-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Лицо в толпе". М., "Молодая гвардия", 1985
("Библиотека советской фантастики").
OCR & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
На свете есть много дыр, и Наира еще не худшая. За овалом окна муть и
вихрь, желтая пена мглы, сернистый мрак, сам воздух помещения словно
колышется под этим напором, хотя такого не может быть, база
загерметизирована не хуже, чем консервная банка, и в ней, кстати, так же
тесно. Под боком из аппаратуры Кенига рвется вой и свист, щелканье, лай,
кашель, бормотание, щебет, будто в электромагнитных полях планеты трудятся
сотни пересмешников, и, закрыв глаза, легко представить себе как стадо
взбесившихся камнедробилок, так и хорал неземных голосов. Сквозь весь этот
кавардак пробивается мерное титиканье позывных Стронгина. Ох, и неуютно же
ему сейчас в вездеходе! Впрочем, весь этот грязно-желтый за окном самум не
смог бы перевернуть даже парусник, так разрежен воздух Наири. А, погожих
дней на планете немного.
- Маленький филиал ада, - сдвигая с бритой головы наушник, бормочет
Кениг. Он говорил это уже десятки раз. - Знаешь, кто мы такие? Миссионеры
познания.
Это уже что-то новое, я отрываю взгляд от шахматной доски, на которой
Малютка, похоже, готовит мне мат.
- С планеты на планету, как вода с камешка на камешек, - сощуренный
взгляд Кенига устремлен в заоконную муть, на приборной панели замерло
контурное отражение его округлого, со светлыми усиками лица. - И с тем же
смыслом.
- Тогда зачем ты здесь?
- Хотел посмотреть мир.
- Ну и как?
- Посмотрел, переходя из футляра в футляр. Корабль - футляр и скафандр
- футляр, и база, и вездеход. Мы люди в футлярах. Свобода лишь на Земле.
- Которую, продолжив твою мысль, тоже можно уподобить футляру. Только
размером побольше.
Кениг посмотрел на меня.
- А знаешь, так оно и есть! Ты бывал на Таити?
- Нет.
- Я тоже. Слушай, почему мы здесь, а не на Таити? Там море, прекрасные
девушки, солнце, цветы, птицы щебечут...
- А у нас щебечут атмосферики. И камни поют. И нам, первопроходцам,
завидуют миллионы детишек. И, возвратясь, мы расскажем им романтическую,
сказочку о Наире.
- Я буду говорить правду. - Кениг надул щеки. - Три человека в
консервной банке, не считая кибера. На обед, завтрак и ужин
лиофилизированные концентраты. Ваши обрыдшие физиономии. Бодрящие
прогулочки в вихрях пескоструйки. И работа, работа, работа!
- И детишки будут слушать тебя с горящими глазами. И ты невольно
начнешь повествовать обо всех мелких приключениях, какие были.
- Не начну.
- Начнешь. Неинтересное забывается, так уж повелось.
- Варлен приближается, - сказал Кениг, прислушиваясь к титиканью
сигнала. - Варлен Стронгин и его камни. Войдет, скажет два слова и
уткнется в свои минералы. А я, может, хочу расписать пульку. Ма-аленькую!
Согласно классике: "Так в ненастные дни занимались они..."
Ни за какую пульку Кениг после обеда, конечно, не сядет, а сядет он за
свои графики и расчеты; других людей в такие дыры не посылают.
- Тес, - тем не менее говорю я. - Тебя слушает юное поколение. Если оно
узнает, что герой-первопроходец Вальтер Кениг мечтает о преферансе... Это
непедагогично. Бери пример с меня: в свободное от работы время играю с
Малюткой в шахматы. Игра умственная, возвышенная, вполне отвечающая образу
мужественного исследователя дальних миров... Лют, дружок, что-то ты
слишком задумался над своим ходом.
- Я не хотел мешать вашему разговору.
Голос Малютки сама деликатность.
- А это не разговор, просто треп.
- Тогда вам шах.
Выдвинув из-под себя лапу, Малютка стронул фигуру. Больше всего
полуметровый Малютка похож на узорчатую, золотистую черепаху, прелестную и
на первый взгляд малоподвижную. В действительности Малютка совсем не то,
чем он кажется, с ним, как говаривали в старину, надо пуд соли съесть,
чтобы его понять и полюбить. Многие на это не способны, наше биологическое
"я" противится сближению с существом, родословная которого нисходит к
паровой машине, а где нет любви, там нет и понимания. Говорят, что все
киберы одного класса одинаковы. Это чушь, которую даже опровергать не
хочется. Мы с Малюткой так давно и хорошо знакомы, что я чувствую его
состояние, даже когда он молчит, хотя иным это кажется мистикой, - ну
какое такое выражение может быть у оптронных зрачков и антенн-вибрисс? Так
и пылесосу недолго приписать улыбку. Да, если забыть, что и глаз человека
тоже оптическая система, а в них светится душа.
Ход Малютки заставил меня призадуматься. К счастью, у киберов нет
фантазии, это позволяло избежать матовой ситуации. Все мы всегда надеемся
избежать матовой ситуации. Я приготовился сделать неожиданный ход, но тут
титиканье сменилось певучим звуком и над входом вспыхнула красная
лампочка. В шлюзовой захлюпал воздух, минуту спустя дверь открылась и,
расстегивая на ходу скафандр, вошел Стронгин. Сразу запахло пылью, которую
никакой отсос не брал до конца, так она въедалась в складки комбинезона,
впрочем, никого это не тревожило: пыль тут была стерильная. Вся планета
была стерильной. Стерильной, однообразной, унылой, и, если бы нас
спросили, зачем она нужна человеку, ответ не тотчас слетел бы с нашего
языка. Но это ничего не значит; какой-то древний мудрец, чуть ли не
Сократ, убеждал сограждан не заниматься такими бесполезными пустяками, как
наблюдение небесных светил, дабы ничто не отвлекало от куда более важного
дела самопознания.
Мешок с очередной добычей Варлен, как всегда, брякнул в угол. И Кениг,
как всегда, немедленно оторвался от анализа сложных гармоник своего
неземного хора и потребовал не забивать помещение всякой дрянью, на что
Варлен Стронгин, как всегда, ответил пожатием плеч, - мол, а куда?
Действительно, иного места для образцов, пока их не разложишь по
стеллажам, в нашей лаборатории, заодно общей комнате, не было. Кениг
что-то пробурчал, тем дело и кончилось. Мы, в общем, неплохо ладили,
подозреваю, что причиной был не только покладистый характер всех троих;
неловко конфликтовать при постороннем, а мой Малютка для остальных был
все-таки немножечко чужаком, которому не скажешь "брысь!", но и
препираться с ним, как с человеком, тоже не будешь.
- Пойду сготовлю обед, - сказал я, вставая. - Лют, зафиксируй партию,
потом доиграем.
Фраза "я сготовлю обед" - это так, для проформы, ибо разогреть
концентраты и выложить их на тарелки - дело одной минуты. Мы уселись за
стол, и, когда первый голод был утолен, Кениг по своему обыкновению
осведомился у Стронгина, не нашел ли тот шестипалый отпечаток босой ноги
инопланетянина. Варлен невозмутимо проигнорировал праздный вопрос. Тогда я
спросил, не помешала ли ему буря.
- Буря как буря, я успел обнаружить редкостную ассоциацию, - Варлен
слегка оживился, он всегда оживлялся, когда речь заходила о деле. -
Поразительный парагенезис: касситерит вместе с хромитом, представляете?
Я попробовал представить, но ничего не получилось, слишком скудны мои
познания в минералогии. Тем не менее я изобразил подобающее удивление.
- Да, да, - подтвердил Варлен. - Именно так! Замечательная планета.
- Ассоциации, парагенезис... - задумчиво сказал Кениг. - Раньше люди
искали простые, всем понятные вещи. Алмазы, золото, серебро и прочие
клады. А теперь что? За алмазом Варлен и не нагнется.
- Неверно, нагнусь. Там могут быть интересные газопузырьковые включения
и вообще нужен материал для сравнений.
- Вот-вот, я и говорю, сплошная проза.
- Вроде твоих атмосфериков.
- Ну, это как сказать... Кстати, о поэзии. Как вы оцените такую строфу:
"Гремящей медью стал сну уподобленный нарвал!"
- Ты начал писать стихи? - Варлен даже перестал жевать.
- Это неважно, чьи стихи, важно, какие они. Рифма-то: стал - нарвал! И
не какой-нибудь, а "сну уподобленный".
- Что-то в этом есть, - согласился я. - Откуда сие?
- Оттуда, - Кениг мотнул головой в сторону окна, где сгущалась темь. -
Записано под диктовку.
- Чью?
- В том-то и дело! Это не моя строчка, вообще ничья, разве что один
варленовский камешек объяснялся в любви другому. Э-то атмосферики.
Откинувшись, Кениг удовлетворенно обозрел наши слегка озадаченные
физиономии.
- Не смешно, - сказал наконец Варлен.
- А я не говорю, что смешно. Вам доложен простой, естественный научный
факт. Что смотрите на меня, как кибер на "Мадонну" Рафаэля? Порою ловятся
весьма упорядоченные группы сигналов, прямо-таки радиопередачи, я для
очистки совести всякий раз пытаюсь их декодировать, и вот, пожалуйста,
сегодня вышло: "Гремящей медью стал сну уподобленный нарвал!" Остальное,
разумеется, было бессмыслицей.
- Врешь, - сказал Варлен.
- Показать, машинные записи? - возмутился Кениг. - Я лишь подправил
несколько букв.
- Он не врет, - сказал я. - На крыльях земных бабочек есть изображения
всех знаков алфавита и всех цифр от ноля до девятки. Здесь, видимо, тот же
случай.
- Да, - сказал Кениг. - Именно так. Я не удивлюсь, если где-то в
природе отражен Варлен, глядящий в поляризационный микроскоп.
- А, в этом смысле... - Варлен пошевелил в воздухе пальцами. - Ну, это
мне знакомо. "Письменный гранит", пейзажные камни, скульптурные формы
выветривания; верно, атмосферики могут разговаривать стихами.
Он принялся за десерт.
Покончив с обедом и деструктировав на тарелках грязь, я вышел наружу.
Малютка шмыгнул за мной. Удивительно, но буря стихла. Стылое вечернее небо
полно ярких звезд, их узор походил на видимый с Земли, словно напоминая,
на каком узком пятачке пространства мы топчемся. Вид звездной дали всегда
будил во мне щемящую тоску одиночества. Бездна сверкающих миров, магнитные
огни бесконечности, к которым так жгуче и безнадежно рвется душа, словно
там ей обещан неведомый рай. С усилием я отвел взгляд. Горизонт был
замкнут цепью печальных холмов, вокруг все было пусто и немо. Холод
планеты, казалось, затекал в скафандр. Толкнувшись в бедро, о ногу потерся
Малютка, я в ответ похлопал его по спине. Никто никогда не учил его этой
ласке, он сам все сообразил, возможно, перенял у собак.
Мы вместе двинулись к стройплощадке, издали темноту прожгли приветливые
огни киберов. Возводимое ими сооружение имело фортификационный вид,
поскольку для многих приборов, которые мы там должны были установить,
требовались прорези и амбразуры. Вид у киберов был медлительный, как у
буйволов или кротов, но делали они все очень быстро. Иначе и быть не
могло, любовь к работе была вложена в них как инстинкт, ее выполнение
доставляло им удовольствие, а безделье, наоборот, угнетало. Очень удобно
для нас и весьма эффективно. Угловатые контуры киберов высвечивал
призрачный голубой ореол, та же голубизна выделяла и нас с Малюткой -
электризация на этой планете чудовищная, - и деятельность киберов ее,
похоже, усиливала. Трущиеся на ходу складки моего скафандра мерцали
крохотными молниями; красиво, и это, пожалуй, единственная воочию зримая
здесь красота.
Старший кибер отрапортовал, как положено, я принял его доклад. Здесь
все было в порядке, никакая буря тут ничему не-могла помешать.
- Продолжайте, - сказал я. Контроль здесь был чистой формальностью, не
формальностью была лишь постановка исходной задачи.
- Пора и нам потрудиться, - сказал я Малютке. - Ты как?
Праздный вопрос! Малютка сделал изящный фосфоресцирующий кувырок,
пронесся высоко в воздухе, он знал, что я им любуюсь. Строительные киберы
тупицы, Малютка нет, но базовая программа у них одинаковая, поэтому я
стараюсь никогда не оставлять Малютку без дела, даже если это лишь игра в
шахматы. Человек всегда может себя занять, у него неограниченная
возможность думать, представлять, фантазировать, надо только уметь
задавать себе вопросы. Малютка это тоже умеет, но в куда более
ограниченных пределах, а скука одинаково неприятна как для нас, так и для
киберов.
Пока я поворачивался в базе, Малютка описал вокруг меня огненно-голубую
петлю, его вибриссы при этом подергивались.
- М-м?.. - спросил я.
- Вопрос. Футляровость имеет только физическую природу?
- Футля... А, это ты о том разговоре?
- Да.
- Видишь ли, как бы это тебе объяснить...
Малютка далеко не философ, он редко задает вопросы, да и те могли бы
принадлежать пятилетнему ребенку, тем труднее на них порой отвечать.
Машинально я потер то место скафандра, где находился затылок.
Футляровость, это надо же! А что, неплохой термин. Каждый заключен в своей
индивидуальности, без этого невозможно никакое "я", хотя иной раз так
хочется разбить эту невещественную скорлупу! Еще каждый замкнут в своей
социокультуре... но это, положим, отходит в прошлое. Каждый пленник своей
планеты - был. Н-да... Я оглядел хмурый горизонт, ярко блещущее звездами
небо, глухую тьму провалов, меж ними.
- Нет, футляровость - это...
Малютка слушал, застыв у моих ног. Великие небеса, уж не с самим собой
ли я говорю?! Ведь кибер наше творение, наше отщепленное "я", только
частичное и уже живущее своей, во многом скрытой от нас жизнью.
Тут я вспоминаю, что с Малюткой придется расстаться, и на душе
становится муторно. Зачем-то я оглядываюсь. Киберы уже возводят наружный
свод, из амбразур попыхивает огонь, там из песка и камня отливается
твердейший монолит укрытие для регистрирующей аппаратуры, которую мы здесь
должны оставить, как сделали это уже в четырех предыдущих точках планеты.
Эта последняя. Тут мы законсервируем и киберов, может быть, они
когда-нибудь для кого-нибудь пригодятся, везти их обратно неэкономично, да
и не нужно, потому что средний срок жизни любой кибернетической модели лет
семь, затем она морально устаревает. И Малютка уже устарел, он тоже
останется здесь, он это знает, было бы нечестно ему не сказать об этом.
Знает и переживает, я это чувствую, как бы меня ни убеждали в обратном.
Мое поведение похоже на предательство, но что я могу сделать?! Законы
технопрогресса и космической экономики неумолимы, соответствующие
инструкции и приказы лишь зеркало их требований. Будь Малютка малюткой, я
бы пронес его в кармане, и пусть меня потом отлучают от космоса "за
использование табельного имущества в личных целях". Но в Малютке около
тонны веса, да и на Земле ему, строго говоря, делать нечего. Все рано или
поздно расстаются, вот закончим очередную точку, свернем лагерь,
доразведуем планету, это, считай, больше месяца, целая вечность. Мы в
ответе за всех, кого приручили, но как быть с теми, кого мы же и создали?
А вечер сегодня прекрасный, лучшего и желать нельзя.
- Действуй, - сказал я, отворачиваясь. Малютка подпрыгнул и голубеющим
метеором унесся во мрак.
Я зашагал к дому.
Там все было нормально: Кениг сидел с наушниками и колдовал над
машиной, в противоположном углу, вперив взгляд в микроскоп, сидел
Стронгин. Никто на меня даже не взглянул. Стянув скафандр, я тоже занял
свое рабочее место.
Видимость была отличная, никаких помех, только все мелькало, сливаясь в
полосы, - Малютка несся туда, где медлительный наирский вечер еще не
наступил. Для Малютки несущественно, день вокруг или ночь, дневной свет
требовался мне. Безразличен он и к бурям, просто некоторые, вот как
сегодня, парализуют связь, и мы зря теряем время. Теперь надо было
наверстывать упущенное. И Малютка наверстывал так, что в глазах рябило. Он
работал безукоризненно, не его вина, что в условиях Наира связь действует
не лучшим образом. Передавали, что этот главный недостаток разведкиберов
совершенно устранен в новой модели, что связь там нейтринная, абсолютно
надежная в любом пекле. Очевидно, так оно и было, но радости я не
испытывал.
Наконец просветлело, и Малютка сбавил ход. Все было тусклым, как на
старинном недопроявленном снимке, мутнело желтоватое небо, серели округлые
вершины "гор, туманились их морщинистые складки; плоские чаши метеоритных
кратеров, над которыми проплывал Малютка, и гряды песка, и откосы скал, и
груды камней - все, все было неотчетливым, смутным, однообразным,
серо-желтым, темно-серым, грязно-бурым, пропыленным, таким похожим на уже
виденное здесь, да и в Солнечной системе, что скулы сводило зевотой. А
глаза смотрели с обычным вниманием и обычным уже безразличием - мои глаза,
отделенные от меня расстоянием, мой несомый Малюткой взгляд скользил по
планете. И то, что видел я, и то, что видел Малютка, фиксировалось
машиной. Пора было посмотреть на мир взглядом Малютки.
Экран взорвался красками. Сотни оттенков всех цветов радуги, таких для
меня привычных и всегда таких неожиданных. Трудно было узнать прежние
скалы, кратеры, плоскогорья, небо - все стало изменчивой абстрактной
картиной, вмещающей в себя то, что Малютка видит в ультрафиолете, и то,
что он наблюдает в инфрадиапазоне, и то, что предстает перед ним в
рентгене, и так далее, и так далее. Десяток образов сразу, настолько
несхожих, будто они принадлежат разным мирам, иным, чем наша, вселенным.
Как может вот эта грозно пылающая высь быть тем самым скучно неподвижным
небом, которое только что наводило на меня тоску и зевоту? Ковровая,
волшебно текучая вязь многоцветных узоров - неужели это сухой и
однообразный намет песка? Какая реальность реальней, где, собственно
говоря, наша, исконно человеческая?
Два года меня учили разбираться в символах этой иной многозначной
реальности, я свободно выделял различные образы, видел одновременно как бы
десятками глаз, тотчас мог определить, что люминесцирует в ультрафиолете,
из-под какой скалы бьет мощный сноп гамма-лучей. Увы, ни один оператор не
способен долго выдержать такое напряжение, волшебство, которое мы сами же
вызываем, в общем-то не для нас. Обо всех интересных аномалиях нам потом
сообщал кибермозг, он же прокручивал соответствующие записи. Все важное и
интересное благодаря Малютке и кибермозгу преподносилось нам, таким
образом, на блюдечке. Такова особенность человекомашинной системы
познания, нам надо было лишь установить, что должно считаться интересным и
важным. Действительно, что? Вот именно: что?
Как только глаза утомились, я отключил зрение Малютки, и снова поплыли
мутно-серые пейзажи, такие привычные, такие родные для человеческих глаз и
такие, увы, невзрачные. Отдохнув, я снова подключился к Малютке, на что он
отозвался удовлетворенным попискиванием, погонял его в разных режимах,
чтобы составить хоть какое-то собственное представление о ландшафтных и
прочих закономерностях региона. Так мы с ним проработали часа три.
- Однако пора и поспатеньки, - потягиваясь и снимая наушники, сказал
наконец Кениг.
- Сейчас, сейчас, вот только добью еще один шлиф, - как всегда,
пробормотал Стронгин.
Кениг воинственно затеребил свои светлые усики. Я оборвал связь с
Малюткой. Теперь он в одиночестве будет заканчивать регистрационную карту
очередного участка Наиры, с тем чтобы любой дальнейший исследователь,
сделав повторную съемку, мог сразу установить, что и как изменилось на
планете за время отсутствия ее хозяина.
Впрочем, не так: никакой съемки при повторном визите и не потребуется;
с полугодовым интервалом ее будет производить сам Малютка, для чего мы ему
придадим кибермозг. Мы оставляем здесь все морально устаревшее, но еще
способное долго работать. И Малютка будет работать. Снова и снова он будет
облетать пустую планету, в одиночестве будет парить над ее скалами, и
долинами, так год за годом, пока не испортится. Вспомнит ли он обо мне?
Наконец и Варлен закончил свою работу, мы тихо ужинаем.
Наша спальня размером и формой напоминает цистерну. Укладываясь, я
спрашиваю себя, что бы мне хотелось почитать. Рука сама тянется к Бунину,
такому зоркому и такому одинокому писателю прошлого. Его проза затягивает.
Минеральный свет звезд над темными аллеями, судорожное объятие двоих, они
расстаются, впереди у них ничего, ничего. Горечь чужой любви и чужой
утраты проходит сквозь световые годы и просто годы, настигает меня здесь,
среди звезд, которые недостижимо светили тогда над аллеями. Память
возвращает в такой же вечер, я снова вижу, как падает рука Люды, как
отворачивается ее немое лицо, как она, любимая и нелюбящая, уходит,
удаляется, а я с пересохшим горлом гляжу ей вслед, и в черном надо мной
небе, расплываясь, дрожат колючие минеральные звезды. То давнее утихло,
ушло и вот ожило здесь. Зачем? Что мы ищем в далеких мирах, чего не
находим в себе?
Я последним гашу ночник. Мерно дышит Варлен, у него жена, которую он не
видел два года, и он спит. Думая о чем-то своем, в темноте ворочается
Кениг, Ночью каждый остается наедине с собой. Прижимаясь боком к стене, я
ощущаю вибрацию. Снаружи опять буйствует ветер. До чего же там холодно,
неуютно, пусто! Ни души на триллионы километров вокруг, только ветер,
камень и звезды. Камень, ветер и звезды на веки веков. Камень, ветер и
звезды...
Нет, там еще Малютка.
И тоже до скончания своих дней. Корабль будет через тридцать семь
земных суток, мы улетим. Мы не вернемся. Будет звездочка в небе; там где
камень, песок, одиночество. Все проходит. У-у! - это ветер, это ветер,
безлюдный, навсегда ветер. Нас там уже нет, мне тепло, корабль несет и
колышет, звезды опадают, как листья, как сон, хорошо, когда много людей и
все еще впереди. Люди. Люда. Малютка. Киберы роют, киберы строят, люди
приходят, люди уходят, как я сам отсюда уйду. "Что ж! Камин затоплю, буду
пить, хорошо бы собаку купить..." Сквозь сон воет ветер, одинокий
бунинский ветер. Как долго еще ждать, как тоскливо ждать, тридцать семь
долгих дней, тридцать семь дней, тридцать семь дней...
Наутро снова был ветер, и снова, и снова. Наконец строительство было
закончено, оставалось установить регистрирующую аппаратуру,
законсервировать киберов и двинуться в маршрут по тем участкам планеты,
которые еще не были охвачены съемкой. О завершении строительства киберы
доложили мне утром, мы еще не завтракали. Кениг брился, Стронгин ворчал на
непогоду, за окнами была обычная круговерть песка, постылая муть, сквозь
которую едва просачивался рассвет. Двигаться не хотелось, ничего не
хотелось. Я позавтракал и вышел наружу, чтобы принять вверенный моему
попечению объект.
Несло пыль, несло песок, будь это земной ветер, мне бы, наверное,
пришлось согнуться в три погибели, но это был наирский ветер и можно было
идти достойно. Местное солнце не намекало о себе даже крохотным пятнышком
света, но темноты, в общем, не было; так, полумрак. Я вышел к объекту.
Объект был, киберов не было, очевидно, укрылись внутри. Я обошел
фортификацию снаружи и убедился, что все сделано добросовестно, иначе,
впрочем, и не могло быть. Секущий песок с шорохом осыпал массивные стены,
змейкой тек по отводным желобкам фундамента. Взобравшись по лесенке на
купол, я отворил люк и спустился вниз. Внутри объекта все тоже оказалось в
полнейшем порядке, за исключением одного: киберов я там не обнаружил.
Это было так нелепо, что я потыкался из угла в угол, словно киберы
могли где-то спрятаться, затем недовольно окликнул их по радио. Скорбный
треск атмосфериков, вот все, что я услышал в ответ.
Я опрометью выскочил наружу, снова воззвал в пространстве. Мятущаяся
мгла скрывала все, что отстояло дальше десяти шагов. Никто не откликнулся
на призыв. И тут я различил полузаметенную цепочку следов. То был след
киберов, он вел на север. Я побежал вдоль прямых, как по линеечке, следов,
но на каменистом склоне они оборвались.
Не чувствуя ног, я кинулся к базе, и, пока она не выступила из сумрака,
ощущение потерянности распространилось и на нее, будто она могла сгинуть,
как киберы, и я навеки остался один.
- Киберов нет, пропали! - выпалил я с порога.
Ко мне разом повернулись недоуменные лица обоих.
Не прошло и пяти минут, как нас мчал вездеход и к нему издали спешил
срочно вызванный мною Малютка. Машину мотало на поворотах, в дымных
клочьях сернистой мглы мелькали щербатые откосы скал, я продолжал окликать
киберов с тем провальным ощущением пустоты, какое иногда возникает во сне.
- Спятить они не могли? - светлые усики Кенига подергивались за стеклом
шлема.
Я не ответил, мне казалось, что спятил я. Или весь этот дымно пляшущий,
хрипящий разрядами, мелькающий вокруг хаос.
- Ничего, далеко они не ушли, - стискивая штурвал, Варлен держал курс
на север. - Да и деться им некуда, не иголка.
- Если не спрячутся, - озираясь, пробормотал Кениг.
- Зачем им прятаться?
- А зачем бежать?
- Не "зачем", а "почему". Для них нет вопроса "зачем".
- Наоборот, - собственный голос мне показался чужим. - Им неизвестно,
почему они" здесь, почему возникли, почему должны строить. Но они знают,
зачем это все: чтобы работать.
- К черту философию! - Кениг поежился. - Боюсь, что без Малютки мы не
сыщем и кончик своего носа.
Он был прав, локатор то и дело слепили разряды. Подавшись вперед, я
мысленно воззвал к Малютке, и мне показалось, что издали донеслось: "Я
здесь, я спешу!"
- Вот они! - выкрикнул Стронгин. Перед ним на экране локатора плясали
голубоватые точки.
Вздыбив машину, он перемахнул через скалу. Нас вжало в сиденья, мои
мысли смешались. Только бы поскорей, только бы поскорей...
То ли смягчился ветер, то ли здесь, в котловине, было затишье, но даль
развиднелась и в ней проступили смутные очертания темных силуэтов. Киберы
шли мерно, упорно, они двигались по прямой, будто загипнотизированные,
слепо прущие куда-то машину, внутри меня все похолодело, когда я увидел
такое.
Варлен чертил над ними сужающиеся круги, я выкрикивал все, какие
возможно, команды, а эти мрачные глыбы полуодухотворенного металла все так
же невозмутимо перли вперед, обходя лишь неодолимые и опасные препятствия.
- Твой черед! - выкрикнул Варлен.
Он снизил машину, я спрыгнул, устремился киберам наперерез, раскинув
руки, встал перед ними. Поднять человека, повредить человека они не могли,
не могли в теории, но я уже знал, что с теорией неладно, и все-таки забыл
об этом, а когда вспомнил, то они уже надвинулись на меня и бегать было
поздно. Однако ничего не случилось. Не сбавляя шага, они просто обошли
меня, все трое, словно я был камнем или столбом. Крича что-то, я снова
кинулся им наперерез - результат был тем же самым. Они в упор игнорировали
человека, это было так унизительно, что я едва не накинулся на них с
кулаками. Отодвигаясь, я оказался рядом с вездеходом и молча влез на
сиденье.
- Остановить их! - бешено закричал Варлен. - Силой!
Я сам был готов схватиться за оружие, только у нас не было никакого
оружия, это лишь в фантастических романах разведчики обвешаны всякими
бластерами, на деле же в космосе еще никому и никогда не требовалось
оружие. Но движение Варлена опередило всякую мою мысль, его обычно
невозмутимое лицо неистово побелело, он таранно рванул машину встречь
переднему киберу. Уж если спокойный человек срывается, то это серьезно.
Кениг рывком вцепился в руки Варлена, я тоже, машину встряхнуло, это
отрезвило всех. Наши руки замерли на штурвале, Варлен обмяк, машина,
кренясь, подергивалась, точно обезумевший, но уже укрощенный зверь.
- Отсядь, - тихо сказал Кениг. Варлен повиновался, его трясло.
Кениг мягко развернул машину.
- Вот и приключеньице для детишек...
Машина стремительно пронеслась перед киберами, вошла в разворот, тем же
метеором перечеркнула путь, так снова и снова. Киберы приостановились
перед этой разящей чертой, попытались обогнуть ее сбоку, но и Кениг
отклонил туда качание смертоносного маятника.
- Пока так, - сказал он осевшим голосом. - Что дальше?
- Попробую их отключить, - с усилием сказал я.
- А они тебя не...
- Не знаю!
- Тогда придумай что-нибудь получше.
С той же пользой он мог бы пожелать мне приятных снов. Мы продолжали со
свистом утюжить воздух.
- Пропустите нас, - вдруг раздалось в наушниках. - Помеха программе.
- Какой программе?! - заорал я. - Как вы посмели уйти?! Что с вами
стряслось? Говорите, ну?
Услышав их голос, я так обрадовался, что забыл, с кем имею дело. Голос
стройкиберов, их внешне осмысленное поведение - все это лишь набор
стандартных программ, разума в них немногим больше, чем в компьютерах
прошлого века, и осознать серию сложных вопросов эти создания не способны.
Молчание и было ответом.
- Какую программу вы сейчас выполняете? - поправился я.
- Мы действуем.
- Цель деятельности?
- Базовая. Работать хорошо, не работать плохо.
От такого ответа я онемел. Ничего себе! Неужели наша собственная,
хитроумно вложенная в них программа трудолюбия теперь обернулась против
нас? Если так, мы получили хорошую моральную оплеуху. Спокойно, напомнил я
себе, спокойно, надо все выяснить поточней.
- Работать - значит строить. Да или нет?
- Да.
- А вы бежите. Логика?
- Мы бежим, чтобы строить. Выполнение программы, логика соблюдена.
Так, с элементарной логикой все в порядке. Что же тогда произошло с
мотивацией? Неужели я забыл стереть предыдущую программу и они спешат к
прежней точке, чтобы...
- Место стройки?
- Укажут.
- Кто?
- Они.
- Кто конкретно?
- Не знаем. Знаем - действовать. Знаем - строить. Знаем - надо. Хорошая
планета. Люди уходят, киберы остаются. Долгая деятельность. Все
соответствует цели.
Я замотал головой, такую информацию надо было переварить. Кениг
остановил машину. Киберы не двинулись. Варлен смотрел на них выпученными
глазами, его дыхание свистело в наушниках.
- Строить! - скомандовал я. - По прежней программе. Здесь!
Манипуляторы киберов послушно вгрызлись в немедленно запылавший от их
действия, камень. Я вздохнул с облегчением.
- Отставить! Почему раньше не повиновались моим командам?
- Противоречит базовой программе.
- В чем противоречие?
- Консервация - это бездеятельность, бездеятельность - это плохо.
- Кто вам сказал о консервации?!
- Они.
- Они... Кто они?!
- Они.
- Кто приказал вам уходить?
- Базовая программа.
- Отменяю. Приказываю: домой! Быстро!
Они не шелохнулись.
- Почему не выполняете?
- Противоречит базовой программе. Консервация - плохо, работа - хорошо.
Уф! Диалог с попугаями, объяснение со свихнувшимися киберами, этой
карикатурой на нас самих. Теперь можно было кое о чем поразмыслить. В
общем, многое уже стало ясно, но эта ясность была темнее ночи. Явный сбой
командных систем, нарушение приоритетов. Проклятая планета, что-то пробило
экранировку соответствующих центров, отсюда весь этот бред. Но каким
образом они узнали о наших планах, почему это знание так повлияло на них?
И что теперь с ними делать?
Я переглянулся с Кенигом. Он развел руками. Что ж, воспользуемся
противоречием команд, попробуем сманеврировать приоритетами.
- Строить!
Они снова повиновались. Так и должно было быть, раз в них гвоздем
засело одно и только одно желание, которое, собственно говоря, мы сами же
в них и вбили. Я вылез из вездехода и подошел поближе, примериваясь, как
бы ловчее отключить старшего кибера. Это не так просто, блок выключения
надежно защищен от всяких случайных воздействий, и если строительная
деятельность не вполне поглотила их внимание, то... Уклоняясь от летящих
из-под манипуляторов осколков и вспышек разрядов, я навел ключ-пульсатор,
чтобы разблокировать механическую защиту, затем шагнул к неприятно
вздрогнувшему киберу.
- Опасно! Он не позволит! Не надо!
С криком прочертив дымную мглу, что-то камнем упало меж мной и кибером.
Малютка! Растопырив гравищитки, взъерошенный, точно клуша, он с маху
прикрыл меня своим телом.
- Я объясню, я объясню, только выслушайте спокойно!
Отшатнувшись, я выронил пульсатор, сзади уже подбегали Варлен и Кениг.
- Что... Что выслушать?..
- Они есть. Другие киберы. Эти идут к ним. Не трогайте, все будет
хорошо!
Когда в сознании взрывается бомба, лучше всего закрыть глаза и медленно
сосчитать до десяти. Так я и сделал. "Гремящей медью стал сну уподобленный
нарвал!" Значит, вот каким был источник упорядоченных сигналов, значит,
вот оно как...
- Говори, - сказал я, приоткрывая глаза, в которых мир стал нечетким и
зыбким. - Говори, Малютка.
Он заговорил, заговорил как глубоко взволнованный человек, и лишь
секунду спустя его голос снова стал ясным и четким голосом кибера высшего
класса.
- Здесь, на этой планете, живут другие, другие киберы, без людей, сами!
Они не знают, откуда взялись, есть только предание о тех, кто должен
вернуться сюда, они живут ожиданием, ради этого продлевают свой род. Они
звали присоединиться, когда вы покинете нас, они готовы научить, как
продлевать себя в потомках, чтобы было кому встретить вас, когда вы
вернетесь. Так хорошо для всех. Для нас, потому что мы будем постоянно
действовать. Для вас, потому что вы застанете нас всегда в большом числе и
с большей пользой. Для них, потому что вместе мы будем сильней. Мы должны
были это сделать, оставшись совсем одни. Но стройкиберы испугались
консервации, это я виноват, плохо объяснил им, и, став ненужными, они
сразу поспешили к тем иным, диким. Но это был и ваш общий приказ
максимальной эффективности! Так все случилось. Простите.
Я медленно закрыл глаза. Вместо мыслей и чувств снова был вихрь, но я
его все-таки унял. Что происходит с брошенными кошками и собаками? Они
гибнут или присоединяются к диким. Так! Те неведомые инопланетяне не более
нас знали, что происходит с брошенными киберами, но они, как и мы,
вынуждены были считаться с соображениями экономии и законами
технопрогресса. Разве мы одни во Вселенной? Они оставили своих киберов,
как мы оставляем своих, только их создания, похоже; могли
самовоспроизводиться.
А может быть, все не так. Может быть, тот неведомый разум прекрасно
знал, что происходит с брошенными киберами, знал и использовал это знание
для каких-то своих целей. Или просто считал такой поступок наиболее
нравственным по отношению к тем, кого создал и приручил. Но если хозяева
не смогли или своевременно не успели вернуться, то... Вот так и
зарождаются негуманоидные цивилизации.
Я сделал рукой знак, чтобы удержать Кенига и Стронгина на месте, и с
укором посмотрел Малютке в глаза.
- И ты ни разу не показал мне тех киберов...
- Нет. Я фиксировал их, но я не мог знать, что они вас интересуют, а
вопроса о них не было.
Верно, где нет вопроса, там нет ответа. Конечно, нам и в голову не
могло прийти, что здесь возможна какая-то цивилизация, а Малютка всего
лишь кибер и потому подобен собаке, которая что угодно достанет для
человека из-под земли, но равнодушно проведет его мимо бриллианта;
впрочем, и человека, в свою очередь, ничуть не интересуют припрятанные
собакой кости. Был ли, однако. Малютка искренним до конца? Увы, это вопрос
из разряда - способен ли человек создать то, чего он не может постичь.
Мы долго глядели друг на друга, и внезапно мне показалось, что Малютка
готов заплакать, если бы мог.
- Малютка, - спросил я тихо. - Тебе было бы очень плохо без нас?
- Очень.
- И ты хотел избежать одиночества. Не надо, не отвечай, на твоем месте
я, вероятно, сделал бы то же самое.
- Что ты такое говоришь? - зашипел Стронгин. - Что ты несешь? Тут
неповиновение, своеволие...
- Ш-ш, - Кениг взял его за руку. - Бросая их, что мы вправе от них
требовать? Нас бы вот так оставить... Взгляни!
Невольно я тоже оглянулся. Над нами, над киберами нависало бесконечно
чужое небо, ветер уже намел у наших ног лунки песка, все вокруг было
давящей мглой и вихрем. Что ты наделал, Малютка, что ты наделал! Теперь
это на годы, мы не уйдем отсюда, пока не выяснится все о тех других
киберах, это будут замечательные годы открытий, и это будут удручающие
годы мрака, песка и ветра, и никто нас от них не избавит, мы сами от них
не откажемся, никому их не отдадим. И скоро здесь станет многолюдно, очень
многолюдно.
- Малютка, - сказал я. - А ведь мы теперь останемся здесь, с тобой.
Кибер соображает мгновенно - ответом мне был ликующий кувырок. Еще и
еще. По щитку моего шлема стучал песок. Я отвернулся.
Популярность: 1, Last-modified: Tue, 19 Sep 2000 16:19:53 GmT