-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Печорный день".
OCR & spellcheck by HarryFan, 26 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Именно из-за его мечтаний у меня теперь нет, не осталось ничего, ну
если не фотографии, то хоть бы свидетельства - все-таки кто-нибудь
заинтересовался, не обязательно же подозревать всегда обман.
Одно дело, если я буду говорить: видел; другое дело, если покажу
снимок. Но нет у меня этой фотографии. Он потому мне ее и не дал, что
считал - не доказывает и не подтверждает она его открытия. Любой, говорит,
скажет - переснято с журнала, а то кадр из кино или телефильма.
Здесь один из краеугольных камней его мечтаний: никому нельзя доказать
то, чего они не хотят знать, принимать, исповедовать. Особенно
непривычное, из ряда вон выходящее. Всегда, говорил, выведут к азбуке и
нисколько не взволнуются, а ты будешь возмущаться и не спать по ночам.
Он-то спал, и здоровье было у него отменное. Только неизвестно, где он
теперь. Исчез. И получается, ради своих опытов.
Опыты, опыты. Это он говорил, что опыты, а по-моему, так самое
обыкновенное копошение на участке в коллективном саду. Видишь, говорил,
даже тебе нельзя доказать, что опыты. Если б я выращивал редиску хвостиком
вверх, ботвой вниз, ты бы поверил, потому что - азбука! А сам только и
делал, что колупнет почву, потрогает растение и приглядывается, без
инструментов, без приборов: в природе все есть, она все создает без помощи
какой бы то ни было техники. Ну как же, говорю, чтобы самое, уж самое
природное - колос хлебный вырастить, нужен плуг, трактор... Но он не
спорит, улыбается слегка, иногда покажет в книжке или в журнале
упоминание, что там-то собрали огромный урожай, а не пахали, в другом
месте - и не сеяли. Это калеке такая грубость, как костыли, необходима,
говорил, природа же ориентируется на норму.
И порой так оседлает своего конька, никак не открутишься: говори, чего
в природе нет? В технике есть, а в природе отсутствует? Чего ни назовешь,
сразу же срезает, находит в природе аналог. Выходило по нему, что
современная техника - сплошная грубость, хоть и сложная, и тонкая, а по
своему подходу примитивна, совершенство и тонкость - это рычаг, блок.
Естественные вещи: подвел под камень лом - и стронешь с места; перекинул
через балку веревку - и поднимай груз. Призывал искать другие пути и
ставил в пример солнечные батареи, он прощал им даже сложность: делают
свое без грубостей. Мы ведь как медведь, который дуги гнул, да грубо,
ломал ведь дуги-то! Погибнем, если не научимся действовать без грубостей.
Не может же быть, чтобы корова не могла давать молока без нажатия на
соски. Следует попробовать дрессировать коров или другие найти к ним
подходы, но не пристраивать к коровам машины. Так мы дойдем, и для себя
начнем жевальные... да, тьфу, есть уже мясорубки! Ну, значит, глотальные
будем изобретать машины, не глотается же, например, в космосе. Вы еще не
получили открытку на суперглотатель "Морж"? Записывайтесь на автоморгатели
"Кубышка". Медведи!
Итак, другой подход. Отсюда и опыты и мечтания. Мечтания эти он
толковал так. Рассказывал, как застал однажды в детстве своего деда в саду
с саженцем и лопатой в руках. Долго стоял и не двигался дед. "Чего ты,
дедушка, ждешь?" - "А я не жду, я _мечтаю_, где посадить яблоньку", -
ответил дед. Посадил - до сих пор цела, не вымерзла, не засохла, в лучшие
на ней яблоки в округе. Вот и запало такое значение мечтания. Созерцание,
пока само собой не прозреется решение. По-моему же, чистая
бездеятельность. Правильно, говорил, ничего не делаю, потому не знаю как,
не знаю, что по-другому, и в то же время получается уже потому, что ничего
не делаю, ставлю все-таки опыт. В природе ничего - все. Взять хоть бы
радио. Не было его вроде. Но вот изобрели, лучше сказать, набрели на него,
и поехало, повело, начались грубости по линии усложнений да
переусложнений. Погляди только на приемники, чего в них не напихано, и
цена астрономическая, толпятся около них в магазинах, пялят очи жадные, но
ни у кого нет в карманах таких денег. Природа же всегда радиоволны
колыхала, разгоняла их в хвост и в гриву и за тысячи и за миллионы не то
что километров - парсеков! Межгалактические приемники-передатчики, задаром
и без грубостей - анодиков, катодиков. Эва! Думаешь, телевидения нет в
природе? Есть и телевидение. Есть.
Тут он стал без конца повторять: есть и телевидение, есть и
телевидение, а глаза почти закатил, краешек только остался радужной
оболочки - одни белки. Потом он признался, что именно в тот момент его
осенило, как поставить опыт второй категории. Те же опыты, которые для
меня вовсе и не опыты, он относил к низшей, первой категории.
Я-то, конечно, не придал значения ни категориям, ни рассуждениям,
только насторожило меня это.
Хотя многие люди тоже, задумавшись, иногда закатывали глаза. Просто у
него я этого не замечал раньше, или, возможно, он тогда закатил глаза
как-то по-особенному. И сейчас, и вскоре после всего, что там накрутилось,
мне мнится какая-то особенность в этом тогдашнем его закатывании глаз. А
ну-ка оно соответствует постоянному бормотанию о поисках иных подходов,
дрессировке - перестройке организмов изнутри, вдруг это и было по-другому,
автодрессировка, самопереключение на новое действие, новые контакты, как
он говаривал, без грубостей. Ведь чем-то поразило меня в конце концов
ничего поразительного не представляющее легкое закатывание глаз? С другой
стороны, не исключено, что я сам впадаю в мечтания и ничего не было и нет.
Хотя...
Хотя... Похоже, что он поставил все-таки опыт второй категории или...
третьей, как мне сейчас пришло в голову. Пришло, когда я невольно сравнил
свое отношение к его мечтаниям до и после увиденного. Мне уже хочется
называть их одержимостью, увлеченностью или, еще хуже, прозрением. Хуже
для меня... Хотя... Вот я и застрял на этих "хотя". По порядку было так.
Не помню точно, сколько прошло после знаменательного закатывания глаз, как
он зазвал меня к себе на участок и показал фотографию.
Я сразу ему сказал, что переснято с журнала. Ну да, я первый и
единственный, кто видел фотографию, сказал ему про журнал, свел, по его
терминологии, к азбуке. Мало того, я еще... Нет, сначала, что было на
снимке. На нем была псовая охота. Сдвинутые от быстрого движения и
смазанные от большой экспозиции силуэты лошадей с всадниками, верхушки
деревьев на заднем плане. Впереди всех фигур борзые собаки - от одной,
передней, только хвост попал в кадр, вторая, задняя, вся на бегу. Тоже
смазанный силуэт, но глаз получился хорошо, с бликом, четкий. Можно
предположить, что собака в момент фотографирования дернула головой назад,
и глаз, таким образом, вышел четко. Настоящая барская псовая охота. У
одного всадника через плечо надета блестящая труба, которой сзывают собак.
На нескольких - охотничьи камзолы и жокейские картузы. Картузы, вероятно,
черные, камзолы, судя по светлому, почти белесому тону - фотография была
черно-белой, - красные. По английской моде. Между всадниками высовывалась
высокая шляпа. Амазонка? Тут я и начал распинаться насчет журнала, кино- и
телекадра. И сверх того, я сказал, что, собственно, фотография не может
включаться в методику его опытов, как произведенная с помощью линз,
затворов, пленки - грубостей техники, одним словом. Зато потом он и не
отдал мне эту фотографию, лишь повторял про журнал, кино и методику. Как я
ни просил. И если про журнал и кино он повторял с иронией или сарказмом,
то про методику говорил вполне серьезно, даже с признательностью. Он
искренне согласился со мной, а мне оставалось только ахать, глядя, как он
рвет фотографию. Ночью пошел дождь, разразился ливень, перешедший в град,
ветер ломал деревья.
Если бы я знал, что погубил все своей болтливостью! Мне кажется, и он,
если б знал про ветер и грозу, не порвал бы фотографию. Но самое главное,
самое удивительное, что я посмотрел на ту охоту с фотографии в натуре - в
движении и в цвете. Камзолы, более светлые на снимке, действительно
оказались красными, цвета "кардинал", а картузы на охотниках из черного
бархата. Смотреть надо было точно за полчаса перед закатом. Он вывел меня
на участок и поставил к колышку, перевязанному лентой из бумаги, каждой
ногой на дощечки, вкопанные между грядками, положил на колышек рейку и
заставил меня наклониться так, чтобы брови оказались на уровне специальной
зарубки на колышке, и тут же принял рейку. На меня неслась псовая охота.
Беззвучно ударяли копыта в землю, из-под копыт летели и шлепались комья,
но не слышалось шлепков, собаки без лая разевали пасти. Я приподнял голову
- все исчезло, опустил - как раз тот самый кадр: борзая на мгновение с
неподвижным глазом, на заднем плане амазонка. Она быстро приближалась на
гнедом коне, газовый шарф, повязанный на шляпе, вздувался за ней, как
знамя. Промелькнула... ослепительно рыжая, кареглазая, розово-белая кожа,
мушка на щеке... И снова скакали на меня всадники в красных камзолах, за
ними егеря в галунах и войлочных шапках, последний на низкорослом чалом
коне. Чалый - эту масть я называю с гордостью, запомнил в детстве из-за
необычного звучания и загадочности. Другие увидят и определяют: бежевая
лошадь или конь цвета кофе с молоком. Чалая. Проскакали. Открылся луг, за
лугом, как и сейчас, лес, только не осинник, дубрава, кое-где с
высоченными елями. Из дубравы выбежал босой мальчишка, белоголовый и
растрепанный, он оборачивался и призывно махал кому-то шапкой. И
оборвалось видение. Как я ни приседал, ни жмурился, напрасно. Конец, зашло
солнце.
Зато начался триумф мечтаний. Мне нестерпимо хотелось немедленно знать:
как, за счет чего, почему, где сохранились и как записаны эти события,
прошлое или фантазия, способ воспроизведения и при чем здесь закат. Он
лишь хмыкал и бурчал о костылях, машинах, врагах природы, о ее претензиях
к нам, о нашей непреложной обязанности осознать себя частью природы не
только теоретически, а практически спаяться с ней всеми клетками. Мы же
вместо слияния сторонимся обычно и привычно. Он торжествовал, что бы там я
ни говорил, он показал мне телевидение без приборов. Просто, как воздух,
как ручей.
Как воздух, который безвозвратно сжигают грязные фыркалки, как ручьи,
которые загнаивают и ядовитят каракатичьи грубости. Говорил он уже с таким
накатом и остервенением. Будто это я всем машинам и хозяин, и слуга, и
даже раб, а он - нет, он - в стороне, не прикладывал своих беленьких рук к
немыслимому безобразию. Мы с ним и раньше-то всегда спорили с неизбежным
переходом на личности, тут же я буквально заполыхал, да еще, иначе не
скажешь, зафистулил. Да, да, необходимо хладнокровно оценивать свои
действия, или взвизгнул, словно меня обожгло. Станешь восстанавливать по
порядку прошедшее - сознаешь: стыдно уж так срываться, во время же спора
не находишь другого способа. "В наших с тобой спорах захлебывается
истина", - придумал он и про любые споры утверждал, что если в них и
рождается истина, то лишь мертвая. А тогда навизжал я про фотографию, он
взял и порвал ее. Клочки сжег и пепел сдунул на грядки.
Мы уснули почти в смертельной ссоре. Нас разбудила гроза. Мы снова
говорили. Он еще не предполагал, что гроза безнадежно нарушит _условия
адаптации_, так, по его терминологии, называлось то, что делало возможным
телевизионные передачи с борзыми и рыжей красавицей непосредственно из
природы. Объяснений, понятных для меня, я тогда не получил, но может
статься, что в запальчивости и не хотел понимать, вслушиваться в его
слова. Повторяю, ночью он не предполагал, что установившийся у него
контакт с природой по прямому проводу... Нет, лучше не иронизировать.
Смысл его устремлений исключал любые технические средства - какие уж там
провода. Контакт, включая обратную связь, был: _природа_ - я, потому что я
- _природа_. Внутри себя. В грозу говорилось, что такой контакт с
природой, обратная связь, доступней всего, когда данный мыслящий организм
изолирован от _других_ мыслящих организмов. Один человек - одна природа.
Друг против друга. Потом он внезапно вскочил и сказал: такую изоляцию
можно создать довольно просто. Повторил: довольно просто. И закатил глаза
своим способом. Я же, словно подстегнуло меня что-то, придрался к словам,
назвал его идеи экзистенциалистскими, дзен-буддизмом. Он отрицал, я
продолжал умничать.
Я уверен - ночью, в грозу, он и сам не собирался ничего предпринимать,
но, вот когда обнаружил, что природа выключила свой "телевизор", мог пойти
на все.
Исчез он. Нет его нигде, где он бы мог быть, бывать. Уж поверьте, раз
он решил изолироваться от всех _других мыслящих организмов_, да еще его
осенило это _довольно просто_ с закатыванием глаз, его не найдешь, не
докопаешься, пока не объявится сам.
А если не объявится? Хоть бы нашелся негатив того снимка. И ведь
валяется у кого-нибудь. Псовая охота с борзыми. Всадники на лошадях и
момент, когда собака как бы косится в объектив.
Популярность: 1, Last-modified: Wed, 04 Oct 2000 06:41:21 GmT