-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Ночь молодого месяца". М., "Молодая гвардия", 1983
("Библиотека советской фантастики").
OCR & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Нежным июньским утром по колено в ромашках, клевере, мяте и ржавом
конском щавеле стоял Координатор Святополк Лосев, подняв глаза к ясному
небу. Руки Координатор глубоко всунул в карманы кожаных брюк, ноги твердо
расставил, словно готовился простоять так сутки. За спиной Лосева пилот
Мухаммед аль-Фаттах делился воспоминаниями со старейшиной Центра Прямых
Контактов Марчеллой Штефанеску.
- ...Когда переходишь границу контроля - это почти световой год от
оболочки, - двигатель сразу выключается, а тебя охватывает жуткая
слабость. Просто падаешь навзничь и лежишь, пока корабль буксируют в
порт... Можно умереть со страху.
Марчелла терпеливо кивала, не отрывая глаз от неба. Только оператор
телевидения показывал профессиональное безразличие, сидя с камерой на
груди и выстругивая ножом свисток из ольховой ветки. Святополк попробовал
долго не мигать, почувствовал резь и зажмурился. Наперебой верещали
кузнечики, дивная акустика безветренного утра приблизила к самому уху
фырканье коней за рекой, и посвистывание прибывающих гравиходов, и шорох
луга под ногами любопытных.
Возникнув странным образом, словно не извне, а в самом сознании, покрыл
всю пестроту звуков мелодичный звон басовой струны. Лосев разжал веки, но
все-таки упустил момент появления гостя. Впрочем, этот миг остался
неуловимым, как погружение в сон, и для всех встречавших, и для
телезрителей, и даже для тех, кто просматривал потом тысячекратно
замедленную видеозапись.
В небо же смотрели, по земной привычке ожидая корабля или, по крайней
мере, какого-то видимого приближения. Но гость, неоспоримо реальный, в
ярко-голубой рубахе и белых брюках, возник ниоткуда. Он зашагал по траве
навстречу внезапно налетевшему порыву ветра и без колебаний протянул руку
Святополку. Координатор уважительно стиснул и потряс цепкую холодную
кисть, решив, что такой шелковистой кожи не бывает даже у пятилетних
детей. Конечно же, гость был настоящим человеком, хорошо сложенным и
красивым мужчиной. Может быть, даже слишком красивым, вернее, каким-то
эталонным, с утрированно правильными чертами лица.
Ветер стих. Гость поцеловал руку Марчеллы и сказал, что Центр Контакта
имеет образец совершенного существа в лице своего старейшины. Невероятно
пластичный и точный в каждом движении, он прямо-таки весь переливался, как
сделанный из дыма. Пилот Мухаммед аль-Фаттах был радостно узнан, обнят и
спрошен: как добрался обратно? "Ничего, знаете ли... У вас рука легкая", -
замешкавшись, ответил пилот Мухаммед. Белозубая улыбка оператору - тот
давно уже на ногах, ищет наилучшие ракурсы съемки. Затем обе руки гостя
поднимаются над головой и, соединяясь, энергично встряхиваются - это
предназначено любопытной толпе за рекой. Оттуда крики, аплодисменты.
Святополк подумал с неожиданной неприязнью, что гость умеет, все умеет.
Не успев появиться за Земле, как ни в чем не бывало отпускает комплименты,
целует ручки, раскланивается с публикой, изображая на лице именно то, что
следует изображать. Вероятно, они привыкли перевоплощаться, попадая в
чужие цивилизации, особенно в такие, как наша - моложе на десятки тысяч
лет... Пилот Мухаммед аль-Фаттах, чьи предки три века назад царапали
деревянным плугом сухую землю в Аравии, случайно напоролся на его родину.
"...Так я и поверю, что ты не знаешь, как он летел обратно. Небось сами
же и вычистили ему дорогу до самого Солнца, опекали корабль Мухаммеда -
первобытную пирогу, занесенную в ваш космопорт..."
Они там сблизили чуть ли не двадцать звезд, полторы сотни планет
переплавили в одно тело, окружили все это мощной скорлупой напряженного
пространства. А мы в этом месте отметили на картах гигантский "коллапсар"
и обходим его десятой дорогой. Мухаммеда занесло дрейфом после аварии
отражателя, он уже по экстренному каналу связи попрощался со всей родней.
Приветственная речь лилась быстро и свободно, как по написанному
тексту, - отточенные формулировки, емкие образные фразы, местами почти
стихи. Неудержимая экспансия разумной жизни, слияние отдельных ручейков
разума в единую реку, в перспективе - вступление Земли в Союз Систем.
В перспективе... Пожалуй, до тех пор, пока Земле выдадут удостоверение
Союза Систем, над прахом Святополка Лосева сгниет не один слой мертвых
деревьев, а уважаемый гость, вечно молодой и энергичный, щеголяя идеальной
дикцией, будет держать речь на галактическом собрании, с необидной иронией
вспоминая свой первый визит к землянам...
Открыв подкупающе широкой улыбкой великолепные зубы, гость опять
соединил руки над головой. Святополк жестом велел прекратить телепередачу;
упругим балетным движением гость повернулся к Лосеву:
- Ну, какая у нас на сегодня программа, Координатор?
"Скорее всего, он читает наши мысли, но если гостю угодно задавать
вопросы, поддержим эту игру".
- Прежде всего: вы нуждаетесь в отдыхе?
"Честное слово, его физиономия стала чуть ли не виноватой".
- Думаю, что не нуждаюсь. ("Конечно, прогулялся в белых брюках через
Галактику".)
- Отлично. Тогда мы сначала проведем маленький диалог в Совете
Координаторов. Затем, если вы, конечно, позволите, вас обследует комиссия
ксенобиологов на Мальте.
- Я, конечно, позволю. Не думаю, чтобы мы с вами захотели что-нибудь
скрывать друг от друга.
- Конечно, это не в наших интересах. Ну а с Мальты, если успеем до
ночи...
"Не думаю, чтобы мы с вами захотели что-нибудь скрывать друг от
друга..."
Тут Святополку пришла в голову настолько шальная, захватывающая мысль,
что он даже забыл про ласковые светлые глаза гостя, глаза, лишенные
возраста и, возможно, читающие в чужих мозгах. Он сам толком не знал,
почему внезапная идея показалась ему настолько удачной. Чувствовал одно:
если он, Святополк, не выполнит задуманного, его странная неприязнь к
гостю вырастет до размеров непозволительных... Неприязнь, в которой стыдно
признаться самому себе и которая очень похожа на голос ущемленного
самолюбия. Все-таки привык человек считать себя совершеннейшим из существ.
- ...Если успеем до ночи, посетим один... памятник.
Они шли к ожидавшему гравиходу Совета, и Лосеву казалось, что ласковые
глаза стали жестче и все лицо гостя приобрело новые, более твердые
очертания. Неужели угадал? Странная, невообразимая встреча... Летящие шаги
гостя с легким зависанием в воздухе были изящнее любого балета, и туфли,
сплетенные красивым узором из полосок белой замши, тоже являли шедевр,
несмотря на то, что его мир до сегодняшнего дня не имел представления о
замше...
Диалог в Совете получился превосходный. Координаторы ликовали: встреча
с посланцем Галактического Союза открывала новую эпоху, едва ли не самую
серьезную в мировой истории, неуклюжему застенчивому пилоту аль-Фаттаху
уже готовился пьедестал в галерее благодетелей человечества.
Один только Святополк Лосев, хотя и понимал причины такого ликования и
сам подписался под восторженным посланием Совета ко всем землянам,
сохранял в душе глухие, щемящие сомнения. Ему удалось подробнее
разобраться в себе, когда машины биоцентра в Валетте подвергали гостя
обследованию. Ни бездонные энергетические ресурсы гостя, ни его
неуязвимость и бессмертие, ни способность путешествовать между звездами
без всяких машин не вызвали у Лосева обострения неприязни. Значит, вовсе
не зависть управляла Координатором, не попранное самолюбие землянина, еще
вчера мыслившего себя пупом вселенной. Чудилась в изысканно правильном
нежном лице, осененном густыми ресницами, некая... нет, не фальшь,
мудрость и могущество были несомненны... а некая нехватка очень важных
свойств, которые человеку безусловно присущи, а вот гостю - кто его знает!
Святополка бес дергал за полу, собственная шальная идея стала для него
совершенно понятной, и он едва дождался окончания кибернетического шабаша
на Мальте.
...Осторожно, чтобы не задеть юные деревца, Лосев приземлил гравиход
возле березовой рощи. За белыми праздничными стволами в медном
предзакатном свете начинались бархатные переливы ровного до горизонта поля
высокой травы. Тонкая роща была, видимо, в несколько раз моложе старинного
рва, прямой линией распоровшего степь, рва, чьи отвесные стены давно
сгладились, мягко слились с дном, утонули в могучей траве, лопухах,
бесчисленных одуванчиках.
За рвом зеленый и рыжий мох весело испятнал бетонные столбы с
верхушками, изогнутыми прочь от рощи, и целые ковры вьюнков шевелились на
ржавой многоярусной проволоке, протянутой между столбами, на странной
проволоке, подобной злому растению, через равные промежутки ощетинившемуся
пучками шипов. Кое-где проволоку оборвал своей тяжестью вековой виноград.
Уцелевшие фарфоровые изоляторы на столбах блестели, не поддаваясь
разрушению.
Святополк первым перепрыгнул через клубки сухих виноградных стеблей,
спутанных с железом в месте обрыва проволоки. Гость, почему-то утративший
элемент полета в походке, стал перелезать, высоко подобрав брюки.
Унылым шахматным порядком ютились вросшие в землю почернелые кирпичные
бараки с двускатными крышами. В тылу бараков плоское широкое здание
подпирало высоченную дымовую трубу. Трава освоила за два века жесткий
щебень плаца, и буйный кустарник врывался в распахнутые двери бараков.
Лосев молчал, щурился в сторону. Хрустя щебнем, подтянутый и стройный
гость шагал вдоль угрюмой стены. Перейдя ржавые, словно запекшейся кровью
покрытые рельсы узкоколейки, они вошли в широкие, обитые железом ворота
здания под трубой. И гость, не сказав ни слова, с лицом строгим и
неподвижным, прогулялся вдоль длинного ряда душевых колонок и потрогал на
полочках каменные кубики мыла, так ни разу и не использованные триста лет
назад. Святополк своими мыслями заставил гостя поднимать глаза к дырочкам
душа и подолгу стоять так, изучая остатки облупившейся краски, поскольку
не воду давал этот душ...
А потом они поднялись к печам; поднялись по ветхой лестнице, потому что
огромные грузовые площадки - лифты, некогда поднимавшиеся к печам из
душевой, давно приросли к фермам своих шахт, да и не поехал бы на них
никто из землян, будь они трижды исправны.
Многочисленные печи встретили гостя по-разному. Одни, наглухо прикрыв и
задвинув засовами толстые стальные заслонки, другие - распахнувшись
настежь и обнаружив затхлое нутро, где, кроме пушистой пыли, ничего уже не
было на острых ребрах колосников.
Гость провел холеным пальцем по ребру, счищая пыль, и оттого показался
Лосеву чуть более близким, человекоподобным.
Но ничего не было сказано ни возле печей, ни после спуска на первый
этаж, в демонстрационный зал музея. Гость бегло осмотрел стенды с
пожелтевшими фотографиями, документы, увенчанные изображением птицы.
Задержался перед витринами.
Там, за стеклом длиной в пятьдесят метров, давно слежалась бурой массой
женская, мужская и детская обувь - она и в новом-то виде была такой
нелепой, тяжелая старинная обувь, а теперь еще сохла три века слоем выше
человеческого роста, и трудно было разобрать подробности. Игрушки тогда
тоже были не чета нынешним... Во всю длину зала, высотой почти до половины
стен - срез толщи линялых медведей, грузовичков и мячей, сморщенных, как
печеные яблоки. Множество совсем убогих кукол-самоделок из мешковины,
размалеванных сажей...
Витрины были сделаны сразу после того, как здесь все кончилось.
Огромные витрины, реклама древней всемирной парикмахерской, где выставлен
напоказ целый стог волос: жестких, курчавых и черных, шелковистых русых,
длинных, льняных детских кудряшек и седин, состриженных целиком, до корня.
И маленькие витрины, полные радостного блеска, - золотые россыпи,
сказочная пещера, аквариумы с яркой радостью, до половины заваленные
золотыми и серебряными коронками, иногда и с зубом в середине, заваленные
искристыми драгоценностями, обручальными кольцами...
Закат немыслимо раскалил перисто-кучевое небо, когда они выбрались на
плац. Дальше несколько бараков были в натуральную величину сделаны из
черного мрамора, и гнутые столбы ограды тоже, и посреди плаца огромные,
выше бараков, изломанные мраморные фигуры с гигантскими провалами глазниц
сплелись, протянув руки к Вечному огню.
Собственно, в реальной части разрушение тоже было остановлено: железо,
дерево и прочие материалы законсервированы в те времена, когда люди сумели
надежно это сделать.
Остановились возле огня в бронзовом венке. Маска гостя, суровая,
заострившаяся, оживлена только пляшущими бликами. Суровость можно
объяснить по-разному. Как знать, может быть дойдет он из чистой вежливости
до ограды, извинится и исчезнет, струнным аккордом колыхнув траву.
Исчезнет вместе с немыслимо радужным будущим, со всеми надеждами на новую
эпоху, потому что одно дело - прочесть в сознании землян память о кровавом
прошлом, прошлое у всего Союза Систем, возможно, было не лучшим, и совсем
другое дело - самому явиться в такое место, где еще каких-нибудь три века
назад, в масштабах Союза - вчера, трудилась вот этакая фабрика, образцовое
промышленное предприятие. Явиться, имея в качестве гида самолюбивого
Координатора, который испытывает гордость по поводу того, что его далекий
предок свалил гусеницами танка ограду этой фабрики и навсегда прекратил
работу в ее цехах. И не просто гордость, а еще и чувство превосходства:
на, мол, смотри, чистоплюй, вы там уже сто тысяч лет на арфах бряцаете,
праведники, а мы... Да, снова закроется для нас мнимый "коллапсар", и
теперь, видимо, очень надолго.
Святополк представил себе, как недоумевающего Мухаммеда или другого
пилота на подходах к оболочке берут этак бережно вместе с кораблем и
возвращают на стартплощадку. Или стирают память о координатах "коллапсара"
в мозгу всех землян. Или...
- Идемте, - ровно и мелодично, как всегда, выговорил гость, резко
повернулся и зашагал вдоль полотна к железнодорожному въезду. Сгустились
сумерки, и Святополк явственно представил себе другой возможный исход
своей авантюры.
В том ли беда, что закроется "коллапсар" и Совет отдаст Лосева под суд?
Ведь Союз Систем из чисто гуманных соображений - поди знай, как они там
понимают гуманность, - может не только не отозвать посла, но и, наоборот,
слишком заинтересоваться Землей. Гость говорил, что такой молодой и еще
недавно столь жестокий мир они обнаружили впервые. Ну что ж, вот и начнут
нас... гм... переделывать, избавлять от вредных наследственных свойств.
Действительно, было ли их прошлое таким же страшным? Может быть, земляне -
космические выродки, раса садистов, а все остальные цивилизации даже мух
убивали, крепко посовещавшись? Ведь это в конце концов даже опасно -
космическая экспансия вчерашних любителей душевых с сюрпризом...
Святополк шел на подгибающихся ногах, боясь даже поднять глаза на
упруго шагавшего спутника. Попытаться изменить ситуацию? Поискать какие-то
мудрые, точные слова? Даром. Нужны ему твои звуковые волны. Вероятно, ты
для него теперь объект исследований, возможно, грядущих экспериментов, но
уже никак не субъект, не существо, к которому применима этика. Объект, а
не субъект... Знакомое словосочетание. Разве не тех же взглядов
придерживались строители фабрики? Существо, к которому неприменима этика.
Низшая раса. Нидерменш. Непригодные уничтожаются, изолируются, так-так...
Столбы, загнутые внутрь, ярусы хищной проволоки.
Скорлупа напряженного пространства.
Гость остановился и обернулся, уже стоя за воротами в пышной траве, в
лиловом свежем воздухе, и было трудно разобрать выражение его глаз.
- Что мы будем делать дальше, Координатор? Вы еще что-нибудь мне
покажете?
Святополк, чувствуя, что безудержно краснеет, ответил:
- Я - нет, извините... Скоро меня сменят. Мы ночью отдыхаем,
восстанавливаем силы.
- Хорошо, тогда и я отдохну до утра. А завтра вы будете со мной?
Лосев молча кивнул. Ему никогда в жизни не бывало так стыдно.
"...Я убедился, что мою бедную голову, пожалуй, и в самом деле надо
чистить, всерьез чистить от гнусных комплексов, от позорной
подозрительности. Прости меня. Я примерил твой мир к образцам земной
этики. Я оказался непростительно горячим, я совсем запутался и ничего уже
не понимаю. Мы в самом деле слишком молоды. Уйди в свою страну, где
двадцать солнц горят над невообразимым раем бессмертных селений. Дай нам
созреть. Вы там даже не представляете, какое непомерно гордое, ранимое,
страстное, противоречивое создание - землянин. Как самозабвенно он
совершает ошибки, как сладко раскаивается потом. Я пошел в своих выводах
дорогой, подсказанной суровыми предками, и тем обнаружил, что раны
человеческой души еще не зажили. Уйди и прости".
Легко, словно пар, гонимый ветром, гость подошел к Святополку, ласково
положил руку ему на плечо:
- Раны не заживают никогда, Координатор, любимый брат мой.
И, наклонившись, сорвал несколько белых кашек и несколько головок
клевера и спрятал их под рубашкой, ярко-голубой даже в сумерках.
Популярность: 1, Last-modified: Tue, 19 Sep 2000 16:20:33 GmT