---------------------------------------------------------------
     OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------


                         ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РОМАН



                    МИНИСТЕРСТВА ПРОСВЕЩЕНИЯ РСФСР
                             МОСКВА 1962

     Мог ли когда-нибудь ученик четвертого класса "Б" Третьей  майской
средней школы Леонид Бубырин,  или попросту Бубырь, страстный любитель
хоккея и непробиваемый вратарь дворовой команды,  даже в мыслях предс-
тавить, что станет не только свидетелем, но и одним из участников изу-
мительного научного эксперимента - превращения человека в пучок  кван-
товой энергии и воссоздания его вновь на расстоянии десятков тысяч ки-
лометров!
     А началась эта история всего-навсего с ...обыкновенной картофели-
ны, неожиданно появившейся на Ленькином столе, когда тот самым буднич-
ным образом решал простую арифметическую задачу...






     Семь городов Греции - Смирна,  Родос, Хиос, Аргос, Колофон, Сала-
мин,  Афины - столетия ссорились и даже дрались друг с другом за честь
называться родиной великого певца - Гомера...
     Двадцать городов Италии спорили о том, где именно родился Христо-
фор Колумб,  и каждый из двадцати городов неопровержимо доказывал, что
Колумб родился вот здесь,  в этом самом городе, а все остальные девят-
надцать городов просто жалкие врунишки...
     И, хотя  место и время рождения Юрия Сергеева известны сейчас лю-
бому жителю земного шара,  все-таки более ста городов и поселков  всех
пяти континентов по сей день спорят, где началась его история.
     Немаловажными данными по этому вопросу располагает  Леонид  Бубы-
рин,  лицо, вполне заслуживающее доверия. Его хорошо знают не только в
четвергом классе "Б" Третьей майской средней школы, но и по всей улице
Карла Маркса. Леонид Бубырин и его друзья Павел Алеев, Нина Фетисова и
многие другие приводят веские доказательства того, что история Велико-
го Открытия и Великого Подвига началась во вторник,  17 декабря, в го-
роде Майске,  в доме э 3 по улице Карла Маркса,  в квартире э 43,  где
живет Леонид Бубырин, почему-то прозванный Бубырем.
     В это утро после многих пасмурных дней ленивое зимнее солнце выш-
ло наконец погулять, и ранние солнечные зайчики весело прыгали по ком-
нате.  Необыкновенного здесь не было ничего,  но корпеть в такой  день
над арифметикой становилось просто невыносимо.  Леня Бубырин,  человек
разумный, давно выскочил бы во двор, но рядом, неподвижная, как скала,
сидела  мама.  В  ее упорном молчании и непроницаемом лице было что-то
такое, что заставляло Бубыря протестующе сопеть, но, в общем, помалки-
вать.
     - Ну? - изредка говорила мама.
     - "В саду пятьсот восемьдесят шесть яблонь...  - подумав, начинал
сердито шептать Бубырь.  - Это на сто тридцать восемь деревьев больше,
чем груш,  и на девяносто пять деревьев меньше,  чем вишен... - Сделав
большую паузу и тяжело вздохнув, он дочитывал с некоторым удивлением в
голосе: - Сколько всего деревьев в саду?"
     Мама испытующе устремляла на него требовательные глаза, но Бубырь
молчал,  упорно и внимательно всматриваясь в чистый лист тетради,  или
загадочно обозревал снежную даль за окном.  Ну какие там груши и вишни
зимой!  Вот  если б задача была о пропущенных и забитых хоккейных шай-
бах,  тут он сообразил бы в два счета!.. А что это значит - в два сче-
та?  Поразмышляв об этом, Бубырь начал гадать, с каким счетом "Химик",
знаменитая хоккейная команда  города  Майска,  выиграет  у  кировского
"Торпедо", своего ближайшего соперника. Лицо Бубыря сохраняло при этом
такое озабоченное, вдумчивое и даже скорбное выражение, что мама нача-
ла сочувствовать своему сыну, а он в это время уже вспоминал, внутрен-
не ликуя, обо всех прошлых славных победах "Химика".
     Из окон третьего этажа,  где помещалась квартира Бубыриных, виден
был небольшой чистенький сквер, где, по пояс в снегу, зябко вздрагива-
ли  тонкие кустики.  На дорожке,  то прижимая носы к талому снегу,  то
подпрыгивая,  как серые пружины, захлебывались радостным лаем и весело
косили глазами по сторонам два длинноногих щенка - будущие грозные ов-
чарки.  Передними на четвереньках,  взбивая валенками лежалый  снег  и
взвизгивая от восторга,  лаял малыш лет четырех. Девочка чуть побольше
тащила его из снега,  а на скамейке совсем еще молодые мамы, привалив-
шись друг к другу,  хохотали, смущенно и гордо поглядывая на прохожих.
За сквером, а также направо и налево были видны дома, люди, грузовики;
на бетонной площадке стоял яркий,  новенький вертолет, готовясь к оче-
редному рейсу Майск - Горький. Из огромного самосвала грузили в верто-
лет какие-то ящики,  а по улице бежал плечистый,  рослый парень, боясь
опоздать на посадку.  "Бычок!" - радостно вздрогнул  Бубырь,  вспомнив
своего  любимца  - капитана хоккеистов "Химика".  Но,  присмотревшись,
убедился, что это вовсе не Бычок...
     - Ну? - грозно произнесла мама.
     Бездействие и слишком долгое молчание,  а  главное  -  счастливая
улыбка,  мелькнувшая  некстати на пухлой физиономии Бубыря,  вызвали у
нее нежелательные сомнения.  И  Бубырь  трагически  зашептал,  заткнув
пальцами уши:
     - "В саду пятьсот восемьдесят шесть яблонь... Это на сто тридцать
восемь деревьев больше, чем груш..."
     - "...и на девяносто пять деревьев меньше,  чем вишен".  -  Мама,
кажется, начинала сердиться. - Это я слышу в седьмой раз. Что дальше?
     - "Сколько всего деревьев в саду?" - голосом  невинным  и  полным
задумчивости неторопливо выговорил Бубырь.
     - Вот это я и хотела бы наконец выяснить! - крикнула мама. - Вынь
карандаш изо рта!
     Но маминому любопытству пришлось остаться  неудовлетворенным.  Не
успел Бубырь вынуть карандаш изо рта,  как в воздухе что-то сверкнуло,
слабо щелкнуло, и тотчас по блестящему и чистому листу классной тетра-
ди  в клеточку покатилась большая розовая и,  кажется,  хорошо вымытая
картофелина, которой здесь вовсе нечего было делать.
     - Тю! - удивленно сказал Бубырь.
     - Это что такое? - закричала мама.
     - Картошка,  - сказал Бубырь,  вытаскивая из-под картофелины свою
тетрадку и с удовольствием убеждаясь,  что особых повреждений  нет.  -
Сырая...
     Прицелившись, он щелкнул картофелину, которая смирно посматривала
на него белыми глазками.
     - Я хочу знать, откуда взялась эта картошка! - рассердилась мама.
- Что все это значит?
     - А я сам не знаю, - поспешил отмежеваться Бубырь.
     - Безобразие!  Я вечно нахожу в твоих карманах куски пирога, бул-
ки, даже колбасу! - с негодованием продолжала мама. - Посмотри на свой
живот!  (Бубырь  немедленно  последовал этому совету.) Над тобой и так
все смеются! Но чтоб таскать сырую картошку...
     - Мама,  - очень серьезно и убедительно сказал Бубырь,  - честное
слово, я ее не таскал.
     Мама внимательно посмотрела на своего сына и подумала, что он как
будто говорит правду.
     - Тебе известно, что чудес не бывает?
     Бубырь пренебрежительно фыркнул и пожал плечами,  как  убежденный
реалист.  При этом он несколько покривил душой. Конечно, он не верил в
чудеса и с презрительным сожалением посмотрел бы на младенца,  еще ве-
рящего в подобную ерунду,  но когда он раскрывал толстую книгу русских
сказок или арабские сказки,  то,  увлеченный чудесными вымыслами, он с
душевным трепетом следил за приключениями героев, веря в те минуты и в
небывалые происшествия,  и в чудесные превращения... Может быть, и эта
картофелина из сказки?
     Мама задумчиво протянула руку и взяла картофелину.  Это был  чис-
тый,  крепкий и довольно увесистый экземпляр из тех,  которые попросту
называют "рассыпухой".  Мама перевернула картофелину другой стороной и
тотчас слабо вскрикнула.
     - Что ты?  Что? - Бубырь на коленках прополз по столу, через тет-
радку, заглядывая на картофелину сверху. - Что там такое?
     - Тут... тут буквы!.. - выговорила мама.
     - Буквы?  - Бубырь от восторга едва не свалился со стола.  - Где?
Дай!
     Мама повернула  к нему картофелину,  и на ее розовом плоском боку
Бубырь увидел темные,  очень красивые буковки,  похожие  на  фабричные
метки на карандашах. Буквы сложились в слова.
     - "Просьба...  вернуть...  по адресу...  - прочел Бубырь.  - Г...
я... об... п/я 7.." Чего это, мама, а? И еще, смотри! "АГ-181-ИНФ".
     - Может быть, это вовсе не картофелина?.. - Мама поспешно вырвала
из рук своего Бубыря таинственный предмет и со страхом на него устави-
лась.
     Бубырь молниеносно колупнул ногтем около букв.
     - Картофелина!  - объявил он радостно. И, спрыгнув на пол, запля-
сал вокруг стола: - А я знаю! А я знаю!
     - Ну, что ты знаешь? Что? - с отчаянием металась за ним мама, за-
жав опасный овощ в далеко вытянутом кулаке. - Что ты знаешь?
     - Это гибрид!  - объяснил Леня. - Новый сорт! Вот его и пометили:
"АГ-181-ИНФ".
     - Гибрид? Возможно... - Мама разжала кулак и поднесла картофелину
поближе,  но тотчас едва не выронила ее. - Но как она сюда попала? От-
куда она взялась?
     Только теперь Бубырь испугался. Окно было закрыто и плотно закле-
ено.  Форточку тоже не открывали.  Значит,  она влетела не с улицы.  И
разве добросишь картошку до третьего этажа!  Так откуда же она залете-
ла? Ведь на столе ничего не было... А на чистой тетрадке и подавно!
     - Прежде всего ее необходимо выбросить,  - решительно заявила ма-
ма.  - Терпеть не могу всякие дурацкие фокусы!  Выбросить, и немедлен-
но...
     Она с возмущением взглянула на  розовощекую  картофелину,  и  та,
словно  обидевшись,  медленно  оторвалась от ладони и легко вспорхнула
вверх! Сделав несколько неуверенных движений, картофелина остановилась
в воздухе, под абажуром.
     Леня, слегка приоткрыв рот,  а мама, плотно сжав свой в страдаль-
ческой  гримасе,  с  ужасом наблюдали за поведением обыкновенной сырой
картошки-рассыпухи, которая висела в воздухе, как надувной детский ша-
рик.
     Схватив Леню за руку, мама выскочила в коридор, плотно прикрыв за
собой дверь.  В коридоре на столике чернел телефон. Пока мама дозвани-
валась до папы,  Леня со страхом наблюдал сквозь верхнее стекло в две-
рях за картофелиной.  Словно отыскав подходящее местечко,  она все еще
неподвижно висела под абажуром.
     - Немедленно приезжай домой! - торопливо кричала в трубку мама. -
Бросай все! Ты хочешь видеть сына и жену живыми?.. Немедленно!
     Швырнув трубку, она кое-как обула и одела своего Бубыря и, бормо-
ча, что ни на минуту не останется водной квартире с картошкой, которая
летает и, наверное, может взорваться, выскочила с сыном во двор. Здесь
мама велела ему ждать отца,  а сама решила на минуту забежать к  своей
приятельнице,  которая  была  всегда  в  курсе  всех  новостей и могла
что-нибудь слышать о загадочных картофелинах.
     Едва мама  скрылась,  как  Леня увидел у сараев Пашку Алеева - он
колол дрова.
     - Паш, а Паш! - закричал Леня подбегая. - К нам влетела картошка!
На ней буквы, чтоб куда-то вернуть! Она сама летает! И может взорвать-
ся...
     Только последнее предположение заинтересовало Пашку.
     - А  мать где?  - спросил он,  забрасывая в сарай топор и мешок с
дровами.
     - У Евдокии Ивановны засела! - радостно сообщил Бубырь.
     - Ключ есть?
     - Пошли! - заорал Бубырь и помчался вперед.
     Теперь он ничего не боялся.  Сам Пашка был с ним,  а Пашка разби-
рался и не в таких вещах,  как обыкновенная летающая картошка. Подума-
ешь!  Просто вывели новый гибрид: теперь картошку не будут перевозить,
а она сама прилетит куда нужно...
     Но не успели они подбежать к подъезду, как из других дверей, куда
раньше  скрылась  мама,  вывернулась  тощая девчонка в голубой вязаной
шапке и белых валенках,  болтавшихся на ее спичечных ножках.  Это была
Нинка Фетисова, дочка маминой приятельницы...
     - Ага!  Ага!  - подбегая к ним,  закричала Нинка,  как всегда, на
весь  двор.  -  Я все знаю!  Вы куда это задумали?  А если картофелина
взорвется?..
     Пришлось взять ее с собой.
     Не раздеваясь и не обращая внимания на то,  что около валенок уже
натекло по лужице,  они стояли посреди комнаты и, задрав головы, расс-
матривали эту загадочную картошку,  которая  так  ловко  прикидывалась
обыкновенной.
     - Может, она пустая внутри, а туда что-нибудь надуто? - задумчиво
предположил Леня.
     - "Надуто"! - немедленно возразила Нинка. - Как же!..
     - Сачок есть? - спросил, не снисходя до ответа, Пашка.
     - Сачок?
     - Ну, которым бабочек ловят... У тебя такой должен быть.
     И, хотя в последней Пашкиной фразе было что-то насмешливое,  Леня
послушно полез искать сачок и действительно нашел. Пашка взмахнул сач-
ком и через минуту держал картофелину в руках.  Хмурясь и шевеля губа-
ми, он внимательно осмотрел все буквы, даже осторожно их потрогал.
     - "Просьба вернуть по адресу..." Вернуть  просят,  серьезное  де-
ло... "Г... я... об... п/я 7..." Где же другие буквы? Растерял?
     - Растерял,  растерял!  - закричала Нинка,  больно тыкая Бубыря в
бок своим тонким, но удивительно твердым пальцем.
     - Так и было, Паш, честное слово...
     Лене пришлось  рассказать  всю историю,  которую Пашка выслушал с
явным недоверием, а Нинка - с обидным смешком.
     - Это ты Юре расскажешь,  Сергееву, - произнес Пашка мрачно. - Он
разберется, что к чему. Пошли! Платок чистый есть? У тебя должен быть!
     И, хотя  Лене было как будто совестно,  что у него нашелся чистый
носовой платок,  все же он послушно подал платок Пашке.  Тот  завернул
пытающуюся вырваться картофелину и подтолкнул Леню в спину:
     - Пошли!..
     - А мама? - запинаясь, выговорил Леня.
     - "Мама"!  - Пашка сверкнул светлыми лихими глазами. - Эх ты, ре-
бенок!  - это звучало как оскорбление, тем более что Нинка укоризненно
закивала головой.  - А может, это мина! С тайным часовым заводом! Отс-
тукает последние минуты и...
     Он приложил завернутую в платок картофелину к уху: ничего не было
слышно.
     - Ну,  все равно, - с некоторым разочарованием выговорил Пашка. -
Идем к Сергееву.
     - Это к Бычку, что ли?
     - "К Бычку"! На стадионе он Бычок, а на работе - Сергеев! Он сек-
ретарь комитета комсомола на Химкомбинате, ясно?
     Для пущей убедительности Пашка довольно больно щелкнул по стриже-
ной Бубыревой голове. Они нахлобучили шапки и выскочили на лестницу.
     - Юра Сергеев,  это знаешь какой парень!  - твердил обычно немно-
гословный Пашка.  - Такого еще не было! Он там всем вертит! Директор -
это так,  для порядка,  полагается директор, вот и посадили, а главный
все-таки Сергеев!..  Слушай... - Он остановился, и брови его огорченно
насупились. - А ведь эта штука нипочем не взорвется!
     - А почему-у?.. - протянул Леня.
     - Ясное дело! Ведь написано: "Просьба вернуть по адресу", и адрес
дан: "п/я 7".
     - Ну, и что?
     - Чудак! Разве шпион напишет на бомбе или на мине: "Прошу вернуть
по адресу"? А на этой картошке...
     Пашка не успел взмахнуть узелком,  как чья-то жилистая тощая рука
в больших рыжих веснушках ухватилась за узелок сзади.
     - Что ты сказал? - резко прозвучал требовательный голос. - Ты что
сказал, мальчик?
     Перед ними,  все еще держась за узелок, стоял рыжий худой не ста-
рый  мужчина,  на  костлявом  носу  которого криво сидели очки с очень
толстыми стеклами.
     Прежде всего Пашка вырвал узелок.
     - Не хватайте! - тотчас закричала Нинка. - Не ваше!..
     - Простите, дети, - сказал незнакомец, отпуская узелок. - Вы ска-
зали: картошка...
     - Ну, и что? - буркнул Пашка, глядя в сторону.
     - Вы сказали: вернуть по адресу...
     - Бубырь, айда! - крикнул Пашка и, толкнув Леню вперед, завертел-
ся среди медленно проезжавших машин и мотороллеров, все время следя за
тем, чтоб Леня был впереди.
     Но все равно впереди летела Нинка.
     Незнакомец в очках, жалобно пискнув, ринулся было за ними, но тут
же решительный свисток милиционера сообщил Пашке,  что они в  безопас-
ности, а странный незнакомец - в руках властей.
     - Понял? - сказал Пашка Бубырю, когда, отдышавшись, они подходили
к проходной Химкомбината. - Это неспроста... Ищут!
     Они вошли в комитет комсомола, вполне сознавая всю важность свое-
го сообщения.  Но Леня забыл и про картофелину, и про возможные непри-
ятности дома,  как только увидел рядом  настоящего,  живого,  веселого
Бычка,  того самого, которого он привык видеть только издалека, в дос-
пехах хоккеиста.

     Если бы Леню спросили, давно ли живет у них в городе Юра Сергеев,
то Леня только удивленно поднял бы простодушные глаза: в его представ-
лении город Майск и Юра Сергеев были неотделимы...  Между тем Юра поя-
вился в Майске всего два или три года назад.
     Из документов, сданных им в отдел кадров, следовало, что Юрий Ми-
хайлович Сергеев,  двадцати пяти лет от роду, закончил Горьковский ма-
шиностроительный техникум и направляется для использования  по  специ-
альности  на  Майский химкомбинат;  что Сергеев - сирота,  воспитанник
детского дома, что родных у него нет, что в комсомоле он девятый год и
последние  два  года  был  секретарем комсомольского бюро техникума...
Вскоре на комбинате узнали,  что Сергеев отличный хоккеист  и  лыжник,
что  он  увлекается  кибернетикой и мечтает в будущем учиться в Высшем
техническом училище имени Баумана,  а пока перевел  на  автоматическое
программное управление токарное отделение.
     Вся его небольшая жизнь была ясна,  чиста и привлекательна, как и
он сам, рослый, могучий парень со скуластым суховатым, несколько стро-
гим лицом и крупной головой с густой гривой прямых светлых волос,  ко-
торые он то и дело вынужден был, резко встряхивая, откидывать со лба.
     Тысячи мальчишек Майска знали  его,  конечно,  прежде  всего  как
центрального нападающего в славной команде химиков. Юра играл действи-
тельно замечательно; с его приходом химикам удалось в прошлом году за-
воевать  первенство  в  группе  "Б",  и теперь они успешно выступали в
группе "А",  сражаясь с прославленными московскими мастерами.  Но не в
этом  главное:  ребят окончательно покорила известная всем мечта Юры -
вывести команду Майского химкомбината в чемпионы Советского Союза, за-
воевать  право  на  участие в мировом чемпионате и в боевых схватках с
грозными канадцами или шведами победно развернуть на постаменте почета
государственный флаг Родины!
     Даже такие ребята, как Пашка Алеев, не очень-то считавшиеся с ав-
торитетами,  для  Юры готовы были на все.  Поэтому,  познакомившись со
странной картофелиной Бубыря,  Пашка поволок своего приятеля не к  ко-
му-нибудь, а прежде всего к Юре...
     Пашка молча развернул платок, на всякий случай придерживая карто-
фелину.  Но это было лишним:  картофелина лежала неподвижно.  Она и не
думала летать.  Пашка пошевелил ее в ладонях: чертова картошка не дви-
галась.  Бубырь и Нинка,  подскочив, толкнули ее справа, слева; Бубырь
даже щелкнул по ней своим толстым,  похожим на сосиску пальцем. Ничего
не получилось. Картофелина как будто издевалась над ними. Склонив вни-
мательное курносое лицо,  Юра Сергеев с интересом  наблюдал  за  всеми
этими загадочными манипуляциями.
     - Не выходит? - спросил он сочувственно.
     Тогда, перебивая друг друга,  толкаясь, даже отпихиваясь локтями,
Пашка,  Бубырь и Нинка рассказали ему всю историю. Слушая рассказ, Юра
задумчиво вертел картофелину, хмурил широкий лоб.
     - Ладно,  ребята...  - Он улыбнулся,  и тотчас физиономии Нинки и
Бубыря тоже поплыли в улыбке,  даже Пашка снисходительно усмехнулся. -
Оставьте мне эту штуку. Может, мы ее приспособим вместо шайбы...
     Он ловко  подбросил и поймал картофелину.  Летать она все-таки не
хотела.

     Конечно, он не стал рассказывать мальчикам, что в последнее время
стал мишенью для проделок какого-то загадочного шутника.
     Началось с того,  что однажды утром девушка-письмоносец,  ухмыля-
ясь,  подала Юре телеграмму следующего содержания:  "Капитан, капитан,
подтянитесь.  Только смелым покоряются моря".  Подписи под телеграммой
не было. Юра тогда, помнится, прикинул, что телеграмма обошлась шутни-
ку примерно в двугривенный,  и решил,  что больше телеграмм не  будет.
Прогноз оказался правильным.
     Но однажды он проснулся часа в два ночи и долго  не  мог  понять,
что его разбудило. Потом понял: где-то очень близко размеренно, с лег-
ким металлическим звоном отстукивали морзянку...  Тире. Три тире. Точ-
ка,  тире,  тире... Что такое? "Товарищ Сергеев..." Он привстал. Пере-
датчик повторил два раза:  "Товарищ Сергеев.  Товарищ Сергеев". Потом,
после  долгой паузы:  "Приготовьтесь.  Приготовьтесь.  Приготовьтесь".
Снова длинная пауза - и еще одно короткое слово: "Прием". Спустя мину-
ту все началось сначала.  Юра вскочил, включил свет. В комнате не было
никого,  из-за стены доносился успокоительный храп соседа.  Пошарив по
углам,  не густо заставленным мебелью,  Юра без труда обнаружил в нише
около батареи шкатулку,  сделанную из неизвестного ему нежного и проч-
ного материала. Код звучал из шкатулки. Он открыл ее и скоро разобрал-
ся в нехитром механизме с часовым заводом и  термопарой,  включавшейся
от  тепла  батареи.  Но  кто и зачем сунул эту недешевую игрушку в его
комнату, так и осталось неизвестным.
     Более всего  Юру  тревожило то,  что произошло с ним месяцев пять
назад, в жаркий по-летнему сентябрьский день. Он стоял тогда у витрины
магазина  технической  литературы и рассматривал обложки новых книг по
автоматике и электронным устройствам.  Среди них  лежала  и  известная
книжечка Н.  Винера "Кибернетика и общество". В этой книге, как, впро-
чем, и во многих других работах больших ученых, строгий анализ соседс-
твовал со смелыми прогнозами.
     В тот момент, когда Юра, улыбаясь несколько иронически, размышлял
над тем,  что и мужам науки, закованным в броню формул, иногда не чужд
безудержный полет фантазии, кто-то грубовато тряхнул Юру за плечо.
     Юра оглянулся.  Перед  ним  стоял человек в глубоко надвинутой на
брови шляпе и с поднятым воротником пальто.  Юра уловил шепот: "Только
смелым  покоряются моря...  Товарищ Сергеев,  приготовьтесь..." Тотчас
человек шагнул к обочине,  где стоял автомобиль и защелкнул  за  собой
дверцу.  Требовательно прозвучал короткий сигнал автомашины. Человек в
надвинутой шляпе тронул руль. Вдруг из-под полей шляпы на какую-то до-
лю  мгновения блеснул горячий коричневый глаз и отчетливо,  очень лихо
подмигнул Юре... Юра бросился к машине, но успел увидеть только номер:
АГ-72-11.  Тотчас  машина исчезла среди других,  уносившихся навстречу
неяркому сентябрьскому солнцу.
     До сих пор,  стесняясь рассказывать об этих непонятных происшест-
виях,  Юра помалкивал и о телеграмме, и о шкатулке, и, конечно, о нео-
бычной встрече.  Но сейчас,  разглядывая буквы на картофелине, сделан-
ные,  казалось,  из того же материала,  что и шкатулка,  он решил, что
дальше молчать не следует.
     Однако никто,  даже Юра Сергеев,  не подозревал,  что эта славная
розовощекая  картофелина - начало его героической судьбы.  Как видите,
есть основания утверждать,  что история всем известного Подвига  нача-
лась действительно в городе Майске, в квартире Бубыриных. И все же...






     И все же неизвестно, где это началось... Быть может, у Бубыриных,
возможно,  что  в  комнате Юры Сергеева,  секретаря комитета комсомола
Химкомбината в городе Майске,  а может быть, спустя неделю, в приемной
советского  торгового  агентства  на островах Фароо-Маро в Южном океа-
не... Все великие события начинаются не с барабанного боя, не торжест-
венными предупреждениями, а невзначай, в обстановке самой обыденной...
     Не только Паша Алеев и Леня Бубырь,  но даже Нинка  Фетисова  по-
жертвовала бы многим, чтобы хоть разок взглянуть на Фароо-Маро, на эту
страну лагун,  коралловых рифов и кокосовых пальм. Но товаровед, он же
бухгалтер  агентства  Василий  Иванович Квашин тоже отдал бы немало за
то, чтоб перенестись с этих удивительных островов в самый обыкновенный
Майск, а еще лучше - прямо в Москву...
     Человеку, который всего несколько месяцев назад  спокойно  просы-
пался  каждое  утро  в своей квартирке на Садово-Триумфальной и твердо
знал,  что июнь, июль, август - это лето, а декабрь, январь, февраль -
это зима,  нелегко было обливаться густым, липким потом от неимоверной
жарищи, хотя календарь утверждал, что на дворе февраль!

     Если бы вам довелось побывать в советском торговом  агентстве  на
Фароо-Маро, то среди ярчайших голубых с золотом плакатов "Интуриста" с
пейзажами Волги,  Кавказа, Москвы и Ленинграда, среди цветных фотогра-
фий советских автомашин,  станков и телевизоров,  рядом с великолепной
коллекцией матрешек вы наверняка бы заметили на стене скромную  табли-
цу, вычерченную с любовью и величайшим тщанием. Эту таблицу в часы до-
суга Василий Иванович изготовил собственными руками.  Для  того  чтобы
содержание таблицы ни у кого не вызывало сомнений и кривотолков, Васи-
лий Иванович каллиграфическим почерком вывел  вверху:  "Розыгрыш  пер-
венства СССР по хоккею с шайбой".
     Таблица эта соседствовала с  ослепительно  лазоревым  расписанием
пароходных рейсов с Фароо-Маро на Паго-Паго, Папаэре, Гонолулу, в Сид-
ней и порты Южной Азии.
     Наслаждаясь временным затишьем и не подозревая, в какие невероят-
ные приключения вовлечет его судьба буквально через  несколько  минут,
Василий Иванович,  которому не минуло еще и тридцати лет,  стоял перед
своей роскошной таблицей, куда он только что занес последние данные, и
наслаждался от души. Невыразимо приятно было в эту чертову жарищу даже
постоять вот так у таблицы и подумать о хоккее. От таблицы словно вея-
ло освежающим холодком, попахивало искрящимся синим снежком...
     На хоккейную таблицу весело посматривала,  сверкая великолепными,
как ореховые зерна, зубами, мисс Нугу, одна из бывших принцесс острова
Фароо.  Ныне она променяла свой титул на более определенное  положение
стенографистки торгового агентства.
     - Сегодня вечером там состоится очередная игра...  -  мечтательно
говорил  Василий Иванович.  - Встречаются "Крылья Советов" и "Динамо"!
Попробуйте представить себе, мисс Нугу, вечер; огни плывут в сизом ту-
мане, толпы людей, но не голых и не в трусах, а в шубах, валенках, как
полагается... Морозец этак градусов на двадцать. Ну как вам объяснить,
что такое мороз? В общем, очень холодно и очень хорошо...
     - Холодно и хорошо? Не бывает! - Рассудительная мисс Нугу тряхну-
ла головой, с любопытством глядя на интересное начальство.
     - Еще как бывает!  - Василий Иванович радостно улыбнулся,  вспом-
нив, как хорошо на морозе, и не замечая, что все его широкое лицо лос-
нится от пота.  - На ногах, значит, валенки. Очень такая теплая штука.
А под ногами хрустит снежок.  Боже мой,  ну как это рассказать?  Снег,
понимаете? Такой белый, блестящий, как мороженое. Но гораздо лучше.
     - И вы ходите по нему ногами? - ужаснулась мисс Нугу.
     - Ну да, его очень много!.. И вот - стадион. Огромное поле залито
льдом...  Он сверкает, искрится... Ах да, ведь вы не знаете, что такое
ледяное поле, целое поле твердого льда...
     - О-о!  - Мисс Нугу пришла в восторг.  - Целое поле льда! Сколько
же надо холодильников, чтобы его выработать? Грандиозно!
     - Появляются  игроки,  -  продолжал Василий Иванович,  решительно
махнув рукой на все детали.  - Из какой-нибудь команды, ну вот хотя бы
из этого "Химика",  он тоже играет по группе "А"... О! Да вы смотрите,
что делается! "Химик" вырвался вперед. Совершенно неизвестная команда.
Из какого-то Майска... Майск! Представления не имею, где это...
     - У них конкурс - кто больше съест мороженого?  - ласково улыбну-
лась мисс Нугу.
     Это любопытное истолкование хоккея повергло Василия  Ивановича  в
крайнее уныние, и, чтобы несколько развлечься, он взглянул в окно.
     - Опять кто-то полез к нашим черепахам! - возмутился Василий Ива-
нович  и,  оставив  мисс Нугу мысленно наслаждаться зрелищем стадиона,
сплошь заваленного мороженым, сам выскочил на улицу.
     Легкий, окруженный бамбуковой терраской домик торгового агентства
стоял в конце солидного, спокойного пригорода. Здесь, подальше от гро-
хочущего  порта  и  крикливых торговых улиц,  обосновались иностранные
консульства и миссии, представительства международных фирм и особнячки
местных  денежных  тузов.  По одну сторону дымящегося на адском солнце
шоссе тянулись узорчатые ограды,  за которыми в тени пальм,  бананов и
магнолий прятались щеголеватые виллы, кокетливые бунгало и белоснежные
отели, а по другую сторону шоссе буйствовала тропическая зелень, будто
не  тронутая  рукой человека.  Однако очень скоро глаз наблюдателя мог
заметить, что "первозданные джунгли" аккуратно перегорожены на отдель-
ные  участки высоченными проволочными сетками.  Вход на каждый участок
был доступен только через маленькую, замаскированную кустарником кали-
точку.  Советскому торговому агентству также принадлежал небольшой са-
дик, предмет особого попечения Василия Ивановича.
     Еще лет  пятьдесят  назад  обитатели островов Фароо-Маро почти не
знали европейских "цивилизаторов",  отлично обходились без них и  нис-
колько не страдали от такого невежества. Но после первой мировой войны
державы сообразили,  что эти затерянные в океане острова являются  от-
личными стратегическими базами,  и обрушили на них блага колонизаторс-
кой "цивилизации". Коралловый песок, на котором только бризы оставляли
свои  следы,  был прочно закован в бетон.  Раздавив жемчужные ожерелья
рифов,  где лишь крабы выгуливали своих детенышей,  легли темные глыбы
причалов для крейсеров.  После второй мировой войны здесь вырос огром-
ный порт, задымили трубы, авианосцы стали столь же привычны, как рань-
ше киты,  а самолеты прилетали и улетали едва ли не чаще, чем стаи ле-
тучих рыб, теперь ушедших от островов.
     Ушли не только рыбы и киты. Все реже стали встречаться стада зна-
менитых в этих местах гигантских морских черепах.  Их распугали воющие
гидросамолеты, стрельбы и бомбежки во время частых военно-морских уче-
ний. Черепах истребляли исступленно и яростно ради их изысканно нежно-
го мяса и необычайно твердых, причудливо разрисованных щитов. В Европу
и США шли сотни тысяч жестянок с черепаховым супом и сотни тысяч доро-
гих безделушек. А черепахи размножались слишком медленно, и вскоре они
исчезли,  словно никогда и не копошились здесь в теплой прибрежной во-
де.  Когда  черепах  уже  почти не стало,  свободная охота на них была
строго запрещена.  Но запретный плод сладок.  И владельцев  прибрежных
участков  на острове Фароо-Маро - административном центре архипелага -
охватила повальная страсть:  они стали разводить черепах, обзаводиться
собственными питомниками и заповедниками, похваляясь друг перед другом
своими питомцами.
     Особнячку, в  котором  разместилось советское торговое агентство,
также принадлежал небольшой,  огороженный сеткой садок, где жило с де-
сяток черепах,  любимиц Василия Ивановича.  Черепахи ему нравились. Он
находил в черепахах солидность, достоинство и даже незаурядный ум, ко-
торый был тем более приятен,  что не кричал о себе на каждом шагу. Ва-
силия Ивановича беспокоила и бедственная судьба черепах.
     Понятно поэтому  было  его возмущение,  когда он увидел человека,
судя по одежде - джентльмена,  не только забравшегося в садок без раз-
решения,  но явно пытавшегося что-то сделать с черепахами. Что именно,
Василию Ивановичу пока не было видно.
     Между тем человек этот, старательно улыбаясь мертвой улыбкой, пы-
тался убить черепаху.
     У него ничего не получалось.  Шепча ругательства,  человек безус-
пешно прижимал к песку и старался проткнуть концом острой палки  жест-
кую,  всю состоящую из шуршащих складок шею черепахи Он давил, а чере-
паха медленно поводила плоской головой с безмолвным, косо поставленным
ртом. Странно спокойными глазами она пристально, без всякого выражения
рассматривала человека.  Нельзя было понять, где же скрыта жизнь бесс-
мертной черепахи,  как живет и движется ее голова на этой вялой, похо-
жей на серый парусиновый шланг шее.
     - Эй,  вы! - заорал Василий Иванович, подскакивая ближе. - Что вы
там делаете с черепахой?
     Человек, вздрогнув,  приподнял  палку,  черепаха медленно,  с ка-
ким-то грустным достоинством убрала шею и голову,  украшенную  мудрыми
глазами,  в матовый пластинчатый панцирь с черными разводами, похожими
на таинственные письмена.
     - Какого дьявола вам надо? Вы пытались убить черепаху! В заповед-
нике! - Василий Иванович, знавший всех живущих здесь черепах, был пот-
рясен.  Ему хотелось стукнуть по длинной маленькой,  матово блестевшей
остатками прилизанных волос головенке незнакомца. - Кто вы такой, черт
бы вас взял? Идите за мной!
     - Ах,  вот как!  Вы тоже разводите этих гадин?  - Человек яростно
потыкал тростью в непробиваемую броню черепахи.
     Медленно, демонстрируя глубочайшее презрение,  панцирь  беззвучно
отполз в сторону.
     Василий Иванович присмотрелся к странному человеку. В таком круп-
ном порту,  как Фароо- Маро,  можно было встретить кого угодно. Но все
же странно,  что этот незнакомец говорит по-русски. Впрочем, в послед-
ние  годы десятки миллионов людей во всех странах мира изучали русский
язык...  Было в этом человеке что-то истерическое,  дерганое. Быть мо-
жет, сумасшедший?
     - Вы приезжий, сэр? - сухо осведомился Василий Иванович.
     Маленький человек надменно вздернул голову и, фыркнув, смерил Ва-
силия Ивановича с ног до головы.
     - Я - Хеджес!  - сказал он с таким выражением, с каким представи-
лась бы пирамида Хеопса или Эйфелева башня,  если б им  был  свойствен
дар речи.
     Василию Ивановичу показалось,  что он где-то слышал  эту  фамилию
Хеджес... Безусловно слышал. Но где, в связи с чем?
     - Некоторым образом хозяин этого заповедничка,  - представился  в
свою очередь Василий Иванович, искоса поглядывая на странного собесед-
ника. - Фамилия - Квашин...
     - Это  не имеет значения,  - изрек тощий человек,  которого звали
Хеджес. - Ни вы, милейший, ни остальные три миллиарда двуногих не име-
ют для меня никакого значения. Ведь вы обречены на гибель, не так ли?
     - Вы в этом уверены?  - сказал Василий Иванович,  убеждаясь,  что
перед ним сумасшедший, и раздумывая, как быть.
     - Конечно! Это неизбежно, черт возьми! - довольно уныло пробормо-
тал Хеджес.  - Бомба,  радиация и все прочее.  Иногда я чувствую,  что
этот дьявольский стронций-девяносто уже сидит у меня  в  костях...  Но
самое скверное даже не это... - Хеджес перешел на таинственный шепот и
сделался до того похож на традиционного сумасшедшего, что Василий Ива-
нович,  видевший сумасшедших только на иллюстрациях к страшным расска-
зам,  испуганно попятился.  - Вы знаете, что к концу столетия на Земле
будет жить более шести миллиардов человек? Ну, что вы скажете?
     Василий Иванович слегка развел руками и попробовал улыбнуться.
     - Вы улыбаетесь?  - взвизгнул Хеджес.  - А знаете ли вы,  молодой
человек,  что,  согласно самым точным  расчетам,  произведенным  лично
мной, Земля, не выдержав дополнительной тяжести от плодящихся, как са-
ранча,  людей, сначала, естественно, замедлит свое движение, а потом и
вообще остановится?.. У вас есть дети?
     Детей у Василия Ивановича не было. Кажется, это несколько успоко-
ило Хеджеса. Он тяжело вздохнул, вытирая пот:
     - Все-таки отвратительно,  что мы должны погибнуть,  а вот  такие
гадины выживут! - Он снова злобно пнул черепаху тростью.
     - Вы думаете,  их не берет бомба и... и все другие ужасы? - осве-
домился Василий Иванович, с тоской поглядывая по сторонам.
     - Я говорю не про этих!  - Хеджес презрительно ковырнул безропот-
ную черепаху.  - Я говорю про тех,  что делаем мы! Я ненавижу черепах,
потому что мне слишком много приходится их видеть на Биссе! Тысячи че-
репах! Сотни тысяч!
     - Как вы сказали? - Василий Иванович сразу насторожился - На Бис-
се? Вы оттуда, сэр?
     - Это не имеет значения...  - пробормотал тощий джентльмен, делая
несколько  шагов вперед и наклоняясь над лысой в этом месте землей.  -
Что это такое, а? - Он ковырнул тростью и поднял с земли небольшую се-
мейку твердых коричневатых прохладных грибов.  - Что это такое, сэр, я
вас спрашиваю? - повторил он с возмущением.
     - Грибы...  -  нерешительно  улыбнулся Василий Иванович.  - Белые
грибы, честное пионерское...
     Он выхватил  их из рук Хеджеса и приласкал с искренней нежностью.
Ах,  как приятно было увидеть здесь,  на берега Южного океана, подмос-
ковных знакомцев!  Но потом Василий Иванович удивился. Как ни слабо он
был знаком с местной флорой и фауной, но все же помнил, что белые гри-
бы не растут в районе экватора.
     - Это я их нашел! - кричал между тем Хеджес, прыгая около Василия
Ивановича.  - Надеюсь, это не грибной заповедник? Грибы - того, кто их
нашел. Проклятье, дайте же мне хоть подержать их!..
     Он наклонился к грибам,  которые Василий Иванович все-таки не вы-
пускал из рук, и жадно вдохнул острую грибную сырость.
     - А-ах...  Прелесть,  черт возьми!  Скажите честно, сэр, стоят ли
все наши черепахи, попугаи и эта куча соленой воды одного такого него-
дяя, а?
     И он все-таки отколупнул от плотно слитой семейки крутой, веселый
грибок.  Василий  Иванович не без сожаления проводил грибок взглядом и
тут только увидел нечто такое,  что поразило его куда больше,  чем на-
ходка грибов.
     Если бы,  гуляя по берегу Оки или Волги в светлой березовой роще,
по  желто-синему  ковру цветов иван-да-марьи,  вы увидели взнесенные в
небо мохнатые стволы пальм и тяжелые,  величиной с  небольшой  чемодан
кокосовые орехи,  услышали взвизгиванья и ругань обезьян,  порхающих с
березы на березу среди стаек крохотных сердитых попугайчиков,  вы  бы,
наверное, решили, что спите или тяжело заболели.
     Нечто подобное пришло в голову Василию Ивановичу,  когда он  уви-
дел,  что мысок,  привычно врезанный в океан,  украшенный синеватыми в
потоках яростного солнца пальмами,  теперь  выглядел  совсем  иначе...
Пальмы стояли на месте,  и попугайчики верещали что-то свое,  диковин-
ное,  что нельзя было разобрать,  но между пальмами на песчаный бугор,
куда в шторм захлестывали волны,  лег знакомый пестрый ковер...  Здесь
был и лиловатый клеверок,  и нежные, то и дело вздрагивающие колоколь-
чики такой прозрачной родной голубизны,  что Василий Иванович, еще ни-
чего не понимая,  нагнулся и осторожно их погладил...  Язычками огнен-
но-красного пламени пылали колючие репейники; крохотные, в белых лучи-
ках,  солнышки ромашек то появлялись в узкой полоске овса,  то исчеза-
ли...  Несколько воробьев и одна-единственная ворона,  которых Василий
Иванович сначала и не приметил,  молча, без единого звука, перелетали,
хохлясь,  с березы на березу, даже не приближаясь к пальмам... Василий
Иванович отдал бы голову на отсечение,  что ворона и  два-три  воробья
взглянули на него вопросительно и сердито, словно требовали объяснить,
что все это значит.  Вдруг одна из ворон упала,  как подстреленная. Но
не успел Василий Иванович подбежать и посмотреть,  что случилось,  как
новое чудо окончательно лишило его дара речи.  Длинные рыжие усы овсов
зашевелились, и оттуда, примяв василек, выглянул заяц...
     Это было уже непереносимо. Василий Иванович оглянулся на Хеджеса,
с ужасом подумав,  что, может быть, сумасшествие этого джентльмена за-
разительно, и пролепетал:
     - За-аяц...
     Они не сразу заметили,  что с зайцем происходит что-то  странное.
Он не убежал, как сделал бы это всякий нормальный заяц. Он упал. Сухие
стебли овсов намокли желто-красным.
     Василий Иванович шагнул вперед,  нагнулся и поднял зайца за длин-
ные уши.  Хеджес вскрикнул,  и Василий Иванович тоже едва удержался от
крика,  когда  увидел,  что держит в руках лишь немного более половины
зайца:  заднюю ногу с частью спины и брюшка словно сбрило чем-то  ост-
рым. Эта нога лежала тут же, рядом. Похоже, что удар был нанесен зайцу
только что.
     Потом они нашли воробья без крыла,  второго - без головы,  ворону
без лап. Все эти уродцы были уже мертвы или доживали последние минуты.
     - Охотитесь? Заповедничек, значит, гм... гм... - ядовито произнес
Хеджес,  не замечая выражения лица Василия Ивановича. - Я всегда гово-
рил,  что русские молодцы! Вот, пожалуйста, сумели воспроизвести кусо-
чек нормальной, европейской природы... И охотятся! Глаз радуется, душа
отдыхает...  Я  и  не знал,  что на этих проклятых островах есть такое
приличное местечко. Давно вам удалось все это так устроить?
     - Н-не-не знаю,  - запинаясь и дрожащими руками щупая голову, вы-
говорил Василий Иванович. - Еще три дня назад здесь не было ничего по-
добного...  - И,  вдруг рассердившись, он заорал на незнакомца: - Уби-
райтесь отсюда немедленно! Освободите помещение!
     - Это что,  шутка? - фыркнул задорный человек. - Если я путешест-
вую инкогнито,  это не значит,  что со мной можно шутить  неподобающим
образом!  Вы делаете вид,  что не узнаете меня,  это похвально, однако
всему есть мера. Надеюсь, директор агентства у себя?
     - Нет,  он в отъезде, - пробормотал Василий Иванович, все еще щу-
пая голову.
     - Это  ни  на  что  не  похоже!  - величественно возмутился тощий
джентльмен. - Но есть его заместитель?
     - Я один остался, - неохотно сказал Василий Иванович.
     - Вы? - Хеджес, отступив на шаг, смерил взглядом Василия Иванови-
ча от сандалий на босу ногу до парусиновой панамки и недоверчиво пожал
плечами.  - Я полагаю,  на этот раз вы не шутите,  сэр? Момент слишком
серьезный!
     - Мне вовсе не до шуток,  - простонал Василий Иванович, приклады-
вая ладонь к начавшей побаливать голове.
     - Обстановка крайне неподходящая,  сэр! - Тощий джентльмен выпря-
мился  во  весь  свой небольшой рост и гневно посматривал по сторонам,
словно удивляясь, куда пропали почетный караул и оркестры. - Совершен-
но неподходящая обстановка! Однако во избежание недоразумений и ослож-
нений я должен теперь же уведомить вас, что перед вами премьер-министр
королевства Бисса, сэр! - Он произнес это громко, отчетливо, с необык-
новенной важностью.  - Да,  сэр, премьер-министр его величества короля
Биссы!
     Теперь Василий Иванович,  несмотря на боль в голове  и  появление
зайца, воробьев, берез, белых грибов и репейников с ромашками на бере-
гу Фароо-Маро сразу  припомнил  все,  что  ему  рассказывали  директор
агентства и другие сотрудники об этом занятном "королевстве", о влады-
ке Биссы и его премьер-министре Хеджесе.
     На островах  Южных морей давно ходили неясные тревожные разговоры
о каком-то богатом чудаке,  не то англичанине,  не то канадце, который
лет  шесть  назад купил для разведения черепах три небольших островка,
не имевших даже названия.  Видимо,  он не был лишен чувства юмора, так
как вскоре провозгласил себя королем этих островков, опубликовал конс-
титуцию, разослал в газеты рисунки герба и флага королевства и вступил
в  неофициальные отношения с крупнейшими державами,  чьи интересы были
представлены в стране лагун и рифов.  Но,  хотя островки были  куплены
для разведения черепах, никто не видел там ни одной черепахи.
     Вскоре выяснилось, что фамилия короля была Крэгс, Лайонель Крэгс.
Здесь это имя звучало так же,  как и любое другое,  но в странах,  где
читали газеты, а случалось, и книги, кое-кто знал, что Крэгс был одним
из  крупнейших ученых Западного полушария,  мировая величина в области
конструирования сверхсложных электронно-вычислительных машин с фантас-
тическими запоминающими устройствами.
     Тем не менее его исчезновение из цивилизованного мира и появление
в  стране  лагун и рифов прошло почти незаметно,  несмотря на забавную
историю с основанием королевства.
     Лишь в  некоторых  газетах промелькнуло короткое интервью с Крэг-
сом.
     "Мистер Крэгс, - спросил его репортер, - зачем вы отправляетесь в
Южные моря?"
     "Что ж, - ответил якобы Крэгс, - я отвечу вам откровенно, уверен-
ный,  что люди сочтут мои слова шуткой либо просто не прочтут их...  Я
убежден,  что  человечеству пришел конец,  потому что война неизбежна.
Мою науку ведут к войне.  А современная война  -  это  гибель,  полное
уничтожение большинства людей.  И медленное, мучительное умирание всех
оставшихся в живых...  Выхода я не вижу. Люди обречены. Их надо срочно
заменить.  Я отправляюсь на Южные острова, чтобы создать новые сущест-
ва.  Это будут машины, наделенные разумом и способные размножаться. Им
не  страшны  ни радиация,  ни бактериологическая война.  Они переживут
все..."
     Крэгс сообщил  также,  что его предыдущие открытия и участие нес-
кольких крупнейших банков,  в том числе банка Хеджеса,  позволяют  ему
располагать неограниченными средствами... Предположение репортера, что
человечество,  быть может,  все-таки уцелеет, вызвало иронические нас-
мешки со стороны Крэгса.
     "Мне надоели люди, - проворчал Крэгс. - Осточертело безумие нашей
цивилизации. Я верю только в свои машины. Будущее - за ними..."
     Заметка была озаглавлена "Новый Адам", но, несмотря на то что ре-
портер  написал ее довольно бойко и даже с юмором,  на нее не обратили
внимания. И через несколько дней о Крэгсе забыли на много лет...
     На купленных  Крэгсом  островах  росли кокосовые пальмы и хлебные
деревья. В банановых рощицах копались мелкие дикие курочки, бегали юр-
кие свиньи местных жителей.  Эти жители,  которых осталось меньше, чем
пальм, когда-то владели всеми островами и рифами, а сейчас они даже не
знали, что некий Крэгс купил их вместе с землей, бананами, курочками и
свиньями.
     На трех островках,  которые вскоре получили название "Королевство
Бисса",  Крэгс начал,  как уверяли туземцы, делать черепах. Нет, он не
собирал  еще уцелевшие экземпляры,  не разводил их и не выращивал.  Он
делал нечто другое.  Что именно - невозможно было понять из  рассказов
туземцев,  проникавших в таинственное королевство;  европейцы же неиз-
менно выпроваживались оттуда, едва лишь причаливали к песчаному береж-
ку крэгсовских островов. Твердо было известно только, что любители че-
репаховых безделушек и черепаховых супов ничего не получали от  нового
королевства.
     Припомнив все это довольно быстро,  Василии Иванович,  все еще  с
опаской поглядывая на странного гостя,  постепенно отступал к калитке.
Хеджес,  гордо задрав голову и зажав в откинутой руке трость, следовал
за ним. Вдруг он произнес, торжественно подняв левую руку:
     - А вот и его величество!
     С мягким урчаньем на шоссе возле калитки остановилась темно-олив-
ковая сигара, выпустив сизое облачко отработанного бензина. Рослый че-
ловек с хрящеватым жирным носом,  пронзительными серыми глазами сидел,
чуть сгорбившись, за рулем.
     Судя по  всему,  король был человеком очень неразговорчивым.  Его
темное, тяжелое, неподвижное лицо внушало не то уважение, не то страх.
Бледные  губы  были  плотно  сжаты,  серые глаза без всякого выражения
смотрели на дорогу.
     - Шеф агентства ждет нас?  - наконец спросил он Хеджеса, не глядя
на него,  но вдруг, явно не интересуясь ответом, вышел из машины, про-
шел  в садик.  - Что это?  - Крэгс неожиданно присел на корточки перед
грядкой овса.
     Ухватившись за  стебель овсинки,  король выдернул его с корнями и
принялся с любопытством рассматривать,  растирать между большим и ука-
зательным пальцами и нюхать.
     - Овес не растет на островах! - сердито заявил Крэгс.
     Василий Иванович и Хеджес пожали плечами.
     - А грибы?  - сердито спросил Хеджес. - Могут расти приличные бе-
лые грибы на этих ваших островах?
     - Абсурд,  - хмуро бросил Крэгс, все еще рассматривая стебель ов-
са.
     - Вот как!  - торжествуя,  воскликнул Хеджес и, сунув руку в кар-
ман,  вытащил несколько помятый, но все еще благоухающий гриб. - Я на-
шел его десять минут назад, сэр!
     Крэгс осторожно взял гриб.
     - Болетус эдулис1, - прошептал ученый. - Невероятно!
    (1 Латинское название белого гриба.)

     - Интересно,  что  бы вы сказали,  увидев здесь зайца!  - фыркнул
Хеджес.  - Да, да, сэр, обыкновенного зайца, из тех, которые бегают по
европейским полям! А также ворон, воробьев, бабочек-капустниц...
     Крэгс уже несколько секунд пристально, в упор смотрел на Хеджеса.
     - Ах, и вам кажется, что я сошел с ума? - Тощий Хеджес даже подс-
кочил от возмущения,  но тотчас, нагнувшись, поднял одного из погибших
воробьев.  - Пожалуйста! - Он сунул его чуть ли не в нос короля. - Еще
тепленький...
     Лицо Крэгса  было сурово,  густые брови сошлись,  крупные морщины
пересекли лоб. Нервным движением он вытер выступившие капельки пота.
     - Из всего,  что я видел за свою жизнь, - медленно произнес он, -
это самое невероятное,  самое невероятное...  Вы можете что-нибудь нам
объяснить, сэр? - Он неожиданно ухватил Василия Ивановича за плечо.
     - Ничего я не знаю! - сердито ответил Василий Иванович, высвобож-
дая плечо.  - Три дня назад все здесь было обыкновенно, а теперь пожа-
луйста... воробьи!
     Крэгс мельком  взглянул  на Василия Ивановича и,  не расспрашивая
его больше, отнес в машину стебель овса, гриб и мертвого воробья. Вер-
нувшись, он задумчиво сказал:
     - Все это как-то связано с академиком Андрюхиным...  Тем более  я
должен  как  можно скорее видеть официальное лицо из Советского Союза.
Грустно только,  что все это бесполезно,  сэр,  абсолютно  бесполезно.
Земля доживает последние дни...
     Он снова сделал мрачную физиономию и принялся глубокомысленно по-
качивать головой.
     Поскольку ни король,  ни его странный премьер-министр, видимо, не
могли объяснить тайну неведомо откуда появившихся берез,  грибов и ро-
машек, Василий Иванович отложил выяснение этого вопроса до возвращения
своего начальства, а пока обратился к насущным делам.
     - Вы говорите,  сэр, - спросил он Крэгса, - что желали побывать в
советском торговом агентстве и видеть его главу?  В таком случае, при-
езжайте через час.  Вон там, наискосок через шоссе, домик с нашим фла-
гом. А мне разрешите вернуться в канцелярию к своим обязанностям.
     Крэгс и Хеджес молча уселись в машину.
     - Кто такой этот Эндрюхи, о котором вы упоминали? - хмуро спросил
Хеджес.
     - Профессор  Андрюхин,  - сказал Крэгс,  с подчеркнутым уважением
снимая шляпу, - приглашает меня участвовать в каком-то невиданном экс-
перименте... Имя Андрюхина известно всем, кто интересуется наукой. Го-
ворят,  он использовал кибернетику для  решения  проблемы  долголетия,
чуть ли не бессмертия. Понятия не имею, как он это сделал.
     - Долголетия?  - Хеджес поднял голову. - А на кой дьявол это дол-
голетие,   если  всем  нам,  и  вашему  Эндрюхи  тоже,  осталось  жить
год-два... ну, может быть, три? Он не ученый. Он идиот.
     - Архимед решал уравнение, когда меч римского солдата уже касался
его шеи...  Андрюхин настоящий,  большой ученый;  все отведенные ему в
жизни секунды он будет думать о науке.  Хотя,  конечно,  вы правы, все
это совершено бесполезно...
     - Бесполезно? А мне кажется, вы на что-то надеетесь... - Подозре-
ние и растерянность мелькнули в глазах Хеджеса.  -  Берегитесь!  Я  не
позволю себя обмануть...  Вы знаете,  что даже я, человек, которому на
все наплевать,  и то увлекся вашей затеей.  Слушайте,  Крэгс, сейчас я
признаюсь в том, что хотел бы намертво скрыть. Вам никогда не приходи-
ло в голову,  что мы,  быть может, вообще сумеем от всего отсидеться в
Биссе?  Совершенно  исключительное географическое положение!  Мы равно
удалены, причем на максимально возможное расстояние, и от Америки и от
Европы.  Земля - маленькая планетка,  но мы выжали максимум в пределах
возможного. Радиация от проведенных испытаний обрушивается на Северное
полушарие,  мы пока в стороне. Быть может, именно нам суждено уцелеть?
Ведь должны же где-то сохраниться люди, так сказать, на развод?
     - Маловероятно и вовсе не обязательно, - отрезал Крэгс.
     - Черт бы вас взял!  - пробормотал Хеджес после  продолжительного
молчания,  во время которого Крэгс медленно лавировал среди стада мел-
ких местных коров, пересекавших шоссе. - Тогда дайте хоть спокойно до-
жить на Биссе оставшиеся нам крохи жизни. Вы делаете черепах. Я участ-
вую в этом своими капиталами.  Отлично,  я тоже хочу  быть  черепахой,
черт возьми! И я хочу уползти в мой панцирь. Вооружения, секретные ла-
боратории,  радиация,  газетные истерики,  красная  опасность,  желтая
опасность  -  да пропади все это пропадом!  Я сам финансировал газеты,
раздувающие эти опасности,  а теперь сам же прихожу в ужас...  Я  ведь
тоже читатель...
     - Хеджес, - весьма серьезно сказал Крэгс, - я никогда не понимал,
что именно вас привело ко мне. Неужели надежда спастись? Это совершен-
но бесполезно.
     - Вы просто маньяк!  - вскипел Хеджес,  окончательно забывая, что
он говорит,  как-никак,  с королем и правилами  этикета  предусмотрено
несколько иное обращение к королям. - "Бесполезно"!.. Вы что, не знае-
те других слов?
     - Это слово символизирует мои убеждения... - мрачно изрек Крэгс.
     Хеджес в полном изнеможении повалился на кожаные подушки.
     Они проезжали через центральную часть города.
     Из темной, словно загоревшей на жгучем солнце зелени выступали не
только деревянные,  но и каменные, сверкающие зеркальными стеклами до-
ма. Среди машин и велосипедов влачили арбу два круторогих буйвола. Со-
вершенно  голые  ребятишки с визгом скатились с пальмы,  словно кто-то
стряхнул их с огромных листьев.  Их восторг  удесятерился,  когда  они
убедились,  что вызвали неописуемый ужас у чопорной леди. Действитель-
но,  на нее нельзя было смотреть без хохота,  когда, в длинном платье,
застегнутом до подбородка, с библией под мышкой, она чинно брела в мо-
литвенный дом,  брезгливо щурясь от яркого солнца и недоверчиво  щупая
зонтиком  каждую  щербинку  на  асфальте.  При  виде великолепной тем-
но-оливковой сигары лицо леди тотчас  преобразилось.  Она  заулыбалась
всеми морщинами и даже сделала нечто вроде реверанса на ходу,  едва не
уронив пенсне. Заметив, что сигара остановилась возле банка, дама поч-
тительно  поклонилась  задним фарам и,  приняв еще более чопорный вид,
замаршировала на молитву.

     Через час, когда странные гости уже шли по дорожке к веранде бун-
гало, Василий Иванович с удивлением отметил, что Крэгс более всего по-
ходит на морского разбойника.  Василий Иванович даже слегка  присвист-
нул.
     Мясистое, тяжелое лицо Крэгса от уха до крутого, квадратного под-
бородка пересекал багровый рубец. Его серые прозрачные глаза так быст-
ро и пронизывающе рассматривали людей, что каждый невольно поеживался.
Он был широкоплеч,  высок, строен, и, хотя ему перевалило за сорок, он
легко нес свое сильное тело на длинных, мускулистых ногах спортсмена.
     Входя на веранду,  он снял шляпу, и все очарование сразу исчезло:
Крэгс был лыс.
     - Полагаю,  - подчеркнуто официально начал Хеджес, - мы находимся
в помещении советского торгового агентства на Фароо-Маро?
     Василий Иванович поклонился и развел руками:
     - Директор агентства телеграфировал,  что вынужден задержаться на
одном из островов архипелага.
     - Поскольку руководитель советского торгового  агентства  отсутс-
твует,  я желал бы разговаривать с лицом,  заменяющим его, - отчеканил
Хеджес,  не обращая внимания на улыбку Крэгса.  - Беседа будет  носить
строго конфиденциальный характер.
     Василий Иванович взглянул на мисс Нугу, и та зная, что обозначает
такой  взгляд,  встала и выпорхнула из комнаты,  предварительно послав
мужчинам по очаровательной улыбке.
     - Я к вашим услугам, господа, - вздохнул Василий Иванович, выдав-
ливая нечто, отдаленно похожее на улыбку, и приглашая садиться. - Но я
только по хозяйственной части...
     - Полагаю,  нас никто не слышит?  - Черные очки Хеджеса испытующе
уставились  на Василия Ивановича.  Тот был уверен,  что мисс Нугу,  по
обыкновению,  подслушивает у двери, но сделал протестующий жест. - От-
лично.  В таком случае, сэр, выполняя свой долг, я должен заявить сле-
дующее: при известных обстоятельствах королевство Бисса готово де-фак-
то признать Советский Союз!
     Не удержавшись,  Василий Иванович слегка кашлянул,  словно бы по-
перхнулся.  Премьер-министр выпрямился еще больше и был похож на натя-
нутую до предела струну.  Зато его величество король Биссы, так сильно
смахивавший  на  классического  морского  разбойника,  не удержавшись,
громко захохотал:
     - Довольно,  Хеджес!  Оперетка!  "Королевство Бисса" соблаговолит
признать "де-факто" первую державу мира...  Забудьте,  что  вы  премь-
ер-министр. Это может наскучить...
     И, не оглядываясь на возмущенно вскочившего Хеджеса,  Крэгс  про-
должал:
     - Около недели назад, господин сотрудник, я получил письмо от мо-
его ученого друга,  вашего соотечественника,  академика Андрюхина. Вам
известно это имя? - Он строго взглянул на Василия Ивановича.
     Тот несколько  удивленно и в то же время почтительно наклонил го-
лову. Академик Андрюхин был одним из тех людей, которыми гордилась его
великая страна, странно было бы не слышать о нем.
     - Мы переписывались и раньше, - продолжал Крэгс. - Мы оба занима-
емся одной и той же отраслью современной науки. Ее называют кибернети-
кой. Полагаю, вы имеете о кибернетике хотя бы общее представление?
     В голове у Василия Ивановича,  отуманенной жарой и событиями дня,
мелькнула мысль о счетной машине "Пионер", которая производила все вы-
числения, нужные агентству, и он утвердительно кивнул.
     - Отлично, - продолжал Крэгс. - Занимаясь одной и той же наукой и
полагая,  что мы оба искренне служим человечеству,  я и Андрюхин исхо-
дим,  однако, из противоположных взглядов. Он идет от мысли, что чело-
вечеству суждено жить и развиваться на Земле еще многие и многие тыся-
челетия,  я же убежден,  что человеческое общество зашло в тупик и что
жизнь на Земле будет трагически прервана в ближайшие годы, быть может,
дни. И не скорблю об этом! Да, сэр, не скорблю, - повторил Крэгс, хотя
лицо его явно помрачнело, противореча словам. - Андрюхин добился неве-
роятных результатов в борьбе со старостью.  Зачем? Это совершенно бес-
полезно!..  Все обречены на гибель.  Зато мне удалось создать систему,
при которой мои механизмы не только читают,  пишут,  переводят, делают
любые вычисления, но и воспроизводят сами себя. Им не страшны ни ради-
ация,  ни болезни, ни адские температуры, ни взрывы самой необузданной
силы.  Они переживут все и всех.  И запомнят все.  Люди отжили свое...
Но,  поскольку и я имею несчастье принадлежать к этой породе,  у  меня
возникает ряд обязательств. Я надеюсь по приезде к вам сделать некото-
рые предложения...  Признаюсь, что меня очень заинтересовало последнее
письмо  академика  Ивана  Андрюхина,  в котором он приглашает меня как
своего гостя посетить вашу страну.  Я ему очень благодарен... Он сооб-
щил,  что  ваше агентство технически поможет мне через соответствующее
советское посольство оформить все,  что нужно для въезда  в  Советский
Союз.
     - Сожалею...  - Василий Иванович развел руками.  - Об этом знает,
видимо, директор. Я не уполномочен...
     - Тогда я оставлю директору  письмо  Андрюхина,  -  сказал  Крэгс
вставая. - Буду ждать извещений...
     Василий Иванович молча поклонился и принял от Крэгса пухлый  кон-
верт.
     Он следил за гостями,  пока темно-оливковая сигара,  пустив сизое
облачко,  не тронулась в сторону центра. Такая жара, а тут еще король!
Только королей не хватало... Чтобы несколько успокоиться, Василий Ива-
нович подошел к своей милой таблице хоккейных боев. Посмотреть бы хоть
одну игру!
     Тут он увидел зажатое в своем кулаке толстое письмо Андрюхина...
     Пока белозубая мисс Нугу тащила ему ради  такого  случая  бутылку
настоящего московского хлебного кваса,  Василий Иванович удобно распо-
ложился на сквознячке и вытащил письмо из незапечатанного конверта...
     Чем дальше  читал Василий Иванович письмо Андрюхина,  тем сильнее
было его недоумение и тем ближе придвигал он листки к своему толстому,
в неистребимых московских веснушках любопытному носу.






     Излагая историю Открытия и Подвига,  мы стараемся обходиться  без
скучных цитат и выписок из официальных документов.
     Однако по целому ряду соображений,  которые читателю станут  ясны
из дальнейшего, мы вынуждены привести отрывки из письма академика Анд-
рюхина, адресованного королю Биссы Крэгсу.
     Хотя послание  Андрюхина начиналось вполне солидно:  "Мой дорогой
друг!  " - дальше шло следующее:  "Я рад, что отныне мир будет чтить в
Вашем лице не только серьезного ученого, но и блестящего юмориста. Это
особенно лестно мне,  Вашему учителю,  который не подозревал, что, со-
вершенствуя познания юного Крэгса в теории функций,  он помогает расц-
вету крупного сатирического дарования.
     Вещать, сидя на каких-то райских островах,  гибель человечества и
заниматься изготовлением игрушечных черепах - это чистейший, извините,
водевиль. Теперь Вы предлагаете и мне, старику, присоединиться к Вашим
опереточным забавам.  Нет,  Крэгс,  дурачьтесь в одиночестве. И проро-
чествуйте в одиночку. Пророки никогда не выступали дуэтом...
     Поговорим серьезно.  Никогда Вы не огорчали меня так, как сейчас.
Я давно следил за Вашими научными успехами и вижу, что добились Вы не-
малого.  Тем более непонятно, как же Вы, ученый, докатились до мысли о
гибели  рода людского.  Если люди обречены на гибель,  к чему вся наша
наука? Кому Вы завещаете своих черепашек с их памятью? Для кого Вы хо-
тите  законсервировать  в  механическом  мозгу этих черепашек знания и
опыт человечества?  Не вижу логики! Наше дело - не консервировать нау-
ку, а двигать ее вперед. Только этим мы поможем разогнать тучи над че-
ловечеством. Эти тучи не так уж зловещи! На каком перекрестке Вы поте-
ряли веру в людей?
     Вы утверждаете,  что человеческая цивилизация зашла в тупик,  что
развитие наук грозит нашей планете гибелью.  А Вы не задавались вопро-
сом,  кто именно зашел в тупик,  в каком обществе наука поворачивается
против  человечества?  А ведь в этом все дело!  Да,  Вы глубоко правы,
остро предчувствуя катастрофу общества, Вашего общества! Но это еще не
равнозначно гибели человечества. К счастью, родились и развиваются но-
вые формы общественного устройства,  свободные от бредовых нелепостей,
противоречий  и кошмаров окружающего Вас мира.  Впрочем,  это разговор
большой, и мы продолжим его при личной встрече. А сейчас я обращаюсь к
Вам как к энергичному и талантливому представителю науки.
     Крэгс, в нашем Академическом городке,  одном из центров советской
науки,  сейчас  готовится  эксперимент,  еще невиданный по сложности и
значению.
     Мы очень много работали эти годы.  Скажу Вам пока лишь о том, что
на территории моей страны, в Китае, Монголии и в дружественной Индоне-
зийской  республике сооружено в порядке подготовки к Центральному экс-
перименту более ста ведущих станций.  Ваши острова отдалены от послед-
ней станции всего на каких-нибудь семьсот - восемьсот километров,  что
очень существенно.
     Буду откровенен. Если в результате наших бесед Вы согласитесь ра-
ботать с нами, то:
     1. Сократятся сроки подготовки Эксперимента.  Ваши черепахи будут
полностью загружены сложной вычислительной работой.  Наша направляющая
и приемная аппаратура,  установленная у Вас, не потребует дополнитель-
ного громоздкого обслуживания.
     2. На Ваших островах полностью отсутствует промышленность, не вы-
рабатывается энергия.  Острова лежат в стороне от морских и  воздушных
линий.  Геомагнитная характеристика также весьма положительна. Все это
благоприятствует проведению Эксперимента.
     3. Не скрою, что успеху Эксперимента вовсе не повредит то обстоя-
тельство,  что Ваш научный авторитет,  особенно на Западе,  никогда не
подвергался ни малейшему сомнению.
     Я предлагаю Вам принять участие в научном эксперименте,  поистине
грандиозном.  Значение его серьезно усилится, если за ним будет наблю-
дать весь мир.  Честное слово, мысль организовать на краю света "Коро-
левство  Бисса" и поставить во главе него крупного ученого кажется мне
сейчас вовсе не глупой!
     Я считаю,  что вам необходимо приехать в Майск,  в наш городок, и
помочь мне, своему старому учителю. Быть может, наша встреча поможет и
Вам.  Давайте  поспорим,  поговорим о Ваших страхах и затеях,  о ваших
предсказаниях и черепахах... Ведь Вы любили, черт возьми, жизнь!
     Слушайте, Вы зря называете себя кибернетиком. Вспомните-ка, с че-
го начиналась наша наука.
     Она рождалась из мечты!  В сказках, там, где народная фантазия не
знала никакого удержу,  - начало кибернетики.  Тридцать три витязя  во
главе с Черномором - что это такое?  Это наши послушные слуги, это ки-
бернетика... А странные выдумки о том, как бежала девочка, спасаясь от
бабы-яги,  бросила  ленту  - и возникла река,  бросила гребень - встал
лес,  а баба-яга превращалась то в птицу, то в змею, то в огонь, - что
это такое?  Кибернетика!  А история с джиннами, которые строили дворцы
неописуемой красоты в одну ночь и переносили эти дворцы с одного  края
земли на другой, - это что? Кибернетика, черт возьми!
     Человек может колоссально много,  и он только в начале своего пу-
ти, слышите - в начале, а не в конце! Человек должен не только дышать,
есть,  пользоваться солнцем и носить штаны со складкой. Самое главное,
чтобы он был свободен, чтобы никто и ничто не смело ему угрожать. Нич-
то!  Расстояния, смерть, сила притяжения! Чтобы человек управлял этими
силами, а не они им...
     Приезжайте в Майск,  Ваше Величество!  В Майске ни одного  живого
короля не видели отродясь. Ну, да я Вас не выдам, представлю как Лайо-
неля Крэгса,  это имя здесь помнят...  Кстати,  Вы, как истый канадец,
должно быть,  любите хороший хоккей и знаете в нем толк.  Я покажу Вам
здесь,  в Майске,  команду, которая заткнет за пояс Ваших "Королевских
Бизонов"...
     Василий Иванович мало что понял в этом послании,  а  тон  письма,
воспоминания  о каких-то сказках,  по мнению Василия Ивановича не сов-
местимых с наукой, утвердили его в мысли, что это просто фальшивка или
чудачество ученого, розыгрыш...
     ...Директор агентства вернулся.  Он отсыпался почти сутки, потом,
свежий, помолодевший, с блестящими капельками воды на густых еще воло-
сах, слушал подробный доклад Василия Ивановича обо всех местных проис-
шествиях,  о количестве купленной копры, о выгрузке советских товаров,
о приходивших и уходивших кораблях... Василий Иванович рассказал особо
о непонятном появлении березовой рощи со всякой живностью и нескольки-
ми трупиками птиц и животных, как будто разрезанных на части. Директор
несколько раз нетерпеливо провел рукой по лицу, стирая довольную улыб-
ку...  Лишь в самом конце отчета, как о чем-то совершенно незначитель-
ном,  Василий Иванович рассказал, посмеиваясь и пожимая плечами, о ви-
зите Крэгса.
     Директор перестал есть и отбросил салфетку.
     - Опять ваши шуточки,  - медленно сказал он, всматриваясь в удив-
ленное и обиженное лицо Василия Ивановича. - Где вы услышали о Крэгсе?
     - Да здесь он был,  честное сло...  Еще с этим... Хеджесом, своим
премьер-министром...
     Василий Иванович попробовал еще раз ухмыльнуться.
     Директор встал:
     - Где письмо Андрюхина?
     В голосе  его было нечто,  заставившее Василия Ивановича мысленно
горячо порадоваться тому, что письмо цело.
     - Муть какая-то, а не письмо, - рискнул он все же сказать, протя-
гивая пачку листочков,  исписанных крупным,  твердым,  вовсе не стари-
ковским почерком. - Похоже, сами сочинили...
     - В какой-то степени вас извиняет то, что вы на островах новичок,
-  холодно  сказал  директор.  - Визит Крэгса - событие первостепенной
важности. Зачем он приезжал?
     - Сообщил,  что  королевство  Бисса готово признать Советский Со-
юз...
     Впервые директор соблаговолил слегка улыбнуться.
     - Что вы ему ответили?
     - Что не полномочен решать такие вопросы...
     - И он ушел?..
     - Сказав, что свяжется с вами...
     - Зачем?
     - Чтобы  вы помогли получить документы на поездку в СССР по приг-
лашению академика Андрюхина...
     - Вот  как!  - обронил директор.  - Значит,  Крэгс решил все-таки
ехать...  Немедленно установите,  где он сейчас. Разыщите его или хотя
бы Хеджеса.
     Результатом всего этого, к величайшему удивлению Василия Иванови-
ча,  было  то,  что уже на пятые сутки король Биссы Крэгс и его премь-
ер-министр Хеджес получили въездные визы и отбыли с неофициальным  ви-
зитом в Советский Союз.






     В этот день Юра Сергеев только что  пришел  из  второго  цеха  и,
плюхнувшись на стул не раздеваясь, соображал, бежать ли ему в пионерс-
кий клуб, или по общежитиям, или к главному инженеру, или поговорить с
ребятами о ближайшем хоккее,  или же, прихватив таинственную телеграм-
му,  шкатулку и летающую картофелину,  идти в партком. В эту минуту на
столе затрезвонил неугомонный телефон.
     - Сергеев?..  - услышал Юра  незнакомый  мужской  голос,  густой,
звонкий и как будто насмешливый.
     - Да.
     - Нам  с вами суждено вскоре познакомиться.  Вы как,  храбрый па-
рень?
     - А что, будет здорово страшно?
     - Будет, - весело и твердо пообещал голос.
     - Давай, - усмехнулся и Юра, соображая, кто это его разыгрывает.
     Вдруг он насторожился. А что, если этот незнакомый бас имеет пря-
мое  отношение к картофелине и ко всему непонятному,  что происходит в
последнее время?
     Между тем голос продолжал:
     - Как насчет силенки?
     - Подходяще.
     - Ну да! Говорят, левой жмете восемьдесят?
     - Нужно  - и девяносто выжмем...  - Юра никак не мог понять,  кто
это говорит.
     - Неплохо! А сумеете отличить счетчик Гейгера от пишущей машинки?
     - Отличу... - Юру трудно было вывести из равновесия.
     - Есть  такое  чудное выражение - рисковый парень...  - продолжал
голос.  - Так вот,  рисковый ли вы парень?  Любите  ли  неожиданности,
приключения, риск?
     - Ага, - согласился Юра, вслушиваясь.
     - Одно достоинство очевидно:  немногословен.  Итак,  сверим часы.
Если не ошибаюсь, семнадцать минут второго?
     Незнакомый голос  прозвучал  неожиданно серьезно,  и Юра невольно
взглянул на часы. Было двадцать минут второго.
     - Ваши спешат, - решил голос. - Как вы передвигаетесь?
     - Передвигаюсь? - не понял Юра.
     - Ну да!  Что вы делаете, если вам из точки А нужно перебраться в
точку Б?
     - Иду, - сказал Юра и, подумав, добавил: - Пехом.
     - В таком случае, жду вас ровно через двадцать минут на Мичуринс-
кой, одиннадцать, третий этаж...
     Тотчас слабо звякнул отбой.
     Юра положил трубку и,  недоумевая, пожал плечами. Не очень остро-
умно...  Странный розыгрыш. Он ожидал, что будет интереснее... И вдруг
Юра сообразил, что на третьем этаже дома э 11 по Мичуринской улице по-
мещается горком комсомола.  Здравствуйте!  Час от часу не легче... Что
все это значит?
     Он позвонил в горком.  Трубку взяла Вера Кучеренко, второй секре-
тарь.
     - Здорово! Кто меня вызывал? - спросил Юра.
     - Не знаю. - Голос у нее был тоже с усмешкой и полный недомолвок.
     - Так что ж, идти? - спросил он, ничего не понимая.
     - Смотри, - сказала она очень строго и повесила трубку.
     Ну, это уж было совсем ни на что не похоже! Делать им там нечего,
что ли? Он взглянул на часы: прошло три минуты. Тогда он рывком запих-
нул в стол все бумажки,  сунул в свой хоккейный чемоданчик картофелину
и  шкатулку,  щелкнул ключом и вылетел из комнаты,  на ходу застегивая
пальто и нахлобучивая шапку.
     Денек был  пасмурный,  на  редкость теплый для зимы.  Юра мчался,
разбрызгивая хмурые лужи на тротуарах,  скользя в новых сапогах и пог-
лядывая на встречные часы.
     У подъезда горкома стояла низкая могучая машина - "Стрела",  пос-
ледняя модель.  Юра пробежал было мимо,  но что-то заставило его огля-
нуться.  Он пристальнее  взглянул  на  номер,  запорошенный  снегом...
АГ-72-11!  Номер машины,  которая стояла у книжного магазина.  Тогда в
нее сел тот незнакомец.  Сейчас в машине не было никого. Юра обошел ее
вокруг,  подергал ручку; машина была заперта. Он постоял, потом отошел
от машины и снова вернулся.  Ему не  хотелось  уходить...  АГ-72-11...
Что-то еще всплывало в памяти... Картошка! Ну да, уцелевшие буковки на
картошке!

     ...У Юры оставалось четыре минуты, когда он взбежал по ступенькам
трехэтажного дома, где размещались горком партии, горисполком и горком
комсомола.  На третий этаж Юра поднялся не спеша,  привычно приводя  в
порядок дыхание.
     Он уже миновал редакцию "Майской правды",  когда впереди по кори-
дору со звоном распахнулась стеклянная дверь из кабинета Веры Кучерен-
ко и навстречу Юре легкой,  как будто танцующей походкой двинулся уди-
вительно  знакомый человек.  У него было продолговатое смуглое молодое
лицо и длинная темная борода.  Он был безусловно красив  своеобразной,
яркой, цыганской красотой. Меховую шапку-ушанку он надвинул так низко,
что брови сливались с мехом.  Из-под шапки смеялись коричневые,  с ис-
коркой,  совсем еще мальчишечьи глаза.  Он был невысок,  но легкость и
стройность, которых не могло скрыть и широкое пальто, делали его выше.
Когда его яркие,  любопытные, веселые глаза встретились с глазами Юры,
тот невольно приостановился.
     - Сергеев? - Юра тотчас узнал густой и звонкий голос, звучавший в
телефонной трубке.  Поняв, что не ошибся, человек протянул руку: - Ну,
здравствуйте. Я Андрюхин
     Представьте, что в том самом обычном,  исхоженном вдоль и поперек
коридоре, где вам приходится бывать ежедневно, встречается смутно зна-
комый человек,  который  запросто  протягивает  вам  руку  и  говорит:
"Здравствуйте, я Ломоносов", причем вы сразу понимаете, что перед вами
не однофамилец,  не дальний родственник,  а настоящий Михайло  Василь-
евич!..  Представьте это, и тогда сможете понять, что испытал Юра. Имя
академика Ивана Дмитриевича Андрюхина было так же  всемирно  известно,
как  имя  Ивана Петровича Павлова или Альберта Эйнштейна.  И встретить
его вот так, в коридоре горкома комсомола, да еще услышать, как он на-
зывает вашу фамилию, было, конечно, чудом.
     - Аккуратен.  Любопытен. Здоровенный мужик! - говорил Андрюхин, с
удовольствием  поглядывая  на  крутые  плечи Юры,  выпиравшие и сквозь
пальто, на его крупную круглую, как чугунное ядро, голову, на широкое,
сейчас красное,  потное, растерянное лицо. - А я ваш старинный поклон-
ник!  Когда на южной трибуне орут уж очень громко "Бычок!", так это я!
Чудесно играете! Не только клюшкой, но и мозгами шевелите.
     И, подхватив его под руку,  Андрюхин с неожиданной силой  поволок
слегка  упиравшегося от смущения и неловкости Юру в кабинет Веры Куче-
ренко.
     - Я его заберу сейчас же,  - заявил Андрюхин, вталкивая Юру в ка-
бинет. - Хотя он и сопротивляется...
     - Как  -  сопротивляется?  - Вера вспыхнула.  Ясно было,  что она
нервничает и смущена не меньше Юры.  - Ты что же,  не понимаешь, какое
нам  оказано  доверие?  Академик Иван Дмитриевич Андрюхин лично прибыл
сюда,  чтобы именно из нашей городской организации выбрать самого под-
ходящего парня. Это дело чести всей комсомольской организации города!
     Андрюхин сморщился, как от зубной боли:
     - Я пошутил,  родная,  пошутил!.. Все в порядке! Зачем так офици-
ально?  И,  если хотите дружить, не смотрите на меня, как на памятник.
Это, знаете, довольно противно - ощущать себя памятником... Значит, мы
едем?
     - Конечно, Иван Дмитриевич! - Вера вышла из-за стола, не глядя на
Юру,  еще не проронившего ни слова.  - Он просто обалдел от радости! -
сказала  она.  - Я позвоню на комбинат,  там побудет пока его замести-
тель...
     - Простите, вы приехали на "Стреле"? - перебил Юра.
     - Да, - слегка улыбаясь, ответил ученый и пристально посмотрел на
Юру.
     Только в машине,  когда уже выехали из города,  Юра, шумно вздох-
нув, кое-как выдавил:
     - Извините, Иван Дмитриевич...
     - За что же, голубчик? - Академик, управлявший машиной, покосился
на Юру.
     - Да что я так, чурбан чурбаном... Вы не думайте...
     - Ну, думать мне приходится, тут уж ничего не поделаешь. - Андрю-
хин подмигнул Юре: - Вот подумаем теперь вдвоем над одной штучкой.
     - Над какой, Иван Дмитриевич?
     - А над такой, что о ней можно разговаривать только на территории
нашего городка...  Ты вообще привыкай держать язык за  зубами.  А  еще
лучше - начисто забывай все, что увидишь. Впрочем, я тебе помогу забы-
вать.
     - Это можно,  - согласился Юра и,  повозившись и смущенно повзды-
хав, все же вытащил, собравшись с духом, непонятную картофелину и про-
тянул ее академику: - Не знаете, что это такое, Иван Дмитриевич?
     Андрюхин резко затормозил и остановился у края шоссе.
     - Ага!  Очень хорошо! - Он вертел в руках картофелину, явно обра-
дованный.  Вот она выпорхнула у него из рук, он поймал ее, и она снова
смирно улеглась на ладони.  - А где же остальные буквы? Здесь шел пол-
ный адрес: "Горьковская область, п/я 77".
     - Почему-то этих букв не было, Иван Дмитриевич.
     И Юра рассказал академику всю историю розовощекой картофелины.
     - Очень интересно! Когда-нибудь покажете мне этого Бубыря, - сме-
ялся Андрюхин.  - А картофелину вручите сами юноше, которого звать Бо-
рис  Миронович  Паверман.  Профессор Паверман.  Такой тощий,  в очках,
очень быстрый.  Руководитель Института научной фантастики Академии на-
ук.  Сказочно талантливый человечина.  Неорганизованный,  торопыга, но
талантлив дьявольски. Это он запустил вашу картофелину.
     - Запустил?
     - Да...  Это чудо, мой мальчик! - Андрюхин, быстро оглянувшись по
сторонам,  зашептал, наклонившись к Юре: - Чудо! Если бы мне еще двад-
цать лет назад сказали,  что возможно нечто подобное, я первый бы под-
нял на смех любого!  Может быть, вскоре и вы вместе с нами будете тво-
рить чудеса!
     - Я? - удивился Юра.
     Холодок непонятного восторга остро сжал его сердце.
     - По  ходу  исследований всегда наступает минута,  - торжественно
сказал Андрюхин, - когда ученому, конструктору нужен испытатель, чело-
век мужественный,  сильный,  с точным глазом, стальной волей... О том,
что может случиться в будущем, я пока не смею мечтать...
     Снова Юра ощутил легкость, крылатое предчувствие счастья... Уже с
меньшим смущением он извлек из своего чемоданчика  телеграмму  о  том,
что моря покоряются только смелым, и шкатулку, не так давно без умолку
звавшую его к чему-то приготовиться.
     Глаза Андрюхина при виде этих предметов весело сверкнули.
     - Телеграмму можете порвать или сохранить на память,  - засмеялся
он,  - а шкатулку верните.  Я сегодня подложу ее Паверману... Вот кого
интересно пугать! Вы не обиделись на мой розыгрыш?
     Он несколько  минут ухмылялся про себя,  видимо сочиняя текст для
страшного послания, которое сегодня ночью прозвучит под кроватью ниче-
го пока не подозревавшего директора Института научной фантастики...
     Юра наблюдал за Андрюхиным с веселым любопытством,  удивлением  и
нежностью.
     Он никак не ожидал,  что академик может шалить,  как  проказливый
школьник. Честно говоря, это Юре понравилось.
     Академик неожиданно снял руки с баранки перед довольно крутым по-
воротом.  Юра, невольно поднявшись, рванулся вперед, чтобы перехватить
управление.  Машина безусловно должна была врезаться в шершавые стволы
огромных сосен,  но почему-то самостоятельно сделала плавный поворот и
помчалась дальше...
     Юра знал,  что  Академический городок,  где располагались научные
институты академика Андрюхина,  лежал где-то в лесах между  Майском  и
Горьким.  Сначала  они ехали по хорошо известному Горьковскому шоссе -
огромной бетонной автостраде,  которая,  как река, лилась меж набухших
влагой серых полей, деревенек с красными крышами и паучьими лапами те-
левизоров над ними, мимо еловых рощ и торфяных болот, по которым шага-
ли вдаль вышки электропередачи, гордясь тяжелым грузом проводов...
     Примерно на двадцатом километре машина,  переваливаясь с боку  на
бок и покряхтывая,  сползла с шоссе на узкую бетонную ленту, уходившую
в лес.  Судя по знаку,  въезд на эту дорогу был запрещен. Они проехали
под  запретительным  знаком и углубились в лес.  Неумолчный шум шоссе,
доходивший сюда,  как далекий прибой, вскоре совсем затих. Их окружали
непроезжие, нехоженые лесные дебри.
     - Я думаю,  с чего вам начать,  - заговорил Андрюхин. - Впереди у
вас очень интересная, но и очень опасная работа. Не сомневаюсь, что вы
согласитесь,  когда узнаете,  в чем дело. Но первые день-два вам лучше
всего просто осмотреться.  А чтобы не скучать, потренируйте наших хок-
кеистов...
     Юра сразу почувствовал себя уверенней.  Недаром тысячам болельщи-
ков он был известен под именем Бычка.  Его слава центрального нападаю-
щего гремела по всему Майску и даже проникла за пределы города. Он ус-
мехнулся, представив ученых на хоккейном поле. Андрюхин уловил его ус-
мешку и откровенно захохотал, показывая великолепные белые зубы.
     - Да,  да,  так и сделаем! Я отвезу вас прямо в Институт долголе-
тия.  Самому молодому игроку в вашей новой команде будет не меньше де-
вяноста лет, ну а самому старшему - не больше ста семидесяти...
     И, насладившись растерянной и смущенной физиономией Юры, Андрюхин
спросил:
     - Ну, а сколько же, по-вашему, мне?
     И он неожиданно пнул Юру в бок  жестким,  как  булыжник,  кулаком
так, что Юра даже слегка задохнулся.
     Этот удар окончательно убедил Юру,  что перед ним еще молодой че-
ловек.  Но звание академика, всемирная слава, то, что имя Андрюхина он
читал еще в школьных учебниках, - все это заставило его сделать молни-
еносный расчет, и он несколько неуверенно пробормотал:
     - Сорок? Сорок пять?..
     - Неужели я так плохо выгляжу?  - Андрюхин даже притормозил маши-
ну,  разглядывая себя в косо посаженном зеркальце. - Врете-с! Врете-с,
товарищ Бычок! Я выгляжу лет на двадцать восемь - тридцать! Да-с!
     - А борода? - пробормотал Юра.
     - Борода  -  для солидности!  Все-таки неудобно такому молокососу
руководить тремя институтами,  ходить в академиках... - Он пронзитель-
но-хитро и весело поглядел на Юру и вдруг крикнул: - Восемьдесят семь!
Да-с!
     Юра, вытаращив,  как  в детстве,  глаза и приоткрыв рот,  ошалело
смотрел на академика.  А тот остановил машину, резко выпрыгнул на чис-
тый,  не  заезженный  участок  дороги и,  присев на корточки в позиции
стартующего бегуна, пригласил:
     - Нуте-с? До той сосны!
     И, свистнув по-разбойничьи в свой кремневый кулак,  так лихо рва-
нул с места,  что Юра,  не знавший,  как себя вести в этом неожиданном
состязании,  припустил вовсю. Он перегнал Андрюхина почти у самого фи-
ниша.
     - Нехорошо!  - сердито фыркнул академик, не глядя на Юру. - Нехо-
рошо, да-с! Каких-нибудь сто метров - и одышка. А результат? Почти во-
семнадцать секунд! Курам на смех!
     Все еще фыркая,  он легкой рысцой побежал к машине;  тяжело топая
сапогами, Юра уже не рискнул его обгонять и только осторожно улыбался,
чувствуя приближение не то сна, не то старинной, знакомой сказки. Этот
старец в восемьдесят семь лет с густой шелковистой бородой,  без приз-
наков  седины,  с молочно-розовой кожей и блестящими глазами юноши,  с
силой и легкостью спортсмена,  походил на волшебника, с которым сидеть
рядом было увлекательно и страшновато.
     Постепенно характер леса менялся. Просторно и вольно разметавшие-
ся по холмам деревья здесь сбегались в стройные ряды. Валежник и прош-
логодняя листва были убраны. По обеим сторонам дороги побежали невысо-
кие, приземистые кусты шиповника. В глубине леса мелькало иногда не то
здание,  не то забор. Несколько секунд Юра слышал далекое собачье тяв-
канье.  Он взглянул на Андрюхина, но тот как будто забыл о нем, погру-
женный в собственные мысли. Через несколько километров машина дала два
длинных и один короткий гудок и двинулась дальше.  Юра невольно взгля-
нул на спидометр; от шоссе они отъехали на девятнадцать километров.
     - Вот это ни к чему,  - словно про себя,  сказал Андрюхин и прис-
тально посмотрел на Юру.
     Невольно подчиняясь  этому  странному затягивающему взгляду,  Юра
несколько секунд смотрел в темные зрачки ученого,  не понимая, что за-
бывает  то,  о чем только что думал.  Куда-то улетучилась,  забылась и
случайно мелькнувшая в мозгу цифра расстояния от шоссе до  Академичес-
кого городка.  Когда ученый отвел глаза, Юра смущенно улыбнулся, поду-
мав, что он на мгновение задремал.
     - Вот мы,  собственно, и приехали, - начал Андрюхин и тотчас сер-
дито кашлянул, останавливая машину.
     Юре показалось,  что через кусты на шоссе прыгнуло что-то похожее
на мотороллер.  Соскочив с мотороллера, тощий человек в очках помчался
к ним со всех ног, будто боясь опоздать на посадку. Голова у него была
забинтована, торчали наружу только очки.
     - Паверман,  вы похожи на человека-невидимку,  - сказал Андрюхин,
едва тот, подскочив к машине, открыл рот.
     - К черту... к черту невидимку! - Мотоциклист едва переводил дух.
- Все пропало!  Полный развал!  Все погибло! Если вы не видели идиота,
Иван Дмитриевич, то вот он!
     И человек,  которого академик назвал профессором Паверманом, при-
нял  довольно картинную позу,  откинув голову,  покрытую бинтами,  как
чалмой; кое-где из-под бинтов вырвались непокорные рыжие колечки.
     - В чем дело? - спросил Андрюхин с веселым любопытством.
     - В чем дело? - Паверман, поправив очки, моментально задвигался и
даже сделал попытку влезть в закрытую машину.  - Неужели вам не докла-
дывали?
     - Нет.
     Высвободив из-под бинта запекшиеся толстые губы, Паверман прибли-
зил их к мохнатому уху профессора и громко выдохнул:
     - С Деткой плохо!..
     Руки Андрюхина, покойно лежавшие на руле, мгновенно сжались в ку-
лак, блестящие глаза потемнели.
     - Что-нибудь серьезное?
     - Не знаю. Лучше всего вам взглянуть самому... Беспокойна. В гла-
зах просьба,  почти мольба... Слизистые покраснели и набухли. Стула не
было...
     Андрюхин полез было из машины, но, заметив Юру, чертыхнулся.
     - Я отлучусь на час.  Оставайтесь на заднем сиденье. Машина отве-
зет вас, куда надо.
     Он не обратил никакого внимания на встревоженный  Юрин  взгляд  и
захлопнул  дверцу.  Затем,  просунув руку в щель над ветровым стеклом,
провел ладонью по внутренней обшивке, и машина, без шофера, без всяко-
го видимого управления,  спокойно и деловито двинулась по дороге. При-
жав нос к стеклу и не решаясь ни крикнуть,  ни вздохнуть, Юра заметил,
как Андрюхин и Паверман усаживаются в снаряд, похожий на мотороллер...
     На всякий случай Юра решил открыть боковую дверцу: в крайнем слу-
чае хоть успеть выпрыгнуть. Но, как он ни старался, дверца не открыва-
лась. Тогда он поспешно перелез, почти перевалился на переднее сиденье
и взялся за руль.  Но руль,  словно заколдованный,  сам двигался туда,
куда следовало. Понемногу Юра начал разговаривать с машиной, как с жи-
вым существом:
     - Слушай,  это как же,  а?  - испуганно бормотал он. - Поворот! -
взвыл было Юра,  но машина сама легко и плавно сделала довольно крутой
поворот. - Ах, черт! Умница... Вот это модель!
     Беседа с  машиной,  начинавшая  отдавать уже лирикой,  неожиданно
прервалась:  машина остановилась.  Тотчас мягко щелкнула  и  открылась
дверца,  как раз с той стороны, где сидел Юра. Он вышел совсем как ка-
кой-нибудь царевич в заколдованном царстве.  Машина развернулась и уш-
ла, проявляя полную самостоятельность.
     Перед Юрой возникли,  однако, вовсе не тридцать три богатыря и не
избушка  на курьих ножках.  Машина высадила его на площадке перед нео-
быкновенным домом,  больше всего похожим на огромную елочную  игрушку.
Хотя на дворе и стояла слишком теплая для февраля погода -3 -4 градуса
выше ноля, - все же это был февраль: вокруг лежал снег, правда серый и
ноздреватый,  как брынза, но снег. А дом, мягко блестевший гранями ка-
кого-то теплого и даже вкусного на вид материала, весь утопал в густом
сплетении дикого винограда, хмеля и роз... Юра нерешительно приблизил-
ся к дому.  Только подойдя почти вплотную,  он убедился,  что розы,  и
хмель,  и  виноград  находились внутри прозрачной,  не видимой глазом,
будто невесомой массы,  из которой были сделаны части фасада и  обрам-
лявшие его легкие, обтекаемой формы галереи.
     - Слоистый полиэфир,  - услышал Юра чей-то довольный смешок. - Вы
новичок?
     - Да, - поспешно подтвердил он, оглядываясь.
     Никогда еще Юра не чувствовал себя до такой степени новичком!
     Перед ним стоял плотный,  краснощекий человек с коротко  подстри-
женными волосами.  Он был без шляпы, в толстом свитере. Его лыжи валя-
лись около скамьи нежно-фиолетового цвета,  будто сделанной из лепест-
ков гладиолуса.  Садиться на нее было так же непривычно, как усесться,
скажем, на клумбу. Тем не менее, посмеиваясь над Юрой, лыжник спокойно
плюхнулся на эту скамью.
     - Вот,  могу объяснить,  что такое слоистый полиэфир, - сказал он
довольным тоном.  - Конечно, теперь все люди понимающие, но я, знаете,
по настоящему взялся за науку в последние пять-шесть лет...  О молеку-
лярном строении, думаю, слыхали?
     Юра, снисходительно улыбаясь, кивнул головой.
     - Только  вы  не  стесняйтесь!  - серьезно сказал лыжник.  - А то
здесь еще встречаются такие,  что все знают приблизительно и  молекулу
представляют как что-то очень маленькое, но побольше, чем атом...
     Юра вторично поспешил уверить этого чудака, что имеет представле-
ние о молекуле.
     - Знакомы и с полимерами? - продолжал лыжник, поглядывая на Юру.
     - Если я не ошибаюсь,  - миролюбиво сказал Юра,  - полимеры - это
гигантские химические молекулы. Они образуются из десятков тысяч прос-
тых молекул, последовательно присоединившихся друг к другу в результа-
те химического процесса. Это в школьных программах есть...
     Лыжник, напряженно рассматривая Юру, даже отступил на шаг.
     - Простите, вы тоже переучиваетесь? Избираете новую профессию?
     - Почему? - удивился Юра. - Я работаю на Химкомбинате и, конечно,
имею не только школьное представление об этих вещах...
     - Вы инженер?
     - Нет еще.  Я только учусь...  Признаться,  меня очень интересует
кибернетика, теория электронно-вычислительных механизмов.
     - Я тоже учусь,  - в свою очередь признался лыжник.  - Недавно на
семинаре я делал доклад о полимерных материалах. Это моя слабость. - И
он,  откашлявшись, начал: - Из полимеров, этих удивительных гигантских
молекул,  делают все.  Пластмассы заменяют все цветные металлы - медь,
никель,  свинец, золото, тантал, что угодно. Они заменяют любые жароп-
рочные и кислотопрочные стали, любые антикоррозийные покрытия, они за-
меняют каучук,  шерсть, шелк, хлопок. Средний завод синтетического во-
локна дает в год тридцать пять тысяч тонн пряжи - столько же,  сколько
дают двадцать миллионов тонкорунных овец. Впрочем, никакие овцы не мо-
гут  дать волокно такого качества,  как современные химические заводы.
Самолеты почти целиком сделаны из пластмассы.  Даже в "ТУ-104", предке
современного самолета,  насчитывалось более ста двадцати тысяч деталей
из пластмасс и органического стекла... Сегодня пластмассы - это водоп-
роводные  трубы и дома,  самолеты и суда любого тоннажа,  это одежда и
станки, обувь и шины, пластмассами начинают ремонтировать людей...
     Взглянув на старательного лыжника, Юра поспешно отвел глаза, что-
бы спрятать мелькнувшую в них усмешку.
     - Не верите?  - вскричал возмущенный собеседник. - А между тем из
специальных пластмасс уже много лет изготовляют детали внутренних  ор-
ганов человека и заменяют ими больные,  износившиеся органы.  У меня у
самого искусственная аорта!  - И он гордо ударил себя по грудной клет-
ке. - У нас в горах я знал человека, которому сделали новый пищевод из
пластмассы,  а в нашем городе вы увидите людей с искусственными руками
или ногами, чуткими к теплу, холоду, удару!
     - Вы давно здесь живете? - спросил Юра.
     - Шестой год... Раньше я больше ста лет пас овец на Ставропольщи-
не, давал людям хорошую натуральную шерсть, гордился этим. То была моя
первая жизнь.  Теперь начинается другая.  Я решил стать ученым, делать
химическую шерсть лучше натуральной...
     - А эта скамья, - спросил Юра, переминаясь с ноги на ногу, но все
же не решаясь опуститься на прозрачное сиденье,  - она тоже из  пласт-
масс?
     - Слои стеклянной ткани и слои полиэфирной пластмассы вперемежку,
- заявил лыжник, похлопывая по скамье, в нежной глубине которой висели
яркие кленовые листья.  - Прочнее стали,  но в шесть раз легче. Попро-
буйте! Не горит, не тонет...
     Юра послушно подошел,  взялся за скамью и неожиданно поднял ее  в
воздух вместе с лыжником.
     - Эй, вы! - завопил тот. - Полегче!
     Сам встревоженный  этим фокусом,  Юра осторожно опустил скамью на
снег.
     - Верно,  тоже из старых чабанов?  - сердито спросил лыжник. - Ну
конечно. А какого вы года?
     - Мне двадцать два года. Почти четверть века...
     - Ничего, похоже, - согласился лыжник. - Ну, а по-настоящему?
     - Честное слово, мне двадцать два, - неуверенно пробормотал Юра.
     - Как же вы сюда попали?  - всерьез рассердился лыжник.  - Что вы
тут делаете?
     - Меня привез Иван Дмитриевич Андрюхин, - поспешил объяснить Юра.
     Человек в  свитере внимательно оглядел Юру и,  кажется,  поверил,
что тот говорит правду.
     - Будете участвовать в испытаниях... Слыхал!.. Похвально, - одоб-
рил он. - Пойдемте, я вам покажу вашу комнату.
     Они подошли  к широкому крыльцу.  Казалось,  что оно вылеплено из
морского воздуха.  В глубине ступенек,  внутри эластичной массы, в ра-
дужном  хороводе застыли луговые цветы,  травы,  стрекозы и кузнечики.
Юра перепрыгнул,  стараясь не наступить на  лепестки.  Двери  бесшумно
распахнулись, и они вошли в белоснежную, высокую, наполненную травяны-
ми запахами переднюю,  будто выложенную свежей нежной берестой. В глу-
бине стен струились длинные,  гибкие березовые ветви.  Потолок казался
шатром, сплетенным из крон молодых березок и елочек, за которым видне-
лось  голубое небо.  Из пластмасс были сделаны не только полы,  стены,
потолки.  Из пластмасс было сделано здесь все: мебель, занавески, ска-
терти,  абажуры, подоконники, посуда. Золотисто-голубой воздух, прони-
занный солнечными зайчиками, сразу заставил позабыть серый денек и на-
полнил Юру радостным ощущением летнего веселья.
     - Самое интересное об этом доме вы узнаете потом,  - важно сказал
лыжник. Видно было, что ему очень хочется рассказать, но он удержался.
- Да, в мое время ничего этого не было...
     И, так как Юра,  жадно рассматривая все вокруг, не поддержал раз-
говора, он скромно добавил:
     - Я ведь ровесник Александра Сергеевича Пушкина...
     Опять Юру словно ударили по голове.  С отчетливым ощущением,  что
он сходит с ума,  Юра уставился на коренастого лыжника. Тот не обидел-
ся.
     - Да-да!  Конечно,  не  верите!  Проверьте  - фамилия моя Долгов,
звать Андрей Илларионович...  Вам здесь всякий  скажет.  Год  рождения
1799. Только Александр Сергеевич родился двадцать шестого мая, а я по-
раньше,  да, пораньше - семнадцатого февраля... Вот как! А ведь мог бы
и Александр Сергеевич здесь быть, если бы не этот проходимец Дантес...

     Комната, предназначенная  Юре,  несколько  смутила его:  она была
нежно-синяя и успокаивающе светилась, как прозрачная раковина. Юра еще
не успел осмотреться, как над удобным письменным столом с вмонтирован-
ными в него пишущей машинкой и магнитофоном серебристо вспыхнула часть
стены,  оказавшаяся  большим экраном.  С экрана весело смотрел на Юру,
поглаживая бороду, Иван Дмитриевич Андрюхин.
     - Нравится? - спросил он так спокойно, как будто был в комнате. -
Здравствуйте, Андрей Илларионович... - Лыжник почтительно раскланялся.
- Доставьте-ка парня, пожалуйста, в Институт кибернетики... А с Деткой
все в порядке...






     В суровом здании, несколько похожем на старинную крепость, с таб-
личкой у дверей - "Институт  кибернетики",  Андрюхин,  по  обыкновению
посмеиваясь,  осведомил Юру о том,  что он хочет сегодня провести игру
на первенство двух институтов. Команду сотрудников этого института бу-
дет возглавлять сам Андрюхин, команду долголетних - Юра.
     - А судить игру попросим вас, - сказал Андрюхин, обращаясь к мол-
чаливому гиганту с равнодушным розовым лицом. - Не возражаете?
     Тот молча наклонил голову.
     Выйдя из  здания  института,  Юра ежеминутно ожидал,  что вот-вот
начнутся новые странные и загадочные события. Уж слишком ошеломила его
встреча  с  ровесником  Пушкина.  Но ничего особенного не происходило.
Встречные здоровались очень приветливо.  Здесь тоже было много болель-
щиков хоккея, как и в городе. Незнакомые люди весело улыбались, хлопа-
ли друг друга по плечу,  крепко пожимали руки. Видимо, все уже знали о
предстоящем соревновании.
     - Здравствуйте,  Сергеев!  Я страшно рад,  что вы здесь! - заявил
незнакомый  худощавый  и подвижной юноша;  его насмешливые живые глаза
светились неподдельным удовольствием.  - Я ведь  по  телевизору  давно
знаком с вами, я смотрю все игры с вашим участием.
     Юра слегка пожал тяжелыми плечами...
     К вечеру этого дня, показавшегося на редкость коротким, Юра пове-
рил,  что питомцы Института долголетия, среди которых действительно не
было ни одного моложе девяноста лет,  способны играть в хоккей.  Более
того:  он пришел к выводу,  что с этими старичками пришлось бы здорово
повозиться,  чтобы добиться победы, даже славной команде майского "Хи-
мика".
     Однако вечером,  когда  он  увидел,  кого выводит на лед академик
Андрюхин,  надежды Юры на успех значительно поблекли. Против долголет-
них вышли такие же плечистые,  розовощекие атлеты, как и тот, которому
Андрюхин предложил судить.  Повадкой, походкой, ростом они были удиви-
тельно  похожи друг на друга.  Среди зрителей и даже среди игроков Юры
пробежал непонятный ему сдержанный говор...
     Сначала все шло,  как в обычной игре.  На трибунах, и скамейках -
все население городка.  Оттуда,  из темноты, как всегда, несся рев, то
угрожающий,  то  подхлестывающий.  Над отливающей ртутью седой ледовой
площадкой - гроздья ярких ламп.  К вечеру подморозило, воздух стал ко-
лючим и вкусным,  и, выйдя на лед, Юра, расправляя плечи под цветастой
шерстью просторного свитера,  ощутил привычный радостный подъем.  Было
приятно и то, что его здесь знали. Зрители встретили выход Юры радост-
ным криком:
     - Серге-ев!.. Бычо-ок!..
     Команды выстроились, прозвучали взаимные приветствия. Когда Юра и
Андрюхин съехались к судье разыграть поле,  Юру удивило, что судья при
тех обычных вопросах, которые он должен был задавать, громко прищелки-
вал языком. Еще более удивился Юра, когда Андрюхин с отеческой заботой
старательно поправил у него на шее свитер,  после чего  судья  говорил
уже без прищелка.
     Юре удалось сравнительно легко вырваться  к  воротам  противников
уже на первых секундах игры. Он бросил шайбу, уверенный, что есть пер-
вый гол.  Но вратарь оказался на месте; подставленная клюшка ловко от-
разила шайбу в левый угол поля. Игра началась...
     В схватке у борта Юра попробовал провести силовой прием.  Но  ему
показалось,  что  он  налетел на стену.  Никакого ответного толчка - и
ощущение безусловной непробиваемости.  Во второй  раз  Юра  попробовал
толкнуть сильнее - то же самое...  Глухая, без всяких признаков жизни,
чугунная стена,  а не человеческое плечо, способное поддаваться. Такой
силы ему еще не приходилось встречать;  удивляло, что эти гиганты сами
не применяли силовые приемы.  Вскоре Юра заметил, что команда гигантов
играла вообще как-то вяло.  Правда,  они с завидной точностью отбивали
шайбу,  отлично передавали ее друг другу,  но по воротам били  слишком
редко  и  обязательно выходя прямо против вратаря.  Поэтому успеха они
пока не имели.  Иногда происходило что-то странное.  Как только удава-
лось перехватить их передачу, гиганты словно терялись. Тот, кто бросал
шайбу,  будто примерзал ко льду, не в силах сообразить, что произошло.
Тот,  кому адресовалась шайба, вел себя еще более странно: как слепой,
он удил ее клюшкой,  хотя шайба давно ушла дальше...  Только Андрюхин,
орудовавший то в защите, то в нападении, вносил в игру подлинное спор-
тивное оживление.
     По-настоящему изумителен был вратарь гигантов.  Казалось, что его
ворота взять невозможно.  Юра, хорошо знакомый с игрой лучших вратарей
Союза, смотрел на андрюхинского вратаря, как на чудо. Был момент, ког-
да Юра,  перескочив через клюшки бросившихся ему навстречу защитников,
оказался один на один с вратарем.  Гол был неминуем. Чтобы сделать его
неотразимым,  Юра резко взмахнул клюшкой направо, послав в то же время
шайбу  коньком в левый угол ворот.  Такую шайбу невозможно было взять.
Но вратарь взял ее. При этом, что особенно поразило Юру, он не метался
перед воротами,  не размахивал своей клюшкой. Никак и ничем не выражая
волнения,  он спокойно ждал. Его не испугало, что Юра вышел на ворота,
а защита толклась где-то сзади. В нужное мгновение вратарь хладнокров-
но отбил шайбу.
     Счет открыла команда Андрюхина.  За несколько минут до конца пер-
вого периода один из его нападающих послал шайбу в ворота с такой нео-
быкновенной силой,  что вратарь, пытавшийся рукой удержать шайбу, шед-
шую под верхнюю планку ворот,  не смог это сделать и даже вскрикнул от
боли. А шайба так врезалась в ворота, что прогнула сетку.
     С результатом 1:0 закончился первый тайм.  Андрюхин со своей  ко-
мандой  остался  у ограды.  Он заботливо осмотрел каждого игрока,  сам
поправил им свитеры,  зачем-то тщательно кутая шеи гигантов. Юра и его
игроки ушли отдыхать в предоставленный им небольшой павильон.
     - Я ожидал всего,  но такого...  - услышал Юра возмущенный  голос
одного из своих защитников.
     - Чего вы злитесь? Ведь это чудо! - говорил другой. - Увидите, мы
им проиграем!
     - Ну, ну, - счел нужным вмешаться Юра. - Это что за разговорчики!
Лично я не собираюсь проигрывать...
     - Это от вас не зависит!  - сердито крикнул первый.  - Можно соб-
рать команду чемпионов мира, но и она проиграет!
     - Посмотрим, - сурово сказал Юра.
     Едва начался  второй  период,  как первая пятерка во главе с Юрой
бросилась в атаку.  Кажется,  Андрюхин и его атлеты не ожидали  такого
натиска.  Они были опрокинуты,  прижаты к воротам и делали одну ошибку
за другой.
     - Шайбу!  - орали зрители,  воодушевленные этим зрелищем. - Даешь
шайбочку! Жми!
     Несколько раз  за  андрюхинскими воротами вспыхивала красная лам-
почка. Но каждая из этих вспышек свидетельствовала не о голе, а лишь о
слабых нервах того, кто включал лампу...
     Юра со все большим раздражением видел,  что,  если бы не виртуоз-
ная,  сказочная  игра  вратаря,  команда Андрюхина потерпела бы полный
разгром. Но с вратарем ничего нельзя было сделать. Он был непробиваем.
Юра  попытался затолкнуть его в ворота вместе с шайбой,  но вновь ощу-
тил,  что налетел на ту же глухую стену, тот же неумолимый чугун. Вра-
тарь даже не покачнулся.
     Между тем игра переместилась в зону защиты Юриной команды. Теперь
уже у их ворот одно напряженное мгновение сменяло другое. Зрителей ли-
хорадило.  То и дело они словно взрывались глухими вскриками. Назревал
гол. Два раза Юра спасал свои ворота, успевая вовремя защитить их вза-
мен выскакивавшего,  излишне резвого вратаря.  В третий раз два андрю-
хинских  игрока,  вылетев прямо на вратаря,  вместо того чтобы бить по
воротам, ни с того ни с сего принялись лихорадочно перепасовывать друг
другу.  С трибуны это было похоже на то, как если бы их дергали за ве-
ревочку. Раздался громовый хохот. Потом начались выкрики:
     - С поля!..
     - Мазилы!..
     Почему-то кричали:
     - Профессора Ван Лан-ши! На помощь!
     Кто этот профессор, и какое отношение он имел к гигантам?
     Крики тонули в хохоте,  смысла которого Юра не понимал и даже го-
тов был принять на свой счет. Впрочем, знаменитая выдержка ему пока не
изменяла: он вел бой, как всегда, расчетливо, умно, напористо и краси-
во.  Но старцы его играли все хуже. Похоже было, что они махнули рукой
на игру. Или устали? Во всяком случае, они никак не могли вырваться из
своей  зоны.  А еще через минуту наступила развязка.  Вратарь лежал на
животе,  выбросив вперед руку с клюшкой, а шайба, трепыхнувшись в сет-
ке, жирно шмякнулась на лед. Счет стал 2:0.
     Юра угрюмо,  не глядя на своих партнеров, начал с центра. И вдруг
он  увидел,  что  стоявший  против  него андрюхинский игрок улыбается.
Улыбка была такой замороженной, что только сейчас Юре пришло в голову,
до чего его противники похожи на тех рослых,  румяных манекенов, кото-
рых выставляют в витринах универмагов.  Он взглянул на  других  андрю-
хинских  игроков.  Они  все улыбались одинаковой безжизненной улыбкой,
демонстрируя отличные зубы... Юре стало не по себе. Он вспомнил ощуще-
ние не то скалы,  не то металла,  которое появлялось у него при каждом
столкновении с андрюхинскими игроками.  Мелькнула  сумасшедшая  мысль:
это  не живые существа!  Но если они заводные истуканы,  то как же они
играют в хоккей? Как успевают реагировать на каждое движение противни-
ка?  Как проделывают все, что делают и живые, настоящие игроки, причем
их вратарь так защищает ворота,  как не смог бы ни один живой игрок  в
мире?
     Но прежде всего - живые они или нет?  В этом Юра решил  убедиться
немедленно.  Он знал,  что его сейчас же удалят с поля, и все же, не в
силах более терпеть томительную неизвестность,  он, делая вид, что пы-
тается достать шайбу,  сунул клюшку между ног шедшего сбоку андрюхинс-
кого игрока... Тотчас раздался свисток великолепно проводившего встре-
чу судьи.  Толчок был,  однако,  таким, что от него свалился не только
андрюхинский игрок,  но и Юра.  Первым вскочил розовощекий, все так же
упорно улыбающийся атлет и протянул Юре руку в огромной перчатке.  Юра
ухватился за эту руку,  но все-таки ничего не понял. Рука была как ру-
ка: даже как будто теплая...
     "Ерунда какая!..  - едва не пробормотал Юра с таким  чувством,  с
каким наши далекие предки говорили: "Аминь, аминь, рассыпься, сатана".
- И что это мне пришло в голову? Ребята, как ребята..."
     Но от механических улыбок ему все же было не по себе. Фигуры анд-
рюхинских игроков  дышали  прямо-таки  могильным  холодом.  И  вообще,
нет-нет,  да  и  продирал  по коже дикий страх,  когда снова приходила
мысль, что это не люди...
     Вот в таком состоянии Юра ни с того ни с сего попятился в сторону
перед самыми своими воротами от двух стремительно шедших на него игро-
ков.  Через мгновение жаркий стыд залил его липкой волной, но было уже
поздно,  счет стал 3:0. Команда Института долголетия явно проигрывала,
и,  кажется,  дело шло к разгромному счету... Кое-как, вяло отбиваясь,
она продержалась со счетом 3:0 до конца второго  периода,  и,  понурив
голову, под свист и улюлюканье что-то особенно расходившихся зрителей,
игроки скрылись в своей раздевалке.  Розовощекие атлеты снова остались
на льду, а с ними и заботливый Андрюхин.
     - Вы что,  до сих пор ничего не понимаете?  - сердито спросил Юру
его  вратарь,  едва они переступили порог.  - До сих пор думаете выиг-
рать?
     - Да, - отвечал Юра, впрочем хмуро и не очень уверенно.
     Остальные игроки,  кто ворча, кто весело подшучивая, только пожи-
мали плечами, слушая их беседу. Один из них сочувственно поглядывал на
Юру, что-то соображая.
     - С кем вы играли? - продолжал вратарь.
     - Со слабой командой здоровенных ребят, которых мы давно разложи-
ли бы как хотели, - сообщил Юра, - если бы не их вратарь...
     - Уж не хотите ли вы сказать,  что  проигрываете  из-за  меня?  -
вскинулся вратарь Юриной команды.
     Юра поспешил его успокоить.
     - Так знайте,  мое дитя, - благодушно заявил тогда вратарь, кото-
рому совсем недавно исполнилось ровно сто лет, - что впервые в истории
не только хоккея, но, что гораздо важнее, в истории кибернетики сегод-
ня на хоккейном поле Академического городка против живых людей во всех
трех периодах выступают великолепные решающие устройства,  оформленные
в виде людей...
     - Как вы сказали? - тихо переспросил Юра. - Оформленные?..
     - Ну да. Что же вас удивляет? Нам пора бы привыкнуть и не к тако-
му...  Говорят,  один из канадских учеников Андрюхина,  талантливейший
Лайонель Крэгс,  населил в южных морях чуть ли не два острова  механи-
ческими  черепахами...  Он оформил свои машины в виде черепах.  Это не
имеет никакого значения...
     - Не имеет значения? - повторил Юра.
     - Ни малейшего!  Важна специализация, то есть программа, заданная
машине.  Конечно,  любой из игроков,  выступавших против нас, способен
производить с невероятной быстротой и сложнейшие  вычисления,  заменяя
один сотню самых квалифицированных математиков... Но сегодня они рабо-
тали по другой программе. Они играли в хоккей.
     - Это я видел!  - закричал Юра. - Но как? Как? Я понимаю, что ма-
шина может двигаться, может бить клюшкой по шайбе. Я сам собирал прос-
тейшие решающие устройства.  Но в хоккее необходимо принимать мгновен-
ные решения из десятков возможных и неожиданных. И ведь я видел - они,
эти,  как вы говорите, машины, принимали такие решения сами! Сами! Что
ж, они умеют думать?
     - О нет!.. Андрюхин сумел составить великолепную программу, а ма-
шины,  может быть, даже улучшили ее... Не понимаете? Странно... Я слы-
хал, что вы интересуетесь кибернетикой... Ну что ж, вам придется осно-
вательно подучиться. Пока я рекомендую поразмыслить над тем, что самое
сложное  действие,  требующее сотен и тысяч различных операций,  можно
"вложить" в машину в виде цепочки самого простого выбора  -  "да"  или
"нет" - для каждой операции. Этих "да" или "нет" может быть бесконечно
много,  и они могут чередоваться с невероятной быстротой. Каждому "да"
или "нет" соответствует определенный сигнал в машине, - скажем, элект-
рический сигнал, который вызывает действие, реакцию...
     - Слушайте,  я,  кажется, нашел! - вскричал в этот момент тот иг-
рок, который присматривался к Юре с сочувственным интересом и не терял
надежды выиграть.  - Объяснять некогда,  нам пора на поле,  но я прошу
вас тщательно следить за мной и бросать шайбу, как только я сделаю об-
манное движение... На ворота мы идем вместе!
     Юра кивнул головой,  хотя уже не верил,  что удастся пробить хоть
одну шайбу.
     Их встретил веселый,  насмешливый шум трибун. Откуда-то появились
не  только  трещотки  и губные гармошки,  но даже чертики "уйди-уйди",
противным писком сопровождавшие все движения Юриной команды.  Когда же
на лед выехали игроки команды Андрюхииа, их приветствовали аплодисмен-
тами и громовым рявканьем двух медных труб, притащенных из клуба весе-
лыми энтузиастами.  Лихо вертясь в центре поля, Андрюхин преувеличенно
любезно раскланивался с трибунами.  Неожиданно  Юре  пришла  в  голову
простая мысль,  что все эти страшно занятые и, наверно, очень уставшие
люди отлично развлекаются и отдыхают сегодня вечером. Ему стало легче,
он подтянулся.
     - Ничего,  ничего,  - проворчал игрок, который что-то придумал. -
Сейчас мы им докажем, что люди - это, знаете, люди...
     Все-таки, когда началась игра, Юра не мог отделаться от странного
и жутковатого чувства.  На него,  ловко двигая ногами,  размахивая или
скользя клюшкой,  улыбаясь и даже криками подбадривая иногда друг дру-
га, двигались, увертываясь или пробиваясь вперед, не люди, а машины...
На мгновение его посетила страшная мысль,  что все здесь не настоящее:
и зрители,  и его старики,  и сам Андрюхин...  Что все это чудовищные,
умные машины...  Но усилием воли Юра отбросил этот кошмар...  А  через
минуту игра уже втянула его в свой бешеный темп.
     - Давай!  Давай!  - орали с трибуны,  явно насмешливо приветствуя
Юру и его партнера, которые без особых трудностей прорвались к воротам
противника и толклись перед ними,  видимо не зная,  что же предпринять
против  непробиваемого вратаря.  Они уже не то четыре,  не то пять раз
огибали ворота,  разыгрывая между собой шайбу, даже пытались ее забро-
сить, делали искуснейшие обманные движения, но вратарь стоял, как ска-
ла.
     И вдруг вспыхнула красная лампочка!  Трибуны взорвались было сме-
хом,  но смех тут же замер, лампочка не гасла! Это был гол, настоящий,
полноценный,  убедительный, бесспорный классический и неотразимый гол!
И тогда, поняв наконец, что непробиваемый андрюхинский вратарь пробит,
трибуны словно сошли с ума. Десятки людей, сбивая друг друга, ринулись
на тесное хоккейное поле,  смяли и растворили в своей  массе  игроков,
пробились к Юре,  и он сам не успел еще понять, каким образом ему уда-
лось забросить шайбу,  как оказался в воздухе, подбрасываемый сильными
руками.
     - Ура!  - раздавалось вокруг на этот раз без всякой насмешки, а с
искренним восхищением. - Ура, Сергеев! Ура, Бычок! Вот это был удар!
     Наконец Андрюхину кое-как удалось установить порядок.  Он подошел
к  оправлявшемуся  после  полетов Юре и,  подозрительно глядя на него,
спросил:
     - Вы забросили шайбу?
     - Вроде я, - смущенно улыбнулся Юра.
     - Это  невозможно!  -  строго сказал Андрюхин.  - Понимаете - это
исключено!
     Юра растерянно  развел  руками,  оглядываясь  на  своих игроков и
отыскивая того,  который вместе с ним был у ворот,  и ища у него  под-
держки. Но тот стоял сзади всех и, кажется, прятался.
     Среди общей тишины Андрюхин подошел к своим воротам, где невозму-
тимо стоял и улыбался только что пропустивший шайбу вратарь, и с расс-
тояния в два - два с половиной метра страшным,  кинжальным ударом пог-
нал шайбу в ворота.  Вратарь легким движением,  словно шутя,  спокойно
парировал этот смертельный удар.  Раз за разом все сильнее, все неожи-
даннее Андрюхин бросал шайбу, но вратарь не пропустил ни одной...
     Андрюхин позвал Юру.  Несколько секунд из различных положений,  с
самых близких расстояний, без всякой защиты Юра метал шайбу, но безре-
зультатно.
     - Вы видите,  что шайбу забросить невозможно! - сказал повеселев-
ший Андрюхин.
     - Но я забросил ее,  - упрямо возразил Юра,  поддержанный одобри-
тельным говором зрителей.
     - Судья,  - крикнул Андрюхин,  слегка хмурясь, - прошу продолжать
игру!
     Впрочем, последовавшие тотчас пронзительные свистки были даже из-
лишни:  зрители со всех ног убегали с поля,  торопясь занять  места  и
смотреть  дальше эту необыкновенную игру,  принявшую такой неожиданный
оборот.
     Едва возобновилась игра,  как Юра со своим партнером вновь очути-
лись перед воротами противников.  Теперь они не крутились у ворот. Юра
бросил  шайбу в правый угол,  и вратарь,  который всегда оказывался на
месте, на этот раз метнулся почему-то в левый угол... Шайба скользнула
в ворота и скромно улеглась в углу под сеткой... Счет стал 2:3!
     Музыканты-трубачи ревели что-то оглушительное и дикое,  что  сами
они потом назвали маршем преисподней. Не было ни одного зрителя, вклю-
чая аккуратнейших чистюль-старушек из Института долголетия, который не
орал бы от восторга во всю глотку. В воздух летели шляпы, кепки, ушан-
ки,  кашне, а кто-то в припадке восторга метнул вверх даже пару калош.
Их падение произвело отрезвляющее действие,  и тогда стал слышен него-
дующий и требовательный голос Андрюхина:
     - Это против правил! Так играть нельзя-с! Я все видел!
     Красный, пышущий жаром и гневом, он подскочил к Юре:
     - Благоволите сказать-с - только громко, громко! - что вы бросили
в наши ворота?
     - Шайбу! - недоумевая, растерянно улыбнулся Юра.
     Он ничего не понимал, как и большинство зрителей.
     - Правильно!  Очень хорошо-с!  - отчеканил Андрюхин и, неожиданно
крутнувшись на коньках,  поймал за руку Юриного партнера.  - Ну, а вы?
Что бросили вы? А? Что вы бросили?
     Юрин партнер пробормотал что-то невнятное.
     - Громче! Громче! - потребовал Андрюхин. - Все хотят слышать!
     Трибуны дружным воплем подтвердили это требование.
     - Я отбросил ледышку... - выговорил наконец прижатый к стене дол-
голетний.
     - Куда вы ее отбросили?
     - Право, не знаю...
     - Ах, не знаете? Очень хорошо! А при первом голе вы тоже отбрасы-
вали ледышку?
     - Может быть... Я не заметил.
     - И тоже не знаете, куда?
     Долголетний, пожав плечами, решительно поднял голову и ухмыльнул-
ся, как напроказивший, но упрямый мальчишка:
     - Я закинул ее в ворота! И вторую тоже.
     - Правильно! - заорал Андрюхин, хватая его за плечи и тут же отб-
расывая.  - Вы делали это на какую-то долю секунды раньше, чем Сергеев
метал шайбу!  Вратарь,  как и положено,  отбивал вашу ледышку, а в это
время шайба проскакивала в ворота. Гениально придумано! Только это на-
рушает все правила хоккея.
     - Как вы назвали этот выпуск?  - спросил упрямый долголетний, ки-
вая на розовощеких атлетов, которые носились по полю, щелкая клюшками.
     - Степы, - сказал Андрюхин.
     - В игре с вашими Степами старые правила не годятся.
     - Вот как?  - вскричал Андрюхин.  - Ну хорошо! Тогда я тоже введу
новые правила.
     И, побежав  по  полю,  он принялся подчеркнуто сердито поправлять
шарфы каждого из своих упрямо улыбавшихся атлетов.  Тотчас с ними про-
исходила перемена.  Если раньше,  в течение всей игры, они двигались в
быстром,  но привычном для хоккея темпе,  то сейчас они заметались  по
полю  со скоростью не менее ста километров в час.  Зрители,  застыв от
изумления, не успевали следить за их движениями.
     - Что? - прищурился Андрюхин, проезжая мимо Юры. - Скисли?
     - Теперь вы окончательно проиграли, Иван Дмитриевич, - сказал Юра
сочувственно, посмотрев своими ясными глазами на ученого.
     - Поглядим! Поглядим-с! - не поверил тот, - Начали!
     При невероятной скорости игроки Андрюхина не налетали, однако, ни
на противника,  ни друг на друга.  В этом важном обстоятельстве игроки
Юры убедились,  едва вышли на лед. Тогда они перестали обращать на ги-
гантов какое бы то ни было внимание.  Задача заключалась только в том,
чтобы  ни  в  коем  случае не терять шайбу.  Пока Степы с молниеносной
быстротой, но совершенно бессмысленно метались по полю, команда Юры не
торопясь проходила к воротам и, пользуясь приемом, изобретенным напар-
ником Юры,  забивала один гол за другим...  Счет стал уже 7:3 в пользу
долголетних,  когда чей-то голос, явно не имевший никакого отношения к
хоккею, но полный трагического возмущения, прорвал зловещую тишину.
     Длинная, тощая, рыжая фигура опустилась на лед и, не обращая вни-
мания на бешеную пляску игроков и сухой,  как выстрелы,  треск шайбы о
борта, побежала, размахивая пестрой книжкой журнала, туда, где бледный
от напряжения Андрюхин напрасно пытался организовать своих питомцев на
защиту ворот, уже не думая о штурме...
     - Немедленно прекратите этот балаган!  - завопил человек с журна-
лом, подбегая к Андрюхину. - Серьезные новости!..
     - Уходите, Паверман! - зло бросил Андрюхин.
     Но Паверман  ухватил  его клюшку,  и ученому против воли пришлось
остановиться.
     - Если вы опять выдумали,  что Детка умирает... - угрожающе начал
было Андрюхин.
     Но профессор  Паверман,  пренебрежительно  махнув рукой,  прервал
его:
     - Детка не такая сумасшедшая, как другие... Она давно спит!
     - Так в чем же дело, черт возьми?
     - А  в  том,  что,  пока Детка спит,  а мы играем в хоккей,  наши
друзья из Сибирского филиала успешно передали в  район  Алма-Аты  двух
гиббонов! Гиббоны чувствуют себя отлично!
     Его услышал не только академик Андрюхин,  но и те, кто стоял поб-
лиже.  Новость мгновенно распространилась по стадиону.  Игра прекрати-
лась,  только игроки Андрюхина метались по льду,  все так же улыбаясь.
Юра, ничего не понимая и чувствуя себя неловко, приблизился к Андрюхи-
ну.  Вокруг обнимались,  несколько человек крепко  расцеловались  и  с
Юрой.  Он растерянно улыбался. Видимо, произошло событие чрезвычайное,
но он не мог понять,  почему поездка двух обезьян из Сибири в Алма-Ату
вызвала такую радость.
     По радио передали распоряжение Андрюхина:  собраться завтра утром
в конференц-зале городка. Хоккей был забыт, все говорили только о гиб-
бонах...






     Едва Юра вышел утром в парк, как увидел бегущего к нему профессо-
ра Павермана.
     - У вас моя картофелина? - закричал ученый.
     Юра не сразу понял,  о чем идет речь.  Но, когда он отдал наконец
славную картофелину,  украшенную буковками "АГ-181-ИНФ",  радость про-
фессора Павермана не имела границ.
     - Она!  Честное слово,  она!  Материализовалась! Почти шестьдесят
километров!  Это был контрольный опыт, - жарко блестя счастливыми гла-
зами,  объяснял  он Юре.  - Тоже подготовка к Центральному эксперимен-
ту... Мы поставили этот опыт в крайне тяжелых условиях магнитного воз-
мущения атмосферы. Установка не отказала! Выдержала!
     Было ясно,  что профессору Паверману очень хочется заплясать и он
еле удерживается.
     Юра же с грустью подумал,  что он ничего не понимает,  знания его
явно малы, и ему здесь не работать...
     Жмурясь от удовольствия и все еще  лаская  картофелину,  Паверман
продолжал:
     - Да,  кое-чего мы достигли... Кое-чему научились... Скоро вы все
увидите сами. Ведь вы прибыли помочь нам!
     Юре стоило большого  труда  удержаться  от  расспросов.  Что  ему
предстоит делать?  Когда?..  Но он считал,  что ему обо всем расскажет
Иван Дмитриевич Андрюхин и сделает это своевременно.
     Мимо, держа под мышкой ящичек,  пробегала девушка. Паверман оста-
новил ее; это была его ассистентка.
     - Хотите увидеть фокус? - спросил он Юру, открывая ящичек.
     Там, в гнезде из светлого бархата, лежала точно такая же картофе-
лина, как и та, которую Юра только что вручил профессору.
     Паверман, торжествующе улыбаясь, смотрел на Юру.
     - Где же фокус? - недоумевая, спросил тот.
     - Присмотритесь к картофелинам...
     - Они очень похожи. - Держа в каждой руке по картошке, Юра вертел
их перед глазами. - На редкость похожи! Те же выемки, выпуклости...
     - Сосчитайте количество глазков.
     - Удивительно! У обеих по одиннадцати. Вот это сходство!
     - "Сходство"!  - фыркнул Паверман.  - Одна из них, которая была в
ящичке,  - это контрольная,  искусственная.  Это точная, до мельчайших
деталей,  копия вашей.  Их вес должен сходиться до тысячных долей мил-
лиграмма. Вы не найдете никаких различий... Как я переволновался из-за
этой картофелины!  А все из-за них, из-за этих мальчишек! Ведь я почти
догнал вашего Бубыря и других. Но они выскользнули прямо из рук!

     К девяти часам утра большой овальный зал был полон. Лифт забрасы-
вал сюда, под крышу, работников Академического городка. Крыша, потолок
и стены,  отлитые из полупрозрачных и прозрачных пластиков,  светились
солнцем и небесной синью.  От этого зал казался еще выше и шире. После
оттепели наступил мороз, выглянуло солнце. И почти у каждого входивше-
го в зал возникало легкое музыкальное ощущение радости, светлое и под-
мывающее чувство счастливого полета.  Отсюда весело было  смотреть  на
темную щетину лесов у горизонта,  на белые извилины застывшей Ирги, на
яркое зимнее небо,  при взгляде на которое сегодня особенно  отчетливо
представлялось,  что Земля - это корабль,  а мы - путники Космоса,  из
поколения в поколение совершающие свой путь сквозь Вселенную...
     В центре небольшой группы стоял костистый немолодой человек. Лицо
его было словно вырезано из старой слоновой кости. Он ласково улыбался
узкими  щелочками глаз,  принимая поздравления по поводу исключительно
удачной игры его машин во вчерашнем хоккейном матче.
     Это был  профессор  Ван  Лан-ши,  создатель изумительных решающих
устройств,  руководитель Института кибернетики и один из ближайших по-
мощников Андрюхина.  Глаза его, полуприкрытые веками, прятались в сети
улыбчивых морщинок.
     Ровно в девять к столу председателя вышел Андрюхин; его лицо было
озабоченно и строго.
     - Товарищи!  - начал он. - Пришло время подвести некоторые итоги,
оценить нашу готовность к проведению Центрального эксперимента. Считаю
также необходимым информировать вас о последних событиях.  Как вам из-
вестно, несколько лет назад правительство сочло необходимым развернуть
здесь, в лесах над Иргой, три наших института с их многочисленными фи-
лиалами,  лабораториями и всем прочим,  что образует комплекс Академи-
ческого  городка.  Мы обошлись государству почти в тридцать миллиардов
рублей.
     На эти деньги можно было бы выстроить крупный город,  такой,  как
Харьков.  Все было сделано,  чтобы мы осуществили  грандиозную,  можно
сказать,  народную мечту. Мы работаем, как вы знаете, чтобы помочь че-
ловечеству навсегда покончить с угрозой войны. Чтобы сделать войну не-
возможной!  Нам  сказали:  подумайте над тем,  чтобы людей нельзя было
убивать.  Чтобы можно было жить,  веря в будущее,  и увлеченно строить
насыщенную  счастьем жизнь,  которую человечество вполне может создать
сейчас,  если б на пути к ней не стояли дикарские угрозы  поджигателей
войны...
     Вот цель,  которая была выдвинута перед нами...  Силами науки по-
мочь народам уничтожить войну! Ради этой святой цели мы работаем вмес-
те со всеми людьми нашего отечества,  со всеми честными людьми  Земли.
Уже много лет воля нашей страны направлена на то,  чтобы установить на
планете незыблемый мир. Нужно ли говорить, как легко вздохнули бы мил-
лиарды людей, если бы мы, ученые Страны Советов, могли сказать: с вой-
ной покончено,  не думайте о ней,  она  невозможна!..  Ответственность
ученых в решении этой важнейшей задачи современности очень велика.
     Андрюхин вышел из-за стола,  подошел вплотную к первому ряду слу-
шателей и продолжал, с трудом сдерживая волнение:
     - Каждый час на Земле рождается пять с половиной тысяч детей.  Мы
все в ответе перед ними.  Мы отвечаем за их счастье. Предстоит еще не-
легкая борьба.  Все ли мы помним,  что до сих пор постоянно  недоедает
половина населения нашей планеты? Что почти половина всех детей, живу-
щих на Земле,  не ходит в школы? В Европе один врач приходится на пол-
торы тысячи жителей,  а в Эфиопии - на двести тысяч.  До сих пор сорок
стран из девяноста не имеют своей промышленности...
     Почему? Неужели техника,  наука и культура современности так сла-
бы,  что не могут покончить с этими бедами?  Могут! Мешает капитализм,
еще господствующий на части планеты.  Наша страна прекратила испытания
ядерных бомб, предложила раз и навсегда уничтожить все ядерное оружие.
А  на  Западе  в это время Эрнст Теллер подарил миру свое новое детище
под названием "Доув" - "Голубка".  Так он назвал новую ядерную  бомбу,
которая даст слабую взрывную волну, но мощное радиоактивное излучение.
Цель ясна:  истребить побольше людей, сохранив "материальные ценности"
- здания, машины...
     14513 войн бушевало на Земле за несколько тысячелетий  человечес-
кой истории. Была Столетняя война, была Тридцатилетняя война, была им-
периалистическая война 1914-1918  годов,  наконец,  последняя  мировая
война унесла десятки миллионов человеческих жизней...  И едва она кон-
чилась,  как началась подготовка к новой. Подсчитано совершенно точно,
во что обошлась миру подготовка к новой войне.  Известно,  что если бы
только эти уже заработанные человечеством средства  обратить  в  дома,
дороги,  сады, на производство пищи и одежды, на развитие культуры, то
человечество имело бы все - понимаете, все! - для удовлетворения самых
широких потребностей. Но пока об этом можно только мечтать. Мешает ка-
питализм,  эта злокачественная опухоль в организме человеческого сооб-
щества... Никто не учел тот моральный ущерб, тот психический гнет, ко-
торый испытывает человек, живущий под страхом атомной войны.
     Сегодня мы еще не можем сказать - войнам конец!  - и все же ясно:
такой день недалек!  Прошу меня правильно понять. Одни ученые не могут
уничтожить  возможность  войн и причины,  порождающие их.  Но мы можем
создать необычайно эффективную защиту против любых угроз уже  обречен-
ного, но еще путающегося в ногах капитализма.
     Сейчас предстоит ответственная проверка.  Речь идет не о  частной
защите вроде бывших противогазов,  зенитных орудий или противоракетных
устройств.  Нет,  мы получили результаты, которые позволяют надеяться,
что  навсегда будет ликвидирована возможность какого бы то ни было во-
енного выступления против нас или наших друзей...
     Одобрительный гул зала не сразу позволил Андрюхину продолжать. Он
поднял руку, призывая к тишине, и его голос снова зазвучал:
     - Итак,  Институт кибернетики,  наши замечательные друзья - маши-
ны...  Без них были бы невозможны успехи других институтов. Основа на-
ших  достижений - в лабораториях профессора Ван Лан-ши.  Без его работ
мы не подчинили бы силы тяготения, не освоили бы направленных взаимоп-
ревращений энергии и материи, не овладели совершенно сказочным методом
так называемой "развертки" живых организмов. Вы помните, что еще срав-
нительно  недавно  физики могли рассчитать только модели самых простых
атомов - водорода и гелия;  о строении остальных атомов  имелось  лишь
общее  представление.  Человеческой жизни было недостаточно для произ-
водства необходимых математических вычислений.  Сейчас наши  электрон-
но-решающие устройства справляются с такой задачей за несколько часов.
Эйлер потратил сорок лет жизни,  чтоб рассчитать движение трех взаимно
притягивающихся тел - Луны,  Земли и Солнца; при этом он совершенно не
принимал во внимание притяжение Луны со стороны Марса, Венеры и других
планет.  Наша машина типа "Девочка" произвела этот расчет полностью за
одиннадцать часов работы. Для Института научной фантастики и Института
долголетия  необходимы были сотни миллионов отдельных вычислений.  Для
Центрального эксперимента их произведено более семи  миллиардов.  Если
бы  этими  вычислениями  занялись  все  математики Советского Союза на
обычных машинно-счетных станциях,  они бы не управились и за столетие.
Наши  запоминающие  вычислительные машины сделали эту работу менее чем
за шесть лет!
     Продолжаю. Институт  долголетия...  Высказанная некогда румынским
академиком Пархоном смелая идея о возможной обратимости процесса  ста-
рения живых организмов стала путеводной звездой коллектива, возглавля-
емого Анной Михеевной Шумило.  Институт разработал надежные и  многок-
ратно проверенные на практике методы омоложения человеческого организ-
ма и сейчас завершает работы,  в результате которых старость будет из-
лечиваться  так же надежно,  как,  скажем малярия.  В принципе средний
срок жизни человека может быть продлен  в  три-четыре  раза.  Эпидемия
преждевременной старости, которая тысячелетия свирепствовала на земном
шаре, будет так же невозможна, как эпидемия оспы или холеры. Это вели-
колепно, не правда ли?
     Однако и это меркнет перед победой над смертью. Я говорю о смерти
преждевременной,  случайной,  вызванной травмами, катастрофами. Смерть
приходит бесконечно разнообразными путями. Конечно, не все ее пути на-
ми перерезаны. Но мы решили неимоверно трудную задачу: я назову ее ус-
ловно задачей восстановления организмов. Пока я лишен возможности под-
робнее остановиться на этой теме.
     Среди присутствующих многие знали,  о чем говорит оратор,  и  не-
вольно ответили взрывом рукоплесканий.
     - Институт научной фантастики, - продолжал Андрюхин, - вел работы
над  несколькими проблемами.  Наиболее близки к окончательному решению
две:  преодоление силы тяготения и передача материи на расстояние пос-
редством ультраквантовых волн.  Коллектив, возглавляемый Борисом Миро-
новичем Паверманом,  по дошел вплотную к решению этих колоссально важ-
ных задач,  однако встретил непредвиденные трудности,  заключающиеся в
том,  что организм человека не приспособлен к  тем  явлениям,  которые
возникают как при утрате силы тяжести,  так и при переходах вещества в
квантовую энергию... Всем нам памятна трагическая гибель первого отря-
да ученых,  штурмовавших тайны гравитационных сил. Аварии зданий, обо-
рудованных антигравитационными прокладками, которые неожиданно отказы-
вали  на  большой высоте,  тоже сопровождались жертвами.  И сейчас еще
есть нерешенные вопросы  при  взаимодействии  гравитационных  полей  с
электромагнитным полем человеческого организма,  в частности мозга. Но
преодоление сил тяготения в неживой материи нами достигнуто  полностью
и теперь представляет не больше опасности,  чем полет на обычном само-
лете. Вы легко убедитесь в этом, друзья, если посмотрите в окно...
     Среди присутствующих не было, пожалуй, ни одного, кто не летал бы
в реактивных самолетах,  а более десяти человек побывали в космических
ракетах на Луне и Марсе. Но сейчас, выглянув в окно, все испытали ни с
чем не сравнимое чувство утраты реальности.
     Сизая щетина лесов,  окружавших прихотливые петли Ирги,  неспешно
уходила вниз.  Видны были крыши и трубы зданий;  потом внизу  проплыли
вершины могучих сосен.  В стороне,  внизу,  осталась труба котельной с
выползавшим из нее облачком дыма...
     - Высота  около  ста метров,  - негромко сказал Андрюхин.  - Есть
предложение оставшуюся часть нашего совещания провести на высоте  при-
мерно двухсот метров. Нет возражений?
     Ошеломленный зал молчал...
     Собравшиеся здесь сотрудники институтов знали, конечно, о работах
с антигравитационными прокладками и стержнями, но даже они сейчас при-
тихли, пораженные делом своих рук...
     - Вот ради этого отдали свои жизни многие наши товарищи, - так же
негромко продолжал Андрюхин.  - Как видите,  мы еще далеко не всесиль-
ны...
     Он замолчал, подчиняясь движению, стихийно возникшему в зале. Все
молча встали.  Полторы тысячи ученых, создатели чудес, о которых гово-
рил Андрюхин, минуту недвижно стояли, скорбно склонив головы.
     - Перед нашими испытателями,  - снова начал Андрюхин,  - и  перед
Сергеевым,  который будет возглавлять этот отряд храбрецов,  возникают
новые, необычайно трудные задачи.
     Настало время  показать миру кое-какие достижения.  С этой целью,
как вам известно,  сооружено более ста ведущих станций. Есть основания
полагать,  что  заключительный этап Центрального эксперимента придется
на район королевства Бисса, где королем объявил себя многим из вас из-
вестный Лайонель Крэгс...  - По залу пробежал смешок,  и Андрюхин тоже
усмехнулся:  - Вождь черепахового племени... Нет, он честный человек и
большой ученый.  Он не запачкал себя работой на войну. И он не виноват
в том,  что живет на Западе, где науку забрили в солдаты, где ее хотят
сделать прислужницей смерти,  поставщицей атомных, водородных и сверх-
водородных бомб.
     Крэгс испугался.  Крэгс отчаялся.  Он вопит о всеобщей гибели. Он
примирился с этой гибелью. Он далек от народа, не понимает его, и мас-
сы людей кажутся ему бесконечными и безликими толпами мещан,  обывате-
лей, которые копошатся вокруг ничтожных делишек. Его доводит до остер-
венения  какая-то старуха,  которую он встретил в магазине,  когда она
яростно пыталась выторговать несколько центов  на  куске  кашемира.  А
старуха могла бы кое-чему поучить Крэгса! Она-то ни за что не поверит,
что мир должен погибнуть,  и сумеет постоять,  когда надо,  за будущее
своих внучат.
     У народа много слуг,  и один из передовых отрядов - мы, ученые Мы
должны  в течение месяца осуществить наш Центральный эксперимент.  Для
него все готово. Передача гиббонов, осуществленная сибиряками, - вели-
колепное тому доказательство.  Последняя проверка - передача Детки! До
свершения этого опыта остается менее недели. Мы надеемся на успех. Бо-
рис Миронович и его сотрудники овладели сложнейшей методикой превраще-
ния живой материи в концентрированный пучок квантовой энергии  и  вос-
создания вновь,  в начальных материальных формах, превращенной в энер-
гию материи.  Удалось более шестидесяти семи процентов опытов с лягуш-
ками, более восьмидесяти восьми с мышами, ужами и воробьями. Были, как
видите,  и неудачи. Неудачи двух родов: полное исчезновение передавае-
мого объекта или его гибель при восстановлении...  При этом наши подо-
пытные зверьки,  к крайнему нашему сожалению,  оказались  безвозвратно
потерянными.  Все  эти обстоятельства учтены при организации решающего
опыта с Деткой. На пути луча, в который на днях превратится наша милая
такса,  мы воздвигаем все препятствия, мыслимые для прохождения луча в
пределах электромагнитного поля Земли.  Мы концентрируем эти  препятс-
твия на отрезке всего в двадцать километров. Это важнейшая контрольная
проверка. Будем надеяться, что она станет нашей общей большой удачей.






     После завтрака Юра взял лыжи и пошел побродить по территории Ака-
демического городка.
     Местный радиоузел  снова передавал то сообщение,  которое Юра уже
слушал у себя в комнате:
     - ...ночь  Детка провела спокойно.  Проснулась в пять часов сорок
шесть минут. Настроение уверенно-бодрое, шаловливое. Глаза чистые. Ре-
акции  отчетливы.  Первый  завтрак  проводит в девять тридцать Евгения
Козлова...
     Прямо перед ним, на фонарном столбе, висел большой плакат с изоб-
ражением симпатичной черной таксы.  Плакат был украшен следующей  над-
писью:
     "Пусть собака,  помощник и друг человека с доисторических времен,
приносится  в жертву науке,  но наше достоинство обязывает нас,  чтобы
это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства".
     Юра вспомнил,  что эти строки высечены на памятнике собаке в Кол-
тушах,  знаменитом научном городке,  где жил и работал великий русский
ученый  Иван  Петрович  Павлов.  Но к чему портрет таксы и эта надпись
здесь?.. Улыбнувшись черной таксе, Юра двинулся дальше.
     Беспричинная улыбка  то  и дело набегала на его губы.  Все вокруг
казалось ему забавным и немного ненастоящим.  Солнце весело играло  на
подмерзшем за ночь снегу,  под ногой вспыхивала,  похрустывала ледяная
корочка,  голубоватое небо проглядывало сквозь черные лапы елей, и Юра
непременно запел бы, подмигивая по-приятельски в залитую солнцем голу-
бизну, но здесь, в Академическом городке, это было неудобно. И то, что
это  было  неудобно,  тоже смешило Юру.  Он шел улыбаясь,  нежась в не
по-зимнему ласковом солнце,  любуясь густой колючей зеленью и плотными
узорами теней на голубоватом снегу.
     Он тихо скользил меж черно-зеленых густых, нарядных елочек, испы-
тывая  все  то же непроходящее странное ощущение,  будто попал в сказ-
ку...  Поминутно ожидая новых чудес, Юра с любопытством оглядывался на
каждый  шорох.  Но не только чудес - не было видно даже людей.  "Может
быть,  я иду там,  где нельзя ходить?  - подумал он.  - Да нет, охрана
тут,  верно,  такая, что куда не следует не проберешься..." Гадая, для
чего все же его сюда пригласили, в каких испытаниях он должен участво-
вать,  и не в силах придумать хоть что-нибудь более или менее связное,
Юра начал уже вспоминать о Майске, о своем комбинате, о разных срочных
делах,  о предстоящей тяжелой игре с кировским "Торпедо", основным со-
перником "Химика"...  Задумчиво посвистывая,  он усмехнулся:  было  бы
неплохо на эту игру позаимствовать вратаря из вчерашней команды Андрю-
хина...
     Скатываясь с небольшого холма и петляя между деревьями,  он услы-
шал собачье тявканье,  а потом злое, с хрипотой, рычанье. За темно-си-
зыми пиками елочек открылась небольшая полянка. Посреди нее, на твердо
укатанном желтоватом снегу, поднималась примерно на метр бетонная пло-
щадка,  обшитая толстыми полосами золотистого металла. Несмотря на ви-
димую массивность бетона,  он, казалось, клубился, светясь изнутри не-
ясным  темно-синим  светом.  Ровный гул огромного напряжения шел отку-
да-то из глубины площадки.
     Подойдя ближе,  Юра заметил,  что пол площадки представляет собой
прочную металлическую или пластмассовую сетку с мельчайшими,  едва за-
метными  отверстиями.  На толстой шерстяной подушке,  брошенной поверх
этой сетки,  сидела молодая угольно-черная такса в попонке,  вся обмо-
танная  яркими,  как цветные карандаши,  тонкими и толстыми проводами.
Вспомнив фотографию,  Юра узнал таксу,  хотя сейчас она злобно скалила
белые зубы и изредка жалобно тявкала,  пытаясь достать двух ворон. Они
ловко воровали у таксы аккуратные ломтики мяса.
     Юра отогнал  ворон и очень удивился,  что собачонка,  едва увидев
его,  забыла и ворон и мясо.  Она извивалась всем туловищем, а ее зас-
тенчивая мордочка и улыбчивые глаза источали счастье и ласку...  Такса
даже потявкивала негромко,  но нетерпеливо,  требуя внимания.  "Видно,
живется ей здесь неплохо, ежели она даже незнакомого человека так при-
ветливо встречает",  - подумал Юра.  Он воровато протянул  руку  через
бортик  площадки,  чтобы  погладить собачонку.  Обнюхав его руку,  она
вдруг злобно тявкнула и вцепилась в пальцы Юры,  не ожидавшего нападе-
ния.
     Юра едва успел отдернуть руку,  как услышал еще  издалека  старую
песенку, отлично ему знакомую:

                     На муромской дороге,
                     Чему-то очень рад,
                     Сидел кузнечик маленький
                     Коленками назад.
                     Он рад, что светит солнышко,
                     Что зеленеет сад,
                     Что он такой зелененький,
                     Коленками назад...

     Потом раздалось удивленное восклицание.  Видимо,  Юру увидели. Он
не оглядывался,  боясь смутить певицу.  Но почувствовал,  что теряется
сам,  когда еще более лихо и уже очень близко прозвучал следующий куп-
лет:

                     Нашел себе подругу он.
                     Подруга - просто клад.
                     Такая же зеленая,
                     Коленками назад!

     Пела и даже приплясывала,  подбегая,  коренастая румяная девушка,
ловко подыгрывая себе на воображаемой гитаре.
     - Из-за чего сражение? - Упершись одной рукой в бок, она требова-
тельно и важно протянула другую Юре.
     - Не знаю,  - усмехнулся Юра, не решаясь взглянуть еще раз на де-
вушку и удивленно глядя на собачонку.
     - Наверное,  дразнили.  - Девушка,  вспрыгнув на площадку, обняла
таксу. - Наш Страшный Черный Пес! Ужас Ирги! Гроза небес и лесов!..
     Но, увидев на пальцах Юры кровь, она подошла к нему:
     - О-о! Она, кажется, вас основательно тяпнула...
     У девушки были огромные зеленовато-черные требовательные глаза, в
глубине которых,  как притаившийся костер, все время поблескивал смех.
Юре было весело глядеть на нее.
     - Это вы и есть Женя Козлова? - спросил он.
     - А что, не похожа?
     - Да нет, ничего, - усмехнулся растерянно Юра.
     Казалось, что Женя некрасива.  Коренастая,  с густой гривой исси-
ня-черных кудрей,  с широко расставленными огромными сердитыми глазами
под крутым лбом,  она прежде всегда  поражала  молодым  здоровьем.  Но
по-своему она была и очень красива,  не строгой правильностью черт,  а
чем-то неуловимым, что пряталось в изгибе губ, легких, как лепестки, в
суровой ясности глаз, просторно распахнувшихся навстречу миру, в прох-
ладной линии щек, слегка тронутых пушком...
     - Вот я вас сразу узнала,  - продолжала Женя. - Вы Бычок! Прости-
те... Ну, в общем, вы понимаете... - Она рассмеялась и взяла его руку.
-  Ого!  Вот это ручка!  Бедная Детка могла обломать о ваш кулак зубы.
Впрочем, вам все равно полагается медаль за то, что вы не дали ей сда-
чи. Сразу видно, какой вы умненький-благоразумненький! - Она отступила
на шаг и,  пристально глядя на него зеленоватыми  смеющимися  глазами,
продекламировала с настоящим пафосом:

                     В толпе людей, в нескромном свете дня
                     Порой мой взор, движенья, чувства, речи
                     Твоей не смеют радоваться встрече...
                     Душа моя! О, не вини меня!..

Что с вами? - оборвала она, заметив, как нахмурилось лицо Юры.
     - Вы,  значит,  тоже из этих,  из современников Владимира Монома-
ха... - пробормотал он в полном расстройстве. - Небось родились раньше
Тютчева годика на четыре?
     - Я?  Ах, вот что... Решили, что я из компании долголетних? - Она
было сдвинула густые брови,  но тут же расхохоталась. - Нет, куда мне!
Я из Горьковского мединститута,  прохожу здесь практику... И то - вто-
рой месяц. Правда, повезло?
     Стремительно убеждаясь,  что больше всего повезло ему, Юра поспе-
шил согласиться.
     - А теперь давайте я вылечу ваш симпатичный кулачок.  - Нахмурив-
шись,  она рассматривала кулак размером едва ли не с ее голову.  - Не-
большой сеанс старомодной первой помощи,  я думаю,  будет только поле-
зен... Полевая, так сказать, хирургия...
     - Хирургия?.. - насторожился Юра.
     - Вот это здорово! Чемпион хоккея, оказывается, трусоват... Нель-
зя же быть таким отсталым.
     Под пальто на халатике у нее висела сумочка, и она быстро извлек-
ла из нее иглу, слегка похожею на маленький кинжальчик. При виде блес-
нувшей стали Юра отвел глаза, поежился.
     - А это зачем? - спросил он.
     - На  всякий случай...  Антисептический профилактический укольчик
не помешает.
     - Не помешает? - усомнился Юра.
     - Конечно! А потом зальем эмульсией и наложим эластичною повязку,
-  Она решительно взяла кинжальчик,  сорвала с него целлофановый чехол
и, подойдя к Юре вплотную, подтянула повыше его рукав.
     - Скажите,  а со мной ничего не будет?  - Юре вдруг очень захоте-
лось,  чтобы она его уколола своим кинжальчиком,  но кое что он должен
был знать заранее. - Я, так сказать, останусь самим собой?
     - Ох,  и трус же!  - Ее черные с зеленью глаза  выразили  крайнюю
степень презрения. - Останетесь, останетесь.
     - Видите,  - смущенно объяснил Юра,  восторженно рассматривая  ее
смугло-розовое, почему-то пахнувшее елкой лицо так близко перед собой,
- я тут насмотрелся на ваших механических людей. А потом мне рассказа-
ли,  что новая пластмасса - майлон - создает полную иллюзию человечес-
кой кожи, даже медленно темнеет на солнце, вроде загорает... Вот толь-
ко волосы на этом майлоне пока не растут. А где-то в океане ученик ва-
шего Ивана Дмитриевича,  какой-то Крэгс,  говорят, населил два острова
такими машинами, которые могут совершать любые человеческие поступки и
даже думать...  Или людей превратил в машины, аллах его знает... А тут
еще долголетние,  современники Пушкина и чуть ли не Ломоносова.  В об-
щем,  я,  знаете,  хотел бы остаться самим собой, со своей собственной
кожей и пусть даже пока без особого долголетия... А эта ваша профилак-
тика не превратит меня в черепаху Крэгса?
     - Молчите,  паникер!  - произнесла решительная девушка, вытягивая
свой кинжальчик,  и эти обыкновенные слова почему-то произвели на  Юру
самое успокоительное действие...
     Через минуту он уважительно посматривал на свои три  пальца,  пе-
рехваченные повязкой. Теперь было совершенно необходимо проводить Женю
до ее медпункта.
     Узкая тропка,  по  которой  нельзя было идти рядом,  вилась между
елей, распрямлявших золотисто-зеленые ветки навстречу солнцу.
     - В  лесу деревья совсем не такие,  как в городе...  - Женя через
плечо, мельком, оглянулась на Юру.
     - Тут они дикие, а в городе ручные, - серьезно согласился он.
     - Вот-вот!.. А это следы лося?
     Через канаву  и  мелкий кустарник шли толстые,  круглые,  пугающе
большие следы.
     - Здесь он стоял,  - сказал Юра,  - терся боком о сосну...  Здесь
рогами сбил снег с веток.  А потом снова пошел, видите?.. Шел не торо-
пясь, о чем-то думал.
     - Ничего я не вижу, - огорченно сказала Женя. - Вам, верно, в ле-
су и одному не скучно...
     Юра хотел ответить,  но в горле у него только пискнуло что-то. Не
отрываясь,  задрав  сколько могли голову,  к он и Женя смотрели вверх,
пораженные тем, что внезапно представилось их глазам. Над островерхими
черными елями, над маслянисто-желтыми, с жидкой щетиной стволами сосен
медленно плыло огромное шестиэтажное здание, рдяно посверкивая бесчис-
ленными  окнами,  влажно  блестя  коричневой облицовкой.  Они невольно
вскрикнули, когда рывком распахнулась дверь на втором этаже и несколь-
ко человек,  оживленно переговариваясь,  вышли на балкон... Обняв друг
друга и смеясь,  люди постояли, заглядывая вниз; видно было, как от их
лиц отлетают облачка пара...  Потом, замерзнув наверное, убежали, тол-
каясь,  в здание. Теперь оно проплывало как раз над головами Юры и Же-
ни. Их накрыла длинная тень. Зданию, казалось, не будет конца и стоять
под ним,  глядя на плотные ряды синеватых труб, проходивших по дну до-
ма, было неприятно, хотелось выскочить на свет и посмотреть еще раз на
розовые окна, панели и светло-зеленые башенки, венчавшие крышу...
     Женя, растерянно улыбаясь,  села в снег. Здание все еще плыло над
ними...
     - Вы что-нибудь понимаете?
     - Очень мало.  - Напряженное лицо Юры было серьезным. - Здесь ов-
ладели силой тяготения, и вот...
     Они говорили шепотом.  Уже виден был конец дома; за ним поспешало
солнце.  Юра вдруг отмахнулся от чего-то. На соседнем дереве и на кус-
тах повисла золотистая кожура апельсинов;  отдельные рыжие кусочки ва-
лялись на снегу.
     - Эй! Наверху! - заорал вдруг Юра. - Штраф!
     Им снова овладело безудержное веселье. Дом уплывал, уже скрываясь
за лесом, и Женя едва удержала Юру, который карабкался на сосну, чтобы
посмотреть еще...
     Когда дом исчез, они с минуту стояли молча, улыбаясь и глядя друг
на друга взбудораженными, шальными от виденного глазами. Потом загово-
рили громко,  хохоча,  перебивая друг друга, восторженно вспоминая все
подробности, и не заметили, как пришли в медпункт.
     Едва они переступили порог, как в репродукторе что-то зашуршало и
через  секунду знакомый,  но на этот раз очень ехидный голос академика
Андрюхина медленно произнес:
     - "Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульет-
те..." Товарищ Сергеев, зайдите ко мне.
     - Вот черт!  - вырвалось у Юры,  когда он невольно оглядывался по
сторонам, отыскивая академика.
     - Кто это? - нахмурилась Женя.
     - Академик Андрюхин.
     Юра заторопился и готов был, кажется, уйти, даже не попрощавшись.
Но на пороге он оглянулся; Женя успела повернуться к нему спиной.
     - До свиданья, - пробормотал Юра.
     Женя молча, не оборачиваясь, равнодушно пожала круглыми плечами.






     Теперь, когда вдвоем с академиком Андрюхиным они стояли на берегу
припорошенной снегом неширокой Ирги и никто не мог  им  помешать,  Юра
ждал объяснений ученого. Андрюхин как будто собирался сделать это.
     - Ты все еще удивляешься тому,  что видишь здесь... - Ученый при-
сел у принесенного им чемоданчика и щелкнул замком.  - А между тем уже
пора перестать удивляться,  пора перейти к делу. А теория, принципы...
Этим мы тоже займемся.
     Лицо Юры просияло.
     - Правда,  Иван Дмитриевич? - он даже оглянулся. - Я бы очень хо-
тел!
     - Все в свое время, дружок, - улыбнулся Андрюхин, доставая из че-
моданчика с металлическими бляхами пояс и кожаный шлем в медных  плас-
тинках. - Я надеюсь, тебе понравились Ван Лан-ши, Паверман. Ну, и я не
очень, быть может, тебе противен?
     - Иван Дмитриевич!
     - Разберемся во всем этом позднее,  - сказал академик, протягивая
Юре пояс и шлем.  - А пока - за работу!  Следовало бы, конечно, посвя-
тить тебя в рыцари прекрасной дамы - Науки.  Но я не помню  процедуры,
ее  придумал Паверман.  А импровизировать в таких делах - кощунство...
Ну же, бери! Это твое.
     - Мое? - удивился Юра, вертя в руках пояс и шлем.
     - Надевай смело, все придется впору.
     Действительно, шлем был сделан как будто на него,  а пояс лег так
привычно, словно Юра век его носил.
     - Не касайся бляшек!  - крикнул Андрюхин, увидев, что Юра с инте-
ресом рассматривает металлические шестигранники,  сидевшие вдоль всего
пояса.  -  Чрезвычайная  осторожность  и самая жестокая дисциплина - к
этому придется привыкнуть.
     Они сошли на лед Ирги.
     - Сегодня мы видели,  как плыл над лесом конференц-зал,  - сказал
Юра.  -  Домина в шесть этажей - как корабль,  вернее - огромный дири-
жабль...
     - Это  пустяки,  -  пробормотал  Андрюхин,  что-то рассматривая и
подкручивая на поясе Юры. - Ну! Па-а-шел!
     И Юра не успел ответить, как очутился в воздухе.
     Он повис на высоте примерно трех метров и беспомощно болтал нога-
ми.  Слова застряли у него в горле.  Под ним не было ничего;  пустота,
воздух.  Но он прочно держался над этой пустотой. Не мог подняться вы-
ше,  но не мог и опуститься.  Кажется,  дрыгая ногами, он даже немного
двигался в сторону.  Сначала он висел почти над Андрюхиным,  а  теперь
Андрюхин оказался левее. Заметив это, Юра замер.
     Ему казалось,  что тело его невесомо, что у него вообще нет тела.
Испугавшись,  он лихорадочно ощупал себя и от этих судорожных движений
опять несколько передвинулся в сторону.  Но тело его было живо, только
с  ним что-то случилось.  Не прошло и нескольких секунд с того мгнове-
ния,  когда он взмыл в воздух,  а Юре казалось, что прошли часы. Он не
спускал глаз с Андрюхина, прижимая подбородок то к груди, то к плечу.
     - Слушай внимательно,  - услышал он голос Андрюхина. - Ты слышишь
меня?
     Юра хотел ответить,  но не смог и только мотнул  головой,  прижав
подбородок к плечу. Это выглядело смешно, но Андрюхин даже не улыбнул-
ся.
     - Отвечай! - крикнул он сердито.
     И Юра, который ясно чувствовал, что если он скажет хоть слово, то
или упадет, или, что хуже, взлетит еще выше, все-таки выдавил из себя:
     - Да...
     - Очень осторожно передвинь рейку на пряжке вправо, - сказал Анд-
рюхин после паузы,  которая показалась Юре бесконечной. - Осторожно!..
Охвати ее пальцами, передвигай плавно. Помни: если резко сдвинешь, по-
летишь на землю,  да так,  что костей не соберешь! Нажимай очень осто-
рожно, чуть-чуть...
     Он говорил это,  сжимая собственные ладони и даже приседая, чтобы
все было нагляднее.
     Юра плохо видел;  пот, струившийся по его лицу, заливал глаза. Но
вытереть  лицо он не мог.  Все его внимание сосредоточилось на пряжке.
Никогда еще так нежно не касался он какого-либо предмета.  Ему показа-
лось, что ничего не произошло, что он висит в воздухе на том же месте,
и ему очень захотелось передвинуть рейку на  пряжке  подальше.  Но  он
продолжал еле заметно даже не сжимать, а гладить ее...
     Когда он увидел, что две елочки будто надвигаются на него снизу и
их зеленые свечки на макушке увеличиваются и загораются янтарным блес-
ком, когда он увидел не замеченный им раньше тощий кустик, пробившийся
сквозь  снег  тремя или четырьмя прутиками,  когда он наконец коснулся
ногами земли и мягко ушел в глубокий снег,  то это  было  счастье,  не
сравнимое, кажется, ни с чем, что до этого довелось испытать Юре.
     - Убери руку!  - кричал Андрюхин,  подбегая. - Убери руку с пряж-
ки!..
     Юра послушно убрал руку и ощутил,  что его ноги,  которые  только
что  грубо  притягивала  к земле какая-то сила,  теперь распрямились и
чувствуют себя,  кажется,  так же, как до полета... Впрочем, он не мог
поверить, что в нем ничто не изменилось...
     Так началась его работа испытателя в Академическом городке...
     Впрочем, до того,  как он принялся за дело всерьез,  Юре пришлось
более двух недель находиться под опекой Анны Михеевны Шумило.
     Никогда до  этого он не знал ни больниц,  ни врачей и не подозре-
вал,  какая дотошная наука эта медицина. Кажется, все было исследовано
и проверено точной диагностической аппаратурой, биохимия клетки и био-
химия крови,  биотоки мозга,  сердца,  желудка,  печенки, селезенки...
Нейросигнализация,  биомолекулярная  структура...  Десятки электронных
автоматов исследовали, проверяли, измеряли. Анализы, диаграммы, форму-
лы и даже спектрографические пленки составили уже три больших тома,  а
автоматы продолжали выдавать их в устрашающем количестве.  Юра уже из-
немогал от этих бесконечных исследований,  а Анна Михеевна Шумило, ка-
залось, только вошла во вкус. Юра сердился, потому что это задерживало
начало  его  работы,  а  он ни о чем другом теперь не мог думать,  как
только о том, чтобы снова надеть пояс и шлем.
     Правда, Андрюхин в тот памятный день предупредил его:
     - Предварительно тебе необходимо ознакомиться и со шлемом и с по-
ясом, главное - с поясом. Видишь - в него вмонтирован длинный ряд реб-
ристых выпуклых накладок, похожих на кристаллы какого-то непрозрачного
минерала.  Это  антигравитационные стерженьки.  В них заключена удиви-
тельная сила; здесь, на Земле, в условиях земного притяжения, они при-
дают  свойства  полной невесомости предметам и живым организмам.  Пом-
нишь,  конечно, фантастический очерк Циолковского "Вне Земли"?.. Когда
над лесом плыл дом, а мы сидели внутри, безопасность была гарантирова-
на.  Сила тяготения для мертвой материи покорена. Иное дело - ваша ра-
бота. Здесь каждый подъем - прыжок в неведомое... Надо многое исследо-
вать.
     Наконец в тот день, когда Юра готов был взбунтоваться и вырваться
силой из-под власти медицинских машин,  его вызвали к профессору Шуми-
ло.
     Маленькая женщина с жидкими рыжими волосами, с лицом, испещренным
крупными, похожими на божьи коровки веснушками, сухо ответила, не под-
нимая глаз от лежавших перед ней анализов,  кивнула в сторона  кресла,
приглашая Юру сесть.
     - Есть приземлиться, - пробормотал Юра.
     Но она не приняла шутки.
     Чем больше погружалась Анна Михеевна в изучение анализов, тем до-
вольнее морщились ее нос и губы.  Наконец,  окинув Юру взглядом острых
глаз, она скомандовала:
     - Раздеться!
     - Юбилейный,  сотый раз...  - проворчал Юра, быстро разоблачаясь.
Но  она  не слушала его,  постукивая от нетерпения карандашиком о край
стола.
     Ее сухие,  старческие пальчики побежали по его телу,  то постуки-
вая,  то нажимая,  то иногда ударяя...  Юре было неловко, что он такой
большой, сильный, и когда она требовала, чтобы он повернулся, то делал
это неуклюже,  стараясь не зацепить старушку. Ему было смешно, что она
выискивает в нем какие-то дефекты, и он еле сдерживал смешок...
     Наконец она шлепнула его с размаху сухонькой ладошкой по спине  и
закричала:
     - Замечательно! Хотелось своим ухом проверить.
     Ей явно  жаль  было  расставаться с Юрой.  Она еще раз обошла его
вокруг, довольно потирая руки.
     - Легкие... сердце... Таких наука пока не может делать! Черт зна-
ет что...
     И уже обычным своим сердитым голосом Анна Михеевна крикнула:
     - Одевайтесь!
     - Спасибо, профессор! - радостно сказал Юра, понимая, что его му-
ченья закончились. - Спасибо!
     - Это за что же? - недовольно спросила Анна Михеевна, по привычке
не глядя на него.
     - Да вот,  выпустили меня на волю,  - смущенно выговорил Юра. - А
то заели меня эти ваши диагностические машины...
     Она строго взглянула на Юру и сразу спрятала глаза,  едва они по-
теплели. Потом все же улыбнулась, на минуту блеснули ее белые, молодые
зубы.
     - Можете идти!
     И, когда Юра был уже у дверей, прибавила с коротким смешком:
     - Смотреть за вами будут не машины, а практикантка Козлова...
     Юра оглянулся, но у профессора Шумило было такое сухое, официаль-
ное лицо, что он поспешил закрыть дверь.

     Прошло уже около месяца с того дня,  как Юра так неожиданно поки-
нул Майск.  В городе начали рождаться тревожные слухи. Многие считали,
что на завод он больше не  вернется.  Предстояли  самые  ответственные
встречи по хоккею, и болельщики, к которым в Майске принадлежало почти
все население,  приходили в уныние.  Особенно тревожно было на душе  у
Пашки Алеева и Лени Бубыря. Им одним было известно о том, что загадоч-
ная картофелина попала к Юре Сергееву; не могли они забыть и встречи с
незнакомцем, который что-то знал о картофелине и пытался их задержать.
Исчезновение Юры они связывали с этими происшествиями. Однажды, вконец
напуганные собственными вымыслами,  Пашка и Бубырь твердо решили,  что
Юру украли шпионы, и даже сообщили об этом знакомому милиционеру Ляли-
ну.  Однако тот, сам огорченный не менее ребят тем, что команда Майска
лишилась своего лидера, легкомысленно отмахнулся от Пашки и Бубыря.
     Юра ничего не знал о тревогах,  которые переживали жители Майска.
Забыв обо всем, он засел за книги. По утрам, в свободные от головолом-
ных прыжков часы, он сидел за столом, обложенный тетрадями, конспекта-
ми, справочниками. Сейчас перед ним лежала новинка - только что издан-
ная Гостехиздатом книжка. На корешке и на синем переплете блестело се-
ребром одно слово:  "Кибернетика".  Пониже было  обозначено:  "Сборник
статей под редакцией акад. И. Д. Андрюхина".
     Хмуря брови,  Юра торжественно раскрыл книгу, медленно перелисты-
вая страницы,  и,  смакуя,  словно лакомка, стал читать вслух названия
статей.
     Окна большой  комнаты расписал мороз.  Юра был в легких белых ва-
ленках,  в плотном рыжем свитере. Холодное зимнее солнце нежно гладило
светлые лыжи в углу,  золотило металлические пластины и бляхи на шлеме
и поясе, заботливо сложенные на столе.
     - Кибернетика!  - улыбнулся он, бережно и ласково закрывая книгу.
- Кибернетика!..  Наука о принципах управления,  связи, контроле и ин-
формации  в  машинах  и живых организмах!  Уф,  как сложно и на первый
взгляд непонятно...
     И тут  же  вспомнил,  что через десять дней в комсомольском науч-
но-техническом кружке Химкомбината состоится семинар по кибернетике  и
что  он один из докладчиков...  "Надо будет отпроситься у академика на
один денек в Майск", - решил Юра.
     Он вышел из-за стола и,  как будто уже читая доклад,  обратился к
невидимой аудитории:
     - Представьте  себя  у руля яхты.  Почему вы двигаете руль вправо
или влево?  Вас заставляют это делать изгибы берега,  встречные  суда,
мели,  навигационные знаки, направление ветра и волн - словом, как го-
ворят,  внешняя среда.  У вас имеется программа,  цель, куда вы ведете
яхту.  Ваш  глаз следит за внешней средой,  и рука,  повинуясь команде
глаза,  управляет рулем, ведет яхту по наилучшему пути. Вдумайтесь как
следует  в это,  и вы уловите главное содержание кибернетики.  Недаром
"кибернес" значит по-гречески "кормчий",  "рулевой".  Когда  профессор
математики  Массачузетского  технологического  института Норберт Винер
опубликовал свой груд "Кибернетика, или Управление и связь в живых ор-
ганизмах  и  машинах",  старинное  слово зажило новой,  необыкновенной
жизнью.
     Во время второй мировой войны Винер составлял математические рас-
четы стрельбы по самолетам. Вот примерный ход его рассуждений. Самолет
пролетает какую-то точку. Следящая за небом оптическая система отмеча-
ет появление самолета,  точно указывает его место и скорость движения.
Автоматическая  вычислительная  система получает сигнал (информацию) и
делает расчет,  где будет самолет через несколько  секунд.  Результаты
вычисления поступают в механизм, управляющий стрельбой зенитной пушки.
Следует выстрел, и самолет наверняка уничтожен.
     Это может показаться удивительным,  но сейчас действует много ме-
ханизмов,  которые вычисляют траекторию полета  снаряда  быстрее,  чем
снаряд летит.
     Информация - решение - сигнал - действие  -  вот,  грубо  говоря,
схема  работы современных кибернетических устройств.  Они представляют
собой удивительное сочетание  приборов  автоматического  исполнения  и
электронного "мозга" - счетно-решающих систем,  подающих команды. Есть
определенное сходство между реакцией человека на сигналы внешней среды
и реакцией машины.
     Вы смотрите очередную игру в хоккей.  Нападающие прорвались к во-
ротам. Бросок! Шайба летит параллельно воротам. В какие-то доли секун-
ды глаза вратаря видят шайбу,  его мозг делает  расчет,  дает  команду
нервным узлам,  мускулы получают распоряжение, и вратарь успевает выс-
кочить из ворот и,  бросившись на шайбу,  спасти свою команду от гола.
Профессор  Ван Лан-ши доказал,  что все эти разнообразные действия под
силу новейшим решающим устройствам.  Ученые установили, что сходство в
реакции  человеческого  организма  и  вычислительных машин объясняется
тем,  что в обоих случаях мы имеем дело с электромагнитными сигналами,
передающимися по сети.  В структуре нервной сети человека имеются ней-
роны,  клетки со свободными ионами;  электронные лампы - это "нейроны"
машин.
     Когда-то все, что входит в понятие управления, осуществлял только
человек.  Только  человек мог перемещать предметы в заранее намеченное
место, так, чтобы это было наиболее удобно. Потом это стали все чаще и
чаще делать машины.  Человек изобрел двигатель - от мельничного колеса
до огромных турбин.  Создав машины,  человек стал великаном, он как бы
умножил силу своих мускулов в сотни и тысячи раз. Машины заменили мус-
кульную силу и работали неутомимее и производительнее,  чем  руки  или
ноги  человека.  Наконец появились машины,  которые не только заменили
мускульную силу человека и лошади,  но умели "видеть" и  "слышать".  В
Соединенных  Штатах,  в сложных и быстродействующих механизмах,  стали
устанавливать аппараты с очень обидным названием: "фул-пруф" - "защита
от дурака". Машины защищали себя этим аппаратом от человеческих ошибок
и недосмотров.  Ведь даже глаз,  наш самый мощный орган чувств, далеко
не совершенен. Он воспринимает не все лучи, не различает уже пять сме-
няющихся в секунду предметов,  не может рассмотреть двух  точек,  если
они расположены под углом меньше одной минуты... Сколько создано опти-
ческих и полупроводниковых приборов совершеннее человеческого глаза! А
потом,  как медленно реагирует человек на внешние раздражители! Машина
может реагировать куда быстрее.  Особенно  удивительны  вычислительные
машины,  созданные  в  годы  бурного развития кибернетики.  Эти машины
подсчитывают,  вычисляют, сочиняют музыку, отбирают нужное от ненужно-
го, сравнивают, "запоминают", решают сложнейшие математические задачи,
с невероятной скоростью производят любые вычисления с тысячами  чисел,
переводят с одного языка на другой, молниеносно решают, как лучше все-
го поступить в воздушном бою, подсказывают главнокомандующему правиль-
ный план противовоздушной обороны,  участвуют в проектировании самоле-
тов, мостов, машин...
     Тут Юра остановился,  передохнул и окинул взором воображаемую ау-
диторию.  Ему даже почудился ядовитый голос вечной спорщицы Веры Куче-
ренко:
     "Что же,  значит эти решающие устройства могут полностью заменить
человеческий мозг так,  как станок заменил руки,  а автомобиль - ноги?
Так, что ли?"
     - Чудачка! - засмеялся Юра. - Ведь я же говорил, неужели непонят-
но? Человек изобрел машины, даже кибернетические, но никакие машины не
изобретали и не изобретут человека!  Уже более тысячи лет, как человек
во много раз машинами увеличил свои физические силы...  А ведь, напри-
мер,  мои мышцы дают только две,  ну,  пусть три десятых лошадиной си-
лы...  Неужели нельзя придумать машины для  человеческого  мозга,  для
усиления мышления?  Мои физические силы каждое утро я увеличиваю в де-
сятки тысяч раз.  А ведь это не предел!..  Представляешь, что было бы,
если  бы свои умственные способности человек мог так же легко увеличи-
вать в десятки тысяч раз?.. Вот этим и занимается кибернетика.
     "Но разве это возможно?  - удивятся ребята.  - Ведь все равно эту
машину будет создавать человек,  люди... Как же машина может стать ум-
нее людей?"
     - Неглупый вопрос!  - обрадовался Юра,  не замечая, что сам задал
этот вопрос.
     - В древности первым строителям рычага или блока тоже не раз при-
ходило в голову,  что никакая машина, приводимая в действие человеком,
не может дать работы больше, чем сам человек в нее вкладывает, и, зна-
чит,  никакая машина никогда не сможет усилить человека.  Ведь человек
создает машину,  как она может быть  сильнее?..  Смешное  рассуждение,
правда?  Смешное потому, что мы вспоминаем тотчас наши машины с их не-
человеческой мощью.  Человек нажимает кнопку - и зажигается свет в ог-
ромном городе,  начинают работать станки на заводах... Кочегар бросает
уголь в топку и заставляет вращаться на заводе  все  колеса.  Как  это
происходит?  Подумай...  Сначала кочегар поднимает уголь в топку.  Это
первый этап, на котором не происходит ничего необыкновенного. Но потом
сгорание  угля и образование пара во много раз увеличивают энергию од-
ного кочегара.  Это второй этап.  Можно ли,  применяя тот же прием, то
есть  организуя процесс в два этапа,  добиться огромного усиления умс-
твенной мощи человека? Кибернетика отвечает: можно...
     - Так я и знала!  - услышал лектор насмешливый голос. - Спятил!..
Неудивительно.
     Юра с  сердитым  смущением оглянулся и увидел краснощекую смуглую
девушку,  которая только что сняла шапку-ушанку и  стояла  на  пороге,
возмущенно встряхивая иссиня-черными кудрями. Она тут же шлепнулась на
диван так, что пружины подбросили ее вверх.
     С тех пор как по распоряжению профессора Шумило студентку четвер-
того курса Горьковского мединститута Евгению  Козлову  прикрепили  для
неусыпных  медицинских  наблюдений  за Юрой Сергеевым,  в характере ее
произошли крайне нежелательные изменения.  Женя стала раздражительной,
требовательной, капризной и обидчивой, а от ее веселости не осталось и
следа. Юра, первым заметивший эту перемену, объяснял ее скукой и одно-
образием.  Женя  обязана  была  каждые три часа "пропускать" Юру через
различные аппараты,  показывающие давление крови,  температуру, пульс,
анализирующие  работу  сердца,  процессы внутреннего обмена и прочее и
прочее. В промежутках она томилась от безделья, да и сами эти процеду-
ры как ей, так и Юре надоели очень скоро. Впрочем, Женя, стоя на стра-
же медицины,  строго пресекала малейшие попытки Юры уклониться от про-
цедур или хотя бы поиронизировать над ними.
     При виде своего мучителя Юра незаметно поморщился.  Что  касается
Жени, то она не стеснялась демонстрировать свое плохое настроение.
     Перейдя комнату,  она с шумом распахнула  форточку,  презрительно
фыркнув: "Спортсмен!", и молча полезла в свой чемоданчик. Так же молча
она надвинула на голову Юры металлический шлем,  опутала руки  и  ноги
красным проводом, пришлепнула к шее и груди какие-то резиновые присос-
ки и щелкнула включателем. Раздалось тихое гудение.
     Не глядя друг на друга, они просидели в полном молчании минут де-
сять, в течение которых все, даже вливание, было благополучно продела-
но.
     - Противно смотреть,  какой ты нормальный, - заявила Женя, вытас-
кивая из чемоданчика длинную ленту записей и бегло просматривая их.  -
Давление нормальное.  Температура нормальная... Вчера влила в вену де-
сять кубиков на этом самом месте,  так хотя бы точка осталась... Кровь
- хоть на выставку...  Как можно оставаться таким отвратительно здоро-
вым! Мне просто скучно...

     ...Однажды вечером  они встретились на перекрестке лыжных дорожек
в тихом, вечернем лесу. Сначала им была неприятна эта встреча. Юра со-
ображал,  как бы половчее удрать. В последние дни у него было ощущение
рыболова,  который просидел над речкой больше часа, ничего пока не вы-
таскивал,  кроме  крючка с объеденным червяком,  но чует всем рыбацким
сердцем,  что его ждет великолепная добыча.  Юре казалось,  что он уже
почти держит в руках причины тех неожиданных аварий, которые возникали
ни с того ни с сего при испытаниях антигравитационных костюмов. А ког-
да он думал о чем-нибудь,  то не любил, чтобы ему мешали, и становился
груб...
     Женя чувствовала,  что мешает ему. Именно поэтому она не уходила,
злясь и на себя и на Юру. Но постепенно, незаметно их захватила молча-
ливая прелесть заснеженных елочек,  суровая красота сосен, проносивших
где-то высоко над головой знакомую песню,  сонное небо, которое, гото-
вясь  задремать  всерьез,  куталось  в облака,  укладываясь поудобнее,
странные шорохи в глубине леса,  где кто-то еще бегал  или  крался  по
следам...  Все это словно входило в них, растворяясь в крови, делая их
спокойнее, умнее и лучше...
     Теперь они  шли  медленно,  и с каждым шагом Жене становились все
смешнее и ее злость и мрачный вид Юры.  Ей уже хотелось пошалить и по-
дурачиться, и только мысль, что это обидит Юру, такого сосредоточенно-
го и солидного, останавливала... Наконец, не выдержав, она во весь го-
лос запела что-то веселое.
     Он хмуро оглянулся:
     - Ночью в лесу нехорошо орать.
     - Почему? Никто не слышит... Отлично получается! - смеясь, возра-
зила она и тут же загорланила так,  что в далекой и тихой черноте леса
раздался всполошливый треск:  показалось, что кто-то большой и сильный
ломится через кусты.  - Не удирай,  приятель!  Мы хорошие!  - крикнула
вдогонку Женя.
     - Чудачка! - Юра недоверчиво усмехнулся. - Ну чего шумишь? Глупо.
     Юра вздохнул.
     - Ну ладно,  Юрка! - Женя подтолкнула его острием лыжной палки. -
Пусть глупо, но хоть весело. Еще успеем наплакаться...
     - С чего это?
     - А война?  - неожиданно строго спросила Женя. - Я где-то читала,
что можно изготовить такую бомбу, которая при взрыве даст воронку диа-
метром до восьмидесяти километров.  Представляешь? Один человек, ухмы-
ляясь  и покуривая сигарету,  нажмет кнопку,  взлетит ракета или бомба
вывалится из брюха самолета,  и через несколько  мгновений  перестанут
существовать миллионы людей и все,  что было создано их трудом, трудом
их отцов, дедов, прадедов, десятков поколений...
     - Но  до этого,  - медленно возразил Юра,  - другую кнопку нажмет
другой человек...  И самолет с  ядовитой  начинкой  будет  выброшен  в
пространство за тысячи километров от Земли и там уничтожен.
     Женя пристально посмотрела на него.
     - Это так же возможно, как и кобальтовая бомба, - усмехнулся Юра.
- Сейчас, а впрочем, это было, наверное, всегда, живут две науки: одна
работает  над  тем,  как  наиболее полно и подешевле уничтожать людей,
другая делает все, чтобы люди с каждым поколением жили разумней и луч-
ше. Кобальтовая бомба - это страшная сила, но мир и его наука сильнее!
     - Больше всего меня бесит беспомощность, - упрямо сказала Женя. -
Кто-то может уничтожить все, а я его даже не увижу...
     - Какая беспомощность? - сердито удивился Юра. - Ведь это мы дер-
жим бомбу и не даем ей упасть! Конечно, каждый из нас по одиночке мало
что может,  но все вместе,  как одна рука, мы уже много лет удерживаем
бомбу. Это беспомощность?
     Они помолчали.  Теперь Юра хмурился,  а на лице  Жени  проступила
улыбка.
     - По-моему, это хорошо, что люди думают о работе, о семье, о сво-
ем городе или новых штанах,  - сказал Юра. - Пусть шутят, смеются, лю-
бят друг друга,  растят детей и не думают об этой чертовой бомбе. Было
бы ужасно,  если бы, испугавшись, люди забыли о жизни, обо всех ее ра-
достях,  а день и ночь,  корчась от страха,  думали о войне. Тогда она
скоро началась бы.
     - Иногда мне кажется,  что ученые здесь, в Академическом городке,
делают что-то не то... Конечно, я ничего не знаю... Но вот хотя бы та-
кой большой человек, как Андрюхин... Ну что он, собственно, делает?
     - То же,  что и мы все: не дает бомбе упасть, - сдержанно ответил
Юра. - Вот кто не боится войны! Он убежден, что войны не будет, а если
она все же случится, мы сумеем предотвратить и преодолеть все ее бедс-
твия...  Ты знаешь, к какому полету готовится твоя Детка?.. Она укажет
дорогу людям! Человеку!
     - Людям? Ты что?
     - Ничего. Я ничего, Женечка! - Он коротко засмеялся. - Слушай, ты
хорошо помнишь сказки?
     - Сказки? - Женя подняла недоумевающие глаза.
     - Старик их обожает!  И рассказывает,  как народный артист.  Пом-
нишь, в сказках злой волшебник, убегая, превращается в зерно, а добрый
- в курицу,  чтобы склевать зерно; злой - в лису, добрый - в собаку, и
так далее,  пока добрый не одолеет злого... Это представляется чистей-
шей выдумкой и небывальщиной, но разве ковер-самолет, сапоги-скороходы
и  многое  другое не казались раньше лишь выдумкой для детей,  которую
невозможно осуществить?
     - Я тебя не понимаю, - вздохнула Женя.
     - Ты не удивляешься телевизору,  правда? А ведь это чудо, которое
потрясло  бы  не  только Шекспира или Петра Первого,  но и Пушкина,  и
Толстого...  Изображение передается мгновенно на десятки и сотни кило-
метров.  А  почему  можно передавать изображение и нельзя передать сам
предмет? Для этого надо, между прочим, заниматься и кибернетикой...
     Академический городок стоял в огромной ложбине,  и сейчас, разго-
варивая, они описывали дугу, пробегая над северо-восточной его частью,
по холмам, закутанным в щетину елей... Из черной тишины вдруг вырвался
тонкой иглой яркий луч, вонзился в припавшую к глубокому снегу елочку,
бесшумно лизнул по лицу Юру и Женю и исчез... Тьма стала еще гуще.
     - Что это? - шепнула Женя.
     - Не знаю, - сказал Юра. - Сейчас они будут здесь...
     Из-за елок выскочили трое.  Впереди без шапки бежал профессор Па-
верман.  Фонарь был у него в руках,  и яркая игла снова остро кольнула
Юру и Женю в глаза.
     - Вы  никого  не  видели?  - закричал профессор,  подскакивая так
близко,  что Женя, загородившись рукой от яркого света, все же увидела
его почти безумные глаза. - Никого не встречали здесь, в лесу? Ну! Что
же вы молчите? - Он явно их не узнавал.
     - Нет, - сказал Юра, не понимая, что произошло. - Мы не встретили
ни одного человека...
     - А-а!..  - Профессор Паверман сморщился, как от зубной боли. Его
длинные руки возмущенно взметнулись вверх и тотчас бессильно упали.  -
Разве я говорил о человеке?  Ну, а собак не встречали? Собаку, собаку!
Одну собаку, понимаете?
     - Нет, - медленно сказал Юра. - Мы не видели и собак.
     - Вы могли ее не заметить...  - Профессор хватал за руки то  Юру,
то Женю, заглядывая им в глаза. - Она вся черная. Но, может быть, лай,
визг...  Что-нибудь! Нет, я сойду с ума! Мы ищем ее вторые сутки! Если
бы вы только поняли...
     - Осторожнее! - негромко сказал один из стоящих сзади.
     - Вы меня не узнали,  я Сергеев, - поспешно сказал Юра. - Недавно
работаю у вас.  Эта девушка - Козлова,  сотрудница профессора  Шумило.
Очевидно, пропала Детка? Неужели состоялся опыт?
     - Вы Сергеев?  - кинулся к нему ученый.  - Ну да!  Конечно! Вам я
могу сказать,  что опыт с Деткой удался! (Стоящие сзади, словно по ко-
манде,  одновременно крякнули неодобрительно.) Но все погибло, если мы
не найдем собаку, причем как можно быстрей... Вы помните, как она выг-
лядит?
     - Конечно...
     - Такса.  Черная. Звали - Детка, - упрямо забормотал профессор. -
Возраст  - немногим более одиннадцати месяцев.  Очень ласковая.  Любит
переваливаться на  спинку,  чтобы  ее  почесали...  -  Паверман  вдруг
всхлипнул. - Простите... Не могу... Я с ней работал четыре месяца...
     Он рванулся вперед, в угольную темноту.
     - Детка!  Детка!  -  громко кричал он срывающимся от сдерживаемых
слез голосом.
     - Что надо делать? - спросила Женя.
     - Быстрее в городок, - бросил Юра. - Не понимаю, почему профессор
очутился здесь. Детку должны были встретить на пустыре за Майском...






                       Я люблю зверье
                                     Увидишь собачонку,
                       тут у булочной одна -
                                            сплошная плешь,
                       из себя
                              и то готов достать печенку,
                       Мне не жалко, дорогая,
                                             ешь!

                                                В. Маяковский

     В один  из  самых обыкновенных дней знаменитый Леня Бубырин,  па-
рень,  поймавший летающую картофелину, человек, в общем, веселый, выг-
лядел крайне озабоченным и удрученным.  Ни мать, ни отец, ни тем более
учителя не смогли бы разобраться в причинах забот и скорби Бубыря,  и,
уж конечно,  не стоило ждать от них сочувствия.  Дело в том, что через
два дня должна была состояться решающая игра между их домом и  третьей
сборной соседней улицы, а шайбы до сих пор не было!..
     То есть шайба еще не так давно была,  довольно хорошая  шайба  из
старой автомобильной шины.  Правда, у нее были особенности: в то время
как нижняя часть шайбы  была  совершенно  гладкой,  верхнюю  бороздили
твердые,  несгибаемые  шинные  рубцы.  Но ребята приспособились к этим
особенностям и знали, когда какой стороной лучше кидать шайбу.
     Немногие команды имели такую шайбу.  Собственно говоря, она почти
не отличалась от настоящей,  и Пашка Алеев,  который сам добыл  где-то
кусок старой шины и сам вырезал эту замечательную шайбу,  уверял,  что
шайба, которой играет первая команда непобедимого "Химика", будет даже
малость полегче.
     Ну, а теперь у команды П.  Алеева шайбы не было,  и случилось это
по вине Бубыря, чего он и сам не отрицал.
     Да, вина была его. И произошло все так случайно, так глупо...
     Они проводили  во дворе товарищескую игру.  Вес шло отлично Леня,
как всегда, стоял на воротах. Это был непрошибаемый вратарь! И на этот
раз, как противники ни старались, они так и не могли открыть счет. Не-
ожиданно к воротам вырвался сам Пашка Алеев. Все остались позади, а он
мгновенно  оказался перед замершим Бубырем и метнул шайбу в левый угол
ворот.  За какую-то ничтожную долю секунды до броска Бубырь  разгадал,
куда  Пашка бросит шайбу,  и рванулся в левый угол одновременно с шай-
бой.  Бубырь не мог объяснить, почему так происходило. Словно какая-то
сила  толкала его туда,  куда нужно.  Он принял шайбу на свою широкую,
прочную клюшку,  сделанную из дубовой клепки.  Непробиваемый вратарь и
на этот раз оказался сухим! Пашка даже один на один с вратарем не смог
забросить шайбу!..
     Но случилось ужасное.  Отскочив от клюшки,  шайба угодила не то в
щеку,  не то в нос одному старику,  который жил на четвертом  этаже  с
двумя взрослыми дочками и в этот момент проходил мимо.
     Старик что-то пробормотал,  что именно - осталось неизвестным, и,
подняв шайбу,  вошел в свой подъезд.  Сколько ни ныли потом ребята под
дверьми,  сколько ни стучались, ни скреблись, ни бросали снегом в тем-
ное окно,  все было кончено.  Шайба к ним не вернулась. Лишь на второй
день, жалобно всхлипывая, растирая несуществующие слезы на своей толс-
той и румяной, очень похожей на колобок физиономии, Леня выведал у од-
ной из дочек старика, что шайба была брошена в помойное ведро, а отту-
да попала в мусорный ящик.
     Нелегко было среди бела дня и в то же время в глубокой  тайне  от
домашних  и от всех окружающих тщательно исследовать содержимое мусор-
ного ящика. Но это было сделано! Не замечая вони, ребята палками разг-
ребли по кусочкам все,  что было в ящике, но шайбы там не оказалось...
Может быть,  мусорщики раньше очистили ящик,  может быть, все выдумала
хитрая дочка, но шайбы не было...
     Несколько дней пытались играть чем попало.  На  свалке  комбината
среди всяких любопытных предметов нашлись разъеденные кислотой резино-
вые пробки.  Их набрали больше сотни, но все они оказались слишком ма-
лы! Была перепробована масса различных предметов - кусок дерева, банка
из-под ваксы,  набалдашник от трости,  старая мыльница,  сломанный ку-
барь, замерзшее лошадиное яблоко, - но все это было не то! Игра как-то
не клеилась. И вот тогда перед Бубырем была поставлена задача: достать
любой ценой новую шайбу!
     После того как очередное лошадиное яблоко от удара клюшкой разле-
телось навозными крошками,  Пашка пододвинулся к Бубырю и негромко, но
очень внятно сказал:
     - Чтоб завтра была шайба! А не то, знаешь...
     Это Леня знал:  будут бить.  Он и то удивлялся, что его так долго
не трогали.
     Вечером, после того как уроки были сделаны,  он уселся на  пол  в
самом  уютном месте - между тумбой письменного стола и платяным шкафом
- и принялся размышлять. План у него был, но как этот план исполнить?
     Дело в том,  что в корзине в углу коридора хранилась масса старой
обуви,  которую мама еще не решалась выбросить.  На папиных  ботинках,
совершенно негодных, были замечательные каблуки литой резины. По Лень-
киным расчетам, такой каблук, конечно аккуратно отодранный от ботинка,
был бы великолепной шайбой.
     Но между идеей и ее осуществлением было столько препятствий! Сидя
в своем углу, Леня вспоминал, как папа рассказывал маме о том, сколько
трудов ему стоило провести в жизнь свое изобретение. "Куда легче изоб-
рести,  чем  внедрить!" - повторял папа с ожесточением,  и сейчас Леня
понял, что это совершенно правильно.
     Если обо  всем  честно рассказать маме и попросить ее отдать хотя
бы один каблук, немедленно выяснится, что это еще хорошие ботинки, что
они очень нужны, что мама собиралась со дня на день отдать их в ремонт
и тому подобное.  Стащить этот никому не нужный башмак было  бы  легче
всего,  но Леня давно установил, что стоило тронуть любую вещь - и ма-
ма,  совершенно непонятно каким образом,  сейчас же об этом  узнавала.
Для того же, чтобы найти этот ботинок, придется наверняка перерыть всю
корзину: ведь чем вещь нужнее, тем дальше она лежит...
     Несмотря на все опасности, был избран вариант похищения. Оно сос-
тоялось в ближайший вечер, когда папа и мама ушли в клуб на спектакль,
а старшая сестра,  вместо того чтобы сидеть над уроками,  воспользова-
лась неожиданной свободой и удрала к подругам.
     Леня взялся за дело обстоятельно. Выдвинув корзину под яркий свет
лампы,  он прежде всего решил запомнить,  как что лежит, чтобы уложить
потом  обувь  в  таком же порядке.  Чего только не было в корзине!  Он
встретил свои первые кеды, от которых остались одни верхи, поудивлялся
и похихикал над гусариками с голубым помпоном, не сразу сообразив, что
это не так давно тоже было его обувью. Зачем мама их хранит? Он увидел
свои башмаки,  уже настоящие,  но такие маленькие, что сейчас в них не
влезло бы и пол-Бубыревой ноги, и кучу потрескавшихся, согнутых, поко-
робленных,  дырявых туфель, ботинок, сапог, тапочек, босоножек, калош,
принадлежавших когда-то другим членам семьи.  Как он и ожидал,  нужные
ботинки отца с литыми каблуками оказались в нижнем ряду.
     Увы, часто бывает,  что, мечтая о какой-нибудь вещи, мы представ-
ляем  ее себе куда лучше,  чем она выглядит в действительности!  Леня,
скорбно оттопырив губы,  вертел в руках папины башмаки. Действительно,
каблуки у них были литые. Но как немного осталось от этих каблуков!
     Он долго прикидывал так и этак и наконец,  вздохнув,  остановился
на левом.  Его папа стоптал все-таки меньше. И зачем люди так нажимают
на каблуки! Ходили бы лучше на цыпочках...
     Размышляя о том о сем, вспоминая, как ему удалось подержать в ру-
ках настоящую,  литую шайбу, которая от удара Юры Сергеева взлетела на
трибуну,  Леня  начал думать о самом Сергееве,  о своем любимом Бычке.
Где он? Придется ли увидеть его еще хоть раз?
     Отодрать стоптанный каблук - дело вовсе непростое. Если не верите
- попробуйте.  Леня едва справился с задачей и успел  убрать  корзину,
когда  в  дверь постучали.  В этот момент он работал веником,  скрывая
следы своего преступления. Поспешно забросив веник за велосипед, а но-
гой сунув под шкаф остатки мусора, он открыл дверь, не вынимая из кар-
мана кулак, где был зажат драгоценный каблук. Это пришла сестра.
     - А... это ты! - вздохнул Леня с облегчением.
     - А ты думал?  - сухо отозвалась сестра,  расстроенная виденным у
подруги замечательным розовым платьем с кружевным воротничком.
     - Нет, я так просто, - ухмыльнулся Леня и тотчас ушел в уборную.
     Там, тщательно заперев дверь,  он снова извлек каблук и,  полюбо-
вавшись им, решил, что вернее всего будет пока спрятать каблук в вело-
сипедный футляр для инструментов.
     На следующий день, едва позавтракав, Леня вылетел во двор, сжимая
в кулаке новую шайбу.
     Пашка хмыкнул не очень одобрительно, увидев эту шайбу. Однако ре-
шающим испытанием должна была стать игра.
     И вот,  выпущенный из рук Лени,  каблук  неуверенно  запрыгал  по
мерзлым кочкам и буграм двора.
     - Конечно, - сказал Леня, - если бы на льду...
     - А та и здесь была хороша, - сурово изрек Пашка.
     Ясно, шайба слишком легка и слишком уж плоская.  Она походила  на
разрезанную  пополам  пышку.  Иногда  не  сразу удавалось подцепить ее
клюшкой: она, казалось, прилипала к снегу...
     Игру пришлось прервать. Леня чуть не плакал.
     - Идея хорошая, - сказал Пашка, колупая шайбу изгрызенными ногтя-
ми. - Но нужен целый каблук. Понимаешь, новый. Нестоптанный...
     - Где же я его возьму? - всхлипнул Леня.
     - Вот этого я не знаю...
     Никто не подозревал, как внимательно изучал Леня в ближайшие часы
ноги  всех  членов  своего семейства.  Он быстро убедился,  что мать и
сестра не представляют для него никакого интереса.  Оставались отец  и
он сам,  Бубырь. Но ему на зиму были выданы валенки, срезать же каблук
с ботинок,  в которых отец ходил на работу, было настолько рискованной
и безнадежной задачей,  что благоразумный Бубырь сразу от нее отказал-
ся.
     Было от чего прийти в отчаяние!
     И в тот момент,  когда казалось, что все пропало, что жизнь иско-
веркана и разбита,  Леня с трепетом вдохновения вспомнил,  что ему еще
летом были куплены ботинки на вырост, что они, целехонькие до сих пор,
лежат в нижнем ящике шкафа,  там,  где мама хранила новую обувь, и что
об этих ботинках вряд ли кто-нибудь вспомнит до весны. А это еще когда
будет!
     Дождавшись снова,  чтобы все разошлись и оставили его в  квартире
одного, Леня не только с чрезвычайной аккуратностью отделил каблук, но
даже прибил на его место теми же новыми гвоздями старый папин  каблук,
не сумевший стать шайбой.  Что касается нового каблука, то он не вызы-
вал никаких сомнений. Это была настоящая шайба, даже лучше той, знаме-
нитой, вырезанной из старой шины.
     А как хороша она оказалась в игре! Когда уже поздно вечером приш-
лось расходиться, Пашка забрал шайбу себе.
     - Целее будет, - сказал он многозначительно.
     И от  этих  слов сердце Лени сжалось в тяжелом предчувствии.  Ему
сразу показалось,  что он очень устал,  и ноги не торопились нести его
домой.
     Но когда он решительно позвонил, а потом, потянув на себя тяжелую
дверь,  незаметно  взглянул на лицо открывавшей ему сестры,  то ничего
особенного не заметил.  И мама была спокойна. Она позвала его ужинать,
они  поговорили  о школьных делах и о мальчишках,  которых мама знала.
Она расспрашивала о Пашке. И только! Леня даже принялся болтать ногами
от душевной радости.  Он победоносно взглянул на сестру, которая вечно
корчила из себя старшую и даже сейчас сидела с какой-то  непроницаемой
физиономией, а разве сумела бы она так здорово раздобыть шайбу?
     Самое замечательное было бы сейчас рассказать обо всем,  но разве
его могли понять!..  Пришел отец,  задержавшийся на собрании.  Вот ему
Леня,  пожалуй, рискнул бы рассказать. Отец не затеял бы истории из-за
оторванного каблука, оценил бы полученную шайбу.
     Но поднимать такой разговор при матери и сестре было крайне  неб-
лагоразумно.
     Отец, поужинав,  включил телевизор,  и Леня подсел к нему,  когда
сверкнула молния:  мама вошла в столовую,  держа в каждой руке по тому
самому башмаку, над одним из которых утром Леня произвел хирургическую
операцию.
     Она молча сунула их отцу.
     Он взял башмаки и,  явно не зная, что с ними делать, постучал од-
ним о другой:
     - Малы?
     - Полюбуйся на забавы своего сына, - зловеще произнесла мама.
     Лене показалось,  что он стал совсем маленьким и если сжаться еще
сильнее, то можно целиком уйти в щель кресла и там пересидеть то ужас-
ное, что сейчас должно было разразиться.
     Папа внимательно осмотрел верх ботинок и,  ничего  не  обнаружив,
перевернул их подошвами к себе.  По тому, как он присвистнул, чувство-
валось, что зрелище произвело на него впечатление.
     - Тонкая  работа,  -  сказал  папа и попробовал ковырнуть пальцем
приколоченный Леней старый каблук. - Парень потрудился на славу...
     Леня чуть не поднял было голову, но, вспомнив, что папины реплики
на такие темы в присутствии мамы ничего не  значат,  продолжал  сидеть
смирно.
     - Странно,  что ты способен шутить!  - Мама сделала  внушительную
паузу, вполне достаточную для того, чтобы папа прочувствовал свое лег-
комыслие.  - Шутки сейчас совершенно неуместны.  Ботинки  стоили  семь
рублей. За эти деньги папа должен работать целый день...
     Это уже адресовалось Лене.
     - А что? - не выдержав, буркнул он. - Я их буду носить.
     Папа щелкнул ботинком о ботинок и протянул их маме.
     - Зачем они мне?  - удивилась мама.  - Ты слышал, он их будет но-
сить. Хорошо! Валенки я уберу, а завтра он наденет эту обувь и шерстя-
ные носки...
     Леня был уверен, что отделался очень дешево. Но, если кому-нибудь
из вас приходилось носить ботинки с разными каблуками,  вы легко вооб-
разите те мученья, которые он испытал еще по дороге в школу.
     На переменах он не вылезал из-за парты. А когда шли домой, не вы-
держал и попросил Пашку отдать каблук.
     - Шайбу? - удивился Пашка. - Ты что?
     Только через сутки Пашка сжалился.  В сапожной мастерской  каблук
поставили на место,  мама снова убрала ботинки и выдала бедному Бубырю
валенки. Как приятно было их надеть и ходить, не хромая!..
     Но шайбы так и не было. Следовало предпринять решительные шаги.
     Оля, старшая сестра, по указанию мамы или из-за своего зловредно-
го характера внимательно следила теперь за Леней.
     - Она мне прямо дышать не дает! - пожаловался как-то Бубырь отцу.
     - Ничего, сынок! - Отец шутя подтолкнул Бубыря. - А ты знай свое,
дыши помаленьку...
     Бубырь принял эти слова как разрешение действовать.
     Во всяком случае,  уже на следующий день хоккей  возобновился,  и
каждый вечер стоило больших трудов загнать Леню домой.  Он приходил до
того извалявшись в снегу,  что на ворсе лыжного костюма  каменели  со-
сульки, а снег нельзя было счистить. Едва держась на ногах от усталос-
ти,  розовощекий,  с блестящими,  потемневшими глазами, он победоносно
посматривал на сестру.
     Оля и мама с ног сбились, пытаясь сначала выяснить, что же теперь
из  домашнего имущества стало шайбой,  а потом - хоть взглянуть на эту
шайбу,  которая не давала им покоя.  Но,  конечно, шайба исчезала, как
только они появлялись поблизости.
     Так прошли вторник, среда, четверг и пятница.
     Наступила суббота.

     Никто в Майске не подозревал, что сегодня наступил срок, установ-
ленный академиком Андрюхиным для опыта с Деткой.
     Вдоль всей  трассы  предполагаемой  передачи  через каждые триста
метров стоял сотрудник Института научной фантастики. Казалось, все бы-
ло предусмотрено.  Луч, в который превращалась симпатичная черная так-
са,  должен был приземлиться примерно в восемнадцать часов сорок шесть
минут  семь секунд на пустынном замерзшем болоте,  среди чахлых кусти-
ков, в трех километрах от Майска. Там Детку должен был встретить целый
отряд научных работников.
     Андрюхин предложил снабдить Детку ошейником  и  выгравировать  на
нем адрес, куда в случае отклонения от заданного пути нашедшему следо-
вало доставить таксу.
     - Отклонения не будет,  - воспротивился Паверман. - Я не понимаю,
Иван Дмитриевич...
     - Ну хорошо,  хорошо...  - согласился Андрюхин.  - Не хотите дать
Детке ошейник,  не надо...  - Глаза его тут же лукаво блеснули. - А вы
проследили,  Борис Миронович, куда идет дальше трасса? Если луч все же
пройдет дальше заданной точки?
     - Я не понимаю этих шуток, Иван Дмитриевич! - вскричал вконец из-
нервничавшийся за последние дни Паверман.
     - Ну-ну,  спокойнее,  дружок...  Я хотел только сказать, что если
продолжить трассу,  то она пересечет Майск,  где живет знаменитый Леня
Бубырин...  Помните картошку АГ-181-ИНФ?  Ну не сердитесь, я шучу, ко-
нечно...
     Все же,  услышав о картошке,  профессор Паверман распорядился на-
деть ошейник...

     ...По субботам,  как всегда, мама топила ванну. Ни хотя мама была
занята более чем обычно, ей бросилась в глаза непонятная суетливость и
озабоченность ее сына, наступившая после четырех дней безудержного ве-
селья.  Маме, впрочем, и в голову не приходило, что эта смена настрое-
ний, ванна и хоккей имеют между собой что-то общее.
     После уроков,  наскоро перекусив, что само по себе свидетельство-
вало о смятении в душе Бубыря,  и убедившись,  что ванна затоплена, он
сбежал во двор.
     Первой мылась обычно Оля.  Она мылась не под душем,  а  напускала
для себя полную ванну воды.  Это было ужасно. И на этот раз Оля хотела
проделать то же.  Она долго возилась,  что-то бурчала, так что наконец
мама, не слыша плеска воды, окликнула ее:
     - Ты что, заснула? Когда же ты думаешь мыться?
     - Не знаю! - сердито отвечала Оля.
     - Ну,  что тут еще?  - Мама появилась в ванной.  - Что еще стряс-
лось?
     - Куда-то засунули пробку,  - вся красная и растрепанная, зло от-
ветила Оля. - Ищу, как дура, целый час...
     И вдруг она,  прервав себя на полуслове, молча уставилась на мать
вытаращенными глазами. Мать таким же остановившимся и очень сосредото-
ченным взглядом рассматривала свою дочь,  хотя видела, казалось, вовсе
не ее.
     В следующее мгновение,  накинув кое-как шубу,  Оля  выскочила  во
двор.
     Там в это время шел жаркий спор.
     - Отдай,  - просил Леня Пашку,  - только на сегодня.  Сегодня все
помоются, а там опять три дня играй... А не то отнимут.
     - "Отнимут"!  - упрямился Пашка.  - А откуда известно,  что она у
тебя? Нету, и все!
     - Все равно узнают, - тянул Леня.
     Задыхаясь, с мокрыми кудряшками,  прилипшими ко лбу,  между  ними
появилась Оля.
     - Где пробка? - выдохнула она. - Давай живо, мама идет!
     Леня молча, жалобно и укоризненно смотрел на Пашку, и тот, отвер-
нувшись, нехотя сунул ему наконец пробку от ванны, последнюю, быть мо-
жет, самую великолепную шайбу...
     Бросив Лене какую-то очень злую угрозу,  Оля умчалась. Ребята по-
топтались около Бубыря, посмеялись, повздыхали и тоже разошлись.
     - Ладно уж, валяй домой, - сказал милостиво Пашка. - Не бойся, не
убьют дорогого сыночка...
     И тоже ушел насвистывая.
     А Лене совсем не хотелось свистеть. Было холодно, скучно и одино-
ко, но идти домой он не решался. Падал редкий снежок, но во дворе было
так темно,  что и снежинки казались темными. Все люди сидели дома, и в
окнах как будто дразнились и хвастались приветливые разноцветные  аба-
журы.  А  во  дворе не было никого и стояла такая неприятная и тяжелая
тишина,  как будто все навсегда покинули Бубыря,  ушли в свои веселые,
теплые комнаты.  А ему туда нельзя.  Как было тоскливо! Он слонялся по
двору,  обошел заваленный грязным снегом скверик,  лицо у него сморщи-
лось, перекосилось, и, если бы кто-нибудь в эту минуту сказал ему хоть
слово, он бы немедленно заревел. Но никого не было.
     Петляя по двору, он все-таки незаметно приближался к своему подъ-
езду.  Но,  подойдя к нему, он снова не решился войти и присел на кор-
точки,  подперев спиной замерзшую стену. Здесь было почти так же хоро-
шо,  как дома, между письменным столом и платяным шкафом... Честно го-
воря, Бубырь немного хитрил. Он ждал. Должны же были выскочить в конце
концов встревоженная мама или хотя бы Оля!  Им давно уже следовало за-
беспокоиться...
     Так он сидел,  тыкая прутиком снег, немного тоскуя, немного боясь
темноты и немного сердясь на свое затянувшееся одиночество.  Потом ему
показалось,  что прямо перед глазами вспыхнула яркая лампа; он услышал
какой-то треск,  легкий щелчок. Его удивил стремительный порыв теплого
ветра.  И тотчас что-то живое мягко ткнулось в его валенок.  Это  было
так  неожиданно,  что Леня едва не взвыл от страха.  Но тут он услышал
жалобное тоненькое повизгивание. Неужели щенок? С недоверием, недоуме-
вая,  Леня слегка нагнулся вперед,  всматриваясь.  Вероятно, щенок был
совсем черный, потому что Лене пришлось поднимать ему каждое ухо, лапы
и даже хвост,  чтобы убедиться, что это щенок. Даже не щенок, а такса,
вполне взрослая, хоть и молоденькая...
     - Черная,  как  муха...  -  прошептал Леня,  все еще с недоверием
присматриваясь к песику.
     Главное, что смущало Бубыря, - это совершенно неожиданное появле-
ние таксы и еще то,  что она была не то больна, не то сильно избита. В
самом  деле,  откуда  в десятом часу вечера могла почти беззвучно поя-
виться собачонка, да такая, каких никто поблизости никогда не видел? И
почему  она так жалобно визжит?  Леня ощупал таксу со всех сторон,  но
она не взвизгивала сильнее,  как если бы встретилось больное место,  а
продолжала так же однообразно не визжать даже,  а стонать. И все время
мелко дрожала, как будто ее бил озноб...
     Значит, она все-таки больна. И Леня решился. Он осторожно взял ее
на руки и, кряхтя, как столетний дед, приподнялся. Собачонка неожидан-
но завизжала на весь двор, как будто ей сделали больно.
     - Ты что? - испугался Леня. - Чего ты?
     Он держал  таксу  на весу и пытался заглянуть ей в глаза.  Ничего
нельзя было рассмотреть. Вдруг влажное, теплое прикосновение заставило
Леню рассмеяться.
     - Он лижется!  - в восторге вскрикнул Бубырь, прижимая к себе пе-
сика. - Ах ты, дурачок!
     Рука его, осторожно гладившая таксу по маленькой приплюснутой го-
ловке, наткнулась на что-то твердое. Леня осторожно потрогал: кажется,
ошейник... Пододвинувшись к кухонному окну первого, этажа, из которого
на  снег  падал  желтый  свет,  Бубырь нагнулся над ошейником.  На нем
что-то было написано,  вернее - выдавлено. Ошейник был из плотного ма-
териала, похожего на толстое стекло.
     Ощупывая каждую букву и водя по  ней  почти  носом,  Бубырь,  все
больше  пугаясь,  прочел  едва  слышно:  "Просьба  дать...  по адресу:
Г.....ая .....ть, п/я..."
     - Опять п/я!..  - прошептал Бубырь, испуганно оглядываясь по сто-
ронам.
     Никого не было.  Тогда он попробовал снять ошейник. Ничего не по-
лучалось.  Собачонка повизгивала,  облизывала ему руки, доставала и до
лица.
     - Ш-ш!..  - успокаивал ее Бубырь,  вертя ошейник во все стороны и
нащупывая, где же запор.
     Сам не зная почему,  он все больше тревожился. Ему чудилось приб-
лижение чего-то непонятного. Все ясное и разумное было своим, все тем-
ное и непонятное - чуждым. Снять ошейник нужно было как можно быстрей,
пока таинственные враги не явились сюда. А что, если они похитят Бубы-
ря? Да кто им даст, видели мы таких... Но пропял же куда-то Юра Серге-
ев после картофелины,  после этого п/я...  Все-таки Бубырь мужественно
сражался с ошейником и наконец заметил,  что он просто растягивается и
снимается через голову таксы.
     Содрав его и спрятав за пазуху,  совсем  забыв  о  ванне,  шайбе,
пробке и ожидавших его дома неприятностях,  Бубырь, перепрыгивая через
ступеньки и крепко держа под мышкой собаку, помчался домой.
     Он жил  на  третьем  этаже и на полпути наскочил на самую вредную
девчонку,  Нинку Фетисову,  которую Пашка почему-то  не  велел  никому
бить.
     - Куда катишься,  Колобок? - спросила она, раскачивая перед носом
Бубыря кожаную сумку.
     Леня даже не обратил внимания на обидное прозвище.
     - Вот,  видела?  -  Он торжествующе показал ей дрожащую таксу.  -
Моя!
     Тут он сообразил,  что было бы лучше спрятать собаку от Нинки, но
было уже поздно.
     - Стащил, да? - Глаза Нинки вспыхнули интересом.
     Она протянула руку потрогать, но Леня плечом отбросил ее руку.
     - Уберите ваши лапы!..  Нашел я ее.  Она сама ко мне появилась, -
сбивчиво объяснил он.
     -Стащил! Стащил! - закричала Нинка и тотчас перешла на вкрадчивый
шепот:  - Давай я ее лучше пока к себе заберу.  Я знаешь  как  спрячу!
Никто ни в жизнь не найдет!  Будем владеть ею вместе,  понимаешь, кол-
лективно...
     - Иди, иди... - Леня упрямо пропихивался вперед.
     - Лучше дай! А то всем скажу, что украл, что сама видела, как та-
щил из сарая.
     - Из какого сарая? Ты что! - испугался Леня.
     Может, и  справилась  бы с ним хитрющая Нинка-пружинка,  но в это
время наверху с треском распахнулась дверь  и  знакомый  мамин  голос,
хоть и сердитый, но очень приятный, крикнул:
     - Марш домой!
     - Тетя Лиза,  он щенка украл!  - тотчас закричала Нинка. - Я сама
видела, на соседнем дворе...
     И покатилась вниз по лестнице.
     Как будто идя на казнь, преодолел Леня оставшиеся до мамы пятнад-
цать ступенек.
     - Когда же это все кончится? - простонала мама, увидев своего Бу-
быря  с его находкой.  - У всех дети как дети...  Немедленно брось эту
гадость!
     - Это такса, - тихо сказал Леня. - Такая собака. Она больная...
     - Больная?  Ужас!  Наверное,  заразная! - закричала мама, пытаясь
вырвать таксу;  впервые песик взвыл настоящим собачьим голосом.  - Она
еще кусается, наверное? Брось сейчас же!
     - Меня он не укусит, - упрямо сказал Леня.
     Всю эту беседу они вели на пороге.  Наконец  мама,  не  выдержав,
толкнула Леню с прижатой к животу собачонкой в прихожую.
     - Ну хорошо, - сказала она решительно, - сейчас я позову отца.
     Как всегда в таких случаях, Леня внутренне дрогнул. Он не мог по-
нять,  в чем тут секрет.  Ведь мама распоряжалась дома всем, папа тоже
ее слушался. Но, когда нужно было пустить в ход самую страшную угрозу,
она звала папу. И это производило впечатление.
     - Я больше не могу,  - заявила мама, когда папа послушно выглянул
из кухни. - Он притащил домой больную собаку и не выпускает ее из рук.
     Папа подошел ближе.
     - А кто тебе сказал, что собака больна? - спросил он, с интересом
присматриваясь к песику.
     - Да он же, он сам! Пришел и заявил: собака больна...
     - По-моему,  она  здоровехонька,  -  папа  слегка потряс таксу за
длинное ухо,  и та, поворачивая голову за его рукой, смотрела так умно
и внимательно, что мама замолчала и, хмурясь, уставилась в живые, уди-
вительно разумные собачьи глаза.
     - Теперь она здорова, - со вздохом сказал Леня.
     И, не глядя на маму и приготовившись к тычку и даже  подзатыльни-
ку,  Леня осторожно опустил свою таксу на пол.  Песик вильнул хвостом,
метнулся к папиным ногам,  к маминым и, покорно перевернувшись на спи-
ну, заюлил всем телом, принюхиваясь к халату хозяйки.
     - Абсолютно здоровый пес,  - весело сказал папа.  - И  безусловно
неглупый.
     - Чепуха...  - растерянно сказала  мама.  Безропотная  покорность
таксы произвела на нее впечатление.  - Отлично,  если она здорова,  но
мне не нужны ворованные собаки.
     Папа, слегка  приподняв брови,  вопросительно посмотрел на своего
Бубыря.
     - Я сидел у стены,  - начал Леня,  сразу увлекаясь,  - вот так на
корточках,  и ковырял палкой... Никого не было, и вдруг откуда-то сва-
лилась эта вот Муха...  Это я ее так назвал, потому что она вся черная
и очень веселая!
     - Что ж, ее выбросили из окошка? - поинтересовалась мама. По тону
и лицу сына она все время чувствовала, что его что-то смущает.
     - Я сам не знаю,  как это случилось,  но только не было ничего, и
раз - собака... Она ничья.
     - Ну, вот видишь, - сказал папа, щекоча мягкий Мухин живот. - Она
ничья.
     - Пусть  и останется ничьей,  - неуверенно сказала мама и ушла на
кухню. - Только собаки мне и не хватало!..
     Папа и Бубырь обменялись понимающим взглядом...
     Вот так в квартире Бубыриных осталась неизвестная собачонка,  ко-
торую стали называть Мухой. Она не сразу привыкла к этому прозвищу.
     Не раз в течение вечера мама,  вспомнив о ее таинственном появле-
нии,  останавливалась среди начатого дела и пробовала беседовать с Му-
хой.
     - Непонятная собака, - говорила мама. - Что-то есть в тебе стран-
ное.  Откуда ты взялась? Сначала картошка, какое-то АГ-181-ИНФ, теперь
этот пес... Терпеть не могу секреты!
     Леня сразу начинал беспокойно вертеться,  но Муха  только  внима-
тельно прислушивалась к этим разговорам...  Через час,  привыкнув, она
при первом звуке маминого голоса,  если в нем раздавался знакомый воп-
рос,  опрокидывалась на спину и весело шевелила хвостом, ожидая, когда
ее пощекочут по брюху.
     - Во всяком случае,  - заканчивала мама,  - ты как будто действи-
тельно здорова...
     Бубыря очень  беспокоило,  что  никак не удается надежно спрятать
ошейник,  ужасную улику,  по которой могли узнать, что это он захватил
таксу.  Леня прислушивался к каждому стуку, а вид черных окон повергал
его в трепет: коварные враги проникнут оттуда, через окно!
     Спрятать ошейник  на глазах у мамы и Оли было невозможно.  Бубырь
решил,  что займется этим,  когда все лягут спать. Правда, придется не
спать самому, а это будет нелегко.
     Честно говоря, он не представлял, как это получится. Единственный
раз в жизни,  когда они ездили в прошлом году к бабушке в Саратов, Бу-
бырь поднялся ночью,  и то мама будила его почти полчаса...  Как же он
встанет сам? Лучше всего не ложиться, но это отпадает: в кровать заго-
нят обязательно. А стоит ему положить голову на подушку, как он тут же
спит. Бубырь отлично знал это ужасное свое качество...
     Все-таки он попробовал посидеть подольше. Уже около десяти он за-
теял выпиливать лобзиком рамочку с очень сложным рисунком, где, по за-
мыслу художника,  два слона должны были поддерживать  хоботами  мамину
фотографию. Мама не раз огорчалась, что Бубырь, когда-то начав эту ра-
мочку,  давно ее забросил,  и сейчас, принимаясь снова выпиливать, Бу-
бырь рассчитал все с математической точностью.  Помогло и то,  что Оля
уже спала,  папа сидел над своими переводами с английского, а мама за-
теяла генеральную уборку в коридоре.
     Так прошло около часа,  и,  когда мама спохватилась, было уже без
четверти одиннадцать. Она тотчас начала с шумом загонять Бубыря в пос-
тель,  но, увидев над чем он пыхтит, оставила его в покое. Он выиграл,
правда, немного, всего минут десять, потому что даже рамочка не могла,
в конце концов, примирить маму с таким недопустимым нарушением режима.
Тогда  Бубырь начал тянуть.  Каждый чулок он снимал чуть ли не по пяти
минут и рассматривал их с таким вниманием и интересом, как будто в них
скрывалась потрясающая тайна.  Потом он полез в кровать, не помывшись.
Лишь несколько секунд он наслаждался мыслью,  что мама ничего не заме-
тила.  Впрочем, пока она сообразила, что произошло, и выдернула его из
кровати, прошло еще несколько минут.
     - Время работает на нас, - пробормотал довольный Бубырь и подмиг-
нул сам себе.
     - Что? - крикнула мама, вталкивая его в ванну.
     Но он не пожелал отвечать.
     Уже в ванне Бубырь вдруг содрогнулся от ужаса.  Нельзя дольше тя-
нуть! Он не рассчитал! Скорее в кровать! И пусть все немедленно ложат-
ся!  Иначе они не заснут до двенадцати,  а тогда все пропало! Тогда он
тоже так заснет, что не встанет!
     Он моментально очутился в кровати,  и это вызвало у мамы подозре-
ние.  Конечно,  он не мыл ноги!  Леня захныкал, делая вид, что спит на
ходу,  но вызвал сочувствие только у папы.  Мама была беспощадна.  Она
сама вымыла его толстые,  в царапинах и синяках колени,  все  пыталась
смыть синяки, потом удивительно долго вытирала полотенцем, так что Ле-
ня,  нетерпеливо переступая ногами по коврику,  начал возмущенно  фыр-
кать.  В полном расстройстве он нырнул наконец в постель и тотчас при-
нялся канючить, чтобы потушили свет.
     Папа послушно лег, но мама оставила в спальне ночник и продолжала
возиться.  Бубырь ворочался, скрипел пружинами, дрыгал ногами, так что
стонала задняя спинка кровати, и все-таки загнал маму в постель.
     - Что за противный мальчишка! - ворчала она укладываясь.
     Но ночник  она не потушила.  Более того:  она зашуршала газетами,
собираясь читать.
     Бубырь знал,  что это не опасно, но у него уже иссякли силы. В ту
самую секунду,  когда он готов был застонать,  мама уронила газету  на
пол и легонько всхрапнула,  как будто пробовала какую-то носовую стру-
ну.  Словно дожидавшийся этого, папа поспешно прошлепал босыми ногами,
потушил  ночник  и улегся,  едва слышно покрякивая от холода.  Заснули
быстро.
     Лежать в темноте, не спать и слушать храп, пусть даже собственных
родителей,  не очень увлекательное занятие. Чтобы все-таки не заснуть,
Леня начал вспоминать стихи. Он любил стихи про войну, походы и сраже-
ния,  в крайнем случае - смешные стихи или хотя бы про драку, и сейчас
силился вспомнить такие, но почему-то в голове у него завихлялись сов-
сем другие стишки, которые он учил еще малышом в детском саду:

                     Плутишка зайка серенький
                     Под елочкой сидит...

     Леня увидел этого зайчишку,  его веселые рыжие глаза, плотно при-
жатые уши,  похожие на две варежки,  и тонкие,  прямые кавалерственные
усы...  Заяц  белыми лапами лихо бил по красному барабану и тоже читал
какие-то стихи,  а рядом стоял черт первого разряда и ядовито ухмылял-
ся...
     Потом исчезли и заяц и черт,  а Леню словно  кто-то  толкнул.  Он
приподнял голову и испуганно оглянулся,  не в силах сообразить, почему
он проснулся,  но смутно чувствуя,  что он обязан что-то сделать. Леня
посмотрел  на  тусклые в свете уличных фонарей стенные часы:  без пяти
час. И тотчас все вспомнил.
     Он подскочил на кровати; она жалобно всхлипнула, и он, вздрогнув,
оглянулся на кровать родителей.  Нет,  спят...  Сопя,  почесываясь, он
оделся довольно быстро,  но,  натягивая штаны, понял, что забыл надеть
лифчик и чулки. Подумав, он махнул рукой и сунул в валенки голые ноги.
Еще  вечером  он решил,  что прятать ошейник в квартире опасно.  Лучше
всего было схоронить его в сарае.
     Дверь в коридор была открыта.  Он вышел, гордясь тем, как ловко у
него все выходит,  и сожалея, что никто этого не видит. Он надел паль-
то, шапку и шагнул было к двери, но замер, понимая, что сейчас чихнет.
Это было ужасно. Он ничего не мог поделать и чихнул... С перепугу Леня
сел на пол. Храп на кровати прекратился. Леня не дышал, ему сразу ста-
ло так жарко,  что он безнадежным жестом снял шапку. Пружины заскреже-
тали,  это заворочался папа. Он словно прислушался, но через мгновение
снова принялся подсвистывать. Леня вытер со лба пот, тяжело поднялся и
вышел в коридор, осторожно закрыв за собой дверь.
     Это было сделано как раз вовремя, потому что Муха, спавшая в кух-
не,  с радостным визгом выскочила в коридор, явно мечтая принять учас-
тие в необычайной прогулке.  Она так старательно терлась о Ленины  ва-
ленки,  так умильно виляла хвостиком,  что он решил поскорее ее выпус-
тить и взять с собой.
     Беззвучно сняв цепочку,  он открыл тугой английский замок и потя-
нул дверь. Муха вырвалась на лестницу, вильнув между его ног. Леня вы-
шел следом и осторожно запер дверь. Все. Выбрался.
     Слегка подсвистывая Мухе и радуясь, что захватил ее с собой, Леня
спустился  в сонный подъезд и,  стукнув дверью громче,  чем следовало,
вышел в холодный, темный, очень тихий двор. Он окончательно проснулся,
и  теперь  все казалось легким и веселым.  Пока Муха металась где-то у
чужих сараев, Леня открыл дверь своего сарая и остановился, жалея, что
не захватил фонарик.  Пробираясь меж сложенных поленниц в угол, он ре-
шил, что запрячет ошейник в один из старых противогазов.
     Присев и положив на колени противогаз, Леня достал ошейник и сно-
ва стал его рассматривать.  Подумав, что на свету удалось бы, пожалуй,
разобрать  и  другие буквы,  Леня решил сделать это завтра же вместе с
Пашкой,  а пока сунул ошейник на самое дно сумки, под коробку, и, пое-
живаясь, выскочил из сарая. Запирая дверь, он осторожно свистнул Мухе.
Она не откликалась.
     Тогда он посвистел громче, потом тихонько позвал:
     - Муха... Муха!
     Ее нигде  не  было.  Леня прошел вдоль сараев,  заглянул за угол,
посвистел и позвал громче,  но Муха не отзывалась... Во дворе было все
так же тихо и темно,  но теперь казалось опаснее. Вобрав голову в пле-
чи,  Леня перебежал двор.  За каждым углом будто кто-то таился; Бубырь
окликал Муху голосом, дрожащим и от волнения и от холода. Из-под одно-
го сарая ему в ноги метнулось что-то черное,  но это промчалась потре-
воженная кошка. Мухи не было...
     Не могла же она исчезнуть!  И Бубырь, чувствуя все большую трево-
гу, метался по двору, звал, даже умолял Муху отозваться... Как было бы
хорошо,  если бы она выкатилась сейчас к нему, ласково повизгивая, и у
самых  ног кувырнулась на спину!  Честное слово,  он не стал бы ее ру-
гать. Они поскорее побежали бы домой...
     Бубырь метался так до тех пор,  пока родители, вне себя от трево-
ги,  полураздетые,  не выскочили во двор и от радости, что нашли сына,
принялись тут же шлепать его и справа и слева. Мама ухватила Бубыря за
ухо,  а папа, сопя и кряхтя, подталкивал свое чадо, не слушая его воп-
лей.
     - Муха пропала!..
     К его удивлению,  родители остались почти равнодушны. Мама сказа-
ла,  что пропажа Мухи ее не удивляет. Собака, сумевшая так таинственно
появиться, должна была и исчезнуть необыкновенно. Лене стало ясно, что
Муху искать не будут. Он вспомнил об ошейнике и даже застонал от огор-
чения, что снял его. Пусть бы уж пропадал вместе с Мухой!
     - Что еще? - свирепо крикнула мама, дергая его за ухо.
     Ну что можно было ей ответить!
     - Холодно,  - простонал Бубырь первое, что пришло ему в голову. -
Я без чулок...
     - Боже мой!  - Мама в полном отчаянии подхватила его на  руки,  а
папа бежал сзади и уверял, что она надорвется...
     Никто, конечно,  не знал,  что пропавшую Муху прежде звали Детка,
что она прожила необыкновенную и очень важную жизнь,  что ее ищут и за
ней охотятся...






     В Академическом городке в эту ночь все были на ногах.  Детка про-
пала!
     Андрюхину не сразу разрешили вести открытые поиски Детки. Слишком
серьезно было все,  что связывалось с проведенным  опытом,  результаты
которого и даже организацию не следовало разглашать.
     Но делать было нечего:  выбившись из сил,  став похожим на сумас-
шедшего,  профессор  Паверман  за  двое суток обшарил каждый кустик на
трассе - и без всякого успеха.
     Следовало искать таксу в городе.  С семи утра диктор местного ра-
дио через каждый час оповещал жителей о пропаже собаки и призывал дос-
тавить беглянку за большие вознаграждение на стадион. Майск немедленно
стал похож на огромную выставку собак.  Никто и не предполагал,  что в
городе их так много.  Фотографии с изображением пропавшей таксы появи-
лись только к двенадцати дня,  но и после этого вели псов всех мастей.
Вой  стоял над городом.  Наверное,  среди собак прошел слух о грозящем
поголовном истреблении, и они, рыча и огрызаясь, отказывались идти. Их
тащили чуть ли не волоком,  везли в автобусах, в грузовиках; мальчишки
принесли столько щенят, что город пропах ласковым запахом псинки и мо-
лока.
     Весь этот собачий базар проходил на большом футбольном поле.  Зи-
мой поле стало малым, хоккейным, и вокруг оставалось много места, что-
бы разместить собак,  их хозяев и бригаду из Института научной фантас-
тики, возглавлявшую поиски пропавшей таксы.
     Руководил этой бригадой профессор Паверман.  Голова его  все  еще
была забинтована. Сквозь сильные очки глаза казались маленькими и злы-
ми. Профессор ни на мгновение не оставался в покое. Он бегал по наско-
ро сколоченной трибуне, мимо которой проводили собак, то и дело соска-
кивал на поле и кричал, хватая хозяев собак за рукава и отвороты паль-
то:
     - Вы что,  издеваетесь,  да? Разве это собака? Это теленок! Зачем
мне ваши овчарки?  Такса!  Понимаете? Маленькая, черная, веселая, доб-
рая, умная такса!
     На него не обижались: видели, человек не в себе. А собак привели,
чтобы хоть чем-нибудь помочь: может, пригодятся.
     По радио  передали короткое выступление академика Андрюхина с об-
ращением к жителям Майска и окрестных колхозов:
     - Дорогие товарищи!  От имени всего коллектива наших ученых прошу
вас оказать всяческую помощь в поисках пропавшей собаки! С ней связано
важное для нашей страны открытие. Собаку необходимо отыскать срочно, в
противном случае поиски станут бесцельными...
     В середине дня над стадионом повис вертолет. К трибуне, где бегал
Борис Миронович Паверман,  сбросили вниз лесенку. По ней, словно боль-
шой темный жук, быстро перебирая ступеньки, спустился незнакомый боль-
шинству человек с отличной бородой и веселыми, яркими глазами. Это был
Андрюхин.
     - Ничего?
     Паверман отчаянно  махнул обеими руками,  едва не задев Андрюхина
по шапке.
     - ...Вообще ни одной таксы!
     Конечно, были и таксы,  правда немного.  Каждый раз,  когда среди
визжащих,  рычащих, старающихся мимоходом цапнуть кого-нибудь псов по-
являлась приплюснутая,  с висячими до  земли  ушами  раскоряка  такса,
словно  карикатура  на настоящую собаку,  вся бригада ученых сбегала с
трибуны и мчалась ей навстречу, наступая на разнообразные лапы и хвос-
ты...  Впереди  всегда  оказывался Борис Миронович.  Хотя руки у него,
много раз перевязанные бинтами и даже просто носовыми  платками,  были
все изгрызаны неблагодарными псами, он первый хватал таксу на руки. Но
все было напрасно.
     Вертолет, сделав круг над стадионом, ушел вертикально вверх и ис-
чез.
     Профессор Паверман не бросал и не опускал очередную таксу: он ро-
нял их так небрежно и одновременно с таким отчаянием,  что, даже слыша
визг своей собаки,  ее хозяин только расстраивался,  что и этот пес не
тот...
     Папа еще затемно уехал в командировку на кирпичный завод, но мама
узнала все рано утром,  когда ходила в магазин за молоком.  В магазине
все говорили о пропаже ученой собаки. Мама обрадовалась, что ее Бубырь
в школе,  и про себя решила строго его предупредить: она ничего не же-
лает слышать ни о каких собаках!  Пусть ищут где хотят, у них собак не
было и нет. Незачем путаться во всю эту историю... и слушать бесконеч-
ные расспросы:  ведь помочь уже все равно нельзя! Мама не знала, какие
испытания в эти первые утренние часы выпали на долю ее Бубырю. Обраще-
ние Андрюхина, текст объявлений, расклеенных по городу, - все это было
сообщено школьникам на уроках. Никто, правда, не заметил, как побагро-
вел и вспотел Бубырь,  хотя ему казалось, что все мгновенно уставились
на него и даже обличающе вытянули в его сторону указательные пальцы...
     Пашка и еще несколько мальчишек удрали с уроков, искренне уверен-
ные,  что,  пока они не возьмутся за это дело, собаку не найти. Бубырю
тоже очень хотелось удрать, но куда? Куда удерешь от ошейника?
     Это был ужасный день, который к тому же не обогатил Бубыря знани-
ями,  хотя  он,  трепеща,  просидел все уроки.  Потом он поболтался на
школьном дворе, чтобы только не слышать всех этих разговоров о Мухе, и
наконец нерешительно поплелся домой...
     Он совсем забыл о встрече на лестнице с Нинкой Фетисовой... Когда
Бубырь  подходил  к дому,  Нинка выскочила и помчалась к нему во главе
знакомых мальчишек.  Бубырь похолодел.  Она летела к нему со всех ног,
зажав в кулаке содранное с забора объявление с фотографией черного пе-
сика.  На фотографии Детка казалась старше,  крупнее, но Леня сразу ее
узнал.
     - Муха! - простонал он горестно, вырывая у Нинки фотографию.
     - А где же она?  - тотчас затараторила Нинка. - Где? А? Я все ви-
дела,  я все помню!  Ты теперь не отвертишься! Я все равно от тебя ни-
когда не отстану...  Лучше давай вместе сдадим, вдвоем. Так и понесем!
Сначала ты,  потом я.  Хочешь?.. Знаешь, какие мы станем известные? На
весь город!  Могут даже в газетах написать: "Пионеры-отличники Бубырин
и Фетисова вернули академику Андрюхину его замечательную научную соба-
ку..."
     - Заткнись! - диким голосом заорал Бубырь, не в силах дальше тер-
петь. - Нет ее у меня!
     Нинка не сразу поверила, что собаки действительно нет. Не поверил
и  Пашка и другие ребята.  Бубырю пришлось рассказать всю историю,  но
все окончательно убедились в его правоте,  только когда он, сопя и не-
заметно слизывая слезы,  открыл сарай и, добыв из дальнего угла проти-
вогаз, вынул ошейник.
     Леня совершенно правильно предположил, что днем удастся разобрать
все буквы.  Он первый прочел:  "Просьба дать знать о собаке по адресу:
Горьковская область, п/я 77"
     Пашка хмуро проверил и, не глядя на Бубыря, осведомился:
     - Сообщил?
     - Ночью... ничего не видно было, - дрожащими губами выговорил Бу-
бырь.
     - Дураки! Ах, дураки! - закричала Нинка, с невыразимым презрением
глядя то на Бубыря, то на Пашку. - "Мы, мальчишки! Мы самые умные! Все
можем!" Тьфу! Дурачье! Упустили такую собаку...
     - Что же теперь будет?  - тоскливо спрашивал всех Бубырь. - Ох, и
попадет...
     - А ты думал! Ясно, попадет, - отрезал Пашка. - Ну, и что? Пошли.
     Он вскочил со скамейки и потащил за собой упирающегося Бубыря.
     - Ждите нас!
     - Куда мы бежим? - испуганно пискнул Бубырь.
     - На стадион!..  Ты слышал,  они там... ну, эти, ученые... Сейчас
мы им все выложим. Пусть ищут!.. Будь уверен, найдут!..
     - Попадет... - простонал Бубырь, сморщившись.
     - За это ничего. Можно... - Пашка деловито на ходу высморкался. -
Пусть даже выдерут, не обижайся. Чего там! Даже легче станет. Правиль-
но Нинка тебя ругала.  Она бы не упустила собаку, хоть девчонка... Мо-
жет,  эта собака такая,  что через нее люди будут жить вечно.  Павлов,
тоже был когда-то академик,  на ком все свои  самые  знаменитые  опыты
ставил? На собаках! И в Космос первыми собаки летали. Ученые им верят.
И Андрюхин тоже. Собака выдержит, тогда на человеке пробуют...
     - А может, Пашка, не надо? - просительно произнес Бубырь. - Будем
молчать,  а?..  Или потом скажем потихоньку...  Кто его знает, как оно
все получится...
     Пристально поглядев на трясущегося Бубыря,  Пашка сморщился,  как
от  боли,  энергично и выразительно сплюнул,  толкнул Бубыря в снег и,
вытащив у него из кармана ошейник,  еще быстрее помчался по улице. Бу-
бырь посидел в сугробе - удивительно уютный был сугроб!  - вытер нос и
с лицом сосредоточенным, сумрачным и торжественным медленно тронулся к
стадиону.
     Среди батальонов нетерпеливо воющих псов и их замерзших, но упря-
мо  не  уходивших  хозяев  он выбрался к трибуне как раз в тот момент,
когда Пашка,  виновато хмурясь и тыча пальцем в ошейник, отвечал како-
му-то рыжему высоченному дядьке в очках:
     - Не у меня она была. У одного там, со двора... фамилия Бубырин.
     - Как - Бубырин? Опять?! - завопил рыжий, как будто ему наступили
на ногу. - Тот Бубырин, к которому попала картофелина?
     - Тот самый, - вздохнув, подтвердил Пашка.
     - Подожди! Подожди! - кричал профессор. - Так ведь это я вас тог-
да остановил на улице?  Вы убежали! Меня задержал милиционер! Безобра-
зие!
     Пашка молча наклонил голову.
     - Немедленно ведите нас туда,  - нетерпеливо вскричал Паверман. -
Немедленно покажите этого Бубырина!
     Вздыхая и не поднимая глаз,  Леня протискался к Пашке. Раз их все
равно ждала гибель, то погибать вместе было не так страшно.
     - Да вот он!  - обрадовался Пашка и чуть не обнял Леню, словно не
он две минуты назад толкнул его в сугроб.
     - Кто? - спросил рыжий, наклоняясь.
     - Бубырин! Тот самый! У которого ваша собака была!
     - Это Бубырин?  - сказал рыжий, отступая на шаг и всплескивая ру-
ками.  Готовясь к самому худшему,  Леня соображал, пора уже реветь или
еще рано. - Но ведь он мальчик! Ребенок! Боже мой!..
     - Хм!.. - презрительно фыркнул Леня. - Нашли ребенка...
     - Нет, он ничего... - Пашка строго посмотрел на Леню. - Сообража-
ет...
     - Простите, что? Что именно он соображает? - стремительно подхва-
тил Борис Миронович Паверман. - Соображает ли он, почему именно в этот
дом номер три по улице Карла Маркса дважды попадали лучи с  наших  фо-
тонных площадок?  Картофелина! Детка! И все в ваш дом, вопреки точней-
шим расчетам.  В чем дело? Крайне интересное и пока абсолютно загадоч-
ное явление... Впрочем, все это мы выясним. Где у вас ближайшая комна-
та со столом, которую можно запереть?
     Юра Сергеев, который тоже был здесь ("Гляди, Бычок!.." - подтолк-
нул Пашка Бубыря), провел их под трибуну, в помещение, где перед игра-
ми обычно переодевались хоккеисты.  Потом Бычок ушел, а Пашка увязался
за ним.  Леня остался один на один с ученым. Они сидели за столом друг
против друга, и Паверман, ломая голову, с какого бока ему подступиться
к этому юноше,  энергично затачивал карандаш так, как будто точил нож.
При этом он непрерывно говорил, протягивая в сторону Лени то карандаш,
то нож таким решительным жестом,  что бедный Леня невольно шарахался в
сторону.
     - Ты должен вспомнить все,  что знаешь о нашей собаке. Все! Любая
мелочь  может иметь громадное значение...  Сейчас я буду задавать тебе
вопросы. Приготовься отвечать. Помни, если ты что-нибудь забудешь, на-
ука тебя не простит!  Не простит!.. Но будет еще хуже, если ты что-ни-
будь присочинишь. Ты ведь врунишка, а? Ну конечно!..
     Лишь крайнее  возмущение поддерживало силы Бубыря.  Он не ответил
своему собеседнику, только фыркнул. Но тот ничего не заметил.
     - Только правду!  Только правду!  - Профессор звонко щелкнул очи-
ненным карандашом о стол.  - Внимание!..  Слушай первый  вопрос.  Где,
когда, при каких обстоятельствах ты встретил впервые нашу Детку?
     - Это Муху, что ли? - неохотно проворчал Леня.
     Паверман несколько  нервно поправил очки и еще раз стукнул о стол
карандашом.
     - Мальчик,  нам необходимо договориться о терминологии. Собака, о
которой идет речь, носила кличку Детка. Детка, и только Детка! Иногда,
в веселые минуты,  ее называли наш Страшный Большой Черный Пес, но это
было неофициальное прозвище. Ты мог ее назвать Мухой, Комаром, Стреко-
зой  или Кузнечиком,  от этого ничего не меняется.  Она Детка!..  Точ-
ность! Точность!.. Итак?
     - Чего? - не понял Леня.
     - Я спрашиваю,  где,  когда и при каких обстоятельствах ты увидел
нашу собаку?
     - Вечером...
     - Совершенно  неопределенное  понятие!  Чему  только учат в наших
школах! В котором часу?
     - Не знаю...  Что у меня,  часы на руке, что ли? - Леня несколько
рассердился.  Уже захотелось есть от всех этих передряг.  -  Может,  в
полседьмого, а может, и в семь. Меня мама загонять шла...
     - Да!  Да!  Да! - Профессор Паверман неожиданно вскочил и, сжимая
ладонями виски, быстрой рысцой пробежал из угла в угол. - Совпадает!..
Совпадает!..  Ты видел эту собаку восемнадцатого февраля,  в восемнад-
цать часов сорок шесть минут семь секунд! Запомни это, мальчик! Насту-
пит момент,  когда тебе будет завидовать все человечество! Ты первый и
единственный из людей...  - Тут он сильно дернул себя за рыжие кудри и
круто повернулся к Лене: - Итак?
     Леня недоумевающе  смотрел на него,  но страх постепенно улетучи-
вался.
     - Я спрашиваю, где произошло это всемирно-историческое событие?
     - У нас во дворе...  - нерешительно выговорил Леня,  присматрива-
ясь, не смеется ли ученый.
     - Точнее!.. Точнее!.. На этом месте воздвигнут памятник.
     - Я сидел у стенки,  около двери с нашей лестницы во двор... Было
скучно. И вдруг что-то как упало мне на валенки!..
     - Не торопись!  Не торопись!  Подумай хорошенько!  Вспомни! В это
мгновение было совершенно тихо или...
     - Словно  бы  что-то щелкнуло,  - задумчиво произнес Леня.  - Или
треснуло... И ярко так мигнуло...
     - Ага!  Ага!  - карандаш ученого быстро забегал по бумаге. - Звук
был громкий?
     - Нет... Я еще подумал, что это у бабушки с нижнего этажа перего-
рел предохранитель.
     - Не путай меня!  Бабушка здесь ни при чем... Припомни теперь как
можно лучше,  в каком состоянии была собака в то мгновение,  когда  ты
увидел ее. Это необычайно важно! Это самое важное!
     - Я ее не увидел,  - честно признался Леня. - Было так темно, что
я и себя не видел.  Она вся черная!  Понимаете?  Когда она прижалась к
моему валенку,  я от неожиданности валенок отдернул, и она повалилась,
как мертвая...
     - Боже мой...  Бедный пес!  - Паверман приподнялся  за  столом  и
впился глазами в Леню. - Ну?
     - Я потрогал ее... Знаете, я сначала подумал, это щенок. Потрогал
за уши, за ногу, потом попал ей в нос, и вдруг она меня лизнула! Чест-
ное слово!
     - Это очень важно! - Ученый торопился записать каждое слово Бубы-
ря. - Чрезвычайно важное, сенсационное сообщение! Не мог бы ты припом-
нить  -  постарайся!  подумай!  не  спеши!  - не мог бы ты припомнить,
сколько времени прошло от того мгновения,  когда ты увидел собаку,  до
того, когда она тебя лизнула?
     Резким жестом он сорвал с носа очки и уставился на Леню  невоору-
женными глазами, от нетерпения слегка приоткрыв рот. Глаза его без оч-
ков были большие, очень добрые и растерянные.
     Он умоляюще смотрел на Леню.  Усмехнувшись,  Леня совсем расхраб-
рился.
     - Сколько времени?..  Да совсем немного! Может, пять минут, а мо-
жет, десять.
     - Пять  или  десять?  - Ученый снова надел свои страшные очки,  и
добрые глаза спрятались.
     - Не знаю... Может, и десять.
     Паверман в отчаянии бросил карандаш:
     - Это невозможно!  Ты был в самом центре событий!  На всем земном
шаре ты один-единственный можешь дать важнейшие для  науки  показания!
Но  ты совсем не вел наблюдений!  Такая небрежность!  Здесь необходимы
точные данные! От тебя зависит колоссальный триумф науки!
     Бубырь растерянно опустил голову.
     - Нет у меня триумфа науки... - пробормотал он упавшим голосом.
     - Плохо! Очень плохо, дорогой товарищ! - Паверман снова вскочил и
пробежался по комнате. - Из-за твоей ненаблюдательности в поступатель-
ном  движении  науки  произойдет  крайне нежелательная задержка!  - Он
плюхнулся на стул против Лени. - Итак?
     Леня поднял на него умоляющие глаза:
     - Ну не знаю я...
     Паверман решительно постучал карандашом:
     - Дальше!  Дальше!  Незачем мусолить ваше  незнание...  Что  было
дальше?
     - Я схватил Муху на руки...
     - Детку! - сердито перебил Паверман.
     - Ну,  Детку...  Схватил на руки и побежал домой.  Тут еще  Нинка
подвернулась. Предлагала поделить собаку напополам...
     - То есть как это - напополам?  - Ученый перестал писать и  уста-
вился на Бубыря: - Ты что?.. Живодеры!
     - Ну что вы!  - Леня покровительственно улыбнулся.  - Конечно, не
разрывать ее,  а коллективно владеть, сообща... Но сразу вышла мама, а
Нинка наврала и убежала...
     - К Детке это не имеет отношения.
     - Как раз имеет!  Нинка сказала, будто я украл собаку в чужом са-
рае! Будто она сама видела!
     - В каком сарае?..  Мальчик,  не путай меня!  Когда ты нес Детку,
она шевелилась?
     - Да!  Она уже была совсем живая! Только как будто больна... Мама
еще не хотела пускать ее в квартиру.
     - Как - не хотела пускать?  Возмутительно! Неужели можно было до-
пустить, чтобы собака замерзла на улице?
     - Но папа сказал,  что она уже здорова. И правда, пока мы говори-
ли, она развеселилась. Может, она просто смущалась сначала? Это бывает
даже с людьми!
     - Возможно!  Возможно! - рассеянно согласился Паверман. - Значит,
тебе и твоим родителям показалось,  что не позднее чем  через  полчаса
после того,  как ты увидел собаку,  она уже полностью пришла в себя? И
больше она не болела?
     - Нет, ей у нас было хорошо! Даже мама примирилась с ней и корми-
ла.
     - Кормила? Отлично! - задумчиво пробормотал ученый. - Но почему и
Детка и картофелина отклонились к вам во двор? Причем, заметь, до это-
го наши лучи не попадали к вам.
     - Мы ничего такого не делали, - двинул плечами Бубырь, решительно
отклоняя обвинение.
     - Видимо,  здесь возникло случайное поле,  - размышлял ученый.  -
Скажи, у вас не проходит где-нибудь близко кабель?
     - Проходит!  - обрадовался Леня.  - Только он глубоко,  не доста-
нешь...
     - Тогда можно предположить, что кабель был пробит...
     - Ясно, пробит! - подхватил Леня. - Его и сейчас ремонтируют.
     - Все это необходимо проверить,  -  пробормотал  Паверман,  думая
опять о другом.  - Послушай,  - начал ученый осторожно,  глядя на Леню
сбоку и нерешительно покашливая.  - А ты ничего не замечал потом в по-
ведении Детки такого... необыкновенного?
     - Нет, - ответил Бубырь оживившись. - А что?
     - И твои родители тоже? Впрочем, я их расспрошу. Детка всегда те-
бя узнавала?
     - Ну конечно!  - Леня даже обиделся. - Она визжала за дверью, как
только я подходил к кухне. И она сама попросилась со мной гулять.
     Это обстоятельство Леня подчеркнул очень выразительно,  но, к со-
жалению, ученый пропустил его мимо ушей.
     - А не случалось ли ей лаять так просто, ни с того ни с сего? Или
вдруг что-нибудь рвать, грызть? Узнавала ли она пищу, воду?
     - Вы думаете, если больная, так сумасшедшая? - От возмущения Леня
встал. - Она понимала все на свете!
     Паверман снял очки, и Леня удивился, какие у него нежные глаза.
     - Это была необыкновенная собака, - сказал он растроганно. - Тон-
кий аналитический ум!  Если б среди собак попадались ученые, Детка за-
няла бы ведущее положение...  Честное слово,  иногда мне казалось, что
она  умнее некоторых наших сотрудников...  Впрочем,  это совершенно не
относится к делу, - спохватился профессор. - Итак?..
     Леня сумрачно пожал плечами.
     - Ну,  ну! - Паверман неловко потыкал его карандашом. - Ну, ну!..
Ты же мужчина! - При этом ученый попытался выпятить тощую грудь и раз-
вернуть сухие плечи.  - Богатырь!  Детку,  то есть твою Муху,  мы оты-
щем... А ты молодец, ты умнее, чем кажешься с виду. Смотри, как хорошо
все запомнил! Ты помог нам. Понимаешь? Помог науке! Это большая честь.
И  если когда-нибудь ты станешь ученым,  то свою научную биографию мо-
жешь начать с сегодняшнего дня.
     Леня не  успел даже восхититься этой блестящей перспективой,  как
никем не охраняемая дверь с треском распахнулась,  и  вездесущая  Нин-
ка-пружинка начала прямо с порога:
     - Он станет ученым?  Ха!  Бубырь несчастный! Он будет поваром! Он
будет все сам съедать!  Вон у него какое пузо! С таким пузом ученых не
бывает!  И собаку эту он украл! Никакая она не ваша, ни из какого инс-
титута, а жила такая черная злющая собачонка у одной старухи из нижне-
го этажа и все время гадила в комнатах. Да-да! - Нинка отчаянно разма-
хивала  руками,  даже чуть приседала для убедительности и все повышала
голос,  не давая оторопевшему Бубырю вставить хоть слово. - И старушка
выбросила ее в сарай. А этот Бубырь несчастный подобрал такое сокрови-
ще,  никто об нее руки не хотел марать,  а он подобрал и расхвастался,
расхвастался:  вот у меня собака необыкновенная,  с неба свалилась,  и
сам я тоже такой необыкновенный!..
     Пораженный этим  налетом  и словоизвержением,  ученый не заметил,
как Бубырь,  с силой оттолкнув стол,  рванулся к двери,  как, тоненько
пискнув,  исчезла,  словно  и  не появлялась,  Нинка-пружинка и тяжело
хлопнула наружная дверь, пропуская самого Бубыря...
     - Безобразие!  - сказал ученый,  покинутый так неожиданно.  - Вот
вам современная молодежь! Никакого чувства ответственности!
     Неизвестно, какой страшной казни была бы подвергнута Нинка,  если
бы только удалось Бубырю ее догнать,  но,  когда он мчался мимо рынка,
откуда-то  из-за  пивной  вывернулась  тощая рыжая собачонка с веселым
хвостиком, завинченным крючком... Она прыгнула в сугроб всеми четырьмя
лапами  и оглянулась через плечо,  насторожив уши.  И тотчас следом за
ней выскочила Муха. Хвост у нее тоже был заверчен вверх, глаза радост-
но поблескивали.
     - Муха! - заорал Леня во весь голос.
     Рыжий песик шарахнулся в сторону, и Муха вильнула было за ним, но
тотчас остановилась, тявкнула и оглянулась на Леню. Он бросился к ней.
Муха отбежала на несколько шагов и присела. Леня снова рванулся к ней,
скользя и едва не падая.  Муха отскочила еще на несколько шагов, виляя
хвостиком и приветливо улыбаясь.
     - Муха,  Муха...  - взмолился Леня, едва не плача и подманивая ее
рукой.
     Муха наклонила голову направо,  потом налево.  Ее толстые, теплые
уши свешивались до земли.  Наконец она вежливо улыбнулась и неторопли-
вой рысцой подбежала к Лене.  Он едва не упал, подхватывая ее на руки.
Теперь следовало лететь на стадион и немедленно вручить ученым эту не-
обычайную,  такую важную для науки собаку. Леня так и сделал. Он опро-
метью кинулся было к стадиону. Но почти наперерез ему вильнула широкая
черная машина.  В ней сидело несколько человек, и среди них тот, с бо-
родкой, который спускался с вертолета, и главное - профессор Паверман.
     Леня что-то закричал,  протягивая им Муху,  но машина  проскочила
мимо. Леня побежал следом.
     Окраина Майска незаметно переходила в поле,  отделявшее город  от
ближайшей деревни Высоково. Но машина, миновав последний дом, свернула
не на разъезженную дорогу в Высоково,  а на  проселок,  который  через
ближайший лесок и холмы выводил на шоссе Майск - Горький...







     Тропинка шла в гору. Под снегом сухо, по-мертвому шелестели опав-
шие листья. Ноги то и дело проваливались в притрушенные снежком рытви-
ны.  Было очень тихо.  Так тихо, что становилось даже неприятно. Давно
где-то далеко внизу остались огни города.  Тропинка перешла в  дорогу.
Она ползла вверх,  накручивая петлю за петлей, а узловатые корни сосен
и елей подступали все ближе. Похоже было, что они приглядывались к Бу-
бырю, молча чего-то выжидая.
     Леня помнил самое главное: Муху следовало доставить срочно, иначе
научное открытие может пропасть.  И он шел по следам машины в Академи-
ческий городок.
     Он достал ошейник. Муха радостно приветствовала его, даже лизнула
и с удовольствием позволила надеть на себя.
     - Узнаешь?  - пробормотал Бубырь.  Он рассчитал: что бы ни случи-
лось, по ошейнику Муху доставят к профессору Паверману.
     Бубырю давно уже следовало передохнуть,  а кстати поправить сбив-
шийся носок, который натирал пятку, но он все не решался остановиться.
Было уже часов шесть, стемнело; только туманная белизна позволяла раз-
личать ближайшие кусты и деревья.  Так далеко в лес Леня не заходил ни
разу.  Бывают  ли  здесь люди?..  Сначала он нес Муху на руках;  потом
спустил ее на землю.  Она бежала впереди,  часто  оглядываясь,  словно
спрашивая, куда идти. Леня присел, рассматривая колею. Нет, здесь про-
езжали как будто недавно... Иногда ему казалось, что кто-то молча кра-
дется сзади.  Он оглядывался:  никого не было.  Все чаще он чувствовал
чье-то неясное и угрожающее присутствие в кустах. Но ведь Муха зарыча-
ла бы на незнакомого...  Проверять было страшно, и Бубырь уверял себя,
что все это глупости и в кустах никого нет.  Хорошо,  что рядом бежала
Муха.  Чтоб идти веселее,  он прикинул, как давно они вышли из города.
Выходило, около двух часов назад.
     Несколько раз ему казалось, что они сбились с пути. Идти станови-
лось все тяжелее.  Дорога словно бы расползлась среди проплешин в сне-
гу,  непонятно было, куда ступать. Ноги скользили, застревали в капка-
нах корневищ.  Раза два он падал,  хватаясь руками за слежалые, черные
груды листьев. Муха сидела рядом и виляла хвостиком, глядя на него. От
этого становилось легче.
     Мороз крепчал,  зябли коленки. Когда деревья отодвигались, стано-
вилось совсем холодно;  уныло и зло посвистывал ветер.  Потом  деревья
сходились плотней, ветер смолкал. Бубырь заметил, что в чаще куда теп-
лее, и с благодарностью покосился на деревья. "Деревья поглощают угле-
кислоту и выделяют кислород,  - вспомнилось ему,  и впервые он почувс-
твовал, что это очень хорошо устроено. - Молодцы деревья. Дышат... По-
тому,  наверное, и теплей..." Он осторожно улыбнулся деревьям, которые
стояли поближе, и пошел уверенней, тверже, словно вокруг были друзья.
     Потом он  услышал  свист,  неразборчивый голос и,  проваливаясь в
глубокий у кустов снег,  присел за толстой черной густой елью. Колючая
ветка мазнула его по лицу, осыпав острыми снежинками.
     Мягкий перестук,  посвистыванье и монотонный, заунывный крик ста-
новились все ближе,  и вот мимо него, подскакивая на ухабах, сползая в
ближние елочки, вихляясь, как пьяные, показались сани; пахнуло соломой
и еще чем-то домашним... Парень примостился в санях на коленях, присев
на пятки;  ласковый огонек папиросы,  вспыхнув, осветил его худое, за-
думчивое лицо. Леня не решился его окликнуть. Он обнял Муху и притаил-
ся; он не знал, почему не окликнул парня. Леня дождался, когда смолкли
и негромкий свист, и мягкий перестук полозьев о корни и замерзшую зем-
лю, и снова побрел вверх.
     Бубырь пересек небольшую поляну,  серебристую и грустную в метал-
лическом,  прохладном свете луны, и едва не свалился в канаву, где ва-
лялись кое-где громадные ржавые пни,  на корнях которых примерзла гли-
на.
     За канавой гладкой белой лентой уходило в черноту ночи шоссе.
     Тишина здесь была еще настороженней, чем в лесу. Узкая лента шос-
се  торопливо  убегала  от черного леса,  стеной вставшего по обеим ее
сторонам. Луна холодно и пристально рассматривала что-то в кустах.
     Незаметно посыпал  легкий снежок.  Он сеял все гуще и гуще...  Но
Леня стоял у елки и не двигался,  ожидая попутной машины. Муха, навер-
ное, тоже устала: хвостик ее повис, она встряхивала ушами, будто отго-
няя снег, и недоуменно поглядывала на Леню.
     Шоссе словно вымерло; никаких машин не было.
     Бубырь давно не чуял замерзших коленок; снег завалил его так, что
он слился с пеньком, словно большой сугроб.
     Ни света фар,  ни знакомого домашнего урчанья машины не рождалось
на  дороге.  И Бубырь,  бесшумно всхлипывая от жалости к Мухе и к себе
самому,  поплелся наконец по узкой тропке,  которая бежала параллельно
шоссе, лесом...
     Путь оказался долгим.  Ночь давно вошла в  лес,  холодные  звезды
вздрагивали,  пытаясь отцепиться от верхушек сосен. Бубырь еле волочил
ноги. Ему было больно и страшно. Он боялся, что замерзнет вместе с Му-
хой.  Ныли коленки и все кости.  Луна быстро катилась по небу.  И Муха
волочила хвост по земле, иногда жалобно тявкая.
     Леня теперь  старался не ступать,  а скользить,  чтобы валенки не
ерзали по стертым,  остро саднившим пяткам. Но все равно, едва он под-
нимал ногу,  как задник въедался в пятку, а по подъему ступни проезжал
как будто не войлок,  а наждак... Казалось, что, если лечь где угодно,
даже просто в снег, все сразу пройдет и будет так славно, что хоть пой
песни.  Но ни ложиться,  ни петь песни Бубырь себе не разрешал. Он уже
не плакал. Он только уговаривал себя держаться. "Держись, Бубырь!.." -
шептал он дрожащим голосом.  Потом он придумал игру. Как будто их было
двое: Бубырь-командир и Бубырь-солдат.
     "Получите боевое задание,  - приказывал командир:  - все перетер-
петь,  раны не считать,  идти сколько потребуется, а если придется - и
на брюхе ползти, а доставить Муху на место..."
     "Есть доставить!" - отвечал солдат.  И шел. "Наряд вне очереди, -
распоряжался Бубырь-командир,  когда Бубырь-солдат спотыкался, едва не
ныряя  носом  в жесткий снег.  - Чистить картошку..." А хорошо было бы
сейчас попробовать горячей вареной картошки! Пусть даже без всего, без
соли...  И  Леня вспомнил,  как они осенью ходили в колхоз помогать на
уборке картофеля,  пекли ее в тлеющих, едко дымящих кострах, потом вы-
катывали горелой веткой и, обжигаясь, хватали в черные ладони. Он чуть
не закашлялся,  глотая густую слюну...  "Два наряда! - рассердился ко-
мандир. - Чистить нужник!" Зато, став внимательнее, Бубырь-солдат лов-
ко прополз между черными шубами елочек,  даже не потревожив их, и зас-
лужил благодарность.
     Но еще через десяток шагов,  преодолев канаву ("Взять штурмом ру-
беж врага!"),  Бубырь остановился в полной растерянности.  Муха сидела
рядом с ним, мелко дрожа не то от холода, не то от страха.
     Впереди раскинулось  бескрайнее черно-серебристое поле,  и дорога
словно растворилась в нем. Леня не понимал, куда же идти. От растерян-
ности он даже присел и пощупал под ногами. Да, здесь пока была дорога.
Но дальше она исчезала.
     Словно понимая, что его смущает, Муха вывернулась из-за валенка и
неторопливой рысцой побежала вперед,  к чему-то принюхиваясь. Леня шел
за ней,  иногда присаживаясь и щупая землю.  Нет,  все было правильно,
они двигались по дороге. Ну и Муха! Молодец!
     Поле, казавшееся бесконечным,  пройдено...  В лесу стало еще тем-
нее, и Лене ни с того ни с сего так захотелось спать, что заболела го-
лова.  Он снял шапку, тряхнул волосами, но в голове все равно тупо гу-
дело.
     Они брели лесом еще больше часа.  Впереди начало светлеть, и Лене
показалось, что он заснул и спал так долго, что проспал всю ночь. Нет,
просто перед ними было новое поле...
     Внезапный резкий,  тревожный звон наполнил лес. Муха тотчас прыг-
нула вперед, захлебываясь визгом и лаем и проваливаясь в снег...
     Леня невольно поднял голову.  То, что он увидел, сначала испугало
его, зато на всю жизнь отозвалось в сердце счастливым восторгом...
     Над невысокими голыми кленами, над белотелыми, в крапинках, бере-
зами, примерно на высоте пятнадцати - двадцати метров, по воздуху, без
всяких приборов или приспособлений, шел человек!..
     На нем были простая черная телогрейка, ватные брюки и валенки; на
голове - ушанка.  Иногда он помогал себе,  помахивая руками, словно от
чего-то отталкиваясь. Его черные валенки уверенно ступали по белесому,
туманному воздуху, как по сугробам снега. У него было знакомое, но не-
обыкновенное лицо.
     Леня не сводил глаз со сказочного человека.
     Заметив путников внизу,  воздушный путешественник постоял, всмат-
риваясь,  над елочками и потом,  сунув руки в карманы ватника,  быстро
спустился.
     Увидев, что человек идет к нему, твердо переступая по снегу свои-
ми черными валенками,  Бубырь, не выдержав, бросился навстречу, хохоча
от счастья.  Это шел Юра Сергеев,  Бычок, сам Бычок, а с ним ничего не
было страшно!
     - Бубырь? - ахнул Юра. - Ты как здесь?
     И, не дождавшись ответа,  присел около Мухи,  которая, виляя всем
телом от восторга, бросилась к нему на руки, не лая, а ласково фыркая,
словно пытаясь что-то рассказать.
     - Да ведь это Детка! - закричал Юра. - Это наш пес! Ты привел ее?
     Леня, тяжело  вздохнув,  кивнул головой.  От усталости он даже не
понимал,  стоит он или лежит. Какие-то искры мельтешили перед глазами.
Словно сквозь сон, он слышал голос Юры:
     - Ты же геройский парень!  Это же черт знает, как удачно! Постой,
постой, ты что же, идешь от Горьковского шоссе?
     - Нет, от Майска... - вздохнул Бубырь.
     Тогда Юра сделал непонятное и совсем не мужское движение. Он взял
Бубыря под мышки,  легко приподнял его,  так что Бубыревы глаза оказа-
лись на уровне глаз Юры, и так долго всматривался, что Леня, не выдер-
жав,  слабо задрыгал ногами. Юра медленно опустил его на землю. Бубырю
казалось,  что он улыбается,  даже смеется: так ему было хорошо! Он не
чувствовал, как тело его отяжелело, как Юра подхватил его на руки, как
взмыл в воздух...
     Потом еще долго Бубырь не мог без острой злости на себя  припоми-
нать эту историю,  не мог понять,  как это он упал в обморок и летел с
Юрой над лесом, как мертвый, ничего не видя и не чувствуя.
     ...Он очнулся  в  обыкновенной больничной палате,  где стояли две
кровати и две тумбочки.  Вторая кровать,  аккуратно  прибранная,  была
пуста.  Леня попробовал повернуться и поморщился:  ломило все тело,  а
ноги кололо,  словно он шел по стерне.  Но голова была свежей и  очень
хотелось есть.  Он не знал, как позвать кого-нибудь, и было как-то со-
вестно,  что он больной, а очень хочет есть. Опять этот аппетит! Потом
он решил заглянуть в тумбочку. Там стояла бутылка кефира, а на тарелке
лежали два яблока.  Через минуту Леня убрал в тумбочку пустую  посуду.
Он  чувствовал себя немного лучше,  но не возражал бы против настоящей
еды.  В это время дверь слегка приоткрылась, и неуверенный женский го-
лос пробормотал:
     - Спит...
     Это была Женя. Рядом с Женей стоял Юра Сергеев.
     - А вы правда по воздуху ходили?  - неуверенно усмехаясь, спросил
Леня. - Мне не приснилось?
     - Правда, - серьезно подтвердил Юра.
     Леня хотел что-то сказать, но только вздохнул...






     Кроме сотрудников  Академического городка во главе с Иваном Дмит-
риевичем Андрюхиным, Крэгса встречали на аэродроме десятки советских и
иностранных журналистов.
     Самолет бесшумно возник далеко в небе и через  мгновение,  снижа-
ясь,  уже взревел над аэродромом.  Вскоре появились пассажиры. Впереди
шагал, принужденно улыбаясь, костлявый, долговязый Крэгс; за ним, ста-
раясь сохранять величие,  семенил Хеджес;  он прихрамывал, опираясь на
плечо какого-то молодого великана в шляпе набекрень. Этого услужливого
русского  атлета,  с лица которого не сходила улыбка,  Хеджес приметил
еще в баре Пражского аэропорта.  Они сразу понравились друг другу и  в
самолете  уселись  рядом.  Во всяком случае,  Хеджес был очень доволен
своим новым знакомым, носившим, правда, чертовски трудное имя - Степан
Степанович.  На  вопрос о профессии Степан Степанович коротко ответил:
"Математик-вычислитель", - и при этом любезно улыбнулся, показав осле-
пительные зубы.
     Спускаясь по трапу,  Хеджес оступился, и так неловко, что его но-
вый приятель едва успел подхватить незадачливого премьер-министра Бис-
сы.  Цепляясь за молодого атлета, Хеджес впервые заподозрил что-то не-
ладное. Лицо Степана Степановича преобразилось. Улыбку сменила плакси-
вая гримаса,  губы задрожали,  и все услышали странные жалобные звуки,
отдаленно похожие на рыдания.
     - Что с вами, что случилось? - пролепетал Хеджес в явном испуге.
     - А,  черт возьми! - Академик Андрюхин быстро подошел к юному ве-
ликану и провел рукой по его кадыку: всхлипы прекратились. - Прошу из-
винить.  По замыслу этот автомат,  очутившись на твердой земле, должен
был весело приветствовать встречающих. Но он почему-то повел себя, как
при расставании... Напутали наши программисты. Черт знает что!..
     - Позвольте!  - пролепетал Хеджес.  - Вы хотите сказать, что этот
тип, - пятясь, он показывал пальцем на своего приятеля, - не человек?
     Андрюхин соболезнующе развел реками:
     - Он из серии Степанов Степанычей...
     - Но мы с ним говорили о политике... Он пил пиво!..
     - А почему бы и нет? - поднял брови Андрюхин.
     Установленный порядок встречи не  позволял  подробнее  останавли-
ваться на этом вопросе, тем более что юный великан куда-то исчез.
     Теперь прямо на Крэгса и Хеджеса среди расступившихся журналистов
и ученых двигался краснощекий, толстый мальчик лет двенадцати с огром-
ным букетом цветов.
     - Дорогие гости...  - пролепетал он вздрагивающим голосом,  оста-
навливаясь чуть ли не за две сажени. - Наши дорогие гости...
     - А этот из чего сделан?  - крикнул Хеджес и,  подойдя вплотную к
толстому мальчишке, довольно бесцеремонно ухватил его за плечо.
     - Ну, это вы бросьте! - Мальчишка отступил на шаг, отмахиваясь от
него букетом.  - Я Леня Бубырин, самый настоящий человек. А вы профес-
сор Крэгс?
     Крэгс, отодвинув Хеджеса,  подхватил букет,  попробовал было под-
нять в воздух и Леню, но не рассчитал свои силы.
     - Это только Бычок может... - сообщил Леня, хмуро поправляя шапку
и втягивая живот.
     Он так присматривался к Крэгсу,  что тот,  незаметно оглядев свой
туалет и не обнаружив изъянов, попросил объяснить, чем он привлек вни-
мание молодого человека...
     - А вы не пират? - спросил Леня Крэгса.
     - Нет.  - Крэгс с непривычным для него удовольствием рассматривал
Бубыря и, что было совсем уже странно, искренне пожалел, что стал уче-
ным, а не пиратом. - Но я живу на островах Южного океана и делаю чере-
пах...
     - Вы привезли их? - Глаза мальчишки сверкнули любопытством.
     - Нет.  - Крэгс даже чуть расстроился, заметив, как поблек в гла-
зах своего нового знакомого...

     Выступая перед микрофоном,  Крэгс, между прочим, заявил, что хотя
все на свете,  в сущности,  бесполезно, но по пути из Советского Союза
домой он непременно посетит и Соединенные Штаты;  представители амери-
канских  агентств,  ласково улыбаясь,  тотчас закивали головой Хеджесу
показалось,  что это кивают два Степана Степановича,  и он в ужасе от-
вернулся...
     Ученые на нескольких машинах, не задерживаясь в Майске, двинулись
в  Академический городок,  а Леня с ребятами не торопясь,  с сознанием
исполненного долга отправился через весь город домой.
     Его возвращение в Майск после нелегкого путешествия в Академичес-
кий городок не было триумфальным. Знакомые мальчишки только недоверчи-
во хмыкали, когда он им кое-что рассказывал, а Пашка, выслушав востор-
женный лепет Бубыря, коротко бросил:
     - Заливаешь...
     Лишь Нинка, в присутствии Лени еще более недоверчивая и насмешли-
вая,  чем другие, за его спиной только и говорила что о необыкновенных
подвигах Бубыря.
     - Вы думаете,  его можно провести? - трещала она, всплескивая ру-
ками и делая большие глаза.  - Ага,  ага, попробуйте! Бубырь давно все
заприметил. Он шел по следам Мухи. - Нинка закатывала глаза. - Он спас
ее с опасностью для жизни.  Увидите, ему еще медаль дадут за отчаянную
храбрость. Только он скромный. Герои - они всегда скромны... Представ-
ляете,  ночью идти через лес!  А вы, может, думаете, что Бубырю бывало
страшно? Ну да, как же! Вы знаете, сколько Бубырь шел? Сто километров!
Почти сто километров,  и половину прополз на брюхе! Я пробовала! Уж на
что я ловкая, пусть все скажут, а переползла только половину школьного
двора!..  Бубырь почему,  думаете,  молчит?  Потому что знает страшный
секрет... Государственная тайна!..
     А Бубырь, по совету Пашки, действительно помалкивал и даже серди-
то  огрызался,  когда  к  нему слишком приставали.  И это больше,  чем
что-нибудь другое,  начало убеждать ребят в серьезности Бубыревых под-
вигов.
     Вообще настроение у Лени было неважное.  Вчера Пашка после трени-
ровки хоккеистов их двора сказал:
     - Играешь последний сезон.
     - Это почему? - осведомился робко Бубырь.
     - Пузо отрастил - как слон... Толстый, неповоротливый...
     - Что же мне теперь делать?
     - Худеть надо. Гимнастику делаешь?
     - А не то!.. И дрова колю, и холодной водой до пояса, и на лыжах,
только у меня от всего этого аппетит растет...
     - Это плохо, - сказал Пашка. - Я твой аппетит знаю. С твоим аппе-
титом не похудеешь...
     Леня горько усмехнулся.
     - Наверное, я какой-нибудь ненормальный... - растравлял свою рану
бедный Бубырь.  - Все надо мной смеются, одна мама радуется. А тетки -
и знакомые и незнакомые - норовят ущипнуть,  как будто я неживой.  Так
меня хватит ненадолго...  А почему?  Целый день ем. Как мне перестать,
не знаю!  Главное,  все получается само собой,  я даже не замечаю, что
ем. Вот, когда я не ем, тогда замечаю...
     - Тогда вот чего,  - задумчиво сказал Пашка: - давай объявляй го-
лодовку...
     Бубырь в грустном раздумье молчал и ковырял пальцем конек.  Голо-
дать не хотелось, но о том, чтобы оставить хоккей, не могло быть и ре-
чи.
     Разве можно  было не играть в хоккей,  когда майский "Химик" уве-
ренно рвался к победе в республиканском чемпионате, когда ребят трени-
ровали самые лучшие, самые знаменитые игроки "Химика"? А недавно выяс-
нилось,  что на ответственнейшей встрече с кировским  "Торпедо"  будет
снова играть сам Бычок,  Юра Сергеев.  Потихоньку передавали,  что это
его последнее выступление, потому что он полностью переключился на на-
учную работу...

     Еще в машине,  после первых любезных слов и взаимных приветствий,
Крэгс заговорил по-русски:
     - Дорогой Иван Дмитриевич, я еще не совсем забыл ваш язык?
     - Вы говорите почти без акцента, - дружески улыбнулся Андрюхин.
     - Очень  рад!  Давайте  же  говорить и далее без всякого акцента!
Полное чистосердечие.  И пусть вас  не  смущает,  -  поспешно  добавил
Крэгс, почти не понижая голоса, - бесцеремонность и безграмотность мо-
его спутника. Я связан с ним денежными обязательствами...
     - Удаляясь на острова, вы, кажется, стремились к полной независи-
мости,  к освобождению от чьих бы то ни было влияний... - заметил Анд-
рюхин.
     - А,  все равно,  - нахмурился Крэгс.  - У меня мало  времени.  Я
действительно боюсь войны.  Боюсь случайности, любой идиотской глупос-
ти,  которая может ее развязать.  Пьяный вояка на экране радара вместо
скворцов  увидел серию приближающихся ракет,  нажал на спуск настоящих
боевых ракет с водородной боеголовкой - и мир летит к черту!
     - Мне  приходится встречаться со многими людьми Западной Европы и
Америки, - задумчиво сказал Андрюхин. - У значительной части вашей ин-
теллигенции я вижу этот страх перед войной,  ужас перед бомбой. Что ж,
если бы этот ужас превращал их всех в борцов за мир, я мог бы вас при-
ветствовать.  Но нет... Ваша паника лишь расчищает дорогу врагам чело-
вечества. От страха, от преследующих вас кошмаров вы бессильно забива-
етесь в щель, добровольно уступая место фабрикантам оружия, политичес-
ким авантюристам, чугуннолобым воякам...
     - А  почему  вы  не боитесь?  - прямо спросил Крэгс.  - Это самое
главное, что я хочу понять. - Он ухватил Андрюхина за колено. - Почему
вы не боитесь?
     - Вас разочарует мой ответ,  - суховато сказал Андрюхин. - Но по-
размыслите над ним...  Мы не боимся потому, что каждый из нас не чувс-
твует себя в одиночестве...  Я прочел немало отлично написанных, очень
трогательных романов ваших нынешних лучших писателей. И почти в каждом
из них герой, если он порядочный человек, обязательно одинок... Мы жи-
вем  совсем  иной жизнью.  Когда наш ученый пишет,  что творит и живет
вместе с народом,  - это не фраза, Крэгс. Это такая же простая истина,
как  если бы он сказал,  что ежедневно завтракает...  Вот почему мы не
боимся.
     - Простите меня, дорогой Иван Дмитриевич, - хмуро сказал Крэгс, -
это все слова. Это то, что мы на Западе называем пропагандой...
     Хеджес, которому наскучило сидеть молча,  решил, что ученые повз-
дорили. Он поспешил сказать что-нибудь любезное Андрюхину:
     - Этот  ваш  металлический атлет великолепен!  Я хотел бы его ку-
пить.
     - Боюсь, что не смогу с ним расстаться.
     - Клянусь,  он был чертовски мил! Куда интереснее, чем наши прок-
лятые черепахи.  Он вполне корректный молодой человек. У вас много та-
ких?
     - О  нет!  Небольшая серия кибернетических автоматов для экспери-
ментальных целей. Наша конструкторская молодежь заложила в их програм-
му кое-что просто ради шутки, чтобы позабавить вас.
     - Это очень мило с их стороны, очень мило... - Хеджес осклабился,
показав золотые зубы во всем их блеске.  - Слушайте, мистер Эндрюхи! Я
вижу,  что вы деловой человек. Его величество... (тут Хеджес покосился
на Крэгса) его величество слишком мрачно смотрит на будущее.  Он,  ко-
нечно,  прав,  все людское стадо неминуемо разлетится в атомную  пыль,
это так. Но мы, люди умные, со средствами и возможностями, мы-то можем
отсидеться, а? Вы знаете, профессор, я буду страшно рад, если вы дока-
жете,  что в этой каше можно уцелеть.  Я бы не пожалел любых денег! Но
этот сумасшедший только и знает, что делать своих черепах! - Он кивнул
в сторону Крэгса.  - Твердит, что в первый же час войны погибнет поло-
вина человечества, а вторая половина, пораженная лучевой болезнью, то-
же вскоре скончаемся в страшных муках...  Может быть, это вранье, а? И
я зря вкладываю свой капитал?..
     Он с тоской посмотрел на Андрюхина. Тот молча пожал плечами.
     - Черт возьми, меня смущают и некоторые подсчеты... - Хеджес поп-
робовал улыбнуться, но это у него не получилось. - Я ведь банкир, люб-
лю цифры. И вот путем математических выкладок я остановил, что челове-
чество слишком быстро размножается.  Ежегодно население земли увеличи-
вается чуть ли не на пятьдесят миллионов.  Попробуйте их взвесить! Тя-
жесть какая!  Земля не рассчитана на такую тяжесть.  Вдруг она остано-
вится. А? Что вы скажете? Тогда уже никому не спастись!
     - Очень страшно,  - вежливо согласился Андрюхин, с трудом удержи-
ваясь от смеха.
     - Картина гибели человечества, - заговорил Крэгс тоном пророка, -
представляется страшной только потому, что погибнем и мы, ничтожнейшие
атомы... Вы извините невежественность моего премьера. Он, знаете ли, в
юности был бакалейщиком и поэтому рассматривает  Вселенную  как  некую
чашку весов в бакалейной лавочке... Но дело не в этом... Я считаю, что
совместное существование людей и  освобожденных  термоядерных  реакций
невозможно.  Война все равно испепелит все живое. Поэтому и нечего ус-
покаивать себя фантазиями и пытаться отсрочить неизбежное...
     - Вы  самый  опасный самоубийца,  которого я когда-либо видел,  -
бросил Андрюхин, не выдержав наконец роли гостеприимного хозяина.
     Крэгс молча поднял брови.
     - Самоубийцы справляются со своей задачей обычно в одиночку, тай-
но,  выбрав для этого тихий уголок, - продолжал Андрюхин, - вы же кри-
чите о своих намерениях на весь мир и даже пытаетесь  вместе  с  собой
сунуть в петлю все человечество.  К счастью,  от вас сие не зависит...
Между прочим,  о фантазиях...  - Андрюхин кивнул головой направо: - Мы
подъезжаем сейчас к Институту научной фантастики...
     - Фантастики?  - Это слово,  казалось,  переполнило чашу терпения
Крэгса. - Так вот зачем я сюда приехал! Да, я помню, вы и двадцать лет
назад отличались этой детской склонностью.
     - Склонность эта не совсем детская,  - мирно возразил Андрюхин. -
Институт научной фантастики призван воодушевлять науку,  звать ее впе-
ред,  вдаль. Ленин говорил, что фантазия - ценнейшее качество исследо-
вателя. - И Андрюхин с удовольствием процитировал: - "Даже в математи-
ке она нужна, даже открытие дифференциального и интегрального исчисле-
ний невозможно было бы без фантазии..." У нас есть группа молодых уче-
ных,  которые полагают,  что недостаточно изучать и использовать силы,
данные нам природой в готовеньком виде. Нужно создавать новые комбина-
ции сил, новые явления, совершенно неизвестные природе... Я сочувствию
их смелости...
     Машина остановилась на площади, у небольшого обелиска. Вокруг зо-
лотой стрелы вращались два светящихся  рубиновых  шарика,  миниатюрные
копии первых спутников Земли, некогда созданных советскими учеными.
     Проходя мимо, Хеджес сморщился и пробормотал:
     - Черт их знает, Крэгс. Они всегда преподносили нам сюрпризы.
     Андрюхин весело подмигнул мрачному Крэгсу и шепнул:
     - Устами младенцев глаголет истина...






     Анне Михеевне Шумило хотелось устроить для гостей необычный  обед
из  различных атмовитаминов.  За день до приезда Крэгса она пригласила
всех, кто был свободен, на дегустацию. Усадив собравшихся, она предло-
жила им глубоко дышать.  Пробыв в ее лаборатории добрых микробов всего
полчаса,  приглашенные отяжелели так,  как будто просидели целый вечер
за самым сытным и изысканным обедом.  Никто не мог понять,  чем их на-
кормили.
     - Какое это имеет значение! - сердилась Анна Михеевна.
     - Быть может,  это варварство, - улыбнулся кто-то из долголетних,
-  но  человеку  приятно посмотреть на свою еду,  подвигать челюстями,
знать, где суп, где жаркое, где сладкое...
     - Вы отсталый человек! - фыркнула Анна Михеевна.
     Тем не менее,  по указанию Андрюхина,  для гостей  обед  был  дан
обычный,  не  из атмовитаминов.  За обедом старательно обходили острые
углы. После обеда гостей проводили отдохнуть в отведенные для них ком-
наты. Едва они остались вдвоем, Крэгс набросился на Хеджеса:
     - Зачем я потащил вас за собой!  Вы напились, вы болтун, над вами
смеялись! Вас нельзя вводить в общество ученых!
     - Ученые!  Какой вы-то ученый?  - взвизгнул подвыпивший Хеджес. -
Без  меня  ваша  наука и плевка не стоит!  Последняя пуговица на вашем
фраке сделана на мои деньги! Королевство Бисса - от механических чере-
пах до живых поросят - создано на мои доллары!  Вы сидели бы со своими
машинками до сих пор на задворках Квебека, в дыре...
     - Замолчите!  - Крэгс тяжело опустился на диван.  - Если я и свя-
зался с вами, то лишь ради моих черепах.
     - Черепахи! Брр!.. Мерзость! Плевать я на них хотел! Я поддакивал
вашим бредовым теориям,  надеясь, что ваша наука как-нибудь спасет ме-
ня,  Хеджеса.  Но вы возитесь с черепахами, и вам наплевать на челове-
чество и на меня,  Хеджеса.  А вот мистер Эндрюхи вселил в  меня  бод-
рость,  черт возьми!  Если человечество будет жить,  то ведь заодно со
всеми и я! А?
     После этого они должны были, казалось, окончательно переругаться,
но голоса их почему-то звучали все глуше,  и наконец гости  задремали,
полулежа в разных концах широкого дивана.
     Спустя некоторое время в комнату вошли Анна Михеевна и ее  верная
Женя.  По знаку Анны Михеевны Женя вытянула скрытые широким подоконни-
ком гибкие шланги.  На концах этих шлангов, качавшихся как хоботы сло-
нов,  подрагивали белые диски.  Улыбаясь, Женя разместила диски против
физиономий Крэгса и Хеджеса.
     Гости спали долго. Их не разбудили ни гудки машин, ни сводный ор-
кестр долголетних,  который, собираясь в Майск, лихо исполнял какой-то
бравурный маршик.
     Потом в комнате снова появилась Женя,  убрала  резиновые  хоботы.
Спустя несколько минут Хеджес и Крэгс почти одновременно открыли глаза
и уставились друг на друга.
     - Го-го!.. - нерешительно стал подпевать Хеджес, ухмыляясь.
     Его так и подмывало пройтись по комнате колесом,  перекувырнуться
несколько раз или хотя бы дернуть Крэгса за нос. Он понимал, что этого
делать не следует, но удерживался с трудом.
     - Нас чем-то угостили...  - принюхиваясь,  проговорил Крэгс, не в
силах скрыть улыбку. - Вы ничего не чувствуете?
     - Чувствую страшное желание выстучать чечетку, пройтись колесом и
расцеловать вас.
     - Как ни странно, со мной происходит нечто подобное... - И, поль-
зуясь тем,  что Хеджес нагнулся поправить шнурки  на  башмаках,  Крэгс
бесшумно разбежался и перепрыгнул через своего премьер-министра, слов-
но играя в чехарду.
     Хеджес погнался  за  ним,  они подняли страшную возню,  позабыв о
своей ответственной миссии и о гибели, грозящей человечеству.
     В самый  разгар  их  веселой игры дверь бесшумно отворилась,  и в
комнату осторожно вошла Анна Михеевна Шумило.
     - Я долго стучала, - извинилась она. - Не помешаю?
     - Нет,  нет,  что вы!..  - невнятно сказал Крэгс и покраснел, как
мальчишка. - Нам очень приятно...
     Они стояли с Хеджесом рядышком, тяжело дыша и улыбаясь.
     - Ну,  и мне приятно,  - сказала Анна Михеевна.  - Вы догадались,
конечно?..
     - Нас чем-то угостили,  - Крэгс изо всех сил старался рассердить-
ся, но это ему не удавалось.
     - Мы,  как гостеприимные хозяева,  обязаны позаботиться и о вашем
настроении...  Вирусология,  как вы знаете, молодая наука, - посмеива-
ясь, заговорила Анна Михеевна. - Мы назвали свою лабораторию лаборато-
рией добрых микробов,  вернее - добрых вирусов...  Еще Илья  Мечников,
гениальный русский ученый,  в эпоху,  когда человечество было напугано
могуществом микробов и смотрело на них,  как на страшных врагов, смело
заявил, что есть злые микробы, но есть и добрые... Помните? Долгие го-
ды люди потратили на борьбу против злых микробов. В этих жестоких боях
они почти забыли о добрых микробах,  о тех,  от кого зависит наше здо-
ровье,  хорошее настроение,  наше долголетие...  Наш институт пытается
наверстать упущенное.  И знаете,  - она радостно улыбнулась,  - нам во
многом помогло изучение детей.  Здоровый ребенок в возрасте  десяти  -
двенадцати лет представляет чрезвычайно любопытное явление. Тщательное
изучение биохимии нейронов и электронных и квантовых процессов в детс-
ком организме, а также сложные расчеты, сделанные нашими машинами, по-
могли решить задачу,  как даже чем-либо удрученного человека, даже че-
ловека с несколько сдвинутой-психикой - раздражительного, ипохондрика,
зараженного бациллой уныния - сделать бодрым, веселым, полным неуемной
энергии.
     Крэгс и Хеджес одновременно взглянули друг на друга с веселым не-
доверием.
     - Конечно,  - продолжала Анна  Михеевна,  ничего  не  заметив,  -
взрослый  человек не скатывается к уровню десятилетнего мальчишки.  Он
полностью сохраняет свой ум,  знания,  опыт.  Но мы можем восстановить
остроту восприятия,  красочность впечатлений, любознательность, здоро-
вый оптимизм...
     - Я решительно протестую!  - заговорил Хеджерс,  повышая голос. -
Если когда-нибудь выяснится,  что я был превращен в ребенка, меня отс-
транят от управления капиталами, назначат опеку...
     - Не тревожьтесь,  - лучезарно улыбнулась  Анна  Михеевна.  -  Мы
угостили вас небольшой порцией бодрина.  Просто нам хотелось, чтобы вы
хорошенько отдохнули после дороги и  весело  провели  остаток  вечера.
Бодрин  будет  действовать  несколько часов,  он совершенно безвреден.
Кстати,  если,  вернувшись домой, вы покажетесь своему лечащему врачу,
он решит, что вам несколько месяцев довелось отдыхать на первоклассном
курорте... А вот и Иван Дмитриевич!
     - Добрый вечер,  господа! - В голосе Андрюхина не было той насто-
роженности, с какой он встретил их утром. - Неплохое самочувствие, а?
     Крэгс чувствовал себя великолепно.  Тем не менее, как только поя-
вился Андрюхин, Крэгс счел своим долгом сказать:
     - Нам  предстоят  серьезные переговоры,  и я,  господин Андрюхин,
против ваших странных шуток...  Вы пытаетесь оказать давление на  нашу
психику...
     - Чепуха! Долг гостеприимства, - сказал Андрюхин. - Но предупреж-
даю:  то,  что вы увидите и услышите,  несомненно окажет более сильное
действие, чем невинный бодрин.
     - Вздор!  -  проворчал Крэгс.  - Люди подошли к пропасти.  Если и
можно решить спор между двумя лагерями человечества, решить его разум-
но, без кровопролития, то только с помощью кибернетических машин.
     Андрюхин, вскинув голова,  изумленно уставился на Крэгса; тот ув-
леченно продолжал:
     - Вы хотите мира,  профессор,  не так ли?  Вы хотите, чтобы разум
наконец восторжествовал?
     Андрюхин молча наклонил голову.
     - Я  верю,  что  и все ваши друзья,  миллионы и миллионы людей во
всех странах также горячо жаждут мира.  Даже Хеджес  мечтает  о  мире,
правда,  лишь потому, что боится за свою шкуру... Давайте же дадим че-
ловечеству мир, профессор!
     - Давайте, - охотно согласился Андрюхин.
     - Вы спрашивали о моей миссии. Быть может, виноват ваш бодрин, но
сейчас вы услышите все!  Она крайне проста.  Она может быть выражена в
двух словах:  доверимся гению созданных нами машин.  Люди ограниченны,
их тянет груз симпатий и антипатий, корысть, косность, фанатизм - мож-
но назвать еще десятки отвратительных качеств, неизвестных, к счастью,
машинам.  Человеку не под силу учесть все плюсы и минусы,  имеющиеся в
вашем и нашем социальном устройстве.  А машины могут учесть  все!  Они
объективны - вне политики,  вне всех пут, связывающих нас. Они вынесут
решение,  которому будет обязано следовать все человечество. Они опре-
делят:  капитализм или социализм! Скажите, - голос Крэгса зазвучал на-
деждой, - ваш народ, ваше правительство согласились бы на такой экспе-
римент? Вы сами готовы поддержать меня?
     - Простите, - опешил Андрюхин. - Вы что это, серьезно?
     - Я никогда не говорил серьезнее!  - торжественно сказал Крэгс. -
Наши машины безукоризненно решают сложнейшие задачи, недоступные чело-
веческому уму.  Этот спор - задача с огромным количеством неизвестных,
со сложнейшими исходными данными, но - задача. Пусть нейтральная маши-
на решит, на чьей стороне правда!
     Голос его звучал такой убежденностью,  что Андрюхин посмотрел  на
Крэгса с некоторым сочувствием, как смотрит врач на неизлечимо больно-
го.
     - Да,  да,  - забормотал Андрюхин, соображая, как бы ему не очень
обидеть Крэгса,  - да, да... Когда-то, в рыцарские времена, перед сра-
жением  выезжали  от  каждого войска по богатырю и победа присуждалась
тому войску, чей богатырь одолевал своего противника...
     - Вот это игра! - заорал Хеджес. - Игра по крупной! Делайте став-
ки, господа!
     - Замолчите, вы! - с гневом бросил Крэгс.
     - Тем не менее он уловил... м-м... слабую сторону вашего плана, -
негромко ответил Андрюхин. - Это действительно лишь грандиозная рулет-
ка, игра. И бесполезная, как вы любите говорить...
     Крэгс выпрямился. Широкий шрам на его лице побагровел.
     - Почему? - бросил он.
     - Простите  мне это странное предположение,  - задумчиво произнес
Андрюхин,  словно не замечая,  что происходит с Крэгсом,  - но  иногда
создается впечатление, что вы к своим чудесным машинам относитесь, как
к сознательным существам...
     - Они представляют нечто большее, чем так называемые сознательные
существа! - запальчиво перебил Крэгс.
     - Видите! Даже нечто большее... А мы здесь убеждены, что эти уди-
вительные машины, которые совершают умственную работу, по объему свое-
му непосильную для человека, машины, которые способны не только решать
задачи, но даже совершенствовать и усложнять их условия, то есть в ка-
кой-то  степени  ставить перед собой самостоятельно новые задачи,  эти
сказочные машины без человека мертвы...  Машины не имеют общественного
опыта, они не могут иметь социальной цели, стремлений, им не дано меч-
тать. Машины - создание человеческого гения. Человек их сотворил, и он
их хозяин.  А раз так,  то как можно говорить о решении с помощью этих
машин спора между социализмом и капитализмом?  Извините, - не удержав-
шись, Андрюхин весело улыбнулся, - это смешно.
     - Смешно? - пробормотал Крэгс.
     - Да! Доверим истории, человечеству, народам решать, что лучше...
Собственно, это уже доказано... Как дальше жить на Земле, будут решать
не машины, даже не кучка ученых, а народы, их коллективный разум...
     - В таком случае,  - лицо Крэгса исказила гримаса, - мое пребыва-
ние здесь становится бессмысленным...
     - Прошу вас, не торопитесь! - Андрюхин улыбнулся с таким подкупа-
ющим добродушием,  что лохматые брови Крэгса удивленно поползли вверх.
- До сих пор мы рассматривали только  ваши  предложения.  Быть  может,
стоит послушать и нас...
     Когда Андрюхин ушел, Крэгс дал волю своему гневу:
     - С меня хватит!  Завтра же мы покидаем эту страну!  Здесь делать
нечего.
     - Слушайте,  Лайонель...  - Хеджес для пущей убедительности ухва-
тился за пуговицу на куртке Крэгса. - Этот Эндрюхи сделал ценное пред-
ложение.  Он хочет показать вам свои работы.  По-моему,  было бы глупо
уехать, не взглянув, что он держит за пазухой.
     - Возможно, вы правы... - задумчиво сказал Крэгс, помолчав.
     - Слушайте,  Лайонель.  - Не глядя на Крэгса,  Хеджес старательно
откручивал его пуговицу. - Я все время был с вами. Нет, я не хочу уве-
рять вас в своем бескорыстии и нежной любви к науке.  Я шел с вами по-
тому,  что  это было выгодно,  интересно,  и еще потому,  что с вами я
все-таки надеялся уцелеть.
     - Это невозможно, - устало уронил Крэгс.
     - Да,  это невозможно.  - Хеджес наконец  открутил  пуговицу,  но
Крэгс даже не заметил этого.  - Но то, что не удалось нам, быть может,
удалось им?
     - Все-таки надеетесь спастись?..
     - А кому хочется подыхать?  - Хеджес, засунув руки в карманы, ре-
шительно пожал плечами. - Вам? Не верю.
     Крэгс долго молчал.
     - Нет,  - сказал он мягко, - я не хочу умирать. Но жить мне хоте-
лось бы с людьми,  не с вами. А это невозможно. Лучше я встречу смерть
среди своих черепах.
     - Болтовня! - рявкнул Хеджес. - Чертова болтовня...
     Они ни о чем не успели договориться: их пригласили посетить неко-
торые лаборатории.  Хеджес ходил за Крэгсом, копируя его выражение ли-
ца,  улыбки,  даже телодвижения. Крэгс был вежлив, но холоден. То, что
ему показали,  не произвело на него большого впечатления.  Что  ж,  он
ожидал  встретить здесь новейшую технику,  первоклассное оборудование.
Однако ничего принципиально нового Крэгс не обнаружил.
     - Все это совершенно бесполезно, - успел он шепнуть Хеджесу, ког-
да они закончили осмотр.






     Вечером их пригласили на концерт; потом был ужин. Они вернулись к
себе довольно поздно,  усталые и быстро заснули,  предупредив,  что не
желают ни бодрина, ни чего-либо иного.
     Ночью Хеджес проснулся. Несколько минут он сердито прислушивался,
поворочался с боку на бок...  Нет,  черт возьми, придется вставать. Он
нехотя открыл глаза. Что-то изменилось.
     Только в  следующую  минуту он понял,  что с обеих сторон кровати
появилось нечто вроде сетки. Эта сетка слабо светилась.
     Потом Хеджес увидел,  что мерцавший рассеянным голубоватым светом
плафон на потолке теперь висит так низко, что при желании до него мож-
но дотронуться рукой.
     Он так и сделал,  просто из любопытства. Но, промахнувшись, ткнул
рукой не в плафон, а в потолок.
     Хеджес стукнулся довольно больно костяшками пальцев и целую мину-
ту  чертыхался.  От  его возни проснулся Крэгс и слегка приподнялся на
своей кровати, также обрамленной светящейся сеткой.
     - В чем дело? - Крэгс зевнул.
     - А черт его знает!  - Хеджес облизывал ноющие пальцы.  - Похоже,
было землетрясение.
     Крэгс раскрыл глаза пошире и вдруг подскочил, ухватившись за све-
тящуюся сетку:
     - Новые фокусы, черт возьми! Мы висим под потолком!
     Хеджес, моментально  забыв  о своих пальцах,  заглянул вниз.  Под
кроватями была пустота:  они висели в воздухе, в двух с половиной мет-
рах от пола.
     - Прекратите это!  - заорал Хеджес, покрываясь липким потом. - Мы
сейчас грохнемся!
     Став на колени, Крэгс с любопытством смотрел вниз.
     - Впечатление  такое,  что  мы  действительно висим в воздухе Ка-
кой-то цирк...
     - Безобразие! - волновался Хеджес. - Никакого уважения к королю и
премьер-министру! Нелепые шуточки...
     Схватив подушку,  он запустил ею в дверь.  Дверь не открылась, но
раздался мелодичный звонок,  и одновременно они ощутили несколько лег-
ких толчков.
     - Я ведь говорил... Это землетрясение... - почему-то шепотом про-
изнес побледневший Хеджес. - Или уже началась война?..
     - Смотрите! - закричал Крэгс.
     Кое-как уцепившись  ногами за сетку кровати,  они свесили головы,
заглядывая в окна,  то светлевшие, то темневшие, словно от быстро про-
бегающих туч.
     Но это были не тучи.  Это мелькали кроны деревьев. Здание неслось
по воздуху.
     Хеджес вдруг захихикал:
     - А где лампа Аладдина? Где джинны? Это ведь кино, правда?
     - Нет, это не кино, - медленно и очень серьезно сказал Крэгс.
     В этот момент дверь под ними распахнулась,  и вошел встревоженный
Андрюхин.
     - 0-о!  - произнес он и поспешно коснулся кнопки у окна.  Кровати
мягко,  но мгновенно опустились на пол.  - Я прошу прощения.  Система,
обслуживающая эту комнату,  по недосмотру персонала не отрегулирована.
Завтра я строго накажу виновных.  Такое беспокойство! Представляю ваше
ощущение!..
     При этом он незаметно приглядывался  к  Крэгсу  и  Хеджесу,  едва
скрывая удовольствие.
     - Да, сэр! - рявкнул Хеджес, осторожно опуская ноги и недоверчиво
щупая пол. - Это никуда не годится! Мы требуем расследования и наказа-
ния виновных! Случай беспримерный в международной практике...
     - Беспримерный, - согласился Андрюхин.
     - Фокус с кроватями, если это фокус, как-то объясним, - тихо ска-
зал Крэгс, - но здание... Кажется, мы совершаем посадку?
     - Вы правы, - весело поддакнул Андрюхин.
     - Мне хотелось бы что-то понять во всей этой истории, - пробормо-
тал Крэгс, не глядя на Андрюхина.
     - Третий час ночи,  - Андрюхин сокрушенно развел руками. - Завтра
я буду к вашим услугам. Спите спокойно - больше ничего не произойдет в
эту ночь. - И он быстро вышел.
     Несмотря на его заверение,  ни Крэгс,  ни Хеджес не сомкнули глаз
до утра...

     Утром в  дверь  коротко и решительно постучали.  Хеджес испуганно
уставился на Крэгса. Несколько помедлив, Крэгс сказал:
     - Войдите!
     Дверь распахнулась,  и, пропуская вперед Юру, вошел академик Анд-
рюхин.
     - Прошу извинить за  раннее  вторжение,  -  Андрюхин  старательно
раскланивался. - Считаю своим долгом еще раз выразить сожаление по по-
воду ночных происшествий.  Прошу познакомиться:  этот юноша,  Сергеев,
один из работников Института научной фантастики.  Если хотите,  мы вам
кое-что покажем.  Только заранее предупреждаю, господа: вы увидите ко-
нечные результаты,  факты, все же прочее - увы... Одни факты! Вы гото-
вы, господа?
     Широким коридором они вышли в оранжерею. Гости не сразу заметили,
что это совсем особая оранжерея.  Ни стены, ни потолки не отделяли ве-
ликолепные  розы  и томно благоухающие кусты жасмина от лежащего в де-
сятке метров пушистого снега... Морозное небо прямо над головой строго
глядело, как два человека в легких пижамах, с непокрытыми головами не-
доуменно оглядываются по сторонам.
     - Что это?  - спросил Крэгс, указывая на странный седой лишайник,
тяжело распластавший огромные лапы в стороне от терпко  пахнущих  цве-
тов.
     - Это мне привезли с Луны. - Андрюхин, наклонившись, ласково пот-
рогал массивные завитки лишайника.  - Неплохо прижились. Вообще же вся
эта оранжерея - хозяйство Института добрых микробов.  Результаты работ
по микроклимату. Так сказать, факт номер один. Вас он, впрочем, не мо-
жет  заинтересовать...  Пока  товарищ  Сергеев  приготовится,  посидим
здесь.
     Они уселись втроем под пышным кустом цветущей сирени. Хеджес, ко-
ся глазами на сугробы снега, лежавшие в нескольких шагах от них, приг-
нул одну ветку и тщательно обнюхивал гроздья душистых цветов. Андрюхин
повернулся к Крэгсу:
     - Итак, ваша миссия в том и заключалась, чтобы переложить на пле-
чи кибернетических машин решение о формах человеческого общества?
     - Не относитесь к этому слишком легко.  - Крэгс говорил без разд-
ражения,  как  человек,  которому теперь уже все равно.  - Соображения
насчет того,  кто же составит программу для машин,  кто,  так сказать,
сформулирует вопросы, могут быть учтены, конечно...
     - Учтены? - усмехнулся Андрюхин.
     - Да...  Испытания можно провести на машине,  которая должна быть
сконструирована совместными усилиями лучших ученых Запада и Востока...
Теперь, впрочем, все это ни к чему. Торжествует бессмыслица...
     - Наша точка зрения предельно ясна, - негромко и спокойно отвечал
Андрюхин.  - Есть вопросы, на которые люди могут получить убедительный
и окончательный ответ только в результате своего собственного  истори-
ческого опыта,  ценою, быть может, борьбы, лишений, вдохновенного, со-
зидания,  а не путем научного эксперимента, как бы он ни был замечате-
лен. Такой эксперимент не убедит людей.
     - Что же их убедит? - вяло усмехнулся Крэгс.
     - Добрая и искренняя воля людей к миру. Их объединенные усилия, в
том числе и работа людей науки...  Впрочем, это долгий разговор. Лучше
посмотрите...
     Перед ними, казалось, прямо из-под их ног, вспыхнул и ушел в небо
столб голубого огня. В его твердых, строго очерченных гранях клубились
редкие снежинки. Небо почернело, и все, что было за пределами голубого
столба, стало казаться чужим.
     В полосу света вошел человек в черном лыжном костюме и  шлеме  на
голове. Глаза его были закрыты защитными очками.
     - Это знакомый вам Юрий Сергеев, - сказал Андрюхин. - Внимание! -
Он поднял руку.
     Юра нарочито отчетливым жестом медленно передвинул  металлическую
пряжку на широком поясе. Тотчас, оторвавшись от земли, он начал плавно
подниматься вверх.  Его большая черная фигура поднималась все  выше  и
выше и казалась нереальной в голубом луче среди пляшущих снежинок.  Он
поднялся примерно на тридцать метров и пошел в сторону.  Луч  следовал
за  ним.  Потом Юра медленно опустился,  постоял над головой испуганно
вскочившего Хеджеса и по знаку Андрюхина неторопливо сошел на землю.
     - Явление Христа народу.  Впрочем, этого и Христос не умел, - ус-
мехнулся Андрюхин и продолжал уже серьезно: - Испытание антигравитаци-
онного костюма.  Можете взглянуть... (Хеджес немедленно кинулся к Юре,
Крэгс последовал за ним.) Но должен вас разочаровать,  - сказал Андрю-
хин, - осмотр, к сожалению, не даст ничего...
     Все же оба гостя минут десять ощупывали пояс, осматривали пряжки,
а Хеджес торопливо прощупал все: ботинки, брюки, куртку.
     - Это можно повторить? - недоверчиво спросил он.
     Взглянув на  Андрюхина,  Юра  так стремительно взмыл в небо,  что
Хеджес шарахнулся в сторону.  Все увеличивая скорость полета,  Юра  то
уходил вверх на пятьдесят - сто метров, то оказывался на земле. За ним
было трудно следить.  Наконец, слегка запыхавшись и вытирая пот с кру-
того лба,  он приземлился окончательно и отстегнул пояс...  Луч тотчас
погас, и Юры не стало видно.
     - У меня нет слов!..  - Голос Крэгса звучал глухо и неуверенно. -
Вот,  оказывается,  что означает наш ночной полет!  С этим может срав-
ниться только открытие внутриядерной энергии.  Вы овладели силой тяго-
тения!
     - Пока мы учимся... - вставил Андрюхин. - Но в этом есть какой-то
смысл,  не так ли? Помните, я писал вам о джиннах, которые за ночь пе-
реносили  дворец с одного конца земли на другой?  Это ведь не такая уж
хитрая штука, если дворец приведен в состояние невесомости. Не кажется
ли  Лайонелю  Крэгсу,  что он рано начал консервировать знания в своих
черепахах?
     - Прошу прощения, - вежливо осведомился Хеджес, - а я мог бы пов-
торить то же, что проделал сейчас этот парень?
     - Пожалуйста.  -  Андрюхин покосился на Хеджеса.  - Только раньше
составьте завещание.
     - Почему?!
     - Нам не дешево обошлось даже то небольшое преодоление  силы  тя-
жести,  которое  вы сейчас видели.  Несколько наших товарищей погибли.
Установлено,  что для работы в антигравитационном костюме человек дол-
жен быть абсолютно здоровым и пройти серьезную подготовку...  Вы, гос-
подин Хеджес, рискуете отправиться прямо на небеса...
     - Преклоняюсь перед вами и вашими коллегами, - сказал Крэгс, нес-
колько придя в себя.  - И все же,  поразмыслив,  прихожу к выводу, что
самое разумное, что вы можете сделать, - это воспользоваться моими че-
репаховыми консервами... Да, да! Как это ни печально! Ведь даже управ-
ление силой тяготения в тех пределах,  какие вам пока доступны, не мо-
жет спасти мир от атомной бомбы. Гибель все же неотвратима!
     - Я прошу вас отодвинуться друг от друга,  господа, - деловым то-
ном произнес Андрюхин.
     Послушные его жесту,  Крэгс и Хеджес молча, недоумевая, расселись
по краям садовой скамьи.
     - На старости лет я вынужден стать фокусником,  - усмехнулся Анд-
рюхин. - Не пугайтесь, господа...
     Он нажал на штырек, выступающий над верхней опорой скамьи. Вспыш-
ка яркого света была столь мгновенной,  что они не успели убедиться  в
ее реальности.  И тотчас Крэгс и Хеджес увидели,  что между ними стоит
поднос с кофейным сервизом и бутылка ликера.  Крышка кофейника подпры-
гивала, словно сердясь на убегающее облачко пара.
     - Это похоже на то,  что проделывают в китайском цирке, - вежливо
улыбнулся Хеджес, отодвигаясь на всякий случай подальше от подноса.
     - Могу подтвердить,  что один китаец серьезно причастен  к  тому,
что  я демонстрировал вам раньше и что покажу сейчас.  - Андрюхин взял
кофейник: - Разрешите?
     - Пожалуйста...  - нерешительно проговорил Крэгс, пытаясь сообра-
зить, что же все-таки происходит.
     - Анна Михеевна отлично варит кофе! - Голос Андрюхина звучал спо-
койно,  но глаза не в силах были скрыть волнение.  И это волнение  все
острее охватывало Крэгса. - Вам с ликером, господа?
     - Прошу извинить мое безусловно неуместное вмешательство,  - про-
лепетал  сверхвежливый Хеджес,  - но не соблаговолит ли мистер Эндрюхи
все-таки объяснить, что здесь произошло?
     - Что ж, быть может, мистер Крэгс простит мне невинную шутку, ес-
ли узнает,  - голос Андрюхина невольно зазвенел едва сдерживаемым тор-
жеством,  -  что он присутствовал при работе нашей первой,  теперь уже
музейной,  установки по взаимопревращению энергии и материи  в  строго
определенных формах!
     Шевеля губами и ошалело выпучив глаза,  Хеджес повернулся к Крэг-
су.  Но,  не обращая ни малейшего внимания на своего банкира,  Крэгс с
остановившимся взглядом медленно приподнимался со скамьи.
     - Вы сказали... - едва выговорил он. - Вы, кажется, что-то сказа-
ли...
     - Я сказал,  - голос Андрюхина загремел во всю мощь, - что вы ви-
дели,  как поднос,  кофейник и все прочее по данному мною звонка  было
мгновенно превращено в луч,  переброшено сюда, то есть примерно за сто
метров,  причем лучистая энергия вновь воплотилась в свою материальную
форму...  Ведь вы пьете кофе, господа, не так ли? Обыкновенный кофе...
А несколько раньше вы видели кусочек России на своих банановых  остро-
вах.  Березки, грибы... Мы отправили их с изрядным пластом земли прямо
отсюда, с берегов Ирги! К этому следует добавить - запомните хорошень-
ко,  господин  Хеджес!  -  что виденное вами - для нас история,  давно
пройденный этап.  Мы овладели сложнейшей методикой, позволяющей произ-
водить  с живой материей,  даже с высокоорганизованной живой материей,
то же,  что вы только что видели с материей  мертвой...  Мы  научились
бросать такой луч за десятки тысяч километров... Мне кажется, даже вы,
Крэгс, не станете утверждать, что все это бесполезно...
     - Простите,  очень  прошу  извинить...  - Хеджес помотал головой,
чтобы убедиться, что он не спит. - Значит, что угодно, даже вот мисте-
ра Крэгса, скажем, или... меня, вы можете превратить просто в луч све-
та?
     - Да, - отрубил Андрюхин.
     - А обратно,  возврат,  так сказать,  в первоначальное, извините,
состояние? Он наступает обязательно?
     - Конечно, нет, - отмахнулся от него Андрюхин. - Но он возможен.
     Хеджес незаметно вытер с лица обильный пот.
     - Но,  владея этим оружием,  - выдавил он,  - вы можете  покорить
весь мир...
     - "Покорение мира"!  - возмутился Андрюхин. - Нет ничего бессмыс-
леннее,  чем "покорять мир". История с удивительным постоянством дока-
зывает это. Вы напрасно назвали нашу установку оружием, мистер Хеджес.
Только  самоубийцы  могут  сейчас желать войны.  Нет идеи преступнее и
глупее, мистер Хеджес...
     - Простите, сэр, - сбивчиво заговорил упорно молчавший Крэгс, - я
не могу прийти в себя. То, что вы показали, ученые всего мира относили
к области чистой фантастики,  причем такой, которая вряд ли будет осу-
ществлена когда-либо. Льщу себя надеждой, что вы найдете возможным по-
делиться хотя бы принципиальной схемой.
     - Ньютон говорил,  - весело  процитировал  Андрюхин:  -  "Причину
свойств  тяготения  я не мог вывести из явлений,  гипотез же не измыш-
ляю..." Нам удалось продвинуться несколько дальше Ньютона,  но не при-
нуждайте меня измышлять гипотезы!  А ничего более я пока предложить не
могу.
     Крэгс почтительно наклонил голову. Андрюхин озабоченно заглянул в
его лицо:
     - А вы когда-нибудь смеетесь,  Крэгс?  Не могу же я снова угощать
вас бодрином, на это не хватит моего заработка! Ведь то, что мы с вами
посмотрели,  дает,  черт возьми, право утверждать, что война не так уж
страшна!  Вот что такое новая наука - наука в руках  нового  общества.
Недалек тот миг, когда война не будет грозить человечеству! Неужели вы
не порадуетесь вместе с нами?
     - Дорогой  учитель,  - голос Крэгса звучал несколько хрипло,  - я
совершил непростительную бестактность, когда при нашей встрече пытался
зачеркнуть ценнейшее, что во мне есть, - то, что я ваш ученик. Вы учи-
ли меня уважать науку! Там, у себя, я потерял к ней уважение... Траге-
дия Эйнштейна,  Ферми... Даже лучшие умы, даже величайшие открытия пи-
тали прожорливое брюхо войны.  И,  знаете,  не хотелось работать. Было
страшно думать.  Но сегодня я снова увидел науку,  большую науку.  Мне
стыдно, учитель, за мою измену. Сегодня вы вернули мне веру. Я не хочу
заниматься с вами социологией, это не мое дело, но я хочу быть ученым.
Хорошо быть ученым,  когда на свете существуют такие, как вы, как ваши
ученики...  Сейчас я не смею называть себя даже вашим учеником. Я кон-
сервировал науку, вы двигали ее вперед... Но я хочу вернуться в строй!
     - И вы поможете мне! - подхватил Андрюхин, стараясь облегчить по-
ложение Крэгса.  - Завтра я выезжаю в Москву со специальным  докладом.
Через  сутки  я надеюсь вернуться,  и мы с вами развернем подготовку к
такому опыту,  перед которым побледнеет все,  что было когда-нибудь  в
науке...
     Глубокой ночью,  когда Крэгс, все еще не в силах заснуть, переби-
рал  в  памяти  мгновение за мгновением события этого вечера,  над ним
наклонилась вдруг тощая рожа Хеджеса.
     - Держитесь этого Эндрюхи,  я вам говорю! - с жаром, от всей души
посоветовал он. - С ним не пропадешь, даже если мир пойдет прахом!
     Крэгс промолчал.
     - Я хотел вас кое о чем попросить,  - продолжал Хеджес.  -  Здесь
есть Институт долголетия и в нем люди,  дожившие почти до двухсот лет.
А на вид им не дашь и пятидесяти!  Знаете,  я бы не возражал пожить  в
этом  институте при условии,  что это добавит лет сто к отпущенной мне
норме. Подбросьте-ка эту идею господину Эндрюхи, а?
     - Спите,  Хеджес.  - Крэгс отвернулся к стене.  - Никому не нужно
ваше долголетие...
     Хеджес обиделся и ушел,  но еще долго ворочался в кровати,  чувс-
твуя себя непривычно одиноким и заброшенным.

     В эту ночь, пожалуй, впервые за всю жизнь не спал и Юра. Он знал,
с каким проектом вылетает на рассвете Андрюхин в Москву,  и знал, нас-
колько этот проект касается лично  его,  Юры  Сергеева.  У  него  было
странное ощущение неправдоподобия,  недостоверности всего,  что должно
было произойти. Даже когда он пытался представить, как будет себя вес-
ти в случае, если поездка Ивана Дмитриевича увенчается успехом, то ему
казалось, что он думает не о себе, а о ком-то другом.
     Накануне они долго сидели с Иваном Дмитриевичем вдвоем в его слу-
жебном кабинете.  Никогда еще Андрюхин не разговаривал с Юрой так отк-
рыто,  так душевно-распахнуто, и постепенно восхищение большим ученым,
его научными подвигами,  восторг перед тем огромным,  что  создавалось
коллективом  Академического городка,  начисто смыли волнение и тревоги
Юры.
     Нет, он вовсе не чувствовал себя спокойно. Недавно он прочел вос-
поминания Константина Потехина, первого человека, побывавшего на Луне.
Потехин описывал свои ощущения в последние дни перед стартом ракеты, и
Юра находил,  что это очень напоминает его собственное состояние. Были
и страх, и гордость за свою судьбу, и мучительное ожидание, и нетерпе-
ние,  но над всем этим жило сознание, что все решено и так надо. Пожа-
луй,  неприятнее всего была необходимость молчать.  Он привык обо всем
советоваться с ребятами,  а здесь нельзя было даже заикнуться.  Он и с
Женей пока не ног обмолвиться ни словом...
     Весь день Андрюхин был в Москве. Юра поплутал по лесу, исходив на
лыжах несколько десятков километров и стараюсь никого не встречать.
     Он вернулся,  когда уже начало темнеть,  лыжи скользили по синему
снегу. Ему очень хотелось кинуться к Андрюхину, который уже, наверное,
вернулся,  но он не мог себя заставить идти туда. Юре казалось это на-
вязчивым, недостойным.
     Он медленно шел к корпусу долголетних, когда из-за разукрашенного
снегом куста выскочила Женя.
     - Ох,  Юрка! - Она едва не свалилась ему на руки. - Андрюхин при-
летел, всюду тебя ищет... Где ты пропадал?
     Не отвечая, он осторожно взял ее лицо в руки и медленно приблизил
губы к ее губам.  Конечно, он хотел ее поцеловать. Но не поцеловал. Он
отстранил Женю и, подобрав свалившиеся палки, пошел к Андрюхину.
     Она растерянно глядела ему вслед.






     Когда еще с неделю назад академик  Андрюхин  издалека,  осторожно
коснулся того,  как Женя относится к Юре,  она подняла огромные уголь-
ные, суровые глаза и сказала напрямик:
     - Хотите сказать, что я его люблю? Ну и что? Люблю.
     И, отвернувшись,  ушла...  Академик был,  собственно даже рад  ее
уходу,  не зная,  как вести себя дальше.  Он бы еще больше растерялся,
если бы знал,  что про себя Женя продолжила фразу:  "Люблю...  А он  -
нет. Старая, всем надоевшая история... Мне-то от этого не легче".
     Но, когда Юра взял в горячие,  пахнущие снегом и хвоей ладони  ее
лицо  и она увидела на расстоянии сантиметра его серьезные,  молящие и
торжествующие глаза и почувствовала себя очень  взрослой,  большой,  а
его необычно добрым,  нежным,  готовым сейчас же рухнуть в снег,  к ее
коленям,  Жене показалось, что пламя счастья подняло ее над землей без
всяких  антигравитационных  приспособлений...  Но  тут же Юра выпустил
ее...  Она еще улыбалась ему вслед, а сердце у нее заныло... Почему он
не поцеловал ее?
     Но боль мгновенно прошла,  а счастье осталось с ней.  Юрка  любит
ее, любит! И в этот день, и в следующие все пело в ней и вокруг; отов-
сюду звучали мелодии невидимых оркестров;  все  встречные  смеялись  и
сердцем тянулись к ней;  необычайно сияло солнце,  горьковато и празд-
нично пахло хвоей... Женя удивлялась, что люди просто ходят, а не тан-
цуют, что они говорят, а не поют и что она ведет себя так же, правда с
трудом, потому что в ней танцевала и пела каждая жилка.
     Видимо, не разглядев,  что с Женей происходит, Анна Михеевна отп-
равила ее в Майск. Женя не придала никакого значения словам Анны Михе-
евны, что ей разрешается задержаться в Майске на два-три дня. Не могло
быть и речи о том,  чтобы потратить в Майске хотя бы  лишнюю  секунду.
Центром Вселенной был сейчас для Жени Академический городок.
     Автобус отошел рано утром. Юры нигде не было видно. "Вот соня!" -
весело подумала Женя, но все вокруг рассказывало о нем, о его больших,
добрых руках,  таких вот,  как эти лапы елей, вышедших к дороге погла-
зеть на автобус,  о его лобастой голове с широко расставленными внима-
тельными, твердыми глазами, о его улыбке.
     Автобус очень быстро пробежал тридцать километров до центра Майс-
ка,  и Женя вышла на площадь, где все ей улыбалось, каждый дом пригла-
шал  зайти,  а иней на деревьях сверкал,  как разноцветные праздничные
гирлянды.
     Анна Михеевна поручила ей выяснить ряд вопросов у молодого врача,
который недавно в заводской поликлинике стал применять атмовитамины  в
лечебных целях. Это связано было с новыми рационами питания для Юры, и
Жене очень хотелось поскорее переговорить с этим врачом. В поликлинике
врача не оказалось. Женя, улыбаясь всем встречным, побежала к нему до-
мой.
     Вход был со двора.  У одного из многочисленных парадных возились,
разравнивая площадку, ребята. Больше всех суетилась, командовала, дер-
гала всех и кричала тощенькая девчонка в валенках,  из которых чуть не
выпрыгивали наружу ее тонкие, пружинистые ноги. Едва Женя подошла, как
из  ближайшего  парадного выкатились двое мальчишек.  У одного из них,
толстого и румяного, в руках был тяжелый лом.
     - Тю!  Ты чего без инструмента вышел? - воинственно спросил обла-
датель лома.
     - А что?
     - Ты ничего не знаешь?
     Мальчик без лома растерянно пожал плечами.
     - Ну,  брат,  темный ты человек! Антрацит! - издевался тот, что с
ломом. - Все ребята расчищают площадку. Сейчас будет открытие памятни-
ка моей Мухе! Пашка сделал такой, что не отличишь от настоящего!
     - А ты не задавайся со своей Мухой!  Пузо отрастил и задается!  И
куда ты его готовишь, на сельхоз-выставку, что ли?
     - Это ты мне? - угрожающе спросил толстяк.
     - Тебе! А что? Подумаешь, выискался! - ответил второй.
     Кажется, должны были начаться военные действия, но тощенькая дев-
чонка пронзительно завизжала:
     - Бубырь!
     Паренек с ломом пренебрежительно покосился на собеседника:
     - Видишь, зовут! А то бы я...
     - Что бы ты?..
     Не удостаивая собеседника ответом, наш старый знакомый Бубырь по-
бежал было дальше,  как человек,  которому некогда заниматься чепухой.
Но его собеседник не считал разговор законченным.  Он удачно подставил
ногу,  и Бубырь с размаху шлепнулся на дорожку; Женя едва успела подх-
ватить лом.  Когда она оглянулась, мальчишки катались по грязному сне-
гу,  а через двор к ним,  всплескивая руками, бежала какая-то женщина.
Женя ухмыльнулась,  чувствуя, как хорошо она бы поладила с этими маль-
чишками,  и,  прицелившись,  точным движением вырвала из схватки того,
которого звали Бубырем...
     - Хочешь, удушу? - спросила Женя, слегка приподнимая его в воздух
и свирепо выкатывая свои огромные угольные глаза.
     - Нет!  - пискнул Бубырь,  дрыгая ногами.  - Смотри, какая здоро-
вая...
     - Дальше что? - спросила Женя подбежавшую женщину, продолжая дер-
жать Бубыря на весу и словно действительно готовясь удавить его,  если
последует команда.
     - Да пустите же наконец! - взвизгнула женщина, хватая Женю за ру-
кав. - Мальчик даже посинел!
     Мальчик и не думал синеть,  напротив, он готов был снова ринуться
в драку, но это была его мама...
     - Что же с ними делать? - удивилась Женя. - Носы вытирать?
     - Если бы это!  - Мама всплеснула руками с таким видом, как будто
истосковалась по подобному занятию. - Тут не до носов, знаете! Была бы
голова цела...
     Внимание Жени было отвлечено тем, что творилось у соседнего подъ-
езда.  Туда же, волоча лом, убежал, вырвавшись из материнских рук, Бу-
бырь,  а за ним - его недавний противник.  Честное слово, Муха, вылеп-
ленная из чего-то вроде торфа, была очень похожа на настоящую! Ее пос-
тавили на добытую где-то глыбу бетона,  установленную на еще не расчи-
щенной площадке. Монумент! Кто-то торжествующе затрубил в звонкую тру-
бу,  но  вездесущая Нинка,  хватая ребят за рукава,  расставила всех у
изображения Мухи и велела Бубырю говорить речь. Бубырь отрывал от себя
то одну руку Нинки, то другую, но она вцепилась в него, как клещ. Было
ясно, что речь придется произнести...
     - Товарищи!  - провозгласил он слишком громко. - Товарищи! - пов-
торил он почти шепотом.  - Научные собаки...  Великие  научные  собаки
Лайка, Белка, Стрелка, Муха и другие...
     Смеясь, Женя взбежала на третий этаж и позвонила врачу. Она увез-
ла его в заводскую поликлинику,  пробыла там весь день и к ночи верну-
лась в Академический городок.
     В дороге  она  все время смотрела в окно.  За окном стояла густая
неподвижная тьма, и казалось, что автобус тоже не движется. Женя, сер-
дито сжав зубы,  то и дело напряженно наклонялась вперед,  словно под-
талкивая автобус.  Иногда за стеклом у самого  Жениного  носа  коротко
взмахивала  лапа  ели,  и  Женя  радостно улыбалась:  значит,  автобус
все-таки движется!
     Наверное, Юра не дождется ее. Женя чувствовала, что именно в этот
вечер должно было решиться что-то очень важное.
     Было уже поздно,  когда она около дома долголетних вышла из авто-
буса.  Морозная пыль клубилась около фонарей, желтых, как наливные яб-
локи...  Она потянулась всем телом так, что вкусно хрустнули косточки,
и,  засмеявшись,  побежала к себе. Везде было темно: академик Андрюхин
не разрешал работать по ночам,  и даже профессор Паверман,  долго кри-
чавший, что такой запрет является чистейшим произволом, террором и на-
силием над личностью, давно смирился и привык по ночам спать.
     Спал, конечно, и Юра Сергеев, знаменитый испытатель... Жене стало
досадно. Юра знал, что она будет торопиться домой, и все-таки завалил-
ся спать.  Бережет свое здоровье. Что-то он слишком его бережет. Когда
любят,  думают не о себе. Собственно, почему она решила, что он ее лю-
бит?  Да и разве может вообще любить такой аккуратный, выверенный, как
хронометр,  такой педантичный, такой равнодушный ко всему, кроме рабо-
ты...
     Она летела по сонным дорожкам Академического городка,  отталкивая
колючие лапы елей и фыркая от злости.  Она походила сейчас на пружину,
заведенную до отказа.  И,  когда подлетела к своему медпункта, даже не
сразу заметила, что на скамеечке у входа сидит человек.
     - Здорово! - услышала Женя.
     Она не сразу нашлась.
     - Ты? - заговорила она наконец.
     - Да, вот жду тебя. Хотелось, знаешь, поговорить...
     Она молча  села.  Юра тоже молчал.  Он попытался взять ее ладонь,
она отдернула руку.
     - Вот  ведь какая история...  - Юра с неловкой улыбкой смотрел на
нее. - Понимаешь, как-то мне одному не по себе... Пришел с тобой пого-
ворить. А тебя нет.
     - Вот она, я, - сказала Женя. - Ну что ж, пойдем, напою чаем.
     - Давай лучше тут посидим, в темноте.
     - Тут чаю не будет.
     - Знаешь, я думаю про человека-невидимку. Помнишь из Уэллса? Ведь
у него была девушка. Как ты думаешь, могла бы девушка любить вот тако-
го невидимку?
     Женя невольно взглянула на него пристальнее.  Нет,  Юра выглядел,
как всегда,  и в невидимку не превращался.  Только лицо у него было не
совсем обычное - задумчивое, даже торжественное.
     - Ну,  вот что,  - сказала Женя вставая, - все это ерунда. Я хочу
чаю.
     Неуверенно потянув Женю за руку,  он заставил ее сесть. Потом ос-
торожно снял с рук Жени перчатки и нежно стал греть ее пальцы в  своих
теплых жестких ладонях.  Смущаясь,  он поднес ее пальцы к губам, но не
поцеловал,  а стал дуть на них,  смешно оттопыривая губы. Женя вырвала
руки и шлепнула его пальцами по губам. Потом положила свою руку на его
просторную ладонь.
     - Ну и лапа же у тебя!
     Он с любопытством взглянул на свою руку, словно видел ее впервые.
     - Здоровая,  правда? - пробормотал Юра. - Как это может быть: вот
рука - и нет ее?
     Он помахал рукой в воздухе, но ничего не произошло, рука осталась
на месте. Женя засмеялась:
     - Не бойся, никуда не денется!
     Помолчав, Юра сказал:
     - А вообще это правда, человек представляет собою ходячий аккуму-
лятор энергии, сконцентрированной до состояния материи. Ведь живая ма-
терия,  как и всякая материя, - это миллиарды атомов, миллиарды элект-
рически заряженных,  находящихся в вечном движении и связи друг с дру-
гом частиц. Вот и моя рука...
     Женя вытаращила на него глаза, потом, не выдержав, захохотала.
     - Об этом тебе и хотелось поговорить?  Ну,  хватит.  Я пошла пить
чай. - Она решительно встала. - Зайдешь?
     Он стоял,  не поднимая глаз; не взглянув на нее, отрицательно по-
качал головой.
     - А то зайдем?  - Что-то ее словно кольнуло,  ей показалось,  что
она его обидела.
     - Спасибо,  Женя. - Все еще не глядя на нее, Юра усмехнулся: -Ты,
как всегда, меня вылечила. Пожалуй, я теперь смогу побыть и один...
     Женя поспешно протянула ему руку; он взял ее, как неживую, подер-
жал, потом отпустил, улыбнулся и ушел.
     - Ей  страшно хотелось его вернуть;  она чуть не заревела.  Потом
вошла к себе, зажгла свет и стояла, вспоминая, что же случилось. Ниче-
го.  Перебрала по слову весь разговор. Какие-то пустяки... Но не могла
успокоиться.
     Решила завтра же пробиться к Ивану Дмитриевичу и все узнать.
     Но академик Андрюхин снова был в Москве,  говорили - получал раз-
решение  на  Центральный  эксперимент.  С  ним выехали Крэгс и Хеджес;
предполагалось, что они вернутся на несколько суток в Майск и по окон-
чании эксперимента немедленно вылетят в Биссу.
     Среди различных толков о характере задуманного  академиком  опыта
не было,  пожалуй,  ни одного правдоподобного. Женя уже пыталась выве-
дать что-нибудь у Юры.  Он пообещал рассказать ей все, как только вер-
нется  Андрюхин.  Эти  дни до возвращения Андрюхина они провели чинно,
тихо,  сонно.  Но им не было скучно.  Часами они могли  разговаривать,
стоило только начать.  Женя с ее критическим,  насмешливым умом охотно
слушала немногословные реплики Юры, твердые, как морские камешки.
     Иногда среди  разговора Юра вдруг замолкал,  хмурился и даже гру-
бил,  если Женя пробовала продолжать беседу. Он принадлежал к тем, кто
все  время думает о своей работе.  Он мог танцевать,  играть в хоккей,
спорить о кино или восхищаться строительством тоннеля  через  Берингов
пролив, но его мозг продолжал днем и ночью неотступно преследовать на-
меченную цель.
     Академик Андрюхин вернулся быстрее,  чем его ждали. Неясные слухи
ходили уже перед приездом Андрюхина. Научные работники, возвращаясь из
лабораторий  или  с лыжной прогулки,  взволнованно обсуждали:  неужели
возможен тот невероятный эксперимент,  на который якобы получил разре-
шение академик Андрюхин?
     - Досужие слухи! - горячились одни. - Авантюра! Фантастика! Сказ-
ки!
     - А сибирские гиббоны?  - отвечали другие.  - А появление грибов,
улитки и воробья на острове Южного океана? Наконец, опыт с Деткой?
     - Речь идет о человеке! - кричали противники эксперимента.
     - В Космос тоже сначала проникали собаки и обезьяны!  - наступали
защитники эксперимента.
     Но и сторонники эксперимента и скептики замолкали, едва показыва-
лись Юра или Женя.
     Юра и Женя,  занятые собой,  не замечали возбуждения, охватившего
ученых. Юре было не до этого. В нем самом в эти дни шла нелегкая внут-
ренняя настройка на эксперимент,  вырабатывалось то сначала внешнее, а
потом и внутреннее спокойствие,  которое  потом  поражало  окружающих.
Лишь  иногда  Юру удивлял чей-либо жест или поступок,  который выражал
какую-то необычную сердечность по отношению к нему,  какое-то взволно-
ванное внимание,  непонятное желание в чем-то уступать ему, чем-то ус-
лужить, сделать хоть что-то приятное...
     В день  приезда Андрюхина Женю остановила Анна Михеевна Шумило и,
необычно ласково глядя на нее поверх очков, спросила:
     - Скажи, девочка, у тебя с Сергеевым что-нибудь серьезное?
     - Мы любим друг друга, - помолчав, хмуро сказала Женя.
     Анна Михеевна поправила очки и, опустив глаза, долго водила паль-
цем по столу.  Лицо ее стало строгим и нежным. Она как будто помолоде-
ла. Потом, вздохнув, подошла к Жене и крепко обняла ее за плечи:
     - Все будет хорошо,  дружок!  Крепись! Ты ведь мужественный чело-
век, настоящий...
     - Анна Михеевна! - закричала Женя.
     Но профессор  Шумило была уже в дверях и,  уходя,  лишь приложила
палец к губам, призывая к молчанию.
     После разговора с Анной Михеевной Женя,  взволнованная,  встрево-
женная,  вернулась в лабораторию и сидела одна, механически заканчивая
опыт по выделению культуры загадочного вируса, который легко обнаружи-
вался в крови детей,  но никогда не  появлялся  у  взрослых.  Зазвонил
внутренний телефон. Женя замешкалась и не сразу взяла трубку.
     - Позовите Козлову, - пропел чей-то старушечий мягкий голосок.
     - Я Козлова, - сердито бросила Женя.
     - Вас просят в главный корпус, к академику Андрюхину.
     - Что? - крикнула Женя.
     Но ее собеседница уже положила трубку.
     Андрюхин? Но ведь он должен приехать только завтра!
     Женя бегом преодолела  полкилометра,  отделявшие  лабораторию  от
главного корпуса.  Отдышалась немного в лифте.  Но в приемную вбежала,
тяжело дыша.
     - Я Козлова! - крикнула Женя седенькой секретарше.
     Та поднялась и молча открыла перед Женей массивную дверь.
     Женя переступила через порог и остановилась.  В небольшой комнате
сидели в креслах друг против друга академик Андрюхин и  Юра.  Они  оба
встали, как только она вошла.
     - Здравствуйте,  Женя,  - ласково проговорил Андрюхин,  подошел к
ней и усадил в третье кресло, рядышком с собой. - Очень рад вас видеть
в добром здоровье... А погодка-то! - бодро сказал он. - Прямо весна!
     - Только  не тяните,  - жалобно попросила Женя,  так сжав кулаки,
что было слышно, как хрустнули суставы.
     Юра встал и положил руку ей на плечо.
     - Ничего особенного,  - сказал он,  заглядывая в Женины  глаза  и
медленно краснея.  - Очередная работа...  Ты ведь знаешь,  риск всегда
есть... И в твоей работе риск есть...
     Андрюхин тоже встал.
     - Это не совсем так,  - сказал он хмурясь. - Ничего подобного ни-
кому никогда не приходилось испытать...  Да вздор все,  не то мы гово-
рим! - вдруг закричал он. - Лучше скажите, Женя, вы верите в науку?
     Он спросил это так требовательно и серьезно,  что Женя,  взглянув
на него, тотчас честно ответила:
     - Да. В науку я очень верю, Иван Дмитриевич.
     - Юра первый вступает на дорогу,  по которой не ходил еще ни один
человек. В Москве, в академии, некоторые романтики окрестили наш замы-
сел так: "Человек-луч"...
     - Человек-луч?.!  -  Женя  испуганно-вопросительно  посмотрела на
Юру. - Что это значит?
     - Все выверено,  - не слушая ее,  продолжал ученый, - все предус-
мотрено. Неудача исключена.
     - Ты ведь сама готовила подобные опыты,  - утирая пот, проговорил
Юра. - Вспомни Детку.
     - Детку?  - Женя резко отступила назад,  прижимая к груди все еще
крепко сжатые кулаки. - А теперь это будешь ты?..
     - Я! - ответил Юра. - Кто-то первый поднялся на воздушном шаре...
Кто-то первый испробовал парашют... Кто-то первый сел в реактивный са-
молет...
     - Юрка!  - задыхаясь,  крикнула Женя,  бросилась к нему и  крепко
обхватила за шею.  Ее лицо почти касалось его лица,  ее губы старались
улыбнуться, а из глаз катились медленные слезы. - Юрка!
     Она порывисто  поцеловала  его,  а потом,  прижимаясь лицом к его
плечам, к груди, зашептала что-то невнятное, не то жалуясь, не то сер-
дясь.
     - Ну-ну, Жень... не надо... - бормотал Юра. - Я знал, что ты пой-
мешь, что ты все поймешь... - Он наклонился и медленно и неловко поце-
ловал ее волосы. - Ведь вот ты какая! Спасибо тебе...
     Он гладил ее, как ребенка, по сбившимся черным кудрям.
     Академик Андрюхин, довольно, улыбаясь, кивнул головой и незаметно
выскользнул из комнаты.

     К вечеру в Академическом городке стало достоверно известно, в чем
сущность подготовленного Андрюхиным эксперимента.
     Человек-луч! Перед  этим  бледнели и антигравитационные стержни и
атмовитамины... Хотя было известно, что многочисленные опыты с различ-
ными предметами и живыми организмами - с обезьянами в Сибири, с карто-
фелиной и Деткой в Академическом городке - дали положительные  резуль-
таты,  но  ведь теперь дело шло о человеке!  Этим человеком должен был
стать Юрий Сергеев.
     При этом  поговаривали,  что  сейчас готовится лишь репетиция,  а
настоящий опыт,  Центральный эксперимент,  еще впереди.  Репетиция  же
заключалась  в  том,  что Юра должен был превратиться в пучок энергии,
мгновенно преодолеть расстояние в двадцать километров  и  снова  стать
самим  собой.  Самый процесс должен был занять ничтожные доли секунды,
но подготовка к опыту шла долгие годы...
     Тем не  менее Андрюхину и Паверману было ясно,  что еще далеко не
все готово...

     ...Весь аппарат Института кибернетики засел за круглосуточную ра-
боту. Десятки сложных электронных счетно-решающих машин, каждая из ко-
торых занимала целый большой этаж, вычисляли, запоминали, анализирова-
ли миллионы задач и условий.
     - Они великолепны...  великолепны!  Они не хуже моих  черепах!  -
восклицал в упоении Крэгс.  - Только не могут размножаться...  Рядом с
этими удивительными существами я испытываю то же, что ощутил в детстве
около старинного парового молота!  Ничтожная человеческая силенка, его
руки пигмея,  - и тяжелая,  страшная сила парового  молота.  То  же  и
здесь.  Никакой силач не остановит своей силой паровой молот. Даже ге-
ниальный человеческий мозг не сравнится с мозгом наших машин.
     - И все же без нас они ничто!  - весело подмигнул Андрюхин. - Ни-
какой машине никогда не "придет в голову" новая - понимаете?  - совер-
шенно новая идея,  как будто даже противоречащая предшествующим знани-
ям... Вот Анне Михеевне Шумило, нашему директору Института долголетия,
захотелось,  чтобы  люди "питались воздухом".  В дальнейшем,  когда ей
пришлось выяснить, как лучше решать тот или иной вопрос, машины оказа-
ли неоценимую помощь, но сама идея - найти новый способ питания - мог-
ла прийти в голову только человеку...
     Институт долголетия,  готовясь к историческому опыту,  работал не
менее напряженно.  Юру положили на десять дней в специальную палату, и
потом,  спустя  много времени,  он вспоминал эти десять дней как самые
несносные в его жизни.  Ему казалось,  что его выворачивают наизнанку.
Юру кололи, просвечивали, заставляли глотать тоненькие и толстые рези-
новые шланги с какими-то бляхами на конце и без блях,  его мяли, щупа-
ли,  требовали бесконечное количество раз вставать,  ложиться,  присе-
дать, подпрыгивать, он должен был глотать светящиеся порошки и миксту-
ры,  через нею пропускали токи различной частоты,  подвергали действию
каких-то лучей и только что не истолкли в порошок...
     Неожиданно Юра  обнаружил,  что  отношение  к нему многих людей в
чем-то изменилось. Как-то утром, когда его только что извлекли из чре-
ва  очередной исследовательской медицинской машины (он просидел в этом
шкафу минут сорок,  весь опутанный проводами, утыканный, как еж, игла-
ми),  в  палату зашел Борис Миронович Паверман.  Он сунул Юре огромный
апельсин и уселся на постели в ногах. Заглянувшая в палату сестра тот-
час велела профессору пересесть на стул и отобрала апельсин.
     - О,  свирепая медицина!  - возмутился Паверман. - Маги! Чародеи!
То нельзя,  а то можно! Живут, черт возьми, до сих пор, как во времена
Парацельза!
     Несколько отведя  душу,  он незаметно сам принялся поедать прине-
сенный апельсин и, еще не глядя на ухмылявшегося Юру, спросил:
     - Ну как?
     - Нормально.
     - Хочешь апельсин?
     - Так ведь нельзя...
     - Плюнь ты на них!  - По-воровски оглянувшись, профессор Паверман
быстро сунул ему в рот дольку. - Они тебя вообще-то кормят?
     - Атмовитаминами. Нюхаю атмосферу, насыщенную какими-то витамина-
ми и питательными микробами.
     - Вот гадость, должно быть! - Паверман сморщился.
     - Нет, ничего... Сыт...
     - Тебе все ничего. Ну, а как вообще?
     - Нормально.
     - Да?  Слушай,  ты все-таки подумай... Я пришел тебе сказать, что
еще не поздно передумать...
     - Чего передумать? - удивился Юра.
     - Вообще,  я ничего не понимаю!  - Паверман вскочил и забегал  по
комнате. - Рихман, изучая молнию, погиб, но погиб сам, никого не подс-
тавлял!  Менделеев сам поднимался в воздушном шаре!  Пикар сам взлетал
на  стратостате!  Ру и Павловский себе первым привили новые сыворотки!
Биб сам спускался в батисфере!  Потехин сам летал на Луну. Почему же я
должен уступать риск и честь первого испытания? Я написал письмо в ЦК!
Это нарушение научной этики!
     Юра молча смотрел на него и улыбался. Эта улыбка вывела профессо-
ра Павермана из себя.
     - Ах, вы улыбаетесь... Вы не хотите со мной разговаривать! - Нео-
жиданно он перешел на "вы".  - Откуда-то приходит молодой  человек,  и
почему-то  именно он должен сделать то,  что я готовил всю жизнь.  Это
справедливо? Я вас спрашиваю, это справедливо?
     Юра как можно мягче, конфузясь, сказал:
     - Ведь нужен молодой и очень здоровый испытатель,  Борис  Мироно-
вич... А вы не годитесь, совсем не годитесь...
     - Конечно,  я просто старый дурак, - сказал Паверман, быстро нак-
лонился, крепко сжал Юрины плечи и ушел, почти убежал...
     Потом пришли несколько человек из хоккейной  команды  долголетних
во главе с тем, который так ловко помог Юре забрасывать шайбы в знаме-
нитом матче со Степами. Его звали Смельцов, ему шел сто двадцать вось-
мой год, но коренастый, медлительный, с легкой проседью в густых, вол-
нистых волосах, он выглядел сорокалетним.
     - Скажите, вы представляете нашу жизнь, жизнь так называемых дол-
голетних? - заговорил Смельцов. - По условиям, которые заключены с на-
ми,  мы  обязаны находиться постоянно на территории Академического го-
родка.  Вам, например, за несколько дней надоели бесконечные анализы и
исследования,  а представляете,  как они за много лет осточертели нам?
Среди нас есть, конечно, и такие, кто просто радуется прожитым годам и
тянет жизнь из какого-то спортивного интереса.  Но большинство уполно-
мочило нас переговорить с вами и с Иваном Дмитриевичем... Ну не разум-
нее разве провести опыт, использовав кого-либо из нас? В случае неуда-
чи потеря невелика...  Мы просим вас подумать, отбросить всякие личные
соображения  и помочь Ивану Дмитриевичу решить вопрос по-государствен-
ному...
     Юра рассказал об этих визитах Жене, стараясь ее развеселить. Пос-
ледние дни Женя ходила хмурая,  делала все рывком и огрызалась даже на
замечания Анны Михеевны.
     - Тебя это удивляет?  - Она подняла на Юру огромные сердитые гла-
за. - Или смешит?
     - Скорее смешит, - признался он.
     - Вы слишком самонадеянны,  товарищ Бычок!  - заявила Женя.  - То
есть нет,  извините, Человек-луч... Тебя ведь так теперь зовут. И тебе
это, конечно, страшно нравится...
     - А что?  Красиво,  - согласился Юра.  Он не мог ее  слушать  без
улыбки.
     - Посмотрите только на эту самодовольную рожу! - Они были в пала-
те вдвоем,  так что призыв Жени был обращен к мебели. - "Красиво"!.. А
почему,  скажи,  пожалуйста,  именно ты? Почему не я? У меня тоже здо-
ровья не занимать, я тоже молодая!
     - Не грусти,  ты еще пригодишься,  - усмехнулся Юра, но, заметив,
что Женя дуется,  попробовал заговорить о другом: - Когда-то я мечтал,
что наша хоккейная команда завоюет первенство мира.  -  Юра  попытался
поймать  Женину руку,  но это ему не удалось.  - Нам надо еще выиграть
первенство Союза, а для этого - победить "Торпедо". Я думаю о том, как
мы  его  разложим,  когда я освобожусь.  Иван Дмитриевич обещал мне...
Увидишь,  добьемся первенства по Союзу,  а там и мирового! Представля-
ешь,  команда  из  какого-то никому не известного советского городка -
чемпион мира!
     - Ты можешь сейчас думать об этом? - искренне удивилась Женя.
     - Еще бы!  - Он удивился в свою очередь: - А что, разве жизнь ос-
танавливается?
     - Нет, конечно, - поспешно пробормотала она. И вдруг почувствова-
ла,  как  на нее надвигается мутная волна ужаса и захлестывает с голо-
вой...  Впервые она необыкновенно ясно поняла,  что, собственно, прои-
зойдет:  Юра исчезнет,  его не станет,  он превратится во что-то вроде
солнечного луча,  что нельзя ни взять за руку, ни потрогать, и все это
готовят сотни людей,  сотни машин,  готовят нарочно.  Он превратится в
какую-то светящуюся пыль,  даже не в пыль,  а в ничто...  Как может из
ничего,  из света, вновь возникнуть человек? Это невозможно, это прос-
тое убийство, в котором никто не признается из упрямства, из дурацкого
почтения перед своей наукой...
     - Такой вопрос должны решать врачи,  - сказала она вдруг.  В  ней
постоянно жило чувство глубокого уважения к своей профессии.  - Только
они имеют право...
     - Мне бы хотелось,  чтобы при этом,  кроме тебя и академика, были
наши ребятки с Химкомбината,  - сказал Юра. - Но это невозможно... Хо-
рошо бы позвать хоть тех ребятишек,  которым попала картофелина, а по-
том Детка:  Бубыря, Пашку, эту смешную девчонку. А вдруг я тоже попаду
к ним в лапы? - И Юра весело рассмеялся.
     - Никто их не пустит, - пробормотала Женя. - Глупости!
     Ужас не покидал ее...

     Утром 10  февраля  Академический городок выглядел необычно.  Лишь
пятьдесят человек получили пропуска на территорию,  где была смонтиро-
вана  установка,  с которой производился запуск Человека-луча.  И лишь
тридцать человек были допущены на аэродром, где луч должен был матери-
ализоваться вновь в Юру Сергеева. Но все, кто жил и работал в Академи-
ческом городке, ушли в это утро в лес, окружавший аэродром, и нетерпе-
ливо выглядывали из-за каждого куста, из-за каждого занесенного снегом
пня.
     Женя была на аэродроме с Анной Михеевной.  Невдалеке от них стоял
академик Андрюхин со своими старыми друзьями -  генералом  Земляковым,
академиком Сорокиным и профессором Потехиным, первым космонавтом, спе-
циально приехавшим на сегодняшнее великое торжество науки. В сторонке,
вместе с профессором Паверманом, стояли Крэгс и Хеджес.
     - Вы сказали, что опыты по передаче живой материи вы начали всего
года полтора назад? - вдруг спросил Крэгс, придерживая за рукав Павер-
мана, который хотел перебежать к профессору Ван Лан-ши.
     - Да,  да,  недавно, - торопливо пробормотал Паверман. - А почему
вас это интересует?
     - Меня это интересует потому,  - медленно проговорил Крэгс, - что
из всех загадок эта - самая загадочная.  Ваша наука достигла потрясаю-
щих,  сказочных результатов! Я думаю, что и через столетия превращение
человеческого организма в луч и восстановление его из  луча  потребует
немалого времени.  Нужно изучить организм,  причем по программе, объем
которой так велик,  что его трудно даже  осмыслить.  Нужно  произвести
расчеты.  Самые быстродействующие машины не справятся с ними менее чем
за несколько лет.  Вернее,  машины могли бы справиться, но потребуется
время для программирования...  Организм для передачи должен готовиться
годами. Вы начали свои опыты значительно раньше...
     Крэгс еще что-то бормотал,  словно разговаривая сам с собой. Вос-
пользовавшись минутой,  Паверман удрал.  Пробегая мимо Ван Лан-ши, Па-
верман подмигнул, указывая на Крэгса:
     - Никак не может поверить, что наши машины лучше его черепах...
     Рядом с  Ван  Лан-ши стоял секретарь обкома и тихо разговаривал с
прилетевшим час назад президентом Академии наук СССР, который все вре-
мя тревожно посматривал то на снежное поле, то на часы.
     А Женя,  казалось, оледенела, не сводя глаз с часов. Шевеля губа-
ми, она непрерывно отсчитывала:
     - Пятьдесят шесть... пятьдесят пять... пятьдесят четыре...
     Оставалось менее минуты до величайшего мига в истории науки.
     Теперь уже никто не разговаривал,  никто не  шевелился,  кажется,
никто не дышал.  Со стороны,  человеку непосвященному, было бы странно
следить за этими людьми.  Не двигаясь,  они напряженно, до боли в гла-
зах, всматривались в обыкновенное заснеженное зимнее поле...
     После оттепели ударил небольшой морозец; снег, нетронутый, сереб-
ристо-чистый,  покрылся  нежной голубоватой корочкой,  и по ней сейчас
завивалась, искрясь зелеными огоньками, снежная пыль. Андрюхин, выста-
вив свою бороду, стоял, вцепившись в рукава своих соседей, Землякова и
Сорокина,  которые даже не чувствовали этого. Слегка приоткрыв крупный
рот, вытянув шею, Крэгс всматривался с таким напряжением, что шрам его
стал лиловым.
     - Двадцать восемь... Двадцать семь... Двадцать шесть... - считала
шепотом Женя, но шепот ее теперь слышали все.
     Андрюхин, как во сне, сделал несколько шагов вперед.
     Вдруг огромная сосна,  стоявшая на краю поля,  дрогнула,  и целый
сугроб беззвучно обрушился с ее ветвей в снег.
     - Вот!  - диким голосом вскрикнул Паверман, словно клещами сжимая
руку Хеджеса. - Вот он! Смотрите!
     На том месте,  куда показывал Борис  Миронович,  медленно  редел,
оседая,  белый столб снега.  Все, тяжело переводя дух, сердито огляну-
лись на Павермана,  а он,  начав было что-то горячо объяснять  Крэгсу,
махнул рукой и снова замер.
     - Десять... Девять... Восемь... - считала Женя и вдруг замолчала.
Больше она не могла считать.
     Почти тут же крупные искры мелькнули по снежному насту в  пятиде-
сяти шагах от нее. Над снегом в этом месте выросло густое облако пара.
     - Пар! Он сожжется! - отчаянным голосом крикнул Андрюхин.
     А Юра,  неожиданно  возникнув  в  центре поредевшего облака пара,
слабо разводя руками, словно слепой, не то шарил вокруг, не то пытался
выбраться из горячей духоты...
     Впереди всех, проваливаясь по колено в снег, летел к Юре академик
Андрюхин. С силой, совершенно необыкновенной, он выдернул Юру из горя-
чего облака и,  почти подхватив на руки,  потащил куда-то  в  сторону,
злобно отпихивая всех, кто пытался помочь.
     - Иван Дмитриевич...  - слабо шевелясь,  бормотал Юра.  - Оставь-
те... Иван Дмитриевич!
     - Санитарную машину!  - заорал Андрюхин,  хотя машина была уже  в
десяти шагах, а Женя и санитар, вооруженные носилками, стояли рядом.
     Не обращая внимания на пытавшегося сопротивляться  Юру,  Андрюхин
свалил его на носилки.
     - Ты что,  хочешь держать речь? - прыгая рядом, кричал Юре Павер-
ман. - Ты хочешь сделать маленький доклад?
     Слезы градом катились у него из глаз, и он не успевал их утирать.
     Андрюхин вскочил на подножку отъезжавшей машины и,  больно прижав
рукой голову Жени к металлическому косяку, шепотом приказал:
     - Отвези сама.  Спрячь. Чтоб никто не знал, где он. Отвечаешь го-
ловой!.. Приеду - доложишь.
     Санитарный вездеход, мягко проваливаясь в сугробы, поплыл полем к
дороге в Академический городок.
     Женя сидела  рядом с Юрой и никак не могла заставить себя посмот-
реть на него Она не могла поверить,  что это он,  тот же Юрка, что все
уже позади,  что он уже не Человек-луч... То есть нет, теперь он дейс-
твительно Человек-луч.  Она подняла на него глаза, только когда он за-
шевелился.
     - По мне как будто кто проехал,  - проворчал Юра. - Как после тя-
желой игры, когда выложишься весь... И голова чужая.
     - Как - чужая? - вздрогнула Женя.
     - Да моя, моя голова! - Он попытался улыбнуться, но гримаса пере-
косила его лицо.
     Острая жалость полоснула Женю,  она обхватила его за плечи,  под-
держивая.
     - Может, что сделать?
     - Да нет.  Холодно что-то.  И какой то я весь не  свой...  Как  я
по-твоему - в порядке?
     - Как будто все на месте...  - Она осторожно улыбнулась, чтобы не
зареветь,  и шутливо провела по его крутым, тяжелым плечам, по горячей
шее. - Ты не обварился?
     - Вроде нет. Глаза не смотрят...
     - Не смотрят? - Она с ужасом заглянула в его широко открытые гла-
за.
     - Все вижу, а иногда все плывет... - Он улыбнулся знакомой, Юрки-
ной улыбкой.
     Не удержавшись,  Женя улыбнулась ему в ответ,  просто  так,  хотя
глаза ее тонули в невольных слезах.
     - А до чего чудно, Женька! Знаешь, на что похоже? Вот когда ухва-
тишься  голой  рукой за контакт в телевизоре.  Кажется,  по всему телу
электрические искры,  даже щекотно...  Слушай, я есть хочу. Только че-
го-нибудь обыкновенного. Колбасы. Академик разрешил, помнишь?..
     - Голоден? - Она растерянно оглянулась, но в машине не было ниче-
го.
     А найдется ли что-нибудь дома? Кажется, найдется...
     Она решила отвезти его к себе,  в свою комнату при медпункте. Там
был телефон,  откуда можно было позвонить Андрюхину,  а главное -  по-
кой...
     Когда машина остановилась около домика, стоявшего на отшибе в бе-
резовой роще, Женя строжайше предупредила шофера и санитара, чтобы они
не проболтались о том, куда свезли Сергеева.
     Теперь следовало как то обогреть Юру и накормить. Она с восторгом
убедилась, что он двигается уже сам, я довольно уверенно.
     Они вошли  в темную комнату,  освещенную только голубым снегом за
окном.  Женя повернула выключатель, и, пока Юра, поеживаясь, стуча зу-
бами,  подпрыгивал и приседал,  она включила чайник и, нырнув под кро-
вать, выбросила оттуда свои валенки.
     - Грейся!.. Сейчас будем чай пить.
     Юра как будто начал постепенно приходить в себя.  Он очень  осто-
рожно взял валенки,  повернул их, приложил было к ноге, но, словно ис-
пугавшись,  засунул в них руки и принялся стучать валенком о  валенок.
Женя оглянулась на эту музыку:
     - Ты что делаешь?
     - Греюсь, - улыбнулся Юра.
     - Не лезут?.. Тогда знаешь что? Ты ноги сунь под батарею! - Вско-
чив, она довольно наглядно показала, как это делается. - Вот так.
     - Доходит...
     Юра аккуратно  сложил  валенки  и нагнулся,  чтоб засунуть их под
кровать.  Женя бросилась помогать, и они тотчас звонко треснулись лба-
ми.  Минуту они сидели на корточках друг против друга, потирая лбы, и,
похоже, не совсем соображали, что произошло.
     - Ты  цела?  -  озабоченно спросил наконец Юра.  - Для одного дня
многовато испытаний...
     На Женю  вдруг  напал неудержимый хохот.  Обхватив колени руками,
она повалилась на пол, хохоча, плача, утирая кулаками глаза и не в си-
лах  вымолвить  ни слова.  Только гнев вскипевшего чайника заставил ее
немного прийти в себя.
     - Ну  тебя!  -  Она отмахнулась от смирно сидевшего Юры,  все еще
всхлипывая от смеха: - Давай чай пить.
     - Гениально! - немедленно поддержал Юра. - Кажется, никогда я так
не хотел есть!
     Поставив сердито  бормочущий чайник на стол,  Женя полезла в тум-
бочку. Заинтересованный Юра поспешно присел рядом:
     - Что ты тут держишь?
     Она сунула ему два свертка.
     - Колбаса. Сыр.
     - Потрясающе! Мечта! Обыкновенная колбаса?!
     - Обыкновенная...  -  Голос Жени звучал несколько глухо,  так как
голова находилась в тумбочке.
     Не найдя ничего существеннее,  Женя достала сахарницу, масленку и
передала их Юре вместе с  наполовину  опустошенной  банкой  варенья  и
единственной чашкой.
     - Чашка одна, - мрачно сообщила Женя. - И вообще посуды нет.
     - Но  есть  колбаса!  - Юра не намерен был грустить.  - А чего не
хватает?
     - Ни ножей, ни вилок...
     - Попробуем пережить...
     Он извлек  из  брюк  перочинный нож и принялся кромсать колбасу и
сыр на огромные ломти,  стремясь поскорее закончить все подготовитель-
ные операции.
     - А как мы будем пить чай?  - Женя все еще  держала  единственную
чашку.
     - Ты пьешь чай с вареньем? - Юра смахнул в ладонь почти невидимые
обрезки сыра и колбасы и забросил их в рот.
     - Ну, и что?
     - Все гениальное - просто.
     Он взял банку с вареньем,  перевалил половину  остатка  в  Женину
чашку и,  приложив лезвие ножа к стеклянной стенке банки,  наполнил ее
кипятком из чайника.
     Обжигаясь, они  с наслаждением принялись пить чаи с огромными бу-
тербродами.  Женю вдруг тоже обуял голод. И ей было очень приятно, что
Юра сидит,  пьет чай, ест колбасу, как самый обыкновенный человек, как
будто с ним ничего не происходило. Быть может, действительно все обой-
дется и он будет здоров?
     - Ну как? - спросила она, жуя и не сводя с него глаз.
     - Очень мило.
     - Правда? Тебе хорошо? - Она не могла отвести глаз от его лица.
     И он поглядывал на нее улыбаясь.
     - Неужто будет так, - помолчав, спросила Женя, - что люди забудут
самое слово "война"?
     Юра тщательно слизал с пальцев варенье.  Потом его рука  медленно
сжалась в кулак.
     - Да,  - сказал Юра.  - Вот об этом я и думал, всходя на фотонную
площадку. В такую минуту человек должен себя укрепить. Если бы выстре-
лы,  взрывы,  хоть музыка или чтоб идти с кем-нибудь вместе...  А то -
один.  И - тишина. Я все думал: хоть бы все пели, что ли! А тут только
гул,  как из-под земли.  Я смотрел на профессора Ван  Лан-ши.  У  него
очень хорошее лицо.  И,  знаешь,  вспомнил,  как еще до нашего с тобой
рождения их страна об руку с нашей страной,  сцепив кулаки, сжав зубы,
стояли вместе со своими друзьями против сил войны,  спасая человечест-
во,  спасая нашу планету.  Я вспомнил далекую войну, когда громили фа-
шистов...  Все это промелькнуло, как одна мысль, но, видно, было силь-
нее любого пучка энергии,  потому что позволило преодолеть страх.  Мне
показалось, я иду в атаку. Понимаешь?
     - Но теперь - все? - Женя подвинула ему хлеб.
     - Это  была только репетиция.  - Он выскребал из масленки остатки
масла, намазывая их на половину батона. - Она показала только, что все
расчеты правильны и можно ставить основной эксперимент.
     - Основной?.. - Она отложила еду и смотрела на него с ужасом.
     - Ну да.  То же самое,  но только на мировой арене... Ничего осо-
бенного.  То "Химик" играет на стадионе в Майске,  а то  где-нибудь  в
Стокгольме, на розыгрыше первенства мира.
     - Оставь дурацкий хоккей!  - Глаза Жени грозно сверкнули.  - Зна-
чит, ты еще раз будешь Человеком-лучом?
     - Боюсь, как бы это не стало моей профессией. - Он засунул огром-
ный кусок батона в рот и аппетитно откусил,  облизнувшись. - А ты, как
верная жена, будешь каждый раз переживать. Привыкай!
     - Больше у меня ничего нет.  - Она притворилась, что не слышала и
видит лишь,  как Юра глазами обшаривает стол.  Но не удержалась:  - Не
лопни, муженек...
     - В самый раз.  - Он потянулся,  едва не перевернув стол. - Вино-
ват!.. Теперь бы, знаешь, подремать - лихое дело...
     - Ну что ж, ложись...
     Она торопливо сняла со своей строгой,  белоснежной кровати покры-
вало,  под которым обнаружилось желтое,  верблюжье  одеяло,  сложенное
по-солдатски.
     - Хочешь, ложись сверху, только сними ботинки.
     - А как же ты? - Он уже почти спал.
     - Я посижу в кресле.  Буду привыкать,  - снова не удержалась она,
но он ничего не заметил.
     Юра кое-как выбрался из-за стола,  потрогал постель, слегка подп-
рыгнул на сетке и уже совсем вяло поднял руку:
     - Поступило предложение храпануть... Кто - за? Единогласно.
     Едва освободившись от лыжных ботинок,  он завалился боком на кро-
вать и мгновенно заснул...  Женя, выключив верхний свет и оставив ноч-
ник под коричневым грибком, забралась в кресло с ногами.
     Она долго просидела так,  глядя на него... Лицо у него было блед-
ное,  волосы спутались и прилипли ко лбу.  Теперь, когда он спал и ему
не надо было притворяться,  гримасы боли то и дело морщили его  лоб  и
щеки. Женя не чувствовала, что сейчас ее лицо также дергается... Вдруг
она с ужасом вскочила и,  как была, в чулках, выбежала в соседнюю ком-
нату, где стоял телефон.
     - Иван Дмитриевич? - пролепетала она, не узнавая собственного го-
лоса и откашливаясь.
     - Строгий выговор в приказе!  Объявляю завтра же!  -  грохотал  в
трубку Андрюхин. - Вы что, издеваетесь?
     - Все хорошо, Иван Дмитриевич, - поспешила она сообщить. - Он ел.
Сейчас спит...
     - Ел? Спит? - Голос его моментально смягчился. - Так это же очень
хорошо! Отлично! Он где?
     - На медпункте, - выговорила она запинаясь.
     - Ага. Так-так. Ну что ж... Пусть побудет там. Он вас не стеснит?
     Жене показалось, что она видит, как подмигивает Андрюхин.






     Жители Майска так и не узнали, что произошло на поле заброшенного
аэродрома Академического городка. Наиболее осведомленные говорили, что
там испытывался не то новый парашют, не то какой-то особый летательный
снаряд. В испытаниях участвовал Юра Сергеев, и его прямо с поля увезла
карета скорой помощи. Майчане решили, что опыт не удался, и, хотя были
огорчены этим, гораздо более интересовались здоровьем Юры. Ведь близи-
лась вторая встреча между "Химиком" и кировским "Торпедо".  После про-
игрыша "Химиком" первой игры команды набрали равное количество  очков.
Страдания и нетерпение болельщиков дошли до предела.
     Пока Юра не вернулся в  Майск,  сигнализаторы,  установленные  на
всех  границах Академического городка,  ежедневно сообщали о нарушите-
лях, и охрана сбилась с ног, вынужденная метаться по огромной террито-
рии,  чтобы  своевременно задерживать нарушителей.  Все это были самые
отчаянные болельщики и горячие почитатели талантов Бычка,  то есть Юры
Сергеева. Сидя в кабинете начальника охраны и получая свою порцию нра-
воучений,  они одинаково объясняли,  что хотели сами видеть  Сергеева,
передать ему привет, узнать, как он жив-здоров...
     - Сергеева!.. Товарища Сергеева! - Начальник охраны делал многоз-
начительную паузу.  - Ишь, чего захотели!.. У вас нездоровое любопытс-
тво, друзья... Зачем он вам?
     - Так игра же через неделю! - ныли доставленные под конвоем нару-
шители. - Финал!
     - Игра! - Начальник становился все недоступнее. - Нам здесь не до
игрушек...  Товарищ Сергеев теперь к стадиону,  может, и близко не по-
дойдет...
     В Майске началась паника.  Все шире распространялись  слухи,  что
Бычок  отказался  от последней игры.  Непрерывно дребезжали телефоны в
городском совете физкультурных обществ,  в областных физкультурных ор-
ганизациях...  Болельщики шли в атаку.  Первые телеграммы с воплями из
Майска легли на столы ЦК Союза химиков и залетели даже в ВЦСПС...  От-
туда,  в свою очередь,  недоуменные голоса названивали в Майск: "В чем
дело? Что произошло с Сергеевым?" Никто ничего не знал.
     В разгар этой суматохи Юра появился в Майске.  Он спокойно соско-
чил с автобуса,  помахивая своим чемоданчиком хоккеиста и не  подозре-
вая,  что  городские  болельщики  нагородили  вокруг него кучу всякого
вздора. На углу улицы на Юру налетел Пашка Алеев и замер, остолбенев.
     - Не узнаешь? - спросил Юра.
     Лицо Пашки расползлось в неудержимой улыбке.
     - А я гляжу и думаю, - начал он с необычайным оживлением, - неуж-
то правда?..  Здравствуйте!  - поспешно добавил он и замолчал,  приняв
свой всегдашний насупленный, суровый вид.
     Из магазина к ним бежала, горланя на всю улицу, Нинка:
     - Здравствуйте,  здравствуйте!  - Но тотчас она испугалась своего
крика и,  оглядываясь исподлобья по сторонам,  забормотала: - Вы осто-
рожнее ходите. Прячьтесь... Чтобы вас не узнали... А то что будет!
     Между тем по городу уже полетел слух, что Бычок приехал и идет от
автобусной остановки к Химкомбинату. Толпа вокруг Юры росла с невидан-
ной быстротой.  Он уже не успевал отвечать  знакомым,  малознакомым  и
совсем незнакомым людям. Сначала Пашка пробовал толкаться, защищая Юру
от наиболее рьяных болельщиков, но Пашку скоро оттерли. Толпа все рос-
ла,  и с еще большей стремительностью рос ее энтузиазм,  подогреваемый
неясными слухами о подвигах Юры в Академическом городке и  хорошо  из-
вестными,  доподлинными  его победами на хоккейных полях.  Юра пытался
превратить все в шутку и подумывал уже  нырнуть  в  первый  попавшийся
подъезд, когда кто-то крикнул:
     - Качать!
     - Да вы что,  товарищи!  - бормотал Юра, отталкивая десятки рук и
уже не на шутку сердясь. - А ну брось! Оставьте же, черт возьми! К-ку-
да...
     Но тут надо было или драться, или сдаваться. И первый раз в жизни
Юре пришлось сдаться.
     - Во мне девяносто килограммов,  а в пальто и прочем перевалит за
сто... - честно предупредил он болельщиков.
     Но они все-таки взвалили его на плечи и с триумфом  протащили  до
общежития хоккеистов.
     На следующий день Юра со всей командой уехал в заводской дом  от-
дыха.  Там они, расчистив на льду поле, соорудили легкие ворота, кото-
рые отличались тем,  что от любого толчка откатывались чуть ли  не  на
сто метров, и начали тренировки.
     Андрюхин разрешил Юре вести подготовку к игре,  полагая,  что это
будет  отличной проверкой координации движений,  общего самочувствия и
что, если большая физическая нагрузка, которую испытывает хоккеист, не
повредит ни в чем Юре, это будет лишним доказательством блестящей уда-
чи эксперимента.
     Болельщики не оставляли в покое Юру и в доме отдыха. Берега пруда
чернели от зрителей,  и няням приходилось напоминать отдыхающим  то  о
завтраке, то об ужине.
     Женя вела теперь наблюдения и исследования по новой, усложненной,
специально разработанной Анной Михеевной программе, и у Юры не остава-
лось ни часа свободного времени.  Им не удавалось даже походить на лы-
жах, а наедине они оставались только во время процедур.
     - Это ты сама придумала?  - недоверчиво и  без  особого  восторга
спросил Юра, когда в первый же день Женя извлекла целый набор кинжаль-
чиков для проведения сеанса акупунктуры.
     - Нет, Анна Михеевна... Ей профессор Ван Лан-ши посоветовал. Под-
нимает общий тонус организма... - Женя вытащила кинжальчик подлиннее.
     - "Тонус"!.. - проворчал Юра, покорно подставляя шею.
     Ну можно ли было в такой обстановке поговорить серьезно о жизни?
     В остальном  все  шло  хорошо.  Юра чувствовал себя с каждым днем
лучше, а друзья по команде уверяли, что он давно не был в такси отлич-
ной спортивной форме.  Анализы, исследования и измерения, которые Женя
делала не разгибая спины,  показали,  что Юра должен чувствовать  себя
неплохо.  Было все же неясно, разрешит ли Юре академик Андрюхин участ-
вовать в последней игре,  в боевой схватке с кировскими  торпедовцами.
Иван Дмитриевич Андрюхин был все эти дни крайне занят.  Он,  Паверман,
Ван Лан-ши, а иногда и Анна Михеевна Шумило вели кропотливые перегово-
ры с Крэгсом, на которые не допускался никто, даже Хеджес. Премьер-ми-
нистр Биссы был вне себя от такого унижения.  Сначала он  заявил,  что
немедленно  покидает неблагодарного Крэгса и эту забытую богом страну,
и даже начал собирать чемоданы. Вскоре, однако, он прекратил это заня-
тие и остался.
     Вместо этого Хеджес принялся обхаживать  Крэгса,  ныть,  вздыхать
или начинал шуметь, пробовал напоить Крэгса, и все это ради того, что-
бы вытянуть из него хоть слово о таинственных переговорах, которые ве-
лись с Андрюхиным. Но Крэгс, немногословный и ранее, теперь был молча-
лив, как мумия. Он и внешне стал походить на мумию, все больше утрачи-
вая сходство с пиратом.  Втянулись щеки,  шрам совсем побелел, нос пе-
рестал блестеть и стал еще хрящеватей,  так что казалось,  что кожа на
носу  вот-вот  лопнет.  Глаза из-под густых ресниц смотрели все так же
остро, но в них мелькало иногда не то смущение, не то сожаление...
     В эти  дни в жизни Лайонеля Крэгса произошли два очень важных со-
бытия:  он испытал потрясение при знакомстве с работами академика Анд-
рюхина  и  впервые в жизни неожиданно и стремительно привязался к двум
чужим малышам - Бубырю и  Нинке  Фетисовой...  Крэгс  был  человек  со
странностями.  К  религии  он относился с усмешкой человека,  знающего
несравненно больше,  чем господь бог,  от суеверий его тошнило,  но он
твердо  верил  в  свои  ощущения и предчувствия,  в некий таинственный
внутренний голос. И этот голос сразу же подсказал ему, что смешные ма-
ленькие  человечки  -  толстенный Бубырь и худющая Нинка - обязательно
принесут счастье глубоко несчастному, тяжело переживавшему свои неуда-
чи Лайонелю Крэгсу.
     Для того чтобы чаще их видеть,  он стал ездить на хоккей, которым
увлекался куда меньше,  чем бухгалтер торгпредства на Фароо-Маро Васи-
лии Иванович...  И как только Крэгс,  несколько заискивающе улыбаясь и
не зная, что сказать, усаживался на теплую скамью между Бубырем и Нин-
кой,  он становился дедом, обыкновенным добродушным дедушкой. Когда он
смотрел в большие птичьи глаза Нинки или в блестящие влажные глаза Бу-
быря,  исчезала тоска о зря прожитой жизни, а уверенность, что мир бу-
дет жить и цвести, становилась необходимой, как эти теплые детские ру-
ки...
     Андрюхин ежедневно справлялся о Юре.  Как-то,  в конце очередного
совещания с Крэгсом,  он кивнул профессору Паверману и Анне  Михеевне,
чтобы они задержались. Диспетчер связал их по телефону с заводским до-
мом отдыха, вызвал Женю.
     Она в это время делала Юре массаж.
     - Это Иван Дмитриевич,  - сказал Юра,  услыхав,  что Женю зовут к
телефону.
     Он оделся и побежал следом за ней.
     Женя подробно  докладывала день за днем итоги своих исследований.
Акдрюхин,  видимо, передал трубку Анне Михеевне. Юра слушал, ничего не
понимая.  Обилие медицинских терминов и то,  что о нем можно так долго
говорить по-латыни, привело его в ужас.
     - Слушай,  что ты врешь? - горестно шептал он, дергая Женю за ха-
лат. - Ну давай, давай, доколачивай...
     Но она,  не обращая на него ни малейшего внимания, строгим и даже
несколько торжественным голосом продолжала свое. Наконец последний бе-
лый листок,  испещренный медицинской абракадаброй,  был перевернут,  и
Юра вздохнул с облегчением.
     В это время Женя отвела трубку от уха.
     - Ты что? - испугался он.
     - Велели подождать,  - шепнула Женя. - Анна Михеевна советуется с
Иваном Дмитриевичем...
     - А как ты думаешь?
     - Отстань! - попросила Женя.
     Она тоже  волновалась.  Трубка молчала довольно долго,  а потом в
ней послышался чей-то ворчливый голос, и хмурые Женины глаза вспыхнули
счастьем.
     - Да? - сказала она задыхающимся, звонким голосом, совсем не так,
как говорила обычно. - Да? Передам! Спасибо! Большое спасибо!
     Глядя на неуверенно  ухмылявшегося  Юру,  Женя  медленно  прижала
пальцем рычаг и вдруг, швырнув трубку, бросилась ему на шею.
     - Здоров!  Понимаешь, дурак? - Она смеялась и плакала, и прозрач-
ные слезы висели на ее длинных ресницах.  - Совершенно здоров... Да ну
тебя к лешему!
     И она  дубасила  по широкой Юриной спине своим довольно увесистым
кулачком...
     В этот вечер они убежали на лыжах в лес.  Снег был тяжелым, нали-
пал,  звенела капель,  как весной, и, когда они целовались под старой,
мохнатой доброй елкой,  рыхлый снег валился с веток за шиворот, таял и
щекотливой струйкой стекал по спине между лопаток.  Юра брал ее лицо в
горячие,  твердые ладони и,  сгибаясь в три погибели, искал ее губы, и
все-таки ей,  чтоб целоваться,  приходилось становиться на цыпочки. Но
они твердо договорились мириться со всеми трудностями. Потом они попы-
тались идти на лыжах обнявшись.  Им не хотелось ни на секунду  расста-
ваться друг с другом. Молодые ели хватали их черными руками в серебря-
ных обшлагах, словно молча просили остаться...
     И они остались.  Навалили хвои, разожгли на поляне костер и долго
сидели молча, обнявшись и глядя на огонь.
     - Хорошая штука костер! - вздохнул Юра.
     - Я очень жалею,  что не умею говорить, - голос Жени звучал хрип-
ло, как будто спросонья; она откашлялась. - Вот если б умела, нашла бы
такие слова о людях,  о солнце, воздухе и деревьях, вот об этом костре
и о нас, чтоб всем стало понятно... Ведь нам сейчас все понятно, прав-
да?
     - Ага, - уронил Юра.
     - Ты понимаешь, я знаю... ну, вообще чувствую, что все люди могут
жить необыкновенно счастливо. Все! Правда, Юра?
     - Вообще конечно...  - Юра деловито подбросил в огонь  сухую  ме-
лочь.
     - Нет, правда!.. Вот снег, огонь - ведь до чего хорошо! Наверное,
эта любовь к огню у нас от первобытных людей или от обезьян.
     - Твоим предком была макака, - оживившись, сообщил Юра.
     - Почему?
     - Не знаю. Но это точно.
     - А какие они были?
     - Славные ребята, - решил Юра. - Только любили философствовать...
     Помолчав, Женя спросила:
     - А мечтать ты любишь?
     Он медленно, молча сгреб ее и обнял так, что она едва не задохну-
лась.
     - Ты меня понимаешь, - сказал он тихо.
     Она счастливо засмеялась:
     - Костер, елкой пахнет, снег...
     - И ты, - сказал он серьезно.
     - И ты,  - отвечала она так же серьезно, положив ему руку на пле-
чо.
     Он медленно,  едва  касаясь,  провел рукой по ее холодным кудрям,
припушенным снежной пылью, черным даже на фоне ночи.
     - У тебя такие волосы...  Их всегда хочется потрогать, зарыться в
них лицом...
     - Знаешь,  какие жесткие?  - Она поймала его руку и держала.  - Я
злая...
     - Когда ты говоришь, каждое твое слово падает мне в сердце...
     - Юрка, это нечестно! - шепнула она задыхаясь...
     Бронзовая заря  торжественно  возникала  за  серебряными  ветвями
елей,  когда они уходили из леса. Похожее сквозь седую дымку на манда-
рин, выкатывалось неяркое солнце, обещая морозный день.
     Как прошел этот день и начался следующий, воскресенье, они не за-
метили. А на двенадцать часов была назначена финальная встреча по хок-
кею...
     Вряд ли  в Майске оставался к двенадцати часам хоть один человек,
не пораженный вирусом хоккея.
     Стадион мог вместить тридцать тысяч человек, сегодня туда втисну-
лось не менее пятидесяти тысяч,  но это  была  только  часть  жаждущих
знать, как пройдет игра, как решится затянувшийся спор между "Химиком"
и "Торпедо".
     Задолго до начала игры трибуны были забиты так, что если один че-
ловек, отдавая дань морозу, покачивался из стороны в сторону, то пока-
чивался целиком весь ряд.  Тот,  кто мог вытащить руку, помогал соседу
достать папиросу.  Мальчишки сидели на крыше над ложей и на  деревьях,
поднимавшихся над забором стадиона.  Там сидел и Пашка. А Леня Бубырин
и Нинка влезли на статую дискобола,  и Нинка уже спорила с кем-то,  не
пуская на постамент.  Одна щека у Бубыря подозрительно отдувалась,  и,
когда Нинка очень уж увлекалась спором,  он незаметно делал  несколько
быстрых жевательных движений.
     Сегодня был один из тех сверкающих зимних дней,  когда потоки зо-
лота, которые щедро льет солнце, разноцветными драгоценностями перели-
ваются на серебре снега,  и лед,  и коньки игроков вспыхивают ярко, до
режущей боли в глазах... В такой день кажется, что нет людей с тусклы-
ми глазами,  вялой походкой и трусливыми желаниями,  что здесь у  всех
горячая кровь,  никто не боится жить и люди способны скорее на безрас-
судные поступки,  чем на мелочную расчетливость и  бесконечные  опасе-
ния...
     Игроки вышли на последнюю  тренировку,  приветствуемые  радостным
ревом замерзших зрителей.  Юры среди вышедших на лед не было. Женя ог-
лянулась и увидела у входа академика Андрюхпна,  профессора Павермана,
профессора  Ван Лан-ши,  Крэгса и вздрагивающего плечами Хеджеса.  Они
остановили Юру, и Андрюхин что-то очень серьезно ему наказывал, а Юра,
улыбаясь,  весело кивал головой.  Женя пожалела,  что не слышала этого
разговора. Неужели у Андрюхина сохранились какие-нибудь опасения?
     - Бороду с поля! - заорал какой-то непочтительный болельщик.
     И Андрюхин, спешно прервав свои наставления, зажал бороду в кулак
и бодро взбежал по лесенке в ложу.
     Юра, стараясь,  чтобы его появление было как можно менее  эффект-
ным, быстро соскользнул на лед и нырнул в самую гущу игроков.
     Но разве можно было ускользнуть от ста тысяч глаз,  которые с не-
терпением ждали этой минуты! Оказывается, все было подготовлено к тому
моменту,  когда Бычок ступит на лед родного стадиона. Медными глотками
взревели трубы духового оркестра. Перекрывая их, орали пятьдесят тысяч
человек:
     - Бычо-ок!
     Нетерпеливые мальчишки выпустили первых голубей.
     Потом сразу же прозвучали сигналы колокола, приглашающие окончить
разминку и очистить поле.  На трибунах притихли, закурили. На лед вые-
хали два человека в черном;  один из них поднял руку ко рту, и звонкая
трель судейского свистка, взвинчивая нервы болельщиков, пригласила ко-
манды.
     Под ногами выезжавших на лед игроков, как всегда, путались фотог-
рафы,  ибо истинный фотограф должен почему-то снимать обязательно при-
седая и едва не ложась на лед. Девочки, которых громко за что-то осуж-
дала Нинка Фетисова, преподнесли капитанам цветы. Капитаны и судьи об-
менялись рукопожатиями,  разыграли ворота.  Болельщики немедленно про-
комментировали этот важный факт, сообщив друг другу, что во втором пе-
риоде "Химику" придется играть против ветра. Наконец вратари, медленно
отъехавшие к воротам,  приняли более напряженные позы, и судья, спасая
свои ноги от нацеленных клюшек,  бросил шайбу в игру... Торжественно и
томительно, возвещая шестьдесят минут боевых схваток, шестьдесят минут
надежд и разочарований,  шестьдесят минут страстного напряжения, проз-
вучал судейский свисток.
     Команда "Химика" с места бросилась в яростную, неудержимую атаку.
Затрепетавшим от восторга зрителям показалось,  что химиков не пятеро,
а гораздо больше. Защита кировцев растерялась, не выдержав такой бури,
была смята на первой же минуте.  Юра,  с радостью чувствуя, что сейчас
он хоть немного отплатит за любовь к нему тысяч ценителей хоккея, заб-
росил первую шайбу... Мигнул красный глазок лампочки - 1:0. Ведет "Хи-
мик"!  От рева,  который потряс стадион,  с окрестных деревьев  взмыли
потревоженные галки. Мальчишки, сидевшие на деревьях, среди них и Паш-
ка,  крича во всю глотку, уцепились покрепче, опасаясь, как бы и их не
смел этот великолепный рев...
     Команде кировцев пришлось начать с центра...  Трибуны успели  от-
пустить по этому поводу несколько десятков шуток, и, хотя шутки не от-
личались особой новизной и разнообразием,  все хохотали так, как будто
услышали их впервые...  Однако похоже было, что неудача вовсе не обес-
куражила гостей.  Кировцы ворвались в зону "Химика". Попытки Юры вновь
начать  атаку  не  удались...  В холодном пламени вспышек от коньков и
свежих порезов льда сшибались, падали, вскакивали, снова мчались, ору-
дуя клюшками, игроки "Торпедо" и "Химика"...
     В один из моментов игры в зоне кировцев  вратарь,  не  рассчитав,
выскочил  на  Юру,  который продвигался с шайбой вперед.  Юра отбросил
шайбу в сторону, и один из игроков "Химика" с дальнего расстояния пос-
лал шайбу в пустые ворота "Торпедо".  Счет стал 2:0 Стадион ликовал! С
этим счетом команды ушли на перерыв...
     Начался второй период,  тот самый,  когда химикам приходилось иг-
рать против ветра.  Теперь,  словно ощутив  могучую  поддержку  ветра,
энергично насели кировцы.  Вратарь "Химика",  знаменитый Васин,  отбил
несколько труднейших шайб,  вызвав аплодисменты всего стадиона. Но иг-
рокам  "Химика"  никак не удавалось вырваться из своей зоны.  Вдобавок
случилось несчастье: рикошетом отскочив от клюшки вывернувшегося некс-
тати Юры, шайба неожиданно влетела в ворота "Химика". В первый раз над
их воротами загорелась красная лампочка...
     Невольно вскрикнув.  Женя с ненавистью глядела то на шайбу, то на
Юру,  который, вцепившись в волосы, с перекошенным лицом медленно отъ-
езжал от ворот. Товарищи старались не смотреть на него...
     Но эта неудача,  казалось,  влила новые силы в начавших несколько
вяло второй период химиков.  Сухой треск клюшек,  глухие удары шайбы о
борта, искристое сверкание льда, яркие костюмы хоккеистов, пляска вра-
тарей, которые выделывали такие па, каких не увидишь и в балете, - все
это создавало великолепную картину и для непросвещенных  зрителей.  Но
знатоки,  затаив дыхание, следили за смелой комбинацией, которую вели-
колепно разыгрывал "Химик"...  Вторая пятерка,  еще молодая,  не очень
обстрелянная, без Юры и других признанных снайперов хоккея, но, видно,
хорошо усвоив их мастерство,  дружно рвалась к воротам  противников  и
завершила удачную комбинацию красивым голом. В третий раз над воротами
кировцев вспыхнула красная лампочка...
     На этот раз даже ребята,  окружавшие Пашку, старые болельщики, не
выдержав,  швырнули в небо трепещущих голубей.  Вслед за голубями едва
не улетел и Бубырь, так восторженно размахавшийся на своем пьедестале,
что только объединенные усилия не менее десятка все-таки  взгромоздив-
шихся туда же ребят и девчонок удержали его на месте!
     - Давай!.. - единым дыханием горланил весь стадион.
     Сорвав шапочку, Женя радостно размахивала ею над головой, но пос-
тепенно движения шапочки замедлились,  и Женя даже нацепила ее на куд-
ри, так как на льду творилось снова что-то непонятное.
     Кировцы явно не желали сдаваться.  Иногда знатокам  начинало  ка-
заться, что кировцы играют все увереннее, напористее, злей и, пожалуй,
переигрывают...  В команде "Торпедо" подобрались рослые, плечистые ре-
бята,  под стать Юре;  остальные игроки "Химика" рядом с ними казались
хлипкими.  Кировцы все решительнее применяли силовые приемы,  все нас-
тойчивее продирались к прыгавшему в воротах Васину, и вот, несмотря на
его отчаянные попытки спасти ворота,  вверху снова загорелась лампочка
- 3 :  2.  Почти одновременно прозвучал свисток судьи: кончился второй
период...
     - Великолепно  играют!  - говорил Крэгс Андрюхину,  приплясывая в
директорской ложе.  - Я расскажу об этом одному вашему земляку на  Фа-
роо-Маро... Вы были правы - эти мальчики могут рассчитывать на успех в
Канаде...
     - А ведь я думал совсем о других мальчиках! - засмеялся Андрюхин.
- Я,  знаете,  у себя тоже сформировал команду...  Не позорно проиграл
этому вот Бычку, то есть Сергееву...
     Третий период начался серьезной неприятностью.  За грубость судья
удалил на две минуты напарника Юры - Савосина. Его вина была не совсем
ясна, с таким же успехом можно было удалить и столкнувшегося с Савоси-
ным  кировца.  Пока  стадион свистом,  криками и даже снежками выражал
свое недовольство судьей,  оставшиеся вчетвером игроки "Химика" ушли в
глубокую защиту... Атаки кировцев следовали одна за другой, но химикам
удавалось отбивать все попытки сравнять счет.  Две минуты истекли, Са-
восин  уже  выезжал на лед,  и в это мгновение после нескольких секунд
свалки у ворот "Химика" кому-то из кировцев все же удалось  пропихнуть
шайбу...  Васин  схватился за голову,  но это не могло изменить счет -
3:3.
     Все знали,  что это вполне устраивает "Торпедо". Соотношение шайб
у кировцев было лучшим, чем у химиков, и ничья обеспечивала им победу.
     Но их  не  устраивала такая победа!  Кировцы лавиной шли в атаку.
Даже первая пятерка во главе с Юрой с трудом сдерживала их натиск. Они
неудержимо приближались к воротам, в которых, приготовив клюшку, замер
Васин...  Бросок! Гол! Нет, в акробатическом движении Васин отбил шай-
бу... Но все-таки "Химик" не выигрывал, а проигрывал встречу!..
     Игроки обеих команд медленно двигались навстречу друг другу,  ме-
няясь местами. Катили, расставив ноги, неуклюжие сейчас вратари... Ос-
тавалось десять последних минут!
     И едва началась игра, как из-за непростительной оплошности Васина
четвертая шайба влетела в ворота "Химика"!
     Стадион замер в трагическом молчании.  Все было ясно:  "Химик" на
этот раз окончательно проиграл все свои надежды, все мечты... Дальней-
шая игра уже не представляла интереса.  Кировцы ушли в защиту: у них в
запасе были две шайбы.  Игра у химиков,  которые пробовали  атаковать,
явно не клеилась...  Глухой удар гонга предупредил, что до конца оста-
лось всего пять минут...
     Кажется, гонг разбудил хоккеистов!  И стадион, почувствовав это и
вдруг уверовав в свою безнадежно  проигравшую  команду,  подбадривающе
завопил:
     - Дава-ай!
     Прервав неточную передачу кировца, Юра, на огромной скорости вле-
тев в зону противника,  бросил шайбу Савосину,  и тот точно  срезал  в
угол ворот. 4:4!
     Словно порыв шторма пронесся над стадионом. Люди, хохоча, ожесто-
ченно лупили друг друга.  Кто-то целовался,  кто-то визжал... А Бубырь
все-таки свалился со своего пьедестала и теперь  никак  не  мог  снова
вскарабкаться...
     Нет, рано кировцы ушли в защиту! Правда, осталось всего две мину-
ты, даже почти полторы... Что можно сделать за полторы минуты?
     - Юрка! - услышали на стадионе чей-то отчаянный вопль.
     И в то же мгновение все увидели,  как,  прыгнув с трибуны вниз, в
кучу снега, незнакомая девушка вскочила на барьер.
     Это была  Женя.  Черные  волосы ее разметал ветер,  глаза горели,
крупные губы запеклись.  Она крикнула так,  что весь стадион оглянулся
на ее голос:
     - Юрка!
     - Бычок! - заорали на трибунах.
     Оказавшийся рядом милиционер,  взяв под  козырек,  принялся  было
урезонивать Женю.  Но она ничего не слышала.  Он,  кашлянув, осторожно
взял ее за руку. Но Женя, не глядя, оттолкнула его, и не ожидавший та-
кого  внушительного  толчка милиционер удивленно сел в снег.  Когда он
поднимался, лицо его не предвещало для Жени ничего хорошего. Но в этот
момент восторженный вопль всего стадиона заставил даже милиционера за-
быть об исполнении служебных обязанностей...
     Юра прорвался  к  воротам!  Вся команда "Торпедо" осталась в нес-
кольких метрах позади.  Перед ним метался только один защитник. Сделав
движение, как будто собирается брать его на корпус, Юра бросился впра-
во и вышел один на один с вратарем... Бросок! Красный свет! 5:4! Ведет
"Химик"!
     И, пока стадион сходил с ума, пока музыканты, задрав в небо реву-
щие жерла своих музыкальных орудий, подогревали это безумие, пока Женя
плясала на барьере и,  кажется, даже визжала от восторга, пока Бубырь,
изнывая у пьедестала,  молил ему рассказать,  что произошло, а на него
никто не обращал внимания,  Пашка медленно полез за  пазуху  и  достал
своего голубя... Сейчас он его пустит... Сейчас можно...
     Но голубь,  уже трепыхнувшийся было из рук, не взлетев, остался в
Пашкиных ладонях...
     Игра продолжалась,  и,  хотя истекала последняя минута,  кировцы,
обыграв защиту "Химика", вышли к воротам. На мгновение Васин нерасчет-
ливо выскочил.  Шайба летела в пустые ворота.  Весь стадион  от  ужаса
закрыл глаза...
     И поэтому никто не увидел,  как вывернувшийся из-за ворот Юра са-
моотверженно упал,  далеко вытянув руку с клюшкой...  Вздрогнувшему от
негодования академику Андрюхину послышался какой-то треск.
     Шайба, пущенная кировцами в пустые ворота,  бессильно ударилась о
Юрину клюшку...
     Никогда еще скромный заводской стадион не видел такого столпотво-
рения!  Сплошной стеной валили болельщики с трибун,  крича, размахивая
шапками,  кашне, платками, сумочками. Мальчишки плясали на барьерах...
Бубырь наконец взобрался на постамент и,  переполненный восторгом, це-
ловался  с  невозмутимым гипсовым дискоболом.  Застоявшиеся музыканты,
топоча,  как кони, вырвались на лед и побежали к победителям, скользя,
падая и все-таки успевая играть что-то бравурно-победное... Извиваясь,
прыгали со всех сторон фотографы.  Девчонки высоко подбрасывали  Женю,
пока она не вырвалась на лед.  Болельщики уже подхватили на руки побе-
дителей и, вопя во всю глотку, тащили их неведомо куда. Впереди огром-
ной  толпы,  над  которой  колыхались  бедные хоккеисты,  выступал ор-
кестр... Зажмурив от счастья глаза, музыканты изо всех сил дули в тру-
бы,  и Леня Бубырь,  маршируя впереди, успешно им подражал, играя марш
на собственных щеках...
     И над  всей  этой  радостной суматохой медленно кружил Пашкин го-
лубь... Пашка следил за ним счастливыми глазами.
     Так закончился этот знаменитый хоккейный матч,  великий поединок,
положивший начало невиданному взлету команды "Химик".






     Последнее таинственное  совещание с Крэгсом происходило между ним
и Андрюхиным с глазу на глаз.
     Стало известно,  что в дар от советских ученых король Биссы полу-
чил несколько громоздких,  тщательно упакованных ящиков,  которые были
отправлены на аэродром в день отъезда Крэгса.  Их сопровождали четверо
коренастых парней.  Это были Мальчики, последний выпуск, также препод-
несенные в дар Крэгсу.
     Крэгс просил,  чтобы с экспедицией,  которая должна  была  вскоре
отправиться  на  Биссу,  прибыли  в качестве его личных гостей Бубырь,
Нинка и Пашка.
     - Мне очень совестно,  - говорил Крэгс в этот последний вечер, не
решаясь поднять на Андрюхина глаза,  - но я решился признаться  вам...
Десятилетиями  я копил силы и средства для своего эксперимента с чере-
пахами. Люди мне опротивели, я изверился, стал черств, нетерпим. Людям
было  плохо со мной,  а мне было плохо с ними.  Но с этими ребятишками
мне хорошо.  Я о многом забываю, когда они со мной... Пусть они погос-
тят на Биссе!
     На проводах, выступая перед дипломатами, представителями печати и
советскими учеными, Крэгс заявил:
     - Двадцать лет назад я был учеником академика Андрюхина.  Потом я
вернулся на родину,  и мне удалось кое-что сделать.  Это было нелегко,
потому что я наотрез отказался работать на войну. Обстановка безнадеж-
ности,  широко распространенная на Западе,  захватила и меня. Я решил,
что мой долг - как-то сохранить человеческие знания. На это ушло почти
двадцать лет моей жизни.  Теперь я понял, что не только растерялся, но
сдался силам войны.  Человеку становится горько и  страшно,  когда  он
сознает, что часть своей жизни прожил зря. Ученому это особенно страш-
но.  Меня поддерживает только одна мысль:  сейчас я снова ученик Ивана
Дмитриевича Андрюхина,  величайшего ученого нашего времени.  Я уезжаю,
чтобы принять участие в самом грандиозном эксперименте...

     В этот же день в кабинете академика Андрюхина собрались его  бли-
жайшие сотрудники.
     - Настало время,  - сказал Андрюхин, когда приглашенные расселись
в  настороженном  молчании,  -  взять на себя великую ответственность.
Правительство требует ясного ответа на совершенно ясный вопрос: гаран-
тируем ли мы безусловную удачу эксперимента?  Анна Михеевна, ваше сло-
во.
     - Все  последние опыты с животными приносили стопроцентный успех,
- задумчиво постукивая крепкими пальцами по ручке  кресла,  заговорила
профессор Шумило.  - Увенчались полным успехом передачи в Среднюю Азию
и на Дальний Восток...  Особое значение для нас имеет  удача  опыта  с
Деткой.  Состояние здоровья Сергеева не вызывает ни малейших опасений.
Никаких отклонений.  Конечно, одно дело двадцать - тридцать километров
и совершенно другое - более десяти тысяч. Но это уже не мой вопрос.
     Андрюхин молча взглянул на профессора Ван Лан-ши.
     - Ни один опыт за все существование Академического городка не был
так тщательно подготовлен,  - сурово блестя очками,  сдержанно  сказал
Ван Лан-ши. - Поведение всех элементов луча на протяжении трассы выве-
рено и подтверждено расчетами высочайшей точности. Что касается нашего
института, мы гарантируем успех и настаиваем на эксперименте.
     - Ясный ответ!  - Андрюхин довольно улыбнулся.  - Что скажет про-
фессор Паверман?
     - Я не понимаю одного,  - упрямо начал Паверман. - Профессор Пав-
ловский  на себе ставил эксперименты с клещами,  профессор Потехин сам
полетел на Луну, а профессор Паверман...
     - К делу, к делу! - сердито перебил его Андрюхин.
     - Экспедиционное судно - атомоход "Ильич",  - хмуро заговорил Па-
верман,  выдержав солидную паузу, - будет готово к выходу в рейс через
две недели. Экспедицию поручено возглавлять мне. Наш торговый предста-
витель  на  Фароо-Маро взял на себя хозяйственные заботы,  связанные с
размещением на берегу экспедиции.  Мы будем в районе Биссы не  позднее
двадцатого  марта.  Считаю,  что испытание должно быть проведено между
пятым и десятым апреля, о чем и следует доложить правительству.
     - Это подходящий срок, - заметил Андрюхин, делая какие-то пометки
в своем блокноте.
     Он встал  и  подошел к сидевшему в глубине комнаты Сергееву.  Тот
поднялся ему навстречу, смущенно и вопросительно улыбаясь.
     - Ваше последнее слово,  мой друг. - Андрюхин крепко обнял его за
плечи.  - Я знаю,  что вы скажете,  но не торопитесь... Послать луч за
десять тысяч двести восемьдесят километров...
     - Десять тысяч двести восемьдесят семь километров четыреста трид-
цать метров шестьдесят три сантиметра, - негромко уточнил Ван Лан-ши.
     - Вот видите,  еще дальше... это совсем не то, что послать луч за
двадцать километров...  - Андрюхин сгреб Юру за волосы,  отодвинул его
лицо и несколько секунд сердито и растерянно всматривался в его глаза.
     Юра спокойно выдержал взгляд ученого,  и Андрюхин, оттолкнув его,
забегал по комнате.
     - Этот  опыт  мы  проводим  перед лицом всего мира.  За неделю до
свершения опыта все страны мира будут о  нем  официально  предупрежде-
ны...  Огромная ответственность!  При этом необходимо постоянно учиты-
вать те особые трудности, которые возникают при передаче клеток, опре-
деляющих высшую нервную деятельность человека... Для удачи эксперимен-
та совершенно необходимо,  чтобы  в  установленном  квадрате  размером
пятьдесят  на  пятьдесят  километров не было ни одного судна и,  самое
главное,  чтоб ни один самолет не смел даже  приблизиться  к  границам
квадрата... Иначе может произойти непоправимая катастрофа... Ты будешь
в антигравитационном костюме и в момент восстановления  из  луча  ока-
жешься на высоте пятисот метров над океаном...
     - На высоте пятисот метров четырнадцати сантиметров двадцати трех
миллиметров, - мягко уточнил Ван Лан-ши.
     - Иван Дмитриевич,  ну чего вы волнуетесь?  - для  убедительности
прижимая широкие руки к груди, спросил Юра. - Все будет в порядке.
     - Помолчи!  - рявкнул Андрюхин,  так сверкнув  глазами,  что  Юра
опустил растерянно руки.  - Знаем,  ты храбрый парень,  готов рискнуть
собой...  Да кто из нас не сделал бы того же?  Профессор Паверман стал
мне врагом из-за того, что идешь ты, а не он!.. Дело не только в твоей
жизни.  Мы еще и еще раз должны себя проверить,  потому что при  удаче
никто  не посмеет и подумать о войне!  Мир поймет,  какая сила в наших
руках,  а мы никогда не употребим во зло эту силу...  Но наша  неудача
подтолкнет головорезов...  Неудача и гибель Сергеева будут означать не
только гибель Сергеева...  Ты готов? - оборвав, сердито спросил Андрю-
хин Юру.
     - Давно готов,  Иван Дмитриевич...  - Юра спокойно облокотился на
ручку кресла, но не спускал с Андрюхина напоминающих глаз.
     - Да,  да,  да,  - так же сердито кивнул Андрюхин.  - Об этом уже
просил  Крэгс,  и я рад,  что тебе это также будет приятно.  Я передал
твою просьбу профессору Паверману.  Он ее уважит.  Удивительное  дело,
какая популярная личность этот Бубырь!
     - И Нина Фетисова,  и Пашка Алеев,  - усмехнулся Юра.  - Это меня
Женя очень просила!  Да я и сам буду рад, если на этих островах, в ка-
ком-то королевстве, встречу своих ребятишек...
     - Это решено! - перебил Паверман. - Они едут со мной! Я сделаю из
Бубыря ученого! У него талант наблюдателя...
     - А я сделаю ученым Пашку, - улыбнулся профессор Ван Лан-ши.
     - А я - Нинку-пружинку! - заявила басом Анна Михеевна, вставая.
     Так решена  была судьба ребят,  хотя об этом ничего пока не знали
не только они,  но даже их родители.  Не знал об этом и Пашка,  потому
что наутро он исчез. Ребята были уверены, что он осуществил свою мечту
и сбежал в Балтийский флот. Все гордились, что флот получил такое цен-
ное пополнение.
     Первое известие о Пашке пришло только через  неделю.  Он  написал
матери и Юре Сергееву,  что устроился в ремесленное училище, живет хо-
рошо и просит о нем не беспокоиться.  На открытках стоял штамп Вышнего
Волочка. Ребята не поверили ни одному слову в этих открытках.
     - Вышний Волочок где?  - шумела Нинка.  - По дороге на Ленинград.
Понятно? Там и надо искать Пашку!
     Но, пока искали Пашку, подходил срок отъезда экспедиции под руко-
водством профессора Павермана.
     Наибольшее беспокойство это обстоятельство вызывало в семьях  Бу-
быриных и Фетисовых.
     У Бубыриных волновались папа и мама,  а сам путешественник сохра-
нял полное спокойствие.
     Его волновало только одно: Муха. Знаменитая черная такса академи-
ка  Андрюхина после тщательного изучения в различных лабораториях была
подарена Лене.
     - Насовсем? - спросил он тихо, когда ему вручали Муху.
     - Насовсем, - тяжело вздохнул Андрюхин.
     Нечего было  и думать отправляться в Южные моря без Мухи.  Но вы-
держит ли она тропический климат? Ведь она такая черная...
     - С ней может случиться солнечный удар,  - бормотал Бубырь. К со-
жалению,  все попытки приучить Муху ходить в белом платочке  кончались
неудачей.
     - Может,  ей нужна шляпка?  - удивлялся Бубырь.  - Смотри,  какая
модница!..
     Про себя он решил,  что стащит у Нинки подходящий для Мухи голов-
ной убор.
     Папа бегал по книжным магазинам и библиотекам,  доставая  всевоз-
можную  литературу  о  королевстве Бисса и других странах Южных морей.
Это были книги о флоре и фауне, об истории и археологических находках,
об экономике и обычаях,  наконец, просто описания путешествий, но ни в
одной из книг не говорилось, в чем должен быть одет мальчик двенадцати
лет, отправляясь с берегов Волги на остров Фароо-Маро.
     - Трусы, - говорила похудевшая от хлопот мама, - это ясно. Тапоч-
ки, две пары. Ботинки. Парадный костюм под галстук.
     - Быть может,  ему придется представиться ко двору, - вставил па-
па, делая очень серьезное лицо.
     Но мама не способна была даже слышать кого-нибудь, кроме себя, не
то что понимать шутки.
     - Дюжина носовых платков.  Если ты хоть раз вытрешь нос пятерней,
я оборву тебе уши!.. Но что он наденет на голову?
     - Тюбетейку,  - сказал папа,  и впервые его совет был признан ра-
зумным.
     - Но только ты отвечаешь за то,  чтобы ребенок вернулся целым,  -
тут же вставила мама.
     И папа был уже не рад, что вспомнил о существовании тюбетейки.
     В квартире  Фетисовых родители,  наоборот,  сохраняли полное спо-
койствие, но зато Нинка шумела и волновалась за троих.
     - Что ты кладешь?  - бросалась она к матери, делая огромные глаза
и всплескивая руками. - Что ты кладешь в чемодан?
     При этом один глаз Нинки косил в зеркало: в новом платье, на фоне
чемодана она выглядела настоящей путешественницей.
     - Сарафанчик,  - неторопливо отвечала мама,  сохраняя полное спо-
койствие.
     - "Сарафанчик"!  -  У  Нинки было такое лицо,  точно с ней сейчас
случится разрыв сердца.  - Но кто в королевстве Бисса и тем  более  на
Фароо-Маро носит твои сарафанчики?
     - Они свое носят, а ты свое, - улыбалась мама и, не слушая прихо-
дившую в отчаяние дочку,  советовалась с отцом, а не положить ли вале-
ночки с калошами. Говорят, правда, что в тех краях жарко, но ведь надо
еще доехать, да и то сегодня жарко, а там, гляди, мороз ударит.
     - Да не бывает там морозов!  - вопила Нинка.  - Там всегда  лето!
Это тропики! Там люди совсем голыми ходят!
     - А если дождь? - спросила мама и калоши все-таки положила.
     В эти же дни Женя,  которая никак не могла решить, что ей делать,
уже дважды складывала свой чемодан, собираясь ехать, и дважды его рас-
паковывала, приходя к выводу, что лучше остаться.
     - Я хотел бы, чтоб ты была и здесь и там, - сказал Юра.
     Но как это сделать, оставалось неизвестным.
     Она и сама хотела этого! Разве можно было представить, чтобы пос-
ледний взгляд Юры, перед тем как он исчезнет и с фотонной панели блес-
нет ослепительный луч,  не встретился с ее взглядом?  Но точно так  же
дико и недопустимо не быть там,  в океане, когда луч, мгновенно потем-
нев и сжавшись,  станет снова Юрой. Она хорошо помнила его лицо, когда
он заснул после той репетиции полета на старый аэродром...  А это было
всего на двадцать километров! Теперь же предстоит преодолеть более де-
сяти  тысяч!  Борис Миронович Паверман несколько раз объяснял ей,  что
это непосредственно для Юры не имеет значения  и  его  ощущения  после
преодоления  десяти  тысяч  километров должны быть примерно такими же,
как были после двадцати километров... Должны быть! Это все теория, а в
жизни еще никто не проделывал того, что предстоит совершить Юре...
     За два дня до выезда экспедиции из Майска в Ленинград Женю вызвал
к себе академик Андрюхин.  Он встретил ее так ласково, что Женя совер-
шенно неожиданно разревелась, громко, басом, судорожно всхлипывая и не
успевая вытирать глаза и безобразно распухший нос.
     - Ага!  Вот и отлично! - неожиданно обрадовался академик. - Знае-
те,  иногда пореветь всласть - великолепная штука!  Первоклассная раз-
рядка организма!  Вообще лучше всего,  когда человек не подавляет свои
эмоции и проявляет их немедленно и в полной мере...
     Кажется, он готов был долго распространяться на эту тему,  но Же-
ня,  проклиная себя за малодушие, уже вытерла и глаза и нос и, сердито
посапывая, ждала, зачем ее позвали.
     - Но и держать себя в руках тоже,  знаете, неплохо! - совсем раз-
веселился Андрюхин. - Так вот, причин для рыданий нет. Решаем так: ос-
танетесь здесь,  со мной.  Вместе провожаем Юру в его нелегкий путь. И
немедленно на "ТУ-150" вылетаем на Биосу.  Через пять-шесть часов уви-
дим вашего Юрку... Идет?
     И тут академик Андрюхин, немало повидавший на свете чудес, увидел
еще  одно  чудо...  Только  что удивительно некрасивая,  с заплывшими,
бесцветными глазами,  почерневшая от горя, с раздувшимся, бесформенным
носом,  неуклюжая Женя не то чтобы изменилась,  нет,  она стала совсем
другой...  Открылись огромные  глаза,  сверкнувшие  черными  алмазами,
дрогнули в неуверенной улыбке яркие губы,  темное лицо порозовело... И
жестом, полным бесконечной благодарности, Женя обняла академика Андрю-
хина и спрятала просиявшее лицо в зарослях его великолепной бороды...
     Майск торжественно провожал экспедицию профессора Павермана. Гре-
мели  оркестры,  что  очень волновало Бориса Мироновича.  Он то и дело
наклонялся к кому-нибудь и тревожно спрашивал:
     - Слушайте, а зачем музыка?
     Ему казалось,  что это накладывает на его экспедицию какие-то до-
полнительные обязательства.
     Нинка Фетисова едва не отстала,  подравшись около вокзальной  па-
рикмахерской  с  какой-то девчонкой,  которая принялась передразнивать
Нинку,  когда та любовалась собой в огромном зеркале. Зато Бубырь, по-
лучив на прощание пачку мороженого от мамы и пачку от папы, был вполне
доволен судьбой и, откусывая то от одной, то от другой пачки, с легким
сердцем отправлялся в Южные моря...  Не было только Пашки, которого до
сих пор не могли нигде отыскать...
     Поезд Майск - Ленинград приходил ночью, поэтому переезд через го-
род и прибытие на атомоход "Ильич" ребята частью проспали, а частью не
рассмотрели...
     Утром, открыв глаза,  Бубырь увидел,  как профессор Паверман, ра-
достно  ухая,  приседает  в одних трусах перед открытым иллюминатором.
Обрадованный Бубырь толкнул Нинку,  и  они  с  наслаждением  принялись
рассматривать огненно-рыжего профессора,  на носу которого прыгали оч-
ки, когда он, разбрасывая руки, подставлял свою тощую грудь под легкий
морской ветерок.
     Профессор страшно сконфузился, натянул штаны и майку и отправился
умываться.
     Вскоре ребята узнали,  что "Ильич" простоит в порту еще два  дня,
но на берег их уже не пустят.
     Умывшись и позавтракав,  они пустились в разведку.  Ни Бубырь, ни
Нинка  не предполагали,  что можно долго бегать по различным закоулкам
атомохода и по палубе и все-таки не видеть ни моря,  ни города... Ато-
моход был таким огромным, что они никак не могли выбраться даже к бор-
ту судна.
     Путаясь в  коридорах,  гостиных,  салонах  и служебных помещениях
судна и боясь думать о том,  смогут ли они найти теперь дорогу в  свою
каюту,  Бубырь и Нинка, пробегая каким-то полутемным коридорчиком, ус-
лышали вдруг голос,  до того знакомый, что ноги их сами приросли к по-
лу, а в животе отчего-то похолодело.
     Они молча,  глядя друг на друга, постояли так с минуту, затем ос-
торожно сдавали еще шаг навстречу голосу.
     - Нет,  Василий Митрофанович,  - говорил голос. - Письмо я опущу,
как  в море выходить будем...  А назад мне дороги нет!  Старпом обещал
после рейса в мореходное училище отдать...
     - Пашка!  - взвизгнула Нинка,  бросаясь к окошку,  из-за которого
шел голос.
     - Пашка! - диким басом взвыл и Бубырь.
     Через мгновение не замеченная ребятами дверь отодвинулась,  и они
увидели огромного, очень толстого, с очень красным, лоснящимся от пота
лицом человека в белой куртке и белом колпаке.  За  ним,  в  такой  же
куртке и колпаке, держа в одной руке нож, а в другой картофелину, сто-
ял Пашка.  Толстый дядька сгреб в охапку Бубыря и Нинку. От него пахло
чем-то очень знакомым, почти родным... "Борщом!" - догадался Бубырь.
     - Это чьи такие? - грозно рявкнул толстый дядька.
     - Мы свои, мы вот с ним, с Пашкой, - поспешно залопотала Нинка, -
мы здешние...
     - С Пашкой?.. А мне больше на камбуз не требуется! - заявил дядь-
ка, отодвигая их от себя.
     Аппетитный запах борща рассеялся.
     - Они с экспедицией, - хмуро догадался Пашка.
     - Паш,  так ведь и ты с нами, - заторопилась Нинка. - Знаешь, как
тебя все искали? Пойдем! Дяденька, вы его отпустите?
     - Нет, я тут, - сказал Пашка, начиная чистить картошку.
     - Паш,  чего тебе тут делать,  а?  - Нинка не думала отставать. -
Тогда лучше определим сюда Бубыря... Он согласен, - она больно дернула
Бубыря за штаны,  и тот поспешил выразить согласие. - Не хочешь?.. Ну,
давай тогда по очереди. Дяденька согласится. Вы согласитесь, дядечка?
     - Нет, я один, - решительно сказал Пашка, бросая классически отс-
кобленную картофелину в блестящий, нарядный бачок.
     И, сколько ни уговаривали Пашку,  он не согласился.  Даже когда в
дело  вмешался  сам  профессор  Паверман и вдвоем с капитаном "Ильича"
пробовали объяснить Пашке, что им хочет заняться профессор Ван Лан-ши,
что Пашку ждет карьера ученого, сердце Пашки не дрогнуло.
     - Нет,  я здесь, - сказал он, неловко, но решительно обводя рукой
корабль.
     Капитан кашлянул и,  не глядя на профессора  Павермана,  разрешил
Пашке уйти. Неизвестно, как договорились профессор и капитан, но в те-
чение всего рейса вопрос этот больше не поднимался.
     Нет нужды описывать весь путь "Ильича"...  Последним крупным пор-
том на пути к островам Крэгса был Сидней на юго-восточном берегу  Авс-
тралии. Отсюда "Ильич" взял курс прямо на королевство Бисса.
     Была темная, особенно влажная после дождя ночь, когда с атомохода
увидели огни Фароо-Маро.
     На горизонте таяла бледно-зеленая полоска сумерек. Из-за сильного
прибоя пришлось бросать якорь вдалеке.  С берега плыли сладкие запахи,
как будто там в огромном тазу варили варенье.
     Потом порыв ветра донес до борта дикий вопль, от которого у Бубы-
ря словно холодная змея проползла по спине...
     - Сигналят в раковину, - сказал матрос.
     Бубырь ничего не понял, но серьезно кивнул головой.
     Далеко по  берегу протянулась едва заметная цепочка огней,  часть
из них как будто перебралась в воду...
     Прошло не менее получаса, и, когда снова под самым бортом они ус-
лышали тот же дикий,  ни с чем не сравнимый вопль, Бубырь едва не сва-
лился на палубу.
     - Эге-эй!  - тотчас донесся  до  них  знакомый  голос  Крэгса.  -
Ало-о-оха! Ало-о-оха!
     И через минуту над бортом показалась его голова,  более чем  ког-
да-либо похожая на голову пирата...





                            (продолжение)

     С Крэгсом не успели даже поздороваться. Едва он ступил на палубу,
как над бортом показалась еще одна голова... В светло-желтый шар слож-
нейшей  прически был воткнут большой красный цветок,  а на плече сидел
ручной какаду.  На руке незнакомца видны были обыкновенные часы на ме-
таллическом ремешке,  а глаза скрывались под темными очками. За ним на
палубу прыгнули еще три таких же красавца, весь костюм которых состав-
ляла ситцевая повязка на бедрах, но зато прически то в виде шара, то в
виде треугольника,  или веера,  или перьев, выкрашенные в любые цвета,
были  верхом  искусства.  У одного на блестящей косичке была подвешена
металлическая ручка от двери.  Все трое что-то радостно  горланили,  с
любопытством оглядываясь по сторонам.
     - Кино снимают!  - восторженно пискнула Нинка и ринулась  было  к
посторонившимся от нее незнакомцам.
     Но Пашка удержал ее за плечо.
     - Настоящие, - сказал он негромко. - Здешние жители.
     - А чего они кричат? - шепнул Бубырь
     - Рады нашему кораблю... Они ведь недавно колонизаторов сбросили.
- Пашка с некоторым сомнением взглянул на Бубыря, потом на Нинку. - Вы
тут  правильную политику проводите...  Это ничего,  что у них в ушах и
ноздрях понавешено, работают все равно они, угнетенные.
     Между тем один из островитян,  тот, у которого на плече сидел ка-
каду, поднялся на площадку для катера, привычным жестом пригладил свою
прическу  в  виде  желтого  шара,  поправил  очки  и неожиданно сказал
по-русски:
     - Дорогие друзья! Меня звать Тобука. Мы очень рады. Сегодня боль-
шой день.  К нам приехали очень хорошие люди. Фароо-Маро и все острова
кричат вам: "Алоха! Добро пожаловать!"
     Он говорил по-русски не очень хорошо, но понять можно было. У Бу-
быря даже сердце заныло от радостного волнения: вот куда забрались, но
и здесь знают язык Ленина!..  И Бубырь и Нинка с восторгом поглядывали
на бело розового,  как нежнейшая роза, какаду с огненным хохолком. То-
бука заметил их взгляды и, сбросив с плеча сердито застрекотавшего по-
пугая, протянул его ребятам. Нинка уже ухватила было птицу, но расчет-
ливый Бубырь отвел ее руки и вежливо отказался. Ведь надо отдаривать -
а  вдруг Тобука захочет Муху?..  Муху Бубырь не согласился бы отдать и
за сотню какаду.
     Тобука объяснил, что он будет сопровождать молодых друзей мистера
Крэгса, большого ученого Тобука сообщил, что и он надеется стать боль-
шим ученым.
     - И вы тоже будете учеными,  правда?..  - Он весело посмотрел  на
Бубыря, Пашку и Нинку.
     Они потупили голову и только спустя целую минуту решились  взгля-
нуть друг на друга.
     - Ну что ж,  - шепнул Бубырь Нинке,  - придется, видно, быть уче-
ным. А мне так хотелось стать вратарем!
     Утром началась выгрузка.
     Матрос с  "Ильича"  взял  под мышки Нинку,  спустился по лестнице
вдоль наружного борта "Ильича" почти до самой  воды  и  вдруг  швырнул
Нинку, как котенка. Она не успела даже вскрикнуть.
     Сильные, нежные руки мягко приняли ее внизу и посадили на  скаме-
ечку. Нинка открыла рот от изумления. Она сидела в ялике Крэгса, рядом
с Тобукой,  на плече которого нетерпеливо перебирал  лапками  хохлатый
какаду.
     Бубырь, который наблюдал все это, прижимая к животу Муху, пробур-
чал было: "Я сам", - но матрос уже бросил его в ялик... Белая пена на-
бежавшей сине-зеленой волны обдала Бубыря, Нинку, матросов, но сильные
черные  руки заботливо подхватили Бубыря и усадили его ближе к Крэгсу.
Муха то фыркала и чихала, то неуверенно лаяла на океан, словно понима-
ла, что вряд ли он испугается.
     От страха слегка одичав,  Бубырь и Нинка не увидели,  когда  ялик
оторвался от высоченного,  как небоскреб, борта "Ильича" и запрыгал по
волнам к берегу.
     Жаркий, сладко пахнущий воздух крепко обнял их,  словно хотел ус-
покоить.  Летающие рыбы, вспенивая воду, подскакивали с замершими, от-
ливающими радугой плавниками, неистово били хвостами, словно желая до-
лететь до красного флага "Ильича". Океан сверкал под тропическим солн-
цем, переливаясь грудами изумрудов, но ребята пока ничего не видели...
     Впереди ревели буруны прибоя,  и Бубырь, судорожно вцепившись по-
белевшими толстыми пальцами в борт ялика,  вспоминал все, что ему при-
ходилось читать о кораблекрушениях. На всякий случай он проверил: пач-
ка жестких, как фанера, сухарей была на месте, в кармане... С оглушаю-
щим ревом прибой бросился на прыгавший ялик,  Бубырь, прижимая Муху, в
ужасе пригнул голову,  и в тот же момент какая-то сила оторвала его от
скамьи,  бросила вверх, и он не успел даже вскрикнуть, как увидел, что
сидит  на  широких черных плечах;  его руки сами вцепились в роскошную
прическу одного из матросов Крэгса,  который бегом  прорывался  сквозь
линию прибоя... Рядом, на плечах Тобуки, тряслась Нинка с вытаращенны-
ми от любопытства глазами...  Третий матрос нес за шиворот Муху и, хо-
хоча, заглядывал в ее тоскующие глаза.
     Они уже были на берегу,  когда появился Крэгс,  Он шел  почти  на
четвереньках, лицо его стало ярко-розовым и пылало нездоровым жаром.
     - Будь она проклята, чертова лихорадка! - едва выговорил он, сту-
ча зубами.
     Нестерпимая жара струилась кверху зыбкими потоками  воздуха.  Бу-
бырь и Нинка невольно оглянулись,  словно соображая,  куда бы укрыться
от этой жары, но уходить было некуда. На ослепительно белом, раскален-
ном небе трепетали черно-зеленые лапы пальм...
     - Сейчас же спрячьте ваши головы в шляпы! - пробормотал трясущий-
ся Крэгс.
     И Бубырь с Нинкой необыкновенно послушно тотчас натянули: Нинка -
белоснежную панаму,  а Бубырь - тяжелую, негнущуюся тюбетейку, красный
цвет и яркие блестки которой привели в восторг матросов Крэгса. Бубырю
очень захотелось подарить им тюбетейку,  и, сорвав ее с головы, он су-
нул эту драгоценность матросу,  который перенес его через прибои. Мат-
рос завопил от радости, нахлобучил тюбетейку на синий треугольник при-
чески и, сунув руку в свой мешок, извлек оттуда огромную красную рако-
вину. Улыбаясь и что-то бормоча, он преподнес раковину Бубырю.
     - Красный цвет - хороший цвет,  - перевел Тобука.  - Ты  дал  мне
красную шляпу, я тебе - красную раковину.
     Нинка страшно жалела, что ее панамка не пользуется таким успехом.
     По берегу тянулись длинные склады,  крытые волнистым железом;  на
вершине горы в жарком мареве словно дрожала антенна радиостанции, а по
скатам виднелись сквозь густую зелень белые домики... Там же, на горе,
стоял дом побольше,  который теперь занимал его величество король Бис-
сы.
     Города Фароо-Маро Бубырь и Нинка почти не увидели, потому что до-
рога в резиденцию Крэгса шла стороной.  Вдоль дороги рос кустарник,  а
над его плотной стеной тянулись в небо полчища кокосовых пальм. Машина
Крэгса,  темно-оливковая сигара с поднятым парусиновым верхом,  сквозь
который солнце проходило так же легко, как вода сквозь сито, бежала по
ослепительно белому коралловому песку;  на нем, извиваясь, плясали бе-
лые тени качающихся пальм.  Дышать было нечем; от зеленого тоннеля, по
которому шла машина, тоже веяло зноем...
     Дом Крэгса был полон чудес! Из всех углов на Бубыря и Нинку угро-
жающе скалились темные лица деревянных фигур,  изображения, нарисован-
ные на щитах и барабанах,  огромные и страшные маски. Три большие ком-
наты были наполнены туземным оружием,  украшениями и предметами домаш-
него обихода. Здесь были луки и стрелы, копья и наряды колдунов и мно-
го  таких предметов,  поглядев на которые даже Крэгс пожимал плечами и
недоумевающе почесывал свой лысый череп.
     Впрочем, Крэгс  скоро  занялся с профессором Паверманом и другими
учеными неотложными делами по подготовке встречи Юры Сергеева, а ребя-
та были поручены Тобуке, которому Крэгс особенно доверял.
     Мускулистый, темно-коричневый Тобука даже во сне улыбался; Бубырь
и  Нинка  прониклись к нему полным доверием.  У Тобуки был только один
недостаток: он ежедневно красил волосы, так что они у него были то ог-
ненно-красные, то синие, то зеленые, то желтые, и в первое время ребя-
там было трудно его узнавать. Зато, привыкнув, они, укладываясь спать,
гадали, какого цвета будут волосы у Тобуки на следующее утро.
     Заметив, что его волосы,  его наряд,  какаду вызывают  постоянный
интерес у ребят, Тобука, поправляя очки, объяснил:
     - Я знаю три языка:  малаитский,  русский и английский.  Я жил  в
Джакарте и Сиднее,  пас скот в Южной Австралии,  учился в Мельбурнском
университете,  пока меня не выгнали...  Но всегда я носил свой костюм,
назывался своим именем и помнил о своем народе!  Среди нас есть такие,
которые торопятся назвать себя Гарри или Джеком, натянуть штаны белого
человека и остричься,  как джентльмен. Но я и мои друзья нарочно носим
свою древнюю прическу,  свою повязку на бедрах... Чем она хуже штанов?
Даже удобнее...
     Бубырь и Нинка пришли в восторг от этой речи;  Нинка  расцеловала
смущенного Тобуку, а Бубырь тут же ухватился за свои трусики и предло-
жил Тобуке сменить их на повязку. Тобука обещал непременно поменяться,
как только кожа Бубыря немного привыкнет к тропическому климату.
     По мнению Бубыря, меняться можно было немедленно. Все они - Пашка
на "Ильиче",  Бубырь и Нинка на суше - чувствовали себя отлично.  Даже
Муха довольно весело переносила жару;  впрочем,  язык у нее свешивался
до земли и при каждом удобном случае она забиралась в холодок.
     На второй день после высадки Муха к вечеру исчезла.
     - Удивительная собака! - возмущался Бубырь. - Она вечно исчезает!
Даже здесь, в тропиках, в гостях...
     Было ясно, что он считает это верхом неприличия.
     - Может,  она пошла от жары купаться, а ее съела акула или кроко-
дил?
     Нинка произнесла это свистящим шепотом,  oт испуга выкатив глаза.
Леня  дрогнул было,  но прибежал один из приятелей Тобуки и что-то ему
рассказал, то и дело гулко хлопая себя по бедрам твердыми ладонями.
     - Он говорит,  - объяснил Тобука, - что ваш веселый пес гуляет по
русской земле.
     Ребята ничего  не  поняли,  но Тобука жестом пригласил их идти за
собой. Через несколько минут Бубырь и Нинка остановились, переглядыва-
ясь. Вместо кораллового песка под ногами мягко пружинила трава. Из нее
выглядывали желто-синие иван-да-марья,  колокольчики,  ромашки. Рядом,
между березами,  желтела полоска овса. А по траве, мелькая черными ло-
пухами ушей, носилась за воробьем одуревшая от восторга Муха.
     - Все это прислали сюда ваши ученые, - объяснил Тобука.
     - Как это они сделали? - спросил Бубырь, с удовольствием поглажи-
вая колокольчик. Ни за что на свете он бы не сорвал цветок из этой ро-
щи.
     - Не знаю, - засмеялся Тобука. - Очень хотел бы знать! Узнаю!
     Следующий день был воскресеньем,  когда на Фароо-Маро,  как и  на
всех  островах,  не принято работать.  В этот день продолжали работать
только ученые и советское торгпредство.

     Позавтракав, Бубырь и Нинка пошли бродить под присмотром  Тобуки,
волосы которого на этот раз пылали ярко-оранжевой краской.
     В тени рабочих бараков сидели, отдыхая, местные жители, как гово-
рил Пашка,  - те самые дикари,  о которых в старых книжках рассказыва-
лись всяческие ужасы. Нет, они не варили человечину, не играли черепа-
ми, не мазали кончики стрел настоем таинственных ядов... Сидя прямо на
земле, зажав между коленями плохонькие зеркальца, они мужественно бри-
лись раковинами, огромными ножами-мачете, а самые изнеженные - старыми
безопасными лезвиями,  зажав их между большим и  указательным  пальца-
ми...  Другие  при помощи трехзубого гребня,  сделанного из бетелевого
орешника, расчесывали свои волосы, готовясь соорудить из них еще более
причудливую прическу. Наконец, третьи, уже побрившись и утвердив вели-
колепные прически, заканчивали туалет, черня сапожной мазью порыжевшие
на макушке волосы...  При этом они непрерывно очень весело беседовали,
дурачились,  хохотали; особенно отличался один весельчак с серьгами из
спичечных  коробок,  пропущенными  в  три дырки уже бесформенной мочки
уха.  Спичечные коробки привлекали восторженные взгляды его товарищей.
Бубырь тоже позавидовал: таких картинок у него не было...
     Потом Бубырь и Нинка попали на  плантацию  кокосовых  пальм,  где
громады холодно-серых стволов с полосами колец на месте опавшей листвы
стремились вверх почти на двадцать метров...  Гроздья коричневых  оре-
хов, каждый величиной с футбольный мяч, с ярко-рыжими хвостами древес-
ного волокна,  грозили свалиться вниз. Такой орех мог не только набить
здоровую шишку,  но,  пожалуй, проломить голову. Впрочем, это опасение
тотчас покинуло Бубыря,  так как он вспомнил, что сок и мякоть кокосо-
вых орехов необыкновенно вкусны, а легкий, на английский манер завтрак
совершенно не удовлетворил нашего путешественника.
     Тобука очень  старался  хорошо  говорить по-русски,  но ребята не
всегда его понимали.  Еще хуже было то,  что Тобука совсем не  понимал
их.  Сколько  бы  ни говорили Бубырь и Нинка,  как бы они ни коверкали
слова, ни шептали и ни орали, Тобука только улыбался и, сверкая удиви-
тельными зубами, повторял:
     - Иес, беби... Иес, бой...
     Это было ужасно!  Но тут же выяснилось,  что жесты и мимика могут
заменить и русский,  и английский,  и малаитский языки... Через минуту
Тобука  добыл два великолепных ореха,  прорубил в каждом небольшое от-
верстие и протянул один орех Бубырю,  а второй - Нинке. Бубырь с сожа-
лением заметил, что Нинкин орех побольше, но из отверстия капал сок, и
поскорее, чтоб ничего не потерялось, Бубырь потянул из дырочки это не-
обыкновенное кокосовое молоко.
     Тут же они с Нинкой растерянно переглянулись.  Им показалось, что
они наглотались мыла,  той самой мыльной пены, которая обязательно по-
падает в глаза и в рот, когда моешь голову... Может, вкуснее сам орех?
Но  когда Тобука ножом-мачете ловко отсек толстые ломти ореховой скор-
лупы и они попробовали белые куски ядра,  то стало ясно, что они пыта-
лись раскусить мягкое дерево...
     Зато веселый Тобука, хохоча, показал им, как играют орехами, бро-
сая  их  под ноги друг другу.  Чтоб орехи не отдавили ноги,  надо было
подпрыгивать как можно выше и что-то кричать...  Этому Бубырь и  Нинка
обучились быстро и веселились вовсю, пока Нинка, спасаясь от ореха, не
налетела на паутину, висевшую, как занавесь, меж листьев пальм. Паути-
на была такой крепкой и липкой,  что сначала Тобука целых полчаса выс-
вобождал из нее Нинку своим страшным ножом,  а потом, уже в доме Крэг-
са, Нинку два часа оттирали скипидаром от липких и толстых, как верев-
ки, прядей паутины.
     Ребята скоро узнали, что в океане купаться нельзя, что спать надо
только под сеткой от москитов, что песчаная муха легко прокусывает лю-
бую кожу, кроме кожи крокодила, и что именно крокодил жил в ручье, над
которым стояла уборная. Все это, впрочем, их мало смущало. Но не успе-
ли  они  познакомиться  со всеми чудесами,  как в один прекрасный день
около веранды белоснежного дома Крэгса остановилась  старенькая  "Чай-
ка".  Оттуда вышел молодой,  но уже толстый человек,  чем-то неуловимо
схожий с Бубырем,  и,  растянув улыбкой свое пестрое от веснушек лицо,
гаркнул:
     - Здорово, ребята!
     Это был бухгалтер торгпредства на Фароо-Маро Василий Иванович. Он
приехал,  чтобы свезти ребят в дом директора.  Но прежде он не отказал
себе  в  удовольствии  походить за Крэгсом,  выясняя,  что ныне мистер
Крэгс считает бесполезным и как теперь решается вопрос о гибели  чело-
вечества и всеобщей бессмыслице...
     Белозубая мисс Нугу и жена торгпреда  так  восторженно  встретили
приехавших ребят, что сердце Бубыря болезненно екнуло: он сразу вспом-
нил всех маминых знакомых, которые любили почему-то хватать его за ще-
ки, за подбородок, даже за уши, тискать и мять так, что он после никак
не мог отдышаться. Все его опасения полностью подтвердились. Мисс Нугу
подбрасывала  вверх Нинку,  страшно озабоченную тем,  чтобы не уронить
подаренную мистером Крэгсом сумочку,  а жена торгпреда, как изголодав-
шаяся тигрица, набросилась на Бубыря. Пока она его тискала, мяла исце-
ловала,  он с ужасом думал,  долго ли придется прожить в этом доме,  и
вспоминал Тобуку, с которым было так хорошо!
     Даже Муха,  как она ни вертелась,  как ни лаяла,  не могла спасти
Бубыря.
     Его выручил Василий Иванович.  Пока женщины возились  с  радостно
визжащей Нинкой, наряжая ее во всевозможные туземные одежды, Леня дол-
жен был дать Василию Ивановичу по возможности полный отчет о необыкно-
венных подвигах команды "Химик" и обо всех выдающихся играх хоккейного
чемпионата.  Мисс Нугу,  которая иногда присутствовала при этих поучи-
тельных  беседах,  до  сих  пор не разобралась в том,  что такое снег,
коньки,  клюшка, шайба, и ее замечания вносили разнообразие в академи-
ческие разговоры о хоккее.
     Не успели ребята прожить в доме консула и двух дней, как появился
мистер Хеджес.  Он изнывал от безделья и просто взмолился, чтобы с ним
отпустили ребят посмотреть знаменитых черепах Крэгса.
     - Я их терпеть не могу, - тут же заявил он. - По-моему, нет ниче-
го более гнусного!  Но ведь нельзя побывать в королевстве Бисса  и  не
посмотреть эту гадость. Тем более, - сказал он, когда они уже садились
в оливковую сигару Крэгса,  - что вас будет  сопровождать  сам  премь-
ер-министр Биссы...
     Ведя машину вверх,  к радиостанции,  он принялся жаловаться,  что
его не принимают ни в какую игру.
     - Крэгс с утра до ночи занят с Паверманом и другими вашими учены-
ми, и они гонят меня, как собаку. Что ж, это справедливо: за всю жизнь
я научился только делать деньги,  а это,  кажется,  никому не нужно...
торгпред  не  разрешает  мне помочь ему в закупках снаряжения и продо-
вольствия. Меня отстранили даже от строительства аэродрома для самоле-
тов, которые ожидаются со всех концов мира...
     - А зачем они прилетят? - поинтересовался Бубырь.
     - Парень! - удивился Хеджес. - Ты ничего не понимаешь в бизнесе!
     Было совершенно очевидно,  что тайны бизнеса незнакомы ни Бубырю,
ни Нинке. Тогда Хеджес снизошел до объяснений:
     - Ко дню, на который будет назначен Великий опыт, - кстати, вы не
слышали, кажется, на второе апреля?
     Ребята не слыхали. Хеджес недовольно хмыкнул, но продолжал:
     - Так вот,  к этому дню в королевство Бисса, где сейчас проживает
около двухсот белых, ожидается приезд гостей со всех пяти континентов,
не менее шестидесяти тысяч человек! Вы представляете себе этот размах?
Сейчас в различных районах Фароо-Маро, а также на трех других островах
сооружаются аэродромы,  легкие сборные отели, отдельные домики, ресто-
раны... Подсчитано, что одной жевательной резинки здесь сжуют почти на
десять тысяч долларов!  На этом можно потрясающе заработать, но мне не
дают развернуться! Только виски потребуется больше двадцати тысяч ящи-
ков! Скажу вам по секрету, что я зафрахтовал два парохода, и, если они
не опоздают, Хеджес тоже прославится!
     На темном фоне джунглей ребята увидели низкие строения, над кото-
рыми безвольно повисла мягкая бахрома пальмовых крыш.
     Казалось, здесь не было ни одного живого существа.  Но, когда ма-
шина остановилась у дома,  к которому  строения  сходились,  как  лучи
звезды,  на веранду пулей вылетел туземец с розовой раковиной в руках.
Он повернулся на восток и,  напрягая жилы на висках и  шее,  протрубил
сигнал.  Оглушительный  звук был похож на долгий,  протяжный зов охот-
ничьего рога.  Где-то внизу,  под перистыми лапами верхушек пальм, ему
ответил рокот барабана...
     - Теперь смотрите, - шепнул Хеджес, выключая мотор.
     Лицо его исказилось в брезгливой гримасе,  он не вылезал из маши-
ны.  Глядя на него,  Бубырь и Нинка подобрали под себя ноги и с  очень
тревожными лицами оглядывались по сторонам.  Муха, ворча, жалась к Бу-
бырю.
     Сначала ничего не было видно... Потом Бубырю показалось, что сами
по себе задвигались кокосовые орехи,  валявшиеся в зарослях  травы.  В
следующее мгновение и он и Нинка с ужасом увидели, что на них надвига-
ются сплошные ряды черепах.  Их было не сто,  не тысяча, не десять ты-
сяч...  Казалось, что сама земля, морщась, ползет куда-то... Рокот ба-
рабана приближался,  и черепахи ползли быстрей. Сухой шелест, произво-
димый ими,  иногда заглушал удары барабана... Они были всего в пятиде-
сяти метрах, когда барабан внезапно стих. Ряды черепах тотчас замерли.
     Бубырь и Нинка испуганно уставились на Хеджеса. Тот поднял палец,
призывая к молчанию. Спустя мгновение сухой рокот барабана возобновил-
ся, удары звучали с лихорадочной быстротой. В бескрайних рядах черепах
началось движение.  Сначала было непонятно,  что происходит. Но спустя
минуту черепахи разбились на пять колонн. Каждая из колонн, подчиняясь
музыкальному рокоту барабана, двигалась к одному из пяти строений. Ши-
рокие двери распахнулись сами, словно тоже повинуясь ритму барабана, и
ряды черепах стали втягиваться в зеленоватый сумрак, скрываясь в стро-
ениях...
     - Они строят аэродромы,  собирают дома, - негромко, словно боясь,
что черепахи услышат,  объяснял Хеджес. - Вернувшись от вас, Крэгс пе-
рестал начинять их знаниями.  Но все равно каждая из них знает страшно
много, больше, чем любой человек...
     В ближайшее к ним строение втягивались с такой  же  быстротой,  с
какой  беззвучно несется поток воды,  последние ряды черепах.  Шествие
замыкала черепаха огромного роста,  с подвижной маленькой  головой  на
шее змеи...
     - Скотина Крэгс, - не удержался Хеджес, - назвал эту черепаху мо-
им именем... Она откликается, когда ее зовут Хеджес.
     Услышав это имя, черепаха проделала нечто удивительное, совершен-
но  несвойственное настоящим черепахам.  Она поднялась на задние лапы,
так что сквозь плотную пластмассу сверкнули детали ее  сложного  меха-
низма, приложила лапу к брюшному панцирю и церемонно раскланялась.
     - А она может решать задачи?  - умирая от  любопытства,  спросила
Нинка.
     - Она? - Хеджес презрительно усмехнулся. - Она величайший матема-
тик! Рядом с ней сам Крэгс просто баран!
     - А можно я ее спрошу?
     Хеджес нехотя открыл дверцу.
     - Ничего не поделаешь, - проскрипел он морщась, - придется проде-
лывать всю эту чепуху, иначе она не послушается.
     Ребята выпрыгнули следом за ним.
     - Лучше я спрошу! - жарким шепотом уверял Бубырь. - Ты только на-
путаешь!
     - Все равно она не понимает по-нашему! - сокрушалась Нинка. - Ни-
чего не будет...
     - Мистер Хеджес,  - громко сказал Хеджес по-английски и сплюнул с
негодованием, - прошу вас сюда.
     Черепаха, поводя головой на змеиной шее, с достоинством приблизи-
лась.
     - Неплохо держится,  черт возьми! - осклабился Хеджес. - Я думаю,
там,  среди своих,  она тоже премьер-министр.  Ну,  так что вы  хотели
спросить?
     Нинка замялась, и, пользуясь этим, Бубырь торопливо заговорил:
     - В  саду  пятьсот восемьдесят шесть яблонь.  Это на сто тридцать
восемь больше,  чем груш, и на девяносто пять деревьев меньше, чем ви-
шен.  Сколько всего деревьев в саду?.. Вот, пусть решит, - добавил он,
с нескрываемым недоверием поглядывая на черепаху.
     - Только-то?  - Хеджес присвистнул.  - Я не успею перевести,  как
она даст ответ.
     - А как это будет? - спросила Нинка.
     - У нее там,  внутри, - барабан с бумагой... Лента с ответом вый-
дет изо рта... Внимание! - торжественно провозгласил Хеджес. - Я начи-
наю!
     И он, иногда запинаясь, но все же довольно быстро справился с пе-
реводом.
     Черепаха продолжала пристально,  без единого движения смотреть на
них блестящими глазами, но никакой ленты не появлялось ниоткуда...
     - Может,  она не поняла?  - спросил Бубырь. - Мне так всегда надо
прочесть несколько раз...
     - "Не поняла"! - фыркнул Хеджес. - Это исключено...
     Он быстро,  брезгливо морщась, пробежался пальцами по черепахе от
головы до панциря,  но,  видно,  действуя наобум. Ничего не произошло.
Тогда Хеджес, пожимая плечами, все же повторил условие задачи. Черепа-
ха безмолвствовала, не сводя с них глаз.
     - Я говорил - трудная задача, - сочувственно вздохнул Бубырь.
     - Вот несчастный Бубырь! Все у него не по-человечески! - возмути-
лась Нинка и присела перед черепахой,  почувствовав прилив нежности. -
Ах, какая цыпа - черепашка!
     Но Хеджес не мог смириться с таким ударом. Он влетел в дом, и че-
рез  секунду  все услышали,  как он кричит в трубку телефона,  вызывая
Крэгса.
     Пользуясь его отсутствием, Нинка попробовала было обнять черепаху
за длинную, мягкую шею, но Бубырь отвел ее руки.
     - Ты что? - испугался он. - Черепаха вся электрическая!
     Нинка не поверила,  передернула плечами, но руки на всякий случай
убрала, тем более что уже показался сияющий мистер Хеджес.
     - Черепаха не занимается арифметикой!  - гордо провозгласил он. -
Высшая математика - вот ее пища! А на арифметику она и смотреть не хо-
чет!
     Бубырь и  Нинка  в  гостях всегда помнили о вежливости и не стали
спорить.
     К их приезду было приготовлено угощение.  Мистер Хеджес сам любил
покушать,  и поэтому обед собрали на славу. Правда, сначала лица у Бу-
быря и Нинки вытянулись:  они узнали, что основной едой будут уже зна-
комые им кокосовые орехи и бананы.  Но,  когда перед ними поставили по
цыпленку,  фаршированному  тертыми  кокосовыми орехами и запеченному в
кокосовом тесте,  когда в центре стола был воздвигнут тертый кокосовый
торт, когда в качестве напитка было подано молоко из перезрелых тертых
кокосов,  когда на десерт подали нарубленные спелые бананы, запеченные
в  толстую оболочку из тертого кокосового ореха,  все оказалось совсем
другим и необыкновенно вкусным.
     После обеда,  тяжело  дыша,  Бубырь  и Нинка выбрались из дома и,
немного потолкавшись,  улеглись на толстом бревне под кокосовой  паль-
мой.  Теперь Леня поглядывал на пальму с глубоким уважением и симпати-
ей.
     - Как она их делает, а? - спросил Бубырь, рассматривая неподвижно
висевшие высоко над ним гроздья орехов. - Как она делает орехи?
     - Кто? - удивилась Нинка.
     - Ну,  пальма...  Смотри,  какая.  Никто ее не учил, а она делает
орехи и делает.  - Плотно поев,  Бубырь любил пофилософствовать.  - На
заводе там всякие машины,  инженеры,  рабочие... а она сама. Дает про-
дукцию...
     - Я бы сейчас съела лучше яблоко,  - капризно  заявила  Нинка.  -
Знаешь, кисленькое, антоновское...
     - Вот!  - восхитился Бубырь.  - И яблоня!  Как она делает яблоки?
Ведь не ошибается, не вырастит, скажем, фасоль!
     - Или солененький огурчик, - Нинка явно переела кокосового масла,
- я бы тоже съела...
     - Умная пальма,  - решил Бубырь,  который никогда не объедался. -
Толковое дерево...
     ...Подготовку, начатую на островах королевства Бисса,  невозможно
было скрыть. Сведения о невиданном по масштабам этих мест строительст-
ве, о зафрахтованных пароходах, о закупке огромных партий продовольст-
вия и всяких предметов обихода просочились сначала в Новую Гвинею, за-
тем в Австралию,  а оттуда - во все уголки мира, вызвав удивление, го-
рячий интерес, а во многих местах - зубовный скрежет.
     Телефонные звонки,  поток телеграмм, сотни первых любопытствующих
туристов  и газетчиков,  необходимость отвечать на особенно наглые га-
зетные выпады,  а главное - ежедневная горячка строительства,  когда в
две  недели  надо  было приготовить на голом месте все,  чтобы принять
пятьдесят - шестьдесят тысяч человек, - это заставило Крэгса, торгпре-
да, Василия Ивановича, даже мисс Нугу позабыть, что такое сон. Они ло-
жились по очереди,  как на фронте,  и спали не более четырех  часов  в
сутки.
     Не менее напряженно работали и все ученые из экспедиции профессо-
ра Павермана.
     Здесь, на месте, необходимо было произвести ряд замеров, уточнить
данные, касающиеся общего биполярного магнитного поля Земли. Следовало
тщательно разобраться в местных условиях,  чтобы не допустить отклоне-
ния луча.  Результаты передавались по радио непосредственно Ван Лан-ши
и подвергались немедленной обработке.  Радиоперехваты приводили в пол-
ное смятение западную разведку.  Что собирались делать большевики? Пе-
ремещать геомагнитные полюсы Земли? Но зачем? И как?..
     Весь мир терялся в догадках. Между тем наступил уже апрель.






     5 апреля, в двенадцать часов дня, все радиостанции Советского Со-
юза передали заявление ТАСС. В заявлении говорилось:
     "Во время неофициального визита его величества короля Биссы  была
достигнута  договоренность между его величеством и представителем Ака-
демии наук СССР товарищем И.  Д.  Андрюхиным о проведении специального
испытания  в целях дальнейшего прогресса науки и содействия установле-
нию длительного мира.
     Суть указанного  эксперимента заключается в следующем.  Советские
ученые овладели сложнейшей методикой квантового расщепления любого ма-
териального тела. При этом особые установки (анализаторы) либо выделя-
ют всю энергию, связанную с массой материального тела, в виде беспоря-
дочного взрыва, либо дают строго организованный энергетический луч. Во
втором случае возможно упорядоченное превращение энергии  в  массу  до
полного восстановления материального тела.
     Многочисленные опыты  проделывались  сначала  на  так  называемой
мертвой, а затем и на живой материи. Были расщеплены до лучистой энер-
гии,  а затем восстановлены в естественном материальном  виде  сначала
простейшие  представители живой природы (различные виды планктона),  а
затем и высокоорганизованные животные (собака, обезьяны и др.).
     Опыты дали блестящие результаты. Постепенно совершенствуя методи-
ку,  советские ученые овладели небывало сложной техникой эксперимента.
Решающее значение для успеха имели новые кибернетические машины и уст-
ройства,  созданные под руководством профессора Ван  Лан-ши.  Проверка
аппаратуры  на собаках и обезьянах дала уверенность в праве на послед-
ний этап работы.
     10 февраля на территории научного городка академика И.  Д. Андрю-
хина был впервые произведен эксперимент с человеком.
     Первым человеком,  превращенным в направленный луч организованной
энергии, был Юрий Сергеев, секретарь комитета ВЛКСМ Майского химкомби-
ната. Передача направленного луча производилась на расстояние двадцати
километров.
     Эксперимент полностью  удался.  Находясь после восстановления под
непрерывным наблюдением врачей,  Ю.  Сергеев не  обнаружил  каких-либо
отклонений или нарушений нормы в состоянии здоровья.
     В этих условиях Академия наук СССР сочла возможным разрешить пов-
торное проведение испытания. Тов. Ю. Сергеев дал согласие преодолеть в
виде луча расстояние в 10 280 километров и  быть  восстановленным  над
океаном  примерно  на  высоте  500 метров в районе острова Фароо-Маро,
входящего ныне в состав королевства Бисса.
     Запуск луча будет произведен 10 апреля,  в 12 часов дня (по Грин-
вичу),  со специальной фотонной площадки на территории  Академического
городка.  Мгновенно  преодолев расстояние между районом г.  Горького и
королевством Бисса,  луч возникнет под 157ь18' восточной долготы и  7ь
32' южной широты,  пройдя над территорией Советского Союза, Пакистана,
Индии, Индонезии.
     Прилагаемая карта указывает путь луча.
     Академия наук СССР, учитывая исключительную важность эксперимента
для  всего  человечества,  обращается с просьбой к правительствам всех
стран мира и в первую очередь к государствам,  над территорией которых
пройдет луч, оказать свое содействие успеху испытания.
     Крайне важно,  чтоб в коридоре,  оказанном на карте, на пути про-
хождения  луча в течение одного часа,  с 11.30 до 12.30 (по Гринвичу),
не появлялся ни один самолет или другой летательный аппарат.
     Совершенно необходимо, чтобы в квадрате, обозначенном на прилага-
емой карте буквой "М", с 11 часов до 13 часов (по Гринвичу) безусловно
не было никаких судов, за исключением местных туземных лодок.
     Академия наук СССР выражает надежду,  что правительства,  научные
общества  и общественные организации всех направлений,  руководствуясь
счастьем людей и прогрессом науки,  приложат все силы,  чтобы способс-
твовать удаче эксперимента.
     За справками по вопросам проведения испытания над лежит обращать-
ся:  Горьковская обл.,  п/я 77, академику И. Д. Андрюхину (указывая на
корреспонденции: "эксперимент") или с той же пометкой по адресу: Коро-
левство Бисса, о-в Фароо-Маро, профессору Б. М. Паверману.
     Немедленно после окончания передачи полный текст  сообщения  ТАСС
был  повторен  всеми  радиостанциями мира.  Впервые в истории США была
прервана передача бейсбольного матча между флотом и армией, чтобы дать
текст сообщения ТАСС. Первые комментарии по явились немедленно.
     Известный журналист Пильман писал в "Таймс диспетч":
     "Из научных центров Советского Союза давно просачивались сведения
об открытиях сверхсенсационного характера.  Их  значение  человеческий
разум  сможет постичь лишь спустя определенное время.  Однако не будем
торопиться.  Если Москва хочет,  чтобы западный мир поверил, будто со-
ветским  ученым  удалось добиться таких сказочных результатов,  то для
этого необходимо ознакомить ученых свободного мира со  всей  аппарату-
рой,  применяемой при испытаниях. Кроме того, широкие и представитель-
ные делегаций должны быть допущены как в Академический городок,  так и
в район действия экспедиции профессора Павермана...
     Большинство серьезных ученых полагает, что академик Андрюхин, ви-
димо,  стал  жертвой  каких-то роковых ошибок и просчетов.  Ученый мир
сходится на том, что пока целые столетия отделяют науку от решения тех
проблем,  о которых идет речь в заявлении ТАСС. Ряд ученых утверждает,
что подобные проблемы вообще никогда не будут решены,  что  они  -  за
пределами человеческих возможностей... "
     Немедленно посыпались раздраженные вопли некоторых ученых  мужей.
Один  вещал  из своего особняка,  что кощунству и безбожию должен быть
положен предел.  Есть граница и для науки!.. Ему вторил собрат из Мад-
рида,  утверждая, что имеются такие тайны, касаться которых человек не
может, ибо они принадлежат богу.
     Вечерние газеты  напечатали первые комментарии военных деятелей и
специалистов по различным проблемам экономики. Высказывая недоверие по
поводу  возможности осуществления указанного в заявлении ТАСС экспери-
мента,  экономисты и военные комментаторы осторожно намекали, что если
подобное  открытие действительно окажется в руках большевиков,  то это
вызовет в западном мире потрясения,  размер которых сейчас  невозможно
предугадать...
     Уже в эти первые часы начали появляться  и  другие  отклики.  Ряд
крупных  ученых  -  Гобль  и Морлей в США,  Морроу и Бью-Том в Англии,
Кардьер и Коэн во Франции,  Праль и Граффинг в Западной Германии - и с
ними множество других заявили,  что они сочтут величайшей честью, если
Академия наук СССР и уважаемый коллега И.  Д.  Андрюхин используют  их
возможности  и знания на любом этапе проведения Великого эксперимента.
Всем этим ученым, а также любым другим, кто захотел бы к ним присоеди-
ниться,  были посланы от имени Академии наук СССР приглашения присутс-
твовать при проведении испытания либо на территории Академического го-
родка в СССР,  либо принять участие в экспедиции профессора Павермана.
Были получены сообщения более чем от двух  тысяч  шестидесяти  ученых,
что они выехали или выезжают в ближайшие дни,  чтобы принять участие в
Великом опыте.
     Либеральные английские  и  французские газеты поместили заявление
всемирно известного доктора Шлима,  посвятившего свою жизнь  борьбе  с
детской  смертностью;  его имя пользовалось огромным уважением во всех
странах мира. Доктор Шлим сказал: "Мне стыдно за человечество, вернее,
за мир,  который мы называем свободным. Авторитетная научная организа-
ция,  Академия наук величайшей страны, заявляет о небывалом, чудесней-
шем открытии - и вместо чувства восторга перед мощью человеческого ра-
зума, вместо преклонения перед силой духа человека, вторично поднимаю-
щегося на фотонную площадку,  чтобы превратиться в луч, мы унизительно
мелко паясничаем,  надеемся,  что это сообщение недостоверно,  то есть
заранее  готовы радоваться поражению науки,  но не хотим радоваться ее
торжеству.  Если мир дошел до такого падения,  он действительно  гнил.
Среди  моря  невежества,  страха и злобного человеконенавистничества я
поднимаю свой голос вместе со всеми теми, кто не потерял человеческого
облика,  и  делаю это,  только чтобы выразить мое безмерное восхищение
Великим Открытием академика Ивана Дмитриевича Андрюхина и Великим Под-
вигом юноши Юрия Сергеева..."
     И вот именно в эти дни невероятного,  нечеловеческого напряжения,
когда поток разноречивых требований,  просьб,  предложений захлестывал
Академический городок,  с академиком  Иваном  Дмитриевичем  Андрюхиным
произошло нечто странное.  Впервые за много лет ученые, его соратники,
отметили небывалую,  несвойственную академику склонность к  уединению,
причем стремился он,  отгораживаясь от любых обязанностей, быть только
с Юрой...
     С каждым днем увеличивалось количество гостей, имевших пропуска в
Академический городок,  и все они прежде всего  хотели  нанести  визит
Ивану Дмитриевичу Андрюхину и Юре Сергееву.  Именно это,  как правило,
не удавалось.  Поэтому пришлось одну за другой устроить две пресс-кон-
ференции,  на которых присутствовали не только представители советских
и зарубежных газет, телевидения, кино, радио, не только ученые, но да-
же религиозные деятели и представители деловых кругов.
     Вот извлечения из отчета об этих пресс-конференциях, Опубликован-
ного в "Известиях" от 8 апреля:
     "Открывая пресс-конференцию, академик И. Д. Андрюхин вкратце зна-
комит  присутствующих с содержанием и целью предстоящего эксперимента,
а также с работами институтов кибернетики, научной фантастики и долго-
летия,  позволившими подготовить эксперимент.  При этом И. Д. Андрюхин
обращает внимание присутствующих на то,  что удачный исход этого опыта
поможет сделать практически невозможным возникновение войны.
     Корреспондент лондонской "Тайме" просит несколько подробнее оста-
новиться на этом вопросе и разъяснить, почему удача даже в таком неве-
роятном деле может ликвидировать опасность войны.
     Академик Андрюхин.  Об этом прежде всего свидетельствует история.
Социализм родил науку, работающую для мира. Перед запуском наших спут-
ников и ракет обстановка была крайне напряженной. Успех советской нау-
ки помог отодвинуть угрозу войны, дал возможность народам дальше прод-
винуться по пути развития, а достижения народов привели к новому успе-
ху - советские ученые первыми высадились на Луне.  Эта победа вновь не
позволила развязать войну,  показав всему миру нашу силу. Ныне овладе-
ние силой тяготения,  наши кардинальные успехи в  области  кибернетики
позволили нам решить проблему,  казавшуюся фантастической: по воле че-
ловека управлять переходами материи в энергию и наоборот. Это удесяте-
рит наши силы и отодвинет войну. Кроме того, следует иметь в виду, что
война с нами в нынешней обстановке не только не дает шансов на победу,
но  даже лишает нашего возможного противника надежды причинить нам или
нашим друзьям какой-либо ущерб. Наши установки надежно охраняют сейчас
социалистический лагерь,  и любое инородное тело превратится в плазма-
тическую пыль, прежде чем нарушит нашу границу.
     Корреспондент "Ньюс".  Разрешите мне продолжить ваши исторические
параллели.  После советских спутников,  как вы помните,  были запущены
американские, а после Константина Потехина и его коллег спустя три го-
да на Луну опустилась американская ракета.  Можно ли предположить, что
те успехи, которых ныне добилась советская наука, спустя какое-то вре-
мя перестанут быть тайной для американских ученых?
     Академик Андрюхин. Несомненно. Соединенные Штаты, Англия и другие
страны располагают первоклассными научными кадрами. Но вы всегда буде-
те отставать, и чем дальше, тем на больший промежуток времени.
     Корреспондент "Сан". Почему?
     Академик Андрюхин.  Потому, что мы строим коммунизм, а вы еще все
барахтаетесь в капиталистическом болоте.
     Корреспондент "Фигаро". Ну, это уже пропаганда!
     Академик Андрюхин. Конечно. Я пропагандирую коммунизм. Не капита-
лизм же мне пропагандировать!
     Корреспондент "Морнинг Пост". Как вы обработали Крэгса? Почему он
стал большевиком?
     Академик Андрюхин.  Благодарю за приятную новость: я не знал, что
Крэгс  большевик.  После того что люди увидят десятого апреля,  многие
станут большевиками... Мистер Крэгс увидел это раньше других.
     Корреспондент "Таймс".  Я  хочу задать вопрос господину Сергееву.
Скажите,  что вы лично получили после того первого эксперимента, кото-
рый якобы состоялся 20 февраля? Как вы были награждены?
     Ю. Сергеев.  Я выпил чайник чаю,  съел полкило колбасы, банку ва-
ренья и завалился спать.
     Корреспонденты (хором). И это все?
     Ю. Сергеев. Я надеюсь, что на Биссе будет не хуже...
     Корреспондент "Мессаджеро". Что вы чувствовали, поднимаясь на фо-
тонную площадку?
     Ю. Сергеев.  Мне помнится,  я чувствовал себя там лучше,  чем  на
пресс-конференции..."
     ...Вечером в этот день академик Андрюхин соединился  по  радио  с
Биссой и вызвал профессора Павермана.
     - Как идут дела? - спросил Андрюхин.
     - Отлично!  Завтра  к вечеру все будет готово.  Надеемся эту ночь
спать.
     - Вы уверены, что все в порядке?
     - Да.
     И в Биссе и в Майске лихорадка ожидания нарастала с каждым часом.
     Фотонная площадка для запуска Юры была воздвигнута на этот раз  в
центре старого аэродрома, примерно на том месте, где Юра оказался пос-
ле первого испытания.  Академический городок располагал самыми мощными
в Союзе и во всем мире термоядерными электростанциями,  которые давали
более пятидесяти миллиардов киловатт.
     Почти весь этот чудовищный поток энергии в момент опыта подавался
на фотонную площадку. Вход на территорию аэродрома был строжайше восп-
рещен и в ночь накануне 10 апреля закрыт полностью.
     В эту ночь они сидели сначала впятером -  Андрюхин,  Ван  Лан-ши,
Анна Михеевна,  Юра и Женя,  трое пожилых людей и двое молодых, - пять
человек, от которых зависело теперь так много! Они остались после дис-
петчерского часа,  в последний раз проведенного Андрюхиным. Опрос всех
служб шел по телеселектору,  и вот все выяснено,  все проверено, а ра-
зойтись они не могут.
     - А давайте споем!  Что в самом деле!  - неожиданно заявила  Анна
Михеевна и с такой лихостью махнула рукой,  повела плечами и так вски-
нула голову, будто она только и делала всю жизнь, что распевала с эст-
рады веселые куплеты.  - Будем дикими голосами петь любимые Юрины пес-
ни! Идея?
     - Идея!  - оживился Андрюхин, а Ван Лан-ши только тихо улыбнулся,
но был безусловно готов поддержать. - Ну, Человек-луч, твое слово! Да-
вай нам свою любимую песню и слушай, что мы из нее сделаем.
     - "Коробейники" я люблю, - смущенно признался Юра.
     Они исполнили "Коробейники", "Подмосковные вечера", "Катюшу", "По
долинам и по взгорьям" и решили,  что если натворят в науке такое,  за
что их выгонят, то смогут организовать ансамбль песни и пляски...
     - Десять часов, - сказал Андрюхин вставая. - Помни, тебе надо хо-
рошо выспаться.  Ну,  завтра некогда будет прощаться,  да на людях оно
как-то не так...
     Он крепко  обнял Юру и несколько раз поцеловал его,  щекоча своей
замечательной бородой.
     - Вот,  сына хотел, - сказал он ни с того ни с сего Жене. - Дочка
есть, внучки есть, а ни сына, ни внука...
     Но, когда  и  другие,  расчувствовавшись,  принялись целоваться с
Юрой,  который, удивленно улыбаясь, ласково отвечал на прощальные при-
ветствия, Андрюхин, рассердившись, начал всех выгонять из комнаты.
     - Помни,  - строго сказал он, в последний раз обнимая одной рукой
Юру,  а другой - Женю, -помни: что бы завтра ни произошло, не удивляй-
ся.  Не удивляйся тому,  что произойдет на старте.  Не удивляйся тому,
что может произойти на финише...
     Оставшись одни, Юра и Женя переглянулись.
     - О чем это он? - спросила Женя с беспокойством.
     - Не знаю. - Юра сам был удивлен.
     - Вечные секреты!  - Она хотела было рассердиться, но, обняв Юру,
только сказала: - Ну и ладно...
     ...Погода была мерзкая.  Всю ночь мокрые хлопья снега, расползав-
шегося у земли в капли дождя, беззвучно кропили все вокруг. Безжизнен-
ное темно-серое небо упрятало куда-то и звезды и луну и вместе со сне-
гом все ниже опускалось на землю.  Сырой ветер  размазывал  по  стеклу
капли дождя и уныло недоумевал,  как можно хохотать в такую погоду.  А
они сидели и хохотали, захлебываясь, до слез...
     - Юрка, перестань! - тоненько визжала Женя, обессилев. - Я больше
не могу!
     Но Юра без усмешки, лишь высоко поднимая брови, продолжал расска-
зывать,  как он захватит с собой удочку и, вися над океаном, примется,
поджав ноги,  ловить акул, причем самое трудное будет раздобыть червя-
ков;  как киты в его честь выбросят фонтаны и он примет необыкновенный
душ...
     Но Женя уже не смеялась,  разглаживая ладонями щеки Юры, она ста-
ралась стереть смех с его лица.
     - Мне страшно, - сказала она. - А тебе бывает страшно? - Она заг-
лянула в его глаза.  - Наверное,  нет,  никогда!  Ты странный человек,
Юра!  Когда ты стоял тогда, в первый раз, на этой проклятой решетке, у
тебя  был такой вид,  словно ты слушаешь что-то интересное...  Ты даже
улыбался, а через секунду исчез... - Она зябко передернула плечами.
     - Улыбаться легче, - заметил он задумчиво. - Вокруг люди, не зна-
ешь, куда руки девать. Я ведь не артист.
     - Какой артист?  Ты герой!..  Неужели ты герой? - Она недоверчиво
уставила на него свои яркие даже в полутьме глаза. - Конечно, герой...
Как Корчагин или Матросов... Это очень страшно, Юрка.
     - Вот это страшно,  - согласился он.  - Какой я герой?  Брось  ты
это...
     - Нет, герой... А ты не рассердишься, если я тебя что-то спрошу?
     - Давай.
     - Вот в ту самую секунду... понимаешь?.. ну, когда тебя нет, ког-
да ты исчезал, ты чувствовал что-нибудь?
     - Нет. Ничего.
     - Как - ничего?
     - Не знаю.  Это произошло сразу.  Вот я здесь,  а вот уже стою на
аэродроме...  Только потом было как-то не по себе.  Я тебя хорошо уви-
дел, когда мы были уже в машине...
     - Юрка! Ты не говорил об этом!
     - А что? Ведь опять вижу хорошо! Чего ж тут говорить.
     - Потом ты все время видел хорошо?
     - Ну да. Ладно, Женька. Дай я тебя поцелую.
     Когда он уснул,  она,  поджав колени и положив на них голову так,
чтобы были видны его нос картошечкой,  просторный лоб,  плотно  сжатые
губы,  невольно  начала  вспоминать,  как  это все случилось,  где они
встретились.  Она снова увидела Детку,  ласковую черную таксу,  первый
сеанс акупунктуры, хоккей, подготовку к опыту и их первые часы вместе,
пережила вновь страшное испытание первого опыта, ни с чем не сравнимое
чувство, когда столб пара и в нем Юрка, живой, такой, как был, возник-
ли на обледенелом снегу,  их поездку в санитарной машине,  ужин,  сон,
прогулку на лыжах,  ночь в зимнем лесу...  Неужели она знает его всего
четыре месяца?  Она решила высчитать точно,  сколько дней они знакомы.
Получилось сто десять дней... Сто десять дней - и целая жизнь...
     Она не помнила,  как заснула,  заснула сидя, уткнувшись головой в
колени.
     Когда она проснулась, было уже восемь часов. Андрюхин обещал зае-
хать в половине одиннадцатого. Пока она хлопотала о завтраке из специ-
ального набора атмовитаминов,  ей казалось, что ничего этого не нужно,
и не хотелось ничего делать.  Она непрерывно смотрела то на часы, то в
окно поверх занавески, прислушиваясь, не проснулся ли Юра...
     С шести  утра радиостанции Советского Союза и всех социалистичес-
ких стран передавали через каждые полчаса:
     "Всем! Всем!  Всем!  Обеспечьте  прохождение луча!  Контролируйте
квадрат "М"! Помните, что с одиннадцати до тринадцати часов по Гринви-
чу квадрат "М" должен быть свободен!"
     Десятки тысяч людей,  запрудивших Майск, вместе с сотнями миллио-
нов жителей всего земного шара с рассвета 10 апреля ждали сообщений из
Академического городка.  Те,  кто имел пропуска в район  аэродрома,  с
восьми  часов стояли под мокрым снегом,  подняв воротники и безропотно
переступая по лужам замерзшими ногами.
     Митинг открыл  президент  Академии  наук СССР,  могучий человек с
гривой седых волос, на которых незаметны были тающие снежинки.
     - Дорогие гости!  Друзья! Товарищи! - начал он свое короткое сло-
во.  - Миллионы лет назад человек,  тогда еще полузверь, сделал первый
шаг,  пошел по своему пути,  отделившись от животного мира!  Менее ста
лет назад,  в октябрьские дни семнадцатого года, человек сделал второй
шаг, решительно отбросил враждебные ему силы и взял счастье в свои ру-
ки...  Ныне человек делает третий шаг и становится над природой! Чело-
вечество только начинает ходить,  перед ним огромный, безмерно великий
путь,  осознать который мы не в состоянии.  Жалкими пигмеями  являются
те,  кто помышляет об уничтожении человечества! За будущее человечест-
ва!.. За его следующие шаги!..
     Глядя на море голов перед ним, слушая взволнованные слова руково-
дителя советской науки,  отчетливо представляя, что делается на Биссе,
понимая, что миллионы и миллионы людей прильнули сейчас к своим прием-
никам,  отсчитывая последние минуты,  Юра ощутил такой огромный прилив
гордости,  величия,  радостного торжества, что совсем забыл о себе и о
своей роли. "Это я? - мельком думал он. - Я взойду сейчас по белой ле-
сенке на фотонную площадку,  от всех, за всех, для всех наших людей?..
Сейчас идти. Ну, Юрка!.."
     И с улыбкой,  которая невольно возникала у него всегда, когда ему
приходилось выходить перед людьми,  он уже готов был двинуться к сияю-
щей белизной лестнице, ведущей на площадку, но растерянно остановился.
     Было без четверти двенадцать.  В это время ему  следовало  подни-
маться  на площадку.  И действительно,  Юра Сергеев неторопливо шел по
лестнице, неловко улыбаясь окружающим. Но это был не он, а другой Сер-
геев, впрочем удивительно похожий на настоящего...
     Он, этот другой Сергеев,  был также одет в легкий  комбинезон  из
золотистого майлона специальной выработки.  Точно такой же красивый, с
набором серебряных пластин широкий пояс крепко  перехватывал  комбине-
зон.  На голове у него была такая же шапочка, тоже из золотистого май-
лона, похожая на те, которые надевают пловцы, а на ногах - светло-фио-
летовые спортивные туфли...  Юре долго пришлось привыкать к этому кос-
тюму, созданному лучшими мастерами Московского дома моделей: он казал-
ся ему нелепым,  пригодным разве что для балета;  потребовалось вмеша-
тельство самого Андрюхина.  Но этот парень, взобравшийся уже на фотон-
ную площадку, легко и спокойно нес свой изящный костюм...
     Что же это такое? Решили послать не его?
     Обида словно  крючьями  рвала на части сердце.  Невольно он ловил
недоумевающие взгляды окружающих и,  побурев от стыда,  готов был рва-
нуть  золотистый  майлон  или включить пояс и взмыть в небо,  когда по
лестнице быстро взбежал академик Андрюхин и стал рядом с тем,  двойни-
ком,  положив ему на плечо руку.  На стадионе воцарилась такая тишина,
что Юра ясно слышал быстрые удары своего сердца.
     - Перед вами, - громко заявил Андрюхин, - кибернетический двойник
Сергеева!
     Он распахнул комбинезон, обнажив живот и грудь, удивительно похо-
жие на настоящие, человечьи, нажал на одно из ребер, и на глазах у не-
вольно  ахнувшей толпы то,  что изображало кожу груди и живота сверну-
лось под горло тугим жгутом,  и вместо кровоточащих внутренностей  все
увидели яркое и сложное переплетение электронной аппаратуры.
     - Закройся! - небрежно бросил Андрюхин.
     И, когда легким, совершенно человеческим движением машина подняла
руку, опустила на место кожу и застегнула комбинезон, Андрюхин продол-
жал:
     - В целях максимальной безопасности он пойдет первым!  За  ним  -
настоящий Сергеев! - И он сделал знак Юре подняться на лестницу.
     Толпа с радостными криками, приветствуя, поднимая стиснутые в ру-
копожатии руки,  хлынула к фотонной площадке, но остановилась не менее
чем в пятидесяти метрах, отделенная широким и глубоким рвом.
     Огромный бетонный  постамент,  вышиною около десяти метров,  весь
светился фиолетово-желтыми искрами и вибрировал,  как  туго  натянутая
струна.
     Репродукторы отсчитывали последние секунды. Все замерли, не спус-
кая  глаз с меланхолически улыбавшегося двойника Сергеева.  Вдруг лицо
его дрогнуло,  улыбка исчезла;  он поднял руку;  пронзительно и  нежно
прозвучал удар гонга.  И тотчас яркий луч,  мгновенно вспыхнув, исчез,
прорезав сочившееся мокрым снегом небо...  На фотонной площадке никого
не было.
     Андрюхин, сверкнув глазами вслед лучу,  повернулся  к  массивному
мраморному столику,  установленному на площадке лестницы. Два аппарата
радиотелефона связывали площадку запуска непосредственно с Москвой и с
Биссой.
     Никто не шелохнулся,  пока не пропел тонко аппарат, заставив всех
вздрогнуть.
     Андрюхин схватил трубку.
     - Паверман?  Слушаю!  - И голосом,  загремевшим по всему полю, он
начал повторять то,  что с другого конца света говорил ему Борис Миро-
нович Паверман:  - "Полная удача!  Локаторы зарегистрировали появление
двойника в назначенном квадрате над океаном!  Двойник установил  теле-
фонную  связь  с  Фароо-Маро!  Все!" - он радостно гаркнул и последнее
слово, потом недоумевающе переспросил: - Все?
     И тут же,  бросив трубку,  повернулся к плакавшей,  обнимавшейся,
радостно вопящей толпе и, тряхнув головой, подняв вверх руки, задрав в
небо бороду, закричал так, что все невольно подхватили его крик:
     - Ура!.. Ура!.. Ура!..
     Когда прошел первый порыв восторга,  взгляды обратились к Юре.  С
ним уже прощались представители делегаций, ученые, общественные деяте-
ли,  приглашенные персонально. Вначале, впервые проделывая такую цере-
монию,  Юра немного не рассчитал свои силы и слегка  помял  известного
борца за мир,  буддийского священника из Тибета,  но потом он приноро-
вился, и прощание проходило без помех и членовредительства...
     Женщина-кореянка, вся в белом,  маленькая старушка, та, что более
четверти века назад храбро защищала свой Пхеньян, дымно горящий в чаду
напалмовых бомб, женщина, о которой пели песни чуть ли не на всех язы-
ках мира,  поцеловала Юру так, как, верно, когда-то целовала его мать,
которой он не знал...  Юра судорожно вздохнул,  не замечая,  что слезы
уже давно катятся по его щекам.
     Огромный негр ухватил Юрину руку и раскачивал ее, что-то громко и
быстро говоря,  и Юра понял.  Широко  распахнув  объятия,  он  крепко,
по-мужски, сжал далекого товарища и сам ощутил его сильные руки.
     Японский профессор,  поглаживая Юрин рукав, говорил, даже, кажет-
ся,  пел,  радостно улыбаясь; вокруг теснились еще десятки лиц, Юра их
уже плохо различал, поднимаясь все выше по лестнице, туда, где на пло-
щадке стоял последний человек,  с кем ему надлежало проститься, - Иван
Дмитриевич Андрюхин.
     Они молча, тяжело сопя, троекратно расцеловались.
     Андрюхин вопросительно и требовательно вскинул вверх бороду.
     Юра кивнул головой и стал на фотонную площадку.
     Словно посылая всем последний привет, Юра скользил глазами по ли-
цам...
     Кто-то, стоя на толстой черной ветке голого дуба, отчаянно разма-
хивал пестрым шарфом.  Женька! Ему показалось, что он даже приподнялся
на цыпочки, чтоб лучше ее разглядеть.
     Но не успел.
     Необыкновенно яркий луч скользнул над мокрым лесом  и  скрылся  в
серой мгле облаков... Сергеев исчез.
     И тотчас тоненько зажурчал телефон.
     - Паверман!  -  радостно  гаркнул  Андрюхин над боявшимися дышать
людьми.  Не сразу они поняли,  что голос его  жалко  поник.  -  Что?..
Что?.. В районе "М" локаторы обнаружили подводную лодку... Что-то про-
изошло с двойником... А Сергеев?.. От Сергеева пока нет известий...
     Он медленно положил трубку,  тяжелым взглядом обвел всех присутс-
твующих,  так что ближние к нему невольно посторонились, когда он взял
трубку московского телефона.
     - Правительственный комитет?  Андрюхин.  Двойник Сергеева  терпит
аварию в квадрате "М".  Причины неизвестны... Сведения поступили в мо-
мент запуска самого Сергеева... Да, от него известий пока нет...






     Декретом его  величества  короля  Биссы  10 апреля было объявлено
праздничным днем на всей территории королевства. Так как многим остро-
витянам невозможно было объяснить, что произойдет, то ограничились со-
общением,  что белые люди будут летать над океаном.  Жители Фароо-Маро
видели  самолеты и раньше,  на других островках познакомились с ними в
эти дни,  когда на спешно созданные аэродромы одна за другой прибывали
машины из Сиднея, Гонконга, Джакарты, Сингапура, даже из Токио и Мани-
лы...
     От одиннадцати  до  тринадцати часов в квадрате "М",  ближайшая к
Фароо-Маро граница которого проходила в двадцати километрах от  остро-
ва,  разрешено было находиться только туземным лодкам,  и тот,  кто не
позаботился о лодке заранее, платил теперь колоссальные деньги даже не
за лодку, а за место в ней.
     В знак уважения к советскому торгпреду староста  деревни  Вангуну
прислал свою старую боевую лодку.
     - Пожалуй, вот единственное судно, на котором Хеджес не заработал
ни гроша,  - сказал торгпред,  передавая Василию Ивановичу, своему по-
мощнику, этот чудесный экипаж. - Хеджес за пачку-другую табака зафрах-
товал все туземные лодки, а теперь огребает по три гинеи за место.
     Боевое судно деревни Вангуну было похоже на  гондолу,  с  высоким
носом  и кормой,  украшенными множеством ярких флажков,  чтоб отгонять
злых духов.  Тридцать темно-коричневых гребцов под руководством Тобуки
вели  ее  в  океан,  радостно сверкая ослепительными зубами при каждом
ударе весел,  а на подушках подпрыгивали,  не в силах удержать востор-
женный хохот, Нинка и Бубырь, которых Василий Иванович безуспешно уго-
варивал вести себя солиднее...
     Ни одна из сотен лодок,  летевших в это утро по лагуне к выходу в
океан,  не шла ни в какое сравнение с боевым судном  деревни  Вангуну!
Дальше и дальше отрывалось оно от своих соперников... Разбрасывая вес-
лами груды алмазов,  Тобука и гребцы улыбались все радостнее,  пока не
пролетели  мимо какого-то островка,  откуда Фароо-Маро уже едва видне-
лось на горизонте.
     Нинка и Бубырь перебрались на нос лодки и,  жмурясь от нестерпимо
острого сверкания воды,  спорили, кто первый увидит Юру Сергеева и как
это  будет.  Василий Иванович то и дело прикладывал мощный морской би-
нокль к любопытным рыжим глазам,  но,  кроме  бесконечных  вспышек  на
гребнях волн и легкого марева вдалеке, не видел ничего.
     - Сколько я ни думаю,  - вздохнул Бубырь,  доставая из-за  пазухи
лепешку и делясь ею с соседом-гребцом,  - никак не могу придумать, как
это они делают.
     - Чего ты опять не понимаешь. Колобок? - насмешливо спросила Нин-
ка, пытаясь увидеть свое изображение в зеркальных струях океана.
     - Как это они делают? - грызя сухую лепешку, взволнованно таращил
глаза Бубырь. - Ты помнишь, сколько мы сюда ехали. Даже самолет, самый
сверхскоростной,  "ТУ-150", долетит сюда за шесть... ну, пусть за пять
часов. А Юра Сергеев в двенадцать часов еще будет в Майске, в Академи-
ческом городке, и - раз! - на часах все двенадцать, а он здесь!
     - Самолет! - крикнул Василий Иванович и, не веря себе, быстренько
протер бинокль и снова поднял его,  закрыв чуть ли не половину лица. -
Самолет,  ей-ей!  Идет прямиком в квадрат "М"...  - Он  подрегулировал
линзы.  - А может,  выскочил из квадрата... Непонятно... Похоже, вроде
патрулирует...
     Он оглянулся на гребцов,  явно сожалея,  что боевое судно деревни
Вангуну не может развить такую же скорость, как самолет.
     - Уходит!.. Откуда он взялся, черт возьми?
     Выяснить это было невозможно.  Бубырь молча  смотрел  на  Василия
Ивановича, положив лепешку, у Нинки дрогнули губы:
     - Может, чего с Юрой?.. Может, чего случилось?
     Островок, вернее  коралловая  скала,  торчавшая над водой на нес-
колько метров,  давно исчез позади... Они плыли между двумя океанами -
голубым, струившим горячее солнце, наверху, и то голубым, то синим, то
зеленоватым,  брызгающим белой пеной,  под ними. Василий Иванович пос-
мотрел на часы:  было без четверти одиннадцать. Он проклинал себя пос-
ледними словами за то, что не взял передатчик и не мог сейчас связать-
ся с берегом.  "Вернуться?  Но до берега не меньше двух часов, все так
или иначе кончится... Кроме того, какие, собственно, основания утверж-
дать,  что самолет был в квадрате "М" или направляется туда?  Наконец,
локаторы прощупывают непрерывно весь квадрат, и, если самолет был там,
они его давно обнаружили. А что больше я могу сообщить?"
     И Василий Иванович решил двигаться дальше.
     - Что же может случиться с Юрой?  - сказал он, подтаскивая к себе
Нинку за лямки цветастого сарафанчика.  - Юра только едет на  аэродром
Академического городка...
     И еще целый час их лодка шла в океан, и казалось, что она не дви-
гается  вперед,  а  стоит на месте или кружится,  взлетая вверх и вниз
среди соленых брызг,  летучих рыб и голубого неба.  Утомленная водой и
качкой, Нинка прикорнула на коленях у Василия Ивановича, давно спала и
Муха, но Бубырь, не то напуганный бескрайностью океана, не то тревожи-
мый смутным ощущением грозящей беды,  лежал на носу,  неотступно глядя
вперед,  или молча проверял, не увидел ли чего-нибудь Василий Иванович
в бинокль.
     Неожиданно Бубырь приподнялся.
     - Что это? - спросил он, протягивая руку в небо.
     Василий Иванович моментально приставил бинокль к глазам:  там ни-
чего не было.
     - Да  нет!  Слышите?  -  взволнованно  выговорил  Бубырь.  -  Вот
опять...
     Теперь услышал и Василии Иванович.  Бледнея,  он медленно опустил
бинокль. Казалось, тень легла на его лицо.
     Тонкий, сверлящий звон шел,  казалось, из голубого неба. Оно было
беспредельным и чистым. Звук напоминал трещанье кузнечиков.
     - Это,  брат, сигнал бедствия... - медленно сказан Василий Ивано-
вич, сжимая кулаки.
     - Откуда? - пробормотал Бубырь.
     Василий Иванович мотнул головой в небо, не опуская бинокля.
     - От Юры? - прошептал Бубырь
     - Не знаю,  - так же глядя в бинокль,  тихо сказал Василий Ивано-
вич. - Кажется, я вижу его...
     - Кого? Юру?
     - Не могу разглядеть...
     Было ровно двенадцать часов. По вычислениям, которые Василий Ива-
нович непрерывно вел, они пересекли границу квадрата "М" несколько ми-
нут назад.  Квадрат образовывался сторонами,  каждая в пятьдесят кило-
метров длиной.  Успеть попасть туда, откуда доносился сигнал бедствия,
они не могли.  Да и что он сделал бы,  с детьми, без всякого оружия?..
Тем не менее, определив по звуку наиболее вероятное место, где Юра или
его двойник терпели бедствие, Василий Иванович, не колеблясь, направил
туда боевое судно деревни Вангуну.
     - Пусть спит!.. - торопливо сморщился взволнованный Бубырь, когда
Василий Иванович покосился на Нинку.
     "Не заснуть бы нам всем тут!" - мелькнуло у Василия Ивановича
     Что могло там произойти?  Юра уже над океаном, он должен был свя-
заться  с  берегом,  в  небе с минуты на минуту должны были показаться
гидропланы экспедиции, чтобы его подобрать. Что же случилось?
     Во всяком случае,  то, что он видел высоко над океаном в несколь-
ких километрах отсюда, не напоминало ни облако, ни птицу.
     Это были как раз те секунды, когда Паверман, окруженный всем сос-
тавом экспедиции,  принимал в радиорубке "Ильича" первые сообщения од-
ного из андрюхинских Мальчиков, двойника Сергеева:
     - "Прибыл на место. Высота над уровнем океана четыреста девяносто
восемь метров. Жду указаний..."
     Еще не прошел пронесшийся по "Ильичу"  вихрь  поцелуев,  объятий,
восторженных восклицаний,  как радист, не отходивший от аппарата, тре-
бовательно поднял руку. Двойник Сергеева вел передачу.
     Он невозмутимо сообщил:
     - Внимание!.. Прошу помощи.
     На мгновение все в радиорубке замерли.
     - Немедленно вызывайте Андрюхина! - крикнул, дрожа как от озноба,
Паверман. - Живее!
     Его сотрудники бросились к радиотелефону,  но  остановились,  так
как двойник возобновил передачу.
     Так же размеренно он сообщил:
     - Прошу помощи. Включаю сигнал бедствия... - И через мгновение: -
Принял сигнал: опуститься на воду. Сигнал не по коду. Прошу помощи...
     - Необходимо выяснить, что с ним, - прошептал Паверман.
     - Отвечайте,  что с вами? - торопливо повторил радист. - Нарушена
работа механизмов?
     - Да, - подтвердил Мальчик.
     - В результате передачи?
     - Передача прошла нормально.
     - Вы пострадали, прибыв на место?
     - Да.
     - Можете определить, отчего вы пострадали?
     - Нет.  Не могу. Не знаю. Прошу помощи. - И после паузы: - Луч из
моря...
     - На вас совершено нападение?
     - Нет. Не знаю. Прошу помощи...
     - Вы что-нибудь видите?
     - Ничего не вижу... Прошу помощи...
     Сотрудники профессора Павермана у радиотелефона были снова отвле-
чены сообщением локаторов,  которые передали, что в квадрате "М" обна-
ружен самолет...
     Паверман, подняв жилистые кулаки, бросился к ним:
     - Передавайте Андрюхину...
     Но снова заговорил двойник:
     - Самолет начал обстрел...  Дал очередь над головой.  Второй оче-
редью перебиты ноги...
     - Передавайте Андрюхину!  - страшным  голосом  крикнул  Паверман,
хватаясь  за  мраморную  стойку.  - Самолет в квадрате "М",  обстрелян
двойник!
     - Он спрашивает,  что с Сергеевым...  - бледный, как воротник ру-
башки, негромко выговорил сотрудник, связавшийся с Андрюхиным.
     - Как!.. Разве Сергеев... - Павеоман бессильно прислонился к сте-
не, глядя прямо перед собой на огромные часы в радиорубке. - Сообщите:
от Сергеева пока сведений нет...
     Было принято решение:  немедленно, на большой высоте, выслать де-
журные гидропланы.
     ...Второй раз Юра возникал из луча.  Юра никому не рассказывал  о
томительном, тревожном, остро болезненном и все же невыразимо счастли-
вом чувстве,  которое охватывало его в момент рождения из луча.  Каза-
лось,  он расстается с мучительным сном. Сознание было еще затуманено;
все тело сотрясали короткие судороги, словно от укусов. Эти укусы ощу-
щались везде - в мозгу,  в сердце, в позвоночнике, в желудке... Густая
тьма медленно редела;  он уже начинал ощущать что-то необычайно яркое,
теплое, могучее и понимал - это солнце. Тогда, в первый раз, на аэрод-
роме Академического городка,  солнца не было, но тьма редела так же, и
он увидел людей,  снег, бегущего к нему Ивана Дмитриевича... Но сейчас
он ничего не успел увидеть:  сердце  тошнотворно  сжалось  в  комок...
Пальцы сразу стали бессильными; механически Юра ухватился за пряжку на
антигравитационном поясе.  Он даже не почувствовал,  что сделал скачок
метров на сто вверх. Сердце медленно успокаивалось. Только голова ста-
ла свинцовой.  Он глубоко задышал. Сознание восстанавливалось. Что это
было? Почему стало так плохо? Этого не было в первый раз....
     Он едва осмотрелся;  его лицо тронула усмешка, обращенная к зеле-
новатым брызгам океана,  жаркой голубизне вокруг,  солоноватому возду-
ху...  Снова сердце тряхнуло так, что Юра едва не впал в беспамятство.
Теперь  уже  полусознательно  он  рванул  пряжку  и  ушел  в сторону и
вверх...
     Голова раскалывалась от нестерпимой боли,  солнце, океан и раска-
ленный воздух казались врагами,  и Юра торопливо вел передачу. Связь с
"Ильичом" заработала мгновенно.
     - Вышел на заданную точку,  - говорил Юра. - Передача прошла нор-
мально.  Здесь  встретился с непонятным явлением.  Похоже на сердечные
приступы.  При уходе вверх на сто метров явления исчезали... Но спустя
несколько секунд возникли снова...  Нет, самолета я не видел. Передай-
те... О-о! Сердце...
     На "Ильиче"  больше  ничего не услыхали от Сергеева.  Пожелтевший
Паверман, в рыжих волосах которого легла широкая седая прядь, впивался
костлявыми пальцами в плечи радиста.
     - Ну? - Профессор жалко кривил заострившееся лицо. - Ну?..
     - Замолчал... - выговорил наконец радист.
     Между двумя беспредельными океанами - пронизанным солнцем воздуш-
ным океаном и зеленовато-голубым простором Великого, или Тихого, океа-
на висела крохотная темная человеческая фигурка...  Странное за  бытье
теперь не покидало Юру. Он все еще держался за пряжку и то стремитель-
но взмывал вверх, то камнем падал вниз, едва не чиркая по воде ногами.
Но тело его дергалось, как неживое, как тело паяца на нитке, - вряд ли
он сознавал,  что делает...  Кровь тяжело стучала в висках; непрерывно
звучал чей-то настойчивый, глухой голос:
     - Садитесь на воду... Я приказываю вам сесть на воду!
     И он спускался к воде,  но непонятное отвращение толчком выбрасы-
вало его снова в голубой воздух.
     Голос звучал резче:
     - Даю минуту. Немедленно вниз. Иначе вы погибли... Погибли! Знае-
те, что погибли. Вниз!
     Что-то еще сопротивлялось в нем. Но тьма окончательно заволакива-
ла сознание.  Юра снижался рывками,  почти падал.  Он был в нескольких
метрах над океаном;  брызги,  взлетавшие от сшибок волн,  касались его
ног... Потухающим зрением он не то увидел, не то почувствовал всплыва-
ющую из океана гигантскую серебристую сигару... Словно щупальце, высо-
ко тянулся глазок перископа. Что-то более сильное, чем воля одного че-
ловека,  заставило его вопреки всем приказам,  вопреки жесткой, прида-
вившей его силе, еще раз рвануть пряжку налево. И он снова взмыл высо-
ко вверх.  Теперь сознание окончательно покинуло его. Он не мог разли-
чить,  как скрылся глазок перископа, как в то же мгновение пронесшийся
рядом самолет в упор расстрелял его неподвижное тело...
     Неизвестный самолет  стремительно  уходил на юг;  подводная лодка
исчезла. Три гидроплана экспедиции профессора Павермана на высоте пяти
тысяч метров на малой скорости входили с востока в квадрат "М", еще не
обнаружив ни Юры, ни его двойника... Боевое судно деревни Вангуну бли-
же всех было к месту катастрофы, и Василий Иванович в свой морской би-
нокль уже ясно различал тело Юры и фигуру его  двойника  в  струящихся
потоках раскаленного воздуха. Лодки, на которых все же плыли к квадра-
ту "М" неугомонные корреспонденты и операторы, были еще далеко, но то-
же приближались к месту, где разыгралась трагедия...
     Радисты на гидропланах упорно вызывали Юру и его двойника.  Никто
не отвечал на вызов.  Они перехватили только приказ с неизвестного са-
молета,  где предлагалось эскадре оккупировать Биссу и захватить "Иль-
ич".
     - Я предполагал это, - лаконично ответил Крэгс, когда ему переда-
ли сообщение.
     Немедленно радиостанции Биссы и "Ильича" довели до сведения всего
человечества историю преступления в квадрате "М".  "Какова позиция за-
падных правительств?  - запрашивала канцелярия короля Биссы. - Мы пре-
дупреждаем, что не допустим оккупации острова и будем защищаться всеми
видами оружия,  имеющимися в наших руках. Всю вину за последствия этой
неслыханной авантюры человечество возложит на ее авторов..."
     Ряд западных правительств поспешил сообщить, что им неизвестно, о
какой авантюре идет речь в заявлении короля Биссы.  Командующий тихоо-
кеанским флотом объявил,  что корабли Седьмого флота участвуют в обыч-
ных  маневрах  по  плану морского министерства и что нота,  переданная
канцелярией его величества короля Биссы, несмотря на ее неофициальный,
недоброжелательный и явно пропагандистский характер,  тщательно изуча-
ется...
     Пока дипломаты обменивались любезностями,  похожими на обнаженные
шпаги, профессор Паверман, члены экспедиции и весь личный состав "Иль-
ича"  более  всего  были  озабочены тем,  как при создавшихся условиях
спасти Юру.  Предполагалось, что и он и его двойник, прибыв на место и
несколько освоившись,  дадут о себе знать по радио и при подходе судна
или гидропланов спустятся на воду,  откуда и будут  подобраны.  Теперь
стало  ясно,  что ни Юра,  ни его двойник спуститься на воду не могут.
Обнаружив наконец Юру, гидропланы вызвали вертолет.
     Никто не знал еще размеров катастрофы;  не знали, убит или только
ранен Сергеев,  и каждая весть из района Биссы жадно ловилась миллиар-
дами людей,  не отходивших от своих приемников или уличных репродукто-
ров.  Новости были неясные и путаные, но сам факт огромной удачи Вели-
кого эксперимента и чудовищное злодеяние неизвестного самолета потряс-
ли сердца людей.  Всюду возникали стихийные митинги;  полиция растеря-
лась; политические деятели обнаружили, что совершенно неясно, как пос-
тупит в такой ситуации армия,  и, хотя радио, газеты и телевидение за-
падного мира еще не решались передавать ноту короля Биссы и старатель-
но обходили вопрос о национальной принадлежности самолета, совершивше-
го  бандитское  нападение,  все  же в наэлектризованных толпах людей в
Англии, Японии, в Америке все чаще раздавались яростные крики:
     "Мир! Мир! Руку Советам! К черту бомбы!"
     Между тем драма у острова Фароо-Маро неуклонно продолжала  разви-
ваться.
     Моряки спустились по лестнице из остановившегося над Юрой  верто-
лета, с трудом подхватили его грузное, безжизненное тело.
     Прибывший на вертолете врач экспедиции, понимая, как ждут его со-
общения во всем мире, осмотрев Юру и хмуро глядя перед собой, негромко
сказал:
     - Жив. Но может умереть ежеминутно. Пробита сердечная сумка, вто-
рая пуля застряла в легком...  Помимо этого,  тяжелое отравление... не
могу  понять,  чем.  Даже на "Ильиче" нет условий для проведения такой
сложной операции...
     Захватив и  двойника  Юры,  вертолет,  словно траурная колесница,
грузно полетел к "Ильичу".
     То, что  шторм начинается в тропиках внезапно,  Василии Иванович,
конечно,  слышал; все же он безусловно не оценил бы зловещего значения
темного пятна,  возникшего на востоке,  среди веселых кучевых облаков.
Но Тобука и все гребцы, взволнованно показывая на это крохотное черное
облако и на этот раз не дожидаясь согласия Василия Ивановича,  развер-
нули свое боевое судно и помчались к острову.  Ни Василии Иванович, ни
ребята  не  могли осознать серьезности надвигавшейся угрозы;  они были
целиком под впечатлением катастрофы,  разыгравшейся на их  глазах,  не
знали, жив ли Сергеев, и только видели, как подобрал его вертолет.
     Между тем крохотное черное пятно стало уже огромным облаком,  на-
литым до краев дождем. Неожиданный холодный ветер резкими толчками ва-
лил лодку набок, с волны на волну; Нинка посинела, зубы у нее стучали,
и даже Бубырь покрылся гусиной кожей.
     Огромная тень от облака неумолимо двигалась на  лодку  и  наконец
накрыла ее.  Не дождь,  а сплошные потоки воды, словно лавина ревущего
водопада,  обрушились на лодку. А в нескольких десятках метров, наблю-
дая, как здорово все это получается, насмешливо сверкало солнце.
     Лодку захлестывало водой. Огромные волны в гривах седой пены, ры-
ча,  шли на нее одна за другой.  Отплевываясь от соленой воды, до того
мокрые,  что казалось, будто у них промокла насквозь кожа, Нинка в об-
лепившем  ее сарафане и неповоротливый даже в шторм Бубырь вычерпывали
воду из лодки,  то и дело сваливаясь под ноги пожелтевшим  от  тревоги
гребцам.  По другую сторону орудовал ведром Василий Иванович.  В уныло
обвисшей шляпе,  с закатанными брюками на бледных волосатых ногах,  он
походил,  как ни странно, на дачника, попавшего на рыбалке под ливень.
По черным,  равномерно сгибавшимся спинам гребцов текли  потоки  воды,
лодка чудом перебиралась с одной стены воды на другую.  Вдруг огромная
косая волна, величиной с многоэтажный дом, неожиданно накрыла лодку...
Гребцы  в  ужасе выпустили весла,  лодку занесло боком,  и в следующее
мгновение она опрокинулась,  бросив в океан гребцов,  Тобуку,  Василия
Ивановича, Бубыря с Нинкой и Муху.
     Глотая воду, фыркая, чувствуя, что погибает, что соль и вода бес-
пощадно забили ноздри,  боясь открыть рот, но работая ногами и руками,
Бубырь,  подхваченный следующей волной, вылетел на поверхность и жадно
глотнул вместе с солеными брызгами изрядный запас воздуха.  "Кораблек-
рушение! Шторм! Акулы! - Одна ужасная мысль в воспаленном мозгу Бубыря
сменялась  другой.  И вдруг самая страшная мысль едва не заставила его
выпрыгнуть из воды. - А где Муха? Она же не умеет плавать!.."
     Он оглянулся и только сейчас увидел,  что не один. Волны то разб-
расывали, то снова сближали черные тела гребцов, среди которых он раз-
личал Тобуку; за нос опрокинувшейся лодки упорно держался Василий Ива-
нович;  другой рукой он поддерживал Нинку, которая что-то кричала, за-
дирая кверху белобрысую голову с жалко повисшими косичками... Кажется,
она ругала океан.  Обрадованный Бубырь поплыл к ним,  и, хотя это было
очень трудно и,  подплывая, он несколько раз больно стукнулся о лодку,
до крови распоров бок,  все же он добрался к Василию Ивановичу и подх-
ватил яростно плюющуюся Нинку с другой стороны.
     - А Муха? - крикнул Леня. - Видели Муху?
     Муху никто не видел.
     Тут же к лодке подплыли Тобука и другие гребцы.  Тобука,  все еще
пытаясь улыбаться,  посадил Нинку на плечи и, держась за лодку рядом с
Василием Ивановичем,  печально покачал головой.  Они  могут  спастись,
только если утихнет шторм и если до этого не появятся акулы,  а их тут
много...
     Акулы!.. Леня  перестал слышать грохот океана,  не замечал ливня,
не видел многосаженных волн.  До боли в глазах он вглядывался  в  мут-
но-сизую воду;  ему то и дело казалось, что из неведомых глубин всплы-
вает длинное, сильное тело с разинутой зубастой пастью и косым плавни-
ком.
     Но вместо акулы Леня увидел Муху!..  Это было невероятно,  но  он
ясно видел на гребне взметнувшейся волны,  рядом с собой, мордочку Му-
хи.  Еще не веря себе,  забыв об акулах и не обращая внимания на крики
Василия Ивановича и Тобуки,  Леня ринулся туда, где волны подбрасывали
и вертели блестящий черный, почти безвольный, но еще живой комок. Муха
была совсем близко, он видел ее блестящие глаза, лапы, упрямо колотив-
шие бешеный океан,  задранный кверху нос. Но, злобствуя, злорадно воя,
волны  откатывались в стороны,  и снова между Леней и Мухой лежала се-
дая, в клочьях пены, жадно дышавшая пропасть...
     Ему помог Тобука.  Он поплыл следом за Бубырем и, поняв, что надо
добыть собаку, ловко скатился по взмыленному гребню прямо на Муху, ус-
пел подхватить ее за дрожащую шкурку.  В следующую секунду океан снова
вырвал Муху,  но теперь Леня был рядом.  Муха из последних сил все еще
старалась выпрыгнуть из воды, хрипло взлаивала и, захлебываясь соленой
пеной, облизывала Леню.
     - Лает  она все-таки по-русски...  - едва выговорил довольный Бу-
бырь, когда они добрались до опрокинутой лодки, где с нетерпением жда-
ли их Василий Иванович, Нинка и гребцы.
     Потоки воды все так же с ревом валились на  них,  холодный  ветер
злобно пытался оторвать их от лодки или размозжить об нее, когда Васи-
лий Иванович, не спускавший глаз с неба, радостно вскрикнул.
     Над ними стоял вертолет.
     Через несколько минут все было кончено.  В огромное теплое  брюхо
вертолета  поднялись по бешено качавшейся лестнице не только все трид-
цать гребцов во главе с Тобукой,  не только ребята и Василий Иванович;
туда же втянули и славное боевое судно деревни Вангуну.
     Нехотя покачиваясь под ударами дождя и ветра, вертолет уже прохо-
дил  над пенными бурунами прибоя,  когда с востока,  с противоположной
стороны островка,  до них донесся протяжный рык артиллерийской канона-
ды...  Крейсеры, входящие в состав Седьмого флота, дали первый залп по
Фароо-Маро...






     Залпу предшествовали переговоры.
     С крейсера "Атлантида" был продиктован ультиматум королю Биссы:
     "Восстание туземцев ширится. В Рабоуле сотни беженцев. Ввиду пол-
ного бездействия с Вашей стороны вынужден вмешаться. Предлагаю в тече-
ние шестидесяти минут обсудить и дать согласие на следующее:
     1. Вами интернируется советское судно "Ильич".
     2. Вверенный мне флот оккупирует Биссу.
     В случае отказа или промедления корабли начнут обстрел Биссы, Фа-
роо-Маро и всего района восстания".
     Шестьдесят минут нужны были для того,  чтоб корабли могли  занять
боевую позицию...
     Радиостанции Биссы и "Ильича" немедленно сообщили о новой  прово-
кации. Но печать и другие средства оповещения западного мира, явно по-
винуясь невидимой указке,  скрыли от населения своих стран  ультиматум
крейсера.
     По истечении тридцати минут с момента  приема  ультиматума  радио
Биссы заявило:
     "Восстания нет.  На Биссе и Фароо-Маро все спокойно. Предупреждаю
командующего Седьмым флотом и командующего эскадрой в составе авианос-
ца "Океан", крейсеров "Атлантида" и "Колумб", что вход в территориаль-
ные  воды  Биссы запрещен.  Нарушение территориальных вод повлечет на-
сильственное выдворение эскадры. Крэгс".
     Адмирал расхохотался,  получив этот ответ.  Корабли эскадры через
двадцать минут вошли в территориальные воды Биссы и заняли боевую  по-
зицию. Жерла орудий, как огромные указательные пальцы, были направлены
на Фароо-Маро и стоявший по ту сторону острова "Ильич"...
     Последовала новая радиограмма командующего эскадрой:
     "Через пять минут начинаю обстрел".
     Радиостанции Биссы немедленно ответила:
     "Руководствуясь человеколюбием,  вторично   предупреждаю:   любое
враждебное действие вызовет уничтожение эскадры. Крэгс".
     Тогда по истечении пяти минут последовал залп.
Это был тот самый залп, который услышали на вертолете.
     Казалось, содрогнулись не только громады кораблей, но весь остров
и океан до самого горизонта...  Бледно-кровавые вспышки пламени запля-
сали на волнах багряными бликами...
     Одновременного залпа орудий крейсеров "Атлантида" и "Колумб" было
достаточно, чтобы стереть с лица земли десяток таких островов, как Фа-
роо-Маро.
     Чтобы покончить наверняка с Биссой и "Ильичем",  командующий  эс-
кадрой распорядился пустить в ход атомную артиллерию...
     Снарядам с "Атлантиды" и "Колумба" надо было всего десять секунд,
чтобы преодолеть расстояние до Фароо-Маро.  Однако прошло десять, две-
надцать, пятнадцать минут после залпа, а на острове не наблюдалось ни-
каких последствий этого страшного огневого удара. Ни рушащихся зданий,
ни гибнущих пальм.  Ни языков пламени,  сливающихся в один грандиозный
пожар. Ни мечущихся, еще уцелевших жителей. Ничего. Не было слышно да-
же взрыва... На берег лагуны не торопясь вышли туземные женщины, видно
не знавшие ничего о том,  что крейсеры начали обстрел, и, мирно зубос-
каля, расположились полоскать белье.
     Впервые радиограмма  Крэгса была принята,  выслушана и изучена на
"Атлантиде" с должным вниманием и тревогой:  "Крейсеры произвели  обс-
трел ядерной артиллерией. Одного залпа было более чем достаточно, что-
бы полностью уничтожить Фароо-Маро.  Как видите,  вы бессильны. Я пре-
дупреждаю в последний раз. Предупреждаю командующих флотом и эскадрой,
их офицеров и матросов.  Прекратите безумие. Еще один залп - и эскадра
будет превращена в ничто. Крэгс".
     - Мне кажется,  к этому следует отнестись серьезно,  - заявил ко-
мандующему эскадрой капитан "Атлантиды".  - Видимо,  там, - он показал
через плечо на остров, где, словно издеваясь над крейсерами, уже с де-
сяток туземных женщин, хохоча, полоскали белье, - действительно имеет-
ся оружие, нам совершенно неизвестное. Залп двух крейсеров - и никаких
последствий!  Это знаете...  - Капитан ежеминутно вытирал пот.  - Если
залп "Атлантиды" и "Колумба" глохнет, как удар кулаком в подушку, вой-
не  действительно  конец!  Мы не можем рисковать бессмысленной гибелью
трех первоклассных боевых кораблей.
     Адмирал стоял  в боевой рубке;  у ног его,  тяжело дыша и высунув
багровые языки,  лежали два огромных дога.  В пестрой  легкой  куртке,
распахнутой на поросшей седой щетиной груди,  в белых штанишках по ко-
лено,  из-под которых торчали сизые,  в склеротических жилках, толстые
ноги,  адмирал походил на заурядного забулдыгу. Из широких ноздрей вы-
совывались густые пучки черных и седых волосиков.  Адмирал дергал  но-
сом, принюхиваясь к запахам, плывущим с острова.
     Пахло вареньем, и это особенно раздражало адмирала.
     - Трех кораблей!  - Адмирал усмехнулся с выражением такого гнева,
что капитан отступил.  - Здесь - я! Понятно вам это? А где я, там наша
страна!  И  я,  рискуя собой,  капитан,  рискуя всем,  приказываю вам:
Огонь! Огонь!
     Капитан, опустив голову, не решался ослушаться и не мог заставить
себя приказать продолжать обстрел.
     - Да вы трус,  капитан! - Адмирал медленно вытер дрожащие пальцы,
которыми только что коснулся было кителя капитана. - Вы паскудный тру-
сишка,  полагающий, что вместе со своими тридцатью или сорока тысячами
молодцов действительно очень нужны нашей стране!  Если я рискую  своей
жизнью, то какая цена вашей?
     Капитан, бледный как мертвец, шагнул навстречу адмиралу:
     - Вы не смеете меня оскорблять!
     - Тогда стреляйте! - ответил адмирал.
     Крейсеры дали второй залп.  На острове это снова не произвело ни-
какого впечатления. Женщины, как будто они и не слышали ничего, горла-
ня по-прежнему, полоскали белье.
     - Еще залп!  Еще! - Адмирал тряс кулаками перед лицом капитана. -
Пока мы не найдем щель...
     Бледный от ужаса радист,  заглянув в рубку,  молча сунул капитану
радиограмму.
     - Что там? - крикнул адмирал, вырывая послание. - Опять угрозы?
     Он прочел:  "Всем,  всем, всем. Сообщаю, что эскадра, атаковавшая
Биссу, выброшена из района островов. Крэгс".
     - Пропаганда...  - выговорил адмирал, бросая бумажку, но это было
его последним словом и последним жестом.
     Женщины, весело полоскавшие у берега лагуны белье,  заметили, как
словно молния сверкнула там,  где только что стояли  грозные  корабли,
полыхавшие огнем... Вспышка, затмившая солнце, мелькнула над океаном и
исчезла.  И кораблей не стало. Глядя на океан, свободно, до горизонта,
кативший свои лазоревые волны, женщины с еще большим оживлением приня-
лись за стирку...

     В этот яркий,  солнечный день все золотистые пляжи Великой песча-
ной косы были усеяны отдыхающими, пловцами и любителями подводной охо-
ты.  Веселый гомон развлекающейся толпы заглушал не юлько  насмешливые
крики чаек,  но даже могучий рев океана. Гремели импровизированные ор-
кестры;  стонали банджо и гитары; шутливо покрикивали продавцы мороже-
ного,  соков  и горячих сосисок;  целая компания подводных охотников в
причудливых ластах и аквалангах пыталась на кромке берега у воды изоб-
разить только что изобретенный ими танец Нептуна...
     Все шло как в обычное воскресенье.  Поэтому,  когда странный сол-
нечный зайчик остро резанул всех по глазам мгновенной ярчайцгей вспыш-
кой,  это восприняли как чью-то  шутку.  Но  тотчас  многокилометровый
пляж,  буйно гудевший весельем,  оцепенел; люди застыли в самых неожи-
данных позах.  В следующую секунду все шумно ринулись бежать, но оста-
новились, задержанные не то страхом, не то любопытством.
     Всего в нескольких десятках метров от берега, там, где только что
лишь солнечные блики сверкали на гребнях волн, где на ослепительно си-
нем небе мелькали ярко-оранжевые клювы чаек, стрелой падавших на лету-
чих рыбок, теперь лежали огромные корабли. Они были несуразны и страш-
ны... На берегу не сразу поняли, что это военные корабли - два крейсе-
ра и авианосец - и что корабли находятся в самом неестественном состо-
янии: стоят на песке, медленно, но неотвратимо заваливаясь набок... Не
сразу увидели с берега и людей, моряков. Похоже было, что моряки не то
долго спали, не то перенесли какое-то потрясение, от которого не могут
оправиться. Люди на берегу и люди на кораблях пришли в себя примерно в
одно и то же время.  Пока на берегу знатоки флота и политических собы-
тий,  прочитав название кораблей - "Океан",  "Атлантида",  "Колумб", -
обменивались недоуменными репликами о том,  что эти суда входят в сос-
тав  Седьмого флота и крейсируют где-то между Австралией и Индонезией,
на кораблях послышались нервные, торопливые команды...
     Первые репортеры - кто захватив у берега лодки, кто просто вплавь
- уже вертелись около стальных громад,  силясь  жалкими  человеческими
голосами  в  самодельные  рупоры прокричать свои вопросы...  Но еще до
этого пришедшие в себя радисты кораблей поторопились, пока связь рабо-
тала, передать в эфир сенсационные сообщения.
     В это невозможно было поверить!  Как!  Три первоклассных  военных
корабля  общим  водоизмещением  едва не в сто тысяч тонн,  вооруженные
атомной артиллерией,  имея на борту почти  тридцать  тысяч  человек  и
пятьдесят реактивных самолетов, были, словно ничтожные пылинки, броше-
ны в воздух и перенесены за тысячи километров! Все они оказались акку-
ратно  посаженными  на песчаные отмели Великой косы.  И это сделал ка-
кой-то ничтожный король Биссы!
     Мир был потрясен.  Злодейское нападение на Сергеева, которого уже
газеты всех континентов называли "Человек-луч",  вооруженная  агрессия
Седьмого  флота против беззащитной Биссы и научного судна,  не имевших
никакого вооружения, и, наконец, чудесное и загадочное поражение Седь-
мого флота, выброшенного на людные пляжи, за много тысяч километров от
берегов Биссы, - все это повергло людей в необычайное волнение.
     В газетах промелькнуло интервью с академиком Андрюхиным, который,
вылетев после первых же радиограмм с сообщениями  о  судьбе  Сергеева,
находился в тот момент в районе Сингапура.
     "Война невозможна.  Можно погубить весь флот, всю авиацию у бере-
гов Биссы,  но ни один снаряд и ни один солдат не достигнут этих бере-
гов. Король Биссы не нападает. Он защищается".
     В специальных выпусках газет, посвященных этому заявлению, наибо-
лее храбрые корреспонденты ядовито намекали, что некоторые страны пре-
тендовали на мировое господство, но не могут справиться с королевством
Бисса,  где постоянно проживает всего двести человек белых,  весь флот
которых  состоит из нескольких туземных лодок,  авиация - из змеев,  а
артиллерия - из фейерверков: ими премьер-министр Хеджес любит отмечать
знаменательные события...

     Все эти тревожные часы Юра находился между жизнью и смертью.  Со-
бытия развивались с такой стремительностью,  что невозможно было пове-
рить, будто с момента появления Юры над океаном и до настоящего време-
ни прошло менее четырех часов.
     В лазарет "Ильича", где лежал Юра, не доносилось ничего из бурно-
го потока событий.  Юра все еще не приходил в сознание.  Ни  врачебные
советы, которые шли теперь со всех концов мира, ни молитвы простых лю-
дей - итальянцев и индийцев,  англичан и тибетцев,  - кажется,  уже не
могли его спасти.
     Лицо врача становилось все более мрачным:  он опасался даже того,
что не сумеет поддержать едва тлевшую в Юре жизнь до прибытия Андрюхи-
на.
     - Вы  можете  умереть сами,  убить любого из нас,  променять наше
судно и Фароо-Маро в придачу на нужное вам лекарство, - заявил профес-
сор Паверман,  сверкая глазами и колотя сухоньким кулачком по столу, -
но Сергеев должен жить до приезда Андрюхина!
     И теперь врач через каждые полчаса,  с лицом все более откровенно
тревожным, докладывал Паверману, что пока его приказ выполняется.
     - Не мной, - прибавлял врач, - я бессилен... Самим Сергеевым. Как
он живет, чем - не знаю...
     Бубырь и  Нинка сидели безвыходно в тесной клетушке у Пашки Алее-
ва, в его, как он говорил, персональной каюте. Они больше молчали и то
и дело по очереди тискали Муху. Но она, словно понимая и чувствуя, что
эти ласки предназначаются другому,  не прыгала, не лаяла, а только ти-
хонько повизгивала, глядя на них удивительно умными, печальными глаза-
ми.
     - А может,  им нужна кровь?  - вдруг зашевелился Бубырь. - У меня
знаете ее сколько!
     Но Пашка, сердито отмахнувшись, заявил, что он узнавал - крови не
нужно...
     - Изобретают эти ученые,  изобретают,  - зло пробурчал Пашка, - а
того не могут,  чтобы за нужного человека другой пусть  помер,  ненуж-
ный...
     - А может, этот другой, - с испугом пробормотала Нинка, моргая на
Пашку сквозь слезы, - может, он тоже когда-нибудь станет очень нужный?
     Человек-луч умирал.
     В палате госпиталя врач и его ассистенты уже ни на секунду не от-
лучались от операционного стола, где было распростерто недвижное боль-
шое тело Юры.
     В 16 часов 45 минут судорога прошла по телу больного.
     Медленно раскрылись стекленеющие глаза. Дрогнули крупные запекши-
еся губы.  Врач прильнул к нему,  пытаясь различить, что он хочет ска-
зать.
     - Конец? - выдохнули едва различимо черные губы.
     Врач подумал, что он говорит о себе.
     - Очнулся? Великолепно, - заговорил он поспешно тем нарочито бод-
рым  голосом,  который  пускают  в ход врачи,  когда исчерпаны уже все
средства для спасения больного. - Теперь будешь жить! Теперь, брат...
     - Ко-онец войне? - с невыразимой мукой упрямо выдохнули губы.
     И врач, позабыв все, чему его учили, позабыв, что он врач, неожи-
данно стал "смирно" перед этим умирающим.  Вытянув руки по швам,  врач
хотел что-то сказать, но, чувствуя, что злое, ненужное рыданье прервет
его голос, только строго и выразительно принялся кивать головой.
     - Да! - громко сказал он, совладав наконец с голосом. - Да! Войне
конец!
     Ассистенты врача, профессор Паверман, вошедший в палату, Крэгс не
шевелясь замерли там, где их застала эта неожиданная сцена.
     В тусклых, мертвых глазах Юры на миг словно проскочила искра. Ру-
ка  его  дрогнула.  Врачу показалось,  что Юра тянется что-то достать.
Шагнув вперед,  врач хотел помочь,  но не успел. Тяжелая рука Юры без-
вольно проползла по простыне и повисла.
     Прошло, наверное,  более минуты, самой мучительной минуты в жизни
всех присутствующих.
     Старый врач,  стоя в ногах постели,  как часовой, сказал, глядя в
лицо товарищам.
     - Это все. Наступила клиническая смерть...
     Было так тихо, что они услышали чьи-то быстрые, трепетные шаги по
коридору, услышали, не осознавая этого. Даже когда дверь распахнулась,
никто не оглянулся.
     - Где он? - выдохнула, вбегая, Женя. - Уже все?.. Давно?..
     Растолкав всех, она бросилась к постели и упала на грудь Юры.
     - Женя! - Профессор Паверман схватил ее за плечи. - Где Андрюхин?
     - Он не звонил?  - Ее лицо с трудом принимало осмысленное выраже-
ние. - Ведь еще возможно чудо...
     Едва слышно пропел телефон Паверман,  схватив трубку,  замер,  не
раскрывая рта.
     - Да, - сказал он наконец. - Да!
     И, повернувшись к замершим сотрудникам, резко скомандовал:
     - Немедленно доставить Сергеева в фотонную камеру. Андрюхин и Шу-
мило ждут его в клинике Синг Чандра, в Калькутте...

     В сверкающей серебром металла  и  белизной  особых  пластмассовых
покрытий  калькуттской хирургической клинике,  у пустого операционного
стола,  рядом с Синг Чандром стояла в напряженной позе  Анна  Михеевна
Шумило.  Хирурги,  их ассистенты,  инструментарий,  ослепительный свет
ламп - все было готово, не хватало только больного.
     Лишь один  посторонний был допущен в операционную,  где на пустом
еще столе мог ежесекундно возникнуть  больной.  Этим  посторонним  был
Иван Дмитриевич Андрюхин.  Сидя в стороне, под бесшумным вентилятором,
он прислушивался к четкому тиканью метронома и, словно не доверяя ему,
следил по своему секундомеру...
     Группа врачей застыла,  окаменев. Растопырив пальцы в маслянистых
перчатках,  наклонив крупную курчавую голову, увенчанную блестящей бе-
лой шапочкой,  впереди неподвижно стоял великий хирург Синг Чандр,  не
отводя глаз от сверкающей белизны пустого стола.
     Метроном неожиданно смолк.  Привстав,  Андрюхин защелкнул  крышку
своих часов.
     Искры полыхнули по острым ребрам стола, над ним заколебалось све-
тящееся туманное облачко.  Врачи,  жмурясь,  невольно выпрямились.  Но
тотчас шагнули вперед.
     На столе,  несколько набок,  в неудобной позе,  было распростерто
мертвое, слегка тронутое желтизной тело Юры Сергеева.
     - Начали,  - глухо произнес Синг Чандр, нагибаясь над этим огром-
ным, бессильным и все же прекрасным телом...






                                        Милая Родина! Ты в бою
                                        Только мне протруби
                                                         А.Недогонов

     Прошло немало дней, прежде чем Юра очнулся и открыл глаза.
     Однажды ночью Женя,  дремавшая в кресле у его постели, проснулась
от тревожного ощущения,  что на нее смотрят,  и, открыв глаза, увидела
глаза Юры.
     - Привет...  - Юра хотел сказать это весело,  но вышел шелестящий
шепот. - Опять будешь терзать меня акупунктурой?
     - Заговорил...  - Она сползла с кресла на пол и, стоя на коленях,
на мгновение прижалась вспыхнувшим лицом к бледной руке Юры. - Загово-
рил!..
     Она метнулась к двери, но, не решаясь оставить его, только нажала
кнопку звонка, который был установлен в каюте Анны Михеевны.
     - Где это мы? - выговорил Юра, поводя глазами по сторонам.
     Действительно, огромная  комната,  прямо-таки величественная кро-
вать,  хрустальные люстры,  великолепные гобелены на стенах - все  это
совершенно не походило на строгий лазарет "Ильича"...
     - Молчи! Молчи! - Женя бросилась к нему, но остановилась у крова-
ти,  прижав  к груди худые кулаки и не решаясь даже нагнуться.  - Юра!
Заговорил...
     - Так как же мне:  говорить или молчать? - Он с радостью чувство-
вал, что живет, что силы снова начинают бродить в нем, даже попробовал
пошевелиться; тотчас острая боль едва не швырнула его в беспамятство.
     - Молчи!  - еле выговорила Женя: лицо ее исказилось той же болью,
которая пронзила его. - Не шевелись!
     Привычно застегивая халат и поправляя белоснежную круглую  шапоч-
ку, в дверях показалась Анна Михеевна, вопросительно глядя на Женю.
     - Заговорил! - Женя поспешно отодвинулась от кровати.
     - Здравствуйте, Анна Михеевна! - прошептал Юра, радостно глядя на
сердитое,  в веснушках лицо, над которым упрямо вились кудри седых во-
лос.
     - Ну-ну... Очень рада. - Она присела рядом с кроватью, ее широкая
мягкая ладонь легла на лицо, на шею, отодвинула простыню.
     И Юре,  впервые после многих дней увидевшему свое тело, стало не-
ловко за его слабость,  неподвижность. Он опять попробовал шевельнуть-
ся, и снова мрак от дикой боли на мгновение затопил его мозг.
     - Лежать!  - прикрикнула Анна Михеевна. - Действительно, бычок...
Настоящий бык.  Никакая наука не может пока создать, брат, такое серд-
це,  такие  легкие.  - Приложив к туго забинтованной груди большое,  в
смешных волосиках ухо и пристраивая его между бинтами, она, морща лоб,
чтобы скрыть улыбку,  потянулась за протянутым Женей фонендоскопом.  -
Не болтать!  - снова прикрикнула  она,  заметив,  что  Юра  собирается
что-то сказать.
     Выслушав его,  она аккуратно свернула фонендоскоп и отдала  Жене,
продолжая рассматривать Юру.
     - Кормить атмовитаминами,  начнете с номера пятого...  Утром сде-
лайте вливание витоглюкозы...
     - Вливание? - Юра умоляюще взглянул на Анну Михеевну.
     - Запомните,  - отрезала она,  - вы находитесь на флагманском ко-
рабле нашего флота, линкоре "Советский Союз". Родина и весь мир оказы-
вают  вам величайшие почести.  Вы - Человек-луч,  Герой человечества и
прочее...  Но, пока вы мой больной, забудьте об этом. Вы будете делать
только то,  что я прикажу.  Сейчас я приказываю спать. Женя, вы уйдете
со мной.
     - Но ведь я ничего не знаю! - пробормотал было Юра.
     - Вот и отлично!  - Анна Михеевна,  пропуская Женю вперед, плотно
закрыла за собой дверь.
     Он долго лежал с открытыми глазами,  удивленно  улыбаясь,  иногда
хмурясь,  вспоминая все, что с ним было, и думая о словах Анны Михеев-
ны.  Как он очутился на линкоре? Что это все значит? Что обозначают ее
слова о почестях и прочем?  Но слабость была еще так велика, что он не
заметил, как заснул...
     Профессор Шумило была права:  Юра, Женя и академик Андрюхин, про-
фессора Паверман и Ван Лан-ши,  а также рабята - Пашка, Бубырь и Нинка
возвращались домой на линкоре "Советский Союз".  Родина выслала за ге-
роями специальную эскадру:  линкор,  флагман Краснознаменного Морского
Флота и два крейсера.  Почти все страны мира просили разрешения участ-
вовать в почетном эскорте,  и сейчас следом за нашими кораблями шло не
менее семидесяти различных боевых кораблей всех флотов мира. Здесь бы-
ли китайский крейсер и итальянский  эсминец,  английский  авианосец  и
шведская подводная лодка,  суда всех рангов,  флаги всех стран... Даже
ночью, даже в самую злую штормовую погоду корабли шли иллюминированные
чуть  ли не от ватерлинии до верхушек радиомачт,  словно целый лес ог-
ромных новогодних елок.
     Еще в Биссе к советским кораблям присоединились китайский крейсер
и эсминец Индии.  Каждый из них приветствовал нашу  эскадру  двадцатью
одним залпом,  салютом наций;  им отвечали советские крейсеры.  Линкор
молчал;  все знали,  что там борется со  смертью  Юра  Сергеев,  Чело-
век-луч.  Корабли  присоединялись  к великому каравану на всем длинном
пути,  и каждый раз вновь и вновь звучали торжественные салюты, единс-
твенные залпы,  радующие сердца людей. С авианосцев, линкора и крейсе-
ров в воздух то и дело срывались, как стаи ласточек, самолеты. Фигура-
ми высшего пилотажа,  целым каскадом головокружительных взлетов, паде-
ний,  своим виртуозным мастерством они пели песню бессмертному подвигу
Сергеева, простого парня, хоккеиста, секретаря заводской комсомольской
организации. Устраивались парады, банкеты следовали за банкетами; ака-
демик Андрюхин,  осунувшийся и постаревший, говорил, что никогда он не
жил такой напряженной жизнью,  как в эти дни,  а наедине с  Паверманом
даже признавался,  что начинает чувствовать свои восемьдесят семь лет.
Теперь уже не сотни,  а тысячи корреспондентов пытались  проникнуть  к
Сергееву, увидать академика Андрюхина или хотя бы поговорить с членами
экспедиции.  Во время стоянки кораблей на рейде в Сингапуре, когда Бу-
бырь и Нина в сопровождении мистера Крэгса отправились в порт в надеж-
де походить немного по твердой земле и посмотреть на  заморские  края,
им даже не удалось высадиться.  Необозримое скопище лодок ожидало вес-
тей с линкора "Советский Союз"; шлюпку окружили еще за несколько кило-
метров от порта.  Ей навстречу плыли яхты, джонки, лодки любых фасонов
и названий,  так набитые людьми, что кто-нибудь то и дело сваливался в
воду.  Двое фотографов долго плыли неподалеку от шлюпки и, поддерживая
друг друга,  фотографировали Крэгса и ребят. Потом они начали умолять,
чтобы им сказали что-нибудь, что угодно, хоть несколько слов. Нинка не
выдержала, подтолкнула Бубыря, и не успели их удержать, как они, хохо-
ча, заорали:
     - Ура! Ура! Ура!
     Фотографы остались очень довольны! Потом выяснилось, что из этого
вопля Бубыря и Нинки они соорудили целую статью, в которой доказывали,
что  Человек-луч  безусловно  выздоровел  или выздоравливает со дня на
день...  Пока же шлюпке с Крэгсом и ребятами пришлось спасаться  бегс-
твом на линкор,  и старшина, командовавший шлюпкой, был рад-радехонек,
когда очутился в безопасности, на родной палубе.
     Джонки не  отставали от линкора ни на миг все то время,  пока ко-
рабли пробыли в Сингапуре.  Стоило бросить что угодно за борт, как не-
медленно  сотни  пловцов  ныряли с восторженными воплями в воду.  Чаще
всего им доставался окурок папиросы или спичечный коробок,  но и то  и
другое считалось величайшей драгоценностью,  так как пришло оттуда,  с
корабля,  на котором плыл Человек-луч, на палубе которого иногда пока-
зывался  академик Андрюхин со своими друзьями.  Миллионы людей собира-
лись в районе портов, куда заходил караван мира, составленный из воен-
ных кораблей всех стран.  Люди собирались только для того,  чтобы хоть
издалека посмотреть на корабли,  узнать,  где среди них "Советский Со-
юз",  и  потом,  спустя  долгие годы,  вспоминать это важное событие и
клясться, что своими глазами видели, как Человек-луч вышел на палубу и
весело помахал им рукой...
     Пожалуй, мир еще не видел ничего подобного!  Ни сумасшествие, ох-
ватившее американцев, когда они на заре авиации встречали своего наци-
онального героя,  Чарльза Линдберга, впервые перелетевшего через океан
из Америки в Европу,  ни бурная радость москвичей,  превративших улицы
города в цветочные оранжереи,  когда победители полюса - Чкалов и  его
товарищи возвращались на родину, ни обожествление Тенцинга, тигра сне-
гов,  впервые ступившего на Эверест и ставшего для многих жителей Вос-
тока  символом  их  возможностей и будущего величия,  ни встреча наших
астронавтов,  экипажа Константина Потехина,  первым из всех людей сту-
пившего на Луну, - ничто не могло идти в сравнение с тем безумием вос-
торга, которое охватило человечество, когда оно осознало грандиозность
открытия Андрюхина и подвига Сергеева.
     Два сейфа на линкоре были уже забиты орденами и почетными  дипло-
мами,  которые  непрерывным  потоком шли на имя Андрюхина,  Сергеева и
других членов экспедиции от правительств,  академий, организаций; даже
Пашка, Нинка и Бубырь получили около сотни почетных жетонов от детских
организаций разных стран.  Пашка особенно гордился свидетельством, что
он назначен юнгой флагмана китайского флота.
     Не обошлось и без неприятностей. Пронырливые корреспонденты узна-
ли  кое-что о характерах и склонностях членов экспедиции,  сообщили об
этом всему миру,  и в один прекрасный день Бубырь узнал, что он избран
почетным членом французского гастрономического клуба "Чрево",  а Нинка
получила приглашение немедленно возглавить Брюссельский  дом  моделей.
Она очень испугалась.
     - Что я там буду делать? - приставала она ко всем.
     - Откажись,  -  мрачно бубнил Бубырь,  сам удрученный нахальством
французских чревоугодников.
     - Они прислали бумагу,  с печатью! Что теперь будет! - ужаснулась
Нинка.
     Шел день за днем.  Ребята уже несколько освоились на линкоре, два
раза видели самого адмирала, о котором говорили только шепотом, уже не
только  Пашка,  но даже Бубырь,  даже Нинка различали флаги всех госу-
дарств,  чьи корабли шли в почетном эскорте... Нинка успела целый день
проходить  в  сшитой для нее матросской форме и сбросила ее только под
градом насмешек Бубыря и Пашки.  Пашка был в гостях у боевого  расчета
одной  из  башен  линкора,  а Бубырь выиграл партию в шахматы у самого
боцмана, отчего оба игрока испытали крайнюю неловкость и смущение... В
общем, все шло отлично, если бы не одно обстоятельство.
     С момента, когда вертолет опустился на экспедиционное судно "Иль-
ич",  и  до настоящего времени никто из ребят не видел Юру Сергеева...
Больше того - они не видели и Женю!  Хотя ее поместили в одной комнате
с Нинкой и Бубырем, она даже не заглянула в эту комнату. Все дни и все
ночи она дежурила около Юры, которому было сначала очень плохо, а сей-
час, говорят, он уже приподнимается и учится сидеть в кровати.
     Они чувствовали что-то несправедливое и жестокое в том, что им не
разрешают  взглянуть  на  Юру.  Нинка даже пыталась доказать,  что это
ухудшает его здоровье.
     - А что?  - убеждала она Пашку и Бубыря.  - Юра нас любит? Любит.
Ему хочется нас повидать?  Хочется.  А желание больных надо удовлетво-
рять, их нельзя нервировать...
     Она попробовала изложить свою теорию Анне Михеевне,  но  Женя  ее
прогнала.
     Тотчас Нинка решила, что их главный враг - Женя.
     - У нее такой характер, - объясняла она. - Ей всегда хочется быть
главной. Командовать. Чтоб все ее видели...
     Однажды Паверман,  заблудившись на корабле, налетел на грустивших
ребят.  Поправив очки и взъерошив и без того стоявшую дыбом  шевелюру,
он подступил к Лене и вдруг вспомнил, что должен готовить из него уче-
ного.
     - Что ты делаешь?  - спросил он.  - Мне кажется, ты теряешь даром
время.
     - Нет, мы думаем, - возразил Леня. - Мы соображаем.
     - Вот как! Что именно?
     - Понимаете,  -  Леня решил,  что профессор Паверман может приго-
диться,  - нам очень хочется повидать Юру.  Мы же старые друзья! Никто
из вас,  даже академик Андрюхин, еще не знал Юру, а мы уже были знако-
мы...
     - Ты уверен, что знал Юру до академика Андрюхина? - сердито спро-
сил Паверман.  - Что ты познакомился с ним раньше,  чем мы?.. - Словно
спохватившись, он добавил: - А ты знаешь, что такое фамильярность?
     - Нет, - сознался Леня.
     - Но ты применяешь ее на практике! Ты называешь просто Юрой чело-
века, которого сопровождает на родину эскадра военных кораблей Советс-
кого  Союза и военные корабли всех стран!  Он - Человек-луч,  гордость
нашего отечества, а ты...
     - Что ж,  вы,  может,  думаете, если он Человек-луч, - немедленно
вмешалась Нинка, - так не будет играть за "Химика"?
     - За какого "Химика"? Вы же ничего не понимаете! - Паверман схва-
тился за голову. - Дети...
     Бубырь тотчас заерзал, оглядываясь по сторонам.
     - Чего ты ищешь?
     - Детей, - ухмыльнулся Бубырь. - Нет, правда, Юра будет играть за
"Химика", хоть сделайте его десять раз лучом! Давайте пойдем и спросим
его. Хотите?
     - К нему,  - торжественно заявил Паверман,  - имеют доступ только
Женя, Анна Михеевна и академик Андрюхин...
     Наверное, профессор Паверман все же поделился с  кем-нибудь  этим
разговором, потому что вечером, когда ребята уже укладывались спать, к
ним таинственно заглянул сам Иван Дмитриевич Андрюхин.
     Он закрыл  за  собой дверь и,  сунув руки в карманы широких брюк,
принялся прохаживаться между кроватями, хитро поглядывая на ребят, за-
миравших от любопытства.
     - Спите? - спросил он наконец.
     - Ага! - радостно хихикая, хором ответили Бубырь и Нинка.
     - Вот и чудесно. Животы, носы, руки, ноги в порядке?
     - В порядке! - подтвердили Бубырь и Нинка.
     - А может быть,  вы бациллоносители? - подумав, спросил он страш-
ным голосом.
     - Нет, нет, нет! - завизжала Нинка.
     А Бубырь просто не знал, что это такое.
     - Очень хорошо, - сказал Андрюхин, щелкнул Бубыря по носу и ушел.
     Ребята тотчас уселись на своих кроватях и вытаращили друг на дру-
га глаза.
     - Орлы, не спать! - завопил Бубырь. - Сейчас мы пойдем к Юре!
     - Пойдешь ты, как же! - не удержалась Нинка, всей душой веря, что
Бубырь прав, и не спуская глаз с двери...
     Но прошло полчаса,  час... Заглянул приставленный к ним матрос и,
ворча, выключил свет.
     - Спать, воробьи! - хмуро сказал Пашка и демонстративно повернул-
ся носом к стене.
     На следующее утро их разбудили на рассвете.  Женя вывела ребят на
ют,  усадила в плетеные кресла,  сунула по булке с маслом и велела си-
деть.
     - А если кто будет гнать, скажите - вам здесь приказал сидеть сам
адмирал.
     И ушла.
     Вскоре появились во главе с боцманом матросы и принялись  натяги-
вать леера, отгораживая именно ту часть палубы, где находились ребята.
     - А ну давай отсюда! - хмуро брякнул боцман.
     Проиграв партию  в шахматы,  он про себя совершенно твердо решил,
что не дело ребятам быть на боевом корабле.
     - Нам сам адмирал позволил! - заявил Бубырь.
     - Я тебе покажу адмирала!  - И боцман,  ухватившись  за  плетеное
кресло,  поднял его было вместе с Бубырем, но откуда-то сверху началь-
ственный голос коротко приказал:
     - Отставить!
     Торопясь поставить кресло, боцман чуть не уронил его.
     - Продолжать работу! - изрек тот же голос.
     После этого боцман решил,  что Бубырь - самое серьезное испытание
для моряка.  Замкнув ребят в тугую ограду лееров,  матросы ушли,  зато
вскоре начали накапливаться пассажиры линкора - ученые, писатели, жур-
налисты,  официальные представители правительств. Они толпились с двух
сторон отгороженного пространства,  оставляя свободной сторону,  обра-
щенную внутрь корабля.  Ребята начинали чувствовать себя неловко. Было
такое ощущение, что их посадили в клетку, а вокруг собираются зрители,
правда с очень почтительными,  даже радостными лицами,  но явно ждущие
чего-то.  Ребята заерзали в своих креслах,  пряча глаза от  толпящихся
взрослых  и внимательно рассматривая зеленую бездну за бортом.  Они не
решались на глазах у всех переговорить друг с другом и  выяснить,  что
же это все значит.
     Вдруг раздались негромкие, осторожные, ласковые аплодисменты. Все
смотрели в глубь корабля,  на проход, по которому меж двух шеренг мат-
росов в парадной форме медленно катилось большое кресло.
     В нем с растерянным лицом,  встревоженным и радостным одновремен-
но, полулежал Юра Сергеев.
     Ребята узнали его сразу, но сердца их сжались, когда они увидели,
какой он стал худой,  слабый и бледный до желтизны. Какой он стал без-
защитный!  Словно  охраняя  его,  ни разу не взглянув по сторонам,  не
спуская глаз с Юры, шли по бокам Анна Михеевна и
Женя, а сзади - академик Андрюхин.
     Ребята давно встали со своих плетеных кресел и,  не зная, что де-
лать,  то передвигали кресла в угол, то начинали тоже аплодировать, то
оправлялись, стараясь принять независимый вид. Леера приподняли, крес-
ло проехало к самому борту линкора,  и тотчас на всех кораблях эскорта
загремела музыка; заглушая ее, понеслись радостные крики, суда одно за
другим стали выбрасывать сигналы: "Китайские моряки никогда не забудут
этой минуты!", "Мы постараемся быть достойными вашего подвига, товарищ
Сергеев!",  "Человек-луч - ура!",  "Да здравствует Человек-луч!.." При
виде этого величественного зрелища, при первых звуках музыки и востор-
женных криках,  приветствовавших его появление,  Юра,  забыв обо всем,
хотел встать, но твердые руки не дали ему даже пошевельнуться.
     Тогда он негромко заговорил:
     - Дорогие мои друзья...  Мне жаль,  что я не могу всем вам пожать
руки!  Но произошла ошибка. Меня приветствовать не за что! Как и вы, я
всем обязан нашей Родине,  давшей нам среди других чудес великую науку
нового общества! Многим мы с вами обязаны тем, кто ее создает, и преж-
де всего - великому русскому ученому Ивану Дмитриевичу Андрюхину... Не
могу скомандовать кораблям салютовать в его честь,  в честь науки... И
все же я дам свой салют!..
     И он беспокойно зашевелился. Ему протянули трепещущий белоснежный
комок - голубя, затем другого, третьего... И вот один за другим из его
рук несколько голубей взмыли в сияющее небо...
     Большинство голубей вернулись на "Советский Союз",  но  некоторых
удалось приманить другим кораблям. Потом рассказывали, что итальянские
моряки,  сумев залучить к себе голубя,  устроили великий пир;  голубь,
как почетный председатель застолья, находился в золотой клетке в цент-
ре стола. Всю дорогу его охраняли приставленные для этой цели офицер и
матросы,  а  по приходе в Неаполь голубь в специальном вагоне был дос-
тавлен в Рим и в торжественной обстановке вручен президенту  республи-
ки.
     Пока же восторг от того,  что они наконец увидели  Человека-луча,
что он жив,  безмерное преклонение перед подвигом Андрюхина и Сергеева
вылились в импровизированный парад. Один за другим корабли всех стран,
украшенные флагами, под звуки своих национальных гимнов проходили мимо
"Советского Союза",  сбавившего ход.  Эскадрильи самолетов то исчезали
далеко в океане, то появлялись, беззвучно мелькая над кораблями.
     Пашка, Нинка и Бубырь, сбившись в кучу, растерянно и жадно следи-
ли за всем происходящим, то и дело возвращаясь взглядами к Юре. К нему
один за другим подходили с приветствиями представители делегаций, пол-
номочные  представители стран,  ученые и борцы за мир,  чьи имена были
известны всему человечеству.
     Вдруг в  этом торжественном шествии произошла заминка,  и звучный
голос академика Андрюхина провозгласил:
     - Позвольте,  друзья, приветствовать героя его самым старым прия-
телям,  тем, кто любил его, когда еще мало кто знал даже о существова-
нии Юры Сергеева.
     И, пока академик,  осторожно раздвигая знаменитых гостей,  шел  к
ошеломленным,  вытянувшимся в струнку ребятам,  первой, выскользнув из
рук Бубыря,  кинулась к Юре Муха. Захлебываясь от визга и горячо сожа-
лея,  что  собакам  не  дано разговаривать,  она подскочила к Юриному
креслу,  сделала попытку вспрыгнуть к нему на  колени,  перевернулась,
принялась,  вскочив, прыгать на задних лапах и наконец, нежно повизги-
вая,  замерла в своей классической позе, опрокинувшись на спину, елозя
по полу и настоятельно требуя внимания и ласки.
     Напряжение, выражение торжественности и неловкости словно смыло с
бледного лица Юры,  и на нем проступила знакомая широкая лукавая улыб-
ка.  Ребята с глубоким вздохом облегчения, узнавая прежнего Юру, осто-
рожно приблизились к его креслу.
     - Смотри ты,  Пашка!  - еще слабым, негромким, но веселым голосом
сказал Юра. - О-о! Бубырь, Нинка! Здорово!..
     - Здравствуйте,  - пробурчал Пашка, впервые называя Юру на "вы" и
не зная, куда девать руки и ноги.
     - А вставать вы еще не можете? - тревожно спросил Бубырь.
     Нинка, стоя  рядом  и что-то беззвучно шепча,  сердито дергала за
штаны то Пашку,  то Бубыря,  возмущаясь тем, что они все делают совсем
не так, говорят не то и вообще оскандалились на глазах у всего челове-
чества.
     - Не бойся, друг, - с удовольствием глядя на Бубыря, говорил Юра,
- встану. Выйду на лед. Все будет по-старому! И "Химик" станет чемпио-
ном мира!
     Пока он с передышкой выговаривал эти слова,  Нинка, решившись на-
конец, подобралась, скользнув под локтем Андрюхина, к самому изголовью
Юры,  поправила ему ворот рубашки, тоненькими длинными пальцами разоб-
рала и уложила по своему вкусу его волосы,  подтянула одеяло и,  мель-
ком, но победоносно взглянув на Женю, так вцепилась в край кресла, что
было ясно: отсюда ее не оторвать никакими клещами.
     Лучшие радиокомментаторы, крупнейшие писатели вели для всего мира
радиопередачу  с  линкора "Советский Союз",  посвященную выздоровлению
Человека-луча.  На время радиопередачи были приостановлены все  работы
на земном шаре, движение всего транспорта!
     В Париже,  в зале Плейель, где собралось межевропейское государс-
твенное совещание по выработке плана уничтожения запасов ядерного ору-
жия, делегаты совещания стоя выслушали эту передачу.
     После этого  было оглашено обращение к Советскому Союзу,  единог-
ласно принятое делегациями Англии,  Франции, Германии, Италии, Голлан-
дии и других держав, входивших ранее в различные военные союзы.
     В этом обращении говорилось:
     "Руководствуясь принципами  мира  между  народами  и  дальнейшего
прогресса человечества,  полномочные  представители  всех  европейских
стран обращаются от имени своих народов и правительств к правительству
Советского Союза.
     1. Мы  просим помочь в уничтожении всех имеющихся на наших терри-
ториях запасов ядерного оружия,  выбросив его за пределы земной атмос-
феры, с тем чтобы не допустить опасного заражения воздуха, воды и поч-
вы.
     2. Согласиться  совместно  с  Соединенными Штатами на уничтожение
ядерного оружия,  ставшего ныне полностью  бесполезным.  Присоединение
Советского Союза и Соединенных Штатов к нашему решению, находящему го-
рячую поддержку всех народов, навсегда развеет мучительный страх перед
войной, грозившей истреблением всему человечеству.
     3. Поддержать наше предложение объявить всемирный конкурс на соо-
ружение в Москве величественного и гордого монумента,  прославляющего,
на радость всему человечеству,  единение науки и мечты, науки и подви-
га, - бессмертное деяние академика Андрюхина и испытателя Юрия Сергее-
ва, ныне известного во всем мире как Человек-луч..."
     Обращение было благоприятно встречено Советским Союзом,  и,  нес-
мотря на неопределенную позицию Соединенных Штатов,  Европа приступила
к уничтожению тех арсеналов смерти,  которые годами, как гнойные язвы,
росли на ее теле.
     Корабли проходили уже Северное море,  когда необычайно высоко над
горизонтом повисли сполохи,  напоминающие  северное  сияние.  Фотонные
площадки  академика  Андрюхина чистили Европу,  выбрасывая за миллионы
километров от Земли ярчайшие стрелы лучей:  это уходили с земли злове-
щие ядерные взрывы, смертоносная радиоактивная пыль, уходила смерть...
     Через сутки корабли приближались к Ленинграду.  Юра уже  вставал.
Анна Михеевна требовала, чтоб он ходил не меньше двух часов в сутки, и
он с удовольствием убегал из отведенного ему салона.  Его  мучил  этот
салон.  Пока  Юра  лежал,  кровать под балдахином в каких-то золоченых
побрякушках,  огромный,  мореного дуба письменный стол и кресло  перед
ним,  похожее на трон, люстра из драгоценного хрусталя и золотых висю-
лек,  французские гобелены во всю стену, ковры, в которых по щиколотку
утопала нога, - вся эта внушительная роскошь не бросалась ему в глаза.
Но,  когда он встал и осмотрелся, ему стало не по себе в этой комнате.
Он не подходил к этой обстановке.
     Но все это было сущим пустяком по сравнению с той жизнью, которой
был  вынужден  теперь жить Юра.  Его почти не оставляли одного.  Он не
мог,  как прежде, запросто поговорить с ребятами, с Женей, даже с ака-
демиком Андрюхиным. Как-то так получилось, что вся его жизнь проходила
теперь на глазах у других,  не очень знакомых, а часто и вовсе не зна-
комых  людей,  которых нельзя было просто попросить оставить его в по-
кое. Это сочли бы грубостью...
     Конечно, сердце  непривычно замирало от гордости,  когда он видел
все эти корабли,  самолеты, слышал музыку и артиллерийские залпы, гре-
мевшие в его честь,  знакомился с действительно замечательными людьми,
о которых раньше только читал,  удивляясь их мужеству или уму,  но все
эти почести не то чтобы расстраивали его, но держали в постоянном неп-
ривычном напряжении...  Иногда во сне ему казалось,  что он уже  много
дней  подряд непрерывно играет дико затянувшуюся ответственную встречу
по хоккею и что силы его на исходе...
     В Финском  заливе к Великому каравану присоединились суда Швеции,
Польши,  Германии, Финляндии, Норвегии, Дании, а за несколько десятков
километров от Ленинграда их встретили корабли Балтийского флота и сот-
ни яхт, моторок, катеров и пароходов...
     Чем ближе были родные берега, тем веселее становилось на сердце у
Юры.  Он уже не принуждал себя улыбаться чужой,  резиновой улыбкой, а,
бесцеремонно  обняв  Женю  и  не  обращая внимания на шокированных его
вольностью джентльменов, хохотал до слез, глядя, как ребята на прыгаю-
щих  по  волнам  яхтах  пытаются под заливистый баян сплясать хлесткое
"Яблочко"...
     Корабли остановились на рейде Кронштадта. Вечером состоялась тор-
жественная церемония прощания с экипажами  кораблей.  Рано  утром  два
"ТУ-150",  имея на борту более пятисот человек, приглашенных на празд-
нование в Москву,  поднялись в воздух.  На первом самолете летели  все
члены экспедиции во главе с академиком Андрюхиным и Юрой.
     Московское небо встретило их сотнями самолетов.  И ученые  и  Юра
летали в Москву и раньше,  но теперь их поразила не встреча в воздухе,
а вид самого города еще сверху, с высоты более тысячи метров.
     Это был даже не муравейник...  Больше всего город походил на бес-
конечные рои пчел,  медленно стягивающиеся к центру.  Можно было заме-
тить, что люди использовали каждую возможность участвовать во встрече:
крыши зданий, ограды парков, памятники, затертые в людских потоках ав-
тобусы и троллейбусы - все было унизано живыми гроздьями людей.
     Из всего многодневного путешествия самым  удивительным  было  вот
это - дорога от аэродрома через Москву в Кремль.
     Улицы были похожи на бесконечные яркие ковры или на аллеи цветов.
Машины шли по розам,  розы висели на капотах и крыльях машин, ими были
завалены сиденья,  цветов было так много, что их то и дело приходилось
сгребать под ноги восторженно ревущей толпе. Юра и Андрюхин, обнявшись
и слегка поддерживая друг друга, простояли всю дорогу в открытой маши-
не,  то на лету пожимая протянутую руку, то аплодируя, то приветствием
отвечая на приветствие,  то присоединяя и свои голоса  к  настойчивому
хору:
     - Мир! Коммунизм! Мир! Коммунизм!
     Толпы на улицах почти не двигались;  люди стояли так плотно,  что
невозможно было ни перешагнуть,  ни нагнуться,  ни выбраться из толпы.
Похоже было,  что москвичи все до единого высыпали на улицы. Окна всех
домов были настежь открыты, и там в несколько рядов, как в театральных
ложах, тоже виднелись люди. Ни на балконах, ни на крышах, ни на пожар-
ных лестницах,  ни на водосточных трубах нельзя было найти  ни  одного
местечка.  Наибольшую  зависть  москвичей вызывали экипажи вертолетов.
Огромные машины,  украшенные флагами и  транспарантами  и  похожие  на
елочные бонбоньерки,  выбросив лестницы,  на которых удобно расположи-
лись все,  кто только мог покинуть свой пост,  неподвижно  висели  над
московскими улицами.  День был теплый,  голубой, солнечный, но и толпы
на улицах, и Юра с Андрюхиным, и все другие члены экспедиции не видели
ни неба, ни солнца, полностью поглощенные тем, что происходило на зем-
ле.
     Только у  Большого  Кремлевского дворца розовый от цветов квадрат
площади был пуст:  добровольцы из толпы,  стоя в несколько рядов и на-
мертво сцепив руки, сдерживали напор рвущихся вперед. И у охраны, хотя
им приходилось нелегко,  глаза горели той же огромной радостью,  какой
переполнена была Москва.
     Когда путешественники,  потрясенные встречей,  ошеломленные силой
народной любви,  запыхавшиеся, растрепанные, осыпанные лепестками цве-
тов,  вытирая разгоряченные лица,  вошли в Георгиевский зал, навстречу
им уже двигалась небольшая группа людей.
     Академик Андрюхин был знаком с членами правительства и представил
Юру Сергеева, своих помощников, Лайонеля Крэгса, ученых Академического
городка, а также участников экспедиции профессора Павермана.
     Когда прошли первые приветствия, все познакомились, выпили по бо-
калу шампанского и,  сидя за праздничным столом, начали несколько при-
ходить  в  себя  от  всего,  чем так обрадовала и ошеломила их Москва,
плотный седой человек с тем бурым загаром, который бывает только у лю-
дей, не прятавшихся от вольного воздуха, очень похожий на старого шах-
тера, наклонился к Юре и негромко спросил:
     - Как дальше думаешь жить?
     Глаза его внимательно и дружелюбно рассматривали Юру.
     - Уеду  в Академический городок,  - встрепенулся Юра:  спросили о
том,  что сейчас его крайне занимало.  - У  академика  Андрюхина  есть
кое-какие планы... Если здоровье позволит, будем готовить новый полет.
А не смогу,  что ж...  Когда утихнет все это,  - он смущенно кивнул на
окна,  откуда доносился гул праздничной Москвы,  - вернусь в Майск, на
свой комбинат. Буду работать, играть в хоккей, учиться...
     И только сейчас,  глядя на этого седого человека, так похожего на
учителя,  Юра понял,  что говорит с одним из тех людей,  которых  знал
всегда...
     Седой шахтер, глядя на багрово вспыхнувшего Юру, понял, что с ним
происходит, и молча сгреб его за плечи...






     Ночью Женя проснулась, придавленная черной глыбой ужаса. Несколь-
ко  мгновений она не смела открыть глаза,  зная,  что сейчас произошло
что-то страшное. Не двигаясь, почти не дыша, она думала: что? И вдруг,
широко открыв глаза, вскочила. Нет Юры. Где он?
     Включив свет, она сорвалась с широкой кровати, зачем-то подбежала
к  распахнутому окну,  откуда тянуло острой свежестью,  пахло Москвой,
родным домом... И, окончательно проснувшись, Женя вспомнила, как Юра и
Андрюхин умудрились уединиться,  о чем-то таинственно беседуя, даже на
торжественном приеме, как они, ничего не замечая, шли потом по коридо-
ру небольшого дома,  где их расселили на ночь... Конечно, Юра у Андрю-
хина. Что еще они затевают?
     Как была, в пижаме, она забралась с ногами на широкий подоконник,
не видя,  уставилась на темные ели, на плывущие далеко огни... Ей при-
помнились некоторые книги и фильмы,  и она со злой усмешкой перебирала
туманные образы жен, безропотных, преданных, растворявшихся в деятель-
ности  великих  мужей...  Эти  жены варили своим мужьям вкусные обеды,
вовремя пришивали пуговицы, удостаивались чести переписывать их труды,
собирали в семейные альбомы разные примечательные фотографии. Нет, Же-
ню не манила такая жизнь;  при одной мысли о безмятежном существовании
ей становилось тошно.  Потом, как маяк, выплыл образ гордой польки Ма-
рии Склодовской,  по мужу Кюри. Впрягшись рядом с мужем, она проклады-
вала  глубокую  борозду  по целине,  еще неведомой науке,  и кто пахал
глубже?.. Но Юрка увлекся кибернетикой, а Женя всей душой была предана
атмовитаминам,  им не идти в одной упряжке! Что ж, все равно, все рав-
но, слышите? - она станет вровень с ним!
     И ветер, который пахнул в это мгновение в окно, как будто подхва-
тил Женю и упруго поднял вверх.  Она вся напряглась в  сознании  своей
силы,  в нетерпеливой жажде сейчас же что-то делать,  дерзать. Она пе-
регнулась далеко вниз,  едва не свалилась с подоконника  и  неожиданно
ощутила, что сидит в Кремле. Невольно запахнув пижаму, пригладив воло-
сы и согнав ребячью улыбку беспричинного  счастья,  Женя  спрыгнула  в
комнату,  растерянно оглянулась.  Действительно,  ведь они в Кремле!..
Кто жил раньше в этих комнатах?  Кто подходил ночью к этому окну, меч-
тал о счастье, не о своем - о счастье всех людей?.. И, собрав в морщи-
ны широкий лоб,  зло сузив блестящие и во тьме глаза,  Женя беспощадно
обругала  себя подлой мещанкой.  Как смела она думать о себе,  о Юрке,
когда удивительная судьба привела ее в дом,  где размышляли о мире,  о
человечестве...
     Женя тихо забралась в кровать,  но,  как ни старалась,  не  могла
придумать ничего интересного ни о человечестве, ни о мире.
     Она уже засыпала, когда рядом тихо скрипнули пружины.
     Минуту они оба лежали молча.
     - Бродишь по ночам?  - с мрачной иронией спросила Женя, не откры-
вая глаз.
     - Спи,  - ласково буркнул он. - Завтра митинг на Красной площади,
встанем рано...
     И скоро заснул,  легонько всхрапывая.  Вот это было уже настоящее
свинство! Она даже толкнула его, как будто невзначай, но он и не поду-
мал просыпаться.
     Она лежала, широко открыв глаза, но постепенно сердитое выражение
исчезало,  и,  все глубже погружаясь в непривычное состояние  светлого
покоя,  Женя  в  туманном  полусне словно плыла среди неясных мыслей о
Юре,  о новых,  таинственных испытаниях,  о мире,  который, как щедрое
солнце, надолго обнимет исстрадавшуюся по нем Землю...
     Ей казалось,  что она не спала,  даже не закрывала  глаз.  Легкое
движение у двери заставило ее встрепенуться. Было уже светло. Она уви-
дела, как небольшой черный ящик подплыл к кровати и остановился в мет-
ре над их головами. Женя, щурясь, присмотрелась. Над ними, неясно поб-
лескивая горящими лампами, едва слышно шипел готовый заговорить прием-
ник.
     Женя приподнялась и,  вздохнув,  выключила его;  она не  одобряла
мальчишеских проделок академика Андрюхина.
     Тотчас, смущенно потирая руки, явился сам Иван Дмитриевич. Похоже
было, что он подглядывал в щель.
     - Не спите? - осведомился он.
     - Спим, - возразила Женя, кутаясь в одеяло.
     Юра безмятежно похрапывал, подтверждая ее слова.
     - Совершенно зря,  - возмутился академик. - Уже семь часов! В де-
сять митинг.  Неужели мы не проедемся по Москве,  пока нас  не  начали
снова тискать?
     Через полчаса их машина,  никем не  замеченная,  выскользнула  на
пустынные еще улицы Москвы.  Андрюхину,  Юре и Жене казалось,  что они
пробыли вдали от Родины не месяц,  а долгие годы.  Теперь они радостно
узнавали знакомые улицы, здания, скверы, величественную фигуру Ленина,
венчающую Дворец Народов,  зеркальную крышу старого стадиона в  Лужни-
ках... Они долго колесили по Москве, Андрюхин сам вел машину...
     - Все это великолепно,  - заявила Женя, не в силах дальше терпеть
томительную неизвестность.  - Но я хочу наконец знать, о чем вы шепче-
тесь, что от меня скрываете и во что еще должен будет превратиться мой
муж. Вы знаете, - она подняла сердитые глаза на академика Андрюхина, -
Юра Сергеев мой муж...
     - Да,  да,  - заторопился Андрюхин, - ведь я до сих пор не принес
вам своих поздравлений,  цветы...  Это непростительно!  Крэгс прав,  я
бестактен, я свинья...
     - Иван Дмитриевич!  - Женя,  как будто делая  академику  выговор,
укоризненно покачала головой.  - Я хочу знать,  во что будет превращен
мой супруг.
     Андрюхин встревоженно  покосился  на Юру.  Тот смотрел в сторону,
как будто разговор его не касался.  Андрюхин кашлянул. Юра не оглянул-
ся.
     - Сказать, что ли? - сердито выговорил Андрюхин.
     Женя замерла, понимая, что сейчас наконец откроется тайна, мучив-
шая ее уже много дней.
     - Смотрите! - вскрикнул в этот момент Юра.
     Песни, гомон детворы,  крики радости,  улыбки,  счастливый  блеск
глаз - все сливалось в единую музыку счастья.  Но на Красную площадь и
ближайшие к ней улицы и переулки могли попасть далеко не  все;  комсо-
мольские патрули,  наблюдая за порядком,  уже ограничивали движение на
ближних подступах к Кремлю.  Среди тех,  кому не  удалось  попасть  на
Красную площадь,  очевидно, была и небольшая группа в составе узкопле-
чего,  сутулого мужчины;  очень толстого мальчишки, быстрого, ловкого,
подвижного, как вьюн; плечистого подростка, смотрящего вокруг с делан-
ным равнодушием, и тощей, глазастой, с острым носиком девчонки.
     - Бубырь!  - захохотал Андрюхин. - Нинка-пружинка! Пашка Алеев!..
А кто это с ними еще?
     - Отец Бубыря, - сказала Женя, сердясь на помеху, но все же заин-
тересованная встречей.
     Их машина остановилась у тротуара, в пяти шагах от совещавшихся о
чем-то ребят.  Папа Бубыря не принимал участия в совещании;  он только
уныло поглядывал на огромный двенадцатиэтажный дом,  перед которым они
остановились. На десятках его балконов, из сотен окон счастливые жиль-
цы и их гости наблюдали не только праздничную Москву - им была видна и
Красная площадь...
     - Куда же они? - удивился Андрюхин.
     Подчиняясь решительному жесту Пашки,  ребята нырнули  в  толпу  и
скрылись  в воротах огромного дома;  пожимая плечами,  что-то бормоча,
папа брел сзади.
     - Пошли! - решительно заявил Андрюхин, весело блестя глазами.
     Вряд ли кому могло прийти в голову,  что герои,  чьи изображения,
увеличенные в десятки раз,  висели на улицах первомайской Москвы, сей-
час, запросто выскочив из машины, скрылись в подворотне... Уж очень им
хотелось разгадать, что придумал Пашка.
     Во дворе они не встретили ни души;  после шумной улицы здесь было
особенно тихо.
     - Вот она! - крикнул Пашка, бросаясь вперед.
     Обгоняя друг друга,  ребята ринулись за ним;  сзади,  спотыкаясь,
бежал папа. А за всей этой компанией осторожно двигались Андрюхин, Юра
и Женя.
     Пашка первый подскочил к пожарной  лестнице  и,  не  оглядываясь,
быстро полез вверх. За ним, не раздумывая, поползли Бубырь и Нинка.
     - Вы с ума сошли!  - вскричал папа,  останавливаясь у лестницы. -
Свернете шею! Слушай, что я скажу маме?
     Но, так как вопли его оставались без ответа, папа, воровато огля-
нувшись по сторонам,  тоже уцепился за лестницу и довольно ловко полез
следом за ребятами.
     Когда ребята, преодолев все двенадцать этажей, скрылись на крыше,
академик Андрюхин, нетерпеливо перебирая ногами, быстро спросил Юру:
     - Пояс при тебе?
     - Конечно.
     - Впрочем, интересно именно по лестнице...
     Зачем-то пригибаясь и пряча головы в плечи, они перебежали двор и
один за другим поползли вверх.
     А ребята, шагнув с лестницы на крышу, убедились, что отсюда дейс-
твительно далеко видно...  Теперь им могли позавидовать не только тол-
пящиеся на улицах зрители,  но даже те, кто сидел на балконах. Красная
площадь была так близко, что это и радовало и пугало...
     - Это Мавзолей, правда? - спросила Нинка негромко.
     - И  Кремль....  Смотри,  Спасская башня,  часы!  - Бубырь словно
удивлялся,  что все осталось на месте после того,  как они  залезли  в
центре Москвы на крышу двенадцатиэтажного дома.
     - А вон какая цыпа - церковка!  - нежно пропела  Нинка,  прижимая
уже грязные кулаки к великолепному голубому банту.
     - Это Василий Блаженный, - хмуро сообщил Пашка.
     - А почему на Мавзолее никого нет? - спросила Нинка.
     - Еще рано... - Держась за парапет, Пашка взглянул на часы, вися-
щие далеко внизу.  - Только четверть десятого. Все правительство, ака-
демик Андрюхин и Юра Сергеев выйдут ровно в десять.
     - Ты бы хотел там быть?
     - Я? - Пашка хмуро пожал плечами. - Зачем?
     - А я бы пошла! - Нинка глядела на Пашку снизу вверх и расправля-
ла грязными пальцами свои замечательный бант.  Я бы пошла и всем крик-
нула: "Здравствуйте, люди!"
     - Крикни здесь, - посоветовал Пашка.
     - А что?  - Лицо Нинки вспыхнуло: момент был ответственный. - Ду-
маешь, не крикну? Думаешь, испугаюсь?
     Она уцепилась худыми пальцами за парапет,  нагнулась над далекими
яркими толпами и пронзительно, что было мочи, закричала:
     - Здравствуйте-е!.. Люди-и!..
     Но улица продолжала катить свои пестрые волны так,  как будто ни-
чего  не случилось.  Ни один человек не поднял голову;  Нинкин крик не
потревожил даже воробьев, сидевших над балконами пятого этажа.
     - Поняла?  -  чуть улыбнулся Пашка.  - И с Мавзолея никто тебя не
услышит.  И меня не услышат. А вот Юру или академика Андрюхина услышит
весь мир! Даже если они заговорят шепотом...
     - Подождите! - вскрикнул, морщась, Бубырь. - Мне приходят в голо-
ву такие важные мысли... Но я ни одной не могу удержать!
     - Боже мой!  - задыхаясь, едва выговорил папа, показываясь в этот
момент над крышей. - Что бы сказала мама!..
     - Надо было взять с собой и Муху! - решил Бубырь.
     - Где-то сейчас Юра и академик Андрюхин?  - мечтательно протянула
Нинка, вглядываясь в Мавзолей.
     - А они здесь, - услышали все знакомый голос ученого.
     Над крышей одно за другим  показались  смеющиеся  лица  академика
Андрюхина, Жени и Юры.
     Ребята бросились к ним.
     - Не знаю,  выйдет ли из тебя ученый,  - сказал Андрюхин, обнимая
Пашку за плечи,  - но на местности ты ориентируешься потрясающе! Какую
высотку занял, а?
     Они уселись прямо на крыше,  продев ноги между железными прутьями
парапета.
     Несколько минут все любовались Москвой, нежно-голубым небом, про-
низанным солнцем, прислушивались к праздничному гулу... Потом, глубоко
вздохнув, Бубырь сказал:
     - А что дальше?.. Опять учиться?
     Улыбка на лице академика Андрюхина несколько потускнела;  он  по-
вернул к себе физиономию Бубыря и внимательно ее изучил.
     - М-да,  - неопределенно проворчал академик. - Скажи, в четвертом
классе вам рассказывали о пище, о ее калорийности, витаминах?
     - О пище он и так все знает, - немедленно ввернула Нинка.
     - Видишь  ли,  давно известно,  что человеку необходимо ежедневно
получать такое количество разнообразной  пищи,  которая  бы  давала  в
среднем три тысячи пятьсот калорий, - словно размышляя, продолжал Анд-
рюхин. - Это известно. Насчет пищи. Три с половиной тысячи калорий. Но
до сих пор не подсчитан и никому не известен тот минимум знаний, кото-
рый человек тоже должен получать ежедневно, чтоб оставаться человеком.
Мы не животные.  Мы не машины по переработке пищи на удобрения. Мы лю-
ди.  Пища - это очень важно. Калории! Витамины! Но знать - важнее все-
го!
     Теперь он стоял, расставив ноги, борода его развевалась, лицо как
будто вздрагивало от восторга.
     - Знать!  Знать! Вот голод, который будет вечно терзать человека!
Только  тот,  кто перестал быть человеком,  свободен от такого голода,
сыт,  удовлетворен,  равнодушен!  А мы не можем  успокаиваться!  Вчера
впервые человек стал лучом,  этот пучок света преодолел двадцать кило-
метров...  Наши сердца были потрясены!  Сегодня Человек-луч  мгновенно
пересек  материки  и  океаны  и возродился за десять тысяч километров!
Завтра Человек-луч покинет пределы Земли и уйдет в Космос на сотни ты-
сяч, а потом и на миллионы и на миллиарды километров...
     - Что? - крикнула Женя. - Что?..
     - Сибирским  филиалом  освоена трасса переброски луча на Луну,  -
слегка хмурясь, произнес Андрюхин. - Промежуточная станция оборудована
на запущенном в прошлом году постоянном спутнике.  К сожалению, только
Луна оборудована фотонной площадкой и всей весьма сложной аппаратурой,
необходимой для удачи эксперимента на космических расстояниях. Луч бу-
дет восстановлен на Луне и станет человеком. Предполагается, что после
недельного отдыха на Ведущей лунной станции человек снова станет лучом
и вернется на Землю...
     - Так вот,  это сделаю я!  - Женя заслонила собой Юру и шагнула к
Андрюхину.  - Вы слышите,  я!  А он пусть за меня переживает и узнает,
каково это...
     Андрюхин досадливо передернул плечами и крякнул:
     - Я не хотел бы продолжать здесь,  на крыше,  накануне праздника,
этот разговор. Но вам следует знать, Женя, что немедленно после празд-
ника предстоит чрезвычайно важная операция.  Так называемая развертка.
Вам необходимо понять,  что Юра представляет сейчас совершенно  особую
ценность...
     - Ценность!  - фыркнула Женя. - Нет и месяца, как он оправился от
ранения...
     - Мы еще очень беспомощны и неразумны в той области,  куда начали
проникать. - Андрюхин подергал бороду. - Ученые будущего посмеются над
нами.  Ведь стыдно сказать, но вся тончайшая аппаратура Академического
городка,  все  наши  приемные устройства,  фотонные площадки и ведущие
станции рассчитаны пока на прием и передачу единственного человеческо-
го организма,  вот его, Юры Сергеева... Ты, Женя, без пяти минут врач,
но, наверное, и тебе нелегко понять, какая это дьявольски хитроумная и
неимоверно трудная задача развернуть человека в луч... Конечно, наста-
нет время, когда вся необходимая для этого оснастка сказочно упростит-
ся  и  будет  размером  с чемоданчик или футляр для теннисной ракетки!
Тогда человек окончательно покорит пространство.  Он не  будет  связан
ничем.  Он сможет пересекать любые бездны Космоса. Но, пока мы глубоко
погрязли в нашем невежестве, Юра нам необходим. Вернее, нам необходимы
минимум два Юры...
     - Два? - нахмурилась Женя, силясь понять.
     - Пока два... - нехотя подтвердил академик. - Не знаю, кто из них
сможет уйти в Космос...  Быть может, все так еще затянется, что только
вот  он,  лентяй,  еще далеко не ставший человеком (он щелкнул по носу
Бубыря), впервые проникнет в мировое пространство, став лучом...
     - Так вот о чем вы думаете! - пробормотала Женя, не спуская с Юры
глаз. - Вот о чем...
     Юра встал и слегка пожал плечами:
     - До всего этого далеко!  Зачем переживать заранее?.. - Он крепче
обнял ее за плечи: - Ну, Женька!.. Ну! Да брось ты, в самом деле!
     Обхватив ее за талию,  Юра закружился в  вальсе,  упорно  тормоша
упирающуюся Женю.
     - Вальс на крыше!  Великолепное зрелище,  - пробормотал Андрюхин,
вынимая часы, - но, к сожалению...
     В тот же миг куранты на Спасской башне начали свой трепетный  пе-
резвон.
     - Придется поторопиться, - сказал Андрюхин и, спрятав часы, слег-
ка сдвинул пряжку на поясе.
     Все невольно посторонились:  академик на несколько метров припод-
нялся  над крышей и,  словно разминаясь,  пошел по воздуху в сторону и
остановился над улицей, дожидаясь Юру.
     - Пойдем с нами! - шепнул Юра Жене. - Хочешь? Мы подхватим тебя и
понесем!
     - Иди, иди! - Она притворно сердито оттолкнула его, торопливо це-
луя на прощание. - Это куда ближе, чем на Луну!
     Они пошли.  Сначала,  как  будто пробуя,  достаточно ли хорошо их
держит воздух,  они поднялись над крышей, над улицей, но с первым уда-
ром  часов быстро зашагали по воздуху напрямик к Красной площади,  над
заметившими их ревущими в беспредельном восторге  миллионными  толпами
москвичей.




     ГЛАВА ПЕРВАЯ Картошка "АГ 181 ИНФ"
     ГЛАВА ВТОРАЯ Король Биссы
     ГЛАВА ТРЕТЬЯ          Единственный документ
     ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Андрюхин
     ГЛАВА ПЯТАЯ Хоккей в Академическом городке
     ГЛАВА ШЕСТАЯ Конференц-зал
     ГЛАВА СЕДЬМАЯ Женя
     ГЛАВА ВОСЬМАЯ Тайна
     ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Страдания Л. Бубырина
     ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Поиски
     ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ В лесу
     ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Король и премьер-министр Биссы посещают  акаде-
мика Андрюхина
     ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ "Великая миссия" Крэгса
     ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Ночь
     ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Опыт
     ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Последняя игра
     ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Л.Бубырин с друзьями посещает короля Биссы
     ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ  Л.Бубырин  с  друзьями посещает короля Биссы
(продолжение)
     ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Решающий день
     ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Над океаном
     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Клиническая смерть
     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Сияние над Землей
     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Человек-луч, что же дальше?

Популярность: 1, Last-modified: Mon, 04 Dec 2000 21:00:03 GmT