-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Утраченное звено". Киев, "Радянский письменник", 1985.
OCR & spellcheck by HarryFan, 2 November 2000
-----------------------------------------------------------------------
Мы нагрузили каноэ камнями, чтобы борта как можно меньше возвышались
над водой, потом завели суденышко в маленькую бухту под нависающий выступ
берега и тщательно замаскировали ветвями. Вилен все время был настороже,
прислушиваясь к плеску реки. Впрочем, опасность могла прийти вовсе не
оттуда, скорее всего - не оттуда... Она подстерегала нас здесь повсюду, на
каждом шагу. Она вилась гибкими лианами, блестела каплями липкого яда на
лепестках анвельсии. Она таилась в самом воздухе, насыщенном густыми
испарениями.
Мы вторгались в тайну Золотых истуканов, в тайну жрецов гуани, мы
нарушали запрет бога Итамны, а это, по преданию, не могло пройти
безнаказанным. Уже не раз Вилен испытующе поглядывал на меня, и я прилагал
усилия, чтобы мое лицо выражало только невозмутимую уверенность.
Что бы там ни было, я проверю свою гипотезу. Конечно, Вилен не должен
страдать из-за моих интересов, но ведь я не звал его сюда. Я готов был
идти один, а он увязался за мной. Пришлось выпрашивать для него разрешение
у главврача. Иван Александрович пожал могучими плечами и вздохнул:
- Ладно. Одного вас я все равно бы не отпустил. Вилен - так Вилен...
Первые три дня мой помощник стоически переносил зной и укусы москитов,
терпеливо обирал со своего тела легионы клещей. На четвертый день, после
того как я перенес приступ лихорадки, он начал ворчать:
- В конечном счете мы найдем еще одно племя золотопоклонников. Ах, как
интересно! Миллионы людей преклоняются перед этим "всеобщим эквивалентом".
Одни сделали из него кумира, чтобы утвердить свою власть над другими. Тут
уж все ясно, как на ладони.
- Но формы поклонения различны, - возражал я.
- А подоплека одна, - твердил он.
Наши споры кончались одним и тем же. Я умолкал и делал свое дело.
Переспорить Вилена невозможно. Мир был пока слишком ясным для него. То,
что не укладывалось в рамки его установок и воззрений, попросту
отметалось.
Надо отдать ему должное: товарищ он был отличный, верный. А ухаживал за
мной во время приступов лихорадки лучше любой сиделки. Он и в джунгли
потянулся, чтобы не оставлять меня одного в опасности.
Мы так хорошо спрятали каноэ, что пришлось сделать многочисленные
зарубки и прочие отметины, по которым можно было бы потом отыскать его.
Где-то назойливо и пронзительно кричала птица: то ли кого-то звала, то
ли пыталась прогнать. Она мешала нам слушать шорохи в джунглях.
Мы двинулись в путь, сопровождаемые криками птиц. У реки это были
страусы жарибу, дальше - зеленые попугайчики-интисы. Ворковали дикие
голуби, ссорились из-за мест для гнезд алари.
Вилен шел впереди, прокладывая путь с помощью мачете. Однако я все
равно быстро устал и уже не возражал, когда он забирал у меня то ящик с
галетами, то ружье, то запас патронов. Постепенно Вилен уподобился тяжело
нагруженному вьючному верблюду.
Через каждые час-полтора мы делали короткие привалы. Большего позволить
себе я не мог, так как спешил до темноты добраться до Синего озера. На его
берегах и жило племя гуани, племя Золотых истуканов. Об укладе гуани
рассказывали разное, но все легенды упоминали одну удивительную
подробность: каждые десять дней племя приносит в дар Синему озеру Золотых
истуканов и бросает их в воду, а озеро взамен дарит племени неустрашимых
воинов и хитроумных жрецов, которые заживляют самые тяжелые раны,
побеждают любые болезни.
Золотые жертвы озеру были не в диковинку, даже если ими являлись не
монеты и украшения, а большие куклы. Но где же в здешних местах могло
скрываться столь богатое месторождение золота, что его хватало на
изготовление истуканов в таком количестве?
И что самое удивительное: некоторые охотники клялись, что видели
собственными глазами, как взамен истукана из озера выплывал воин. Таким
образом, племя гуани будто бы могло в минуту опасности вызвать из озера
столько воинов, что они разгромили бы любую армию.
Естественно, мои коллеги, да и я сам, не верили этим рассказам,
несмотря на многочисленных свидетелей, видевших обряд "собственными
глазами". Придумайте чудо, - а "свидетели" всегда найдутся.
Но был один факт, с которым приходилось считаться. В то время, как все
другие племена этого болотистого района вымирали от туберкулеза, проказы и
накожных болезней, покрывавших язвами все тело, гуани благоденствовали и
почти не знали болезней. Более того, даже эпидемия холеры, для борьбы с
которой по просьбе правительства этой страны прибыл наш госпиталь,
совершенно не затронула их. Нисколько не боясь холеры, они появлялись на
рынках города, - высокие, стройные, с мускулистыми телами, будто
вытесанными из красного дерева, с неизменными золотыми амулетами на груди.
Они были приветливы, дружелюбны, но ни один из них никогда ничего не
рассказывал о таинственном обряде. На расспросы они отвечали: "У нас нет
тайн. Просто у вас одна цена на золото, а у нас - другая". Кстати, само
слово гуани означало - возрожденные золотом.
Желтый металл, по иронии судьбы названный "благородным", который убивал
и растлевал людей в мире наживы и колониального рабства, этих почему-то
"возрождал".
Много раз и царьки страны, и колонизаторы предпринимали походы, чтобы
овладеть тайной гуани и их сокровищами, но все попытки кончались полными
неудачами: ни один из искателей наживы не возвратился из джунглей. Они
исчезали бесследно, словно растворялись.
Вилен опасался, что подобную судьбу гуани уготовили всем незванным
гостям: и врагам, и друзьям. Я же придерживался на этот счет иного мнения.
Несколько раз мы сверялись с картой и компасом, и нам казалось, что мы
идем в нужном направлении. Но часы говорили совсем другое. Ведь если мы не
сбились с пути, уже должно было показаться озеро...
Сумерки сгустились очень быстро. Мы с большим трудом нашли небольшую
поляну и выбрали место для костра. Где-то близко слышался "хохот" гиены.
Мы могли надеяться только на огонь и оружие. Пламя костра хранило нас, как
хранило наших предков. Мне казалось, что в его языках мелькают картины
схваток с пещерными львами и медведями, охоты на мамонтов и бизонов. В
этих ночных джунглях я словно уходил куда-то далеко, путешествовал по еще
более темным джунглям памяти, возвращался к истокам человеческой
истории... Конечно, мы стали совсем иными, чем были наши предки, но так ли
уж далеко мы ушли от своей животной сущности и не грозит ли нам
возвращение не по своей воле? Или - по своей? И не все ли равно? Возврат в
первобытность - это смерть. Пожалуй, даже хуже смерти: насмешка над всеми
надеждами цивилизации. Кто из нас в здравом рассудке согласился бы на
жизнь кошки, собаки, свиньи, обезьяны или даже на жизнь дикаря? Покажите
мне такого человека. Хиппи? Но ведь это только игра в первобытность. Игра,
когда на твоей стороне уже есть изощренность чувств и минимальные блага,
необходимые для существования. На добывание их уходит вся жизнь дикаря.
Картины первобытной охоты вспыхивали, гасли, снова вспыхивали... Я
видел поднятые дубины, раздираемых хищниками людей, бушевание лесных
пожаров, наводнения, вулканическую лаву, заливающую города. Мне казалось,
что из тьмы прямо в меня летят стрелы и дротики. Вилен назвал бы все это
пустой и бесполезной игрой воображения.
Я с завистью взглянул на него. Стоило ему прилечь, как он тут же
безмятежно и крепко уснул, тихонько посапывая. Когда кончится моя вахта,
мне так быстро не уснуть.
И проснулся он быстро, едва я притронулся к его плечу. Потянулся
взглядом к ружью. Крылья носа у него вздрогнули, словно он почуял
опасность.
- Полежите минутку, - сказал я ему. - Даю вам фору, чтобы окончательно
прийти в себя.
- Спасибо. Я готов.
Он несколько раз сладко потянулся, совсем как ребенок, затем переломил
на всякий случай ружье, убедился, что патроны на месте, и я понял, что
фора ему действительно не нужна.
Уснуть, как я и предполагал, мне оказалось не так-то просто. Пока я
сидел у костра с ружьем, ничего подозрительного не замечал, а теперь мне
чудилось угрожающее вытье, хруст веток. То и дело я поглядывал на Вилена,
чтобы убедиться, что он исправно выполняет обязанности часового.
...Разбудил меня Вилен на рассвете. Костер горел ярко и ровно. Я
взглянул на часы-календарь и понял, что мы опоздали. К назначенному сроку
теперь не поспеть. Не уйдет ли Агирэ?
Нам пришлось подождать еще полтора часа, прежде чем тронуться в путь. Я
использовал это время, чтобы с помощью компаса и карты правильней
определить курс. Поляна, на которой мы остановились, была помечена на
карте, и это облегчало задачу.
Мы прошли еще не менее часа, когда джунгли начали редеть. Теперь мы
уставали меньше, да и дышалось легче. Бывалые охотники именно по таким
приметам узнавали о близости открытых мест в сырых и густых джунглях.
Мне послышалось мычанье коров. Вряд ли гуани выгоняют стадо на выпас
далеко от поселка. Если слух меня не подвел, то Синее озеро близко. Я
подал знак Вилену остановиться и остановился сам, прислушиваясь.
Определив, с какой стороны доносится мычанье, соблюдая все
предосторожности, мы направились туда. Я хотел подобраться поближе и
выяснить, кто Охраняет стадо. Может быть, повезет, и там окажется Агирэ...
Собачьего лая не слышалось. Это вселяло надежду, что удастся подойти к
стаду достаточно близко.
Мы крались, раздвигая кусты, то и дело глядя под ноги, чтобы ненароком
не наступить на сухую ветку. Удача вначале сопутствовала нам.
Но оказалось, что некто крался еще бесшумнее. Как ни был я насторожен,
мне не удалось ничего заметить. Я не видел ничего подозрительного, не
слышал посторонних шорохов. Возможно, обоняние и подавало какие-то сигналы
в подсознание и, напрягай я глаза и уши меньше, прислушайся на миг не к
джунглям, а к голосу интуиции, - и узнал бы об опасности раньше, чем она
появилась. Но для этого мне надо было быть менее цивилизованным.
Я даже не заметил, как преследующие нас зеленые попугайчики неожиданно
исчезли.
Раздался мелодичный звон, легкое шуршание. На тропинку из кустов
выпрыгнула пума. Она почти миролюбиво улеглась на тропинке, загораживая
нам дорогу. Вилен рванул ружье, и пума чуть слышно заворчала, ее длинный
хвост вздрогнул и стал рассерженно колотить по траве.
- Отставить ружье, Вилен. Не шевелись! - приказал я.
- Зверь может напасть. - Он и тут попытался спорить, но ружье оставил в
покое.
То ли он вовремя вспомнил, что звук выстрела может привлечь внимание
гуани, то ли его, как и меня, поразило поведение громадной кошки. Лишь
только Вилен убрал руку с ружья, пума успокоилась. Выражение ее красивой
зеленоглазой морды стало почти дружелюбным. Казалось, что она вот-вот
замурлычет.
- Вилен, посмотрите на ее шею!
- Вижу... - ошеломленно прошептал он.
На шее у пумы висела желтая цепь со сверкающими подвесками.
- Неужели золото?
"Значит, это ручная пума, и принадлежит она гуани, - подумал я. - Вот
почему мы не слышали собачьего лая. Стадо, видимо, вместо собак охраняет
пума". Я вспомнил, что когда-то читал подобные рассказы о пумах, но считал
их досужим вымыслом.
И вот - убедился. Впрочем, убедился ли?
Я сделал шаг в сторону зверя. Пума подняла голову и зарычала.
Я шагнул в другую сторону. Пума успокоилась.
- Она охраняет стадо и не хочет, чтобы мы приближались к нему, - сказал
я.
- А где же ваше "видимо"? - съязвил Вилен.
Да, на этот раз я высказал мысль в категорической форме, свойственной
Вилену, а не мне.
Я сделал вид, что пропустил мимо ушей замечание Вилена, и предложил:
- Придется сделать крюк по лесу и обойти стадо.
- Если и в других местах нас не ожидают такие...
- Посмотрим. - Я шел, кося глазом на пуму.
Она не двигалась с места, глядя вослед нам.
- Представляю, каких пакостей можно ожидать от этих гуани, - сказал
Вилен, протягивая мне ружье. - А вы считали их миролюбивыми.
- Считаю, - поправил я его.
- "Миролюбивые" богачи, которых вместо собак охраняют пумы с золотыми
цепями? Что-то не верится в их добродетели...
Я не стал спорить с ним. Не место здесь для споров и не время.
Мы прошли совсем немного, и впереди сквозь редкие деревья заблестела
вода озера. Стараясь держаться подветренной стороны и прячась за
деревьями, мы подобрались к самому берегу.
Озеро было подковообразным и довольно большим, не меньше полукилометра
в самой узкой части. В него впадала речушка. Вода в озере была удивительно
синей. На противоположном берегу мы увидели аккуратные домики, похожие на
коттеджи городов-спутников. Только сложены они были не из кирпичей, а из
гранитных плит. Дома располагались полукольцом вокруг площади. Напротив
нее виднелась деревянная пристань, невдалеке сновало несколько лодок.
Со стороны поселка до нас доносились звуки дудок, протяжное пение.
Затем показалась процессия. Во главе ее шло несколько жрецов в ярких
тюрбанах из птичьих перьев. За ними воины несли носилки. То, что
находилось на носилках, было трудно разглядеть, так оно сверкало и горело
в лучах восходящего солнца.
- Там - золотые истуканы, - поделился я догадкой с Виленом. - Сейчас
начнется церемония их затопления.
- А вместо них из вод озера выйдут воины, - с нескрываемой иронией
откликнулся он.
- Возможно и это, - совершенно серьезно ответил я.
- Еще бы! По вашей теории все возможно. И то, чего просто не может
быть.
Раздражение, которое я обычно умел скрывать, прорвалось наружу:
- То, чего не может быть, не бывает. Но надо знать о том, что может и
чего не может быть, а не заменять знание верой. В этом и скрыты истоки
всех религий.
Вилен удивленно повернул голову ко мне.
- Но легенды всегда сопутствуют религии, - с вызовом прошептал он.
- Однако для возникновения религии важнее не сама легенда, а вера в
нее. Или вера в ложность легенды, в антилегенду. Всякая вера - основа для
религии.
Мы бы спорили еще, и наш шепот поднялся бы до крика, но в это время
процессия вышла на берег, к пристани. Теперь уже было ясно видно, что на
носилках стоят золотые истуканы. С величайшей осторожностью воины опустили
носилки в лодки.
Я насчитал восемнадцать истуканов, по два в каждой лодке. Гребцы
взялись за весла. Лодки поплыли к середине озера и здесь остановились.
Песнопение стихло. Один из жрецов подал знак - и воины сбросили истуканов
в воду.
- Смотрите! - воскликнул Вилен.
Из воды показалась одна голова, затем вторая, третья... Точно по числу
истуканов - восемнадцать человек выплыли из вод озера и устремились к
лодкам.
Впервые я видел Вилена таким растерянным и испуганным. Его взгляд
метался по сторонам, будто хотел уйти от страшного зрелища,
противоречащего всем представлениям и установкам.
- Успокойтесь, Вилен, - сказал я. - Попробуем найти всему этому
естественное объяснение...
Но состояние моего помощника ухудшалось. Он прислонил ружье к дереву,
его руки дрожали. Он бормотал:
- Они вышли из озера... Статуи превратились в людей...
Пот мутными каплями выступил на его лбу.
- Ну что вы, Вилен, статуи не превращаются в людей. Погодите, мы еще
узнаем истинную причину...
Но он не слушал меня. Джунгли с душными испарениями, пума с золотой
цепью, напряженная ночная вахта, ожидание опасности и - самое главное -
зрелище, противоречащее тому, что он ожидал увидеть, пошатнуло его веру и
основанные на ней представления о мире. Это было подобно тому, как если бы
земля под ним разверзлась, а ухватиться было бы не за что. Я же помочь ему
ничем не мог.
Я подумал о том, как просто у человека верующего заменить одну веру
другой. Миллионы слабых людей ищут убежище и спасение от страха перед
жизнью и смертью, перед сложностью мира. И многие находят его в вере -
вере в спасителя или искупителя, в фюрера или кормчего, в рай или райскую
землю. И невольно вспомнились те, кто использует их восприимчивость к
вере, как восприимчивость к кори или предрасположенность к туберкулезу,
кто делает на этом свой бизнес.
Я напрягал глаза, пытаясь заметить нечто, за что можно было бы
уцепиться и найти логическую цепь, ведущую к выявлению истины.
- Глядите, Вилен! - почти закричал я. - У одного из этих "рожденных"
золото блестит в волосах! Глядите же!
Он повел выпученными глазами, но их выражение не стало более
осмысленным. Казалось, что он вот-вот начнет креститься. Вилен бормотал:
- Статуи превратились в людей...
- Да, превратились, но как? Разве вы не видите золото в их волосах? Не
понимаете, что это означает?
Он не понимал. Отрицательно мотал головой, глядя вдаль отсутствующим
взглядом. Вдруг схватил ружье и выскочил на открытое место. Я бросился за
ним, обнял за плечи, потянул обратно, в кусты. Он не сопротивлялся, но
нас, очевидно, успели заметить. Одна из лодок направилась к нашему берегу.
Вилен смотрел на нее испуганно, и я на всякий случай забрал у него ружье.
В лодке находилось двое людей. Один сидел на веслах, второй стоял на
носу, глядя из-под ладони в нашу сторону. Он был высок и строен, на его
голове колыхался убор из перьев фламинго. Несомненно - это Агирэ!
Я позвал его по имени, и он тотчас помахал рукой в ответ. Лодка
причалила к берегу.
- Агирэ рад видеть своего друга и друга своего Друга, - с достоинством
произнес гуани, делая широкий жест рукой. - Я ждал вас вчера и подумал,
что вы не придете. Как ваше драгоценное здоровье?
Агирэ сделал вид, что не замечает состояния моего спутника.
Мы обменялись приветствиями согласно этикету. Всегда полезно помнить,
что, находясь на чужой земле, нужно усвоить обычаи хозяев и стараться не
нарушать их, не поступаясь, однако, и своими обычаями. Не раз мне
приходилось наблюдать, как излишнее усердие и желание "стать своим"
вызывало у гуани презрение. "Тот, кто не уважает себя, не может уважать
других", - говорили они.
- Как поживает доктор Иван Александрович? Привык уже к нашей жаре?
Агирэ хорошо знал, что Иван Александрович не просто "доктор", а
"главный доктор", но никогда не называл его так при других врачах, чтобы
ненароком не унизить их.
- Иван Александрович вполне акклиматизировался и чувствует себя
превосходно. А у тебя не болят швы?
Вместо ответа Агирэ распахнул плащ. Только хорошо присмотревшись, я
заметил бледные рубцы. Этот величественный стройный человек был абсолютно
не похож на того беднягу, которого мы подобрали в джунглях, всего
израненного в схватке с тигром-людоедом. У него были поломаны ребра,
переломана ключица. И после лечения в госпитале на его теле оставались
страшные рубцы. Куда же они подевались?
- Тебя после госпиталя лечили жрецы? - спросил я.
Агирэ замялся. Он опасался, что утвердительный ответ я могу воспринять
как оскорбление - утверждение превосходства жрецов надо мной и моими
коллегами. Но и соврать Агирэ не мог.
- Жрецы только закончили то, что начал ты. Агирэ помнит, кто его спас.
Я должен был признать, что он умеет быть дипломатом.
Дружественное поведение и речь гуани благотворно подействовали на
Вилена. Он несколько пришел в себя, его сведенные мышцы расслабились, лицо
приобретало осмысленное выражение.
Агирэ величественным жестом пригласил нас в лодку. Я не без опаски
шагнул в легкое суденышко, но оно оказалось устойчивым, наверное, киль был
сделан из базальтового дерева.
- Мы прибудем к самому концу празднества? - спросил я у гуани.
Он сразу же понял скрытый смысл вопроса.
- Не беспокойся. Сейчас другие жрецы готовят новых золотых людей для
следующего погружения. Ты все увидишь, друг.
Я очень обрадовался. Значит, у меня будет возможность наблюдать
непосредственно изготовление "золотых" истуканов", проверить свою догадку,
а Вилен... Наверное, то, что мы увидим, для него окажется еще полезнее,
чем для меня.
Как только наша лодка причалила к пристани, к ней подбежало несколько
подростков. Они помогли нам выйти. Наше появление ни у кого не вызвало
особого интереса, очевидно, Агирэ предупреждал своих соплеменников о
гостях, которых он ожидает.
Агирэ о чем-то спросил у пожилого жреца, стоявшего на пристани, и
обратился к нам:
- Пойдемте скорее, пока длятся приготовления.
Вслед за гуани мы подошли к дому, сложенному из гранитных плит. Из окон
доносился равномерный шум, будто там работали жернова; Оказалось, что так
оно и есть. Жернова перемалывали золото, растирали золотой песок и
небольшие самородки в мельчайшую пыль.
Стоило мне бросить взгляд на то, что происходило в следующей комнате, и
я убедился в правильности своих догадок.
На гладко отполированной каменной плите лежал молодой воин, а вокруг
него хлопотало четверо жрецов.
Один натирал его тело мазью, а три других через тростниковые трубки
обдували воина золотой пылью. Постепенно юноша становился "золотым
истуканом".
Я мельком взглянул на Вилена. Его лицо полыхало багровым румянцем, он
старательно прятал от меня глаза.
Особенно тщательно жрецы наносили слой золотой пыльцы на то место, где
имелся рубец.
- Так они сводили твои шрамы? - тихо спросил я у Агирэ.
Он кивнул в ответ.
Я подумал, что нужно будет еще узнать состав мази, которой натирают
тело воина. Очевидно, она в смеси с золотой пыльцой оказывает более
сильное воздействие, чем соединения золота, применяемые в современной
медицине.
Тем временем жрецы поднесли воину в большой чаше целебный напиток. Он
тоже был золотистого цвета, и я почти не сомневался, какая в нем
содержится примесь.
- В озере он оставит свою золотую кожу и родится заново, - здоровым,
как младенец. Он начнет вторую жизнь, потом - третью, четвертую... - Агирэ
загибал пальцы, считая. - Золото спасает нас от болезней, как спасало
наших предков.
Воин приподнялся на ложе, опираясь на локти. Его лицо засверкало желтым
блеском, и я невольно подумал о "благородном", "проклятом", "губительном"
и "спасительном" металле, о "всеобщем эквиваленте", который имеет тысячи
обличий и тысячи цен. Цена росла, когда золотую монету брал в руки раб -
последнюю монету для выкупа. Цена падала, когда монету небрежно бросал на
зеленый столик картежник, а в протянутую изнеженную ручку - старый богатый
развратник. Золото нищих и золото богачей, золото для свободы и золото для
разбоя, золото для того, чтобы накормить голодных детей, и золото для
закрепощения слабых...
Однако у него оставалась еще одна цена, о которой забывали тираны,
богачи, захватчики, но помнили врачеватели и мудрецы. Одни покупали за
золото дорогие лекарства, выписывали из дальних стран врачей, другие
использовали само золото как лекарство. В этой парадоксальности
раскрывалась разница между людьми - теми, кто стремился к мишуре власти и
могущества, и "чудаками", упрямо собирающими крупицы знания.
Послышались удары барабанов. Жрецы помогли "золотому истукану" усесться
на носилки.
Агирэ протянул мне чашу с остатками напитка. Он был горьковатым,
напоминал по вкусу препараты с кризолганом, которые мы изредка
использовали для лечения туберкулеза. Я попросил разрешения отлить немного
напитка в фляжку.
- Можно узнать, как его готовят?
Один из жрецов услышал мой вопрос и резко обернулся. Я думал, что он
разозлится, но жрец только насмешливо улыбался.
- Белому человеку золото нужно совсем для другого...
Он говорил очень уверенно и пренебрежительно, как говорят белые о
туземцах. А ведь он просто напоминал мне, что у каждой вещи, кроме
различных цен, которые мы даем ей, есть еще одна, скрытая и, быть может,
наибольшая цена...
Популярность: 1, Last-modified: Sun, 05 Nov 2000 06:04:43 GmT