---------------------------------------------------------------
 Сканировано с одноименного издания издательства "Лениздат" 1960
 Origin: http://members.spree.com/entertainment/rostov_don/list_main.html
---------------------------------------------------------------

                  Научно-фантастический роман в 3 книгах



                                Об авторе

     Георгий Сергеевич Мартынов родился в  1906  году в  городе Гродно,  в
семье  инженера-железнодорожника.  Профессия отца  заставляла семью  часто
переезжать,   и   детство  будущего  писателя  прошло  во  многих  городах
Европейской части СССР.
     Г.  С.  Мартынов начал свою  трудовую деятельность путевым рабочим на
Юго-Западной  железной дороге,  когда  ему  было  четырнадцать лет.  После
службы в Красной Армии, с 1928 года, Мартынов живет в Ленинграде. Поступив
в  1931  на  Ленинградский  завод  резиново-технических  изделий,  Георгий
Сергеевич проработал на нем 25 лет:  сначала электромонтером,  а  затем на
различных  инженерно-технических  должностях:   был  и  начальником  цеха.
Одновременно он учился в заочном Политехническом институте.
     В сентябре 1941 года Г.  С. Мартынов добровольцем ушел на фронт и всю
Великую  Отечественную войну  воевал  на  Ленинградском фронте.  Награжден
орденом и медалями.
     Г. С. Мартынов - член КПСС с 1941 года.
     В  1955  году  Г.  С.  Мартынов  впервые  выступил в  печати,  -  как
писатель-фантаст. Его первая "220 дней на звездолете" издана Детгизом.
     Всего     Мартыновым    написано    (на     1960г.)     пять     книг
научно-фантастического жанра:  " 220 дней на звездолете",  "Сестра Земли",
"Наследство  фаэтонцев"   (все   они   объединены  под   общим   названием
"Звездоплаватели"), повести "Каллисто" и "Каллистяне".




     Уже  совсем близко то  время,  когда  межпланетные полеты из  дерзкой
мечты превратятся в действительность.  Наука и техника семимильными шагами
приближаются к  осуществлению этой грандиозной задачи.  Теперь уже  нельзя
сомневаться,  что первый космический корабль оторвется от  Земли на глазах
ныне растущего поколения,  и  как это всегда бывает,  за  первым последуют
другие во  все  возрастающем количестве.  И  то,  что сейчас кажется таким
опасным, героическим, превратится в повседневную, текущую работу науки.
     Вспомним полюс.  Было  время,  когда  достижение этой  географической
точки казалось далекой мечтой.  Не сколько веков люди стремились к ней.  С
огромным трудом,  ценой  жизни  многих отважных исследователей,  полюс был
открыт.  Началось его освоение. Папанинская экспедиция в течении года была
в  центре внимания всего мира.  А  сейчас работники Арктического института
отправляются  на   полюс,   как  в   обычную,   ничем  не   примечательную
командировку.
     Тоже самое произойдет и с межпланетными полетами.
     Посещение других  планет кажется теперь таким  сказочным потому,  что
оно  еще  не  осуществлено.  Но  пройдет сравнительно немного времени -  и
человек,  побывавший,  скажем,  на спутнике Юпитера,  не привлечет особого
внимания.
     Мысль стремится вперед.  Если  бы  это  было не  так,  остановился бы
прогресс.  Очередная цель привлекает всеобщее внимание, но, как только она
достигнута,  человек устремляется дальше,  к  следующей цели,  и  то,  что
недавно казалось заманчивым и необычайным превращается в обыденное.
     И это очень хорошо!
     Автор далек от мысли,  что его произведение может дать действительную
картину близких уже космических рейсов. Такую картину никто дать не может.
Жизнь всегда отлична от вымысла, богаче, его и разнообразнее.


                                 Книга 1






     Москва, 1 июля 19... года.
     Завтра старт...
     Ровно в  десять часов утра  космический корабль,  управляемый Сергеем
Александровичем Камовым, оторвется от Земли.
     Думал ли я когда-нибудь о возможности лететь с ним?..
     Конечно нет!  Как и  все,  я  издали следил за его первыми полетами и
восхищался ими.  Камов и  Пайчадзе казались мне особыми людьми,  далекими,
как то небо,  в которое они проникли;  и мне никогда не приходила в голову
мысль,  что я смогу стать их товарищем в полете, хотя бывали минуты, когда
я мечтал об этом тоже, вероятно, как все.
     Как странно, что такая, казалось бы, совершенно неосуществимая, мечта
вдруг стала реальной действительностью!
     Много чудесного предстоит нам увидеть за  время нашего далекого пути.
Хватит ли у  меня сил описать все это так,  чтобы и  другие,  не видевшие,
увидели?  Должно хватить! Для этого я принят в состав экспедиции. Мое дело
- запечатлеть все на  бумаге,  на фотопленке,  на киноленте.  Мой дневник,
который я  начинаю сегодня,  будет тем материалом,  из которого я  надеюсь
создать книгу о полете после того,  как вернусь на Землю через долгие семь
с  половиной месяцев.  Ни  одна самая мелкая подробность не  должна пройти
мимо этих страниц...
     Сейчас только девять часов,  и  я могу записать многое.  В двенадцать
надо будет лечь спать.
     Засну ли я?.. Вряд ли мне это удастся...
     Когда  я  выразил Сергею  Александровичу сомнение в  исполнимости его
требования спать последнюю ночь перед стартом, он сказал:
     - А вы все-таки лягте,  а заснете или нет, будет видно. Самое главное
- это физически отдохнуть.
     Я  обещал ему и  выполню свое обещание,  а пока буду писать обо всем,
что предшествовало сегодняшнему вечеру.
     Начну с самого начала.


                                - - - - -

     29  апреля,  почти ровно два месяца тому назад,  наш главный редактор
пригласил меня в  свой кабинет.  Я только накануне вернулся в Москву,  был
занят  приведением  в  порядок  собранных  материалов,  и  мысль  о  новой
командировке не приходила мне в голову.
     Когда я вошел, редактор пригласил меня сесть.
     - Мы  хотим  предложить  вам,  -  сказал  он,  -  не  совсем  обычную
командировку...  -  Он посмотрел на меня и,  видя,  что я собираюсь что-то
сказать, добавил: - Экспедиция необычайна и может оказаться опасной.
     За секунду до этого я твердо намеревался отказаться,  так как устал и
не  был расположен ехать куда бы то ни было,  но последние слова редактора
меня заинтересовали.
     - Опасностей я не боюсь, - ответил я. - Чем необычнее задача, тем она
интереснее.
     - Я  был уверен в  таком ответе,  -  сказал редактор.  -  Вы молоды и
здоровы.  Вы хороший фотограф и способный журналист. Кроме того, вы умеете
работать с киноаппаратом.  Именно те качества,  которые требуются в данном
случае. Но настаивать на вашем согласии я не буду. Вы вправе отказаться.
     - Я  не собираюсь отказываться,  -  сказал я.  Он посмотрел на меня с
выражением, которое в тот момент показалось мне непонятным, и усмехнулся.
     - Тем лучше, - сказал он. - Вы, конечно, знаете, кто такой Камов?
     Я вздрогнул при этом вопросе. Камов?.. Конструктор и командир первого
в мире космического корабля.  Человек,  дважды покидавший Землю. Неужели я
не ослышался?..
     - Конечно,  -  ответил я.  -  Кто же его не знает! "Так вот почему он
назвал  экспедицию необычайной,  -  подумал я.  Имя  Камова  не  оставляло
никаких сомнений,  что дело идет о полете в глубь солнечной системы,  быть
может,   на  одну  из  планет.  Кто  из  нас  не  мечтал  совершить  такое
путешествие?  Но  одно дело -  мечтать,  а  другое -  когда вам неожиданно
предлагают такой полет в действительности..."
     Если хотите,  -  сказал редактор,  -  то можете принять участие в его
новой экспедиции.
     - А куда она направляется?
     - Это мне неизвестно.  Если вы  согласны,  то  подробности узнаете от
самого Камова.
     - Почему вы именно мне предлагаете это?
     - Мы считаем вас наиболее подходящим человеком. Все было так внезапно
и удивительно, что я почувствовал необходимость собраться с мыслями.
     - Разрешите дать ответ завтра.
     - Но торопитесь!  -  сказал редактор. - Такое предложение надо хорошо
обдумать, чтобы не пожалеть впоследствии о принятом решении, каково бы оно
ни было.
     Сказать,  что я провел спокойную ночь, - значило бы сказать неправду.
Я  не новичок в экспедициях.  Исполняя свои обязанности корреспондента,  я
побывал  во  многих  местах  земного  шара,  я  был  на  Южном  полюсе,  в
Центральной Африке, на Гималайских горах. Но все это было на Земле. Теперь
же мне предлагают покинуть ее и лететь неведомо куда,  за десятки, а может
быть, и сотни миллионов километров...
     Вспомнились книги, которые мне приходилось читать по астрономии.
     Вселенная...   Бесконечное  пространство,   где,   подобно  пылинкам,
движутся  звезды...  Расстояния,  превосходящие человеческое  воображение,
отделяют их друг от друга... Мрак... Холод...
     Мне  ясно  представился крохотный космический корабль,  окруженный со
всех сторон безграничной пустотой,  и внезапная слабость в ногах заставила
меня сесть на стул.
     Отказаться?..  Никто не осудит меня за это.  Остаться на нашей милой,
привычной Земле...
     "И навсегда сохранить воспоминание о собственном малодушии, - подумал
я. - Упустить такой случай и потом всю жизнь жалеть об этом".
     Было три часа ночи,  а я все еще колебался. Желание и невольный страх
боролись друг с другом, поочередно одерживая победу.
     В  конце концов у  меня разболелась голова,  и я настежь открыл окно,
подставив лицо влажной прохладе ночного ветра.
     С высоты восьмого этажа,  где я жил, открывался широкий вид на город.
Во  многих местах уже  сияли огни  праздничной иллюминации.  Далеко-далеко
красными точками горели звезды Кремля.
     Москва!..  Родной  город,  где  я  родился и  вырос.  Столица страны,
которая дала мне все, что у меня есть.
     "Чего ты боишься?  - сказал я самому себе. - Разве в тех экспедициях,
в  которых ты  участвовал,  не было опасностей?  Разве не приходилось тебе
рисковать жизнью?"
     Я  подошел к столу и вынул из ящика портрет Камова.  "Лунный Колумб",
как  называли его некоторые иностранные газеты,  был изображен в  профиль.
Нависшие  густые  брови,  крупный  нос  и  резко  очерченные линии  губ  и
подбородка  делали   его   немного   похожим   на   знаменитого  полярного
исследователя - Роальда Амундсена
     "Этот человек,  -  подумал я,  -  не боится.  В  третий раз готовится
покинуть Землю. Смело и уверенно идет он к поставленной цели"
     Меня вдруг охватило чувство нестерпимого стыда. Как мог я, хотя бы на
миг, поддаться позорному страху!
     Что случилось со мной? Родина зовет к исполнению долга...
     Я со всей силой воображения,  на которую был способен представил себе
снова космический корабль,  висящий в  темной холодной пустоте,  но...  не
почувствовал никакого страха.
     Непонятное малодушие исчезло.
     В следующее утро я сообщил редактору,  что согласен. - Мы ни минуты в
этом не сомневались, - сказал он


                                - - - - -

     Волнуясь,  нажал я вечером того же дня кнопку звонка у двери квартиры
Камова.
     Сейчас,  сию минуту,  я  лицом к  лицу увижу того,  кто первым за всю
историю человечества покинул Землю  и  открыл людям  путь  в  безграничные
просторы Вселенной.
     Мне открыла дверь Серафима Петровна Камова.
     - Сергеи Александрович ждет вас,  -  сказала она, когда я назвал свою
фамилию.
     Я вошел в кабинет знаменитого звездоплавателя.
     Мне не  приходилось раньше встречаться с  Камовым,  но я  сразу узнал
его,  когда он  поднялся мне  навстречу из-за  письменного стола.  Он  был
таким,  каким  я  и  представлял  его  по  бесчисленным фотографиям.  Выше
среднего роста,  с  широкими плечами,  немного  грузной фигурой.  Движения
неторопливы и уверенны.  Во всем облике что-то властное,  внушающее мысль,
что это человек сильного характера и  несгибаемой воли.  Больше всего меня
поразили его  глаза.  Совсем черные,  кажущиеся вследствие этого  бездонно
глубокими,  они были полны необычайного спокойствия.  Его лицо нельзя было
назвать красивым:  мешали слишком густые брови и  немного массивная нижняя
челюсть. Самое правильное было бы назвать это лицо мужественным.
     Он крепко пожал мне руку и сказал:
     - Рад вас видеть, товарищ Мельников.
     Усадив меня в глубокое кресло, сам сел напротив.
     - Давайте познакомимся, - сказал он. - Прежде всего, сколько вам лет?
     - Двадцать семь.
     На вид я не дал бы вам больше двадцати пяти, - сказал Камов. - Где вы
так сильно загорели.  В сравнении с лицом,  ваши волосы кажутся...  совсем
белыми.
     Я  рассказал ему  о  своей  двухмесячной поездке  по  Казахстану,  из
которой вернулся два дня назад.
     - И сразу хотите отправиться в новую экспедицию? - улыбнулся он. - Вы
твердо решили лететь с нами? Хорошо ли вы обдумали это решение? Ведь вы не
знаете, куда мы направляемся.
     - Это верно, - сказал я. - Цель экспедиции мне не неизвестна, но одно
ваше имя говорит о  том,  что ее  надо искать за пределами Земли.  Если вы
согласитесь взять меня с собой, я не переменю решения.
     - А  как  у  вас  со  здоровьем?  Вам  придется пройти очень  строгий
медицинский осмотр.
     - В этом я уверен,  товарищ Камов. В прошлом году я проходил комиссию
перед участием в  южной полярной экспедиции,  и  врачи не нашли у  меня ни
одного дефекта. Я абсолютно здоров.
     Он  взялся  рукой  за  подбородок.  Я  много  раз  видел  потом  этот
характерный для него жест.
     - Глядя на вас,  - сказал он, - легко этому поверить. Ну, что ж! Если
так,  я очень рад.  Значит,  по-прежнему будет четыре человека. Когда была
решена наша экспедиция,  мы  предполагали взять только научных работников.
Кроме меня,  их  было  трое.  Все  они  были  давно отобраны и  около года
проходили специальную подготовку. Но месяц тому назад случилось несчастье,
и мы потеряли одного из своих товарищей...
     Он  замолчал  и  пристально посмотрел  на  меня.  Потом  одобрительно
улыбнулся.
     - По вашему лицу незаметно, - сказал он, - что мои слова произвели на
нас  плохое впечатление.  Вы  имели право подумать,  что  человек погиб от
чего-нибудь, связанного с подготовкой к экспедиции.
     - Я именно так и подумал.
     - И это вас не испугало?
     Я пожал плечами:
     - Я хорошо сознаю, что ваша экспедиция не увеселительная прогулка.
     - Наш товарищ,  - сказал Камов, - погиб при автомобильной катастрофе.
Машина,  на которой он ехал,  упала с высокого обрыва.  Мы потеряли одного
участника будущего полета.  Заменить его  другим научным работником мы  не
можем,  -  осталось слишком мало времени.  Для  научной работы в  условиях
космического полета нужна  длительная подготовка.  -  И  тогда  вы  решили
заменить его журналистом?
     - Нет,  не совсем так,  -  сказал Камов.  -  Это моя идея соединить в
одном лице журналиста,  фотографа и  кинооператора.  Главная задача была в
том,  что  на  корабле  должен  находиться  специалист по  астрономической
съемке.  Наш  погибший товарищ прошел курс этого дела,  и  если мы  сможем
обойтись без  него,  как астронома,  то  без фотографа и  кинооператора не
сможем. Вот почему мы приглашаем вас.
     - Но ведь я не имею понятия об астрономической съемке.
     - Мы  вас  научим.  Именно поэтому мы  и  просили дать нам  человека,
имеющего  опыт.  Научить  вас  специальным приемам  астрономической съемки
будет не так уж трудно.  А то,  что вы опытный журналист, тоже пригодится.
По возвращении надо будет рассказать людям о полете.
     - Я сделаю все,  что в моих силах,  -  сказал я. - Но мне хотелось бы
знать,  куда вы направляетесь? - Желание вполне законное, - ответил Камов.
- Вообще мы  не делаем тайны из наших намерений,  но не опубликовали время
старта.  Дело в  том,  что,  когда мы  достигли Луны,  некоторые из  наших
зарубежный "друзей" пришли в ярость, что их опередили.
     - Вы говорите о Хепгуде?
     - Да,  о  нем.  Нам известно,  что его звездолет почти готов,  и  он,
конечно,  захочет взять реванш и  первым достигнуть одной из планет.  Наша
экспедиция имеет не  спортивные,  а  чисто научные цели,  но  все же мы не
хотим уступать и первенство.  -  Он улыбнулся. - Вам я конечно скажу, хотя
бы потому, что вы должны знать, на что идете.
     Он  замолчал  и   довольно  долго  смотрел  на  меня  своими  странно
спокойными глазами.
     - Медицинские   требования,   предъявляемые  к   участникам   полета,
отличаются от обычных. Возможно, что вы не будете допущены.
     Камов опять замолчал, потом продолжал уже обычным тоном:
     - Но если это случится,  то вы,  конечно, сохраните тайну. Вы знаете,
что  мой  первый полет был  пробным и  в  нем участвовал я  один.  Корабль
облетел вокруг Луны и вернулся на Землю.  Второй полет я совершил вместе с
астрофизиком Пайчадзе.  Мы опустились на поверхность Луны и провели на ней
несколько часов.  Оба  полета показали,  что  материальная часть  работает
безотказно, и тогда было решено осуществить третью экспедицию - достигнуть
планеты Марс и по пути осмотреть, Венеру. Вас это не пугает?
     Нисколько!  -  ответил я совершенно искренне.  -  Теперь я еще больше
хочу принять участие в  полете,  но  меня смущает малый объем той  работы,
которая мне предназначена. Оправдает ли она мое участие?
     - А откуда вы знаете,  что объем вашей будущей работы мал?  - спросил
Камов.
     Я почувствовал, что краснею.
     - Мне кажется...
     - А  пусть вам  не  кажется,  -  перебил Камов.  -  Ваша задача очень
ответственна.  Изучение тех снимков,  которые вы сделаете, очень важно для
науки  и  наши  ученые дадут вам  обширное задание.  В  свободное время вы
будете помогать мне в управлении кораблем.
     Я  посмотрел на него с  изумлением.  -  Не удивляйтесь!  -  улыбнулся
Камов.  -  Это не так страшно. Управление космическим кораблем в полете не
сложно.  Другое дело -  подъем,  спуск или полет вблизи крупных планет.  В
этих  случаях дело усложняется.  Наша "рулевая рубка",  если можно так  ее
назвать,  оборудована замечательными приборами.  Вы  с  ними  освоитесь  в
первые же дни полета. - Сколько времени продлится экспедиция?
     - А как вы думаете?
     Я полагаю, что года два или три.
     Камов засмеялся.
     - Техника ракетостроения,  -  сказал он,  -  развивается быстро. Если
полеты к Луне заняли у нас -  первый два, а второй один день, то с тех пор
мы  далеко шагнули вперед.  Вся  экспедиция рассчитана на  двести двадцать
пять дней, то есть на семь с половиной месяцев.
     - Так мало!..
     - За эти семь с половиной месяцев,  -  продолжал Камов, - мы пролетим
расстояние,  немного большее чем полмиллиарда километров. Средняя скорость
корабля вставит сто две тысячи шестьсот километров и час.
     - Это как в сказке! Камов покачал головой.
     - Эта скорость не так велика,  как вам кажется,  - сказал он. Техника
идет по  пути достижения скоростей,  достаточных для  свободного полета на
любую планету,  не считаясь ни с  какими сроками,  а  наш корабль вынужден
строго придерживаться графика,  так как его скорость меньше,  чем скорость
Земли по ее орбите. Догнать Землю мы не смогли бы.
     - Мне  кажется,  что  и  сто две тысячи шестьсот километров чудовищно
много.  Вы  в  три  часа будете около Луны.  Через две секунды ваш корабль
будет невидим с Земли.
     - Нет!  -  сказал Камов.  -  Если бы  мы вздумали начать путь сразу с
такой  скоростью,  то  корабль  продолжал бы  лететь  с  мертвым экипажем.
Человеческий организм не может выдержать такого ускорения. Мы начнем полет
относительно медленно,  и  только через  двадцать три  минуты сорок  шесть
секунд  корабль  достигнет своей  максимальной скорости в  двадцать восемь
тысяч пятьсот метров в секунду. (Скорость Земли по орбите составляет 29,76
км/сек.)
     Он  называл эти головокружительные цифры с  таким невозмутимым видом,
как будто дело шло об автомобильной прогулке.
     - Если бы мы,  -  продолжал он,  -  летели к Луне по прямой линии, то
достигли бы  ее  через три  часа пятьдесят три минуты,  но  наш путь будет
почти  перпендикулярным к  линии  Земля-Луна.  Луну  вблизи  мы  вообще не
увидим.  Вы  сможете  полюбоваться  на  нее  с  расстояния  большего,  чем
наблюдаете обычно.
     - Это жаль!
     - Но зато вы увидите ту ее сторону, которая скрыта от нас.
     - Давно уже, - сказал я, - весь мир знает, что невидимая сторона Луны
почти ничем не отличается от видимой,  но взглянуть своими глазами конечно
очень интересно. Разрешите задать вам один вопрос.
     - Пожалуйста.
     - Вы сказали,  что по пути к Марсу намерены осмотреть Венеру. Это мне
не совсем понятно.
     - Что именно непонятно?
     - Как  вы  попадете к  Венере на  пути  к  Марсу.  Их  орбиты лежат в
противоположных направлениях от Земли.
     - Ваше недоумение было бы законно, - ответил Камов, - если бы планеты
были неподвижны.  Но они движутся, и притом с различными скоростями. Часто
бывает,  что обе,  то  есть Венера и  Марс,  находятся по  одну сторону от
Земли. Чтобы вам стал яснее наш маршрут, я нарисую его на бумаге.
     Он  взял  карандаш и  быстро провел на  листе  несколько окружностей.
Несмотря на то,  что он рисовал без циркуля, круги получились замечательно
ровными. Я сохранил этот рисунок на память.


     - Смотрите,  -  сказал Камов:  -  точка в центре обведенная маленьким
кружком,  изображает Солнце.  Первый круг - это орбита Венеры. Между нею и
Солнцем есть еще планета Меркурий, но его орбита нам не нужна. Второй круг
- это орбита Земли.  Третий -  орбита Марса. Если бы я соблюдал правильный
масштаб,  то изобразить планеты на этом листе было бы невозможно: они были
бы не видны на нем.  Но это не план,  а схема.  Кружки,  которые я помечаю
цифрой "1",  - это положение планет в момент, нашего старта. Движения всех
планет по их орбитам направлены в одну сторону.  На этом рисунке -  справа
налево.  От кружка,  изображающего Землю, я начинаю наш маршрут пунктирной
линией. Вот! В этой точке мы встретим Венеру...
     Он нарисовал второй кружок на орбите Венеры и отметил его цифрой "2".
     - Отсюда мы направляемся тем же путем к  Марсу и встретимся с ним вот
здесь,  а  затем -  обратно к Земле,  которая,  за это время успеет пройти
больше половины своего годового пути и будет находиться примерно вот тут.
     - Ясно! - сказал я.
     - Этот рисунок не более чем грубая схема,  -  заметил Камов. - Орбиты
не  замкнуты,  так как Солнце,  увлекая планеты за собой,  само движется в
пространстве; но так вам должно быть понятнее.
     - Благодарю вас. Мне все совершенно ясно.
     - Вот теперь вы  вполне поймете,  почему мы  не можем ни на один день
отложить старт.
     - Понимаю.
     - На  сегодня этого достаточно.  За семь с  половиной месяцев пути мы
успеем  обо  всем  переговорить.  Ваше  участие  в  экспедиции начнется  с
завтрашнего  утра  после  медицинского осмотра.  Чтобы  подготовить вас  к
полету, нельзя терять ни одного для.
     На этом наш первый разговор с Камовым закончился.
     Было за полночь, когда я пришел домой.
     Над крышами домов поднималась Луна. На ней побывал человек, с которым
я говорил сегодня.  Кто знает,  может быть,  и я попаду когда-нибудь на ее
сверкающую поверхность...
     Сверкающую...  Я  вспомнил статью Камова,  в  которой он  писал,  что
поверхность Луны темная и мрачная, покрыта скалами густокоричневого цвета,
- и улыбнулся своей восторженности.
     Там,  в непосредственной близости,  все выглядит иначе,  чем с Земли.
Блестящие планеты -  в действительности темные, несветящиеся тела. Скоро я
сам буду на одной из них.
     Буду  ли?  А  что  если завтра приговор врача навсегда закроет передо
мной такую возможность? Как тяжело будет пережить это разочарование!
     Я очень плохо спал и в эту ночь.  Лежа в постели с открытыми глазами,
я  прислушивался к  медленному  ходу  часов  на  стене,  и  временами  мне
казалось, что они совсем остановились.
     Я заснул под самое утро, и во сне меня не оставляла все та же мысль.
     Но страхи оказались ложными. Комиссия, состоявшая из трех врачей, под
председательством известного профессора,  долго  и  тщательно выстукивала,
выслушивала и измеряла меня.  Проверяли зрение,  слух, вращали на какой-то
специальной карусели  и  даже  заставили  несколько  минут  провисеть вниз
головой на  особых  петлях,  после  чего  опять  принялись за  бесконечные
выслушивания.
     В заключение старик профессор,  похлопав меня по спине, сказал слова,
сладкой музыкой прозвучавшие у меня в ушах:
     - Идеальный организм!  Можете,  молодой человек, направляться хоть на
Полярную звезду, если вам так надоела наша Земля. Врачи засмеялись.
     - Готовьтесь к полету!  -  серьезно сказал профессор. - Помните, если
перед стартом у  вас  окажется хотя бы  насморк,  вы  не  будете допущены.
Соблюдайте строгий режим.  -  Он  указал на  одного из членов комиссии:  -
Доктор Андреев специально прикреплен к участникам экспедиции.  Советуйтесь
с  ним  как можно чаще.  Работа,  отдых,  пища,  развлечения -  все должно
проходить под его контролем. Вы больше не принадлежите себе.
     Пройдя комиссию,  я  поехал прямо  к  Камову,  чтобы получить у  него
указания для начала работы.  Он  меня,  по-видимому,  ждал и  обрадовался,
когда узнал, что все в порядке.
     - Мне было бы жаль потерять вас.  Очень рад,  что этого не случилось.
Познакомьтесь,   -  сказал  Камов,  подводя  меня  к  высокому  худощавому
человеку,   сидевшему  у  письменного  стола:   -   Константин  Евгеньевич
Белопольский - мой заместитель в космическом полете.
     Имя,  названное Камовым, было мне знакомо. Белопольский - однофамилец
знаменитого   русского   астронома   -    был    автором    многочисленных
астрономических книг, и я сам изучал в школе астрономию по его учебнику.
     Когда Камов назвал мою  фамилию и  сказал,  что  я  участник будущего
полета,  Белопольский пожал мне руку, но, как мне тогда показалось, сделал
это  совершенно равнодушно.  Даже тени улыбки не  появилось на  его  лице,
покрытом глубокими морщинами (хотя ему было только сорок пять лет),  и  он
не  сказал ни  одного из  тех  слов,  которые принято говорить в  подобных
случаях.
     Помню, что на меня произвело неприятное впечатление это молчание, и я
даже подумал,  что иметь такого спутника в  долгом путешествии не особенно
большое удовольствие.
     Как я знаю теперь, крайняя молчаливость является отличительной чертой
этого  человека,  который  может  долго  говорить только  об  астрономии и
математике.
     Совершенно иначе встретил меня четвертый участник экспедиции -  Арсен
Георгиевич Пайчадзе, с которым я познакомился двумя днями позже.
     Еще молодой,  не старше тридцати пяти лет, он был широко известен как
выдающийся   знаток   спектрального   анализа.   (Спектральный  анализ   -
исследование химического состава тел  при помощи изучения испускаемого или
отражаемого ими света.) Влюбленный в астрономию,  называющий ее "верховной
наукой",  Пайчадзе  способен часами  говорить о  какой-нибудь  звезде  или
туманности. Говорит он не очень хорошо, с заметным грузинским акцентом, но
я знаю,  что студенты университета, где он преподает астрономию, любят его
слушать.
     - Борис Николаевич Мельников?  - спросил он, пожимая мне руку с такой
силой,  что я сморщился от боли.  - Слышал про вас. Участвовали в полярной
экспедиции.
     - Участвовал, - сказал я.
     - Тогда на полюс, теперь на Марс. Боитесь полета?
     - Если говорить откровенно, боюсь немного.
     Возможно,  что  я  не  ответил бы  так  кому-нибудь другому.  Но  вся
небольшая,   тонкая  фигура  Пайчадзе,   его   смуглое  лицо   с   коротко
подстриженными черными усиками, его ласковые глаза сразу произвели на меня
такое впечатление, как будто я знал его уже много лет.
     - Неудивительно, - сказал он. - Перед полетом на Луну я очень боялся.
Не спал. Потерял аппетит.
     - А теперь не боитесь?
     - Теперь нет. Космический полет не страшен. Не надо бояться.
     - Меня очень беспокоит, смогу ли я оправдать доверие.
     - Будете так думать,  - не оправдаете. Надо быть уверенным. Наверное,
думаете, случайно попали в полет. Ткнули пальцем - попали в меня. Неверно!
     Сергей Александрович не возьмет случайного человека. Наводил справки.
Советовался. Не надо ни в чем сомневаться.
     Он заставил меня рассказать ему мою биографию,  сам рассказал о себе,
и  мы  расстались друзьями.  За два месяца,  которые прошли с  тех пор,  я
убедился,  что Пайчадзе человек приветливый,  общительный и  будет хорошим
товарищем в полете.  На нашем корабле мое место в одной каюте с ним, и это
меня очень радует.
     Потянулись дни напряженной и увлекательной работы.  Слова Камова, что
мне  дадут  обширное задание,  оправдались.  Объем  порученной работы  был
громаден.  До  сих пор я  и  не  подозревал о  тех применениях фотографии,
которым меня  научили.  Снимки  в  инфракрасных и  ультрафиолетовых лучах,
снимки объектов,  покрытых туманной или  облачной дымкой,  снимки Солнца и
его "короны" и многое,  многое другое.  Пришлось пройти целый курс. Помимо
двух  специально  прикрепленных ко  мне  консультантов по  астрономической
съемке,  со мной занимались мои будущие спутники -  Камов и  Белопольский.
Сергей  Александрович  знакомил  меня  с  устройством  корабля  и  работой
приборов управления, а Белопольский - с основами звездной навигации.
     Дней не хватало.  Я  работал по восемнадцать часов в  сутки и  часто,
приехав домой, вместо того, чтобы лечь спать, садился к письменному столу.
     Так  продолжалось до  тех  пор,  пока  наш  врач,  Степан  Аркадьевич
Андреев, не заявил решительного протеста,
     - Я не могу допустить,  - сказал он Камову, - чтобы Мельников работал
без отдыха.  Если так будет продолжаться, то он не будет допущен к полету.
Я отвечаю за него и за всех вас перед правительственной комиссией.
     - Я  вас понимаю,  -  ответил Камов,  -  но  что я  могу сделать?  Мы
готовились год, а Борису Николаевичу оставлено только два месяца.
     - Все равно,  я не разрешаю ему не спать по ночам,  -  стоял на своем
врач.  Он должен спать восемь часов в  сутки.  Все остальное время в вашем
распоряжении.
     На том и  порешили.  С этого дня он лично отвозил меня домой и уходил
только тогда, когда я засыпал.
     Кончилось это тем,  что он поселился у  меня в  комнате,  чему я  был
очень  рад,  так  как  Степан  Аркадьевич был  на  редкость  занимательным
рассказчиком. Лежа постели, он начинал рассказывать какой-нибудь случай из
своей  медицинской практики.  Он  считал,  что  для  моего  мозга  полезно
отвлечься от  изучаемых вопросов,  но  нередко,  увлекшись воспоминаниями,
забывал о  времени.  И  лишь внезапно заметив,  что  предательская стрелка
далеко ушла  от  положенного часа,  прерывал рассказ на  самом  интересном
месте и сердито ворчал:
     - Спать!  Спать!  И  о  чем вы только думаете?!  Однажды у  нас зашел
разговор о будущем полете и о влиянии на организм невесомого состояния,  в
котором мы будем находиться во время пути. Степан Аркадьевич жалел, что не
сможет участвовать в экспедиции.
     - Наблюдение за  деятельностью органов тела в  таких условиях было бы
очень интересно, - сказал он.
     - Меня очень удивляет,  -  заметил я,  - что в составе экспедиции нет
врача.
     - Почему нет? У вас есть врач.
     - Кто?
     - Сергей Александрович.
     - Как, разве он врач?!
     - А вы не знали этого?  Камов окончил медицинский институт специально
для  того,  чтобы  не  было  надобности  в  лишнем  человеке,  которому  в
межпланетном рейсе почти нечего будет делать.  Он знал, что экспедицию все
равно не отпустят без врача.
     - Когда он успел?
     Было чему удивляться. Я знал, что Камов окончил институт гражданского
воздушного флота и,  заочно, физико-математический факультет университета,
но суметь получить еще и третий диплом...
     - Когда он успел? - повторил я.
     - Сергей Александрович -  замечательный человек,  -  задумчиво сказал
Андреев. - Он не только получил диплом врача, но и работал несколько лет в
московских больницах.  Он  ничего  не  делает наполовину.  Жизнь,  целиком
отданная идее, утраивает силы человека.
     В  напряженной  работе  как-то  незаметно  приблизился  день  старта.
Корабль  и  его  экипаж  были  готовы.  За  три  дня  до  отлета  Камов  и
сопровождении нас троих в последний раз осмотрел звездолет.  Были испытаны
все  приборы и  аппараты,  проверен груз.  Камов и  Белопольский проверяли
корабль в целом,  Пайчадзе -  астрономическую часть,  а я -  свое фото-  и
кинохозяйство.
     В   моем  распоряжении  три  киноаппарата:   один  переносный  и  два
вмонтированных в  стенки корабля,  могущих работать автоматически,  четыре
великолепных  фотоаппарата,   каждый  с  шестью  сменными  объективами,  и
маленькая   фотолаборатория.    Все   это   поражает   своим   техническим
совершенством,  как,  впрочем,  и  весь наш  корабль.  Экспедиция Камова с
продуманной щедростью снабжена всем,  что  только  может  понадобиться при
любых  обстоятельствах.  Ничто  не  забыто,  ничто  не  упущено  из  виду.
Тщательно и заботливо предусмотрено и сделано все, чтобы обеспечить успех.
     Следующая запись в моем дневнике будет уже сделана в полете.
     На сегодня хватит. Десять минут первого.
     За мной заедут в семь часов утра.
     Итак, последняя ночь на Земле!
     Завтра старт в неведомое!..




     3 июля 19... года.
     Восемнадцать часов по московскому времени.
     Тридцать два часа полета...
     Прошли первые сутки.  Идут вторые.  Я знаю об этом о часам.  На нашем
корабле смены дня и ночи нет и не будет. Солнце непрерывно освещает правый
борт,   и  корабль  регулярно  плавно  поворачивается,   чтобы  равномерно
нагревалась вся поверхность его корпуса.
     Двигатели давно прекратили работу, и мы летим по инерции со скоростью
- двадцать восемь с половиной километров в секунду. Мы не чувствуем этого.
Кажется,  что  корабль неподвижно висит  на  одном  месте.  Земля осталась
далеко позади.
     Звезды повсюду.  Со  всех сторон нас окружают бесчисленные светящиеся
точки.  Млечный Путь  виден  весь  как  исполинское кольцо.  Солнце  сияет
нестерпимо ярко,  но  в  непосредственной близости к  нему  видны  звезды.
Странное зрелище! Солнце и звезды на черном фоне.
     С  Земли небо никогда не кажется таким черным.  Простым глазом видно,
что та звезда дальше, а эта ближе, но как они все далеки!
     Корабль висит в центре бесконечного пространства...
     Та самая картина, которая так пугала меня на Земле, здесь не вызывает
страха.  Нет  ощущения,  что под нами бездна,  потому что такая же  бездна
находится со всех сторон,  а  понятия "верх" и  "низ" давно уже спутались.
Как  только  перестали работать двигатели и  корабль полетел по  инерции с
постоянной скоростью,  тяжесть исчезла,  а  с  нею  вместе исчезли обычные
представления.  По привычке считаю,  что под ногами "низ",  а  над головой
"верх",  но  мне  ничего не  стоит повернуть свое тело на  сто восемьдесят
градусов,  и тогда то, что было "верхом", становится "низом" - и наоборот.
Для  этого  достаточно сделать легкое усилие,  используя как  точку  упора
какой-нибудь неподвижно укрепленный предмет или, просто стену.
     Я ничего не вешу!..
     Ощущение невесомости,  о  котором я  так  много думал перед полетом и
которого чуть-чуть боялся, оказалось совсем не страшным, даже приятным. За
одни сутки я вполне освоился с ним.
     Вот  сейчас я  пищу за  столом.  Мне удобно;  но  как это выглядит со
стороны?..
     Наша каюта невелика. Одна стена полукруглая - это борт корабля. В ней
круглое окно. Когда им не пользуются, оно закрыто снаружи стальной плитой.
Задняя стена прямая и  идет от  одного борта к  другому.  В  ней "дверь" -
круглое отверстие диаметром в один метр.  Если мне надо выйти из каюты, то
я,  слегка оттолкнувшись от чего-нибудь,  проплываю в нее,  как рыба.  Две
боковые  стены  представляют  собой  правильные  полукруги  и   не   имеют
отверстий.  На одной из них находится стол, привинченный наглухо, и я сижу
за ним прямо на воздухе. Левая рука лежит на столе и придерживает тетрадь,
в  которой я  пишу.  Если  я  сниму  руку,  то  от  моего  дыхания тетрадь
немедленно улетит.  Она  улетела бы,  даже  если  бы  весила  полтонны (на
Земле),  так как здесь все предметы одинаково ничего не весят. Мускульного
усилия,  которым я прижимаю тетрадь к столу,  достаточно, чтобы удерживать
меня самого на  месте.  Кроме стола,  в  каюте находится шкаф,  в  котором
помещаются инструменты,  приборы и наши личные вещи. Он сделан из алюминия
и  занимает всю стену напротив стола.  Когда я  сижу за  столом,  то  шкаф
относительно меня  находится на  "потолке",  а  если я  повернусь ногами к
нему, то на "потолке" окажется стол.
     Никаких постелей в каюте нет. По обеим сторонам окна висят две сетки.
В  них  мы  должны  спать.  Делается  это  так:  слегка  оттолкнувшись  от
чего-нибудь,  подплываешь  в  воздухе  к  сетке  и,  поместившись  в  ней,
застегиваешь пряжки.  Невесомое тело ни на что не давит,  и  спать можно в
любом положении,  как  на  мягчайшем пуховике.  Сетка не  дает  моему телу
двигаться по каюте во время сна.  Дело в  том,  что в нашем невесомом мире
время от  времени возникает чуть  заметная сила  тяжести.  Это  происходит
тогда,  когда корабль поворачивается вокруг своей продольной оси.  Как  ни
мала эта сила,  но  ее достаточно,  чтобы я  проснулся совсем не там,  где
"лег".  Точнее  говоря,  это  не  тяжесть,  а  центробежный эффект.  Когда
происходит поворот, все незакрепленные предметы начинают двигаться.
     Эта же причина вызывает красивую иллюзию, которой мы можем любоваться
в  окно.  В  момент  поворота  создается впечатление,  что  вся  Вселенная
сдвигается с  места  и  медленно  поворачивается вокруг  корабля.  Зрелище
неописуемое!
     Как я упоминал,  отсутствие тяжести стало настолько привычным, что мы
его просто не замечаем.  Но я хорошо помню, сколько разговоров вызвала эта
особенность звездолета,  которую Камов вынужден был  оставить в  интересах
астрономических наблюдений.  Создание искусственной тяжести путем быстрого
вращения затрудняло бы работу с телескопом; и правительственная комиссия в
конце концов согласилась, что этим удобством надо пожертвовать, тем более,
что  виднейшие врачи  Советского Союза решительно высказывались за  полную
безвредность для  человека длительного невесомого состояния.  По  этой  же
причине  Камов  отказался  от  регулирования  температуры  внутри  корабля
изменением  окраски  корпуса  с  помощью  сдвижной  чешуйчатой оболочки  -
способа,  предложенного еще К.  Э. Циолковским. Повороты звездолета вокруг
продольной  оси  давали  возможность  легко  направить  телескоп  в  любую
сторону.
     Следует упомянуть об  одной важной подробности.  Круглая дверь всегда
закрыта герметической крышкой.  При переходах из одного помещения в другое
мы  обязаны закрывать за  собой все  двери,  что делается простым нажатием
кнопки.
     Межпланетное  пространство не  пусто.  В  нем  движутся  бесчисленные
частицы материи,  начиная от пылинки и до огромных масс. Встреча корабля с
подобными блуждающими телами,  по мнению Камова,  почти невозможна, но все
же  не  исключена.  Если один из  таких камней или  даже крохотный кусочек
налетит на  корабль,  то при огромной скорости обоих тел это вызовет более
или менее сильный взрыв.  В  борту корабля возникнет пробоина,  а  так как
снаружи  совершенно  отсутствует  воздух,   то  в  эту  пробоину  с  силой
устремится воздух,  находящийся внутри  корабля.  В  несколько секунд весь
экипаж звездолета погибнет.  Но  так  как корабль разделен на  герметичные
отсеки, подобный конец экспедиции маловероятен.
     Если борт окажется пробитым в такой момент,  когда в каюте кто-нибудь
находится,  и взрыв не будет слишком сильным,  можно спастись,  наложив на
пробоину пластырь.  Такие пластыри разложены всюду. Они различных размеров
и должны плотно закрыть отверстие,  так как воздух внутри корабля давит на
все предметы с  такой же силой,  как и  на Земле,  то есть с  силой одного
килограмма на каждый квадратный сантиметр,  а снаружи,  повторяю, давления
нет. Но при этом, конечно, надо действовать с быстротой молнии.
     Сейчас в  каюту  "входил" Пайчадзе.  Чтобы  открыть дверцу шкафа,  он
принял такое положение,  что  оказался висящим над моей головой под прямым
углом.
     Я знал,  что ни он, ни предметы, находящиеся в шкафу, не могут упасть
на меня,  по сила земных привычек заставила сделать движение в сторону,  -
тетрадь немедленно отлетела в другую.
     Арсен Георгиевич заметил это и рассмеялся. Он вынул из шкафа какой-то
прибор и,  ловко  повернувшись в  воздухе,  оказался в  одном положении со
мной. По пути он успел поймать мою тетрадь.
     - Можно прочесть? - спросил он.
     Я кивнул головой. Он стал внимательно читать последние страницы.
     - Физические явления на корабле,  - сказал он, передавая мне тетрадь,
- описаны хорошо, но почему не описали старт полета?
     - Обязательно опишу.
     - Надо соблюдать хронологическую последовательность.
     - Этот дневник,  - ответил я, - только сырой материал. Я пишу его как
придется.
     - Никогда не  надо делать "как придется".  -  Он  положил руку на мое
плечо, отчего я немедленно опустился вниз. - Не обижайтесь!
     - Что вы, Арсен Георгиевич! Конечно не обижаюсь.
     Он  удалился,  закрыв за  собой  дверь,  а  я  опять  сел  к  столу и
внимательно прочитал все написанное.
     Конечно,   Пайчадзе  прав.   Мои   записи   сумбурны.   Надо   писать
последовательно.
     ...В  ночь  перед стартом я,  вопреки своим ожиданиям,  спал  хорошо.
Ровно  в  семь  часов за  мной  заехал Пайчадзе.  Взяв  с  собой небольшой
чемодан,  сопровождавший меня во  всех моих поездках,  я  сел  в  машину с
чувством, похожим на облегчение.
     Кончилось ожидание. Пути назад нет!
     Арсен Георгиевич был молчалив. Я понимал его состояние и не беспокоил
разговором.  В Москве Пайчадзе оставлял жену и шестилетнюю дочь. Он только
что простился с ними, так как провожающие не допускались на место старта.
     Машина миновала стадион "Динамо" и помчалась по Ленинградскому шоссе.
Наш  космический корабль должен был  тронуться в  путь  с  берега Клязьмы.
Оттуда же Камов начал и оба первых полета.
     Было девять часов утра, когда мы прибыли на место.
     Ракетодром,  окруженный высокой оградой,  представлял собой  огромное
поле -  пятнадцать километров в диаметре. Вход за эту ограду был строжайше
запрещен кому бы то ни было.  В центре поля находился наш корабль, готовый
к  полету.  Он  висел на  высоте тридцати метров от земли,  поддерживаемый
ажурным переплетом стартовой площадки.
     В   большом  двухэтажном  здании,   которое  мы   в   шутку  называли
"межпланетным  вокзалом",   где   помещались  мастерские  и   лаборатории,
обслуживающие  корабль,   мы  застали  Камова,   Белопольского  и   членов
правительственной комиссии.
     Мы с Пайчадзе прибыли последними.
     Камов был занят с  председателем комиссии -  академиком Волошиным,  а
Белопольский,  поздоровавшись с нами, через несколько минут сел в машину и
уехал к кораблю.
     Камов подозвал Пайчадзе,  и  я остался в одиночестве.  Ко мне подошел
корреспондент ТАССа Семенов,  которого я  хорошо знал.  Он  спросил меня о
самочувствии  и   передал  привет  от   работников  ТАССа.   Я   рассеянно
поблагодарил его.
     В половине десятого Камов встал и крепко пожал Волошину руку.
     - Пора! - сказал он.
     Старый академик, сильно взволнованный, обнял его.
     - От  всего  сердца желаем нам  успеха!  -  сказал он.  С  величайшим
нетерпением будем ожидать вашего возвращения.
     Он обнял Пайчадзе и меня.
     Мы  простились  с   остальными  членами  комиссии.   Все  были  очень
взволнованы. Один Камов казался невозмутимо спокойным. Когда мы садились в
автомобиль, он посмотрел на меня и улыбнулся.
     - Ну, как? - спросил он. - Спали?
     Я мог только молча кивнуть головой.
     Последние рукопожатия, последние пожелания, и машина тронулась. Через
восемь минут мы были у корабля.
     Белопольский ждал нас у  подъемной машины.  Рядом с ним стоял инженер
Ларин - руководитель работ по подготовке корабля к полету. Кроме него, все
работники ракетодрома уже покинули место старта.
     Над  нами,  на  высоте десятиэтажного дома,  сверкал на  солнце белый
корпус звездолета. Он имел двадцать семь метров в длину при ширине в шесть
метров  и  формой напоминал гигантскую сигару.  Внутреннее его  устройство
было мне уже хорошо знакомо.
     На передней части блестело золотом название корабля - "СССР-КС2".
     Камов  переговорил с  Лариным.  Простившись с  нами,  инженер  сел  в
машину.  Было  без  пятнадцати минут  десять.  С  его  отъездом  порвалась
последняя наша связь с людьми.
     - В путь! - сказал Камов.
     Подъемная машина быстро доставила нас на площадку.  Вблизи я  увидел,
что корабль висит не строго вертикально,  а  под небольшим углом к западу.
Круглое входное отверстие звездолета было узко,  и проникнуть внутрь можно
было  только ползком.  Первым исчез  внутри корабля Белопольский,  за  ним
Пайчадзе. Наступила моя очередь.
     С  этой  высоты был  виден весь ракетодром.  Я  заметил удалявшуюся с
большой скоростью машину  Ларина и  помахал ей  рукой.  Последнее,  что  я
увидел,  пролезая в отверстие,  была красная ракета,  взвившаяся далеко на
горизонте.
     - Скорее!  - сказал Камов. Он последовал за мной, и мы, нажав кнопку,
закрыли герметическую крышку.
     - Что это за ракета? - спросил я Камова.
     - Напоминание,  что до старта осталось десять минут, - ответил он. Мы
очутились в верхней, вернее, передней, части корабля, в которой помещались
обсерватория и командный пункт.  Помещение было залито ярким электрическим
светом.
     Пайчадзе подал нам большие кожаные шлемы.
     Я спросил его, зачем они.
     - Чтобы поберечь уши,  -  ответил он. - Наденьте шлем, затяните ремни
туже и ложитесь.
     Он указал на широкий тюфяк, лежавший на полу.
     - Ускорение -  двадцать метров.  Это немного, но лучше переносить его
лежа. Оно продлится почти полчаса.
     - Значит, мы ничего не увидим? - разочарованно спросил я.
     - Да. Окна откроем, когда работа двигателей прекратится.
     Он надел шлем и лег рядом с Белопольским. Мне ничего не осталось, как
сделать то же.
     Камов,  в  таком же шлеме,  как и  мы,  сел в кожаное кресло у пульта
управления, не спуская глаз с секундомера.
     Это  кресло,  составлявшее с  пультом одно  целое могло вместе с  ним
вращаться во всех направлениях,  в  зависимости от положения корабля.  Оно
было нужно только при  старте и  будет нужно при полетах над планетами.  В
пути, когда внутри звездолета исчезнет тяжесть, надобность в нем, конечно,
отпадет.
     Я посмотрел на свои часы. Было без двух минут десять.
     Трудно описать,  что я  чувствовал в  эти мгновения.  Это было уже не
волнение, а что-то гораздо более сильное, почти мучительное...
     Осталось полторы минуты... Одна минута...
     Я мельком взглянул на лежавших рядом товарищей. У Белопольского глаза
были закрыты и лицо спокойно. Пайчадзе, приподняв руку, смотрел на часы. Я
вспомнил,  что  он  второй  раз  готовится покинуть  Землю.  А  Камов?  Он
испытывает это уже в третий раз.
     Тридцать секунд... Двадцать... Десять...
     Камов повернул одну из рукояток на пульте, потом другую.
     Сквозь  шлем,  плотно закрывший уши,  послышался нарастающий гул.  Он
становился все громче. Я почувствовал содрогание корпуса корабля...
     Потом  какая-то  мягкая сила  прижала меня  к  полу.  Рука  с  часами
невольно опустилась.  Я сделал усилие,  чтобы опять поднять ее.  Рука была
заметно тяжелее обычного. Одна минута одиннадцатого.
     Значит, мы уже летим.
     Гул больше не увеличивался,  но он был так силен,  что я понял -  без
надетого  на   меня   специально  устроенного  шлема  невозможно  было  бы
переносить его.
     Корабль  летел  все  быстрее  и  быстрее,  каждую  секунду увеличивая
скорость на двадцать метров.
     Я жалел, что не смог заснять на пленку удалявшуюся Землю. Это были бы
исключительно   эффектные   кадры.   Даже   автоматические   киноаппараты,
вмонтированные в  стенки корабля,  Камов не разрешил мне использовать.  Их
объективы были закрыты снаружи металлическими крышками.
     Лежать было  невыносимо:  мне  хотелось скорее увидеть все,  что  нас
окружает.  Я завидовал Камову, имевшему возможность пользоваться для этого
двумя перископами,  окуляры которых находились перед ним на пульте.  Время
от времени он смотрел в них, контролируя полет корабля.
     "Сколько времени надо,  чтобы миновать атмосферу, - подумал я, - если
считать,  что она тянется на тысячу километров?  В  первую секунду корабль
пролетел двадцать метров,  во  вторую -  сорок и  так  далее.  Значит,  мы
миновали ее немного более чем через пять минут после старта".
     Производя это вычисление в уме,  я обратил внимание что,  несмотря на
увеличенную вдвое силу тяжести,  мозг работает совершенно нормально. Чтобы
как-то  сократить время вынужденного безделья,  я  стал вычислять на каком
расстоянии  мы   будем   находиться  от   Земли  когда  работа  двигателей
прекратится.  Я помнил,  что они должны работать двадцать три минуты сорок
шесть секунд.  Решить эту задачу в  уме,  я  не  смог.  Достав за записную
книжку,   я   стал   производить  вычисление   на   бумаге.   Белопольский
неодобрительно посмотрел на меня. Я написал на листке: "Сколько километров
мы  пролетим  с  работающими двигателями?"  -  и  протянул  ему  книжку  и
карандаш.  Он подумал с минуту и,  написал ответ,  передал мне.  Я прочел:
"20320,5 км. Лежите спокойно! "
     Время шло.  С  момента старта прошло уже  около пятнадцати минут.  Мы
находились далеко за пределами атмосферы и  летели в  пустом пространстве.
Мной овладело лихорадочное нетерпение.  Лежать становилось все  тягостнее.
Чудовищный гул  наших  атомно-реактивных двигателей действовал на  нервы и
вызывал мучительное желание,  чтобы  он  прекратился хотя  бы  на  минуту.
Внутри корабля,  сквозь шлем,  он  был невыносимо громок.  Что же творится
там,   у  кормы  корабля?   Какое  это,   вероятно,  потрясающее  зрелище!
Исполинская ракета с  длинным огненным хвостом за кормой,  с  непостижимой
быстротой несущаяся в черной пустоте.
     Я  завидовал полному  спокойствию,  с  которым Белопольский терпеливо
ждал конца этой пытки. Пайчадзе, более нервный, часто смотрел на часы.
     Примерно через  двадцать минут  после  начала полета Камов неожиданно
для меня встал и  подошел к  одному из  окон.  Он  двигался,  по-видимому,
легко. Немного сдвинув плиту, закрывавшую окно, он посмотрел в узкую щель.
Я бы дорого дал, чтобы быть на его месте.
     Последние минуты  тянулись  невероятно медленно.  Стрелки  часов  как
будто остановились совсем.
     Осталось три минуты... потом две...
     Скорость нашего корабля приближалась к  чудовищной цифре  -  двадцать
восемь с  половиной километров в  секунду.  Когда двигатели замолкнут,  мы
будем лететь с  этой  скоростью семьдесят четыре дня,  пока  не  достигнем
Венеры.
     Когда  осталась одна  минута,  я  закрыл глаза и  приготовился к  той
огромной перемене,  которая должна была произойти:  от удвоенной тяжести к
полной невесомости.  Я  знал,  что  шевелиться надо будет очень осторожно,
пока организм не приспособится.
     Внезапно что-то случилось.  В ушах стоял прежний гул, но я всем телом
почувствовал перемену.  Появилось легкое головокружение и  почти тотчас же
прошло.
     Тюфяк, на котором я лежал, стал вдруг неощутимо мягок. Я почувствовал
себя так,  как будто лежал на  поверхности воды.  Гул быстро стихал,  и  я
понял,  что  он  только у  меня  в  ушах.  Кругом была  тишина.  Двигатели
Прекратили работу.
     Открыв глаза, я увидел Камова, который стоял у пульта.
     Стоял...  но его ноги не касались пола. Он неподвижно висел в воздухе
без всякой опоры.
     Эта,  впервые увиденная, фантастическая картина поразила меня, хотя я
знал,  что так и должно быть. Корабль превратился в маленький обособленный
мир, в котором полностью отсутствовала тяжесть.
     Я лежал, не решаясь сделать хотя бы одно движение. Пайчадзе снял шлем
и встал. Ни один акробат на Земле не смог бы сделать это таким образом. Он
согнул ногу, поставил ступню на пол и плавно выпрямился во весь рост.
     Белопольский сел и какими-то странными,  неуверенными движениями тоже
снял шлем.  По его губам я видел,  что он что-то говорит,  но не слышал ни
звука. Меня окружала мертвая тишина. Взявшись за руку Пайчадзе, Константин
Евгеньевич хотел  подняться на  ноги,  но  неожиданно оказался  висящим  в
воздухе.  Впервые я увидел на всегда невозмутимом лице астронома волнение.
Он  сделал судорожную попытку коснуться пола и  вдруг перевернулся головой
вниз. Арсен Георгиевич, смеясь, помог ему принять прежнее положение.
     Оба астронома направились к окну. Вернее, направился один Пайчадзе, а
Белопольский двигался за ним,  уцепившись за его руку. Достигнув стены, он
ухватился  за  один  из  бесчисленных  ремней,  прикрепленных повсюду,  и,
по-видимому,  обрел  устойчивость.  Пайчадзе нажал кнопку -  металлическая
ставня поползла в сторону.
     Любопытство заставило меня  покинуть спасительный тюфяк.  Я  медленно
отстегнул ремни и снял шлем. Было странно чувствовать свои невесомые руки.
Я  бросил шлем на тюфяк,  но он не упал,  а  повис в  воздухе.  Осторожно,
стараясь не делать резких движений,  я  стал подниматься на ноги.  Все шло
хорошо,  и  я  самодовольно думал,  что избегну ошибки Белопольского,  как
вдруг,  повиснув в  воздухе,  невольно попытался схватиться за что-нибудь.
Мои  ноги на  короткий миг коснулись пола,  и  я,  как пушинка,  взлетел к
потолку,   -   вернее,   к  той  части  помещения,   которая  до  сих  пор
воспринималась как потолок.
     Корабль как будто мгновенно перевернулся.  "Пол" и  все,  что на  нем
находилось, оказалось наверху. Камов, Пайчадзе и Белопольский повисли вниз
головой.
     Мое  сердце бешено билось от  волнения,  и  я  с  трудом удержался от
крика.
     Камов посмотрел на меня.
     - Не  делайте резких движений,  -  сказал он.  -  Вы сейчас ничего не
весите.  Вспомните,  что я вам говорил на Земле. Плавайте в воздухе, как в
воде. Оттолкнитесь от стены, но только очень слабо, и двигайтесь ко мне.
     Я  последовал совету Камова,  но  не  сумел рассчитать силу  толчка и
стремительно пролетел мимо него, довольно сильно ударившись о стену.
     Не  стоит  описывать подробно  все  происходившее почти  непрерывно в
первые часы  со  мной  и  Белопольским.  Если  бы  эти  невольные полеты и
кувырканья мы проделали на Земле,  то давно сломали бы себе шею, но в этом
невероятном мире  все  прошло  безнаказанно,  если  не  считать нескольких
синяков.
     Камов и  Пайчадзе,  прошедшие уже школу предыдущего полета,  помогали
нам получить первые навыки для движений, но и они не избежали ошибок.
     Любопытно было наблюдать при  этом за  выражением лиц моих спутников.
Пайчадзе,  сделав неловкое движение,  весело смеялся, и было видно, что он
нисколько не  боится показаться смешным.  Камов хмурил свои густые брови и
сердился на  самого  себя  за  проявленную неловкость.  Белопольский после
каждого невольно проделанного "трюка" украдкой взглядывал на нас, и на его
серьезном  морщинистом лице  появлялось выражение страха.  Это  был  страх
перед насмешкой,  но даже Пайчадзе, добродушно насмехавшийся надо мной, ни
разу не улыбнулся при неловкости, проявленной Константином Евгеньевичем.
     Что касается меня,  то  я,  не обращая внимания на насмешки Пайчадзе,
намеренно делал  различные движения,  чтобы  скорее  научиться "плавать  в
воздухе".
     В общем,  мы освоились довольно быстро. Не прошло и трех часов, как я
уже мог двигаться,  куда хотел,  произвольно меняя направление,  пользуясь
для этого ремнями, стенами, любыми попавшими под руку предметами.
     Свободное  парение   в   воздухе   доставляло  неописуемое  ощущение,
напоминающее далекое детство, когда я во сне так же свободно летал с места
на место, просыпаясь всегда с чувством сожаления, что сон кончился.
     Мы  провели несколько часов у  окна обсерватории.  Оно было не  очень
велико,   приблизительно  метр  в  диаметре,  но  поразительно  прозрачно,
несмотря на значительную толщину стекла.
     Звездный мир производил подавляющее впечатление своей грандиозностью.
Но особенно -  поразительный, ни с чем не сравнимый вид имели в эти первые
часы полета Земля и  Луна.  Мы  находились на  таком расстоянии,  что  оба
небесных  тела  казались  нам  приблизительно  одинаковых  размеров.   Два
огромных шара, один желтый, а другой бледно-голубой, висели в пространстве
сзади  и  немного левее пути  корабля.  Солнце освещало значительно больше
половины их видимой поверхности, но и неосвещенная часть легко угадывалась
на  черном фоне неба.  Как  мне  и  говорил Камов во  время нашего первого
разговора два месяца тому назад,  мы  видели ту  сторону Луны,  которая не
видна с Земли.  Казалось, что это не хорошо известная, привычная с детства
спутница Земли, а какое-то другое, незнакомое небесное тело.
     Может быть,  только сейчас,  глядя на родную планету, находящуюся так
далеко,  я впервые почувствовал тоску разлуки.  Мне вспомнились друзья,  с
которыми я простился накануне старта, товарищи по работе. Что они делают в
эту минуту? В Москве сейчас день. Ясное голубое небо раскинулось над ними,
и  за этой голубизной не видно крохотной точки нашего звездолета,  который
все дальше и дальше удаляется в черную бездну мира.
     Я  взглянул на своих товарищей.  Камов и Пайчадзе были спокойны,  как
всегда.  Изрезанное  морщинами  лицо  Белопольского было  грустно,  и  мне
показалось, что на его глазах блестят слезы. Подчиняясь невольному порыву,
я  взял его руку и  пожал.  Он ответил на мое пожатие,  но не обернулся ко
мне.
     Почувствовав тяжесть на  сердце,  я  отвернулся.  Внешнее спокойствие
Камова и Пайчадзе в этот момент было мне неприятно,  но я понимал, что они
только лучше владеют собой, чем мы, а испытывают, вероятно, те же чувства.
     Мелькнула мысль:  "Эти два человека покидают Землю не  в  первый раз.
Может быть, когда они вдвоем летели к Луне, они не были так спокойны".
     Около часа на  борту корабля царило полное молчание.  Все смотрели на
далекую Землю. На ее диске я не различал почти никаких подробностей, и она
нисколько не походила на школьный глобус, как ее иногда рисуют в книгах.
     - По-видимому,  -  сказал  я,  -  на  всей  поверхности Земли  густая
облачность.
     - Почему так думаете? - спросил Пайчадзе.
     - Почти ничего не видно.
     - Облака здесь  ни  при  чем,  -  сказал он.  -  Даже  при  полном их
отсутствии подробности земной  поверхности будут  плохо  видны.  Атмосфера
отражает солнечные лучи сильнее,  чем темные части материков. Если бы была
зима, мы видели бы Европу гораздо лучше. Хотите убедиться, - посмотрите на
южное полушарие.
     Действительно,  я  отчетливо  видел  силуэт  Австралии,  Азия  смутно
проступала сквозь белесую дымку.
     За те часы, что мы провели у окна, Земля и Луна казались все время на
одном месте. Корабль как будто не удалялся от них.
     - Вам  это  только кажется,  -  сказал Сергей Александрович,  когда я
обратил  его  внимание  на  это  обстоятельство.  -  Расстояние непрерывно
увеличивается на шестьдесят километров в секунду.
     - На пятьдесят восемь с половиной, - поправил Белопольский,
     - Я  назвал цифру приблизительно,  -  сказал Камов,  -  но Константин
Евгеньевич конечно нрав.  Если  хотите  еще  более  точную  цифру,  то  на
пятьдесят восемь километров двести шестьдесят метров.
     Я не мог удержать улыбки,  увидя, как Белопольский поджал свои тонкие
губы  при  этих  словах,  сказанных  самым  невинным  тоном.  Улыбнулся  и
Пайчадзе.
     Константин Евгеньевич имел  маленький недостаток:  он  не  всегда был
достаточно тактичен,  и Камов,  как никто,  умел мягко указать ему на это.
Последняя названная им цифра была абсолютно точная.
     Глядя  из  окна  звездолета на  свободно висящий  в  пространстве шар
Земли, я подумал о долгих веках, когда люди считали свою маленькую планету
центром мира. Меня потянуло к аппарату. Хотелось запечатлеть на пленке эту
поразительную картину,  Пусть  миллионы людей увидят то,  что  видим мы  -
четыре счастливца, четыре посланца советской науки.
     - Взгляните?  -  сказал Камов. - Вот блестит вдали небольшое небесное
тело.  Это  наша родина -  планета Земля.  Она  кажется сейчас больше всех
звезд,  кроме Солнца,  но все же как она мала! Пройдут недели, вы с трудом
найдете ее среди просторов Вселенной.  А  когда мы достигнем орбиты Марса,
Земля будет казаться только крупной звездой.  Но  мы сами будем находиться
все еще в самой середине планетной системы,  окружающей обычную,  ничем не
примечательную рядовую звезду,  которую мы называем Солнцем.  А  кругом вы
видите бесчисленное количество таких же солнц,  как наше.  Чтобы добраться
до  ближайшего из  них,  нашему  кораблю  понадобилось бы  тридцать четыре
тысячи  лет  непрерывного полета.  Оттуда мы  увидели бы  Солнце крохотной
звездочкой,  а  Землю не смогли бы увидеть в самый сильный из существующих
телескопов.
     Белопольский обернулся к нам.
     - Картину, нарисованную Сергеем Александровичем, - сказал он, - можно
дополнить.  Все  звезды,  которые вы  видите вокруг,  и  еще  бесчисленное
количество других,  которых  вы  не  видите  из-за  слабости человеческого
зрения,  являются единой звездной системой,  называемой Галактикой.  Чтобы
отсюда  долететь  до  ближайшего края  нашей  Галактики с  той  скоростью,
которую  имеет  сейчас  корабль,  нужно  девяносто миллионов лет,  а  если
направиться к противоположному ее краю,  то мы добрались бы до него только
через  семьсот миллионов лет  непрерывного полета.  Но  наша  Галактика не
единственная во Вселенной.  В настоящее время известно свыше ста миллионов
таких же Галактик,  как и наша.  Предполагают, что все они входят в единую
систему,  называемую Метагалактикой.  Нет  никаких оснований предполагать,
что  Метагалактика существует в  единственном числе.  Вероятно,  их  также
бесчисленное множество.
     - Помилосердствуйте, Константин Евгеньевич! - шутливо сказал Камов. -
Этого более чем достаточно.
     Мое   воображение  было   подавлено  словами  Белопольского  .   Наша
грандиозная экспедиция после всего услышанного показалась мне чем-то вроде
небольшой прогулки.
     - Смогут ли люди когда-нибудь,  - сказал я, - до конца постигнуть всю
необъятную Вселенную, раскрыть все ее тайны?
     - Никто необъятного объять не может, - сказал Пайчадзе. - Я, конечно,
шучу.  Смогут, Борис Николаевич! Смогут тогда, когда наука и техника будут
во много раз могущественнее,  чем теперь.  Помните слова товарища Сталина:
"Нет в  мире непознаваемых вещей,  а  есть только вещи,  еще не познанные,
которые будут раскрыты и  познаны силами науки и практики".  (Первая книга
напечатана в 1955 г.)
     Снова на борту корабля наступило продолжительное молчание.  Его самым
неожиданным образом нарушил Белопольский. Он вдруг посмотрел на часы и, ни
к кому не обращаясь, сказал:
     - Сколько времени потеряно даром! Надо начинать наблюдения.
     Пайчадзе посмотрел на него с искренним изумлением.
     - Вы способны сейчас заняться научной работой? - спросил он.
     Константин Евгеньевич даже  не  ответил.  Он  слегка пожал плечами и,
неловко  цепляясь  за  ремни,  направился к  телескопу.  По  губам  Камова
скользнула чуть заметная улыбка.
     - Я не могу работать,  - сказал Пайчадзе. - Я буду смотреть на Землю,
пока она близко.
     Поведение Белопольского показалось мне странным. Я сам не мог отвести
глаз от  планеты,  на которой родился и  вырос и  которая,  как мне теперь
казалось, быстро становилась все меньше и меньше.
     Камов и Пайчадзе,  подобно мне,  не отходили от окна. Так прошло часа
два.  А  Константин Евгеньевич за  все  это  время ни  разу  не  отошел от
телескопа, направленного в противоположную от Земля сторону.
     "Может быть,  -  подумал я, - этот человек острее всех нас переживает
отлет с Земли и занялся работой, чтобы заглушить тяжелые мысли".
     Верно ли я угадал причину, заставившую нашего товарища отвернуться от
окна,  или нет,  -  не знаю. Возможно, что Белопольский поступил так из-за
свойственного ему педантизма,  но мне невольно хотелось,  чтобы мое первое
предположение было правильным.




     По земному счету - 10 сентября.
     Через сто двадцать часов мы достигнем Венеры. Первый этап длительного
пути близок к  концу.  Какой далекой и недоступной казалась эта лучезарная
планета,  так красиво сияющая на утреннем и вечернем небе Земли,  а сейчас
мы находимся уже близко от нее!
     Близко!..  Очевидно, постоянное общение с астрономами приучило меня к
астрономическим  понятиям,  если  расстояние  свыше  пятнадцати  миллионов
километров кажется мне близким.
     Венера  находится сейчас  между  нами  и  Солнцем  и  обращена к  нам
неосвещенной стороной.  Зато мы видим ее на фоне солнечного диска,  и  оба
наших  астронома бесконечно ведут  наблюдения,  столь  редко  доступные на
Земле.
     Я закончил всю программу съемок, порученную мне на этом участке пути.
Работы было так много,  что за  два месяца я  не  нашел свободного времени
продолжить свои записи.
     Все  заснятые  пленки  и  негативы проявлены и  проверены.  Они  ведь
неповторимы.  Арсен  Георгиевич  помог  мне  заполнить  учетные  карточки,
которые я  прилагаю к каждому снимку.  Несмотря на огромную загруженность,
этот человек всегда находит время помочь мне.  Он неутомим. Долгие часы он
работает в обсерватории, забывая об отдыхе.
     Белопольский не  отстает от  него.  Кроме  астрономических работ,  на
Константине  Евгеньевиче  лежит  обязанность  производить  одновременно  с
Камовым  все  сложнейшие расчеты  пути  корабля и  его  местонахождения на
каждый день.
     Хотя  еще  на  Земле были заранее приготовлены расчеты на  все  время
пути, Камов считает необходимым ежедневно, как он говорит, "определиться".
Результаты вычислений сравниваются,  и  еще  не  было  случая,  чтобы  они
разошлись между собой.  В бесконечном пространстве наш корабль летит,  как
по невидимым рельсам.
     В сутки мы пролетаем свыше двух миллионов километров;  и понятно, что
малейшая ошибка увела бы  нас  далеко в  сторону от  той  крохотной точки,
какой выглядит в этом пространстве планета Венера -  "сестра Земли", почти
равная ей по объему и массе.
     Камов  проверяет полет  корабля через  каждые  двадцать четыре  часа,
всегда в  одно и то же время.  Он пользуется для этого Солнцем и звездами.
Измеряя  видимые расстояния между  определенными звездами и  их  положение
относительно   Солнца   и   линии   полета,   он   вычисляет   с   помощью
электронно-счетной машины наше место в  пространстве.  Два раза он включал
один из двигателей. В эти минуты мы отдыхали от нашей невесомости, так как
на корабле возникала ощутимая сила тяжести, правда, очень слабая.
     На  моей обязанности,  кроме съемок,  лежит дежурство у  пульта.  Оно
ведется непрерывно,  по заранее составленному расписанию;  это обязанность
всех членов экипажа,  но,  по безмолвному соглашению,  Камов и я стараемся
освобождать от нее обоих астрономов,  которым и  без того работы более чем
достаточно.
     Обязанности  дежурного   несложны:   надо   не   допускать  перегрева
какой-нибудь одной стороны корабля, поворачивая его вокруг продольной оси,
чтобы солнечные лучи могли равномерно нагревать всю поверхность корпуса.
     Делается это  с  помощью  массивного диска,  диаметром в  два  метра,
вращаемого электромотором. Быстрое вращение этого диска вызывает медленное
вращение  всего  корабля.  Как  правило,  дежурный обязан  предупреждать о
повороте, чтобы не помещать работе с телескопом. Задержка поворота большой
роли не играет,  так как белый корпус звездолета хорошо отражает солнечные
лучи и нагревается очень медленно.
     Затем  надо   контролировать  состояние  воздуха,   удаляя  из   него
углекислоту  и  заменяя  ее  кислородом.  Все  эти  действия  производятся
нажатием  соответствующих кнопок  на  пульте  управления и  проверяются по
приборам,  которые реагируют на все решительно изменения, происходящие как
с  самим кораблем,  так и внутри него.  Например,  я уже упоминал,  что мы
обязаны закрывать за собой все двери, но если бы кто-нибудь забыл об этом,
то соответствующая лампочка на пульте сразу обратила бы внимание дежурного
мигающим красным огоньком. Рассеянность тоже предусмотрена. При чрезмерном
нагреве наружной стенки диск, вращающий корабль, включится автоматически и
после  поворота на  сто  восемьдесят градусов остановится.  Если  дежурный
забудет прекратить подачу кислорода,  то  кран закроется сам,  как  только
концентрация воздуха достигнет нормы.  И  так во  всем.  Наш замечательный
корабль полностью автоматизирован. Все делается с помощью чувствительных и
"умных"  приборов,  питаемых  электрическим током,  которым  снабжают  нас
портативные,  но  огромной емкости аккумуляторы,  изготовленные по  заказу
Камова одним из ленинградских заводов. Заряда этих аккумуляторов хватит на
внутренние потребности корабля на все семь с половиной месяцев полета.  Но
мы   имеем   еще   фотоэлементную  зарядную   станцию,   преобразующую   в
электрический ток  непосредственно лучи  Солнца.  Эта  гелиоэлектростанция
является, так сказать, аварийной.
     Все,  что имеется на корабле, кроме его двигателей, допускает замену,
а  некоторые особо  важные  приборы  и  аппараты имеют  двойную и  тройную
замену.
     Когда я думаю об огромном весе того груза,  который несет корабль, то
проникаюсь величайшим восхищением перед силой современной атомной техники.
Наши двигатели очень малы по сравнению со всем звездолетом,  но,  несмотря
на  это,  так  мощны,  что  смогли сообщить кораблю его страшную скорость.
Правда,  Камов считает эту скорость недостаточной. Однажды, когда разговор
зашел о будущих межпланетных полетах и он опять выразил сожаление,  что мы
летим слишком медленно,  я  спросил его,  почему он  не заставил двигатели
работать больше,  чем  это  было при  отлете с  Земли.  Ведь тогда была бы
получена большая скорость. Он ответил так:
     - Теоретически  это  верно,  по  практически  дело  обстоит  сложнее.
Проблема получения больших  скоростей упирается в  проблему материала,  из
которого делаются дюзы.  (Дюзы - выходные каналы, по которым истекают газы
или поток частиц,  служащие для получения реактивной тяги.) и другие части
двигателя.  При  атомном  распаде  развивается огромная температура,  а  в
настоящее время мы не имеем достаточно тугоплавких металлов, которые могли
бы  выдерживать такой  нагрев  длительное  время.  Многочисленными опытами
установлено,  сколько могут работать дюзы, и этого времени как раз хватает
на  отлет  с  Земли,  Венеры и  Марса.  Запас  равен  нескольким минутам и
предназначен для непредвиденных случайностей. Даже для спуска на планеты я
был вынужден поставить два лишних двигателя.
     - А как же полеты в атмосфере? - спросил я.
     - Для  них  мы  имеем  двигатель  небольшой мощности,  который  может
работать  долго,  но  развивая небольшую скорость.  Наш  корабль  является
вершиной  современной техники,  но  он  далеко  не  совершенен.  Возьмите,
например,  тот факт,  что мы не можем ни на один час задержаться на Марсе.
Разве это не  показывает нашего относительного бессилия?  Если бы  корабль
обладал  большей  скоростью,  например  сорок  или  пятьдесят километров в
секунду,  или хотя бы немного большей скоростью, чем скорость Земли, то мы
могли бы  не  считаться ни  с  какими сроками и  пробыть на Марсе столько,
сколько нам понадобится.  Но сейчас мы связаны.  Представьте себе,  что на
Марсе  случится несчастье с  кем  нибудь из  экипажа звездолета,  например
болезнь вызванная неизвестным нам микробом в атмосфере планеты. При отлете
удвоенная  сила  тяжести  может  оказаться  опасной  для  больного,   даже
смертельной, и все же мы будем вынуждены вылететь обратно на Землю точно в
назначенную  минуту,   не  считаясь  ни  с  какими  последствиями.   Иначе
экспедиция полностью погибнет,  так как мы не сможем догнать Землю. В этом
заключается опасность нашего полета. Других опасностей я не вижу.
     - Мне кажется,  что есть и другие,  -  сказал я. - Мне давно хотелось
спросить:  почему вы считаете ненужным смотреть вперед? Ведь корабль может
встретиться с одним из тех блуждающих тел, о которых вы сами мне говорили.
Разве не надо своевременно заметить такое тело на пути корабля?
     - Смотреть вперед бесполезно.  -  Ответил Камов. - Мелкие частицы все
равно нельзя заметить на  таком расстоянии,  чтобы можно было принять меры
против столкновения с ними, а если на пути корабля попадется крупное тело,
о нем предупредит радиопрожектор.
     - Что это такое?
     - Разве я не говорил вам?
     - Нет.
     - Радиопрожектор,  -  сказал Камов, - это установка в принципе та же,
что и  радиолокационная.  Работает на  ультракоротких волнах и  по тому же
методу  -   отражения  радиоволн.   Если   на   пути  радиолуча  попадется
какое-нибудь препятствие,  то  этот луч  вернется обратно и  даст сигнал о
преграде и  расстоянии до  нее.  На нашем корабле он работает беспрерывно,
прощупывая  путь  звездолета,   как  бы  "освещает"  дорогу.   Его  работа
напоминает обычный световой прожектор,  и  поэтому он  так назван.  Я  был
уверен,  что вы знаете о нем.  - Первый раз слышу, - сказал я. - Это могло
произойти только потому,  что ваша подготовка к  полету велась ускоренными
темпами.  Впрочем, - прибавил он, - мы вряд ли услышим когда-нибудь сигнал
об  опасности.  Встречу с  крупным телом,  которое может быть  опасным для
корабля,  надо  считать  исключенной.  Даже  мельчайшие пылинки вещества в
межпланетном пространстве отстоят друг от друга на несколько километров.
     - Но вы все-таки требуете закрывать за собой все двери на корабле?
     - Да,  потому что  мы  не  вправе рисковать успехом экспедиции.  Если
существует хотя  бы  теоретическая вероятность,  мы  обязаны  принять меры
против нее.  -  Я слышал,  что метеоры летают роями,  -  сказал я. - Когда
такой рой встречается с Землей,  можно наблюдать фейерверк падающих звезд.
- Для  Земли,  -  ответил  Камов,  -  при  ее  огромных  размерах эти  рои
действительно очень плотны,  но  для  нашего корабля они  очень разрежены.
Если мы встретимся с самым сомкнутым из этих роев, то пролетим через него,
даже не заметив.  Каждая частица в  них приходится на несколько кубических
километров пространства.
     - Выходит, что межпланетные путешествия вполне безопасны?
     Камов пожал плечами.
     - Все на свете относительно,  -  сказал он. - То же и с межпланетными
путешествиями.  Космический корабль может лететь тысячу лет и не встретить
ни одного метеора,  но может столкнуться с ним в первый же час полета.  Во
всяком   случае  катастрофа  со   звездолетом  менее   вероятна,   чем   с
железнодорожным поездом, но ведь люди ездят же по железным дорогам.
     После  этого  разговора я  перестал  думать  о  "блуждающих телах"  и
последствиях встречи с  ними  хотя  с  самого момента отлета с  Земли этот
вопрос меня беспокоил.  Несколько раз я  заводил с Камовым разговор на эту
тему,  но  он  почему-то  ни  разу не упомянул о  радиопрожекторе.  А  оба
астронома  настолько загружены работой,  что  у  них  просто  нет  времени
говорить на такие темы.
     Пайчадзе спит не больше пяти часов в сутки.  Когда спит Белопольский,
я  вообще не  знаю.  Создается впечатление,  что  он  никогда не  покидает
обсерваторию.  Как-то я высказал Камову свои опасения,  что здоровье наших
астрономов может сильно пострадать от такой непрерывной работы.
     - Тут ничего не поделаешь,  -  ответил он.  -  Впервые за всю историю
науки  астрономия получила  возможность работать  за  пределами  атмосферы
Земли.  Неудивительно,  что  наши  ученые  с  увлечением  пользуются  этой
возможностью. Наша с вами задача - стараться облегчить их труд.
     ...Прошло уже  больше двух месяцев с  того момента,  как мы  покинули
Землю.  Жизнь  на  корабле вошла в  твердо установившиеся рамки.  Появился
распорядок дня,  вернее,  не дня,  а двадцати четырех часов, так как смены
ночи и  дня у  нас нет.  В  определенные часы мы собираемся все вместе для
завтрака, обеда или ужина. Нет ни стола, ни стульев. Мы располагаемся, кто
как хочет прямо на  воздухе и  на  эту же  "опору" ставим сосуды с  пищей.
Ничто не может ни упасть,  ни опрокинуться. Тарелок нет, - в этих условиях
они бесполезны.  Едим мы  разнообразные консервы,  вкусные и  питательные,
приготовленные специально для  нас,  прямо  из  банок.  Пьем  не  воду,  а
различные соки,  заключенные в  закрытые сосуды,  из  которых напиток надо
высасывать  через  гибкую  трубочку,  так  как  никакие  усилия  не  могут
заставить невесомую жидкость вылиться.  Меню разнообразно,  и  у  нас  нет
причины  жаловаться на  стол.  В  кладовой корабля  сложено  около  тысячи
пакетов,  помеченных порядковыми номерами,  в  каждом из которых находится
одноразовое питание для  четырех человек.  Все,  что  остается,  -  банки,
оболочки пакетов, сосуды из-под жидкостей и все остатки пищи - поступает в
особый аппарат,  где все это сжигается электрическим током и выбрасывается
наружу через люк, устройством напоминающий приспособление для выбрасывания
торпеды на подводной лодке. Само собой разумеется, что этот пепел не может
упасть куда-нибудь, а следует за кораблем. Камов, смеясь, говорил, что наш
корабль тянет за  собой шлейф и  что мы избавимся от этого шлейфа только с
помощью Венеры, Марса и Земли, когда влетим в их атмосферы. Именно потому,
что Камов не хочет "пачкать" атмосферу отбросами,  мы сжигаем их, тратя на
это электроэнергию.  Впрочем,  нам не  приходится волноваться,  что ее  не
хватит.
     Дни идут однообразно, но вместе с тем удивительно быстро. Скучать нам
некогда.  Все заняты своей определенной работой.  На корабле всегда одна и
та же температура воздуха.  Он чист и совершенно лишен пыли.  Я никогда не
чувствовал себя так хорошо,  как сейчас.  В наших условиях физический труд
отсутствует.  Любой,  самый тяжелый предмет я  могу  перенести с  места на
место без малейшего усилия.  -  Погодите!  -  сказал Камов, когда разговор
зашел об  этом.  -  Когда вы  вернетесь на  Землю,  вы  будете уставать от
каждого  движения.   Ваше   тело  долго  будет  казаться  вам   тяжелым  и
неповоротливым.  В  ближайшее время вы  сможете убедиться,  что  даже того
короткого срока,  который прошел с  момента старта,  было уже  достаточно,
чтобы отучить вас от тяжести.
     - Про что вы говорите? - спросил я.
     - Я говорю про тот момент, когда к вам вернется ваш обычный вес.
     - А когда это будет?
     - Тогда,  когда мы начнем спуск на Венеру.  Влететь в  ее атмосферу с
той  скоростью,  которую имеет  корабль,  значило бы  сжечь его  трением о
газовую оболочку планеты.  Придется затормозить звездолет,  а  это вызовет
появление тяжести.  Отрицательное ускорение будет  равно  десяти  метрам в
секунду за секунду, а это как раз равно ускорению силы тяжести на Земле.
     - А с какой скоростью мы влетим в атмосферу Венеры?
     - Со скоростью семисот двадцати километров в час.
     - Сколько же времени понадобится, чтобы затормозить корабль?
     - Сорок семь минут,  одиннадцать секунд.  Но  это не  значит,  что мы
почти час  будем страдать от  работы наших двигателей,  как  это  было при
отлете с  Земли.  Они будут работать гораздо тише,  и в шлеме вы их будете
слабо слышать.  Кроме того, не надо будет ложиться, и вы сможете наблюдать
спуск на планету из окна.
     Я   с   большим  интересом  ожидаю  этого   знаменательного  события.
Бесконечно длинными кажутся мне  те  пять  дней,  которые отделяют нас  от
него.  Мое нетерпение так велико,  что я даже как-то сказал Пайчадзе,  что
наш корабль ползет как черепаха.
     Арсен Георгиевич рассмеялся.
     - Хорошо, что Камов не слышит вас, - сказал он.
     - Ничего обидного в  моих словах нет.  Разве,  ему самому не  хочется
скорее достигнуть Венеры?
     - Хочется,  очень хочется! - весело ответил Пайчадзе. - А Константину
Евгеньевичу не хочется. Он сердится, - звездолет летит слишком быстро.
     Это  была  правда.  Белопольский действительно несколько раз  выражал
недовольство тем,  что  чересчур стремительный полет  корабля  мешает  его
наблюдениям.
     - Мог бы Константин Евгеньевич,  - продолжал Пайчадзе, - остановил бы
корабль.  Сидел бы у телескопа,  как на Земле,  месяц,  два,  три,  - пока
хватит кислорода.
     - И вернулся бы на Землю, не достигнув ни Венеры, ни Марса.
     - Или совсем забыл бы вернуться, - смеясь сказал Пайчадзе.
     Сравнение  нашего  корабля  с   черепахой  привело  его   в   веселое
настроение.  Вообще Пайчадзе охотно ведет шутливые разговоры,  не  имеющие
никакого  отношения  к   нашему  полету.   Этим  он  резко  отличается  от
Белопольского, который не только никогда не смеется, но и улыбается крайне
редко.
     В  первые  дни  рейса  Пайчадзе часто  шутил  во  время  работы,  но,
убедившись,  что его товарищу эти шутки не нравятся,  совершенно прекратил
их, отводя душу в разговорах со мной и Камовым.
     Мне кажется,  что у  Константина Евгеньевича любовь к науке заглушает
все остальные чувства.  Он никогда не принимает участия в наших разговорах
о времени, когда корабль вернется на Землю, и даже относится к ним с явной
неприязнью.
     _______________________________________________________________

     (Далее пробел на 2 страницы, вызванный утерей их из книги).
     _______________________________________________________________

     .....   есть   жизнь.   Я   намеренно  подчеркнул  слова  -   "земные
спектрографы"  и   "земная  астрономия",   потому  что  на  нашем  корабле
астрономия внесла существенные поправки к этой картине.
     Белопольский посмотрел на Пайчадзе, и Арсен Георгиевич улыбнулся.
     - Спектральный анализ,  - сказал он, - имеет на Земле врага. Это наша
атмосфера.  Она  задерживает и  искажает свет небесных тел -  единственный
источник,  из  которого мы  черпаем знания  о  физической природе звезд  и
планет.  Например,  озон в  атмосфере Земли не пропускает ультрафиолетовых
лучей, ограничивает получаемый спектр. Строение земной атмосферы не вполне
изучено. Не приходится удивляться неточности наших знаний. На обсерватории
корабля  другие  условия.  Атмосферы здесь  нет.  Удалось  получить  более
полные,  более широкие спектры.  По ним обнаружили то,  что ускользнуло на
Земле. Мы узнали больше, а это позволило сделать выводы.
     - Какие? - спросил я.
     - В том вопросе, который вас интересует, - ответил Белопольский, - то
есть  в  вопросе о  Венере.  Арсен Георгиевич установил чрезвычайно важный
факт,  а  именно,  что в ее атмосфере не только есть кислород,  но что его
даже довольно много,  и  можно сделать вывод,  что  на  поверхности Венеры
имеется растительный покров,  так  как наличие свободного кислорода трудно
объяснить чем-нибудь другим.  А  это,  в свою очередь,  доказывает наличие
жизни.
     - Растительной,  -  сказал Камов.  -  Вы хотите сказать, что животной
жизни там нет? - спросил я.
     - Я  хочу  только подчеркнуть,  что  слова  Константина Евгеньевича о
наличии жизни на Венере не надо понимать так,  что на ней существует такая
же жизнь, как на Земле, - ответил Камов.
     - Но могут же там существовать самые первобытные существа, например в
океанах?
     - Могут, но не обязательно должны. Наука считает, что если где-нибудь
существуют условия,  благоприятствующие возникновению жизни, то жизнь там,
тем или иным путем, и возникнет. На Венере такие условия существуют и, как
можно теперь с  уверенностью сказать,  уже привели к возникновению жизни в
форме растений,  но  приняла ли  эта  жизнь другие известные нам формы,  -
сказать, конечно, нельзя.
     - Но если там есть эти формы, сможем ли мы обнаружить их?
     - Зависит от Сергея Александровича и от вас,  -  ответил Пайчадзе.  -
Чем   более  приблизится  корабль  к   поверхности  планеты,   чем   лучше
зафиксируете на  фотопластинке все  виденное,  тем легче будет ответить на
ваш вопрос.
     Я поинтересовался, сколько времени мы пробудем в атмосфере Венеры.
     - Не более десяти,  двенадцати часов,  -  ответил Камов. - Я думаю, -
обратился он  к  Белопольскому,  -  направить корабль так,  чтобы  войти в
атмосферу на  линии  терминатора и  пролететь через всю  дневную половину.
(Терминатор -  граница света и тени.  В данном случае речь идет о границе,
отделяющей  освещенную  часть  планеты  от  неосвещенной.)  Если  вращение
планеты  действительно  так  медленно,   как  предполагают,   то   на  это
понадобится не более десяти часов.  Может случится,  что облака доходят до
самой поверхности планеты,  и мы,  таким образом окажемся в густом тумане.
Тогда мы продержимся в атмосфере Венеры ровно столько, сколько понадобится
Борису Николаевичу на его снимки. Вам, - снова обратился он ко мне, - надо
быть готовым к такой обстановке.  Придется снимать в инфракрасных лучах, а
я постараюсь,  чтобы слой тумана,  отделяющий нас от поверхности,  был как
можно тоньше.
     - В   тумане  легко  налететь  на   какие-нибудь  горы,   -   заметил
Белопольский.
     Риск,  конечно,  есть,  но  не  такой  уж  большой.  Я  надеюсь,  что
радиопрожектор предупредит о препятствии достаточно заблаговременно.




     Ральф  Бейсон,  сотрудник газеты  "Нью-Йорк  Таймс" вбежал в  кабинет
Чарльза Хепгуда,  задыхаясь от  волнения.  Он не сел,  а  упал в  кресло у
письменного стола хозяина и, тяжело дыша, произнес только одно слово:
     - Улетели!..
     Хепгуд  положил  перо  и,  сдвинув  брови,  пристально  посмотрел  на
Бейсона.
     - Как вы сказали? - медленно спросил он.
     - Они улетели.  Я только что услышал по радио. Сегодня в десять часов
по московскому времени звездолет Камова взял старт!
     Хепгуд вынул платок и вытер лоб.
     Куда? - спросил он чуть хриплым голосом.
     - На Марс. Нас опередили.
     - На  Марс?  -  Хепгуд  несколько секунд смотрел на  Бейсона,  что-то
соображая.
     - Это странно,  Ральф!  - сказал он. - Что Камов собирался на Марс, я
знаю,  но эта планета сейчас в неудобном положении для полета на нее с той
скоростью, которую должен иметь, по-моему, звездолет Камова. Тут что-то не
так! А не было сказано, когда они думают вернуться?
     - В  начале февраля будущего года и  даже более точно -  11  февраля.
Кроме того, передавали, что Камов намерен осмотреть по пути Венеру.
     Хепгуд поднял брови:
     - Вот как!  Даже Венеру?..  Посмотрим!  Он взял лист бумаги, разложил
его на  столе и,  вооружившись циркулем и  логарифмической линейкой,  стал
чертить схему солнечной системы.  Бейсон,  встав из кресла,  следил за его
рукой.
     - Вот положение Земли,  Марса и Венеры на сегодняшний день,  - сказал
Хепгуд.  -  А вот здесь,  смотрите Ральф, будет находиться Земля в день их
возвращения,  то есть 11 февраля. Оставив пока в стороне вопрос о скорости
их звездолета,  можно предположить такую наиболее экономичную,  траекторию
полета. - Хепгуд провел на листе пунктирную линию. - А отсюда следует...
     Он замолчал и погрузился в вычисления.
     Бейсон терпеливо ждал результатов.  Чтобы не мешать Хепгуду, он опять
сел  в  кресло  и  взял  в  руки  только  что  сделанный чертеж.  Лишенный
воображения, он не мог представить себе всю грандиозную величину того, что
было  изображено на  этом небольшом листе бумаги.  Ему  казалось не  очень
трудным совершить путь, начерченный тонкой пунктирной линией, по которому,
с  каждой секундой удаляясь от Земли,  летит сейчас русский звездолет.  Он
вспомнил услышанную по радио фамилию журналиста,  участвующего в полете, -
Мельников, - и с трудом удержал желание разорвать чертеж.
     Все пропало...  Все планы рухнули...  Деньги и  слава,  которые были,
казалось, твердо обеспечены, безвозвратно потеряны.
     Он  смотрел на белый лист,  не подозревая,  что держит в  руках почти
точную копию рисунка, сделанного Камовым два месяца назад в Москве. Прошло
полтора часа.
     - Отсюда следует, - сказал Хепгуд, продолжая фразу, как будто не было
никакого перерыва,  - что их скорость должна быть не менее двадцати восьми
километров в  секунду,  при условии -  не спускаться на поверхность Венеры
или Марса.  Иначе их маршрут осуществить нельзя,  а другого я не могу себе
представить. Не думал, что они сумеют добиться такой скорости.
     - Вы многого не думали, Чарльз! - Бейсон не скрывал злобы. - Камов не
в первый раз щелкнул вас по носу.
     - Не  расстраивайтесь,  Ральф!  Еще  не  все потеряно.  Мы  еще можем
бороться с ними. Еще есть надежда!
     - Какая? Я ее не вижу. Ваш звездолет, скорость которого меньше...
     - Двадцать четыре километра.  -  Не сможет догнать Камова, - докончил
Бейсон.  -  Догнать не сможет, - спокойно сказал Хепгуд, - но перегнать, я
думаю, сможет.
     Бейсон растерянно посмотрел на него:
     - Я вас не понимаю!
     - А  вместе с тем это очень просто,  -  ответил Хепгуд.  -  Двигатель
моего корабля может работать десять минут и  при  ускорении сорок метров в
секунду дает нам скорость в двадцать четыре километра,  точнее -  двадцать
три и восемь десятых.  Увеличив ускорение при взлете до пятидесяти метров,
мы получим конечную скорость в  двадцать девять с половиной километров.  А
этого вполне достаточно,  чтобы перегнать Камова,  тем  более,  что мы  не
будем делать крюк для осмотра Венеры.  -  Вы  уверены в  этом?  -  спросил
Бейсон,  в сердце которого слова Хепгуда заронили надежду.  -  Уверен,  но
только в  том случае,  если мы начнем полет не позднее 10 июля.  -  Трудно
успеть закончить всю подготовку так скоро.
     - Я сделаю все, чтобы успеть, - сказал Хепгуд. - В нашем распоряжении
семь дней.  Если энергично взяться за дело,  мы успеем.  Приезжайте ко мне
завтра в девять часов.
     Когда  журналист ушел,  Хепгуд долго сидел,  глубоко задумавшись.  Он
хорошо понимал,  что принятое им  решение довести ускорение до  пятидесяти
метров  грозит  самыми тяжелыми последствиями для  здоровья.  Уже  прежняя
цифра -  сорок метров -  превышала допустимую нагрузку на организм почти в
полтора раза.  Медициной установлено, что человек может без вреда для себя
перенести ускорение в  тридцать метров в  секунду за секунду,  но и то при
условии,  что это ускорение будет действовать не более одной минуты.  А он
собирался подвергнуть себя и  своего спутника пятикратному увеличению силы
тяжести  в  течение  десяти  минут.   Правда,   он  намеревался  применить
погружение в воду, но не был уверен, что это даст положительный результат.
Риск  был  очень  велик,  но  выбора не  оставалось.  Или  рискнуть -  или
отказаться от борьбы и быть свидетелем полного торжества своего соперника.
Перед глазами Хепгуда одна  за  другой пронеслись картины этой долголетней
борьбы между ним и русским конструктором. До сих пор Камову удавалось быть
первым.  Сейчас Хепгуд рассчитывал взять реванш за  все прошлые поражения.
Так  неужели  отказаться от  этой  возможности из  боязни,  повредить свое
здоровье!..
     "Пусть  я  на  всю  жизнь  останусь инвалидом,  -  подумал он,  -  но
предварительно побью вас, мистер Камов?"
     О своем молодом спутнике Хепгуд в эту минуту даже не вспомнил.
     Имя  Чарльза Альджернона Хепгуда было  очень популярно в  Соединенных
Штатах.  Талантливый инженер,  известный теоретик звездоплавания,  он  был
конструктором первой  в  мире  стратосферной ракеты  с  атомным реактивным
двигателем.
     Совершив на  ней  перелет через  Атлантический океан и  сразу оставив
далеко  позади все  достигнутые до  этого  рекорды скорости (перелет занял
только один час пятнадцать минут), он прославился на весь мир. В интервью,
данном после  этого  перелета,  он  заявил,  что  следующий полет будет за
пределы Земли.
     Американские газеты прозвали Хепгуда "Звездным капитаном", на что еще
никому не  известный советский инженер Камов  в  статье,  приветствовавшей
успех американского конструктора,  заметил,  что  подобный титул несколько
преждевременен.
     - Формально он  прав,  -  сказал  Хепгуд в  беседе с  корреспондентом
газеты,  который спросил его,  что он думает об этой фразе,  -  но перелет
через океан и полет например,  к Луне,  мало чем отличаются друг от друга.
От  стратосферной ракеты до звездолета -  один шаг и  я  в  скором времени
сделаю этот шаг.
     Так думал Чарльз Хепгуд,  но в  действительности получилось иначе,  и
первый шаг на пути завоевания межпланетных пространств сделал не он, а тот
самый советский инженер Камов,  скромное замечание которого,  потонувшее в
потоке хвалебных статей, хорошо запомнилось Хепгуду.
     С этого момента началась между ними упорная борьба за первенство.
     Правительство  Соединенных   Штатов   оказывало   Хепгуду   всяческую
поддержку.
     Намерение Хепгуда первым  достигнуть Луны,  а  затем  Венеры и  Марса
пришлось также по душе многим финансовым магнатам,  надеявшимся прибрать к
рукам разработки ценных ископаемых,  которые могли бы там оказаться, и они
не жалели денег, чтобы осуществить этот проект.
     Первой целью Хепгуда являлась Луна,  так как Камов только облетел ее,
не  опустившись на  поверхность.  Хепгуд энергично строил свой  звездолет,
рассчитывая,  что  раньше чем  через два года Камову не  удастся совершить
второй полет.
     Корабль  был  уже  готов,  когда  пришло  известие о  достижении Луны
Камовым и Пайчадзе.
     Удар был очень тяжел для Хепгуда.
     Два поражения подряд подорвали веру в  него у  тех,  от кого зависела
его  судьба.   Американские  газеты  отвернулись  от   Хепгуда  и   начали
превозносить его соперника.  Титул "Лунный Колумб",  данный Камову падкими
на  громкие  прозвища журналистами,  был  последней каплей,  переполнившей
чашу.
     Хепгуд всеми  силами души  возненавидел русского инженера и  поклялся
быть первым в полете на планету,  чего бы это ни стоило. Его авторитет был
еще  на  достаточной высоте,  и  средства на  постройку нового корабля ему
предоставили,  хотя и  не в  том количестве,  как было желательно.  Но для
Хепгуда это не имело особого значения. Его целиком поглотила идея реванша.
Он  смотрел на  космический полет,  как на  средство рассчитаться со своим
врагом. Научное значение полета отошло для него на второй план.
     Хепгуд внимательно следил за всем, что попадало в технические журналы
о   подготовке  Камовым   третьего   полета,   стараясь   составить   себе
представление о корабле своего соперника,  но Камов был очень осторожен, и
до  последнего дня  Хепгуд не  знал  таких  важных вещей,  как  скорость и
размеры русского звездолета. Со свойственной ему самоуверенностью, которую
не   поколебали  понесенные  им  поражения,   Хепгуд  недооценивал  сил  и
возможностей противника и  переоценивал свои собственные.  Все же он решил
довести  ускорение до  сорока  метров,  считая,  что  это  послужит полной
гарантией успеха.  Он  знал,  что Камов ни за что не пойдет по этому пути.
Предельной цифрой,  которую мог  принять советский инженер,  Хепгуд считал
тридцать метров,  а это не могло дать скорости большей, чем будет обладать
его звездолет.  Работа двигателя в течение десяти минут также казалась ему
пределом,  так  как  атомные реактивные двигатели развивали такую  высокую
температуру,  что их  корпуса надо было изготавливать из особо тугоплавких
материалов, - вернее, сплавов.
     Хепгуд  не  мог  не  признавать технического превосходства Советского
Союза,  но считал,  что в  этом производстве СССР не идет впереди Америки,
которая во  всем что  касалось атомной техники,  всеми силами старалась не
отставать от других стран.  В  результате всех этих соображений Хепгуд был
совершенно уверен в успехе и строил свой звездолет спокойно,  по,  помня о
быстроте,  с  которой  Камов  организовал  второй  полет,  избегал  всяких
задержек.
     Не желая ни с кем делить будущей славы,  Хепгуд намеренно сделал свой
корабль небольшим по размерам,  могущим вместить только двух человек,  так
как  лететь  одному  было  совершенно невозможно.  На  все  предложения со
стороны американских ученых,  выражавших желание принять участие в полете,
он  отвечал категорическим отказом,  твердо  заявив,  что  в  первый  рейс
возьмет только представителя печати.
     Когда  корабль  был  готов,  Хепгуд  обратился с  открытым письмом  к
журналистам Америки,  но  долгое время  никто не  изъявлял желания лететь.
Наконец,  когда его стало уже тревожить это обстоятельство,  к нему явился
Бейсон.
     - Что  вас  побудило  прийти  ко  мне?   -  спросил  Хепгуд  молодого
корреспондента газеты "Нью-Йорк Таймс".
     - Я  буду  с  вами  откровенен,  -  ответил Бейсон.  -  Я  очень хочу
разбогатеть,   а  в  наше  время  это  чертовски  трудно.  Кроме  того,  я
честолюбив.  Слава  Стенли  не  дает  мне  покоя.  (Генри  Мортон Стенли -
американский журналист,  отправившийся в  1871 году на  поиски знаменитого
английского исследователя Африки -  доктора Ливингстона. Впоследствии стал
одним из крупнейших исследователей Центральной Африки.)
     - Вот как!  Значит,  вы  честолюбивы?  А  об опасностях,  которые вас
ожидают, вы подумали? Вместо славы вас, может быть, ожидает смерть.
     - Кто не рискует, тот не побеждает, - ответил Бейсон.
     Он  был  высокого роста,  широкоплечий,  с  чертами лица  хотя  и  не
красивыми,  но привлекательными. Типичный молодой американец, увлекающийся
спортом не обладающий особыми умственными способностями.
     Хепгуд остался доволен. Именно такой товарищ был ему нужен.
     - Я  тоже буду с  вами откровенен,  -  сказал он.  -  Я  ставлю своей
главной целью победу над Камовым. (Бейсон кивнул головой). Чтобы наверняка
добиться этого,  я  был  вынужден довести  ускорение звездолета до  сорока
метров в секунду. Не скрою от вас, что это опасно для экипажа.
     На лице журналиста не появилось ни одного признака беспокойства.
     - Я мало смыслю в этих вещах,  - с подкупающей откровенностью ответил
он.  -  Вы говорите,  что это опасно.  Я вам верю.  Но раз вы идете на эту
опасность, то почему бы и мне не сделать то же?
     - Ну,  если так,  -  весело сказал Хепгуд,  -  то я  очень рад такому
спутнику.
     Он крепко пожал руку Бейсона.
     - Когда вы думаете начать полет? - спросил журналист.
     - В конце августа этого года.
     - А почему не раньше?
     - Потому что надо дождаться благоприятного положения планеты Марс, на
которую я хочу лететь, - ответил Хепгуд.
     - Ну что ж, подождем! Не так уж долго! - ответил Бейсон.




     16 сентября 19... года.
     В Москве сейчас около пяти часов утра.
     День 15 сентября навсегда останется в  нашей памяти:  в  этот день мы
проникли под облачный покров Венеры.
     Завеса тайны, скрывавшая поверхность планеты, приподнялась.
     То,   что  таилось  под  густыми  облаками  и  так  недавно  казалось
недоступным земному  взору,  предстало  нашим  глазам,  а  беспристрастная
кинопленка запечатлела все виденное...
     Мы  приблизились к  Венере 14  сентября около двенадцати часов.  Диск
планеты,  появившийся сначала в  вид узкого серпа,  быстро расширялся и  к
двадцати часам предстал перед нами в полной фазе.
     Освещенная Солнцем Венера блестела,  как снежная шапка горы в  ясный,
солнечный день на Земле.
     В  этот  момент до  нее  было около двух миллионов километров,  и  ее
видимый  поперечник был  почти  такой  же  какой  мы  видим  Луну  в  фазе
полнолуния.  Простым глазом  было  видно,  что  поверхность планеты сплошь
закрыта белыми облаками.
     На фоне черного неба,  усеянного бесчисленными звездами,  белоснежная
сестра Земли была сказочно прекрасна.
     Я  прильнул к своему окну,  не в силах оторваться от этой картины,  и
без конца фотографировал ее на цветную пленку.
     Забыл  раньше упомянуть,  что  на  корабле устроены специальные окна,
стекла  которых,  сделанные из  особого сорта  горного кварца,  не  мешают
производить съемки объектов,  находящихся снаружи.  Эти окна меньше других
имеющихся на корабле и  предоставлены в полное мое распоряжение.  Пайчадзе
их называет "окнами ТАСС".
     В  семь  часов  утра  15  сентября Камов предложил нам  надеть шлемы,
которые  были  уже  приготовлены  заранее,   а  затем  включил  двигатели,
предназначенные для торможения корабля.
     Раздался знакомый гул, но не такой громкий, как в первый раз.
     Сквозь окна проник отблеск пламени.
     Мы  все,  находившиеся до  сих пор в  самых разнообразных положениях,
опустились на  переднюю стенку которая стала  нашим полом.  Возникшая сила
тяжести сразу определила,  где  верх,  а  где  низ.  Полет корабля получил
определенное направление -  вниз,  на  Венеру которая очутилась у  нас под
ногами.
     Почувствовать опять свой  нормальный вес  было  приятно,  но,  как  и
говорил  Камов,  движения были  скованны и  тело  казалось очень  тяжелым.
Семидесятидневная привычка к полной невесомости давала о себе знать.
     Я  перешел к  другому окну  и  устроился около него лежа.  Пайчадзе и
Белопольский,  уже больше суток не покидавшие обсерватории, не отходили от
астрономических приборов,  поглощенные работой.  Их окно было в  несколько
раз больше моего,  и  они могли наблюдать за  приближающейся планетой,  не
отрываясь от дела.
     Камов находился у  пульта управления.  На  этом посту ему  предстояло
пробыть долгие часы.  Он прильнул глазом к окуляру перископа, положив руки
на рукоятки.
     Я незаметно сфотографировал его.
     Венера, диск которой увеличился за это время до размеров раз в десять
больше полной Луны,  находилась прямо под нами,  и  корабль падал на нее с
высоты  сорока тысяч  шестисот километров с  чудовищной скоростью двадцати
восьми  километров в  секунду.  Тормозящая работа двигателей медленно,  но
неуклонно уменьшала эту скорость.
     Если бы  не было торможения,  то мы врезались бы в  атмосферу планеты
меньше  чем  через  двадцать минут  и  сгорели  бы  как  метеор,  так  как
притяжение Венеры еще  увеличило бы  скорость корабля.  Могучая сила наших
двигателей,  преодолевая тяготение планеты, равномерно снижала скорость на
десять метров в секунду.
     Спуск продолжался сорок семь минут,  и  все  это  время я  отходил от
своего  окна  только  для  того,  чтобы  проверить  работу  автоматических
киноаппаратов, снимавших приближавшуюся планету, и сменить пленку.
     Четыре  фотоаппарата находились под  рукой,  так  же  как  и  большое
количество негативных материалов. Все это было заготовлено заранее, потому
что  сообщение  обсерватории с  другими  помещениями корабля  было  сильно
затруднено.   Дверь  оказалась  сейчас  на  "потолке",   и   к   ней  вела
прикрепленная несколько  часов  тому  назад  легкая  алюминиевая лестница.
Чтобы  добраться  до  моей  лаборатории,  расположенной  в  средней  части
корабля, пришлось бы взбираться на высоту четырехэтажного дома; это было и
долго и  утомительно.  Мы  заблаговременно приняли все меры,  стараясь как
можно меньше бывать в лаборатории и обсерватории,  пока корабль не покинет
планету и  не  выйдет снова в  ставшую уже привычной невесомость.  Планета
приближалась.
     Через  двадцать минут  скорость корабля уменьшилась до  шестнадцати с
половиной  километров  в  секунду,  и  мы  приблизились  на  расстояние  в
четырнадцать тысяч километров.
     Венера закрывала собой почти весь видимый горизонт.  С этого близкого
расстояния она не  казалась такой ослепительно белой.  Отчетливо виднелись
тени  между отдельными массивами облаков.  Я  внимательно искал в  сильный
бинокль хоть какого-нибудь разрыва в этой клубящейся массе,  но не находил
ни одного. Толща облаков была, по-видимому, очень значительна.
     "Неужели,   -  думал  я,  -  опасения  Камова  оправдаются  и  облака
простираются до  самой  поверхности планеты?  Как  будет обидно,  если  мы
ничего не увидим! А что можем мы вообще увидеть? Белопольский говорил, что
ученые  предполагают на  Венере только океаны и  заболоченные пространства
суши.  Теперь выяснилось,  что почти наверное имеется растительность. Быть
может  проникнув под  облачный слой,  мы  увидим цветущую жизнью обитаемую
страну,  увидим обширные города,  возделанные поля,  корабли в океане. Что
предстанет нашим глазам через несколько минут?"
     Я  сильно волновался.  Такое же состояние испытывали и  мои товарищи.
Даже всегда невозмутимый Камов признался мне впоследствии,  что и  у  него
мелькали такие же мысли,  как у меня.  Впервые за всю историю человечества
люди  готовились проникнуть в  тайну другого мира.  Правда,  они  посетили
Луну,  но заранее знали,  что это лишенный жизни, мертвый мир, а здесь все
было загадкой.  Луна - маленький, хорошо изученный спутник Земли, а Венера
- большая таинственная планета, почти равная нашей по своим размерам.
     Прошло  еще  пятнадцать минут,  и  расстояние,  или  вернее  было  бы
сказать, высота, стало около пяти тысяч километров. Скорость корабля упала
до семи с половиной километров в секунду и продолжала неуклонно снижаться.
     Еще  через десять минут корабль был  уже  так близко,  что я  не  мог
охватить глазом всю поверхность облачного покрова.
     В этот момент Камов нарушил молчание,  которое за все время спуска ни
разу не прерывалось:
     - Константин  Евгеньевич,  определите  расстояние  до  верхнего  слоя
облаков.
     - Сто  шестьдесят  пять  километров,   -   почти  сразу  же   ответил
Белопольский.
     - По  радиопрожектору расстояние до поверхности планеты сто семьдесят
семь  километров,  -  сказал Камов.  -  Значит,  верхняя граница облачного
покрова находится на высоте двенадцати-тринадцати километров.
     Наступила решительная минута. Скорость корабля настолько уменьшилась,
что  расстояние  в  сто  шестьдесят километров,  которое  мы  так  недавно
пролетали за пять с половиной секунд, было достаточно для маневрирования.
     Камов нажал кнопку.  И  мне было видно из  моего окна,  как из  борта
корабля медленно выдвинулось широкое крыло.  Такое же крыло появилось и  с
другой стороны.
     Еще несколько мгновений,  и  облачный покров планеты сомкнулся вокруг
нас.  Мы очутились в  густом тумане.  Я  ясно расслышал,  как двигатели на
мгновение  смолкли  и  затем  опять  заработали,   но  уже  гораздо  тише.
Торможение прекратилось, сменившись поступательным движением.
     Космический корабль,  превратившийся в реактивный самолет, погружался
в облака все глубже и глубже.
     Белопольский покинул свое место и встал у пульта.  Камов не отрывался
от  перископа,  и  Константин  Евгеньевич стал  громко  отсчитывать высоту
полета по показаниям радиопрожектора:
     - Девять  километров!..   Восемь  с  половиной!..  Восемь!..  Семь  с
половиной!
     Густой молочный туман был все так же плотен.
     - Семь!.. Шесть с половиной!.. Шесть! Мое сердце бешено билось. Шесть
километров отделяло нас от  поверхности другой планеты,  на которую еще ни
разу не  удавалось взглянуть ни одному человеку.  Кончатся ли когда-нибудь
эти проклятые облака?!
     - Пять с половиной!.. Пять!..
     Я почувствовал, что корабль изменил направление.
     Из вертикального его полет превратился почти в горизонтальный.
     - Бесконечность! - сказал Белопольский.
     Значит, впереди нас не было высоких гор.
     - Поверните прожектор к Венере, - сказал Камов.
     Я  на его месте невольно сказал бы "к Земле",  но этот человек был не
способен на такую ошибку. Он, по-моему, сохранял полное хладнокровие.
     - Четыре, - сказал Белопольский. Три с половиной!.. Три!
     Как  раз  в  этот  момент раздался звонок киноаппарата,  -  кончалась
пленка.  Вскочить на ноги, сменить ленту было делом минуты, но я пропустил
момент, когда мы вынырнули из облаков.
     Белопольский только что  сказал:  "Полтора!",  когда  Камов  повернул
голову и негромко произнес:
     - Венера!
     Я бросился к окну, Белопольский - к другому.
     Под нами, насколько хватал глаз, расстилалась волнующаяся поверхность
воды.  С  высоты полутора километров ясно  были видны длинные гряды волн с
ярко-белыми  гребнями пены.  Очевидно,  был  сильный ветер.  Ни  малейшего
признака суши.  Было ли  это море или обширный океан,  есть ли  где-нибудь
вообще твердая земля,  -  мы,  конечно,  не  знали.  Сверху нависла густая
пелена туч.  Темно-свинцовая вода  внизу,  свинцовое небо над  головой,  и
освещающий эту мрачную картину какой-то тусклый полусвет. Мы находились на
дневной   половине   Венеры,   но   освещение  скорее   напоминало  вечер.
Десятикилометровый слой  облаков скупо  пропускал свет  Солнца,  и  только
близость к нему планеты позволяла все-таки видеть.
     Над  нами  и  со  всех  сторон до  самого горизонта почти  непрерывно
сверкали яркие  молнии.  Даже  сквозь  стенки корабля были  слышны раскаты
чудовищного грома.  Почти  черные  стены  ливней  соединяли небо  и  море,
захватывая громадные пространства.
     Все вместе -  неприветливое море с ослепительно белыми полосами пены,
мрачные  тучи,  испещренные зигзагами  молний,  -  производило впечатление
дикой красоты.
     Корабль  летел  теперь  горизонтально  со   скоростью  около  семисот
километров в час,  держась на высоте одного километра.  Камову приходилось
поминутно менять направление,  обходя мощные грозовые фронты, которые один
за другим возникали на нашем пути.
     Через сорок минут такого полета мы  были вынуждены пройти сквозь край
одного из этих фронтов и смогли воочию убедиться,  что таких гроз,  как на
Венере, никогда не бывает на Земле.
     Корабль как будто погрузился в море.  Сплошная масса воды закрыла все
кругом.  Стало совершенно темно.  Молнии сверкали так часто, что сливались
друг с другом, но сквозь плотную стену воды казались тусклыми. Гром гремел
непрерывно, и в этом грохоте не стало слышно работы нашего двигателя.
     К  счастью,  это  продолжалось только  одну  минуту.  Корабль миновал
полосу грозы, и она осталась сзади, как мрачная, черная стена.
     Я  заметил,  что  высота полета сильно уменьшилась.  Нас  отделяло от
поверхности моря не более трехсот метров.
     Взглянув  на  Камова,   я  понял  по  выражению  его  лица,  что  это
обстоятельство его беспокоит.
     Чужая планета встречала непрошеных гостей не слишком любезно. Тяжелая
масса воды,  обрушившаяся на корабль, заставила его потерять целых семьсот
метров высоты.  Если бы мы не миновали грозовой фронт так быстро, то легко
могли оказаться в море.
     - Сергей Александрович!  - спросил Белопольский. - Не находите ли вы,
что оставаться здесь опасно?
     - Что  же  вы  предлагаете?   -   в  голосе  Камова  мне  послышались
насмешливые ноты.
     - Я  ничего не предлагаю,  -  сухо ответил Белопольский.  -  Я просто
спрашиваю.
     - Да,  конечно опасно,  -  ответил Камов,  -  но покинуть Венеру,  не
выяснив того, что мы должны выяснить, я не считаю возможным.
     Белопольский ничего  не  ответил.  Корабль  продолжал  полет  на  той
высоте, на которую его сбросила гроза.
     Стало немного светлее, видимость улучшилась, и я воспользовался этим,
чтобы сделать несколько снимков океана Венеры.
     Что это был океан,  а не море,  становилось очевидным:  мы летели уже
около двух часов, но нигде не видно было ни малейшего признака берега.
     Мое  внимание  привлекли  какие-то  красные  блики  на  волнах.   Они
вспыхивали и гасли внизу,  прямо под нами. По сторонам их не было видно. Я
хотел обратить на них внимание Камова,  но в  тот же момент сам догадался,
что это такое.
     Это был отблеск пламени из дюз корабля.
     Схватив  аппарат,  заряженный цветной  пленкой,  я  зафиксировал этот
необычайный и  поразительный эффект  -  отражение земного  огня  в  волнах
океана другой планеты.
     Впереди  по  курсу  опять  возникла широкая черная  полоса.  Огромный
грозовой фронт обойти было невозможно. Неужели Камов решится подвергнуться
тому же риску?  Но нет,  корабль резко пошел вверх.  Через минуту мы снова
летели в молочно-белом тумане.
     Гроза во всей своей неистовой ярости осталась внизу.
     - Поразительная картина!  -  сказал Пайчадзе.  -  Планета полна юных,
нерастраченных сил.  Такие мощные грозы были  на  Земле в  пору молодости,
много миллионов лет назад. Теперь я верю - на Венере будут живые существа.
     Мы   давно  уже   сняли  шлемы,   а   атмосферный  двигатель  работал
относительно тихо, так что разговаривать было вполне возможно.
     - Только будут? - спросил я.
     В  глубине сознания я  все  еще  надеялся,  что  мы  найдем жизнь уже
теперь, а Арсен Георгиевич говорил о далеком будущем.
     - Вам хочется,  чтобы жизнь уже существовала?  -  спросил он. - Готов
сделать уступку.  Возможно, в водах океана появились простейшие организмы.
Через миллионы лет из них разовьются разнообразные формы животного мира.
     - Почему простейшие?  -  не сдавался я.  -  Может быть, уже появились
какие-нибудь ихтиозавры или бронтозавры.
     - Ищите! - сказал он. - Поймайте их и объектив аппарата.
     - Я   постараюсь  это   сделать,   как  только  Сергей  Александрович
опустится.
     Между  тем  Камов  несколько раз  опускался и  снова  набирал высоту,
убеждаясь,  что мы еще не миновали грозу. Так прошло полтора часа. Наконец
мы снова увидели поверхность планеты. Под нами по-прежнему был океан.
     Полоса грозы,  которую мы перелетели,  имела больше тысячи километров
ширины и,  очевидно, захватывала гигантскую площадь. Стало ясно, что грозы
- обычное и  повсеместное явление на  Венере.  Близость к  Солнцу вызывала
сильное испарение воды,  и,  скапливаясь в тучи,  она низвергалась обратно
чудовищными ливнями.
     Но  имеет ли  расстилающийся под нами океан где-нибудь конец,  или он
покрывает всю поверхность планеты?
     - Материки или  острова должны быть,  -  заметил Белопольский.  -  На
планете безусловно есть растительность, иначе наличие свободного кислорода
объяснить нельзя. Мы обязательно увидим сушу.
     - Если она не осталась позади, в полосе грозы, - заметил Пайчадзе.
     Часы шли за часами, но океан был все тот же. Корабль летел то в одну,
то  в   другую  сторону,   поднимался  вверх  и  опять  опускался.   Камов
маневрировал,  стараясь не попасть под многочисленные ливни, страшную силу
которых мы уже испытали.
     Я  пристально вглядывался в  пенистую  поверхность океана  в  надежде
заметить в бинокль хоть малейший признак жизни, но тщетно. И вода и воздух
были пустынны.
     Поставив  на   аппарат   самый   сильный  из   моих   объективов,   я
фотографировал океан Венеры десятки раз.  Быть может,  то, что ускользнуло
от моих глаз, будет обнаружено на снимке.
     Мы  оставили позади около  пяти  тысяч  километров,  когда на  исходе
восьмого часа полета корабль пролетел, наконец, над береговой полосой.
     Вода сменилась лесом.
     Он  был так же  бесконечен,  как и  океан.  Густой растительный ковер
простирался во все стороны до самого горизонта.  Но он был не зеленый, как
на Земле, а оранжево-красный.
     Научное предвидение  пулковского  астронома  Г.  А.  Тихова  блестяще
оправдалось. В 1945 году он высказал предположение, что вследствие жаркого
климата растения Венеры,  если они существуют, должны отражать оранжевые и
красные лучи Солнца,  несущие излишний для них запас тепловой энергии.  По
противоположной  причине  растения  Марса  должны быть голубоватого цвета.
Очень скоро мы сможем убедиться верно ли это.
     Камов опустился еще ниже.
     Мы видели громадные деревья.  Они стояли так плотно,  что разглядеть,
что  творится под ними,  было совершенно невозможно при скорости корабля в
двести метров в секунду.
     Я  включил киноаппарат на максимальную скорость съемки и направил его
объектив вертикально вниз.  Кроме  того,  я  сделал около  сотни снимков с
самой короткой экспозицией, какую только позволял затвор аппарата.
     Больше ничего нельзя было сделать.  Камов не  мог  уменьшить скорость
без риска врезаться в "землю".
     - Жаль, что мы не опустимся на поверхность Венеры, - сказал я.
     - Где? - коротко спросил Сергей Александрович.
     Действительно,  опуститься было негде. Плотная стена леса не имела ни
одного просвета.  Это был девственный лес,  какие,  вероятно,  росли и  на
Земле в каменно-угольньй период.  Что за породы росли в нем? Похожи ли они
на земные? Я надеялся, что мои снимки помогут выяснить это.
     На исходе девятого часа мы увидели огромную реку.
     Она текла между покрытыми сплошным лесом берегами и очевидно, впадала
в океан, над которым мы недавно летели.
     Камов повернул вдоль ее  русла и,  пользуясь тем,  что грозы дали нам
передышку, опустился на высоту не более ста метров.
     Пайчадзе присоединился ко  мне,  и  мы  вдвоем стали  фотографировать
близкий берег.  Если на  планете есть какие-нибудь представители животного
мира, то они должны быть здесь.
     Река имела в  ширину около двух километров,  и  мы иногда замечали на
ней плывущие деревья, очевидно вырванные бурями.
     В  водах  реки  отчетливо  отражался  весь  наш  крылатый  корабль  с
ярко-красным огненным хвостом за кормой.
     Изредка встречались притоки,  вытекавшие из-под  лесного массива,  но
они  были  нешироки.  Только  раз  попался приток шириной в  полкилометра.
Никаких признаков животных или птиц мы не заметили.
     - Очевидно,  на  Венере  жизнь  только растительная,  -  сказал Арсен
Георгиевич.
     - Но, может быть, там, - возразил я, - в глубине леса.
     Пайчадзе покачал головой.
     - Этот  вопрос,  -  сказал  он,  -  окончательно разрешится следующей
экспедицией, которая будет организована для обследования Венеры. Но сейчас
мы можем утверждать: животной жизни еще нет на планете. - Как ни жаль, но,
по-видимому, это так, - отозвался Белопольский.
     Что  я  мог  возразить обоим ученым,  авторитет которых был  для меня
непоколебим?
     Река  постепенно суживалась.  Вскоре  мы  увидели,  что  подлетаем  к
высокому  горному   хребту.   Его   вершины  уходили  в   облака,   и   по
радиопрожектору мы  определили,  что высота гор достигает семи километров.
Как выглядят эти вершины,  осталось тайной. Корабль перелетел их на высоте
десяти километров.
     Перелет  над  хребтом доставил нам  неожиданное поразительно красивое
зрелище. Уже привычный молочно-белый туман вдруг исчез. Мы оказались между
двумя вершинами облачных масс.  Над кораблем раскинулось темно-синее небо:
на  нем  ослепительно яркое Солнце,  значительно большее,  чем  на  Земле.
Нестерпимым блеском сверкали вокруг и под нами белоснежные облака.
     Мы  все четверо невольно вскрикнули от  восторга,  но изумительная по
красоте картина исчезла так  же  быстро,  как и  появилась.  Корабль снова
влетел  в  облако.  Опять  за  стеклами окон  заклубился туман.  Мы  стали
опускаться вниз.
     Горы остались далеко позади. Под нами снова был океан.
     Корабль пролетел расстояние почти в восемь тысяч километров, когда мы
заметили,  что  становится все  темнее и  темнее.  Очевидно,  кончалась та
половина Венеры, на которой был день, и мы летели в область ночи.
     Камов обратился к обоим астрономам.
     - Как обстоит дело с вашей программой? - спросил он.
     - Выполнена.
     - Пробы воздуха?
     - Взяли четыре.
     Действительно,  мы увозили с  собой воздух Венеры.  В  стенки корабля
были  вмонтированы небольшие  герметически закрытые  ящики,  сделанные  из
платины.  Еще  на  Земле  в  них  был  создан  полный  вакуум.  С  помощью
электрического тока можно было открыть маленькое отверстие и снова закрыть
его.  Четыре из этих ящичков были наполнены воздухом Венеры. На Земле этот
воздух будет подвергнут анализу.
     - Как у вас, Борис Николаевич? - спросил Камов.
     - Сделано около трехсот снимков, не считая кинопленки.
     Минуты две Камой молчал. Потом дрогнувшим голосом негромко произнес:
     - Корабль оставляет Венеру!
     Как быстро пролетели эти незабываемые часы! Я бросил последний взгляд
на покидаемую планету.
     Ты  сурова,  прекрасная сестра Земли.  Твои грозы страшны!  Но  жизнь
появилась!..
     Пройдут  тысячелетия,   пройдут,   быть   может,   миллионы  лет,   и
всепобеждающая  сила  этой  жизни  наполнит  твои  леса,   воды  и  воздух
неведомыми сейчас существами.
     Сквозь  долгие  века  медленный путь  эволюции  приведет к  появлению
могучего разума. В какой форме проявятся он?..
     И тогда под горячими лучами твоего Солнца начнется твоя история.
     Я хочу верить,  что она будет менее мучительна, менее кровава, чем на
твоей далекой сестре.
     Если когда-нибудь на тебе появится существо,  подобное человеку, я от
всего сердца желаю ему жить счастливо на его прекрасной родине!
     Человек Земли посетил тебя и  не раз посетит в  будущем.  Как старший
брат, он поможет твоим детям добиться счастья.
     Прощай, Венера!..
     Камов остановил работающий двигатель и включил другие.
     Мощный гул раздался за  кормой.  Убрав крылья,  космический корабль с
нарастающей скоростью устремился вверх.




     8 ноября 19... года.
     Почти  два  месяца я  не  касался своего дневника.  За  это  время не
случилось  ничего,  достойного особого  внимания.  Жизнь  на  корабле  шла
спокойным, размеренным темпом.
     После  отлета с  Венеры мы  долгое время находились под  впечатлением
всего увиденного.  Ее  мощные силы,  первобытная ярость стихий,  величавый
покой природы заставили поверить в прекрасное будущее этой планеты.
     Покинув Венеру,  мы долгие часы оживленно и  радостно говорили о ней,
обсуждали все виденное и даже немного фантазировали.
     У  меня  осталось горячее  желание  посетить еще  раз  сестру  Земли,
промелькнувшую перед окнами корабля как незабываемый сон.
     Удаляясь от нее,  мы испытывали грустное чувство расставания с чем-то
ставшим уже близким и любимым и долгие часы не могли отойти от окон.
     Снова  мы  видели  белоснежную красавицу на  фоне  черного  занавеса,
усеянного бесчисленными светящимися точками.
     Но  не было загадочной тайны:  мы знали,  что скрывается под облачным
покровом, и скоро, очень скоро все человечество Земли будет знать это...
     В  момент  нашего отлета с  Венеры расстояние до  Марса  равнялось по
прямой линии тремстам семидесяти миллионам километров, но Марс движется по
орбите  навстречу нам,  и  кораблю надо  одолеть только  двести  пятьдесят
миллионов километров, чтобы встретиться с ним. На это требуется две тысячи
пятьсот часов, или сто четыре дня. Пятьдесят четыре из них уже прошли.
     Как я писал, никаких особых событий не произошло. Зато вчерашний день
- 7  ноября -  никогда не изгладится из памяти.  В  этот день,  который мы
привыкли считать самым большим праздником,  произошло событие, которое, по
словам Пайчадзе, могло случиться раз в тысячелетие.
     День   начался  необычно:   впервые  за   весь   перелет  Пайчадзе  и
Белопольский   отдыхали   одновременно.   Многочисленные   астрономические
инструменты казались покинутыми и сиротливо-печальными.  Обсерватория была
непривычно пустынна.
     Я  дежурил у  пульта в  полном одиночестве,  так  как  Камов  занялся
проверкой каких-то вычислений и находился в каюте.
     Ничем  невозмутимая,   мертвая  тишина  царила  на  корабле.   Только
равномерное  тиканье  часов,   вделанных  в  пульт  управления,   нарушило
безмолвие. Как и все часы на звездолете, они показывали московское время.
     Было шесть часов утра.
     Мне  стало  очень  грустно.  Я  вспомнил своих  друзей  и  товарищей,
находящихся сейчас так  бесконечно далеко,  вспомнил,  с  каким  волнением
просыпался всегда в  это утро,  как спешил на  улицу,  чтобы не опоздать к
началу парада.  Впервые в жизни я встречаю праздник не только не в Москве,
но даже за пределами Земли,  за десятки миллионов километров от нее. И все
же  я  на  родине.  Этот  корабль,  построенный  руками  советских  людей,
несущийся сейчас  с  невообразимой быстротой в  темных  просторах неба,  -
неотделимая частица Советского Союза.  Где бы  он  ни находился,  мы дышим
воздухом родины.
     Мои мысли были прерваны приходом Камова и Белопольского.  Поздравив с
наступающим  праздником,  Сергей  Александрович  попросил  меня  разбудить
Пайчадзе.
     Уже за дверью я услышал, как Камов сказал:
     - Проверим еще раз.
     - Все верно,  Сергей Александрович, - ответил Белопольский. - Ровно в
две минуты восьмого.
     Пайчадзе крепко спал в  своей сетке,  и  мне стало жаль прерывать его
сон.
     Но  просьба командира корабля -  это приказ.  Я  слегка дотронулся до
плеча Арсена Георгиевича. Он сразу открыл глаза.
     - Извините!   -  сказал  я.  -  Сергей  Александрович  просил  вас  в
обсерваторию.
     - Что случилось? - тревожно спросил он.
     - Как будто ничего.
     - Где Белопольский?
     Тревога Пайчадзе была законна.  Еще не  было случая,  чтобы у  нас на
корабле нарушали чей-нибудь отдых.  Ни мне, ни моему товарищу не приходило
в голову, какой замечательный сюрприз приготовили для нас наши друзья.
     Когда мы  один за  другим проникли сквозь круглую дверь обсерватории,
Камов и  Белопольский находились у  пульта.  Перед ними  висели в  воздухе
банки и несколько сосудов,  очевидно для завтрака.  Обычно он происходил в
девять часов.  Ничего тревожного не было в выражении их лиц. Оба встретили
нас поздравлениями.
     - Что случилось, Сергей Александрович? - спросил Пайчадзе.
     - Праздник,  -  ответил Камов.  -  Я предлагаю выпить коньяку в честь
годовщины Октябрьской революции.
     Меня поразили эти слова и тон,  которым они были сказаны.  Как это не
похоже на  Сергея Александровича!  Разбудить человека на  два  часа раньше
положенного времени,  как  будто  нельзя  было  отметить  праздничный день
немного позже... Что с ним случилось?..
     Пайчадзе был тоже удивлен не меньше меня.
     - Значит,  -  сказал он, - ничего страшного нет? А я испугался, когда
Борис Николаевич разбудил меня.
     - Осталось три минуты,  -  вместо ответа,  сказал Камов.  -  Быстрее,
Константин  Евгеньевич!  -  обратился  он  к  Белопольскому,  открывавшему
бутылку с коньяком.
     Опять что-то непонятное!  Я  вспомнил услышанные слова:  "Ровно в две
минуты восьмого" -  и  невольно взглянул на  часы.  Было без  одной минуты
семь. Что же должно произойти?
     Белопольский протянул бутылку Камову.
     - Друзья!  - сказал Сергей Александрович - Извините, но придется пить
из одной бутылки,  по очереди.  Как вы знаете,  на нашем корабле вин почти
нет.  Только для экстренных случаев.  Мы  сделаем по два-три глотка в  тот
знаменательный момент,  который уже наступает. Через полминуты наш корабль
пересечет орбиту Земли.
     Пайчадзе и я невольно вскрикнули от неожиданности.
     - Этот сам по себе замечательный для нас момент совпал с  днем нашего
великого  праздника,  -  продолжал Камов.  -  Вот  причина  того,  что  мы
собрались в  неурочный час.  Выпьем же,  мои дорогие друзья,  за  успешное
окончание первого большого космического рейса!
     Бесшумно и  стремительно несется в  пространство советский звездолет.
Каждую  секунду  остается позади  двадцать восемь  с  половиной километров
пути.  Невидимая я неосязаемая "дорога Земли" промелькнула как молния,  но
зоркий  глаз  нашего  командира увидел  ее,  а  сердце советского человека
подсказало замечательную мысль  -  отпраздновать великий праздник именно в
этой  точке.  Сюрприз был  большой и  радостный.  И  я  и  Пайчадзе горячо
благодарили Камова.
     - Поблагодарите также и  Константина Евгеньевича.  Он помог мне точно
рассчитать момент и  скрыть его  от  вас,  чтобы сюрприз был  приятнее.  -
Теперь понимаю,  -  сказал Пайчадзе, - почему вы так туманно ответили мне,
когда я спрашивал,  в какой момент мы достигнем орбиты Земли. Признаюсь, я
подумал, что вы равнодушны. Камов засмеялся:
     - Я еще на Земле знал,  что мы пересечем ее орбиту именно 7 ноября, и
хотел пока скрыть это от вас всех,  но Константин Евгеньевич, между делом,
сам  вычислил все  и  обрадовал меня  своим  открытием.  Пришлось готовить
сюрприз вдвоем и скрывать от вас двоих такое замечательное совпадение.
     - Как странно,  -  сказал я,  -  что мы  находимся далеко от  Земли и
все-таки чувствуем себя как бы на ней.
     - Мне не совсем понятна ваша мысль, - сказал Камов.
     - Мне тоже она непонятна,  -  засмеялся я,  -  но,  тем не менее, мне
кажется это странным.
     - А мне, - сказал Белопольский, - это кажется вполне нормальным. Люди
всегда  жили  только  на  Земле.  Сознание ее  постоянного присутствия так
глубоко вкоренилось в нас,  что очень трудно за короткий срок отвыкнуть от
мысли,  что она тут, под нами. Это не мысль, - повернулся он к Камову, - а
скорей ощущение.
     - Во всяком случае, - ответил Камов, - у меня такого ощущения нет.
     - У меня тоже, - сказал Пайчадзе.
     - Это  потому,  что  вы  покинули Землю  не  в  первый  раз.  Но  мне
представляется несомненным,  что во  время полета на Луну такое ощущение у
вас было.
     Камов отрицательно покачал головой.
     - Я не помню, чтобы у меня оно было, - сказал он. - Впрочем, во время
этого полета нам некогда было заниматься анализом наших ощущений.  Он  был
слишком коротким.
     Кстати,  -  сказал я,  -  вы никогда не рассказывали нам о  полете на
Луну.
     И  я  и  Арсен  Георгиевич,  -  ответил Камов,  -  рассказали все  на
страницах газет и журналов. Я думаю вы читали об этом полете.
     Конечно читал,  -  сказал я. - Но, может быть, вы могли бы рассказать
что-нибудь, о чем не писали раньше?
     - Мы все рассказали, - сказал Пайчадзе.
     Камов посмотрел на него и усмехнулся:
     - Откровенно говоря, мы утаили один эпизод.
     - Расскажите? - попросил я.
     - Не стоит, - сказал Пайчадзе. - Ничего интересного.
     - Разрешите нам судить об этом.
     - С  удовольствием расскажу,  -  сказал  Камов.  -  Арсен  Георгиевич
скромничает.  Когда мы  опустились на поверхность Луны,  то были вынуждены
выходить из  корабля,  чтобы собрать образцы лунных пород.  Эти  выходы мы
делали по очереди, так как выйти вдвоем было очень рискованно.
     - Почему? - спросил я.
     - Потому что на Луне нет атмосферы.
     - Все-таки не понимаю.  Я  читал,  что вы были одеты в  костюмы вроде
водолазных.
     - Не в этом дело,  -  ответил Камов,  -  отсутствие на Луне атмосферы
опасно в другом смысле.  Вы знаете, что Земля ежедневно встречает на своем
пути множество мелких тел.  Только в  редких случаях эти  частицы вещества
достигают  ее  поверхности.  Обычно  они  сгорают  на  значительной высоте
благодаря трению о  воздух.  Мы часто наблюдаем это явление и  неправильно
называем его "падающими звездами".  Таким образом земная атмосфера надежно
защищает нас от этой ежедневной бомбардировки. На Луне нет такой защиты, и
тысячи  камней  различных размеров с  огромной скоростью,  в  десятки  раз
быстрее полета пули,  непрерывно падают на лунную почву. Это делает лунные
прогулки очень опасными. Каждый такой камешек несет смерть.
     - И вы все-таки выходили?
     - Вернее,  выбегали.  Не  могли же  мы  вернуться на Землю с  пустыми
руками. Так вот, во время одного такого выхода крохотный кусочек метеорита
ударил меня в голову.  Он пробил стальной шлем и застрял в кости черепа. Я
упал,  потеряв сознание. Как ни мало было отверстие в шлеме, но через него
стал выходить воздух и  спустя минуту я  был бы  мертв,  если бы  не Арсен
Георгиевич.  Правда,  он был одет в "лунный" костюм,  но все же я никак не
могу понять, как он успел с такой быстротой казаться возле меня. Я очнулся
уже на корабле.
     - Вы упали метрах в сорока от двери,  -  сказал Пайчадзе.  -  На Луне
тяжесть в шесть раз меньше,  чем на Земле. Я был около вас в пять прыжков.
Сразу заметил отверстие. Оно было ясно видно.
     - И могли сами погибнуть вместе со мной.
     - Странное рассуждение!  -  сказал Пайчадзе.  -  Не мог я не пытаться
спасти вас. Был бы убийцей.
     - Больше того,  - сказал Камов. - Когда он перенес меня на корабль, я
долго не  приходил в  сознание.  Время пребывания на Луне истекало.  Арсен
Георгиевич закончил сбор образцов.  Он  несколько раз выходил из  корабля,
рискуя жизнью.
     - А вы бы не сделали так? - спросил Пайчадзе.
     - Положим, сделал бы, - рассмеялся Камов.
     - Но все же ваше поведение было неблагоразумно.
     Даже Белопольский не мог не улыбнуться.
     - Я нигде не читал о том,  что вы были ранены на Луне,  - сказал я. -
Почему вы умолчали об этом?
     - Из  осторожности!  -  ответил Камов.  -  Мы боялись,  что если этот
случай станет известным, нам не разрешат третьего космического рейса.
     - Не думаю, - сказал Белопольский. - Мало ли что может случиться. Это
не причина прекращать исследование Вселенной.
     Мы долго не расходились в это утро (утро,  конечно, только по часам),
делясь воспоминаниями,  говоря о будущем развитии звездоплавания и о нашем
полете.  Астрономические наблюдения,  до  этого дня  не  прекращавшиеся на
корабле ни на одну минуту, были как будто забыты.
     Прошло часа три, и все вошло в обычные рамки. Белопольский и Пайчадзе
занялись  наблюдениями.   Камов  принял  дежурство  у   пульта.   Праздник
закончился.
     Но судьба захотела, чтобы этот день ознаменовался еще одним событием.
Произошла встреча,  которая чуть не погубила наш корабль, хотя и доставила
большое  удовлетворение  нашим   ученым  товарищам.   Осуществилась  мечта
астрономов Земли,  -  сказал Пайчадзе, когда все уже кончилось. - На такое
счастье даже в  мыслях не  смели рассчитывать.  Теперь я  самый счастливый
астроном.
     - Я тоже!  -  отозвался Белопольский. На его всегда хмуром лице сияла
улыбка,  а голос звучал непривычно мягко.  - Теперь мне уже нечего желать.
Кроме Марса разумеется, - прибавил он.
     Для  меня  также  это  событие  было  исключительно  интересно.   Моя
коллекции   снимков   обогатилась   изумительными,   уникальными  кадрами.
Благодаря  тому,  что  я  всегда  держал  мои  аппараты  в  полной  боевой
готовности,  мне удалось заснять всю эту необычайную, почти фантастическую
встречу от начала до конца.
     - Не будь вас,  сказал Камой, - мы, вероятно, не успели бы сделать ни
одного  снимка.  Это  было  бы  большим  ущербом для  науки.  Помните,  вы
сомневались,  оправдает ли  ваша  работа участие в  полете?  Одним  только
сегодняшним днем ваше присутствие на корабле оправдано.
     Едва  не  ставшая  роковой,  встреча  произошла в  двадцать один  час
пятнадцать минут.  Я только что собрался удалиться в каюту на отдых, когда
неожиданно  сработал  автомат  радиопрожектора.   Дробный  звон   наполнил
звездолет,  и  сердце  невольно  сжалось  от  сознания  близости  внезапно
возникшей неведомой опасности.
     С  самого отлета с  Земли еще ни  разу не раздавался на нашем корабле
грозный сигнал.
     Стремительно пролетел мимо меня Камов и кинулся к пульту.
     Я  не  бросился за  ним,  а  остался там,  где  меня застала тревога.
Пайчадзе,  находившийся в  этот момент у окна застыл на месте,  не спуская
глаз с  командира.  Мое тело напряглось в  ожидании команды,  в готовности
немедленно выполнить ее, какова бы она ни была.
     Но никакой команды не последовало.
     Корабль  неожиданно вздрогнул,  и  меня  с  силой  бросило на  стену.
Страшный грохот тугой волной ударил в уши. Мысль о катастрофе мелькнула на
короткую секунду,  а  в  следующую я уже понял,  что случилось:  Камов без
предупреждения включил один из двигателей. Впервые я без шлема услышал его
работу.
     К  счастью  для  нас,  чудовищный грохот  продолжался не  более  пяти
секунд.   Снова  настала  тишина,  и  я  почувствовал  себя  свободным  от
неожиданной тяжести.  У  меня кружилась голова и сильно звенело в ушах.  Я
видел у пульта сосредоточенно-серьезное, но спокойное лицо Камова и понял,
что неведомая опасность миновала.
     - К  левым окнам!  -  крикнул Сергей Александрович.  -  Мельников,  к
съемке! - И прильнул к перископу.
     Я бросился к киноаппарату, вмонтированному в левую стенку корабля, и,
еще ничего не понимая,  молниеносно открыл объектив и включил ленту. Затем
с лихорадочной быстротой схватил переносную камеру и открыл "свое" окно.
     Сначала я  ничего не  увидел.  Как всегда,  темная бездна была усеяна
бесчисленными точками немигающих звезд. Все было как всегда.
     Но  вот  впереди  нас  из-за  борта  корабля  начала  выступать  ярко
освещенная  изломанная  линия  края  какого-то  исполинского предмета.  Он
быстро  увеличивался в  размерах,  вырастая на  глазах,  и,  казалось,  со
страшной быстротой несся прямо на корабль.
     Я видел причудливые нагромождения скал, острые скалы, глубокие черные
трещины -  сверкающую в лучах солнца колоссальную гору,  готовую раздавить
маленький звездолет, который бесстрашно мчался ей навстречу.
     Момент -  и  бесформенная глыба поравнялась с  окном корабля,  закрыв
собой все видимое пространство.  До  нее было так близко,  что,  казалось,
стоило протянуть руку,  чтобы дотронуться до светло-серой поверхности,  по
которой,  прыгая на выступающие скалы и проваливаясь в глубокие ущелья,  с
молниеносной быстротой промчалась тень нашего корабля.
     Показался неровный,  ломаный край,  и  вся  масса как  бы  растаяла в
пространстве позади нас.  Видение исчезло с непостижимой быстротой.  Снова
спокойно  сверкала  звездная  глубина   мира.   Необъятная  пустота  вновь
распахнулась вокруг корабля,  и казалось, что и не было никогда уродливого
обломка, промчавшегося мимо и едва не прекратившего наш космический рейс.
     Все заняло не больше двадцати секунд.
     Ошеломленный  и  даже,  пожалуй,  немного  испуганный,  я  машинально
остановил аппарат. Снимать больше было нечего.
     Камов глубоко вздохнул. Его лицо было очень бледно. Он вынул платок и
усталым движением вытер лоб.
     - Что это было? - тихо спросил я Арсена Георгиевича.
     - Астероид. Одна из карликовых планеток, неизвестная астрономам.
     - Мы первые увидели ее, и... так близко, - прошептал Белопольский.
     - На подобную встречу был один шанс из миллионов,  -  сказал Камов, -
но  я  никогда не  прощу  себе  моего  самоуверенного заявления,  что  она
невозможна.
     - Зачем так говорить?  -  нахмурился Пайчадзе.  - Опасаться встречи с
астероидом надо за  орбитой Марса.  Там главный пояс.  Вблизи орбиты Земли
они редки.  То, что произошло сейчас, совершенно исключительный, редчайший
случай.
     - Но этот редчайший случай мог стоить вам жизни, - сказал Камов.
     - И  вам  также,  -  вмешался Белопольский.  -  Предупредить подобное
столкновение  современная  техника  еще  не  в  состоянии.   Если  бы  оно
произошло, то никто не был бы виноват.
     Камов молчал несколько секунд.
     - Вы,  конечно,  правы,  - сказал он. - Я виню себя только в том, что
говорил о невозможности встречи.  Это полезный урок, и не только нам, но и
всем звездоплавателям будущего. Кто дежурит у пульта?
     - Я, - ответил Белопольский.
     - Продолжайте дежурство!
     И с этими словами Камов покинул обсерваторию.
     - Вы  собирались отдохнуть?  -  обратился ко  мне Пайчадзе,  когда за
командиром корабля закрылась дверь. - Идем вместе. На сегодня хватит.
     Войдя в каюту,  мы удобно расположились в своих сетках по обе стороны
круглого окна.
     - Я все думаю о фразе Константина Евгеньевича, - сказал я. - Помните,
он говорил,  что современная техника не в состоянии предотвратить подобное
столкновение.  Но разве невозможно соединить радиопрожектор с каким-нибудь
автоматом,   который  бы   изменил  полет   корабля  в   случае  появления
препятствия, снабдить корабль подобием автопилота?
     - Такого прибора нет, - ответил Пайчадзе. - Что возможно на самолете,
невозможно на  космическом корабле.  Не  забывайте -  мы летим по инерции.
Двигатели не  работают.  Чтобы изменить направление полета,  надо включить
их.  Предварительно рассчитать, столкнется появившееся тело с кораблем или
нет,  в  какую сторону надо повернуть корабль,  никакой автомат не  может.
Пока не может, - прибавил он. - В будущем такой аппарат будет.
     - Об   этом  я   не   подумал.   Остается  радоваться,   что   случай
благоприятствовал нам.
     - "Случай"!  -  повторил Пайчадзе.  - У нашего командира верный глаз,
твердая рука.  В момент встречи я наблюдал один объект  прямо  впереди  и,
когда  появилась  эта  маленькая планетка,  заметил ее сразу после сигнала
тревоги.  Она находилась правее и выше линии нашего полета. Было неизбежно
столкновение. Ее траектория пересекала путь корабля. Любой на месте Камова
свернул бы в сторону,  но Сергей  только  затормозил  корабль,  настолько,
чтобы  пропустить  планету  перед  носом  звездолета.  Нужен  безошибочный
глазомер и большое хладнокровие, чтобы решиться на такой маневр. Учтите, -
у него не было ни одной секунды на размышление.
     Арсен Георгиевич говорил внешне спокойно,  но я обратил внимание, что
он  назвал Камова по имени.  Это происходило только тогда,  когда Пайчадзе
бывал сильно взволнован.
     - На каком расстоянии от планеты мы пролетели?
     - Не больше шестисот метров.
     Только сейчас я  понял  всю  величину опасности,  которой избежал наш
корабль.
     - При таком маленьком расстоянии планета могла притянуть нас к  себе,
- сказал я.
     - При скорости корабля,  -  ответил Пайчадзе,  -  этот крохотный член
солнечной системы не мог оказать никакого действия.  Корабль не отклонился
от  своего пути  ни  на  один  миллиметр.  Даже  тело величиной с  Луну не
повлияет  заметно  на  звездолет,  летящий  со  скоростью двадцати  восьми
километров в секунду. А такая крошка и подавно.
     - Хороша крошка! - сказал я, вспомнив исполинскую глыбу.
     Пайчадзе засмеялся.
     - В астрономии,  -  сказал он,  - Земля считается маленькой планетой.
Астероид диаметром не больше тридцати километров - совсем пылинка. Но, как
ни  мала эта планетка,  меня удивляет,  что она еще не открыта.  Ее орбита
близка к орбите Земли.
     - На ней не написано название,  - сказал я. - Может быть, это одна из
тех, которые известны на Земле.
     Я спохватился,  когда увидел,  как сдвинулись брови Пайчадзе, но было
поздно: фраза уже вылетела.
     - Извините,  Арсен Георгиевич!  -  поспешил я сказать.  -  Я пошутил.
Признаюсь, что шутка неудачна.
     - Пояс  астероидов,  -  сказал  он,  словно не  слышал моих  слов,  -
расположен между  орбитами  Марса  и  Юпитера.  Есть  предположение -  там
когда-то   находилась  большая  планета,   но   по   неизвестным  причинам
раскололась на части.  Малые планеты -  обломки одной большой.  Сегодня мы
видели такую  планету с  близкого расстояния и  могли убедиться,  что  это
обломок,  а не самостоятельно образовавшееся тело.  В этом - случае оно бы
имело шаровидную форму. Теория образования астероидов как обломков большой
планеты подтверждается.  Это  очень  важный результат сегодняшней встречи.
Как я  сказал,  пояс астероидов расположен между орбитами Марса и Юпитера,
но  есть астероиды,  которые выходят за  эти  пределы.  В  настоящее время
известны орбиты трех тысяч пятисот двадцати малых планет.  При  подготовке
экспедиции  возможность  встречи  была  учтена.  Были  произведены расчеты
местонахождения  каждого  известного  (он   подчеркнул  это   слово)   нам
астероида,  орбиту которого мог пересечь корабль.  Ни с одним мы не должны
встретиться.  Выходит,  виденный обломок -  малая планета,  неизвестная на
Земле.
     Он искоса взглянул на меня и улыбнулся обычной ласковой улыбкой.
     - Астрономия -  точная наука,  -  сказал он.  - Спокойной ночи, Борис
Николаевич!




     27 декабря 19... года.
     Марс!..
     Каким далеким и недостижимым казался он там, на Земле!
     И вот мы на Марсе!
     Марс!.. Хочется без конца повторять это слово!
     За  окнами корабля раскинулась ночь.  Первая ночь для  нас  за  шесть
месяцев!
     Солнца не видно.  Оно зашло за линию горизонта совершенно так же, как
это происходит на Земле.
     Заход  Солнца!  Такое простое,  такое знакомое явление показалось нам
необычайным  и  полным  таинственного  смысла.  Небольшое  и  холодное,  в
сравнении с  нашим,  "земным".  Солнцем,  оно  бросило  последние лучи  на
неподвижный звездолет и  скрылось.  Алмазная  россыпь  звезд  в  привычных
сочетаниях знакомых с детства созвездий покрыла не по-земному темное небо.
Песчаная пустыня,  заросли  голубовато-серых  растений и  неподвижные воды
озера, на берегу которого опустился корабль, погрузились в мрак.
     Завтра, с восходом солнца, мы выйдем из звездолета. Завтра!
     Камов  приказал  нам  отдыхать.   Арсен  Георгиевич  спит  в  гамаке,
подвешенном между окном и  дверью.  Я  сижу  на  своей постели.  Сна  нет!
Возбужденные нервы надо чем-то успокоить.
     Дневник - старое, испытанное средство.
     Опишу прибытие на Марс.
     ...Наш замечательный звездолет явился в  ту  точку пространства,  где
была назначена встреча, в точно рассчитанное время.
     Приближаясь,  мы  видели Марс,  ярко освещенный солнцем,  почти прямо
впереди себя и  могли день за  днем наблюдать его  постепенное увеличение.
Планета не была оранжево-красного цвета, какой я привык видеть ее с Земли.
Из окон корабля она выглядела оранжево-желтой.
     Сначала я  предполагал,  что  причиной этого является скорость нашего
корабля,  но Пайчадзе объяснил мне,  что эта скорость недостаточна,  чтобы
вызвать заметное укорочение световых волн, даже идущих к нам навстречу.
     - Чтобы красный цвет мог показаться желтым,  -  сказал он, - скорость
корабля должна быть в пятьсот раз больше. Тогда длина волны красного цвета
укоротится и станет длиной волны желтого;  вызовет в глазу соответствующее
восприятие.  Это может случиться с  одиночной спектральной линией,  а Марс
дает непрерывный спектр.
     - Но почему же его цвет так изменился? - спросил я.
     - Этот  вопрос  стоит  и  передо  мной.  Вероятно,  потому,  что  нет
атмосферы за окнами корабля. Когда я найду объяснение, сообщу его вам.
     Мы находились в обсерватории вдвоем, Камов и Белопольский отдыхали.
     Я  пристально вглядывался в  маленький,  но  уже отчетливо очерченный
диск планеты.
     Крохотный шарик,  как мне казалось, заметно для глаз приближался. Что
ждет нас там, у конечной цели нашего долгого пути?..
     - Как вы думаете, - спросил я, - есть на Марсе разумные существа?
     - На  такой  вопрос можно ответить только одно:  наука не  занимается
гаданием. Никаких признаков разумных существ не замечено.
     - А как же каналы?
     Он пожал плечами.
     - Скиапарелли,  открывший на  Марсе  тонкие  прямые линии,  назвал их
"каналь".   По-итальянски  это  значит:  "пролив",  необязательно  имеющий
искусственное происхождение. Отсюда это недоразумение. Тонкие прямые линии
видны с  Земли.  Мы  их  фотографируем.  Нет  оснований считать,  что  это
результат сознательной деятельности.  Сейчас,  близко  от  Марса,  я  этих
каналов совсем не вижу.
     - Как так?
     - Очень просто. Сначала они были видны в телескоп корабля все ясней и
отчетливей.  А  когда мы  приблизились,  тонкие линии начали расплываться,
стали тускнеть. Потом они совсем исчезли.
     - Выходит, что они только обман зрения?
     - Скорей  не  зрения,  а  расстояния.  Но  должна быть  причина такой
иллюзии.  Противники Скиапарелли и  Лоуэла  считали,  что  каналы -  обман
зрения, вызванный расстоянием. Возможно, они были правы.
     Мне  показалось,  что  Арсену  Георгиевичу неприятна эта  тема,  и  я
перевел разговор на другое.  Может быть,  удастся разрешить загадку, когда
мы будем на Марсе.
     Спуск ничем не отличался от такого же спуска к Венере. Только не было
облаков,  которые тогда закрывали от  нас  поверхность планеты.  Атмосфера
Марса была чиста и прозрачна.
     Так же,  как и сто четыре дня тому назад, были включены двигатели для
торможения.  Экипаж находился на своих местах -  Пайчадзе и Белопольский у
приборов, я у своего окна, Камов за пультом.
     Марс быстро увеличивался, и казалось, что он стремительно надвигается
на  корабль.  Шаровая  поверхность планеты постепенно исчезала из  глаз  и
превращалась в  вогнутую,  как гигантская чаша.  По  мере приближения края
этой чаши опускались, раздвигаясь все шире и шире, и, когда корабль был на
высоте тысячи километров, скрылись за линией далекого горизонта.
     Мы  находились над бесконечной равниной.  Нигде не замечалось никаких
возвышенностей.  Ровная  желтовато-бурая  поверхность  с  редкими  темными
пятнами.
     Пустыня! - сказал Камов.
     Я испытывал неприятное чувство разочарования.
     Почему?  Чего я ожидал?.. Выводы современной науки не оставляли места
иллюзиям. Я это знал. И все же был глубоко разочарован.
     Странно  устроен  человек!  Во  всех  уголках  Вселенной ему  хочется
поселить разумные существа, похожие на него самого.
     Потерпев  неудачу  с  Венерой,  я  перенес  свои  ожидания  на  Марс.
Населенность планеты  казалась  мне  несомненной.  В  памяти  вставали все
существа -  от уродливых пауков Уэллса до высоко развитых обитателей Марса
Алексея Толстого,  - все образы, которыми населило эту загадочную "красную
планету" воображение многочисленных авторов фантастических романов.
     И вот корабль,  расправив широкие крылья,  летит над мертвой,  унылой
пустыней...
     Какой контраст с Венерой!
     Там,  на  сестре Земли,  несутся высокие валы  океана.  Грозовые тучи
обрушиваются вниз могучими потоками ливней.  Ослепительные молнии бороздят
небо. Гигантские леса, высокие горы и жизнь... жизнь, еще бессознательная,
слепая, но с юной силой пробивающая себе путь в будущее. А здесь?..
     Корабль опустился на высоту одного километра, и в бинокль хорошо были
видны все подробности.  Песок... песок... и изредка голубовато-серые пятна
каких-то растений.
     Мы летели в сторону,  обратную вращению планеты, то есть на запад, со
скоростью  шестисот  километров  в  час.   Характер  местности  постепенно
менялся.   Все  чаще  появлялись  обширные  пятна  растительности.   Почва
постепенно  опускалась,  и  вскоре  мы  оказались  на  высоте  около  трех
километров.
     Песчаная пустыня  исчезла.  Под  нами  был  сплошной ковер  неведомых
растений. Ни одного дерева, ни одного крупного куста.
     Неожиданно блеснуло небольшое озеро.  Потом они  стали попадаться все
чаще.  Неужели мы летим к морю?..  Но нет! Через два часа мы опять увидели
уже знакомую песчаную пустыню.
     - Сергей  Александрович!  -  сказал Белопольский.  -  По-моему,  надо
вернуться и опустить корабль где-нибудь в районе озер.
     - Посмотрим,  что будет дальше. Мы видели только незначительную часть
местности. Такие впадины должны еще встретиться.
     Слова нашего капитана подтвердились только через четыре часа. Все это
время  мы  видели  одну  и  ту  же  картину -  бесконечную унылую пустыню.
По-видимому,  на Марсе совершенно не было ни гор, ни даже холмов. Виденная
нами  впадина  имела  незначительную  глубину  при   ширине  более  тысячи
километров и никак не могла изменить впечатление,  что поверхность планеты
гладка,  как бильярдный шар.  Возможно,  что в  давно прошедшие времена на
Марсе были горы,  но неустанная работа ветров и дождей, которые тоже могли
быть когда-то,  сгладила и  выровняла их так,  что к настоящему времени не
осталось ни малейшего следа былых возвышенностей.
     Солнце медленно опускалось к горизонту.  Скоро наступит ночь. Ночь на
чужой планете.
     Чужой? Но кому же принадлежит она?..
     Ни  малейших признаков живых существ мы  не видели.  Но,  может быть,
там,  где низко по "земле" стелются еще незнакомые нам растения, таится от
наших глаз жизнь обитателей Марса.  Это мы узнаем,  когда корабль будет на
поверхности.
     - Мы должны опуститься до наступления ночи, - сказал Камов.
     На  исходе  седьмого  часа  полета  появились признаки близости новой
впадины.   Все  больше  и  больше  попадалась  растительность  оазисов  на
желто-буром  фоне  пустыни.  Потом  местность стала понижаться,  появились
озера.
     Солнце стояло уже  совсем низко  над  горизонтом,  когда Камов принял
решение прекратить полет.
     Скорость  стала   замедляться.   Корабль   описывал  широкие   круги,
постепенно опускаясь все ниже и  ниже.  Гул двигателя становился все тише.
Мы почувствовали содрогание корпуса корабля.
     Наступила решительная и самая опасная минута полета.  Звездолет весом
в  десятки тонн,  на  малой  скорости,  с  трудом  держался в  разреженной
атмосфере Марса. Каждую секунду он мог рухнуть вниз.
     Камов не  отрывал глаз от  перископа.  Его  руки уверенно оперировали
рукоятками и кнопками пульта.
     Вот мы уже в пятидесяти метрах от поверхности.
     Внезапно скорость увеличилась.  Притяжение планеты преодолело инерцию
полета.   Планируя  на  крыльях,  корабль  плавно  пошел  вниз.  Двигатель
прекратил работу.  Раздался скрежещущий звук. За стеклами окон заклубились
тучи песчаной пыли,  и  космический корабль,  пролетевший более четырехсот
сорока миллионов километров межпланетного пространства, остановился.
     Мы достигли цели. Мы на Марсе!..
     В едином порыве мы все бросились друг к другу и горячо обнялись.
     - Сергей Александрович!  - спросил Пайчадзе. - Когда вы думаете выйти
из звездолета?
     - Только с наступлением утра, - ответил Камов.
     - На какой широте мы находимся?
     - Примерно на экваторе.
     Значит, ночь продлится целых двенадцать часов. (Сутки на Марсе только
на тридцать семь с  половиной минут длиннее,  чем на Земле.) Как ни трудно
было ожидать так долго,  но  никому их  нас не  пришло в  голову спорить с
нашим командиром.  Все понимали,  что им руководит чувство ответственности
за нас и за судьбу всей экспедиции. Кто знает, что ожидает нас за стенками
корабля,  на  чужой  земле?  Быть  может,  под  низкими растениями ползают
неведомые  звери  -   ящеры  или  другие  неизвестные  на   нашей  планете
пресмыкающиеся.  Выходить из корабля в темную,  таящую опасности ночь было
неразумно.
     А  она уже наступила.  Быстро,  как бывает в тропиках,  день сменился
ночью.
     - Доказательство,   что   мы   действительно  находимся  недалеко  от
экватора, - заметил Пайчадзе.
     - Лучше всего,  -  сказал Камов, - разойтись по каютам и отдохнуть до
утра.  Завтра  предстоит нелегкий труд.  Правда,  сила  тяжести  на  Марсе
меньше,  чем на Земле, физическая работа будет легче, но мы все успели уже
отвыкнуть от нее.
     Я отправился за Пайчадзе в нашу каюту. Движения были легки, и во всех
членах тела чувствовалась какая-то необычайная сила.  Причина этой иллюзии
заключалась в слабом притяжении Марса. Передвигаться по кораблю было очень
неудобно.   Его   переходы  и   небольшие  круглые  люки-двери   не   были
приспособлены для "весомых" условий.
     В каюте только шкаф занимал, относительно нас, естественное, "земное"
положение.  Глядя на стол,  прикрепленный ножками к боковой стене,  трудно
было поверить,  что совсем недавно я сидел за ним с полным комфортом. Наши
постели-сетки,  в  которых так удобно и мягко спалось,  висели по сторонам
окна,  недосягаемые и  бесполезные для  нас,  ставших  такими  тяжелыми  и
неповоротливыми.  Вместо них  в  каюте  висели два  гамака,  в  которые мы
забрались не без труда, посмеиваясь друг над другом.
     Арсен  Георгиевич  решительно  отказался  от  разговора  и,  улегшись
поудобнее, тотчас же закрыл глаза.
     Сейчас он крепко спит,  а я кончаю свою запись.  Она получилась очень
короткой, но все основное записано.
     Завтра примемся за работу.  Программа составлена еще на Земле и имеет
три варианта, в зависимости от того, что мы найдем на этой планете. Боюсь,
что придется сократить даже самый последний вариант,  рассчитанный на  тот
случай,  если Марс окажется совершенно необитаемым.  Судя по тому,  что мы
видели  из  окон  корабля,  планета  -  сплошная пустыня.  Собрать образцы
растений недолго.  Завтрашний день будет посвящен подготовке,  а  затем мы
совершим четыре  экскурсии с  целью  исследования местности в  радиусе ста
километров от  стоянки звездолета.  Первую совершат Камов  и  Пайчадзе,  а
следующие -  Белопольский и я.  Такой порядок - был установлен потому, что
на  корабле всегда  должен  оставаться Камов  или  Белопольский,  а  также
кто-нибудь  из  наших  астрономов,  на  случай,  если  участники экскурсии
погибнут.  Корабль при всех обстоятельствах должен вернуться на Землю. Это
наш долг перед наукой!
     Дне  трети нашего пути пришли благополучно.  Будем надеяться,  что  и
последняя треть пройдет так же!




     10 июля 19... года звездолет Чарльза Хепгуда, готовый к старту, стоял
на  специально  построенной  для  него  площадке  в центре обширного ноля,
выбранного Xепгудом для ракетодрома.
     В последние дни перед стартом американская пресса подняла большой шум
вокруг  полета  на  Марс.   Хепгуд  с   трудом  спасался  от  бесчисленных
корреспондентов.
     Бейсон в своих многочисленных статьях,  посвященных полету, всю честь
предоставлял одному Хепгуду,  и  честолюбивый конструктор испытывал к нему
за  это  большую симпатию.  Это  не  мешало ему подсмеиваться над Ральфом,
который   с   присущим  ему   апломбом  не   стеснялся  писать   о   науке
звездоплавания,  пичкая читателей таким вздором,  что Хепгуд с недоумением
пожимал плечами, не понимая, как могли редакторы пропускать такую чушь.
     - Наш полет сейчас в  моде,  -  говорил Бейсон.  -  Почему вы сами не
пишете? Публика хочет читать о звездоплавании.
     - У меня нет времени, - отвечал Хепгуд.
     Он  с  головой ушел в  подготовку рейс?..  Чем  ближе был назначенный
день,   тем   сильнее  захватывала  его   чисто  спортивная  предстартовая
лихорадка.
     10  июля огромные толпы народа плотной стеной окружили поле с  самого
утра. Местность вокруг ракетодрома была мало заселена, и подавляющую часть
толпы составляли те,  кто приехал из различных городов страны, не исключая
даже Нью-Йорка и Вашингтона, чтобы присутствовать при старте звездолета.
     Во многих местах реяли американские флаги,  привезенные патриотически
настроенными зрителями.  Конная полиция следила за порядком,  не подпуская
любопытных близко к кораблю.
     Старт был назначен на восемь часов утра.
     Спортивные комиссары,  специально приглашенные Бейсоном,  в последний
раз  осмотрели  печати,   наложенные  на  приборы  пульта  управления,  и,
простившись с обоими звездоплавателями, покинули корабль.
     Хепгуд и  Бейсон остались одни.  Оба были одеты в  резиновые костюмы,
так как предстояло погрузиться в  воду,  чтобы ослабить вредное влияние на
организм пятикратного увеличения тяжести  при  взлете,  ускорение которого
должно было составить пятьдесят метров в секунду за секунду.
     Хепгуд   наглухо   закрыл   двери.   Звездоплаватели   находились   в
единственной тесной каюте,  загроможденной баллонами, резервуарами жидкого
кислорода  и  прочим  имуществом  экспедиции.  Свободного места  почти  не
оставалось.
     Хепгуд посмотрел на часы.
     - Ложитесь! - сказал он.
     Бейсон  нерешительно поднес  к  голове резиновую маску,  продолжая со
страхом смотреть на длинный алюминиевый ящик, неприятно похожий на гроб.
     - Но если с вами что-нибудь случится,  -  сказал он,  -  как я вылезу
оттуда?
     - Если со мной что-нибудь случится,  то вам и  незачем будет вылезать
из ящика,  -  ответил Хепгуд.  - Не все ли равно, как умереть? Без меня вы
все равно погибнете, так как управлять звездолетом не умеете.
     Бейсон тяжело вздохнул и  покорно надел маску.  Всеми силами стараясь
побороть страх,  он с помощью Хепгуда влез в ящик.  Он слышал,  как Хепгуд
соединил шланги подачи воздуха,  завинтил крышку ящика,  почувствовал, как
вода наполнила его "гроб".
     Итак,  он замурован и не сможет сам выбраться отсюда. Воздуху, как он
знал,  хватит на сорок минут,  и если его не вытащат к этому сроку,  то он
неизбежно задохнется.
     А мало ли что может случиться с Хепгудом.  Вдруг он потеряет сознание
или просто забудет о своем спутнике...
     А может быть, этот человек намеренно захочет погубить его? Так легко,
по возвращении на Землю,  придумать какую-нибудь историю,  чтобы объяснить
причину его смерти.  Кто сможет проверить?  И вся честь полета, все выгоды
достанутся на  долю одного Хепгуда.  Как  он  раньше не  подумал об  этом?
Конечно,  именно так и  случится!  Почему Хепгуд не стучит в крышку ящика,
чтобы узнать,  все  ли  в  порядке,  как они об  этом договорились?  Стоит
закрыть кран воздухопровода -  и  все  сразу закончится...  Вот уже дышать
становится все  труднее...  Журналист заметался в  тесном  ящике,  пытаясь
выбраться. Но тут он услышал три четких удара по крышке.
     Условный стук! Нет, воздух хорошо проходит... Дышать легко...
     Стук повторился. Бейсон поднял руку и ответил тремя ударами.
     Убедившись,  что со спутником все в порядке,  Хепгуд проверил, плотно
ли закрыта крышка,  и поспешно стал готовиться к старту:  еще раз проверил
исправность шлангов,  подающих воздух в  ящик,  где лежал Бейсон и  в  его
собственный,  стоявший рядом; осмотрел провода, с помощью которых пустит в
ход двигатель. Все было в полной исправности.
     Он  надел маску,  соединил ее  с  резиновым костюмом,  плотно затянув
герметический воротник. Потом влез в ящик и соединил шланги воздухоподачи.
Завинтив изнутри крышку, впустил воду.
     Все было готово к отлету.
     Сквозь очки маски он  видел светящийся циферблат часов на своей руке.
Оставалось еще две минуты.
     Хепгуд был совершенно спокоен. Об опасностях, грозящих при старте, он
не хотел думать. Цель, которой он посвятил свою жизнь, была достигнута. Он
отправлялся в  межпланетный полет.  Все остальное исчезло из его сознания.
Если  произойдет катастрофа,  он  не  должен  остаться живым.  Победа  или
смерть! Третьего исхода для него не было...
     Осталась одна минута.
     Он вспомнил о Камове.  Его соперник летит сейчас далеко от Земли,  не
подозревая, что звездолет Хепгуда ринется за ним, что этот звездолет будет
на Марсе раньше его...
     Пора!
     Твердой рукой Хепгуд нажал кнопку.
     Мучительно медленно тянулось время...
     Сто семьдесят дней пути, - дней, ничем не отличающихся друг от друга,
полных томящего безделья, - шли один за другим с одуряющей монотонностью.
     Сознание  необычайности  положения,  грандиозная  картина  Вселенной,
развернувшаяся за окнами ракеты, быстро утратили остроту новизны.
     Делать было почти нечего.  Ракета летела по извечным законам небесной
механики и  должна была домчать их  до цели,  если не произойдет встречи с
каким-нибудь крупным метеоритом,  который они не успеют заметить. Впрочем,
Хепгуд не верил, что такая встреча может произойти.
     Он  добросовестно вел наблюдения по программе,  составленной для него
американскими астрономами, но отсутствие практических навыков сказывалось.
Он сам понимал, что его работа неполноценна.
     Все чаще и чаще он думал,  что допустил большую ошибку,  взяв с собой
Бейсона вместо одного из  тех  ученых,  которые настойчиво просили его  об
этом. Здесь, на ракете, несущейся в пустоте Вселенной, вдали от Земли, его
тщеславное желание ни с  кем не делить славы первого человека,  достигшего
Марса,  казалось ему мелким и  даже бессмысленным.  Разве не сохранял он в
любом  случае  славу  конструктора  и  командира  ракеты?  Какая  разница,
находится ли  здесь с  ним  журналист или  какой-нибудь ученый?  Очевидно,
никакой.
     Ошибка, непоправимая ошибка!
     С  Бейсоном им не о чем было говорить.  Слишком велика была разница в
умственном развитии,  научном кругозоре,  просто в  характерах.  Журналист
отправился в  полет исключительно ради славы и  денег.  Все,  что касалось
науки, его совершенно не интересовало.
     Молодой корреспондент "Нью-Йорк  Таймс" скучал еще  больше,  чем  его
спутник. Тот мог хоть чем-нибудь заняться, а Бейсону было абсолютно нечего
делать.  Он перечитал по два раза все взятые с собой книги, старался спать
как можно дольше,  а все остальное время уныло смотрел в круглое окно.  Но
за ним всегда открывалась одна и  та же картина звездного мира.  Для обоих
полет превращался в пытку.
     Но  всему  приходит  конец.  Наступил  последний  день  пути.  Ракета
приближалась к  цели.  Хепгуд объяснил Бейсону,  что он  должен делать при
спуске.
     - Когда торможение прекратится, вы по моей команде откроете парашют.
     - Хорошо! - ответил Бейсон. - А как вы будете тормозить ракету?
     - У нас один двигатель,  -  ответил Хепгуд.  - Мы не можем произвести
торможение с  его помощью.  Придется воспользоваться трением об  атмосферу
планеты.  Если мои расчеты правильны,  а я в них не сомневаюсь, это займет
двенадцать часов и потребует от меня огромных усилий.
     Ракета пролетела мимо Марса, слегка коснувшись его атмосферы, точно в
два  часа 28  декабря,  как  это  и  было рассчитано Хепгудом,  и,  описав
полукруг,  снова  миновала планету,  но  уже  с  другой стороны.  Заход за
заходом по сильно вытянутой спирали, каждый раз погружаясь в атмосферу все
глубже и  глубже,  делал Хепгуд,  гася трением космическую скорость своего
звездолета.  Последние круги ракета уже и  не вылетала из газовой оболочки
Марса.  Когда скорость упала до тысячи километров в  минуту,  Хепгуд решил
прекратить полет.  Нагревшийся корпус поднял температуру внутри корабля до
пятидесяти  градусов,   и  оба  звездоплавателя  чувствовали,  что  больше
выносить такой жар они не  в  состоянии.  Опасаясь,  что он может потерять
сознание  и  этим  погубить  себя  и  Бейсона,  Хепгуд  направил ракету  к
поверхности планеты, до которой было около пяти километров. Он рассчитывал
успеть  совершить  посадку  до  захода  солнца,   которое  в  этот  момент
находилось уже низко над горизонтом.
     - Парашют! - крикнул он Бейсону.
     Наступила решающая минута. Выдержит ли парашют?
     Хепгуд почувствовал резкий толчок.  Над  ракетой раскрылся гигантский
шелковый зонт. Скорость сразу уменьшилась. Парашют выдержал.
     Обливаясь потом,  до боли стиснув зубы, Хепгуд с огромным напряжением
удерживал  звездолет  от   вертикального  снижения,   используя  все  свое
искусство пилотирования.
     Когда до "земли" оставалось не более полукилометра внезапно наступила
темнота.  Солнце исчезло за линией горизонта,  и  по быстроте,  с  которой
настала ночь, Хепгуд понял, что они находятся на марсианских "тропиках".
     Приходилось садиться вслепую.  Угрожала опасность угодить в  одно  из
озер,  о глубине которых Хепгуд не имел никакого представления.  Но выбора
не  было.  Ракета  быстро опускалась.  Сильный удар...  звон  разбившегося
прибора на  щитке управления...  испуганный крик  Бейсона...  и  звездолет
остановился. Они были на Марсе.
     Хепгуд  инстинктивно посмотрел  на  часы.  Тринадцать часов  тридцать
четыре минуты. Он повернулся к Бейсону.
     - Запишите!  - сказал он хриплым от волнения голосом.  - В тринадцать
часов тридцать  четыре  минуты  по  вашингтонскому  времени  (Читателю  не
следует  забывать,  что  вашингтонское  время отличается от московского на
семь часов.  13 часов в Вашингтоне соответствуют 20 часам  в  Москве.)  28
декабря 19...  года американский звездолет конструкции Чарльза Альджернона
Хепгуда, под его управлением, достиг планеты Марс.
     - С   экипажем,   состоящим   из   означенного  Чарльза   Хепгуда   и
корреспондента  газеты  "Нью-Йорк  Таймс"  Ральфа  Бейсона,   -  подхватил
журналист. - Но это еще полпобеды. Надо выйти из ракеты и ступить ногой на
почву планеты, чтобы закрепить за нами первенство. Русский звездолет может
явиться в любую минуту.
     - Если он уже не явился,  - прошептал Хепгуд, но так, чтобы Бейсон не
мог его слышать.
     - Скорее, Чарльз!
     Журналист с лихорадочной быстротой доставал фотоаппарат.
     Хепгуд знал,  что он хочет делать. Они с возможной быстротой сняли со
щита часы, запечатанные на Земле специальной комиссией. Циферблат, который
показывал  не   только  время,   но  и   числа  месяца,   было  необходимо
сфотографировать  вне  звездолета,   чтобы  привезти  с  собой  бесспорное
доказательство времени  прибытия  ракеты  на  Марс.  Фотоаппарат тоже  был
опечатан.
     Захватив  с  собой  кислородные  маски,  часы,  фотоаппарат и  мощную
магниевую лампу, оба пролезли в узкую выходную камеру звездолета.
     Когда внутренняя дверь была герметически закрыта, Хепгуд сказал:
     - Выходить из  ракеты  на  незнакомую почву  в  полной  темноте очень
неблагоразумно.
     - Оставайтесь!  -  ответил Бейсон.  -  Я выйду один.  Я не хочу из-за
вашей трусости терять все плоды полета.
     - Открывайте! - повелительно крикнул он, видя, что Хепгуд колеблется.
     Щелкнули замки.  Холодный воздух ворвался в камеру,  сразу охладив их
разгоряченные тела. Дверь открылась.
     Первое,  что  бросилось в  глаза  Хепгуду,  было  знакомое  созвездие
Большой  Медведицы,   раскинувшее  свой  ковш  низко  над  горизонтом.   В
разреженной атмосфере Марса звезды сияли не по-земному ярко.
     - Выходите!  -  сказал Бейсон.  -  По справедливости, вы имеете право
первым ступить на почву планеты
     Звездолет опустился на  песчаную площадку на  самом берегу небольшого
озера.  От  двери  до  "земли" было  больше полутора метров.  Усилием воли
подавив безотчетный страх, Хепгуд прыгнул. Слабое притяжение Марса сделало
прыжок очень легким,  как будто он  спрыгнул со стула.  Бейсон передал ему
часы, лампу и аппарат и последовал за ним.
     В  нескольких метрах  темнели  заросли неведомых растений.  Во  мраке
ночи,  освещенные только  светом звезд,  они  казались грозно загадочными,
полными нераскрытых тайн.
     - Надо отойти от ракеты,  чтобы она получилась на снимке!  -  крикнул
Бейсон,  и  его  голос  сквозь кислородную маску  прозвучал в  разреженном
воздухе как жалкий писк.
     Кругом царила ничем невозмутимая тишина. Ни малейшего ветра не было в
застывшем  холодном  воздухе.  Ярким,  почти  не  мигающим  блеском  сияли
бесчисленные звезды, такие же холодные, как и воздух. Низко над горизонтом
голубоватым светом горела крупная звезда.
     - Земля! - прошептал Хепгуд.
     Они отошли шагов на десять от ракеты и остановились. Хепгуд взял часы
в руки, а Бейсон, отступив еще на два шага, высоко поднял магниевую лампу,
другой рукой открыв затвор аппарата.
     Ослепительная вспышка света на  короткий миг  озарила густые заросли,
площадку,  озеро,  неподвижную ракету  на  его  берегу и  фигуру Хепгуда с
часами  на  вытянутой  руке.  В  кислородной маске,  закрывавшей лицо,  он
казался  каким-то  фантастическим  существом  -   обитателем  этой  чужой,
неведомой планеты...
     Таким  до  конца  своей жизни суждено было  Бейсону запомнить Чарльза
Хепгуда!
     Он  быстро  перевел  переключатель на  лампе  на  повторную вспышку и
только успел поднять ее  над  головой для  вторичного снимка,  как услышал
тонкий шипящий свист.  Длинное темное тело мелькнуло на фоне более светлой
линии  горизонта совсем рядом с  ним.  До  ушей  Бейсона донесся отчаянный
крик.
     Непроизвольным  движением  он  нажал  кнопку.  Молочно-белая  вспышка
магния вырвала из  мрака картину,  от  которой липкий пот мгновенно покрыл
все его тело.
     В  двух шагах,  на  том месте,  где только что стоял Хепгуд,  блестел
серебристый  мех  какого-то   длинного,   похожего  на  исполинскую  змею,
животного.
     Оцепенев  от  ужаса,  Бейсон  увидел  ноги  Чарльза,  торчащие из-под
навалившейся на него туши неведомого зверя.
     В следующую секунду лампа погасла.  Наступила темнота, казавшаяся еще
непрогляднее  после  яркого  света.  Испустив  дикий,  пронзительный крик,
Бейсон  швырнул  лампу  и,  ничего  не  сознавая,  бросился к  звездолету.
Обезумев,  забыв о том, что в его кармане лежит пистолет, он одним прыжком
влетел в открытую дверь выходной камеры и захлопнул ее за собой.
     Его  трясла  мелкая противная дрожь.  Спазмы тошноты выворачивали все
внутренности.  Без  сил,  без  мыслей он  лежал на  полу  камеры в  полной
темноте.   Перед   глазами  неотступно  стояла  картина  гибели  спутника.
Исполинская мохнатая змея и торчащие из-под нее неподвижные ноги.
     Неподвижные...
     "Значит, он был уже мертв", - пришла первая сознательная мысль.
     Тошнота  постепенно прошла.  Дрожь  перестала мучить.  Бейсон  сел  и
прислушался.  Кругом было  тихо.  Ни  один звук не  доносился снаружи.  Он
слышал только частые удары своего еще не успокоившегося сердца.
     "Может быть, я мог бы его сласти?" - мелькнула боязливая мысль. "Нет,
он был уже мертв", - поспешил Бейсон успокоить себя.
     Он встал и зажег свет.  Наружная дверь была плотно закрыта. Он забыл,
что  сам  же  захлопнул  ее,  и  вздрогнул от  неожиданности.  Потом  снял
кислородную  маску  и  пробрался  внутрь  ракеты.   Внезапно  им  овладела
неодолимая сонливость.  Не выбирая места, Бейсон тяжело опустился на пол и
мгновенно заснул.
     Он  не  мог бы  сказать,  сколько времени он спал,  но,  когда открыл
глаза,  сквозь  окна  проникал дневной свет.  Он  сел  и,  обхватив голову
руками,  задумался.  Хепгуд погиб. Он один на Марсе в бесполезной для него
ракете.  Впереди неизбежная смерть.  Ничто  не  может его  спасти.  Ничто,
кроме...  Но как можно надеяться, что советский звездолет опустится именно
здесь?  Планета огромна.  Камов может посадить свой корабль в  любой точке
ста пятидесяти миллионов квадратных километров поверхности Марса. Нет даже
возможности надеяться...  Сколько  времени продлится его  агония?  Воздуха
хватит на три месяца для него одного. На три месяца... Стоит ли тянуть так
долго?..
     Он  подошел к  окну.  Там ли еще ужасный обитатель Марса?  У  Бейсона
мелькнула мысль,  что хорошо бы  заснять зверя.  "Это был бы  сенсационный
снимок",  -  подумал он  и  тут  же  невольно усмехнулся:  кто увидит этот
снимок?..
     За окном был день. Освещенные Солнцем заросли серовато-синих растений
и песчаная площадка, на которой лежал звездолет, были пустынны. Он заметил
отброшенную им  лампу,  которая валялась на  песке.  Тела Хепгуда нигде не
было видно.
     Взгляд Бейсона внезапно остановился на темном пятне в том месте,  где
они стояли ночью.
     Он увидел человеческую ногу в  хорошо знакомом ботинке и  с остатками
синих брюк комбинезона. Тут же лежали раздавленные часы.
     Бейсон понял,  что пятно -  это кровь,  а кусок ноги -  это все,  что
осталось от  его спутника,  растерзанного марсианской змеей.  Он  задрожал
всем телом. Слабость в ногах заставила его прислониться к стене.
     Нет, прочь из этого ужасного мира!.. Кончать... кончать немедленно!
     Он сжал в руке холодную сталь и медленно поднес пистолет ко рту.
     Но внезапно вздрогнул и опустил руку.
     На  расстоянии не  больше трехсот метров от  ракеты двигался какой-то
блестящий,   быстро  приближавшийся  предмет.  Солнце  играло  сверкавшими
бликами на его,  по-видимому, металлической поверхности. Растения скрывали
его формы,  и Бейсон не мог отдать себе отчета, что это такое. Он прильнул
к  стеклу окна,  следя  за  загадочным предметом,  направлявшимся прямо  к
ракете.
     - Похоже на крышу автомобиля, - громко сказал Бейсон.
     Но откуда взяться автомобилю на Марсе?  Неужели планета обитаема и  к
звездолету  приближаются  марсиане?  Неужели  это  спасение,  пришедшее  в
последнюю минуту?
     Сердце Бейсона учащенно забилось от внезапно возникшей надежды.  Если
марсиане могли создать движущийся экипаж,  подобный земному автомобилю, то
их техника находится на высоком уровне развития.
     "Но  может быть,  это  блестит панцирь другого марсианского зверя?  -
думал Бейсон. - Кто знает, какие существа населяют эту планету?"
     Блестящий  предмет   приближался  с   большой  скоростью.   Он   явно
направлялся к американскому звездолету.
     Через несколько секунд Бейсон убедился,  что перед ним не животное, а
предмет,  сделанный руками человека или существа,  подобного ему.  Он ясно
видел, что крыша таинственного автомобиля покрыта блестящим белым лаком.
     К ракете приближались разумные существа.
     Прошло еще несколько томительных для Бейсона мгновений,  и,  подминая
под  себя  стебли  растении,   на  песчаную  площадку  вырвался  и   резко
остановился небольшой  ослепительно-белый  вагон  на  гусеничном ходу.  За
зеркальными стеклами его окон виднелись люди.
     Человек  сидевший  за  рулем  машины,   наклонился  вперед  и  Бейсон
отшатнулся,  глухо вскрикнув. Он узнал хорошо знакомое по фотографиям лицо
Пайчадзе.




     Из  всех  планет  солнечной системы наибольшей известностью среди  не
астрономов,  безусловно,  пользуется планета,  названная древними по имени
бога  войны  -  Марса.  Своим названием планета обязана оранжево-красному,
кровавому цвету, которым она резко отличается от других "блуждающих звезд"
- планет.
     В  древнегреческой мифологии бог  войны Марс имел другое имя -  Арес.
Поэтому наука,  изучающая поверхность Марса,  называется ареографией.  Эта
наука возникла после того, как в 1659 году выдающийся голландский астроном
Христиан Гюйгенс,  наблюдая Марс впервые заметил на  нем неясные очертания
темноватых пятен.
     Ни  одно  небесное тело не  вызывало столько споров,  предположений и
догадок, как Марс. И ни одна другая планета не сыграла такой огромной роли
в  развитии астрономии.  Гениальный Кеплер  открыл законы движения планет,
наблюдая именно Марс.
     Популярность "Красной планеты" стала  особенно большой с  1895  года,
когда итальянский астроном Скиапарелли высказал предположение,  что тонкие
прямые линии,  им  же  обнаруженные на  диске планеты,  представляют собой
искусственно   созданные   каналы,   грандиозную   оросительную   систему,
построенную разумными обитателями Марса.  Эта  идея  имела  большой  успех
среди широкой публики,  но в  кругах астрономов вызвала веские возражения.
Не говоря уже об искусственном происхождении, само существование "каналов"
подвергалось   сомнению.   Высказывались   предположения,   что   случайно
разбросанные темные пятна  могут  на  огромном расстоянии казаться прямыми
линиями.   Великие   противостояния  Марса,   происходящие  через   каждые
пятнадцать-семнадцать лет,  когда планета ближе всего подходит к Земле, не
дали ответа и не прекратили великого спора. Вопрос остался открытым.
     Марс  -  небольшая планета.  Ее  диаметр в  два  раза меньше диаметра
Земли.  (Диаметр Земли равен 12757 км.,  диаметр Марса -  6700 км.)  Из-за
небольшой силы тяготения, атмосфера планеты очень разрежена и по плотности
приближается к  той,  которая существует на  Земле на границе стратосферы.
Марс  в  полтора раза дальше от  Солнца,  чем  Земля,  и  получает тепла и
энергии значительно меньше.
     Планета имеет  двух  спутников.  Они очень малы и с поверхности Марса
выглядят только как крупные звезды.  Астрономы дали им имена: "Фобос", что
означает  "страх" и "Деймос" - "ужас".  ( Диаметр Фобоса - 16 км,  диаметр
Деймоса - 8 км.) У грозного бога  войны  Марса  и  не  могло  быть  других
спутников.
     Благодаря большому  расстоянию от  Солнца  орбита  Марса  значительно
длиннее,  чем орбита Земли,  да  и  планета движется медленнее.  На полный
оборот ей требуется шестьсот восемьдесят семь земных суток. Но так как ось
Марса наклонена почти под тем же углом, что и ось Земли, на нем происходят
такие же смены времен года,  как на Земле, но только длятся они и два раза
дольше.
     Смена дня и  ночи происходит так же,  как на Земле,  и почти с той же
продолжительностью.  Время полного оборота вокруг оси  только на  тридцать
семь с половиной минут дольше, чем у Земли.
     До  посещения звездолетом Камова планеты Венеры Марс был единственным
небесным телом,  на котором астрономы предположили наличие жизни. Сезонные
изменения   окраски    некоторых   частей    планеты   очень    напоминали
соответствующие изменения окраски земных растений весной и осенью.  Вопрос
о наличии на Марсе животных оставался спорным; и именно благодаря большому
интересу, который это вызвало у населения Земли, первый космический рейс и
имел своей целью эту загадочную планету.
     Для  экипажа звездолета вопрос о  "каналах" был разрешен отнюдь не  в
пользу  тех,  кто  высказывался за  их  искусственное происхождение.  Даже
больше -  само существование на Марсе длинных прямых линий,  имевших какой
бы то ни было порядок в своем расположении, оказалось иллюзией, вызванной,
как говорил Пайчадзе, расстоянием.
     29 декабря 19...  года на ареографическом меридиане Марса, на котором
опустился  советский  звездолет,  наступило  очередное утро.  Почти  вдвое
меньшее,  чем  на  Земле,  Солнце  медленно  поднялось на  темно-синем,  с
фиолетовым оттенком небе,  на  котором все же остались сиять самые крупные
звезды.
     По озерам,  в довольно большом количестве разбросанным кругом, прошло
легкое движение. Это таял лед, покрывший за ночь их поверхность. Он быстро
растаял.  Вода  снова  стала неподвижной.  Растения раскрыли свои  листья,
повернув их к солнцу.
     Причудливый  вид   этих   растений  поражал  земной  глаз  сочетанием
голубовато-серого  и  синего  цвета.  Их  высота не  превышала ста  -  ста
тридцати сантиметров. Толстые стебли росли прямо, как молодые ели. От них,
редкие внизу  и  густые поверху,  отделялись доходящие до  метра  в  длину
продолговатой формы  листья с  зубчатыми острыми краями.  Светло-серые,  с
голубым оттенком в середине и синие по краям,  они были тверды и гибки.  С
наступлением ночи они складывались,  как крылья бабочки, и тогда был виден
нижний слой их поверхности, покрытый темно-голубыми волосками. Днем листья
раскрывались,  обращаясь к  солнцу,  и  синяя кайма расширялась,  доходя к
полудню почти до  середины листа.  И  все растение,  если смотреть сверху,
становилось синим.  От  полудня до заката Солнца весь процесс происходил в
обратном  порядке,   и  к  вечеру  растительность  принимала  серо-голубую
окраску.
     Солнце поднялось выше,  и его лучи ослепительными бликами заиграли на
белоснежном корпусе звездолета, застывшего на самом берегу озера.
     Двухметровые колеса  корабля  глубоко  врезались  в  песчаную  почву.
Широкие крылья бросали густую тень.  Рядом,  почти  у  самой  воды,  стоял
низкий,  казавшийся  совсем  маленьким  по  сравнению  с  гигантским телом
звездолета,  обтекаемой формы гусеничный вагон,  выкрашенный также в белый
цвет. Длинные, узкие окна на всех четырех стенках отражали в своих толстых
стеклах марсианский пейзаж.
     Из  густых  зарослей  растений  выскочил  небольшой мохнатый  зверек.
Своими  размерами,  порывистыми движениями и  длинными  ушами  он  немного
напоминал земного зайца.  Все  тело  зверька было  покрыто длинной шерстью
голубовато-серого  оттенка.   Большие  матово-черные  круглые  глаза  были
расположены близко друг к другу, что, несомненно, суживало кругозор.
     Длинными прыжками зверек  достиг  песчаной полосы  у  самого озера  и
вдруг присел на задние лапки.  Уши опустились и прижались к спинке, тельце
сжалось,  готовое к  стремительному прыжку.  Но испугавший его предмет был
неподвижен, и зверек постепенно успокоился. Уши поднялись, головка немного
наклонилась набок.  Казалось,  он к чему-то прислушивается. Но кругом было
тихо.  Из  кустов выскочили еще  два таких же  зверька и  присоединились к
первому.
     Внезапно  раздался резкий  звук.  Щелкнула невидимая пружина  -  и  в
корпусе  корабля  с  легким  звоном  сдвинулась в  сторону  тяжелая дверь.
Показался человек,  одетый  в  кожаный меховой комбинезон,  со  шлемом  на
голове.
     С шумом упала на "землю" металлическая лестница.
     Зверьки вскочили с места и молниеносно исчезли в кустах.
     Испугавший их  человек,  не  пользуясь лестницей,  легко  спрыгнул на
"землю" с двухметровой высоты. За ним вышел второй, одетый так же.
     - Эти зверьки,  -  сказал он,  -  испугались не нас,  а шума. Они еще
никогда не видели человека и не научились его бояться. Но окраска их меха,
подобная окраске растений,  среди которых они  живут,  показывает,  что на
Марсе есть кто-то,  кто охотится на  них и  от  кого они должны прятаться.
Иначе защитный цвет не мог бы выработаться.
     - вы правы.  Эти "зайцы" не единственные обитатели планеты. Мы должны
отыскать их врагов.
     - Надо быть осторожным. Кто знает, какие существа тут обитают.
     - За вчерашний день мы никого не видели, Сергей Александрович.
     - Зверей отпугивал шум,  который мы  подняли при сборке вездехода,  -
ответил Камов.  - Но там, где есть такие "зайчики", должны быть и "волки";
а что они собой представляют, пока еще неизвестно.
     - Осторожность не мешает, - согласился Пайчадзе.
     Кислородные маски  плотно закрывали нижнюю часть  лиц,  но  вделанные
туда усилители звука позволяли разговаривать, не повышая голоса.
     Камов спустился по  лестнице.  За ним из звездолета вышел Мельников с
киноаппаратом в  руках.  За  его  плечом висели две самозарядные винтовки,
которые  отдал  Пайчадзе.   Участники  экспедиции  были   вооружены  кроме
винтовок,  пистолетами.  На груди у  каждого висел бинокль и фотоаппарат в
кожаном чехле.
     - Как только заснимете наш отъезд, - сказал Камов, - возвращайтесь на
корабль и  напомните Константину Евгеньевичу мои  указания.  Повторяю:  из
звездолета не выходить без крайней необходимости. Если такая необходимость
возникнет, то можете выйти только вы один. Белопольский не должен покидать
корабль ни  на  одну секунду.  Если мы  не  вернемся к  вечеру,  ничего не
предпринимайте.  В  случае перерыва связи включите радиомаяк и держите его
включенным все  время,  пока  вездеход не  вернется.  Если  он  совсем  не
вернется, вылетайте на Землю точно в назначенное время.
     - Будет исполнено, Сергей Александрович! Счастливого пути!
     - С наступлением темноты зажгите прожектор прибавил Камов. - Мы можем
задержаться,  а  найти звездолет по свету прожектора будет легче.  Ну,  до
свидания!
     Он пожал руку Мельникову и направился к вездеходу. Пайчадзе уже сидел
за рулем машины.
     - Вот еще что,  - обернулся Камов. - Проявите сегодня же пленку. Меня
очень интересует, хорошо ли получились эти маленькие зверьки.
     - Хорошо, Сергей Александрович!
     Мельников  улыбнулся под  маской.  Он  был  уверен,  что  так  удачно
заснятые из  окна  звездолета "зайцы"  получились отлично.  Эта  небольшая
забавная  сценка,   несомненно,   вызовет  большой  интерес,  когда  будет
демонстрироваться на  экранах  Земли:  марсианские зверьки в  естественной
обстановке!..
     Камов  сел  в  машину  и,  закрыв  герметическую дверь,  открыл  кран
кислородного баллона.  Когда  состав  и  давление воздуха внутри вездехода
стали нормальными, он снял с себя маску. То же сделал Пайчадзе.
     Мельников,  с киноаппаратом в руках, стоял в нескольких шагах. В окне
корабля было видно лицо Белопольского.
     Пайчадзе  повернул рукоятку.  Только  чуть  заметная дрожь  вездехода
показала, что его мощный мотор начал свою беззвучную работу.
     - В путь, Арсен Георгиевич! - сказал Камов.
     Вездеход  медленно  подошел  к  сплошной стене  растений,  окружавшей
звездолет. Пайчадзе не решался ломать их.
     - Жалко, Сергей Александрович!
     - Возьмите левее,  -  сказал Камов.  -  Кажется,  там  есть  просвет.
Портить ближайшие к звездолету окрестности не стоит.  Будет некрасивый вид
из окна. - Он засмеялся.
     Пайчадзе  повернул  к  указанному месту.  Там  действительно оказался
проход, уходящий как раз в нужном направлении. Песчаная дорога словно сама
приглашала следовать по ней.
     Вездеход развернулся и, набирая скорость, помчался на запад.
     Мельников,  прекратив съемку,  смотрел ему  вслед.  Слова Камова:  "В
случае,  если вездеход не  вернется,  вылетайте на  Землю",  -  продолжали
звучать у него в ушах.
     Если не  вернется...  Нет,  этого не может быть!  Вернется...  Должен
вернуться!
     Он  вздохнул и  медленно пошел к  кораблю.  Войдя в  выходную камеру,
поднял за собой лестницу и нажал кнопку.  Наружная дверь закрылась.  Через
десять  секунд автоматически открылась внутренняя и,  пропустив Мельникова
снова закрылась.  Он снял маску и  прошел в обсерваторию.  Корабль казался
ему пустым.  Двух наиболее любимых товарищей не  было в  нем.  Они мчались
сейчас навстречу неизвестному,  в  таинственную даль  чужого,  незнакомого
мира.
     Белопольский все еще стоял у окна.
     - Их еще видно, - сказал он.
     Далеко  над  верхушками кустов  виднелась быстро  уменьшающаяся белая
крыша вездехода. Вот мелькнул на мгновение весь его корпус и скрылся.
     - Теперь будем ждать, - сказал Белопольский. - Завтра наша очередь.
     "Завтра?  Скорей бы оно наступило это завтра!"  -  подумал Мельников,
подходя к радиостанции корабля.
     Легкое потрескивание разрядника и  красная точка контрольной лампочки
успокоительно указывали,  что  рация вездехода работает.  Первое сообщение
Камов обещал передать через полчаса.  За  это время вездеход успеет пройти
порядочное расстояние.
     Он сел у аппарата.  Белопольский,  бесцельно походив по обсерватории,
сел рядом с ним.  Оба стали терпеливо ждать. Они могли в любую минуту сами
вызвать Камова, но не хотели нарушать установленный начальником экспедиции
порядок радиосвязи.
     Тридцать минут, наконец, прошло.
     В  громкоговорителе послышался  резкий,  щелчок.  Это  Камов  включил
микрофон.
     - Говорит Камов, - раздался знакомый голос. - Как вы меня слышите?
     - Слышим хорошо, - ответил Белопольский.
     - Я вас тоже хорошо слышу.  Новостей пока нет никаких.  Вездеход идет
по  местности,  ничем не отличающейся от той,  которая окружает звездолет.
Видели несколько "зайцев".  Одного чуть  не  раздавили.  Прыгнул прямо под
гусеницу, но Арсен Георгиевич сумел обойти его. Их, по-видимому, тут очень
много,  но  других животных не видно.  Мы будем двигаться все время прямо.
Какие новости у вас?
     - Никаких нет. Все по-прежнему.
     - Ведите  наблюдение за  прилегающей местностью.  Следующий  разговор
будем вести ровно через час. Повторите!
     - Следующий разговор через час.
     - Прекращаю связь.
     Голос умолк. Щелкнул выключенный микрофон.
     - Вы будете здесь, Константин Евгеньевич? - спросил Мельников.
     - Да.
     - Я  пойду  в  лабораторию.   Сергей  Александрович  просил  проявить
сегодняшнюю пленку. Я скоро вернусь.
     - Идите.
     Белопольский внимательно посмотрел на своего молодого товарища.
     - Идите,  - повторил он, - и не волнуйтесь! Они вернутся вовремя. Нет
никаких оснований для  беспокойства.  Если  даже на  Марсе и  есть крупные
животные, они не осмелятся напасть на вездеход.
     - Я боюсь не нападения,  -  ответил Мельников.  - Но представьте себе
такой  случай,  что  кислородный баллон  даст  течь  и  они  останутся без
воздуха. Или сломается мотор, или сам вездеход. Может разорваться гусеница
- и они не смогут исправить ее. Если это случится на большом расстоянии от
звездолета, они погибли.
     - Борис Николаевич -  сказал Белопольский,  - вы уже могли, по-моему,
убедиться,  что  все,  что  находится на  нашем  корабле,  самого высокого
качества.  Вездеход не исключение. А что касается кислородного баллона, то
он  не  единственный на  вездеходе и  не  картонный.  Никакой течи  в  нем
появиться не может.  Вспомните,  как Сергей Александрович во время приемки
приказал сбросить один такой баллон с  десятиметровой высоты и  он остался
при этом совершенно целым.
     - Помню, но все-таки...
     - Меня бы на вашем месте беспокоило другое, - продолжал Белопольский.
- Есть одна теоретическая опасность.  Подчеркиваю, - только теоретическая.
На  Марсе бывают песчаные бури.  Они настолько сильны и  захватывают такую
громадную площадь,  что  мы  наблюдаем их  с  Земли в  наши телескопы.  На
гладкой и  ровной поверхности Марса должны быть сильные ветры,  вызываемые
неравномерным нагревом воздуха  в  различных частях  планеты.  Спокойствие
атмосферы,  которое мы наблюдаем эти два дня,  меня очень удивляет.  Ветры
поднимают огромные массы песка и  несут его с  большой скоростью.  Вот где
опасность.  Но,  повторяю, это опасность теоретическая. Вездеход рассчитан
на такой случай.  Его мотор должен справиться, а направление можно держать
по  радиомаяку.  Кроме  того,  бури  особенно сильны не  здесь,  а  в  тех
пустынях, которые мы видели. Не забудьте, что мы находимся на дне глубокой
впадины.  Вездеход вряд ли выйдет из ее пределов. Так что не беспокойтесь,
- наши друзья вернутся целы и невредимы.
     Белопольский говорил  спокойным,  ровным  голосом.  Его  доводы  были
логичны и обоснованы, но Мельникова не обмануло его кажущееся спокойствие.
Он  отметил про себя пространность речи,  столь несвойственную Константину
Евгеньевичу.   Взяв  аппарат,   он  пролез  в  люк  и  направился  в  свою
фотолабораторию.
     Белопольский проводил его сочувственным взглядом.  Он  хорошо понимал
его состояние.
     "Мы перебрали с ним все опасности,  которые нам известны,  -  подумал
он. - Но сколько может быть других, о которых мы понятия не имеем!"
     Он вздохнул и  повернулся к  радиостанции.  Красная точка по-прежнему
горела ровным, успокоительным светом. Тонкий луч ее безмолвно говорил, что
на  вездеходе  все  благополучно.   "Мы  боимся  за  них;   они  наверняка
беспокоятся за нас. Что ж, так и должно быть. И так будет все четыре дня",
- сказал он самому себе.
     Прошел час, и между вездеходом и звездолетом опять произошел короткий
разговор. Ничего нового не было. Вездеход шел по такой же местности, что и
раньше. Все было в порядке.
     Для  Мельникова и  Белопольского это утро тянулось нескончаемо долго.
Солнце  медленно  совершало свой  путь  к  зениту.  Термометр,  помещенный
снаружи, показывал пятнадцать градусов тепла.
     - И это на экваторе! - заметил Мельников.
     - Да, холодная планета,
     Судя  по  высоте Солнца,  было  около одиннадцати часов "по  местному
времени",  как  выразился  Белопольский,  когда  Камов  сообщил,  что  ими
пройдено сто километров.
     - Мотор работает прекрасно,  - сказал он. - Мы пройдем еще километров
пятьдесят, а потом повернем на юг.
     Прошло два  часа  после  этого  разговора.  Наступило время очередной
связи,  но рация молчала. Стрелка часов давно миновала назначенную минуту,
индикаторная лампочка  по-прежнему указывала,  что  радиостанция вездехода
работает;  легкое потрескивание в громкоговорителе свидетельствовало,  что
рация звездолета тоже в порядке; но связи не было.
     Белопольский решительно включил микрофон.
     - Почему молчите? - громко сказал он. - Отвечайте!.. Отвечайте!..
     Он подождал и снова повторил те же слова.  Мельников, затаив дыхание,
напряженно прислушивался
     - С  вездеходом ничего не  случилось,  -  сказал Белопольский,  всеми
силами стараясь говорить спокойно. - Его станция работает. Может быть, они
вышли из него.
     - Оба?
     Этот вопрос заставил Белопольского вздрогнуть.  Камов говорил, что ни
при каких обстоятельствах они не покинут вездеход одновременно. Кто-нибудь
должен был остаться в нем. Но почему же они не отвечают?
     - Сергей  Александрович!..   Арсен  Георгиевич!..  Почему  молчите?..
Почему молчите?.. Отвечайте!.. Отвечайте!..
     Ответа не было.
     В обсерватории наступило тягостное молчание.
     Мельников и Белопольский, скрывая друг от друга мучительное волнение,
не спускали глаз с красной точки индикатора.
     Оба боялись,  что лампочка вдруг погаснет.  Еле слышное потрескивание
казалось им очень громким, и они каждую секунду принимали его за ожидаемый
щелчок включенного микрофона.
     Но минуты шли за минутами, а рация упорно молчала.




     Вездеход быстро и легко шел по плотно утрамбованному временем песку.
     Широкие гусеницы оставляли за  собой  отчетливый след.  Белый  корпус
хорошо отражал лучи солнца, и внутри вездехода не было жарко.
     Сидя  в  мягких удобных креслах,  Камов  и  Пайчадзе чувствовали себя
прекрасно.  Немного утомительно было однообразие окружавшей их  местности,
но   они  не  теряли  надежды  увидеть  наконец  что-нибудь  интересное  и
внимательно смотрели вокруг.  Иногда приходилось объезжать озера,  и  один
раз они чуть не завязли в сыпучем песке. Гусеницы внезапно провалились, но
Пайчадзе с  молниеносной быстротой дал задний ход -  и машина благополучно
выбралась из неожиданной ловушки.
     - Настоящее болото, - сказал Камов. - Только песчаное.
     От  звездолета их  отделяло уже более ста километров,  но  вездеход с
прежней скоростью продолжал продвигаться вперед.
     Камов был уверен,  что мощный мотор, любовно сделанный специально для
них уральским моторостроительным заводом,  не подведет. За два часа работы
он  даже не  нагрелся и  был  такой же  холодный,  как  и  в  начале пути.
Казалось,  что  заключенная в  нем  сила шутя несла маленький вездеход,  и
гусеницы с равномерным мягким шелестом непрерывной лентой, без напряжения,
переливались через ведущее колесо.
     - Хорошо собрали, - похвалил Пайчадзе. - И быстро!
     - Недаром же  мы три раза собирали его на 3емле,  -  сказал Камов.  -
Помните,  как  ворчал Константин Евгеньевич,  когда  я  потребовал третьей
сборки?
     Пайчадзе засмеялся.
     - А помните,  -  сказал он,  -  как Матвей Иванович ругал вас,  когда
сломали гаечный ключ?
     Камов вспомнил старого уральского мастера,  который учил их  собирать
вездеход, и улыбнулся.
     - "С  инструментом надо  обращаться бережно,  аккуратно,  с  любовью,
молодой человек!" Так, кажется, он сказал, Арсен Георгиевич?
     - Так!
     Камов посмотрел на часы.
     - Половина двенадцатого,  сказал он. - Пройдено сто сорок километров.
Пора поворачивать. Мы обследуем местность к югу километров на пятьдесят, а
потом направимся к звездолету.
     - Поворачиваем!
     Камов  привстал и  внимательно осмотрел в  бинокль  местность впереди
вездехода.
     Везде одно и то же: заросли и песок.
     Он  собирался опустить руку и  дать разрешение повернуть на девяносто
градусов, но вдруг резко наклонился вперед.
     - Что это такое? - сказал он. - Посмотрите, Арсен Георгиевич!
     Пайчадзе поднес бинокль к глазам.
     Километрах в двух,  правее пути вездехода,  над синим ковром растений
виднелось какое-то длинное, тускло блестевшее тело.
     - Как будто металлическое, - сказал Камов.
     Не  ожидая  команды,   Пайчадзе  повернул  к   замеченному  предмету.
Нетерпеливое любопытство заставило его увеличить скорость.
     Когда вездеход приблизился на расстояние в  полкилометра,  Камов,  не
опуская бинокля, сказал:
     - Я  знаю,  что  это  такое.  Это  звездолет,  но  гораздо меньший по
размерам, чем наш.
     - Звездолет?.. Мы не одни на Марсе?
     - Очевидно. Скорей всего, это американский звездолет Чарльза Хепгуда.
     - Любопытная  встреча!   -  разочарованно  сказал  Пайчадзе.  -  А  я
надеялся, увидим что-нибудь стоящее внимания. Сообщить Белопольскому?
     - Успеем. Связь назначена на тринадцать часов. Нет оснований нарушать
график, тем более, что мы через полминуты будем на месте.
     Вездеход прошел прямо  через  густые заросли и  оказался на  песчаной
площадке на берегу такого же озера, как то, где они оставили свой корабль.
Сходство местности,  настолько полным,  что им на секунду показалось,  что
они вернулись "домой". Но это впечатление быстро рассеялось.
     Вездеход  остановился в  десяти  шагах  от  американского звездолета,
который лежал  на  песке  как  сказочный крылатый кит.  Он  был  окрашен в
серебристый цвет и  имел не  более двенадцати метров в  длину при ширине в
два с половиной.  Длинные заостренные крылья, расположенные в нижней части
фюзеляжа,  придавали ему вид транспортного самолета.  Колес не было. Камов
отметил про  себя,  что  крылья не  убираются в  полете.  Всю заднюю часть
закрывала масса толстой шелковой ткани.
     - Очень  любопытно!  -  сказал Камов.  -  Звездолет,  опускающийся на
планету с  помощью парашюта.  Ничего подобного мне в  голову не приходило.
Крыльев  вполне  достаточно для  плавного спуска.  Намудрил что-то  мистер
Хепгуд.
     - Где американцы? - спросил Пайчадзе.
     Действительно, около звездолета никого не было видно.
     - Они или спят, или ушли куда-нибудь, - ответил Камов.
     Он  внимательно осмотрелся вокруг  и  вдруг  резко  схватил за  плечо
своего спутника.
     Смотрите! - сказал он дрогнувшим голосом.
     В  нескольких шагах от них на песке темнело большое пятно.  Сломанные
часы  крупного  размера  валялись рядом  с  оторванной человеческой ногой,
обутой в  ботинок на  толстой подошве.  Недалеко лежала разбитая магниевая
лампа.
     - Скверная история!  -  сказал Камов.  -  Тут произошла трагедия.  Но
неужели весь экипаж стал жертвой?  Оставайтесь на  месте,  -  прибавил он,
надевая кислородную маску. - Я выйду. Надо выяснить этот вопрос.
     - Будьте  осторожны,  Сергей  Александрович!  -  Пайчадзе тоже  надел
маску. - Это - "волки", которых мы еще не видали. Это их работа.
     Камов вынул пистолет из кобуры и засунул его за пояс. Пайчадзе взял в
руки винтовку и, нажав кнопку опустил стекла всех окон.
     - Не покидайте вездехода ни при каких обстоятельствах! - сказал Камов
и, открыл дверь, вышел наружу.
     Подойдя  к  темному  пятну,  он  наклонился  и  внимательно  осмотрел
человеческую ногу, оторванную немного ниже колена. Никаких других остатков
тела не было видно.
     "Почему тут часы?  -  подумал он.  -  Как они очутились здесь? К чему
магниевая лампа?  Один  или  несколько человек погибло здесь?  Как  узнать
это?"
     Звук щелкнувшего замка заставил его быстро выпрямиться.
     В  корпусе звездолета открылась дверь.  Камов  машинально отметил про
себя,  что  дверь открывается на  петлях,  а  не  сдвигается,  как у  них.
"Неудобно!" - мелькнула мысль.
     Показался человек, одетый в темно-синий комбинезон. Кислородная маска
закрывала лицо американца.
     Он,  как бы в раздумье,  остановился на пороге двери,  потом спрыгнул
вниз и направился к Камову. Походка была неровная.
     - Здравствуйте!  Вы  русские звездоплаватели?  -  голос  звучал глухо
из-под плотной маски.
     - Да, - ответил Камов. - Кто вы такой?
     Бейсон  вздрогнул от  неожиданно громкого  ответа,  -  Камов  говорил
по-английски.
     - Я член экипажа американского звездолета.
     - Мы так и подумали,  когда увидели ваш корабль. Судя по росту, вы не
Чарльз Хепгуд,  а я предполагаю,  что этот звездолет прилетел сюда под его
управлением. Где он сам?
     - Вот все,  что от него осталось. - Бейсон указал на оторванную ногу.
- Сегодня  ночью  на  нас  напал  неведомый  зверь.  Он  растерзал Чарльза
Хепгуда. Я сам с трудом спасся, расстреляв все патроны, но спасти товарища
не мог.
     - Как выглядит этот зверь? - быстро спросил Камов.
     - Это  была  толстая мохнатая змея  серебристого цвета.  Я  видел  ее
только при короткой вспышке магния и не мог как следует разглядеть.
     - Тогда неудивительно, что вы не убили зверя, расстреляв все патроны,
- сказал Камов, - поскольку стреляли в полной темноте.
     Бейсон густо покраснел, но Камов не заметил этого.
     - Кто еще с вами? - спросил он.
     - Никого.
     - Нас было двое.
     - Как вас зовут?
     - Ральф Бейсон, корреспондент "Нью-Йорк Таймс".
     - Значит, у вашей экспедиции не было никаких научных целей?
     - Хепгуд вел наблюдения.
     - Правда,  он был крупный ученый.  Жаль,  что он погиб. - И, внезапно
осененный догадкой,  Камов  в  упор  посмотрел в  глаза американцу:  -  Вы
сказали, что зверь напал на вас сегодня ночью. Когда вы прилетели.
     - Вчера поздно вечером. А вы?
     - Зачем  же  вы  вышли из  звездолета ночью?  В  неизвестную,  таящую
опасности темноту?  Почему вы не подождали рассвета, как сделали это мы? Я
знаю,  зачем вы  это сделали.  Эти часы и  эта лампа говорят о  вашей цели
лучше всяких слов.  Но,  позвольте вам сказать,  мистер Бейсон,  что вы  с
Хепгудом вели себя по-мальчишески.
     Камов был  глубоко возмущен.  Ему было жаль,  что Чарльз Хепгуд погиб
так бессмысленно.
     - Мы прилетели на Марс, - продолжал он, видя, что Бейсон не отвечает,
- на двадцать четыре часа раньше вас,  но вышли из звездолета только вчера
утром. И никаких часов не фотографировали. Нам не нужны нелепые рекорды.
     - Мы хотели быть первыми,  -  сказал Бейсон.  -  Мы боялись,  что вы,
мистер Камов, нас опередите.
     - Вы меня знаете?
     - Кто не  знает "Лунного Колумба"!  Вы  и  мистер Пайчадзе достаточно
знамениты, чтобы узнать вас, особенно на Марсе.
     - Что же вы думали делать после гибели Хепгуда?  -  спросил Камов.  -
Умеете вы управлять звездолетом?
     - Нет,  -  просто ответил Бейсон. - Я думал покончить самоубийством и
сделал бы это, если бы вы не появились.
     Камову стало жаль этого человека.
     - Извините меня, - сказал он, - если я говорил резко. Мне больно, что
Чарльз  Хепгуд  напрасно погиб,  и  это  вывело меня  из  равновесия.  Вам
совершенно не нужно кончать самоубийством. Вы вернетесь на 3емлю с нами.
     Камов  подошел  к  вездеходу  и  передал  Пайчадзе  свой  разговор  с
Бейсоном.
     - Они оба дорого заплатили за свое легкомыслие,  -  сказал он. - Этот
корреспондент еще молод, но уже поседел. Вероятно, за одну эту ночь.
     Пока  Камов  говорил  с  Пайчадзе,  Бейсон  напряженно обдумывал свое
положение.  Лавры первенства ускользнули:  русские опередили их. Поражение
было полное.  Мало того,  что они не первые достигли Марса,  - он, Бейсон,
вынужден  вернуться на  3емлю  спасенный русскими  звездоплавателями,  как
щенок,  вытащенный за  шиворот из лужи.  Впереди ничего кроме насмешек над
неудачливым звездоплавателем.  Бейсон  лучше  всех  знал,  как  беспощадна
американская пресса.
     "Вот если бы было наоборот, - подумал он. - Если бы на Землю вернулся
американский звездолет, а русский погиб. Я стал бы миллионером".
     Он вздрогнул от внезапно пришедшей в голову мысли...  Камов здесь. Он
умеет управлять звездолетом.  Захватить его...  Заставить лететь на Землю!
Русский корабль без  Камова и  Пайчадзе погибнет.  Кто  поверит,  что дело
происходило не так,  как расскажет он, Бейсон, спасший русского ученого? А
если в  Советском Союзе и  поверят Камову,  то  все равно в  Америке будут
славить его - Бейсона. Богатство тогда твердо обеспечено!
     Потрясенный страшными событиями минувшей ночи, мозг Бейсона работал с
трудом.  Он  не  отдавал себе ясного отчета в  задуманном.  Для  него было
очевидно одно:  принять предложение Камова -  это  значит опозорить себя и
потерять все. Надо попытаться.
     Камов опять подошел к нему.
     - Мы должны отправиться в обратный путь,  -  сказал он.  -  До нашего
звездолета около ста пятидесяти километров.  Возьмите с  собой свои личные
вещи. Их, вероятно, не слишком много?
     Совсем немного,  -  ответил Бейсон.  - Я быстро соберусь. Пройдите со
мной в наш звездолет и осмотрите его. Жаль бросить его здесь, но придется,
раз его командир погиб. А на вашем корабле хватит места для меня?
     - Хватит,  -  рассмеялся Камов.  -  Наш  звездолет может вместить еще
десять человек.
     - Подождите,  я  сброшу вам  лестницу,  -  сказал Бейсон,  когда  они
подошли к кораблю.
     Вместо  ответа,  Камов,  схватившись  руками  за  нижний  край  рамы,
подтянулся и легко впрыгнул внутрь.  Американец последовал за ним и закрыл
дверь. В узкой камере было трудно стоять вдвоем, тем более, что внутренняя
дверь открывалась также на петлях.
     Камова удивила теснота помещения.  Свободного места было  очень мало.
Очевидно,  звездолет имел  только  одну  каюту,  в  которой жил  экипаж  и
помещались приборы и все оборудование.
     Сняв с себя кислородную маску,  он сейчас же почувствовал, что воздух
давно не  обновлялся;  было жарко и  душно.  Подойдя к  пульту управления,
Камов внимательно осмотрел его.
     - Поторопитесь!  - сказал он. - Мы не можем долго ждать. Соберите то,
что хотите взять с собой.
     Он хотел повернуться,  но внезапно почувствовал,  как его тело обвила
ременная петля.  Руки оказались плотно прижатыми к  бокам.  Ремень еще раз
затянулся вокруг его. Не теряя самообладания, Камов спокойно спросил:
     - Что это значит, мистер Бейсон?
     Американец ничего не  ответил и,  надев  маску,  быстро вышел.  Дверь
выходной камеры захлопнулась за ним.
     Камов напряг мускулы, но крепкий ремень не поддавался его усилиям.
     Бейсон пошел  к  Пайчадзе.  Что  задумал  этот  человек?  Какая  цель
непонятного нападения?
     Тревога  за  ничего  не  подозревавшего товарища  охватывала его  все
сильнее. Камов попытался подойти к окну, но стальной резервуар мешал ему.
     Выйдя из звездолета,  американец направился к вездеходу. Решение было
принято:  убить Пайчадзе.  Камову ничего не останется, как лететь на Землю
на американском звездолете.  Цель будет достигнута. Ни о чем больше Бейсон
не  думал.  Все  равно отступать было уже поздно.  Русские не  простят ему
нападения на Камова.
     Пайчадзе  сидел  в  машине,  терпеливо дожидаясь.  Время  подходило к
назначенному моменту связи со  звездолетом,  и  он  был  уверен,  что  его
товарищ и командир не пропустит этой минуты.  Сейчас он выйдет, и, сообщив
друзьям о неожиданной встрече, они тронутся в обратный путь.
     Он увидел, как открылась дверь и на "землю" спрыгнул Бейсон. Камов не
появлялся.
     Бейсон подошел ближе и остановился. Выражение его лица не понравилось
Пайчадзе. Он почувствовал легкую тревогу и приподнялся.
     - В чем дело? - спросил он.
     Бейсон вскинул руку. В разреженном воздухе громко щелкнул выстрел.
     Под  тяжестью  падающего тела  раскрылась дверца  и  Пайчадзе  тяжело
свалился на песок.
     "Все!" - подумал Бейсон.
     Он дрожал от волнения. Тошнота опять подступила к горлу и душила его.
Стараясь не смотреть на убитого он подошел ближе.  Надо было кончать дело.
Чтобы  отрезать  Камову  всякую  возможность бегства,  необходимо  вывести
вездеход из строя.
     Пистолет все еще был в  руке,  и  Бейсон спрятал его в карман.  Мотор
находился под металлическим кожухом, прикрепленным болтами; журналист стал
искать ключ,  который должен был находиться в  инструментальном ящике.  Но
где он, этот ящик? Вероятно, под сиденьем.
     Бейсон наклонился.
     - Не двигайтесь! - раздался позади него чей-то голос.
     Американец стремительно обернулся.  Пайчадзе стоял в  двух шагах.  Он
держал пистолет, направленный в голову Бейсона, в левой руке.
     - Где  Камов?  Если с  ним  случилось несчастье,  я  застрелю вас как
собаку. Отвечайте!
     - Я только связал его.
     - Если  так,   ваше  счастье!   -  Пайчадзе  облегченно  вздохнул.  -
Повернитесь спиной, выньте пистолет, бросьте на землю!
     Бейсон  повиновался.  Его  недавнее  возбуждение исчезло.  Воля  была
сломлена.
     Пайчадзе  наступил  ногой  на  брошенное  оружие.   После  секундного
колебания он  засунул  пистолет за  пояс  и  левой  рукой  ощупал  карманы
американца.
     - Повернитесь!  -  сказал он.  -  Идите на свой корабль.  Я следую за
вами. При малейшем подозрении я выстрелю. Я не промахнусь, как вы.
     - Оставьте меня здесь, - вяло сказал Бейсон. - Я не хочу возвращаться
на Землю.
     - Говорите с Камовым. Я с удовольствием исполню вашу просьбу.
     Опустив  голову,  Бейсон  направился к  кораблю.  Он  не  видел,  как
Пайчадзе пошатнулся и  ухватился левой  рукой за  дверцу машины,  чтобы не
упасть.   Усилием  воли   поборов  слабость,   он   медленно  двинулся  за
американцем. Правая рука астронома безжизненно висела вдоль тела.
     - Сбросьте мне лестницу! - сказал он.
     Бейсон молча выполнил и этот приказ.
     Камов стоял,  прислонившись к  щиту управления,  и  при входе Бейсона
посмотрел на  него вопросительным взглядом.  Заметив за  спиной американца
Пайчадзе,  он улыбнулся и кивнул головой,  как бы желая сказать:  "Я знал,
что так будет".
     Бейсон развязал ремни.
     - Спасибо,  Арсен Георгиевич!  -  Камов протянул руку и только теперь
заметил бледность своего товарища. - Что с вами? Вы ранены?
     Пайчадзе коротко рассказал обо всем, что произошло.
     - Пуля попала в правое плечо, - сказал он. - Ничего страшного нет. Не
очень болит. Только слабость.
     - Это мы сейчас увидим,  -  сказал Камов и,  повернувшись к  Бейсону,
спросил, едва сдерживая свою ярость: - Где тут перевязочные материалы?
     Журналист указал на небольшой ящик с красным крестом на крышке.
     - Помогите раздеться раненому!
     Открыв ящик,  Камов убедился,  что  там  было все что нужно.  Входное
отверстие  пули  находилось немного  ниже  правой  ключицы.  Но,  повернув
раненого спиной,  он увидел,  что пуля осталась внутри тела.  Это было уже
гораздо хуже.
     - Боюсь,  что нам не  обойтись без операции,  -  сказал Камов.  -  Во
всяком случае надо как можно скорее возвращаться на звездолет.
     Он быстро и умело наложил повязку.
     - Ну,  теперь все в порядке!  Посидите спокойно минут пятнадцать. Все
же падать на землю с такой раной в плече было очень рискованно.
     - Нападение было неожиданным, - сказал Пайчадзе. - Я не мог поступить
иначе. Он выстрелил бы опять, более удачно. Конечно, примитивная хитрость,
но я был уверен,  -  он не имеет опыта в таких делах. Что он хотел сделать
мне, непонятно. Какая цель нападения?
     - Полагаю,  что я уже понял его цель, - ответил Камов и, повернувшись
к  Бейсону,  продолжал по-английски:  -  Неужели вы  могли думать,  что  я
согласился бы лететь с вами,  бросив своих товарищей? Не судите о людях по
себе,  мистер Бейсон.  Все,  что случилось,  я отношу за счет расстройства
ваших нервов.  Когда вы придете в нормальное состояние, то сами устыдитесь
своего поведения.
     - Боюсь, вы сами судите людей по себе, - заметил Пайчадзе.
     - Торопитесь! - сказал Камов. - Берите свои вещи и отправимся.
     - Он просит оставить его здесь.  Он сказал, что не хочет возвращаться
на Землю. Я его понимаю.
     - Глупости!
     Бейсон  послушно  достал  небольшой  чемодан.   Он  чувствовал  тупое
равнодушие ко всему,  что бы с  ним ни произошло.  Теперь уже окончательно
все погибло. Впереди несмываемый позор.
     "Надо было выстрелить еще раз,  когда этот человек лежал на земле,  -
думал он.  -  Как  можно было допустить,  чтобы русский так ловко одурачил
меня!  Промахнуться с трех шагов... Непростительно! Камов говорит, что все
равно не полетел бы,  но это одни слова.  Под угрозой неизбежной смерти он
запел бы по-иному..."
     Личных вещей у Бейсона почти не было, и он быстро уложил чемодан.
     - Пора отправляться!  - сказал Камов. Он наклонился к Пайчадзе. - Как
вы себя чувствуете, Арсен Георгиевич?
     - Не плохо.  -  Пайчадзе встал,  но пошатнулся и чуть не упал на пол.
Камов подхватил его. - Голова сильно кружится.
     - Обнимите меня за шею,  -  сказал Камов. - Самое трудное - добраться
до вездехода,  а там я быстро доставлю вас домой. Идите вперед! - приказал
он Бейсону.
     Американец молча  повиновался.  Спрыгнув на  "землю" он  помог Камову
спустить раненого.
     - Я очень сожалею,  мистер Камов,  -  сказал он, - что предпринял это
нелепое нападение.  Не знаю,  как это могло случиться.  Я,  вероятно, не в
своем уме. Гибель Чарльза Хепгуда помутила мой разум.
     - Это неудивительно,  - ответил Камов. - Думаю, что суд примет это во
внимание. Положите внутрь корабля ногу Хепгуда.
     Он поднял Пайчадзе на руки.
     - Вам тяжело, Сергей Александрович?
     - Нисколько! Разве вы забыли, что мы на Марсе?
     Он отнес товарища к вездеходу и удобно устроил его на заднем сиденье.
     Бейсон все еще стоял у  двери.  Слова Камова поразили его как громом.
До  сих  пор ему казалось,  что командир советского звездолета не  придает
большого значения всему случившемуся.  Он понял,  что глубоко ошибся.  То,
что он принял за снисхождение,  было только проявлением выдержки и редкого
самообладания.
     Камов вернулся к Бейсону.
     - Не задерживайте нас, - раздраженно сказал он. - В чем дело?
     Бейсон не ответил. Он молча поднял останки своего спутника и, положив
их на пол выходной камеры, запер дверь. Также молча он занял указанное ему
место в машине.  Камов сел рядом. Прежде чем тронуться с места, он включил
передатчик.
     - Наконец-то!  - раздался голос Белопольского. - Что у вас случилось,
Сергей Александрович?
     - Все расскажу,  когда вернемся,  - сказал Камов. - А теперь слушайте
внимательно.  Арсен Георгиевич ранен.  Приготовьте удобную постель.  Когда
увидите вездеход,  пусть  Борис  Николаевич выйдет  помочь  мне  перенести
раненого.  Кроме того,  мы  везем с  собой еще  одного человека.  Для него
приготовьте резервную каюту.
     - Какого человека? Откуда...
     - Это  член экипажа американского звездолета.  Объяснять нет времени.
Потерпите немного.  Вездеход будет идти на полной скорости.  Разговаривать
на ходу не буду. Через полтора часа будем дома. Все ясно?
     - Нет,  пока еще совершенно неясно, - ответил Белопольский. - Но ваши
приказания будут исполнены.
     - Пока до свидания! Прекращаю связь.
     Выключив микрофон, Камов повернулся к Пайчадзе:
     - Вам удобно, Арсен Георгиевич?
     - Очень хорошо, не беспокойтесь!
     - Разрешите,  -  неожиданно  сказал  Бейсон,  -  задержаться на  одну
минуту.
     - Зачем?
     - Мне хотелось бы вернуться на звездолет. Там есть американский флаг.
Я  хочу укрепить его  на  корабле пусть он  развевается здесь на  память о
нашем посещении Марса.
     - Нет! - резко ответил Камов. - Не разрешаю!
     Он включил мотор.
     - Я  пущу вездеход с максимальной скоростью,  Арсен Георгиевич.  Путь
нам  знаком,   и   это  неопасно.   Если  скорость  будет  доставлять  вам
какое-нибудь неудобство скажите.
     - Ничего не случится, - ответил Пайчадзе. - Я чувствую себя хорошо.
     Обратный  путь  занял  меньше  чем  полтора  часа.  Вездеход  шел  со
скоростью  ста  десяти  километров,  строго  придерживаясь старого  следа,
отчетливо видного на  ровном  плотном грунте.  Мощные рессоры пассажирской
кабины и  мягкие кресла создавали хорошие условия для  раненого;  и  Камов
надеялся, что переезд не вызовет никаких осложнений. Рана, к счастью, была
легкой.  Правда,  придется вынимать пулю,  но  это не тревожило врача.  На
звездолете было все, что необходимо для любой операции.
     Будь  рана  опаснее,   пришлось  бы  не  менее  суток  оставаться  на
американском корабле,  где трудно было уложить раненого достаточно удобно.
Кроме того,  возникло еще  одно неприятное осложнение.  Старт звездолета с
Марса состоится через три дня. Ускорение при взлете вызовет удвоенную силу
тяжести,  что для тяжелораненого может быть опасно. Камов хорошо знал, что
если бы  даже это грозило смертью Пайчадзе,  он  все равно был бы вынужден
вылететь, чтобы не погубить остальных членов экипажа.
     До  этого  дня  экспедиция протекала  исключительно удачно.  Старт  с
Земли,  перелет к Венере,  осмотр планеты,  встреча с астероидом прошли на
редкость  хорошо.  Труднейший  спуск  на  Марс,  которого  он,  втайне  от
спутников,  очень боялся,  также окончился вполне благополучно.  Звездолет
опустился,  как  на  земном ракетодроме.  Казалось,  что  космический рейс
пройдет, против ожиданий, без малейшего затруднения.
     И вот встреча с американцами едва не окончилась катастрофой.
     Камов испытывал горькое сожаление, что позволил Бейсону заманить себя
в  эту  ловушку.  Но  кто  мог  ожидать,  что  этот выродок задумает такую
безмерную подлость?
     Тупость и неблагодарность американца выводила Камова из себя.
     На что рассчитывал этот человек? Если даже предположить, что его план
увенчался бы успехом,  то что произошло бы дальше? Советский звездолет все
равно  вернулся  бы   на   Землю.   А   кораблем  Хепгуда  можно  было  бы
воспользоваться только в  том  случае,  если  журналист сумел бы  дать все
указания относительно конструкции корабля,  его двигателей,  их  мощности,
развиваемой скорости и  многие  другие  сведения,  без  которых  полет  на
космическом корабле невозможен. 3нает ли американец все это? Скорей всего,
что  нет.  Но  предположим,  что  он  это  знает.  Звездолет,  управляемый
советским ученым,  опустился бы,  конечно, на территории Советского Союза.
Неужели Бейсон мог  допустить мысль,  что  он  сумел  бы  заставить Камова
лететь в  Америку?  Очевидно,  именно на это и  рассчитывал журналист.  Он
судил по себе.
     Близкое соседство американца было физически неприятно Камову,  и он с
нетерпением ждал конца длинного пути.
     Несколько раз он оборачивался назад.  Пайчадзе,  очевидно,  испытывал
сильную  боль.  Об  этом  говорили  помутневшие  глаза  и  стиснутые  зубы
астронома.  Капельки пота  выступали на  лбу,  и  раненый вялым  движением
вытирал их платком. Было ясно, что для него путь не был таким гладким, как
это  казалось  здоровому  человеку.   Встречая  тревожный  взгляд  Камова,
Пайчадзе чуть заметно улыбался и, едва шевеля губами, произносил одну и ту
же фразу: "Ничего, все в порядке!"
     Только бы он не потерял сознания!
     Растения,  как  молнии,  проносились мимо  окон мчавшегося вездехода.
Камов до отказа вывел ручку реостата, выжимая из мотора все, что возможно.
     Он не боялся такой скорости. Следы гусениц были отчетливо видны, и на
знакомом пути опасаться не приходилось.  "Болото",  где вездеходу пришлось
замедлить ход, осталось далеко позади. Звездолет был уже близко.
     Каждое мгновение Камов ожидал,  что  впереди возникнет силуэт родного
корабля.
     И все же он появился неожиданно.
     Белоснежный корпус с  широко распластанными крыльями гордо возвышался
над  низкими  марсианскими кустами,  всем  своим  видом  олицетворяя  силу
народа, пославшего его сюда.
     Камов  залюбовался своим  кораблем.  Какой  контраст  с  американским
звездолетом,  маленьким,  тускло-серым, пугливо прижавшимся к "земле" всем
корпусам,  словно он боялся неведомой планеты,  на которую попал и где ему
суждено теперь остаться навсегда!
     Вездеход, постепенно замедляя скорость, приближался к кораблю.
     Камов увидел, как отворилась дверь и на "землю" спрыгнул Мельников. В
руках он держал какой-то длинный предмет.
     "Носилки", - догадался Камов.
     Он мельком взглянул на Бейсона,  проверяя, какое впечатление произвел
их корабль. Лицо американца было хмуро.
     "То-то?" - подумал Камов.
     Вездеход  остановился.  Обернувшись к  Пайчадзе,  Камов  увидел,  что
астроном потерял сознание.  Незаметная,  но неизбежная тряска сделала свое
дело.  Лицо  раненого  казалось безжизненным.  Камов  с  волнением пощупал
пульс.  Нет,  это простой обморок.  Нельзя терять времени!  От быстроты, с
которой будет сделана операция, многое зависит.
     Он  поспешно надел  на  Пайчадзе маску и  открыл кран  воздухоподачи.
Знаком  приказав  американцу сделать  то  же,  открыл  дверь  и  вышел  из
вездехода.
     - Что с Арсеном Георгиевичем? Как это случилось, что он ранен?
     Даже  под  маской было  видно,  как  взволновано лицо Мельникова.  Он
смотрел на неподвижное тело товарища,  не обращая внимания на Бейсона.  Он
просто забыл о нем.
     Развернув носилки, они уложили на них раненого, Пайчадзе не очнулся.
     - Это даже лучше,  -  сказал Камов.  - Он не будет испытывать боли от
переноски.
     - Как это случилось? - повторил Мельников.
     Инстинктивно он посмотрел на американца. Тот молча стоял рядом.
     - Здравствуйте - он протянул Бейсону руку.
     - Отставить! - жестко сказал Камов. - Убийцам руки не подают.
     Мельников испуганно отдернул руку:
     - Убийцам?!
     - Арсен Георгиевич ранен пулей этого американского бандита, - нарочно
по-английски сказал Камов.  Он знал,  что Мельников понимает этот язык.  -
Убийства не произошло только случайно... Вы приготовили для него каюту?
     - Да, она готова.
     - Заприте его в ней.
     Мельников с  отвращением посмотрел на неожиданного гостя.  У  него на
языке был вопрос:  почему Камов не  застрелил этого человека,  пытавшегося
убить  Пайчадзе,   но  он  промолчал.   Молча  перенесли  раненого  внутрь
звездолета.  Здесь их встретил взволнованный Белопольский. Бейсон, опустив
голову,  шел за ними. Заметив, что Константин Евгеньевич сделал движение к
американцу, Мельников передал ему слова Камова
     - Идите за мной! - сказал он, обращаясь к Бейсону.
     Отведя американца в  запасную каюту и  замкнув снаружи круглую дверь,
он  вернулся  в  обсерваторию,  где  Камов  спешно  готовился к  операции.
Пайчадзе все  еще  был  без сознания,  и  решили не  прибегать к  наркозу.
Операция по  извлечению пули  не  должна была  занять более пяти минут.  И
действительно, через пять минут все было кончено.
     - Теперь только покой и уход, - сказал Камов.
     - Вы считаете, что он вне опасности?
     - Безусловно. Рана не тяжелая. Обморок вызван переездом. Я думаю, что
через три дня, к моменту нашего старта, Арсен Георгиевич будет чувствовать
себя достаточно хорошо.
     Разговаривая,  он  закончил  перевязку  и  стал  энергично  приводить
раненого в чувство.
     Минуты через три Пайчадзе открыл глаза.
     - Как вы себя чувствуете? - спросил Камов.
     - Хорошо.
     - Старайтесь делать поменьше движений.
     - Разрешите мне ухаживать за раненым? - попросил Мельников.
     - Около  Арсена  Георгиевича будет  непрерывное дежурство,  -  сказал
Камов. - По очереди.
     - Это сорвет план.  - Пайчадзе умоляюще посмотрел на товарищей. - Мне
не надо тщательного ухода.  Ничего серьезного нет.  Вы это знаете,  Сергей
Александрович.
     - В этом вопросе,  - сказал Камов, - вы не имеете права голоса. Будет
так,  как я сказал. Ваше здоровье дороже всего. А теперь лежите и молчите.
Сегодня я не разрешаю вам разговаривать.
     - Вы так и не рассказали, как это все произошло, - сказал Мельников.
     - Расскажу.
     Выслушав  подробный рассказ  о  событиях дня,  Белопольский задумчиво
сказал:
     - Выходит, что даже на Марсе дельцы верны себе.
     - Иначе не может быть, - ответил Пайчадзе.
     - Я, кажется, запретил вам разговаривать, - сказал Камов. - Почему вы
не слушаетесь врача?
     Пайчадзе улыбнулся и закрыл рот левой рукой.
     - Это  несчастье,   -  сказал  Камов,  -  действительно  срывает  нам
намеченный план,  но в  этом нет большой беды.  Планета представляет собой
пустыню.  Если Венера доставила нам приятную неожиданность,  то  Марс,  на
которого мы  возлагали столько надежд,  поступил совсем наоборот.  Собрать
образцы растений и  организовать охоту на  имеющихся животных мы  сможем и
втроем.  Я хотел поднять звездолет в воздух и сверху осмотреть планету, но
выстрел Бейсона срывает и  этот план.  Теперь волей-неволей придется ждать
намеченного срока  отлета на  Землю.  Арсену Георгиевичу нужен  покой  как
можно  дольше.  Завтра  мы  с  Борисом  Николаевичем  съездим  еще  раз  к
американскому кораблю.  Надо  поискать останки  Хепгуда  и  похоронить их.
Константину Евгеньевичу придется опять остаться на корабле.
     - Я займусь сбором растений, - сказал Белопольский.
     - Только после нашего возвращения.  Пока мы будем в отсутствии, вы не
должны выходить из корабля.
     Не забывайте,  что мы не знаем,  какие животные есть на Марсе. Смерть
Хепгуда достаточно ясно показала, что надо быть очень осторожными.




     На  следующий  день,   как  только  взошло  солнце,   вездеход  снова
отправился в путь.
     - Мы вернемся приблизительно через шесть,  семь часов, - сказал Камов
провожавшему их Белопольскому. - Все распоряжения, которые я отдавал вчера
на случай, если вездеход не вернется, остаются в силе и сегодня.
     - Все будет в порядке! Счастливого пути! - ответил Белопольский.
     Камов сел за рули машины, Мельников - рядом. Он положил киноаппарат к
себе на  колени,  чтобы предохранить его  от  случайного толчка в  дороге.
Позади были сложены лопаты, кирки, веревки, тросы и электрическая лебедка.
     Камов  закрыл дверь и  пустил в  ход  мотор.  Мельников в  это  время
наполнил кабину кислородом.
     Сняв маски,  они  жестами простились с  товарищами стоявшим в  дверях
звездолета, и вездеход пошел по своему вчерашнему следу. Повернув в проход
между растениями,  Камов включил максимальную скорость. Машина рванулась и
помчалась вперед.
     - Сто десять километров, - сказал Мельников, взглянув на указатель.
     - Хорошая машина! - ответил Камов. - Дороги на Марсе очень удобны: ни
ям,  ни косогоров. Никаких неровностей. Грунт гладкий, как стол. Но все же
с такой скоростью можно ехать только по знакомому пути.
     Однообразная  марсианская  равнина  казалась  безжизненной.  Ни  один
"заяц"  не  показывался на  пути  вездехода,  который быстро и  равномерно
оставлял позади километр за километром.
     Оба  звездоплавателя молчали.  Мельников испытывал сильное  волнение,
сознавая всю необычайность этой поездки по поверхности планеты, которую он
часто видел с Земли как небольшую красноватую звездочку. Камов, переживший
это чувство вчера, был спокоен.
     - Внимание! - сказал он вдруг. - Смотрите вперед!
     Мельников поднес  к  глазам  бинокль,  но  ничего  примечательного не
увидел.
     - Ничего не видите?
     - Ничего, Сергей Александрович.
     - То-то  и  есть!  - сказал Камов.  - Впереди "болото".  Оно так мало
заметно,  что представляет собой настоящую ловушку.  Вчера  мы  с  Арсеном
Георгиевичем  его не заметили.  Хорошо,  что скорость была незначительная.
Пришлось давать обратный ход. Видите, впереди след поворачивает?..
     Вездеход остановился.
     "Болото" почти ничем не  отличалось от  окружающей местности.  Только
песок был чуть темнее и растения немного выше, чем на "сухих" местах.
     - На тихом ходу обнаружить "болота" можно,  -  сказал Камов. - Но при
скорости даже  в  тридцать километров они  могут быть опасны.  Кто  знает,
какова их глубина?
     Оба надели кислородные маски и вышли из машины.
     - Почаще  смотрите вокруг,  -  сказал  Камов.  -  Если  мы  прозеваем
появление "змеи", о которой говорил Бейсон, дело может кончиться плохо.
     Они находились на открытом месте,  но все же растений было достаточно
много,  и  это сокращало видимость.  Привычный к природным условиям Марса,
хищник мог незаметно подкрасться к людям.
     - Надо как можно скорее закончить дело, - сказал Камов.
     Он говорил тихим голосом, в котором слышалось сдерживаемое волнение.
     На  Земле  всегда можно расслышать какой-нибудь звук  -  шепот ветра,
шуршание песка,  отдаленный шум.  Здесь была поразительная тишина.  Песок,
воздух,  растения казались неподвижными,  застывшими под  лучами нежаркого
солнца.  Сверкавшие кое-где  на  темно-синем небе звезды придавали пейзажу
еще более странный,  неправдоподобный вид.  Безмолвие угнетало.  Почва, на
которую  ступала  нога,  готова  была  как  будто  раздаться под  тяжестью
незваного пришельца. Природа казалась враждебной, настороженно следящей за
каждым движением людей Земли. Она выжидала, готовая уничтожить ворвавшиеся
в  ее владения чужие и  непонятные ей существа,  как она это уже сделала с
одним из них.
     Мельников крепче  сжал  рукоятку пистолета,  пристально вглядываясь в
растения, видневшиеся невдалеке. Ему показалось, что под длинными листьями
что-то шевелится. Он инстинктивно подвинулся ближе к Камову.
     - Там что-то есть, - сказал он.
     Камов вгляделся по  направлению,  куда  указывала рука его  спутника,
потом неожиданно вскинул пистолет и выстрелил.
     - Как видите,  ничего нет,  -  сказал он.  -  Не давайте своим нервам
распускаться. Здесь действительно жутко.
     Звук выстрела как-то  успокаивающе подействовал на Мельникова.  Стало
стыдно  своего  малодушия.  Он  засунул  пистолет  за  пояс  комбинезона и
принялся помогать Камову.
     Было решено взять на  "болоте" одно из растений,  которые здесь росли
выше,  чем у звездолета,  и могли иметь другое строение.  Против ожидания,
это  оказалось очень  тяжелым делом.  Прежде  всего  Камов  прощупав почву
вокруг  выбранного растения  и,  убедившись,  что  здесь  они  не  рискуют
провалиться,  принялся откапывать корни.  Мельников стоял на страже, следя
за  местностью.   Несколько  раз  они  менялись  местами.  Растения  имели
бесчисленное количество перепутанных между собой корней, что делало работу
очень  утомительной.  Мельников предложил вырвать  растение из  "земли"  с
помощью лебедки, но Камов решительно отказался от этого.
     - Мы должны доставить это растение на Землю в  целом виде,  -  сказал
он. - Лебедка может оборвать корни.
     Через два  часа напряженного труда цель была достигнута.  Марсианское
растение было  осторожно вынуто  из  песка  и  уложено  на  плоской  крыше
вездехода.  Чтобы оно не упало,  его привязали широким ремнем.  Корни были
аккуратно уложены.  На  звездолете этот  ценнейший груз  будет  положен  в
специально предназначенный холодильник,  в  котором  и  долетит до  Земли,
чтобы там в лабораториях ботанического института подвергнуться тщательному
изучению.
     Несколько  таких  холодильников на  корабле  были  предназначены для.
образцов марсианской флоры и фауны.
     - Поехали  дальше!  -  сказал  Камов.  Он  посмотрел на  часы.  -  Мы
задержались тут. Надо торопиться.
     Вездеход с прежней скоростью помчался по вчерашнему следу.
     - На  этой  планете  много  загадок,  -  сказал  Камов.  -  Следующим
экспедициям предстоит много работы.
     - Почему мы так мало пробудем здесь, Сергей Александрович?
     - Я  уже  объяснял вам,  почему.  Мы  должны  встретиться с  Землей в
определенной точке.
     - Можно было иначе рассчитать маршрут.
     - Мы только пионеры,  -  сказал Камов. - Наше дело заключается в том,
чтобы составить общую картину того,  что представляют собой Венера и Марс.
Детальное ознакомление с ними...
     Он  не  договорил.  Впереди,  метрах в  пятидесяти,  прямо на  дорогу
выскочил из  кустов  огромный зверь.  Оба  путешественника успели заметить
серебристый мех,  покрывавший все тело животного,  и  длинную,  похожую на
пасть крокодила морду.
     Неожиданно увидев перед  собой быстро приближавшийся вездеход,  зверь
на мгновение приник к "земле" и вдруг,  сделав гигантский прыжок,  исчез в
зарослях.
     Камов  на  полном  ходу  нажал  на  тормоз  правой  гусеницы.   Круто
развернувшись, вездеход врезался в кусты и, подминая их под себя, помчался
в погоню.
     - Наденьте маску!  -  возбужденно крикнул  Камов.  -  Держите аппарат
наготове! Надо во что бы то ни стало заснять его!
     Он неожиданно и так резко затормозил вездеход, что Мельников ударился
головой о смотровое стекло.
     - Вот он!
     В двадцати шагах на берегу озера прижалось к "земле" преследуемое ими
животное. Вода преградила ему путь, заставив остановиться.
     Мельников крутил ручку аппарата. Камов быстро надел на него и на себя
кислородные маски.
     Несколько секунд зверь был неподвижен.  Потом огромная пасть широко и
угрожающе открылась,  обнажив  несколько рядов  острых  зубов  треугольной
формы.  От  головы до кончика мохнатого хвоста животное имело три -  три с
половиной  метра  длины.   Туловище,  не  толще  тела  земного  крокодила,
опиралось на  три  пары ног,  из  которых передние две  пары были коротки,
близко расположены друг к другу и снабжены острыми когтями,  а задние,  во
много раз более длинные, были согнуты, как у кузнечика. Очевидно, именно с
помощью их зверь мог совершать такие огромные прыжки.
     Он смотрел на вездеход круглыми зеленовато-серыми глазами,  с  узким,
как у кошки, зрачком и внезапно, с силой распрямив задние ноги, прыгнул на
него с расстояния в двенадцать метров.
     Мельников откинулся назад при этом внезапном нападении.
     Камов не растерялся.  В  самый момент прыжка он включил скорость -  и
вездеход  рванулся  вперед,  одновременно  поворачивая  вправо,  чтобы  не
угодить в озеро. Тело зверя пронеслось над ним и упало на песок позади.
     Видимо разъяренный неудачей, заверь молниеносно повернулся на месте и
прыгнул вторично.  На этот раз прыжок достиг цели. Вездеход содрогнулся от
толчка. Камов выключал мотор.
     Зверь был на крыше,  и  они слышали,  как его когти,  а  может быть и
зубы,  скрежетали о  металл.  Добытое с  таким  трудом  растение упало  на
"землю" изломанное и смятое.
     - Приготовиться! - сказал Камов.
     Мельников отложил в сторону киноаппарат и взял в руки винтовку.
     Вездеход медленно пошел вперед.  Но  зверь не прыгал с  крыши.  Хвост
свешивался, достигая концом "земли". Скрежет зубов о металл прекратился.
     - Надо заставить его спрыгнуть, - сказал Камов.
     Он нажал на кнопку сигнала.
     Рев  сирены  разорвал безмолвие пустыни.  Видимо  испугавшись,  зверь
попытался соскочить,  но его когти скользнули по металлу, и он тяжело упал
на спину у самой гусеницы. Одно мгновение Мельников видел совсем близко от
себя  светлый  мех  на  брюхе  животного  и  его  шесть  лап,   беспомощно
шевелящихся  в  воздухе.   3верь  изогнулся  всем  телом,  перевернулся  и
длинными, десятиметровыми прыжками помчался прочь.
     Камов увеличил скорость -  и вездеход быстро догнал зверя. Рев сирены
не  прекращался,  заставляя  марсианское животное,  никогда  не  слышавшее
такого звука, мчаться вперед не оборачиваясь. Камов открыл переднее окно.
     - Стреляйте только  наверняка,  -  сказал он  -  Старайтесь попасть в
голову.
     Мельников   внимательно  следил   за   каждым   движением  животного.
Порывистые прыжки зверя не давали возможности прицелиться.
     - Так ничего не выйдет, - сказал он.
     - Когда-нибудь он устанет же, - ответил Камов.
     - Неизвестно,  когда  это  случится.  Мы  можем  врезаться  в  другое
"болото".
     - Хорошо! Попробуем иной способ.
     Камов выключил сирену.  Внезапная тишина заставила зверя остановиться
и повернуть голову.  Вездеход находился в трех шагах от него. Промахнуться
было невозможно, и Мельников выстрелил.
     - Кажется, удачно, - сказал Камов.
     Оба пристально наблюдали за зверем.
     - Я целился ему между глаз, - сказал Мельников.
     Они подождали несколько минут,  потом осторожно подошли, держа оружие
наготове.
     Но зверь был мертв: пуля попала точно между глазами.
     - Это доказывает,  -  сказал Камов, - что у марсианских животных мозг
расположен так же, как у земных.
     - Это мы узнаем, когда доставим его на Землю.
     - Удачно все это вышло.
     - А растение погибло.
     - Да, Придется доставать новое.
     От охватившего обоих волнения они говорили отрывисто. У их ног лежало
животное,  родившееся и выросшее на Марсе -  результат,  вероятно, долгого
развития жизни на  этой планете,  развития,  прошедшего неведомыми путями.
Что общего у  этого зверя с животными Земли?  В чем отличие его организма,
так  похожего внешне на  земных зверей,  но  живущего в  совершенно других
условиях?  Какие  тайны  природы откроет ученым  изучение этого  существа,
убитого земной пулей?
     - Удастся ли нам вдвоем втащить его на крышу вездехода? - Попробуем!
     Но  и  меньшая сила тяжести на  Марсе не помогла справиться с  тушей.
3верь был слишком тяжел для двух человек. Лебедка не могла помочь, так как
у них не было ничего годного для устройства покатого помоста.
     - Придется тащить его к звездолету волоком, - сказал Камов.
     - Песок обдерет шкуру. Не лучше ли съездит за досками?
     - Опасно оставить его тут. Может быть, забредут его сородичи, а мы не
знаем,  едят ли они своих.  Нельзя допустить, чтобы этот счастливый случай
окончился неудачей.
     - Поезжайте один, - сказал Мельников. - Я останусь караулить его.
     Камов  даже  не  ответил.  Он  мельком  взглянул на  своего  молодого
товарища и слегка пожал плечами.
     - Ничего другого не остается, как только тащить волоком, - сказал он.
- Примем все меры, чтобы не испортить шкуру.
     Камов вошел в машину и долго говорил с Белопольским.
     - Константин Евгеньевич согласен со  мной,  -  сказал он.  -  Если мы
подложим  под  тушу  сиденья  машины,  то  на  тихом  ходу  все  обойдется
благополучно.
     Так и сделали. Четыре сиденья вездехода были скреплены между собой, и
на  этот  мягкий  кожаный  помост  с  помощью  лебедки взвалили тушу.  Эта
операция заняла больше часа.
     - К американскому кораблю сегодня не попасть, - сказал Мельников.
     - Попадем завтра.
     Обратный  путь  занял  шесть  часов.  Вездеход  шел  на  самой  малой
скорости.  Часто приходилось останавливаться, скреплять разошедшиеся части
импровизированного прицепа, поправлять на нем съезжающую тушу зверя.
     Солнце  склонялось к  западу,  когда  измученные охотники  добрались,
наконец,   до  корабля.  Перенести  убитое  животное  в  холодильник  тоже
оказалось  нелегким  делом.  Камов  наотрез  отказался позвать  на  помощь
Бейсона, и они втроем мучились до наступления, темноты.
     - Из  пяти дней прошло три,  -  сказал Камов,  когда тяжелая операция
была закончена, - а мы сделали очень мало.
     - Поднажмем  в  оставшиеся два  дня,  -  ответил  Белопольский.  -  В
сущности,  сделано не  так  уж  мало.  Доставка на  Землю этой "ящерицы" -
большая победа.
     - Как вы сказали? Ящерицы?
     - Да.  "Прыгающая ящерица".  По-моему,  это самое подходящее название
для этого животного.




     На  четвертый  день  пребывания  звездолета на  Марсе  Белопольский и
Мельников поднялись за  час до восхода солнца.  Было замечено,  что каждое
утро  около  корабля  появлялись маленькие  зверьки,  напоминавшие земного
зайца. Камов приказал во что бы то ни стало застрелить хоть одного из них.
Вооружившись винтовками со снайперским прицелом,  оба товарища, как только
появился  край  Солнца,  забрались на  крыло  звездолета.  Ждать  пришлось
недолго.  Как  и  в  прошедшие дни,  "зайцы"  появились с  первыми  лучами
дневного  светила.  Пять  зверьков  длинными прыжками подскочили к  берегу
озера.
     Два  выстрела раздались одновременно -  и  два  "зайца" стали добычей
охотников.
     Довольные собой,  они  вернулись на  корабль;  и  второй  холодильник
принял на хранение еще двух представителей марсианской фауны.
     Камов торопил с завтраком. Надо было съездить к американскому кораблю
и   по  дороге  выкопать  другое  "болотное"  растение  взамен  сломанного
"ящерицей".
     - На это можно потратить не более пяти часов, - сказал он.
     - Как выйдет,  -  заметил Белопольский.  - До сих пор ни один день не
прошел без марсианских сюрпризов.
     Он  был  хмур и  сердился.  Четвертый день ему предстояло провести на
корабле.  Обстоятельства сложились так,  что  Камову приходилось ежедневно
совершать поездки на вездеходе,  а  Константину Евгеньевичу очень хотелось
увидеть своими глазами природу Марса.
     - Везде одно и  то  же,  -  утешал его Камов.  -  Природа Марса всюду
одинакова.
     - Этого  не  бывает,  -  отвечал Белопольский.  -  Природа бесконечно
разнообразна.
     - Завтра,  -  сказал Камов,  -  вы с  Борисом Николаевичем обследуете
местность к северу и востоку от корабля. Вечером мы покинем Марс.
     Эти  слова  успокоили  Белопольского,  и  он  вышел  проводить  своих
товарищей в третью поездку в обычном настроении.
     - Не задерживайтесь! - сказал он на прощание.
     Вездеход быстро прошел пятьдесят километров,  отделявших звездолет от
"болота".  Камов  и  Мельников все  время  разговаривали об  убитой  вчера
"ящерице".
     - Любопытное животное,  не  правда ли,  Борис Николаевич?  -  говорил
Камов.  -  Тело как у ящерицы, задние ноги - кузнечика, пасть - крокодила,
глаза -  кошки, а мех как у белого медведя. Когда-нибудь одна из следующих
экспедиций поймает такое чудовище живым и доставит на Землю.
     - Оно не сможет дышать нашим воздухом, более плотным, чем на Марсе.
     - Сделают  специальный ящик  с  разреженным воздухом,  а  кормить его
можно хотя бы кроликами.
     - Я хотел бы принять участие в такой охоте, - сказал Мельников.
     - Вы согласились бы еще раз лететь на Марс?
     - Не только на Марс, а куда угодно.
     - Это   хорошо!   Случаев  будет  много.   Космические  рейсы  только
начинаются. Но, чтобы участвовать в них с пользой, надо упорно учиться.
     - Я именно так и собираюсь поступить, - ответил Мельников.
     - Правильно.  Когда-нибудь вы станете настоящим "звездным капитаном".
- Камов  улыбнулся,   вспомнив  прозвище,  данное  американскими  газетами
Хепгуду.
     То ли благодаря вчерашней практике,  то ли потому, что попалось более
"легкое" растение,  но они пробыли на "болоте" меньше часу и,  погрузив на
крышу свою добычу,  помчались дальше по пути, прерванному вчера появлением
"прыгающей ящерицы".
     Часы  вездехода показывали десять  утра,  когда  на  горизонте возник
силуэт американского звездолета.  Через две минуты они были у цели.  Камов
остановил вездеход на том же месте, что и в первый раз.
     - Какой он маленький! - сказал Мельников, с любопытством рассматривая
корабль.
     - Невелик!
     Камов внимательно осмотрелся кругом. По первому впечатлению, ничто не
изменилось за  эти  два  дня.  Остатки часов  и  разбитая лампа  лежали на
прежних местах.  Дверь звездолета была закрыта.  Но,  приглядевшись, Камов
заметил многочисленные следы на песке,  а  еще больше -  на крыле корабля.
Оно было сильно исцарапано.
     - Здесь побывали звери,  -  сказал он.  -  И  думаю,  что не один,  а
несколько.  Надо быть очень осторожными.  Они могут быть где-то  тут.  Эти
мохнатые  "прыгающие ящерицы" очень  опасны.  -  Он  задумался.  -  Искать
останки тела Хепгуда будем не выходя из машины.
     Окна  придется открыть.  Оружие  держать наготове.  Какими пулями оно
заряжено?
     - Разрывными.
     - В таком случае все в порядке. Отправимся.
     Вездеход медленно двинулся вперед.
     Тщательный осмотр окрестностей звездолета занял почти час. Кругом все
было спокойно. Ни один зверь не показывался, хотя на песке часто виднелись
их следы.
     Поиски не дали никаких результатов.
     Звездоплаватели вернулись к кораблю. Надо было спешить.
     Поочередно выходя из машины,  вырыли глубокую яму.  Кирки не пришлось
пускать в ход.
     Камов  подобрал остатки часов и  лампу.  Войдя внутрь звездолета,  он
положил у щита управления большой плотный конверт,  запечатанный сургучной
печатью.  В  нем находился акт о  прилете американцев на  Марс и  описание
гибели командира корабля -  Чарльза Хепгуда.  Акт  был  написан Камовым на
русском и английском языках и подписан им и Бейсоном.
     Разыскав американский флаг,  о котором говорил Бейсон, Камов захватил
небольшой металлический ящик и,  уложив в  него останки Хепгуда,  вышел из
корабля, закрыв за собой дверь.
     Завернутый в звездный флаг "гроб" опустили в яму и засыпали.
     Больше здесь нечего было  делать,  и  Камов занял свое  место у  руля
вездехода. Было около часу дня. Через полтора часа они будут дома.
     Вездеход тронулся с места.
     Оглянувшись на  американский корабль,  Мельников заметил,  что позади
него поверхность озера потемнела и на ней появилась сильная рябь.
     - Поднимается ветер, - сказал он.
     Камов посмотрел на  небо.  Оно  было,  как  всегда,  темно-синее,  со
сверкавшими кое-где звездами.  Почти в зените, недалеко от Солнца, блестел
Деймос - второй спутник Марса. Ни одного облачка не было видно.
     - Три дня было безветренно,  - сказал он. - Ничего удивительного нет,
если это затишье прекратилось. На Марсе должны быть ветры.
     Послышался щелчок в громкоговорителе и голос Белопольского:
     - Сергей Александрович, вы меня слышите?
     - Хорошо слышим, - ответил Камов.
     - Где вы находитесь?
     - У американского звездолета. Только что отъехали от него.
     - Какая у вас погода?
     - Поднялся небольшой ветер.
     Было слышно, как Белопольский что-то спросил у Пайчадзе.
     - Мы  просим вас ехать как можно скорее.  По  всем признакам,  должна
подняться песчаная буря.
     - Хорошо, Константин Евгеньевич.
     - Арсен Георгиевич спрашивает,  не  находите ли  вы,  что  осторожнее
вернуться на американский корабль и переждать в нем?
     - Нет,  - ответил Камов.  - Неизвестно, сколько времени продлится эта
буря.  Если мы покинем вездеход,  он может пострадать или быть  засыпанным
песком.  Это может вызвать большие осложнения.  Я верю в машину. Доберемся
благополучно.
     Вездеход помчался вперед  со  стремительной быстротой.  Шипы  гусениц
слились в  сверкающие полосы.  Ветер дул прямо "в лоб",  но мощная машина,
казалось, "не замечала" этого.
     - Эти бури опасны? - спросил Мельников и, видя, что Камов, напряженно
вглядываясь  вперед,  не  отвечает,  продолжал:  -  Константин  Евгеньевич
говорил мне, что песчаные бури Марса не могут причинить вреда вездеходу. К
тому же, бури может и не быть.
     Белопольский редко ошибается, - сказал Камов.
     Ветер  постепенно  усиливался.   Легкая  песчаная  пыль  поднялась  в
воздухе, закрыв горизонт туманной дымкой.
     - Буря совсем близко, - сказал Камов.
     И, как бы в подтверждение его слов, резкий порыв ветра поднял впереди
вездехода целую тучу песка и швырнул в окна.
     Опять щелкнуло радио:
     - Говорит Белопольский.
     - Слушаем вас.
     - К  звездолету приближается с  востока огромная песчаная стена.  Она
движется быстро.  Опасаемся,  что  вы  не  успеете  добраться до  корабля.
Миновали ли вы "болото"?
     - Нет еще.
     - Далеко до него?
     - Километров, двадцать.
     - Хорошо бы миновать его до бури.  Арсен Георгиевич говорит,  что это
самое опасное место.
     - Я думаю, что успеем. Через минут двенадцать будем у "болота".
     - Я полагаю, что буря пронесется быстро, - сказал Белопольский.
     - Во всяком случае не менее чем через два-три часа. Вспомните, что вы
сами писали в  своей книге о  бурях на Марсе.  -  Камов засмеялся.  -  Вот
теперь мы проверим ваши вычисления.
     - Я был бы рад, если бы ошибся.
     - Опасаюсь,  что  вы  не  ошиблись.  Дальнейшие разговоры будет вести
Борис Николаевич.
     - Далеко еще до "болота?
     - Километров десять.
     - Туча в одном километре от корабля,  -  сказал Белопольский.  -  Она
движется с чудовищной скоростью, - и через мгновение добавил: - В окна уже
ничего не видно. Стало совершенно темно.
     Ни  Камов,  ни  Мельников ничего не ответили.  Потом Мельников быстро
бросил в микрофон:
     - Видим тучу. До "болота" три километра.
     На горизонте,  от края до края, быстро поднималась исполинская стена.
Это  была сплошная масса песка ,  которую ветер поднял и  нес  с  огромной
скоростью прямо навстречу вездеходу.  До  этой  встречи остались считанные
секунды.
     Камов хорошо понимал,  что  если вездеходу удастся миновать "болото",
опасность будет значительно меньше.  Во  мраке,  который должен был сейчас
наступить, болото было страшной угрозой.
     Туча стремительно приближалась. Впереди нее бешено вращались песчаные
смерчи. Камов уже видел впереди поворот следа, обходящий "болото".
     Еще!.. Еще немного!
     Мельников всем  телом  наклонился вперед,  словно этим  движением мог
помочь могучему мотору.
     Вездеход находился от  места поворота на  таком же расстоянии,  как и
зловещая стена бури.  Кто быстрее достигнет "болота"?  В  этом был вопрос,
быть может, жизни или смерти...
     - Спасибо,   ребята!   -   громко  сказал  Камов,   когда   вездеход,
стремительно  совершив  широкий  полукруг,   вышел  на   прямую  дорогу  к
звездолету, проложенную его же гусеницами.
     - Кому вы? - спросил Мельников.
     - Уральским  рабочим,   -  ответил  Камов.  -  Тем,  кто  сделал  наш
замечательный мотор.
     Страшное место осталось позади. Теперь только бы не сбиться с пути во
мраке.
     И,  словно мстя за эту победу,  страшный вихрь обрушился на вездеход.
Скорость сразу упала до сорока километров в час. Непроницаемый мрак окутал
все кругом.  Тяжелые массы песка,  ударяясь в окна вездехода,  скрипели на
стеклах, как будто кто-то тер их наждачным порошком.
     - Попросите дать маяк, Борис Николаевич.
     И, словно услышав его просьбу, на щитке вспыхнул тусклый зеленый круг
с отчетливой черной полосой посередине.
     - Молодец! Сам догадался, - сказал Камов.
     Теперь  надо  только  точно  выдерживать  направление,  чтобы  черная
полоска не расширялась,  не становилась тусклой.  Это будет означать,  что
вездеход уклонился от  прямого  пути.  Остальное сделают мотор  и  крепкие
стенки машины.
     - Как дела, Борис Николаевич? - спросил Камов.
     - Все в порядке,  Сергей Александрович! Жалко, что нельзя заснять эту
бурю.
     - Кто  о  чем!  -  засмеялся Камов.  -  Боюсь,  что при таком "ярком"
освещении пленка испортится.
     Буря неистовствовала вокруг них. Как будто природа Марса злилась, что
не  удается  справиться с  маленькой  дерзкой  машиной,  явившейся сюда  с
далекой Земли и упрямо продвигавшейся вперед наперекор стихии.
     Непроглядная черная ночь  окружала их.  Было  странно сознавать,  что
где-то за пределами бури сияет Солнце,  что все это происходит в  середине
дня.  Мельников  попытался  включить  прожектор,  установленный  на  крыше
вездехода,  но,  убедившись,  что  относительно  слабый  луч  света  не  в
состоянии пробить плотную завесу песка, выключил его.
     Светящиеся  голубоватым  светом  приборы  на  щитке  управления  были
единственным местом,  на котором мог отдохнуть глаз в этой кромешной тьме,
угнетающе действовавшей на нервы.
     - Вы  не боитесь,  что песок набьется в  подшипники ведущих колес?  -
спросил Мельников.
     - Нет,  -  ответил Камов. - Не боюсь. По указанию Белопольского и под
его  непосредственным наблюдением во  время испытания на  заводском стенде
вездеход  специально  подвергался  длительному  воздействию  мощной  струи
мельчайшего песка.  Как показали последовавшие за этим тщательные осмотры,
ни одна песчинка не попала в ведущие части.
     Прошло около получаса.
     Впереди, в черном мраке, внезапно вспыхнула крохотная яркая точка.
     - Прожектор! - сказал Камов. - Значит, мы совсем рядом с домом.
     - Удивительно, что его видно в такую бурю.
     - Четыреста киловатт. Это же почти авиационный маяк.
     Мельников включил микрофон.
     - Вижу прожектор, - сказал он.
     - Замечательно!  -  ответил Белопольский.  - Мы зажгли его пятнадцать
минут назад. Значит, вы совсем близко. Хорошо видите?
     - Совершенно отчетливо.
     - Как ведет себя вездеход?
     - Прекрасно! Сергей Александрович просит выключить радиомаяк.
     - Выключаю!
     Машина замедлила ход. Корабль был где-то совсем близко.
     Прожектор горел  яркой  звездой,  и  в  его  свете стали смутно видны
крутящиеся за окном песчинки.
     Буря не только не ослабевала, а становилась все яростнее. Но она была
уже  не  опасна.  Вездеход подходил к  дому.  Луч света неосязаемой нитью,
связал  его   со   звездолетом,   с   друзьями,   нетерпеливо  ждущими  за
несокрушимыми стенами.




     Выйти из вездехода оказалось не так просто.  Ураган валил с  ног,  не
давая  сделать  ни  одного  шага.  Остановившийся вездеход  был  мгновенно
засыпан песком до самых окон.  Звездолет,  находившийся совсем рядом, едва
различался глазом.  Только прожектор своим  ярким светом давал возможность
немного ориентироваться.
     Камов подвел машину вплотную к кораблю, поставив ее под защиту левого
борта.  По его просьбе,  Белопольский немного выдвинул крыло -  и вездеход
оказался прикрытым сверху.
     Дверь выходной камеры была  прямо напротив дверцы машины.  Переход на
корабль в  этих  условиях был  уже  безопасен,  и  путешественники один за
другим покинули вездеход.
     Корабль лежал на "земле".
     Колеса,  так же  как и  крылья,  были убраны внутрь,  чтобы уменьшить
площадь сопротивления ветру.  Дверь находилась низко над "землей",  - и не
пришлось даже воспользоваться лестницей.
     Очутившись внутри и сняв маску,  Камов тотчас подошел к Пайчадзе.  За
всю поездку он  ни разу не говорил о  нем,  но Мельников видел,  что мысли
врача были все время замяты его пациентом. Раненый чувствовал себя хорошо.
Сменив  перевязку,  Камов  заставил Пайчадзе смерить температуру и  только
тогда успокоился.
     - Кажется,  все обойдется благополучно, - сказал он. - Послезавтра, к
моменту старта, вы будете совсем молодцом.
     - С таким ранением, - ответил астроном, - во время войны я не покинул
бы строя.
     - Это  другое  дело,  -  сказал  Камов.  -  Война  с  природой должна
проходить без жертв.
     Буря продолжалась еще полтора часа и окончилась так же внезапно,  как
и налетела. Песчаная стена промчалась мимо звездолета и быстро скрылась за
горизонтом.   Несколько  минут  продолжал  дуть  ветер,   но  затем  и  он
прекратился. Местность вокруг корабля приняла такой же вид, как и утром.
     - Удивительно! - сказал Белопольский. - Если бы мы проспали эту бурю,
то ни за что бы не поверили, что она вообще была.
     Действительно,  кругом не было видно ни малейших следов урагана. Слой
песка,  покрывавший почву,  казался  нетронутым.  Густые  заросли растений
стояли как прежде,  и даже у их корней не было песчаных наносов.  Только у
правого борта звездолета высился огромный холм,  закрывший все окна с этой
стороны.
     - Приподнимите корабль! - сказал Камов.
     Мельников нажал кнопку на пульте.  Заработал мотор, и колеса вышли из
своих  гнезд.  Звездолет  медленно  поднялся.  Песок,  прижатый  к  борту,
рассыпался, и окна оказались свободными.
     И с правой стороны все было по-прежнему.  Так же блестела неподвижная
поверхность озера.  Казалось,  что не вода,  а  ртуть наполняла его низкие
берега.
     - Ветер  совершенно прекратился,  -  сказал  Камов.  -  Природа Марса
заставит наших ученых метеорологов поломать голову.
     - Ботаникам тоже  будет  много  работы,  -  заметил  Белопольский.  -
Очевидно,  что растения прижались к  "земле" во  время бури.  Но как могли
согнуться такие толстые стволы?  Их  строение,  по-видимому,  иное,  чем у
земных растений.
     - Все здесь иное,  -  сказал Камов. - Только по внешнему виду природа
Марса напоминает 3емлю,  а  в действительности ее эволюция шла,  вероятно,
совершенно другим путем,  чем на Земле.  Ученому любой специальности здесь
обширнейшее поле для исследований.
     - А наше растение?! - воскликнул вдруг Мельников, бросаясь к окну.
     - Неужели придется в  третий раз ехать за этим злополучным кустом?  -
сказал Камов.
     Но тревога оказалась напрасной.  Растение,  о  котором они совершенно
забыли во время бури,  было на месте.  Через несколько минут, очищенное от
песка, оно уже заняло свое место в холодильнике.
     До  захода солнца было еще  далеко.  Остаток дня  посвятили установке
памятника,  который,  по  плану экспедиции,  нужно было поставить на месте
посадки корабля. Эта работа заняла несколько часов, и в ней принял участие
весь  экипаж,   за  исключением  Пайчадзе,  которому  Камов  категорически
запретил выходить из звездолета.  Бейсон сидел запертым в  каюте;  и  было
решено, что он выйдет из нее только тогда, когда корабль покинет Марс.
     Для  установки  памятника выбрали  место  рядом  со  звездолетом,  на
небольшой  полянке,  окруженной  со  всех  сторон  густыми  зарослями.  От
середины поляны  до  первых кустов было  больше двадцати метров,  так  что
появление "прыгающей ящерицы" не  могло  остаться незамеченным.  Участники
работы хорошо вооружились.
     Пайчадзе настоял на  том,  чтобы ему разрешили устроиться в  выходной
камере у открытой двери. С этой высоты хорошо просматривалась местность, и
появление зверя  таких  больших размеров не  могло бы  ускользнуть от  его
внимания. Сам он был защищен стоявшим против двери вездеходом.
     Приняв все эти меры предосторожности,  звездоплаватели спокойно могли
работать.
     Неожиданное  затруднение возникло  при  выгрузке  из  корабля  тонких
стальных свай,  которые  нужно  было  вбить  в  "землю"  для  устойчивости
памятника на  песчаной почве планеты.  Каждая из  свай  имела двенадцать с
половиной  метров  длины;  вынести  их  через  выходную  камеру  оказалось
невозможным.   В   узком  коридоре  негде  было   развернуться.   Пришлось
воспользоваться люком,  находящимся в  помещении обсерватории.  Через этот
люк участники полета проникли в звездолет на Земле,  когда выходная камера
была закрыта конструкцией стартовой площадки.
     Четыре сваи перенесли в  обсерваторию,  и круглую дверь во внутренние
помещения плотно закрыли.  Колеса убрали внутрь,  и люк оказался низко над
"землей".  Камов,  оставшийся в  обсерватории,  передал товарищам один  за
другим  тяжелые  стальные стержни.  Закрыв  люк,  он  возобновил воздух  в
помещении и, снова подняв корпус звездолета, вышел из него.
     - Недосмотр!  -  сказал он.  -  При конструировании корабля надо было
предусмотреть это обстоятельство.
     Забивка свай даже здесь оказалась не легким делом. Будь они на Земле,
эта работа была бы  не по силам для трех человек.  Меньшая сила тяжести на
Марсе помогла справиться со всеми трудностями.
     С  помощью  электролебедки первая  свая  была  поднята и  установлена
вертикально.   Стоя   на   легких  алюминиевых  стремянках,   Мельников  и
Белопольский укрепили на ее конце тяжелый вибратор.  Так же как и лебедка,
он приводился в действие электрическим током,  подаваемым от аккумуляторов
вездехода. Вибратор весил на Земле около трехсот килограммов, но здесь его
вес  уменьшился до  ста  десяти.  Однако и  этого было достаточно:  вдвоем
только напрягая все силы, они подняли его на такую высоту.
     Забивать  сваю  приходилось очень  осторожно.  В  песчаную почву  она
уходила стремительно.  Удерживать вибратор при таких условиях было трудно.
Камов  включал  ток  и   сразу  отключал  его,   после  чего  Мельников  и
Белопольский опускались на  несколько ступенек ниже.  Так  продолжалось до
тех пор, пока верхний конец не сравнялся с поверхностью песка.
     После короткого отдыха начали забивку второй сваи.
     Наконец последняя,  четвертая,  была забита. На сваи положили толстую
стальную плиту и накрепко завинтили болты. Фундамент памятника был готов.
     Работу к восьми часам вечера закончили.
     На песчаной площадке, среди причудливых серо-синих растений, встал на
долгие годы трехметровый обелиск из  нержавеющей стали.  На  его вершине в
лучах  заходящего солнца  горела  рубиновая звезда  в  золотой  оправе.  С
четырех  сторон  на  отполированных гранях  блестели сделанные из  чистого
золота  четыре  барельефа.  Константин Эдуардович Циолковский и  трое  его
последователей -  ученые,  сыгравшие большую роль в  подготовке вступления
человечества в космическую эру, - смотрели на марсианский пейзаж.
     С  глубоким  волнением  и  законной  гордостью,  наполнившими все  их
существо,  стояли у памятника звездоплаватели.  Дыхание Родины донеслось к
ним через бесконечные просторы, которые преодолел их корабль, чтобы здесь,
на далекой планете, оставить этот символ великой научной победы.




     Белопольский  и  Мельников  не  обнаружили  к  северу  и  востоку  от
звездолета ничего нового.  Местность ничем  не  отличалась от  осмотренной
раньше западной стороны.  Создавалось впечатление, что природа Марса всюду
одинакова,  по крайней мере в той части планеты, где опустился "СССР-КС2".
Сопоставляя это с тем,  что они видели из окон во время полета над Марсом,
советские ученые пришли к  выводу,  что планета -  почти сплошная пустыня.
"Прыгающие   ящерицы"   и    "зайцы"   были,    очевидно,    единственными
представителями животного мира.
     Это было очень странно и как будто противоречило биологии.
     "Почему на Марсе сохранилось только два вида животных?  -  недоумевал
Белопольский.  - Куда девались остальные? Совершенно невозможно допустить,
что здесь всегда были только "ящерицы" и "зайцы".  Почему же они выжили, а
другие погибли?  Растительность на Марсе очень скудна.  В  настоящее время
флора и  фауна планеты явно  не  соответствуют друг другу.  Здесь какая-то
тайна".
     Таким казалось положение на  Марсе первым людям,  прибывшим на него с
Земли.  Было ли  оно таким на  самом деле?  На  этот вопрос могло ответить
только будущее.
     "Для развития   жизни,  -  сказал  как-то  Белопольский,  -  решающее
значение имеет количество энергии,  получаемое планетой от ее центрального
светила  -  Солнца.  Процесс  эволюции  целиком  зависит от этого фактора.
Совершенно  необязательно  считать,  что  на  всех  планетах,  на  которых
появилась  жизнь,  этот  процесс  должен  привести  к  появлению существа,
подобного человеку.  Марс всегда  получал  солнечной  энергии  значительно
меньше,  чем Земля.  Вполне логично предположить,  что на нем эволюция шла
гораздо медленнее,  чем на Земле, и не привела к появлению высокоразумного
существа.  На  Земле,  которая  находится  в  лучших  условиях,  чем Марс,
получает больше солнечной энергии,  этот процесс шел быстрее.  На  Венере,
которая  находится  в еще лучших условиях,  он должен пойти еще скорей;  и
вполне вероятно,  что жизнь Венеры перегонит  земную.  Природа  бесконечно
разнообразна и,  как мы видим на примере Марса,  приспосабливается к любым
условиям".
     Камов  вспомнил эти  слова  Константина Евгеньевича,  когда  из  окна
вездехода видел все ту же картину марсианской равнины.
     Вездеход шел к югу,  в сторону,  еще не осмотренную ими.  Камов решил
завершить намеченную программу и один отправился в последнюю экскурсию.
     - Эта поездка,  - сказал он своим друзьям, - имеет больше формальный,
характер.  Я  еду просто для очистки совести,  чтобы никто не мог сказать,
что  мы  не  выполнили своего плана.  Работа на  Марсе  окончена.  Незачем
понапрасну рисковать двоими.
     - Одним также, - отозвался Пайчадзе.
     - Ничего со мной не произойдет,  -  ответил Камов.  -  Я  не торопясь
проеду километров сто и вернусь обратно.  Надо же узнать, что находится на
южной  стороне.  А  если  что-нибудь  случится,  -  прибавил он,  -  Борис
Николаевич окажет  большую помощь  Константину Евгеньевичу.  Одному  будет
трудно, поскольку Арсен Георгиевич вышел из строя.
     Все  доводы остались безрезультатными:  Камов  стоял  на  своем.  Его
товарищи поняли,  что  спорить бесполезно,  и  скрепя  сердце  согласились
отпустить своего командира одного.
     Белопольский взял с Камова слово, что ни при каких обстоятельствах он
не выйдет из машины.
     Вездеход шел со  средней скоростью сорок километров в  час,  и  Камов
внимательно всматривался вперед,  чтобы не  прозевать "болота".  Местность
постепенно,  но  заметно понижалась.  Чаще  попадались озера,  и  растения
казались здесь выше, чем в окрестностях стоянки звездолета. Камов отметил,
что  заросли становились все  гуще  и  обширнее.  Если дальше они  встанут
сплошной стеной,  придется повернуть назад. Продираться сквозь них было бы
неосторожно. Пока еще песчаные промежутки между растениями были достаточно
велики, чтобы вездеход мог, маневрируя, идти вперед. Кругозор был широк, и
Камов не  опасался внезапного нападения "ящерицы".  Следов этих  зверей он
нигде не замечал.
     Прошел еще час.  От звездолета его отделяло уже километров семьдесят.
Пора поворачивать.  Два часа нужно было на то, чтобы разобрать и погрузить
вездеход. Ровно в восемь часов звездолет покинет Марс. Очевидно, что и эта
последняя поездка не даст ничего нового.
     Камов остановил машину и осмотрелся кругом. Все то же.
     Включив микрофон,  он сообщил на корабль, что отправляется в обратный
путь.
     - Я поеду другой дорогой, - сказал он. - Через час дайте маяк.
     Он  повернул  вездеход  к   востоку.   Обследовав  местность  в  этом
направлении на двадцать километров и не увидев ничего,  стоящего внимания,
Камов решительно повернул на север, к "дому".
     По-прежнему внимательно, но уже без всякой надежды увидеть что-нибудь
отличное  от  примелькавшегося пейзажа,  Камов  наблюдал,  как  за  окнами
вездехода  сменялись  хорошо  знакомые,  однообразные картины  марсианской
пустыни.
     Вот  промелькнуло небольшое  озеро,  окаймленное  пышно  разросшимися
кустами серо-синих растений.  Само по  себе оно очень красиво,  но глаз не
останавливается на  нем.  Десятки точно таких же  озер  уже  попадались на
пути.  Вот небольшая поляна,  в точности похожая на ту,  где они поставили
памятник.  Сочетание желтого,  серого и синего цветов тоже красиво, но они
видели сотни таких полян.
     Параллельно пути вездехода появилась длинная цепочка отчетливо видных
следов.  Камов  уменьшил  скорость и  внимательно осмотрел их.  Это  следы
прыжков "ящерицы" -  отвратительного мохнатого зверя с  мордой крокодила -
владыки Марса.  Давно ли  прошел здесь зверь?  Это  определить невозможно.
Может быть,  сутки назад,  а  может быть,  за несколько минут до появления
вездехода.  На  плотном  песке  следы  сохраняются  долго.  Возможно,  что
где-нибудь  совсем близко кошачьи глаза  наблюдают за  машиной и  длинные,
согнутые,   как   у   кузнечика,   задние  ноги   напряглись,   готовые  к
стремительному броску.
     Сколько  загадок таит  в  себе  организм животного!  Как  устроен его
дыхательный аппарат?  Оно  дышит разреженным воздухом,  с  очень небольшим
содержанием кислорода.  Ни  одно земное животное не могло бы дышать здесь.
Огромные прыжки зверя,  бросающие его  тело  на  двенадцать метров вперед,
требуют большой энергии. Откуда он берет эту энергию?
     А  загадка "болота"?  Топкая трясина,  на которой тем не менее растут
растения и непонятным образом держится песок?..
     Много, очень много загадок предстоит разрешить науке на этой планете,
жизнь которой прошла своими, отличными от жизни Земли путями.
     Камов вспомнил Венеру.  Там,  пожалуй,  меньше загадочного. По всему,
что они видели за время короткого перелета над планетой,  ее развитие идет
параллельно развитию Земли.
     Недаром астрономы назвали Венеру сестрой Земли,  а Марс -  загадочной
планетой.
     Мысли  Камова  были  прерваны  появлением  справа  от  его  пути,  на
расстоянии около километра,  небольшой гряды не то скал,  не то холмов. Он
так  привык  к   ровной  местности,   что  сознание  не  сразу  восприняло
необычайный вид.  Холмы на Марсе! Они не могли быть песчаными. Ветры давно
бы сравняли их с местностью.  Значит,  это скалы. До сих пор на планете не
встречалось ни одного камня.
     Вездеход быстро преодолел небольшое расстояние.
     По  мере  приближения  к   скалам  все  большее  и  большее  волнение
охватывало Камова.
     Наконец-то!  Наконец-то перед ним что-то,  отличающееся от того,  что
они видели до сих пор!
     Может быть,  это остатки какого-нибудь сооружения разумных обитателей
планеты?
     Вездеход приблизился к скалам, имевшим в высоте от пяти до пятнадцати
метров.  Их  было  несколько  десятков,  расположенных  на  площади  около
гектара.  Камов пристально разглядывал ближайший к нему камень.  Похоже на
биотитовый гранит.  Вот почему он принял их за песчаные холмы.  Бурый цвет
камня  сливался с  цветом пустыни.  Возможно,  что  это  последние остатки
горного хребта,  который когда-то  возвышался на этой местности.  Надо как
можно  тщательнее  зафиксировать  фотоаппаратом каждую  скалу.  Это  имеет
громадное значение для  науки.  Может  быть,  это  поможет  земным  ученым
разгадать, что представляли собой эти скалы в далеком прошлом. И, конечно,
необходимо взять с собой образцы этого гранита.
     Он  медленно вел  вездеход вдоль  наружной границы  площади,  занятой
гранитными скалами,  по  несколько раз  фотографируя,  каждую  скалу.  Они
стояли так близко друг к другу,  что вездеход не мог проникнуть в середину
этой площади.  Был  ли  в  их  расположении какой-нибудь порядок,  как ему
сначала  показалось,   или   они   расположены  со   свойственной  природе
хаотичностью,  Камов  определить не  мог.  А  ответ  на  этот  вопрос имел
колоссальное значение.  Было ли  это природное образование или разрушенное
временем  до  неузнаваемости неведомое  сооружение  исчезнувших обитателей
планеты?
     "Я должен выяснить этот вопрос во что бы то ни стало!" - думал Камов.
- Если взобраться на  одну из  скал,  расположенных в  середине,  то можно
заснять  вид  сверху,  в  плане.  Это  очень  поможет разобраться в  общем
расположении гранитных выступов и, может быть, даст ответ".
     Он посмотрел на часы. Времени оставалось в обрез.
     "Ничего!  -  решил  он.  -  Я  могу  вернуться по  старому следу.  По
знакомому пути можно развить полную скорость. Это сэкономит мне по крайней
мере час, который можно использовать".
     Щелкнул приемник, и послышался голос Белопольского:
     - Говорит звездолет.
     - Слушаю!
     - По вашей просьбе, включаю маяк.
     - Не надо! - сказал Камов. - Я решил вернуться старым путем.
     - Почему?
     - Вездеход стоит  у  подножия гранитных скал.  Мне  пришлось потерять
много времени на их осмотр.
     Из громкоговорителя ясно были слышны удивленные восклицания.
     - Скал?  -  переспросил Белопольский.  - Где вы их обнаружили, Сергей
Александрович?
     - Примерно  в  восьмидесяти  километрах  от  звездолета,   на  юг.  Я
сфотографировал их  почти все,  но необходимо выяснить,  что это такое,  -
природное  образование  или   остатки  сооружения.   Для  этого  мне  надо
проникнуть внутрь занятой скалами площади. На вездеходе это невозможно.
     - Значит, вы хотите выйти из машины? - спросил Белопольский.
     - Это совершенно необходимо. Кроме того, надо собрать образцы.
     Несколько секунд радио молчало.
     - Будьте осторожны, Сергей Александрович! - сказал Пайчадзе.
     - Конечно!   -ответил  Камов.   -   Но   нет  никаких  оснований  для
беспокойства. Местность совершенно пустынна. Ждите меня через два часа.
     "Не делаю ли я ошибки?  -  подумал он, но тотчас отогнал эту мысль. -
Что  может мне  угрожать?  Звери?  Но  почему они  должны появиться именно
сейчас,  когда до сих нор их не было? По всему видно, что мы с Мельниковым
совершенно случайно встретили "прыгающую ящерицу" днем.  По-видимому,  эти
опасные звери выходят на охоту только по ночам".
     Камов хорошо помнил,  что  глаза животного имеют характерное строение
зрачка, типичное для ночного хищника.
     Что еще может угрожать ему? Очевидно, ничего.
     Внимательно проверив   оружие,   Камов  тщательно  укрепил  на  спине
резервуар с кислородом,  крепко затянув  ремни,  чтобы  он  не  мешал  при
подъеме на скалу. Она поднималась метрах в пятидесяти от вездехода и имела
не менее десяти метров высоты.  С ее вершины должен был открыться  широкий
кругозор.  Скала  была  сильно  разрушена временем,  но это обстоятельство
должно было помочь справиться с крутым подъемом.  На всякий  случай  Камов
взял с собой длинную веревку.
     "Не хватает только альпенштока, - подумал он. - Но альпинизм на Марсе
должен быть легче, чем на Земле".
     Он надел маску и вышел из машины, плотно закрыв за собой дверь.
     Подойдя к намеченной скале,  он увидел вблизи,  что подъем на вершину
вполне возможен,  хотя  и  очень  крут.  Время разрушило скалу,  покрыв ее
глубокими трещинами.  Во  многих местах откололись большие куски  гранита.
Почти  на  самой  вершине  образовался  выступ,   на  который  можно  было
попытаться накинуть веревочную петлю. Это значительно облегчит подъем.
     Со второго броска попытка увенчалась успехом. Петля крепко зацепилась
за  выступ.  Камов начал подниматься вверх.  Его  тело весило здесь только
около тридцати килограммов, но он все же не ожидал, что казавшийся трудным
подъем в  действительности окажется таким  легким.  В  несколько минут  он
достиг вершины.  Стоять тут было невозможно,  и он лег,  упираясь ногами в
тот самый выступ, на который накинул свою петлю.
     С этой высоты хорошо была видна вся панорама скал, Камов сразу понял,
что  никакого  порядка  в   их   расположении  нет.   Это  было  природное
образование.  Подавив свое  разочарование,  он  сделал несколько снимков и
осторожно повернулся,  чтобы сфотографировать другую сторону.  У  подножия
скалы,   на   которой  он   находился,   оказалось  пустое   пространство,
поперечником в  двадцать -  двадцать пять  метров.  Посмотрев вниз,  Камов
почувствовал,  как  неприятный холодок  пробежал по  его  спине.  На  всем
пространстве этого  свободного от  скал  места тускло блестел знакомый ему
серебристый мех.
     "Ящерицы"!
     Их было очень много.  Плотно,  одна возле другой, они лежали на песке
и, по-видимому, спали.
     Странно, что они не почуяли его присутствия. Ведь он был совсем рядом
с ними,  когда стоял у подножия скалы. Может быть, эти марсианские хищники
лишены чутья,  которое так высоко развито у их земных собратьев?  Надо как
можно скорее уходить отсюда,  пока они спят.  Не  подозревая этого,  Камов
попал  в  их  логово,  на  место,  где  эти  твари скрываются днем.  Стоит
проснуться одной из них, увидеть его - и путь вниз будет отрезан.
     Камов  быстро сделал несколько снимков.  Он  не  удержался,  чтобы не
сфотографировать и спящих "ящериц". Будь внизу земные звери, происходи все
это на Земле, звук щелкнувшего затвора фотоаппарата немедленно разбудил бы
их,  но  на  Марсе  благодаря разреженности воздуха звуки распространялись
плохо. "Ящерицы" продолжали лежать неподвижно.
     Спрятав аппарат, Камов осторожно спустился ниже, к веревке. Только бы
звери не проснулись еще три-четыре минуты, и он будет в вездеходе.
     Он взял в руки веревку и посмотрел вниз.
     Сердце тревожно забилось частыми ударами.  Словно волна озноба прошла
по телу.
     Прямо под ним,  на том месте, где ему надо было опуститься на "землю"
виднелось длинное,  отливавшее серебром тело. Камов видел зеленовато-серые
кошачьи глаза, устремленные на него, стерегущие каждое его движение. Зверь
прижался к "земле",  готовый к прыжку.  Может ли он сделать десятиметровый
прыжок вверх?
     Камов взял в руку револьвер и,  не спуская глаз с хищника,  взобрался
опять на  вершину.  Жаль,  что  он  не  взял с  собой винтовку.  С  такого
расстояния выстрел был бы без промаха. Из пистолета он может только ранить
зверя.  К тому же звук выстрела,  конечно,  разбудит спящих "ящериц". Нет,
стрелять нельзя.
     Он прижался к скале и, стараясь не делать никаких движений, следил за
своим противником.
     Хищник не  пытался прыгать.  Он  лежал на  песке,  смотря на человека
немигающим взглядом.
     Если  зверь не  уйдет,  положение станет очень серьезным.  Спуститься
вниз на  глазах хищника совершенно невозможно.  Ждать?  Но сколько времени
может продлиться это ожидание?
     Камов совершенно не знал повадок "ящериц". На сколько хватит терпения
у  зверя?  Какова  степень  его  сообразительности?  Понимает ли  он,  что
человеку надо спуститься вниз?  Что он вообще думает о никогда не виденном
существе, появившемся в его владениях?
     Камов решил ждать, ничего не предпринимая, полчаса. Если "ящерица" не
уйдет,  то  он  сделает попытку застрелить или хотя бы  испугать ее звуком
выстрела. Может быть, слабый здесь звук не встревожит спящих зверей.
     Минута шла за минутой...
     Если  оставить  вездеход на  Марсе,  в  распоряжении Камова  окажется
несколько лишних часов. За это время многое может случиться.
     Несмотря на трагичность положения,  привычное спокойствие не покинуло
Камова. Он хладнокровно обдумывал способы вырваться из неожиданного плена.
     Втянув веревку наверх,  можно с  ее  помощью перебраться на  соседний
камень,  находившийся не далее пяти метров.  На его вершине имеется острый
выступ, на который легко набросить петлю.
     Веревка имеет пятьдесят метров длины.  У  него  останется достаточно,
чтобы повторить маневр и перебраться еще дальше.
     Так  он  доберется к  вездеходу как можно ближе,  а  затем попытается
убить зверя,  если тот последует за ним,  и,  пока не подоспели остальные,
бросится к машине.
     Он стал осторожно вытягивать веревку к себе.  Ее конец лежал недалеко
от животного, и Камов с интересом ждал, как поведет себя зверь.
     Движение  веревки,  шевелящейся так  близко,  не  могло  не  привлечь
внимания хищника. "Ящерица" повернула голову, но тотчас же снова устремила
глаза на человека. Он, по-видимому, казался ей интереснее.
     Но вот вся веревка в  руках Камова.  Прежде чем привести в исполнение
свой  рискованный план,  он  решил подождать до  истечения назначенного им
получаса. Может быть, зверь все-таки уйдет.
     Один  момент  Камову  показалось,   что   его  надежда  осуществится.
"Ящерица" перестала смотреть на  него.  Она  медленно передвигалась туда и
обратно у  подножия скалы  и,  казалось,  не  обращала больше  внимания на
человека.
     Может быть, она забыла о нем? Это было вполне возможно.
     Но  нет!  Походив немного,  зверь снова улегся и  устремил на вершину
скалы немигающий взгляд.
     "Упрямая тварь!" - подумал Камов.
     Назначенное время прошло.
     Камов  осторожно поднялся и  встал на  колени.  Размахнувшись петлей,
бросил ее.  Он никогда прежде не упражнялся в  этом искусстве,  но,  к его
удивлению,   петля  послушно  легла  на   намеченный  выступ.   "Вот   как
обнаруживаешь в  себе таланты,  о которых и не подозревал",  -  с усмешкой
подумал он.
     Упершись ногой  в  трещину  гранита,  Камов  сильно  потянул веревку,
испытывая прочность своего моста.
     Веревка неожиданно легко поддалась. Каменный выступ, казавшийся таким
прочным,   пошатнулся  и   рухнул.   Камов  едва  не  потерял  равновесие.
Невероятным усилием мускулов всего тела он изогнулся и  в последний момент
удержался от  падения  с  десятиметровой высоты  прямо  на  лежавших внизу
зверей.
     Сброшенный им гранитный выступ упал на песок в пяти шагах от ящерицы.
Видимо  сильно  испугавшись,  она  одним  прыжком  проскочила между  двумя
скалами прямо в середину своих спящих сородичей.
     Среди   животных   поднялось   волнение.   Серебряный   ковер   внизу
заколыхался, задвигался.
     Проклиная сорвавшийся камень и свою собственную неосторожность, Камов
видел,   как   звери  один  за  другим  покидали  место  своего  отдыха  и
устремлялись в средние проходы между скалами.  Скоро всюду,  куда бы Камов
ни посмотрел,  он видел серебристый мех. Он насчитал их больше пятидесяти.
Нечего было и думать спуститься вниз где бы то ни было. Все пути к бегству
отрезаны. Пока животные не уйдут, он вынужден сидеть на своей скале. Камов
прекрасно  понимал,  что  все  шансы  на  то,  что  они  уйдут  только   с
наступлением  темноты.  Солнце заходит здесь в восемь часов двадцать минут
по московскому времени.  Значит,  осталось  четыре  часа  до  его  захода.
Кислорода  в баллоне должно хватить на это время.  О том,  что звери могут
добраться до него, Камов не беспокоился. Они не делали ни малейших попыток
прыгнуть на скалу,  что обязательно попробовали бы сделать земные хищники.
На своем неприступном месте он в полной безопасности  и  мог  бы  спокойно
дождаться ухода животных на ночную охоту,  если бы...  звездолет не должен
был покинуть Марс ровно в восемь. Не позднее чем в семь часов он должен во
что  бы  то  ни  стало  освободиться,  иначе  не останется никакой надежды
добраться до корабля вовремя.  Тогда смерть.  Камов заставил Белопольского
дать  слово,  что  независимо ни от чего старт на Землю будет взят точно в
срок. "Даже если вы задержитесь?" - спросил Константин Евгеньевич. "Даже и
в этом случае", - ответил он.
     Белопольский сдержит свое слово.  Он хорошо знает,  какие последствия
может вызвать задержка.
     Время шло...
     Звери по-прежнему бродили по всем проходам. То один, то другой иногда
останавливался у подножия скалы и,  прижавшись к "земле",  словно готовясь
прыгнуть, смотрел на Камова неподвижными зелено-серыми, кошачьими глазами.
     Несмотря  на  свое  отчаянное  положение,  Камов  испытывал  странное
спокойствие.  Независимо от его сознания, в нем держалась уверенность, что
все  обойдется благополучно.  Он  никак  не  смог  бы  объяснить,  на  чем
основывалась эта непонятная ему самому уверенность, но она была.
     Минутная стрелка равномерно передвигалась по  циферблату,  отсчитывая
оставшееся ему время.
     Секунды бежали.
     Жизнь - смерть!.. Жизнь - смерть!..
     Положение не изменялось.
     Камов вспомнил о ждущих его друзьях. Как сильно они волнуются сейчас!
     Он ясно представил себе всех троих.  Белопольский,  более хмурый, чем
всегда,  ходит по обсерватории -  от пульта управления к  двери и обратно.
Мельников стоит у окна, с тревогой всматриваясь в горизонт, - не покажется
ли  вдруг  знакомая белая машина?  Пайчадзе,  внешне спокойный,  поминутно
смотрит на  часы.  Ему никогда не  изменяет привычная выдержка,  но  Камов
знает,  что никто так не беспокоится за него,  как этот верный, испытанный
друг.
     Шесть часов... Остался один только час...
     Камов опускает голову на руку. В усталом мозгу настойчиво как горький
упрек,  звучат  последние  услышанные  слова:  "Будьте  осторожны,  Сергей
Александрович!"




     2 января 19... года.
     Последний день нашего пребывания на Марсе оказался самым тяжелым днем
из всех проведенных на этой планете.
     Очень  трудно  рассказывать  все,   что   нам   пришлось  пережить  и
перечувствовать, но мой долг сделать это.
     ...Около  полудня я  вышел проводить Камова в  последнюю экскурсию на
вездеходе. Сергей Александрович был в прекрасном настроении.
     - Не скучайте! - шутливо сказал он, садясь в машину.
     Вездеход ушел.
     Я  вернулся на  борт  корабля.  Белопольский сидел возле лежавшего на
постели Пайчадзе. Тут же стояла и радиостанция.
     Я  ушел в  свою лабораторию и стал приводить ее в порядок.  Надо было
подготовиться к отлету. Заодно я решил исполнить просьбу Камова и проявить
пленку  аппарата Бейсона.  Сергей Александрович просил на  это  разрешения
американца,  и тот,  очевидно неохотно,  согласился. Он сказал только, что
пленка вся пустая,  -  он  сделал всего два снимка.  Но  Камова интересует
именно второй снимок,  на котором, по рассказу Бейсона, должен быть заснят
момент нападения зверя на Хепгуда.
     Была ли  это такая же  "ящерица",  какую мы  убили,  или какой-нибудь
другой, неизвестный нам обитатель Марса? Если другой, то как он выглядит?
     Проявив пленку,  я убедился, что нападение на командира американского
корабля совершила именно  "ящерица".  Этот  жуткий  снимок получился очень
хорошо.  И  зверь и его жертва вышли,  как говорят кинооператоры,  "первым
планом".
     Закончив свои дела в лаборатории,  я вернулся к обоим астрономам. Они
беседовали о чем-то, не относящемся к Марсу и нашему пребыванию на нем. От
Камова еще не поступало никаких сообщений.
     Я  подошел к  окну  и  стал смотреть на  хорошо уже  знакомую картину
марсианской пустыни. День был ясный и совершенно безветренный.
     В  четырнадцать часов десять минут Камов сообщил,  что поворачивает в
обратный путь.  Он  просил через час  дать радиомаяк,  так как намеревался
вернуться другой дорогой.
     Час  прошел,  и  Белопольский включил  микрофон.  Произошел  короткий
разговор, из которого я не забыл ни одного слова.
     Сергей Александрович сообщил поразительную новость, что им обнаружены
какие-то  скалы.   При  этих  словах  Пайчадзе  даже  сел  на  постели  от
охватившего его волнения. Скалы на Марсе!..
     - Наконец-то! - прошептал он.
     Камов сказал,  что хочет выйти из  вездехода,  чтобы обследовать свою
находку и собрать образцы.  Пайчадзе попросил его быть осторожным, и Камов
как-то поспешно прекратил разговор.  Возможно,  что он опасался дальнейших
уговоров.
     Когда   раздался  звук   выключенного  микрофона,   Арсен  Георгиевич
неожиданно вскочил на ноги. Белопольский укоризненно покачал головой.
     - Нет оснований для беспокойства, - сказал он.
     - Знаю, - ответил Пайчадзе.
     - Зачем же так волноваться?
     - Этого не знаю, но волнуюсь.
     В этот момент я вдруг вспомнил только что проявленный снимок - голова
Хепгуда в пасти зверя - и невольно сказал:
     - А если "ящерица"...
     Никто не отозвался.
     В   обсерватории  наступило  тягостное  молчание.   Пайчадзе,   забыв
предписание Камова  лежать  до  самого момента старта,  медленно ходил  по
узкому  пространству  между  пультом  и   дверью  в  коридор.   Иногда  он
останавливался и  долгим взглядом смотрел на радиостанцию.  В эти минуты у
него было такое выражение, будто он хотел попросить приемник заговорить. А
Белопольский слишком  часто  смотрел на  часы,  что  выдавало его  скрытое
волнение.
     "Ждите меня через два часа", - сказал Камов.
     Проходил час за  часом,  но  от  него не  поступало никаких известий.
Белопольский  несколько  раз  включал  микрофон,   но   ответа  не   было.
Контрольная лампочка горела  ровным светом,  указывая,  что  на  вездеходе
станция включена и работает.
     - Если бы был второй вездеход,  -  сказал Пайчадзе, - я отправился бы
по следам Сергея.
     - Если бы у нас даже был второй вездеход,  -  ответил Белопольский, -
то вы все равно никуда бы не отправились.
     - Почему?
     - Потому  что  я  не  разрешил  бы  вам  этого.  В  отсутствие Сергея
Александровича я отвечаю за вас и за наш корабль.
     Пайчадзе ничего не сказал на это.  Он мельком взглянул на заместителя
командира звездолета и стал ходить быстрее.
     - Вы бы лучше легли, - сказал Белопольский.
     Против всяких ожиданий, Арсен Георгиевич послушно исполнил его совет.
Он лег и вплоть до восьми часов не произнес больше ни одного слова.
     Мучительно тянулось время.  Я  ни  на секунду не отходил от окна,  до
боли  в  глазах всматриваясь в  ту  сторону,  откуда должен был  появиться
вездеход.  Моментами мне  казалось,  что  я  вижу на  горизонте его  белый
корпус; сердце начинало стучать частым ударами, но проходили мгновения - и
все исчезало бесследно.
     Прошел назначенный самим Камовым час  его  возвращения.  Вездехода не
было. Контрольная лампочка на радиостанции по-прежнему горела, и это было,
пожалуй, мучительнее всего.
     Что там случилось?  Где Камов? Что заставило его покинуть вездеход на
столь долгое время?..
     "Жив ли он?" - невольно приходил на ум страшный вопрос.
     Шло время... Я боялся взглянуть на часы. Осталось совсем немного.
     "Звездолет должен взять старт точно в  назначенную минуту,  что бы то
бы  ни  случилось",  -  настойчиво звучит в  ушах  голос Камова.  И  ответ
Белопольского: "Обещаю вам это".
     Как решится Константин Евгеньевич исполнить свое обещание?..
     Я  знал,  что  он  вынужден  будет  решиться.  Недостаточная скорость
корабля делала нас  пленниками графика.  Звездолет не  мог  задержаться на
Марсе.  Это  привело бы  к  гибели всей экспедиции.  Если Камов не  явится
вовремя, Белопольскому ничего не останется, как только лететь на Землю без
него.  Как ни ужасна гибель товарища, но губить остальных членов экипажа и
этим  самым  нанести  тяжелый  удар  всему  делу  звездоплавания  было  бы
совершенно бессмысленно.
     В обсерватории царила полная тишина.  Каждый из нас замкнулся в себе,
боясь  заглянуть  в  глаза  другого,   чтобы  не  прочитать  в  них  своей
невысказанной мысли.
     Первый не выдержал и нарушил молчание Белопольский.  Он вдруг вскочил
и  стремительно подошел к окну.  Несколько минут он пристально вглядывался
вдаль  странно  неподвижными,   застывшими  глазами.  Крупные  капли  пота
блестели на его лбу.
     Что переживал сейчас этот человек,  которому выпала судьба произнести
страшное слово?  Он  был заместителем командира звездолета,  а  сейчас его
единственным  командиром.   Ему  предстояло  дать  команду:   "В   путь!",
равносильную смертному приговору отсутствующему товарищу.
     Он обернулся и сказал очень тихо:
     - Осталось двадцать минут!
     Я  вздрогнул  всем  телом.  Пайчадзе  не  пошевельнулся.  Мы  оба  не
ответили.
     - Приведите сюда Бейсона. - Белопольский обращался ко мне.
     Привести Бейсона... Так вот кому придется заменить на корабле Камова!
Мы вернемся на Землю вчетвером, как и прибыли сюда.
     Я открыл дверь каюты и сказал:
     - Идите за мной!
     - Корабль улетает с Марса? - спросил американец.
     Я ему ничего не ответил.
     Все  это время я  старался не  смотреть на  часы,  но  теперь не  мог
оторвать от  них  взгляда.  Я  видел,  что  Пайчадзе тоже смотрел на  них.
Стрелка неуклонно и,  как мне казалось,  очень быстро приближалась к цифре
восемь.
     - Наденьте шлемы! - по-английски сказал Белопольский. Ему не хотелось
два  раза  произносить эту  страшную фразу.  Он  протянул шлем Бейсону.  Я
заметил,  что  это  был  его  собственный шлем.  Тот,  который принадлежал
Камову, он оставил себе.
     Итак, все кончено! Мы улетаем!..
     - Константин Евгеньевич, - прошептал Пайчадзе.
     Белопольский вопросительно посмотрел на него,  но Арсен Георгиевич не
сказал больше ни одного слова.
     Прошла бесконечно длинная секунда.
     - Хорошо! - сказал Белопольский. - Я буду ждать еще двадцать минут.
     Пайчадзе вдруг встал и сказал громко и отчетливо:
     - Вездеход мог сломаться. Сергей Александрович ждет нас.
     Белопольский молча  указал  на  красную лампочку радиостанции и  тихо
произнес одно только слово:
     - Воздух!
     Смуглое лицо Пайчадзе стало серым.  Мы  оба  сразу поняли,  что хотел
сказать Константин Евгеньевич.
     Индикаторная лампочка неопровержимо доказывает, что рация вездехода в
полном порядке.  Раз  приемник молчит,  -  это  значит,  что  Камова нет в
машине.  В  атмосфере Марса дышать нельзя.  Запас кислорода в  резервуаре,
который он должен был взять с  собой,  выйдя из вездехода,  мог обеспечить
его на шесть часов. С момента последнего разговора прошло уже больше пяти.
Значит, у Камова осталось воздуха меньше чем на час.
     - Надо искать! -сказал я.
     Белопольский ответил каким-то чужим, деревянным голосом:
     - Хорошо! Звездолет будет искать своего командира еще десять минут.
     Бейсон внимательно прислушивался к  непонятному для  него  разговору.
Он,  несомненно, чувствовал страшное напряжение, царящее на борту корабля,
но не мог понять его причины.
     - Где мистер Каков? - спросил он.
     Пайчадзе, стоявший к нему спиной, стремительно обернулся.
     - Слышали  приказ  командира  звездолета?  -  с  бешенством в  голосе
спросил он, забыв, что Бейсон не мог понять русской речи. - Наденьте шлем!
Прекратите разговоры!
     Американец в  замешательстве посмотрел на  меня.  Я  повторил команду
по-английски. Бейсон молча повиновался.
     Стрелка быстро бежала по  циферблату.  За окнами корабля стало темно.
Наступила ночь.
     - Надеть шлемы! - вторично раздалась команда.
     На  этот раз я  обрадовался ей.  В  том,  что Камов не  вернется,  не
приходилось больше сомневаться.  Оставалась единственная надежда найти его
сверху. Мощный прожектор корабля осветит нам местность.
     - Занять сетки!
     В  обсерватории были  заранее  подвешены  специально  предназначенные
гамаки.  На  Марсе  не  было  стартовой площадки,  и  корабль будет менять
направление полета.
     Белопольский занял место у пульта. Его сетка осталась пустой.
     Даже при первом в  моей жизни старте -  с Земли я не испытывал такого
мучительного волнения...
     Я  неотрывно смотрел в лицо нашего нового командира.  Оно по-прежнему
было очень бледно, но казалось сосредоточенно спокойным.
     Каким,  вероятно, нечеловеческим усилием воли он сумел заставить себя
быть спокойным!..
     Задрожал  корпус  корабля.  Гул  двигателей,  нарастая,  усиливаясь с
каждой секундой, заполнил собой, казалось, весь мир, всю Вселенную.
     Звездолет тронулся с места.
     Но он был еще на поверхности Марса.
     Белопольский нажал знакомую кнопку. Он убрал колеса.
     Значит, мы в воздухе!
     Молниеносное движение  рук...  Могучие  двигатели смолкли,  и  тотчас
заработал  "атмосферный".  Стремительный взлет  корабля  был  прерван,  и,
послушный своему командиру, он уже спокойно летел над планетой, как и пять
дней назад.
     И я, и Пайчадзе мгновенно соскочили с сеток и кинулись к окнам.
     Звездолет описывал широкий круг,  возвращаясь к месту,  откуда только
что взлетел. Луч прожектора позволял отчетливо видеть все подробности.
     Промелькнуло озеро и площадка,  где стоял наш корабль. Я заметил даже
стальной обелиск  с  рубиновой звездой на  вершине.  Скорость корабля была
настолько  велика,   что  памятник  мелькнул  на  короткое  мгновение.  Но
Белопольский не мог уменьшить ее, - звездолет врезался бы в "землю".
     Мы летели к югу, в ту сторону, куда ушел вездеход Камова.
     Через  четыре  минуты,  пролетев  больше  ста  километров,  звездолет
повернул обратно.  Лететь  дальше не  было  никакого смысла.  Вездеход мог
находиться  не  больше  как  в  восьмидесяти километрах  от  нашей  бывшей
стоянки.
     Сто километров туда, сто километров обратно и опять сто километров по
первому направлению.
     Ничего...
     Марсианская пустыня была темна и безжизненна.
     Мне  казалось,   что  я   теряю  сознание.   Все  кончено!..   Сергей
Александрович Камов погиб безвозвратно...
     Звездолет круто изменил направление. Мы стали удаляться в сторону.
     Я бросил быстрый взгляд на лицо Белопольского.
     Он склонился к перископу. В твердо сжатых губах я увидел непреклонную
решимость.  Он  не обращал на нас внимания.  Казалось,  что в  эту ужасную
минуту он забыл о нашем существовании.
     Арсен Георгиевич отвернулся от окна и  направился к  своему месту.  Я
машинально последовал за ним.
     По лицу Пайчадзе бежали обильные слезы.
     Я  не  успел  лечь.  Резкий  толчок швырнул меня  в  сетку.  Знакомое
ощущение удвоенной тяжести  сковало  тело.  В  ушах  стремительно нарастал
могучий давящий звук.




     В  застывшем  холодном  воздухе  мрачно  и  угрюмо  возвышаются бурые
гранитные скалы.
     У их подножия,  медленно передвигая плохо развитыми передними ногами,
бродят  длинные  мохнатые  звери.   Блестит  в   лучах  заходящего  солнца
серебристый мех.  То один,  то другой подходит к подножию высокой скалы и,
прижавшись к  "земле",  славно  собираясь  прыгнуть,  смотрит  на  вершину
неподвижными зелено-серыми глазами.
     На вершине скалы лежит человек.
     Он  положил голову  на  согнутую левую  руку.  Правая  крепко сжимает
вороненую сталь пистолета.
     Человек давно лежит тут. Он очень устал и физически и морально. Давно
уже  потеряна надежда на  спасение.  Нельзя  спуститься вниз,  где  совсем
близко стоит белая машина с зеркальными окнами. В ней спасение и жизнь! Но
на пути смерть, отвратительная смерть в пасти зверя.
     Нет,  что угодно,  но  только не это!  Пусть лучше иссякнет кислород,
питающий надетую на человека маску.
     Солнце совсем низко над  горизонтом.  Вот-вот  наступит ночь,  быстро
приближающаяся ночь тропиков.  Воздух станет еще  холоднее.  Будет сильный
мороз.
     Но  человек не  думает об  этом.  Какое  ему  дело  до  мороза,  если
кислорода хватит не больше чем на один час.  Там в белой машине, находятся
баллоны с  живительным газом,  там  воздух и  жизнь,  но  добраться к  ним
невозможно,  как если бы они находились не в пятидесяти метрах, а на одном
из спутников Марса, которые сияют над головой на уже потемневшем небе.
     Человек  сознает свою  обреченность.  Но  его  черные  глаза  смотрят
спокойно и твердо из-под густых,  нависших бровей.  Движения неторопливы и
уверенны.  Он  подносит руку  к  глазам и  смотрит на  циферблат.  Стрелки
показывают восемь часов десять минут. Человек приподнимается. Кажется, что
он к чему-то прислушивается.
     Но  кругом  ничем  невозмутимая тишина.  Ни  один  звук  не  нарушает
безмолвия пустыни.
     С жестом досады он снова ложится на холодный гранит.
     Проходит еще десять минут.  Солнце скрывается за  горизонтом.  Воздух
быстро становится холоднее. Наступает ночной мороз.
     Но  вот какой-то  звук доносится до  ушей человека.  Он  стремительно
поднимается и всем телом наклоняется в сторону, откуда прилетел к нему так
давно  ожидаемый им  шум.  Шум  становится все  громче.  Как  будто где-то
далеко,  за десятки километров,  сорвалась с  гор и  катится вниз с адским
грохотом лавина камней.
     Лицо  человека становится белым как  мел,  но  губы улыбаются улыбкой
одобрения.
     Звук  постепенно затихает,  и  на  лицо человека возвращается краска.
Бесконечно усталым движением он опустился на свое ложе.
     Все. Он один на Марсе. Один на всей громадной планете!
     Смерть не заставит себя долго ждать.  Еще тридцать -  сорок минут - и
все будет кончено!
     Человек на скале не боится смерти. Он жалеет только, что слишком мало
сделано, не все планы осуществлены, не все намерения выполнены. Ну, что ж!
То,  что он хотел сделать, исполнят другие. В своей преждевременной смерти
он виноват сам.
     Как медленно идут минуты!..
     Но что это?..  Снова послышался тот же звук. Все громче, все ближе...
Он нарастал, становился оглушительным...
     Из-за   горизонта  взметнулся  луч   ослепительного  света.   Вот  он
стремительно опустился к  "земле",  вырывая  из  темноты заросли растений,
воды замерзшего озера.
     Человек на  скале вжал тело в  камень,  словно боясь,  что  его могут
увидеть.
     Он действительно боялся этого. В его голове мгновенно мелькнула мысль
о  белой  машине.  Если  луч  прожектора коснется  ее,  лакированная крыша
заблестит как зеркало.  Ее обязательно увидят те,  кто направляет слепящий
свет.
     Словно тысячи взрывов тяжелых снарядов слились в один невыносимый для
ушей  звук.  Всколыхнулся разрезанный воздух.  Со  свистом  пронесся между
скалами внезапно возникший ветер.  Широкие крылья закрыли небо над головой
человека.
     Луч прожектора пронесся мимо. Местность осветилась призрачным красным
светом.  За  хвостом  промчавшейся машины  мелькнуло длинное  ярко-красное
пламя и скрылось. Грохот затихал вдали
     Человек облегченно вздохнул.  Он провел рукой по лбу, словно прогоняя
ненужные мысли.
     Снова послышался шум,  но  уже не такой громкий.  Машина возвращалась
обратно.  Она пролетела на расстоянии двух километров от скалы, на которой
человек напряженно следил за  ней.  Теперь он  приподнялся:  его не  могли
увидеть.
     Луч прожектора бегал по  "земле" и  на короткую секунду осветил скалы
вокруг.  Но  и  этого  времени было  достаточно,  чтобы  заметить то,  что
наполнило сердце человека бурной радостью: зверей между камнями не было!
     В  красном  отблеске пламени  виднелись быстро  удалявшиеся прыгающие
тени.  Смертельное испуганные "ящерицы"  спасались бегством.  Человек  был
свободен.
     Он быстро спустился вниз по веревке,  закрепленной за выступ скалы, и
бросился к белой машине. В темноте он несколько раз падал, больно ударяясь
об острые края камней. Но что значила боль в сравнении с сознанием, что он
спасен от ужасной участи быть съеденным отвратительными "владыками Марса"!
Пусть впереди все  равно смерть,  но  его  тело не  достанется прожорливой
пасти зверя.
     Уже  сидя в  мягком кресле машины,  он  еще  раз  увидел свое любимое
детище, свой навеки утраченный звездолет.
     Корабль пролетел далеко,  но стоит протянуть руку,  нажать кнопку - и
на  крыше вездехода вспыхнет прожектор.  Могучая птица увидит его  свет  и
опустится на  "землю".  Именно надеясь на  это,  она  так  упорно летает в
районе, где может находиться ее пропавший командир.
     Товарищи все еще надеются, что найдут его.
     Они   потеряли  очень   много   времени.   Далекая  Земля   неумолимо
приближается к  той точке,  где звездолет должен встретиться с ней.  Когда
планета пройдет эту точку,  догнать ее  будет уже невозможно.  Тогда общая
гибель.
     В   утомленном  мозгу  с  лихорадочной  быстротой  проносятся  мысли.
Двигатели имеют  запас мощности...  Можно ускорить полет корабля и  успеть
вовремя... Кнопка тут, рядом... Зажечь прожектор... Спасти свою жизнь...
     Инстинкт  самосохранения толкает  руку  к  спасительной  кнопке.  Вот
пальцы коснулись ее гладкой поверхности... Еще одно маленькое усилие... Но
воля и разум побеждают инстинкт.
     Имеет ли право он -  командир корабля,  -  пытаясь спасти свою жизнь,
рисковать жизнью товарищей,  рисковать исходом первого в  истории большого
космического рейса?
     Звездолет должен вернуться на Землю. И он вернется.
     Камов решительно опускает протянутую руку.
     Ведь так недавно на скале он прижимался к ней, боясь, что его заметят
с  борта корабля.  Почему же  сейчас его рука протянулась к  предательской
кнопке?
     Очевидно,  неожиданное избавление от  "ящериц",  кажущийся переход от
смерти к  жизни нарушили равновесие его души,  ослабили волю.  Он  виноват
один и должен нести наказание за свою вину.  Рисковать жизнью других он не
имеет права.
     Далеко  на  горизонте,   в  той  стороне,   куда  должен  направиться
звездолет,   улетая  на  Землю,  появилась  и,  казалось,  медленно  стала
подниматься  вверх  красная  черточка.   Вот  она  превращается  в  точку,
становится все меньше и меньше и незаметно исчезает из глаз.
     Это огненный след позади улетевшего с Марса звездолета.
     Камов закрыл глаза.
     ...Нарастает скорость.  Могучая сила атомного распада толкает корабль
вперед все скорее и скорее. С бешеной быстротой врезается в черную пустоту
стальной корпус с золотой надписью "СССР-КС2".  Он несет на родную планету
весть о  великой победе.  Пройдет полтора месяца,  и  среди ликующих людей
опустится на поле ракетодрома белоснежная птица...
     Медленно  передвигались  на   темном  небе   Марса  узоры  созвездий.
Изогнутая ручка ковша Большой Медведицы наклонилась к горизонту, опускаясь
все ниже и  ниже.  Среди звезд быстро двигался с  запада на  восток первый
спутник планеты - блестящий Фобос, успевающий за одну ночь два раза обойти
небо  Марса.  Усиливался и  крепнул ночной мороз.  Среди песчаной пустыни,
замерзших озер  и  причудливых серо-синих растений,  закрывших свои гибкие
листья,  мелькали  прыгающие тени  фантастических "ящериц".  Их  глаза,  с
широко  раскрытыми кошачьими зрачками,  отражали тусклый свет  марсианской
"луны".  В  разреженном воздухе  слабо  звучал  жалобный  крик  пойманного
"зайца".
     Шла извечная,  повторяющаяся на всех небесных телах,  несущих на себе
жизнь, борьба за существование.
     Шло время...
     Фобос опустился еще ниже,  и тень скалы накрыла неподвижно стоявшую у
ее  подножия белую  машину,  изготовленную за  много  миллионов километров
отсюда, на далекой Земле.
     Камов поднял голову и сказал: "Прощай!"
     Этим  словом он  подвел последний итог своей жизни,  которую мысленно
пережил еще  раз за  эти часы.  Его лицо осунулось и  постарело.  Глубокие
морщины,  которых не было раньше,  легли у краев губ, по-прежнему твердо и
упрямо сжатых.
     "Прощай!"
     Впереди близкая и неизбежная смерть. Ничто не может предотвратить ее.
Нет никакой надежды.


                                - - - - -

     Вездеход медленно шел по своему старому следу.  Не было звездолета, и
некому было  дать  радиомаяк.  Камов решил вернуться туда,  где  стоял его
корабль.  Завтра,  при свете дня, он осмотрит место старта, чтобы увидеть,
какой  след  оставила  взлетающая  машина.  Это  было  важно  для  расчета
механизма,  который  он  хотел  предложить  вместо  во  многих  отношениях
неудобных колес. О давно задуманном проекте он не только не записал нигде,
но и не говорил никому.  Значит,  надо изложить его на бумаге чтобы ценная
мысль не погибла. Вездеход он поставит возле воздвигнутого обелиска, и его
сразу  найдет следующая экспедиция.  А  в  нем  найдут и  его  -  Камова -
предсмертное письмо.
     Вторичный полет на Марс состоится,  вероятно, через два или три года.
В  сухом климате вездеход нисколько не  пострадает за это время.  Им можно
будет пользоваться, переменив только аккумуляторы.
     Камов  изредка зажигал прожектор,  проверяя правильность направления.
Часто  пользоваться светом он  не  хотел,  боясь привлечь этим  блуждающих
кругом зверей.
     Скалы, на которых он провел столько мучительных часов, давно скрылись
за горизонтом. Кругом расстилалась равнина. Камов впервые находился на ней
в  ночное время.  Над головой ярко сверкали звезды.  При их свете он плохо
различал дорогу,  едва намеченную следами гусениц. Потерять этот след было
равносильно  тому,  чтобы  оставить  всякую  надежду  отыскать  обелиск  в
песчаных просторах.
     Вездеход шел  на  самой малой скорости.  Спешить некуда:  до  восхода
Солнца было еще далеко.
     Запас сжатого кислорода в резервуарах машины был настолько велик, что
обеспечивал Камова по  крайней мере на  две недели.  Энергии аккумуляторов
хватило бы на сорок часов непрерывного движения с  максимальной скоростью.
Продукты питания можно взять на звездолете Хепгуда, если, конечно, удастся
найти его, но Камов был уверен, что сумеет это сделать.
     Таким образом,  он сможет прожить около двух недель, пока не иссякнут
резервуары.  Мысль о самоубийстве даже не приходила ему в голову. Подобный
способ   кончать  жизнь   всегда  казался  ему   пределом  малодушия.   На
американском  корабле  должна  найтись  бумага.   Работы  хватит  на   все
оставшееся ему  время.  Он  может  и  должен  записать в  наследство своим
преемникам  -  продолжателям его  дела  -  все  свои  мысли,  все  расчеты
космических перелетов, которые он намечал для себя.
     На  корабле  Хепгуда  имеется  и  кислород.  При  желании  Камов  мог
протянуть значительно больше двух недель,  но  он не хотел думать об этом.
Он  хорошо  понимал,  что  это  является  подсознательным  намерением,  не
прибегая  к  самоубийству,  покончить скорее  с  жизнью,  но  старался  не
разбираться в  своих тайных чувствах.  В  конце концов небольшое малодушие
простительно.  В  таком  положении с  него  нельзя было  требовать слишком
многого.
     Любой  человек,   попавший  на  Земле,  казалось  бы,  в  безвыходное
положение,  может все же надеяться,  что случай приведет к  нему на помощь
других людей. Он должен бороться за жизнь до последней возможности, только
трус теряет надежду.  Камову было абсолютно не на что надеяться.  Никто не
мог прийти на помощь. На огромной планете он был один.
     На  невообразимом  расстоянии  находится  от  него  Земля.  Звездолет
достигнет ее  примерно через полтора месяца.  Если  предположить,  что  он
немедленно вылетит обратно (что само по  себе было совершенно невозможно),
то он вернется на Марс только через четыре месяца. На такой срок не хватит
кислорода на  американском корабле.  Никаких  разумных  существ  на  самом
Марсе, безусловно, нет. Надеяться на помощь с какой-то еще третьей стороны
просто бессмысленно. Это уже утопия!
     Камов хотел убедиться,  что у него нет даже теоретической возможности
надеяться, и методически обдумывал все приходящие в голову варианты.
     Американский  звездолет!   На  первый  взгляд  -  самый  легкий  путь
спасения.  Чего проще -  сесть в него и лететь на Землю.  Так, безусловно,
подумает  каждый  человек,  незнакомый  с  техникой  вождения  космических
кораблей и плохо представляющий себе, что такое звездная навигация.
     На  необъятных просторах,  на  которых раскинулась солнечная система,
Земля и  Марс выглядят крохотными точками.  Чтобы безошибочно перелететь с
одной  точки на  другую,  надо  со  скрупулезной точностью учитывать почти
неуловимые влияния,  которые  оказывают на  летящий  корабль обе  планеты,
Солнце и  даже другие планеты,  в особенности Юпитер.  Командир звездолета
должен в совершенстве знать свой корабль,  его величину, вес, расположение
двигателей и  их  силу.  Он  должен уметь  регулировать работу двигателей,
знать,  какую  скорость они  сообщают кораблю,  знать это  с  точностью до
одного  сантиметра  в   секунду.   Без  всего  этого  космический  корабль
безнадежно затеряется в просторах неба и никогда не долетит до цели.
     Камов хорошо понимал это.  Вылететь на Землю на совершенно незнакомом
корабле, не имея никаких данных об его конструкции и двигателях, - это все
равно что,  завязав себе глаза,  выстрелить из винтовки, надеясь с первого
же выстрела,  обязательно с  первого,  попасть в двадцатикопеечную монету,
находящуюся на расстоянии двух километров.
     Безнадежная затея!
     Все!  Все  варианты  спасения,  даже  самые  невероятные,  обдуманы и
взвешены.  Вывод сделан. 3начит, довольно думать об этом! Все мысли должны
быть направлены теперь на  то,  чтобы с  возможно большей пользой провести
оставшиеся дни.
     Включив прожектор,  Камов посмотрел на дорогу. Следов гусениц впереди
не было. Значит, он так задумался, что потерял след. Он повернул обратно.
     Через  несколько минут старая дорога была  найдена,  -  он  пропустил
поворот к северу.
     От  места,  поворота  до  стоянки  звездолета  было  ровно  семьдесят
километров.
     За  стенками машины был сильный мороз,  но  холод не ощущался внутри.
Герметически закрытые окна  и  дверцы не  пропускали наружного воздуха,  а
стенки вездехода обогревались электрическим током. Было даже жарко.
     Камов  расстегнул  меховой  комбинезон  и  снял  с  головы  шлем.  Он
чувствовал голод,  но у него не было никаких продуктов. Обычно в вездеходе
был аварийный запас,  но,  отправляясь в последнюю поездку,  Камов не взял
ничего,  рассчитывая быстро вернуться.  "Это  тоже  урок для  будущего,  -
подумал он.  -  Путешественники по  чужим  планетам всегда должны брать  с
собой продовольствие".
     До восхода Солнца оставалось еще полтора часа, когда вездеход подошел
к  хорошо  знакомому месту.  Смутно  темнел  на  поляне  стальной обелиск,
искрились  в  рубиновой  звезде  и  в  золоте  барельефов отражения звезд.
Странно близко к поляне подступила замерзшая поверхность озера. Между ними
не было больше огромного корпуса корабля.  Даже в  темноте Камов различал,
как сильно пострадали ближайшие к  вездеходу растения,  по  которым прошел
мощный поток огня, вырвавшегося из дюз при старте.
     Когда рассветет, он подробно все осмотрит.
     Голод все сильнее давал себя знать,  но Камов решил, что отправится к
американскому кораблю только после того,  как выяснит все интересующие его
вопросы.  Кто  знает?  Может  быть,  опять  промчится  песчаный  ураган  и
уничтожит все следы отлета.
     Он очень устал и решил, что самое лучшее - это заснуть до наступления
дня.
     Он проспал восход солнца. Измученный организм предъявил свои права, и
Камов проснулся около полудня.
     Осмотр занял два часа.
     Огонь выжег длинную просеку, на которой совершенно исчезли даже следы
растений.  По сторонам стояли оголенные стволы,  обожженные и почерневшие.
На том месте,  где был звездолет и где,  следовательно, с наибольшей силой
действовал огненный ураган, сдвигая с места тяжелую машину, песок частично
расплавился, превратившись в бурое стекло. Колеса вырыли глубокие колеи.
     Камов аккуратно записал все  результаты своих наблюдений и  выводы из
них. Теперь можно было отправляться за продуктами.
     Голод становился мучительным.  Последний раз он ел вчера утром,  а  с
тех пор на  его долю выпало много потрясений.  Камов решил найти звездолет
Хепгуда,  взять из него необходимое количество воды и продуктов питания, а
затем вернуться обратно к обелиску.
     О том,  что можно гораздо удобнее устроиться на американском корабле,
он не хотел думать. Он будет жить свои последние дни здесь...
     Следы гусениц исчезли: они были начисто стерты песком и ветром.
     Камов направил машину прямо на запад.
     Там,  пройдя сто пятьдесят километров он  будет искать звездолет.  Он
помнил,  что во  время первой экспедиции они с  Пайчадзе все время держали
направление строго на запад и не отклонялись в сторону.
     Очень счастливое обстоятельство!  Не будь его, задача найти маленький
корабль среди бесконечной пустыни была бы безнадежна.
     Единственный ориентир на  пути -  "болото" -  находился в  пятидесяти
километрах;  пройдя это расстояние,  Камов убедился,  что направление было
взято правильно.  Он  легко узнал памятное место,  достигнуть которого так
торопились они с Мельниковым. Дальше вездеход пошел быстрее.
     Когда счетчик показал,  что пройдено сто пятьдесят километров,  Камов
остановил машину и, выйдя из нее взобрался на крышу.
     Американского звездолета нигде не было видно.
     Камов понял, что уклонился от прежнего пути. Но насколько?
     На этот вопрос трудно было ответить.  Подумав, он решил повернуть под
прямым углом направо и  пойти в  этом направлении десять километров.  Если
корабль не  будет обнаружен,  то  он вернется по следу обратно и  повторит
такой же маневр влево.  Если и в этой стороне он не найдет звездолета,  то
будет искать его, совершая на местности все более и более широкие круги.
     Вернуться,  не  найдя корабля,  -  значило обречь себя  на  смерть от
голода.  Камов  был  уверен,  что  отклониться намного  он  не  мог.  Цель
находилась где-то недалеко.
     И  действительно,  пройдя около восьми километров,  он увидел с левой
стороны песчаный холм.  В  первую секунду ему  показалось,  что  он  опять
наткнулся на скалы,  но,  приглядевшись,  узнал звездолет,  возле которого
буря, встретив препятствие, нанесла целую гору песка.
     Входная дверь оказалась скрытой под этой горой,  и  Камов затратил не
меньше трех часов,  пока добрался до  нее.  Хорошо еще,  что  в  вездеходе
остались лежать лопаты,  которые они  брали для  похорон останков Хепгуда.
Без лопат ему пришлось бы раскапывать песок руками.
     В  третий раз он вошел внутрь американского корабля.  В первый раз он
был тут с Пайчадзе и Бейсоном.  Второй раз с ним был Мельников,  сейчас он
был один.
     Возле пульта управления лежал плотный конверт, который он сам положил
туда. В нем акт о гибели командира этого корабля.
     "Как странно сложилась судьба!  -  подумал Камов.  -  Оба  звездолета
потеряли на Марсе своих конструкторов".
     Он  сразу  нашел  алюминиевый ящик,  в  котором  лежали  продукты,  и
поразился   бедности   его    содержимого:    банки    свиных   консервов,
консервированных фруктов,  коробки с сахаром,  сухарями и печеньем. Больше
ничего не было.
     Пили же  что-нибудь американцы?  Где-нибудь должна быть хотя бы вода.
Теперь Камова,  больше чем голод,  мучила жажда,  и  он  стал искать,  все
больше удивляясь хаотическому нагромождению резервуаров,  баллонов, ящиков
и различных сосудов, среди которых было трудно повернуться.
     В большом алюминиевом баллоне он нашел воду. Она резко пахла металлом
и,  как показалось Камову,  резиной.  От баллона шли гибкие трубки к  двум
продолговатой формы ящикам, похожим на гробы. Вода явно предназначалась не
для питья.
     Наконец он нашел несколько баллонов с апельсиновым соком. "Ну, что ж!
Это не так плохо!" - решил он.
     Утолив голод  и  жажду,  Камов занялся поисками бумаги.  Ее  нигде не
было.
     "Хепгуд был ученым, - думал Камов. - Он должен был вести наблюдения и
записывать их. Тетради с его записями должны быть".
     Возле пульта управления лежал большой чемодан желтой кожи.  Его замки
были заперты. Ключа не было.
     " Это чемодан Хепгуда.  Очевидно,  в нем лежат его записи. Неприятно,
но придется вскрыть замки. Другого выхода нет".
     Чтобы не тратить времени на поиски, Камов сходил к вездеходу и принес
оттуда необходимый инструмент.  Замки были крепкие,  и  он  довольно долго
возился с ними.
     Но вот чемодан открыт.
     Две толстые тетради лежали сверху. Бегло просмотрев, Камов отложил их
в  сторону.   Они  были  заполнены  записями  астрономических  наблюдении.
Несколько смен белья,  флаконы с одеколоном, бритвенный прибор. Бумаги или
хотя бы  чистых тетрадей не  было.  На самом дне чемодана он нашел кожаный
портфель и связку каких-то чертежей.
     Камов открыл портфель.  В  нем лежали мелко исписанные листки бумаги.
Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что это такое.
     Чувствуя,  как от  внезапного мучительного волнения у  него захватило
дыхание, Камов схватил связку и развернул ее.
     О,  если  бы  он  знал!..  Если  бы  сразу направился сюда!  То,  что
находилось перед его глазами, могло бы спасти его.
     Перед ним лежал проект американского звездолета.
     Как он оказался здесь? Зачем Хепгуд взял его с собой?
     Очевидно,  затем, чтобы в случае гибели никто не смог воспользоваться
его трудом, невероятно, но другого объяснения не было.
     Какая  злая  насмешка  судьбы  -   эта  находка,  которая  совершенно
бесполезна для него! Слишком много потеряно времени...
     Камов  машинально  просматривал  записи  Хепгуда,  с  бессознательной
надеждой отыскивая цифру скорости корабля.
     "29,5 км, в сек".
     - А  Земля  движется со  скоростью двадцать девять и  семьдесят шесть
сотых, - громко сказал он.
     Листки выпали из его рук. Слишком поздно!
     Лишний километр в  секунду не мог компенсировать потерянного времени.
Он  давал возможность сэкономить только тридцать часов,  а  для детального
ознакомления со  звездолетом оставшихся в  распоряжении Камова трех  часов
было явно недостаточно.
     Искра  надежды мелькнула и  погасла.  Снова  неумолимая смерть близко
подступила к  человеку,  находящемуся в  полном  одиночестве на  просторах
чужой планеты.  Несколько минут он просидел неподвижно, ни о чем не думая,
потом встал и бережно собрал рассыпавшиеся листки.
     Приступ отчаяния миновал. Закаленная воля помогла справиться с ним, и
Камов  уже  спокойно стал  читать  записи Хепгуда.  Его  интересовал чисто
технический вопрос:  каким образом американский конструктор сумел добиться
большей скорости, чем он. Двадцать восемь с половиной километров в секунду
Камов считал,  при современном состоянии техники,  пределом.  Хепгуд писал
мелким,  но  отчетливым почерком,  и  Камов  хорошо знал  английский язык.
Тщательно выполненные чертежи дополняли сухой математический текст. Личный
опыт конструктора помогал разбираться в деталях.
     Будь  на  месте Камова даже Белопольский,  то,  несмотря на  весь его
математический ум,  он  спасовал бы.  Нужно было самому быть конструктором
звездолетов,  чтобы  понять смысл кратких формул,  не  снабженных никакими
пояснениями: Хепгуд писал для себя.
     Около двух часов Камов внимательно изучал проект.  Углубившись в  мир
техники,  он совершенно забыл о своем отчаянном положении. Время перестало
существовать для него.  Внезапно он вздрогнул и  впился глазами в короткую
формулу, которая вдруг разрослась, заслонив собой все, что он читал до сих
пор.
     Ну  конечно!  Как  он  мог забыть об  этом?  Как мог хоть на  секунду
допустить  мысль,  что  американец  добился  того,  что  не  мог  добиться
советский инженер!  Таким способом,  какой применил Хепгуд,  он Камов, мог
довести скорость своего  корабля до  семидесяти километров в  секунду.  Но
советскому человеку такая вещь не могла прийти в голову. Пятьдесят метров!
Ускорение,  в пять раз превышающее нормальный вес! Как мог Хепгуд пойти на
это?!  Обречь  себя  и  своего спутника на  десять минут  такого испытания
значило нанести непоправимый вред здоровью.  Даже при желании Камов не мог
бы поступить таким образом,  так как правительственная комиссия никогда не
разрешила бы ему построить подобный корабль.
     Теперь стало  понятно назначение алюминиевых ящиков и  соединенного с
ними резервуара с  водой,  хотя Камов и  не верил,  что погружение в  воду
может уменьшить вред, причиняемый организму повышенным ускорением.
     Но  если Хепгуд не  был  связан условием безвредности ускорения,  то,
может  быть,  его  двигатель имеет  достаточный запас мощности,  чтобы еще
увеличить эту цифру...
     В третий раз за сутки перед Камовым встала надежда на спасение.
     Отыскав технические характеристики двигателя,  он легко убедился, что
может довести ускорение до пятидесяти пяти метров.
     Это решало вопрос.
     Правда,  подобное ускорение грозило ему  смертью в  первые же  минуты
полета, но иначе он не мог догнать Землю.
     Кроме старта,  смертельная опасность грозила и на финише. По расчетам
Хепгуда,  его  двигатель после отлета с  Марса не  мог больше работать,  и
американец намеревался произвести спуск с  помощью парашюта.  У  Камова не
было этой возможности.  Сложить парашют одному человеку было не  под силу.
Он  надеялся только на  то,  что Хепгуд слишком пессимистически смотрел на
свой двигатель. Может быть, он сможет еще работать.
     Во   всякое  случае  выбора  не  было  никакого.   Или  рискнуть  или
примириться с неизбежной и близкой смертью.  "Лучше умереть при старте или
разбиться о родную Землю", - решил Камов.




     12 февраля 19... года.
     Десять часов по московскому времени.
     Наконец-то я могу с полным правом написать: "по московскому времени"!
     Я в Москве!
     Сегодня  как-то   особенно  остро  чувствуется  счастье  возвращения.
Вчерашний день прошел как в  тумане,  но  я  никогда не забуду ни малейшей
подробности!
     Я   хочу  описать  под  свежим  впечатлением  последний  день  нашего
космического рейса.  Это  будет последняя запись в  моем  дневнике.  Много
событий я  занес на  его  страницы.  Я  писал о  них в  Москве,  на  борту
звездолета,  писал на Марсе.  И  вот заканчиваю дневник за тем же столом в
моей комнате, где начал в памятную ночь на 2 июля.
     Перед глазами проходит все виденное... Вспоминается все пережитое...
     Старт с Земли...
     Прекрасная  планета  с  поэтическим  именем  -  Венера!  Бесформенная
мрачная  громада  астероида.  Она  промелькнула  в  короткие  секунды,  но
навсегда останется в памяти...
     Пустынные равнины Марса...
     Выстрел  Бейсона...  Американский звездолет,  пугливо  прижавшийся  к
"земле"...
     Жуткая песчаная буря...
     Я  вижу  зеленовато-серые,  кошачьи глаза  и  широко  открытую пасть,
усеянную   острыми   зубами   треугольной  формы...   Непостижимо  мощный,
стремительный прыжок серебристого тела...
     Я  вижу  оставленный нами  памятник.  На  маленькой поляне увенчанный
рубиновой звездой блестит сталью и золотом трехметровый обелиск...
     Последние проводы. "Не скучайте!.."
     Отлет с Марса...
     Полтора месяца тоскливого возвращения...
     Белопольский сделал все,  чтобы  звездолет вернулся на  Землю точно в
назначенную  Камовым  минуту.  "Я  должен  это  сделать  в  память  Сергея
Александровича", - говорил он.
     И он сделал!
     По  плану  экспедиции,  финиш  звездолета  должен  был  состояться 11
февраля между двенадцатью и четырнадцатью часами.  Мы задержались на Марсе
на тридцать шесть минут,  но все же колеса корабля коснулись ракетодрома в
двенадцать часов тридцать две минуты.
     Чего еще можно требовать?!
     Велика заслуга Константина Евгеньевича:  он  привел потерявший своего
командира корабль по безвоздушным путям Вселенной, как по рельсам железной
дороги, прямо к перрону станции.
     Честь и  слава ему -  достойному преемнику Камова у пульта управления
звездолетом!
     В  восемь  часов  утра  11  февраля  мы  все  собрались  в  помещении
обсерватории. Наступали последние часы полета. Земля совсем близко.
     На корабле все было готово к  спуску.  Как всегда,  я приготовил свои
аппараты  и   находился  у   "окна  ТАСС".   Пайчадзе  возился  со  своими
астрономическими приборами,  готовясь к  нужным ему  наблюдениям.  За  эти
недели он  очень  похудел и  осунулся.  Больше нас  всех  Арсен Георгиевич
переживал потерю.  Они были очень дружны с  Камовым.  Их  навсегда связали
друг с  другом незабываемые часы исторического полета на  Луну.  Все время
обратного рейса Пайчадзе ни  на минуту не прерывал своей работы,  сократив
до  минимума часы  отдыха.  Настойчивым трудом он  старался заглушить свое
горе.
     Белопольский у пульта управления,  положив на колено тетрадь,  что-то
вычислял,   быстро   исписывая   математическими  формулами  страницу   за
страницей.
     Бейсон уныло  смотрел в  боковое окно.  Полтора месяца он  просидел в
своей каюте,  отказываясь выйти из  нее.  Впереди его  ждали позор суда  и
суровое наказание. Бесславное возвращение!
     Сейчас он был с нами по приказанию Белопольского.
     Землю  закрывал огромный диск  Луны,  возле  которой мы  должны  были
пролететь.  Она приближалась с каждой секундой, закрывая собой все впереди
корабля.  Я  фотографировал ее без конца.  Оба киноаппарата,  повернутые к
ней,  работали без перерыва.  Невидимая с  Земли половина ее спутника была
обращена к  нам,  но,  к сожалению,  Солнце освещало только немного больше
четверти этой самой интересной для нас половины.
     В  восемь  часов  тридцать  минут  звездолет поравнялся со  спутником
Земли.   Мы  пролетели  на  расстоянии  около  двухсот  километров  от  ее
поверхности. И сразу увидели родную планету.
     Сердце  забилось тревожно и  радостно...  Горячий  комок  подступил к
горлу.
     Земля!  Она сверкала на  черном фоне пространства голубоватым диском,
окруженная тонким ореолом сияющей атмосферы.
     Звездолет летел  прямо к  ней.  Ощутимо уходила назад черная пустота.
Между нею и нами,  как закрывшаяся дверь в безграничное пространство мира,
висела Луна -  последний разъезд нашего долгого странствования по  дорогам
Вселенной.
     Мне  казалось,  что  я  ощущаю нетерпеливую дрожь  стального корпуса.
Белоснежная птица  мчалась к  родному гнезду,  со  стремительной быстротой
покрывая последние километры.
     Все ближе и ближе...
     Земля приближалась, увеличиваясь с каждой секундой.
     В эти волнующие минуты мы с особенной остротой чувствовали всю горечь
нашей утраты. Если бы Камов был с нами!
     Как-то   раз  Пайчадзе  сказал:   "Если  бы  он  мог  воспользоваться
американским  звездолетом!"  Он  тогда  не  прибавил  больше  ничего;  но,
оставшись со  мною наедине Белопольский дополнил его  слова.  Он  подробно
объяснил мне, что если бы Сергей Александрович и остался жив, то все равно
не смог бы вылететь на Землю на корабле Хепгуда,  не зная его конструкции.
Я понял тогда: надежды нет и на это.
     Так же,  как и на Венеру,  звездолет должен опускаться на Землю сорок
семь минут,  начав этот спуск с  расстояния в сорок одну тысячу километров
от  ее  поверхности.  Этого расстояния было как  раз  достаточно для того,
чтобы погасить нашу космическую скорость,  которая,  замедляясь на  десять
метров в секунду, за эти сорок семь минут упадет от двадцати восьми и пяти
десятых километра до нуля.
     Когда началась тормозящая работа двигателей,  мы  были уже  настолько
близко,  что я без труда узнал Азию,  ярко освещенную солнцем.  Европа еще
скрывалась в ночной тени. На всей видимой половине земного шара совершенно
не  было  крупных  облачных масс.  Поверхность планеты с  каждой  секундой
становилась яснее,  словно она  сама  радуясь возвращению своих  детей,  с
открытым лицом протягивала навстречу звездолету материнские объятия.
     Мы  незаметно  погрузились  в  атмосферу.   Воздух  был  поразительно
прозрачен;  родная страна раскинулась над нами во  всем своем великолепии.
Мы видели в сильные бинокли и нестерпимо блестевшую гладь Тихого океана, и
чуть  заметную линию  Уральского хребта.  На  севере,  в  молочном тумане,
угадывались льды Арктики.
     Звездолет опускался вниз...  На  высоте ста  километров он  расправил
свои могучие крылья.
     Космический рейс закончился!..
     Реактивный  самолет  летел  в  стратосфере.   Мне  казалось,  что  он
спустится  непосредственно над  Москвой,  но,  когда  на  высоте  тридцати
километров он  перешел в  горизонтальный полет,  я  увидел под  нами  горы
Урала.
     Белопольский вел  корабль на  запад,  медленно опускаясь все  ниже  и
ниже...
     Вот в стеклах бинокля промелькнул внизу город Горький.
     Еще  через  двадцать минут,  совсем  уже  близко,  под  крылом машины
проплыл назад древний Владимир...
     Мы приближались к Москве.
     Корабль был на высоте одного километра, когда из-за горизонта выплыла
панорама столицы.
     Над  самой  Москвой мы  не  пролетели.  Звездолет направился прямо  к
ракетодрому.
     Все  ниже  и  ниже...  Стихает  гул  двигателей...  Широкими  кругами
заканчивает корабль свой семимесячный полет...
     Внизу громадное поле.  С него мы начали путь. К нему вернулись опять.
Оно пустынно и белеет ровным снежным покровом.  На высокой ограде, на всем
протяжении ее длины, бесчисленные флаги... Крохотными точками вытянулись в
несколько рядов вереницы автомобилей.  Я не вижу,  но знаю, что на плоской
крыше межпланетного вокзала масса людей.  Нас  ждут.  Нас  вышли встречать
многочисленные друзья.
     Я не уверен,  что Пайчадзе сказал громко; может быть, мы услышали его
мысль: "Серафима Петровна тоже здесь".
     Серафима Петровна -  жена и  верный друг Камова.  Она стоит сейчас на
крыше вокзала,  жадно всматриваясь в белую птицу, ожидая встречи с любимым
человеком. Она ничего не знает...
     Последний заход.  Смолкают двигатели.  Мягко касаются земли громадные
колеса.
     Я  вижу,  сквозь  пелену  радостных слез,  как  от  вокзала мчатся  к
остановившемуся кораблю шесть автомобилей.
     Белопольский прямо  с  пульта  открывает обе  двери  выходной камеры.
Нечего опасаться, - снаружи воздух Земли.
     Падает на снег алюминиевая лестница. Тут не спрыгнешь прямо на землю,
как мы это делали на Марсе. Один за другим покидаем звездолет.
     Из  автомобиля  выходит  председатель  правительственной  комиссии  -
академик Волошин  -  и  направляется к  нам.  За  ним  идут  другие  члены
комиссии.
     Несколько кинооператоров крутят ручки своих аппаратов. Я много снимал
в пути. Теперь моя роль окончена. Теперь их очередь.
     Белопольский выходит  навстречу  Волошину.  В  этот  момент,  нарушая
торжественный  церемониал  встречи  из-за   спины  академика  стремительно
выбегает Марина и бросается на шею отца. Пайчадзе берет дочь на руки.
     Белопольский подносит руку  к  шлему.  Сейчас  он  доложит Волошину о
выполнении  задания,  сухим  языком  рапорта  скажет  о  гибели  командира
звездолета,  а  в  трех  шагах  от  него  стоит  Серафима Петровна Камова,
радостная, веселая, с огромным букетом в руках...
     Но неужели она не видит, что ее мужа нет среди нас? Почему Волошин не
выражает ни  малейшего удивления,  что  ему рапортует Белопольский,  а  не
Камов?..
     Страшные слова  сказаны,  но  на  лице  Серафимы Петровны по-прежнему
сияет улыбка...
     Рапорт окончен, Волошин обнимает командира корабля.
     - Поздравляю вас,  -  громко  говорит он,  -  с  блестящим окончанием
первого космического рейса.  Своим  благополучным возвращением вы  сделали
огромный подарок нашей Родине. Примите же и наш ответный подарок.
     Члены комиссии расступились в стороны. С цветами в руках к нам быстро
подошел человек, мысль о котором не давала нам покоя все эти шесть недель.
     Живой,  веселый,  с  блестевшими от  радости глазами,  перед ними был
Сергей Александрович Камов.
     Я не помню, как у меня на руках очутилась Марина...
     - Сергей!
     - Арсен!..
     Камов и Пайчадзе бросились в объятия друг друга.


                                - - - - -

     Затаив  дыхание,   боясь  пропустить  хоть  одно  слово,  слушали  мы
несколько часов спустя рассказ Сергея Александровича о пребывании на Марсе
и обстоятельствах его чудесного спасения.
     Он говорил коротко и сжато,  ни словом не упоминая о своих чувствах и
переживаниях,   но   из   этого  сухого  рассказа  передо  мной  отчетливо
вырисовывался героический характер человека,  для  которого его  дело было
дороже жизни.
     - Пятьдесят пять  метров  ускорения дало  мне  возможность не  только
спастись,  -  закончил Камов, - но и достигнуть Земли на двадцать один час
раньше вас. Скорость корабля после десяти минут работы двигателя составила
тридцать два  километра четыреста пятьдесят метров  в  секунду.  В  момент
старта я потерял сознание и очнулся, когда корабль уже летел по инерции. В
воду я,  конечно,  не  ложился,  так  как не  верю в  спасительность этого
средства.  Придав  звездолету нужное  направление,  я  во  всем  остальном
положился на законы механики и  свое счастье,  -  он слегка усмехнулся при
этих  словах.  -  Вы  сами  можете понять,  как  мне  было  скучно одному.
Приблизившись к Земле, я в полной мере оценил, какое сокровище имел Хепгуд
в  своем  распоряжении,  и  не  сумел  его  использовать...  Я  говорю про
двигатель его корабля. Это очень надежный, хороший механизм, не уступающий
нашим.  Тормозить звездолет трением об  атмосферу я  не  хотел.  Двигатель
блестяще  справился  с  задачей.   Повернув  корабль  на  сто  восемьдесят
градусов,  я  стал  тормозить  его  именно  этим  двигателем и  к  моменту
погружения в атмосферу имел почти нулевую скорость. Звездолет стал падать.
Парашюта у меня не было.  Он остался на Марсе вместе с нашим вездеходом. Я
стал включать двигатель короткими толчками.  Не могу сказать, что это было
приятное  ощущение,   но   своей  цели   я   добился:   корабль  прекратил
беспорядочное падение и перешел в планирующий полет...
     Он замолчал.  В большой, красиво обставленной столовой было тихо. Все
ждали продолжения. Волошин машинально помешивал ложкой давно остывший чай.
Нина  Арчилловна,  жена  Пайчадзе,  чуть  слышным  шепотом убеждала Марину
сидеть спокойно.  Белопольский,  Пайчадзе и  я  не спускали глаз со своего
вновь обретенного командира.
     - В общем, - сказал он, - можно сказать только одно: с момента, когда
"СССР-КС2" разогнал зверей, и до приземления на Земле мне везло все время.
Видно,  моей жене еще рано становиться вдовой,  - он ласково погладил руку
Серафимы Петровны.  -  Звездолет летел  в  стратосфере.  Внизу  находилась
Сибирь.  Постепенно снижаясь,  я  миновал Уральский хребет  и  опустился у
самых предместий города Саранска.  Удар был очень силен, но, как видите, я
не пострадал,  чего нельзя сказать о  корабле.  Ну,  а дальше рассказывать
нечего.  Я послал телеграмму,  и меня на самолете доставили в Москву.  Так
мне удалось присутствовать при триумфальном финише нашего звездолета.
     Он протянул руку Белопольскому.
     - Остается  поблагодарить Константина Евгеньевича за  его  искусство.
Звездолет,  как вы знаете,  опустился на ракетодроме по расписанию. Первый
большой космический рейс  прошел точно в  намеченные сроки.  Это  огромная
победа!
     - Куда вы думаете совершить следующий полет? - спросил Волошин.
     - Конечно на  Марс.  Загадки этой  планеты должны  быть  разгаданы до
конца. Только этот полет совершу не я.
     - Это почему?..
     - Боюсь, что только что закончившийся полет был для меня последним, -
с грустью в голосе сказал Камов. - Нагрузка, которую мне пришлось испытать
при старте с Марса, не могла не сказаться на здоровье.
     Мы трое с ужасом переглянулись.
     - Неужели ты говоришь правду? - прошептал Пайчадзе.
     - Боюсь, что да, - ответил Камов.
     - Мы  вас  вылечим,  -  решительно сказал  Волошин.  -  Этого  нельзя
допустить. Лучшие врачи Советского Союза займутся вами.
     Наступило тяжелое молчание.  Серафима Петровна нежно  обняла  мужа  и
положила голову ему на плечо.
     - Ничего, друзья! - сказал Камов. - В лице Константина Евгеньевича мы
имеем хорошего командира для будущего звездолета,  который я  ему построю.
Хочу надеяться,  что и  другие мои спутники не  откажутся от этой роли.  С
меня  вполне  хватит.  А  среди  нашей  молодежи  найдутся  сотни  будущих
"звездных капитанов". Космические рейсы будут продолжаться.
     - Один из этих капитанов сидит возле меня, - сказала Нина Арчилловна,
стараясь шуткой разогнать мрачное настроение,  овладевшее всеми.  - Боюсь,
что моя Марина - тоже будущий звездоплаватель: только о звездах и говорит.
     Все рассмеялись.
     - Решено! - весело сказал Камов.
     - Когда же совершится второй полет на Марс? - спросил Белопольский.
     - Года через два,  -  ответил Камов. - Корабль надо усовершенствовать
или построить новый.  Скорость в  двадцать восемь с половиной километров в
секунду слишком мала.
     - А Венера? - спросил Волошин.
     Глаза  Белопольского и  Пайчадзе  потеплели при  упоминании о  сестре
Земли.
     - Венера, - сказал Камов, - прекрасна. Эта планета полна сил и жизни,
но загадок на ней, по-видимому, нет. Она идет по тому же пути, по которому
шла  наша Земля.  Венера только начинает жить.  Наука 3емли,  как  старшая
сестра, должна помочь ей, направить ее первые шаги. Но это будет не скоро.
Это дело наших далеких потомков,  и я не сомневаюсь,  что они сделают это.
Помочь работе природы можно и должно, но насильственно изменить эту работу
нельзя.
     - Так и будет, - сказал старый академик.
     Космический рейс закончен.
     Первый  опыт  межпланетных сообщений увенчался блестящим успехом.  За
семь  с   половиной  месяцев  звездолет  "СССР-КС2"  посетил  две  планеты
Солнечной системы и,  пролетев больше полмиллиарда километров, вернулся на
Землю.
     Огромный вклад сделан в советскую науку.
     Будем  готовиться к  следующим  рейсам.  Их  будет  много.  Советские
звездолеты  покроют   межпланетные  пространства  десятками  трасс   своих
перелетов.  Они  раскроют все тайны,  ревниво хранимые природой.  Пытливый
взор человека проникнет в  самые отдаленные окраины нашего мира -  системы
Солнца.
     Когда-нибудь им  станет тесно и  тут.  Тогда они вырвутся за  пределы
этой системы.
     Нет границ,  нет пределов дерзанию свободного человеческого ума.  Нет
границ познанию!..


                                 1954 г.





                                 Книга 2





                                Оглавление


                      "СССР-КС3"
                      В ДАЛЕКИЙ ПУТЬ!
                      БУДНИ ПОЛЕТА
                      АРСЕНА
                      СЕНСАЦИОННОЕ ОТКРЫТИЕ
                      СМЕРТЬ И ЖИЗНЬ
                      СЕСТРА ЗЕМЛИ
                      НЕОБЪЯСНИМАЯ НАХОДКА
                      КОРАЛЛОВЫЙ ОСТРОВ
                      ВОЗДУШНАЯ РАЗВЕДКА
                      НА ПОМОЩЬ!
                      ЕЩЕ ОДНА ЗАГАДКА
                      ПОДВОДНЫЙ МИР
                      ПЕРЕЛЕТ НА МАТЕРИК
                      ПОД УДАРОМ ГРОЗЫ
                      НА БЕРЕГУ ОЗЕРА
                      МИНУТА ОПОЗДАНИЯ
                      ПОДЗЕМНЫЙ ГОРОД
                      НОЧЬ
                      ХОЗЯЕВА ПЛАНЕТЫ
                      ХОЗЯЕВА ПЛАНЕТЫ (продолжение)
                      ВЕНЕРИАНЕ
                      НЕМАЯ БЕСЕДА
                      ТАЙНА КАМЕННОЙ ЧАШИ
                      КОНЕЦ ПЛЕНА
                      К БЕРЕГУ ГОРНОГО ОЗЕРА





     Молодой человек со значком мастера спорта в петлице остановился перед
закрытой дверью.
     Словно в  нерешительности,  он  провел рукой  по  коротко остриженным
волосам. На загорелом лице выступил румянец волнения. Он глубоко вздохнул,
как человек, готовящийся прыгнуть в холодную воду, и осторожно постучал.
     - Войдите!
     Молодой человек отворил дверь.
     Небольшая комната была обставлена мягкой кожаной мебелью. Два книжных
шкафа,  картины на стенах, пушистый ковер, закрывавший весь пол, - все это
мало напоминало служебное помещение, скорее - кабинет частной квартиры.
     У  окна  стоял  широкоплечий мужчина  с  зачесанными  назад  светлыми
волосами. Он обернулся при звуке закрывавшейся двери.
     Молодой человек почтительно наклонил голову:
     - Киноинженер Геннадий Второв.
     - Садитесь товарищ Второв!  - хозяин кабинета жестом указал на кресло
у стола.  -  Я получил письмо профессора Баландина.  Он отзывается о вас с
большой похвалой и рекомендует в качестве кинооператора экспедиции. Раз вы
пришли ко мне, можно сделать вывод, что хотите лететь.
     - Это не то слово,  Борис Николаевич,  -  ответил Второв.  - Я мечтаю
попасть в число членов экспедиции.
     - Эта мечта может осуществиться.  За вас ручается профессор Баландин.
Это не мало!  Но,  кроме знаний и желания, требуется еще и безукоризненное
здоровье. Вы мастер спорта? Какого именно?
     - Альпинизм.
     - Это нам подходит.  Окончательное решение будет вынесено начальником
экспедиции -  академиком Белопольским,  но  я  не  думаю,  чтобы  он  стал
возражать. Для этого, мне кажется, нет причин.
     - Спасибо, Борис Николаевич! - горячо сказал Второв.
     - Благодарить еще рано. Вы комсомолец?
     - Недавно принят в кандидаты партии.
     - Вы очень молоды.  - Мельников внимательно всматривался в черты лица
Второва.  -  Восемь лет тому назад я был таким же,  как вы,  и стремился в
первый для  меня космический рейс,  и  тоже в  качестве кинооператора.  Не
правда ли,  в  нашей судьбе есть что-то  общее?  Но  вы имеете передо мной
преимущество.  Вы  инженер,  а  я  был простым журналистом.  Вам не  жалко
превратиться из инженера в фотографа?
     - Быть кинооператором на  звездолете гораздо почетнее,  чем инженером
на Земле.
     Мельников засмеялся.
     - Я вижу,  вы энтузиаст,  - сказал он. - Это хорошо. В нашем деле без
энтузиазма трудно  переносить долгую  разлуку с  Землей.  -  Он  вынул  из
кармана письмо  и  заглянул в  него.  -  Итак,  Геннадий Андреевич,  будем
считать,  что все в порядке. Расскажите о себе. Как заместитель начальника
экспедиции, я должен знать все о членах экипажа.
     - А что вас интересует?
     - Все! Вся ваша жизнь с момента рождения.
     - Моя жизнь очень проста... - нерешительно начал Второв.
     - Это не имеет значения, - перебил Мельников, - рассказывайте!
     Он  улыбнулся,  желая  подбодрить собеседника.  Эта  открытая  улыбка
странно не соответствовала строгому выражению необычайно спокойных глаз.
     "Какие удивительные у него глаза", - подумал Второв.
     Он  начал  свой  рассказ.   С  каждым  словом  его  голос  становился
увереннее.
     Второв  шел  сюда,  в  Космический институт  Академии  наук  СССР,  с
чувством  огромного  волнения.  Решался  вопрос  его  дальнейшей жизни.  С
замиранием сердца перешагнул он  порог  этого  кабинета.  В  первые минуты
присутствие знаменитого звездоплавателя связывало мысли,  и  он  с  трудом
подбирал  слова.  Но  постепенно дружеский  тон  и  товарищеское обращение
Мельникова успокоили его.
     Он говорил,  а Мельников, облокотившись на стол и, положив подбородок
на руку, внимательно слушал.
     Рассказ Второва не занял много времени.  Школа,  комсомол,  институт,
три  года  работы в  проектном бюро  и  решение посвятить себя космическим
рейсам - вот и все, что он мог сказать.
     - Вы говорите,  что недавно женились?  -  спросил Мельников.  - А как
относится жена к вашему намерению?
     - Полностью согласна со мной.
     - Хорошо.  Я  доложу  о  вас  начальнику экспедиции.  Зайдите ко  мне
послезавтра утром.  А пока,  чтобы не терять времени,  я дам вам записку к
врачу экспедиции - Степану Аркадьевичу Андрееву. Поезжайте к нему. Хотя вы
выглядите очень здоровым, но это надо проверить.
     Когда  Второв  ушел,  Мельников  несколько  минут  сидел  в  глубокой
задумчивости.  Приход  молодого инженера и  разговор с  ним  напомнили ему
далекий вечер,  когда он сам явился к Камову с той же целью,  что Второв к
нему.
     За  восемь  лет  Мельников  сильно  изменился.   На  борт  звездолета
"СССР-КС2" он ступил в возрасте двадцати семи лет, но по внешнему виду ему
тогда можно было дать двадцать. Теперь это был тридцатипятилетний мужчина,
выглядевший старше своих  лет.  Исчезли юношеская округлость щек,  веселый
блеск глаз.  То,  что пришлось пережить на Марсе,  участие в двух нелегких
экспедициях на Луну,  напряженная умственная работа -  все это наложило на
него  свой  отпечаток.  В  углах  губ  появились первые  признаки  будущих
глубоких  морщин,   глаза  приняли  выражение  невозмутимого  спокойствия,
которое  когда-то  поразило его  в  глазах  Камова.  С  левой  стороны лба
виднелся глубокий шрам  -  память  о  трагическом случае,  когда  метеорит
пробил бак вездехода и  вызвал взрыв.  Он и Пайчадзе чудом спаслись тогда.
На  левой  руке  не  хватало одного  пальца -  результат падения в  лунную
трещину, на счастье оказавшуюся неглубокой. И в тот раз только случайность
спасла ему жизнь.
     И   много  других  случаев  хранила  его  память.   На   каждом  шагу
звездоплавателя  подстерегала  смертельная  опасность.  Природа  не  любит
раскрывать  свои   тайны.   Каждую  приходится  вырывать  у   нее   силой.
Исследователь  космического   пространства   должен   обладать   обширными
знаниями,  безграничной смелостью и  беззаветной преданностью своему делу,
готовностью в любую минуту отдать за него свою жизнь.  Классический пример
поведения Камова в  трагические минуты отлета "СССР-КС2" с  Марса навсегда
стал образцом для всех звездоплавателей.
     И  Мельников,  трезво  оценивавший самого себя,  знал,  что  обладает
теперь всеми нужными качествами.
     Восемь лет настойчивого труда...
     В  три  года Мельников прошел курс физико-математического факультета,
четыре года ушло на изучение астрономии и звездной навигации,  два раза он
летал на  Луну в  составе советской и  английской экспедиций.  Приобретены
знания и опыт.
     Мельников вспомнил энергичные черты лица Второва,  его голубые глаза,
в  которых светился ум,  и подумал,  что профессор Баландин,  пожалуй,  не
ошибся.
     Молодой  инженер  произвел на  Мельникова очень  хорошее впечатление.
Общность их  судеб в  немалой степени способствовала этому.  Как Мельников
восемь  лет  назад,   так  теперь  Второв  стремился  в  первый  для  него
космический рейс и должен был выполнять на звездолете те же обязанности. И
он тоже оставлял на 3емле молодую жену.
     Мельников закрыл глаза. Как живой встал перед ним любимый образ, и он
почувствовал, как болезненно сжалось сердце.
     Любовь движет всем!
     Любовь к людям,  любовь к семье,  любовь к труду и, наконец, любовь к
знанию, сделавшая человека властелином Земли.
     Борис Мельников любил труд.
     Это был голос крови.  Его отец, дед и прадед были кадровыми рабочими.
Сам он пошел по другому пути -  стал журналистом. Но и здесь было обширное
поле для труда.  Он горячо полюбил свою профессию и думал,  что никогда не
изменит ей.  Но вот встреча с Камовым, сказочный поворот судьбы, бросившей
его на борт звездолета,  круто изменили все.  Он понял, что для него нет и
не  будет жизни вне  космических рейсов,  думал,  что  на  этот раз сердце
заполнено навсегда.
     Но  пришел  и  его  час.  Любовь к  женщине,  самое  древнее и  самое
могущественное из чувств, захватила его на тридцать втором году жизни.
     Сначала он испугался этого нового чувства, думая, что любовь помешает
достигнуть намеченной цели.  Но получилось наоборот. И теперь он знал, что
присутствие на Земле любящего существа, ожидающего его возвращения, утроит
его силы, а не уменьшит их, как он опасался.
     В памяти навсегда остались слова Камова.  Узнав,  что Мельников любит
его дочь,  но  опасается,  будто любовь явится помехой для работы,  Сергей
Александрович сказал:
     "Настоящая жена никогда не помешает, а наоборот, поможет мужу в любой
деятельности".
     И  за три года Мельников убедился,  что у него настоящая жена.  Ольга
горячо одобряла все  его  планы,  и  ее  казалось,  нисколько не  страшили
неизбежные длительные разлуки.
     Они познакомились случайно, на курорте, и Мельников, еще не зная, что
она дочь Камова,  увлекся ею. Ольга кончала тогда медицинский институт, он
только что закончил университет.  У них нашлись общие темы для разговоров,
оказались сходные вкусы.
     С  самого начала зная,  с  кем ее  свела судьба,  Ольга ни  словом не
обмолвилась о  родстве  с  Камовым.  Ей  хотелось  услышать от  Мельникова
рассказы о  своем отце,  которым она  чрезвычайно гордилась.  И  она легко
убедилась, что в сердце молодого человека безраздельно царил один Камов.
     Ольга долго не называла ему своей фамилии, а когда он, наконец, узнал
ее,  то  был ошеломлен необычайной игрой случая,  позволившей ему полюбить
дочь человека, которого, наедине с собой, он давно называл отцом.
     Борис Мельников находился сейчас в  расцвете своих сил.  Его путь был
ясен и предопределен до конца жизни.  Где и когда настанет этот конец,  он
не  знал,  но  всегда был  готов  к  нему.  Просторы Вселенной привили ему
спокойную мудрость, которую нельзя приобрести на Земле. Он многое видел, и
многое испытал,  чего не  видели и  не  испытали другие.  Он видел Землю с
расстояния многих  миллионов километров и  глубоко осознал (самое  трудное
для человека,  никогда не  покидавшего Землю) ее исчезающе малую величину.
Земная слава казалась ему ничтожной.  Его понимание мира было шире,  чем у
других. Это было хорошо, но таило в себе опасность. И Мельников не избежал
этой опасности.  Было время,  когда он совсем не думал о Земле и ее делах.
Ему  казалось,  что  только  в  космических просторах  настоящая  жизнь  и
настоящие интересы.
     Любовь к  Ольге поколебала эту  незаметно установившуюся позицию.  Он
снова  почувствовал себя  сыном  Земли  и  понял,  что  мнение  о  нем  ее
обитателей не  безразлично для  него.  И  это  было  именно тем,  чего ему
начинало не хватать, чтобы стать подлинным ученым.
     Ложное  чувство  своей  обособленности от  Земли  бесследно  исчезло.
Осталось  подкрепленное  личным  опытом  реальное  сознание  грандиозности
Вселенной и места,  которое занимала Земля в ее просторах,  а это было то,
что нужно.  Звездоплавателю необходимо такое сознание. Оно дает правильный
масштаб и вооружает его чувством перспективы в работе.
     Друзья  Мельникова  успокоились за  него,  видя,  что  верная  дорога
найдена.  "Ему не  хватало семьи,  -  сказал Пайчадзе -  Так сложилась его
жизнь. Теперь все в порядке".
     Это  было верно.  Мельников рано лишился родителей.  Его детские годы
прошли в доме дяди - бездетного вдовца. Учась в литературном институте, он
жил в общежитии.  В сущности,  он никогда,  до женитьбы на Ольге,  не знал
домашней обстановки и того тепла, которое она дает.
     Бой  часов  прервал воспоминания.  Двенадцать.  Ольга должна приехать
через тридцать минут.  Он давно обещал отвезти ее на ракетодром и показать
готовый к полету корабль.  До старта оставалось уже немного, и каждый день
был расписан буквально по часам.  Сегодня выдалось свободное время,  можно
было выполнить обещание.
     Мельников  никогда  никуда  не  опаздывал и  терпеть  не  мог,  когда
опаздывали другие.  Он  был  уверен,  что  ровно в  половине первого Ольга
войдет в его кабинет. За три года она хорошо изучила характер мужа.
     Любая работа требовала много времени и не допускала перерывов.  Чтобы
чем-то  заняться до  приезда жены,  он  достал из  ящика толстую тетрадь и
открыл ее  на последних страницах.  Это был дневник,  сопровождавший его в
первом полете, на Марс.
     Вот памятная запись от 12 февраля 19... года:
     Наконец-то я могу с полным правом написать: "по московскому времени"!
     Я в Москве!
     Сегодня  как-то   особенно  остро  чувствуется  счастье  возвращения.
Вчерашний день прошел как в  тумане,  но  я  никогда не забуду ни малейшей
подробности!
     Я   хочу  описать  под  свежим  впечатлением  последний  день  нашего
космического рейса.  Это  будет последняя запись в  моем  дневнике.  Много
событий я  занес на  его  страницы.  Я  писал о  них в  Москве,  на  борту
звездолета,  писал на Марсе.  И  вот заканчиваю дневник за тем же столом в
моей комнате, где начал в памятную ночь на 2 июля.
     Перед глазами проходит все виденное... Вспоминается все пережитое...
     Старт с Земли...
     Прекрасная планета с поэтическим именем - Венера!"


     Мельников опустил тетрадь на колени.  В который раз за эти годы перед
его мысленным взором возникла картина, виденная восемь лет тому назад.
     ...Свинцовые  воды  океана  с  ослепительно белыми  гребнями  пены...
Свинцовое небо  над  головой...  Черные стены  чудовищных ливней...  Яркие
молнии    пронизывают    тусклый    полусвет...     Необъятные    просторы
оранжево-красной  растительности...   Непроходимый  девственный  лес  юной
планеты...   Высокий   горный   хребет,   вершины   которого   прячутся  в
непроницаемой толще облачных масс...
     Природу Венеры они видели тогда сверху - за время короткого перелета.
Теперь  предстояло  познакомиться  с   ней   вблизи,   предстояло  как  бы
погрузиться в  эту  природу,  испытать все опасности и  ловушки,  которые,
возможно, таятся под внешней красотой неведомой планеты.
     Но так надо! Человек должен знать все!
     Мельников перевернул несколько страниц и прочел:
     "Будем  готовиться к  следующим рейсам.  Их  будет  много.  Советские
звездолеты  покроют   межпланетные  пространства  десятками  трасс   своих
перелетов.  Они  раскроют все тайны,  ревниво хранимые природой.  Пытливый
взор человека проникнет в  самые отдаленные окраины нашего мира -  системы
Солнца..."
     Так будет!
     Планомерная атака  на  тайны  Солнечной системы  уже  началась.  Луна
обследована вдоль  и  поперек.  Почти  год  находится на  Марсе английская
экспедиция,  руководимая  Уильямом  Дженкинсом,  в  составе  которой  трое
русских ученых.  Англия  первой откликнулась на  призыв советской Академии
наук  совместно  проводить  космические  рейсы.   Страна  вековых  научных
традиций,  родина  многих бессмертных деятелей науки  не  могла  поступить
иначе.  За Англией последовали другие -  Франция,  Германия, Швеция. Фронт
атаки растет и ширится.
     Сделано уже многое.  Задача номер один -  Луна - почти решена. Задача
номер два  -  Марс  -  в  процессе разрешения.  Подходит очередь третьей -
Венеры.  А  по  дороге к  ней предстоит разрешить часть четвертой задачи -
обследование  астероидов.  Звездолет  опустится  на  тот  самый  астероид,
который встретился "СССР-КС2" на пути к Марсу.  Он уже основательно изучен
при  помощи  телескопов и  назван  "Арсена" -  в  честь  Пайчадзе,  первым
увидевшим его.  А после Венеры придет очередь следующих космических задач,
и так до конца жизни или пока хватит здоровья и сил...
     - О чем ты мечтаешь?
     Мельников вздрогнул. Он так задумался, что не услышал, как отворилась
дверь.
     Ольга стояла в двух шагах.  Иссиня-черные волосы, гладко причесанные,
оттеняли белизну ее лица,  на котором выделялись совсем черные "камовские"
глаза.  Серый  шерстяной костюм ловко  сидел  на  ее  сильной,  спортивной
фигуре.
     - Наконец-то!  - сказал Мельников, вставая из-за стола и идя к ней. -
Поехали!




     Борису Мельникову был  хорошо знаком гигантский ракетодром на  берегу
Клязьмы. Это было памятное ему место. Отсюда в первый раз он покинул Землю
на  звездолете  "СССР-КС2",  управляемом Сергеем  Александровичем Камовым.
Сюда  вернулся корабль  под  управлением Белопольского,  оставив на  Марсе
своего  командира,  считавшегося погибшим.  Здесь  произошла  незабываемая
встреча с Камовым, чудом спасшимся от смерти. Отсюда, в составе экспедиции
Белопольского -  Пайчадзе,  он  на  том же  "СССР-КС2" вылетел на  Луну и,
пробыв на ней три недели,  вернулся снова на это место. И, наконец, отсюда
же отправилась на спутник Земли английская экспедиция Уильяма Дженкинса, в
которой Мельников был единственным русским участником.
     Когда-то  на  этом  поле  производились испытательные полеты  атомных
ракет.  Это  был  период  подготовки к  космическим рейсам.  После  полета
"СССР-КС2"    на    Марс   ракетодром   полностью   перешел   в    ведение
звездоплавателей.  Теперь это  было  место  испытаний,  стартов и  финишей
советских  космических  кораблей.   Деревянную  ограду  заменила  чугунная
решетка.   Взлетное  поле  было  сплошь  бетонировано.  Нигде  в  мире  не
существовало  подобной  площади   величиной  в   двенадцать  с   половиной
квадратных километров,  гладкой и ровной,  как стол.  Здание межпланетного
вокзала было все то же, что и раньше - белое, с плоской крышей, обнесенной
мраморной балюстрадой.  Но  вокруг  него  вырос  теперь целый  город.  Два
завода, производящих части космических кораблей, механизмы и оборудование,
астрономическая   обсерватория,    институт   космогонии,   многочисленные
лаборатории и жилые дома были распланированы концентрическими полукругами,
упиравшимися концами в  ограду ракетодрома.  Правильные линии  полукруглых
улиц,   обсаженных  деревьями,   единая   архитектура  придавали   городу,
названному  "Камовск",  геометрический вид.  В  полуцентре,  находящемся у
здания вокзала,  на  площади возвышался стальной обелиск,  установленный в
память первого космического рейса на Марс.  На нем были помещены барельефы
четырех участников исторического полета.
     Мельникова всегда  смущал  этот  памятник,  и  он  постарался отвлечь
внимание  Ольги,  чтобы  она  не  увидела  его  собственного  изображения,
помещенного как раз на стороне, обращенной к вокзалу.
     - Помнишь,  -  сказал он,  указывая на крышу,  -  как восемь лет тому
назад здесь стоял Сергей Александрович,  которого мы  считали погибшим,  и
наблюдал за приземлением "СССР-КС2". Как печально было наше возвращение, и
какая огромная радость ждала нас!  Минуту,  когда мы  его увидели,  нельзя
забыть.
     Ольга благодарно и нежно сжала руку мужа.
     Они вышли из машины и поднялись по широкой лестнице.  Дежурный вахтер
шагнул  к  ним,  чтобы  спросить  пропуск,  но,  узнав  Мельникова,  молча
посторонился, приложив руку к козырьку фуражки.
     Громадный вестибюль,  отделанный красным мрамором,  залитый солнечным
светом,  проникавшим через прозрачный потолок,  был, как всегда, пустынен.
Широкая застекленная дверь вела на  поле,  но  Мельников провел жену через
боковой проход.
     По тишине,  царившей вокруг,  казалось,  что в здании никого нет,  но
сейчас же вслед за ними поспешно вышел невысокий человек,  одетый в  синий
рабочий комбинезон.
     Ольга сразу узнала его,  хотя раньше никогда не видела. Его внешность
была  ей   известна  по  газетным  портретам.   Имя  этого  человека,   не
участвовавшего ни  в  одном космическом рейсе,  было  неразрывно связано с
ними.  Он подготавливал и  выпускал в путь все звездолеты,  стартовавшие с
этого  поля,  начиная с  самого первого,  на  котором Сергей Александрович
Камов совершил полет вокруг Луны.  Это был начальник ракетодрома - инженер
Ларин.
     - Мне  сообщили о  вашем  приезде,  -  сказал он,  подходя к  ним.  -
Здравствуйте, Борис Николаевич!
     Мельников крепко пожал руку старого друга.
     - А  вы,  Ольга  Сергеевна,  -  Ларин галантно поцеловал ее  руку,  -
приехали, конечно, осмотреть корабль...
     "Откуда он меня знает?" - подумала Ольга.
     - К сожалению,  не могу сопровождать вас.  Времени мало, а работы еще
много. Константин Евгеньевич приказал в третий раз проверить все приборы и
аппараты. А сегодня уже восьмое!
     Мельников  улыбнулся.  Он  хорошо  знал,  что  Белопольский,  доверяя
Ларину,  никогда не давал ему никаких указаний,  но сам инженер не три,  а
пять раз и  больше проверял оборудование каждого корабля,  прежде чем дать
разрешение на его вылет.
     - Мы  обойдемся сами,  -  сказал он.  -  Не задерживайтесь из-за нас,
дорогой Семен Павлович.
     Инженер попрощался и ушел.
     Бетонное  море,  расстилавшееся перед  ними,  было  совершенно пусто.
Только далеко,  почти на  самом горизонте,  виднелись какие-то  предметы и
двигались  крохотные машины.  Там,  в  двух  километрах отсюда,  находился
"СССР-КС3".
     - На  чем же мы поедем?  -  спросила Ольга,  не видя кругом ни одного
автомобиля.
     Мельников, думая о чем-то своем, не ответил. Ольга повторила вопрос.
     - Да!  - сказал он. - Прошло только восемь лет, а как все изменилось!
Это поле так же  не  похоже на  прежнее,  как наш "КСЗ" не похож на "КС2".
Всего  только восемь лет!  А  "КС2"  уже  устаревшая конструкция...  Никто
сейчас не  полетит на  таком корабле,  а  он  был чудом техники.  Когда мы
вылетали на Марс, это поле было покрыто травой, корабль находился в восьми
километрах отсюда, и его не было видно, и наша машина шла по дороге, ничем
не отличавшейся от проселочной.  Ты спрашиваешь,  на чем мы поедем?  Идем!
Сейчас увидишь!
     Он  провел ее  обратно в  здание вокзала.  Войдя в  вестибюль,  Ольга
увидела  высокого  молодого  человека,  который  сразу  подошел  к  ним  и
поздоровался с ее мужем.
     - Познакомьтесь,   -  сказал  Мельников.  -  Это  моя  жена  -  Ольга
Сергеевна. А это, Оля, участник нашего полета - Леонид Николаевич Орлов.
     Молодой человек поклонился и  пожал руку  Ольге.  Он  сделал это  так
осторожно,  что она сразу поняла, какой огромной физической силой обладает
Орлов.  В его худощавости,  которую подчеркивал высокий рост,  безошибочно
угадывались железные мускулы.  На удлиненном,  с тонкой линией губ, сильно
загорелом лице  выделялись необычайно красивые,  голубовато-зеленые глаза.
Точно  два  чистейших аквамарина были  вставлены в  оправу  длинных черных
ресниц.
     Ольга хорошо знала,  кто такой Орлов.  Несмотря на молодость,  он был
уже широко известным астрономом.  Белопольский,  всегда очень осторожный в
оценках, называл его самым талантливым из своих учеников.
     - Зачем пожаловали? - спросил Мельников.
     - Хочу увидеть, наконец, наш корабль.
     - Как? - удивилась Ольга. - Вы его еще не видели?
     Орлов засмеялся.  Его смех был чист и звонок,  как у молодой девушки.
Белоснежная линия зубов словно осветила лицо.
     - Я не энтузиаст звездоплавания,  -  сказал он. - Лечу только потому,
что  предстоит  посещение астероида.  Астероиды,  -  прибавил  он,  -  моя
специальность.
     - Неужели вас не интересует корабль?
     - Как видите,  интересует.  Но  осмотреть его раньше у  меня не  было
времени. Кроме того, - он наклонился и доверительно шепнул на ухо Ольге, -
я  боюсь  полета.   Опасался,   что,   увидя  корабль,   потеряю  душевное
спокойствие. Только не говорите об этом Борису Николаевичу.
     - Вы конечно шутите.
     - Да нисколько! Боюсь, и не считаю это позорным.
     - Зачем же вы согласились лететь?
     - Так надо, - просто ответил он.
     По тому,  как были сказаны эти два слова,  Ольга поняла, что Орлов ни
перед чем не остановится, чего бы ни потребовала от него его наука.
     Мельников отворил высокую двустворчатую дверь.  Ольга ожидала, что за
ней опять окажется какое-нибудь помещение,  но  ошиблась.  За  дверью была
неширокая  мраморная лестница,  уходившая вниз.  Спустившись по  ней,  они
очутились на  перроне,  до такой степени похожем на перроны метрополитена,
что Ольга в изумлении остановилась на нижней ступени.
     Все здесь было такое же,  как на  станциях метро.  Блестящий каменный
пол,  мраморные стены с бронзовыми украшениями,  черное отверстие туннеля,
рельсы  и  фигурные  светильники  на  полукруглом  потолке.  Но  все  было
маленьким, что казалось моделью настоящей станции метрополитена. У перрона
стоял крохотный вагон голубого цвета с  такими же,  как  у  поездов метро,
раздвижными дверями.  Внутри были такие же  мягкие сиденья.  По размерам и
количеству сидений вагон был рассчитан,  по-видимому, человек на десять. В
нем нельзя было стоять, а только сидеть, как в автомобиле.
     - Перед  вами,   -   сказал  Мельников,   -   транспорт  современного
ракетодрома. Ну, как, нравится?
     - Любопытно, - сказал Орлов.
     - А кто управляет вагоном? - спросила Ольга.
     - Никто.  Наше  метро полностью автоматизировано.  Видите,  на  щитке
горит зеленая лампочка. Это значит, что путь свободен и можно ехать. Прошу
садиться!
     - Значит, здесь не один вагон?
     - Садитесь! Сейчас увидите.
     Ольга,  наклонившись,  вошла внутрь вагона и села. За ней последовали
ее спутники.  Передняя и задняя стенки имели такие же окна, как и боковые,
и можно было видеть уходящий вдаль туннель, с длинным рядом зеленых огней,
и такой же туннель позади.  Только впереди он был прямой, сходящийся вдали
в одну точку, а сзади сразу же сворачивал куда-то в сторону.
     Мельников сел рядом с Ольгой.
     - Нажми кнопку с надписью "Центр", - сказал он.
     - Это совсем как в лифте.
     - Принцип один и тот же.
     У каждого сиденья был расположен маленький щиток с двумя кнопками. На
одной стояло "Центр", на другой - "Порт". Ольга нажала первую.
     Двери вагона закрылись, и он плавно двинулся с места.
     - Посмотрите назад, - сказал Мельников.
     Обернувшись, они увидели точно такой же вагон, который остановился на
освободившемся месте.
     - Сколько же здесь всего этих вагонов? - спросила Ольга.
     - Четыре. Два на одном конце линии и два на другом.
     - Но  так может случится,  что все четыре на одном конце,  -  заметил
Орлов.
     - Нет.  Если никто не едет из центра в порт, то, как только наш вагон
пройдет  половину пути,  один  из  находящихся там  вагонов  автоматически
отправится на  другой конец  линии.  Наше  метро очень умное,  -  прибавил
Мельников.
     - А где идет обратная линия?
     - Рядом. По параллельному туннелю.
     За  время  этого  короткого  разговора  вагон  успел  развить  полную
скорость.  Зеленые  огни  быстро  мелькали  за  стеклами окон.  Вдали  уже
виднелось светлое пятно станции.
     - Три минуты, - сказал Мельников, - и два километра.
     - Нас не может догнать вагон, идущий сзади?
     - Он  не  двинется с  места,  пока мы  не  приедем,  и  наш  вагон не
освободит место у перрона. Я уже говорил - здесь все автоматизировано.
     Вагон,  постепенно замедляя ход,  подошел  к  перрону и  остановился.
Двери раздвинулись. Только они успели выйти, вагон снова двинулся вперед и
ушел, уступая место следующему.
     - А если бы мы задержались? - спросила Ольга.
     - Пока все не выйдут, вагон не уйдет, - ответил Мельников.
     - Вот это уже непонятно.
     - А  вместе с  тем  очень  просто.  Автоматика приводится в  действие
давлением  на  пол  вагона.  Если  в  нем  находится кто-нибудь  или  даже
что-нибудь,  весом больше десяти килограммов, двери останутся открытыми, а
в этом случае вагон не сможет двинуться вперед.
     - Действительно просто. А куда ушел вагон?
     - Он перейдет на обратный путь, и будет ждать, пока стоящий перед ним
не уйдет.
     - Любопытно! - повторил Орлов.
     - Только ради этой дороги и то стоило приехать сюда, - сказала Ольга.
     Наверх  вела  такая  же  лестница,  как  на  вокзале.  "Метрополитен"
проходил близко к  поверхности земли,  и  подниматься надо  было  всего на
тридцать ступеней. Выход находился на уровне бетонного поля и был огражден
низкой решеткой, прикрытой сверху "зонтом" для защиты от дождя.
     Выйдя наверх, они очутились в центре ракетодрома. Вокзал и окружавшие
его здания казались отсюда совсем маленькими.  Во все стороны простиралось
ровное  желтовато-серое  поле.  Чугунная  решетка,  окружавшая ракетодром,
четко   проступала  на   самом   горизонте   непрерывной  черной   линией,
ограничивавшей  кругозор.   Видное  отсюда  целиком,   поле  казалось  еще
грандиознее, чем от вокзала.
     Четыре машины с  брезентовым верхом стояли недалеко от входа в метро.
Метрах в ста от них несколько человек в синих комбинезонах несли на плечах
длинный, тускло блестевший на солнце металлический стержень, направляясь к
какому-то непонятному возвышению, выделявшемуся на ровном поле.
     - Что это такое - спросила Ольга.
     - Где?  - Мельников посмотрел по направлению, куда указывала ее рука.
- Это наш корабль - "СССР-КС3".
     - Не понимаю.
     - Я  только что  собирался спросить вас,  где же  корабль?  -  сказал
Орлов.
     - Подойдемте ближе, тогда поймете, - ответил Мельников.
     Они направились вслед за рабочими, несшими стержень. Подойдя вплотную
к  заинтересовавшему ее предмету,  Ольга поняла,  в  чем дело.  "СССР-КС3"
лежал  в  глубокой  бетонной траншее,  над  которой  виднелась только  его
верхняя часть. Впереди корабля дно траншеи постепенно повышалось и далеко,
в километре от них, сливалось с поверхностью всего поля.
     Люди,  несшие стержень,  вошли в кабину,  вероятно лифта.  Человек, в
таком же синем комбинезоне,  но,  очевидно,  руководитель работ, подошел к
Мельникову.
     - Привет,  Борис Николаевич!  - сказал он. - Приехали полюбоваться на
свой корабль?
     Это был один из помощников Ларина.
     - Да, хотим осмотреть звездолет.
     - Пожалуйста!  -  Инженер жестом  хозяина показал вниз.  -  Все  люки
сейчас открыты.
     - Что это они несут? - спросил Мельников.
     - Семен  Павлович  приказал  заменить  одну  из   крепящих  переборок
газового руля  номер  семь.  Дефектоскоп обнаружил в  металле раковину.  (
Раковина (техн.) - пустота в толще металла.)
     - Большую?
     - Большую не  пропустил бы  завод.  Одна пятая миллиметра.  Она  была
обнаружена после четвертого осмотра.
     Когда инженер отошел от них, Ольга спросила мужа:
     - Неужели  раковина размером в  одну  пятую  миллиметра может  играть
какую-нибудь роль? Ведь она так мала, что ее простым глазом и не увидишь.
     - Звездолет,  -  ответил Мельников,  -  не  должен иметь абсолютно ни
одного дефекта.  Даже самого, казалось бы, незначительного. В пути трудно,
почти невозможно производить какой-нибудь ремонт.
     - Одна пятая,  - сказал Орлов. - И это недопустимо? Ну что ж! Вы меня
успокаиваете. При такой подготовке нет оснований для беспокойства.
     Мельников засмеялся:
     - Вы хотите все-таки убедить мою жену, что боитесь полета. Она вам не
поверит, как не верю этому я.
     - А,  так вы слышали? - весело сказал Орлов. - Но, верите вы или нет,
я все-таки боюсь. Если это противопоказано для участников полета, есть еще
время заменить меня кем-нибудь другим.
     - В первый раз всем страшно,  -  сказал Мельников.  -  Дело не в том,
чтобы не бояться, а в умении преодолевать страх.
     Они стояли на самом краю бетонной стены, отвесно спускавшейся вниз, и
хорошо видели весь корабль.  Его  исполинские размеры поразили и  Орлова и
Ольгу.
     "СССР-КС3" имел в длину свыше ста пятидесяти метров и тридцать метров
в  поперечнике наиболее широкой части.  По  форме это  была  металлическая
сигара  с  острым  носом  и  массивной кормой,  занимавшей треть  корпуса,
которая  непривычному глазу  могла  показаться  хаосом  труб  и  раструбов
различного  размера  и  цвета,  обращенных  отверстиями  во  все  стороны.
Идеально гладкая поверхность звездолета не  имела ни  одного шва,  и  было
непонятно, как скреплялись между собой его части. Только посередине, почти
от  самого носа  и  до  кормы,  были заметны две  параллельные узкие щели,
идущие на расстоянии полутора метров друг от друга.
     - Это крылья, - ответил Мельников на вопрос жены. - Сейчас они убраны
внутрь.  Когда мы  достигнем Венеры и  погрузимся в  ее атмосферу,  крылья
будут выдвинуты и корабль превратится в реактивный самолет. Кстати, каждое
крыло  имеет пятьдесят метров ширины,  в  той  части,  которая примыкает к
корме.  У  носа они сливаются с корпусом корабля.  Получаются два огромных
треугольника.  Если смотреть на  корабль сверху,  в  то  время,  когда его
крылья  раскрыты,   то  он  имеет  очень  странный  вид.   Представь  себе
равносторонний треугольник,  высота которого равна ста метрам, а основание
- ста  тридцати.  Позади  этого  треугольника хвост  длиной в  пятьдесят и
толщиной  в  тридцать  метров.  Это  корма  корабля,  его  движущая часть.
Представляешь?
     - Откровенно говоря, плохо.
     - Ну смотри, я нарисую на бумаге... Теперь ясно?
     - Да, теперь начинаю понимать.
     Ольга внимательно рассмотрела рисунок и передала его Орлову.


     - А что это за линии на крыльях? - спросил астроном.
     - Они   не   сплошные.   Каждое  крыло,   имеет  сложное  устройство,
позволяющее ему поместиться в  корпусе корабля и  не занимать много места.
Части крыла входят одна в  другую,  наподобие частей раздвижной зрительной
трубы,  а конец еще более сложного устройства.  Как вы видите, длина крыла
больше,  чем длина корпуса корабля,  и ему надо стать короче,  чтобы иметь
возможность войти в паз.  Кроме того,  борт не прямой,  а полукруглый. Это
еще более усложняет конструкцию.
     - Почему  эти  трубы  на  корме  расположены в  таком  беспорядке?  -
спросила Ольга.
     - Беспорядок  только  кажущийся.  Это  отверстия  дюз  и  охлаждающая
система.
     Звездолет должен иметь,  возможность маневрировать.  Вот  почему дюзы
повернуты во все стороны.  Поток частиц,  создающий реактивную тягу, можно
направить туда,  куда  хочет командир корабля.  Если  этот  поток движется
назад,  то  корабль  летит  вперед,  и  наоборот -  если  заработает дюза,
расположенная слева,  то корма отклонится вправо,  а весь корабль повернет
налево.  Кроме  того,  можно управлять и  газовыми рулями,  расположенными
внутри дюз.  Газовый поток,  обтекая плоскость руля, отклонится в сторону,
если руль повернут,  и вызовет поворот всего корабля. Только угол поворота
будет меньшим, чем при повороте с помощью дюз. И он произойдет медленнее.
     - Управление космическим кораблем,  вероятно,  чрезвычайно сложно,  -
задумчиво сказал Орлов.
     - Сложно,  конечно,  но  помогает автоматика.  Сложность не  в  самом
управлении, а в расчете, который предшествует каждому маневру. Нужно почти
мгновенно определить угол поворота,  безопасный для корабля и его экипажа.
Ведь   корабль  летит  с   огромной  скоростью.   В   этом   нам   помогут
электронно-счетные машины,  которыми "СССР-КС3"  богато оснащен.  А  самый
поворот совершается автоматически.  Командиру надо только поставить ручку,
предположим,  левого поворота,  на требуемый угол, и автоматы сами включат
нужные дюзы или отклонят нужные рули.  А  когда корабль повернет,  он  сам
снова полетит прямо.  Точно так же, автоматически, можно совершать и более
сложные маневры.  Кроме  того,  существует автопилот,  ведущий корабль без
участия человека и самостоятельно маневрирующий в случае встречи с крупным
метеоритом.
     - А с мелкими?
     - Радиопрожекторы корабля  способны  обнаружить метеорит  диаметром в
несколько сантиметров на  расстоянии пяти  тысяч километров.  Этого вполне
достаточно.  "Увидя"  метеорит,  прожектор  немедленно сообщает  о  нем  в
специальное расчетное устройство,  которое в  течение сотых  долей секунды
производит  полный  расчет  трассы  метеорита  и  выясняет,  может  ли  он
столкнуться  со  звездолетом.   Эти  сведения  передаются  автопилоту  для
принятия необходимых мер.  Но, если все же более мелкий камешек налетит на
корабль, беды не произойдет.
     Борт корабля двойной, и промежуток на наполнен слоем космонита.
     - Позвольте!  -  сказал Орлов.  -  Космонит?  Я  что-то слышал о нем.
Кажется, это новое вещество, изобретенное специально для звездолетов.
     - Совершенно верно.  Космонит специально предназначен для космических
кораблей.   Синтезирован  профессором  Баландиным   -   участником   нашей
экспедиции.   Это  чрезвычайно  вязкая,  плотная  и  очень  легкая  смола.
Метеорит,  прибивший борт корабля,  увязнет в ней.  Кроме того, космонит в
некоторых отношениях играет  на  корабле роль  атмосферы -  не  пропускает
внутрь  вредных  для  человека  излучений Вселенной,  например космических
лучей.
     - Что ж, - сказал Орлов, - я считаю, что таких мер вполне достаточно.
Их даже слишком много. Встреча с метеоритом практически маловероятна.
     Эти  слова  были  адресованы Ольге,  и  Мельников  понял  это.  Он  с
благодарностью взглянул на астронома.
     - Почему корабль лежит в яме?  -  спросила Ольга.  -  Как же он будет
взлетать?
     - Это стартовая площадка.  В передней части корабля имеются выдвижные
"лапы".  Они  поднимут  нос  звездолета на  нужный  угол.  Эти  же  "лапы"
используются во время приземления, играя роль амортизаторов. Между прочим,
это та самая конструкция, которую Сергей Александрович хотел разработать и
оставить людям в  наследство,  когда,  оставшись один на Марсе,  он считал
себя погибшим. Применявшиеся раньше колеса имеют много неудобств.
     - Больше вопросов не имею, - шутливо сказала Ольга.
     - Тогда спустимся вниз.
     Автоматический  лифт   в   несколько  секунд  доставил  их   на   дно
двадцатипятиметровой пропасти.
     Снизу корабль казался еще  более грандиозным,  чем  сверху.  Словно в
самое  небо  уходили  его  гладкие  округлые  стенки.   Где-то   там,   на
тридцатиметровой высоте,  находилась его верхняя часть,  не  видная снизу.
Нос и  корма тоже были далеко.  Глаз не мог охватить весь корабль -  видел
только незначительную часть,  находившуюся непосредственно перед человеком
- крохотным существом, создавшим этого исполина.
     - Какая громадина!  -  Ольга подняла голову.  Борт звездолета нависал
над  ними как  крыша.  -  Трудно себе представить,  что это чудовище может
лететь.
     Мельников засмеялся.
     - И как еще лететь!  - сказал он.  - Полная скорость корабля -  сорок
километров в секунду.
     - Я это знаю, но в это трудно поверить.
     Ей было немного не по себе.  Безмолвная и, казалось, угрожающая масса
металла, нависшая над головой, действовала на нервы.
     - Пройдем внутрь!
     Недалеко находился один из  выходов корабля.  Он был открыт,  и  вниз
спускалась алюминиевая лестница. Она была отвесна и не имела перил.
     Орлов,  как цирковой артист,  поднялся на  руках.  Ольге мешало узкое
платье.  Мельников подхватил жену  одной  рукой  и  ловко взобрался с  ней
вместе.  Она едва успела сказать: "Надорвешься!", как оказалась уже внутри
корабля.
     Раздвижная дверь была почти параллельна дну площадки,  и Ольге пришло
в голову сравнение с входом на чердак дома, но она не сказала этого вслух.
     Они находились в  небольшом,  совершенно пустом помещении.  Только на
стене был маленький щиток с какими-то приборами и кнопками.
     - Это  выходная камера,  -  объяснил Мельников.  -  Сейчас обе  двери
открыты,  но на Венере они будут открываться по очереди,  чтобы на корабль
не мог проникнуть воздух планеты.
     Внутренняя дверь  также  находилась наверху,  и  к  ней  вела  другая
лестница. Ольга категорически отказалась от помощи и поднялась сама.
     Здесь оказался длинный коридор,  круглый,  как труба; стенки его были
сплошь  обложены мягкими  кожаными "подушками".  По  ним  проходила сейчас
узкая деревянная дорожка.
     - Таких коридоров,  идущих вдоль всего корабля,  от кормы до носа,  -
сказал Мельников,  -  шесть.  И  каждый имеет выходную камеру.  Между ними
расположены помещения для  экипажа,  мастерские,  лаборатории и  служебные
помещения.  В  кормовой части находятся двигатели.  Эта  часть отделена от
остальных помещений очень толстой тройной перегородкой из прочного сплава.
Промежутки заполнены жароупорными и звуконепроницаемыми материалами. Таким
образом,  собственно корабль имеет  только девяносто метров длины.  Каждый
коридор,  длиной  в  семьдесят  метров,  оканчивается  у  самого  большого
помещения - астрономической обсерватории, устроенной на носу.
     - У царства Белопольского, Пайчадзе и моего, - добавил Орлов.
     - Корабль так велик,  что передвигаться по нему будет утомительно,  -
заметила Ольга.
     - Ходить по  всему звездолету незачем.  Но  если возникнет надобность
быстро миновать коридор, то можно воспользоваться вот этим.
     Мельников подошел к  стене и  нажал едва  заметную кнопку.  Открылась
узкая дверца,  расположенная горизонтально,  вдоль коридора.  За  ней  они
увидели что-то похожее на длинную торпеду.
     - Это один из многочисленных лифтов корабля,  - сказал Мельников. - В
несколько секунд он доставит тебя на противоположный конец коридора или до
любой  другой  дверцы.  Есть  лифты,  связывающие все  шесть  коридоров  и
помогающие переходить из одного в другой. Хочешь попробовать?
     - Нет,  не стоит.  Идем дальше! Но в этой "торпеде" можно ведь только
лежать?
     - В  мире  невесомости понятия  "лежать" или  "стоять" теряют  смысл.
Человек может двигаться в любом направлении и находиться в любом положении
одинаково удобно.
     - Как это странно! - сказала Ольга.
     - К этому быстро привыкаешь.
     Они пошли, один за другим, по деревянной дорожке, столь узкой, что по
ней  нельзя было идти рядом.  Коридор был  освещен электрическими лампами,
прикрытыми толстыми  выпуклыми  стеклами.  Они  были  расположены по  всей
окружности стены,  на равном расстоянии одна от другой,  и,  если смотреть
вдаль, казались своеобразной светящейся спиралью.
     Было  странно видеть лампы,  находившиеся у  самых  ног  и  светившие
снизу,  но Ольга вспомнила, что говорил ей муж две минуты назад, и поняла,
зачем это сделано.  Деревянной дорожки в полете,  конечно, не будет. Когда
исчезнет вес, люди могут свободно ходить по потолку.
     "Впрочем,  и ходить-то будет нельзя,  -  подумала она.  - Какая может
быть ходьба, если нет тяжести".
     Она  часто  думала  об  условиях,  в  которых  протекает межпланетный
перелет, но никогда не ощущала их так реально, как сейчас. На этом корабле
все  было  необычно и  не  похоже  на  земную обстановку.  Находясь здесь,
человек как бы отрывался от Земли и ее жизни,  переносился в иной,  чуждый
мир, живущий по своим особым законам.
     И  это  так  и  было  в  действительности.  Звездолет по  самой своей
сущности не  принадлежал Земле.  Он был на ней только временным гостем,  а
его подлинная жизнь протекала в космических просторах, ради которых люди и
создали  его.   В  противоположность  всем  без  исключения  произведениям
человеческих рук, он был не нужен на Земле.
     Через  каждые  десять  метров  коридор  перегораживала круглая дверь,
сейчас открытая.  Рама  двери  образовывала высокий порог,  через  который
приходилось перелезать. Это было утомительно.
     - Как неудобно, - заметила Ольга.
     - Зато в полете очень удобно, - возразил Мельников.
     - Вот здесь, - прибавил он, - находится моя каюта. Войти в нее сейчас
нельзя, но осмотреть можно.
     Дверь была такой же круглой,  как и в коридоре,  но не открывалась, а
сдвигалась в сторону.  Нижний край рамы находился на уровне груди Ольги, и
она заглянула в каюту, как через окно.
     Каюта  представляла  собой  шарообразное  помещение  пяти   метров  в
диаметре с  такой же обивкой стен,  как и  в коридоре.  Только там кожаные
"подушки" были коричневыми,  а  здесь светло-серыми.  Меблировка,  которую
Ольга  по  привычке рассчитывала увидеть,  только  с  натяжкой могла  быть
названа "меблировкой".  Такие  обычные предметы,  как  стулья,  кресла или
диваны,  отсутствовали. Не было ни кровати, ни стола. Прямо напротив входа
помещался большой щит с  многочисленными приборами,  тремя экранами и,  по
крайней мере,  тридцатью кнопками и  рукоятками.  Недалеко от  него висела
большая сетка с металлическими застежками.
     Что-то отдаленно напоминавшее шкаф было расположено с  другой стороны
щита.  У  этого  предмета  была  эллипсоидная форма  и  створчатая дверца,
придававшая ему сходство со шкафом.  Точно такой же предмет находился и на
другой  стороне  каюты.   Рядом   со   входом  Ольга  заметила  деревянную
лакированную доску,  висевшую на  кожаных петлях.  Каюта освещалась шестью
лампами,  такими же,  как в  коридоре,  расположенными,  с  "земной" точки
зрения,  совершенно нелепо -  равномерно по  всей  поверхности этого шара,
который назывался "каютой",  но  ничем не  был  похож на  то,  что  обычно
подразумевается  под  этим  словом.   Войти  было  невозможно,  разве  что
скатиться вниз по мягкой стене.
     - Просто и уютно.  -  Ольга насмешливо посмотрела на мужа. - Объясни,
пожалуйста, что это такое?
     - Действительно!  -  сказал  Орлов.  -  С  точки  зрения непривычного
человека, это помещение довольно странное.
     Мельников засмеялся.
     - Все же ничего странного здесь нет,  -  сказал он.  -  Это хорошая и
удобная каюта,  но  только для полета,  когда отсутствует вес.  Здесь есть
все, что нужно. Поймите! Когда нет тяжести, - нет ни верха, ни низа. Можно
с полным удобством располагаться прямо на воздухе.  Упасть некуда.  Вон та
сетка -  это постель,  и в ней будет удобнее,  чем на любом пуховике. Ведь
сколько бы ни положить перин и  пуховиков,  тело будет давить на них,  а в
мире невесомости тело ни  на что не давит.  Можно лечь на острия гвоздей и
не заметить этого.  Мы могли бы спать просто в  воздухе,  но при поворотах
корабля  вокруг  своей   оси,   которые  совершаются  регулярно  в   целях
равномерного нагрева  его  солнечными лучами,  центробежная сила  заставит
спящего "путешествовать" по всей каюте. Поэтому приходится спать в сетках,
прикрепленных к  стене.  Шкафы,  на  которые  вы  так  удивленно смотрите,
действительно шкафы и предназначены для хранения в них вещей.  Необычайная
форма  вызвана  тем,  что  там  не  полки,  а  мягкие  ячейки,  снабженные
амортизаторами для предохранения хрупких предметов во время взлета,  когда
тяжесть не только есть,  но и превышает нормальную. Тут все обдуманно. Вот
эта доска -  стол.  В полете, я могу поставить ее в любое положение, и она
не опустится. Обычные столы, стулья и тому подобное бесполезны в невесомом
мире. Но на корабле они есть.
     - Зачем же?
     - Они понадобятся на Венере. Когда звездолет опустится на поверхность
планеты и займет определенное положение, в каютах будут устроены временные
полы и  поставлена мебель.  Мы  ведь пробудем на Венере довольно долго,  и
надо жить с удобствами.
     - А зачем в твоей каюте находится этот щит? - спросила Ольга.
     - На корабле есть центральный командный пункт, - ответил Мельников. -
Рубка,  как мы  его называем.  Там находится главный пульт управления.  Но
такие же пульты помещаются еще в  трех местах:  в  резервной рубке,  каюте
командира корабля,  то есть Белопольского, и в моей. Как видишь, моя каюта
внизу,  Белопольского -  наверху.  Основная рубка  находится ближе к  носу
корабля,   а  резервная  к  корме.   -   Увлекшись,   Мельников  забыл  об
осторожности.  -  Все это потому,  что в  космическом рейсе возможны самые
непредвиденные случайности,  и надо иметь возможность управлять полетом из
разных мест.
     Ольга пристально посмотрела на мужа:
     - И  ты  и  мой  отец  всегда  утверждаете,   что  космические  рейсы
совершенно безопасны. Это плохо согласуется с тем, что ты сейчас сказал.
     Орлов поспешил на помощь своему проговорившемуся товарищу.
     - Здесь  нет  никакого  противоречия,   -   сказал  он.   -  Разумная
предусмотрительность не  означает наличие опасности.  По-моему,  полет  на
космическом корабле не  более опасен,  чем на самолете,  на котором все же
имеются парашюты.  Кстати сказать,  я  и  на  самолете боюсь летать,  -  с
улыбкой закончил он.
     Но Ольга не приняла его шутки.  Она молча повернулась и  пошла дальше
по коридору. Орлов и смущенный своим промахом Мельников пошли за ней.
     Ольга сердилась на себя.  Только что сказанная фраза вырвалась как-то
нечаянно,  против ее воли, и она уже жалела об этом, так как хорошо знала,
что муж не  любит разговоров об  опасности своей профессии.  Да и  к  чему
говорить!  Разве  она  не  знала,  за  кого  выходила  замуж?  Волнуясь  и
тревожась,  она  гордилась его  работой и  любила  его  за  это  спокойное
мужество и преданность своему делу.
     Осмотр  звездолета  продолжался более  двух  часов.  Они  побывали  в
обсерватории,  в кают-компании,  на командном пункте.  Даже красный уголок
существовал на этом гиганте.
     В  экспедиции на Венеру участвовало двенадцать человек,  и  каждый из
них  имел свою отдельную каюту,  не  такую большую,  как  Белопольский или
Мельников,  но достаточно просторную.  Кроме жилых кают, были лаборатории,
кладовые   и   различные  подсобные  помещения.   Вместимость  звездолета,
казалось, не имела предела.
     Мельников  показал  "ангары",  в  которых  находились два  реактивных
самолета со  снятыми  крыльями,  несколько вездеходов различных размеров и
даже небольшая подводная лодка.
     Размах экспедиции произвел на Ольгу большое впечатление.
     - Я  никогда не  думала,  что  ваш  корабль так богато оборудован,  -
сказала она. - Зачем вам лодка?
     - В  план  входит обследование и  изучение океана Венеры,  -  ответил
Мельников,  -  у  нас  есть и  водолазные костюмы особой конструкции.  Это
последнее изобретение,  очень полезное для  нас.  Если хочешь,  пойдем,  я
покажу тебе их.
     - Водолазные   костюмы   предназначены  для   профессора   Баландина,
Коржевского и  Романова,  -  сказал Орлов.  -  Борису Николаевичу и мне не
придется пользоваться ими.
     Он сказал это как будто так,  между прочим,  но Мельников понял,  что
астроном второй  раз  пытается исправить его  ошибку,  и  мысленно выругал
себя.  Как он не сообразил, что эти подробности, приятные для него, должны
волновать Ольгу.
     - Мне,  -  сказал он,  -  как заместителю командира корабля, придется
почти все время находиться на его борту...
     - Знаю,  -  перебила Ольга, - что ваша экспедиция полна опасностей. Я
уже свыклась с этой мыслью и нисколько не беспокоюсь.
     Но ее слегка побледневшее лицо говорило о другом.
     Наступило неловкое молчание.
     - Пожалуй,  на  сегодня хватит,  -  сказал Орлов,  -  Ольга Сергеевна
наверное устала.
     - И  присесть-то тут негде!  -  огорченно сказал Мельников.  -  Можно
отдохнуть на полу. Он мягкий.
     - Лучше пойдем к  выходу.  -  Ольга с  ласковым упреком посмотрела на
мужа.
     - На своем корабле он готов проводить дни и  ночи,  -  прибавила она,
обращаясь к Орлову.
     После долгих переходов из коридора в коридор они дошли,  наконец,  до
выходной камеры.
     - На  вашем корабле можно заблудиться,  как  в  незнакомом городе,  -
сказала Ольга, очутившись снова на дне стартовой площадки.
     С  чувством,  похожим на облегчение,  она посмотрела на голубое небо,
видное между отвесной стеной траншеи и бортом корабля,  и подумала, что на
Земле все же лучше, чем в черных безднах Вселенной.
     "Когда кончатся эти опасные полеты?  Когда,  наконец, он останется со
мной?  -  подумала Ольга.  -  Хоть бы  заболел и  был вынужден остаться на
Земле".
     Но ей хорошо было известно железное здоровье мужа.  Она только тяжело
вздохнула.




     20  июня  выдался  на  редкость хороший день.  Небо  было  совершенно
безоблачно, и легкий ветерок шевелил разноцветные флаги на чугунной ограде
ракетодрома.  Поле,  тщательно политое ночью  уборочными машинами,  влажно
блестело  безукоризненной чистотой.  Здание  межпланетного  вокзала,  тоже
украшенное флагами и  тщательно убранное внутри и снаружи,  имело нарядный
вид, соответствующий торжественному дню.
     С  раннего  утра  улицы  Камовска начали  наполняться многочисленными
автомашинами.  Еще больше их  останавливалось за  чертой города и  плотным
кольцом  окружало  ракетодром.   Автобусы,   один  за  другим,  непрерывно
подвозили все новые и  новые толпы москвичей,  желающих присутствовать при
старте "СССР-КС3".
     В  самый Камовск можно было попасть только по  особым пропускам.  Еще
меньшее количество людей  могло пройти в  здание вокзала.  Всем  остальным
было предоставлено любое место вокруг города,  и  уже  к  десяти часам все
окрестности, насколько хватал глаз, были заполнены гудящей толпой. Дороги,
даже   самые  дальние  и   неудобные,   были  переполнены  автомобилями  и
автобусами.  На главном шоссе, предназначенном для тех, кто мог проехать в
самый город,  стояли плотные толпы любопытных, желавших увидеть участников
полета.  Оставалась свободной только узкая полоска,  едва  достаточная для
проезда  одной  легковой  машины.  Автомобили замедляли  ход  и  буквально
"продирались" через эту живую стену.
     Когда проезжал кто-нибудь из  участников экспедиции,  раздавался гром
приветствий.  Звездоплавателей узнавали  по  портретам или  по  костюму  -
коричневому кожаному комбинезону.
     К  одиннадцати часам  поток машин стал  реже,  но  никто не  уходил с
шоссе.  Ждали Камова.  Все члены экипажа "СССР-КС3" уже проехали, а он все
не  появлялся.  Люди хотели увидеть знаменитого конструктора и  первого на
Земле звездоплавателя, ставшего при жизни легендарным героем.
     В  вестибюле  вокзала  собрались  все  приглашенные на  старт.  Члены
правительства,  сотрудники Космического института, ученые, родные и друзья
окружали тех,  кто сегодня покидал Землю и  отправлялся в далекий,  полный
неведомых опасностей, героический путь.
     Белопольский и Мельников стояли у стеклянной двери,  ведущей на поле.
Возле них  были Ольга,  Серафима Петровна Камова и  сестра Белопольского -
совершенно седая старушка, его единственная родственница. Тут же, на одном
из диванов, сидел Пайчадзе с женой и дочерью.
     Мельников и Ольга внешне были спокойны. Только бледность и синева под
глазами свидетельствовали о  бессонной ночи  и  тяжелом прощании,  которое
они, не любившие проявлять своих чувств на людях, пережили дома.
     Белопольский и Пайчадзе были такими же,  как всегда.  Нина Арчилловна
даже смеялась чему-то.  Проводы в  космический рейс были ей  уже привычны.
Сегодня она  провожала Арсена  Георгиевича в  пятый  раз.  Красивое личико
Марины было расстроено и глаза покраснели от слез. Но здесь, при всех, она
не плакала. Держа отца за руку, она неотрывно смотрела ему в лицо.
     Члены  экспедиции,   подражая  своим  руководителям,  старались  быть
спокойными, но кое-кому это плохо удавалось.
     Быстрыми,  короткими шагами нервно ходил по вестибюлю от одной группы
к  другой  полный  человек с  розовым лицом  и  длинными седыми  волосами.
Подойдя к кому-нибудь,  он бросал несколько ничего не значащих слов и,  не
ожидая ответа,  отходил к другому. В его порывистых движениях, в застывшей
на  лице  улыбке  чувствовалось с  трудом сдерживаемое волнение.  Это  был
руководитель научной части экспедиции -  академик Баландин.  Он второй раз
участвовал в космическом рейсе, но никак не мог совладать с нервами.
     Напротив Пайчадзе,  между  женой  и  сыном,  неподвижно сидел старший
инженер  звездолета  Константин  Васильевич  Зайцев.   Он  казался  совсем
спокойным.
     Забившись в  самый  дальний угол,  стоял  у  стены Геннадий Андреевич
Второв. Миловидная блондинка обеими руками сжимала его руку и то смеялась,
то  вдруг  начинала плакать.  На  энергичном лице  Второва застыла гримаса
страдания.
     Тесной кучкой,  окруженные родными, стояли холостые участники полета:
Орлов, Романов и Князев. Стараясь казаться спокойными, они часто смеялись,
но смех звучал фальшиво.
     Зато  совсем естественно улыбался,  прогуливаясь по  залу под  руку с
женой,  опытный  звездоплаватель инженер-радиотехник Топорков.  Его  лицо,
немного цыганского типа, с большими темными глазами, было так невозмутимо,
точно он собирался ненадолго съездить в соседний город.
     Мирно беседовали о чем-то не относящемся к полету врач корабля Степан
Аркадьевич Андреев и  польский биолог  Коржевский,  только три  дня  назад
прилетевший в Москву, - их никто не провожал.
     Но  не  только те,  кто улетал с  Земли,  и  их  родные волновались в
ожидании старта.  Многие из остающихся не могли скрыть нервного состояния.
Гул голосов то  усиливался,  то  внезапно стихал,  и  в  вестибюле вокзала
наступала напряженная тишина.
     - Пора бы,  -  тихо сказал Мельников,  обращаясь к  Белопольскому.  -
Многим тяжело, это ожидание.
     Стрелки часов на стене вестибюля показывали четверть двенадцатого.
     - Когда же он, наконец, приедет? - спросил Константин Евгеньевич.
     - На шоссе творится что-то невероятное,  - заметил кто-то из стоявших
поблизости. - Машину Сергея Александровича могли задержать.
     - Я не удивлюсь,  если его принесут на руках вместе с автомобилем,  -
засмеялся Мельников.
     Как  раз в  эту минуту отдаленный гул,  все время слышный в  открытые
окна, резко усилился, перейдя в оглушительный шум, быстро приближавшийся к
вокзалу. Очевидно, тот, кого ждали, был уже недалеко.
     Все расступились,  освобождая широкий проход от  двери к  месту,  где
стоял  Белопольский.  Корреспонденты,  подняв свои  аппараты над  головой,
пробирались поближе ко входу.
     Директор  Космического института,  лауреат  четырех  золотых  медалей
имени  Циолковского,  Герой  Социалистического Труда  Сергей Александрович
Камов показался на  пороге двери в  сопровождении президента Академии наук
СССР и седого как лунь академика Волошина.
     На   мгновение  остановившись  и   жестом  руки  ответив  на  дружные
аплодисменты собравшихся, он быстрыми шагами пересек вестибюль и подошел к
Белопольскому.
     Мельников заметил мимолетный взгляд,  брошенный Камовым на  Ольгу,  и
одобрительную улыбку, мелькнувшую на его лице при виде спокойствия дочери.
     - Долгие проводы -  лишние слезы! - громко, чтобы все слышали, сказал
Камов. - На корабль, Константин Евгеньевич!
     - Мы только вас и ждали, - как всегда сухо ответил Белопольский.
     - Прошу членов экспедиции собраться возле меня! - крикнул Мельников.
     Пайчадзе  первый,  поцеловав  жену  и  дочь,  подошел  к  нему.  Нина
Арчилловна, ведя Марину за руку, направилась к лестнице.
     Их  примеру последовали и  все остальные.  Вестибюль опустел.  В  нем
остались только участники полета и члены правительственной комиссии.
     - Прощальные речи не  приняты на  наших стартах,  -  сказал Камов.  -
Скажу коротко - счастливый путь!
     Он трижды поцеловался с Белопольским и пожал руки всем остальным.
     Ольга все еще не уходила наверх.  Она стояла возле Мельникова, крепко
сжимая его руку.  Внешнее спокойствие не покидало ее даже теперь, в минуту
последнего прощания.  Характер Камова,  умевшего владеть собой  при  любых
обстоятельствах, сказывался в его дочери.
     - Оля! - позвал Камов.
     Она  молча поцеловала мужа (ее губы показались ему холодными как лед)
и подошла к отцу.
     Всем  существом  Мельников порывался к  ней.  Ему  хотелось  еще  раз
прижать ее к себе,  но он знал,  что этого нельзя делать. На него смотрели
его товарищи по полету. Он не имел права показывать им пример малодушия.
     - Поехали! - весело сказал Пайчадзе. - Кто со мной в первом вагоне?
     Взяв  под  руку Станислава Коржевского,  он  подошел с  ним  к  двери
станции  "метро".  Даже  не  оглянувшись (а  ему  очень  хотелось еще  раз
посмотреть в глаза Камову), он стал спускаться вниз.
     - Вы проедете с нами на площадку? - спросил Белопольский у Камова.
     - Нет.  -  Сергей  Александрович показал  глазами на  Ольгу,  которую
крепко прижимал к себе левой рукой. - Мы посмотрим на ваш отлет с крыши.
     Он  еще  раз  пожал руку Белопольскому и,  кивнув головой Мельникову,
ушел наверх. За ним ушли все, кто еще оставался в вестибюле.
     Участники экспедиции,  один  за  другим,  спускались вниз.  Мельников
сошел последним.  Вагон,  в который сел Пайчадзе и пять человек,  бывших с
ним, уже ушел, из туннеля выходил следующий.
     Только когда вагон,  наконец,  тронулся и, набирая скорость, помчался
вперед,  Мельников почувствовал,  что  нервы пришли в  порядок.  Уже давно
ставшее привычным спокойствие снова овладело им.  Ольга и все,  что было с
ней связано,  осталось позади. Впереди был знакомый старт, полет, просторы
Вселенной, близкий его сердцу космический рейс.
     Он посмотрел на своих спутников.
     Белопольский казался всецело погруженным в свои мысли.  Выражение его
морщинистого лица  было  таким же,  как  всегда,  и  Мельников понял,  что
Константин  Евгеньевич  обдумывает  предстоящий  старт.  Игорь  Дмитриевич
Топорков задумчиво смотрел  в  окно,  провожая глазами  мелькавшие зеленые
огоньки.  Ни  тени волнения нельзя было заметить на его характерном лице с
крупными, резкими чертами.
     Трое  других  вызывали  в  Мельникове  сочувствие,   так  сильно  они
волновались. Но он хорошо знал, что ничем, кроме личного примера, не может
помочь им.
     Геолог Василий Романов, механик атомных двигателей Александр Князев и
Второв старались держаться поближе к  Мельникову и  сели с ним рядом.  Они
инстинктивно  искали   поддержки   в   его   спокойствии,   казавшемся  им
удивительным  и   непонятным.   Встречая  взгляд  их  глаз,   тревожных  и
лихорадочно блестевших, Мельников ободряюще улыбался.
     Они смотрели на него -  заместителя начальника экспедиции,  -  как на
старшего  и   опытного  товарища,   а   давно  ли   он   сам,   начинающий
звездоплаватель,  с  мучительным волнением  ожидал  первого  в  его  жизни
старта, ища поддержки своему мужеству у Камова и Пайчадзе. Прошло так мало
времени, и вот он должен служить примером другим, в начале их космического
пути, передавать дальше полученную от старших эстафету опыта.
     Пайчадзе со своими спутниками встретил их на перроне станции "Центр".
Наверх пошли все вместе.
     Поле  ракетодрома  было  совершенно  пустынно.  Только  один  человек
медленно,  словно прогуливаясь,  ходил  по  краю  отвесной стены стартовой
площадки, на дне которой, подобно исполинскому киту, лежал "СССР-КС3".
     Это был инженер Ларин.  Как всегда, он последним провожал улетающих с
Земли звездоплавателей.
     Мельников заметил на самом горизонте неведомо откуда взявшуюся тучу и
показал на нее Арсену Георгиевичу.
     - Она нас не задержит, - пошутил Пайчадзе.
     "Если  будет  дождь,  Оля  может  промокнуть  на  крыше",  -  подумал
Мельников.
     Но  эта мысль мелькнула как-то бледно и  тотчас же исчезла.  Знакомое
ему чувство оторванности от Земли и ее дел, которое, как он думал, никогда
не появится больше,  снова овладело им.  Словно не был он больше человеком
Земли и то, что происходило на ней, не касалось его. Он любил Ольгу больше
всего на свете,  но и она отодвинулась куда-то далеко, в покрытую туманной
дымкой даль прошлого,  осталась в другой жизни,  отличной от той,  которая
ждала его  впереди.  Находясь еще  на  Земле,  он  всем существом и  всеми
мыслями был  уже в  космическом пространстве.  В  противоположность другим
участникам полета,  которые сразу  же,  по  выходе на  поле,  стали искать
глазами здание  вокзала,  где  находились их  близкие,  Мельников даже  не
взглянул в ту сторону.  Он прямо направился к Ларину, и о чем-то заговорил
с ним.
     Молодые звездоплаватели восхищались его  выдержкой и  старались вести
себя так же,  как он. Только Пайчадзе, проводив глазами удаляющуюся фигуру
друга, покачал головой и тихо сказал Белопольскому:
     - Старое зло еще не умерло.
     - Не думаю,  чтобы это было так,  -  ответил Константин Евгеньевич. -
Впрочем, увидим. Друзья! - обратился он к остальным спутникам. - Пора!
     У  входа в кабину лифта все по очереди пожали руку Ларину.  Мельников
видел,  с  каким волнением прощались с  инженером многие из его товарищей,
вспомнил,  как  сам,  стоя  высоко у  входного люка "СССР-КС2",  следил за
машиной  этого  самого  человека.  Автомобиль  Ларина  казался  ему  тогда
последним звеном между экипажем корабля и покидаемым человечеством.
     - До свидания, Борис Николаевич! - обратился к нему Ларин.
     - До  свидания,  Семен Павлович!  Не  задерживайтесь здесь!  Уезжайте
сейчас же!
     - Не беспокойтесь. Счастливого пути!
     Все двери выходных камер корабля были уже закрыты,  кроме одной,  той
самой, через которую проходили две недели назад Мельников, Орлов и Ольга.
     Ее  образ опять возник перед ним,  но  усилием воли Мельников отогнал
его. Сейчас он должен думать не о себе, а о других.
     - Арсен  Георгиевич,  -  сказал  Белопольский.  -  Возьмите  на  свое
попечение тех,  кто  летит  впервые.  Борис  Николаевич будет со  мной  на
пульте.
     - Хорошо, Константин Евгеньевич!
     Все  члены экспедиции уже неоднократно побывали на  борту звездолета,
но  все  же  на  многих,  как на  Ольгу неприятно действовала нависшая над
головами чудовищная масса корабля.  Пайчадзе поспешил подняться наверх,  в
выходную камеру.  За  ним последовали все.  Белопольский и  Мельников одни
остались внизу.
     - Ну-с, Борис Николаевич! Ваша очередь.
     Мельников поставил ногу на нижнюю ступеньку. Белопольский, пристально
наблюдавший за ним,  заметил едва уловимую нерешительность своего младшего
товарища и  удовлетворенно улыбнулся.  Ради этой проверки он и  задержался
здесь.  Он помнил, с каким восторгом Мельников входил на корабль последние
два  раза.  Нет,  Пайчадзе  неправ!  Поведение  Мельникова  -  это  только
своеобразная форма предстартового волнения,  от которого невозможно совсем
избавиться. Ему жаль покидать Землю, хотя он сам, может быть, и не сознает
этого.
     В  выходной камере были  открыты обе  двери.  Закрыть их  можно  было
только с  пульта управления,  введя в действие автоматику,  не позволявшую
дверям быть открытыми одновременно.  На  чужих планетах,  с  иным составом
атмосферы, чем на Земле, такая предосторожность имела жизненное значение.
     - Я пройду на пульт, - сказал Белопольский, - а вы останьтесь здесь и
проверьте,  как закрываются двери.  Правда,  Семен Павлович,  конечно, уже
проверял, но все-таки. Потом присоединяйтесь ко мне. Не задерживайтесь!
     - Хорошо, Константин Евгеньевич!
     Белопольский ушел.
     Через несколько минут обе двери с мягким звоном закрылись.  Мельников
внимательно следил за ходом механизма.  Убедившись,  что все в порядке, он
нажал  кнопку.  Внутренняя дверь  открылась,  наружная  осталась запертой.
Значит,  автоматика работает исправно.  Он  нажал  другую  кнопку.  Теперь
закрылась  внутренняя  дверь   и   через  несколько  секунд  автоматически
открылась наружная. Все было как следует.
     Он  втянул наверх лестницу,  закрыл наружную дверь  и,  когда так  же
автоматически открылась другая, поднялся в круглый коридор.
     В десяти шагах от него первый люк был закрыт.  Значит,  Белопольский,
готовясь к старту, уже запер все двери и люки на звездолете.
     Мельников  подошел  к  стене,  осторожно  ступая  по  мягкой  обивке.
Деревянной дорожки уже не было.  Открыв дверцу лифта,  он забрался в узкую
кабину.  Она  освещалась маленькой лампочкой,  дававшей  достаточно света,
чтобы различать кнопки на  щитке.  Убедившись,  что дверца плотно закрыта,
Мельников нажал  одну  из  них.  Кабина  двинулась вперед  и  помчалась по
стальной  трубе.   Через  несколько  секунд  вспыхнула  на  щитке  зеленая
лампочка,   потом  желтая.   Мельников  ничего  не  предпринимал.   Кабина
остановилась.  Он почувствовал,  как она вместе с  ним повернулась,  встав
почти вертикально,  и стала подниматься.  Снова загорелась зеленая,  затем
желтая лампочка. Он нажал одну из кнопок. Если бы он не сделал этого, лифт
перенес бы его еще выше,  в третий коридор, а ему был нужен второй. Кабина
снова  приняла  горизонтальное положение,  прошла  небольшое  расстояние и
остановилась. Он открыл дверцу и вышел.
     Автоматический лифт  звездолета работал точно,  и  Мельников оказался
там,  где хотел,  -  на  командном пункте,  расположенном почти в  носовой
части. Впереди была только обсерватория.
     Белопольский сидел в  мягком кресле перед огромным пультом.  На  трех
экранах,  расположенных в центре,  виднелись стены стартовой площадки. Два
боковых экрана были темными.
     Мельников окинул  взглядом длинные  ряды  лампочек.  Они  все  горели
зеленым светом. Это означало, что все помещения корабля готовы к старту.
     Он сел рядом с Белопольским и застегнул ремни, плотно прижавшие его к
креслу.
     Вделанные в  пульт  большие часы  с  секундной стрелкой,  бегавшей по
всему циферблату, показывали без пяти минут двенадцать.
     "СССР-КС2",   из-за   недостаточной  скорости,   должен   был   точно
выдерживать время  старта.  "СССР-КС3"  мог  взять  старт когда угодно,  в
пределах нескольких часов.  Скорость корабля была так  велика,  что это не
играло никакой роли. В Солнечной системе, кроме Меркурия, не было планеты,
которая двигалась бы  по  своей орбите быстрее,  чем  корабль -  последнее
достижение конструкторского бюро,  руководимого Камовым.  Мельников  знал,
что старт должен был состояться около двенадцати.
     - Проверьте экипаж! - приказал Белопольский.
     Сам  он  быстро  нажимал различные кнопки,  и  разноцветные лампочки,
вспыхивая и погасая,  давали ему ответы на эти немые вопросы, обращенные к
стенкам корабля, двигателям и приборам автоматики.
     Мельников включил правый боковой экран,  и  на  нем  появился светлый
прямоугольник.  Потом он  увидел внутренность одной из общих кают.  В  ней
находились  шесть  человек.   Они  лежали  в   мягких  кожаных  "люльках",
прикрепленных к  стенам  резиновыми амортизаторами.  Пайчадзе стоял  возле
своей "люльки" и смотрел экран.
     - Готовы? - спросил Мельников.
     - Готовы,  товарищ заместитель начальника экспедиции, - четко ответил
Пайчадзе, официальным тоном подчеркивая торжественность минуты.
     - Ложитесь! Сейчас подниму корабль.
     Остальные четверо находились в  другой  общей  каюте,  появившейся на
экране,  как  только  Мельников нажал  нужную  кнопку.  Профессор Баландин
отвечал так же официально, как и Пайчадзе.
     - Экипаж готов, - доложил Мельников.
     - Поднимайте корабль!
     Мельников повернул  окрашенную в  синий  цвет  ручку.  Тотчас  же  он
почувствовал, что нос звездолета начал приподниматься. Это было заметно по
экранам и изменению направления силы тяжести.
     На  средних  экранах проплыли вниз  бетонные стены,  показалось небо,
потом  весь  ракетодром.  Можно было  различить крохотные здания Камовска,
купол обсерватории и даже межпланетный вокзал.
     Мельников подумал о  том,  с  каким волнением наблюдают это медленное
появление  корабля  "из-под  земли"  все  собравшиеся  проводить  их.  Оно
означало,  что  через  несколько  минут  звездолет оторвется от  стартовой
площадки и  в  ужасающем грохоте своих двигателей,  со все увеличивавшейся
скоростью прочертит огненную траекторию и меньше чем через минуту скроется
от глаз и биноклей в голубой бесконечности.
     - Приготовиться!
     Мельников положил руку на управление механизмом "лап".  Он должен был
по  команде быстро убрать их внутрь корабля.  Другой рукой он нажал кнопку
сигнала.
     Во    всех    помещениях   звездолета   прозвенел   дробный   звонок,
предупреждающий о старте.
     Белопольский  уверенно  и  спокойно  переставил  стрелки  на  круглых
циферблатах:  одну на цифру "2000", другую на "20". Потом повернул красную
ручку и включил автопилот.
     Оставалось нажать кнопку пуска  -  и  звездолет отправится в  путь  с
ускорением в  двадцать метров и  через две  тысячи секунд,  то  есть через
тридцать три минуты и  двадцать секунд,  полетит по  инерции со  скоростью
сорок километров в секунду.
     - Готов? - отрывисто сказал Белопольский.
     - Готов! - ответил Мельников.
     Стрелки часов показывали двенадцать и три минуты.
     Белопольский нажал красную пусковую кнопку.
     Чуть   заметная  дрожь   корпуса  корабля  передалась  через  приборы
управления рукам Мельникова.
     По-прежнему на  командном пункте была  полная тишина,  но  он  хорошо
знал,   что  чудовищный  грохот  сотрясает  сейчас  воздух  на   несколько
километров вокруг. Огненный вихрь бушует в узком пространстве между кормой
звездолета и  стенками стартовой площадки,  взлетая вверх  клубами черного
дыма.  Плавится  бетон,  превращаясь в  раскаленную добела  жидкую  массу.
Шестнадцать могучих двигателей работают одновременно,  преодолевая тяжесть
сотен тонн исполинского корабля.
     Секунда...  вторая...  и  ощущение повышенной тяжести  показало,  что
звездолет покинул площадку и начал свой ускоряющийся полет.
     Все быстрей и быстрей.
     Стрелка указателя скорости неуклонно скользила по циферблату.
     20, 40, 60, 80, 100, 120...
     "СССР-КС3" поднимался все выше.
     Корпус   перестал  дрожать.   Часть   двигателей  прекратила  работу,
оставшиеся включенными работали уже спокойно и  равномерно.  Для тех,  кто
был на  Земле,  грохот постепенно утихал,  теряясь в  воздушных просторах.
Внутри корабля царила полная тишина.
     Почти лежа  на  спинке кресла,  стараясь не  делать никаких движений,
Мельников вспомнил предыдущие старты.  Тогда  экипаж  надевал  специальные
шлемы для защиты ушей от страшного грохота двигателей.  На этом корабле не
было никакой нужды в таких шлемах. Совершенная звукоизоляция не пропускала
ни малейшего гула.
     Двенадцать часов восемь минут...
     С  Земли  их  уже  не  видно.  Звездолет поднялся  в  самые  верхние,
разреженные слои атмосферы.
     Там,  внизу,  зрители покидают окрестности Камовска. Через три месяца
они  вновь  соберутся здесь,  чтобы встретить вернувшийся корабль.  Ольга,
наверное,  не ушла с крыши вокзала и все еще смотрит вверх,  -  туда,  где
исчез построенный ее  отцом корабль,  унесший ее  мужа навстречу неведомой
судьбе.
     Увидит ли он ее? Вернется ли обратно?..
     На экранах голубое небо постепенно темнело,  становилось синим, потом
фиолетовым.  Появились отдельные звезды.  Внизу  правого  экрана  виднелся
кусочек Земли - туманная масса с ясно видимой кривизной поверхности.
     Все больше и больше сверкающих точек звезд. Фиолетовый цвет переходил
в черный.
     Распахнулись перед "СССР-КС3"  необъятные просторы Вселенной.  Где-то
там,  среди  бесчисленных ярких точек,  находится Венера -  сестра Земли -
конечная цель далекого пути.
     Все  быстрее врезывается в  пустоту стальной корпус.  В  безвоздушном
пространстве не  слышно  работы  двигателей.  Огненная полоса стремительно
отлетает назад.  Чуткие  невидимые лучи  радиопрожекторов несутся  вперед,
опережая корабль, охраняя безопасность его экипажа.
     На ленте локационного прибора перо вычерчивает ровную линию.
     Путь свободен!




     - В  конце  восемнадцатого  века  астрономы  Боде  и  Тициус  сделали
интересное открытие.  Чисто  эмпирическим путем  они  нашли  числовой ряд,
довольно точно выражающий действительные расстояния от  Солнца первых семи
планет:  Меркурия,  Венеры,  Земли,  Марса,  Юпитера,  Сатурна и Урана - в
радиусах земной орбиты,  или  в  так  называемых астрономических единицах.
Нептун и  Плутон в  то время были еще неизвестны.  Взяв числа "0",  "0,3",
"0,6" и так далее,  каждый раз увеличивая предыдущие в два раза,  а затем,
прибавив к  каждому из  них "0,4",  они получили следующий ряд чисел...  -
Леонид  Николаевич Орлов  повернулся к  доске  и  написал на  ней  крупным
отчетливым почерком: "0,4; 0,7; 1,0; 1,6; 2,8; 5,2; 10,0; 19,6".
     Левой  рукой  он  крепко  держался за  укрепленную в  стенке ременную
петлю, но при каждом нажиме мела на доску его тело отклонялось в сторону и
приходилось  подтягиваться обратно.  Писать  в  условиях  невесомости было
трудно,  но  за  прошедшие десять дней  Орлов приобрел некоторый опыт.  По
поручению Пайчадзе,  он  уже  три  раза  читал членам экспедиции небольшие
лекции. Сегодняшней темой была "Арсена", к которой приближался "СССР-КС3".

     - В этом ряду, - продолжал астроном, - обращает на себя внимание одно
странное  обстоятельство.   Если   первые   четыре   цифры   соответствуют
расстояниям от  Солнца до  Меркурия,  Венеры,  Земли и  Марса,  то  Юпитер
почему-то попадает не на пятое место,  а на шестое,  Сатурн на седьмое,  а
Уран  на  восьмое.   Закономерность,  которая  не  может  быть  случайной,
нарушается. Пятая цифра ряда "2,8" выпадает. Планеты, находящейся на таком
расстоянии,  не  существует.  Получается как  бы  разрыв  между  Марсом  и
Юпитером. Как я уже говорил вам, в этом месте Солнечной системы расположен
пояс  астероидов,  крохотных  планеток,  размером  от  семисот  семидесяти
километров в диаметре (астероид Церера) и до одного километра и меньше.  В
настоящее время  нам  известно несколько тысяч астероидов.  Большинство из
них  имеет  резко  выраженную  неправильную форму.  Естественно,  возникло
предположение,  что в далеком прошлом между Марсом и Юпитером существовала
еще  одна  планета,  по  неизвестной причине распавшаяся на  части  и  что
астероиды  -  обломки  этой  планеты.  Окончательное доказательство наука,
может  быть,  получит после того,  как  мы  с  вами  побываем на  Арсене и
обследуем ее.  Мне остается рассказать вам о  том,  что представляет собой
Арсена.  Ее  диаметр,  в  наиболее  широкой  части,  равен  сорока  восьми
километрам,  и, по-видимому, этот астероид состоит из железа и гранита. По
размерам Арсена равна астероиду Ганимед, открытому астрономом Бааде в 1924
году.  Масса  Арсены меньше Земли почти в  тридцать два  миллиона раз,  и,
следовательно,   сила  тяжести  на   ней   составляет  всего  одну  двести
восемьдесят восьмую земной тяжести.  Человек,  весящий на  Земле семьдесят
килограммов,  на  Арсене  будет  весить  приблизительно двести сорок  пять
граммов.  При  таком  малом весе  достаточно сделать легкое усилие,  чтобы
подняться на значительную высоту. Ходить по Арсене будет очень трудно.
     - Нам помогут магнитные подошвы, - вставил инженер Зайцев.
     - Но даже с ними придется быть осторожными.  Мускульная сила человека
чрезмерно велика для таких условий.
     - Научимся быстро, - сказал Князев.
     С оптимизмом юности он все считал очень простым и легко выполнимым.
     В красном уголке звездолета собрались почти все участники экспедиции.
Шарообразное помещение было  лишено мебели.  Кроме  телевизионного экрана,
непременной принадлежности всех кают на  корабле,  в  нем ничего не  было.
Мягкие стены были обиты кожей голубого цвета.
     Для  проведения лекции  в  красный  уголок  принесли небольшую черную
доску.  Она "висела" на стене,  ничем к ней не прикрепленная. Лектор и его
слушатели  находились возле  этой  доски  в  разнообразных позах  прямо  в
воздухе.  Звездоплаватели  успели  уже  привыкнуть  к  отсутствию  веса  и
чувствовали себя  вполне  уверенно,  но  некоторые  все  же  держались  за
ременные петли.
     Странно выглядела эта группа людей, непринужденно расположившаяся без
всякой  опоры  в  центре  пустого  шара.  Электрический  свет  освещал  их
одновременно со всех сторон.  Лица и фигуры выглядели плоскими, отсутствие
на них теней уничтожало рельеф лица и одежды.
     Космический  корабль  казался  неподвижным.  Ничто  не  указывало  на
умопомрачительную быстроту,  с  которой мчался "СССР-КС3"  в  безвоздушном
пространстве.
     - Когда мы прибудем на Арсену? - спросил Андреев.
     - Через  пятьдесят  часов.  По  земному  календарю -  2  июля,  между
одиннадцатью и двенадцатью часами.
     - И пробудем на ней?..
     - Приблизительно часов  двадцать.  Этого  времени  должно  хватить на
выполнение намеченного плана работ.  Но  может случиться,  что  мы  найдем
что-нибудь интересное. Тогда, возможно, задержимся.
     - А Венера? - спросил Князев. - Не убежит от нас?
     Орлов улыбнулся своей приятной, словно освещающей улыбкой.
     - Скорость Венеры по  орбите,  -  сказал он,  -  на  пять  километров
меньше,  чем скорость "СССР-КС3".  Это во-первых.  А во-вторых, траектория
нашего полета зависит от  нас  самих.  Ее  можно изменить и  встретиться с
планетой в какой-нибудь другой,  более выгодной точке.  Мы будем на Венере
10 июля при любых обстоятельствах.
     Раздался негромкий звонок.  Засветился экран, и на нем появилось лицо
Игоря Топоркова - радиотехника корабля.
     - Константин Васильевич здесь? - спросил он.
     Зайцев подтянулся с помощью ремня ближе к экрану.
     - Зайдите на радиостанцию, - сказал Топорков. - Вас вызывает Земля.
     Зайцев слегка оттолкнулся от стены и подплыл в воздухе к двери. Нажав
кнопку, он сдвинул в сторону круглую крышку люка и "вышел" в коридор. Чуть
касаясь руками стен,  он быстро плыл, как фантастическая воздушная рыба, к
носу звездолета.
     Радиостанция помещалась рядом с  рубкой.  Это  была  небольшая каюта,
такая же  круглая,  как и  все помещения корабля,  но  обитая не кожей,  а
бархатом. Приемник и передатчик занимали больше половины ее объема.
     Собственно радиостанция была невелика, он работала на полупроводниках
вместо  ламп,  но  много  места  занимали мощные усилители для  передачи и
приема  радиограмм на  расстояния многих  миллионов  километров.  Связь  с
Землей осуществлялась на  сверхультракоротких волнах,  которые по  пути от
корабля к Земле к обратно проходили через промежуточно-усилителые станции,
находившиеся  на   искусственных  спутниках  Земли.   Такие  станции  были
необходимы,  так  как  слой Хевисайда настолько ослаблял сигналы,  что без
усиления они  никогда  не  дошли  бы  по  назначению,  несмотря на  жестко
направленные антенны.
     Космическая радиосвязь впервые была применена во время полета на Луну
экспедиции  Белопольского-Пайчадзе   и   теперь   проходила  окончательные
испытания. Все станции - земная, корабельная и находившиеся на спутниках -
были  сконструированы при  непосредственном участии Топоркова,  и  он  сам
проводил  испытания  в  обоих  рейсах.  Члены  экспедиции ежедневно  имели
возможность поговорить со своими близкими.
     До сих пор связь не прерывалась и,  по расчетам Топоркова,  не должна
была прерваться до  самой Венеры.  Будет ли она действовать с  поверхности
планеты,  через  ее  атмосферу,  сказать,  конечно,  нельзя  было.  Венера
находилась ближе к Солнцу, чем Земля, и интенсивность солнечной радиации в
верхних слоях ее  атмосферы должна была быть во  много раз  более сильной.
Смогут  ли   радиоволны  пробить,   безусловно,   существующий  на  Венере
ионизированный слой, как они это смогли сделать с земным, покажет будущее.
     Когда Зайцев, убедившись предварительно, что над дверью горит зеленая
лампочка,  "вошел" в  каюту,  у  аппарата находились Топорков и Мельников.
Борис Николаевич только что поговорил с Ольгой.
     Топорков протянул Зайцеву микрофон:
     - Ваша жена и сын ждут вас.
     - Константин Зайцев  у  телефона,  -  сказал инженер,  рассмешив этой
фразой обоих своих товарищей.  И  спокойно положил микрофон в  специальное
гнездо.  Ответ  мог  прийти  только  через  семь  минут.  За  десять суток
звездолет пролетел свыше тридцати пяти миллионов километров,  и сейчас его
отделяло от Земли расстояние в  шестьдесят миллионов километров.  Земля не
стояла  на  месте,  а  удалялась  в  противоположную сторону.  "СССР-КС3",
используя притяжение Солнца,  летел  к  Венере по  направлению,  обратному
движению Земли по орбите, навстречу ее "сестре".
     - Звук очень ослабел, - озабоченно сказал Топорков.
     Зайцев и Мельников посмотрели друг на друга и рассмеялись.
     Каждый день  они  слышали эту  стереотипную фразу,  Игорь  Дмитриевич
болезненно   переживал   ослабление   звука,   неизбежное  с   увеличением
расстояния, и ему всегда казалось, что станция работает хуже, чем на самом
деле. Он часами возился с ней и всегда был недоволен ее работой.
     - Придется поставить дополнительные генераторы.
     - Пока в этом нет нужды,  - возразил Мельников. - Радиосвязь работает
бесперебойно и достаточно хорошо. Подождем.
     Он  знал,  что  если дать Топоркову волю,  то  задолго до  прилета на
Венеру  станция останется без  всяких резервов мощности,  а  их  следовало
сохранить.
     - Хотя бы один!
     - Нет!  - Мельников постарался придать своему голосу как можно больше
строгости.  -  Я  запрещаю вам  это делать...  Что вы  выдумываете,  Игорь
Дмитриевич?  -  добавил он более мягко.  - Я только что говорил с Землей и
прекрасно все слышал.
     Семь минут,  наконец, прошли, и Зайцев, надев наушники, выслушал все,
что  хотели  ему  сказать  жена  и  сын.  Проговорив ответ,  он  вместе  с
Мельниковым вышел из  каюты.  Время было ограничено,  и  членам экспедиции
разрешалось обмениваться со  своими родными только одной  фразой.  Место у
микрофона уже занял профессор Баландин.
     Радиосвязь  доставляла  звездоплавателям  много   радости.   Сознание
оторванности от Земли меньше угнетало людей,  имевших возможность услышать
голос  близкого человека.  Не  было  тревожной неизвестности,  так  сильно
мучившей всех  в  прежних рейсах.  Все,  что  происходило на  Земле  и  на
звездолете, сразу становилось известным. Краткий перечень событий в СССР и
других   странах  передавался  с   Земли   автоматической  передачей,   не
задерживавшей  разговора.   "Космическая  газета"  ежедневно  вывешивалась
Топорковым в красном уголке.
     - Борис Николаевич!  -  сказал Зайцев,  когда за ними закрылась дверь
станции. - Разрешите мне и Князеву выйти из корабля и осмотреть дюзы.
     - Зачем это?
     - На всякий случай. Ведь предстоит торможение при подходе к Арсене.
     - И вы еще смеетесь над Игорем Дмитриевичем! - улыбнулся Мельников. -
А сами...  Ничего с дюзами не случилось. Осмотр произведете, когда корабль
будет стоять на Арсене.
     - Слушаюсь! - хмуро ответил Зайцев.
     В кабине лифта, переносящего его в другой коридор, Мельников думал об
этом разговоре. Какие люди! Каждый из них готов работать без отдыха, чтобы
все было в  порядке и  "СССР-КС3" совершил свой рейс на  Венеру и  обратно
"без  сучка  и  задоринки".  С  такими помощниками было  одно  наслаждение
работать, но их приходилось все время удерживать от излишней траты сил, не
оправдываемой необходимостью.
     В  первые дни рейса это было не так заметно.  Люди еще не освоились с
новой обстановкой, не имевшей ничего общего с прежней привычной жизнью. Их
мысли  были  еще  позади,   на   оставленной  Земле.   Но  постепенно  эта
своеобразная  "инерция"  начала  ослабевать.   И   тогда  все  с   яростью
набросились на  работу.  Но  не так просто было ее найти.  Добрая половина
экипажа на все,  сравнительно короткое,  время перелета к Венере, казалась
обреченной на безделье.  Что,  например, делать врачу экспедиции Андрееву,
если  все  были совершенно здоровы и  не  нуждались в  его  помощи?  Какое
занятие могли придумать геолог Романов,  биолог Коржевский или  океанограф
Баландин?  Зайцев и  Князев были не  в  лучшем положении.  Все  они  остро
завидовали астрономам, которым не надо было искать дела, - оно само шло им
в руки. За бортом звездолета расстилалось безграничное, неисчерпаемое поле
деятельности. Поистине, астрономы были счастливые люди!
     Но работа нашлась для всех.  Прекрасно понимая, как опасно в условиях
полета  не  иметь  определенного занятия,  Белопольский  приказал  Зайцеву
подготовить с  помощью  всех  свободных участников экспедиции имевшиеся на
борту самолеты,  вездеходы и подводную лодку к работе на Венере, перебрать
их механизмы,  проверить и испытать все приборы и аппараты. Кроме того, он
поставил перед старшим инженером корабля задачу - научить всех производить
мелкий ремонт,  чтобы  каждый мог  самостоятельно исправить незначительные
повреждения. Топоркову было поручено научить Андреева и Коржевского работе
на  передвижных рациях,  которыми были оборудованы все машины.  Только они
двое еще не умели пользоваться радиоустановками.
     В  красном  уголке  регулярно (по  уплотненному графику)  проводились
занятия   по   астрономии,   звездной   навигации,   механике   и   теории
звездоплавания.
     - На космическом корабле каждый должен уметь заменить любого другого,
- сказал Константин Евгеньевич.  - Для многих из нас этот полет первый, но
для всех не последний. Учиться необходимо все время.
     Но,  несмотря на такую нагрузку, как-то так получалось, что у каждого
оставалось свободное время, которое нечем было заполнить, и это были самые
тяжелые  минуты.  Стоило  человеку  оторваться  от  дела,  как  тотчас  же
подкрадывались мысли  о  Земле,  о  близких людях,  и  незаметно возникало
чувство тоски.  В такие моменты члены экипажа устремлялись на радиостанцию
- "читать" бортовой журнал Топоркова.  Никакого журнала, конечно, не было.
Разговоры  с  Землей  записывались  автоматически  на  ленте  магнитофона.
Прослушав свой последний разговор с  женой или другим родственником,  люди
успокаивались.
     Выйдя  из  лифта,  Мельников  направился  к  рубке  управления.  Ярко
освещенные  коридоры  были  пустынны  и  безмолвны.  Тишина,  царившая  на
звездолете,  никогда не нарушалась.  Двенадцать человек не могли заполнить
исполинский корпус корабля,  и невольно казалось,  что в нем никого нет. В
первые дни это было неприятно, но постепенно люди привыкли.
     Звездолетом управлял автопилот.  Войдя в рубку, Мельников внимательно
прочитал записи всех приборов.  Лента локатора показала,  что за несколько
минут  до  его  прихода,  на  расстоянии  трех  тысяч  километров пролетел
небольшой метеорит, исчезнувший задолго до того, как звездолет достиг этой
точки. Направление полета не изменялось.
     Привычно  нажимая  нужные  кнопки,  Мельников проверил состояние всех
частей  корабля.  Разноцветные лампочки давали успокоительные ответы.  Все
было в  порядке.  Он заметил,  что в  каюте номер восемь открылась дверь -
соответствующая ей лампочка загорелась красным светом, - и подождал, чтобы
она закрылась. Но прошла минута, а красный свет не сменился зеленым. Тогда
он включил экран и соединил его с восьмым номером.  Появилась внутренность
каюты.
     В  ней  находился геолог Василий Романов.  Услышав звонок вызова,  он
повернул голову.
     - Почему не закрыли дверь? - спросил Мельников.
     - Виноват, товарищ начальник!
     - Делаю вам замечание. В космическом рейсе рассеянность недопустима.
     Геолог  метнулся к  двери  с  такой  стремительностью что,  вероятно,
больно ударился о раму. Мельников улыбнулся и выключил экран.
     Хотя "СССР-КС3" почти не угрожала опасность со стороны метеоритов, на
нем  свято соблюдался закон космических рейсов -  все двери и  люки всегда
должны быть герметически закрыты.
     Из рубки Мельников направился в обсерваторию.
     Она занимала всю носовую часть звездолета. В противоположность другим
помещениям,  не  имевшим  никаких внешних отверстий,  здесь  были  широкие
окна-иллюминаторы.   Они   закрывались   снаружи   пластмассовыми  щитами.
Многочисленные астрономические инструменты, вычислительные машины новейшей
конструкции,  тут  же  помещавшаяся фотохимическая лаборатория -  все  это
оставляло мало свободного места.
     Пайчадзе и  Второв  возились у  спектроскопа,  Орлов  приник глазом к
окуляру рефрактора, Белопольского ни было.
     - Где Константин Евгеньевич? - спросил Мельников.
     - Сейчас придет, - ответил Пайчадзе, не оборачиваясь.
     Здесь   царила  атмосфера  напряженного  труда.   Не   желая   мешать
астрономам, Мельников подошел к стене и, нажав кнопку, отодвинул в сторону
плиту, закрывавшую окно.
     Знакомая,  много раз  виденная картина звездного мира  раскинулась за
бортом.  Неподвижными точками горели вечные огни Вселенной. Туманная вуаль
Млечного Пути неясно проступала на "самом горизонте".
     Прямо перед собой Мельников увидел висящий в пространстве косматый, с
огненными  выступами  протуберанцев,  ослепительно сверкающий шар  Солнца.
Звездолет летел повернувшись к нему правым бортом.
     Из  всех зрелищ,  которыми богато одаряла звездоплавателей Вселенная,
зрелище висящего в пустоте Солнца было самым поразительным. Человек привык
видеть его диск у  себя над головой или перед собой,  на  горизонте.  Но с
борта корабля картина была совсем иной. Казалось, что Солнце светит снизу.
Хотя  на  звездолете не  существовало четкого ощущения,  где  "низ" и  где
"верх",  звездоплаватели не  могли отделаться от впечатления,  что корабль
находится выше Солнца.  Почему это так происходило,  никто из  них не  мог
понять, но все одинаково поддавались этому странному обману зрения.
     Мельников посмотрел назад, стараясь увидеть Землю, и вскоре нашел ее.
Крупная голубая звезда сияла спокойным светом. Рядом с ней желтым огоньком
виднелась Луна. Очень красива была эта звездная пара.
     Там, на этой затерявшейся в просторах Вселенной блестящей точке, было
все, что составляло смысл жизни экипажа "СССР-КС3". И там же была Ольга...
     Мельников отвернулся от окна.  Он старался не думать об Ольге, но это
плохо удавалось.  Мысли все время возвращались к жене. Ее образ всегда был
перед его  глазами.  За  время трех  предыдущих рейсов он  редко вспоминал
покинутую Землю,  а  теперь думал о  ней  постоянно.  Прошло только десять
дней, а он уже скучал и томился разлукой. Впереди были долгие, бесконечные
три месяца.  Но ни разу не явилось сожаление. Если бы можно было вернуться
в  прошлое,  он  снова согласился бы лететь.  Жизнь вне космических рейсов
казалась ему немыслимой.  И  одновременно с  желанием вернуться на Землю в
душе Мельникова было другое -  вперед, к цели! В этом двойственном чувстве
он не мог и не хотел разбираться. Стремление к Земле и стремление к Венере
непонятным образом не мешали друг другу.




     2 июля 19...  года "СССР-КС3" приблизился к месту,  где  должна  была
состояться встреча с астероидом.  Накануне Пайчадзе удалось найти Арсену и
произвести  наблюдения  за  ее  движением.  Электронно-счетные  машины   в
несколько  минут произвели сложнейший расчет траектории маленькой планетки
и подтвердили,  что встреча произойдет сегодня около двенадцати  часов  по
московскому   времени.  Без  этих  машин  подобный  расчет  потребовал  бы
нескольких месяцев напряженной работы доброго десятка вычислителей.
     С   самого  утра  Белопольский  и   Мельников  находились  на  пульте
управления,   готовясь  к  ответственному  маневру.  Посадку  космического
корабля на астероид еще ни разу никто не производил.
     В  десять часов весь экипаж был на своих местах.  Зайцев,  Топорков и
Князев,  под руководством профессора Баландина, готовились в нужный момент
сбросить на  Арсену электромагнитные якоря.  Пайчадзе,  Орлов  и  Второв в
обсерватории следили за планетой и сообщали на пульт о ее местонахождении.
Остальные собрались в  резервной рубке  и  могли  по  экрану  наблюдать за
"приземлением".
     "СССР-КС3"  находился в  ста  пятидесяти семи  тысячах  километров от
намеченной точки встречи,  когда были включены двигатели для  торможения с
отрицательным ускорением  в  пять  метров.  Через  один  час  сорок  минут
быстрота полета снизится до  десяти километров в  секунду и  будет немного
меньше,  чем скорость Арсены. Когда планета догонит звездолет, он увеличит
скорость и, в свою очередь, догоняя планету, опустится на нее.
     Таков был план спуска на астероид,  составленный еще на Земле. Теперь
предстояло осуществить его на практике.
     Неслышно  для  экипажа  работали  могучие  двигатели  корабля,   гася
медленно и постепенно его космическую скорость. Только стрелки приборов да
еще появившееся ощущение тяжести указывали,  что торможение происходит.  В
помещениях,  где  находились люди,  не  слышно было ни  одного слова.  Все
молчали,  охваченные волнением.  Это был не страх, экипаж верил в знания и
опыт  командира корабля,  а  другое  более  сильное чувство -  благородное
волнение исследователей.  Нога человека еще никогда не  ступала ни на один
из астероидов,  таящих в себе тайну "пятой планеты" и ее гибели. Посещение
людьми Арсены могло приподнять завесу над этой тайной.
     В  молчаливом ожидании медленно текли  минуты.  Звездолет,  неуклонно
замедляя скорость, приближался к цели.
     А  с  другой стороны к  той же невидимой точке с равномерной,  веками
неизменной скоростью,  летела исполинская глыба железа и  камня,  когда-то
давно бывшая частью такой же планеты,  как Земля или Марс.  И,  кто знает,
может быть,  была на  этой планете и  жизнь,  были растения,  животные,  а
возможно,   и   разумные  существа,   уничтоженные  ужасающей  космической
катастрофой, причины которой могли, навсегда остаться неизвестными.
     Перед глазами Белопольского и Мельникова на экране пульта была темная
бездна с бесчисленными точками немигающих звезд.  Где-то между ними,  ярко
освещенная Солнцем,  находилась Арсена,  которую еще  нельзя было  увидеть
невооруженным глазом.  Через  каждые три  минуты из  обсерватории сообщали
расстояние до  планеты.  Все  шло  пока  нормально.  Звездолет и  астероид
сближались "по плану".
     Но  вот Белопольский протянул руку и  указал на  крохотную звездочку,
появившуюся на  экране.  Наблюдая  за  ней  в  течение  нескольких  минут,
Мельников убедился,  что  ее  блеск заметно усиливается.  Это была Арсена.
Постепенно она сдвигалась к краю экрана, и, чтобы следить за ней, пришлось
включить боковой экран. Но вскоре планета исчезла и с него.
     Звездолет  летел  теперь  впереди  Арсены.  Поворотом  газовых  рулей
Белопольский постепенно изменил направление полета,  и "СССР-КС3" "лег" на
орбиту  планеты.  Двигатели  замолкли,  и  корабль  летел  по  инерции  со
скоростью десяти километров в  секунду.  Солнце очутилось прямо  по  носу,
пришлось выключить центральный экран.
     Арсена догоняла корабль и  через три  минуты должна была  оказаться в
непосредственной близости к нему. Наступал решительный момент.
     Мельников длительным звонком предупредил экипаж.
     Как  только  на  экране показался неровный,  ломаный край  астероида,
включили на  малую  мощность один  из  двигателей.  Звездолет полетел чуть
быстрее, заметно приближаясь к поверхности Арсены.
     Подход  к   планете  был   осуществлен  блестяще,   со   свойственной
Белопольскому математической точностью.  Теперь нужно было  так  же  точно
совершить спуск.
     Глядя  на   каменный  хаос,   находившийся  под  ними,   Мельников  и
Белопольский вспомнили первую  случайную встречу с  астероидом восемь  лет
тому  назад.  Арсена промелькнула тогда мимо  окон "СССР-КС2" на  таком же
почти расстоянии.
     Все  ближе  и  ближе,  -  и  вот  уже  весь  экран  заполнила громада
астероида.   Мельников  разглядел  ровную  площадку  на   одной  из  скал,
достаточно большую,  чтобы на  ней  мог поместиться корабль.  Очевидно,  и
Белопольский увидел  ее.  Он  быстро нажимал кнопки управления двигателя и
поворачивал ручки газовых рулей.
     Каждую  секунду  могло   произойти  столкновение  с   многочисленными
вершинами острых пиков...
     До боли сжав зубы, Белопольский впился взглядом в экран.
     Профессор Баландин всматривался через  оптическую систему в  медленно
плывущую внизу панораму скал,  пропастей и  узких бездонных трещин.  Он не
видел ни одного места,  на которое мог бы опуститься корабль длиной в  сто
пятьдесят метров,  а  вместе с  тем  по  движению корабля чувствовал,  что
командир нашел такое место. Высота полета неуклонно уменьшалась.
     В нескольких шагах,  готовые сбросить якоря и дать в них ток, застыли
у своих аппаратов Топорков, Зайцев и Князев.
     Могло  показаться странным,  что  звездолет,  находясь так  близко от
"земли",  не падает на нее.  Но "СССР-КС3" летел с  огромной скоростью,  и
пока ни  одна из его частей не коснулась планеты,  его движение оставалось
независимым  от  нее.   Правда,  действовало  тяготение  между  Арсеной  и
кораблем, но оно было слабо и не мешало маневрированию.
     В ту самую секунду,  когда Баландин заметил, наконец, ровную площадку
среди утесов, раздался резкий, отрывистый звонок сигнала.
     Три кнопки были нажаты одновременно, и сжатый воздух с силой выбросил
из  корабля  три  якоря,  которые,  разматывая  за  собой  толстые  тросы,
помчались вниз.  (Членам экипажа невольно казалось,  что  Арсена находится
"внизу", но ее на равных основаниях можно было считать и "наверху".)
     По  команде  Баландина был  включен ток,  и  мгновенно возникшая сила
электромагнитов плотно прижала якоря к грунту.  Корабль медленно опустился
под действием собственной тяжести.
     Как только "СССР-КС3" неподвижно замер на  площадке,  образованной на
одной из скал капризом природы,  экипаж стал готовиться к  выходу.  Группа
состояла из  шести человек:  Мельникова,  Баландина,  Романова,  Второва с
неизменным киноаппаратом,  Топоркова  с  радиоприборами для  геологической
разведки и Коржевского. Остальные пока оставались на корабле.
     Планета представляла собой хаос скал, и воспользоваться вездеходом не
было никакой возможности. Под черным небом, усеянным звездами, всюду, куда
ни  обращался взгляд,  были острые,  изломанные выступы,  чернели глубокие
ущелья,  зияли  пропасти,  отвесно  вздымались изрезанные трещинами склоны
серо-стальных утесов. Освещенные Солнцем места казались белыми, в тени был
густой мрак.  Никаких полутеней,  как и  следовало ожидать,  в  этом мире,
лишенном и  намека на атмосферу.  Контрасты белого и  черного цвета резали
глаз четкой определенностью границ. Суровой красотой веяло от этой картины
мертвого покоя.
     - По  сравнению с  Арсеной  даже  Луна  может  показаться веселой,  -
заметил Баландин.
     Участники экспедиции одевались с  помощью  товарищей в  "пустолазные"
костюмы.  Они  были  сделаны  из  плотного  гибкого  материала,  покрытого
металлическими пластинками,  и  представляли собой  одно  целое,  исключая
шлема,  который надевался отдельно,  как  у  водолазов.  В  очень  толстые
подошвы  были  вделаны  сильные  электромагниты,   соединенные  проводами,
идущими внутри  костюма,  с  аккумуляторной батареей из  полупроводниковых
элементов,   помещавшейся  вместе   с   баллонами   сжатого   кислорода  и
приемно-передающей  радиостанцией  в   наспинном  ранце.   На   груди  был
расположен маленький щиток управления, а на шлемах небольшой прожектор.
     Под эти костюмы звездоплаватели надели "астронавтокожу". Так называли
упругое трико,  надевавшееся прямо на тело и закрывавшее голову,  оставляя
свободным только лицо.  Трико было сделано из особой,  сильно сжимающейся,
не  проницаемой для воздуха ткани,  которая равномерно давила на  всю кожу
тела, заменяя этим обычное атмосферное давление, необходимое для человека.
В  случае повреждения пустолазного костюма,  "астронавтокожа" предохраняла
тело от разрыва внутренним давлением.
     Единственным незащищенным местом оставалось лицо,  но  тут уж  ничего
нельзя  было  сделан.  Приходилось полагаться на  исключительную прочность
стекол шлема.
     На Земле пустолазный костюм был очень тяжел, но здесь он почти ничего
не весил. Сила тяжести на Арсене была ничтожной.
     Миниатюрный микрофон и такой же динамик, вмонтированные внутрь шлема,
давали возможность "пустолазам" говорить друг  с  другом и  с  кораблем на
очень большом расстоянии.
     Белопольский лично проверил костюм каждого и разрешил выход.  Один за
другим,  все шестеро прошли в выходную камеру. Закрылась внутренняя дверь,
и  насосы  быстро удалили воздух.  Каждый доложил Мельникову,  что  подача
кислорода в шлем идет нормально. Тогда он нажал кнопку.
     В четырех метрах под ними была девственная почва,  на которую никогда
не ступала ничья нога.
     - Борис  Николаевич!   -  обратился  к  Мельникову  Баландин.  -  Вам
принадлежит  право   первым   ступить  на   планету.   Вы   самый   старый
звездоплаватель среди нас.
     Мельников подошел к  краю двери.  Василий Романов ожидал,  что  будет
установлена  лестница,   но,   к  его  удивлению,  заместитель  начальника
экспедиции просто  сделал  шаг  в  пустое пространство.  Его  огромная,  в
костюме,  фигура стала медленно опускаться.  Прошло не  менее четырнадцати
секунд, пока это странное "падение" окончилось.
     Молодой геолог вспомнил лекцию Орлова об Арсене и понял,  в чем дело.
Притяжение планеты было так мало,  что Мельников падал с  ускорением всего
тридцать шесть миллиметров в секунду.
     Вторым  прыгнул  Второв.  Он  торопился заснять на  пленку  выход  из
корабля. Затем на Арсену спустились и все остальные.
     Стоять тут  было  очень  трудно.  При  малейшем движении люди  теряли
чувство равновесия и  качались в пустоте,  словно здесь бушевал сильнейший
вихрь.  Они  поспешили включить ток  в  подошвы.  Железистая почва планеты
хорошо притягивалась электромагнитами,  и люди обрели устойчивость.  Чтобы
сделать шаг,  приходилось даже  напрягать мускулы ног.  Опасность взлететь
высоко вверх при неосторожном движении больше не угрожала.
     Согласно  ранее  разработанному  плану,   разбились  на  две  партии.
Профессор Баландин,  Романов и  Топорков занялись установкой аппаратов для
радиогеоразведки. В их задачу входило определение состава внутренних пород
планеты.   Мельников,   Коржевский  и   Второв   должны  были   произвести
рекогносцировку местности.
     Едва они  отошли от  корабля,  как  прямо перед ними,  в  трех шагах,
беззвучно ударился о  скалу  метеорит.  Вспышка  огня  отметила место  его
падения.  Все трое невольно остановились.  Одна и  та же мысль мелькнула у
всех: "А если бы метеорит попал в кого-нибудь?"
     Радиопрожекторы звездолета были выключены.  При неподвижном положении
корабля они  были  совершенно бесполезны.  Избежать встречи с  метеоритом,
даже зная, что он приближается к Арсене, было невозможно.
     - Пошли дальше! - сказал Мельников.
     На  краю площадки,  круто обрываясь вниз,  чернела глубокая пропасть.
Противоположный край  находился  в  ста  метрах.  Обойти  ее  было  негде.
Пропасть тянулась насколько хватал глаз,  теряясь вдали  в  нагромождениях
скал.
     - Придется идти в другую сторону, - сказал Коржевский.
     - Выключить магниты!  -  приказал Мельников.  -  Прыгать,  как  будто
ширина один метр.  На той стороне сразу включить магниты обратно. Я прыгаю
первым.
     - Одну секунду! - сказал Второв. - Ваш прыжок надо заснять.
     Мельников повернул ручку на щитке,  выключая ток,  и, присев, прыгнул
вперед.  Его  тело  взвилось  над  пропастью  и  перелетело  через  нее  с
непостижимой легкостью.
     Затаив  дыхание,  Коржевский и  Второв видели,  как  на  той  стороне
Мельников ударился о  скалу и  медленно скользнул по  ней на ровное место.
Они ясно слышали его прерывистое дыхание.
     - Сильно ударились? - спросил Второв.
     - Да,  очень сильно,  -  ответил Мельников.  -  Даже в голове звенит.
Прыжок был слишком резким.  Прыгайте совсем слабо.  По-земному -  на  один
шаг.
     - Осторожнее!  -  раздался в их шлемах голос Белопольского.  -  Борис
Николаевич, - прибавил он, - может быть, вам лучше вернуться на звездолет?
     - Нет, - ответил Мельников. - Я не пострадал. Впредь буду осторожнее.
Ну,  что  же  вы?  -  обратился он  к  своим спутникам,  видя,  что они не
двигаются с места.
     - Страшновато! - сказал Коржевский.
     Было   психологически  трудно  решиться  на   подобный  прыжок.   Дно
гигантской пропасти  находилось неведомо  где.  Казалось немыслимым,  что,
сделав легкое усилие, можно перепрыгнуть стометровое расстояние. Сознание,
привыкшее к  земным масштабам,  отказывалось верить тому,  что  только что
видели глаза.
     - Смелее! - услышал Коржевский голос Пайчадзе.
     Биологу стало стыдно.  Товарищи на корабле видят,  что он боится.  Он
отступил на шаг и прыгнул изо всех сил.
     - Что вы делаете? - раздался крик Второва.
     Но  было уже поздно.  Коржевский,  как камень,  выпущенный из  пращи,
летел через бездну.
     На размышление не было времени.  Мельников сделал первое,  что пришло
ему в голову, - подпрыгнул и поймал товарища на лету.
     Коржевский почти ничего не  весил,  но  и  Мельников весил не больше.
Удар получился сильный. Оба отлетели назад и, упав, покатились по "земле".
     - Я  же вам сказал,  -  воскликнул Мельников,  поднимаясь на ноги,  -
прыгайте на  один шаг,  а  вы...  -  Он вспомнил свой собственный прыжок и
закончил уже другим тоном: - Надо слушать, что говорят.
     - Извините,  -  робко сказал Коржевский.  - Я постараюсь не повторять
такого промаха. Вы сильно ударились из-за меня?
     - Прыгайте, Второв! - крикнул Мельников.
     От   пережитого  волнения  он   забыл,   что  кричать  ни   к   чему:
радиоустановки в их шлемах и так работали достаточно хорошо.
     Прыжок инженера оказался гораздо удачнее, чем его товарищей. Он мягко
опустился рядом с Мельниковым.
     - Молодец! - раздался голос Пайчадзе.
     - У меня сердце замерло, когда вы прыгнули, - сказал Второв - Хорошо,
что  Борис Николаевич догадался перехватить вас.  Вы  могли разбить стекла
шлема.
     - Я  тоже подвергся этой опасности,  -  миролюбиво сказал Мельников -
Пошли дальше!
     Но  идти,  собственно,  было некуда.  Со всех сторон вздымались почти
отвесные скалы. Мельников измерил взглядом их высоту.
     - Метров  шестьдесят,  -  сказал он.  -  На  Луне  я  быстро научился
соразмерять силы с расстоянием.  Тут требуется известное воображение. Надо
представить себе, что высота меньше во столько раз, во сколько меньше сила
тяжести. Шестьдесят метров на Арсене - это то же самое, что четверть метра
на Земле. На всякий случай, возьмем чуть больше.
     Он присел и подпрыгнул.
     Эффект  получился совершенно непредвиденный.  Мельников взлетел вдвое
выше,  чем следовало.  На мгновение он повис на стометровой высоте,  потом
медленно стал  падать на  вершину утеса.  Он  видел внизу широкую панораму
скал Арсены,  ограниченную до странности близким горизонтом,  а  прямо под
собой  крохотные фигурки своих спутников.  Казалось,  совсем рядом с  ними
ослепительно блестела под лучами Солнца "крыша" звездолета.
     Скорость падения постепенно возрастала.  Мельников с  тревогой думал,
попадет ли он на вершину утеса.
     На Земле он давно бы разбился. Он падал уже секунд десять, но все еще
находился на  большой  высоте.  В  шлеме  раздавались взволнованные голоса
товарищей, следивших за его полетом.
     - По-моему,  он опустится на самый край вершины,  - услышал Мельников
голос Баландина.
     - Я тоже так думаю,  -  ответил ему Белопольский.  -  Насколько можно
судить  по  экрану,  Борису Николаевичу придется падать метров пятьдесят -
шестьдесят. Это займет около минуты.
     - А он не разобьется? - спросил Второв.
     - Нет.  Скорость в  конце  падения будет  не  больше  двух  метров  в
секунду.
     - А если он промахнется и не попадет на вершину?
     - И тогда нестрашно, - ответил сам Мельников. - Но я уже на месте.
     Действительно, как раз в этот момент он опустился на самый край утеса
и поспешил включить ток в подошвы, чтобы закрепиться.
     Здесь  была  сравнительно большая ровная  площадка.  За  ней  тянулся
пологий склон, а дальше снова виднелась широкая пропасть.
     - Арсена мало пригодна для прогулок,  - сказал Мельников, поделившись
с товарищами своими наблюдениями.
     Коржевский и Второв присоединились к нему. Они учли опыт Мельникова и
"перепрыгнули" всего на несколько метров.
     - Сплошная  фантастика!   -   заметил  Коржевский.   Вторую  пропасть
преодолели уже  легко  и  уверенно.  Мускулы приспособились к  необычайным
условиям.




     Дикий характер местности не изменялся.  Как и  в  начале пути,  всюду
были только утесы,  пропасти и трещины.  Идти можно было в редких случаях.
Все время приходилось прыгать -  вперед,  вверх или вниз. Через час такого
пути они  настолько привыкли,  что перелетали через препятствия без всякой
подготовки все трое одновременно.
     Иногда, дойдя до относительно ровного места, кто-нибудь прыгал вверх,
употребляя  всю  силу  ног.   Поднявшись  на  чудовищную  высоту,   откуда
открывался широкий кругозор,  разведчик сообщал товарищам,  что он  видит.
Обратное падение происходило так медленно,  что он успевал зарисовать план
местности.  Это помогало выбирать дорогу. Конечно, во время таких подъемов
вид Арсены "с  птичьего полета" снимали:  Второв -  киноаппаратом,  а  его
товарищи - фотоаппаратами.
     "СССР-КС3"  давно скрылся из  виду.  Звездоплаватели были  одни среди
хаотической путаницы скал. Как и следовало ожидать, нигде не попадалось ни
малейших следов растительности. Всюду голый камень, преимущественно серого
цвета.
     Иногда заходили под  нависшую скалу,  и  тогда  можно было  наблюдать
интересную картину.  Человек,  как  только его  закрывала тень,  мгновенно
пропадал из  глаз,  словно растворившись во мраке.  Причиной этого явления
было  отсутствие  атмосферы,  которая  на  Земле  рассеивает лучи  Солнца,
препятствуя полному мраку даже в самой густой тени. Вспыхивал прожектор на
шлеме,  и казалось, что в черной пустоте плавает неведомо откуда взявшийся
белый шар.
     На открытых местах было почти жарко,  но, когда заходили в тень, тело
мгновенно  охватывал  жестокий   мороз;   приходилось  поспешно   включать
электрическое отопление.
     Часто попадались глубокие пещеры.  Одна из  них  тянулась так  далеко
внутрь горы, что разведчики повернули обратно, не дойдя до ее конца.
     Они  не  пропускали ни  одной  трещины без  того,  чтобы тщательно не
осмотреть ее.  Трещины были  узки,  редко достигали двух метров ширины,  и
очень глубоки. Один из звездоплавателей обвязывался бечевкой, которая была
так тонка,  что на Земле не выдержала бы тяжести даже грудного ребенка,  и
товарищи опускали его  вниз.  Во  время  одного  из  таких  спусков Второв
обнаружил  какой-то  красноватый  камень.  Отколов  порядочный  кусок,  он
поднялся наверх.
     Коржевский внимательно осмотрел находку.
     - Это никелистое железо,  -  сказал он.  - Его цвет показывает, что в
нем много кислорода.  Вы  сделали чрезвычайно ценную находку.  Она прольет
свет на происхождение Арсены.
     Добычу уложили в мешок.  В нем было уже много образцов, и на Земле он
весил  бы,  вероятно,  четверть тонны.  Но  звездоплаватели уже  забыли  о
существовании в природе тяжести.
     Увлеченные своими исследованиями,  они  не  заметили,  как Солнце все
ниже опускалось к горам. Внезапно хлынувшая тьма застала их врасплох.
     - Этого надо  было ожидать,  -  сказал Мельников.  -  Арсена довольно
быстро вращается вокруг оси. Но ночь долго не продлится.
     Местность, малопригодная для передвижения днем, ночью была совершенно
непроходима.
     - Надо вызвать радиостанцию корабля, - посоветовал Коржевский.
     - Я вас слушаю, - ответил голос Пайчадзе.
     - Темнота поймала нас  в  ловушку -  Мельников улыбнулся,  представив
себе, с каким выражением лица слушает его всегда склонный к насмешке Арсен
Георгиевич. - Долго продлится эта ночь?
     - Старожилы говорят,  что  часа  два.  Мы  почти  на  полюсе.  Арсена
вращается "лежа". День - шесть часов, ночь - два. Вам не холодно?
     - Нет. Отопление костюма хорошо работает. Даже жарко.
     - Ну так спите спокойно. Хищных зверей здесь нет.
     - Закусим! - предложил Второв.
     Трое  товарищей  нажали  кнопки  на  своих  щитках.   Тотчас  же  они
почувствовали,  как ко рту подвинулась гибкая трубка,  идущая от термоса с
горячим шоколадом. Утолив голод, они приготовились терпеливо ждать утра.
     К микрофону подошел Белопольский,  и Мельников подробно рассказал ему
обо всем,  что видели разведчики. Когда он упомянул про найденное Второвым
железо, Константин Евгеньевич, волнуясь, воскликнул:
     - Кислород!  Если это  так,  то  отпадают последние сомнения.  Железо
окислилось на воздухе.  Воздуха не может быть на астероиде таких маленьких
размеров. Арсена - обломок планеты.
     - Я тоже так думаю.
     Ночь показалась им длинной.  Никто не садился на "землю", так как, не
имея почти никакого веса, они отлично чувствовали себя на ногах.
     Трое людей молча стояли на вершине скалы.  При свете звезд они смутно
различали неясные тени друг друга. Глубокая тишина окружала их.
     Мельников почувствовал,  что  стоявший рядом Коржевский тронул его за
плечо.   В   призрачном  мраке  он   различил  протянутую  руку   биолога.
Обернувшись,   увидел  на  черном  бархате  неба,  усеянном  бесчисленными
звездами, яркую голубую точку. Рядом виднелась другая - желтая.
     Земля!
     За  десятки миллионов километров родная планета посылала им,  одиноко
стоявшим на голой скале, среди пустоты и мрака, молчаливый привет.
     И  вдруг под металлическим шлемом в  ушах Мельникова зазвучали стихи.
Это было так неожиданно, что в первую секунду он не поверил своему слуху.
     Никогда не забуду (он был, или не был,
     Этот вечер): пожаром зари
     Сожжено и раздвинуто бледное небо,
     И на желтой заре - фонари.
     Декламировал Второв.  Вероятно,  он  совсем не думал,  что его кто-то
может слышать, и говорил для себя. Это было похоже на бред.
     Я сидел у окна в переполненном зале.
     Где-то пели смычки о любви...
     Трудно было придумать,  что-нибудь другое, что так не соответствовало
бы окружавшей их обстановке. Стихи Блока звучали дико и нелепо:
     Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
     Ты прошла, словно сон мой легка...
     И вздохнули духи, задремали ресницы,
     Зашептались тревожно шелка.
     Коржевский вдруг  нервно  засмеялся  и  тотчас  же  смолк.  Его  смех
прозвучал еще  более  странно,  чем  стихи Второва.  Мельников,  не  видя,
почувствовал, как молодой инженер вздрогнул.
     Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала,
     И, бросая, кричала: - Лови!..
     - Доканчивайте, - тихо сказал Мельников.
     А  вокруг  расстилалась  безграничная  пустота.  Голубой  точкой,  не
имевшей даже диаметра,  сверкала бесконечно далекая Земля.  Жизнь, чуждая,
непонятная, промелькнула, как сказочное видение.
     "Как он еще молод!" - подумал Мельников.
     - Вы  ничего  другого  не  смогли  придумать?   -   послышался  голос
Топоркова. - Если вам нужно искусство, я могу включить для вас магнитофон.
     И  неожиданно,  среди ночного безмолвия астероида,  зазвучали нежные,
пленительные звуки увертюры из "Лебединого озера".
     - Откуда  это  у  вас?  -  спросил  Мельников после  нескольких минут
ошеломленного молчания. - Нашли время и место для концерта!
     - Разве плохо? - сказал Пайчадзе.
     Было  слышно,   как  на  радиостанции  звездолета  несколько  человек
рассмеялось.  Очевидно, там собрались все участники экспедиции. Тревога за
друзей,   находившихся  неизвестно  где,   заставила  их   всех  прийти  к
радиоаппарату - единственному связующему звену.
     Мельников,  Коржевский и Второв почувствовали теплую признательность.
Товарищи здесь,  с  ними.  В полной темноте,  на голой скале Арсены они не
одиноки.
     Музыка Чайковского смолкла.
     - Дать еще что-нибудь? - спросил Топорков.
     - Хватит! - ответил Мельников. - Утро уже близко. Спасибо!
     Прошло не  больше пятнадцати минут,  и  слева от  них,  на  невидимом
горизонте,  неожиданно вспыхнула ярко-белая  ломаная линия.  Точно  кто-то
огромный   исполинским  пером   вычертил  на   чудовищной  величины  ленте
неизвестно что означающую кривую.
     Поднималось  Солнце.  Еще  невидимое,  оно  освещало  вершины  гор  и
неровную цепь утесов.
     Потом как-то сразу, Солнце поднялось, и очередной день Арсены вступил
в  свои  права.  Причудливый и  мрачный пейзаж показался им  веселым после
зловещего мрака ночи.
     Коржевский посмотрел на Второва.
     - Что это вам вздумалось, Геннадий Андреевич? - спросил он, но в тоне
вопроса не чувствовалось насмешки. Голос биолога звучал ласково.
     Сквозь "стекло" шлема было видно, как Второв сильно покраснел.
     - Право,  не знаю,  -  ответил он с явным смущение.  - Это получилось
как-то помимо меня, нечаянно. Глупо, конечно, - прибавил он.
     - Нет, почему глупо? Немного странно, это правда, но не глупо.
     Коржевский провел рукой по плечу Второва. Лицо биолога, очень похожее
на  лицо  Чернышевского -  только  без  очков,  -  было  непривычно мягко.
Мельников с удивлением посмотрел на него.
     Подобно Белопольскому,  Коржевский редко  улыбался и  всегда выглядел
суровым и  каким-то  "неприступным".  Он почти не вступал в  разговоры,  а
когда к нему обращались,  отвечал коротко и сухо.  Даже в кают-компании во
время обеда или ужина он казался погруженным в свои мысли. Беседы о Земле,
возникавшие постоянно между  членами экипажа,  как  будто  совсем  его  не
затрагивали,  и  он ничем не высказывал интереса к ним.  Многие,  да и сам
Мельников думали,  что польский ученый нисколько не  скучает по Земле,  не
думает о ней.  И вот сегодняшняя ночь показала, что они ошибались. Если бы
биолог  не  скучал по  3емле,  на  него  не  произвели бы  впечатления так
неожиданно прозвучавшие стихи.
     "Чтобы узнать человека,  нужно время, - подумал Мельников. - Когда-то
я был совсем другого мнения о Белопольском, чем теперь".
     Он почувствовал,  что и  Коржевский и  Второв стали ему как-то ближе,
понятнее после этого, в сущности незначительного, эпизода.
     Как   только  лучи  Солнца  коснулись  разведчиков,   они   выключили
искусственное тепло, в котором не было больше нужды, и пошли дальше.
     Опять начались бесконечные прыжки,  спуски в  трещины и  внимательный
осмотр всего, что попадалось по пути.
     Часа через полтора подошли к краю отвесного обрыва. Внизу, на глубине
около  пятисот метров,  расстилалась круглая долина,  более обширная,  чем
встречавшееся до  сих  пор.  С  этой страшной высоты она казалась ровной и
гладкой.
     - Тут, пожалуй, уже не прыгнешь, - сказал Второв.
     - Почему?  -  возразил Мельников. - Прыгнуть вполне возможно. Это все
равно что два метра на  Земле.  Скорость в  конце прыжка не превысит шести
метров в секунду. Но дело в том, как вернуться обратно. Обратите внимание:
котловина окружена со  всех сторон отвесными стенами.  Не  правда ли,  она
похожа на гигантский искусственный колодец.
     - Правда,  похожа,  -  согласился  Коржевский.  -  Любопытный  каприз
природы.  Но если можно спрыгнуть с высоты двух метров, как вы сказали, то
совершить такой же прыжок вверх никто из нас не сможет.
     - Неужели нам придется уйти,  не обследовав эту странную котловину? -
Второв  наклонился  и  пристально вгляделся  в  дно  пропасти.  Отсутствие
воздуха создавало идеальные условия видимости.  -  Вот  там,  мне кажется,
какие-то непонятные выступы. Странная форма.
     Мельников вгляделся.  Обладая острым зрением,  он увидел что-то очень
напоминающее развалины.
     - Как жаль,  что мы не можем пользоваться биноклями,  -  сказал он. -
Там, действительно, что-то новое.
     - Бечевки не хватит, - сказал Коржевский.
     Уходя в  разведку,  они взяли с  собой четыре мотка крепкого шпагата,
метров по восемьдесят каждый.
     - Дайте-ка мне руку, - попросил Второв.
     Он  совсем свесился над  краем бездны.  Мельников легко удерживал его
почти невесомое тело.
     Глубоко внизу  Второв увидел то,  что  искал.  Стена была  не  совсем
гладкой, он разглядел неширокий каменный карниз.
     - Как раз то,  что надо,  -  сказал он, поднимаясь. - На Земле я шутя
брал  с  разбега  полтора метра.  Правда,  в  этом  костюме я  значительно
тяжелее,  но  думаю,  что на метр подпрыгнул бы.  Значит,  здесь на двести
пятьдесят метров с лишним. Этого достаточно.
     - Очень рискованно, - сказал Мельников.
     - Почему,  Борис  Николаевич?  Допустим,  что  я  не  смогу выбраться
обратно.  Тогда вы  оба вернетесь на корабль и  принесете длинную веревку.
Если не задерживаться в пути, на это потребуется не больше двух часов.
     - Что вы хотите делать? - услышали они вопрос Белопольского.
     Мельников рассказал, особо подчеркнув странную форму камней, делающую
их похожими на развалины.
     - Какая вы говорите глубина?
     - Не более пятисот метров.
     - Хорошо! - решил Белопольский. - Попробуйте!
     Мешок с камнями привязали к концу первого мотка. Если шпагат выдержит
его тяжесть,  то и человека выдержит и подавно,  даже такого,  как Второв.
Вместе с пустолазным костюмом он весил не больше семисот граммов.
     Мешок пошел вниз. Когда первый моток кончился, к нему привязали конец
второго. На половине четвертого мотка мешок лег на карниз.
     - Примерно триста метров,  -  сказал Мельников.  -  Во всяком случае,
если веревка и разорвется, вы не рискуете разбиться.
     - Все будет хорошо, Борис Николаевич.
     Мешок  подняли  и  вместо  него  привязали  Второва.  Киноаппарат  он
оставил, взяв фотокамеру.
     Хотя Мельников и знал, что на Арсене не очень опасно падение с высоты
полкилометра,  он  с  тревогой наблюдал,  как Коржевский осторожно опускал
Второва вниз.  Падение не  угрожало переломом костей,  но  могли разбиться
стекла шлема,  и тогда - мгновенная смерть. Правда, это было не стекло, но
все же... Кроме того, пропасть была так глубока, что никакие рассуждения о
разнице между Арсеной и Землей не могли избавить от легкого головокружения
при взгляде на подножие скалы, исчезавшее где-то далеко-далеко внизу.
     Металлическая голова Второва становилась все меньше и меньше...
     Почувствовав под собой выступ карниза,  инженер включил ток и, твердо
став  на  ноги,  отвязал веревку.  Посмотрев наверх,  он  не  увидел своих
товарищей.  Трехсотметровая стена  уходила,  казалось,  к  самым  звездам.
Солнце сияло прямо над головой, окруженное огненным кольцом протуберанцев.
Сквозь костюм чувствовались его горячие лучи.
     Второву показалось,  что кругом какая-то особенная тишина,  не такая,
как   наверху.   Им   внезапно  овладело  томящее   чувство   одиночества.
Прислонившись к стене,  он несколько мгновений стоял неподвижно,  стараясь
совладать со  своими нервами.  Мрачный,  черно-белый  пейзаж показался ему
враждебным.
     "Почему они молчат?" - подумал он о Мельникове и Коржевском.
     И  вдруг услышал далекие голоса.  Он  ясно  различил голос профессора
Баландина и  ответивший ему  голос Белопольского.  Потом он  услышал,  как
Пайчадзе  окликнул  Мельникова  и  спросил  его,   как  идет  дело.  Борис
Николаевич ответил: "Опускаем Второва вниз".
     Так вот почему они не  подают голоса,  думают,  что он  еще не достиг
карниза.
     Второв  посмотрел на  веревку.  Она  все  еще  опускалась и  ложилась
кольцами у его ног. Коржевский не замечал, что груз стал меньше.
     - Что-то невероятное!  -  сказал Второв,  и  эти громко произнесенные
слова сразу стряхнули с него непонятное оцепенение.
     - Что  вы  сказали,   Геннадий  Андреевич?  -  спросил,  очевидно  не
расслышав, Мельников.
     - Я  говорю,  что  вы  опускаете пустую  веревку.  Неужели  Станислав
Казимирович не замечает, что я уже на карнизе?
     - Далеко до дна?
     - Метров сто восемьдесят. Прыгаю!
     Ощущение  одиночества  бесследно  исчезло.   Природа  Арсены  уже  не
казалась враждебной. Голоса товарищей вернули спокойствие и решимость.
     Карниз был не  так узок,  как казалось сверху.  От  стены до его края
было  метра  два.  Второв подошел к  обрыву и,  не  задумываясь,  шагнул в
пустоту.
     Падение продолжалось более полутора минут.  Мимо него,  все  быстрее,
плыла вверх уже не гладкая,  а изрезанная трещинами стена пропасти. Иногда
приходилось отталкиваться ногой от выступов, преграждавших дорогу.
     Он хорошо видел дно.  Оно было до странности гладким,  словно залитым
асфальтом.  Это было похоже на  огромную городскую площадь.  Только вместо
домов  кругом  поднимались  отвесные  стены.  Посредине  возвышалась груда
камней,  которая  отсюда  еще  больше  походила  на  развалины гигантского
здания.
     Коснувшись дна,  Второв включил магниты и  легко удержался на  ногах.
Сообщив товарищам о  благополучном приземлении,  он  пошел  к  центру,  до
которого было метров шестьсот.
     С  момента выхода из  корабля прошло около семи часов,  но  Второв не
чувствовал усталости.  За  это время он  почти ничего не ел,  но голода не
ощущал.  Расход энергии на  Арсене был  ничтожно мал.  Воздуха должно было
хватить еще на четыре часа.  Правда, нужно выбраться отсюда и вернуться на
звездолет,  но  все же  не к  чему было особенно торопиться.  Второв решил
тщательно осмотреть странную котловину.
     Электромагнитные подошвы  как  бы  прилипавшие к  почве,  делали  шаг
обычным земным шагом. Второву понадобилось несколько минут быстрой ходьбы,
чтобы   добраться  до   загадочных  развалин.   Часто  попадались  длинные
извилистые трещины.  Он  легко перепрыгивал через них,  даже  не  выключая
тока.  Поверхность дна была поразительно ровной.  Если это был не асфальт,
то что-то чрезвычайно на него похожее.
     Котловина так резко отличалась от  всего,  что они видели на  Арсене,
что  Второв все больше и  больше изумлялся.  Ему невольно начало казаться,
что это не "игра природы",  а  искусственная площадь с развалинами здания,
опустившаяся при гибели планеты.
     Он все больше и больше ускорял шаг.
     Качавшиеся  издали  небольшими,   развалины  быстро  увеличивались  в
размерах. Это было нагромождение огромных камней.
     Второву  внезапно бросились в  глаза  ровные  границы и  прямые  углы
занятой камнями площади.  Ему показалось,  что это квадрат, каждая сторона
которого имела не меньше ста метров длины.
     Он  остановился,  охваченный сильнейшим волнением.  Неужели перед ним
действительно развалины сооружения неведомых обитателей погибшей  планеты,
обломком которой является Арсена?
     В   расположении  каменных  выступов  он   уже  ясно  видел  какой-то
определенный,  но  пока  не  уловимый порядок.  Ближайший к  нему  камень,
составлявший угол квадрата,  был значительно выше остальных.  Это не могло
быть делом случая.
     - Наконец-то! - прошептал он.
     Но, как ни тихо было произнесено это слово, его услышали.
     - Повторите! - сказал Мельников. - Я вас не слышу! Что случилось?
     Второв перевел дыхание и ответил как мог спокойнее:
     - Ничего. Со мной ничего не случилось. Но вот передо мной...
     - Что перед вами?
     Второв не ответил. С непреодолимой силой его внимание сосредоточилось
на  камне,   бывшем  прямо  перед  ним.   Чтобы  лучше  охватить  взглядом
пятиметровую глыбу, он отошел немного назад.
     Сомнений   нет!   Перед   ним   выточенный  из   гранита   гигантский
пирамидальный куб.  Четыре  сходящихся  треугольника  боковой  грани  ясно
видны.  Время сильно изменило первоначальную форму,  когда-то  острые края
осыпались,  искрошились,  многих кусков не  хватает,  но  все  же  никаких
сомнений быть не может.  Эта геометрически правильная фигура не могла быть
создана природой, это дело рук разумных существ!
     Второв подробно рассказал обо всем,  что видел.  Он  был уверен,  что
весь экипаж звездолета слушает его,  но  не  раздалось ни  одного возгласа
удивления. Очевидно, сенсационная новость взволновала всех так же, как его
самого.
     Когда он кончил говорить, наступило продолжительное молчание.
     - Возвращайтесь  на  корабль,  -  сказал,  наконец,  Белопольский.  -
Запоминайте дорогу. К этому месту пойдем большой партией.
     - Выходите наверх! - прибавил Мельников.
     Но,   прежде  чем   выполнить  распоряжение,   Второв  несколько  раз
сфотографировал куб.  Он знал, что его нетерпеливо ждут наверху, но не мог
удержаться,  чтобы не пройти к  видневшемуся в сорока -  пятидесяти метрах
другому огромному камню, имевшему метров шесть в поперечнике.
     Подойдя к нему, он вскрикнул от удивления.
     Перед  ним,  прекрасно сохранившийся,  стоял гранитный икоситетраэдр.
Каменный "бриллиант",  на котором видны следы тщательной обработки. Второв
без  труда  узнал  изящное  сочетание граней,  которое так  часто  придают
драгоценным камням земные ювелиры.
     Титаническая работа! Труд исполинов!
     Какой же  крепостью должны были обладать эти  гранитные фигуры,  если
даже космическая катастрофа, разрушившая огромную планету, не в силах была
уничтожить их?
     А  вот  там,  вдали,  стоит  пирамидальный октаэдр!..  Еще  дальше  -
ромбический додекаэдр!
     Второв  с  трудом  заставил себя  отвернуться от  волшебного зрелища.
Товарищи ждут его. Труд неизвестных строителей должны осмотреть ученые.
     Идя  обратно к  подножию стены,  он  все время оглядывался назад.  Но
стоило  отойти  на  триста -  четыреста шагов  -  и  каменные "бриллианты"
исчезли,  слились с остальной массой камней,  превратились опять во что-то
похожее на развалины, и только, будто и не было их никогда...
     Подойдя  к  стене,  Второв  измерил глазами расстояние до  карниза и,
выключив электромагниты, разбежался и прыгнул.
     Опыт  последних часов  сказался:  Второв  рассчитал точно.  Его  ноги
спустились на  самый край карниза,  и,  ухватившись за веревку,  он сильно
наклонился вперед и мягко упал.
     Очевидно,  Коржевский,  не  выпускавший шпагата из рук,  почувствовал
рывок.
     - Поднимать? - спросил он.
     - Поднимайте, - ответил Второв.
     Он  не  стал  обвязываться...  Сила  руки была совершенно достаточна,
чтобы не  сорваться во  время подъема.  Через несколько минут он  был  уже
рядом с товарищами.
     - Поразительное, невероятное открытие! - сказал он.
     - На корабль, - коротко распорядился Мельников.
     Обратный путь  занял всего один  час.  Они  хорошо запомнили дорогу и
уверенно  перебирались  со   скалы  на  скалу.   Топорков  поставил  перед
микрофоном передатчика метроном,  и  его звук,  становившийся все громче и
отчетливее, указывал, что направление взято правильно.
     На  звездолете их  с  нетерпением ждали.  Все работы были прекращены.
Неожиданное и столь важное сообщение Второва взволновало ученых,  и они не
могли больше ни о чем думать.
     Следы разумной деятельности,  которые тщетно разыскивались на  Луне и
Марсе,  найдены на  крохотном астероиде.  Было  от  чего прийти в  нервное
возбуждение!
     Приближавшаяся ночь заставила задержаться на  корабле.  Решили идти к
таинственной котловине через пять часов.  Это  время было использовано для
отдыха.  Экипаж давно не смыкал глаз, и утомление давало себя чувствовать.
Выслушав подробный рассказ Второва, все разошлись по каютам.
     Мельников взял  на  себя  дежурство.  К  развалинам должен  был  идти
Белопольский,  а  ему предстояло остаться на  звездолете.  Ни на минуту не
оставлять корабль без командира - было законом в космических рейсах.
     Через два часа Солнце скрылось за высокой скалой,  и  сразу наступила
полная темнота.  Арсена исчезла из глаз,  и казалось,  что звездолет снова
летит  в  пространстве.  Только  отсутствие  звезд  внизу,  под  кораблем,
доказывало, что он стоит на поверхности астероида.
     Арсена   представляла  собой   обломок   очень   неправильной  формы.
Продолжительность дня и  ночи в разных ее местах была различна.  Там,  где
опустился "СССР-КС3",  день  продолжался шесть часов,  а  ночь только два.
Астероид летел по орбите полюсом вперед,  вращаясь, по выражению Пайчадзе,
"лежа".  Когда он,  огибая Солнце,  окажется по  другую от  него  сторону,
место,  где стоял сейчас звездолет, погрузится в долгую, непрерывную ночь.
Но это могло случиться только через три месяца, а экспедиция не собиралась
задерживаться на Арсене так долго.
     Как только снова появилось Солнце,  звездолет ожил. Восемь человек из
его  экипажа собирались идти под  водительством Второва и  Коржевского для
осмотра найденных развалин.  На звездолете,  кроме Мельникова,  оставались
Топорков и занятые у двигателей Зайцев и Князев.  Участники похода брали с
собой длинные веревки,  кирки,  заступы, двойной запас кислорода, взрывные
патроны и радиоаппаратуру для новой разведки недр.
     После  плотного завтрака экспедиция вышла  из  корабля  и,  преодолев
первую  пропасть,   исчезла  среди  скал.   Четверо  оставшихся  проводили
товарищей взглядом и,  пожелав  им  по  радио  счастливого пути,  занялись
своими  делами.  Мельников ушел  на  пульт,  Топорков остался  дежурить на
радиостанции, а оба механика снова отправились на корму корабля продолжать
работу, прерванную сообщением Второва.




     Около  часу  Мельников спокойно занимался записями в  своем дневнике.
После  полета  на  Марс  он  сохранил  привычку ежедневно заносить на  его
страницы свои мысли и наблюдения.  За двенадцать суток полета, от Земли до
Арсены,  пришлось изменить этому правилу -  не хватало времени.  Теперь он
решил наверстать упущенное,  хотя чувствовал усталость и охотнее всего лег
бы спать.  Но он хорошо знал,  что не заснет, пока товарищи не вернутся на
корабль.
     Дневник  перенес  его  на  Землю.  Последние страницы были  испещрены
именем Ольги,  и  образ жены с мучительной ясностью возник перед ним.  Еще
долгие три месяца они не увидятся...
     Усилием воли,  подавив возникшее чувство тоски, Мельников принялся за
описание своего похода по астероиду.  Но едва он дошел до спуска Второва в
круглую котловину, как звонок вызова прервал работу. Вызывал Топорков.
     - Посмотрите, что творится снаружи, - сказал он.
     Мельников поспешно повернулся к экрану.
     Сначала он не заметил никаких перемен. Панорама Арсены была такой же,
как всегда.  Но  потом он  обратил внимание на  странные огоньки,  которые
вспыхивали на площадках, где стоял звездолет, на утесах, на склонах гор, -
всюду.  Точно  невидимые каменщики ударяли  невидимыми молотками,  высекая
искры из каменных пород.
     Секунду  Мельников недоуменно смотрел на  эту  картину.  В  следующее
мгновение  его   мозг  пронзила  жуткая  догадка:   "Метеориты!..   Арсена
встретилась  с   метеоритным  потоком!..   Товарищи  на   открытом  месте,
незащищенные... Успеют ли найти прикрытие?.."
     Совсем рядом с  кораблем со  страшной силой ударился о  скалу крупный
камень.  Блеснуло яркое пламя. В ту же секунду Мельников ясно услышал, как
о борт звездолета ударились еще два, один за другим.
     Не  теряя самообладания,  он  нажал кнопки и  закрыл щитами все  окна
обсерватории.  По контрольным приборам он видел, что ни одно из них еще не
пострадало. Корпус корабля также остался цел.
     Включив боковой экран,  он соединил его с радиорубкой,  чтобы узнать,
нет ли известий от Белопольского.
     Но Топоркова в рубке не было.
     Открылась дверь,  и на пороге появился инженер.  При одном взгляде на
его лицо,  на котором застыла гримаса боли, Мельников понял, что произошла
катастрофа. Сердце замерло.
     - Кто? - едва смог он выговорить.
     - Леонид Николаевич, - ответил Топорков, и его губы дрогнули.
     Мельников закрыл глаза  рукой.  Как  живой  встал перед ним  погибший
товарищ.
     "Я лечу только потому, что предстоит посещение астероида", - вспомнил
он  слова,  как-то  сказанные Орловым.  Он  говорил их  со  своей приятной
улыбкой,  словно освещавшей его красивое лицо,  не подозревая, что говорит
пророчески.
     - А остальные?
     - Успели укрыться в  пещере.  Леонид Николаевич погиб у самого входа:
метеорит ударил прямо в лицо.
     Какие  тяжелые минуты  пережили участники похода,  на  глазах которых
погиб их спутник!..
     "Прямо в лицо!" - подумал Мельников.
     На мгновение он ясно увидел глаза Орлова -  два чистейших аквамарина,
вставленные в оправу длинных черных ресниц, и вздрогнул всем телом.
     - Где Зайцев и Князев?
     - Я сказал им, чтобы они не выходили наружу.
     Мельников провел рукой по лбу.
     - Было бы легче погибнуть самому,  чем переживать это, - сказал он. -
Идите на  радиостанцию,  Игорь Дмитриевич.  Я  сейчас приду.  Этот "дождь"
скоро кончится.
     Топорков вышел.
     В  Солнечной  системе  бесчисленное множество метеоритных тел.  Очень
часто  они  летят  густыми роями,  так  называемыми "потоками".  Наряду  с
кометами,  метеориты "засоряют" межпланетное пространство.  В полете,  при
огромной скорости,  у  звездолета мало  шансов встретиться с  ними.  Иначе
обстоит  дело  с  астероидами.  В  сравнении с  межпланетными кораблями их
размеры чудовищно огромны.  У них нет атмосферы,  которая защищает большие
планеты от  небесной бомбардировки.  Метеоритный поток,  встретив на своем
пути астероид, обрушивает на него каменный ливень, каждая "капля" которого
имеет космическую скорость,  во  много раз большую,  чем скорость пули или
снаряда.  Энергия  стремительного полета  при  столкновении превращается в
тепловую.  Происходит взрыв.  Поверхности малых  планет покрыты мельчайшей
пылью  от  разбившихся  метеоритов.  Никакой  защитный  костюм  не  спасет
человека  в  безвоздушном пространстве,  если  подобный "разрывной снаряд"
попадет в него. Это верная смерть.
     Прямое попадание в такую маленькую цель, как человек, может произойти
исключительно редко,  но  все же "метеоритная опасность" является одной из
самых реальных для  звездоплавателей.  Звездолеты были  достаточно надежно
защищены  от  нее  радиопрожекторами  -  сверхчувствительными  локаторными
установками,  соединенными с  автопилотами,  но,  как  уже  говорилось,  в
условиях   стоянки   на   астероиде  эти   "глаза"   корабля   становились
бесполезными.  Дальность их  действия достигала пяти тысяч километров,  но
даже  это,  казалось  бы  огромное,  расстояние  было  ничтожно  мало  для
метеорита,  летящего с космической скоростью. Раньше чем экипаж звездолета
сумел бы  принять меры для защиты,  замеченный метеорит уже прошел бы  это
расстояние.  Исследователи космического пространства смело идут  навстречу
риску.
     Все это хорошо знал Мельников,  но  боль утраты не становилась меньше
от рассуждений. Ему было мучительно жаль Орлова. И кроме того, он понимал,
какое потрясающее впечатление произведет на Земле известие о гибели одного
из  участников  экспедиции.   Скрыть  трагический  случай  до  возвращения
звездолета было невозможно.
     Метеоритный поток проходил через орбиту Арсены полтора часа. Потом он
как-то  сразу прекратился.  За  все  это  время только пять раз  о  корпус
корабля ударились небольшие камни, не пробившие, однако, его оболочки.
     Когда стало ясно, что Арсена разошлась в пространстве с метеоритами и
опасность миновала, Мельников прошел в радиорубку.
     Зайцев и Князев уже ждали его там.  Глаза механика были заплаканы,  и
он  всеми  силами  старался скрыть это.  Самый  молодой член  экипажа,  он
стыдился слез.
     - Андреев и Второв несут его сюда, - сообщил Топорков.
     - А остальные?
     - Пошли дальше...
     Топорков   сказал   это   тоном   недоумения,   но   Мельников  понял
Белопольского.  Скорбь  по  погибшему не  должна  мешать  результатам всей
экспедиции,  звездолет не  мог задержаться на  Арсене,  работа должна быть
закончена,  несмотря ни на что.  Разве не точно так же поступил Константин
Евгеньевич в страшные минуты отлета "СССР-КС2" с Марса?..
     - Как они переносят тело через пропасти? - спросил Зайцев.
     - Для Второва не составит труда перепрыгнуть вместе с ним.
     - Неужели мы оставим его здесь? - прошептал Князев.
     Мельников нахмурился и ничего не ответил. Эта мысль и ему приходила в
голову. Другого выхода как будто не было.
     Из  громкоговорителя слышались редкие голоса.  Чувствовалось,  что  в
группе Белопольского люди обменивались только самыми необходимыми словами.
     На  экране  был  виден  скалистый  хребет  по  ту  сторону  пропасти.
Мельников и  его  товарищи не  спускали с  него глаз.  На  нем должны были
появиться двое живых членов экипажа, несущие третьего - мертвого.
     Всего три  часа тому назад они  провожали Леонида Орлова,  как всегда
полного энергии,  жизнерадостного,  с  серьезным взглядом красивых глаз на
худощавом лице. Могли ли они думать, что через час этот полный сил человек
превратится в труп... Может быть, никогда раньше они не сознавали так ясно
грозной силы природы, в тайны которой хотели проникнуть.
     - Вот они, - сказал Зайцев.
     Две  крохотные фигурки показались на  гребне утеса.  Можно было легко
отличить высокую фигуру Второва от  более  низкого Андреева.  Тело  Орлова
было на  руках инженера.  Он первый со своей ношей спрыгнул вниз.  Андреев
последовал за ним. В том же порядке они преодолели и пропасть.
     Мельников, Зайцев и Князев пошли к выходной камере. Топорков остался,
- он не имел права покинуть радиостанцию.
     Через несколько минут они  услышали,  как  закрылась наружная дверь и
раздалось  характерное  шипение  насоса,   наполнявшего  воздухом  камеру.
Вспыхнула зеленая лампочка, и внутренняя дверь открылась.
     Стараясь не  смотреть на  обезображенное лицо  Орлова,  видное сквозь
разбитое стекло шлема, Зайцев и Князев помогли пришедшим снять костюмы.
     - Отнесем его в красный уголок, - предложил Мельников.
     - Дверь  уголка  очень  высоко,  -  сказал Андреев.  -  Будет  трудно
опустить его вниз.
     - Тогда в обсерваторию.
     Мельников вынул  платок и  закрыл им  шлем  Орлова.  С  убитого сняли
наспинный ранец  и  кислородные баллоны.  Потом,  не  снимая костюма,  его
отнесли в помещение обсерватории и положили на тот самый стол,  за которым
несколько часов тому назад сам Орлов собирался во  время стоянки на Арсене
привести в порядок собранные в пути материалы.
     - Принесите знамя, - сказал Мельников. - Оно в каюте Белопольского.
     Второв вышел и вскоре вернулся с алым полотнищем.
     - Я встану первым в почетный караул,  -  объявил Мельников. - Смените
меня через тридцать минут.
     Товарищи поняли, что он хочет остаться один с погибшим, и вышли.
     Наступила третья ночь,  затем  Солнце взошло опять.  Огромный корабль
словно вымер. Люди сменяли друг друга в почетном карауле и расходились, не
обмолвившись ни  единым словом.  На  радиостанции редко-редко  раздавались
отрывистые фразы, доносившиеся сюда из круглой котловины. Словно невидимая
траурная вуаль легла на Арсену, придавив всех своей тяжестью.
     Через девять часов после ухода пять  человек вернулись на  звездолет.
Их встречали и помогали раздеться молча. Если бы вернулись все шестеро, их
засыпали бы вопросами.
     - Где он?  -  вполголоса спросил Пайчадзе, как только с него был снят
шлем.
     - В обсерватории, - так же тихо ответил Мельников.
     У пришедших были мрачные, осунувшиеся лица.
     Сняв костюмы,  все сразу направились к  обсерватории.  За ним туда же
собрались и бывшие на корабле.
     Одиннадцать человек долго стояли у  тела  товарища,  молча прощаясь с
ним.   Белопольский  отогнул  край  знамени  и,  наклонившись,  пристально
вгляделся в то, что совсем недавно было лицом его ученика.
     - Это был талантливый ученый,  -  сказал он,  словно самому себе. - Я
возлагал на  него большие надежды.  Семья звездоплавателей понесла тяжелую
утрату.  Он отдал жизнь за науку.  -  Белопольский выпрямился.  -  Леонида
Николаевича Орлова мы вынуждены оставить на Арсене. Он будет лежать здесь,
пока следующая экспедиция не доставит его тело на Землю. Похороны назначаю
через  два  часа.  Бориса  Николаевича  и  Константина  Васильевича  прошу
подыскать место.
     - Пойдемте, Борис Николаевич, - сказал Зайцев.
     Место  для  могилы нашли под  сенью нависшей скалы.  Сюда  никогда не
проникнут лучи Солнца,  и  замерзшее тело в полной сохранности будет ждать
часа, когда его вынут и, запаяв в свинцовый гроб, перевезут на родину.
     - Здесь  будет  на  вечные  времена  установлен  памятник,  -  сказал
Мельников, указывая на скалу.
     Беззвучно  метнулась  огненная  вспышка  взрыва.   У  подножия  скалы
образовалась яма.  Из  кладовых запасных частей Зайцев принес двухметровую
стальную  плиту,  на  которой  острием  автогенного  пламени  написал  имя
погибшего и дату.
     Могила была готова.
     В  назначенный час  состоялись похороны.  Орлов  лежал в  пустолазным
костюме. Разбитый шлем заменили новым.
     В  печальной церемонии участвовали все,  кроме  Мельникова,  Зайцева,
Баландина и Андреева. Даже теперь закон космических рейсов не был нарушен,
- часть экипажа осталась на корабле.
     Когда стальная плита закрыла могилу,  раздался салют - тремя залпами.
Их не было слышно.  Только вспышки огня из дула пистолетов. В безвоздушном
пространстве нет звуков.
     На  следующее утро  Белопольский,  Баландин,  Романов и  Второв снова
отправились в  котловину.  Они взяли с  собой на  этот раз электролебедку,
аккумуляторные батареи для нее и  два отбойных молотка с баллонами сжатого
воздуха. Этот груз был тяжел даже на Арсене.
     - Вы  не справитесь вчетвером,  -  сказал Мельников.  -  Возьмите еще
кого-нибудь.
     - Справимся,  - ответил Белопольский. - Будем переправлять груз через
пропасти и поднимать на скалы с помощью веревки.  В конце концов,  все это
весит  здесь не  более тридцати килограммов.  Физическая сила  Второва нас
выручит.
     - Но почему вы не хотите взять больше людей?
     - Потому что вчерашний опыт показал -  нельзя ходить большой партией.
Это опасно.
     Четыре человека ушли и  вернулись только через десять часов.  У троих
был донельзя утомленный вид.
     - Подготовьте звездолет к старту, - сказал Мельникову Белопольский и,
ничего больше не прибавив, ушел в свою каюту.
     - Я  так  измучился,  словно на  Земле  ворочал пятипудовые мешки,  -
сказал Романов.
     - Но что вы делали? - спросили его.
     - Ломали и растаскивали камни.
     - Значит, гранитные фигуры уничтожены?
     - Нет, их мы не трогали.
     Что  касается Второва,  то  у  него был  такой же  вид,  как  всегда.
Железный организм этого спортсмена не поддавался усталости.
     Прошли еще одни сутки.
     Зайцев  и  Князев  закончили ревизию двигателей,  и  ничто  больше не
задерживало звездолет на Арсене.
     Корабль  пробыл  на  астероиде тридцать шесть  часов.  Этого  времени
хватило на все работы,  намеченные раньше,  и  на непредвиденную,  ставшую
самой главной. Теперь, оставляя здесь одного из членов экипажа, "СССР-КС3"
был готов продолжить путь.
     В час ночи по московскому времени 4 июля звездолет с одним работающим
двигателем легко оторвался от Арсены.
     С  чувством глубокой скорби  следили  звездоплаватели за  удалявшимся
астероидом. Скоро он превратился в звездочку, быстро теряющую блеск. Потом
исчез совсем.  Но они долго не отрывали глаз от экрана,  на котором только
что видели маленькую планету, унесшую на себе товарища, вырванного смертью
из их дружного коллектива.
     Они  знали,  что  на  долгом  пути  завоевания человеком космического
пространства неизбежно будут жертвы. Природа не сдается без жестокого боя.
История открытий заполнена именами погибших героев.  Так было и  на Земле,
так  будет  и  в  межпланетных просторах.  Дорога  к  знанию терниста.  Но
никогда,  ни  в  прошлом,  ни  в  будущем,  смерть,  настигшая одного,  не
останавливала и  не  остановит других.  Сохранив в  сердце имя  погибшего,
победоносная наука неуклонно и твердо идет вперед к полному господству над
стихийными  силами  слепо  сопротивляющейся природы.  Жертвы  науки  самой
смертью своей утверждают великую силу жизни.  И  кто знает!  Может настать
день, когда сама смерть покорно склонит голову перед волей человека. Тогда
прекратится скорбный перечень -  тяжелая плата за победы.  И дорога науки,
ничем не омрачаемая,  станет светлой и радостной, как она сама, - лучшее и
благороднейшее проявление чудесного дара природы - человеческого ума.
     Они это знали. Но сердце не всегда бывает покорно рассудку...
     Два   дня  на   корабле  царило  траурное  молчание.   Члены  экипажа
отсиживались по своим каютам,  сходясь только во время завтрака, обеда или
ужина, но и тогда они почти не говорили друг с другом.
     Топорков  ежедневно  принимал  радиограммы,   выражавшие  сочувствие,
идущие буквально со  всей Земли.  На  родине трагический случай на  Арсене
произвел очень тяжелое впечатление.
     Но  как бы ни была сильна печаль,  жизнь властно предъявляла к  живым
свои требования.
     Космический полет продолжался.  Нужно было жить и работать. От Арсены
до  Венеры  было  всего  шесть  суток  пути,  а  программа научных  работ,
намеченная на это время,  еще не была выполнена.  Астрономы первые взялись
за дело, показывая пример остальным.
     8  июля Белопольский попросил всех собраться на  радиостанции,  чтобы
выслушать доклад о  результатах посещения Арсены.  Время было выбрано так,
чтобы на  Земле могли принять волну звездолета,  и  ученые,  собравшиеся в
Космическом институте, как бы присутствовали на этом собрании.
     Доклад  сделал  профессор  Баландин.   Энциклопедически  образованный
человек,  он  в  одном  лице  соединял  три  научные  специальности -  был
выдающимся океанографом, зоологом и крупным теоретикам звездоплавания.
     Хотя  материал  его  выступления был  настолько обширен,  что  его  с
избытком хватило бы на целую научную монографию, профессор сумел уложиться
в  двадцать минут.  Предельная сухость  и  четкая  формулировка фактов,  с
ясными, словно отточенными, выводами - таков был стиль доклада.
     Профессор  начал  с  характеристики  Арсены.  Он  сообщил  результаты
геологической разведки недр астероида,  который оказался состоящим на  три
четверти из самородного железа.
     - Такой же состав у  метеоритов,  падающих на Землю.  Это доказывает,
что  астероиды и  метеориты имеют  общее  происхождение.  Являются ли  они
обломками "пятой  планеты" или  нет,  сказать с  уверенностью еще  нельзя.
Присутствие в железе кислорода говорит в пользу планетной гипотезы.
     Сообщив о  размерах,  массе,  скорости вращения вокруг оси и  составе
внутренних  пород  астероида,   Баландин  коснулся  вопроса  о   найденных
развалинах.
     - Предположение, что обнаружены остатки здания, когда-то стоявшего на
поверхности погибшей планеты,  не подтвердилось.  Этого следовало ожидать.
Ничто,   сделанное  искусственно,   не   могло  уцелеть  при   космической
катастрофе.  Под камнями мы  обнаружили такую же  асфальтовую поверхность,
как и  во всей котловине.  Геометрические фигуры не укреплены в  почве,  а
просто поставлены на  нее.  Возникают три  вопроса -  кто  оставил фигуры,
зачем поставил и почему они разрушены? Достоверно можно ответить только на
третий вопрос.  Сооружение разрушено крупным метеоритом.  Следы его взрыва
при  падении ясно  видны.  По  первым двум  вопросам мы  можем дать только
предположительный ответ.  Любопытную мысль высказал Константин Евгеньевич.
Предоставляю слово ему.
     Белопольский передвинулся ближе к микрофону.
     - Гипотеза спорна, - начал он. - Но пока не видно другого объяснения.
Гранитные фигуры  высечены  человеком или  существом,  подобным  ему.  Они
находятся на  астероиде,  где  не  может быть живых существ.  Вывод -  они
поставлены такими же звездоплавателями, как мы с вами.
     В  радиорубке  послышались  возгласы  удивления.   Неожиданный  вывод
Белопольского поразил всех, хотя сам по себе он был строго логичен.
     - Нельзя даже  приблизительно сказать когда,  -  продолжал Константин
Евгеньевич,  -  но нашу Солнечную систему, безусловно, посетил космический
корабль.  Откуда он прилетел?  Этот вопрос прояснится только тогда,  когда
отдаленные потомки этих звездоплавателей еще  раз прилетят к  нам.  Или мы
прилетим к ним.
     Мельникову показалось, что Белопольский оговорился.
     - Вы же сами подчеркнули,  что неизвестно, откуда прилетел корабль, -
сказал он.
     - Не перебивайте!  - недовольно поморщился академик. - На этот вопрос
я отвечу.  Итак,  что же увидели неизвестные звездоплаватели у Солнца?  Из
планет только Земля,  Венера и Марс имели органическую жизнь.  Но на Земле
они могли увидеть людей,  которые тогда стояли на низкой ступени развития.
Для  них  было несомненно,  что человек высоко поднимется по  эволюционной
лестнице.  Поставив себя на их место,  подумал о том,  что они должны были
сделать.  Надо было дать знать будущим ученым Земли,  что на  нее прилетал
корабль из другого мира.  Но какой памятник уцелеет в  течение тысячи лет?
На Земле,  Марсе и Венере это невозможно.  Климатические изменения, дожди,
ветры и  так  далее уничтожат и  развеют любое сооружение за  столь долгий
срок.
     - Не  вполне  убедительно!  -  заметил Баландин.  -  Можно  поставить
памятник почти что на вечные времена.
     - Именно "почти что".  Но они этого не сделали.  По крайней мере,  на
Земле такой памятник не  найден.  Мне  кажется,  они должны были поступить
иначе. На Арсене нет атмосферы, нет климатических явлений. Астероид близко
подходит к  орбитам и  Земли  и  Венеры.  Когда люди  "вырастут" и  станут
совершать межпланетные полеты, то обязательно посетят астероид и найдут на
нем  оставленный памятник.  Именно  так  они  должны  были  рассуждать.  И
памятник,  действительно,  был  найден нами.  Конечно,  они могли оставить
более ясные сведения о  себе.  Мы ничего не нашли,  но это не значит,  что
ничего нет.  За короткий срок мы не могли разобрать развалины и  добраться
до того,  что завалено взрывом.  Это сделает следующая экспедиция.  Такова
моя  гипотеза.  Возникает вопрос -  неужели этим  разумным,  притом высоко
разумным,   существам   были   неизвестны  квадратная,   гексагональная  и
ромбическая системы?  Неужели  они  знали  только  кубическую?  Мы  видели
октаэдры,  додекаэдры,  тетраэдры и  кубы.  Ни  одной пирамиды,  ни  одной
призмы,  ни одной брахидомы!  Случайно ли это? Я думаю, что не случайно. В
этом  есть  какой-то  смысл.  Загадка  гранитных фигур  должна  быть  нами
разгадана.  И тогда мы узнаем,  откуда прилетал корабль.  Это ответ Борису
Николаевичу на его вопрос, - прибавил Белопольский.
     Собрание закончилось около трех часов дня. Члены экспедиции разошлись
по своим каютам.
     На  следующий день Топорков принял длинную радиограмму,  сообщавшую о
реакции на гипотезу Белопольского земных ученых. Большинство было согласно
с его выводом.




     На среднем расстоянии в сто восемь миллионов километров от Солнца, на
сорок два  миллиона километров ближе,  чем Земля,  величественно плывет по
своей  орбите вторая планета Солнечной системы,  названная нашими далекими
предками Венерой - по имени богини красоты и любви.
     Почти  равная  Земле  по  размерам и  массе,  ее  ближайшая соседка в
пространстве,  планета по  праву носит свое поэтическое имя.  Нет на  небе
Земли  более  красивого  зрелища,   чем  Венера,   блистающая  на   слегка
порозовевшем утреннем небосклоне. На вечернем небе, как привыкло видеть ее
большинство жителей городов, планета менее красива.
     Любопытно отметить,  что в некоторых арабских странах Венеру называли
совершенно  противоположным именем  -  Люцифер,  что  соответствует  слову
"Сатана". Какие причины побудили назвать так белоснежную красавицу, трудно
понять.
     Для астрономов Венера представляла, пожалуй, еще большую загадку, чем
Марс.  Поверхность планеты  недоступна наблюдениям с  Земли,  ее  скрывают
никогда   не   расходящиеся  облака.   Одни   считали,   что   космические
путешественники,  опустившись на Венеру,  не увидят ни морей,  ни лесов, а
только каменную пустыню, покрытую вулканическим пеплом, другие - сплошное,
топкое болото.  Последователи замечательного поборника идеи повсеместности
жизни во Вселенной Гавриила Андриановича Тихова утверждали обратное: жизнь
на Венере есть,  но,  конечно,  не такая,  как на Земле.  Исследователи не
увидят  там  зеленых лесов:  растительность на  сестре  Земли  должна быть
оранжевая и  красная  по  причине жаркого климата.  Ведь  и  на  Земле,  в
тропиках,  много красных растений.  И  не  только в  тропиках.  В  горячих
источниках  Камчатки,  где  температура  достигает  восьмидесяти градусов,
живут  багровые и  пунцовые водоросли,  а  берега этих  источников покрыты
оранжевыми и желтыми мхами.
     Жизнь приспосабливается к любым условиям.  В сверхтропическом климате
Венеры и в сверхсуровом климате Марса она одинаково возможна.
     Методами   радиоастрономии   было   установлено,    что   температура
поверхности планеты близка к  ста  градусам,  но  это следовало проверить.
Предстояло еще точно установить продолжительность суток и многое другое.
     Объем предстоящих работ был велик, а звездолет по плану не должен был
задерживаться на  Венере больше чем  на  сорок  восемь суток  (разумеется,
земных).
     Все это было изложено Белопольским на собрании экипажа корабля.
     "СССР-КС3" подлетал к цели.  До орбиты Венеры оставалось около трех с
половиной миллионов километров, то есть немного больше суток пути.
     Звездолет уже  не  летел прямо.  Газовые рули  были повернуты,  и  он
описывал в пространстве гигантскую кривую,  чтобы оказаться позади планеты
и  лететь в  одном с  ней направлении.  Двигатели работали на  минимальной
мощности,  но этого было достаточно для возникновения слабой силы тяжести.
Свободно  плавать  в  воздухе  было  уже  невозможно,  левый  борт  словно
притягивал к себе все предметы внутри корабля.
     Белопольский и Мельников,  сменяя друг друга,  непрерывно дежурили на
пульте. Автоматические приборы управления вели корабль по заданной трассе,
но  все же было необходимо проверять полет и  вычислять местонахождение на
каждый час.
     Остальные  члены  экипажа  приступили к  установке временных полов  в
каютах и коридорах.  Ведь на Венере звездоплавателей ждали обычные условия
тяжести,  и следовало так оборудовать помещения, чтобы с возможно большими
удобствами прожить все полтора месяца стоянки на сестре Земли.
     Прошло уже  девятнадцать суток  с  того  памятного всем  утра,  когда
"СССР-КС3" оторвался от ракетодрома и  начал свой трудный и  опасный рейс.
За  этот  сравнительно короткий  срок  членам  экспедиции пришлось  многое
пережить  и  испытать.  Тридцать шесть  часов,  проведенных на  Арсене,  и
особенно  трагическая  гибель  Орлова  наложили  на   каждого  глубокий  и
неизгладимый след.  Люди изменились.  Больше всего это было заметно у тех,
кто впервые участвовал в межпланетном полете. Некоторые, например Романов,
Князев,  Второв,  при старте с  Земли еще не отдавали себе ясного отчета в
том,  что их ожидает.  Космический рейс, посещение астероида, исследование
Венеры - все это было в их глазах покрыто романтической дымкой. Теперь они
увидели оборотную сторону,  поняли  суровую действительность -  победы над
природой  не  приходят сами,  они  завоевываются в  упорной  и  смертельно
опасной борьбе.  Кое-кому первые дни полета доставили много тяжелых минут.
Сознание безграничности пустого пространства, в центре которого, казалось,
неподвижно висел крохотный звездолет,  отсутствие видимой опоры,  путаница
понятий  "верх"  и  "низ",  само  ощущение невесомости -  все  это  сильно
подействовало  на   психику,   и   добрая   половина  экипажа   переболела
"космической болезнью".
     С  начала  второй  половины  пути  все  изменилось.   Экипаж  корабля
превратился  в   единый,   проникнутый  одними  мыслями  и  общими  целями
сплоченный коллектив исследователей, каждый член которого до конца осознал
и понял,  что требует и чем угрожает ему выбранная профессия. И хотя после
гибели Орлова перед каждым реально встала угроза смерти, ни один из них не
пожалел о принятом решении.
     9 июля,  ровно в двадцать два часа тридцать минут,  траектория полета
"СССР-КС3"  точно  совпала  с  орбитой Венеры.  С  этой  минуты  звездолет
"пустился в  погоню" за  планетой,  которая находилась впереди него на сто
тысяч  километров и  "убегала" со  скоростью тридцать четыре  и  девяносто
девять сотых километра в  секунду.  Через пять часов и тридцать три минуты
корабль догонит сестру Земли.
     В  круглые окна  обсерватории и  на  экранах Венера  была  видна  как
исполинский полумесяц,  почти в одиннадцать раз больший,  чем Луна на небе
Земли.   Освещенная  Солнцем   половина   планеты   ослепительно  блестела
белоснежной пеленой облаков.  Ночная половина отчетливо проступала на фоне
звезд,  закрывая их  своей  массой  и  светясь слабым сиянием,  похожим на
свечение верхних слоев  земной атмосферы,  но  значительно более  сильным.
Полоса  сумерек,  ясно  видимая,  делала терминатор неразличимым.  В  этой
полосе временами появлялись какие-то вспышки и светлые линии.
     - Мы  наблюдаем  полярное  сияние  в  атмосфере  Венеры,   -   сказал
Белопольский. - Благодаря близости к Солнцу это явление на ней должно быть
гораздо более мощно, чем на Земле.
     - С  поверхности  планеты  полярное  сияние,  вероятно,  изумительное
зрелище, - заметил Мельников.
     Эти  фразы были единственными,  произнесенными командирами корабля за
все часы "погони".  Оба сосредоточенно наблюдали за  показаниями приборов.
Расстояние между планетой и звездолетом неуклонно сокращалось,  а спуск на
Венеру,   как  и  на  Землю,   был  очень  трудным  маневром.  Требовалось
максимальное внимание и точность каждого движения.
     Быстро увеличиваясь в размерах,  планета,  казалось, сама надвигалась
на  корабль.  Вскоре все  звезды исчезли из  поля  зрения,  заслоненные ее
огромным телом.  Впереди и  по  сторонам был  виден только облачный океан,
нестерпимо белый со стороны,  обращенной к Солнцу, и постепенно темневший,
переходя в черный, с другой.
     В  четыре часа  утра  10  июля,  по  московскому времени,  "СССР-КС3"
поравнялся с  планетой  и,  замедлив  скорость,  как  бы  включился  в  ее
движение.  Он находился в  этот момент в самых верхних,  разреженных слоях
атмосферы и с этой высоты начал замедляющийся спуск.
     Двигатели  работали  на   полную   мощность,   удерживая  корабль  от
стремительного падения. Облачный океан приближался...
     Белопольский,  Пайчадзе  и  Мельников  хорошо  знали,  какая  картина
откроется перед  ними  через  несколько минут.  Пейзажи Венеры неизгладимо
врезались  в  память.  Остальные  члены  экипажа  видели  эти  пейзажи  по
кинофильму, заснятому Мельниковым во время полета "СССР-КС2".
     - Крылья!  -  отрывисто приказал Белопольский,  когда  облачная масса
закрыла экран белой мглой.
     Мельников нажал  нужные  кнопки.  Через  несколько секунд  загорелись
синие  лампочки,  -  крылья вышли  из  гнезд.  Превратившись в  реактивный
самолет,  "СССР-КС3" опускался все ниже,  прорезывая толщу облаков. Внизу,
где-то у ее границы, уже появились неясные вспышки молний.
     Корабль летел теперь в воздушной среде,  и управление им приняло иной
характер.  Четыре двигателя,  расположенные у основания крыльев, несли его
вперед.  Маневрирование  осуществлялось  обычными  элеронами  и  хвостовым
рулем.  От  командира корабля требовались уже навыки управления реактивным
самолетом. Белопольский поставил ноги на педали и взялся за штурвал.
     Могло  показаться странным,  что  академик  так  уверенно берется  за
трудную работу пилота,  да еще на таком гигантском корабле,  но в  этом не
было ничего необычайного.  Все  члены экипажа "СССР-КС3",  за  исключением
профессора Баландина,  Андреева и Второва, прошли длительный курс обучения
в  летной  школе,  практику  вождения больших  самолетов и  имели  дипломы
пилотов реактивной авиации.
     Ровно  через восемь минут после начала спуска "СССР-КС3"  вынырнул из
облачной  массы  в  блестящую почти  непрерывными молниями  сплошную стену
страшного ливня.
     Экран сразу потемнел.  Водяные потоки уничтожили всякую видимость,  и
казалось,   что  звездолет  погрузился  в  океан.  Но  стрелка  альтиграфа
показывала, что до поверхности Венеры еще полтора километра.
     Белопольский увеличил скорость,  желая  как  можно  скорее проскочить
грозовой фронт.  Он  хорошо помнил,  как "СССР-КС2",  попавший в  такой же
ливень, за несколько секунд был сброшен на семьсот метров и едва не угодил
в  океан.  Было бы неосторожно слишком долго подвергать звездолет действию
этих чудовищных потоков. Стрелка, хотя и медленно, шла вниз.
     Внезапно, словно кто-то губкой провел по экрану, потоки воды исчезли.
Перед глазами экипажа раскинулась панорама безграничного океана.
     Мельников  наклонился вперед,  с  глубоким  волнением  всматриваясь в
знакомую картину, которая так часто возникала в его памяти...
     Свинцовые волны,  с  длинными белыми гребнями пены,  с  нависшими над
ними  темными,  клочковатыми  тучами,  черные  стены  ливней,  испещренные
зигзагами молний, все тот же тусклый полусвет...
     Ничто не изменилось за эти восемь лет.  В  жизни планеты века короче,
чем секунды в человеческой жизни.  Природе некуда торопиться,  - перед нею
вечность.
     На мгновение Мельникову показалось,  что он перенесся в  прошлое.  Не
"КСЗ",  а "КС2" летит над мрачным океаном Венеры.  Стоит оглянуться - и он
увидит сосредоточенное лицо Камова,  склонившегося над пультом,  уверенные
движения  его  рук,  оперирующих  многочисленными  кнопками  и  рукоятками
управления.  Как  тяжело и  трудно было  тогда вести корабль в  незнакомой
атмосфере чужой планеты,  сколько мужества и  решительности требовалось от
командира!  На  каждом шагу  ждало  неведомое.  Ведь  даже  Белопольский -
хладнокровный и не знающий страха - предложил было покинуть планету, столь
негостеприимно встретившую человека. А теперь...
     Мельников взглянул на Константина Евгеньевича. Командир корабля сидел
спокойно,  откинувшись на  спинку  кресла,  внимательно,  но  без  тревоги
вглядываясь в  экран.  Ему  нечего  было  опасаться.  Венера уже  не  была
загадочной  незнакомкой.  Он  вел  корабль  к  заранее  намеченному месту,
которое нужно было только найти.  Неизвестных препятствий не существовало.
Грозовые фронты,  столь  опасные "КС2",  не  угрожали кораблю.  "СССР-КС3"
пролетал сквозь  них,  не  уклоняясь от  своего пути.  Совершенные приборы
давали полную картину полета и всего, что находилось впереди.
     С   волшебной  быстротой,   за   короткий  срок,   техника  постройки
космических    кораблей    далеко    ушла    вперед.    Между    первенцем
звездолетостроения "СССР-КС1",  на  котором Сергей  Александрович совершил
первый в  истории полет за  пределы Земля,  и  звездолетом "СССР-КС3" была
такая же разница,  как между аэропланом Блерио и  современными реактивными
самолетами.  Тогда основными были вопросы обеспечения в пути горючим, - от
них зависело все.  Теперь это не  имело значения.  Бурное развитие атомной
техники дало в  руки исследователей космоса такие запасы энергии,  которые
всего  десять лет  назад  были  совершенно неизвестны и  наличие которых в
природе  многим  казалось  невозможным.  Совсем  недавно  создание больших
искусственных спутников Земли,  где  корабли Вселенной могли бы  пополнять
запасы  горючего перед  дальнейшим полетом,  казалось обязательным этапом,
без  которого нельзя  обойтись,  а  теперь  никто  и  не  думает об  этом.
Звездолеты,  как бы они ни были велики и тяжелы, отправляются в путь прямо
с  земных ракетодромов,  они могут свободно опускаться на  любую планету и
снова взлетать с нее, не опасаясь нехватки энергии.
     Мысль  человека  побеждает  природу,  заставляя ее  неисчислимые силы
работать на себя, служить своим интересам.
     Уже три часа летел "СССР-КС3" над океаном,  а  ни  малейшего признака
берега не появлялось.  Может быть,  материк,  открытый первой экспедицией,
находился сейчас на ночной половине планеты?  Это было возможно, а есть ли
на Венере какой-нибудь другой,  никто не мог знать. Время обращения вокруг
оси  -  сутки планеты -  были неизвестны.  Могло случиться,  что  ночь над
оранжевыми лесами континента продлится еще недели.  В этом случае придется
искать другое место для стоянки,  но  существовало ли  такое место?  Может
быть,   виденный  экипажем  "СССР-КС2"  материк  -  единственная  суша  на
Венере?..
     Мельников и  Белопольский поменялись ролями.  Теперь Борис Николаевич
вел  корабль,  а  Белопольский отдыхал,  в  любую  секунду  готовый помочь
пилоту.  Сколько  времени  придется  провести в  воздухе,  они  не  знали.
Опуститься на волны среди океана,  даже не видя берега, было бессмысленно.
Во что бы то ни стало надо найти твердую "землю".
     Звездолет все время летел прямо, держа направление на запад, опережая
Солнце.  За  плотной массой облаков оно было невидимо,  но  чувствительные
фотометры,  установленные снаружи корпуса,  сообщали на  пульт,  что  сила
дневного света не убывает и, значит, корабль еще не достиг полосы сумерек.
     В  рубку  вошли  Пайчадзе и  Баландин.  Руководящий состав экспедиции
обменялся мнениями.
     - Если материк не  покажется,  мы  можем пролететь не  очень далеко в
сумеречную полосу, - сказал Белопольский.
     - Поворачивать  и  лететь  назад  бесполезно,   -  согласился  с  ним
Баландин.  -  Если там и есть "земля",  нам от нее мало толку. "Восточные"
части планеты движутся в ночь.
     - Может  быть,  лучше  повернуть на  север или  на  юг?  -  предложил
Мельников.
     - Это  мы  всегда  успеем  сделать,  -  ответил  Белопольский.  -  Мы
находимся сейчас на той же широте,  где пролетали в прошлый раз.  Задача -
найти устье реки.  Если  это  окажется невозможным,  тогда придется менять
направление.
     - В крайнем случае,  - сказал Пайчадзе, - продержимся в воздухе, пока
материк не выйдет из ночи.
     - Вы  забываете,  что атмосферные двигатели не могут работать слишком
долго.
     - Так что же делать?
     - Опускаться на океан нельзя, - подытожил Баландин. - Насколько можно
судить, ветер очень силен. Под нами буря.
     - А  если учесть непрерывные ливни,  то  положение корабля на  волнах
будет совсем скверным, - добавил Мельников.
     Миновало  еще  два  часа,  но  никаких  изменений не  произошло.  Под
кораблем по-прежнему был  безграничный океан.  Часто приходилась пролетать
через грозовые фронты, и тогда непроницаемая тьма закрывала экраны. Только
приборы сообщали, что впереди нет берега.
     Доктор Андреев предложил подкрепить силы завтраком. За все время пути
в  его обязанности входило кормить членов экспедиции.  Это было нетрудно и
не отнимало много времени. В кладовых звездолета все продукты питания были
заранее рассортированы и  упакованы в специальные пакеты.  Достаточно было
взять  очередной  пакет  (они  были  пронумерованы) и,  если  требовалось,
подогреть его содержимое в термостате.  Десять минут - и завтрак, обед или
ужин  были  готовы.  Мытье  посуды не  обременяло звездоплавателей по  той
простой причине,  что никакой посуды не было,  - в условиях невесомости ею
все  равно  нельзя  было  пользоваться.  Металлические  или  пластмассовые
сосуды,   коробки  и   банки  вместе  с   остатками  пищи  уничтожались  в
электропечи, а пепел выбрасывался наружу.
     И   сегодня,   когда  наступил  час  завтрака,   Андреев  быстро  все
приготовил,  но  на  этот раз  его  труды пропали даром.  Только Топорков,
Зайцев и  Коржевский воспользовались его приглашением.  Остальных волнение
лишило  аппетита.  Уступая  настойчивым требованиям врача,  Белопольский и
Мельников выпили по чашке шоколада и снова заняли свои места за пультом.
     Одни и  те  же  мысли беспокоили всех участников экспедиции.  Если на
стороне Венеры,  обращенной сейчас к Солнцу,  нет "земли", могло создаться
очень неприятное положение.  По всем данным астрономии,  сутки Венеры были
весьма  продолжительны,  во  всяком случае,  не  короче двух-трех  недель.
Сколько  пройдет времени,  пока  вращение планеты вынесет материк в  день?
Может быть, ночь на континенте наступила совсем недавно?
     Как  ни,  мощны были атмосферные двигатели звездолета,  они не  могли
работать без  отдыха более чем сорок часов.  Если за  это время корабль не
приземлится,  то  останется только  одно  -  покинуть атмосферу Венеры  и,
вылетев  снова  в  межпланетное  пространство,  превратиться  на  время  в
спутника планеты.  Такая перспектива никому не улыбалась, так как отнимала
драгоценное время,  предназначенное на исследовательские работы, не говоря
уже о том, что повторный спуск в атмосферу таил в себе большую опасность.
     Для экипажа корабля время шло с томительным однообразием.  "СССР-КС3"
летел над волнующимся океаном на  высоте одного километра,  час за  часом.
Сверху было все то  же  мрачное небо,  низвергающее на  воду частые ливни.
Иногда встречались большие области,  затянутые сплошным туманом,  и  тогда
казалось,  что корабль опять летит в облаках.  Несколько раз ослепительная
молния соединяла небо и  океан в  непосредственной близости от корабля,  и
сквозь  стальные  стенки  корпуса  слышался страшный треск  электрического
разряда.
     Величественная картина  стихийных сил,  которым  близость  планеты  к
Солнцу давала во много раз большую мощь,  чем на Земле,  невольно наводила
на мысль -  что будет с людьми, когда корабль опустится и они должны будут
выйти из  него?  Не  станут ли  люди Земли игрушкой в  руках враждебной им
природы Венеры?  Сожженные молнией,  смытые  потоками ливней,  отравленные
ядовитой атмосферой - не будут ли они уничтожены сразу, как только лишатся
защиты своего звездолета?  Быть может,  еще десятки неизвестных опасностей
заготовлены  Венерой,   чтобы   расправиться  с   незваными   пришельцами,
посланными ее "сестрой"...
     Об  этом думали все  члены экипажа "СССР-КС3",  наблюдая в  экраны за
разгулом стихий.
     - Никогда не предполагал, что природа Венеры так негостеприимна, хотя
и  видел все  это в  кинокартине,  -  сказал Романов,  дежуривший вместе с
Топорковым на радиостанции. - Сможем ли мы вообще выйти из корабля?
     Игорь Дмитриевич посмотрел на него и усмехнулся.
     - Надо выйти,  и выйдем!  -  сказал он. - А если бы вы знали, что нас
ждет, отказались бы участвовать в рейсе?
     - Я не боюсь, - обиженно ответил молодой геолог.
     - А  я так уверен,  что боитесь.  И я тоже боюсь.  Знаете,  что любит
говорить Борис Николаевич:  "Дело не в том,  чтобы не бояться,  а в умении
преодолевать страх".
     - Ну, Борис Николаевич...
     - А он что,  -  перебил Топорков, - из другого теста сделан? Такой же
человек,  как вы и  я.  Не думайте об опасности -  и она не будет страшна.
Здесь как на войне. Люди боятся, но идут.
     - Я,  право же, не боюсь. Игорь Дмитриевич... - начал Романов, но как
раз в  этот момент исполинская молния ударила,  казалось,  в  самый корпус
корабля.  Оглушительный треск  вырвался  из  динамика.  Звездолет  ощутимо
вздрогнул.
     Романов невольно отшатнулся от экрана.
     - Извольте! - сказал Топорков. - Попробуйте уверить меня, что это вас
не пугает. О нет! Космические полеты страшны!..
     - Но когда дойдет до дела...
     - А  это  другой вопрос.  Мы  знаем,  на  что пошли.  Если бы  в  вас
сомневались, вы не попали бы в число членов экипажа.
     В   начале  восьмого  часа  полета  над  океаном  фотометры  отметили
постепенное ослабление  освещенности.  Звездолет  достиг  полосы  сумерек.
Позади   него   Солнце  склонялось  к   восточному  горизонту.   Благодаря
медленности вращения планеты вокруг оси "СССР-КС3" легко обгонял Солнце, и
относительно него  дневное светило если бы  оно  было видно,  совершало бы
свой путь по небу Венеры в обратную сторону - с запада на восток.
     Берег континента по-прежнему не  показывался.  Белопольский решил еще
один час лететь к  западу.  Если суша не  откроется,  звездолет вылетит из
сумеречной полосы обратно и будет искать "землю" на севере или юге.
     Постепенно становилось все темнее.
     Приборы пульта давали возможность вести корабль "слепым полетом",  но
проникать в область полной ночи все равно бесполезно. Совершить посадку на
материке  в   темноте  было   совершенно  невозможно:   Венера  не   имела
оборудованных ракетодромов.
     В  самый  последний момент,  когда  Мельников,  управлявший кораблем,
готовился переложить рули и повернуть назад,  радиоволны локатора нащупали
твердую "землю" и, отразившись от нее, заставили стрелку прибора дрогнуть.
Прямая линия на  ленте,  в  течении восьми часов свидетельствовавшая,  что
впереди нет ничего кроме воды,  резко прыгнула вверх и зазмеилась ломаными
скачками, отмечая неровности далекой "земли".
     Было  еще  достаточно светло.  Материк  должен  был  показаться через
несколько минут,  если, конечно, это материк, а не какой-нибудь остров. Но
и остров мог оказаться пригодным для посадки.
     - Кажется, мы выиграли в последний момент, - сказал Белопольский.
     - Посмотрим,  -  сдержанно отозвался Мельников.  -  Судя по  прибору,
земля прямо по носу корабля.
     Звездолет влетел  в  очередной грозовой  фронт,  и  всякая  видимость
исчезла.  Создалась опасность пролететь мимо "земли", и Мельников замедлил
скорость.  Это  было  не  совсем  безопасно:  сила  водяного потока  могла
сбросить корабль с  высоты,  но  приходилось сознательно рисковать.  Может
быть, грозовой фронт не широк?..
     И,  действительно,  через три  минуты звездолет миновал грозу.  Перед
глазами экипажа открылась оранжево-красная полоса
     Если  это  был  остров,  то,  по-видимому,  очень  большой  и  вполне
пригодный для посадки и  длительной стоянки.  Он находился сейчас на самой
границе дня и ночи, и на нем вскоре должен был наступить день, долгий день
Венеры.
     Мельников повернул к  югу  и,  ведя  корабль на  высоте  ста  метров,
внимательно вглядывался в  рельеф  берега,  ища  подходящее место.  То  же
делали и все остальные.
     Профессор Баландин первый заметил узкий залив,  глубоко врезавшийся в
сушу,  окруженный обрывистыми берегами,  заросшими огромными деревьями,  и
сообщил о  нем командиру.  В этом заливе,  защищенном от ветра,  вода была
спокойна.
     Подлетев ближе, звездоплаватели увидели, что залив имел метров двести
ширины и  не  менее чем  на  километр вдавался вглубь берега.  Гавань была
очень хорошей.
     Мельников посмотрел на командира корабля.
     - Опускайтесь!  -  сказал Белопольский.  - Неизвестно, где и когда мы
найдем другую "землю".
     Описав широкий полукруг, звездолет пошел на посадку.
     Смолкли двигатели,  и,  спланировав на крыльях,  "СССР-КС3",  взметая
пенные буруны перед своим острым носом,  врезался в  воду и  заскользил по
ней  на  плоских  реданах своего  днища,  как  гигантский глиссер.  Крылья
исчезли  в  пазах  корпуса,  и  стопятидесятиметровая "сигара"  неподвижно
застыла на поверхности залива в ста метрах от берега.
     Несколько секунд все члены экипажа оставались на своих местах.  Людям
казалось, что наступила какая-то особенная, торжественная тишина.
     Звездолет чуть заметно покачивался.
     Потом, как по команде, все устремились к рубке.
     Белопольский и Мельников, под дружные аплодисменты, обнялись.
     - Дорогие друзья!  -  сказал Константин Евгеньевич. - Первая половина
нашего  пути,  самая  трудная  половина,  закончилась.  Мы  достигли цели.
"СССР-КС3" находится на Венере. Благодарю вас всех! Но в эту радостную для
нас минуту вспомним тех,  кто способствовал ей на Земле, тех, кто построил
наш замечательный корабль.  Честь им и  слава!  Вспомним с  благодарностью
нашего учителя и друга -  Сергея Александровича Камова.  Его нет здесь, но
мыслями он всегда с  нами.  Мы на Венере!  Но не все,  кто улетел с Земли,
достигли ее.  В  одержанной победе  есть  заслуга  и  Леонида  Николаевича
Орлова. Почтим же память нашего погибшего товарища минутным молчанием.




     Звездоплаватели могли смело сказать: "Нам повезло!" Венера неожиданно
предоставила  кораблю   прекрасную  естественную  гавань,   имевшую  много
преимуществ перед  устьем реки,  которую видели Камов  и  его  спутники во
время  полета  на  "СССР-КС2"  и  куда  Белопольский  намеревался  отвести
корабль, не зная на планете более удобного места.
     На реке пришлось бы бороться с течением, грозящим вынести звездолет в
океан, - здесь вода была неподвижна. Река была совершенно открытым местом,
- здесь  высокие обрывистые берега  надежно защищали корабль от  ветров  и
волн.  Со стороны океана залив был прегражден длинной скалистой грядой.  С
какой  бы  стороны ни  подул  ветер,  вода  залива должна была  оставаться
спокойной.
     Если  бы  показалась Солнце,  это  место  могло стать даже  красивым.
Легкий  прозрачный  туман  поднимался  от  темно-синей  поверхности  воды,
напоминая раннее летнее утро на Земле.  Коричневая линия берегового обрыва
была увенчана сплошной стеной растений и  громадных деревьев,  причудливой
формы,  окрашенных во все оттенки оранжевого,  красного и  желтого цветов.
Стволы деревьев странного для глаза розового цвета были переплетены густой
сетью лиан.  Так казалось издали. По всем признакам, лес Венеры был трудно
проходим.
     Но  вместо  голубого неба,  над  заливом  и  лесом  нависла  мрачная,
блистающая молниями,  пелена густых туч.  Вместо яркого солнечного света -
тусклый  полусвет,  скрадывающий очертания и  придававший пейзажу какой-то
призрачный вид.
     Залив  находился  в  полосе  утра,  но  и  днем  вид  не  должен  был
измениться.  Будет  немного  светлее -  и  только.  Многокилометровый слой
облаков,  скупо пропускавший лучи  дневного светила,  создавал на  Венере,
даже в полдень, освещение земного вечера.
     Ученые  уже  знали,   что  на  сестре  Земли  постоянно  дуют  ветры,
достигающие иногда силы урагана.  Но  лес,  поднимавшийся на  высоту ста и
больше метров, был странно неподвижен. Ни малейшего движения не замечалось
на  вершинах деревьев.  Словно  каменные стояли оранжево-красные великаны.
Такими же неподвижными казались и  заросли желтых растений,  густой массой
облепившие нижние части розовых стволов.
     Если бы  не  движение воды и  тумана,  картина выглядела бы  мертвой,
словно  нарисованной  на   фоне   свинцового  неба   безумным  художником,
перепутавшим все краски, которыми следует изображать растительность. Нигде
не было зеленого цвета, столь привычного людям Земли.
     - Мне  кажется,  -  сказал Пайчадзе,  -  когда летели на  "КС2",  лес
шевелился.
     - Я  отчетливо помню,  что  вершины качались от  ветра,  -  подхватил
Мельников. - Вспомните мой кинофильм.
     Белопольский недоуменно пожал плечами.
     - Или  здесь другая порода деревьев,  -  сказал он,  -  или мы  тогда
ошиблись.  Я  не  помню,  чтобы  на  кинокадрах деревья шевелились.  "КС2"
пролетал над лесом очень быстро.
     Чем   дольше   всматривались   звездоплаватели   через   иллюминаторы
обсерватории в  окружавший пейзаж,  тем  более странным он  казался.  Было
трудно убедить себя, что это действительно лес - царство растений. Слишком
неподвижными,  безжизненными выглядели все эти кусты и деревья.  В бинокль
были отчетливо видны беспорядочно одна из  другой растущие ветви,  похожие
на  изогнутые трубки,  покрытые не  листьями,  а  какими-то  разноцветными
наростами продолговатой формы. От подножия до вершины стволы деревьев были
почти одинаковой толщины,  около метра в диаметре,  что казалось еще более
странным при такой значительной их высоте. Желтые кусты выглядели сплошной
массой,  и даже сильные стекла биноклей не могли разделить их на отдельные
ветви.  Всюду виднелись причудливо переплетающиеся лианы, в руку толщиной,
пурпурного цвета,  с черными поперечными кольцами;  это делало их похожими
на  коралловых аспидов,  обвивших своими  гибкими  телами  розовые стволы,
красные и оранжевые ветви.
     - Что об  этом думаете?  -  спросил Пайчадзе,  отрываясь от бинокля и
обращаясь к Коржевскому.
     - Царство актиний, - ответил биолог.
     Трудно  было  придумать  более  удачное  сравнение.   Деревья  Венеры
действительно были  очень  похожи на  исполинские кораллы,  на  сцифоидных
кишечно-полостных животных,  живущих в теплых водах экваториальных океанов
Земли.
     - А желтые кусты напоминают губки, - заметил Мельников.
     Профессор Баландин улыбнулся.
     - По-вашему получается,  -  сказал он, - что на Венере нет растений и
мы попали в царство животных.
     - Возможно,  что это так и есть,  - серьезно сказал Белопольский. - А
если  вспомнить,  что  по  данным  спектрального анализа  растения  Венеры
поглощают кислород и выделяют углекислоту, что свойственно животному миру,
то даже неудивительно.
     - Нет!  - воскликнул Мельников. - На Венере есть настоящие деревья. Я
хорошо помню. Я убежден. На берегах реки, которую мы с вами видели, растет
живой лес.
     - Борис прав, - сказал Пайчадзе.
     - Значит,  мы встретили новую разновидность.  Очень хорошо, если так.
Чем больше нового мы найдем на Венере, тем лучше.
     - Когда же мы выйдем из корабля? - нетерпеливо спросил Коржевский.
     - Как только Степан Аркадьевич закончит анализ.
     Доктор Андреев,  старший врач звездолета (вторым был Коржевский), еще
тогда,  когда участвовал в  подготовке рейса "СССР-КС2",  решил,  что  сам
станет  звездоплавателем.  Он  желал  принести как  можно  больше пользы в
космическом рейсе и,  хорошо зная химию, несколько лет совершенствовался в
этой науке и  был зачислен в состав экспедиции на Венеру не только врачом,
но  и  химиком.  Когда  "СССР-КС3"  опустился на  воду,  были  взяты пробы
воздуха,  и  теперь  Степан  Аркадьевич  производил  его  количественный и
качественный анализ.
     Состав атмосферы Венеры определили после возвращения "КС2" на  Землю,
но  все же проверка была необходима,  так как у  самой поверхности планеты
могли  оказаться  тяжелые  газы,  отсутствующие на  высоте  нескольких сот
метров,  откуда взяли  пробы в  первом рейсе.  Без  этой  предосторожности
Белопольский не решался выйти из корабля,  хотя наличие в атмосфере Венеры
формальдегида, твердо установленное, все равно вынуждало надеть специально
сконструированные противогазы.
     Коржевскому,  и не только ему,  пришлось запастись терпением. Андреев
не  любил поспешности в  серьезных делах,  и  все  знали,  что он  доложит
результаты анализа только после двух, а то и трех проверок своей работы.
     Часы звездолета показывали половину первого -  время ежедневной связи
с  Землей.  Последняя радиограмма была  отправлена при  подходе  к  орбите
Венеры ровно сутки тому назад.  Члены экспедиции хорошо понимали,  с каким
нетерпением на Земле ожидают сегодняшнего разговора.  Ведь там знали,  что
"СССР-КС3" уже опустился на сестру Земли и,  конечно,  беспокоились -  как
прошел спуск.  Было вполне вероятно,  что на радиостанции собрались сейчас
родственники экипажа,  ученые  и  все  работники Космического института во
главе с самим Камовым.
     Первая  радиовесть с  поверхности Венеры  была  большим  событием,  и
неудивительно,   что  все  члены  экипажа  корабля  (кроме  Андреева,   не
пожелавшего прервать свою  работу) попросили разрешения присутствовать при
этом.  Топорков  попытался  протестовать,  но  вмешательство Белопольского
заставило его подчиниться общему желанию.
     Все не  могли поместиться на  небольшой свободной площади радиорубки,
ставшей еще  более тесной из-за  пола,  перерезавшего пополам шарообразное
помещение.  Зайцеву,  Князеву,  Романову  и  Второву  пришлось  остаться в
коридоре, возле открытой двери.
     Радиограмма,  в  форме  рапорта  директору  Космического института  и
президенту Академии наук СССР, и была составлена и подписана всеми членами
экспедиции.
     Игорь Топорков включил микрофон.  На  этот раз никто не  запрещал ему
ввести  в  действие все  резервы мощности,  что  он,  конечно,  и  сделал.
Передача  через  атмосферу Венеры  была  во  много  раз  труднее,  чем  из
пространства. К тому же, не зная точно местоположение корабля относительно
Солнца,   нельзя  было  поручиться,   что   антенна  звездолета  правильно
ориентирована.  Пайчадзе  и  Белопольский  сделали  все  возможное,  чтобы
указать Топоркову направление на  Землю,  но  непроницаемая толща  облаков
позволяла определить это направление только приблизительно.
     Ровно без пяти минут час,  по московскому времени,  Топорков громко и
отчетливо сказал в микрофон:
     - Говорит  звездолет?..   Говорит  звездолет  "СССР-КС3"!  Отвечайте!
Отвечайте!.. Перехожу на прием!
     Радиоволны,  зажатые  в  узкие  границы жестко  направленной антенны,
подхватили его голос и  понесли к  далекой Земле через девяносто миллионов
километров межпланетного пространства.  Через пять  минут они  должны были
достигнуть "небесной станция" -  искусственного спутника Земли,  и, пройдя
через  усилители,  помчаться  дальше,  к  Камовску.  После  детектирования
радиоволна отдаст модулированный на ней голос,  и он зазвучит из динамика,
находившегося на Земле, так же, как прозвучал только что на Венере.
     А когда, пройдя тот же путь в обратном направлении, здесь, на станции
звездолета, раздастся голос с Земли, первый в истории разговор между двумя
планетами  станет   свершившимся  фактом.   Гений   Александра  Попова   и
Константина Циолковского одержит новую блистательную победу.
     И,   чувствуя  приближение  торжества  этой  победы  разума,   десять
звездоплавателей приготовились ждать  десять  минут,  которые должны  были
показаться им очень длинными.
     И вдруг...
     Не прошло и пяти секунд,  как из репродуктора раздался голос... голос
Топоркова:
     - Говорит  звездолет?..   Говорит  звездолет  "СССР-КС3"!  Отвечайте!
Отвечайте!.. Перехожу на прием!
     Еще никто не успел осознать,  что случилось,  как снова прозвучал тот
же голос, но уже заметно тише:
     - Говорит звездолет?.. Говорит звездолет "СССР-КС3"!..
     И еще несколько раз, все тише и тише.
     Потом все смолкло.
     Внезапно побледнев,  инженер инстинктивно протянул руки  к  верньерам
настройки, но, тут же поняв бесполезность своей попытки, безнадежно махнул
рукой и  умоляюще посмотрел на Белопольского,  словно начальник экспедиции
мог ему чем-нибудь помочь.
     В радиорубке наступило тягостное молчание.  Все было ясно -  Земля не
услышит голоса  с  Венеры.  Радиосвязь прервана.  В  поединке человеческой
техники с  силами природы победу на этот раз одержала природа.  И хотя эта
победа была только временной, люди осознали ее с тяжестью в сердце.
     И  не  могло быть и  речи о  том,  чтобы поднять звездолет в  воздух,
вылететь за пределы атмосферы и  сообщить на Землю о случившемся.  В узком
заливе кораблю не так просто было развернуться для старта,  мешали высокие
берега  и  стометровая  стена  леса.   Требовалось  много  времени,  чтобы
превратить это  место  в  подобие  ракетодрома,  с  которого мог  взлететь
корабль таких размеров,  как "СССР-КС3".  Использовать имеющиеся на  борту
звездолета небольшие реактивные самолеты также  было  невозможно.  Они  не
были  рассчитаны на  большую высоту и  не  могли поднять,  в  верхние слои
атмосферы тяжелое оборудование радиостанции и ее громоздкую антенну.
     Приходилось  подчиниться  судьбе.   На   Земле  ничего  не  узнают  о
звездолете, пока не закончатся работы на Венере и он не вылетит в обратный
путь.  Друзья  и  близкие  членов  экипажа  были  обречены на  мучительную
неизвестность.
     - Вы использовали всю мощность? - прервал молчание Белопольский.
     Его голос звучал так же сухо и спокойно,  как всегда.  Казалось,  что
Константина Евгеньевича беспокоит только техническая сторона вопроса.
     - Всю, целиком... - с тяжелым вздохом ответил Игорь Дмитриевич.
     Белопольский нахмурился, но ничего больше не сказал.
     Все молчали.
     Гнетущую тишину нарушил Пайчадзе.
     - Не унывайте,  друзья!  -  сказал он.  -  На Земле поймут.  Эта беда
предвидена.
     Перерыв  радиосвязи действительно не  должен  был  оказаться чересчур
неожиданным для тех,  кто на Земле ждал сообщения с  космического корабля.
Подобная возможность была, как и сказал Пайчадзе, предвидена еще до старта
звездолета.  Практика радиосвязи с Луной и искусственными спутниками Земли
давно  показала,   что  радиоволны  иногда  отказывались  проходить  через
ионизированный слой,  создаваемый в атмосфере солнечной радиацией.  В часы
активизации деятельности Солнца связь с "небесными станциями" прерывалась.
Слой Хевисайда,  находящийся на высоте девяноста - ста тридцати километров
над   поверхностью  Земли,   создавал   труднопроходимый  барьер;   только
ультракороткие волны  могли  пробивать  его  и  уноситься  в  межпланетное
пространство, - и то лишь при помощи направленных антенн, создающих мощный
электромагнитный поток в желаемом направлении. Считалось вероятным, что на
Венере,  находящейся значительно ближе  к  Солнцу,  чем  Земля,  солнечная
радиация во  много раз активнее и  должна создавать в  ее атмосфере мощный
ионизированный  слой,   который   мог   стать   непреодолимым   даже   для
сверхультракоротких волн,  несмотря на  всю  силу  генераторов "СССР-КС3".
Кое-кто, в частности Топорков, верил в успех, но правы оказались скептики.
Наткнувшись на  невидимый экран,  которым  Солнце  окружило сестру  Земли,
радиоволна,  покинувшая антенну звездолета,  отразилась обратно на Венеру,
которая снова отбросила их вверх. Так, постепенно замирая, волна несколько
раз обошла кругом всей планеты, пока не истощилась ее энергия.
     Каждый  раз,  касаясь антенны корабля,  радиоэхо честно возвращало ей
недоставленную радиограмму.
     - Одного только не  понимаю,  -  сказал Топорков,  оставшись вдвоем с
Белопольским,  -  как мы могли так отчетливо услышать "эхо"?  Звуки должны
были  слиться друг  с  другом,  одно  "эхо" смешаться со  следующим.  Ведь
окружность Венеры  равна  всего  тридцати  семи  тысячам  километров.  Для
радиоволн это одна десятая секунды.
     - Я  подумал об  этом  сразу,  -  ответил Белопольский.  -  Очевидно,
прохождение радиоволн в  атмосфере Венеры происходит очень  медленно.  Это
новая загадка, которую надо разгадать. Пусть послужит она вам утешением за
неудачу связи с Землей.
     - А нельзя...
     - Нет,  -  резко ответил Белопольский.  - Об этом мы не смеем думать.
Звездолет сейчас нельзя поднимать в  воздух.  Будем  ежедневно посылать на
Землю радиограммы.  Может быть,  хоть  одна  из  них  использует случайную
благоприятную обстановку и вырвется из плена.
     - Вы думаете, что там будут все время дежурить у приемника?
     Белопольский посмотрел на Топоркова и,  пожав плечами,  не отвечая на
вопрос, вышел из рубки.
     "Он прав, - сказал инженер самому себе: - я задал глупый вопрос".
     Перерыв  связи  для  тех,   кто  находился  на  Земле,   был  гораздо
мучительнее,  чем для звездоплавателей.  Они знали, что с Землей ничего не
случилось,  а молчание корабля могло означать катастрофу.  Если до сих пор
на  радиостанции  дежурили  только  в  условленные  часы,  то  теперь  это
дежурство должно стать непрерывным. Иначе не могло быть.
     Участники полета на Венеру обладали сильной волей,  и  унылие недолго
царило на корабле.
     Как  только  Андреев  закончил  и  доложил  Белопольскому  результаты
анализа,  все  внимание перешло на  предстоявший выход  из  корабля первой
партии.  Из  осторожности в  нее  было  зачислено только  четыре человека.
Выходили  -  Белопольский,  Баландин,  Коржевский  и,  конечно,  Второв  с
киноаппаратом.
     Анализ  воздуха  дал   малоутешительный  вывод.   Процент  содержания
углекислого газа и формальдегида был настолько велик,  что не могло быть и
речи о  свободном дыхании.  Находиться вне  звездолета можно было только в
противогазе.
     Измерение  температуры наружного  воздуха  в  полете  дало  различные
результаты:  от сорока до девяноста двух градусов выше нуля. У поверхности
залива термометр Цельсия показывал плюс пятьдесят три  градуса.  Вероятно,
температура повысится днем,  но  пока можно было обойтись без охлаждающего
костюма.
     Группе   Белопольского  предстояло   обследовать   берега,   выяснить
возможность воспользоваться вездеходом,  а  также  ознакомиться вблизи  со
странными растениями Венеры.
     Противогазы,  специально сконструированные для  пребывания человека в
атмосфере Венеры,  по  смешанному фильтрующе-изолирующему способу,  давали
возможность дышать,  в основном, воздухом Венеры, очищенным от углекислого
газа  и  формальдегида (с  помощью  фильтра из  соли  кислого сернокислого
натрия)  и  обогащенным  кислородом  из  баллона,  находящегося  на  спине
исследователя.  Благодаря такому способу расход кислорода был сравнительно
невелик.
     Головной   шлем   представлял   собой   прозрачный   кварцевый   шар,
герметически соединявшийся с  воротником комбинезона.  Внутри  шлема  были
вделаны микрофон, динамик и крохотная автоматическая аппаратура для подачи
воздуха и удаления продуктов дыхания.
     Миниатюрная радиостанция помещалась на  поясе,  штыревая  антенна  на
спине,  рядом с кислородным баллоном.  Она намеренно была сделана довольно
длинной и оканчивалась выше головы. На подошвах ботинок были металлические
пластины, от которых шли пришитые к костюму гибкие провода, оканчивавшиеся
у  основания антенны.  Промежуток между  антенной и  заземляющим проводом,
равный одному миллиметру,  являлся, таким образом, грозовым разрядником, и
костюм отчасти защищал человека от удара молнии.
     Члены  экспедиции  еще  на  Земле  прошли  специальную тренировку  на
длительность пребывания и  работы  при  высокой температуре и  не  боялись
ожидавшей  их  за  бортом  звездолета тропической жары.  На  корабле  были
охлаждающие костюмы, но, как уже говорилось, решили пока обойтись без них.
     Не  были  забыты ультразвуковые кинжалы,  которыми можно было легко и
быстро перерезать лианы  и  другие препятствия из  органического вещества,
могущие  встретиться  на  пути,   мотки  крепкой  веревки  и  палки,  типа
альпенштоков,  которые одновременно служили и  электровибраторами,  стоило
только присоединить их проводом к батарее радиостанции.
     Как и  на пустолазном костюме,  на верху шлема был укреплен небольшой
прожектор,   на   случай  если   встретится  какая-нибудь  темная  пещера.
Неожиданное наступление ночи не  угрожало,  как  на  Арсене;  залив только
вступал в область дня,  и вечер мог наступить не раньше, чем через полторы
земные недели.
     Снаряженные таким  образом четверо звездоплавателей вошли в  выходную
камеру,  и  внутренняя дверь закрылась за ними.  Оставалось нажать кнопку,
тогда откроется наружная дверь,  и  они  окажутся в  атмосфере Венеры.  Из
предосторожности,  автоматическое управление дверями выходной камеры  было
заменено ручным.
     - Костюмы в порядке? - спросил Белопольский. - Подача воздуха?
     - Нормально, - по очереди ответили все.
     - На пульте! Как герметичность двери?
     - Зеленый,   -   ответил  голос   Мельникова.   (Подразумевался  цвет
контрольной лампочки.)
     - Лестница?
     - Здесь.
     - Открываю!
     Раздвинулась и  исчезла  в  пазах  двустворчатая дверь.  Даже  сквозь
плотную ткань комбинезона они  почувствовали,  как  тело охватил влажный и
горячий воздух. Легкая дымка тумана заполнила камеру.
     Внизу,  совсем  близко,  колыхалась вода  залива,  в  темной  глубине
которой  смутно  угадывались очертания каких-то  не  то  растений,  не  то
скалистых выступов.  Сквозь шлем со всех сторон,  слышались то отдаленные,
то  близкие оглушительные раскаты грома.  Временами яркий  блеск недалекой
молнии заставлял закрывать глаза.  В  ста метрах виднелся желанный берег -
высокий обрыв с венчающей его панорамой оранжево-красного леса.
     - На Арсене мы в один прыжок были бы на берегу, - сказал Второв.
     Никто  не  ответил  на  это  шутливое замечание.  Сдерживая волнение,
звездоплаватели молча смотрели на открывшийся перед ними пейзаж Венеры.
     Внизу,  под выходной камерой, раздвинулись двери одного из ангаров, и
оттуда показалась висящая на  "стрелах" электромоторная лодка.  Сверху она
была закрыта прозрачным пластмассовым кожухом, сейчас раздвинутым.
     Второв установил лестницу,  и все четверо, один за другим, спустились
на  борт  судна,   которое  свободно  могло  вместить  человек  восемь.  С
центрального пульта были пущены в ход барабаны тросов,  и лодка опустилась
вместе с людьми на поверхность залива.
     Баландин немедленно опустил в  воду  руку в  тонкой перчатке.  Он  не
почувствовал  ни   тепла,   ни   холода,   -   значит,   температура  воды
приблизительно  равнялась   температуре   человеческого  тела.   Термометр
подтвердил это,  показав  плюс  тридцать семь  и  две  десятых.  Профессор
наполнил  водой  заранее  подготовленные бутылки  и  тщательно  закрыл  их
стеклянными пробками.
     Коржевский взял  на  себя роль механика.  Отцепив тросы,  он  включил
мотор, и лодка медленно отошла от корабля.
     Второв  приник  глазом  к  окуляру киноаппарата,  снимая исторический
момент, - началась первая экспедиция на Венере.
     Белопольский вспомнил отъезд Камова и  Пайчадзе восемь лет тому назад
и  все,  что  произошло во  время  первой  экскурсии по  Марсу:  встречу с
американской экспедицией,  выстрел Бейсона, ранение Арсена Георгиевича. Не
случись тогда этой встречи,  Камов не оказался бы в безвыходном положении.
Ему не  пришлось бы возвращаться на Землю на корабле Хепгуда,  не пришлось
бы подвергнуть себя губительному для здоровья увеличению веса. И он был бы
сейчас здесь,  с  ними.  В том,  что Камова нет на Венере,  виноват только
Бейсон.
     С  чувством досады и раздражения,  которое всегда появлялось при этом
воспоминании,  Константин Евгеньевич снова подумал о том, что преступление
журналиста  осталось  безнаказанным.  Переданный советским  правительством
американским властям,  Бейсон был, правда, отдан под суд, но оправдан, - и
оправдан  только  потому,   что  Камов  и  Пайчадзе  отказались  выступить
свидетелями обвинения. Строго логичный, математический ум Белопольского не
мог  понять мотивов,  которыми руководствовались его  друзья;  их  решение
удивило и  даже  огорчило его,  но,  верный  правилу не  навязывать своего
мнения,  он  тогда ничего не сказал.  За эти восемь лет Белопольский редко
вспоминал неприятный ему эпизод и подумал о нем сейчас только потому,  что
остро  почувствовал отсутствие Камова  в  знаменательный момент  отъезда в
первую экскурсию по  Венере.  С  какой радостью уступил бы  он  свое место
учителю и другу...
     В  двадцати метрах от  берега лодка  остановилась.  Обрыв отвесно шел
вниз.  Нигде  не  видно было  удобного места,  чтобы высадиться на  берег.
Высоко над головой виднелись края желтых кустов, которые и отсюда казались
сплошной губчатой массой.  Над  ними,  в  самое  небо,  поднимались стволы
деревьев; казалось, что тучи касаются их неподвижных вершин.
     Ослепительно   блеснула   молния,    ударившая   где-то    близко   в
противоположный берег,  и  оглушительный удар грома прокатился над  лесом.
Разведчики едва успели сдвинуть обе половины кожуха и  закрыть лодку,  как
хлынул чудовищный ливень.  Грозовой фронт,  один  из  тех,  сквозь которые
недавно пролетал звездолет,  надвинулся на залив, мгновенно погрузив его в
полную темноту.
     Все исчезло из глаз -  корабль,  берег, небо. Люди не видели ни воды,
ни лодки, ни друг друга и только чувствовали, как сотрясается их судно под
тяжестью   сплошных   водяных   потоков,   обрушившихся  на   него.   Если
пластмассовый  кожух  не  выдержит  напора  воды,  лодка  будет  мгновенно
потоплена.
     Почти  одновременно вспыхнули  прожекторы на  шлемах  Белопольского и
Баландина.  Осветилась клокочущая белая  пена  вокруг  лодки,  неразличимо
сливающиеся друг с  другом струи ливня и  низвергающийся с  высоты берега,
совсем рядом, бурный водопад.
     - Отведите лодку немного дальше от берега, - сказал Белопольский.
     В  его голосе не  слышно было ни  малейшего волнения.  Казалось,  что
опасное положение, в которое они попали, его нисколько не тревожит.
     Коржевский  выполнил  приказание,  и  лодка  отошла  на  значительное
расстояние от водопада.
     - Как бы нас не вынесло в океан, - заметил Второв.
     - Здесь нет ветра, - ответил Баландин.
     - Когда мы летели на "СССР-КС2",  - тоном лектора начал Белопольский,
- то  встретили грозовой фронт  протяженностью в  тысячу километров.  Если
этот такой же, то он может пройти через несколько часов. Тогда нам следует
отойти под  защиту борта звездолета.  Если же  фронт небольшой,  то  скоро
пройдет.  Большинство  грозовых  фронтов  на  Венере  небольших  размеров.
Поэтому лучше немного подождать, стоя на месте.
     - А выдержит ли кожух?
     - Он  рассчитан на такой случай.  Если он цел до сих пор,  то таким и
останется. Опасность нам не угрожает.
     - Почему нас не вызывает корабль?  -  спросил Баландин.  -  Это очень
странно. Борис Николаевич! - громко позвал он.
     Никакого ответа не последовало.
     - Может  быть,   на  станции  никого  нет...  -  нерешительно  сказал
Коржевский.
     - Это  совершенно невозможно.  Товарищ Мельников!  -  еще  раз позвал
профессор.
     Снова молчание.
     - Они нас не слышат!
     - Не могут не слышать.
     Продолжительный,  потрясающей силы  раскат  грома  прервал  разговор.
Словно раскалывалось на  части  само  небо  Венеры,  готовое обрушиться на
"землю".  Феерическим фейерверком засверкали одновременно десятки  молний,
осветив залив мерцающим светом.  Близкой громадой выступил из мрака сквозь
стену  ливня  исполинский корпус  звездолета,  на  котором огненной сеткой
дрожали вспышки разрядов,  точно на корабль обрушились потоки не водяного,
а электрического дождя.
     Гроза, казалось, еще усилилась.
     Лодка судорожно задрожала,  и  люди  почувствовали,  как  она  начала
погружаться в воду.  Бешено клокочущая пена все выше поднималась по борту,
захлестывая нижнюю часть кожуха.
     Внезапно на  конце металлического форштевня загорелось голубое пламя,
сжалось в маленький светящийся мячик шаровой молнии и лопнуло с оглушающим
треском, рассыпав в темноте каскад голубых искр.
     В  наступившей на  несколько секунд  тишине неожиданно раздался голос
Второва.
     - Я знаю! - сказал он.
     Никто  не  отозвался.  Подавленные грозной мощью  стихии  люди  молча
ждали,   -   лодка   продолжала  медленно   опускаться,   точно   какая-то
непреодолимая сила затягивала ее в пучину.
     И  вдруг,  будто на  экране,  где  один  кадр сменился другим,  гроза
промчалась мимо.  Раздался прощальный затихающий гром,  и  темный  занавес
ливня,  быстро  удаляясь,  исчез  за  лесом  противоположного берега.  Все
приняло прежний вид,  и  даже низвергающийся с обрыва водопад как-то сразу
прекратился.
     Словно обрадовавшись,  что с  нее сняли давящую тяжесть,  лодка резко
подпрыгнула и  закачалась на  поверхности залива.  Было такое впечатление,
что взошло Солнце, так светло стало вокруг в сравнении с только что бывшим
мраком.
     - Посмотрите, что творится с компасом! - воскликнул Баландин.
     Стрелка судорожно дергалась по циферблату во все стороны.
     - Магнитная буря, - сказал Белопольский.
     Точно  согласившись с  его  заключением,  стрелка  компаса  качнулась
несколько раз и успокоилась,  повернувшись в прежнюю сторону,  - туда, где
находился магнитный полюс Венеры.
     - Я знаю,  - вторично сказал Второв. - Причину радиоэха надо искать в
электрических свойствах грозовых фронтов.
     - Совершенно правильно,  - раздался в их шлемах голос Топоркова. - Во
время грозы приборы показали исключительную силу ионизации воздуха.
     - Все в порядке? - спросил Мельников.
     - Если бы гроза не прекратилась так скоро, то не было бы в порядке, -
ответил Баландин. - Мы шли ко дну.
     - Лодка непотопляема, - сухо поправил его Белопольский.
     Было очевидно, что радиосвязь прервалась по вине грозы. Радиоволны не
проходили через ионизированный воздух и насыщенные электричеством струи.
     - На Венере,  -  сказал Топорков,  -  грозы постоянны. Мы будем иметь
частую возможность изучать это странное явление и разгадаем загадку эха.
     Не было никакой гарантии, что затишье продлится долго. В любую минуту
мог  налететь новый грозовой фронт.  Но  никто и  не  подумал вернуться на
корабль.  Лодка  снова  двинулась  вперед,  на  поиски  места,  где  можно
высадиться на  берег.  Но  сколько они не смотрели,  нигде не было никакой
возможности причалить. Обрыв всюду был неприступен.
     Коржевский, управлявший лодкой и менее других занятый рассматриванием
берегов, вдруг весь подался вперед и резко повернул руль.
     - Что случилось? - спросил Белопольский.
     Биолог молча указал на какой-то предмет, плававший на воде.
     Второв  опустил  руку  за  борт  и  вытащил из  воды  длинную плоскую
дощечку.
     Это была... линейка, с нанесенными на ней делениями.




     Если бы в лодке появился неизвестный зверь, выскочивший из воды, они,
вероятно,  меньше бы удивились. Живое существо, - это было понятно даже на
Венере,  где не предполагали найти высокоорганизованную жизнь;  она все же
могла оказаться на  планете.  Но  мертвый кусочек дерева,  которому чья-то
рука  придала  форму  хорошо  известного  измерительного инструмента,  это
бесспорное доказательство разума, был совершенно необъясним. Что на сестре
Земли нет  разумного населения,  казалось очевидной истиной.  Планета была
слишком  сурова,  чтобы  на  ней  могла  развиться жизнь  подобная земной.
"СССР-КС2"  не  обнаружил никаких следов  разумной деятельности,  никакого
намека на существование человечества на Венере. Экипаж "СССР-КС3" также не
видел ничего,  что хотя бы отдаленно походило на сознательную жизнь. Самые
горячие оптимисты допускали на  Венере  существование только  низших  форм
животного мира.
     И вот в руках Второва находится предмет,  свидетельствующий о высокой
ступени умственного развития. Деревянная линейка - это умение обрабатывать
дерево,  наличие инструментов для такой обработки,  это знание математики,
потребность в  измерении физических величин,  а следовательно,  и какая-то
степень научных знаний.
     - Может  быть,   на  Венере  побывал  другой  звездолет?  -  высказал
предположение Коржевский.
     Подобная мысль возникла у всех,  как только убедились, что перед ними
действительно линейка, а не просто кусок дерева.
     Но  какой  звездолет  мог  оказаться  на  Венере?  Экспедиция Уильяма
Дженкинса находилась еще на  Марсе.  По пути к  нему она не могла посетить
Венеру.  Английские,  французские и  шведские звездолеты в  момент  отлета
"СССР-КС3" все были на Земле.  О  постройке космических кораблей в  других
странах ничего не было известно.
     Белопольский взял линейку из рук Второва и внимательно осмотрел ее.
     - Это сделано не на Земле,  -  сказал он.  - Деления не соответствуют
никаким  земным  мерам.  Единица измерения,  примененная при  изготовлении
этого   инструмента,    неизвестна   у   нас.    Если   линейку   потеряли
звездоплаватели, то они прилетели, не с Земли.
     Его спутники молча переглянулись.
     "Не с Земли!.."
     Неужели на  планете побывали обитатели другого мира?  Может быть,  их
корабль и  сейчас находится на Венере?  Линейка найдена в заливе,  куда не
могли занести ее  волны океана.  Значит,  неизвестный космический корабль,
находится где-то близко...
     Все  одновременно  повернулись  к  берегу,   словно  ожидая,  что  из
оранжево-красных  зарослей появится вдруг  неведомое существо,  пришелец с
другой планеты.
     Но  все было по-прежнему,  никто не  появлялся,  и  никакого движения
нельзя было заметить на высоком обрыве.
     Очевидно,  на  звездолете слышали непонятный им  разговор.  Мельников
спросил, что случилось. Ему подробно рассказали все.
     Об  дальнейшем  обследовании залива  никто  больше  не  думал.  Лодка
повернула обратно.  Всем не  терпелось как следует осмотреть поразительную
находку,   точно  определить,   из  чего  она  сделана.  Линейка  казалось
деревянной, но в этом следовало убедиться.
     Процедура  входа  на  корабль  показалась  всем  четверым  томительно
длинной.
     Когда   наружные   двери   закрылись,   заработал  воздушный  фильтр.
Вытягиваемый из  камеры воздух прогонялся через двойной бак  со  спиртом с
примесью серной кислоты и, пройдя еще через поглотитель из активированного
угля,  поступал обратно в камеру очищенным от формальдегида.  Эта операция
продолжалась десять минут.  Потом  надо  было  снять комбинезоны,  обувь и
шлемы,   сложить  их  в   специально  предназначенный  для  этого  ящик  с
герметически закрывающейся крышкой и  снова  фильтровать воздух в  течении
пяти  минут.  Только  после  всех  этих  предосторожностей стало  возможно
открыть двери и войти внутрь звездолета.
     Весь экипаж собрался в  лаборатории.  Белопольский положил линейку на
стол...
     Долгое время  единственными неземными объектами,  которые могли  быть
подвергнуты непосредственному научному  изучению,  являлись  метеориты.  С
начала  эпохи  межпланетных  перелетов  в  руки  ученых  начали  поступать
многочисленные объекты другого порядка - образцы пород, собранных на Луне,
представители фауны  и  флоры  Марса.  Не  случайное падение метеорита,  а
планомерная,  сознательная работа  человека давала материалы для  изучения
жизни во Вселенной.
     Но еще никогда человек не держал в  своих руках предмета,  сделанного
кем-то на другой планете.
     Можно  было  допустить,   что  в   результате  невероятного  стечения
обстоятельств кусок дерева был отщеплен и принял форму линейки -  плоского
удлиненного прямоугольника,  но  никакая случайность не  могла  нанести по
краю этого прямоугольника ровные,  отстоящие друг от  друга на  одинаковом
расстоянии метки  делений.  Это  могло  сделать только  разумное существо,
знакомое хотя бы с начатками математической науки
     - Как странно,  - сказал Князев, - что мы натолкнулись на новую тайну
сразу, как только опустились на Венеру.
     Это,  действительно,  было странно.  Словно кто-то намеренно подкинул
линейку, предупреждая, что планета имеет своих хозяев, что она обитаема.
     - Я все-таки убежден,  что на Венере нет разумных существ,  -  сказал
Белопольский.
     - Откуда же взялась эта линейка?
     Константин Евгеньевич пожал плечами:
     - Этого я не знаю, - так же, как и вы.
     - До чего досадно! - сказал Топорков. - Если бы работала связь...
     Ему никто не ответил,  но все подумали о том же. Таинственная находка
произвела бы сенсацию на Земле.  Но связь была прервана, и никто ничего не
узнает, пока корабль не вернется.
     Зайцев тщательно измерил промежутки между делениями. Они оказались на
расстоянии тридцати одного с четвертью миллиметра друг от друга.
     Белопольский был прав -  такой меры длины на  Земле не  существовало.
Было ли это основной мерой, принятой у тех, кто сделал линейку, или частью
более длинной, - кто мог это сказать?
     Баландину и  Андрееву  поручили исследовать находку.  Они  тотчас  же
взялись за работу.
     - Постарайтесь определить,  сколько времени линейка пробыла в воде, -
попросил их Белопольский.
     Звездоплаватели  решили   продолжить   прерванную   вылазку.   Вместо
Баландина в группу был зачислен Топорков.
     Учитывая  высоту  обрыва,   который  был  явно  неприступен  на  всем
протяжении,  Белопольский и Мельников приняли решение подвести звездолет к
самому берегу.  Это нетрудно было сделать:  глубина у  берегов была вполне
достаточной,  а  силы  двигателей двух  электромоторных лодок  должно было
хватить и на то, чтобы отбуксировать даже такой громадный корабль.
     Романов и  Князев вышли через две разные камеры и сели в лодки.  Один
направился к носу корабля,  другой к корме.  Зацепив тросами за специально
предназначенные для этой цели массивные кольца,  они по  команде с  пульта
одновременно пустили моторы на полную мощность.
     Исполинский "кит" медленно тронулся с  места и величественно поплыл в
сторону ближнего берега.  Когда корабль получил достаточную инерцию, тросы
были отцеплены, и обе лодки поспешно удалились на значительное расстояние.
     Корабль подходил к берегу очень медленно, но его масса была настолько
велика,  что удар о береговой обрыв получился значительной силы. Две волны
прошли по заливу,  и было видно,  как на противоположном берегу прокатился
пенный бурун прибоя.
     Механики звездолета -  Зайцев и Князев - быстро собрали легкий мостик
с  перилами и,  воспользовавшись случаем,  прошли вместе со всей группой в
выходную камеру,  чтобы установить его.  Как и  всем остальным,  им  очень
хотелось, хоть ненадолго, ступить на "землю" Венеры.
     Когда все надели комбинезоны и шлемы, Белопольский задал традиционный
вопрос об исправности подачи воздуха.
     Дверь открылась.
     Кусты и  деревья были теперь так близко,  что сразу бросились в глаза
незамеченные раньше подробности.  Пока механики с помощью Второва возились
с  мостом,  Белопольский,  Коржевский и  Топорков  внимательно осматривали
местность.
     Первоначальное  предположение,   что   лес   Венеры   труднопроходим,
полностью  подтвердилось.  Самые  дикие  уголки  тропических  лесов  Земли
показались бы просторной аллеей в  сравнении с перепутанным хаосом кустов,
лиан  и  деревьев,  между  которыми  по  "земле"  стлались сплошным ковром
лентообразные кроваво-красные растения с  острыми шипами в  метр  длинной.
Всюду,  пробиваясь через этот красный ковер, поднимались какие-то странные
мясистые трубки, увенчанные разноцветной бахромой.
     Прямо напротив дверей выходной камеры находился большой "куст". Сразу
стало  ясно,   что  это  желтое  "растение"  не   имеет  ничего  общего  с
растительным миром  Земли.  Определение,  данное Мельниковым,  лучше всего
подходило к его внешнему виду.  Это была гигантская губка, с таким же, как
у  земных  губок,  комкообразным телом,  пронизанным бесчисленными мелкими
отверстиями, между которыми во все стороны торчали тонкие острые иглы.
     Стволы деревьев не имели никакой коры.  Гладкие,  нежно-розовые,  они
казались почти прозрачными.  Как на картине, написанной акварелью, розовый
цвет  стволов  незаметно  переходил в  красный  и  оранжевый цвет  ветвей.
Пунцовые,   с  черными  поперечными  кольцами,  гибкие  лианы  с  близкого
расстояния уже не казались гладкими.  Их тела были пористы - со множеством
мелких отверстий.
     Коржевский вдруг схватил и сжал руку Белопольского.
     - Смотрите! - сказал он, указывая на ствол ближайшего дерева.
     Пунцовая  "лиана",  плотно  обвивавшая нижние  ветви  великана,  чуть
заметно шевелилась.  Было  такое  впечатление,  что  длинное,  гибкое тело
"кораллового аспида" равномерно сжимается и раздувается дыханием.
     - Ветер, - тихо сказал Белопольский.
     Биолог отрицательно покачал головой.
     - Тут нет ветра, - прошептал он.
     Механики  и  Второв  прекратили  работу  над  мостом.  С  напряженным
вниманием звездоплаватели всматривались в окружавший их пейзаж.
     - Жизнь! Всюду жизнь! - взволнованно сказал Коржевский.
     Теперь все ясно видели, что "лес" полон движения.
     Дышали  бесчисленные  "лианы",  равномерно  покачивалась разноцветная
бахрома  трубок,  она  плавно  колыхалась,  и  временами отдельные волоски
медленно вытягивались, словно щупальца, отыскивающие добычу. Где-то внутри
розовых стволов пробегали вверх темные точки, как в воде цепочка пузырьков
воздуха.  Красные "ленты",  стелющиеся по "земле", тоже шевелились. Иногда
точно электрический ток проходил по ним,  - судорожно вздрагивали растущие
на  них  шипы,  и  сама "лента" изгибалась,  словно корчилась от  боли,  и
замирала в новом положении.
     - Тут ступить некуда, - заметил Второв.
     Почвы, из которой росли все эти причудливые "растения", совершенно не
было видно. До самого края обрыва расстилался живой ковер.
     - Мы думали,  - заметил Баландин, - что на Венере нет жизни. Вот она,
здесь, перед нами...
     - Не  понимаю,  -  сказал вдруг Коржевский.  -  Это морские животные,
которые должны жить в  воде.  Посмотрите на эти мясистые трубки с венчиком
щупалец;  это в точности земные актинии. Я убежден, что и них есть ротовое
отверстие.  Но  какую пищу они  могут получить из  воздуха?  А  эти  иглы?
Типично морские образования.  А коралловые деревья?  Мы точно очутились на
внезапно обмелевшем дне моря.  А губки?  Откуда они могли взяться на суше?
Может  быть,   ливни?  -  спросил  он  самого  себя.  -  Нет,  нет!  Этого
недостаточно. Совсем недавно все это место было покрыто океаном.
     - Почему же оно вдруг обмелело? - спросил Топорков.
     Белопольский  хмурил  брови,   напряженно  думая.  Слова  Коржевского
вызвали какую-то сразу ускользнувшую мысль,  и он старался припомнить, что
именно пришло ему в  голову,  когда биолог говорил о внезапно обнажившемся
дне. Вопрос Топоркова послужил толчком в его памяти.
     - Вспомнил!  -  внезапно сказал он.  -  Это безусловно так!  Отлив! -
пояснил он  удивленно посмотревшим на него товарищам.  -  Солнце находится
сейчас на  восточном горизонте.  Оно  вызвало отлив.  Ночью этот берег был
покрыт волной прилива.
     - Похоже,  что вы угадали, - сказал Коржевский. - Такое предположение
кое-что может объяснить. Ведь ночь на Венере длится долго.
     - Значит, к вечеру здесь опять будет океан? - спросил Топорков. - Что
мы тогда будем делать?
     - Темнеет! - раздался предупреждающий возглас Князева.
     Приближалась гроза.
     Все  поспешно отступили вглубь камеры,  и  Белопольский закрыл двери.
Едва  он  успел  это  сделать,  как  сильный удар  и  дробный стук,  сразу
перешедший в ровный гул,  показали,  что на звездолет обрушились очередные
потоки  ливня.   Сравнительно  тонкие  стенки  выходной  камеры  позволяли
отчетливо слышать раскаты грома,  треск молний и  шум берегового водопада,
льющегося совсем рядом.
     - Грозы не оставят нас в покое, - сказал Белопольский.
     - Плохо нам будет, если гроза застанет на открытом месте.
     Никто не отозвался на это совершенно справедливое замечание Второва.
     - Где вы находитесь? - раздался голос Мельникова.
     - В выходной камере. Просвета не видно?
     - Ничего не видно. Экраны черные.
     Приходилось  терпеливо  ждать  окончания  грозы.   Проделывать  снова
длительную процедуру  входа  на  корабль  не  имело  смысла.  Гроза  могла
промчаться в любую минуту.
     И  действительно через  двадцать минут  гроза  прошла.  Снова открыли
двери.
     - Что  меня  больше  всего  удивляет,  -  сказал  Коржевский,  -  это
отсутствие луж. После такого потопа нет никаких следов.
     - Они могут быть под этим красным ковром,  -  предположил Топорков. -
Возможно, что там сплошное болото.
     Вид местности не изменился,  но сразу бросилось в  глаза,  что бывшее
раньше чуть  заметным движение на  берегу усилилось.  Чаще дышали "лианы",
быстрее шевелились волоски "актиний", заметнее изгибались красные "ленты"
     - Лишнее доказательство,  что  родной средой этих организмов является
вода, - торжествовал биолог. - Вы не ошиблись, Константин Евгеньевич!
     - Сойдем на берег!
     - Одну минуту,  -  сказал Второв,  видя,  что Белопольский собирается
ступить на мостик. - Разрешите на всякий случай обвязать вас веревкой.
     - Да, пожалуй, это не лишняя предосторожность, - согласился академик.
     - Геннадий Андреевич,  как альпинист,  всегда помнит о таких вещах, -
улыбнувшись сказал Топорков.
     Обвязавшись концом  крепкой веревки,  которую Второв  держал в  своих
сильных  руках,  Белопольский перешел  мост.  Он  на  секунду остановился,
выбирая место,  куда поставить ногу, и осторожно ступил в узкий промежуток
между двумя красными "лентами". Потом сделал шаг вперед.
     - Воды здесь нет, - сказал он. И в то же мгновение провалился.
     Веревка  резко  натянулась,  но  Второв  даже  не  пошатнулся.  Одним
движением он вытащил Белопольского обратно на мостик.
     - Вот вам и "такие вещи", - насмешливо сказал он Топоркову.
     Коржевский помог  Константину Евгеньевичу подняться  на  ноги.  Брюки
комбинезона  были   слегка  запачканы,   но   совершенно  сухие.   Значит,
Белопольский провалился не в воду.
     - Подошва скользнула по твердой покатой поверхности,  -  сказал он. -
Мне кажется,  что здесь пористый грунт,  и  это объясняет отсутствие воды.
Она уходит через поры в залив.
     - Разрешите попробовать мне.
     - Нет, я сам.
     Он  снова подошел к  краю мостика и  концом электровибратора прощупал
почву.
     - Держите крепче, - озабоченно сказал Топорков.
     Второв посмотрел на него и усмехнулся.
     Белопольский уверенно, хотя и очень медленно, пошел вперед, тщательно
прощупывая перед собой дорогу.  По  тому,  как  часто его  вибратор уходил
вглубь, было видно, что он идет по невидимой тропинке между ямами, глубина
которых  была  совершенно  неизвестна.   Может  быть,   они   доходили  до
поверхности залива.
     Отойдя  шагов  на  шесть,  Белопольский остановился  и  повернулся  к
товарищам.
     - Идите за  мной,  привязавшись веревкой друг к  другу.  Как  следует
прощупывайте дорогу. Борис Николаевич! - позвал он.
     - Я вас слушаю, - ответил Мельников.
     - Поднимите перископ! Внимательно наблюдайте за горизонтом и в случае
приближения грозового фронта предупредите нас.
     - Сию минуту!
     Над кораблем взвился двухметровый шар. В несколько секунд он поднялся
до  уровня  верхушек розовых стволов и  закачался на  толстом тросе.  Было
видно, как ветер тотчас же отнес его в сторону выхода из залива.
     - Как видимость? - спросил Белопольский.
     - Вполне достаточная.
     - Не торопитесь! Предупреждайте нас только в случае явной опасности.
     Мельников ничего не ответил.
     - Вы меня слышите?
     - Конечно Константин Евгеньевич.
     - Так что же вы молчите?
     Белопольский улыбнулся про  себя.  Он  хорошо  знал  характер  своего
ученика. - Мельников не любил, когда ему делали указания подобного рода.
     - Берегитесь! - внезапно крикнул Второв. - Шип!
     Но академик и сам заметил опасность.
     Острый  конец  метрового шипа  с  ближайшей "ленты" наклонялся в  его
сторону. В медленном движении "растения" была явная угроза.
     Почти  инстинктивно Белопольский ударил вибратором.  Странный шип  не
сломался на середине, как можно было ожидать, а отлетел целиком. На месте,
откуда  он  рос,  из  красной  "ленты"  выступило несколько капель  черной
жидкости, как кровь раненого животного.
     Белопольский  подошел  к  сбитому  шипу,   поднял  его  и  перебросил
товарищам.  Одновременно он зорко наблюдал за другими шипами.  Каждый раз,
когда он приближался к  ним ближе чем на метр,  тонкие шпаги наклонялись в
его сторону,  словно намереваясь впиться в  тело острым жалом,  но  стоило
немного  отодвинуться -  и  они  принимали  прежнее  положение.  "Актинии"
угрожающе  вытягивали  свои  волоски  навстречу  протянутой  к  ним  руке.
Казалось,  что тело человека притягивает к себе обитателей Венеры, что они
видят чуждое им существо и готовы схватить его.
     - Надо быть очень осторожными,  -  сказал Белопольский. - Может быть,
они ядовиты.
     Трое звездоплавателей,  один за  другим,  сошли на берег.  Второв шел
последним.  Его самого держали Зайцев и Князев,  оставшиеся, по приказанию
Белопольского,  на  пороге камеры.  Топорков поскользнулся,  но  его легко
удержали товарищи.
     Коржевский подошел к Белопольскому. Глаза биолога блестели радостью.
     - Это животные,  животные! - повторял он в крайнем возбуждении. - Они
охотятся  на  нас.  Понимаете?  Они  привыкли  ловить  добычу,  когда  она
приближается к  ним.  Это значит,  что в  воде океана есть живые существа,
которые движутся... плавают. Вы понимаете, что это значит?
     - Да, я хорошо понимаю, - ответил Белопольский.
     - Вот смотрите!
     Коржевский схватил руками бахрому "актинии!.  В  ту же секунду гибкие
волоски обвились вокруг  его  кистей и  потянули к  обнажившемуся круглому
отверстию.
     - Видите,  это  ротовое отверстие,  совсем  такое  же  как  у  земных
актиний! - в восторге вскричал биолог.
     Он  и  не  думал  противиться,  позволяя растению (или,  быть  может,
животному)  все   глубже  затягивать  свои   руки.   Белопольский  схватил
увлекшегося ученого за плечи и с силой рванул к себе.
     - Будьте же благоразумны,  -  сказал он с обычным спокойствием. - Это
не земная актиния.
     Коржевский  с  огорчением  смотрел  на  оторванные  волоски,  которые
медленно, точно нехотя, раскручивались и падали на "землю".
     - Надо взять одну из них на корабль, - сказал он.
     - Берите сколько хотите, но будьте осмотрительны.
     Белопольский сбил ближайший шип и,  взяв его в  руку,  поднес конец к
другой "актинии". Волоски тотчас же схватили шип и потянули ко "рту".
     Все с интересом следили, что будет дальше.
     Через  минуту в  руках  академика остался только большой кусок  шипа.
Остальное исчезло.
     - Вот вам,  пожалуйста!  Где гарантия, что этого не могло случиться с
вашей рукой?
     - Да! - только и смог ответить сконфуженный биолог.
     Стало очевидным, что "актинии" Венеры имеют совсем другое устройство,
чем их земные собратья. Белопольский попробовал разломить оставшийся в его
руках кусок шипа,  но  тщетно.  Он  был тверд,  как железный,  а  ведь это
хрупкое и мягкое на вид "растение" с легкостью "перекусило" шип пополам.
     - Я  назову  их  Actinaria  Ferrumus,   (Актиния  железная  (лат.)  -
торжественно объявил Коржевский.
     Длина веревки не позволяла далеко отойти от корабля. Кроме того, надо
было соблюдать особую осторожность.  Грозы еще не  были изучены,  любая из
них  могла  быть  смертельно опасной.  Удастся  ли  незащищенному человеку
противопостоять силе водяных потоков, никто не знал.
     Но,   и  не  отходя  далеко,  можно  было  многое  сделать.  Соблюдая
величайшую осторожность,  исследователи собрали несколько шипов, с помощью
ультразвуковых кинжалов отделили от  почвы  три  "актинии" и  значительный
кусок красной "ленты". Все это отнесли в выходную камеру.
     Когда приблизились к первому "дереву",  Коржевский тщательно осмотрел
его.
     - Это  типично коралловое образование,  -  заявил  он.  -  Хорошо  бы
достать кусок ветки.
     Второв  посмотрел вверх.  Ответвления от  главного ствола  начинались
невысоко над "землей". "Дерево" было густо переплетено "лианами".
     - Разрешите попробовать? - обратился он к Белопольскому.
     Константин  Евгеньевич  с  сомнением  посмотрел  на  гладкий,   точно
отполированный, ствол.
     - Мне помогут "лианы", - добавил Второв.
     - Только  не  высоко,  -  решился  начальник экспедиции.  -  Отломите
ближайшую тонкую ветку. И быстрее! Может налететь гроза. В каком положении
вы окажетесь на дереве!
     - Грозового фронта вблизи нет, - сказал Мельников.
     - Встаньте ко мне на плечи, - предложил Коржевский.
     Второв,  передав киноаппарат Белопольскому,  отвязал веревку от пояса
и,  взобравшись на плечи биолога,  схватился руками за "лиану", обвившуюся
вокруг нижней ветви.
     В следующее мгновение произошло то, чего никто ожидать не мог.
     Едва  только руки Второва сжали пунцовый канат,  как  с  молниеносной
быстротой он  раскрутился с  ветви,  и  длинный  гибкий  конец  мелькнул в
воздухе. В три секунды Второв оказался спеленатым. Совершенно беспомощный,
не имея возможности пошевелить рукой или ногой, инженер повис над головами
своих товарищей, ошеломленных этим неожиданным нападением "растения".
     Топорков сорвал с себя стеснявшую веревку и,  в свою очередь, вскочил
на  плечи  Коржевскому.   Острием  кинжала  он  провел  по  телу  "лианы".
Ультразвук,  как бритвой,  перерезал растительного хищника. Второв упал на
руки Белопольского.  Сквозь шлем было видно,  что он задыхается,  сжатый в
объятиях "лианы",  которая  по-прежнему обвивала его  тело.  Попытка снять
путы  руками ни  к  чему не  привела,  и  только звуковым кинжалом удалось
разрезать кольца  и  освободить грудь.  Комбинезон оказался разорванным во
многих местах.
     - Скорее на корабль! - испуганно воскликнул Коржевский.
     Он руками обхватил шею Второва, словно собираясь задушить его. Сквозь
прорехи мог  проникнуть непосредственно в  шлем отравленный формальдегидом
воздух Венеры.  Белопольский схватил веревку и  отрезал от  нее порядочный
кусок. Этим концом плотно обмотали воротник комбинезона.
     - У вас ничего не сломано? - спросил Коржевский.
     - Как будто ничего,  -  ответил Второв.  - У этих чудовищ исполинская
сила. У меня все тело болит.
     - Но идти вы можете?
     - Конечно, могу.
     Очутившись в выходной камере, Второв протянул руку Топоркову.
     - Спасибо, Игорь Дмитриевич! - сказал он. - Вы спасли мне жизнь.
     - То ли еще будет,  Геннадий Андреевич!  сегодня я  вам,  а завтра вы
мне.
     Даже  тогда,   когда  они  торопились  на  корабль,  чтобы  осмотреть
найденную  в  заливе  линейку,  процедура фильтрования не  казалась  такой
томительно долгой.  Все с беспокойством наблюдали за лицом Второва, ожидая
увидеть признаки отравления.  Герметичность веревочного воротника вызывала
законные сомнения.
     - Как вы себя чувствуете? - поминутно спрашивал Коржевский.
     - Голова болит.
     - Вы слышите какой-нибудь запах?
     - Да, очень сильный и неприятный.
     Значит, формальдегид все-таки проходил, минуя коробку фильтра.
     На звездолете уже знали обо всем,  что случилось.  У  дверей выходной
камеры в  полной готовности стоял Степан Аркадьевич с сумкой первой помощи
в руках. Баландин и Пайчадзе держали носилки.
     Как  ни  велико  было  беспокойство  за  здоровье  товарища,  процесс
дезинфекции был соблюден полностью.
     Из выходной камеры можно было говорить только с  центральным пультом.
Собравшиеся в  коридоре ничего не знали о  том,  что происходит за дверью.
Когда она,  наконец,  открылась,  они увидели,  что Зайцев и Князев держат
Второва на руках.
     - Он потерял сознание три минуты тому назад, - сказал Белопольский.
     Андреев молча открыл сумку.
     - Положите его на пол, - распорядился Коржевский.
     Оба  врача  склонились над  пострадавшим.  Через минуту Второв открыл
глаза, и Андреев приказал перевести его в лазарет.
     - Ничего,  все в порядке,  - ответил он на вопрос Белопольского. - Он
скоро будет совсем здоров.
     Романов и Князев,  как самые сильные из всех, понесли носилки. Ходить
по звездолету,  да еще с грузом, было очень трудно. "Клиника", как в шутку
называли лазаретное помещение, к счастью, находилась в этом же коридоре.
     - Венера щедра на сюрпризы, - сказал Зайцев. - Что-то будет дальше?
     - Как  с  линейкой,  Зиновий Серапионович?  -  спросил Белопольский у
Баландина.
     - Она несомненно деревянная,  - ответил профессор. - Породы дерева мы
не могли определить...
     - Неудивительно!
     - Но можно с уверенностью утверждать,  что она очень долго находилась
в воде. По-моему, не меньше года.
     - Не меньше года,  - задумчиво повторил Белопольский. - Так! Выходит,
что линейка попала в воду год тому назад?
     - Как будто так.
     - В таком случае бесполезно искать ее хозяев. За такой долгий срок ее
могло принести из другого полушария планеты.
     - А  если ее  потеряли звездоплаватели,  то  их  корабль давно вкинул
Венеру, - добавил Мельников.
     - Звездоплаватели?..
     Белопольский пожал плечами. По этому жесту было видно, что Константин
Евгеньевич не очень верит в посещение Венеры обитателями другого мира.
     - Перископ еще наверху? - спросил он.
     - Конечно нет.
     - Поднимем его еще раз. Пройдемте на пульт, Зиновий Серапионович!
     Воздушный  шар  с  подвешенной  к  нему  телевизионной камерой  снова
поднялся  над  звездолетом.  На  экране  появился океан.  Камера  медленно
вращалась, и водная равнина сменилась оранжево-красной панорамой "леса".
     - Поднимите перископ выше!
     Мельников исполнил приказание. Было заметно, что шар сильно относит к
востоку, но все же горизонт расширился.
     - Так и знал! - сказал Белопольский. - Смотрите!
     Глазок  перископа повернулся в  это  время  к  северу.  И  Баландин и
Мельников  одновременно заметили  вдали  темную  полоску  воды.  Такие  же
полоски оказались с запада и юга.
     - Мы на острове, - сказал Белопольский. - Когда Станислав Казимирович
говорил,  что  деревья  на  берегу  в  действительности кораллы,  я  сразу
подумал,  что нам попался не материк, а коралловый остров, который выходит
на  поверхность только днем,  во  время отлива.  Ночью -  это  дно океана.
Становится понятным,  почему здесь нет растительности, которая должна быть
на  Венере,  а  только  морские  организмы.  Необходимо отыскать материк и
перелететь на него.
     - Остров  соврем  не  так  уж  велик,  -  заметил  Баландин.  -  Даже
удивительно, как это мы не заметили подлетая, что это остров.
     - Было гораздо темнее,  -  ответил Мельников, - и горизонт был закрыт
грозовыми фронтами.
     - Но все же,  -  продолжал профессор,  - он гораздо больше, чем самые
большие коралловые постройки на Земле.  Правда,  и сами кораллы,  если эти
действительно кораллы, неизмеримо крупнее земных. Во всяком случае, прежде
чем улететь, надо тщательно изучить остров.
     - Безусловно!  -  согласился Белопольский.  -  Тем более, что мы и не
можем скоро покинуть это место.  Кораблю негде развернуться для старта. Он
останется здесь до вечера, то есть недели на полторы.




     Итак "СССР-КС3" находился у берегов кораллового острова, выступившего
из океана вследствие отлива.
     На  Земле,  которая в  полтора раза  дальше от  Солнца,  чем  Венера,
приливная волна  достигает в  некоторых местах,  например в  бухте Фанди в
Северной Америке,  между Новой Шотландией и  Новым Брауншвейгом,  двадцати
одного метра в высоту. Правда, земные приливы обязаны своим происхождением
главным  образом  Луне,  притяжение которой  заметно  влияет  на  них,  но
близость Венеры к  Солнцу должна была  с  избытком возместить отсутствие у
планеты спутника.  По мнению Белопольского и Баландина,  приливы на Венере
могли  достигать восьмидесяти метров.  Ночью,  когда,  вслед  за  Солнцем,
уходящим к  западному горизонту,  на  остров  надвигается приливная волна,
только вершины самых высоких коралловых деревьев остаются над поверхностью
океана. Все остальное погружается в воду.
     Находящиеся  сейчас   на   суше,   морские  растения  и   животные  с
наступлением ночи "просыпаются" для питания и жизни.  Днем,  оказавшись на
воздухе, они впадают в состояние своеобразного анабиоза, подобного "зимней
спячке" у некоторых земных животных и растений.
     Баландин и Коржевский единодушно пришли к такому выводу.
     Уже больше ста часов, почти пять земных суток, звездолет находился на
Венере.  Научная работа,  к  которой так тщательно готовились на Земле и в
пути, постепенно развертывалась.
     Помимо вполне естественного желания как можно лучше и  полнее изучить
то,  что никогда и  никем не  изучалось,  членов экипажа подгоняли мысли о
Земле.
     Перерыв радиосвязи тяжело  переживался всеми.  Мучило  сознание,  что
близкие  люди,  ставшие благодаря разлуке еще  дороже,  терзаются страшной
неизвестностью.  Работа,  постоянная занятость помогали бороться с томящей
тоской.   Андрееву  приходилось  часто  обращаться  к   Белопольскому  или
Мельникову,  чтобы  поддерживать неизменным  установленный ими  распорядок
дня,  а особенно,  ночи.  В определенные часы экипаж звездолета обязан был
ложиться  спать,  но  почти  ежедневно  кто-нибудь  пытался  нарушить  это
правило.
     За бортом был "вечный" день -  туманная полумгла,  не рассеиваемая ни
единым лучом  солнца.  Чуть  ли  не  через  каждый час  это  подобие света
сменялось полным мраком неистовых гроз.  Некоторые члены экспедиции начали
проявлять нервозность.  Андреев и  Коржевский ввели  обязательные лечебные
процедуры,  которые должны были ежедневно проходить все,  без  исключения.
Попытки уклониться от  них,  особенно частые  со  стороны Второва,  быстро
оправившегося после истории с  "лианой",  Топоркова и Князева,  решительно
пресекались командирами корабля.  Сохранить здоровье -  это  было одной из
главнейших задач.  Белопольский и  Мельников которые сами чувствовали себя
превосходно, первыми являлись в "клинику", показывая пример остальным.
     - Условия  на  Венере,  -  говорил  Андреев  тем,  кто  сомневался  в
необходимости подобных  мероприятий,  -  настолько необычны для  нас,  что
совсем незаметно может  подкрасться болезнь.  Нервная система -  это  все.
Когда она в порядке, человек гарантирован от многих неприятностей.
     - Я здоров, как никогда, - говорил Топорков.
     - Не зарекайтесь! Вы не на Земле.
     Ближайшие  окрестности звездолета были  уже  тщательно  осмотрены,  и
холодильники приняли на хранение обширные коллекции образцов фауны и флоры
острова. Звездоплаватели освоились с коварным нравом обитателей планеты, и
эпизод, едва не ставший трагическим, больше не повторился.
     С  каждым днем опасность пребывания на  берегу уменьшалась.  Чем выше
поднималось над горизонтом невидимое Солнце,  тем заметнее замирала жизнь.
Все медленнее шевелились "лианы",  "ленты" и "актинии". Нужно было подойти
к  ним вплотную,  чтобы вызвать ответное движение,  которое с каждым часом
становилось все более и  более вялым.  Природа засыпала на глазах.  Частые
ливни уже не вызывали оживления,  как это было ранним утром. Ученые смелее
и дальше проникали в дебри "леса".
     По-прежнему приходилось опасаться гроз,  но благодаря Топоркову и эта
опасность почти перестала угрожать.  Занимаясь исследованием электрических
свойств грозовых фронтов, Игорь Дмитриевич заметил, что ионизация воздуха,
которая особенно его интересовала в связи с тем, что могла помочь раскрыть
тайну радиоэха, возникает задолго до грозы и постепенно возрастает по мере
ее  приближения.  Это  натолкнуло его на  мысль использовать ионизацию как
своеобразный предсказатель погоды.  С  помощью Зайцева он сконструировал и
изготовил  простой  прибор  -  электрический барометр,  который  минут  за
пятнадцать  с  большой  точностью  предупреждал  о  приближении  грозового
фронта.
     Такой  предсказатель  невозможно  было  переоценить.   Он   буквально
развязал ученым руки.
     Белопольский  немедленно  распорядился  изготовить  несколько   таких
барометров,  и они были установлены на пульте управления, в радиорубке и в
выходных камерах.
     Теперь звездоплаватели всегда знали о  приближении грозы.  Как только
барометр  начинал  показывать  повышение  ионизации,   с   корабля  давали
предупреждающий сигнал, и все бывшие на берегу спешили укрыться в выходной
камере.
     Страшный ливень ни разу никого не захватил вне звездолета.
     Температура наружного воздуха неуклонно повышалась.  На  пятые  сутки
термометр показал плюс семьдесят градусов.  Легкая дымка, поднимавшаяся от
воды,  постепенно  превращалась в  туман.  Звездоплаватели были  вынуждены
одеться в охлаждающие костюмы.
     Интересно отметить,  что легкостью и простотой устройства эти костюмы
были  обязаны  наличию  на  Венере  большого  количества углекислого газа.
Именно  он  служил  хладагентом.   Понижение  температуры  внутри  костюма
достигалось компрессионным методом от испарения углекислоты. Конечно, если
бы  техника не  знала еще  полупроводниковых батарей,  дающих значительное
количество  электроэнергии  при  малом  объеме,  устройство  компрессорной
установки,  могущей  уместиться  в  небольшом  наспинном  ранце,  было  бы
невозможно. Но достижения науки всегда тесно связаны с уровнем техники.
     Белопольский торопил с устройством аэродрома,  желая осмотреть остров
сверху и попытаться разыскать континент. На берегу острова были обнаружены
явственные следы высокого прилива,  и  это,  по мнению Баландина,  служило
доказательством близости материка.  В  открытом океане,  вдали  от  других
берегов, прилив не мог быть таким высоким.
     Устройством площадки занимались Пайчадзе, Второв, Романов и Князев, -
под руководством Зайцева.
     Взлетным полем мог служить залив;  реактивные самолеты,  имевшиеся на
борту "СССР-КС3",  все были гидросамолетами,  но  возникая вопрос,  где их
собирать,  а главное -  держать? На воде первый же грозовой фронт разломал
бы  крылья  аппаратов.  Решили построить защищенный ангар  и  снабдить его
приспособлением для  спуска  самолета на  воду  и  обратного подъема после
возвращения из полета.
     Это   было   тяжелой  задачей,   учитывая  высоту  обрыва  и   обилие
"кустов"-губок и  коралловых "деревьев".  Но упорство и  изобретательность
победили.
     Пламенем  огнеметов и  мощными  ультразвуковыми аппаратами уничтожили
все, что было на берегу на пространстве трехсот квадратных метров. Кусками
коралловых  "деревьев" засыпали  многочисленные ямы.  Над  этой  площадкой
устроили крепкий навес,  прикрепив его  к  оставленным специально для этой
цели  стволам.  Направленные  взрывы  разрушили  часть  берега,  образовав
пологий  склон.  Когда  установили  электролебедку,  аэродром  был  готов.
Оставалось перетащить сюда один из самолетов и собрать его крылья.
     Несколько раз  потоки ливня  ломали навес,  и  приходилось делать все
заново,  но,  когда он, наконец, был установлен, то самые мощные грозы уже
не были ему страшны.
     Доставить гидросамолет в  ангар было нетрудно.  Спустив на воду,  его
отбуксировали к  берегу  и  лебедкой  подняли  на  площадку.  В  сборке  и
установке крыльев участвовали почти все члены экипажа корабля.
     На шестой день, 15 июля, самолет был готов в любую минуту подняться в
воздух.  Белопольский поручил Мельникову совершить первый полет  вместе со
Второвым, который должен был заснять остров с высоты на кинопленку.
     Баландин и  Коржевский все  эти дни тщетно пытались выловить из  воды
каких-нибудь ее обитателей.  Ничто не попадало в  их сети,  а вместе с тем
было несомненно, что в океане Венеры имеются плавающие живые существа, так
как иначе трудно было объяснить поведение "актиний" и других организмов на
берегу.  Оставалось предположить,  что  все  эти  существа с  наступлением
отлива уплывали в открытый океан.
     Но,  несмотря на  неудачу "рыбной ловли",  звездоплаватели могли быть
вполне довольны результатами своей  работы.  За  шесть дней  были  сделаны
такие открытия,  которые переворачивали все прежние представления о  жизни
на сестре Земли,  по крайней мере,  о жизни в ее океане.  Кораллы, губки и
оставшиеся пока  загадочными "ленты" были  уже  не  зародышами,  а  вполне
сформировавшимися живыми организмами со сложной структурой. А служившие им
пищей  неизвестные рыбы  должны  были  стоять  еще  выше  на  эволюционной
лестнице.
     Кораллы и губки Венеры были подобны земным,  но это, на первый взгляд
странное,  обстоятельство не удивляло ни Баландина, ни Коржевского. Вода в
океане оказалась обыкновенной водой,  такой же,  как в земных океанах.  На
таких близких друг к  другу планетах жизнь должна была зародиться примерно
одинаковым путем  и  в  низших  формах могла  оказаться идентичной.  Очень
слабый раствор формалина в  воде  Венеры не  мог  служить препятствием для
развития жизни.
     Самой значительной загадкой, не поддающейся пока научному объяснению,
оставались   странные   свойства   пунцовых   "лиан".   Они,   безусловно,
принадлежали  к   растительному  миру,   но   "сознательной"  реакцией  на
прикосновение к  ним напоминали животных.  Исследователям удалось снять со
ствола две "лианы",  не разрезая их на части, и целиком заключить в бак со
спиртом. На Земле загадочные растения-животные будут основательно изучены.
     Не приходилось говорить, что таинственная линейка продолжала занимать
мысли членов экспедиции и  служить темой горячих споров.  Ее искусственное
происхождение не могло вызвать сомнений, а значит, нельзя было сомневаться
и  в  том,  что на  Венере есть разумные существа или что таковые посетили
планету до прилета на нее "СССР-КС3". Последнее предположение поддерживали
Мельников и Коржевский.  Профессор Баландин утверждал, что линейку сделали
и потеряли жители Венеры.
     - Мы найдем их на континенте, - говорил он.
     Белопольский не высказывал своего мнения,  и оно оставалось никому не
известным.
     Всюду, где побывали звездоплаватели, они старались найти какие-нибудь
следы  разумных существ,  но  ничего  не  находили.  Остров,  по-видимому,
никогда не  был  обитаем,  по  крайней мере в  той  его  части,  где стоял
корабль.  Сторонники идеи  обитаемости Венеры  возлагали свои  надежды  на
воздушную разведку.  Может  быть,  сверху удастся заметить следы  разумной
деятельности,  сохранившиеся после  очередного затопления острова океаном.
Линейка не могла упасть с неба, кто-то сделал и потерял ее, пусть год тому
назад, но это произошло и неоспоримо свидетельствовало о разуме.
     - На  острове  не  может  быть  никаких  построек,  -  разубеждал  их
Коржевский,  -  не  может быть потому,  что он периодически скрывается под
водой. Венера, судя по всему, не приспособлена для развития на ней разума.
Я вполне убежден, что разумного населения на планете нет. Линейку потеряли
звездоплаватели.
     - Тогда здесь должны быть следы стоянки звездолета.
     - Он мог опуститься далеко отсюда.
     - Как же линейка попала в залив?
     - Ее принесли волны прилива и ветер.
     - Если  бы  на  Венеру  действительно прилетал  звездолет  из  другой
планетной системы, - говорил Баландин, - то он посетил бы и нашу Землю.
     - Это далеко не обязательно,  -  возражал Мельников,  - не так просто
найти планету, да еще такую маленькую. Случайно найдя Венеру, они могли не
заметить Землю и улететь к себе на родину.
     Все эти споры были,  в сущности,  совершенно бесцельны. Обе стороны с
равным основанием могли считать себя правыми.  Загадку линейки нельзя было
разгадать, пока планета не будет детально исследована.
     Пайчадзе, подобно Белопольскому, предпочитал отмалчиваться. Когда его
прямо  спрашивали,  он  отделывался ничего не  значащими ответами,  вроде:
"Возможно, что так", или "Трудно допустить".
     Шестнадцатого числа был  назначен первый пробный полет над  островом.
Выждав относительного прояснения погоды, самолет спустили на воду.
     Мельников  занял  место  пилота,  Второв  устроился  на  пассажирском
сиденье,  взревел мотор,  и,  прочертив пенную  полосу  по  глади  залива,
серебристая птица поднялась в воздух.
     По  просьбе Второва,  Мельников сделал  круг  над  заливом.  Геннадию
Андреевичу хотелось запечатлеть на пленке вид корабля, стоявшего у берега.
Длинная стальная сигара звездолета, с возвышавшейся над его носовой частью
сложной конструкцией направленной антенны,  была как на  ладони.  Топорков
ежедневно посылал радиограммы,  адресованные Земле, и антенна не убиралась
внутрь.
     Туман сильно мешал наблюдениям,  но  все  же  можно было  рассмотреть
детали местности.  Мельников подумал,  что пройдет еще несколько дней -  и
остров нельзя будет увидеть сверху.  Испарения с поверхности воды с каждым
часом становились все более и более густыми.
     Покачав крыльями в знак привета, он поднял машину на триста метров. С
этой высоты хорошо был виден весь остров,  имевший форму почти правильного
треугольника.
     Ветер  по-прежнему гнал  мрачные тучи,  всюду  виднелись черные стены
ливней,  блестели молнии. С корабля по радио сообщали, что грозовые фронты
не  угрожают,  но  отсюда казалось,  что  они  со  всех сторон стремятся к
острову.
     Самолет  летел  вдоль  побережья.  Слева  расстилался покрытый белыми
гребнями пены  безграничный океан,  справа  -  оранжево-красный "лес",  за
которым снова виднелась водная равнина.
     Берег все время был одним и тем же -  высокий,  обрывистый,  заросший
коралловыми "деревьями".  Часто  попадались заливы,  обычно  очень  узкие,
напоминавшие щели, далеко вдававшиеся в сушу.
     Скорость была  слишком велика,  чтобы рассмотреть мелкие подробности.
Здесь был бы  полезнее вертолет,  но этими удобными для разведки местности
машинами экспедиция не располагала,  -  слишком опасна встреча вертолета с
грозовым фронтом.  Сравнительная неповоротливость,  тихоходность,  длинные
лопасти подъемных винтов -  все это могло привести к катастрофе.  Быстрый,
маневренный, не имеющий воздушного винта реактивный самолет был в условиях
Венеры наиболее безопасен.
     Долетев  до   южной   оконечности  острова,   Мельников  повернул  на
северо-запад, продолжая следовать за всеми извилинами берега.
     Прозрачный пластмассовый кожух не мешал киносъемке, и Второв заполнял
одну пленку за другой. Ветер теперь дул навстречу, и о его силе можно было
судить по тому, как упала скорость мощной машины.
     Внизу  сплошной белой  полосой тянулись буруны.  Гонимые ветром волны
бешено налетали на  береговой обрыв и  рассыпались алмазной пылью.  Грохот
прибоя, вероятно очень сильный, за ревом мотора слышен не был.
     Вскоре снова пришлось поворачивать,  на  этот раз  на  северо-восток.
Местность не изменялась,  и ничего нового не попадалось на их пути.  Всюду
была одна и та же картина.
     Самолет  облетел остров  кругом  за  пятнадцать минут,  несколько раз
пересек его с севера на юг,  с востока на запад и обратно, но ничего, хотя
бы отдаленно похожего на искусственное сооружение, они так и не увидели.
     Коралловое образование среди океана было  совершенно пустынно и  явно
необитаемо.  Если на  Венере и  есть сознательная жизнь,  то  ее следовало
искать не здесь.
     Мельников собрался  повернуть "домой",  когда  Топорков передал,  что
барометр резко идет вверх и, по-видимому, приближается мощная гроза.
     - Ионизация стремительно возрастает,  -  передавали с корабля,  -  ее
сила значительно больше чем обычно. Будьте крайне осторожны.
     Мельников   осмотрел   горизонт.   Действительно,   с   северо-запада
приближалась  широкая  черная  полоса.  Быстро  вырастая,  она,  казалось,
стремительно надвигалась на остров, сверкая частыми молниями.
     Медлить нельзя.  Еще пять,  шесть минут -  и гроза накроет остров.  О
посадке не  приходилось и  думать.  Это  значило погубить самолет.  Ливень
начнется раньше чем они успеют укрыться в ангаре.
     Мельников  переключил мотор  на  полную  мощность.  Легкокрылая птица
быстрее звука помчалась на юг,  одновременно поднимаясь выше,  к  облакам.
Если не удастся проскочить перед грозой, то оставался еще путь вверх - над
ней.
     Черная полоса быстро приближалась к самолету,  но Мельников уже видел
далеко впереди ее конец.  Входить в  облака и  вести машину слепым полетом
ему  не  хотелось,  и  он  повернул немного к  востоку,  уходя от  грозы и
выигрывая этим время
     Им удалось проскочить буквально в последнюю секунду.
     Зловещая водяная стена промчалась у самого хвоста машины.  Как всегда
на Венере,  грозовой фронт имел резкие, словно обрезанные границы. Если бы
не ветер, можно было бы находиться в нескольких шагах от потока, льющегося
с неба, и остаться сухим.
     Убедившись,  что  опасность  миновала,  Мельников снизил  скорость  и
повернул на запад.
     Остров давно скрылся с  глаз.  Они  были  одни  среди просторов чужой
планеты,  на маленьком хрупком аппарате, с которым дикая мощь стихий могла
бы справиться в одно мгновение.  Радиосвязь со звездолетом прервалась, как
только остров закрыла стена ливня.
     Острое чувство одиночества охватило Второва.
     Все кончено!..
     Никогда больше они  не  увидят острова и  корабля.  Один из  грозовых
фронтов, видневшихся всюду, куда бы он ни посмотрел, налетит на них, волны
океана сомкнутся над сломанным самолетом -  и  никто не узнает,  где нашли
они оба свою могилу...
     Он инстинктивно потянулся вперед,  к  Мельникову.  Борис Николаевич -
это все, что ему осталось от многомиллионного населения Земли...
     Одни!.. Никто не придет на помощь!
     Широкая спина  пилота  была  неподвижна.  Руки  в  перчатках уверенно
держали штурвал.  Мельников повернул голову,  всматриваясь в  горизонт,  и
Второв  увидел сквозь стекло шлема  невозмутимо спокойные черты  лица,  на
котором не было и тени тревоги.
     И  Второв почувствовал,  как к лицу хлынула горячая волна крови.  Ему
стало  мучительно  стыдно  за   свои   малодушные  мысли.   Какой  же   он
звездоплаватель,   если  первое  же   трудное  положение  вывело  его   из
равновесия?  Гроза пройдет над островом,  радиосвязь восстановится, и они,
даже если отлетят очень далеко, по радиомаяку найдут дорогу обратно.
     Пролетев пять минут к западу, Мельников повернул обратно. Он не хотел
слишком удаляться от острова.
     Весь  северный  горизонт  закрывал  ливень.  С  юга  угрожающе близко
надвинулся другой грозовой фронт.
     Самолет  поднялся выше.  Если  оба  фронта  сомкнутся,  будет  некуда
деваться, кроме как вверх.
     Они летали уже свыше сорока минут. Сколько времени будет продолжаться
ливень над  островом?  Еще  двадцать минут,  а  может  быть,  целый час?..
Мельников  вспомнил  тысячекилометровую тучу,  которую  они  встретили  на
Венере восемь лет тому назад. Кто знает, может быть, эта еще больше.
     Оба  грозовых фронта шли рядом на  расстоянии четверти километра друг
от  друга,  и  в  этом узком коридоре,  на  самой малой скорости,  летал с
востока на запад и с запада на восток самолет с двумя людьми.
     Прошло еще пятнадцать минут.
     Казалось, что северный горизонт никогда не прояснится. На западе туча
по-прежнему исчезала за океаном, и ее конца не было видно.
     - Вот действительно не повезло!  -  сказал Мельников.  - Сколько дней
ливни  были  непродолжительны,  а  именно сейчас налетела такая громадина.
Похоже, что нам с вами, Геннадий Андреевич, придется спасаться в облаках.
     Второв ничего не ответил.
     "Коридор" становился все  более узким.  Тучи сближались.  Вот-вот они
сомкнутся и на самолет обрушатся неистовые потоки воды. Больше нельзя было
медлить.
     Мельников взял штурвал на себя. Послушная машина подняла острый нос к
небу.  Мгновение,  и  облачная масса поглотила их.  Мельников сосредоточил
внимание на приборах слепого полета.
     Он  вел  машину круто  вверх,  стремясь опередить тучи,  не  дать  им
сомкнуться, захватив самолет в свои водяные объятия.
     Но было уже поздно. Грозовые фронты соединились
     Мельников и  Второв догадались об  этом,  когда плотная мгла  сменила
белесый сумрак.  Они  почувствовали,  что  самолет пошел вниз под  давящей
тяжестью обрушившейся на него воды.
     - Вот  это  уже похоже на  конец,  -  сказал Мельников.  -  Надо было
подняться  раньше.   Приготовьтесь!   Как  только  нас  сбросит  в  океан,
скидывайте крылья. Это последний шанс.
     Конструкция самолета предусматривала превращение его  в  герметически
закрытую  лодку.  Стоит  повернуть специальный рычаг,  -  крылья  и  шасси
отделятся  от  корпуса  машины,   и  она,   как  легкий  поплавок,  станет
непотопляемой.  Конечно,  исполинские волны будут швырять ее как щепку, но
все же, как сказал Мельников, это был шанс... последний.
     - Мы врежемся в воду с большой скоростью, - сказал Второв.
     - Увидим! - отрывисто ответил Мельников.
     Мотор  работал  на  полную  мощность.  За  самолетом тянулась длинная
огненная полоса,  видная даже сквозь сплошной поток ливня. Машина изо всех
сил сопротивлялась тяжести воды,  но стрелка альтиметра неуклонно и быстро
шла вниз.
     Самолет  падал  в  океан  с  работающим  мотором,  находясь  почти  в
вертикальном положении
     Мельников напряженно следил  за  высотой.  Он  знал,  что  реактивный
двигатель надо  выключить раньше,  чем  машина погрузится в  океан,  иначе
неизбежен взрыв,  но хотел сделать это в самый последний момент,  чтобы до
конца использовать подъемную силу, тормозящую скорость падения.
     До поверхности океана осталось двести метров...
     Страшный удар  встряхнул самолет.  Оглушительный треск электрического
разряда... ослепляющая яркая вспышка...
     Мотор перестал работать.
     И,  точно в  насмешку,  как  раз  в  это  мгновение гроза окончилась.
Грозовой фронт прошел.
     Прощальный  удар   молнии  вывел   из   строя  реактивный  двигатель!
Беспомощный самолет качнулся с  крыла на крыло,  перевернулся носом вниз и
стрелой ринулся в воду.
     Мельников  не  растерялся.  Энергично  работая  штурвалом,  элеронами
крыльев и хвостовым стабилизатором,  он сумел выровнять самолет в тридцати
метрах от воды.
     - Сбрасывать? - крикнул Второв.
     - Нет еще! Надо опуститься ниже.
     Планируя  на  крыльях,  машина  полого  опускалась.  Громадные  волны
обдавали пеной поплавки самолета.
     Прошла минута... вторая. Они все еще летели.
     Грозовой фронт промчался, но связь не восстанавливалась Очевидно, над
островом ливень еще продолжался.
     Ветер  срывал  гребни  волн,  мелкая  водяная пыль  туманом закрывала
видимость.
     Самолет упорно держался в воздухе.
     И  вдруг волнение стихло.  Бушующие волны как-то сразу улеглись.  Под
крыльями была  почти  неподвижная,  плавно колышущаяся поверхность.  Туман
рассеялся.
     - Берег! - отчаянно закричал Второв.
     Угрожающе близко,  словно  вынырнув  из  бездны  океана,  на  самолет
надвигался незнакомый скалистый берег.
     Мельников инстинктивно рванул штурвал на  себя.  Но с  остановившимся
двигателем самолет уже не мог подняться.
     Гибель была неминуема.
     Машина уже коснулась воды и мчалась,  скользя на поплавках,  прямо на
скалы...




     Весь экипаж "СССР-КСЗ" находился в радиорубке.
     Топорков сидел у приемника, готовый, как только прекратится проклятый
ливень, возобновить связь с самолетом.
     Из  репродукторов непрерывно раздавался треск разрядов,  иногда столь
сильный,   что  казалось  -  приемник  не  выдержит  и  диффузор  динамика
разлетится в  клочья.  Приборы  показывали,  что  снаружи  воздух  насыщен
электричеством до  опасных  пределов.  Звездолет как  бы  очутился  внутри
огромной, непрекращающейся молнии.
     Грохочущие  раскаты  грома  были   слышны  даже   здесь,   в   рубке,
расположенной в центре корпуса корабля.
     - Не лучше ли все-таки убрать антенну? - предложил Зайцев.
     Топорков отрицательно покачал головой.
     Грозовой фронт  надвинулся на  остров пятьдесят минут тому  назад,  и
было неизвестно,  когда он,  наконец,  пройдет.  Такой мощной грозы еще не
было ни разу.
     Белопольский,  внешне спокойный, сидел рядом с Топорковым и поминутно
взглядывал на часы.
     Очень  редко  кто-нибудь  произносил короткую  фразу  и,  не  получая
ответа,  снова замолкал.  Мысли звездоплавателей были  далеко -  там,  где
одинокий самолет с  двумя товарищами носился в воздухе,  отрезанный стеной
ливня от острова и корабля.
     Где он  находился?  На  каком расстоянии отсюда?  Этого они не знали.
Может быть,  грозовой фронт раскинулся на сотни километров в  обе стороны.
Время шло мучительно медленно.
     Но вот гроза прошла.
     Топорков включил передатчик. Хотя, судя по прибору, ионизация воздуха
была еще чрезмерно велика,  он  все же  начал вызывать Мельникова на волне
радиостанции самолета.  Личные  рации  могли  отказать,  если  Мельников и
Второв слишком далеко отлетели от острова.
     Проходили минуты, но связь не восстанавливалась.
     Прекратились неистовые трески.  В эфире стояла полная тишина. Стрелка
ионного прибора опустилась к нулю, воздух очистился от электричества.
     - Говорит звездолет! Где вы? Где вы? Отвечайте! Говорит звездолет!..
     - Немедленно  приступить  к  сборке  второго  самолета!   -  приказал
Белопольский - Как можно скорее!
     Все, кроме Топоркова, бросились к двери.
     - Пайчадзе,  Андреев,  Топорков и  я остаемся на корабле.  Константин
Васильевич! Сделайте все, что возможно, для ускорения работы.
     - Слушаюсь! -отвечал Зайцев.
     - Говорит звездолет! Где вы? Отвечайте! Отвечайте!..
     - Если самолет слишком далеко,  -  сказал Андреев, - между ним и нами
мог оказаться грозовой фронт, и радиоволны не проходят.
     - Как у них с воздухом? - спросил Пайчадзе.
     - Для двух человек его хватит на двадцать четыре часа.
     - Говорит звездолет! Где вы?..
     Шли часы...
     Короткие грозы  несколько раз  заставляли пятерых  человек  прерывать
работу.  Нужно  было  не  менее  двенадцати часов,  чтобы  собрать  крылья
самолета,  и  эти вынужденные перерывы взвинчивали и  без того напряженные
нервы  людей  до  последней степени.  Всегда  спокойный и  уравновешенный,
Зайцев ругался как одержимый, ожидая прояснения погоды.
     Белопольский не выдержал и прислал на помощь Андреева и Пайчадзе.  На
звездолете осталось два  человека.  Это  было грубейшим нарушением законов
космических рейсов.
     Работа шла  бешеным темпом.  Все хорошо понимали,  что если Мельников
залетел очень  далеко,  найти  остров  в  просторах океана без  радиосвязи
невозможно. А она все не восстанавливалась.
     Они боялись думать, что все уже кончено, что Мельников и Второв давно
погибли. Отсутствие связи объясняли грозовыми фронтами.
     Последнее сообщение с  самолета гласило,  что он поворачивает к  югу.
Значит,  в  этом направлении и  следовало искать.  Но  для этого надо было
закончить сборку, выждать благоприятный момент и вылететь. Куда?..
     "На юг!"  -  говорили они сами себе,  отгоняя мысль,  что "юг" -  это
весьма  неточное  понятие.   Найти  маленькую  машину  в  условиях  плохой
видимости,  при непрерывном маневрировании, - чтобы не попасть под ливень,
- это было бы  чистой случайностью.  Но  ничего другого,  кроме надежды на
такую случайность,  им  не  оставалось.  Пока не  пройдут роковые двадцать
четыре часа, никто не прекратит попыток спасти товарищей.
     Через пять часов после начала работы одно крыло уже стояло на  месте.
Если не помешают грозы, самолет будет готов на два часа раньше.
     Два часа! В таких обстоятельствах это было очень много!
     Казалось, что природа Венеры сжалилась над своими гостями. Работа шла
без задержек. Грозы стороной обходили остров.
     У  микрофона Белопольский и Топорков,  сменяя друг друга,  непрерывно
звали Мельникова, чутко прислушивались, не раздастся ли ответ. Но тишина в
эфире нарушалась только близкими или далекими грозовыми разрядами.
     - Если радиосвязи мешают грозовые фронты,  - сказал Топорков, - то не
могут же  они быть сплошными.  За несколько часов должны были образоваться
просветы.
     Белопольский хмурился.  Мысль о  гибели Мельникова и Второва все чаще
приходила ему в  голову.  Он  понимал,  что его товарищи,  изматывая силы,
трудятся над  почти безнадежным делом,  но  приказать прекратить работу не
мог решиться.  Теоретически еще шестнадцать часов Мельников и Второв могут
быть живы.  Пусть никто не сможет сказать,  что они не выполнили свой долг
до конца.
     Где предел силы человека, когда он стремится спасти друга? Где предел
его  выносливой,  воли  и  упорства?  Падая от  усталости,  семь человек с
прежней  быстротой  заканчивали второе  крыло.  Руки  отказывались держать
инструмент,  глаза  плохо  различали детали,  но  тяжелые части будто сами
собой становились на место.
     Через девять часов двадцать минут Баландин хриплым до  неузнаваемости
голосом доложил, что самолет готов.
     - Разрешите мне и Зайцеву вылететь на поиски.
     - Ни в коем случае!  -  ответил Белопольский.  -  Спустите самолет на
воду.  Полетит  Топорков.  Всем,  кроме  Князева  и  Романова,  немедленно
вернуться на звездолет
     Он выключил передатчик, не слушая возражений профессора.
     - Отправляйтесь,  Игорь Дмитриевич!  Никто из них не в  силах лететь.
Придется вам  одному.  В  отсутствие Бориса Николаевича я  не  имею  права
покинуть корабль.
     - Я  и один сделаю все,  что возможно,  -  ответил инженер и вышел из
рубки
     Белопольский остался один.  Он  знал,  что  Топорков не  будет  ждать
возвращения других на корабль,  а  сразу отправится к  самолету,  сознавал
огромную ответственность,  которую взял  на  себя,  лишив  звездолет всего
экипажа.  Все может случиться на чужой планете.  Но поступить иначе он был
не в силах.
     Возможно,  если бы дело касалось не Мельникова, Константин Евгеньевич
сохранил  бы  благоразумие.   Никто,   кроме  Камова,   не  знал  глубокой
привязанности молчаливого и  сурового  академика  к  его  молодому  другу.
Мельников был дорог Белопольскому, как родной сын.
     Не   забывая  через  равные  промежутки  времени  вызывать  пропавший
самолет,  Белопольский наблюдал по  экрану  за  всем,  что  происходило на
заливе.    Одновременно   он    внимательно    следил    за    показаниями
электробарометра.
     Но  грозовые фронты,  наделавшие столько  бед,  словно  сговорившись,
обходили остров. Погода благоприятствовала полету.
     Сквозь   туман   Белопольский  смутно   различал   лодку   Топоркова,
скользившую по заливу, видел, как она разошлась с другой, направлявшейся к
кораблю  Его  приказание  выполнялось,  и  пятеро  работавших над  сборкой
самолета возвращались Романов и Князев,  проводив Топоркова,  вернуться на
его лодке.
     Белопольский видел, как крохотная фигурка скрылась в кабине самолета,
который  тотчас  же  тронулся с  места  и  со  все  возраставшей скоростью
промчался по воде и  поднялся в  воздух.  С  теплым чувством благодарности
подумал он  о  смелом человеке,  отважно бросившемся навстречу опасностям,
чтобы попытаться спасти Бориса и его спутника.  Весь подавшись вперед,  он
следил за  машиной,  пока,  превратившись в  еле  заметную точку,  она  не
скрылась среди просторов свинцового неба.
     "И этот может никогда не вернуться", - мелькнула страшная мысль.
     Может быть, сознание, что он один и никто не войдет к нему раньше чем
через двадцать минут, сыграло свою роль, а многочасовое нервное напряжение
требовало разрядки?  А  может быть,  сказались наконец годы?  Белопольский
вдруг уронил седую голову на руки и заплакал.
     Что  сказали бы  его спутники,  если бы  увидели в  эту минуту своего
"железного" командира...
     Чей-то  голос,  раздавшийся из  репродуктора,  заставил Белопольского
стремительно выпрямиться.
     Вызывает Топорков?.. Нет, голос был не Топоркова..
     - Звездолет!   Звездолет!   Говорит  Мельников!   Говорит  Мельников!
Отвечайте!..
     Еще  не  веря  неожиданному  счастью,  Белопольский  переключился  на
передачу:
     - Слышу Борис, слышу? Где ты?
     - Самолет стоит у неизвестного берега, к западу от вас. Ударом молнии
выведен из  строя двигатель.  При посадке самолет наскочил на мель.  Шасси
сломано.  Я  и  Второв не  пострадали От  толчка вышел из  строя генератор
радиостанции,  который  удалось  исправить только  сейчас.  Снять  самолет
своими силами не можем.
     - На поиски вылетел Топорков. Соединитесь с ним на вашей волне. Как с
воздухом и продуктами питания?
     - Я слышал весь разговор, - донесся откуда-то с неба голос Топоркова.
- Борис Николаевич! Дайте радиомаяк!
     - Лететь  к  нам  на  самолете  незачем,   -   ответил  Мельников.  -
Возвращайтесь назад!  Константин Евгеньевич,  прикажите Игорю  Дмитриевичу
немедленно вернуться.  Если считаете возможным,  вышлите за нами подводную
лодку.
     - То есть как это "считаете возможным"? - рассердился Белопольский. -
Мы готовы сделать все, чтобы спасти вас. Но хватит ли вам кислорода?
     - Его хватит еще на четырнадцать часов.  И  часа два мы можем жить за
счет кислорода в баллонах противогазов. Я считаю, что только подводной...
     Голос  Мельникова  неожиданно  оборвался.  Встревоженный Белопольский
тщетно звал его, но самолет больше не отвечал.
     - На западном горизонте мощный грозовой фронт, - сообщил Топорков.
     - Немедленно возвращайтесь! Маяк нужен?
     - Нет. Остров еще виден.
     В  рубке появился Баландин.  У  профессора был крайне изнуренный вид.
Войдя,   он  услышал,  как  Белопольский  приказывал  Романову  и  Князеву
задержаться у ангара и встретить Топоркова.
     - Самолет возвращается?.. Так скоро!
     Вслед за Баландиным вошли Коржевский, Пайчадзе, Андреев и Зайцев.
     Белопольский  рассказал   товарищам   о   неожиданном   разговоре   с
Мельниковым.  Он не забыл включить передатчик, чтобы Романов и Князев тоже
слышали.
     Радостное известие сразу вернуло всем силы.
     - Сможет ли лодка выйти из залива? - озабоченно спросил Баландин.
     - Это мы сейчас выясним, - ответил Белопольский. - Саша! - позвал он.
     Юного механика все называли по имени.
     - Слушаю, - ответил Князев.
     - Как  только поставите самолет в  ангар,  отправляйтесь к  выходу из
залива и  выясните,  сможет ли подводная лодка пройти в  океан.  Промерьте
глубину.
     - Есть!
     - А если не сможет? - спросил Коржевский.
     - Тогда мы взорвем скалы,  загораживающие выход, - с обычной энергией
ответил Белопольский.  От недавней слабости у него не осталось и следа.  -
На лодке отправятся Зиновий Серапионович и Константин Васильевич.
     - В  таком случае прошу обоих пройти со  мной,  -  сказал Андреев.  -
Сколько времени займет подготовка лодки к походу?
     - Если не придется взрывать скалы, то часа полтора.
     - Достаточно,  чтобы вернуть силы.  Пойдемте,  Станислав Казимирович!
Постараемся привести подводников в нормальное состояние.
     Коржевский, Баландин и Зайцев вышли с Андреевым.
     Топорков благополучно совершил посадку,  и,  как  только  самолет был
укреплен в ангаре,  моторная лодка,  не теряя ни минуты, пошла к выходу из
залива. Фарватер для прохода подводной лодки был найден и промерен.
     Но едва лодка вернулась к  кораблю,  начался новый ливень.  Тот самый
грозовой фронт,  о  котором Топорков сообщил по радио,  закрыл остров.  Но
работа  не  приостановилась.  Внутри  звездолета подводная лодка  поспешно
оснащалась всем  необходимым.  Наученные горьким  опытом,  звездоплаватели
старались предусмотреть самое  худшее.  На  лодку  погрузили двойной запас
продуктов  на  пять  человек,  из  расчета  на  неделю,  тройной  комплект
кислородных баллонов и  дополнительных аккумуляторов,  тщательно проверили
механизмы и  радиоаппаратуру.  Не  были  забыты  водолазные и  охлаждающие
костюмы. Топорков установил на пульте управления свой электробарометр.
     Люди торопились, но каждый узел, каждая деталь были трижды проверены.
     Подводная лодка,  построенная специально для  рейса на  Венеру,  была
невелика -  восемь метров в длину и два с половиной в диаметре.  Ее корпус
был отлит из пластмассы, крепкой как сталь и прозрачной как стекло. Четыре
мощных  прожектора  давали  возможность освещать  все  пространство вокруг
лодки. Два винта, приводимые в движение электромоторами, могли сообщать ей
скорость пятьдесят километров в  час.  Почти  все  части оборудования были
пластмассовые,  что делало лодку легкой и подвижной. Успехи промышленности
пластических масс, получившей за последние годы бурное развитие, позволили
создать это чудо технического искусства.
     Как  только грозовой фронт прошел,  возобновилась связь с  самолетом.
Мельников уточнил  положение открытой  ими  земли.  По  его  расчету,  она
находилась  на  юго-западе  от  острова,   в  ста  пятидесяти  километрах.
Протяженность берега была  настолько велика,  что  лодка  никак  не  могла
проскочить мимо.
     - По-моему,  это  материк,  -  сказал Борис  Николаевич.  -  Было  бы
неплохо,  если бы  Зиновий Серапионович по дороге к  нам осмотрел берега к
северу и югу. Надо уточнить, материк это или остров Мы хорошо видим лес, и
это не кораллы.
     - В каком состоянии самолет? - спросил Белопольский.
     - Шасси сломано, крыльев нет. Боюсь, что он окончательно не годен.
     - Я  не  об  этом  спрашиваю.  В  каком  состоянии  фюзеляж,  где  вы
находитесь?
     - Он медленно погружается.  Очевидно, его засасывает песчаное дно, да
еще ливни помогают.
     - А вы говорите, чтобы Баландин осматривал берега!
     Хладнокровие Мельникова восхищало всех членов экипажа,  торопящихся к
нему на помощь.
     Через два часа лодка,  спущенная на  воду,  стояла у  выходной камеры
готовая к походу.
     Появились Баландин и  Зайцев.  Активная ванна,  часовой искусственный
сон  и  массаж  совершили  удивительную перемену.  Ни  следа  утомления не
осталось после вмешательства корабельной медицины.  Оба  были полны сил  и
энергии.
     - Отправляйтесь  прямо  к   Мельникову  и   Второву,   -   сказал  им
Белопольский.  -  Что бы ни встретилось на пути,  не задерживайтесь.  Если
Борис  Николаевич предложит вам  заняться какими-нибудь исследованиями,  я
запрещаю его слушаться.
     - Какие же тут исследования? - удивился Баландин.
     Ему  рассказали разговор  с  Мельниковым.  Профессор  только  покачал
головой в ответ.
     Опасение, что снова начнется длительная гроза, заставило поторопиться
с выходом в океан. Скалистую гряду, запиравшую залив, надо было пройти при
ясной погоде,  а  когда лодка окажется в  открытом море,  она погрузится в
воду,  и  никакие ливни не  будут ей  страшны.  Тщательно выполненный план
фарватера был вручен Зайцеву.
     Звездоплаватели  были  теперь  почти  спокойны.   Крепость  лодки  не
вызывала  сомнений.  Расстояние в  сто  пятьдесят километров она  пройдет,
руководствуясь  радиосигналами  с  самолета,   за  три  часа.  Пусть  даже
встретятся непредвиденные препятствия,  на преодоление которых потребуется
еще три часа,  Мельников и Второв вовремя будут сняты с обломков самолета.
На специальный запрос Белопольского пришел ответ,  что фюзеляж погружается
на пять,  шесть сантиметров в час. Вода не могла проникнуть в герметически
закрытую кабину.
     Крайнее  переутомление  взяло  свое.   Как  только  лодка  отошла  от
звездолета,  все,  кроме Белопольского и  Топоркова,  ушли  на  отдых.  На
корабле наступила полная  тишина и  покой,  сменившие недавнюю напряженную
деятельность.
     - Идите и вы на отдых,  -  сказал Топоркову Белопольский. - Через три
часа я вас разбужу.
     - А вы?
     - Я устал меньше всех.
     В   репродукторе  монотонно  звучали   сигналы   радиомаяка.   Иногда
Белопольский обменивался  фразами  с  Мельниковым  или  Баландиным,  когда
перерыв связи сменялся кратковременным прохождением радиоволн.
     Все шло пока хорошо. Лодка точно по курсу приближалась к цели.


     Остался позади  извилистый проход  между  скалами,  которым подводная
лодка  вышла  из  залива.  Сразу  началась качка.  Чем  дальше отходили от
берега,  тем она становилась сильнее.  Легкое судно то взлетало на гребень
океанской  волны,  то  стремительно проваливалось вниз.  Они  не  решались
погрузиться  под  воду  в  прибрежной  полосе,   опасаясь  столкновения  с
коралловым  рифом.  Только  когда  эхолот  показал  значительную  глубину,
Зайцев, сидевший за пультом управления, открыл краны заполнения цистерн.
     Лодка пошла вниз.  Уже  ставший привычным слабый дневной свет  Венеры
сменился непроницаемым мраком.  На  глубине десяти метров качка совершенно
прекратилась.
     Зажгли прожектор.  Мощный луч  электрического света пробил толщу воды
далеко   вперед.   Сквозь   прозрачные  стенки  корпуса  виднелись  быстро
скользившие неясные тени,  которые бесследно исчезали,  как  только  лодка
приближалась к ним.
     - Это несомненно рыбы! - взволнованно сказал Баландин. - Хотя бы одну
из них увидеть вблизи.
     - Тише  ход!  -  закричал он,  увидя в  луче прожектора совсем близко
мелькнувшее на мгновение длинное тело.
     - Давайте ни на что не обращать внимания,  - предложил Зайцев. - Если
это морские животные,  они никуда не  денутся.  Рассмотрим их  на обратном
пути. Сейчас у нас одна задача - спасти Мельникова и Второва. Мы не знаем,
что встретим дальше. Лучше всего точно выполнить порученное приказание. Не
надо задерживаться.
     - Вы  правы,   Константин  Васильевич,   -  упавшим  голосом  ответил
профессор. - Я увлекся, простите меня. Дайте полный ход.
     - Это еще рано.
     Как  только  обогнули с  юга  коралловый остров,  на  экране локатора
появилась туманная полоса.  Зайцев  повернул руль.  Нос  лодки  отклонился
больше  к  западу.  Полоса  на  экране сузилась,  стала  ярче.  Когда  она
превратилась в узкую черточку, светившуюся зеленым светом, оба мотора были
пущены на максимальную скорость. Лодка стрелой помчалась к цели.
     На Земле радиосигналы, как правило, распространяются в воде хуже, чем
в  воздухе.  На Венере дело обстояло иначе.  Ионизация в  районах грозовых
фронтов,  создававшая перерывы в  прохождении радиоволн,  не отражалась на
проводимости водных слоев океана. По указанию Топоркова, Мельников опустил
антенну самолета в воду, и сигналы радиомаяка в виде зеленой линии, хотя и
ослабленные, не исчезали с экрана подводной лодки. Работавший одновременно
звуковой маяк был едва слышен и часто замолкал совсем.
     Корпус лодки разогрелся от скорости движения, и видимость ухудшилась,
но  Зайцев не замедлил хода.  Приборы локации успокоительно сообщали,  что
впереди  нет  никаких  препятствий.  Стремительно скользящие струйки  воды
мешали видеть и по сторонам.
     Профессор Баландин был  даже  доволен этим.  Трудно было не  обращать
внимания на  подводный мир  Венеры,  куда  впервые проник  человек.  Глядя
вперед,  он  видел,  как далеко,  в  конце светового коридора,  то и  дело
появлялись  плохо  различимые,  но  безусловно живые  существа,  мгновенно
исчезавшие в неосвещенном пространстве. Сквозь боковые стенки во мраке вод
чувствовалось  движение.   Смутные  тени  приближались  так  близко,   что
становились почти видимыми. Вспыхивали и показали разноцветные точки.
     Баяндин с  трудом сдерживал желание зажечь все прожекторы и  осветить
воду вокруг. Было благоразумно не подвергать себя соблазну, не отвлекаться
от  выполнения основной задачи.  Потом,  когда потерпевшие аварию товарищи
будут  сняты  с  тонущего самолета,  придет время для  наблюдений.  Сейчас
вперед и только вперед!
     По  тому,  как часто прерывалась связь со звездолетом,  они узнавали,
что  наверху один  за  другим проходят многочисленные грозовые фронты.  Но
здесь, в глубине океана, ничего не изменялось.
     Прошел  первый  час.  Пятьдесят километров остались  позади.  Зеленая
линия  на  экране постепенно становилась все  более яркой.  Лента локатора
указывала,  что его луч еще не нащупал берега.  Лодка с  прежней скоростью
мчалась вперед.
     С  напряженным вниманием Баландин и  Зайцев вглядывались в освещенную
прожектором  толщу  воды.  Могло  встретится  неожиданное  препятствие,  о
котором  локатор  не  предупредит их.  Какие-нибудь  растительные заросли,
"прозрачные" для  радиоволн и  потому не  отразившие их  обратно.  Кто мог
знать, какие сюрпризы может поднести человеку сестра Земли?..
     Мысли Баландина все время возвращались к загадкам планеты.
     - Венера,    -   рассуждал   профессор,   -   давно   прошла   период
первоначального зарождения жизни.  Как и  на  Земле,  ее жизнь развилась в
океане.  Разделение организмов на растительный и животный мир - пройденный
этап.  Мы  можем  считать установленным,  что  растения вышли  на  сушу  и
приспособились к неблагоприятным климатическим условиям. Но сделали ли это
животные? Или они остались в воде? Принимая во внимание длительность дня и
ночи,  а также высокую температуру,  которая стоит днем на суше,  я был бы
склонен считать, что животные остались в океане, где условия существования
более равномерны.  Это было бы  даже очевидно,  но  найденная нами линейка
опровергает такой вывод.  Ах,  эта  злосчастная линейка!  Она не  дает мне
покоя.  За  ней  кроется тайна  жизни на  Венере,  и,  пока  эта  тайна не
раскрыта,  мы  не  можем  ничего  считать твердо установленным,  каким  бы
очевидным оно не казалось.
     - Значит,   вы   решительно  отвергаете  теорию   посещения   планеты
космическим кораблем? - спросил Зайцев.
     Баландин посмотрел на него со странным выражением.
     - Скажите,    Константин   Васильевич,    -    спросил    он    после
непродолжительного молчания, - среди ваших инструментов на звездолете есть
деревянные линейки?
     - Нет, конечно!
     - Вы пользуетесь более совершенными измерительными приборами?
     - Разумеется.
     - Так  почему  же  мы  должны думать,  что  звездоплаватели с  другой
планеты,  техника которых,  во  всяком случае,  не ниже нашей,  пользуются
таким грубым и неточным измерительным прибором?
     - А ведь это верная мысль! - удивленно сказал Зайцев. - Как это никто
не обратил внимания на то, что найденная нами линейка крайне примитивна?
     - Мне  тоже кажется,  что  это  верная мысль.  Она  высказана Арсеном
Георгиевичем, и вы сами натолкнули его на эту мысль.
     - Я? Вот уж не помню...
     - Не прямо!  Сегодня,  когда мы собирали самолет, вы сделали Пайчадзе
замечание за  то,  что  он  измерил диаметр какого-то  отверстия линейкой.
Точной,  металлической,  а не деревянной.  Вы сказали ему,  что существует
штангенциркуль.
     - Верно, - улыбнулся Зайцев. - Было такое.
     - Вот тогда Пайчадзе и сказал мне, что, по-видимому, линейку никто не
принес на Венеру.  Она сделана здесь,  "человеком" - существом, обладающим
разумом,  хотя он,  возможно,  и  не похож на нас.  А  разум,  способный к
математическому познанию,  -  очень высокая ступень эволюционного развития
материи. Но где следы деятельности этого разума? Кроме все той же линейки,
их нет.
     - Найдем!
     - Вот именно, надо найти. Как я уже сказал, здесь кроется тайна жизни
на Венере.




     Накренившийся  немного  набок  и  наполовину  погрузившийся  в  воду,
самолет стоял в шестидесяти метрах от берега.  Вернее сказать, не самолет,
а один только фюзеляж.
     Когда погода прояснялась,  Мельников и Второв открывали пластмассовый
кожух и  дышали воздухом Венеры через противогазы.  Это  было  выгоднее из
соображений  экономии  драгоценного запаса  кислорода,  который  следовало
беречь.  Неизвестно,  когда придет помощь.  Подводная лодка шла  пока  без
задержек,  но нельзя поручиться,  что так будет и  дальше.  Непредвиденные
препятствия могли встретиться в любую минуту.
     Мель,  совершенно незаметная со стороны, спасла жизнь обоим летчикам.
Поплавки самолета налетели на нее в  последнюю секунду,  когда,  казалось,
ничто уже не могло предотвратить рокового столкновения со скалами,  с трех
сторон обступившими узкий залив.
     Повернуть,  чтобы  избежать  катастрофы,  -  некуда,  затормозить так
близко от берега -  поздно.  Летевший с  большой скоростью самолет и после
остановки мотора сохранил огромный запас инерции.
     Все произошло в несколько секунд.
     Оба  звездоплавателя уже  простились с  жизнью,  когда  страшный удар
отшвырнул их  к  передней стенке кабины.  Мельников рассек лоб о  штурвал.
Второв ударился о  приборную доску,  и разбившийся шлем порезал ему щеки и
подбородок.
     С окровавленными лицами они поднялись, еще не понимая, что произошло,
и зная только, что остались живы.
     Оказав друг другу первую помощь, осмотрелись.
     Самолет  неподвижно стоял  на  мели  посреди  спокойной воды  залива.
Поплавки глубоко врезались в песок, и это помешало машине опрокинуться при
внезапной остановке. Шасси было сломано, приборы управления разбиты, тросы
оборваны.
     Кругом высились,  по-видимому, гранитные скалы. Поднимавшийся от воды
пар мешал разглядеть мелкие подробности,  но звездоплаватели хорошо видели
траву или что-то вроде травы,  желто-коричневого цвета, росшие на обрывах.
Еще дальше -  верхушки деревьев,  настоящих,  не коралловых, а с ветвями и
листьями,  шевелились под ветром.  Какого цвета были их  стволы и  как они
выглядели, мешал рассмотреть гребень берега.
     - Как можно скорее надо связаться с кораблем,  -  сказал Мельников. -
Своими силами нам не выбраться.
     Второв молча указал на радиостанцию.
     Она  представляла  собой  печальную  картину.  Поблескивали  разбитые
стекла  приборов,   висели  какие-то  оборванные  провода.  При  ближайшем
рассмотрении оказалось, что генератор, сорванный с места, вышел из строя.
     Мельников нахмурился.
     - Я не радист,  -  сказал он.  -  Вы тоже.  Но если мы не восстановим
связь, то погибнем. Кислорода хватит только на двадцать четыре часа.
     - Нас будут искать другим самолетом.
     - Его надо собрать, а это займет много времени.
     Мельников замолчал, потом тихо добавил:
     - Они не знают, куда мы улетели.
     Второв  вспомнил.   Он   сам  радировал  на   корабль,   что  самолет
направляется к югу,  убегая от грозы. О повороте на запад они уже не могли
сообщить. Где их будут искать? Конечно, к югу от острова.
     "Смерть!" - подумал Второв с острым чувством безнадежности.
     - Значит,  все кончено?  - спросил он, стараясь говорить спокойно, но
голос предательски дрогнул.
     - Ну зачем так поспешно делать выводы.  Будем бороться! Доставайте-ка
аварийный комплект радиодеталей.
     - Вы думаете, что...
     - Нам  не  о  чем думать.  Если мы  не  отремонтируем передатчик,  то
погибнем.  Значит,  надо его отремонтировать во что бы то ни стало.  Вот и
все!
     - Попробуем, - сказал Второв.
     Слова,  а  главное тон,  которым говорил Борис Николаевич,  вселили в
него какую-то надежду. Не теряя времени, взялись за дело.
     Налетевший грозовой фронт не помешал им.  Защищенные крепким кожухом,
при  свете электрических ламп,  они заменяли разбитые части радиоустановки
новыми.  Приходилось механически устанавливать детали на  те  же места,  с
которых  снимали  поврежденные,   и   с  крайней  осторожностью  соединять
порванные провода.  Спутать хоть один из них с другим -  значило свести на
нет всю работу.
     С   благодарностью  вспоминали  они   при  этом  уроки  Топоркова  по
радиотехнике,  которые,  по  приказанию Белопольского,  слушали все  члены
экипажа  "СССР-КС3".   Без  этой  мудрой  предусмотрительности  начальника
экспедиции они  не  имели  бы  общего  представления о  работе приемника и
передатчика,  которое теперь оказало им неоценимую услугу. Без этих, пусть
неполных и  поверхностных,  знаний  невероятно трудная  работа  никогда не
увенчалась бы успехом.
     Они даже не заметили,  как над самолетом,  одна за другой, пронеслось
несколько сильных гроз,  и очень удивились, когда обнаружили, что с начала
работы прошло девять часов.
     Радиоустановка была отремонтирована. Но будет ли она работать?..
     Несколько минут они не могли решиться включить ее.
     Оба  отлично знали,  что  неудача означает смерть.  Если где-нибудь в
сложном переплетении схемы ими допущена ошибка,  то  найти и  исправить ее
они были бы не в состоянии.
     "Конечно, - думал Мельников, - товарищи сделают все, чтобы найти нас.
Вероятно,  сейчас они  заканчивают сборку самолета.  Несколько часов будут
искать к  югу от острова.  Убедившись,  что нас нет,  предпримут полеты по
всем направлениям.  Может случиться,  что сверху заметят землю и,  в конце
концов, найдут нас.
     Но    сколько    это    займет    времени?    Воздуха    хватит    на
пятнадцать-шестнадцать часов.  Но  даже обнаружив нас,  самолет не  сможет
опуститься на воду в этом узком заливе. Он должен будет вернуться назад, а
сюда выйдет подводная лодка. Это займет еще пять часов, самое меньшее. Вот
если бы  нас было не  двое,  а  один.  Пятнадцать часов превратились бы  в
тридцать. Я должен спасти Второва. Он моложе меня".
     Не так обстоятельно и спокойно,  но совершенно аналогично думал в это
время и Второв.
     "Арифметический расчет,  -  говорил он  самому себе.  -  Жизнь Бориса
Николаевича дороже моей.  Если радио не  заработает,  я  покончу с  собой.
Пистолет в кармане".
     Оба одновременно посмотрели друг на друга и  улыбнулись с одной и той
же целью - скрыть от другого свои намерения.
     - Попробуем! - сказал Мельников.
     - Медлить ни к чему, - согласился Второв.
     Когда  раздался сухой  щелк  включенного генератора,  Второв невольно
закрыл глаза.  Образ Тани,  возник перед ним так ясно, что ему показалось,
что он ощущает на своей щеке ее теплое дыхание. А рука скользнула в карман
комбинезона, нащупав холодную сталь оружия.
     - Слышу, Борис, слышу! Где ты?..
     "Голос Белопольского...  Почему сразу ответ?  Разве Мельников говорил
что-нибудь?.." Второв открыл глаза.
     Спокойный голос Бориса Николаевича звучал в кабине разбитого самолета
призывом к жизни.
     И медленно, словно не доверяя слуху, Второв вынул руку из кармана.
     Он  почувствовал  легкое  головокружение.  Захотелось  полной  грудью
вдохнуть чистый морской воздух.  Но  его не было.  Снаружи был отравленный
воздух Венеры.
     - Я считаю, что только подводной лодкой...
     Потухшая лампочка индикатора прервала фразу. Связь оборвалась. Где-то
между ними и островом проходил грозовой фронт.
     - Признаться, я сомневался в успехе, - сказал Мельников. - Думал, что
мы не сумеем исправить передатчик.
     - Я тоже, - тихо ответил Второв.
     Мельников  посмотрел  на  его  все  еще  бледное  лицо  и  вздрогнул:
"Неужели!.."
     Да, это так! Никаких сомнений не могло быть. Второв хотел сделать для
него то же самое,  что он сам собирался сделать для Второва.  Их намерения
совпали.
     Мельников почувствовал непреодолимое желание  обнять  этого  славного
юношу с чистым сердцем и благородной душой,  но он не сделал этого. Второв
ничего не подозревает. Пусть же так и остается в неведении.
     - Посмотри Геннадий!  -  сказал он, незаметно для себя самого перейдя
на "ты". - У самолета нет крыльев.
     Действительно,  оба крыла,  очевидно сломанные ливнем, исчезли. Когда
это случилось и  почему они не слышали шума и  треска ломающегося металла,
ни тот, ни другой не могли объяснить.
     - Мне кажется, что самолет глубже погрузился в воду, - сказал Второв.
     Он нисколько не удивился неожиданной "фамильярности" Мельникова.  Ему
казалось естественным,  что  старший  товарищ и  командир называет его  по
имени. Только почему он не делал этого раньше?..
     - А  мне не кажется,  -  ответил Мельников.  -  Я в этом уверен.  Его
затягивает песок.
     Он   сказал  это   так   просто,   что   Второв  не   решился  задать
напрашивавшийся вопрос,  что будет,  когда самолет целиком уйдет под воду.
Лодки, чтобы перебраться на берег, у них не было. Надувная шлюпка лежала в
крыле и исчезла вместе с ним.
     Через два  часа Белопольский сообщил,  что  подводная лодка отошла от
звездолета.
     Потянулись часы ожидания.
     Кабина медленно,  но неуклонно погружалась все глубже. Вода дошла уже
до края кожуха.  Часто налетали ливни,  и  сила водяных потоков еще больше
вдавливала самолет в  песок мели.  Скоро пришлось отказаться от  наружного
воздуха и целиком перейти на кислородные баллоны.  Открыть кожух - значило
пустить в кабину воду. Ее уровень был на несколько сантиметров выше борта.
     - Жаль, что у нас нет водолазных костюмов, - сказал Мельников.
     Когда прояснялось,  они  внимательно рассматривали в  бинокли берега,
окружавшие их  с  трех сторон.  Не было никакого сомнения,  что перед ними
настоящие деревья  -  гигантские представители растительного мира.  Листва
была ярко-оранжевой.
     За  стенками кабины сильный порыв  ветра пронесся по  заливу.  Мелкой
рябью покрылась поверхность воды,  зашевелилась трава на  берегу,  сильнее
закачались верхушки деревьев.
     - Как не похожа эта картина на пейзаж острова, - сказал Второв. - Там
мертвый покой, здесь жизнь. Не хватает только птиц.
     - Посмотри на листву.  -  Мельников протянув руку к берегу. - Вот где
совершенно непонятная вещь. Как могут держаться листья при таких ливнях?
     - Вероятно, они устроены иначе, чем листья земных деревьев.
     - Это безусловно так. И их надо основательно осмотреть.
     Кратковременная,  но сильная гроза прервала разговор.  В шуме потока,
треске молний и раскатах грома они не слышали друг друга.  Клокочущая пена
целиком накрывала кабину.
     А  когда  вновь прояснилось,  они  увидели,  что  над  водой осталась
незначительная часть кожуха.  Еще один-два грозовых фронта - и поверхность
залива сомкнется над ними.
     - Кажется, самый раз прийти подводной лодке, - заметил Второв.
     - Придет в свое время.
     На панели приемника замигала лампочка вызова.  Второв повернул ручку.
Вызывал Топорков.
     - Как положение? - спросил он.
     Мельников опередил своего товарища, собиравшегося ответить.
     - Без особых перемен, - поспешно сказал он.
     - Погружение?
     - Идет нормально. Ничего угрожающего.
     - Я уже давно не имею связи с лодкой, - сказал Топорков. - Где они?
     - Километрах в пятидесяти.
     Было слышно, как Игорь Дмитриевич тяжело вздохнул.
     - Мы одень тревожимся за вас.
     - Нет никаких оснований.
     Связь снова прервалась.  Условия прохождения радиоволн на Венере были
на редкость капризны.
     - Зачем вы их обманываете?  -  спросил Второв.  - Не лучше ли сказать
правду?
     Мельников не сразу ответил.  Он смотрел на Второва, словно изучая его
лицо.
     - По личному опыту, - медленно заговорил он, - я знаю, что переживать
бедственное положение товарища гораздо труднее,  чем  самому  находиться в
таком положении.  Они ничего не могут сделать для нас, кроме того, что уже
сделали.  Что же  мне им  сказать?  Что лодка может подойти не  раньше как
через час,  они сами знают.  Что,  если пройдут еще два ливня, мы окажемся
под водой и  найти нас будет неизмеримо труднее?  Что любой грозовой фронт
может оказаться таким же  длительным,  как тот,  который послужил причиной
нашего теперешнего положения?..
     Он с минуту молчал, потом спокойно произнес:
     - Правда хороша всегда,  но  во имя спокойствия друзей ею иногда надо
жертвовать. Пусть они думают, что у нас все по-прежнему.
     - Вы думаете, что наше спасение еще под вопросом?
     Мельников улыбнулся:
     - Ты  сам знаешь "милый" характер Венеры.  Пока мы не окажемся внутри
лодки, я ни в чем не уверен. Все же у нас неизмеримо больше шансов, чем до
ремонта радиостанции.  Тогда не было почти ни одного.  Но и это не причина
приходить в отчаяние.
     - А если бы радиостанция не заработала?
     - Вот тогда мы оказались бы в серьезном положении.
     Последний час ожидания был самым тягостным.
     Баландин сообщил,  что  локационный прибор показывает твердую землю в
пятнадцати километрах от  лодки.  Это  мог  быть только тот  берег,  возле
которого находился самолет, - подводная лодка шла прямо на него.
     Прошло еще двадцать минут,  в  продолжение которых ни  один ливень не
обрушивался на залив;  и лодка подошла совсем близко. Маяк был выключен, в
нем не было больше никакой нужды.
     - Вот нам и достался тот шанс, о котором вы говорили, - весело сказал
Второв.
     Мельников, ничего не ответив, поспешно наклонился к микрофону:
     - Зиновий Серапионович!
     - Слышу.
     - Не всплывайте! Держитесь на глубине! Приближается мощный фронт.
     Из-за вершин леса, зловеще поднимаясь все выше и быстрее, надвигалась
широкая темная  полоса.  По  количеству молний,  по  раскатам нарастающего
грома Второв понял, что это не кратковременный, а долгий, затяжной ливень.
Края водяного занавеса скрывались в туманной дали.
     - Ну,  держись, Геннадий! - сказал Мельников. - Это последнее и самое
серьезное испытание.
     Сорок  минут неистовствовала вокруг разнузданная ярость стихии.  Люди
видели над  головой только белую пену.  Удары грома приглушенно доносились
до  них.  Это  могло быть следствием того,  что  кабина ушла вглубь,  ниже
поверхности залива.
     И  Мельников и Второв были уверены,  что не увидят неба,  что,  когда
гроза пройдет, они уже "с головой" окажутся в воде.
     Но,  когда наконец грозовой фронт промчался, они к своему величайшему
удивлению,  не заметили никакой перемены в своем положении. Уровень залива
относительно кабины был на той же высоте,  что и раньше,  до грозы.  Сорок
минут тяжесть водяного потока "вдавливала" самолет,  но он ни на сантиметр
не опустился ниже.
     - В чем тут дело? - озадаченно спросил Второв.
     - Вероятно, мы легли на плотный грунт.
     Это было единственным и,  по-видимому, правильным объяснением. Теперь
уже  никакая опасность не  угрожала и  можно  было  бы  спокойно ждать еще
несколько часов,  пока не  истощатся запасы кислорода.  Но в  этом не было
нужды, - подводная лодка находилась где-то близко.
     - Вы были правы,  Борис Николаевич,  -  сказал Второв.  -  Если бы мы
сказали правду, то доставили бы этим много напрасных волнений.
     - Запомни,  Геннадий!  -  ответил Мельников.  -  Основное,  правило -
думать всегда о  других прежде,  чем  о  себе.  Это  всегда полезно,  а  в
космических рейсах является законом.  Следуй этому закону, и ты никогда не
ошибешься.
     - Ваших слов я не забуду, - с чувством сказал молодой инженер.
     Ждать пришлось всего несколько минут.
     Недалеко от них забурлила вода,  и прозрачная "спина" подводной лодки
показалась  на   поверхности  залива.   Можно   было   только   поражаться
изумительному искусству,  с  которым  Зайцев  провел  лодку  в  совершенно
неизвестном ему океане Венеры, руководствуясь сигналами радиомаяков.
     Открылся люк,  и  из  него  показалась голова  профессора Баландина в
шлеме противогаза. Вступили в действие личные рации.
     - Друзья мои!  -  сказал он. - Да ведь вы совсем затонули. Сию минуту
снимем вас.
     - Можно  не  торопиться,  -  ответил Мельников.  -  Кабина  больше не
погружается.
     Зайцев, тоже вышедший наверх, приветствовал друзей жестами обеих рук.
     - Вы так погрузились в воду, - сказал он, - что еще немного, или будь
тут малейшее волнение, мы не смогли бы увидеть вас.


     Опасаясь новой грозы,  поспешно вынесли и  опустили на  воду надувную
резиновую лодку. Зайцев подплыл на ней к затонувшему самолету.
     Инженер  был  одет  в  непромокаемый костюм,  не  имевший охлаждающей
системы,  и  почувствовал себя  словно  у  доменной печи.  Горячий воздух,
нагретый  до  восьмидесяти градусов,  проходя  через  фильтр  противогаза,
обжигал лицо и затруднял дыхание.
     Не  мешкая,   Зайцев  прыгнул  в   воду  и,   ощупью  отыскав  стойку
стабилизатора, прикрепил к ней конец троса.
     - Тащите!  -  крикнул  он,  забираясь обратно в  лодку  и  отплывая в
сторону.
     Полторы тысячи лошадиных сил,  заключенные в  моторе,  шутя  вытащили
самолет  из   песчаной  могилы.   Через  несколько  секунд  он  всплыл  на
поверхность и был подтянут вплотную к борту лодки.
     - Добро пожаловать! - пошутил Баландин, обнимая спасенных.
     - Вы блестяще выполнили задачу, - сказал Мельников, - спасибо!
     Прежде  всего  связались со  звездолетом и  сообщили о  благополучном
завершении спасательной операции.  Ко  всеобщему удовольствию,  радиосвязь
действовала.
     - Что делать с самолетом? - спросил Мельников.
     - Нельзя вынести его на берег?
     - Невозможно. Кругом почти отвесные скалы.
     - Значит, придется его бросить.
     Пользуясь  передышкой,   предоставленной  грозами,  фюзеляж  самолета
полностью разгрузили.  Пустая  кабина с  открытым кожухом будет  потоплена
первым же ливнем.
     - Жаль машину! - сказал Мельников. - Но что поделаешь!
     - Хорошо бы выйти на берег, - предложил Второв.
     - Здесь  это  опасно.  Слишком крутые скалы.  Постараемся найти такое
место, где можно в случае грозы успеть укрыться в лодке.
     - Надо направиться прямо к кораблю,  -  вдруг сказал Баландин.  -  Вы
ранены.
     - Это не раны,  а царапины,  -  ответил Мельников.  - Мы о них совсем
забыли.
     Профессор продолжал настаивать. Мельникову и Второву с трудом удалось
уговорить его не  сообщать на  звездолет о  полученных ими,  действительно
незначительных,  повреждениях.  Баландин  согласился только  тогда,  когда
осмотрел обоих и переменил неумело наложенные повязки.
     - Константин Евгеньевич будет очень сердиться, - сказал он.
     - Это я беру на себя, - ответил Мельников. - Зачем терять время. Мы у
неизвестной земли, и надо исследовать ее.
     Было решено пройти на лодке вдоль берега и  выяснить,  остров это или
материк.  Белопольский посоветовал направиться к  северу.  По его расчету,
"СССР-КС2"  пролетал  севернее и  виденную с  него  реку  следовало искать
именно там.
     - Если найдете реку,  -  сказал Константин Евгеньевич, - то это сразу
покажет, что земля Мельникова - континент.
     Он так и сказал - "земля Мельникова".
     Держась в  надводном положении,  лодка вышла из залива и повернула на
север. Фюзеляж самолета остался покачиваться на воде, в ожидании очередной
грозы, которая пустит его на дно.
     Линия берега тянулась в  обе стороны до  самого горизонта.  Насколько
хватал глаз, она была сплошь заросшей лесом из гигантских оранжево-красных
деревьев.  Иногда лес  подходил к  самой  воде,  иногда отступал,  образуя
поляны, покрытые желтой и коричневой травой. У подножья деревьев виднелась
сплошная  стена  более  низкой  растительности.  Были  это  кустарники или
молодая поросль тех же деревьев, нельзя было определить.
     Из  осторожности лодка держалась в  двухстах метрах от берега.  Здесь
было  уже  заметное  волнение,   качка  мешала  наблюдениям,   но  с  этим
приходилось мириться. Зайцев опасался сесть на мель.
     Когда  проходили  грозы,  подводная  лодка  опускалась  в  глубину  и
пережидала, стоя на месте. Этими остановками пользовались, чтобы осмотреть
подводный мир,  но  он  был очень беден.  При свете прожекторов они видели
только  красноватые водоросли и  пунцовые мхи,  облепившие каждый выступ и
многочисленные камни, лежавшие на песчаном дне. Ни рыб, ни моллюсков.
     Действительно ли их не было здесь или они исчезали,  когда появлялась
лодка и загорался ее свет? Кто мог ответить на этот вопрос.
     - Мы собственными глазами видели живые существа в океане,  -  говорил
Баландин.
     - Положим,  это не совсем так,  -  поправлял его Зайцев.  -  Мы их не
видели,  а предполагали,  что видим.  Может быть,  это были не животные, а
плавающие растения...
     Профессор не соглашался.
     - Разве вы не помните,  - разъяснял он, - что попав в луч прожектора,
эти  "растения" спешили уйти  в  темноту,  что  совершенно естественно для
животных, привыкших к мраку.
     Как бы то ни было,  здесь у берега ни животных, ни плавающих растении
не было видно.
     Час за часом подводная лодка шла на север.  Радиосвязь со звездолетом
прерывалась только по вине грозовых фронтов.
     Характер местности не  изменялся.  Все тот же  лес тянулся без конца,
закрывая  западный  горизонт.   Берега  были  все  такими  же  высокими  и
обрывистыми.  Появились  небольшие холмы,  также  заросшие  деревьями.  Ни
малейших следов другой, не растительной, жизни не замечалось.
     Уже больше суток никто из  звездоплавателей не смыкал глаз,  но,  как
это ни странно,  об усталости вспомнили не на лодке,  а на корабле. Доктор
Андреев категорически потребовал, чтобы они остановились "на ночь".
     Мельников поддержал это требование.  Все с удовольствием согласились.
Лодка погрузилась и легла на грунт.
     Сказалось  физическое и  моральное утомление.  Экипаж  лодки  проспал
десять часов подряд.  Отдохнувшие и освеженные, поднялись на поверхность и
поплыли дальше.
     Снова потянулся нескончаемый лес.
     Внезапно береговая полоса круто повернула на северо-запад.  Далеко на
горизонте виднелся другой берег, идущий как будто параллельно.
     - Залив, - сказал Баландин. - Будем заходить в него?
     - Разумеется, - ответил Мельников.
     Залив,  по-видимому,  очень глубоко врезался в  сушу.  Замыкающий его
берег не был виден даже в бинокль.
     Лодка  шла  вдоль  южного  побережья.   Несколько  раз  из-за   грозы
приходилось останавливаться и погружаться.
     - А  может быть,  это не залив,  а пролив?  -  высказал предположение
Зайцев.
     - Возможно.  -  Мельников  пристально всматривался в  противоположный
берег, который стал заметно ближе, чем раньше. - Остановитесь!
     Приказание было исполнено. Лодка слегка покачивалась с кормы на нос.
     - Смотрите на берег!
     Теперь все  заметили,  что  лодка  не  стояла на  месте,  а  медленно
двигалась назад.
     - Это не залив и не пролив, а река, - сказал Мельников.
     - Константин  Евгеньевич,   как  всегда,  оказался  прав,  -  заметил
Баландин. - Это материк.
     - Пройдемте дальше, вверх по реке, - предложил Зайцев. - Берег должен
стать ниже, и тогда можно будет высадиться.
     Его предположение оправдалось.  Уже через час стало заметно понижение
берегов. Обрыв постепенно спускался к воде, становился менее крутым.
     Поверхность реки была пустынна.  Иногда попадались ветви,  плывшие по
течению, навстречу лодке.
     На   исходе  четвертого  часа  пути  гидрографы  передали  на   пульт
отдаленный гул. Было похоже, что где-то впереди находится водопад.
     Лодка замедлила ход.
     Берега  сходились  все  ближе  и  ближе.   Река  суживалась,  течение
становилось быстрее.
     Еще   около  трех  километров  осторожно  продвигались  вперед.   Шум
становился все более явственным. Наконец, увидели его источник.
     Поперек реки,  которая в  этом  месте имела не  больше трехсот метров
ширины,  протянулось нагромождение огромных камней.  Вода с  ревом неслась
между ними,  крутясь пенными водоворотами.  В  воздухе стоял туман водяных
брызг.
     - Обыкновенные пороги, - сказал Мельников.
     Товарищам  послышалось  разочарование  в   его  голосе.   Но  что  он
рассчитывал увидеть?
     - Наше путешествие по реке окончилось,  -  сказал Баландин.  - Дальше
лодка не пройдет.
     - Мне кажется,  что именно здесь лучше всего выйти на  берег.  Как вы
думаете, Борис Николаевич? - спросил Зайцев.
     - Да, именно здесь, - подчеркивая последнее слово, ответил Мельников.
     Он казался чем-то очень недовольным.
     Зайцев направил лодку к  северному берегу,  который был  заметно ниже
южного. На тихом ходу лодку сильно сносило течением.
     Лес почти вплотную подходил к реке, но перед ним была узкая, поросшая
травой полоса, полого спускавшаяся к воде.
     - На  берет  выйдем  вдвоем,  -  сказал  Мельников.  -  Я  и  Зиновий
Серапионович.  Киноаппарат я возьму сам,  -  прибавил он, видя, что Второв
собирается возразить.
     Геннадий  Андреевич  только  тяжело  вздохнул.   На   его  несчастье,
заместитель начальника экспедиции прекрасно владел  искусством киносъемки.
Пришлось молча подчиниться.
     Лодку  удалось  подвести к  самому  берегу.  Глубина оказалась вполне
достаточной для судна, осадка которого не превышала полутора метров.
     - Внимательно следите за барометром,  - сказал Баландин. - Как только
он начнет показывать ионизацию, немедленно предупредите нас.
     - Не  беспокойтесь!  Предупредим вовремя.  Но  не  удаляйтесь слишком
далеко от лодки.
     Через двойной люк  Баландин и  Мельников выбрались наверх.  Берег был
так близко,  что можно было без труда прыгнуть на него.  Но прежде чем это
сделать они внимательно осмотрелись.
     - Топи как будто нет,  -  сказал Мельников.  -  Но  на  всякий случай
обвяжите меня веревкой. Я прыгну первым.
     - Это будет самое лучшее, - согласился Баландин.
     Мельников прыгнул.  Его ноги погрузились по щиколотку, и из-под травы
брызнула вода. Он быстро сделал несколько шагов по склону и вышел на сухое
место.
     - Прыгайте, профессор!
     - Одну  минуту!   -   раздался  голос  Второва.   -  Погодите!  Борис
Николаевич,  -  сказал он тоном упрека,  - если вы взялись за мое дело, то
относитесь к  нему как  следует.  Снимите,  как Зиновий Серапионович будет
сходить на берег.
     - Успокойся!  - ответил Мельников. - Я потому и прыгнул первым, чтобы
это сделать.
     Он  засмеялся про  себя,  так как на  самом деле совершенно забыл про
камеру,  висевшую на его груди,  и  поспешил выполнить законное требование
оператора экспедиции.
     Гигантские деревья,  вершины которых находились где-то в  небе,  были
теперь так близко, что участники экспедиции могли хорошо рассмотреть их.
     Ничего общего с  коралловыми "деревьями",  растущими на острове!  Это
были  настоящие  деревья  -  исполинские представители растительного мира.
Стволы,  имевшие у "земли" до трех метров в диаметре, были покрыты гладкой
корой  красноватого цвета  с  темно-вишневыми пятнами.  Ветви  с  длинными
листьями начинались высоко,  и  до  них  невозможно было добраться.  Между
деревьями  густо  разросся  оранжевый  кустарник,  переплетенный  какой-то
другой,  не такой,  как под их ногами, - высокой, в рост человека, травой,
странного мертвенно-белого  цвета.  Ветви  кустарника были  усеяны острыми
шипами.
     Обоим  звездоплавателям сразу  бросилась  в  глаза  особенность  этих
деревьев,  отличающая их от земных пород.  Образно можно было сказать, что
если на  Земле деревья стояли "на одной ноге",  то деревья Венеры имели их
несколько.  По пять, по шесть, а иногда и больше стволов соединялись между
собой на высоте тридцати -  сорока метров над землей,  и уже дальше, выше,
они переходили в ветки, образуя своеобразные арки.
     - Никакой ураган  не  вырвет такое  дерево из  "земли",  -  задумчиво
сказал Мельников. - Но ведь мы же видели с борта "КС2" плывущие деревья.
     - Возможно,  что в другом месте,  где-нибудь выше по течению,  они не
так грандиозны.
     Мельников пошел вперед, к порогам.
     Баландин видел,  что  какая-то  навязчивая мысль  не  дает  покоя его
спутнику, и решил спросить его, как только подвернется удобный случай.
     От места,  где причалила подводная лодка,  до порогов было порядочное
расстояние.  Профессор подумал,  что они могут не  успеть вернуться,  если
налетит гроза, и сказал об этом Мельникову.
     - Я  думаю,  успеем.  Барометр Топоркова предупреждает о  приближении
грозы минут за пятнадцать. А если и не успеем... - Мельников показал рукой
на  лес,  находившийся совсем рядом,  -  посмотрите,  как густо растут эти
стволы.  Вместе с ветвями они образуют непроницаемую крышу.  По-моему, под
ними можно укрыться от ливня.
     - А если нет?
     Мельников остановился и посмотрел в глаза Баландину.
     - Если вы боитесь рискнуть,  -  сказал он сухо, - то возвращайтесь на
лодку.
     - Я,  кажется,  не давал вам повода считать меня трусом,  -  обиделся
профессор.
     - Я этого не говорил.  Но понятие о благоразумности у людей различно.
В будущем нам придется тщательно обследовать лес.  Как видите,  вездеходом
нельзя  будет  воспользоваться.   Придется  углубляться  в   него  пешком.
Кому-нибудь надо первому испытать - дает лес надежное убежище от грозы или
нет. Я хочу сделать это. Пожалуй, вы правы. Лучше мне одному подвергнуться
опасности. Идите обратно!
     - Одного я вас не оставлю, - твердо сказал Баландин.
     - В таком случае пошли дальше.
     "Константин Евгеньевич, наверное, не одобрил бы такого эксперимента",
- подумал Баландин, идя за Мельниковым.
     Они дошли до возвышенного места, откуда можно было хорошо рассмотреть
пороги.
     Выше по течению берега снова расходились в  стороны.  Широкий простор
водной поверхности был пустынен.
     Мельников пристально всматривался в противоположный берег.
     - Вон там,  -  сказал он,  - на берегу, у первых камней, вы ничего не
видите?
     Профессор посмотрел по  указанному направлению.  Он  не обладал таким
острый  зрением,   как   Мельников,   но   все   же   рассмотрел  какой-то
красно-оранжевый холм, плохо различимый на фоне лесного массива.
     - Это, вероятно, группа кустов, - сказал он.
     - Отнюдь нет.  Это совсем другое.  Вернемся на лодку.  - И, не ожидая
ответа, Мельников быстро пошел обратно.
     Было  ясно,   что  он   намеревается  отправиться  на  другой  берег.
Действительно,  когда они взобрались на лодку,  Мельников,  не спускаясь в
выходной люк, приказал Зайцеву переплыть реку.
     На  южной стороне рос такой же лес.  Поросшая желто-коричневой травой
береговая полоса оказалась значительно шире,  опушка леса в  несколько раз
дальше.  Здесь было больше простора и совершенно сухо.  Холм,  который они
видели с  того  берега,  оказался вблизи грудой наваленных друг  на  друга
деревьев.
     Это  были не  те  гиганты,  которых они видели возле себя,  а  тонкие
прямые  стволы  с  ветвями,  покрытыми не  листьями,  а  длинными красными
иглами.
     - Ну вот и замкнулся круг моих наблюдений,  - каким-то странным тоном
сказал Мельников.
     И  только теперь Баландин увидел то,  что ускользнуло сначала от  его
сознания, хотя и находилось перед глазами.
     Это  было невероятно,  поразительно и  необъяснимо!  Но  это  было не
миражем, а реальной действительностью.
     Деревья лежали в порядке - вершинами в одну сторону.
     Перед ними находилась не беспорядочная груда деревьев,  а штабель. Со
стороны реки его  подпирал ряд зарытых в  "землю" столбов из  неотесанных,
грубо обломанных стволов тех же деревьев.
     Ближе  к  лесу  Баландин увидел второй штабель...  бревен.  Оранжевые
стволы лежали уже без веток.




     Прошло  несколько  минут,   пока  ошеломленный  профессор  не  обрел,
наконец, дар речи.
     - Что же это такое? - спросил он растерянно.
     - Разгадка   линейки,    -   ответил   Мельников.   -   Окончательное
доказательство,   что   на   Венере  есть   разумные  существа,   стоящие,
по-видимому,  на низком ступени развития.  Гипотезу о  космическом корабле
надо оставить.
     - Но где они, эти разумные существа? Почему мы их не видели?
     - Потому что мы еще ничего вообще не видели.  Они должны быть там.  -
Мельников указал на лес.  -  Под защитой этих растительных великанов могла
развиться жизнь,  и,  как мы  видим,  она действительно развилась.  Там мы
найдем "людей" Венеры, по всем данным - дикарей.
     - Почему вы так думаете? - возразил Баландин. - Линейка...
     - А что она доказывает?  -  перебил Мельников. - Понятие об измерении
линейных расстояний мы  находим у  самых диких племен Африки.  Это  еще не
цивилизация.  Посмотрите лучше на  эти  бревна.  Они обломаны самым грубым
образом.  Ветви оторваны, а не отрублены. Это работа существ, незнакомых с
пилой и топором, но обладающих большой физической силой.
     - Но  ведь  линейку  нельзя  сделать голыми  руками,  -  не  сдавался
профессор.
     - Австралийцы изготовляли каменными ножами  такой  точный метательный
прибор, как бумеранг. Плоскую дощечку сделать гораздо проще.
     - У австралийцев и африканцев не было линеек.
     - Верно!  Но  ведь мы не на Земле,  а  на Венере.  Нельзя механически
переносить историю земного человека на другую планету.
     - По-видимому,  -  сказал Баландин,  - вы составили себе определенное
мнение, и раньше чем мы вышли из лодки. Что навело вас на эту мысль?
     - Это  не  совсем  так,  -  ответил  Мельников.  -  Раньше  я  только
подозревал. Ход моих рассуждений можно передать в нескольких словах. Когда
мы убедились,  что плывем по реке,  а  не заливу,  я  вспомнил о деревьях,
плывущих по воде, которые мы видели в прошлую экспедицию. Почему же теперь
их нет?  Нет на реке,  нет и в океане, куда впадает река и куда она должна
выносить их.  Я  решил,  что  выше по  течению имеется какая-то  преграда,
задерживающая деревья.
     - Вполне логично, - сказал Баландин.
     - Но у такой преграды,  - продолжал Мельников, - за тысячи лет должно
было  скопиться  неисчислимое количество стволов.  Погружаясь в  воду  под
тяжестью новых,  плывущих сверху,  они  должны были давным-давно запрудить
реку,  прервать ее течение. Но этого не случилось. Я пытался убедить себя,
что  мы  не  встречаем плывущих деревьев случайно,  что  они были раньше и
будут после. Но почему же их нет у устья реки, где сила течения ничтожна?
     - Да, это трудно понять.
     - Тогда я  впервые подумал об  искусственном сплаве леса,  но  сам же
отверг такое предположение.  Но  чем  дальше,  тем  чаще  возвращалась эта
"нелепая" мысль.  Обратили ли вы внимание на ветви, которые мы встречали в
пути?  Они плыли не по одной, а кучками. Словно кто-то собирал их в охапку
и бросал в реку.  Ветви плыли,  а стволов не было.  В конце концов я почти
поверил,  что мы  увидим искусственную преграду,  у  которой задерживаются
деревья.  Но,  когда мы  подплыли к  порогам,  мои  ожидания как  будто не
оправдались. Мне показалось, что это природное препятствие.
     - Показалось? - спросил Баландин, с удивлением глядя на Мельникова.
     - Да,  в  первый момент.  Потом я  обратил внимание на  одно странное
обстоятельство.  Река  очень широка на  всем своем протяжении.  "СССР-КС2"
подлетел к ней и повернул вдоль русла севернее этого места, но недалеко от
него.  До самых гор,  где находятся ее истоки, река не имеет такого узкого
места.  Только здесь,  в единственном месте, берега близко подходят друг к
другу.  И  именно здесь,  где  любой инженер Земли предложил бы  место для
плотины, находится этот порог.
     - Это можно объяснить иначе,  -  возразил Баландин.  - За тысячи лет,
как  вы  сами сказали,  река могла принести с  гор  много камней.  Как раз
потому, что именно здесь река суживается, они могли задерживаться.
     - Допустим!  -  ответил Мельников.  -  Правда,  трудно поверить,  что
течение,  как бы сильно оно ни было, могло доставить сюда такие громадины.
Но  мы  с  вами увидели пороги сверху,  с  берега.  Вы  ничего не заметили
необычайного?
     - Как будто ничего. Обыкновенный порог.
     - Ошибаетесь,  Зиновий  Серапионович!  Этот  порог  совсем  необычен.
Давайте взберемся на этот штабель и посмотрите внимательнее.
     Баландин  с  сомнением оглянулся на  чащу  леса,  находившуюся совсем
близко.
     - А хозяева этих дров, - сказал он, - не могут внезапно явиться сюда?
     - Я очень хотел бы их увидеть.  Но они не явятся. На этот счет у меня
есть определенное мнение. Потом я вам скажу.
     По  плотно уложенным стволам они без труда взобрались на  штабель.  С
этой высоты пороги были отлично видны.
     - Я просто слепец, - сказал Баландин. - Это яснее ясного.
     - Вы не заметили раньше потому, что не думали об этом. А я ждал этого
и потому сразу заметил.
     Река бурным потоком проносилась между огромными камнями,  которые все
были примерно одинаковых размеров.  Мало того,  Баландин увидел, что камни
лежат не как попало, а в три ряда и в "шахматном" порядке.
     - Ни одно дерево не проскочит через эту плотину,  - сказал Мельников.
- Мы  не  можем больше называть эти  камни порогами.  Это  плотина,  очень
примитивная,  но  несомненно  плотина  -  инженерное  сооружение.  Картина
рисуется в  таком виде.  За  много сотен километров отсюда лес  состоит из
небольших деревьев,  -  другой породы, чем здесь. Там их ломают и спускают
по течению, а здесь вытаскивают из воды и делают из них бревна. И все это,
заметьте,  просто руками. Какой тяжелый и неблагодарный труд... только для
того,  чтобы достать древесину, которой и здесь сколько угодно. Но здешние
деревья не по силам этим несчастным существам.
     - Камни для плотины,  - сказал Баландин, - доставлены, вероятно, не с
гор,  а  с  берегов океана.  Но  как они доставлены?  Это ведь неимоверная
тяжесть.
     - А  как  строилась пирамида Хеопса?  Тоже почти руками.  Этот порог,
вернее плотина, создавался, может быть, сотни лет. Ну, давайте спускаться.
А то еще гроза налетит.
     - Вы  обещали сказать,  почему не явятся обитатели леса,  -  напомнил
Баландин, когда они спустились на "землю".
     - Это только предположение,  и весьма спорное.  Я подумал о том,  что
сутки  Венеры равны  трем  нашим  неделям или  около  того.  Значит,  день
продолжается примерно двести пятьдесят часов,  столько же и  ночь.  А река
имеет  больше двух  тысяч километров длины.  Чтобы дерево могло доплыть по
течению от  истоков до  этого  места,  требуется очень  много времени.  Мы
видели плывущие деревья,  когда было утро.  Сейчас,  днем, их нет. Или еще
нет,  -  это  вернее.  Они плывут где-то  выше,  а  здесь будут к  вечеру.
Обитателей Венеры мы  ни  разу  нигде не  видели.  Все  это  вместе взятое
приводит к  мысли,  что они работают по ночам,  когда не так жарко.  Может
быть,  это вообще ночные существа, спящие днем. Почему-то мне кажется, что
такое объяснение правильно, - закончил Мельников.
     Баландин задумался.
     - Ваша мысль имеет основание,  - сказал он. - Сейчас примерно полдень
и  воздух нагрет до восьмидесяти -  девяноста градусов.  Трудно допустить,
что живые существа могут работать при такой жаре. Вероятно, они прячутся в
глубине лесов, где прохладнее.
     Тон профессора был каким-то неуверенным. Мельников заметил это.
     - Вы кажется, не очень верите тому, что говорите?
     - Я вынужден верить, - ответил Баландин. - Доказательство находится у
меня перед глазами.  Но, если говорить откровенно, я не понимаю, как могли
появиться люди на Венере. Человек как создание природы не является сразу в
готовом   виде.   Он   продукт  длительного  развития  менее   совершенных
организмов,  длящегося миллионы и миллионы лет. Жизнь, как правило, должна
зарождаться в  воде,  а затем уже выходить на сушу.  Но как могли слабые и
неразвитые существа удержаться на  суше?  Климатические условия на планете
даже теперь неблагоприятны.  Раньше они  были еще хуже.  Но  если зародыши
жизни удержались все-таки на  суше,  то  почему нет  никаких животных?  Не
может  человек  или   другое  существо  быть  единственным  представителем
животного мира. Это противоречит законам биологии.
     - Да!  -  сказал Мельников. - То, что вы говорите, очень убедительно.
Значит,  перед нами еще  одна загадка.  Час  от  часу не  легче.  Но  пора
возвращаться на звездолет,  -  прибавил он.  - Наша разведка дала огромные
результаты. А загадки будем разгадывать все вместе.
     Грозовые фронты по-прежнему не  появлялись,  и  можно  было  спокойно
заняться  сбором  "экспонатов".  Баландин  ультразвуковым кинжалом отрезал
кусок бревна и несколько веток с иглами.
     - Надо определить,  когда и сколько времени эти бревна плыли по воде,
- сказал он.  -  Это поможет установить,  правильно ваше предположение или
нет.
     Мельников собрал образцы трав -  желтой,  коричневой и белой. Срезали
также  несколько веток  кустарника и  порядочный кусок  коры  с  одного из
гигантских деревьев.
     Нагруженные добычей, они направились к лодке и дошли до нее как раз в
тот момент, когда Зайцев сообщил о начале ионизации.
     Как  только вошли в  камеру и  наружный люк  был закрыт герметической
крышкой,   Мельников  приказал  отходить  от  берега  и   погружаться.   С
северо-запада  надвигалась огромная  туча.  Процедуру фильтрации закончили
уже под водой.
     - Вы же хотели переждать грозу на берегу,  -  не удержавшись, пошутил
Баландин. Мельников на это только пожал плечами.
     Радиосвязи со  звездолетом удалось  добиться,  когда  подводная лодка
вышла  уже  из  реки  в  открытый  океан.   Мельников  подробно  рассказал
Белопольскому об их открытии.  Новость произвела, как и следовало ожидать,
огромное  впечатление.   Вопросы  посыпались  градом.   Было  слышно,  как
Коржевский,  тут  же  у  приемника,  просил разрешения,  как  только лодка
вернется, выйти на ней обратно к порогам, на что Белопольский ответил:
     - Перелетим туда на звездолете.
     Радиомаяк работал  с  большими  перерывами,  но  Зайцев  уверенно вел
лодку.  Теперь,  когда  особенно торопиться было  некуда,  Баландин и  его
спутники  могли   сколько   угодно   наблюдать  подводную  жизнь.   Вперед
продвигались очень медленно и часто останавливались.
     Океан Венеры был  полон живыми существами.  Профессор насчитал больше
сорока различных видов. Многих из них удалось заснять на кинопленку.
     Впереди в ярком луче прожектора, океан был пуст. Все живое торопилось
уйти  из  освещенного  пространства.  Но  сзади  и  с  боков  рыбы  близко
подплывали к лодке, очевидно привлеченные незнакомым движущимся предметом,
который,  вероятно,  казался им  новым животным.  Когда внезапно загорался
свет, они на мгновение замирали неподвижно и начинали метаться, стремясь в
темноту. В эти секунды люди могли рассматривать их.
     Формы тела большинства обитателей океана были похожи на  формы земных
рыб.
     - В этом нет ничего удивительного, - говорил Баландин. - В одинаковой
среде  должны были  развиться одинаковые или  почти  одинаковые организмы.
Природа всегда идет по самому простому пути.
     - Почему они так боятся света? - спросил Второв.
     - И это понятно. Иначе не может быть, - ответил профессор. - На Земле
свет  Солнца проникает в  воду морей и  океанов на  глубину до  четырехсот
метров. Здесь почти полная мгла у самой поверхности. Органы зрения здешних
рыб должны быть гораздо чувствительнее,  чем у  земных.  Свет причиняет им
боль и пугает.
     Исследователи видели бесчисленное множество маленьких быстрых рыбок с
синеватой чешуей  -  близких родственников земных  уклеек.  Светясь слабым
фосфорическим светом,  стремительно  проносились  длинные  узкие  тела,  в
которых,  будь это на  Земле,  Баландин узнал бы миксины.  Звездоплаватели
заметили  несколько  существ,  до  странности  похожих  на  представителей
земного отряда  скатов -  морских орлов,  с  плавниками в  виде  крыльев и
тонким  длинным хвостом,  или  похожих на  смятую тряпку шиповатых скатов.
Один  раз,  при  вспышке прожектора,  они  прямо перед собой увидели тупую
морду -  копию обыкновенного круглопера,  только с  тремя глазами,  вместо
двух.  Другой раз  уродливая зубастая голова "хаулиода" уставилась на  них
также тремя глазами.
     - Как замечательно продуманно работает природа - восхищался Баландин.
- На Земле и Венере она создает похожие существа,  приспособленные к жизни
в воде. Но на Земле у рыб два глаза, а здесь, где гораздо темнее, она дает
своим созданиям три. Это просто замечательно!
     Но среди обитателей вод, тела которых напоминали соответствующие виды
земных рыб,  звездоплаватели могли наблюдать существа,  не  имевшие ничего
общего с земными. Прозрачные и почти неразличимые плыли круглые, как шары,
или,  наоборот,  плоские,  видимые  только  сбоку,  непонятные рыбы,  тело
которых состояло,  казалось,  из одной наружной пленки.  Часто встречались
еще более странные создания, похожие формой на гимнастические гантели, оба
шара которых светились каждый своим светом -  синим и  зеленым,  зеленым и
белым,   белым  и  ярко-красным.  Снизу,  из  глубин  океана,  поднимались
вертикально  вверх  бесконечно  длинные  причудливые  змеи  с  квадратными
головами.  Когда на них падал луч прожектора, они мгновенно свертывались в
клубок и камнем падали вниз.
     Далеко,  куда  не  достигал свет  лодки,  виднелись быстро мелькавшие
разноцветные огни,  но  к  ним не удавалось подойти.  Даже когда намеренно
тушили прожектор, они не подплывали близко.
     - Надо спуститься в океан в водолазном костюме, - заявил Баландин.
     - Никто вам этого не позволит,  -  ответил Мельников.  - Мы взяли эти
костюмы, считая океан Венеры необитаемым. Тут слишком опасно.
     Действительно, несколько раз на мгновение показывались огромные рыбы,
по-видимому принадлежащие к породе хищников. Гибкие сильные тела с мощными
плавниками проносились мимо с  такой быстротой,  что  не  было возможности
рассмотреть их  как  следует.  Но  по  счастливой случайности одна из  них
налетела на  лодку,  которая  заметно покачнулась от  удара.  Ошеломленная
столкновением,  рыба на  секунду замерла неподвижно,  и  разведчики успели
рассмотреть ее зубастую пасть и  пятиметровое туловище,  покрытое крупными
пятнами, как у кошачьей акулы.
     - Встретиться с  такой рыбкой -  это  верная смерть для  водолаза,  -
сказал Зайцев.
     Дно океана иногда поднималось, и тогда можно было наблюдать придонное
население.  В отличие от рыб,  оно никуда не исчезало,  и с остановившейся
лодки могли рассматривать сколько угодно.
     Тут  было неисчислимое множество разнообразных "актиний",  "акцидий",
коралловых кустов  и  разноцветных водорослей.  Между  ними  кишмя  кишели
животные.
     Звездоплаватели видели странные,  фантастические звезды, состоящие из
нескольких,  словно сросшихся между собой змей. Они ползали по дну, шевеля
семью  или  восемью  головами  квадратной формы,  по  сторонам которых  на
длинных  отростках  светились  словно  фонарики  разноцветные огни.  Всюду
виднелись извивающиеся в  непрерывном движении пунцовые "канаты" с черными
поперечными кольцами.
     - Это же "лианы",  -  сказал Второв. - Те самые, в объятиях которых я
побывал в первый день прилета на Венеру.
     - Да, это они, - подтвердил Баландин. Они видели, кроме "лиан", также
знакомые им "ленты". Острые шипы "лент" казались живыми. На некоторых, как
на вертеле, трепетали недавно пойманные, рыбки.
     - Если бы мы могли не зажигать света! - вздыхал профессор. - Тогда мы
увидели бы  картину охоты  этих  "растений".  Наш  прожектор разгоняет всю
дичь.
     - В нашем распоряжении имеется локаторный экран, - напомнил Зайцев.
     - Боюсь, что он мало поможет.
     - Попробуем все-таки!
     Профессор  оказался  прав.   Когда  потушили  свет  и  бледно-зеленым
прямоугольником вспыхнул "ночной" экран,  они увидели на нем неясные тени.
Ничего нельзя было рассмотреть.
     - Здесь нужно не радио, а ультразвуковой экран, - сказал Зайцев.
     - Кто же мог предвидеть, что он нам понадобится. Никто не ожидал, что
в океане Венеры есть жизнь.
     Это был первый случай, когда экспедиция, столь тщательно и продуманно
оснащенная, оказалась безоружной.
     Волей-неволей вернулись к прежнему способу наблюдений.
     Внимательно  всматриваясь,  заметили,  что  под  водорослями прячутся
мелкие  "ящерицы".  Удалось довольно хорошо рассмотреть некоторых из  них.
Они  были  отдаленно похожи  на  гаттерии (только не  зеленого,  а  синего
цвета), на гекконы, на агамы, на рогатых фринозом и на змееголовок.
     - Действительно,  Венера - сестра Земли, - заметил Мельников. - Какое
сходство населения!
     В  одном  месте  обнаружили громадное скопище  панцирных животных,  в
которых сразу  признали родичей земных  черепах -  зубчатых циниксов.  Они
были самых разнообразных размеров -  от  нескольких сантиметров до  двух и
трех  метров  в   поперечнике  -   и  медленно  передвигались  на  четырех
чрезвычайно длинных суставчатых ногах.  Их  панцири были разных оттенков -
от нежно-розового до темно-красного цвета.  Казалось, что по дну двигаются
ожившие беседки - крыши на четырех столбах.
     "Черепахи" как будто не обращали внимания на подводную лодку, висящую
над ними, но голов не показывали.
     Мельников посоветовал на время погасить свет.
     Хитрость удалась.  Когда через несколько минут зажгли прожектор,  они
успели  заметить  трехглазые  головы,  которые  моментально спрятались под
панцири.
     Несколько раз  повторив этот маневр,  звездоплаватели убедились,  что
"черепахи" не с  круглыми,  а  с эллипсоидными панцирями ведут себя иначе,
чем  другие.  При  вспышке  прожектора можно  было  заметить,  что  стоят,
поднявшись на  задние  ноги,  очевидно  рассматривая лодку  в  темноте.  С
длинными передними ногами,  висящими как руки,  и треугольными трехглазыми
головами они отдаленно напоминали уродливых обезьян. Когда появлялся свет,
эти  странные существа падали на  дно и  прятались под панцирь,  становясь
похожими на  красные холмики,  совершенно неподвижные.  Ни разу ни одно из
них не встало при свете.
     Вторично включили "ночной" экран. До предела сузив радиолуч, получили
достаточно отчетливое изображение.
     Четверо товарищей хорошо  видели,  как  в  наступившей темноте быстро
поднялись три  продолговатые тени.  Неясные контуры их  голов  шевелились,
наклоняясь друг  к  другу,  точно "черепахи" переговаривались между собой.
Поднялась и снова опустилась длинная суставчатая "рука".
     - Она показала на нас,  -  взволнованно прошептал Баландин. - Ни одно
животное не способно на такой жест.
     - По-моему, просто махнул лапой, - возразил Зайцев. - Вы увлекаетесь,
Зиновий Серапионович.
     - Смотрите внимательней!
     Но "черепахи" больше не шевелили "руками". Почти час звездоплаватели,
не  зажигая  света,   наблюдали  за  ними.  К  трем  теням  присоединилась
четвертая, потом все четыре куда-то исчезли.
     Вспыхнул прожектор. Темно-красных эллипсоидных панцирей нигде не было
видно.  По-прежнему  медленно  передвигались  по  дну  круглые  "беседки",
казалось не  обращая  внимания на  лодку.  Но  странные создания,  умеющие
стоять на задних ногах, больше не появлялись.
     - Куда они могли деваться? - недоумевал Баландин. - И почему убежали?
Раз они умеют ходить на двух ногах, то значит...
     - Откуда вы взяли, что они умеют ходить? - перебил профессора Зайцев.
- Мы видели, что они стоят, это верно, но отсюда не следует...
     - У вас совсем нет воображения, - сердито сказал Баландин.
     Зайцев рассмеялся:
     - Зато у вас его слишком много. Даже удивительно много для ученого.
     - К  этим  "черепахам"  надо  как  следует  присмотреться,  -  сказал
Мельников. - Мне тоже показалось, что она протянула "руку" к лодке.
     - Присмотреться! А как присмотреться, если их нет?
     - Вернемся сюда еще раз.
     - Если найдем это место, - уныло сказал Баландин.
     - В  любое  время  я  доставлю вас  сюда.  Отсутствие воображения,  -
Зайцев, улыбнулся, - мне восполняют приборы навигации.
     - Давайте прямо к острову!  -  сказал Мельников,  видя, что профессор
начинает серьезно сердиться.  -  На этот раз хватит. Константин Евгеньевич
очень недоволен.
     Действительно,  Белопольский несколько раз радировал,  чтобы лодка не
задерживалась. На звездолете ее с нетерпением ждали.
     Зайцев дал полный ход.
     Через полтора часа  подводная лодка вошла в  залив по  уже  знакомому
фарватеру и пришвартовалась к борту звездолета.  Белопольский,  Пайчадзе и
Топорков встретили ее экипаж у дверей выходной камеры.
     - Это что такое?  - спросил Константин Евгеньевич, увидя перевязанные
головы Мельникова и Второва. - Почему не сообщили о ранениях?
     - Это не ранения, а царапины, - ответил Мельников.
     - Немедленно в лазарет.
     - Нет ничего серьезного.
     - Об  этом  будет  судить  Степан  Аркадьевич.   Удивляюсь,   Зиновий
Серапионович,  - прибавил Белопольский, - как вы могли допустить это? Надо
было сразу направиться на корабль.
     Баландин показал глазами на Мельникова и красноречиво пожал плечами.
     - Надо убрать лодку в ангар. Может налететь гроза, - сказал Зайцев.
     - Это без вас сделают. В лазарет, а затем на отдых!
     Но  профессор категорически отказался уйти в  свою каюту до  тех пор,
пока  не  исследует кусок  бревна и  ветви деревьев,  взятые из  штабеля у
порогов.  С  помощью Андреева и  Коржевского он хотел определить,  сколько
времени тому назад дерево было сломано,  как долго плыло по  реке и  когда
было вытащено на берег.  Успехи ботаники,  органической химии и  наличие в
лаборатории корабля  электронного микроскопа позволяли надеяться,  что  на
все эти вопросы ответ будет получен.
     - Успех обеспечен,  -  сказал он Белопольскому, - если деревья Венеры
родственны земным по своему строению. Я думаю, что это именно так.
     - Обещайте,  что  разбудите  меня,  как  только  закончите анализ,  -
попросил Мельников. - Иначе я буду ждать.
     - Иди, иди! - подтолкнул его к двери Пайчадзе. - Разбудим, конечно!
     Лабораторное исследование заняло несколько часов. Как только оно было
закончено,   Белопольский  попросил  всех  собраться  в   красном  уголке.
Разумеется, никто не заставил себя ждать.
     - Дерево,  -  начал Баландин,  -  из  которого сделано бревно,  имеет
некоторые особенности,  но,  в общем,  оно родственно земным растениям. Мы
считаем, что с большой долей вероятности можно сказать, - оно было сломано
больше восьмисот часов  тому  назад.  Состояние древесных волокон у  места
слома и внутри приводит к такому выводу.
     - Насколько больше? - спросил Пайчадзе.
     - Станислав   Казимирович   считает,   что   между   восемьюстами   и
восемьюстами пятидесятью.
     Пайчадзе переглянулся с Белопольским.
     - Подождите,  -  сказал он. - Я сейчас соображу. Восемьсот пятьдесят.
Так! Это выходит тридцать пять наших суток. Иначе говоря, 12 июня.
     - В полночь, - сказал Белопольский.
     - Разве  вам  уже  известна  продолжительность  суток  на  Венере?  -
удивился Баландин.
     - Да.  Вчера,  в  четырнадцать часов тридцать одну минуту,  был точно
полдень.
     - Как же вы это определили, не видя Солнца?
     - По фотографиям. Арсен Георгиевич ежедневно производил снимки неба в
лучах инфракрасной части спектра.  На  них  ясно можно различить положение
Солнца.  Это  позволило  рассчитать  продолжительность  суток.  Они  равны
двадцати трем  земным суткам.  Таким образом получается,  что  дерево было
сломано с  корня около полутора венерианских суток тому назад,  примерно в
полночь.
     - А  вам  удалось определить,  когда оно  было  вытащено из  воды?  -
нарушил продолжительное молчание Зайцев.
     - Это можно сказать не так точно. Деревья, сложенные на берегу, часто
мокнут под дождем.  По  счастью,  кусок был отрезан от  бревна,  лежавшего
внизу,  под другими.  В общем, мы думаем, что оно пробыло на суше не менее
девяти - десяти наших суток.
     - И плыло по реке целые венерианские сутки?
     - Тут не все понятно,  -  сказал Баландин. - Скорость течения такова,
что сплав не может идти так долго.
     - А по-моему,  все достаточно ясно, - неожиданно заявил Белопольский.
- Борис  Николаевич прав.  Обитатели Венеры  выходят  из  своих  убежищ  и
принимаются за  работу только по  ночам.  В  предыдущую ночь  деревья были
сломаны и спущены в воду.  Днем они плыли и задержались у порогов, которые
для  того  и  предназначены.  В  следующую ночь  их  вытащили и  сложили в
штабель.   Это  произошло  перед  восходом  Солнца,   -   сегодня.   Можно
предположить,  что  в  следующую ночь,  которая начнется через пять  наших
суток, штабеля будут куда-то перенесены, а на их месте сложат новые.
     - Если все это действительно так, - сказал Коржевский, - то для того,
чтобы увидеть жителей Венеры, надо явиться к ним ночью.
     - Мы так и сделаем,  -  ответил ему Белопольский.  -  Программа работ
требует пребывания звездолета на  ночной половине Венеры.  С  наступлением
вечера мы перелетим на континент и спустимся где-нибудь в районе порогов.
     - А  успеем ли  мы  за пять суток подготовить ракетодром?  -  спросил
Зайцев.  -  Чтобы корабль мог  взлететь,  надо уничтожить часть коралловых
деревьев  на  западном берегу  и  в  значительной степени  разрушить самый
береговой обрыв.
     - В  этом нет  нужды.  Сегодня замечены первые признаки начинающегося
прилива.   К   вечеру  уровень  воды  поднимется  на  восемьдесят  метров.
Коралловый деревья, больше чем наполовину их высоты, будут залиты, а берег
и подавно. Кстати, Борис Николаевич, дойдет прилив до порогов?
     - Думаю,  что нет,  -  ответил Мельников.  -  На  обратном пути мы  с
Зиновием Серапионовичем измерили скорость течения и  расстояние от порогов
до  океана.  Расчет показывает,  что  плотина находится на  высоте двухсот
метров над уровнем моря.
     - А можно опуститься на берег реки?
     - Безусловно,  на южный берег.  Расстояние между рекой и лесом вполне
достаточное.
     - Значит,  через пять суток,  22  июля,  звездолет покинет остров,  -
сказал Белопольский.  -  И  перелетит на  берег  реки,  как  можно ближе к
найденной плотине. Будем надеяться, что там мы разгадаем, наконец, загадку
разумных существ на Венере.




     Во второй половине длинного,  двухсотсемидесятичасового дня на берегу
острова прекратились всякие проявления жизни. "Актинии", "ленты", "лианы",
казалось,  умерли.  К ним можно было сколько угодно прикасаться,  брать их
руками,  гнуть,  -  они не реагировали. Самые продолжительные ливни уже не
вызывали никакого движения.
     - Состояние дневного анабиоза,  - говорил Коржевский. - Такое явление
наблюдается и  на Земле.  Только там оно зависит от времени года,  а здесь
дня.  Многие растения Земли "умирают" на зиму и снова "воскресают" весной.
Некоторые животные на зиму засыпают. А на Венере неблагоприятное время для
жизненных процессов -  это день.  Конечно,  здесь на острове решающую роль
играют приливы и  отливы.  Морские организмы заснули потому,  что лишились
водной среды.  На дне океана, как мы видели, жизнь кипит и днем. Обитатели
острова приспособились к особенностям жизни на коралловом рифе, который то
погружается в воду,  то выходит из нее.  Это очень интересно,  для биолога
тут обширное поле деятельности.
     Он улыбался и потирал руки от удовольствия.
     - К сожалению, мы пробудем на Венере только полтора месяца, - ответил
Баландин.
     - Надо добиться скорейшей организации второй экспедиции,  и  на более
длительный срок.  Ведь и вы этого хотите. Жизнь в океане Венеры вам так же
интересна, как и мне.
     - Что можно изучать, не выходя из лодки? - говорил профессор и тяжело
вздыхал.
     Предсказание Мельникова сбылось.  Белопольский категорически запретил
пользоваться водолазными костюмами.  Он даже приказал убрать их из лодки и
запереть в  кладовой,  опасаясь,  не  без  оснований,  что  ученые в  пылу
исследований способны забыть об опасности.
     Непредвиденное обилие  животных в  океане  Венеры нарушило весь  план
работы,  тщательно  составленный еще  на  Земле  Баландиным и  Коржевским.
Экспедиция оказалась в  этом отношении не подготовленной.  Не было никаких
средств,  чтобы  раздобыть образцы фауны и  флоры морского дна.  Подводная
лодка не была оснащена механическими драгами. Водолазные костюмы, легкие и
удобные,  рассчитанные на максимальную свободу движений, не давали никакой
защиты от нападения опасных хищников,  существование которых, так же как и
других высокоорганизованных организмов, никак не предполагалось.
     - Все это так!  - говорил Баландин. - Но мы оказались в самом нелепом
положении.
     - И  в  этом значительная доля вашей собственной вины,  -  указал ему
Белопольский.  -  Подготовка к работе в океане проводилась вами.  Я хорошо
помню,  что  конструкторы предлагали снабдить лодку механическими драгами,
но вы отвечали им,  что они не нужны.  Кто,  как не вы,  доказывали, что в
океане Венеры нет органической жизни.  Вполне естественно, что было решено
не загружать лодку ненужным оборудованием.
     - Я рассчитывал на водолазные костюмы. Не мог же я предвидеть, что вы
запретите ими пользоваться.
     Присутствующие при разговоре невольно рассмеялись.
     - А  что же вы хотите?  -  возмутился Белопольский.  -  Разрешить вам
отправиться прямо в пасть "кошачьей акулы"?
     И  вот,  в  результате допущенной еще  на  Земле ошибки,  Баландину и
Коржевскому приходилось довольствоваться наблюдениями за  подводным  миром
Венеры сквозь прозрачные стенки лодки.
     Зайцев  сдержал  свое  обещание  и   уже  на   следующий  день  после
возвращения от порогов доставил Баландина и  Коржевского на то место,  где
они видели загадочных красных "черепах".
     Но,   к  огорчению  ученых,  их  не  оказалось.  Огромное  количество
"зубчатых циниксов" лежало и ходило по дну, но эллипсоидных панцирей нигде
не было. Они бесследно исчезли.
     "Черепах" этой разновидности не обнаружили ни на второй, ни на третий
день.
     - Куда они  подевались?  -  недоуменно говорил Баландин.  -  Их  было
несколько. И почему только они ушли отсюда, а все другие остались?
     - Жаль!  -  печалился Коржевский.  -  Судя  по  вашим описаниям,  это
совершенно особенные животные.
     - Новая загадка, - подытоживал Зайцев.
     День  подходил  к  концу.  Невидимое  Солнце  склонилось к  западному
горизонту.  С  каждым часом прилив становился выше.  Казалось,  коралловый
остров медленно погружается в океан.
     Сначала пришлось перенести мостик  к  двери  нижней  выходной камеры,
потом убрать его совсем,  а  на берег сходить по лестнице.  21 июля остров
окончательно скрылся  под  водой.  Из  океана  поднимались  теперь  только
верхние части коралловых стволов,  между которыми могла свободно проходить
моторная лодка.
     Ветер все чаще и чаще дул с востока. Не защищенный больше ушедшей под
воду скалистой грядой,  звездолет сильно качался на волнах. В конце концов
пришлось отказаться и  от экскурсий на подводной лодке.  Переход на нее из
выходной камеры становился опасным.  Кроме  того,  испарение нагретой воды
настолько усилилось, что как только лодка отходила от корабля на несколько
метров, он исчезал из виду, словно растворяясь в тумане.
     За ужином Белопольский сообщил, что завтра они перелетят на материк.
     - В котором часу? - поспешно спросил Топорков.
     - В десять.
     - А нельзя отложить до половины первого?
     Константин Евгеньевич с недоумением пожал плечами:
     - Можно, но зачем? Не все ли равно - в десять или в двенадцать?
     Топорков нервно вертел в руке вилку.
     - Мне кажется, - сказал он, - что если звездолет поднимется в воздух,
то ему не мешает подняться и над облаками.
     - Понимаю!  Вы хотите послать на Землю радиограмму. Но ведь не облака
мешают этому,  а  ионизированный слой,  который,  по вашим же вычислениям,
находится на высоте двухсот сорока пяти километров.
     За столом все прекратили еду.  С  напряженным вниманием члены экипажа
следили  за  этим  разговором.  Во  взглядах,  устремленных  на  командира
корабля,  можно было  прочесть волнение,  надежду и  горячую мольбу.  Один
Мельников не поднял головы. Он знал Белопольского лучше всех.
     - А разве нельзя подняться выше? - спросил Топорков.
     Белопольский нахмурил брови.
     - Можно,  - сказал он. - Но я не могу подвергать звездолет опасностям
спуска без достаточных оснований.
     Мельников вдруг  резко выпрямился.  Побледневший с  сурово сдвинутыми
бровями,  он посмотрел в  глаза Белопольскому.  Привычная выдержка на этот
раз изменила ему.
     - Без достаточных оснований?  -  раздельно произнес он.  -  Тревога и
волнение наших  родных  и  близких,  мучительная неизвестность,  бессонные
ночи, горе и отчаяние - все это недостаточные основании!
     В кают-компании наступила тишина. Все опустили глаза.
     Казалось,  Белопольский  нисколько  не  обиделся.  Тем  же  ровным  и
спокойным голосом он сказал:
     - Я  отвечаю перед  всей  нашей страной за  успешное окончание рейса.
Если корабль не  вернется на Землю,  горе наших родных и  близких будет во
много раз  сильнее.  Кому другому,  но  не  тебе,  Борис,  упрекать меня в
эгоизме.
     Ужин закончился в унылом молчании.
     Но,  когда начали расходиться,  Белопольский,  уже  подойдя к  двери,
обернулся к Зайцеву.
     - Константин  Васильевич,  -  сказал  он  самым  обыденным  тоном,  -
подсчитайте запасы горючего и дайте мне расчет необходимой затраты его для
полета корабля на высоте трехсот километров в  течение одного часа.  Борис
Николаевич поможет вам это сделать.
     И  на  следующий день,  22 июля,  в  двенадцать часов двадцать минут,
повернутый моторными лодками носом  на  восток,  чтобы не  мешали верхушки
коралловых стволов,  "СССР-КСЗ"  расправил крылья и,  промчавшись по  воде
более полутора километров, поднялся в воздух.
     Белопольский  и  Мельников  сидели  рядом  за  пультом  управления  и
широкими кругами поднимали корабль все выше и  выше.  Ни слова о вчерашней
размолвке  не  было  произнесено  между  ними,  но  Константин  Евгеньевич
непривычно  ласково  обращался  к  своему  ученику,  а  Мельников  отвечал
подчеркнутым вниманием к каждому слову академика,  прося этим извинения за
свою резкость. Мелочное самолюбие, губительное для всякого живого дела, не
было знакомо ни тому, ни другому.
     Далеко внизу остались волны океана,  нависшие над  ними мрачные тучи,
грозовые фронты и  бесчисленные молнии.  Над звездолетом раскинулся чистый
темно-голубой купол неба, ослепительно ярко сияло на нем огромное Солнце.
     Все  выше  поднимался корабль,  все  более  темнело  небо.  Его  цвет
постепенно  переходил  в  синий,   потом  в  темно-синий  и,   наконец,  в
фиолетовый.
     На  высоте  восьмидесяти километров  звездолет  начал  проваливаться.
Разреженный воздух не давал достаточной опоры его крыльям.  Тогда включили
два основных двигателя. С их помощью поднялись еще на сто километров.
     Небо стало почти черным, появились звезды.
     Когда был включен третий,  а  затем и четвертый двигатель,  Мельников
убрал  крылья,  -  они  стали ненужными,  реактивный самолет превратился в
ракету.
     Ионизированный  слой,   препятствовавший  распространению  радиоволн,
начался  в  двухстах  километрах  от  поверхности планеты  и  закончился в
двухстах шестидесяти.
     Когда только приборы показали,  что  цель  достигнута,  Топорков,  не
теряя  ни  минуты,  включил  передатчик.  Направленная  антенна  была  уже
выдвинута и  ориентирована на  Землю.  По Солнцу и  звездам Пайчадзе легко
определил точное направление.
     Экипаж корабля был  уверен,  что  радиостанция Космического института
ежедневно настраивается на их волну. Иначе не могло быть.
     Ровно в  двенадцать часов пятьдесят пять минут по московскому времени
радиограмма,  содержащая краткий,  но  обстоятельный отчет  о  событиях на
Венере, начала свой далекий путь.
     - Через сколько времени может прийти ответ? - спросил Мельников.
     - Когда  мы  опустились на  Венеру,  -  с  обычной  точностью ответил
Белопольский,  -  расстояние между планетами равнялось девяноста миллионам
километров.  С тех пор прошло двести восемьдесят два часа. Венера догоняет
Землю,  и  расстояние сокращается.  Сейчас оно  равно  восьмидесяти одному
миллиону.  Радиоволне нужно четыре с  половиной минуты,  чтобы одолеть это
расстояние в один конец.
     - Значит, ответ придет через девять минут?
     - Прибавь минуту на прочтение радиограммы и еще минуту на составление
ответа.  Ответ  придет  через  одиннадцать минут.  Если  наша  радиограмма
дойдет, - прибавил Белопольский.
     - Почему же она может не дойти?  Ведь ионизированный слой остался под
нами.
     - Мы  ровно ничего не знаем об атмосфере Венеры.  Может быть,  в  ней
есть второй ионизированный слой, даже более мощный, чем первый.
     Кроме командиров корабля,  весь экипаж находился в радиорубке. Девять
человек не спускали глаз с секундной стрелки.
     Прошло девять, десять, одиннадцать минут. Ответа не было.
     Двенадцать...
     Никто не  проронил ни  слова.  Все затаили дыхание.  Неудача казалась
очевидной.  Радиограмма не дошла до Земли. Надо было подниматься еще выше,
вылетать в межпланетное пространство.
     Никто не допускал мысли,  что на Земле,  на радиостанции, никого нет.
Это было невозможно, немыслимо...
     Потрясенным людям секунды казались минутами.
     И  когда  все  окончательно уверились,  что  попытка не  удалась,  из
репродуктора раздался отчетливый голос:
     - Ваша радиограмма принята.  Благодарим за  то,  что  пошли на  риск,
чтобы успокоить нас.  Советую немедленно вернуться на  поверхность Венеры.
Желаем  полного успеха  в  работе и  ее  благополучного завершения.  Семьи
экипажа  здоровы,  у  них  все  в  порядке.  Подтвердите  получение  нашей
радиограммы и немедленно опускайтесь. Горячий привет. Сергей Камов.
     Словно  ярче  вспыхнули электрические лампочки,  словно  свежее  стал
самый воздух. Давящая тяжесть ушла из сердца.
     - Приняли. Поняли. Следующая связь 27 августа. Выключаю передатчик, -
сказал Топорков.
     И только успели прозвучать эти слова, звездолет пошел вниз, туда, где
далеко белоснежной массой раскинулся необъятный облачный океан.
     Мельников   случайно   посмотрел   на   Белопольского   и   поразился
необычайному зрелищу,  -  Константин  Евгеньевич  улыбался.  Это  было  не
подобие усмешки,  которое он  иногда видел на  суровом лице  академика,  а
широкая,  радостная улыбка  человека,  с  плеч  которого  свалился камень.
Казалось, еще секунда - и Белопольский рассмеется.
     "Расскажу Арсену, ни за что не поверит", - подумал Мельников.
     Спуск   занял   значительно  меньше  времени,   чем   подъем.   Через
восемнадцать минут корабль влетел в облака.  И так же, как двенадцать дней
тому назад,  миновав их толщу, оказался в самой середине грозового фронта.
Словно Венера не умела иначе встречать гостей.
     - В третий раз мы с вами опускаемся на Венеру,  - сказал Мельников. -
Когда  я  думаю,  что  через несколько минут снова увидим оранжевый лес...
Хоть бы что-нибудь зеленое!
     - Это результат духовной связи с  Землей,  -  чуть насмешливо ответил
Белопольский.
     - Я ни на минуту не терял этой связи, - обиженно возразил Мельников.
     - Охотно верю.  Но раньше все заглушалось интересом к  работе.  Какая
разница, - зеленый или оранжевый цвет!
     "Все-таки странный он человек, - подумал Мельников. - Никак не понять
его до конца".
     Материк находился сейчас почти на  границе дневной и  ночной половины
Венеры.   Направляясь  на  запад,  звездолет  не  мог  пролететь  мимо.  И
действительно,   через  двадцать  минут  полета  на   экране  стал   виден
оранжево-красный лес.  Мельников, управлявший кораблем, повернул на север,
ища устье реки.
     Проходили минуты,  но  река не появлялась.  Вскоре заметили,  что лес
становится реже,  начали  попадаться равнины,  которых не  видели с  борта
подводной лодки.
     - Или  мы  гораздо южнее,  или,  наоборот,  севернее реки,  -  сказал
Мельников. - Местность мне незнакома.
     - Скорей всего севернее, - ответил Белопольский. - Повернем на юг.
     Мельников переложил рули. Описан широкий полукруг, звездолет повернул
обратно.
     Еще  около  получаса  летели  вдоль  берега,  не  встретив ни  одного
грозового фронта. Они виднелись всюду, но, по-видимому, также шли на юг.
     С высоты шестисот метров открывался широкий кругозор.  Белопольский и
Мельников одновременно заметили искомую реку. Недалеко от океана она круто
сворачивала на  северо-запад,  исчезая за лесным массивом.  В  той стороне
горизонт был закрыт полосой грозы.
     - Всегда и везде, - с досадой сказал Мельников.
     Уже хорошо знакомые пейзажи Венеры сегодня почему-то  раздражали его.
Такое же  чувство испытывали и  остальные члены экипажа.  Все  смотрели на
свинцовое небо и  оранжево-красную полосу берега с раздражением.  Хотелось
увидеть что-нибудь,  что хоть немного напоминало бы родину. Но, кроме воды
океана, все было иным, чужим...
     - Переждем,  -  спокойно  сказал  Константин Евгеньевич.  -  Особенно
торопиться нам некуда.
     На  самой малой скорости звездолет стал летать по кругу,  не удаляясь
от реки и ожидая прохождения грозового фронта. Вскоре дорога очистилась.
     Еще пятнадцать минут полета - и вдали показались пороги, казавшиеся с
высоты тонкой белой линией, протянутой поперек реки.
     - Смотри, там озеро! - вдруг сказал Белопольский.
     Мельников вгляделся в экран. Действительно, совсем близко от порогов,
среди деревьев,  виднелось лесное озеро,  имевшее в поперечнике, насколько
можно было  судить на  расстоянии,  километра два.  Когда подлетели ближе,
стало видно,  что  северный берег плоский,  а  южный поднимается над водой
крутым обрывом. Лес подступал почти к самой поверхности воды.
     Звездолет спустился к  вершинам леса.  Моторы  работали с  минимально
допустимой на  столь незначительной высоте мощностью,  но  все же скорость
была не менее пятидесяти метров в секунду.
     Долетев до озера, Мельников повел корабль вдоль его берегов.
     - Вижу бревна на  северном берегу,  -  раздался из репродуктора голос
Пайчадзе.
     Вместе со  всеми он находился в  обсерватории и  мог не на экране,  а
непосредственно в окна наблюдать местность.
     В  этот момент Мельников и сам увидел высокий штабель,  и не один,  а
несколько. Они стояли на равном расстоянии друг от друга и были сложены из
таких же  бревен,  какие они с  Баландиным видели у  порогов.  Но  корабль
пролетел мимо так быстро, что нельзя было ничего рассмотреть как следует.
     - Вижу деревянную плотину!
     Голос Зайцева дрожал от  волнения.  Одновременно с  ним ту  же  фразу
крикнули Баландин и Князев.
     Звездолет  как   раз  подлетел  к   западной  оконечности  озера,   и
наклонившись на левое крыло, плавно поворачивал к югу. Ни Белопольский, ни
Мельников ничего не успели увидеть.
     - Где вы видите плотину? - спросил Константин Евгеньевич.
     - Она  уже  позади,  -  ответил ему  Баландин.  -  Из  озера вытекает
небольшая речка.  У  самого истока ее  перегораживает деревянный забор  из
тесно поставленных бревен.
     - Это озеро еще загадочнее порогов,  -  сказал Мельников. - Его длина
вполне достаточна. Посадим корабль здесь.
     - На воду ни в коем случае, - с какой-то странной интонацией в голосе
ответил Белопольский. - Только на берегу.
     - На берегу негде - он слишком узок.
     - Тогда у реки, там, где хотели раньше.
     - Но  почему  не  здесь?..  -  начал  Мельников,  однако  взглянув на
Белопольского,  смолк.  Такого выражения,  как в эту минуту, он никогда не
видел на лице своего учителя и  друга.  Покрытое глубокими морщинами,  оно
было более сурово,  чем обычно,  но в каждой черточке этого лица, в блеске
глаз, в заметном дрожании губ чувствовалось, что академик охвачен глубоким
волнением.  Он не отрываясь смотрел на гладкую поверхность воды,  и  в его
взгляде застыло напряженное ожидание.
     На озере было пустынно и  неподвижно.  Ни малейшего признака жизни не
появлялось на  его широком просторе.  И  таким же  безжизненным был низкий
берег,  заросший  огромными  деревьями и  оранжевым кустарником.  Никакого
движения. Только густая листва шевелилась от ветра.
     Не задавая больше вопросов,  Мельников повел корабль к реке. Она была
совсем близко от  озера.  Их  разделяло расстояние,  не превышающее одного
километра.
     Еще  при первом посещении порогов Мельников заметил удобное место для
посадки звездолета.  Это была широкая и длинная полоса берега, целое поле,
на  которое  корабль  мог  свободно  спуститься и  с  которого легко  было
впоследствии подняться.  Поле  было  ровным  и  как  будто  совсем  сухим,
поросшим желто-коричневой травой.
     - Поторопись! - сказал Белопольский. - Вон там надвигается туча.
     Мельников звонком предупредил экипаж о посадке.
     Как  только впереди показалось выбранное место,  моторы остановились.
Огромный корабль летел по  инерции,  быстро теряя скорость.  Тяжелая корма
постепенно опускалась все ниже.
     Конструкция Камова, предусматривавшая посадку на "лапы", требовала от
пилота  предельного внимания  и  точности  каждого  движения.  Маневр  был
настолько труден,  что, несмотря на все усилия конструкторов, автопилот не
мог заменить человека.  Белопольский и Мельников затратили много времени и
усилий, чтобы овладеть искусством (это было уже не техникой, а искусством)
посадки.  Надо  было  с  исключительной точностью  уловить  момент,  когда
корабль почти остановится и  окажется в  воздухе в состоянии неустойчивого
равновесия.   На   маленьком  тренировочном  звездолете  они  десятки  раз
проделывали этот маневр на Земле.
     Но посадить на "лапы" такой исполинский корабль, как "СССР-КС3", было
неизмеримо труднее.  Константин Евгеньевич, учитывая свой возраст, поручил
это  ответственное дело  своему молодому товарищу,  у  которого рука  была
тверже, а нервы, по всеобщему мнению, вообще отсутствовали.
     Мельников не  смотрел на экран.  Все свое внимание он сосредоточил на
указателях высоты и скорости. Обе стрелки быстро приближались к нулю.
     - Один, - отрывисто сказал Белопольский.
     Это означало, что корма корабля находится в одном метре от земли.
     Еще секунда... другая...
     - "Лапы" - скомандовал Мельников.
     Белопольский нажал кнопку.
     Они почувствовали слабый толчок, - это корма коснулась почвы. В ту же
секунду амортизаторы выпали из гнезд.  Звездолет,  вздрогнув, остановился.
Мощные моторы плавно и  быстро убрали "лапы".  Крылья исчезли в  пазах,  и
корабль всем корпусом лег на "землю".
     - Браво! - раздался голос Пайчадзе. - Молодец, Борис!
     - Кажется, все в порядке, - сдержанно сказал Мельников. - Конструкция
Сергея Александровича выдержала последнее и самое серьезное испытание.
     "СССР-КС3" опустился точно посредине между рекой и лесом. До порогов,
находившихся выше по течению, было километра полтора.
     - Помните,  Константин Евгеньевич,  когда  мы  летели на  "КС2",  нам
казалось,  что  материк Венеры не  имеет ни  одного места,  пригодного для
посадки звездолета? Оказывается, таких мест сколько угодно.
     - Да,  -  ответил Белопольский,  - мы ошиблись. Но это неудивительно.
Чтобы  узнать  планету,   недостаточно  короткого  перелета  над  нею.  Мы
находимся здесь уже двенадцать суток,  и  все же  ничего не знаем.  Венера
преподносит нам  один  сюрприз за  другим.  И  самая большая неожиданность
ожидает нас впереди... на озере.
     Последнее слово он произнес почти шепотом,  и  Мельников снова увидел
на его лице волнение.
     - Почему вы не позволили посадить корабль на озере?
     Белопольский ответил не сразу.  Казалось, что он колеблется, отвечать
или нет.
     - Мне пришла одна мысль,  -  сказал он каким-то нерешительным, робким
тоном. - Очень странная мысль... Это озеро...
     - Что?..
     - ...совсем не  озеро.  Вернее,  не то,  что мы привыкли понимать под
этим словом.
     И, ничего больше не прибавив, Белопольский вышел из рубки.
     - Что он хотел этим сказать? - спросил Баландин.
     - Право,   не  знаю,  -  растерянно  ответил  мельников.  -  Не  могу
догадаться.
     - "Совсем не озеро",  -  повторил профессор. - Странно! По-моему, это
самое обычное лесное озеро, если не считать плотины и штабелей леса на его
берегу. Но само озеро...
     Они разговаривали по  проводам внутренней связи.  Мельников не  видел
своего собеседника,  но  он представил себе,  как Баландин при этих словах
недоуменно пожал плечами:
     - Вероятно, Константин Евгеньевич что-то заметил. Надо спросить его.
     - Не выйдет! - уверенно сказал Мельников. - Не скажет.
     Но  профессор все-таки попытался узнать,  что хотел сказать начальник
экспедиции, однако, как и следовало ожидать, без всякого результата.
     - Это  скоро выяснится,  -  ответил ему Белопольский.  -  Не  следует
делать поспешных выводов.
     - Я уверен,  что он что-то знает,  -  сказал Баландин,  вернувшись из
неудачной разведки. - Но, хоть убейте, не могу представить, что именно.
     - Придет время, узнаем, - "утешил" его Мельников.
     Было  четыре часа дня  по  московскому времени.  Приближалась долгая,
одиннадцатисуточная, ночь Венеры.




     До  захода Солнца оставалось десять часов.  Но  это не  значило,  что
сразу  настанет  темнота.  Вращение  Венеры  вокруг  оси  совершалось  так
медленно,  что  вечерние сумерки должны  были  продлиться долго.  Ночь,  в
прямом смысле этого слова,  могла наступить не  раньше чем через пятьдесят
часов. Это время надо было использовать.
     Как  только  "СССР-КСЗ"  спустился  на  место  своей  новой  стоянки,
Мельников  и  Коржевский  вышли  из  корабля,  чтобы  обследовать берег  и
выяснить,   можно  ли  воспользоваться  вездеходом.   До  порогов  полтора
километра,  и  экскурсия  туда  пешком  таила  опасность быть  настигнутым
грозовым фронтом.  Предположение,  высказанное Мельниковым,  что от  ливня
можно укрыться под сводами леса, требовало еще проверки.
     Оба звездоплавателя без труда убедились,  что грунт берега достаточно
тверд.   Гусеницам  вездехода  не   грозила  опасность  провалиться.   Под
оранжево-коричневым ковром трав  находился слой плотно слежавшегося песка.
Действительно ли  это песок такой же,  как на  Земле,  или что-то  другое,
похожее на  него,  пока оставалось неизвестным,  но одно было несомненно -
вездеходом можно пользоваться, а это сейчас самое главное.
     Где-то близко находились неизвестные обитатели Венеры,  судя по всему
существа с большой физической силой, привыкшие к ночному мраку.
     Как отнесутся они к пришельцам с Земли?
     Если это дикари,  как думал Мельников,  то вполне возможны враждебные
действия с  их стороны.  Звездоплаватели не хотели прибегать к  оружию.  В
случае нападения вездеходы будут надежной защитой.
     Чтобы  выполнить  программу  ночных  работ,  предстояло  часто  и  на
длительное время покидать корабль.  Кроме того,  они твердо решили поближе
познакомиться с  хозяевами планеты.  Это  можно было сделать только ночью.
Экскурсия к порогам,  а возможно и к озеру, в полной темноте, таила в себе
большие  опасности.  Если  почва  окажется  болотистой,  что  было  вполне
естественно из-за частых ливней,  задачи,  стоявшие перед экспедицией, еще
больше усложнятся.
     Но береговая полоса ни в малейшей степени не походила на болото.  Это
был твердый и, по-видимому сухой грунт.
     - Мне кажется, что это самый обыкновенный песок, - сказал Коржевский,
- и  его  слой  очень толст.  Иначе он  не  смог  бы  впитывать всю  воду,
приносимую ливнями
     - Таким свойством обладает не только песок,  -  ответил Мельников.  -
Берег  имеет заметный уклон от  леса  к  реке.  Основная масса воды  может
стекать в реку, а остальное впитывает почва.
     - И это возможно, - согласился биолог.
     Вернувшись на корабль, они доложили Белопольскому о результатах своей
разведки.  Константин  Евгеньевич приказал  немедленно приготовить машину.
Через полчаса один из вездеходов уже стоял у двери нижней выходной камеры.
     На звездолете были машины разных размеров.  Для первой поездки решили
воспользовался самой легкой и быстроходной.
     Белопольский хотел лично осмотреть пороги и штабеля бревен, сложенные
на  берегу,   а  так  как  он  не  мог  покинуть  корабль  одновременно  с
Мельниковым,  сопровождать его должен был профессор Баландин.  Ни  он,  ни
Константин Евгеньевич не умели работать с киноаппаратом,  и Второв снабдил
их фотокамерами.
     - Снимайте как можно больше,  -  просил он при этом.  - Каждый снимок
бесценен.
     - Знаем,  знаем!  -  улыбнулся Баландин.  -  Обещаю  использовать всю
пленку
     - Может быть,  найдется еще одно место в машине?  - Второв смотрел на
командира корабля умоляющими глазами.
     - Успеете! - сухо ответил Белопольский. - Эта поездка не последняя.
     Как всегда,  грозовые фронты задержали выезд.  Звездоплаватели успели
уже  привыкнуть к  постоянным ливням,  однако  на  этот  раз  их  терпение
подверглось длительному испытанию.  Три  часа  подряд одна  гроза  сменяла
другую, отнимая драгоценное время.
     Но вынужденная задержка принесла некоторую пользу. Они убедились, что
вездеход,  намеренно  оставленный  снаружи,  выдерживает  тяжесть  водяных
потоков,  следовательно,  и люди могли в нем укрываться от гроз.  Наблюдая
через окна обсерватории в короткие промежутки между ливнями, они убедились
и в том,  что предположение Мельникова правильно. Вода не задерживалась на
берегу,  а  стекала в реку по естественному уклону почвы;  опасность,  что
окружающая местность превратится в болото, не угрожала.
     Как  только  барометр  Топоркова  показал,  что  воздух  очистился от
электричества,  Белопольский и  Баландин,  не  теряя ни  минуты,  вышли из
корабля и  сели  в  машину.  Она  была настолько низка,  что  им  пришлось
заменить личные рации  акустическими усилителями.  Антенна противогазового
костюма не умещалась в машине.
     До  порогов шли  на  самой  малой скорости.  Разведка,  произведенная
Мельниковым и  Коржевским,  коснулась  только  ближайших  окрестностей,  и
Константин Евгеньевич очень осторожно продвигался вперед.
     Полтора километра они проехали за  пятнадцать минут и  остановились у
самого штабеля.
     Баландин сразу увидел,  что за эти несколько дней никто не прикасался
к штабелям.  Бревна лежали в том же порядке,  что и раньше. Он заметил тот
ствол, от которого отрезал кусок.
     Белопольский молча  кивнул головой,  когда профессор поделился с  ним
своими наблюдениями, и, отворив дверцу, вышел из машины.
     Но если загадочные штабеля не изменили своего вида,  то совсем другое
произошло с рекой.  Когда сюда приходила подводная лодка, в этом месте был
настоящий порог.  Полноводная река, встретив препятствие, проносилась мимо
с  неистовым шумом,  клубясь пеной,  обдавая громадные камни тучами брызг.
Теперь здесь  было  почти тихо.  На  пространстве около пятидесяти метров,
выше порогов,  от  берега до  берега плотной массой загородили реку стволы
деревьев.  Они были так тесно прижаты друг к  другу силой течения,  что по
ним можно было, как по мосту, перейти с южного берега на северный.
     - Это  подтверждает нашу  догадку,  -  сказал Баландин.  -  Обитатели
Венеры работают по ночам.
     Белопольский пристально вглядывался в плотину. Чтобы лучше видеть, он
поднялся на вершину штабеля. Линия камней была отсюда видна как на ладони.
     - Никакого сомнения быть не может,  -  сказал он, спустившись вниз. -
Эта преграда искусственная.  Но если исключить помощь технических средств,
такое  сооружение могли создать только существа,  наделенный исключительно
большой физической силой.
     - То же самое сказал и Борис Николаевич.
     - Весь вопрос в том, зачем это сделано?
     - Видимо, им нужна древесина, - ответил Баландин. - А здешние деревья
им не по силам. Сами видите, какие исполины растут здесь.
     - Это  единственное объяснение,  -  согласился  Белопольский.  -  Лес
сплавляют откуда-то  сверху.  И  затем перетаскивают его на  озеро.  Мы же
видели штабеля на  его  берегу.  Но  зачем им  так много древесины?  Здесь
тысячи  стволов,  -  прибавил  он,  указывая на  реку.  -  И  можно  смело
предположить,  что  такое  же  количество  сплавляется каждый  день,  или,
по-нашему,  каждые три недели.  Вот что непонятно. Но мы узнаем это, когда
посетим жителей Венеры, - там, где они живут.
     - Мне кажется,  что их поселения должны находиться на берегу озера, в
лесу, - заметил Баландин.
     - В лесу?
     - Да, я полагаю, что в лесу. А разве вы думаете иначе?
     - Проедем на озеро, - не отвечая на вопрос, предложил Белопольский.
     - Через лес?
     - Конечно.  Раз от реки до озера протаскивают длинные бревна,  должна
быть просека.
     - Поищем ее, - лаконично ответил профессор.
     Он  подумал,  что  подобная экскурсия очень  опасна и  лучше было  бы
отправиться на более мощной машине,  и не на одной, а, по крайней мере, на
двух.  Но  вслух он  ничего не сказал.  Ему совсем не хотелось услышать от
Белопольского то,  что он  уже услышал однажды от  Мельникова.  Эти четыре
человека - Камов, Пайчадзе, Белопольский и Мельников - были людьми особого
склада.  В их спокойной смелости было что-то, что заставляло молчать голос
обычного  благоразумия.  Втайне  профессор надеялся,  что  они  не  найдут
достаточно широкой просеки.
     - Опасности нет,  -  словно услышав его мысли, сказал Белопольский. -
Обитатели Венеры безусловно ночные существа.
     - Едем!
     Они  заняли свои  места  в  вездеходе.  Баландин по  радио сообщил на
корабль об  их намерении.  Со стороны Мельникова,  находившегося у  рации,
никаких возражений не  последовало.  Он  только попросил держать связь  со
звездолетом.
     Долго искать не  пришлось.  Ожидаемая просека оказалась совсем рядом,
почти напротив штабелей, и была достаточно широка для вездехода.
     Белопольский остановил машину у первых деревьев.
     Извилистая  тропа  уходила  в  темную  глубину  леса,  лавируя  между
гигантскими стволами.  Слабый свет дня,  вернее вечера, не проникал сквозь
густую  листву,   и   в  десяти  шагах  впереди  уже  ничего  нельзя  было
рассмотреть. Дорога скрывалась во мраке.
     Баландин  с   волнением  всматривался  в  просеку.   Здесь  проходили
обитатели планеты,  ее  хозяева.  Они были естественными господами природы
Венеры,  как  люди  были  господами природы  Земли.  Существа,  наделенные
разумом и способные к целеустремленному труду,  всюду и везде были, есть и
будут  повелителями природы.  Пусть  низка ступень,  на  которой находится
сейчас разум обитателей Венеры, пусть примитивны и грубы способы их труда,
пусть отсутствует у них техническая мысль, - это не меняет дела.
     "Может быть,  обитатели Венеры руководствуются инстинктом?  - подумал
Баландин.  - Может быть, их возня с деревьями подобна работе наших бобров?
Не творческий, а механический труд?"
     Но он хорошо понимал, что какие бы хитроумные заключения ни делал, их
все  опровергает факт  находки линейки у  кораллового острова.  Она  могла
принадлежать только обитателям Венеры. Создание измерительного инструмента
не  доступно  никакому животному.  Оно  требует  математического мышления,
пусть самого примитивного.  А математические понятия не могут возникнуть в
мозгу,   лишенном  способности  к  логическому  умозаключению.   Логика  -
привилегия человека.
     - Нет, это все-таки люди, - громко сказал профессор.
     Казалось,  Белопольский понял ход его мыслей.  А  может быть,  он сам
думал о том же.
     - Линейка не дает возможное сомневаться в этом,  -  ответил он.  - Вы
обратили внимание на почву? Кажется, Борис Николаевич прав, и в лесу ливни
не страшны.
     - Из чего вы это заключаете?
     - Разве вы  не  видите,  как вытоптана трава в  лесу?  А  от  леса до
штабелей никаких  следов  нет.  На  открытом месте  ливни  восстанавливают
свежесть травы, а в лесу они не оказывают такого же действия.
     Белопольский включил скорость,  и  вездеход медленно двинулся вперед.
Ширина дороги была едва достаточна для машины.  На каждом шагу приходилось
работать рулями поворота
     Чем дальше, тем темнее становилось вокруг. Густая заросль кустарника,
переплетенного  белыми  травами,  вплотную  окружала  машину.  Исполинские
стволы,  словно колонны, поддерживающие оранжево-красный свод, поднимались
высоко вверх,  ограничивая кругозор со  всех сторон.  Едва вездеход сделал
первый  поворот,  деревья словно сомкнулись позади него.  Берег  исчез  из
виду.   Куда  бы  они  ни  посмотрели,  всюду  была  темно-красная  стена,
испещренная  вишневого  цвета  пятнами,  окаймленная снизу  оранжево-белой
полосой
     Белопольский   и   Баландин   молчали,   взволнованные  и   несколько
подавленные величием и грандиозностью картины непроходимого,  девственного
леса,  по которому шла их машина,  -  по единственному пути,  проложенному
существами еще  неизвестными им,  но  родственными,  как  родственны между
собой мыслящие существа всей необъятной Вселенной.
     Не прошло и минуты, а мрак настолько сгустился, что пришлось включить
прожектор.
     Ослепительно  ярким,   но   чуждым   и   неуместным  показался  здесь
электрический свет.  Сотни,  а  может быть  тысячи лет  стояли эти  лесные
великаны,  и  ни разу луч Солнца не коснулся их.  Привыкшие к  мраку,  они
должны были возмутиться этим не прошенным и дерзким освещением, нарушившим
их вековой покой
     Но растения не чувствуют и не возмущаются.
     В  немерцающем,  белом  свете с  рельефной отчетливостью выступали из
темноты деревья, кустарники и странно неподвижная мертвенно-белая трава.
     Ни малейшего движения... Мертвый покой...
     И извилистым коридором уходила куда-то вдаль таинственная дорога.
     Осторожно и медленно вездеход продвигался вперед.  Следы его гусениц,
ясно видимые, налагали на пейзаж Венеры земное клеймо.
     Что  подумают  обитатели  планеты  об   этих  следах,   непонятных  и
загадочных для них, когда, с наступлением ночи, пойдут этой дорогой, сотни
раз исхоженной ими?  Поймут ли они, что это означает? Может ли прийти им в
голову мысль о  посещении Венеры обитателями другого мира?  Или,  не  видя
звездного неба,  скрытого толщей никогда не  расходящихся облаков,  они не
представляют себе,  что,  кроме их планеты,  существуют другие, что они не
единственные  разумные  существа  во   Вселенной?..   Но   как  могут  они
заподозрить самое существование Вселенной,  если никто из  них  никогда не
видел ни  Солнца,  ни  звезд?..  Следы гусениц будут восприняты как  следы
неизвестного животного, - только. И хотя до сих пор они не встречали таких
животных, мысль о них появится сразу.
     Перед профессором Баландиным возникла картина. Во мраке ночи огромные
тени склоняются над следами,  указывая на них друг другу, переговариваются
на незнакомом языке.  Глаза пристально вглядываются в чащу леса, в поисках
неведомого зверя.
     Он  представлял  их  себе  почему-то  на  двух  ногах,   с   глазами,
светящимися в темноте зеленым огнем, как у хищных зверей.
     Что если вот сейчас из  темноты леса появятся его хозяева?  Существа,
способные  голыми  руками  (или  чем  бы   то  ни  было  заменяющим  руки)
передвигать огромные камни,  ломать деревья.  Что  если свет прожектора не
напугает их?..
     Что  им  стоит  перевернуть вездеход,  разбить стекла  окон,  сорвать
дверцы? Удастся ли перед гибелью предупредить по радио товарищей?
     Баландин невольно бросил взгляд на рацию,  желая убедиться, что она в
порядке.
     Зеленый огонек индикаторной лампочки спокойно горел в темноте кабины.
Вот рядом с ним вспыхнул красный - сигнал вызова.
     - Я слушаю, - обычным голосом сказал Белопольский.
     - Приближается грозовой фронт, - сообщил Мельников. - И, по-видимому,
мощный.
     - С какой стороны?
     - С севера. Пока он еще далеко.
     - Следите за ним. Как только ливень подойдет к реке, сообщите нам.
     - Хорошо.
     Несколько секунд Мельников молчал. Потом спросил:
     - Где вы находитесь?
     - В лесу.
     - Может быть, лучше вернуться?
     - Не успеем. Будет интересно и важно проверить...
     Белопольский не  закончил  фразы.  Красная  лампочка на  щитке  рации
погасла. Это означало, что связь прервана.
     - Очевидно,  грозовой фронт исключительной мощности,  -  сказал он. -
Барометр Топоркова предупреждает о  грозе за  пятнадцать минут.  Так  рано
радиосвязь  не  прерывалась.  Выходит,  что  сейчас  воздух  ионизирован с
большой силой.
     Ни малейшей тревоги не слышалось в голосе Белопольского. Он говорил в
своей обычной манере, - словно сам с собой.
     Баландин ничего не  ответил.  Да  и  что было отвечать?  Вернуться на
звездолет  они,  действительно,  уже  не  успеют.  Оставалось надеяться на
крепость машины и защиту лесного купола.
     Вездеход так же медленно продолжал путь.
     В  лучах прожекторов они  видели все  такой же  лес,  его характер не
изменялся.  Тропа делала причудливые зигзаги,  оставаясь все время одной и
той  же  ширины.   Кустарник,   переплетенный  белой  травой,  по-прежнему
подступал к дороге плотной стеной.
     Так прошло минут десять.
     Внезапно  Белопольский  остановил  машину.   Несколько  мгновений  он
пристально всматривался в лес, потом протянул руку и выключил прожекторы.
     - Смотрите! - сказал он почти шепотом.
     После  яркого  света  мрак  показался Баландину особенно  густым.  Он
закрыл  глаза,  ослепленные внезапной  темнотой.  Через  несколько  секунд
радужная паутина на сетчатке глаз исчезла.
     - Смотрите! - повторил Белопольский. - Что это?
     Профессор посмотрел вперед и  по  сторонам,  но ничего не увидел.  Их
окружала плотная мгла.
     - Куда же смотреть?  -  спросил он, не видя даже своего спутника. - В
какую сторону?
     - Куда угодно, - ответил Белопольский. - Это всюду!
     - Что "это"?
     Ответа не последовало.
     Баландин  чувствовал,  что  его  товарищ  всецело  захвачен зрелищем,
которого он сам еще не видит. Но постепенно глаза привыкли к темноте.
     И вдруг он понял, что мрака нет.
     С  каждой секундой все  ясней и  отчетливей профессор различал стволы
деревьев.  Странно  дрожащий розовый свет  освещал их.  Он  становился все
сильнее, но источника этого света нигде не было видно.
     Посмотрев вверх, через прозрачную крышу вездехода, Баландин убедился,
что  вершины  деревьев  скрыты  во  мраке.  Освещены были  только  стволы.
Кустарник и дорога также были невидимы.
     Потом он  заметил,  что сами стволы освещены по-разному.  Одни из них
были видны только в  нижней части,  другие в средней,  третьи представляли
собой странное зрелище половины дерева,  освещенного с  какой-нибудь одной
стороны  -   справа  или  слева,  тогда  как  вторая  половина  оставалась
невидимой.
     Профессор с  изумлением смотрел на эту картину,  не зная,  чем и  как
объяснить ее, но внезапно догадка мелькнула в его мозгу:
     - Они светятся сами!
     - Да, - ответил Белопольский. - Свет исходит из самих стволов. Но это
какой-то  странный свет.  Он  делает видимым ствол дерева,  но не освещает
окружающих предметов.  Впрочем,  нет,  -  прибавил он, - я смутно различаю
кустарник.
     "Ну и зрение у Константина Евгеньевича! - подумал Баландин. - Как мог
он заметить тогда еще слабое свечение при ярком свете прожекторов?"
     С  каждой  минутой  деревья  становилось  все  более  ясно  видимыми.
Казалось,  что  внутри гигантских стволов все  сильнее и  ярче разгоралось
неведомое пламя,  просвечивая сквозь кору. Розовый цвет темнел, переходя в
красный.  Это мерцающее сияние становилось столь сильным,  что больно было
смотреть на него.
     Внезапно ближайшее к  ним  дерево покрылось словно дрожащей сеткой из
ослепительно белых нитей.  Извилисто скользя по  стволу,  подобно струйкам
добела раскаленного металла,  они  сверкающим потоком стремились откуда-то
сверху и исчезали в "земле".
     А потом дерево вдруг "потухло". Ярко-красная колонна исчезла из глаз,
оставаясь видимой как  черный силуэт на  фоне  других деревьев.  И  снова,
начала разгораться, сначала розовым, потом все более красным цветом.
     Это загадочное явление стало все чаще и  чаще повторяться то с одним,
то с другим деревом.  Как будто кто-то там наверху пытался залить горевшее
в них пламя,  и,  потухая на несколько мгновений,  оно снова разгоралось с
прежней и даже большей силой.
     - Хорошо,   что  наша  машина  не   металлическая,   -   тихо  сказал
Белопольский. - Но это еще не гроза, а прелюдия к ней.
     Баландин только  что  подумал о  том  же.  Было  ясно,  что  вся  эта
фантасмагория вызвана электризацией воздуха. Кора деревьев, очевидно, была
электропроводна.  Той же  причине надо было приписать и  свечение стволов.
Электричество накапливалось в  коре дерева и разряжалось в "землю",  когда
его концентрация становилась чрезмерно большой.
     Что же это за кора, обладающая такими необычайными свойствами?..
     - Еще одна загадка, - сказал профессор.
     Белопольский ничего не успел ответить.
     Ослепляющий свет разлился по лесу,  Высоко над ними, невидимые до сих
пор,  ветки и листья вспыхнули снежно-белым пламенем.  Отчетливо выступила
каждая травинка,  каждая веточка кустарника.  Красный свет стволов исчез в
этом сияющем блеске.  И одновременно раздался ужасающий удар грома,  точно
сломались все деревья в лесу.
     Оглушенные,  они  инстинктивно закрыли лица руками.  Но  в  последнюю
секунду успели заметить,  что  весь  блеск купола над  их  головами словно
мгновенно собрался в один огненный столб и рухнул на крышу машины.
     Даже сквозь закрытые веки они  ощутили,  как  что-то  нестерпимо ярко
вспыхнуло внутри вездехода.  Послышался сильный треск, заглушенный вторым,
еще более страшным, раскатом грома.
     Теряя  сознание,   профессор  почувствовал  сильный  запах  озона.  В
потрясенном мозгу успела пронестись одна мысль: "Антенна!"
     Белопольский привстал,  судорожно изогнулся, словно стараясь удержать
равновесие, и рухнул на пол кабины. Сверху на него упало тело Баландина...
     Сияющий свод стал еще ярче,  еще ослепительнее.  Но они уже не видели
этого. Они ничего больше не видели и не слышали.
     И,  точно  празднуя  победу  над  земными  пришельцами,  торжествующе
гремели раскаты грома.  Сквозь купол листьев пронизывали чащу  леса  яркие
молнии, растекаясь металлическими потоками по стволам деревьев. Погасали и
вспыхивали красным светом лесные великаны.


     Послышался отдаленный, постепенно нарастающий и усиливающийся гул.
     К  месту,  где  стояла  машина  с  уничтоженной,  сожженной антенной,
приближался неистовый ливень Венеры.




     Эта  гроза  была  самой короткой и  самой страшной из  всех,  которые
пришлось испытать звездоплавателям на сестре Земли.
     Бывали минуты,  когда  они  сомневались,  выдержит ли  корпус корабля
непрерывные потоки  молний  и  чудовищную  силу  ливня,  от  которых  весь
звездолет дрожал мелкой дрожью.  Такого мощного разгула стихии они  еще не
встречали.
     При  каждом ударе грома,  а  они  были почти непрерывны,  исполинский
корабль так сильно вздрагивал,  что казалось,  еще немного -  и  он упадет
набок и покатится по берегу, как соломинка, гонимая ураганом.
     Атмосфера за бортом превратилась в  сплошное электрическое море.  Все
приборы главного пульта,  имевшие связь со внешним миром,  мгновенно вышли
из строя.  Корабль "ослеп" и "оглох".  По счастью,  Топорков успел вовремя
убрать наружную антенну,  и  это позволяло надеяться,  что они не лишились
радиосвязи.
     Крепко  ухватившись  за   первые  попавшиеся  под   руку  укрепленные
предметы,  члены экипажа "СССР-КС3" молча ждали конца этого хаоса.  За все
двенадцать минут,  которые  понадобились грозовому  фронту,  чтобы  пройти
мимо,  никто из них ни разу не подумал о себе,  о том,  что их ждет,  если
корабль перевернется. Все их мысли были в лесу.
     Звездолет,  весивший сотни тонн, с трудом выдерживал натиск бури. Что
же  стало  с  маленьким,  легким вездеходом?  Что  стало  с  двумя людьми,
находившимися в нем?  Достаточной ли оказалась защита леса, на которую они
надеялись, пускаясь в свой опасный путь?
     Мучительно медленно текли секунды и минуты. Дрожал и качался огромный
корабль. Казалось, что гроза никогда не кончится.
     Впоследствии было  странно вспомнить,  что  короткие двенадцать минут
могли показаться долгими часами, но это было именно так.
     Как  только  грозовой  фронт,   с  обычной  на  Венере  внезапностью,
промчался мимо,  во  всех помещениях звездолета раздался твердый и  внешне
спокойный голос Мельникова, который неотлучно находился на пульте, готовый
в любую минуту поднять корабль в воздух, если пребывание на "земле" станет
слишком опасным:
     - Немедленно проверить и доложить мне состояние приборов и аппаратуры
радиорубки, обсерватории и кормовых помещений. Товарищам Князеву и Второву
подготовить второй  вездеход и  быть  готовыми,  в  случае  необходимости,
направиться  на   помощь   первому.   Степану  Аркадьевичу  -   возглавить
спасательную экспедицию.  Игорю  Дмитриевичу  сделать  все  возможное  для
скорейшего  установления  связи  с  Белопольским  и  Баландиным.   Я  буду
находиться на пульте.
     В ожидании, пока выполнят его приказания, Мельников занялся проверкой
корабля в целом. Он уже знал, что центральный экран вышел из строя, но как
обстояло дело со всем остальным?
     Методично нажимая контрольные кнопки,  он внимательно "читал" ответы,
которые давали ему лампочки пульта и ленты самопишущих приборов.
     Корпус звездолета,  механизмы амортизаторов и крыльев были в порядке.
Выдвижная антенна  также  осталась целой.  Вышли  из  строя  все  слуховые
аппараты, наружные экраны и радиопрожекторы.
     Это  было неприятно,  но  отнюдь не  угрожающе.  Зайцев и  Топорков в
один-два дня все исправят.
     Покончив с  этим  делом,  Мельников стал  терпеливо ждать  донесений.
Торопить с  ответом было не в его правилах.  Он знал,  что его товарищи не
будут терять время.
     Мельников казался совершенно спокойным. Пожалуй, одна только Ольга по
потемневшим глазам и подчеркнуто неторопливым движениям Бориса Николаевича
поняла бы  его истинное состояние.  Даже Пайчадзе,  придя на пульт,  чтобы
доложить о полной исправности астрономических приборов, ничего не заметил.
     - Разреши отправиться вместо Андреева,  -  сказал он.  -  Волнуюсь за
Константина Евгеньевича.
     - Этого  никак  нельзя  сделать,  -  ответил  Мельников и,  помолчав,
понизил голос:  -  Все  может  случиться.  Нельзя  оставлять звездолет без
командира и без астронома. Ведь с нами нет больше Леонида Николаевича.
     Упоминание в  такую  минуту  о  погибшем  Орлове  заставило  Пайчадзе
вздрогнуть. Он внимательно посмотрел в лицо друга:
     - Ты думаешь?
     Мельников отвернулся.
     - Степан Аркадьевич врач,  -  сказал он,  - а ты нет. Может быть, они
ранены.
     Вскоре Зайцев доложил,  что кормовые помещения,  в которых находились
запасы горючего,  двигатели и  дюзы нисколько не пострадали.  От Топоркова
все еще не поступало никаких сообщений.
     Переждав несколько минут,  Мельников включил экран внутренней связи и
соединил его с радиостанцией.
     Топорков сидел у  передатчиков,  поставив локти на  стол  и  подперев
голову руками. Во всей его позе сквозило уныние. Услышав сигнал вызова, он
повернулся к экрану:
     - Простите,   Борис   Николаевич!   Я   совсем  забыл  доложить  вам.
Радиостанция в  порядке.  Вышли из строя локаторные установки,  но об этом
вы, вероятно, уже знаете.
     - Знаю, - ответил Мельников. - Как связь?
     - Пока  еще  нет.  Ионизация воздуха  слишком  сильна.  Радиоволны не
проходят.
     - Следите за  этим.  Как  только явится возможность вызывайте!  И  не
тревожьтесь зря! - прибавил Мельников. - Я считаю, что в глубине леса, где
находится вездеход, грозы не опасны.
     - Действительно так  думаешь?  -  спросил Пайчадзе,  когда  экран был
выключен.
     Мельников уклонился от ответа на этот прямой вопрос.
     - Какая аналогия событий! - сказал он. - Не правда ли Арсен? На Марсе
я  и Белопольский потеряли связь с тобой и Сергеем Александровичем,  потом
мы  трое не  знали,  что с  Камовым.  На Луне прерывалась связь сначала со
мной,  когда я упал в трещину, потом с Топорковым. Здесь, на Венере, вы не
знали,  что  случилось  со  мной  и  Второвым.  А  теперь  Белопольский  и
Баландин...
     - Так и должно быть, - ответил Пайчадзе. - Так будет и дальше.
     - Типун тебе на язык! - вымученно улыбнулся Мельников.
     Один  за  другим все  члены  экипажа,  кроме Топоркова,  собрались на
пульте. Князев доложил, что вездеход готов и стоит у выходной камеры.
     - Который из них вы взяли?
     - Средний, пятиместный.
     - Правильно.   Машина   Константина   Евгеньевича   может   оказаться
поврежденной.
     Все глаза неотступно следили за показаниями электробарометра.  Против
обыкновения, стрелка очень долго не опускалась к нулю.
     Становилось все более очевидным,  что прошедшая гроза была не  такой,
как всегда.
     - Может быть,  лучше отправиться по  следам первой машины,  не ожидая
возобновления связи? - предложил Андреев.
     - Ни в коем случае, - коротко ответил Мельников.
     Наконец воздух очистился. Собравшиеся на пульте слышали, как Топорков
сразу же начал вызовы.
     - Вездеход! Вездеход! Отвечайте! - звучал из динамика его голос.
     Так прошли долгие десять минут. Мельников не выдержал.
     - Отправляйтесь, Степан Аркадьевич! - сказал он.
     Обрадованные Андреев, Князев и Второв поспешно вышли.
     - Если у них ничего особенного не произошло,  -  сказал Мельников,  -
Константин Евгеньевич будет недоволен такой поспешностью.  Но  я  не  могу
больше ждать.
     - Достаточно  ждали,   -  успокоил  его  Пайчадзе.  -  Ты  поступаешь
правильно.
     Александр Князев вел вездеход на полной скорости прямо к порогам. Все
трое знали,  что Белопольский и  Баландин проникли в  лес где-то  рядом со
штабелями бревен. Молодой механик был уверен, что легко найдет просеку, но
его  тревожила мысль -  будет ли  она  достаточно широкой для  их  машины,
значительно большей, чем первая. На Земле этот вопрос не беспокоил бы его.
Вездеход,  как мощный танк, мог продираться через любой лес, но на Венере,
с ее гигантскими деревьями, это могло не удастся.
     Достигнув ближайшего штабеля,  Князев, ни на секунду не задерживаясь,
повернул к лесу.
     Ни  он,  ни  его товарищи не обратили никакого внимания на загадочные
груды бревен,  на  реку с  бесчисленными деревьями,  запрудившими ее у  не
менее загадочных порогов.  Все это,  так сильно интересовавшие их  раньше,
сейчас как бы перестало существовать. Все их мысли были направлены к тому,
чтобы как  можно скорее найти товарищей и  убедиться,  что  они живы и  не
пострадали от страшного грозового фронта.
     Андреев то и дело посматривал на свою сумку, соображая, все ли взято,
что могло понадобиться в том или ином случае.
     Многое  могло  случиться.  Корпус машины мог  быть  поврежден,  а  ее
пассажиры  отравлены  формальдегидом и  углекислым  газом.  Могла  ударить
молния  и  вызвать  ожоги.  Вездеход мог  опрокинуться,  а  Белопольский и
Баландин получить при этом ушибы и  даже переломы.  Да  мало ли  что могло
произойти в незнакомом лесу чужой планеты!
     Второв держал непрерывную связь со звездолетом.  Белопольский все еще
не  отвечал на вызовы,  и,  по мнению Топоркова,  рация вездехода вышла из
строя.
     - Я начинаю опасаться,  что они забыли убрать антенну, когда началась
гроза, - сказал Игорь Дмитриевич, - и в нее ударила молния.
     "Если это действительно так,  -  подумал Андреев,  -  наша помощь уже
бесполезна".
     Просека была обнаружена сразу, как только вездеход подошел к лесу. Не
колеблясь,  Князев смело направил по ней машину.  Ширина дороги была более
чем достаточна, но из осторожности он снизил скорость до десяти километров
в час.
     На  берегу,  поросшем густой травой,  они не заметили никаких следов.
Это было неудивительно - их уничтожил ливень. Но и в лесу следов не было.
     Просека уходила вдаль почти прямой линией.  Лучи  прожектора освещали
ее далеко. На темно-коричневой "земле", совершенно лишенной травы, не было
ни малейшей влаги,  что казалось очень странным,  так как ливень окончился
совсем недавно. Почва была сухой.
     Оглядываясь назад,  они видели,  что гусеницы их  машины оставляют за
собой глубокий след. Почему же не видно следов первой машины?
     - Уж  не ошиблись ли мы?  -  сказал Андреев.  -  Может быть,  поехали
другой дорогой?
     - Константин  Евгеньевич  сообщал,   что   просека  начинается  прямо
напротив штабеля,  -  ответил Князев. - Трудно предположить, что здесь две
дороги почти рядом.
     - Так почему же нет следов?
     - Они смыты ливнем.
     Степан Аркадьевич с  сомнением покачал головой.  Ему  помнилось,  как
Белопольский говорил о  просеке,  что  она узка и  извилиста.  А  эта была
широкой и прямой.
     Что же делать?  Вернуться назад и искать другую дорогу? А если потеря
времени окажется роковой? Если следы действительно смыты, а вода полностью
впиталась в "землю"?  Кто знает,  какими свойствами обладает земля Венеры?
Белопольский мог  ошибиться,  описывая,  в  коротких словах  найденную ими
просеку, к тому же, Степан Аркадьевич не был вполне уверен, что он говорил
именно так.
     Андреев  попросил  Топоркова вызвать  к  микрофону Мельникова,  чтобы
посоветоваться с ним.  Борис Николаевич только что вышел из рубки, и за то
время,   пока  он  вернулся  в  нее,   вездеход  успел  пройти  порядочное
расстояние.
     - Вы уверены,  что дорога идет к озеру? - спросил Мельников, выслушав
сомнения Андреева.
     - По-видимому, это так. Мы видели бревна. На дороге попадаются стволы
деревьев,  очищенные от веток,  совсем такие же,  как в штабеле на берегу.
Они  лежат по  краю просеки примерно на  равном расстоянии друг от  друга,
очевидно, положены не случайно.
     - Как далеко вы проникли в лес?
     - Около пятисот метров.
     - В таком случае нет смысла возвращаться назад.  Если на берегу озера
вы не увидите вездехода, тогда ищите другую просеку.
     - Хорошо, Борис Николаевич.
     Возраставшая тревога  заставила  Князева  увеличить скорость.  Дорога
была удивительно ровной,  точно аллея в парке где-нибудь на Земле.  За все
время встретилось только два некрутых поворота.
     Величественная картина первобытного леса - гигантские деревья, стволы
которых,   похожие  на  исполинские  колонны,  поднимались  высоко  вверх,
непроницаемый  купол  ветвей  и   листьев,   плотные  заросли  кустарника,
переплетенного странно белой травой,  -  все  это  прошло как-то  мимо  их
сознания.  Даже Второв ни  разу не взялся за свой киноаппарат,  о  котором
совершенно забыл.
     Напряженно вглядываясь вперед,  они старались найти хоть какой-нибудь
намек  на  след,  хоть  что-нибудь,  что  указало бы  -  вот  здесь прошел
вездеход, но ничего не находили.
     Постепенно у всех троих крепла уверенность, что они ошиблись, избрали
ложный путь.  Если  бы  не  совет  Мельникова,  который все  трое  считали
приказом, вездеход, возможно, повернул бы назад.
     Сделав это,  они были бы убеждены в том,  что поступили правильно,  и
никогда  бы  не  узнали,   что  обрекли  бы  себя  и  своих  товарищей  на
неизвестность о судьбе двух членов экипажа, которых хотели спасти.
     Случай,  приведший их на прямую и широкую просеку,  по которой машина
могла быстро продвигаться вперед, позволил узнать страшную истину.
     Но они этого не знали и не могли знать.


     Если бы  кто-нибудь из экипажа "СССР-КС3" во время грозы оказался над
лесом,  он мог бы наблюдать странную и,  с земной точки зрения, совершенно
необъяснимую картину.  Но  никто  не  видел ее,  и  очередная тайна Венеры
осталась неизвестной.
     При  первом взгляде сверху могло создаться впечатление,  что  лес  на
сестре Земли  ничем  не  отличается от  земного леса,  если,  конечно,  не
учитывать его  цвета  и  исполинской высоты.  Но  внимательный наблюдатель
вскоре заметил бы существенные особенности.
     Прежде  всего  бросилось бы  в  глаза,  что  деревья леса  совершенно
одинаковы и решительно ничем не отличаются друг на друга,  чего никогда не
бывает на  Земле.  Потом он заметил бы,  что вершины деревьев находятся на
одной  и   той   же   высоте,   словно  их   намеренно  подрезали  ножницы
великана-садовника,  ветви и листья на них становятся гуще и увеличиваются
в  размерах не сверху вниз,  как у  земных деревьев,  а  наоборот -  снизу
вверх.  Листья обратили бы на себя его особое внимание. Он мог бы отметить
их длину,  достигавшую нескольких метров,  и странную форму -  каждый лист
был  свернут в  трубку.  Сильный ветер почти не  влиял на  них,  они  едва
шевелились при  самых  свирепых  его  порывах.  Доискиваясь причины  этого
непонятного явления,  наблюдатель,  если бы  имел возможность приблизиться
вплотную,  обнаружил бы, что листья растут не так, как на Земле. Каждый из
них  прикреплялся к  ветке  не  одним стеблем,  а  двумя,  находящимися на
противоположных концах,  что давало им большую устойчивость.  Его поразила
бы толщина стеблей и самого листа, достигавшая нескольких сантиметров.
     В сплошной крыше лесного массива он не увидел бы ни одной "отдушины",
ни  одного просвета,  куда мог бы  проникнуть взгляд.  Находясь над лесом,
невозможно было даже представить себе,  что скрывается внизу, как выглядит
этот  лес  изнутри.  Непроницаемый купол  ветвей  надежно  скрывал все  от
нескромного глаза.
     Огромной  оранжево-красной  площадью,   почти   неподвижной,   словно
застывшей в вечном покое, показался бы сверху лес Венеры.
     Но вот темная стена грозового фронта начала приближаться.  И  картина
сразу  изменилась.  Чем  ближе подходила гроза,  тем  явственнее возникало
движение. Сперва чуть заметное, оно быстро усиливалось. Свернутые в трубку
листья  стали   сначала  медленно,   потом   все   скорее  развертываться,
раскрываясь навстречу ливню  всей  своей площадью.  Наблюдателю показалось
бы,  что они борются между собой,  стараясь отнять друг у  друга как можно
больше свободного пространства.  Раскрываясь, каждый лист словно стремился
лечь сверху на соседей, а те, в свою очередь, стремились к тому же.
     Вскоре  панорама леса  неузнаваемо изменилась.  Теперь  он  ничем  не
напоминал земной  лес.  Гладкая  блестящая поверхность раскинулась во  все
стороны, похожая сверху на цветной паркет.
     Если  бы   наблюдателем  оказался  Белопольский  или  Баландин,   они
безусловно обратили бы  внимание,  что  красочный фейерверк,  который  они
наблюдали  внизу,  совершенно не  заметен  сверху.  Развернувшиеся во  всю
ширину листья скрыли его под собой.
     Могучая стена ливня надвинулась на лес,  и  тут-то наблюдатель мог бы
увидеть нечто непостижимое.
     "СССР-КСЗ"  с  трудом  выдерживал  натиск  водяных  потоков,   крылья
самолета Мельникова были сломаны ими,  как будто сделанные из  картона.  А
листья  деревьев,  мягкое растительное вещество,  с  легкостью выдерживали
страшный напор воды. В несколько секунд оранжево-красный "паркет" исчез из
глаз.  На его месте было клокочущее море,  низвергавшееся на берега реки и
лесного озера пенящимися водопадами.
     Тому,  кто  имел бы  возможность видеть эту  картину,  сразу стало бы
ясно,  что весь поток задерживается куполом леса,  что ливень не  в  силах
пробить его и залить корни деревьев,  которые питаются влагой либо сверху,
через ветви, либо откуда-то из глубины почвы.
     Загадка сухого грунта на  лесных просеках перестала бы быть загадкой,
если кто-нибудь из экипажа звездолета видел бы эту картину.


     Первым пришел в себя Белопольский.
     Открыв глаза,  он  ничего не увидел,  -  кругом была мгла.  Несколько
минут он  лежал неподвижно,  с  трудом соображая,  где они и  что с  ними.
Голова невыносимо болела.  Потом он  почувствовал на себе тяжесть лежащего
на нем тела, ощутил резкий запах озона и как будто гари.
     Его  правая рука  была  свободна;  почти  не  сознавая,  что  делает,
Белопольский потянулся к  знакомой рукоятке воздушного шланга  и  повернул
ее.
     Струя  кислорода сразу  прояснила его  мысли.  Несколько раз  глубоко
вдохнув живительный газ, он закрыл кран.
     Осторожно выбираясь из-под тела Баландина,  который, очевидно, еще не
очнулся, Константин Евгеньевич окончательно пришел в себя. Он вспомнил всю
картину начала грозы,  огненный столб,  обрушившийся на их вездеход,  и  с
беспокойством нащупал  в  темноте электрощиток.  На  ощупь  щиток  казался
целым.  Константин Евгеньевич повернул выключатель и  с чувством огромного
облегчения убедился,  что лампы,  аккумуляторы и  проводка не  пострадали.
Яркий свет залил внутренность кабины.
     Достаточно было одного взгляда на  радиоустановку,  чтобы понять все.
Приемник  и  передатчик,   заключенные  в  один  футляр,   превратились  в
бесформенную массу  сожженного и  частично расплавившегося металла.  Стало
ясно,  что в антенну,  которую они забыли убрать,  ударила молния.  Других
повреждений как будто не было.
     "Непростительная рассеянность! - подумал академик. - Удивительно, что
мы остались живы".
     Но  он  тут же понял,  что пока это относится к  нему одному,  -  его
спутник, не подавая признаков жизни, неподвижно лежал на полу кабины.
     Баландин находился ближе к рации и,  вследствие этого, мог пострадать
сильнее.  Поспешно,  но  все  же  очень  осторожно Белопольский перевернул
профессора на спину.
     Мертвенно-бледное лицо,  запавшие глаза,  синеватый цвет губ. Неужели
конец?..
     Радиосвязь вышла  из  строя.  Вызвать звездолет и  спросить совета  у
врача невозможно. Личных раций не было.
     Белопольский сделал  первое,  что  пришло ему  в  голову.  Расстегнув
воротник  комбинезона,   он  поднес  к  губам  товарища  конец  шланга  от
кислородного баллона,  полностью открыв кран.  Затем, достав из аварийного
запаса фляжку, влил в полуоткрытый рот несколько капель спирта.
     Это  простое  мероприятие увенчалось полным  успехом.  Сначала  исчез
синий цвет губ,  потом лицо Баландина сильно покраснело от  прилива крови.
Еще через минуту он открыл глаза и застонал.
     - Вам больно?
     - Голова и... ноги.
     Белопольский посмотрел на  ноги профессора и  вздрогнул.  От колен до
самого  низа  брюки  комбинезона  совершенно  сгорели.   Зловеще  чернели,
покрытые огромными волдырями, обожженные голени.
     Стараясь ничем не показывать охватившего его ужаса, Белопольский, как
мог спокойнее, сказал:
     - Сейчас я наложу повязку. Сильный ожог.
     Он  знал,  как  надо  поступать в  подобных случаях.  Методы оказания
первой  помощи были  хорошо известны всем  звездоплавателям.  В  вездеходе
находилась под рукой походная аптечка.
     Он  быстро срезал остатки комбинезона на  ногах профессора и  наложил
пикриновую повязку; потом помог товарищу сесть в кресло.
     - Боль очень сильна,  -  сказал Баландин.  - Но ничего. На звездолете
меня быстро вылечат.
     Белопольский занял свое место.
     - Могло быть хуже, - угрюмо сказал он, - мы чудом остались живы.
     - Это моя вина,  -  профессор уже увидел сожженную рацию.  - Я должен
был подумать об антенне.
     - Теперь уже поздно винить кого бы то ни было.  Надо скорей выбраться
из лесу.
     Посмотрев на часы, Белопольский с удивлением увидел, что они оба были
без  сознания не  больше пятнадцати минут.  Время,  когда начали светиться
деревья, он заметил.
     Погасив внутренний свет,  он зажег прожекторы, ожидая увидеть залитую
водой просеку. Но она оказалась сухой, как и раньше, до грозы.
     - Странно!  -  сказал он. - Неужели почва так быстро впитывает в себя
воду? Ливень закончился не более как пять минут тому назад.
     - А может быть, он еще не начинался?
     - Почему же  не  слышно грома,  не  видно молний и  деревья больше не
светятся? Нет, гроза прошла. Это очевидно. И она была очень короткой.
     - Мне  помнится,  что  Борис  Николаевич говорил  о  мощном  грозовом
фронте.
     - Да, но я хорошо помню, сколько было времени. - Баландин, морщась от
боли в ногах, пожал плечами.
     - Нет конца загадкам, - сказал он. - Одна за другой.
     Белопольский включил  мотор.  Он  заработал как  всегда,  беззвучно и
плавно.  Только по  приборам можно было  заметить,  что  могучий двигатель
вездехода не стоит,  а работает: ни малейшей дрожи не чувствовалось внутри
машины.
     Кустарник,  с  двух сторон сдавивший дорогу,  внешне казался хрупким.
Никому  не  пришло  бы  в  голову,   что  он  может  оказать  какое-нибудь
сопротивление стальным гусеницам. Но это только лишний раз доказывало, как
неосмотрительно   подходить   к   природе   другой   планеты   с   земными
представлениями.  Хрупкое  растение оказалось непреодолимым.  Под  напором
машины кустарник упруго сжимался,  не  пропуская ее  ни  на шаг.  Гусеницы
буксовали на месте.
     После  нескольких тщетных попыток Белопольский понял,  что  повернуть
назад не удастся.  Оставался один путь -  к  берегу озера,  которое должно
было находиться где-то близко,  и уже там,  на берегу,  развернуть машину.
Выбираться из  леса  по  узкой  извилистой просеке пятясь,  задним  ходом,
значило потерять очень много времени,  а  следовало торопиться:  Баландина
надо как можно скорее доставить на звездолет.
     - Придется продолжить путь...
     - Не беспокойтесь обо мне,  - сказал Баландин. - Боль вполне терпима.
Доведем нашу экскурсию до конца.
     - К сожалению, ничего другого и не остается.
     Вездеход снова пошел вперед.  Дорога оставалась прежней -  все  время
приходилось поворачивать то вправо,  то влево.  Это не позволяло увеличить
скорость, - машина подвигалась черепашьим шагом.
     - Никак  не  могу  понять,  -  сказал вдруг  Баландин.  -  Как  могут
обитатели Венеры протаскивать здесь  длинные бревна?  Разве что  держат их
вертикально.
     - Возможно, что так.
     - А на звездолете не знают,  что и думать. Вероятно, Борис Николаевич
вышлет по нашим следам второй вездеход.
     - Кроме этой,  ни  одна наша машина не  сможет пройти по  просеке,  -
ответил Белопольский. - Она слишком узка.
     Неожиданно совсем близко блеснула вода.  Еще один небольшой поворот -
и  машина вышла  на  опушку.  Перед  ними  раскинулась гладкая поверхность
лесного озера - цель их пути.
     В  этом  месте  ширина  берега,  поросшего густой  желтой травой,  не
превышала тридцати  метров.  К  востоку  береговая полоса  расширялась,  и
совсем  близко от  себя  они  увидели загадочные штабеля бревен.  Их  было
четыре.  Совершенно одинаковые,  равной  ширины и  высоты,  они  молчаливо
свидетельствовали,  что  неведомые их  хозяева хорошо знакомы с  линейными
измерениями.  Уложить  с  такой  точностью  громадное количество древесных
стволов случайно было невозможно.
     Как  ни  спешил Белопольский,  он  невольно остановил машину.  Где-то
здесь  должны были  находиться разумные обитатели планеты.  Отсюда уходили
они по ночам к реке, чтобы доставить очередную партию бревен для неведомой
цели.
     "Это совсем не  озеро.  Вернее,  не  то,  что  мы  понимаем под  этим
словом", - сказал он несколько часов тому назад своим товарищам.
     Сейчас,  больше чем тогда,  он был уверен, что не ошибся. Это было не
озеро.  Это  был  город,  место  жительства большой группы хозяев планеты.
Существа,  родной стихией которых была вода, должны были поселиться именно
в таких закрытых водоемах,  защищенных от вторжения океанских хищников. На
огромном пространстве материка Венеры несомненно сотни,  а  может быть,  и
тысячи таких городов-озер.  И,  кто  знает,  может быть,  все они входят в
систему одного государства,  со  своими,  отличными от  земных,  законами,
порядками и укладом жизни.
     Несколько минут они молча смотрели на озеро,  ожидая,  не появится ли
вдруг кто-нибудь из его обитателей.
     - Едем обратно! - решительно сказал Белопольский.
     Но,  поглощенные ожиданием и созерцанием озера, они совершенно забыли
о  коварном характере планеты,  на  которой находились.  Едва Белопольский
успел  коснуться рулей  управления,  как  плотная  мгла  сразу  превратила
тусклый  свет  вечера  в  кромешную  ночь.  Незаметно  подкравшийся ливень
обрушился на машину.
     Вездеход остановился у  самой опушки,  и,  неожиданно для  себя,  они
оказались под мощным водопадом,  низвергавшимся на них с  вершин леса.  Не
подозревая причины,  они  догадались об  этом по  неистовому шуму водяного
потока, заглушавшему шум ливня и раскаты грома.
     Корпус вездехода,  сделанный из пластмассы,  обладал крепостью стали,
но,  не  желая подвергаться излишнему риску,  Белопольский включил мотор и
отвел машину подальше от леса, ближе к озеру.
     При свете прожекторов они увидели,  что берег превратился в  сплошной
водяной поток, под которым скрылись гусеницы их машины.
     - Удивительно,  что  ливни  не  смывают в  озеро штабелей,  -  сказал
Баландин.
     - Вероятно, они хорошо укреплены.
     Звездоплаватели столько раз наблюдали грозы Венеры,  что могли судить
о их силе по характеру ливня.  Они сразу поняли, что эта гроза принадлежит
к  разряду слабых,  но  затяжных,  которые обычно продолжаются от тридцати
минут до часу и более.
     Непосредственная опасность не  угрожала,  но Белопольский не на шутку
встревожился.  Простоять на  месте полчаса,  когда его спутнику необходима
срочная  квалифицированная  помощь,   -   это  могло  привести  к  тяжелым
последствиям.  Профессор мужественно переносил боль  и  не  жаловался,  но
Константин Евгеньевич видел по его лицу, каких трудов ему это стоило.
     Повернув прожекторы,  Белопольский натравил лучи  света назад.  Но  в
нескольких шагах  от  машины он  увидел только сплошную стену  гигантского
водопада.  Где-то  за  ним  находился узкий вход  на  лесную дорогу.  Было
безнадежно пытаться найти ее в этом хаосе воды и мрака.
     Долгие десять минут положение не изменялось.  Оглушительный гром, шум
водопада и ливня,  молнии -  яркие вблизи и тусклые сквозь водяную стену -
все  это,   много  раз  виденное,  уже  не  привлекало  их  внимания.  Они
нетерпеливо ждали конца,  уверенные,  что гроза промчится так же внезапно,
как и  налетела.  Так было до сих пор,  к  такому финалу они привыкли и не
сомневались, что и на этот раз будет так же.
     Но Венера, очевидно, решила преподнести им еще один сюрприз, доказать
лишний раз,  что в ее распоряжении имеется много такого,  с чем люди Земли
еще не встречались.
     Белопольский и  Баландин с  удивлением заметили,  что ливень начинает
стихать, - обычно он заканчивался сразу.
     На  этот раз они видели совсем иное.  Гроза не проносилась мимо.  Она
продолжалась,  но становилась все слабей и  слабей.  Реже и  тише грохотал
гром,  реже  и  не  так  ослепительно сверкали молнии.  Темнота  сменилась
сумрачным полумраком.  Как-то  сразу  берег очистился от  воды,  появилась
морская трава.  Прошло еще несколько минут,  и они с изумлением убедились,
что  перед ними обычная,  хорошо им  знакомая картина самого обыкновенного
проливного дождя.  Точно волшебная сила  в  одно мгновение перенесла их  с
Венеры на Землю.
     Посветлело настолько,  что  они  видели  прибрежную полосу озера,  на
поверхности которого часто-часто прыгали крохотные фонтанчики.
     - Полюбуйтесь! - сказал Белопольский. - Нет конца сюрпризам.
     - Никогда не  думал,  что  мы  можем  увидеть на  Венере обыкновенный
дождь, - отозвался Баландин.
     - Хотя гроза и  кончилась,  нам от  этого не  легче.  -  Белопольский
указал назад, в сторону леса.
     Водопад,   льющийся  откуда-то  сверху,  не  прекратился.  Он  только
перестал быть таким стремительным и  бурным.  Между машиной и лесом висела
прозрачная водяная завеса,  сквозь  которую смутно  просвечивали деревья и
кустарники.  Но  как ни  тонка была эта преграда,  узкий проход на  лесную
дорогу оставался невидимым.
     - Надо  попытаться найти его,  -  сказал Белопольский.  -  Этот дождь
может продолжаться несколько часов.
     Он решительно взялся за рычаги управления.  Протянул руку к  пусковой
кнопке мотора и...  замер, устремив изумленные глаза на смутно различаемую
полосу озера.


     Баландин,  мгновенно забыв о  мучительной боли  в  ногах,  всем телом
наклонился вперед...
     Что-то темное шевелилось в  воде у самого берега.  Потом это "что-то"
поднялось над водой и вышло из озера.
     Сквозь  частую  сетку  дождевых  струй  они  видели  туманный  силуэт
огромного бесформенного тела.  В высоту оно имело,  вероятно,  больше трех
метров. Призрачный полумрак не давал возможности рассмотреть его.
     Профессор  протянул  было   руку,   чтобы   включить  прожектор,   но
Белопольский тут же схватил ее.
     - Не надо! - прошептал он. - Не пугайте его! Это они!
     Задыхаясь от волнения,  звездоплаватели увидели,  как вслед за первым
из озера показался второй обитатель Венеры.  Потом,  один за другим, вышли
еще трое.
     Пять неясных, расплывающихся фигур медленно приближались к машине.
     - Они нас видят, - едва слышно сказал Баландин.
     - Конечно видят, - странно спокойным голосом ответил Белопольский.
     Три шага отделяло обитателей Венеры от  людей Земли.  Теперь уже ясно
можно  было  видеть  толстые короткие ноги,  огромное эллипсоидное тело  и
треугольную голову ближайшего из этих существ.  Остальные четверо обходили
машину, очевидно намериваясь окружить ее со всех сторон.
     Что они думали о ней? За что ее принимали?..
     В  медленном движении этих громадных тел  чувствовалась явная угроза.
Надо было бежать, и бежать немедленно.
     Все произошло в короткие секунды...
     Стряхнув  с   себя  оцепенение,   Белопольский  схватился  за  рычаги
машины... Но было уже поздно. Венериане бросились на машину.
     В  одно мгновение она была оторвана от  "земли" и  поднята на воздух.
Чудовищная физическая сила,  которую  люди  подозревали у  жителей Венеры,
трагически подтвердилась на деле.
     Отчаянным усилием Белопольский дотянулся до пусковой кнопки и включил
мотор.
     Гусеницы вездехода дрогнули, но не двинулись с места.
     Что их держало? Неужели венериане могли противиться мощи двигателя?..
     Держа  на  руках  полуторатонную машину,  пятеро  непонятных  существ
кинулись к озеру.
     - Прощайте, Зиновий Серапионович... - прошептал Белопольский.
     - Прощайте! - ответил Баландин, - Это конец...




     Андреев,  Князев и Второв узнали о том, что началась гроза, только по
тому,  что им сообщили об этом со звездолета.  Правда, они слышали раскаты
грома,  но  ни  одна капля воды не  падала на  просеку,  по которой шла их
машина.
     Как  рассказал  им  Топорков,   грозовой  фронт  налетел  неожиданно.
Барометр не предупредил о его приближении.  Больше того,  -  радиосвязь не
прервалась.  Корабль и лес были закрыты ливнем,  а с вездеходом можно было
говорить, как в ясную погоду.
     Такого  явления  еще  ни  разу  не  наблюдалось  на  Венере.   Словно
намеренно,  планета продемонстрировала гостям два новых для них вида своих
гроз:  исключительно сильно  насыщенная  электричеством сменилась  другой,
которая была полной противоположностью первой.  И  обе  были не  похожи на
обычные грозы.
     - Не знаю, что и думать, - сказал Игорь Дмитриевич.
     - Запишите эту загадку под номером восемнадцать, - пошутил Второв.
     - Нет,  где уж тут восемнадцать, - Топорков тяжело вздохнул, - нет ни
конца ни краю!
     Световые эффекты,  которые наблюдали Белопольский и Баландин, на этот
раз  отсутствовали.   Ничего  о  них  не  зная  и  даже  не  подозревая  о
существовании подобного явления,  трое товарищей,  конечно,  не  удивились
этому. Зато они очень удивлялись другому. Им говорили, что над ними гроза,
сменившаяся  затем  обыкновенным  дождем,   а   в  лесу  по-прежнему  было
совершенно сухо.  Их недоумение разделяли все члены экипажа, оставшиеся на
корабле.
     - Неужели  листва  настолько  густа,  что  способна  задержать  такой
сильный ливень? - говорил Коржевский. - Это просто невероятно!
     - Это факт,  -  отвечал ему Второв.  -  Дорога абсолютно суха,  и  ни
единой капли на нее не попадает.
     - Снова загадка! - вздохнул биолог.
     И вдруг,  совершенно внезапно,  дорогу преградила водяная стена.  Она
появилась так  неожиданно,  что  Князев едва  успел  выключить двигатель и
нажать на тормоз.  Еще немного -  и  они с полного хода врезались бы в эту
непонятную преграду, не зная, что ждет их за нею.
     Ярко  освещенная  сильным  светом  прожекторов вездехода,  загадочная
завеса  казалась  прозрачной,   но   за   ней   ничего  не   было   видно.
Присмотревшись,  они  поняли,  что  вода падает сверху,  словно с  гладкой
крыши, не огражденной водосточными желобами.
     - Она кажется очень тонкой, - заметил Второв.
     - Все равно!  -  сказал Андреев.  -  Мы не должны рисковать. Я сейчас
выйду и произведу разведку.
     - Ни в коем случае! - решительно заявил Князев. - Пойду я.
     - Или я, - поддержал его Второв.
     Степан Аркадьевич рассердился:
     - Я начальник экспедиции.
     - И тем не менее,  -  все так же решительно сказал молодой механик, -
вы не пойдете, как не пойдет и Второв. Здесь самый элементарный расчет. Мы
торопимся на  помощь нашим  товарищам,  которые,  быть  может  нуждаются в
медицинской помощи.  Вы  здесь  единственный врач.  Геннадий  Андреевич  -
единственный оператор.  Вдруг встретятся важные кадры.  Вы не имеете права
рисковать собой без крайней необходимости. Пойду я, и только я.
     Говоря все  это,  он  быстро надевал на  себя резиновый костюм,  а  с
последними словами скрыл голову под прозрачным шлемом,  показывая,  что не
хочет ничего больше слушать.
     - Саша прав! - раздался из репродуктора голос Мельникова.
     Радиосвязь все время оставалась включенной,  и  на звездолете слышали
весь разговор.
     - Пусть будет так! - сдался Андреев.
     И  он  и  Второв  надели противогазы,  так  как  в  открывшуюся дверь
неизбежно проникнет воздух Венеры, не очищенный фильтрами.
     Князев вышел из  машины.  Без  тени  колебания он  подошел к  водяной
завесе и,  смело войдя в нее,  скрылся из глаз своих спутников,  которые с
тревогой следили за  ним.  Одно  мгновение они  видели  сквозь толщу  воды
туманный  контур  его  фигуры,  освещенной  лучом  прожектора.  Потом  она
исчезла...
     Но не прошло и  минуты,  как Князев буквально вылетел обратно.  Одним
прыжком он вскочил на свое место и  включил моторы,  рывком переведя рычаг
на максимальную скорость.
     Вездеход  рванулся  вперед  и,   прежде  чем   они   успели  что-либо
сообразить, проскочил завесу и оказался на самом берегу озера.
     На полном ходу Князев резко повернул вправо. Левая гусеница поднялась
над землей,  и машина едва не опрокинулась. Мощный поток света прожекторов
осветил сцену, при виде которой Андреев и Второв почувствовали, как сердце
на мгновение остановилось от ужаса.
     Только в  воспаленном мозгу тяжело больного могла возникнуть подобная
картина...
     Электрический свет  дрожал  и  переливался всеми  цветами в  дождевых
струях,  превращая их в искрящиеся нити.  За этой мерцающей сеткой, совсем
близко,   застыла  группа...  Точно  ожили  и  явились  изумленному  взору
современного человека ископаемые чудовища доисторической эпохи.
     В  ослепительных  лучах  прожекторов,  как  на  остановившемся  кадре
мультипликационного фильма,  стояли пять  фантастических фигур -  огромные
"черепахи",  поднявшиеся на  задние  ноги,  с  ярко-красными  панцирями  и
непропорционально маленькими  треугольными  головами,  на  которых  желтым
огнем горело по  три громадных круглых глаза.  Лишенные шерсти морщинистые
тела,  бледно-розового цвета,  блестели как  металлические.  Толстые ноги,
казалось,  не имели ступней. Во всю длину они были одинаково бесформенны и
покрыты  мясистыми  складками  кожи.   Передние  конечности,  по-видимому,
служили руками.  Эти руки были так же толсты и  безобразны,  как ноги.  На
концах  они  были  снабжены четырьмя отростками,  каждый  из  которых  был
толщиной в  человеческую руку.  Между  этими подобиями "пальцев" виднелась
тонкая прозрачная пленка,  что  делало "руки" похожими на  гигантские лапы
утки.
     Второв сразу узнал их.  Это  были  те  самые "черепахи",  которых они
видели с  борта подводной лодки.  Именно их  тщетно разыскивали Баландин и
Коржевский.
     Но  не  вид  этих  чудовищ наполнил ужасом  сердца трех  мужественных
людей. Они давно ожидали, что встретятся лицом к лицу с обитателями Венеры
и  не  рассчитывали,  что формы их тел будут похожи на формы тела человека
Земли.  Они  не  испугались бы  при  виде еще  более уродливых и  страшных
существ. Но они почувствовали, что кровь застыла в их жилах, когда поняли,
что  огромный темный предмет,  который эти ископаемые "черепахи" держали в
руках,  представляет собой не что иное, как вездеход, сквозь окна которого
виднелись головы Белопольского и Баландина.
     "Черепахи" уже ступили в воду.  Их намерения не вызывали ни малейшего
сомнения. Захватив вездеход они тащили его в глубину озера.
     Трое товарищей поняли,  что  явились к  последнему акту разыгравшейся
здесь драмы, подробностей которой они не знали.
     Яркий  свет,  сменивший столь  внезапно  привычную темноту,  заставил
пятерых  обитателей  Венеры  остановиться.   На   мгновение  они   замерли
неподвижно,  ошеломленные, а возможно и смертельно испуганные, ослепленные
беспощадными лучами прожекторов, которые должны были болезненно ударить по
их чувствительным к свету огромным глазам.
     Вездеход мчался прямо на них. Казалось, Александр Князев намеревается
смять всю группу вместе с захваченной ими машиной.
     Все это заняло не больше двух секунд.
     В  следующее мгновение,  когда вездеход находился уже  в  трех шагах,
венериане, не выпуская из рук добычу, с непостижимой быстротой бросились в
воду и исчезли в ее темной глубине.
     Вне себя от отчаяния,  не сознавая,  что делает,  Князев рванул рычаг
тормоза левой гусеницы. На полном ходу машина влетела в озеро.
     По  счастью,  Второв  не  растерялся  в  эту  трагическую  минуту.  С
молниеносной быстротой он  выключил оба  мотора и,  вырвав из  рук Князева
рычаги управления,  затормозил вездеход в двух метрах от берега.  Выручила
выдающаяся физическая сила молодого спортсмена.
     Вода  доходила до  половины корпуса.  Уклон  берега был  очень  крут.
Опомнившийся Князев дал задний ход,  и  машина медленно,  с трудом вылезла
обратно на берег.
     Лучи   света   далеко  освещали  гладкую  поверхность  озера.   Дождь
прекратился.  Ни  в  воде,  ни  на  берегу  нельзя было  заметить никакого
движения.  Тяжелая машина камнем легла на  плечи трех человек.  Мгновенным
кошмаром промелькнула и  исчезла перед  ними  жуткая  картина гибели  двух
товарищей.
     Медленно протянув руку, Второв выключил прожекторы.
     Все кончено! Начальник экспедиции и его спутник погибли!
     В    темноте   кабины,    судорожно   вздрагивая,    рыдал    Князев.
Остановившимися,  широко  открытыми  глазами  Андреев  и  Второв  все  еще
смотрели на  то  место,  где  скрылись отвратительные "черепахи",  унесшие
вездеход Белопольского.
     Так  вот  где  суждено  было  погибнуть  знаменитому звездоплавателю,
второму после Камова "звездному капитану" Земли...  Вот  где  нашел смерть
крупнейший ученый - академик Баландин!
     Страшная развязка наступила так  внезапно,  что  они  долго-долго  не
могли  ни  сказать,  ни  сделать что-нибудь  осмысленное.  Минуты  шли  за
минутами,   а  трое  людей  все  так  же  неподвижно  сидели,  подавленные
свалившимся на них непоправимым несчастьем.
     Вдруг красной точкой вспыхнул на щитке сигнал вызова.
     - Как  дела?   -  раздался  спокойный  голос  Мельникова.  -  Где  вы
находитесь? Почему долго молчали?
     Неужели придется сказать?  Иначе нельзя.  Кому же  из  них выпадет на
долю сообщить на корабль ужасное известие?
     Все трое молчали.
     - Отвечайте!  -  уже с тревогой звал Мельников. - Вездеход! Вездеход!
Отвечайте.
     Усилием воли Второв заставил себя заговорить:
     - Слышу! Находимся на берегу озера. Только что...
     Секунда молчания.
     - Что случилось? Да отвечайте же!
     - Только что на наших глазах "черепахи" унесли в  озеро машину вместе
с Белопольским и Баландиным. Все!
     Ни звука не раздалось в ответ.
     Там,  у  реки,  на звездолете,  и  здесь,  у озера,  на вездеходе,  -
молчание.  Словно  сочувствуя  горю  гостей,  полная  тишина  царила  и  в
атмосфере Венеры. Не слышно отдаленных раскатов грома, не шумят под ветром
верхушки деревьев. Замерла вода в озере, и не шевелится трава.
     Или это только кажется людям?..
     - Оставайтесь на месте!  В случае грозы укройтесь в лесу,  на опушке.
Через полчаса придет вездеход-амфибия.
     Кто это сказал? Мельников? Но они не узнали его голоса.
     Амфибия! Да, на корабле есть амфибия. Но чем они могут помочь?..
     Кто  приведет  ее?  Конечно  не  Мельников  -  единственный  командир
звездолета.  До самого финиша,  на Земле, он уже не покинет борта корабля.
Не могут уйти из него ни Пайчадзе,  ни Зайцев, ни Топорков. Без них нельзя
пускаться в обратный путь.  3начит,  Коржевский и Романов. Только они одни
остались в резерве.
     Казалось, что время остановилось, но они даже не заметили, как прошло
двадцать минут.
     - Вездеход только что  вышел  к  вам,  -  сообщил Топорков.  -  Борис
Николаевич приказывает,  чтобы  разведку  произвели Князев  и  Коржевский.
Действовать с максимальной осторожностью!
     - Где Борис Николаевич? - спросил Второв.
     - Сейчас вернется. Он вам нужен?
     - Нет, это я так.
     - В чем дело? - спросил сам Мельников. Очевидно, он вернулся в рубку.
- Что вы хотите, Геннадий Андреевич?
     - Нет, ничего. Извините, Борис Николаевич!
     - Вы хотите участвовать в разведке?
     - Я думал...
     - Вы думали правильно. - Мельников говорил как-то необычно, отчетливо
выговаривая каждую букву. - Ничто не должно мешать нашей работе на Венере.
Киноаппарат с вами?
     - Да.
     - Разрешаю заменить Коржевского.
     Из леса вырвался длинный прямой луч света.  Его усиливающаяся яркость
говорила, что не видимый еще вездеход-амфибия быстро приближался к озеру.
     И вдруг снова раздался голос Топоркова.
     - Станислав Казимирович, остановитесь! - сказал он. - Саша, укройся в
лесу. Приближается гроза.
     - Опять!
     - Когда это наконец кончится? - со злобой спросил Князев.
     - Тогда, когда мы покинем Венеру.
     Гремел гром,  низвергался с  верхушек леса мощный водопад,  в  бурный
поток превратился берег.  Но  световых эффектов и  на  этот раз  не  было.
По-прежнему никто,  кроме Белопольского и Баландина,  не знал о загадочном
явлении.
     Наконец грозовые фронты прошли и связь восстановилась.
     - Задача разведки,  - тотчас же сказал Мельников, - найти вездеход на
дне,  определить,  на  какой глубине он  находится и  есть ли  возможность
вытащить его из  озера.  Действовать быстро,  но крайне осторожно.  Кабина
машины герметична,  и  если  "черепахи" ее  не  разломали,  Белопольский и
Баландин еще живы.  Звездолет в любую минуту перелетит на озеро.  Быстрей,
товарищи!
     Как же случилось,  что никто из них не вспомнил об этом?  В  закрытую
машину вода проникнуть не может.  Они думали, что товарищи уже мертвы, а в
действительности  были  все  основания  считать  их  живыми.  Один  только
Мельников не потерял способности рассуждать здраво.
     Надежда вернула энергию.  Вездеходы вышли из леса и  подошли к  самой
кромке воды. Князев и Второв сменили Романова и Коржевского в амфибии.
     Подобно  подводной лодке,  вездеход-амфибия  был  целиком  сделан  из
прозрачной  пластмассы.  Даже  ленты  гусениц  были  из  этого  материала.
Рассчитанная на двух человек,  легкая и подвижная, эта машина могла ходить
по земле,  плавать и  погружаться под воду с помощью выдвижных плоскостей,
похожих на крылья планера.  Глубина погружения, правда, была незначительна
- не  более  семи-восьми метров,  но  звездоплаватели имели все  основания
думать, что "черепахи" сами не могут находиться под водой глубже.
     Земноводные Земли  никогда не  уходят  очень  глубоко.  Давление воды
возрастает  с   каждым  метром.   Глубоководные  организмы  не   живут  на
поверхности -  их  разрывает.  Почему же  на Венере могло быть иначе?  Раз
венериане выходят на сушу, они никак не могут быть обитателями глубин.
     Черепахи  Земли  умеют  плавать.   Обладают  ли   этой   способностью
"черепахи" Венеры? Ответ на этот вопрос имел огромное значение. Если нет -
амфибия не  угрожала опасность.  Если да -  машина могла быть схвачена так
же, как был схвачен вездеход Белопольского. Тогда вместо двух будут четыре
жертвы. Но кто мог ответить на такой вопрос?
     - Мы с Борисом Николаевичем говорили об этом,  - сказал Коржевский, -
и решили,  что амфибия может уйти от "черепах",  если они нападут на нее в
воде. Плавать быстрее машины они во всяком случае не могут.
     - Будьте крайне осторожны,  - еще раз напутствовал Князева Мельников.
- При малейшей опасности - к берегу.
     Со   звездолета  были  привезены  скорострельные  ружья,   заряженные
разрывными пулями.  Вооружившись ими, Коржевский и Романов вышли из машины
и  приготовились,  в случае необходимости,  отразить нападение на амфибию.
Если снова не  налетит грозовой фронт они будут караулить у  самой воды до
тех пор,  пока Князев и  Второв не вернутся.  О том,  что может произойти,
если гроза все-таки будет, они старались не думать.
     Андреев остался в машине.  На его обязанности лежала связь с Князевым
и звездолетом. Кроме того, он должен был при появлении "черепах" встретить
их светом прожектора.
     - Мне кажется,  что лучшим оружием против них является свет, - сказал
Коржевский. - Нельзя забывать, что их глаза привыкли к темноте.
     Без колебаний Князев включил двигатель.  С  легким всплеском вездеход
вошел  в  воду.  Оставшиеся на  берегу видели,  как  выдвинулись подводные
плоскости, наклонились и, зацепив острыми краями, увлекли машину под воду.
След от  ее  винта пенным буруном прочертил гладкую поверхность озера.  На
мгновение мелькнула,  едва  различимая в  сумрачном полумраке,  прозрачная
крыша -  и все исчезло.  Потом где-то в глубине вспыхнул свет.  Это Князев
включил прожектор. Светлое пятно медленно удалялось от берега.
     Потекли томительные минуты.  Каждое мгновение трое людей ожидали, что
вот-вот  амфибия появится над водой и  устремится к  берегу,  преследуемая
гигантскими "черепахами".  Сможет ли  огонь  винтовок остановить венериан?
Действительными ли окажутся земные пули против их громадных тел?  Испугает
ли их свет прожектора?..
     Трое людей,  не спуская глаз с озера, следили за светлым пятном в его
темной глубине.  Оно,  постепенно удаляясь, становилось все более тусклым.
Потом исчезло совсем. Очевидно, машина ушла вглубь.
     На  звездолете,  в  помещении  радиорубки,  Мельников и  Топорков  не
отрываясь следили за электробарометром.  Они с ужасом думали о возможности
мощного грозового фронта, каждый про себя умолял небо Венеры сжалиться над
ними.
     Продолжительная гроза - это было самое страшное, что могло случиться.
Под тяжестью водяного потока амфибия не сможет выйти из озера и окажется в
полной власти его хозяев.  Грозовой фронт, подобный тому, который привел к
гибели самолета, означал смерть.
     Минутная стрелка, словно превратившись в часовую, невыносимо медленно
ползла по циферблату.
     Уже час с четвертью амфибия находится под водой.
     И то,  что должно было случиться на Венере, случилось. Тонкая стрелка
дрогнула и медленно отошла от нуля.
     - Амфибия! Амфибия!
     - Слышу, - ответил Второв.
     - Гроза! Немедленно на берег! Как можно скорей!
     - Выходим!
     Успеют  ли?..  Казалось,  что  стрелка  барометра стремительно ползет
вверх...
     Получив известие о приближении грозового фронта, Коржевский и Романов
отошли от воды,  поближе к  вездеходу.  До последней секунды они решили не
входить в него и оставаться на своем посту.
     Со  звездолета  непрерывно запрашивали -  не  появилась  ли  амфибия.
Второв сообщил,  что они поднимаются на поверхность так быстро, как только
может машина. "Черепахи" не преследуют.
     - На дне озера их очень много, - сказал он.
     Радиосвязь вскоре прервалась. Это означало, что гроза совсем близко.
     Амфибии не было.
     Где-то  над  лесом блеснула первая молния.  Раскатисто прогремел удар
грома.
     - Входите скорей! - сказал Андреев.
     - Еще немного! - не спуская глаз с озера, ответил Романов.
     Но  вот  далеко,  почти у  противоположного берега,  появилось быстро
возрастающее в  яркости светлое пятно.  Прямой луч  прожектора вырвался из
воды.
     Они   успели  заметить  белый   пенящийся  след,   приближавшийся  со
стремительной быстротой.
     Скорей! Еще несколько секунд...
     Удар хлынувшей воды опрокинул Романова на  "землю".  Коржевский успел
вскочить в открытую дверцу вездехода.
     Плотная мгла окутала берег.




     - Прощайте, Зиновий Серапионович! - сказал Белопольский.
     - Прощайте! - ответил Баландин.
     Они были уверены,  что погибли,  что смерть близка и  неизбежна.  Как
могли  они  защищаться  против  огромных  животных,  тащивших  вездеход  в
озеро?..
     Белопольский  сделал  последнюю  попытку.  Пустив  в  ход  мотор,  он
надеялся,  что  обитатели озера  выпустят из  лап  захваченную машину,  но
гусеницы остались неподвижными.  Физическая сила  "черепах" превышала мощь
двигателя.
     Люди имели огнестрельное оружие.  Оно было заряжено разрывными пулями
и   могло  оказаться  действительным  даже   против  таких  гигантов,   но
воспользоваться им  не было времени.  Прежде чем они успеют открыть окна и
пустить его в ход,  "черепахи" погрузятся в воду. Она хлынет внутрь машины
и только ускорит развязку.
     Передние "черепахи" ступили в воду.
     И вдруг откуда-то сбоку вспыхнул свет.
     Одно мгновение Белопольский и Баландин отчетливо видели совсем близко
от себя головы своих похитителей, ярко освещенные лучами прожектора.
     "Черепахи" были поразительно уродливы. Три огромных глаза, казавшихся
при  свете  совсем  черными,  сильно  выдающийся вперед  оскаленный рот  с
длинными острыми клыками,  торчащими по сторонам, - больше на этом "лице",
казалось,  ничего  не  было.  Свирепая  морда  кровожадного  зверя.  Голый
морщинистый череп сразу над глазами круто уходил назад.  Никакого признака
лба.
     Свет   прожектора,   быстро   возрастая   в   яркости,   стремительно
приближался. "Черепахи", словно окаменев, стояли неподвижно.
     Оба звездоплавателя хорошо знали, что представляет собой этот светлый
луч. Им на помощь спешили товарищи.
     Пламенной искрой мелькнула надежда.
     Они увидели, как "черепахи" отвернулись от света. Баландин машинально
отметил про себя, что их глаза не имели век и не могли закрываться.
     Сквозь  стенки  кабины  послышался быстро  усиливающийся шум.  Мощная
машина была совсем рядом...  Еще  мгновение -  и  она,  со  всего разгона,
врежется в неподвижную группу.
     Словно очнувшись,  "черепахи",  не выпуская добычу, бросились в воду.
Поверхность озера сомкнулась над вездеходом.
     Искра надежды мелькнула и погасла...
     Венериане  быстро  уходили  в   глубину.   Тусклое  освещение  вечера
сменилось кромешной мглой. Глаза "черепах" вспыхнули желтым огнем.
     Белопольский выключил мотор, - все равно он был уже бесполезен.
     Герметически закрытая кабина не  пропускала воду.  Если "черепахи" не
сломают машину  и  не  тронут стекла ее  окон,  людям  не  будет  угрожать
непосредственная опасность.
     Они чувствовали,  что дно быстро понижается.  Их  тащили все дальше в
темную  глубину.  Белопольский зажег  прожектор.  Луч  света  осветил воду
далеко впереди.  Они  успели заметить,  как несколько "черепах",  очевидно
направлявшихся к ним, бросились в сторону.
     И  вдруг что-то мелькнуло перед самым окном.  Страшный удар обрушился
на машину.
     - Все! - глухо сказал Баландин.
     Казалось,  что  действительно наступила последняя минута.  "Черепахи"
начали ломать вездеход.  При их исполинской силе это не должно было занять
много времени.
     Но вода, которую ждали люди, не хлынула в кабину. Удар не повторился.
     Наступившая темнота объяснила все. "Черепахи" разбили прожектор. Чем?
По-видимому,  бревном. Свет мешал им, и они расправились с его источником,
не трогая машины.
     - Весьма решительно! - сказал Белопольский. - Хотя и невежливо.
     Он  не  решился  включить второй  прожектор или  зажечь  свет  внутри
кабины.
     В полной темноте люди ждали, что произойдет дальше.
     "Черепахи" по-прежнему несли  вездеход по  дну  озера.  Машина слегка
покачивалась в их лапах.
     - Почему они не плывут? - спросил Баландин.
     - Вероятно, мешает тяжесть нашей машины.
     - Мы вообще не видели плывущей "черепахи".
     - Это не земные циниксы. Может быть, они совсем не умеют плавать.
     - Возможно.
     Оба    звездоплавателя   испытывали   гнетущую   тревогу.    Темнота,
неизвестность, ожидание гибели, которая могла прийти в любую минуту, - все
это не могло не действовать даже на этих закаленных людей. Человек, как бы
он ни был бесстрашен, не может равнодушно ждать насильственной смерти.
     Но  минуты  шли,  а  "черепахи"  не  выказывали  никаких  агрессивных
намерений.
     Куда они несли вездеход?  Почему так долго? Это становилось странным.
По  расчету Белопольского,  они  удалились от  берега не  меньше,  как  на
полкилометра.
     Движение вперед  продолжалось с  прежней скоростью.  Постепенно глаза
людей привыкли к мраку,  и тогда они заметили слабый, но несомненный свет.
Дно  озера было освещено,  но  чем и  откуда,  они долго не  могли понять.
Смутно,  словно при свете звезд где-нибудь на  Земле,  они стали различать
контуры окружающего. Они поняли, что их машину несут уже не пять, а восемь
"черепах".  Их  глаза горели,  как желтые фонари.  Но  не  они же освещали
воду!..
     Баландин первый заметил по  сторонам дороги груды каких-то светящихся
полосок и понял, что это такое.
     - Смотрите! - сказал он. - Это бревна. Они светятся и освещают дно.
     Он  не ошибся.  Теперь и  Белопольский видел,  что свет действительно
исходит от знакомых им стволов деревьев.  Они лежали всюду, беспорядочными
кучами, светясь слабым розовым светом. Машину пронесли мимо целого штабеля
бревен,   и   тогда  люди  отчетливо  увидели  дно,   покрытое  оранжевыми
водорослями,  и огромную толпу "черепах",  которые явно сопровождали своих
сородичей,  несших  плененную машину.  Это  было  очень  похоже  на  толпу
любопытных зевак, только этими зеваками были не люди, а звери.
     - Так вот для чего, оказывается, им нужны деревья! - сказал Баландин.
     - Да,  - ответил Белопольский, - это не строительный материал, как мы
думали, а природные фонари.
     - Как жаль, что эта тайна умрет с нами.
     Константин Евгеньевич не  ответил.  Баландин видел,  как  его товарищ
поспешно достал  блокнот и,  наклонившись к  приборам пульта,  светившимся
слабым  голубым  светом,   стал  поспешно  писать.  Профессор  понял,  что
Белопольский хочет послать письмо оставшимся наверху товарищам.  Но как он
думает отправить его?
     - Я  закупорю бумагу в  одну  из  бутылочек нашей аптечки,  -  сказал
Белопольский.  -  Когда мы увидим, что наступает конец, то откроем дверь и
выбросим ее.  Пустая  бутылка  всплывет на  поверхность озера,  и  там  ее
найдут.
     Профессор кивнул головой.  Это действительно был единственный способ,
оставшийся в их распоряжении.
     "Черепахи" неутомимо продолжали путь.  Белопольский казалось, что они
движутся по  прямой  линии,  к  противоположному берегу  озера.  Намерения
похитителей  оставались  неясными.   Что  им  там  нужно?  Почему  они  не
расправились с людьми и машиной где-нибудь по пути?
     При  розовом свете деревянных "ламп" оба  пленника видели,  что толпа
обитателей  озера  увеличивается.   Машину  сопровождало  не   меньше  ста
"черепах".
     - Посмотрите вперед, - сказал Баландин, - что это такое?
     Из мрака, далеко впереди, показалось какое-то светлое пятно.
     По  мере  приближения оно  становилось все  более  ярким.  "Черепахи"
направлялись прямо к нему.
     Вскоре оба  звездоплавателя смогли различить что-то  вроде светящейся
арки.
     Еще  несколько десятков шагов их  носильщиков -  и  арка встала прямо
перед глазами.
     Это были такие же бревна,  какие лежали в штабелях на берегу и кучами
на  дне  озера.  Сложенные  правильным полукругом,  они  обрамляли вход  в
туннель,  по-видимому уходящий вглубь южного высокого берега озера.  Стены
этого  туннеля  были  также  выложены бревнами,  и  он  казался светящимся
проходом,  ведущим куда-то в даль, скрывавшуюся в розовом сумраке. Туннель
был наполнен водой.
     "Черепахи" прошли арку и  углубились в  проход.  Дно  туннеля заметно
поднималось.
     Свет,  исходивший из бревенчатых стен,  окрашивал воду в  красноватый
цвет.  Было настолько светло,  что Белопольский и Баландин могли без труда
рассмотреть самые мелкие подробности.  Сопровождавшая их толпа "черепах" с
розовыми телами и  красными панцирями в  этом  освещении стала походить на
толпу фантастических призраков. Желтый огонь их глаз погас.
     "Черепахи",   несшие  машину,  шли  на  двух  ногах,  в  вертикальном
положении. Большинство остальных передвигалось на четырех.
     Туннель был очень длинен.  Машину несли дальше и дальше,  а выход все
не показывался.
     - Вряд  ли  можно предположить,  что  этот  туннель искусственный,  -
сказал Белопольский. - Вероятно, он пробит водой.
     - Кто их знает! - ответил Баландин. - Все может быть. Но скоро мы это
узнаем.
     Впереди  в  розовом  сумраке  появилось  наконец  что-то  яркое.  Еще
несколько  минут  -   и   перед  ними   открылось  огромное  пространство,
показавшееся в первую секунду совершенно пустым.
     "Черепахи" вышли из воды.
     Исполинская пещера  уходила  куда-то  далеко,  в  неразличимую глазом
глубину берегового обрыва.  (Было совершенно очевидно,  что их доставили к
южному берегу озера.) Над головой,  примерно в пятнадцати метрах,  нависал
каменный свод.  Пещеру освещал слабый свет.  Откуда он  исходил -  они  не
видели.
     Основание пещеры было совершенно сухо. Правильными рядами поднимались
какие-то странные кубы.  Это было похоже на улицы,  застроенные домами без
окон. Кубы были, по-видимому, деревянными, но бревна не светились. А может
быть, их слабый свет терялся в общем освещении пещеры.
     - Вот он где, их город! - сказал Белопольский тоном удовлетворения.
     - Похоже на то, - ответил Баландин.
     "Черепахи" шли  посередине одной из  "улиц".  Часто мелькали какие-то
неясные фигуры. Судя по размерам, это были не "черепахи".
     Деревянные кубы  казались домами  неведомых жителей этого  подземного
города. Но для огромных "черепах" такие жилища были довольно тесны.
     Выход  из  туннеля остался далеко  позади.  Толпа  "черепах" шла  все
дальше и дальше.
     Наконец они остановились.  Потом подошли к  стене одного из "домов" и
стали куда-то  спускаться.  Метров пять они  шли прямо,  потом поднялись и
вышли  уже  внутри  постройки.   Пройдя  еще  несколько  шагов,  осторожно
поставили машину на бревенчатый пол.
     В  общей  сложности они  пронесли вездеход,  весящий больше  полутора
тонн,  километра два с половиной,  что лишний раз доказывало их чудовищную
силу.
     Одна за другой "черепахи" вышли тем же путем, каким и вошли.
     - Вот мы и  в тюрьме,  -  сказал Белопольский,  -  а я так и не успел
выбросить бутылку с письмом. Теперь это вряд ли удастся.
     Они внимательно осмотрелись.
     Помещение было совершенно пусто. Никаких внутренних перегородок в нем
не было,  - одна сплошная "комната", очевидно единственная в доме без окон
и без потолка.
     Глядя с "улицы",  казалось,  что куб закрыт со всех сторон.  На самом
деле это был не куб, а просто четыре стены, высотой метров в семь.
     Оба  звездоплавателя подумали,  что  такое  устройство  домов  вполне
логично.  Над "городом" не было неба,  ему не угрожали ни дождь, ни ветер.
Потолок с успехом заменял каменный свод пещеры.  Пол был сделан из бревен.
Дверь, если можно было назвать так этот вход, помещалась в одном из углов.
Стены и пол светились розовым светом.
     Минут  двадцать  люди  молча  ждали,  не  появится ли  кто-нибудь  из
венериан, но время шло, а никто не приходил к ним.
     - На сколько времени нам хватит кислорода? - спросил Баландин.
     - Почти на двое суток.  Но какое это имеет значение? Только продление
агонии.
     - Нельзя ли бежать отсюда?
     Белопольский пожал плечами.
     - Как ваши ноги? - спросил он вместо ответа.
     - Какое  это  имеет  значение,  -  повторил  слова  своего  командира
Баландин, - я забыл о них.
     - Все равно! Пока есть время, надо переменить повязку. Кто знает, что
нас ждет впереди.
     Белопольский  зажег  свет  в  кабине.   Осторожно  сняв  повязку,  он
внимательно осмотрел обожженные голени и  нахмурился.  По краям вздувшихся
волдырей кожа была ярко-красной, что указывало на сильное воспаление.
     "Может начаться гангрена, - явилась тревожная мысль, - как он терпит?
Это, вероятно, адская боль.
     Кроме  пикриновой кислоты,  никаких средств в  аптечке не  было.  Она
предназначалась только  для  оказания первой помощи.  Но  Белопольский все
равно не знал, что надо делать при таком тяжелом ожоге.
     Он наложил новую повязку и забинтовал ноги профессора.
     Потянулись томительные минуты  ожидания.  Стараясь  экономить энергию
аккумуляторов,  Белопольский погасил свет  в  кабине.  Свечения стен  было
вполне достаточно.
     С  того момента,  как они очнулись после обморока,  прошло уже больше
двух  часов.  Полчаса  они  находились в  кубе,  но  ни  единого звука  не
доносилось к  ним.  Кругом  словно все  вымерло.  Глубокая тишина царила в
"доме".
     Но не принесли же их так далеко только для того, чтобы бросить в этой
бревенчатой комнате. Кто-то должен был прийти к ним. Но кто и зачем? Что с
ними сделают?..
     Белопольский открыл дверцу и вышел из машины.
     Их маленький вездеход не имел выходного тамбура.  С того времени, как
они  покинули звездолет,  оба не  снимали противогазов.  Внутри машины был
воздух Венеры, такой же, как и снаружи.
     Стоять на  круглых бревнах было  трудно.  Ноги скользили по  гладкому
дереву.
     Белопольский подошел к ближайшей стене и попытался найти щель,  через
которую удалось бы заглянуть наружу,  но бревна были пригнаны друг к другу
очень  плотно.  Он  осторожно обошел помещение,  в  любую  секунду готовый
броситься обратно к машине при появлении венериан.  Подойдя к "двери",  он
увидел,  что лестницы не было. Спуск состоял из тех же бревен. Было трудно
себе представить, как могли "черепахи" с тяжелым грузом подняться по ним.
     Отверстие  входа  было   квадратной  формы  и   имело  метра  три   в
поперечнике.
     Закончив обход, Белопольский вернулся к машине.
     Прошло еще около часа.  Никто не приходил, и это становилось странным
и угрожающим. Неужели "черепахи" бросили их умирать здесь?..
     Тишина стала казаться зловещей...
     - Если нас не перетащат опять в  воду,  -  сказал Белопольский только
для того,  чтобы прервать гнетущее молчание,  - мы сможем пользоваться для
дыхания  воздухом  Венеры  через  противогазы.  Это  сэкономит  нам  запас
кислорода.  Тогда его хватит дней на  пять,  шесть.  Но у  нас нет никаких
продуктов, кроме аварийного запаса, а он очень невелик. Все же я предлагаю
подкрепить силы.
     - Пожалуй, это не лишнее, - согласился Баландин.
     Но  только они успели достать свой "НЗ",  как услышали какой-то звук,
точно глухое топанье огромных ног.
     Белопольский поспешно запер дверцу машины.
     Они увидели, как у входа появилась уродливая голова "черепахи". Потом
появилось и ее огромное тело. Зверь ступил на пол.
     В "руках" он нес какой-то длинный и узкий предмет.  В розовом сумраке
"комнаты" люди не могли рассмотреть,  что это такое.  "Черепаха" поставила
свою ношу и исчезла.
     Не  веря  глазам,  Белопольский и  Баландин узнали  в  этом  предмете
человека, одетого в противогазовый костюм.
     Это был геолог экспедиции Василий Васильевич Романов.




     24 июля вечер Венеры подошел к  концу.  Как и  предполагали,  сумерки
длились почти пятьдесят часов после захода Солнца.
     Уже  с  утра  (звездоплаватели все  время вели счет по  земным часам)
темнота начала  быстро  сгущаться.  К  восемнадцати часам  ночь  полностью
вступила в свои права.
     Но  эта  ночь  была  далеко не  такой темной,  как  ожидали.  Если бы
Пайчадзе не  сказал,  что  она  наступила,  они,  вероятно,  продолжали бы
считать ее вечером.  Ничего похожего на черный мрак, который, казалось бы,
должен быть на  поверхности планеты,  под толстым слоем облачных масс,  не
наблюдалось. Из окон обсерватории они видели реку, лес на ее берегу и даже
могли различить вдали линию порогов.  Освещение напоминало земную ночь при
свете Луны в первой четверти.
     - Теоретические расчеты подтвердились,  -  сказал Пайчадзе. - Яркость
ночного неба Венеры, благодаря близости к Солнцу, в пятьдесят раз сильнее,
чем  на  Земле,  и  только в  пять  раз  слабее света полной Луны.  Мы  не
ошиблись.
     Звездоплаватели готовились к ночной работе.  Программа была обширна и
разнообразна. Надо было сделать целый ряд точных фотометрических измерений
освещенности в различные моменты ночи,  составить график изменений нагрева
почвы, а также и воздуха на разной высоте и опять-таки в различное время -
в  начале,  середине и  в  конце ночи.  Предстояло заняться интенсивностью
падения   на   планету   космических  лучей,   определением  радиометодами
внутреннего строения  Венеры  и  бесконечным количеством других  не  менее
важных работ, из которых часть предназначалась на эту ночь, а остальные на
следующую.  Звездолет должен был  находиться на  планете двое венерианских
суток.
     Ни одну из работ нельзя было производить внутри корабля.  Приходилось
выносить приборы и  аппараты на  берег и  находиться возле них  длительное
время.  Хотя многие процессы могли проходить автоматически,  ученые все же
дежурили у  своих установок,  не рискуя оставить их без присмотра.  Жители
Венеры  уже  доказали,  что  относятся  враждебно  к  пришельцам с  другой
планеты,  а  ночью в  любую минуту кто-нибудь из них мог оказаться вблизи.
При  огромной физической силе  этих существ им  ничего не  стоит сломать и
уничтожить хрупкие аппараты людей.
     Все меры предосторожности были приняты.  В  радиусе ста метров вокруг
звездолета берег заливал яркий свет прожекторов.  Никто и  ничто не  могло
приблизиться к  месту работы,  не будучи своевременно замеченным.  Каждого
члена  экипажа,  которому нужно было  выйти из  корабля на  берег,  всегда
сопровождали  два   товарища,   хорошо  вооруженные  и   готовые  отразить
нападение.
     Надо  сказать,   что  никто  из  ученых  не  верил,   что  "черепахи"
действительно могут напасть на звездолет.  Охрана осуществлялась на всякий
случай, больше для очистки совести.
     Поиски  вездехода  Белопольского  в   глубине  озера  с  очевидностью
показали,  что  свет прожекторов является вполне достаточной защитой.  Для
органов зрения подводных жителей,  привыкших к темноте, этот свет, видимо,
был совершенно непереносим.
     Грозовые фронты почти  не  мешали работам.  С  наступлением ночи  они
стали появляться все реже и реже и были гораздо слабее,  -  скорее сильные
дожди, и только.
     Когда экипаж находился на борту,  прожекторы потухали,  и  прозрачная
темнота   опускалась  на   звездолет.   Тогда   ночные   бинокли  и   лучи
радиолокаторов устремлялись на  далекую линию  порогов.  Возле них  смутно
виднелись штабеля бревен,  но никакого движения не удавалось заметить. Вид
штабелей не изменялся,  и было очевидно,  что обитатели озера почему-то не
трогают их.
     Несколько раз звездоплаватели внезапно зажигали прожектор,  направляя
луч его света на близкую опушку леса, но и там ничего не обнаруживали.
     - Они боятся нашего корабля,  -  говорил Мельников,  -  и  не рискуют
приблизиться к нему. Наше присутствие мешает им производить обычную ночную
работу.
     Это  было  более  чем  вероятно.  Исполинский корабль,  неведомо  как
очутившийся на берегу реки,  неведомо откуда взявшийся и неизвестно что из
себя представлявший,  должен был казаться венерианам чем-то  таинственным,
непонятным  и  пугающим.  Первобытные существа  даже  отдаленно  не  могли
вообразить истинного  назначения этого  чудовищно  огромного предмета.  Он
должен был возбуждать в них ужас.
     - Неужели, - говорил Второв, - мы так и вернемся на Землю, не имея ни
одного снимка "черепахи". Я никогда не прощу себе этого.
     У  Геннадия Андреевича были все основания быть недовольным собой.  Он
видел   "черепах",   они   неподвижно  стояли,   ярко   освещенные  светом
прожекторов,  в  его  руках  находился киноаппарат,  более удачных условий
съемки нельзя было  себе представить,  но...  ни  одного снимка обитателей
Венеры!..
     Исправить упущение,  очевидно,  нельзя.  Венериане не  появятся возле
корабля.  О том,  чтобы попытаться еще раз увидеть их на берегу озера,  не
могло  быть  и  речи.   Мельников,  вступивший  в  командование  кораблем,
категорически заявил,  что не  допустит ни  одной экскурсии куда бы  то ни
было.  До самого старта на Землю ни один член экипажа не отойдет далеко от
корабля.
     - Довольно жертв!  -  сказал он своим товарищам.  -  Их и так слишком
много. С обитателями Венеры познакомимся в следующем рейсе.
     Как  ни  хотелось Второву получить снимки  венериан,  он  должен  был
признать,  что  это  решение  единственно правильное.  Экспедиция потеряла
четырех человек. Это действительно, слишком много.
     Случайность,  которую  невозможно  было  предвидеть  и  предупредить,
погубила на  Арсене Леонида Орлова.  По  своей  вине,  жертвой собственной
неосторожности  стал  Василий  Романов.  Неизвестно,  как  Белопольский  и
Баландин попали в  руки венериан и были унесены ими на дно озера.  Никаких
надежд на их спасение уже не могло быть.
     Вездеход исчез бесследно.  Князев и  Второв восемь раз  погружались в
озеро на  амфибии,  но  не  обнаружили машины.  Куда ее могли унести?  Это
оставалось тайной.  После восьмой,  бесплодной, попытки Мельников приказал
возвращаться на корабль.
     - Мы сделали все, что могли, - сказал он, - больше рисковать нельзя.
     Гроза,  прервавшая первый  поиск,  оказалась,  к  счастью,  слабой  и
непродолжительной. Но, когда она окончилась, Коржевский и Андреев с ужасом
увидели, что их товарища, не успевшего вскочить в машину, нигде нет. Стало
очевидно, что Василий Романов был оглушен ударом ливня и смыт в озеро.
     - Немедленно найти! - приказал Мельников.


     Вездеход-амфибия нисколько не  пострадал.  Как только началась гроза,
Князев погрузился под  воду,  где  уже  не  могли угрожать ни  ливень,  ни
молнии.  Опасения,  что  на  машину  нападут "черепахи",  не  оправдались.
Венериане, которых оба разведчика насчитали на дне больше сотни, панически
боялись прожекторов. Как только появлялся свет, они падали на дно, прячась
под свои панцири совершенно так же, как делали это в океане. Амфибия могла
плавать под водой сколько угодно без всяких опасений.
     Узнав о исчезновении Романова, Князев немедленно приблизился к берегу
и  тщательно обыскал дно.  Но  молодой геолог исчез так же бесследно,  как
вездеход Белопольского.
     С энергией отчаяния,  забыв обо всем,  они, сменяя друг друга, искали
пропавших товарищей двенадцать часов подряд. Дно озера было обследовано на
всем своем протяжении.
     Напрасно!..  Ни  вездехода,  ни  тела Романова нигде не  было.  Озеро
оказалось неглубоким.  Они  видели на  его дне огромное количество бревен,
лежавших кучами,  многочисленные виды  водорослей и  других растений,  но,
кроме "черепах", не заметили ни одного живого существа, ни одной рыбы.
     - Спрятать машину там абсолютно негде, - сказал Князев. - Мы не могли
не заметить ее.
     - Где же она может быть?
     - Не знаю. Но в озере ее нет.
     Почти одновременная гибель трех  товарищей угнетающе подействовала на
всех членов экспедиции.
     Вечером 24 июля Мельников записал в своем дневнике:
     "Последний срок миновал!
     До  сих  пор  какое-то  неясное чувство говорило мне,  что Константин
Евгеньевич и  его  спутник живы.  Так  хотелось надеяться!  Мне  казалось,
против всякой вероятности,  что они вернутся к нам. Сегодня эта призрачная
надежда окончательно рухнула.  Даже теоретически не  на  что рассчитывать.
Все кончено.  Запас кислорода в вездеходе исчерпан.  Если они были живы до
сих пор,  то сейчас,  безусловно,  мертвы.  Им нечем больше дышать!  Какая
страшная участь...
     Я  хочу  верить (вот до  чего дошло!),  что  "черепахи" сразу сломали
стенки машины,  разбили стекла окон,  умертвили...  Слишком ужасно думать,
что  они  жили  двое суток без  надежды на  спасение,  во  власти свирепых
зверей!..
     Насколько счастливее (какое слово!)  судьба Романова!  Если он не был
убит сразу ударом ливня, то все же умер очень скоро, запас кислорода в его
баллоне был так мал.
     Ирония судьбы!  Я  жалел,  что прервана связь с  Землей.  А  сейчас я
благословляю это обстоятельство.  Какими словами могли бы  мы рассказать о
случившемся?..
     Конечно,  это эгоистично, но я думаю об Оле. Сколько томительных дней
выпало ей на долю,  когда после спуска на Венеру на Земле не знали о нашей
судьбе.  Известие о  гибели еще  трех членов экспедиции...  нет,  лучше не
думать об этом кошмаре!..  Куда все-таки делся вездеход? Куда исчезло тело
Романова?
     Неужели кто-нибудь сможет упрекнуть нас,  что  мы  плохо  искали?  Не
попробовать ли  еще раз?  Нет,  я  не имею на это права.  Василия Романова
схватили "черепахи".  Это  очевидно.  И  спрятали его  тело  так  же,  как
вездеход К.  Е.  Зачем они это сделали?  И куда спрятали?  Князев и Второв
утверждают,   что  на  дне  озера  машины  нет.  Зловещая  тайна.  Неужели
"черепахи" разломали вездеход на  мелкие  куски?  В  клочья разорвали тела
наших несчастных товарищей?  А может быть... жутко думать, что и это могло
случиться!..
     Что мы знаем о  жителях Венеры?  Ничего не знаем.  "Черепахи"!  Какие
странные и  причудливые создания!  Я хорошо помню их.  Назойливо стоят они
перед  моими  глазами.  Могли  ли  мы  думать,  когда смотрели на  них  из
подводной лодки, что это и есть разумные обитатели Венеры, что именно они,
эти земноводные,  и есть люди планеты?  Даже сейчас,  когда,  казалось бы,
отпали последние сомнения, я не могу верить этому.
     Коржевский утверждает,  что,  судя по описаниям,  "руки" "черепах" не
могли создать линейку, они не способны к такому труду, это не руки, а лапы
животных.  Я  убежден  в  правильности этого  рассуждения.  Линейку сделал
кто-то другой.
     Может быть,  "черепахи" только животные?  Их  поведение не  похоже на
поведение животных Земли.  Что из этого? Мы имеем дело с животными Венеры.
Слоны в Индии работают.  Они ломают деревья,  переносят бревна. Совсем так
же, как "черепахи". К тому же, мы не знаем, они ли делают это.
     Кто же тогда настоящие венериане? Где они? Как они выглядят?.. Увидим
ли мы их? Нет, в этом рейсе не увидим. Я сам запретил всякие попытки. И не
изменю этого решения. Потом! В следующем рейсе!
     Как тяжело,  как трудно казаться спокойным,  ничем не выказывая боли,
которая ни на минуту не оставляет тебя!  Как часто приходится усилием воли
сдерживать рыдания,  готовые вырваться.  Иногда хочется выть,  как  зверю,
дать выход отчаянию.  Нельзя!  Любому из моих товарищей можно. Мне нельзя.
Даже наедине с  собой я  должен держаться.  Я  не принадлежу себе.  Потом!
Когда наш несчастный рейс закончится..."


     В ночь на 25-е дежурил Князев.
     В  три  часа  утра  он  неожиданно разбудил всех звонком тревоги.  Не
прошло и пяти минут, как в рубке управления собрались все восемь человек.
     - Что случилось? - спросил Мельников, первым вошедший в рубку.
     Князев молча показал на экран.
     Небо Венеры пылало заревом.  Зловещий красный свет был так силен, что
можно было отчетливо видеть все, что окружало корабль. Обычно темные, тучи
сверкали  всеми  оттенками рубина.  Казалось,  что  где-то  за  горизонтом
разгорается гигантский пожар.
     С   сильно  бьющимся  сердцем  звездоплаватели  не  спускали  глаз  с
непонятной картины.
     Что это?..  Пожар?  Извержение вулкана?..  Им казалось,  что кровавый
свет становится сильнее,  что-то неведомое приближается к звездолету, неся
с собой угрозу.
     Мельников переглянулся с  Зайцевым.  Одна и  та  же мысль мелькнула у
обоих -  не пора ли поднять корабль в  воздух и,  пока не поздно,  уйти от
неизвестной опасности?
     Вдруг откуда-то из-за леса взметнулись к зениту и рассыпались по нему
искрящимся занавесом  зеленые  и  фиолетовые линии.  Мерцающей сеткой  они
закрыли весь горизонт,  переплетаясь и сверкая всеми оттенками изумрудов и
вишнево-красных гранатов.
     - Полярное сияние! - первым догадался Пайчадзе.
     - Оно вспыхнуло внезапно, - сказал Князев.
     Успокоившись, все перешли в обсерваторию и, столпившись у окон, молча
смотрели на поразительное зрелище. Второв вертел ручку киноаппарата.
     Рубиновый цвет  неба  сменился оранжевым,  потом,  пройдя  всю  гамму
цветов, неожиданно вспыхнул чистейшим аквамарином. Изумрудные и гранатовые
линии уступили место сверкающему потоку хрустальных нитей.
     Фантастический калейдоскоп красок непрерывно сменялся больше полутора
часов,  поражая  взор  неистощимым разнообразием сочетаний всех  цветов  и
оттенков.  Во всем богатстве предстала перед людьми палитра величайшего из
художников - Великой Природы.
     Уходящее все ниже за горизонт, Солнце давало прощальный спектакль.
     К  пяти часам утра полярное сияние Венеры стало меркнуть.  Все слабее
окрашивалось небо, все яснее проступали на нем свинцовые тучи.
     - Изумительно! - сказал Коржевский.
     - Вопрос,  что!  - отозвался Пайчадзе. - Изумительно не само зрелище.
Оно  должно быть красочным.  Венера близка к  Солнцу.  Изумительно другое.
Полярное сияние -  в верхних слоях атмосферы,  за десятикилометровым слоем
облаков. Почему мы видели его так ярко? Непонятно.
     - Что же мы могли увидеть,  если бы поднялись над облаками? - спросил
Второв.
     - Скорее всего, ослепли бы, - ответил Пайчадзе.
     Взволнованные всем  виденным,  звездоплаватели неохотно  разошлись по
каютам.
     Но никто не смог заснуть сразу. И когда, не прошло еще и часу, Князев
вторично дал сигнал тревоги, все кинулись к рубке, надеясь еще раз увидеть
чудесное зрелище,  которым не успели вдоволь налюбоваться.  Но на этот раз
их  ожидало совсем другое.  Ставшая памятной,  ночь  преподнесла еще  один
сюрприз.
     С  бледным,  взволнованным лицом Князев встретил товарищей непонятной
фразой:
     - Они только что принесли!..
     - Кто "они"? - спросил Мельников.
     - "Черепахи".
     Все бросились к  экрану.  Но  в  мутном полусвете ночи они не увидели
ничего.
     - Свет! - приказал Мельников.
     Яркий луч прожектора лег на "землю". И тогда совсем близко от корабля
они увидели маленький темный предмет, лежавший на траве.
     - Я заметил,  -  рассказал молодой механик,  - как со стороны порогов
стала приближаться плохо различимая масса,  какое-то темное тело.  Сначала
мне  показалось,  что  это  огромное животное.  Оно медленно подходило все
ближе.  Я не стал зажигать прожектор, хотелось рассмотреть его, а свет мог
его испугать.  Ведь оно не могло причинить вреда звездолету, как бы велико
ни было. Когда оно приблизилось, я узнал "черепах", совсем таких же, каких
мы видели у озера.  Они что-то несли. С ними было другое животное, гораздо
меньших размеров,  но я его не мог рассмотреть как следует.  Не зная,  что
делать,  я  дал  сигнал.  Но  пока  вы  успели прийти,  "черепахи" подошли
вплотную к  кораблю и положили этот предмет на "землю".  Потом они исчезли
очень быстро в сторону реки.
     - Вот  тогда  и   следовало  зажечь  прожектор,   -   сердито  сказал
Коржевский.
     - Я не решился. Мне не хотелось пугать их.
     - Правильно! - одобрил его Мельников.
     Значит,  обитатели озера не  боялись приблизиться к  звездолету.  Они
что-то принесли людям. Что и зачем?
     - Товарищ  Второв,  -  приказал  Мельников,  -  выйдите  на  берег  и
принесите этот предмет на корабль. С вами пойдет Андреев.
     Через полчаса таинственное приношение внесли в обсерваторию.
     Все с любопытством обступили подарок.
     Это  было  что-то  вроде деревянного блюда,  имевшего форму ромба,  с
загнутыми  внутрь  полукруглыми краями.  Оно  было  тщательно  отделанное,
гладкое  до  блеска,   с   тремя  тонкими,   тоже  деревянными,   острыми,
прикрепленными ко  дну.  Блюдо  было  аккуратно устлано  пучками оранжевых
водорослей и  красными листьями.  Сверху  лежали  восемь  плоских  лепешек
красного цвета и... золотые часы.
     Не веря глазам, Мельников схватил их.
     - Это часы Константина Евгеньевича, - сказал он.




     Одним  из  самых  основных факторов в  жизни любого существа является
питание.  Первые представления едва  развитого мозга  неразрывно связаны с
ним.  И  от  нижних  до  верхних ступеней эволюционной лестницы все  живое
подчиняется этому незыблемому закону природы.
     Все существа, наделенные разумом, независимо от степени его развития,
заботятся о  питании,  и  не  только для себя,  но  и  для других существ,
связанных с  ними.  Птицы и  звери добывают корм своему семейству.  То  же
делают люди. Хищник уступает добычу другому хищнику, если не хочет драться
с  ним из-за нее.  Это свидетельство миролюбия.  Дикие племена в знак мира
предлагают врагу добытые ими продукты питания.
     У  восточных народов  сохранился обычай  -  не  есть  в  доме  врага.
Разделить пищу с  врагом -  значит помириться с  ним.  Предложить человеку
поесть - значит выказать к нему добрые чувства.
     Закон питания диктует нравы и обычаи. Так было, так есть, и так будет
всегда,  потому что  пища  -  основа жизни,  потому что  это  первый закон
природы для живых существ.  И можно с уверенностью сказать, что закон этот
действителен не  только  на  Земле.  Он  властно  царит  всюду,  где  есть
способные хотя бы к примитивному мышлению живые существа, которые растут и
размножаются. Это закон Вселенной!
     Одинаковые  представления о  предмете  должны  неизбежно  породить  и
одинаковые понятия о его роли в том или ином случае.
     Что же удивительного в том, что венериане поступили так же, как на их
месте поступили бы люди Земли. Только человеческие законы меняются и могут
быть  различными,  законы природы всюду одинаковы.  Принеся свой  "хлеб" к
звездолету,  жители  Венеры  показали этим,  что  хотят  мира.  Понять  их
поступок как-нибудь иначе было невозможно.
     В  этом  смысле высказался биолог Коржевский,  когда после детального
анализа  выяснилось,   что   восемь  лепешек,   принесенных  "черепахами",
представляют собой питательный продукт, изготовленный, из рыбы.
     В  значении неожиданного подарка никто не  сомневался.  Это  был знак
мира. Что же думали жители Венеры о звездолете? За что его принимали?
     - Не видя Солнца,  не видя звезд,  они не могут знать о существовании
других миров, - сказал Пайчадзе. - Они принимают нас за неизвестных до сих
пор жителей той же Венеры.
     Это было вполне возможно.  Встречали же дикие жители островов впервые
увиденные ими корабли европейцев плодами и изделиями своих рук.
     Но   зачем   рядом   со   своим   "хлебом"  венериане  положили  часы
Белопольского.  Что  означает это  зловещее напоминание о  погубленном ими
человеке?  Часы  не  шли,  а  всем  было хорошо известно,  что  Константин
Евгеньевич никогда не забывал завести их. Что это? Предупреждение или знак
раскаяния?
     Мысль, одновременно пришедшую всем, высказал Пайчадзе.
     - Они сняли часы с тела Константина Евгеньевича,  -  сказал он,  -  и
принесли нам, чтобы показать - тела у них. Почему они не принесли их сами,
не знаю.  Предлагают нам это сделать.  Питательные лепешки показывают, что
они хотят мира и  больше не  нападут на  машину.  Я  считаю -  мы  обязаны
нанести им вторичный визит.  Конечно,  на берегу озера.  Если они выйдут и
пригласят к себе, можно проникнуть в озеро на амфибии.
     Несколько минут  в  кают-компании,  где  происходил разговор,  стояла
тишина.   Никто  не   решался  первым  высказать  свое  мнение  по   столь
ответственному  вопросу  раньше,   чем  выскажется  Мельников.   А   Борис
Николаевич долго молчал. Он казался всецело погруженным в свои мысли.
     - Я  присоединяюсь  к  Арсену  Георгиевичу,   -   решился  заговорить
Топорков, - советским ученым не пристало бояться опасности.
     - Дело не в опасности, - сказал Мельников и снова задумался. - Почему
лепешек восемь?  -  неожиданно спросил он.  - Можно ли считать это простой
случайностью?
     Все бывшие в каюте -  переглянулись.  В самом деле!  Никто не обратил
внимания,  что  число  лепешек  точно  соответствует числу  оставшихся  на
корабле членов его экипажа. Каждому по одной!
     - Откуда же они могли узнать? - нерешительно сказал Коржевский.
     - Вот   именно,   откуда?   -   Мельников   посмотрел  на   товарищей
заблестевшими глазами. - Они могли узнать об этом от...
     Он не договорил, но все сразу поняли.
     Загадочное появление золотого хронометра,  с  которым,  как  они  все
знали,  никогда не расставался Белопольский,  могло означать совсем не то,
что  они  думали.  Он  сам отдал его венерианам.  Это могло означать:  "На
помощь!"
     Неужели же Белопольский и его спутник живы?..
     - На озеро! - страстно вскрикнул Пайчадзе.
     - Да!  -  ответил Мельников.  -  Мы  должны немедленно отправиться на
озеро.  Возможно, мы ошиблись, но возможно, что угадали правильно. Медлить
преступно.
     Решение командира обрадовало всех.  Один только Коржевский нахмурился
и покачал головой с видом большого сомнения.
     - Кому же Константин Евгеньевич мог сказать о нас?  -  спросил он.  -
"Черепахам"? И как он говорил с ними?
     - Саша видел какое-то существо, - ответил Мельников, - это, наверное,
и  был настоящий венерианин.  Как бы  то ни было,  мы не можем пройти мимо
появления часов, что бы они ни означали.
     - Я не спорю, - согласился биолог.
     Приняв решение,  звездоплаватели,  не теряя времени, приступили к его
выполнению.  Из ангара вывели самый крупный из вездеходов. Это была сплошь
металлическая могучая машина с  двумя моторами,  в  две с половиной тысячи
лошадиных сил каждый,  с  двумя самостоятельными панелями управления.  Она
могла  двигаться в  обе  стороны с  одинаковой скоростью,  достигавшей ста
двадцати километров в  час.  Узкие  окна,  расположенные со  всех  сторон,
вместо  стекол  имели  прозрачные пластмассовые пластины  толщиной  в  три
сантиметра. Гусеницы были так широки, что машина могла устойчиво держаться
на  болотистой почве.  Передняя и  задняя  стенки  были  снабжены острыми,
расходящимися по  бортам  таранам,  прикрывавшими гусеницы.  Вездеход  мог
пробираться через  не  проходимую для  других машин  чащу.  Длина машины -
восемь  метров  -  предохраняла ее  от  опасности опрокинуться при  крутых
подъемах или  спусках,  вес  -  тридцать две  тонны -  защищал от  участи,
постигшей машину Белопольского.  Вряд ли "черепахи" могли поднять подобную
тяжесть.
     Завод изготовивший ее  специально для рейса на Венеру,  позаботился и
об удобствах экипажа.  В вездеходе было шесть мягких кресел, которые могли
превращаться в  постели.  Автоматически действующие аппараты  "следили" за
чистотой воздуха и  его  температурой.  Двери  были  двойные,  с  выходным
тамбуром.  Три  радиоустановки -  основная,  аварийная  и  телевизионная -
обеспечивали надежную связь.
     В  отличие  от  вездеходов,   которые  до  сих  пор  употреблялись  в
космических рейсах,  эта машина не была безоружна.  В специальной башенке,
возвышавшейся на носу, находился крупнокалиберный пулемет.
     Камов   заставил  Белопольского  согласиться  взять   с   собой   эту
вооруженную машину, "на всякий случай".
     "Кто знает, может быть, мы жестоко ошибаемся относительно обитаемости
Венеры, - сказал он. - Сделайте это для нашего спокойствия".
     - Это тридцать две тонны лишнего груза.
     - Все равно вам нужен большой вездеход.
     Кроме пулемета,  сами  гусеницы,  учитывая огромную мощь  двигателей,
были грозным оружием.  Будь машина менее мощной,  Мельников,  возможно, не
решился бы на опасную экскурсию.
     Когда начали обсуждать,  кому участвовать в поездке, возникли горячие
споры.  Каждому  хотелось  быть  зачисленным  в  экипаж.  В  конце  концов
Мельникову пришлось употребить власть командира.
     - Машину поведет Князев, - сказал он, - с ним отправятся: Коржевский,
как  врач,  и  Второв,  как  кинооператор.  Командовать вездеходом поручаю
Князеву.
     В  половине восьмого утра 25 июля по земному календарю и глухой ночью
по  календарю Венеры вездеход отошел от  звездолета и,  миновав освещенную
прожектором полосу берега,  направился на тихом ходу к порогам. Оставшиеся
на борту корабля,  собрались в  помещении обсерватории,  следили за ним до
тех пор,  пока неясный силуэт машины не потонул в темноте ночи. Но и тогда
они продолжали стоять у окна, напряженно всматриваясь вдаль.
     Минут через десять далеко-далеко мелькнул светлый луч,  - их товарищи
искали вход на просеку. Потом и этот луч скрылся. Очевидно, машина вошла в
лес.
     Пять  человек  перешли  на  радиостанцию.  Топорков включил экран.  И
тотчас же  на  нем появилась лесная дорога.  Телекамера,  установленная на
вездеходе, работала.
     Отчетливо  была  видна  медленно  движущаяся на  них  панорама  леса,
освещенная ярким  светом  прожекторов машины.  Из  репродуктора раздавался
шорох ее  гусениц.  Экипажу корабля казалось,  что  они  находятся рядом с
друзьями,  вместе с  ними участвуют в этой беспримерной ночной экспедиции.
Они слышали каждое слово, которыми изредка обменивались Князев, Коржевский
и  Второв,  и  при  желании могли,  включив радиосвязь,  принять участие в
разговоре.
     Топорков протянул руку,  чтобы  сделать это,  но  Мельников остановил
его.
     - Не  нужно отвлекать их  внимания.  Если понадобится,  они  сами нас
вызовут.
     Он говорил так тихо, словно боялся, что экипаж вездехода его услышит.
Но передатчик был выключен.
     Пять  человек  молча  сидели  в  затемненной рубке  перед  светящимся
экраном,  всем своим существом участвуя в каждом движении машины.  Они как
бы слились с  ней в  одно целое.  Зайцев даже покачнулся в  кресле,  когда
панорама  на  экране  дрогнула и  пошла  быстрее.  Князев  резко  увеличил
скорость.
     И вдруг...
     Пять  человек  стремительно подались вперед.  Подавленное восклицание
замерло на всех устах.
     Из-за поворота,  к которому,  быстро приближалась машина,  неожиданно
появилась группа обитателей озера. Их было не меньше двадцати..
     Все пятеро физически ощутили, как Князев затормозил вездеход. Картина
на экране остановилась. И так же неподвижно застыла группа "черепах".
     Несколько  секунд  можно  было   отчетливо  видеть  красные  панцири,
бледно-розовые морщинистые тела и маленькие треугольные головы...
     А затем прожекторы машины погасли. Лес погрузился в полную темноту.
     И такая же полная темнота хлынула с экрана в радиорубку.

     Встреча с  жителями Венеры  не  была  неожиданной для  Князева и  его
товарищей,  которые в любой момент ожидали,  что вот-вот покажутся хозяева
планеты.  Они даже удивились,  когда,  подъехав к  порогам,  не увидели ни
одной "черепахи". Штабеля казались нетронутыми.
     Почти километр прошла машина по  лесной дороге,  ничего не  встретив.
Два раза в самом конце "светового коридора" в луче прожектора промелькнуло
что-то живое, но это случилось так внезапно и так быстро, что они не могли
решить, действительно ли они что-то видели или им только показалось.
     - Неужели на Венере все-таки есть животный мир?  -  недоуменно сказал
Коржевский. - И живые существа появляются по ночам?
     И вдруг из-за поворота показались венериане.
     Князев остановил машину.
     "Черепахи" также остановились.  Между ними  и  вездеходом было  шагов
тридцать.
     С   этого   близкого  расстояния  можно   было   хорошо  ррассмотреть
подробности,  которые ускользнули от внимания тех, кто видел эту группу на
экране.
     На звездолете заметили только "черепах".  Коржевский, Второв и Князев
увидели еще и другое.  И когда убедились, что зрение их не обманывает, что
перед ними не мираж,  а  реальная действительность,  они поняли -  великая
тайна Венеры наконец раскрылась.
     Коржевский был  прав:  не  "черепахи" были  хозяевами  планеты,  теми
разумными существами,  присутствие которых на сестре Земли звездоплаватели
почувствовали с первого же дня пребывания на ней...
     Громадные розовые тела, с уродливыми красными панцирями на спинах, со
странно маленькими треугольными головами заполнили просеку плотной стеной.
Их было очень много, и из-за поворота выходили все новые и новые. Передние
стояли неподвижно и не выказывали никаких враждебных намерений.  Возможно,
что они были ослеплены светом прожекторов.
     Но все внимание трех звездоплавателей сосредоточилось не на них, а на
том, что находилось впереди "отряда".
     Не сразу различимые на фоне этой розовой массы глазам людей предстали
три странных существа.
     Для сомнений не оставалось места. Это были "люди" Венеры.
     Рядом с  гигантскими "черепахами" они казались совсем маленькими,  их
рост не превышал одного метра.  Тело, покрытое бледно-розовой, почти белой
кожей,  оканчивалось коротким толстым хвостом.  Две  пары конечностей были
снабжены свободными, без плавательных перепонок, пальцами. На короткой шее
помещалась голова с  выдающимися вперед губами и  тремя огромными глазами,
расположенными не с боков, а спереди, в один ряд. Близко посаженные друг к
другу,  они казались издали черной повязкой.  Гладкий,  блестящий череп не
имел волос.
     Они стояли прямо,  упираясь в  землю хвостом и  нижними конечностями,
которые можно было назвать "ногами".  У этих ног не было ступней, а только
пальцы, длинные и толстые.
     Что  касается верхних конечностей,  то  в  их  назначении нельзя было
сомневаться.  Это были "руки" -  гладкие, круглые, оканчивающиеся широкими
кистями с четырьмя гибкими пальцами.
     В руках венериане держали различные предметы.
     У  одного  была  длинная  деревянная  палка,  похожая  на  копье  без
металлического наконечника.  У  другого -  каменный сосуд в форме чаши.  В
руках третьего была линейка.  Совершенно такая же,  как выловленная в воде
залива кораллового острова,  -  длинная,  тонкая,  деревянная линейка.  Та
самая линейка,  которая не  давала людям покоя все  это время.  Теперь они
увидели ее в руках владельца.
     Несколько секунд люди  молча смотрели на  хозяев планеты.  Коржевский
машинально отметил,  что  над  тремя  черными  глазами имеется характерная
выпуклость лба.  У  "черепах" головы были плоскими,  их  глаза светились в
темноте желтым огнем, как у земных зверей они светятся зеленым.
     Еще не видя ни "черепах",  ни их хозяев, он чутьем биолога понял, что
первые не  могут быть разумными существами.  Все,  что  он  слышал о  них,
противоречило такому заключению. И теперь он убедился, что был прав.
     То же думали Второв и Князев.
     Люди  видели,   как  замершие  на  месте  при  неожиданном  появлении
вездехода венериане (не "черепахи") несколько мгновений стояли неподвижно.
Потом каждый поднял руку и закрыл ею глаза, защищаясь от света. Но ни один
из них не сделал ни шагу назад.
     "Черепахи", как по команде, повернулись спиной к машине.
     И  тогда Князев сделал то,  что  другой на  его месте,  возможно,  не
решился бы сделать. Он погасил прожекторы.
     - Опасность нам не угрожает,  - сказал он спокойно. И с этими словами
повернул выключатель и  зажег свет  внутри машины.  Он  как  бы  приглашал
венериан подойти ближе и взглянуть на людей Земли.
     - Их  так  много,  что  они могут поднять вездеход и  понести его,  -
сказал Второв.
     - Они этого не сделают, - уверенно заметил Князев. "Ведь они принесли
нам свой хлеб", - подумал он.




                              (продолжение)

     За окнами машины была темнота. Трое звездоплавателей молча ждали.
     Что  делают  сейчас  обитатели Венеры,  они  не  знали.  Может  быть,
венериане боялись  подойти к  непонятной им  машине  или  совещались,  что
предпринять. А может быть, им мешал даже относительно слабый свет лампочки
внутри кабины.
     Коржевский подумал,  что это последнее наиболее вероятно,  и выключил
ее.  Теперь  внутренность вездехода освещал только слабый голубоватый свет
приборов пульта.
     И  тогда  они  увидели  движущиеся желтые  огоньки.  Это  светились в
темноте глаза "черепах". Огоньки приближались. Громадные животные медленно
и осторожно подходили к машине.
     Люди обратили внимание,  что на  высоте метра от "земли" никаких глаз
не  было  видно.   Это  означало,   что  либо  сами  венериане  не  хотели
приблизиться, либо их глаза не обладали способностью светиться.
     Вдруг  красной точкой  вспыхнул на  щитке  сигнал вызова.  Коржевский
наклонился к рации.
     - Подождите! - шепотом сказал он. - Они подходят к нам.
     Неясные  тени  показались  совсем  близко.  Люди  не  видели  их.  Им
казалось, что шевелится сама темнота, окружавшая машину. Светящаяся желтым
огнем цепочка огромных глаз,  словно вися в  воздухе,  надвигалась на них,
охватывая вездеход полукругом.  Точно темная стена заслонила собой темноту
леса.
     "Черепахи" находились в  метре  от  машины.  Каждое  мгновение  могло
последовать нападение. Князев крепко сжал в руках рычаги управления...
     Были ли с "черепахами" люди Венеры?..
     В  кабине  стоял  голубой сумрак.  3вездоплаватели едва  видели  друг
друга.  Призрачный  свет  приборов  не  выходил  наружу,  но  иногда  люди
замечали, как рядом с окнами мелькали смутно различимые тусклые отблески -
блики света на блестящих розовых телах. Чуть слышный шорох доносился до их
напряженного слуха - "черепахи" ощупывали машину.
     Коржевский  неожиданно  громко  кашлянул.  Сразу  прекратился  шорох.
Желтые огни глаз отступили назад. Темная стена отодвинулась.
     Биолог удовлетворенно улыбнулся.  Венериане обладали тонким слухом. И
они боялись вездехода.
     Минуты две желтые огни глаз не  приближались.  Но,  очевидно,  полная
тишина внутри машины успокоила озерных жителей.  Стена снова придвинулась.
Однако шорох больше не раздавался.  Венериане не осмеивались или не хотели
опять дотронуться до вездехода.
     Князев,   Коржевский  и   Второв  понимали,   что  обитатели  планеты
внимательно рассматривают их.  Привыкшие к  темноте глаза  венериан должны
были  хорошо видеть все  подробности внутри машины.  Свет приборов не  мог
мешать им, - он был слаб.
     Какой-то  предмет  вплотную  приблизился к  переднему  окну.  Князеву
показалось,  что это не что иное, как знаменитая линейка. Кто-то осторожно
и тихо постучал в стекло. Через полминуты стук повторился.
     Желтая цепочка глаз отодвинулась на несколько метров.
     - Они приглашают нас выйти, - сказал Князев.
     Коржевский и Второв молча посмотрели друг на друга.
     Выйти  из  машины...   Оказаться  в  полной  власти  этих  непонятных
существ...  Правда, они не выказывают никаких враждебных намерений, но все
же...  Кто их знает,  что у них на уме.  Может быть,  они пытались поднять
машину и, увидя, что это невозможно, выманивают из нее людей.
     - Надо спросить Бориса Николаевича, - сказал Коржевский.
     - Зачем?  -  было видно,  как Князев пожал в  темноте плечами.  -  Мы
должны выйти, если хотим познакомиться с венерианами. Я выйду!
     - Тогда лучше я, - возразил Второв, - на звездолете ты нужнее.
     - Это еще вопрос,  кто из нас нужнее.  Но к  чему этот спор?  Никакой
опасности нет.
     - Ну так и разреши выйти мне...
     - Пустите лучше меня, - сказал Коржевский.
     Князев даже не повернул головы в его сторону. Он будто не слышал слов
биолога.
     - Хорошо,  - сказал он. - Если тебе так хочется, Геннадий, то иди. Но
я считаю, что надо зажечь прожектор.
     - Это ослепит их.
     - Мы направим луч его света вверх. Иначе ты не сможешь шагу ступить в
такой темноте.  Отражение света от ветвей и  листьев даст тебе возможность
ориентироваться, а им не помешает.
     - Все-таки лучше посоветоваться с Мельниковым,  -  вторично предложил
Коржевский.
     Он  не  был обижен невниманием Князева,  хорошо понимая,  что молодой
механик,  которому доверили начальство над  экскурсией,  боится  рисковать
единственным на  корабле биологом.  Объем  еще  не  выполненной работы был
очень  велик.  Станислав  Казимирович предложил  себя  почти  машинально и
больше не заикался об этом.
     - Я не возражаю,  - ответил Князев, - Но Борис Николаевич не может не
согласиться.
     Мельников  действительно  ни   слова  не   сказал  против.   Выслушав
подробный,  но очень короткий рассказ Коржевского,  он только спросил, кто
выйдет из машины.
     - Геннадий Андреевич, - ответил Коржевский.
     Несколько секунд Мельников молчал.
     - Будьте ко всему готовы,  - сказал он. - Пусть один из вас находится
у прожекторов, а другой станет у пулемета.
     Пока шли  все  эти  переговоры,  венериане еще дальше отодвинулись от
вездехода. Они явно ждали.
     Второв  надел  на  себя  шлем  противогаза.  Князев  повернул штурвал
прожектора и включил ток.  Белый столб света взметнулся вверх.  Высоко над
головой выступил из темноты лесной свод.
     Мгла рассеялась, - ее сменил прозрачный полусумрак.
     В   двадцати  шагах  они  увидели  плотную  толпу  "черепах"  и   три
фантастические фигуры венериан. Все головы наклонились, словно приветствуя
гостей.  Но  было ясно,  что венериане сделали это не  в  знак привета,  а
просто спрятали глаза  от  блеска луча  прожектора.  Двое  заслонили глаза
рукой.
     И ни одно из этих странных созданий не двинулось с места.
     - Станьте у пулемета, - сказал Князев Коржевскому.
     Он   считал  эту  предосторожность  излишней,   но  так  приказал  им
Мельников.
     Биолог поднялся в  башенку.  Как и  все члены экипажа "СССР-КС3",  он
хорошо владел всем находящимся в их распоряжении оружием.
     Второв  без  малейшего колебания открыл внутреннюю дверь  и  прошел в
тамбур. Затем он вышел из вездехода и спокойно направился к венерианам.
     Один из них двинулся ему навстречу.
     "Черепахи"  ходили  подобно  людям,   передвигая  ногами.  Венерианин
поступал иначе.  Он не шел,  а прыгал.  Помогая себе хвостом, он короткими
прыжками приближался к человеку. В руках он нес каменную чашу.
     Коржевский  и  Князев  с  напряженным  вниманием  следили  за  каждым
движением венерианина.  Одновременно они не  выпускали из поля зрения двух
оставшихся на месте и их грозную свиту.
     Второв  сделал  только  пять   шагов   и   остановился.   Венерианину
понадобилось  больше   двадцати  прыжков,   чтобы   преодолеть  оставшееся
расстояние.
     Человек Земли и "человек" Венеры сошлись вплотную.
     Второв протянул руку.
     Венерианин не  взял руки.  Он  даже отскочил на  шаг назад.  Потом он
протянул вперед свою чашу и, дотронувшись ею до руки Второва, выпустил ее.
     Чаша упала на землю и разбилась.
     Остальное произошло в несколько секунд.
     Венерианин отскочил и поднял руки. Это было, очевидно, сигналом.
     Пять "черепах" бросились вперед на Второва.
     Князев мгновенно повернул штурвал.  Луч  света,  описав стремительную
дугу, ударил прямо в глаза нападающим.
     Словно споткнувшись, "черепахи" остановились.
     Молодой механик почувствовал,  что через секунду Коржевский нажмет на
гашетку.  Свинцовый ливень  обрушится на  плотную массу  розовых тел,  сея
смерть и увечья.
     - Не стреляйте! - крикнул он, зажигая второй прожектор.


     Но и одного было достаточно.  Нападавшие "черепахи" упали на "землю",
спрятав  головы  под  панцири.  Остальные  повернулись  спиной  к  машине.
Венерианин  подходивший  ко  Второву,  "на  четвереньках" прыгал  к  своим
сородичам.
     Геннадий  Андреевич наклонился и  подобрал  обломки  чаши.  Потом  он
отступил,  пятясь.  Он не боялся повернуться спиной к неожиданным врагам -
прожектор создавал между ними непроходимую стену,  а  просто не  мог стать
лицом к вездеходу, от которого исходил ослепляющий свет.
     Как только Князев услышал,  что за Второвым закрылась дверца тамбура,
он погасил один прожектор,  а луч другого направил опять вверх. Он даже не
подумал,  что может следует дать задний ход и уйти от опасности.  Он хотел
знать,  что будут делать венериане.  Он  не боялся их -  свет был надежной
защитой.
     - В чем тут дело? - недоуменно спросил Коржевский.
     - Что  случилось?  -  раздался  из  репродуктора  встревоженный голос
Мельникова. - Почему Станислав Казимирович хотел стрелять?
     Князев рассказал обо всем, что только что произошло.
     - Можно  предположить,  -  закончил он,  -  что  каменная чаша  имела
какое-то символическое значение.  Геннадий Андреевич не успел ее взять.  Я
это ясно видел.  Чаша разбилась.  Они поняли это как отказ принять дар. Мы
ведь  не  знаем  их  обычаев.  Может быть,  по  их  понятиям это  означает
враждебные намерения или даже объявление войны. Кто их знает.
     - Надо  подобрать  осколки  и  показать  этим,  что  мы  принимаем их
подношение.
     - Геннадий Андреевич так и сделал.
     - А что венериане?
     - Они отошли шагов на  тридцать и  как будто совещаются.  По  крайней
мере, у них такой вид.
     - Будьте крайне осторожны.
     - Разумеется Борис Николаевич!
     - Досадный случай!  - сказал Коржевский. - Если бы Второв успел взять
чашу, события могли принять чрезвычайно любопытный оборот.
     - Они и так достаточно любопытны, - ответил Князев. - Даже слишком.
     Венериане продолжали стоять на  том же  месте.  Они не приближались к
машине,  но и не уходили.  "Черепахи",  все до одной, повернулись спиной к
вездеходу.  Трое венериан стояли тесной кучкой,  и у них действительно был
такой вид, будто они совещаются.
     - Интересно! - сказал Коржевский. - Мне кажется, они думают, что наше
единственное оружие - свет. Повернувшись спиной, они считают себя в полной
безопасности.
     - И  в  этом они  правы,  -  сказал Мельников.  -  Свет -  надежное и
достаточное оружие. Применить другое - жестоко и бесчеловечно.
     - Вы правы,  Борис Николаевич!  -  ответил Князев.  - Эти существа не
опасны. Против нас они бессильны.
     Но прошло совсем немного времени,  и он убедился,  что ошибся в своей
оценке.
     Больше  десяти  минут  положение  оставалось  прежним:   вездеход  не
двигался,  венериане тоже.  Второв  закончил  "дезинфекционный" процесс  и
вышел из тамбура.
     - Я  действительно не  успел  взять  чашу,  -  ответил он  на  вопрос
Коржевского. - Не ожидал этого.
     - А где обломки?
     - Оставил в  тамбуре.  Рассмотрим на  корабле.  Что  мы  будем делать
дальше? - обратился он к Князеву.
     - Там увидим! Предоставим инициативу венерианам.
     Ожидать "инициативы" пришлось недолго.
     Где-то  в  задних  рядах  толпы  красных панцирей произошло движение.
Стоявшие впереди расступились в  стороны,  уступая дорогу чему-то,  что  в
первый   момент   показалось   людям   неизвестной  машиной.   Вглядевшись
пристальней,  они  поняли,  что  на  них  движется большой деревянный щит,
сделанной из бревен, скрепленных между собой чем-то вроде веревок. Те, что
его нес, были невидны.
     - Открытие военных действий, - сказал Князев.
     - Исключительно интересно!  -  воскликнул  Коржевский.  -  Становятся
очевидным,  что на Венере есть различные племена и  они воюют между собой.
Никакого сомнения, - война им известна.
     - Очень жаль, - заметил Второв.
     Щит приближался. Намерения венериан не вызывали сомнений. Прикрываясь
щитом от света, они хотели приблизиться к вездеходу вплотную.
     - Нельзя отказать им в смелости,  -  сказал Коржевский, - наша машина
должна вызывать в них страх, но его незаметно. Отчего это происходит? - Он
рассуждал словно сам с собой,  и так спокойно,  точно никакая опасность им
не  угрожала.  -  Земные  дикари  не  осмелились бы  напасть на  вездеход.
Венериане либо  гораздо умнее  их,  либо,  наоборот,  гораздо глупее и  не
сознают опасности...
     - Создавать гипотезы будем на  звездолете,  -  прервал его Князев,  -
стойте у пулемета,  но без моей команды не стреляйте. Геннадий! Пересядь к
заднему пульту.
     - Может быть, лучше уйти от них?
     - Я хочу выяснить их намерения. Убежать, мы всегда успеем.
     Произнося фразу,  он  даже не  подозревал,  как  скоро будет вынужден
переменить свое мнение.
     Чтобы узнать нравы,  обычаи,  характер и силу одного народа,  другому
народу всегда нужно было время.  Особенно,  если они  встретились впервые.
Если так обстояло дело на Земле, между родственными друг другу существами,
то насколько труднее обитателям одной планеты узнать обитателей другой.
     Между людьми и венерианами общим был только разум.  Во всем остальном
они были совершенно различны.  И только по внешнему виду,  но, очевидно, и
по восприятию мира. Люди не могли понять, почему незначительный с их точки
зрения,  случай  привел  к  такому  резкому изменению отношения к  ним  со
стороны хозяев планеты.
     Венериане,  по-видимому,  действительно опасались только прожекторов.
Понимали они, что представляют собой эти аппараты, или считали их живыми и
опасными  существами,   оставалось  неизвестным,   но  свои  действия  они
направили именно против них. Люди поняли это слишком поздно.
     Князев не  сомневался,  что "черепахи" повторят свой прежний маневр -
попытаются поднять машину и  унести в  озеро.  Он  был уверен что вездеход
слишком тяжел для них.
     Но случилось иное.
     Деревянный щит приблизился и  остановился в  четырех шагах.  Потом он
упал на "землю",  открыв гигантские фигуры венерианских "воинов".  В лапах
"черепах" были огромные камни.
     Люди поняли все, когда плотная мгла сменила недавний свет. Прожекторы
были разбиты или сорваны чудовищной силой удара.
     - Вперед! - крикнул Князев.
     Даже сейчас, при явном нападении, он не решился дать команду, которую
ждал Коржевский.
     Второв включил мотор.  В  кромешной тьме вездеход рванулся в  сторону
реки.  Просека была  прямой,  но  развить полную  скорость ничего не  видя
впереди было нельзя. Они надеялись, что и на тихом ходу легко оторвутся от
неуклюжих противников.
     Глядя  назад,  Князев видел,  что  желтые огоньки глаз  удаляются все
дальше и  дальше.  "Черепахи" остались на  том  же  месте  и  не  пытались
преследовать машину.
     И  тогда  ему  неожиданно пришла  в  голову мысль,  которая потом  на
звездолете всеми была признана вероятной.  "Венериане и не думали нападать
на  нас.  Первые "черепахи",  которые,  как  нам показалось,  бросились на
Второва,  сильно пострадали от света, ударившего им прямо в чувствительные
глаза.  Возможно,  что они совсем ослепли. И, не понимая причины, не зная,
зачем  нужны людям источники света,  венериане отомстили прожекторам,  как
живым и враждебным существам.  Они уничтожили их,  возможно,  полагая, что
этим нисколько не вредят ни машине,  ни тем,  кто находится в ней. Что они
знают о  нас,  если само существование иных,  чем на  их планете,  условий
жизни им совершенно неизвестно. Венерианам свет не нужен и чужд. Ведь даже
луча Солнца они никогда не видели".
     - Все,  что случилось,  одно сплошное недоразумение!  -  вслух сказал
Князев. - Но как поправить дело?
     - Возвращайтесь  на  звездолет,  -  приказал  Мельников  в  ответ  на
рассказ,  переданный по  радио.  -  Тогда и  обдумаем,  как нам поступить.
Поскорее!
     - Мы не можем двигаться быстро, не видя дороги.
     - Дорога видна, - неожиданно сказал Второв.
     Все,  кто был в машине и на корабле, одинаково удивились, услышав эти
слова.
     - Как ты можешь ее видеть? - спросил Князев.
     - Смотри сам, - ответил инженер.
     Внутренний свет в кабине,  естественно,  не зажигался.  Вглядевшись в
переднее  окно,  Коржевский  и  Князев  заметили  в  нескольких  шагах  от
вездехода слабо  светящуюся полосу.  Потом они  увидели вторую -  метрах в
ста.
     - Что это такое? - удивился Коржевский.
     - Стволы, - ответил Второв, - те, что лежат вдоль просеки.
     - Да,  это они, - подтвердил Князев, - так вот, оказывается, для чего
они здесь положены.
     - Это дает нам право думать,  что венериане не  так уж хорошо видят в
темноте, - заметил биолог.
     - Вероятно,  -  предположил Князев,  -  стволы очищены от коры именно
потому, что она мешает им светиться в темноте.
     Вскоре  выяснилось  назначение  и  тех  бревен,   которые  лежали  не
одиночно, а кучками. Они обозначали повороты дороги.
     - Это изумительно!  - восхищался Коржевский. - В ботанике эти деревья
произведут сенсацию.
     - Странно,  что мы  не заметили свечения штабеля на берегу.  Они ведь
тоже состоит из очищенных стволов.
     - Мы видели его только днем или при свете прожекторов.
     Загадочные бревна  лежали  на  одинаковом расстоянии друг  от  друга.
Стоило  проехать  мимо  одного,  как  вдали  светлой  полоской  появлялось
следующее.   Руководствуясь  этими   своеобразными  указателями,   Князев,
сменивший Второва за пультом управления, уверенно вывел машину из леса.
     Оказавшись  на  берегу  реки,   они  легко  убедились,   что  штабель
действительно светился.  Каждое бревно испускало слабый,  слегка розоватый
свет.
     - Во  что  бы  то  ни  стало надо захватить на  Землю несколько таких
деревьев, - сказал Коржевский.
     - Ничего не может быть легче.
     Над звездолетом взвилась огненная нить ракеты.  На  высоте ста метров
она вспыхнула ярким светом и  повисла на  парашюте.  По освещенному берегу
вездеход  полным  ходом  помчался  к  "дому".  Через  несколько  минут  он
остановился у выходной камеры.
     - Жаль! - сказал Князев. - Наша поездка окончилась бесплодно.
     - Почему бесплодно?  -  возразил Второв.  -  "Черепахи" и венериане у
меня здесь.
     Он похлопал рукой по вороненой стенке кинокамеры.
     Через  несколько  часов  после  возвращения машины  Мельников  собрал
совещание в помещении центрального пульта.
     Главная цель похода не была достигнута.  О судьбе пропавших товарищей
они ничего не узнали.
     - Прошу всех высказать свое мнение, - скачал Борис Николаевич.
     Первым взял слово Пайчадзе.
     - То,  что случилось,  непоправимо, - сказал он. - Дальнейшие попытки
считаю неразумными.
     Один за другим шесть человек сказали то же самое.
     - Присоединяюсь...  -  начал Мельников и вдруг замолчал, стремительно
обернувшись.
     Все  услышали тихий,  но  хорошо им  знакомый звук.  Сработал один из
автоматов  пульта.   Они   увидели,   как   вспыхнула  красная   лампочка,
соответствующая наружной двери нижней выходной камеры. Потом она погасла и
загорелась зеленая.  Стрелки приборов вздрогнули и  задвигались.  В камере
начался дезинфекционный процесс.
     Никто  не  двинулся с  места.  С  побледневшими лицами члены  экипажа
смотрели на своего командира.
     Что это значит?..  Кто может быть в камере?.. Все восемь человек были
на пульте. Неужели?..
     - Это один из них, - с трудом справляясь с голосом, сказал Мельников.
- Больше некому.
     Топорков вдруг кинулся к пульту и включил экран.  Путаясь от волнения
в ручках, он настроил кто на левую от корабля сторону.
     Все увидели совсем рядом с  бортом темный предмет и сразу узнали его.
Это был пропавший вездеход Белопольского.




     - ...Я не успел вскочить в машину, - закончил свой рассказ Романов. -
Станислав Казимирович,  кажется,  успел. Хлынул ливень. Что было дальше, я
не знаю.  Очнулся в воде. Кругом было темно. Сначала мне показалось, что я
свободно плыву,  но  потом почувствовал,  что  меня кто-то  крепко держит.
Совсем рядом горели в темноте три огромных желтых глаза.  Я понял, что это
"черепаха" и что именно она держит меня и несет куда-то.  Я знал,  что моя
рация включена и  стал  звать на  помощь.  "Черепаха" вздрогнула от  звука
моего голоса,  я это ясно ощутил, но не только не выпустила меня из лап, а
сжала так крепко,  что у  меня кости затрещали.  Тогда я  замолчал и  стал
прислушиваться.  Но ответа не было.  Меня или не слышали, или, наоборот, я
не слышал ответа.  Повторить попытку я  не решился.  "Черепаха" могла меня
раздавить,  я  и так еле дышал в ее объятиях.  Мне казалось странным,  что
вода  не  проникает в  костюм.  Оказывается,  наши  противогазовые костюмы
водонепроницаемы.  Ни одна капля не попала внутрь,  и подача кислорода шла
нормально.  Но дышать было все труднее, кружилась голова. Я понял, что это
оттого,  что я  дышу чистым кислородом.  Потом я увидел странный туннель с
бревенчатыми стенами,  от которых шел розовый свет.  Я убедился,  что меня
действительно несет  "черепаха".  Она  была  совсем такой,  каких  вы  нам
описывали,  Зиновий Серапионович.  Отвратительное создание!  Неужели это и
есть венериане?  Из туннеля меня пронесли в огромную пещеру, а затем сюда.
Я никак не ожидал, что увижу вас здесь.
     - Так  же,   как  мы  не  ожидали  увидеть  вас,   -   хмуро  ответил
Белопольский.  - Плохо, очень плохо! Трое членов экипажа попали в плен. На
звездолете осталось восемь человек. Я надеюсь, что Борис Николаевич никого
больше не отпустит далеко от корабля.
     - Они,  безусловно,  будут пытаться найти нас или,  по  крайней мере,
наши тела,  -  сказал Баландин.  -  Обшарят все озеро и,  в  конце концов,
найдут туннель.
     - Если амфибия войдет в него,  это может закончиться катастрофой.  Ее
захватят. Ах, если бы у нас были личные рации! Я категорически запретил бы
всякие попытки.  Позвольте,  -  воскликнул Белопольский,  -  ведь  у  вас,
Василий Васильевич, есть рация!
     - Я уже сказал, что она почему-то не работает.
     - Очень просто, - спокойно сказал Баландин, - не работает потому, что
ее нет.
     - Как нет?!
     Но  маленького черного футляра портативной радиостанции действительно
не было. Сиротливо висел оборванный провод.
     - Проклятая "черепаха"! - сказал Романов. - Это она.
     Стало  ясно,  что  футляр был  сорван в  тот  момент,  когда животное
схватило геолога.
     - Теперь вся  надежда на  Мельникова,  -  сказал Белопольский,  -  он
должен понять, что единственная его задача - это закончить программу работ
и  вернуться  на  Землю.   Знакомство  с  венерианами  завершит  следующая
экспедиция.
     Константин  Евгеньевич  говорил  таким  тоном,   словно  его   самого
совершенно не касались последствия "предложенного" Мельникову плана.  Было
ясно,  что  Белопольский считал себя  и  своих  двух  товарищей безнадежно
погибшими.
     - Нельзя ли бежать отсюда?  -  спросил Романов. - Наши костюмы вполне
пригодны для путешествия под водой.  Мне кажется, что в этом помещении нет
запоров.
     - Зиновий Серапионович не может идти, - ответил Белопольский.
     - Только не думайте обо мне, - поспешно сказал Баландин. - Я не могу,
но  вы-то можете!  Не будьте сентиментальны.  Лучше погибнуть одному,  чем
троим.
     - Все  равно,  это  совершенно  невозможно.  Стоит  нам  показаться в
туннеле или  на  дне  озера,  и  "черепахи" сразу увидят.  Они тут же  нас
схватят,  а может быть,  и убьют. Нет! Если мы хотим, чтобы наша смерть не
была напрасна,  то надо действовать совсем иначе.  Надо наблюдать,  узнать
как  можно  больше  и  все  записывать.  Может  быть,  подвернется  случай
отправить письмо в закупоренной бутылке.  Когда станет ясно, что наши часы
сочтены, сделаем попытку прорваться через туннель и выбросить ее.
     - Если Борис Николаевич будет придерживаться образа действий, который
вы  считаете самым разумным,  то они никогда не найдут нашего послания,  -
заметил Баландин.
     Белопольский посмотрел на профессора, и что-то вроде улыбки появилось
на его суровом лице.
     - Если будет...  - сказал он. - К сожалению, в этом вопросе правы вы,
а не я.  Боюсь,  что они будут нас искать.  Но даже если и не будут, у нас
есть надежда, что бутылку найдет следующая экспедиция.
     - Слабая надежда! - сказал Романов. - Я бы сделал попытку немедленно.
     Они замолчали,  каждый думая одну и  ту же невеселую думу.  Положение
было трагическим.  Оторванные от  товарищей,  пленники неведомых венериан,
они  были  совершенно беспомощны.  Какую  участь  готовят людям  обитатели
планеты? Что хотят сделать с ними?..
     Белопольский сказал:  "Ничего хорошего!"  Но  венериане до сих пор не
причинили  людям  никакого  вреда,  и  это  невольно  оставляло место  для
какой-то   надежды.   И   каждый  из  них  продолжал  надеяться,   вопреки
вероятности. Таково уж свойство человека.
     Прошел час, второй, третий...
     Белопольский еще раз переменил повязку на ногах Баландина.  Профессор
со стоическим терпением переносил боль.
     Никто не приходил.
     Они изредка обменивались короткими фразами.  Говорить было не о  чем.
Все было достаточно понятно и достаточно скверно.
     - Если бы нас взяли в плен на Земле,  -  сказал вдруг Баландин,  - то
любые,  какие ни есть,  дикари подумали бы о  нашем питании.  Венериане не
могут знать, что у нас есть свои продукты. Мне это очень не нравится.
     Ни Романов, ни Белопольский ничего ему не ответили.
     Тревога,   которую  каждый  старался  скрыть  от  других,  постепенно
увеличивалась.  Окружавшая тишина становилась невыносимой. Что бы ни ждало
их впереди, они хотели только одного - чтобы скорее наступила развязка.
     Прошел еще час, потом еще...
     Неожиданно Белопольский вздрогнул и стал прислушиваться.
     - Кто-то идет! - сказал он. - И это не "черепаха". Не те шаги!
     Через  открытую  дверцу  машины  они  услышали царапающие звуки.  Они
доносились  из  угла,  где  находился  вход  в  куб.  Кто-то,  несомненно,
поднимался по  наклонной бревенчатой лестнице.  Звуки  не  были  похожи на
тяжелый топот огромных ног "черепах". Бревна не скрипели.
     Белопольский запер  дверцу.  Стенки  вездехода были  их  единственной
защитой.
     Трое людей молча ждали.
     Вошли два существа,  до такой степени странные, что звездоплаватели в
первое мгновение подумали, что видят сон.
     Это были отнюдь не "черепахи"...
     С вытянутых вперед голов смотрели по три черных глаза,  расположенных
не с боков,  а спереди, в один ряд, - издали они казались черной повязкой.
Розовые тела были плохо различимы в розовом сумраке.
     Странные  существа,  точно  сошедшие  со  страниц  волшебной  сказки,
прыгали на  двух ногах,  помогая себе хвостом.  В  руках они  несли:  одно
существо - каменную чашу, другое - что-то вроде деревянного блюда.
     Онемев от изумления,  Белопольский,  Баландин и Романов молча следили
за  фантастическими  фигурами.   Они  разглядели  длинные  гибкие  пальцы,
которыми кончались руки, выпуклые лбы над глазами, и все трое одновременно
подумали, что видят перед собой венериан.
     Так вот как выглядят подлинные хозяева планеты!
     Венериане  приблизились  вплотную  к  вездеходу.   Очевидно,  они  не
опасались подойти к  людям,  хотя их  было только двое против трех.  Может
быть, самая мысль об опасности не могла прийти им в голову.
     - Наконец-то! - прошептал профессор.
     Оба  венерианина заметно вздрогнули.  Сквозь  стенки машины они  явно
услышали шепот.  Оба  повернулись друг  к  другу,  точно хотели обменяться
мнениями.  Но плоские губы остались недвижимы. Было такое впечатление, что
венериане молча переглянулись.
     Один из  них,  тот,  который нес блюдо,  поставил свою ношу на пол и,
протянув руку,  постучал в  стекло.  Потом оба отступили на  шаг,  вернее,
отпрыгнули.
     Шесть темных глаз, казалось, следили за каждым движением пленников.
     - Они хотят, чтобы мы вышли, - сказал Баландин.
     - Хорошо, я выйду к ним.
     Белопольский взялся  за  ручку  двери.  Он  посмотрел на  Романова  и
прибавил:
     - Категорически запрещаю пользоваться оружием. Что бы ни случилось.
     Открыв дверцу,  он ступил на бревенчатый пол.  Тотчас же венерианин с
чашей прыгнул вперед.  Он был не больше метра ростом, и Белопольский рядом
с ним казался огромным.
     Они стояли друг против друга, почти вплотную.
     Венерианин протянул чашу.  Она была пуста. Белопольский взял ее. Чаша
была очень тяжелой,  и было непонятно,  как это небольшое и хрупкое на вид
существо могло держать ее.
     Венерианин  чего-то  ждал.  Он  не  двигался  с  места  и,  казалось,
пристально смотрел в глаза человеку. Второй венерианин также не шевелился.
     Чего они ждали?..
     Белопольский держал чашу в  руках,  не  зная,  что делать дольше.  Он
чувствовал,  что от  его поведения зависит многое,  но  секунды бежали,  а
никакая спасительная мысль не приходила ему в голову.
     Положение было явно затруднительным.  Как угадать, чего хотят от него
венериане?
     Каменная чаша оттягивала вниз руки.  Было тяжело держать ее  на весу.
Прошла минута, и руки Белопольского невольно опустились. Чаша оказалась на
уровне груди венерианина. Он взял ее обратно.
     Второй венерианин протянул деревянное блюдо,  и,  когда  Белопольский
принял его,  оба повернулись и  запрыгали к  колодцу входа.  Унося с собой
таинственную чашу, они скрылись.
     Белопольский, недоумевая, повернулся к товарищам, все еще держа блюдо
в руках.
     Что тут произошло?  Что означала эта непонятная церемония с  каменной
чашей? Сделал ли он то, что нужно, или нет?..
     - Раз они оставили нам блюдо,  -  сказал Баландин,  -  значит,  все в
порядке.  Они хотят нас накормить.  Никогда не предлагают еду,  если имеют
враждебные намерения.
     Деревянное  блюдо  было  необычайной ромбической формы,  с  загнутыми
внутрь полукруглыми краями.  Оно было устлано мокрыми растениями, похожими
на оранжевые водоросли. На них лежали три красноватые лепешки.
     - Рассмотрим их как следует,  -  сказал Белопольский, - все равно нам
надо что-нибудь съесть. Голод - плохой помощник в нашем положении.
     Перед  появлением  Романова  они  с  Баландиным собирались подкрепить
силы, но так и не сделали этого.
     Белопольский плотно запер дверцу и  включил в  работу дезинфекционную
установку.  Через  полчаса воздух  внутри машины очистился от  углекислого
газа и  формальдегида.  Установка была портативной,  и неудивительно,  что
понадобилось много времени.
     Все трое с удовольствием сняли прозрачные шлемы.
     Баландин сразу  же  взял  одну  из  принесенных венерианами лепешек и
поднес ее к носу.
     - Ее запах,  - сказал он, - похож на запах сырой рыбы. Но все же я не
рекомендую их пробовать.
     - Пока в этом нет нужды,  -  ответил Белопольский, - у нас есть свое.
Употреблять пищу венериан без крайней необходимости не будем.
     Блюдо  упрятали  под  сиденьем.  Было  бы  неосторожно  оставить  его
снаружи. Венериане могли подумать, что люди отвергли их дар.
     - Обратите  внимание  на  водоросли,   -  сказал  Баландин.  -  Блюдо
тщательно выложено ими. Я бы сказал - любовно. Пищу для пленников, которых
собираются убить, так не украшают. Это лишнее свидетельство их миролюбия и
дружеских чувств.
     - Возможно, что это так, - неопределенно ответил Белопольский.
     Снова  надев  шлемы,  открыли дверцу  вездехода.  Было  крайне  важно
экономить кислород, да и хозяева могли в любую минуту вернуться.
     Опять потянулись часы ожидания.  Венериане явно не торопились. Иногда
казалось, что они совсем забыли о своих пленниках, так медленно шло время.
     Часы Белопольского показывали двенадцать.  Прошло шестнадцать часов с
начала роковой экскурсии к озеру. Всю ночь люди не сомкнули глаз. Хотя все
были сильно возбуждены, но усталость давала себя чувствовать.
     Прошло еще несколько часов без всяких перемен в  положении.  Наступал
вечер. Никто по-прежнему не шел к ним...
     Все трое проснулись одновременно.  Они не помнили,  как заснули,  но,
посмотрев на часы, поняли, что проспали десять часов. Было утро 24 июля.
     На полу возле машины стояло блюдо с лепешками.  Романов перенес его в
машину и поставил рядом с первым.  Белопольский переменил повязку на ногах
Баландина. Потом они позавтракали и приготовились ждать.
     Часы шли за часами...
     Наконец в  два  часа дня  послышался шум.  Трещали бревна,  доносился
топот огромных ног. Десять "черепах" и три венерианина окружили машину.
     Наступила решающая минута.
     Зачем из пришло так много? Что они собираются делать?..
     Один из венериан подскочил к  машине и  постучал в  стекло.  Люди уже
знали, что это означает приглашение выйти.
     Белопольский, внешне спокойный, вышел первым. За ним Романов.
     Но венерианин снова постучал.  Он требовал, чтобы вышли все трое, это
было совершенно очевидно.
     Баландин  не  мог  выйти.   Обожженные  ноги  при  малейшем  движении
причиняли жестокую боль. Как объяснить это венерианам?..
     Белопольский показал рукой на ноги профессора и  отрицательно покачал
головой.  Но  странное существо не  поняло  и  продолжало стучать.  Второй
венерианин поднял  руку.  "Черепахи" приблизились.  Положение  становилось
угрожающим.
     Баландин сделал над собой невероятное усилие и попытался выйти, но со
стоном упал обратно в кресло. Крупный пот выступил на его лице.
     - Я не могу! - сказал он. - Лучше смерть!
     Венерианин перестал стучать.  Он повернул голову к двум другим,  а те
посмотрели на него.  Можно было поклясться, что они говорят друг с другом,
но не раздалось никакого звука, и плоские губы не шевельнулись. Если и был
разговор, то он происходил молча.
     "Обмен мыслями,  что ли? - подумал Белопольский. - Или незаметная для
нас мимика?"
     Венериане  "совещались" недолго.  Один  из  них  запрыгал  к  выходу.
Остальные остались стоять возле машины,  но  больше не  настаивали,  чтобы
Баландин вышел из нее.
     Они чего-то ждали.
     Близкое соседство огромных "черепах",  с их свирепыми мордами, где-то
сверху  нависшими  над  головами  людей,  неприятно  действовало на  обоих
звездоплавателей,  вынужденных оставаться на месте. Они не знали, можно ли
им вернуться в машину.
     Романов решился попробовать.  Стараясь двигаться как можно медленней,
он спокойно повернулся и открыл дверцу.  Ни "черепахи", ни двое оставшихся
венериан никак не  реагировали.  Тогда он  вошел в  машину и  сел на  свое
место.
     Никакого угрожающего движения.
     Белопольский последовал за геологом и даже запер за собой дверь.  Ему
тоже никто не помешал.
     "Черепахи" опустились на  четыре лапы и  стали поразительно похожи на
земных циниксов,  только гигантских размеров. Они стояли неподвижно. Точно
десять  розово-красных  беседок  на   четырех  столбах  выросли  на   полу
"комнаты".
     Двое  венериан короткими прыжками обошли  вездеход кругом.  Казалось,
они внимательно осматривают его. Выглядевшая громадной в тесном помещении,
машина нисколько не  пугала их.  Потом  они  отошли к  стене и  стали друг
против друга.  И  снова у  них был такой вид,  что они беседуют.  Но  трое
людей, следивших за ними, видели, что их губы по-прежнему не шевелятся.
     - Если они разумны, - сказал Баландин, - а это очевидно так, то у них
должен существовать язык.  Мы знаем,  что они умеют делать линейки, блюда,
каменные чаши.  Умеют строить дома. Все это проявление творческой мысли. А
она невозможна без обмена мыслями,  то есть без языка.  Они говорят друг с
другом, но как это делается?..
     Ни  Белопольский,  ни  Романов ничего не ответили на это рассуждение.
Сейчас им было не до теорий.
     Ничего угрожающего в  поведении венериан как будто не было,  но людей
угнетала полная неизвестность.  Зачем и куда ушел венерианин?  Может быть,
они решили заставить Баландина выйти из машины.
     Чувства сострадания,  жалости,  милосердия не  являются прирожденными
свойствами разумных существ.  Все это появляется только с цивилизацией.  А
какова степень цивилизованности венериан? Это было совершенно неизвестно.
     За   кого  принимают  их  венериане?   За  разумных  существ  или  за
неизвестных животных?  Сказал ли  им  что-нибудь внешний вид  людей  и  их
вездеход? Отдают ли они себе отчет в том, сколь необычно то, что находится
перед их глазами?..
     "Не видя Солнца,  они не  могут знать о  его существовании.  Не  видя
звезд,  не  знают о  Вселенной,  -  думал Белопольский.  -  Мысль,  что мы
обитатели другого мира,  не придет им в голову. Что же они должны думать о
нашем появлении на планете?"
     Прошло минут двадцать...
     Ушедший венерианин вернулся. Впрочем, тот ли это или другой - люди не
знали. Все венериане казались им одинаковыми.
     Короткими прыжками он подошел к двум другим и будто что-то сказал им.
Потом все трое повернулись к "черепахам".
     Никакого звука не  раздалось и  на  этот раз,  но "черепахи",  как по
команде, поднялись на две ноги и, окружив машину, взялись за нее огромными
лапами.  Без видимого усилия они подняли вездеход и  понесли его к выходу.
Венериане направились за ними.
     - Никакого  сомнения!   -  сказал  Баландин.  -  Существует  язык,  и
существует  возможность  отдавать  распоряжения,   которые   понятны   для
"черепах". Только как они это делают?
     Но  и  на  этот  раз  он  не  дождался  ответа  от  своих  товарищей.
Белопольский и Романов просто не слушали.
     Снова их пронесли через проход и вынесли на "улицу".
     Толпы "черепах",  несколько часов тому назад сопровождавших вездеход,
больше не было.  "Город" казался пустым.  Ни одного из его жителей не было
видно.
     "Черепахи" шли  быстро.  Через две-три  минуты они снова спустились в
"подъезд" и внесли машину с людьми в "комнату",  которая была раз в десять
больше первой.  Здесь также не было ни одного окна.  В  домах без потолков
они не были нужны: пол и стены испускали розовый свет.
     У стены, противоположной входу, стояло примерно двадцать венериан.
     "Черепахи" отнесли машину на  середину помещения и  поставили на пол.
Потом они удалились. Сопровождавшие людей трое венериан также вошли в дом.
Один из них постучал в стекло вездехода.
     Белопольский и Романов тотчас же вышли. Баландин остался в машине.
     Венериане ничем не протестовали против этого. Неужели они поняли, что
человек не  хочет,  а  не  может выйти?  Все,  что  произошло до  сих пор,
говорило в пользу такого предположения.
     Венериане прыгнули вперед,  остановились и обернулись к людям.  Смысл
этого движения был ясен - они хотели убедиться, что люди следуют за ними.
     Усилием  воли  звездоплаватели преодолели невольную  нерешительность.
Все равно у них не было возможности не выполнить требования хозяев.
     Венериане направились к  группе,  стоявшей у стены.  Не доходя метров
трех,  они  остановились и  снова обернулись.  Один  из  них  сделал рукой
отталкивающий жест. Это могло значить только одно - "Остановитесь!"
     Увидя,  что люди поняли и  не идут дальше,  трое венериан смешались с
другими.  Теперь при всем желании нельзя было сказать, кто именно приходил
за ними.
     Прямо напротив Белопольского и  Романова,  обособленно от  остальных,
стояли два венерианина. Они были такими же, как другие.
     Один из них обернулся назад. Тотчас же подали каменную чашу.
     Опять на сцене появился этот таинственный символ,  но люди уже знали,
что следует делать, если венериане поднесут его.
     Так  и  случилось.  Венерианин  сделал  несколько  прыжков  вперед  и
протянул  чашу  Романову,  напротив  которого  случайно оказался.  Молодой
ученый принял дар и протянул его обратно. При этом он поклонился.
     Венерианин взял чашу и  передал тому,  кто подал ее с  самого начала.
Церемония прошла как будто так, как и следовало.
     Жестом руки,  совершенно таким же как у  людей,  венерианин пригласил
обоих звездоплавателей идти за ним.


     Стоявшие  у  стены  расступились,  и  люди  увидели  вход.  Это  было
квадратное  отверстие,  ничем  не  завешенное.  За  ним  виднелась  другая
комната.
     Оба венерианина прошли туда. Людям пришлось согнуться, так как высота
двери была только немногим больше метра.  Все остальные венериане остались
в первом помещении.
     За  дверью оказалась небольшая комната,  также без потолка.  Ее стены
были сплошь закрыты длинными ветвями оранжевых, желтых и красных растений,
сквозь которые проникал розовый свет. Это было красиво.
     Посредине  находилось  низкое,   не   более  шестидесяти  сантиметров
высотой,  возвышение,  сделанное из  бревен.  Его  поверхность,  тщательно
отделанная,  была гладкой и ровной.  Возвышение напоминало стол без ножек.
На нем стояла уже знакомая людям каменная чаша.
     Возле стола они увидели трех венериан.  Один из  них жестом пригласил
звездоплавателей подойти к столу.
     Белопольский и  Романов подчинились желанию хозяев и сели возле стола
на пол.  Они понимали, что готовится длительная беседа, но не представляли
себе, как она может произойти. Общего языка между ними, очевидно, не могло
быть.
     Венериане расположились стоя. Хвост давал им возможность устойчиво и,
по-видимому, удобно обходиться без каких-либо стульев.




     Несколько  минут  длилось  взаимное  рассматривание.  Обитатели  двух
планет, двух "сестер", внимательно изучали друг друга.
     Звездоплаватели молчали.  Необычайность обстановки сжимала их  сердца
никогда не испытанным чувством какого-то особого, трепетного волнения.
     Вокруг поднимались украшенные странными растениями бревенчатые стены.
Исходивший от  них розовый свет делал эти растения прозрачными,  стеклянно
хрупкими и почти нереальными.  Высоко над головой нависал свод пещеры.  На
его  неровных каменных выступах светлыми бликами играли лучи белого света,
исходившие  неизвестно  откуда.   Призрачный  полусвет  комнаты  скрадывал
очертания предметов. Тускло блестела гладкая поверхность стола, и стоявшая
на нем каменная чаша, казалось, парила в воздухе.
     А напротив себя, совсем близко, звездоплаватели видели фантастические
головы с  тремя глазами и  тонкими плоскими ртами.  Ни носа,  ни ушей,  ни
волос.  Никакой одежды.  Обнаженная розовая кожа их рук и  плеч при каждом
движении отливала металлическим блеском.
     Человекоподобные! Жители чужого мира! Венериане!..
     Василий Романов на секунду закрыл глаза.  Вот сейчас он откроет их  и
увидит  белые  стены госпитального отсека звездолета.  Все это только плод
его фантазии,  бред воспаленного мозга.  Он болен,  и больное  воображение
вызвало  перед ним неправдоподобное видение.  Он откроет глаза,  и видение
исчезнет, как исчезает с пробуждением кошмарный сон...
     Но "сон" не исчез, а продолжался.
     Один из венериан наклонился и  достал откуда-то из-за стола несколько
пучков чего-то вроде тонкой веревки и куски дерева различных размеров. Все
это  он  положил на  стол.  Его  движения были  гибки  и  эластичны.  Руки
венериан, по-видимому, не имели локтевого сустава.
     Романов   встряхнул   головой   и   окончательно   пришел   в   себя.
Фантастическая картина была  реальной действительностью.  Он  видел  рядом
сосредоточенное, серьезное лицо Белопольского.
     Венерианин приступил к  делу.  На  столе  появилась извилистая линия,
сделанная из веревки. Параллельно ей легла вторая. Между ними он положил в
шахматном порядке три  ряда  маленьких деревянных кубиков.  Сбоку появился
продолговатый  брусок.  Указав  на  него  рукой,  венерианин  другую  руку
протянул к людям.
     Звездоплаватели  с   напряженным  вниманием  следили  за  каждым  его
движением.  Они знали,  что во что бы то ни стало должны понять смысл этих
действий.  Венериане хотели вести разговор с помощью рисунка.  Не понять -
это означало отказаться от надежды найти общий язык.
     Оба склонились над столом.
     Первым догадался Белопольский.
     - Это изображение реки и плотины,  -  сказал он, - а брусок - это наш
корабль.
     - Место, где он стоит, указано правильно, - согласился Романов.
     Белопольский положил палец  на  "макет" звездолета,  кивнул головой и
вопросительно посмотрел на  венерианина.  Тот  медленно  наклонил  голову.
Черты его лица остались неподвижны.
     Другой венерианин поставил рядом с  "кораблем" три  маленьких кубика.
Одной  рукой  он  указал на  них,  другой сначала на  Романова,  потом  на
Белопольского, потом на "дверь".
     И  это  было  достаточно  ясно.  Три  кубика  изображали трех  людей.
Венериане спрашивали, сколько человек находится на корабле?
     Ответить было не трудно.
     Белопольский взял несколько кубиков (их подвинул к нему венерианин) и
положил рядом с тремя кубиками еще восемь.
     "Разговор" пока что шел успешно.  Пятеро венериан были понятливы. Они
ясно задавали вопросы и,  очевидно,  хорошо понимали ответы. Их умственное
развитие было высоким. Белопольский подумал, что это, по всей вероятности,
ученые Венеры, которые явились сюда на это озеро, когда им сообщили о том,
что захвачены в  плен неизвестные существа.  Становилось понятным,  почему
людей  так  долго  держали в  одиночестве.  Местные жители ждали  "приезда
ученой комиссии". Но откуда она явилась?..
     Венериане убрали со стола "рисунок". Что они теперь спросят?
     Очередной  чертеж  оказался  более  сложным  и   потребовалось  много
времени.  На столе появилась целая карта.  Река протянулась наискось через
весь  стол.  (Один из  венериан отодвинул стоявшую на  нем  чашу на  самый
край.)  Плотина и  звездолет оказались в углу.  Рядом с плотиной венериане
изобразили контур озера и  даже тонкой веревочкой показали лесную просеку.
Она  была  прямой и,  очевидно,  изображала не  ту,  которая была  найдена
Белопольским.  В  противоположном конце стола они поместили контур другого
озера,  гораздо больших размеров.  Рядом  появились большие куски  дерева.
Река заканчивалась у этого озера.
     - Эти большие куски,  по всей видимости,  изображают горы,  -  сказал
Белопольский.  - Это горное озеро, где берет начало река. Но что они хотят
этим сказать? Пока я ничего не понимаю.
     - Я тоже, - сказал Романов.
     Долго ждать не пришлось. Вскоре все стало ясно и достаточно страшно.
     Венерианин взял три маленьких кубика и  положил их  возле изображения
озера,  где они находились.  Он дал понять, что эти кубики изображают трех
людей. Потом он взял их в руку и перенес к другому, горному озеру.
     Белопольский и  Романов все  поняли.  Это  было  ужасно и  грозило им
быстрой смертью. Венериане собирались перетащить своих пленников к горам.
     Было необходимо во что бы то ни стало объяснить им положение.
     С  лихорадочной быстротой Белопольский соображал как  ему  поступить.
Венериане,  по-видимому, не понимают, что люди не могут дышать воздухом их
планеты.  Они,  конечно,  видят, что на головах пленников надеты шлемы, не
являющиеся частями их  тела.  Но  смогут  ли  они  понять  назначение этих
шлемов?
     Белопольский принялся объяснять. Употребив в дело все свои мимические
способности,  он  старался показать,  что без шлемов они дышать не  могут.
Романов  старательно помогал ему.  Со  стороны они  оба  выглядели в  этот
момент довольно комично.
     Венериане внимательно следили за  всеми их движениями.  Но поняли они
что-нибудь или нет, оставалось неизвестным.
     Один из  них обошел стол и,  подойдя к  Белопольскому,  взялся за его
шлем руками. Он медленно тянул его вверх, словно желая снять.
     Белопольский отрицательно качал  головой и  очень осторожно оттолкнул
от себя венерианина.
     Тот  не  возобновил попытки и  вернулся на  свое  место.  Все  пятеро
повернулись  друг  к  другу.  Их  плоские  губы  не  шевелились,  но  было
совершенно очевидно, что между ними происходит какой-то разговор. Все, что
происходило  до  сих  пор,  с  несомненностью  доказывало,  что  венериане
обладают даром речи и  могут высказывать друг другу свои мысли.  Но  как и
чем они говорят - оставалось абсолютно непонятным.
     "Разговор" продолжался недолго.  Один  из  венериан  опять  взял  три
кубика,  положил их  на контур озера и  снова перенес к  горам.  Венериане
повторили свою угрозу. Стало ясно, что они ничего не поняли.
     Белопольский усилием воли заставил себя успокоиться.  Он  решительным
движением перенес три кубика обратно на прежнее место.  Потом перенес их к
"макету" звездолета и,  взяв его в  руку,  вместе с  кубиками,  поставил у
горного озера.
     Романов повторил всю операцию.
     Им обоим казалось,  что венериане не смогут на этот раз не понять их.
Просьба была достаточно ясна -  они вернутся на  корабль,  и  он  со  всем
экипажем перелетит к горам. Они с волнением ждали, что ответят венериане.
     Опять начался немой разговор. На этот раз он продолжался долго.
     Люди   молча  ждали.   Их   жизнь  и   смерть  зависели  от   степени
сообразительности хозяев планеты.
     Наконец венериане снова  повернулись к  людям.  Они  убрали со  стола
"карту" реки и стали "рисовать" что-то новое.
     - Нам необходимо вернуться в машину,  - тихо сказал Белопольский, - и
перезарядить баллоны.
     Романов кивнул головой.  Уже  больше трех часов они  не  возобновляли
запаса кислорода, и он подходил к концу.
     - Мы  можем просто уйти отсюда,  -  сказал Романов,  -  нас  никто не
держит.
     - Это  опасно.  Они  могут неправильно понять наш поступок.  Подождем
немного. Они хотят что-то спросить.
     На  столе  появился тот  же  "рисунок",  который  был  уже  один  раз
"нарисован",  - река с плотиной на ней, звездолет, лесная просека и озеро.
Но  рядом с  озером венериане на этот раз изобразили еще и  пещеру.  По их
рисунку она была почти так же велика,  как и озеро.  В пещере они положили
три кубика,  которые,  как уже было известно, изображали трех людей. Потом
один  из  венериан положил руку  на  каменную чашу  и  указал  на  "макет"
звездолета.
     Белопольский и Романов ничего не поняли.
     - Вероятно,  они  говорят  этим,  что  отпустят  нас,  -  предположил
Романов.
     - Вряд ли! Совсем не похоже.
     Белопольский взял кубики и перенес их к "макету" корабля.  Венерианин
вернул их обратно и снова дотронулся рукой до чаши.
     "Разговор" зашел в тупик.
     Три раза подряд венериане повторяли одно и то же.  Романов в отчаянии
посмотрел на своего командира.
     Белопольский напряженно думал. Понять было необходимо.
     Когда венерианин в  четвертый раз настойчиво повторил те же движения,
ему показалось, что он уловил их мысль. Он вспомнил, как им самим два раза
подносили таинственный символ.  Не спрашивают ли венериане -  могут ли они
поднести  чашу  тем,  кто  остался  на  корабле,  не  встретят ли  их  там
враждебно?
     - Скорей всего,  это именно так!  -  обрадовано сказал Романов, когда
Белопольский поделился с ним своей догадкой.
     Константин  Евгеньевич  положил  возле  "звездолета" восемь  кубиков.
Потом он указал на них и положил руку на чашу.
     Венерианин точно повторил его движения.  Было ясно,  что Белопольский
правильно понял вопрос и что венериане,  в свою очередь,  правильно поняли
его ответ.
     Так казалось и людям и венерианам.
     Привычные  понятия  и   представления  всегда   выглядят  простыми  и
общеизвестными.  Каждый  разум  стремится наделить другое существо разумом
параллельным.
     Люди думали, что поняли назначение каменной чаши как символ мира, как
своеобразный способ  выражать дружеские чувства.  Ответы венериан казались
им подтверждением этого. Люди Земли, они невольно наделяли венериан земным
разумом  и   придавали  их  поступкам  земной  смысл.   Их  ошибке  немало
способствовала форма чаши,  хорошо им  знакомая.  Не  замечая,  что путают
форму с  содержанием,  они не смогли даже заподозрить истинного назначения
каменного сосуда.
     Венериане также  ошиблись,  и  ошиблись по  той  же  причине.  Жители
Венеры, они приписывали своим гостям привычные им самим понятия о предмете
и,  по-своему  воспринимая их  "ответы",  решили,  что  люди  поняли их  и
согласны удовлетворить просьбу,  которая на  самом деле осталась для людей
совершенно неизвестной.
     Но все это стало ясно только впоследствии.  Теперь же как гости так и
хозяева были  вполне  удовлетворены достигнутым успехом.  И  те  и  другие
считали, что добились полного взаимопонимания в вопросе о каменной чаше.
     Венериане жестами пригласили людей следовать за  собой и  вернулись в
большой "зал" к вездеходу.
     Баландин встретил их  радостно.  Долгое  ожидание и  тревога измучили
его.  Ведь он не знал,  куда и зачем увели его товарищей,  не знал,  что с
ними сделали. Увидев обоих живыми и невредимыми, он облегченно вздохнул.
     Белопольский и Романов поспешили войти в машину. Они чувствовали, что
кислород кончается.  Дышать становилось трудно. Хотя и очищенный фильтрами
противогазов от углекислого газа и формальдегида, воздух Венеры не годился
для дыхания, - кислорода в нем было недостаточно.
     Пятеро венериан окружили машину. Все остальные куда-то исчезли.
     - Они ушли сразу, как только ушли вы, - сказал профессор. - Здесь все
время никого не было.
     Зарядить наспинные баллоны  кислородом было  делом  нескольких минут.
Венериане  следили  за  всеми  действиями людей  и  поминутно поворачивали
головы друг к другу, словно делясь впечатлениями.
     - Говорят они? - спросил Баландин.
     - Нет, - ответил Белопольский, - только жестами.
     Он рассказал о способе разговора и его результатах.
     - Что они с нами сделают?
     - Я уже сказал -  перетащат к горам. Все наши старания объяснить, что
нам нечем дышать, не увенчались успехом. Они нас не понимают.
     - И вы примирились с этим?
     Белопольский пожал плечами.
     - Сейчас  они  собираются пойти  к  звездолету,  -  сказал он  вместо
ответа,  -  и  проделать церемонию с  чашей.  Я  надеюсь,  что наши друзья
догадаются, как надо поступить.
     - Может быть, возможно отправить с ними записку?
     - Именно об этом я и думаю. Надо попробовать.
     Белопольский и Романов снова вышли из машины.  Ее дверцу они оставили
открытой,  желая показать,  что относятся к  венерианам с полным доверием.
Константин Евгеньевич подошел к  одному  из  них  и  жестом  пригласил его
пройти в "комнату" со столам.
     Венерианин понял  и  тотчас же  пошел  туда.  Белопольский захватил с
собой карандаш и блокнот.
     Подойдя к столу, он нарисовал на листке тот же план, который два раза
изображали венериане,  -  реку с  плотиной,  звездолет и  озеро.  Потом на
другом листке написал короткое письмо Мельникову.
     Венерианин с  видимым  интересом  следил  за  его  действиями.  Потом
осторожно потрогал рукой блокнот и карандаш.
     Белопольский  принялся  объяснять,  что  записку  надо  доставить  на
звездолет.  Несколько раз  подряд он  указывал на  нее  и  на  изображение
корабля. Потом положил записку внутрь чаши.
     Венерианин замер. Он смотрел на чашу, и Белопольскому показалось, что
его поза выражает напряженное ожидание.
     Чего он ждал?..
     Так прошла минута.
     Внезапно венерианин кинулся к чаше и,  вытащив записку, бросил бумагу
на  стол.  Этот жест мог означать презрение,  негодование или просто отказ
выполнить просьбу.  Может быть,  человек оскорбил его, положив посторонний
предмет  в  священный сосуд?  Как  угадать,  если  на  лицах  венериан  не
отражалось никаких чувств? Если они всегда были совершенно неподвижны?
     Но почему он не сразу вынул бумагу из чаши? Почему он чего-то ждал?..
     Белопольский был  убежден,  что  попытка  не  удалась.  Венериане  не
доставят записку.
     И вдруг странное существо взяло бумагу в руки.  Другой рукой показало
на рисунок и затем на чашу.
     Неужели он все-таки согласен?
     Белопольский  кивнул  головой  и   снова  повторил  свое  объяснение.
Венерианин в точности повторил все его жесты.  Снова возникла надежда, что
записка будет  доставлена.  Очевидно,  ее  нельзя было  класть в  чашу,  и
только.
     Белопольский подумал,  что как бы  мало ни  были похожи друг на друга
разумные существа различных планет,  они  всегда могут найти способ обмена
мыслями.
     Венерианин еще  раз показал на  записку и  на  изображение корабля на
рисунке. Это было уже вполне убедительно - он согласен.
     Но кто доставит записку? Если "черепаха", то по пути к звездолету она
неизбежно пройдет  под  водой.  Как  оградить письмо  от  ее  воздействия?
Стеклянная бутылка могла разбиться.
     Белопольский не колебался. Он вынул из кармана золотой хронометр. Это
был подарок его учителя -  знаменитого русского астронома,  - и Константин
Евгеньевич никогда не расставался с дорогой ему вещью.  Но выбора не было:
приходилось рискнуть часами.  Он  сложил бумажку и  положил ее под двойную
заднюю крышку.  Часы закрывались плотно, и вода не могла проникнуть в них.
Потом он протянул хронометр венерианину.
     Но  тот не  взял.  Он  смотрел на  часы и,  казалось,  боялся до  них
дотронуться. В чем дело?
     Белопольский вспомнил,  что  венериане  обладают  тонким  слухом.  Не
беспокоит ли  его тиканье часов?  Скорее всего так.  Но как остановить их?
Даже находясь в плену, Белопольский утром завел пружину.
     И снова он ни минуты не колебался.  Открыв заднюю крышку,  он пальцем
надавил на маятник. Рубиновый молоточек сломался - часы остановились.
     На  это  раз  венерианин взял непонятный ему предмет.  При этом он  в
третий раз указал на изображение звездолета.
     Белопольский  облегченно  вздохнул.   Записка  будет  доставлена,  на
корабле узнают,  что с ними случилось и где они находятся. Остальное будет
зависеть от  Мельникова.  Белопольский был  уверен,  что  его  заместитель
окажется на высоте положения.
     Они вернулись к машине.
     Часы остались лежать на столе. Там же Белопольский оставил карандаш и
блокнот. Он видел, что эти предметы очень заинтересовали венерианина.
     Романов встретил его новостью.
     - Они просят показать им наш вездеход в движении, - сказал он.
     - Что ж!  -  ответил Белопольский. - Это вполне понятно. Исполните их
желание. Комната достаточно велика, и машина может сделать круг. Только не
вздумайте зажигать прожектор.
     Романов сел за рули управления.  Белопольский остался с венерианами и
жестом объяснил им,  что надо отойти к  стене.  Они послушно выполнили его
указание.  Язык жестов пока что с  успехом заменял слова.  Это происходило
потому,  что основные жесты существ, наделенных разумом и руками, не могут
сильно отличаться. Они не выдуманы, а подсказаны природой.
     Вездеход двинулся вперед.  На  бревенчатом полу его  гусеницы подняли
невероятный грохот.
     Венериане схватились руками за нижнюю часть головы,  возле самой шеи.
Очевидно,  именно там  помещались их  органы слуха,  судя  по  всему очень
чувствительные.
     Все пятеро повернулись лицами к стене.
     Белопольский понял, что означает это движение. Он бросился к машине.
     - Остановитесь! - крикнул он Романову.
     Вездеход замер на месте. Грохот прекратился.
     - Они не могут вынести такого шума,  - пояснил Константин Евгеньевич,
- у них чувствительные уши.
     Венериане снова подошли к  машине.  Казалось,  что они осматривают ее
еще более внимательно, чем раньше.
     Один из  них  направился к  выходу из  "комнаты".  Четверо оставшихся
"попросили" Белопольского войти в машину. Он повиновался, недоумевая.
     Что случилось? Куда ушел венерианин?
     Каждая перемена в поведении венериан невольно вызывала тревогу.  Люди
все время находились на  грани жизни и  смерти.  Понимая,  как они думали,
жесты своих тюремщиков,  они совершенно не понимали их психологии и образа
мыслей.  Угадать их  намерения в  каждом отдельном случае было невозможно.
Как  внешний облик  "людей" Венеры отличался от  людей  Земли,  так  и  их
поступки должны были отличаться от  поступков людей.  Все было неизвестно:
нравы,  обычаи,  восприятие окружающего,  самый способ мышления,  все было
таинственно.
     Минут через десять венерианин вернулся.  С ним было десять "черепах".
Подняв машину, они понесли ее к выходу. Пятеро венериан остались в "доме",
и  трое  людей  почувствовали еще  большую  тревогу.  Присутствие  хотя  и
непохожих  на  них,   но  несомненно  высокоразумных  существ  действовало
успокаивающе.  С  "черепахами" у  людей  не  было  ничего  общего.  Как-то
невольно звездоплавателям казалось, что, находясь рядом с венерианами, они
в безопасности.  Это убеждение объяснялось тем уважением,  которое человек
привык показывать разуму,  в  какой бы  форме он ни проявлялся.  От разума
естественно ожидать "человечности".
     "Черепахи" миновали проход и вышли на "улицу".
     Куда они несли вездеход? Это вскоре выяснилось. Через несколько минут
перед ними появился знакомый "дом". "Черепахи" поставили машину на прежнее
место, и одна за другой исчезли.
     Снова вокруг замкнулись голые стены тюрьмы.
     - Если они  оставят нас здесь еще на  сутки,  мы  погибли,  -  сказал
Белопольский.




     Продукты питания подходили к  концу.  Но,  что  было еще страшнее,  к
концу   подходили  запасы  кислорода.   Звездоплаватели  начали  последний
резервуар.  При  самой  жесткой экономии его  могло хватить на  двенадцать
часов, если дышать, в основном, воздухом Венеры.
     Уже  пятнадцать  часов  они  находились в  "тюрьме".  Ученые  Венеры,
казалось,  забыли о них.  Никто не приходил,  кроме двух венериан, которые
два раза принесли людям "рыбные" лепешки.
     Это показывало,  что венериане как-то заботились о  своих пленниках и
не хотели,  чтобы они умерли с голоду.  Но было ясно,  что о самом главном
вопросе - дыхании, они нисколько не думали.
     - Сегодня! - сказал Белопольский.
     Баландин и Романов промолчали.
     Да!  Сегодня все  будет кончено!  Раньше чем  наступит ночь они будут
мертвы.
     Белопольский ждал смерти с олимпийским спокойствием.  Он считал,  что
сделано все,  что  можно  было  сделать в  их  положении.  Если  венериане
доставили письмо,  Мельников предупрежден.  Звездолет вернется на Землю, и
люди  узнают  о  том,  что  Венера  населена  разумными существами.  Будет
организована большая экспедиция,  которая обследует пещеру,  найдет горное
озеро и раскроет все тайны.  Белопольский находил утешение в этой мысли, -
их  смерть будет не  напрасной.  Он  был  твердо уверен,  что Мельников не
ослушается его  приказания и  не  предпримет безумной попытки проникнуть в
пещеру. Это могло привести только к новым жертвам.
     Баландин  тоже  покорился  своей  участи,   но   по  другой  причине:
обожженные  ноги  причиняли  ему  жестокие  страдания,   и   он   почти  с
удовольствием думал,  что скоро избавится от мучительной боли.  Пикриновая
кислота  больше  не  помогала.  Раны  почернели  и  нагноились.  Профессор
находился в  таком  состоянии,  что  не  думал ни  о  чем,  кроме близкого
избавления от пытки.
     Романов, молодой и здоровый, не мог рассуждать так спокойно. Он хотел
жить  и  предлагал один  за  другим самые фантастические проекты спасения.
Белопольский  выслушивал  его  внимательно,   но  неизменно  разбивал  все
иллюзии.
     Холодная логика начальника экспедиции приводила Романова в  отчаяние.
Он  не знал,  что Константин Евгеньевич давно обдумал и  хотел осуществить
последнюю попытку спасти именно его.  Для этого надо было дождаться, когда
венериане осуществят свою  угрозу  и  отправят пленников к  горному озеру.
Было вполне вероятно,  что  они не  заставят людей выйти из  вездехода,  а
понесут его, как делали это до сих пор. Дорога могла быть только по реке.
     Но  время  шло,  а  венериане ничего не  предпринимали.  Белопольский
опасался,  что  его  замысел не  успеет осуществиться -  кислород кончится
раньше,  и  Романову придется разделить участь  их  двоих.  Белопольский с
грустью и щемящей жалостью думал об этом.
     Часы,  вделанные в  пульт машины,  показывали половину десятого утра,
когда они услышали,  наконец,  что приближаются "черепахи".  Звук их шагов
нельзя было спутать с легкими прыжками венериан.
     Вероятно,  начинается путешествие к горам,  -  сказал Белопольский, -
очень хорошо! Это все, чего я желаю.
     Баландин не  слышал,  он  был  почти без сознания.  Романов удивленно
посмотрел на Белопольского, не понимая смысла его слов. Что хорошего могло
быть в том, что вездеход или их самих потащат куда-то к далеким горам?
     В помещение вошло десять "черепах".  Как всегда, без видимого усилия,
они подняли машину и вынесли ее на "улицу".
     Белопольский ожидал,  что они повернут к туннелю, пройдут через озеро
и дальше направятся к реке.  На ее берегу он намеревался пустить на полную
мощность двигатель вездехода и тем самым связать руки носильщикам. Романов
воспользуется этим и попытается бежать,  применив, в случае необходимости,
оружие. Он сам поможет ему - работой мотора, светом прожектора и оружием.
     Шансов  на   успех  было,   правда,   немного,   но  другого  способа
Белопольский не находил. О себе и Баландине он не заботился. Профессор все
равно не мог бежать,  а  оставить его одного в жертву ярости "черепах" для
Белопольского было  совершенно немыслимо.  Если  спасется самый молодой из
них, то и на том спасибо, - он думал так.
     Но "черепахи" не пошли к туннелю. Они повернули вглубь пещеры, прошли
знакомым уже путем и доставили людей в тот же самый "дом",  в котором были
вчера.
     Снова  они  увидели  большой  "зал",  и  снова  возле  "двери" стояло
"человек" двадцать венериан.
     "Черепахи", поставив вездеход на пол, удалились.
     Никто не подходил и не предлагал выйти. Венериане как будто ждали.
     Не  зрением,  а  смутным  ощущением,  шестым  чувством,  Белопольский
заметил,  что венериане держатся не так,  как прежде.  Ему показалось, что
они смотрят на машину и на людей враждебно. Он не мог бы объяснить, отчего
такая  мысль  пришла ему  в  голову,  но  почему-то  был  уверен,  что  не
ошибается. Что-то случилось, и это "что-то" было неблагоприятно для них.
     Венериане не подходили.
     Белопольский решил пойти навстречу неизвестности.  Ожидать, ничего не
предпринимая, было невыносимо.
     - Оставайтесь  в  машине,  -  сказал  он  Романову,  -  я  постараюсь
выяснить, чего они ждут.
     Выйдя из вездехода, он прямо направился к венерианам.
     Они  расступились при  его  приближении,  открыв  дорогу  к  "двери".
Белопольский,  не колеблясь,  прошел в "комнату" со столом.  Трое венериан
пошли за ним.
     Ничто,  казалось,  не изменилось в  этом помещении.  Так же висели на
стенах  хрустально-прозрачные растения,  освещенные сзади  розовым светом.
Стол имел тот же вид,  но Белопольский сразу заметил, что каменной чаши на
нем не  было.  Не было ни блокнота,  ни карандаша,  ни его хронометра.  На
столе лежали три каких-то обломка.
     Венериане,  с помощью веревок,  кубиков и брусков быстро "нарисовали"
карту. Это был все тот же "рисунок", изображавший реку, просеку, звездолет
и озеро. Рядом с "макетом" корабля они поставили восемь кубиков.
     Белопольский отметил про себя,  что венериане не  забыли число членов
экипажа.
     Потом один из  венериан взял три кубика и  перенес их  на изображение
лесной просеки. У звездолета осталось пять.
     Что это значит?..
     Неужели трое звездоплавателей предприняли разведку к озеру и попали в
руки  венериан?..  Белопольский почувствовал мучительную тревогу.  Неужели
Мельников не исполнил его приказа?
     Венерианин указал рукой на три кубика,  а другую протянул к обломкам,
по-прежнему   лежавшим  на   столе.   Внимательно  приглядевшись  к   ним,
Белопольский понял: это были обломки каменной чаши.
     Что случилось?  Что произошло на просеке,  где,  очевидно,  венериане
встретились  с  тремя  людьми?  Почему  символ  мира  и  дружбы  разбит?..
Венерианин явно хотел сказать, что чашу разбил человек.
     Белопольский не  допускал мысли,  что  его  товарищи могли  намеренно
совершить такую неосторожность.  Что-то крылось за этим. Было ясно, что он
не  ошибся,  что  венериане,  действительно,  переменили свое  отношение к
людям,  и  переменили именно  после  того,  как  чаша  была  разбита.  Как
разобраться во всем и восстановить прежние отношения?
     Венериане пришли ему на помощь.
     Один из них повернул голову к двери. Он не крикнул, не издал никакого
звука.  Но тотчас же,  словно в ответ на неслышное приказание, из большого
"зала" появился венерианин и  поставил на  стол  другую чашу,  в  точности
похожую на первую.
     Белопольский почувствовал,  что окончательно запутался.  Он ничего не
мог  понять.  Если  у  венериан есть  несколько чаш,  то  почему  они  так
разгневались из-за  потери одной?  Что  означает,  в  конце  концов,  этот
странный предмет,  которому венериане,  очевидно,  придают  столь  большое
значение?..
     Один  из  венериан указал одной рукой на  чашу,  а  другую протянул к
стоявшему напротив них человеку.  Его вид был очень красноречив. Он что-то
приказывал. И этот приказ относился к каменной чаше.
     Белопольский почувствовал, как на его лбу выступил холодный пот. Чего
хотят от него венериане? Что он должен сделать?
     Он вспомнил вчерашний "разговор",  и ему показалось, что он по-новому
понял его смысл.  Венериане и вчера могли требовать того же самого,  что и
сегодня.  Потом они могли согласиться, чтобы это требование было выполнено
на звездолете. И вот их постигла неудача - чаша была разбита. По чьей вине
это произошло,  сейчас неважно.  Они решили добиться цели у него. Но в чем
заключалась эта цель? Что им нужно?
     Белопольский  привык  владеть  своими  нервами.   Он   заставил  себя
успокоиться и хладнокровно подумать.
     Все дело,  очевидно,  заключалось в  каменной чаше.  С  ней надо было
что-то сделать.  Неужели не удастся выяснить это у венериан? Ведь вчера он
сумел с ними договориться.
     "Суммируем все,  что известно,  -  подумал он.  -  Два раза венериане
подносили  нам  чашу  и  принимали обратно.  Это  могло  означать,  по  их
понятиям, что мы согласны исполнить просьбу. Потом они поняли нас так, что
просьба будет выполнена на корабле.  Потерпев неудачу,  неважно,  по какой
причине, они хотят, чтобы ее выполнил я, здесь, на месте".
     Белопольский взял чашу в руки.  Венериане не препятствовали ему,  они
ждали.
     С необычайной отчетливостью мысли Белопольский обдумывал,  что делать
дальше.  Вернуть чашу?  Конечно нет!  Взять ее в машину? Не то! Положить в
нее  что-нибудь?  Он  вспомнил,  как  венерианин  выбросил  положенную  им
записку. Опять не то!
     Что же тогда?..
     Белопольский внимательно осмотрел каменный сосуд.
     Тусклый розовый свет мешал ему.  Но все же он заметил, что на внешней
стороне чаши имеются какие-то украшения, какая-то резьба.
     Он вгляделся, напрягая свое острое зрение, и увидел...
     Что это?..
     Мгновенным видением промелькнули перед ним  мрачные черно-белые скалы
Арсены...  Круглая котловина...  Гранитные фигуры... Октаэдры, додекаэдры,
кубы...
     Именно  они   были   изображены  на   каменной  чаше   принадлежавшей
венерианам.
     Белопольский поднял голову.  Напротив себя он увидел венериан. Они?..
Нет,  это  было невозможно!  Венериане -  и  межпланетный полет...  Ничего
общего!
     Это была случайность. Странная случайность!
     Но ведь он может спросить...
     Белопольский указал пальцем на вырезанные на чаше фигуры.
     Венерианин повторил его  жест и  указал на  него самого.  Двое других
сделали то же самое.
     Дикая мысль пришла в  голову Белопольскому.  Уж не хотят ли венериане
сказать, что чаша принадлежит людям? Что именно люди ее сделали?
     А если не люди, то... Да, конечно, это так!
     Ученые знают такие мгновения.  В запутанном лабиринте бьется пытливая
мысль,  ища  разгадки.  И  вдруг  ослепительным светом вспыхивает в  мозгу
правильное решение,  и  все,  что казалось темным и  загадочным становится
ясным.
     Белопольский понял...
     Каменные чаши сделаны не венерианами. Кто-то очень давно принес их на
Венеру.  Кто? Те же, кто поставил гранитные фигуры на Арсене. Из поколения
в  поколение передается память о  неведомых пришельцах.  Венериане думают,
что чаши оставили им люди Земли,  вторично посетившие их планету. Конечно,
они не знают о существовании Земли, не знают, откуда и зачем явились к ним
тогда  и  теперь  непохожие  на  них  существа,  обладающие  неведомой  им
техникой.  Но они хотят,  чтобы им вернули то,  что представляли собой эти
чаши  в  далеком прошлом и  что,  несомненно,  забыто  или,  скорее всего,
утеряно ими.
     Для чего же служили эти чаши?  Весь вопрос заключался теперь только в
этом.
     Белопольский взял в руку один из обломков разбитой чаши.
     Внешняя  сторона была,  безусловно,  каменная,  но  на  внутренней он
увидел слой какого-то  вещества.  Оно было твердо,  но  это был не камень.
Обследовав еще раз чашу,  он убедился, что и ее внутренняя полость покрыта
тем же веществом.
     Здесь, и только здесь таилась - разгадка!
     Белопольский показал,  что  хочет  вернуться к  вездеходу.  Венериане
поняли и пошли за ним. Один из них захватил с собой чашу.
     Зал был полон венерианами. Вероятно, их было не менее двухсот.
     Подойдя к  машине,  причем венериане поспешно расступались перед ним,
Белопольский рассказал товарищам обо  всем,  что  пришло ему в  голову,  и
показал захваченный с собой обломок.
     - Помогите разгадать загадку до конца, - попросил он.
     Романов взял обломок.  Несмотря на  молодость,  геолог был  опытным и
разносторонним  ученым.  Он  сразу  понял,  что  перед  ним  не  природное
вещество, а искусственный сплав. Его цвет был темно-серым.
     - Это напоминает термит, - сказал он.
     - Термит!..
     Белопольскому показалось, что его оглушили обухом по голове.
     Огонь!..
     В  чаше  горел  огонь.  Огонь  был  оставлен  венерианам неизвестными
звездоплавателями,  и  венериане потеряли его.  Они не умели сами получить
огонь, но память о нем сохранилась у них, и они просили зажечь его снова.
     Так, именно так! Разгадка найдена.
     - Чем можно зажечь его? - спросил Белопольский, указывая на обломок.
     - Если это слой термита,  -  сказал Романов, - то он должен был давно
выгореть. Термит горит быстро.
     - Это вещество не земного происхождения.  Возможно, что это совсем не
термит. Но оно должно гореть.
     - Термит поджигается магнием, - сказал Романов. - У нас его нет. Но у
Второва он, конечно, есть.
     - Это не термит, - повторил Белопольский, - нет ли у вас спичек?
     - Конечно нет. Но у нас есть аккумуляторы.
     - Скорее! - нетерпеливо сказал Белопольский.
     Аккумуляторы дают постоянный ток.  При  достаточно высоком напряжении
получить  с  его  помощью  огонь  проще  простого.  Для  этого  достаточно
приблизить  друг  к   другу  два,   проводника,   соединенные  с  полюсами
аккумулятора. Между ними появится вольтова дуга. От нее легко зажечь щепку
или бумагу.
     - Осторожнее!  -  сказал Романов,  когда в  руках Белопольского ярким
пламенем вспыхнул листок из блокнота. - Если это все-таки термит, появится
очень высокая температура.
     Как только вспыхнуло пламя, венериане поспешно отошли от машины. Было
ясно видно,  что они испуганы.  Тот,  который держал в руках чашу,  быстро
поставил ее на пол и отступил вместе со всеми.
     - Они знают,  что произойдет, - сказал Романов. - Ради всего святого,
осторожнее!
     - У нас нет выбора!
     Белопольский поднес горящую бумагу к чаше.  Бросить ее он не решился.
Бумажка могла погаснуть, а кто знал, что последует в случае неудачи.
     Пламя  бумаги  коснулось  внутренней  поверхности  чаши...   Короткая
вспышка!.. Облачко дыма взлетело и растаяло в воздухе...
     Над каменной чашей высоко поднялось бледно-голубое пламя. Такой огонь
дает тонкая пленка горящего спирта.
     Огонь был "холодным".  Стоя рядом с чашей, Белопольский не чувствовал
никакого тепла.
     - Это не термит, - сказал Романов.
     Венериане,  не отрываясь,  смотрели на чашу, - пламя не ослепляло их,
оно было совсем слабым. Потом они стали медленно приближаться...
     Белопольский вошел в машину.
     Люди стали свидетелями языческого поклонения огню.  Каждый венерианин
дотрагивался головой и  руками до чаши и "отходил" к стене.  Эта церемония
заняла много времени, венериан было не меньше двухсот.
     Но  вот  последний венерианин "поклонился" чаше.  Возле нее  осталось
пятеро. Один из них поднял чашу и понес ее к выходу. Все пошли за ним.
     Казалось,  что они совсем забыли о  людях.  "Комната" опустела.  Люди
остались одни.
     - Стоило стараться! - сказал Белопольский, пожимая плечами.
     Но не прошло и двух минут,  как двое венериан вернулись.  С ними было
десять "черепах".
     - Ну вот и все!  -  сказал Романов.  -  Больше мы им не нужны,  и они
покончат с нами.
     - Не думаю, - ответил Белопольский, выходя из машины.
     Венериане подошли и упали перед ним на пол.  Константин Евгеньевич не
удивился,  -  он  ожидал этого.  Преклоняясь перед непонятным им пламенем,
венериане должны были преклониться и перед теми,  кто зажег его. Но почему
они не делали этого раньше,  если знали, что люди могут дать им огонь? Это
было совсем не "по-человечески".
     "Это  не   поклонение,   а   выражение  благодарности",   -   подумал
Белопольский.
     Венериане поднялись.  Они жестами попросили человека пройти с  ними в
"комнату" со столом.
     Что им еще нужно?
     Белопольский исполнил их желание.
     На  столе  появился  недавно  сделанный рисунок.  Венерианин поставил
возле  "звездолета"  восемь  кубиков.   Это   обозначало  восемь  человек,
оставшихся в нем. В контуре озера он поместил пять других кубиков.
     Почему пять? Ведь пленников было трое?
     Но  тут же  все объяснилось.  Венерианин указал на кубики и  протянул
руку к Белопольскому. Потом указал на себя и другого венерианина.
     Пока что  было достаточно ясно.  Пять кубиков изображали трех людей и
двух венериан.
     - Что будет дальше?
     Дальше произошло такое, чего Белопольский никак не ожидал. Венерианин
взял пять кубиков и перенес их к звездолету.
     Сомнений не было - венериане хотели посетить корабль?
     Белопольский  был  изумлен.  Выходило,  что  венериане  нисколько  не
боялись корабля. Они даже хотели осмотреть его.
     Но   не  только  удивление  почувствовал  начальник  экспедиции.   Он
окончательно запутался в  вопросе,  за  кого  считать венериан?  Кто  они?
Высокоразумные существа или дикари, поклоняющиеся каменной чаше и горящему
в  ней  огню?  Понятие о  высоком развитии разума  не  соответствовало той
картине,  которую  они  наблюдали  недавно.  А  желание  посетить  корабль
совершенно не вязалось с представлениями о дикарях, которые должны бояться
непонятного огромного предмета.
     Простая и  естественная мысль,  что люди слишком мало знают о жителях
Венеры,   чтобы   делать  выводы,   почему-то   не   приходила  в   голову
Белопольского.  Его раздражали эти загадки,  встававшие одна за другой. Он
был до  предела измучен трехдневным пленом и  непрерывной тревогой.  Он не
мог рассуждать сейчас с обычной ясностью мысли. Но по той же причине он не
додумался и до этого.
     Что  ответить  венерианам?   Разумеется  согласиться!  Пусть  посетят
корабль, если им этого хочется.
     У  Белопольского мелькнула  мысль,  что  хорошо  бы  захватить одного
венерианина на Землю, но он тут же с негодованием отбросил ее. Это было бы
гнуснейшим насилием, недостойным советского человека. Как могла возникнуть
подобная мысль?..
     Он повторил движения венерианина,  показывая этим,  что согласился на
просьбу.
     Все трое вернулись к вездеходу.
     - Чем они будут дышать на  нашем корабле?  -  спросил Романов,  когда
Белопольский рассказал о намерении венериан.
     - Это  совсем просто,  -  ответил Константин Евгеньевич,  -  воздухом
Венеры.


     Белопольский вошел в машину.  Он пригласил обоих венериан последовать
за собой, но они отказались.
     Значило ли это,  что они дойдут сами? Или Белопольский снова не понял
их? И то и другое было возможно.
     "Черепахи" подняли и понесли вездеход. Венериане пошли за ними
     "Город"  по-прежнему казался пустым.  Но  люди  уже  знали,  что  это
впечатление обманчиво.
     "Жаль,  что мы не видели их жилищ, - подумал Белопольский, - те дома,
где  мы  были,   явно  нежилые.   У   них  должны  быть  мастерские,   где
изготовляются, например, блюда".
     Белопольского  и  Романова  пронесли  мимо  знакомой  "тюрьмы".   Они
тревожно подумали,  что "черепахи" повернут к ней и оставят их на этот раз
на верную смерть. Но животные прошли мимо опасного места.
     Вот, наконец, и розовый туннель.
     Оба венерианина, сопровождавшие машину, повернули куда-то в сторону и
исчезли. "Черепахи" вошли в воду.
     Почти трое земных суток люди пробыли в плену у венериан,  в подземном
"городе".  Что они видели за это время? Можно сказать - ничего! Что узнали
о венерианах?  Очень мало!  Приключение,  едва не стоившее им жизни, ни на
шаг  не  продвинуло вперед  их  знаний о  жителях планеты.  Загадок стало,
пожалуй, еще больше.
     Вот и дно озера, освещенное слабым светом загадочных бревен...
     Берег...
     Лесная просека...
     Снова появились венериане. Было совершенно очевидно, что они вышли из
пещеры другим,  наземным,  туннелем и  обошли озеро по берегу.  Значило ли
это, что венериане не могли находиться под водой?..
     Берег реки...
     И, наконец, в темноте ночи черной громадой возник перед людьми силуэт
родного корабля.




     Несколько минут  восемь  человек в  каком-то  оцепенении стояли перед
светящимся  экраном.  Радость  и  горе,  надежда  и  отчаяние  -  чувства,
противоречившие друг другу, боролись в них, попеременно уступая место одно
другому.  Они боялись поверить своему зрению и страстно желали,  чтобы все
это не оказалось сном.
     То,  что  они видели,  было слишком невероятно.  Появление вездехода,
который на  глазах трех  членов экипажа был  унесен в  озеро,  походило на
сказку.
     Всего  несколько  минут  назад  Мельников сказал:  "Если  они  найдут
нужным, то сами доставят тела наших погибших товарищей". И вот, словно ему
в ответ, машина стоит у двери выходной камеры. В ней должны находиться три
мертвых тела.
     Но приборы пульта решительно опровергали такой вывод. Фильтрустановка
работала.  Никто,  кроме Белопольского,  Баландина или  Романова,  не  мог
пустить ее в ход, не мог даже проникнуть в выходную камеру.
     Но  как могло случиться,  что кто-то  из  них остался в  живых,  если
кислород  в  резервуарах вездехода кончился  еще  вчера.  Под  водой,  без
доступа наружного воздуха, его нельзя экономить.
     - Может быть, вернулся только один из них, - прошептал Мельников.
     Это было единственным и,  очевидно, правильным объяснением. На одного
человека кислорода могло хватить на лишние сутки.
     Кто же из трех вернулся на звездолет?
     Один из тех,  кого они уже "похоронили", находился в выходной камере,
совсем рядом.  Но из восьми человек ни один не кинулся к  ней.  Они хорошо
знали,  что внутренняя дверь не откроется раньше чем через двадцать минут.
Мучаясь неизвестностью, все оставались на месте, не спуская глаз с экрана.
     И они увидели...
     В  состоянии растерянности никто  не  догадался включить  прожектор и
осветить вездеход.  В полумраке ночи он казался неясной тенью. И вот рядом
появились другие, движущиеся, тени.
     Их было три!
     Но ведь кто-то,  пусть даже один человек,  находился в камере.  Людей
возле машины не могло быть больше чем двое.
     Но теней было три.
     Наклонившись к экрану, звездоплаватели напряженно всматривались.
     Одна из этих теней...  Они узнали высокую фигуру Белопольского. Возле
него  смутно  шевелилось что-то...  два  существа,  темные силуэты которых
имели странные, непривычные формы.
     - Что это?..
     - Зажгите свет! - приказал Мельников.
     - Не надо! - вдруг закричал Князев. - Это венериане!
     - Да, это они! - взволнованно подтвердил Коржевский.
     Новая и еще более поразительная неожиданность!
     Неужели  удалось  найти  общий  язык  с  обитателями  озера?  Неужели
венериане обладают развитой техникой и  сумели  снабдить людей  кислородом
для дыхания?  Но как иначе могли остаться в  живых оба звездоплавателя?  В
выходной  камере,  очевидно,  находился  Баландин.  Белопольский почему-то
оставался снаружи вместе с венерианами.
     Из  трех человек двое были живы,  и  хотя все искренне любили Василия
Романова и  с острой болью восприняли мысль о его смерти,  звездоплаватели
почувствовали огромное облегчение.
     - Мы  не  ошиблись,  -  сказал Топорков.  -  Рация вездехода вышла из
строя. А личных у них не было.
     - Да,  - со вздохом отозвался Мельников, - это ясно. И не менее ясно,
что Василий Васильевич погиб. У него была личная рация.
     Все указывало на  печальную истину.  Если бы  Романов был жив,  связь
была  бы  давно  восстановлена.  Но  он  погиб,  в  этом  невозможно  было
сомневаться. Напрасная и бесполезная смерть, - оба человека, из-за которых
погиб Романов, были живы.
     - О чем мы думаем? - оказал Игорь Дмитриевич. - Почему мы не включаем
связь с камерой?
     Даже об этом они все забыли...
     - Но ведь Баландин и  сам может вызвать центральный пульт.  Почему же
он этого не делает?
     Топорков повернул ручку  и  нажал  кнопку.  Боковой  экран  вспыхнул,
появилась внутренность выходной камеры.
     Крик радости и испуга вырвался у всех.
     В камере живой и,  по-видимому,  невредимый стоял Василий Романов. На
его руках было неподвижное человеческое тело с бессильно повисшей головой.
С ужасом они узнали в нем Баландина.
     Геолог смотрел на приборы.  На общий крик, который должен быть слышен
в камере, он никак не реагировал.
     Топорков пристально вгляделся и понял, в чем дело.
     - У него нет рации,  -  сказал он, - она куда-то исчезла. Сквозь шлем
он нас не слышит.
     Вернулись все трое. Это было необъяснимо!
     Как  это  произошло?..  Никто  не  хотел мучиться догадками.  Пройдет
немного времени - и все станет ясно.
     Они видели, как геолог осторожно положил тело Баландина на пол. Потом
он снял с себя противогазовый костюм и начал раздевать профессора.
     Значит, он жив! Никто бы не стал снимать костюм с мертвого.
     - Василий Васильевич, - тихо позвал Мельников.
     Геолог вздрогнул и  повернулся на  голос.  В  выходной камере не было
экрана, и он не мог видеть, кто с ним говорит.
     - Я слушаю, - сказал он.
     - Василий  Васильевич,   дорогой!   Мы  так  рады!   Что  с  Зиновием
Серапионовичем? Почему Константин Евгеньевич не вошел в камеру?
     - Он  остался с  венерианами.  Они  пришли к  нам  в  гости.  Зиновий
Серапионович очень плох. Пусть Степан Аркадьевич приготовится принять его.
     Романов говорил возмутительно спокойно.  Точно они  трое вернулись из
короткой поездки и ничего особенного с ними не произошло.
     - Немного  потерпите,   -  прибавил  он,  -  мы  вам  все  расскажем.
Константин Евгеньевич приказал,  чтобы вы  ни  в  коем случае не  зажигали
прожектор.
     - Мы просто забыли о нем, - ответил Мельников.
     - Очень хорошо.  Глаза венериан не  выносят света.  Встретьте меня  у
двери камеры с носилками.  Процесс окончится через десять минут.  Да!  Еще
надо герметически закрыть все двери,  кроме коридора,  идущего от камеры к
центральному  пульту,  самого  пульта  и  обсерватории.  Но  сначала  надо
доставить Зиновия Серапионовича в госпиталь. И всюду уменьшить свет.
     - Зачем это?
     - Я же говорил,  к нам в гости пришли венериане.  Придется пустить на
корабль воздух Венеры. Иначе наши гости не смогут дышать.
     - Но как вы остались живы?
     - Об этом после.
     Пришлось  сдержать  нетерпение.   Геолог   был   достойным  товарищем
Белопольского.   Было  ясно,   что  он  и  не  подумает  удовлетворить  их
любопытство.
     Семь человек отправились к камере. Мельников остался на пульте, чтобы
выполнить  приказ  начальника  экспедиции.   Пустить  в   часть  помещений
звездолета воздух  Венеры  было  нестрашно.  Придется только  всем  надеть
противогазы.  Потом,  когда  венериане покинут корабль,  его  можно  будет
быстро  освободить  от  формальдегида и  углекислого газа.  Фильтровальные
установки были достаточно мощны.
     Внимательно следя за  всем,  что происходило внутри корабля и  за его
бортом,   Мельников  часто  останавливался  взглядом  на   высокой  фигуре
Константина Евгеньевича,  который медленно и,  казалось,  совсем  спокойно
прохаживался возле вездехода. Там же виднелись трудно различимые в темноте
небольшие фигурки венериан.
     Кто  бы  мог  подумать совсем недавно,  что  между людьми и  жителями
Венеры  так  быстро возникнут дружеские отношения?  Всего  несколько часов
тому назад это считалось недостижимым.
     Только что  все  казалось потерянным,  трое  человек погибшими,  цель
экспедиции -  недостигнутой.  И вот,  точно по волшебству, все изменилось.
Начальник экспедиции и его спутники живы,  венериане через несколько минут
будут здесь внутри корабля.
     Бурная  радость,  которую Мельников испытал,  увидя  живым  учителя и
друга,  сменилась спокойным и  ровным ощущением счастья.  И только мысль о
Баландине,  который,  по словам Романова,  находился в  тяжелом состоянии,
омрачала радость. Что с ним?..
     Мельников видел  на  экране,  как  отворилась дверь  выходной камеры,
видел, как Второв и Князев приняли от Романова безжизненное тело Баландина
и   бережно  уложили  на  носилки.   Потом,   сопровождаемые  Андреевым  и
Коржевским,   они  понесли  профессора  в  госпитальный  отсек.  Пайчадзе,
Топорков и Зайцев горячо обнимали молодого геолога.
     А немного спустя Мельников и сам обнял чудом спасенного товарища.
     - Надо  торопиться!   -  сказал  Романов.  -  В  баллоне  Константина
Евгеньевича почти не осталось кислорода.
     Мельников невольно взглянул на экран.
     Белопольский все  так же  медленно "прогуливался" возле машины.  Было
совсем не похоже, что этот человек знает, что промедление может стоить ему
жизни. Но он, конечно, хорошо это знал.
     - Что надо делать? Говорите скорей!
     - Открыть обе двери выходной камеры.
     Почему  Белопольский не  входит на  корабль?  Неужели нельзя оставить
венериан одних  на  несколько минут?  Нет  конца  выдержке этого железного
человека!
     Мельников действовал быстро.  Закрыть все  люки  и  двери заняло одну
минуту.  Баландина уже внесли в  лазарет.  Мельников предупредил Андреева,
что он и Коржевский вместе с больным будут отрезаны от остальных помещений
на  все  время  пребывания на  корабле  венериан.  Тревога  за  командира,
находившегося в смертельной опасности, заставила его забыть обо всем, и он
даже не спросил у  врача о состоянии пострадавшего.  Впрочем,  Андреев все
равно не мог еще ничего сказать.
     - Одевайтесь! - приказал Мельников всем остальным.
     Не прошло и пяти минут, как все уже были в противогазовых костюмах.
     Мельников протянул руки к нужным кнопкам...
     Конструкторы  звездолета  сделали  все,  чтобы  оградить  корабль  от
проникновения в него воздуха другой планеты.  В космическом рейсе это было
одной из важнейших задач.
     Совершенная  автоматика,   установка  фильтров,  взаимная  блокировка
дверей и окон обсерватории,  термические выключатели дверных кнопок -  все
подчинялось одной  цели.  Открыть обе  двери выходной камеры случайно было
совершенно невозможно.  Чтобы  сделать это,  пришлось бы  один  за  другим
выключить шестнадцать автоматов.
     Усилием  воли  Мельников подавил  в  себе  невольно возникшее чувство
протеста. Приказ командира звездолета должен быть выполнен.
     Погасла расположенная в центре пульта на самом видном месте,  ни разу
с самого старта на Земле не потухавшая лампочка.  Ее зеленый свет сменился
красным -  грозным сигналом катастрофы. Спустились к нулю стрелки приборов
автоматики. Корабль лишился защиты!
     Мельников положил пальцы на последние кнопки. Укоренившееся за четыре
космических рейса,  вошедшее в плоть и кровь звездоплавателя сознание, что
этого нельзя делать, против воли удерживало его руку.
     Понадобилось усилие, чтобы нажать легко поддающиеся кнопки.
     То, что казалось бы никогда не произойдет, свершилось...
     Белопольский терпеливо ждал. Он знал, что Мельников не будет медлить.
Но он чувствовал,  как все труднее и труднее становится дышать. Кислород в
баллоне кончался.  Резервуары вездехода были уже  пусты.  Люди вернулись к
кораблю буквально в последний момент.
     Может быть,  ему следовало войти в камеру вместе с Романовым?  Но как
отнеслись бы к  этому венериане?  Они могли уйти,  а Белопольский придавал
огромное значение предстоящему посещению корабля жителями Венеры. Это было
столь важно,  что он,  не колеблясь,  решился впустить в  звездолет воздух
планеты.
     Оба венерианина стояли возле вездехода. "Черепахи", принесшие машину,
куда-то исчезли. Прозрачная темнота, черный контур близкого леса - все это
Белопольский видел впервые.  Он  знал,  что  сумерки уже  окончились,  что
сейчас ночь.  Ее относительная светлость не удивляла астронома,  - он ждал
этого.
     Но вот с  хорошо знакомым мелодичным звоном раскрылись двери выходной
камеры. На "землю" быстро спустились трое и подбежали к нему.
     Белопольский с  облегчением увидел в  руках одного из них кислородный
баллон.
     Кто-то сильно сжал его в объятиях. Белопольский сумел разглядеть, что
это Пайчадзе. Двое других возились за его спиной.
     - Задержите дыхание! - раздался голос.
     Белопольский  вздрогнул,   голос  принадлежал  Мельникову.   Что  это
значит?..
     Он почувствовал, как закрыли краник на шланге. Через несколько секунд
свежая  струя  воздуха проникла в  его  грудь.  Истощенный баллон заменили
новым.
     Белопольский резко обернулся.
     - Что  это  значит,  Борис?  -  спросил он  ледяным тоном.  -  Как ты
осмелился покинуть корабль, когда меня на нем нет?
     Мельников исчез как привидение, рядом стоял только Романов.
     Белопольский повернулся к Пайчадзе.
     - Это и к тебе, относится, Арсен, - сказал он.
     Не так поспешно, но и Пайчадзе немедленно вернулся на корабль. И он и
Мельников сгорали со  стыда.  Что  бы  ни  случилось,  они не  имели права
нарушить главнейший закон космических рейсов.  Оба знали, что Белопольский
долго не простит им этого.
     Люди  плохо  видели  в  темноте ночи,  но  венериане видели  отлично.
Белопольский жестами пригласил обоих ученых Венеры пройти на  корабль.  Он
не сомневался,  что они охотно примут приглашение, - ведь они сами просили
об этом. Но оба венерианина отступили на шаг. Это могло означать отказ.
     Белопольский,  а за ним Романов повторили свои жесты,  которые должны
были быть понятны венерианам.
     Тот же ответ.
     - В чем дело? - недоуменно спросил Белопольский.
     - Может быть, их смущает лестница?
     - Нет, не думаю.
     Один из венериан сделал шаг вперед. Он протянул руку к Белопольскому,
а другой указал назад, на лес.
     - Ничего не понимаю! - сказал Константин Евгеньевич.
     Из  выходной камеры,  находившейся над их головой,  лился слабый свет
притушенной  лампочки.   Чтобы  лучше  видеть,   Белопольский  перешел  на
освещенное ею место. Оба венерианина пошли за ним. Он еще раз пригласил их
подняться наверх.
     И  снова венериане отступили на шаг.  Они указали на людей,  потом на
лес.
     - Может быть,  они требуют, чтобы мы вернулись к озеру? - предположил
Романов.
     Белопольский  молчал.   Он  видел,  что  им  не  понять,  чего  хотят
венериане.  Выходило,  что  там,  в  пещере,  снова произошла ошибка.  Ему
казалось тогда,  что венериане хотят посетить корабль.  Теперь становилось
ясным,  что они не думают об этом.  Их действия имеют другую цель,  но как
можно догадаться, какую именно.
     Из корабля быстро спустился Князев.
     - Борис Николаевич спрашивает, почему вы не идете, - сказал он.
     - Я  знаю  это  не  лучше,   чем  он  сам,   -  сквозь  зубы  ответил
Белопольский.
     - Степан Аркадьевич просит вас  скорее прийти.  Зиновию Серапионовичу
очень плохо.
     Белопольский понял,  что  надо принять какое-то  решение.  Он  сделал
последнюю попытку. Но венериане, как и раньше, ответили отказом.
     Все  планы рушились.  Если  люди уйдут на  корабль,  оставив венериан
одних,  то как поймут это венериане?  Не поведет ли это к  разрыву с таким
трудом достигнутых отношений? Что делать?
     - Попробуем поднять их по лестнице на руках, - предложил Романов.
     Может  быть,  действительно геолог  прав,  и  венериане просто боятся
подниматься по лестнице? Или не могут этого сделать?
     - Попробуйте! - согласился Белопольский. - Только осторожно.
     Романов подошел к одному из венериан и, указав наверх, протянул руки,
чтобы взять его.
     Поймет ли венерианин?
     Он понял,  это было очевидно.  Но не менее очевидно было и то, что он
не согласен.  Венерианин отступил и поднял руку, указывая на дверь камеры.
Другой рукой он сделал уже знакомый людям отталкивающий жест.
     Ответ был совершенно ясен.
     Зачем же они пришли сюда?  Что они хотят от людей,  отпущенных ими на
волю?  Долг  благодарности требовал  исполнить  их  желание,  но  как  это
сделать, если желания никак не понять?
     Белопольский сделал единственное,  что  можно  было  сделать в  столь
затруднительном положении.  Он  постарался показать,  что  желание  хозяев
планеты не встречает возражений. Он не знал, в чем состоит это желание, но
так же,  как венериане, указал на лес и на себя. Потом он поставил ногу на
нижнюю ступень лестницы, внимательно наблюдая за венерианами.
     Они медленно наклонили головы,  точно прощаясь.  Это могло означать и
другое -  согласие.  Оба  отступили на  шаг,  еще  раз  показывая,  что не
последуют за людьми.
     Больше  нельзя  было  медлить.   С  чувством  досады,   недоумения  и
разочарования Белопольский поднялся в камеру. Романов и Князев последовали
за ним. Двери закрылась.
     Венериане остались снаружи.  Что  они  сейчас думали о  людях?  Какие
последствия будет иметь то, что люди не поняли хозяев планеты?..
     Белопольский  поспешно  прошел  на  пульт.   Мельников  встретил  его
сдержанно.  Ему  хотелось  обнять  Белопольского,  выразить ему  всю  свою
радость,  но  он  понимал,  что  командир звездолета возмущен его недавним
поведением.   В  глазах  такого  человека,   как  Белопольский,  проступок
Мельникова не мог иметь никаких оправданий.
     Сухо  кивнув  головой,  Константин Евгеньевич подошел  к  экрану.  Но
венериан уже не было.
     - Пустите в  ход  фильтрустановки выходной камеры и  обсерватории,  -
приказал он. - Надо как можно скорее очистить воздух.
     Мельников молча повиновался.  Ему  было грустно,  что они встретились
так сухо.  Белопольский обратился к  нему на  "вы".  Неужели он  не  может
понять? Нет, не поймет... Ведь он сам никогда бы этого не сделал.
     Белопольский соединился с лазаретом.
     - Дело  плохо,   -   доложил  ему  Андреев.   -   Вероятно,  придется
ампутировать левую ногу.
     - Сделайте все возможное, чтобы избежать этого.
     - Разумеется, Константин Евгеньевич!
     Пайчадзе и Топорков, бывшие на пульте, вышли. Белопольский повернулся
к Мельникову и молча посмотрел на него.
     - Это было в первый и в последний раз, - сказал Борис Николаевич.
     - Что ты предполагал делать?
     - Закончить те работы, на которые могло хватить людей, и вернуться на
Землю точно в срок.
     - То есть как? Разве венериане не доставили моего хронометра?
     - Доставили.
     И тут Мельников внезапно понял, что допустил еще одну непростительную
ошибку.  Сомнения быть не могло,  в часах находилась записка. Как же могло
случиться,  что ни он и  никто из его товарищей не подумали о  том,  чтобы
открыть их? Вторично краска стыда залила его лицо.
     - Я думал, вы поймете, - сказал Белопольский.
     - Мы считали всех вас мертвыми.  Мы думали, что венериане, неизвестно
зачем,  сняли хронометр с вашего тела. Мы поняли это как приглашение взять
ваши тела у озера.
     - И  вы  отправились туда?  Вы  встретились с  венерианами и  разбили
каменную чашу?
     Мельников с  изумлением посмотрел на  Белопольского.  Откуда он знает
эти подробности?
     - И ты сам повел вездеход? - безжалостно спросил академик.
     Мельников вспыхнул в третий раз.
     - Конечно нет! - ответил он. - Как вы можете так думать?
     - Приходится,  - пожал плечами Белопольский. - Кто же и почему разбил
чашу?
     - Ее разбил Второв. Вернее, она сама разбилась. Это произошло так...
     - Подожди!  -  перебил его Белопольский.  -  надо обо всем поговорить
подробно. И вам и нам есть о чем рассказать друг другу. Отложим пока.
     Процесс  очистки  воздуха,   как   оказалось  напрасно  испорченного,
продолжался больше полутора часов.  Все это время члены экипажа не снимали
противогазовых костюмов и почти не разговаривали.
     Наконец приборы показали, что никаких примесей в атмосфере звездолета
не осталось.  Двери выходной камеры были закрыты,  и  автоматика введена в
действие. Привычная зеленая лампочка вспыхнула на пульте.
     Как только открылись двери,  Белопольский ушел в  госпитальный отсек.
Тревога за здоровье Баландина ни на минуту не покидала его.
     Профессор был без сознания.  Землисто-серый, с посиневшими губами, он
лежал на койке, похожий на труп.
     - Сердце плохо работает, - ответил Андреев на вопрос Белопольского, -
положение угрожающее. Если бы он попал ко мне немного раньше...
     - Какой выход?
     - Немедленно произвести ампутацию ноги. Это единственная надежда.
     - Но вы сами говорите, что сердце слабое.
     - Если не ампутировать ногу, он не проживет и часа.
     Белопольский закрыл глаза рукой.  Оплошность,  в  которой он  и  себя
считал  виновным,   навеки  вычеркивала  профессора  Баландина  из   рядов
звездоплавателей.   Константин  Евгеньевич  почувствовал,   как  к   горлу
подступил горячий комок.
     - И ничего нельзя сделать.
     - Ничего. Слишком поздно.
     - Но операция спасет его? Вы уверены в этом?
     Андреев опустил голову.
     - Мы надеемся на это, - чуть слышно ответил он.
     Белопольский ничего не сказал. Он медленно повернулся и вышел.
     Началась операция.
     Весь  экипаж  звездолета  собрался  у  запертой  двери  госпитального
отсека. Никто не проронил ни слова.
     И вот открылась дверь.
     Коржевский в белом халате с окровавленными руками появился на пороге.
Он был смертельно бледен.
     - Зиновий Серапионович скончался, - сказал он.




     Неожиданная  смерть  Зиновия  Серапионовича  Баландина  была  тяжелым
ударом  для  его  товарищей,  жестоким  испытанием  их  мужества,  воли  и
решимости.   Белопольский  с  тревогой  наблюдал  за  членами  экспедиции,
опасаясь, что трагическая развязка первой по существу попытки проникнуть в
тайны планеты подорвет в  них веру в  общее дело.  И  с  глубоким чувством
удовлетворения и гордости убедился, что все девять участников космического
полета на высоте положения.
     Никто не упал духом.
     Ровно в  полночь на  опушке леса звездоплаватели опустили в  глубокую
яму  стальной  гроб,  изготовленный  Князевым  из  запасных  плит.  Могилу
тщательно сравняли,  чтобы венериане не смогли обнаружить ее. Земля Венеры
сохранит тело до следующей экспедиции.
     Нормальному и  здоровому человеку  не  свойственно думать  о  смерти.
Возможность  ее  как-то  невольно  не  учитывается,   забывается.   И  при
подготовке экспедиции на  сестру Земли  никто  не  предусмотрел,  никто не
подумал о  том,  что  будет  делать  экипаж  корабля в  случае чьей-нибудь
гибели.  Никаких средств сохранить тело до  возвращения на  Землю не было.
Положить умершего товарища в холодильник, вместе с образцами фауны и флоры
Венеры,  казалось им кощунством. Пусть лучше тело Баландина ждет следующей
экспедиции,  которая доставит его на родину,  так же,  как ждет этого тело
Орлова на Арсене.
     Похоронив Зиновия Серапионовича, звездоплаватели с удвоенной энергией
взялись  за  работу  под  общим  руководством  Пайчадзе,  который  заменил
профессора  на   посту   начальника  научной  части  экспедиции.   Времени
оставалось мало.
     Быстро и незаметно проходили часы и сутки "ночи".
     Напряженный труд помогал забыть...  не человека,  а горе, причиненное
его смертью.
     Несколько раз  экипаж  корабля наблюдал волшебное сияние Венеры.  Они
жалели,  что  на  Земле не  увидят всю несравненную красоту этого зрелища.
Заснятая Второвым кинопленка могла  дать  только  слабое  представление об
этой фантасмагории красок.
     Чем  ближе  к  утру,  тем  реже  появлялись и  становились слабее эти
сияния.
     Общение  с  венерианами совершенно прекратилось.  Только  раз  жители
озера  явились  к  кораблю  целой  толпой,  "человек" в  сто.  Около  часа
простояли они  у  опушки  леса,  очевидно  рассматривая звездолет,  но  не
подошли к нему ближе.
     Константин  Евгеньевич  был  убежден,  что  они  снова  встретятся  с
венерианами у горного озера.
     Все  обстоятельства  пребывания  Белопольского  и   его  спутников  в
подземном  городе,  а  также  встречи  вездехода с  венерианами на  лесной
просеке служили темой нескончаемых горячих споров.
     Романов высказал предположение,  что  венериане вовсе  не  собирались
насильно  переправить пленников к  горам,  а  просто  предложили им  самим
сделать это.  Белопольский долго не соглашался с таким выводом, но в конце
концов и  сам  стал  иначе  понимать весь  немой  разговор,  происшедший в
пещере.
     Выходило, что венериане ничем никогда не угрожали людям, относились к
ним  с  самого начала дружелюбно.  То,  что в  глазах людей Земли казалось
насилием -  захват вездехода,  трехдневный плен, - в глазах венериан могло
иметь   совсем  другое  значение.   Это   могло   быть   даже   выражением
гостеприимства - кто мог знать обычаи этого народа?
     И то,  что произошло у звездолета,  когда венериане отказались взойти
на корабль,  после того как сами как будто изъявили желание осмотреть его,
подверглось после длительного обсуждения переоценке.  Все сошлись на  том,
что  венериане  просто  проводили своих  гостей  "домой",  а  на  прощание
попросили  их  еще  раз  посетить  пещеру.  Осматривать звездолет  они  не
собирались.
     Но,  несмотря на  столь благоприятные выводы,  Белопольский не считал
возможным рисковать и  на  просьбу  Второва  разрешить посещение пещеры  с
целью киносъемки ответил категорическим отказом.
     - Жесты венериан при нашем последнем свидании с ними,  - сказал он, -
могли  означать  не  просьбу  посетить  пещеру,   а  как  раз  обратное  -
запрещение.  Лучше  оставим  это  до  следующей экспедиции,  которая будет
соответствующим образом подготовлена к такой экскурсии.
     Эти  слова  показали  членам  экипажа,  что  Константин Евгеньевич не
совсем согласен с общим мнением.
     Было ясно, что он не доверяет венерианам и боится новых жертв.
     Второву пришлось покориться, но совсем неожиданно он вознаградил себя
другими кадрами.
     Уже  на   следующий  день  после  похорон  Баландина  звездоплаватели
заметили движение у плотины. Вскоре стало ясно, что венериане принялись за
ночную работу. Белопольский сам предложил посмотреть на нее вблизи.
     Появление у  штабелей мощного  вездехода не  произвело на  обитателей
озера никакого видимого впечатления.  Они продолжали свое дело, не обращая
на него внимания.  Люди благоразумно не зажигали прожекторов.  Сквозь окна
Второв  мог  снимать  сколько ему  угодно,  что  он,  конечно,  и  сделал.
Сверхчувствительные пленки,  изготовленные специально для него,  позволяли
получить достаточно отчетливые снимки даже в условиях ночи.
     Зрелище   было   исключительно  любопытное.   Ежедневно  вездеход  на
несколько часов отправлялся к плотине. Кроме Второва, в машине попеременно
побывали все  члены экипажа.  Всем хотелось увидеть фантастическую картину
работы венериан.
     Но не только интерес вызывала эта картина. Внимательное наблюдение за
процессом работы  позволило сделать чрезвычайно важные выводы относительно
умственного развития жителей озера.
     Работа  производилась  главным  образом  "черепахами".  С  ними  было
несколько   венериан.    Венериане,    очевидно,   командовали,   отдавали
распоряжения.  Но как это делалось,  люди не могли понять. Никаких жестов,
никакого звука. Создавалось впечатление, что венериане отдают распоряжения
мысленно и что "черепахи" слышат и подчиняются мысленному приказу.  Но это
было явно невозможно, тут была какая-то тайна.
     Наблюдая за "черепахами",  Белопольский часто задумывался о том,  как
был захвачен в  плен их вездеход.  Действия "черепах" в  тот роковой вечер
выглядели вполне осмысленно:  они  взяли машину "по всем правилам военного
искусства".  Единственным объяснением было то, что при этом присутствовали
венериане, хотя ни Белопольский, ни покойный Баландин не заметили их.
     Еще более сложный маневр осуществили "черепахи" при атаке на вездеход
Князева.  Правда,  при этом ими уже наверняка руководили венериане, но все
же то,  что сделали "черепахи",  выходило за пределы мыслимой дрессировки.
Земные  обезьяны,  слоны  и  другие  наиболее  развитые  животные не  были
способны на  такие действия.  Это имело уже характер цирковой дрессировки.
Но  ведь  венериане не  могли  заранее  предвидеть встречу с  вездеходом и
научить   "черепах",    как   надо   действовать   при   столь   внезапных
обстоятельствах.
     После  долгого  раздумья  Коржевский высказал  свое  предположение по
этому поводу.
     - Все,  что мы узнали о "черепахах",  -  сказал он, - доказывает, что
они не обладают разумом и не способны,  как и все животные,  к логическому
умозаключению. Свое дело они выполняют механически, не понимая его смысла.
Но их действия при нашей встрече,  направленные против прожекторов, нельзя
объяснить предварительной дрессировкой. Я думал, что им знакома война, это
ошибка:  "черепахи" воевать не  могут.  Но  они умеют пользоваться щитами,
подходить к  чему-то под их защитой и  нападать с помощью камней.  Как это
объяснить?  Только охотой.  Существует охота на какое-то большое и опасное
животное.  "Черепахи" приучены охотиться со щитами и  камнями и  выполнили
знакомое дело.  Разницы  между  обычной  целью  и  нашей  машиной  они  не
понимали.  Мы  думали,  что они целились в  прожекторы.  Это не  так.  Они
швырнули камни вообще в машину.  То, что при этом были разбиты прожекторы,
- простая случайность.
     - Значит,  - спросил его Второв, - в тот момент венериане не проявили
к нам враждебности?
     - Нисколько!  -  ответил биолог.  -  Вспомните!  Они не  преследовали
вездеход. Не забывайте, что их разум - это не разум обитателей Земли.
     Звездоплаватели согласились с  Коржевским.  Такое объяснение действий
венериан многое делало понятным.
     Работы у плотины закончились к утру. Старые штабеля были перенесены к
озеру,  а  на  их месте уложены новые.  При этом снова только один штабель
состоял из  очищенных стволов,  а  другой из деревьев с  корой и  ветвями.
Коржевский придавал этому обстоятельству огромное значение.
     - Совершенно очевидно,  - сказал он, - что не только "черепахи", но и
сами  венериане действуют по  раз  навсегда  установленному шаблону.  Ведь
можно наверняка сказать, что эта работа производится сотни лет. Но она все
же крайне примитивна.
     Действительно,  наблюдая за  работой,  люди видели,  что многое можно
было  делать  более  результативно и  с  меньшей затратой сил.  Для  этого
требовались только самые элементарные представления об  организации труда.
Но, очевидно, венериане даже не догадывались об этом.
     Не  было ни малейшего намека на технику.  Все делалось руками,  голым
физическим трудом.  Принцип рычага, который мог оказать им большую помощь,
был  неизвестен  венерианам.  Даже  до  самых  простых  каменных  топоров,
известных людям Земли с незапамятных времен, они не додумались.
     - Очень скоро здесь все изменится, - сказал Белопольский, - мы научим
их трудиться разумно.  Венериане -  дикари в сравнении с нами. Но они наши
младшие  братья.  Долг  человека Земли  дать  им  все,  что  нужно,  чтобы
облегчить жизнь и труд. И это будет сделано!
     - Без общего языка... - начал Коржевский, но командир корабля перебил
его.
     - Это будет сделано!  - повторил он. - А общий язык будет найден. Как
они говорят, пока тайна. Но эту тайну мы должны раскрыть и раскроем.
     Топорков,   присутствовавший  при   этом   разговоре,   посмотрел  на
Белопольского и загадочно усмехнулся.
     - А что вы скажете, - спросил он, - если мне известна эта тайна?
     - Вам?..
     Игорь Дмитриевич пожал плечами.
     - Необязательно,  -  сказал  он,  -  быть  биологом,  чтобы  раскрыть
биологическую  тайну.   Может  случиться,   что   возможность  говорить  с
венерианами или во всяком случае обмениваться с  ними мыслями люди получат
от техники.
     - Но что вы знаете?
     - Во-первых,  я не знаю,  а только думаю,  что знаю. Это не одно и то
же.  А во-вторых, я вам пока ничего не скажу. Ваше восклицание, Константин
Евгеньевич,  когда вы с таким недоверием спросили:  "Вам?" - относилось не
ко мне лично,  я это понимаю,  а к технике,  которую я представляю.  Вы не
можете допустить,  что  эту  тайну  откроют инженеры.  Я  обиделся за  мою
корпорацию.  У меня есть план, когда он будет осуществлен, вы его узнаете,
но не раньше.
     Товарищам  показалось,  что  Топорков  шутит.  Но  Игорь  Дмитриевич,
по-видимому,  действительно обиделся.  Он так и не сказал ничего, несмотря
на все мольбы Коржевского, который в конце рассердился на Белопольского.
     - Откуда я мог знать,  - чуть заметно улыбнулся академик, - что Игорь
Дмитриевич так обидчив.  Да не в этом и дело. Он просто не хочет говорить,
пока не убедится, что прав.
     - В таком случае нечего было и начинать.
     - Ничего не поделаешь! Потерпите!
     Нетерпеливый биолог несколько раз возобновлял свои попытки, но ничего
не  добился.  Игорь Дмитриевич иногда бывал на редкость упрям.  Было ясно,
что он никому не откроет своего секрета. Коржевскому пришлось покориться и
ждать.
     Все же один из членов экипажа узнал тайну раньше других,  но Топорков
взял с него слово молчать.  Это был Зайцев.  Помощь инженера-механика была
необходима для  осуществления задуманного.  Но  старший инженер звездолета
умел хранить то, что ему доверяли.


     Наступило  утро.  Снова  поднялось  над  горизонтом невидимое Солнце.
Конец  ночи  ознаменовался  чудовищной  грозой,  продолжавшейся двенадцать
часов подряд.  Точно после двухсотсемидесятичасовой спячки, природа Венеры
праздновала свое пробуждение.
     Звездоплаватели готовились в  путь.  Программа  работ,  намеченная на
первую ночь,  была перевыполнена.  Белопольский решил перелететь к  горам,
найти показанное венерианами горное озеро и провести там оставшееся время.
     4  августа  звездолет покинул место  своей  стоянки,  оставив жителям
озера  на  память о  своем пребывании сожженную полосу берега.  Мельников,
управлявший кораблем, пролетел над озером, прощаясь с ним.
     Звездоплаватели взволнованно смотрели  на  гладкую  поверхность воды.
Там, под ней, находится странный мир, освещенный розовым светом загадочных
"деревьев",  ползают  похожие  на  ожившие  беседки  огромные "черепахи" -
"рабочая сила" Венеры.
     А  там,  в  недрах  высокого обрыва  южного  берега,  таится от  глаз
огромная  пещера  -  подземный город  со  странными домами  без  крыш,  со
светящимися стенами.  Трое людей побывали в этом городе венериан, но почти
ничего  не  видели  в  нем.  Там  нашел  свою  смерть Зиновий Серапионович
Баландин.  Бревенчатые стены розового туннеля были последним, что он видел
в жизни,  потому что там он потерял сознание и до последнего вздоха уже не
пришел в себя.
     Что делают сейчас жители "города"?
     Коржевский утверждал,  что они спят.  Для венериан день -  то же, что
для человека ночь. Три недели для человека - одни сутки для венериан.
     Так ли это?
     Может  быть,  именно сейчас люди  могли  бы  проникнуть в  "город" и,
пользуясь сном хозяев, осмотреть его?..
     Озеро осталось позади. Под крыльями машины широкая река.
     Никаких признаков жизни,  кроме растений!  Неудивительно,  что первые
люди,  посетившие Венеру,  ошиблись.  Экипаж "СССР-КСЗ" мог впасть в ту же
ошибку. Ничто не указывало на то, что планета населена.
     Загадка! Закрытая книга, которую прочтут следующие экспедиции.
     Люди науки упорны.  Работа экспедиции Белопольского вскоре подойдет к
концу.  Звездолет вернется на Землю.  Ему на смену прилетят другие.  Один,
второй, третий, - сколько потребуется.
     Человек должен знать все!
     Быстро летит  корабль.  В  водах  реки  отчетливо отражается крылатая
сигара  с  длинным  огненным хвостом за  кормой.  Километр за  километром.
Вперед и только вперед! К новым открытиям, к новым вершинам знания!
     Бесконечный, трудный, но прекрасный подъем по лестнице разума!


                                 1957 г.



                       Научно-фантастический роман


                                 Книга 3







     Звездолет летел к горам. Там, если Константин Евгеньевич Белопольский
правильно  понял  "рисунки"  венериан,  должно  находиться  озеро,  чем-то
интересное  для   экспедиции.   Понять  венериан  как-то   иначе  казалось
невозможным.  Они ясно,  и не один раз,  указали на это озеро,  настойчиво
"приглашая" своих гостей посетить его.
     Что же находится там? Это выяснится через несколько часов.
     Вот, наконец, и горный хребет. Его вершины прячутся в толще облаков.
     Корабль поднялся к самым тучам. Отсюда, с высоты полутора километров,
легче найти озеро, если оно действительно существует.
     - Вот оно! - сказал Белопольский.
     Подобно  Гокче,   (Гокча,   или  Севан,  -  озеро  в  Армянской  ССР,
расположенное на высоте около 2000 метров над уровнем моря) высоко в горах
раскинулось огромное озеро.  Почти  правильной круглой  формы,  оно  имело
километров восемь в диаметре. И как из Гокчи вытекает река Занга, так и из
этого озера брала свое начало река Венеры.
     Подлетев ближе,  звездоплаватели увидели,  что на берегу вполне можно
посадить корабль.  С  востока и  юга озеро окружал лес,  а  перед ним были
широкие и длинные поляны,  поросшие,  как казалось сверху, такой же травой
желто-коричневого цвета, какую они видели у плотины.
     - Это  очень  удачно,  -  сказал  Белопольский,  -  садиться на  воду
нежелательно.
     Мельников кивнул головой. Второй раз предстояло ему совершить трудный
и  опасный  маневр  посадки  громадного корабля  на  сушу.  Он  напряженно
всматривался  в  экран,   не  выпуская  в  то  же  время  из  поля  зрения
многочисленные приборы пульта.
     - Вон  там!  -  указал Константин Евгеньевич,  -  Видишь,  где  озеро
образует небольшой залив. По-моему, подходящее место.
     Скорость падала. Корабль все ближе и ближе подходил к земле.
     - Один! - сказал Белопольский.
     - "Лапы"!
     Секунда... вторая... и звездолет остановился на новом месте.
     Как и в первый раз, посадка прошла с автоматической точностью.
     - Что-то ожидает нас здесь? - задумчиво сказал Мельников.
     В заливе вода была спокойна,  но там, на просторе озера, ветер срывал
гребни  волн,  и  они  рассыпались белыми клочьями пены,  хорошо видными в
бинокль.  Лес начинался метрах в  трехстах и  состоял из  каких-то  еще не
встречавшихся деревьев,  меньших  размеров,  чем  у  порогов.  Примерно  в
километре,  за  ними поднимались крутые склоны гор.  Трава на  берегу была
густой и высокой, в половину роста человека.
     Бурное озеро  с  низко нависшими,  над  ним  тучами производило более
дикое и неприветливое впечатление, чем лесное озеро.
     - Там было как-то уютнее, - заметил Князев.
     Вылазка,  произведенная Мельниковым и Коржевским, показала, что почва
под густой травой сухая и твердая.
     - Константин  Васильевич,  -  сказал  Белопольский,  -  приступайте к
сборке самолета. Необходимо обследовать местность сверху.
     - Придется снова строить ангар,  -  ответил Зайцев.  -  День, - будут
частые грозы.
     И будто в подтверждение его слов, мощный грозовой фронт закрыл озеро.
Место было высокое,  ближе к  тучам,  и  гроза казалась страшнее,  чем  на
равнине.
     А за первой грозой последовала вторая, затем третья и четвертая...
     Двое  суток  звездоплаватели не  могли  выйти из  корабля.  Точно все
грозовые фронты Венеры собрались здесь.
     Наконец, 6 августа наступило относительное прояснение.
     Белопольский  решил  осмотреть  лес.   В  экскурсии  приняли  участие
Коржевский и Второв.
     Предположение биолога,  что венериане спят днем,  судя по всему, было
правильным,  но  все же решили воспользоваться самым мощным из вездеходов.
Сомнения вызывала только кажущаяся густота леса;  было неизвестно, есть ли
здесь просеки, сможет ли большая машина войти в него.
     Вездеход-танк  был  спущен на  берег.  Трое звездоплавателей,  хорошо
вооруженные,  заняли  в  нем  свои  места.  Семеро  оставшихся на  корабле
собрались в радиорубке перед экраном телесвязи.
     Местность казалась совершенно не обитаемой,  но Венера уже научила их
не доверять первому впечатлению.
     Высокая  желто-коричневая трава  легко  уступала натиску гусениц.  Но
позади машины она снова выпрямлялась и  казалась нетронутой.  Словно и  не
прошел по ней тридцатидвухтонный вездеход.
     - Снова загадка,  снова неизвестное свойство! - говорил Коржевский. -
Как богата сюрпризами природа Венеры.
     Деревья леса были значительно ниже, чем на равнине, тоньше, и их кора
была не столь гладкой. Стволы также соединялись между собой, образуя арки.
Но  если там  ни  одна машина не  могла войти в  чащу,  то  здесь это было
довольно легко.  Деревья стояли  редко.  Между  ними  всюду  лежали  груды
упавших стволов,  росла молодая поросль,  и  все  это  было  покрыто бурно
разросшейся травой, такой же, как на берегу озера.
     Вездеход  медленно  и  осторожно вошел  в  лес,  подминая  под  себя,
вдавливая в  "землю" и  ломая все,  что попадалось на  пути.  Белопольский
старался выдерживать прямое направление.  Это легко удавалось,  промежутки
между стволами были раз в пять больше длины машины.
     Отошли метров на двести от берега...
     И вдруг...
     При очередном повороте впереди что-то блеснуло.  Еще раз!.. Ошибиться
было невозможно, слишком хорошо знаком этот характерный блеск.
     Луч прожектора скользнул по гладкой металлической поверхности!..
     Еще несколько оборотов гусениц - и путь преградила полукруглая стена.
Огромная труба уходила в обе стороны, в глубину леса.
     Белопольский затормозил.
     Трое людей в  вездеходе и  семеро перед экраном радиорубки не  верили
глазам. Венериане не могли иметь металлургической промышленности. Все, что
было известно о  них,  противоречило такому допущению.  Уж  не  сон ли эта
невероятная картина?..
     Труба,   метров  четырех  в   диаметре,   из   какого-то  незнакомого
желто-серого металла,  отливала тусклым блеском.  Металл как  будто совсем
новый, - он не имел никаких признаков ржавчины.
     Не  об  этом  ли  говорили рисунки  венериан?  Не  сюда  ли,  к  этой
непонятной трубе, приглашали они людей? Не ее ли хотели показать?
     Что же она такое представляет?..
     Когда в заливе кораллового острова нашли деревянную линейку,  первое,
о  чем  подумали звездоплаватели,  -  не  посетил  ли  Венеру  космический
корабль.   Но  загадка  линейки  получила  другое,  более  простое,  более
естественное объяснение, и прежняя версия была оставлена.
     А  потом  на  каменной чаше  венериан Белопольский увидел украшения в
форме тел  простой кубической системы,  тех самых,  которые были найдены в
круглой котловине Арсены. И мысль о космическом корабле возникла снова.
     И вот в лесу, у горного озера...
     - Мы  проехали вдоль  всей  трубы,  -  подытожил результаты экскурсии
Константин Евгеньевич,  -  и  убедились,  что  она  имеет форму замкнутого
кольца.  Хотя металл кажется совсем новым,  кольцо-труба лежит здесь очень
давно.  Это с очевидностью доказывают деревья,  сросшиеся над ней.  Многие
растут из-под трубы,  изгибаясь по ее поверхности. Можно уверенно сказать,
что  весь лес вырос после того,  как появилась здесь эта труба.  Станислав
Казимирович считает, что лес имеет за собой тысячи лет. Если бы ее сделали
венериане,  то это означало бы,  что тысячи лет назад у  них была развитая
техника.  А если так, то она должна была развиться еще больше и находиться
сейчас в  цветущем состоянии.  Но  этого  нет.  Вывод  -  труба сделана не
венерианами.  Кем же?  Вспомним каменные чаши,  вспомним фигуры на Арсене,
имеющие с ними какую-то связь.  Сомнений быть не может.  Мы нашли то,  что
осталось от космического корабля,  в  незапамятные времена прилетевшего на
Венеру.
     - Но почему же?.. - начал Топорков.
     - Вы  правы,  Игорь Дмитриевич!  Встает ряд  загадок.  Почему корабль
остался на Венере.  Что случилось с его экипажем? И самое главное - откуда
он прилетел и когда?
     - Но  если труба,  или  корабль,  как хотите,  лежит здесь так давно,
почему не видно следов времени? - спросил Второв.
     - Это  еще одна загадка.  Вероятно потому,  что металл совсем особый,
неизвестный на Земле.
     - Надо проникнуть внутрь, - сказал Мельников.
     - Мы не видели ничего, что походило бы на запертую дверь. Поверхность
трубы всюду гладкая.  Ее  надо  осмотреть с  внутренней стороны кольца.  Я
думаю поручить это тебе, - прибавил Белопольский.
     Мельников обрадовался.
     - Я сделаю это, - ответил он, - со мной пойдут Второв и Князев.
     - Очень хорошо. Я сам хочу предложить именно их.
     - Когда отправляться?
     - Чем скорее, тем лучше.
     Как всегда, задержала гроза.
     Но звездоплаватели настолько привыкли,  что не обращали на эту помеху
особого внимания.
     - В дорогу!  -  сказал Мельников, как только барометр Топоркова после
очередной грозы показал, что воздух очистился.
     Под  управлением  Князева,  которому  Второв  показывал  направление,
вездеход быстро дошел до загадочной трубы, вернее, до космического корабля
неведомой планеты. Все уже были уверены, что это звездолет.
     Мельников и Второв, захватив с собой раздвижную лестницу, вышли через
тамбур.  Князев  должен  был  ожидать  их  возвращения.  Если  приблизится
грозовой фронт, он даст сигнал, и разведчики вернутся в машину до ливня.
     Путаясь ногами в высокой траве, Второв установил лестницу, и, один за
другим, они поднялись на трубу.
     Свет прожекторов,  направленных вверх, отражался от листвы и создавал
достаточное освещение. С другой стороны был тот же лес. Сверху было хорошо
видно,  что труба плавно загибается в  обе стороны.  Диаметр кольца был не
меньше двухсот метров.
     Второв раньше своего товарища заметил второе кольцо.  Оно  находилось
от первого в пяти-шести метрах и было той же толщины.  Может быть,  там, в
глубине леса,  они найдут еще несколько?  Форма космического корабля была,
очевидно, совсем необычной.
     - Кольца должны соединяться между собой, - сказал Мельников.
     Они  осторожно пошли  вперед по  гладкой и  скользкой трубе.  Князев,
лавируя  между  деревьями,  повел  вездеход  вслед  за  ними,  стараясь не
отходить далеко.
     Соединение обнаружилось очень скоро.  Тонкие с  виду трубы из того же
металла,  расположенные в форме ромба,  соединяли оба кольца.  Сквозь этот
ромб поднималось огромное дерево,  трех метров в  обхвате.  Это лишний раз
доказывало, как давно находится здесь это странное сооружение.
     Шагов  через  тридцать они  увидели второй  ромб.  И  словно нарочно,
сквозь него опять-таки выросло дерево.  Оно задело в своем росте металл, и
ромб был искривлен.
     - Такие гиганты, - задумчиво сказал Мельников, - растут сотни и сотни
лет.
     - Я очень волнуюсь,  -  признался Второв,  - эти трубы... Мы ходим по
ним.  Кто построил эти кольца?  Кто прилетел в них на Венеру?  Здесь,  под
нашими  ногами  величайшие тайны.  Что  если  внутри  все  так  же  хорошо
сохранилось, как снаружи?
     - Удастся ли только попасть внутрь?
     С  корабля  сообщили  о  приближении грозы,  и  Мельников с  Второвым
спустились к вездеходу. Но грозовой фронт прошел стороной. Вопрос, надежен
ли лесной купол, остался по-прежнему открытым.
     - Нам надо перебраться за вторую трубу. Иначе мы ничего не выясним.
     - А если гроза?
     - Укроемся под  трубой.  Наши костюмы водонепроницаемы.  Это доказано
опытом Романова.
     Белопольский,  которому Мельников сообщил о своем намерении, разрешил
поход к  центру колец.  Прожекторы на шлемах должны дать достаточно света,
чтобы ориентироваться в лесу.  Лестницу можно носить с собой,  -  она была
очень легкой.
     И   вот  началась  эта  необычайная  экскурсия  в   далекое  прошлое.
Впоследствии, когда они снова очутились в привычной обстановке звездолета,
только снимки,  сделанные Второвым,  служили доказательством,  что все это
действительно видели  их  глаза,  настолько  странным  и  необычайным было
виденное.
     Прежде  чем  углубиться  в  лес,   Мельников  и  Второв,   неотступно
сопровождаемые вездеходом,  прошли по  всей длине наружной трубы.  Подсчет
сделанных шагов  подтвердил,  что  диаметр кольца -  ровно  двести метров.
Вторая  труба  все  время  шла  параллельно первой,  на  одном  и  том  же
расстоянии,  и  прикреплялась к  ней  через  каждые пятнадцать-шестнадцать
метров ромбовидными конструкциями. В двух местах, расположенных, очевидно,
по диаметру, от наружной трубы отходила другая, прямая и меньшего размера,
и, пройдя сквозь внутреннюю трубу, исчезала среди деревьев.
     - Там, - Мельников указал рукой к центру колец, - должно быть что-то.
Какое-то центральное ядро.
     - Я тоже так думаю, - согласился Второв.
     Обойдя  кольцо,   они  вернулись  немного  назад  и   остановились  у
радиальной  трубы.   Идти  к   центру  лучше  всего  было  прямо  по  ней.
Металлические подошвы их  ботинок сильно  затрудняли хождение по  гладкому
металлу, но продираться через бурелом и высокую траву было еще трудней.
     Приказав  Князеву  не  отходить  от  этого  места,  Мельников  первым
спустился по  лестнице,  которую держал Второв.  Потом он помог спуститься
товарищу.
     Преодолев второе  кольцо,  они  углубились в  лес.  Свет  прожекторов
вездехода вскоре померк и перестал освещать путь.  Вспыхнули прожекторы на
шлемах.
     Дорога по трубе оказалась не столь легкой, как они думали. Чуть не на
каждом  шагу   путь   преграждали  стволы  деревьев,   изогнувшиеся  самым
причудливым образом.  Приходилось перелезать через них с  помощью лестницы
или спускаться на "землю" и обходить препятствие.  Они убедились при этом,
что путешествие по  "земле" заняло бы  очень много времени,  -  трава была
настолько упругой, что каждый шаг стоил больших усилий.
     Труба,  метров двух с  половиной в  диаметре,  не  лежала на "земле",
подобно двум кольцевым,  а висела в воздухе. Учитывая ее длину, они пришли
к  выводу,  что металл исключительной прочности.  Об  этом же  говорил тот
факт,  что ни одно дерево, выросшее из-под этой трубы, не смяло ее, а само
изгибалось по поверхности.  А ведь раньше они видели,  что крепление между
кольцами не выдерживали страшного натиска растущего великана.
     - И,  кроме того,  - сказал Мельников, - нельзя забывать, что корабль
лежит тут тысячи лет. Ни один земной металл не уцелел бы столько времени.
     В  пятидесяти метрах от второго кольца они наткнулись на третье.  Оно
было той же толщины, что и два первых.
     - Система концентрических колец,  -  заметил Второв. - Интересно, что
находится в центре?
     Деревья стали  редеть.  Над  головой сквозь  листву  уже  можно  было
увидеть клочок неба.
     И  вот что-то огромное,  казавшееся бесформенным,  встало на их пути.
Это  "что-то",   плотно  обросшее  деревьями,  было  центром  космического
корабля.
     Форма этого центра была скрыта от глаз,  настолько крепко зажал его в
своих объятиях лес.  Но им обоим показалось,  что это не шар и  не куб,  а
что-то другое.
     - Константин Евгеньевич! - позвал Мельников.
     - Слушаю, - тотчас же ответил Белопольский.
     - Мы дошли до центра. Деревья так обступили его, что мы даже формы не
можем определить.  Но  если есть вход внутрь,  он должен быть здесь.  Надо
уничтожить деревья. Придется вернуться за ультразвуковым аппаратом.
     - Постойте! - сказал вдруг Второв. - Вот, кажется, дверь.
     Действительно,  сбоку от трубы,  в месте, не закрытом деревьями, ясно
виднелась тонкая линия, образующая собой правильный пятиугольник.
     - Правда,  похоже на  дверь!  -  сказал Мельников.  -  И  она  должна
открываться снаружи.
     - Ни видно ни кнопок, ни замка.
     - Должны быть! Если, конечно, это дверь, а не что-нибудь другое.
     - Очень похоже на дверь.
     Пятиугольник находился на  уровне центра трубы,  и  рассматривать его
приходилось низко нагнувшись.
     Мельников и  Второв спустились на  "землю".  Но теперь предполагаемая
дверь оказалась над головой.
     - Приставь лестницу!
     Луч  света упал  на  металлическую поверхность,  и  прямо перед собой
Мельников внезапно увидел какие-то выступы.
     Их  было  три.  Средний  имел  форму  пятиугольника,  два  боковых  -
квадрата.
     - Это безусловно механизм двери! - взволнованно сказал Второв.
     - Да,  по-видимому,  - сдерживая себя, ответил Мельников, - попробуем
разобраться.
     - Борис  Николаевич,  -  раздался голос Белопольского,  -  соблюдайте
крайнюю осторожность.  Мы не знаем, что произойдет, если вы дотронетесь до
механизма. Что он собой представляет?
     Мельников рассказал.
     - По-моему,  -  закончил он, - ничего не может произойти, кроме того,
что дверь,  возможно,  откроется.  Но  шансов на  это мало.  Скорей всего,
механизм давно не работает. Пожалуй, будет лучше, если один из нас отойдет
подальше.
     - Я очень прошу вас, - умоляюще сказал Второв, - доверьте это мне.
     Мельников видел,  что  молодой  инженер даже  побледнел от  волнения.
Отказ глубоко заденет его.
     - Хорошо, разбирайся ты. Когда кончишь, позовешь меня.
     Он поднялся на трубу и, не оглядываясь, скрылся за деревьями.




     Оставшись один,  Второв  внимательно осмотрел выступы.  Они  казались
вылитыми на  металле  корпуса,  но  если  это  был  механизм,  они  должны
поддаваться нажиму или поворачиваться.
     "Но,  может быть,  -  подумал он,  -  время испортило механизм и  все
усилия будут напрасными".
     Ему  страстно хотелось добиться успеха,  особенно после того,  как он
взялся за это дело вместо Мельникова.
     "Стыдно будет, если не догадаюсь. Сочтут хвастуном".
     Странная форма космического корабля была чужда человеку Земли, но это
было создание рук  существ,  близких ему  по  своему умственному развитию.
Второв был убежден, что человеку доступны их мысли.
     - Будем рассуждать так,  как  будто это сделано на  Земле,  -  громко
сказал он.
     - Правильно! - ответил невидимый Мельников. - Спокойно, Геннадий!
     Второв осторожно взялся за средний пятиугольник. Сперва он попробовал
нажать на него -  выступ не поддался. Тогда он сделал попытку повернуть, -
что-то дрогнуло под его пальцами. Второв нажал сильнее, послышался тягучий
скрип.
     "Ага!  Пятиугольник поворачивается! Поставим его на место и возьмемся
за квадраты".
     Квадратные выступы повернуть не  удалось.  Но,  когда Второв со  всей
силы нажал на них, они поддались.
     - Средний выступ поворачивается,  -  сказал он, - а крайние действуют
по принципу кнопки.
     - Десятки возможных комбинаций! - заметил Мельников.
     - Вы  сами решили рассуждать так,  как будто это сделано на Земле,  -
вмешался Зайцев.  -  Путь правильный! Мы не запираем входы на звездолет на
манер  несгораемых сейфов.  Вряд  ли  и  они  это  сделали.  Ищите простое
решение.
     Второв стал нажимать на  квадраты,  то  на  один,  то  на  оба сразу,
поворачивая пятиугольник в  разные стороны.  Тщетно!  Дверь  и  не  думала
открываться.  От  времени или  потому,  что так они были сделаны,  выступы
поддавались с  большим трудом.  Второву приходилось пускать в ход всю свою
недюжинную силу.
     - Ничего не выходит! - сказал он, тяжело дыша.
     - Отдохните. А мы пока подумаем, - посоветовал Белопольский.
     Второв слышал,  как члены экипажа обменивались мнениями. В обсуждении
принимали участие Мельников и Князев.
     - Как расположен средний выступ? - спросил Зайцев.
     - Это правильный пятиугольник.
     - Я спрашиваю, как он расположен относительно пятиугольника двери?
     - Постойте!  - воскликнул Второв. - Да, действительно! - прибавил он,
внимательно  вглядевшись  в  тонкую  линию  над  своей  головой.   -   Они
расположены несимметрично.
     - Попробуйте поставить их в симметричное положение.
     Оказалось, что средний выступ можно было повернуть на сто восемьдесят
градусов.
     Как  только  маленький пятиугольник совпал  по  положению с  большим,
раздался негромкий звук, точно упало что-то металлическое.
     Второв отскочил назад.
     Но ничего не случилось. Дверь оставалась в прежнем положении.
     С  сильно  бьющимся сердцем  инженер протянул руки  к  квадратам.  Он
почему-то был уверен,  что на этот раз его ждет удача.  Металлический звук
доказывал, что механизм работал.
     Изо всей силы он нажал на оба выступа.
     Над ним что-то мелькнуло. Второв инстинктивно пригнулся к "земле".
     Полная тишина...
     Он поднял голову.
     Двери не было!
     На    месте    металлического   пятиугольника   он    увидел   что-то
бледно-голубое,  казавшееся  прозрачным.  Точно  газовая  пленка  заменила
металл.
     Мельников,  Князев  и  все,  кто  находился на  звездолете,  услышали
отчаянный, как им показалось, крик Второва:
     - Свет! Свет!
     Теперь он видел! Видел ясно!..
     Это  "что-то"  не  было пленкой голубого газа!  Перед ним  находилось
пятиугольное отверстие, из которого откуда-то из недр космического корабля
исходил слабый,  но  несомненный свет.  Тусклые блики его легли на  стволы
деревьев, на металлическую поверхность трубы!..
     Свет!..  Что же это?..  Разве может какой бы то ни было искусственный
источник света просуществовать тысячи лет?..
     Второв стоял  и  смотрел,  не  отвечая на  градом сыпавшиеся на  него
вопросы товарищей.
     Он  пришел в  себя,  почувствовав прикосновение к  плечу.  Рядом  был
Мельников.
     Борис  Николаевич,  не  отрываясь,  смотрел вверх  на  таинственный и
непонятный свет, бессознательно сжимая все сильнее плечо Второва.
     - Что это? - прошептал он. - Откуда?
     - Не знаю, - машинально ответил Второв.
     - Неужели  не  знаете?  -  послышался насмешливый голос  Пайчадзе.  -
Скажите хотя бы, что вы видите.
     - Свет!
     - И что же?
     Мельников перевел  дыхание и  рассказал о  непонятном явлении.  Долго
никто не отвечал ему. Наконец они услышали, как Белопольский произнес:
     - Несомненно...
     И снова молчание.
     - Ну что ж! - сказал Мельников. - Дверь открыта. Войдем!
     Всего можно было ожидать,  самого неожиданного,  самого внезапного на
давно "умершем" корабле с неведомой планеты, но только не света - спутника
жизни! Это было более чем непонятно, - это походило на чудо!
     - Войдем,  -  повторил Мельников,  но  в  его  голосе не  слышно было
обычной решительности.
     Второв молча приставил лестницу.
     Он  видел,  что Мельников -  образец хладнокровия,  мужества и  воли,
человек,  по  общему мнению,  без нервов -  колеблется и  словно не  может
решиться поставить ногу на ступеньку.  И молодой инженер внезапно осознал,
что  никакие силы не  смогли бы  заставить его  самого первым подняться по
лестнице.
     Живое существо,  будь оно  самым чудовищным порождением фантазии,  не
заставило бы  его  отступить.  Но  это "сверхъестественный" свет лишал его
всякой власти над собой, сковывал мозг непреодолимым чувством страха.
     Прошла минута...
     - Войдем! - в третий раз сказал Мельников и быстро поднялся к двери.
     Его согнутая фигура скрылась в  отверстии,  и  тотчас же раздался его
голос:
     - Идите скорее!
     Страх  как-то  сразу  исчез.  Второв  поднялся за  своим  командиром.
Отверстие было слишком мало для его роста, и пришлось согнуться чуть ли не
вдвое.
     Мельников стоял у самой двери.
     Второв выпрямился,  взглянул и  почувствовал,  как у него закружилась
голова.
     Что  это  было?..  Куда  попали из  темного леса Венеры два  человека
Земли?..
     Казалось,  тут не  было ни пола,  ни стен,  ни потолка.  Всюду что-то
неопределенное,  не имеющее ясных очертаний,  расплывчатое и...  живое. Со
всех сторон их окружало нечто,  непрерывно меняющее свой цвет, переливаясь
и  сверкая всеми  оттенками радуги,  как  будто отражаясь друг  в  друге и
создавая дикий хаос красок.
     И  везде  -  наверху,  внизу,  по  сторонам -  шевелились причудливые
разноцветные фигуры... людей - изломанные, исковерканные подобия человека,
в немыслимых позах.
     Мельников поднял руку, словно защищаясь от этого зрелища, и тотчас же
вся толпа призраков повторила его движение.
     - Это  наши собственные отражения,  -  тихо и  с  видимым облегчением
сказал он.
     Очевидно,  стены, потолок и пол были зеркальны. Каждое движение его и
Второва   вызывало   ответное   движение,   бесчисленное  количество   раз
повторяющееся всюду,  куда бы  они ни посмотрели.  Но почему эти отражения
так изломаны, исковерканы?..
     На  середине,   а  может  быть,  и  у  стены  (они  потеряли  чувство
перспективы и  расстояния),  непонятно  на  чем  стояла  каменная  чаша  -
единственный реальный и неподвижный предмет в этом помещении, - чаша точно
такая же, какую видел Второв и какая разбилась тогда на лесной просеке. По
краям -  они рассмотрели это - она была украшена изображениями тел простой
кубической системы.
     Над  чашей поднималось ровное бледно-голубое пламя.  Такое пламя дает
тонкая пленка горящего спирта. Это и был источник непонятного света.
     - Константин Евгеньевич! - сказал Мельников так тихо, что его вряд ли
могли услышать.
     Но на звездолете были мощные приемники.
     - Я слушаю тебя! - ответил Белопольский.
     - Каменная чаша!
     - Я ожидал этого.
     - Но в ней горит огонь!
     - В  этом  нет  ничего невероятного.  Время должно было  изгладить из
памяти венериан искусственное пламя.  Их  чаши,  очевидно,  погасли совсем
недавно. Относительно недавно, конечно. Но расскажите нам, что вы видите?
     Спокойный  голос  Белопольского  окончательно  привел  в  себя  обоих
разведчиков.  Перед  ними  была  химическая загадка  -  не  больше.  Тайну
"вечного" огня раскроет наука.
     - Рассказать!  Это не так просто! - ответил Мельников. - Лучше потом,
когда вернемся.
     - Тогда мы сможем иллюстрировать наш рассказ фотоснимками, - прибавил
Второв, вспомнив только сейчас о фотоаппарате.
     Они уже спокойно и более внимательно осмотрелись.
     Перекрещивающиеся отражения все время меняющих свой цвет стен, пола и
потолка мешали им,  но  постепенно они  как-то  привыкли.  И  тогда смогли
рассмотреть помещение.
     Оно  оказалось,  если не  считать пола,  круглым,  из  странной формы
остроугольных граней,  переплетающихся в непривычном узоре. Пол был ровным
и  как будто стеклянным.  Чаша стояла словно на  середине,  но  на чем она
держалась, никак не удавалось рассмотреть.
     - Подойдем ближе, - нерешительно предложил Мельников.
     - Пожалуй, - еще более робко согласился Второв.
     Но ни один из них не двинулся с места.  Мельников что-то обдумывал, а
его товарищ не решался первым отойти от двери.
     Второв слышал,  как Мельников пробормотал что-то насчет металлических
стен.
     - Константин Евгеньевич!  -  сказал он  громко.  -  Здесь нет никаких
дверей внутрь корабля.  Но, может быть, мы их найдем. Стены звездолета как
будто металлические.  Радиосвязь может прерваться.  Если это случится - не
беспокойтесь!
     - Постараемся,  - ответил за Белопольского Пайчадзе. - Но ручаться за
успех не можем.
     - Осторожнее, - сказал Константин Евгеньевич.
     Мельников и  Второв отошли от стены.  Но едва они сделали первый шаг,
позади послышался негромкий звук - точно упало что-то металлическое.
     Оба  испуганно  обернулись.  Двери  не  было!  Там,  где  только  что
находился  темный  пятиугольник,   сквозь  который  виднелся  лес  Венеры,
разноцветно блестели остроугольные грани.
     Все слилось неразличимо!
     Где выход - неизвестно!..
     Второв бросился на  стену и  больно ударился о  какой-то выступ.  Это
привело его к осознанию действительности.
     Заперты!..
     - Кто закрыл дверь?
     - Конечно никто,  -  ответил Мельников,  - она закрылась сама. Прошли
тысячи лет, но механизмы работают исправно, как этот огонь в чаше.
     - Как же мы выйдем?
     - Не знаю. Может быть, совсем не выйдем. Я сам предупредил, что связь
может прерваться.
     - Звездолет! - позвал Второв.
     Никакого ответа не последовало.
     - Эти стены из какого-то металла,  - сказал Мельников. - Нас не могут
услышать. Пока что мы отрезаны от внешнего мира.
     Второву пора было привыкнуть к хладнокровию своего спутника.
     - Что же делать? - спросил он.
     - То,  что  хотели.  Осматривать корабль.  Вот только ни  одной двери
не...
     Он запнулся на полуслове,  изумленно глядя на стену:  совсем, близко,
как  будто  рядом  с  исчезнувшим входом,  что-то  странное  и  непонятное
происходило с  разноцветными гранями.  Они  стали быстро тускнеть,  терять
очертания.  Обозначился пятиугольный контур,  резко выделявшийся на стене.
Вот уже внутри этого контура почти не видно граней - они исчезают, тают на
глазах,  превращаясь  в  пустоту.  Еще  момент,  и  перед  ними  оказалось
пятиугольное отверстие.
     - Вот и дверь! - сказал Мельников.
     В первый раз Второв услышал дрожь в его голосе.
     - Куда девалась стена?
     - Кто может ответить на такой вопрос.  Факт тот, что перед нами дверь
внутрь  корабля.   Она  открылась  автоматически,   как  только  закрылась
наружная.
     Наклонившись, они заглянули в отверстие. За ним находилась радиальная
труба.  Голубое пламя,  горящее в чаше,  отражалось на ее стенках длинными
светлыми полосами. Противоположный конец трубы скрывался во мраке.
     - Наружная дверь закрылась,  как только мы  от нее отошли,  -  сказал
Второв.
     - Да,  одному из  нас следовало остаться на пороге.  Здесь автоматика
иная,   чем  у  нас.   Она  видит  и  действует  самостоятельно.  И  самое
поразительное,  -  она  сохранилась в  полной  исправности.  Этот  корабль
многому научит нас.
     - Мы  сумели открыть дверь снаружи,  -  сказал Второв.  -  Неужели не
сумеем сделать это изнутри?
     - Если  не  мы,  то  наши  товарищи откроют ее.  Они  знают,  где  мы
находимся. Это шанс на спасение.
     - Перерыв связи заставит их поторопиться на помощь.
     - Вряд  ли!  Мы  предупредили,  что  радиосвязь может  прерваться.  -
Мельников  внимательно  посмотрел  на  Второва.   -  Неужели  ты  боишься,
Геннадий?
     Молодой инженер покраснел.
     - Не знаю,  -  откровенно ответил он.  - Я не боялся, когда мы с вами
сидели в кабине разломанного самолета. Но здесь... кажется, боюсь.
     - Непонятное должно вызывать страх,  -  задумчиво сказал Мельников. -
Это верно! Однако, - прибавил он обычным тоном, - не будем терять времени.
     Они подошли к каменной чаше.
     Даже вблизи не  видно было,  на  чем она стояла.  Но не могла же чаша
висеть в  воздухе без  всякой опоры.  Второв попробовал провести рукой под
чашей.  Его пальцы коснулись чего-то твердого,  и он нервно отдернул руку.
Мельников осторожно ощупал невидимую опору. Чаша стояла на чем-то, имевшем
кубическую форму.  Но это "что-то" было абсолютно невидимо,  -  непонятным
образом застывший воздух.
     Они  тщательно обследовали все помещение,  имевшее в  диаметре метров
шесть.  Только ощупью можно было определить его размеры. Перекрещивающиеся
отражения уничтожали видимость расстояний.  Толпа фантастических призраков
- десятки Мельниковых и Второвых -  в неестественных позах, прямо, боком и
вверх  ногами,  при  каждом их  движении причудливо переплетались со  всех
сторон, извиваясь в какой-то дикой пляске.
     Второв старался не смотреть, но они отовсюду "лезли" в глаза.
     - Надо уйти отсюда, - сказал он наконец, - у меня кружится голова.
     Ничего,  что хотя бы  отдаленно указывало на  механизм двери,  они не
нашли.
     - Вероятно,  он находится на центральном пульте управления,  - сказал
Мельников. - Здесь должен быть какой-то пульт. Да, - ответил он Второву, -
надо уйти,  у  меня тоже кружится голова.  Но я опасаюсь,  что и эта дверь
закроется, как только мы войдем в трубу. Логически должно быть так.
     - Давайте я войду один, а вы останетесь здесь.
     - А что из этого толку? Нет, лучше вместе.
     Они  стояли  перед  загадочной дверью,  не  решаясь войти.  Здесь,  в
центре,  было,  конечно, безопаснее. Белопольский, спустя некоторое время,
поймет,  что разведчики попали в какую-то ловушку,  и пришлет помощь.  Как
открывается наружная дверь,  на  звездолете знают.  Но  если  они,  войдут
внутрь  корабля,  то  рискуют остаться там  навсегда,  -  было  совершенно
неизвестно, удастся ли найти способ выбраться.
     "Что же делать?  - думал Мельников. - Как поступить? Остаться здесь и
ожидать товарищей? Но ведь все равно когда-нибудь придется пройти внутрь".
     Будь  он   одни,   он   не   колебался  бы  ни  минуты.   Но  Второв!
Ответственность за него лежала на Мельникове.
     "Эх,  была не  была!  В  крайнем случае,  они сумеют прорезать стенку
трубы или даже взорвать ее".
     - На  всякий  случай,  оставим  записку,  -  сказал  он.  Кратко,  но
достаточно подробно описав все,  что с  ними произошло,  Мельников положил
записную книжку возле чаши на невидимый постамент. Книжка казалась висящей
в воздухе, и ее нельзя было не заметить сразу.
     - Ну, теперь идем!
     Пятиугольное отверстие было той же  величины,  что и  наружная дверь.
Неизвестные звездоплаватели,  очевидно,  были небольшого роста. Мельников,
нагнувшись, перешагнул порог. Второв последовал за ним.
     Они остановились сразу за дверью, тревожно наблюдая за ней. Закроется
или нет?.. Дверь закрылась.
     Они  увидели,  как  отверстие  затянулось  точно  прозрачной  газовой
пленкой,  сперва чуть заметной,  но затем быстро густевшей.  Потом, как-то
сразу,  резким скачком, только что бывшее перед ними отверстие исчезло. На
его месте блестела гладкая, по-видимому металлическая, стена.
     Это  было  так  странно,  так  необъяснимо,  что  несколько минут оба
звездоплавателя смотрели на чудесную стену,  не будучи в состоянии сказать
хоть одно слово. Они задыхались от волнения.
     Только что  на  их  глазах произошло явление,  совершенно неизвестное
земной науке.  Пустота, сквозь которую они свободно прошли, превратилась в
металл!  Высшей наукой -  непонятной, загадочной - повеяло на них от этого
феномена,  который, несомненно, являлся только применением еще неизвестных
им законов природы.
     - С этой стороны почему-то нет граней, - сказал наконец Мельников.
     - А вам не кажется странным, что мы ее видим? - спросил вдруг Второв.
     - Кого?
     - Стену. Здесь должно быть совсем темно.
     "В самом деле", - подумал Мельников.
     Лампы на  шлемах они  потушили,  когда вошли внутрь корабля.  Голубой
огонь чаши остался за дверью. Но стена была видна. Больше того, они видели
свои тени, шевелившиеся на ней. Значит, за спиной свет!
     Мельников  обернулся  и  вскрикнул.  В  его  голосе  были  радость  и
удивление.




     Труба,  которую  они  видели  из-за  двери,  идущей  в  темную  даль,
оканчивалась в трех шагах.  Смутно виднелись деревья леса. Свет был светом
дня, очевидно не таким слабым, как им казалось в самом лесу. Этот свет был
достаточным,  чтобы  видеть  внутри  короткого отрезка  трубы,  непонятным
образом заменившего целую трубу. Этот свет создавал тени.
     - Выход! - радостно вскричал Второв.
     - Нет, - сказал Мельников. - Это не выход. Смотри внимательней.
     И Второв увидел...
     Неясная масса деревьев была по сторонам и сверху, но прямо впереди ее
не было.  Темная пустота уходила вглубь леса. Видимая труба оканчивалась в
трех  шагах,  а  дальше  продолжалась труба,  ставшая невидимой,  какой-то
призрак трубы, о существовании которой можно было лишь догадываться.
     И все же это была та самая труба,  по которой они пришли сюда. Только
она стала по неизвестной причине абсолютно прозрачной,  как пьедестал,  на
котором стояла чаша.
     Мельников подошел к  "краю".  Ему  пришлось сделать над собой усилие,
чтобы шагнуть дальше.  Под ногами он  различал траву,  казалось,  что идти
некуда, оставалось только прыгать вниз.
     Но  металлическая подошва его  ботинка ступила на  гладкий пол.  Рука
ощущала полукруглую стенку.  Труба была тут,  твердая,  как  и  раньше.  И
невидимая!..
     Они шли в полутора метрах над "землей", как будто по воздуху. Ноги не
слушались,  и на каждом шагу они спотыкались, хотя пол был ровным. Ходить,
не видя, по чему идешь, было не так просто.
     - Если бы  кто-нибудь мог  на  нас  посмотреть?  -  сказал Второв.  -
Странное зрелище! Два человека идут по воздуху.
     - Если труба прозрачна снаружи.
     - А разве может быть иначе?
     - Все возможно.
     Мельников включил лампу на шлеме.
     Луч света лег на  металлическую стенку трубы.  Они видели характерные
блики, создаваемые светом на поверхности гладкого металла. Но одновременно
они видели, и то, что находилось за трубой.
     Это противоречие производило ошеломляющее впечатление.
     Как раз в этом месте,  вплотную к трубе,  росло дерево.  До того, как
зажегся свет,  его было плохо видно,  -  черный контур ствола. Но и теперь
дерево осталось таким же темным,  хотя находилось в  метре от их глаз и на
него должен был падать луч света.
     - Вот доказательство,  -  сказал Мельников.  - Металл трубы прозрачен
односторонне.  Внешний  свет  проходит свободно,  но  внутренний не  может
пройти. Снаружи нас никто не смог бы увидеть.
     - Из этого материала мы будем строить стены домов, - сказал Второв, -
когда узнаем,  что  это такое.  Представляете себе,  сколько света будет в
таких домах, а снаружи ничего не видно.
     - Ты начинаешь фантазировать, Геннадий!
     - Раз мы попали в сказку из "Тысячи и одной ночи"...
     - Где-то здесь, - сказал Мельников, - должно быть внутреннее кольцо.
     - Да, оно недалеко. Половину трубы мы, безусловно, прошли.
     Они  знали,   какую  форму  имел  этот  странный  корабль.  В  центре
находилось шестиметровое ядро.  Его  окружали  три  трубы-кольца,  одно  в
пятидесяти метрах,  а два других, близко расположенных друг к другу, в ста
метрах. Центр и кольца соединялись прямой трубой. Первое внутреннее кольцо
должно было вот-вот показаться.
     "Если оно куда-нибудь не исчезло", - подумал Второв.
     Но кольцо оказалось на своем месте. Через несколько шагов они увидели
его сквозь стенку трубы.
     И так же,  как вначале у ядра,  так и теперь, в трех шагах от кольца,
труба перестала быть прозрачной.  Но ничего не преградило путь. Там дальше
опять виднелись прозрачные стенки.
     Радиальная труба проходила через внутреннее кольцо насквозь.
     - Тут должен быть вход.
     Лучи прожекторов освещали гладкие стоики.  Никакого намека на скрытую
дверь, никаких выступов, никаких признаков механизма.
     И  снова  проявилась непонятная и  пугающая  в  своей  таинственности
техника космического корабля неведомой планеты.  Словно кто-то  разумный и
внимательный наблюдал за ними, стерег каждый их шаг.
     - Тут должен быть вход,  - сказал Мельников, протягивая руку к стене.
И в ответ на это движение они увидели, что вход действительно существует.
     Часть металлической стены резко изменила свой  вид.  Сразу потускнели
на ней блики света. Обозначился пятиугольный контур. Металл быстро "таял",
превращаясь в  пустоту.  Словно обрадовавшись,  лучи прожекторов рванулись
вперед,  внутрь  кольца.  Сверкнули какие-то  длинные цилиндры -  красные,
зеленые,  желтые.  От  двери в  глубину шла  узкая,  как будто стеклянная,
дорожка - странный, почти невидимый мостик.
     Куда он вел? Что находится там, в темной неизвестности?..
     Второв внезапно схватил руку Мельникова.
     - Смотрите! - воскликнул он, указывая назад.
     Это  было новым доказательством "разумности" автоматики,  управлявшей
дверями и стенками космического корабля.
     Прозрачная труба,  по  которой они  только что  прошли,  не  видя ее,
превратилась в  металлическую,  потеряла прозрачность.  Исчез лес  Венеры.
Плотную мглу рассеивал только свет их прожекторов.
     И там, по ту сторону кольца, невидимая труба превратилась в видимую.
     - Какая-то чертовщина! - сказал Второв.
     - Стенки  трубы  становятся  прозрачными,   когда  в  ней  кто-нибудь
находится,  -  задумчиво произнес Мельников.  - Двери открываются, когда к
ним  кто-нибудь  подходит.  Соединение техники  телевидения с  автоматикой
"мыслящих" машин вполне может справиться с  такой задачей.  Лет  пятьдесят
тому назад это могло показаться "чертовщиной", но сейчас...
     - Этак мы  можем,  сами того не подозревая,  пустить в  ход двигатели
корабля.
     Мельников вздрогнул:
     - Ты  прав,  Геннадий!  Надо  быть очень осторожными.  Попробуй пойти
обратно к центру. А я останусь здесь. Увидим, что произойдет.
     Произошло то,  чего и  ждал Мельников.  Едва Второв сделал три шага в
сторону центра и вышел за края кольца, стенки трубы опять стали прозрачны.
Это  случилось почти мгновенно.  Было  ясно,  что  тысячелетняя автоматика
работает с поразительной точностью, реагируя на каждое движение.
     Создавалась грозная опасность.
     Кто были хозяева этого корабля?  Каков был их умственный уровень?  Не
приходилось сомневаться,  что неизвестные звездоплаватели стояли на  очень
высокой  ступени  развития.  Но,  может  быть,  эта  ступень была  слишком
высокой?  Может быть, человек Земли не в силах понять то, что для них было
просто и естественно?
     Малейшая  неосторожность могла  привести к  совершенно непредвиденным
последствиям.  Ни  Мельников,  ни Второв не имели никакого представления о
принципах работы автоматики корабля,  они блуждали по  нему "с завязанными
глазами".  Точно в  таком же  положении мог оказаться человек,  не имевший
специальных знаний,  очутившийся в полном одиночестве на пульте управления
современной атомной электростанции и  вздумавший наугад поворачивать ручки
и нажимать непонятные ему кнопки.
     Второв  вернулся  обратно.  Как  и  следовало  ожидать,  труба  снова
потеряла прозрачность.
     Они  стояли перед пятиугольной дверью,  не  решаясь пройти туда,  где
казавшийся   хрупким   "стеклянный"  мостик   уходил   вдаль,   окруженный
разноцветными цилиндрами неизвестного назначения.
     - Может быть, благоразумнее вернуться? - спросил Второв.
     - Дверь в центр закрыта.
     - Она, вероятно, откроется, когда мы к ней подойдем.
     - Это  вполне возможно.  Но  раз  мы  рискнули прийти сюда  -  пойдем
дальше.   Только  не   надо  делать  никаких  жестов  и   ни  до  чего  не
дотрагиваться.
     "Разве не  может быть  так,  что  на  этом  корабле все  приводится в
действие автоматикой,  реагирующей на жесты?  -  думал Мельников. - Двери,
прозрачность стен,  двигатели.  А может быть,  и еще что-нибудь,  о чем мы
даже не  подозреваем?  Мы не знаем,  какие жесты могли делать существа,  о
внешнем облике которых ничего не известно.  Я  протянул руку к  стене -  и
открылась дверь.  Это  произошло здесь.  Но  может  быть  в  другом  месте
движение  моей  руки  приведет  к   пуску  двигателей,   и  корабль  вдруг
поднимется.  Никакие деревья, как бы крепко они ни срослись друг с другом,
не удержат звездолет и будут сорваны,  как бумажные.  Мы рискуем улететь с
Венеры, не умея управлять кораблем".
     Но, думая так, Мельников внешне спокойно ступил на мостик.
     Казавшийся стеклянным,  он  заметно прогнулся,  когда Второв вслед за
Мельниковым ступил на него. Не было никаких перил. Узкая, не шире тридцати
сантиметров прозрачная полоска  висела  в  воздухе  примерно  на  середине
кольцевой трубы.  На чем она держалась,  было неизвестно - как будто ни на
чем.
     - Вернись,  -  отрывисто сказал Мельников, каждую секунду ожидая, что
мостик сломается.
     - Некуда, - ответил Второв.
     Действительно, дверь позади них уже закрылась. Круглая стена казалась
сплошной - никаких следов пятиугольного отверстия.
     - Протяни к ней руку!
     Второв повиновался. Но жест, который с той стороны привел к появлению
двери, на этот раз не оказал никакого действия.
     - Стой на месте!
     Мельников осторожно сделал шаг вперед.
     И вдруг...  Неяркий,  странно голубой свет озарил внутренность трубы.
Источника света  не  было  видно.  Казалось,  что  воздух внезапно получил
способность светиться.
     Мельников замер.  Второв боялся дышать.  Оба  стояли неподвижно,  как
статуи.
     Голубой свет  физически ощутимо обволакивал их  со  всех сторон,  как
легкая  дымка  тумана.   Они  не  видели  ни  одной  тени.  Свет  не  имел
направления,  он  был  повсюду,  в  самом  воздухе.  Таинственные цилиндры
странно изменили свой цвет:  красные стали фиолетовыми, желтые - зелеными,
а те, которые раньше были бледно-зелеными, теперь стали бирюзовыми. Мостик
совсем исчез из глаз, словно растворившись в светящемся воздухе.
     И  вот  они почувствовали едва уловимый незнакомый им  запах.  Воздух
космического корабля проходил через  фильтры противогазов и,  смешиваясь с
земным кислородом, проникал в легкие.
     Мысль  о  возможном отравлении этим  чужим  воздухом  заставила обоих
звездоплавателей вздрогнуть.  Это не был воздух Венеры,  -  они не слышали
раньше этого запаха, - это был воздух какой-то другой планеты. Было вполне
возможно, что он смертелен для человека Земли.
     "Бежать!" - подумал Второв.
     Но бежать было некуда. Выход был отрезан сомкнувшейся за ними стеной.
Как открыть его, как заставить пятиугольное отверстие появиться снова, они
не знали.
     Кругом лежали загадочные цилиндры,  длинные,  окрашенные в  различные
цвета.  Между ними,  неизвестно как державшаяся в воздухе, проходила узкая
дорожка,  которую почти невозможно было  увидеть,  -  в  голубом свете она
стала  какой-то  нереальной.  Метрах в  сорока впереди дорожка исчезала за
поворотом, плавно загибаясь влево вместе со всей трубой.
     Мельников машинально потушил лампу на  шлеме.  Симптомы отравления не
появлялись, но если бы они даже и появились, отступать было некуда.
     - Будь что будет, - сказал он. - Вперед, Геннадий!
     Он пошел по дорожке,  балансируя плечами,  чтобы сохранить равновесие
на почти невидимом пути. Пошевелить руками он не решался. Второв пропустил
его вперед на десять шагов и, в свою очередь, отошел от стены.
     Мостик упруго сгибался под их тяжестью.  Его прозрачный материал был,
очевидно,  прочен,  хотя и  не рассчитан на земного человека.  Неизвестные
звездоплаватели, если судить по дверям, были маленького роста и, вероятно,
весили немного.
     Сразу  за  поворотом они  увидели,  что  трубу  снова  перегораживает
круглая стена. От первой се отделяло метров шестьдесят.
     - Похоже,  что труба разделена на пять отсеков, - сказал Мельников, -
так и должно быть на космическом корабле.
     - Похоже, что мы заперты здесь с двух сторон, - ответил Второв.
     - Посмотрим!
     Но,  еще  не  дойдя до  стены,  они  поняли,  что  опасения напрасны.
Невидимый  глаз  зорко  следил  за  ними.  Отсутствующие  хозяева  корабля
гостеприимно принимали не званных гостей - людей другой планеты.
     Загадочная  автоматика снова  начала  свою  работу.  На  стене  резко
выступил  уже  знакомый  пятиугольный контур.  Быстро  потускнел блестящий
металл,  "растворился",  "растаял" и  исчез.  Открылось взору темное,  без
света, помещение - второй отсек кольцевой трубы.
     Но только Мельников,  шедший впереди,  перешагнул порог,  повторилось
прежнее  явление  -  голубым  светом  вспыхнул воздух.  А  там  позади,  в
оставленном  ими  помещении,  воздух  "погас".  Дверь  за  Второвым  сразу
закрылась.
     Второй отсек был точным повторением первого.  Так же шла ни к чему не
прикрепленная "стеклянная" дорожка,  такие же цилиндры лежали кругом.  Все
было точно таким же.
     - Вероятно,  это машинные залы,  -  сказал Мельников, - возможно, что
все внутреннее кольцо занято механизмами.
     - Пойдем назад?
     - А как открыть двери?  Нет,  лучше обойти всю трубу.  Может быть, по
ней можно ходить только в одном направлении.
     Через шестьдесят метров перед ними снова встала глухая стена. Подходя
к ней,  они были уверены,  что и на этот раз откроется дверь. Но отверстие
не появлялось. Мельников попробовал протянуть руку. Никакого действия.
     - Что случилось? - недоуменно сказал он. - Или автомат испортился?
     - Пойдем назад.
     - По ведь и там дверь закрыта.
     Они стояли,  не зная,  что предпринять.  Дверь в  радиальную трубу не
открывалась,  - они уже пробовали ее открыть. А здесь, казалось, и не было
никакой двери.
     Глубокая  тишина  окружала  их.  Светящийся туман  беззвучно и  мягко
обволакивал разноцветные цилиндры  и  двух  людей,  беспомощно стоявших на
узкой  полоске прозрачного "стекла".  Что-то  неумолимо приближалось,  как
возмездие за их дерзкое вторжение.
     Они молчали,  инстинктивно прислушиваясь. Слуховые аппараты их шлемов
восприняли бы  малейший шорох,  но,  кроме дыхания товарища,  ни  тот,  ни
другой ничего не  слышали.  Да  и  откуда могли бы  взяться звуки жизни на
"мертвом" звездолете?  Может быть,  там, где помещались чудесные автоматы,
обладавшие "зрением" и  "разумом",  проявилась бы  каким-нибудь  звуком их
загадочно сохранившаяся жизнь, но здесь царила полная тишина.
     Что-то  приближалось,   неотвратимое  и  грозное...   Что  они  могли
предпринять для своего спасения?..
     И вот,  когда оба человека подумали, что только другие, оставшиеся на
свободе люди могут прийти к ним на помощь, это случилось.
     Если бы не свидетельство фотоаппарата,  которым успел воспользоваться
Второв,  они сами усомнились бы в  виденном.  Но беспристрастный и  точный
объектив навсегда зафиксировал невероятную картину.
     Желто-серая стена,  закрывавшая им дорогу,  внезапно исчезла. Исчезла
сразу вся целиком.  Но то,  что находилось за ней,  по-прежнему оставалось
невидимым.  Там, где только что был металл, на краю "стеклянного" мостика,
дрожали  синими   искрами  перекрещивающиеся  полосы,   точно   сетка   из
хрустальных нитей,  бездонная глубина  которой там,  дальше,  переходила в
темно-синий  мрак.  И  в  двух  шагах  ошеломленные люди  Земли увидели...
человека другой планеты - хозяина этого странного и непонятного корабля.


     Он  стоял прямо перед ними и  смотрел на  них.  Окруженный искрящимся
ореолом синих нитей, он выглядел вполне реально и казался живым человеком,
из плоти и крови.  Маленького роста,  стройный и хрупкий, во всем подобный
человеку Земли,  он был одет в  плотно облегающий тело темно-синий костюм,
похожий на трико гимнастов. Тонкая серебряного цвета цепочка висела на его
шее.
     Только секунду,  не больше,  и он и люди стояли неподвижно. Но вот за
спиной  Мельникова  послышался  щелк   затвора  фотоаппарата,   -   Второв
сфотографировал незнакомца.
     Медленным,  плавным  движением  таинственный хозяин  протянул  вперед
руки, словно приветствуя людей Земли.
     И  тогда оба  звездоплавателя поняли,  что перед ними не  человек,  а
чудесное  явление  человека,  вероятно  давно  умершего.  Хрустальные нити
насквозь  пронизывали  его  тело  и  руки.   Движения  были  чуть  заметно
прерывисты.
     И они поняли смысл того,  что произошло перед ними. Неведомые хозяева
корабля давно,  тысячи лет тому назад, предвидели их приход, подготовились
к  нему и с помощью своей совершенной техники приветствуют их.  Перед ними
была ожившая тень далекого прошлого.
     И тень заговорила.  Послышался певучий звук, точно песня, исполняемая
в медленном темпе.
     Глубоко потрясенные люди  слушали голос уже  не  существующего жителя
другой планеты,  приветственные слова  старшего брата,  обращенные к  тем,
кого он не знал, но в чей приход верил много веков тому назад.
     Голос смолк.  Словно растаяв, исчез призрак. В стремительной быстроте
перекрещивающихся нитей загустел и  слился в плотную завесу синий мрак.  И
снова  глухая стена  отливала желто-серым блеском.  Будто никогда не  было
сказочного видения.
     И  как бы  для того,  чтобы люди не усомнились в  значении только что
виденного, гостеприимно раскрылась дверь в следующий отсек.
     Он  был  освещен  тем  же  неярким голубым светом.  Там  не  было  ни
цилиндров, ни "стеклянного" мостика. Совсем другая обстановка предстала их
глазам.
     - Из  глубины  тысячелетий,   -  сказал  Мельников,  -  первые  люди,
посетившие Венеру,  передали нам свой братский привет.  Мы не знаем, как и
почему они погибли здесь,  не  вернулись на свою родину.  Но мы должны это
узнать и узнаем. Мы - их наследники!




     Наука достигла огромной высоты. С этой высоты она видит далеко. И она
"видит"  бесконечное число  обитаемых  миров,  населенных,  как  и  Земля,
разумными существами, идущими по тому же пути медленного, постепенного, но
неуклонного развития.
     Мыслящий разум идет вперед и  вверх.  И,  по мере подъема,  перед ним
открываются все более и более обширные горизонты.
     Нельзя  себе  представить  широкое  развитие  разума  без  такого  же
широкого взгляда на  мир.  В  первую  очередь это  относится к  взгляду на
жизнь, как на явление не местного, а вселенского масштаба.
     Смерть  человека  не  прекращает  жизни  человечества.  Но  и  смерть
человечества не  может  прекратить жизни  на  других  мирах.  И  если  бы,
допустим на  минуту,  исчезла жизнь во всей видимой нами Вселенной,  жизнь
осталась бы там, куда не может (пока не может) проникнуть взгляд человека.
     Было время, когда Солнечная система имела не девять, а десять планет.
Между  Марсом и  Юпитером находилась пятая планета.  Она  погибла.  Как  и
почему -  никто не знает.  Но то, что неизвестно сегодня, станет известным
завтра.
     Обитатели пятой  планеты  исчезли с  лица  Вселенной.  Но  их  мысль,
прошедшая,  как  и  везде,  долгий  и  трудный  путь  развития,  была  уже
достаточно  могучей,  чтобы  дать  знать  другим  мирам,  другим  разумным
существам,  что  она  существовала когда-то.  Обитатели обреченной планеты
умели строить космические корабли и  смогли покинуть свою гибнущую родину.
Присутствие на  Венере их  корабля свидетельствовало о  том,  что  они это
сделали.
     Был  ли  этот  корабль единственным?  Куда улетели другие,  спасая от
гибели  своих  хозяев?  Где  нашли  приют  осиротевшие обитатели  планеты?
Когда-нибудь и это станет известным.
     Но  один корабль достиг Венеры и  теперь был на ней найден.  Те,  кто
находился на нем,  хорошо знали, что их планета не единственный населенный
разумными существами мир.  Они  верили,  что  рано  или  поздно на  Венере
появятся жители других планет.  Они знали,  что их звездолет просуществует
тысячи лет.  Они верили,  что разум неизвестных им  звездоплавателей будет
подобен их собственному.  И,  зная это,  веря в  это,  они подготовились к
приходу тех,  кто  получит оставленное ими  наследство знаний,  расширит и
разовьет его дальше,  в  бесконечной последовательности развития мыслящего
разума.
     Знания и  техника передаются не  только из  поколения в  поколение на
одной планете.  Они могут переходить с планеты на планету,  осуществляя на
практике великое братство мыслящих существ.
     Те, кто прилетел на Венеру на кольцевом корабле, знали это.

     ---------------------------------------------------------------

     Первое,  что  увидели  Мельников  и  Второв,  войдя  в  третий  отсек
звездолета, была схема Солнечной системы, висевшая на стене прямо напротив
входа.  Это был большой лист голубоватой бумаги или чего-то очень похожего
на бумагу.
     Оба звездоплавателя сразу заметили особенность этой схемы, отличающую
ее от аналогичных схем земной астрономии. И они поняли, что схема повешена
тут специально для них.
     Это   было  первое  указание  на   оказавшееся  огромным  наследство,
оставленное им наукой другой планеты, исчезнувшей с лица Вселенной.
     На  схеме было десять орбит планет Солнечной системы.  Десять,  а  не
девять!  Каждая планета была изображена маленьким кружком с соблюдением их
относительных размеров и с орбитами спутников.
     Мельников и  Второв  еще  от  двери  увидели  "лишнюю" планету и  все
поняли.
     - Вот,   наконец,   бесспорное  доказательство,   что  пятая  планета
действительно существовала, - сказал Мельников. - И они прилетели с нее.
     - В  нашей  астрономии ее,  кажется,  называют  Фаэтоном?  -  спросил
Второв.
     - Да, такое название существует.
     Они подошли ближе.  Отсек был гораздо короче двух предыдущих,  метров
пятнадцати в  длину.  От волнения они не обратили никакого внимания на его
странную обстановку и  даже  не  заметили,  что  дверь за  ними закрылась.
Открытие  пятой  планеты  поглотило все  их  внимание.  Это  была  новость
огромного научного значения.
     Вблизи они  заметили,  что,  кроме орбит планет,  на  схеме,  гораздо
слабее,  изображены три орбиты астероидов. Схема оказалась не из бумаги, а
из  чего-то  вроде цветного плексигласа.  И  она  не  висела на  стене,  а
находилась перед ней, как будто ничем и никак не прикрепленная.
     И  вот тут-то они и  стали свидетелями самого замечательного явления,
самого  удивительного и  самого важного из  всего,  что  успели увидеть на
звездолете.  Из  тьмы  веков  хозяева  корабля  "рассказали" им  все,  что
случилось с  ними  на  Венере и  раньше.  Это  было  новым доказательством
продуманности,  с  которой они готовились к  приходу людей другой планеты,
свидетельством их  стремления оставить после себя  как  можно более полные
сведения. Заранее настроенные и отрегулированные автоматы "провели" гостей
прямо сюда, в это помещение. Никуда больше они не могли прийти, потому что
двери не  открылись бы  перед ними.  Это стало совершенно ясно,  когда все
окончилось.  И  здесь они  были выслушать короткий,  но  достаточно полный
рассказ,  чтобы понять многое из того,  что до сих пор было покрыто мраком
тайны.  А  то,  что все-таки осталось непонятным,  должно было проясниться
впоследствии,  так как им ясно указали,  где искать ключ к тайнам. Хозяева
корабля предусмотрели все!

     ---------------------------------------------------------------

     Сначала "ожила" схема.  Медленно двинулись с места и поплыли по своим
орбитам кружки планет и  их  спутников.  Находящееся в  центре изображение
Солнца  засверкало,  как  маленький бриллиант.  Вместе со  всеми  пришел в
движение и Фаэтон. Возле него обращался крохотный спутник.
     И  вдруг  от  пятой планеты отделилась маленькая блестящая точка.  На
мгновение  она  увеличилась  в   размерах,   и  они  увидели  три  кольца,
соединенные прямой линией. Это было изображение звездолета, на котором они
находились.  Превратившись опять в точку,  он подошел к Марсу,  на секунду
слился с ним и двинулся дальше, к Земле.
     Демонстрировался путь звездолета, совершившего в баснословном прошлом
космический рейс.
     И вот,  когда точка слилась с изображением Земли, что ясно показывало
приземление,  на месте, где находился Фаэтон, вспыхнуло яркое пламя, точно
загорелся магний.  Ослепительная вспышка сразу погасла,  но Фаэтона больше
не было на схеме.  Не было и его спутника. По орбите планеты побежали один
за другим крохотные огоньки.  Потом они погасли, и сразу выделились орбиты
астероидов.
     У  Мельникова и  Второва буквально захватило дух.  Только что  на  их
глазах  произошла  катастрофа,   уничтожившая  пятую  планету,  раскрылась
предполагаемая многими астрономами тайна появления астероидов в  Солнечной
системе.  Они  были  "свидетелями" трагической судьбы  экипажа звездолета,
несомненно видевшего картину гибели своей родины.  Что же дальше случилось
с ними? Отчего погиб Фаэтон? Что вызвало страшную катастрофу?..
     Демонстрация продолжалась.  Точка - фаэтонский звездолет - отделилась
от Земли и  направилась к  одному из обломков планеты.  Обойдя его кругом,
направилась ко второму,  затем к третьему.  Немая,  но такая красноречивая
картина!  Двоим людям казалось, что они видят лица экипажа корабля, глаза,
полные слез, устремленные на то, что осталось от родной планеты, от всего,
что они оставили на ней, улетая в рейс. Может быть, каждый из них с острой
болью сознавал,  что никогда больше не увидит родных и близких людей,  что
никогда не ступит на родную землю.  Нет родины,  нет близких, одни во всей
Вселенной на  маленьком корабле,  без надежды и  без цели.  Какая страшная
участь!
     Фаэтонский звездолет  направился к  Венере  и  слился  с  ней.  Схема
погасла. Перед двумя людьми был гладкий и пустой лист "плексигласа".
     И снова все повторилось сначала, в той же последовательности.
     На этот раз Второв не забыл воспользоваться фотоаппаратом.  Снимок за
снимком он израсходовал всю пленку и  с  лихорадочной быстротой заменил ее
новой.  Каждое мгновение можно было ожидать появления еще чего-нибудь.  Он
жалел, что не захватил с собой кинокамеру.
     И  "что-нибудь"  не  замедлило  появиться.  Они  поняли,  что  сейчас
произойдет,  когда  лист  "плексигласа" вдруг исчез,  а  в  образовавшемся
пустом пространстве появилось лицо фаэтонца.
     Начался рассказ о космическом рейсе последних людей погибшей планеты.
     Не только Мельников, но и Второв - специалист кинематографии, не смог
потом объяснять,  что это было, как была снята и продемонстрирована им эта
удивительная картина.  Впрочем,  рассказывать о  ней  мог  один Мельников.
Второв за  все  тридцать минут демонстрации ни  разу  не  оторвал глаза от
видоискателя фотоаппарата и  почти ничего не  запомнил.  Пять раз он менял
пленку, проделывая это с непостижимой быстротой.
     "Картина" шла при голубом свете,  заливавшем отсек,  но это не мешало
все хорошо видеть.  Она была объемной и цветной.  Без экрана на месте, где
был  лист,  возникали один за  другим и  исчезали ее  кадры,  поразительно
реальные, точно куски подлинной жизни.
     "Рассказ" не  был  связным и  законченным.  Скорее  всего,  это  были
отдельные  куски,  снятые  без  определенного плана,  своеобразные путевые
наброски.
     Впоследствии Мельников высказал предположение,  что  фаэтонцы сначала
не  собирались показывать эту картину людям другой планеты,  а  снимали ее
для себя. Только потом они решили оставить ее в наследство будущим людям.
     Многое из того, что было загадочным и непонятным не только на Венере,
но и на Арсене и Марсе, получило, наконец, достоверное объяснение.
     Но странная вещь!  В кадрах "картины" ни разу не появилась Земля,  а,
как  показывала схема,  звездолет был  на  ней.  Ни  одного  снимка земных
пейзажей.  И -  что было еще хуже -  не было ни одного кадра о самой пятой
планете.  Ничего,  что могло показать, как выглядела поверхность погибшего
Фаэтона, ничего о жизни людей на нем.
     Это доказывало,  что "фильм" был снят в пути,  в космическом рейсе, и
предназначался для  демонстрации на  Фаэтоне после возвращения корабля.  И
еще  это  неоспоримо  свидетельствовало  о  том,   что  экипаж  звездолета
намеревался вернуться,  не  подозревал  о  грозящей  катастрофе,  что  она
произошла неожиданно для него.
     Сначала появилась во  весь "экран" голова фаэтонца.  Это был не  тот,
который приветствовал их  у  входа в  отсек,  а,  очевидно,  его  товарищ.
Длинные белые волосы обрамляли его своеобразно красивое лицо с  огромными,
раз в пять больше,  чем у человека Земли,  бледно-голубыми глазами, тонким
носом и узкими губами.  Глубокие морщины покрывали лоб и щеки. Он явно был
в преклонном возрасте.
     Мельников вспомнил,  что первый фаэтонец тоже был далеко не молод. Но
было  трудно,  почти  невозможно  предположить,  что  экипаж  космического
корабля   составляли   исключительно   старики.   Самым   вероятным   было
предположение, что эти люди, лишившиеся родины, долгие годы жили на Венере
и  состарились  на  ней.  Последующие кадры  подтвердили правильность этой
догадки.
     Фаэтонец произнес несколько слов.  Люди  снова услышали певучие звуки
неведомого языка.  Потом голова исчезла, и появилась уже виденная два раза
схема   Солнечной   системы.   Вероятно,   она   была   сделана   способом
мультипликации. Желто-серый звездолет перелетел с Фаэтона на Марс.
     И  вот,  точно  через  открытое  окно,  Мельников увидел  хорошо  ему
знакомую картину  марсианской пустыни.  За  тысячи  лет  она  нисколько не
изменилась.  Те  же  растения,  те же озера,  то же фиолетово-синее небо с
Солнцем и  звездами.  На  берегу одного из озер лежал на "земле" кольцевой
корабль.  Возле него ходили фаэтонцы,  стояли какие-то странные аппараты -
не то автомобили,  не то самолеты. Один из членов экипажа подошел к самому
"окну", и можно было хорошо рассмотреть молодое энергичное лицо маленького
и на вид хрупкого человека.  На нем был костюм с прозрачным шлемом,  очень
похожий на противогазовые костюмы людей Земли.
     "Сейчас  мы,  наверное,  увидим  "ящериц"  и  "кроликов",  -  подумал
Мельников.
     Они  их  действительно  увидели,  но  совсем  не  так,  как  ожидали.
Раскрылась одна из тайн.
     После  рейса  звездолета "СССР-КС2"  среди  ученых,  главным  образом
биологов,  возникли горячие споры.  Присутствие на Марсе двух видов хорошо
развитых животных при полном отсутствии каких-либо других и бедности флоры
казалось  необъяснимым,  противоречило строго  логичным  и  неопровержимым
законам биологии.  Одну  из  главнейших задач экспедиции на  Марс  Уильяма
Дженкинса как раз и составляло разрешение этой загадки.
     Мельников и Второв, находясь на Венере, узнали, в чем состояла тайна.
На  их  глазах  фаэтонцы выпустили из  корабля несколько "ящериц" и  около
сотни   "кроликов".   Загадочные  животные   были   не   "марсианами",   а
"фаэтонцами".
     Для  чего  же  привезли их  на  Марс?  Ответ на  этот законный вопрос
напрашивался сам  собой.  Это  был  научный  опыт,  проверка -  смогут  ли
животные  акклиматизироваться  на  Марсе.  По-видимому,  это  интересовало
ученых Фаэтона. Результат остался им неизвестен, но Мельников очень хорошо
знал,  что  опыт  удался.  Он  сам  видел отдаленных потомков этих зверей,
расплодившихся на чужой для них планете.
     "Какая сенсация для биологов!" - подумал он.
     Судя   по   количеству  времени,   которое  заняло   демонстрирование
пребывания на  Марсе,  фаэтонцы были  там  недолго.  Люди увидели,  как  с
помощью непонятных машин был воздвигнут памятник - гигантский додекаэдр на
гранитном  постаменте.   Оба  одновременно  подумали,   что,   если  члены
экспедиции Дженкинса обнаружат этот  документ,  им  будет трудно объяснить
себе его происхождение.
     Потом снова появилась схема, и кольцевой корабль перелетел на Землю.
     Мельников ожидал,  что  сейчас увидит далекое прошлое родной планеты.
Но,  к его разочарованию, фаэтонцы не сочли нужным показывать Землю. Может
быть, они знали, что именно с Земли явятся на их корабль люди будущего?..
     Снова  появилась схема,  и  звездолет,  покинув  Землю,  направился к
одному из астероидов.
     Звездоплаватели увидели такую же дикую картину, как на Арсене, - хаос
скал, пропастей и ущелий.
     Второй астероид оказался точно таким же.  Ни на первый,  ни на второй
фаэтонцы,  видимо,  не опускались. Снимки производились с борта корабля, в
полете.
     Но вот на "экране" хорошо знакомая круглая котловина Арсены.  На этот
раз  фаэтонцы опустились и  вышли из  корабля.  Снова появились непонятной
конструкции  сложные  машины.   Они   ломали   скалы,   обтачивали  их   и
устанавливали на  искусственно выровненном дне.  Машины работали как будто
самостоятельно,  никого из фаэтонцев возле них не было. Появилась странная
постройка  -  огромный  квадрат  с  гранитными  изображениями тел  простой
кубической системы.
     Зачем же их поставили на диком и  необитаемом астероиде?  "Фильм" дал
ответ  и   на  этот  вопрос.   Под  гранитными  фигурами  были  замурованы
металлические ящики.
     Гипотеза,  высказанная Белопольским сразу же  после отлета с  Арсены,
блестяще подтвердилась.  Там,  на  куске Фаэтона,  был  оставлен для людей
огромный научный клад.  Под символическими фигурами, пока еще непонятными,
спрятаны на долгие века сокровища знаний и  техники исчезнувшего мира.  Их
предстояло найти,  извлечь,  понять и изучить.  Не зная, что ожидает их на
Венере, фаэтонцы приняли меры к сохранению своего архива.
     Мельников подумал, что лучший сейф трудно было найти.
     А затем перед двумя людьми появились пейзажи Венеры. Они увидели, как
из кольцевого корабля,  лежавшего на берегу озера,  того самого, где стоял
сейчас  "СССР-КСЗ",  вышли  восемь  фаэтонцев,  -  все  молодые,  одетые в
защитные костюмы.  Это доказывало,  что воздух Венеры был им  так же чужд,
как и человеку Земли.
     Леса,  окружавшего теперь звездолет,  тогда не было.  От озера до гор
расстилалась равнина,  покрытая высокой и  густой травой желто-коричневого
цвета.
     Звездолет с  Фаэтона простоял на  Венере,  на  одном и  том же месте,
очень долгое время. Это было видно по лицам его экипажа, становившимся все
более  и  более  старыми.  Фаэтонцы  путешествовали по  планете  на  своих
странных экипажах, напоминавших автомобиль и самолет одновременно.
     Люди увидели,  как  умер первый член экипажа,  присутствовали на  его
похоронах.  Разъяснилась еще одна тайна. Тело умершего положили в каменную
чашу.  Вспыхнуло пламя и полностью уничтожило труп.  Потом они видели, как
таким же способом хоронили и других.
     Число фаэтонцев уменьшалось.  Чаша потухала после каждой погребальной
церемонии.  Ее тушили, но как это делалось, им не показали. И оба внезапно
поняли,  почему пламя  горит в  чаше  теперь.  Его  некому было  потушить.
Последний фаэтонец сжег сам себя.
     Пламя  его   могилы  встретило  их   на   пороге  звездолета  горящим
светильником - символом вечно живущего разума!
     Большая половина "фильма" была  посвящена Венере.  И  одна за  другой
раскрылись ее загадки.
     Фаэтонцы  научили  венериан  выращивать  светящиеся деревья,  родиной
которых,  по-видимому,  был  Фаэтон.  Они построили плотины на  этой и  на
других  реках  и  научили венериан сплаву леса.  Они  снабдили их  многими
инструментами,  в  том  числе  линейками,  которые одни  только остались в
пользовании венериан.  Все остальное было забыто или утеряно впоследствии.
Они помогали построить город в  пещере.  Они научили ловить и дрессировать
"черепах",  превращать их в  домашних животных для тяжелых работ.  И  было
ясно, что фаэтонцы говорили с венерианами на их языке, пользуясь для этого
какими-то аппаратами с наушниками.
     Венериане потеряли большую  часть  того,  чем  снабдили их  фаэтонцы.
Осталось  ничтожно мало  -  жалкие  следы  огромной и  кропотливой работы,
проделанной пришельцами с другой планеты.  Но могло ли быть иначе? Слишком
кратковременно было пребывание на Венере фаэтонцев. Семена, посеянные ими,
не проросли полностью.
     В  заключение "фильма" были ясно и  просто показаны способы открывать
двери на звездолете. Предположение Мельникова, что они реагируют на жесты,
не подтвердилось. Существовали кнопки, и было показано, где их искать.
     То, что пятиугольные отверстия открывались как будто сами собой, было
результатом подготовки фаэтонцев к приходу людей - их "провели" по кораблю
заранее намеченным путем. Все было продумано и предусмотрено.
     А когда промелькнул и исчез последний "кадр", "картинка" пошла снова,
с самого начала.  Очевидно,  хозяева корабля предполагали, что неизвестные
им зрители могут не успеть запомнить и понять с одного раза.
     Но  Мельников и  Второв не  стали смотреть "картинку" еще  раз,  хотя
охотно бы это сделали.  Они торопились на звездолет,  чтобы рассказать обо
всем, что видели.
     Руководствуясь только что  полученными указаниями,  они прошли тем же
путем обратно в центр,  где по-прежнему горело голубое пламя и разноцветно
переливались, отражаясь друг в друге, остроугольные грани стен.
     Оба не сговариваясь, поклонились каменной чаше и горевшему в ней огню
- могиле  последнего человека погибшего Фаэтона,  старшего брата  человека
Земли.
     Мельников снял с невидимого постамента свою записную книжку.  Если бы
он  знал,  что представляет собой эта чаша,  то  никогда не  положил бы ее
сюда.
     Он протянул руку к  незаметной кнопке,  чтобы открыть наружную дверь,
но она вдруг исчезла.  В первое мгновение они подумали, что это прощальная
любезность  хозяев  корабля,  но  по  ту  сторону  пятиугольного отверстия
увидели  Пайчадзе и  Коржевского.  Обеспокоенные продолжительным молчанием
разведчиков,  товарищи пришли  им  на  помощь.  Именно они  открыли дверь,
намереваясь войти на корабль.
     - Что вы видели? - в один голос спросили оба.
     - Слишком долго и сложно рассказывать сейчас,  - ответил Мельников. -
Подождите, когда вернемся на корабль.
     - А можно нам пройти внутрь?
     - Лучше не  делать этого.  Мы слышали какой-то незнакомый запах.  Там
воздух  не  Венеры.   Если  отравились  мы  оба,  то  незачем  еще  и  вам
подвергаться неизвестной опасности.
     Белопольский,  выслушав соображения Мельникова,  согласился с  ним  и
приказал всем вернуться на звездолет.




     Утром,  когда директор обсерватории, член-корреспондент Академии наук
профессор Казарин,  как  обычно,  ровно в  половине десятого вошел в  свой
служебный кабинет, первое, что он спросил у секретаря, было:
     - Как дела с "загадкой".
     - Алексей Петрович за  последние десять минут звонил уже два раза,  -
ответил секретарь. - Справлялся, приехали вы или нет.
     - Вызовите его немедленно ко  мне.  Если,  конечно,  он  не занят,  -
прибавил Казарин. - Если занят, пусть позвонит.
     Подойдя к  своему столу,  профессор взял сводку работ обсерватории за
истекшие сутки  и  внимательно просмотрел ее.  Против  фамилии  "Субботин"
стояло:  "5.  30  -  7.  00.  Наблюдение за  движением "загадки".  Большой
рефрактор".
     - Так,  так! - сказал Казарин. По привычке он думал вслух. - Три ночи
наблюдений. Когда же выводы? Что же это такое, в конце концов!
     Не поддающаяся пока объяснению,  "загадка" волновала не одного только
Казарина. Все сотрудники обсерватории и многие люди за ее стенами, которым
было известно о  появлении на  небе загадочного тела,  ломали себе голову,
стараясь  понять,  что  это  могло  быть.  Первоначальное предположение  о
появлении новой  кометы рухнуло очень  скоро.  Неизвестный астероид -  это
также не  выдерживала критики.  Обнаруженное три  дня  тому назад небесное
тело  вело  себя так,  что  предположение о  "комете" и  "астероиде" сразу
отпали. Оставалось... но беда была именно в том, что не оставалось ничего.
Ни  одного  разумного  объяснения.  В  Солнечной системе  появилось что-то
постороннее и пока необъяснимое.
     Горячие головы додумались до космического корабля с  другой солнечной
системы,  но и  это фантастическое предположение не соответствовало данным
наблюдений.   Тело  вело  себя  неразумно.   Оно   металось  в   различных
направлениях, без всякого видимого смысла, где-то между Венерой и Солнцем.
Звездолет,  управляемый  разумным  существом,  не  мог  вести  себя  таким
образом.  Но  и  физическими законами его  движение нельзя было объяснить.
Таинственное тело,  казалось,  не  подчинялось законам  небесной механики,
игнорировало притяжение  Солнца  и  Венеры,  возле  которой  было  впервые
замечено,   двигалось  то  к  Солнцу,   то  от  него.   Получалось  что-то
несообразное.
     - Если  это  космический корабль,  -  сказал  кто-то  из  сотрудников
обсерватории, - то им управляют безумцы.
     Доцент  Субботин,  обнаруживший  "загадку",  отложил  в  сторону  все
текущие дела и вот уже третье утро наблюдал за своей находкой.
     В  окуляре рефрактора и  на фотоснимках "загадка" выглядела блестящей
точкой. Настолько блестящей, что ничего другого, как предположить, что она
металлическая,  не оставалось.  Но это не решало вопроса, а делало его еще
более загадочным.
     Сегодня ночью,  вернее утром,  так как "загадку" можно было наблюдать
только перед восходом Солнца и  немного после него  (потом она  терялась в
солнечных лучах),  Субботин решил во  что бы  то  ни  стало выяснить форму
таинственного тела.  Результатов его  работы и  ждал  с  таким нетерпением
Казарин.
     - Разрешите!
     Погруженный в свои мысли, профессор ответил не сразу.
     - Да, конечно, - сказал он. - Входите, Алексей Петрович! Я вас жду.
     Субботин подошел к  столу.  Это  был  совсем еще  молодой человек лет
двадцати пяти,  высокий,  худой,  но, по-видимому, очень здоровый. Хотя он
провел бессонную ночь, это нисколько на нем не отразилось.
     Пожав руку директора, Субботин сел в кресло.
     - Диск,  -  сказал он.  -  Идеально круглый плоский диск с  какими-то
пустотами в середине.
     - Его размеры?
     - Метров двести пятьдесят,  а  может быть и триста в диаметре.  Точно
определить невозможно.
     - Куда он сейчас движется?
     - Двигался от  Солнца  в  сторону Земли,  но  вдруг  на  моих  глазах
повернул к Венере. Повернул резко. По крайней мере, мне так показалось.
     - Где же он сейчас?
     - Примерно в  пятнадцати миллионах километров от Венеры,  позади нее.
Он движется быстро.
     - Точнее.
     - Пятьдесят километров в секунду.
     - Значит,  -  сказал  Казарин,  -  примерно через  триста часов  наша
"загадка" упадет на Венеру.
     - Если снова не  изменит своего направления.  За это время она меняла
его  шесть раз.  Это только в  период наблюдения за  ней,  а  они,  как вы
знаете,  кратковременны.  Можно с уверенностью сказать, что и тогда, когда
мы не можем ее видеть,  "загадка" движется в  разные стороны.  Поэтому нет
оснований думать,  что  она  упадет на  Венеру.  Сделать это она могла уже
много раз.
     - Однако она не  падает ни  на Венеру,  ни на Солнце...  -  задумчиво
сказал Казарин.  -  Движется куда хочет. Вам не кажется, Алексей Петрович,
что эта штука имеет двигатели?
     Субботин развел руками.
     - Небесные тела, - ответил он, - двигателей не имеют. Они движутся по
законам физики.
     - По каким же законам движется это?
     - Ни по каким, это верно. Но двигатели... Значит, разум...
     - Сегодня ночью,  -  зачем-то понизив голос,  сказал Казарин,  -  мне
пришла  в  голову  мысль,   что  это  звездолет  Белопольского.   Но  ваше
утверждение о форме диска разбивает...
     - Позвольте,  -  перебил Субботин.  -  Предположим,  что  вы  правы и
загадка -  это "СССР-КСЗ". По каким-либо причинам они вылетели с Венеры не
27 сентября,  а 8 августа.  Предположим,  что я ошибся в форме.  Но как вы
объясните поведение корабля? Зачем он мечется в разные стороны?
     Казарин встал и заходил по кабинету.
     - В том-то и дело,  -  сказал он.  - Поведение наблюдаемого нами тела
бессмысленно. Но мы не знаем, что пришлось пережить им на Венере.
     - Разве можно предположить, что весь экипаж звездолета сошел с ума?
     - Зачем весь?  Достаточно только Белопольского и  Мельникова.  Только
они могут управлять кораблем.  Но  могло случиться и  другое.  Представьте
себе,   что  Белопольский  и  Мельников  погибли.  Звездолетом  управляет,
например,  Пайчадзе или Баландин.  Не  кажется ли вам,  что корабль под их
неумелым управлением должен или, во всяком случае, может вести себя именно
так?
     - Сомнительно.  По  этому  вопросу лучше  всего запросить Камова.  Он
лучше всех разберется.  Но  я  уверен,  что форма тела -  правильный диск.
Значит,  это  не  "КС3".  Сейчас  вам  принесут  проявленные негативы моих
снимков и спектрограммы. Вы сможете сами проверить мои выводы.
     - Я в них не сомневаюсь, - сказал Казарин. - Я просто рассказал вам о
моих ночных мыслях.  Форма тела не  оставляет сомнений -  это не звездолет
Белопольского. Но что же это?
     Молодой астроном пожал плечами.
     - Будем наблюдать, - сказал он.
     Вошедший секретарь подал телеграмму.
     - Из Крыма, - сказал он,
     Казарин прочел текст и молча протянул листок Субботину.
     Астрофизическая  обсерватория,  расположенная  в  районе  Бахчисарая,
сообщала,  что  прошедшей ночью ее  сотрудниками была  проведена работа по
определению формы  неизвестного тела,  появившегося в  Солнечной  системе.
Выводы совпадали.
     - Теперь уже несомненно, - сказал Казарин, - это плоский диск. Но что
же это? - повторил он.
     И снова ответом послужило молчаливое пожатие плеч.
     - Наблюдайте,  Алексей Петрович!  Загадку надо разгадать во что бы то
ни стало. И пора сообщить о ней в печать.
     - По-моему,  еще рано,  -  возразил Субботин. - Подождем еще немного.
Завтрашние наблюдения могут дать новые материалы.  Если разрешите, я поеду
домой.
     - Конечно,  Алексей Петрович.  Отдыхайте.  Я  постараюсь завтра утром
присоединиться к вам. Понаблюдаем вместе.
     Едва  только за  молодым ученым закрылась дверь,  раздался телефонный
звонок. Казарин снял трубку.
     - Это вы, Сергей Владимирович? - услышал он знакомый голос.
     - Я, Сергей Александрович.
     - Что нового?
     - Установлена форма  этого  предмета.  Правильный  диск.  По  выводам
Субботина, он имеет внутренние пустоты.
     - Значат, не диск, а кольцо?
     - Или кольцо, или другая какая-нибудь фигура. Диск не сплошной.
     - Его размеры?
     - Около двухсот пятидесяти метров в диаметре.  Самое интересное - оно
изменило скорость движения.  Вначале было двадцать километров,  а  сегодня
уже пятьдесят. И притом оно движется от Солнца.
     - Что же вы предполагаете?
     - Пока нет никаких предположений. Сплошная загадка.
     - Во всяком случае, это не "СССР-КС3".
     Совпадение мыслей Камова с его собственными поразило Казарина.
     - Я только что говорил об этом с Субботиным,  -  сказал он.  - Как вы
думаете,   Сергей   Александрович,   если   бы   звездолетом  управлял  не
Белопольский и не Мельников, а кто-нибудь другой, мог бы он так двигаться?
     - Вполне возможно. Так сказать, обучение на ходу. Но вы сами сказали,
что форма...
     - Да, это предположение можно твердо считать несостоятельным.
     - Будет что-нибудь новое, позвоните.
     - Разумеется, Сергей Александрович, не замедлю.
     Казарин положил трубку.
     В  двадцати километрах,  в кабинете директора Космического института,
Камов сделал то же.
     - Это не они,  -  сказал он. - Успокойся! Непонятное тело имеет форму
диска более двухсот метров в диаметре. Это твердо установлено.
     - А ошибки не может быть? - Ольга с тревогой взглянула в глаза отца.
     - Нет. Раз Казарин говорит определенно, значит, он уверен.
     - Я так измучилась!
     - Теперь можешь успокоиться.  Они  на  Венере и  вернутся на  Землю в
срок, то есть через полтора месяца.
     - После смерти Орлова я ни в чем не уверена,  - сказала Ольга. - Пока
Борис не вернется...
     - Он вернется.  - Камов говорил, глядя прямо в глаза дочери, твердо и
уверенно.  -  За сплошными туманами планеты они даже не видят,  не знают о
существовании этого загадочного тела. Смешно беспокоиться из-за этого.
     - Ты сам беспокоился.
     - Да,  до  тех  пор,  пока можно было подозревать в  нем  "СССР-КС3".
Теперь это отпадает.
     - Что же это такое?
     - Пока неизвестно, но скоро выяснится.
     В тоне Камова звучало нетерпение.  Ольга уловила знакомую нотку в его
голосе. Он всегда был такой. Она встала.
     - Постараюсь не думать о "загадке",  - сказала она и, поцеловав отца,
направилась к двери.
     Камов сочувственно посмотрел ей  вслед.  Он  хорошо понимал состояние
дочери.
     "Тяжело  быть  женой  звездоплавателя,  -  вспомнил он  слова  как-то
сказанные его  собственной женой.  -  Что  ни  говори,  а  ни  одна  почти
экспедиция не  обошлась  без  жертв.  Звездоплаванию не  везет  на  первых
шагах".
     Он  вспомнил Хепгуда,  останки которого сам хоронил на Марсе,  гибель
Орлова на Арсене и,  наконец, последнюю жертву науки - английского ученого
Брейли, погибшего на Марсе. Экспедиция Уильяма Дженкинса недавно вернулась
на  Землю и  доставила тело молодого ученого.  Как и  Хепгуд,  Брейли стал
жертвой "прыгающей ящерицы" во время опасной ночной охоты на хищника.  Две
"ящерицы" были  пойманы тогда  и  живьем  доставлены на  Землю,  но  цена,
уплаченная за них, была слишком высока.
     Когда  Камов  узнал  о  появлении возле Венеры загадочного блестящего
тела,  он сразу подумал, что это может быть, "СССР-КС3", покинувший Венеру
задолго до назначенного срока, а когда познакомился со странным поведением
"загадки",  ему пришло в голову то же самое, о чем Казарин говорил сегодня
Субботину,  -  Белопольский и  Мельников  погибли,  звездолетом  управляет
кто-то другой.
     Теперь и это отпадало. "СССР-КС3" имеет форму сигары, а не диска.
     "Если бы можно было сообщить Белопольскому о  появлении "загадки",  -
думал Камов.  -  Они могли бы вылететь с  Венеры и рассмотреть вблизи этот
странный предмет.  Он  стоит  того,  чтобы изменить ради  него  намеченную
программу".
     Звонок прервал его мысли. Звонил телефон прямой связи с радиостанцией
Камовска, где непрерывно велось дежурство.
     - Слушаю!
     - Радиограмма с борта "СССР-КС3".
     - Что?!
     Камов не поверил своему слуху.
     - Радиограмма с борта "СССР-КС3", - невозмутимо повторил радист.
     - Читайте!
     - Только одна фраза:  "Готовьтесь к приему в обычное время. Пайчадзе.
"СССР-КСЗ".
     - Кто передал?
     - Топорков.
     - Откуда передана?
     - Неизвестно.   Фраза  повторена  три  раза.   На  вызовы  ответа  не
последовало.
     - Выезжаю к вам.
     Камов  положил трубку.  Глубокая морщина прорезала его  лоб;  густые,
нависшие брови сдвинулись.
     Что   там  случилось?   Неужели  замеченное  тело  все-таки  является
звездолетом Белопольского?  Неужели  те,  кто  определял форму  "загадки",
ошиблись?  Кораблем  командует Пайчадзе,  радиограмма подписана им,  а  не
Белопольским  или  Мельниковым.   Страшное  предположение,  что  начальник
экспедиции и его заместитель погибли, как будто подтверждалось.
     Несколько минут Камов неподвижно стоял у стола, бессознательно сжимая
трубку телефона.  "Оля! Что я скажу ей после того, как только что убеждал,
что все в порядке, и Борис вернется?"
     Два лица -  одно покрытое глубокими морщинами, другое еще молодое, со
шрамом на  лбу,  со  спокойным взглядом зеленовато-серых глаз  -  возникли
перед ним так явственно, что он вздрогнул всем телом.
     Погибли!..
     Все говорило за это.  С  поверхности Венеры радиопередача невозможна.
Значит,  звездолет покинул планету. Что могло побудить его к этому? Только
одно -  трагедия,  гибель обоих командиров корабля.  Что оставалось делать
участникам экспедиции, из которых ни один не знаком с техникой управления?
Только одно -  немедленно вылетать на Землю. Пайчадзе в общих чертах знает
устройство пульта и знаком с автопилотом.  Замеченное астрономами странное
поведение звездолета можно объяснить именно тем,  что  его  новый командир
учится управлению.
     Все как будто совпадало, подтверждая догадку о катастрофе. Все, кроме
одного -  утверждения Субботина, что неизвестное тело - диск. Но это могло
быть  ошибкой.  Точно определить форму такого маленького тела на  подобном
расстоянии очень трудно...
     Машина мчалась по Ленинградскому шоссе.  Сидя рядом с шофером,  Камов
напряженно думал.
     Почему радиограмма отправлена только сегодня,  а  не  три  дня назад?
"СССР-КС3" был замечен восьмого,  а  сегодня уже одиннадцатое.  Три дня он
находится в полете. Почему же они молчали до сих пор?
     Гибель Белопольского и Мельникова, только что казавшаяся несомненной,
начинала представляться сомнительной.  Может быть,  они тяжело ранены,  но
живы и Пайчадзе производит различные маневры,  пользуясь их консультацией?
Но этот вопрос выяснится очень скоро.  Обычное время радиосвязи -  это час
дня,  а сейчас уже половина двенадцатого. Надо подумать о другом. Может ли
неопытный человек,  используя автопилот,  благополучно привести корабль на
Землю?
     В  мельчайших  подробностях вспоминая  устройство  пульта  управления
"СССР-КС3",  Камов приходил к  выводу,  что  Пайчадзе сможет это  сделать.
Нужно только дать автопилоту исходные данные -  и  корабль сам  долетит до
Земли.  Что касается спуска,  очень трудного маневра,  то Арсен Георгиевич
отлично  владеет  искусством  пилотажа  реактивных  самолетов.  Он  сможет
опустить звездолет не на землю,  а  на воду любою из океанов.  Это гораздо
легче.
     В  общем,  были все основания полагать,  что даже без Белопольского и
Мельникова экспедиция благополучно вернется.
     "Благополучно! Три жертвы в одном рейсе!" - горько подумал Камов.
     Перед    отъездом    из    института   он    позвонил    председателю
правительственной комиссии по организации межпланетных перелетов академику
Волошину и не удивился, когда, подъезжая к зданию радиостанции, увидел его
машину. Волошин умудрялся приехать раньше.
     Сорок минут ожидания показались всем очень долгими.
     Но,  наконец, стрелка часов достигла нужной точки. Час дня! Не думали
они, что придется принимать сообщение раньше 28 сентября.
     - Сколько времени будет идти радиограмма? - спросил Волошин.
     - Четыре минуты, - ответил Камов.
     Он  сидел  рядом  с  дежурным радистом,  готовый отвечать звездолету,
сообщение которого уже  мчалось  к  Земле.  Прямо  перед  Камовым  чернело
маленькое отверстие микрофона.  Закрывающая его тонкая металлическая сетка
чуть заметно дрожала.  Внизу под полом оперативной комнаты работали мощные
генераторы, энергия которых через несколько минут подхватит голос Камова и
понесет  его  в  неизмеримую  даль.   Направленная  антенна  станции  была
ориентирована на Венеру, возле которой мог находиться "СССР-КС3".
     Четыре минуты прошли.
     И  как  только  большая  стрелка  коснулась  деления  циферблата,  из
громкоговорителя раздался отчетливый голос  Игоря  Дмитриевича Топоркова -
радиотехника звездолета:
     - Говорит   звездолет!   Говорит  звездолет  "СССР-КС3"!   Отвечайте!
Перехожу на прием!
     - Слушаем вас. К приему готовы, - ответил радист.
     Теперь предстояло ждать еще восемь минут.
     - Антенна  ориентирована  правильно,   -   сказал  радист,   выключив
передатчик. - По силе звука мы попали точно на них.
     - А где находится сейчас "загадка"? - неожиданно спросил Волошин.
     - Как будто в том же направлении,  -  ответил Камов,  подумав,  как и
Волошин,  о  том,  что  сейчас  можно  проверить,  является  ли  "загадка"
звездолетом "КС3" или  нет.  -  Я  позвоню Казарину и  выясню этот вопрос.
Только не сейчас. После передачи.
     Волошин  кивнул  головой.  Он  знал,  что  у  Камова  особые  причины
волноваться.  Его  дочь  была  замужем за  одним из  тех,  кого можно было
считать погибшим.  А  если Мельников и  не погиб,  то во всяком случае так
тяжело ранен,  что не может управлять кораблем.  И в том и в другом случае
оснований для мучительных мыслей было более чем достаточно.
     - Внимание! - сказал радист.
     Часы показывали четырнадцать минут второго.
     - Говорит звездолет "СССР-КС3".  Передаю сообщение начальника научной
части экспедиции Пайчадзе...
     Камов  и  Волошин переглянулись.  Что  это  значит?  Почему  Топорков
называет Пайчадзе начальником научной части,  а не командиром корабля? Кто
же командир? Куда делся профессор Баландин?..
     - Возле горного озера,  куда "СССР-КС3" перелетел по указанию жителей
Венеры,  был найден космический корабль,  по всем данным прилетевший много
тысяч лет тому назад с погибшей планеты Солнечной системы - Фаэтона...
     Трое людей слушали затаив дыхание.




     - У меня нет никаких сомнений,  что фаэтонцы говорили с венерианами с
помощью  какого-то  аппарата,  -  закончил свой  рассказ  Мельников.  -  К
сожалению, нет никаких указаний, что это за аппарат.
     - Я  могу объяснить,  -  сказал Топорков.  -  Такой же  или во всяком
случае  похожий  аппарат  изготовлен  мною  и  Константином  Васильевичем.
Венериане, безусловно, говорят, но только ультразвуком, и поэтому мы их не
можем слышать.  Чтобы говорить с  ними,  нужен трансформатор звука.  Как я
сказал,   он   готов.   Аппарат   трансформирует  ультразвук  в   частоту,
воспринимаемую нашим слухом.  Когда ночью явятся венериане,  мы услышим их
речь.
     - Но как вы смогли догадаться? - спросил Белопольский.
     - Не  будучи  биологом?..  -  лукаво  улыбнулся Игорь  Дмитриевич.  -
Догадался,  как видите.  Мне помог случай. Когда вы вернулись к нам со дна
озера,  я  следил  по  экрану за  венерианами и  вдруг  заметил на  экране
звукового  локатора  какие-то  линии.  Они  возникали  каждый  раз,  когда
венериане пытались что-то объяснить жестами.  Локатор что-то "слышал".  Вы
знаете - он работает на ультразвуке. Тогда и мелькнула у меня эта догадка.
Потом я  проверил ее  у  порогов,  во время работы венериан.  Удалось даже
установить, что частота издаваемого ими звука находится на пороге слышимой
нами полосы частот. Константин Васильевич помог мне, и вот аппарат к вашим
услугам.
     - Вы сделали большое дело,  -  сказал Белопольский. - Если мы услышим
венериан,  то изучить их язык вопрос времени. Фаэтонцы смогли это сделать,
сможем и мы.
     - Скорей бы наступила ночь! - воскликнул Коржевский.
     Но до захода Солнца было еще далеко.  Завтра,  8 августа,  должен был
наступить  "полдень".  Рассчитывать  на  встречу  с  венерианами  днем  не
приходилось.  Было  уже  совершенно очевидно,  что  обитатели  планеты  не
выходят при свете.
     - А когда общались с венерианами фаэтонцы? - спросил Белопольский.
     - Только по ночам,  -  ответил Мельников. - Судя по их "фильму", днем
они не встречались с обитателями планеты.  Вероятно, не хотели нарушать их
сон.
     - Мы должны поступить так же.
     - Тем более, - подхватил Коржевский, - что "черепахи", возможно, и не
спят. В отсутствие венериан они могут напасть на нас.
     - Подождем ночи, - окончательно решил Константин Евгеньевич.
     Князев,  Романов  и  Пайчадзе под  руководством Зайцева  приступили к
постройке ангара для  сборки самолета.  Белопольский намеревался совершить
целый  ряд  разведывательных полетов над  горами и  окрестностями озера  в
радиусе тысячи километров.
     Воспользоваться деревьями не удалось - слишком они были велики. Ангар
строили  рядом  с  кораблем  из  стальных балок  и  запасных плит.  Зайцев
сокрушался, что не захватили с Земли разборных ангаров.
     - Насколько проще была бы работа! - говорил он.
     - Подумать об этом следовало именно вам, - упрекнул его Белопольский.
     - Всего не предусмотришь! - вздыхал старший инженер звездолета.
     Не  приходится  говорить,  что  космический  корабль  фаэтонцев,  так
счастливо найденный благодаря указаниям венериан,  все время был в  центре
внимания экипажа  "СССР-КС3".  Всем  хотелось своими  глазами  увидеть его
необычайные  помещения,   странные  "металлические"  трубы,  становившиеся
прозрачными,  когда в них кто-нибудь находился, и чудесную схему Солнечной
системы с движущимися по ней десятью планетами. Проявленные и отпечатанные
Второвым  фотоснимки  рассматривались  по  несколько  раз,   и  Мельникову
приходилось  еще  и  еще  раз  повторять  свой  рассказ  о  пребывании  на
таинственном звездолете.
     Доктор  Андреев  тщательно обследовал обоих  разведчиков и  не  нашел
никаких признаков отравления воздухом корабля. По-видимому, его состав был
безвреден для людей.  Вряд ли  какие-нибудь микроорганизмы могли уцелеть в
течение тысяч лет.
     - Пребывание  на  фаэтонском  звездолете  не  опасно,  -  доложил  он
Белопольскому.
     Члены  экспедиции просили разрешить посетить корабль по  очереди,  но
Константин Евгеньевич,  посоветовавшись с Мельниковым, решил отказаться от
этого. Он понимал, что надо осмотреть звездолет, но, так же как Мельников,
опасался какого-нибудь сюрприза.
     - Было бы лучше всего,  -  сказал он,  - оставить корабль фаэтонцев в
покое до следующей экспедиции.  Он никуда не денется.  Здесь нужны крупные
технические специалисты.
     Против этого нечего было возразить. Космический корабль пятой планеты
представлял собой  техническую загадку  колоссальной трудности.  Никто  не
знал, где расположены его двигатели, что они такое, какие силы приводят их
в  действие,  как устроена система управления и,  самое главное,  что надо
сделать,  чтобы двигатели заработали.  А  в  том,  что они могут работать,
сомневаться не приходилось.  Техника звездолета была,  очевидно,  в полной
исправности.
     И  все  же  осмотреть корабль еще  раз  было необходимо.  Мельников и
Второв видели слишком мало.  Надо  было  доставить на  Землю  снимки всего
корабля,  чтобы  ученые-специалисты могли  составить о  нем  более  полное
представление и понять его конструкцию.  Белопольский хорошо понимал,  что
если это не будет сделано, его упрекнут, и упрекнут справедливо.
     Скрепя сердце, он решился на второе посещение.
     - Ты и Геннадий Андреевич были на звездолете, и вам показывали, где и
как расположены кнопки дверей,  -  сказал он Мельникову.  - Кроме того, вы
уже  дышали  воздухом  звездолета.   Если  он  все-таки  вреден,   незачем
подвергать опасности заражения других. Вам обоим придется отправиться туда
еще раз.  Сделайте снимки снаружи и внутри,  не пропуская ни одной детали.
Не буду говорить об осторожности,  ты сам это хорошо знаешь. Никого, кроме
вас, я туда не допущу. И сам не пойду.
     - Я  понимаю,  -  ответил  Мельников.  -  Это  совершенно  правильно,
Константин  Евгеньевич.   Мы  будем  очень  осторожны  и  ни  до  чего  не
дотронемся, кроме кнопок дверей.
     8  августа в  одиннадцать часов утра вездеход отошел от  звездолета и
направился в лес. Кроме Мельникова и Второва, в машине никого не было.
     Шел  второй  день  пребывания  экспедиции на  Венере.  Члены  экипажа
торопились выполнить в полном объеме намеченный план работ.
     - Четыре человека заняты постройкой ангара,  - сказал Белопольский, -
другие четверо должны все время находиться на корабле.  Сам понимаешь -  я
никого не могу отпустить с вами.
     - И не нужно,  - ответил Мельников. - Дорогу мы знаем. А пока будем в
отсутствии, машину никто не украдет. Вернемся часов через пять.
     Вездеход скрылся в лесу.
     Мельников и Второв взяли с собой тройной запас кислорода,  чтобы,  не
опасаясь его нехватки, тщательно осмотреть корабль.
     День был удивительно ясный.  С  самого утра ни один грозовой фронт не
приближался  к  озеру.   Ветер  стих,   и  поверхность  огромного  горного
водохранилища была гладкой как зеркало. От воды поднимался и медленно таял
в  воздухе прозрачный туман,  -  термометр показывал семьдесят три градуса
выше  нуля.  Это  было меньше,  чем  на  равнине в  предыдущий полдень,  -
сказывалась высота места  над  уровнем океана.  Звездоплаватели работали в
охлаждающих костюмах.
     В три часа дня, как обычно, все собрались в кают-компании. Было время
обеденного перерыва.
     - Они должны скоро вернуться,  - сказал Зайцев, присаживаясь к столу,
на котором Андреев уже разложил все необходимое и расставил "блюда".
     Белопольский посмотрел на часы. В этом не было никакой необходимости,
так как он хорошо знал, сколько времени.
     - Они уже четыре часа находятся там.
     По звуку голоса все поняли, что Константин Евгеньевич волнуется.
     - Они привезут с собой много нового, - заметил Коржевский.
     - Какие счастливые! - вздохнул Князев.
     Больше  ни   одного  слова  не  было  сказано.   Волновался  не  один
Белопольский,  волновались все,  но  старались не  показывать этого.  Обед
закончился в полном молчании, быстрее обычного.
     - Пошли!  -  сказал Зайцев,  вставая первым.  -  Ангар надо закончить
сегодня. Завтра с утра приступим к сборке самолета.
     И  вот когда четыре человека прошли в выходную камеру,  а остальные в
обсерваторию,   чтобы   приготовить  нужные  приборы,   внезапно  раздался
пронзительный свист,  настолько громкий,  что все, находившиеся на корабле
за толстыми металлическими стенками,  невольно заткнули уши.  Начавшись на
низкой  ноте,  свист  быстро  поднялся до  сверлящей мозг  высоты и  сразу
прекратился.
     Белопольский и  Пайчадзе как  раз  в  этот  момент находились у  окна
обсерватории.  Только они двое видели,  как из  чащи леса вырвалось что-то
желто-серое, мелькнуло в воздухе и скрылось и тучах.


     Только одну секунду они стояли неподвижно,  ошеломленные, не понимая,
что произошло на их глазах.
     С подавленным криком Белопольский бросился к выходу.
     Еще мгновение -  и дробный звонок тревоги прозвучал по всему кораблю.
Вспыхнули над всеми дверями и люками красные лампочки.
     - По местам! - прозвучало из всех репродукторов.
     Корпус  звездолета уже  дрожал  мелкой  дрожью от  работы двигателей.
"СССР-КС3" стремительно поднимался, наращивая скорость.
     Внезапный старт застал экипаж врасплох. Люди упали там, где их застал
сигнал  тревоги.  Ощущение  повышенной тяжести  показало им,  что  корабль
находится в полете не как реактивный самолет, а как ракета. Было ясно, что
он покидает Венеру,  но, кроме Пайчадзе, никто не понимал причины. Четверо
лежали на полу выходной камеры,  вернее на боковой стенке,  ставшей полом,
трое - в обсерватории.
     Белопольский,  очевидно,  находился на  пульте.  Не ожидая выполнения
своей  же  собственной команды,  он  начал ускоряющий полет.  Только очень
серьезная причина могла заставить его это сделать.
     Люди  лежали,   стараясь  не  шевелиться,   терпеливо  ожидая,  когда
прекратится работа двигателей и  они смогут пройти на пульт и узнать,  что
случилось.
     Тридцать три минуты томились они полной неизвестностью,  но никому не
пришла  в  голову  правильная  догадка.  Каждый  делал  самые  невероятные
предположения и сам же отвергал их как совершенно нереальные.
     А  когда появилась невесомость и  они  поняли,  что звездолет летит в
пространстве на  полной  скорости,  раздался одновременно заданный вопрос,
обращенный друг к другу:
     - А как же Мельников и Второв?
     Двое  членов  экипажа  как  будто  остались  на  Венере.  У  Андреева
мелькнула мысль,  что Белопольский сошел с  ума.  Но  только он  успел это
подумать, из репродуктора раздался голос командира звездолета:
     - Арсен,  к телескопу!  Топорков - к локаторам! Во что бы то ни стало
найти корабль!
     И  тогда  все  поняли,  что  означал слышанный ими  свист.  Звездолет
Фаэтона улетел с Венеры. В нем улетели неизвестно куда Мельников и Второв.
     Как  это  могло  случиться?..  Почему заработали двигатели кольцевого
корабля?..
     И  нарушавший все  правила  молниеносный старт  получил  объяснение -
"СССР-КС3"  ринулся  в  погоню  за  космическим кораблем  фаэтонцев.  Если
удастся быстро нагнать его,  Мельников и  Второв могут быть спасены.  Но с
какой скоростью летит этот корабль? Этого никто не мог знать.
     Белопольский сидел  в  кресле  у  пульта.  Казалось,  он  внимательно
наблюдал за  показаниями приборов,  как  всегда спокойно ведя корабль.  Но
Зайцев, "войдя" в рубку, в первую секунду не узнал своего командира. Перед
ним был дряхлый старик.  Не верилось,  что это тот самый человек, которого
он видел всего полчаса назад.
     Белопольский повернул голову и посмотрел на инженера. Слезы бежали по
его щекам, но он даже не пытался скрыть их.
     - Что мне делать, Константин Васильевич? - спросил он. - Никто, кроме
меня, не сможет довести корабль до Земли. А я... не смею вернуться.
     Столько отчаяния было в этом голосе,  что Зайцев почувствовал,  как у
него сжалось сердце от нестерпимой жалости.
     - Вас никто ни в чем не упрекнет, - сказал он как мог мягко.
     - Ни  в  чем?..  О  нет,  я  виноват!  Нельзя было пускать их на этот
проклятый корабль!
     - Если кто-нибудь виноват,  то  только они  сами.  Они стали жертвами
собственной неосторожности.
     - Жертвами?  -  Белопольский вздрогнул.  - Да, вы правы! Они погибли.
Где это кольцо?!  -  вскричал он, протягивая обе руки к экрану. - Куда оно
улетело? Что если сейчас мы летим в противоположную сторону?
     - Может быть, удастся его обнаружить. Не отчаивайтесь!
     Белопольский сжал голову руками:
     - Нет!  Мы  его не  найдем.  Это невозможно!  Не  надо было улетать с
Венеры.  Еще одна ошибка,  последняя. Четыре жертвы! Четыре жертвы в одном
рейсе!..
     Зайцев видел,  что  автопилот не  включен.  Но  может  ли  Константин
Евгеньевич вести корабль в таком состоянии?  Инженер вышел,  чтобы позвать
Андреева.
     - Белопольский выглядит невменяемым, - сказал он доктору.
     - Сильнейшее  нервное  потрясение,   -   ответил  Андреев.  -  Ничего
удивительного.  Я  пройду к нему,  а вы пока не входите.  Жаль,  что Арсен
Георгиевич не может покинуть обсерваторию.
     И  три  часа,  не  теряя надежды,  искали в  просторах звездного мира
исчезнувший звездолет. Тщетно! Его нигде не было!
     Куда  улетел  он,   никем  не  управляемый,  не  руководимый  разумом
человека?  Где  и  когда закончит он  свой последний полет?  Куда доставит
безжизненные тела двух человек, унесенных им? Может быть, прямо в огненные
объятия Солнца!..
     "А что если они успели выйти из корабля, - невольно думал каждый член
экипажа "СССР-КС3". - Что если наш поспешный отлет погубил их, вместо того
чтобы спасти?"
     Но никто не осмелился высказать эту страшную мысль.
     Белопольский почти  не  покидал пульта.  Дни,  а  часто  и  ночи,  он
просиживал в кресле, безучастный и равнодушный ко всему.
     - Я  доведу  корабль  до  ракетодрома,  -  сказал  он  как-то  Арсену
Георгиевичу.
     Все были уверены,  что эти простые и  естественные слова таят в  себе
зловещий смысл.
     Белопольский знал,  что  не  переживет всего,  что случилось,  как он
думал,  по  его вине.  Разве не  он увлек Баландина к  озеру?  Разве не он
послал  на   смерть  Мельникова  и   Второва?..   Его   надломленные  силы
поддерживало только сознание долга  перед  семью  людьми,  жизнь и  смерть
которых зависела от него.
     - За ним надо внимательно наблюдать, - говорил Пайчадзе. - Особенно в
момент финиша.  А  когда мы сдадим его с  рук на руки Камову,  все будет в
порядке. Сергей Александрович сумеет вернуть его к жизни.




     Первое,  что  бросилось в  глаза  обоим  звездоплавателям,  когда уже
знакомым  путем  они  проникли  в  граненый шар  центра  звездолета,  была
темнота.  Голубое  пламя  в  каменной чаше  -  могиле  последнего фаэтонца
погасло.
     - Очевидно,  -  сказал  Второв,  -  проникновение  наружного  воздуха
прекратило реакцию.  Пламя  горело,  пока  находилось в  наглухо  запертом
помещении.
     - Очевидно, - согласился Мельников.
     Они  отошли от  наружного пятиугольника,  и  он  тотчас же  затянулся
металлом и исчез.  Но внутренняя дверь продолжала быть невидимой. Явление,
происшедшее в первый их приход, не повторилось.
     - Автомат перестал работать,  -  сказал Борис Николаевич.  -  Он  был
настроен на один раз. Теперь мы должны сами открыть дверь.
     Оба  хорошо  помнили  указания  фаэтонцев,   данные  ими  с   помощью
"киносеанса", и при свете своих прожекторов легко нашли кнопку.
     Хотя  они  видели  "таяние" металла уже  несколько раз,  все  же  оба
затаили  дыхание,  когда  непонятное явление снова  произошло перед  ними.
Открылся проход в радиальную трубу.
     Но  не  только двери  изменили свое  "поведение".  Люди  поняли,  что
неизвестная им автоматика стала работать как-то иначе, когда прошли внутрь
трубы и ее стенки не стали прозрачными, как это случилось в первый раз.
     - Досадно, - сказал Второв. - Мне очень хотелось увидеть еще раз этот
фокус.
     Едва  он   произнес  последнее  слово,   его  желание  осуществилось:
металлическая труба стала прозрачной.
     Мельников нахмурился.
     - Мне это очень не нравится, - сказал он. - Замедление говорит о том,
что  механизмы корабля начинают отказывать.  Они  сработали хорошо  только
один раз. Может случиться, что они совсем перестанут работать.
     - Это может привести к плохим последствиям,  - заметил Второв. - Если
перестанут работать двери, нам будет затруднительно выйти отсюда.
     - Я  договорился с  Константином Евгеньевичем.  Если мы не вернемся к
назначенному часу,  они придут к нам на помощь.  Особой опасности нет.  Не
забывай о киноаппарате. Снимай буквально все.
     - Конечно, Борис Николаевич! Для того мы и пришли сюда.
     Мельников решил начать осмотр корабля с  тех  же  помещений,  где они
были  в  первый раз.  Он  надеялся увидеть снова удивительную кинокартину,
которую Второв сможет теперь снять от начала до конца.
     Подойдя к месту,  где должен был находиться вход в среднее кольцо, он
нашел  кнопку и  нажал  ее.  Прошло минуты две,  -  пятиугольный контур не
появлялся.  Стена оставалась в том же положении.  Он протянул руку,  чтобы
попробовать вторично нажать кнопку,  но  как раз в  этот момент автоматика
начала действовать. Проход открылся.
     - На  этот  раз,  -  сказал Мельников,  -  замедление было еще  более
продолжительным.  Похоже,  что энергия,  приводящая в  действие механизмы,
быстро истощается.
     - Если учесть,  сколько лет  она  бездействовала,  в  этом нет ничего
удивительного,  -  ответил Второв.  -  Наши  аккумуляторы давным-давно  бы
саморазрядились.
     Они ступили на "стеклянный" мостик.
     Вспыхнул свет.
     - Здесь все пока в порядке, - сказал Мельников.
     Дверь в  следующий отсек не открывалась еще дольше.  Они стояли возле
нее в ожидании несколько минут.
     - Все  хуже  и  хуже.  Боюсь,  что  придется ждать  здесь  помощи  со
звездолета.
     - Да, похоже, что автоматика на последнем издыхании.
     Дальше в точности повторилось все, что они видели в первый раз.
     Исчезла перегородка,  закрывавшая следующий отсек. На краю мостика на
фоне  синего мрака  в  перекрещивающихся лучах хрустальных нитей появилась
фигура фаэтонца.  Тем же  движением он протянул к  ним руки,  сказал те же
непонятные слова.  Потом он  исчез,  и  открылась дверь в  помещение,  где
висела схема.  Снова они  увидели всю  "картину" с  начала до  конца.  Она
прошла перед их глазами два раза, но Второв снимал на пленку оба сеанса.
     Желание Мельникова осуществилось.
     Когда промелькнули последние кадры и на месте "экрана" снова появился
лист  "плексигласа",  Мельников и  Второв осмотрелись.  В  прошлый раз  от
пережитого волнения они не обратили внимания на обстановку отсека, которая
резко отличалась от остальных помещений.
     Ни одного цилиндра. Не было мостика - исследователи стояли на полу из
незнакомого  им  материала  бледно-розового  цвета.   Кроме  схемы,  здесь
находились какие-то  странные плоские  ящики,  вертикально прикрепленные к
стенам.  Ни  рукояток,  ни  кнопок на  них  не  было.  Ящики  сделанные из
золотистого металла,  казались сплошными.  Догадаться,  что  они  из  себя
представляют, было невозможно.
     - Пойдем дальше, - предложил Мельников.
     - Вперед или назад?
     - Вперед.
     Он  подошел к  стене,  которая,  очевидно,  отделяла это помещение от
следующего, и попытался найти кнопку.
     Ее не было.
     - Придется идти назад, - сказал он.
     Но  механизм на этот раз сработал автоматически.  Пятиугольный контур
появился, "растаял" - и проход оказался открытым.
     За  ним находилось такое же помещение,  какие они уже видели.  Так же
вдоль  стен  лежали  разноцветные цилиндры,  так  же  тянулся вперед почти
невидимый мостик.
     Двери работали исключительно капризно.  Одни из  них открывались сами
собой,  другие долго  не  желали открываться.  У  одной  такой  двери  они
простояли минут восемь.
     - Наше  первоначальное впечатление,  что  автоматика корабля блестяще
сохранилась,  очевидно, ошибочно, - сказал Мельников. - Время сказалось на
ней.
     Пройдя  три  отсека,  которые были  точными копиями друг  друга,  они
очутились снова в радиальной трубе.
     - По-видимому, все внутреннее кольцо занято помещениями с цилиндрами,
- сказал Мельников.  -  Кроме одного,  где мы  смотрели картину.  Не стоит
осматривать сейчас вторую половину кольца. Лучше пройдем к наружным. Может
быть, там найдем что-нибудь более интересное.
     - В какое кольцо мы пойдем,  - спросил Второв, - в самое наружное или
во второе?
     - Сначала в первое.
     Продвигаясь  все  так  же  медленно  (задерживали  капризы  дверей  и
киносъемка,  которую Второв вел непрерывно), они обошли половину наружного
кольца и  легко  убедились,  что  в  нем  нет  ничего нового:  все  те  же
бесконечные цилиндры.
     - Хотелось бы мне знать, что это такое? - сказал Второв.
     - Скорее всего, двигатели или запасы горючего.
     - А где же помещения экипажа?
     - Во втором кольце. Больше негде.
     Он не ошибся.
     Второе наружное кольцо,  расположенное близко от  первого,  не  имело
ничего общего с  двумя уже осмотренными.  Все здесь было иным.  Не было ни
одного  цилиндра,   нигде  не   проходил  хрупкий,   "стеклянный"  мостик.
Разделенные  на  отсеки,  что  было  естественно  на  космическом корабле,
помещения  всюду  имели  полы  из  розового  материала.   Обстановка  ясно
показывала,  что именно здесь жил экипаж фаэтонцев.  Мебель отсутствовала,
но  лежало  много  сеток,  вроде  гамаков.  Они  были  небольшого размера,
соответствовавшего маленькому росту хозяев, и, очевидно, служили не только
постелями,  но  и  стульями.  Встречалось что-то вроде шкафов многогранной
формы, без дверец. Как открывались эти "шкафы" - осталось тайной.
     - Они должны были где-то хранить свои вещи, - сказал Мельников. - Это
безусловно шкафы, но открываются не по-земному.
     Вероятно,  многочисленные предметы,  попадавшиеся  на  корабле,  тоже
служили обстановкой, но все они были так не похожи на земную мебель, имели
столь странную форму,  что даже заподозрить их назначение было невозможно.
Стало ясно, что, хотя формы тела фаэтонцев были очень похожи на формы тела
людей Земли,  их  повседневная жизнь резко отличалась от земной.  А  может
быть,  вся  эта обстановка и  не  имела ничего общего с  обстановкой домов
Фаэтона,  являлась  только  космической,  специально  предназначенной  для
звездолета. Кто мог это сказать?
     "Оборудование "СССР-КС3",  -  подумал Мельников,  -  также имеет мало
общего с обстановкой на Земле".
     Он подошел к  стене,  чтобы перейти в следующий отсек,  нашел и нажал
кнопку. Второв задержался, рассматривая что-то.
     Прошло две минуты, но дверь не открывалась. Мельников терпеливо ждал,
привыкнув уже к капризам фаэтонской техники.
     Подошел Второв.
     - Опять задержка, - сказал Мельников.
     Внезапно на  том месте,  где должен был находиться пятиугольный вход,
появилось синее кольцо, перекрещенное двумя желтыми полосами в форме буквы
"Х". Потом оно исчезло и дверь открылась.
     Мельников наклонился и заглянул в отсек.
     Отсек не походил на виденные раньше.  Не труба,  а правильный шар. По
его диаметру было ясно,  что шар целиком помещается внутри трубы и  потому
не  заметен снаружи.  В  центре  висела  в  воздухе какая-то  конструкция,
окрашенная в синий,  желтый и сиреневый цвета.  Пола не было.  В различных
направлениях  шли  пересекаясь  знакомые  им  "стеклянные"  мостики.  Хотя
звездоплаватели и  не  перешагнули еще  порога,  помещение уже было залито
светом.  С  четырех  сторон  перед  разноцветной  конструкцией  хрустально
сверкали четыре предмета,  имевшие форму  кресел без  ножек.  На  чем  они
держались, не было видно. "Кресла" были как будто стеклянные.
     Мельников в нерешительности посмотрел на Второва.
     - Мы не знаем,  что значит синий перекрещенный круг,  -  сказал он. -
Может быть, это запрещение входа сюда?
     - Если  бы  это  было так,  -  ответил Второв,  -  дверь наверняка не
открылась бы.
     - Во  всяком  случае  это  сигнал  предупреждающий.   Но  о   чем  он
предупреждает?
     - Может быть, об осторожности?
     - Самое правдоподобное. Лучше не входить в это помещение.
     - Мне  кажется,  что  это  пульт управления кораблем,  -  тихо сказал
Второв.  - Сигнал может означать - "Тихо! Не мешать пилоту!" Как бы там ни
было, необходимо заснять все это.
     - Только очень осторожно. Не делай резких движений.
     Один  за  другим они  перешагнули порог  двери и  ступили на  мостик.
Пятиугольное отверстие за ними тотчас же закрылось.
     - Вы обратили внимание,  -  сказал Второв,  -  что двери капризничают
только при открывании. А закрываются они вполне исправно.
     - Давно заметил, - ответил Мельников. - И это мне очень не нравится.
     Он ощущал в  себе какую-то смутную тревогу.  Синий круг не выходил из
головы. Что он мог означать?..
     Мостики подходили к  каждому креслу Осторожно проведя рукой под одним
из них. Мельников понял, что кресла прикреплены к центральной конструкции,
но  крепления были совершенно невидимы,  как  тот  постамент,  на  котором
стояла чаша в  центре корабля.  На чем и  как держалась сама конструкция -
определить не удалось. Мельников боялся дотронуться до нее.
     Причудливо изломанные грани этого странного предмета,  неизвестно что
из  себя представлявшего,  искрились бесчисленным количеством разноцветных
точек,  точно крохотными огоньками,  - синими, желтыми, сиреневыми. Каждая
грань  имела  свой  цвет  и  казалась бездонно глубокой.  Никаких  кнопок,
рукояток или приборов не было.
     - Если это пульт управления,  -  сказал Мельников,  -  он имеет очень
странный вид.
     Второв не  ответил.  Тихое  жужжание кинокамеры одно  только нарушало
глубокую  тишину.  Светящийся голубым  светом  воздух,  искрение "пульта",
висящие,  как  будто в  воздухе,  прозрачные "кресла" -  все  это было так
необычайно, что Мельников, не склонный к фантазированию, размечтался.
     "Вот здесь,  -  подумал он,  - в этом кресле сидел когда-то маленький
фаэтонец и  непонятным способом вел  этот  необычайный корабль  в  пустоте
Вселенной.  Думал ли  он  тогда,  что никогда не  вернется на родину,  что
окончит свои  дни  на  Венере?  Куда,  с  какой  целью  отправились они  в
космический рейс?"
     Жужжание камеры смолкло.
     - Пойдем дальше? - спросил Второв.
     - Я думаю о том,  -  сказал Мельников, - что люди, возможно, поймут и
изучат технику Фаэтона.  Может быть, наши звездолеты станут похожи на этот
и  будут управляться теми же способами.  Сейчас мы даже отдаленно не можем
вообразить, что это за способы.
     - Вероятно,  они очень просты,  как все,  что совершенно.  Но  понять
действительно трудно.  Что может делать человек, сидя в этом кресле? Разве
что наблюдать.  Может быть,  это астрономическая обсерватория,  а не пульт
управления?
     Мысль Второва показалась Мельникову резонной.  Но  что  можно увидеть
внутри  этих  разноцветных  граней?   Они   выглядят  глубокими,   но   не
прозрачными.
     - Возможно,  что в них видно только тогда,  когда сидишь в кресле,  -
сказал Второв.
     - Это неосторожно.
     - Почему, Борис Николаевич? Я ни до чего не дотронусь. Кресло, хотя и
маленькое,  но  годится для человека.  Разрешите попробовать.  Вдруг я  на
самом  деле  что-нибудь  увижу.  Это  во  многом  облегчит  задачу  понять
назначение этого предмета.
     Мельников  колебался.  Его  безотчетная  тревога  все  росла.  Чуждая
обстановка корабля, видимо, действовала даже на его закаленные нервы.
     - Хорошо, - решился он. - Сядь, но только смотри, а не двигайся.
     - А кресло не сломается под моей тяжестью?
     - Мостик не сломался, а оно, кажется, из того же материала. Не думаю,
- ответил Мельников.
     Второв осторожно опустился на полукруглое сиденье. Ничего угрожающего
не произошло. Кресло выдержало.
     Но  тотчас же  в  центре находящейся перед ним  грани вспыхнуло синее
кольцо с желтыми линиями. Продержавшись не более секунды, оно исчезло.
     - Не шевелись! - крикнул Мельников.
     Второв замер, не спуская глаз с грани. В ней ничего не было видно, но
ему вдруг показалось,  что она стала темнее. Искрящиеся точки превратились
в неподвижные огоньки.
     Прошла минута,  две. Ничего не изменялось и не происходило. Мельников
постепенно успокоился.
     - Ты видишь что-нибудь? - спросил он.
     - Ничего.
     - Почему точки стали неподвижны?
     - Не знаю.
     - И я не знаю, но это что-то должно означать.
     - Вот только что?
     Казалось,  ничто им  не  угрожало.  Скорей всего,  синий круг означал
запрещение дотрагиваться до пульта.
     Предвидя  их  приход,  фаэтонцы оставили свой  сигнал,  надеясь,  что
разумные существа с другой планеты поймут его значение.
     - Слезай! - сказал Мельников. - Только осторожно.
     - Снимите меня в этом кресле, - попросил Второв. Перед тем как сесть,
он передал камеру своему товарищу.
     Мельников исполнил его желание.  Ничего плохого от этого произойти не
могло.
     - Снимок фаэтонца за пультом управления, - пошутил он.
     - Я представляю себе,  -  сказал Второв,  -  что я действительно умею
управлять кораблем. И вот я сделал нужное движение, звездолет оторвался от
Венеры и...
     Громоподобный удар  прервал  его  слова.  Непреодолимая сила  прижала
Второва к  сидению кресла.  Он  видел,  как Мельников стремительно полетел
вниз и  упал на круглую стенку отсека.  Пронзительный свист,  начавшись на
низкой ноте,  быстро поднялся до  сверлящей мозг  высоты и  смолк.  Хорошо
знакомое  ощущение  повышенной тяжести  не  оставляло никаких  сомнений  -
звездолет находился в ускоряющемся полете.
     Они улетели с Венеры!
     Замерло сердце. Ужас железным обручем сжал голову.
     Почему заработали двигатели?  Они оба ни до чего не дотрагивались, не
делали никаких движений...
     Смерть!..  Смерть быстрая и  неизбежная!  Они не  имели ни  малейшего
представления о том, как управлять кораблем.
     И вот как будто для того,  чтобы не оставалось никаких сомнений,  что
они действительно летят,  стенки шара вдруг стали прозрачны.  Сверху сияло
ослепительное Солнце,  внизу  сплошным белым  ковром  раскинулись облачные
массы Венеры.  Синий цвет неба быстро темнел,  превращаясь в  черный.  Уже
появились звезды.
     Они летели все быстрее, неизвестно куда.
     Лежа  на  нижней  стенке  отсека,  Мельников старался не  шевелиться.
Падая,  он  даже не  ушибся.  От  мостика до  "пола" было не больше одного
метра.  Сразу  поняв,  что  произошло,  он  не  испытал,  подобно Второву,
никакого страха.  Четыре космических рейса, с их непрерывными опасностями,
приучили его  владеть своими нервами в  любых случаях.  Даже тревога сразу
исчезла, уступив место напряженной работе мысли.
     Как  долго  будет  продолжаться ускорение полета?  Ограничено ли  оно
какими-нибудь пределами?
     Какой скорости должен достигнуть звездолет фаэтонцев?  По ощущению он
догадывался,  что ускорение не больше,  чем на "СССР-КС3". Вероятно, около
двадцати метров в секунду за секунду.
     Почему взлетел корабль?  Синий круг  явно предостерегал об  опасности
взлета.  Но  что он или Второв сделали,  чем привели в  действие двигатель
корабля?  Догадаться  об  этом  -  значило  получить  шансы  на  спасение.
"Вероятно, они очень просты, как все, что совершенно", - вспомнил он слова
Второва.  Да,  разумеется,  очень просты - все говорило об этом, просты до
того, что никак не догадаться.
     Мельников до  мелочей вспоминал все их поведение в  последние минуты.
Второв сидел,  он  сам стоял.  Оба не шевелились,  если не считать съемки,
которую он произвел по просьбе Второва.  Но корабль взлетел,  когда съемка
была уже закончена. Ни одного движения они больше не сделали.
     Получалось,  что звездолет полетел после слов, сказанных Второвым. Он
говорил как  раз о  взлете.  Странная случайность.  Не  могли же  автоматы
фаэтонского  корабля  реагировать  на  русский  язык,  понимать  его!  Это
совершенно невероятно. Но что же тогда?..
     Стенка,   на  которой  лежал  Мельников,  была  абсолютно  прозрачна.
Создавалось впечатление, что он висит в пустоте. Над ним, также в пустоте,
висел Второв, а перед ним разноцветный пульт. Что это действительно пульт,
сомневаться не приходилось.
     Все  остальное  исчезло.  Слева  виднелись освещенный Солнцем  кольца
корабля и его центр, справа - кусок наружной трубы.
     Над головой сияло Солнце.  Мельникову казалось, что они летят прямо к
нему.
     Он  отчетливо сознавал,  что неуправляемый звездолет полетит именно к
Солнцу,  что если они не сумеют понять,  чем и как управляется корабль, то
их  ждет  неминуемая гибель  задолго до  того,  как  корабль закончит свой
последний рейс, чтобы бесследно исчезнуть в огненных объятиях светила.




     - Шансов на успех очень мало,  -  закончил Камов.  - Если Мельников и
Второв даже обеспечены воздухом,  то у  них нет пищи.  И  все же мы должны
сделать попытку спасти  их.  Предлагаю вам  направиться обратно к  Венере.
Корабль фаэтонцев все еще находится возле нее.  Радиосвязь держать не один
раз в  сутки,  а непрерывно.  В конце концов,  руководствуясь указаниями с
Земли, вы увидите корабль.
     Через восемь минут пришел ответ:
     - Приняли полностью. Приступаем к выполнению вашего плана. "СССР-КС3"
немедленно  начнет  поворот.  Радиосвязь будет  поддерживаться непрерывно.
Разделяем надежду на благополучный исход. Белопольский. Перехожу на прием.
     - Желаем успеха, - коротко ответил Камов.
     Говорить  больше  было   нечего.   Все,   что   нужно,   он   сообщил
Белопольскому.  План вступил в действие.  Он был единственно возможным при
подобных обстоятельствах,  и  его  без колебании приняла правительственная
комиссия.
     Руководимый указаниями с  Земли,  звездолет не  позже чем  через трое
суток  подлетит  к  тому  месту,   где  находится  корабль  фаэтонцев.  По
наблюдениям,  которые производились сегодня утром, он приближался к Венере
со  скоростью  в  пятьдесят  километров  в  секунду.  Такую  скорость  при
необходимости мог  развить и  "СССР-КС3".  Если "фаэтонец" не  полетит еще
быстрее,  Белопольский сумеет подойти к нему вплотную.  Тогда Мельникова и
Второва,  -  а  если  окажется уже  поздно,  то  их  тела,  -  можно будет
переправить на борт "КС3".
     А если "фаэтонец" увеличит скорость?..
     Камов  считал  это  маловероятным.  По  его  мнению,  кораблем-диском
несомненно управляли.  Все его поведение говорило об этом.  Без управления
корабль  мог   лететь  лишь  к   Солнцу.   Управлять  могли  только  люди,
находившиеся на  корабле,  то есть Мельников или Второв.  Автопилот не мог
"дергать" звездолет во все стороны без видимой цели.  А люди могли,  - они
учились.
     - Если  на  корабле есть  автопилот,  -  возражали Камову,  -  то  он
сконструирован не на Земле.  Это техника мира,  ушедшего далеко вперед. Мы
не  знаем и  не  можем предполагать,  что  это  за  механизм и  на  что он
способен.  Вполне возможно,  что корабль направлялся сначала к Солнцу, но,
приблизившись на опасное расстояние,  автоматически повернул назад.  То же
самое  происходило  при  приближении  к  Венере.  Автоматика  предохраняет
корабль от  падения на  небесные тела.  Этим можно объяснить его  странное
поведение.
     Камов не мог не признать логичности таких доводов, но упорно стоял на
своем.  В нем говорило скорее чувство и страстное желание,  чтобы это было
так, чем разум.
     Но, хотя среди членов комиссии были различные мнения, решение послать
"СССР-КС3"  к  кораблю фаэтонцев было  принято единогласно.  Споры  носили
только теоретический характер.
     Известие  о  трагическом случае  на  Венере  облетело весь  мир.  Все
население земного шара горячо желало, чтобы Мельников и Второв, попавшие в
положение,  в  каком никогда еще  не  был ни  один человек,  были спасены.
Уильям Дженкинс,  только что вернувшийся с  Марса,  предложил себя и  свой
звездолет,  но  это  предложение  пришлось  отклонить.  Лететь  к  кораблю
фаэтонцев с  Земли было слишком долго.  Только "СССР-КС3" мог рассчитывать
застать Мельникова и Второва еще живыми.  Семь,  восемь, даже десять суток
без пищи человек как-то мог вынести, но полтора месяца...
     Мысль,  что  на  корабле с  Фаэтона могли оказаться продукты питания,
была решительно отвергнута.  Не  говоря уже о  том,  что людям опасно есть
неведомые  вещества,   сами  фаэтонцы  провели  на  Венере  много  лет  и,
несомненно,  своих продуктов у  них  не  осталось,  они научились добывать
пропитание на Венере.  Кроме того, трудно было допустить, что органические
вещества, как бы хорошо они ни были законсервированы, могли сохраниться за
тысячи лет.
     Следовало торопиться.
     Астрономические  обсерватории  всех  континентов  договорились  между
собой о  непрерывном наблюдении за "фаэтонцем".  Его передавали друг другу
как эстафету.  Как только на горизонте одной обсерватории всходило Солнце,
наблюдение начинала другая, расположенная западнее. Космический институт в
Москве был связан по радио со всеми обсерваториями мира.
     Корабль-диск  никуда  не  мог  исчезнуть.  Малейшее  изменение в  его
движении  будет  немедленно  сообщено  на  "СССР-КС3".  В  зависимости  от
полученных сведений, Белопольский изменит курс.
     Конечно,  то той, то другой обсерватории мешала облачность, но всегда
можно было  перенести наблюдение в  другую,  небо  над  которой было ясно.
Обсерваторий на земном шаре было достаточно.
     Весь  мир  мечтал только об  одном  -  чтобы  "фаэтонец" не  увеличил
скорости...

     ---------------------------------------------------------------

     Звездолет совершал огромный круг.  Экономя время,  Белопольский решил
повернуть обратно к Венере,  не снижая скорости,  при минимально возможном
радиусе поворота.  Он  знал,  что  каждая минута потерянного времени может
стать роковой.  Мельникова и  Второва,  если они  действительно еще  живы,
могла спасти только быстрота оказания помощи.
     Константин Евгеньевич мучительно переживал свою,  уже  не  поправимую
ошибку.  Зачем он запретил сообщить на Землю о случившемся на Венере? Ведь
рано или поздно, все равно пришлись бы это сделать. Нельзя же было хранить
страшную тайну до прилета на Землю.  Что случилось с ним?  Какой сложный и
трудно объяснимый процесс произошел в  его  всегда уравновешенной психике?
Потеряно двое суток, а если учесть время на обратный путь, то все четверо.
Насколько проще было вернуться два дня назад. Как сильно возросли бы тогда
шансы на спасение тех самых людей,  кажущаяся гибель которых вывела его из
равновесия и  побудила отдать это преступное ("да,  именно преступное",  -
думал Белопольский) распоряжение.
     Если  бы  Пайчадзе  не  решился  нарушить дисциплину,  не  посмел  бы
ослушаться командира корабля и не приказал Топоркову связаться с Землей, -
что  было бы  тогда?  Ужас охватывал Белопольского при этой мысли.  Смерть
Второва и Мельникова целиком легла бы на него, он один был бы виноват в их
гибели...  Да и теперь...  кто знает,  может быть, уже поздно, может быть,
потеряно слишком много времени.  Те,  кого  можно было  спасти,  умерли...
умерли по его вине.
     Белопольский мучился жестоко,  но  никто из членов экипажа "СССР-КС3"
не  замечал  этого.  Они  видели  перед  собой  прежнего  Белопольского  -
"железного капитана",  спокойного,  сурово  непреклонного,  решительного и
требовательного.  Нервное  потрясение,  пережитое  при  отлете  с  Венеры,
казалось, не оставило никакого следа.
     Но   так  только  казалось.   Внутренне,   невидимо  для  окружающих,
Белопольский был уже не тот.  Глубокий надлом произошел в нем.  И,  как он
хорошо знал, этот надлом был неизлечим. Больших усилий стоило ему казаться
прежним.  Его  ослабевшие силы  поддерживало только сознание,  что,  кроме
него,  некому управлять звездолетом.  И он знал, когда "СССР-КС3" закончит
свой рейс и  приземлится на  ракетодроме Камовска,  пульт управления будет
покинут им навсегда. Этот рейс был последним. Никогда больше не поведет он
космический корабль по дорогам Вселенной. Он считал свою жизнь оконченной.
Но опасения Пайчадзе были ошибочны: о самоубийстве Белопольский ни разу не
подумал. Как бы сильно ни была потрясена его душа, малодушию в ней не было
места. Была только бесконечная усталость...
     Но  сейчас  надо  было  думать  о  другом.  Приказ Камова должен быть
исполнен, и Белопольский с обычной энергией приступил к его выполнению.
     Пайчадзе пытался найти кольцевой корабль, но тщетно. Слишком слаб был
рефрактор в  обсерватории "СССР-КС3",  чтобы  с  его  помощью  можно  было
увидеть столь малый объект на подобном расстоянии. За трое суток звездолет
отлетел от Венеры больше чем на десять миллионов километров.
     Пришлось отказаться от визуальных наблюдений и  целиком положиться на
указания  с   Земли  и  математический  расчет.   Как  уже  было  сказано,
Белопольский  решил  повернуть  обратно  в  наименьшее  время.  Сделав  по
полуокружности поворот в  левую  сторону,  звездолет затем  полетит прямо,
повысив скорость до пятидесяти километров в  секунду.  Не доходя до орбиты
Венеры,  он  снова повернет -  на  этот раз  направо -  и  окажется позади
планеты,  в непосредственной близости у кораблю фаэтонцев.  Тогда начнется
выполнение самой трудной части плана.  Нужно будет вплотную приблизиться к
наружному кольцу,  прицепиться к нему, чтобы внезапное увеличение скорости
"фаэтонца"  нес  сорвало  операцию,  и,  одевшись  в  пустолазные костюмы,
проникнуть внутрь.
     Таков был план.
     Семь  человек  экипажа  "СССР-КС3"  горячо  поддержали решение своего
командира.  Все одинаково стремились спасти друзей. Ставшая неожиданно для
них реальной,  эта задача целиком поглотила их, и они не думали, не хотели
думать о  том,  какую тяжелую нагрузку предстоит им выдержать.  Поворот на
полной  скорости  по  окружности сравнительно небольшого радиуса  позволял
сэкономить несколько драгоценных часов. Это было самое главное. Ведь могло
случиться, что именно эти несколько часов сыграют решающую роль.
     Начался первый поворот.  Он  должен был  продолжаться почти три часа.
Столько же времени потребует и второй.
     При  скорости в  сорок  километров в  секунду  центробежный эффект  -
грозная сила.  Вес всего,  что находилось на звездолете, сильно увеличился
против   обычного  земного   веса.   Каждое   движение  требовало  усилий.
Предоставив  автопилоту  вести   корабль   по   заданному  курсу,   экипаж
отлеживался и сетках.
     Но  не  все  могли это делать.  Полученный приказ обязывал непрерывно
дежурить на радиостанции, и никому не пришло в голову нарушить этот приказ
даже и  на  три часа.  Именно в  это время могло быть послано сообщение об
изменении движения "фаэтонца",  и  было крайне важно тут же наметить новый
курс, рассчитать его и изменить путь "СССР-КС3".
     На  помощь Топоркову пришел Князев.  Сменяя друг друга,  они сидели у
приемника,  готовые в  любую минуту принять радиограмму и  передать ее  на
центральный пульт,  где  безотлучно  находились Белопольский,  Пайчадзе  и
Зайцев.  Но  если  трое последних могли дежурить лежа,  очередному радисту
приходилось сидеть. Повесить сетку возле рации оказалось невозможным, не к
чему было прикрепить ее амортизаторы, а приварить к стенам хотя бы простые
крюки не было времени.
     Конструкторам и  строителям "СССР-КС3" не могло прийти в голову,  что
может возникнуть необходимость дежурить на  станции в  условиях повышенной
тяжести,  да  еще  столь  долгое  время.  Сидеть приходилось выпрямившись.
Спинка кресла была жесткой и  низкой,  она едва достигала пояса.  К  концу
дежурства у  радиста начинались боли в позвоночнике,  быстро возраставшие.
Больше двадцати минут никто не мог выдержать этой пытки. И каждые двадцать
минут  очередной  дежурный  вылезал  из   сетки,   подползал  к   люку  и,
перебравшись через его порог, добирался до лифта. Кабина быстро доставляла
его в  рубку.  Тем же путем отправлялся на отдых сменившийся,  чтобы через
двадцать минут повторить все сначала.
     Три часа до предела измотали силы двух молодых и сильных людей.
     Андреев,  Коржевский и  Романов  горько  каялись,  что  не  научились
радиоделу, как настоятельно рекомендовал Белопольский всем членам экипажа.
Они думали,  что никогда не придется им стать радистами,  и  вот теперь...
Пять человек могли бы дежурить только по одному разу.
     "Тяжелый урок,  -  думал Андреев, - полезный не только нам, но и всем
звездоплавателям".
     Сорок километров в  секунду для  "СССР-КС3"  была  расчетная рейсовая
скорость.  При  необходимости  можно  было  увеличить  ее  до  пятидесяти,
затратив  на   это   резервный  запас   энергии.   Этот   запас   считался
неприкосновенным,  но теперь настало время пустить его в ход. Белопольский
решил увеличить скорость только тогда,  когда корабль полетит прямо. И без
того скорость при повороте была слишком велика.  Если бы не угроза смерти,
нависшая над Мельниковым и  Второвым,  он никогда не решился бы на маневр,
ставящий под угрозу здоровье членов экипажа. Но выбора не было.
     Двигатель,  создающий отклоняющую струю,  работал в таком режиме, что
вся его энергия уходила на поворот, не влияя на скорость корабля в целом.
     Самое ужасное для экипажа звездолета заключалось в  том,  что не было
полной  гарантии  в  успехе.  Все  было  основано  на  предположении,  что
кольцевой корабль будет продолжать движение к Венере еще, по крайней мере,
двое суток с той же скоростью.  Стоило ему повернуть в другую сторону -  а
это много раз случалось с того момента, как он был замечен Субботиным, - и
пришлось бы,  в  свою очередь,  менять курс без малейшей уверенности,  что
"фаэтонец" снова не повернет. "СССР-КС3" не мог совершать подобные маневры
до  бесконечности.  Кроме  того,  преследуемый звездолет менял  скорость в
широких пределах.  Кто мог поручиться,  что пятьдесят километров в секунду
для него "потолок"? Возможно, что он полетит еще быстрее, а тогда нечего и
думать догнать его.
     Мысль,   что  Мельников  и   Второв  навсегда  останутся  блуждать  в
пространстве или  исчезнут  в  объятиях  Солнца,  приводила в  отчаяние их
товарищей.  Во  что бы то ни стало надо спасти от такой участи если не их,
то, по крайней мере, их тела.
     На корабле с волнением ожидали каждого сообщения с Земли. Но пока что
угрожающих признаков не было.
     Наступил вечер 11 августа. (Вечер, разумеется, на Земле, в СССР, а не
на звездолете.)  Измученные люди с  нетерпением ожидали восьми часов.  Чем
ближе  подходила  стрелка  к  желанному  часу,  тем  труднее  казалось  им
переносить  становившуюся  невыносимой  тяжесть.   Тело,   словно  налитое
свинцом, отказывалось повиноваться.
     "Скорее!  -  хотелось крикнуть каждому.  -  Не все ли равно,  минутой
раньше, минутой позже". Но они хорошо знали, что Белопольский не остановит
двигатель даже на секунду раньше.
     Чуть заметно вздрогнул корабль...  Вздох облегчения вырвался у  всех.
Невесомость волной блаженства прошла по  телу.  Как хорошо не  чувствовать
тяжесть!
     Впереди сорок часов спокойного полета по прямой.  Нарастание скорости
до пятидесяти километров будет происходить с  ускорением всего в один метр
в секунду за секунду. Это вызовет тяжесть в одну десятую земной. Мелочь!..
     - Сообщение  с  Земли,   -   раздался  голос  Князева.  Репродукторы,
включенные в  каждой  каюте,  разнесли  его  слова  по  всему  кораблю.  -
Экстренное сообщение!..
     Никто  не  двинулся с  места.  Только  Топорков поспешно отправился в
радиорубку сменить Князева.  Он  поступал так каждый раз при возникновении
связи с Землей, жертвуя отдыхом.
     Экстренное сообщение!  Что-то случилось! В подавленном настроении все
ждали, что скажет Земля.
     Но  вот  засветились экраны.  Суровое лицо Белопольского появилось на
них.
     - Товарищи!  -  сказал он.  -  Звездолет фаэтонцев начал  поворот.  В
настоящий момент нельзя сказать,  куда он  направится.  Это выяснится часа
через два или три. Отдыхайте! Новый поворот нашего корабля неизбежен.
     И снова работал отклоняющий двигатель.  Снова повышенная сила тяжести
мучила людей.  Снова  Топорков и  Князев,  сменяя друг  друга,  боролись с
давящей силой собственного веса.  И  снова не  было никакой гарантии,  что
страдания оправдают себя.
     А  когда  закончился поворот и  корабль полетел прямо,  не  прошло  и
четырех часов,  как опять,  словно издеваясь над ними, "фаэтонец" повернул
еще раз.
     "Сомнений нет,  -  передал Камов. - Кораблем управляет воля человека.
Поворот неоправдан,  если  действует автопилот.  Мельников и  Второв живы.
Вперед, товарищи! Цель близка!"
     Упорная погоня продолжалась!




     Мельников был уверен,  что ускорение звездолета не может продолжаться
слишком  долго.   Это  было  бы  технически  нецелесообразно,   а  техника
фаэтонцев,  судя по  всему,  что они видели до  сих пор,  была чрезвычайно
"разумна". Но все же он не ожидал, что ускорение окончится так быстро
     Упав с мостика в момент начала взлета, он не забыл взглянуть на часы.
И  когда  по  внезапно  наступившему  состоянию  невесомости  понял,   что
ускорение окончилось и  корабль летит по  инерции с  постоянной скоростью,
легко убедился, что прошло только немногим больше тринадцати минут.
     Знакомая картина звездного мира раскинулась за прозрачной,  невидимой
стенкой.  Было ясно, что звездолет оставил за собой всю атмосферу Венеры и
летит в пустом пространстве. Куда он направлялся? Были автоматы фаэтонцев,
ведущие сейчас  корабль,  заранее настроены на  какой-нибудь  определенный
маршрут или нет?  Это можно будет определить только после нескольких часов
пристального наблюдения за  Венерой.  Несовершенный способ,  но другого не
было в их распоряжении. Ни одного навигационного прибора.
     Планета,   покинутая  так   неожиданно,   казалась  совсем   близкой.
Необъятной клубящейся массой  белоснежных облаков  была  закрыта  половина
неба.  Теперь,  когда исчезла сила  тяжести,  было  невозможно определить,
находится ли Венера прямо под ними или где-нибудь сбоку. Но Солнце светило
как будто с того же места,  Мельников помнил, что тень Второва ложилась на
его  ноги.  Так  было и  сейчас.  Значит,  корабль не  изменил направление
полета.  Он  несет  их  к  Солнцу.  Так  казалось,  но  было  очень  важно
определиться точно.
     Два раза Мельников подлетал на звездолете к Венере.  Он видел планету
на теперешнем расстоянии трижды.  Неужели он не сумеет определить на глаз,
на  какой  высоте они  находятся.  Пожалуй,  тысяч десять километров.  Да,
кажется, так.
     Легким толчком Мельников поднялся и,  приблизившись к Второву, взялся
руками за его плечи. Так было удобнее разговаривать.
     - Как ты  думаешь,  Геннадий,  -  спросил он,  -  во сколько раз была
увеличена сила тяжести при взлете?
     Второв  поднял  голову.  Мельников увидел  смертельно бледное лицо  с
блуждающими глазами. Губы молодого инженера были мертвенно-сини.
     - Что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь?
     Второв вдруг рассмеялся. В этом смехе звучали истерические нотки.
     - Вы бесподобны, Борис Николаевич, - сказал он, продолжая смеяться. -
Как я себя чувствую?  Как может чувствовать себя человек,  приговоренный к
смертной казни, стоя под виселицей?..
     Мельников  понял,   что  его  товарищ  потерял  самообладание.   Надо
применить жесткие меры, чтобы привести его в нормальное состояние.
     - Стыдись!  -  резко сказал он. - Жалкий трус! Тряпка! И этот человек
называет себя звездоплавателем!"
     Он отвернулся,  давая Второву время прийти в себя, уверенный, что его
слова окажут свое действие.
     Второв молчал.
     Когда через минуту Мельников обернулся,  он увидел,  что достиг цели:
по лицу Второва бежали слезы.
     - Будьте хоть немного человечнее, Борис Николаевич, - сказал он. - Не
все могут быть такими, как вы. Ведь нам осталось жить всего шесть часов.
     - Это почему?  -  спросил Мельников,  делая вид,  что не понимает. Он
хотел,  чтобы  Второв  начал  рассуждать.  Это  неплохое  средство вернуть
спокойствие.
     - Как  почему?  Разве вы  не  знаете,  что  наши  кислородные баллоны
заряжены на двенадцать часов?
     - Ах  да!  Сколько же  времени прошло с  тех  пор,  как  мы  покинули
звездолет?
     - По-моему, часов шесть.
     - Так,  -  сказал Мельников,  -  действительно получается, что нашего
земного кислорода хватит ненадолго.  Шесть часов!  За это время многого не
сделаешь.
     - Мы погибли...
     - Опять?  Ты говорил то же самое, когда мы сидели в разбитом самолете
у берега материка Венеры.
     - Тогда я этого не говорил.
     - Не говорил - так думал. Но однако мы живы до сих пор.
     - Теперь нас ничто уже не спасет.
     - Безвыходных положений не существует. У нас два шанса.
     - Вот как!
     Второв  в  изумлении смотрел  на  Мельникова.  Ему  самому  положение
казалось абсолютно безвыходным.
     - Во-первых,  -  Мельников  с  удовлетворением видел,  что  лицо  его
товарища постепенно принимает естественную окраску,  -  на  "СССР-КС3"  не
могли не  заметить,  что  корабль фаэтонцев улетел с  Венеры.  Чтобы взять
старт, им не нужно много времени.
     Второв  невольно обернулся в  сторону Венеры,  бессознательно надеясь
увидеть вдруг родной звездолет, гонящийся за ними.
     - Нам его не увидеть,  - сказал Мельников. - Между ними и нами тысячи
километров.  Но они могут увидеть нас в  телескоп.  Если мы летим не очень
быстро,  а мне кажется, что это именно так, то "СССР-КС3" нас догонит. Это
первый шанс, менее вероятный, - добавил он.
     - Почему менее вероятный?
     - Трудно заметить такое  небольшое тело  в  просторах Вселенной,  тем
более,  что  "СССР-КС3"  позади  нашего  корабля  и  мы  обращены  к  нему
неосвещенной стороной.  Ведь они не знают, куда мы летим, в какую сторону.
Это не верный, но все же шанс.
     - А второй?
     - Второй более реален.  Каким-то  образом мы пустили в  ход двигатели
корабля. Перед нами пульт управления, это несомненно. Нам надо догадаться,
как управлять кораблем.  По-видимому,  он  управляется совсем не так,  как
наши звездолеты.  Мне  кажется,  что догадаться можно.  Скорее всего,  это
очень просто. Конечно, на это потребуется много времени.
     - Вы опять забываете,  что в нашем распоряжении всего шесть часов,  -
уже совсем спокойно сказал Второв.
     - По  первому впечатлению это  действительно так.  Но  если вспомнить
некоторые факты... Ты на меня сердишься? - неожиданно перебил он сам себя.
     Второв покраснел.
     - Вы были правы,  - сказал он. - Я действительно трус, и мне не место
на звездолетах.
     Мельников обнял товарища.
     - Чепуха,  Геннадий!  Когда-то меня поражало спокойствие Камова.  Это
дело опыта и  привычки к опасностям.  Забудь мои слова.  Это было не более
как лекарство.
     - Оно подействовало,  - улыбнулся Второв. - Теперь я спокойно встречу
смерть.
     - Ну вот, опять смерть. Я умирать не собираюсь. Нужно бороться. А что
касается воздуха...
     Внезапно резким движением Мельников отстегнул герметические крепления
и снял с себя шлем.
     Второв замер.  Он смотрел на своего товарища, ожидая увидеть признаки
удушья.
     Мельников дышал глубоко.  В первый момент ему показалось,  что воздух
корабля  фаэтонцев  как-то   странно  плотен,   как  будто  находится  под
повышенным  давлением.  Потом  это  ощущение  прошло.  Как  он  и  ожидал,
кислорода было вполне достаточно.
     - Вот видишь! - сказал он.
     - Как вы могли на это решиться?
     - Нетрудно. Я был уверен, что мы можем дышать этим воздухом. Все, что
мне известно о фаэтонцах, говорит об этом. Неужели ты не догадываешься, на
чем основана моя уверенность?
     - Не могу догадаться. Вы могли задохнуться.
     - Не сейчас,  так через шесть часов,  все равно нам пришлось бы снять
шлемы и  проверить,  пригоден ли для нас воздух звездолета.  Лучше сделать
это сразу.  Теперь мы знаем,  что в  нашем распоряжении гораздо больше чем
шесть часов. Запасы кислорода здесь не ограничены.
     - Почему вы так думаете? - изумленно спросил Второв.
     Подобно Мельникову,  он  снял  с  себя  шлем  и  не  испытал никакого
затруднения в  дыхании.  Воздух  был  чист  и,  если  не  считать  слабого
незнакомого запаха,  который они  и  раньше чувствовали сквозь фильтр,  не
отличался от земного.
     - К  такому выводу приводит простая логика,  -  ответил Мельников.  -
Вспомни картину фаэтонцев.  И  на Марсе и на Венере они ходили в костюмах,
подобных нашим.  Как и нам,  воздух Венеры был для них непригоден. Вспомни
их внешний облик,  -  они в точности такие же,  как мы.  Значит, им, как и
нам,  необходим кислород.  Они пробыли на Венере очень много лет.  Значит,
добывали кислород. Но в атмосфере Венеры его очень мало. Откуда же они его
брали?  Несомненно, синтезировали из атомных частиц. Можно быть уверенным,
что  и  сейчас  неведомые нам  аппараты  возобновляют кислород в  воздухе,
уничтожают углекислоту и другие вредные примеси.  Мы с тобой впустили сюда
воздух Венеры.  А сейчас?  Ты слышишь запах формальдегида? Его нет, он уже
уничтожен. Не надо забывать, что наука фаэтонцев далеко обогнала земную.
     - Вы правы, Борис Николаевич. Но все же здесь есть что-то незнакомое.
Запах.  Мы  можем  заразиться  неизвестной болезнью.  Микробы  и  бактерии
Фаэтона не могут быть такими же, как на Земле.
     Мельников засмеялся,
     - Всего  пять  минут тому  назад ты  говорил о  неизбежной смерти.  А
сейчас  боишься  какой-то  болезни.  Совершенство в  технике  должно  идти
параллельно с другими науками.  У фаэтонцев безусловно была высоко развита
и медицина.  Я думаю,  что на их корабле и не было ни одной бактерии.  Они
должны были принимать меры против бактерий Венеры,  а  заодно уничтожить и
свои. Это более чем вероятно, это несомненно.
     - Значит,  по-вашему, мы обеспечены воздухом? А как вы думаете насчет
питания? У нас нет ничего.
     - Вот это верно. Голод нам угрожает. Что ж, потерпим.
     - Не надо терять время, - сказал Второв. - Мы с вами разговариваем, а
время идет.
     - Тоже верно.  Но, прежде чем искать спасения, мне хотелось успокоить
тебя,  чтобы ты мог рассуждать хладнокровно.  Мы потеряли несколько минут.
Это  не  так важно.  Все равно,  даже если мы  поймем,  как надо управлять
звездолетом,  пройдет много времени,  прежде чем  можно будет вернуться на
Венеру или лететь на Землю. Мало понять, надо приобрести навыки.
     - Ну,  на  Землю-то мы никак не сможем лететь,  -  заметил Второв.  -
Умрем с голоду.
     - Там видно будет.  Ну,  а теперь повторяю свой первый вопрос: как ты
думаешь, во сколько раз была увеличена сила тяжести при взлете?
     - Полагаю, что раза в три.
     - Мне показалось,  что меньше.  В  два раза.  Но ты,  пожалуй,  прав.
Возьмем два с половиной...  Ускорение продолжалось тринадцать минут,  и за
это  время мы  пролетели около десяти тысяч километров.  Потом полетели по
инерции. С какой же скоростью мы летим?
     - Это нетрудно высчитать.
     - Знаю,   что  нетрудно.   Сейчас...   Приблизительно  двадцать  пять
километров в  секунду.  Вычислять точно нет смысла.  Все равно мы не знаем
точной цифры ускорения. Самое главное известно - звездолет фаэтонцев летит
значительно медленнее "СССР-КС3". Если они нас увидят, то легко догонят.
     - Если увидят, - вздохнул Второв.
     - Но  ждать  "КС3",  сидеть сложа руки,  мы  не  будем,  -  продолжал
Мельников. - Займемся основным вопросом. Вспомни в мельчайших подробностях
все свои движения перед взлетом.
     - Не лучше ли мне отойти от пульта? - спросил Второв.
     Мельников   вздрогнул.   Его   товарищ   все   еще   находился  перед
таинственными гранями, в глубине которых продолжали искриться разноцветные
огоньки.
     Непростительный промах!  Как он мог забыть об этом!  Кто знает, может
быть,  не только взлет, но и маневры корабля совершаются тем же непонятным
способом...
     - Конечно, - сказал он. - Давно пора.
     Второв соскользнул с  кресла,  и  они "отошли" подальше от того,  что
казалось им  пультом  управления.  Оба  заметили,  что  искрение крохотных
огоньков сразу  усилилось.  Пока  Второв находился прямо напротив одной из
граней,  огоньки в ней были почти неподвижны. Молодой инженер подумал, что
вряд ли они поймут,  в  чем тут дело.  Слишком далеким от земного было все
это.
     - Мне кажется,  что я  не  делал никаких движений,  -  ответил он  на
вопрос Мельникова. - Вы сами запретили мне шевелиться. Я сидел неподвижно.
     - Но  ведь нельзя сомневаться,  что именно ты пустил в  ход двигатели
корабля.  Ты помнишь, перед тем как войти в это помещение, мы видели синий
круг с желтыми линиями? Такой же круг появился перед тобой, когда ты сел в
это  кресло.  Это было предупреждающим сигналом.  В  первом случае он  был
адресован нам обоим, во втором - только тебе.
     - Да,  это как будто так,  -  согласился Второв. - Но я хорошо помню,
что не делал никаких движений.
     - Выходит,  что звездолет взлетел потому,  что ты сказал о взлете. Но
этого не может быть. Я допускаю, что автомат может быть настроен на звуки,
но ведь фаэтонцы не могли знать русского языка.  Кроме того, звуки их речи
совсем не похожи на наши.
     - Это  конечно.  Я  сказал -  хорошо помню,  что  вот я  делаю нужное
движение и звездолет...  звездолет...  Борис Николаевич,  у меня мелькнула
сейчас дикая мысль! И двери! Понимаете, двери!
     - Какие двери?
     - Двери на корабле. Пятиугольные контуры.
     - Ничего не понимаю.
     - Уйдемте отсюда,  - сказал Второв, - Я, кажется, понял. Наш разговор
нельзя продолжать здесь.
     - Я уже думал,  что лучше уйти,  -  сказал Мельников, тщетно стараясь
догадаться, о чем говорит его товарищ. - Но нет кнопок.
     - Тем лучше,  -  и с этими странными словами Второв повернулся к тому
месту, где находился вход.
     Пятиугольный контур появился мгновенно.  Несколько секунд,  и  проход
открылся.
     - Вот видите,  -  дрожавшим от  волнения голосом сказал Второв.  -  Я
прав. Автоматика работает исправно. А мы думали, что она испортилась.
     Мельников ничего не понимал.  Уж не сошел ли Геннадий с ума? О чем он
говорит?
     Они проскользнули в отверстие, и оно тотчас же закрылось за ними.
     - А вот закрываются они без этого,  -  сказал Второв. - Ах, фаэтонцы!
Милые, мудрые фаэтонцы!
     - Будь добр, - сказал Мельников. - Объясни! Что это значит?
     - Это значит, что мы с вами спасены. Управлять кораблем можно, и даже
очень просто.
     - Ну, говори скорее!
     - Сначала я  произведу один  опыт,  -  сказал  Второв.  -  Это  будет
окончательным доказательством. Смотрите!
     Он замер неподвижно.
     Прошла секунда -  и прямо перед ними снова вспыхнул синий круг. Вслед
за этим дверь в помещение пульта открылась.
     - А сейчас она закроется, - сказал Второв.
     Дверь действительно закрылась.
     - Ну вот! - Второв провел по лбу, словно вытирая пот. - Все ясно!
     - Неужели это мысли?
     - Нет, не мысли. Человек думает словами. Это другое. Тут, несомненно,
что-то связано с биотоками организма.  Теперь я знаю,  почему мы взлетели.
Когда  я  сказал  эту  роковую  фразу,  я  отчетливо представил себе,  как
звездолет  взлетает.   Представил  реально,  зримо.  Как  будто  я  сам...
понимаете,  это трудно объяснить,  но  вот например:  вы можете,  глядя на
какой-нибудь предмет,  скажем на стул, попытаться поднять его мыслью? Нет,
не мыслью, а поднимающим ощущением? Я, право, не знаю, как вам объяснить.
     - Объяснять  не  нужно.   Ты  безусловно  прав.   Автоматика  корабля
управляется  биотоками.   Очевидно,   у   фаэтонцев  была  высоко  развита
дисциплина мысли.  И не только мысли,  но и воображения. Теперь я понимаю,
почему двери  открывались не  сразу.  Они  ждали,  пока  ты  их  откроешь,
бессознательно,  в  силу желания,  чтобы они открылись.  Я помню,  к одной
двери я подошел один,  ты отстал,  и она упорно не открывалась.  Открылась
только после того, как подошел ты. У меня нет такого сильного воображения,
как у тебя.  Ты более нервный, и твое воображение легко вызывает биоток. А
механизмы фаэтонцев чрезвычайно чувствительны.
     - Кто мог подумать об этом?
     - Подумать мы могли,  но нам просто не пришло это в  голову.  Техника
биотоков не  новость на  Земле.  Она  уже  существует,  но  пока не  может
достигать таких высот, как у фаэтонцев.
     - И  получается,  -  грустно сказал Второв,  -  что во всем виноват я
один. Будь с вами кто-нибудь другой...
     - ...корабль бы не взлетел,  -  докончил Мельников.  - Нет, Геннадий,
так рассуждать нельзя.  Если бы да кабы!.. Ты поднял корабль, ты и вернешь
его на Венеру.  Сейчас наше счастье именно в  том,  что твое воображение и
твои нервные импульсы достаточны,  чтобы влиять на  механизмы корабля.  Но
надо  быть исключительно осторожным.  Например,  резкий поворот звездолета
погубит нас.
     - Вряд ли они сами целиком полагались на себя, - сказал Второв. - Это
слишком опасно.  Скорее всего,  биотоком можно  пустить в  ход  двигатели,
заставить корабль повернуть, лететь быстрее или медленнее. Но техника всех
этих  маневров,  вероятно,  автоматизирована,  чтобы  не  перейти  опасных
пределов. Пример у нас есть. Ускорение закончилось без моего участия.
     - А ты в этом уверен? Может быть...
     Второв опустил голову.
     - Уверен,  -  сказал он чуть слышно. - Мне стыдно, но все мои мысли и
ощущения были парализованы страхом.
     - Спасительный страх,  - весело сказал Мельников. - Ты мог остановить
двигатели,  и корабль упал бы обратно на Венеру. В этом случае от нас мало
что осталось бы.  Так что все к  лучшему.  А  теперь я советую отдохнуть и
затем приступить к работе.
     - Отдыхать? - удивился Второв. - А есть ли у нас на это время?
     - Вполне достаточно.  Тебе предстоит тяжелая нагрузка. Будешь учиться
управлять звездолетом.  А  для этого надо быть совершенно свежим.  В таком
состоянии,  как  сейчас,  ничего предпринимать нельзя.  Кроме  катастрофы,
ничего не получится. Наше спасение зависит от твоего спокойствия. Спать, и
не меньше восьми часов.
     - А "СССР-КС3"? Он может нас догнать в любую минуту.
     Мельников вздохнул.
     - Увы! - сказал он. - Они нас не догонят. И потому не догонят, что не
увидят.  Относительно  "СССР-КС3"  мы  находимся  прямо  напротив  Солнца,
безнадежно затеряны в его лучах. Они не могут увидеть нас.
     - Но вы говорили...
     - Говорил для тебя.  Но сейчас ты спокоен,  и можно сказать прямо: на
"СССР-КС3" нечего надеяться. Я не сомневаюсь, что они ринулись в погоню за
нами,  но,  убедившись в  неосуществимости своего намерения,  вернулись на
Венеру. Там мы и найдем их.
     - Вы думаете, что они вернулись?
     - Ни минуты не сомневаюсь. Работу надо закончить.
     Второв ничего не  ответил.  "В самом деле,  -  подумал он,  -  почему
экспедиция должна прервать работу?  Погибли еще двое, это не причина. Пора
уж  мне привыкнуть к  выдержке и  самообладанию людей,  в  среду которых я
попал". Вслух он сказал другое:
     - Мы  летим к  Солнцу.  Не  лучше ли,  прежде чем  отдыхать,  сделать
попытку повернуть в другую сторону?
     - Солнце,  -  ответил Мельников.  -  Оно очень далеко.  Если мы  даже
падаем на него,  то и тогда в нашем распоряжении несколько недель.  Прежде
чем ты как следует отдохнешь, я не пущу тебя к пульту.
     - Давайте отдыхать, - покорно согласился Второв.
     В  мире  без  веса  кровати не  нужны.  Человек может  спать в  любом
положении на  воздухе.  Но  сила  привычки заставила Мельникова и  Второва
перейти в помещение, где они видели гамаки фаэтонцев. Сделанные из чего-то
очень похожего на шелковые нити, эти гамаки были для людей коротковаты, но
это обстоятельство не играло никакой роли. Не лежать, а только прицепиться
к  ним -  больше ничего не  требовалось,  Так они привыкли спать на  своем
корабле.
     Оба завернулись в сетки.
     - Очень неприятна прозрачность стенок, - сказал Второв.
     - Это от тебя зависит, - усмехнулся Мельников.
     - А вы сами?
     - Увы!  Я  никогда  не  отличался богатым воображением.  Могу  только
подумать, а требуется другое. Попробуй ты, Геннадий.
     Второв  закрыл глаза.  Стараясь как  можно  реальнее представить себе
звездный мир,  окружающий корабль, он затем мысленно вообразил, что стенки
перестали  быть  прозрачными.   Звезды  исчезли...   Кругом  металлические
стены...
     - Браво! - услышал он возглас Мельникова.
     Второв открыл глаза.  В первый момент он даже не поверил: его желание
было исполнено. Он поймал себя на самодовольной улыбке. Не чудесно ли это,
- мгновенное исполнение желания? Что это за волшебная техника, реагирующая
на мысленный приказ? Не сон ли это?..
     - Погаси свет,  -  сказал Мельников таким  тоном,  как  будто  стоило
только протянуть руку и повернуть выключатель.




     В   человеческом  организме   непрерывно  циркулируют  различные   по
величине,  частоте  и  силе  электрические токи.  Изменение электрического
потенциала возникает при  любой  деятельности живой  ткани.  Каждый приказ
мозга по центральной нервной системе,  передаваемый мышечным тканям, можно
записать в виде электрограммы специальным аппаратом.
     В науке эти токи организма носят название "биотоков".
     Техника давно научилась использовать биотоки,  возникающие в  мышцах,
для создания искусственных конечностей - рук или ног, послушно выполняющих
приказы мозга.  Создание машин,  управляемых непосредственно токами самого
мозга,   стояло  на  повестке  дня  науки  и  техники  Земли.  Затруднение
заключалось  в   огромной  сложности  разделения  бесчисленных  импульсов,
исходящих одновременно от миллиардов нервных клеток мозга.
     Но трудно - это не значит невозможно.  В 19...  году, когда состоялся
рейс "СССР-КС3" на Венеру,  первые образцы машин,  управляемых мыслью, уже
поступали на заводы и фабрики СССР, США и других стран. Они были еще очень
просты,  эти  машины,  но  создание более сложных и совершенных было не за
горами. Человек уверенно ставил на вооружение своей техники силу мышления.
     Общеизвестно выражение:  "с быстротой мысли".  И действительно, мысль
возникает практически мгновенно. Но действия, вызываемые мыслью, неизбежно
запаздывают. Нужно время, чтобы движения мышц исполнили приказ мозга.
     Хорошо сконструированная машина может  работать так  же  быстро,  как
мысль.  Отсюда  ясно,  какие  преимущества дает  непосредственная передача
приказа мозга  машине,  минуя  промежуточные звенья  в  виде  движений рук
человека.  При  таком  способе  управления получается огромный  выигрыш  в
быстроте  и  в  точности.  Мысль  воплощается в  действия  без  искажений,
постоянно вносимых в нее органами нашего тела -  суставами,  мышцами и,  в
конечном счете, пальцами рук, недостаточно гибкими и послушными.
     Для  командиров космических кораблей,  при огромной скорости полета и
частой  необходимости мгновенно  принимать  решение  и  так  же  мгновенно
осуществлять   его,   управление   мыслью   сулит   поистине   грандиозные
возможности.  И не было ничего удивительного в том,  что фаэтонцы, наука и
техника которых далеко обогнали науку и технику Земли, остановились именно
на этом, наиболее совершенном принципе управления звездолетом.
     Техника,  основанная на  биотоках,  была  уже  известна на  Земле,  и
поэтому  Мельников  и   Второв  сравнительно  легко  догадались,   в   чем
заключается "тайна управления", поначалу казавшаяся недоступной.
     Решающую роль  сыграло сходство между  человеком Фаэтона и  человеком
Земли.  Они были одинаково устроены,  созданы природой по  одному образцу.
Мозг  фаэтонцев,  это  можно было сказать уверенно,  был  аналогичен мозгу
человека, разница заключались только в развитии. Мышление было однотипным,
и то,  что могли делать фаэтонцы,  могли делать и люди.  Конечно, фаэтонцы
мыслили  более  конкретно,  более  точно,  их  воображение было  богаче  и
разнообразнее,  мысленные образы, создаваемые их мозгом, были отчетливее и
рельефнее,  но это было то же мышление,  то же воображение,  те же образы.
Тот  факт,  что  механизмы кольцевого корабля  подчинялись мысли  Второва,
доказывал это.  Он смог силой своего воображения заставить корабль улететь
с   Венеры,   смог  открывать  пятиугольные  двери,   смог  делать  стенки
прозрачными и заставлять их терять прозрачность,  смог, наконец, по своему
желанию зажигать и  тушить свет.  Это  означало,  что  биотоки его мозга в
точности соответствовали биотокам мозга фаэтонцев.
     Было ли это счастливой случайностью?  Можно ли сказать, что благодаря
этой  случайности у  Мельникова и  Второва  появились шансы  на  спасение?
Разумеется,  нет! Если бы биотоки у Второва и фаэтонцев отличались друг от
друга,  то не возникла бы сама необходимость в спасении,  звездолет до сих
пор стоял бы  на  Венере.  То,  что случилось,  было вызвано той же  самой
силой, которая теперь должна была спасти их.
     Следствие вытекало из причины, причина вызывала следствие.
     Задача была проста, но отнюдь не легка. Практики управления мыслью не
было и  не могло быть.  Второву предстояло научиться этому искусству,  так
сказать,  на ходу,  в самом процессе управления.  На звездолете, летящем с
огромной  скоростью,  такое  обучение  таило  в  себе  большие  опасности.
Например,   резкий   поворот   корабля  грозил   смертью  от   перегрузки.
Предположение Второва,  что фаэтонцы не  могли целиком полагаться на себя,
что автоматы их звездолета не допускали такого резкого поворота, требовало
проверки.  "Качество" мысли людей с Фаэтона,  ее дисциплинированность были
неизвестны.
     Но  опасно  или  не  опасно,  а  провести  проверку  было  совершенно
необходимо.  И Мельников со своим другом без колебаний решились на опасный
эксперимент.
     Все равно,  выбора у них не было. Оба прекрасно сознавали, что время,
отпущенное им  обстоятельствами,  крайне  ограничено.  Очень  скоро  голод
сделает свое дело. Упадут силы, мысль потеряет ясность, начнется медленная
агония.
     - Наше  спасение зависит  от  тебя,  -  сказал  Мельников.  -  Но  не
торопись, действуй крайне осторожно. Поспешность погубит нас наверняка.
     - Я это понимаю, - ответил Второв.
     - Придется взять быка за рога и сразу испытать наши возможности. Надо
совершить поворот на сто восемьдесят градусов.  Если ты прав и  автоматика
не  допускает  резкого  поворота,  мы  спасены.  Если  звездолет  повернет
мгновенно, все будет кончено.
     - Понимаю, - повторил Второв. - Я готов.
     - Но  может случится,  что звездолет не послушается твоего "приказа".
Тогда...
     - Тогда опять-таки все  будет кончено,  -  перебил Второв.  -  Только
смерть придет не  сразу.  Я  все понимаю,  Борис Николаевич,  и  я  совсем
спокоен. Пойдемте на пульт. Не будем терять время.
     Мельников с удивлением слушал твердый голос своего товарища.  Ни тени
волнения нельзя было  заметить на  лице Второва.  Словно за  короткие часы
отдыха его подменили.  Бесследно исчез человек, всего несколько часов тому
назад едва не впавший в истерику. Удивительная перемена!
     - Пойдем!
     Оба  хорошо отдохнули.  Крепко,  без  сновидений,  они проспали ровно
восемь часов. Проснулись одновременно, и Второв сразу зажег свет, послушно
вспыхнувший,  как только он  пожелал этого.  Так же  послушно стенки стали
прозрачны.
     Где  помещались удивительные механизмы фаэтонцев?  Скорее всего,  это
были те плоские вертикально расположенные ящики,  которые стояли всюду, во
всех  помещениях звездолета.  Какой  поистине  сказочной чувствительностью
должны были они обладать,  если могли улавливать на  расстоянии нескольких
метров слабые биотоки мозга!  Какой  огромный скачок сделает наука  Земли,
когда постигнет устройство и  принципы работы этих  механизмов.  Звездолет
фаэтонцев -  вершина их  научной и  технической мысли -  представлял собой
неоценимое сокровище знаний  старших  братьев человека.  И  это  сокровище
волей  судьбы было  доверено двум  людям.  От  них  зависело сохранить или
погубить его.  Когда они  думали об  этом,  собственная судьба казалась им
совершенно   незначительной.   Первоначальное   стремление   спасти   себя
постепенно сменялось другим - спасти корабль, спасти во что бы то ни стало
- для науки, для людей, для родины.
     - Будь очень осторожен,  - повторил Мельников, когда они остановились
у стенки, за которой находился таинственный пульт.
     Вспыхнул синий круг.
     - Вот теперь,  -  сказал Второв,  - совершенно ясно, что он означает.
Следи за своей мыслью, - вот его смысл.
     - Если так,  -  ответил Мельников,  -  то наши шансы на благоприятный
исход сильно возрастают.  Сигнал относится не только к нам.  Он говорил то
же   самое  самим  фаэтонцам.   А   раз  так,   их  мысль  была  не  столь
дисциплинированная.    Я   начинаю   верить,   что   управление   кораблем
осуществляется чем-то  вроде  нашего автопилота.  Только здесь ему  дается
мысленный приказ.  В этом разница, а в остальном он должен действовать так
же, как наш.
     - Это безусловно так, - согласился Второв.
     Неожиданно только что появившееся пятиугольное отверстие "затянулось"
металлом и исчезло. Мельников вопросительно посмотрел на Второва.
     - Да,  это я  его закрыл,  -  сказал молодой инженер.  -  Такие опыты
подкрепляют мою уверенность.
     - Правильно делаешь. Упражняйся как можно больше.
     - Почему вы полагаетесь только на меня?  -  спросил Второв.  -  Может
быть, вы сами...
     - Я  уже пробовал.  Ничего не получается.  Или я неправильно понимаю,
что именно требуется,  или биотоки моего мозга не  соответствуют настройке
механизмов. Как бы то ни было, только ты можешь влиять на них.
     Дверь снова открылась. Как и раньше, перед этим появился синий круг с
желтыми полосами.
     Они "прошли" в помещение пульта.
     - Я останусь здесь, - сказал Мельников. - У двери.
     - В какое же кресло мне сесть? Здесь их четыре.
     - Садись в  то  же,  что вчера.  Мне думается,  что у  фаэтонцев было
четыре пилота и  каждый из  них  имел свое место.  Биотоки у  разных людей
разные. Эта штука, вероятно, имеет четыре одинаковых пульта управления, но
настроенных на различные токи.
     - Скорее всего так.  Ну что ж,  Борис Николаевич! Приступим к первому
опыту. Крепче держитесь за что-нибудь.
     - Держаться не за что, - ответил Мельников - Я лягу на мостик.
     При слове "лягу" оба невольно улыбнулись. Никто из экипажа "СССР-КС3"
не мог отвыкнуть от слов:  "лягу", "пойду", "сяду", хотя лежание, ходьба и
сидение были невозможны в мире без тяжести.
     Второв  слегка оттолкнулся от  стены  и  поплыл в  воздухе к  креслу.
Взявшись  за  него  руками,  он  придал  своему  телу  сидячее  положение.
Искрящиеся  огоньки  мгновенно  замерли,  и  на  потемневшей грани  пульта
вспыхнул синий круг. И как только он исчез, стенки шара стали прозрачны.
     - Я тут ни при чем, - сказал Второв. - Они сработали сами.
     - Попробуй заставить их потерять прозрачность, - предложил Мельников.
     Второв  сосредоточился.   Но  то,   что  легко  удавалось  в   других
помещениях, здесь не получалось. Стенки оставались прозрачными.
     - Что-то не выходит.
     - Это в порядке вещей,  -  поспешил сказать Мельников,  опасаясь, что
неудачный опыт  может  лишить  Второва необходимой уверенности в  себе.  -
Здесь на  пульте все  иначе,  чем в  других местах.  Пилот должен думать о
маневрах корабля.  Поэтому все остальное полностью автоматизировано, чтобы
не отвлекать его внимания.
     - Да,  вероятно это  так.  Во  всяком случае такое  объяснение вполне
логично. "Ложитесь", Борис Николаевич!
     Мельников   вытянулся   вдоль   мостика   на   расстоянии  нескольких
миллиметров от  него.  Если будет удар,  мостик хорошо пружинит,  это было
проверено не один раз.
     Наступила решающая минута.  Все будет ясно через несколько мгновений.
Мельников пристально смотрел на  Венеру.  За  то  время,  что  они  спали,
планета отошла еще дальше.  Она выглядела сейчас огромным белым шаром, раз
в  восемь большим,  чем  полная Луна на  небе Земли.  "Значит,  расстояние
немного больше полумиллиона километров", - машинально подумал он.
     Как  только  Второв  коснулся  сиденья  кресла,   он  начал  мысленно
декламировать стихи, чтобы как-нибудь нечаянно не подумать того, что могло
повлиять на пульт.  Когда он увидел, что Мельников приготовился, очередная
строчка оборвалась на полуслове. Второв закрыл глаза.
     На  мгновение мелькнула мысль,  что  через секунду они могут умереть,
если звездолет послушается его сразу. Молниеносный поворот, страшный рывок
инерции,  чудовищной силы удар о стену, и все!.. И тут же он почувствовал,
как мягкая сила прижала его к  креслу.  На  корабле возникла сила тяжести!
Она могла появиться только при повороте.
     Что же  случилось?  Он  не давал приказа!  Он еще не успел подумать о
повороте. Он только собирался сделать это...
     - Звездолет поворачивает,  - сказал Мельников. - Опыт удался. Судя по
направлению силы тяжести, поворот происходит в вертикальной плоскости. Еще
лучше это  заметно по  положению Венеры и  Солнца.  Поздравляю,  Геннадий!
Советую тебе немедленно отойти от пульта.
     Второв машинально   повиновался.  Он  ничего  не  понимал.  Мельников
думает,  что поворот вызван им,  но ведь это не так... не так... но почему
же  не  так?  Ведь  он  только  что  представил  себе  картину  гибели.  С
обостренной силой воображения он  подумал  именно  о  повороте.  Очевидно,
этого было достаточно, чтобы привести в действие автоматику. Он представил
себе мгновенный поворот,  а звездолет поворачивает  плавно.  Но  ведь  это
означает именно то,  на что они надеялись. Загадочные механизмы восприняли
смысл приказа,  а его выполнение идет по другому пути,  не  зависящему  от
воли   человека.   Бессознательно   он,  Второв,  произвел  опыт  в  самой
решительной форме. И вот полная удача!..
     "Чудовищно умен этот корабль", - подумал Второв.
     - Вот теперь нельзя сомневаться,  что мы спасем и  себя и корабль,  -
сказал Мельников, обнимая товарища. - Молодец!
     Второв подробно рассказал обо всем, что произошло в действительности.
     - Выходит,  - закончил он, - что я еще не годен к роли водителя этого
звездолета.
     - Я и не надеялся,  что это произойдет сразу,  - ответил Мельников. -
Будешь учиться.  И учиться долго. Мы не имеем права рисковать после такого
удачного начала.
     - Боюсь, что придется поторопиться. Скоро мы ослабеем от голода.
     Мельников испытующе посмотрел на друга.
     - Ты чувствуешь голод? - спросил он.
     - Пока нет
     - Я тоже не чувствую.  Наоборот,  мне кажется, что у меня прибавились
силы.
     - Как  странно,  -  сказал Второв,  -  у  меня  тоже  такое ощущение.
Наверное,  это от нервного состояния. Ведь мы ели в последний раз на нашем
корабле пятнадцать часов тому назад.
     Мельников промолчал.  Смутная мысль, что тут снова замешаны фаэтонцы,
мелькнула и исчезла.  Не могли же они питаться воздухом.  А если могли, то
люди Земли не могут.  Но никак не удавалось отделаться от впечатления, что
желудок полон.
     - Надо внимательно следить за тем, сколько времени продлится поворот,
- сказал он. - Может быть, тебе придется вмешаться и прекратить его.
     - Не думаю. Я хорошо помню, что представил себе поворот именно на сто
восемьдесят градусов. Не сомневаюсь, что так и будет.
     - Вполне возможно, но все же проследим.
     Возникшая  вследствие  центробежного  эффекта   сила   тяжести   была
несколько большей,  чем  на  Земле.  Мельников и  Второв  чувствовали себя
немного отяжелевшими,  но не настолько,  чтобы затруднялись движения. Было
естественно предположить,  что эта тяжесть для фаэтонцев нормальна. Отсюда
вытекало,  что  планета Фаэтон  превосходила Землю  своими размерами.  Это
объясняло  малый  рост   фаэтонцев.   Мельников  отметил  про   себя  этот
чрезвычайно важный факт.
     Звездолет совершал  поворот  в  вертикальной плоскости.  Относительно
полов,  мостиков и  всех предметов на  корабле сила тяжести все время была
направлена вниз.  Передвигаться можно было свободно,  так  же  как  тогда,
когда корабль стоял на Венере. Это было удобно и доказывало продуманность,
с какой были настроены пока еще непонятные автоматы, управляющие полетом.
     Медленно и равномерно Солнце и Венера менялись местами. Казалось, что
не корабль,  а именно они поворачиваются вокруг звездолета. Через три часа
Солнце оказалось внизу, под ногами, а Венера над головой.
     И поворот закончился. Снова исчезла тяжесть, звездолет полетел прямо.
Теперь он  двигался к  недавно покинутой планете.  Но если раньше опасения
Второва были преждевременны,  сейчас они стали вполне реальны. Венера была
совсем близко.  С  огромной скоростью корабль падал на планету.  Надо было
принять меры.
     - Заставь его еще раз повернуть,  - сказал Мельников. - Надо отлететь
подальше. Производить маневры так близко от Венеры опасно.
     - В какую сторону? - деловито спросил Второв.
     Мельников улыбнулся.
     - Ну, например налево. На девяносто градусов.
     Второв уверенно сел в кресло.
     Подумать о  повороте именно на девяносто градусов было не так просто.
Этот угол надо было не назвать,  а реально представить себе. Представить в
воображении с  абсолютной точностью.  Мельников на  всякий  случай лег  на
мостик.
     Звездолет вздрогнул.  Мельников ясно  ощутил,  как  возникла и  сразу
исчезла тяжесть.  Потом  еще  раз,  в  другую сторону.  Корабль заметался,
дергаясь в разные стороны. Было ясно, что чувствительные автоматы послушно
исполняли нечеткие приказания Второва.
     - Спокойно, Геннадий! - крикнул Мельников.
     Сильный  рывок  сбросил его  с  мостика.  На  этот  раз  он  довольно
чувствительно ударился головой о невидимую стенку. Но тот же рывок сбросил
с кресла и Второва. Звездолет "успокоился".
     - Черт знает, что такое! - сказал Второв. - Никак не удается.
     - Отдохни. Прежде чем подойти к пульту, поупражняйся так.
     - Тогда лучше перейти в другое помещение.
     - Правильно.
     Мельников отчетливо чувствовал, что состояния невесомости больше нет.
На корабле существовала едва заметная сила тяжести. Откуда она возникла?
     - Ты не думал об ускорении?
     - Нет. Могу уверенно сказать, что не думал.
     - Тогда, значит, мы падаем на Венеру.
     Притяжение планеты,  очевидно, создавало ускорение. Отсюда и тяжесть.
Это обстоятельство начало тревожить Мельникова.  Он заметил,  что Солнце -
хоть  и  очень  медленно  -  смещалось  относительно их.  Тени  двигались.
Звездолет выходил на прямой путь к  Венере.  Если Второв не сумеет собрать
свои  мысли  в  тугой  клубок,  катастрофа  неминуема.  Корабль  сгорит  в
атмосфере и погибнет для науки.  Что делать?  Как и чем успокоить Второва,
вернуть ему недавнюю уверенность в себе? По лицу товарища Мельников видел,
что тот в полной растерянности.  Нельзя говорить,  что осталось очень мало
времени.
     - Отдохни, - повторил он. - Спешить некуда.
     Вот когда со всей силой проявились волевые качества, приобретенные за
четыре космических рейса.  Лицо  Мельникова было  совершенно спокойно.  Не
только Второв,  но  и  никто другой не смог бы увидеть на нем ни малейшего
следа  озабоченности  и   тревоги,   которые  в   действительности  быстро
возрастали.
     Второв даже не заподозрил грозной опасности, нависшей над ними.
     - Я буду упражняться,  -  сказал он. - Подойду к пульту только тогда,
когда смогу уверенно представить себе нужный угол. У нас есть время?
     - Сколько угодно,  -  невозмутимо ответил Мельников.  -  Не торопись.
Надо действовать наверняка.
     Он сам поступал именно так.  Еще одна неудачная попытка - и ничто уже
не  спасет их.  Во  что бы то ни стало нужно выдержать принятую тактику до
конца. Это единственный шанс.
     - Ты оставайся здесь,  -  сказал Мельников,  -  а  я  пойду в  другие
помещения. Похожу по кораблю.
     "Забыл", - подумал Второв.
     Стараясь делать это незаметно, он стал следить за товарищем.
     Мельников подошел к  стене.  Нажал  кнопку,  но  дверь не  открылась.
Механизмы фаэтонцев полностью перешли  на  "мысленные приказы".  Тогда  он
попытался представить себе открытый проход. Но и из этого ничего не вышло.
     "Насколько все  было  бы  проще,  -  подумал  Мельников,  -  если  бы
механизмы  оказались настроенными на  биотоки  моего  мозга,  а  не  мозга
Второва".
     - Открыть дверь? - спросил Геннадий Андреевич.
     - Нет,  это  ни  к  чему.  Все  равно  мне  одному  никуда  не  уйти.
Передвигаться по кораблю можно только с тобой. Я постараюсь не мешать тебе
здесь.
     Но дверь все-таки открылась.
     Второв снова выругался.
     - Одно наказание, - сказал он. - Я опять подумал против воли.
     - Да, это трудное искусство. Но думай о повороте.
     Всем  известна сказка о  человеке,  который не  должен был  думать об
обезьяне и только то и делал, что думал о ней. Та же история повторилась и
со Второвым.  В  помещении,  где они находились,  было два выхода.  И  вот
началось.  То одно,  то другое,  а  то и  оба сразу пятиугольные отверстия
возникали и  исчезали.  Вспыхивал и  потухал синий круг с желтыми линиями.
Стенки становились прозрачными и теряли прозрачность.  То и дело зажигался
свет,  сменяясь  темнотой.  Беспорядочная  мысль  Второва  перескакивала с
одного на другое,  но -  было ясно -  не могла сосредоточиться на том, что
нужно.
     Мельников ни словом, ни жестом не выражал своего нетерпения. Это было
бы бесполезно и даже вредно. Все зависело от самого Второва.
     Борис Николаевич вынул записную книжку и сделал вид, что записывает в
ней  свои  наблюдения.  На  частые  смены  света  и  темноты он  никак  не
реагировал,  будто  не  замечал их.  Пусть  Второв думает,  что  Мельников
считает весь этот хаос вполне естественным и понятным.
     Мчались одна  за  другой  секунды,  сливаясь в  невозвратимые минуты.
Звездолет все быстрее приближался к Венере.  Невольно Мельников перешел от
записей к расчетам. Выходило, что в их распоряжении около двух с половиной
часов. Если за это время звездолет не повернет в сторону, то он врежется в
атмосферу планеты со скоростью ста километров в секунду, и только огненный
след прочертит в небо Венеры путь его гибели.
     Два с половиной часа! Очень мало...
     Мельников украдкой посмотрел на  Второва.  Молодой  инженер  висел  у
противоположной стенки,  прижатый к  ней  уже вполне отчетливо чувствуемой
силой  инерции.   Его  лицо  было  сосредоточено,   а  глаза  закрыты.  Но
беспорядочное открывание и закрывание пятиугольных входов, мелькание света
все еще продолжалось,  хотя и не так часто,  как вначале.  Очевидно, мысли
Второва приходили в порядок.
     Так прошло около часу.
     Скорость  звездолета,  по  расчетам  Мельникова,  достигла пятидесяти
километров в секунду или немногим больше.  Высчитать точно он не мог,  так
как не знал,  с  какой скоростью летел корабль в начале падения на Венеру.
Но  он был уверен,  что эта скорость не превышала двадцати,  двадцати пяти
километров  в   секунду.   Расстояние  до   Венеры  также  было   известно
приблизительно.
     "Ну, скорее!" - хотелось ему крикнуть своему товарищу, но он молчал.
     Теперь стены уже  не  теряли своей прозрачности.  Свет  и  темнота не
сменяли  друг  друга.  Только  вход  в  помещение  пульта  нет-нет,  да  и
откроется.  Очевидно,  Второв  представлял  себе,  как  он  входит  в  это
помещение,  как  садится в  кресло,  как  приказывает кораблю повернуть на
девяносто  градусов.  Мельников  с  изумлением убеждался  в  поразительной
чувствительности аппаратов  фаэтонского  корабля.  Чудесная  техника!  Как
будет жаль,  если этот корабль погибнет,  не  сможет послужить моделью для
будущих космических кораблей.
     "Вероятно,  -  думал  Мельников,  -  на  Арсене найдутся материалы об
аппаратах,  управляемых мыслью.  Не может быть, чтобы фаэтонцы не оставили
указаний на этот счет.  Но все же это совсем не то, что сами эти аппараты,
сосредоточенные на корабле. Ведь их можно разобрать, наглядно увидеть, как
они сделаны".
     Его  нетерпение все росло.  Второв не  шевелился.  Дверь в  помещение
пульта перестало открываться. Заснул он, что ли?..
     - Попробуем, Борис Николаевич.
     - Да, конечно!
     Не следовало отвечать так поспешно, но Мельников не смог удержаться:
     - Пойдемте.
     Ходить было  легко.  Звездолет незаметно повернулся "дном" к  Венере.
По-прежнему автоматы фаэтонцев работали чрезвычайно разумно.
     Но  и  вторая попытка кончилась полной неудачей.  Сразу,  как  только
Второв сел в  кресло,  резкий толчок сбросил их обоих -  одного с  кресла,
другого с  мостика.  Повысившаяся скорость сделала эти падения значительно
более чувствительными, чем в первый раз. Они основательно ушиблись.
     Второв  не  выдержал.   Сидя  на  прозрачной  стенке  словно  вися  в
пространстве, он закрыл лицо руками и разрыдался.
     "Вот теперь,  -  подумал Мельников,  -  все пропало! Раньше чем через
полчаса он не успокоится. А тогда будет уже поздно. Мы погибли, а с нами и
звездолет".
     Он  не  пытался утешать своего друга.  Пусть выплачется,  если  слезы
смогут разрядить нервное напряжение, в котором он находился последний час.
Некоторым людям слезы помогают.
     Он смотрел вниз,  и ему казалось, что Венера стремительно надвигается
на них.  Сколько еще осталось до нее? Час? А впрочем, не все ли равно. Чем
скорей  они  врежутся  в  атмосферу,   тем  лучше!   Предотвратить  гибель
невозможно...
     Один час до смерти!..
     Мельников мысленно перенесся на Землю. Единственный близкий человек -
Оля,  как живая встала перед ним.  Он  увидел ее улыбку,  такую знакомую и
родную..
     "Прощай, Оля! Прощай, родная! Тяжело тебе будет перенести мою смерть.
Но найди в  себе силы.  Ведь ты дочь и жена звездоплавателя!  Будь тверда!
Найди утешение в том,  что я погиб во имя науки, во имя грядущих побед над
космосом!.. Для человека!.."




     Бежали минуты...
     Все  быстрей и  быстрей мчался кольцевой корабль фаэтонцев к  Венере,
чтобы  там,   в  верхних  слоях  атмосферы,  бесследно  исчезнуть  облаком
раскаленных газов.
     Два  человека молчали.  Один,  зная,  что  их  ждет,  другой,  еще не
подозревая истины.
     Постепенно Второв успокоился.
     - Извините меня, Борис Николаевич, - сказал он. - Я постараюсь, чтобы
этого больше не повторялось.
     - Так надо,  Геннадий.  Нервное напряжение требует разрядки.  Я  тебя
понимаю и не осуждаю.
     - Я немного отдохну и попытаюсь еще раз. В конце концов должно выйти.
Сумел же я овладеть дверями и стенами...  -  Он посмотрел вниз. - Мы очень
близки к Венере! Сколько времени в нашем распоряжении?
     - Вполне  достаточно,  -  спокойно  ответил  Мельников.  -  Видимость
расстояний обманчива.  Отдохни  часа  два.  Перейдем в  соседний отсек,  -
прибавил он.  - Сделай так, чтобы стенки потеряли прозрачность. Я устал от
вида пространства.
     "Пусть он не видит,  что до Венеры совсем близко. Внезапная смерть не
страшна. Хоть один из нас будет избавлен от ожидания".
     Пятиугольное отверстие "затянулось" металлом за их спиной.
     Позади остался разноцветный пульт фаэтонцев,  единственное, что могло
бы еще спасти их.
     Мельников не  пытался заставить Второва попробовать в  последний раз.
Это  было  бесполезно.   Когда-нибудь  из  него  мог  бы  выйти  настоящий
звездоплаватель, но сейчас... сейчас он еще не был им...
     Желто-серые стены отрезали их от внешнего мира.  Не видно Солнца,  не
видно  Венеры!  В  памяти  Мельникова остался только безграничный облачный
океан, к которому они стремительно приближались...
     Он лег в гамак и закрыл глаза.
     Вот сейчас...  через минуту... Скорей же, скорей! Каждый нерв, каждая
клеточка его тела напряженно ждали...
     И  то,  что  произошло,  он  в  первое мгновение воспринял как начало
конца.  До  самой смерти,  естественной смерти на  Земле,  этот закаленный
человек не мог без жуткого чувства вспомнить это ужасное мгновение...
     Натянувшийся  под  его  тяжестью  гамак  фаэтонцев  внезапно  лопнул.
Мельников полетел на пол. Он видел, как Второв упал и покатился к стене, а
через секунду сам оказался рядом с ним.
     Удар об атмосферу Венеры?.. Или...
     Только одно мгновение...  и  глубокий вздох облегчения,  вздох живого
существа, вернувшегося к жизни из холодных объятий смерти, вырвался из его
груди. Он понял...
     Жизнь! Снова жизнь, просторная и широкая, раскрылась перед ними.
     - Спасены,   Геннадий!  Звездолет  поворачивает.  Автоматы  фаэтонцев
сработали сами. Ты слышишь меня Геннадий?..
     Второв молчал.
     Звездолет  круто  сворачивал  с  прежнего  пути.  Сила  тяжести  была
увеличена больше чем в два раза. Почему же это произошло?
     Ответ  напрашивался  сам  собой,   а  слова  Мельникова  подтверждали
догадку. "Спасены!"... Но это значит...
     Второв повернул голову и посмотрел в глаза своего товарища.  Да,  это
так...
     - Спасибо,  Борис Николаевич!  Я не забуду до конца своих дней вашего
безмерного великодушия. Вы хотели, чтобы я не знал...
     - Предположим, - ответил Мельников. - Что за радость мучиться вдвоем.
Твое спокойное лицо поддерживало меня. Я сделал это для себя самого.
     - Вы говорите неправду.
     - Предположим и это.  Не все ли равно.  Когда-нибудь ты поступишь так
же, и мы будем в расчете. Сделай-ка стены прозрачными.
     Пережитое  волнение  помешало  Второву  сосредоточиться,   и   прошло
несколько минут, пока ему удалось исполнить просьбу.
     Венера по-прежнему была внизу,  но  не  прямо под ними,  а  несколько
сбоку.  Корабль еще не  выровнялся.  Но  люди видели,  что он удаляется от
планеты, а это было главное.
     - Когда  никого нет  у  пульта,  -  сказал Мельников,  -  звездолетом
управляет автопилот.  Почуяв  опасную близость Венеры,  он  самостоятельно
повернул корабль в сторону. Очень умно сконструирован этот аппарат.
     - Запасы энергии здесь, по-видимому, не ограничены, - заметил Второв.
- Для  такого  огромного  корабля  подобный  маневр  -   это  колоссальное
количество затраченной энергии.
     - Несомненно.
     - Что же это за энергия?
     - Узнаем впоследствии.
     Они замолчали. Говорить было тяжело. Давящая тяжесть не уменьшалась.
     Но  минут  через  десять  тяжесть стала  заметно ослабевать.  Корабль
принял нормальное положение,  и  Мельников со  Второвым лежали уже  не  на
стене,  а на полу.  Еще немного -  и они получили возможность подняться на
ноги.
     А через час с небольшим тяжесть совсем исчезла, и кольцевой звездолет
полетел прямо, удаляясь от Венеры.
     - Снова к Солнцу, - сказал Мельников.
     - Пойдемте на пульт.
     - Еще рано.  Приди в себя окончательно. Хорошо бы подкрепить силы, да
нечем.
     Он сказал это машинально,  но сразу сообразил, что голода по-прежнему
не  чувствует.  Было такое ощущение,  что он только что поел,  правда,  не
сытно, но достаточно, чтобы не мучил голод.
     В  чем  дело?  В  чем причина этого странного обмана чувств?..  После
утреннего завтрака на "СССР-КС3" прошли почти полные сутки.
     - Как ты думаешь, Геннадий, в чем тут секрет? - спросил Мельников.
     - Ума не приложу, Борис Николаевич.
     - И воздух,  ты заметил, по-прежнему чист и свеж. А ведь мы находимся
в  сравнительно небольшом замкнутом помещении.  Соседние  отрезаны от  нас
непроницаемыми стенами.
     - Значит,  воздух  возобновляется и  очищается какими-то  аппаратами,
находящимися здесь,  -  сказал Второв.  -  И вполне может оказаться, что в
него  систематически  добавляются  питательные  вещества  в   газообразном
состоянии.  Невозможного в  этом нет ничего.  Как-то раз Степан Аркадьевич
говорил,  что в космическом рейсе наш способ питания несовершенен.  Полный
желудок вреден  при  невесомости.  Вероятно,  фаэтонцы в  полете  питались
как-то иначе.
     - Другого объяснения не видно.
     - Чудесная наука! И она достанется нам в наследство, людям Земли.
     - Для этого мы  должны спасти корабль.  Спасти во что бы то ни стало.
Это наш долг. Твой долг, - улыбнувшись прибавил Мельников.
     - Так вы окончательно считаете, что только я...
     - Похоже, что так.
     - Я  сделаю все,  что могу.  Уверен,  что не  поддамся больше никакой
панике.
     - Никакой паники и не было...
     Едва он  произнес последнее слово,  как  резкий,  огромной силы удар,
словно пушечный выстрел на близком расстоянии,  прервал фразу. Прямо перед
ними на невидимой глазом прозрачной стенке вспыхнуло яркое пламя. Погасло,
- и, словно вися в воздухе, появилось темное пятно, как след от ожога.
     - Метеорит!
     - Но он не пробил стенку!
     - Ударился об  нее и  взорвался.  Этот металл крепче стали в  десятки
раз.
     - Металл ли это?
     - Да,  правильно,  -  ответил  Мельников.  -  Называть  это  металлом
неверно.  Но  как же  тогда?  Сплав,  что ли?  Во всяком случае эта стенка
надежно защищает нас  от  метеоритов.  Вблизи  от  Солнца  метеориты имеют
большую скорость, но, как мы только что убедились, пробить стену не могут.
     - Я  думал  недавно,  -  сказал  Второв,  -  почему деревья Венеры не
задержали корабль при  взлете.  Вернее,  почему они не  смяли его корпуса.
Сросшиеся друг с другом стволы,  по два, три метра в обхвате, - чудовищное
препятствие.
     - Меня   удивляет  другое,   -   возразил  Мельников.   -   Двигатели
космического корабля сильнее деревьев,  -  это понятно.  Но  почему мы  не
захватили с собой ни одного дерева? Вот что удивительно.
     - Вероятно потому, что их корни очень крепко вросли в "землю".
     - Да,  и  это  очень  важно  для  понимания строения  этих  деревьев.
Разорвать сросшиеся стволы оказалось легче, чем вырвать дерево из "земли".
     - Я хочу спать, - неожиданно сказал Второв.
     - Очень хорошо, - ответил Мельников. - Это самое лучшее.
     "Как странно, - подумал он. - Геннадий сказал это в тот самый момент,
когда я сам почувствовал желание заснуть.  Неужели и тут проявляется наука
фаэтонцев?"
     Все  было  возможно на  этом корабле,  построенном существами,  разум
которых далеко превзошел своим развитием разум людей. Они находились среди
будущей техники, будущей науки, будущих способов применения этой науки для
нужд человека.  Они находились в  мире Фаэтона,  а  не Земли.  Гадать было
бесполезно, приходилось повиноваться законам жизни фаэтонцев.
     "Становится понятным, как мы смогли заснуть сразу после катастрофы. В
обычных условиях это вряд ли могло удастся".
     Второв "затемнил" стены.  Сон надвигался на  них непреодолимо.  Глаза
сами  собой  закрывались.  Едва  коснувшись  сетки  гамаков,  они  заснули
мгновенно.
     Кольцевой  звездолет  летел  в   пространстве  от  Венеры  к  Солнцу.
"Разумные" механизмы зорко стерегли его  безопасность.  Они  вели  корабль
более точно,  более надежно,  чем мог бы  это сделать человек.  Двое людей
могли спать спокойно,  им ничто не угрожало.  Если встретится препятствие,
крупный метеорит,  звездолет уклонится от встречи.  Он сманеврирует точно,
безошибочно и осторожно, чтобы не пострадали те, кто находился в нем.
     Человек подвержен усталости,  по тем или иным причинам может потерять
ясность мысли, может допустить ошибку. Машина не устает, не ошибается. Она
всегда "внимательна",  всегда точна,  никогда не теряет "ясности мысли". И
она  "соображает" неизмеримо быстрей  человека.  Электронно-счетная машина
производит сложнейшие вычисления со  скоростью,  которая никогда не  будет
доступна человеку.  Силой  своего  разума  создав  такие  машины,  человек
превзошел самого себя.
     Совершенная машина - вернейший и надежнейший друг и помощник, который
никогда не изменит и  никогда не подведет своего создателя.  На нее всегда
можно положиться.
     Они  спали,  как  и  в  первый раз,  ровно восемь часов и  проснулись
одновременно.
     - Теперь за работу, - сказал Мельников.
     Оба  были  полны сил.  Казалось,  что  неистощимая энергия бьет через
край,  наполняет все тело.  Никогда они не  чувствовали себя так бодро.  И
по-прежнему не  было никаких признаков голода.  Больше того:  они давно не
пили, но жажда их не мучила.
     Чем и как фаэтонцы кормили и поили своих невольных гостей?  Немыслимо
было догадаться об этом.
     - За работу! - сказал и Второв.
     И потянулись часы,  незаметно слагавшиеся в сутки.  Два человека, два
обычных  представителя  человеческого  рода,  такие  же,  как  миллионы  и
миллионы  их  собратьев,  жили  фантастической  жизнью  на  фантастическом
корабле.  Они  спали  в  определенные часы,  спали,  помимо своей  воли  и
желания.  Они ничего не ели и ничего не пили,  но не испытывали ни голода,
ни жажды. Их силы не только не убывали, а возрастали.
     Звездолет метался  между  Венерой и  Солнцем.  Постепенно Второв  все
более уверенно маневрировал непонятными ему рулями корабля,  заставляя его
менять скорость и  направление.  Все  реже  и  реже  звездолет отказывался
повиноваться его  мысленным приказам.  Человек Земли становился господином
фаэтонской техники.
     Оба друга неотлучно находились возле пульта или в помещении  рядом  с
ним. Выйти в другие отсеки, осмотреть корабль Мельников не разрешал. Он не
хотел рисковать.  Здесь они как-то уже освоились.  Что могло  случиться  с
ними  в других помещениях,  никто не знал.  "Фаэтонец" был вполне способен
поднести им неожиданный сюрприз.
     - Пора принимать решение,  -  сказал Мельников,  когда в  непрерывных
"учебных маневрах" прошло несколько суток. - Куда мы направимся?
     - Вы хотели вернуться на Венеру.
     - Хотел,  но сейчас, мне кажется, это неразумно. Тогда мы думали, что
нам угрожает голод. Лететь на Землю казалось невозможным. Теперь мы знаем,
что голод не угрожает. Не лучше ли направиться к Земле?
     Говоря это,  он  с  некоторой тревогой думал о  том,  как  рассчитать
маршрут,  не имея в распоряжении ни счетных машин, ни каких-либо приборов.
Не  было  и  телескопа для  визуальных наблюдений.  Оптические приборы или
что-нибудь заменяющее их  несомненно были на звездолете,  но как их найти?
Он знал одно - во что бы то ни стало он обязан довести корабль до Земли.
     - Но наши товарищи на Венере... - нерешительно начал Второв.
     - Они нас давно похоронили,  -  перебил Мельников. - Мы должны сейчас
думать  только о  безопасности звездолета.  Он  ценнее чувств.  Одно  дело
совершать маневры в пустом пространстве и совсем другое -  совершить спуск
на планету.  Это очень сложный и очень опасный маневр.  Если корабль будет
поврежден или даже разобьется на Земле - это одно, а если он разобьется на
Венере - другое.
     - В таком случае, летим на Землю.
     - Ты  думаешь,  это  так  просто?  А  как  ее  найти?  Как  выдержать
правильное  направление?   Без  приборов,   без  наблюдений?  Я  потому  и
колеблюсь,  что не уверен в себе. Вот если бы на моем месте был Константин
Евгеньевич...
     - Так что же делать?
     - Только одно  -  лететь на  Землю,  -  сказал Мельников,  совершенно
непоследовательно,  но  вполне  логично по  отношению к  тому  внутреннему
процессу,  который  происходил  в  нем.  "Трудно.  Да,  очень  трудно,  но
необходимо.  Значит,  надо  совершить невозможное,  но  спасти  для  науки
звездолет фаэтонцев. Надо, во что бы то ни стало".
     - Лететь на Землю, - повторил он. - Только на Землю.
     - Ведь мы  ее видим,  -  сказал Второв.  -  Можно направить корабль в
нужную сторону.
     - Это  только на  море,  Геннадий,  совсем просто направить корабль к
берегу. Берег никуда не убежит, а Земля бежит, и бежит быстро. Между нею и
нами почти пятьдесят миллионов километров.  Это что... Девяносто шансов из
ста,  что мы проскочим мимо с любой из сторон и на неизвестном расстоянии.
Конечно,  -  продолжал он, словно убеждая самого себя, - мы можем изменить
направление полета и снова проскочить мимо.  И так до бесконечности. А где
гарантия,  что двигатели способны работать без конца? Где гарантия, что мы
и дальше будем сыты воздухом? Но выбора нет. Летим!
     В эту минуту Мельников нисколько не думал о их собственной судьбе. Он
не  верил,  что  Второв  сумеет  посадить тяжелый  корабль на  поверхность
планеты.  Нет,  конечно,  они  разобьются о  Землю.  Именно поэтому он  не
допускал мысли о  посадке на Венеру,  до которой было сравнительно близко.
Обломки звездолета на Венере совершенно бесполезны. Те же обломки на Земле
могут принести пользу.  "Это наш долг,  -  подумал он.  - Или мы достигнем
каким-нибудь чудом Земли,  или навеки затеряемся в  пространстве.  Другого
ничего нет".
     - На Землю!
     - Летим  на  Землю,  -  покорно согласился Второв.  Он  не  испытывал
никаких  сомнений.   Его  вера  в  Мельникова  была  непоколебима:   Борис
Николаевич все может. - Когда мы приблизимся к ней, нас заметят...
     Что!  Что  сказал Второв?!  Мельникову показалось,  что  его  ударило
электрическим  током  "Заметят..."  Ну  конечно  заметят!   Уже  заметили,
заметили давно.  Мощные телескопы земных обсерваторий не  могли не открыть
астрономам,   что  возле  Венеры  появилось  неизвестное  тело.   А   если
Белопольский поднял "СССР-КС3" и  сообщил на Землю о случившемся,  там уже
знают,  что представляет собой это неизвестное тело.  Как он мог забыть об
этом?.. Это совершенно меняет всю обстановку...
     - Недаром говорят,  что  один  ум  хорошо,  а  два  лучше,  -  сказал
Мельников.  -  Я грубо ошибся,  говоря,  что у нас мало шансов.  О нет, их
много,  Геннадий!  Ты рассеял мои последние сомнения.  На Землю! Навстречу
нашим друзьям! А я просто осел и больше ничего...
     - Объяснитесь! - попросил Второв, еще ничего не понимая.
     - Все очень просто.  Мы  не одни.  Сотни глаз следят за нами.  Сергей
Александрович Камов все знает.  Дело спасения звездолета в  его руках.  Ты
сказал,  что  нас  заметят.  Нет,  Геннадий,  нас  уже заметили.  И  я  не
сомневаюсь,  что приняты нужные меры.  Летим к Земле. Нам навстречу вышлют
помощь.
     Второв понял.
     - Но, если это так, - сказал он, - почему же до сих пор "СССР-КСЗ" не
догнал нас?
     - Потому что,  поднявшись с  Венеры вдогонку за  нами,  он  сообщил о
нашей гибели и вернулся на Венеру.  Связь прервалась. А получив сообщение,
земные обсерватории начали поиски и  обнаружили нас.  Маневры,  которые ты
производил,  должны были навести на мысль, что мы оба живы. Образ действий
напрашивается сам собой.  К нам направят, если уже не направили, звездолет
с Земли. Летим же к нему навстречу.
     И кольцевой корабль повернул в сторону Земли.
     Они  даже не  подозревали,  в  какое отчаяние привели своих друзей на
"СССР-КС3" этим очередным поворотом. Они не знали, как близка была помощь.
Сохрани  они  прежнее направление полета  еще  на  несколько часов,  и  их
одинокая эпопея подошла бы к концу, - оба корабля встретились бы. Но они с
легким  сердцем  повернули,  уходя  от  тех,  с  кем  так  страстно желали
встретиться.
     А  в  это время в рубке "СССР-КС3" Белопольский слушал приказ Камова.
Земля считала дальнейшую погоню нецелесообразной.  Экипаж звездолета вынес
слишком  тяжелую  нагрузку,  семь  раз  совершая опасные  повороты.  Земля
предлагала немедленно лететь "домой".
     - Я  понимаю,  -  заканчивал Камов свою передачу,  -  как  вам тяжело
выполнить  это  распоряжение.  Поверьте,  что  и  нам  не  легче.  Но  это
необходимо.  Нельзя рисковать всем экипажем. "Фаэтонец" как будто повернул
к  Земле.  Но  он делал это уже несколько раз.  Правительственная комиссия
склоняется к  тому,  что  кораблем никто  не  управляет.  Он  мечется  под
действием автоматов, которые за тысячи лет испортились и потеряли четкость
в  работе.  Если  бы  Мельников  и  Второв  были  живы,  они  должны  были
догадаться,  что  замечены с  Земли,  и  ожидать помощи,  а  не  метаться,
затрудняя задачу.  Я  лично придерживаюсь другого мнения,  но  большинство
решило  так.  Поворачивайте к  Земле,  Константин Евгеньевич.  Перехожу на
прием.
     - Ваш приказ выполняется, - коротко ответил Белопольский.
     И измученный экипаж "СССР-КС3",  с болью и отчаянием в душе, получил,
наконец, возможность отдыха.
     А  Мельников радостно и спокойно заканчивал весьма приблизительно (он
не знал основных данных) расчет их пути.
     С какой скоростью летел их корабль?  Он этого не знал.  Все ориентиры
так далеки,  что даже на  глаз нельзя было этого определить.  Им казалось,
что  звездолет неподвижно висит  в  пространстве.  Далекой точкой блестела
Земля.  Но они были теперь уверены,  что от этой точки летит к  ним другой
корабль, командир которого знает все.
     - Нам нужно лететь прямо,  -  говорил Мельников.  -  По направлению к
Земле.  Если взятое направление даже и неверно,  это не беда.  Звездолет с
Земли всегда может сманеврировать так,  чтобы встретиться с  нами.  Прямое
наше направление облегчит им задачу.
     - А скорость? - спрашивал Второв.
     - Будем надеяться, что наша скорость не чрезмерна и доступна кораблям
Земли.
     - Через сколько времени мы сможем встретиться с ними?
     - Это трудно сказать.  Во всяком случае,  не раньше чем через восемь,
девять суток.
     - Такой срок  мы  сможем выдержать,  даже  если  бы  фаэтонцы нас  не
кормили, - сказал Второв.
     Он  пристально всматривался сквозь  прозрачную стенку отсека,  словно
надеясь увидеть за десятки миллионов километров желанный корабль,  несущий
им спасение. Он смотрел в сторону Земли.
     Но  если бы он повернул голову и  посмотрел направо,  то все равно не
смог  бы  увидеть другой корабль -  "СССР-КС3",  который,  выполняя приказ
Земли,  закончил свой  последний поворот и  находился сейчас  сравнительно
недалеко от них.
     Если бы  на Земле могли знать,  что "фаэтонец" не будет больше менять
направление полета!..




     Очевидно,  питаться "воздухом" можно  было  не  слишком долгое время.
Мельников и Второв не то чтобы почувствовали голод,  нет,  его по-прежнему
не  было,  но  им  становилось ясно,  что  повышенная  бодрость  сменяется
постепенно упадком сил.  Появилось и  стало  быстро усиливаться неприятное
ощущение в  желудке,  потом боли.  Энергия сменилась вялостью.  Они  часто
засыпали в  неположенное время и просыпались с трудом,  медленно приходя в
сознание.  И  самый  сон  больше походил на  болезненное забытье,  чем  на
нормальный сон здорового человека. Пища фаэтонцев переставала действовать.
     - А может быть, ее запасы иссякли, - предположил Второв.
     Это было вполне возможно.
     Они  были  людьми,   а   не  фаэтонцами.   Желудок  человека  требует
наполнения,  он  так  устроен природой.  Питаться невесомой пищей,  как бы
питательна она ни была,  человек не может.  Было очень странно, что до сих
пор  в  течение нескольких суток  эта  "пища" удовлетворяла потребности их
организма.
     И, что было еще хуже, их начала мучить жажда.
     Звездолет  летел  с   неизвестной  им   скоростью  по  раз  заданному
направлению. До Земли было огромное расстояние. А жажда будет возрастать с
каждым часом...
     - Плохо наше дело,  -  сказал Мельников. - Возвращаться на Венеру уже
поздно.
     Второв ничего не ответил.
     Стенки отсека закрыты.  Не  на  что  смотреть,  кругом только звезды!
"Висеть в пустоте" утомительно...
     Оба неподвижно лежали на  фаэтонских гамаках,  почти не  разговаривая
друг с  другом.  Не  о  чем  было говорить.  Обоими все сильнее овладевала
апатия, полное равнодушие ко всему. Они потеряли счет времени.
     Только  раз   это   дремотное  состояние  было  нарушено  неожиданным
поворотом корабля.  Он  был плавен и  осторожен,  но возникшая на короткое
время сила тяжести позволила им догадаться о повороте.
     - Вероятно, навстречу попался крупный метеорит, - сказал Мельников.
     "Жаль,  -  подумал Второв, - что звездолет уклонился от встречи. Наши
мучения сразу бы окончились".
     И снова наступило молчание, полусон, полубодрствование.
     Даже мысль,  что  поворот мог  изменить направление полета и  корабль
летит сейчас в  другую сторону,  не пришла им в  голову.  Даже это было им
совершенно безразлично.
     Состояние, в котором они находились, несомненно привлекло бы внимание
Мельникова,  если бы он мог рассуждать с обычной ясностью мысли.  Оно было
совершенно неестественно,  голод не  мог до такой степени затуманить мозг.
Но он не думал об этом, не мог думать.
     Они находились во власти непонятной и  необъяснимой силы,  постепенно
гасящей  и   мысли  и  ощущения.   Медленно,   но  неотвратимо  надвигался
непробудный сон... Может быть, смерть? Все было возможно...
     Огромным  усилием  воли   Мельников  стряхнул  с   себя   оцепенение.
Прислушался.
     Нет,  это не  галлюцинация слуха!  Где-то  что-то настойчиво стучало.
Громче, тише... опять громче...
     - Геннадий, ты слышишь?
     Второв открыл мутные глаза:
     - Мерещится.
     - Очнись, Геннадий! Слушай... Опять...
     Теперь стучало явно в другом месте. Как будто ближе.
     - Что это?
     Оба окончательно проснулись.
     Стук прекратился. Потом он раздался снова, и опять в другом месте.
     В  этом непонятном стуке была какая-то система.  Звуки были различной
силы.
     Тук... Тук... И, гораздо короче, отрывистое - тук. Пауза. Тук... Тук,
тук.  Снова пауза.  Тук...  Более длительная пауза и  снова:  Тук...  Тук,
тук...
     - Точно телеграфный ключ, - сказал Мельников.
     Второв вздрогнул от пришедшей в голову мысли.
     - Может быть, это корабль с Земли, - нерешительно сказал он.
     Мельников огляделся.  Тщетно!  Ничего не  было,  чем  можно  было  бы
постучать в стену. Да и зачем стучать? Если это человек, то он находится в
безвоздушном пространстве, а в нем нет звуков.
     - Стены! - отрывисто приказал он.
     Второв попытался сосредоточиться. Ничего не получалось. Его мысли все
еще  туманила пелена сна.  Ему  мучительно захотелось,  чтобы голова стала
хоть на мгновение ясной...
     И снова,  с потрясающей отчетливостью, проявилась бездонная пропасть,
отделяющая науку  Фаэтона  от  науки  Земли.  Это  уже  выходило за  рамки
мыслимой техники...  Струя  чистого кислорода вошла в  легкие.  Незнакомый
запах,  чуть-чуть  напоминавший запах  нашатыря,  появился и  сразу исчез.
Мысли   прояснились,    как   по    волшебству.    Ни    малейшего   следа
полубессознательного состояния. Они "воскресли"!
     Второв растерянно посмотрел на  Мельникова.  Он  был  ошеломлен.  Его
желание было исполнено мгновенно и точно.
     - Стены, - повторил Борис Николаевич.
     Так же,  как Второв,  он почувствовал неожиданное пробуждение,  но не
обратил  на  это  никакого  внимания.  Его  целиком  поглотило нетерпение.
Видеть! Как можно скорей видеть, что происходит снаружи!
     Стук опять прекратился.
     И вдруг раздался совсем рядом. Тук... Тук, тук...
     Кто-то  стучал  металлическим предметом  в  стенку  отсека,  где  они
находились.
     Тук...  Тук, тук... Удары были резки, отрывисты и повторялись в одной
и той же последовательности.
     Сомнения рассеялись! Там, за стенкой, совсем близко был человек!
     - Стены, Геннадий!
     Казалось, Второв не слышал. Он напряженно прислушивался, что-то шепча
побледневшими губами.
     - Где...  вы...  Где... вы. Где вы... Вот, что они стучат! Это азбука
Морзе. Где вы?..
     Мельников ударил по  стенке кулаком.  Стук  снаружи сразу  прервался.
Потом с лихорадочной быстротой застучал снова.
     - "Вы... живы?.. - переводил Второв. - Отвечайте!"
     - Стены,  Геннадий!  -  молящим  голосом  в  четвертый  раз  повторил
Мельников.
     И  сразу  исчезла  из  глаз  желто-серая  стена.  Распахнулся простор
звездного мира,  и  в  метре от  себя они  увидели человека в  пустолазном
костюме,  чем-то  ярко освещенного.  Сквозь прозрачный шлем на них смотрел
Александр Князев.
     - Саша!
     Второв кинулся, точно собираясь обнять друга.
     - Он нас не видит,  -  сказал Мельников.  Ты забыл,  что стенки этого
корабля прозрачны односторонне.
     И действительно, молодой механик ничем не выразил радости. Он смотрел
как  будто на  них,  продолжая выстукивать все  тот же  вопрос:  "Вы живы?
Отвечайте!"
     Не корабль с Земли, специально посланный за ними, а именно "СССР-КС3"
пришел им на помощь. Как это случилось? Откуда он взялся?..
     Мельников и Второв одновременно повернули головы в ту сторону, откуда
лился яркий свет прожектора.
     Совсем близко,  будто прижавшись к наружной трубе кольцевого корабля,
перед ними темнел, закрывая звезды, исполинский корпус родного звездолета.
Сквозь окна  освещенной обсерватории были видны головы нескольких человек,
очевидно следивших за Князевым.
     И бурное волнение,  овладевшее обоими пленниками фаэтонцев, сменилось
спокойной радостью, - кончились все мучения!
     "Корабль фаэтонцев теперь спасен!" - подумал Мельников.
     - Отвечай!  -  сказал он Второву своим обычным невозмутимым тоном.  -
Отвечай ему. А то он перейдет на другое место.
     Отвечать! Князев совсем близко, между ним и стенкой корабля несколько
сантиметров,  но это сантиметры пустоты.  Хоть из пушки стреляй, он ничего
не услышит.
     - Разве  ты  не  видишь,  -  сказал  Мельников,  словно  угадав мысли
Второва,  -  что Саша держит руку на  стенке.  Он почувствует звук.  Этого
вполне достаточно.
     - Чем же стучать?
     Мельников достал пистолет:
     - Стучи этим.
     Второв хорошо знал азбуку Морзе.
     - Мы живы, - отстучал он. При первом же ударе они увидели, как Князев
вздрогнул,  он "слышал", - Мы живы и здоровы. Видим тебя. Спасибо, дорогие
друзья.
     Князев слегка повернул голову.  Его  губы шевелились,  он  говорил со
звездолетом.
     - Можно ли  войти к  вам?  -  дробный стук  выдавал волнение молодого
звездоплавателя.
     Мельников задумался.
     Дверь центрального шара можно открыть снаружи.  Но  оттуда немедленно
вылетит весь воздух.  Возобновится ли он,  когда вход закроется? Но если и
не  возобновится,  то шар наполнится воздухом изнутри корабля,  как только
будет открыт проход в радиальную трубу... Как будто никакой опасности нет.
     Он сам простучал Князеву: "Можно".
     - Сейчас  ко  мне  присоединятся Пайчадзе  и  Андреев,  -  последовал
быстрый ответ.  -  Тогда мы и войдем к вам. Потерпите еще немного. Андреев
принесет с собой воду.
     Вода!
     Только услышав это короткое слово,  прозвучавшее тире и точками,  они
почувствовали  внезапную  и  острую  жажду.   Сразу  пересохло  горло,   и
невыносимо долгими показались предстоящие минуты ожидания.
     Почему же до этого они не чувствовали жажду так мучительно?..
     Вода! Чудесный напиток, данный людям матерью-природой! Самый лучший и
самый вкусный напиток в мире!.. Скорее...
     Они  видели,   как  появился  в  темном  теле  звездолета  освещенный
прямоугольник двери выходной камеры. В луче прожектора вылетели две фигуры
и  стали быстро приближаться.  Зеленоватая струйка газа отмечала их  путь.
Для передвижения в  пустом пространстве звездоплаватели пользовались силой
отдачи газовых "пистолетов".
     Первый раз  в  жизни Второв наблюдал эту фантастическую картину.  Оба
звездолета продолжали мчаться вперед с трудновообразимой скоростью.  Между
ними,  ничем  не  связанные,  свободно  передвигались,  не  отставая,  три
человека в огромных и неуклюжих костюмах.
     Второв  хорошо  знал  железный  закон  инерции.   Он  мог  бы  сам  с
исчерпывающей полнотой  разъяснить любому,  как  это  происходит и  почему
люди, оторвавшиеся от своего корабля, продолжают двигаться с ним вместе.
     Но знать это совсем не то,  что видеть своими глазами, как в реальной
действительности проявляет себя хорошо известный физический принцип.  Ведь
он никогда не наблюдается на Земле в таком чистом виде.
     И молодой инженер, затаив дыхание, следил за движениями товарищей. Он
не боялся,  что они вдруг отстанут от кораблей и в одно мгновение исчезнут
в  пространстве.  Он  знал,  что  этого  не  может произойти в  абсолютной
пустоте.  Знал,  но все-таки... немного боялся. Очень трудно отрешиться от
привычных представлений.
     Князев не видел их.  Для него стенка корабля не была прозрачна. Но он
знал,  что Мельников и Второв видят его. И, прежде чем направиться к своим
товарищам, он помахал рукой и улыбнулся по тому направлению, откуда слышал
стук и где, как он думал, находились потерянные и вновь обретенные друзья.
По  странной случайности,  его  приветственный жест пришелся как раз в  их
сторону,  -  настолько  точно,  что  Мельникову  и  Второву  на  мгновение
показалось, что Князев не может не видеть их. Бывает же так!
     Они  повернулись к  другой  стене,  откуда  можно  было  видеть центр
фаэтонского корабля. Кнопки входа были бы видны, если бы в их распоряжении
находился бинокль.  Но  и  без  бинокля  Мельников хорошо  знал,  где  они
находятся.
     "СССР-КС3"  светом  своего  яркого  прожектора освещал  теперь  центр
фаэтонского звездолета.  Пайчадзе,  Андреев  и  Князев,  собравшиеся возле
него, выглядели блестящими мотыльками, вьющимися у зажженной лампы.
     - Пойдемте к ним навстречу, - предложил Второв.
     - Да,  конечно, - ответил Мельников. - Без тебя они не смогут открыть
дверь в радиальную трубу. Я думаю, что воздух не слишком разредится, когда
ты это сделаешь. Объем центра гораздо меньше объема трубы.
     - А вы не думаете, что дверь совсем не откроется, если в центре будет
пустота?
     - Нет, фаэтонцы должны были предусмотреть выход из корабля в пустоте.
Центральный шар  играет роль  нашей выходной камеры.  Я  даже  думаю,  что
воздух наполнит его сразу, как только закроется наружная дверь.
     - Пойдемте.
     И  в  первый раз  после старта с  Венеры Мельников и  Второв покинули
помещение  возле  пульта.  Товарищи  были  рядом,  теперь  они  ничего  не
опасались.
     Двери послушно и  четко открывались одна  за  другой,  подчиняясь уже
опытной  и  уверенной  команде  Второва.  Стенки  радиальной  трубы  стали
прозрачны, как только они вошли в нее.
     Друзья остановились возле последней стенки.  За  нею находился центр.
Войти в него, не имея пустолазного костюма, было равносильно самоубийству.
Наружная дверь сейчас откроется,  и в нем образуется вакуум.  Незащищенное
тело человека было бы разорвано силой внутреннего давления.
     Теперь они видели трех своих товарищей,  пришедших к  ним на  помощь,
совсем  близко.   Князев  как  раз  положил  руки  на  квадраты.   Средний
пятиугольник, очевидно, был уже повернут нужным образом.
     - Борис Николаевич, - сказал Второв, - у них ничего не выйдет.
     - Почему? - Мельников не сразу понял.
     - Потому, что квадраты поддаются только очень сильному нажиму...
     - Верно, Геннадий! Вот этого они не предвидели.
     Очевидно, трое звездоплавателей, находящихся снаружи, сообразили, что
им   никак  не  нажать  на  квадраты.   Было  видно,   как  они  оживленно
переговаривались между  собой,  а  возможно,  и  со  звездолетом.  Задача,
действительно, казалась неразрешимой.
     В  пустоте при  равномерном прямолинейном движении человек ничего  не
весит.  Мышечная сила его рук оставалась прежней,  но  как употребить ее в
дело,  если не  на  что  опереться,  если нет точки опоры.  Гладкие стенки
центрального шара не  имели ни одного выступа,  кроме самих квадратов.  Но
как раз на них-то и нужно было нажать, и нажать очень сильно.
     - Может   быть,   наружную  дверь  можно  открыть  изнутри  мысленным
приказом? - сказал Второв.
     - Вряд ли! Но попробуй!
     Как и следовало ожидать,  из этой попытки ничего не вышло.  Как бы ни
была дисциплинирована мысль фаэтонцев, они не могли допустить риска гибели
всего  экипажа  от   нечаянной  мысли  одного  человека.   Наружная  дверь
открывалась только механически. Ее можно было открыть изнутри шара, но для
этого надо было пройти в  него,  чего не  могли сделать ни  Мельников,  ни
Второв, - пустолазных костюмов у них не было.
     - Скверная история! - сказал Мельников.
     Второв постучал в  стену,  но  никто из  троих не  касался корабля и,
разумеется, не услышал стука.
     - Что они будут делать?
     - Не  знаю,  но что-нибудь придумают обязательно.  Это не такие люди,
чтобы отступать перед трудностями.
     Трое  звездоплавателей как  будто  совещались.  Потом Пайчадзе что-то
сказал,  очевидно Белопольскому,  так  как  повернул голову к  звездолету.
Выслушав ответ, он кивнул и произнес:
     - Хорошо!
     Это слово Мельников и Второв легко прочли по движению его губ.
     Наступила пауза. Трое людей снаружи и двое внутри молчали.
     Прошло минут двадцать.
     Четвертая фигура, оставляя за собой зеленый след, подлетела к центру.
Мельников и  Второв  узнали  Романова.  В  его  руках  был  моток  тонкого
стального троса.
     - Ну ясно, - сказал Мельников. - Просто и естественно.
     Как выяснилось впоследствии, выход из положения сразу пришел в голову
всем звездоплавателям,  кроме Мельникова и Второва. Они оба никак не могли
понять,  когда  все  кончилось,  почему такая простая мысль ускользнула от
них.
     Трос  перекинули через радиальную трубу;  вернее,  не  перекинули,  а
обнесли вокруг трубы его конец.  Такая же операция была проделана с другой
стороны центрального шара.  Щелкнул карабин замка,  и образовалась двойная
петля - великолепная точка опоры.
     Князев поместился между тросом и стенкой.  Опираясь на нее ногами,  а
спиной на  трос,  он  получил возможность нажать на квадраты изо всех сил,
лучше, чем стоя на Земле.
     Разум человека сумел обойти закон пустого пространства.
     Потускнела,  "растаяла"  и  исчезла  пятиугольная дверь.  Ее  жесткий
металл превратился в  пустоту.  И  такая же  пустота должна была неизбежно
возникнуть и внутри граненого шара - центра звездолета.
     Должна, но возникла ли?..
     То,  что  произошло  вслед  за  тем,  как  открылся  вход,  заставило
звездоплавателей усомниться в этой, казалось бы бесспорной, истине.
     Мельников и  Второв видели,  как Пайчадзе,  оттолкнувшись от  того же
троса,  подлетел к  двери с  очевидным намерением "войти".  Но  тотчас же,
словно  натолкнувшись на  невидимую упругую  преграду,  далеко  отлетел  в
сторону.
     Князев последовал за ним и также был отброшен назад.
     Вход на космический корабль фаэтонцев казался открытым.  Лучи ламп на
шлемах  свободно  проходили  сквозь  него.  Была  видна  каменная  чаша  и
остроугольные грани  стен.  Но  что-то  непонятное и  совершенно невидимое
мешало людям проникнуть внутрь.
     Что  это  было?  Ведь  на  Венере  ничто  не  помешало войти.  Откуда
появилось это препятствие?
     Ответ  напрашивался сам  собой  и,  как  оказалось впоследствии,  был
правильным. На этот раз догадка возникла у всех одновременно.
     "Милые, мудрые фаэтонцы!" - когда-то сказал Второв. Они действительно
были  очень  мудры.  Высочайших вершин  достигла наука  погибшего мира.  И
верная  спутница науки  -  могучая техника давала  возможность фаэтонцам с
легкостью решать труднейшие задачи.
     Так было и с защитой звездолета от пустоты.  Не понадобились выходные
камеры с  двойными дверями.  Ненужными оказались фильтровальные установки.
Мельников и  Второв могли находиться в центральном шаре при открытой двери
без  защитных костюмов.  Воздух звездолета не  мог  уйти  наружу.  Даже  в
пустоте.
     Пайчадзе и Князев вернулись обратно.  Потом Князев уцепился ногами за
трос,  а  руками за  порог  двери.  По  этому  живому мосту Пайчадзе снова
приблизился к  пятиугольному отверстию.  С  видимым  трудом  он  преодолел
"пустоту" входа и  оказался внутри.  За  ним,  тем же  способом,  проник и
Андреев.
     Романов  и  Князев  остались  снаружи.  Очевидно,  таков  был  приказ
Белопольского, боявшегося рисковать несколькими людьми сразу.
     Пятиугольная дверь затянулась металлом и исчезла.
     Было совершенно ясно:  на  месте двери образовалась плотная завеса из
чего-то  прозрачного,  как  воздух,  но  непроницаемого для воздуха.  Этой
завесой  фаэтонцы защищали свой  корабль от  пустоты.  Человек мог  пройти
через этот вход,  хотя и  с  трудом,  но воздух не мог.  Это было просто и
удобно. Никаких тамбуров.
     Чем же была заполнена видимая пустота отверстия? Как и на все загадки
фаэтонцев,  ответ на этот вопрос мог быть получен только на Земле, да и то
не наверное.  Велика была разница между наукой Земли и наукой Фаэтона. Кто
знает, в каком веке люди достигли бы той же степени развития! Трудно сразу
одним скачком преодолеть такое большое расстояние.  Весь мир фаэтонцев был
гораздо старше.
     Второв открыл дверь между центром и радиальной трубой.
     Железные,  в буквальном смысле слова,  объятия едва не задушили его и
Мельникова.
     Ни слова не сказав,  "хозяева" сняли с головы своих гостей прозрачные
шлемы.
     - Не  тревожьтесь,   -  сказал  Мельников.  -  Воздух  этого  корабля
совершенно для нас безвреден.
     - Я  это  сам  вижу,   -  ответил  Андреев,  с  изумлением  глядя  на
"фаэтонцев".  -  Вижу и ничего не понимаю. Мы ожидали найти вас умирающими
от голода. Но по вашему виду этого не скажешь.
     - Мы умираем от жажды. Давайте воду!
     - Пожалуйста!  -  Андреев открыл металлическую сумку,  висящую на его
плече.  Мельников увидел в  ней  полный набор для  оказания первой помощи.
Появилась большая фляжка.  -  Пейте сколько хотите.  Но я все же не вижу у
вас признаков десятидневной жажды.
     - Их и не может быть.  -  Пока Второв утолял жажду,  Мельников кратко
рассказал, чем они "питались" все это время.
     - Объяснить это "чудо" я не могу, - закончил он.
     - Да, мудрено, - улыбнулся Пайчадзе.
     - Черт возьми, - сказал Второв, - я и не заметил, как выпил всю воду.
     На его лице были растерянность и смущение.
     - Ничего, - ответил Андреев. - Я сказал, пейте сколько хотите.
     Он вынул вторую фляжку и  протянул ее Мельникову.  Борис Николаевич с
наслаждением прильнул к ней. Когда он отнял флягу от губ, она была пуста.
     - Хотите еще?
     - Нет, спасибо, но не вредно бы и съесть что-нибудь.
     - Вот уж тут я не дам вам воли.  -  Андреев протянул им по два тонких
ломтика консервированной ветчины.  -  Съешьте это,  и  пока достаточно.  А
затем, по очереди, на звездолет. В госпиталь.
     - Не выйдет!  -  сказал Мельников.  -  Мы здесь, и останемся здесь до
прилета на Землю.  Кроме Второва,  никто не может управлять этим кораблем.
Вы дадите нам продукты и навигационные приборы...
     - Не  говори чепухи,  -  вмешался Пайчадзе.  -  Константин Евгеньевич
приказал доставить вас на корабль. А этот... пропади он пропадом.
     - Не сердись, Арсен, - очень серьезно сказал Мельников, - но если кто
из нас говорит чепуху,  так это именно ты.  Этот корабль - самое ценное из
всего,  что мы нашли на Венере. Это неоценимое сокровище. Нельзя допустить
его гибели. Мы должны доставить его на Землю во что бы то ни стало.
     - Отправляйся на звездолет.  Говори с Белопольским.  Кстати,  он ждет
тебя с большим нетерпением.
     - Наденьте мой костюм,  -  прибавил Андреев.  -  А мы будем ждать вас
здесь.
     Доктор был  одного роста с  Мельниковым,  и  его  пустолазные доспехи
годились вполне.  В  костюм Пайчадзе ни  Мельников,  ни Второв не могли бы
забраться.




     Мельников уже не  однажды находился в  пустом пространстве.  Ощущение
свободного полета,  вдали от  корабля,  было ему  хорошо знакомо.  Но  это
возвращение на  свой звездолет после всего,  что пришлось пережить,  -  на
звездолет,  которого  он  уже  почти  не  надеялся увидеть,  не  могло  не
взволновать его. Все, что происходило сейчас, было слишком необычайно.
     Его сопровождал Романов.  Князев один остался у  входа на "фаэтонец".
Мельников уже  знал,  что это название твердо укоренилось на  Земле за  их
кораблем.
     Его рука дрогнула,  коснувшись такой знакомой, "земной" кнопки. Вздох
облегчения вырвался  из  груди,  когда  стены  выходной камеры  сомкнулись
вокруг них обоих. Сейчас он увидит родные лица товарищей!..
     Как долго, как медленно наполняется воздухом камера!..
     Подлетая к  звездолету,  он  заметил,  что  "СССР-КС3"  действительно
плотно прижат к наружному кольцу "фаэтонца" и даже привязан к нему тросом.
Когда это сделали?  Как жаль,  что не пришлось увидеть ни ему, ни Второву,
как подлетел к  ним корабль.  Они находились в  полусонном состоянии и  не
интересовались тем,  что  могло  происходить снаружи.  Жаль,  очень  жаль!
Полезно  и  поучительно  было  бы  наблюдать  этот  маневр  исключительной
трудности и сложности.
     "Вот где подлинное мастерство!  -  подумал Мельников. - Далеко мне до
Белопольского".
     Он  не  завидовал командиру "СССР-КС3",  а  восхищался им,  почти как
самим Камовым. Настоящие люди! У них есть чему поучиться!
     Вспыхнула зеленая лампочка. Открылась внутренняя дверь...
     Наконец-то дома!..
     Их  встретил  один  только  Коржевский.   Мельников  догадался,   что
встречать больше некому.  Белопольский,  разумеется,  неотлучно на пульте.
3айцев там же. Топорков у рации. На борту звездолета осталось всего четыре
человека.
     Биолог ничем не  выразил удивления при  виде Мельникова.  Только чуть
заметная бледность показала его волнение. Он помог им раздеться.
     - Вы живы!  - сказал он, обняв освобожденного от доспехов Мельникова.
- Надеюсь, что оба? Очень хорошо!
     - Константин Евгеньевич на пульте?
     - Да,  он  там уже десять часов.  Мы догнали вас три часа тому назад.
Было очень трудно приблизиться к вам.
     - Представляю! - сказал Мельников.
     Он находился в непривычном для себя состоянии растерянности и даже не
заметил,  что оттолкнулся ногой не от стены,  как это следовало сделать, а
от  Коржевского.  Биолог отлетел к  двери выходной камеры,  но Мельников и
этого не видел. Он спешил к Белопольскому.
     Вот и  круглая дверь рубки управления.  Не  думал он попасть сюда так
скоро! Над дверью зеленая лампочка - войти можно.
     И,  едва  успев  "переплыть"  порог,  Мельников  оказался  в  крепких
объятиях. Очевидно, Белопольский ждал его у самой двери.
     Но  он  ли  это?  Что  случилось?  Почему лицо  учителя и  друга  так
исхудало?   Почему  прибавилось  столько  морщин?   Неужели  он  управляет
звездолетом будучи болен?  И слезы, открыто текущие по щекам, так странно,
так необычайно видеть на суровом лице...
     - Что с вами, Константин Евгеньевич?
     - Борис,  прости меня!  -  сказал Белопольский. - Прости за все муки,
которые я причинил тебе и Геннадию.
     - Я не понимаю вас, Константин Евгеньевич. За что простить? Наоборот,
я должен благодарить вас.  Вы пришли к нам на помощь как раз тогда,  когда
это было нужно.
     Привычным усилием воли Белопольский успокоился.
     - Поймешь,  когда узнаешь все,  -  сказал он -  Рассказывай! А где же
Второв?
     - Он  остался.  Пустолазный костюм Пайчадзе для него не пригоден.  Но
все равно, я не позволил бы ему покинуть звездолет.
     - Да, верно. Я упустил из виду, что Второв гораздо крупнее Пайчадзе.
     Не веря ушам, Мельников вопросительно посмотрел на Зайцева, который у
пульта ожидал своей очереди обнять спасенного товарища.
     "Упустил  из  виду...   Кто?..  Константин  Евгеньевич?!  Что  у  них
стряслось?" - с тревогой подумал Мельников.
     Зайцев приложил палец к губам.
     - Разрешите поздороваться с Константином Васильевичем.
     - Ну разумеется. Извини!
     "Положительно он не тот. Но что же все-таки случилось?"
     Ему  хотелось спросить Зайцева,  но  он  хорошо знал,  как тонок слух
Белопольского.   Нельзя  спрашивать  даже  шепотом.  Предупреждающий  знак
инженера был достаточно ясен.
     - У  вас  совсем  неизнуренный вид,  -  сказал Зайцев,  -  это  очень
странно.
     - Сейчас я вам все расскажу. Есть у нас время, Константин Евгеньевич?
     - Сколько угодно. Но как там Второв?
     - Он так же,  как и  я,  в превосходном состоянии.  Пока я здесь,  он
покажет Пайчадзе и Андрееву наш "фаэтонец".  Тем более, что только он один
и может это сделать.
     Казалось,  Белопольский не  обратил никакого внимания на  эти  слова,
которые должны были  удивить его.  Он  что-то  обдумывал,  сдвинув брови и
пристально глядя  на  экран,  где  отчетливо  виднелся  центр  фаэтонского
звездолета и возле него крохотная фигурка Князева.
     - Ваш корабль маневрирует самостоятельно?
     - Только при встрече с крупным телом. Например, с метеоритами.
     - Как раз этого я и опасаюсь,  -  сказал Белопольский.  -  Константин
Васильевич,  -  обернулся он к Зайцеву,  - соединитесь с радиорубкой. Надо
сказать Князеву, чтобы он не выпускал из рук троса. Пусть держится крепко.
Внезапный поворот возможен в любую минуту.
     - Не лучше ли Саше вернуться сюда.  У "фаэтонца" ему нечего делать, -
сказал Мельников.
     - Да? Тебе лучше знать. Пусть возвращается.
     Зайцев  включил  внутренний  экран.   Появилось  лицо  Топоркова.  Он
приветствовал  Мельникова  улыбкой.   Зайцев   передал  ему   распоряжение
Белопольского.
     В рубку управления вошли Романов и Коржевский.
     Со смутной тревогой пять человек наблюдали за Князевым,  который, как
им казалось, очень медленно приближался.
     А  что  если  именно сейчас навстречу двум звездолетам мчится крупный
метеорит?  Что если "фаэтонец", почуяв его близость, начнет поворот? С ним
вместе  повернет и  "СССР-КС3".  Одинокий человек,  ничем  не  связанный с
кораблями,  останется на месте, вернее сказать, будет продолжать двигаться
по  прежнему направлению и  мгновенно затеряется в  просторах мира.  Найти
его... совершенно безнадежно.
     Следя за  товарищем,  Мельников подумал,  что  "прежний" Белопольский
учел  бы  такую  возможность с  самого начала.  Как  можно было  Пайчадзе,
Андрееву,   Романову  и  Князеву  отправиться  к  "фаэтонцу",   не  будучи
прикрепленными к "СССР-КСЗ" хотя бы веревкой?  Правда,  они не знали,  что
"фаэтонец" умеет маневрировать самостоятельно, но все же...
     И вдруг Мельников вспомнил,  что сам поступил таким же образом.  А он
знал,  знал по  опыту...  Краска стыда залила его лицо.  Упрекать других в
том, в чем и сам виноват! Хорошо, что он ничего не сказал вслух.
     - Оба корабля летят со скоростью тридцати двух километров в  секунду.
Точнее - тридцать два и сорок одна сотая...
     Прежний Белопольский! Лаконичный, точный!
     "Что с ним?"
     И  впервые мелькнула догадка:  "Не из-за  нас ли?  Не  наша ли мнимая
гибель всему причиной?"
     - Если они повернут,  человек будет отброшен с большой силой. Простой
веревкой  здесь  не  обойдешься.   Как  жаль,   что  мы  не  знали  раньше
особенностей "фаэтонца". Мы сильно рисковали.
     - Радиолокатор не  видит  ничего  опасного впереди,  -  успокоительно
сказал Зайцев.
     - Опасность может возникнуть мгновенно. Кто знает, на какую дистанцию
реагируют автоматы фаэтонцев.
     Но вот Князев приблизился к выходной камере.  Еще минута -  и зеленая
лампочка на пульте показала, что наружная дверь закрылась за ним.
     - Теперь рассказывай,  и как можно подробнее,  -  сказал Белопольский
обычным спокойным голосом.
     - Подождем Князева.
     - Тогда мы сами тебе расскажем.

     ---------------------------------------------------------------

     - Почему же вы решили еще раз пуститься в погоню за нами?  -  спросил
Мельников,  когда Зайцев закончил короткий, но подробный рассказ обо всем,
что случилось после внезапного отлета с Венеры.
     Ни  единым  словом  инженер не  коснулся того  состояния,  в  котором
находился  Белопольский,  но  Мельников догадался сам.  Бросалось в  глаза
явное противоречие в рассказе.  Выходило,  что узнав с Земли о "фаэтонце",
"СССР-КС3" повернул обратно не  сразу,  а  через два дня.  Этого не  могло
быть.  Никакими соображениями нельзя было оправдать подобное промедление в
таких обстоятельствах.
     Все  было  ясно.  Странности,  которые  он  заметил у  Белопольского,
подтверждали догадку.
     Мельников посмотрел на Константина Евгеньевича и  встретил непривычно
смущенный и  даже робкий взгляд.  И  чувство любви к  этому человеку,  так
много пережившему из-за него,  с щемящей жалостью волной хлынуло в сердце.
Захотелось сейчас же,  сию минуту обнять учителя,  расцеловать морщинистое
лицо...
     - За вами,  -  ответил Зайцев,  - непрерывно наблюдали с Земли. Когда
выяснилось,  что "фаэтонец" день за днем не меняет направления и  скорости
полета,  Камов предложил сделать последнюю попытку приблизиться к нему. На
этот раз удалось. Почему вы так часто поворачивали?
     - Все хорошо,  что хорошо кончается,  -  сказал Мельников,  - говорит
народная мудрость.  Если  бы  "СССР-КС3"  сразу  догнал нас,  мы  могли бы
действительно бросить корабль фаэтонцев на произвол судьбы.  Наука понесла
бы  большой ущерб.  Ведь мы  не знали тогда,  что кольцевым кораблем можно
управлять. Все к лучшему.
     Белопольский опустил голову.  Он  понял,  что этими словами Мельников
отвечает на просьбу о прощении, высказанную сразу при встрече.
     - Теперь мы ждем вашего рассказа, - сказал Зайцев.
     Он включил экран,  чтобы Топорков,  находившийся в радиорубке,  также
мог слышать.
     - Говорите!
     И  очень  часто  то  один,  то  другой  из  членов экипажа "СССР-КС3"
невольно бросал  взгляды  на  экран,  словно  вид  корабля фаэтонцев самим
фактом  своего  близкого  соседства  доказывал  реальность того,  что  они
слышали.
     Все,  что говорил Мельников,  было правдой, такой же несомненной, как
несомненно было присутствие самого Мельникова в рубке управления,  правдой
о  пребывании двух людей в мире отдаленного будущего,  правдой,  чудовищно
неправдоподобной,   которую  любой  трезвый  человек  счел   бы   сплошной
фантазией.
     Он  говорил о  питании воздухом,  об  управлении мыслью,  о  металле,
превращающемся в пустоту,  о неведомых аппаратах,  которые по "своей воле"
управляют сном и бодрствованием человека, о самостоятельном маневрировании
звездолета,   автоматы   которого   заботливо  охраняют  его   в   пустоте
пространства.  Он рассказывал им о  стенах,  которые по желанию становятся
прозрачными и  теряют эту прозрачность,  о "стеклянных" мостиках,  висящих
без опоры,  о  пульте управления,  в  глубине разноцветных граней которого
горят  загадочные  огоньки,  становящиеся  неподвижными,  когда  в  кресло
садится пилот, точно они видят его и готовы выполнить его волю.
     И.   когда  смолк  негромкий  голос  Мельникова,  в  рубке  наступило
длительное молчание.
     Его прервал Белопольский.
     - Ты прав,  -  сказал он.  - Корабль фаэтонцев надо спасти, спасти во
что бы то ни стало.
     - Приказывайте, Константин Евгеньевич!
     Словно тень  легла  на  лицо  академика.  Мельникову показалось,  что
Константин Евгеньевич хочет  что-то  сказать,  но  не  может  решиться.  И
каким-то особым чутьем он догадался...
     Зайцев  закусил  губу  и  отвернулся.   Он  тоже  понял,  что  сейчас
произойдет.
     Экран погас. Точно не желая слушать, Топорков выключил его.
     - Приказывать?  -  едва слышно сказал Белопольский.  -  Я потерял это
право. - Он сделал над собой ясно видимое усилие и сказал громко и твердо:
- На борт "СССР-КСЗ" вступил его командир.  Командиру не приказывают.  Его
приказы выполняют. Я жду!
     - Константин Евгеньевич, - умоляюще прошептал Мельников.
     - Если хочешь,  пошли радиограмму на  Землю.  Ответ Камова может быть
только один.  - Он помолчал. - Об одном попрошу тебя. Предоставь мне честь
довести "фаэтонца" до Земли. Доверь его мне, Второву и Коржевскому. Только
так я  могу оправдаться если не в  глазах людей,  то в  своих собственных.
Слишком много было ошибок. Ошибок преступных.
     Мельников понял, что спорить бесполезно. По лицам товарищей он видел,
что  решение Белопольского их  не  удивило.  Но  он  не  мог  так,  сразу,
согласиться принять на себя командование кораблем.
     - Хорошо! Я радирую Камову. Пусть он решит этот вопрос.
     - Идите! - сказал Белопольский.
     Все  поняли,  что это относится не  только к  Мельникову.  Константин
Евгеньевич хотел, чтобы его оставили одного.
     - Я очень боюсь за него,  -  сказал Зайцев, когда круглая дверь рубки
управления закрылась за ними, - как бы он...
     - Кто?   Белопольский?   Бросьте  об  этом  думать.   Это  совершенно
невозможно. Исключается. Но расскажите мне обо всем более подробно.
     И,  пока  радиограмма летела  через  бездну  пространства,  Зайцев  и
Топорков рассказали все.
     В  свете  этого  рассказа было  очевидно,  что  решение Белопольского
естественно и закономерно. Но что ответит Сергей Александрович?..
     Ждать  пришлось долго.  Камова не  было  на  радиостанции,  и  с  ним
связывались по телефону. В Москве сейчас было пять часов утра.
     Но  наконец четкий голос радиста передал ответ директора Космического
института и председателя правительственной комиссии:
     - Говорит Камовск. Мельникову. Поздравляем с благополучным окончанием
фаэтоновского  плена.   Передайте  экипажу  "СССР-КС3"   благодарность  за
самоотверженный  труд  по  спасению  командира  и  его  спутника.  Решение
перевести Белопольского на  борт "фаэтонца" считаем правильным.  Обдумайте
вопрос  о  посадке  фаэтонского корабля  на  Землю.  Возможно,  что  лучше
совершить тренировочный спуск на небесное тело с  меньшей силой тяжести на
нем.  Например,  на  Луну.  Окончательное решение вопроса предоставляем на
ваше  усмотрение.  "СССР-КС3"  -  направиться прямо к  Земле.  Счастливого
полета!  Камов.  Волошин.  Внимание! Передаю радиограмму по личной просьбе
Мельниковой: "Счастлива. Целую. Оля". У меня все.
     - Приняли полностью, - как обычно ответил Топорков.
     - Свершилось!  - задумчиво сказал Мельников. Он вздохнул. - Ну что ж,
может быть, это и к лучшему. Я мечтал сам привести "фаэтонца" на Землю. Не
судьба!
     - Белопольский справится, - сказал Зайцев.
     - Каким  тоном  вы  это  говорите,   Константин  Васильевич?  Конечно
справится,  и гораздо лучше меня.  Белопольский остается Белопольским, что
бы  ни  случилось.  Все это результат,  правда непонятного,  но безусловно
временного упадка духа. Мы еще полетаем под его командованием.
     Зайцев и  Топорков молча переглянулись.  Борис Николаевич все  еще не
понимает, что Белопольский как командир звездолета человек конченный. Даже
ответ Камова не убедил его в этом. Что ж! Поймет со временем.
     Камова не убедил его в этом. Что ж! Поймет со временем.
     - Будем надеяться, что это так, - уклончиво сказал Игорь Дмитриевич.
     - Безусловно так!
     Мельников  вышел  из  рубки.  Его  сильно  беспокоило,  как  передать
Белопольскому  ответ  Земли.   Смягчить  жесткий  тон  этого  ответа  было
невозможно.  Константин  Евгеньевич всегда  может  прослушать радиограмму,
автоматически записанную на ленте магнитофона. Надо сказать правду, но как
тяжело это сделать...
     Однако все обошлось. Белопольский ничего не спросил. Очевидно, он был
вполне уверен в ответе Камова.
     - Вот видишь!  -  сказал он, когда Мельников появился на пороге рубки
управления. - Не нужно было никакой радиограммы. Факты - вещь упрямая. Как
ты решил насчет "фаэтонца"?
     - Сергей Александрович удовлетворил вашу просьбу. Конечно, - прибавил
Мельников,  желая, по возможности, смягчить приговор, - довести "фаэтонец"
до  Земли значительно труднее,  чем  "СССР-КСЗ".  Вам больше по  плечу эта
задача.
     - Спасибо за доброе желание,  -  усмехнувшись ответил Белопольский. -
Но я  не нуждаюсь в  утешениях.  На месте Камова я поступил бы так же.  Но
перейдем к делу. Считаешь ли ты возможным, чтобы "фаэтонец" летел прямо на
Землю?
     - В  радиограмме Сергея  Александровича сказано,  что  он  и  Волошин
рекомендуют...
     - Потренироваться,  -  перебил Белопольский.  - Я только что думал об
этом. Второву необходимо приобрести опыт посадки.
     - Луна подходит?
     - Боюсь, что нет. Гравитационная сила на ее поверхности всего в шесть
раз меньше, чем на Земле. Это еще опасно. Нужно тело меньшего размера.
     - Астероид?
     - Да, это лучше всего.
     - Какой же?
     - Церера.  Она  сейчас  находится  в  удобном  положении,  и  до  нее
сравнительно  недалеко.   "Фаэтонцу"  придется  пролететь  около   трехсот
миллионов километров и столько же обратно.  Мы знаем, что он может развить
скорость  в   пятьдесят  километров  в  секунду,   а  возможно  и  больше.
Понадобится два месяца в  худшем случае.  И  почти столько же  на  путь от
Цереры до  Земли.  Гравитационная сила  этой малой планеты составляет одну
двадцать девятую земной.  Это  уже  подходит для  первого опыта.  А  после
Цереры мы опустимся на Луну,  а уж затем на Землю.  Мне кажется, что такой
путь стоит проделать, если мы хотим сохранить "фаэтонца". Как ты думаешь?
     - Придется еще раз радировать Камову.
     - Ты начальник экспедиции и  можешь принимать решения сам.  Приучайся
действовать самостоятельно.
     Не в силах больше сдерживаться, Мельников обнял старого академика.
     - Если бы вы знали, - сказал он, - как огорчили меня своим решением.
     - Знаю,  Борис.  Могу тебя утешить,  открыв небольшой секрет.  Еще на
Земле было решено,  что полет на Венеру твой последний экзамен. После него
ты  был  бы  официально назначен первым  капитаном советского космического
флота.  Это случилось немного раньше,  вот и  все.  И я и Камов уже стары.
Экзамен  ты  выдержал,   выдержал  блестяще.   Вспомни,   я  передал  тебе
командование кораблем на  пути  к  Венере.  Это  было  намеренно сделано -
Белопольский  отвернулся  и  несколько  минут  смотрел  на  экран,  словно
собираясь с  силами для  того  последнего,  что  он  хотел  сказать своему
ученику.  -  Помни  всегда,  Борис.  Командир звездолета должен  сохранять
спокойствие при  любых обстоятельствах.  Ничто не  должно выводить его  из
равновесия.   Неустанно  вырабатывай  в   себе   это   важнейшее  качество
звездоплавателя. Тебе это не трудно. И не бери на борт людей, которые тебе
особенно дороги.  Иначе не  избежать того,  что случилось со мной.  А  это
тяжело,  очень тяжело.  А  теперь простимся!  Я немедленно перейду на борт
"фаэтонца".
     Закипела работа.
     Оборудовать   фаэтонский   звездолет   для   длительного  рейса   под
управлением не  фаэтонцев  было  не  так  просто.  Его  помещения не  были
приспособлены для земных приборов и аппаратов.  Немало изобретательности и
выдумки   пришлось   проявить  Зайцеву,   Романову,   Князеву   и   самому
Белопольскому,  чтобы  установить самые необходимые навигационные приборы,
без  которых немыслимо было пускаться в  многомесячный полет.  Хорошо еще,
что  радиопрожектор не  был  нужен,  -  автоматы корабля  сами  следили за
безопасностью пути.  Но  с  телескопом  пришлось  повозиться.  В  кладовых
"СССР-КС3" нашелся запасной телескоп небольшого размера, и, после долгой и
тяжелой работы,  он был установлен в помещении рядом с фаэтонским пультом.
Оптические приборы безусловно были на  звездолете,  но никто не знал,  где
они  находятся,  как  выглядят и,  главное,  как ими пользоваться.  А  без
визуальных наблюдении лететь к  Церере было невозможно.  Появилось подобии
пульта,  при  помощи  которого  Белопольский мог  давать  точные  указания
Второву.
     Звездоплаватели работали не торопясь, помня, что ошибка неисправима и
может привести к катастрофе.  Потери времени они не опасались. Оба корабля
продолжали лететь в нужном направлении.
     Ни  Коржевский,  ни  Второв ничего не  сказали по поводу неожиданного
назначения лететь на "фаэтонце" к Церере.  Им было грустно, что свидание с
Землей откладывается,  но они знали, что так нужно. А для звездоплавателей
слово "нужно" звучало очень убедительно.
     Сознавая ответственность, легшую на его плечи, Мельников сам проверил
работу, попросив Белопольского вернуться на это время в рубку "СССР-КС3".
     И вот отцеплен трос.  Экипажи собрались - один в обсерватории, другой
в жилом помещении "фаэтонца".
     Белопольский,  Второв  и  Коржевский видели товарищей,  их  же  самих
нельзя было видеть,  но  оставшиеся на борту "СССР-КСЗ" не спускали глаз с
кольцевого корабля. Один Мельников оставался на пульте.
     Словно прилипшие друг к другу, оба корабля продолжали лететь рядом.
     Мельников повернул плоскость газового руля,  потом  включил на  самую
малую мощность один из двигателей.
     "СССР-КС3"   медленно  отошел   от   "фаэтонца".   Просвет  неуклонно
увеличивался. Пути звездолетов расходились в стороны.
     Несколько  минут...   и   силуэт   кольцевого  корабля   "растаял"  в
пространстве.
     Счастливого пути, товарищи!




     Да,   Мельников  был  совершенно  прав!  Вести  фаэтонский  звездолет
оказалось  неизмеримо  труднее,   чем  "СССР-КС3".  Небольшой  телескоп  и
самодельный пульт -  это все,  чем мог пользоваться Белопольский, но этого
было очень и очень недостаточно.  Не хватало электронно-счетной машины,  и
приходилось полагаться на  свои  математические знания и  опыт.  А  задача
достигнуть Цереры таила в себе огромные трудности.
     Константин   Евгеньевич   хорошо   понимал,    какими   соображениями
руководствовался Камов,  давая согласие на перевод его,  Белопольского, на
борт "фаэтонца". Как всегда, Сергей Александрович учитывал все. Во-первых,
поведение Белопольского после отлета с  Венеры не  могло не возмутить его.
Оно  действительно было непростительно для  командира звездолета и  только
благодаря чудесной технике фаэтонцев не окончилось трагически.  Смещение с
должности начальника экспедиции и  назначение Мельникова на это место было
вполне обосновано. Старость? Это не оправдание.
     Во-вторых,   Камов  ясно  представлял  себе  трудности  в  управлении
"фаэтонцем".  Можно было не сомневаться, что даже не зная подробностей, он
понимал,  в  чем  заключаются трудности,  и,  естественно,  учел  глубокие
познания Белопольского и его математические способности.  Мельников в этом
отношении  не  мог  соперничать  с  ним.   Как  сказал  Борис  Николаевич,
Белопольскому было "более по плечу" выполнить эту трудную задачу.
     Все было стройно, логично и продуманно. Вполне в стиле Камова.
     Константин  Евгеньевич  принял  "наказание" с  чувством,  похожим  на
облегчение.  Он был рад,  что возвращение на Землю откладывалось,  что ему
предоставлена возможность вернуться, хоть отчасти заслужив прощение.
     Родина умела прощать, - он это знал!
     И  все  свои знания,  все силы своего ума он  направил на  достижение
поставленной цели.
     По-прежнему изменять скорость и  курс корабля мог один только Второв.
Ни Белопольского,  ни Коржевского, взятого на "фаэтонец" в качестве врача,
фаэтонская техника не  хотела слушаться.  Только биотоки молодого инженера
соответствовали  настройке  механизмов.   Случись  с  ним  несчастье  -  и
Белопольский с Коржевским оказались бы совершенно беспомощными.
     Сразу  после  того,  как  исчез  в  пустоте  пространства "СССР-КС3",
Белопольский попросил Второва  попытаться увеличить скорость "фаэтонца" до
возможного предела.
     Попытка удалась,  а  ее результат превзошел все самые оптимистические
ожидания.
     Корабль послушно полетел с ускорением, которое Белопольский определил
в  двадцать четыре метра в  секунду за секунду.  Оно продолжалось один час
сорок девять и четырнадцать сотых секунды,  и снова наступила невесомость.
Нетрудно было  вычислить,  что  скорость звездолета достигла ста  двадцати
километров в секунду.
     Очевидно,  это был "потолок" корабля. Больше чем вдвое он превосходил
предел скорости земных звездолетов.  Теперь,  если ничего не случится, они
достигнут Цереры меньше чем  за  один месяц.  Это  был огромный выигрыш во
времени.
     Белопольский не  сомневался,  что  все  обсерватории Земли продолжают
наблюдать за "фаэтонцем".  Следит за ним и Сергей Александрович Камов. Ему
сразу  станет  известно,  что  кольцевой корабль увеличил скорость,  и  он
сделает отсюда нужные выводы.
     Как хорошо чувствовать себя не одинокими, тесно связанными с родиной,
хотя бы зрительно!
     Несколько дней Белопольский занимался расчетом пути.  Он  не  мог еще
видеть Цереру в относительно слабый инструмент, но он хорошо знал, где она
находилась в  момент их  расставания с  "СССР-КС3".  Знал все  элементы ее
орбиты и свое собственное место в космосе. Этого было вполне достаточно.
     На  четвертые сутки он  попросил Второва немного изменить направление
полета,  и  успевший хорошо  натренироваться инженер уверенно выполнил его
указания.
     "Фаэтонец" слушался Второва "беспрекословно".
     - Мне  кажется,  -  сказал Геннадий Андреевич,  -  что  мы  могли  бы
опуститься прямо на Луне, минуя Цереру. Корабль очень послушен.
     - Не обольщайтесь!  - ответил Белопольский. - Одно дело маневрировать
в пустоте,  а совсем другое -  спуск.  Здесь можно исправить ошибку, а там
она приведет к гибели корабля.
     То  же самое говорил Мельников.  Второва поразило полное совпадение -
слово в  слово!  Значит,  это  так и  есть.  Незачем было высказывать свое
мнение. Эти люди знают что делают.
     Среди вещей, погруженных на "фаэтонец", они обнаружили несколько книг
и очень обрадовались этой находке. Кто позаботился об этом?..
     Полет протекал томительно однообразно. Книги оказались весьма кстати.
Чтобы не покончить с ними слишком скоро, Второв и Коржевский читали вслух,
по очереди.
     Белопольский не нуждался ни в каких развлечениях. Часами и сутками он
занимался доступными ему  наблюдениями,  вися у  телескопа или  производил
вычисления. В мире астрономии и математики он чувствовал себя прекрасно.
     Шли дни.
     И  вот позади осталась орбита Марса.  Близок пояс астероидов обломков
погибшего Фаэтона. Корабль три раза за два дня изменил направление полета,
уклоняясь от встречи с мелкими, но для него достаточно крупными обломками.
Очевидно,  их было много, несущихся по путям, неизвестным астрономам. Ведь
за орбитой Марса тело диаметром в десятки метров недоступно для наблюдения
с Земли.
     Для Белопольского наступила горячая пора.  Как не хватало ему счетной
машины!  Но его математический ум сам работал подобно машине. Раз за разом
он вычислял новый маршрут и с помощью Второва исправлял путь корабля.
     До,  можно было уверенно сказать, что только он один из всего экипажа
"СССР-КС3" мог вести "фаэтонец" в таких условиях.
     Церера была  уже  хорошо видна.  Даже невооруженным глазом можно было
заметить крохотную звездочку,  которая буквально по часам увеличивала свой
блеск.
     Звездолет подлетал к цели.
     Своеобразный новогодний подарок преподнес науке  итальянский астроном
Пиацци.  В  ночь на 1  января 1801 года он открыл первую из малых планет -
Цереру,  оказавшуюся впоследствии самой  крупной.  Ее  диаметр  -  семьсот
семьдесят километров,  а масса составляет одну восьмитысячную массы Земли.
Планета очень ярка,  и  это заставляет думать,  что она состоит из  хорошо
отражающих свет минералов,  а  возможно,  и  металлов.  Церера движется по
почти правильной круговой орбите,  и ее скорость движения составляет около
двадцати километров в секунду.
     Белопольский принял решение опуститься на  Цереру по  тому же  плану,
который был  осуществлен при  посадке "СССР-КС3"  на  Венеру,  -  зайти на
орбиту  позади  планеты  и  догонять ее.  При  этом  маневре  должно  было
окончательно выясниться, во всем ли послушен Второву звездолет и насколько
точно он  выполняет мысленные приказы.  Если подход к  Церере удастся,  то
можно будет надеяться на благополучное "приземление".
     Даже с  помощью прекрасно оборудованного пульта управления "СССР-КС3"
подобный маневр требовал большого труда и исключительной точности. А здесь
придется не самому управлять,  а каждый раз действовать через Второва, так
объясняя ему нужный,  угол поворота,  чтобы молодой инженер мог, отчетливо
представив его в воображении,  мысленно повернуть звездолет и без малейшей
ошибки.
     У  Константина Евгеньевича невольно  возникали сомнения.  В  точности
работы механизмов корабля он  не сомневался,  несколько раз он видел,  как
они реагируют на "приказы". Но вот четкость мысли Второва?..
     "Если бы я сам, непосредственно, мог принимать решения и приводить их
в исполнение", - думал он.
     Но это было невозможно.
     Он понимал,  что все они рискуют жизнью.  Если от удара о поверхность
Цереры треснет корпус корабля,  смерть будет мгновенна,  -  на  Церере нет
атмосферы.
     Но  жребий был брошен месяц назад на  борту "СССР-КС3",  и  ничего не
оставалось, как испытать на практике "орлом" или "решкой" он ляжет. "Орел"
- жизнь и спасение звездолета, "решка" - смерть и разбитый корабль.
     Белопольский поделился с  Коржевским своими  мыслями.  Биолог ответил
коротко:  "Я это знаю".  Со Второвым никто не говорил на подобные темы,  -
Его  спокойствие и  уверенность в  себе  были  важнее всего.  Белопольский
думал, что Второв не сознает величины опасности, но он ошибался.
     Геннадий Андреевич испытал  всю  тяжесть  первых  дней  совместного с
Мельниковым полета на  "фаэтонце".  Он давно понял,  что за непринужденной
легкостью посадки "СССР-КСЗ"  на  Арсену,  а  затем на  Венеру стоят труд,
искусство и смертельная опасность. Урок падения на Венеру не прошел даром.
Он понял,  что космос не шутит.  И он хорошо знал,  на что идут они трое и
чем рискуют.  На  Венере он был еще новичком,  многого не понимающим и  на
многое  смотрящим  несколько  легкомысленно:   теперь  он   превратился  в
звездоплавателя.  Десять незабываемых дней -  и от прежнего Второва ничего
не осталось. Он прошел школу пустого пространства.
     И,  отчетливо сознавая, что именно от него, в конечном счете, зависят
жизнь  товарищей и  спасение корабля,  Второв собрал свои  нервы  в  тугой
клубок, готовясь как автомат исполнять все, что прикажет ему Белопольский.
У него не было ни страха, ни сомнений. Он говорил себе: "Я должен!"
     И  он и  Коржевский были уверены в  своем командире,  в его знаниях и
опытности.
     Экипаж кольцевого корабля был  готов к  труднейшему маневру,  и  все,
казалось, говорило в пользу благополучного конца.
     Все!.. Кроме одного, самого главного, самого решающего... Но они даже
не подозревали, как близка была грозная и неотвратимая опасность.
     Фатальная  ошибка  была  совершена месяц  назад,  совершена совместно
Мельниковым и Белопольским.
     Можно ли было обвинить их в этом?  Человек -  это только человек,  не
более.  Он не машина и подвержен ошибкам.  На решения, принимаемые людьми,
влияют предшествующие факты и  впечатления.  Мельников и Белопольский были
"загипнотизированы" могуществом фаэтонской  техники.  И  они  упустили  из
виду, что фаэтонцы тоже не более как люди. Их техника - это техника людей,
другой не бывает в природе, и ее мощь не беспредельна.
     Об этом они забыли.
     На  Земле "фаэтонский гипноз" не  был  так силен.  Там не  знали всех
подробностей десятидневной эпопеи Мельникова и  Второва.  И сразу заметили
опасность.
     Но было уже поздно и ничего нельзя было исправить.
     На сообщение Мельникова Камов ответил короткой радиограммой, которая,
будь она  известна Белопольскому,  заставила бы  его  немедленно повернуть
назад:  "Откуда вам известно,  что запасы энергии на "фаэтонце" достаточны
для подобного полета? Камов".
     В  самом деле,  откуда?  Как могли они не  подумать об  этом решающем
обстоятельстве?
     Мельников готов  был  рвать на  себе  волосы от  отчаяния.  Кольцевой
звездолет мчался со скоростью ста двадцати километров в  секунду.  Ни один
корабль, существующий на Земле, не может догнать его. И невозможно послать
радиограмму.
     Не  вернуть!  Ошибка  неисправима!  Оставалось надеяться на  то,  что
опасения ложны, и... на счастье!
     Весьма слабое утешение, но другого не было...
     А  экипаж кольцевого звездолета,  ничего не подозревая и нисколько не
сомневаясь в том,  что энергии хватит,  стремился к Церере, откуда не было
возврата.
     Опасения Белопольского оказались необоснованными.  Второв  уверенно и
четко маневрировал кораблем.  Вероятно,  сами фаэтонцы не  могли бы  лучше
отдавать приказания своему  звездолету.  Молодой инженер полностью овладел
искусством воображения,  его мысленные образы были отчетливы,  как никогда
раньше.
     И  "фаэтонец" послушно совершил нужный  поворот  и  вышел  на  орбиту
планеты,  позади нее.  Догнать Цереру было уже не трудно. Корабль замедлил
скорость.
     И  вот  сквозь прозрачные стенки перед  ними  панорама крупнейшего из
астероидов.
     Бесплодная голая  равнина,  изрезанная трещинами,  с  редкими  цепями
острых пиков.  С высоты линии горизонта казалась еще очень далекой.  Когда
корабль спустится, она приблизится.
     - Я  опасался,  что характер поверхности такой же,  как на Арсене,  -
сказал Белопольский.  -  Хорошо,  что это не так.  Ну, Геннадий Андреевич,
приступайте. Посадите звездолет на "землю".
     Второв  вернулся  в  "рубку  управления".  Продолжавшееся  торможение
корабля создавало достаточную силу тяжести, и он мог сесть в кресло.
     "Когда мы падали на Венеру, - вспомнил он, - звездолет самостоятельно
повернул от нее.  А теперь он этого не делает.  А ведь Церера близка.  Как
странно - механизмы корабля "понимают", что это не падение, а сознательный
маневр и ждут команды".
     "Фаэтонец"  действительно "ждал".  Он  все  медленнее  приближался  к
планете,  временами усиливая торможение.  Не  оно ли показывало автоматам,
что,  на этот раз, близость крупного тела не опасна, что все происходит по
воле человека?..
     Второв закрыл глаза,  так  было легче сосредоточиться,  и  представил
себе:  кольцевой звездолет медленно и  осторожно опускается на поверхность
Цереры...
     Он  был  уверен,  что  все правильно и  что "фаэтонец",  так же,  как
раньше, четко выполнит его приказ.
     Так и случилось.  Когда он открыл глаза и посмотрел сквозь прозрачные
стенки,  то увидел, что его распоряжение выполняется. Звездолет опускался.
До поверхности планеты было не больше двух километров.
     И вдруг...  прямо перед ним,  на грани пульта,  вспыхнул ярко-зеленый
треугольник.  Исчез,  вспыхнул снова и погас. И одновременно с ним погасли
огоньки,  мерцавшие в  глубине грани.  А  сама грань стала тусклой,  точно
покрылась серым налетом.
     Звездолет ощутимо рванулся вниз. Церера стремительно надвинулась.
     Падение?!.
     На  мгновение вспыхнули снова  огоньки  на  пульте.  Мелькнул зеленый
треугольник. И резкий рывок сбросил Второва с кресла на стенку.
     Он понял, что двигатели корабля задержали падение.
     Это повторилось еще раз.
     В чем же дело? Почему корабль так странно ведет себя? Второв не понял
этого, он думал, что виноват сам, что скомандовал не так, как было нужно.
     И   Белопольский  с  Коржевским,   напряженно  следившие  в  соседнем
помещении за  приближением Цереры,  не поняли,  что это последние судороги
жизни,  уходящей из  тела  звездолета.  Истощившаяся энергия,  безрассудно
растраченная людьми,  отдавала свои последние крохи, и умирающие механизмы
в последний раз пытались предотвратить роковое падение.
     Им это отчасти удалось.
     "Вздохом смерти" вздрогнул корабль, слабо рванувшись назад. И упал...
с высоты ста метров.
     Церера не Земля. Сила ее притяжения в двадцать девять раз меньше, чем
Земли. Это спасло людей.
     Тяжелый удар!  Что-то рассыпалось совсем близко от Второва,  точно на
металлическую плиту опрокинули корзину, наполненную гайками. Он видел, как
по   гладкой  грани  пульта  прошла  широкая  трещина,   как  сорвались  и
разлетелись стеклянными брызгами все четыре кресла.
     Он  понял,  что  пульт  вышел из  строя,  и  ужаснулся,  все  еще  не
догадываясь, что даже вполне исправный пульт для них уже бесполезен.
     "Гибель, гибель по моей вине! Но что я сделал? В чем допустил ошибку?
Прав был Борис Николаевич,  посадка -  это высший экзамен.  Я  не выдержал
его. И теперь только смерть".
     Звездолет  глубоко  засел  в  серебристой пыли,  покрывавшей равнину.
Совсем близко высился острый пик,  точно шпиль какого-то  погрузившегося в
"землю" собора. Кругом, на различных расстояниях, беспорядочно поднимались
такие же пики. Голый камень и серебристая пыль. Больше ничего. Чуждый мир!
     Второв поднялся на ноги. Он чувствовал себя почти невесомым. Один шаг
- и он у двери. Откроется ли она?
     Звездолет еще жил.  Он не мог больше лететь,  но внутренние механизмы
нисколько не  пострадали:  они  не  были  так  хрупки,  как  пульт.  Дверь
открылась как всегда.
     - Что   случилось,   Геннадий  Андреевич?   -   тотчас   же   спросил
Белопольский.
     Он думал то же, что думал Второв. Ошибка!
     - Я,  право,  не знаю,  Константин Евгеньевич.  Я дал приказ. Все шло
хорошо, но вдруг зеленый треугольник...
     - Какой треугольник? - вздрогнув спросил Белопольский.
     Второв рассказал подробно.
     И  Константину Евгеньевичу все стало ясно.  Еще одна,  и  на этот раз
безусловно последняя, ошибка!
     - Вы  не  виноваты,  Геннадий Андреевич,  -  сказал  он.  -  Энергия,
приводящая в действие двигатели звездолета,  окончилась.  Слишком много ее
тратили,  сначала вы  с  Мельниковым,  потом  я  с  вами.  Ее  запасы были
ограничены. Мы безумцы! Мы малые дети, играющие с огнем. И мы обожглись. Я
виноват.  Я погубил вас обоих. Простите, если можете. А впрочем, и прощать
уже поздно.
     Он  отвернулся,  и,  в  третий раз за время этого злополучного рейса,
слезы полились по его щекам.  Слезы жалости к двум своим спутникам. О себе
он не думал - он вполне заслужил смерть.
     Коржевский прислонился к стене и закрыл глаза.
     Второв думал. С тайной радостью он воспринял слова Белопольского - он
не виновен! Но еще больше он радовался тому, что его мысли ясны и никакого
страха и отчаяния он не испытывает.  То, о чем он мечтал - быть таким, как
Мельников,  -  как  будто исполнилось.  Даже Борис Николаевич не  мог быть
более спокоен.
     - Никто не виноват в том,  что произошло,  - сказал Второв. - Кто мог
предвидеть?  Но,  мне кажется,  что наше положение не так уж безнадежно. С
Земли следят за  нами.  Там уже знают,  что звездолет опустился на Цереру.
Они будут ждать нашего появления в пространстве и,  не дождавшись, поймут,
что случилось несчастье,  и вышлют помощь.  У нас достаточно продуктов,  а
нехватки воздуха опасаться не приходится. Значит, мы можем дождаться.
     Белопольский обернулся.
     - Все та же ошибка,  -  сказал он.  - Мы думали, что нехватки энергии
опасаться не придется,  а теперь вы говорите то же самое о воздухе.  Мы не
знаем  -  может  быть,  автоматы,  возобновляющие  кислород  на  последнем
издыхании?   Взятые  с   "СССР-КС3"  баллоны  со  сжатым  кислородом  были
предназначены для пустолазных костюмов,  и  их хватит не больше чем на два
дня,  при непрерывном использовании.  А самое главное - от Земли до Цереры
не меньше трех месяцев пути для наших звездолетов. Они не могут лететь так
быстро,  как  "фаэтонец".  К  тому же,  мы  отправились к  Церере в  самый
благоприятный момент,  а  с  тех  пор  прошел почти месяц.  Сейчас Земля и
Церера относительно друг друга не в столь удобном положении.  Но допустим,
что они вылетят сегодня.  На три месяца у нас не хватит продуктов питания,
если даже и хватит воздуха.
     - Хватит,  -  Коржевский очнулся от своего оцепенения. - Я сам грузил
их. При уменьшенной норме мы можем протянуть больше трех месяцев.
     - Не понимаю,  о чем мы спорим? - сказал Второв. - Хватит, не хватит,
а ничего больше, как ждать помощи, мы не можем сделать. Или вы предлагаете
покончить самоубийством?
     - Об этом и разговора быть не может,  -  сказал Белопольский. - Будем
ждать.  Наша судьба в руках фаэтонцев, вернее их техники. Будем надеяться,
что она нас не подведет второй раз.
     Второву и  Коржевскому показалось,  что Белопольский сказал это тоном
сожаления.  Было ясно, что он предпочел бы смерть возвращению на Землю. Но
они двое не имели никаких причин желать смерти.
     - За  три месяца,  -  сказал Второв,  -  мы сможем проделать полезную
работу.  Надо  тщательно  обследовать доступную  нам  площадь  поверхности
Цереры.  Звездолет все равно останется здесь навсегда.  Можно изучать его,
не боясь испортить.
     - Вот уж этого никак нельзя сделать,  - ответил Белопольский. - Можно
повредить автоматы воздуха.  Мы понятия не имеем,  где они.  И  еще хуже -
можно испортить автоматы дверей. Ничего нельзя трогать.
     Автоматы дверей!  Только при этих словах все трое подумали об одном и
том  же  -  если  энергия,  приводящая  в  движение  внутренние  механизмы
звездолета, истощится так же, как энергия двигателей, они будут замурованы
в этом помещении без малейшей возможности выйти.
     - Я думаю,  - сказал Коржевский, - что вообще нельзя выходить отсюда.
В  каком положении мы  очутимся вне корабля,  не  имея возможности в  него
вернуться?
     - Значит,  придется сидеть три месяца взаперти и в полном безделье? -
сказал Белопольский. - Нет, лучше уж погибнуть сразу. Я - за выход.
     - Я тоже, - присоединился Второв. - Если откажут двери, то можно быть
уверенным,  что откажут и автоматы воздуха. Не все ли равно в этом случае,
быть снаружи или внутри. Результат один.
     - Составим план действий.  Как будем выходить, вместе или по очереди?
- как ни в чем не бывало спросил Коржевский.




     Церера быстро вращалась вокруг своей оси.  Ее  сутки составляли всего
девять часов и  восемнадцать с  половиной минут.  Но  день  и  ночь  резко
отличались друг от друга по своей продолжительности. Та часть планеты, где
опустился  кольцевой  звездолет,  освещались Солнцем  два  часа  пятьдесят
девять минут. Все остальное время занимала ночь.
     Расчет,  произведенный Белопольским, показывал, что корабль находился
в  экваториальной полосе.  В  полдень Солнце поднималось почти  к  зениту.
Неравномерность суток  можно  было  объяснить только одним -  Церера имеет
неправильную форму.  Удивительного в этом ничего не было,  если вспомнить,
что  планета не  самостоятельно образовавшееся тело,  а  обломок погибшего
Фаэтона.
     Ни утра,  ни вечера,  разумеется,  не было в этом мире, лишенном даже
намека  на   атмосферу.   Стоило  Солнцу  коснуться  верхним  краем  линии
горизонта, как сразу наступала ночь.
     Ночь, но не темнота.
     Юпитер находился сейчас по ту же сторону от Солнца,  что и Церера. Их
разделяло  расстояние,   не   превышавшее  трехсот  миллионов  километров.
Исполинская планета сверкала так ярко, что от острых пиков и колец корабля
ложились густые тени.
     А  когда Юпитер склонялся к  горизонту,  всходило Солнце,  и тогда от
всех предметов появлялись две тени,  направленные в  разные стороны.  Одна
темнее -  от  Солнца,  другая светлее -  от Юпитера.  То же повторялось по
вечерам.
     В  этом  странном мире,  где  днем  и  ночью одинаково ярко светились
звезды, было два Солнца.
     Не  прибегая к  помощи телескопа,  можно было  видеть все  двенадцать
спутников Юпитера.  А  если бы Сатурн находился по эту сторону Солнца,  то
звездоплаватели могли бы любоваться его кольцами.


     Они  были первыми людьми,  проникшими так далеко в  глубину Солнечной
системы.  И,  несмотря на  трагичность своего  положения,  они  испытывали
своеобразную гордость при этой мысли.
     Слой пыли,  покрывавший Цереру,  был  толст.  Ноги уходили в  него по
колено.  И хотя звездоплаватели почти ничего не весили,  ходить было очень
трудно.
     Но  много ходить не  пришлось.  Ничего,  кроме этой пыли неизвестного
происхождения и пиков,  оказавшихся гранитными, вокруг звездолета не было.
А  отойти очень далеко Белопольский не  разрешал.  И  так,  каждая вылазка
грозила  смертельной опасностью.  Они  находились в  самой  середине пояса
астероидов.  Огромная,  в сравнении с другими,  масса Цереры притягивала к
себе  бесчисленное количество мелких обломков.  За  сутки  в  окрестностях
звездолета падало не  меньше сотни небесных камней,  не считая космических
"пылинок".
     В  интересах науки люди все же выходили.  Два мешка пыли и  несколько
десятков  метеоритов  лежали  на  полу  их  жилого  помещения.  Коржевский
добрался до  одного из  ближайших пиков и  отколол от  него  большой кусок
гранита.
     Существовала еще опасность упасть в трещину,  -  Церера была изрезана
ими вдоль и поперек.  В первую же вылазку, в которой участвовали все трое,
Коржевский чуть было не провалился в одну из них, покрытую слоем пыли так,
что ее нельзя было заметить. Хорошо, что они догадались привязаться друг к
другу,   на   манер  альпинистов,   крепкой  веревкой.   Если  бы  не  эта
предосторожность,  дело могло бы  окончиться плохо.  Никто не знал глубины
этих трещин.
     После того как  Коржевский,  привязанный к  кораблю длинной веревкой,
принес кусок гранита, Белопольский решил не выходить больше.
     - Мы должны дождаться помощи все трое,  -  сказал он.  - Или все трое
погибнуть. Не следует рисковать без серьезной причины.
     Товарищи согласились с ним.
     И трое звездоплавателей заперлись внутри кольцевого корабля на долгие
недели, а может быть, и навсегда.
     Им было очень скучно.  Сутки за сутками проходили, ничем не отличаясь
друг от друга.  Белопольский занимался наблюдениями,  Второв и  Коржевский
томились бездельем.
     Автоматы фаэтонцев с пунктуальной аккуратностью погружали их в сон на
восемь часов,  через каждые двенадцать. Таков, по видимому, был распорядок
дня самих фаэтонцев,  и он продолжал соблюдаться на их корабле, независимо
от  желания  новых  хозяев.  Противиться  этому  принудительному сну  было
совершенно невозможно,  -  он  надвигался на  людей  непреодолимо,  и  они
засыпали.
     Белопольский сделал отсюда вывод -  сутки погибшего Фаэтона равнялись
двадцати часам.  А  его  обитатели спали больше,  чем  люди Земли,  вернее
бодрствовали меньше.
     Коржевский не соглашался с ним.
     - Если бы  такой распорядок дня,  -  говорил он,  -  был нормален для
фаэтонцев,  то зачем понадобился бы им искусственный сон? Мне кажется, что
это распорядок для космического полета, и только. Они считали его наиболее
полезным в  условиях полета.  А  у  себя  дома они  могли соблюдать совсем
другой режим дня.
     Второва эти теоретические споры занимали мало.  Он  с  ужасом думал о
предстоящих им трех месяцах ожидания. Три месяца - девяносто земных суток!
Чем занять их?..
     Лежавшую на  нем обязанность -  заснять на пленку пейзажи Цереры,  он
выполнил в первые дни. Больше нечего было снимать. Книги были прочитаны по
два раза. Спать? Они и так спали больше, чем всегда, по вине фаэтонцев.
     Уныло-однообразный  вид,   открывавшийся  сквозь  прозрачные  стенки,
надоел им до смерти.  Но даже ночью Второв не осмеливался "закрыть" стены.
Белопольский категорически запретил это делать.  Он опасался,  что и здесь
может   проявиться  истощение  неведомой  энергии,   питавшей   загадочные
механизмы,  управлявшие прозрачностью. Очутиться взаперти, без возможности
что-либо видеть снаружи,  было слишком страшно. По этой же причине они как
можно меньше пользовались и механизмом дверей.
     - Мы  в  тюрьме,  -  сказал  Коржевский.  -  Осуждены на  три  месяца
заключения.
     Три  месяца!  Все  трое  говорили только об  этом сроке,  сознательно
закрывая глаза на то, что три месяца всего лишь минимально возможный срок.
Помощь могла прийти к  ним через три месяца в одном случае -  если с Земли
вылетели в тот самый день, когда произошла катастрофа с "фаэтонцем".
     А если там ждали?.. Несколько дней, неделю?..
     Для них это было безразлично. Что неделя, что год, - никакой разницы.
Они не могли протянуть больше двенадцати недель.
     Когда,  в  первый  день  пребывания на  Церере,  Коржевский говорил о
продуктах,  он упустил из виду воду.  А ведь хорошо известно, что без воды
человек погибает быстрее, чем без пищи.
     При  подготовке "фаэтонца" к  рейсу на  Цереру наибольшее затруднение
возникло  именно  из-за  воды.  На  "СССР-КС3"  она  хранилась в  огромных
цистернах,  ни  одна из  которых не  могла пройти через пятиугольные входы
кольцевого корабля. Были использованы опустевшие баллоны из-под кислорода.
Но  их  было не  так много.  Количество воды рассчитали в  обрез на четыре
месяца.  И  вот  теперь,  через двенадцать недель,  даже  при  жесточайшей
экономии, запас воды будет исчерпан.
     Именно здесь  создавалась самая  страшная угроза,  против которой они
были бессильны.  Автоматы фаэтонцев,  так чудесно "кормившие" и  "поившие"
Мельникова и Второва в течение нескольких суток,  почему-то не действовали
больше. Вероятно, их постигла участь двигателей.
     Воздух пока  был  свеж и  чист.  В  этом отношении фаэтонцы оказались
более запасливыми.  Но  нельзя было утверждать,  что  так будет до  самого
конца. И воздух мог истощиться.
     Мы  не  должны  обольщаться,  -  говорил  Белопольский  с  неумолимой
логикой,   когда  товарищи  спрашивали  его  об  этом.  -  Разве  можно  с
уверенностью  сказать,   что   помощь  придет  именно  через  три  месяца?
Правильнее  предположить,  что  на  Земле  будут  ждать,  считая,  что  мы
намеренно задержались на  Церере.  Многое  могло  заставить нас  поступить
таким образом.  Когда пройдут все мыслимые сроки,  когда станет совершенно
ясно,  что  мы  в  беде,  только тогда начнется подготовка корабля,  чтобы
лететь на помощь. Но ведь это требует времени. А Земля и Церера все дальше
и  дальше расходятся в пространстве.  Расстояние между ними увеличивается.
Каждый день  -  это  сотни  тысяч  километров лишнего пути,  десятки часов
лишнего времени.
     И  Второву с  Коржевским невольно казалось,  что чем безнадежнее были
доводы Белопольского, тем яснее и спокойнее становилось его лицо.
     - Он хочет умереть, - говорил Второв, оставаясь наедине с Коржевским.
- Его страшит возвращение на Землю.
     - Может быть, и так, - ответил биолог, - но он говорил правду.
     Казалось,  что у  них не  было возможности надеяться,  но  они все же
надеялись. Таково спасительное свойство человека. Приговоренный к смертной
казни на  что-то  надеется даже стоя на  эшафоте.  Инстинкт самосохранения
всегда властно проявляет свою силу.
     Звездоплаватели вели счет времени по  земным часам.  Они не  обращали
внимания на восходы и  заходы Солнца на горизонте Цереры.  Они жили своими
сутками.
     И  вот  на  одиннадцатый день  их  плена  появились  первые  признаки
истощения запасов кислорода.
     Проснувшийся первым,  Второв заметил,  что  дышать трудно.  Кружилась
голова,  слегка  тошнило.  Он  понял,  что  воздух  насыщен углекислотой -
продуктом  дыхания.   С  автоматической  подачей  свежего  воздуха  что-то
случилось.
     Он  не  испугался.  С  каким-то  удивившим его  самого равнодушием он
подумал,   что  это,  вероятно,  конец.  И  бессознательно,  возможно,  по
привычке,  приобретенной за  почти  двухмесячное пребывание на  фаэтонском
корабле, он дал мысленный приказ очистить воздух.
     Таинственные  приемники  восприняли  и   исполнили  его  желание.   С
непостижимой  быстротой   воздух   стал   чистым.   Это   случилось  столь
молниеносно,  что проснувшиеся вслед за Второвым Белопольский и Коржевский
ничего бы не заподозрили, если бы Второв тут же не рассказал им.
     Это было предупреждающим сигналом.
     Автоматы,   ведавшие  воздухом  звездолета,  не  могли  работать  без
какой-то энергии.  Эта энергия истощалась. Они не могли больше действовать
беспрерывно.  И,  когда люди спали,  автоматы остановились. Приказ Второва
возродил их к жизни. Надолго ли?..
     - Ну вот и все!  -  только и сказал Белопольский в ответ на сообщение
Второва.
     Через три часа снова повторилась та же история.  Было ясно, что конец
приближается раньше, чем они думали.
     Бесполезной оказалась  тщательно и  жестко  проводимая экономия.  Они
могли бы есть и  пить сколько хотели.  Смерть приближалась к  ним совсем с
другой стороны - предстояло погибнуть от удушья.
     - Мы  можем жить  некоторое время за  счет  кислорода в  баллонах,  -
спокойно сказал Белопольский.
     - Самое время вспомнить о пистолетах, - отозвался Коржевский.
     Константин Евгеньевич вздрогнул.
     - Дайте его сюда, - приказал он.
     - Нет, - Коржевский усмехнулся кривой улыбкой. - Не дам! Вы не лишите
меня права избавиться от мучений.
     Белопольский подошел к биологу.
     - Я вам приказываю! - сказал он холодно, - Пистолет!
     И так сильна была привычка беспрекословно подчиняться этому человеку,
что Коржевский отдал оружие. Потом он упал лицом вниз и замер.
     - Ваше! - повернулся Белопольский к Второву.
     Молодой инженер пожал плечами.
     - Возьмите,  если хотите, - сказал он, вынимая пистолет из кармана. -
Мне  он  совершенно не  нужен.  Но  только на  мой счет вы  могли бы  быть
спокойны. Я звездоплаватель, а не истеричная барышня.
     Последние  слова   он   адресовал  Коржевскому,   вспомнив  средство,
примененное Мельниковым к нему самому.
     - Хорошо!  -  сказал Белопольский.  - Оставьте у себя. - Он замолчал,
точно погрузившись в свои тайные мысли,  потом прибавил: - С нашей смертью
не оканчивается звездоплавание.  Многие в будущем не раз попадут в тяжелое
положение. Какой же пример должны мы им оставить? Как вести себя? Ведь нас
найдут, рано или поздно. Причина нашей смерти станет известна. Покончить с
собой -  чего проще! Мы должны думать не о себе, - с нами все кончено, - а
о других. Не создавать прецедента.
     Коржевский сел на  полу.  К  удивлению Второва,  его лицо было совсем
спокойно.
     - Вот об этом я  не подумал,  -  сказал он.  -  Вы правы,  Константин
Евгеньевич!
     - Следовало подумать.
     Второв рассмеялся. Тон Белопольского, которым он сказал эти два слов,
был добродушно ворчлив и  до  смешного не соответствовал смыслу разговора.
Словно не о жизни и смерти шла речь, а о чем-то совсем незначительном.
     В  течение  следующих  двадцати  четырех  часов  фаэтонские  автоматы
действовали исправно. За это время звездоплаватели снова заснули на восемь
часов, несмотря на опасение не проснуться больше.
     Наступил двенадцатый день пребывания на Церере.
     К   вечеру  этого  дня  перебои  в  подаче  воздуха  стали  принимать
угрожающий характер.  Пришлось  впервые  прибегнуть к  земному  кислороду,
открыв кран баллона.
     - Не  попробовать ли  нам  перейти в  другое помещение?  -  предложил
Второв.
     И верно. Могло случиться, что испортились те автоматы, которые питали
кислородом и очищали воздух только в этом отсеке, а другие могли сохранить
"жизнеспособность".  Фаэтонские механизмы были  весьма разумны и  могли не
действовать там, где никого не было.
     Но увы! Куда бы они ни переходили, везде было одно и то же. Очевидно,
все управление воздухом, на всем корабле, питалось от одного источника.
     Не оправдалась и эта, последняя надежда.
     Они вернулись "домой".
     Время остановилось для них.  Каждый ушел в  себя,  по-своему готовясь
встретить близкую  смерть.  Говорили  очень  редко,  скупыми,  отрывистыми
фразами. Да и о чем было говорить!
     Когда  подходило время  сна,  они  засыпали с  тайной  надеждой,  что
задохнутся во сне и не проснутся.
     Осталось  два  баллона  с  кислородом.  Если  фаэтонские автоматы  не
остановятся окончательно,  с  этим  подспорьем  можно  будет  прожить  еще
несколько дней.
     Коржевский больше не  заикался о  самоубийстве.  И  хотя Белопольский
никуда не  мог  запереть отнятый пистолет и  он  лежал в  углу  совершенно
открыто,  биолог ни  разу не  взглянул на  него.  Он  понял,  что их  долг
вытерпеть до  конца.  Ради тех,  кто  будет продолжать дело,  от  которого
оторвали их троих воля случая и человеческая ошибка.
     С упрямством,  удивительным даже для него самого, Белопольский упорно
продолжал наблюдать звезды и записывать итоги.
     Так прошло еще два земных дня.
     Признаков  окончательной  остановки  автоматов  не  появлялось.   Они
продолжали работать,  -  с частыми перебоями,  но работали. И постепенно у
троих людей снова начала появляться надежда,  от  которой они  совсем было
отказались.
     "Кто их знает!  -  думал каждый из них. - Может быть, они проработают
так и все три месяца".
     Два баллона все еще оставались полными.
     И  к  троим людям вернулась жизнь.  Как  прежде,  они  вели  частые к
длительные беседы, ели с аппетитом. И по-прежнему экономили воду.
     Удивительно  это  свойство  человека  -   приспосабливаться  к  любым
условиям,  привыкать даже к мысли о смерти! Удивительно, трудно объяснимо,
но совершенно бесспорно!
     Утро  (земное)  на  пятнадцатый  день  совпало  с  утром  на  Церере.
Относительно  звездолета  и  относительно  далекой  Москвы  Солнце  взошло
одновременно.  И,  по  странной случайности,  звездоплаватели проснулись в
момент восхода.
     От  внимания Белопольского не  ускользнуло это совпадение Он скачал о
нем своим товарищам.
     - Москва! - вздохнул Второв. - Восход Солнца на Земле! Утро и голубое
небо, а на нем розовые облака.
     Он поднял голову к  черному,  усыпанному звездами небу Цереры и вдруг
стремительно вскочил на ноги.
     Соскочили со своих гамаков Белопольский и Коржевский.
     Что-то  пронеслось со  стремительной быстротой прямо  над  ними.  Они
успели заметить у близкого горизонта огненную линию, точно в окружающей их
пустоте сверкнула длинная молния.
     - Болид! - вскрикнул Коржевский.
     Белопольский побледнел.
     - Болид? - спросил он сдавленным голосом. - Болиды оставляют за собой
огненный след, сгорая в атмосфере, раскаляются трением о воздух. Здесь нет
воздуха, нет атмосферы.
     - Что же это?..
     Белопольский ничего не ответил.  Он смотрел в  ту сторону,  где исчез
неизвестный предмет, и краска медленно возвращалась на его лицо.
     "Неужели?" - беззвучно шептали его губы.
     И  безумная надежда сжала сердца обреченных людей.  Они задыхались от
волнения,  столь сильного,  что,  казалось,  продлись оно  еще минуту -  и
человек не сможет больше выдержать это напряжение.
     Все  трое  стояли неподвижно,  не  спуская глаз  с  горизонта,  точно
надеясь,   что  неизвестное  тело,   названия  которого  они  не  решались
произнести даже мысленно, вернется назад.
     Оно не вернулось.
     Прошло около трех минут -  и  снова,  в том же направлении,  над ними
пронеслось что-то.  Мелькнул и  исчез  на  том  же  месте огненный след...
вторично сверкнула молния.
     - Несомненно! - сказал Белопольский. - Но как, откуда?!
     Было ясно,  что-то кружилось вокруг Цереры. Что-то с огненным хвостом
позади!
     - Звездолет! Звездолет! - закричал Второв.
     В  третий раз пронеслось тело.  Они увидели -  в лучах Солнца блеснул
длинный корпус. Его форма была слишком хорошо знакома!
     Космический корабль пролетел над ними четвертый, пятый, шестой раз.
     Откуда он  взялся?  За  пятнадцать суток  немыслимо было  долететь от
Земли до Цереры.
     Все медленнее становился его полет.
     Командир корабля,  очевидно,  подлетел к  Церере на чрезмерно большой
скорости и теперь постепенно снижал ее, готовясь к посадке.
     Знал ли он,  что на этой планете трое людей нуждаются в  помощи?  Или
звездолет явился сюда случайно, не подозревая о присутствии "фаэтонца"?..
     Белопольскому было  известно,  что  ни  один  космический корабль  не
собирался покинуть Землю в ближайшие месяцы.  Только "СССР-КС3" должен был
находиться в космосе, но и он уже вернулся.
     Чей же это корабль?
     Может быть,  "СССР-КС3" полетел за ними вдогонку?  Форма неизвестного
корабля была,  в  общем,  такой же,  но  Белопольскому казалось,  что этот
звездолет немного длиннее и уже.
     Нет, это не "СССР-КСЗ"!
     Звездолет совершал последние круги.  Он  летел  теперь  со  скоростью
реактивного самолета, но и этого было много, чтобы как следует рассмотреть
его. От одного горизонта Цереры до другого было не так далеко.
     Где он опустится? Видит ли его командир желто-серые кольца "фаэтонца"
на  серебристой равнине?  Корабль пролетел прямо над ними,  но ведь и  это
могло быть случайностью...
     А вдруг командир корабля и не думает о посадке?..  Рассмотрев планету
на малой скорости,  он мог,  не опускаясь на нее, снова набрать скорость и
улететь дальше,  по  своему  пути...  Зачем  опускаться,  если  экипаж  не
подозревает о присутствии "фаэтонца"?..
     - А вдруг это не земной звездолет? - неожиданно сказал Второв.
     - Могло случиться,  - сказал Белопольский, не обращая внимания на эту
фразу,  -  что в какой-нибудь стране решили совершить космический рейс без
ведома Космического института.  Корабль мог вылететь очень давно,  и тогда
командир понятия не имеет о "фаэтонце" вообще.  Во всяком случае, он не за
нами прилетел сюда. Немыслимо совершить такой путь в столь короткое время.
     Звездолет снова  появился на  горизонте.  Теперь  он  двигался совсем
медленно.  И  больше не  скрылся.  Широкими кругами летал он над кольцевым
кораблем, словно намеренно показывая, что видит его.
     Металлический корпус тускло сверкал в лучах Солнца.  Из-за отсутствия
воздуха неосвещенная сторона не была видна,  и  казалось,  что над Церерой
летает странная половина звездолета.
     Его  форма  не  оставляла  сомнений,   -   это  был  земной  корабль.
Белопольский не ошибся: корабль был длиннее и уже "СССР-КС3".
     - Никак не могу вспомнить,  в какой стране строят такие звездолеты, -
сказал Белопольский. - Корпуса такой длины я еще не видел.
     - Чего мы ждем?  -  спросил Второв.  - Корабль сейчас опустится. Надо
выйти к нему навстречу.
     Они  быстро  надели  пустолазные костюмы.  Командир  звездолета видит
"фаэтонца" и,  даже если не  знает,  что  это такое,  посадит спой корабль
рядом с ним. Это было очевидно.
     Они  вышли из  центрального шара как раз в  тот момент,  когда совсем
рядом,  на такие же "лапы",  какие были у "СССР-КСЗ", загадочный звездолет
опустился на "землю".
     Его   огромный  корпус   высоко   поднимался  над   низкими  кольцами
"фаэтонца". На носу золотыми буквами блестело название корабля.
     Оно было написано по-английски:
     "Prince of Wales"
     И ниже:
     "Made in England"




     Как  только  стало  известно  о  решении  Мельникова и  Белопольского
направить "фаэтонец" к Церере, волнение и тревога охватили всех работников
звездоплавания.
     А  вслед  за  первым  пришло  второе  известие -  "фаэтонец" увеличил
скорость до ста двадцати километров в секунду.
     Всем  было ясно,  что  возлагать такие большие надежды на  фаэтонскую
технику,  совершенно  неизвестную,  считать  ее  беспредельно мощной,  нет
никаких оснований. И грозную опасность, нависшую над тремя людьми, увидели
все.
     Напрашивался  вопрос:   как   могло   случиться,   что   Мельников  и
Белопольский не подумали об этом решающем обстоятельстве? Как могла забота
о сохранении "фаэтонца",  понятная сама по себе, до такой степени ослепить
их, лишить способности мыслить с элементарной логикой?
     Вспомнились высказывания некоторых  ученых,  которые,  еще  в  период
подготовки к  космическим рейсам,  писали  о  влиянии  космоса на  психику
человека.
     Необычны условия межпланетного полета.  Чужды условия вне  Земли.  Из
поколения в  поколение десятки и  сотни тысяч лет человек жил на Земле.  И
глубоко  вкоренилось в  нем  сознание ее  постоянного присутствия.  Трудно
вырвать то,  что врастало тысячелетиями. Легко ходить по Земле. Но, сделав
шаг в просторы Вселенной, человек должен научиться "ходить" и там.
     Земля тверда.  Атмосфера плотна. Кругозор ограничен линией горизонта.
Так было всегда.  И вот исчезла тяжесть,  кругом абсолютная пустота,  и со
всех сторон безграничный простор. Нужно время, чтобы привыкнуть к этому.
     Законы жизни в  пустоте еще не  изучены людьми.  А  они иные,  чем на
Земле!
     Только  этим  можно  было  объяснить странное и  непонятное поведение
Белопольского,  строго  логичный,  математический ум  которого был  хорошо
известен.
     И  Мельников,  "железный звездоплаватель",  как  часто называли его в
кругах  людей,  близких к  космическим рейсам,  очевидно также  подпал под
влияние космоса.
     Нельзя так  долго  находиться вне  Земли!  -  таков был  закономерный
вывод.
     - За  последние годы,  -  сказал  по  этому  поводу  известный ученый
профессор Коллинз, - человек одерживал над космосом одну победу за другой.
И  он  успел привыкнуть к  ним.  Это опасно.  Легко забыть,  что Вселенная
далеко не покорена.  С космосом надо обращаться очень осторожно,  иначе он
еще не раз покажет свои зубы.
     В этом высказывании была немалая доля правды.
     "Головокружение  от  успехов"  -  не  пустая  фраза.  Оно  коварно  и
подкрадывается к человеку незаметно для него.
     Экипаж  "СССР-КС3"  триумфально  прошел  свой  путь.  Звездоплаватели
посетили  Арсену,  справились с  враждебной им  природой  Венеры.  И  даже
кольцевой корабль  фаэтонцев,  создание другого мира,  оказался подвластен
им. Трудно не поддаться сознанию своего могущества! А отсюда ошибки!
     В тот же день, когда астрономы, наблюдавшие за "фаэтонцем", известили
Камова  о   том,   что  Белопольский  увеличил  скорость  своего  корабля,
состоялось экстренное заседание ученого совета Космического института.
     С коротким сообщением выступил Камов.
     - Все, что нам теперь известно о фаэтонцах, - сказал он, - заставляет
думать, что они в свое время отправились в космический рейс, не подозревая
о  близкой гибели своей планеты.  Их  целью были:  Марс,  Земля и  Венера.
Предположим,  что и Меркурий. Они должны были рассчитать необходимый запас
горючего для двигателей,  исходя из  этого маршрута.  Пять стартов и  пять
посадок.  Какими бы  источниками энергии они ни  располагали,  нельзя себе
представить,  что  на  таком,  сравнительно небольшом  по  объему  корабле
удалось  сосредоточить  еще   большее  количество  потенциальной  энергии.
Формула  Циолковского  неопровержима.  И  в  своих  прогнозах  я  вынужден
исходить из нее.  Известно,  что фаэтонцы посетили Марс,  Землю и  Венеру.
Кроме того,  они приземлялись на Арсене и  возвращались к  орбите Фаэтона.
Это  много для одного рейса.  Наша техника еще не  может осуществить такой
рейс.  Теперь вспомним другой факт.  Фаэтонцы навсегда остались на Венере.
Но  ведь  совершенно ясно,  что  наша Земля была более удобна для  них  по
климатическим условиям. Однако они не перелетели на нее. Почему? Да именно
потому,  что запасы горючего были израсходованы.  Они знали,  что не могут
стартовать с  Венеры и  опуститься на Земле.  Это более чем вероятно,  это
очевидно. Что же произошло потом? Мельников и Второв улетели с Венеры. Они
производили частые маневры,  истратив на это не так много энергии, сколько
потребовалось бы для посадки на Землю,  но все же очень и  очень много.  А
затем  Белопольский заставил корабль лететь  с  ускорением больше часу.  Я
даже удивлен,  что им  это удалось.  Можно ли утверждать,  что после всего
этого на  фаэтонском корабле не  кончается горючее?  Все основания думать,
что  оно  подходит к  концу,  если  уже  не  кончилось.  Мы  рекомендовали
Мельникову направить "фаэтонца" к Луне именно потому,  что если бы корабль
не смог улететь с нее, то остался бы там, где мы могли легко разобрать его
и по частям доставить на Землю.  Теперь ясно - следовало не рекомендовать,
а приказывать.  Но перейдем к фактам.  А они говорят,  что, помимо корабля
фаэтонцев,  на  карте  судьба трех  человек.  Я  ставлю перед  советом два
вопроса.  Можно  ли  надеяться,  что  Белопольскому  удастся  благополучно
совершить намеченный рейс?  А  если нет,  то  что предпринять для спасения
людей?
     На первый вопрос последовал единогласный ответ: "Нет, рассчитывать на
запасы "фаэтонца" нельзя!"
     - Тогда что делать? - спросил председатель.
     Поднялся  один  из  руководящих работников  Космического института  -
инженер Семенов.
     - "СССР-КС3" вернется на Землю через двенадцать суток, - сказал он. -
Надо немедленно подготовить его к  рейсу на  Цереру.  Если мы увидим,  что
"фаэтонец" не улетает с нее, стартовать.
     - Это значит потерять целый месяц.
     - А что мы еще можем сделать?  "СССР-КСЗ-бис" на капитальном ремонте.
Других кораблей, способных на столь длительный рейс, у нас нет.
     - А если "фаэтонец" не сможет опуститься на Цереру и упадет на нее? -
спросил  Волошин.  - Как ни мал этот астероид,  сила тяжести на нем вполне
достаточна,  чтобы корабль разбился.  Но люди могут уцелеть. Смогут ли они
ждать три месяца?
     - Не смогут и  одного.  Достигнуть Цереры меньше чем за семьдесят два
дня невозможно.
     Снова поднялся Камов:
     - Товарищи!  Мною получена радиограмма от Уильяма Дженкинса. Он может
вылететь немедленно,  на  новом  звездолете,  построенном в  Англии.  Этот
корабль готов к  старту,  так  как  они собирались послать его на  Венеру.
Дженкинс заявляет,  что он и  его экипаж отдают себя в распоряжение нашего
института. "Принц Уэльский" может начать полет в любую минуту.
     - Но  его  скорость,  насколько мне известно,  пятьдесят километров в
секунду, - сказал Волошин. - В случае аварии с "фаэтонцем" этого мало.
     - Послушайте, что он пишет. - Камов достал бланк: - "Я и мои товарищи
предлагаем ускорение в  тридцать пять  метров в  секунду за  секунду.  Это
позволит достигнуть скорости в восемьдесят четыре километра. Расстояние до
Цереры будет покрыто за одну тысячу часов". Не вам объяснять, на что хотят
пойти  англичане для  спасения наших  товарищей.  "Принц  Уэльский" мощный
корабль.  В некоторых отношениях он превосходит "СССР-КС3". Мы должны быть
благодарны англичанам, так как "СССР-КС4" еще не вышел из цехов завода. Но
вправе ли  мы  принимать жертву,  на которую они хотят пойти?  Сорок минут
такого ускорения опасно для здоровья.
     - Вопрос,   -  сказал  Волошин,  -  допускает  только  одно  решение.
Отказываться от предложения Дженкинса нельзя.  Я предлагаю связаться с ним
и указать на опасность,  которую он,  возможно, недооценивает. А дальше...
их дело!
     ...Вот как случилось,  что погибающие на  Церере звездоплаватели были
спасены неожиданным появлением звездолета "Принц Уэльский".
     Уильям Дженкинс и  семь  его  товарищей без  колебаний пошли на  этот
подвиг. И не опоздали!
     Звездоплавание,  почти с момента своего возникновения на Земле, вышло
из  узконациональных  границ,   стало  делом  всего  человечества,   делом
интернационально-коллективным.   А   хорошо  известно,   как  велика  сила
коллектива.
     Англичане могли  справедливо гордиться своими героями,  но  разве  не
сделали бы  то  же  самое их товарищи из других стран?  Когда люди преданы
одному делу, для них нет разницы, кто попал в беду, - свой или чужой.
     Роальд  Амундсен погиб,  стремясь на  помощь  своему личному врагу  -
итальянцу Нобиле.  Оба были полярными исследователями. И не осталось места
для  личного или  национального.  Они  делали одно  дело!  Звездоплаватели
пришли на помощь другим звездоплавателям!
     Уильям  Дженкинс,   англичанин,   спас  Константина  Белопольского  -
русского.  А  если бы случилось наоборот?..  Перед лицом космоса люди всех
стран  -  одна  семья!  И  самый характер их  работы выбросил из  сознания
звездоплавателей весь мусор национальных различий.
     Цель - космос!
     Родина - Земля!

     ---------------------------------------------------------------

     Перекрещивающиеся лучи  прожекторов,  со  всех сторон направленные на
поле   ракетодрома,   превратили  ночь  в   день.   Четыре  длинных  луча,
устремленных вверх четырьмя светлыми колоннами, показывали приближавшемуся
кораблю место посадки.
     Как  всегда  при  финише  звездолетов,  ограда украшена бесчисленными
флагами.
     Вереницы автомобилей вытянулись на  улицах Камовска.  И,  несмотря на
позднее время, толпы людей окружили поле.
     Но  на здании вокзала огромные полотнища национальных знамен Англии и
СССР приспущены.  В молчании ожидают "Принца Уэльского" представители всех
народов Земли.
     На крыше вокзала собрались звездоплаватели всех стран.  Они съехались
в Москву,  чтобы встретить того,  кто долгие годы был гордостью их дружной
семьи,   человека,   имя   которого  олицетворяло  собой  все   завоевания
человеческого разума над силами космоса.
     Он возвращался из последнего рейса.
     Навсегда!
     Экипаж "СССР-КСЗ"  неподвижно застыл в  почетном карауле у  портрета,
обвитого крепом.
     Тайное  желание  Константина  Евгеньевича  Белопольского исполнилось.
Звездолет нес к Земле его тело.
     Недалеко  от  родины,   на  борту  английского  космического  корабля
остановилось сердце второго "звездного капитана" Земли.
     Он умер внезапно,  у  телескопа,  на своем посту.  И  стальное сердце
может не выдержать непрерывных ударов.
     Он совершал ошибки!  Кто из людей не совершает их?  Но теперь,  когда
его больше не было,  все забыли о них.  В тот час, когда послушный твердой
руке  Уильяма  Дженкинса  звездолет  приближался  к  Москве,   дрогнули  и
опустились национальные флаги во всех столицах мира.
     Все   было  прощено  и   забыто!   Земля  отдавала  дань  уважения  и
благодарности.
     Траурные звуки  оркестров не  слышны  в  могучем реве  двигателей.  В
вихрях бурного пламени опускается на землю исполинская ракета.
     Убраны "лапы", и сразу наступает тишина.
     Словно вырвавшись на  свободу,  высоко кверху,  над  полем,  взлетают
медные голоса труб.  И чудится людям,  что не о смерти возвещают они,  а о
торжествующей жизни.
     Сотрясают воздух залпы салюта.
     Космический вездеход со снятой крышей устремляется к  звездолету.  На
нем будет доставлен стальной гроб с телом звездоплавателя.
     Этот гроб был сделан в пути, в межпланетном пространстве, из запасных
частей, любящими руками товарищей.
     Еще двое погибли во время рейса "СССР-КСЗ" на Венеру.  Их тела далеко
отсюда.  Но придет время, и они будут встречены с теми же почестями, с тем
же уважением и благодарностью.
     Человечество  не  забывает  тех,   кто  отдал  за  него  жизнь.   Они
бессмертны!
     Уже трудятся в  своих мастерских знаменитые скульпторы и архитекторы,
создавая достойный памятник трем  погибшим.  На  вечные времена встанет он
здесь,  на этом поле. И трое друзей металлическими глазами будут провожать
и встречать своих товарищей, неутомимо продолжающих начатое ими дело.

     ---------------------------------------------------------------

     Странные бывают случайности.
     Уильям  Дженкинс,  посоветовавшись  с  Белопольским,  решил  снять  с
"фаэтонца"  все  оборудование,  какое  только  удастся  хотя  бы  частично
разобрать.  Опасаться повредить механизмы и аппараты,  не приходилось, они
все равно обречены были навсегда остаться на Церере. А наука Земли могла и
по отдельным деталям узнать многое.
     Но  "фаэтонец" воспротивился этому  намерению.  Закрывшаяся за  тремя
людьми дверь центра не  желала больше открываться.  Не помогли все попытки
нажима на квадратные выступы, не достигли цели и "приказы" Второва. Доступ
внутрь кольцевого звездолета был отрезан глухой стеной.
     Ни  острое  пламя  автогена,  ни  термит не  справились с  твердостью
желто-серого металла,  который не  смогли пробить мчавшиеся с  космической
скоростью метеориты.
     Все было напрасно!
     Тайна "фаэтонца" оставалась на  Церере нетронутой и  загадочной,  как
прежде.
     - Хорошо,   что  мы   не  выходили  из  корабля  до  прилета  "Принца
Уэльского", - заметил Второв.
     Автоматы  дверей  сработали  в  последний  раз.  Звездолет "умер".  И
вернувшийся на Землю корабль не доставил ничего, что могло бы пролить свет
на тысячелетнюю тайну.
     Вся надежда была теперь только на Арсену.  На ней в круглой котловине
под  гранитными фигурами,  изображавшими тела  простой кубической системы,
были спрятаны какие-то ящики.  Их предстояло достать и  привезти на Землю.
Никто не сомневался,  что в  них находятся материалы,  могущие перевернуть
всю технику и пролить наконец свет на причину гибели пятой планеты.
     Неужели экипаж кольцевого звездолета, найденного на Венере, было все,
что  осталось от  населения Фаэтона?  Куда  делись  другие  фаэтонцы?  При
исключительно высоком развитии науки могли ли люди не знать о  грозящей им
гибели? И не принять мер к спасению? Вряд ли это могло быть так.
     На   Арсену!   -   таково   было   единодушное   требование   мировой
общественности.
     - На  Арсену!  -  говорили  звездоплаватели,  готовые  вылететь когда
угодно.
     Но техника Земли была не в силах выполнить это всеобщее желание.
     Арсена ушла далеко. Обогнув Солнце, она все дальше и дальше удалялась
от Земли.  Апогей ее орбиты находился за орбитой Юпитера. Только через год
астероид достигнет этой  точки и  направится обратно к  Солнцу.  И  только
тогда можно будет вылететь ему навстречу.
     Приходилось ждать почти два года.
     Горячие  головы  предлагали всевозможные проекты  доставки  на  Землю
брошенного на  Церере  корабля фаэтонцев.  Но  если  бы  и  было  возможно
"отбуксировать" двухсотметровое кольцо,  все равно надо было бы  ждать,  и
ждать долго. Церера намного разошлась с Землей.
     Так грандиозны масштабы Вселенной, что даже внутри Солнечной системы,
"у  себя  дома",  человек не  всегда может лететь куда хочет.  Расстояние,
побежденное  на  поверхности  Земли,  -  непреодолимая  преграда  на  пути
звездоплавателей. Пока непреодолимая. Только тогда, когда техника овладеет
субсветовыми скоростями, рухнет эта преграда.
     Экспедиция Белопольского открыла не  только  фаэтонцев.  Были  еще  и
венериане. Загадки сестры Земли тоже настоятельно требовали разрешения.
     Предстояла  большая  и  трудная  работа.   Звездоплаватели  деятельно
готовились к ней.
     Англичане построили свой звездолет для полета на Венеру.  Но,  вместо
Венеры,  он  летал  на  Цереру.  Теперь приходилось ждать:  и  Венера ушла
вперед. Штурм космоса временно приостановился.
     Борис Николаевич Мельников сразу после похорон Белопольского попросил
шестимесячный отпуск и вместе с женой уехал из Москвы.
     В  небольшом,  тихом  городке Украины он  засел  за  книгу  о  полете
"СССР-КС3".
     Никто не  сказал ему ни  одного слова упрека,  но он был уверен,  что
никогда больше не  доверят ему космический корабль.  Разве не  по его вине
"фаэтонец" находится на Церере,  потерян для науки,  - если и не навсегда,
то  надолго.  А  смерть Константина Евгеньевича?  Разве не  то  же роковое
решение послужило косвенной причиной?
     Мельников глубоко раскаивался,  что  не  выполнил своего долга  и  не
посоветовался с  Камовым.  Почему он этого не сделал.  Только потому,  что
Белопольский сказал:  "Решай сам".  А  само  решение послать "фаэтонца" на
Цереру здесь, на Земле, казалось ему верхом нелепости.
     Какой же он "звездный капитан",  если может принимать такие ошибочные
решения?
     Просторы  Вселенной по-прежнему влекли  его  к  себе.  Он  знал,  что
никакая  деятельность на  Земле  не  заменит ему  космоса с  его  тайнами,
которые надо  брать  силой.  Не  заменит пленительной борьбы с  природой в
самой трудной для человека области.
     И постепенно созрело решение.
     Он написал письмо Камову.  В нем, как о величайшей милости, он просил
разрешить ему  принять участие в  ближайшей экспедиции рядовым участником.
"Я не забыл своей прежней специальности,  - писал он. - Прошу доверить мне
киносъемку.  Я  знаю,  что  недостоин  быть  звездоплавателем,  но  обещаю
приложить все силы, чтобы снова стать им".
     Никакого ответа он не получил.
     - Когда мы вернемся в Москву, - сказал он жене, - я подам заявление и
навсегда уйду из Космического института. Вернусь к журналистике.
     Ольга только улыбнулась и ничего не сказала. Мельников подумал, что и
она потеряла веру в него.
     Он бросил писать свою книгу. Тоска овладевала им все с большей силой.
В газетах он читал о подготовке большой экспедиции,  из двух кораблей,  на
Венеру и остро завидовал своим бывшим товарищам.
     Бывшим!.. Он был убежден, что они говорят о нем - "бывший".
     Ольга внимательно наблюдала за мужем.  Выполняя указания отца, она не
утешала и не обнадеживала его.  Камов прописал ему "моральный карантин". И
она  аккуратно  писала  отцу,  сообщая  обо  всем,  что  делал  и  говорил
Мельников.
     Отпуск подходил к концу.
     И вдруг пришло письмо со штампом Космического института.
     - Вероятно,  они  предупреждают мое  намерение,  -  сказал Мельников,
вертя в руках конверт. - Здесь уведомление об увольнении.
     - Чем гадать, - ответила Ольга, - не проще ли прочитать?
     Первые же строчки заставили Мельникова вскочить со стула.
     - Не может быть! - прошептал он.
     - Так сказал один человек,  -  засмеялась Ольга,  -  увидя в зоопарке
жирафа.
     Мельников недоуменно посмотрел на нее.
     Разве ты знаешь, что здесь написано? - спросил он.
     Знаю, - продолжая радостно смеяться, ответила Ольга. - Читай!
     - Это нехорошо с твоей стороны. Почему ты молчала?
     - Так приказал твой учитель, а мой отец. Спроси у него. Я не знаю его
соображений.
     Впервые за шесть месяцев Мельников улыбнулся:
     - Сергей Александрович как всегда прав. Его лекарство достигло цели.
     И он прочел вслух:
     "Прилагая при  этом копию приказа по  Космическому институту Академии
наук СССР о назначении Вас начальником англо-русской экспедиции на планету
Венеру,  выражаем Вам  нашу  радость  и  удовлетворение этим  назначением,
отвечающим всеобщему желанию.  Мы гордимся,  что в трудной и ответственной
работе  нами  будете  руководить Вы,  испытанный капитан и  самый  опытный
звездоплаватель. Ждем Вас!
     От имени экипажа звездолета "СССР-КС4" - Пайчадзе.
     От имени экипажа звездолета "Принц Уэльский" - Дженкинс".
     А внизу от руки было написано:
     "Поздравляю! Радуюсь и горжусь тобой. Сергей Камов".

     ---------------------------------------------------------------

     И  снова в необъятных просторах серебристыми точками сверкали в лучах
Солнца  металлические  тела  звездолетов.  Снова  разум  и  воля  человека
вступали в борьбу с космосом. Пока только в пределах Солнечной системы!
     Но  близко было  время,  когда  само  Солнце превратится для  экипажа
корабля в небольшую звезду. Откроются человеку просторы Большой Вселенной.
     Мала наша Земля! Мало еще видно сквозь плотную завесу ее атмосферы! И
человеку стало тесно на ней!  Слабы физические силы людей!  Но их могучему
Разуму доступно все!
     А наука и техника заменяют то, в чем отказала природа!
     Одно за  другим невозможное становится обыденным.  Природа сдает одну
позицию за другой.
     Наступление  Разума  продолжается!   И   будет   продолжаться,   пока
существует Разум. А он вечен!



     Слово "эпилог" означает "конец".  И  по  своему смыслу он должен быть
краток.
     Отступая от  этого правила,  автор приносит свои  извинения читателю.
Его эпилог длинен. В сущности, это почти целая книга. Но внутренняя логика
сюжета заставила автора поступить так "незаконно".
     Те из читателей,  которых не интересует рассказ о Фаэтоне,  могут его
не читать.
     История Мельникова окончена.  Автор рассказал,  как вступил его герой
на путь звездоплавания и к чему привел этот путь.
     Он  хотел  сказать этим:  "Будьте преданы своему  делу!  И  вас  ждет
успех!"
     Такого человека,  как Мельников,  еще нет на Земле.  Но он будет! Ибо
очень близко все, о чем было рассказано в этой книге.
     Разумеется,  все  будет совсем иначе.  Иные картины предстанут глазам
звездоплавателей на Марсе,  на Венере, на других планетах и астероидах. Но
главное - завоевание космического пространства - осуществится!
     А  оно  не  может осуществиться без участия людей.  Значит,  появятся
Камовы,  Белопольские,  Мельниковы.  У них будут другие фамилии. Иначе они
будут  вести  себя.  Иной  будет  их  судьба.  Но  благородное  стремление
завоевать для человека Земли просторы Вселенной,  будет присуще им так же,
как  героям  книги.   Потому  что  без  страстного  желания,   беззаветной
преданности, мужества и воли нельзя вступать в поединок с Космосом!




     Четыре совершенно одинаковых "ящика"!
     В  них,  если  верить кинофильму фаэтонцев,  который два  раза видели
Мельников и Второв, заключалось что-то исключительно важное. Для кого? Для
людей или для самих фаэтонцев?  Хотелось верить,  что для людей.  Об  этом
говорила тщательная подготовка.  Все было сделано, чтобы рассказать людям,
откуда прилетел на Венеру этот корабль,  и, в заключение, подробно описано
место, где спрятаны "ящики".
     Больше того.  Фаэтонцы долгие годы жили на Венере.  Было странно, что
там,  возле их  корабля,  нет  ничего подобного тому,  что они оставили на
Арсене.  Казалось бы,  естественнее и  логичнее соорудить гранитные фигуры
именно на Венере и там же зарыть свой "клад". Или сделать это на Земле.
     Почему же  Арсена?  Все шансы были за  то,  что люди Земли или другой
какой-нибудь планеты посетят скорее Венеру, чем маленький астероид.
     Казалось,  что  действия  фаэтонцев  не  имеют  логики.  Трудно  было
предположить,  что  они  выбрали Арсену только потому,  что это обломок их
погибшей планеты.  В  таком исключительно серьезном и  ответственном деле,
как обращение к грядущим поколениям разумных существ,  не может быть места
для сентиментальности.
     Экспедиция Мельникова на Венеру ответила на этот вопрос.
     Клад на сестре Земли действительно существовал.  Рядом с  тем местом,
где долгие века пролежал кольцевой звездолет, была найдена каменная фигура
в форме пирамидального куба.  Вернее,  остатки этой фигуры. Природа Венеры
жестоко  расправилась  с   ней.   Если  бы   звездоплаватели  не  знали  о
существовании  таких  фигур,   то  никогда  не  обратили  бы  внимания  на
беспорядочную груду  камней в  первобытном лесу.  Но  они  знали и  искали
именно это.
     Внимательный  осмотр  позволил  восстановить  первоначальную форму  и
убедиться, что искомое найдено.
     Под  фундаментом фигуры оказался бетонный свод.  Применение бетона на
Венере  было  вполне оправдано.  Как  известно,  бетон  от  сырости только
крепнет.
     Когда с большим трудом свод был пробит,  появилась небольшая ниша.  В
ней  лежала металлическая плита.  Это  был тот же  желто-серый металл,  из
которого был построен корабль фаэтонцев.
     Каким-то острым инструментом на плите был сделан чертеж. Он изображал
часть  Солнечной  системы,   до   орбиты  Юпитера  включительно.   Глубоко
вырезанная линия в форме эллипса явно занимала центральное место. Это была
орбита Арсены.


     К ней от крохотных кружков,  изображавших Венеру и Землю,  шли тонкие
стрелки.  А  возле  кружка Арсены тускло поблескивал сделанный из  цветной
мозаики синий круг с двумя линиями в форме буквы "X".
     И больше ничего. Снова фаэтонцы указывали на то, что оставлено ими на
Арсене. Синий круг, это было уже известно, предупреждал об осторожности.
     Может быть, и на Земле лежат где-нибудь остатки каменной фигуры? Мало
ли мест на нашей планете, где еще не ступала нога человека!
     "СССР-КСЗ" вылетел на Арсену.
     И  вот четыре одинаковых "ящика" стоят в  лаборатории Академии наук в
специальном помещении, расположенном вдали от населенных пунктов.
     Нельзя  забывать  об  осторожности,  предписанной самими  фаэтонцами.
Никто не знал,  что может произойти,  когда "ящики" будут открывать. Что в
них? А открыть их необходимо. Необходимо, но как?
     "Ящики" необычной формы.  Это граненые шары.  Двенадцать пятиугольных
граней не имеют никаких следов скрепления друг с  другом.  "Ящики" кажутся
выточенными  из  целого  куска  неизвестного  металла.   Его  цвет  трудно
определить,  он  меняется при  малейшем изменении условий освещения.  Если
пристально смотреть на  грань,  начинает казаться,  что за  тонкой пленкой
таится бездонная глубина.
     Диаметр "ящика" -  один метр, а весит он больше двух тонн. Но ведь он
не может быть сплошным, в нем что-то находится!
     Огромного труда потребовала доставка этих  шаров.  Люди  обращались с
ними,  как с  хрустальными вазами.  На  звездолет их  грузили руками.  Две
земные тонны на Арсене - небольшой вес. Не то на Земле. Здесь каждая тонна
представляет собой то,  что и должна представлять,  -  тысячу килограммов.
Стрелу  крана  не  введешь  внутрь  корабля.  И  пришлось  сломать  стенку
звездолета.  А  от  ракетодрома до  лаборатории дары фаэтонцев везли шесть
дней,  по одному на машине,  со скоростью двух километров в час. И впереди
колонны шел мощный каток, выравнивая путь.
     Все  было  сделано,  чтобы ни  один толчок не  встряхнул содержимого.
Любую  вещь  можно  сделать  еще  раз.  Но  граненые  шары  фаэтонцев были
уникальны.
     Все готово! На мягкой подстилке, в центральном зале лаборатории стоит
один из шаров, выбранный наугад.
     Нужно его  открыть!  Узнать,  что  в  нем  находится!  Для того он  и
доставлен сюда.
     Но как к нему подступиться? С какой стороны? Чем и как открывать его?
А может быть, его вообще нельзя открыть? Может быть, он все-таки сплошной?
     Три инженера,  взявшиеся за  разрешение загадки,  тщательно осмотрели
все двенадцать граней с помощью оптических средств.
     Ничего!  Грани были гладки,  и никаких знаков на них не было. Загадка
внутри!
     Инженеры не  торопились.  Грубое вмешательство режущих аппаратов было
здесь неуместно.  Если  не  будут найдены другие средства,  тогда придется
прибегнуть к  ним.  А  пока  надо  было искать простой и  логичный способ,
думать, поставив себя на место фаэтонцев.
     Но решение не приходило.
     Осмотрели другие шары.  Может быть,  на них есть знаки.  Но ничего не
обнаружили. Все четыре совершенно одинаковы.
     Инженеры  были  работниками Космического института.  Звездоплавание -
вершина современной техники.  И  его штаб привлек лучшие силы.  Все трое -
Владимир  Сергеевич Семенов,  Николай  Александрович Готовцев  и  Всеволод
Андреевич Мацкевич - были люди самого широкого технического кругозора. Они
хорошо знали все области техники. Так неужели же совместными усилиями трех
таких людей не удастся разгадать замысла фаэтонцев?
     Они ставили вопрос так:  а  как поступили бы они сами,  если бы перед
ними возникла задача сохранить содержимое ящиков на десятки тысячелетий?
     И  они перебрали все мыслимые способы наглухо замкнуть граненые шары.
Все! Даже выходящие за границы возможностей земной техники.
     И отклоняли их один за другим.  Они чувствовали,  что решение просто.
Оно где-то тут, совсем рядом, но...
     - Только логика,  -  говорил Мацкевич. - Только она может помочь нам.
Ничего более!
     Кому первому пришла в голову правильная догадка?  Вероятно, Семенову.
Во  всяком случае,  он  первый высказал мысль до  того простую,  что стало
понятно,  почему так долго не удавалось наткнуться на нее.  Простое всегда
самое трудное!
     - Синий  круг  с  желтыми линиями,  -  сказал он,  -  это  не  сигнал
осторожного обращения.  Это то  же самое,  что такой же круг на фаэтонском
звездолете.
     Готовцев и Мацкевич говорили впоследствии,  что эта мысль приходила и
им в голову, но они почему-то не высказали ее вслух.
     И в уединенной лаборатории, стоявшей в густом лесу, появился Геннадий
Андреевич Второв.
     Несомненно,  на  Земле было много людей,  биотоки мозга которых могли
соответствовать  биотокам  фаэтонцев.   Но  они  были  неизвестны.  Только
относительно одного Второва это знали достоверно.
     - Заставьте шар открыться, - предложил ему Владимир Сергеевич.
     Без  преувеличений  можно  сказать,  что  результата  этого  опыта  с
волнением ждал весь мир.
     Но и  Второва постигла неудача.  Граненый шар не изменил своего вида.
Никакого отверстия не  появилось.  Однако была одна деталь,  которая сразу
показала, что, несмотря на неудачу, догадка верна.
     Как только Второв сосредоточил свою мысль,  в кажущейся глубине грани
вспыхнули хорошо знакомые ему огоньки.  Было ясно, что шар "приготовился".
Мертвый кусок металла ожил.
     Чего же ждал он от человека? Какого "приказа"?..
     Начались поиски.  День за  днем Второв просиживал по  несколько часов
напротив шара, давая ему всевозможные приказы. Он до предела напрягал свое
воображение. Все было тщетно. Ему начинало казаться, что мерцающие огоньки
смеются над его усилиями. Граненый шар не слушался.
     Наступил день 25 октября 19... года.
     Четыре человека,  бьющиеся над шаром, запомнили навсегда это число. И
не только они.
     Тайна раскрылась!
     Кто  мог  додуматься  до  этого!  То,  что  произошло,  было  слишком
невероятно!
     В отчаянии от бесплодных усилий,  исчерпав все, что могло случиться с
шаром, Второв почти машинально вообразил, что шар... заговорил!
     В то же мгновение четверо людей услышали голос. Они могли поклясться,
что их окружала полная тишина. Ни звука не доносилось снаружи лаборатории.
Но каждый из них отчетливо услышал знакомый голос. И он произносил русские
слова!
     Конечно,  все это было просто.  Просто с фаэтонской точки зрения.  Их
биотехника стояла высоко.  И,  привыкнув к  ней,  они  невольно считали ее
простой и для других. Так всегда бывает.
     Человек мыслит словами.  За  каждым словом стоит какой-то предмет или
понятие.   Слыша  фразу,   мы,   не   замечая  этого,   представляем  себе
соответствующую вещь или действие. Сами по себе слова - пустой звук.
     Но  если слова могут вызвать представление,  то возможно и  обратное:
представление можно  воспринять словами.  И  каждый  человек "услышит" эти
слова на  своем привычном языке.  Возникнет мысль,  как будто бы сказанная
самим человеком.
     "Фаэтонцы заключили в граненый шар то, что они хотели сказать в форме
представлений,  понятий и  образов.  На  каком бы  языке ни мыслил будущий
слушатель,  он должен был воспринять зашифрованный язык фаэтонцев на своем
родном языке.
     На разных языках слова звучат разно, но значат они одно и то же. Стул
можно называть с помощью звуков совершенно не похожих друг на друга, но, в
конечном  счете,   все  они  создадут  одно  понятие  -   стул,   предмет,
предназначенный для сидения на нем. То же самое и со всем остальным.
     Другой вопрос - как это сделать? Мы привыкли, что речь можно записать
на  пластинку,  на ленту магнитофона.  Нас не удивляет,  что она звучит из
мертвого аппарата как живая. Записывать мысли мы еще не умеем. Да еще так,
чтобы они "зазвучали" после мысленного же  приказа.  Это техника будущего.
Для  нас.  Но  для  фаэтонцев  это  была  техника  настоящего.  И  они  ею
воспользовались.  Это было просто,  логично и рационально. В мозгу четырех
людей звучал их собственный голос.  И он говорил им, что они должны делать
дальше.
     "Запись" оказалась очень короткой. Она заключала в себе не более двух
десятков  фраз,  иногда  одиночных слов.  А  случалось и  так,  что  мысли
внезапно путались, и никак нельзя было уловить смысла. Очевидно, фаэтонец,
"диктовавший" аппарату,  в  эти  мгновения создавал перед собой образы или
понятия,  недоступные мозгу человека Земли.  Но  основной смысл "послания"
полностью восприняли все четверо.
     Людям Земли дали  указание.  Не  здесь,  в  этих  шарах,  заключалось
наследство фаэтонцев. Шары предназначались только для того, чтобы указать,
где искать подлинный "клад".
     Когда испробовали все четыре шара,  из каждого услышали одно и то же:
четыре раза фаэтонцы повторили свою речь.
     Многое стало  понятным.  Клад,  спрятанный на  Земле,  был  настолько
ценен,  что  фаэтонцы боялись доверить его человеку до  тех пор,  пока его
развитие не станет высоким настолько,  чтобы разумно распорядиться им. Они
нашли надежное хранилище. А указания о нем спрятали на Арсене, справедливо
полагая,  что добраться до  него может только человек,  вооруженный мощной
наукой и могучей техникой.
     И  до  самого клада здесь,  на  Земле,  не в  состоянии был добраться
человек без помощи той же техники.
     Хранилище расположили в глубине материка Антарктиды, в точке полюса.
     Любопытно, что послание фаэтонцев не указывало именно на Южный полюс.
Очевидно,  они не  знали этого.  В  мозгу людей возникал полюс вообще.  Но
материк только на Южном, на Северном - море.
     И ничего не было сказано о том, что ждет там людей. Новые "ящики" или
что-нибудь другое? Фаэтонцы дали знать об огромной ценности спрятанного. И
только.
     И еще!  Там же,  в тайнике,  находился такой же граненый шар,  как на
Арсене.  Очевидно,  от  него люди узнают,  что делать с  кладом,  но  было
достаточно ясно указано, что не он является главным.
     Что же находится в глубине материка Антарктиды?
     Все  население земного шара  гадало об  этом.  Газеты были  заполнены
всевозможными предсказаниями.
     Первым достиг Южного полюса знаменитый Роальд Амундсен. Это произошло
в  1911 году.  В  1912 году полюс посетил англичанин Скотт.  В ноябре 1929
года  американец Берд  пролетел над  ним  на  самолете.  А  затем началось
планомерное  освоение  Антарктиды,  начатое  Советским  Союзом.  Вслед  за
поселком "Мирный" появился поселок на самом полюсе. Ко времени, когда люди
узнали о фаэтонцах, там существовал довольно большой научный городок.
     В центре,  на небольшой площадке,  высился обелиск. Он стоял точно на
полюсе.  Тонкая игла на его вершине была как бы зримым концом воображаемой
земной оси.
     На  материке Антарктиды велись  бурения,  производились поиски ценных
ископаемых.  Легко  могло  случиться,  что  хранилище  фаэтонцев  было  бы
обнаружено.  Что случилось бы тогда?  Не зная,  что это такое,  люди могли
безвозвратно  погубить  бесценное  сокровище.  И  никогда  человечество не
узнало бы, отчего погиб Фаэтон.

     ---------------------------------------------------------------

     В  ноябре 19...  года самолеты СССР,  Англии и США слетелись к Южному
полюсу.  Они доставили сюда ученых, инженеров и все, что было нужно, чтобы
проникнуть в недра плоскогорья.
     Разумеется, среди прилетевших был Второв.
     Его охраняли как зеницу ока.  Берегли,  как величайшую драгоценность.
Только с  его  помощью можно было "спросить" спрятанный где-то  здесь шар.
Ответ, это знали по опыту, мог услышать не он один.
     Сами  собой возникали недоуменные вопросы.  Если  только один человек
мог  приказывать фаэтонской технике,  то  как могли фаэтонцы полагаться на
подобную случайность?  Почему  не  придумали что-нибудь другое,  доступное
всем разумным существам? Предусмотрели же они, чтобы ответы слышали все.
     Это было непонятно.
     Но, как бы то ни было, помочь мог только Второв
     Все было подготовлено к началу работы.  И 20 ноября первый бур вонзил
свое острое жало в промерзшую землю.
     Памятника решили не трогать.  Хранилище фаэтонцев занимало, вероятно,
не мало места. Бурение производили в четырех точках вокруг обелиска.
     Было уже известно,  как тверды материалы,  употребляемые фаэтонцами в
подобных случаях. Не опасаясь больше испортить содержимое, инженеры делали
попытки  вскрыть  один  из  говорящих  шаров,   чтобы  увидеть  загадочные
аппараты,  заключенные в  нем.  Но  пока  что  эти  попытки не  увенчались
успехом. Металл шара не поддавался никакому воздействию.
     Буры  все  глубже  уходили в  почву  плоскогорья.  Пройдено пятьдесят
метров.
     Все   ждали   момента,   когда   они   остановятся,   наткнувшись  на
непреодолимую преграду. Это покажет, что искомое найдено. А если хранилище
покрыто бетоном,  как на  Венере,  то бур пройдет через него и  окажется в
пустоте. Чувствительные приборы тут же сообщат об этом.
     Достигнув глубины в шестьдесят метров,  буры остановились.  Что-то не
пускало их дальше. Не пускало все четыре.
     - Глубоко они  зарыли  свой  клад,  -  сказал  Семенов,  руководивший
работой. - И как точно!
     Извлеченные на  поверхность земли буры тщательно осмотрели.  Алмазные
наконечники притупились.  На одном из них удалось обнаружить едва заметные
следы желто-серого металла.
     Быстрокрылое радио разнесло весть об успехе по всей Земле.
     На  Южный  полюс  прибыла  научная  комиссия,  возглавляемая  Сергеем
Александровичем Камовым.  В  ее  составе  находились Волошин,  Мельников и
Пайчадзе.   Кому  же,  если  не  звездоплавателям,  принять  в  свои  руки
наследство фаэтонцев!
     Началась вторая стадия работы. Нужно было построить шахту.
     Радиозондами    определили    форму    металлического    препятствия,
остановившего буры. Оно оказалось круглым. Но буры остановились на одной и
той же глубине. Значит, это не шар, а плоская крышка. Ее диаметр составлял
двенадцать метров.
     Семенов был прав: круглая крышка была помещена геометрически точно на
полюсе. Земная ось проходила через ее центр.
     И  фаэтонцы были  правы.  Невозможно было прорыть шестидесятиметровую
шахту,  не имея в распоряжении мощных машин на полюсе.  Их расчет оказался
правильным:  что  бы  ни  нашли люди,  они  были уже  достаточно вооружены
знаниями, чтобы разумно распорядиться "наследством".
     Шахту  решили  прорыть  непосредственно  рядом  с  обелиском,   чтобы
достигнуть центра крышки.  Если существовала дверь,  она  логически должна
была находиться именно в центре.
     Заработали динамо,  давая  силу  машине.  Алмазные резцы  врезались в
землю. Автоматически действующие конвейеры непрерывным потоком выносили на
поверхность срезанные пласты гнейса, диорита и песчаника.
     Шахта  углублялась на  глазах.  Работа  шла  без  участия людей.  Они
сделали свое дело -  установили машину,  подвели к  ней питание и  дали ей
нужнее направление. Остальное сделала сама машина.
     И вот огромный "крот" вернулся на поверхность земли. Далеко внизу под
лучом света блеснула желто-серая крышка хранилища. Цель достигнута.
     Владимир Сергеевич Семенов спустился в  шахту по веревочной лестнице.
Нужно было,  прежде чем пустить туда Второва,  выяснить вопрос, есть дверь
или нет.
     Он  сразу  увидел  ее.  На  желтом  фоне  ясно  виднелся край  синего
пятиугольника.  Шахта прошла немного в стороне от центра. Пятиугольник был
обнажен меньше чем наполовину.
     Снова пускать в  ход землеройную машину не  было смысла.  Вооруженные
вибраторами инженеры сами взялись за работу.
     Недра полюса когда-то  были разрыхлены фаэтонцами.  Но  за тысячи лет
(кто  знает,  может  быть,  прошли десятки тысяч лет,  а  некоторые ученые
считали,   что  даже  и  не  тысячи,  а  миллионы)  все  снова  -  приняло
первоначальный  вид,  наглухо  "срослось",  и  электровибраторы  с  трудом
входили в твердую породу. Работа продвигалась буквально миллиметрами.
     Но  вот  пятиугольный  контур  полностью  обнажен.  Это  был  вход  в
хранилище,  и он должен был открываться так же,  как пятиугольные двери на
фаэтонском звездолете, - без каких-либо кнопок.
     Все  было  предусмотрено.  Если  бы  люди  не  знали о  существовании
фаэтонцев,  не имели опыта с  кольцевым кораблем,  то никогда не смогли бы
догадаться как открывается дверь,  да и  вообще не подумали бы,  что синяя
линия  -   граница  входа.   Найденное  случайно,  хранилище  осталось  бы
неприступным.
     Пришла очередь Второва. В сопровождении Камова, Мельникова и Семенова
Геннадий Андреевич спустился в шахту.
     Наступил решающий момент операции.
     Длинный  путь  привел  людей  к   этому  месту.   В   памяти  Второва
промелькнули скалы  Арсены,  круглая  котловина,  каменные чаши  венериан,
кольцевой звездолет фаэтонцев и  вся мучительная эпопея его и  Мельникова.
Все  это  были  звенья  одной  цепи.  Наконец четыре шара  в  лаборатории,
таинственный голос -  и  вот они стоят здесь,  на  полюсе,  в  шестидесяти
метрах от поверхности земли,  а перед ними тонкая синяя линия,  означающая
вход.
     Что там?
     Тысячи предположений и  догадок были высказаны за эти дни в газетах и
журналах всего мира.  В  тщательно замаскированном хранилище фаэтонцев,  в
самой труднодоступной точке земного шара,  ожидали найти все,  что угодно,
но подавляющее большинство считало, что будут найдены "говорящие" машины и
кинофильмы.  В  хранилище могли  оказаться такие же  аппараты,  какие были
доставлены с Арсены,  но,  конечно,  более мощные, заключающие в себе все,
что фаэтонцы считали нужным оставить в наследство людям Земли. Мельников и
Второв видели их  фильм и  убедились,  как высоко было развито на  Фаэтоне
искусство съемки.  И  почти никто не  сомневался,  что наука пятой планеты
предстанет перед людьми именно в кинофильме.
     Фильм в  сочетании с говорящим аппаратом,  -  очень многое можно было
рассказать с помощью этих средств.
     Но,  рассуждая так, люди забывали, вернее, не сознавали еще, огромной
разницы между  наукой Фаэтона и  наукой Земли.  Все  знали,  что  фаэтонцы
обогнали людей,  но  никто не  представлял себе с  полной ясностью,  сколь
велика была пропасть, разделявшая их.
     Какими  словами  современный человек  смог  бы  рассказать египтянину
времен первой династии о  технике и  науке двадцатого века?  И,  вдобавок,
рассказать, не зная языка, на котором говорит и думает слушатель.
     Второву  не  в  первый  раз  приходилось мысленным приказом открывать
фаэтонские двери. Но сейчас он испытывал особо сильное волнение. Раньше он
знал, что ждет его за дверью, теперь там была неизвестность.
     Сверху, наклоненный над шахтой, светил прожектор.
     Синий контур был  виден отчетливо.  Второв смотрел на  него,  ожидая,
чтобы успокоилось сердце.
     Хорошую школу прошел Геннадий Андреевич. Легко было невольно подумать
об  открытом  входе.  Но  он  хотел  действовать наверняка и  не  допускал
случайных мыслей.
     Для  Семенова,  Камова и  Мельникова время  тянулось нескончаемо.  Им
начало казаться, что Второва постигла неудача.
     Второв  закрыл глаза.  Пятиугольный контур продолжал находиться перед
его мысленным взором, он как бы видел его сквозь опущенные веки.
     И чудо фаэтонской техники совершилось послушно.
     Потускнел металл контура.  Словно растворяясь в невидимой кислоте, он
исчезал на глазах.  И  вот блеснули в свете прожектора желто-серые ступени
узкой лестницы. Они вели в темную глубину.




     Не  сразу решились четыре человека спуститься по лестнице,  хотя было
ясно, что именно для них она и оставлена.
     Камов  поднялся на  поверхность,  чтобы рассказать нетерпеливо ждущим
ученым об удаче.
     Он вернулся с четырьмя предохранительными масками.
     - Нам рекомендуют принять меры предосторожности, - сообщил он. - Там,
в подземелье, могли скопиться вредные газы.
     - Откуда?  -  возразил Второв. - Хранилище было герметически закрыто.
Там воздух нашей Земли.
     - Вот именно.  Воздух Земли,  но только тот, который был на ней сотни
тысяч лет тому назад.
     - Мы и сейчас дышим этим воздухе!
     - Необязательно,  -  сказал Мельников.  -  Вспомни, двери фаэтонского
звездолета открывались в пустоте и воздух не выходил наружу.
     При этих словах все посмотрели на отверстие у своих ног. Оно казалось
пустым.  Ничто не  препятствовало проходу через него.  Но  это впечатление
могло быть обманчиво.
     Мельников наклонился и  опустил руку в отверстие.  Она прошла,  но он
ясно  почувствовал какое-то  сопротивление.  Невидимая завеса  походила на
упругую  ткань.  Она  "образовалась" под  напором  его  руки,  но  сжимала
запястье плотно и сильно.
     Вход в хранилище продолжал оставаться закрытым.
     Даже  об  этом  подумали фаэтонцы!  Они  проявили заботу  о  здоровье
неведомых им  людей,  предвидели,  что  за  долгие века воздух Земли может
измениться,  и  предупреждали их,  что нельзя входить,  не  принимая мер к
безопасности.
     Все они знали, обо всем думали!
     - Да, - сказал Мельников. - Надо надеть маски.
     Он первым прошел через "пустое" отверстие и спустился по лестнице. За
ним последовали остальные.
     Лестница имела шестнадцать ступеней.  И  все четверо поняли еще одно.
Расстояние между  ступенями соответствовало росту  человека  Земли,  а  не
фаэтонца. Значит, фаэтонцы знали, каков будет этот рост.
     - Неудивительно,  -  заметил Семенов.  -  Они видели наших отдаленных
предков.  Ведь человек появился сотни миллионов лет назад.  ( вообще-то  -
2 500 000 - 1 500 000 лет назад)
     Стоя у  подножия лестницы,  Мельников и  Второв смотрели наверх.  Они
привыкли, что фаэтонские двери закрываются за людьми.
     Но  проходили  минуты,   а  пятиугольное  отверстие  не  затягивалось
металлом.   Оно   продолжало  быть  открытым.   Через  него  проникал  луч
прожектора.  На  металлическом полу  отчетливо обрисовывался пятиугольник.
Все остальное смутно проступало в полумраке.
     Пол не отражал света. Людям казалось, что помещение совершенно пусто.
     Второв распорядился, чтобы был свет. И сразу же вспыхнул уже знакомый
голубой туман.
     Помещение осветилось.
     Это была комната с  прямоугольными стенами,  полом и потолком,  через
который они  проникли сюда.  Она  была  сплошь металлической или  казалась
таковой. Она имела кубическую форму. От одной стены до другой и от пола до
потолка было метров пять. И она, действительно, была совершенно пустой.
     Никаких предметов,  ничего похожего на скрытые двери,  - голые стены,
голый пол! Ничего!
     Четверо людей с недоумением посмотрели друг на друга. Ведь не за тем,
чтобы  увидеть  эту  пустую  "металлическую" комнату фаэтонцы позвали сюда
людей таким сложным и запутанным способом?"...
     - Диаметр хранилища,  - сказал Семенов (глухо звучал его голос из-под
маски), - двенадцать метров. Здесь около пяти, никак не больше.
     Как же проникнуть в другие помещения?
     Второв,  поочередно,  представил себе открытые двери на  всех четырех
стенах и на полу. Никакого результата! Он стал вспоминать, что говорили им
граненые шары там,  в далекой отсюда лаборатории.  Да" Они "сказали",  что
именно здесь находится то главное,  ради чего люди должны найти это место.
И  прибавляли,  что  указания будут даны здесь.  Они  говорили о  таком же
аппарате,  какие были найдены на Арсене.  И  он и  его товарищи вообразили
себе такой же граненый шар.  Но ведь это могло быть не мыслью фаэтонцев, а
их собственной... Почему обязательно такой же шар?.. Тот же аппарат! Но он
может  иметь  совсем другую форму.  Запись может находиться хотя  бы...  в
стенах!
     И Второву почудилось,  что стена заговорила.  Нет,  не почудилось! Он
"слышал". В его мозгу настойчиво возникали мысли об ученых.
     - Они требуют присутствия здесь ученой комиссии, - сказал Камов.
     - Очевидно,  -  согласились Мельников  и  Семенов.  -  И  это  вполне
логично.
     Четверо людей вернулись на поверхность земли.  Вход в  хранилище и на
этот  раз  остался открытым.  Было ясно,  что  фаэтонцы не  считали нужным
закрывать его больше
     На  Южный полюс съехалось много ученых различных стран.  Спуститься в
хранилище всем  сразу было невозможно.  Решили,  что  требуемая фаэтонцами
комиссия,  которая, очевидно, должна была "выслушать" исключительно важные
вещи, будет состоять из двенадцати человек, включая Мельникова и Второва.
     Камову  предстояла  нелегкая  обязанность сделать  выбор,  никого  не
обидев.  Предложенный им список,  состоящий из представителей шести стран,
не встретил никаких возражений.
     И  вот  двенадцать человек стоят на  металлическом полу  в  освещении
голубого тумана.
     Что же им делать дальше?
     Одиннадцать смотрели на Второва, ожидая от него нужных действий. А он
сам дорого дал бы за то, чтобы получить совет.
     Как  сказать давно умершим фаэтонцам,  что их  требование исполнено и
ученые Земли собрались и готовы выслушать их?
     "Может быть, сами фаэтонцы..." - подумал Второв и, не закончив мысли,
"потребовал", чтобы стена заговорила.
     Двенадцать человек услышали голос.  Он  сказал на шести языках то же,
что раньше слышали четверо.
     Невольно хотелось ответить. "Мы здесь, говорите!" Но как выразить эту
фразу не словами, а образами?
     Высока техника фаэтонцев!  Но  и  ей  не  под  силу  определить,  кто
находится здесь.  По  внешнему виду  люди  мало отличаются друг от  друга.
Ученый и каменщик, инженер и врач выглядят одинаково.
     Надо сказать!
     - Помогите мне, - попросил Второв.
     - Вернемся наверх, - предложил Камов. - Подумаем.
     Задача была предельно ясна. Но она не становилась от этого легче.
     Фаэтонский автомат был  настроен на  какой-то  вполне определенный и,
вероятно,  единственный,  образ.  Он  должен был воспринять этот образ или
представление,  передать  другому  механизму,  который,  в  свою  очередь,
заставит  действовать  механизм  записи.   И   только  тогда  люди  смогут
"услышать"  то,  что  было  нужно.  Другого  устройства нельзя  было  себе
представить.
     Что  же  должен  вообразить Второв?  Какая  картина должна  была  ему
представиться?  Какое действие характеризует именно ученых? Таких действий
было тысячи.
     Это было похоже на поиски неизвестного числа с  помощью всех мыслимых
перестановок существующих чисел.
     Безнадежно!
     - Не могли фаэтонцы не понимать этого, - говорили все. - Нужно искать
простое решение.
     Легенда о  "колумбовом яйце",  басня Крылова о ларчике,  -  как часто
люди забывают эти мудрые указания. Как ни странно, но думать совсем просто
не легкая вещь. Чаще всего люди ищут сложность там, где ее нет.
     Это повторилось и в данном случае.
     В  чем  же  ошибались люди?  Все в  том же  вопросе неразрывной связи
представления и слова,  образа и слова,  понятия и слова. Слово - всегда и
везде. Без слов нет мыслей! Хотя людям и кажется, что это не так.
     И снова, как тогда в лаборатории, правильный путь указал Семенов.
     - Вы ищете образ,  который связан со словом "ученый",  - сказал он. -
Но  разве само это слово не создает нужное представление?  Когда мы слышим
или произносим слово "ученый", мы не можем представить себе футболиста или
оперного  певца.   Все  картины,  которые  вы  изобретаете,  автоматически
возникают из одного этого слова.
     - По-вашему получается,  что я должен просто сказать: "Ученые здесь",
- возразил Второв  -  Слово  "здесь" так  же  создает вполне  определенное
представление.
     - Да, по-моему, так, - ответил Владимир Сергеевич.
     - Тогда  почему  же  для  открывания пятиугольных дверей недостаточно
сказать: "Откройтесь"?
     - А разве вы пробовали? Может быть, автоматы фаэтонцев гораздо тоньше
настроены, чем мы думаем. Одно дело звездолет, а совсем другое здесь.
     - Во всяком случае,  это выглядит очень логично, - сказал Камов. - Мы
автоматически повторяем те  действия,  которые  производили на  фаэтонском
корабле. Вполне вероятно, что Владимир Сергеевич прав, надо испробовать.
     - А если это правильно,  - добавил Мельников, - то не только Геннадий
Андреевич может  заставить автомат  сработать.  Рассчитывать на  случайное
совпадение биотоков фаэтонцы не могли.
     - Значит, любой из нас?..
     - Да,  любой,  -  уверенно ответил Мельников. - Теперь это совершенно
ясно.
     Двенадцать человек снова спустились в шахту.
     Обычным  тоном,  словно  обращаясь к  невидимому собеседнику,  Второв
сказал:
     - Ученые здесь.
     Осталось  неизвестным,   прав  был   Семенов  или   нет.   Каждый  из
присутствующих обратил внимание,  что  при  этих словах в  мозгу возникало
вполне определенное представление -  здесь, на этом месте, находятся люди,
связанные с наукой.  Все отчетливо осознали то,  на что обычно не обращают
внимания,  -  звуки слов вызвали те образы,  которые и нужны были в данном
случае.
     А так как все знали,  что именно будет сказано,  то даже не владеющие
русским языком восприняли их так же,  как присутствующие русские. Возникло
двенадцать различных по частоте, но одинаковых по смыслу биотоков.
     Может быть,  именно на это и  рассчитывали фаэтонцы?  На коллективную
мысль, облегчающую устройство и настройку их аппарата?
     Решение, проще которого и быть не могло, оказалось правильным.
     За  стеной  послышался звук,  -  точно  упало  что-то  металлическое.
Мельников и Второв сразу его узнали. Они слышали такой звук на космическом
корабле фаэтонцев.
     И  то,   что  обычно  случалось  с  пятиугольными  контурами  дверей,
случилось с одной из стен. Она "растаяла" и исчезла.
     Открылась темная глубина,  ее скрывал плотный синий туман.  Ничего не
было  видно.   Потом  появились  искрящиеся,   словно  хрустальные,  нити,
пронизывающие синий сумрак во всех направлениях.
     Они  становились все  более  частыми и  вскоре заполнили все  видимое
пространство.
     И  люди  впервые ясно  увидели,  что  "исчезнувшая" стена по-прежнему
находится перед  ними.  Хрустальные нити  в  стремительном своем  движении
натыкались на ее невидимую поверхность и круто изгибались в стороны. Между
людьми  и   синим  туманом  стояло  непроницаемое  препятствие.   А  нити,
казавшиеся тонкими полосками света,  очевидно,  были  потоками неизвестных
частиц.
     Это  продолжалось несколько минут.  А  затем  и  нити  и  самый туман
внезапно исчезли.
     Но наружная стена хранилища,  которая должна была находиться метрах в
шести от  людей,  все же  оставалась невидимой.  Ее скрывал на этот раз не
синий, а молочно-белый - не туман, а свет.
     И  совсем близко,  как  будто на  том  месте,  где находилась недавно
исчезнувшая перегородка, возникла фигура фаэтонца.
     Он был совсем такой же,  как те, которых видели Мельников и Второв на
кольцевом звездолете,  а  остальные люди на  экранах при  демонстрировании
картины,  заснятой Второвым. Темное трико плотно облегало его тело. На шее
висела цепочка серебряного цвета.
     Фаэтонец  во  всем  был  подобен  человеку  Земли,  отличаясь  только
небольшим ростом, не больше метра с четвертью.
     Нижняя часть его лица казалась непропорционально малой по сравнению с
огромными овалам глаз и  нависшим над ними мощным лбом.  Брови были густы,
длинны и  круто загибались к  вискам.  Такими же  густыми и  длинными были
ресницы.
     Чувствовалось, что за этим выпуклым лбом находился мозг, во много раз
превышавший своим развитием мозг человека Земли.
     Прошла минута.
     Люди рассматривали странного "гостя",  казавшегося реальным существом
из  плоти и  крови.  Но  это  был только призрак,  созданный силой науки и
могучей техники погибшего мира.
     Фаэтонец протянул вперед обе  руки (создавалось впечатление,  что они
вышли за границы невидимой стены) и улыбнулся.
     В мозгу двенадцати человек "прозвучали" слова:
     - Мое имя...
     И уже не в мозгу,  не в мыслях, а просто в ушах раздался певучий звук
фаэтонского языка:
     - ...Иайа.
     Где помещался аппарат,  связанный с  "призраком" фаэтонца и говорящий
за него, люди не видели.
     - Я пришел к вам, чтобы рассказать о гибели нашей планеты и судьбе ее
обитателей,  для того, чтобы связать вас с нашими далекими потомками на их
новой родине...
     Каждый из двенадцати человек отчетливо "слышал" каждое слово. Четверо
записывали.  Никто не  знал,  дадут ли фаэтонцы второй сеанс,  нельзя было
полагаться только на память.
     Слова Иайи звучали на  шести языках.  Какой силой воображения,  какой
отчетливостью мысли  надо  было  обладать,  чтобы  фразы фаэтонского языка
превращались и образы и понятия, легко воспринимаемые любым мозгом!
     Последние слова  Иайи  поразили  всех.  "Новая  родина...  отдаленные
потомки." Это означало, что обитатели пятой планеты не погибли, как думали
люди.   Они  спаслись  и   поселились  на  другой  планете,   очевидно  не
принадлежавшей к Солнечной системе.
     - Вы можете задавать мне вопросы, - продолжал Иайа. - Я буду отвечать
вам.  Разумеется,  только на те, которые мы смогли предвидеть. В аппарате,
откуда  вы  слышите  мой  голос,  записано  несколько десятков  вопросов и
ответов.
     Фаэтонец замолчал.  Он стоял перед людьми и  смотрел на них огромными
глазами,  устремленными в  одну  точку.  Его  руки  оставались протянутыми
вперед,  он как бы застыл в этой позе. И настолько живым казался Иайа, что
каждый невольно подумал, что он устанет, если опустит рук.
     Но изображение фаэтонца не могло устать. Могли устать сами люди. И за
много  веков  до  этой  беседы,  обдумывая  и  подготавливая ее,  фаэтонцы
подумали и об этом.  Следующие слова Иайи показали,  что он и его товарищи
представляли себе всю обстановку встречи с поразительной точностью.
     - Вернитесь на поверхность планеты,  -  сказал Иайа. - Обдумайте ваши
вопросы.   Спуститесь  сюда   через   одну   двухтысячную  долю   времени,
необходимого для вашей планеты, чтобы обойти вокруг Солнца. И примите меры
против усталости. Наша беседа будет продолжительной.
     Разумеется, фаэтонцы не могли знать счета времени земных людей, и они
нашли форму,  как  указать нужное время,  чтобы прияли все,  независимо от
принятой единицы измерения.
     И  перед  людьми  снова  встала желто-серая  стена.  Изображение Иайи
исчезло.
     - Это означает четыре часа и двадцать три минуты,  - сказал Пайчадзе,
произведя несложный расчет.
     - За работу,  друзья! - по-английски, чтобы все поняли, сказал Камов.
- Фаэтонцы дали нам не много времени на подготовку.
     Пока  ученые  составляли список вопросов,  которые они  хотели задать
Иайе,  в  подземную комнату  спустили двенадцать кресел  и  расположили их
полукругом перед стеной, где должен был снова появиться фаэтонец.
     Мельников подробно рассказал о том,  что они видели,  тем, кто не был
внизу.  И у всех возник один и тот же вопрос - зачем понадобился фаэтонцам
этот театральный эффект? Почему они не ограничились "говорящей" машиной, а
сочли нужным показать людям "живого" фаэтонца?
     На  этот вопрос был только один ответ,  и  он напрашивался сам собой,
особенно  после  того,  как  Йайа  сказал,  что  фаэтонцы  не  погибли,  а
существуют где-то.  Они  не  были  уверенны,  что  люди  увидят  фильм  на
кольцевом корабле,  и  хотели показать,  как выглядят те,  с  кем придется
иметь дело впоследствии.  Ведь Иайа сказал, что свяжет людей с отдаленными
потомками фаэтонцев.
     Другого объяснения не было. Нельзя же было предположить, что фаэтонцы
поступили так из любви к эффектам.
     Точно в  указанное время,  через четыре часа и  двадцать три  минуты,
двенадцать человек  опять  собрались  перед  металлической стеной.  Удобно
расположившись в  креслах,  они приготовились к  длительной беседе.  Смело
можно сказать,  что ничего более странного,  чем эта "беседа",  никогда не
происходило на Земле.
     Мельников и  Второв  захватили с  собой  кинокамеры.  "Явление  Иайи"
должны были увидеть все люди на земном шаре.
     Наступила назначенная минута.


     Было  очевидно,  что  вмешательство Второва или  кого-нибудь  другого
сейчас не нужно. Фаэтонцы сами назначили срок, и их автоматика должна была
сработать сама. Так и случилось, но только после семи минут ожидания.
     Почему запоздала фаэтонская техника?  Много  причин могло  привести к
этому.  Во-первых,  фаэтонцы могли  указать  одну  двухтысячную долю  года
просто потому,  что  круглая цифра  удобнее для  мысленной передачи,  семь
минут  опоздания они  могли  считать несущественными.  Во-вторых,  часовой
механизм,  а  что-нибудь вроде него должно было быть,  мог за столь долгое
время немного испортиться.  И в-третьих, время оборота Земли вокруг Солнца
могло измениться, если прошли не тысячи, а миллионы лет.
     Все это было возможно, но люди сильно удивились. Невольно обращало на
себя внимание одно странное обстоятельство - двадцать три минуты плюс семь
составляют  тридцать.  А  это  означало,  что  запланированный  фаэтонцами
"перерыв" продолжался, с поразительной точностью, ровно четыре с половиной
часа!


     Никак не могло случиться,  что счет времени у  людей и  фаэтонцев был
один и тот же.  Случайность? Это возможно, но трудно было поверить в такую
точную случайность.
     Синего тумана и  хрустальных нитей на  этот раз  не  было.  На  месте
"растаявшей" стены сразу появился Иайа.
     - Я вас слушаю, - сказал он,
     Первый вопрос был о причине гибели Фаэтона.
     Начался   рассказ.   Двенадцати  слушателям  казалось,   что   кто-то
действительно говорит  им.  Запись  мысленных  образов  была  поразительно
четкой. Но не всегда.
     Все заметили,  перерывы в рассказе Иайи. Создавалось впечатление, что
временами фаэтонец "умолкал" и  это молчание не было оправдано логикой его
слов. И только в конце Иайа (было ясно, что люди слышали именно его мысли)
объяснил, отчего это происходило.
     В  рассказе многого не  хватало.  А  вместе  с  тем  было  совершенно
очевидно, что фаэтонцы очень тщательно готовили его.
     Происходило это  потому,  что  в  местах  перерывов людям  должен был
демонстрироваться фильм, иллюстрирующий рассказ Иайи. Но фильма не было.
     И такой,  совершенной казалась фаэтонская техника,  что об этом никто
не  догадался.   Люди  не  понимали  причины  неясностей  и  объясняли  их
недостатками своей восприимчивости к мысленным образам.
     А догадаться было не трудно.




     Опытный стенографист записывает человеческую речь легко и точно.  Без
пропусков и  без искажений.  Речь можно воспроизвести впоследствии в таком
виде, в каком она была произнесена.
     Совсем не то произошло с рассказом Иайи.  Его записывали четверо, и у
всех получилась различная запись.
     Это никого не  удивило,  люди не  имели опыта записи чужих мыслей.  В
каждом мозгу рассказ фаэтонца звучал по-своему,  в  зависимости от степени
восприимчивости. К тому же, в рассказе не все шло гладко.
     В  результате,  когда  "беседа"  закончилась,  в  распоряжении  людей
оказались четыре неодинаковые записи и восемь воспоминаний. Большого труда
потребовало составление отчета для опубликования в печати.
     Одно дело - короткие указания, подобные тем, которые были заключены в
граненых шарах  Арсены,  и  совсем  другое  -  длинный рассказ о  чужой  и
неведомой  жизни.   Его   гораздо  труднее  передать  и   гораздо  труднее
"услышать".
     Фаэтонцы предвидели эту трудность.  Они даже не попытались рассказать
о науке и технике,  отлично сознавая,  что это невозможно.  Иайа "говорил"
только о жизни своей планеты,  о причине ее гибели и судьбе своих братьев.
Он  явно  старался  мыслить  как  можно  проще.  Специально подготовленный
кинофильм должен  был  сказать людям  то,  что  они  не  смогли воспринять
непосредственно мозгом.  Но фильма не было.  И очень многое так и осталось
неизвестным.
     Все  же  основное,  что  интересовало ученых Земли,  было  передано и
воспринято  с   достаточной  полнотой.   Трагедия  пятой  планеты,   густо
населенного мира,  обладавшего высокоразвитой наукой  и  могучей техникой;
перестала быть тайной.
     И  перед  всеми  обитателями нашей  планеты во  весь  рост  предстало
величие  подвига,  совершенного фаэтонцами,  -  старшими братьями человека
Земли,  -  жутко-трагическая,  но вместе с тем прекрасная история спасения
целого мира  разумных существ,  приговоренных силами природы к  неизбежной
гибели.
     И каждый,  кто прочел рассказ Иайи,  а его прочли все,  с новой силой
понял,  что человечество едино, что только совместные усилия могут сделать
и невозможное возможным.
     Столь интересовавшая всех причина гибели Фаэтона оказалась известной.
Астрономы Земли уже  давно догадывались о  том,  что именно послужило этой
причиной.  В  этом смысле рассказ Иайи не принес ничего нового.  Он только
подтвердил догадку.  Самое важное и  самое интересное заключалось в  самих
фаэтонцах, в рассказе о спасении человечества планеты.
     Захватывающая в своей грандиозности эпопея миллионов людей!
     Ответ  Иайи  на  первый вопрос,  заданный ему  на  Земле,  сводился к
следующему.
     Еще задолго до того, как на Фаэтоне появился человек, он был обречен.
Неумолимые законы тяготения и  небесной механики приговорили его к гибели.
Когда и отчего это случилось, фаэтонцы вначале не знали.
     Во  Вселенной  все  происходит очень  медленно.  Природа  никогда  не
торопится.  И  сотни  миллионов лет  фаэтонцы жили  на  своей планете,  не
подозревая никакой опасности.
     Медленно и  постепенно развивалась наука Фаэтона.  Как  и  на  Земле,
родоначальницей ее была астрономия.  Как и на Земле, сначала ощупью, потом
все более уверенно и  быстро люди ставили себе на службу неисчислимые силы
природы.
     И настало время, когда наука открыла фаэтонцам неизбежность гибели их
планеты.
     Процесс  эволюции  разума  неравномерен.   Миллионы  лет   полудикого
состояния -  и  только тысячи разумной жизни.  Так  же,  как на  Земле.  И
фаэтонцы узнали о  грозившей им  участи тогда,  когда осталось не  так  уж
много времени.
     Поступательное движение планеты было  чуть  больше,  чем  скорость ее
падения на Солнце.  Фаэтон с каждым оборотом,  с каждым "годом" отходил от
Солнца, приближаясь к орбите гиганта нашей системы - планеты Юпитер.
     Это  роковое приближение происходило исключительно медленно,  но  оно
происходило, постоянно и неумолимо. И должен был настать момент, когда при
очередном   противостоянии  Фаэтона   и   Юпитера,   возмущающее  действие
последнего преодолеет сцепление частиц  планетного вещества  и  приведет к
разрыву Фаэтона.
     Ученые сумели точно  рассчитать момент катастрофы.  Перед  фаэтонцами
встал вопрос о спасении своих потомков.
     То,  что по  масштабам времени Вселенной очень близко,  по  масштабам
человека выглядит иначе.  Никому из живших в то время фаэтонцев катастрофа
непосредственно не угрожала. Гибель ожидала грядущие поколения.
     Но ведь и человечество Земли работает для будущего.  Те,  кто начинал
строить на Земле коммунизм,  думали о потомках, заботились о них. Так же и
фаэтонцы.
     Приговор науки был произнесен.  И  перед обитателями планеты во  весь
свой  исполинский рост  встала задача не  допустить гибели своих  внуков и
правнуков.
     Фаэтонцы представляли себе  два  пути  решения этой задачи.  Изменить
скорость движения планеты по  орбите  -  приблизить ее  обратно к  Солнцу,
удалив от опасной близости Юпитера.  А  если этого не удастся сделать,  то
заблаговременно перебросить все население Фаэтона на другую планету.
     И все силы фаэтонской науки были брошены на решение задач,  каждая из
которых была грандиозна по трудности.
     Было ясно, что переселение миллиардов людей практически невозможно. И
фаэтонцы сознательно пошли  на  ограничение рождаемости,  чтобы  насколько
можно сократить количество населения. Одно это наглядно свидетельствовало,
что дело спасения коллективно выполнялось всем населением Фаэтона.
     Бурно   развивались   астронавтика   и   атомная   техника.   Жесткая
необходимость подстегивала усилия ученых.
     Иайа мыслил так ясно и так конкретно, что из его рассказа люди поняли
общий ход развития космонавтики на Фаэтоне.  Было ясно, что фаэтонцы очень
быстро прошли путь  от  ракет  с  жидким горючим до  атомных,  а  затем  и
фотонных.  Но и на этом они не остановились.  Камов,  Волошин, Мельников и
другие специалисты по астронавтике поняли (правда,  очень неясно),  что на
смену  фотонным  ракетам  пришли  гравитационные.  Фаэтонцы раскрыли тайну
гравитации и  поставили ее  на  службу  межпланетным полетам.  Подробности
устройства этих кораблей Иайа не сообщил и даже не попытался это сделать.
     Одна  за  другой  улетали  с  Фаэтона  космические экспедиции,  чтобы
выбрать новую родину.
     Естественно,  что  первое  внимание фаэтонцы обратили на  Марс  и  на
Землю, самые близкие к ним планеты, пригодные для жизни на них. Но Марс не
оправдал ожиданий,  он и тогда был в том же состоянии, в каком застала его
первая экспедиция с Земли.  А на самой Земле фаэтонцы нашли будущих хозяев
- разумных существ,  находившихся еще в полудиком состоянии, но несомненно
развивающихся.
     Возможно,  что фаэтонцев не  остановило бы  это обстоятельство и  они
поселились бы в соседстве с людьми,  но ученые пришли к выводу,  что Земля
слишком жаркая планета для фаэтонцев,  привычных к холодному климату своей
родины.
     Что касается Венеры, то она была еще хуже. Земли в этом отношении.
     Убедившись,  что в Солнечной системе нет подходящей планеты, фаэтонцы
отправились к соседям Солнца - другим звездам.
     Много  десятков лет  потратили они  на  поиски.  Катастрофа неумолимо
приближалась.
     Найти способ изменить движение Фаэтона не удавалось.  С  каждым годом
возрастала тревога.
     Наконец новая родина,  во всем подобная Фаэтону и ненаселенная,  была
найдена.
     Иайа не смог указать людям, где находится эта планета, но он сообщил,
что  до   нее  от   Солнца  сорок  восемь  световых  лет.   Это  позволило
предположить,  что речь идет об одной из планет, обращающихся вокруг Веги.
Иайа,  разумеется,  не употреблял выражение "световой год", но пользовался
временем,  необходимым для  луча света,  чтобы дойти от  Солнца до  Земли.
Члены комиссии, слушавшие его, сами перевели его указания в световые годы,
или парсеки.
     К этому времени население Фаэтона сократилось в пять раз.  Но и этого
было очень много. Предстояла огромная работа.
     И  вот  на  Фаэтоне стала  замирать жизнь.  Тысячи заводов перешли на
постройку межзвездных кораблей.
     Одна за другой стали покидать Солнечную систему флотилии звездолетов.
С  субсветовой скоростью переносили они  своих  хозяев  на  новую  родину,
которую еще предстояло приспособить для жизни. Титаническая работа ожидала
ряд поколений фаэтонцев.
     По   словам  Иайи,   за  все  время  этой  беспримерной  "космической
эвакуации" погибло,  вернее пропало без  вести,  всего семь кораблей.  Это
показывало высокую организованность и блестящую технику переселения.  Ведь
если  считать,  что  фаэтонцев осталось полмиллиарда и  на  каждом корабле
сумели поместить даже тысячу человек,  то и  тогда всех звездолетов должно
было  быть не  меньше пятисот тысяч.  А  кроме людей совершенно необходимо
было перебросить к Веге хотя бы минимальное оборудование будущих заводов и
многое другое,  без чего немыслимо восстановить на  новом месте культуру и
цивилизацию прежней жизни.
     Иайа рассказал,  что  эвакуация происходила семьдесят фаэтонских лет,
то есть семьдесят оборотов Фаэтона вокруг Солнца.  А планета, находившаяся
за орбитой Марса,  не могла обращаться меньше чем за три земных года (если
судить по малым планетам -  обломкам Фаэтона - то и больше). Выходило, что
не менее двухсот земных лет население планеты жило в  условиях непрерывной
эвакуации. Те, кто прилетел к Веге последним, не застали первых.
     Трудно  было  представить  себе  все  подробности этой  фантастически
трудной  операции.  Двенадцать  человек  слушали  бесстрастный голос  Иайи
затаив дыхание.  Чувство гордости за человека,  его разум,  энергию и волю
наполняло их.
     А Иайа продолжал свой рассказ,  и чем дальше, тем все более отчетливо
вырисовывался  перед   слушателями  благородный  образ  фаэтонцев,   людей
прошлого,  но,  несомненно,  и  будущего.  Такими должны быть и будут люди
Земли.
     Момент  катастрофы приблизился вплотную.  Орбиты  Фаэтона  и  Юпитера
сошлись  настолько,  что  ближайшее противостояние,  до  которого остались
считанные дни,  уже  грозило гибелью.  Фаэтон как  планета заканчивал свое
существование.  К этому времени на нем осталось совсем мало людей.  Только
экипажи последней флотилии.
     Что видели эти люди вокруг себя?  Их окружали мертвые города, заводы,
фабрики  -  пустые,  покинутые,  бесполезные и  ненужные больше.  Глубокая
тишина смерти царила на огромной планете.
     Тысячи лет трудились поколения фаэтонцев. И вот все, что они создали,
все  многообразие кипучей жизни,  все плоды цивилизации и  культуры,  все,
чего  нельзя  было  захватить с  собой,  лежало  перед  глазами  последних
фаэтонцев -  безмолвное и  обреченное.  Живые существа видели кругом покой
уже умершей родины.
     Даже животных не  было больше на Фаэтоне.  Часть,  наиболее полезных,
захватили  на  новую  родину,  часть,  привычных к  высокогорному климату,
переселили на Марс, остальных уничтожили из жалости.
     Легко представить себе, что должны были чувствовать те, кто видел эту
страшную картину!
     Следует добавить,  что  фаэтонцы,  еще оставшиеся на  планете,  почти
ничего не знали о том,  что происходит на новом Фаэтоне. Только раз за все
время эвакуации один корабль вернулся обратно.  Сто  земных лет  требовало
это путешествие в оба конца,  и то при условии полета со скоростью,  очень
близкой к скорости света.  Правда, для экипажа такого корабля время сильно
сокращалось и он находился в пути незначительную часть своей жизни, но для
тех,  кто остался на Фаэтоне (новом и старом), время шло обычным порядком.
Ясно, что такой путь нельзя было совершать без крайней необходимости.
     Фаэтонцы улетали к Веге,  не зная,  что их ждет там, полагаясь только
на тех, кто улетел раньше.
     Но  вот последняя флотилия взяла старт и  покинула Солнечную систему.
На  Фаэтоне остался один  небольшой звездолет и  восемь ученых,  в  задачу
которых  входило  заснять  картину  катастрофы  и   закончить  работы   по
оборудованию хранилища на Земле.
     Фаэтонцы хорошо знали жизнь нашей планеты.  Им было ясно, что пройдут
века и  человечество Земли станет во  всем подобным им самим.  Естественно
возникла мысль: оставить будущим поколениям "землям" весть о существовании
фаэтонцев.  Заманчиво было,  пусть  в  далеком будущем,  получить связь  с
братьями на бывшей родине.  Ведь Солнечная система была Родиной в  широком
понимании этого слова для  всех фаэтонцев.  Солнце навсегда оставалось для
них покинутой не по своей воле родной матерью.
     Иайа был командиром этого последнего корабля. Выполнив возложенные на
него задачи, он должен был, в свою очередь, направиться к Веге.
     Но судьба сложилась иначе.
     Словно  в  насмешку,  последние восемь  фаэтонцев не  смогли покинуть
Солнечную систему  и  остались умирать  в  ней.  Точно  природа захотела в
отместку все-таки погубить хоть некоторых из  обреченных ею людей,  раз уж
остальные вырвались силой разума.
     Непоправимая беда случилась, когда фаэтонцы были на Земле.
     Восемь  ученых с  помощью мощных оптических приборов наблюдали гибель
своей  планеты.  Они  видели  всю  картину катастрофы.  Могучее притяжение
Юпитера разорвало планету.
     Это был момент рождения пояса астероидов.
     Часть обломков устремилась к  Солнцу.  Случилось так,  что наша Земля
оказалась на  их пути.  Град метеоритов обрушился на Землю и  ее спутника.
(Впоследствии  некоторые  ученые  высказали  предположение -  не  этим  ли
объясняются многочисленные кратеры на Луне.)
     Погибший Фаэтон  послал  своим  детям  последний,  роковой  для  них,
привет.   Крупный  обломок  врезался  в  землю  непосредственно  рядом  со
звездолетом. Страшный взрыв потряс воздух.
     Когда оглушенные люди пришли в себя,  то увидели, что один из отсеков
корабля  разрушен.  Именно  там  находились запасы  веществ "горючего" для
получения субсветовой скорости.
     Фаэтонцы поняли,  что  им  суждено остаться вблизи  Солнца  навсегда.
Отправиться к  Веге  на  обычном  межпланетном "горючем"  было  совершенно
бессмысленно. Тысячи лет потребовал бы такой полет.
     Рассчитывать на помощь других фаэтонцев Иайа и его товарищи не могли,
- не первый корабль пропадал без вести за время эвакуации.
     Тяжел был заключительный акт трагедии!
     Восемь  фаэтонцев,  по-видимому,  мужественно  встретили  неожиданный
удар.  Свою  задачу -  оставить о  себе весть людям Земли,  они  выполнили
точно, по намеченному плану. Настолько, насколько смогли.
     Обломок  Фаэтона  погубил  не  только  возможность  достигнуть  новой
родины,  -  он уничтожил многое из того,  что предназначалось людям. В том
числе все "фильмы".
     Восстановить  их   было   уже   невозможно,   -   Фаэтона  больше  не
существовало.  А  аппараты для  демонстрирования через  сотни  веков  были
настолько  сложно  устроены,  что  могли  работать  только  со  специально
созданными лентами.
     Осталось одно - то, что и сделали фаэтонцы, Они засняли Иайю, вложили
его  изображение в  упрощенный аппарат,  установили "говорящую" машину  и,
заделав хранилище, улетели на Арсену, а затем на Венеру.
     Иайа ничего не  сказал о  том,  как фаэтонцам удалось отремонтировать
свой звездолет,  но люди нашли его в полном порядке,  - значит, ремонт был
произведен  успешно.   Для   полетов  внутри  Солнечной  системы  осталось
достаточное количество энергии.
     Это было все, что люди смогли воспринять из рассказа Иайи.
     Возможно,  что  если  бы  не  погибли киноленты,  предназначенные для
людей,  на  Земле поняли бы и  узнали больше.  Но лент не было,  и  многое
осталось не совсем ясным.
     Когда Иайа  замолчал,  неподвижно стоя  перед людьми и  словно ожидая
дальнейших вопросов,  долго молчали и люди, потрясенные страшным рассказом
о  трагедии целого мира.  Каждый из  них невольно подумал,  что было бы  с
ними,  если бы Земле угрожала участь Фаэтона. Сумели бы люди организованно
и  дружно принять необходимые меры  к,  спасению?  Из  рассказа Иайи  было
очевидно,  что фаэтонцы жили одной семьей и действовали всем человечеством
сообща,  по единому плану.  И это дало им победу над силами природы. А что
произошло бы на Земле?..
     Новый вопрос задал Камов.
     - Как вы предполагали, - спросил он, - осуществить связь между нами и
вашими потомками?
     Иайа ответил. По-видимому, этот вопрос фаэтонцы предвидели.
     - Обернитесь! - сказал он.
     Двенадцать человек повернулись к противоположной стене
     Они увидели,  как стена исчезла и открылось то,  что было за ней. Там
находилось что-то сделанное как будто из хрусталя и стали.
     - В мое время, - сказал Иайа, - мы не знали способа связи между столь
далекими друг от  друга планетами.  Но наша наука уже подходила к  решению
этой проблемы.  То,  что вы видите,  установлено не нами. Мы не знали, что
это будет.  Но были твердо уверены, что план будет выполнен. Я уверен, что
вы видите аппарат. С его помощью вы узнаете то, чего я не знаю.
     Иайа не говорил,  -  люди воспринимали его мысли, все почувствовали в
них    безграничную   уверенность.    Он    непоколебимо   верил,    своим
соотечественникам,  был убежден,  что они никогда не нарушат составленного
плана. И ничего не сообщил он о том, что делать людям Земли, если аппарата
не окажется. Он не допускал такой возможности.
     И аппарат действительно оказался на месте.
     Он  был  установлен много  позже,  после  того,  как  было  построено
хранилище.  Фаэтонцы прилетали от Веги на Землю,  чтобы сделать это. И кто
знает, может быть, они были здесь сравнительно недавно?..
     Много вопросов задали Иайе двенадцать человек.
     Иногда он  отвечал им,  иногда нет.  Ни  на  один вопрос научного или
технического характера он не ответил.
     Всех  интересовало  -  почему  фаэтонцы  остались  на  Венере,  а  не
вернулись  на  Землю,   которая  была  удобнее  для  них  в  климатическом
отношении. Но задавать такой вопрос было бесцельно.
     А те фаэтонцы,  которые прилетели на Землю впоследствии, очевидно, не
знали о  судьбе своих предшественников.  На Венере они не были,  а  если и
были, то не нашли на ней звездолета.
     Беседа продолжалась четыре часа.  Люди  все  лучше  и  лучше понимали
Иайю. Их мозг постепенно привыкал воспринимать чужие мысли.
     В заключение Иайа сказал:
     - Скоро к вам прилетят наши ученые.  Они знают больше,  чем знал я, и
лучше меня ответят на ваши вопросы,  которые вы задавали мне и  на которые
не получили ответа.  (Фаэтонцы и  это предвидели.)  Для вас начнется новая
эпоха в  жизни.  Будьте же  готовы принять в  свои  руки  сокровища знаний
старшего мира.  А теперь прощайте!  Сохраните память о нас, которые вас не
знали, но любили.
     И Иайа исчез.  Снова встала перед людьми металлическая стена, отливая
тусклым желто-серым блеском.  Было ясно, что никакие "приказы" не заставят
ее  опять исчезнуть,  показать еще раз видение Иайи.  Он  ушел на этот раз
окончательно.
     Так же  как семь его товарищей,  он умер в  баснословном прошлом,  на
далекой Венере, и его тело сгорело в голубом пламени каменной чаши.
     Но то, что он и его товарищи взяли на себя, было выполнено.
     Люди Земли узнали о существовании где-то возле Веги своих братьев,  и
им было указано, как вызвать их.
     Замысел фаэтонцев удался.




     На одной из хрустальных граней неведомого аппарата бросалась в  глаза
синяя кнопка.  Сквозь нее проходила шпонка. Ее назначение было ясно: могло
случиться,   например,   землетрясение,   толчок  земной  коры,  и  кнопка
опустилась бы сама. Фаэтонцы не могли этого допустить, механизм должен был
сработать только по сознательной воле людей.
     Это время пришло.
     Сергей  Александрович Камов  осторожно вынул  шпонку  из  ее  гнезда.
Металлический стержень вышел легко,  точно вчера, а не века тому назад был
поставлен.
     Теперь  кнопка свободна.  Ее  надо  нажать,  -  это  было  совершенно
очевидно.  Но  что произойдет,  когда кнопка будет нажата?  Этого никто не
знал.
     Люди верили фаэтонцам. И без малейшего колебания Камов нажал кнопку.
     Все ожидали услышать голос. Но произошло совсем другое.
     Почему фаэтонцы не  применила уже  знакомую людям "говорящую" машину?
Неужели она казалась им устарелой?
     Как бы то ни было,  потомки фаэтонцев,  построивших хранилище, ничего
не  тронули  из  приготовленного их  предками,  но  сами  применили другой
способ.
     Они  не  "сказали",  а  "показали"  людям,  что  надо  делать  и  что
произойдет.
     Находящаяся перед  людьми  машина  затянулась  молочно-белой  дымкой,
почти скрывшей ее  от  глаз,  и  на этом "экране" одна за другой возникали
картины,   схемы   и   подвижные  рисунки,   напоминавшие  мультипликацию,
выполненную с большим художественным мастерством.
     И с помощью этих схем и рисунков людям объяснили,  правда, без всяких
технических подробностей,  что  именно сделали фаэтонцы,  чтобы люди могли
вызвать их  к  себе,  когда настанет нужное время.  Этим временем фаэтонцы
считали момент, когда люди найдут Иайю и поговорят с ним.
     Оказалось,  что  за  орбитой  последней планеты  Солнечной системы  -
Плутона -  обращается вокруг Солнца небольшое,  раз в  двести меньше Луны,
небесное  тело,  крохотная планетка.  На  ней  фаэтонцы поместили какой-то
аппарат,  который должен был  сработать после  того,  как  будет  вторично
нажата синяя кнопка.  И на новую родину фаэтонцев будет послан сигнал.  По
этому сигналу вылетит на Землю фаэтонский звездолет. Так состоится встреча
обитателей двух миров.
     Предвидя недоуменный вопрос  -  почему аппарат поместили так  далеко,
фаэтонцы  пояснили,  что  сигнал  будет  сопровождаться вспышкой  света  и
повышением температуры до миллионов градусов.  Они считали это опасным для
Земли и ее обитателей и потому не воспользовались Луной.
     Но  не  сама  эта  вспышка послужит сигналом.  Свет  распространяется
слишком медленно,  и его можно просто не заметить.  Фаэтонцы нашли другое.
Что именно,  они не пояснили, указав только, что сигнал будет принят на их
планете в  тот же  момент,  как возникнет.  Он  пройдет трудно-вообразимое
расстояние от Солнца до Веги мгновенно.
     И все...
     Ничего больше они не считали нужным сообщать людям.
     Так же  как "фильм" на кольцевом корабле,  который видели Мельников и
Второв, сеанс повторили еще два раза.
     И молочная дымка исчезла.
     Перед  людьми  блестела  хрусталем и  сталью  неизвестная им  машина.
Оставалось только выполнить указание - нажать на кнопку второй раз.
     И  тогда  к  Земле  направится космический корабль,  несомненно более
совершенный, чем тот, который был найден на Венере, - тысячелетия не могли
пройти бесследно для фаэтонцев,  они многое узнали за это время и  многому
научились.  И  прилетят на  нем старшие братья человека,  чтобы поведать о
том, чего еще не знают младшие.
     Иайа был  прав.  Для  человечества наступит новая эпоха более полного
познания природы и ее законов.
     Десятки телескопов устремили свой  зоркий глаз на  небо.  Люди хотели
увидеть сигнальный свет.  Судя по тому,  что "сказали" фаэтонцы,  он будет
настолько ярок, что его должно быть видно с Земли.
     Но никто не знал,  в какой точке он вспыхнет. Астрономы еще не успели
открыть десятую планету и рассчитать ее орбиту.
     В назначенную минуту Камов нажал кнопку.
     Что произошло?
     Он сам ничего не услышал и не увидел. Аппарат не изменил своего вида,
ничто не  указывало на  то,  что он  сработал.  Но  и  астрономы ничего не
увидели. Нигде не заметили вспышки света.
     Послан ли сигнал?
     Могло, конечно, случиться, что вспышку скрыли облака, ведь они всегда
имеются в  атмосфере Земли,  или  она произошла на  дневной половине нашей
планеты и лучи Солнца скрыли ее от астрономов.
     На эти вопросы ответа не было.
     Но люди верили в совершенство техники фаэтонцев. И все были убеждены,
что сигнал послан и принят. Предстояло ожидать не меньше полувека.
     Прилетят ли фаэтонцы?
     Или содружество двух миров осуществится тогда, когда фаэтонцы посетят
Землю, быть может, через тысячу лет, не зная, что сигнал давно послан.
     Или другое:  люди узнали,  где искать новую родину детей Солнца,  они
могли сами отправиться к Веге.
     В любом случае знакомство состоится все равно.
     Разум не  отступит и  найдет дорогу к  другому разуму,  зная,  что он
близок.
     Близок - по масштабам Вселенной.
     Но техника уверенно приближается к моменту,  когда эти масштабы будут
доступны человеку.
     Потому что разуму человека все доступно!


                                 1959 г.

Популярность: 1, Last-modified: Sat, 01 Sep 2001 05:47:48 GmT