---------------------------------------------------------------------
Книга: Г.Гор. "Волшебная дорога". Роман. Повести. Рассказы
Издательство "Советский писатель", Ленинградское отделение, 1978
OCR & SpellCheck: Zmiy ([email protected]), 16 ноября 2002 года
---------------------------------------------------------------------
Я играл в лесу. Ручей кипел у моих ног. Вода была желтая, а камни
зеленые. Траве было тепло возле ручья. Сосны отодвинулись от ручья. Они,
наверно, боялись ручья, их корням было жарко. Тогда я еще не знал, что
горячие ручьи редкость.
Я играл у ручья с изюбром, вырезанным из сосновой коры Микулой. Микула
был слепой орочон. Правый глаз его был мертвый, а левый видел все, как
вечером, смутным.
Я играл один. В поселке, кроме меня, не было детей.
Между двух гор стояли три дома в лесу и маленькая баня. В баню бежала
горячая вода из ручья по желобку. Возле бани ходил олень, щипал мох. Это был
олень орочона Микулы. В бане мылась моя мать. Она сидела в сосновой бочке,
вделанной в пол, и горячий ручей, пахнувший горой и лесом, бежал к ней на
колени.
Отец стоял у окна в большом доме и чистил ружье. Он собирался на охоту.
В двух других домах жили три китайца и орочон Микула.
Я любил китайцев. В доме у них пахло пампушками. Китайцы были легкие
люди и говорили на своем прекрасном и непонятном мне языке.
- Коля, - просили меня китайцы, когда я приходил к ним, - сыграй, Коля.
Я играл им на маленькой гармошке, подаренной мне проезжим кооператором.
Китайцы трогали меня быстрыми пальцами. На пальцах у них были длинные ногти,
и пальцы у них были тонкие, живые, не похожие на пухлые пальцы моего отца.
Отец мой был толстый человек и, когда подымался на гору, пыхтел. Я
знал, что у него было больное сердце. Отца я боялся. Он был строгий. И мать
иногда плакала. Она просилась в город. Город был очень далеко. Она
жаловалась, что вышла замуж за нелюдима, за лесного бродягу, который не
любит никого, кроме китайцев и орочон, и что гора дороже ему жены и ребенка.
Мать плакала, а отец хмурился.
- Нина, - говорил он, - я тебя не задерживаю. Поезжай.
Но мать не уезжала.
Отец мой любил гору и горячий ручей. Он искал что-то, - не золото,
которое искали китайцы, а что-то другое, что было дороже золота.
Теперь мне известно, что отец мой был чудак и что в тайге он искал
необыкновенных людей. Он хотел написать книгу. Отец мой не был писателем, он
был мечтателем и в тайге собирал сказки, записывал рассказы досужих людей,
орочон и приискателей.
В это утро, как я уже сказал, моя мать мылась. Ручей журчал по
деревянному желобу, и мать моя, как и я, любила, наверное, его шум. Она
распахнула дверь мокрой рукой и позвала отца, чтоб он сходил за водой. Отец
принес из реки ведро студеной горной воды и подал его матери. Я это видел.
Олень смотрел на мою мать в открытую дверь. Отец что-то сказал матери, она
рассмеялась и закрыла дверь. Я видел, как показались ее плечо, белая рука и
спина, закрытая длинными распущенными волосами. Отец, насвистывая, пошел в
дом. Он шел покачиваясь, утренний, счастливый, и подмигнул мне. Я смотрел на
китайцев. Они сидели на высоком берегу бурной нашей реки и промывали золото.
Ручей журча бежал в лес. Он звал меня в лес с собой. Над синими
деревьями висело облако, наполовину розовое, наполовину белое, утреннее
облако, похожее на изюбра.
Я шел по берегу горячего ручья. Возле ручья росли кусты с розовой
нежной корой. Мне хотелось срезать ветку и сделать из нее свистульку. Я шел
по берегу ручья и слышал его шум. Показалась дорога. Дорога была узкая,
протоптанная оленями. Я знал, что она терялась в тайге. К людям в город у
нас была одна дорога - река. Моя мать любила смотреть на реку. Река текла к
другой большой реке, на берегу которой стоял город.
Я наклонился над низким кустом, чтобы срезать ветку, и услышал топот.
Словно табун диких оленей бежал по тропе. Из лесу выехали всадники. Они
куда-то торопились, - должно быть, ехали к нам в гости. Один из них
остановился и спросил меня:
- Папа дома?
- Дома!
- А мама?
- И мама дома.
Он посмотрел на меня внимательно.
- Как же тебя звать? - спросил он меня.
- Коля.
- Молодец, Коля, - сказал он и ласково мне улыбнулся большим ртом.
Я задержался, срезая ветку, и отстал от всадников. Я любил гостей.
Гости привозили с собой незнакомое, веселое, что-то другое, чего не было у
нас. Мать моя смеялась, когда приезжали гости. Лицо у нее оживало. Отец
рассказывал гостям о своей жизни у горячего ручья. Я садился на колени к
гостям и смотрел им в рот. Мне хотелось, чтоб гости остались у нас навсегда.
Но в этот раз гостей ехало очень уж много.
Я сел в траву, чтобы сделать свистульку из срезанной ветки. Мне
хотелось показать свистульку гостям. Рука моя торопилась, и я испортил
ветку. Мне пришлось вернуться и срезать другую ветку. Я сделал из нее
свистульку. Свистулька получилась хорошая и свистела, как птичка, словно
птичка сидела у меня во рту.
Я шел посвистывая. Олень по-прежнему ходил возле бани и щипал мох.
Матери моей, наверное, в бане уже не было. Она, наверное, была с гостями. Я
подошел к оленю и погладил его. В ладони я почувствовал влажный олений рот.
У крыльца я увидел гостей. Они сидели на лошадях. И только тот, с
большим ласковым ртом, что спрашивал меня в лесу, стоял на крыльце и смотрел
на солнце над рекой, на дальние горы, нежные и небесные, на горы, которые
сливались с лесом и с небом. Отца моего не было с гостями. Дверь в наш дом
была открыта, и там было тихо, словно никого не было.
- Коля, - сказал мне человек с большим ласковым ртом, - иди-ка сюда.
Я подошел к нему.
- Мальчик, - сказал мне тот высокий человек. - Иди посмотри на папу. Мы
убили твоего папу. Он там лежит, твой папа, на полу.
Я вошел в тихий наш дом. Мне стало душно, как во сне, и хотелось
крикнуть. Но, как во сне, я не мог крикнуть: на полу лежал мой отец.
- Папа, - сказал я, - они говорят, что они тебя убили. Папа, они тебя
не убили? Папа!
Я положил руку на грудь отцу, и пальцы мои попали во что-то живое,
липкое.
- Папа, - сказал я, - за что они тебя убили? Папа, да папа же! Папа! За
что они тебя убили? Папа!
В комнате жужжала муха. Ей было душно. Она билась о стекло, просилась в
лес. Я распахнул окно. Но ветра не было. И в комнате по-прежнему было душно,
как во сне. Отец мой лежал на полу, и голова его смотрела на меня.
Вещи стояли прежние. На стене тикали часы. Гости ничего не тронули.
Даже ружье, которое отец чистил, висело вместе с патронташем и тунгусским
ножом на большом гвозде в углу.
Я вышел на крыльцо. У крыльца никого не было. И только трава,
растоптанная копытами лошадей, трава под нашим окном, напоминала, что они
только что были здесь.
- Мама! - позвал я. - Мама!
Мать не откликнулась.
Я подошел к бане и распахнул дверь. Мать моя сидела в сосновой бочке.
- Мама! Да мама же! - крикнул я.
Она не ответила.
Она смотрела на меня неподвижными глазами. Рот ее был открыт. И вода из
желоба журча падала на нее.
- Мама!
Но мама была холодная в горячей воде, чужая, словно то была не мать, а
другая, незнакомая женщина.
Я выбежал из бани. В поселке было тихо. И только олень ходил и щипал
мох, побрякивая колокольчиком.
Я шел в домик к китайцам. Китайцев не оказалось дома. Я нашел их возле
реки, где они промывали золото. Они лежали рядом тихие, как моя мать там, в
сосновой бочке, как отец в доме на полу. Я искал Микулу, Микулы не было.
Я был один в поселке. Кроме меня и оленя, не было никого. Я подошел к
оленю. Он был теплый, и от него пахло соснами, пахло мхом, пахло рекой.
- Где Микула? - спросил я оленя.
И олень посмотрел на меня, словно понял меня и хотел ответить мне на
своем оленьем языке.
На тропинке, которая вилась от бани к дому, я увидел свою свистульку.
Ту самую свистульку, которую я нес, чтобы показать. Я не поднял свистульки.
Теперь она была мне не нужна.
Я стоял на тропинке, протоптанной моей матерью. Моя мать ходила по этой
тропинке за дровами и за водой. Моя мать была недалеко от меня. Дверь в баню
была открыта.
Солнце исчезло за горой. Возле нашего дома стало темно. Черно стало в
лесу. Окна нашего дома стали темными. В открытой двери бани что-то белело.
Может быть, это была моя мать.
Ручей журчал в темноте. Он журчал ласково. Я сел возле него на теплую
траву, боясь дома и бани. Мне было холодно и, чтобы согреться, я опускал
концы пальцев в горячий ручей, чувствуя его тепло. Ручей был возле меня, и
где-то в темноте позванивал колокольчиком олень. Олень ходил невидимый, я
слышал его шаги, и мне хотелось крикнуть ему, позвать, но я боялся своего
голоса.
Утром из лесу вышел Микула. Слепой шел с вытянутой рукой, трогая
деревья. Я боялся испугать его криком и ждал, когда он подойдет ближе.
- Микула, - прошептал я.
Он услышал мой шепот и остановился у ручья.
- Это ты? - сказал Микула. - Живой, значит. Я искал тебя в лесу. Эти,
которые были вчера, проезжали мимо меня. Я думал, они меня убьют, но они
меня не тронули. Один мне сказал: "Ты и так, как в могиле, старик. Темно
тебе. Живи, бог с тобой". При мне они подъехали к дому. Отец твой вышел к
ним. Они ему говорят: "Сказки любишь, мы тебе сейчас расскажем. А пока
золотишко тащи. Мы едем в Японию. Нам оно там понадобится, а тебе оно теперь
не нужно. Теперь тебе, брат, ничего не нужно, ни жены, ни сына". Отец твой
спрашивает их: "Кто вы?" А они смеются: "Тебе не все ли равно? На том свете
тебя не спросят, кто тебя туда отправил - семеновцы или каппелевцы". Я
надеялся, что они меня убьют. А они мне говорят: "Не хотим марать руки об
старика. Все равно подохнешь. Безглазый ты". Вот так-то, сынок.
Мы сидели верхом на олене - Микула и я. Олень шел, покачиваясь, возле
черной горы. Гора была крутая, обгорелая. Пожар здесь пробежал недавно и
изменил местность. Слепой Микула трогал деревья и камни и не узнавал. Он
смотрел на мир моими глазами и спрашивал меня, что я вижу. Но я не видел
ничего, кроме черных обгоревших деревьев и пепла на том месте, где недавно
еще росла веселая трава.
Микула вез меня в страну озер, в большие пихтовые леса. Страна эта была
за горой. Там было много ручьев, в больших пихтовых лесах возле горы. Там
было много озер. В больших пихтовых лесах возле озер жили его друзья. Микула
вез меня к своим друзьям. Там было другое небо, в больших пихтовых лесах.
Небо, светлое, как озеро, небо, полное птиц.
Микула вез меня на своем олене и тихо рассказывал мне про пихтовые
леса. Но я не верил ему и думал о человеке с большим ласковым ртом.
Популярность: 1, Last-modified: Sat, 16 Nov 2002 09:39:56 GmT