---------------------------------------------------------------
     OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------

           ПОВЕСТЬ


           ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
                    МИНИСТЕРСТВА ПРОСВЯЩЕНИЯ РСФСР
                                МОСКВА
                                 1952




     Если у  вас  есть время,  дорогие читатели,  и желание услышать о
необыкновенном,  возьмем лодку и поплывем вдоль  берегов  Апшеронского
полуострова.
     Выберем тихий предутренний час,  когда в Бакинской бухте замирают
на  рейде  суда  и  одинокие яхты с повисшими парусами ожидают восхода
солнца. Приглушим мотор - пусть лодка слегка покачивается на волнах.
     Посмотрите на  город.  Он выглядит необыкновенным,  праздничным в
этом море огней.  Огни цепочкой поднимаются в горы, тянутся по берегу,
скрываются за горизонтом. Это нефтяные промыслы вплотную, подступили к
городу, и он кажется таким огромным!
     Можно слушать  шорох  волны за кормой,  смотреть на огни и,  если
хотите... мечтать.
     Но не  за этим мы сели в лодку.  Пусть удаляются фонари Бакинской
бухты. Мы направляемся в открытое море.
     Уже исчезли светящиеся шары Приморского бульвара,  слились в одно
сплошное сияние городские огни.  Сквозь  теплый  туман,  повисший  над
водой, видна только длинная полоса бледного света, словно Млечный путь
спустился на землю.
     Тишина стоит  над морем.  Лишь изредка слышатся гудки танкеров да
отдаленный грохот лебедки на погрузке судов.
     Впереди показались огоньки. Вы думаете, мы приближаемся к берегу?
Нет.  Эти  неподвижные  огоньки  -  в  открытом   море.   Лодка   наша
направляется к ним.
     Внизу, под нами, в морских глубинах скрыты несметные богатства: в
недрах морского дна таится "черное золото".
     Нефтеносные пласты,  скрытые   глубоко   под   землей,   кольцами
опоясывают  горные  хребты.  Мы сейчас плывем около отрогов Кавказских
гор.  Вокруг них выросли нефтяные промыслы: и здесь, на Апшероне, и на
севере - в Грозном, Майкопе. Дальше они огибают хребет с запада и идут
в Закавказье.  Такие же кольца нефтеносных  пластов  охватывают  Урал,
Карпаты,  Аллеганские  и  Скалистые  горы.  Все основные месторождения
нефти находятся у подножий гор.
     Найдена нефть  и  в  море,  под  нами,  около  приподнятости дна,
являющейся продолжением Кавказского хребта.  Эти подводные горы идут к
самому Красноводску.
     Может быть,  в районах больших глубин Каспийского моря,  по обеим
сторонам этих подводных гор,  лежат нефтеносные пласты? Ведь на другом
берегу Каспия тоже находят нефть.
     Пока это  еще не разрешенная загадка,  хотя геологи предполагают,
что здесь спрятаны неисчислимые запасы "черного золота" - такие, что с
ними  не  смогут  сравниться  все вместе взятые нефтяные месторождения
мира.
     Как спуститься  на сотни метров под воду и пробурить там скважину
глубиною в тысячи метров?
     Слышите?.. Словно  перекликаясь  с  рокотом  мотора  нашей лодки,
откуда-то из темноты доносится равномерное гуденье.  Как  отпечатанная
на копировальной синьке,  освещенная снизу фонарем, выросла перед нами
стальная решетчатая конструкция. Это буровая вышка.
     Лодка замедляет ход,  покачиваясь на волнах,  и нам кажется,  что
раскачивается вышка, шагая нам навстречу.
     Вот она, цель нашего путешествия! Смотрите - вышка стоит вдали от
берегов.
     Тонкие трубчатые  ножки  торчат  из-под  воды.  На  них - дощатый
квадратный настил. Волны свободно бродят под ним.
     Морская буровая  работает день и ночь.  Крутится ротор бурильного
станка, его тяжелый блестящий диск. Сверху, с вышки, опускаются трубы;
они  все глубже и глубже уходят в морское дно.  Вгрызается в подводный
грунт вращающееся долото...  День за днем,  месяц за месяцем  проходит
оно песчаные, глинистые, известняковые слои...
     Каспий редко бывает спокойным даже летом.  Пенистые волны мечутся
под  дощатым  настилом  островка буровой,  точно хотят приподнять его,
оторвать от тонких,  вздрагивающих ножек и унести в открытое море.  Но
крепко  стоит  стальной  островок  под  ударами  волн,  не  могут  они
разметать это хрупкое с виду создание человека.  Сильны  и  бесстрашны
люди, стоящие здесь на вахте.
     Посмотрите по  сторонам.  Видите  -  то  там,  то  здесь  мерцают
огоньки? Это вышки, уходящие в море. Они спустились с холмов Апшерона.
Им тесно на земле. Пока еще они робко жмутся к берегу, но смелая мысль
советского  человека,  его  упорство  и  неукротимое стремление вперед
заставляют их идти все дальше и дальше в открытое море.
     Сейчас есть  уже  вышки,  построенные  в нескольких километрах от
берега,  на глубине десяти-двенадцати метров.  У  берегов  раскинулись
целые морские промыслы;  они давно уже дают нефть...  Из сотен скважин
нефтяники Азербайджана достают жидкое золото земли.
     Горят над  морем  огни  стальных островов,  как бы перекликаясь с
огнями наземных вышек.
     В ночной тишине глухо гудит мотор.
     Темная фигура поднимается вверх,  на  стальной  переплет  буровой
вышки  -  точно  на  мачту  корабля  взбирается матрос,  чтобы во мгле
распознать далекие мерцающие  огоньки.  И  кажется  оттуда,  что  огни
уходят  в просторы Каспийского моря,  далеко-далеко,  на другой берег,
вдоль подводных  отрогов  Кавказского  хребта.  И  в  этом  фарватере,
освещенном огнями морских буровых, плывет теплоход из Красноводска...
     Да, это мечта...  Будут ли строить вдали  от  берега  стометровые
башни  подводных оснований?  Этими ли путями пойдут советские инженеры
для решения поставленной перед ними задачи - достать нефть из  далеких
глубин Каспийского моря...  Пройдет всего лишь несколько лет - и мы об
этом узнаем.
     Может быть,  уже  сейчас,  когда мы с вами смотрим на удаляющиеся
огни морских буровых и слышим кипение воды  за  кормой,  где-нибудь  в
Баку, Москве, Ленинграде, Калуге, в рабочем поселке или колхозном села
медленно идет по уснувшим улицам пока еще никому  не  известный  автор
нового  проекта покорения морских глубин.  Вот он остановился,  слегка
подпрыгнул, сорвал пыльный листок с тополя и пошел дальше...
     Может быть,  через  несколько  лет  о  нем будут писать на первых
страницах газет и журналов.

                             Глава первая
                              БЕЛЫЙ ШАР

     - Итак,  студент Геологоразведочного института Николай Тимофеевич
Синицкий направляется в Баку,  - послышался тонкий металлический голос
на фоне ровного гула моторов сорокаместного самолета.
     Пассажиры, откинувшиеся в покойных креслах,  удивленно приподняли
головы, ища глазами репродуктор.
     Смуглая черноволосая  девушка,  сидевшая  с  журналом   у   окна,
вздрогнула:  ей показалось, что голос раздался возле нее, откуда-то из
спинки кресла. Она вопросительно посмотрела на соседа.
     Рядом сидел  юноша  лет девятнадцати.  Он смущенно сжимал в руках
маленькую коробочку из темной пластмассы.
     - Простите,  - проговорил юноша. - Я случайно включил эту игрушку
вроде магнитофона. Мне очень неудобно, что он за меня представился...
     - Оригинальный способ знакомства!  - рассмеялась девушка,  весело
смотря на своего все более  красневшего  соседа.  -  И  часто  вы  его
применяете?
     - Ну что вы! - пробормотал он. - Аппарат я не для того сделал.
     - Надеюсь, - продолжала насмешливо соседка. - Так зачем же он вам
нужен?
     Ее забавляла растерянность юного пассажира.
     - Я его первый раз испытываю, - доверчиво сказал Синицкий. - Пока
он за меня все записывает.
     - И,  между прочим,  выбалтывает секреты,  - усмехнулась девушка,
вешая на крючок свою белую соломенную шляпу. - Плохая услуга!
     Студент опустил глаза и недовольно  взглянул  на  свой  карманный
магнитофон.  Этот забавный аппарат напоминал большой портсигар, только
с дырочками.  На выпуклой зеркальной кнопке отражалось уменьшенное  во
много раз лицо смущенного конструктора.
     Оно ему никогда не нравилось:  голубке глаза,  светлые ресницы  и
брови. Мягкие, как пух, рыжеватые волосы спадали на лоб...
     Сейчас Синицкий  смотрел  на  свое  изображение   с   ненавистью.
Наверное,  и  в  сорок  лет  он  будет выглядеть немногим старше!  Эта
девушка смеялась над ним,  как над мальчишкой,  а  ведь  ему  все-таки
двадцатый год... Честное слово, обидно!..
     Не поднимая головы, он взглянул на соседку.
     Она словно позабыла о студенте и что-то искала в журнале.  Под ее
проворными  пальцами   мелькали   красочные,   разноцветные   рисунки:
проносились   ракетные   пассажирские   самолеты,  оставляя  за  собой
оранжевый след,  навсегда  застывший  на  глянцевитой  бумаге;  бежали
голубые  обтекаемые  тепловозы,  приземистые автомашины,  скользили по
воде гигантские глиссеры;  тянулась через всю страницу  автоматическая
линия станков, управляемая одним человеком; блестели бронзовые провода
высоковольтных магистралей постоянного тока,  тянувшихся с гор  Алтая;
опускалась батисфера на морское дно...
     Синицкий с  любопытством   засматривал   в   журнал,   следя   за
торопливыми пальцами соседки.
     Девушка нашла  наконец   нужную   страницу:   зеленоватая   вода,
каменистое  морское  дно,  на  нем  стоит  решетчатая башня.  Художник
изобразил вокруг башни красноперых рыб. На поверхности воды - островок
с вышкой.  Островок укреплен на подводной башне. Внизу подпись: "Новое
глубоководное основание буровой вышки конструкции инженера Гасанова".
     - Значит,   вы   студент-геолог,   если  верить  вашей  говорящей
коробочке?  - неожиданно обратилась к Синицкому  девушка.  -  Болтунья
сообщила окружающим... - насмешливая соседка оглянулась по сторонам, -
что вы летите в Баку...
     Синицкий со злостью сунул магнитофон в карман.
     Девушка улыбнулась.
     - Смотрите,   это   должно   вас  интересовать,  -  уже  серьезно
проговорила она и указала на рисунок подводной башни.
     Синицкий взглянул на крупный заголовок статьи, напечатанной рядом
с красочной картинкой:  "Подводное  основание  на  глубине  пятидесяти
метров".
     - У нас в институте по этому случаю сегодня должен  быть  большой
праздник, - сказала девушка, и студент почувствовал в ее словах легкий
акцент уроженки Баку.
     - У вас в институте? - переспросил он и подумал: "Может быть, она
из того института, куда я командирован?.." - Вы там работаете?
     - Поймали на слове! Придется сознаться.
     - Вопрос можно?  - смущенно сказал Синицкий и вновь разозлился на
себя: "Ну кто так разговаривает с девушкой? Будто я не студент второго
курса,  а младший  школьник!.."  -  Гасанова  вы  знаете?  -  небрежно
вымолвил он, постукивая пальцами по коробочке магнитофона.
     - Немного.  - Девушка насторожилась,  затем с улыбкой добавила: -
Этот человек с головой потонул в нефти.
     - Наш директор тоже советовал "заболеть этим  делом".  Ну,  а  я,
можно сказать, впервые встречусь с нефтью только в Баку.
     - А  до  этого  встречались  всюду,  -  снисходительно   заметила
девушка.  -  Смотрите!  - указала она в окно,  где виднелись блестящее
крыло самолета и радужные круги от винтов.  -  Она  в  моторах  нашего
самолета.  Взгляните вниз...  Да нет,  не сюда! Видите автомагистраль?
Идут машины.  Вон там,  вдали,  ползут,  как жуки,  комбайны.  Всюду в
моторах  течет эта кровь.  Впрочем,  о чем говорить...  Жизнь не может
продолжаться без нее!
     Девушка неожиданно замолчала,  словно не понимая,  зачем ей вдруг
понадобилось убеждать студента в  особом  значении  нефти  для  нашего
хозяйства. Она затянула на шее белый шарф и отвернулась к окну.
     Синицкий не  сумел  определить,  какой  же  она  ему  показалась.
Строгие  восточные  черты  лица,  черные глаза - такие черные,  что не
разберешь, есть ли в них зрачок... Красиво это или не очень - Синицкий
не смог бы сказать.  Правда,  он об этом и не думал, увлеченный живой,
горячей речью своей собеседницы.
     Заметив, что  девушка  на  него  не смотрит,  Синицкий вытащил из
кармана гребенку и украдкой провел по своим взъерошенным волосам.
     Спутница молчала.  Студент покосился на свой тщательно завязанный
галстук,  скользнул взглядом по  складке  хорошо  выглаженных  брюк  и
выжидательно повернулся к девушке.
     - Почему вам не выбрать  своей  специальностью  нефтеразведку?  -
неожиданно спросила она.
     Вопрос застал студента врасплох.  Он об этом  никогда  не  думал.
Новая  схема  усилителя  в аппаратах ультразвуковой разведки,  которую
предложил Синицкий, работая в лаборатории своего института, может быть
применена  не  только для поисков нефти.  Из-за этой схемы Синицкого и
командировали в Баку,  но все  же  он  не  может  отдать  предпочтения
нефтеразведке...  Еще  бы!  Так много на свете интересного!  Например,
способы самолетной разведки железных  руд.  Он  изучал  литературу  по
этому  вопросу,  даже проектировал свой,  совсем особый прибор.  Но...
прошло  два  месяца,  и  беспокойный  студент  уже  начал  возиться  с
карманным  рентгеноаппаратом  для определения алмазов в породе.  А еще
через  некоторое   время   непоследовательный   в   своих   увлечениях
изобретатель   позабыл   о  разведке  и  рентгеновских  лучах  и  стад
конструировать радиостанцию в футляре от фотоаппарата.  Он все еще  не
знает,  что  для него основное.  Может быть,  придется совсем изменить
специальность...  Кстати говоря,  нефтью он вовсе не хотел заниматься.
Он  только испытает свою схему в новых аппаратах нефтеразведки,  а там
видно будет...
     - Простите,  пожалуйста...  -  Синицкий  был  смущен затянувшимся
молчанием.  - Вы меня  спросили  о  нефтеразведке.  Скажу  откровенно:
по-моему,  искать нефть не так уж сложно и не очень интересно... Потом
я думаю,  - он развел руками  и  кисло  улыбнулся,  -  в  век  атомной
энергии...
     - Без нефти все-таки нельзя обойтись!  - с досадой  перебила  его
девушка.  - Неужели вы этого не понимаете? - Она заволновалась и стала
говорить с заметным акцентом:  - Заокеанские дельцы об этом  прекрасно
знают.  Они  кричат  об  атомном веке,  а сами захватывают все новые и
новые нефтяные районы.  Из нефти, "между прочим", - девушка иронически
взглянула  на  Синицкого,  - добывается тротил - сильнейшее взрывчатое
вещество.  Надеюсь,  это вам известно?  - усмехнулась она.  - А  какая
атомная техника заменит синтетический каучук,  смазочные масла...  все
то,  что производится из нефти?  Даже молодые геологи,  вроде вас,  об
этом должны знать!
     Девушка резким  движением  откинула  непокорные   волосы.   Затем
немного помолчала, словно собираясь с мыслями.
     Синицкий беспокойно вертел в  руках  коробочку  магнитофона.  Ему
было не по себе.
     - Мы ни у кого не отнимаем  нефть,  -  продолжала,  видно  чем-то
рассерженная  соседка,  - своей достаточно.  Но ведь ее нужно отнять у
природы!  Нам в ближайшие  годы,  как  говорит  товарищ  Сталин,  надо
добывать  шестьдесят  миллионов тонн.  Нефтяники,  ясно,  выполнят это
указание,  хотя добывать нефть  не  так-то  легко,  как  вам  кажется.
Особенно,  если  это  богатство  запрятано в недрах морского дна...  В
борьбе за нефть нужно настоящее  мужество,  смелость,  влюбленность  в
свое  дело!..  "Скажу откровенно"...  - повторяя эти слова,  сказанные
Синицким,  девушка лукаво взглянула на него,  - мне думается, когда вы
начнете  работать,  то  сами сможете не на шутку увлечься обыкновенной
черной нефтью,  которая так неприятно пахнет и даже  пачкает  нарядные
костюмы.
     Синицкий поежился,  делая  вид,  что  последнее   замечание   его
нисколько не касается, и сказал:
     - Вряд ли кто останется равнодушным после вашей лекции.  Такой  я
никогда не слышал у себя в институте.
     "На самом деле,  - подумал студент,  - я почти ничего не  знаю  о
нефти.  Помню,  что  читал  о воинах Александра Македонского,  которые
мазали свое тело "черным жиром".  Звали этот жир  по-разному:  "черное
масло",  "каменное  масло",  "земляная  смола".  Его  также называли и
"нефть" - от персидского  слова  "просачиваться"...  Видимо,  когда-то
человек увидел эту жидкость просачивающейся из-под земли,  - вспоминал
Синицкий, опасаясь, что сердитая девушка тут же устроит ему экзамен. -
Сколько  веков  прошло,  а  до  сих  пор никто не знает точно,  что же
представляет собой нефть!"
     Неразрешенная загадка...  И,  конечно,  не ему, Синицкому, решать
ее.  Большие ученые каждый по-своему объясняют происхождение нефти: по
мнению  одних,  она  произошла  из  остатков  вымерших  доисторических
животных,  по мнению других - из растений, а третьи ученые утверждают,
что  из  того и другого вместе...  Синицкий,  конечно,  изучал все эти
теории.  По его мнению,  люди скоро раскроют тайну  нефти,  они  будут
абсолютно  точно  знать  все  о ее происхождении.  И решат эту задачу,
конечно, наши, советские ученые школы академика Губкина.
     Оказывается, студент кое-что помнил, и если бы соседка начала его
экзаменовать, он бы ответил по меньшей мере на четверку.
     Успокоившись, Синицкий  поднял  голову  и  встретился  взглядом с
человеком в квадратных  очках,  сидевшим  на  противоположной  стороне
кабины.
     Пассажир задумчиво  теребил  клочковатую  бородку  и  внимательно
рассматривал картинку в журнале, лежащем у него на коленях. Журнал был
раскрыт на странице,  где в зеленоватой воде темнела решетчатая башня.
Видимо,  не  только  одну  девушку  интересовала  статья о достижениях
инженера Гасанова!
     Человек, за которым сейчас наблюдал Синицкий,  и другой пассажир,
его сосед,  были одеты как заправские охотники,  собравшиеся в далекую
поездку.   Над   окном  висели  два  охотничьих  ружья  в  потрепанных
брезентовых чехлах.  Еще выше,  на полке,  лежал чемодан, перевязанный
веревкой.
     Студенту почему-то стало  стыдно.  Вот  ведь  обыкновенные  люди,
может быть два бухгалтера или врача, во всяком случае - не геологи, но
интересуются  морской  нефтеразведкой.  А  он,  будущий  специалист  -
разведчик   недр,   вдруг   обнаруживает   перед  девушкой  кокетливое
равнодушие к этому большому делу.
     - Скажите,  пожалуйста,  - робко обратился он к девушке:  - где в
Баку находится Институт нефти?
     - Так вы, значит, к нам направляетесь?
     - Вот это здорово!  - обрадовался Синицкий.  - У  вас  директором
Агаев?
     Девушка замялась и недовольно проговорила:
     - О делах потом...  Покажите ваш магнитофон, я немного разбираюсь
в этой технике.
     Синицкий обрадовался.  Ему  хотелось  сделать что-нибудь приятное
для соседки, и он с увлечением начал демонстрировать свою конструкцию:
вертел  ручки,  щелкал  переключателями,  открывал  крышку,  где  были
уложены тонкие  коричневые  листки,  показывал,  как  электромагнитный
рекордер  чертит  на  этих  листках невидимые строчки.  Он даже открыл
отделение усилителя, где торчали лампы величиной с горошину, и показал
миниатюрные батарейки и репродуктор.
     - Но это еще не все,  -  восторженно  заявил  Синицкий.  -  Каких
только  игрушек  мне не приходилось делать!  Один раз я сконструировал
рентгеноаппарат из простой электрической лампочки.  Правда,  его  лучи
были слабенькими, и для того, чтобы получить снимок руки на пластинке,
я  держал  ее  под  аппаратом  сорок  минут.  Так  вот  и   сидел   не
шелохнувшись,  пока рука не затекла...  - Изобретатель рассмеялся. - А
то еще строил походный спектроскоп для анализа минералов...  Ничего не
получилось!..
     Синицкий рассказывал буквально с упоением.  Он видел, что девушка
слушает его с искренним интересом, и это льстило ему.
     Самолет летел  над  полями.  Внизу   проплывали,   словно   куски
зеленоватого   стекла,  озера,  болота,  маленькие  речки...  Медленно
уходили вдаль прямые линии железных дорог  и  широких  автострад,  как
будто вычерченные на желтой бумаге.
     Наконец Синицкий  закончил  свой  рассказ  и   робко,   почему-то
краснея, произнес:
     - Простите...  За меня представился магнитофон,  а  я  так  и  не
спросил ваше имя и отчество...
     - Можно без отчества.  Все  равно  забудете!  Меня  зовут  Саида.
Запишите на вашем магнитофоне.
     Между креслами проходила девушка в  темном  кителе  с  блестящими
пуговицами. В руках она держала поднос с бокалами и бутылками.
     Небрежно, как будто бы ему каждый день приходилось выполнять роль
предупредительного  спутника,  Синицкий  спросил  воды  и тут же налил
пенящийся бокал Саиде.
     Она старалась не смотреть на студента,  чтобы не рассмеяться.  Уж
очень трогательной ей показалась эта робкая внимательность!
     Юноша пил медленными глотками, украдкой посматривая на Саиду.
     ...Самолет приближался  к  морю.   Уже   показалась   исчерченная
голубыми  линиями  бесчисленных  рек желтая земля:  это дельта Волги в
зарослях камыша.
     Сверкнуло море.  А  вскоре  выплыли,  будто  из  морской глубины,
туманные горы.
     Через полчаса самолет подлетал к Баку...
     Вот уже близок берег. Самолет шел на посадку.
     На минуту  у  Синицкого  заложило  уши,  он не слышал вопроса,  с
которым к нему обратилась Саида. Виновато взглянув на нее, он показал,
что  ничего  не  слышит.  Так  всегда бывает при резкой смене давления
воздуха,  когда самолет снижается.  Синицкий проглотил  слюну,  что-то
щелкнуло  в ушах,  словно мгновенно вылетели из них ватные тампоны,  и
снова стал слышен рокот мотора и говор пассажиров.
     Студент поднес  к  глазам  бинокль  и стал смотреть в окно.  Море
блестело, как мятая серебряная бумага от шоколада.
     Вдруг из-под   воды   вырвался  гладкий  белый  шар,  похожий  на
гигантскую плавучую мину.  Он сверкнул на солнце полированными  боками
и, взметнув в воздух тысячи брызг, закачался на волнах.
     Синицкий застыл у окна.
     Надо показать необыкновенный шар Саиде!..
     Поздно! Металлическое крыло самолета, как занавесом, закрыло шар.
Быстро повернувшись, студент бросился к противоположному окну.
     Перед окном стоял охотник.  Он тоже смотрел в  бинокль  на  море.
Губы его были сжаты в презрительную улыбку.  Впрочем,  может быть, это
только так показалось Синицкому.
     Охотник опустил бинокль, равнодушно взглянул на юного пассажира и
направился к своему креслу.

                             Глава вторая
                            НОВЫЕ ВСТРЕЧИ

     В это   необыкновенно   жаркое   утро,   когда  бетонная  дорожка
Бакинского  аэродрома  казалась  раскаленной  добела,  за   решетчатой
оградой  в  группе встречающих самолет стоял молодой человек с букетом
махровых белых цветов.  Ветер трепал полы его легкой шелковой  куртки.
Ее белизна оттеняла его загорелое лицо и иссиня-черные волосы. Человек
нетерпеливо всматривался в небо,  щурясь от  солнца  и  поворачиваясь,
словно ожидал, что самолет может показаться с любой стороны.
     ...В башне аэровокзала по мерцающему экрану радиолокатора побежал
силуэт  самолета.  Дежурный  выглянул  в  окно и увидел крылатую тень,
скользящую по бетонированной дорожке.
     К самолету спешили встречающие. Впереди всех быстро шел человек с
цветами.
     Спустили алюминиевую  лесенку.  В  темном  овале двери показалась
Саида,  за ней - Синицкий с ее ручным чемоданчиком.  Саида спокойно  и
строго смотрела на подбежавшего к ней смуглого человека, молча приняла
от него цветы,  затем,  закрыв глаза,  устало положила голову  ему  на
плечо.
     Синицкий поставил   чемоданчик   на   землю   и   стал   смущенно
рассматривать  ручки  на  магнитофоне.  Ему  казалось неудобным сейчас
напомнить о своем присутствии.  Он почувствовал  что-то  вроде  легкой
зависти.
     "Ну конечно,  разве такая девушка,  как Саида,  может обратить на
меня внимание?  - думал Синицкий. - Кто я для нее? Мальчишка! Младенец
с  небесно-голубыми  глазами...  Мне  еще  ни  разу   не   приходилось
бриться..."
     Синицкий поморщился и  вздохнул.  Он  вспомнил  все  свои  обиды.
Почему-то, как назло, ему никто не дает его законных девятнадцати лет.
А ведь он уже второй раз участвует в выборах,  да и вообще "человек  с
аттестатом  зрелости".  Как никак,  а в институтской лаборатории о нем
уже всерьез говорят.  Поздравляли с изобретением.  Командировку дали в
Баку...
     Чего только Синицкий не делал, чтобы казаться старше! Перед самым
отъездом  он  купил  шляпу  только затем,  чтобы выглядеть "солиднее".
Ничто не помогало!..  Студент припомнил еще  одну  неприятность:  и  в
трамвае  и  в автобусе к нему часто обращаются уж очень запросто,  как
будто так и следует: "Мальчик, передайте, пожалуйста, билет!"
     Синицкий поежился  от  досады.  "Мальчик!..  И  как  им только не
стыдно!"
     Человек, встретивший Сайду, приподнял ее голову, пытливо заглянул
в глаза и с болью в голосе сказал:
     - Ты  мне  не  писала  все  эти  дни.  Ну,  разве  так  можно?  Я
беспокоился...
     - Знаю, знаю, мой родной! - Счастье светилось на лице Саиды. - Но
ведь  ты  у  меня  терпеливый.  Умница!  А  вот   Александр   Петрович
телеграммами засыпал...
     - Кто?
     - Васильев.  -  Саида  повернулась  к  самолету.  - Но где же мой
багаж?
     - У меня, - отозвался робко Синицкий, протягивая чемоданчик.
     - Нет,  не этот,  - тряхнув головой,  рассмеялась Саида. - Сейчас
получим  его  и  отвезем  вас  в  город.  Вы  же  не  знаете,  где наш
институт...  Простите,  - вдруг вспомнив,  сказала она,  -  я  вас  не
познакомила:    мой    муж,   инженер   Гасанов.   Вы,   кажется,   им
интересовались?..  А  этот  молодой  студент,  -  Саида   указала   на
Синицкого, - принадлежит к беспокойному племени изобретателей. Сегодня
он  вручит  директору  "верительные  грамоты",  а  потом  мы   с   ним
займемся... Берегитесь, быть вам нефтяником!
     Саида заметила грусть в глазах Ибрагима (так  звали  ее  мужа)  и
ласково потрепала его по щеке.
     Синицкий неожиданно почувствовал,  что  освободился  от  какой-то
непонятной  тяжести.  "Вот и хорошо!  - с облегчением подумал он.  - А
мне-то показалось, что я даже немного влюбился в эту девушку. Говорят,
что при этом бывает довольно глупое состояние..."
     По лесенке самолета спускали вниз большие белые ящики, похожие на
чемоданы.
     - Вот и мой багаж, - заметила Саида, указывая на них.
     Из кабины  вышли  охотники  с  ружьями  в чехлах и остановились в
стороне,  словно кого-то ожидая.  Собаки,  которых тоже  выгрузили  из
самолета,  лениво  повизгивая,  с  высунутыми  языками  лежали  у  ног
охотников.
     Здесь же  Синицкий заметил даму с огненными волосами.  Она что-то
оживленно рассказывала. Нельзя было не обратить внимания на ее костюм.
По  низу  платья бежали собаки.  Когда дама резко поворачивалась,  они
словно набрасывались друг на  друга.  Живые  собаки,  лежавшие  у  ног
охотников, недовольно следили за изображением своих сородичей. Видимо,
им так же,  как и Синицкому, казалось, что такая портретная галерея на
платье не совсем уместна. Студент вспомнил, что однажды видел в театре
глупенькую девушку,  прельстившуюся подобной модой.  У  нее  всюду  по
платью  бродили  большие  черные  коты  с  высоко  поднятыми хвостами.
Девушка чувствовала иронические взгляды окружающих и в  антрактах  уже
не  выходила  в фойе.  Синицкий невольно улыбнулся.  Он вспомнил,  как
тогда прыснул в кулак при виде этого кошачьего хоровода на платье.  То
ли дело Саида! Ее простой белый костюм куда красивее.
     К самолету  по  выжженной  траве  аэродрома  бежал  юноша,  почти
сверстник  Синицкого.  Он,  видимо,  очень торопился и на ходу кого-то
выискивал глазами,  похожими на чернослив. Увидев Саиду, он бросился к
ней и обрадовано закричал:
     - Салам,  Саида!  Скорее поедем!  Александр Петрович не дождется.
Каждый день про тебя спрашивает.
     - Кто такой Александр Петрович?  -  несколько  удивленно  спросил
Гасанов у Саиды.
     - Васильев. Я же тебе говорила.
     - Ведь он недавно к нам приехал. Откуда ты его знаешь?
     - Встречалась в Москве...  - Саида повернулась к Синицкому. - Вот
наш  незаменимый  техник  Нури,  - указала она на нетерпеливого юношу,
которому так и не стоялось на месте.
     Он бросился к носильщикам, разгружавшим самолет, и закричал:
     - Тихо, тихо! Почему бросаешь? Это вам не кишмиш!
     Подбежав ближе, Нури уже более миролюбиво добавил:
     - Тут  аппараты.  Понимать  надо!  Как  хрустальную  пазу,  нести
надо... А так и моя бабушка может...
     Синицкий рассмеялся.  Нури недовольно взглянул на него: как смеет
этот мальчишка смеяться над ним!
     Бормоча что-то себе  под  нос,  Нури  отошел  в  тень  под  крыло
самолета  и  вынул  из кармана коробочку с проволочными головоломками.
Нерешительно оглянувшись на Саиду,  он вытащил из коробочки  блестящее
кольцо  с  висящими на нем квадратиками...  Ничего не поделаешь,  Нури
никогда не мог отказать себе в удовольствии подумать в свободное время
над  "загадочными  кольцами".  Техник из Института нефти сам изобретал
эти замысловатые задачи и считал,  что они ему очень  помогают  решать
"сложные технические вопросы".
     - Как успехи Васильева? - спросила Саида у Гасанова.
     - Не слыхал.
     Саида помолчала, видимо пытаясь подобрать нужные слова.
     - Твоими работами очень заинтересованы в министерстве.
     - Это же ты можешь сказать и о делах Васильева.
     - Да...   тоже.   Они  действительно  очень  интересны,  Ибрагим.
Кстати... - Саида нерешительно помедлила, - я назначена в его группу.
     - Ты сообщила мне это "кстати",  - сдержанно заметил Гасанов, - а
я ничего не знал... Рассчитывал на твою помощь...
     Он медленно,  как  по  капле,  выдавливал  из себя казавшиеся ему
теперь ненужными и жалкими слова.  Ибрагим знал,  что Саида никогда не
изменит своего решения.
     - Пойми, родной, опыты Васильева невозможны без моих аппаратов.
     - Тебе виднее...
     Гасанов замолчал и направился к машине.
     Саида поручила Нури погрузку багажа.  Техник победоносно взглянул
на парня в шляпе и снова подошел к носильщикам:
     - Теперь будет большое,  ответственное дело.  Понимаешь?  Грузить
надо, как банки с вареньем. Понимаешь?
     - Садитесь,  Синицкий!  - Саида указала на место в машине рядом с
собой. - Сейчас покажем вам город.
     Недовольным взглядом  Нури  проводил  приезжего.  Этого  парнишку
взяли с собой, как большого начальника!..
     Открытый автомобиль с дрожащей спицей антенны выехал с аэродрома.
За ним пошла зеленая машина,  похожая  на  сплюснутый  огурец.  В  ней
разместились охотники с собаками.
     До города еще далеко...  Голубой лентой бежит шоссе,  в глади его
асфальта отражается небо.  Жарко,  ни ветерка...  Земля светлая,  чуть
желтоватого оттенка,  как крепкий чай с молоком.  Ранней весной  здесь
росла  трава,  а  сейчас  от  нее  осталась  только  тонкая золотистая
соломка. И небо здесь темнее земли.
     Показались стальные    вышки    нефтепромыслов.    Они   как   бы
расступались, освобождая дорогу.
     Саида разговаривала с Синицким. Гасанов молча сидел за рулем.
     Машина миновала промыслы и теперь приближалась к городу.  Вот уже
его окраины.
     - Так   называемый   "Черный   город".   -   Саида   указала   на
приближающиеся  строения.  -  Ну  как,  - с гордостью спросила она,  -
похоже?
     Синицкий удивленно  смотрел  на  незнакомые  улицы.  По  сторонам
мелькали белые каменные стены нефтеперерабатывающих  заводов,  светлые
корпуса,   розовые,  светло-сиреневые,  кремовые  жилые  дома,  зелень
парков,  дворцы культуры,  клубы,  кино  и  выкрашенные  белым  стволы
молодых деревьев...
     "Черный город" проехали.  Машина  скользила  дальше  по  гладкому
асфальту.  Решили  свернуть  на  набережную.  С  одной  стороны  здесь
высились светлые высокие  здания,  с  другой  -  зелень  бульвара.  Он
тянулся на многие километры.
     Машина мчалась,  набирая   скорость.   Сквозь   листву   деревьев
мелькали, как осколки разбитого зеркала, кусочки ослепительного моря.
     - Я бывал в городах на  море,  -  говорил  Синицкий,  придерживая
шляпу,  -  но  такого  длинного  и  широкого  приморского  бульвара не
встречал нигде.
     - Наша   гордость!   -   улыбнулась   Саида,   откидывая  с  лица
растрепавшиеся от ветра волосы.  -  После  войны  мы  его  продолжили.
Теперь он начинается от Дворца Советов и идет до Баилова.
     Синицкий с любопытством смотрел по  сторонам.  Где  он,  в  каком
городе?  Ему  казалось,  что  он много раз бывал здесь,  ходил по этим
улицам,  среди зданий из светло-серого камня,  видел большие  витрины,
громадные  щиты  с  афишами.  Он  чувствовал  себя смущенным,  как при
встрече с давно знакомым человеком,  имени  которого  не  помнишь.  На
какой  же  город  похож Баку?  Может быть,  на Ленинград?  Ну конечно,
особенно эти центральные улицы.  И,  пожалуй,  только солнце,  палящее
южное  солнце,  глубокие черные тени,  небо ослепительной голубизны да
море  неповторимого  синего  цвета  отличают  этот  город  от   своего
северного собрата.
     Машина свернула в сторону.
     - Взгляните  направо:  улица  Шаумяна,  здесь  сравнительно новые
здания - выстроены перед самой войной,  - сказала Саида,  указывая  на
широкую  улицу,  застроенную высокими домами серо-сиреневого цвета,  с
белыми  линиями  окон,  балконов,  портиков,  строгих,   прямолинейных
украшений.
     Улица мелькнула и скрылась.  Блеснули стекла  зеленого  киоска  с
надписью  "Воды".  Архитектор  придал  ему такую невероятно обтекаемую
форму, что Синицкому показалось, будто киоск сейчас сорвется с места и
помчится вслед за машиной.
     Вот впереди он увидел розовое здание с белой колоннадой на крыше.
Колонны как бы поддерживали голубой небосвод.
     - Это кинотеатр "Низами".  Построен тоже  до  войны,  -  пояснила
Саида.  - Понимаете, что меня удивляет, - с оттенком досады продолжала
она:  - у нас совершенно не знают этого города.  Не знают третьего  по
величине  города  нашей страны!  Вспомните,  сколько написано о других
городах.  С Ленинградом знаком каждый ребенок. Кто не слыхал о Невском
проспекте,  Адмиралтействе,  Литейном!  Кажется,  что  любой  человек,
никогда не бывавший в Ленинграде,  сможет начертить его карту,  -  так
известен город по литературе,  газетам и рассказам очевидцев. Я уже не
говорю о Москве:  о ней знают все,  и это вполне естественно.  Но вот,
например, возьмите Киев. Кто не слыхал названий Крещатик, Владимирская
горка, Лавра! Одесса с ее лестницей тоже известна. А кто скажет, какая
главная  улица  в  самом  большом после Москвы и Ленинграда городе,  в
Баку?
     Синицкий подумал:  "А  верно,  как много еще нужно видеть!" Он не
знал,  что нефтяной Баку - это прекрасный светлый город, где в зеркало
блестящего асфальта смотрятся облака.
     Он чувствовал себя путешественником,  впервые открывшим неведомую
землю.

                             Глава третья
                    "ПО-МОЕМУ, ВАСИЛЬЕВ ФАНТАЗЕР"

     Синицкий сидел на балконе гостиницы  и  нетерпеливо  ждал,  когда
можно  будет  ехать  на  праздник  к  Гасанову.  Еще  бы,  инженер сам
пригласил его! Наверно, очень хороший человек Гасанов...
     Он сразу понравился Синицкому, так же как и Саида. Впрочем, о ней
студент вспоминал  с  чувством  какой-то  непонятной  неловкости.  Ему
казалось,  что  влюбленность  с  первого  взгляда  вещь нелепая и даже
обидная, в особенности для него - Синицкого, для Саиды и, конечно, для
Гасанова.  Вот бы знал этот инженер, как в самолете буквально петушком
топорщился  и   суетился   мальчишка   Синицкий,   пытаясь   завоевать
расположение  своей  соседки!  Он  и  воду для нее заказывал и пытался
представить себя гениальным изобретателем...  Нет, Синицкий явно собой
недоволен...
     Он встал и лениво прошелся по каменному полу балкона.  Впервые он
видел  Каспийское  море,  суда,  далекие  вышки,  яхты  с  желтоватыми
парусами:  они боязливо бродили у берега,  как утята.  Дым от парохода
поднимался столбом, как в морозный день. Было очень жарко.
     Разглядывая набережную,  Синицкий видел серебристо-зеленую полосу
бульвара,  кусты ярко-розовых олеандров,  клумбы темно-красных цветов,
неподалеку белый ажурный переплет водной станции.  Рядом высилась, как
памятник давно прошедших веков, суровая Девичья башня... Она похожа на
две гигантские,  будто сросшиеся вместе  ребристые  трубы  -  так,  по
крайней мере, определил ее форму Синицкий.
     Усевшись в кресло,  он привычно провел расческой  по  непослушным
волосам, вынул из кармана магнитофон, тщательно осмотрел его, покрутил
ручки и тут же подумал:  "Что же мне с ним  делать?  Пока  это  только
записная  книжка...  Может быть,  попробовать записывать в нее,  как в
дневник? Пожалуй, это идея!"
     Изобретатель включил аппарат и поднес его ко рту.
     - Я буду тебе говорить все, что только замечу интересного, а твое
дело - записывать. Точка! - внушительно заключил он и перевел рычажок.
     - Точка! - с той же интонацией ответил аппарат.
     - Вот и прекрасно. Ты будешь моим дневником.
     Синицкий снова передвинул рычажок.
     - ...дневником, - послушно повторил аппарат.
     - Вечером я расскажу тебе все, что случилось за день...
     Магнитофон лежал на коленях,  а Синицкий думал: "Видел ли я белый
шар?.." Перед глазами встало лицо охотника.  "Нет... при чем тут он? А
зеленая   машина?   Почему   она  ехала  за  нами?..  Чепуха!  Обычное
совпадение.  Иной раз мы видим необыкновенное и  загадочное  там,  где
этого нет.  Ну,  скажем, белый шар. В первый момент я подумал, что это
мина. А откуда она появилась в Каспии?.. Вам, дорогой друг, и ответить
нечего.   Просто   вы,   уважаемый   Николай   Тимофеевич,  начитались
приключенческих  романов.  Вот  и  все...  Тут  и  без   этого   много
непонятного. Например, кто же такой Васильев?.."



     На дощатом настиле опытного пятидесятиметрового основания буровой
вышки стоял Гасанов.  Внизу плескались ленивые волны. Инженер смотрел,
как рабочие убирали вышку зеленью, готовясь к предстоящему торжеству.
     Рядом с Гасановым оперлась на перила и смотрела на далекий  берег
маленькая худенькая девушка,  которую все звали Мариам.  Она тоже была
конструктором и работала в Институте нефти, в группе Гасанова...
     - По-моему,  Васильев  - фантазер,  - резко сказала она.  - И мне
кажется, что скоро в этом убедятся все!
     Гасанов удивленно  взглянул  на  Мариам.  Откуда  у  этой молодой
девушки такие решительные суждения о человеке,  которого она почти  не
знает?   Даже  он,  Гасанов,  воздерживается  от  подобных  оценок,  а
Мариам?..  Ведь он помнит ее совсем девочкой -  сначала  копировщицей,
затем  чертежницей.  Потом она,  дочь старого бурового мастера,  стала
конструктором,  способным решать самостоятельные  технические  задачи.
Но,  однако, это не дает ей права говорить так об инженере, у которого
она многому может поучиться.
     Конечно, годы учебы в заочном институте очень серьезно подкрепили
ее знания.  В двадцать четыре года о Мариам Керимовой говорили,  как о
талантливом конструкторе, "без всяких скидок" на возраст.
     Гасанов с улыбкой смотрел на нее.  Он все еще не верил, что видит
перед собой ту самую девочку-тихоню с длинными, почти до колен, косами
и большими темными глазами,  которые, как многим казалось, только одни
и могли поместиться на ее узком лице.  Он не верил,  что это именно та
Мариам,  тихий, несколько глуховатый голос которой очень редко слышали
даже  ее  близкие  друзья.  Но  все-таки  это  была она - та девочка с
постоянно опущенными глазами,  а теперь -  строгий  инженер  со  своим
мнением и сложившимися вкусами.
     - Вы видели Васильева? - спросил Гасанов, стараясь придать своему
голосу полное равнодушие.
     - Его никто не видел.  - Девушка нахмурила сросшиеся брови.  - Он
не выходит из своей лаборатории.  Впрочем,  это не имеет значения, - с
подчеркнутой строгостью добавила она.  - Я не  любопытна  и  вовсе  не
интересуюсь его внешностью. Важен проект, а я его только что видела...
     - Ну и как? Я ничего не знаю о последнем варианте.
     - Уверена,  что это абсолютно бесплодная фантазия с претензией на
внешний  эффект.  Вчера  мне  прислали  скорректировать  чертежи   его
электробура.  Честное  слово,  не  лежит  у  меня сердце к этому делу!
Просто не хочется время тратить.  Лучше уж  с  ребятами  заниматься  в
техническом кружке.
     - Да что с вами, Мариам? Откуда такая желчность?
     - А как вы думаете,  Ибрагим Аббасович? Обидно! Я хотела на вашем
плавучем острове работать.  Вы же об этом знаете...  А  тут...  -  Она
прикусила губу и отвернулась.
     - Ну,  не горюйте, не стоит, - утешал ее Гасанов, хотя нуждался и
сам  в  утешении.  -  Забудем обо всем,  о любых неприятностях.  Вы же
знаете...  Сегодня такой день  -  только  радоваться!  -  Он  невольно
вздохнул. - Я вас познакомлю с занятным человеком. Только что прилетел
из Москвы,  причем всю дорогу занимал Саиду своими изобретениями.  Мне
кажется,  он и вам не даст скучать на вечере...  Я устрою так,  что он
будет сидеть с вами рядом.
     - Как не стыдно,  Ибрагим Аббасович! - Мариам обиделась, - Я дело
говорю, а вы...
     Она махнула  рукой,  повернулась  и  пошла  по  гулкому  дощатому
мостику в комнату отдыха.
     "Почему-то ребята   не   едут!"   подумала   Мариам,   подходя  к
радиотелефону.  Была  договоренность  с  парторгом,  что  на  праздник
пригласят вновь организованную молодежную бригаду.
     Несмотря на большую работу в  конструкторском  бюро,  которая  не
оставляла  у  нее  свободного  времени,  Мариам  занималась  с группой
комсомольцев института.  О  ней  в  шутку  говорили,  что  конструктор
Керимова   заново  "переконструировала"  этих  ребят  и  заставила  их
по-настоящему полюбить технику.  Инициатива и чувство нового  помогали
ей в этой благодарной работе, так же как и за чертежным столом.
     Мариам связалась по радио с институтом.  Ей ответили,  что ребята
давно уже выехали.  "Почему они так задержались?  - недоумевала она. -
Ну, пусть только появятся! Я с ними поговорю!"
     Керимова терпеть   не   могла  неточности  в  любых  делах.  Если
условились,  то, значит, так и должно быть, без всяких разговоров. Эта
маленькая  девушка  крепко держала в кулачке не только комсомольцев из
технического кружка,  но и взрослых чертежников из своей группы. Тихим
голосом она давала указания,  мягко поправляла ошибки,  но избави бог,
если  кто-нибудь  из  ее  помощников  повторит  ту  же  самую  ошибку!
Неприятности обеспечены. Мариам никогда не прощала равнодушия к работе
и считала это самым большим преступлением.
     Из окна  комнаты  отдыха  она  увидела,  как  к стальному острову
подъехала лодка и из нее вышли парторг института Рустамов и незнакомый
Мариам юноша в щегольском сером костюме и шляпе.
     Они прямо направились к Гасанову.
     Али Гусейнович  Рустамов,  как  всегда,  был одет просто:  легкие
кавказские сапоги,  широкие брюки,  аккуратно заправленные в голенища,
белая  длинная  гимнастерка  с  пузыристыми  рукавами,  спадающими  на
обшлага.  Из-под густых,  нависших бровей молодо блестели  глаза.  Они
всегда  были  прищурены,  словно  затем,  чтобы  случайно  не потерять
запрятавшуюся в них лукавую улыбку.
     Мариам снова подошла к радиостанции. Рустамов может спросить ее о
комсомольцах.
     - Вы уже знакомы с Гасановым?  - обратился парторг к Синицкому. -
Пока не съехались гости,  можете осмотреть нашу технику.  Здесь у  нас
почти  все  автоматизировано.  Эта вышка - опытная.  Она установлена в
двадцати  километрах  от  берега...   Сами   понимаете,   что   дальше
продвигаться   очень  трудно  -  уже  начинаются  большие  глубины,  а
сооружение такого основания и рискованно и дорого...
     - Ничего,  попробуем!  -  перебил его Гасанов.  - Начало сделано.
Здесь глубина пятьдесят метров.  Вот оно,  основание, чувствуешь? - Он
стукнул  о  деревянный  настил  каблуком.  -  Стоит  целый  месяц,  не
шелохнется.
     - Молодец!  Люблю  в  тебе эту уверенность.  Молодец!..  Но ты не
спеши,  Ибрагим Аббасович!  Во-первых,  - Рустамов назидательно поднял
палец,  - не было еще ни одного шторма. Подожди до зимы! А, во-вторых,
сто метров,  двести метров - это  не  пятьдесят.  Трудности  постройки
несоизмеримо возрастают.  Это инженер Гасанов знает лучше меня. Работа
начата,  но, как хочешь, у меня нет полной уверенности, может ли такая
легкая  стометровая конструкция из стальных труб противостоять...  ну,
скажем,  десятибальному шторму. Понимаешь - сто метров! Какая нагрузка
на нижнюю часть основания!  - Он остановился и с волнением добавил:  -
Да,  Ибрагим,  большие дела нам надо делать, и если у тебя и Васильева
ничего  не  получится,  то  пока  придется  плескаться  у берега,  где
помельче.
     Гасанов нетерпеливо постукивал ногой по настилу,  выжидая,  когда
сможет возразить.
     - Почему  не  получится?  -  горячо воскликнул он.  - У меня есть
новый проект.  Основание на любой глубине:  хочешь сто,  хочешь двести
метров.  -  Он  недовольно  посмотрел  на недоверчивое лицо студента и
решительно заявил: - даже триста метров!
     - Вопрос  можно,  Ибрагим Аббасович?  - с застенчивой вежливостью
спросил Синицкий.  - Значит,  по вашему проекту,  на морское дно можно
поставить стальное основание вроде Эйфелевой башни?
     - Зачем Эйфелевой?  - рассердился Гасанов.  - Шуховской, русского
инженера  Шухова!  Куда  более  остроумная  конструкция!  Того  самого
Шухова,  дорогой  товарищ  Синицкий,  который  изобрел  новый   способ
перегонки  нефти.  Того  Шухова,  который строил в Москве радиобашню в
годы гражданской войны,  когда нас пыталось заклевать, задушить всякое
воронье из англичан,  французов,  американцев.  Но мы и тогда строили,
теперь строим и всегда будем строить!..  Послушай, Али, - взволнованно
обратился Гасанов к парторгу,  уже не обращая внимания на москвича,  -
мне нужен один месяц на установку подводного основания.  Все  делается
на земле. Ни одного водолаза!
     Синицкий знал,  что  прошло  уже  несколько   лет,   как   начали
использоваться   новые   морские   основания   конструкции   советских
инженеров.  Основания делаются на зародах в виде решетчатых  каркасов,
скрепляющихся между собой. Их устанавливают с барж, или так называемых
"киржимов",  причем водолазы для этой операции не  нужны.  На  большую
глубину  они  и не могут спускаться.  Поэтому вполне естественно,  что
Гасанов спроектировал стометровое основание с расчетом  установки  его
прямо с поверхности.  "Это, наверное, очень трудно", подумал студент и
с уважением посмотрел на изобретателя.
     Гасанов о чем-то тихо рассказывал парторгу.
     - Ну хорошо,  - согласился Рустамов, - об этом после поговорим. А
пока покажи нашему гостю сегодняшнюю технику. Он ведь ничего подобного
не видел...  Кстати, позабыл спросить: как здоровье Саиды? Может быть,
ей нужно отдохнуть недельку после такой долгой командировки...
     - Попробуй,  скажи ей об  этом!  -  Гасанов  нахмурился  и  снова
вспомнил  о новой работе Саиды.  - Она,  как получила аппараты,  стала
совсем одержимой.
     - Вроде тебя!  - Рустамов рассмеялся. - Сам такой же... Ну ладно,
потом разберемся...  - И  парторг  заторопился  встречать  кого-то  из
гостей.
     Гасанов, все еще под впечатлением своего разговора с  Рустамовым,
нехотя рассказывал Синицкому:
     - Вам,  конечно,  известно,  что на этой вышке сейчас не бурят. В
подводном  трубопроводе  уже  бежит  нефть.  Мы пользовались турбинным
бурением.  На конце трубы,  опущенной  в  скважину,  вращается  только
долото,  а трубы остаются на месте... Ну, это вы все знаете. Наверное,
изучали турбобур Капелюшникова?  Этот метод  бурения  впервые  в  мире
предложен  советским  ученым.  Раньше  на всех буровых вращались трубы
вместе с долотом.  Любому  студенту,  даже  не  геологу,  должно  быть
понятно, что это невыгодно.
     - Ну еще бы! - оживился Синицкий. - Несколько лет тому назад были
скважины  глубиною около четырех километров,  а сейчас,  как я слыхал,
доходят до шести. Вертеть шесть километров труб!
     Синицкий с   любопытством  рассматривал  стальную  сорокаметровую
вышку.  Люди в черных комбинезонах спускали сверху ненужные уже теперь
трубы.
     Старый мастер Ага Керимов мыл руки глинистым раствором.  Он долго
оттирал грязь и смазку, затем вытянул ладони перед собой, рассматривая
их издалека. Сокрушенно покачав головой, мастер направился к Гасанову.
     - К  нам  еще  один  изобретатель  из  Москвы  приехал,  - сказал
инженер, представляя Синицкого. - Может быть, будущий нефтяник, а пока
студент... А это наш старший мастер, сорок лет на буровых работает.
     - Салам!  Здравствуйте...  - Керимов растерянно взглянул на  свои
мокрые руки.  - А я вот что спросить хотел:  когда вы, научные люди...
это аллаверды к вам,  Ибрагим Аббасович,  - он  поклонился  в  сторону
Гасанова, - и к вам, - поклонился он Синицкому, - ...когда вы, научные
люди...  как это сказать?..  вот так сделать  сможете:  прихожу  я  на
промысел   -   пиджак   белый,  чистый;  ухожу  -  такой  же  остался,
замечательный,  белый?  Не надо у лебедки стоять,  трубы наращивать  -
пусть  все  машина  делает.  Когда  так будет?  Да?  - Он закончил это
неповторимой  интонацией,  присущей  бакинцам,  когда  в  слове   "да"
слышится и вопрос и утверждение.
     - Серьезная задача!  - несколько помедлив,  ответил Гасанов.  - К
этому  мы идем,  но пока еще многого не достигли...  Да,  рабочие наши
сегодня не ходят в белых халатах.  Однако недалеко то время,  когда мы
сумеем настолько механизировать бурение и добычу нефти,  чтобы труд на
промыслах требовал  меньшей  затраты  физической  силы,  чтобы  каждый
мастер  сидел за стаканом чаю у распределительной доски,  а не ходил в
бурю и ветер у бурового станка.
     - А  может,  этого  и  не  будет  никогда?  -  Синицкий  смущенно
улыбнулся. - Черная нефть и белые халаты... Чудно!
     - Вы лучше зайдите в кабину,  к приборам. Тогда скажете! - жестко
ответил Гасанов.  - Правда,  это только начало.  Но  вот,  говорят,  у
Васильева...  -  Он  замолчал  и добавил:  - Впрочем,  об этом я и сам
ничего не знаю.

                           Глава четвертая
                           ОПАСНОЕ ЗАДАНИЕ

     Последние приготовления к торжеству заканчивались.
     Научно-исследовательский институт нефти передавал новое подводное
основание для эксплуатации.
     Принимали представители   соседнего    морского    промысла.    В
праздничных  белоснежных  костюмах  ходили  они  по мосткам и настилу,
внимательно осматривая конструкцию, и, удовлетворенно улыбаясь, что-то
записывали  себе в блокноты.  Их сопровождал директор института Джафар
Алекперович Агаев,  пожилой полный мужчина с гладко выбритой  головой.
Маленькие,   как  два  пятнышка,  усы  слегка  топорщились.  Он  часто
приглаживал  их  большим  пальцем  левой  руки.   Агаев   никогда   не
расставался  со  своей трубкой.  Была она сделана из особой пластмассы
темно-зеленого цвета.  Его друзья-курильщики  утверждали,  что  трубки
могут  быть  либо пенковые,  либо вырезанные из корней редкого дерева.
Они подсмеивались над трубкой директора,  но тот  совершенно  серьезно
доказывал, что его вполне современная трубка из специальной пластмассы
даже, как говорится, вкуснее пенковой...
     Директор поминутно вытирал голову большим голубым платком с белой
каемкой. Было действительно очень жарко.
     Синицкий растерянно бродил по островку.  Он уже успел загореть до
ярко-малинового цвета.
     Неожиданно грянул оркестр.  Рассыпалась барабанная дробь. Студент
вздрогнул и обернулся назад.  Музыканты расположились вдоль ограждений
настила.  Один из них,  с огромной, сияющей на солнце трубой, сидел на
перилах и опасливо посматривал вниз.  Еще  бы,  там  пятьдесят  метров
глубины!
     Вокруг мостков  вышки   сгрудились   катерки,   моторные   лодки,
глиссеры.  Все они, как пчелы, облепили островок и, толкая друг друга,
покачивались на волнах.
     Рустамов снял белую фуражку и обратился к собравшимся:
     - Товарищи,  инженера Гасанова и весь его замечательный коллектив
мы  можем поздравить с большой победой!  Это победа творческой мысли -
сильнейшего оружия  нашего  государства.  В  нашей  стране,  на  любом
участке  славных  дел,  каждый  советский  человек должен и может быть
новатором.  В этом наша сила!  Творческая, созидательная мысль - самое
современное,  никогда  не  стареющее оружие.  И мы им должны владеть в
совершенстве!..  Сегодня мы горячо жмем руку Ибрагиму Гасанову, одному
из   многих   советских   людей,  который  прекрасно  пользуется  этим
оружием...
     Когда парторг   закончил  свою  речь,  все  сразу  повернулись  к
Гасанову и зааплодировали.
     Инженер неловко поклонился и тут же скрылся в толпе приглашенных.
     Снова загремел оркестр.  Потом выступали директор и представители
различных организаций. Все они поздравляли Гасанова.
     ...Торжество заканчивалось.  Уже отзвучали  приветственные  речи.
Фотографы снимали героев дня возле вышки, у лебедки и у приборов.
     Гасанов стоял на мостике,  соединяющем вышку с  комнатой  отдыха,
облокотившись  на перила.  Он был взволнован и речами и почестями,  но
ему казалось, что это все - незаслуженное. Слишком мало сделано! Он не
успел  пройти  и половины задуманного пути,  а тут уже гремит оркестр,
речи,  поздравления...  Рано,  очень  рано!..  Гасанов  был  уверен  в
правильности выбранного им пути. Будут стоять на крепких ногах острова
инженера Гасанова,  стоять на любой глубине, при любых штормах, но еще
многое надо проверить, рассчитать, исследовать...
     Саида так и  не  приехала.  Смутное  чувство  беспокойства  вновь
овладело им. Сейчас она, наверное, в лаборатории Васильева...
     Подошел Рустамов.
     - Тебя там ждут,  Ибрагим,  - сказал он Гасанову, дотрагиваясь до
его руки.  - Нехорошо! Всех бросил. Опять о стометровой мечтаешь? - Он
взглядом  указал  на  плавучий  остров,  где высились подъемные краны,
похожие на костлявых жирафов.
     - Не угадал,  Али, - задумчиво ответил инженер. - Зачем мечтать о
том,  что можно сделать сейчас?  Пятьдесят  метров  или  сто  -  какая
разница!  Надо  искать  другое  решение,  чтобы ставить вышки на самой
большой глубине... в любом месте...
     - Если,  конечно,  ты  уверен,  что  там  есть  нефть,  уверен  в
надежности разведки,  - согласился  Рустамов  и  с  улыбкой  посмотрел
из-под  бровей.  -  Можно  ли строить Эйфелеву башню,  как назвал твое
основание студент,  а потом разбирать ее,  если в этом месте нефти  не
окажется? Как ты считаешь?
     - В том-то и дело!  Нельзя бурить без  постройки  вышки...  Но  я
надеялся на аппараты Саиды.  По ее словам, они могли бы более надежно,
чем все другие способы разведки,  определить местонахождение  нефтяных
пластов... Оказывается, с этими аппаратами должны работать водолазы. А
какой черт нырнет на стометровую глубину?
     - Я хотел с тобой о другом поговорить, Ибрагим, - осторожно начал
Рустамов.  - Прости меня, могу испортить тебе весь праздник. Но ничего
не поделаешь, никак нельзя откладывать этот разговор... Тебе известно,
что для испытания своей  конструкции  к  нам  прикомандирован  инженер
Васильев. Ему очень нужны опытные мастера.
     Гасанов быстро взглянул на парторга, но ничего не сказал.
     - Ты  понимаешь,  Ибрагим,  какие  ему  нужны  люди?  У нас их по
пальцам пересчитать можно.  Да вот они - все тут! - Рустамов указал на
группу мастеров, направляющихся в комнату отдыха.
     - Например?  - хмуро бросил Гасанов и,  чтобы скрыть от  парторга
досаду, наклонился над водой.
     Рустамов смотрел на рабочих и каждого из них провожал глазами.
     По мостику  медленно  проходил  Ага Керимов.  Из-под его рабочего
костюма выглядывали ослепительно белые манжеты и воротник рубашки.
     - Например,  -  продолжал  Рустамов,  -  твой  лучший  мастер Ага
Рагимович Керимов.
     - Так... - Гасанов загнул палец. - Еще кто?
     - Мастер Григорян, - так же спокойно сказал парторг, увидев вдали
фигуру рабочего очень высокого роста,  с длинными мускулистыми руками;
волосы у него были курчавыми и спадали на лоб кольцами, как у девушки.
- Мастер Пахомов,  - невозмутимо продолжал Рустамов,  указывая глазами
на старика с белой окладистой бородой и обкуренными желтыми усами.
     Гасанов молча  смотрел  вниз,  где  разбивались волны о трубчатые
ноги подводного основания.  Шипела пена.  Лопались пузырьки в  зеленой
воде.
     - Очень хорош  для  этой  работы  и  твой  мастер  Опанасенко,  -
подчеркнуто  спокойно  продолжал Рустамов,  увидев молодого загорелого
украинца с насмешливо прищуренными глазами.
     Опанасенко размашисто шагал по мостику.  Дойдя до комнаты отдыха,
он оглянулся и приветливо улыбнулся парторгу, сверкнув белыми зубами.
     Рустамов помахал ему рукой, затем снова обратился к инженеру:
     - Вот, пожалуй, и все. Что ты на это скажешь?
     Гасанов долго молчал,  медля с ответом,  затем решительно тряхнул
головой:
     - Ясно! Значит, всех отдать. А с кем же мне, понимаешь, мне, - он
подчеркнул это слово, - дальше работать?
     - Я знаю,  дорогой, тебе обидно, - осторожно начал Рустамов, - но
конструкция Васильева может открыть перед нами  новые  пути  в  добыче
нефти. А ведь мы на то и работаем в исследовательском институте, чтобы
искать  эти  пути.  У  тебя  другое  -  ты  уже  достиг   определенных
результатов.  Можно  и  подождать  немножко пока не проведем испытание
васильевской конструкции.  Тогда будем знать, на чем остановиться, чей
метод принять:  твой или его.  Дело государственное,  обиды тут ни при
чем.
     - Но,  насколько я понимаю,  на работу к Васильеву можно посылать
людей только с их личного согласия?
     - За этим дело не станет. Пойдем поговорим!..
     Вскоре все мастера собрались в комнате  отдыха  и  с  нетерпением
ждали, что скажет парторг.
     Рустамов оглядел слушателей.  Их было  всего  несколько  человек,
разных и по возрасту,  и по стажу, и по национальности. И вместе с тем
перед ним был крепкий коллектив, который может сделать все.
     - Нехорошо получается с моей стороны, - с улыбкой начал Рустамов,
останавливая свой взгляд  на  озабоченном  лице  мастера  Керимова.  -
Сегодня праздник,  когда вы все,  можно сказать,  именинники,  и вдруг
приходит Рустамов и говорит о новой работе.  Но,  понимаете,  дело  уж
очень срочное...  - Он перевел взгляд на Григоряна. - Вы знаете, что к
нам  приехал  один  замечательный  инженер?  Он   раньше   работал   в
Ленинграде,  на  Кировском  заводе.  Много сделал для Советской Армии.
Теперь приехал с Урала для испытания своей новой конструкции.  Он тоже
ищет способ, чтобы больше достать нефти с глубин морского дна. Но один
человек ничего не сделает без опытных мастеров...
     - Как можно! - согласился Керимов.
     - И вот мы  посоветовались  с  Джафаром  Алекперовичем  и  решили
просить вас...
     - Зачем просить? - неожиданно загорячился Керимов. - Скажи: надо!
Все пойдем. Да?
     - Нельзя,  Керимов.  Тут дело  особое.  Опасное  задание!  Пойдет
только тот, кто желает.
     - Там тоже надо бурить?  - смотря  в  пол,  нерешительно  спросил
Григорян.
     - Та же самая работа,  но, понимаешь, это первый опыт, а потому я
и предупреждаю, что он может быть опасным.
     Григорян немного помолчал,  затем снова,  уже несколько смущенно,
спросил:
     - А кто на новой буровой у Ибрагима Аббасовича будет?
     - Найдутся  люди,  -  недовольно  оборвал  его  Пахомов и нервным
движением сжал бороду в кулак.  - А я так понимаю:  если  ты,  товарищ
Рустамов,  к  нам пришел,  по-душевному,  говоришь,  просишь - значит,
надо!  А страшного мы не боимся...  Всякое на нашем веку бывало.  - Он
встал,  застегнул верхнюю пуговицу пиджака и спросил: - Когда на новую
работу становиться?
     Опанасенко рассмеялся:
     - О це дило! - Он хлопнул себя по коленке. - Правильный разговор!
Ну, как есть, Петр Потапыч, в самую точку! Если нужно, наши бурильщики
землю прямо насквозь продырявят,  и вылезет труба где-нибудь у этих...
как их?..
     - Американцев? - со смехом спросил Рустамов, заражаясь веселостью
мастера.
     - Да нет... антиподов... вот у кого!
     - Ну,  это то же самое,  - снова рассмеялся парторг.  - У них все
вверх ногами.  Ты,  Опанасенко,  конечно,  знаешь,  что наши  инженеры
разработали  способ наклонного бурения.  Мы им обычно пользуемся в тех
случаях,  когда нужно достать нефть в  местах,  где  нельзя  поставить
вышку.  Улица  хорошая  в городе,  дом замечательный стоит - зачем его
ломать?  Скажи,  пожалуйста?  Пусть издалека подойдет  к  этому  месту
наклонная  труба...  А  вот  эти  "антиподы",  то  есть  я  говорю  об
американских   дельцах,   используют   советское    изобретение    для
обыкновенной кражи средь белого дня,  или,  попросту,  для выкачивания
нефти под участком своего соседа.  Что  ж  с  ними  поделаешь?  У  нас
говорят в народе: "Ишаку нравится, как он ревет". Такова их совесть!
     - Ну и жулики! - не удержался Опанасенко. - Тащат почем зря!
     - Так вот,  дорогие,  вернемся к делу, - перешел на серьезный тон
Рустамов.  - Почему мы решили просить именно вас? Конечно, мы могли бы
найти  мастеров  и на других промыслах,  но у вас опыт инженеров.  Где
таких найдешь? Хоть и обещали подобрать, но... - Он улыбнулся в усы. -
У  нас  такая пословица есть:  "Кто надеется на соседа,  тот уснет без
ужина".
     - Обязательно! - весело крикнул Опанасенко.
     Мастера дружно рассмеялись.
     - Значит,  с  нашим  инженером  мы  уже  не будем работать?  - не
сдерживая своего недовольства, спросил Григорян.
     Все взоры обратились к Гасанову. Он стоял в дверях и молчал.
     Подошла Мариам и тронула Гасанова за рукав:
     - Ибрагим Аббасович, я все промерила. Верхние подкосы...
     - Хорошо...  Потом  посмотрю.  Подождите,  -  нервно   отмахнулся
инженер и полез в карман за папиросами.
     Мариам резким движением откинула косу назад и скрылась за дверью.
     - Рустамов   знает,  с  кем  нам  теперь  работать,  -  вздохнув,
проговорил Керимов,  обращаясь к Григоряну.  -  Здесь  другая  бригада
будет. - Затем он спросил у парторга: - А меня, старика, возьмешь? Да?
     - Почему нет?  - искренне обрадовался Рустамов.  - Ты больше всех
нужен:  ты  сорок  лет  работаешь.  Кто лучше тебя знает,  как бурить!
Спасибо,  дорогой!  Всем спасибо. Я знал, что вы не откажетесь... И ты
прав,  Григорян!  Здесь тоже опытная установка,  останешься при ней за
старшего.
     Мастер встал и обиженно замахал руками:
     - Почему я останусь? Я же бурильщик.
     - Нет, дорогой, не проси! Мы с директором уже решили. Не один год
ты работал на эксплуатации, все знаешь.
     Григорян, ворча, отвернулся к окну.
     - Придут сюда совсем молодые  мастера.  Мы  поручим  эту  опытную
вышку  нашим  комсомольцам,  - продолжал Рустамов,  искоса наблюдая за
Гасановым.  - Им надо все рассказать,  научить их сегодняшней  технике
добычи нефти,  чтобы чувствовали они в этом свое будущее и чтобы росли
из наших ребят такие специалисты,  как Гасанов,  Васильев, как вы, мои
друзья!   На  вас  сейчас  мы  особенно  надеемся...  Итак,  товарищи,
послезавтра придется начинать новую работу.  Там дело очень срочное. А
пока торопитесь домой - отдыхать, переодеться, чтобы вечером выглядеть
настоящими именинниками.  Сегодня вам встречать гостей на празднике  в
институте!..
     Рустамов остался с Гасановым.
     Мариам с  чертежами  ждала Гасанова на мостике.  Уже отплывали от
решетчатого причала катера, лодки, глиссеры. Все гости возвращались на
берег,  а ее комсомольцы так и не приехали. Но сейчас не это волновало
Мариам:  она не могла понять,  как можно было  взять  у  Гасанова  его
верных помощников, всех лучших мастеров. И отец от него уходит! А ведь
еще столько работы впереди...  Мариам собиралась  предложить  Гасанову
испытать   новый   электробур   на  опытной  стометровой  конструкции.
Кое-какие усовершенствования в электробуре  сделаны  самой  Мариам.  А
когда-то  Гасанов  занимался  этим делом,  пока не придумал свои новые
подводные основания. Может быть, и не следовало ему строить их?
     Опустив голову,  она  бесцельно  смотрела  на  зеленую воду,  где
плавали ореховые скорлупки.
     Из окна   комнаты  отдыха  доносился  резкий,  напряженный  голос
Гасанова:
     - Нет,  Али, хоть ты мне и друг, но я этого не понимаю. Как можно
взять моих лучших людей  и  отдать  их  неизвестно  зачем,  неизвестно
кому?..  Ну да,  конечно, конечно... - заторопился он, видимо заметив,
что  Рустамов  хочет  возразить.  -  "Моя  душа  не  скатерть,   чтобы
расстилать  ее перед тобой",  - так говорится у нас в народе.  Но я не
могу иначе,  я прямо скажу, что у меня на душе! - горячился Гасанов. -
Васильев  приехал  по приказу министерства.  Неудобно не помогать ему.
Что там о тебе подумают?.. Все понимаю, Али.
     - Хорошо,  поговорим начистоту,  Ибрагим,  - со сдержанным гневом
сказал Рустамов.  - Только  не  обижайся...  Разговор  прямой.  -  Он,
видимо,  встал:  послышались его неторопливые шаги. - Мне очень больно
все это от тебя слышать!  Ты понимаешь,  очень хорошо  понимаешь,  как
важны опыты Васильева.  Можно ли думать только о своем!  Ты коммунист,
Ибрагим...  - Рустамов остановился,  шаги замолкли.  - В Васильеве  ты
видишь конкурента. Еще бы! Людей взяли для его работы... Но пойми, что
не в людях дело, найдем мастеров. Зачем строить стометровое основание,
если  после  опытов  Васильева оно окажется ненужным?..  Я знаю,  тебе
тяжело...  Нет-нет, не говори мне ничего! - остановил он Ибрагима. - Я
все  понимаю,  но  верю  в  коммуниста  Гасанова:  ему  тоже предстоит
выполнить опасное и трудное задание. Да, Ибрагим, это задание не менее
трудное, чем то, за которое взялись твои товарищи.
     - Ты знаешь,  я никогда не подводил тебя,  Али,  -  сухо  заметил
Гасанов.
     - Я это знаю,  поэтому и прошу тебя,  - сдерживая волнение,  тихо
сказал Рустамов.  - Мы долго обсуждали этот вопрос с директором, потом
решили...  Правда,  ради праздника сегодня об этом не стоило говорить,
но уж если зашла речь...
     - Говори, Али, я слушаю.
     - Тебе   придется   сейчас   приостановить   работу   по  монтажу
стометрового основания,  для того чтобы помогать Васильеву. Понимаешь?
Ему нужно переделать электробур, который ты хотел применить у себя.
     Наступило молчание.
     Волны с легким плеском разбивались о стальную решетку.
     Мариам только сейчас решилась подойти к окну, но Рустамов заметил
ее  еще раньше и,  предупредительно приложив палец к губам,  сделал ей
знак,  чтобы она несколько повременила с чертежами.  Он будто хотел ей
сказать:  "От Мариам у нас нет секретов,  но пойми,  дорогая: Гасанову
сейчас не до чертежей... Видишь, какие тут сложные обстоятельства".
     Стараясь не стучать каблуками по гулким доскам,  Мариам незаметно
скрылась.
     - Значит, решено, Ибрагим! - Парторг протянул руку инженеру.
     Гасанов слабо пожал  ее.  Он  еще  никак  не  мог  осознать  всей
сущности этого решения.
     - Кстати, я хотел тебя спросить... - Рустамов перевел разговор на
другую  тему.  -  Почему ты не бываешь на своей даче,  которую мы тебе
отстроили? Она тебе не нравится? Переезжай в Мардакяны.
     Гасанов его не слышал.
     В окно ворвался ветер и  зашевелил  на  столе  газетами.  Ибрагим
машинально  взял одну из них.  На первой странице был его портрет.  На
снимке инженер Гасанов улыбался.
     Стиснув зубы,  Ибрагим скомкал газету. Затем, как бы опомнившись,
осторожно расправил ее.
     - Когда начинать? - обратился он к Рустамову.
     - Через два дня.
     Инженер подошел к окну, смахнул в море засохшую кисть винограда и
сел на подоконник.
     Внизу под мостик бежали усталые волны. Вот одна из них, покрытая,
как бисером, блестящими пузырьками пены, докатилась до стальной трубы,
разделилась надвое и исчезла.
     На зеленой поверхности воды еще долго плясали веселые пузырьки...

                             Глава пятая
                      СНОВА ПОЯВЛЯЕТСЯ БЕЛЫЙ ШАР

     Закончился праздник на вышке.
     Последними в кабину глиссера сели Агаев и Рустамов. Там уже сидел
Гасанов. Он думал, что за все годы его работы в институте, пожалуй, не
было столь  тяжелого  дня,  как  сегодня,  когда  празднуется  "победа
инженера Гасанова". Так об этом напечатали в газете.
     Изобретатель равнодушно смотрел на решетчатый  переплет  стальных
труб,  темневший  в  зеленой  воде.  Несколько  часов  тому  назад его
радовало,  что эту конструкцию сделал он, Гасанов, хотя раньше ни один
человек не решался строить пятидесятиметровую башню на зыбучих морских
песках.  Но вот прилетела Саида... Как он ждал ее, как считал секунды,
как мучился все эти долгие месяцы без нее! "Кстати, - сказала она, - я
назначена в группу Васильева".  Отныне вся ее жизнь, все помыслы будут
рядом с ним,  Васильевым. О, как хорошо это знает Ибрагим!.. Саида всю
себя до конца отдает любимой работе.  Без нее нет жизни для Саиды... А
как мечтал Ибрагим о том,  что Саида поможет именно ему и станет рядом
с ним,  а не с чужим,  московским инженером,  который  своим  приездом
причинил Ибрагиму столько горя!..
     - Ну,  кажется,  все уехали,  - услышал Гасанов голос  директора.
Агаев  вытер вспотевший лоб и вытащил свою зеленую трубку.  - Студента
пригласили на сегодняшний вечер?  - спросил он Рустамова,  выколачивая
пепел о борт кабины.
     - Да-да,  конечно, - ответил парторг и подал знак, чтобы заводили
мотор.  -  Я  хотел  тебе сказать,  - продолжал он,  - что все мастера
согласились идти на  васильевские  работы.  Думаю,  здесь  мы  оставим
Григоряна - учить молодежь, если Ибрагим не будет возражать.
     - Весь  праздник  ему  испортил!  -  Агаев  улыбнулся,  попыхивая
трубкой. - Но ты знаешь, Ибрагим, у нас не было другого выхода.
     Гасанов устало  махнул  рукой  и  отвернулся  к  окну.   Директор
института   не   знал,  что  Рустамов  сообщил  инженеру  о  временном
прекращении монтажа  нового  основания,  и  приписывал  его  огорчения
только тому, что с вышки берут опытных мастеров.
     Зарокотал мотор.  Взметнулась водяная пыль.  Глиссер  помчался  к
берегу, оставляя за собой белую ленту пены.



     В кабине,  прилепившейся  у основания решетчатой башни,  Синицкий
рассматривал мраморные щиты с приборами автоматического управления.
     - Значит,  этот манометр контролирует... - продолжал студент свои
расспросы, обращаясь к дежурному мастеру, - контролирует...
     Он случайно поднял голову и увидел в окно удаляющийся глиссер.
     Синицкий выбежал  наружу.  Все  уже  уехали!   Неужели   он   так
задержался?..  На  островке,  кроме  дежурных,  никого не было.  Вдали
бледнела, рассеиваясь, поднятая глиссером водяная пыль.
     Синицкий возбужденно  зашагал  по дощатому настилу.  "Досадно!  -
подумал он. - Пока вызовешь лодку или глиссер, пройдет много времени".
     Гулко отдавались шаги: взад-вперед, взад-вперед...
     Из комнаты  отдыха  вышел  рабочий  и  удивленно   посмотрел   на
Синицкого.
     - Это, наверно, о вас спрашивали?
     - Наверно, - нехотя ответил Синицкий.
     Рабочий выжидательно замолчал.  Увидев, что Синицкий не старается
поддерживать  разговор,  он  отвернул  кран  водопроводного  шланга  и
осторожно,  чтобы не забрызгать гостя,  начал мыть настил, тщательно и
сосредоточенно, как палубу корабля.
     Синицкий взглянул на часы и с досадой нахлобучил шляпу,  чтобы уж
ничего не видеть.  "Как все неудачно получается!  В девять в институте
вечер. Разве можно опаздывать!"
     Он направился было к радиостанции,  чтобы вызвать берег. Вдруг до
его слуха донесся рокот мотора. Рокот постепенно приближался, заглушая
шипенье и плеск волн под настилом тонконогого островка.
     Синицкий забежал с другой стороны вышки.
     К мостику  двигалось  странное  сооружение.  Оно  было  похоже на
теплоход,  уменьшенный во много раз.  Но это оказалось  только  первым
впечатлением.  Мачты  с растянутыми между ними антеннами разных видов,
мигающие сигнальные лампы,  какой-то прожектор на треножнике,  большой
фанерный  щит с приборами напоминали необычную плавучую лабораторию...
По борту сияла выведенная золотом надпись: "Кутум".
     На палубе,  доставая  головами до проводов антенн,  стояли четыре
"научных работника".  Самому старшему из них на  вид  было  не  больше
семнадцати лет.
     Разрезая волны,  "теплоход" проплывал под мостиком...  У  правого
борта   стоял  юноша  -  серьезный,  полный  важности  и  собственного
достоинства.  Весь его костюм состоял из голубой майки,  закатанных до
колен  штанов  и  ремня  с  пряжкой,  надраенной до солнечного блеска.
Другие сотрудники "плавучей лаборатории" были одеты примерно  так  же.
Самому   высокому   из   них,   тощему,   сумрачному  парню,  пришлось
наклониться, когда "теплоход" проплывал под мостиком вышки. У одной из
мачт  стоял маленький радист с самодельной радиостанцией,  подвешенной
возле окна каюты.
     Синицкий с любопытством наклонился над перилами мостика.
     Основанием всего этого занятного сооружения была старая  парусная
лодка,  модернизированная ребятами по требованиям современной техники.
Все надстройки на ней были сделаны из просмоленной и крашеной  фанеры.
"Модель  плавучей  лаборатории  в  одну  сотую  натуральной величины",
подумал Синицкий, представляя себе чертеж с такой пометкой. Он подошел
к причалу. Его заинтересовали эти ребята.
     - Опоздали!  - разочарованно вздохнул высокий паренек. На темном,
загорелом  лице  его блестели белки глаз.  - Попадет нам от Мариам.  Я
тебе говорил,  Степунов, - он обратился к товарищу в белом парусиновом
костюме,  -  мотор  надо  было проверить перед испытаниями...  Али!  -
крикнул он в иллюминатор. - Сколько раз мы останавливались? Посмотри у
Степунова в журнале.
     - Восемнадцать, - послышалось из окошка.
     - А шли сколько времени? - Сейчас он обращался уже к Степунову.
     Тот взглянул на будильник,  висевший на внешней стенке  каюты,  и
деловито ответил:
     - Один час сорок семь минут.
     - Удивительная точность. Если бы так же четко твой мотор работал!
Из-за тебя ведь опоздали.  Видишь,  никого нет...  Пошли назад!  -  со
злостью скомандовал он. - Зря мы решили похвастаться своей посудиной.
     - Постойте, ребята! - крикнул Синицкий. - Что вы здесь делаете?
     Ребята только сейчас заметили его.
     - Да так, ничего. Лодку свою пробуем, - нехотя ответил старший. -
Самый полный назад! - со смехом крикнул он. - Домой!
     - Подождите, ребята! Вы сюда ехали?
     - А  как  же,  -  отозвался  самый маленький из ребят.  Он снял с
головы наушники,  выключил радиостанцию и огорченно добавил:  - Хотели
на праздник в своей лодке приехать, да вот опоздали...
     - И я опоздал, - с улыбкой заметил Синицкий, рассматривая ребят.
     - Тоже ничего не видали? - сочувственно спросил кто-то из ребят.
     - Да нет, хуже: я в институт к Гасанову опаздываю...
     - Это, значит, к нам! - обрадовался старший. - Садитесь, довезем.
Как говорится, на восьмой скорости!
     - На восьмой?
     - Ну да!  Только  что  испытывали,  -  с  сознанием  собственного
превосходства   пояснил   Степунов.  -  Максимальная  отдача  энергии,
форсированный режим - все это вещи обыкновенные.  Мотоциклетный мотор,
а вроде самолетного получился.  В общем,  не беспокойтесь! В институте
вы будете раньше всех.
     - Вот и чудесно!  - Синицкий ловко спрыгнул с настила и уселся на
борту. - А я уже хотел лодку вызывать.
     Прежде всего   он   показал  ребятам  свой  магнитофон.  Надо  же
отплатить им за любезность!
     Все по очереди поговорили в аппарат, и каждый из них услышал свой
голос. Игрушка им очень понравилась. Маленький Али, радиолюбитель, уже
выпросил у Синицкого схему прибора. Он обязательно такой сделает!
     - Но довольно,  пора  уже  ехать,  -  сказал  Степунов.  -  Гость
торопится.
     Оглушительный треск,  словно пулеметная очередь,  рассыпался  над
водой.  "Кутум"  резким броском вырвался вперед,  круто развернулся и,
как взмыленный конь, поскакал по волнам.
     Синицкий зажал уши и надвинул шляпу на самый лоб.
     Мотор, который переделали ребята,  выбросив глушитель и все,  что
можно  было  убрать,  для  того  чтобы получить максимальную мощность,
угрожающе ревел.  Разговаривать было  невозможно,  а  Синицкому  очень
хотелось   поподробнее   узнать   о   разных   делах  бригады  молодых
рационализаторов.  Об этом  ему  скромно  намекнули  ребята.  Все  они
работали  в  экспериментальном  цехе,  где  строились модели и опытные
конструкции.
     Молодые специалисты   из  ремесленников  ежедневно  наблюдали  за
бурной   творческой    жизнью    института.    Все    изобретения    и
усовершенствования  проходили через экспериментальный цех,  поэтому не
случайно,  что именно в нем  и  возникла  группа  рационализаторов  из
молодых рабочих.  Все,  кто работал в институте,  искренне любили свое
дело.  Буквально все - от  юного  слесаря  до  директора.  И  все  они
по-своему  были  изобретателями.  Каждый вносил в свой труд что-нибудь
новое.
     В экспериментальном  цехе  ребята занимались разными делами:  кто
был слесарем,  кто токарем,  монтажником,  намотчиком...  За последнее
время все они вместе работали над приборами автоматики.  Как-то совсем
незаметно эти ребята сдружились в тесный и,  по мнению  Мариам,  очень
способный коллектив.  Они решили на практике проверить интересующие их
вопросы форсированного режима моторов. В цехе об этом много говорили и
спорили.   Ребята   не   могли   оставаться   безучастными   к   столь
"животрепещущей проблеме".  Так родилась плавучая лаборатория "Кутум",
где пока испытывался реконструированный мотоциклетный мотор.
     У Рагима Мехтиева,  главного зачинщика и вдохновителя  всей  этой
затеи,  была  тайная  мысль  использовать  этот  мотор  для маленького
глиссера.  А глиссер,  в свою очередь,  ему был нужен для того,  чтобы
быстрее    добираться    до   самой   далекой   морской   буровой.   В
исследовательской работе института,  как  казалось  Рагиму,  это  было
очень важно.
     Ничего этого не знал московский изобретатель Синицкий,  а то бы у
него нашлись общие темы для разговора со своими "коллегами".
     Действительно "на восьмой  скорости"  мчался  "Кутум"  к  берегу!
Кожух мотора для охлаждения поливали водой. Рагим уже торжествовал. Но
в каких испытаниях не бывает неудач? Так произошло и на этот раз...
     Солнце незаметно скатилось за горизонт.  Над морем стемнело. Тень
лодки бесшумно скользила по воде.  Куда  исчез  торжествующий  рев  ее
мотора?
     Синицкий и старший из ребят,  Рагим, торопливо гребли к берегу. У
каждого из них было по одному веслу.
     Опустив весло, Синицкий вытер вспотевший лоб.
     - Еще далеко? - спросил он, переводя дыхание.
     Рагим смущенно молчал,  всей  тяжестью  своего  тела  налегая  на
весло.
     Степунов сосредоточенно копался в моторе.  Незадачливый  моторист
весь  измазался  маслом.  Черные  масляные полосы тянулись по лбу,  до
самого уха.  Он  часто  посматривал  на  стрелки  будильника  и  шумно
вздыхал.
     Али обнял мачту и, наклонившись над своим приемопередатчиком, уже
охрипшим голосом, монотонно бубнил в микрофон:
     - "Окунь",  "Окунь"...  Я "Рак", я "Рак"... Как меня слышишь? Даю
счет... Раз, два, три, четыре...
     А где же "Окунь"? Кого вызывает "Рак"?
     На том  месте,  откуда  еще днем отплывал "Кутум",  свернувшись в
комочек, лежал на песке мальчуган лет двенадцати. Он прижимал микрофон
ко рту и жалобно пищал:
     - Довольно,  Али!..  Хорошо слышно.  Ты  же  просил  меня  только
полчасика поговорить. Мне домой пора! Мама заругается...
     На берегу   дрожала   тонкая    тростинка    антенны    маленькой
радиостанции,  точно  так  же  как  и ее "оператор" дрожал от холода и
страха...
     - Рагим,  -  сдвинув на щеки наушники,  обратился радист к своему
товарищу,  - он опять  просится  к  маме.  Отпустить,  что  ли?  Потом
испытаем на дальность.
     - Катер с левого борта! - закричал Степунов.
     Синицкий обернулся.
     К ним приближались огоньки катера. Послышался свисток.
     - Свет под водой! - отчаянно крикнул Али.
     Недалеко от лодки появилось  красноватое  пятно.  Постепенно  оно
расцветало, как огненно-красный мак, все ярче и ярче...
     Вдруг на  "Кутуме"  заработал  мотор.  Его  треск,   напоминавший
пулеметную стрельбу, заглушил торжествующие крики ребят.
     Лодка, словно выпущенная из лука стрела, неслась прямо на свет.
     - Стой! - закричал Синицкий, тормозя веслом.
     Но было поздно!  Из-под воды вынырнул  горящий  факел,  и  что-то
огромное,  белое,  с  гладкими,  блестящими боками скользнуло по корме
лодки.
     Лодка приподнялась   и   перевернулась.   Взметнулся   над  водой
вращающийся винт.
     Свет мгновенно погас.

                             Глава шестая
                         ПРАЗДНИК В ИНСТИТУТЕ

     Саида ходила по квартире,  открывая  то  один,  то  другой  шкаф,
рассматривала  свои платья,  которые после долгого отсутствия казались
ей уже чужими,  примеряла туфли, снова откладывала их, затем, вспомнив
о  неполадках в аппаратах,  доставала тетради,  перечитывала последние
записи об испытаниях.  Злилась на себя и на капризы приборов, думала о
встрече с Ибрагимом и мучительно, до слез, до боли, искала выхода. Что
же делать?  Неужели он ее так и не поймет?  "Будь что будет!"  наконец
решила она,  подошла к кабинету мужа и прислушалась. Тишина. Осторожно
приоткрыла дверь.
     Гасанов стоял у зеркала и, смотря в окно, развязывал галстук.
     Саида остановилась возле стола.
     - Ты  слыхала,  у  меня  забирают всех опытных мастеров для ваших
работ? - с подчеркнутым равнодушием проговорил Ибрагим.
     - Да. Они тебе не нужны.
     - Что ты говоришь, Саида? - удивился он и резко повернулся к ней.
- Как не нужны? Кто же будет бурить на стометровом основании?
     - Никто.  Только автоматы.  Я  же  тебя  просила  поддержать  мой
проект.
     - Ну вот...  Я так и знал! - Гасанов укоризненно покачал головой.
- Никак ты не можешь освободиться от своей фантастической затеи. Такая
же фантазерка, как и Васильев!
     - Довольно, Ибрагим! - Саида обняла мужа за плечи. - Так мы можем
даже поссориться, а я тебя не видела три месяца... - Она погладила его
по  щеке.  -  Ты,  наверное,  никогда  обо мне не вспоминал?..  Только
чертежи,  только плавучий остров...  - Она слабо улыбнулась. - А я так
много думала о тебе,  о твоих работах! Как мог бурильщик Гасанов вдруг
построить подводную башню?.. Это же совсем не твоя специальность.
     - Ну и что же?  - Лицо Ибрагима осветилось радостью. - В этом нет
ничего особенного.  Вспомни инженера Шухова: тоже был нефтяник. Вот уж
настоящий  человек!  Он  все  мог сделать.  Придумал знаменитый "котел
Шухова",  построил радиобашню в Москве...  О ней даже в стихах писали:
"Когда нас душили за горло, мы строили радиобашни..."
     Гасанов отодвинул зеркало,  затем пошарил по столу и стал  что-то
искать на ковре.
     - Опять запонку потерял?  - со смехом спросила  Саида.  -  А  она
перед тобой на столе лежит. Ну как ты можешь жить без меня!
     - А я разве говорил,  что могу?  - Гасанов ответил серьезно,  без
тени  улыбки.  - Помнишь,  я ночью звонил в гостиницу.  Хотел лететь к
тебе хоть на один день... нет, хоть на минуту! Мне тогда казалось, что
инженеры   преступно   медлят  с  постройкой  реактивных  пассажирских
самолетов. Надо за час летать из Баку в Москву.
     - Кстати,  чтобы  не  забыть,  -  перебила  его Саида:  - студент
Синицкий, с которым я летела из Москвы, оказывается прибыл сюда, чтобы
совершенствовать мои аппараты. Понимаешь, мои!
     - Но ведь ты их только что получила с завода?
     - Это  ничего  не  значит.  - Саида недовольно пожала плечами,  -
Синицкий возился с моими старыми аппаратами,  первого выпуска.  Ну, ты
знаешь их... В результате его опытов выясняется, что предложение этого
дотошного студента по увеличению чувствительности можно применить и  в
новых аппаратах.
     - Что же тебе здесь не нравится? По-моему, дело полезное.
     - Обидно,  Ибрагим!  До  слез обидно.  Я все-таки инженер,  почти
четыре года возилась с аппаратами нефтеразведки,  а этот  второкурсник
только  что пришел в учебную лабораторию и сразу стал изобретателем...
Ну,  да я глупости говорю!  Я что-то сегодня неспокойна...  Скажи,  на
вышке кто-нибудь остался?
     - Ты  хочешь,  чтобы  я  последнего  дежурного  снял  ради  твоей
автоматики? - Гасанов улыбался, рассматривая новый галстук.
     - Нет-нет,  - быстро возразила Саида,  - пока  нельзя.  Ведь  это
опытная установка. Мало ли что...
     Гасанов обнял жену и вместе с ней приблизился к зеркалу:
     - Какая  ты у меня красивая в этом костюме!  Но тебе жарко будет.
Привыкла в Москве кутаться. Ты уже совсем готова?
     - Да,  сейчас,  -  смущенно  ответила  Саида  и  отвела  глаза от
зеркала.
     - Ничего, мы приедем рано. Будем, как хозяева, гостей встречать.
     Ибрагим, морщась, протаскивал запонку сквозь петлю в воротничке.
     - Хороший   мой!   -  Саида  в  волнении  обняла  мужа  и  быстро
заговорила,  стараясь заглянуть ему в глаза: - Сейчас я не могу пойти.
Приеду позже. На этот раз обязательно приеду!
     Запонка упала из  рук  Ибрагима  и  звонко  запрыгала  по  стеклу
письменного стола.
     - Даже в этот день?.. Может быть, отложишь?
     - Нет, Ибрагим. Пойми меня... Я все равно буду неспокойна. Завтра
первые испытания аппаратов,  а один  из  них  что-то  плохо  работает.
Попробую наладить его. Ты ведь тоже так бы поступил.
     - Довольно,  Саида!  -  Гасанов  отстранил  ее  и  снова  занялся
непослушной запонкой. - Делай, как хочешь...
     Саида с минуту стояла в нерешительности, затем, взглянув на часы,
медленно повернулась и тихо вышла из комнаты.
     Гасанов, не оборачиваясь,  молча стоял у зеркала.  Он слышал шаги
Саиды. Может, вернется?.. Нет, хлопнула дверь...
     Саида спускалась  по  лестнице  со  смешанным  чувством  обиды  и
жалости.  Неужели  все-таки  он  ее  никак  не может понять?..  Завтра
испытания...  от ее приборов многое зависит.  Как же не проверить  их?
"Нет, он, конечно, не прав, - убеждала она себя. - Эгоист!" И вместе с
тем простое и теплое чувство нежности поднималось в ней.  Ей было жаль
этого  немножко  неловкого  и  бесконечно  близкого  ей человека.  Она
привыкла думать о  нем,  как  о  большом  ребенке.  Если  она  ему  не
напомнит,  он  забудет  и обедать.  Она должна была заботиться о нем в
тысячах мелочей:  положить деньги в бумажник,  посмотреть,  есть ли  в
кармане  носовой платок,  напомнить,  что сегодня день его рождения...
Приятно было чувствовать себя такой необходимой.  Когда  она  приехала
домой и вошла в квартиру, куда он никого не допускал без хозяйки, то с
неподдельным ужасом увидела,  насколько  он  привык  к  ее  постоянной
заботливости.
     Несмотря на всю свою нежность и большое чувство к Ибрагиму, Саида
понимала,  что теперь она не может уделять ему столько внимания. Новые
аппараты  надо  осваивать,  испытывать...  У  нее  совсем   не   будет
свободного времени.
     И вот сейчас,  спускаясь по лестнице, Саида не могла освободиться
от горького чувства...  Должно быть, Ибрагиму действительно тяжело. Но
что она может сделать!



     Уже совсем стемнело.  Зажглись огни над плоской крышей института,
где праздновалась творческая победа Гасанова и его друзей.
     На берегу,  у причала,  стояли Агаев и Рустамов,  всматриваясь  в
темноту.
     Директор переложил трубку из одного угла рта в другой и  взглянул
на часы:
     - Ну, Али, я думаю, больше гостей не будет. Можно начинать.
     - Постой,  как  будто кто-то плывет,  - сказал парторг,  приложив
руку к уху. - Слышишь? В стороне.
     Они быстро  пошли  по  берегу.  Где-то здесь слышался плеск,  но,
странно, - никаких огней.
     Рустамов включил  фонарик.  Из  темноты  выплыло  испуганное лицо
Рагима. Он вылезал на берег, выжимая на ходу свою одежду.
     - Смотри,  Джафар!  Новый гость... Ты что здесь делаешь? - строго
спросил Рустамов, обращаясь к Рагиму.
     - Испытания  проводим...  - Смущенный парень нахмурился и опустил
голову.
     - Какие испытания?
     - Мотора...  Форсированный режим...  - помолчав, ответил Рагим и,
все еще не поднимая глаз, крикнул: - Ребята, идите! Чего прячетесь!
     Из темноты вышли и другие испытатели "плавучей лаборатории".
     Щурясь от  яркого света направленного на него фонарика,  Степунов
вылил воду из будильника и приложил его к уху.
     - Неужели работает? - весело спросил Рустамов.
     - Как часы, - серьезно ответил парень, услышав знакомое тиканье.
     - "Окунь",  "Окунь"...  Я  "Рак"...  Отвечай для связи!  - как бы
опомнившись, вдруг закричал радист Али в микрофон.
     - Работает? - скрывая улыбку, деловито осведомился Рустамов.
     Али поправил наушники и с достоинством ответил:
     - Как часы!
     - На  редкость  удачные  испытания!  -  Директор   рассмеялся   и
торопливо  выпустил  вверх облачко дыма.  - У нас далеко не всегда так
бывает. А где же ваша лодка?
     - Здесь,  -  неопределенным  жестом указал Степунов в темноту.  -
Мотор у нее...
     - Как часы? - Рустамов похлопал юношу по плечу. - Знаем...
     - Да нет...  - Степунов  нахмурился,  вытирая  измазанное  маслом
лицо.  -  Сдал  он...  А  потом  что-то из воды как вынырнет!  Лодка и
перевернулась.
     - Выдумываете вы все,  ребята,  - сказал Агаев,  вынув трубку изо
рта. - Что такое могло выскочить из воды?
     - Кто  его  знает,  - пожимая плечами,  сказал Степунов.  - Вроде
белого тюленя... С нами москвич ехал. Если не верите, спросите у него.
     - А где он? - спросил Рустамов.
     Ребята растерянно оглянулись по сторонам  и  смущенно  посмотрели
друг на друга. В самом деле, где же их спутник?



     На крыше  института  продолжался  праздник.  Все  были  веселы  и
довольны.  Гасанов, несмотря на тяжелый для него разговор с Рустамовым
и  Саидой,  казался  веселым,  был  приветливым  и  радушным хозяином,
одинаково внимательным ко всем.
     Над головами  гостей  горели  тонкие  светящиеся  трубки  - лампы
дневного света.  В зелени,  опоясывающей балюстраду, мерцали маленькие
голубые лампочки, как светлячки. На эстраде гремел оркестр.
     Шумное веселье царило в этом открытом зале,  где не было ни стен,
ни потолка.  Блестел, переливаясь огнями, хрусталь бокалов. В огромных
вазах - гроздья лучшего в нашей стране янтарного винограда "шаны".
     Гасанов сидел  на  почетном  месте,  рядом с директором института
Джафаром Ал-екперовичем Агаевым.
     Директор с тревогой поглядывал на свободное кресло Рустамова. Как
долго он не идет!  Удалось ли спасти  человека,  неужели  он  не  смог
доплыть до берега?..
     Вошел Рустамов. Его встретили шумными возгласами.
     - Салам,  Рустамов!.. За твое здоровье, Али!.. Еще сто лет жизни!
- слышалось со всех сторон.
     Парторг радушно улыбался и, прижимая руку к сердцу, приветствовал
своих друзей.
     Опустившись в  кресло  рядом с Гасановым,  он наклонился к нему и
тихо спросил:
     - Ты хорошо помнишь, что студент оставался на вышке?
     - Конечно! - Гасанов удивился. - Я же справлялся по радио, почему
он  задержался.  А  что?  - вставая и пожимая кому-то руку,  уже через
плечо спросил он.
     - Ничего, так просто вспомнил. Его приглашали, а он не пришел.
     Рустамов наклонился к директору и шепотом сообщил:
     - Отправлены катера.  Ищут. Как только будет что-нибудь известно,
нам скажут.
     На другом  конце  стола  сидела Мариам.  Перед ней стоял огромный
букет бархатных темно-красных георгин.  Такого же тона было ее платье;
казалось, что сшито оно из осыпавшихся лепестков этих цветов.
     Многие из гостей невольно задерживали  взгляд  на  лице  красивой
девушки.   Замечая   это,  Мариам  чувствовала  неловкость.  Она  была
расстроена разговором с Гасановым,  подозревая,  что ей далеко не  все
известно  о предстоящих изменениях в плане его работ.  Как все неладно
получается!  Этот день для Мариам  был  явно  неудачным,  несмотря  на
праздник.  Ко всем неприятностям добавилась новая:  ребята не приехали
на вышку. А она так старалась для них! Опять, наверное, провозились со
своей лодкой.
     В зал вошел человек в костюме голубовато-серого  цвета.  Его  шею
стягивал крахмальный воротничок.
     Распорядитель, тощий и  длинный,  с  галстуком-бантиком,  который
прыгал  при  каждом  его  движении,  любезно предложил гостю свободное
место, рядом с Мариам.
     "Вероятно, приезжий,   это  о  нем  говорил  Гасанов.  Зачем  его
посадили рядом?  Я же не хотела!" недовольно подумала Мариам, украдкой
наблюдая за незнакомцем.
     Он сидел молча и смотрел на цветы, не обращая на девушку никакого
внимания.
     Мариам почувствовала  невольную  досаду.  Гость  не  должен   так
подчеркивать   свое   равнодушие   ко   всему  окружающему!  Это  даже
невежливо...  Но зато другой сосед Мариам,  фотокорреспондент  местной
газеты, оказался весьма словоохотливым, даже надоедливым собеседником.
Таких людей Мариам не любила,  и ей было просто  скучно  слушать  его.
Когда он замолчал, девушка облегченно вздохнула.
     На эстраде  готовили  концертные   номера.   Принесли   несколько
электромузыкальных  инструментов,  похожих  на  игрушечные пианино без
клавиш.  Расставили репродукторы.  Вышли музыканты с новыми,  довольно
странными   инструментами:   у   них   были  только  одни  грифы,  без
резонаторов;  от этих длинных линеек  тянулись  провода  к  аппаратам,
укрепленным на пюпитрах для нот.
     Мариам, большая любительница музыки,  с  нетерпением  следила  за
этими приготовлениями.
     Слегка подпрыгивая,  выбежал дирижер.  Взлетела  его  палочка,  и
забегали   пальцы   музыкантов   по  грифам  без  струн  и  необычным,
нарисованным клавиатурам. Полилась знакомая мелодия из репродукторов.
     Мариам не помнила, в который раз слышала она эти волнующие звуки,
полные мечтательной грусти и в то же время необыкновенной силы  жизни,
стремительной радости.
     Неясные желания поднимались в ней.  Что-то ждет ее впереди? Новые
путешествия, новые встречи, пленительное волнение неизвестности...
     Девушка обернулась к соседу.  Он  сидел,  откинувшись  в  кресле,
закрыв  глаза.  Мариам невольно почувствовала,  что в этот вечер он не
видел ни эстрады, ни дирижера, ни тем более ее. И, наверное, он ничего
не  слышал:  ни  музыки,  ни  отдаленного  шума  моря,  ни сдержанного
разговора за столом,  ни пароходных гудков на рейде... Бокал с темным,
почти  черным  вином,  такого же цвета,  как и георгины в вазе,  стоял
перед ним нетронутым.
     На эстраду   бесшумно   выплыли   стройные,   высокие  девушки  в
национальных костюмах.  Розовый  атлас  их  длинных  платьев  и  белые
нетающие облака прозрачных шарфов закрывали всю сцену. Начался танец.
     Танцовщицы держали в руках по два блюдца и  ритмично  постукивали
по ним пальцами в наперстках. Это напоминало танец с кастаньетами.
     "Звон фарфора нежен и мелодичен,  это не  сухой  стук  деревянных
колотушек-кастаньет,  которые  известны  всем,  -  подумала Мариам.  -
Почему же об этом чудесном девичьем танце с блюдцами никто не знает за
пределами нашей республики?  И там,  на севере,  откуда родом этот мой
молчаливый сосед, тоже ничего об этом не знают..."
     Мариам снова посмотрела на незнакомца.  Высокий лоб,  голубоватая
ранняя седина.  Его лицо еще не  успело  загореть  -  ведь  он  только
сегодня,   как   говорил  Гасанов,  прилетел  из  Москвы.  Крахмальный
воротничок с тщательно  завязанным  галстуком.  Видно,  этот  приезжий
человек не мог решиться придти на вечер без галстука, как бы жарко ему
ни было.  Мариам заметила в его лице какую-то неуловимую простоту и  в
то же время спокойную строгость.
     Как тысячи  голубей,  хлопающих   крыльями,   взлетели   к   небу
аплодисменты.
     Дирижер застучал палочкой по пюпитру. Вновь заиграл оркестр.
     Что-то совсем  иное,  не похожее на волнение,  вызванное музыкой,
вдруг почувствовала Мариам.  Она смутилась.  И как бы для того,  чтобы
еще   больше  усилилось  смущение  Мариам,  незнакомец  поднял  слегка
покрасневшие веки и взглянул на нее.  В это краткое  мгновение  Мариам
успела   рассмотреть  его  глаза  -  обыкновенные,  серые  и,  как  ей
показалось, очень-очень усталые...
     Да, это было только одно мгновение. Человек повернулся к эстраде.
     Музыка уже совсем не трогала Мариам.  Она боялась поднять  глаза,
чтобы снова не встретиться взглядами.  Она злилась на себя: "Да что же
это такое?  Почему?.." Ей казалась странной черная фигура человека  на
эстраде.  Зачем  он размахивает руками,  зачем старичок с седыми усами
так сосредоточенно водит тонкой тростью около подбородка?..
     Осторожно, не поворачивая головы,  Мариам взглянула на соседа. Ею
овладело непонятное,  глухое  раздражение.  Нет,  все  это  невероятно
глупо: он на нее совсем не смотрит...
     На эстраду вышла девушка  в  старинном  национальном  костюме.  В
оркестре зазвучала тонкая,  прозрачная мелодия вступления,  и полилась
песня.  В  голосе  певицы  слышалось  глубокое,   затаенное   чувство,
окрашенное тихой, мечтательной грустью. Сколько раз Мариам слышала эту
старую песню!  Любила петь ее и  сама.  "Горы,  далекие  горы,  к  вам
приносит ветер слова моей любви..."
     Песня оборвалась на высокой, звенящей ноте.
     Незнакомец резко повернулся к Мариам:
     - О чем она пела?  Это очень хорошо,  но я  не  понял  ни  одного
слова. Пожалуйста, переведите.
     - Я не могу... - Маркам смутилась. - Очень трудно!
     - Но вы же знаете свой язык?
     - И все-таки песню нельзя пересказать...
     Гость задумался.  Он  медленно поворачивал бокал,  наблюдая,  как
движутся на скатерти радужные круги от просвечивающего стекла.
     - Простите,  -  обратился он к Мариам.  - Вероятно,  я кажусь вам
невежливым...  Для меня все это так неожиданно!  Я был в Баку  еще  во
время войны.  Да, за это время он сильно изменился! Не узнать... А для
меня он остался таким же близким,  как и  в  те  годы...  Очень  часто
вспоминал  я этот город - город больших заводов,  институтов,  научных
учреждений,  город   с   пальмами   в   скверах,   город,   окруженный
виноградниками,  город  у самого синего моря...  Он всегда мне кажется
новым и непривычным.
     - Вы  недавно  приехали?  -  Мариам  говорила  так  тихо,  что ее
собеседник был вынужден подвинуться  ближе.  -  По-моему,  мне  о  вас
говорил Гасанов. Знаете его? Удивительно талантливый человек!
     - Я много о нем слыхал.  Говорят,  очень интересен его  последний
проект. Надо будет посмотреть.
     - Обязательно, если интересуетесь этим! С Агаевым вы знакомы?
     - Да, конечно.
     - Тогда  попросите,  чтобы  он  вам  рассказал  о  новом  проекте
Васильева.
     - Он тоже интересен?
     - Необыкновенно!  -  Мариам  подняла  вверх  свои широкие брови и
слегка улыбнулась. - Феерия и фантастика.
     Незнакомец помолчал и взглянул на часы:
     - Извините, я должен идти.
     Мариам удивленно посмотрела ему вслед.

                            Глава седьмая
                  "ВОЗМОЖНО ЭТО... БЛУЖДАЮЩАЯ МИНА?"

     Синицкий хорошо    плавал.    Когда    перевернулась    "плавучая
лаборатория", студент не растерялся. До берега было недалеко. За ребят
он тоже был спокоен:  толкая  впереди  себя  перевернутую  лодку,  они
поплыли  с  завидным уменьем бывалых моряков.  Студент вначале плыл за
ними, но потом решил, что ребята и без него доберутся до берега. "Надо
же все-таки узнать причину катастрофы?  Возможно, это опять блуждающая
мина?  - думал он отплевываясь.  - Но почему она светилась?  Почему не
взорвалась?  Впрочем,  это  вполне возможно.  Мина скользнула по борту
лодки и не дотронулась до него взрывателем. Где же она?.."
     Впереди что-то  белело.  Синицкий  осторожно  подплыл  к светлому
пятну.  Он не ошибся:  это был тот самый гигантский  шар,  который  он
видел с самолета.  Синицкий боялся подплыть еще ближе.  Он еле шевелил
руками,  чтобы только держаться на воде.  Мало ли что может случиться.
Тогда эта дьявольская игрушка не взорвалась,  а сейчас стоит чихнуть -
и она поднимет любопытного студента на воздух!
     Он вспомнил, как сегодня на вышке кто-то сказал: "Не дергай ишака
за хвост,  если не знаешь,  какой у него нрав".  В данном случае лучше
всего придерживаться этой азербайджанской пословицы.
     Синицкий проплыл вокруг белого шара и повернул к берегу.
     "Итак, все  ясно:  лодка натолкнулась на блуждающую мину.  Но как
она сюда попала?  Почему ее не выловили? Может быть, она автоматически
поднимается  из-под воды при приближении судна,  вроде магнитной мины?
Но ведь лодка деревянная. Непонятно..." размышлял студент.
     Еще издали он заметил на берегу свет карманного фонарика.  Огонек
то вспыхивал,  то угасал.  Кто-то находился на берегу. На светлом фоне
прибрежного  песка  уже  можно было различить,  что там стоит одинокая
фигура. Синицкий подплыл ближе. Человек смотрел на море в бинокль. Что
же  он  там  видит в темноте?  Студент оглянулся.  Смутно белело пятно
блуждающей мины.
     Луч фонарика забегал по берегу.  Человек наклонился над блокнотом
и стал что-то записывать.
     Метнулся сноп лучей прожектора с приближающегося катера и осветил
незнакомца.  Человек зажмурился и отскочил в сторону. Блеснули стекла,
квадратных очков. Синицкий узнал охотника, с которым летел из Москвы.
     Луч прожектора скользнул дальше и остановился на белом шаре.
     "Странно! Пожалуй,  охотник  не случайно следил за этой миной,  -
думал Синицкий. - Что он записывал?"
     Студент вышел  на  берег  и  осмотрелся.  Охотника нигде не было.
Прожектор погас.  В море светились огоньки теперь  уже  двух  катеров.
Белое пятно исчезло.
     Невероятный день! На каждом шагу загадки.
     Синицкий попытался  отжать  свой пиджак,  но потом махнул рукой и
быстро пошел к городу.  В мокром,  мятом костюме, с пестрым галстуком,
висевшим, как веревка, он выглядел довольно нелепо.
     Ноги вязли в  светлом  сыпучем  песке.  Освещенный  луной,  песок
блестел, как снег. Синицкому стало холодно.
     "Где-то здесь  неподалеку  должен  быть   институт,   -   подумал
студент.-Там  я  сумею  найти  машину,  чтобы  поехать  в  гостиницу и
переодеться...  А где же магнитофон?  - вдруг вспомнил он.  -  Неужели
потерял?"
     Синицкий сунул руку в карман  и  успокоился:  магнитофон  был  на
месте.  Конструктор  нажал  кнопку.  Вспыхнула  крохотная  контрольная
лампочка. Из репродуктора послышалось тихое шипенье.
     "Теперь надо проверить запись", решил студент и перевел рычажок.
     Увлекшись испытанием своего побывавшего в воде аппарата,  он чуть
не  наткнулся  на машину.  Это был длинный спортивный автомобиль новой
советской марки.
     Любознательный парень подошел поближе.
     Интересная конструкция!  Абсолютно простое управление.  Нет  даже
переключения скоростей.
     Страстный любитель техники не удержался от искушения и чуть ли не
всем корпусом влез в машину.
     Послышался лай.  Синицкий приподнялся и увидел  приближающиеся  к
нему две фигуры.  В свете луны он узнал силуэт охотника. Тень от ружья
скользила по белому песку.  Рядом с  охотником  шла  высокая  женщина.
Синицкому показалось,  что он видел ее на аэродроме - тогда она была в
платье с собаками. Лохматый пес ковылял за ней и вяло тявкал.
     Охотник остановился,  поднял  к глазам бинокль и долго смотрел на
море, перебрасываясь отрывистыми замечаниями со своей спутницей.
     Наконец они направились к машине.
     Синицкий будто прирос к месту.  Сейчас у него спросят:  "А ну-ка,
молодой   человек,  что  вам  понадобилось  в  нашей  машине?"  Трудно
объяснить  столь  повышенный  интерес  к  ней   простым   мальчишеским
любопытством.
     Раздумывать некогда! Синицкий быстро пригнулся и спрятался в тени
машины.
     "Теперь надо незаметно выскользнуть из  этого  укрытия",  подумал
он.  Но в этот момент ему снова вспомнились белый шар, бинокль в руках
у охотника,  блокнот,  освещенный фонариком...  Нет,  здесь что-то  не
так!..
     Вдруг он услышал английскую речь.  Студент насторожился.  "О  чем
они  говорят?  Иной  раз  очень  полезно знать чужой язык",  с досадой
подумал  он,  вспомнив,  что  очень  прохладно  относился  к  изучению
английской грамматики.
     Охотник опять что-то записал.
     "Что ему здесь нужно?  - недоумевал Синицкий.  - Какая может быть
охота ночью,  на морском берегу да еще с дряхлой собакой, которая даже
не чувствует, что совсем недалеко от нее притаился чужой человек?.."
     По-разному и  противоречиво  оценивал  студент  свои  наблюдения.
Собственно  говоря,  ничего тут нет особенного,  если на берегу гуляют
только что приехавший из Москвы, ну, скажем, бухгалтер и его спутница,
которая  радостно  встретила  этого  пассажира  на  аэродроме.  "Вечер
чудесный,  - трезво рассуждал Синицкий.  -  И,  может  быть,  приезжий
записывает свои впечатления или даже пишет стихи... Но почему эти люди
вдруг заговорили по-английски?  - снова спрашивал он себя.  - А почему
бы  и  нет?  Обыкновенная практика.  Мало ли у нас студентов-заочников
весьма почтенного возраста.  Кто знает,  не принадлежат ли к их  числу
эти  любители  вечерних  прогулок...  А  вдруг  это враги?  - Синицкий
вздрогнул.  - Разве Америка не засылает их  в  нашу  страну?  И  разве
англичане перестали интересоваться бакинской нефтью?.."
     С тревогой думая обо всем этом, озадаченный студент прислушивался
к  непонятному для него разговору.  Вот охотник несколько раз повторил
слово "сигма".  Что это?  Название буквы?  Или есть  такое  английское
слово?..  Вот они о каком-то Вильяме заговорили.  Это понятно... Может
быть, о Шекспире?..
     Охотник первым подошел к машине и взялся за ручку дверцы.
     Пес вдруг подбежал  к  студенту.  Юноша  похолодел  от  волнения.
Дрожащей  рукой  он  погладил собаку.  "Неужели залает?.." Синицкий не
дышал.
     Но все  обошлось  благополучно.  Пес  лениво  лизнул  его руку и,
вильнув хвостом, отошел в сторону.
     Охотник и его спутница,  облокотившись о борт машины,  продолжали
свой разговор, посматривая в сторону моря.
     "Неужели эти непрошеные гости ожидают нового появления блуждающей
мины?" подумал Синицкий.
     Основательно продрогнув в мокром костюме, он спрятал магнитофон в
карман и решил осторожно проползти до ближайшей груды камней.
     Хлопнула дверца.  Мотор  глухо заворчал,  вспыхнул красный огонек
сигнала, и машина рванулась вперед.
     Спасительная тень убежала от Синицкого.  Он лежал, распластавшись
на белом, как снег, песке. "Сейчас увидят!" с ужасом подумал студент и
осторожно приподнял голову.
     Машина была уже далеко.  С  погашенными  фарами  она  мчалась  по
берегу, у самой воды.



     В оркестре пели сазы,  им вторили тары.  Четко отбивал ритм сухой
треск   барабана.    Голоса    всех    инструментов    слышались    из
электромузыкальных аппаратов.
     Синицкому, который все-таки успел попасть на  праздник,  казалось
странным  сочетание  новой  музыкальной  техники  и народной старинной
мелодии.  Он улыбался и пристукивал каблуком в такт барабану. Ему было
удивительно  хорошо  и  весело.  На таких праздниках он еще никогда не
бывал.
     Вдруг он перестал притопывать ногой и сразу помрачнел.  Не давала
ему покоя эта  бродячая  мина,  с  которой  за  один  только  день  он
встретился дважды. "Не успела бы наделать вреда... - думал Синицкий. -
Может быть, сказать об этом? Спросить совета?.."
     Рядом с  ним  сидел  Рустамов.  Заметив,  что  студент  почему-то
перестал улыбаться,  он взял  шарообразный  графин  из  молочно-белого
стекла и подлил юному гостю вина.
     - После такого марафонского заплыва надо  согреться,  -  серьезно
заметил он.
     - Не надо,  Али  Гусейнович!  -  взмолился  студент.  -  Это  уже
четвертый.
     - Ничего,  наше вино очень полезно.  Сто лет проживешь! - Парторг
отечески похлопал его по плечу.
     - Али Гусейнович,  - оглядываясь по сторонам и наклоняясь к нему,
тихо начал Синицкий, - я должен сказать... - Он замолк, уставившись на
белый шар графина, словно впервые увидел его.
     Рустамов пригладил пальцем усы и улыбнулся:
     - Говори, пожалуйста.
     - Здесь  неподалеку  мы  натолкнулись  на  блуждающую  мину,  - с
тревогой вымолвил  Синицкий,  не  отрывая  глаз  от  шара.  -  Она  не
взорвалась...
     - Ну вот и хорошо! И большая эта мина?
     Синицкий осматривал зал. Он как бы искал, с чем сравнить ее.
     - Примерно как этот шар. - Он указал на шарообразно подстриженное
дерево у балюстрады.
     Рустамов рассмеялся и отодвинул от Синицкого графин.
     Студент был в недоумении.
     "Не верит,  - заключил он. - Я же сам, собственными глазами видел
эту  мину!  Неужели только показалось?  Почему же смеется Рустамов?  А
может быть,  он знает,  что ее выловили, но об этом нельзя говорить?..
Голова кругом идет... Ничего не пойму".
     Воспользовавшись тем,  что Рустамов заговорил с Агаевым, Синицкий
вышел из-за стола. Он с удивлением почувствовал непривычное для него и
странное ощущение некоторой нетвердости в ногах...  Да,  правильно ему
говорили,  что  на  Кавказе  очень трудно отказаться от лишнего бокала
вина, чтобы не обидеть хозяев.
     "Нужно ровнее  идти,  только бы не покачнуться.  Срам какой!  - с
досадой подумал Синицкий. - Этого нельзя себе простить. Надо сейчас же
уходить,  чтобы  никто  ничего не заметил...  А как же мина?..  Почему
смеялся Рустамов?  Может быть,  еще  раз  проверить  свои  подозрения,
спросить у Гасанова?.."
     Начались танцы.  Вспыхнули над  головой  разноцветные  светящиеся
трубки... Откуда-то сверху, как снег, посыпалось конфетти.
     Гасанов бесцельно бродил по залу среди гостей.  Казалось,  он  не
находил себе места.  Друзья и знакомые поздравляли его.  Он крепко жал
протянутые к нему руки и вежливо отвечал на любезности.
     "Но почему  так долго нет Саиды?  А вдруг она уже здесь?  - думал
он,  выискивая ее глазами.  - Ведь она же обещала! Специально вызывала
меня к телефону. Неужели опять не приедет на наш праздник?.."
     Увидев издали Мариам, Гасанов стал торопливо пробираться к ней.
     - Саиду не видела? - с надеждой в голосе спросил он.
     Мариам отрицательно покачала головой.
     - Ибрагим Аббасович!  - Синицкий остановил инженера и, не замечая
Мариам,  которая  что-то  хотела  сообщить  Гасанову,  понизив  голос,
сказал:  - Ну пожалуйста, объясните мне по-дружески! Честное слово, не
пойму ничего.  Может быть,  это,  конечно,  пустяк, но он не выходит у
меня  из  головы.  Неужели в Каспийском море могут попадаться плавучие
мины? Я сегодня вечером видел одну из них.
     Лицо Синицкого выражало искреннее удивление.
     - Ерунда! - отмахнулся Гасанов.
     Он заметил  блестящие,  покрасневшие  глаза  гостя  и  блуждающую
улыбку  на  его  лице.  "С  непривычки  этому  студенту  не   то   еще
померещится", подумал он и тут же обратился к Керимовой:
     - Мариам, вот наш молодой друг - студент, изобретатель, с которым
я обещал вас познакомить. - И озабоченный инженер быстро скрылся среди
гостей.
     Мариам удивленно смотрела на Синицкого. Такой же мальчуган, как и
Рагим! А кто же сидел рядом с ней?
     В репродукторе  снова  зазвучала  ее  любимая  песня  - песня,  о
которой не расскажешь словами.
     Синицкий переминался  с ноги на ногу и почему-то не мог вымолвить
ни слова.  Девушка показалась ему очень похожей на  Саиду.  Нет,  даже
много   красивее   ее!   И   какая   она   маленькая,  будто  неживая,
нарисованная...  "Однако чему же она улыбается?" Он невольно  поправил
галстук.  Ему также очень хотелось пригладить волосы.  Наверное, опять
торчат вихры! Но он не решился, рука застыла на пол дороге.
     "Но почему  она  молчит?  Что  ей  сказать?  Она ждет..." Любимец
веселых  компаний,  говорун   и   остряк,   Синицкий   просто-напросто
растерялся. В голову лезли всякие неподходящие мысли. Он почему-то все
время думал о торчащем вихре на затылке,  даже физически  ощущал  его,
как боль,  как неловкость, и никак не мог начать разговор. Может быть,
в этом были виноваты выпитые  четыре  -  представить  себе  только!  -
четыре внушительных бокала буквально предательского вина?
     "Тогда с  Саидой  первым  заговорил  магнитофон,  а   сейчас?   -
мучительно раздумывал студент.  - Ну, о чем же говорить? Может быть, о
бакинских ветрах,  о музыке,  о празднике?.." Нет,  это все не то!  Он
должен ей сказать что-нибудь значительное, умное... даже особенное!
     - Мариам, идемте танцевать! - К Керимовой подошел, уже притопывая
от нетерпения,  черноволосый парень с тонкими, как веревочки, усиками.
- Простите, - с извиняющейся улыбкой кивнул он головой студенту.
     Синицкий остался  один.  Танец  кончился,  затем  начался другой,
третий, а Мариам все еще не возвращалась...
     "Ну и не надо! - обиделся Синицкий и решил выйти в сад, чтобы там
в тишине,  как говорится,  собраться с мыслями.  - До чего же все  это
глупо получилось...  Трус несчастный!  Разиня!  - корил он себя. - Что
она  теперь  обо  мне  подумает?  Стоит  взрослый  парень  -   студент
московский - и глазами хлопает..."
     Медленно, еле переступая ногами,  Синицкий спускался по лестнице.
Издалека   доносилась   музыка.   Два   больших,  ослепительно  белых,
светящихся шара у выхода снова напомнили о плавучей мине.
     Он долго смотрел на них.  Голова все еще кружилась от вина.  Нет,
он ничего не может понять... Неужели все это только показалось? Почему
ему никто не верит?..
     Черные тени,  будто отпечатанные краской,  застыли на асфальтовой
дорожке, ведущей к воротам. По сторонам пестрели клумбы с цветами.
     Бесшумно открылись чугунные ворота.  По асфальту  скользнул  свет
фар. Два желтых глаза двигались навстречу Синицкому.
     Открытая машина остановилась у подъезда. За рулем сидела Саида.
     Синицкий подбежал к машине и предупредительно открыл дверцу.
     - Вы всех так встречаете?  - Саида рассмеялась,  ловко выпрыгивая
на дорожку.
     - Нет,  только вас, и я очень рад, что хоть и поздно, но все-таки
встретил!  - взволнованно проговорил Синицкий, поднимаясь вслед за ней
по лестнице.
     - Ничего не пойму, - пожимая плечами, заметила Сайда. - О чем это
вы?
     - Разрешите мне быть откровенным? - Студент понизил голос.
     Саида в   недоумении   остановилась   на   ступеньках,   невольно
огляделась. Над головой висела луна. С моря доносился неумолчный плеск
волн.  Ему вторил оркестр с крыши института.  Одуряюще пахли цветы  на
клумбах.
     Вся эта поэтическая обстановка настраивала лирически. Но Саиде до
этого  не  было  никакого  дела.  Она  так  торопилась  встретиться  с
Ибрагимом,  а тут,  к ее  досаде,  приходится  выслушивать  непонятные
излияния надоедливого гостя!
     - Мы с вами знакомы только один день, - все так же взволнованно и
словоохотливо  продолжал  Синицкий,  -  вы  меня  почти  не знаете,  -
проникновенно говорил он, - но я почувствовал...
     Послышался гудок из репродуктора радиотелефона,  установленного в
машине Саиды.  Замигала красная лампочка.  Саида, словно обрадовавшись
этому  предлогу  прекратить странный для нее разговор,  побежала вниз.
Застучали каблучки по ступенькам.
     На телефонном   аппарате   блестел  никель  наборного  диска.  От
радиостанции поднимался вверх тонкий серебряный  прут  антенны.  Саида
откинула волосы назад и взяла трубку:
     - Да, я, Александр Петрович... Доехала ничего, не беспокойтесь...
Уже  выловили.  Поэтому  и задержалась.  Завтра проверю локаторы перед
установкой...
     Синицкий внимательно   прислушивался   к   разговору.  Ему  очень
хотелось посмотреть на  радиоаппарат  Саиды,  но  он  боялся  выказать
излишнее любопытство.
     Когда Саида поднялась к нему,  он горячо продолжал,  словно в  их
беседе не было никакого перерыва:
     - Знаете,  Саида,  я вдруг почувствовал...  что  только  вы  меня
поймете...
     Саида нетерпеливо поглядывала вверх,  на крышу института.  Оттуда
доносилась музыка.
     - Мне не нравится наш разговор,  товарищ Синицкий!  - Она сделала
несколько шагов вверх по лестнице.
     - Одну минутку,  Саида!  - взмолился он. - Поймите мое положение.
Кому я должен об этом сказать?  Понимаете, должен!.. - Студент перевел
дыхание и уже совсем спокойно продолжал:  - Здесь,  у  берега,  бродит
шарообразная мина.  Я,  правда, в этом не очень уверен, но если это не
мина, то что-то похожее на нее...
     Облегченно вздохнув,  Саида  весело,  совсем по-приятельски взяла
Синицкого под руку.
     - Не беспокойтесь! - сказала она. - Уже приняты меры.
     Хотел было Синицкий ей рассказать и  о  человеке  на  берегу,  но
после ее спокойного ответа решил, что Саиде все известно.
     - Значит,  на катере заметили мину и выловили? - полюбопытствовал
он.
     - Наверное, - недовольно отозвалась Саида. - Идемте наверх, я вас
познакомлю с Мариам.
     - Спасибо, - поклонился Синицкий, вспомнив свою неудачную встречу
с девушкой.  - Уже познакомили. А когда меня познакомите с испытаниями
ваших аппаратов? Я не видел их в практической работе. Можно мне завтра
поехать с вами?
     - Нельзя,  -  резко  ответила  Саида,  торопливо  поднимаясь   по
лестнице.  -  Вы же сами знаете,  что сначала испытания производятся в
лаборатории,  а потом уже проверенные аппараты тащат в поле,  на  море
или даже на дно, что мы и сделаем недельки через две, когда вы внесете
в схему, видимо, очень полезные для науки изменения и дополнения.
     - Для этого нужно два дня,  а не две недели.  Поймите, Саида, что
меня только за этим и прислали сюда,  а вовсе не  любоваться  морскими
пейзажами!  -  Синицкий  явно  волновался.  Он  хотел как можно скорее
заняться делом. - Давайте назначим срок.
     - Ну хорошо, - согласилась Сайда.
     "Вот настойчивый парень! - подумала она. - Не ожидала".
     Ей это  понравилось,  и  она  тут  же назначила день практических
испытаний,  уверенная в том,  что к этому времени Синицкий справится с
переделкой аппарата.
     - Есть еще  одно  препятствие,  -  задумчиво  проговорила  Саида,
медленно потирая висок. - Что на это скажет Васильев?
     - Кто?
     Саида не ответила и быстро взбежала вверх по лестнице.

                            Глава восьмая
                      СИНИЦКИЙ НАДЕВАЕТ СКАФАНДР

     На каменистом  островке,  недалеко  от  берега,   одиноко   стоял
приземистый  белый  домик.  Он  был похож на глыбу льда,  почему-то не
тающую в горячих лучах южного  солнца.  Домик  этот  служил  подсобным
помещением при испытаниях разной аппаратуры.
     Из двери  вышел  Нури  в  рабочем  комбинезоне.  Прищуриваясь  от
солнца,  он  посмотрел  на  причал у здания института,  который отсюда
хорошо был виден. От причала отошла лодка. В ней сидели двое.
     "Саида... А кто же еще?" спрашивал себя Нури, пытаясь рассмотреть
человека на носу лодки.
     - Ничего   не   понимаю,  -  пробормотал  он.  -  Кажется,  опять
появляется парень в шляпе. Ну, если и здесь он будет усмехаться, то...
     Собственно говоря, Нури сам не знал, что должно было следовать за
столь грозным предупреждением.  Однако он был уверен, что в этом месте
гость не решится даже улыбнуться.  Здесь,  как-никак,  а испытательная
лаборатория...  Надо  скорее  приготовить  водолазные  костюмы,  а  то
достанется от Саиды!
     Нури быстро побежал к домику.
     Лодка уже подходила к островку.
     Синицкий, придерживая  шляпу,  первым   выскочил   на   берег   и
предупредительно подал руку Саиде.  Она снисходительно улыбнулась. Как
это у него ловко получается!
     - Значит,  в  глубине  этого  островка  можно  найти  нефтеносные
пласты?  - спросил студент, недоверчиво глядя себе под ноги. - Неужели
мы их заметим на экране аппарата?
     - Конечно!  Здесь  мы  не  впервые  занимаемся  проверкой  разных
конструкций.  Каждый  метр  исхожен,  все  знакомо...  Пески  под нами
бедные,  нефти в них мало,  а то давно бы буровую поставили... Кстати,
дорогой  друг,  вы  занимаетесь  изобретательством,  возитесь с новыми
ультразвуковыми приборами для нефтеразведки,  а что вы о ней учили?  -
смотря на студента, спросила Саида.
     - Не только учил,- с заметной обидой  сказал  Синицкий,  -  но  и
работал чуть ли не со всеми приборами у нас в лаборатории. Ну, скажем,
магнитными, радиометрическими, электрическими...
     - Сейсмометрическими,  газовыми и так далее,  - смеясь,  перебила
его Саида.  Сидя на песке,  она отвинчивала крышку  прибора.  -  А  вы
никогда   не   задумывались,  почему  существует  так  много  способов
нефтеразведки? Почему ученые изобретают все новые и новые аппараты, да
и  вы  сами  помогаете  им?..  Знаете  ли  вы,  что  такое миллион?  -
неожиданно спросила она.
     - Вы начинаете говорить загадками, - недовольно ответил Синицкий.
- Миллион - это десять в шестой степени.  Так бы сказал математик.  Но
вы хотите не такого ответа.
     - Да,  для математиков это число не так уж  велико.  А  вот  мне,
откровенно  признаться,  число  это  не  дает  покоя.  Оно мне кажется
огромным,  и я с ним не могу примириться.  Миллион рублей стоит только
одна скважина разведочного бурения на море!
     Саида никак  не  могла  отвернуть  винты  на   крышке.   Синицкий
осторожно взял у нее отвертку.
     - Надо понять значение этой суммы!  -  продолжала  она  горячо  и
убедительно.  -  Представляете себе,  Синицкий:  после предварительной
разведки небольшой коллектив несколько месяцев бурит. Трубы опускаются
все  глубже  и  глубже,  появляются  признаки  нефти.  Люди борются со
штормами,  авариями.  Бурение подходит к концу,  уже  пройдено  четыре
тысячи метров,  а результатов пока еще нет. Поставлен на карту миллион
и,  кроме него,  напряженный труд всей бригады и  многое  другое,  что
ценится  у нас дороже денег.  Геолог говорит,  что,  возможно,  завтра
закончится многомесячное бурение.  Завтра решающий день... Но проходит
и этот день и другой - нефти нет. Скважина остается сухой. Надо бурить
в новом месте.  Снова может быть потерян миллион!  - Саида  замолчала,
затем  добавила:  -  Должна  сознаться,  что  с  точки  зрения мировой
экономики наши дела не так-то плохи:  у нас из ста  скважин  пятьдесят
дают  нефть или газ,  а у американцев - только двадцать...  Но вы сами
понимаете, что мы с этим процентом не можем мириться. Мы не хищники, а
хозяева, рачительные и строгие. Нам нужна совершенная разведка!
     Студент слушал Саиду с напряженным вниманием.  Ему казалось,  что
во всех этих неудачах,  о которых она говорила, виноват и он сам. Мало
усовершенствовать схему прибора - это просто  мелочь,  надо  все  свое
время,  всего себя посвятить созданию новых аппаратов,  новых приборов
для нефтеразведки...  Ему нужно практически поработать с ними, а тогда
он что-нибудь и придумает.
     - Вот так-то!  - Саида вздохнула. - Я уже несколько лет работаю с
аппаратами для нефтеразведки,  но, как и вы, увлекаюсь многими делами,
например автоматикой...  Сколько в жизни  интересных  занятий!  -  Она
сжала  руки  так,  что  слегка  хрустнули  пальцы.  -  Но  не  советую
разбрасываться.  Я для вас не пример,  и позабудьте об этом. Поставьте
себе задачей сделать аппарат для нефтеразведки,  который никогда бы не
ошибался.
     Все, что  до этого знал Синицкий о разведке нефти,  приобрело для
него новое, неожиданное значение. Он вспомнил о незаметных тружениках,
которые  стараются  сберечь  государству эти миллионы.  Чего только не
делают  разведчики  нефти!  Они  устраивают  маленькие  землетрясения,
взрывая  заряды на определенных расстояниях от сейсмографов,  и следят
за кривыми на барабанах приборов.  По кривым  они  узнают,  где  скрыт
нефтяной пласт.  Они измеряют электропроводность почвы, изучают состав
газов,  выходящих из-под земли,  ищут магнитными  и  радиотехническими
приборами  место возможного залегания нефтеносного пласта,  составляют
подробные геологические карты,  схемы...  И все-таки,  несмотря на все
эти  огромные  труды,  при  бурении  остается  риск  потерять миллион!
Особенно на морских буровых, где не все эти методы пригодны...
     - Вот, может быть, наши аппараты будут более совершенны, - как бы
отвечая на мысли Синицкого,  сказала Саида и задумчиво  посмотрела  на
белые   коробки   с   блестящими   ручками.  -  Впрочем,  они  впервые
испытываются в данных условиях.  Здесь  тоже  риск,  может  ничего  не
получиться, как и при любых испытаниях...
     - Вопрос можно? - совсем как школьник, спросил Синицкий.
     Саида наклонила голову, чтобы скрыть улыбку.
     - Вы как-то упомянули фамилию Васильева.  Его работы - тоже такой
же риск?
     Саида, не поднимая головы, исподлобья взглянула на Синицкого:
     - Да,  это  необыкновенный  опыт.  Если хотите,  большой риск,  -
сказала она сухо и тут же перевела разговор на другую тему:  - У  меня
все-таки   есть  надежда,  что  наши  аппараты  будут  работать  более
уверенно,  чем  другие.  Они   резко   отличаются   от   общеизвестных
конструкций хотя бы применением ультразвука: им мы как бы просвечиваем
толщу земли...
     - Так  же,  как и радиоволнами,  - перебил ее студент.  - Не вижу
принципиальной разницы:  те же колебания,  только сравнительно  низкой
частоты.  Кстати,  вы  мне  обещали  показать  новую,  уже  измененную
инструкцию к аппарату.
     - Пожалуйста!   -   Саида   вытащила  из  кармана  своего  белого
комбинезона тонкую тетрадь.  - Пока мы будем готовиться к  испытаниям,
займитесь теорией.
     - Салам, Саида! - еще издали крикнул Нури.
     Он нес водолазную одежду.  За ним от самого домика на белом,  как
снег,  песке тянулся след,  будто от санных полозьев:  Нури  тащил  на
веревке тяжелые башмаки со свинцовыми подошвами.
     - Смотрите,  Саида!  - Синицкий развернул перед ней инструкцию. -
Вот в этом месте надо уточнить.  Здесь сказано буквально следующее: "В
аппарате,  несмотря  на  его  малые  размеры,   сосредоточена   весьма
значительная мощность ультразвука. Эти неслышимые колебания отражаются
и поглощаются в земле различными слоями породы.  - Он читал размеренно
и внушительно. - Характер этого поглощения мы обнаруживаем на экране в
виде системы пересекающихся линий.  Когда пучок  ультразвука  проходит
сквозь нефтеносный пласт, положение линий резко изменяется..."
     - Потом,  потом!  - запротестовала Саида.  -  Мы  с  Нури  сейчас
соберемся  и  опустимся  в  воду.  А  вы  пока походите с аппаратом по
острову.
     Она передала  студенту  один  из  аппаратов  кубической формы,  с
закругленными  ребрами.  Он  надел  его,  как  фотоаппарат-"зеркалку".
Длинный  хобот необыкновенного объектива опускался вниз почти до самой
земли.  Как требовалось по инструкции,  студент включил питание, затем
повернул ручку яркости и фокусировки.  На экране замелькали светящиеся
линии.
     Синицкий прошел  несколько  шагов  по  песку.  Все как будто бы в
порядке: линии показывали следы нефтеносных месторождений.
     Когда он   сказал  об  этом  Саиде,  она  радостно  улыбнулась  и
наклонилась над экраном.
     - Так   и  должно  быть!  Чувствуется  значительное  усиление,  -
удовлетворенно заметила она, откидывая назад непослушные волосы. - При
первых испытаниях, до вашей переделки, верхняя кривая не доходила даже
до пятого деления,  а сейчас к двадцати подбирается. - Саида протянула
руку   студенту:   -   Примите  пока  предварительные  поздравления...
Откровенно говоря,  я не особенно была уверена в вашем предложении, но
у вас оказались задатки настоящего инженера!
     Синицкий робко пожал руку  Саиды  и  покраснел,  растроганный  ее
похвалой.
     - Будем одеваться, Нури! - крикнула Саида.
     - А как же я? - растерянно спросил Синицкий.
     - Да мы ненадолго.  Подождите нас,  - добродушно ответила  Саида,
подкручивая ручку усиления сбоку аппарата.
     - Саида, милая, - умоляющим тоном начал Синицкий, - разрешите мне
сегодня опуститься вместе с вами. Хоть на минутку!
     - Вы ребенок,  Синицкий, честное слово! - Саида подняла голову от
аппарата и рассмеялась.  - Удивительное нетерпение. Так уж сразу и под
воду! А не побоитесь?
     - Да что вы!  - искренне обрадовался студент. - Вот вы женщина, и
то... А я все-таки... - Он смутился и замолчал.
     Саида, ласково взглянув на студента, сказала:
     - Ну хорошо,  хорошо,  убедили. Все равно вам придется испытывать
аппарат  под водой.  Может быть,  там не подойдут переделки Синицкого?
Как вы думаете?
     - В этом я хочу сам убедиться.
     - Законное  требование  каждого  изобретателя.  Опустим  вас   на
минутку...  Я  не  знаю,  как  вы себя будете чувствовать в водолазной
одежде...  - сказала Саида и тут же повернулась к Нури:  - Принеси еще
один костюм.
     Нури не мог скрыть своего недовольства.  Он был  твердо  убежден,
что москвича незачем опускать под воду.  Пусть,  если хочет,  на земле
крутит ручки у  аппарата!  Вот  ведь  -  изобретатель,  а  серьезности
никакой!..
     - Будешь одеваться?  -  сухо  спросил  Нури  у  Синицкого,  когда
притащил  третий костюм.  Он надеялся,  что этот с виду храбрый парень
откажется.
     Синицкий подозрительно  посмотрел  на  тяжелые  башмаки  и нервно
поправил воротничок. "Да, с такими не выплывешь", подумал он и быстро,
чтобы этот сердитый "водолаз" не заметил его нерешительности, сказал с
деланной беспечностью:
     - Еще  бы,  разве  можно  отказаться  от такого удовольствия!  Вы
знаете,  -  он  демонстративно  обратился  только  к  Саиде,   -   мне
приходилось  и  летать  и  плавать,  даже  как-то однажды опускаться в
шахту, но я никогда не был под водой.
     - Ничего интересного,  - равнодушно заметила она. - Так же, как и
здесь, но немного потемнее и воздух резиной пахнет - от костюма.
     Началось облачение.  На  студента  надели  специальный  резиновый
костюм,  затем пудовые башмаки,  приспособили баллон  с  кислородом  и
сжатым воздухом. Наконец примерили шлем, похожий на большой горшок.
     С сожалением Синицкий посмотрел на свою светлую шляпу, лежащую на
песке...  Мелькнула странная мысль:  "Удастся ли ее снова когда-нибудь
надеть?" Он досадливо поморщился, нагнулся и незаметно от Нури запихал
шляпу под костюм. Так-то надежнее!
     - Страшно будет - дергай веревку, - хмуро заметил Нури.
     Синицкий смерил   его   удивленным   взглядом  и  пожал  плечами,
показывая свое полное пренебрежение к  столь  необоснованному  выпаду.
Да,  конечно,  только так он мог расценивать предложение Нури!  Почему
ему должно быть страшно?
     - Ветер   может   помешать   нашим  испытаниям,  -  сказал  Нури,
всматриваясь в темнеющий горизонт.  Он  хотел,  чтобы  Саида  отменила
сегодняшние опыты. Погода - не для новичков.
     - Мы недолго. Успеем! - решила Саида и торопливо надела костюм.
     - Саида,  вопрос  можно?  Вы  хорошо  знаете английский?  - вдруг
спросил студент.
     - Читаю и перевожу техническую литературу.
     - А разговор?
     - Плохо... Но зачем это вам?
     - Так просто,  - беспечно заметил Синицкий и подумал:  "О чем  же
тогда говорил охотник на берегу?"
     Саида смотрела на задумавшегося студента.
     "Вопрос можно?" - мысленно передразнила она его. - Вот привычка!"
     Все трое забрались в лодку. Затрещал мотор.
     - Мне  за  эту  экскурсию  Александр  Петрович голову оторвет!  -
недовольно бормотал Нури,  завинчивая шлем у  Синицкого.  -  Не  успел
приехать,  а  уже  решил  гулять  под водой.  Это и моя бабушка может!
     Недалеко от берега лодка остановилась.
     Свесившись за борт, Синицкий с любопытством смотрел на каменистое
дно. На этой глубине оно было хорошо видно.
     - Не  беспокойся,  Нури,  - сказала Саида,  - здесь мелко.  Пусть
побарахтается минут десять.  Он же  должен  знать,  что  получилось  в
аппарате  после его переделок.  Если не струсит,  то сможет быстро это
проверить. Боюсь, что на первый раз он просто растеряется.
     Синицкий подвинулся  к Саиде,  стараясь сквозь металлический шлем
услышать разговор.
     - Я не вам, - рассмеялась Саида.
     Держась за борт лодки,  студент с помощью Саиды  и  Нури  опустил
тяжелые башмаки в воду. Они его сразу потащили вниз.
     Стало страшно,  но спасительная веревка удерживала Синицкого и не
давала тонуть.
     Очень хотелось студенту заметить то мгновение,  когда глаза будут
на уровне воды. "Какое здесь получится преломление? Что будет видно? А
если один глаз окажется под водой,  а другой в воздухе?  - стараясь не
думать  о  страшном  погружении  в  подводный  мир,  размышлял  он.  -
Интересное физико-биологическое явление!"
     На горизонте   потемнело.  Подул  резкий  ветер.  Побежали  белые
барашки. Лодка закачалась на волнах.
     - Саида,  поплывем  лучше к берегу!  - с тревогой сказал Нури.  -
Ветер начинается.
     Этого не  слышал  Синицкий.  Он  крепко  держался  за  борт  и  с
любопытством смотрел вдаль, на закипающую воду.
     Вдруг совсем неподалеку из глубины вынырнул белый шар.
     Студент резко повернулся и протянул  обе  руки  вперед,  указывая
Сайде на "блуждающую мину".
     Высокая волна  подбросила  лодку.  Нури  потерял   равновесие   и
выпустил  веревку.  Она бесшумно скользнула по борту.  Нури бросился к
ней,  но было поздно...  Над лодкой метнулся  ее  конец  и  скрылся  в
волнах.
     - Скорее шлемы! - крикнула Саида.
     Лодку подкинуло  еще  выше.  На какое-то мгновение винт повис над
водой. Мотор угрожающе зарычал...



     Синицкий медленно опускался на  дно...  Наконец  его  ноги  мягко
коснулись каменистого грунта.
     Как будто бы сквозь крышу  из  зеленоватого  стекла  просвечивали
солнечные лучи.
     Студент взглянул вверх.  Длинная тонкая  змея  плавно  спускалась
вниз, свертываясь в кольца: это падала веревка.
     "Дергай веревку, если страшно", невольно вспомнил он слова Нури.
     Только сейчас почувствовал Синицкий настоящий страх,  от которого
холодеет кожа и останавливается дыхание.
     "Что делать?  Куда идти? - тщетно спрашивал он у самого себя и не
находил ответа.  - Можно заблудиться,  до берега не очень-то  близко".
Вспомнилось,  что  у  Нури  был  компас;  он  даже  рассматривал его -
герметический,  большой...  "Но у меня нет никакого  компаса.  Что  же
теперь будет?"
     С минуту Синицкий стоял  в  нерешительности.  Прямо  над  головой
мелькало какое-то пляшущее темное пятно.  "Наверное,  лодка, - подумал
он и вдруг сразу успокоился.  - Сейчас  за  мной  спустится  Нури  или
Саида.  Пожалуй, даже обидно, что так скоро кончатся мои испытания под
водой!  Студент  ощупал  ручки   аппарата.   "Конечно,   после   такой
неосторожности  вряд  ли  начальство,  да  и сама Саида,  разрешит мне
опуститься снова".
     Он повернул выключатель и сквозь прозрачную воду увидел на экране
слегка расплывшиеся светящиеся линии.
     Прибор работал  как будто бы нормально,  но он совсем не указывал
на   присутствие   нефтеносных   песков.   Неужели   даже   повышенная
чувствительность  переделанного  Синицким  усилителя  не  могла помочь
обнаружить хотя бы следы нефти?
     Нет, с  этим не мог согласиться изобретатель!  Нефть здесь должна
быть.
     "А если  пройти  немного  в  сторону?  - преодолевая тайный страх
перед неизвестным,  мысленно спросил себя студент.  - Пусть  недалеко,
всего  лишь метров пять,  а потом опять сюда вернуться?  Как,  Николай
Тимофеевич,  способен ты на это?.. А почему бы и нет! - уже со злостью
отвечал  себе Синицкий.  - Невидаль какая!  Успею закончить испытания.
Пока они там наденут  скафандры,  пока  спустятся...  Лодка,  конечно,
останется  на  месте  -  это  один ориентир,  а кроме того,  можно еще
что-нибудь  запомнить.  Ну,  скажем,  вот  эту  груду  камней...  Надо
все-таки  поторопиться!  А  то  сейчас меня за шиворот вытащат на свет
божий, как котенка".
     Синицкий посмотрел  по  сторонам  и  вдруг  почувствовал какое-то
странное недовольство.  Он  так  стремился  к  этим  испытаниям,  ждал
необычайного...  Еще  бы!  Не каждому суждено бродить по морскому дну.
Однако здесь не было ничего интересного:  зеленый туман,  обыкновенные
камни,  которые  вначале казались таинственными скалами.  Саида права:
темно и пахнет резиной.
     С усмешкой вспомнил Синицкий о своих по-детски наивных мечтаниях.
Он думал,  что будет  рассказывать  московским  друзьям  о  невиданных
чудесах подводного царства.  Будто идет он по песчаному дну, солнечные
блики мечутся под ногами...  как густой зеленый  кустарник,  колышутся
морские водоросли...  стаи испуганных разноцветных рыб,  словно птицы,
взлетают вверх при каждом его шаге...
     "Нет ничего  похожего!"  Синицкий  даже  разозлился.  "Откуда,  к
черту, рыбы? Тут нет ни одной малявки!"
     Он был попросту обескуражен.
     Но довольно мечтать о романтике!  Не за этим спустился на морское
дно изобретатель Синицкий.
     Что же случилось с его аппаратом?..  Линии замерли на экране,  не
шелохнутся.
     Единственная надежда  просто  на  глаз,  как  это  раньше  делали
геологи: найти выходы нефтеносного песчаника и пузырьки газов, которые
часто выдают месторождения нефти.  Тогда можно сразу узнать,  работает
ли в этих условиях аппарат или нет.
     "А вообще было  бы  здорово  найти  здесь  приличный  нефтеносный
пласт,  - подумал студент.  - Все,  конечно, стали бы спрашивать: "Кто
это нашел?  Наверное, очень опытный геолог?" - "Да нет, - скажут им, -
студент Синицкий, талантливый такой парень".
     А что,  если пройти еще немного?  Может быть,  все-таки  найдутся
следы нефтеносных песков?
     Дно постепенно опускалось вниз - там,  впереди,  было еще темнее.
Стали  попадаться  водоросли.  Они казались черными,  совсем не такими
веселыми и вовсе не похожими на свежий весенний кустарник, каким хотел
их видеть Синицкий,  но и эти чахлые растения на голом, каменистом дне
все-таки радовали глаз.
     Студент споткнулся на торчащий из камней ствол дерева, гладкий, с
вывороченными корнями.  Он обошел его кругом:  оказалось, что это было
не дерево, а старый железный якорь.
     "Сколько времени он здесь лежит? - подумал Синицкий. - Десятки, а
может быть, и сотни лет".
     По привычке он  скользнул  рукой  по  гладкой  резине  костюма  и
убедился,  что  магнитофон у него в кармане.  Он даже пожалел,  что не
может записать свои впечатления, хотя давно не вспоминал об этом.
     Снова Синицкий  обратился  к  экрану  аппарата.  Как  будто  чуть
заметно сдвинулась горизонтальная линия.
     От преломления  в водяных струях светящаяся черта слегка дрожала,
поэтому  трудно  было  различить,  на  какое  деление  она  указывала.
Склонившись низко-низко, над самым экраном, студент разбирал цифры.
     "Надо их  делать  крупнее,  затем   приспособить   дополнительное
освещение,  -  решил  он  и тут же представил себе,  как это все будет
выглядеть. - Неужели здесь так темно?"
     Он поднял голову. Нет, это невероятно! Огромный шар медленно плыл
в зеленой воде.  Подгоняемый морским течением, он постепенно удалялся,
превращаясь в мутное, расплывчатое пятно.
     "Как летучий голландец,  - подумал  Синицкий,  провожая  взглядом
уплывающий  шар.  -  Неужели это опять тот же?  Странно.  Почему я все
время с ним встречаюсь? А может быть, их много? Целое минное поле?.."
     Пройдя вслед  за  шаром  несколько  шагов,  Синицкий  остановился
перевести  дыхание.  Блестящие   пузырьки   выдыхаемого   им   воздуха
взвивались вверх, похожие на маленькие стеклянные ампулы.
На экране аппарата светящаяся линия подошла к пятому делению. Примерно такие же показания были получены Синицким и на острове.
Конечно, "опытному геологу" не повезло! Важные месторождения нефти по-прежнему скрывались в глубинах недр, они еще ждали своего хозяина. Но Синицкий был вполне удовлетворен: аппарат работал, и, самое главное, молодому конструктору уже были ясны пути
его усовершенствования.
     "Надо все-таки  возвращаться,  -  облегченно вздохнув,  решил он,
поворачивая обратно.  - Здесь должен быть якорь,  а от него надо  идти
напрямик".
     Он возвратился, как ему казалось, на старое место. Но якоря здесь
не было.
     Позабыв об осторожности, Синицкий рванулся в сторону, в другую...
Нет,  это  ему только так кажется...  Якорь был здесь.  Как он мог его
потерять? "Надо пройти к берегу, - в отчаянии работала мысль. - Но где
он,  берег?..  Где  берег?..  Где  Нури?..  Почему он не спускается?..
Почему меня никто не ищет? Что же теперь делать?.."
     Невольно он  закричал,  но сам испугался своего голоса,  глухого,
задушенного в тяжелом медном шлеме. Кто его здесь услышит?..
     Синицкий не знал,  сколько прошло времени.  Ему казалось, что уже
наступила ночь.  Он шел...  нет,  не шел,  а бежал,  словно под  гору,
спотыкался, падал.
     Стало тяжело дышать. "Уже не хватает воздуха!" мелькнула страшная
мысль.
     Синицкий бежал  и  бежал  куда-то  вниз,  сам  не  понимая  куда.
Свинцовые подошвы с трудом отрывались от земли.
     Вдруг он остановился. Неужели это берег? Огромная скала выступала
в зеленом полумраке. Может быть, удастся взобраться?
     Собрав последние силы,  Синицкий побежал  к  ней.  Вершина  скалы
гладкая, ее отчетливо видно, так как она не выходит из воды.
     Надежда на спасение исчезла...  Он уже не мог дышать. Подгибались
ноги, темнело в глазах.
     Вдруг... скала сдвинулась и пошла прямо на него.  "Не может быть!
-   подумал   он.   -  Это  галлюцинация".  Но  скала  приближалась...
наступала... Еще миг, и она раздавит его.
     Все заволокло туманом... "Неужели так приходит смерть?.."

                            Глава девятая
                            "БУДЕТ ШТОРМ"

     Последние два дня Гасанов не был на берегу:  он не  мог  покинуть
свою  новую вышку.  Неподалеку от нее слегка покачивался искусственный
островок с кранами.  Его соорудили для монтажа стометрового  основания
системы инженера Гасанова. Монтажные работы здесь уже давно не велись.
Мастера готовились к испытаниям  установки  Васильева.  Для  работы  с
механизмами  и  контроля  за  автоматикой  к  Гасанову должны приехать
молодые операторы. Их привезет Григорян.
     "Надо им  все объяснить,  - думал Гасанов,  - проверить,  как они
смогут справиться с непривычной для  них  работой.  Тогда...  -  Он  с
тоской  взглянул на видневшуюся вдали тонкую полоску берега - ...тогда
и мне самому,  как приказано,  надо приниматься за новую работу. Снова
за чертежи".
     Гасанов вспомнил  свои  первые   проектные   работы,   когда   он
вычерчивал на плотном листе общий вид своей подводной башни.  Тогда он
видел не белое поле бумаги,  а синее родное море и глубоко уходящую  в
полупрозрачную воду решетчатую башню. Солнечный день никогда не сходил
с его чертежа.
     А теперь  снежным полем покажется ему чертежный лист.  Но почему?
Как он не может преодолеть этого равнодушия,  даже неприязни к  чужой,
еще пока незнакомой, неизвестной ему работе?..
     Вспоминая свой   последний   разговор   с   парторгом,    Гасанов
чувствовал, что Али все-таки прав.
     Первый этап его работы  закончен:  нефть  идет.  Институт  должен
искать  новые решения.  Не все ли равно с принципиальной точки зрения,
какое будет дальше строиться подводное основание - в пятьдесят  метров
или  в  сто?  Нужно  смелее  идти вперед...  Пусть даже этот шаг будет
фантастичным и дерзким, как у Васильева!
     "Рустамов вполне убедительно говорил, - размышлял инженер. - Надо
искать новые пути.  Но  почему  правильный  путь  может  найти  только
Васильев?  -  В  нем  шевельнулось  невольное  чувство обиды.  - А мой
последний проект с плавучим островом?  Разве это не смелое  решение?..
Но почему,  спрошу я у Рустамова,  не может сейчас заняться этим делом
далеко  не  такой  уж  бесталанный  инженер  Гасанов?..  Ну,  а   этот
ленинградец?  Кто он такой?  Не спорю,  может быть,  действительно его
работы достойны того,  чтобы буквально все подчинить им - отдать  всех
мастеров и в придачу даже самого Гасанова..."
     Долго смотрел инженер на темнеющую воду. Уже близился вечер, а он
все думал,  мучился и не находил ответа.  Кто же он,  Васильев?  Какую
власть он имеет над людьми?..  Все - и директор,  и Рустамов,  и,  что
больнее всего.  Саида - только и говорят, что о приезжем конструкторе.
Ибрагим должен встретиться с Васильевым!  Что можно узнать из краткого
описания  проекта?  Надо посмотреть готовую установку.  Правда,  вчера
Саида ему рассказывала об опытах Васильева...
     Как бы  хотел  Гасанов,  чтобы  Саида  была  с ним рядом,  а не в
васильевской лаборатории! Может быть, она могла бы как-то убедить его,
Гасанова,  в необходимости отложить все работы и немедленно идти туда,
к ней, на помощь к Васильеву...
     Но Саида  не  выходит  из  лаборатории.  Она позабыла о том,  что
существует на свете Ибрагим,  которому очень и очень больно...  Он  ее
почти  не  видел  с тех пор,  как Саида прилетела из Москвы.  Конечно,
Ибрагим понимает,  что сейчас для нее самое горячее  время...  Сегодня
она тоже не приедет. Опять ночные испытания!
     Поднимался ветер,  он нес над водой серый туман.  "Будет шторм, -
подумал   Гасанов.  -  Первое  настоящее  испытание  моего  подводного
основания!  Почему не едет Мариам?  Как у нее там с проверкой чертежей
нового  проекта?  Пересчитала  ли  она прочность стометровой фермы при
максимальной  штормовой  нагрузке?  Выдержат  ли  сравнительно  тонкие
трубы?.."
     Ни на минуту Гасанова не покидала  мысль  о  его  новом  проекте.
"Может быть, так же думал о своей башне инженер Шухов? - вспомнил он о
замечательном  русском  изобретателе.  -  И  у  него,  возможно,  были
сомнения,   когда   на  стопятидесятиметровую  высоту  железной  башни
поднималось последнее звено?"
     Гасанов прошелся  по  мостику  и  с  тревогой посмотрел на трубы,
удерживающие настил,  под которым играли небольшие,  ленивые волны. На
мгновение  он  себе  их  представил  неожиданно  выросшими,  с  седыми
лохматыми космами...
     Сквозь шум  волн  прорвались  голоса  и рокот моторки.  К причалу
подошла лодка.
     "Ну вот,   наконец-то   Мариам!"   подумал   Гасанов  и  поспешил
навстречу.
     Его ждало   разочарование:   это  была  не  Мариам,  а  Григорян,
приехавший совсем не с теми операторами, о которых думал Гасанов.
     В лодке  стояли три молодых парня:  это были сотрудники "плавучей
лаборатории".
     Смышленые ребята  в  течение  нескольких  дней обучались нехитрой
премудрости - дежурить возле знакомых им  приборов,  установленных  на
опытном   морском  основании  системы  Гасанова.  От  них  требовалось
немногое:  подробно вести технические дневники  да  при  необходимости
отремонтировать  какое-нибудь  из  многочисленных реле или электронный
переключатель.
     Саида все-таки  убедила  директора  и Рустамова,  что автоматика,
которой она  занималась  в  институте,  не  требует  дежурных  высокой
квалификации.  Пусть на этом деле совершенствуется молодежь!  Ведь это
будущие рабочие, особой формации - они уже сейчас могут познать, каким
станет труд при коммунизме...
     ...Лодка никак не могла пристать к островку.  Она металась  около
него, подпрыгивая на волнах.
     Гасанов подбежал к штурвалу воздушного волногасителя  и  повернул
его.
     Заклокотали, вырываясь из-под воды, пузыри, и около настила сразу
образовалась тихая гавань.  Волны не могли перейти рубеж, ограниченный
воздушным молом.
     Ребята один за другим выпрыгнули на дощатый настил.
     - Так где же твои специалисты,  Григорян? - спросил не без иронии
Гасанов. - Ты, кажется, должен был их привезти?
     - Они со мной,  Ибрагим Аббасович,  - с заметной  обидой  ответил
Григорян. - Замечательные ребята! Учились на наших курсах. На практике
в Сабунчах работали.  Теперь здесь со мной пока останутся. Учить буду.
Да? - добавил он с характерной интонацией, особенно распространенной в
Баку.
     - Научишь!  -  хмуро  заметил  Гасанов.  - Старики у нас говорят:
"Нынешний  воробей  прошлогоднего   чирикать   учит".   -   Он   вдруг
почувствовал,  что  зря  обижает  ребят,  но уже не мог сдержаться.  -
Может, и эти не учиться, а учить пришли?
     - Зачем   так  говоришь?  -  искренне  защищал  своих  подопечных
Григорян.  - Это не такие ребята!  Спроси  у  Мариам.  -  Он  взмахнул
руками, как мельничными крыльями.
     Гасанов зашагал к вышке, затем снова вернулся к ребятам: хотелось
загладить вину перед ними.
     - Ну, смотри, Григорян! Тебе с этими специалистами работать.
     - Головой отвечаю, Ибрагим Аббасович!
     Критически, с пристрастием осматривал ребят инженер Гасанов.
     Они выстроились  перед  ним,  одетые в серые ладные комбинезоны с
блестящими застежками.  Стиснув зубы,  молча стояли они и,  не моргая,
смотрели на строгого инженера.
     "Я же просил привезти настоящих,  знающих свое дело  техников!  -
думал он,  расхаживая взад и вперед. - А мне навязывают детский сад...
Правда,   весь   процесс    выкачивания    нефти    здесь    полностью
автоматизирован.  Делать  тут  нечего:  за  всем  наблюдают приборы да
механизмы.  Но неужели Саида, а с ней и директор позабыли, что на этом
опытном   основании  сосредоточена  разная  сложная  техника:  насосы,
моторы,  компрессоры,  всякие  электронные  приборы?  В  них   кое-что
понимать надо. А тут..."
     Он взглянул на рыжеволосого парня:  у него еще не пропали детские
веснушки.
     - Ну хорошо... Попробуем. - Инженер вздохнул и устало сказал: - Я
мало  верю  во всю эту затею.  Но если уж вас прислали сюда,  то прошу
понять,   что   вы   здесь   не   просто   рабочие,    а    сотрудники
научно-исследовательского  института.  Рабочий  день  -  четыре  часа.
Точность и аккуратность во всем!  Будете вместе с мастером следить  за
сложными приборами,  а это не так просто.  Вам еще надо многое знать и
многому учиться.
     - Постараемся,  товарищ Гасанов, - смотря на носки своих ботинок,
проговорил Степунов.
     - Разрешите  спросить?  - услышал Гасанов робкий голос маленького
Али.
     - Пожалуйста, спрашивай.
     - Нам говорила товарищ Керимова Мариам,  что вы  скоро  построите
вышку на самом глубоком месте. Правда это?
     Гасанов нехотя ответил:
     - Очень скоро!..  Очень... Думаю, что строить будем вместе, когда
вы тоже станете инженерами. Постарайтесь поскорее!
     - Постараемся, - пряча улыбку, серьезно заметил Степунов.
     Не оборачиваясь, Гасанов направился к мостику.
     Откуда-то издалека  примчался  ветер  и сразу завил гребни волн в
кудрявую белую  гриву.  Словно  играя,  бросались  волны  под  дощатый
настил,  чтобы  через  секунду  вынырнуть  с противоположной стороны и
помчаться к берегу. Издали гребни волн казались фантастическими белыми
дельфинами.
     Лиловая туча на горизонте опускалась все  ниже  и  ниже.  Исчезли
вышки дальних буровых - туча накрыла их своим туманным пологом.  И нет
больше в море ни вышек,  ни островов,  остались лишь лохматые волны  и
темное, грязное небо.
     Гасанов поджидал лодку  с  Мариам.  Он  знал,  что,  несмотря  на
штормовую погоду, она все-таки приедет.
     Ветер с воем промчался сквозь железный  переплет  вышки.  Гасанов
взглянул на часы.  "Поздно!  Надолго задержалась, - подумал он. - Хотя
бы по радио сообщила результаты проверки! Знает, что беспокоюсь..."
     Волны подскакивали  высоко,  почти  до  самого  мостика,  как  бы
стараясь перепрыгнуть через него,  и,  угрюмо ворча, лезли на стальные
трубчатые устои.
     Словно пробка,  взлетая на гребень и пропадая, лодка приближалась
к  вышке.  Временами  казалось,  что она прыгает на одном месте и не в
силах перескочить барьеры волн.
     "Да, это  Мариам",  решил Гасанов,  всматриваясь в даль до боли в
глазах.
     Вдруг лодка исчезла, накрытая волной... Вот она опять появилась.
     С тревогой,  затаив дыхание,  следил Гасанов за лодкой.  Кажется,
что  она  уже совсем близко,  почти рядом - осталось не больше десятка
метров. Уже можно было рассмотреть двух человек: Мариам, свернувшись в
комочек, сидела рядом с мотористом и держалась за борт.
     Лодка прыгала возле дощатого острова.  Она еще не успела зайти  в
невидимую   гавань,  за  воздушный  мол.  Здесь  нужно  быть  особенно
осторожным: можно разбиться о железный переплет.
     Еще немного... Задний ход... Лодка уже за воздушным молом!
     Мариам выпрыгнула  на  мокрые  доски,   слегка   поскользнувшись.
Гасанов быстро протянул ей руку и, отведя к вышке, спросил:
     - Проверили?
     Мариам ничего  не  ответила,  обеспокоено  посмотрела  на  ребят,
столпившихся около  кабинки  с  приборами,  и  торопливо  побежала  по
мостику в комнату отдыха.
     Защемило сердце. "Почему она ничего не сказала? Она же все знает.
Проверка решит многое...  Неужели позабыла?" думал Гасанов, с надеждой
и тоской провожая глазами маленькую фигурку Мариам.
     Ветер усилился.  Он  выл  и бесновался на вершине железной башни,
хлопал оторванной доской,  гремел,  ударяя ею по железу. Казалось, что
где-то наверху гудел неведомый колокол.
     Волны перекатывались через мостик,  взлетая на настил,  и, шурша,
разбегались по доскам. Они ударяли снизу - и тогда вздрагивала дощатая
палуба на пятидесятиметровых железных ногах.
     Лодка, поднятая ребятами на островок, была закреплена канатами.
     Мариам на минуту задержалась у входа в комнату отдыха,  с  тайной
гордостью  наблюдая  за  своими  питомцами.  Как-то  они  себя  дальше
покажут?
     Воспитывая этих молодых комсомольцев, Мариам старалась привить им
любовь   ко   всему   новому,   показать   романтику    в    профессии
мастера-нефтяника.  Ребята почувствовали, что в любом деле надо прежде
всего найти применение своих творческих  сил  -  тогда  оно  покажется
удивительным и интересным...
     "И пусть это приходит через увлечение "плавучими  лабораториями",
- не раз думала девушка.  - Ребята ищут скрытые, еще не использованные
возможности в  простом  мотоциклетном  моторе.  Они  хотят  выжать  от
техники  все,  что она может дать,  разобраться в ней до конца,  чтобы
потом строить самим и новые моторы и  пока  еще  никому  не  известные
приборы  и  автоматы  для  управления  всей  сложной  и  многообразной
техникой  на  морских  нефтепромыслах.  Нам  нужна  новая  техническая
молодежь,  с острым,  пытливым умом, нам нужны изобретатели! Такие же,
как Гасанов и... может быть, Васильев..."
     ...Спускался вечер. Волны метались, как тени. Только седые гребни
мелькали в темноте.
     - Видно,  домой сегодня не добраться, - сказал Гасанов, смотря на
тусклые, еле заметные огни берега. Он повернулся к Григоряну: - Ну что
ж, останемся здесь до утра. Вот только "детский сад" меня беспокоит. С
непривычки эти "специалисты" вволю натерпятся страха.
     - Зачем страха?  - удивился мастер и широко развел руками. - Они,
как и мы,  тоже знают,  что такое доставать нефть в море. Пусть теперь
своими глазами увидят,  где легко, где трудно. Очень хорошо! Привыкать
надо...  И пусть они  не  думают,  что  для  комсомольцев  может  даже
существовать слово "страх"!..
     Гасанов передернул плечами и, помолчав, сказал:
     - Передай  по  радио,  что  ребята сегодня не приедут.  Наверное,
матери уже беспокоятся... Новая забота!.. Час от часу не легче!
     - Мариам позвонила, - сдержанно проговорил мастер. Затем он долго
стоял молча, опустив руки, ожидая дальнейших распоряжений.
     Инженер уже  забыл  о  нем...  Вспомнил,  что  домой  ему звонить
незачем:  Саида уехала на испытания...  Редко-редко,  увлеченная своим
делом,  эта странная женщина вызовет его к радиоаппарату.  Но не нужно
думать об этом!
     Крепко держась  за поручни,  Гасанов пробирался в комнату отдыха.
Скользкие,  мокрые доски вздрагивали от ударов волн.  Крупные, тяжелые
брызги  хлестали  его  по  лицу,  ветер  прижимал  к  перилам.  Иногда
клокочущая и шипящая волна перекатывалась  через  мостик,  и  Гасанову
казалось, что он идет по колена в воде среди бушующего моря.
     Впереди, как спасительный маяк, светился желтый квадрат окна...
     Мариам сидела у стола, под тускло горевшей лампочкой без абажура,
и, подперев голову рукой, смешно прикусив язык, поправляла чертеж.
     Услышав скрип  двери,  девушка  свернула чертеж и быстро положила
перед собой тетрадь с цифровыми записями.
     В комнатку  ворвался свист ветра.  Волны застучали в полуоткрытую
дверь,  как бы стараясь вломиться в этот маленький домик, дрожавший на
тонких трубчатых ногах.
     Гасанов быстро прихлопнул дверь и подошел к  Мариам.  Девушка  не
подняла головы.
     От ударов волн по  дощатым  стенам  будто  испуганно  вздрагивала
электрическая лампочка:  она раскачивалась,  и беспокойные тени бегали
по лицу Мариам.
     Резким движением откинув косу назад, девушка решительно поднялась
и сказала:
     - Расчеты  проверила.  Даже  при  установке  наших дополнительных
механизмов ферма выдержит, но... - Мариам замялась.
     - Что "но"?..  - Гасанов вышел из себя:  - Да говорите же скорее!
Зачем из меня душу вытягивать!
     - А  вы  знаете,  что показали расчеты?  - улыбаясь,  чуть слышно
проговорила Мариам и развернула трубку чертежа.  - Если на вашей новой
стометровой  установке  увеличить  объем поплавка примерно на двадцать
процентов,  то можно ставить трубы значительно меньшего  диаметра.  Вы
простите  меня,  Ибрагим  Аббасович,  я  в  этих  делах,  конечно,  не
специалистка,  вероятно глупости говорю,  но цифры  подсказывают,  что
сейчас уже можно думать об установке фермы в двести метров...  Так все
наши конструкторы считают! Самое главное тогда - нагрузка...
     - Постойте,  Мариам!  -  Гасанов быстро наклонился над чертежом и
запустил обе руки в мокрые волосы.  - Вы для этого предлагаете усилить
основание?
     - Да, мне так кажется. - Девушка доверчиво заглянула ему в глаза.
-  Я  случайно  натолкнулась  на  это  при  проверке  расчетов...  Али
Гусейнович заходил  к  нам  в  бюро.  Я  не  успела  спрятать  чертеж.
Испугалась  даже,  что  он  эту  глупость  увидит...  А он посмотрел и
сказал, что такое дело должно получиться. Просил вам показать.
     Долго смотрел  Гасанов  на знакомые линии - смотрел и все-таки не
узнавал! Внизу, у самого основания трубы, чуть заметно карандашом были
вычерчены дополнительные устои, легкие контуры решетчатой фермы, везде
словно для надежности подкрепленные узкими колонками цифр.
     - Спасибо,  Мариам!  - искренне поблагодарил Гасанов.  - Я всегда
считал вас золотом. Но все-таки надо самому пересчитать, хотя сейчас и
не до этого. Я должен заниматься работами Васильева...
     - Ничего не понимаю...  - Мариам от неожиданности больно  дернула
себя за косу. - Надо скорее заканчивать установку на плавучем острове.
Ведь это же самое главное!..  А тут,  - она развела  руками,  -  опять
какой-то Васильев...
     Гасанов сосредоточенно разглядывал чертеж.
     - Ибрагим Аббасович, вы слышите? - спросила Мариам.
     - Что я должен слышать?  - не  отрываясь  от  чертежа,  рассеянно
спросил инженер.
     - Музыку...  Помните:  сначала вступление в оркестре, а потом бас
поет: "О скалы грозные..." Удивительно похоже!.. Набегают волны, ветер
ревет,  стоит у берега одинокая скала...  Так же,  как наш остров... И
ничего ему не страшно! Он дальше всех вышел в открытое море, но крепко
упирается в землю.  - Мариам прислушалась.  - Я думаю, что вы докажете
свою правоту!
     За тонкой перегородкой гремел  тысячеголосый  оркестр.  Начинался
шторм.

                            Глава десятая
                         СИНИЦКИЙ ПРОСЫПАЕТСЯ

     Как от  долгого,  тяжелого  сна  просыпался  Синицкий.  В  голове
отчаянно  гудело,  тошнота подступала к горлу.  Но он чувствовал,  что
снова возвращается к жизни.
     Он никак  не мог сообразить,  что же с ним было.  Путешествие под
водой.  Движущаяся  скала.  Неожиданное  спасение...  Все  это  сейчас
казалось непонятным и далеким сном.
     Синицкий открыл глаза. Где он сейчас?
     Незнакомая комната  со  сводчатым  ребристым потолком.  Спокойный
зеленоватый свет настольной лампы отражается на  блестящем  полу.  Сам
Синицкий  лежит на диване.  Сколько же времени прошло?  Неужели сейчас
уже вечер?..
     Он привстал и осмотрелся.
     У стены стоял книжный шкаф  с  маленькими  книжечками  в  цветных
переплетах.  Над ним - большие стенные часы со светящимся циферблатом.
Цифры ярко горели в полутьме. Шесть часов. Но чего - утра или вечера -
этого Синицкий определить не мог:  окна в комнате были плотно завешены
тяжелыми портьерами.
     Он прислушался. Где-то далеко работал мотор...
     Почему никто не идет?  Синицкому уже  надоело  лежать.  Он  решил
одеться,  но  его  костюма  в комнате не оказалось.  Студент привстал.
Рядом,  на кресле,  были аккуратно разложены  вещи  из  его  карманов:
бумажник,  ключи  и...  магнитофон.  Он  обрадовался:  его  аппарат не
пропал! Неужели работает?
     Синицкий протянул   руку   и   нажал   кнопку.  Зашипела  пленка.
Послышался отдаленный лай.  "Странно!  - улыбнулся юноша. - Это не мой
голос".  Лай  стал  слышен громче,  и на этом звуковом фоне удивленный
студент услышал непонятную для него английскую речь.
     Он даже привстал от волнения.  Значит,  это старая запись! Тогда,
на берегу,  он позабыл выключить  аппарат...  Голоса  вдруг  зазвучали
неожиданно  громко.  Синицкий  с  тревогой оглянулся,  быстро выключил
магнитофон и спрятал его под одеяло.
     "Может быть, в этой коробочке хранится загадка блуждающей мины? -
с сомнением подумал студент.  - На всякий  случай  посоветуюсь  с  кем
следует.  Пусть  послушают  запись...  А  вдруг  там  просто  любовный
разговор? Опять попадешь в глупое положение!"
     Синицкий задумался, разглядывая сводчатый потолок.
     - Сколько же можно лежать?  - решительно  сказал  он,  вскочил  с
дивана и подошел к зеркалу. - Д-да... - недовольно промычал он.
     "Не надо, как говорится, обладать особой наблюдательностью, чтобы
признать  этот  костюм  неподходящим  для  первого визита в незнакомый
дом", с усмешкой подумал студент.
     В зеркале отражалась довольно странная фигура, закутанная в белое
одеяло.  Сквозь плотную ткань выпирали острые локти  и  плечи.  Всегда
аккуратно причесанные, гладкие волосы сейчас были взъерошены и торчали
рыжеватыми клоками над облупленным,  загоревшим лбом.  "Вот бы  сейчас
посмотрела  Саида  или  Мариам  на  это  чучело!"  Синицкий поежился и
стыдливо накрыл голову,  как бы закутавшись в шаль.  Он  посмотрел  на
свои босые ноги; они торчали из-под одеяла, едва прикрывавшего колени.
     Обозленный, Синицкий  заметался  по  комнате.  Скоро  ли  за  ним
придут? Черт знает что за порядки в этом доме!
     От нечего делать он подошел к  шкафу  и  взял  первую  попавшуюся
книжечку.  Может  быть,  где-нибудь  здесь есть англо-русский словарь?
Нет,  все равно он ничего не сможет перевести из того, что записано на
магнитофоне. Он же точно не знает, как пишутся эти слова.
     Синицкому стало холодно.  Он забрался с ногами в кресло, подвинул
к  себе  лампу  и  начал перелистывать страницы.  Книжка оказалась ему
знакомой,  в ней рассказывалось о мировых запасах нефти.  Это все  уже
давно было известно студенту.  Он хотел было отложить книгу,  но вдруг
на последней странице заметил записи карандашом:
     "1917 год.  Первая  мировая  война.  У  союзников  иссякли запасы
нефти,  - прочел Синицкий. - В письме главы французского правительства
к президенту Соединенных Штатов Вильсону указано: "Дайте нефти, или мы
погибнем.  Бензин  -  это  кровь  войны;  капля  бензина  стоит  капли
крови..."
     Студент недоумевающе почесал в затылке и стал читать дальше:
     "1919 год.   Из   письма  французского  деятеля  Анри  Беранже  к
президенту Клемансо:  "Захватить  нефть  -  значит  захватить  власть.
Государству,  захватившему власть над нефтью,  будет обеспечена власть
над морями с помощью тяжелых масел, власть над небом с помощью бензина
и   газолина  и,  наконец,  власть  над  миром  благодаря  финансовому
могуществу,   которое   дает   обладание   этим    продуктом,    более
могущественным, нежели самое золото..."
     "Так... - подумал Синицкий.  - Почему-то здесь все  записано  про
французов? Хотя нет, дальше идет насчет англичан".
     Он стал читать следующую цитату:
     "Английский адмирал Фишер (1902 год): "Если мы обеспечим за собой
мировые источники нефти, мы сможем сделать все, что захотим..."
     Синицкий с  досадой  отбросил книжку.  "Ну,  это черта с два!" со
злостью подумал он,  вскочил  с  кресла  и  снова  забегал  по  чужому
кабинету.  "Сколько же часов это может продолжаться?" Он шлепал босыми
ногами по холодному полу и досадовал на хозяев  дома:  "Наверное,  его
обитатели  считают меня просто духом из потустороннего мира.  Мне даже
не дают права доказать обратное".
     Нарочито высмеивая свое нелепое положение, студент хотел подавить
в себе беспокойство. Нет ничего хуже неизвестности.
     Он снова  подбежал  к  зеркалу,  еще  раз окинул себя критическим
взглядом и осторожно подошел к двери.  Прислушался,  затем легко нажал
дверную ручку.
     За дверью  никого  не  было.  Узкий,  длинный  коридор,   как   в
гостинице. Над ним спускался сводчатый низкий потолок.
     Удивленному студенту казалось,  что он идет по узкому тоннелю. По
обеим  сторонам  -  двери,  массивные,  с толстой,  звуконепроницаемой
обшивкой из белой резины.  На дверях - огромные ручки,  надраенные  до
зеркального блеска.
     Долго пришлось стоять Синицкому возле этих дверей.  Он ждал,  что
кто-нибудь оттуда выйдет, но проходили минуты, ногам было холодно, так
как пол в коридоре  оказался  металлическим,  а  из  дверей  никто  не
показывался.
     Синицкому надоели  и  ожидание  и  неизвестность.   Он   потрогал
зеркальную ручку и, преодолевая досадную нерешительность, открыл дверь
- тяжелую, как у сейфа.
     Большая камера со сводчатым потолком тускло освещалась вделанными
в стену плафонами.  Куда-то вниз уходили широкие ступени.  На них, как
на  полках,  лежали...  белые  шары,  словно  от гигантского бильярда.
Диаметр каждого из шаров студенту представлялся не меньше двух метров.
     "Неужели это  мины?  -  с  тайным  страхом  и  в  то  же  время с
неуверенностью подумал Синицкий. - Куда же меня занесло?"
     Он испытывал очень странное и неприятное чувство, как будто перед
ним приоткрылась чужая тайна, которую вовсе не нужно было ему знать.
     Внизу все казалось черным.  Голубой отблеск дрожал в темноте.  По
спине скользнуло что-то очень холодное. Озноб пробежал по всему телу.
     Невольно вспомнилась фигура на берегу с биноклем и фонариком...
     Что же это светится?  Может  быть,  другая  дверь?..  Синицкий  с
опаской проскользнул мимо шаров.
     Прямо перед ним -  небольшое  окошечко  из  толстого  зеркального
стекла.  Оттуда вырывался ослепительный белый свет,  как из кинобудки.
Синицкий  прислушался.  Ровное  гуденье,  прерываемое  частой  дрожью,
доносилось из-за стекла.
     Широко раскрытыми  глазами  студент  наблюдал  за  тем,  что  там
делается...
     Нет, этого не может быть! Он еще спит, он еще не проснулся...
     За стеклом  он  увидел мечту старого мастера Ага Керимова - мечту
как будто бы о невозможном...  Освещенный огнями  белый  зал.  Посреди
что-то вроде буровой установки.  Блестящие,  точно полированные, трубы
уходили под потолок.  По прозрачной - наверное,  пластмассовой - трубе
подавался глинистый раствор.  Пол был покрыт чем-то белым,  похожим на
светлый линолеум. Вокруг бурового станка ходили люди в белых халатах -
будто это были не нефтяники, а лаборанты из химической лаборатории...
     Синицкий больно ущипнул себя за руку.
     "Нет, черт  возьми,  я еще не могу поверить!..  Кто это подошел к
приборам? - напряженно вглядывался студент в будто бы знакомое лицо. -
Ну  да,  конечно,  это  сам  Ага Керимов!  Вон и Саида,  Нури...  - Он
облегченно вздохнул. - Значит, здесь свои! А я-то думал..."
     Сразу все  становилось на место.  Исчезли страхи я неизвестность.
Впрочем,  не совсем так: еще многое оставалось непонятным, и Синицкому
хотелось до конца удовлетворить свою любознательность.
     Не отрываясь от окошка, смотрел он на своих знакомых.
     Вот старый  мастер  подошел  к  мраморной доске,  где вздрагивали
стрелки приборов, похожих на манометры, и записал что-то в тетрадь. Он
поправил  галстук,  торчащий из-под белого халата,  с острыми,  хорошо
отглаженными отворотами, и самодовольно улыбнулся.
     Саида в  белом  комбинезоне,  почему-то  похожая на парашютистку,
стояла  возле  стола  с  вращающимися  барабанами.   Послушные   перья
вычерчивали  на  них  сложные  кривые.  Рядом  с  Саидой  - незнакомый
Синицкому человек в темном рабочем костюме.
     Студент нетерпеливо постучал в толстое стекло.
     "Наверное, ничего не услышат за шумом моторов, - подумал он и еще
сильнее забарабанил по стеклу. - Так и есть! Но где же ход в буровую?"
     Синицкий пошарил по стене,  снова заглянул в окошко  и  убедился,
что  отсюда  дверей  в  буровую нет.  Однако как же здесь производится
бурение? Абсолютно непонятно... Он приподнялся на цыпочки, внимательно
осмотрел белую буровую.
     "Может быть,  отсюда идут наклонные скважины? - размышлял молодой
изобретатель.  -  Но  для  этого  я  бы  никогда не стал строить такую
огромную и  уж  очень  богатую  буровую.  Странно,  даже  трубы  и  то
находятся в помещении, а не на открытой вышке! Про такие буровые нам в
институте ничего не говорили".
     Заинтересованный, студент снова вышел в коридор и осмотрелся.  На
двери с табличкой "э 8"  он  заметил  маленькое  окошечко-глазок.  Оно
светилось   таинственным   зеленоватым   светом.   Да,   действительно
таинственным, так как в этом доме Синицкому все казалось именно таким.
     Ну как же тут не посмотреть в этот глазок?  Может быть, через эту
дверь Синицкий пройдет в буровую?.. Окошечко оказалось матовым. Ничего
нельзя было разглядеть.
     В двери торчал ключ.  Синицкий,  уже не раздумывая,  повернул его
два раза, приоткрыл тяжелую дверь и... замер на пороге.
     Во всю стену светилось огромное окно,  а за ним - вода... В лучах
прожектора плавали рыбы, прозрачные медузы и колыхались водоросли.
     - Так вот оно  что!..  -  испуганно  прошептал  Синицкий  и  даже
похолодел  от  волнения.  -  Это значит...  я на дне...  Это значит...
подводный дом.
     Прямо на   него,  раскрыв  рот,  плыла  какая-то  мохнатая  рыба.
Синицкому показалось, что она загадочно улыбнулась.
     Невольно захлопнув   дверь,  он  на  цыпочках  прошел  обратно  в
кабинет, лег на диван и укрылся с головой одеялом.



     В светлом зале,  около щитов с приборами, стояли чуть растерянная
Саида и человек в темном рабочем костюме.
     Саида была одета в белый комбинезон с блестящими  пуговицами.  На
голове  тоже  светлая  шапочка,  из-под  которой  выбивались черные до
синевы, непокорные волосы.
     - Bo-время  мы  его нашли,  - смущенно говорила она,  стараясь не
смотреть в глаза собеседнику. - Еще бы немножко - и конец... Сейчас он
спит.
     Перед ней стоял Васильев  -  тот  самый  человек,  с  которым  за
последние месяцы была связана вся ее творческая жизнь.
     Впервые она встретила его в Москве,  в министерстве. Тогда она не
знала,  что им придется работать вместе. Молчаливый и почти никогда не
улыбающийся инженер был даже неприятен Саиде.  С ним  она  чувствовала
себя неловко и робко.  Но прошли недели, конструктор подводной буровой
увлек ее своими большими делами,  и потом уже казалось Саиде,  что нет
на  земле  ничего более значительного и важного,  чем строить локаторы
для подводной васильевской установки.
     О себе конструктор ничего не говорил.  Саида предполагала,  что в
его жизни было немало горя, но разве об этом спросишь?
     С момента  приезда  в  Баку  Васильев  почти  не выходил из своей
подводной  лаборатории.  Немногие  из   работников   института   могли
похвастаться  тем,  что  видели в лицо этого знаменитого изобретателя.
Впрочем, он совсем и не стремился к популярности.
     Васильев узнал от Саиды, что студента осмотрел врач. Во время сна
он проверял его пульс  и  не  нашел  ничего,  что  бы  могло  угрожать
здоровью молодого организма.
     - Все это очень хорошо,  Саида,  - спокойно заметил инженер, - но
мне   не  нравится,  когда  сюда  попадают  случайные  люди...  Многое
становится известным там, на земле. Надо быть осторожнее в разговорах!
Не знаю, как это получается, но о моей работе знают чуть ли не все.
     - Что вы, Александр Петрович!.. - возразила Саида.
     Но Васильев перебил ее:
     - Да,  представьте себе...  На празднике у Гасанова,  куда  я  на
минутку  заехал  после  испытаний  наших  цистерн,  незнакомая девушка
порекомендовала мне  посмотреть  проект  Васильева  и...  назвала  его
феерией.
     - С проектом могли ознакомиться сотрудники института,  работающие
в данной области, сказала Саида.
     - Я  не  думаю,  чтобы  эта  девушка  имела  к  институту  прямое
отношение.  Она меньше всего похожа на научного работника... Кстати, -
так же спокойно продолжал Васильев,  - вы мне  не  сказали,  как  этот
молодой человек попал на дно.
     Улыбка сбежала с лица Саиды.
     - В  этом  виновата  только  я,  -  прямо смотря в лицо инженеру,
сказала она.  - Студент должен был испытывать аппараты  ультразвуковой
разведки...
     - Обязательно под водой?
     - Нет...
     - Обязательно в районе наших испытаний?
     - Нет...  Я никак не могла подумать, что он вдруг попадет сюда. У
нас с Нури не было выхода,  мы его еле подтащили к переходной  камере.
Боялись, что не откачаем!
     Равнодушно, но тоном, не допускающим возражений, Васильев сказал:
     - Организуйте отправку молодого человека на берег.  Поторопитесь,
пока шторм не разыгрался.
     Саида побежала выполнять приказание.
     Инженер проводил ее недовольным взглядом.  Он  подошел  к  мощным
агрегатам и озабоченно наклонился над машиной.
     Основная сверхбыстроходная    высокочастотная    машина     снова
перегревалась,  а без нее скоростное бурение невозможно.  Он знает,  в
чем тут дело: нужно заново переконструировать электробур.
     Инженер приложил  руку  к горячему кожуху машины.  На поверхности
эмалевой краски выступили желтые пузырьки.
     "Неужели надо  прекращать  испытания  или  работать на пониженной
мощности?  - думал Васильев.  - Но тогда какая  же  скорость  будет  у
электробура?..  Время проходки скважины увеличится во много раз.  Нет,
это невозможно!"
     Он еще   раз  прикоснулся  холодной  рукой  к  телу  машины.  Так
прикладывают  руку  ко  лбу  дорогого  человека,  с  тревогой   ощущая
болезненный  жар.  Васильев  смотрел  на  знакомые  ему светлые стены,
блестящие,  словно хирургические инструменты,  трубы,  на застывших  у
приборов   людей   в   белых   халатах   и  думал:  "Срочная  операция
необходима... Но кто это может сделать?"
     Чтобы хоть  немного  отвлечься  от  безрадостных мыслей,  инженер
подошел к рабочим, наблюдавшим за буровой установкой.
     - Ну как,  Петр Потапович? - обратился он к старику Пахомову. Тот
следил за медленно текущим по прозрачной трубе глинистым раствором.  -
Привыкать начинаете?
     - Да как вам сказать...  Александр Петрович,  -  ответил  мастер,
медленно  и  вдумчиво  роняя  слова.  -  Много  я годов на белом свете
прожил...  всякое видал. Приучали меня издавна ко всей этой технике. -
Он окинул взглядом светлые стены. - Приучали еще с тех пор, как Сергей
Миронович Киров все наши промыслы начал переоборудовать.
     - Да,  тогда это было настоящим началом,  - задумавшись и склонив
голову, сказал Васильев.- А мы с вами только продолжаем его путь...
     - Это  как  полагается,  - желая по душам поговорить с инженером,
согласился Пахомов. - Много на такое дело трудов положено. Я знаю, что
еще   осенью   двадцатого  года  к  нам  на  промыслы  приезжал  Иосиф
Виссарионович Сталин.  Он тогда был  председателем  комиссии  по  этим
нефтяным делам, самим ЦК назначен. Еще бы! Добыча нефти в те годы чуть
ли не все решала. Вот тогда товарищ Сталин и наметил полный переход на
вращательное бурение. А раньше мы что? Долбили только матушку землю...
Приказал он ввести глубокие насосы.  Дело опять пошло по-другому. А то
бывало желонками нефть доставали,  как бабы ведрами воду из колодца...
Чудно даже вспомнить!
     - Надо  помнить!  Очень  надо!  -  горячо  воскликнул Керимов.  -
Особенно молодежи нашей.  Пусть музей смотрят,  книжки читают про  то,
как  их деды руками бур крутили.  Пусть знают,  что для них большевики
сделали!
     Он торопливо подбежал к щиту и повернул штурвал реостата.
     - Да они про то хорошо знают,  - не спеша  продолжал  Пахомов.  -
Сергей  Миронович Киров нашими промыслами сколько лет занимался!  Труд
его тоже у всех на виду.  А теперь вот  построили  советские  инженеры
подводную  буровую,  и  ходим  мы  здесь  в белых халатах.  Понимаешь,
Александр Петрович,  я так думаю,  что и удивляться тут нечему,  ежели
всеми этими делами такие люди руководили.
     Пахомов записал в тетради показания приборов и спросил:
     - Теперь скажи мне,  Александр Петрович... Раньше, бывало сколько
месяцев бурили,  а сейчас что ж это получается?...  Через два дня -  и
готово! Вот этого я понять не могу с непривычки.
     - Вин як профессор,  а ничого  не  бачит,  -  откликнулся  сверху
Опанасенко.  Он  наращивал  трубу.  -  Тут тильки сто метров - и зараз
нефть.
     - Ну, не всегда так, Опанасенко, - мягко возразил Васильев.
     От разговора ему стало как-то теплее.  Он часто начинал беседу  с
мастерами,  чтобы хоть в эти немногие минуты не думать о самом главном
- о неудачах и близких испытаниях.
     - Знаешь,  с  какой  скоростью мы тут бурим?..  - Он на мгновение
замолчал.  - Во много раз больше обычной!..  Скорость вращения  нашего
высокочастотного  электробура  доходит  до трех тысяч оборотов,  а при
такой скорости он идет в породе куда быстрее.  Поэтому так часто  тебе
приходится наращивать трубы. Даже не успеваешь...
     - Ну,  як же так?  - обидчиво возразил Опанасенко.  - Я моторний.
Все могу!
     Он наклонил  голову  и  с   удовольствием   посмотрел   на   свои
ослепительно  начищенные  сапоги  -  такие же блестящие,  как стальная
труба, которую он придерживал руками.
     - Я никогда в этом не сомневался,  Опанасенко, - с улыбкой сказал
инженер.  - Честное слово,  товарищи,  не думал я,  что вы так  быстро
освоите новую установку! Будто бы всю жизнь работали на ней...
     - Мы  всю  жизнь  свою  работали  на  разных  буровых,  Александр
Петрович,  -  сказал старик Керимов,  аккуратно снимая с белого рукава
микроскопический кусочек приставшей  глины.  -  Давно  было  -  руками
скважины делали,  нефть руками качали.  Потом мотор пришел.  Все равно
лицо,  пиджак черные, как мазут. Трудно было! Теперь все будет не так.
Мы  теперь  не  простые рабочие.  Нас Саида называет...  - Он замялся,
вспоминая ее определение. - Петр Потапович, скажи, дорогой!
     - А чего говорить? Лаборанты мы, исследователи... Вот кто!
     - Да,  возможно она и права,  - закинув голову назад и смотря  на
спускающиеся трубы, говорил Васильев. - С каждым годом мы идем к тому,
чтобы тяжелый труд исчез, чтобы изменилось само понятие о труде и люди
добывали  нефть,  уголь,  металл,  обрабатывали  его,  сидя в таких же
светлых и чистых комнатах,  как  эта.  Они  должны  только  повелевать
машинами.  И на буровых в море совсем не останется ни одного человека.
Человек будет на берегу управлять моторами...  Об  этом  хорошо  знает
Саида.  Это  ее  самая большая мечта!..  - Он задумался,  смотря прямо
перед собой,  как бы проникая взглядом сквозь  стены.  -  И  мы  скоро
увидим такое время, - продолжал он. - Но для этого пока еще приходится
трудиться далеко не в таких условиях,  как  здесь,  где  вас  называют
лаборантами, а исполнять подчас и черную, грязную работу.
     - Этого не боимся!  - Опанасенко с улыбкой поплевал  на  руки.  -
Привычны.
     В цех  торопливо  вошла  Саида.  Она  была  растеряна  и   чем-то
взволнована.
     - Что-нибудь случилось? - спросил Васильев.
     Саида смущенно оглядывалась по сторонам.
     Мастера выжидательно, с тайной тревогой смотрели на нее.
     Васильев с улыбкой проговорил:
     - Не беспокойтесь,  товарищи!  Какая-нибудь неполадка...  Видите,
как нелегко дается нам забота о будущем!
     - Да  я  не  о  том...  -  Саида  энергично  сжала  руки,  затем,
опомнившись,  спокойно подняла их,  как бы поправляя волосы. - Никаких
неполадок.  Понимаете, какая беда: студента нельзя отправить на берег.
Поздно, подводный переход уже снят.
     Облегченно вздохнув,  Васильев весело  посмотрел  на  окружающих,
словно приглашая их в свидетели: "Ничего не поделаешь, бывают ошибки и
у моей помощницы".
     Он отвел Саиду в сторону:
     - Зря волновать людей не следует.  Каждый из них знает,  что  над
ним  сейчас  пятьдесят  метров  воды.  Конструкция  пока  еще опытная,
поэтому возможны всякие неожиданности...
     - Простите, Александр Петрович! - Саида опустила голову.
     - Что же делать с этим юношей?  - сдержанно спросил  Васильев.  -
Испытания откладывать нельзя.
     - Да, конечно. Все уже подготовлено... Если оставить его здесь до
конца испытаний? - Саида робко взглянула на Васильева.
     - Он  может  не  согласиться  сидеть  три  дня  под  водой.   Еще
неизвестно,   что   у  него  за  характер.  Попробуйте  скажите  этому
"водолазу",  где он находится,  и вы увидите,  какой поднимется  визг!
Всякие ребята бывают...  Да...  - он покачал головой,  - задали вы мне
задачу!
     Саида растерянно потерла лоб:
     - Знаете,  Александр Петрович,  этот парень и не узнает, что наша
лаборатория под водой.
     - Ну, делайте, как хотите, - махнул рукой Васильев и направился к
выходу.

                          Глава одиннадцатая
                             КОМНАТА э 8

     Если бы мы осторожно приоткрыли дверь кабинета в подводном  доме,
то увидели бы Васильева за письменным столом.
     Скоро должны начаться испытания.  Инженер не отрываясь смотрел  в
одну  точку  -  на  никелированную  кнопку у видеотелефона.  Иногда он
болезненно  морщился,  будто  отгоняя  от  себя  какую-то   навязчивую
мысль...  Он напряженно думал. Со стороны могло казаться, что сейчас в
сознании инженера идет невероятная борьба.
     Из сотен  вариантов  одной  и  той же конструкции он должен найти
один.  Он ищет и не может остановиться ни на одном решении. Его поиски
мучительны...
     Инженер на минуту отвлекся от своих мыслей.  Взгляд его  упал  на
книжечку с собственными записями,  небрежно брошенную возле лампы.  Он
оглянулся на закутанную в одеяло фигуру,  лежащую на  диване.  Подойдя
ближе,   прислушался  к  ровному  дыханию  спящего  человека  и  опять
возвратился к столу.
     На лице   инженера   снова   появилось   выражение   мучительного
раздумья...  Работу его мысли  можно  было  бы  сравнить  с  упорством
человека,  поднимающегося  вверх.  Видели  вы когда-нибудь верхолаза -
человека,  который в сорокаградусный мороз  тащит  стальной  канат  на
верхушку мачты?  Уронив рукавицу и оставляя на железе куски примерзшей
кожи с ладони, он настойчиво лезет вверх.
     Может быть,  и здесь,  в кабинете под водой,  в тот самый момент,
когда мы смотрим на инженера,  он подбирается к невидимой вершине  так
же, как смелый верхолаз на мачте...
     Раздался гудок видеотелефона.  Оборвалась  только  что  найденная
смелая  мысль,  как  если бы из рук человека,  взбирающегося на мачту,
выскользнул стальной канат.
     Васильев быстро  вскочил  и  оглянулся на диван.  Но он мог бы не
беспокоиться: Синицкий крепко спал, так же как и до своего путешествия
по  коридорам  и  комнатам  подводного дома,  - видимо,  на него очень
сильно подействовало морское купанье.
     Инженер протянул  руку  к кнопке видеотелефона.  Зажглась красная
лампочка,  на экране появилось изображение человека, и из репродуктора
послышался глуховатый голос:
     - Прости меня, что побеспокоил.
     - Рад  вас  слушать,  Али  Гусейнович,  -  приветствовал  инженер
парторга.
     - Ты просил конструкторов. Что переделывать хочешь?
     - Тут у меня есть одно ненадежное место в электробуре.  По-новому
хочется сделать.
     - Пожалуйста, дорогой. Я тебе замечательного конструктора дам.
     - А он хорошо с этим знаком?
     - Лучше его это дело никто не знает.  С тобой будет работать  сам
Ибрагим Гасанов.
     - Изобретатель  глубоководных  оснований?  -  удивленно   спросил
Васильев.
     - Замечательный  инженер!  Твое  дело  сейчас  очень  важно.   Ты
понимаешь, чего нам стоило выделить такого специалиста?
     - Нет-нет,  ни за что,  Али  Гусейнович!  -  сдерживая  волнение,
возразил  Васильев.  - Нельзя изобретателя отрывать на мою работу.  Он
сочтет это за обиду. Он этого не заслужил...
     Васильев замолчал,   с  тревогой  вглядываясь  в  изображение  на
экране.
     - Зачем  спокойствие  терять,  Александр Петрович!  - убеждал его
парторг.  - Я уже говорил с Ибрагимом.  Он согласился  тебе  помогать.
Если откажешься - обидишь его. Как ты сам думаешь?
     Что мог возразить Васильев против этого довода? Особенно если его
приводит Рустамов - человек, которого он по-настоящему уважал и ценил,
как опытного инженера и прекрасного организатора.  Удивительно  просто
этот человек умеет подойти к каждому из сотрудников института!  Совсем
недавно Васильев познакомился с ним,  а казалось  ему,  что  знает  он
Рустамова  много  лет,  что  будто  бы  работал он вместе с ним еще на
Кировском заводе,  в одной парторганизации,  и так  же  спрашивал  его
совета и помощи,  как несколько дней тому назад, когда Васильеву нужны
были мастера.
     Он взглянул  на  экран.  Рустамов  смотрел  оттуда  с ясной,  все
понимающей улыбкой.
     - Так  вот,  Александр  Петрович,  -  снова  послышался  голос из
репродуктора,  -  жди  Гасанова  послезавтра.  Извини,   дорогой,   за
беспокойство...
     В репродукторе что-то щелкнуло,  и  изображение  растаяло.  Погас
красный огонек сигнальной лампочки.
     Васильев тяжело  поднялся  с  кресла,  прошелся  по   комнате   и
остановился около карты Каспийского моря.
     В дверь постучали.
     - Войдите!
     Нури принес в комнату  костюм  Синицкого,  неловко  споткнулся  и
смущенно спросил:
     - Оставить здесь, Александр Петрович?
     - Да,  да.  Он пока еще спит,  - ответил Васильев и вслед за Нури
вышел из кабинета.



     Проснувшись, Синицкий  с   радостным   удивлением   увидел   свой
тщательно  выутюженный костюм,  быстро вскочил и начал одеваться.  Кто
это о нем позаботился? Даже шляпу, и ту выгладили!
     Мучила Синицкого одна беспокойная мысль: сказать, что он ходил по
коридору и даже заглядывал в комнаты,  или  лучше  умолчать  об  этом?
Скрывать  нельзя,  но и говорить тоже как-то неудобно.  Могут обвинить
его в неуместном и даже  недопустимом  в  данном  случае  любопытстве.
Разве докажешь, что все это произошло случайно?..
     Саида подошла к двери кабинета и осторожно постучала:
     - Синицкий, проснулись?
     Вместо ответа распахнулась дверь.  На пороге  стоял  Синицкий  и,
улыбаясь, тщательно расправлял галстук.
     - Вы простите меня!  Я оказался таким неосторожным...  -  спустив
глаза, виновато говорил он. - Скажите, аппарат спасли?
     Саида кивнула головой.
     - А  что  со  мной  было?  Кто меня вытащил из воды?  - продолжал
Синицкий.  - Ничегошеньки не помню!  Будто меня кто по голове стукнул.
Кстати,  я  все-таки вспоминаю,  что на экране прибора видел,  как луч
указывал  на  присутствие  нефтяных  месторождений.  Вы  сами-то   это
проверили или не успели?..
     - Я вас очень прошу, - нетерпеливо перебила его Саида, - оставьте
вопросы  до  другого  раза.  Откровенно говоря,  всем нам сейчас не до
этого.  Вы попали в нашу лабораторию  случайно,  и  только  я  в  этом
виновата.
     - Мне очень неприятно,  Саида, что я доставил вам столько хлопот!
Поэтому постараюсь никому не надоедать своим присутствием,  - с убитым
видом проговорил Синицкий, направляясь вдоль по коридору.
     Саида была вынуждена пойти за ним.
     "Как он уверенно шагает!  - с досадой думала она.  - Прямо как  у
себя в гостинице".
     - Что мне с вами делать, Синицкий? - Саида пыталась улыбнуться. -
Сейчас  шторм,  поэтому в город вы уже никак не попадете.  И главное -
такая погода может продлиться довольно долго.
     - А именно?
     - Два-три дня.
     - Сильные  штормы  у  вас  здесь  на  море,  - равнодушно заметил
Синицкий,  скользя взглядом  по  ребристому  потолку  коридора.  -  Ну
ничего,  аппарат  вы  нашли,  я  им  и  займусь.  Все-таки еще следует
повозиться с усилителем. У меня одна идея в голове шевелится.
     - Вот к прекрасно!  - согласилась Саида.  - Пусть шевелится, и до
нее доберемся.  Но вас не только  аппараты  могут  интересовать.  Надо
всесторонне  изучать  технику,  юноша!  Осмотрите  нашу новую буровую,
силовые установки, но... - Саида многозначительно подняла палец, - вам
категорически  запрещено  заходить  в  комнату  номер  восемь.  Таково
приказание.
     Она развела руками: "Ничего, мол, не попишешь, я тут ни при чем".
     - После вашего предупреждения я бы  никогда  не  посмел  нарушить
этот запрет.  - Синицкий рассматривал свои ногти, не желая встречаться
взглядом со строгим начальником.  - Мне почему-то вспомнилась сказка о
Синей бороде:  можно ходить во все комнаты,  кроме одной.  Насколько я
понимаю,  здесь запрещено интересоваться дверью,  в которой вы  только
что повернули ключ.
     - Вы наблюдательны.
     - Говорят, что это очень полезное качество.
     - Не всегда...  - Саида вздохнула.  - Одни только неприятности  с
вами, Синицкий.
     Она вытащила из двери ключ и сурово посмотрела на студента.
     - Только один вопрос... можно? - робко спросил он.
     - Ну, еще что? - недовольно буркнула Саида.
     Синицкий помедлил и нерешительно спросил:
     - На какой глубине мы находимся?
     Саида выронила  ключ  и  уставилась на Синицкого.  Тот с невинным
видом смотрел ей в глаза.



     Убедившись, что Синицкому многое стало известным и,  главное, что
он совсем иначе воспринимает свое положение, чем предполагал Александр
Петрович, Саида решила познакомить студента с подводной установкой и в
этих  условиях  испытать вместе с изобретателем усовершенствованную им
схему прибора.  Ультразвуковые аппараты для нефтеразведки  здесь  были
необходимы.
     Она вошла в комнату э 8 и,  усаживаясь  на  диван  перед  круглым
зеркальным окном,  предложила Синицкому место рядом. Тот молча сел, не
отводя глаз от зеленоватой воды, освещенной мощным прожектором.
     - Так,  значит,  вы считаете,  что вместо вышек лучше строить вот
такие подводные дома? - спросил Синицкий, не отрываясь от окна.
     - Подводные дома?  - переспросила Саида. - Это вы хорошо назвали!
Подводный дом... подводный дом... - повторяла она, как бы вдумываясь в
сочетание  этих  слов.  -  Да,  для Васильева здесь дом.  Он живет под
водой.  Именно живет,  потому что в этом доме для него заключено  все:
большой,  радостный труд,  счастье,  надежды, люди... богатства родной
страны!  Он удивительный человек,  редкий,  таких  я  еще  никогда  не
видела.  Когда-нибудь  вам  посчастливится  узнать его ближе...  - Она
встала,  подошла к стеклу, провела ладонью по его холодной поверхности
и   снова  восторженно  продолжала:  -  Вот  вы,  юноша,  только  жить
начинаете...
     Синицкий поморщился:  "Буквально она меня за ребенка считает, или
просто кокетничает тем, что она давно уже взрослая и уже инженер..."
     - Во  все  глаза  смотрите  на  Васильева!  -  говорила Саида.  -
Учитесь,  впитывайте всем  своим  сознанием  его  слова,  советы!  Его
преданность науке и любимому делу просто поражает нас всех,  кто с ним
работает... Я часто бываю наверху... сравнительно часто, - поправилась
она,  вспомнив об Ибрагиме. - А вот Александра Петровича отсюда просто
не вытащишь! Он ни на минуту не может расстаться со своим "домом".
     Горячая речь  Саиды  по-своему воспринималась Синицким.  Где-то в
глубине души ему было обидно за Гасанова.  Кому-кому,  а Саиде  должны
быть  близки  и  понятны  работы  мужа,  тем более что все считают его
талантливым конструктором.  Его подводные  основания  открывают  новые
пути в нефтяном деле.  Нельзя же совсем,  как говорится, необъективно,
прямо по-детски увлекаться только конструкцией Васильева!
     "Что-то здесь есть неправильное!" думал озадаченный юноша.
     - Я  не  хочу  сравнивать  методы  добычи   нефти,   предложенные
Гасановым и Васильевым,  - как можно убедительнее начал доказывать он.
-  Но  с  точки  зрения  романтики  всего  этого  дела   я   не   вижу
принципиальной  разницы:  Гасанов находится на воде,  а Васильев - под
водой...  Нельзя  не  вспомнить  капитана  Немо.  В  детстве  мы   все
увлекались этим жюльверновским героем, но тот путешествовал под водой,
каждый день мог видеть что-нибудь новое...
     Синицкий не кончил... Дом вдруг задрожал и покачнулся.
     Около самого  окна  взметнулись  вверх  пузыри,  блестящие,   как
елочные бусы.
     Саида посмотрела на часы:
     - Молодцы! Точно!
     Синицкий позабыл  обо  всем,  когда  увидел,  что  груда  камней,
лежавшая перед окном, неожиданно сдвинулась с места и поползла куда-то
вниз,  под дом.  Зашевелились водоросли и медленно проплыли в стороны,
как бы освобождая ему дорогу. Рыбы, будто стая птиц, взметнулись вверх
и исчезли.
     Да, не было никакого сомнения:  дом двигался! Он медленно полз по
каменистому грунту,  и было слышно,  как  стучали  гусеницы.  Так,  по
крайней мере,  казалось Синицкому, который однажды на учебном полигоне
совершил путешествие в танке. Чтобы разрешить сомнения, он спросил:
     - Гусеницы?
     Саида утвердительно  кивнула  головой.  "А  парень-то  как  будто
ничего, - подумала она, - не из робких".
     Синицкий встал  и  быстро  подошел  к  окну.  В  нем   проснулось
естественное любопытство изобретателя.
     Он угадал:  гусеницы  находились  сбоку  гигантского  танка.   Их
пластины были сделаны из блестящего,  видимо нержавеющего металла. Они
шлепали по твердому грунту,  как беспрерывно падающие, неразбивающиеся
зеркала.  Яркие  дрожащие  блики метались под водой,  словно солнечные
зайчики.
     Впереди темнели  остроконечные  скалы,  похожие на кипарисы.  Они
раскачивались,  будто от порывов ветра:  это подводные течения  играли
растущими на склонах водорослями.
     Путешествующий по  дну  Каспийского  моря  дом-танк   свернул   в
сторону.   Ярко   вспыхнул   прожектор  и  сразу  померк.  Танк  резко
остановился.
     Саида выбежала  из  комнаты.  Студент остался один.  Его охватило
противное чувство неуверенности.  "Может быть,  сейчас лучше оказаться
наверху?..  Там спокойнее... А здесь тысячи тонн морской воды давят на
крышу этого ползающего дома...  Что же все-таки служилось?" думал  он,
пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть за круглым окном.
     Слегка фосфоресцировало песчаное дно. Может быть, это лунный свет
проходил сквозь толщу воды и отражался на песке?
     Хлопнула дверь,  и в комнату ворвался желтый  свет  из  коридора.
Синицкий обернулся. На пороге стоял Васильев.
     Студент сразу узнал его,  хотя видел один раз,  и то через стекло
буровой.
     - Ну как,  сумерничаете,  молодой  человек?  -  сказал  Васильев,
протягивая  ему  руку.  -  Познакомимся...  Не  перепугались?  Скажите
откровенно?
     Синицкий не  мог ничего ответить,  он только робко пожал холодную
ладонь инженера.  По-новому,  с восхищением смотрел на него студент  и
молчал, словно язык прилип к гортани.
     Вошла Саида.  Повернув  выключатель  у   двери,   она   оживленно
заговорила:
     - Александр Петрович,  все мои установки в полном порядке. Теперь
можем идти по ультразвуку... Начинаем испытания нового локатора.
     - Для этого я и приказал выключить прожектор,  - сказал  Васильев
и, будто о чем-то вспоминая, рассеянно провел рукой по лбу.
     Саида открыла дверь в соседнюю камеру. Там блестели металлические
ступени  винтовой  лестницы.  Вслед  за Саидой пошел Васильев.  Уже на
лестнице он оглянулся и, заметив унылое лицо Синицкого, поманил его за
собой.
     Помещение, в которое они вошли, находилось как раз над комнатой э
8.  Здесь был иллюминатор с таким же толстым стеклом,  как и внизу, но
значительно меньшего диаметра.  Прямо перед ним светился  контрольными
лампочками пульт, за которым сидели два техника в кожаных костюмах. На
пульте пестрели разноцветные кнопки.
     При входе  Васильева техники поднялись со своих мест и вытянулись
в ожидании приказания.
     - Локатор в порядке? - спросил он.
     - Так точно!  -  отрывисто  произнес  высокий,  худощавый  юноша,
видимо штурман подводного корабля.
     - Включить! - приказал инженер.
     Раздвинулись металлические   шторы,  и  перед  глазами  Синицкого
открылся стеклянный экран.
     Штурман включил  рубильник с желтой ручкой.  На экране заметалась
зеленая точка и пропала.
     - Александр   Петрович,   разрешите  не  включать  прожектора?  -
спросила Саида.
     - Надеетесь на аппараты?
     - Да.
     - Тогда передаю управление вам.
     - На всякий случай я предупредила мотористов и  Нури.  У  меня  с
ними уговор есть, - сказала Саида и спустилась вниз по лестнице.
     Потушили свет.  В рубке стало темно, только светились контрольные
лампочки  на приборных досках.  По экрану побежала шероховатая зеленая
линия.
     - Так...  Перед нами - линия подводного горизонта,  - тихо, будто
про себя говорил Васильев,  внимательно изучая светящуюся  полоску.  -
Налево - скалы... Видно отчетливо... Затухание ультразвука слабое.
     "Все это понятно,  - думал Синицкий. - Здесь тоже ультразвук, как
и в наших аппаратах.  Под водой очень короткие радиоволны не проходят.
Ясно, что в таком случае радиолокация не годится".
     - Простите, вопрос можно? - смущенно обратился он к Васильеву.
     - Конечно.  - Инженер обернулся и удивленно посмотрел на белеющее
в темноте лицо студента.
     - Для хорошего приема  отраженного  луча  требуется  значительное
усиление или не очень?  - спросил Синицкий. - Я это к тому говорю, что
не подойдет ли сюда одна... схема... новая...
     Он робел и путался. Ему очень не хотелось говорить о том, что эту
схему придумал он сам,  и в то же время надо было  показать  инженеру,
что это не праздный вопрос,  что студент работал в области ультразвука
и желал бы применить свое,  как будто бы удачное,  предложение в новой
области,  а не только в нефтеразведке.  "Скорее бы приходила Саида!  -
думал он,  чувствуя выжидательное и удивленное молчание  Васильева.  -
Она  бы  выручила".  Но  сам  Васильев  пришел  на помощь застенчивому
студенту:
     - Мне  уже  все  успела  рассказать  Саида.  Она говорила о вашем
предложении и как  будто  оценивала  его  очень  высоко...  Скромность
полезна каждому изобретателю,  но не чрезмерная, иначе смелые и нужные
мысли останутся у него только в голове...  Посоветуйтесь с Саидой, она
подскажет,  как  поступить  с вашей новой схемой.  Усиление в локаторе
действительно требуется большое... Кстати, вам приходилось встречаться
с подобными локаторами? - помолчав, спросил Васильев.
     - Немного, - уклончиво ответил Синицкий.
     Он вспомнил,  как  однажды  сделал  модель  эхолота для измерения
глубины моря и решил испытать  его  в  реке.  Шел  дождь,  аппарат  не
работал...   Об   этой   затее   у   него   остались   самые  скверные
воспоминания...
     Васильев снова стал смотреть на экран локатора.
     "Значит так...  - размышлял  Синицкий.  -  Запомним  на  будущее:
усиление  потребуется для увеличения дальности.  Ультразвук отражается
от скал и больших камней,  так же как радиолуч в обычном локаторе - от
айсбергов  или кораблей.  Если увеличить усиление,  то можно уменьшить
мощность генератора.  Интересно получается...  Отражение радиолуча  от
кораблей открыл Попов. Отсюда по всему миру пошла радиолокация. Теперь
мы  уже  строим  ультразвуковые  локаторы...  А  принцип  тот   же   -
отражение..."
     Вошла Саида и молча указала технику на щит управления.
     Техник включил моторы.  Снова задрожал подводный дом.  В углу, на
маленьком столике,  слегка закачалась вода в  графине.  Она  светилась
зеленоватым отблеском.
     На прямоугольном  экране,  как  в  маленьком  окошке,  был  виден
зеленый луг,  освещенный закатным солнцем...  - так это представлялось
Синицкому.  На "лугу" вдруг появились силуэты  подводных  камней,  они
медленно проплывали в сторону. Чуть выше этого светлого окошка чернело
другое окно, с толстым стеклом, отделявшим людей от подводного мира.
     Начиналось путешествие по дну моря в темноте.
     Васильев наклонился над приборной доской, проверяя курс:
     - Так держать!



     Синицкому разрешили осмотреть подводный дом.
     Он не мог себе представить всей грандиозности  этого  сооружения.
Как  и  подводная  лодка,  дом состоял из отсеков,  отделенных друг от
друга водонепроницаемыми перегородками.
     Толстые стенки танка,  изготовленные из лучших сортов специальной
стали,  а также его куполообразная  форма  позволяли  ему  выдерживать
давление воды в сотни тысяч тонн. Подводная лодка обычно рассчитана на
меньшее давление.
     Большая кубатура воздуха,  заполнявшего подводный дом,  создавала
ему плавучесть и, главное, облегчала нагрузку на гусеницы.
     Для погружения  открывались  краны  -  кингстоны,  и  тогда  вода
заполняла специальные камеры.  Для подъема танка на  поверхность  моря
вода  из  этих  камер  вытеснялась  сжатым  воздухом,  находившимся  в
баллонах под давлением в сотни атмосфер.
     Чтобы снова   заполнить   баллоны   сжатым   воздухом,   включали
компрессор высокого давления.  Но это делалось только  на  поверхности
моря, когда компрессор мог всасывать наружный воздух.
     Показали студенту и аккумуляторное отделение.  Оно  находилось  в
нижней части подводного танка, возле гусениц.
     Узкие проходы  между  рядами  гигантских  металлических  коробок,
освещенные матовыми лампами, напоминали таинственный лабиринт.
     Дизели в  машинном  отделении  приводили   в   движение   динамо,
заряжающие аккумуляторы.
     Абсолютная автоматизация всего управления и надежность механизмов
позволили Васильеву обойтись очень небольшим экипажем.
     Подводный дом оказался "многоэтажным" и  "многоквартирным",  если
считать все его многочисленные отсеки.
     Синицкому пришлось потратить немало времени,  чтобы познакомиться
с этим необыкновенным сооружением.
     Нури почти уже смирился с  присутствием  любопытного  москвича  в
подводном  доме.  "Пожалуй,  он  неплохо себя ведет для первого раза",
заключил помощник Сайды, после того как показал ему все сооружение.
     По приказанию Васильева,  Нури привел студента обратно в камеру с
иллюминатором.
     Синицкий устало сел на диван и только тут перевел дыхание.  Он не
мог отдать себе отчета,  почему так устал: то ли от ходьбы по лесенкам
и  коридорам,  то  ли  просто  от  впечатлений.  Ему  вдруг захотелось
возвратиться к своему  "дневнику".  Но  трогать  магнитофон,  пока  не
расшифрован английский разговор,  просто нельзя. Мало ли что... В наше
время приходится быть  особенно  бдительным,  об  этом  каждый  должен
помнить...
     "Правда, насчет белых шаров я ошибся. Какие же это мины, если они
оказались в подводном доме Васильева? - чувствуя некоторую неловкость,
размышлял Синицкий.  - А я ко всем приставал, допытывался... Ясно, что
эти шары нужны для опытов.  Их почему-то не показали,  хотя Нури водил
меня всюду... Подводный дом! Кто бы мог подумать, что он существует...
Некоторым  любителям  заграничных  "новинок"  иной  раз кажется,  что,
например,  стальной  жилой  дом  с  ванной  и  газом,  который   можно
перевозить  с  места  на  место,  нарисованный  в  красках  на обложке
иностранного журнала,  - чудо техники... А что бы они сказали, если бы
вдруг узнали о том,  что дом,  созданный советскими инженерами,  начал
свое путешествие не по земле,  а по морскому дну?..  Сколько еще чудес
делается   в   наших  институтах!..  Захватывает  дыхание...  -  думал
Синицкий.  - И какое счастье,  что я могу присутствовать на испытаниях
одного  из  этих  необыкновенных изобретений!  Как я благодарен за это
доверие!"

                          Глава двенадцатая
                            ПАДАЮЩАЯ БАШНЯ

     Ночь опустилась  над морем,  такая же глубокая и темная,  как под
водой, где сейчас путешествует танк инженера Васильева. Не видно огней
на  горизонте:  их  закрывают высокие,  как горы,  волны.  В воздухе -
соленые брызги и сплошная водяная пыль...
     Опытная вышка  Гасанова дальше всех ушла в море.  Она одинока.  В
такую  погоду  даже  солидные  и  надежные,  видавшие  виды  теплоходы
предпочитали отстаиваться в портах.
     После того как Мариам сообщила  Гасанову  дополнительные  расчеты
прочности  нового стометрового основания,  он решил все проверить сам.
Взял у нее тетрадь с записями,  вытащил из кармана счетную линейку  и,
сжав  губы,  начал  пересчитывать числовые значения,  показавшиеся ему
недостаточно точными.
     Мариам стояла  около  стола  в ожидании и прислушивалась к ударам
волн в тонкую стенку дощатого домика.  Лампочка все сильнее и  сильнее
раскачивалась под потолком,  дрожали стекла в маленьком оконце. Сквозь
щели в раме сочилась вода  и  тонкой  струйкой  стекала  на  стол,  на
тетрадь с записями.
     Гасанов этого не замечал. Он часто откидывал непослушные волосы с
мокрого  лба,  задумывался  на  мгновение,  и вновь в его нетерпеливых
пальцах скользил движок линейки...
     Каждый жест,  каждая  фраза  инженера,  сосредоточенное и в то же
время недовольное выражение его лица,  когда он оценивал чертеж  своей
новой конструкции,  глубокие складки между бровями, сжатые тонкие губы
- все это было очень хорошо знакомо Мариам.
     В институте  многие  считали,  что  с  Гасановым  работать  очень
трудно.  Его  строгая  требовательность  подчас   расценивалась,   как
придирчивость.  Чертежницы  из группы Гасанова испытывали неподдельный
страх,  когда инженер, заметив небрежность или ошибку в чертеже, вдруг
краснел от гнева и при всех резко отчитывал провинившуюся.
     Мариам вспомнила  день,  когда  еще   пятилетней   девочкой   она
встретила  Ибрагима  у  себя  во  дворе...  Этот горячий и вспыльчивый
мальчуган подчинил своей воле всех  соседских  ребят.  Они  ходили  за
Ибрагимом   по   пятам,   так  как  только  он  мог  выдумывать  самые
необыкновенные затеи.  Это он сделал качели,  перекинув  тонкую  трубу
через  высокий  каменный  забор,  - так он испытывал крепость нервов и
смелость своих товарищей.  Ибрагим  же  выдумал  и  головокружительное
катанье с окрестных гор не на санках,  а на самодельных колясках.  Что
поделаешь, снега в Баку почти не бывает!..
     Маленькому Ибрагиму  не  раз доставалось от родителей за подобные
дела,  но он не унывал, придумывал все новые и новые затеи... С годами
все  это  постепенно проходило,  но и потом,  в школе,  даже в старших
классах, неугомонный изобретатель нет-нет, да и придумает какую-нибудь
занятную   штуку,   вроде   перепончатых  плавников.  Ибрагим  пытался
практически доказать,  что если надеть на руки и на  ноги  специальные
плавники с перепонками,  как у лягушек, то можно очень быстро плавать.
Он их сам сделал  из  алюминиевых  трубок  и  резины  от  велосипедной
камеры.
     Потом учеба  в   институте,   работа   в   комсомоле,   увлечение
изобретательством, большая конструкторская и организаторская работа...
Обычное начало биографии передового советского инженера.
     Мариам помнила  первую  встречу  Гасанова  с ее старшей подругой,
Саидой.  Тогда они вместе работали и общей  исследовательской  группе.
Многого  сейчас  не могла понять Мариам.  "Что же случилось с Саидой?"
искренне,  с болью в сердце за своих друзей спрашивала она себя  и  не
находила ответа.  Неужели Саида настолько увлечена работами Васильева,
что больше ничего не видит?  Мариам  казалось,  что  такое  чрезмерное
увлечение вызывает у Ибрагима недовольство,  вполне естественное в его
положении.  Он ждет от нее усовершенствованных приборов, которые очень
нужны. Саида ему совсем не помогает. Правда, вся автоматика на опытной
вышке Гасанова была поставлена Саидой. Но это она сделала еще до своей
командировки. Мариам помнила, как дружно тогда они работали. "Нет, так
нельзя!  - думала она.  - Сейчас, как никогда. Саида должна поддержать
Ибрагима. Неужели она этого не чувствует?"
     Холодом и влагой пахнуло от двери. В комнату заглянул Григорян:
     - Такого  шторма  никогда  не видал!  Надо лодки готовить,  пояса
надевать.
     Он прихлопнул  дверь  и скрылся в темноте.  Мариам встревожилась:
"Как-то будут вести себя ребята?"
     Сильный порыв  ветра  распахнул  дверь и ударил о дощатую стенку.
Мариам бросилась к двери,  но закрыть ее не могла.  Вырываясь из  рук,
дверь,  как живая, в отчаянье билась о стену. Через порог перекатилась
волна.
     Гасанов бросил  чертеж  и  подскочил  к  Мариам...  Справившись с
дверью, инженер выбежал на мостик.
     Григорян и  моторист  проверяли  крепления лодок.  Стальные трубы
вздрагивали при каждом ударе волны.
     Всем были розданы спасательные круги.
     - Ребята очень боятся? - с тревогой спросил Гасанов, всматриваясь
в  лицо Григоряна:  в слабом свете фонаря блестели капли,  ползущие по
его щекам и подбородку.
     Мастер медлил с ответом.  Затем вытер лицо платком и с наигранной
веселостью воскликнул:
     - Чтобы такие ребята испугались!  Как можно?  - и тут же похвалил
свои "молодые кадры":  - Понимаешь,  они уже хорошо  работают.  Записи
аккуратные. Сам смотрел.
     Электрический фонарь,  подвешенный у вышки, казался молочно-белым
призрачным шаром.  Он освещал мокрые доски,  по которым перекатывались
пенистые волны.  Лодки были  перевернуты.  Опытные  установки  закрыты
брезентовыми чехлами.
     Григорян и моторист спрятались от ветра под вышку: внизу она была
защищена от непогоды.
     Ребята забрались  повыше  на  стальной  переплет   и   оттуда   с
любопытством  всматривались  в  темноту.  Они ничего не видели,  кроме
растрепанных волн,  блестевших в  свете  фонаря,  и  крупных,  тяжелых
брызг,  падавших  на  звенящий настил,  точно стеклянные орехи...  Все
остальное скрывала темнота.
     - Жизнь  интересная  у нас получается,  - начал Степунов,  крепко
держась за стальную решетку.  - Вот я,  например,  всегда  хотел  быть
моряком, думал, что нет на свете ничего лучше, чем служить на корабле.
И вдруг я сегодня попадаю на корабль...  Разве  не  похоже?  Сейчас  я
вроде как на капитанском мостике. - Он неслышно рассмеялся.
     - Хочешь капитаном быть?  Да?  - ехидно спросил Али,  посматривая
вверх.  - Хорошее желание,  но только... - он прыснул от смеха, - если
бы да верблюду крылья!..
     - Ну  и  ладно,  -  смутился  "капитан".  - А разве быть матросом
плохо? Или, скажем, штурманом? Вот, предположим, наш корабль в море...
     - Совсем похоже, - кто-то пробасил снизу: - берег далеко, и мачта
есть, и шлюпки к борту пришвартованы...
     - Даже  матросы  есть,  -  добавил из темноты другой голос.  - На
нашем неплавающем корабле и мы с их работой справимся!
     - Капитан  тоже  есть,  -  заметил  Али,  - Без этой должности не
обойдешься.
     - Уж  не  ты  ли  в  капитаны  просишься?  -  насмешливо  спросил
Степунов.
     - Зачем я,  - с подчеркнутой скромностью ответил Али.  - Тут есть
замечательный капитан.
     - Кто же?
     - Ясно, что Гасанов. Здесь ему такие права положены.
     - А  кто  же,  по-твоему,  адмирал?  -  опять  раздался  голос из
темноты.
     - Конечно,  сам директор.  Когда он приезжал сюда,  парадный трап
спускали, - убежденно ответил Али.
     - А Григорян кто, по-твоему? - не отставал все тот же настойчивый
парень.
     - Боцман!  - со смехом ответил Степунов. Приложив руку к глазам и
как бы стараясь что-то разглядеть в кромешной темноте,  он  на  минуту
замолчал, затем восторженно крикнул: - Ну и шторм! Двадцать баллов!
     - Зачем врать,  скажи,  пожалуйста?  Такого никогда не бывает,  -
укоризненно сказал Али.
     - Мало ли что! И корабля такого не бывает. Так даже интереснее...
А что, ребята, здесь на вышке тоже здорово! Мне кажется, лучше, чем на
корабле. Вот только надо все видеть по-интересному.
     - Это как в бинокль или телескоп? - послышался насмешливый голос.
     - Зачем  так  говоришь?  -  вступился  за  своего  друга  Али.  -
Бинокли-минокли...  Совсем  не понимаю!  Обыкновенно надо смотреть.  Я
раньше думал:  никогда не буду работать на заводе или на буровой.  Все
ребята   хотят  быть  летчиками  или  моряками.  Говорят,  на  буровой
неинтересно,   на   заводе   скучно   -   точи   разные   гайки-майки,
болты-молты...  А теперь я узнал:  если хочешь хорошо работать, везде
интересно.
     - В самую точку попал,  Али!  - оживился Степунов.  - У меня брат
есть,  он в мореходном  училище  учится.  Задается  -  не  подходи!  В
плавании  был,  про  шторм  рассказывал...  А  потом  и говорит:  "Ты,
сухопутная крыса,  знаешь ли ты,  что такое шторм?  Это,  дорогой мой,
урок мужества...  Важно "не сдрейфить"! Теперь я ему расскажу про этот
урок. Пусть бы он здесь посидел!..
     Высокая волна  с  ревом  ударилась  о  вышку и обдала ребят,  как
дождем.
     - То-то!  - удовлетворенно заметил Степунов, вытирая лицо. - Даже
сюда достает.
     Ребята придвинулись к нему вплотную и, крепко держась за железный
переплет, смотрели в черную морскую даль.
     - Ребята,  а  ребята,  -  испуганным шепотом проговорил маленький
Али, - она качается...
     - А  как же ты думал?  - солидно заметил Степунов.  - Мачта,  она
всегда должна качаться,  если шторм... Вы только, ребята, спасательные
круги не упустите!
     - Слыхали, - отозвался Али. - Боцман Григорян приказывал.
     - Может,  и  ни  к  чему они?  - успокаивающе рассуждал Степунов,
поправляя сползающий круг.  - Что  поделаешь,  на  корабле  -  как  на
корабле!.. Вахтенный журнал тоже надо вести.
     Он наклонился над клеенчатой тетрадью, достал из кармана карандаш
и начал что-то записывать...
     Шторм постепенно утихал.  Уже показались на  горизонте  береговые
огни.
     - До  чего  же  интересная  жизнь  раньше  у  моряков   была!   -
мечтательно   рассказывал   все  тот  же  Степунов.  -  От  книжки  не
оторвешься!  На каждой странице - приключения.  Плавали  в  океанах  и
острова искали, всякие там жемчужные бухты...
     - Подумаешь! - презрительно отозвался до этого молчавший Рагим. -
Я вот что,  ребята, слыхал... - Он понизил голос и почему-то оглянулся
по сторонам.  - В нашем море ходит по  дну  необыкновенный  корабль...
Только  говорю я вам,  ребята,  под честное комсомольское слово.  Мы в
институте работаем,  и о том,  что у нас  делается,  никто  не  должен
знать...  Да вы и сами понимаете.  Не в первый раз!..  Так вот, - чуть
слышно продолжал он, - корабль этот ведет знаменитый капитан...
     - Выдумываешь!  -  дернул  его  за  рукав  Али.  - Это ты в книге
прочитал про капитана Немо.
     - Ну вот, стану я врать! - обиделся Рагим. - А белый шар?
     - Ну и что ж?
     - Откуда же он мог выскочить, как не из подводного корабля?
     Рагим с достоинством замолчал,  как бы прислушиваясь к  возможным
возражениям.  Но ребята тоже молчали, видимо стараясь представить себе
таинственный корабль, ползущий по морскому дну.
     - Нет,  я все-таки этого не пойму, - задумчиво сказал Степунов. -
Даже не верю...  Корабль - и вдруг ползет  по  дну!..  В  книжках  все
получается по-другому. Ну вот, скажем, о нас как бы написали...
     - Слышите, ребята! Про Петьку Степунова, геройского моряка, скоро
книжки будем читать, - крикнул кто-то со смехом и закашлялся.
     - Да я не о себе,  - оборвал товарища Степунов. - Ребята, кто там
поближе сидит, стукните Генку по спине! Говорить мешает... Значит, так
бы написали,  - продолжал он,  как бы читая "с выражением":  -  "Шторм
застиг  смелых  моряков недалеко от берега.  Кругом - рифы,  подводные
скалы,  волны ревут. Выбегает из штурманской рубки сам капитан Гасанов
и  кричит:  "Свистать  всех  наверх!  Спустить бомбрамсели!" Матросы -
сразу на мачты, и вдруг..."
     Степунов не успел закончить своего рассказа. Резкий толчок потряс
всю конструкцию подводной башни...  Вышка закачалась  и  склонилась  к
воде.
     Ребята изо всех сил вцепились в железный переплет.
     Первым опомнился  от испуга Али.  Он ухватил Степунова за плечо и
прохрипел:
     - Рифы?..
     Рассказчик посмотрел на него расширенными  от  страха  глазами  и
утвердительно кивнул головой. Будто опомнившись, он взглянул на часы и
что-то быстро черкнул в тетради.
     Гасанов выскочил  из  домика  и,  не  дыша,  в  каком-то странном
оцепенении остановился на мостике.  Невидящими глазами он  смотрел  на
вышку, которая, как на кинокадре, остановилась в момент падения.
     Втянув голову   в   плечи,   словно   ожидая    удара,    инженер
прислушался...  Сейчас,  сейчас будет конец!  Взметнется вверх дощатый
настил, повиснет над водой и скроется в бушующих волнах...
     Гасанов вздрогнул, как от резкого толчка, и широко раскрыл глаза.
Сильно наклонившись, вышка застыла в своем падении.
     Раскачивался призрачный  шар фонаря,  и метались по мокрым доскам
черные тени.



     Ветер стихал.  Над морем взошла луна,  мерцали звезды,  и усталые
волны уже еле-еле поднимались на дощатый островок.
     Мариам стояла в тени  за  вышкой,  стараясь  не  выдавать  своего
присутствия.  Она ничем не могла помочь Гасанову. Говорят, что в такие
минуты человеку нужно хоть немного побыть одному.
     "Может быть,  сообщить Саиде? - подумала Мариам и хотела сразу же
броситься к радиотелефону.  - Нет,  напрасно... Где искать ее? В каких
далеких глубинах?..  Рустамов? Вот кто нужен здесь!.. - решила Мариам.
- Сейчас же, сию минуту.
     Она побежала    к    радиостанции.   Дрожащей   рукой   повернула
переключатель. Вспыхнули лампочки, освещающие шкалу.
     Парторга дома   не   оказалось,   он  только  что  выехал.  Куда?
Неизвестно.
     Мариам как-то сразу поникла и снова вышла на мостик.
     Скользя на мокрых досках,  к мостику спешил  Григорян.  Участливо
заглядывая Гасанову в лицо, он заговорил:
     - Все благополучно,  Ибрагим Аббасович.  Одна стойка  поломалась.
Какой шторм выдержала, а как ветер стихать стал, вдруг лопнула.
     - Что с ребятами? - прежде всего спросил Гасанов.
     Мариам затаила дыхание.
     - Орлы!  - с нескрываемой гордостью ответил  Григорян.  -  Сейчас
механизмы крепят, чтобы в воду не скатились.
     Мариам смотрела на  приподнявшийся  конец  площадки,  на  вершину
наклонившейся  к воде сорокаметровой конструкции,  где раскачивался от
ветра фонарь,  и ей стало искренне жаль Гасанова. Она глубоко верила и
его талант, в его возможности.
     "Но что же случилось?  Где  ошибка?"  спрашивала  себя  Мариам  и
бессознательно сжимала мокрые и холодные поручни. Вглядываясь в темные
фигуры, она прислушивалась. Гасанов молчал.
     "Что-то будет  теперь с его новыми работами?  - думала Мариам.  -
Неужели никогда ему не удастся построить свою стометровую конструкцию?
Нет, этому поверить нельзя!.."
     Ветер почти совсем стих. Волны начали отступать. Осада кончилась,
враги уходили.
     Как всегда  под  утро,  еще  ярче   заблестели   звезды.   Мариам
распахнула плащ и жадно вдыхала свежий ветер. Он был сухим, насыщенным
запахом виноградников и цветов.  И,  может быть,  впервые за  все  эти
тревожные дни Мариам подумала о том,  что глубоко пряталось в тайниках
ее сердца,  о том,  что она скрывала даже от себя...  Нет, это были не
чертежи  и,  к стыду ее,  не горести Гасанова,  не заботы о друзьях...
Нет!
     Вновь она  представила  себе  шумный праздник на крыше института,
тихий,  спокойный голос...  Всего лишь несколько обыкновенных  фраз...
Она  думала  о  том,  что все слова и каждое из них она помнит,  будто
заученные,  отчетливо  и  точно.  Это  непонятно,  страшно...   Почему
слова?..
     Тщетно Мариам  пыталась  восстановить  облик  человека,   который
говорил их: он сразу исчезал, как отражение на встревоженной воде.

                          Глава тринадцатая
                   "ДВАДЦАТЬ ТРИ ЧАСА СОРОК МИНУТ"

     Давно не заходил Агаев в свой кабинет.
     Несмотря на  то  что  он был директором научно-исследовательского
института,  где занимаются  только  новыми  проблемами,  связанными  с
разведкой нефти,  его можно было встретить всюду: и на промыслах, и на
море,  и в различных организациях,  так  или  иначе  связанных  с  его
институтом.
     Директор хорошо знал людей и все  то,  что  они  делали.  Нередко
многие  из  его  друзей  удивлялись,  как  только он успевает обо всем
узнать,  поговорить  с  инженерами  и  рабочими  и,  главное,   всегда
безошибочно сделать именно так, как нужно.
     Но сегодня Агаев чувствовал себя не совсем уверенно,  будто не на
своем месте.
     Он бросил портфель на стол и грузно опустился в кресло. Торопливо
закурил   свою   зеленую  трубку,  часто  затягиваясь;  заставил  себя
терпеливо ждать и думать только об одном. Директор ждал людей, которых
ценил  в  институте  больше  всех:  Гасанова  и  Васильева...  Правда,
Васильев был прикомандирован к институту, но все равно директор считал
этого инженера своим, а его дело общим.
     "Странный он  человек,  какой-то  неулыбчивый,  -  думал   Агаев,
поглядывая  на  часы.  -  С ним и разговаривать неловко...  Нелюдимый!
Сидит,  как отшельник,  в своем подводном доме,  и больше его ничто не
касается.  Отказался  даже  сделать для сотрудников института доклад о
своем изобретении.  Сослался на занятость.  Будто бы уж нельзя уделить
для  такого  важного дела каких-нибудь два часа!  Непонятно,  что это:
чрезмерная скромность или просто пренебрежение к товарищам?  Во всяком
случае,  трудно  разобраться  в  характере этого приезжего инженера...
Надо сегодня  попробовать  вызвать  его  на  откровенный  разговор,  -
продолжал  размышлять  директор.  -  Любопытно,  как он воспримет идею
Рустамова  о  совместной  работе  с  Гасановым?..  Но  что  делать   с
Ибрагимом?  В душу не залезешь,  но, видно, ему дорого обошлась авария
на вышке".
     В кабинет  просунулась  голова  секретарши  и  тут  же исчезла за
дверью.
     Вошел Гасанов. Лицо его, несмотря на темный загар, было бледно.
     Директор указал инженеру на  кресло.  Тот  молча  сел  и,  широко
расставив колени, стал рассматривать рисунок ковра.
     - Что-то Васильев запаздывает,  - сказал Агаев,  не выпуская  изо
рта трубки.
     Гасанов, не поднимая глаз, спросил:
     - Значит,  с  сегодняшнего  дня  вы  направляете  меня  к нему на
работу,  как... - Он помолчал, подыскивая слова, затем махнул рукой: -
В общем, что говорить... как чертежника?
     - Нет,  - с подчеркнутым спокойствием ответил Агаев. - Мы решили,
что для этой работы нужен по-настоящему талантливый конструктор, каким
мы и считаем инженера Гасанова.
     Ибрагим нервно повел плечами.
     Агаев разбирал бумаги,  что-то записывал в  блокнот  и  незаметно
наблюдал за Гасановым.
     - Джафар Алекперович!  - вдруг обратился к нему Гасанов.  Он  как
будто спокойно смотрел на директора, но нельзя было не заметить, как у
инженера  слегка  дергались  брови.  -  Я  не  верю,   что   подводное
основание...  не выдержало шторма,  - размеренно и четко говорил он. -
Понимаете?.. Не верю!
     - Я  тоже,  -  сказал Агаев,  не поднимая головы от бумаг.  - Но,
видимо, чего-то мы не учли...
     - Саида могла бы своим локатором посмотреть место поломки, но она
еще не возвращалась.
     - Ничего, я уже послал водолазов. Они все обследуют.
     - Салам,  Джафар!  Салам,  Ибрагим,  - Рустамов  быстро  вошел  в
кабинет.  - Сейчас только от Васильева.  С самого утра сидел у него...
Поздравь жену,  Ибрагим,  -  с  теплой  улыбкой  обратился  парторг  к
инженеру. - У Саиды прекрасно работали аппараты. При первых испытаниях
это редко бывает.
     Он увидел расстроенное лицо Гасанова и замолк.
     - Прости,  Али...  - стискивая зубами мундштук, начал директор. -
Ты  ночью  ездил  по промыслам,  и я не мог сообщить тебе...  Во время
шторма сломалось основание вышки...
     Рустамов бросил  взгляд  на  Гасанова  и,  скрывая охватившую его
тревогу, спокойно проговорил:
     - Может,  мы вовремя приостановили работу над новой конструкцией.
Еще раз нужно просмотреть чертежи.  Что-то здесь не так...  -  Парторг
прошелся  по  комнате,  затем подошел к Гасанову и положил руку на его
плечо:  - Видишь, Ибрагим, пожалуй хорошо, что не начали строить новую
вышку. Как ты думаешь?
     Гасанов молчал.  Директор вынул трубку изо рта  и  с  нетерпением
ждал, что скажет инженер.
     - Понятно,  - нарушив затянувшееся молчание,  сказал парторг. - Я
думаю,  что  сейчас придется восстановить пятидесятиметровое основание
и...
     - Подождать шторма, - иронически заметил Гасанов.
     - Видимо, так.
     Снова повисла  тишина.  Рустамов  рассеянно  ходил  по  кабинету,
иногда поглядывая на Гасанова.
     - Разрешите, Джафар Алекперович?.. - У двери стоял Нури.
     - Заходи,  заходи,  пожалуйста, - приветствовал директор молодого
помощника инженера Васильева.  - А что, самый главный подводный житель
задержался?
     - Не  может  сейчас,  придет  позже,  - извиняющимся тоном сказал
Нури.
     Гасанов удивленно взглянул на Агаева и пожал плечами.
     - Ничего не понимаю...  - Рустамов подошел к Нури.  - Я же был  у
него.  Но  не  в  этом  дело...  Его давно ждет Ибрагим,  чтобы начать
работу. Где сейчас Александр Петрович?
     - Там,  -  махнул  рукой Нури,  - у себя внизу,  дома.  Александр
Петрович,  конечно, здоров, - добавил он, увидя хмурое лицо Рустамова.
- Но вы же его знаете: он никогда не выйдет на берег, пока не исправит
неполадки.  Сейчас у нас авария с электробуром...  Разве в этот момент
он может уйти?..  Ни за что в жизни!  Говорит: "Передай извинения, что
задержался.  Очень большие извинения". Он никогда не обижает людей, но
так случилось... Он очень ценит ваше внимание... и...
     - Ну хорошо,  ясно,  - прервал его Рустамов. - Оттого, что будешь
говорить  "халва,  халва",  во  рту  сладко  не  будет.  - Обращаясь к
Гасанову, он добавил: - Вот видишь, Васильев один не справляется, мы и
просили  твоей  помощи.  Наверное,  придется заново переконструировать
бурильную установку...
     - И как можно скорее!  - поддержал Агаев.  - А потом... тебя ждут
новые работы. Нам утвердили очень большой план. Людей не хватает.
     Гасанов хмуро взглянул на директора.
     Парторг перехватил этот взгляд.
     - Я думаю,  ты,  Ибрагим,  договоришься с Васильевым. Конечно, не
все гладко пойдет.  Будет о чем поспорить.  Как  это  у  нас  говорили
старики:  "Не  поспоришь  -  не подружишься".  А главное - у вас общие
интересы.  Как можно не понимать  друг  друга?  Вы  оба  замечательные
инженеры!   -   Парторг  прошелся  по  кабинету  и  остановился  перед
Гасановым.  - Когда ты собираешься посмотреть его  установку?  Видишь,
помогать надо.
     Гасанов не отвечал. Постукивая бронзовым ножом по мраморной доске
чернильного прибора,  он, словно его ничего не касалось, прислушивался
к легкому мелодичному звону.
     - Чтобы  не  задерживать  товарища  Гасанова,  Александр Петрович
просил меня передать...  - как  бы  только  сейчас  вспомнив  о  самом
важном,  вдруг  заговорил Нури,- просил передать,  что у него уже есть
чертежи усовершенствованной  бурильной  установки.  В  конструкторском
бюро  он  нашел  подходящий  проект  для  его работ.  Поэтому...  - Он
замялся,  неловко взмахнул рукой и,  уже как бы от  себя,  добавил:  -
Поэтому он считает, что может обойтись без помощи инженера Гасанова...
Он также думает,  что инженеру Гасанову еще много предстоит работы над
его собственными проектами...
     - Трогательное великодушие!  -  сдержанно  улыбнулся  Гасанов.  -
Передайте ему мою благодарность и уверения...  - Он не закончил фразы,
приподнялся и уронил нож на мрамор.
     Рустамов вздрогнул и поморщился, как от фальшивой ноты.
     Нури смущенно  вышел  из  кабинета.  Он  почувствовал,  что   его
присутствие становится лишним.



     В это  же  время  в другом крыле здания Научно-исследовательского
института нефти,  у огромной стеклянной стены  конструкторского  бюро,
стояла Мариам.
     Она бесцельно смотрела на белый переплет окна, на колыхавшиеся от
ветра  полупрозрачные  занавеси,  на  чертежные столы.  Солнечные лучи
вычерчивали на бумаге  свою  немудрую  геометрию.  Все  это  было  так
привычно и знакомо!
     Над головой скрипнула рама...  Мариам подошла к столу,  взглянула
на  тонкие,  уверенные  линии.  Это  ее последний чертеж - гасановская
вышка.  Таким должно быть стометровое основание...  Мариам вздохнула и
закрыла чертеж чистым листом бумаги.
     Быстро вошел Нури.
     - Товарищ Керимова,  - сказал он с подчеркнутой официальностью, -
это вы делали чертежи электробура?
     - Я, - рассеянно ответила Мариям.
     - Что-то вы там натворили!  Идите-ка  на  расправу  к  Александру
Петровичу.
     - Какому Александру Петровичу? - удивилась Мариам.
     - Какому?.. - протянул Нури. - Васильева не знаете? Прямо скажу -
не ожидал!
     - Что ж тут особенного? - Мариам небрежно передернула плечом. - Я
многих не знаю. Где его искать?
     - В  домике  на  острове.  Только сию минуту!  Лодка у причала...
Погодите,  Мариам,  - остановил  ее  Нури,  быстро  открыл  неожиданно
появившуюся в его руках коробку,  на минуту задумался и вытащил оттуда
звездообразную головоломку.  - Это специально для вас,  Мариам,  самая
трудная! Надо кольцо снять. Ни за что не отгадаете!
     Он сунул ей в руку проволочную звездочку и побежал вперед.
     Проходя мимо  зеркала,  Мариам  невольно остановилась и поправила
косы.  Затем,  как  бы  спохватившись,  сразу  помрачнела  и   быстрым
движением откинула их назад.
     У выхода девушка столкнулась с Гасановым.
     - Скорее,  Мариам,  чертежи!  - задыхаясь,  как от быстрого бега,
проговорил он.
     Вслед за ним возвратился Нури и тут же сказал:
     - Ибрагим Аббасович!  Если  можно,  не  задерживайте  Мариам.  Ее
срочно ждет Васильев.
     Гасанов бросил недовольный взгляд на  девушку,  молча  подошел  к
чертежной  доске  и  торопливо,  поддевая ногтями тугие кнопки,  начал
откалывать чертеж.
     Мариам растерянно  посмотрела  на  него  и  нерешительно вышла из
комнаты. Ей было неловко и стыдно, будто она оставляла друга в беде.
     "Нет, неправда!  Что я могла сказать? - думала она. - Разве нужны
Ибрагиму слова утешения?..  Надо сегодня же поговорить с Саидой, чтобы
она как-то его успокоила. Но где ее искать?.."
     Садясь на скамейку маленького катерка,  Мариам была занята  этими
мыслями  и  потом  всю  дорогу,  несмотря  на веселость Нури,  который
рассказывал ей что-то  смешное,  не  могла  ни  о  чем  думать,  кроме
вчерашней аварии...
     Вот уже близок островок. Мариам здесь никогда не была.
     С непонятным волнением она открыла дверь в лабораторию Васильева.
     Прежде всего ей бросился в глаза большой макет установки с белыми
шарами.
     Рядом, за письменным столом,  низко  наклонившись  над  бумагами,
сидел человек. Быстро откидывая листки блокнота, он писал.
     Остановившись у входа, Мариам сказала:
     - Меня вызывал товарищ Васильев.
     Человек за столом поднял голову:
     - Я Васильев.
     - Вы?  - невольно вырвалось у Мариам.  Она  мгновенно  вспыхнула,
смутилась.
     Пронеслись, как обрывки киноленты,  картины веселого праздника  в
институте...  Вдруг  вновь  зазвучали  слова,  которые  она  почему-то
помнит,  как стихи.  Помнит она и свои ужасно  глупые  замечания.  Она
тогда смеялась над проектом Васильева... Как же она называла эту идею?
Феерия?..
     Трудно было,   но   Мариам  все-таки  овладела  собой  и  холодно
заметила:
     - Мне сказали, что дело касается чертежей электробура.
     - Значит,  это ваша  работа?  -  спокойно  и  равнодушно  спросил
инженер, указывая на чертеж.
     - Моя.
     - Садитесь...  Нет,  вот сюда...  Прежде всего, зачем здесь такой
запас прочности?
     - Мне казалось,  это даст возможность увеличить скорость вращения
электробура, - уже в тон ему, так же равнодушно ответила Мариам. - Все
изложено в моей докладной записке.
     - Эта? - Васильев показал на листки бумаги.
     Мариам узнала выписки из своих расчетов:
     - Да.
     - А вы знаете, что это значит? - строго спросил Васильев.
     - Я не догадываюсь,  о чем  вы  говорите,  -  сдержанно  заметила
Мариам. - Если этот вариант вам не подходит, я могу переделать.
     - Обязательно!  Но...  Как вы думаете, если еще несколько усилить
основание и заменить вот эти подшипники,  - он указал на чертеж,  - то
можно ли увеличить скорость вращения ротора до четырех тысяч  оборотов
без перегрузки машины?
     - До четырех тысяч? - удивилась Мариам.
     - Ну конечно...  Вы же понимаете, что в вашем предложении все это
есть... Подумайте! Если...
     - Постойте,  постойте!  -  Мариам сделала протестующий жест.  Она
словно постепенно представляла себе всю конструкцию во  всех  деталях,
появляющуюся   на   чертеже.  -  Если  удлинить  систему,  -  медленно
продолжала она, - то... можно. С алмазной коронкой, мне кажется, можно
достигнуть еще большей скорости... Впрочем, извините, тут все еще надо
пересчитать и проверить.
     - Я прошу понять, как это мне нужно! - с легким волнением заметил
Васильев. - И не только мне! Если это все осуществится на практике, то
время проходки скважины будет исчисляться не днями, а часами. Но... не
увлекайтесь!..  Иначе я тоже могу  сказать,  что  ваше  предложение  -
фантастика или... что вы еще там говорили?.. Да, феерия!
     Мариам смущенно опустила голову и машинально стала снимать кольцо
с проволочной звездочки.
     Васильев улыбнулся.  Эту улыбку девушка все-таки заметила, причем
впервые за время разговора.
     Инженер встал из-за стола и зашагал по комнате.
     - Над  чем вы сейчас будете работать?  - вдруг неожиданно спросил
он, останавливаясь возле Мариам.
     - Заканчивать  некоторые узлы в стометровой конструкции Гасанова,
- как бы подчеркивая свой особый  интерес  к  этому  важному  объекту,
ответила она.
     - Да-да,  -  отрывисто  подтвердил  Васильев,  -  у  него  смелые
решения!..  Не хочу вас отрывать от этого большого дела... Я слышал от
парторга,  что Гасанов согласился мне помочь.  Теперь,  видите, это не
нужно.  Вы  подсказали новое направление...  Перед тем как докладывать
директору, я хотел в этом окончательно убедиться. Жаль, что вы заняты!
Мы бы сделали очень скоро все изменения в конструкции. А?
     Мариам не знала, что ответить инженеру. Она очень хотела заняться
любимым  делом.  Среди  множества  конструкторских  задач,  которые ей
приходилось решать за чертежным столом,  ее больше всего  интересовало
усовершенствование электробура. С этой работой она была связана давно,
гораздо раньше, чем с новыми изобретениями Гасанова.
     Мариам не могла представить себе,  что ее скромное предложение по
увеличению прочности основания бура вдруг подскажет  такому  инженеру,
как Васильев,  новое решение в направлении его дальнейших работ. А как
бы хотелось довести свое маленькое дело до конца, чтобы не на чертеже,
а  в  опытной конструкции увидеть новый скоростной бур,  потрогать его
руками  и,  может  быть,   даже   самой   присутствовать   на   первых
испытаниях!..
     Обо всем этом думала Мариам и колебалась с ответом. Ей нужно было
сказать,   что   выполнение  чертежей  новой  стометровой  конструкции
Гасанова,  по решению дирекции,  откладывается,  что сейчас чуть ли не
весь  институт будет занят работами Васильева,  и она в том числе.  Но
это казалось Мариам чем-то  нечестным  в  отношении  Ибрагима:  нельзя
оставлять своего друга в беде!.. Что бы там ни случилось, она не может
бросить  работу  над  его  конструкцией,  конечно  если  не   прикажет
директор...
     Васильев не замечал Мариам.  Он внимательно рассматривал  чертеж,
скользя по нему карандашом,  и,  может быть,  совсем позабыл о молодом
конструкторе.
     Новое, еще не испытанное ею чувство, желание сделать что-то очень
хорошее и нужное для этого непонятного  и  в  то  же  время  почему-то
близкого ей человека заставило Мариам принять решение.
     - Я сделаю в свободное время... все изменения и... все, что нужно
в чертежах,  - с трудом,  словно выдавливая из себя эти слова, сказала
Мариам.
     Благодарно взглянув на нее, инженер снова наклонился над доской.
     - Когда  я  получил  ваши   чертежи,   -   задумчиво   постукивая
карандашом,  говорил  Васильев,  -  то сразу почувствовал,  что где-то
здесь кроется  истина...  Вы  же  конструктор  -  знаете,  как  иногда
малейший  намек  подсказывает  именно  то решение задачи,  над которым
часто сидишь целые месяцы...
     - Если нужно,  я могу очень скоро закончить эту работу, - опустив
голову,  проговорила Мариам.  - Мне кажется,  в группе Гасанова сейчас
задерживается проектирование его новых конструкций.
     - Почему?
     - Это  мое  предположение,  - неохотно ответила Маркам.  - Бывают
всякие ошибки, неудачи...
     - Александр Петрович,  вас ждет директор,  - сказал Нури, входя в
лабораторию.
     - Мне можно идти? - торопливо спросила Мариам.
     Васильев ее не слышал,  застывшим  взглядом  смотря  на  крышечку
чернильницы.
     Мариам бесшумно проскользнула в дверь.
     - Ошибки,  неудачи...  -  как  бы про себя повторил Васильев.  Он
тряхнул головой и подошел к макету кассеты с  шарами.  -  Работа  наша
такая,  Нури...  Эта  маленькая девушка - конструктор.  Сколько раз за
свою недолгую жизнь она встречалась с ошибками и неудачами?..  Вот и у
нас с цистернами ничего не получилось. Я совсем не того ожидал... Огни
плохо видны, иногда совсем гаснут...
     - Может, еще раз попробуем? - неуверенно спросил Нури.
     - Трудно искать шары,  - продолжал размышлять вслух инженер.  - В
тот   вечер,   когда   лодка  с  ребятами  проскользнула  мимо  нашего
сторожевого катера,  шар долго не находили.  Если море неспокойно,  их
совсем не соберешь...
     - Будем еще раз проверять, - снова сказал Нури.
     - Нет,  наши  шары  совсем  не  годятся!  Мы делаем уже четвертую
попытку... Ошибка, Нури, ошибка это, не только неудача!
     Он обеими  руками  взялся  за  голову,  потом  медленно скользнул
ладонями по седеющим волосам, словно хотел этим движением освободиться
от всех мыслей, связанных и с ошибками и с неудачами.
     Подойдя к столу, инженер нажал рычажок громкоговорящего телефона.
     - Я слушаю, - ответил женский голос.
     - Говорит Васильев.  - Он наклонился к микрофону:  - У  директора
кто-нибудь есть?
     - Да, Гасанов с чертежами.
     Васильев поблагодарил секретаршу и выключил телефон.
     - Немного подождем,  - сказал инженер,  снова смотря на кассету с
маленькими белыми шариками.  - Впрочем,  нет! - Он закрыл ее чехлом. -
Проедемся около берега,  Нури. Давно я не видел город с моря! Позволим
себе короткий отдых.
     Нури обрадовано побежал к лодке. Васильев медленно шел за ним.
     "Умница! -  неожиданно  подумал  он  о  Мариам.  -  Могла бы быть
хорошей помощницей...  Как это она здорово решила вопрос с увеличением
скорости электробура!.."
     С тайной тревогой Нури наблюдал за Васильевым. Всю дорогу инженер
молчал,  лишь  изредка  окидывая взглядом освещенные заходящим солнцем
оранжево-лиловые виноградники.
     Возле песчаной косы Нури встретил лодку со своими друзьями.
     - Наши,  Александр Петрович!  - сказал он,  указывая на "плавучую
лабораторию". - Подшефные.
     - Чьи? - не расслышал инженер.
     - Керимовой Мариам, - пояснил Нури.
     - Мариам? - рассеянно переспросил Васильев.
     - Хотите посмотреть?  - оживился Нури и тут же крикнул:  - Рагим!
Давай сюда!
     Нури, как никогда, хотелось чем-нибудь развлечь усталого инженера
и,  главное,  показаться в обществе  знаменитого  изобретателя  своему
другу Рагиму, бывшему копировщику из конструкторского бюро.
     Васильев с видимым интересом наблюдал за приближавшейся  плавучей
базой молодых техников.
     "На самом деле,  полезное занятие для ребят,  - думал он.  - Тоже
конструкторы!   Построили   каюту,  развесили  антенны,  мотор  где-то
достали.  Техника разнообразная... Но что они сделали с мотором? Дикий
треск, прямо пулеметный".
     Ребята от волнения не могли говорить,  когда "сам Васильев" пожал
каждому из них руку.
     Он уже успел подробно осмотреть все их сооружение и  переделанный
мотор,  и только тогда у Рагима, виновника всех этих затей, язык отлип
от гортани.
     - Товарищ  Васильев,  - еле вымолвил он,  теребя в руках бумажную
трубку, - можете посмотреть один чертеж?
     - И здесь чертежи? - вздохнул инженер.
     Нури сурово посмотрел на Рагима: пристает со всякой ерундой!
     - Ну, показывай, - сказал конструктор. - С этого мы все начинаем.
     Рагим от волнения никак не мог  развернуть  лист:  он  все  время
свертывался в трубку. Васильев расправил чертеж у себя на колене.
     Ободренный вниманием  конструктора,  Рагим   успокоился   и   уже
держался с достоинством. Указывая на развернутый лист, он пояснял:
     - Здесь  изображен   электрический   глиссер   в   одну   десятую
натуральной величины. Вот электромотор, аккумуляторы...
     - Занятно! - заметил Васильев, с интересом рассматривая чертеж. -
Электроглиссер?.. Не слыхал о таком. Ну-ка, дальше, дальше!
     - У нас есть,  как бы вам сказать... - мучительно подбирая слова,
продолжал Рагим. - Ну, не знаю... техническая линия в жизни. Вы только
не смейтесь над нами!..  Думаете,  нам глиссер нужен? Совсем нет... Мы
разные моторы пробуем... Почему нельзя от любой техники получить в два
раза больше нормы?  Почему?  Да?  - Рагим волновался,  и в голосе  его
появились  привычные для бакинцев интонации.- На моторе написано,  что
его мощность один киловатт,  а  если  переделать  мотор  -  два  можно
получить?  Можно!..  А  десять?  Наверное,  тоже можно,  только думать
надо...  Просто к этому делу не подойдешь...  Мы с разными  автоматами
работали  и  сейчас  тоже  на  опытной  гасановской  установке...  Вот
посмотришь на какое-нибудь реле и думаешь,  что не  так  оно  сделано,
большого тока не выключает,  для этого другое надо ставить... А почему
тогда Керимова Мариам даже для электробура увеличивает нагрузку?.. Вот
мы и хотим тоже к этому подойти своей головой,  своими руками. Не было
электроглиссера,  а  мы  сделаем  и  докажем,   что   даже   маленький
электромотор будет двигать лодку!  - Пот выступил на лице у Рагима. Он
вздохнул и робко спросил: - Что-нибудь у нас выйдет, товарищ Васильев?
Правильно рассуждаем?
     Инженер молчал.
     Рагим и  его товарищи старались определить по выражению его лица,
что скажет известный конструктор. Как он оценит их планы?
     - Очень интересно, ребята! - наконец сказал инженер. - Без шуток,
правду вам говорю.  И мысли,  как видно,  правильные,  и дела.  Но еще
много будет ошибок и неудач.  Только бояться их не нужно...  Это самое
главное.  Правда, Нури? - обратился он к своему юному помощнику. - Вот
у меня опыта немного побольше вашего,  а без неудач тоже не обходится.
Они, к сожалению, знакомы каждому конструктору.
     - Правда, - вздохнув, подтвердил Степунов. - Вот, например, вчера
во время шторма у Гасанова сломалась его  опытная  вышка.  Мы  же  там
работали.
     - Погодите, ребята... Вы не вспомните, когда это случилось?
     - Сейчас посмотрим, - ответил Степунов. - Мы там уже начали вести
лабораторный журнал.
     Взяв из каюты тетрадь,  он не спеша открыл ее на первой странице,
еще раз с сожалением вздохнул и сообщил:
     - В двадцать три часа сорок минут.
     - Простите,  ребята... - Васильев быстро передал чертеж Рагиму. -
Поговорим как-нибудь в другой раз... Нури, скорее на остров!
     Зарычал мотор.
     Ребята в недоумении смотрели на удаляющуюся лодку.



     - Нури, позови Саиду с журналом испытаний! - приказал Васильев.
     "Двадцать три  часа  сорок  минут...  Двадцать  три   часа...   -
задумавшись, повторял он про себя. - Нет, это невозможно!.."
     - Что случилось,  Александр Петрович?  - спросила Саида,  входя в
лабораторию.
     - Посмотрите, когда мы почувствовали толчок. Вы помните... шли по
приборам? Время записано?
     Саида смотрела на него непонимающими глазами.
     - Ну что? Когда? - нетерпеливо переспросил инженер.
     Она пробежала глазами страницу:
     - В двадцать три часа сорок минут.

                         Глава четырнадцатая
                        ТАК НАЧИНАЕТСЯ ДРУЖБА

     Уже стало  темнеть,  когда   в   кабинете   директора   института
закончилось обсуждение чертежей лопнувшей фермы подводного основания.
     Рустамов молча поднялся и нажал кнопку  настольной  лампы.  Яркий
свет упал на чертежи.  Парторг на мгновение зажмурился и, снова открыв
глаза, повернулся к Гасанову:
     - Понимаешь, Ибрагим, легче руку себе отрубить, чем сказать тебе:
"Подожди,  не надо строить". Время не ждет... но если опять авария? Мы
и раньше надеялись на точность расчетов...  а получилось совсем не то,
что ожидали. Сейчас все это дело исправим, заменим лопнувшие трубы или
сварим  их,  а  за  зиму  успеем  проверить,  насколько  надежна  твоя
конструкция.
     - Вот тогда и подумаем о стометровом основании,  - добавил Агаев,
зажигая трубку. - На это дело у нас есть ассигнования.
     За окном  испытывались  новые  насосы.  Бурлила  вода.  Слышались
частые и ритмичные вздохи.  Казалось,  что какое-то огромное чудовище,
тяжело дыша,  с чавканьем и всхлипываньем выплевывает соленую, горькую
воду.
     Васильев вошел   без   стука.   За   ним   почти  вбежала  Саида.
Остановившись у двери, она искала глазами Ибрагима.
     - Прошу  извинения,  что  я  так  врываюсь,  -  быстро проговорил
Васильев,  направляясь к директору. - Но я должен сказать... Авария на
опытной вышке Гасанова произошла по моей оплошности.  Как мне кажется,
наша  передвижная  установка  во  время  испытаний  задела   подводное
основание...
     - Александр Петрович!  Что вы говорите?  -  запальчиво  возразила
Саида. - Таких случаев не бывает. Мы шли по приборам...
     - Они слепые,  твои приборы!  -  еле  сдерживая  себя  от  гнева,
крикнул Гасанов.
     Он не мог как следует, осознать всего случившегося... Разве можно
поверить,  что васильевский танк разрушил его конструкцию?  До этого у
него  не  было  надежды  на  то,  что  ему,  незадачливому   инженеру,
когда-нибудь  разрешат  строить  новое  подводное основание...  Однако
Васильев сам об этом говорит... А Саида? Почему она его защищает?..
     Чтобы скрыть  свое волнение,  Гасанов резко повернулся и отошел к
окну.
     Саида смотрела только на Васильева. Может быть, всю эту сцену она
воспринимала,  как личное оскорбление?..  Ей не доверяют...  и кто же?
Сам Александр Петрович!  Почему он сомневается в аппаратах,  если она,
опытный инженер, своими руками готовила эти аппараты к испытаниям?..
     - Можете  со  мной не соглашаться,  - горячо доказывала Саида,  -
назначайте любую экспертизу, но в приборах я абсолютно уверена.
     - Зачем  так  говоришь?  - спокойно сказал Рустамов и не торопясь
подошел к ней.  - Уверенность в своих приборах еще не дает тебе  права
сомневаться в надежности конструкции Ибрагима. Как ты думаешь? А?
     Сайда растерянно  взглянула  на  директора.  Тот,  казалось,   не
замечал  ее,  рассматривая  в  трубке гаснущий под пеплом огонек.  Она
вновь перевела взгляд на Васильева, как бы спрашивая у него совета, но
лицо его оставалось по-прежнему спокойным и,  как ей казалось,  ничего
не выражающим.
     - При  последних  испытаниях  приборы  хорошо  отмечали  скалы  и
подводные камни,  - будто читая лекцию,  начал Васильев, - но, видимо,
тонкие  трубы  основания  вышки нами не были замечены на экране.  Это,
конечно,  не вина аппаратов Саиды,  - сдержанно и убедительно  говорил
он.  - Это моя вина.  Я разрешил идти без прожектора,  хотя знал,  что
приборы еще недостаточно проверены.  И вот в результате...  -  Инженер
замолк,  постукивая пальцами по столу.  - Я не знаю, нужны ли товарищу
Гасанову мои извинения, но пусть он поверит, что мне очень тяжело...
     Директор бросил трубку на стол и сказал:
     - В этом вопросе придется детально разобраться.  Мы еще не знаем,
что скажут водолазы.  Придется назначить комиссию. Ты не возражаешь? -
спросил он Рустамова.
     - Нет.  Но  у  меня  есть еще одно соображение.  Я думаю,  Джафар
Алекперович,  после этого мы  сможем  продолжать  работу  на  плавучем
острове Гасанова, тем более что Александр Петрович считает, что помощь
Ибрагима ему не потребуется...
     - Об этом я уже сказал, - подтвердил Васильев. - Работы Гасанова,
с  моей  точки  зрения,  настолько  важны,  что  использование  такого
конструктора  для  решения  частных  задач  в  подводном  танке просто
нецелесообразно.  Вы простите меня... - несколько смущенно добавил он.
-  Я  не  могу в данном случае оспаривать мнение руководства и,  кроме
того, готов принять любую помощь от кого угодно, тем более от товарища
Гасанова,  но...  Получилось так,  что конструктор Керимова подсказала
нам новое техническое решение,  поэтому я  считаю  возможным  обойтись
сравнительно небольшими переделками в электробуре.
     - Мы вам не хотим навязывать своего мнения, - сухо заметил Агаев,
поднимаясь  с  кресла  и давая этим понять,  что разговор закончен.  -
Инженер Гасанов,  видимо,  скоро приступит к  своей  новой  работе  по
утвержденному годовому плану.
     Он вынул из кармана цветной платок и вытер им бритую голову.
     Гасанов поднялся,  молча поклонился присутствующим и направился к
двери. За ним пошел Рустамов.
     - Послушай,  Ибрагим...  -  Парторг остановил его у порога.  - Ты
устал... Сам понимаешь, сколько неприятностей! Ну, да не будем об этом
говорить. В общем, тебе надо отдохнуть и главное - ни о чем не думать.
Я скажу Саиде, чтобы она тебя уговорила.
     Инженер отрицательно покачал головой и вышел из кабинета.
     Оглянувшись на Рустамова,  Саида неслышно проскользнула в  дверь.
Мужа  она догнала в коридоре.  Ибрагим,  рассеянно подбрасывая на руке
связку ключей, направлялся к выходу.
     Саида бережно взяла его под руку.
     Гасанов молчал.  Он предупредительно распахнул перед женой  двери
на лестницу.
     Не говоря ни слова, они спускались вниз по ступенькам.
     У балюстрады  широкой мраморной лестницы стояли огромные вазоны с
цветами.  Был  вечер.  В  блеске  фонарей  цветы  казались   неживыми,
фарфоровыми, с глубокими тенями у лепестков.
     Саида сорвала бледную астру и надкусила горький стебель. Гасанов,
не   оборачиваясь,   молча  шагал  по  ступенькам.  Лестница  казалась
необыкновенно длинной.
     - Я не права была,  Ибрагим? - не выдержала молчания Саида. - Мне
до боли стало обидно,  когда ты мои  приборы  назвал  слепыми!  -  Она
выжидательно замолчала. - Ты же веришь в то, что делаешь? - спрашивала
она,  стараясь вызвать Ибрагима на разговор.  - Я тоже верю и  в  свои
локаторы  и  в  подводный  танк  Васильева...  Поговори  с Александром
Петровичем, Ибрагим! Почему ты не был у него в лаборатории?
     Гасанов молча  усадил  ее в машину.  Саида нерешительно заглянула
ему в лицо.
     - Ты не забыл дома платок?  - спросила она, словно это было самым
важным.
     Машина зашелестела шинами по асфальту.



     Рустамов стоял у окна.
     Море было темным и почти гладким,  как уснувший  пруд,  и  только
мелкая  беспокойная  рябь  на  зеркальной поверхности,  где отражались
береговые фонари, говорила о неведомой силе, таящейся в глубинах.
     Железные силуэты   вышек  поднимались  из  воды.  Они  напоминали
Рустамову о никогда не прекращающейся борьбе человека за торжество над
природой.  Далеко она прячет свои богатства,  тяжелых и упорных усилий
стоит человеку борьба с ней...
     "И вот,  - думал Рустамов, - вместо того чтобы всеми имеющимися у
нас силами отвоевывать у природы,  у этого с виду спокойного моря  его
богатства  ради  счастья  и славы нашей земли,  мы сами никак не можем
между собой сговориться!  Васильев и  Гасанов  очень  далеки  друг  от
друга. Как это может быть? У них ведь общее большое дело".
     Рустамов был недоволен собой:  ему не  удалось  соединить  вместе
этих  двух  изобретателей.  Правда,  сделать  это  было  трудно:  один
работает на воде,  а другой - под  водой.  Парторг  пытался  направить
Гасанова в подводную лабораторию, но Васильев отказался от его помощи.
     Прекрасно знал Рустамов людей, особенно на промыслах. С ними было
просто и хорошо...  Главное - все ясно. А тут два таких необыкновенных
человека...  Рустамову казалось,  что большие ученые и изобретатели  -
это люди не совсем обычного склада. С ними и разговаривать надо иначе.
Может быть, действительно он, Рустамов, и не умеет этого...
     Неслышно подошел Агаев и протянул ему письмо.
     - Заключение   министерства   по   поводу   всплывающих   цистерн
Васильева, - сказал он. - Только сейчас получено.
     Рустамов обернулся и взял письмо.  Тут он заметил, что в комнате,
кроме них двоих, никого не было. Все уже ушли.
     Не глядя на бумагу, парторг спросил:
     - Положительное?
     - Нет,  они считают этот способ нерациональным. Однако предлагают
провести  еще  несколько  испытаний  для  окончательного выяснения его
практической пригодности.  А самое главное не это: они запрашивают нас
о результатах последней разведки.  Это,  конечно, внеплановое задание,
но что я им отвечу?
     - Подождать  надо,  -  потирая затылок,  словно чувствуя головную
боль,  сказал Рустамов.  - Васильев в последний раз шел уже на глубине
ста метров...
     - Шел-то шел,  - тяжело вздохнул директор и взялся за сердце. - А
что нашел? Скажи, пожалуйста?
     - Тебе, Джафар, это лучше меня известно.
     - Понимаешь,  Али,  - осторожно начал директор,  зажигая потухшую
трубку,  - я никак не могу поверить в то,  что на  этих  глубинах  под
морским  дном  нет мощных нефтяных пластов.  Я привык верить геологам.
Помню,  еще в тридцать седьмом году,  студентом,  я случайно попал  на
семнадцатый   Международный   конгресс  геологов  в  Москве.  Выступал
Молотов.  Он говорил,  что у нас в стране ценят геологию  как  великую
науку.  Понимаешь...  великую! - Агаев высоко поднял палец. - Навсегда
запомнилась мне эта замечательная речь...  С тех пор  я  по-настоящему
занялся  геологией.  Мне  она  казалась  одной  из  самых  практически
необходимых нам наук.  Конечно,  я в нее  верил...  -  Он  помолчал  и
задумчиво потрогал темные пятнышки усов. - Как я могу согласиться, что
геологи ошиблись?..  Все-таки я думаю,  что васильевская  разведка  не
годится. Она пока еще очень несовершенна.
     - Проверим,  - сказал Рустамов,  остановившись посреди комнаты. -
Всякие могут быть ошибки. Васильев понадеялся на локатор, а он подвел.
Вот и налетел танк на вышку!  Как будто в море очень тесно...  Так-то,
Джафар!.. Каждый день у него неудачи... Нехорошо!
     - Я тоже об этом  думаю,  Али,  -  озабоченно  говорил  директор,
посасывая  потухшую  трубку.  -  За  такие  фокусы  нас  по головке не
погладят.  Сколько средств государство истратило!  Скажи,  пожалуйста,
ведь  если,  не  вдаваясь  в подробности,  кто-нибудь подумает об этих
делах,  то получается странная картина:  бродит под водой слепой танк,
торпедирует  белыми  шарами  мирные  лодки,  сокрушает опытные морские
буровые, а толку никакого нет...
     - Ну,   это   ты  зря!  -  возразил  Рустамов,  и  в  голосе  его
почувствовалась тревога.  - Так  сразу  нельзя.  Мы  должны  пойти  на
определенный  риск.  Кстати,  ты  не  думаешь,  что можно обойтись без
васильевских шаров?
     - Пока не представляю...  В его проекте предусмотрено,  что нефть
должна подаваться наверх  в  цистернах  -  шарах  из  пластмассы.  Они
взлетают,  как пузыри.  Нефть легче воды, к тому же шары наливаются не
полностью... Но, дорогой мой, главное не в этом. Наливать-то нечего...
     Он помолчал немного,  затем повернулся к окну и, указывая на огни
дальних буровых, добавил:
     - Конечно,  на  небольших глубинах и Васильев нефть находит,  но,
между нами говоря,  я думаю,  что когда-нибудь нас спросят:  за  каким
дьяволом  городить  ползучий  корабль,  если  найдена  нефть  только у
берегов, где можно ставить простые гасановские вышки?..
     - Что  еще там,  в письме?  - спросил Рустамов.  Он не совсем был
согласен с мнением директора.
     - Спрашивают,    когда    подводный    дом    будет    предъявлен
государственной комиссии. А что я им скажу?
     Зазвонил телефон.
     - Хорошо,  докладывайте. - Агаев закрыл микрофон рукой и негромко
сказал Рустамову: - Сейчас узнаем, что там под водой увидели водолазы.
Если окажутся крупные поломки,  то просто не знаю,  что нам  с  планом
делать. Людей не хватит... Слушаю, - снова проговорил он в микрофон. -
Правильно,  вышка  стоит  в  котловине...  У  места  поломки  нашли?..
Камень?..  Так,  так...  понятно...  Сколько дней на восстановление?..
Четыре?.. Не дам! Составьте план из расчета трех дней.
     Директор положил трубку:
     - Слыхал?
     - Непонятная случайность! - удивился Рустамов.
     - А я так думаю,  что никакой случайности нет.  Танк проходил  по
верху  котловины,  это  точно:  водолазы там обнаружили следы гусениц.
Васильевский танк задел  обломок  скалы,  который  находился  на  краю
котловины.  Этот  огромный  камень  сорвался  вниз  и ударился о трубу
подводного основания...
     Рустамов потянулся к телефону:
     - Надо сейчас же  об  этом  сообщить  Гасанову  и  Саиде.  Бедный
Ибрагим думает,  что во всем виноваты его жена со своими локаторами и,
конечно, Васильев.
     - Его   тоже   обязательно   предупреди,   -  попросил  директор,
выколачивая трубку над пепельницей.
     Парторг звонил  по  всем  телефонам,  где  бы он мог застать трех
инженеров, но никого из них не было ни в лабораториях, ни дома.
     - Почему   так  иногда  бывает,  Джафар?  -  с  усмешкой  спросил
Рустамов,  вешая трубку. - С радостной вестью не достучишься, а дурная
весть сама на пороге стоит!
     - В пути, наверное, наши друзья, не успели домой доехать.
     - В пути? - рассеянно переспросил Рустамов. - Далекий путь у них,
Джафар!



     Гасанову не хотелось  идти  домой.  Он  долго  бродил  по  парку.
Наконец  вернулся  к  зданию  института,  подошел  к  лестнице,  но  в
нерешительности остановился.
     Мелькнуло отражение   фонаря   на   зеркальной   двери.  Появился
Васильев.  Рассеянно застегивая пуговицы пиджака,  он стал неторопливо
спускаться по лестнице.
     - Нам не по дороге?  -  спросил  Васильев,  заметив  Гасанова.  -
Сейчас специально заходил в конструкторское бюро.  Керимова показывала
чертеж  вашего  нового  проекта...  Искренне  позавидовал!..   Но   не
сердитесь: есть серьезные замечания... Идемте!
     Повинуясь какому-то  внутреннему  порыву,  Ибрагим  крепко   сжал
протянутую ему руку.
     ...В этот поздний вечер, когда светит луна и волны скользят вдоль
гранитного   барьера   набережной,  бродят  по  Приморскому  бульвару,
взявшись за руки,  будто юноша и девушка,  два  известных,  умудренных
опытом  инженера.  Несмотря  на  столь  знакомое многим необыкновенное
настроение южной ночи, когда люди поверяют друг другу сердечные тайны,
эти два человека говорят совсем об ином.
     - ...Вот  и  я  тоже  не  понимал  вашей  идеи  шаров-цистерн,  -
возбужденно говорил Гасанов.  - А сейчас уверен,  что далеко не всегда
нужно ставить вышки.  В  этих  же  самых  цистернах  можно  перевозить
нефть...  Но  я  хочу сказать,  Александр Петрович,  что ваши цистерны
должны быть значительно больше, в несколько раз, причем...
     - Ничего  не  выйдет,  -  перебил его Васильев.  - Тогда придется
увеличивать объем подводного дома, а это дорого и невыгодно...
     - Так  же,  как  и у меня.  Говорят,  что нецелесообразно строить
стометровые основания,  если нет абсолютной убежденности, что скважины
не окажутся сухими...
     Шуршал под ногами песок.  Где-то вдали,  на  верфи,  вспыхивал  и
угасал голубой огонек электросварки.
     Васильев, замедлив шаги, всматривался в темноту.
     - Послушайте,  Гасанов,  - вдруг оживившись, сказал он и взял его
за руку. - Мне кажется, что наша подводная установка может производить
для вас разведочное бурение.
     Гасанов остановился и застыл на  месте,  как  бы  не  веря  своей
простой  и  в  то же время удивительной мысли,  которая сразу же после
слов Васильева мелькнула в его сознании.
     - Тогда  мне  совсем не нужно строить сложное основание.  Никаких
ферм... В пробуренную вами скважину будет ставиться только одна гибкая
труба,  - быстро заговорил он, как бы стараясь поспеть за ускользающей
мыслью.  Он боялся потерять ее,  словно она явилась ему во сне,  а  не
здесь,  на Приморском бульваре. - Я давно об этом думал, мечтал, видел
по ночам на чертеже!  - восторженно продолжал Гасанов. - Никаких вышек
над водой, никаких башен внизу...
     - Плохо понимаю, - нетерпеливо бросил Васильев
     - Смотрите!  -  Гасанов  подвел его к парапету,  вынул из кармана
кусок мела  и  стал  чертить  на  шершавом  граните.  -  Вот  стальная
полусфера  на  дне,  -  пояснял  он,  -  этот  колпак  закрывает устье
скважины.  От нее идет гибкая труба... дальше поплавок... или, вернее,
плавучий остров...
     Из-за кустов  вышел  сторож  в  белом  фартуке.   Он   решительно
направился  к  инженерам.  "Взрослые,  вполне  приличные люди,  а весь
парапет мелом измазали!"
     Сторож в   отчаянии   развел   руками,   хотел   было  пристыдить
безобразников,  но ему показалось не совсем обычным  и  даже  странным
поведение этих нарушителей порядка. Он подошел ближе и прислушался.
     - ...Труба нужна только для подачи нефти  наверх,  -  не  замечая
присутствия  сторожа,  продолжал  тот  из  "вполне  приличных  людей",
который был помоложе.  - Специальными захватами из подводного дома  ее
направляют в пробуренную скважину...
     Он снова начал чертить на парапете.
     Сторож постоял, послушал и, осторожно ступая на носках, удалился,
не желая нарушать серьезного разговора инженеров.  "Значит,  надо, зря
чертить не станут! Всякое может быть... Зачем им мешать".
     По набережной  изредка  проходили  смеющиеся  юноши  и   девушки.
Вначале они с удивлением смотрели на людей,  которые что-то чертили на
граните,  но затем понимающе переглядывались между собой  и  проходили
мимо.
     Город заснул.  Наступила  тишина.  Только  изредка  слышны   были
далекие гудки.
     Бульвар опустел.  Сторож мел набережную.  Вот он увидел чертеж, с
улыбкой покачал головой и аккуратно стер его мокрой тряпкой.
     Уже погасли фонари, а инженеры все еще продолжали беседу.
     - Вы ошибаетесь,  Ибрагим Аббасович! - доказывал Васильев. - Я не
думаю,  что при такой длине трубы... ну, скажем, триста метров... - Он
взял у Гасанова мел и написал на камне: "300-м" - ...при ее диаметре в
десять сантиметров...  - продолжал инженер и опять написал:  "10  см",
-...труба могла бы выдержать такую огромную нагрузку на разрыв.
     - Выдержит!  -  Гасанов  отобрал  у  него  мел.  -  Смотрите   по
формуле...
     На горизонте светлела полоска зари.
     Сторож не  спеша,  в перевалку шел с метлой к парапету.  Опять он
увидел исчерченный и исписанный формулами парапет,  ставший похожим на
классную доску.  Вздохнув,  сторож возвратился за тряпкой и снова стер
чертежи и цифры...
     Казалось, не будет конца этой необычайной ночной прогулке. Здесь,
на  гранитной  набережной,  рождалось  новое   решение,   новый   план
наступления в боевом содружестве двух инженеров...
     Васильев, наклонись над парапетом, убеждал Гасанова:
     - Шары  у  нас  остаются  для  опытной  проверки дебита скважины.
Затем,  если это выгодно,  ставится твоя труба с плавучим островом. Ты
понимаешь меня, Ибрагим?
     В этот  вечер  рушились  все  стены,  все  перегородки,  когда-то
разделявшие  инженеров.  Еще  бы!  Общий  план,  единая цель заставили
инженеров и мыслить вместе и,  может быть,  долгие  годы  идти  рядом,
взявшись за руки, как сейчас, на Приморском бульваре...
     Ибрагим думал,  что этот человек, который уже называет его просто
по имени, отныне навсегда ставший другом в жизни, в самом главном, что
есть в ней,  - в труде, не мог бы говорить так горячо и искренне, если
бы  у  него за душой было что-то нечестное и тайное от всех и особенно
от него,  Ибрагима.  Значит, Саида тут ни при чем... Он ей по прежнему
верит, так же как и этому инженеру с далеких берегов Невы...
     А Васильев продолжал говорить:
     - Для  того  чтобы  твой  остров не чувствовал волн,  его диаметр
должен быть...
     Он задумался,   затем   стал  писать  ряд  уравнений,  постепенно
опускаясь на корточки.
     Решение было  найдено  и рассмотрено.  Договорились на следующем.
Танк Васильева будет разведывать, затем бурить. После этого на морской
поверхности  появится  плавучий  остров,  закрепленный только на одной
гибкой трубе.  Никаких подводных  оснований  строить  не  надо,  кроме
стальной полусферы, которая будет служить как бы будкой над скважиной.
В нее можно заходить из васильевской буровой для  осмотра  и  ремонта.
Подойдет   подводный   танк,   выдвинет  переходной  тоннель,  наглухо
соединяющийся с будкой.  По этому  переходу  в  будку  войдет  мастер,
проверит  все,  что  нужно,  и  снова  поползет  васильевский  дом,  к
следующей полусфере. Наверху будут только плавучие острова - цистерны.
Вот примерно и все.
     Но как можно расстаться, если есть еще неясные вопросы?..
     Наступило утро.  Два  инженера,  перепачканные  мелом,  сидели на
корточках перед исписанным донизу парапетом.
     - Ведь  это  мы  уже  проверяли,  -  удивленно  заметил  Гасанов,
приподнимаясь  и  подавая  Васильеву  руку.  -  Помнишь,  еще  там,  у
скамейки?
     - Да, как будто бы... Сейчас посмотрим.
     Они торопливо пошли вдоль берега.  Вот первая скамейка. Здесь они
сидели. Вторая, третья... - Записей никаких.
     - Может,  мы не здесь ищем?  - нерешительно сказал Ибрагим. - Они
остались в другой стороне?  Все объяснилось просто.  Навстречу им  шел
сторож с тряпкой:  он уже искал новую запись.  Ничего не поделаешь,  к
утру здесь должно быть чисто!
     Инженеры посмотрели друг на друга и рассмеялись.
     - Ну как? Совещание закончено? - стряхивая с костюма песок и мел,
спросил Васильев.
     - Пожалуй,  пора,  -  потягиваясь  и   протирая   глаза,   словно
спросонья,  ответил  Гасанов.  -  Но  все-таки  ты не совсем прав.  Ты
считаешь,  что трубу без особой сложности  нельзя  будет  закрепить  в
скважине.  Недооцениваешь наших конструкторов.  Отсталое,  дорогой,  у
тебя понятие!  Что делать бедному Ибрагиму? - Он притворно вздохнул. -
Как  часто  говорит  наш парторг:  "Кто ищет друга без изъяна,  совсем
останется без друга".
     Вот оно,   утро!   Легким  бризом  вздохнуло  море.  Белый  парус
скользнул над волнами. Из репродуктора вместе с маршем вырвался бодрый
голос: "Начинаем утреннюю зарядку..."
     Гасанов удивленно посмотрел на часы. Не может быть!.. Семь часов!
Он протянул руку Васильеву и, улыбаясь, проговорил.
     - Ну что я теперь скажу Саиде?..
     Уже не оглядываясь, он почти побежал к воротам.
     Васильев еще долго стоял у каменного парапета.



     Инженер Гасанов  жил  недалеко  от  института.  Вот  и  его  дом,
подъезд...
     Прыгая через несколько ступенек,  он взбежал на второй этаж.  Ему
хотелось сейчас же обо всем рассказать Саиде.
     Да, конечно,  это он был слепой! Оскорбленное самолюбие, обида и,
как  ни  стыдно  в  этом  признаться,  что-то  вроде  глупой  ревности
заслоняли ему ясную и чистую дорогу. Сквозь этот густой и липкий туман
он не мог рассмотреть ни самого Васильева, ни его большие дела. Только
сейчас он понял увлечение Саиды. Ради этих смелых дел можно и дом свой
позабыть и все на свете...
     Чувство безраздельной нежности и вместе с тем  своей  вины  перед
Саидой  овладело Ибрагимом...  Он виноват перед ней не за поступки - в
этом его нельзя упрекнуть!  -  он  виноват  за  свои  мысли,  за  свои
сомнения и перед ней и,  что особенно неприятно, перед своей совестью!
Это как зубная боль,  что ни на минуту  не  оставляет  тебя  в  покое.
Тщетно  старался  Ибрагим заглушить это чувство всем,  чем только мог:
мыслями о своем разговоре с Васильевым,  думами о новых делах.  Но все
было напрасным...
     Он остановился у двери  своей  квартиры.  Где  же  ключ?  Инженер
порылся в кармане.  Впрочем,  он совсем позабыл о причудах Саиды.  Она
решила придуманные ею приборы телеавтоматики поставить  на  длительную
эксплуатацию в своей квартире. Сделала какие-то радиореле и расставила
в разных местах,  чтобы удобно было наблюдать их работу.  Вместо ключа
она вручила мужу коробочку, вроде спичечной, но только из пластмассы и
с кнопками.  Гасанов вынул ее из кармана и улыбнулся. "Бедный Ибрагим!
Ты  до  сих  пор  не  можешь к ним привыкнуть...  Какую же нажимать?..
Кажется, вот эту красную?" подумал он, нажимая кнопку.
     Дверь медленно  распахнулась.  Он вошел в прихожую,  нажал эту же
кнопку еще раз. Дверь беззвучно захлопнулась.
     "Ну и фокусница!" усмехнулся он и осторожно,  стараясь не шуметь,
пошел по коридору.
     Саида придумала упрятать в коробку импульсный радиопередатчик. Он
настроен на волну приемника у двери.  Этот аппарат  принимает  сигнал,
после чего через реле автоматически открывает и закрывает дверь.
     Гасанов вошел в столовую,  нажал еще одну кнопку и услышал, как в
ванной комнате зашумела вода.
     "А все-таки четко работает ее телеавтоматика,  -  подумал  он.  -
Сейчас   ванна  наполнится,  и  кран  автоматически  закроется.  Саида
говорит,  что все эти фокусы ей нужны  для  дальнейшего...  Посмотрим,
когда  потребуются  ей  автоматически  открывающиеся  и  закрывающиеся
краны,  - с теплой усмешкой рассуждал инженер-конструктор.  - Я  могу,
конечно,  признавать  всю эту радиомеханику,  больше того - по темноте
своей,  верить  во  все  чудеса...  Мало  ли  на  что  способны  такие
универсальные  специалисты,  как моя Саида!  Но из-за чего же я должен
страдать?"
     Плохо приходится  Ибрагиму.  Он  часто  путает кнопки и наполняет
ванну водой,  вместо того чтобы открыть дверь.  Он гасит все  лампы  в
квартире, когда приходит, и включает их, когда уходит.
     Ему просто      невозможно       существовать       в       такой
"переавтоматизированной"  квартире.  Но что поделаешь?  Если эти опыты
нужны, придется потерпеть.
     В столовой было темно.  На окнах висели тяжелые портьеры. Гасанов
в  темноте  ощупал  коробочку  и  снова  нажал  кнопку.  На  этот  раз
правильно:  вспыхнул  свет.  Он  лился широким потоком сверху,  сквозь
стеклянный  бордюр,  где  были  искусно  замаскированы  люминесцентные
трубки.
     Посреди комнаты,  на голубом ковре, стоял круглый стол, сделанный
из полированного ореха и полупрозрачного молочно-белого стекла. В нише
блестели  хрустальные  графины,   бокалы,   тарелки.   Они   светились
фосфоресцирующими узорами восточных орнаментов,  затейливо спрятанными
в толще стекла.  Откуда Саида достала  эту  экспериментальную  посуду,
Ибрагим до сих пор не знал.
     Он шел  на  цыпочках,  стараясь  не  шуметь.  Остановился   возле
спальни,  снял ботинки,  взял их в руку и тихо открыл дверь. Окна были
завешены.  Сверху лился слабый свет, словно светилось ночное небо: это
фосфоресцировала синяя краска потолка.
     Саида лежала одетая на диване.  Тонкий  лучик,  проникший  сквозь
щель в портьерах, дрожал на ее лице. Гасанов осторожно закрыл дверь.
     С грохотом упал ботинок.
     Ибрагим подошел к Саиде и виновато заглянул ей в лицо.
     - Я не спала всю ночь и  думала,  -  сдерживая  волнение,  начала
Саида.-Так  дальше  жить нельзя!..  Мне кажется,  что между нами стоит
стальная стена подводного дома. Да-да, именно стена!
     Гасанов стоял смущенный и растерянный.
     - Нет-нет,  не говори  мне  ничего!  -  Саида  ударила  рукой  по
подушке. - Я понимаю тебя. Ты хочешь, чтобы я бросила работы Васильева
и занялась приборами, которые нужны тебе... Но не сейчас... Не знаю...
Пойми  меня...  Может быть,  не скоро,  но я это сделаю...  Спрошу Али
Рустамова. Он поймет... он скажет...
     Второй ботинок выскользнул из рук Гасанова. Он посмотрел на Саиду
непонимающими глазами, затем обеспокоено положил ей руку на лоб:
     - Ты здорова?
     - Не отговаривай меня.  Не смей отговаривать! - уже со слезами на
глазах чуть не кричала Саида. - Я ночь не спала...
     - Откуда ты взяла,  что  я  буду  тебя  отговаривать!  -  Ибрагим
рассмеялся и сел на диван.  - Я просто ничего не слыхал. Поняла? И для
того,  чтобы тебе и особенно мне не было стыдно,  никогда об  этом  не
будем вспоминать... Теперь послушай меня...
     И Гасанов  рассказал  ей  обо   всем,   что   случилось   в   эту
знаменательную для него ночь...
     Он говорил о силе творческой дружбы, о плавучих островах и о том,
как легко разрешаются все сомнения,  если глубоко веришь в свое дело и
в чистую совесть человека.
     - ...Но  были  минуты,  когда  я  не  верил,  -  говорил Ибрагим,
вглядываясь,  словно после долгой разлуки,  в дорогое лицо. - Не верил
ни тебе, ни Васильеву... Вот за это прости...
     Саида спрятала заплаканное лицо на плече мужа.
     Ибрагим ласково  приподнял  ее  голову и поцеловал мокрые от слез
ресницы.
     Вместе подошли к окну. Гасанов отдернул шторы.
     Солнечные лучи ворвались в комнату.  Они  словно  плескались  под
ногами, потоками сбегали по стенам.
     Голубым светом вспыхнул  потолок,  будто  над  головой  открылось
бездонное, прозрачное небо.
     Распахнулись рамы.  Свежий морской ветер поднял вверх  трепещущий
шелк  занавесок.  Запели  медные  басы  теплоходов,  зашелестели  шины
автомобилей. Гулко отдавались шаги первых утренних пешеходов...
     Ибрагим и  Сайда  стояли  у  окна  и слушали песню просыпающегося
приморского города.

                          Глава пятнадцатая
                           ПЕРЕД ЭКЗАМЕНОМ

     Прошло две   недели.  Подготовка  к  испытаниям  подводного  дома
проходила успешно.
     На опытном  заводе  был переделан электробур - примерно так,  как
предлагала Мариам.  В этом ей очень помог Гасанов. Девушка робела. Еще
бы! Первое рационализаторское предложение, да притом такой важности...
     Мариам чуть ли не каждый час бегала на опытный завод  и  на  ходу
пыталась внести в чертежи все новые и новые изменения.  Только твердая
воля  Гасанова  и  его   многолетний   конструкторский   опыт   спасли
электробур,   иначе   он   никогда  не  был  бы  готов.  При  проверке
усовершенствованный бур показал многообещающие результаты.
     Завтра Рустамов  должен  уехать  в район Кировабада для испытаний
этого электробура на опытной буровой института.  Там за короткое время
прошли уже скважину глубиной в шесть километров.  Электробур может еще
больше ускорить проходку.
     На завтра  же  были  назначены новые испытания подводного танка в
средней части Каспийского моря.  И  кто  знает,  не  найдутся  ли  там
неисчерпаемые нефтеносные пласты,  существование которых предсказывали
геологи?..
     Поздним вечером  в  кабинете  директора  сидели за столом Агаев и
Рустамов.  У окна, наклонившись друг к другу, тихо беседовали Васильев
и Гасанов.
     Должно было начаться совещание перед ответственными испытаниями.
     На диване,  совсем  рядом,  сидели  Саида и Мариам.  Мариам часто
взглядывала  на  Васильева,  смотрела  подолгу,   не   отрывая   глаз.
Конструктор  подводного  дома казался ей необыкновенным человеком;  за
его внешней суровостью она чувствовала большее человеческое сердце.
     Ей приходилось  не  раз  встречаться с этим молчаливым инженером.
Когда она подходила к двери его  кабинета  в  подводном  доме  или  на
острове,  то  сердце  почему-то  сразу  останавливалось,  как  маятник
испорченных часов,  и тогда ей с большим трудом, соединенными усилиями
воли и рассудка, удавалось подавить волнение.
     Сейчас Мариам злилась на себя.  Уже не сердце,  а глаза вели себя
совсем  неподобающе.  Куда  бы  она  ни захотела посмотреть,  глаза ее
останавливались на лице приезжего инженера!
     В кабинете  таял  спокойный  полумрак.  Настольная лампа освещала
карту,  над которой склонились Нури и Керимов.  Рядом, утонув в низком
мягком кресле, сидел, опираясь на палку, пожилой академик.
     Только что  приехали  представители  ЦК   партии   республики   и
министерства.
     Директор привычным   жестом   вытер    бритую    голову,    обвел
присутствующих внимательным взглядом и заговорил:
     - Завтра решающие испытания. Большой день для всех нас. Готовы ли
мы  к тому,  чтобы с честью выполнить это задание?..  Не скрою от вас,
товарищи, задача очень трудна, но сколь она благородна...
     В кабинете было тихо.  Казалось, что настольные часы стучат очень
громко. Мариам хотелось их остановить.
     Свет лампы из-под абажура падал на Васильева. Он был спокоен.
     Гасанов казался равнодушным.  Ничего  особенного:  испытания  как
испытания! Он тоже внешне был спокоен.
     Однако Саида  видела  другое:  на   виске   мужа   чуть   дрожала
беспокойная и такая знакомая ей, родная жилка.
     - ...Впервые в истории человечества,  -  продолжал  Агаев,  -  мы
пытаемся  проникнуть  в  недра  морского  дна в далеких глубинах моря.
Оправдаются ли предположения ученых?  Найдем ли мы там нефть?  Все это
решится завтра...
     Да, завтра!..  Можно ли рассказать о том,  что  думал  каждый  из
присутствующих  в этом кабинете?..  Все думали по-разному.  Но все они
ждали этого "завтра".
     Говорили немного.   Докладывали  начальники  цехов  о  готовности
механизмов и аппаратов. Представитель приемочной комиссии прочитал акт
об исправлении замеченных недоделок.
     Саида рассказала  о  последних  испытаниях  локаторов.  Вместе  с
молодым изобретателем Синицким,  который предложил усовершенствованную
схему усилителя ультразвука,  ей удалось  повысить  точность  локации.
Теперь  танк не заденет скалу,  как это было недавно,  когда сломалась
гасановская конструкция.
     Геологи наметили   желательный   путь   подводного  корабля.  Они
говорили о своей непоколебимой уверенности в  том,  что  нефть  должна
быть в указанных ими местах.
     Совещание закончилось.
     - Разрешите  мне  взять  с  собой  студента  Синицкого,  - сказал
Васильев,  подходя к Агаеву. - Он хорошо освоил приборы нефтеразвгдки,
как  здесь говорила Саида,  и очень ей будет полезен.  Кстати,  он сам
просил об этом!
     Подошел Рустамов, прислушался к разговору.
     - Не возражаю.  Если нужен, возьмите, - согласился директор. - Но
на   всякий  случай  еще  раз  предупредите  студента,  что  испытания
секретные.
     - Это он,  конечно,  понимает, - заметил Рустамов. - Обидно... Но
время сейчас такое,  что часто приходится напоминать нашим людям,  что
за рубежом немало любителей чужих открытий... Да вот и сейчас, если бы
узнали,  например,  в  Америке  о  подводном   танке   Васильева,   то
незамедлительно  в  их  журнале  появилась бы статья:  "Проект мистера
Пупля".  Из нее мы узнали  бы,  что  этот  мистер  думал  о  подводном
изобретении еще в детстве...  Да,  немало таких джентльменов,  которые
бродят вокруг нашего дома с отмычками!
     - Я  даже  считаю,  что  зря  мы  разрешили опубликовать статью о
подводном основании Гасанова,  - заметил Агаев.  - Она может  привлечь
внимание...  вообще к работам института...  Ну,  не хмурься,  Ибрагим!
Пока еще ничего  не  случилось.  Да...  -  Он  помолчал,  взглянул  на
Васильева  и  сказал:  - Ну,  а слава изобретателя все-таки придет,  и
придет вовремя.
     - Кто из нас об этом думает? - глухо проговорил Васильев.
     Взглянув на часы, он вышел из комнаты. За ним постепенно покидали
ее и другие участники совещания.
     - Значит, завтра? - прощаясь с Агаевым, спросил академик.
     - Да,  Мирза Кафарович,  завтра...  А сейчас поедемте вместе. Мне
еще нужно успеть в Совет министров.



     Кабинет опустел.  Рустамов остался один. Он подошел к выключателю
и погасил люстру.
     Холодные лучи настольной лампы падали на карту Каспийского  моря.
Парторг  наклонился  над  ней и задумчиво обвел карандашом самые синие
места, по которым завтра должен пройти танк Васильева.
     Кто-то осторожно постучал в дверь.
     Рустамов задумался,  он  ничего   не   слышал.   Дверь   тихонько
отворилась. Синицкий стоял на пороге и смущенно мял в руках шляпу.
     - Простите,  пожалуйста,  товарищ  Рустамов!  Я  хотел  спросить,
получено ли разрешение на мое участие в испытаниях. И потом у меня...
     - Заходи,  дорогой,  заходи!  - Рустамов оторвался  от  карты.  -
Садись.
     Синицкий робко сел на краешек кресла.
     - Мне говорил Александр Петрович,  - улыбаясь,  начал парторг,  -
что Синицкий - настоящий изобретатель.
     Студент покраснел и неловко провел рукой по взъерошенным волосам.
     - Понимаешь,  дорогой,  - продолжал Рустамов, - откровенно скажу,
не хотели мы допускать студента к таким большим испытаниям,  но... Как
отказать молодому изобретателю?  Нельзя! - Парторг с ласковым прищуром
посмотрел на юношу. - Молодежь со смелой мыслью, новаторов воспитывает
наша страна.  Надо помогать им!  Вот,  смотри...  - Он широким  жестом
скользнул по карте.  - Перед тобой все, даже каспийское дно, где никто
никогда не бывал.
     Сияющими глазами  Синицкий смотрел на парторга.  Значит,  решено!
Завтра он уже на  правах  техника  по  приборам  будет  участвовать  в
испытаниях.  Ведь это первое в мире путешествие по дну моря, и главное
- на таких глубинах...
     - Али  Гусейнович,  - волнуясь,  заговорил Синицкий,  - это такая
большая честь для меня... Я еще, конечно, не изобретатель. Таких у нас
очень много... Вот, например, даже в вашем институте - ребята, которые
сейчас работают на опытной  вышке...  Изобретателю  надо  очень  много
учиться!
     - Обязательно,  - улыбнувшись,  согласился Рустамов.  - Ты это не
хуже меня понимаешь.  Вся страна училась в годы пятилеток, хотя не все
среди нас назывались изобретателями.  Понимаешь,  дорогой,  -  парторг
наклонился к Синицкому, - каждый советский человек воспитан строителем
и созидателем. Он заново создавал свою технику сразу после революции и
в годы пятилеток.  А во время войны как трудно было строить! Ты этого,
конечно,  не испытал...  Но советский человек,  несмотря  ни  на  что,
выдумывал и строил...  А потом новые пятилетки...  Да,  если вспомнить
всю нашу жизнь,  то  можно  с  уверенностью  сказать:  каждый  из  нас
что-нибудь строил и выдумывал.  А так как все нужно было делать заново
и часто на голом месте - многого нам не хватало!  - то каждый  из  нас
был неплохим изобретателем...  Мы,  конечно,  не брали патентов и, тем
более,  не продавали их частным фирмам.  Наши изобретения были  совсем
другими...  Помню, как во время войны меня назначили главным инженером
тут,  на один завод.  Надо было рассчитывать  в  основном  на  местное
сырье.  Из  Москвы все детали не привезешь.  Производство я в то время
плохо знал,  опыта не хватало...  Клянусь,  что тогда я  почувствовал,
будто  меня  плавать  учат.  Отвезли от берега и в море бросили:  "Вот
теперь плыви!  Научишься!" - Он хитро улыбнулся. - И что же? Научился!
Из цехов неделями не выходил,  все хотел знать... А вот когда все, что
нужно,  узнал,  начал искать,  выдумывать,  как делать детали из  того
материала,  что  был  на  заводе.  Вот  когда  я изобретателем стал!..
Понимаешь,  одно за другое цепляется.  Одно  придумаешь  -  другое  не
подходит...
     Рустамов помолчал и задумчиво стал разглаживать морщины на лбу.
     - Потом все хорошо получилось, - снова заговорил он. - Переделали
некоторые узлы,  и деталь из местного сырья, как это ни странно, стала
даже  лучше,  чем  была  раньше,  когда  мы  ее  делали  из привозного
материала...  И все так работали.  Все придумывали,  изобретали...  Ты
понимаешь,   дорогой,  советский  человек,  если  можно  так  сказать,
воспитан творчески.  Он воспитан на примерах великих русских ученых  и
изобретателей.  Нас  с  малых  лет  приучали к действенному восприятию
окружающего.  Мы очень смело обращаемся с  техникой,  мы  не  привыкли
перед ней раболепствовать. Мы же сами делаем машины! Мы смотрим на них
особыми  глазами,  глазами  их  созидателей:  нельзя   ли,   мол,   их
усовершенствовать?..  И очень хорошо,  дорогой мой! - Рустамов встал и
прошелся по комнате. - Очень хорошо, - повторил он, опять садясь рядом
с  Синицким,  - что живет в тебе эта беспокойная жилка - переделывать,
перестраивать.  Мне  рассказывала  Саида,  что  точность  локации   ее
аппарата повысилась,  потому что ты изменил схему... Молодец, дорогой!
Ты же понимаешь,  что каждая новая мысль,  помогающая  облегчить  труд
человека,   приближает  нас  к  тому  времени,  о  котором  мы  всегда
мечтали...  - Рустамов задумался и тихо  добавил:  -  Никто  не  смеет
остановить нас на этом пути!.. Ну, желаю успеха! - Он встал и протянул
руку Синицкому. - Заговорился я с тобой. Это тоже бывает...
     - Али Гусейнович!  - торопливо обратился к нему студент, стараясь
достать из кармана магнитофон:  он застрял в подкладке и, как нарочно,
не вынимался. - Я посоветовался с членом вашего комсомольского бюро, с
Керимовой,  а она направила меня к вам.  Надо было бы раньше,  но я не
выходил из подводного дома...  Вот,  наконец-то! - облегченно вздохнул
он и положил на карту Каспийского моря пластмассовую коробочку.
     - Слыхал,  слыхал,  дорогой! - Парторг рассмеялся. - Но эти штуки
не по моей части...
     - Нет-нет,   товарищ   Рустамов!   -  заторопился  Синицкий,  уже
оправившись от смущения.  - Мариам сказала, что именно по вашей. С кем
же мне посоветоваться?
     Он нажал  кнопку,  и  из  коробочки,  будто  из  тесной   клетки,
вырвались на свободу два голоса:  они спорили и перебивали друг друга.
Синицкий  невольно  вспомнил,  как.  Тургенев  в   шутку   сказал   об
англичанах,  что  они  говорят  так,  будто  бы  у  них во рту горячая
картошка.
     "Удивительно похоже!" думал Синицкий, наблюдая за выражением лица
Рустамова:  тот  внимательно   прислушивался   к   словам,   торопливо
вылетающим из коробочки.  "Опять какая-то "сигма",  Вильям... О чем же
это?" размышлял студент, улавливая знакомые слова.
     - Откуда  эта  запись?  -  наконец  спросил  парторг,  когда  шум
удаляющейся машины,  будто звуковая концовка в  радиопередаче,  совсем
затих.
     Синицкий рассказал.
     - Спасибо, Николай Тимофеевич! - Рустамов пожал ему руку. - Очень
полезное предупреждение!  - Он вдруг нахмурился. - Оставь здесь пленку
и... сам понимаешь, об этом не следует рассказывать.
     Когда Синицкий ушел, Рустамов еще раз прослушал запись на стоящем
в кабинете большом магнитофоне,  затем положил пленку в сейф и подошел
к окну.
     Вдали горели огоньки морских буровых.



     Васильев догнал  Мариам  на  лестнице  и  по-дружески взял ее под
руку:
     - Итак,  Мариам,  завтра мы проверим новый электробур в подводном
доме.  Вы настаиваете на максимальной  скорости?  Основание  у  ротора
выдержит? Мало ли какой попадется грунт...
     - Почему вы сомневаетесь? - спросила Мариам с обидой.
     - Ну вот!  - Васильев улыбнулся.  - Опытный конструктор,  а ведет
себя,  как дитя...  Расчеты я проверил,  но мне нужна была еще и  ваша
уверенность. Теперь за эту часть дела я спокоен.
     - А за остальное? - с тайным волнением спросила Мариам.
     - Это первое испытание,  - уклончиво ответил инженер. - Все может
быть.
     Мариам чуть слышно повторила:
     - Все... может быть...
     Она вздрогнула.  Ей  стало  страшно.  Неужели  опять  могут  быть
неудачи?  Теперь она чувствовала,  что какая-то,  пусть даже маленькая
частичка  ее  труда  осталось там,  в подводном доме - "фантастической
затее" Васильева.
     Лестница неожиданно кончилась.  Молча пошли дальше по асфальтовой
дорожке,  Мариам немного впереди. Она прислушалась. Ей показалось, что
издалека  прилетела ее любимая песня - песня,  о которой не расскажешь
словами.
     - Мне  вспомнилась ваша бакинская пословица,  - задумчиво говорил
Васильев, тоже прислушиваясь к песне: - "Тот, кто ел голову рыбы кутум
и пил шоларскую воду,  обязательно вернется обратно"... Я был здесь во
время войны...
     - А вас не тянет обратно в Ленинград?
     - В Ленинграде я начал работать конструктором. Я очень люблю этот
город,  но с ним у меня связаны тяжелые воспоминания... Во время войны
я потерял там семью...
     Васильев замолчал.   Вспомнилось   туманное   зимнее   утро.   Он
возвратился из Баку в Ленинград. Перед глазами - разбитый шестиэтажный
дом:  бомба  прошла  сверху  донизу.  На  втором  этаже знакомые обои,
сорванная с петель дверь,  случайно повисшая  на  свернутой  в  штопор
водопроводной трубе рамка из красного дерева... В ней был портрет... в
светлом платье. Это он хорошо помнил. Портрет висел в кабинете над его
столом...  На разорванных обоях остался только темный, еще не успевший
выцвести прямоугольник...
     Прошло уже  много лет,  а Васильев и сейчас помнит эту картину до
мучительных подробностей. Бомба была сброшена ночью. Никого не удалось
спасти из-под развалин...
     Песня звучала все громче и громче.  Где-то близко звенела  она  в
репродукторе...
     Шуршал под ногами песок,  будто снег...  Как тогда  в  Ленинграде
хрустел под ногами.
     - Я не знаю, может быть вам и не очень приятны мои сетования... -
глухо заговорил Васильев.  - Не знаю,  зачем я решил поделиться с вами
моим горем...  Но поймите,  Мариам,  долгие годы  я  молчал,  никто  и
никогда не слыхал от меня ни жалоб, ни вздохов... И вот сегодня, перед
самым большим днем в моей жизни,  я вдруг захотел пожаловаться  вам...
Дайте руку! - резко сказал он.
     Мариам робко повиновалась.  Васильев взял ее маленькую  ладонь  и
прижал к щеке.
     - Простите меня, - сказал он, бережно опуская ее руку. - Я кажусь
вам смешным...  Но когда я вспоминаю о том,  что узнал совсем недавно,
мне просто недостает человеческого тепла...  Мне кажется, что я сплю и
мне не хватает воздуха...
     Мариам чувствовала,  что ему трудно говорить.  О, как бы она была
счастлива,  если  бы  смогла  подольше  задержать  свою  ладонь на его
холодной щеке!
     - Есть такое слово: ненависть, - тяжело дыша, говорил Васильев. -
Наши люди могут и любить и ненавидеть.  Ненависть к  врагам  Родины  -
благородное чувство...  Но мне иной раз кажется, что нет в мире такого
слова,  такого понятия,  которым можно было бы определить  то,  что  я
чувствую  за  последнее время...  - Он помолчал и,  смотря прямо перед
собой широко раскрытыми глазами,  продолжал:  - Я вам  сказал,  что  в
Ленинграде  у  меня никого не осталось в живых...  Думал о сыне - он в
это время был в Эстонии,  куда еще летом его вывезли в лагерь вместе с
другими  пионерами.  Но  что я мог узнать,  когда Прибалтика уже давно
была занята...  Лагерь не успели эвакуировать.  После войны мне  стало
известно,  что сын мой жив и находится в американской зоне Германии, в
каком-то приюте для сирот.  Как и многих других советских  детей,  его
заставляли навсегда забыть свою родину,  свой язык,  даже имя... - Мой
Алешка превратился в забитого американского раба.  По данным советской
комиссии,  которая занималась возвращением детей на родину, сына моего
там называли  почему-то  Вильямом...  Никакие  протесты  не  помогали.
Американцы  не возвращали наших детей...  - Васильев замолчал,  затем,
взглянув на Мариам, снова заговорил, как бы вспоминая: - Алешка сейчас
уже совсем большой...  ему семнадцать, и он здесь недалеко... на чужом
берегу.
     - Недалеко?   -   спросила  Мариам  очень  тихо,  боясь  прервать
инженера,  будто от громкого слова могла разорваться  тонкая  ниточка,
что тянулась от нее к его сердцу.
     - Узнал  я  об  этом  в  Москве...  Подросших   советских   ребят
американцы зачем-то отправили на Ближний Восток, а не на родину...
     Совсем неподалеку отчаянно взвизгнул  гудок  проходящего  катера.
Мариам  от  неожиданности  вздрогнула  и  невольно  прижалась к своему
спутнику.
     - Маленькая  вы  моя!  -  Васильев неловко поправил завернувшийся
воротник на ее плаще и,  словно застыдившись этой  несвойственной  ему
нежности,  сказал:  -  Вы,  наверное,  клянете меня на чем свет стоит.
Совсем расчувствовался... Нечего сказать, приятная прогулка!
     - Я не знала, Александр Петрович, что вы так обо мне думаете... -
Голос Мариам задрожал.
     - Постойте,  Мариам!  - Инженер остановился и осторожно приподнял
ее голову.  В уголках глаз блестели  слезинки...  -  Я  вас  обидел?..
Ничего не понимаю...
     - Ну, и не надо!.. Пустяки! - Девушка старалась казаться веселой.
- Девичьи слезы - ночная роса...
     - Я,  наверное,  очень  нелепо   устроен.   Плохая   человеческая
конструкция! Не могу видеть, когда плачут дети.
     - Это обо мне?
     - Да,  Мариам...  когда я увидел слезинки в ваших глазах, я вновь
вспомнил о детях,  у которых погибли родители...  Это было сразу после
войны.  Я  отправился в детский дом,  где воспитывались сироты.  Хотел
взять себе какого-нибудь мальчугана,  чтобы  усыновить...  Меня  долго
расспрашивали, кто я и откуда, а когда узнали, что я один и нет у меня
никакой семьи,  вежливо отказали.  - Он глубоко вздохнул. - И здесь не
повезло мне,  Мариам!  Если бы вы знали, с какой завистью я смотрел на
одного майора,  который приехал с женой и просил отдать  им  в  дочери
крохотную девочку!  Но чувство зависти съело меня окончательно,  когда
майор взял троих ребят...
     - Как же так? - удивилась Мариам.
     - Наверное,  это получилось потому, что майор, вроде меня, не мог
выносить  детских  слез.  Насмотрелся  за  войну...  Девочка  - совсем
маленькая,  с черными глазенками - сразу понравилась майору.  Он и его
жена решили взять именно ее.  Но тут они заметили,  что два мальчугана
стоят рядом и кулачками размазывают слезы.  Оказалось,  что это братья
девочки. Не выдержал майор: взял всех троих!
     Васильев замолчал,  прислушиваясь  к  далекой  незнакомой  песне.
Мариам, вытирая слезы, приложила платок к глазам.
     - Такая-то вот жизнь,  Мариам!  -  Инженер  глубоко  вздохнул,  в
сердце  кольнуло,  и он долго не мог вымолвить ни слова.  - Не знаю...
может быть,  легче станет,  когда выговоришься,  - наконец сказал он и
тут же продолжал с еле сдерживаемым волнением:  - Теперь вы понимаете,
Мариам,  какая ненависть кипит во мне. Она как горячая смола! Она жжет
меня изнутри...  Я никому не могу простить детских слез:  и слез моего
далекого сына и горя маленьких корейцев...  Я не знаю, с какой стороны
прилетит  самолет...  Может  быть,  с  американской  базы  на турецком
берегу?..  Но я знаю:  если это допустить,  то в такую же  тихую  ночь
снова мы услышим взрывы и плач детей. Это страшно, Мариам!.. Я никогда
не забуду одного маленького немца.  Он  и  сейчас  стоит  перед  моими
глазами...  Это было накануне дня победы. Когда американцы узнали, что
город, куда мы вскоре должны были войти, отойдет к русским, они начали
нещадно бомбить его. И вот на одной из улиц, среди убитых и раненых, я
увидел пятилетнего ребенка.  У него была оторвана рука.  Он ничего  не
понимал  и  только тихо плакал,  смотря в яркое,  солнечное небо...  -
Инженер прошел несколько шагов,  крепко сжимая локоть Мариам,  и снова
заговорил:  - С тех пор я понял,  что самым большим сокровищем человек
должен считать мир. А если кто этого не понимает... - он протянул руку
к  черному,  как в дыму,  горизонту,  - то надо заставить их понять...
любыми средствами,  любыми путями!  Ради  этого  стоит  спуститься  не
только на дно Каспия, а если нужно, то и в самую преисподнюю!
     Песня вдруг оборвалась, и шорох шагов стал неожиданно громким.
     - Простите  за  откровенность...  - Васильев как-то сразу обмяк и
устало сказал:  - Вот вы и дома... Пожелайте мне спокойной ночи... Я и
сейчас,  наверное,  кажусь  вам  совсем  спокойным,  даже после нашего
разговора. Но вы не верьте этому, Мариам!..
     Он остановился,  взял руку девушки в свои большие ладони и просто
заглянул ей в лицо.
     Мариам широко раскрыла глаза,  но ничего не видела,  будто сквозь
сетку дождя. Она опустила голову и долго молчала.
     - Вам   надо  крепко  уснуть  перед  завтрашним  днем,  Александр
Петрович!  -  наконец  сказала  она.  -  Я  всегда  так  делала  перед
экзаменом...
     - Нет,  Мариам!  - Васильев наклонился к ней совсем  близко,  она
чувствовала движение его губ. - Перед таким экзаменом нельзя уснуть...
- Он прислушался к шелесту волн. - А у нас в теплые ночи всегда кричат
лягушки...

                          Глава шестнадцатая
                          РЕШАЮЩИЕ ИСПЫТАНИЯ

     С тех пор как подводный танк начал свое путешествие,  прошло  два
часа.   Синицкий   сидел  неподалеку  от  иллюминатора  и  смотрел  на
освещенное прожектором морское дно. Приборы отмечали полтораста метров
глубины.
     Лучи прожектора казались зеленовато-голубыми,  как свет луны. Вот
в  такую  же лунную ночь Синицкий вылезал из воды и встретил на берегу
человека, наблюдавшего за испытаниями белых шаров...
     "Зачем это  было  нужно охотнику?  - вспоминал юноша,  не отрывая
глаз  от  светящейся  воды.  -  "Спасибо  за  предупреждение",  сказал
Рустамов.   Что   бы  это  значило?..  Впрочем,  так  и  должно  быть.
Наблюдательность нам не помешает,  - решил Синицкий.  - Немало в  мире
охотников за чужими изобретениями! Многие из них без всякого стеснения
приписывают  себе  изобретения  давно  умерших  русских  специалистов.
Удивительно,  как  это  получается!  -  рассуждал  студент.  - Каждому
грамотному человеку в мире известны заслуги русских нефтяников.  Еще в
двенадцатом  году  с  бакинских  промыслов  брали мастеров на работу в
Америку,  потом в Индию и в  разные  другие  страны...  Известно,  что
первое  бурение  на нефть сделал Семенов,  а вовсе не американец Дрэк:
этот  Дрэк  бурил  через  одиннадцать  лет  после  Семенова...  Первым
по-настоящему  перегнал  нефть Шухов...  Парафин,  вазелин,  мылонафт,
асфальт первым добыл из нефти Петров... А кто придумал газовую съемку,
которую  сейчас везде применяют американцы?  - спросил себя Синицкий и
тут же неожиданно вспомнил:  - "Собака спит в тени дерева,  а  думает,
что  это  ее  тень".  До  чего  же хороша эта чудесная азербайджанская
поговорка!  Ее привел как-то Рустамов, говоря о забывчивых ученых, чья
совесть  куплена  долларами...  А  кто  сделал  турбобур?  Кто впервые
применил наклонное бурение? Наши, советские инженеры! Да, пожалуй, все
основные  открытия  и  изобретения,  связанные  с  нефтяной  техникой,
родились в России..."
     Синицкий наклонился  к  иллюминатору  и увидел свое изображение в
блестящем стекле.  Ему вдруг захотелось,  как в детстве, прижать нос к
стеклу  и  смотреть,  смотреть  расширенными  от  удивления глазами на
чудесный мир, открывающийся перед ним.
     "Ползет по  дну  невиданное  сооружение,  -  восхищался Синицкий,
прислушиваясь к гуденью мотора.  - Шлепают  гусеницы  по  песку.  Танк
движется  с  грузом аккумуляторов огромной емкости.  Они заряжаются от
нескольких динамо, приводимых в движение дизелями. Для их работы нужен
воздух,   поэтому  зарядку  можно  производить  только  наверху.  Это,
конечно,  недостаток, - решил Синицкий. - И, пожалуй, его никак нельзя
устранить. Невозможно выставлять из-под воды трубу для подачи воздуха,
- рассуждал он.  - А если шланг с поплавком? Тоже не совсем подходяще:
он оборвется во время движения..."
     Молодой изобретатель задумался.
     Подводный дом  сейчас двигался в направлении на юго-восток.  Пока
что нефть обнаружена в морском дне только вблизи берегов.
     Рядом с Синицким сидел Васильев. Напряженно смотрел он на зеленый
экран  ультразвукового  прибора,  привезенного  Саидой  для   разведки
нефтяных пластов.
     Инженер не верил ни  ей,  ни  Синицкому.  Не  может  быть,  чтобы
аппарат   до   сих   пор   не   обнаружил   ни   одного   нефтеносного
месторождения!..  Но это  было  так.  Бегающий  луч  показывал  разные
плотности   грунтов,  будто  нарочно  минуя  деления,  соответствующие
плотностям нефтеносных пластов.
     Побелевшие губы  Васильева  были сжаты до боли,  широко раскрытые
глаза жадно ловили движения беспокойной черты.
     Синицкий с  тревогой смотрел на конструктора и так же,  как и он,
верил,  что подводный танк должен открыть "золотое  дно".  Но  молодой
изобретатель  не мог сомневаться и в надежности аппарата,  который так
хорошо изучил за эти недели...  Многокаскадный усилитель,  на  тех  же
пуговичных   лампах,  как  и  в  его  магнитофоне.  Пьезоэлектрический
микрофон...  Как же Синицкому не знать аппарата Саиды, не понимать его
"душу",  если  ему  знаком каждый винтик в нем,  если он умеет строить
такие приборы, как крохотный магнитофон!
     Стрелка глубиномера  приближалась  к цифре "250".  Около приборов
стояли,  не шелохнувшись,  Саида и Нури.  У  пульта  управления  замер
молчаливый штурман.  Перед ним светилась, как на большом экране, карта
глубин Каспийского моря. Где-то посредине медленно ползла яркая точка,
указывая, в каком месте сейчас находится подводный дом.
     - Может быть,  пойти немного южнее?  -  робко  предложила  Саида,
нарушив молчание. - Должен же где-нибудь быть нефтеносный пласт!
     - Уже пройдено восемьдесят километров.  Ничего нет... - отрывисто
сказал Васильев, в последний раз взглянув на светящуюся карту, и вышел
из штурманской рубки...
     В кабинете  он  сел за стол и,  отодвинув в сторону видеотелефон,
посмотрел на приборы скорости и глубины. Приборы слились в одно черное
пятно:  глаза  устали,  они  уже  не различали полутонов.  Всюду легли
глубокие  контрастные  тени...  Казалось,  что  веки  удерживаются  от
смыкания   тонкими   стальными  пружинками.  Выскочат  они  -  и  веки
сомкнутся. Настанет необыкновенная тишина и сон...
     В вазе  колыхались темно-красные,  почти черные пионы.  Их принес
Нури. Говорит, кто-то прислал...
     Инженер попробовал  пальцами  мягкий  бархатный  лепесток.  Такие
цветы любит Мариам... Может, это она напомнила о себе?..
     Подойдя к стене, инженер уперся лбом в приборный щиток.
     - Двести пятьдесят метров...  - прошептал он.  - Остановок нет...
значит, и нефти тоже нет... Неужели ничего не найдем?..
     Васильев вздрогнул...  Это решающее испытание.  Может быть, скоро
все кончится.  Все убедятся, что в далеких морских глубинах нефти нет.
Тогда поставят у берегов забор из вышек,  а подводный дом  вытащат  на
сушу.
     Он закрыл  глаза  и  представил  себе  маленькую  железнодорожную
станцию.  Рельсовый  тупик.  Около  него  врос в землю вагон с ржавыми
колесами...  Деревянная лесенка.  Веревка  с  бельем,  колышущимся  от
ветра.  На  окнах  - горшки с цветами.  В вагоне живут.  У него отняли
возможность путешествовать...
     "Так будет и с подводным домом,  - подумал инженер.  - Он врастет
гусеницами в землю.  На вышке развесят белье,  и босая  женщина  будет
выходить по утрам на деревянную лесенку, спускающуюся из иллюминатора,
и сладко зевать...  А может быть,  танк используют для разведки других
ископаемых?  - промелькнула мысль.  - Нет,  зачем мечтать?  Что найдет
этот ползучий корабль, если он не обнаружил нефти, которая должна быть
здесь..."
     Гудок видеотелефона вернул Васильева к действительности. Зажглась
контрольная лампочка, замерцал экран.
     На вызов телефона в кабинет вбежал  Нури,  но,  увидев  инженера,
остановился в нерешительности.
     - Васильев у аппарата,  - сказал инженер, прикрывая рукой красные
от бессонницы глаза.
     - Александр  Петрович?  -  послышался  из  репродуктора  знакомый
голос. - Чем порадуешь?
     На экране появилось озабоченное лицо  директора.  На  его  бритой
голове дрожал солнечный луч. Казалось, что Агаев старается согнать его
платком - так усиленно вытирал он потный лоб.
     - Идем  на  глубине  двухсот  пятидесяти метров,  южнее основного
направления, - спокойно сообщил Васильев. - Результаты прежние.
     - Да... Что будешь делать! - вздохнув, сказал Агаев. - Значит, на
этих глубинах нефти нет...  Москва  ждет  сообщений.  Придется  так  и
доложить...   Надо  кончать  испытания.  Сам  понимаешь,  аккумуляторы
разрядятся.  Воздуха не хватит. Дальнейший риск считают бессмысленным.
Помните, Александр Петрович, что вы не один!
     - Я это помню.  -  Васильев  протянул  руку  к  кнопке,  выключил
аппарат и устало обратился к Нури: - Скажи там: пусть... обратно...
     Нури на минуту задержался у двери,  хотел  что-то  возразить,  но
безнадежно махнул рукой и на цыпочках вышел из комнаты.
     Оставшись один,  Васильев долго сидел с закрытыми глазами.  Потом
выдвинул ящик стола, прислушался... Гудели машины, шлепали гусеницы по
морскому дну,  где-то плескалась вода. В тарелке на столе лежала ветка
винограда; она слегка раскачивалась в такт движению подводного дома.
     Итак, все кончено! Все неудачи позади... Какое ему теперь дело до
неполадок  в электрических бурильных установках,  в локаторе Саиды,  в
тысячах конструктивных мелочей... Все это теперь никому не нужно, если
нечего  искать.  Ошиблись  геологи.  Нет  нефти на этих глубинах,  она
прячется там,  где мелко,  где ее можно  доставать,  установив  тонкие
ножки буровых Гасанова...
     Конструктору, как никогда,  хотелось услышать теплое,  ободряющее
слово  именно  сейчас,  в эту минуту...  Джафар Алекперович?..  Но что
скажет  ему  директор?  Он  уже  принял  решение:  надо  возвращаться.
Позвонить  Рустамову?  Но  где  он?  Как  его  найти?  В  каких  горах
Кировабадского района?..
     Государство дало  Васильеву все,  что только может пожелать любой
изобретатель.  Его подводный танк  строили  тысячи  людей,  на  разных
заводах. Мог ли об этом мечтать создатель первого в мире танка, мастер
Пороховщиков?
     От советского  инженера  Васильева  страна  ждет ответа:  есть ли
нефть в далеких глубинах Каспийского моря?.. Что он может сказать?
     Васильев оторвался  от  тяжелых  дум  и  в  открытом  ящике стола
нащупал толстую клеенчатую тетрадь.  Это был технический  дневник.  На
его  страницах он записывал все свои мысли,  так или иначе связанные с
подводным домом,  чертил схемы,  детали конструкций к новым вариантам.
Здесь было все, чем он жил многие годы.
     На последней  странице   инженер   прочитал:   "Завтра   решающие
испытания!  Проверить..."  Дальше  шел  перечень  вопросов,  требующих
особого  внимания.  В  конце  приписка:  "29  сентября.  Итог   работы
последних лет. Что-то будет?"
     С горькой усмешкой он перелистал последние  страницы,  достал  из
кармана  ручку,  медленно отвинтил колпачок,  всматриваясь в последние
строки, и аккуратно написал на чистой странице: "30 сентября".
     Долго он  смотрел  на эту дату.  Цифры вдруг начали расплываться,
темнеть.  И неожиданно для себя Васильев  почувствовал  отвращение  ко
всему:  к этой тетради,  цифрам,  чертежам,  к самому себе...  к этому
стальному,  холодному дому,  ползущему по морскому дну,  к  тому,  что
делал инженер многие годы, чертил, строил...
     "Зачем? - спрашивал он себя. - Чтобы в один из самых обыкновенных
дней  убедиться,  что  все  это  не нужно никому...  ни директору,  ни
Рустамову,  ни другим  работникам  института.  Для  них  это  один  из
экспериментов в научной работе. Не удалось? Будут искать другой способ
разведки и добычи нефти..."
     На мгновение перед инженером мелькнуло лицо Мариам, улыбающееся и
смущенное.  "Ей тоже не нужно,  - с тоской подумал он.  - Девушка была
права, когда считала меня просто автором фантастической затеи..."
     Ему захотелось вновь увидеть Мариам.  Вчера  так  много  осталось
недосказанного...  Сегодня утром она просила разрешения присутствовать
на  первых  испытаниях.  Васильев  убедил  Мариам,  что  нет   никаких
оснований беспокоиться за электробур,  а поэтому он считает ее просьбу
недостаточно веской.
     "Я говорил  с  ней  прямо,  искренне,  но  как будто суховато,  -
подумал он. - А вчера рассказывал о сыне..."
     Обо всем   этом   вспоминал   инженер,  испытывая  такое  щемящее
одиночество, такую невыносимую горечь несбывшихся надежд, такую острую
душевную боль, что не выдержал - закрыл лицо руками и уронил голову на
стол...
     От толчка  вздрогнула  и соскользнула на раскрытую тетрадь тонкая
ветка винограда.
     Васильев провел рукой по лбу,  покрывшемуся холодной испариной. О
чем это он сейчас думал?.. Нет... Ничего этого не было! Впервые за всю
жизнь  его охватило ни с чем не сравнимое чувство тяжелого стыда.  Ему
было стыдно собственных мыслей. Можно ли так поддаваться настроению?
     "О, как  были  бы  рады враги,  если бы вдруг они смогли узнать о
нашей бесцельной разведке!" сжимая кулаки, подумал Васильев.
     Он встал  и  прошелся  по  комнате...  Родная страна ждет от него
ответа!  И,  может быть,  далеко  отсюда,  за  Кремлевской  стеной,  в
скромном своем кабинете стоит человек у карты и смотрит на темно-синие
глубины Каспийского моря...
     Страна ждет!
     Стараясь успокоиться,  инженер  шагал  по  кабинету  и  вспоминал
рассказы  старых  нефтяников о том,  как впервые советские люди начали
использовать золотое каспийское дно.
     Это началось с приезда Кирова в Баку.  С именем Сергея Мироновича
навсегда связана история первого морского промысла в Биби-Эйбате,  где
отгородили  бухту  от  моря плотиной,  выкачали из нее воду,  для того
чтобы на этой отвоеванной у моря земле поставить первые буровые...
     Сколько было неудач!  Вода прорывала плотину.  Отказывали насосы.
Не хватало механизмов,  транспорта,  людей...  Киров не  сдавался,  он
упорно стремился к цел, которую перед ним поставила партия...
     Васильев вспоминал рассказ Ага Керимова  о  том,  как  на  первой
буровой,   кроме   грязи  и  газа,  ничего  не  оказалось.  Как  тогда
зашевелились  враги!  Они  пользовались  каждой  неудачей,   разжигали
недовольство  среди  отсталых рабочих.  Они делали все,  чтобы сорвать
работы в бухте.  Но не сдавался Киров. Он был уверен, что в бухте есть
нефть, и тогда же приказал заложить еще несколько буровых. Он верил...
Фонтаном вырвалась  нефть  из  сухого  дна,  с  героическим  упорством
отобранного у моря. Человек победил!
     Об этом сейчас думал инженер Васильев.  Пример Кирова стоял перед
глазами.   Разве   ему   было  легко?  Разве  он  опускал  руки  перед
неудачами?..
     Не может сдаться и Васильев.  Он тысячу раз пройдет по дну только
затем,  чтобы в тысяча первый найти  в  далеких  глубинах  то  золото,
которое  когда-то,  впервые  в мире,  достал из морских недр большой и
простой человек!..
     Послышался протяжный   и   назойливый   сигнал  из  репродуктора.
Конструктор,  как бы опомнившись, встряхнул головой и нажал кнопку. На
экране показалось лицо Гасанова.
     - Понимаешь меня,  Александр Петрович,  дело не очень хорошее,  -
взволнованно сказал он.  - Я сейчас говорил с Агаевым. Он считает, что
надо кончать испытания,  там ничего нет.  Неправда,  я знаю - есть!  Я
почти   на   пятьдесят   метров  опускался.  Я  своими  глазами  видел
нефтеносные пески, видел выходы газов... Надо дальше искать! Хочешь, я
с тобой пойду?
     - Спасибо,  спасибо!  - проговорил растроганный Васильев. - Я рад
тебя видеть рядом...  Но мы очень далеко.  Тебе сейчас не добраться до
нас... Потом... аппарат все-таки не видит нефтяных пластов...
     - Он слепой, твой аппарат! - раздраженно крикнул Гасанов. - Я уже
говорил Саиде.  Брось его к черту и попробуй смотреть своими  глазами.
Ты знаешь,  как выглядят нефтеносные пески?  Сам смотри!..  Нет, ты не
увидишь...  - Он досадливо поморщился.  - Надо хорошо знать дно, чтобы
различать  их.  Я предлагал взять специалиста-геолога,  да нет,  вы на
технику понадеялись!..  Саиду не всегда надо  слушать...  Как  хочешь,
Александр, я все-таки тебя найду.
     Конструктор подводного танка быстро встал  и,  словно  на  что-то
решившись,  хлопнул  ладонью  по столу.  На самом деле,  почему он так
верит  аппарату  ультразвуковой  разведки?  А  вдруг,   действительно,
Гасанов прав?  Слепым может быть аппарат на таких глубинах. Его в этих
условиях никогда не испытывали.
     - Слушай,  слушай,  Гасанов!  - закричал он в микрофон. - Со мной
Нури,  он часто спускался с аппаратами и знает морское  дно.  Признаки
нефти ему известны.  Попробуем... Мы, наверно, еще не успели выбраться
с глубоких мест.
     - Скорее,  дорогой,  скорее!.. Позови Нури, я ему все как следует
объясню.
     Васильев пошел  к  двери  и по пути взглянул на показания прибора
глубины. Может быть, еще есть сто метров?.. Что такое?
     Он в  изумлении  остановился  перед прибором.  Стрелка застыла на
цифре "300".  Как это могло случиться?  На обратном пути  морское  дно
должно постепенно повышаться...
     Неужели потерян курс?



     Торопливо вбежал Васильев в комнату с зеркальным окном.  В черной
воде  он  увидел длинный светящийся конус лучей прожектора.  Навстречу
ему медленно полз песчаный холм. Подводный дом двигался.
     Застучали каблуки  по железной лестнице:  Васильев взбежал по ней
не переводя дыхания.
     В штурманской   рубке   -   полумрак.  Свет  проникал  только  из
иллюминатора.
     Недалеко от  аппарата  ультразвуковой разведки,  с которым сейчас
возились Саида и Синицкий, была пристроена широкая доска, вроде крышки
от  стола.  На  ней  лежали,  вытянув  ноги,  Нури и старый мастер Ага
Керимов.  Прильнув к стеклу,  они рассматривали движущуюся поверхность
морского дна.
     Опанасенко стоял рядом, следя за глубиномером.
     - Саида! - тихо позвал Васильев свою помощницу.
     Она встрепенулась,  оставила  Синицкого  у  прибора  и   неслышно
подбежала к начальнику.
     - Что все это значит?  - сурово  спросил  Васильев,  указывая  на
Керимова и Нури.
     - Они хотят попробовать без нашего прибора,  - сказала, несколько
смутившись,   Саида,   -   просто   на   глаз:   может  быть,  заметят
просачивание...  Нури не верит,  что здесь ничего нет.  Да  и  Керимов
тоже...  Говорят,  что надо бурить...  Но, Александр Петрович, аппарат
должен нормально работать!  - заглядывая ему в лицо, настаивала Саида.
- Как я могу ему не верить?  Вот и Синицкий то же говорит.  Он еще раз
решил измерить усиление.
     - Приказано  было  возвращаться,  - сказал Васильев,  скрывая под
внешней суровостью радостную взволнованность  и  нетерпение,  -  а  вы
спускаетесь еще глубже... - Он бросил взгляд на прибор глубины.
     - Да нет же,  Александр Петрович!  - возразила Саида.  - Мы  идем
обратно, как приказано, только... - она посмотрела на компас, - другой
дорогой, южнее.
     - Здесь  надо  бурить!  -  Нури  вдруг  вскочил со своего места и
что-то по-азербайджански спросил у Керимова.
     Тот утвердительно кивнул головой.
     Нури подбежал  к  Саиде  и,  не   замечая   Васильева,   скрытого
полумраком рубки, быстро заговорил:
     - Скажи, скажи ему: надо пробовать! Здесь нефть!
     - Не горячись,  Нури,  - перебил его Васильев,  выходя на свет. -
Идем к телефону, там тебя ждут...
     На экране    видеотелефона    отражалось    лицо   Гасанова.   Он
прислушивался к звуку шагов.
     Нури, волнуясь, подошел к аппарату:
     - Я здесь, Ибрагим Аббасович.
     - Вот какое дело,  Нури, - обратился к нему Гасанов. - Ты бывал в
разведке, наверное замечал выходы песчаника. Сейчас ты их видел?
     - Нашел... Думаю, что здесь должна быть настоящая "антиклиналь".
     - Уверен, что пласты изогнуты дугой?
     - Есть предположение.  Надо,  хотя бы примерно, составить профиль
и...
     - Александр Петрович,  - сказал, оживившись, Гасанов, - мы сейчас
кое-что подсчитаем...
     Вбежала Саида. Она задыхалась от волнения и никак не могла убрать
с лица рассыпавшиеся волосы.
     - Что там? - быстро спросил Васильев.
     - Нашли...  Скорее!  -  почти  закричала   Саида   и,   бессильно
опустившись в кресло, тихо добавила: - Аппарат работает.
     Видимо, ей дорого далось это волнение за честь своего дела, своих
аппаратов...
     - Саида! - позвал репродуктор.
     Но она не слышала его голоса и несвязно бормотала:
     - Синицкий сделал переключения в аппарате,  поднял  напряжение...
увеличил  усиление  почти  в  два  раза,  так  как надо было принимать
отражение от самых глубоких пластов.  Оказывается, нефть там... Кто же
мог предположить? Мы искали ее ближе.
     - Саида! - надрывался репродуктор.
     Васильев и Нури выбежали из кабинета. Нельзя было терять ни одной
минуты!
     - Это  ты,  Ибрагим?  -  Саида наконец подошла к видеотелефону и,
будто у зеркала, поправила растрепавшиеся волосы.
     - Поближе, поближе! - Лицо Гасанова в улыбке застыло на экране. -
Дай я тебе на ушко скажу.
     Саида наклонилась над видеотелефоном.
     - Опять твой аппарат ослеп!  - неожиданно строго сказал  Гасанов,
но  не  выдержал  и рассмеялся.  - Я бы на месте Васильева тебя выгнал
отсюда... Честное слово, как он только тебя терпит! Вот приедешь домой
- посмотришь, что будет. Я тебе не Васильев!
     - Прости,  хороший мой,  дорогой,  золотой! Видишь, какие слова я
тебе  говорю...  -  Саида  закрыла  уставшие глаза.  - Я ни чуточки не
виновата.  Аппарат не мог обнаружить нефть на такой глубине: он на это
не  был  рассчитан.  - Она заморгала ресницами и ласково посмотрела на
мужа.  - Как ты там без меня,  наверху? Да, я хотела тебя спросить: ты
не позабыл... - Она смущенно улыбнулась.
     - ...платок,  - подсказал Ибрагим. - Знаю, знаю! Думаешь о всяких
пустяках... Тут своя беда!
     - Ну довольно, родной... Нас сейчас разделяют триста метров воды,
а ты... меня отчитываешь!
     - А как же? Я тебя и на дне морском найду.
     Заметив, что Ибрагим улыбается,  Саида поцеловала его в лоб. Губы
прикоснулись  к  холодному   стеклу.   Она   шутливо   поморщилась   и
рассмеялась...



     Когда Саида  прибежала  в рубку,  там уже заканчивались последние
приготовления к бурению.
     Нури, выпрямившись по-военному, обратился к Васильеву:
     - Начинать?
     Все ожидали команды. Васильев, как бы спрашивая у каждого совета,
всматривался в лица. Он прочел в них искреннее одобрение, готовность и
нетерпение.
     - По местам! - прозвучала краткая команда.
     Загрохотали сапоги  на  железной  лестнице,  и  в  рубке остались
только два дежурных техника за  приборной  доской  да  у  иллюминатора
молчаливый штурман подводного корабля.
     "Здесь она может быть",  думал Васильев, разглядывая знакомые как
бы вспучившиеся пласты каменистого дна.  Он посмотрел вправо,  куда не
достигал луч прожектора.  Вода была черна и казалась маслянистой,  как
нефть.

                          Глава семнадцатая
                            ПОДВОДНЫЙ ПЛЕН

     Заканчивались первые  сутки  бурения.  Вращалось,   вгрызаясь   в
породу,  долото  электробура,  дрожали трубы под потолком,  постепенно
сползая вниз.
     Радостно шумела буровая.  Казалось,  что все это происходит ярким
днем,  на поверхности  зеленого  плещущего  моря,  где  носится  ветер
Апшерона,  где пахнет свежестью и виноградом,  и никто не думал о том,
что от солнечного мира их отделяют триста метров воды над головой.
     Ага Керимов  следил  за  наращиванием труб.  По тонкому железному
мостику,  под самым потолком, ходил Опанасенко. Пахомов, наклонись над
бурильным  станком,  прислушивался  к  жужжанью  мотора,  одним глазом
поглядывая за движением раствора в прозрачной трубе.
     Синицкий чувствовал  себя  героем.  Ну  как  же!  Если  бы  он не
догадался увеличить усиление в аппарате примерно так,  как  он  сделал
однажды в магнитофоне,  то, вероятно, пришлось бы закончить испытания,
даже не приступая к бурению.
     Что бы сказали наверху, на земле, узнав о его находчивости? Может
быть,  это  станет  известным  даже  в  Москве,  в  его  комсомольской
организации... Впрочем, нефть нашли бы и без него. И нечего хвастаться
своей изобретательностью!  А все-таки  приятно...  Даже  Нури,  и  тот
убедился, что Синицкий может быть полезен в подводных испытаниях.
     Студент, довольный собой,  подошел  к  щиту,  где  Саида  и  Нури
следили за приборами. Васильев что-то подсчитывал на линейке.
     - Александр Петрович,  - обратился к инженеру Нури,  указывая  на
стрелку прибора,  - смотрите:  напряжение аккумуляторов сильно падает.
Очень большая нагрузка. Электробур работает на пяти тысячах оборотов.
     - Это почти предел, по расчетам Мариам, - заметил Васильев.
     - С такой скоростью мы уже много прошли...  Хорошо,  что попалась
мягкая порода, но...
     - Насколько хватит энергии аккумуляторов? - отрывисто перебил его
инженер, смотря на часы.
     - Часа  на  два,  и  то,  если  мы  используем   ее   всю,   даже
предназначенную для ходовых моторов.
     - Что ж,  потом  придется  всплывать,  -  сказал  Васильев  после
краткого   раздумья.-   Сейчас  останавливать  бурение  нельзя.  Будем
экономить  энергию...  Выключить   прожектор,   отопление,   сократить
регенерацию воздуха!
     Он вздохнул,  как будто бы ему  уже  сейчас  становилось  тяжелее
дышать,  и  посмотрел на Синицкого.  Инженеру не хотелось,  чтобы этот
юноша представил себе их положение хуже, чем оно есть на самом деле.
     - А  я думал,  что вы уже побледнели,  - сказал Васильев,  весело
наблюдая за выражением лица Синицкого.  - Однако признаю свою  ошибку.
Понимающему человеку нечего беспокоиться: и энергии хватит и тем более
воздуха... Потерпите еще немного, мы скоро всплывем на поверхность...
     - Нет-нет,  Александр  Петрович!  -  испуганно  сказал  Синицкий,
смотря инженеру в глаза. - Я никуда отсюда не хочу...
     "Только бы  оставаться  с вами!" чуть было не добавил он,  но это
ему показалось чересчур сентиментальным, и юноша замолчал.
     Нури подошел  к  кабельной  коробке,  погладил  ее  рукой,  затем
скользнул пальцами по проводам,  идущим к  высокочастотному  агрегату,
дотронулся до его поверхности и сразу отдернул руку.
     - Перегрузка!  - хмуро заметил он,  обращаясь к Васильеву.  -  Не
выдержит. Надо дать охладиться... но ждать нельзя: всю энергию заберут
воздухоочистительные установки...
     - Выключайте!  -  сказал  инженер  и медленными,  тяжелыми шагами
направился к выходу.
     Нерешительно, как  бы  ожидая  отмены приказания,  Нури подошел к
щиту и, вздохнув, потянул к себе рубильник.
     Погасла зеленая  лампочка  у  бурильного станка,  и сразу настала
необычайная тишина...  Казалось,  что за стальными стенами  подводного
дома слышится шелест водяных струй.
     Все как бы окаменели.  Вот еще немного - и покажется нефть.  Ни у
кого в этом не было сомнения...
     Керимов бросился к мотору,  но,  увидев выключенный рубильник  на
мраморном  щите,  остановился  и  вопросительно взглянул на Васильева,
задержавшегося в дверях.
     - Александр Петрович, - хрипло проговорил он, - зачем так?.. Надо
совсем немного пройти...  Я знаю!  - Он подбежал к трубе,  по  которой
ползла  из  скважин  выбранная  порода  с раствором,  открыл клапан и,
подставляя ладонь, закричал: - Смотри породу, скоро будет нефть!
     Рыжая грязь  шлепалась  на белый пол и,  отскакивая,  брызгала на
свежий, тщательно выглаженный халат Керимова. Старик не замечал этого,
набирал  в пригоршни жидкий раствор и,  подбегая к каждому,  показывал
его.
     - Вот она! - кричал Керимов. - Скоро... скоро!..
     Васильев стоял в нерешительности. Может быть, Керимов прав: нефть
появится  скоро?  Но  можно  ли так рисковать?  Выдержат ли его друзья
такое напряжение? Как душно!..
     К нему быстро подошел Синицкий:
     - Простите...  Вы можете меня совсем не слушать... Ведь для вас я
просто  случайный человек...  - Студент раздраженно откидывал волосы с
мокрого лба.  - Я понимаю, насколько сейчас важно экономить энергию. Я
все   понимаю...   Но   можно  ли  сейчас,  когда  решается  вопрос  о
существовании "золотого дна",  когда  есть  сомнения  в  необходимости
вашего изобретения...  можно ли сейчас прекратить бурение? Вот этого я
не понимаю.
     Он стоял  перед Васильевым задыхающийся и бледный,  словно сейчас
решалась его собственная судьба.  Как будто это он  выдумал  подводный
дом,  он - его конструктор, как будто в последний раз испытывается его
изобретение.
     Васильев удивленно смотрел на Синицкого.
     Нури недоумевающе  пожал  плечами.  Вон  он,  оказывается,  какой
смелый! Самому Васильеву - и вдруг говорит такие вещи! Ай да студент!
     Все обступили  Васильева.  Подошли  Пахомов  и  Саида.  За  ними,
грохоча  сапогами  по железной лестнице,  быстро спустился Опанасенко.
Пахомов внимательно рассматривал пригоршню жидкой грязи,  затем  молча
протянул ее Васильеву.
     Инженер осторожно взял небольшую щепотку,  растер ее на пальцах и
понюхал:
     - Хорошо, - решил он. - Еще десять минут.
     Мастера мгновенно  стали  на  свои места.  Нури рванул рубильник.
Загудели агрегаты.  Снова вгрызалось алмазное долото в недра  морского
дна.
     Васильев подошел к машине,  как и в прошлый  раз  наклонился  над
ней, с тревогой ощущая на своем лице ее лихорадочный жар.
     Он думал о том, что скоро будет готова новая машина, рассчитанная
на   сверхскоростной  бур,  который  так  остроумно  усовершенствовала
Мариам.  А этот генератор пока и должен работать с перегрузкой, потому
что столь огромная скорость бурения не для него.
     Васильев в раздумье стоял у машины.  Выдержит ли она?  Хватит  ли
энергии  аккумуляторов?..  Он  заметил,  что  освещение  буровой стало
тусклым. Лампы горели желтым накалом...
     Становилось жарко.  Воздухоочистительные  аппараты  работали  уже
слабо.
     Инженер искоса  взглянул  на Синицкого.  Тот сидел на корточках у
двери и, положив шляпу на пол, поминутно вытирал лоб.
     Сомнения мучили капитана подводного танка.  Имеет ли он право так
рисковать? Он не один. Об этом предупреждал его директор. Ради решения
большой  научной  и практической задачи ему позволили ставить на карту
миллионы, но рисковать жизнью людей никто не позволит. Он знал это и с
тревогой   смотрел   на   темнеющие  лампочки...  Драгоценная  энергия
уходит...
     Вот уже восемь минут идет бурение,  а результатов пока еще нет...
Две минуты...  и все. Две минуты решают... А вдруг аппарат Саиды опять
ошибся?..
     Вот она стоит рядом,  прижав стиснутые  кулаки  к  подбородку,  и
смотрит то на часы,  то на стрелку амперметра. Она, наверное, думает о
том же: почему так долго длится бурение?
     Как томительно   ждать!  Васильев  смотрел  на  кабель  телефона,
ползущий по стене. Эта тонкая нить связывает его с миром...
     Вот уже  осталась  одна минута...  Сайда закрыла глаза,  замерла,
прислонившись к углу мраморного щита.  Ей тоже трудно дышать.  Или это
просто от волнения?..
     Десять минут!
     Васильев поднялся и хотел сказать,  чтобы прекратили бурение,  но
это было выше его сил.  А может быть,  на одиннадцатой минуте алмазная
коронка  дойдет  до пласта?..  Если бы он был один,  то,  ни минуты не
задумываясь, продолжал бы свою работу до тех пор, пока хватит воздуха,
пока хватит сил держаться...
     Он посмотрел на приборы.  Давление  раствора  падало.  Насосы  не
могли больше его поддерживать.  "Это опасно, - думал инженер, - но где
же выход?.."
     Шла двенадцатая минута... тринадцатая... четырнадцатая... Нет, он
не может прекратить бурение. Откуда взять силы поднять руку, крикнуть:
"Довольно!.."  Он  видел,  как  люди  часто  и  порывисто дышали.  Ему
казалось,  что из труб воздухоочистительных аппаратов уже  не  тянется
живительная струя.
     Стоит только сказать одно это слово: "Довольно!" - и сразу станет
легко   дышать,   выключится  буровая  установка,  энергия  утомленных
аккумуляторов  устремится  в  воздухоочистительные  аппараты,   пахнет
свежим ветром...
     Шла пятнадцатая... шестнадцатая минута... Васильев не мог идти на
преступление. Он понял, что больше рисковать нельзя. Конец!..
     Вдруг, как реактивный снаряд,  с оглушительным  шипеньем  взвился
вверх  и  ударился  в  потолок электробур.  Весь дом задрожал от этого
взрыва. Выплеснулась из скважины рыжая струя раствора.
     Но это  было  только  началом...  Послышалось злобное клокотанье,
снова что-то хлопнуло, и в потолок захлестала черная сверкающая струя.
     Все бросились к скважине. Закрыть ее! Скорее, скорее!..
     Тревожная, но радостная минута...
     В черном   тяжелом   дожде  было  трудно  добраться  до  штурвала
привентера. Свистела и визжала струя нефти...
     В далеких  каспийских  глубинах  найдена  нефть!  Раскрыта  тайна
морских недр. Буровая скважина вошла в золотое дно!..
     Наконец фонтан  закрыли.  Керимов  восторженно протянул Васильеву
черные липкие руки:
     - Александр Петрович, смотри, пожалуйста! Чистая. Песка нет, воды
нет...
     Словно в  полусне,  смотрел  Васильев  на  черные ладони и не мог
осознать: что же произошло?
     Неужели настала   счастливая   минута,   о   которой  он  мечтал,
свершилось все то,  к чему стремился он долгие годы?.. Неужели это уже
случилось?..  Причем  так просто,  будто открыли бутылку шампанского и
пробка вылетела в потолок!
     Он вытер  забрызганное  нефтью  лицо  и  взглянул  на купол.  Там
темнело пятно,  как огромный черный зонтик.  Нефть дождевыми  потоками
сбегала  по  стенам.  Длинная  труба  электробура лежала неподалеку от
моторов.
     "Если бы  не  ослабло  действие  насосов,  поддерживающих высокое
давление  раствора  в  скважине,  то  фонтанирования  никогда  бы   не
произошло,  -  сразу,  будто  очнувшись,  подумал Васильев.  - Видимо,
аккумуляторы совсем разрядились, насосы еле работали..."
     Мастера суетились.   Они  все  выбежали  в  коридор  за  ведрами,
лопатами,  швабрами.  Им  хотелось,  чтобы   "белая   буровая"   снова
оправдывала свое название.
     Саида со слезами радости на  глазах  размазывала  по  лицу  капли
нефти.  Подбежал  Синицкий,  тоже  весь  грязный,  и с хитрой усмешкой
показал  Саиде  зеркальце.  Она  прыснула,  как  девочка,  и,  схватив
студента за руку, потащила его умываться.



     Войдя в свой кабинет, Васильев с наслаждением откинулся на спинку
кресла. Минутный, но действительно по праву заслуженный отдых.
     Перед ним  лежала открытая тетрадь его технического дневника.  Он
снова увидел страницу с датой "30 сентября"...
     Какая тишина  в  его  подводном  кабинете!  Она наступает всегда,
когда чувствуешь, что заканчиваешь большую, особенно любимую работу...
     "Итог последних лет..." читал он в дневнике.
     Может быть,  впервые  за  все  эти  годы  Васильев  по-настоящему
отдыхал...  Он спокоен,  лень пошевелить пальцем. Ни о чем не хотелось
думать,  и только мысль,  что ты оказался  правым,  сладко  дремала  в
мозгу.
     Сколько было непрерывных споров,  обид  и  бессильного  отчаяния,
когда Васильев не мог и не умел доказать преимущества своего проекта!
     Даже в те далекие годы, когда еще не было приборов ультразвуковой
разведки,  Васильев понимал,  что движущийся по дну танк мог с успехом
решить задачу поисков нефти.  Танк должен ползти по грунту  для  того,
чтобы   непосредственно   исследовать  его.  Приборы  электрической  и
сейсмической разведки,  применяемые для обнаружения нефтяных  пластов,
по  мнению  Васильева,  было  нерационально  использовать на подводной
лодке.  В этом случае  лодка  должна  ложиться  на  грунт  при  каждом
измерении.  Только  подводный танк позволяет вести разведку,  почти не
останавливаясь,  на  ходу,  особенно  с  применением   ультразвукового
локатора. Наблюдение за выходами газов в виде пузырьков, поднимающихся
со дна, также удобнее производить непосредственно у грунта.
     Васильев доказывал,  что  подводная  лодка  не может следовать за
всеми неровностями дна,  как гусеничный танк,  а  поиски  ультразвуком
нефтяных  месторождений  сквозь  толщу  воды неэффективны,  как вскоре
показали опыты Саиды.
     Конструктор также   считал,   что   буровая  разведка  с  помощью
передвижной буровой, то есть специально приспособленного для этой цели
агрегата,  каким  является подводный танк,  несравненно более удобна и
совершенна,  чем буровая разведка с подводной лодки.  Ему пришлось это
упорно доказывать при защите своего проекта.
     И только сегодня он мог вздохнуть свободно. Задача теперь решена!
     Инженеру казалось,  что  ему  не  хватит  слов рассказать о такой
большой радости...
     Он протянул  руку к кнопке видеотелефона.  Как обычно,  вспыхнула
лампочка... светлел экран. На нем появилось усталое лицо директора.
     - Я слушаю, Александр Петрович...
     Васильев медлил.  Все слова казались не теми,  чужими. Он молчал,
будто желая продлить счастливые минуты... Страна ожидала его ответа...
Он теперь может сказать...
     - Где ты сейчас? Добрался до берега? - спросил Агаев.
     - Нет,  на глубине трехсот метров.  Мои координаты...  - Васильев
наклонился к своим записям и, стараясь быть спокойным, передал цифры.
     - Почему не вернулся? - удивился Агаев.
     Но тут не выдержал суровый "капитан подводного танка".
     - Слушай,  Джафар Алекперович! - закричал он в микрофон. - Нашел!
Фонтанирует!..  Можешь  сообщить всем.  Понимаешь,  всем!..  Рустамову
телеграфируй!
     - Поздравляю, дорогой! Обнимаю крепко... У нас все готово, сейчас
направляемся  к  тебе...  Постой,  постой!  Гасанов  хочет   с   тобой
говорить...
     И вот другой взволнованный голос идет издалека,  летит над  морем
десятки  километров,  проникает  сквозь толщу воды,  доходит до самого
сердца:
     - Как я этого ждал, Александр Петрович! Мои самые горячие чувства
с тобой...  Привет  всем  твоим  друзьям.  От  меня  Саиду  не  забудь
поздравить. Координаты записали. Будем над вами в двадцать два часа...
Погоди, не торопись... Тут Мариам за свои машины беспокоится.
     Изображение Гасанова  расплылось и утонуло в глубине экрана.  Как
сквозь аквариум, видел Васильев приближающееся к нему другое лицо. Вот
она, Мариам!
     Все до мельчайшей подробности - волоски между  широкими  бровями,
темный  пушок  на верхней губе,  которая сейчас почему-то вздрагивала,
остренький подбородок, - все это видел Васильев отчетливо и ярко...
     Напрасно говорили   придирчивые   инженеры,  что  опытные  модели
видеотелефона имеют недостаточную  четкость  -  более  низкую,  чем  у
нормальных телевизоров.  Не мог сейчас поверить этому Васильев... Он и
сам не знал, что образ Мариам с такой ясностью отражался не на экране,
а в его сознании и воображении.
     - Радость моя не знает границ,  -  взволнованно  и  словно  читая
стихи говорила Мариам. - А вы счастливы? - спросила она.
     - Очень, Мариам!.. Два дня назад я делился с вами горем, а теперь
принимайте тонны счастья в ваши маленькие руки.  - Инженер протянул ей
ладони и рассмеялся. - Смотрите не уроните!
     - Тут вас все ждут с нетерпением, - сказала девушка потупившись.
     - А вы? - затаив дыхание, спросил Васильев.
     Она подняла на него лучистые глаза.
     По экрану побежали косые полосы и, как дождем, смыли изображение.
     В репродукторе послышался треск, все смолкло.
     Васильев в  сердцах  стукнул  кулаком  по  столу.  Нажал  кнопку,
пытаясь  вновь  вызвать  кабинет  директора,  но  ответа  не было.  Он
подвинул к себе аппарат,  постучал по нему, открыл заднюю крышку, но в
это  время  странные  звуки,  напоминающие  шум  ветра,  привлекли его
внимание. Они доносились из коридора.
     "Неужели снова свистит скважина?" подумал инженер.
     Распахнулась дверь,  и на пороге показался задыхающийся Синицкий.
Он прислонился к стене и,  широко раскрыв глаза, смотрел на Васильева.
Инженер вскочил с кресла:
     - Что в буровой?
     - Ничего...  Только  не  беспокойтесь,  Александр   Петрович!   -
прерывающимся шепотом сказал студент. - Там... пожар...
     Не помня себя  бежал  Васильев  по  коридору.  Из  двери  буровой
вырывалось пламя. Горящая нефть ползла ему навстречу... Люди бросались
на нее  с  огнетушителями,  засыпали  песком,  топтали  ногами  тонкие
огненные струйки.
     К двери буровой нельзя было подойти - пламя охватывало ее со всех
сторон...  Черные  клубы дыма поднимались к потолку...  Кроме огненных
языков,  люди ничего не видели.  Они задыхались,  но не могли оставить
это страшное место...
     Кто-то метнулся к пожарному крану.
     - Назад! - закричал Васильев. - Нельзя водой!
     Но человек  уже  открыл  кран  и  бросился  под   струю...   Было
непонятно,  зачем он купается под краном, как под душем. Но вот мокрая
фигура  сквозь  огонь  подбежала  к  двери  буровой...  Тяжелая  дверь
медленно преградила путь огню...  Человек упал. По его одежде метались
огненные струйки.
     Синицкий первым кинулся на помощь,  сорвал с себя пиджак и быстро
закутал горящего. Все, словно опомнившись, бросились к нему.
     - Нури,  не надо так...  не надо!  - беспомощно говорил Синицкий,
положив его голову к себе на колени.
     Нури не отвечал...  Студент вынул из кармана платок и, смочив его
водой, положил на лоб товарищу.
     В дымной  полутьме  он  не  мог разобрать,  открыл ли глаза Нури,
поэтому  легким  движением  провел  пальцами  по  его  векам...   Нури
вздрогнул,  проговорил  что-то  невнятное  и  снова  замолк.  Синицкий
почувствовал пульс на его виске, неровный и замирающий.
     Васильев приказал  людям перебраться в соседние камеры,  куда еще
не  успел  проникнуть  дым,  а   в   коридоре   поставить   химические
дымопоглотители.
     Плотно закрылась непроницаемая дверь.
     Оглядывая присутствующих, Васильев спросил:
     - Все здесь?
     - Все,  -  ответила  Саида,  прислушиваясь  к  шипенью пламени за
стеной.  Она приблизилась к Васильеву и прошептала:  -  Надо  затопить
буровую... Сгорит все оборудование...
     - Нельзя,  - вполголоса ответил Васильев.  - Оставшийся воздух  в
баллонах не сможет вытеснить столько воды... Мы не всплывем...
     Саида остановившимися глазами смотрела на своего начальника.  Она
только  сейчас поняла всю безвыходность их положения.  За стеной гудел
пожар, горело все: машины, приборы, звукоизолирующая обшивка. Сплошной
огонь!   Он   может   гореть   до  тех  пор,  пока  хватит  кислорода.
Воздухоочистители,  видимо,  все еще  работают.  А  там,  наверху,  на
мостике, десятки кислородных баллонов...
     - Послушайте,  Саида,  - подбегая к ней,  сказал Синицкий. - Нури
уже очнулся, ему нужен свежий воздух. Здесь нечем дышать. Почему мы не
всплываем?
     - Конечно,  не  потому,  что  нам  здесь  нравится!  -  с горечью
ответила она. - Неужели вы думаете, что это зависит от нашего желания?
     - И надолго это? - осторожно спросил Синицкий.
     - Пока не закончится пожар.
     - Он нас задерживает здесь?
     - Нет.
     - Тогда,  - сказал студент,  подчеркивая каждое слово, - еще один
вопрос: почему нельзя подняться наверх?
     - Ну вот!  - вздохнула Саида.  - Вопрос можно?.. Опять, как дитя,
расспрашиваете!..  Ладно,  скрывать   нечего...   -   Она   замолчала,
прислушалась к шуму пожара за переборкой и глухо сказала:  - Подводный
дом не может подняться.  Вы понимаете?.. Мы пришпилены к морскому дну,
как  жук  булавкой.  Нас  держат на дне трубы буровой скважины.  Мы не
сумеем от них освободиться, потому что для этого нужно войти туда... -
Она кивком головы указала на дверь.
     Синицкий понимающе посмотрел на нее и отошел к Нури.
     Саида задумалась.  "Что  сейчас  делает  Ибрагим?  Знал бы он..."
Последний раз видела его только на стекле  видеотелефона.  О  чем  его
тогда спрашивала?  "Да-да...  Он так и не ответил...  Как он обойдется
без меня?.. Ничего в квартире не найдет..."



     Люди сидели на полу и терпеливо ждали,  когда можно будет открыть
дверь в буровую, где еще зловеще шипели огненные змеи.
     Все были спокойны.
     Опанасенко с  сожалением рассматривал свои недавно еще блестевшие
сапоги и протирал их куском обгорелой тряпки.  Пахомов держал  в  руке
папиросу и оглядывался по сторонам:  где бы прикурить? У него невольно
мелькнула странная мысль: "Теперь можно, все равно пожар".
     Керимов тревожно следил за Васильевым. Инженер ходил по коридору,
заложив руки за спину.
     Тускло светились   плафоны.  От  жара  раскалившейся  перегородки
становилось трудно дышать...
     Никто из  людей  подводного  дома  не  знал  в  точности,  почему
произошел пожар, но они могли предполагать, что пожар возник от искры.
О  стальную  трубу чиркнул камешек,  выброшенный вместе с нефтью.  Так
раньше  бывало,  когда  люди  еще  не  умели   уберечь   скважину   от
фонтанирования...
     Однако пожар произошел совсем по другой причине.  Тяжелый цилиндр
электробура,  ударившись  в потолок,  упал неподалеку от моторов.  При
падении он зацепил довольно  прочный  пластмассовый  кожух  мотора.  В
кожухе появилась маленькая трещина.  Струйка нефти прошла сквозь нее и
попала на  коллектор.  Коллектор  стал  искрить,  нефть  загорелась  и
горящей выползла из кожуха. Вся буровая запылала почти мгновенно...
     Только при таком  редком  стечении  обстоятельств  мог  вспыхнуть
пожар.  Конечно,  если  бы  не фонтан,  то этого бы не произошло...  В
подводном доме все было предусмотрено  против  фонтанирования.  Однако
невероятное  давление  пласта  при ослабевшем противодействии насосов,
нагнетающих раствор, привело к катастрофе...
     "Нельзя было  продолжать бурение...  Как же я не учел повышенного
давления пласта?  - думал Васильев.  - Видно,  слишком  понадеялся  на
расчеты   геологов   и   бурильщиков,   которые   полностью  исключали
возможность фонтанирования..."
     Он шагал  по  коридору,  искоса  поглядывая на людей,  сидящих на
полу. Все как будто спокойно ждали конца пожара.
     Саида рассказывала Синицкому:
     - Вы видели на вышке Гасанова автоматическое управление  насосами
и  другими механизмами.  Если бы не исследовательские задачи,  то люди
там совсем не нужны. Я даже думаю, что скоро и на буровых мы обойдемся
без людей...  - Она прислушалась к гуденью пламени за стеной.  - Вы не
уснули, Синицкий? Что молчите? Боитесь?
     - Нет-нет,  что  вы,  Саида!  -  встрепенулся  студент,  протирая
слезящиеся от дыма глаза.  - Это очень интересно, продолжайте. Значит,
скоро появятся установки совсем без людей?
     - Так будет, Синицкий... - Она закашлялась. - Через несколько лет
подводные танки станут искать нефть, а доставать ее поручим машинам.
     - Но ими надо управлять на большом расстоянии?
     - Ничего,  сделаем...  - Она опять закашлялась. - Пока - игрушки,
открывающиеся краны, управляемые по радио, а потом...
     Синицкий ее  уже не слушал.  Он смотрел на Нури,  который жадными
глотками пил воду.
     Заметив товарища,  Нури  благодарно  кивнул ему головой:  ничего,
мол, и не то еще в жизни бывает!
     "Знают ли  наверху,  что  здесь  случилось?  - с неясной тревогой
спрашивал себя Синицкий.  -  Неужели  нельзя  как-нибудь  сообщить  об
аварии?.."
     Глухой взрыв за стеной прервал его размышления. Будто раздуваемое
форсункой, загудело пламя.
     - Лопнули кислородные баллоны,  - прошептал Васильев,  как бы  не
веря  своей  догадке,  и  сразу вспомнил,  что баллонами заполнена вся
верхняя часть буровой.  - Ко мне,  товарищи!  - решительно скомандовал
он.
     Все окружили капитана подводного танка.
     - Положение серьезное, - говорил Васильев, оглядывая друзей. - Не
стану скрывать...
     Снова один за другим загремели взрывы.
     - Пожар пока еще будет продолжаться,  если не  случится  худшего.
Войти  в буровую мы не можем...  Значит,  нельзя освободиться от труб,
они держат нас  на  дне.  Попытаемся  вырваться.  К  подъему!  Открыть
баллоны! - приказал Васильев.
     Первым вскочил Опанасенко:
     - Есть открыть!
     Сжатый воздух  из   баллонов   ворвался   в   камеры.   Клокотала
рассерженная вода, не желая уступать своего места.
     Подводный дом вздрагивал, как бы силясь приподняться, но надежная
стальная труба с закрепляющими устройствами цепко держала его на дне.
     ...Еле светились плафоны.  Под матовыми  колпаками  словно  тлели
красноватые   угольки.  Разряженные  аккумуляторы  отдавали  последнюю
энергию.
     Дышать стало      совсем      трудно:     прекратилась     работа
воздухоочистительных установок.
     Наконец погас свет.
     Васильев зажег карманный фонарик.
     Синеватый луч скользнул по лицам и побежал по коридору...

                         Глава восемнадцатая
                       "ОГОНЬ С ЛЕВОГО БОРТА!"

     Тяжелый танкер "Калтыш" шел в район испытаний  подводного  танка.
За  ним  на  буксире  тянулся  плавучий  островок  с трубами.  Вся эта
конструкция  была  сделана  Гасановым  для   стометрового   подводного
основания. Сейчас ее решили использовать для установки трехсотметровой
трубы.
     Крутые стальные бока танкера вздрагивали от напряжения. Казалось,
что танкер дышит,  раздувая и опуская бока,  набирая воздух  в  пустое
свое нутро.  Сегодня оно должно будет заполниться нефтью,  отвоеванной
человеком у морских недр.
     На носу  танкера  стоял Агаев,  попыхивая трубкой.  Он смотрел на
клокочущие волны, которые, словно испугавшись, разбегались в стороны.
     Нефть найдена.  Значит,  оправдались  самые  смелые предположения
геологов:  нефть имеется не только в недрах той приподнятости дна, что
соединяет  Баку  с  Красноводском,  но  и  в других районах Каспия.  И
директор по-хозяйски высчитывал,  сколько теперь  можно  добыть  этого
золота,  если пустить по дну десяток ползающих буровых.  За какой срок
их можно построить? Сколько потребуется ассигнований и, самое главное,
какое   участие  в  этом  грандиозном  строительстве  будет  принимать
Институт нефти?
     Рядом с директором стоял Гасанов, облокотившись на борт.
     Уже не о чем было говорить.  Все решено,  взвешено, намечены пути
дальнейших  испытаний.  Все  казалось таким простым и ясным.  Успех...
большой,  настоящий успех!  Но  этого  мало  Гасанову.  Перед  глазами
вырисовываются  невиданные  картины...  Впрочем,  нет,  у инженера они
похожи на чертежи,  правда пока еще неуверенные, расплывчатые, неясные
в своих очертаниях...
     Видит Гасанов,  будто  сквозь  туманную  даль,  сотни  и   тысячи
плавучих островов. Архипелаги в Каспийском море. Вопреки всем законам,
определяющим течение  рек,  из  моря  льются  черные  реки,  скованные
стальными   трубами.   Течет  подземная  река  по  стальному  руслу  -
нефтепроводу,  придуманному еще Менделеевым... Бежит по трубам горючая
кровь в Москву,  Ленинград,  Свердловск, Киев, Горький... Неисчерпаемы
запасы нефти под дном Каспийского моря...
     - Ты  знаешь,  что мне вдруг пришло в голову?  - прервал мечтания
инженера Агаев. - Как-то все странно получилось...
     Гасанов медленно повернул к нему лицо.
     - Больше чем странно!  - продолжал директор, выколачивая трубку о
борт. - Почему связь оборвалась?
     - Нечего  беспокоиться.  Это  у  них   иногда   бывает.   Сложная
установка,  тоже опытная,  как и видеотелефон. Мне рассказывала Саида,
как это у них  делается...  -  Гасанов  оживился,  вспоминая  недавнюю
лекцию  жены,  которая,  старалась ликвидировать "потрясающую",  по ее
выражению, неграмотность Ибрагима в области радио. - Так вот она мне и
доказывала  прямо  формулами,  в  которых я не очень-то разбираюсь,  -
продолжал он,  - что под водой могут проходить  только  очень  длинные
радиоволны,  но применять их для передачи по воздуху невыгодно.  Лучше
из-под воды говорить по проволоке.  Пришлось делать, как она объясняла
мне,  комбинированные установки: триста метров под водой разговор идет
по кабелю,  а уже  на  морской  поверхности  -  через  коротковолновую
радиостанцию, установленную в поплавке.
     Агаев задумался,  перевесившись за борт и наблюдая,  как  длинная
черная  тень  от танкера бежала впереди по ярко освещенному оранжевому
морю.
     - Ну  что  же,  -  сказал  он,  -  может быть,  и так...  Ты стал
разбираться в этих делах не хуже жены. Но все-таки подвели твои волны!
- директор, прищурившись, взглянул на закат. - Как бы нас не подвели и
другие волны - привычные нам, морские... Ветерок поднимается.
     - Значит,  испытаем,  как нужно.  Ясно будет, насколько устойчива
труба с поплавком.  Только бы нам успеть!  - с некоторым беспокойством
вглядываясь в туманный горизонт, сказал Гасанов.
     - До двадцати  двух  часов  еще  глаза  вытаращишь,  как  говорит
Пахомов,  -  сказал директор улыбнувшись.  - Уже приближаемся к району
испытаний. Думаю, что скоро увидим радиобуй.
     Они оба замолчали, любуясь картиной вечернего моря, привычной, но
всегда по-новому волнующей  воображение.  Они  смотрели  на  солнечный
диск,  тяжело опускавшийся в воду.  Торопливые,  суетящиеся волны были
похожи на языки пламени...
     Гасанову вдруг  показалось,  что все кругом объято огнем и танкер
плывет в фантастическом огненном море, как будто вся нефть, что скрыта
в  глубине,  выплеснулась  наружу,  вспыхнула  и заметалась на морской
поверхности. Он невольно закрыл глаза.
     Вдруг все  погасло,  и вновь перед ним - черное кипящее море в ту
беспокойную и страшную ночь...  Падающая  вышка...  Мог  ли  он  тогда
предполагать, как сойдутся его пути с путями Васильева?..
     Вот это  человек!  Каким  надо  быть  разносторонним  и   знающим
инженером,   чтобы  построить  столь  необыкновенное  сооружение,  как
подводный танк!
     Да ведь его мог сделать только Шухов. Гасанов был убежден, что за
последние  сто  лет  не  существовало  в  мире  более  разностороннего
изобретателя,  чем русский инженер Шухов, несмотря на то что слава его
не была столь рекламно блистательной, как у Эдисона.
     Крекинг и  железные  башни.  Способ  компрессорной добычи нефти и
постройка больших пролетов в архитектуре.  Паровые котлы и мосты.  Все
это изобретено Шуховым.  Весь мир пользуется его изобретениями.  Всюду
применяется его способ переработки  нефти,  пришедший  к  нам  обратно
из-за океана под названием "крекинг".
     Гасанов вспомнил,  что  из-за  этого  изобретения   спорили   два
американца  -  кому из них оно принадлежит.  Американский суд вынужден
был признать,  что данное изобретение сделано ни  тем,  ни  другим,  а
русским инженером Шуховым еще в 1891 году...
     Всюду применяются  паровые  котлы  Шухова.  Везде  можно   видеть
ажурные  водонапорные  башни системы Шухова.  Каждая из них напоминает
миниатюрную радиобашню в  Москве.  Новая  конструкция  стальной  башни
изобретена   Шуховым  не  для  выставки  и  рекламы,  вроде  эффектной
постройки   французского   инженера   Эйфеля.   Башня   Шухова   стала
необходимостью.
     Огромные пролеты  Киевского  вокзала  в  Москве  построены  также
Шуховым.  Архитекторы  всего  мира  строят  металлические  сооружения,
пользуясь его изобретениями и расчетами...
     Гасанов прислушался    к    шуму    на    буксируемом    танкером
острове-поплавке и вспомнил,  что во многих  работах  ему  приходилось
применять   расчеты   Шухова,  особенно  когда  он  проектировал  свои
подводные основания.
     "Вот таким надо быть инженером, - думал Ибрагим, - такой огромной
широты,  такого размаха!  Это в традиции русского  народа  и  идет  от
Ломоносова,  который  впервые  в  мире  создал  теории  газов,  света,
электричества,  атома.  Менделеев  был  и  химиком,   и   физиком,   и
метеорологом,  и  воздухоплавателем,  и экономистом;  он интересовался
многими большими проблемами.  Сколько с тех пор мы узнали  новых  имен
ученых  и изобретателей,  продолжающих традиции русской научной мысли!
Много их и среди советских инженеров...  Наверное,  в первых  рядах  -
Васильев".
     Вспомнил Гасанов и о другом: знакомый директор радиозавода как-то
рассказывал  об  американских инженерах,  присланных к нему на завод в
порядке технической  помощи  еще  до  войны.  "Удивительный  народ!  -
недоумевал директор. - Один из них - инженер по переключателям, другой
- по катушкам,  третий - по винтам.  Каждый из них хорошо знает только
свою область,  а что касается другой - лучше и не спрашивай:  никакого
понятия.  На нашем советском заводе -  и  вдруг  такие,  с  позволения
сказать, инженеры! К счастью, мы от них скоро освободились..."
     "Да разве в нашей необыкновенной жизни, когда человек меняет лицо
земли,  можно  представить  себе  таких  узколобых инженеров?  - думал
Гасанов.  - С ними не построишь подводного танка.  Васильеву  пришлось
хорошо  изучить и геологию и нефтеразведку,  бурение,  не говоря уже о
дизелях,  машинах,  электрооборудовании.  Правда, танк строил огромный
коллектив,  но  он  был  подчинен  единой  направляющей идее основного
конструктора".
     На плавучем   островке   загудели  моторы,  послышалось  чавканье
насосов. Эти привычные Гасанову звуки вывели его из задумчивости.
     Начиналась подготовка к испытаниям.
     Впереди мигал,  словно бакен на реке,  красный огонек.  Над ним в
лиловом  небе  вырисовывалась  тонкая  стальная  мачта с флажком.  Она
покачивалась на волнах,  и казалось,  что кто-то размахивает ею из-под
воды.
     Гасанов перешел на правый борт,  чтобы лучше рассмотреть  антенну
на поплавке. Здесь уже хозяйничал директор.
     - Ну как,  "радиобог",  есть связь с Васильевым? - обратился он к
вышедшему из рубки радисту. - Мы сейчас рядом, дорогой.
     Молодой специалист смущенно развел руками.
     - Возможно,  какой-нибудь  провод оборвался,  - сказал директор и
тут же мысленно закончил: "Завтра же надо послать к Васильеву инженера
для исправления...  Кстати разобраться как следует, а если нужно, то и
взгреть кое-кого за допущенную  аварию.  Наверное,  перед  испытаниями
плохо проверили радиоаппараты".
     Поднялся ветер.  Вода  сразу  заклокотала,  над  морем  поднялась
водяная пыль. Она клубилась, как пар над огромным кипящим котлом.
     - Идем в каюту,  Ибрагим,  - сказал Агаев, разглядывая светящиеся
стрелки на циферблате часов. - У нас еще много времени...
     - Огонь с левого борта! - крикнул кто-то с мостика.
     Все разом повернули головы налево.
     Словно ракета,  вырвался из-под воды красный  сигнальный  фонарь,
блеснул  над  волнами  и погас,  скрывшись в воде.  Но вот он вынырнул
опять, торжественно сияя в радужном ореоле водяной пыли.
     Агаев в недоумении смотрел на часы.
     - Ничего не понимаю! - Гасанов развел руками. - Васильев говорил,
что  шары  больше  испытывать  не будет...  - В его голосе послышалась
обида. - Зачем же я тащил сюда свои установки?
     - Огонь с правого борта! - снова раздался крик с мостика.
     Опять вспыхнула подводная ракета.
     - Они решили начать испытания прямо с цистерн,  - спокойно сказал
директор,  не замечая раздражения Гасанова.  Он вытер голову платком и
добавил: - Предупредить не смогли... Связи нет.
     - А если бы нас здесь еще не было?  - вспылил Гасанов и  запустил
пальцы в свою курчавую шевелюру.  Она его раздражала:  волосы путались
от ветра и щекотали лоб.  - Шары пошли бы гулять по  всему  Каспию,  -
говорил он. - Честное слово, не понимаю такого безрассудства!
     - Полный назад!  - скомандовал Агаев,  подняв голову к мостику. -
Надо отойти,  Ибрагим,  - с усмешкой сказал он Гасанову, который вдруг
заметался вдоль борта,  - иначе одна из васильевских торпед продырявит
наш "Калтыш".
     Цистерны продолжали появляться на морской поверхности.  Это  было
феерическое  зрелище.  Из  глубины  моря  вырывались  красные  ракеты,
невысоко подпрыгивали над водой,  падали,  затем плыли  по  волнам  не
угасая. Можно было рассмотреть, как огонь летит из глубины: среди волн
появлялось сначала чуть заметное красноватое  пятно,  оно  светлело  и
расширялось  до  тех пор,  пока из воды не выскакивала огненно-красная
звезда.  Затем  снова  светлела  морская  глубина,  опять  появлялось,
расширяясь,  красноватое пятно, и вот уже новый шар, мерцая, прыгал на
волнах.
     - Один,  два, три, четыре... - считал Гасанов выскакивающие огни.
- Как будем транспортировать? - спросил он. - Перекачаем или цепочкой?
     - Конечно,  цепочкой,  - решил Агаев, внимательно следя за новыми
вспыхивающими звездами.  - Пять, шесть, семь... Ну и молодец! Кучность
какая!
     Подскакивая на  волнах,  шары  вытягивались  в   одну   линию   и
напоминали мерцающую гирлянду иллюминации, раскачивающуюся от ветра.
     Яркий луч мощного прожектора скользнул  по  морской  поверхности,
медленно  подбираясь  к  шарам.  Вот  он  осветил их.  И тогда глазам,
привыкшим  к  ночному  мраку,  представились  необыкновенные  огромные
жемчужины.   Именно   с  жемчугом  можно  было  сравнить  белые  шары,
окрашенные сверху розовым отблеском сигнальных фонарей.
     Они плавали,   будто   связанные  невидимой  нитью  в  гигантское
ожерелье.
     Танкер медленно приближался к шарам.  Покачиваясь на волнах,  они
словно вырастали. Гасанов уже видел их живой блеск.
     - Смотрите: как жемчужины! - воскликнул он.
     - Жемчужины?  -  удивился  Агаев  и   с   улыбкой   взглянул   на
восторженное лицо инженера.  - Счастливый ты,  Ибрагим! - сказал он. -
Умеешь видеть в этих простых нефтяных цистернах то,  что люди называют
прекрасным.
     - Сознаюсь,  Джафар Алекперович...  Со мной это случается. Но еще
большее счастье делать и выдумывать такие жемчужины.  Их создатель,  я
думаю,  большой романтик.  Пусть это опыт,  первые,  еще очень  робкие
шаги, но он делает то, о чем мы часто мечтали: из тяжелого; будничного
труда он создает вдохновенную поэму.  А ведь  совсем  скоро  на  нашей
земле таким будет любой труд...
     - Будет, Ибрагим, будет! - убежденно сказал Агаев. - Все мы живем
и  работаем  ради этого.  Ты молод,  дорогой,  ты многое не помнишь...
Может быть,  тебе рассказывали о таком же,  как и ты, молодом инженере
Агаеве,  который  перед войной работал у нас в институте.  Это был мой
младший брат.  Думал он тогда о подводном нефтепроводе  на  поплавках,
считал,  делал опыты...  Был такой же,  как ты, горячий, и мир казался
ему полным жемчужин...  Добровольцем ушел в сорок втором году с  нашей
Азербайджанской дивизией...
     Директор остановился,  по привычке полез в карман за трубкой,  но
потом,  как  бы  опомнившись,  вытащил  руку обратно и слегка поправил
козырек фуражки.
     - Письмо мы получили, - продолжал Агаев: - пал смертью храбрых...
Я помню эту ночь,  когда мне  на  пристань  принесли  письмо.  Хорошо,
дорогой, помню, как сейчас... и ветер и волны... Мы тогда отправляли в
Красноводск транспорт с нефтью. Путь через море был единственным путем
для  доставки нефти из Баку.  От этого тогда многое зависело.  Сколько
горючего нужно было фронту!  Ты можешь понять это,  Ибрагим?  Никак не
могло хватить судов.  Подводного нефтепровода не было:  опыты молодого
инженера остались незаконченными.  Кто-то вспомнил о его поплавках,  и
мы  стали  тогда  применять плавучие цистерны.  Мы отправляли их,  как
поездные   составы,   прицепляя   цепочкой   к   пароходам.    Летчики
рассказывали,  что  сверху  им казалось,  будто поезд с нефтью догонял
пароход прямо по морю...  - Агаев положил руку  на  плечо  инженера  и
задумчиво  продолжал:  - Вот почему я прежде всего увидел в этих шарах
не жемчужины,  а цистерны военных лет... Этого я никогда не забуду! Во
время  ленинградской  блокады  через Ладожское озеро проходила по льду
"дорога жизни". В сорок втором по нашему морю тоже шла "дорога жизни".
Она  была  артерией,  по которой текла черная кровь,  питающая технику
нашей армии...  И вот,  чтобы никогда не повторились эти годы... чтобы
никогда  и никто не получал таких писем,  как я в ту черную ночь,  нам
нужны и цистерны Васильева и подводные башни Гасанова...
     Гасанов молча  пожал руку директору и почувствовал что-то новое и
еще пока не осознанное в своем отношении к окружающему.
     - Странно, очень странно! - словно издалека донесся голос Агаева.
- Ты не находишь, что цистерны очень неглубоко сидят в воде?
     Инженер рассеянно  взглянул на шары:  он все еще думал о рассказе
директора.
     - Почему они не наполнены как следует? - спросил Ибрагим.
     - Васильев  говорит,  что   скважина   фонтанирует.   Однако   по
количеству нефти в цистернах это незаметно: в каждой из них и тонны не
наберется, - определил директор.
     Он наклонился за борт и следил,  как коренастый матрос, оставшись
в одной тельняшке,  ловко орудовал тяжелыми цепями,  прикрепляя  их  к
поручням шара.
     - Возьмем цепочкой,  - решил директор  и  уже  готов  был  отдать
распоряжение матросам.
     Гасанов неожиданно запротестовал:
     - Нет,  так нельзя! У нас пока еще нет связи с подводным домом. А
я полагаю, что мы все-таки должны испытать установку трубы с поплавка?
     - Да, если восстановится связь.
     - Может пройти много времени.  Не думаете ли вы,  что в одном  из
шаров лежит записка? В ней Александр Петрович должен сказать, опускать
трубы или нет.
     - Посмотрим, - согласился Агаев.
     Матрос с широкими угловатыми плечами подтянул шар к борту,  затем
его подняли лебедкой повыше, чтобы не доставали волны.
     Над шаром,   словно   черный   слоновый   хобот,   повис   шланг.
Раскачиваясь от ветра,  он будто бы искал скобы у завинченной накрепко
крышки люка.
     Метнулся луч  прожектора  и остановился на шарообразной цистерне.
Она была такой белой и блестящей, будто светилась изнутри.
     Все столпились у борта,  с нетерпением ожидая, когда первая тонна
"черного золота", добытая из самых сокровенных морских глубин, потечет
в железное чрево танкера.
     Два молодых матроса спустились по цепям на цистерну и, усевшись у
фонаря, стали осторожно отвинчивать люк.
     Гасанов взволнованно наклонился над бортом.  Он в нетерпении.  Он
ждет первого подарка с морских глубин.
     Неслышно приподнялась крышка.  В люк  соскользнул  черный  хобот.
Где-то засопел насос,  со свистом втягивая воздух.  Хобот опустили еще
ниже.
     Агаев приложил ухо к шлангу и недоуменно развел руками.
     - Пустой? - прошептал Гасанов.
     Матрос, сидевший на шаре,  опустил голову в люк и, всматриваясь в
темноту, прислушался.
     - На  дне  тоже  нет?  -  сдерживая досаду и нетерпение,  спросил
директор. - Возьми фонарь. Может быть, там записка?
     Из люка  послышался  сдавленный  голос,  затем  показалась темная
жилистая рука,  цепляющаяся за шланг, и наконец голова старого мастера
Пахомова.
     Все будто онемели. Первым опомнился Агаев.
     - Что  случилось?  Почему  ты  здесь?  - спросил он и крикнул:  -
Скорее трап!
     Вниз по цепям уже спускался Гасанов. Он протянул руки мастеру:
     - Ну, что там? Что? Скажи!
     Пахомов молча  оглядывал  окружающих,  словно кого-то искал среди
них.
     - Где Александр Петрович? - вдруг хрипло спросил он.
     Гасанов и директор переглянулись. Пахомов подбежал к борту.
     - Где еще шары? - испуганно закричал он.
     Директор торопливо подошел к мостику и крикнул:
     - Свет, скорее!
     Луч прожектора скользнул по палубе,  осветил  согнувшуюся  фигуру
старого мастера,  на мгновение задержался на нем и пробежав по волнам,
указал на скрепленные вместе белые цистерны.  Около них уже колыхались
лодки...

                         Глава девятнадцатая
                      КАПИТАН ОСТАЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ

     Темно и душно в торпедном отделении подводного дома.
     Луч фонарика пробежал по мокрым стенам.  Молчаливый техник влез в
шар-цистерну. Ему помогали оставшиеся члены экипажа.
     Васильев стал у рубильника.
     - Прошу   меня   понять,    -    быстро    проговорил    он.    -
Воздухоочистительные установки уже не работают. Мы здесь задохнемся. В
цистерне хватит воздуха на полчаса.  Этого  достаточно.  "Калтыш"  уже
наверху,  шум его винта слышит наш звукоулавливатель.  Поэтому еще раз
повторяю: это единственный выход.
     Васильев осветил  лица последних обитателей подводного дома.  Это
были Керимов, Нури, Синицкий.
     - Закрыть люк цистерны! - скомандовал инженер.
     Нури бросился выполнять приказание и плотно завинтил крышку.
     Все вышли  из  торпедного отделения.  Оттуда раздался троекратный
стук: человек в цистерне готов к подъему.
     Медленно двигался тяжелый шлюз, закрывая отсек.
     Проверив замки шлюза, Васильев на мгновение прислушался и включил
рубильник. Вода с шумом наполняла камеру.
     Люди настороженно ждали,  когда  шар  выскользнет  из  торпедного
отделения.
     Глухой стук: это цистерна вырвалась на свободу.
     В черной воде шар стремительно мчался вверх,  как пузырек воздуха
со дна стакана.
     Синицкому представилось,  что  шар  уже выскочил на поверхность и
сейчас качается на волнах.  Человек свободен... Еще немного, и воздух,
свежий морской воздух ворвется в душную цистерну.
     - Теперь ваша очередь, Синицкий, - спокойно сказал Васильев.
     Луч фонарика   заставил   студента   зажмуриться.  Он  машинально
поправил галстук и по привычке спросил:
     - Вопрос можно?
     Васильев недовольно передернул плечами.
     - Мне  кажется,  что  кто-то  должен  остаться здесь,  - смущенно
проговорил студент.  - Надо  замкнуть  рубильник,  выпуская  последний
шар?.. Так я понимаю?
     - Не ваше дело, - неожиданно резко ответил Васильев. - Выполняйте
приказание!
     Обиженно закусив губу,  Синицкий медленно направился к шару.  Луч
фонарика побежал вдогонку за студентом. Потом он заметался по потолку.
Может быть, это у Васильева дрожит рука?.. Нет, луч спокойно опустился
на распределительную доску. Васильев внимательно осмотрел рубильники и
спросил, повернув голову в сторону торпедной камеры:
     - Приготовились?
     - Нет, Александр Петрович, одну минутку... Я тогда постучу...
     - Быстрее! - недовольно заметил Васильев.
     Глухой троекратный стук послышался из торпедного отделения.
     - Нури! Завернуть люк!
     Техник, как тень,  проскользнул в открытый шлюз. Послышался плеск
воды под ногами и скрип завинчиваемой крышки.
     - Готово! - доложил Нури, выходя из отсека.
     Блеснула медь  рубильника,  забурлила  вода...  И  снова побежала
вверх светящаяся точка...
     Возле шлюза осталось трое...
     Минутное молчание.  Видимо,  каждый думал об одном:  чья очередь?
Впрочем, для Васильева этот вопрос был уже решен.
     - Теперь вы,  Александр Петрович,  - хрипло  проговорил  Керимов,
словно откликаясь на мысли инженера.
     - Нет уж!  - силясь  улыбнуться,  возразил  Васильев.  -  Капитан
покидает корабль последним, ты это знаешь, Ага Рагимович.
     Он прислушался и,  убедившись,  что наружный  шлюз  автоматически
закрылся  после  того,  как  сжатый воздух вытеснил воду из торпедного
отсека, открыл внутренний шлюз:
     - Прошу, товарищ Керимов!
     - Не пойду,  - неожиданно спокойно проговорил  старый  мастер.  -
Какое мне дело до капитанов!  Я старый человек, свое отработал. А тебе
еще надо много строить...  - Он закашлялся и,  еле  переводя  дыхание,
прошептал:  - Послушай меня,  старого,  Александр Петрович! Мы с тобой
большевики... Ты же понимаешь, кто из нас нужнее...
     - Правильно, Керимов! Мы большевики. Так будь дисциплинированным,
как того требует партия.  Тебе сейчас приказывает  начальник...  -  Он
помолчал. - Ну?.. Я жду!
     Керимов растерянно  стоял  перед  Васильевым,   затем,   как   бы
решившись,  обнял  Нури,  прошептал  ему  что-то  и  медленно  вошел в
торпедное отделение...
     Тихо плескалась  вода  под  ногами.  Один за другим покидали люди
подводный дом...
     Нури стоял, прислонившись спиной к холодной стальной перегородке.
Он раскинул руки  в  стороны,  как  бы  в  последнем  усилии  стараясь
удержаться  на  этом  месте,  остаться  здесь  и  ни  на  один  шаг не
сдвинуться с  места.  Нет,  будь  что  будет,  он  не  может  покинуть
Васильева!
     Вот уже задрожал луч фонарика на лице Нури. Юноша молчал. Инженер
выжидательно смотрел на него.
     - Кто-то должен  остаться,  -  наконец  проговорил  Нури,  широко
раскрыв  глаза.  Он,  не мигая,  смотрел на свет фонаря.  - Вы были на
войне,  а я не был...  Но я знаю,  как наш солдат берег  жизнь  своего
командира. Это был его долг... Почему вы отнимаете у меня это право? -
Нури выпрямился во весь рост. - Оно мое!.. И я не уйду отсюда, пока вы
здесь!
     - Ты слышал мое приказание? - шепотом спросил Васильев.
     Нури оглянулся  по сторонам,  как бы ища выхода,  затем ринулся в
сторону,  стараясь выбежать из светящегося круга. Васильев схватил его
за   руку.   Нури  вырвался  и  побежал  по  коридору.  Заметался  луч
фонарика...



     Луч прожектора "Калтыша" ощупывал чуть ли  не  каждую  волну:  он
искал  белые цистерны.  Лодки с большим трудом ловили прыгающие шары и
подтаскивали их к борту танкера.
     - Открыть люки у всех цистерн! - приказал Агаев.
     Шары качались около бортов.
     Гасанов, стиснув  зубы,  бегал по палубе.  Где же Саида?  Где?  В
какой она цистерне?.. Уже открывали четвертую, а ее все не было.
     Молодой техник  в  кожаном  костюме  вылез  из  люка и невидящими
глазами посмотрел по сторонам. Гасанов спросил:
     - Где Саида?
     - Там... - Техник взмахнул рукой и молча опустился на пол.
     Отвинтили крышку  пятого  шара  и вытащили оттуда старого мастера
Ага Керимова. Он щурился от яркого света и нетвердыми шагами ступал по
палубе.
     Из люка вылез молчаливый штурман подводного корабля.  Он деловито
огляделся, сосчитал шары и беззвучно что-то прошептал.
     Кто то нетерпеливо стучал каблуками в стенки шара. Матросы начали
торопливо   отвинчивать  крышку  люка.  Что  там  случилось?  Стук  не
прекращался до тех пор, пока не сняли крышку.
     Из люка  показалась  голова  Опанасенко.  Он презрительно оглядел
сидящего на шаре матроса с квадратными плечами,  подтянулся на руках и
недовольно проговорил:
     - Вырос,  як бугай,  а добрую  годыну  гайку  виткручивал.  Треба
швидче  робыть!  Бисова  дытына!  -  Затем  примирительно  добавил:  -
Закурить есть?
     - Огонь с левого борта! - крикнул вахтенный.
     - Это девятый! - всматриваясь в темноту, сказал Агаев и спросил у
Гасанова: - Людей там десять?
     - Да, - не отрывая взгляда от прыгающих цистерн, ответил инженер.
     "Может быть, в этом шаре Саида?.. - думал он, и ему казалось, что
сердце его не выдержит. - Почему ее не выпустили раньше? Она женщина".
Ибрагим уже обвинял всех,  кто был там,  внизу...  Мысли путались,  он
ничего не понимал, мучился и ничему не верил.
     - Ибрагим  Аббасович,  -  как сквозь шум ветра,  услышал он голос
Керимова,  -  Саида  раньше  всех  была   отправлена.   Она   здесь...
Успокойтесь.
     Гасанов спустился по трапу вниз  и,  держась  за  цепи,  старался
помочь матросам открыть люк еще одной цистерны.
     Крышку отвинчивали нестерпимо медленно - так казалось Гасанову.
     Наконец открыли  люк.  Оттуда в полуобморочном состоянии вытащили
Саиду.
     Ибрагим, не помня себя, бросился к ней, взял на руки и со слезами
радости осторожно опустил на палубу.
     Саида открыла глаза.
     - Все? - спросила она, оглядывая каждого по очереди.
     Никто не решился ответить.
     Еще три шара с открытыми люками бились  о  борт  танкера.  Пустая
железная коробка судна гудела, как колокол.
     В ближайшей цистерне нашли Нури.  Руки его  были  крепко  связаны
ремнем.
     С помощью  матроса  он  вылез  из  цистерны,   оттолкнул   плечом
протянутую  ему кем-то руку и поднялся на палубу.  Здесь он встретился
глазами с Керимовым.
     - Прости... Видишь... - Нури не закончил и бессильно опустился на
колени.  - Синицкий  поднялся  при  мне,  -  помолчав,  прошептал  он,
указывая головой на оставшиеся шары.
     - А он?  - спросил Гасанов,  поддерживая Саиду и все еще не  веря
тому,  что  там,  внизу,  остался человек,  который уже никак не может
спастись. - А он? - повторил Ибрагим.
     Нури уронил голову на грудь. Люди застыли в тяжелом молчании...
     Гасанов навсегда запомнил эту страшную  минуту...  Белая  палуба,
словно  покрытая снегом:  она блестит под холодными лучами прожектора.
Сидит на этой палубе человек,  опустил голову и  молчит.  Вокруг  него
стоят молодые и старые: инженеры, матросы, рабочие... Они тоже молчат.
Никто из них не может произнести ни одного слова.
     Слова будто замерзли на губах. У каждого из них еще есть надежда.
Но об этом нельзя говорить. Кто решится потерять ее?..
     Ветер свистел  над  головой,  срывал с волн крупные клочья белой,
словно мыльной, пены и бросал на палубу.
     Нури развязали руки.  Он медленно поднял голову, посмотрел вокруг
непонимающими глазами и приподнялся. Рядом с ним стоял Агаев.
     - Товарищ  директор...  пожар  начался в буровой,  - задыхающимся
шепотом говорил Нури.  - Нефть фонтанировала... Пламя появилось сразу,
как взрыв...  Закрыли дверь,  пожар не утихал.  Сгорели провода связи,
потом  провода  от  аккумуляторов.  Всплыть   нельзя:   держат   трубы
буровой...  Он  решил  спасти всех в цистернах.  Выпускали по очереди.
Хотели спасти его тоже,  но...  - Нури задыхался, боясь, что не успеет
сообщить самого главного.  - Он не соглашался... Мы остались вдвоем...
Стена раскалилась,  дышать нельзя...  В торпедном аппарате  надо  было
включить   рубильник.   Кто-то   должен  был  остаться...  Мне  он  не
позволил... Потом...
     Он наклонился над водой,  словно пытаясь что-то увидеть в морской
глубине. Голова его опускалась все ниже и ниже.
     Саида бросилась к Нури.
     - Не надо, Нури, милый, родной! Не нужно... - Она обнимала его за
плечи и повторяла:  - Не нужно,  не нужно,  родной...  Он был для всех
нас... - Саида не выдержала и закрыла лицо руками.
     - Зачем так говоришь?  - вдруг вскрикнул Нури.  - Он жив еще!  Он
еще там!  Ведь правда?  Ну,  скажи,  скажи?  - с отчаянием  и  мольбой
спрашивал он, словно одна Саида могла ему ответить.
     - Да, да... Он жив, жив, Нури...
     - Товарищ Гасанов,  товарищ директор!.. Послушайте меня... Почему
мы здесь?  Скажите,  почему? - Нури спрашивал то одного, то другого. -
Спасать надо!..  Я знаю...  Нет, не отвечайте мне... Я знаю, это очень
трудно - триста метров глубины.  Я сам спущусь  в  скафандре...  -  Он
всматривался в суровые лица Гасанова и Агаева, стараясь прочесть в них
ответ.  - Ну что же  вы  молчите?  Ведь  там  такой  человек...  такой
человек!..
     Налетел резкий порыв ветра. Волны загрохотали по железной коробке
танкера.
     Оставшиеся у борта шары ударялись о верхнюю обшивку.  Один из них
накренился,  словно  стараясь  зачерпнуть открытым люком разбегавшуюся
кипящую пену.
     Матросы удерживали прыгающие шары,  но волны,  словно играя, били
ими в борт "Калтыша".
     Вдруг одна из открытых цистерн оторвалась от борта и, подгоняемая
волнами,  поплыла в сторону.  За ней погналась шлюпка. Все бросились к
борту и с отчаянием смотрели за исчезающим шаром.  Шлюпка почти совсем
скрылась в волнах,  наконец нагнала цистерну. Матросы закрепили канаты
за  поручни  и  взяли  шар  на буксир.  Шлюпка медленно приближалась к
танкеру.
     Ветер со свистом носился по палубе.  Волны поднимались все выше и
выше.
     Из последней   цистерны  вытащили  моториста.  Синицкий,  видимо,
остался в шаре, который сейчас буксировала лодка.
     Все как будто спасены,  кроме капитана подводного дома.  Но никто
не хотел верить в гибель Васильева.
     - Ибрагим.  Ты слышишь меня,  Ибрагим? - заглядывая мужу в глаза,
со слезами в голосе кричала Саида.  - Ты все можешь.  Я  верю  в  это,
верю!..  Неужели спасения нет?  Нури говорит, надо спустить водолазов,
поднять дом...
     Гасанов отвернулся.  Он молчал.  Молчали и другие.  Агаев стоял с
обнаженной головой,  в его руках  дрожала  фуражка.  Наклонившись  над
бортом, Пахомов и Керимов смотрели в темную глубину.
     - Ты молчишь,  Ибрагим?  - прошептала в  отчаянии  Саида.  -  Ну,
скажите вы,  Джафар Алекперович!  Скажите! Я не верю, что нельзя этого
сделать...
     - Пожар  скоро  кончится.  Не вечно же будут работать кислородные
установки! Огонь задохнется. Васильеву тогда удастся пройти в буровую,
-  неуверенно  проговорил  директор.  -  А  водолазы  на такую глубину
опуститься не могут. Вот... Больше я ничего не могу сказать, Саида...
     Он уронил трубку, нагнулся и долго искал ее на палубе.
     Какое-то странное  клокотанье   послышалось   у   левого   борта.
Прожектор  осветил  кипящую воронку.  Из глубины выскакивали блестящие
пузыри и с шумом лопались на поверхности.
     Вдруг вода закипела,  образовался водоворот,  пузыри помчались по
стенкам воронки, как бы догоняя друг друга.
     - Он затопил буровую, - прохрипел Нури.
     Саида широко раскрыла плачущие глаза:
     - Теперь... подняться нельзя...
     Матросы вытянулись, как по команде "смирно", и сурово смотрели на
крутящуюся воронку...  Она постепенно успокаивалась, исчезли пузыри, и
только радужная пленка нефти дрожала, переливаясь в лучах прожектора.
     Шлюпка с цистерной на буксире подошла к борту танкера.  Матросы в
мокрых робах закрепили цепи на поручнях шара и подняли его вверх.
     Нури пробрался к люку и крикнул:
     - Синицкий!
     Глухо, как в бочке, прозвучал голос. Никто не отвечал.
     Быстро спустившись в шар, Нури вытащил оттуда мокрую шляпу.
     Синицкого там не было.

                           Глава двадцатая
                       ЧТО НАЗЫВАЕТСЯ ПОДВИГОМ?

     Васильев чувствовал,  что  задыхается.  Он слышал грохот падающих
камней, словно лавина неслась с горы...
     Темнота. Тускло светит лампочка электрического фонарика, словно и
ей не хватает воздуха.  Неумолчный грохот и плеск...  Неужели все  еще
заполняется водой буровая?..
     Он помнит,  что повернул рычаги и сам  открыл  краны,  для  того,
чтобы впустить воду. Это было необходимо, так как в буровой взорвались
новые баллоны с кислородом и начавший уже  постепенно  затухать  пожар
стал разрастаться еще сильнее.
     Помнит он, как зашипел выпускаемый воздух, заклокотал пар, вода с
ревом ворвалась в изолированный отсек буровой.
     Теперь отрезаны все пути, дом не сможет всплыть наверх...
     Тусклый луч  фонарика  осветил почерневшую от огня стену буровой.
На ней дымилась краска. Васильев приложил руку.
     "Постепенно остывает",  подумал  он и пошел по коридору,  освещая
путь желтоватым лучом.
     Это последнее  прощанье...  Через  несколько минут он откроет все
кингстоны.  Ворвется вода,  и все будет кончено... Васильеву казалось,
что   лучше  встретить  смерть  мужественно,  сразу,  не  мучаясь,  не
задыхаясь,  как суслик в заваленной норе.  Но в сознании еще теплилась
далекая, неясная надежда.
     Инженер вошел в комнату с зеркальным окном черного  иллюминатора,
потушил фонарик и стал смотреть, как светится фосфоресцирующими огнями
подводный мир.
     Проплывали, словно призраки, диковинные глубоководные рыбы; чешуя
их светилась...  Одна  подплыла  к  окну  и  уставилась  на  Васильева
немигающими глазами, похожими на зеленоватые виноградины.
     Васильев поднялся  вверх  по  винтовой   лестнице   и   зашел   в
штурманскую рубку.
     Здесь было все,  как и прежде.  Стояли приборы, покрытые чехлами,
светилась в темноте стрелка большого компаса... Инженер поймал себя на
невольном движении:  ему захотелось поправить завернувшийся край чехла
у локатора.
     Он по привычке проверил, выключены ли все приборы, провел пальцем
по  стеклу компаса - нет ли пыли...  Не верилось,  что через несколько
минут подводный дом станет склепом в морских глубинах...
     Дышать становилось тяжелее. На сколько же времени хватит воздуха?
     Васильев боялся об этом думать.
     Вот он снова у себя в кабинете. Сел за стол, положил фонарик.
     Развернул тетрадь на  последней  странице,  посмотрел  дату:  "30
сентября", взял карандаш.
     "Что можно сейчас написать?..  Кто  это  прочитает?  -  мелькнула
мысль.  - Однако тетрадь с записями найдут, если когда-нибудь поднимут
подводный  дом.  Записи,  наверное,  пригодятся   тому,   кто   станет
восстанавливать его. Здесь указаны все недостатки конструкции..."
     Можно, не задумываясь,  отдать всю свою жизнь только затем, чтобы
на один день придти в институт и сказать:  "Дорогие друзья,  вот здесь
ошибки,  здесь я не додумал,  здесь я не учел.  Надо их  исправить,  и
тогда подводный дом станет тем, чем он должен быть..."
     "Пусть моя тетрадь хоть в какой-то мере этому  поможет",  подумал
Васильев и встал.
     Он знал,  почти был уверен, что тетрадь обязательно найдут... его
тоже.  Что  при  нем  останется?  Он  осмотрел карманы своего костюма,
выбросил ненужные записки,  застрявшие в  уголках  билеты  московского
метро, пригласительный билет на праздник в институт...
     Бледный луч, отраженный от раскрытой тетради, слабо освещал экран
видеотелефона.
     Совсем недавно на этом стекле Васильев видел живую и,  как теперь
ему стало ясно, бесконечно близкую Мариам...
     Может быть, только сейчас, когда Васильев один на один остался со
всей  прожитой им жизнью,  он мог признаться самому себе,  что в жизнь
эту неожиданно и властно вошла Мариам.  Он не слышал ее ответа,  когда
спросил,  ждет ли она его, но, кажется, прочел этот ответ на смущенном
девичьем лице.
     Васильеву захотелось  написать ей несколько строк.  Это будут его
последние слова...  Последние?..  Ему показалось невероятным,  что  он
сам,  собственной  рукой расписывается в своем бессилии.  Как будто он
добровольно прощается с жизнью...  Она недаром прожита.  И если  погиб
его  подводный  дом и сам он скоро задохнется в этой стальной коробке,
то  останется  "золотое  дно"  открытое  инженером  Васильевым  и  его
друзьями.  Скоро  с  плавучих  островов  опустятся вниз гибкие трубы -
высасывать нефть из подводных недр...
     "Что же  написать  в последней записке?" думал капитан подводного
дома.
     Он скользнул  по  столу рукой,  чтобы найти карандаш и неожиданно
нащупал пластмассовую коробочку.  "От куда она здесь?" подумал инженер
и  поднес  ее  к  свету.  Это оказался магнитофон Синицкого.  Васильев
повернул рычажок. Послышалось легкое жужжанье, затем шипенье...
     - ...Итак, продолжаю свой дневник...
     Инженер узнал  голос  Синицкого.   Из   крохотного   репродуктора
слышались слова, записанные в дневнике студента:
     - ...Теперь мне кажется,  что я узнал Васильева.  Что мне  в  нем
особенно нравится?..
     Из-за спины инженера просунулась рука и потянулась к аппарату.
     "Нет, это мне только чудится,  - решил Васильев.  - А может быть,
это конец? Уже галлюцинации?"
     Рука спокойно повернула рычажок. Магнитофон замолчал.
     Инженер схватил фонарик и вскочил с кресла.  В дрожащем, мигающем
свете,  словно  на  экране  старого  кино,  он увидел улыбающееся лицо
Синицкого. Васильев зажмурился и снова открыл глаза.
     - Простите,  пожалуйста,  -  робко проговорил студент.  - Я бы не
хотел, чтобы вы слушали дальше...
     - Как  вы  сюда  попали?  - не помня себя от изумления,  закричал
Васильев. - Вы же были в цистерне!
     - Не  пришлось.  Нури  завернул  люк  и отправил вверх только мою
шляпу... Я сначала вылез из шара, а потом уже постучал... Чуть было не
застрял в шлюзе!
     - Зачем вы остались? - негодовал Васильев. - Уж не думаете ли вы,
что  мне  доставит  удовольствие смотреть на вас,  как вы будете здесь
задыхаться?..
     - Да  что  вы,  Александр  Петрович!  Я  вовсе не хотел этого,  -
возразил Синицкий, машинально вынимая гребенку из бокового кармана.
     Руки его  дрожали.  Заметив  гребенку,  он хотел было положить ее
обратно,  но смущенно  улыбнулся  и  стал  быстро  причесываться.  Ему
казалось,  что  этим  он  сможет скрыть волнение...  Он здесь вдвоем с
Васильевым. Неужели инженер опять будет упорствовать?
     - Александр  Петрович,  шары  еще остались,  - умоляюще прошептал
студент. - Я прошу вас... Очень прошу!
     "Ну что  сделаешь с этим парнем?  - с чувством горечи и невольной
теплоты подумал Васильев. - Ради меня он обманул Нури, хотя тот всегда
говорил,  что человек, который его обманет, дня не проживет... А может
быть,  он и  прав?  Сколько  времени  этот  юноша  может  прожить  без
воздуха?..  Как  назвать  его  поступок?  - спрашивал себя инженер.  -
Подвиг?  Нет. Не таким мы привыкли представлять его, вспоминая светлые
образы людей, отдавших жизнь за счастье Родины..."
     Так думал  Васильев.  А  перед  ним  стоял  простой   парень   со
взъерошенными   волосами,  стоял,  приглаживая  непослушные  вихры,  и
улыбался...  Он никогда не видел ни бомбежки Севастополя, ни битвы под
Орлом.  Он  не жил во время блокады в Ленинграде и не был комсомольцем
Краснодона.  В те суровые годы в далекой деревушке на Урале,  сидя  на
полу в заснеженной избе,  он складывал из кубиков слово "Родина"... но
слова "подвиг" он еще не знал.  И только позже о значении этого  слова
ему рассказали люди и книги.
     Васильев смотрел на юношу,  думал о нем и почему-то  вспоминал  о
сыне, который сейчас дышит чужим воздухом, запертый в стальную клетку,
тоже пленник,  как и Синицкий в затонувшем подводном доме.  Студент же
считал,  что  задумчивость  конструктора объясняется просто:  Васильев
сейчас сообщит свое решение.  Возможно,  и  согласится  на  то,  чтобы
все-таки он, Синицкий, замкнул рубильник.
     "Да, комсомольцу Синицкому  было  у  кого  учиться,  -  продолжал
размышлять  Васильев.  -  Но  если  бы  я  ему сейчас сказал,  что его
поступок,  правда по-юношески сумасбродный, можно назвать подвигом, он
бы  со  мной не согласился.  Ему кажется,  что все это очень просто...
Какой же это подвиг?.."
     - Александр  Петрович,  - услышал он голос Синицкого,  - о чем вы
задумались?  Честное  слово,  лучше  всего  будет,   если   я   замкну
рубильник... А там, наверху, вы что-нибудь придумаете, как меня отсюда
вытащить.
     - Послушайте, мой друг... - Инженер крепко обнял его. - Я понимаю
ваше благородство,  но и вы понимаете,  что я не покину дом,  если  вы
останетесь здесь. А погибать вместе, когда один из нас может спастись,
по меньшей мере, глупо.
     - Александр Петрович,  но так тоже нельзя!  - запальчиво возразил
Синицкий и предупредительно протянул руку, чтобы его не перебили. - Вы
меня простите, только капитаны из приключенческих романов вот уж сотни
лет гибнут вместе с кораблем.  А ведь вы... - Он хотел что-то сказать,
но не нашелся и смущенно замолчал.
     Васильев сел в кресло и закрыл глаза.  По его лицу бежали тяжелые
капли пота. Уже совсем было трудно дышать.
     Синицкий, опустившись  на  стул  рядом  с   инженером,   старался
рассмотреть выражение его лица.
     - Не теряйте времени,  Синицкий,  - стараясь  вздохнуть  возможно
глубже, проговорил Васильев. - Идемте!
     - Очень прошу подождать,  -  умоляюще  прошептал  студент.  -  Мы
должны  выбраться  отсюда  вместе...
     Держась за стены, он вышел из кабинета.



     ...Жадно глотая воздух,  Васильев пытался не думать  о  том,  что
будет с ним через несколько часов.
     Он стал перебирать последнюю почту,  газеты и письма,  которые по
его  просьбе вынули из ящика на двери его квартиры.  Много дней он там
не был.
     В газетах были напечатаны фотографии с мест, где сейчас строились
каналы и плотины.  Васильев влажными глазами смотрел на радостные лица
молодежи,  на  человека  в рабочем костюме,  который,  видимо,  что-то
объяснял им, склонившись возле машины.
     Писем было немного.  Инженера заинтересовал плотный белый конверт
без марки.
     Он вскрыл  его,  и  на тетрадь упала фотография.  На ней был снят
молодой  человек  в  форме  солдата  американских  войск.   Лицо   его
показалось Васильеву очень знакомым.
     Он развернул письмо и стал читать:

     "Дорогой сэр!
     По предложению  Ваших  коллег,  виднейших американских инженеров,
работающих в области подводной нефтеразведки,  мы заранее обращаемся к
Вам  с  просьбой  опубликовать  в нашем вновь создаваемом журнале Вашу
последнюю работу, касающуюся нового метода нефтеразведки.
     Мы надеемся,  что  Ваше  сотрудничество  в  новом  журнале  будет
способствовать укреплению дружеских связей между учеными  всех  стран.
Мы хотели бы получить Вашу работу через нашего представителя,  который
в ближайшие дни постарается связаться с вами лично.
     Только искреннее стремление внести свой скромный вклад в развитие
мировой науки заставляет нас,  дорогой  сэр,  просить  Вас  поддержать
новый журнал своим благосклонным вниманием.
     Пользуемся также случаем сообщить Вам радостную  весть,  что  сын
Ваш,  фотографию  которого  мы  посылаем,  жив.  Он  высказал  желание
вступить в ряды американских войск.  Сейчас храбрый  мальчик  проходит
специалькую  подготовку  и будет рад сражаться под флагом Объединенных
наций.
     Мы понимаем это благородное стремление, но также разделяем и Вашу
тревогу.  Мы будем счастливы помочь Вам и приложим все  усилия,  чтобы
уговорить Вашего сына прислушаться к голосу благоразумия,  и,  если Вы
того пожелаете, сын возвратится в родной дом.
     Еще раз примите уверение в искренности наших чувств..."

     Васильеву вдруг показалось,  что все рушится:  трещат перегородки
подводного дома,  потолок стремительно опускается  вниз,  морское  дно
уходит в пустоту, и ноги уже не чувствуют опоры...
     Он схватил фотографию и жадно  впился  в  нее  глазами.  Да,  это
Алешка...  сын!  На  него  смотрело  худенькое мальчишечье лицо с чуть
приподнятой верхней губой. Из широкого воротника торчала тонкая, будто
цыплячья, шея.
     Отчаяние, гнев и ненависть горячим клубком подкатывались к горлу.
Воздух  казался  раскаленным,  как в топке...  В эти последние минуты,
когда в сознании человека проносится вся  его  жизнь,  Васильев  видел
только  плачущие  ребячьи  лица:  ребенка  на улице немецкого городка,
сирот из детского дома и,  наконец,  вот оно - последнее лицо - его он
видит на фотографии...
     Этот юноша не плачет, но кто знает, сколько слез им было пролито,
когда вдали от родной земли, с побоями и унижениями из него постепенно
делали солдата американской армии.  Может быть,  через несколько  дней
его повезут в далекую страну, где снова будут плакать дети...
     Ненависть сжимала сердце.  Васильев никак не мог  поверить  столь
чудовищной  подлости:  там,  за морем,  люди,  потерявшие человеческий
облик, готовят из советских детей убийц по своему образу и подобию!
     Он понимал,  что  стал жертвой привычного для этих людей шантажа.
Никакого нового журнала не будет,  это только предлог. В обмен на сына
они  хотят  получить  описание  подводного танка...  Письмо составлено
осторожно и не может вызвать дипломатического  скандала.  Кроме  того,
"представители  журнала" надеются,  что оно останется известным только
инженеру Васильеву, который ради сына пойдет на их предложение...
     Инженер заметался по кабинету.  О, если бы он сейчас был наверху!
Надо все рассказать...  Может быть,  еще удастся вырвать сына из  этих
грязных, окровавленных рук?.. Алешка, мой Алешка!..
     Остановившись возле стола,  Васильев вновь схватил  фотографию  и
долго смотрел на родное лицо.
     - Александр Петрович,  - сказал  Синицкий,  входя  в  кабинет,  -
цистерна  готова,  а  я...  - Он протянул руку,  пытаясь удержаться за
кресло, и соскользнул на пол.



     Две одинокие фигуры стояли на палубе танкера.  За кормой  метался
луч  прожектора.  Вот  он осветил плавучий остров,  где краны изогнули
свои гусиные шеи, затем спущенные шлюпки у борта, и побежал дальше...
     - Нельзя больше ждать,  - сказал, вздохнув, Агаев стоявшему рядом
Гасанову.  -  Придется   возвращаться...   Может,   все-таки   удастся
спуститься водолазам?  - продолжал он,  как бы говоря с самим собой. -
Конечно, в глубоководных скафандрах... Сейчас же запросим Ленинград.
     - Если не будет поздно... - сказал Гасанов и отвернулся.
     Откуда-то сквозь шум волн донесся крик. Гасанов прислушался. Крик
повторился. На палубу выбежали Нури и матросы.
     Луч прожектора перекинулся через левый борт,  побежал по волнам и
вдруг замер.
     В ярком,  ослепительном свете прыгал рыбачий  баркас.  На  палубе
лежал человек, размахивая рукой. Он что-то кричал.
     Казалось, еще немного - и волны,  перекатывающиеся  через  палубу
баркаса, утащат за собой рыбака.
     "Может быть,  остальные уже погибли?" подумал директор  и  быстро
скомандовал:
     - Шлюпку!
     Баркас уносило  в  сторону.  Нури  и  матросы  отчаянно  работали
веслами. Волны ударяли в борт и окатывали гребцов с ног до головы.
     Крики становились   громче...   Наконец   шлюпка   поравнялась  с
баркасом. Около него, судорожно уцепившись за руль, болтался человек с
искаженным от страха лицом.  Другой остервенело отрывал его скрюченные
пальцы от руля. О борт бился бинокль, висевший на шее рыбака.
     Баркас, потерявший управление, мог перевернуться каждую минуту.
     Нури никак не мог понять,  что же тут происходит.  Почему человек
на палубе не спасает своего товарища?  Нет,  это невероятно: он ударил
его ногой!
     Странный блестящий  цилиндр  со  стальными крючками,  похожими на
крючки "кошки",  которой достают  ведра  из  колодца,  зацепившись  за
одежду  тонущего,  тянул  его  на  дно.  Человек всеми силами старался
освободиться от цилиндра,  но ему нельзя было отпустить руки,  бросить
руль.
     Матрос ловко метнул утопающему спасательный круг.  Тот  мгновенно
вцепился  в  него,  разорвал на себе одежду и тем самым освободился от
тяжелого груза. Цилиндр блеснул в волнах и скрылся под водой.
     Человек на  палубе  внимательно  следил за всем,  что происходит.
Увидев,  что груз затонул,  он повернулся спиной к борту и, держась за
поручни,  пробрался на нос баркаса,  где, придавленный связкой каната,
скулил мокрый, взъерошенный пес...
     А в это время с другой стороны танкера, всего лишь в сотне метров
от него, вылетела из-под воды светящаяся точка.
     Вахтенный матрос   наблюдал  за  спасением  рыбаков  и  не  видел
цистерны.  Подскакивая на волнах,  она уплывала в сторону.  Уже совсем
далеко в последний раз блеснул ее красный огонек и пропал.
     ...Спасенных рыбаков принесли в каюту.  Их положили на  диваны  и
стали  приводить  в  чувство.  После  всего  пережитого  они  не могли
говорить. Видимо, им дорого далась штормовая погода.
     Приподняв голову  одного  из  них,  Саида  влила  ему в рот рюмку
коньяку.
     Человек открыл  глаза,  привстал,  вынул из мокрого кармана очки,
надел их и огляделся по сторонам.
     Саида с  удивлением  узнала в нем пассажира,  с которым летела из
Москвы.
     В каюту  быстро вошел морской офицер в дождевом плаще.  Он только
что прибыл на сторожевом пограничном катере.
     Сняв плащ  и  аккуратно  повесив  его  у  двери,  офицер  мельком
взглянул на рыбаков и, потирая руки от холода, проговорил:
     - Хороший ход у вашей "яхты"! Нам пришлось поторопиться.

                              *   *   *

     Танкер направлялся  к  берегу.  Шторм постепенно стихал.  Гасанов
стоял  среди  цистерн,  закрепленных  на  палубе,  и   в   сотый   раз
пересчитывал их.
     Там, где затонул подводный дом,  оставили плавучий  остров.  Люди
ждали:  а  вдруг  еще один шар поднимется из глубины?..  Нет,  исчезла
всякая надежда... Некому замкнуть рубильник, чтобы освободить капитана
подводного дома.
     Разве знал Гасанов,  что Синицкий не утонул,  когда перевернулась
цистерна,  а остался внизу вместе с конструктором, остался с трепетной
надеждой, что ценой своей жизни он спасет его. Никто об этом ничего не
знал...
     Плыл танкер к берегу...  Торопились теплоходы  вовремя  прийти  в
свои порты.
     На палубе  теплохода   "Азербайджан"   под   парусиновым   тентом
светились   желтые   абажуры,   как   цветы  огромных  подсолнечников,
склонившиеся на изогнутых никелированных стеблях. За столами оживленно
беседовали и смеялись люди.
     А в темноте,  у самого борта теплохода,  проплывал  белый  шар  с
потухшим фонарем...

                        Глава двадцать первая
                       ЧАСЫ ОТСЧИТЫВАЮТ СЕКУНДЫ

     Был воскресный день.  Из  репродуктора  неслась  веселая  музыка.
После тяжелой штормовой ночи настало утро, безоблачное и радостное. На
улицах слышались звонкие голоса,  смех,  возгласы.  Люди торопились на
поезда и автобусы: они направлялись к морю.
     В кабинете директора института все окна  были  затянуты  тяжелыми
темными портьерами.
     Агаев взволнованно ходил по кабинету.
     Вот он остановился у магнитофона,  включил кнопку и стал говорить
в микрофон, укрепленный на блестящем изгибающемся шланге:
     - Ленинград.   Эпрон.   Вторично   прошу.   Немедленно   сообщить
возможность  доставки  скафандров...  -  Он  замолчал.  По   невидимым
строчкам   коричневого   целлулоидового   квадратика  бегал  блестящий
рекордер.  Директор продолжал:  -  ...скафандров  для  глубины  триста
метров... Точка...
     Он нажал   кнопку.   Рекордер   мгновенно   остановился,   словно
действительно поставил точку.
     - Немедленно отправьте!  - сказал директор,  передавая секретарше
блестящий листок.
     Маленькая темноволосая  девушка  в  ослепительно  красном  платье
мгновенно исчезла, словно погасший огонек.
     Подойдя к  окну,  директор  откинул  портьеру.  У  причала  стоял
"Калтыш".   Вновь   в  воображении  Агаева  промелькнули  белые  шары,
освещенные прожектором,  - отвинчивающиеся люки...  последний,  пустой
шар.
     Он пошарил на столе спички и закурил свою  трубку.  Дым  медленно
полз по стеклу, словно обволакивая туманом силуэт танкера.
     Резко загудел сигнал вызова видеотелефона. Агаев быстро подошел к
столу и включил этот опытный прибор.
     На экране постепенно проявлялось лицо  человека  средних  лет,  с
седой блестящей прядью волос, спадающей на лоб.
     - Слушаю, товарищ министр, - сказал директор.
     - Что ответил Севастополь?
     - С такой глубины подъем невозможен.
     - Одесса?
     - Предлагают  спустить  батисферу.   Но   ее   нельзя   доставить
самолетом.
     По лицу человека на экране пробежала тень:
     - На сколько ему хватит воздуха? Подсчитали?
     - Не больше чем на сутки.
     Экран потемнел. Вспыхнула красная лампочка и погасла.
     Задребезжал звонок   буквопечатающего   телеграфного    аппарата,
установленного в кабинете. Агаев подошел к нему.
     Медленно тянулась лента. Выскакивали буквы, группировались слова:
"Ленинград... скафандры... испытываются..."
     Директор машинально мял ленту,  выползающую из  аппарата.  Трубка
давно  потухла.  Надоедливо  и  монотонно стучали рычаги букв,  ползла
бесконечно длинная лента...  Мысли тянулись вслед за ней, бесцветные и
ненужные. В них не было ни малейшего проблеска, никакой надежды.
     Остаются одни сутки...  Может быть,  даже меньше,  часы... Как за
это  ничтожное  время поднять затонувший дом?  Как спасти Васильева?..
Снова он вспомнил пустой шар,  шляпу,  которую вытащил из люка Нури...
Надо дать телеграмму о гибели Синицкого.
     Знал бы этот юный  изобретатель,  как  пригодились  его  опыты  с
маленьким  магнитофоном  и случайная запись на берегу!  Она подкрепила
подозрения,  бывшие у Рустамова и у людей,  призванных  охранять  нашу
науку,  наши изобретения, тайны, принадлежащие советскому государству,
- охранять их от врага,  который в любую минуту может использовать  их
как оружие, направленное против нас самих.
     Сегодня рано утром Агаева вызвали к следователю,  от которого  он
узнал,   что   "рыбаки"   полностью  отрицают  какой  бы  то  ни  было
практический интерес к испытаниям неизвестной им техники.
     Да, действительно,  один  из  них  видел  белые  мины,  о  чем  и
беседовал со своей знакомой -  преподавательницей  курсов  иностранных
языков.  Английским он занимается давно. Вот, пожалуйста, есть справка
об окончании курсов.  А вообще он работает под  Москвой  председателем
артели,  которая  делает шпильки,  заколки и тому подобную галантерею.
"Кстати,  не угодно ли ознакомиться с нашей продукцией?  Она у меня  в
чемодане"   -   и   "председатель"   указал  адрес  квартиры,  где  он
остановился.  "Что такое "сигма"?  Это мы  между  собой  так  называем
особый  вид  дамской  брошки  из  прозрачной  пластмассы  с  блестящим
наполнителем...  Вы спрашиваете,  кто такой Вильям? Ну, это шутка! Так
мы  прозвали  нашего  общего  знакомого  Васю.  Обыкновенный перевод с
русского на английский. Василий - значит, Вильям..."
     Следствие продолжается,   но   особых   улик   против  любопытных
"рыбаков" пока еще не обнаружено.
     "Странно! -  подумал  Агаев.  -  А  что это за блестящий цилиндр,
который исчез под водой?  О нем вчера говорил Нури...  Впрочем, сейчас
не до этого..."
     Лента кольцами спадала на пол.  Агаев стоял с потухшей трубкой, и
снова   он  видел:  пустой  шар,  мечущийся  луч  прожектора,  рыбачий
баркас...
     В комнату  быстро вошел Рустамов.  Он был одет в дорожный светлый
плащ. В руках - чемодан, на ремне - охотничье ружье.
     - Уф,  жарко! - Рустамов снял фуражку, бросил ее на стол и упал в
кресло.  - Извини,  я прямо с дороги.  Что значит твоя телеграмма?  От
самого Кировабада мчался без остановки.  Отчаянный шофер Мардан! Решил
прокатить "с ветерком".  На спидометре все время сто  семьдесят...  Он
это   любит!..   -   Парторг  перевел  дух.  -  Испытания  скоростного
электробура после усовершенствования его Мариам прошли,  я тебе скажу,
замечательно! Ну, а как здесь? Как васильевские испытания? Я же просил
тебя вчера сообщить... Где он сам?
     - Пока еще в...  подводном танке... На глубине... трехсот метров,
- с трудом проговорил Агаев и тяжело опустил голову.
     После минутного  молчания  он  рассказал все,  что случилось этой
страшной ночью.
     Бесшумно вертелись  лопасти вентилятора,  дрожащего под потолком.
Собеседники склонились друг к  другу.  Они  сидели  в  мягких  кожаных
креслах,  около  письменного стола.  Громко стучали большие настольные
часы, отсчитывая секунды... Каждая секунда - глоток воздуха.
     Сколько их  осталось,  этих  глотков,  там,  внизу,  в  подводном
доме?..
     - Нет,  Джафар,  ты  не прав,  - сказал Рустамов вставая.  - Я не
верю, что мы бессильны! - Он энергично зашагал по комнате.
     - Пойми,  что  сейчас никакая техника не поможет...  Мне стыдно в
этом сознаться,  но это так...  - тихо,  с какой-то  затаенной  обидой
заговорил Агаев.  - Я глаз не могу закрыть...  Все вижу,  как крутится
воронка и  лопаются  пузыри  там,  где  был  подводный  дом...  Я  как
неживой... Режь мне руку - кровь не выступит...
     Он замолчал,  словно прислушиваясь к голосам за окном;  затем, не
глядя на стол, раздраженно похлопал по нему рукой, отыскивая коробку с
табаком, быстро набил трубку, закурил... Вдруг он отбросил ее - трубка
ударилась о бронзовую пепельницу.
     Агаев вскочил с кресла и заговорил хрипло и отрывисто:
     - Не могу об этом думать!.. Я брата в бою потерял... Но давно уже
закончилась война на нашей земле... - Он подошел к окну, прислушался к
веселым голосам,  доносившимся с набережной,  и продолжал:  - Слышишь,
Али, они смеются... Они счастливы! Все давно осталось позади... Кто из
них  может подумать,  что сейчас,  в дни мира,  командир Агаев потерял
самого лучшего из своих людей и единственную машину,  стоящую не  один
десяток миллионов...
     - Неправда, Джафар, борьба пока еще продолжается... За этот мир и
самое большое счастье на земле:  за то,  что мы,  большевики, называем
коммунизмом.
     Рустамов замолчал,  подошел  к  Джафару,  по-дружески обнял его и
спросил:
     - Что ответил Ленинград?
     - Для такой  глубины  скафандров,  как  правило,  не  существует.
Однако  ленинградцы  будут  испытывать  новую  конструкцию специальных
скафандров,  рассчитанных на очень  большое  давление...  Но  время...
понимаешь, время!
     Рустамов уже ходил по комнате и,  казалось,  не слушал директора.
Вот  он остановился у стола,  повернул к себе часы и,  медленно шевеля
губами, словно что-то высчитывая, взглянул на Агаева.
     Директор бесцельно  смотрел  на  стрелки  часов и думал только об
одном:  как решить задачу,  которая ему казалась  невероятно  сложной,
почти невозможной. Триста метров глубины... Тысячи тонн нагрузки...
     - Сложнейшее оборудование...  Глубоководные скафандры... - как бы
дополняя  свои  мысли,  уже вслух проговорил он.  - Ничего похожего не
существует нигде... Нельзя подвести понтоны... Водолазов, имеющих опыт
работы на такой глубине, нет... Я помню одного из таких, еще до войны:
он спускался в специальном скафандре на девяносто  метров...  Но  ведь
это  редкость...  Я  не  знаю,  что  покажут испытания в Ленинграде...
Батисферу из Одессы, даже если бы мы и сумели срочно ее доставить, все
равно  нужно специально переоборудовать,  иначе ничего не получится...
Нет, Али, я не вижу выхода.
     - Не согласен!  - резко сказал Рустамов. - Почему ты думаешь, что
только Эпрон или какая-нибудь другая мощная организация может  поднять
танк,  спасти Васильева?..  Вот камень, кусок породы... - Парторг взял
со стола черную,  обточенную волнами  гальку  и  продолжил:  -  Каждый
смотрит  на  этот  камень  по-разному...  Мариам  видит  в нем осколок
твердой породы,  которую не скоро  пройдешь  даже  ее  сверхскоростным
электробуром.  Саида думает,  насколько прозрачен он для ее локаторов.
Гасанов  смотрит,  как  крепко  будет  держаться  его  труба  в  такой
породе...  И  в  то  же  время они смотрят на него одинаково - глазами
людей-новаторов.  - Он со  стуком  положил  камень  на  стол  и  опять
взволнованно  зашагал  по  комнате.  -  Можно  ли  надеяться на другие
организации,  когда времени осталось так мало!  Ты прав, Джафар: у нас
нет выхода...  Только дерзкая, смелая мысль может решить эту задачу...
совсем иным  путем  -  без  скафандров  и  батисферы.  Я  верю  в  наш
коллектив. Верю, что именно здесь родится эта мысль...
     - Что же ты хочешь?
     - Посоветоваться с нашими инженерами,  больше ничего...  Они уже,
конечно,  думали  над  этим  вопросом...  Надо  их  собрать  вместе...
Понимаешь, вместе!
     Агаев молча нажал кнопку звонка.



     В этот воскресный день все были  в  институте.  Никто  отсюда  не
уходил с тех пор,  как к причалу подошел "Калтыш".  Каждый ожидал, что
он будет нужен в любую минуту,  чтобы плыть к тому месту, где качается
поплавок с антенной.
     Гасанов стоял  около  гранитного  барьера  и  смотрел  на   море.
Казалось, что оно течет спокойно, как река. Тупорылые баржи замерли на
якорях.
     Он вынул   из  кармана  кусок  мела  и  сразу  вспомнил...  утро,
набережную и исчерченную формулами стену.
     Неподалеку, тоже   у  барьера,  остановился  Нури.  Его  окружали
мастера из  подводного  дома.  Разговор  шел  о  возможности  спасения
Васильева.
     - Только в стальной  броне  может  спуститься  человек  на  такую
глубину,  иначе  вода  его  раздавит,  - объяснял Нури,  - Там на тело
человека давят десятки тонн воды.  - Он взглянул на  напряженные  лица
слушателей и замолчал.
     - А если стальными канатами...  зацепить?.. - нервно потирая лоб,
спросил Керимов.
     - Невозможно...
     Тут же, у скамейки, разговаривали Саида и Мариам.
     - Невозможно,  - упавшим голосом сказала Саида, словно соглашаясь
с замечанием Нури. - Невозможно подвести понтоны... Триста метров...
     - Не верю,  Саида!..  Не верю!  - со слезами на глазах  возразила
Мариам.  -  Смотри,  сколько  нас!  -  Она резким движением указала на
работников  института,  одинокими  группками  бродивших  по  дорожкам,
стоявших  у барьера,  на лестнице.  - И не только здесь,  - продолжала
она. - Везде, всюду...
     За решетчатой изгородью территории института проносились вереницы
машин.  Скользили в  небе  самолеты.  На  морском  горизонте  таяли  в
молочной дымке суда...
     Да, не только здесь,  как говорила  Мариам,  люди  пришли  бы  на
помощь человеку, оставшемуся в морской глубине...
     В институтах Ленинграда,  Одессы,  Севастополя инженеры и  ученые
уже начали решать эту сложную задачу.
     Все можно сделать!  Нет для  нас  неразрешимых  проблем!  Но  как
остановить время?..
     ...Саида и Мариам  ходили  по  пустынным  дорожкам  институтского
парка.
     "Сегодня праздничный  день,   -   слышался   веселый   голос   из
репродуктора,  установленного  на крыше института.  - С самого раннего
утра тысячи людей направляются к морю..."
     - К  морю,  -  словно  эхо,  повторила  Мариам.  -  Знали бы они,
Саида-джан!  - вдруг неожиданно заплакала Мариам и спрятала лицо у нее
на груди. - Нет-нет, не обращай на меня внимания! - Она быстро вытерла
слезы.  - Так просто...  Я не о том...  Когда я в последний раз видела
Александра  Петровича,  - стараясь быть спокойной,  продолжала Мариам,
держа Саиду за руку,  - он просил обязательно проверить  электробур  с
долотом конструкции Зейналова.  Он очень ценил это предложение и хотел
сам пробовать его при следующих испытаниях... Я должна это сделать!
     - Подожди, - остановила ее Саида.
     - Нет,  это для него,  - упрямо сказала девушка и  направилась  к
воротам.



     В кабинете  директора собрались инженеры,  изобретатели,  опытные
мастера - весь творческий коллектив  большого  института.  Сегодня  им
нужно   срочно,   буквально   считая  минуты,  изобрести,  да,  именно
изобрести, технический способ спасения человека...
     Каждый знает,   что   изобретения  так  не  делаются.  Они  долго
вынашиваются в тиши кабинетов и лабораторий...  Разве можно выдумывать
или  изобретать вместе,  всем институтом,  смотря на часы и считая про
себя,  сколько еще глотков воздуха осталось человеку,  которого завтра
может не быть в живых, потому что ты - именно ты! - как инженер не мог
решить техническую задачу?!
     Но Рустамов верил и знал, что даже подчас капризную и своевольную
изобретательскую мысль можно заставить решить любую задачу, если этого
требует священный долг советского человека.
     Не выдавая своего волнения, парторг подошел к столу и рассказал о
сложной задаче, которую предстоит решить.
     Агаев сообщил  о  том,   что   в   других   организациях   сейчас
предпринимается для спасения Васильева.
     Все слушали с затаенным дыханием.  Казалось,  что и часы на столе
директора, слегка поскрипывая, учащенно и жадно дышат.
     - Теперь скажите:  можем ли  мы  что-нибудь  сделать?  -  спросил
Рустамов, подчеркивая слово "мы".
     Никто пока не решался ничего сказать.  Молчание длилось  долго...
Стучали часы.
     - Мне кажется, можно опустить балласт на крышу подводного дома, -
послышался робкий голос молодого инженера.
     Все сразу повернулись к нему.  Его здесь мало кто знал. Он только
что  кончил  местный  индустриальный  институт и лишь месяц назад стал
членом этого научно-исследовательского коллектива.
     - Это  дало  бы  возможность  просверлить  броню...  - сказал он,
смотря себе под ноги, будто видел на ковре чертеж.
     - Зачем? - спросил Рустамов, чувствуя, что в словах инженера есть
какая-то, пока еще неясная техническая идея.
     - Тогда можно было бы закрепить... - начал тот и замолк.
     - Правильно! - воскликнул Гасанов. - Надо опустить прямо с нашего
плавучего острова трубу с подшипником,  закрепленным в балласте...  Ее
отрезки постепенно наращиваются, пока она не коснется крыши подводного
дома.
     - Я об этом и говорю, - оживился молодой инженер.
     - Можно  ли  так  точно  угадать?  -  с сомнением покачал головой
Агаев.
     - Можно!  - убежденно подчеркнула Саида. - Я укажу ультразвуковым
локатором.  Все будет видно на экране...  Ну, а дальше? Говори дальше,
Ибрагим!
     - На конце трубы бурильная коронка... - со все более возрастающей
уверенностью рассказывал Гасанов.
     - Понятно! Только - алмазная, - нетерпеливо добавил Рустамов.
     - Ее  продолжением  служит  метчик...  Он сделает нарезку в крыше
подводного дома.  Теперь труба будет надежно соединена с ним,  как раз
над буровой...
     - Верно,  Ибрагим Аббасович!..  Верно!  - не отрывая от  Гасанова
глаз, восхищенно заметил молодой инженер.
     - Это в центре? - спросил директор.
     Он держал  зажженную  спичку,  но  забыл  поднести ее к трубке...
Спичка догорела и погасла.
     - Нет,  не совсем,  но центр тяжести... - Гасанов быстро вынул из
кармана карандаш и схватил со стола лист бумаги.  Уверенной  рукой  он
вычертил на листе перпендикуляр, опущенный на крышу подводного дома, -
...прямо здесь,  - сказал он,  поворачиваясь  к  директору.  -  Теперь
понимаете?  -  продолжал  он,  вычерчивая  деталь соединения.  - Труба
плотно соединена с куполом.  Под ним - затопленная буровая. Вот она...
Внутренний  разрез  подводного  дома я смотрел сегодня на чертеже.  Из
буровой выкачивается вода по этой трубе. - Он показал ее на рисунке. -
Васильев  смог  впустить  воду  в буровую только из затопленных камер,
которые  автоматически  закрываются  при  наполнении...   Затем   надо
освободиться  от  трубы  в грунте,  после чего дом всплывет без всяких
понтонов,  подведенных водолазами, - закончил инженер, вытирая на лице
выступивший от волнения пот.
     - Ну,  что вы думаете, товарищи? - обратился ко всем Агаев. - Мне
кажется, что из этого что-то выйдет.
     - Предположим,  - согласился Рустамов. - А как ты освободишься от
трубы в грунте?  Ведь ты знаешь,  она держала дом, когда еще в буровой
не было воды. По существу, из-за этой трубы они не могли подняться...
     Девушка-секретарь принесла   свернутый   в   трубку  чертеж.  Его
повесили на стене.
     - Вот,  смотрите,  -  указал Гасанов на разрез буровой камеры.  -
Если поднять рычаг,  удерживающий шестерни,  то освободится  канат  на
лебедке,  отчего  сработает  вот  этот  механизм  и труба также станет
свободной.  Когда из буровой будет  выкачана  вода,  надо  попробовать
через  установленную нами трубу магнитными ловильными приспособлениями
поднять этот рычаг...  - Он увидел протестующее движение  Рустамова  и
быстро   добавил:  -  ...конечно,  предварительно  опустив  в  буровую
специальный фотоаппарат с лампой или даже телевизионную головку, чтобы
все видеть... Саида нам устроит.
     - Нет,  Ибрагим,  этого ты не додумал,  - укоризненно и в  то  же
время  разочарованно  сказал  парторг.  -  Бурить навесу,  с плавучего
острова,  очень трудно,  но  все-таки  можно,  сделав  упором  большой
балласт  на  крыше подводного дома,  как предложил инженер Мамедов.  К
тому же пробурить надо всего десять сантиметров...  А вот искать рычаг
сквозь трубу... - Он развел руками. - Здесь нужно что-то другое.
     Гасанов смотрел на чертеж.  Молодой  инженер,  которого  Рустамов
назвал  Мамедовым,  подошел  к  столу  и,  по примеру Гасанова,  начал
чертить на уголке листа.
     Саида приподнялась,  хотела что-то сказать,  но,  подумав,  опять
села на место.
     Агаев встал  и  начал  внимательно  рассматривать  чертеж,  затем
возвратился к столу.
     Тикали часы, отсчитывая секунды...
     - Как же это я не учел?  - бормотал Гасанов,  скользя пальцем  по
чертежу.
     Можно ли продумать все до конца?  Разве  он  специалист  по  всем
отраслям  техники?  Откуда  он должен знать,  как опускать телевизор в
трубу?..  Гасанов снова вспомнил Шухова.  Этот инженер многое  знал  и
многое умел. Он бы, наверное, мог решить такую задачу!
     В мучительном раздумье Ибрагим смотрел на чертеж.  "Неужели мы не
найдем  выхода?..  Минуты  идут...  Будет  поздно...  Как  же все-таки
освободиться от трубы?"
     - Вот ведь какая беда!  - словно про себя,  озабоченно проговорил
Керимов. - Держит... А ведь только рвануть за трубу, и все...
     - А если взорвать?  - неуверенно спросил Нури, но вдруг вскочил с
места и обрадовано закричал:  - Конечно,  взорвать!  Надо опустить  по
трубе, через которую мы откачаем воду, толовую шашку с электрозапалом,
- быстро говорил он,  будто боясь,  что его остановят. - Она опустится
как  раз  над  станком.  Взорвем  его  крепление,  и  дом освободится.
Взорвать совсем не трудно, только нужно рассчитать, чтобы не повредить
клапан,  который  автоматически  запирает отверстие,  когда выходит из
него труба...
     - Постой,  постой,  Нури!  -  предупреждающе протянул к нему руку
Гасанов.  - Не так быстро... - Он на мгновение задумался, посмотрел на
чертеж  и  восторженно воскликнул:  - Молодец!  Ты понимаешь,  что это
самое простое решение...
     - По-моему,  правильно,  -  сказал  Агаев  и улыбнулся.  - Как ты
думаешь, Али?
     - Надо  начинать,  - ответил Рустамов.  - Итак,  что нужно прежде
всего? - Он наклонился над блокнотом.
     - Я думаю, надо попробовать, - подтвердил Агаев. - Все это сейчас
подробно обсудим,  но, не дожидаясь окончательного решения, подготовку
начнем немедленно.  Техническое руководство по подъему подводного дома
возлагаю на инженера Гасанова.
     Гасанов молча  смотрел  на  чертеж,  обрадованный  первым успехом
найденного   решения.   Как   здорово   подсказал   ему   Нури!   Этот
любознательный  парень никогда не работал по взрывной технике,  однако
интересовался ею.  "Куда до него инженеру по переключателям!" невольно
улыбнулся   Ибрагим,   вспомнив   рассказ   знакомого   директора   об
американских радиоспециалистах.  Кстати,  надо учесть  замечание  Нури
относительно  автоматического клапана.  При его повреждении из буровой
не выкачать воду,  она все время будет поступать снизу в отверстие для
скважины.
     Подойдя к   Агаеву,   Гасанов   ожидал    приказаний.    Огромная
ответственность,  которая с этой минуты легла на него,  заставляла его
думать о тех,  казалось бы на первый взгляд непреодолимых, трудностях,
что ждали его впереди.
     Директор молчал. Рустамов записывал в блокнот план работы. Только
при четкой организации можно добиться успеха.
     Нури осторожно полез в карман за коробкой с загадочными кольцами,
но  тут  же  выдернул  руку  обратно.  Столько  еще впереди нерешенных
настоящих задач!
     Саида неслышно  подошла  к  Ибрагиму и шепотом стала рассказывать
ему,  как она предполагает увидеть  на  экране  локатора  опускающуюся
трубу.  Для  этого на некотором расстоянии друг от друга она установит
два ультразвуковых генератора непрерывного действия - тогда на  экране
будет  видно  два  изображения  этой трубы.  Их надо будет совместить,
чтобы определить истинное положение трубы в пространстве,  то  есть  в
воде. Это, конечно, трудно, но Саида сделает.
     Наклонив голову,  Гасанов  молча  слушал  ее  и,  хотя  не  очень
разбирался в локации, понимал все, что сейчас нужно было понимать.
     Часы отсчитывали секунды...

                        Глава двадцать вторая
                             ДЕСЯТЫЙ ШАР

     Есть чудесные дачные места на Апшероне.
     Всего лишь тридцать минут от Баку - и вот вы  уже  бродите  среди
виноградников  Шувелян,  абрикосовых садов Мардакян,  любуетесь новыми
постройками из белого ноздреватого камня, выросшими здесь за последние
годы.
     Но если вы хотите  по-настоящему  почувствовать  всю  прелесть  и
своеобразие здешней природы,  пройдите прямо виноградниками к морю. Не
бойтесь заблудиться а чаще виноградных лоз -  они  не  скроют  от  вас
горизонта,  потому  что  в этих местах особенная лоза:  она не тянется
вверх, а стелется по горячей песчаной земле... Скромным и неинтересным
кажется  кустик  здешнего винограда,  распустивший свои плети,  словно
кавун на баштане.  А может быть,  и правда,  не виноградники здесь,  а
украинские баштаны раскинулись на многие километры?..
     Осторожно приподнимите ветку. Смотрите: под широкими пожелтевшими
листьями  висят  тяжелые  виноградные кисти.  Они кажутся прозрачными,
будто сделанными из стекла.  Чудесные гроздья!  Нет слаще и  ароматнее
их.  И растут они только на этой земле, которая кажется такой скупой и
неприветливой...
     Мариам слишком рано приехала на буровую. Испытания ее установки с
новым долотом должны были начаться только через час.
     Оставив машину  на  промысле,  она  решила  пройти  к  морю через
виноградники.
     Шла она  медленно  и  тяжело,  словно  боясь  расплескать воду из
переполненной чаши. Ее маленькие загорелые ноги в спортивных туфельках
были исцарапаны о колючие травы,  как будто разрисованы белыми тонкими
линиями.  Легкое зеленое платье трепетало и шелестело  от  ветра,  как
листья на виноградных кустах, среди которых она проходила.
     Девушка сняла соломенную  шляпу  с  шелковыми  листиками  бледной
весенней  зелени.  Мариам  смотрела  на них,  будто ничего не понимая,
затем машинально вытерла влажный лоб...
     Все здесь напоминало ей о том, что случилось этой страшной ночью:
и радостное небо,  и море,  и даже виноградники.  Ранним утром в  день
испытаний  Мариам  решила найти Васильева,  чтобы попросить взять ее в
подводное путешествие.  После долгих поисков  она  встретила  инженера
возле  института,  откуда начинались виноградники.  Васильев задумчиво
бродил среди них.
     Да, там  было  все  так  же,  как сейчас...  Те же ползучие ветви
виноградных лоз. Розовым казался песок под ними...
     "Осень. Вот  и  нет  винограда!  -  смотря  на  прижатые  к земле
лиловато-розовые листья, задумчиво сказал инженер. - Не видно ни одной
ветки".
     Мариам молча приподняла густую,  распластанную  на  песке  ветвь.
Громадные,  как абрикосы,  ягоды тяжело спускались вниз.  Они отливали
голубизной утреннего тумана,  а внутри  казались  наполненными  жидким
золотом.
     "Смотрите, Александр Петрович,  это тоже золото!  -  не  отпуская
ветку, говорила Мариам. - Надо только уметь его увидеть..."
     Васильев с какой-то затаенной нежностью посмотрел на  виноградную
кисть.
     "Интересная жизнь у нас,  Мариам!  - сказал он тогда.  - Вот, как
будто  бы  пустяк:  скромные,  ничем  не примечательные ветви лежат на
песке.  А ведь стоит только нагнуться,  приподнять эту ветку,  и сразу
блеснет   истинное  золото.  Вот  и  думаю  я,  что  если  внимательно
посмотреть вокруг,  пройти по улицам и полям,  заглянуть  в  заводские
цехи,   шахты,  лаборатории,  школы...  в  любой  дом,  то  всюду  нам
встретится советский золотой человек.  Честное  слово,  Мариам,  я  не
подберу ему лучше названия".
     Инженер бережно взял лозу из ее рук и  опустил  вниз,  на  теплый
песок...
     Сегодня утром Мариам узнала  от  своего  отца,  что  произошло  в
подводном доме. Она не могла этому поверить, побежала в институт.
     Там, когда уже  не  оставалось  никаких  сомнений,  что  все  это
правда,  что  Васильев остался один в морской глубине,  Мариам села на
окно в пустом вестибюле и долго смотрела  в  темный  коридор.  Девушке
казалось,  что  сейчас  из  какой-нибудь  лаборатории выйдет Александр
Петрович,  взглянет на нее серыми теплыми глазами и молча протянет  ей
руку...
     Мариам выронила шляпу,  ветер подхватил ее и погнал по  тропинке.
Девушка рассеянно пошла за ней следом...
     Кончились виноградники.  Гряда белого,  блестящего песка,  словно
снежная  полоса,  отделяла  их  от моря.  Ветер вздымал над ней как бы
искрящуюся поземку.
     "На его родине скоро будет снег",  подумала Мариам,  взбираясь на
песчаный холм.
     Места здесь были пустынные;  обычно сюда никто не приезжал, кроме
охотников и рыбаков. Навстречу девушке никто не попадался.
     Далеко в  море  уходили  изрезанные трещинами скалы.  В них часто
прятались водяные змеи.  Прилетали сюда и бакланы,  охотившиеся в этих
местах за рыбой.
     Мариам шла у самого берега,  смотря в зеленую воду,  и  никак  не
могла  освободиться от странного и неясного чувства,  как будто бы она
пришла сюда проститься.
     Она устала. Ее темные волосы нагрелись от солнца. Приложив руки к
вискам,  она только  сейчас  заметила,  что  оставила  шляпу  там,  на
винограднике...
     Сидя в  расщелине  скалы,  где  было  сыро  и  прохладно,  Мариам
смотрела  на  плещущее  у ее ног море.  Здесь оно было темно-синее,  с
пенистыми клочьями.  Почти черного цвета вода  плескалась  у  входа  в
широкий  грот.  Мариам  безучастно  разглядывала  его  замшелые стены,
облепленные ракушками и рыжими,  высохшими водорослями. Она видела его
черную глубину, куда никогда не проникают солнечные лучи.
     Холодным дыханием склепа веяло из этой морской пещеры...
     Мариам вздрогнула:  ей  показалось,  что  в темноте грота блеснул
свет.  Она вспомнила такой же  зеленоватый  свет  под  водой,  который
видела однажды при испытаниях подводного дома.
     Из грота  вышел  человек  в  черном  блестящем  плаще  и  морской
фуражке.  Осторожно ступая по камням, торчащим из воды, он остановился
у выхода и направил луч карманного фонарика в темноту грота.
     Оттуда выплывал "Кутум", но уже с самолетным винтом.
     На палубе   суетились   молодые    конструкторы,    как    всегда
взволнованные   перед  испытаниями.  Степунов  -  у  мотора.  Али,  по
обыкновению, возился со своей радиостанцией.
     - Стоп! Задний ход! - послышался знакомый голос.
     Человек в темном плаще повернулся лицом к Мариам,  и  она  узнала
Рагима   Мехтиева,   ее  бывшего  ученика,  скромного  копировщика  из
конструкторского бюро.
     - Товарищ капитан третьего ранга,  разрешите обратиться! - весело
крикнул с "Кутума" Степунов.  Он  не  видел,  что  за  ними  наблюдает
Мариам. - Товарищ капитан второго ранга, разрешите обратиться! - снова
крикнул он,  видимо считая, что капитан не отвечает ему, обидевшись за
недостаточно высокое звание. - Товарищ капитан... - начал Степунов.
     - Зачем кричишь?  - гневно оборвал его Рагим  и  сразу  прекратил
очередное  присвоение  ему  более  высокого  звания.  - Уши оборву!  -
добавил он,  готовый выполнить свою угрозу,  не считаясь с отсутствием
во флоте подобного дисциплинарного взыскания.
     Ему было стыдно перед Мариам:  вдруг подумает,  что он, взрослый,
серьезный человек, занимается детской игрой?
     Он подбежал к Мариам и прерывистым шепотом заговорил:
     - Нам  надо  обязательно добраться до Каменной гряды...  Скажите,
Мариам, где сейчас может быть Александр Петрович? Он нам очень нужен.
     Девушка вздрогнула.
     - Александр Петрович задержался на испытаниях,  -  ответила  она,
овладев собой.
     Рагим был разочарован.
     - Нехорошо получается.  Он нам...  ну,  прямо, не знаю как нужен!
Понимаете, Мариам, - с сожалением сказал он, - большой секрет.
     Мариам удивленно  посмотрела  на Рагима,  но тот как бы для того,
чтобы на этом закончить разговор, скомандовал:
     - Полный вперед!
     Глиссер, медленно вращая винтом,  поплыл вдоль берега.  Флажок на
антенне лениво заплескался в воздухе.
     - Самый полный! Жми на всю мощность! - приказал Рагим.
     Степунов до отказа повернул ручку реостата.
     - На  последней  кнопке,  -  сокрушенно  ответил  он.  -   Полная
мощность.
     Электроглиссер медленно полз у берега.
     - Самый полный?  - снисходительно спросила Мариам.  - Напутали вы
все, ребята. Рассказывайте: почему так получилось?
     - Мотор, наверное, не такой нужен. Аккумуляторы не дают мощности,
перегреваются очень, - смущенно оправдывался Рагим. - Потом, Александр
Петрович говорил,  что при испытаниях всегда могут быть неудачи... Вот
и...
     Тут Рагим  увидел  ползущую  по  берегу черепаху.  Она вытягивала
из-под щита змеиную головку и равнодушно смотрела на людей.
     Незадачливый конструктор с ожесточением бросил в нее камнем.
     - Ну,  где ваш мотор?  Показывайте быстрее!  - сказала  Мариам  и
взглянула  на  часы:  у  нее  осталось еще полчаса до начала испытаний
электробура.
     Настойчивые испытатели  сняли  с  лодки  мотор  и притащили его к
Маркам.  Она внимательно осмотрела обмотки,  затем нарисовала схему  у
себя   в  блокноте.  Ребята  с  нетерпением  поглядывали  на  опытного
специалиста, каким в этих делах и была Керимова.
     - Вот так надо переключить секции.  - Она показала Рагиму чертеж.
- Соедините все аккумуляторы вот  по  этой  схеме...  И  потом,  самое
главное... чтобы увеличить скорость, надо здесь пересоединить...
     Будущие специалисты  наклонились  над  чертежом   и   внимательно
слушали.   Несомненно,  Керимовой  были  хорошо  знакомы  схемы  любых
быстроходных моторов: она два года занималась электробурами.
     Молодые энтузиасты  форсированных  мощностей  доказывали ей,  что
"линия жизни" у них  ясная.  Если  могут  токари-новаторы  увеличивать
скорости резания,  то почему бы не заставить электромотор давать такую
огромную мощность (правда, в небольшой промежуток времени), на которую
он не был рассчитан.
     Мариам решила применить новую схему.
     Ребята сняли    мотор    с   кронштейна,   переключили   обмотки,
присоединили аккумуляторы. Они поняли, что от них требовала Мариам.
     Как будто   бы   все   готово...   Винт   медленно  завертелся  и
остановился.
     Рагим разочарованно  посмотрел на застывший винт и приказал снова
снять мотор.  Не  получается  правильная  техническая  "линия  жизни"!
Нельзя   от   маленького   мотора  требовать  чуть  ли  не  самолетную
мощность...  Однако Александр Петрович говорил, что если захочешь, все
можно сделать! Мариам тоже это утверждает... Проверим еще раз!
     Опять молодые   техники   склонились   над   капризным   мотором,
рассматривая концы обмоток и пересоединяя их по новой схеме.
     - Ну,  теперь определенно готово!  Поедете  без  меня,  -  сказал
Рагим, вытирая лоб рукавом.
     Винт завертелся быстрее...  еще  быстрее...  Глиссер  сорвался  с
места.  Над  водой,  как  победный  клич,  взлетел  восторженный голос
Рагима.
     - Полный  вперед!  Следи за температурой кожуха!  - кричал он.  -
Курс - Каменная гряда!.. Спасибо, Мариам, - обратился Рагим к девушке,
когда лодка отчалила от берега.  - Вот увидите, что обмотка не сгорит.
Вы  же  знаете,  какой  нагрев  выдерживает  силиконовая   изоляция...
Подождите минутку,  - остановил он Мариам,  заметив, что та смотрит на
часы.  - Сейчас мы откроем "большой секрет".  Увидите,  какой  подарок
приготовлен Александру Петровичу!
     "Кутум" развернулся и, обойдя подводные камни, вылетел на простор
из маленькой бухты.
     Мариам, сидя на камне, провожала глазами радужный круг глиссера.
     Рагим заложил  руки  за  спину.  Он  чувствовал себя победителем.
Пусть он был простым копировщиком! Он раньше умел переводить на кальку
только чужие мысли, хорошо держал рейсфедер и знал, как провести тушью
самую тонкую линию.  А сегодня  конструктор  Керимова  убедилась,  что
Рагим  умеет  не  только  копировать  чертежи,  но  и выдумывать новые
конструкции.
     Мариам встала,  потерла  онемевшую  ногу  и,  слегка прихрамывая,
подошла к юноше.
     - Молодец,  Рагим!  -  мягко  сказала она.  - Вот видишь,  теперь
получилось...  Александр Петрович... был бы доволен. Когда-нибудь и ты
станешь  таким  же  замечательным  изобретателем,  каким был Васильев.
Будешь продолжать то,  что он еще не закончил... - Она прикусила губу,
чтобы не расплакаться, и, резко повернувшись, пошла по берегу.
     "Что она сказала?  - удивился Рагим.  - Почему "был"?"  Он  пожал
плечами  и,  прищурив  глаза  от  солнца,  взглянул  на возвращающийся
глиссер.
     "Кутум" шел  быстрее  торпедного  катера,  скользил по воде,  как
гидросамолет...  Нет,  он просто летел со всей скоростью,  на  которую
только  был  способен.  А  за ним мчалось облако.  Оно подскакивало на
волнах, будто догоняло его. Блестящее белое облако, как шар...
     Облако, приближаясь  к  берегу,  становилось  плотным и как будто
осязаемым: электроглиссер тащил на буксире белый шар.
     Мариам не могла поверить своим глазам...  Все девять шаров лежали
во дворе института.  Остальные находились в подводном доме...  Значит,
этот шар мог быть только оттуда...  Нет-нет,  успокойся,  Мариам!  Это
лишь слабый проблеск надежды...
     Не помня себя от волнения,  она бежала по берегу, увязая в песке,
спотыкаясь и падая...  Еще  немного  осталось,  Мариам?  Вон,  смотри,
"Кутум"   уже  у  берега...  Белый  шар  проплывает  сквозь  скалистые
ворота... останавливается, слегка раскачиваясь на волнах.



     Молодые испытатели с трудом тащили тяжелую пластмассовую цистерну
на берег...  Мешали подводные камни:  шар в них заклинивался,  и тогда
его нельзя было сдвинуть с места.
     - Наконец-то!  -  еле отдышавшись,  проговорил Степунов,  вытирая
потное лицо.  - Вот какое дело,  Мариам,  - обратился он к девушке.  -
Секрет наш простой.  Мы этот шар сегодня рано утром у рыбаков увидели.
Говорим,  что шар наш, институтский. Удостоверения, конечно, показали.
Рыбаки подумали и отдали: "Берите, мол, если ваш..."
     - Стали к берегу тащить,  - перебил его Али  (он  уже  карабкался
наверх цистерны),  а мотор не тянет. Пришлось шар оставить на Каменной
гряде.  Зато сейчас наш глиссер как буксир  на  тысячу  сил...  Десять
таких дотащит!
     - Чего расхвастался?  Степунов сурово наморщил лоб.  - Никакой  в
тебе  научной скромности!  У мотора коллектор чуть не сгорел,  а ты...
"десять дотащит",  - передразнил он  товарища  и,  сокрушенно  покачав
головой, направился к злополучному мотору.
     "Опять неудачи!  -  подумал  Степунов.  -  Надо   делать   другой
коллектор.   Может  быть,  фарфоровый  с  пластинами  из  тугоплавкого
металла?"
     Али смущенно   проводил   его   взглядом,   хотел  возразить,  но
неосторожно  повернулся  и  сорвался  в  воду.  Разозлившись  на  свою
неловкость,  он  крепко  уцепился за пучок водорослей,  запутавшихся в
поручнях,  и,  упираясь босыми ногами в гладкие  стенки  шара,  быстро
взобрался наверх.
     Мариам стояла по колена в воде и,  прижав руки к щекам,  смотрела
на  цистерну.  Она  ничего не видела,  глаза застилало туманом,  кровь
стучала в висках. Она чувствовала, как холодеют ее пальцы.
     С удивлением и беспокойством Рагим наблюдал за Мариам.
     "Чего она так испугалась?" подумал он и сказал:
     - Зачем бояться,  Мариам?  Ты думаешь - мина?..  Клянусь,  она не
взорвется!..  Александр  Петрович  потерял  этот  шар.  Он  с   такими
работает.
     Али с любопытством рассматривал выпуклый фонарь,  в  котором  еле
теплился красный свет. Фонарь был похож на огромный бычий глаз.
     - Может быть,  аккумуляторы  надо  отсоединить?  -  спросил  Али,
обращаясь к Рагиму.
     - Нельзя трогать,  -  сурово  ответил  тот.  -  Придумал  тоже  -
ковыряться в чужих аппаратах!..  Степунов, что там возишься? - крикнул
Рагим.  - Потом разберемся,  а сейчас надо шар очистить и  спрятать  в
грот!  У Александра Петровича спросим,  как дальше быть...  Правильно,
Мариам?
     Девушка очнулась от своего оцепенения.
     - Нельзя! Скорее откройте! - неистово закричала она.
     Путаясь в  водорослях  и  спотыкаясь о камни,  Мариам подбежала к
шару. Стараясь обхватить его обеими руками, она прижималась к холодной
стенке,  словно сквозь нее хотела услышать биение живого человеческого
сердца...
     Зачем обманывать себя,  Мариам? Разве можно остаться живым в этой
наглухо закрытой коробке?.. Прошло уже много часов...
     Нет, Мариам  не  хотела этому верить и думала,  что,  может быть,
наверху,  возле  люка,  есть  какое-нибудь  отверстие,   открывающееся
изнутри... Это была последняя надежда.
     - Откройте люк!  Скорее...  скорее! - говорила она, скользя рукой
по мокрой поверхности шара.
     Рагим ничего не понимал. Он растерянно смотрел на девушку. Всегда
спокойная, Мариам вдруг так взволнована, настаивает немедленно открыть
шар...  "Тут что-то  очень  серьезное",  решил  Рагим  и  сделал  знак
Степунову.
     Вдвоем с  Али  они  стали   отвинчивать   крышку   люка...   Туго
поддавалась скрипящая нарезка.
     Наконец люк открыт.  Степунов вытянул  подбородок,  уперся  им  в
нарезной борт и заглянул вниз.
     Смотрел он долго и сосредоточенно...  Мариам  казалось,  что  она
больше не выдержит. "Ну говори же, говори, Степунов!" хотела вымолвить
Мариам, но у нее не хватало дыхания.
     - Шар   пустой!   -  заключил  техник  и,  вздохнув,  заметил:  -
Аккумуляторы подходящие. Вот бы к нашим добавить!
     - Там никого нет? - прошептала Мариам.
     Ребята растерянно  переглянулись.  Кто  же  может  быть  в   этом
завинченном наглухо шаре?
     "Уж не случилось ли чего с Мариам?  - с тревогой подумал Рагим. -
Странно она себя ведет".
     Он много видел конструкторов,  изобретателей, сам, можно сказать,
тоже изобретатель.  Ему понятно их нетерпеливое любопытство, если дело
касается чего-либо нового в технике.  Но такого ни с кем не  бывает...
Об этом же думал и Степунов.
     И только Али Мамедов,  самый черный из всех ребят и самый молодой
из техников на опытном заводе,  неистовый радиолюбитель,  неисправимый
фантазер и мечтатель,  почему-то первым прочел в глазах Мариам  то,  о
чем она боялась сказать.
     Али скользнул в люк, повис на руках и спрыгнул вниз, на дно шара.
     Настала такая  тишина,  что,  казалось,  даже  волны остановились
где-то на полпути к берегу, боясь нарушить ее своим плеском.
     Прильнув ухом  к стенке шара,  Мариам слышала шлепанье босых ног,
затем какое-то царапанье.
     - Нет тут никого, - послышался гулкий, как из бочки, голос Али.
     Мариам не понимала,  что же она должна делать  -  радоваться  или
вновь мучиться:  в шаре никого не нашли,  но исчезла и надежда увидеть
Васильева живым.
     Из люка появилась голова Али. В зубах он держал черную клеенчатую
тетрадь и, упираясь в борта, старался выбраться из шара.
     Наконец он   вылез   и  высоко  поднял  тетрадь.  Руки  товарищей
протянулись к ней. Но Али, соскользнул с шара всем известным способом,
как многие в детстве скатывались со снежных гор без салазок, плюхнулся
в воду и передал тетрадь Мариам.
     Пытаясь овладеть собой,  дрожащими,  неповинующимися пальцами она
взяла тетрадь и открыла на первой странице:

                 "А. Васильев. Технический дневник".

     Все поняла Мариам.  Он послал тетрадь,  чтобы не погибли вместе с
ним его записи.
     Перелистывая страницы, она смотрела, как сквозь мутную пленку, на
числа,  формулы,  чертежи.  Вот  день,  когда  Мариам  впервые увидела
Васильева в его лаборатории.  Дальше снова какие-то эскизы... А это...
последняя  ночь  -  30 сентября...  Мариам дрожала от еле сдерживаемых
рыданий.  "Итог последних лет",  прочитала она, глотая слезы, а дальше
внизу: "Что-то будет?"
     Мариам перевернула  новую  страницу  и  вздрогнула  от   ощущения
чего-то страшного и неотвратимого.
     Это его последние слова...  Через всю страницу наискось  тянулись
строчки, написанные красным карандашом.

                        Глава двадцать третья
              "ВСЕ БУДЕТ СДЕЛАНО ДЛЯ СПАСЕНИЯ ВАСИЛЬЕВА.

     Только что  кончилось   совещание   в   кабинете   директора.   В
пепельницах  -  горы  окурков.  Голубой дым,  похожий на тонкую пряжу,
тянулся в окно.
     Агаев и парторг остались одни.
     - Понимаешь,  Джафар,  - как бы  продолжая  прерванный  разговор,
начал Рустамов,  - поднять васильевскую конструкцию очень трудно,  но,
как видишь,  можно!  А это получается  только  потому,  что  по  своей
натуре,  по  своему  воспитанию  каждый из наших людей в какой-то мере
изобретатель...  Для советского человека,  как иной раз  мне  кажется,
просто нет неразрешимых задач.
     - Сейчас я в этом убедился,  - согласился директор. - Однако танк
мы успеем поднять к вечеру,  но... найдем ли мы Васильева живым? Вот в
этом я не уверен.
     Рустамов поднял строгие глаза. В них таилось недовольство.
     - Что ты хочешь этим сказать? - спросил он. - Буквально несколько
минут назад профессор Гусейнов утверждал,  что для одного человека при
данной кубатуре воздуха хватит до завтрашнего утра...
     - Я не о том,  - нервно перебил его директор. - Воздуха хватит...
А мужества?  Ты об этом забыл?  Васильев,  так же как и  мы  с  тобой,
понимает,  чего  ему следует ожидать...  Так не лучше ли сразу открыть
все кингстоны.
     - Этого никогда не может быть!
     - Почему?
     - Он коммунист...
     Агаев молчаливо согласился и подошел к окну.
     - Люди у нас особенные, Джафар, - после недолгого молчания сказал
парторг.  - Вот и верим мы им,  как себе... А если попадаются негодяи,
то  приходится  к  ним присматриваться.  Уж не с той ли они стороны?..
Сегодня ко мне прибежал Нури и стал доказывать,  что "рыбаки", которых
задержали ночью пограничники,  люди не наши,  а чужие... И знаешь, чем
он это доказывал?  Говорит: не могут наши люди друг друга топить. А он
сам  видел,  как  "рыбак" на баркасе в отчаянии и злобе отрывал пальцы
своего товарища от руля.
     - Кстати, он что-то говорил о цилиндре с крюками?
     - Об этом спрашивали этих "героев".  Они отрицают,  причем будто,
бы  убедительно.  "Парню,  наверное,  со  страху осьминог почудился" -
именно так и сказал один из них...  - Рустамов  взглянул  на  часы.  -
Следователь не мог меня дальше задерживать.  Он,  конечно,  знал,  что
сейчас самое главное - успеть спасти Васильева... Но, понимаешь, какая
история... - Он подошел к двери и, приоткрыв ее, посмотрел в приемную.
-  Этого  "председателя  артели"  видели  на  площадке  лестницы,  где
находится квартира Васильева... Странное совпадение!
     Громкий стук в дверь заставил Рустамова обернуться.
     - Войдите! - сказал директор.
     Кто-то застучал еще сильнее.
     Рустамов быстро  подошел  к  двери,  распахнул  ее и столкнулся с
Мариам.  Она не могла перевести  дух  от  волнения  и  дрожащей  рукой
протягивала парторгу тетрадь.
     - Салам,  Керимова!  -  приподнявшись  в  кресле,   приветствовал
девушку директор, с удивлением смотря на ее запыленное и мятое платье.
- Что там случилось? Рассказывай!
     Поминутно оборачиваясь к двери,  откуда выглядывали головы ребят,
Мариам сбивчиво и взволнованно рассказала о том,  как они  нашли  шар,
нашли  дневник и - уже совершенно ненужное - как они вчетвером мчались
на ее машине, стараясь поскорее добраться до города.
     - Довольно, Мариам! Все ясно... Надо немедленно искать, - перебил
ее путаную речь Рустамов  и  протянул  Агаеву  тетрадь,  раскрытую  на
последней странице.
     Директор вытер голову платком и медленно прочитал вслух:
     - "Всем,  кто найдет этот шар.  Срочно сообщите:  Баку,  Институт
нефти,  Агаеву.  Следите за второй цистерной - она без света,  пытаюсь
спастись. Тетрадь перешлите по тому же адресу. А Васильев".
     - Несомненно,  вторая  цистерна  вылетела,  -  убежденно   сказал
Рустамов,  как  бы  отвечая на немой вопрос директора.  - Если она без
света, то ее очень трудно найти...
     - Непонятно...  Совсем  непонятно...  -  удивленно говорил Агаев,
перелистывая страницы дневника.
     Из тетради   выпал   розовато-коричневый  листок.  Мариам  быстро
подняла его и передала директору.
     - Еще  одна  загадка,  - уже недовольно заметил он.  - Это что-то
вроде записи на строчечном магнитофоне.  Проверим на всякий  случай...
Али, скорее звони командиру авиачасти! Поиски начнем немедленно.
     Он подошел к  стоящему  в  углу  столику  с  магнитофоном,  долго
возился  с  ним  и  наконец закрепил под головкой звукоснимателя очень
маленький целлофановый листок, найденный в тетради.
     Послышалось шипенье, и вдруг все узнали голос Синицкого:
     "Прошу сообщить  в  Геологоразведочный  институт,   что   студент
Синицкий   несколько   задерживается...   по   не  зависящим  от  него
обстоятельствам..."
     - Надо торопиться!  А я тебе что говорил, Али? Не мог этот парень
утонуть!  - Агаев суетился.  Нажимая кнопку  звонка,  он  одновременно
смотрел на часы. - Значит, они оба живы. Ты понимаешь, Али, и Синицкий
тоже!..  Но как же он остался в подводном доме?..  Нури утверждал, что
сам отправил цистерну с Синицким.  Нет уж,  мы не можем его второй раз
потерять...
     Агаев говорил  все это радостно и возбужденно.  Мариам никогда не
видела его таким словоохотливым.
     - Погоди,  Джафар,  -  остановил его парторг,  записывая что-то в
блокнот.  - Давай по порядку.  Подготовка к подъему уже идет... Сейчас
найдут  командира  авиачасти.  Я  уже звонил.  Но для поисков цистерны
этого мало.  Нужны десятки самолетов,  катеров,  глиссеров...  Помогут
аэроклуб, яхтклуб, мореходное училище...
     - Разрешите и нам?  - неожиданно для всех проговорил Рагим.  - Мы
проверим прибрежную зону до самого Сумгаита.
     Никто не замечал ребят,  которые все время стояли у двери, видимо
ожидая, что у них будут спрашивать, где и как они нашли шар.
     - У нас есть своя лодка,  - добавил  Степунов,  вытягивая  голову
из-за спины Рагима.
     - Побыстрее  любого  катера!  -   не   удержавшись,   прихвастнул
маленький Мамедов. - Электроглиссер!
     Парторг снисходительно улыбнулся:
     - Как же, слыхали! Испытания форсированных режимов.
     - Откуда? - обеспокоено спросил Рагим. - Мы же никому ничего...
     - Так  уж  и  никому?..  Как у нас часто говорят:  "Узнала тетя -
узнал весь свет"...  Ну ладно,  молодцы,  потом...  Спасибо,  что  шар
притащили.
     - А второй мы будем  каждый  день  искать,  -  решительно  заявил
Степунов. - Конечно, после работы, - поправился он, искоса взглянув на
директора, который нервно стучал по рычагу телефона. - Рыбаки нашли, и
мы попробуем. Только вот аккумуляторов не хватает... Нам бы...
     Он не  договорил:  Рагим  предостерег  товарища   от   неуместной
просьбы, больно ущипнув его за локоть.
     - Ай,  балам!1 - воскликнул  парторг.  -  Удивительные  ребята...
Аккумуляторы,   наверное,   директор   вам   даст.   Как  не  помогать
изобретателям! Ну, а вот шар постараемся разыскать сами...
     1 Балам - по-азербайджански "дитя".
     Мариам сурово взглянула на юных техников и вместе с ними вышла из
кабинета.
     Рустамов проводил их до двери.  Директора только  что  вызвали  к
телефону.  Он  говорил  необычно  взволнованно  и  вместе с тем не мог
скрыть от парторга радостного блеска глаз.
     - Да-да,  очень трудно,  - говорил директор. - Но у нас есть одно
коллективное предложение.  Будем пробовать...  Уверен ли в  успехе?  Я
должен  быть уверен!  Времени осталось мало...  Да,  уже приступили...
Ваша помощь?  Очень благодарю.  Вечером подробно доложу...  - Директор
заторопился,  испугавшись,  что разговор может окончиться, а он еще не
сказал самого главного.  - Одну минуту!..  Только сейчас  мы  получили
известие о Васильеве.  Он... Нет-нет, это неизвестно. Возможно, жив...
Записка в цистерне...  Мы решили...  - Он прислушался и переспросил: -
Приехать немедленно? Прямо в ЦК?.. Есть!
     Агаев быстро надел фуражку:
     - Ты знаешь, кто мне звонил?
     Парторг утвердительно кивнул головой.
     - Значит...
     - Значит,  - перебил  его  Рустамов,  -  все  будет  сделано  для
спасения Васильева.



     На плавучем острове Гасанова уже давно начались работы по подъему
подводного  дома.  Катера,  баржи,  краны,  мощные  силовые  установки
сгрудились вокруг острова.  Он стоял,  не шелохнувшись, на волнах, так
как его многометровая площадь намного превосходила длину самой большой
каспийской волны. Он словно опирался на них.
     В центре  острова,  на  решетчатой  ферме,  находилась  командная
будка.  Она  со  всех  сторон  была  закрыта  стеклом,  сквозь которое
виднелись аппараты, и рядом - человек в темном комбинезоне.
     В будке,   широко  расставив  ноги,  уверенно  и  спокойно  стоял
конструктор плавучего острова Гасанов. Он подавал команды в микрофон.
     В репродукторах  все  время  гремел  его  голос.  Гудели  моторы,
всхлипывали насосы, шипела дуга электросварки, звенели трубы, падая на
железный пол.
     - Начали!  Опустить  балласт!  -  приказал  Гасанов  и  торопливо
спустился по лестнице из командной будки.
     Он подошел к Саиде и,  обняв ее за плечи,  наклонился над экраном
ультразвукового локатора.
     В мерцающем светлом поле ползла сверху вниз тень  прямоугольника.
От нее к верхнему краю экрана шла черная линия трубы.
     Саида была молчалива  и  сосредоточенна.  Она  осторожно  вращала
микрометрический винт наклона объектива.
     Все ниже  и  ниже  скользил  взгляд  локатора.  Уже  можно   было
различить силуэт подводного танка. Балласт и труба опускались мимо.
     - Левее, левее! - закричал Гасанов.
     Голос его  потонул  в  реве  пронесшейся  над  головой эскадрильи
гидросамолетов.
     - Туман... Не найдут, - сказала Саида, провожая их глазами. Затем
снова наклонилась к экрану: - Боюсь, что и мы не успеем...
     - Должны!  Чего  бы это ни стоило...  - стиснув зубы,  проговорил
Гасанов. - Понимаешь, Саида, должны!
     Он побежал к командной будке.
     ...Наступил вечер.
     По белой,  блестящей  поверхности  острова скользили тени людей и
машин.
     В разных местах:  у лебедки, у моторов, у насосов - везде и всюду
появлялась фигура Гасанова. Он был весь в движении.
     Словно подчеркивая  напряженность  обстановки,  метались  по воде
яркие, будто раскаленные лучи прожекторов.
     Наконец удалось опустить балласт на крышу подводного дома.
     Включили электробур.  Он вращался  с  бешеной  скоростью.  Мариам
рассчитала,   что   в  данном  случае  можно  допустить  десятикратную
перегрузку.
     Прижав руки к щекам, затаив дыхание, она смотрела на экран.
     Алмазная коронка вгрызалась в сталь.  Надо было просверлить почти
мгновенно,  иначе  вся  установка  может соскользнуть с куполообразной
крыши.
     Труба надежно  вошла в толстую броню.  Мариам облегчением вытерла
глаза: от напряжения или, скорее, от радости у нее показались слезы.
     Зачавкали насосы: они выкачивали воду из буровой подводного дома.
Толстая струя,  похожая в свете  прожектора  на  расплавленную  сталь,
хлестала за борт плавучего острова.
     Дом освобождался от воды.
     Сквозь трубу опустили вниз трос с прибором,  определяющим уровень
воды в буровой. Уже можно было готовить толовую шашку.
     Заряд осторожно спустили в трубу.  За ним тянулся провод.  Вот он
уже спустился до самого устья скважины в буровой.
     Нури дрожащими руками взял подрывную машинку.
     Гасанов взмахнул рукой.  Ток побежал по проводу,  и  электрозапал
взорвал шашку.
     Из воды  показалась   длинная   труба   с   гигантским   шлангом,
подвешенным  к  подъемному  крану.  Она медленно выползала из глубины,
словно чудовищная, исполинская змея.
     Саида застыла  у  экрана  локатора:  она следила за поднимающимся
подводным домом. Вдруг он остановился и пошел вниз.
     - Пустить снова насосы! - закричал Гасанов.
     - Сколько осталось до поверхности?  - спросил  через  репродуктор
парторг.  Сейчас  он  находился  вместе с Гасановым в стеклянной будке
командного мостика.
     - Сто метров, - сообщил Нури, взбегая по лестниц к Рустамову.
     Али Гусейнович удовлетворенно вздохнул:
     - Ну как, Нури, поднимем? А?
     Нури широко улыбнулся:
     - Обязательно!..  Сами понимаете,  ради хорошего человека чего не
сделаешь. А он просто... замечательный!
     - Так что ж, по-твоему, Синицкий годится в друзья?
     - О!  - Нури  поднял  палец  над  головой,  выражая  этим  высшее
восхищение. - Настоящий москвич!
     - А помнишь, как ты его встретил на первых испытаниях?
     Хитро прищурившись, Нури сокрушенно ответил:
     - Позвольте и мне вспомнить нашу азербайджанскую поговорку: "Ишак
может  ли  понять,  что  такое  шафран?"  Вот  тогда  я таким ишаком и
оказался...
     Парторг рассмеялся и ласково потрепал юношу по плечу:
     - Ты  это  скажи  своему  другу  Синицкому.  Скоро   ты   с   ним
встретишься... будем, конечно, надеяться.
     К локатору подошла Мариам и стала  рядом  с  Саидой,  внимательно
смотря из-за ее плеча на экран.
     - Саида-джан!  - вдруг  сказала  Мариам.  -  Твой  аппарат  и  на
поверхности воды может видеть металлические предметы?
     Подняв глаза. Саида пристально посмотрела на подругу:
     - Я  понимаю  тебя,  Мариам,  но  ты  же знаешь,  что цистерна не
железная.  Никакими  локаторами  пластмассу  сверху  не   увидишь,   -
вздохнув, сказала она.
     Вероятно, скоро  настанет  утро.  Гасанов  боялся  взглянуть   на
стрелки  часов,  которые  отмечали,  сколько  осталось  человеку жить,
сколько осталось в подводном доме глотков воздуха. Если до утра его не
поднимут, то...
     Прожектор осветил  трубу  с  изогнувшимся  шлангом,  похожим   на
вопросительный знак. Вдруг шланг оборвался, и труба исчезла под водой.
     - Опять!  - в отчаянии крикнул Гасанов и побежал вниз.  Он прыгал
через несколько ступенек по лестнице, ведущей из командной будки.
     У борта плавучего острова стояли два мастера.
     - Как  и  тогда,  вниз пошел,  - сокрушенно сказал Пахомов.  - Не
выдерживает труба, ломается...
     - А может,  ей поплавок дать?  Легче будет,  - заметил Керимов. -
Надо поговорить с Ибрагимом Аббасовичем.
     - Конечно, попробовать можно.
     И оба мастера заспешили к Гасанову.
     Светало... Туман стал розовым - цвета вишневого киселя с молоком.



     Летели самолеты над Каспием. Плыли сквозь густой туман теплоходы,
катера,  танкеры.  В их радиорубках безумолку стучали ключи. На берегу
работали радиомаяки и радиолокаторы.  Радисты вслушивались в сигналы с
кораблей. Другие ловили передачи с самолетов.
     Агаев подошел  к  видеотелефону.  На экране появилось изображение
человека в очках, с седыми усами:
     - Сколько квадратов уже обследовано? Докладывать мне каждый час!
     Туман повис над морем,  густой, плотный. В нем потонули и корабли
и самолеты. Рев торпедных катеров стал глухим.
     Самолеты один за другим возвращались на аэродромы.  Подплывали  к
берегу торпедные катера.
     - Ничего не обнаружено.  Туман,  - слышал Агаев неизменный  ответ
начальника аэроклуба.
     - Туман.  Ничего не заметили,  - докладывал ему человек в морской
форме.
     Туман, как дымовая завеса, окутал весь Каспий.

                       Глава двадцать четвертая
                              В ЦИСТЕРНЕ

     Васильев очнулся от оглушительного грохота,  будто бы тысячи тонн
скрежещущей стали  рушились  на  него.  Ему  казалось,  что  он  вновь
испытывает свой тяжелый танк,  законченный в последний год войны.  Так
же гремят гусеницы, танк мечется по оврагам, ломает деревья... Грохот,
лязг железа... Душно...
     Но что с ним было сегодня?..  Он  помнил,  что  Синицкий  потерял
сознание...  Помнил,  не хватало воздуха - так же,  как сейчас. Но что
было потом, он вспомнить не мог.
     Нельзя собраться с мыслями...  Трудно дышать... Ему казалось, что
он то опускается  на  дно,  то  снова  взлетает  куда-то  вверх...  Он
почему-то  был  уверен,  что стоит ему только вспомнить свои поступки,
движения,  мысли - все  то,  что  происходило  до  того,  как  потерял
сознание, и он будет спасен...
     Напрягая всю свою волю,  инженер постепенно,  с трудом припоминал
отдельные картины.
     Вот он сидит в кресле, Синицкий склонился рядом.
     В тусклом  свете фонарика виноград на тарелке кажется золотистым,
будто в нем застыли частицы  солнечных  лучей.  Васильев  помнит,  как
невольная  ярость овладела им.  Там,  наверху,  солнце,  голубое небо,
ветер,  прилетевший с гор,  радостные улицы...  Там жизнь, люди... Там
ждет Мариам. Вот ее лицо: оно тускнеет и пропадает...
     А это кто?  Опять выплывает из темноты лицо плачущего  мальчугана
на  улице  немецкого городка...  Гудят американские самолеты,  с ревом
бросаются вниз на истерзанную, молчаливую землю...
     Васильев вскрикивает,  как  от  страшного  удара.  Он опять видит
фотографию  сына  в  костюме  американского  солдата.  Нет,   это   не
сумасшествие!  Он  видит каждую строчку письма...  Он должен бороться,
кричать на весь  мир  о  невиданной  человеческой  низости,  о  людях,
которые не смоют с себя проклятья в веках!..
     Мало этого,  мало!..  Пусть фонтаны нефти зальют им глотки! Пусть
задохнутся они,  когда узнают о нашем богатстве, что открыли мы на дне
морском!  Они боятся его:  оно движет наши машины на полях,  дорогах и
стройках и,  если нужно,  будет помогать защищать наше право на мирное
небо над мирной землей!
     И только  он,  инженер Васильев,  никогда не сможет увидеть этого
неба и воевать за него...
     Ярость душила Васильева. Он разорвал воротничок, чтобы легче было
дышать,  и думал только об одном:  надо вспомнить, вспомнить, что было
дальше...
     Он тогда  искал  способ,  как  спастись  в  цистерне.  Так...  не
торопись... мысль ускользает. Надо замкнуть ток в рубильнике... Но как
это  сделать?  Провести  провода  внутрь  шара?   Невозможно!   Сквозь
крохотную  дырочку,  оставленную для проводов,  под огромным давлением
ворвется вода и пронзит его тело, как острый клинок.
     "Что же   было   дальше?"  вспоминает  Васильев.  Опять  мелькают
картины:  вот он перелистывает  тетрадь,  на  глаза  попадается  эскиз
сигнальной лампы с колпаком из толстого стекла снаружи шара...  Как же
к ней идут провода от аккумулятора?  Ну  конечно,  через  герметически
изолированные  втулки...  Вот  оно,  спасительное решение!..  Тогда он
побежал в торпедное отделение - там еще тяжелее дышать... Выпустил шар
с  тетрадью.  Значит  - в два раза больше вероятности,  что найдут его
самого!  Нельзя рисковать временем... можно потерять сознание, а то бы
он отправил все оставшиеся шары с записками...  Нет, не так... Воздуха
уже не было в баллонах.
     Потом он вспомнил,  что тащил Синицкого... Нельзя его отправить в
шаре:  он без сознания...  задохнется.  Наверху,  наверное, уже никого
нет. Некому открыть люк...
     Как тонкая  нить,  обрывается  память.  Но  вот  снова   проблеск
сознания:   остатки  сжатого  воздуха  медленно  выталкивают  воду  из
шлюзовой камеры... Он открывает тяжелую, герметическую дверь, вползает
в камеру,  с большим трудом устанавливает шар. Разбирает колпак фонаря
и через проходные втулки соединяет  провода  с  рубильником.  Берет  с
собой аппарат Саиды,  фляжку с водой, кусок провода, чтобы замкнуть им
два контакта уже внутри шара. После этого опускается в его люк...
     Дальше Васильев  опять ничего не помнит...  Наверное,  он впустил
воду в торпедное отделение, замкнул контакты и...
     Где же  он  сейчас?  Инженер привстал на колени и начал ощупывать
стену...  Она  была   холодная   и   скользкая.   Он   провел   широко
расставленными  руками вдоль ее поверхности и почувствовал,  что стена
закруглялась... Значит, это цистерна?.. Внизу лежал аппарат Саиды... а
рядом - что-то мягкое...
     Мутилось сознание...  Ведь это Синицкий! Васильев вдруг вспомнил,
как опускал юношу в люк шара...
     Инженер чувствовал,  как его подбрасывало то  вверх,  то  вниз...
Значит, он на поверхности, на волнах...
     Шар резко подскочил вверх,  наверное  его  взметнуло  на  гребень
волны. Васильев упал.
     Скользя на четвереньках по гладким стенкам,  он пытался добраться
до люка. Если он его не откроет, то погибнет, как мышь в банке...
     Васильев ощупывал  руками  гладкие  стенки.  Но  шар  бросало   в
стороны, и он, не удержавшись, падал снова...
     Наконец ему удалось уцепиться за ящик аккумуляторов,  укрепленный
возле  люка,  где  находился  фонарь  освещения.  Лампы в нем не было:
Васильев снял ее, чтобы использовать переходные контакты...
     Дышать становилось  еще труднее.  Герметизация была надежной:  ни
одна капля воды,  ни один глоток свежего воздуха не  проникали  внутрь
цистерны.  Инженер  вспомнил,  как  он  гордился  удачными испытаниями
герметичности шаров при высоком давлении...  А сейчас он тщетно  искал
хотя бы маленькое отверстие,  микроскопическую дырочку. Он бы прильнул
к ней и пил,  пил без  конца,  жадными  глотками  морской  живительный
воздух!..
     Уцепившись за выступ аккумуляторной  батареи,  Васильев  старался
повернуть крышку люка. Это оказалось невозможным. Видимо, завернуть ее
было  легче,  а  открыть  нехватало  сил...  "Должно   быть,   наглухо
заклинилась  от  ударов  волн",  подумал инженер,  пытаясь найти точку
опоры.
     Шар бросало из стороны в сторону.
     Иногда Васильеву удавалось упереться руками в  крышку.  Наклонись
всем телом влево,  он рывками пытался сдвинуть ее с места... Напрасно!
Шар  снова  падал  куда-то  вниз.  Тело  становилось   легким,   почти
невесомым,  будто  растворялось  в пустом пространстве цистерны.  Руки
беспомощно скользили по стенкам,  опоры  не  было.  И  опять  Васильев
карабкался к люку...
     Наконец он надежно уперся в крышку руками, но она не поддавалась.
     Холодный пот выступил на спине, поползли противные струйки...
     Неужели все кончено и для него и для Синицкого?  Зачем нужно было
стараться   вырваться  из  подводного  дома?  Не  все  ли  равно,  где
задыхаться: под водой или здесь, уже на поверхности?..
     Он шарил дрожащими руками по внутренней плоскости крышки. Хоть бы
какой-нибудь выступ,  чтобы уцепиться,  упереться в него!..  С горечью
подумал   инженер,   что  при  конструировании  шаров  нужно  было  бы
предусмотреть скобы изнутри. Но кто мог предполагать такое необычайное
использование его нефтяных цистерн?
     Васильев терял сознание. В ушах будто гудели тысячи колоколов...
     Почему-то вспомнилась пушкинская сказка о царевиче в бочке...  Ее
выбросило на берег, мальчик поднатужился плечами и вышел на свободу...
     Стенки из пластмассы,  крепкой как сталь, - не деревянная клепка.
Они не могут лопнуть даже в сказке...
     Опять приходят  на  память самые невероятные сравнения:  какой-то
американец ради рекламы  и  долларов  показывал  свою  выносливость  и
крепость   черепа;  в  заколоченной  бочке  он  спустился  по  реке  в
Ниагарский водопад и как будто остался жив... А он, советский инженер,
должен погибнуть, когда спасение так близко!..
     Нет, он будет жить,  пока мыслит,  пока не погасла в нем  воля  к
жизни...
     Смертельной опасности он  может  противопоставить  не  физическую
силу   и   не  выносливость,  а  смелую  мысль,  умение  решить  любую
техническую задачу.  Вот оно,  единственное оставшееся оружие капитана
подводного дома!..
     Может быть,  чем-нибудь упереться в крышку,  чтобы  не  скользили
пальцы?
     Он опустил руку в карман и там нащупал "загадочное кольцо"  Нури.
"Кольцо,  кольцо..." повторял инженер.  Ему уже казалось,  что найдено
решение...  Он  вспомнил  о  проводе,  которым  замыкал  контакты   на
переходных   втулках,   ощупью   нашел   его   и   коснулся   им  гаек
аккумулятора... От короткого замыкания вспыхнула ослепительная искра.
     Инженер закрыл глаза и еще раз повторил опыт...  В свете искры он
разглядел металлическое кольцо,  удерживающее ламповый патрон.  Кольцо
было закреплено обыкновенными винтами.
     Кому же,  как не самому конструктору,  знать устройство освещения
цистерны. Он знал, что стоит только отвернуть кольцо, убрать резиновые
прокладки,  и круг с ламповым патроном упадет  внутрь  шара.  Тогда  -
воздух и желанная свобода!..  Но чем отвернуть?.. Он снова стал шарить
по карманам.
     Только погасший  фонарик...  никаких  отверток.  Инженер  вытащил
жестяный цилиндрик,  выбросил из него разрядившиеся  батарейки,  затем
линзу,  лампочки и каблуком старался сплюснуть корпус фонарика,  чтобы
получить подобие отвертки.
     Это оказалось очень трудным.  Но вот нижняя часть трубки смялась,
и Васильев попробовал отвернуть ею винт.
     Ничего не   выходило.   Самодельная  отвертка  оказалась  слишком
широка.
     Тщетно инженер    пытался   уменьшить   ее   ширину.   Это   было
невозможно...
     Вот если   бы  в  эту  сплюснутую  трубку  вставить  какую-нибудь
пластинку!  Васильев  опять  стал  искать  в  карманах...   В   уголке
затерялась  монета.  Никогда  в  жизни  он  так  не  радовался никакой
находке! Он закрепил ее в трубке - она точно пришлась по диаметру.
     Напрягая последние  усилия,  Васильев  подобрался к кольцу и стал
отвинчивать винты. Их было много. Пальцы уставали от напряжения.
     Сил оставалось  совсем  мало.  Дышать было нечем...  Он падал при
каждом резком ударе волн,  скользил на дно  шара  и  вновь  карабкался
вверх... Монета выскакивала из трубки. Боясь ее потерять, инженер брал
монету в  зубы  и  стискивал  так  крепко,  будто  старался  раскусить
надвое...
     После каждого   отвинченного   болта   он   ощупью   пересчитывал
оставшиеся. Сколько их? Сколько глотков воздуха осталось в цистерне?
     "Еще, еще немного!  - подбадривал себя инженер.  - Скоро  воздух,
свет,  жизнь!.." Он и Синицкий опять увидят яркое, голубое небо, вышки
и виноградники...
     Кольцо, удерживавшее  колпак,  со  звоном  упало  вниз.  Осталась
резиновая прокладка. Ее надо было оторвать. Васильев обломал все ногти
- резина не поддавалась. В отчаянии он стал рвать ее зубами.
     Еще несколько секунд, и он уже не выдержит...
     Но вдруг  Васильев  почувствовал,  что кровь его израненных десен
стала соленой - она смешалась с каплями морской  воды.  Вода  проникла
сквозь щели у резинового кольца!
     В последнем усилии,  не разжимая зубов, он дернул головой и повис
всем телом на резине.
     Свежий, опьяняющий  воздух  ворвался  в  шар.  Взмахнув   руками,
инженер скатился вниз.



     Брызги волн  ворвались  в  открытое отверстие и тонкими струйками
побежали по лицу.  Васильев глубоко  вздохнул.  Битва  за  жизнь  была
выиграна! Самое страшное осталось позади.
     Наклонившись к Синицкому,  Васильев взял его  руку.  Пульс  бился
слабо,  но  дыхание  -  инженер  чувствовал  его  на своей щеке - было
ровным, спокойным. "Ничего, скоро очнется".
     Что делается  в  мире?  День сейчас или ночь?  Где находится шар?
Виден ли берег? Все эти вопросы сразу встали перед ним.
     В дыре наверху было темно - значит,  ночь.  Оттуда шел дождь: это
волны метались над шаром,  и брызги их ливнем падали вниз.  "Наверное,
шторм все еще продолжается,  - подумал Васильев.  - Хорошо, что на дне
цистерны укреплен балласт, иначе она бы перевернулась". Он снял с себя
рубашку и, скомкав, заткнул ею отверстие.
     Васильев чувствовал себя в  относительной  безопасности.  Никакая
буря  ему  не страшна.  Толстые стенки цистерны выдержат натиск любого
урагана. "Это тебе не деревянная бочка ниагарского смельчака!" подумал
он и, усевшись на дне шара, с наслаждением вытянул ноги...
     Спокойное состояние длилось недолго.
     Страшная катастрофа   в   морской  глубине  снова  всплыла  перед
глазами.
     Вот он,  "итог  последних  лет",  вспомнил Васильев свою запись в
дневнике.  Все погибло...  Все,  чему он отдал последние  годы  жизни.
Погибли  труды  тысяч  людей.  И если он останется жив,  как он сможет
смотреть им в глаза?..
     Инженер снова наклонился к Синицкому. Глубокая отцовская нежность
вдруг возникла в его душе...  "Родной мой!  Все из-за меня".  Опять он
вспомнил  бледное  лицо юноши,  когда тот старался улыбнуться и жадно,
широко раскрытым ртом  ловил  последние  остатки  воздуха  в  стальной
коробке...  По привычке студент вынимал гребенку,  поправлял галстук и
ничем не хотел показать Васильеву своего страха...
     Снова и  снова прислушивался инженер к дыханию Синицкого...  Надо
дать ему воды.
     Он ощупью  нашел  отделение для аккумуляторов.  Где-то здесь была
фляжка,  которую он предусмотрительно положил сюда и  закрепил  куском
проволоки.
     Куда же она девалась?.. Может быть, выскользнула?..
     Стараясь подавить беспокойство,  Васильев стал шарить внизу.  Вот
аппарат Саиды, сигнальные ракеты. Но где же фляжка? Где?..
     Наконец он нашел ее,  однако фляжка была пуста:  наверное, крышка
оказалась плохо завинченной.  Вода вылилась и смешалась с морской, что
плескалась на дне шара, под балластом.
     Васильев зябко поежился, будто от холода. У них нет ни капли воды
да, кстати, и ни крошки хлеба.
     ...Шторм утихал... Васильев подтянулся на руках и вытащил из дыры
для фонаря смятую рубашку.
     Над головой  засветилось  розовое  пятно.   Так   в   необычайном
шарообразном доме наступал рассвет.
     В этом доме уже стало возможно дышать,  появился кусочек розового
неба.  Но  дом  все  же  оставался  тюрьмой.  В его окно еле пролезала
рука...
     Снова Васильев  подтянулся вверх и сквозь окошко нащупал скобы на
крышке люка. Снова нужны нечеловеческие усилия, чтобы сдвинуть с места
тяжелую крышку, повернуть ее...
     Все это длилось мучительно долго.  Васильеву казалось,  что  руки
уже не слушаются его, что в них лопнули жилы.
     Наконец крышка слегка поддалась его усилиям и дальше уже спокойно
пошла по нарезке.
     Первые, незабываемые минуты...  Чувство неизъяснимого  блаженства
охватило Васильева, когда он высунулся из люка и, опираясь на его края
локтями, огляделся по сторонам.
     Светало. Заря  вставала бледная,  слегка розоватая;  она освещала
мелкие белые барашки на волнах. Похоже, что это ветер рассыпал по воде
лепестки цветущих яблонь...  Берегов не видно.  Море казалось огромной
чашей, и в ней плавала маленькая горошинка - белый шар...
     Васильев не знал, сколь трудным оказалось их положение.
     Цистерна находилась вдали от известных морских путей, проложенных
на   картах   пунктиром.  Здесь  обычно  не  ходили  ни  торговые,  ни
пассажирские суда. В эти места не часто заплывали и рыбачьи баркасы.
     "Хорошо, если бы нашли шар с тетрадью!  - подумал Васильев.  - Но
на  это  мало  надежды...  Цистерна  тоже  может  где-нибудь   плавать
поблизости...  Ничего  не  известно.  А вдруг и ее и нас с Синицким во
время бури унесло черт знает куда?"
     Какое синее  это  море!..  Наверное,  оно  никогда таким не было.
Васильеву навсегда запомнится эта ядовитая синева.  Только синий цвет.
От него кружилась голова, болели глаза. Противная тошнота подступала к
горлу.
     Уже давно  встало  солнце,  и сейчас оно невыносимо пекло голову.
Васильев обмотал ее рубашкой,  снова высунулся из люка  и  до  боли  в
глазах смотрел на горизонт.
     Неподалеку пролетел баклан.  Может  быть,  как  замечают  моряки,
земля близка?..

                         Глава двадцать пятая
                          ОСТРОВ НЕИЗВЕСТЕН

     Слегка покачиваясь на волнах, плыл белый шар.
     Проходили часы. Васильев сидел на краю люка и, опустив ноги вниз,
бесцельно смотрел на туманный горизонт,  где голубоватое  небо,  цвета
жидкого молока, сливалось с водой.
     Инженеру вдруг  показалось,  что  там,  вдали,  белеет   какое-то
неясное очертание - то ли берега, то ли судна.
     "Нет, это не судно",  решил он.  Светлая  полоска  не  двигалась.
Ветер нес шар прямо к ней. Васильев присмотрелся... Из тумана выплывал
небольшой островок...
     Уже виден  был  низкий каменистый берег.  "Нет,  пожалуй,  это не
остров,  - подумал инженер,  -  просто  груда  камней...  Такие  часто
встречаются на Каспии".
     ...Васильев вынес на берег Синицкого и с  большим  трудом  втащил
шар.  Подложив  под  него камни,  чтобы он не скатился обратно в море,
инженер потянулся, выпрямился во весь рост и осмотрелся по сторонам...
     Действительно, островок  оказался маленьким - площадью всего лишь
в несколько десятков квадратных метров.  Покрытый галькой и  обломками
скал,  лишенный растительности, он не мог вызывать какие бы то ни было
симпатии даже у самого непритязательного путешественника.
     Снова прислушавшись  к  дыханию  Синицкого,  Васильев устроил его
поудобнее и решил обойти весь островок, чтобы попытаться найти воду, а
также  узнать,  есть  ли  здесь  хоть какая-нибудь возможность достать
пищу.
     Он обогнул  скалистую  гряду  и  вышел  на противоположный берег.
Здесь тянулась узкая песчаная полоса. Песок казался белоснежным. Волны
шуршали под ногами.
     Васильев шел у самой воды.  Его интересовало все:  и водоросли  и
кусочек  палки,  принесенный  волной неизвестно из каких краев.  Он на
всякий случай искал съедобные ракушки, но их не было...
     Возвращаясь к  Синицкому,  инженер  с трудом нашел белый шар:  он
сливался с цветом гальки на берегу.
     Как же  их  здесь найдут?  Вот если бы костер разжечь,  чтобы дым
увидели! Но это невозможно - на острове нет ни кустика, ни травинки.
     Синицкий все  еще  не  приходил в сознание.  Наверное,  он сильно
ударился о стенку цистерны, когда она вылетела из шлюзового отделения.
     Если бы достать хоть глоток воды!
     Поднимался туман.  Тяжелый и густой,  он растекался  по  острову.
Казалось, что воздух здесь насыщен ядовитыми испарениями.
     ...Уже село солнце.  Черная завеса закрыла весь горизонт, оставив
внизу,  у самого моря, тусклую красноватую полоску. Скалы стали совсем
лиловыми и через несколько минут растаяли в тумане.
     Васильеву опять казалось,  что он снова там,  внизу,  в подводном
доме...  Жарко. Пламя вырвалось из буровой, оно подбирается к нему все
ближе и ближе.  Вот языки огня лижут волосы,  уже касаются лба. О, как
мучительны эти воспоминания!..
     Неужели он  навсегда  расстался с подводным домом?  Он строил его
всю свою жизнь...
     Перед глазами  проносятся  картины  далекого  детства.  Солнечное
утро.  Он на  берегу  реки,  прилаживает  на  себе  маску  от  старого
противогаза. К маске приклеена короткая резиновая трубка с поплавком и
наконечником.  Дрожа от утренней  сырости,  он  раздевается,  надевает
маску, осторожно устанавливает поплавок и, взяв большой камень в руки,
опускается в  воду.  Он  чувствует  себя  водолазом.  Резиновый  шланг
болтается прямо над головой,  и дрожит над ним тень поплавка.  Мальчик
впервые знакомится  с  подводным  миром  и  в  изумлении  разглядывает
зеркальное небо подводных обитателей, сквозь которое прорываются косые
солнечные  лучи.  Становится  тяжело  дышать.  Он  бросает  камень   и
выплывает на поверхность...
     Другая картина:  строится модель  подводного  танка  с  резиновым
мотором. Первые испытания... Колесный танк из тонкой жести проходит по
дну глубокого ручья,  и его первый  пассажир  -  котенок  -  испуганно
выпрыгивает из жестяной коробки...
     Вот уже  сделана  электрическая  модель...   А   затем   чертежи,
чертежи...  Многолетняя  учеба,  сотни  вариантов,  десятки моделей...
Баку,  нефть...  Морские буровые,  изучение бурения и снова  варианты,
конструкции,  модели...  Чертежи, расчеты... Снова чертежи... Завод на
Урале...  Подводный дом строят тысячи человек.  Год работы в  цехе  на
сборке. Испытания на земле... Транспортировка по Волге и наконец...
     Хорошо помнит Васильев тот день,  когда  подводный  танк  впервые
двинулся  от  берега,  погружаясь  в море все глубже и глубже.  В этот
момент он чувствовал себя счастливейшим человеком на земле...
     Инженер приподнялся  на локте и взглянул на море,  как бы пытаясь
увидеть уходящий под воду танк.
     Мучила жажда.  Трудно было пошевелить языком.  Горло воспалилось,
как при ангине.  Нет,  никакие муки не смогут сравниться  с  тем,  что
сейчас испытывал Васильев... Каплю воды, только каплю!..
     Послышался гул самолета. Вот уже близко, совсем над головой... Их
ищут?  Откуда  самолет ночью?..  Здесь не может проходить пассажирская
трасса...
     И опять настала тишина.  Еле слышно плескались волны.  "Надо было
пустить ракету", вспомнил инженер.
     Он долго   смотрел  в  темное  спокойное  небо.  Звезды  исчезли,
опускался туман.  Над островом он  казался  густым  и  липким.  Мучили
видения.  Васильеву чудилось, будто белесые призраки в длинных одеждах
встали перед ним сплошной стеной...  Вот они взялись за руки, медленно
идут навстречу, окружают его со всех сторон...
     Но что это?.. Нет, он не бредит...
     На противоположном  конце острова показались голубоватые огоньки.
Иногда они гасли и затем вспыхивали в новом месте,  постепенно как  бы
приближаясь к берегу...
     Инженер побежал к ним навстречу.  Звенели и катились  под  ногами
скользкие   гальки.  Голубой  огонек  дрожал  возле  темной  скалы,  и
Васильеву казалось, будто кто-то притаился здесь, ждет его, запрятав в
рукав потайной фонарик.
     Когда он подошел совсем близко,  то заметил,  что свет мерцает  в
расселине между двумя плоскими камнями,  которые чем-то напоминали ему
могильные плиты.
     Осторожно, затаив  дыхание,  Васильев стал подбираться к ним.  Он
уже поднялся на груду камней, как вдруг оступился.
     Мелкие камешки  посыпались  вниз,  зашумели  в расселине.  Огонек
мгновенно исчез.
     Ощупью, широко  расставив руки,  Васильев пытался кого-то найти в
узком пространстве между камнями... Но там никого не было...
     Стараясь выкарабкаться   из  расселины,  он  скользил  руками  по
гладким камням,  слегка влажным от  тумана.  Может  быть,  они  утолят
жажду?..   Васильев  припал  воспаленным  ртом  к  холодной,  пахнущей
водорослями поверхности камня...
     Он не помнил, сколько прошло времени. Казалось, что ничего больше
не существует на свете,  кроме вот этих  холодных  и  влажных  камней.
Наконец  он оторвался от них и увидел,  как сквозь туман просачивалось
утро...
     Он бросился  к  Синицкому.  Тот  все  еще не приходил в сознание.
Васильев оторвал воротник у  своей  рубашки,  намочил  его  в  воде  и
положил на лоб юноши.
     Студент пошевельнулся и  бессильно  приподнял  руку.  Рука  снова
упала на песок.
     - Пить!.. - чуть слышно прошептал он.
     Васильев многое  отдал бы сейчас за стакан воды для своего нового
друга.  Еще одно испытание! Снова борьба за жизнь... но уже не свою, а
чужую.
     Опять инженер побежал к скалам.  Может быть,  как-нибудь  удастся
собрать хоть полглотка воды?  Он водил по камням ладонями, чувствовал,
что они скользки от воды, но воды все-таки не было...
     Вдруг острая,  обжигающая  боль уколола палец.  Васильев отдернул
руку и увидел тонкий язычок голубого пламени.
     Огонек пробивался  сквозь  трещину  в  камне.  Неподалеку от него
мерцал другой, еле заметный в туманной мгле.
     Так вот они, таинственные огни! Глухая досада овладела инженером.
Как же он ночью не догадался,  что встретился с обыкновенным  явлением
выхода нефтяных газов!  "Значит,  на этом острове тоже есть нефть... -
подумал он.  - Что ж,  и здесь поставим вышку... Но кто узнает об этом
"вновь  открытом  месторождении",  если  нам  не  удастся  выбраться с
проклятого  острова?  Чертов   туман!   Разве   нас   найдут?..   Надо
продержаться... Только бы воды, воды!"
     Он смотрел на мигающий огонек и думал,  думал только об  одном...
Вот мчится бушующий поток...  Спокойно и медленно течет река...  С гор
сбегает светлый ручей... Стоит на столе тонкий, прозрачный стакан, и в
нем - вода...  Всюду вода!  Он видел ее в цистернах,  бочках,  ведрах,
даже в лабораторной мензурке,  куда  из  трубки  перегонного  аппарата
медленно, по капле стекает вода...
     Ослепительной искрой  блеснула  мысль:  "Если  есть  огонь,   то,
значит, будет вода".
     Васильев бросился к шару, быстро разыскал там внутреннюю проводку
из  толстого  освинцованного  кабеля,  что  тянулся от аккумуляторов к
фонарю,  и оторвал  ее  от  стенок.  Еле  удерживая  себя  от  резких,
нетерпеливых   движений,   инженер,   прикусив  губу,  осторожно  снял
свинцовую трубку с жилы кабеля...
     Теперь надо найти фляжку и снять с нее суконную обшивку... Так...
Это сделано. Крышка?.. Крышка от фляжки не нужна... Инженер свернул из
оторванного  от  своей  рубашки  лоскута  тугую пробку.  Вставил в нее
оболочку кабеля, скрученную в виде змеевика.
     Готов перегонный аппарат!  Морская вода плещется во фляжке, как в
реторте...  Теперь надо найти мензурку...  Здесь как раз и  пригодится
крышка-стаканчик от фляжки.
     Огонек, зажатый в трещине скалы,  дрожал,  словно  пламя  газовой
горелки.  Знаменитый  инженер,  волнуясь  как школьник,  повторял опыт
перегонки воды.  В первый раз он делал  это  лет  двадцать  пять  тому
назад.
     Фляжка, служившая сейчас  ретортой,  была  укреплена  над  огнем,
змеевик спускался в ямку с холодной морской водой.  Конец змеевика был
подведен к стаканчику,
     Из свинцовой кабельной трубки показалась, как слеза, первая капля
живой воды.
     Поистине, эта  вода  казалась  Васильеву живой!  Затем еще капля,
еще...  Ему вспомнился рассказ о средневековой китайской пытке,  когда
на  выбритое  темя  медленно падали капли воды...  Вероятно,  Васильев
испытывал сейчас то же самое:  редко стучали неторопливые капли в  дно
стаканчика.
     Может быть,  проходили часы или только минуты  -  Васильев  плохо
представлял себе время... Он смотрел на драгоценные капли, которые уже
не стучали, а булькали, с тихими всплесками наполняя стаканчик.
     Вот он  почти  полон.  Так  хочется поднести его ко рту,  хотя бы
только смочить  губы!..  Но  вдруг  не  удержишься  и  выпьешь  все?..
Васильеву стало даже страшно при этой мысли.
     Прижимая к груди стаканчик,  инженер медленно поплелся к  берегу.
Там  он  осторожно  приподнял  голову  Синицкого  и влил ему несколько
капель в пересохший рот.
     Прошли минуты, и юноша открыл глаза.
     ...Долго не мог понять Синицкий, что с ним произошло. Где он? Кто
это?  Что за человек приподнял ему голову и держит перед ним блестящий
стаканчик?..
     Все его  тело  болело,  мутилось  сознание.  Он  то закрывал,  то
открывал глаза, силился что-то рассмотреть вокруг себя...
     Словно из  тумана,  медленно  выплывало  знакомое  лицо  капитана
подводного дома.  "Ну, значит, жив!" обрадовался Синицкий, но все-таки
для большей уверенности спросил:
     - Это вы, Александр Петрович?
     Он сказал это так тихо, что Васильев его не слышал. Но он увидел,
что юноша смотрит вполне сознательно и даже пытается улыбнуться.
     Инженер облегченно вздохнул:
     - Наконец-то! Как вы напугали меня, Синицкий!



     К вечеру  второго  дня  своего  пребывания  на  острове  Синицкий
чувствовал  себя  уже  достаточно хорошо,  если не считать неприятного
ощущения в желудке:  два дня он ничего не ел.  Но это  все  пустяки...
Обойдется.
     Он попытался выразить свою благодарность  Васильеву,  но  инженер
ласково усмехнулся и сказал:
     - Синицкий остался в подводном доме тоже не  ради  любопытства...
Так что перестанем считаться... Нам сейчас не до сантиментов.
     Влюбленными глазами Синицкий смотрел на инженера.  Все получилось
наоборот:  не  он,  Синицкий,  спас  ему  жизнь,  а Васильев освободил
студента из подводного плена.  "Ну что ж,  не будем считаться, - решил
он. - Здесь свет, воздух, твердая земля. Что еще нужно бывшему узнику,
который еле-еле вырвался на свободу?"
     Синицкому казалось,  что в мире уже не осталось ничего страшного.
Разве можно сравнить мелкие неприятности пребывания на  отрезанной  от
берега груде камней с тем,  что было несколько часов тому назад?..  И,
конечно,  если он,  Синицкий,  не  растерялся  в  подводном  доме,  то
здесь...  Смешно  даже  подумать!  Он  готов сидеть на этой бородавке,
вылезшей из-под воды, хоть целую неделю!
     "Но-но! Не  фанфаронить!  -  одернул  себя  Синицкий.  - Ненужное
торжество".
     Он смотрел на хмурое лицо Васильева и думал,  что этот человек не
может радоваться своему спасению.  Но что должен сделать Синицкий? Как
ему держаться с ним?
     Он чувствовал,  что сейчас,  как никогда,  старшему его  товарищу
нужна  помощь...  Как подойти к нему?  Как найти верный тон?  Нет,  не
помогут здесь слова утешения.
     Студент мучительно ломал голову.
     - Надеюсь,  что эти  приключения  навсегда  отбили  у  вас  охоту
заниматься нефтеразведкой? - неожиданно обратился к нему Васильев.
     Синицкий обрадовался:
     - Нет, Александр Петрович! Совсем наоборот. Теперь меня от такого
дела, как говорится, за уши не оттащишь. - Он бодро встал, прошелся по
берегу  и  насмешливо  протянул:  -  Да-а,  всякие бывают приключения!
Кстати, мне кажется, что это не остров Робинзона Крузо. Там, насколько
я помню, росли пальмы и бананы... А здесь...
     - Вы недовольны? - равнодушно спросил Васильев.
     - Да  как вам сказать...  внизу было уютнее,  - в тон ему заметил
студент, пряча улыбку. - Но, конечно, несколько душно.
     - Вот  и дышите!  Я уже осмотрел эти камни.  К сожалению,  здесь,
кроме воздуха, вы не найдете ничего более существенного.
     - Я  это и предполагал,  - сказал Синицкий,  стараясь не показать
своего беспокойства. - У нас ничего нет, Александр Петрович?
     Васильев отрицательно покачал головой.
     - Значит,  обойдемся,  - с деланной беспечностью сказал  студент,
заметив  тревогу  на  лице  Васильева.  - Будем считать,  что только в
книгах сердобольные романисты обычно дают потерпевшим  кораблекрушение
ящик  сухарей  и бочонок воды...  Они понимают,  что без этого нельзя.
Посади Робинзона на такой остров, он на тридцатой странице и помрет.
     - Чудак  вы,  Синицкий!  -  Васильев  улыбнулся.  - Не можете без
шуток. Да понимаете ли вы наше положение?..
     - Мне кажется, что да, - спокойно ответил студент.
     - Неизвестно,  сколько дней будет висеть этот туман,  - продолжал
Васильев. - Если не найдут первый шар, то едва ли и нас будут искать.
     - Я тоже так думаю.
     Мурлыкая себе  под  нос,  студент подошел к цистерне,  заглянул в
люк, ощупал выходящие из шара контакты и сказал:
     - Честное слово,  Александр Петрович, я до сих пор не могу придти
в себя от изумления. Как это вы здорово придумали - замкнуть рубильник
изнутри шара!
     Васильев промолчал.  Он сидел на песке и задумчиво один за другим
бросал  камешки  в  воду.  Они  низко  летели  над волнами и с звонким
плеском скрывались под  водой.  Ему  нравились  эти  короткие,  четкие
всплески, похожие на цоканье лошадиных копыт.
     - Александр Петрович,  - не унимался Синицкий, - мне кажется, что
за  половину крохотной булочки - знаете,  такие бывают поджаристые,  с
тонкой корочкой - я бы отдал полжизни...
     - Молчите,  Синицкий!..  Иначе  я вам предложу целую,  чтобы вы с
жизнью совсем распростились.
     - Ну, не буду. Все! - Синицкий умолк.
     Гремела галька. Шипели пенящиеся волны.
     - Но  как подвести понтоны?..  - как будто спрашивая самого себя,
прошептал Васильев.
     - Вы о чем, Александр Петрович? - спросил озадаченный Синицкий.
     - Тысячи тонн нагрузки... Как поднять? - продолжал Васильев.
     Юноша решил  отвлечь  его  от  печальных мыслей.  Он подвинулся к
Васильеву и мечтательно заговорил:
     - Вы знаете, Александр Петрович, иногда мне кажется, что все-таки
остались на земле романтические  приключения.  Конечно,  очень  трудно
поверить, что в век атомной энергии, радиолокации, ракетных двигателей
два человека  вдруг  оказались  на  необитаемом  острове.  -  Синицкий
вздохнул.  - Слово-то какое - "необитаемый"!  Я о нем только в детстве
слышал...
     - Насколько я понимаю,  ваше детство окончилось совсем недавно, -
хмуро заметил Васильев.
     Через минуту  он  посмотрел  на  цистерну  и увидел,  что из люка
торчали ноги Синицкого.
     Наконец студент   вылез   из   шара   и  вытащил  оттуда  аппарат
ультразвуковой локации, длинный хобот которого тут же уперся в песок.
     - Я  думаю,  Александр  Петрович,  -  со  смущенной улыбкой начал
Синицкий,  - что если бы у вас была возможность  выбирать,  то  вместо
этого аппарата вы все-таки взяли бы ящик сухарей,  как это делали наши
старые знакомые - опытные, видавшие виды мореплаватели.
     Васильев молчал.
     - Не хотите ли этим заняться? - сказал он через минуту и протянул
Синицкому несколько проволочных колец, скрепленных между собой. - Нури
утверждает, что его головоломки отвлекают от неприятных мыслей.
     - Прекрасно!  По-моему,  это  самое  подходящее  занятие  в нашем
положении, - согласился студент и взял у Васильева кольца.
     На острове стояла тишина.
     - Александр  Петрович,  -  наконец  нарушил  молчание   Синицкий,
углубившись в разгадывание проволочного фокуса, - вопрос можно?
     - Ну?
     - Сколько верблюд может жить без пищи?
     - Несколько месяцев.
     - Завидный  пример!  - Синицкий вздохнул.  - Несколько месяцев...
Верблюд...  "Он живет среди пустынь.  Ест невкусные кусты".  - Студент
вынул из кармана магнитофон и подкинул его на руке.  - Ну и положение!
Нарочно не придумаешь!..  И что, главное, обидно: начнешь рассказывать
- никто не поверит... Честное слово, не поверит!
     - Вы и этим недовольны?
     - Ну  еще  бы!..  Разве  я  мечтал  когда-нибудь  попасть в герои
приключенческого романа?  А получилось...  Только  уж  очень  странно.
Вроде как судьба решила посмеяться над нами. Подумать только: посадить
такого конструктора и студента,  почти  геолога,  -  Синицкий  скромно
улыбнулся,  -  посадить  на голые камни и дать им в руки два аппарата:
"Вот,  мол,   вам   чудеса   техники.   Посмотрим,   как   вы   будете
выкручиваться..." Обидно даже говорить!
     Синицкий замолк,  потом постучал пальцем  по  стеклянному  экрану
аппарата:
     - А еще обиднее сознавать,  что в  нашем  положении  эта  высокая
техника не стоит... той булочки... поджаристой, с розовой корочкой!

                        Глава двадцать шестая
                          ТУМАН НАД КАСПИЕМ

     Капризно и  беспокойно  Каспийское  море.  Редко,   очень   редко
выпадают  тихие,  штилевые дни...  В такой день летчику,  привыкшему к
своей коротенькой трассе Баку -  Красноводск,  хочется  пролететь  над
самой  водой  и,  высунувшись за борт кабины,  полюбоваться отражением
своего самолета.
     Такие дни  надо  отмечать  в календаре красным,  как праздничные,
если бы только знать,  когда они будут...  Впрочем,  и в такой день  к
вечеру  подует  ветерок  - сначала робкий,  неуверенный,  а через час,
глядишь,  разбушуется так,  что тот же летчик, уже на обратном пути, с
тревогой   сжимает  ручку  управления  самолетом,  стараясь  забраться
повыше...
     Бывают и  другие причуды у Каспия...  Иногда он кутается в теплую
шубу.  Густой белый туман накрывает его с головой.  Взглянув на карту,
вы  можете  представить  себе,  что  его усатая голова находится около
устья Волги...
     Летом и  ранней осенью подобные капризы бывают редко.  Но надо же
было случиться,  что именно в начале октября,  когда  происходили  все
описываемые здесь события, Каспий вдруг начал окутываться туманом.
     Летчиков это не беспокоило:  они  могли  идти  над  морем  слепым
полетом,    включив    автопилот   и   полукомпас.   Дорога   насквозь
просвечивалась невидимыми лучами радиомаяков.  Путь  безопасен,  идешь
как  по рельсам!..  Но искать пропавший шар в тумане нелегко.  Как его
увидишь? Он такой же белый, как и туманная пелена...
     Густой туман  опустился и над островом.  Синицкий сидел на камне,
глядя  на  тусклое  солнце.  Оно  казалось  электрической   лампочкой,
просвечивающей сквозь толстый слой пара,  как в бане.  Было так жарко,
точно остров находился под тропиками.
     Воды у новых островитян было достаточно.  Вот уже несколько часов
без перерыва работал перегонный аппарат, "изобретенный" Васильевым. Но
это  только  вода!  Синицкий  думал  о  другом:  вот  уже два дня он и
Васильев ничего не ели.
     Над гребнями  волн  взлетали  бакланы,  похожие  на  хлопья пены.
Иногда нет-нет и блеснет в клюве птицы трепещущая рыбешка...
     С жестокой завистью смотрел на них Синицкий.  Он думал, что через
несколько дней,  если придется сидеть на этом голодном острове, он уже
будет мечтать о том, с каким невероятным наслаждением вонзил бы зубы в
еще теплое тело крючконосой птицы...
     Огненный солнечный  шар,  казалось,  вот-вот  сорвется  вниз:  он
постепенно обрастал темно-красными облаками,  они как бы тянули его за
горизонт, понемногу обрывая дрожащие нити - лучи.
     Неподалеку от Синицкого сел баклан. Птица держала в кривом хищном
клюве   поникшую   рыбешку   и   посматривала   на   человека   злыми,
настороженными  глазами.  Синицкий  медленно  пополз  к  ней.   Баклан
взмахнул  крыльями  и  перелетел  на  другое  место...  Человек  снова
двинулся за ним. Баклан равнодушно оглянулся и улетел...
     Других птиц  Синицкий  пытался подбить камнями,  но из этого тоже
ничего не получалось...  Бакланы мгновенно улетали, как только видели,
что человек берет камень или пытается поднять руку.
     Синицкий вспомнил,  что где-то читал о приемах североамериканских
индейцев. Он лег на остывающую гальку и притворился мертвым.
     Медленно тянулись томительные минуты. Юноше казалось, что от этой
ничтожной   птицы,   которую  он  должен  поймать,  зависит  все.  Ему
представлялось,  что проходят  часы,  дни...  Все  его  тело  затекло,
онемело...
     Огромный баклан  сел  почти  рядом.  Синицкий  не  дышал.  Сквозь
полузакрытые веки он видел,  как птица повернула к нему горбатый клюв.
Она,  наверное,  была удивлена и с любопытством смотрела на  человека.
"Сейчас или никогда",  подумал студент. Все мускулы у него напряглись.
Так зверь готовится к прыжку...
     Резкий бросок!  Казалось,  что в нем сосредоточилась вся энергия,
накапливаемая годами.  Опять неудача!  Баклан  метнулся  в  сторону  и
мгновенно исчез в тумане.
     - Не годится,  Николай Тимофеевич,  -  сказал  Васильев,  который
издали  наблюдал  за  действиями  Синицкого.  - Так охотились пещерные
люди, потом они изобрели палку.
     - Эх,  если бы сделать лук!  - с сожалением,  будто о несбыточной
мечте, высказал свое желание студент.
     - Попробуем   другую   технику.   -  Васильев  вдруг  вспомнил  о
сигнальных ракетах.
     Он побежал  к  цистерне  и  вытащил  оттуда  несколько  картонных
трубок.  Ракетницу он позабыл в подводном доме,  поэтому  пользоваться
зарядами  обычным способом оказалось невозможным.  Да и вряд ли удобно
стрелять птицу сигнальными ракетами!
     - Помогите мне, Синицкий, - сказал инженер. - Нужно расплести эти
провода на отдельные жилки.
     Васильев передал студенту куски кабеля.
     Мысль изобретателя  продолжала  работать,  для   нее   все   было
осуществимым. Васильев набрал около себя горсть мелких камешков, затем
вскрыл трубки ракет,  вынул капсюли,  вставил  туда  петли  из  тонкой
проволочки,  то  есть  сделал простейшие электрозапалы,  снова зарядил
трубки взрывчатой смесью.  Затем он положил сверх нее  камешки,  забил
тряпками, как пыжами, и, обращаясь к Синицкому, спросил:
     - Ну, охотник, готово?
     - Надеюсь,  что  я  правильно  решил  эту  задачу?  - поддерживая
шутливый тон,  сказал студент,  передавая  Васильеву  длинные,  тонкие
проволочки.
     - Ничего.  Подаете надежды, - не глядя на него, заметил инженер и
соединил провода с концами проволочных петель.
     Он расставил ракеты в разных местах,  надежно укрепляя  их  между
камнями,  причем таким образом,  чтобы концы трубок были направлены на
те участки островка, где обычно садились бакланы.
     - Местность минирована, - заявил Васильев. - Тащите аккумулятор!
     Инженер присоединил все концы от пяти ракет  к  одной  контактной
гайке.  От  каждой  ракеты  шло  по  два конца;  вторые концы Васильев
разложил перед собой.
     Синицкий невольно   любовался  четкими  и  экономными  движениями
товарища,  когда тот присоединял провода, скручивая их быстро и ловко.
Ему  были  понятны эти приготовления.  Он знал,  что если прикоснуться
свободным проводом  ко  второй  клемме  аккумулятора,  ток  побежит  к
ракете, накалит в ней тонкую проволочку...
     Сухой и короткий треск прервал размышления Синицкого. Взметнулось
красное пламя, осветившее берег, скалы и белый шар, словно вспыхнувший
в эту минуту. Огненно-красная птица с распростертыми крыльями взлетела
вверх и, как обожженная, упала на камни.
     Синицкий бросился к ней.  Он взял птицу за крыло и высоко  поднял
ее над головой. На лице его светилось нескрываемое торжество.
     Васильев сделал ему знак,  указывая  на  другого  баклана.  Птица
спускалась на гладкий серый камень почти вертикально,  как геликоптер.
Инженер взял провод от третьей ракеты,  коснулся им контакта,  и снова
раздался выстрел.
     Взлетело зеленое   пламя,   и   все    на    острове    мгновенно
преобразилось...  Зазеленел  песок,  как свежая весенняя трава.  Скалы
стали похожими на островерхие кипарисы,  а круглые валуны - на  кусты.
Над  ними  простирала трепещущие крылья невиданная зеленая птица.  Она
медленно падала на песок.
     - Александр  Петрович!  -  крикнул  Синицкий.  -  Можно мне взять
коробку от одного аккумулятора?
     - Пожалуйста.
     - А повар из меня выйдет?
     - Попробуйте.
     Синицкий обрадовано   схватил   подстреленных   бакланов,   затем
разобрал аккумулятор и побежал с его коробкой в глубь острова.
     Через несколько минут Васильев подошел к нему.
     - Как вам нравится моя затея? - спросил Синицкий, пристраивая над
синеньким огоньком железную коробку.  -  Смотрите:  полный  комфорт!..
Газовая плита... Сейчас вода закипит...
     Засучив рукава, он хлопотал около плоского камня, ощипывая на нем
птицу.
     - Знаете,  Александр Петрович,  мне кажется, что теперь я понимаю
огнепоклонников,  - говорил студент,  ловко орудуя перочинным ножом. -
Археологи доказывают, что эти исторические личности строили храмы там,
где горели огоньки нефтяного газа. А я думаю, что это были не храмы, а
первые газовые кухни.
     Тщательно, как  хорошая  хозяйка,  Синицкий вымыл плоский камень,
похожий на низкий стол,  поставил банку посредине,  вынул из  нее  уже
сварившуюся птицу и разделил ее на небольшие куски. Затем он высыпал в
стаканчик соль, оставшуюся во фляжке после перегонки воды.
     - Прошу  к столу!  - широким жестом хлебосола обратился студент к
Васильеву, но тут же смутился. - Попробуйте, что у меня получилось.
     Незаметно подкрадывались сумерки.
     "Вот и еще один день прошел,  а помощи никакой.  Может,  нас  уже
перестали искать?  Там ничего не знают",  думал Васильев,  следя,  как
Синицкий убирал с каменного стола.
     Васильев не  мог  выносить бездеятельности.  Разве можно спокойно
думать о том, что глубоко под водой разрушается его творение, которому
он отдал все свои силы...  нет, всего себя!.. Он уже представлял себе,
как скоро вылетит в Москву, в Ленинград, добьется решения, и сразу же,
немедленно начнут поднимать подводный дом.  Инженер верил,  что в этом
его поддержит Рустамов.  Директор тоже согласится.  "Сколько еще дней,
сколько  долгих  часов я вынужден провести в бездействии?.." спрашивал
себя бывший капитан подводного дома.
     Он лежал  на песке и бесцельно смотрел на желтое пятно угасающего
солнца...
     Синицкий с  возрастающей  тревогой  наблюдал  за Васильевым.  Ему
очень хотелось что-нибудь сделать для своего старшего  друга:  утешить
его, сказать умные, прочувствованные или просто ласковые слова. Однако
все это казалось ему неловким и сентиментальным.  "Свое отношение надо
доказывать делом,  а не словами", решил студент, приподнялся, стряхнул
прилипший к рукаву песок и направился к берегу.
     Здесь, подле шара,  около скалы, он расчистил от камней небольшую
площадку, затем стал перетаскивать на это место каменные плиты.
     - Что вы хотите делать? Зачем столько камней? - спросил Васильев,
приподнимаясь на локте.
     - Хочу  построить дом,  Александр Петрович.  Надоело жить в шаре.
Это  только  американцы  выдумывают  шарообразные  дома.  Я  видел  на
картинке  такую,  с  позволения  сказать,  архитектуру.  Да  вы и сами
помните!
     Васильев молчал.  Какое-то теплое, неясное чувство овладевало им.
Вот они здесь,  двое,  на обломках скал.  Кругом  пустота,  бескрайное
море, туман. И все-таки здесь кусок советской земли, и, самое главное,
рядом стоит твой друг, с которым тебя породнила страна.
     Инженер вдруг  совершенно  ясно понял,  что,  несмотря на разницу
лет,  характеров,  привычек и  всего,  чем  определяется  человеческая
индивидуальность,  у него,  опытного конструктора,  и у юного студента
общие стремления,  одни помыслы и одна всепобеждающая  мечта...  Будет
когда-нибудь  Синицкий  управлять  Каспийским  архипелагом из плавучих
гасановских островов.  Настанет  время  великого  изобилия  не  только
нефти, хлеба, но и всех плодов земли...
     ...Строительство дома  подходило  к  концу.  Камни  были   хорошо
уложены,  все  отверстия  в  стенах закрыты.  Крышу Синицкий сделал из
светлых продолговатых камней, похожих на толстые доски.
     Уже почти  совсем  стемнело,  когда  молодой  строитель  приволок
огромную охапку сухих водорослей.
     - Вот  и постель!  - сказал Синицкий,  протаскивая "морское сено"
внутрь дома.  Он аккуратно расстелил его по песчаному полу и,  вылезая
обратно, пригласил: - Пожалуйте на новоселье! Устраивайтесь поудобнее.
     Он опять  забрался  в  цистерну,   вытащил   из   аккумуляторного
отделения  запасную  лампочку,  нащупал  под ногами обрывки проводов и
взял еще одну банку аккумулятора.
     - Теперь наш "каменный шалаш" с электричеством, - сказал студент,
соединяя провода.
     ...Спокойные волны лениво катали по берегу гремящую гальку.
     Синицкий рассказывал инженеру о своих товарищах,  о  лабораторных
опытах  и  о  том,  как  трудно  себе  выбрать профессию по душе.  Так
например,  однажды он чуть было совсем не распростился  с  моделями  и
приемниками,  после  того  как  несколько дней походил в зоопарк.  Его
увлекла самоотверженная работа ученых,  которые  занимались  изучением
жизни зверей.
     - Завидую я тебе,  Николай!  - вдруг заговорил Васильев. - Зверей
ты видел только в зоопарке. Будем надеяться, что никогда ты не увидишь
их в человечьем обличье.  А вот мне пришлось...  После войны по всяким
репарационным  делам  я  попал в Вену.  Ради любопытства зашел в кино.
Перед  каким-то  ковбойским  фильмом  давали  спортивную  американскую
хронику... Я многое встречал в жизни, дорогой мой друг... не все люди,
даже у нас, напоминают хрусталь своей чистотой и прозрачностью. Но тут
я навсегда возненавидел всех тех, кто снимал эту хронику, кто выпустил
ее и кто хохотал, глядя на это позорное для человека зрелище... - Он с
трудом перевел дух,  как бы чувствуя невыносимую тяжесть, и продолжал:
- Показывали "веселый номер" - вольно-американскую борьбу двух женщин.
Они  выступали на специальной эстраде,  покрытой жидкой грязью.  Через
несколько минут этих женщин уже нельзя было отличить одну от другой...
Буквально  воплями  восхищения сопровождался этот номер.  Толпа вокруг
ринга была показана во всем ее американском великолепии...  Ты  пойми,
Николай,  с  незапамятных  времен человечество воспитывалось в любви и
уважении к  женщине.  Ей  писал  сонеты  Петрарка.  Данте  шептал  имя
Беатриче.   Великие   умы  посвящали  женщине  свои  лучшие  творения,
художники с нее писали картины.  Она  всегда  была  источником  жизни,
радости и вдохновения...
     Синицкий слушал своего старшего друга с тайным волнением и вместе
с тем был удивлен этой речью, которую он никак не предполагал услышать
от сурового и замкнутого в себе инженера.
     - Я  не  могу  понять  людей,  -  продолжал  Васильев,  - будь то
американцы или голландцы,  если они  позволяют  каким-нибудь  негодяям
публичное   издевательство  над  женщиной.  Я  уже  не  говорю  о  том
человеческом  отребье,  которое  могло  этим  восхищаться.  Зал,   где
показывали столь мерзкую картину, был набит американскими офицерами. Я
слышал их одобрительное ржанье, когда на экране голодная женщина, ради
того  чтобы  заработать  на хлеб,  шлепалась в жидкую грязь для потехи
глазеющих на нее сытых, розовощеких скотов...
     Он замолчал,  и почему-то ему вспомнился другой вечер... Праздник
на крыше института. Девушки в длинных одеждах плывут в медленном танце
и  чуть  слышно звенят наперстками по фарфору...  С ласковой нежностью
смотрят на них люди,  светятся счастьем их глаза. Юноши готовы бросить
на сцену все цветы, что украшают праздничные столы...
     - Ты еще многое не успел оценить,  мой друг,  - задумчиво  сказал
инженер.  - Все тебе кажется у нас привычным и обыкновенным... А вот я
видел...
     Долго еще  рассказывал  Васильев  о  своих  встречах  на  Западе,
вспомнил и о сыне, но только о письме умолчал. Ему самому оно казалось
невероятным. Он все еще с удивлением ощупывал в кармане плотный, будто
жестяной конверт.
     Постепенно тускнела   лампочка  на  аккумуляторе.  Ее  свет  стал
желтым,  затем красным,  как будто бы в ней светил  подернутый  пеплом
уголек.
     ...Наступило утро,  но и оно не  принесло  ничего  утешительного.
Туман не рассеивался. Казалось, он стал еще более густым и тяжелым.
     Бакланы, напуганные фейерверком,  уже не садились на островок. Да
и  ракет  не  осталось,  охотиться  нечем.  Синицкий,  для  того чтобы
скоротать время, возился с ультразвуковым аппаратом.
     - Удивительная  история!  -  сетовал  он,  постукивая  пальцем по
экрану.  - Какую великолепную технику подарила нам  капризная  судьба!
Десять  тысяч  стоит  один аппарат,  дороже "Москвича",  а мы бы его с
радостью  отдали  за  пару  бакланов...   Конечно,   не   ахти   какая
гастрономия,  а  вот...  -  он  комично  развел  руками,  -  печальная
необходимость.
     - Знала бы Саида,  как ты высоко оценил ее опытный прибор!  Ты же
понижаешь, что надо было хоть его спасти. Он все-таки нашел нефть.
     - Сейчас  бы  я  предпочел  найти  что-либо  другое.  -  Синицкий
вздохнул и проглотил слюну.  - Помню я об  интересных  опытах.  Ученые
опускали  в  воду кварцевую пластинку,  излучающую ультразвук,  и вода
вроде  как  кипела.  Вынимали  пластинку  -  вода  сразу   становилась
спокойной... Занятные фокусы! Такие же, как и с загадочными кольцами.
     Он зевнул и вдруг застыл с открытым ртом.  Какая-то острая  мысль
буквально парализовала все его движения. Он даже боялся вздохнуть.
     Но вот оцепенение прошло.  Синицкий схватил аппарат,  подбежал  к
воде  и  зашел в нее по пояс.  Опустив хобот аппарата вниз,  он резким
движением  повернул  переключатель.   Послышалось   слабое   жужжанье.
Стараясь не дышать, студент смотрел в воду.
     Вдруг на воде показалось белое брюшко всплывшей рыбы, затем еще и
еще - целый десяток оглушенных ультразвуком рыб.
     - Смотрите,  - крикнул находчивый рыболов,  - какие огромные! Это
кутумы!..  Молодец Саида, делает аппараты и для разведки и для рыбного
промысла!  - Он стал бросать рыбу  на  берег.  -  Александр  Петрович,
ничего не трогайте,  я сам все сделаю, - умоляюще попросил он, увидев,
что Васильев собирает рыбу. - Одну минутку! Я только возьму посуду.
     Синицкий забрал  свой  улов,  затем  коробку  от  аккумулятора  и
побежал к скалам...
     За обедом  Синицкий  по-прежнему  был  весел,  шутил  и  старался
развеселить Васильева.  Тот почти не отвечал на его  вопросы  и  часто
смотрел вверх, как бы прислушиваясь к шуму несуществующего самолета.
     Васильев вдруг  встал,  прошелся  несколько  раз  вдоль   берега,
остановился  около  лежащих  на  песке  аккумуляторных пластин и долго
рассматривал их.
     Возле "каменного  шалаша"  он взял разрядившийся аккумулятор и со
всего размаха ударил о камень.
     На песок  полился  электролит.  Темная полоска потянулась к морю.
Инженер с ожесточением расколотил аккумулятор на части.
     "Что это с ним? - испугался Синицкий. - Уж не случилось ли чего?"
     Васильев смотрел, как темнеет песок, и чему-то улыбался.



     Хмурый, взъерошенный паренек выбежал из радиорубки на палубу.  Он
прижимал  к  белому кителю морскую фуражку и беспокойно оглядывался по
сторонам. Все тонуло в густом тумане. Палуба казалась пустой... Радист
посмотрел на капитанский мостик,  откуда,  как ему казалось, слышались
голоса,  но и там никого не было видно.  Подбежал к лестнице, взглянул
вверх:  сплошное  молоко.  На  спасательном  круге еле-еле разбиралась
знакомая надпись: "Калтыш"...
     Стуча каблуками по железным ступенькам, радист взбежал на мостик,
где стояли Агаев и Рустамов.
     - Товарищ  начальник!  -  закричал  он.  - Нашли,  честное слово,
нашли!
     - Цистерну? - обрадовался директор.
     - Нет, букву.
     - Ничего не понимаю!  Какую букву?  - рассердился Агаев. - Говори
толком!
     - Сейчас Саида передавала.
     Директор и Рустамов побежали в радиорубку.



     За час до того,  как радист сообщил о непонятной передаче  Саиды,
на острове происходило следующее.
     Васильев, к  возраставшему  беспокойству  Синицкого,  с  той   же
странной  улыбкой выдернул пластины из второго аккумулятора,  разломал
их на отдельные полоски и начал аккуратно раскладывать на песке.
     Синицкий недоуменно  пожал плечами и осторожно,  боясь рассердить
инженера, сказал:
     - Я бы мог подобрать темные камешки,  Александр Петрович.  Стоило
ли труда ломать аккумулятор?
     - Камешки с самолета не видны, - загадочно улыбнулся Васильев.
     - А вы находите, что такие пластинки в тумане увидят? - удивленно
спросил Синицкий,  но,  взглянув на улыбающегося инженера,  закрыл рот
рукой. - Молчу! Иногда такое подумаешь...
     Он опустился  на  песок  и  вместе  с  инженером  стал  торопливо
раскладывать пластины.



     В радиорубке было жарко и душно.
     - Где же передача Саиды? - нетерпеливо спросил Рустамов.
     Радист, закусив губу, нервно вертел ручки приемника.
     - Я беспокоюсь за нее,  - сказал Агаев,  заглядывая в окно. - Она
полетела на самолете без поплавков.
     - Ничего,  летчик у нее опытный, - заметил Рустамов. - Но пора бы
ей возвращаться на базу. Горючего не хватит.
     Будто в ответ на это,  в репродукторе на столе радиста послышался
громкий и спокойный голос Саиды:
     - Я  "Пион"...  Пролетаем  над  островом.  Видим  его  на  экране
локатора. Выложена металлическая буква "В". Сообщаю координаты.
     Остров оказался всего лишь в пятидесяти километрах от того места,
где сейчас находился экспериментальный танкер института "Калтыш".
     Взяли курс... Танкер приближался к острову.
     Ни Васильев,  ни Синицкий не знали, сколько сейчас времени. Часов
не  было.  А  солнечные  часы  -  их  могли  бы  сделать  и  не  такие
изобретательные "островитяне",  как Васильев и Синицкий -  без  солнца
ничего  не  показывают.  Именно  по  этой  причине и нельзя было точно
определить,  когда, в какое время обитатели острова услышали бархатный
и, как они были убеждены, прекрасный голос танкера "Калтыш".
     Оба они подбежали к берегу и,  всматриваясь в  туманную  даль,  с
нетерпением ожидали,  когда на мелочно-белом горизонте появится силуэт
судна.
     Сначала они услышали плеск и шум мотора, и только через несколько
минут начали проступать чуть заметные контуры танкера. Он был выкрашен
в белую краску, и темные фигуры на капитанском мостике казались как бы
повисшими над водой.
     Послышался плеск  спущенной шлюпки.  Издали она напоминала черную
соринку в молоке.
     Васильев и  Синицкий  стояли по колена в воде,  готовые броситься
навстречу шлюпке.
     Она была  совсем  уже  близко...  На носу стоял человек в кожаном
пальто и приветственно размахивал фуражкой.

                        Глава двадцать седьмая
                  "ДЛЯ НИХ НЕТ НИЧЕГО НЕВОЗМОЖНОГО"

     На танкере   сегодня   настоящий  праздник.  Еще  бы!  Есть  чему
радоваться.  В каюте находились люди,  которых вот уже несколько  дней
искали десятки самолетов,  катеров и глиссеров.  И нашли их не летчики
аэроклуба,  не моряки из мореходного училища,  а  свои  же  сотрудники
Института нефти.
     Конструктор Васильев  и  молодой  изобретатель   Синицкий   стали
героями  дня.  Каждый  из  команды  невольно забегал хоть на минутку в
кают-компанию и,  приоткрыв дверь,  заглядывал туда, в надежде увидеть
людей, которые так счастливо вырвались из подводного плена.
     Среди команды  мгновенно  разнеслась  весть   о   самоотверженном
поступке  комсомольца Синицкого,  оставшегося в подводном доме,  чтобы
спасти конструктора.  О мужестве и  находчивости  капитана  подводного
дома,  сумевшего при неожиданной катастрофе организовать спасение всех
своих товарищей, было известно еще раньше.
     На палубе танкера царило необычайное оживление. Радист привязывал
к мачте репродуктор, матросы уже в третий раз мыли палубу.
     Совсем низко пролетел самолет. Из кабины высунулась голова Саиды.
Радиоглаз помощника капитана подводного дома увидел то,  что не смогли
увидеть в тумане простым глазом летчики аэроклуба.
     Васильев знал,  что аккумулятор в пластмассовой цистерне выглядел
бы  маленькой,  почти  незаметной  точечкой  на  экране,  поэтому он и
разложил пластины аккумулятора на большой  площади,  будто  сигнальное
полотнище,  иногда  применяющееся на аэродромах для связи с самолетом.
Аппараты Саиды видят везде: в воздухе, под водой и под землей!
     Остров на  экране  был  виден,  как  серое пятно,  а на нем резко
чернела буква, словно выведенная углем.
     Васильев, усталый после горячей ванны,  одетый в новую матросскую
робу, с вполне понятным интересом наблюдал, как накрывали на стол.
     Звенели бокалы  из  зеленого  стекла.  Блестели тарелки с золотой
каемкой.  На них лежали аппетитные ломтики хлеба с  розовой  хрустящей
корочкой, о которой еще только вчера мечтал Синицкий.
     Кстати, Синицкий стоял тут же и  по  привычке  обломком  гребенки
причесывал  свои  влажные волосы.  Глазами он искал зеркало:  юноше не
терпелось посмотреть,  как идет к нему чужой костюм.  Он уже давно  не
видел  себя  в зеркале;  к тому же вполне понятно,  что человеку в его
возрасте всегда любопытно посмотреть на себя в новом костюме.
     - Как себя чувствуешь,  Александр Петрович?  - озабоченно спросил
Рустамов,  входя в каюту вместе  с  директором.  -  Как  поживает  наш
молодой друг? - улыбнулся он Синицкому.
     - Спасибо,  прекрасно...  и я,  и мой товарищ... Но... - Васильев
посмотрел  на  парторга,  затем  на  Агаева  и с нескрываемой надеждой
спросил: - Какие есть возможности для того, чтобы поднять...
     - О делах потом,  - отмахнулся Рустамов. - Зачем сейчас говорить!
До берега далеко,  успеем. У нас, азербайджанцев, нельзя так: пришел в
гости - и сразу разговор о делах.  Зачем,  дорогой,  спешить!  Подожди
немножко, отдохни. Гость для хозяина - словно роза: куда хочет, туда и
поставит...  - Он рассмеялся и указал на кресло: - Садись, дорогой, за
стол...  Николай Тимофеевич!  - окликнул он Синицкого. - Прошу узнать:
как там насчет барашка? Не стал ли он похож на твоего баклана?
     Когда Синицкий  ушел,  Васильев  достал  из   кармана   сложенное
вчетверо письмо я молча протянул его Рустамову.
     - Заявление в  письменной  форме?  -  рассмеялся  парторг.  -  Не
помогают  мои  убеждения.  Что  поделаешь!  О делах так о делах!  - Он
переглянулся  с  директором  и  спросил,  обращаясь  к  Васильеву:   -
Александр Петрович, у вас есть сын?
     - Вот, смотрите сами. - Инженер глазами указал на письмо.
     Быстро пробежав  его,  Рустамов передал листок директору и развел
руками.
     - Ну  и  "антиподы"!  До  чего  же подлая работа!  - Он встал и с
возмущением зашагал возле стола.  - Я тебе  говорил,  Джафар,  что  ни
черта  они не понимают...  Предложить такую штуку советскому инженеру?
Для этого надо быть просто сумасшедшим!
     - Нечего  возмущаться,  -  сказал  Агаев,  уминая большим пальцем
табак в своей зеленой трубке.  - Они это сделали на всякий  случай.  В
запасе у твоих "антиподов" было более действенное оружие.  - Он указал
головой в угол, где лежал какой-то сверток, накрытый парусиной.
     - Но  неужели так трудно понять,  что для советского человека нет
ничего дороже интересов Родины?  - продолжал Рустамов, нервно шагая по
каюте.  - Неужели они этого не поняли во время войны?  Или,  например,
наши великие стройки им ничего не говорят?  Какой  советский  человек,
даже если он годами дышал отравленным воздухом чужого мира, не захочет
вернуться домой?  Они только что в этом могли  убедиться...  Александр
Петрович,  - парторг остановился возле Васильева,  - ваш сын несколько
дней тому назад пытался вырваться на свободу и пробраться  к  нам.  Он
согласился  надеть  форму  американского  солдата только затем,  чтобы
легче было бежать.  Не могу скрывать:  на иранской границе его ранили.
Нам   стало  известно  об  этом,  и  сейчас  советский  посол  требует
возвращения советского гражданина Алексея Васильева на родину. Сидите!
-  Он  сделал предупреждающий жест,  заметив,  что инженер побледнел и
приподнялся. - Уверен, что скоро вы увидите сына.
     Васильев сидел молча,  опустив голову. Он как-то не мог осознать:
что же теперь делать? Беспокоиться или радоваться?
     Перед глазами  проплывали картины пустынного острова,  где он жил
вместе с Синицким.  Туман,  скалы,  летящие бакланы, "каменный шалаш",
ночные  беседы...  И  вдруг  мелькнула  мысль  - светлая,  ясная,  как
весенний день:  Алешка,  его Алешка скоро будет на родной земле! И еще
думал Васильев, что его сына теперь уже не могут заставить воевать под
опозоренным голубым флагом, заставить убивать детей.
     Рустамов сообщил кое-какие подробности о поисках Алексея:  о том,
что в этом деле  помогла  Мариам.  Она  рассказала  парторгу  о  своем
разговоре  с  Васильевым  накануне  последних испытаний.  При этом она
указала  на  вымышленное  имя  Вильям;  ранее  оно  было  записано  на
магнитофоне   Синицкого.  Это  и  послужило  дальнейшему  распутыванию
сложного узелка.
     - Остальное,  я думаю,  не так уж интересно,  - заключил парторг,
заметив входящего студента. - Этим делом займутся люди поопытнее нас с
вами...  А  вот  насчет  особой  техники,  которую  нам сейчас покажет
директор, мы можем сказать свое веское слово.
     Агаев понимающе  улыбнулся,  затем  прошел  в угол и торжественно
приподнял парусину.
     Под ней   находился   странный   аппарат   с   острыми   крюками,
расположенными по окружности блестящего цилиндра.  Несколько ниже,  на
боковой   стороне  цилиндра,  торчали,  как  полевые  бинокли,  черные
объективы;  в них поблескивали мокрые стекла.  Еще ниже были укреплены
толстостенные магниевые лампы.  Они,  видимо,  уже использовались:  их
стенки оказались покрытыми белым налетом.
     - Ничего не понимаю, - сказал Васильев, осматривая непонятную для
него конструкцию. - Что это за штука?
     - Небольшой  фотоаппарат  для рыбаков,  интересующихся подводными
сооружениями,  - с коротким смешком пояснил  Агаев.  -  Вот,  обратите
внимание,  -  рассказывал  он:  -  этот  цилиндр,  сброшенный с лодки,
погружается в воду...  Ну,  скажем,  неподалеку  от  подводного  дома.
Коснувшись  грунта,  он  автоматически  уравновешивается  на небольшом
расстоянии от дна  и  благодаря  магнитному  устройству  подплывает  к
стальной массе танка. В эту же сторону направлены его объективы. Через
равные промежутки времени на  краткое  мгновение  вспыхивают  лампы  с
магнием  или,  возможно,  с  каким-нибудь  более эффективным составом.
Таким образом осуществляется ряд последовательных снимков на пленку, с
разных расстояний от "объекта".  Вспышки настолько кратковременны, что
при  ярком  свете  прожекторов  подводного   танка   были   незаметны.
Коснувшись  его  брони,  фотоаппарат  всплывает  вверх за счет сжатого
воздуха,  находящегося вот в этом  отсеке,  -  указал  Агаев  на  верх
цилиндра.  - Сжатый воздух вытесняет воду из нижней камеры,  благодаря
чему  цилиндр  приобретает  нужную   плавучесть.   Фотоаппарат   имеет
сигнальную лампочку,  а также крюки, поэтому его нетрудно обнаружить и
вытащить  из  воды,  забросив  на   него   петлю...   Нури   интересно
рассказывал,  как  один  "из  фотографов"  зацепился  за  крюки своего
аппарата и чуть не пошел ко дну.
     Повар притащил шипящее на вертеле мясо.
     Розлили вино в бокалы  и  после  первых  дружеских  тостов  снова
начали обсуждать поведение непрошенных наблюдателей.
     Агаев высказал предположение,  что один из них,  пытаясь  достать
всплывший цилиндр,  упал в воду. Он крикнул, прожектор осветил баркас.
Оставалось только одно средство избавиться от компрометирующей  улики:
пустить аппарат на дно,  заполнив его водой.  Это ему удалось сделать,
держась за борт одной рукой, а другой отвинтив крышку.
     - Убедившись,  что  утопающий  не  может освободиться от крючков,
человек на палубе решил пожертвовать и аппаратом  и  своим  товарищем.
Если  бы  не наши матросы,  то так бы и получилось.  Однако любопытный
"рыбак" спасен, а вскоре мы нашли и это, - закончил директор, похлопав
по блестящему цилиндру.
     - Где нашли? - быстро спросил Васильев.
     - Конечно, на дне, около подводного дома.
     - Но как же это смогли сделать?
     Парторг и Агаев переглянулись.
     - Все узнаешь,  дорогой,  не торопись,  - по-дружески предупредил
Рустамов.
     - К сожалению, мы сейчас не можем точно утверждать, что найденный
нами  аппарат принадлежит именно "рыбакам",  - сказал Агаев.  - Только
это и осталось доказать.
     Рустамов сделал  протестующий  жест,  хотел  что-то сказать,  но,
видимо, передумал.
     - Уверен, что они приняли белые шары за мины, - заметил Васильев.
- К военной технике у них особый интерес.
     - Не только,  - возразил Рустамов. - Им, конечно, кажется, что мы
больше всего заняты минами да бомбами.  Разве они могут поверить,  что
конструктор  танков  построил  машину  для добычи нефти?..  Однако,  -
продолжал Али Гусейнович,  - абсолютно  мирные  советские  изобретения
тоже интересуют этих дельцов.  Кто знает, какое военное применение они
нашли бы для подводного танка!
     - Да,  - задумчиво произнес Агаев, посасывая трубку. - Они многим
интересуются...
     - Вопрос можно? - не удержался молчавший до этого Синицкий.
     - Нет!  -  скрывая  улыбку  под  напускной   строгостью,   сказал
директор.  - Вопросы в конце заседания.  Так вот,  - продолжал он, - у
них ко всем нашим делам большой интерес.  Года три тому назад  ко  мне
обратился  человек,  довольно хорошо говорящий по-русски,  и предъявил
билет корреспондента одной заокеанской газеты.  Он попросил рассказать
биографию   конструктора   Гасанова   и   некоторых  других  известных
инженеров.  Я это сделал.  Тот пожал  плечами:  ничего  особенного!  В
порыве  откровенности  этот корреспондент рассказал мне,  что прочитал
уже много подобных биографий и ни в одной из них  не  встретил  ничего
необыкновенного.  Я помню,  как он удивлялся:  "Послушайте,  мистер...
директор,  откройте мне...  маленький,  как это говорят,  секрет.  Как
такие...  ну...  простые люди могли делать и сейчас делают чудеса? Они
прошли половину Европы.  Они создали у себя самое сильное...  о  да!..
очень сильное государство. Почему? Где тут секрет?"
     - Я,  например, не очень-то верю в наивность вашего гостя, Джафар
Алекперович,  -  робко  вставил  свое замечание Синицкий.  - Они знают
секреты наших побед.  Они  знают,  что  нас  воспитала  партия.  -  Он
задумался,  словно  что-то  вспоминая,  затем добавил:  - А это все...
Такая простая разгадка!
     - Да,   Николай  Тимофеевич,  -  согласился  директор,  -  совсем
простая.  Вы  еще  очень  молоды,  поэтому  можете  только  по  книгам
представлять себе, что сделали советские люди, для того чтобы доказать
эту простую истину.
     - Гордым ходи по земле,  Синицкий! - Рустамов обнял его. - Помни,
что ты получил хорошее воспитание.
     Студент привстал  и  с радостным волнением посмотрел на парторга.
Он перевел свой  взгляд  на  Агаева,  затем  на  Васильева,  задумчиво
смотрящего  в  окно.  О,  как  бы  он хотел быть похожим на каждого из
них!.. Гордость... Какое хорошее слово!
     Он вспомнил  рассказ  о  поведении  "рыбаков" на баркасе.  Как не
похожи они на наших людей! Кто бы из нас так мог поступить?
     Гордость - хорошее слово. Синицкому есть чем гордиться!
     В каюту тихо вошла Мариам и застыла у порога.
     Васильев быстро  встал,  протянул ей через стол обе руки,  потом,
как бы смутившись,  подвинул к себе графин  с  вином  и  опустился  на
место.
     Никогда он не чувствовал себя так нелепо и глупо.  Ему  казалось,
что  это невольное,  порывистое движение,  которым он встретил Мариам,
было замечено всеми.  Да и  неизвестно  еще,  как  оно  будет  принято
девушкой,  тем более что он совсем не уверен в ее ответном чувстве.  А
самое глупое произошло потом,  что особенно злило инженера. Вдруг руки
повисли в воздухе,  и он ни с того ни с сего передвинул графин.  Какое
мальчишество! Этого Васильев не мог себе простить.
     Рустамов с укоризненной улыбкой смотрел на Мариам,  затем взял ее
за руку и подвел к столу.
     - А ну-ка ответь,  Мариам: сколько можно спать молодой девушке? -
Он отодвинул стул и посадил ее рядом с Васильевым.
     - Вот полюбуйтесь,  Александр Петрович, - указал Агаев на Мариам.
- Этот конструктор,  нарушив все приказания,  не сходил с гасановского
острова  до  тех  пор,  пока  мы  этого  конструктора не сняли оттуда,
пользуясь всей полнотой предоставленной нам директорской власти. После
чего  этот  конструктор  превратился  в обыкновенную девушку,  которая
проспала... - он взглянул на часы, - ровно четырнадцать часов.
     Мариам не  поднимала глаз.  Только одно мгновение она видела лицо
Васильева.  Он жив,  он здесь, совсем близко, рядом... Она слышит, как
стучит его сердце,  чувствует теплое дыхание... Вот лежат на столе его
руки,  пальцы нервно  вздрагивают,  и  хочется  Мариам  успокоить  их,
положить сверху свою маленькую ладонь.  Как в полусне,  она слышит его
слова, но не в силах заставить себя приподнять голову.
     - Скажите,  Мариам,  значит у Гасанова все идет успешно? Он бурил
вашим электробуром прямо с плавучего острова?
     - Нет...  -  начала Мариам,  приподняла голову и сразу же увидела
предостерегающий знак Рустамова. - Нет, пока... еще... подготовка...
     - Послушайте,  Мариам,  -  вмешался Синицкий,  - почему Александр
Петрович сказал "вашим" электробуром?
     - А как же!  - позабыв о своей неловкости, воскликнул Васильев, с
уважением и скрытой нежностью взглянув на Мариам.  - Она такую вещь  с
электробуром  сотворила,  что  он  перекрыл все существующие скорости.
Представь себе,  Николай,  когда Мариам впервые пришла ко  мне,  то  я
никак не мог поверить,  что можно было так остроумно и смело разрешить
эту сложную задачу. Я был очень удивлен...
     - Ай,  Александр  Петрович!  -  лукаво  взглянув на него,  сказал
Рустамов и укоризненно покачал головой.  -  Тебе  из  подводного  дома
много ли видно?  Я не хочу обидеть Мариам, она сама может сказать, что
везде,  в каждом городе нашей  Азербайджанской  республики,  да  и  не
только в нашей,  а и в любой советской республике,  таких девушек, как
она, очень много, может быть тысячи... Правда, Мариам?
     Девушка отбросила косу назад и утвердительно кивнула головой.
     - Даже много красивее. Да?
     - Ну, Мариам, с этим ты не соглашайся, - рассмеялся Агаев.
     - Смотрите! - пряча свое смущение, воскликнула Мариам, подбегая к
иллюминатору. - Туман рассеивается. Скоро выглянет солнце...
     Васильев поднялся и стал за спиной Мариам.
     Он видел, как ее маленькое ухо вдруг сразу заалело. Это солнечный
луч,  прорвавшись сквозь тучи,  заиграл на лице Мариам,  скользнул  по
щеке и чуть тронул розовую, просвечивающую раковинку. Только ее сейчас
видел Васильев.
     Девушка боялась повернуться; затаив дыхание, она смотрела в окно.
     Синицкий хотел что-то спросить у Александра Петровича  по  поводу
аппарата, выброшенного "рыбаками", но не решился. Он почувствовал, что
сейчас Васильеву не до вопросов.  Низко наклонив голову,  студент стал
рассматривать подводную фотокамеру.
     "Хитрая штука!  -  думал  он,  заглядывая  в  верхнее   отверстие
цилиндра.  -  Это  устройство  похоже по своей идее на подводный зонд.
Ведь подобный аппарат можно отправить на такую глубину, куда не сможет
достигнуть  батисфера.  Жалко,  что  все  это сделано не для науки,  а
совсем для другой цели..."
     Ясно, что  "рыбаки" пользовались аппаратом.  Но как это доказать?
Студент водил пальцами по скользкой  поверхности  цилиндра.  Вдруг  он
обнаружил на стенке тонкую гравировку. Синицкий наклонился еще ближе и
стал рассматривать какой-то знак,  четко выгравированный  в  рамке  из
волнистых линий.
     "Постой, постой...  что же это за штука?  - вспоминал студент.  -
Так это же сигма из греческого алфавита!"
     Нетрудно было  догадаться,  что  подводный  фотоаппарат   так   и
назывался:  "Сигма". Это о нем тогда говорили люди на берегу. Их слова
записаны на пленку.  Может быть, сопоставление этих фактов и будет тем
недостающим доказательством, о котором говорил Рустамов.
     Синицкий взглядом попросил  Рустамова  подойти  к  нему  и  молча
показал на марку аппарата.
     - Похвальная наблюдательность,  Николай  Тимофеевич!  -  Рустамов
похлопал его по плечу. - Мне тоже кажется, что эта буква в сочетании с
записанным вами разговором на пленке,  где "охотники"  спорят  о  том,
нужно  ли  применить "сигму" или нет,  поможет нашим опытным товарищам
разобраться во всем этом деле...
     Студент вытащил  из  кармана  магнитофон,  повертел его в руках и
молча положил обратно.  Уж очень  странным  ему  показалось,  что  эта
игрушка  вдруг стала по-настоящему полезной,  чего он вовсе не ожидал.
Теперь и разговаривать с ней  придется  иначе:  в  очень  уважительном
тоне.
     Туман редел.  Синицкий выбежал  на  палубу.  За  ним  направились
Рустамов и директор.
     - По-моему,  это явное  доказательство!  -  убежденно  проговорил
Рустамов,  останавливаясь  в  дверях вместе с Агаевым.  - Голоса сразу
можно узнать.
     - Это, конечно, верно, - сказал, махнув рукой, директор. - Но мне
сейчас об этих...  ну,  сам понимаешь,  не  хочется  и  думать.  Такой
радостный день!
     - Правда, Джафар, - согласился парторг, - довольно! - Он взглянул
на часы. - Скоро берег. Надо взять правее.
     - Место точно по карте определил?
     Рустамов утвердительно кивнул головой.
     - Да, я позабыл тебе сказать, - вдруг вспомнил Агаев: - в прошлом
году  из министерства нам прислали на заключение предложение какого-то
предприимчивого американца.
     - Но  ведь мы же не хотели возвращаться к этой теме...  - Парторг
насмешливо взглянул из-под бровей.
     - Ничего  не  поделаешь,  напоминают всеми способами.  - Директор
досадливо повел округлыми плечами. - Тогда этот изобретатель предлагал
способ  морской  нефтеразведки,  причем  вызывался сам переоборудовать
подводную лодку.
     Рустамов иронически улыбнулся:
     - Старая история!
     - Да,  но он утверждал, что это единственный метод разведки, хотя
с лодки и  нельзя  производить  бурение.  Я  помню,  этот  делец  даже
предлагал  купить  его  патент на какие-то там детали устройства.  Так
вот,  представь себе,  - продолжал директор,  - сегодня  представители
одной нефтяной компании прислали телеграмму прямо к нам в институт.
     - Что же им нужно?
     - Предлагают  провести  разведку  их  подводной  лодкой у нас,  в
Каспийском море. - Директор усмехнулся. - "Чисто деловое" предложение.
     - Что ответишь?
     Агаев пожал плечами.
     - У нас пословица хорошая есть... - Рустамов лукаво прищурился: -
"Не будь петуха,  разве утро не настанет!" Так и напиши,  - рассмеялся
он и вместе с Агаевым вышел на палубу.



     Утро казалось необыкновенным.
     Солнечные лучи старались прорваться к воде сквозь туман. Он повис
над морем,  как купол из опалового стекла. Лучи дрожали и переливались
радужным спектром, словно мириады тонких цветных и прозрачных нитей.
     - Скоро все сойдет, - сказал Рустамов, смотря вверх. - Специально
для нашего праздника... Да? - обратился он к Васильеву.
     Инженер стоял у борта вместе с Мариам и задумчиво смотрел в воду.
     - Не знаю,  -  несколько  помедлив,  ответил  он.  -  Вы  обещали
рассказать о судьбе нашей подводной установки.  Говорите сейчас,  а то
опять получится, что в гостях нельзя будет об этом спрашивать.
     Рустамов вопросительно  посмотрел на директора.  Тот отрицательно
покачал головой. Это движение не укрылось от Васильева.
     - Или вы считаете,  что подводная буровая совсем не нужна? Она не
оправдала себя? - настороженно спросил он. - Ведь вам же рассказывали,
почему  произошла  авария...  Мы  не рассчитывали на то,  что давление
пласта будет  так  велико...  Произошла  ошибка,  допустили  частичное
фонтанированне...
     - Послушай,  Александр Петрович,  - перебил его Рустамов, взяв за
локоть, - у азербайджанцев есть хорошая пословица: "Кто падал с крыши,
тот знает,  что это значит".  Мы-то падали не раз, - с легкой усмешкой
заявил  он.  -  Знаем,  что такое ошибка или неудачное испытание.  Ай,
балам!  Разве мы тебя не понимаем.  О твоем доме зачем  зря  говорить!
Хватит еще времени для этого.  "Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз
услышать"... Не правда ли, Джафар? Как ты...
     Он не успел закончить фразу.
     Совсем недалеко от танкера,  может быть в каких-нибудь,  тридцати
метрах   от   него,   закипела   вода,  заметались  неизвестно  откуда
появившиеся высокие волны,  и вот  над  поверхностью  воды  показалась
выпуклая  и  блестящая  спина какого-то фантастического чудовища.  Она
постепенно росла,  поднимаясь  вверх,  будто  бы  огромный  кит  решил
выплыть на поверхность - подышать.
     Вот уже  совсем  вылез  из  воды  элипсообразный   купол...   Как
гигантское серебряное яйцо, торчал он среди мечущихся волн.
     Васильев взял Мариам за руку  и  замер,  не  дыша,  словно  боясь
спугнуть чудесное видение.
     Директор обнял Рустамова за плечи  и,  от  нетерпения  притопывая
ногой, как бы про себя говорил:
     - Молодец!.. Ай молодец!..
     Куполообразная крыша  поднималась  все  выше и выше.  Кипела вода
вокруг нее. Необыкновенный дом вырастал на глазах. Показался балкон...
да,  именно  балкон,  опоясывающий стальное яйцо.  Он был с решетчатой
балюстрадой.  Вода  хлестала  сквозь  нее,  скатываясь  вниз   широким
водопадом...
     Медленно поднимался дом из воды.  Под балконом выпучились желтые,
светящиеся  глаза  иллюминаторов.  В  одном  из  них  мелькнула темная
фигура.
     Наконец дом  перестал  расти.  Из-под  воды показались гусеничные
цепи.  Каждое звено цепи напоминало зеркальную дверь. Такими их видела
Мариам...  Слезы радости выступили на глазах.  Ей хотелось смеяться от
счастья.  Это счастье - Васильева,  ее и всех-всех,  кто  был  в  этот
момент на палубе, на берегу, всюду на нашей земле!..
     Она смеялась и видела,  будто этот дом  вышел  из  воды  и  пошел
искать себе место на бакинских улицах.  Он по праву мог бы стать рядом
с новыми домами на улице Шаумяна.
     Мариам представила  себе,  как  этот  дом путешествует по городу:
шлеп-шлеп гусеницами.  Дом спускается вниз по Коммунистической...  Ему
тесно, он толкает другие дома и не может даже извиниться...
     Она взглянула снизу вверх на Васильева и снова стала наблюдать за
ожившим домом.
     Погасли огни иллюминаторов.  На балконе что-то зашипело. Медленно
поднималась  вверх  тяжелая  круглая  дверь.  Она  повисла  над черным
провалом бокового люка, как крыша над крыльцом.
     "Калтыш" приблизился  к дому настолько,  что можно было различить
сварные швы на решетках балкона.
     На палубе все застыли в ожидании.  Наклонись всем телом вперед, в
напряженном внимании стоял капитан "Калтыша",  а дальше по всему борту
выстроилась вся его команда.
     Из двери подводного дома  долго  никто  не  показывался,  как  бы
испытывая терпение команды и пассажиров судна...
     Наконец на балкон вышел человек в кожаном костюме.
     Солнечный луч скользнул между разорванными ветром клочьями тумана
и заиграл на  лице  радостного  и  взволнованного  человека.  Это  был
Гасанов...
     Он зажмурился,  прикрыл глаза ладонью, как бы защищаясь от яркого
света,  затем  снова  открыл их,  внимательно оглядел каждого из своих
друзей,  стоящих у борта,  приветливо улыбнулся  им  и...  тут  увидел
Васильева.
     Он не  поверил...  Упираясь  руками  в  перила  балкона,  как  бы
готовясь  прыгнуть туда,  к нему,  на палубу,  Гасанов не мог оторвать
взгляда от знакомого лица.
     - Салам,  Ибрагим!  -  услышал  он  голос  Рустамова.  -  Ну как,
узнаешь?
     Гасанов молча  протягивал  к  Васильеву  дрожащие  от  волнения и
усталости руки.
     "Калтыш" подходит   ближе.   Как   сильно  бьется  сердце!  Каких
нечеловеческих усилий стоили ему эти дни! Сколько раз он хотел бросить
безумную затею - поднять затонувший дом.  Ломались трубы, скользили по
гладкой стали и упирались в дно.  Несколько раз вновь прорывалась вода
в буровую. Дом плавал на глубине двадцати метров, постепенно опускаясь
вниз.  Гасанову пришлось самому спуститься  в  водолазном  костюме  на
крышу плавающего дома...
     Танкер правым   бортом   медленно   приближается   к   зеркальным
плоскостям   гусениц.   Сейчас   Гасанов  встретится  с  конструктором
подводного дома.  Он передаст ему его творение.  Он хорошо знает,  что
лучшего подарка для него не может быть.
     По-разному люди думают о счастье.  Вспоминают,  ищут  в  прожитой
жизни вспышки особенно ярких минут.
     У инженера Гасанова эта минута наступила сейчас...
     Он сбежал вниз по лестнице, к нижнему люку, откуда уже перекинули
трап на борт танкера... Вот он на палубе.
     Навстречу ему приближался Васильев.
     - Мне трудно говорить,  - глухо,  почти шепотом сказал он, сжимая
руку Ибрагима.  - Ты сам знаешь, что ты сделал для меня... И не только
для меня, а для всех... - Он замолчал и, тревожно всматриваясь в глаза
Гасанова, спросил: - Ты его видел... Ты веришь в него?
     - Я в тебя верю,  Александр Петрович,  - подчеркнул Ибрагим. - Ты
большой инженер...  Твои танки пойдут по дну. Их будет много. И, может
быть,  не только здесь... Они пойдут по дну океанов. Откроют нам новые
богатства.
     - Мы будем работать вместе.  Понимаешь,  вместе! - Васильев обнял
его и спросил: - Но как ты мог достать его? Драгоценная твоя голова!
     - Вот теперь я знаю,  что не  все  наши  пословицы  правильны,  -
неожиданно заключил Рустамов, подходя вместе с директором к инженерам.
     - Да не может быть!  - иронически заметил Агаев, вынув трубку изо
рта.
     - Почему не может?  Может!  Вот,  например:  "Вещь хороша,  когда
новая,  а друг - когда старый". Неправильно! Не всегда так бывает. Вот
смотри,  - указал он на инженеров: - совсем новые друзья, но кто может
сказать, что их дружба не настоящая!
     Жмурясь от солнца,  стояли на балконе  все  обитатели  подводного
дома.
     Саида, которая уже успела  прилететь  сюда  на  гидросамолете,  с
радостным  волнением  смотрела  на  них.  Теперь она вместе с друзьями
займется новыми аппаратами. Подводный дом... Плавучий остров... Работы
непочатый край.  Вот они, друзья! И старый мастер Ага Керимов, который
сейчас не мог оторвать глаз от человека,  спасшего ему и его товарищам
жизнь.  И мастер Пахомов,  тайком утиравший невольную слезу радости. И
счастливый Нури,  горевший от нетерпения прыгнуть с балкона  прямо  на
палубу, к Александру Петровичу. И вечно смешливый украинец Опанасенко.
И все техники - рабочие, бурильщики, монтеры...
     - Надо  торопиться,  -  проговорил  Рустамов.  -  Нас  уже ждут в
городе.
     - Я останусь здесь, - сказал Васильев, подходя вместе с Гасановым
к трапу подводного дома.
     - Нельзя,  Александр  Петрович,  -  возразил Pycтaмов.  - Там все
хотят видеть живого Васильева.  Нам даже могут не поверить,  что  тебя
нашли. Никак нельзя, обидишь всех...
     Васильев в  нерешительности  остановился  у  трапа.  Он,  видимо,
колебался.  Конечно,  в  городе  быть  необходимо.  Надо все узнать об
Алексее,  позвонить в Москву.  Но уж  слишком  велико  было  искушение
сейчас,  именно сейчас, осмотреть, проверить все до последнего винтика
в подводном доме!  Вновь пройти по его коридорам,  зайти в штурманскую
рубку, буровую...
     Рустамов чувствовал,  как  хочется  инженеру  снова  вернуться  к
своему созданию, но он также знал и о его сомнениях.
     - Вот что,  дорогой, - обратился к нему парторг: - "Два арбуза не
удержишь  одной  рукой"...  Надо  выбирать...  Я прошу тебя:  поедем в
город.  Сразу же позвоним в Москву,  в Министерство  иностранных  дел,
насчет Алексея.
     - Две радиограммы!  - К Агаеву,  запыхавшись,  подбежал вихрастый
паренек из радиорубки.
     Директор развернул сначала один  листок,  затем  другой  и  тепло
улыбнулся:
     - Очень беспокоятся о тебе,  Александр Петрович.  Спрашивают,  не
можешь ли ты,  а также товарищи Синицкий и Ибрагим, приехать сегодня к
нашим руководителям...  Эта радиограмма - из ЦК и Совета Министров.  А
эта...
     - Ты не сомневайся, - обратился Ибрагим к Васильеву: - все моторы
работают нормально.  Кроме повреждений в буровой, подводный дом совсем
не пострадал.
     Васильев помедлил, затем решительно зашагал обратно на палубу. Он
оглядывался на балкон,  где стояли его друзья,  и не находил  слов  от
переполнившего его чувства.
     Подойдя к Мариам,  инженер хотел ей что-то  сказать,  но  не  мог
оторвать  взгляда  от  своего  сооружения.  Казалось,  он не видел его
долгие годы.
     - А  эта  радиограмма,  -  между  тем  продолжал  директор,  - из
Москвы...  Вот ведь как быстро  стало  известно!  Поздравляют  тебя  с
большой  победой,  с  открытием новых нефтяных пластов в тех глубинах,
куда еще не опускался ни один человек...  А также  приветствуют  тебя,
Ибрагим,  за удачное решение подъема подводного дома. Обоим вам желают
счастливой совместной работы.
     Васильев вспомнил:  "Тот,  кто  ел  кутум  и  пил шоларскую воду,
обязательно вернется обратно".  Вот и он вернулся затем,  чтобы  найти
"золотое дно", друзей и, может быть...
     Он растерянно улыбнулся Мариам. В глазах ее светилось счастье...
     Разрезая волны,    мчался    опытный    электроглиссер    молодых
испытателей.  Они  обрадовано  замахали  руками,  увидев  Васильева  и
Синицкого,   почти   их  сверстника,  который  даже  сейчас  не  прочь
перебраться к ним в лодку.  Честное слово,  он никогда не видел  такой
занятной конструкции!
     Подняли трап. Застучала машина. Где-то с шумом всхлипнула вода. И
вот медленно поплыл от борта стальной купол.
     Туман совсем рассеялся,  и дом инженера Васильева  засветился  на
солнце, словно айсберг с куполообразной вершиной.
     Директор института   искренне   любовался   этим   величественным
сооружением и одновременно прикидывал:  а какой все-таки месячный план
бурения скважин можно было бы спустить одной такой ползающей буровой?



     Прошло несколько  лет  после  нашей  ночной  прогулки  у  берегов
Апшерона.
     Вы помните,  дорогой читатель, этот тихий предутренний час, плеск
волн,  огни далеких буровых и рассказ о тайнах морских глубин. Все это
кажется совсем недавним.
     Потом мы  с  вами  следили  за  работами  Гасанова  и  Васильева,
участвовали вместе с ними и другими героями в испытаниях новых вышек и
подводного  дома,  тревожились  за  судьбу  конструктора  Васильева  и
студента Синицкого, радовались, когда настойчивость и творческая мысль
всего коллектива института привели их к заслуженной победе.
     На этом следовало бы закончить наш рассказ, но автор считает, что
читатель  должен  в  конце  концов  знать,  к  чему  же привели работы
исследователей "золотого дна".
     Не хотите  ли  повторить  нашу  прогулку по морю и своими глазами
посмотреть,  что  сделали  наши  друзья  через  несколько  лет   после
описанных здесь событии? Вы согласны? Тогда не будем терять времени.
     Так же как и  в  прошлый  раз,  мы  начнем  наше  путешествие  из
Бакинской бухты.
     Мы многое хотим увидеть, поэтому наше путешествие начнется утром,
а не ночью.  Пусть это будет менее романтично, но сегодня уже никто не
ожидает рассказа о тайнах морских глубин.  Все стало ясным и  навсегда
потеряло остатки неизвестного и таинственного.
     ...Спортивный гидросамолет слегка покачивается  на  желто-зеленых
поплавках, похожих на два гигантских банана.
     Сегодня мы отказались от моторной лодки  -  нужно  слишком  много
времени, чтобы добраться на ней до новых вышек Гасанова. Помните, мы с
вами мечтали о том, как пойдут они отсюда до Красноводска?
     Опустите прозрачный колпак над вашей кабиной.
     Вы слышите меня  из  репродуктора:  он  укреплен  перед  вами  на
приборной доске.
     Смотрите, как расступаются тихие волны под нами.
     Вы и  не  заметили,  что  самолет уже оторвался от воды.  Длинная
уродливая тень побежала впереди  нас.  Она  становится  все  больше  и
больше.   Самолет   поднимается  еще  выше,  и  тень  расплывается  на
серо-голубом матовом стекле уходящего вниз моря.
     Для спортивного   гидросамолета  скорость,  с  которой  мы  идем,
достаточно хороша.  Взгляните на  прибор.  Стрелка  застыла  на  цифре
"400".
     Через двадцать  минут  мы  уже  оказались  на  половине  пути  до
противоположного   берега.   Осмотритесь   кругом,  приподнимитесь  на
сиденье. Вы ничего не замечаете вон там, с правой стороны?
     Проплывает белый  остров,  словно  покрытый  снегом.  Он  кажется
странным на этом море, где с берега спускаются виноградники. Видите: в
центре  плоского  круглого острова,  похожего на гигантскую консервную
коробку,  стоит блестящий цилиндр?  Если у вас хорошее зрение  и  есть
наблюдательность,  вы  уже  обратили внимание на то,  что этот цилиндр
медленно вращается.
     Смотрите теперь  по  сторонам.  Всюду  разбросаны  такие же белые
острова.  Целый архипелаг посреди Каспийского моря.  Он никогда не был
нанесен  на картах,  и только совсем недавно в лоциях Каспия появились
точки новых островов, причем с каждым месяцем их становится все больше
и больше.
     Да, вы угадали.  Это острова Гасанова, построенные на тех местах,
где  бурил  скважины  Васильев,  путешествуя  по дну в своем подводном
танке.
     Но, может быть,  мы с вами посмотрим,  как за эти годы наши герои
усовершенствовали свои конструкции?  Как  работают  люди  на  плавучих
островах?..   Вероятно,   они  надолго  остаются  здесь  одни.  Трудно
предположить,  что дежурные каждый день летают  на  работу.  Им  будет
приятно встретиться с нами.
     В зеркале видно, как при посадке ваши руки инстинктивно упираются
в борта кабины.  Может быть, вам кажется необычным, что самолет мчится
к воде, словно стараясь нырнуть в глубину?
     Тишина. Выключен  мотор.  Скользнули поплавки по верхушкам робких
волн. Легкий всплеск - и гидросамолет подруливает к острову.
     Не правда ли,  вы удивлены,  что нас никто не встречает?  Неужели
для обитателей  этого  островка  совершенно  безразлично,  что  к  ним
прилетели гости?
     Осторожно! Дайте руку.
     Самолет уже пришвартован к стальному борту плавучего острова.  Мы
поднимаемся с вами по короткой лесенке наверх.
     Ну, что  же  здесь  смотреть?  Перед  вами  открывается  довольно
"скучный ландшафт".
     Круглая площадка  диаметром  примерно в сорок метров,  от которой
так и пышет жаром.  Стальная коробка уже успела нагреться  от  солнца.
Кроме  зеркального  вращающегося  цилиндра,  расположенного посредине,
ничего нет.
     Идемте к цилиндру.  Теперь вы видите, что это ветряной двигатель?
Он работает от самых слабых ветров.  А  так  как  на  Каспийском  море
постоянно  дуют  ветры,  и далеко не слабые,  то именно здесь наиболее
выгодно использовать эту энергию,  для того чтобы выкачивать нефть  из
морских глубин.
     Внизу, под ветряком,  - люк.  Там находятся приборы.  Ну конечно,
около них и должны быть дежурные.
     Люк заперт. Вы хотите постучать? Не беспокойтесь. Гасанов дал мне
ключ.
     Осторожно, не упадите!  Здесь темно. Впрочем, выключатель справа.
Теперь вы видите, куда ведет эта лестница?
     Небольшая камера.  Здесь только приборы. Стальная коробка острова
представляет собой огромный резервуар нефти.
     Под водой - гибкая труба;  она  идет  к  прочной  полусфере,  где
находятся насосы.  Если бы мы сейчас посмотрели на подводный промысел,
то увидели бы  много  труб,  поднимающихся  вверх;  они  колышутся  от
глубинных течений, как стебли водяных лилий.
     Мы уже  обошли  все  помещения,   где   расположены   контрольные
механизмы.  Но  куда  же  девались  люди?  Кто  следит  за всеми этими
приборами?
     На стальных островах нет людей.
     Они никогда здесь и не бывают,  кроме тех  случаев,  когда  нужно
перекачать нефть из острова-бака в пустые трюмы гигантских танкеров.
     Но откуда люди на берегу знают,  что сегодня  необходимо  послать
танкеры к острову номер шестнадцать,  для того чтобы освободить его от
нефти?
     Как люди   на   берегу   знают,   что   на  острове  и  внизу,  в
куполообразной камере,  все механизмы работают нормально,  что ни одна
труба не засорилась?
     Как следить за сотней таких островов?
     Помните, вы   сами   согласились,   что  радио  на  этом  острове
незаменимо.  Может быть, вы заметили блестящую гребенку антенны на оси
цилиндра ветродвигателя?
     Радиостанция, работающая на миллиметровых  волнах,  автоматически
передает  показания  приборов на берег.  На всех островах торчат такие
гребенки антенн, они направлены в одно место на берегу.
     Помните, когда  вы  проезжали около института,  то заметили новое
куполообразное здание с целой системой сверкающих  на  солнце  антенн?
Это резиденция Саиды. Сюда сходятся незримые нити радиоволн от каждого
острова.
     На медленно   ползущих   лентах  автоматически  записываются  все
показания приборов.
     Один дежурный  инженер ходит около аппаратов и внимательно следит
за тем, как работает самый огромный промысел в мире.
     Кстати, вчера   дежурил   Синицкий.  Недавно  он  получил  диплом
инженера и приехал в Институт нефти для того,  чтобы уже по-настоящему
заняться  новыми  исследованиями  и  поисками  неизвестного,  с чем он
впервые познакомился во время путешествия подводного дома.
     Сегодня Нури  управляет  механизмами  Каспийского архипелага.  Он
учился вместе со своим другом Синицким,  и  вот  теперь  этот  молодой
инженер должен пройти практику на всех участках телеавтоматики.
     От него  требуется  не  только  следить  за  приборами,  но  и  в
некоторых  случаях  принимать самостоятельные решения.  Инженер должен
знать, когда следует остановить насос или закрыть тот или иной кран. А
это он может сделать,  не отходя от пульта управления, повернув нужный
переключатель.  Вы помните игрушки Саиды,  которые она  поставила  для
проверки  в свою квартиру?  Это были тогда первые шаги автоматического
управления.
     Подойдите сюда. Вы видите - под прозрачным колпаком из пластмассы
щелкают и жужжат умные механизмы.  Они сами регулируют  все  процессы,
необходимые  для  того,  чтобы  выкачивать из морского дна тысячи тонн
жидкого золота.
     Вы слышите, щелкнуло реле? Оно соединено с приемником.
     Может быть,  в этот момент дежурный инженер Нури нажал  кнопку  и
временно  остановил  один  из  насосов...  Человек  вмешался  в работу
автоматов.  Он их создатель и повелитель. Они послушно подчиняются его
воле.
     Можно ли их  сравнить  со  страшными  призраками  взбунтовавшихся
машин, с механически шагающими "роботами", выдуманными за океаном, где
в  конце  концов  человек  -  создатель  такого  автомата  -   гибнет,
раздавленный  его  железной  пятой!  Сколько  раз  мы  читали подобные
истории!
     Мы знали,  что для миллионов людей этого чужого нам мира техника,
машины,  автоматы,   освобождающие   человека   от   тяжелого   труда,
изобретения, которые позволяют заменить сотни рабочих комплексом умных
приборов, всегда были и остаются проклятием. Что же будут делать тогда
простые человеческие руки? Кто купит их?
     Поднимемся из этой железной коробки на воздух,  на простор. Здесь
жарко  и душно.  И пусть остаются внизу бессменные мастера - созданные
нами приборы, привычные к любой температуре и любым условиям. Человеку
здесь не место.
     Свежий ветер  забирается  за  воротник  вашей   рубашки.   Легкая
прохлада щекочет и гладит.  Скользит у стенок белого острова откуда-то
прибежавшая  высокая  волна.  Кажется,  что  она   с   разбегу   хочет
подпрыгнуть  сюда,  к нам.  Вот она откатилась назад и снова с веселым
шипеньем ринулась к острову.
     Смотрите: везде,  на  всех  островах,  разгоняя по морю солнечные
зайчики,   вращаются    блестящие    цилиндрические    ветродвигатели.
Неравномерно, чуть слышно щелкают реле, гудят моторы.
     И ходит сейчас в светлом  зале  дежурный  инженер  Нури  Имранов,
изредка   поглядывая   на   мерцающие  зеленые  лампочки  записывающих
приборов.  Он сейчас работает за всех: и за Керимова, и за Пахомова, и
за    Опанасенко,   и   за   подросших   ребят,   ставших   настоящими
специалистами-нефтяниками.  Он  работает  один  за   тысячу   человек:
мастеров,  мотористов, смазчиков, контролеров, техников. Один за всех!
Через четыре часа его сменит другой.
     Ходит Нури по диспетчерской.  Смотрит на огромную,  во всю стену,
светящуюся карту,  где в кружках островов мелькают цифры добычи каждой
из скважин.
     Он знает,  что люди,  когда-то работавшие на вышках,  в шахтах, в
цехах,  на  полях,  в лабораториях,  в школах,  на маленьких и больших
участках великих  созидательных  работ,  сейчас  уже  подошли  к  тому
времени, ради которого им приходилось так упорно трудиться.
     И вот эти светлые островки на голубом стеклянном море ему кажутся
предвестниками нового,  счастливого труда тех грядущих дней,  что люди
называют коммунизмом.
     Инженер отошел  от  карты  и взглянул на нее издали.  Огни горели
ярким, неугасимым светом...

Популярность: 1, Last-modified: Wed, 11 Apr 2001 16:57:43 GmT