик работал полученным от Перегуды карабином Токарева, таким, к
которому привык во время обороны вагоноремонтного завода. Выставив прорезь
до минимума, он поймал на мушку пурпурного и, как было договорено, сделал
первый выстрел. Тонкая, низенькая фигурка с белыми волосами, сверкающими от
факелов как новогодний дождь, сломалась в груди, словно у чужака разом
оказалось перебито все тельце.
А больше стрелять Ростику не пришлось, все кончилось быстрее, чем он
успел еще раз прицелиться. Зато потом пришлось бежать вперед, и даже
подгонять отстающих криками. И все-таки они опоздали.
На главной площади деревни при свете десятков факелов, невесть откуда
появившихся, уже толкались и люди и пурпурные. Этих, правда, было маловато,
всего душ шесть-семь. Их и положили в первую очередь, несмотря даже на то,
что ответный огонь вели как раз люди. Но без командиров перебежчики
оказались менее стойкими, быстро залезли назад в казарму и не очень-то
стремились оттуда вылезти.
Среди них оказалось двое убитых, и один раненый полз по грязи к своим,
в сторону бывшей совхозной усадьбы. Ростик поймал было его на мушку, потом
отвел ствол. Стрелять в эту копошащуюся в холодной ночной грязи фигуру он не
мог.
Его добил кто-то другой. Один точный выстрел из "каяаша", как в аптеке,
вогнал пулю между напряженных лопаток, раненый стих. Гарнизон Квелищева
отозвался на этот выстрел слитным огнем. По нему Ростик без труда понял, что
люди в казармах считают себя окруженными со всех сторон и плохо
представляют, что даже круговую нужно держать с расчетом.
И все-таки даже их, деморализованных, лишенных офицеров и испуганных
свыше всякой меры, пришлось оставить в покое. Для атаки не было сил, а
подползти к усадьбе скрытно не получалось -- кто-то из самых догадливых
после пары попыток подпалил соседние хаты, и в округе стало светло как днем.
Ростик приказал отойти к складам всем, оставив с собой всего четырех
ребят, которым следовало изображать подготавливаемую атаку.
Едва пришел рассвет, от Черноброва прибежала запыхавшаяся цыганка. Она
доложила:
-- Машины стоят заправленные и загруженные. Только вас ждем.
Ростик быстро выстрелил в сторону усадьбы три раза подряд, потом нашел
еле видные силуэты рассыпавшихся по укрытиям вокруг площади своих людей и
убедился, что его поняли. Каждый из них стал деловито, но и без особой
спешки уходить.
Все было в порядке. Теперь только бы на плечах не вытащить к складам
этих горе-оккупантов, и все пройдет удачно, решил Ростик. Но отход получился
легким. Оказавшись за Околицей, они все разом так поднажали, что подбежали к
складам прежде, чем прекратилась ответная стрельба в деревне. Раздумывая, по
кому теперь там стреляют, Ростик подошел к Черноброву.
-- Ну, -- спросил, пытаясь умерить сбитое бегом дыхание, -- готово?
-- А як же? -- решил блеснуть познаниями украинского водила. -- Четыре
машины заправлены под завязку, загружены -- две оружием, одна боеприпасами,
а еще на одну набухали горючки. Ее я сам хотел...
-- Водителей нашел?
-- Нашел, даже в избытке оказалось. Кстати, командир, склад подрывать
будем?
-- Зачем же подрывать, лучше мы сюда еще разок наведаемся, когда будет
нужно. А вот лишние машины обездвижить не мешает.
-- Уже сделано, -- Чернобров с сознанием кивнул.
-- Кстати, о бензине...
Ростик задумался, представляя себе возможный вариант на будущее.
Горючее хотелось бы вывезти, оно давало шанс, в случае чего, добраться,
например, до Чужого города. Конечно, на это пока рассчитывать нечего, но
если все пойдет не так, как хотелось бы, -- никуда не деться, придется
использовать и эту возможность.
-- Командир, горючка -- это свобода маневра. Фьють -- и нету нас нигде!
-- Ладно, пойдешь со своей горючкой впереди всех. И смотри, выбирай
дорогу, чтобы пыли было поменьше. Скоро светает, они свои самолеты запустят
по всем направлениям, не хочу, чтобы нас сверху накрыли. Кстати, если
накроют -- бросай свою свободу маневра и перебирайся на другую машину,
понял?
-- Командир, я думаю... -- начал было водила, но на споры времени уже
не осталось.
-- Чернобров, того, что есть в баках, хватит, чтобы добраться до Чужого
города и назад вернуться, а рисковать и везти никому не нужное горючее под
огнем летунов -- не разрешаю. Ты их не видел, а я знаю -- они сожгут тебя с
первой же атаки. И не спорь, это приказ.
Чернобровый водила заворчал, как старая собака, но больше не возражал.
Кажется, Ростик угадал, он не видел летающие лодки в действии, и крыть ему
было нечем.
Рассредоточившись по кузовам так, чтобы в каждой машине, кроме
нагруженной бензином, оказалось, как минимум, два стрелка с противотанковыми
ружьями и боеприпасами, Ростик приказал трогать. Открыли ворота, оказалось,
что солнце, будь оно неладно, уже включилось, как всегда, на полную катушку.
Света разом стало столько, что их было видно всем жителям Квелищева.
Люди в самом деле высыпали на улицы, провожая глазами тех, кто устроил
ночью переполох. Теперь они уходили -- как победители, без потерь, получив
то, за чем сюда приехали... И даже летающих лодок не было видно.
Выехав на обширный такыр и попетляв на нем, чтобы не было понятно, в
какую они сторону, собственно, направляются, Чернобров дал волю своему
шоферскому гонору -- газанул так, что три машины немедленно стали отставать.
А до деревни оставалось меньше пяти километров, и рвать что есть мочи было,
пожалуй, рано. Ростик высунулся из кабины и приготовился уже пальнуть из
своего карабина в воздух, чтобы привлечь внимание Черноброва, но тут
головная машина вдруг затарахтела как-то странно и на глазах стала терять
ход. Хорошо еще, что случилось это возле довольно приличной рощицы
белоствольных раскидистых кустиков, похожих на помесь березы с зонтиком, и
Чернобров сумел по инерции подкатить к ней. Но совсем под укрытие спрятался
уже с помощью следующей машины, которую вел кузнец. Тот не стал долго
раздумывать, подъехал тихонько к заглохшему грузовику, уперся в его задний
бампер своим бампером и втолкнул под спасительную листву.
Тут сделали привал. Чернобров, ругаясь на кого-то, кто не добавлял
масла в картер, когда это следовало сделать, снова полез под капот, а
остальные машины стали его ждать. Поняв, что никто не уезжает, Чернобров
высунулся на минуту на свет и проорал:
-- Да вы давайте вперед, я вас догоню!
-- Нет, лучше чинись поскорее, -- твердо сказал Ростик, спрыгнув на
землю и оглядываясь в сторону деревни, города и всего видимого ему
небосклона. -- Распыляться не будем.
-- Так тут же пути километра четыре осталось. Пять минут езды, разок
газануть -ив дамках...
-- Ты что-нибудь слышал про массированный огонь? Пока мы вместе, даже
тебя можем прикрыть, а если распылимся, тогда...
-- Командир! -- вдруг заорал кузнец.
Он один занялся делом -- залез на крышу грузовика, который стоял ближе
других к опушке, и рассматривал деревню. Ростик влетел к нему наверх,
чувствуя, как под ними обоими прогибается мягкое железо, и попытался
рассмотреть хоть что-нибудь между листьями.
А в деревне в самом деле все выглядело куда как серьезно. Почти всех
жителей Квелищева, сколько ни на есть, согнали в центр. Тут уже лежали тела
пурпурных, их было шестеро. Скорее всего, разводящего тоже нашли, решил
Ростик. Потом вперед выдвинулся еще один пурпурный, который вдобавок ко
всему ходил с легким хлыстиком. Он обошел трупы друзей, потом прошелся вдоль
ряда мирных граждан. И вдруг стал, прямо как в картинах о военной поре,
показывать своим хлыстиком на кого-то.
Солдаты, которые очень боялись, что с ними тоже что-нибудь сделают,
ретиво бросились исполнять приказы. Их толчки и удары прикладами ясно
говорили -- они хотят спасти свои шкуры показным рвением. Наверное,
пурпурного это устраивало.
-- Что они делают? -- хрипло спросил кузнец.
Ростик даже не ответил. Он на мгновение отвел глаза и увидел, что почти
весь его отряд, даже Чернобров, которому полагалось бы чинить мотор, стоит
вытянув шеи и следит за происходящим в деревне.
Тем временем выбранных вытолкали к трупам, построили в подобие
неправильной, неумелой шеренги, и Ростик быстро их подсчитал. У него
получилось около пятидесяти человек. Много, почти по десятку за каждого
пурпурного.
А потом построились солдатики. Все стало окончательно понятно.
Пурпурный поднял свой хлыстик и резко опустил его. Из толстых ружей ударили
серые молнии. Люди, стоящие над телами пурпурных, вспыхивали как свечи,
некоторые отлетали назад от слишком сильного удара, кто-то бросился бежать,
кто-то опустился на колени...
Не помогло, конечно, ничего. Слишком велика была огневая мощь ружей,
слишком меткими и жестокими оказались стрелки.
Закончив расправу, пурпурный легкими покачиваниями хлыстика стал снова
вызывать кого-то из толпы.
-- Что, опять? -- не понял кузнец.
Ростик ждал. На этот раз пурпурный вызвал крепких, здоровых мужичков.
Они послушно потопали вперед, стали складывать убитых на тела пурпурных.
Куча получилась как в кадрах кинохроники о немецких концлагерях. Конечно,
немецких, подумал Ростик, ведь о русских лагерях никто такой вот хроники не
снимал. Да и слишком много было русских лагерей, наверное...
Потом они облили кучу тел бензином, принесенным из склада, и подожгли.
Пока эти чудовищные похороны не закончились, никого из стоящих на площади не
отпустили. Несколько человек упали, то ли от жары и безжалостного солнца, то
ли от горя. Их поднимали и заставляли смотреть...' Ростик больше не мог. Он
спустился на землю, подошел к уныло копающемуся с какой-то железкой
Черноброву.
-- Все, кончай, пересаживайся на другую машину, поехали.
-- Так ведь немного осталось, через четверть часа тронемся, -- вяло
отозвался шофер.
-- Чернобров, не нужен нам больше этот бензин.
-- Как так не нужен?
-- Я думаю, -- искренне ответил Ростик, -- никто ни в какой Чужой город
не поедет.
-- Как же так? Что же будем делать? -- спросила хохлушка. Ростик
оглянулся, оказалось, они все стояли тут, слушали
его. Лица у большинства были серыми, как небеленый лен, цыганка пустила
слезу, словно ребенок.
-- Будем нападать.
-- Что, вот так, как есть, полувзводом пойдем на них в лоб? -- спросил,
недоумевая, кузнец. -- Мы Квелищево не смогли отбить, а тут -- целый
город...
-- Нет, -- жестко отозвался Ростик. -- Мы сделали ошибку, нам следовало
не оружие вывозить, а народ выводить. Больше мы так не ошибемся.
-- Партизанщина? -- полуутвердительно поинтересовался Чернобров.
-- Именно, -- ответил кузнец. Он повеселел, для него даже такой вот
отчаянный, ненадежный план был лучше, чем никакого плана.
-- И все-таки если мы будем их атаковать, а они за каждого пурпурного
будут убивать по десятку наших... -- спросила, хлюпая носом, цыганка, --
какая же тут партизанщина. Это все равно что в своих стрелять.
Ростик шагнул к ней так резко, что она отпрянула.
-- Именно поэтому и нужно нападать. Чтобы спасти хоть кого-нибудь,
чтобы вывести хоть часть жителей. -- Он мотнул головой в сторону Квелищева:
-- Ты думаешь, там, под угрозой расстрела, -- жизнь? Ты думаешь, они,
чувствуя на себе ошейники рабов, живут?
Ростик попробовал успокоиться, провел рукой по лицу. И тогда цыганка
шагнула вперед, положила ему руку на плечо, что совсем не вязалось с его
вспышкой:
-- Да, я все понимаю, командир. Ты не казни себя, не ты виноват, никто
не знал, с какими... с кем нам пришлось столкнуться. -- Она подождала, пока
Ростик посмотрит в ее черные как смоль глаза. -- Все было правильно, и все
будет правильно. Будем нападать -- и спасать, кого еще можно спасти.
Машину с бензином закатили подальше в кусты, закидали ветками, а на
остальных докатили до обсерватории. И хотя ехали со скоростью всего-то
километров двадцать, пылевой шлейф, остающийся сзади, беспокоил Ростика все
время. Он успокоился только после того, как машины закатили в один из
сараев, поцелее остальных, и разгрузили оружие.
Теперь стволов было куда как достаточно. Почти два десятка автоматов и
несколько карабинов. Себе Ростик оставил карабин, он решил, что отныне его
целью станут пурпурные, и так будет всегда, пока он будет видеть их перед
собой или пока они не завалят его. Но об этом он не думал, именно так -- не
думал.
И конечно, у них было двенадцать противотанковых ружей. Все их пустить
в дело было невозможно, просто нет стольких опытных стрелков, но шесть-семь
человек, пожалуй, могли с ними управиться. И боеприпасов к ружьям оказалось
навалом. Чтобы с ними не возиться, Рост приказал разложить их по солдатским
сидорам. Но это было лишней предосторожностью, особой маневренности для
первого боя им не потребовалось. Не успели они позавтракать, как сверху
прибежал бледный Перегуда.
-- Ростик, вы знаете, они идут, -- доложил он мягким, откровенно
испуганным голосом.
Ростик вышел во двор. Шакалы исчезли, в сером небе висело пять летающих
лодок. По дороге от города к обсерватории двигалась длинная колонна. Рост
всмотрелся в идущих к ним людей.
-- Многовато их для нас, -- отозвался Чернобров. Кто-то сзади испуганно
ахнул. Ростик опустил бинокль.
-- Это не солдаты, это пленные.
-- Зачем тут пленные? -- спросил кузнец.
-- Наверное, хотят унести продовольствие или демонтировать
обсерваторию.
-- Они хотят забрать телескоп, -- заволновался Перегуда. -- Понимаете,
он позволяет тут видеть все в округе за сотни километров, это же огромная
ценность!
Эти пленные -- главная ценность, -- произнес Ростик, стараясь, чтобы
его голос звучал потверже. -- Отобьем их, и нас станет без малого батальон.
-- Он посмотрел в лица собравшихся людей. -- Понятно? Никто не отозвался.
-- Тогда так -- к бою! И я оторву голову каждому, кто выстрелит раньше
меня. Бронебойщики, снимать летунов в упор, и не мазать, исправлять ошибки
будет некому.
-- Это точно, -- согласился Чернобров. -- Пурпурные так исправят, что
мало не покажется.
Колонна, которая подходила к обсерватории, при ближайшем рассмотрении
оказалась гораздо многочисленней, чем списочный батальон. Тут была без
малого тысяча человек.
Ростик, устроившись под заваленной конструкцией радиотелескопа с
Чернобровом, который тоже изъявил желание бить из противотанкового, и тремя
девушками, державшимися вместе и вполне достойно действовавшими под
Квелищевом. Им отвели нехитрую должность заряжающих, но они же, разумеется,
должны были сменить Ростика и водилу, если мужички не смогут почему-либо
управиться с ружьями.
Колонна подползала все ближе. Ростик опустил бинокль. Хохлушка сказала:
-- Конвоиров немного, всего-то десятка два. И они довольно замызганные,
так что если ребята сообразят, им не дадут ни разу выстрелить.
-- Колонну ведут не конвоиры, а самолеты эти, хрен их дери!.. Если мы
их отвлечем -- все будет тип-топ, -- отозвался Чернобров.
Мне бы такую уверенность, подумал Ростик, но вслух не стал ничего
говорить.
-- Скорее бы, -- вдруг произнесла хохлушка.
-- Недолго уже, -- отозвался Ростик. Он и не ожидал, что его голос
прозвучит так спокойно.
До колонны в самом деле оставалось не больше четырехсот метров. А до
самолетов и того меньше. Но два из них отошли в сторону ближайших рощ, их
действия было трудно предвидеть, но Ростик надеялся, что эта пара струсит и
удерет.
-- Вы не подумайте, -- зашептала вдруг девушка, -- я не от страха
спрашивала. Я подумала...
-- Нет хуже, чем болтовня перед боем, -- прервал ее Чернобров. -- А
мандраж, он у всех бывает. У меня, вон даже у командира...
"Неужели они не видят, что я едва соображаю от волнения?" -- спросил
себя Ростик. Хохлушка посмотрела на Ростика, -- должно быть, в ее глазах он
не выглядел взволнованным. Чтобы уверить девушку в этой мысли, Рост
старательно успокоил выражение своих глаз и повернулся к ней.
-- Если у вас будут дрожать руки, лучше возьмите автомат, я сам буду
заряжать, -- сказал он.
Девушка сжала кулачки, закрыла глаза, шумно выдохнула и расслабилась.
Потом посмотрела на руки. На ее грязной ладони лежали два бронебойных
патрона. Они казались чудовищно большими по сравнению с этими пальчиками и
колечками, которые вошли в моду незадолго до Переноса. Кажется, их назвали
неделькой, по числу дней.
-- Не будут, товарищ командир.
Все, теперь уже ничего изменить нельзя. Ростик посмотрел на колонну. До
нее осталось метров двести, уже можно было разглядеть лица, еще не выражение
на них, но лица. Ростик вдруг напрягся, он попытался вспомнить, отдал ли он
приказ бить по конвоирам одиночными и строго прицельно, чтобы своих не
зацепить? Кажется, отдал... Стало чуть легче. А они говорят, что он спокоен.
Ростик усмехнулся.
Черноброва это как-то очень зацепило.
-- Ты чего зубоскалишь?
-- Над собой, Чернобров, исключительно над собой.
-- Мне бы твои нервы...
Один из самолетов вдруг наклонился, как для атаки, и пошел вперед, на
обсерваторию. Ростик поймал его на мушку.
Оба пилота за прозрачными стеклами сидели в своих металлизированных
шлемах, как два болванчика на комоде. Один явно работал рычагами больше
другого. Зато поворотная турель под пилотской кабиной повернулась туда-сюда,
словно искала цель. Если бы Ростик просто прятался, это его бы взволновало.
А так...
Прицельная прорезь сравнялась с мушкой. И все это легло поверх кабины,
до летающей лодки осталось метров семьдесят. Ростик постарался не дышать и
плавно надавил на гашетку.
Удар в плечо оказался очень резким, несмотря на сошки, на которых
стояло ружье. Определенно девчонки не справятся, решил Ростик. Горячая
гильза выкатилась из затвора, хохлушка все-таки чуть подрагивавшими пальцами
вставила новый патрон.
Сзади, спереди, по бокам ударили выстрелы. Где-то совсем рядом рявкнуло
еще одно ружье. Ростик скосил глаза, ах да, это же Чернобров...
Летающая лодка, схлопотавшая гостинец Ростика, попыталась повернуться
боком, чтобы задействовать бортовую пушку, и каким-то образом из-за этого
потеряла скорость. Или они просто не верили, что технология людей позволяет
так быстро перезаряжать свое оружие. Так или иначе, она припозднилась...
Ростик присел, стараясь поднять ствол как можно выше, чтобы нанизать на
прицел эту бочку над собой, летевшую уже метрах в пятидесяти над ним. Но не
получилось, тогда он встал, подхватил ружье, как обычный автомат, упер
приклад в бедро и пальнул, словно из самопала, -- без прицела, просто
вверх...
И попал. Да не просто попал, а угодил под брюхо, сразу за кабину
пилотов. Долгое-долгое мгновенье он видел, как его болванка прошивает
хлипкую серую обшивку самолета, а потом из пробоины вырывается язык пламени,
а потом он расползается, превращаясь в ослепительный сноп огня, и вдруг
машина пурпурных начинает распадаться, превращаясь на глазах в факел...
-- Ура! -- заорала хохлушка, срывая каску с головы и взмахивая ею как
флагом.
Ростик схватил ее за руку и присел. Ружье отбило ему ногу, кроме того,
ему полагалось продолжать бой, но... Собственно, в этом уже не было особой
нужды.
Из трех близких лодок дымила еще одна. Странно припадая то вниз, то
вверх, она потащилась даже не в сторону города. Кажется, она не сделала ни
одного выстрела. Зато третья попыталась придавить засаду огнем сверху. Она
пронеслась на бреющем, поливая обсерваторию зелеными лучами, потом
развернулась, и тут кто-то очень ловко ее уделал, причем по первое число.
Она взорвалась, утонув в шаре невероятного размера, состоящем из
белесого пара, рыжего, яркого пламени и темных, разлетающихся в разные
стороны обломков, оставляющих дымные следы...
Тем временем первая лодка, которую подстрелил Ростик, воткнулась-таки в
землю. От ее удара о грунт даже поверх боевого шума прокатился грохот. А
потом она громко хлопнула несколько раз и тоже взорвалась.
-- Хорошо горят, -- с понятным удовлетворением проговорил Чернобров,
отложил ружье и взял автомат. -- Ну что, рванули в атаку, что ли?
Ростик оглянулся. От обсерватории вперед, к колонне бежало человек
пятнадцать. Их можно было прижать к земле парой очередей, но эти очереди
никто не мог сделать. Колонна, едва прозвучали первые выстрелы, бросилась в
разные стороны. Кто атаковал конвоиров, кто просто хотел залечь на обочину,
кто рвался удрать подальше в лесок, чтобы не нашли...
Ростик вскочил на фундамент радиотелескопа. Поднял бинокль, две машины
пурпурных, которые кружили в семи -- десяти километрах, почти сливаясь с
небом, вовсе не собирались атаковать рассыпавшуюся колонну. Да и не собрать
ее уже было. К тому же -- Ростик мог за это поручиться -- они видели, что
противотанковые ружья сделали с их соплеменниками, и не рвались проверить на
себе эффективность непонятного, неожиданного, но дьявольски опасного оружия
людей.
Ростик тоже поднял карабин. Передернул затвор:
-- Вперед!
Они бежали недолго. Уже через пятьдесят -- семьдесят метров стало ясно,
что конвоиров кончили без них. Пусть очень кровавой атакой, в упор, когда
озверевшие предатели, понимая, что пощады не будет, били веером... К
счастью, только у трех оказались автоматы, у остальных -- винтовки. Вот этих
загасили сразу. А потом кто поопытнее и умел читать бой подобрали оружие и
попытались справиться с автоматчиками.
Внезапно Ростик остановился, что называется, на всем скаку. Ему
показалось, что к двоим самолетам присоединилось еще несколько, а все вместе
это была сила. Он оглянулся, эх, дурак он дураковский! Как же его угораздило
бросить противотанковое ружье?! Прямо хоть возвращайся...
Нет, нужно было тащить его с собой, хоть какая-то защита...
Ростик швырнул карабин на плечо и подхватил бинокль. Так и есть. Над
лесом, примерно там, где они оставили машину с бензином, кружили уже не две,
а как минимум шесть летающих лодок. Или даже больше, пересчитать их было
трудновато, они то и дело перепутывались, а поля бинокля, чтобы захватить их
разом и сосчитать, не хватало.
Но вообще-то, контратаковать пока они не намеревались. Вот и хорошо,
решил Ростик. Все-таки он добежал до колонны, но тут уже все было почти
спокойно.
Люди в ошейниках лежали на травке, в пыли или бродили как потерянные,
разглядывая трупы. Кто-то пронзительно кричал, пытаясь справиться с болью
ранения, где-то в стороне ругались, пытаясь поделить ружье. Причем злоба
этого спора была нешуточной. Оно и понятно -- карабин конвоира выглядел
солидной гарантией свободы и самой жизни...
Ростик огляделся. Лишь в одном месте, примерно там, где находилась
середина колонны, стояли люди, слушая кого-то, кто, кажется, отдавал
приказы. Вот в эту сторону Ростик и направился.
Толпа образовалась вокруг трех человек в форме, которых взяли живыми.
Это оказались перебежчики, конвоиры, солдаты пурпурных. Они были крепко
избиты, одного так приложили, что он едва стоял, но все-таки они были живы.
Недавние пленные смотрели на них и негромко, как почему-то сразу
привыкают в русских тюрьмах, переговаривались. Многие срывали с себя
плетеные ошейники, исцарапывая пальцы в кровь, ломая ногти, шипя от боли и
злости.
Ростик оказался рядом с пленными почти в тот самый момент, когда
откуда-то сбоку к ним подлетел кузнец. Он был молодцом, волок свое
противотанковое ружье, и толпа перед ним раздавалась, как волны перед
кораблем.
Ростик кивнул ему:
-- Ты в порядке?
-- Как видишь. А ты?
Они разговаривали, словно других людей поблизости не было, словно никто
их тут больше не понимал, как иностранцы.
Ростик огляделся, так и есть. Люди, которых они освободили, еще не были
солдатами. Они еще не способны были идти на штурм города, не умели побеждать
противника. В них еще слишком сильно было чувство самосохранения,
возникающее у каждого, кто побывал в плену, тем более в таком плену! И тут
следовало что-то придумать, вот только что?
-- Что с этими? -- спросил кузнец.
-- Сейчас допросим.
Ростик посмотрел в лица пленных. Это были обычные лица, в них не
читалось ни какой-то особенной подлости, ни тем более злодейства -- они явно
не стояли с кистенем в подворотне до того, как пошли в услужение врагам.
У одного, что едва не терял все время сознание, не хватало двух пальцев
на правой руке. Но большой и указательный, необходимые для стрельбы, были на
месте. Широкий чуб падал ему на исцарапанный, синюшный лоб, поэтому
выражение глаз было невозможно прочитать.
Второй был подлиза, это становилось ясно при первом взгляде на него.
Маленький, кругленький, какой-то лоснящийся, он даже на солдата был не
похож. И тем не менее в его кротких глазах застыло такое выражение, что
Ростик почему-то начал в нем подозревать самого большого изувера из всех уже
погибших конвоиров. Ожидая своей участи, он странно плямкал губами, Ростик
впервые видел такой нервный тик.
Третий был высоким, стройным, довольно мускулистым и темно-рыжим. Так
уж повелось, что к рыжим у Ростика была слабость, и то, что третий тип
оказался именно этой масти, почему-то приводило в замешательство.
-- Ну, ребята, что вас толкнуло на путь, как говорится, служения врагу?
-- Какие же они враги? Они просто напали, предложили перейти к ним...
-- начал было пухлый, но ему не дал договорить беспалый.
-- Пошел ты. -- Он поднял голову, посмотрел на небо, на кружащие в
отдалении самолеты. -- Все равно один конец, чего уж разговаривать?
-- Разговаривать как раз есть причина. Где у них главные силы, где
командование?
-- А почему мы должны тебе это рассказывать? -- спросил рыжий.
-- Просто потому, что ты все-таки еще человек, а не пурпурный...
-- Они тоже люди, -- быстро вставил пухлый.
-- Они пришли, чтобы сделать большую часть наших людей рабами,
понимаешь -- рабами. А ты...
-- Я всегда был рабом, -- признался беспалый. -- Рабом коммунистов, и
ты был, и каждый из нас. Вот и захотел для разнообразия, чтобы кто-то другой
походил в ошейнике, а я нет.
Это было, конечно, не объяснение, но большего он все равно не рассказал
бы. Почему-то Ростик решил, что он из сидевших, только, кажется, все-таки не
по интеллигентным, политическим статьям, а по уголовной.
-- Да что с ними разговаривать? -- спросил кто-то из толпы, которая
почему-то собралась за плечами Ростика -- Расстрелять, и все дела.
Народ зашумел, кто-то даже шагнул вперед с занесенной для удара рукой.
-- Отставить!
Ростик посмотрел на трех дермецов, которые только притворялись людьми,
но на самом деле ими не были. Потом вдруг осознал, что настроение ненависти
к этим перебежчикам оказалось заразным, и попытался сбросить его.
-- Последний раз прошу быть хоть немного людьми и рассказать, где у них
находятся жизненно важные для обороны объекты, сколько их, сколько у них
таких, как вы?.. -- Он не мог подобрать слова.
-- Я хочу, хочу рассказать, -- зачастил вдруг пухлый, но осекся.
Ростик обернулся, через толпу мужиков протолкался спокойный, даже
какой-то благостный старик. Волосы у него свисали неровными седыми
сосульками, а кожа была такой морщинистой, словно ее покрывали сплошные
шрамы. У него не было зубов и губы складывались в привычную, лягушачью
складочку. Рост подумал, что очень давно не видел по-настоящему старых
людей, каким-то образом они первыми пропали из города после Переноса.
-- Вот этот, -- старик указал на пухлого, -- участвовал в пытках и
расстрелах заложников. А этот, -- он ткнул в беспалого, -- насильник и вор.
-- Вор? Какой вор? -- Ростик даже не понял старика, или ему показалось,
что он ослышался.
-- Ну, мародер. Ходил по домам и грабил.
Значит, просто шкуры, и все, никаких прочих сложностей.
-- А про рыжего можешь что-то сказать?
-- Пришлый он человек. Прибился к их компании, и хотя я ничего не знаю
о нем, все одно -- нелюдь он.
-- Я не хочу так, -- вдруг прохныкал пухлый. -- Я думаю, суд должен
быть, а не так...
-- Ладно, принимая во внимание показание старика и ваш отказ
сотрудничать... -- Ростик посмотрел на лица собравшихся тут людей и позвал:
-- Кузнец.
-- Что, расстрел? -- вздрогнул рыжий.
-- Вот еще, -- фыркнул кузнец. -- Пулю на тебя, погань, тратить.
Он протянул руку, выдернул из ножен Ростиков палаш и подтолкнул пленных
к обочине. Ростик автоматически принял его противотанковое ружье, потому что
это сейчас было важнее -- не выпускать оружие из рук, следить, чтобы оно не
запылилось.
Потом пленные что-то стали кричать. Особенно заливисто голосил пухлый.
Ростик закрыл глаза. Он не был уверен, но почему-то думал, что не скоро
забудет об этих троих предателях, о трех казненных по его приказу людях.
Потом стало тихо. Но не надолго.
-- Что тут происходит? -- К Ростику, широко шагая, пер прямо сквозь
толпу лейтенант Достальский.
-- Лейтенант! -- Ростик бросился к нему, пожал руку.
-- Значит, это ты нас атаковал? -- лейтенант кивнул в сторону
обсерватории, улыбаясь запекшимися губами, и было видно, как ему больно их
растягивать. Видно, крепко ему досталось, прежде чем он попал к пленным. --
Хорошая идея. Твоя?
-- Ну, не только моя.
-- Сколько у нас ружей? Ого! -- Он вдруг заметил противотанковое ружье
в руках Ростика. -- Верно, здорово придумал, взводный.
Раздвинув людей плечом, к ним из толпы вышел кузнец, он вытирал клинок
каким-то тряпьем. Потом уронил тряпку в пыль, вернул палаш Ростику и
подобрал свое ружье, в его лапах оно не казалось очень тяжелым или
неуклюжим. Скорее было ему в самый раз.
-- Да, с такими орлами можно было и в лоб колонну брать, -- согласился,
снова усмехаясь, лейтенант.
А ведь в самом деле, подумал Ростик с облегчением, что это я? Ведь
победа, пусть маленькая, не окончательная, но уже победа -- чего же киснуть?
Неужели из-за этих троих? Он стиснул зубы, гораздо более достойные люди
погибли, когда бросились на этих гнид, а он переживает по их подлым душам...
-- Я не только колонну, я и город собираюсь так же брать.
-- Вот как? -- Достальский взглянул на него исподлобья, но неодобрения
в его взгляде не было. -- Даже без разведданных?
-- Каждый скажет, что знает, стоит нам в город войти, -- убежденно
проговорил Ростик. -- Чего же тратить время на разведку?
Лейтенант улыбнулся:
-- Это дело. В чем же загвоздка?
Ростик осмотрел освобожденных. Они стояли порознь. Может, из них
некоторые и ждали приказа, но Ростик знал, что не сумеет его отдать. Он еще
не умел так -- приказать, чтобы почти тысяча человек тут же встала под
ружье. Но теперь, с Достальским, это было, кажется, решаемо -- как говорил
когда-то отец.
-- А, думаешь, у них не хватит боевого задора? -- лейтенант сразу
посерьезнел. -- В общем, взводный, ситуацию ты тонко понимаешь, вот только
уверенности тебе не хватает.
Он оглянулся. Чуть в стороне от дороги был взгорок. На нем люди
казались более на виду.
В эту сторону лейтенант и зашагал. Ростик не отставал от него. За ними
следом тихо, как мышь в кладовке, шагал кузнец. Ростик с внезапным
сожалением подумал, что так и не узнал его имя. Теперь почему-то не вовремя
было спрашивать.
Достальский вышел на холмик, потеснив всех, кто стоял тут до него.
Ростик оглядел дорогу, колонна медленно и бестолково разбредалась. Ситуацию
в самом деле следовало брать под контроль, иначе воевать скоро станет просто
некому.
-- Солдаты! -- почти не повышая голоса, заговорил лейтенант, но его,
кажется, услышали. Лица людей, что находились рядом, повернулись к нему,
многие стали подходить ближе. -- Враг напал на наш город. Мы все это знаем,
и все видели, что они пытаются сделать из нас. На своей шкуре испытали.
Кто-то из задних рядов что-то прокричал, но Ростик не расслышал этих
слов. Важно было лишь то, что говорил лейтенант.
Потому что в этом молодом еще, избитом офицере появлялась какая-то
почти мистическая сила, заставляющая людей слушать и подчиняться. Она была
сначала не очень ощутима, но чем дольше лейтенант говорил, тем определеннее
она становилась. И скоро Ростик мог уловить ее без труда, как ощущаешь
тепло, идущее от печки в мороз, как видишь свет, испускаемый костром.
-- У нас есть выбор -- два, так сказать, варианта. Первый --
разбежаться, одичать, стать жертвой местных бродяг, о которых многие из вас
знают не понаслышке. Или стать кормом для панцирных шакалов, их вон сколько
развелось. Без оружия, спичек и цели на это не потребуется много времени. И
второй! -- Голос лейтенанта зазвенел. Теперь его слышали все, Ростик в этом
не сомневался. -- Атаковать и отвоевать назад наш город, наши дома, наши
семьи, наше будущее! У нас мало оружия, но мы знаем, что в городе оно есть.
А кроме того, оно есть у врага, можно подобрать их ружья, вот такие...
Лейтенант указал на широкоствольное ружье пурпурных, которое держал
какой-то веснушчатый паренек, стоящий в первых рядах. Ростику смутно
показалось, что он знает этого пацана, но только он был какой-то слишком
серьезный.
-- Из них вполне можно громить пурпурных и перебежчиков!
-- А их самолеты? -- спросил кто-то довольно спокойно, без аффектации.
-- Да, что делать с этими -- самолетами?
-- Вы видели, противотанковые ружья справляются с ними, словно они
сделаны из бумаги.
-- Да, ружья должны их пробивать, -- горячо заговорил кто- то в толпе,
непонятно к кому обращаясь. -- Я знаю, был на аэродроме, у них же корпус --
скорлупка. Чихнешь, а она уже гнется, консервная банка, честное слово...
-- Банку и из автомата возьмешь, а этих...
-- Тихо! -- рявкнул лейтенант. Потихоньку гомон в самом деле стих. --
Выходи строиться. Вдоль дороги! Те, кто хочет достать врага, а не
отсиживаться по оврагам -- стройся!
-- Значит, на город пойдем? -- спросил дед, тот самый, что опознал
предателей.
Лейтенант посмотрел на него, хмыкнул уважительно:
-- Пойдем, отец.
-- Ну и правильно.
Старик вышел на середину дороги, стал лицом к лейтенанту с Ростиком и
поднял руку в извечном приказе равняться по себе. И это подействовало. Люди,
кто посмеиваясь, кто удивляясь, вдруг стали подравниваться под него, а скоро
уже и под сложившийся строй.
Как оказалось, таких, кто не захотел оказаться в нем, было мало. И
Ростик вздохнул с облегчением. Теперь, подумал он, может, что-нибудь и
получится.
Да нет же, не может быть, а обязательно получится.
Получится -- он стиснул зубы и осмотрел строй перед собой. Чего-чего, а
людей теперь у них хватало.
Часть 5. Пираты Полдневья
Лейтенант вытер потное лицо. Как оказалось, для него этот крик, эта
волна энергии, поставившая в строй людей, переживших плен, думающих только о
бегстве, тоже далась непросто. Но вслух лейтенант подумал иначе:
-- Ну, самое легкое сделано. Теперь -- главное. -- Он посмотрел на
Ростика внимательно и подошел к нему: -- Какой у тебя план?
-- План? Какой план?
Он оглянулся, рядом никого не было. Вне строя остались только он да
лейтенант. Ну, разумеется, сзади стояли еще те, кто отказался воевать, но
большинство из них было ранено, некоторые находились в шоке, иные вообще не
понимали, что вокруг происходит, таких вести в бой, конечно, нельзя.
-- Какой у тебя план? -- спросил лейтенант, отчетливо выговаривая
каждое слово. -- Ты же не хочешь сказать, что действовал наобум?
-- Нет, конечно. -- Ростик встал прямее, как положено солдату. --
Сначала мы напали на арсенал.
-- Так, хорошо. Где он?
-- Он находится в Квелищеве. Но две машины с оружием мы уже оттуда
вывезли...
-- Ружья взяли там же?
-- Чернобров подсказал.
-- Давай разделим их.
Лейтенант снова вытер лицо. Только теперь, когда Ростик увидел его
загорелые руки, он вдруг обратил внимание, каким бледным выглядит
Достальский. Понизив голос, он спросил:
-- Лейтенант, тебе плохо?
-- Сердце болит... Кстати, правильно поступил. Чем ты думал припечь
пурпурных дальше?
-- Поставить как можно больше людей под ружье и двинуть на город.
На мгновение идея лобовой атаки показалась Ростику глупой,
мальчишеской, заранее обреченной на неудачу. Но он не подал вида. И
правильно сделал. Потому что лейтенант посмотрел на строй, где почти все
вооруженные стояли в первой шеренге, на город, на коптящие у обсерватории
летающие машины пурпурных.
-- Отлично. Так и поступим. Только бить нужно не в одно место, а
фронтально, по их скоплениям, чтобы они не смогли маневрировать силами.
Сделаем так -- разделим людей на два батальона, будет почти в самый раз по
списочному составу Красной Армии, -- он улыбнулся бледными губами. -- Один
поведу я. На завод, где они, похоже, опять, уже в который раз, растаскивают
наш металл. А ты... Где у них еще скопление?
-- Мне говорили, что их главная база на аэродроме. Я хотел туда
рвануть, заодно и люди бы вооружились.
Достальский кивнул, подумал, снова окинул взглядом строй:
-- Пожалуй. Только учти, на широком поле они возьмутся за тебя сверху
без всяких сложностей. Ты будешь как на ладони, а они... Знаешь, для атаки
на аэродроме тебе ружья будут нужнее, чем мне. Сколько их всего?
-- Двенадцать, если все целы. И есть одна спаренная пушка с их лодки,
но из нее довольно сложно стрелять и таскать... не очень удобно.
-- Тогда пушку лучше оставим тут. Боеприпасы для ружей?
-- Навалом.
-- Тогда возьми восемь, мне для боя на заводе хватит и четырех, чтобы
отгонять их.
Ростик повернулся, нашел глазами Черноброва. Он стоял не очень далеко
от командиров: привычка шофера всегда находиться под рукой сказалась или он
просто любил быть в гуще событий.
-- Чернобров, возьми пятнадцать человек, сгоняй на обсерваторию и
соберите боеприпасы и все ружья, что там еще остались. Квадратному скажи, он
со спаренной бандурой остается тут, в тылу. Не будет слушаться, передай, что
это приказ.
Люди зашевелились, Чернобров быстро похлопал кого-то по плечу, и
небольшая команда в самом деле довольно резво утопала к обсерваторий.
-- У кого есть противотанковые или боеприпасы к ним, пять шагов вперед.
Шеренга раздалась в стороны, потом кто-то вышел, потом еще. К удивлению
Ростика, это были не те люди, с которыми он начинал бой из обсерватории. Но
Ростик не видел, как кто-либо из его отряда погиб, значит, просто избавились
от неуклюжего оружия, оставшись с тем, что привычней. Или отдали тому, кто
мог лучше управляться с тяжеленными стальными оглоблями.
Из прежних перед строем стоял только кузнец. Поглядев на него с
прищуром, очевидно узнав, лейтенант кивнул, а затем негромко скомандовал:
-- Сомкнуть строй.
Строй сомкнулся. Достальский повернулся к Ростику:
-- Все-таки ты, если сможешь, тоже попытайся действовать из-за укрытий.
-- Я не то что из укрытий, я настоящую артподготовку организую. К тому
же, -- Ростик подумал мгновение и уверенно договорил: -- Это будет иметь
психологическое значение. Представляешь, мы будем молотить по их взлетающим
машинам, как на охоте...
-- Как на охоте, может, и не получиться. -- Лейтенант нахмурился. --
Хотя... Может получиться, только не переусердствуй.
-- Какое уж тут усердие, мне лишних людей класть удовольствия не
доставит.
Лейтенант посмотрел на Ростика серьезными, траурными глазами. Вздохнул:
-- Ты забудь об этом.
-- О чем?
-- О том, что кто-то лишний ляжет. Никто не погибает зря, никто не
умирает впустую. Но главное -- не люди, главное -- победа. Поэтому...
Внезапно он замолчал. Повернулся к шеренге, чуть ли не строевым шагом,
с оттянутым носком подошел к середине сплошной стены людей, стоящих на
дороге как на линейке, начерченной на гарнизонном плацу, вытянул руку вперед
и прокричал:
-- Те, кто слева от меня, пойдут со мной на завод. Командую я. Те, кто
справа, подчиняются... -- Он помолчал, вспоминая, вероятно, фамилию Ростика.
-- Подчиняются младшему лейтенанту Гриневу. Батальон! -- Он стал еще прямее,
хотя это казалось и невозможно, но таков уж был этот лейтенант, выученик
офицерского училища, оставшегося где-то там, в необозримой дали, на Земле,
но впитавший в себя традиции регулярной армии, и неплохой армии, между
прочим. -- Нале-во!
Повернулось, как и ожидал Ростик, гораздо больше людей, чем те, что
оказались слева от руки лейтенанта и которые стояли ближе к городу. Но
ошибку Достальский исправил довольно быстро.
-- Ну куда ты, куда? Я же скомандовал только своему батальону, а твой
командир -- вот он, -- заговорил он без малейшей злобы, наверное, с самого
начала подозревал, что бестолковых будет немало.
-- Я думал, ну... -- пролепетал какой-то ретивый вояка.
-- Баранки гну, стань прямо, ротозей. -- И, уже переведя глаза на
"свой" батальон, лейтенант проорал так, что в ушах заложило, а ведь Ростик
стоял шагах в пятнадцати от него: -- Батальон, на завод, в бой, шагом...
арш!
Дружно, хотя, конечно, и не в ногу люди качнулись и пошли, растягиваясь
по дороге. Достальский бросился к голове колонны. Уже на бегу он повернулся
и крикнул:
-- Четверо с ружьями и боеприпасами, за мной, бегом... Гринев, назначь
взводных, а не то эти орлы у тебя шнурки от сапог не отыщут!..
Четверо ребят с ружьями и еще двое с мешками, в которых звякали тяжелые
патроны к ним, неуклюже посеменили за лейтенантом. Глядя на них, и главным
образом из-за шутки Достальского, кто-то хохотнул, кто-то заговорил, давая
выход накопившемуся напряжению.
Ростик проводил лейтенанта взглядом, потом прошелся вдоль шеренги,
вглядываясь в лица оставшихся с ним людей. Настроение многих, как ни
странно, поднялось. Толковое поведение лейтенанта, его привычка командовать,
его голос понравились этим людям. Если они о чем и жалели, так о том, что не
попали в тот батальон, который уже ушел.
Но так, как орал лейтенант, Ростик орать не умел. У него и не
получилось бы, да и не особенно важно это было. Главной, как заметил
Достальский, была победа. Вот об этом он и стал соображать.
-- Значит, так. -- Ростик вышел примерно к середине строя и,
поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, чтобы лучше было слышно,
проговорил: -- Оружия у нас маловато для лобовой атаки. Но мы пойдем через
город. Многие будут выходить к калиткам, может, даже попробуют пойти с нами.
Приказываю, спрашивать всех, кто попадется на глаза, -- нет ли дома оружия.
Надеюсь, эти люди не все отдали оккупантам, кое-что и по сараюшкам
припрятали...
-- А как же, командир, я знаю наших -- непременно припрятали! --
отозвался чей-то веселый, высокий голосок.
Ростик деланно нахмурился:
-- Разговоры в строю! -- Он подумал еще. -- Необходимость отлучиться из
строя, чтобы забрать винтовку, пистолет или даже самострел -- считать
дезертирством не буду. Но догонять строй быстро, бегом. Ясно?
Люди загудели. По этим голосам Ростик вдруг понял, что все кончится
удачно, что они непременно одолеют пурпурных и предателей, которые
перебежали к ним. Они непременно вернут себе Боловск.
-- Тогда нале-во! Шагом марш!
Он оглянулся, приставив руку козырьком к глазам. Чернобров, посланный
за остальными ружьями, уже бежал назад с людьми, которые по двое тащили
длинные бандуры или пригибались от тяжеленных солдатских мешков с патронами.
Ростик подошел к ребятам, которые стояли отдельно, посмотрел на
кузнеца.
-- Кузнец, ты -- командир всех, кто с противотанковыми ружьями. Если
кто-то не знает, как с ними обращаться...
-- Все знают, -- вмешался в разговор тяжелый, пожилой, кряжистый мужик.
Он излучал такую уверенность, что ему сразу верилось.
-- Хорошо. Кузнец, дождитесь Черноброва с ребятами, распределите груз,
если мало людей, возьми еще кого-нибудь из строя... И держитесь сзади
колонны, ваше дело не в атаку лезть, а от летунов нас прикрывать.
-- Сделаю, -- прогудел кузнец. Его глаза вдруг стали узкими от усмешки
или от переполняющей его силы и решимости. Он оглянулся на Черноброва, тот
торопился.
В шофере вдруг появилось исконное солдатское чутье -- как бы ни тяжела
была поклажа, лучше пробежаться, но быть со своими, чем топать в стороне.
-- Да, и помните, патронов у нас только на один приличный бой. Поэтому
бить прицельно.
-- Есть, -- прогудел мужчина. Похоже, он стал в этой команде поглавнее
кузнеца. Но Ростик решил, что дело от этого только выиграет.
Он пошел догонять колонну, размышляя, не стоило ли сверить с
лейтенантом время для синхронной атаки на оба выбранных объекта. Его еще
можно было догнать и договориться. Впрочем, решил Ростик, это хорошо для
штабных учений, а в реальной войне, той, которую вели они, все решается по
обстоятельствам. К тому же всегда можно было и ушами послушать, как дела у
соседа.
Боловск с этой стороны был не очень-то красив -- выставленные прямо в
поле хрущевские пятиэтажки, обшарпанные, грязненькие, но почти во всех окнах
виднелись лица людей. Ну да, понял Ростик, воду еще подают, и канализация
работает, значит, возни раза в три меньше, чем в домах частного сектора, вот
народ сюда и подался.
Эти люди, завидев батальоны, шагающие почти правильной колонной, стали
выходить. Как и было приказано, многие заговорили об оружии. Вопрос был
понятен, кто-то побежал, кто-то пригласил в дом, кто-то выбросил из окна в
заботливо подставленные руки. Немало было и таких, особенно среди мужичков,
кто вообще сам вышел и помаршировал со всеми вместе.
Когда вошли в более обжитую часть города с личными садами и
палисадничками, об оружии спрашивали уже все безоружные. Трюк оказался
действенным, приказ срабатывал. Но тут присоединившихся добровольцев
оказалось еще больше. Когда к Ростику стали подходить женщины с грудными
младенцами на руках, он наконец не выдержал:
-- А ну-ка, девоньки, марш по домам! Вам малышню кормить и пеленки
стирать, а не воевать.
-- А вы разве воевать идете? -- удивилась одна молодуха с пареньком лет
трех на крепких, почти как у кузнеца руках.
-- Да вот рассчитываю, что через пять -- семь минут налетят, --
прищурился Ростик.
Кто-то попробовал было побойчее ответить, но неудачно. Новость стала
разлетаться по толпе, и скоро былого энтузиазма уже не наблюдалось. Народ,
что посмирнее, стал отпадать. И все равно людей осталось еще очень много.
Рост догнал середину колонны и рявкнул так, что, как ему показалось,
стекла в домах звякнули:
-- Батальон, стой!
Потом прошелся по тротуару. От батальона, конечно, мало что осталось.
Вернее, в этой куче мале, которую он теперь вел, его изначальный батальон
растворился, как кусок коровьего масла к казахском чае. Поэтому построились
не сразу. Иных людей сдвигали, кто-то не сумел найти своих и метался по
округе, выкрикивая имена, кого-то довольно решительно попросили отвалить. Но
все равно осталось немало таких, кто пыжился и делал героические мины,
выставив вперед, как защиту, какое-никакое оружие.
Ростик прошелся, выцарапал из строя самых нелепых из тех, кто
присоединился по дороге. Все равно черт знает что, подумал он и скомандовал
вслух:
-- Бойцы! Слушай приказ. Если мы пойдем таким вот цыганским табором, то
обнаружим себя раньше времени. Поэтому приказываю первоначальному батальону
выйти вперед, остальным, кто собрался идти с нами, следовать сзади в сотне
метров, не ближе. В бой вступает батальон, остальные помогают по обстановке.
Выполнять!
Теперь порядка стало побольше, но лишь на не очень требовательный
взгляд. Ростик понял, лучшего он без взводных не добьется. А организовывать
их у него охоты не было. Он был уверен, что спокойного времени у него
остались минуты, а не часы.
Они прошли треть города. Снова толпа сзади увеличилась, но Ростик
надеялся, что она распадется, едва грянут первые выстрелы. Собственно, эти
люди уже выполнили свою работу, они вооружили батальон, и хорошо бы им
разойтись, но как их заставить это сделать, Ростик придумать не мог. Не
стрелять же в воздух -- патронов жалко. Да и не был он уверен, что это
отпугнет любопытных, могло получиться и наоборот...
И тогда налетели пурпурные. Их было много, машин десять, а может, и
больше. В тесноте боковых улиц все гравилеты были не видны из-за крыш домов,
из-за только что покрывшихся белой кипенью вишен и акаций.
Сначала они прошлись над толпой. Но их огонь был не очень силен,
постреливали две-три лодки, не больше. И все равно, осколки старой, еще
дореволюционной брусчатки, мигом загоревшиеся деревья и дома, крики
перепуганных людей -- все сразу превратилось в какую-то мешанину.
И конечно, пали первые убитые, мостовая обагрилась кровью.
К тому же все произошло очень быстро. Ростик только и сумел выкрикнуть:
-- Воздух!
Как ни странно, лодки поливали именно батальон, именно по его солдатам
вели огонь. То ли у них оказалась разведка в городе, то ли сверху в самом
деле было видно все. Так, теперь посмотрим, чего стоят мои мужички, решил
Ростик, передернул затвор и огляделся.
Ребята с противотанковыми ружьями стояли слишком тесно, пожалуй, кузнец
перестарался, стремясь не потерять никого из своих. Но Рост сам ему
приказал...
-- Рассредоточиться, прикрывать все направления разом! -- Ростик
выбежал к ним и, отчаянно жестикулируя, заставил рассыпаться в подобие
кольца, охватывающего батальон.
Три паренька с ружьями резво побежали вперед. Еще двое устраивались на
крышах соседних домов, разом увеличив радиус обзора на несколько
километров...
-- Только бы они не опоздали, -- прошептал Ростик вслух. -- Только бы
батальон подавить не успели...
Они не успели. Внезапно частая, но бессистемная стрельба из автоматов и
винтовок оказалась перекрыта несколькими выстрелами подряд из
противотанковых ружей. И по крайней мере один из них оказался удачным.
Висевший в стороне солнца гравилет закружился с уже знакомым Ростику,
неуверенным, как падающий лист, качанием из стороны в сторону. Из его бока
повалил дым.
Снова выстрелы, ответный огонь зеленых струй, мощный и решительный...
Ростик поймал на мушку эту лодку, неторопливо идущую поперек улицы на высоте
в сотню метров, не больше, и всадил в ее голову всю обойму. Никакого
эффекта... А впрочем, нет, ее полусферы, подвешенные с четырех сторон,
повернулись, и она заскользила вдоль улицы, набирая скорость. Но тут из-под
деревьев выскочил Чернобров.
Трудно сказать, о чем он думал, когда вот так подставлялся под удар.
Нос лодки уже опустился, чтобы испепелить крохотного человечка и все, что
окажется поблизости...
Чернобров поднял свое ружье, выстрелил прямо с рук, упал от отдачи,
попробовал уползти, как вдруг... Это было именно вдруг -- лодка накренилась
и повалилась вбок. Ее хвост охватило пламя. Ростику было отлично видно, что
это не настоящее пламя, а какое-то химическое, слишком светлое, слишком
ослепительное даже под солнцем Полдневья. И оно рассыпало искры в воздухе.
Забыв обо всем, Ростик бросился к Черноброву. Тот тяжело дышал, на его
лице застыла испарина, но он был жив и даже не особенно поцарапался об
асфальт, когда уползал под деревья.
-- Ты чего?! -- тем не менее заорал на него Ростик. -- Жить надоело?
-- Нет, командир. -- Он выглядел счастливым, хотя и перепуганным
насмерть. -- Мне сказали, у лодок, как ты их называешь, сзади какое-то
топливо сложено. И оно горит... за милую душу. .
Ростик оглянутся. Стрельбы стало еще больше, но теперь в ней преобладал
огонь людей, трескотня их оружия. И больше ни одна из лодок не решалась
палить, зависнув над улицей. Теперь они все били, пролетая над домами. И все
равно Ростик отчетливо видел, эти разрозненные атаки получают жесткий отпор,
кажется, скоро пурпурные не выдержат, решил он.
-- Кто тебе сказал? -- повернулся он к Черноброву.
-- Вот тот старик, -- водила кивнул на совершенно лысенького, но не
очень старого мужичка, который стоял и как зачарованный смотрел на чей-то
горящий дом.
Ростик подбежал к лысому:
-- Отец, откуда ты знаешь про топливо?
-- А, командир... Сынок, -- он стал весьма деловым, даже голос его
звучал неторопливо, словно они сидели на лавочке за шахматной партией и
вокруг не кипел бой, исход которого был еще не предрешен, -- я удрал вчера
от них. А до этого они погнали нас на стадион, у них там временная база
этих... самолетов.
-- На стадионе? Ты не путаешь?
-- Они и сейчас оттуда прилетели. -- Лысый кивнул на одну из лодок,
заходящую для атаки в дальнем конце улицы. Но на этот раз атака не удалась,
и, даже не успев накренить нос, машина пурпурных вынуждена была отвалить
вбок, за ближайший трехэтажный дом. -- Вот эти -- точно оттуда.
-- Откуда знаешь?
-- Нам сказали для боя против стрелков на брюхе наклепывать накладки из
листового металла, а эти все -- с накладками. Листы вчера специально с
завода на стадион свозили.
Ростик не знал, важно это или не очень. На всякий случай все-таки
переспросил:
-- А те, что базируются на аэродроме, значит, без накладок?
-- Туда и листы везти далеко, и к тому же их решили оставить для
дальних маршрутов, ну, чтобы еще куда-то лететь, понимаешь? -- Лысенький
специалист по летающим лодкам огляделся и вдруг широко улыбнулся. Оказалось,
у него не хватало доброй половины зубов. -- Только если так пойдет, им не
дальше лететь, а удирать придется.
-- А почему ты посоветовал Черноброву стрелять не по пилотам?
-- Кому посоветовал? А, этому. -- Лысый оглянулся. -- Ну, нас к
бомбочкам и патронам-то не подпустили, неизвестно, куда их складывают. А
топливо -- пожалуйста, мы загрузили, вот я и знаю, как его подпалить.
-- Так у них и бомбы есть?
-- Бомбочек мало, топливо вернее будет. Кто-то вечером в огонь бросил
таблетки две, так костер горел как скаженный.
-- Оно в таблетках? -- удивился Ростик.
-- А в чем же? -- Лысый посмотрел на Ростика так удивленно, словно не
знать такую вещь о лодках пурпурных было непростительной глупостью для
командира. -- Такие черные кубики, похожие на воск, только ломаются трудно.
Бой затихал. Они не просто отбились, они нанесли противнику
существенные потери. Если учесть, что у пурпурных тут не было ни ремонтной
базы, ни умелых спецов, этот урон становился, скорее всего, невосполнимым.
Скорее уже по привычке, почему-то оказавшейся такой важной тут, в
Полдневье, Ростик спросил:
-- Как они себя называют, не знаешь?
-- Почему не знаю? -- рассудительно переспросил лысый. -- Знаю.
Называют они себя губисками. Как кто-то из наших выяснил, это на их языке
означает пираты.
-- Пираты?
-- Пираты Полдневья. На их языке, -- пояснил он со значением.
-- Губиски? -- Ростик покатал слово на языке. -- Губиски. Ну что же,
лучше и не придумаешь.
Кто-то стал выходить на середину улицы, чтобы получше прицелиться в
кружившие в отдалении, на приличной высоте лодки. Те еще грозили атакой на
бреющем, но как-то не очень убедительно. Ростик прокричал:
-- Прекратить огонь! Батальон, стройся! -- И уже потише добавил: --
Раненых подберут жители окрестных домов.
Он посмотрел в ту сторону, где осталась больница, где была мама и
Любаня. Но до них было очень далеко, следовало, как минимум, обойти стадион.
Вот им-то Ростик и решил заняться. Но не из-за мамы и Любы, а потому что не
хотел оставлять противника в тылу.
-- Приказываю -- идем штурмовать стадион. Там на поле пурпурные
устроили временную базу самолетов, их нужно... придавить.
Настроение людей поднималось. И хотя усталость, голод, недавно
пережитая горячка боя делали свое дело, но многие уже улыбались, поблескивая
зубами и глазами на закопченных лицах.
Батальон построился довольно толково, гораздо толковее, чем прежде.
-- На стадион, шагом...
-- На стадион идти придется через центр, -- отозвался из строя
Чернобров. -- А там, я слыхал, в Белом доме гауляйтер засел. Борщагов то
есть, райкомский секретарь.
Разговор с командиром из строя был нарушением устава, но Чернобров у
всех на глазах подпалил лодку и -- что еще важнее -- заставил ее отвернуть,
а сам остался жив.
-- Их тоже неплохо бы придавить, -- мрачно отозвался кто- то сзади.
-- А куда они денутся? -- звонко спросил кто-то третий, и Ростик со
всеми заодно ухмыльнулся.
Кажется, он становился комбатом победителей. Это было очень приятно,
можно было и посмеяться. Хотя бы до следующего боя.
Движение к центру города прошло спокойнее, чем Ростик думал. Никто к
ним больше не приставал, только те, кто был готов драться, и, как правило,
со своим оружием. Как правило, с арбалетами.
Ростик шел рядом со строем, по тротуарчику, и именно потому, что
оказался чуть выше остальных, хорошо видел плечи солдат, оружие на них,
пилотки и каски, неправильные ряды стволов и арбалетных луков.
Ростик хотел заняться делом, узнать еще что-нибудь полезное про
летающие лодки пурпурных, но выискать в этом строю лысого было практически
невозможно. Да и идти было не так уж далеко. Минут через семь -- десять ходу
дома стали двухэтажными, из хорошего белого кирпича, который считался
настолько красивым, что его даже не штукатурили. А потом и вовсе начался
центр города.
Минуя многоэтажки, иные из его солдат спрашивали у людей, выглядывающих
в окошки:
-- Эй, Марья, до пурпурных тут далеко будет?
Как правило, очередная Марья начинала бойко отвечать, но иногда и
отмалчивалась. Власть в городе была непонятная, а советское иго настолько
приучило людей держаться в стороне, что даже Полдневье не могло сломить эту
привычку.
И все-таки Ростик, топая рядом с батальоном, вполне оперативно получал
сведения, что до поста наемников под командованием пурпурного остается две
троллейбусные остановки, двести метров, пятьдесят...
Когда они выглянули из-за поворота, то рядом со свежевозведенной
рогаткой никого не было. Охрана поста разбежалась или отступила на заранее
подготовленные позиции.
Шлагбаум оказался врыт халтурно, кто-то ухватился, попросил подсобить,
ему подсобили, и через мгновение все сооружение уже свалилось на асфальт,
вынутое из земли, как гнилой зуб. Пошли дальше. Но уже недолго, за поворотом
начинался садик с памятником Воинам-освободителям, а за ним виднелась и
статуя Ленина с вечевым колоколом на вытянутой вперед руке.
-- Батальон, рассыпаться цепью! -- негромко проговорил Рост.
Его услышали, зашуршали и затрещали кусты, в садик вошло уже вполне
развернутое по фронту, готовое к линейному бою подразделение. Рядом с
Ростиком оказался Чернобров.
-- Командир, смотри-ка, у них летун над Белым домом завис.
-- Вижу.
Этот летун висел очень низко, метрах в десяти над коньком бывшего
райкома, побелевшего после нашествия саранчи. Каким-то образом, как и
некоторые прежние лодки, он размазывался на фоне самого высокого в округе
дома, и, если бы не Чернобров, Ростик в самом деле мог его и не заметить.
Стрелять по машине пурпурных, с риском попасть в дом, в котором почти
наверняка находились люди, не хотелось. Но делать было нечего, эта летающая
штука могла нанести слишком большой ущерб его батальону, а что касается
стрельбы... Ее все равно было не избежать.
Ростик оглянулся. Сопровождающая его батальон толпа стояла далеко, в
начале той улицы, по которой они подошли к центру города. Значит, для них
это почти безопасно. Можно было начинать.
-- Чернобров, снимай эту лодку, как говорили у нас во взводе, на раз.
-- С одного залпа? Ну, командир, ты задания даешь!
Не добавив больше ни слова, он исчез в зарослях только-только
выбросившей крохотные листочки сирени. Но ненадолго. Снова что-то затрещало,
и к Ростику вывалилось трое мужиков с ружьями. Среди них был и тот хмурый,
которого Ростик помнил еще с обсерватории. Зато не было кузнеца. Похоже,
Чернобров объяснил им задачу на ходу. Ростик услышал лишь его последние
слова:
-- Бить будем залпом, по команде командира.
-- Нет, залпом не нужно, пусть каждый бьет прицельно, -- приказал Рост.
-- Они от залпа быстрее убегают, -- весело проговорил один из
бронебойщиков.
-- Замучились уже отгонять, -- буркнул хмурый, -- надо завалить ее, и
все дела.
-- Тогда завали, -- ответил Ростик.
Бронебойщики разошлись, выискивая подходящие опоры для сошек своих
ружей. Остальные бойцы батальона, осознав, что происходит, ждали. Ростик
остался на месте, чтобы скомандовать атаку, и, когда все были готовы,
проговорил:
-- Ну, что же... Пли!
Выстрелы ружей захлопали непривычно басовито. Ростик бросился вперед,
даже не посмотрев, куда попадают его стрелки. На ходу он заголосил:
-- Батальон, в атаку! Ура!
Кто-то подхватил его крик справа, потом умолк, но спустя пару мгновений
снова закричал, потом кричали уже многие, и все бежали вперед.
Ростика в его доспехах обогнали, он увидел уже только спины, где-то
сбоку защелкали автоматно-винтовочные выстрелы. Неожиданно спереди ударил
пулемет. Это был ручной пулемет Калашникова, довольно неудобная и не очень
толковая штука. Одиночными стрелять из него неплохо. Но голый, как крысиный
хвост, ствол быстро перегревался, и пули начинали после трех-четырех рожков
плюхаться на землю чуть не в сотне метров, не дальше. Это Ростик хорошо
выучил во время рельсовых войн с насекомыми.
К счастью, на этот раз с той стороны пулеметчик попался бестолковый. Он
высадил рожка два, когда люди Ростика были еще невидимы за листвой, и,
стоило им выкатить на открытое пространство, умолк. Ростик тоже выскочил на
липовую аллейку, которая кончалась недалеко от стен бывшего райкома.
Там, у этих стен, суетились, бегая туда-сюда, назад и вперед, какие-то
фигурки. Они могли это себе позволить, потому что в десятке метров от входа
была выложена вполне надежная против стрелкового оружия баррикадка из мешков
с песком. И все-таки Ростик присел за куст и попытался найти пулеметчика.
Не нашел, палец на курке просто горел, и, отчаявшись найти офицера или
пулемет, Ростик выпулил целую обойму в головы, мелькающие с той стороны
мешков. Разок, кажется, попал, но не больше, очень мешал ответный огонь,
особенно из верхних окон райкома.
Там тоже появились пулеметы. Эти были покрепче и более умелые. Они
быстро задержали атаку, а некоторые секторы даже заставили снова втянуться в
кусты. Бой принимал затяжной характер, и -- главное -- безнадежный. Без
кровавой лобовой атаки пулеметчиков достать было трудно.
Ростик осмотрелся. Так и есть, почти два десятка раненых и убитых
впереди, батальон затаился, отстреливались вяло, берегли патроны. Но по
сути, никто не знал, что делать.
-- Передай по цепи -- бронебойщиков к командиру, -- приказал он
солдатику слева. Те же слова произнес направо.
Через пару минут снова появился хмурый мужичина и Чернобров. Водила
попытался поговорить, но Ростик его осадил, на треп тратить время было
некогда. А вязнуть тут в бесплодном бою -- тем более.
-- Разрывные есть? -- спросил он.
-- Штук десять, -- ответил угрюмый. Стало ясно, что он обходился без
заряжающего.
-- У меня побольше, но я хотел их приберечь для стадиона и аэродрома...
-- бойко доложил Чернобров.
-- Сейчас мы пойдем в атаку, ваша задача -- сдержать пулеметы. Не дать
им бить прицельно. -- Он посмотрел со значением на бронебойщиков. -- Кстати,
как с тем летуном, что висел над Белым домом?
-- А-а, с тем... -- Чернобров пожал плечами. -- Пока не сбили, но
ребята его гоняют.
Ростик понятия не имел, куда можно его "гонять" и как, собственно,
ребята это делают, но выяснять не стал.
-- Ладно, все ясно? Я на вас надеюсь. -- Он посмотрел на залегших в
кустах и спрятавшихся за деревьями солдат. -- Бойцы, перебежками... Вперед!
Он сам поднялся и пробежал метров двадцать, до деревца, которое уже
давно приметил для себя. Снова впереди заработали пулеметы, очередь
застучала над головой в стволы лип. Потом грохнули выстрелы винтовок,
басовито и раскатисто подало голос ружье угрюмого. Спереди негромко хлопнул
разрыв...
Батальон продвигался вперед, не очень резво, довольно-таки опасливо, но
и это было неплохо. Против трех пулеметов-то! Или их было больше?..
А потом вдруг пулеметы умолкли. И тогда его орлы словно с цепи
сорвались. Даже не сгибаясь, стреляя на ходу, сплошной волной человеческих
тел и ненависти, они рванули вперед... Где-то сбоку грохнули разрывы гранат,
но они уже не могли сдержать нападавших.
Ростик тоже поднялся во весь рост и побежал, пару раз пальнув поверх
голов в окна райкома. И вдруг...
Это произошло с его стороны, поэтому он все очень хорошо видел. Ворота
райкомовского дворика, где находился склад, гараж и что-то еще, вдруг
разлетелись посередине, как скорлупки лопнувшей пополам ракушки. И в проем
выкатила БМП. Это была прекрасно знакомая Ростику БМП, он сам не раз на ней
катался, например, в Чужой город или наблюдая за роем саранчи...
Сейчас машина неслась по улице, выруливая в ту сторону, где не было ни
одного солдата из его батальона.
Ростик выскочил на открытое пространство. Прицелился, выстрелил, скорее
почувствовал, чем увидел, как пуля его сухой горошиной отскочила от тяжелой
брони машины.
БМП уходила, и уходили те, кто нес ответственность за происходящее...
И вдруг перед машиной появился человек. Он был один и двигался с такой
неторопливостью, словно не находился перед несущимся стальным монстром, а
покупал стакан газировки воскресным утречком. Это был кузнец. В руках он
держал ружье.
И каким же слабеньким, тонким оно показалось Ростику. Уперев его в
бедро, кузнец поднял ствол, глухо клацнул выстрел. БМП заюлила, но потом,
как показалось Ростику, пошла еще резвее. Кузнец, придерживая ружье левой,
открыл затвор, выволок из зубов еще один патрон -- как хороший сапожник,
свои гвозди он держал зубами, -- вставил, закрыл, подхватил двумя руками...
Машина была уже очень близко. И неслась на него, газуя. За ней
оставался сизый дымок, выбрасываемый обеими выхлопными трубами.
-- Уходи, кузнец! -- заорал Ростик, махнул рукой, забыв, что в ней
зажат карабин. -- Уходи!
Кузнец не ушел, он выстрелил, а когда попробовал было прыгнуть в
сторону, машина вдруг вильнула, и Ростику показалось, что он услышал
грузный, чмокающий удар... А может, и в самом деле он его услышал. Тело
кузнеца покатилось по асфальту, его ружье отлетело в противоположную
сторону, блеснув на солнце тусклой сталью.
Но и БМП не очень далеко укатила. Еще пару раз вильнув, она вдруг
задымила, потом дым пошел гуще, и не успела машина свернуть за угол, как
вдруг он стал почти сплошным. Это был тяжелый, мазутный, черный дым. Он
валил круглыми клубами, словно прямо на улице устроился вполне приличный
вулкан, попыхивая жерлом.
Не обратив внимания на хлестнувшую, впрочем, довольно быстро оборванную
очередь из Белого дома, Ростик добежал до горящей машины. С той стороны,
которая осталась невидимой для него, дверь кабины была открыта, и в ней,
конечно, никого не оказалось.
Возвращаясь к Белому дому, Ростик склонился над кузнецом. Его плечи
превратились в кровавое месиво, а тело в тазе было согнуто, как кусок
проволоки. На залитом кровью лице странно блестели яркие голубые глаза,
устремленные в низкое серое небо.
Когда Ростик дошел до райкома, бой был окончен. Два десятка пленных
предателей вывели на крылечко, среди них стоял один пурпурный губиск. У него
вполне по-человечески дрожали руки.
Отдельные выстрелы еще щелкали в здании, но по тому, как редко они
звучали, не составляло труда догадаться, что все кончено.
-- Так, -- Ростик не мог собраться с мыслями, -- этих в подвал, потом
будем их судить. Пурпурного посадить отдельно, чтобы эти с ним чего не
сделали. Он нам еще пригодится... -- Внезапно Ростик увидел бойца, с которым
сидел в подвале больницы во время нашествия саранчи. Это был настоящий
солдат, попавший в город, когда устраивали летний лагерь для Боловского
гарнизона, к тому же, кажется, из старослужащих. -- Сержант Балашов!
-Я!
-- Сержант, возьми двадцать человек, займи здание. Задача:
контролировать центр города, если потребуется -- держать оборону, стеречь
пленных, если получится, прослушивать связь. Тут, кажется, где-то была
радиостанция.
-- Товарищ командир? -- Сержант хрестоматийно сдвинул на лоб каску и
почесал затылок. Ростик посмотрел на него. -- А как я различу наших и тех...
против кого должен держать оборону?
-- Не знаю, сержант. Но ты уж различи как-нибудь. Сделай милость, не
дай себя обмануть.
-- Есть! -- Сержант, наверное, не очень понял ответ, но вкус
самостоятельности ему явно нравился.
Тогда Ростик посмотрел на неторопливо собирающийся вокруг батальон.
Людей было по-прежнему много, хотя выкупом за это здание смерть выкосила
человек пятьдесят, а то и больше. И каких людей! Он посмотрел на горящую
БМП.
-- Боец, -- обратился он к первому из тех, кому, похоже, не досталось
ничего существеннее арбалета, -- выбери себе друга и сбегайте: у побитой
машины лежит один наш, возьмите его противотанковое ружье и патроны. --
Потом он посмотрел на серые лица людей вокруг себя. Он был командир, эти
люди ждали его команды. -- Ну, ладно. Стройся. Пойдем дальше, на стадион. Не
дадим супостату передышки!
Они построились, постояли, пошли дальше. Все получилось как бы само
собой. Ростик больше не сказал ни слова, он задумался. Он пытался вспомнить,
не произносили ли кто-нибудь при нем имя кузнеца? Почему-то это было очень
важно.
Летающих лодок было много, гораздо больше, чем Ростик ожидал -- штук
пятьдесят, не меньше. Иные из них взлетали, таких было много. Ростик решил,
что это хороший признак -- люди научили пурпурных уважать себя, несмотря на
огромное преимущество, которым те сначала располагали. Один раз откуда-то
приковыляло три основательно подраненные лодки. Из одной даже валил дым, но
уже не очень, чувствовалось, что пожар на борту в основном погасили.
Все это было отлично видно из окон водолечебницы. Тем более что между
ней и стадионом находился небольшой прудик, в котором Ростик, несмотря на
запрет мамы, привык купаться с детства. Этот прудик давал открытую
перспективу на все поле, занятое губисками.
-- Вон смотри, командир, видишь, у них в кустах пост? -- почему-то
шепотом спросил Чернобров.
Ростик перевел взгляд на кусты сирени. В самом деле, пост, человек
пять.
-- Это уже третий, Чернобров. Запоминай, один у входа на дальние
трибуны, второй у ворот в парк, третий -- у прудика.
-- Да, этот парк...
Парк культуры и, как положено, отдыха под названием "Металлист" был
едва ли не самым заросшим местом в городе. То, что он зеленым языком
протягивался от заводских окраин до центральной части города, почему-то не
мешало ему быть довольно диким местом. До определенных лет Ростик даже не
ходил сюда, тем более что заводские мальчишки излишним милосердием не
отличались. Впрочем, от них всегда можно было и убежать.
Но если представить все его аллейки, на которых можно было устроить
засаду, или площадь перед аттракционами, на которой без труда разместилась
бы дюжина лодок пурпурных, то желание штурмовать парк культуры пропадало.
-- Парк пока оставь в покое. Главное -- охрана. По всем постам следует
ударить одновременно.
-- А летуны не поддержат своих?
Вопрос задал белобрысый солдатик без каски или пилотки, сжимающий
арбалет насекомых. Колчан с запасными стрелами у него был почти полон.
Солдатик сидел за подоконником рядом с Ростиком и пытался выглянуть в то же
окно, что и он. Только еще осторожнее, самым краешком глаза.
-- Поддержат, -- согласился Ростик, -- но у нас есть бронебойщики.
-- Тогда постовых лучше снять арбалетами, -- предложил белобрысый. --
Тише будет.
Ростик посмотрел на него, он был взволнован, перспектива близкого боя
его пугала, но соображения он не терял.
-- Вот ты и пойдешь старшим, справишься? -- спросил он.
-- Куда пойду?
-- На пост, который у парка загорает.
-- Да как же я... Их же там пять морд.
-- Не один пойдешь, деревня! -- подсказал Чернобров. -- Возьмешь в
подмогу пятерых арбалетчиков, еще пятерых автоматчиков на всякий случай -- и
вперед.
-- А, ну тогда... -- Белобрысый задумался, посмотрел еще раз. -- Можно,
только нужно точно время знать. Вдруг скрытно не получится, тогда будет
важно, чтобы стадионных не переполошить.
Может, ты и прав, рисковать не стоит. Тогда так -- мы начнем первыми, а
ты сразу поддержишь и на постовых навалишься. Задача -- не дать им во фланг
атакующим ударить, солдаты у нас -- не очень, от флангового огня залечь
могут... Чтобы выйти на рубеж атаки, у тебя двадцать минут, больше дать не
могу, время дорого. Ну, вопросы есть?
-- Есть! -- Солдатик выпрямился, аккуратно прячась за стенку между
окнами, зачем-то козырнул, а потом согнулся и на корточках, переваливаясь
как гусь, убежал куда-то вниз.
-- Пост у прудика, Чернобров, снимать тебе. И скрытно, чтобы они
батальон не засекли.
-- Сниму, не сомневайся, командир. Вот только... -Что?
-- У меня же вот эта бандура, -- и шоферюга провел рукой по
бронебойному ружью, которое лежало между ним и Ростиком. -- А я бы хотел...
Ростик выволок из кобуры, сдвинутой, как у фронтовиков, на правый бок,
почти на спину, наган. Он и не помнил, как у него этот револьвер оказался,
кажется, перед боем у обсерватории его всучила вместе с кобурой одна из
теток.
-- Бандуру отдай кому-нибудь. Вот, возьми револьвер... Мне пока и
карабина хватит.
Револьвер Черноброву понравился.
-- А кобуру? А запасные патроны?
-- Дело кончишь, вернешь, -- твердо ответил Ростик, расстегивая ремень.
-- И запомни, патронов много, нахально не стреляй.
Чернобров вздохнул.
-- Жадный ты, но... -- он усмехнулся, -- но это и правильно.
Склонившись в поясе, волоча свою "бандуру" по полу, он
ушел, покряхтывая от натуги. Ростик проводил его взглядом, потом снова
стал осматривать кусты, поле стадиона, запасное поле, которое несколько
поколений мальчишек утоптали до плотности бетонного покрытия, трибуны,
расположившиеся с той стороны... Была, конечно, еще пара одиночных постовых,
но принимать их в расчет не следовало. Гораздо опаснее были, наверное, сами
пурпурные, которые сновали между своими машинами, отчетливо подготавливая их
к отлету. Эти могли вжарить из верхних башенок со спаренными установками...
Нет, большой стрельбы от них тоже не будет, потому что большинство этих
установок закрыты другими лодками, которые совершенно неправильно, как
забытые впопыхах детские кубики, разбросаны по всему открытому пространству
стадиона. Они смогут стрелять, только если взлетят...
Значит, нужно не давать им взлетать. Нужно сразу же захватить как можно
больше лодок, тогда они точно не поднимутся в воздух. Это значит -- атака в
темпе спринта и огонь сзади, через спины на поражение по взлетающим
пурпурным.
Ростик, стараясь остаться незаметным, выполз из комнаты и спустился на
площадь перед водолечебницей. Тут находилось уже гораздо больше народу, чем
при штурме райкома. Должно быть, успех подогрел многих вояк из толпы,
которая следовала за батальоном. Ну что же, пусть так и будет, решил Ростик.
Построив батальон, он приказал ему разделиться на две части. Одна,
менее боеспособная, должна была атаковать из-за лечебницы. В этот отряд
Ростик определил почти всех, кто вряд ли мог выдержать напряжение настоящей
схватки. Во второй отряд попала остальная, уже обстрелянная часть батальона.
Эти люди знали, как себя вести в бою, им не нужны были даже взводные.
Несколько раз приказав, что первым в бой вступает именно его отряд и по
его команде, Ростик объяснил необходимость скрытой подготовки атаки и повел
людей, даже не оборачиваясь.
А зря. Потому что все пошло совсем не так, как он планировал. Те, кто
должен был нападать из-за лечебницы, попробовали действовать, как солдаты
Ростикова батальона, и их, конечно, заметили. Пост у пруда поднял стрельбу,
со стадиона на помощь своим явилось около тридцати стрелков, большая часть
из которых оказалась автоматчиками.
Без всякого труда они изрядно потрепали тех освободителей, которые
застряли у лечебницы, но в этой перестрелке они не заметили остальную часть
батальона. И вот когда стрельба у пруда стала уже затихать, Ростик понял,
что дальше без боя они не продвинутся. Но и то, что им удалось подобраться
метров на сто пятьдесят к трибунам, было на удивление удачно. Осмотрев еще
раз застывших без движения солдат, Ростик выложил на ветку кустика перед
собой карабин, щелкнул затвором, загнав в ствол патрон.
-- Передать по линии, атака после выстрела, -- проговорил он шепотом,
повернувшись налево, потом то же самое повторил направо.
По кустам и деревьям прокатился ропот, чуть более громкий, чем хотелось
бы. Но приказ этот был сейчас важнее, чем скрытность и тишина. Ростик
дождался, пока все вокруг стихнет, а потом посмотрел на часы. Он обещал
ребятам у парка двадцать минут...
Внезапно Ростику показалось, что он слышит хрипы умирающих, тихо и
спокойно застреленных арбалетчиков и автоматчиков, посланных в ту часть
стадиона... Нет, они, скорее всего, были еще живы. Потому что оттуда ни один
выстрел на донесся, а значит -- все в порядке. И они уже должны быть готовы,
прошло гораздо больше времени.
-- Ну, с Богом, -- сказал Рост себе, поймал на мушку фигуру часового, с
автоматикой на коленях сидевшего на краю трибун, четко выступающую на фоне
серого неба.
Грохот выстрела разлетелся вокруг, как испуганная птица. И потом
пошло... Огонь автоматный, винтовочный, пулеметный... Глухо рявкнула
неподалеку бронебойная "бандура", никакого смысла этот выстрел, похоже, не
имел, лодки пурпурных из кустов были еще не видны.
-- Вперед! -- заорал Ростик и поднялся на ноги.
И тут же получил пулю в грудь, почти в самый центр. Но она то ли уже
отрикошетировала от чего-то, то ли прошила ствол небольшого деревца, но
энергии в ней оказалось не больше, чем в болте, выпущенном из деревенского
самопала. И все-таки это была боевая пуля, выпущенная из калашника. И она
застряла в броне, как гвоздик, не до конца вколоченный в слишком тугую
доску.
Ростик поднялся снова, как ни слаба была эта пуля, она все-таки сбила
его с ног. Только теперь он был спокоен, на этот раз ему опять повезет,
известно -- в одно место дважды не попадает.
Он побежал вперед, то и дело оглядываясь. Его бойцы тоже побежали,
полыхая огнем, криками и злобой.
На трибунах лежало уже несколько трупов, кажется, их приголубили ребята
Черноброва, непонятно, правда, как и когда. Странно, подумал Рост, а я
стрельбы не услышал... Может, после попадания пули он был в легком шоке, и
его способность ориентироваться слегка... сбоила. Он поднялся на первые
ступени трибуны и осмотрел поле перед собой.
На этом поле три или четыре машины пытались взлететь. Но по ним в упор
и почти безнаказанно били подоспевшие автоматчики. Их очереди хлестали по
пурпурным телам за рычагами управления, по людям, повисшим на полозьях,
служивших лодкам шасси, как у американских вертолетов во Вьетнаме, на
далекой Земле... Почти никто из этих не ушел, просто не мог уйти из-за
плотности атакующего огня, самой дерзости и неожиданности атаки.
А вот с запасного поля лодки взлетали беспрепятственно. Две, пять,
почти десять из них уже висели в воздухе, негромко жужжа какими-то своими
моторами, и никого из бронебойщиков видно не было, только Угрюмый
сосредоточенно целился в сторону парка.
-- Угрюмый! -- заорал Ростик так, что у него самого чуть уши не
заложило, -- стрелок нехотя поднял голову, посмотрел на него. -- По лодкам
-- огонь!
Бронебойщик посмотрел на них спокойно, потом вдруг бросился к соседней
каменной тумбе, обозначающей начало узкой лесенки, ведущей к верхним рядам.
Две лодки, наклонив морды, уже неслись на людей. Еще пара готовились к
атаке. Боковые пушечки плотоядно шевелились, выискивая добычу, за лобовым
стеклом Ростик видел пурпурного без шлема, с копной снежных волос...
Ростик начал стрельбу, потом пальнул Угрюмый. Его пуля, как спичка,
чиркнула по правой болванке, не причинив противнику никакого вреда. Но их
огонь заметили. Вот небольшая, сплоченная, в десяток молодцов, команда
автоматчиков, разместившись, как на стрельбище, в ряд, полоснула очередями
по ближайшему противнику, вот откуда-то еще ударило бронебойное ружье...
Одну лодку они все-таки зацепили. Она отвалилась, не выдержав
встречного огня. -- Но вторая, та самая, где пилот был один, не свернула. И
она ответила -- ее спаренная установка из прозрачной башенки сверху и правая
пушка ударили почти одновременно. И в одну точку, туда, где стоял Угрюмый.
Он так и не успел выстрелить второй раз.
Каменное крошево, пыль и дым разрыва закрыли фигуру человека. Почему он
не выстрелил, думал Ростик, летя вперед, перепрыгивая через три-четыре
ступени разом. Он оказался рядом с телом Угрюмого, когда тот еще, кажется,
двигался. Но кровь уже пропитывала обычную клетчатую ковбойку на груди, и
серое от пыли лицо застывало в вечной неподвижности...
Патроны Ростик нашел под ногами, они высыпались из солдатского сидора
прямо в пыль, лоснясь от смазки. Ружье лежало в стороне, по виду совершенно
целое. Вероятно, Угрюмый снял его с тумбы, когда понял, что не успеет
выстрелить. Рост взял один патрон и тут же понял, что это не обычный
бронебойный -- поверх стального ободка была нарисована красная полоска.
Вставил, задвинул затвор, прицелился. Лодка, убившая Угрюмого,
разворачивалась для нового захода в двух сотнях метров от стадиона. Маневр
делал ее профиль даже больше, чем обычно. Сделав упреждение в полкорпуса,
Ростик плавно повел собачку вниз. Как всегда, при выстреле из этого ружья
отдача показалась слишком сильной, она даже отозвалась болью в груди, куда
попала пуля.
Ростик посмотрел на противника. Летун уходил, он даже заложил правый
вираж, разворачиваясь... Но нет, это не был вираж.
Лодка, наклонившись, повисела над парком, потом вдруг заскользила вниз
и вбок. Она падала из-за какого-то сильного дефекта управления... И тогда
появился дым. Он растекся прозрачной струйкой в спокойном воздухе, потом
вдруг, как при взрыве, стал гуще и плотнее, лодка дрогнула, попробовала
выровняться, не смогла и, уже явно утратив устойчивость, стала падать. Ее
взрыв от удара о землю Ростик встретил волчьей ухмылкой. Для выхода
накопившейся в нем злости стукнул кулаком, стянутым латной перчаткой, по
краю полуразрушенной тумбы...
Вдруг низкий вой ударил в уши. Он оглянулся, бой шел теперь на запасном
поле стадиона. Оттуда тоже взлетели далеко не все лодки, а те, что все-таки
взлетели, били вниз, по людям, пытаясь остановить атакующих тут, на земле.
Над Ростиком криво, боком пронеслась еще одна лодка, она молотила из
всех пушек, но при этом горела, как чурка в топке... И падала. Она упала на
трибуны, с другой стороны футбольного поля, взметнув вверх столб черного
дыма, обломков и щепок от лавочек. Эти лавочки саранча, видимо, доесть не
успела, и сейчас они занялись невысоким, но прожорливым пламенем. Внезапно
рядом с ним оказался Чернобров.
-- Командир, они засели под трибунами! Дай команду выкурить их оттуда!
Ростик аккуратно поставил на землю противотанковое ружье, поднял свой
карабин, подошел к Черноброву:
-- Ты где был-то? Почему сволочей у пруда не придавил?
. -- Я пытался тот батальон организовать, который из-за водолечебницы
вылез... Никогда в жизни больше в командиры не пойду.
Значит, он хотел как лучше. А получилось так, что он и приказ не
выполнил, и не помог никому. Но, в общем, ругать его не следовало. Он просто
не справился. Ростик не был уверен, что и сам справлялся сейчас, здесь...
-- Так, где они засели?
-- В раздевалках, под трибунами. Их там полно. Трибуны с
противоположной стороны были сделаны из
досок, укрепленных на металлических фермах. А с этой стороны, как
водится, под трибунами размещались раздевалки, душевые, склады, какие-то
подвальчики...
Ростик подошел к единственной, ведущей под трибуны двери. Она была
сломана и висела на одной петле. На пороге в странном объятии лежали мертвый
человек и один пурпурный. Вот только он был без волос и очень крупным.
Ростик присмотрелся к нему: так и есть, он оказался росточком не в полтора
метра, как губиски, а как взрослый мужик, и даже еще выше. Значит, у них,
как минимум, две расы?
Но сейчас полагалось бы заняться другим. Ростик и занялся.
-- Люди там есть? -- спросил он Черноброва.
Вокруг них собралось довольно много бойцов, чуть не сотня, пожалуй,
четверть его батальона, если учитывать потери.
-- А как же? Почитай, одни перебежчики и засели.
Со стороны запасного поля донесся еще один взрыв. Скорее всего,
бронебойщикам удалось завалить еще одну летающую машину.
-- Что, если поджечь их там? -- спросил конопатый солдатик с ружьем
пурпурных в руке.
-- Там склады, дура, для твоей же игрушки боеприпасы, -- кто-то
проговорил за конопатым. Видно, над ним привыкли посмеиваться, впрочем,
беззлобно.
-- И для захваченных самолетов топливо, -- сказал кто-то негромко.
Да, пожар не годился. А впрочем...
-- Эй, вы, там! -- позвал Ростик, чуть поднеся голову к сломанной
двери. -- Даю вам две минуты, если не сдадитесь, подпалю к чертовой матери.
-- И чем же ты, холера, нас подпалишь? -- донеслось из- под трибуны.
-- Можешь не сомневаться, найду чем, -- спокойно ответил Ростик.
Он как-то разом устал. И в голосе эта усталость слышалась отчетливей,
чем ему бы хотелось. Но сейчас она придавала его словам уверенность и силу.
-- Эй, начальник, у нас тут пять пурпурных, если мы их вам сдадим...
-- Давай без торговли, -- решил Ростик. -- Сдавайся, и все. А как вы
там пурпурных задержите -- ваше дело. Только чур -- не убивать, они мне для
допроса еще пригодятся.
-- А с нами что будет? -- спросил другой голосок.
-- Суд вам будет, -- не выдержал Чернобров. Ростик согласно кивнул.
Потом где-то в темной глубине раздались выстрелы. И вдруг кто-то завыл
высоким пронзительным голосом. Ростик поймал себя на том, что еще ни разу не
слышал голоса пурпурных.
-- Ну что? -- спросил он, снова подавшись к двери. -- Справились?
-- Справились, начальник. Сейчас выйдем, не поджигай нас пока.
-- Смотрите, -- вдруг закричал конопатый. В темноте под трибунами
показался свет, это открылись двери на поле, через которые перед матчем
выходили команды.
-- Чернобров! -- заорал Ростик. -- Пятьдесят человек на ту сторону и
огонь -- на поражение!
Но на ту сторону трибуны бросилось гораздо больше, чем полсотни
человек. Стрельба на какое-то время сделалась очень интенсивной.
-- А что будет, когда они из этих дверей полезут? -- обеспокоенно
поинтересовался конопатый.
Но никто не полез. Из темноты вдруг прозвучал голос Черноброва:
-- Свои, не стреляй, командир.
Шофер вышел, жмурясь от яркого солнца.
-- Да, без света не сладко воевать. Но теперь, кажется, все в порядке.
-- Где пленные? -- спросил Ростик.
-- Там не очень-то в пленные сдавались...
Ростик, не дослушав, пошел на ту сторону прямо сквозь темноту
подтрибунного помещения. Пленных, в самом деле, не оказалось. Зато мертвых
прибавилось, и, к сожалению, потери в его батальоне тоже возросли.
Белобрысый арбалетчик, которого Рост послал обезопасить пост у парка,
вылетел из кустов, будто за ним гнались с собаками. Несколько вояк из самых
нервных даже взяли его на прицел. Пришлось орать:
-- Не стрелять, свои! -- Обстановка сразу разрядилась. Но зато пришлось
поругать солдатика: -- А ты чего -- прешь как наскипидаренный! Свои бы и
уделали.
-- Боялся не успеть к драке, -- пояснил белобрысый.
В его руках победно блестело ружьецо пурпурных, вокруг узких плеч была
перекинута лента с патронами к нему. Как заметил Ростик, бляшки для этого
ствола были не больше копеечной монеты. За белобрысым, тяжело дыша,
вывалились остальные девять человек.
-- Ну, молодцы. Раненые есть?
-- Нет, все целы. Мы их...
-- Ясно. Значит, так, остаешься на стадионе за главного. Остальным --
строиться!
Построение заняло чуть не пятнадцать минут, люди устали, и не было сил
заставить их шевелиться быстрее.
-- Может, отдохнем, пока дойдем до аэродрома? До него семь километров,
а потом драка, да еще с самыми злобными из пурпурных, как-то это все еще
получится?.. -- невнятно побубнил Чернобров, становясь в строй.
Ростик не ответил, пошел вдоль батальона. Лица выдавали усталость
лучше, чем самые красноречивые слова.
-- Ты, ты, ты... -- Всего набралось почти три десятка людей, больше и
нельзя -- впереди была еще не одна кровавая мясорубка, но и меньше не
хотелось -- мало ли бродячих предателей шастало по городу. -- Из строя шагом
марш! Остаетесь тут, на стадионе, под началом того, белобрысого. Задача --
охранять лодки, они нам понадобятся. Охранять пленных, тоже будет о чем
поговорить, когда все уляжется. Склады, подступы... Если у кого-то есть
желание, присмотритесь к их турельным установкам на лодках. Кстати, они не
сложнее "максима". Если пурпурные налетят, могут пригодиться, даже удобнее
будет -- с турели палить. Остальные, напра-во! Шагом марш!
Батальон повернулся, потопали к выходу. Ростик не мог удержаться, повел
людей по Октябрьской. Дом его стоял, как и положено, на своем месте. Правда,
ни дымка из трубы, ни человечьей фигурки в окошке видно не было.
Не так я думал вернуться, решил Ростик, но и так -- тоже неплохо. Пуля
и та -- застряла, не причинив вреда, грех на что-то жаловаться.
И вдруг прямо на него по родной Октябрьской на велосипеде понесся
человек. Огромное, гораздо больше обычного ружье пурпурных болталась у него
сзади, как флагшток. Кто-то из тех, кто топал в голове колонны, заорал:
-- Стой, нечистая сила! Куда летишь?!
Ростик поспешил вперед. Велосипедист, отдышавшись, протянул Ростику
бумажку:
-- Командиру приказ...
Ростик развернул. На ней крупным, каким-то жилистым почерком было
написано: "Гринев, главные их силы в городе базируются на стадионе и на
рынке. Меня тут припекают, плюнь пока на аэродром, нажми на эти объекты, а
потом ко мне. Помощь нужна срочно, чем скорее -- тем лучше. На аэродром
пойдем вместе, когда тут разделаемся. Достальский".
Ростик поднял голову, прислушался. Шлем мешал, он его снял и почти
тотчас услышал пальбу в стороне завода. Причем была она плотная, как во
время знаменитых драк с насекомыми. Тогда Ростик натянул шлем и посмотрел на
велосипедиста:
-- Как нашел нас?
-- По звуку, и люди подсказали. Товарищ лейтенант, там на заводе...
-- Когда проезжал по городу, мародеров или предателей не видел?
-- Предатели, говорят, разбежались. Все только и говорят, что вы почти
три тысячи разведчиков свежаком привели. А мародеры... У всех же, кто по
домам сидит, оружие в руках. Кто же сунется из-за пыльной тряпки голову под
пулю подставлять?
-- Хорошо, очень хорошо.
Он подумал. Колхозный рынок начинался за трамвайным депо, почти сразу
за задами тех домов, в которых жил Ростик. Пройти туда можно было по двум
соседним проулкам. В них в совсем младые годы вся их компания в футбол
гоняла. Теперь придется, кажется, воевать. Впрочем...
Ростик посмотрел за кроны цветущих вишен. Нет, со стороны рынка, до
которого напрямую было метров триста, не больше, не доносилось ни звука.
Прямо не верилось, что там засели пурпурные.
Но как бы он тут ни гадал, приказ Достальского был разумным и
правильным. Возможность их базирования на рынке следовало проверить. А потом
следовало завалиться на завод. Конечно, если Ростик что-то понимал в
тактике, бой в городе стал маневренным, если пять минут назад где-то не было
пурпурных, это не значило, что они не могли оттуда появиться. Но вообще-то,
их было немного.
-- Батальон, левое плечо вперед, через проулок на рынок шагом... А ты
поезжай назад, к старлею, доложи, что нашел меня, я все понял, сделаю, как
он приказал.
-- Есть. -- Велосипедист улыбнулся всем широким, пропыленным лицом и
козырнул. -- А то нам там дюже достается. С вами мы их быстро...
-- И я так думаю. Поезжай.
Люди все поняли, повернулись и потихоньку, поглядывая по сторонам и
наверх, подались к рынку. Шагая вместе со всеми, Ростик занялся подсчетами.
Лодок было, как сказали девчонки с сигнальной башни, почти три сотни.
Экипаж на каждой составлял по восемь -- десять губисков. Если предположить,
что лодки все однотипные, пурпурных должно быть под три тысячи, но половина
-- не меньше -- осталась на лодках, иначе они стали бы неэффективны в бою.
Значит, на землю ссадили десант в полторы тысячи пурпурных душ, которые
рассредоточились по всему городу... Не может быть, это же в два раза больше,
чем оба их батальона. Да еще предатели, организованные этим... гауляйтером.
То бишь первым секретарем райкома Борщаговым.
Ладно, пусть даже так. С полсотни гуманоидов Ростик с товарищами уже,
по всей видимости, успокоил. Если учесть Квелищево, стадион, Белый дом...
Да, около того. Вероятно, столько же сидит на заводе, и их сейчас
обрабатывает лейтенант... Хотя нет, наверное, там их больше, и предателей
больше. Они как голодные псы набросились на рельсы, на металл, вот этим и
объясняется, что их так немного оказалось в городе. Вот еще что интересно,
сколько их в трампарке и на рынке?
Батальон стал вытягиваться из проулков на площадь перед рынком. Тут
когда-то уже стояли первые торговки семечками и пирожками. Официально
площадка считалась автовокзалом, хотя никакого вокзала не было. Так как
автобусы давным-давно никуда не ходили, она была пуста... Почти пуста. В
дальнем ее конце стояло пять лодок пурпурных. Около них суетились какие-то
люди, на иных были даже доспехи, как на Ростике. Они что-то грузили в лодки,
готовясь, кажется, удирать. Но это еще следовало доказать.
-- Батальон, рассыпаться, отвечать только после встречного огня!
Больше всего Ростик сейчас боялся, ошибившись, пострелять какую-нибудь
группу из самодеятельных партизан.
Люди у летающих лодок вдруг замерли, потом кто-то стал отходить к
рынку, кто-то просто прыснул в сторону... Стало ясно, что это не друзья.
-- Батальон! -- крикнул Ростик, пытаясь на глаз определить, какая часть
его людей уже вышла на площадь автовокзала. -- В атаку -- ура!
Он побежал вперед. Один закованный в броню вояка из тех, кто грузил
лодки, выстрелил в атакующих с колена. Ростик замер, прицелился, задержал
дыхание, нажал на курок. Пуля развернула закованного, ударив его в плечо. Он
упал, выронив автомат. Тогда вдруг ожила прозрачная башенка на одной из
лодок. Ее сдвоенные стволы пошевелились, опустились и, прежде чем Ростик
успел выстрелить, ударили зелеными лучами.
В бегущих вперед людях мигом образовалась дымящаяся, кровавая просека.
Дерево за ними занялось бездымным, жарким пламенем, а дощатый заборчик,
около которого оно росло, развалился на куски.
-- Ложись! -- приказал Рост.
Оказавшись на жесткой поверхности асфальта, он по-пластунски дополз до
бордюрчика, поднялся на локти. Кираса здорово мешала, но все-таки это
оказалось возможно -- стрелять прицельно из положения лежа. И он отвел душу.
Башенка ударила в нападающих еще пару раз, потом замолкла, ее стекла
рассыпались от массированного огня атакующих. Впрочем, нет, они уже не
атаковали, почти все залегли, а зря. Это давало шанс тем, кто находился на
рынке.
-- Чернобров! -- позвал Ростик. Водилы не было видно. -- Бронебойщики!
-- Сейчас, командир, -- отозвался кто-то сзади. -- Они вот- вот
подойдут.
Но подходить никто из них не собирался. Как-то так получилось, что
бронебойщики ударили сбоку, должно быть пройдя через чей-то огород. И все
вместе.
Три лодки сразу получили по два удара, потом еще раз. Но одна из тех
пяти, что загружалась, все-таки попыталась подняться. Не очень быстро,
тяжело проседая то одним боком, то другим, она повисела чуть выше деревьев,
развернулась и потащилась в сторону завода... Она уходила. И тогда
бронебойщики ударили снова.
Лодка не взорвалась только потому, что камнем, словно топор, рухнула на
землю... Нет, не рухнула. Ростик не мог поверить своим глазам, лодка повисла
на проводах высокого напряжения, подводящих ток к трансформаторам трампарка.
Она покачалась, как маятник невиданной формы, да так и замерла в десятке
метров над асфальтом.
-- Вперед! -- Рост поднялся, побежал ко входу на рынок. Не важно,
остался ли кто-то из пурпурных в живых. Они
все равно не могли стрелять из этого положения, а больше ничто не имело
значения. Подробности можно было выяснить и потом, когда-нибудь в будущем.
И все-таки они опоздали. Летающие лодки поднимались одна за другой,
увозя не только солдат и добычу, но и предателей из числа людей. Теперь
стало ясно, что по каким-то причинам пурпурные практически отказались от
попытки удержать город. То, что они поверили в слухи о трех тысячах свежих
разведчиков, -- ерунда. Да и не было у предателей общего языка с
захватчиками, на котором они могли бы донести до пурпурных эту новость. В
лучшем случае они знаками объяснялись, решил Ростик. Хотя и интересно,
какими именно.
Да и сами пурпурные должны были сверху увидеть, сколько их, идущих
освобождать свой городок. Нет, тут было что-то другое. Может, они испытали
шок, столкнувшись с эффективностью наших бронебойщиков? Или не решались на
открытый бой, потеряв столько пилотов? Смерть лучших всегда плохо действует
на остальных, это правило любой войны должно было сказаться и на пурпурных.
Если мы и узнаем когда-либо, что послужило причиной нашего
психологического превосходства, то не скоро, решил Ростик. А потом вдруг
понял, что его батальон стоит у первых рядов огромного Боловского рынка, не
продвигаясь вперед, не в силах просто охватить те четыре, а то и пять
десятков лодок, которые еще оставались на земле.
-- Как их много, -- раздался рядом знакомый голос. Ростик оглянулся,
это был Чернобров.
-- Но что-то делать нужно, не отпускать же их! -- послышался
задыхающийся злобой девчоночий голосок.
-- Не знаю, командир, у нас осталось шесть ружей, всего шесть, а тут...
Они просто сметут нас и не заметят.
Мрачный прогноз Черноброва вдруг стал исполняться. Сначала одна, потом
вторая из стоящих на земле лодок вдруг ожили и стали палить по людям. Били
не очень старательно, скорее отпугивая, но пару раз все-таки зацепили строй.
Кто-то закричал, забился на асфальте, кто-то стал звать на помощь...
-- Что будем делать? -- спросил Чернобров, присев за кирпичной стеной
рынка.
Ростик не знал, просто ничего не придумывалось, но чтобы не показать
этого, он поинтересовался:
-- А почему у тебя всего шесть ружей-то? Было же восемь.
-- Одно повредили на стадионе, а еще одно мы найти не смогли. Вместе с
бронебойщиком, может, он в кустах где остался?.. Что делать, командир?
Теперь на них пошли и другие лодки, до этого висящие над рынком. Пальба
усиливалась, и прицельность их огня росла.
-- Да, у них тут полно пушек, они нас живьем изжарят, если не отступим!
-- послышался вдруг рядом писклявый голосок. Ростик оглянулся, это был
конопатый солдатик, тот самый, над которым посмеивались на стадионе, у
дверей под трибуны.
Ростик оглянулся, в общем-то, стрелять можно было и отсюда, с этой
позиции, только не промахиваться, и пурпурные непременно дадут деру. Но
шесть ружей... И тогда он понял, что следовало попробовать сделать.
-- Чернобров, пали из шести, какие есть. Продержись минуты две, больше
не прошу. Потом помогу тебе. Конопатый, за мной!
Страшно боясь, что его неправильно поймут и все последуют за ним,
Ростик побежал к лодке, той самой, которая попыталась придержать их на
автовокзале. Он не оглядывался, он слышал, что конопатый топал за ним по
пятам.
Лодка стояла там же, где не смогла взлететь. Стрелок за турелью сидел,
навалившись на ручки своих пушек. Вокруг, как Ростик и предполагал, были
рассованы деревянные обоймы с пятаками.
-- Держи патроны! -- скомандовал Ростик и высыпал в подставленные руки
конопатого почти четверть всего боезапаса лодки.
Потом уже знакомым движением он выволок отливающую зеленоватым блеском
спаренную пушку. Как и та, которую Ростик оставил Квадратному на
обсерватории, она весила килограммов пятнадцать, не больше. Забросил на
плечо, неуклюже сполз на землю по гладкой поверхности невысокого самолета и
побежал назад, туда, где неровно ухали бронебойщики.
Лодок в воздухе рынка висело уже штук двадцать, и почти половина из них
пыталась сейчас подавить Ростиков батальон. Но люди пока держались. Главным
образом потому, что лодки мешали друг другу, для правильной атаки им было
тесновато. А палить, зависнув над землей, превратившись в неподвижную
мишень, они побаивались. Явно побаивались.
Ростик вывалил свою добычу на каменный заборчик, разом превратив его в
бруствер, потом защелкал знакомыми зажимами, нащупывая новую обойму с
патронами.
-- Учись, конопатый, сейчас за следующей пушкой побежишь...
-- Да я... -- начал было боец неуверенно. Но рядом раздался решительный
басок:
-- Нормальный ход, командир, показывай, что делать? Ростик, не очень
торопясь, стараясь, чтобы все было ясно,
показал, как вставлять обойму, как передергивать затвор. Потом навел
пушку на одного из летунов, не очень даже прицелившись, надавил на скобу.
Выстрел отозвался резким толчком, но удержать пушку на бруствере оказалось
вполне возможно. И выстрел получился неплохим, оба зеленых луча, вдруг
слившись в толстый шнур, такого Ростик еще ни разу не видел, задели хвост
одной из лодок. Из места попадания сразу ударило дымком.
Обладатель баса -- подтянутый мужичок в тельняшке -- повернулся к
кому-то, кто палил из автомата сзади.
-- Ванька, пойдем-ка себе по такой машинке раздобудем.
Ванька понекал было, но не очень. Тельняшка умел настаивать и знал это.
Потом Ростик послал вдогонку еще и конопатого. А сам принялся легко,
как в тире, палить по лодкам. Именно легко, даже не прицеливаясь, не экономя
патроны, которых было гораздо больше, чем он мог тут истратить...
Это и решило дело. Как почему-то иногда в таких случаях бывает, он
попадал куда чаще, чем когда прицеливался. Пару раз на него заходили лодки с
непременным желанием разложить на атомы, и тогда он снимал свою пушку с
бруствера и ложился поближе к бордюру. И оставался цел. А когда самолеты
пошли в третий заход, вдруг сбоку ударили сразу две другие пушки. Вероятно,
Ванька с Тельняшкой разобрались наконец, что к чему, и вступили в дело.
Это оказалось вовремя, еще бы чуть-чуть, и оба фланга его батальона
прогнулись бы, если вообще не побежали бы к домам, под укрытие. А так все
остались на местах, только огонь стал чуть более нервным, но сейчас это не
имело значения. Важно было заставить лодки отступить...
Они и заставили. Так получилось, что Ростик удачно зацепил третью,
кажется, за этот бой лодку, она завертелась знакомым образом, потом
накренилась и впаялась в землю между двумя другими, взорвавшись и отчетливо
повредив их. Почти в тот же момент Ванька с приятелем на пару влепили одной
из лодок в морду, убив, должно быть, обоих пилотов, и она рухнула на
световую крышу крытого рынка, украшенного жирной надписью "Мясо". А из
дальних кустов ударила еще одна зеленолучевая пушечка, не мудрствуя лукаво,
выбирая себе самые легкие цели -- на земле. Должно быть, конопатый тоже
решил внести свою лепту... И тогда пурпурные отступили.
Сначала промчавшиеся над головой Ростика лодки не возвратились со
следующим заходом, потом несколько летающих машин над деревьями резко
прижались к земле, уходя из зоны обстрела, а потом... Все кончилось. Умолкли
даже бронебойщики, последнее время поливающие противника почем зря.
Ростик поднял голову над бруствером, повертел головой, вскочил на него.
Сдернул с плеча карабин, забыв о пушке, пошел вперед. Летающих машин на
рыночной площади осталось немного, штук двенадцать -- пятнадцать. Но это
были новые лодки с новыми пушками. •
Ростик оглянулся. От батальона тоже осталось немного. Не больше сотни
человек. Но, как водится, выжили лучшие. Самые хладнокровные, умелые
стрелки, самые уверенные в себе бойцы. Они вышли за ним, за командиром.
Между догорающими лодками лежали трупы. Ростик вдруг увидел одного из
людей. Если якшался с захватчиками, значит, предатель. В кирасе, сжимая
ружье пурпурных, с лицом, на котором застыло удивление. Кажется, Ростик его
знал. Но он не стал вспоминать имя, этот человек был ему неприятен. Если он
только попробует сниться по ночам, решил Ростик, я вспомню заложников,
расстрелянных в Квелищеве...
Кому он мстит, о чем он вообще думает?
-- Раненые останутся тут, -- стал он командовать. По привычке, по вдруг
усвоенной потребности действовать дальше, идти туда, где труднее всего. --
Попробуйте собрать оружие, оно может потребоваться. Если кто-то из соседних
домов начнет подтягиваться, не гоните их, силы нам будут очень нужны...
-- Ты о чем? -- спросил вдруг вынырнувший сбоку Тельняшка.
Ростик поднял на него глаза. И тогда понял, что даже этот стоящий в
двух шагах человек ничего из слышал из его команд. Ростик прокашлялся, но
это не помогло, хотелось пить, глотка горела.
На поясе знакомого убитого предателя болталась солдатская фляжка,
Ростик недрогнувшей рукой снял ее, глотнул. Это оказался яблочный компот,
вкуснотища... Кто-то протянул руку, Ростик отдал флягу, потом вышел в центр
освобожденного от лодок пространства. И начал командовать. На этот раз --
как надо. Его все слышали и все понимали.
И готовы были исполнять его приказы, потому что он ни разу за день не
ошибся и потому что впереди был еще бой, а может быть, и бои. Закончил он
так:
-- А сейчас снимайте спаренные пушки с подбитых машин, не забудьте про
боеприпасы -- и стройтесь. Нас осталось мало, не больше сотни, но без этих
пушек ребята на заводе истекают кровью. Нужно идти туда и быть готовыми...
Они даже не дослушали, стали разбирать турельные пушки, на ходу
расспрашивая Тельняшку и его дружка Ваньку, как обращаться с диковинным
оружием. Обучение не затянулось,
все было довольно просто. Пальнув для пробы пару раз в небо,
убедившись, что отдача напоминает пинок битюга и с рук лучше не бить, пошли
за Ростиком.
На этот раз они даже не строились, просто шли, тащили оружие и негромко
переговаривались между собой, что вот, мол, жаль, раньше у них таких цацек
не было, они бы пурпурных и близко к городу не подпустили, а теперь вот
извольте завод снова отвоевывать...
Ростик не слушал их. Он пытался, как ни странно, подремать на ходу,
чтобы быть посвежее к тому моменту, как они притопают на завод. И это ему
почти удавалось. Он успокоился и поверил -- никуда пурпурные теперь не
денутся, придется им отвалить. И чем скорее, тем лучше.
Потому что у людей все-таки появилось подходящее оружие. А все
остальное, необходимое для победы, у них уже было.
Часть 6. Изумительная летающая лодка
Так получилось, что к аэродрому они пришли лишь ранним утром следующего
дня. Весь предыдущий день они сражались на заводе, отбивали, отгрызали у
вполне квалифицированной обороны губисков каждый цех, каждое здание.
Конечно, это не удалось бы сделать, если бы из города вдруг не стали
подходить все новые и новые люди.
Ростику показалось, что в городе их организовывал Председатель, то есть
Рымолов, а может быть, и не он один. О том, что на заводе идет настоящее
сражение, знали все боловские -- грохот от пальбы и от взрывов лодок стоял
такой, что слышно было за десяток километров, даже в условиях Полдневья.
Ростик очень устал за этот бой, так устал, что к исходу дня не выдержал
и прикорнул в утлом окопчике, вырытом на дальних подступах к
заводоуправлению и водонапорной башне, тех самых, которые во время войн с
насекомыми они так обильно уже окропили своей кровью. К вящему изумлению
Ростика, его авторитет после этого резко возрос. Способность спать на
передовой, чуть не во время боя оказалась куда лучшим способом доказать свой
командирский авторитет, чем придумать трюк со спаренными пушками, снятыми с
лодок пурпурных.
Пушки, кстати, оказались на заводе очень вовремя. Из них удалось сбить
почти десяток самолетов, главным образом потому, что они привыкли поджимать
батальон Достальского сверху и не сразу среагировали на новую угрозу. А
когда среагировали, потери их были уже куда как ощутимы, тем более что и
ребята лейтенанта быстренько научились снимать пушечки со сбитых лодок. Было
похоже, что именно появление этой артиллерии послужило тем аргументом,
который переломил исход всей войны.
Разумеется, главная драка шла за металл. Пурпурные подогнали
практически все свои лодки и грузили, грузили как сумасшедшие все, что
попадалось им под руки. Однажды Ростик увидел даже самолет пурпурных,
который волок торчащие более чем на полтора метра рельсины, проседая на
левую заднюю опору, так перегруженный "Москвич" мог бы везти доски на дачу.
Вид этих рельсов оказался слишком раздражающим для половины стрелков, и
нахала завалили, должно быть, исключительно из-за его наглости.
А вот когда после практически бессонной ночи они все-таки построились и
дотопали до аэродрома, подготовившись к новой, не менее жестокой драке,
вдруг оказалось, что на всем обширном поле стоят только три разобранные
лодки, а самих губисков след простыл. Не очень веря в такой поворот событий,
Ростик вместе с Достальским, разделившись на две команды, принялись обходить
все поле, то и дело оглядываясь по сторонам, ожидая атаки или другого
подвоха.
Но ничего не произошло. Когда стало чуть спокойнее и все понемногу
поверили, что пурпурные удрали, вдруг в одном из ангаров кто-то из
солдатиков услышал шевеление.
Подготовив весь отряд к бою, послав бойца с докладом к Достальскому,
который расхаживал со своими людьми чуть ли не в двух километрах, на
противоположной стороне поля, Ростик сам подкрался к весьма внушительным
запорам, наложенным на ворота, и скинул их. Потом, толкнув створку,
откатился вбок, чтобы не оказаться на линии огня своих же подчиненных.
Но опять ничего не происходило. В ангаре было темно, сухо и очень
гулко. Но тихо. Набравшись решительности, Ростик высунул голову за край
тонкой железобетонной стенки и заорал:
-- Эй, есть тут кто?
Эхо от его голоса прокатилось по пространству, которое было тут не
меньше, чем в самых больших цехах вагоноремонтного, вот только, в отличие от
завода, оно не было закрыто и пол его не был разделен рельсовыми колеями.
Ростик оказался тут впервые, он и не подозревал, что на их слабеньком,
забытом начальством аэродроме могло стоять такое роскошное здание.
-- А кто тебе нужен? -- вдруг послышался из темноты ответ.
И как ни странно, голос с той стороны был знакомым. Ростик не мог
вспомнить, кому он принадлежал, но определенно когда-то он с этим человеком
уже разговаривал.
-- Слушай, я не по телефону встречу подружке назначаю. Я командир
батальона и спрашиваю официально -- кто тут?
-- А как тебя зовут, командир батальона?
Ростик собрался уже было назвать себя, как вдруг тьма внутри ангара
ожила, там послышались шуршания, топот множества ног, и на свет стали
выходить люди. Все они были безоружны. Впереди, широко расставив руки, шел
Ким, измазанный, в крови, чумазый, как, наверное, только техники на
аэродромах бывают измазаны, но живой и, по всей видимости, невредимый. Он
говорил:
-- Ну, раз Гринев тут, значит, наша взяла! Я же говорил!.. -- Он
полуобернулся назад, что-то доказывая кому-то, кого Ростик не видел.
-- Ким! Что тут у вас?
-- Нас заперли, приказали сидеть тихо, а не то расстреляют. И принялись
хозяйничать на аэродроме...
-- Когда это было?
-- Часа за три до рассвета.
-- Предатели есть?
-- Нет, предателей они всех забрали с собой. Солдаты пошли вперед,
помогая людям из ангара выходить.
Иных понесли на руках. Некоторые в самом деле были здорово избиты.
Ростик обнял друга, тот скривился от боли. Ростик сразу отступил:
-- Ты ранен? Ты в крови...
-- Это не моя кровь. Вчера привезли Дондика, капитана безопасности,
помнишь его?
-- Еще бы.
-- Говорят, он пытался партизанить, угнал машину с пулеметом, сбил пару
самолетов у пурпурных, они собирались его сегодня расстрелять... Впрочем,
они всех нас собирались расстрелять.
-- Так, значит, это был он... Я видел тот бой. -- Ростах вспомнил бой
между ЗИЛом и лодками пурпурных, которого он стал свидетелем позавчера. Это
было всего лишь позавчера? А кажется, прошла целая вечность -- и это не
звучало пустой книжной метафорой. -- Он молодец... Нужно найти врача.
Ростик обернулся. Через все поле, беспорядочно, совсем не по уставу,
бежали люди Достальского. Чтобы не получилось как-нибудь по-дурацки, Ростик
вышел вперед, поднял руку.
-- Спокойно! -- заорал он так, что Ким, кажется, вздрогнул. -- Это
наши. Им требуется врач.
Подбегающие к ангару солдатики стали тормозить, многие перешли на шаг.
Вперед вырвался лейтенант.
-- Врач требуется не только им... -- вставил Ким.
-- Мы там нашли ров, -- вдруг зачастил Достальский, -- наполненный
телами... Эти... бандиты оказались хуже фашистов.
Лицо лейтенанта было бледным, губы его подрагивали, таким он не был
даже в серьезных боях. Но вдруг лейтенант с надеждой повернул голову к Киму:
-- Может, они там предателей грохнули? Ким, может, они избавились от
тех, кто?..
-- Нет, это наши. Они пригнали сюда немало народу и многих постреляли.
Вернее, постреляли те, кого ты называешь предателями. Сами пурпурные не
очень-то одобряли такой метод. Так что... насчет фашистов...
Но это было сейчас не к месту. Ростик спросил:
-- Ладно, все-таки куда они делись? Неужто пурпурные взяли их с собой?
Как-то это не вяжется...
-- Почему? -- спросил лейтенант.
-- Грузоподъемность лодок очень ограничена.
-- Килограммов пятьсот -- семьсот, не больше, -- вставил Ким, кивнув.
Он тоже немало думал над этим, тем более у него было время в отсидке.
-- Они затащили в лодки изрядное количество металла, для людей попросту
не должно быть места. Да и не нужны они уже...
-- Может, они догадались, что мы с ними сделаем, и все- таки решили
спасти жизнь... союзникам? -- предположил Ким.
-- Нет, я думаю, они сами ушли, -- веско, твердо произнес лейтенант. --
Именно потому, что стали не нужны. Ни тут, ни в лодках пурпурных... Ладно,
где твои раненые?
Он стал распоряжаться, пытаясь из кусков брезента, найденного в ангаре,
каких-то шестов и прочей ерунды соорудить подобие носилок. Но их
потребовалось всего ничего, -- должно быть, потому, что ров в дальнем конце
поля был забит трупами.
Ким, печально вздыхая, обошел несобранные лодки пурпурных.
-- Помнишь, мы украли листы на заводе Шир Гошодов? Я уверен, на них был
чертеж такой именно лодки. Жаль, они... Понимаешь, мне почему-то кажется,
они забрали несколько очень важных элементов их конструкции. А без этого
лодки не полетят. Ну, как хороший командир снимает прицелы с пушек, когда
должен оставить их противнику... Ты чего смеешься?
-- Успокойся, в городе осталось не меньше полусотни лодок, способных
летать. Будет тебе чем заняться в ближайшие недели. Я еще тебе записки от
начальства начну привозить с требованием ускорить процесс.
-- Что же ты раньше молчал? Где они?
-- Основная часть, кажется, на стадионе. Советую также заглянуть на
рынок. Да, будь осторожен, в городе все ищут предателей, не попадись под
горячую руку.
-- А ты разве не со мной? -- удивился Ким. Он искренне не понимал, как
можно заниматься чем-то еще, а не тем, что способно было подниматься в
воздух.
Раненых уже вынесли из ангара. Достальский помахал рукой:
-- Гринев, сопроводи команду. Заодно и своих проведаешь. Достальский
был прав, именно этим Ростик и собирался
заняться.
-- Иду! -- отозвался он.
-- Слушай, Ростик, подожди, я техников захвачу с собой. Пусть
посмотрят, что к чему. Заодно и от рассерженных толп спасешь, тебе ведь все
поверят, что мы... -- лукавое лицо Кима расплылось в хитренькой улыбке, --
не "шпиены" засланные.
-- Давай, заодно и нести раненых поможете. Только быстро.
-- Я мигом, -- кивнул Ким и полетел к ангару. Уже на ходу он выкрикнул:
-- Не забудьте выставить у тех ангаров охрану, в них полно топлива для
лодок.
Ростик кивнул и впервые с самых детских лет прикинул рост Кима. Рост
был в самый раз, на пилотском кресле лодок губисков ему было бы удобно, как
будто под него их и строили.
Раненых несли долго, часто меняясь, даже немного переругиваясь. Ростик
чувствовал себя ужасно, но тоже пытался нести, пока кто-то не похлопал его
по плечу, отставляя от этого дела окончательно. Он чуть было не вспылил,
совсем не по-командирски, а как мальчишка, которого выгоняют из взрослой
игры, но получил убедительный совет:
-- У меня бы от твоих железок грыжа давно открылась, а ты еще и за
носилки хватаешься.
Что это значило, Ростик так и не разобрал. Но, похохатывая, ребята
больше не передавали ему рукоятки носилок, и он, пару раз получив от ворот
поворот, вовсе отошел в сторону.
Потом он сделал небольшой крюк с Кимом и его техниками, чтобы охрана на
стадионе чего не подумала. Но как Ростик ни спешил, догнать после этого
носильщиков с ранеными у него не получилось. Уж очень те бодро перли вперед,
как индейцы, которые считали, что нести груз лучше всего бегом -- не так
долго оттягиваешь плечи и руки.
Первое, что он увидел, войдя во двор горбольницы, была мама. Как
главврач "Скорой", она крутилась между поступающими ранеными и отдавала
приказания почти десятку сестер, собранных, как понял Ростик, из разных
отделений. Увидев сына, она остановилась, провела рукой по груди, словно
усмиряя сердце, и подошла к нему. Прижала его голову к себе, хотя это и не
очень получилось, потому что мешали доспехи.
-- Живой, только... -- Она еще раз посмотрела на него, прищурившись,
как когда-то посматривала на отца. -- Серый, плохо выглядишь. Сердечко,
часом, не болит?
-- Мне бы... вымыться. Почти две недели эти железки не снимал.
-- Оно и видно. Часом, пурпурных не своим амбре отпугивал?
-- А ты знаешь?
-- Я много знаю, все раненые, что поступали к нам, только о ваших делах
и повествовали. Кстати, -- она нахмурилась, -- я раза три получала
достоверные сведения, что тебя куда-то там зацепило?
Ростик отмахнулся, еще раз поцеловал ее в мягкий, чуть сморщенный лоб.
-- Все вранье.
Тут-то она и увидела пулю, застрявшую в кирасе. Поковыряла ее
докторским пальцем, сухим, сморщенным от постоянного мытья, без малейших
признаков маникюра. -- А это что?
-- Ну, так -- на счастье. Чтобы больше в меня не попадало.
-- А в другие телесные части?.. -- Она провела рукой по лбу, убирая
волосы под шапочку. -- Ладно, сама вижу -- раз пререкаешься, значит, все в
порядке. Даже эта железяка, как оказалось, бывает полезна. У наших меньше
работы, и больше коек останется под настоящих раненых.
Ростик огляделся. Во дворе было отнюдь не шумно, всех, должно быть, уже
рассортировали. Иные сестры вообще куда-то удалились, война с губисками,
кажется, закончилась.
-- Кстати, вы все время работали? Как себя губиски вели, ничего
серьезного?
Мама внимательно посмотрела на Ростика и чуть выше подняла голову,
словно ставила диагноз.
-- Как оказалось, у них табу на всех, одетых в белое. Конечно, может,
они другим были заняты, но... Ни одну сестру не обидели и никаким нашим
работам не препятствовали.
-- Ну да. А на аэродроме целый ров заложников расстрелянных...
Мама медленно потерла лоб, только теперь стало ясно, как она устала. Но
усталость эта была настолько привычной, что, кажется, стала частью ее
облика, частью выражения лица.
-- Наши там стреляли, их идея. А губиски, как все почему-то называют
пурпурных, в этом не виноваты. Я знаю даже два случая, когда они пытались
воспрепятствовать этой затее... Особенно позавчера, когда о тебе еще ни
слуху ни духу не было.
-- Они тебе нравятся, да? Они кажутся тебе милыми, благородными
врагами... Я уже слышал это от Пестеля, пока его панцирные шакалы чуть на
кусочки не разорвали.
-- Пурпурные -- враги, безусловно. Но не обвиняй понапрасну. Если
позволишь так себя задуривать, то и со своими не поймешь, что правильно, а
что...
-- Мама, они пираты, разбойники, бандиты. Они пролили не меньше крови,
чем саранча!
-- Тем более, если они так опасны, нужно очень точно знать, с кем
воюешь и чего от них ждать. Иначе вообще не способен будешь сообразить, что
делаешь.
-- Что делаю? Да просто ловлю их на мушку и жму на гашетку.
-- Да, для рядового звучит неплохо. И я бы тебя даже одобрила, если бы
ты не вздумал вдруг командовать батальоном или, как это у вас называется...
Я вот что хочу сказать. Офицеру, а роль у тебя уже офицерская, хотя и
преждевременно по-моему, просто и бездумно давить на гашетку -- не положено.
Ростик даже засмотрелся на нее. Он только головой покрутил, когда
понял, что продолжения не будет.
-- Ладно, я всего лишь хотел узнать, что у вас -- порядок. Между
прочим, где жена-то? А то я...
-- Она во второй хирургии. Знаешь дорогу?
Мама уже успокоилась. Она усмехалась, и Ростик понял, что не он даже
заслужил этот монолог, похоже, все эти слова зрели давно и, может быть,
совсем по другому поводу.
Дорогу Ростик знал весьма приблизительно, но все-таки решительно
поднялся по лестнице на третий этаж, спросил на всякий случай у сестры,
занимающейся раненым, который плакал от боли как младенец, и вышел наконец к
двери с соответствующей надписью на никелированной табличке.
Здесь народу было еще больше. Раненые лежали в коридорах на солдатских
двухэтажных кроватях, выздоравливающих использовали как подручных, и весьма
сурово... Увидев Ростика, на него спикировала сестра, которую Ростик
неожиданно вспомнил по совместной отсидке в больничном убежище.
-- Что вы себе позволяете! Это хирургия, а не...
-- Татьяна Федоровна, да мне бы на Любаню пару минут посмотреть, и я
сразу уйду.
Тогда она его узнала. А вытолкав на боковую лестницу, вообще
смягчилась:
-- Все равно в отделении нельзя. Ты постой тут, я сюда Любаню пришлю.
Сама найду и пришлю.
Ростиково "спасибо", которое он прокричал в спину сестре, осталось без
ответа. Он огляделся. Тут тоже расположились люди, но среди них уже половина
шла на поправку, это было ясно даже на взгляд Ростика. И нравы тут царили
помягче, кое-кто даже курил.
Пара молоденьких врачей, заляпанных кровью почти по уши, тоже курили у
окошка, один другому жаловался:
-- Без анестезии, говорит, почти год работаем, и только ты ругаешься! Я
ему -- хоть бы водки добыл, а то ведь резать невозможно, у них от болевого
шока сердце чуть не вылетает. А он мне -- ребята поступают на подбор,
доктор, молодые, так что режь, не стесняйся, у них сердца крепкие... Не могу
я, лучше на скотобойню пойду.
Да, тут тоже были проблемы.
Неожиданно появилась Любаня. Она поцеловала его, поморщила носик, потом
еще раз поцеловала, словно заставляя себя привыкнуть к его запаху. Ростик
смутился.
-- Я так, на минутку. Слышал, у тебя все в порядке.
-- В порядке, только... -- Она обернулась, посмотрела в коридор за
стеклом, откуда только что вышла. -- Знаешь, ты иди домой, я пораньше
сегодня отпрошусь.
Ростик потянулся к ней, вдохнул аромат волос. Это был мирный, домашний
запах. И как хорошо было, что он к нему еще не привык. А можно ли к нему
вообще привыкнуть?
-- Я буду ждать тебя дома.
-- Пойдем, провожу. -- Она взяла его за руку.
Они шли рядышком, не разговаривая, продвигались к выходу. Ростик мог бы
идти так долго-долго, но лестницы в больнице были хоть и широкие, чтобы
носилки вручную разворачивать, но не длинные. И вдруг совсем на выходе
возникла какая-то кутерьма.
Ростик выпрямился, поправил свой карабин, шагнул вперед.
Кого-то принесли, и мама его куда-то направляла. Ее голос, чуть
резковатый, с решительными нотками, звучал в гулком вестибюле как набат. Но
ей возражали, и не менее чем десяток голосов, хотя и не такие решительные.
-- И все-таки он будет тут вылечен! -- сказала мама. -- Он раненый, и
не имеет значения...
-- Имеет, доктор. Ты же сама знаешь, что имеет, -- убежденно прозвучал
чей-то бас.
-- Здесь распоряжаетесь не вы, любезный, а я, врач по образованию и по
должности. Несите! -- Она даже слегка толкнула в плечо одного из солдатиков,
согнувшегося под тяжестью вновь прибывших носилок.
Солдатики почувствовали впереди некоторое пространство, потопали
наверх, к Ростику и Любане, подавшимся в сторону, в угол.
-- Мам, что происходит? -- спросил он мать, когда она поравнялась с
ними, шагая рядом с носилками.
-- Борщагова принесли. Он ранен, а его не дают оперировать...
-- Он гауляйтером себя объявил, ты знаешь? -- негромко проговорил
Ростик, но его голос все равно очень отчетливо прозвучал в наступившей на
миг тишине.
-- Ну и что? Тебя послушать, так мы и пленных немцев не должны были
лечить, потому что они враги. А перебежчиков вообще...
Вдруг на верхней лестничной площадке что-то грохнуло. Открылась дверь,
и на носилках уже знакомые ребята выволокли полулежащего на локте
перевязанного человека. Если бы Ростик не помнил, что эти солдатики несут
капитана Дондика, он сам бы под этими лохмотьями и грязными лоскутами,
заменяющими бинты, никогда его не узнал.
Капитан вдруг хриплым, тяжелым голосом приказал:
-- Стой! -- Потом, тяжело дыша, сполз на пол, едва удерживаясь на
ногах, шагнул вперед, спросил поднимающихся солдатиков: -- Правда, что
гауляйтера несете?
-- Его, товарищ капитан, -- ответил один из передних носильщиков.
Дондик огляделся, увидел Ростика.
-- Гринев, дай карабин! -- Вот он был настоящим офицером.
-- Что вы тут раскомандовались, любезный, -- подала голос мама. Она
только что справилась с теми пациентами, что остались внизу, и собиралась
справиться с капитаном. Но на этот раз у нее не вышло.
-- Ребята, -- попросил капитан бойцов, что тащили его носилки, -- вы
подержите ее, только нежно.
-- Да как вы смеете? По какому праву вы тут командуете?! Он повернулся
к ней. Почти вслепую вытянул вперед руку
в просящем жесте.
-- Таисия Васильевна, заклинаю -- прости. Но я это сделаю. -- Он оперся
на одного из подоспевших солдатиков, которые наконец-то догадались бросить
опустевшие носилки, и продолжил: -- Гринев, так дашь карабин?
-- Ростик, не смей! -- прокричала мама. -- Он его расстреляет!..
Сверток на носилках судорожно зашевелился, а потом из-под одеяла
донесся всхлип. Ростик посмотрел на капитана, потом на Любаню.
-- А, ладно, проблемы пусть с тобой остаются, -- решил капитан. -- Я у
кого-нибудь другого возьму.
В самом деле, людей с оружием вокруг было немало.
-- Я вам официально заявляю, я подам Председателю рапорт! -- снова
проговорила мама, но этот бой она уже проиграла.
Солдатики, которые несли гауляйтера, повернулись и стали сходить вниз.
Двое держали маму, действительно очень нежно, за руки, от волнения сопя на
весь этаж. Двое сводили капитана, помогая ему переставлять ноги.
Более того, весть о расстреле Борщагова разнеслась уже по всей
больнице, и из дверей появлялись все новые и новые люди. Каждый нес что-то в
руке. Кто-то даже крикнул сверху, с самого верха:
-- Капитан, ты не торопись. Расстрельной команде дай собраться.
Дондик никак не отреагировал на эту реплику, но Ростик был уверен, что
он подождет.
Потом людей стало очень много, потом они как-то иссякли. Ростик стоял
рядом с Любаней и мамой. Солдатики, которые держали ее, куда-то исчезли.
Мама была бледна, но никуда уже не торопилась. При всем своем характере
она поняла, что ее все равно не пустят туда, где расстрелыцики поставили
ненавистного секретаря райкома.
-- Ты осознаешь, что там сейчас злодейство произойдет? -- спросила она,
поднимая на Ростика глаза.
-- Злодейство произошло раньше, мама. Когда этот сукин сын, потеряв
власть, к которой привык, решил воспользоваться пурпурными, чтобы вернуть ее
себе. Любыми средствами. Даже расстрелом заложников.
-- Это злодейство! -- произнесла она.
И тогда подняла голову Любаня. Словно испуганная птаха, она стояла,
спрятавшись за Ростиком, и вот теперь решила высказаться:
-- А родным расстрелянных заложников, совсем невинных людей, вы можете
это сказать?
-- Нужен суд, нужно было созвать суд. Без правосудия...
-- Мама, -- печально, очень грустно произнесла Любаня, -- если бы мы
его расстреляли тогда, когда первый раз накрыли на... на предательстве,
сегодня десятки людей были бы живы. Теперь я знаю -- убивая, может быть, ты
спасаешь десятки других людей. Правда, это арифметика войны, а не
правосудия, но...
Ростик посмотрел на нее. Идея была правильная, но слишком абстрактная,
чтобы произвести на маму впечатление. И он сказал:
-- Самосуд -- это ужасно. Но не нужно забывать, что правосудие -- лишь
инструмент справедливости, а в данном случае... -- Ростик выпрямился и
твердо, жестко добавил: -- Это справедливо.
Откуда-то издалека донесся залп как минимум из полусотни стволов. И
мощь, слитность этого залпа были лучшим подтверждением его правоты.
Ростик шел на заседание к Председателю немного волнуясь, он не знал,
какие вопросы ему могут задавать. Должно быть, по этой причине Ростик пришел
чуть-чуть раньше. Это всегда довольно неприятно. Зато он встретил
Кошеварова.
Бывший предгорсовета, мэр, а ныне неизвестно кто. хотя все еще и отец
Раи, держал правую руку в тугой повязке на перевязи, наброшенной через шею.
Был он бледен, вокруг глаз, на самых краешках век горели тонкие ободки,
выдающие или затаенную боль, или многодневное, очень тяжелое недосыпание.
Впрочем, как говаривал когда-то отец, возможен третий вариант -- когда обе
причины слились воедино.
Он подошел к Ростику и протянул левую руку для пожатия. Ростик коснулся
сухой, напряженной ладони.
-- Ты молодец, -- сказал мэр. -- Чем больше мы узнаем о твоих действиях
тогда... в день освобождения, тем больше причин тебя хвалить.
Почему-то Ростика последняя фраза покоробила.
-- Меня никогда не хвалили, даже в детстве. Я не привык к похвалам.
Кошеваров поднял голову, внимательно посмотрел на Ростика, потом тонко
улыбнулся:
-- Извини, привык, понимаешь, дочь воспитывать. Наверное, с мальчишками
все иначе.
Ростик кивнул, попытка извинения была принята.
-- Не знаете, почему меня вызвали?
-- На двух или трех самолетах губисков были захвачены карты какие-то...
Даже не какие-то, а довольно подробные. И обширные. Вот Рымолов и предложил
задействовать тебя, как нашего главного, остающегося в деле разведчика. Но
сейчас, -- он внимательно посмотрел на Ростика, -- принято решение эти карты
пока изучать, а не проверять, и за дело взялись теоретики, так сказать.
-- Кто именно?
-- Перегуда. -- Кошеваров помолчал, потер забинтованную правую руку. --
Имей в виду, я тебе это неофициально рассказываю, по-соседски, так сказать.
-- Спасибо, -- ответил Ростик.
Начальство разных рангов наконец-то стало собираться. Пожалуй, уже
можно было и не продолжать разговор, а втягиваться в кабинет, но Ростик
все-таки спросил:
-- Что у вас с рукой?
-- Ах, это? -- Кошеваров рассмотрел свою перевязанную руку, словно
впервые ее увидел. -- Ампутировали, по кисти.
-- Ампутация? А я думал, даже не перелом, раз нет гипса.
-- Нет, вчистую, до самого запястья. Учусь писать левой.
-- И где вас так?
Кошеваров поморщился, потом хлопнул Ростика по плечу.
-- Вояка из меня получился, сам видишь, не очень толковый. В первом же
бою, когда они только налетели, едва ли не первым же выстрелом...
Они вошли в кабинет Рымолова. Тот сидел на своем месте и поочередно
здоровался со всеми, кто подходил к его столу.
-- Хорошо, хоть жив остался, -- продолжал бывший мэр. -- Кажется, так
принято говорить в подобных случаях.
-- Но ведь вам же больно, наверное? И работать трудно.
-- Сидеть дома не могу. Сегодня второй день, как выпросился на работу.
Его, -- он сдержанно кивнул на Рымолова, -- едва уговорил, все талдычит, что
мне нужно подлечиться.
С этими словами он отошел, и Ростик устроился на вполне удобном стуле у
самой стены, где было тесновато, но уютнее, чем на виду у начальства.
По сравнению с первыми заседаниями в этом же кабинете сразу после
нашествия саранчи, изменения произошли разительные. Появились два отменных
стола, поставленные традиционной литерой "Т". Вдоль стен для посетителей
ранга Ростика были расставлены широкие креслица с сиденьями из очень
хорошего, плотного дерматина. Окна были все вымыты и сверкали привычным
полуденным солнцем. Вдоль узкой стены у потайной двери в личную комнату
стояла пара шкафов. В них были книги. И карты.
Эти рулоны из очень плотной синеватой бумаги, поставленные на торцы,
вложенные один в другой, могли быть только трофейными картами. Ростику жутко
захотелось наплевать на приличия и посмотреть хоть в одну из них, но он
все-таки усмирил себя и остался сидеть.
Среди присутствующих практически не оказалось незнакомых лиц. Хотя, по
сравнению с обычным заседанием, их было существенно больше. Впрочем, теперь
Ростик не знал, кто является завсегдатаем этих посиделок, а кого приглашают
лишь время от времени.
Вот, например, Вершигора. Его "Известка" давно уже закрылась, но он все
равно крутился около этого кабинета, как будто не умел ничего другого, а
может, и вправду не умел?
Или Тамара. Ростик точно знал, что его дражайшую тещу не очень-то часто
теперь приглашают к обсуждению серьезных проблем, но все-таки сегодня она
присутствовала. Так или иначе, Ростику знать все эти нюансы было не
обязательно, до положения канцелярской крысы он пока не упал... Или не
поднялся?
-- Так, -- Рымолов долгим взглядом обвел кабинет, лица присутствующих.
Заседание началось. -- Будем трогать, как говорят машинисты. Дондика нет...
Значит, -- голос Председателя стал задумчивым, словно бы он обращался к себе
самому, -- его еще не выписали из больницы. Обещал быть, но не пришел,
выходит, что плох. Жаль.
-- Имейте совесть, Андрей Арсеньевич, -- заговорила мама. Ростик даже
обернулся на ее голос, а он и не заметил, что она тоже тут. -- Всего-то
десять дней прошло, как он получил свои раны. А вы...
-- Нет, я с медициной не спорю, -- поднял руки Рымолов. -- Просто
работы очень много. Ладно, начнем по порядку. Тамара, что у вас?
Теща даже вставать не стала, просто с места принялась докладывать:
-- С продуктами питания проблем не будет. Никаких. Пожалуй, наоборот,
появился некоторый перебор, урожай-то будем собирать для шестидесяти тысяч
человек, а сеяли для восьмидесяти. Кроме того, Андрей Арсеньич, ваша
тактика, так сказать, поощрения подсобного хозяйства привела к тому, что и с
мясом мы... можно сказать, утратили статистику. Особенно по дешевым видам --
куры, утки, частично свинина. Складывается впечатление, что у частников они
по три раза в неделю плодятся.
-- Это хорошо. -- Рымолов блеснул глазами. -- Хорошо, что мы утратили
статистику. И с огородами, я полагаю, во время нашествия ничего не
случилось. Значит, все эти свиньи и утки и впредь по три раза в неделю будут
плодиться. Особенно у частника.
-- Да сейчас они все в частники перешли, -- подал голос Кошеваров. --
Даже председатели колхозов и то... Мне кажется, скоро у нас появятся
зажиточные.
-- Давайте оставим споры по классовым проблемам, -- предложил Рымолов.
-- Я в тысяча первый раз говорю, пока у нас нет денежного эквивалента -- ни
кулаков, ни богатеев не будет.
А что будет, спросил себя Ростик. Эх, был бы отец, он бы объяснил, как
и что в действительности происходит. Во время зимовок они очень откровенно
об этом разговаривают. И до многого додумались.
-- Тогда у меня все, -- закончила Тамара Ависовна.
-- Борис, давай.
-- Опять, -- начал Перегуда как директор обсерватории, -- разгромлена
биостанция. Я полагаю, пытаться воссоздать ее еще раз без серьезного, очень
серьезного охранения не имеет смысла. Они снова ее развалят, потеряем людей,
причем обученных людей, таких, которых нам попросту некем заменить...
-- Погоди, -- прервал его Борщагов. -- Кто такие "они", которые
разрушили биостанцию? И почему у нее не было охраны? Мне докладывали, что
охрана у нее отменная, не хуже, чем у нас тут, в Белом доме.
-- Мы тут сидим, а они все там -- на кладбище.
-- Ладно, дальше, пожалуйста.
-- Обсерватории здорово досталось, но в принципе все основные приборы
целы, и мы уже приступили к регулярному наблюдению. Вот радиотелебашню они
нам на прощанье свалили, шар смялся и треснул. Придется его чинить и снова
ставить. А людей нет.
-- Поставим. Не так уж много работы с этим шаром. Дальше.
-- Библиотека, разумеется, уцелела. Кроме того, довожу до всеобщего
сведения, что научно-техническая комиссия по изучению летающих машин
приступила к работе. Составляются чертежи, прорабатываются принципы работы
этих... Этих механизмов.
-- Получается? -- с интересом спросил Рымолов.
-- Не очень. Скорее всего, воссоздать их мы долго еще не сможем. Зато
кое-что уже сейчас можем починить, но это, извините, не моя проблема.
-- Да, лодки... -- протянул Рымолов, глядя в окно. -- Кстати, почему
так много названий этих... машин? Кто их самолетами зовет, кто лодками, кто
бочонками, кто летающими столами? Может, придумаем общее название?
-- Люди сами придумают, -- веско произнес Кошеваров.
-- Пожалуй. Ну и что у нас по лодкам?
Начал докладывать Поликарп Грузинов, который медленно, но верно
становился мастером на все руки.
-- Всего захвачено более трех десятков лодок, не имеющих неустранимых
повреждений. Больше десятка сейчас уже можно поднимать в воздух.
-- Пробует кто-нибудь? -- спросил Рымолов. -- Есть у нас такие
энтузиасты?
-- Ким сейчас на аэродроме учится. Прямо не вылезает из машины, один
сжег больше топлива, чем десяток других курсантов.
-- Топливо, да, -- проговорил опять про себя Рымолов и сделал заметку в
одном из кучи разбросанных на столе блокнотов. -- Топливо... Продолжай.
-- Кроме того, мы собрали практически все осколки и детали корпусов.
Частично их можно использовать. Вот только бы знать, как именно? Оружие...
-- По оружию пока не будем.
Вот это да, Ростик даже выпрямился, чтобы получше рассмотреть лицо
Рымолова. Он восстанавливает режим секретности? Как в былые годы. Чтобы
какая-нибудь хитрость или открытие не уплыло... Скажем, не было похищено
волосатыми бакумурами? А впрочем, неизвестно, что правильно, а что нет. Кто
бы еще две недели назад сказал, что у нас возможно массовое предательство, а
поди ж ты!
-- Какие есть идеи, способные подтолкнуть освоение лодок?
Ростик набрал воздуху и произнес:
-- Можно обратиться в Чужой город, к Ширам?
-- Ты триффидов имеешь в виду? -- переспросил Рымолов, хотя даже
Ростику было ясно, что он просто думает, взвешивает предложение. -- Нет, не
будем пока их тревожить. Или более взвешенно отнестись?.. Нет, пока не готов
ответить.
Внезапно заговорила мама:
-- Арсеньевич, может, я доложусь и пойду себе? Работы много, я даже...
-- Таисия Васильевна, доложись, а потом иди себе. -- Он усмехнулся,
хотя юмор был совершенно начальственный.
-- Докладываю -- очень плохо с перевязкой. Разумеется, нет лекарств.
Если в ближайшее время город не научится производить хотя бы основной набор
медикаментов, я... -- Она развела руками.
-- Понятно. Но я вот чего не понимаю, почему вы сами не можете взяться
за дело? Ведь у вас есть и специалисты, и даже какая-никакая материальная
база, аптеки в основном уцелели...
-- Аптеки разграбили чуть не в первую очередь, -- жестко сказала мама.
-- А что касается самостоятельности и самодеятельности... Это лекарства, во
всем мире они должны быть сертифицированы. Если мы начнем пробовать, а потом
кому- то станет хуже, а станет непременно, потому что тут Полдневье, и никто
не знает, какой эффект окажет местный мак по сравнению с земными опиатами,
то...
-- Таисия, чего ты хочешь?
-- Чтобы не было процессов над врачами, когда у нас пойдут неудачи.
-- Ты думаешь, они непременно пойдут?
-- Непременно.
-- Как вы организационно хотите это делать?
Путь известный. Создадим комиссию и определим приоритетные направления.
Потом выясним возможности, найдем, уговорим людей и наметим сроки. Потом
начнем изучать клинику применения новых препаратов.
-- Я так тебе скажу, я понял лишь одну треть того, о чем ты говорила.
Или мне кажется, что понял. Поэтому я не могу сказать тебе нет. Создавайте
комиссию. За ее действия будешь отвечать ты.
-- Я людей лечу. А у нас есть такие, которые уже налечились по самые
уши, только и мечтают, что пересесть в начальственное кресло.
-- Что ты имеешь в виду? -- Глаза Рымолова стали узкими, как у Кима,
когда он смеялся.
-- Я могу бегать по городу, могу диагностировать. А комиссия -- работа
не сахар, тут нужно сиднем сидеть. Предлагаю привлечь кого-нибудь из наших
медицинских пенсионеров. Им это будет по плечу, и я останусь при деле.
-- Привлекай, -- кивнул Рымолов. -- Но в комиссию ты будешь входить в
обязательном порядке.
-- Договорились. Я могу идти?
-- Ох, Таисия, ты мне всю дисциплину порушишь. -- Он улыбнулся, но уже
вполне по-человечески, не по-начальственному.
Мама встала и ушла. Ростик посмотрел ей вслед с восхищением. Он точно
знал, что ему так никогда не научиться.
-- Гринев, может, по принципу семейственности продолжим с тобой? Что у
нас с пленными губисками?
-- Я с ними всего неделю работаю, Андрей Арсеньевич. Пока результаты
скудные, молчат. Главное, конечно, языковой барьер, но и нежелание общаться
наблюдается. Полагаю, тут нужен специалист.
-- И кто же у нас спец по губискам?
-- Не по пурпурным, а по пленным. Этим должен заниматься Дондик. У него
есть умение допрашивать, может даже, угрожать.
-- А ты -- - никак? -- Рымолов подумал. -- Не знаю, а вдруг ты прав?
Подождем Дондика. Чем же ты хочешь заниматься?
-- Похоже, я разведчик, -- признал Ростик. -- А в этом у нас появился
новый инструмент -- лодки. Вот их возможности, пожалуй, я бы выяснил с
большим удовольствием, чем возиться непонятно с кем и как.
Рымолов посмотрел в окошко.
-- Ну что же, по крайней мере, в последовательности тебе не откажешь.
Значит, с тобой мы решили.
Ростик вылетел из кабинета Председателя пробкой и потопал к дому. Свою
идею он озвучил уже на улице, когда рядом никого не было:
-- Никогда не буду кабинетчиком. Ну их... всех.
После этого гнев его несколько спал. Хотя он по-прежнему не мог
объяснить, что именно вызвало у него такую бурную реакцию. Разумеется, не
Рымолов, это точно. Бывший отсидент, профессор и просто умный человек еще
сам по себе не будил в Ростике гнева. По крайней мере, Ростик был уверен,
случись им остаться наедине, выяснится, что Председатель думает и говорит
по-прежнему.
Но все-таки что-то в Рымолове стало не так. То ли магия места, кабинет
райкома повлияли на его психику, то ли необходимость решать за других, не
вдаваясь в нюансы, кратко и решительно, строго и жестко?
Интересно, чувствовал ли это сам Председатель? Может быть, он думает,
что все идет по-прежнему, а может, полагает, что сумеет вернуться к
нормальной работе, когда кончится срок его полномочий? Но как он может
кончиться?
Может, русскому человеку так же невозможно отдать власть, как не пить
американскому индейцу, или китайцу не курить опиум, или банкиру не наживать
богатство? Будь оно все проклято, решил в итоге Ростик.
На отцовской лавочке постелили новую доску, взамен изгрызенной
саранчой. И не составляло труда предположить, кто именно, -- Поликарп.
Потому что на ней теперь сидела Рая. Ее живот уже существенно округлился под
платьем из тугой, плотной шерсти. Ростик сел рядом.
-- Привет. Наверное, жарко в таком платье?
-- Привет, -- она улыбнулась. Ростик с удивлением обнаружил, что сидела
она, практически не замечая никого и ничего вокруг, почти в дреме, хотя
глаза ее были открыты, а лицо подставлено солнышку. -- Я тут задумалась.
-- О чем?
-- Да так, обычные девичьи грезы. Как и что будет? Как было бы хорошо,
если бы все пошло иначе... Ну и о ребеночке тоже. Как думаешь, мальчик будет
или девочка?
-- А тебе кого хотелось бы?
-- Мне? -- Она задумалась.
С умственными процессами у нее стало сложнее, решил Ростик с внезапной
нежностью. Наверное, это со всеми девицами происходит, и с моей тоже скоро
произойдет.
-- Мне бы хотелось девочку, -- объявила она громко.
-- Тогда желаю тебе девчонку.
-- А мнение Полика ты не спрашиваешь?
-- Да я его почти не знаю. -- Ростик встал.
-- Может, вы бы подружились?
Ростик пожал плечами, без доспехов, которые он отдал в ремонт на завод,
это было очень приятно.
-- Скоро это случится?
-- Осенью, все будет осенью. -- На лице Раи мелькнула тень волнения.
-- Правильно, тогда даже цыплят считают, -- ответил Ростик, стараясь
немудреной шуткой разогнать эту тревогу. Без умных складок на лбу Рая была
гораздо красивее и почтеннее. Сразу возникало желание называть ее по
отчеству.
-- Погоди, -- она вдруг схватила его за руку, обращаться на "вы" уже не
хотелось. -- Давай посидим, расскажешь что- нибудь. А то мне Полик
рассказывает только про перлитность стали и как они пытаются получить что-то
вроде дюралюминия...
-- На самом деле это действительно важно для нас всех, -- сказал
Ростик. Он видел, как ей хотелось, чтобы кто-то посидел рядышком, хотя бы
даже он. -- И мне некогда, нужно идти.
-- Все вы так, -- печально улыбаясь, сказала Рая. -- Ну иди тогда, пока
я не передумала.
Ростик забежал в дом. Рая не шутила. Он чувствовал, что в ней вместе с
пузом появилась какая-то властность. Словно она и вправду могла приказать
ему остаться. Теперь Ростику стало понятнее, чем девчонки отличаются от
женщин.
Есть было нечего, а хотелось страшно. Почему так получалось, он не
знал. Но определенно жевать он стал гораздо больше. Чтобы совсем не мучиться
голодными спазмами в желудке, он взял кружку, засыпал ее дробленой овсянкой,
так что получалось что-то вроде земного "Геркулеса", и залил кипяченым
молоком. Смесь была невкусной, но Ростик привык и находил в ней определенное
удобство. Главное -- готовить не нужно, все получалось даже быстрее, чем
чай.
На столе он оставил записку: "Буду к вечеру". И вышел с кружкой на
задний двор. Тут у них произошли большие перемены. На то, чтобы его
оборудовать как следует, Ростик потратил почти три вечера работы, зато
теперь все стало функционально и даже красиво.
Конюшня, устроенная в старом сарае, небольшая выгородка в стороне от
огородика, у дальнего забора, навес от дождя... И среди всего этого порядка
-- его жеребец. Вместе с Любаней они придумывали ему имя, пока не решили,
что за гордо вскинутую маленькую головку он будет называться Виконтом. К
тому же и слово было красивое.
Сейчас, почувствовав запах распаренного овса, Виконт подошел к крыльцу
и стал шевелить ноздрями. Его зубы чуть приоткрылись, как в улыбке. Ростик
вытащил давно приготовленную горсть изюму и дал ее коню. Виконт, конечно,
даже зачмокал от удовольствия.
Прикончив свой овес и оседлав конягу, Ростик выехал через задние ворота
в ту сторону, где находилась автостанция. Теперь тут ничто не напоминало о
недавних боях, вот только дыры в асфальте, пробитые зелеными лучами... Он
слышал, что Поликарп, как-то разглядывая эти дыры, сказал, что примерно так
же выгрызает металл электрическая искра. Может быть. Но под жарким солнышком
Полдневья дыры уже стали потихоньку затекать -- наступало лето, асфальт
плавился каждый день, и скоро эти выбоины вовсе должны были исчезнуть.
Скачка по дороге показалась очень приятной. Виконт шел ровным галопом,
Ростик помогал ему. Он лишь недавно выяснил, что своим телом может помогать
лошади, а может -- бороться с ней. Если помогаешь, то в тебя как бы
вливаются лошадиные силы, как ни глупо звучал этот каламбур. А если не
можешь помогать и сопротивляешься, то очень быстро устаешь.
Показались заставы. И хотя Ростик был без доспехов, в обычной
солдатской форме, его пропустили без звука. Даже наоборот, с особой
вежливостью растащили загородки заранее, чтобы он мог галопировать, не
сбиваясь с аллюра. В знак благодарности он поднял руку, но рассмотреть, кто
к нему так расположен, не сумел. Скачка требовала от него сосредоточенности,
и он не мог отвлекаться.
Аэродром вывалился на него сразу, будто сам выбежал навстречу. Ростик
осадил Виконта, которому тоже, похоже, очень понравилось так бегать, и
подъехал к ангарам уже рысью. Людей тут стало гораздо больше, чем прежде.
Едва ли не столько же, сколько в оружейных мастерских на заводе. И у каждого
было дело. Правда, эту кутерьму Ростик еще не научился понимать. Он отвел
жеребца к коновязи, устроенной у ангаров, и подошел к стоящим у
наблюдательной вышки летунам.
Среди прочих там был и одноногий Серегин. Его выправке мог бы
позавидовать лейтенант Достальский. Даже его дюралевый костыль сверкал
как-то по-особому. Ростик скромно стал рядом и попытался смотреть в ту же
сторону.
Где-то у края тонкой синевы и серого неба виднелась черная точка. Если
бы не Серегин, Ростик никогда не заметил бы ее. Он еще раз поразился
эффективности маскировки этих машин губисков.
Потом точка стала расти. Вот она уже превратилась во что-то похожее на
черепашку, вот стала совсем большой. Потом, неуклюже покачавшись, заложила
вираж. Но из-за такого поворота скорость упала, и лодка плюхнулась вниз,
разом провалившись на десяток метров.
Да, управление лодкой требовало серьезных навыков и значительной
тренировки. Ростик спросил:
-- Это Ким?
Серегин только сейчас заметил его. Он бросил быстрый, сердитый взгляд,
нахмурился еще больше.
-- Ким летает не хуже пурпурных. Это кто-то из новичков, кажется,
Антон.
-- А что, их у вас стало много? Я имею в виду -- новичков?
-- По решению совета обороны города организовано три группы летунов. В
каждой по десять человек. И если мы ухитримся выгнать не больше, чем каждого
третьего, пилотов наготовим почти два десятка. -- Он помолчал и добавил: --
На все работоспособные машины.
-- А Антон, -- Ростик кивнул в сторону вновь набирающей высоту и
скорость лодки, -- станет пилотом?
-- Если это и впрямь Бурскин, -- пробормотал Серегин, -- то ему сегодня
нагоняя не избежать. Но он не безнадежен.
Ростик набрался духу и произнес:
-- Вообще-то я тоже прибыл для дальнейшего, так сказать, прохождения
службы.
-- Что, тоже решил стать пилотом? -- глаза Серегина почти враждебно
сузились.
Наверное, у них тут столько народу перебывало, что они о новичках уже
слышать не могут. Ростик усмехнулся.
-- Я был и остаюсь разведчиком. Так сказать, пользователем этих пташек.
Если мне найдется место в кабине с пушечной турелью, я буду считать, что это
в самый раз.
-- А, наблюдатель, -- Серегин успокоился. -- Это можно. Хотя, при твоих
отношениях с Кимом, он тебя непременно сунет в пилотскую кабину.
Ростик вздохнул, стараясь не выдать мигом возникшего азарта.
-- Ну, тогда, может, мы его позовем и приступим к делу?
По сравнению с тем, каким он показался Ростику во время последней
встречи, Ким выглядел очень веселым и загорелым. Еще бы, подумал Ростик с
завистью, он обрел свою мечту, теперь у него есть машины, на которых можно
летать. И никакого значения не имела та подробность, что они появились в
блеске огня и грохоте разрушений, изготовленные нечеловеческими руками, и,
собственно, совершенно непонятным оставалось то, каким образом они летали.
Ким обрадовался Ростику куда как откровенно.
-- Старина! -- заорал он, вылетая из ангара, куда парой минут ранее
удалился Серегин. -- Наконец-то ты решил заняться настоящим делом.
-- Если получится, -- попытался утихомирить расходившегося друга
Ростик.
-- Получится, непременно получится, -- уверенно заявил Ким. -- Я сам
займусь твоим обучением. И будем служить вместе. А если выйдет...
-- Что? -- спросил Ростик, прерывая затянувшееся, на его взгляд,
молчание друга.
-- Ну, я хотел сказать, может, ты пойдешь ко мне вторым пилотом? Летали
бы вместе.
В этом предложении был какой-то подвох, но Ростик не стал выяснять,
какой именно, он улыбнулся и хлопнул Кима по плечу:
-- Если без этого не обойтись.
-- Что я сказал -- он тебя непременно попробует охомутать вторым
номером, -- сказал Серегин, выходя из ангара. -- Но это в самом деле
необходимо при дальних полетах.
-- Тогда, -- Ростик задержал дыхание, стараясь понять, во что его
втягивают, -- давай начнем.
-- Правильно, начнем прямо сейчас, -- решил Ким. -- Да и момент хорош,
мы вчера разобрали одну из машин, и сегодня я целое утро возился, пытаясь
понять ее устройство в подробностях. Пойдем, покажу и расскажу.
-- А пилотская практика? -- спросил Ростик.
-- До нее еще нужно на земле поломаться, -- суховато обронил Серегин.
Но вдруг, увидев, как один из самолетов поворачивает над дальней рощицей, с
воплем бросился вперед: -- Да кто ж так закладывает? Эй, есть кто на
сигнальной башне -- вывесить приказ четвертому садиться! Он или совсем
охренел от перегрузок, или уснул к чертовой матери!..
Ростик с Кимом вошли в полумрак ангара. Впереди, под световым люком,
сделанным в крыше, как под прожектором, стояла полуразобранная лодка
пурпурных. Вокруг нее громоздились разные детали. У Ростика сложилось
впечатление, что они были разложены в особом порядке, с особым значением.
-- Он всегда такой горячий?
-- Серегин? Всегда. Быть бессменным распорядителем полетов -- не фунт
изюму.
-- А что это такое -- распорядитель? Звучит как дворецкий. Что он,
собственно, делает?
-- Командует теми, кто взлетает или взлетел. По мере возможности,
конечно, радиосвязи-то нет. Хотя для ЯКов мы ее почти наладили.
-- Я его не помню раньше, до Переноса. Он из Боловска?
-- Конечно, он и твоего отца хорошо знал. Только не любил на людях
показываться... Он вообще особенный мужик.
-- Ну, да. Не любил, но потом сразу все бросил и подался в
распорядители.
Ким внимательно посмотрел на Ростика.
-- Ты чего такой злой?
-- А, не обращай внимания. -- Ростик махнул рукой. -- Это я на Серегине
вымещаю оскомину, набитую от общения с городским начальством.
-- Одноногого лучше не ругай, я его люблю. -- Ким слегка погрустнел. --
Раньше, когда у нас тут только авиетки были, я его позвал, чтобы он научил
меня на них летать. Сам он ни за что не пришел бы.
-- Авиетки не полетели, а он остался.
-- Он сейчас едва ли не самая важная фигура тут. Серьезно. А то, что у
человека появилось дело и он понял, что может приносить пользу, -- что же в
этом плохого?
-- Да, в этом ничего плохого нет. -- Ростик вздохнул. -- Извини. В
самом деле, не следовало так. Почему он без ноги?
-- Потерял во время войны. Той, на Земле, Отечественной. После
воздушного боя, с простреленными ногами, захлебываясь своей кровью, все-таки
дотащился до аэродрома и потому выжил. Правда, одну пришлось ампутировать, и
его перевели сначала в наземные наблюдатели, а потом вообще комиссовали.
-- Любит, наверное, поговорить про войну?
-- Нет, терпеть не может. Считает, что их всех подставили.
-- Как это?
-- Истребители всех воюющих стран имели бронеспинки, и они спасали
пилотов. Потому что главным маневром в воздушном бою была атака сзади и удар
по пилоту, по мотору, по хвостовым рулям.
-- Это я знаю.
-- А того не знаешь, что только в нашей советской и героической армии
этих бронеспинок не было. И пилотов мы теряли в три раза больше, чем немцы,
к примеру, и раз в пять больше, чем англичане с американцами. Именно потому,
что конструкторы хотели облегчить машину на вшивых семьдесят килограммов.
Для маневренности это практического значения не имело, а вот для мастерства
пилотов -- огромное. Понимаешь, они попросту не доживали до настоящего
мастерства, их приканчивали, потому что они не были защищены. Покрышкин всю
войну прошел на американских "Эйр кобрах" и выжил только потому, что у него
была отличная, очень толковая защита. Так это Покрышкин, а что говорить о
простых смертных?
-- Да, нелегкое время было, -- согласился Ростик.
-- Подлое! Прежде всего подлое, а уже потом все остальное. Куска стали
пожалели, а он спас бы тысячи наших летунов...
Они помолчали. Постояли. Разобранная летающая лодка лежала перед ними
как огромная елочная игрушка. В ней была какая-то странная смесь вычурности
и функциональности, навороченность тонких деталей и точеная красота
необходимого. Экзюпери называл это совершенством плуга, потому что нечего
тут было убавить, и в каждом изгибе дышал опыт, может быть, тысячелетний.
-- Ладно. Расскажи, как эта штука устроена?
Ким улыбнулся. О летающих машинах он мог говорить, кажется, только с
нежностью.
-- Вообще-то, это телеги. У них есть четыре блина, видишь, два спереди
и два сзади. Снизу они имеют особую впадину и слоистую конструкцию. К
каждому из слоев подходит шина определенного качества. Вот эти, темные,
сделаны из бронзы, а светлые, кажется, из какого-то дюраля.
В самом деле, круглые блины по метру в диаметре каждый и почти полметра
высотой были сделаны слоистыми и имели на внутренней поверхности круглое
углубление.
-- Мы подозреваем, что по этим плоским шинам, или проводам, подходит та
энергия, которая позволяет в блинах создавать антигравитацию или что-то
такое, что поднимает лодку вверх, -- продолжал Ким. -- Чтобы лодки
управлялись, каждый блин подвешен по принципу соединения Кардано. Как
видишь, одна ось поворота дает возможно качать блин назад или вперед. Чем
больше он наклонен назад, тем большую скорость теоретически можно развить,
но тем меньше подъемная сила. Умение сориентировать эти два усилия на всех
четырех опорных блинах и означают технику пилотирования этой конструкцией.
Качание вбок вокруг продольной оси дает возможность поворачивать лодку
влево-вправо и вообще держать курс. Все это требует немалых мускульных
усилий.
-- Каким образом? -- спросил Ростик.
-- Загляни в кабину. Видишь, тут два сиденья. На них сидят пилоты. У
них есть связанная воедино система рычагов, которые и приводят в действие
поворотные механизмы каждого блина. Обрати внимание, ты можешь расцепить вот
эти связи. -- Ким ловко разобрал какую-то штангу, упирающуюся в два рычага,
уходящие под пол кабины, в пустоту между опорными ногами всей лодки. --
Тогда один пилот может управлять левыми блинами, а другой -- правыми. Если
сделать так, -- Ким закрепил штанги по-другому, -- один пилот управляет
передними блинами, а второй -- задними. Довольно гибкая система, правда?
Разумеется, при всех сцепленных штангах каждый пилот управляет всеми
четырьмя подвесками синхронно. В бою так обычно и происходит.
-- Что происходит?
-- Один управляет, а второй стреляет. Или помогает ему на самых лихих
маневрах, удваивая усилия на рычаги. Разумеется, синхронные действия пилотов
зависят от их взаимопонимания и сработанности. Поэтому экипажи у нас и не
могут слетаться, каждый хочет командовать, а помогать не хочет никто.
-- Неужели это так трудно? -- спросил Ростик. Он протянул руку, взял
один из рычагов и подвигал им назад-вперед. Он ходил довольно тяжело.
-- В полете? Очень трудно. Я первое время минут за пятнадцать --
двадцать становился мокрый от пота, будто штангу качал. Сейчас привык и все
равно каждый вечер валюсь без сил. А губиски летают целыми сутками, не
опускаясь на землю, лишь меняя время от времени пилотов.
-- Вот почему Серегин сказал, что я должен учиться пилотировать даже
будучи наблюдателем. Чтобы менять тебя в дальней разведке.
-- Отчасти и поэтому. А еще и потому, что раненый человек с этим не
управится. Просто грохнет всю конструкцию о землю, и все -- хана машине.
-- Вот почему эти лодки начинали качаться, как падающие листья.
Оказывается...
-- Верно, одному губиску не хватало силенок удержать всю махину в
стабильном положении, да еще и убираться из-под твоего огня.
-- Сложное дело, -- пробормотал Ростик. -- И как-то странно становится.
На всю нашу последнюю войну точка зрения меняется. Из этой кабины кажется,
что они герои, выполняющие нечеловечески опасный рейс, а мы там, внизу, с
бронебойными пушками, злобные вампиры, жаждущие их крови.
Ким оценил шутку, усмехнулся.
-- Ну, не стоит забывать, кто к кому пришел непрошеным гостем. Но
вообще-то, изменение точки зрения -- вещь закономерная. Чтобы хорошо летать,
положено будет думать иначе, чем во время последней войны.
-- Ладно. Как на эти блины поступает энергия, создающая антигравитацию,
я понял. А вот как она создается?
-- Вот в этом котле. -- Ким указал на огромный, больше двух метров в
диаметре, слегка сплюснутый шар, по экватору которого проходил более светлый
пояс, шириной сантиметров двадцать, имеющий через равные промежутки круглые
углубления. -- Зайдем-ка сзади.
Здесь, в задней части котла были сделаны две широкие канавки,
открывающие на светлом поясе котла ровную поверхность. Ким откуда-то извлек
короткую, крепкую на вид рукоятку, воткнул ее в отверстие на поясе котла и с
заметным усилием повернул вокруг вертикальной оси. Пока он крутил, в канавке
появилось углубление, имеющее довольно фигуристую форму.
-- Вот сюда полагается заложить кубик топлива для лодок. Потом ты
вращаешь этот пояс до следующей формы и снова закладываешь кубик. И так все
время, пока лодка висит в воздухе.
-- А быстро нужно вертеть? -- спросил Ростик. -- Я хочу спросить, как
скоро сгорает кубик?
-- Очень быстро, но вообще-то все зависит от пилота. Если он
перенапрягает машину, кубики не успевают закладывать даже двое гребцов...
-Кто?
-- Ну, мы так называем людей, которые стоят у котла и крутят этот вот
пояс. И подкладывают топливо, разумеется. Это монотонный, тяжкий труд,
сродни гребле на галере, и мы назвали его греблей.
-- Понятно.
-- Ну вот, если пилот хорош, а у нас пока нет по-настоящему хороших
пилотов, кубики сгорают только по делу. И можно держать лодку в воздухе и со
средней нагрузкой для одного гребца.
-- Покажи-ка мне кубик, -- попросил Ростик.
-- Топливо? -- переспросил Ким. -- Пожалуйста.
Он сунул руку в нагрудный карман гимнастерки и извлек темно-красный,
почти коричневый кубик, издающий слабый запах какой-то смолы или пластмассы.
Это был правильный куб, чуть больше игрального, только, разумеется, без
всяких точек, обозначающих очки.
-- Они не сгорают, а плавятся. И в полужидком виде стекают куда-то
внутрь котла и там дают энергию, необходимую блинам для антигравитации.
-- А внутреннее устройство котла известно? -- спросил Ростик,
попытавшись опустить кубик в фигурный паз на экваториальном пояске котла.
Ким не дал, он поймал руку Ростика и взял его назад.
-- Не нужно, он сразу начнет плавиться, а у нас, похоже, каждый
топливный кубик на счету, -- пояснил он.
-- Я не знал, -- отозвался Ростик.
Значит, так, внутри устройство котла выглядит просто. Он разделен
какими-то перегородками, спиральками и ребрами, похожими на ребра жесткости,
которые имеют зализанный вид и слоистую структуру. Как это работает, пока
никто не понял. Мне кажется, поймут не скоро, потому что мы не знаем
принципов, которые лежат в основе этой машины.
-- Но как же тогда можно?.. -- удивился Ростик.
-- Как можно летать? -- улыбнулся Ким. -- Обыкновенно. Ты же не
спрашиваешь, как устроен холодильник, просто пользуешься им.
-- Холодильники давно не работают, -- сдержанно отозвался Ростик.
-- Ну, я имею в виду, ты им пользовался, хотя и не сам его построил.
Так и с лодкой. -- Ким стал перелезать из задней части лодки вперед, минуя
кабину с турелью, поставленную сверху котла, на метр ближе к пилотам. -- Ну,
ладно, если с изложением принципов, которые все равно неизвестны, покончили,
давай обсудим действия пилотов, гребцов, заднего стрелка, верхнего
стрелка-наблюдателя, который, скорее всего, исполнял и обязанности штурмана,
а потом перейдем к строению более сложных типов самолетов.
-- Давай, -- с удовольствием согласился Ростик, -- я готов. Он и в
самом деле был готов слушать друга, объясняющего
и показывающего ему совершенно новую грань Полдневья. Он знал, что без
этого дальнейшее выживание людей может оказаться под вопросом.
Доедая вторую порцию макарон с тушенкой, Ростик приговаривал:
-- Изумительная машина, просто совершенно изумительная. Видели бы вы
турель! Там выяснилось, что я одной ногой контролирую положение спарки
вокруг вертикальной оси, а второй -- в горизонтальной плоскости. И если
чуть-чуть раздать сиденья, даже я справлюсь, потому что до педалей
расстояние можно увеличить...
-- И тебе удобно, и Киму, -- хмыкнула Любаня, сидя рядом с Ростиком,
опершись на кулачок, не отрывая улыбчивого взгляда от мужа.
-- Мам, она нас с Кимом обижает, -- пожаловался Ростик. Мама сложила
свои с Любаней тарелки в стопочку и ждала,
когда насытится сын. На ее губах гуляла рассеянная полуулыбка, но слова
были более конкретны:
-- Лодка, или как там эта штука называется, может быть совершенно
изумительной. Но какой тебе-то в ней прок?
-- Мам, ну как ты не понимаешь? Это же новый инструмент, и именно в
моем деле.
-- Да, вот я бы хотела кстати спросить, каково оно -- твое дело?
Шляешься по окрестностям, ничего толком не учишь... Ким вон с аэродрома не
вылезает, про Пестеля я вообще не говорю, он скоро уже преподавать пойдет. А
ты?
-- Я путешественник! -- гордо выпятил грудь Ростик. -- Глобтроттер --
знаешь такую профессию?
-- Глобом ты быть не можешь, потому что это означает шар, а у нас шара
нет. Не на Земле живем, как известно.
Ростик подумал.
-- Все равно -- глобтроттер. Потому что шар есть, только слегка другой.
Мама замолчала, выволокла из-под рук Ростика тарелку. Поставила компот
в огромной отцовской кружке. Компот был, конечно, из сушеных вишен. И как
маме удалось сохранить их за зиму -- уму непостижимо!
-- Я разведчик, если угодно, выясняю нашу географию... Да, знаю я
происхождение этого слова, не нужно ловить меня на несоответствии корней и
наших здешних условий. Просто подходящего названия нет.
-- Я не ловлю, -- усмехнулась мама. Любаня посмотрела на нее и прыснула
от смеха.
-- Я убежден, лодка даст нам огромные возможности. Мы начнем
осваиваться тут гораздо быстрее. Ведь столько нужно сделать -- находить
соседей, знакомиться, устанавливать торговлю, искать металл. Мы зимой с
голоду чуть не умерли, а могли бы...
-- Многие умерли, -- суховато сообщила мама.
-- Да, а следовало лишь поторговаться. За наш металл мы могли очень
много продуктов получить.
-- Торговать может только город, как целое. И это значит, контакт будет
сначала дипломатическим, а уже потом торговым.
-- Ну зачем так сложно? История показывает, сначала всегда шел купец, а
дипломаты налаживались ездить попозже.
-- Купец?
-- Да, это самый простой выход. И я не понимаю, чему ты удивляешься?
Коммунистов мы удалили...
-- Дело не только в коммунистах, -- произнесла мама. -- Они, кажется,
даже не главное зло.
-- А что главное? -- спросила Любаня своим мелодичным голоском.
Все переглянулись, ответа, убедительного ответа они еще не знали. Но
мама все-таки попыталась сделать определение, правда не совсем формальное:
-- Придурок, который издаст кретинское распоряжение и начнет с
упорством идиота требовать его соблюдения. И даже там, где его власть не
должна, не может быть применена.
-- Я не совсем понимаю, -- сказала Любаня. -- Пока не ощущается
удушающей силы каких-либо придурков, как ты говоришь...
Ого, подумал Ростик, Любаня и мама перешли на "ты". Огромный прогресс!
-- Я и сама не очень понимаю, -- призналась мама. -- Посмотрим, как
будут развиваться события.
-- Но я в самом деле пока не ощущаю... -- настаивала Любаня.
Она любила, чтобы ей было все ясно. Кроме того, она любила задавать
вопросы. Ростик почти забыл об этой ее манере.
-- Это пока их мало, -- предположил Ростик, стараясь уяснить идею мамы
и для себя. -- А когда будет побольше и они, разумеется, абсолютно не
побеспокоятся, чтобы их распоряжения как-то сопрягались между собой,
тогда... Бр, даже представить противно.
Теперь Ростик, кажется, понял, что его так задело в том совещании, на
котором он присутствовал утром. Отстраненное, чрезмерно холодное отношение
ко всему, о чем там говорилось. И неумение признать, что почти любую
проблему, стоящую перед городом, можно решить без чиновного вмешательства.
-- Но ведь без управления -- анархия! Или я чего-то не понимаю?
-- Пока нам кажется, что это так. Но так ли это? -- спросил Ростик.
-- Ты говорил о лодке, -- подсказала мама, отбирая у него пустую
кружку.
-- Верно. Потом нужно искать океан, строить флот, торговый прежде
всего. Придумывать какую-то замену парусам, ведь ветры здесь не ахти, а
расстояния, как сами понимаете, существенно больше, чем на Земле.
-- Ты моряком хочешь стать? -- удивилась Любаня. -- А я считала, что
глобтроттеры только по твердой суше бродят.
-- На лодках много товаров не увезешь. А на кораблях...
-- А пурпурные увезли. И немало. Кроме того, есть другой вариант --
может, лодки нужно делать побольше?
Любаня хитренько так улыбнулась ему, Ростик не удержался и дернул ее за
подбородок. Так часто делал отец, когда он был поменьше. Этого Любаня не
знала, но все равно улыбнулась от удовольствия.
Мама поднялась, чтобы отнести грязную посуду на кухню.
-- Как я понимаю, ты собрался стать торговцем?
-- Нет, я хочу только прокладывать пути, договариваться с соседями,
устанавливать условия безопасного контакта.
-- Договариваться? -- преувеличенно удивилась мама. -- Какой из тебя
договорщик? С Любаней не можешь, а туда же!
-- Что значит -- не могу?
-- Ну и как назовете, если все обговорено? -- бросила мама через плечо,
уходя на кухню.
Ростик почувствовал, что стул уходит из-под него. Потому покрепче
вцепился в стол и попытался выправить положение:
-- Это правда?
-- Она медик, -- засмеялась Любаня, -- она не может ошибаться.
-- Значит, правда.
-- Правда, -- подтвердила она.
Ростик встал, на все еще нетвердых ногах подошел к окну. До завтрашнего
утра непроглядная темень легла на их землю, на их город. Так бывало каждые
двадцать часов, в этом не было ничего необычного. Но Ростику показалось, это
не совсем обыкновенная ночь. В ней ощущалось рождение новой жизни, нового
разума, человеческого сознания и человеческой души. Но рожденной уже здесь,
в мире Полдневья.
-- А теща знает? Вы ей сказали? -- Он и сам не мог бы объяснить, почему
так спросил.
Может быть, ему показалось, чем больше людей об этом узнает, тем легче
это получится? И с Любаней, и с тем существом, которое теперь жило в ней.
-- Да всем уже рассказали, все в курсе, -- сказала, возвращаясь, мама.
Она несла чайник и заварку. Компот или не компот, но вечерний ужин должен
заканчиваться свежим чаем. -- Ты последний узнал.
Любаня с интересом, но и с заметным опасением следила за Ростиком.
Наконец спросила:
-- Ты... доволен?
Ростик сел перед ней на пол, положил руку на живот. От удовольствия и
наслаждения Любаня прямо засветилась. Мама только головой покачала от такого
проявления любви и согласия.
Потом села, налила себе чашку, попробовала. Дотянулась до ванночки с
водой, над которой в трех держалках горели лучины. Поменяла две из них на
новые. Стало светлее и, конечно, уютнее.
-- Мой тоже узнал, когда я на третьем месяце была, -- почти
заговорщически пояснила она Любане.
И что это за манера у женщин, словно они что-то такое особенное знают,
подумал Ростик. И ведь ни возраст, ни приличия в этом ничуть их не
сдерживают. Вот я тут сижу, а ей и невдомек, что мне может быть неудобно.
-- Он полярник, -- пояснил Ростик, избегая прошедшего времени. Да это
было бы и неправильно, ведь он где-то, по всей видимости, жил, продолжал
жить. -- Вернулся из экспедиции, а маманя ему бу-бух -- новость! И никакого
снисхождения, что у него работа такая.
-- У всех у вас работа такая, -- проворчала мама.
-- Верно, и ты такой же. Посмотри на мать, -- встрепенулась Любаня, --
на ней лица нет, а тебя все где-то носит.
-- Да как же вы не понимаете, нам тут нужно обустраиваться.
Следовательно...
-- Да все мы понимаем, -- усмехнулась мама и налила себе вторую чашечку
чая. -- Просто ворчим, потому что вас, -- она произнесла это со значением,
-- всегда почему-то нет дома.
-- Вот и обидно, -- докончила Любаня. -- Кажется, что мог бы кто-то
другой...
-- Нет, что ты! -- вступила мама. -- Это же оскорбление рода Гриневых,
если кто-то другой заберется туда, куда и медведи не ходят, раньше чем
эти... -- она фыркнула, -- глобтроттеры!
Ростик только головой покрутил. Здорово у них получалось.
-- Ну, спелись две подружки.
Мама и Любаня посмотрели друг на друга и расхохотались, да так, что
стол затрясся, одна из лучин выпала из своей вилки и упала в корытце с
водой. Ростик запалил еще одну лучину. Дай ему сейчас волю, он бы факел
запалил, чтобы получше видеть эти два самые родные в мире лица.
Отсмеялись, посерьезнели. К тому же откуда-то издалека, из темноты
вдруг долетел высокий собачий вой. А может, это панцирные шакалы, подумал
Ростик. Да, скорее всего, они, собак в городе осталось так мало, что они и
голос подать боятся.
-- Все правильно, -- произнесла мама. -- Нам нужно обустроиться, как ты
сказал. Иначе ему, -- она кивнула на живот Любани, -- будет плохо.
-- Теперь у нас есть лодки. Изумительные летающие лодки. -- Они
помолчали, и Ростик добавил: -- К тому же, мне кажется, ими наверняка не
кончится.
-- Опять предвиденье? -- тревожно спросила мама, ох и не любила она его
приступы.
-- Нет, просто предположение. И ожидание всяких новых... заварушек.
-- Разве последней не достаточно? -- спросила Любаня. Ростик улыбнулся
ей и со всей доступной ему убежденностью проговорил:
-- То ли еще будет!
Популярность: 1, Last-modified: Mon, 22 Mar 2004 11:43:16 GmT