-----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Скромный гений".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 8 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------




   Наберусь литературной смелости  и  расскажу  вам,  уважаемые  читатели,
правдивую историю своей жизни. Некоторым фактам моей биографии  вы  вправе
не поверить, потому  что  даже  в  наш  век  космонавтики,  электроники  и
психотерапии они граничат с чудесами. Но это уж ваше дело, верить  или  не
верить мне, а мое дело - без  прикрас  и  без  утайки  поведать  вам,  что
происходило со мной.
   Я буду описывать все, как  было  на  самом  деле,  и  только  не  стану
упоминать фамилий действующих лиц, чтобы одни из них  не  возгордились,  а
другие не обиделись. О своей настоящей фамилии я тоже умолчу. Дело в  том,
что сейчас я пользуюсь уважением начальства и товарищей по работе и боюсь,
что недавно наладившаяся жизнь может пошатнуться, если окружающие  узнают,
что это  именно  я  пережил  такие  приключения.  А  некоторым  населенным
пунктам,  с  коими  связаны  мои  воспоминания,  я  буду  давать  условные
названия, чтобы их жители не возымели ко мне претензий.
   Имени же своего скрывать я не стану. Имя мое - Стефан, что в переводе с
древнегреческого языка означает  "Венок"  (или  "Увенчанный  венком").  Но
Стефан я только в паспорте, а в быту меня все зовут Степаном Петровичем.





   А Стефаном (то есть Венком) меня назвали для моего  будущего  утешения.
Дело в том, что мой старший брат родился в мирном  1913  году  и  за  свой
здоровый внешний вид, а также за громкий  голос  был  по  инициативе  отца
окрещен Виктором, что значит "Победитель". Родители  считали,  что  Виктор
далеко пойдет и станет известным ученым, в чем они нисколько не  ошиблись.
Я же родился в разгар первой мировой войны, да еще в високосном 1916 году,
а все это ничего хорошего не предвещало. Родители  мои  сразу  догадались,
что толку от меня не будет. У отца для меня было припасено имя Леонид, что
значит "Подобный  льву",  но  никакого,  ни  морального,  ни  физического,
сходства со львом у меня при рождении не обнаружилось. Я только все  время
хворал, пищал, и вообще было неизвестно, выживу я или  нет.  Поэтому  отец
постановил окрестить меня  Стефаном.  Так  и  было  сделано,  причем  попу
пришлось дать взятку за букву "ф", ибо Стефан  -  имя  иностранное.  Отец,
проявляя  заботу  обо  мне,  рассуждал  так:  если  младший  сын  умрет  в
младенчестве, то все-таки, не простым человеком, а уже Увенчанным  венком.
Если же я выживу, то в дальнейшем это имя будет утешать меня  в  жизненных
водоворотах и неудобствах. И даже при моих похоронах не потребуется лишних
расходов на венки, ибо я сам и есть Венок.
   Вы можете поинтересоваться,  почему  это  так  получается:  шла  первая
мировая, все мужчины были мобилизованы, а мой  отец  находился  в  тылу  и
занимался придумываньем имени для сына? Но дело в том, что хоть  отец  мой
Петр Прохорович физически и умственно был всецело здоров, но  от  рождения
на правой руке у него не хватало одного пальца, поэтому его и не взяли  на
военную службу.
   Этот маленький недостаток не мешал отцу  быстро  щелкать  на  счетах  и
точно выдавать деньги. Он  был-счетоводом-кассиром  и  работал  на  разных
мелких частных предприятиях - крупных в нашем городке и не  было.  Кстати,
нашему городку я дам такое условное наименование:  Рожденьевск-Прощалинск.
В знак того, что в этом городке я родился и в нем же надеюсь проститься  с
жизнью.
   После революции отец остался при своей специальности, только теперь  он
служил на государственных предприятиях и имел дело не с царскими денежными
знаками, а с советскими. На моей памяти он работал в бухгалтерии гардинной
фабрики, потом на спиртозаводе, потом некоторое время был  безработным,  а
затем устроился на мукомольный  комбинат.  Увы,  он  нигде  не  мог  долго
удержаться, хоть спиртного не пил, дело свое знал отлично и в  работе  был
безукоризненно честен.
   Его беда заключалась вот в чем: он любил рассказывать о  том,  чего  не
было и быть не могло, и очень сердился на тех, кто выражал ему  недоверие.
Рассказывал он главным образом охотничьи истории, в которых он якобы играл
главную роль, а ведь все в Рожденьевске-Прощалинске знали, что он  никогда
и ружья в руках не держал, тем более что на правой руке  его  отсутствовал
именно тот палец, которым спускают курок. Отец очень  угнетал  сослуживцев
своими историями, а всех сомневающихся считал личными врагами,  переставал
разговаривать с ними, выискивал в их работе недостатки и даже жаловался на
них начальству. Поэтому в тех бухгалтериях, куда  он  устраивался,  вскоре
возникала многосторонняя склока, эпицентром которой был он сам, и в  конце
концов от его  услуг  отказывались.  Но  на  прощанье  ему  всегда  давали
отличную характеристику, так как, повторяю, работником он был хорошим.
   Дома отец тоже любил рассказывать свои охотничьи вымыслы. Мать, всецело
находясь под его влиянием, никогда не делала ему критических замечаний,  а
брат мой Виктор  всегда  тактично  поддакивал  отцу  и  с  вежливым  видом
расспрашивал, что же случилось дальше. Поэтому отец, а  глядя  на  него  и
мать, души в Викторе не чаяли. Ко мне же отец относился с холодком. Он был
на меня в обиде за то, что я не подавал никаких надежд, и еще за то, что я
очень любил правду.
   Помню,  когда  я  выучился  читать,  то  однажды   нашел   на   чердаке
дореволюционную  "Ниву"  и  притащил  ее  в  комнату.  Меня  заинтересовал
крупный, во всю страницу, рисунок, где была изображена  снежная  поляна  и
лежащий на ней убитый медведь. Возле зверя стояло несколько важных  господ
в роскошной охотничьей одежде, а один из охотников стоял спиной к зрителям
и, как можно было догадаться, рассматривал  медвежью  шкуру,  проверяя  ее
качественность. Под картинкой была подпись: "Его Высочество Великий  князь
Николай Николаевич со своей свитой на медвежьей охоте".
   - Папа, почему это все дяденьки стоят лицом сюда, а один стоит задом? -
спросил я отца.
   Отец вгляделся в рисунок и тихо сказал:
   - Мое счастье, что художник так изобразил охотника. Если б он нарисовал
его лицо, то по лицу бы узнали, кто он, и арестовали бы за связь с царским
домом. Знай: этот человек - я. Это я и убил медведя.
   - Папа, ты сам убил медведя? - удивился я.
   - Да, я сам. Помню, помню этот случай. Сам великий князь пригласил меня
на эту охоту, и я убил зверя. Но медведя приписали князю, а меня вызвали в
Зимний дворец, выбрали в президиум и премировали отрезом на пальто.
   - Папа, а страшно охотиться на медведей? - спросил я.
   - Нет, я нисколько не боялся. У меня свой  метод  был.  Я  ждал,  когда
выпадет глубокий снег, и затем на лыжах шел к берлоге. Я смело  просовывал
лыжную  палку  в  берлогу  и  будил  медведя.  Тот,  ничего  спросонок  не
соображая, выходил - и тут на него  кидалась  моя  собака,  чтобы  отвлечь
зверя от меня. А я в это время стрелял. Один  меткий  выстрел  -  и  зверь
падает, сраженный пулей отважного охотника.
   - Папа, а собака-то  как  шла  по  глубокому  снегу?  Ты  на  лыжах,  а
собака?..
   - Для собаки я тоже сделал лыжи. Она на них очень даже резво ходила.
   - А сколько лыж надо для собаки: две или четыре?
   - Две, - ответил отец. - Двух вполне достаточно.
   Насчет приглашения к царскому двору и насчет медведя я  не  сомневался,
но собака на лыжах меня насторожила, и то не сразу, а дня через два, когда
я вплотную задумался над этой проблемой. Червь  сомнения  закрался  в  мое
детское сознание, и, чтобы убить этого червя, я решил проделать  опыт  над
нашим домашним псом Шариком: я попытался привязать к его лапам свои  лыжи.
Но Шарик, который никогда ни на кого не лаял и был очень добрым,  на  этот
раз обозлился и даже укусил меня. А когда я сообщил об  этом  опыте  отцу,
тот рассердился на меня.
   - Нытик и маловер! - воскликнул он. - Как  ты  смеешь  не  верить  мне!
Сегодня будешь без сладкого!
   В другой раз отец рассказал, как он охотился  на  рысей  -  тоже  своим
способом. Рысь, как известно, всегда кидается на шею.  Отец  наматывал  на
шею полотенце, а поверх него - мелкую рыболовную  сеть.  Вместо  ружья  он
брал наган. Он шел в лес и становился под деревом. Рысь, видя  безоружного
человека - легкую добычу, прыгала на него. Когти ее  вязли  в  сети.  Отец
вынимал из кармана наган и приставлял  его  к  виску  разъяренного  зверя.
Выстрел - и рыси нет.
   А для охоты на волков у него тоже был свой  метод.  Узнав,  что  где-то
появилась   волчья   стая,   отец   отправлялся   туда    с    ружьем    и
лестницей-стремянкой. Разыскав стаю, он выманивал ее из леса. Стая  бежала
за ним, надеясь растерзать его и съесть, а он выбегал в поле,  моментально
раздвигал стремянку и становился на  верхнюю  ступеньку.  Волки  толпились
внизу и пытались добраться по лестнице до него, и он  бил  их  поочередно,
пока не гибла вся стая, скошенная губительным свинцом.
   Каждую такую историю я сперва принимал на веру,  а  дня  через  два-три
начинал сомневаться. А еще через несколько дней  я  догадывался,  что  это
неправда. Тогда я объявлял об этом отцу, а он сердился. А  мать  сердилась
на меня за то, что я сержу отца. Она всегда ставила мне в пример  Виктора,
который никогда не перечит родителям.
   Вообще все надежды возлагались на  Виктора,  а  обо  мне  отец  однажды
выразился, что я ЧЕЛОВЕК С ПЯТЬЮ "НЕ". И далее он  взял  листок  бумаги  и
письменно пояснил, что я
   не - уклюжий
   не - сообразительный
   не - выдающийся
   не - везучий
   не - красивый.
   Самое печальное, что все эти пять "не" действительно относились ко мне,
и я  понимал,  что  больших  успехов  и  достижений  в  жизни  у  меня  не
предвидится. Я не собирался в будущем  стать  ученым,  как  Виктор,  и  не
строил больших планов. Я старался получше учиться, чтобы хоть в этом  деле
не огорчать своих родителей, и это мне, в общем,  удавалось.  Несмотря  на
все мои отрицательные данные, память у меня была хорошая.
   Хорошая память  -  это,  пожалуй,  единственное,  что  роднило  меня  с
Виктором, с его положительными качествами. Он тоже запоминал  все  быстро.
Так, чтобы скорее приблизиться к карьере  ученого,  он  брал  в  городской
библиотеке научные книги и запоминал оттуда серьезные слова. Этими словами
он нередко объяснялся в домашнем быту, что облегчало его жизнь и  радовало
родителей.
   Например, когда мать говорила нам:  "Ребята,  наколите-ка  дровец!",  -
Виктор отвечал так: "Полигамный антропоморфизм и эпидемический геоцентризм
на уровне сегодняшнего дня порождают во мне термодинамический  демонизм  и
электростатический дуализм, что создает невозможность колки дров".
   Отец и мать горделиво переглядывались,  радуясь  научной  подкованности
Виктора, и посылали колоть дрова одного меня. Я  же  хозяйственные  работы
выполнял старательно, чтобы хоть чем-нибудь искупить свои пять "не".
   А между тем печальная весть о том, что я человек с  пятью  "не",  давно
распространилась  по  Рожденьевску-Прощалинску:  несмотря  на   все   свои
достоинства, Виктор не умел держать язык за зубами. Соседи поглядывали  на
меня с сожалением, а в школе некоторые ребята прямо-таки задразнивали меня
этими пятью "не", и иногда я был вынужден вступать в драку. Девчонки  тоже
вели себя ехидно и подстраивали мне всякие каверзы. Так, например, соседка
по парте Тося однажды позвала меня на первое свидание в городской сад  под
четвертую липу справа от входа. Но когда  я  пришел  в  точно  назначенное
время, Тоси на месте не оказалось. Зато прятавшийся на дереве  ее  младший
брат, с которым у нее была договоренность, облил мне сверху голову  смесью
разведенного клея и чернил, использовав для  этого  резиновую  медицинскую
клизму. Когда же я схватился за голову, из-за беседки выбежали чуть ли  не
все мальчишки и девчонки нашего класса и коллективно смеялись надо мной.


   Дома мне тоже было иногда несладко, в особенности в  те  дни,  когда  я
проявлял недоверие к рассказам отца.  Но  дома,  как  говорится,  и  стены
помогают. У меня же были в полном смысле слова помогающие стены.
   Дело в том, что обоев в те годы в продаже не имелось, и, когда  старые,
дореволюционные обои у нас совсем выгорели и  пообшарпались,  отец  достал
где-то много рулонов реклам, оставшихся  от  царского  режима.  Ими  мы  и
оклеили  комнаты.  На  нашу  с  Виктором   комнату   ушло   немало   таких
неразрезанных рулонов, на каждом из которых было по шестнадцать  рекламных
объявлений, и на каждом таком объявлении была  изображена  очень  красивая
девушка с нежной улыбкой, обращенной к зрителям, то есть, значит, и ко мне
лично. Одной рукой красавица поправляла распущенные  по  плечам  белокурые
волосы, а в другой руке держала  флакон.  Под  картинкой  было  напечатано
крупными золотыми буквами: ЛЮБИ - МЕНЯ!
   Ниже мелким шрифтом шел рекламный текст:

   Всем одеколонам дамы и девушки
   предпочитают одеколон "Люби - меня!".
   Нежный и стойкий аромат, напоминающий запах
   цветущего луга, изящная упаковка, недорогая цена
   делают наш одеколон незаменимым.
   Требуйте ВЕЗДЕ только одеколон "Люби - меня!"
   фирмы поставщика Двора Е.И.В. "Бланшар и С-вья".

   На текст я  особого  внимания  не  обращал,  но  часто  любовался  этой
девушкой, и на сердце у меня становилось легче и веселей. Она  глядела  на
меня со всех четырех стен комнаты. Каждый ее портрет  был  размером  с  те
объявления, которые нынче расклеивают в трамваях, и я подсчитал, что всего
в комнате  имелось  848  ее  изображений.  Глядя  на  "Люби  -  меня!",  я
размышлял, есть ли в жизни такие красавицы, и если есть, то  за  кого  они
выходят замуж. За такую я бы с радостью бросился в огонь или в воду  -  по
ее личному выбору.





   В те годы в школах  было  девять  классов.  Виктор  окончил  восемь,  а
девятого решил не кончать, чтобы  скорее  погрузиться  в  науку.  Родители
целиком одобрили эту мысль и снарядили его в Ленинград, снабдив одеждой  и
отдав ему все наличные деньги. Вскоре от Виктора пришло письмо.  Оно  было
такой формы и содержания:

   ЗАЯВА

   Гражданину Петру Прохоровичу
   Гражданке Марии Владимировне.
   Настоящим заявляю и удостоверяю свое  почтение  почтенным  родителям  и
имею  намерение  сообщить,  что  благополучно  намерен  поступить  старшим
лаборантом-энергетиком в Научный  Институт  Физиологии  и  Филологии,  где
намерен круто продвигаться по научной лестнице и где с моим участием будет
крупно протекать и провертываться научная работа.
   Во  второй  части  своей  заявы  хочу  заявить,  что   гибридизация   и
синхронизация в условиях урбанизации и полимеризации требуют  аморализации
и мелиорации, в связи с чем  прошу  срочно  откликнуться  переводом  в  50
(пятьдесят) рублей на 86 почт. отд. до востреб.
   Ваш талантливый сын - Виктор.

   Родители мои с трудом достали требующуюся сумму и  послали  Виктору.  В
целом же письмо их обрадовало.  Мать  охотно  читала  его  соседям,  и  те
хвалили моего брата  за  ученость,  а  на  меня  поглядывали  с  укором  и
сожалением.
   Вскоре пришла еще одна "заява", а потом еще  и  еще.  С  деньгами  дома
стало совсем плохо. Чтобы избавиться от меня как от лишнего едока, а также
чтобы хоть немного пополнить семейную кассу, родители нашли мне  временную
работу.
   Но хоть на работу меня устроили  временно,  однако  в  глубине  души  я
чувствовал, что теперь не скоро вернусь  в  родной  дом.  Уходя  из  своей
комнаты, последний взгляд бросил я на одно из  изображений  очаровательной
незнакомки, которая красовалась на стенах в количестве 848  экземпляров...
"Люби - меня!" - с грустью прочел я под ее изображением и подумал: "Такую,
как ты, полюбит всякий, но кто полюбит меня, человека с пятью "не"?"...  С
этими мысленными словами я поклонился ей и со слезами на глазах  вышел  из
комнаты.
   Должен сознаться, что, покидая родителей, я не испытывал тогда  должной
грусти. Очень уж огорчали меня попреки матери  и  частая  ложь  отца.  Но,
оставляя своего лгущего отца, знал ли я,  что  окунусь  в  такие  события,
правдиво повествуя о которых рискую прослыть еще большим лжецом!





   Рожденьевск-Прощалинск стоит на реке Уваге, а в восьми километрах  ниже
по течению этой реки находилась  усадьба  бывшего  помещика  Завадко-Боме.
После революции помещик сбежал, и земля перешла к  крестьянам,  а  большой
барский дом, стоявший на живописном взгорье, поступил в  ведение  уездного
ОНО. В  дальнейшем  там  предполагалось  устроить  образцово-показательный
музей-заповедник отошедшего в прошлое помещичьего быта. Но пока что у  ОНО
не было средств на экскурсоводов и на содержание музея, и  это  здание  за
скромную зарплату сторожила некая Олимпиада Бенедиктовна, женщина  пожилых
лет. В городке и окрестных деревнях она  была  известна  под  именем  Тети
Лампы.
   Эта  Тетя  Лампа  была  женщина  старорежимного  склада  и  даже  знала
французский язык, но, несмотря на это, она не была  какой-нибудь  контрой.
Наоборот, она до революции служила у Завадко-Боме семейной гувернанткой  и
отчасти  в  чем-то  пострадала  от  его  помещичьего  деспотизма,  чем   и
объяснялись некоторые ее странности.
   Мать привела меня к Тете Лампе в летний день. Они договорились,  что  я
буду помогать Тете Лампе по хозяйству, взамен чего мне полагается  питание
и еще десять рублей в месяц, которые будет получать на руки моя  мать  без
моего постороннего вмешательства. Заключив этот устный договор, мать ушла,
пожелав мне на прощанье вести себя прилично и  как  можно  реже  проявлять
свои пять "не".
   - Явленья имеешь? - по-деловому спросила меня  Тетя  Лампа,  когда  моя
мать скрылась за воротами.
   - Какие явленья? - удивился я.
   - Какие? Самые обыкновенные! - пояснила Тетя Лампа.  -  Вот  ты  идешь,
скажем, а тебе навстречу какой-нибудь там святой идет, или змий, или  мало
ли кто.
   - Нет, явлений не имею, - честно признался я. - А это плохо?
   - Плохо. Мне бы с явленьями надо помощника,  чтобы  вдвоем  смотреть  и
делиться впечатлениями... Ну, может быть, еще научишься.
   Но смотреть явленья я так и не научился. Зато Тетя Лампа видела их чуть
ли  не  каждый  день.  С  некоторыми   явленьями   она   даже   беседовала
по-французски, для практики,  чтоб  не  позабыть  этот  иностранный  язык.
Первое время мне было немножко  не  по  себе,  когда  она  начинала  вдруг
разговаривать неизвестно с кем, глядя через мою голову, но потом я  привык
к такому свойству ее характера.
   Вообще же Тетя Лампа была добрая. Она никогда меня  не  бранила,  а  по
воскресеньям давала 20 копеек на кино (сверх тех денег, что  вручала  моей
матери), и я на попутной  подводе  ехал  в  Рожденьевск-Прощалинск  и  там
смотрел картины с Мери Пикфорд, Гарри Пилем и  Монти  Бенксом.  Сама  Тетя
Лампа в кино не ходила, так как явленья вполне заменяли ей любое кино.
   Работой ома меня не перегружала. В мои обязанности входило помогать  ей
кормить кур, разнимать петухов, следить, чтобы кошки не  воровали  цыплят,
чтоб собаки не обижали кошек,  и  вообще  поддерживать  мирное  равновесие
между курами, кошками и собаками.
   Дело в том, что Тетя Лампа очень любила животных, а точнее  -  собак  и
кошек. Она собирала их со всей округи, обеспечивала трехразовым питанием и
предоставляла им кров - благо жилплощади в бывшем  барском  доме  хватало.
Своих подопечных она звала не по кличкам, а давала им звучные имена  и  от
меня требовала, чтобы я каждую кошку и собаку звал полным  именем.  Помню,
были у нее собаки Мелодия, Прелюдия,  Рапсодия,  Элегия,  Мечта;  был  пес
Алмаз и пес  Топаз,  пес  Аккорд  и  пес  Рекорд.  Сейчас  такие  красивые
наименования  дают  радиолам  и  телевизорам,  но  в   те   годы   никакой
радиотехники не было, так что Тетя Лампа спокойно присваивала их собакам.
   У кошек тоже были художественные имена: Маргарита, Жозефина, Клеопатра,
Магдалина, Демимонденка, Меланхолия. Не  были  обижены  и  коты.  Был  кот
Валентин и кот Константин, кот Адвокат и кот Прокурор, кот Фармазон и  кот
Демисезон. Всех собачьих и кошачьих имен я не запомнил, так  как  собак  у
Тети Лампы имелось девятнадцать  персон  (это  ее  выражение),  а  кошачье
поголовье перевалило за сорок единиц.
   Вы, наверно, уже заинтересовались: а как  же  Тетя  Лампа,  эта  бедная
одинокая женщина, содержала столько животных? На какие такие  шиши?  Но  я
уже упоминал, что у нее было много кур. Под  курятник  она  отвела  бывший
барский каретный сарай, а корм покупала у окрестных крестьян. Кур  и  яйца
она продавала в Рожденьевске-Прощалинске и  на  получаемые  деньги  вполне
могла содержать собак и кошек. Налога с ее куроводческой фермы  не  брали,
так как Тетя Лампа считалась инвалидом умственного труда, пострадавшим  от
помещичьего гнета.
   Жизнь моя у Тети Лампы текла спокойно, я потолстел и окреп.  Конфликты,
иногда возникавшие между собаками и  кошками,  я  улаживал  мирным  путем,
никогда не прибегая к побоям и даже не повышая  голоса.  Я  вообще  уважаю
всяких животных, и они, как правило, относятся ко мне хорошо.
   У всех собак и  кошек  были  разные  характеры  и  свои  достоинства  и
недочеты. Среди  собачьего  персонала  особенно  выделялся  маленький  пес
Абракадабр из  породы  крысоловов.  Это  был  добросовестный  и  творчески
растущий пес. Все  коты  обленились  от  хорошего  питания,  а  Абракадабр
ежедневно обходил комнаты барского дома,  вынюхивая,  нет  ли  крыс.  Этот
обход он делал в порядке профилактики, не надеясь на реальную добычу,  так
как крысы давно ушли из-за обилия кошек. Кроме  того.  Абракадабр  считал,
что он должен добывать себе еду  с  риском,  чтоб  не  утерять  охотничьей
инициативы. Поэтому иногда он воровал мясо у кошек, а иногда похищал пищу,
готовящуюся для собак, с топящейся плиты, когда  Тетя  Лампа  выходила  из
кухни. Перед тем как взобраться на горячую плиту, он шел на берег реки, на
глинистый откос, и там погружал лапы в мокрую глину,  чтобы  она  облепила
их. Потом он ложился на спину лапами вверх, чтобы  глина  подсохла.  Таким
образом у него получались огнеупорные  сапожки.  В  них  он  забирался  на
плиту, быстро отодвигал крышку кастрюли, ловко вылавливал  кусок  мяса,  а
затем задвигал крышку на  место,  будто  так  и  было.  Я  описываю  этого
небольшого пса Абракадабра так подробно потому, что  он  послужил  как  бы
детонатором к взрыву дальнейших событий.


   Мирное течение моей летней жизни нарушилось только одним происшествием.
   Однажды, когда Тети Лампы не было дома, во двор бывшей барской  усадьбы
пришла цыганка.
   - Мальчик, как тебя зовут? - спросила она, и я назвал свое имя.
   - Значит, тебя, Степочка, мне и  надо,  -  обрадовалась  цыганка.  -  Я
сейчас встретила твою хозяйку,  и  она  сказала  мне:  "Приди  к  мальчику
Степочке и скажи, чтобы он дал тебе  двух  кур:  одну  черненькую,  другую
рябенькую. Это я тебе дарю за хорошее гаданье".
   Цыганки этой я прежде и в глаза не видел, но сразу же поверил ей.  Ведь
Тетя Лампа не просто подарила ей двух  кур,  а  указала  конкретно,  каких
именно: одну рябенькую, а  другую  черненькую.  Поэтому  я  помог  цыганке
поймать кур, и она положила их в свой мешок.
   Затем цыганка сказала:
   - А теперь я тебе погадаю, и совершенно бесплатно. Предъяви  мне  левую
руку.
   Тут она предсказала мне вот что:
   - Линии говорят о том, что ты очень доверчив, и уже не раз  страдал  от
этого, и даже сегодня, быть может, пострадаешь. А в будущем тебя  на  этой
почве ждут еще более крупные неприятности, вплоть до казенного дома. Но  в
конечном итоге эта самая доверчивость сослужит тебе добрую службу.  В  тот
день, когда ты поверишь в  то,  во  что  ни  один  нормальный  человек  не
поверит, и совершишь свой самый дурацкий поступок, - именно в этот день  и
окончатся твои неудачи и ты найдешь счастье с бубновой дамой.
   Сделав это заявление, цыганка исчезла, будто ее и не было, и  мне  даже
показалось, что это сон. Но, с другой стороны, это был не сон, потому  что
двух кур все-таки не хватало.
   Когда вернулась Тетя Лампа и я ей сообщил, что ее приказание об  отдаче
кур выполнено полностью, она рассердилась и сказала,  что  я  поддался  на
обман, как слабоумный. В первый раз за все мое пребывание у нее она велела
мне стать в угол, стоять там час и думать о том, что люди бывают  хитры  и
коварны. Я же, стоя в углу, размышлял о том, что цыганка хоть  и  обманула
меня с курами, но в основном была права: я проявил доверчивость и влип  на
этом деле в неприятность, - ведь это самое она и предсказала. Еще я  думал
о том, что раз сбылась ее сводка на текущий день, то, возможно, сбудутся и
ее долгосрочные прогнозы.


   Когда настала зима, родители не взяли меня домой, а  велели  продолжать
работать у Тети Лампы и перевели  меня  из  городской  школы  в  сельскую.
Возвращаясь из школы, я приступал к своим обязанностям - носил еду  курам,
помогал кормить собак и кошек, а в свободное  время  в  сопровождении  пса
Абракадабра  бродил  по  холодным  комнатам  огромного  барского  дома   и
рассматривал портреты, висевшие на стенах. Там было много красавиц, но  ни
одна не могла сравниться с "Люби - меня!",  которой  были  украшены  стены
моей комнаты в родном доме. А иногда я глядел в большие зеркала,  стоявшие
в простенках, и, видя в них свое невзрачное отражение,  с  печалью  думал,
что меня, человека с пятью "не", не полюбит ни одна  девочка,  а  когда  я
подрасту, то меня не полюбит ни одна девушка, а когда я стану взрослым, то
меня не полюбит ни одна женщина. И когда я помру, то, если  есть  ад  и  я
буду в нем гореть, меня не полюбит ни одна чертовка, а  если  есть  рай  и
меня туда вселят, меня не полюбит ни одна ангельша.
   Но вот настала весна.
   В одно воскресное утро я проснулся от шума, доносившегося с  реки.  Это
начался ледоход. Наскоро поев, я спустился под изволок и стал смотреть  на
плывущие льдины.
   Вдруг со стороны усадьбы послышался сердитый  кошачий  визг  и  собачий
лай. Обернувшись, я увидел, что пес Абракадбр бежит к реке с  куском  мяса
во рту, а за ним гонятся собаки Прелюдия, Элегия, Мелодия и пес Аккорд,  а
также коты Константин, Демисезон и Прокурор, а сзади бегут еще две кошки -
Жозефина и Меланхолия. Я понял, что дело плохо,  если  против  Абракадабра
объединились и кошки и собаки.
   Но я не успел ничего предпринять для  примирения.  Абракадабр  в  ужасе
прыгнул с берега на плывущую льдину, с нее - на  другую,  с  другой  -  на
третью. Собаки же и кошки успокоились и побежали домой.
   Видя, что пса уносит на  льдине  вниз  по  течению,  я  понял,  что  он
погибнет, если я по-товарищески не приду ему на помощь. Тогда я поспешил к
нему, прыгая со льдины на льдину. В одном месте я прыгнул  недостаточно  и
выкупался в ледяной воде, но сумел вскарабкаться  на  следующую  льдину  и
вскоре очутился рядом с Абракадабром, который все еще держал в зубах кусок
мяса. Только когда я взял пса на руки, он  выронил  мясо  на  лед  и  стал
жалобно выть.
   Оглядевшись, я увидел, что барская усадьба скрылась за поворотом  реки.
Кругом были одни льдины, и нас уносило неизвестно куда.





   Нас с Абракадабром сняли с льдины только вечером, когда  мы  проплывали
мимо большого села, которое я условно  назову  Спасительско-Больничное.  В
пути я так продрог и простыл, что почти ничего не соображал. Спасшим  меня
людям я успел сообщить адрес Тети Лампы и свой домашний, а  затем  впал  в
беспамятство, и меня положили в местную больницу. Когда недели через две я
очнулся, сиделка мне рассказала, что,  пока  я  лежал  без  сознания,  пес
Абракадабр все время находился возле меня. Приехавшая  Тетя  Лампа  увезла
его силой.
   Еще выяснилось, что за это же время меня навестил  отец.  Он  рассказал
больным  несколько  охотничьих  историй,  после  чего  у  них   повысилась
температура, так что врачи попросили его сократить срок своего  посещения.
Уехал он в большой обиде.
   Выслушав эти новости, я  снова  впал  в  бессознательное  состояние,  и
продолжалось оно два месяца. А короче говоря, я проболел всю весну, лето и
всю зиму и чудом остался в живых.  Я  думаю,  что  если  бы  я  был  болен
какой-нибудь одной болезнью, то помер бы наверняка.  Но  у  меня  их  было
целых три: менингит, радикулит и двусторонний плеврит.  Пока  эти  болезни
спорили между собой, какая из них отправит меня на  тот  свет,  я  взял  и
незаметно выздоровел.
   Когда настала весна, к главврачу  приехал  в  отпуск  его  брат  Андрей
Андреевич. Он прибыл из Крыма, где заведовал детской колонией. Главврач же
относился ко мне очень хорошо, и  вот  он  посоветовал  Андрею  Андреевичу
взять меня в Крым, чтобы там я мог окончательно прийти в себя  и  укрепить
здоровье. Андрей Андреевич поговорил со  мной,  выслушал  краткую  историю
моей жизни и предложил мне ехать с ним. Я с радостью согласился, но честно
предупредил его, что я человек с пятью "не". Однако он сказал, что там,  в
колонии, это не имеет значения, там есть ребята, у  которых  по  пятьдесят
"не" - и ничего, живут.
   Вскоре вместе с Андреем Андреевичем я покинул Спасительско-Больничное и
очутился в Крыму.





   Детская колония помещалась в бывшем графском дворце на берегу моря,  на
окраине   маленького   городка,   который   я    условно    назову    так:
Васинск-Околоморск. Первое время я только загорал на пляже  и  купался,  а
когда настала осень, меня зачислили в школу  при  колонии.  Временно  меня
поместили в класс для переростков, то есть для умственно  отсталых.  Но  я
туда попал только потому, что пропустил учебный год из-за  болезни  и  еще
потому, что в этом классе был  некомплект.  Учились  в  нем  самые  разные
ребята: были и моего возраста, а были и много старше  -  это  те,  которые
долго беспризорничали. Жили мы дружно, и меня никто не обижал и  не  корил
моими пятью "не". Учился я старательно и даже стал первым учеником как  по
дисциплине, так и по успеваемости, за что меня ставили в пример другим.
   Однажды в колонию привели парня моих  лет.  Он  спустился  откуда-то  с
окрестных гор в голодном состоянии и попал на  базар.  Там  он  подошел  к
торговке пирожками, взял с лотка пирожок и стал его есть бесплатно.  Тогда
все торговки хотели его бить, но в дело вмешался милиционер и отвел  парня
в детприемник, а оттуда его направили в колонию. Здесь его зачислили в наш
класс как недоразвитого. Его посадили за парту рядом со  мной  и  поручили
мне взять над ним шефство и дополнительно проводить с ним занятия, так как
он не знал русского языка, а говорил на языке, никому не  понятном.  Когда
мы стали ударять сами себя в грудь и называть свои имена,  он  тоже  ткнул
себя в грудь и произнес что-то вроде Ваосаоуууосо, и поэтому  мы  прозвали
его Васей.
   Вася оказался необыкновенно способным и уже через две  недели  свободно
говорил по-русски. Так как обучал его разговорной речи не только я,  но  и
остальные ребята, а среди этих ребят было много  недавних  беспризорных  и
несколько бывших малолетних преступников, то попутно Вася освоил и блатной
жаргон. Вместо слова "вокзал" он говорил "бан", вместо "дом"  -  "хавира",
вместо "пиджак" - "клифт" и так далее. А еще недели через две он  выучился
читать и стал ежедневно прочитывать по нескольку книг - все больше словари
и энциклопедии. Замечу еще вот что: когда он выучился  говорить  и  писать
по-нашему, то сразу выяснилось, что математику, физику и  химию  он  знает
отлично. Вскоре он стал первым учеником, оставив меня на втором месте.  Но
я ничуть не завидовал ему, так как очень с ним  сдружился.  Вася  оказался
хорошим парнем, "своим в доску", как тогда говорилось.
   Не  знал  Вася  только  географии,  и  все  удивлялись,  почему   такой
культурный ученик отстает  в  этом  предмете.  Однажды  учитель  географии
принес на урок большой атлас и стал вызывать нас к кафедре. Каждый  должен
был  показать  место,  где   он   родился.   Я   сразу   же   нашел   свой
Рожденьевск-Прощалинск,  другие  ребята  тоже,   хоть   приблизительно   и
предположительно, но все-таки указали, откуда они родом.  Но  когда  дошла
очередь до моего друга  Васи,  он  уставился  в  карту  Советского  Союза,
помялся немного, а затем сказал, что он здесь не рождался.
   - Выходит, ты иностранец, -  улыбнулся  учитель  и  стал  разворачивать
перед ним страницы с Африкой, Австралией и Америкой. Но Вася все  твердил,
что он родился не здесь.
   - Ты, видно, в такой далекой  стране  родился,  что  на  нее  карты  не
хватило, - снова пошутил учитель.
   - Он с Луны свалился! - крикнул кто-то с парты.
   - Он с Венеры слетел! - крикнул кто-то другой.
   - Он с Марса скатился! - высказался кто-то третий.
   Других предположений никто не высказывал, так как других  небесных  тел
мы тогда и не знали.
   Учитель, слыша эти голоса с мест, раскрыл страницу с  картой  звездного
неба.
   - Может, ты действительно где-нибудь на другой  планете  родился?  -  в
шутку спросил он Васю.
   Вася ткнул пальцем куда-то в звездное небо и сказал:
   - Кажется, вот здесь.
   Учитель одобрил остроумный ответ Васи, но все-таки поставил ему  "неуд"
и прикрепил к нему первого ученика по географии  Колю  Косого.  Этот  Коля
долго был беспризорным и знал географию на практике,  так  как  на  крышах
вагонов изъездил всю страну.
   С этого дня моего друга стали звать Васей-с-Марса. Это было  тем  более
уместно, что он  стал  в  нашем  классе  четвертым  Василием.  Кроме  него
имелись: Вася-псих, Вася-фрайер и Вася-конь. Благодаря прозвищам ни одного
Васю нельзя было спутать с другим. Мой друг нисколько не  стеснялся  своей
клички и охотно отзывался на нее.
   Из колонии я несколько раз писал родителям, сообщал  подробности  своей
новой жизни, но ответа все не было. Наконец пришло гневное письмо отца,  в
котором  он  негодовал,  что  я  учусь  в  классе  переростков  наряду   с
беспризорной шпаной и что, в то время  как  мой  талантливый  брат  Виктор
подает надежды, я являюсь позором семьи. "Не смей  возвращаться  в  родной
дом, пока не изживешь свои "не"!" - так кончалось послание.
   К своему письму отец приложил очередное письмо  Виктора,  чтобы  я  мог
почувствовать, как низок мой моральный и умственный уровень по сравнению с
братом.

   ЗАЯВА
   Многоуважаемые родители!
   Настоящим заявляю вам и удостоверяю своей  подписью,  что  мое  будущее
восхождение в научную сферу продолжается с глубоким успехом. Во  вверенном
мне Институте Терминологии и  Эквилибристики  будет  в  широких  масштабах
концентрироваться и консервироваться обширная научная мысль, в  результате
чего кривая моего авторитета будет неколебимо двигаться вверх.
   Также  сообщаю   вам   интимно   и   консультативно,   что   эротизация
гранулированных интегралов  и  пастеризация  консолидированных  метаморфоз
вызвали во мне высокомолекулярный атавизм и  асинхронный  сепаратизм,  что
может  привести  к  адюльтерному   анабиозу   и   даже   к   инвариантному
эпителиальному амфибрахию, во избежание чего прошу вас срочно прислать мне
15 (пятнадцать) рублей на 24-е почт.отд. до востреб.
   Ваш талантливый сын Виктор.

   Строгость отца очень огорчила меня, и я ходил  как  в  воду  опущенный.
Когда Вася-с-Марса спросил, что это со мной творится, я  показал  ему  оба
письма. К моему удивлению, мой  друг  никак  не  реагировал  на  отцовское
послание, а о Викторе даже сказал одно неприличное слово.  Я  из-за  этого
чуть  было  не  полез  в  драку,  но  потом  догадался,  что  Вася  просто
оговорился, потому что он еще плохо знает земной язык.
   Так как я очень затосковал, то мой друг сказал мне, что он покажет  мне
мой родной дом. С этой целью он повел меня в колонистскую баню, которая  в
тот день не толклась.
   Мы вошли в  пустую  парилку,  Вася-с-Марса  взял  таз  и  наполнил  его
холодной водой из-под крана. Затем он вынул из  кармана  куртки  маленькую
бутылочку, а из  той  бутылочки  выкатил  на  ладонь  голубую  пилюльку  с
горошину величиной. Эту пилюльку он бросил в таз с  холодной  водой.  Вода
помутнела, потом стала  похожей  на  студень,  а  затем  стала  гладкой  и
блестящей, как металл.
   - Думай о том, что хочешь увидеть, - приказал Вася.
   И вдруг в тазу возникла моя комната, и в ней отец и мать. Отец стоял на
стремянке, а мать подавала ему кусок  обоев,  намазанный  клейстером.  Мои
родители заново оклеивали комнату, и 90 процентов из 848 изображений "Люби
- меня!" были уже погребены под дешевыми зелеными обоями. Оставался только
один узкий просвет, откуда  на  меня  глядели  еще  незаклеенные  портреты
красавицы. Казалось, "Люби - меня!" смотрела персонально на меня и просила
не забывать ее. Но вот отец поднес к стене последний кусок  обоев,  провел
по нему тряпкой, чтобы сгладить складки, - и все было кончено.
   - Комната как новенькая, - удовлетворенно сказал он  матери,  спускаясь
со стремянки. - Теперь мы сможем сдать ее жильцам, а деньги будем посылать
нашему Виктору, нашей гордости. Пусть он смело двигается по научному пути!
   Факт заклеиванья обоями красавицы  "Люби  -  меня!"  настолько  огорчил
меня, что Вася стал опасаться за мое здоровье.
   - Кореш мой земной! - обратился он ко мне однажды. - Не могу ли  я  чем
утешить тебя? Может, тебе надоело жить в колонии?
   - Увы, - ответил я, - горе мое не поддается исправлению.  А  в  колонии
жить мне не так уж плохо, и ребята здесь хорошие.  Единственно,  что  меня
огорчает, так это то, что некоторые из них любят  врать.  Ведь  ты  и  сам
знаешь, что стоит вечером воспитателю уйти из спальни,  как  они  начинают
рассказывать такие приключения из своей жизни, что я краснею за  них  всем
телом. Я с детства не выношу лжи.
   - Попробую помочь тебе, - сказал Вася-с-Марса.
   Как раз в то самое время у нас проводилась  силами  колонистов  побелка
потолков. Когда дошла очередь до нашей спальни и в  ведре  была  разведена
белая  литопонная  краска,  Вася  вынул  из  кармана   маленькую   плоскую
коробочку, а из коробочки - конвертик с каким-то  порошком.  Он  объяснил,
что у них такой порошок примешивают к бумажной массе, но для чего - я  так
и не понял. Вася же этот порошок высыпал в ведро с краской.
   Едва  мы  побелили  потолок,  как  выяснилась  интересная  подробность:
теперь, когда кто-нибудь, рассказывая о своих приключениях, начинал лгать,
белый потолок нашей спальни моментально краснел. И чем сильнее была  ложь,
тем сильнее он краснел, вплоть  до  густо-пунцового  цвета.  Затем,  когда
рассказчик переходил к правде, потолок опять становился  белым.  Благодаря
этому мероприятию ребята стали гораздо правдивее.
   Что касается меня, то я ни разу не заставил краснеть потолок.
   Однажды я заметил, что Вася-с-Марса, койка которого находилась рядом  с
моей, спрятал под матрас пайку сухарей, которую ему полагалось  съесть  за
завтраком. На  мой  вопрос,  зачем  ему  сухари,  он  ответил,  что  скоро
собирается домой и поэтому делает заначку  на  дорогу.  Ведь  в  пути  ему
понадобится пища.
   Тогда и я стал откладывать для него утренние пайки, и  вскоре  у  моего
друга получился довольно солидный запас.
   И вот как-то рано утром Вася тихонько разбудил меня и сообщил, что пора
ему в отлет. Тогда я снял с подушки наволочку, в нее мы уложили  сухари  и
бесшумно вылезли через окно в парк. Вскоре  мы  поднялись  в  горы,  затем
спустились в безлюдную долину, а потом  опять  взошли  на  гору,  поросшую
кустарником. Здесь Вася отыскал пещеру, совсем незаметную  снаружи,  и  мы
вошли в нее, раздвигая кусты.
   В глубине пещеры я увидал большой металлический предмет.  По  форме  он
напоминал бидон для молока, только очень большой по размеру.
   - Помоги мне выкатить это средство сообщения, - сказал Вася. - В нем-то
я и отлечу.
   Я нажал плечом на эту штуку, но она и не пошевелилась, она весила много
тонн.
   - Ах, мать честная, чуть не забыл, - спохватился Вася и громко произнес
какое-то слово на непонятном языке. Баллон сразу стал  легким,  и  мы  без
труда выкатили его из пещеры.
   Здесь Вася-с-Марса сказал другое слово, и  в  борту  баллона  открылась
дверца. Вася вошел внутрь, вытряхнул  сухари  в  какой-то  ящик  и  честно
вернул мне казенную наволочку. Внутри баллона были сплошь кнопки и кнопки,
и еще я заметил там кресло, вроде зубоврачебного. Затем мы встали  с  моим
другом на площадке, у самого обрыва, и Вася сказал:
   - Когда я войду внутрь средства сообщения и закрою  за  собой  люк,  ты
кати меня в этой штуке к обрыву и смело сбрасывай вниз. Это необходимо для
взлета. Не бойся, со мной ничего не случится. А чтоб не  подумали,  что  я
погиб, я приготовил документ, ты его отдай в колонии. -  И  он  подал  мне
бумажку, на которой было написано:

   СПРАВКА
   В отлете моем  прошу  никого  не  винить.  Отбываю  в  полном  здравии,
умственном и физическом. Сердечно благодарю за гостеприимство.
   Ваш в доску - Вася с/М.

   - Вася! - воскликнул я с волнением.  -  Теперь,  когда  мы  расстаемся,
скажи мне точно, откуда ты явился и куда возвращаешься?
   - Не скажу тебе об этом для твоей же пользы, - ответил мой друг. -  Ибо
если ты мне поверишь, то ты можешь сойти с ума.
   - Вася, но ты, надеюсь, не ангел? - спросил я. - Ведь если ты ангел, то
я могу впасть в религиозный дурман.
   - Гад я буду, если я ангел! - воскликнул мой  друг  на  беспризорничьем
жаргоне. - Можешь быть спокойным: ангелов нет и не предвидится.
   В заключение нашей беседы  Вася  спросил,  нет  ли  у  меня  каких-либо
заявлений и пожеланий. В ответ я высказал такое желание:
   - Пусть мой талантливый брат Виктор твердо станет на путь науки!  Пусть
он радует своими достижениями родителей и меня лично. Пусть  ни  родители,
ни я никогда не разочаруемся в талантливом Викторе!
   Друг мой Вася почему-то  поморщился,  услышав  эту  просьбу,  но  затем
сказал:
   - Э, не он первый, не он последний, как у  вас  на  Земле  говорится...
Ладно, обещаю тебе, что твой братец сделает научную карьеру.  Еще  имеются
пожелания?
   Тогда я обратился к Васе с комплексным пожеланием:
   - Пусть мои родители не хворают и живут  долго!  Пусть  наш  дом  стоит
долго, пусть он не сгорит от молнии, войны или неисправности  печей,  дабы
портрет красавицы "Люби - меня!", находящийся под обоями в количестве  848
экземпляров, не пострадал до конца моей жизни и даже дольше!
   - Принимаю  к  исполнению,  -  ответил  Вася.  -  Выкладывай  следующую
просьбу.
   -  Последняя  моя  просьба  такая,  -  сказал  я.  -  Если  где-нибудь,
когда-нибудь, кто-нибудь ко мне обратится с просьбой и если я  обращусь  к
тебе с  просьбой  выполнить  эту  просьбу,  то  пусть  эта  просьба  будет
выполнена.
   - Заметано, - ответил Вася. - Я знаю, какая это будет просьба, и охотно
ее выполню.
   - Как же ты можешь знать, когда я и сам еще не знаю, что это  будет  за
просьба?! - удивился я. - Ведь это я про запас, на всякий пожарный случай.
   - А я вот знаю, - повторил Вася-с-Марса. - И охотно выполню.
   - А как с тобой связаться? - спросил я.
   - Очень просто, - ответил мой друг. - Ты подойдешь к телефону,  снимешь
трубку...
   - А что я скажу телефонной барышне? - перебил я его.
   - Телефонных барышень уже не будет. Будут АТС.  Ты  наберешь  на  диске
одиннадцать единиц и пять пятерок - у меня очень простой номер, его  легко
запомнить... Ну а теперь нам пора расставаться.
   Мы пожали друг другу руки, Вася влез в свой баллон,  и  дверца  за  ним
захлопнулась.
   Я покатил баллон к обрыву и сбросил его вниз, туда, где  шумело  Черное
море. Баллон вначале падал как камень,  но,  не  долетев  до  воды,  вдруг
замедлил падение, потом на миг застыл в воздухе и вдруг рванулся вверх. Он
исчез в небе так быстро, что я даже не успел рукой помахать ему вслед.
   Когда я вернулся в колонию и показал Васину записку, мне  не  поверили,
что Вася отлетел. Все решили, что справку он написал в  шутку,  а  сам,  с
моего ведома, убежал из колонии, чтобы вплотную заняться  бродяжничеством.
Однако я потребовал, чтобы все сомневающиеся пошли со  мной  в  спальню  и
выслушали меня там. Когда я снова изложил все по порядку и потолок  ничуть
не покраснел, большинство мне поверило. Но некоторые поверили не  целиком,
а только до того места, где я столкнул Васину посудину в море. Они решили,
что Вася рехнулся и я не должен  был  сталкивать  его,  ибо  он,  конечно,
утонул. Напрасно я втолковывал, что он  не  утонул,  а  отлетел  -  в  это
маловеры не могли поверить. И  вот  они  стали  меня  считать  отъявленным
лгуном и чуть ли не убийцей.
   Отношение этих ребят ко мне резко изменилось. Мне  начали  подстраивать
всякие мелкие неприятности. То, ложась спать, я обнаруживал  под  подушкой
дохлую мышь; то, обуваясь утром, находил в своих ботинках  козьи  катышки.
Жизнь моя стала невыносимой. Меня огорчали не  столько  все  эти  каверзы,
сколько тот факт, что меня, ненавидящего ложь, считают лжецом.
   Кончилось тем, что я пошел к Андрею Андреевичу и, не называя имен своих
обидчиков, заявил, что больше жить в колонии не могу.
   Выслушав меня, этот добрый человек сказал, что мне чертовски не  везет.
Но в утешение он поведал мне историю древнего грека Поликрата, которому  с
молодых лет чертовски везло, зато под старость так  не  пофартило,  что  с
него живьем содрали кожу. И от души пожелал мне, чтобы  у  меня  было  все
наоборот.
   Затем Андрей Андреевич спросил меня, кем бы я хотел  быть.  Я  ответил,
что в смысле профессии я хотел бы пойти по  стопам  отца,  то  есть  стать
счетоводом. Тогда мой наставник сказал, что колония имеет  право  посылать
своих питомцев в техникумы, где им несколько облегчаются условия приема  и
предоставляется общежитие. Но прежде я должен окончить семь классов  школы
в колонии и временно примириться со своими моральными трудностями, на  что
я ответил согласием.
   И вот наконец настал день, когда я, снабженный документами  и  деньгами
на  дорогу,  отбыл  в  Ленинград.  В  кармане  моем  имелась   путевка   в
Ленинградский четырехгодичный счетно-финансовый техникум.
   Не буду описывать вам свои впечатления от этого прекрасного  города,  в
котором я очутился впервые. Об этом полнее и лучше сказано у классиков,  а
также  у  некоторых  современных  писателей.  Что  касается  меня,  то   я
безболезненно был принят на первый курс.  Экзамен  оказался  нетрудным  по
случаю недобора. Устроилось дело и с общежитием, где я получил койку.
   Приступив к учебе, я написал отцу о перемене в своей жизни.  Вскоре  он
прислал мне ответное письмо, в котором одобрил мой выбор. Он советовал мне
учиться старательно, чтобы хорошей успеваемостью хоть  немного  затушевать
свои пять "не". Далее он намекнул, что хоть я теперь и имею счастье жить с
Виктором в одном городе, но мне не следует посещать брата, дабы не уронить
его во мнении  окружающих.  К  своему  посланию  отец  приложил  очередную
"заяву" Виктора, чтобы я мог порадоваться его успехам.

   Многоуважаемые родители!
   Настоящим заявляю, что мои творческие поиски привели меня  к  подлинным
успехам. Прошу вас примкнуть к моему  торжеству  и  спеть  со  мною  песнь
торжествующей любви! Не так давно я имел  факт  вступления  в  фактический
брак  с  незабвенно  полюбившей  меня  Перспективой  Степановной,  дочерью
общеизвестного профессора антропофагии, ведущего кафедру  анималистической
лингвистики и хореографии в Институте Меланхолии и  Вкусотерапии,  каковой
фактический морганатический брак был, для большей прочности, оформлен мной
и Перспективой в райзагсе и в церквах православной и католической, а также
в мечети, синагоге и буддийском храме.
   Нокаутированный  торжествующими  фактами,  профессор  предоставил   мне
жилищную площадку для творческого  взлета  и  обязался  оказать  помощь  в
продвижении в науку, дабы муж его дочери был достоин ее отца.
   Р.S. Ввиду того, что пиротехнические геосинклинали и идиосинкразические
трипанозомы имеют тенденцию к миокардической инфляции, а также принимая во
внимание,  что  конвергенционные  инкунабулы  и  психомоторные   константы
требуют трехфазной варикозной турбулентности, присылаю вам 50  (пятьдесят)
рублей для ваших личных трат и увеселений.
   Ваш талантливый Виктор.

   Должен сознаться, что я не  все  понял  в  письме  своего  талантливого
брата, но главное для меня стало ясно: он твердо вступил на путь науки,  и
теперь я могу быть за  него  спокоен.  Вася-с-Марса  честно  сдержал  свое
слово!
   За три учебных года  я  не  пропустил  ни  одной  лекции  и,  тщательно
переходя с курса на курс, заслужил репутацию старательного студента. Жизнь
моя текла спокойно, и никаких странных  происшествий  со  мной  больше  не
случалось. В свободное время я читал научно-фантастическую  литературу,  а
иногда посещал кино, куда ходил совместно  с  одной  студенткой  по  имени
Сима, которая обратила на меня внимание. Иногда она приглашала меня к себе
домой, и  мы  танцевали  под  патефон.  Родители  ее  сочувствовали  нашим
отношениям и смотрели на меня как на жениха.
   Однажды пришло ко мне письмо от отца,  который  сообщил  мне  радостную
весть, что мой брат разрешает мне навестить его. Отец тактично дал  мне  в
письме дружеский инструктаж, как я должен вести себя в гостях  у  Виктора:
не задерживаться более часа; не задавать научных вопросов, так как в науке
я все равно ничего не смыслю; не сморкаться громко; не налегать на  еду  и
вино; воздержаться от посещения уборной, и еще  ряд  указаний,  которые  я
принял к сведению.
   Предварительно созвонившись с братом по телефону, я  явился  к  нему  в
точно назначенное время. Дверь мне открыла представительная домработница и
повела в кабинет, обставленный солидной мебелью. На стенах висели портреты
Стефенсона,  Пастера,  Ломоносова  и  многих  других  крупных   ученых   и
изобретателей;  среди  них  находился  и  большой  поясной  портрет  моего
талантливого брата. Сам же Виктор сидел за большим  письменным  столом,  а
перед ним лежали толстые научные книги, и он из них  что-то  выписывал  на
красивую глянцевитую бумагу авторучкой с золотым пером.
   Увлеченный процессом научного творчества, Виктор заметил меня не сразу.
Но,  заметив,  ответственно  улыбнулся,  задал  мне  несколько   наводящих
вопросов о моей жизни и выразил одобрение моим скромным успехам.
   Потом домработница провела меня на чистую кухню, где уже стояла бутылка
ликера "бенедиктин" и тарелка с закуской. Я выпил стопку ликера и  закусил
ее отличными маринованными грибами, после чего домработница отвела меня  в
гостиную. Сюда же пришел и брат и  снова  деликатно  задал  мне  несколько
вопросов, не касающихся науки.  Жена  его,  Перспектива  Степановна,  тоже
находилась в гостиной. Одетая в красивую голубую пижаму, она полулежала на
кушетке в изящной заграничной позе. В разговор она не  вступала,  так  как
была от рожденья глухонемой, но смеяться она умела и изредка оживляла нашу
беседу мелким приятным смехом. Затем она встала, подошла к роялю  и  взяла
несколько звучных аккордов.
   Вскоре время мое истекло.  На  прощанье  брат  пожелал  мне  дальнейших
скромных успехов и сказал, что теперь я могу посещать его ежеквартально. Я
ушел,  очарованный  отдельной  квартирой  и  научной   атмосферой,   и   с
нетерпением стал ждать следующего своего посещения.
   Но, увы, скоро благоприятная полоса моей жизни прервалась  неожиданными
событиями.





   Так   как   я   считался   старательным   и   беспрогульным   студентом
четырехгодичного счетно-финансового техникума, то после окончания третьего
курса мне  дали  бесплатную  путевку  в  санаторий  общего  типа,  который
находился в ста двадцати верстах от Ленинграда. При санатории имелся пункт
велопроката, и скоро я выучился ездить на  велосипеде.  Пользуясь  хорошей
погодой, я часто совершал индивидуальные велосипедные вылазки.
   Во время одной из таких приятных поездок я свернул с шоссе  и  довольно
долго ехал по незнакомой лесной  дороге,  а  затем  свернул  на  тропинку.
Вскоре я очутился на  поляне,  посреди  которой  стояла  изба,  окруженная
огородом. Так как день был весьма жаркий и меня уже давно томила жажда,  я
подошел к избе и постучал в дверь.
   - Хозяина дома нет, - послышался из-за двери мужской голос.
   - Это не имеет значения, - ответил я. - Дайте, пожалуйста, попить.
   Послышались шаги, и вскоре дверь приоткрылась. Оттуда высунулась рука с
кружкой воды. Но какая рука! Это была рука человеческая, но  вся  покрытая
густой и длинной зеленоватой шерстью. Мне стало не по себе, но,  чтобы  не
обижать дающего, воду я выпил. Однако, возвращая кружку, я сделал неловкое
движение и распахнул дверь.
   Передо мной стояло  существо  с  немолодым  человеческим  лицом,  но  в
остальном целиком и полностью поросшее густой шерстью. Одежды  на  нем  не
было - да, учитывая густоту шерстяного покрова, существо это в одежде и не
нуждалось. Мне вспомнились легенды  о  леших,  и  я  отпрянул  и  едва  не
свалился с крыльца.
   - Не бойтесь меня, - сказало существо. - Я такой же человек, как и  вы.
Пройдемте со мной в комнату, и я конспективно  изложу  вам  всю  правду  о
себе.
   С некоторой опаской прошел я за ним через сени в комнату. Мне казалось,
что все это происходит во сне.  Но  существо  нормально  село  на  стул  и
заявило, что его зовут Валентином Валентиновичем.
   Далее Валентин Валентинович поведал мне свою персональную историю.
   С молодых лет он работал в аптеке провизором, и  его  всегда  огорчало,
что он  ничем  не  может  помочь  лысым  людям,  обращавшимся  к  нему  за
лекарством для восстановления волос. Те патентованные  лекарства,  которые
порой рекламировались в журналах, были сплошным шарлатанством и никуда  не
годились. Настоящего же средства для восстановления волос не было. Обладая
роскошной шевелюрой, но будучи человеком отзывчивым, Валентин Валентинович
от души сочувствовал всем лысым и был в  обиде  на  медицину,  которая  не
захотела пошевелить мозгами для решения этой проблемы. И вот после  долгих
размышлений Валентин Валентинович решил своим умом изобрести средство  для
борьбы с безволосьем. Этой научной проблемой он стал заниматься по ночам и
в полной тайне от всех, чтобы не быть осмеянным в случае  неудачи.  Прошло
много лет, и сам он от усиленных умственных трудов облысел, но вот  настал
великий день, когда им была найдена верная и точная формула лекарственного
средства для ращения волос. На основе этой формулы он составил порошок для
приема внутрь, которому дал наименование "Прогресс-волосатин".
   Но хоть  правильность  формулы  была  несомненна,  "Прогресс-волосатин"
нуждался в проверке опытом. Естественно, что  в  первую  очередь  Валентин
Валентинович решил испытать препарат на самом себе. Поэтому, когда  настал
его очередной отпуск, он попросил еще месяц за свой счет и прибыл сюда,  в
укромный домик лесника. Отсюда он надеялся вернуться в  свою  аптеку  и  в
широкий мир уже с густой шевелюрой и объявить людям о крупной  медицинской
победе. Он заранее предвкушал радость всех лысых людей, которым  он  своим
открытием вернет их бывшую красоту.
   Приняв порошок "Прогресс-волосатин", Валентин Валентинович  стал  ждать
результатов. Эти результаты начались на третий день: у подопытного  выпали
последние остатки волос. Но  сразу  же  после  этого  начали  расти  новые
волосы. Однако росли они не только на голове, но равномерно на всем  теле,
и притом они были почему-то зеленоватого цвета. Строго  говоря,  это  были
даже не волосы, а шерсть, причем по фактуре - мягкая  и  шелковистая.  Еще
через несколько дней растительность стала  такой  густой  и  длинной,  что
Валентину Валентиновичу оказалась не нужна его одежда. Он стал ходить так,
причем благодаря уединенности места и отсутствию  прохожих  и  посетителей
никому не причинял испуга, исключая хозяина-лесника. Лесник был пьющим  и,
увидев аптекаря в новом обличье, решил, что это просто алкогольный  мираж,
и самокритически отправился в районную больницу  для  излечения  от  белой
горячки, где его и госпитализировали.
   Вначале  странное  действие  "Прогресс-волосатина"  повергло  Валентина
Валентиновича в отчаянье. Он считал, что рухнула мечта его  жизни.  Однако
он утешил себя тем, что действие порошка рассчитано на два месяца, а после
этого шерсть опадет. Так что  хоть  он  и  не  одарит  человечество  новым
препаратом, но его неудача останется тайной, и он вернется в город, сыграв
вничью.  Поэтому  отчаяние  его  сменилось  лирической  грустью.  Так,   в
состоянии легкой печали, в спокойном  ожидании  срока,  когда  опадет  его
зеленоватая шерсть, провел он несколько дней, бродя по окрестным  лесам  и
собирая грибы и ягоды.
   Вскоре он заметил, что шерсть  удобнее  одежды,  так  как  не  стесняет
движений  и  хорошо  предохраняет  тело  от  жары.  В  то  же   время   он
констатировал факт, что шерсть хорошо предохраняет и от холода. А однажды,
попав под ливень, Валентин Валентинович нисколько  не  промок,  ибо  струи
стекали по шерсти, не доходя до тела. Когда же ливень  кончился,  Валентин
Валентинович встряхнулся - и стал совсем сухим.
   И вот однажды его, как удар грома,  озарила  мысль:  то,  что  он  счел
неудачей, на самом деле - великое открытие. И он мысленно сравнил  себя  с
золотоискателем, который в поисках крупинок золота  открыл  мощные  залежи
платины.
   Он понял, что началась новая эра цивилизации. Благодаря ему,  Валентину
Валентиновичу, людям теперь  не  нужна  будет  одежда.  Достаточно  любому
человеку через каждые два  месяца  принимать  "Прогресс-волосатин",  и  он
будет ходить в своей шерсти, не нуждаясь ни в нижнем белье, ни  в  верхнем
платье. Гигиеничная личная легкая ворсистая шерсть будет беречь  людей  от
зноя  и  холода.  Колоссально  сократятся  расходы  человечества.  Деньги,
которые раньше люди тратили на одежду, они смогут  теперь  расходовать  на
культурные нужды. В сельском  хозяйстве  произойдет  переворот:  не  нужно
будет сеять ни хлопок, ни лен; поля,  где  прежде  росли  эти  технические
культуры, будут засеваться пшеницей  и  прочими  злаками,  и  человечество
будет всегда  обеспечено  зерном.  Не  нужны  станут  ткацкие,  швейные  и
трикотажные фабрики, и освободившиеся производственные площади можно будет
использовать более  целесообразно,  что  вызовет  расцвет  промышленности.
Охотники-промысловики избавятся  от  своей  трудной  работы  и  перестанут
убивать зверей. Ибо кому, спрашивается, нужны  будут  лисьи  или  бобровые
шкуры, если каждый сам себе станет и бобром и чернобуркой.
   Я внимательно слушал Валентина Валентиновича,  и  предо  мною  мелькали
светлые картины будущего, когда человечестве оденется в свою  персональную
шерсть. Но меня смущала мысль, что, в то время как одежда дает возможность
каждому проявлять свой личный вкус, люди, носящие шерсть, будут все похожи
друг на друга. Этим сомнением я поделился с моим собеседником.
   В ответ Валентин Валентинович сообщил мне, что он тоже думал об этом. В
дальнейшем   он   разработает    рецептуру    гормональных    добавок    к
"Прогресс-волосатину", и каждый человек  сможет  растить  на  себе  шерсть
любого цвета. Девушкам пойдет шерсть оранжевая, розовая и небесно-голубая,
дамам на выбор будет предоставлена богатая гамма цветов  -  от  желтого  и
нежно-лилового до электрик и маренго. Мужчин вполне удовлетворят  скромный
серый, темно-синий и коричневый цвета. Любой шерстеноситель  через  каждые
два месяца сможет менять цвет своего  покрова,  следуя  моде  или  личному
вкусу. Более  того,  со  временем  Валентину  Валентиновичу,  быть  может,
удастся дать возможность каждому шерстеносителю носить  пятнистый  покров,
комбинируя по своему вкусу расположение различных  цветовых  пятен.  Кроме
всего этого, следует учесть, что шерсть легко поддается завивке, и поэтому
перед женщинами открывается широкий простор для творческого соревнования и
проявления  индивидуальных  вкусов.  Правда,  количество  парикмахеров   и
парикмахерских придется удесятерить, так как в связи с увеличением площади
завивки длительность обработки клиента возрастет во много раз.
   Валентин Валентинович ненадолго умолк, а потом привел  новые  доводы  в
пользу шерстеношения. Он сказал, что надо помнить и  о  морально-этической
стороне дела. Когда все  женщины  станут  носить  шерсть,  они  перестанут
завидовать друг другу в отношении одежды, ибо таковой не будет.  В  первую
очередь это благоприятно скажется на женах. Ведь сейчас иные из них готовы
разорить своих мужей в погоне за модными тряпками. Жена-шерстеносительница
будет идеальной женой.
   - Да, теперь я понимаю, что вы сделали великое  открытие,  -  сказал  я
своему новому знакомому. - Даже не верится в такое чудо!
   -  Но  это  чудо  существует,  -  с  достоинством   возразил   Валентин
Валентинович. - Чтобы убедиться в этом, вы можете погладить меня по спине.
Не бойтесь, погладьте. Вы убедитесь в полноценности моей шерсти.
   Я с некоторой опаской провел рукой по его спине. Действительно,  шерсть
была мягкая, пушистая, качественная.
   - Прекрасная шерсть! -  воскликнул  я.  -  Вы  сделали  ценный  подарок
человечеству!
   - Увы, этот подарок еще  не  сделан,  -  с  грустью  в  голосе  ответил
Валентин Валентинович. - Опыт я провел только на самом себе, и  мне  могут
не  поверить,  могут  счесть  за  шарлатана.  Мне  нужны   люди,   которые
согласились бы  повторить  на  себе  мой  эксперимент  и  подтвердить  мое
открытие. Тогда весь мир поверит в "Прогресс-волосатин", и начнется  новая
эпоха.
   Затем мой собеседник пристально посмотрел мне в глаза и заявил, что  он
с  первого  взгляда   различил   во   мне   добросовестного,   смелого   и
прогрессивного человека и что такие-то ему и нужны.  И  он  предложил  мне
принять дозу "Прогресс-волосатина"  и  проверить  его  действие  на  себе.
Услышав это предложение, я слегка растерялся, так как предвидел  некоторые
трудности.
   - Может быть, вы беспокоитесь за свою  внешность?  -  тактично  спросил
меня мой собеседник. - Но могу вам честно сказать, что сейчас вы не  очень
красивы, в шерсти же вы будете оригинальны.  Вам  пойдет  это  зеленоватое
одеяние, как  бы  дарованное  самой  матерью-природой.  Подумайте  только:
прежде у дворян была голубая кровь, а у вас, простого студента, будет своя
зеленая шерсть! И ведь это ради науки!
   Мне стало стыдно-своей  нерешительности.  Я  подумал  о  том,  что  мой
талантливый брат целиком отдал себя науке, а я, человек с пятью "не",  еще
ничего для нее не сделал.
   - Согласен! - сказал я Валентину Валентиновичу. И  он  тотчас  дал  мне
порошок, который я принял, запив его водой. Затем я поспешил в  санаторий,
но перед уходом договорился со  своим  собеседником,  что  буду  регулярно
посещать его в его уединении, дабы он мог наблюдать  происходящие  во  мне
(вернее, на мне) перемены. На  прощанье  он  дружески  пожал  мне  руку  и
сказал, что население земного шара будет мне  благодарно  и  присвоит  мне
звание почетного шерстеносителя.
   Я вернулся в санаторий, и жизнь потекла прежним порядком. На  следующий
день мне даже показалось, что моя встреча с  Валентином  Валентиновичем  -
это лишь прекрасный сон, ибо где уж мне,  человеку  с  пятью  "не",  стать
участником великих событий.
   Но еще через день волосы  с  моей  головы  начали  интенсивно  опадать.
Товарищи по палате выражали мне  сочувствие,  не  понимая,  что  тут  надо
только  радоваться.  А  еще  через  пару  дней  на  мне  пробились  первые
шерстинки. Короче говоря, через неделю все мое тело было  покрыто  длинной
высококачественной зеленой шерстью. Она была настолько густа и пышна,  что
одежда теперь не налезала на меня, да я и не нуждался в одежде.  Шерстяной
покров не только оберегал меня от холода и зноя, но и отлично укрывал  то,
что должно быть укрыто. Однако для соблюдения приличий я ходил в трусиках.
В таком виде я посетил Валентина Валентиновича; он был очень рад, что опыт
удался.
   К  сожалению,  в  санатории  мое  преображение  не  встретило  должного
отклика.  Новое  всегда  трудно  внедряется  в  быт,  и  к   преимуществам
шерстеношения никто не отнесся серьезно.  Врачи  считали,  что  я  заболел
какой-то странной  болезнью,  и  пичкали  меня  лекарствами,  а  некоторые
отдыхающие  отказались  обедать  со  мной  за   одним   столом.   Наименее
сознательные даже дергали меня за шерсть, проверяя ее реальность, так  как
не могли поверить в это достижение научной мысли. Но  самое  обидное,  что
почти у всех мой вид вызывал приступы неуместного смеха, и за мной  ходили
толпы зрителей, вследствие чего резко упал авторитет штатного санаторского
затейника. Этот-то затейник и внушил директору  санатория  мысль,  что  от
меня надо избавиться. И  вот  директор  вызвал  меня  в  свой  кабинет  и,
сославшись на то, что мой внешний вид несовместим с правилами  внутреннего
распорядка, предложил мне досрочно покинуть вверенный ему санаторий.
   Забрав свои манатки, я направился к Валентину  Валентиновичу,  которого
застал на чемоданах. Он готовился к возвращению в город  и  ждал  подводы,
которая должна была доставить его на станцию. Был он в одежде и без шерсти
-  шерсть  опала,  так  как  уже  прошло  два  месяца  со  дня  приема  им
"Прогресс-волосатина".
   Я поведал Валентину Валентиновичу свои  невзгоды,  и  он  стал  утешать
меня, напоминая о том, что я служу науке, а наука требует жертв. Далее  он
намекнул, что, когда ему воздвигнут памятник, то, возможно, рядом поставят
и мою небольшую статую. Я буду изображен в шерсти и с факелом  познания  в
руке.
   Когда прибыла подвода, лошадь почему-то очень испугалась  меня  и  даже
пыталась стать на дыбы. Возница с трудом уговорил  ее  постоять  спокойно,
чтобы дать возможность Валентину Валентиновичу сесть в телегу и  погрузить
свои вещи. Возница разрешил и мне положить на подводу мой чемодан, но меня
лично попросил идти пешком позади  телеги,  чтобы  не  смущать  неразумную
лошадь.
   Когда мы прибыли на станцию и вошли в вагон, среди пассажиров  возникло
острое недовольство. Хотя на мне были  сандалии,  трусики  и  кепка,  ясно
указывающие  на  то,  что  я  человек,  одна  гражданка,  ребенок  которой
испугался и заплакал, потребовала моего ухода. Тогда Валентин Валентинович
взял мой билет и побежал в кассу. Вернувшись, он вручил  мне  квитанцию  и
возвратил часть денег.
   - Вот видите: уже начинаются выгоды вашего положения, - сказал он. -  Я
оформил вас по багажной квитанции, как домашнее животное, так  что  проезд
вам обойдется вдвое дешевле, чем мне.
   Ехать в багажном вагоне было плохо, так как там, кроме различной  клади
и лично меня, находились две собаки. Они отнеслись ко мне недоверчиво, все
время  лаяли  и  норовили   вцепиться   в   мою   шерсть.   Мне   пришлось
забаррикадироваться сундуками и чемоданами.
   Когда я прибыл в Ленинград, то началась целая серия неприятностей, всех
их и описывать не буду.  Сима,  студентка,  которой  я  отчасти  нравился,
обозвала меня гориллой и сказала, что ошиблась во мне. Когда я  явился  на
лекцию, преподавателя никто не слушал, а все смотрели на  меня.  Чтобы  не
срывать занятий, я был вынужден временно отказаться от посещения техникума
и ждать, когда опадет моя шерсть.
   Ожидая психологической помощи, я пошел к Виктору, но, увидя мою шерсть,
брат встретил меня сурово. Он сказал, что  это  выявилась  моя  внутренняя
звериная  сущность,  и  просил  впредь  не  являться  к   нему   в   таком
антиобщественном виде. Далее он  выразил  пожелание,  чтобы  я  в  частных
разговорах и анкетах не упоминал о своем родстве с ним, дабы не бросить на
него несмываемую моральную тень. Я  ушел  от  своего  талантливого  брата,
глубоко огорченный тем, что доставил ему неприятность своим посещением.
   В конце концов я решился на беспринципный поступок и  пошел  на  дом  к
Валентину Валентиновичу с просьбой дать мне какое-либо  снадобье,  которое
досрочно освободило  бы  меня  от  шерстеношения.  Но,  увы,  изобретатель
"Прогресс-волосатина" признался мне, что такого средства нет.
   Во время этого посещения я заметил, что Валентин Валентинович  снова  в
шерсти, однако вид у него был грустный. Я его спросил, почему он  невесел,
ведь  теперь,   когда   на   практике   доказано   безошибочное   действие
"Прогресс-волосатина", ему надо только радоваться за себя лично и  за  все
человечество в целом. Но в ответ он скорбно улыбнулся  и  нервным  шепотом
поведал мне о кознях своей жены.
   Оказывается,  жена  изобретателя,  узнав  о   замечательных   свойствах
"Прогресс-волосатина", решила извлечь из этого  препарата  личную  выгоду.
Она заставила Валентина Валентиновича уйти с работы, чтобы он сидел дома и
непрерывно отращивал на себе шерсть, которую она систематически снимала  с
него при помощи ножниц для стрижки овец.  Из  этой  шерсти  она  научилась
вязать свитеры, джемперы и кофточки, которые сбывала на толкучке  и  через
комиссионные магазины. Так было опошлено и скомпрометировано замечательное
научное открытие, и с тех пор я ничего больше не  слыхал  ни  о  Валентине
Валентиновиче, ни о его "Прогресс-волосатине".
   Что касается лично  меня,  то  и  мне  "Прогресс-волосатин"  не  принес
радости.  Когда  через  положенные  два  месяца  шерсть  с   меня   опала,
восстановился  нормальный  волосяной  покров  и  я  снова  начал  посещать
техникум, выяснилось, что я  очень  отстал  и  продолжать  учебу  уже  нет
смысла. Я был отчислен из техникума со справкой об окончании трех курсов и
поступил работать кассиром  в  одну  из  бань  на  Петроградской  стороне.
Зарплата была невелика, но выгода заключалась в  том,  что  при  бане  мне
предоставили отдельную комнатку в семь квадратных  метров.  Комнатка  была
теплая, и для полного уюта в ней не хватало только портрета "Люби - меня!"
- хотя бы одного из тех 848, что покоились в моем родном  доме  под  слоем
обоев.
   Вскоре началась война, на которую я ушел рядовым.  Я  имел  два  легких
ранения, но никаких странных происшествий, подобных тем, которые я описал,
на войне со мной не было. Поэтому не  буду  описывать  этот  период  своей
жизни, а сразу перейду к послевоенным годам.





   После демобилизации я вернулся в Ленинград и  снова  поступил  работать
кассиром в баню. Комнатка, в которой я прежде жил, была уже занята, но мне
предоставили жилплощадь в другом  доме,  тоже  на  Петроградской  стороне.
Квартира, куда я  въехал,  состояла  только  из  двух  комнат  -  из  моей
шестиметровой  и  из  двадцатидвухметровой,  где  жила  одна   симпатичная
супружеская  пара.  Муж,  которого  звали   Георгием   Васильевичем,   был
контролером ОТК на каком-то предприятии; ему было уже за сорок. Жена  его,
Марина Викентьевна, работала в библиотеке; ей было за тридцать.  Жили  мои
соседи очень дружно,  а  ко  мне  относились  приветливо,  так  что  в  их
присутствии я забывал о том факте, что я - человек с  пятью  "не".  В  дни
крупных календарных дат они даже приглашали меня за праздничный стол.
   Мне нравилось их  взаимное  уважение  друг  к  другу.  Они  никогда  не
ссорились, и ни разу я не видел их не только пьяными, но и "под мухой". По
праздникам на столе у них стояла бутылка кагора  -  это  был  единственный
спиртной напиток, который они признавали, ибо кагор полезен  для  желудка.
Но выпивали они за весь вечер не больше рюмки на брата,  и  все  потчевали
меня. Но я, как и они, будучи человеком непьющим, тоже больше одной  рюмки
не выпивал. И так мы жили в дружбе и добром согласии четыре года.
   Но, увы, настал день, когда я, помимо своей воли, внес в дружную  семью
раздор и смятение, в результате чего был вынужден со скандалом  и  даже  с
легким увечьем покинуть эту квартиру.
   Расскажу все по порядку.
   В той бане, где я  работал  кассиром,  честно  трудилась  одна  пожилая
банщица предпенсионного возраста. Звали ее  Антонина  Антоновна.  Работала
она в первом женском классе с паром, и обязанности ее состояли в том,  что
она следила за  порядком  в  предбаннике,  принимала  билеты  и  указывала
посетительницам шкафчики для белья.  Она  считалась  очень  добросовестным
работником и всегда выполняла план по вежливости.
   Однажды Антонина Антоновна не явилась  на  работу,  а  затем  известила
начальство, что она серьезно простудилась и находится на бюллетене. А  так
как знали, что живет она одиноко, то решено было проявить к  ней  чуткость
товарищей по работе, то есть написать ей коллективное письмо с  пожеланием
скорого выздоровления  и  навестить  ее  с  каким-либо  пищевым  подарком.
Отнести письмо и подарок поручили мне. Такие общественные задания по линии
заботы о людях давались мне и прежде, так  как  всем  было  известно,  что
человек я холостой и времени свободного у меня больше, нежели у других.
   В ближайший выходной я с утра пошел в гастроном, где приобрел небольшой
торт, коробку конфет "Красный мак", а также несколько апельсинов. Затем  я
направился по адресу, который был указан на конверте письма.
   Дверь мне открыла Антонина Антоновна. Когда я пояснил ей причину своего
посещения, она была тронута заботой о человеке и пригласила меня выпить  в
ее обществе стаканчик чаю. Как оказалось, жила она в  отдельной  квартире,
состоявшей из комнаты, прихожей и кухни. Это  была  часть  бывшей  большой
старинной квартиры, разделенной на две или даже на три и перестроенной.
   За чаем я рассказал  Антонине  Антоновне  последние  банные  новости  и
передал  ей,  кроме  письма,  устные  приветы  от  всех  общих   знакомых.
Разговаривая, я невольно разглядывал комнату. Потолок был лепной, и на нем
виднелись летающие херувимы и лебеди, а что касается обстановки, то она не
соответствовала скромному заработку хозяйки, ибо имелось несколько кресел,
обтянутых  натуральной  кожей,  и  много  шкафов  с  книгами   в   богатых
переплетах. Вдобавок ко всему, в правом углу стояло пианино.
   За чаем Антонина Антоновна поинтересовалась моей жизнью, и я изложил ей
свою  краткую  биографию,   которая,   по-видимому,   произвела   на   нее
положительное впечатление, хоть я и не  утаил,  что  являюсь  человеком  с
пятью "не".
   - Ваше простое лицо и искренняя речь внушают  мне  доверие,  -  сказала
вдруг Антонина Антоновна. - А так как жизнь моя уже на излете, то  я  хочу
поведать вам одну секретную тайну, которая не должна скончаться вместе  со
мной. Но прежде задам вам один интимный вопрос: вы не пьете?
   Я откровенно ответил,  что  я  непьющий.  В  уме  же  я  подумал,  что,
вероятно, сделал упущение, не принеся с собой, в числе  прочих  продуктов,
пол-литра портвейна или вермута. Поэтому  я  добавил,  что  если  Антонина
Антоновна хочет выпить, то я могу немедленно слетать за угол и  купить  за
свой счет бутылку какого-либо вина.
   Но моя собеседница ответила, что она никогда спиртного не пьет и что ее
вопрос, пью ли я, сделан ею из желания предложить мне выпить,  так  как  у
нее есть неплохой ассортимент вин.
   Тогда я ответил, что из уважения к ней я всегда готов выпить рюмочку за
ее здоровье.
   - Подойдите к этой стене, снимите с нее картину, откройте потайной шкаф
и  выберите  себе  бутылку  вина  по  своему  вкусу,  -  сказала  Антонина
Антоновна, указав на левую стену комнаты.
   Я  подошел  к  картине,  изображавшей  красивого  молодого  человека  с
восточными усиками и в белой чалме, снял эту картину со стены и  увидел  в
стене медную ручку, находившуюся на уровне моей головы.
   - Нажмите на ручку четыре раза, - распорядилась Антонина Антоновна.
   Я сделал так, как она велела, и вдруг обои с треском лопнули, по  стене
побежала вертикальная трещина, и открылась  тяжелая  металлическая  дверь.
Моему взору предстал потайной шкаф. В этом шкафу  на  полках  из  красного
дерева стояли ряды бутылок. На каждой из них имелась аккуратная бумажка  с
наименованием вина, и каких только названий там не было!..  Но,  увы,  все
бутылки были пусты, о чем я доложил Антонине Антоновне.
   - Это ничего не значит, - ответила  она.  -  Выберите  себе  бутылку  с
подходящим ярлыком и далее действуйте по моим личным указаниям.
   Тогда я выбрал бутылку с надписью "Кагоръ",  ибо  знал,  что  это  вино
способствует пищеварению.
   - Теперь сходите на кухню и наполните эту бутылку водой из-под крана, -
распорядилась моя собеседница.
   Я удивился такому указанию, но, чтобы не  огорчать  пожилого  человека,
направился на кухню. Там,  отерев  пыль,  я  обнаружил,  что  бутылка  эта
сделана из обыкновенного  стекла.  Внутри  можно  было  заметить  какой-то
красноватый налет, который  не  исчез  и  после  того,  как  я,  сполоснув
бутылку, наполнил ее водой.
   - Что теперь с ней делать? - спросил  я  Антонину  Антоновну,  входя  в
комнату.
   - Поставьте бутылку на подоконник, и пусть  она  там  стоит  семнадцать
минут ноль-ноль секунд, - ответила моя собеседница, взглянув на часики.  -
А  вы  тем  временем  выслушайте  краткую  историю  моей  жизни  и   моего
уникального научного открытия.
   И вот что она мне поведала. Родилась  она  в  Петербурге  в  зажиточной
аристократической  семье  и  училась  в  гимназии  закрытого   типа,   где
обнаружила большие данные ко всем наукам, а в особенности к  химии.  После
окончания гимназии девушка, проявившая  необыкновенные  способности,  была
послана родителями за границу, где она блестяще окончила два университета.
Вернувшись в Петербург, Антонина Антоновна всецело погрузилась  в  научные
исследования. В то время как ее высокопоставленные подруги проводили время
на балах и у модных портних,  она  дни  и  ночи  продуктивно  трудилась  в
химической лаборатории, которую оборудовала в  особняке  своих  родителей.
Будучи очень красивой, она тем не менее категорически отвергала ухаживания
и предложения рук  и  сердец,  которые  исходили  от  различных  блестящих
офицеров, помещиков и крупных фабрикантов.  Некоторые  из  них  кончали  с
собой не в силах выдержать такого удара судьбы.
   Еще в глубоком детстве, проходя на уроке закона божия  евангелие,  юная
Антонина обратила внимание на то, что известный  Иисус  Христос  во  время
свадьбы в Кане Галилейской сумел превратить обыкновенную  воду  в  вино  и
напоить им всех присутствующих. Этот легендарный факт прочно  запал  в  ее
детскую душу, и  теперь,  став  взрослой,  она  решила  при  помощи  науки
осуществить  древнюю  легенду.  Она  хотела,  чтобы  все   люди   получили
возможность пить полезные  и  вкусные  вина  взамен  водки,  которая,  как
известно, до добра не доводит.
   В течение  нескольких  лет  Антонина  Антоновна  день  за  днем  искала
формулу, при помощи которой она смогла бы осуществить свою  мечту.  И  вот
однажды   глубокой   ночью   моей   собеседнице   удалось    синтезировать
универсальный состав, который  преобразовывал  обыкновенную  Н2О  в  вино.
Добавляя к этому составу некоторые микродобавки,  можно  было  варьировать
вкус, цвет и градусность вина.
   Далее Антонина Антоновна  изложила  мне,  что  для  получения  "вечной"
бутылки   необходимо   развести   синтетический   состав   в   специальном
растворителе и налить его в обыкновенную бутылку.  Затем,  поставив  ее  в
муфельную  печь  и  постепенно   повышая   температуру,   нужно   выпарить
растворитель, чтобы состав плотно осел на стенках и дне бутылки и навсегда
приварился к ним. И вот вечная бутылка готова! Теперь, если налить  в  нее
воды и поставить на свет, вода немедленно вступает в реакцию с  химическим
составом - и через семнадцать минут в бутылке будет вино. Его можно выпить
сразу, а можно и сохранить, поставив в темное место.
   - Позвольте задать вам один вопрос, - обратился я к своей  собеседнице.
- Сколько наливов может выдержать такая бутылка?
   - Бутылки хватает приблизительно  на  пятнадцать  тысяч  наполнений,  -
ответила Антонина Антоновна.
   - Антонина Антоновна, вы сделали великое открытие! -  воскликнул  я.  -
Почему вы до сих пор храните его в тайне? Почему вы  не  внедряете  его  в
производство, чтобы широкие массы пьющих могли перейти с  водки  на  почти
бесплатное и безвредное вино?!
   - Слушайте дальше историю моей жизни  и  деятельности,  и  вы  поймете,
почему я храню в тайне секрет производства волшебных бутылок, - с  грустью
в голосе ответила мне Антонина Антоновна. - Увы, мое открытие не  принесло
мне счастья!..
   Далее моя собеседница поведала мне, что, едва она сообщила своему отцу,
видному землевладельцу и  аристократу,  об  этом  великом  открытии,  тот,
вместо того чтобы обрадоваться, разгневался на нее.  Он  сказал,  что  это
изобретение нанесет ему лично крупный ущерб, ибо на  юге  у  него  имеются
виноградники и винные заводы. И еще он сказал, что  если  люди  перестанут
пить  водку,  то  этим  они  нарушат  интересы  государственной   спиртной
монополии. Затем он вызвал священника, и тот провел с Антониной Антоновной
собеседование о том, что она совершает великий грех, желая повторить чудо,
совершенное персонально Иисусом Христом. Священник пригрозил ей отлучением
от церкви и обещал ей вечное местожительство в аду, если она не засекретит
формулу своего изобретения. И тогда, будучи верующей, она дала клятву, что
в течение пятидесяти лет будет хранить свое открытие в тайне и лишь  потом
передаст эту тайну честному доверенному лицу.
   Только раз за истекший  период  времени  нарушила  она  клятву,  и  это
повлекло за собой роковое несчастье. Дело в том, что  после  разговоров  с
отцом и священником Антонина Антоновна прекратила всякие научные занятия и
стала выезжать в свет. На великосветском приеме у аргентинского посла она,
танцуя танго, познакомилась с молодым персидским князем, в результате чего
между ними возникла любовь с первого взгляда и до гробовой  доски.  Вскоре
она уехала с ним в Персию и там, приняв мусульманство, вступила в законный
брак и стала персидской княгиней. Князь был сказочно богат, он  одевал  ее
как куколку, дарил ей бриллиантовые колье, фермуары и диадемы и всегда был
безукоризненно  трезв,  так  как  твердо  придерживался  шариата,  который
запрещает правоверным пить не только водку  и  коньяк,  но  и  все  другие
напитки, имеющие градусность. Но однажды он выпил - и погубил себя.
   Дело в том, что, частично нарушив свою клятву, Антонина Антоновна взяла
с собой в Персию одну из своих  волшебных  бутылок.  Однажды,  когда  юная
княгиня совместно со своим мужем проводила лето  в  роскошной  единоличной
вилле на берегу Каспийского моря, ей пришло в голову угостить князя вином,
чтобы он веселей переносил жару. Князь  принял  из  ее  рук  бокал,  затем
второй - и, почувствовав прилив новых сил, решил пойти  искупаться.  Когда
он отплыл от берега на пятьдесят метров, раздался его крик -  и  князя  не
стало.  К  вечеру  волны  выбросили  на  берег  его  труп.  При   вскрытии
обнаружилось, что алкоголь, принятый князем впервые в жизни,  оказал  свое
роковое действие, в результате чего в воде произошел инфаркт  миокарда  со
смертельным исходом...
   Молодая вдова вернулась в Петербург, где немедленно подала заявление  в
женский монастырь, желая поступить в монахини. Но так  как  в  Персии  она
стала мусульманкой, то в монастырь  ее  не  приняли.  Пока  она  оформляла
документы на обратный переход  в  христианство,  началась  первая  мировая
война, а затем произошла революция, и идти в монастырь Антонине  Антоновне
уже расхотелось. Тогда она решила пойти работать в баню, - тем  более  что
теплый воздух предбанника частично напоминал ей знойный берег  Каспийского
моря, где она сперва нашла  свое  счастье,  а  затем  потеряла  его  через
роковую  бутылку...  И  вот  теперь,  по  прошествии  многих  лет,   когда
предвидится переход на пенсию, а в дальнейшем и в потусторонний  мир,  она
хочет  безвозмездно  опубликовать  свою  формулу.  Но  она  опасается,  не
принесет ли людям вред ее открытие.
   - Я дарю вам эту бутылку для испытания, - закончила она разговор. -  Вы
можете пользоваться ею лично, а можете передарить какому-нибудь достойному
человеку. Если в течение года  этот  сосуд  никому  не  принесет  беды,  я
опубликую свою формулу... Кстати, вино уже готово.
   Взглянув на стоящую на подоконнике бутылку, я убедился, что  она  полна
темно-красного вина. Я налил стопку  и  попробовал.  Вино  было  густое  и
сладкое, с натуральным вкусом и ароматом. Это был  типичный  кагор  высшей
марки.
   Вскоре, поблагодарив свою собеседницу, я аккуратно  закупорил  бутылку,
завернул подарок в газету и отправился домой.
   Через несколько дней я был приглашен моими соседями по квартире на день
рождения Георгия Васильевича. Считая, что лучшего объекта для подарка  мне
не найти, я вручил вечную бутылку юбиляру, предварительно объяснив  способ
получения вина. Супруги были  обрадованы  таким  интересным  подарком,  но
Марина Викентьевна сразу же заявила, что часто использовать им этот  сосуд
не придется, ибо они, слава богу, люди непьющие.  Однако  к  концу  нашего
скромного праздника Георгий Васильевич сделал высказыванье,  которое  меня
несколько встревожило.
   - А ведь винцо-то теперь, выходит, у нас  бесплатное,  -  произнес  он,
обращаясь к своей супруге. - В магазине за такой кагор 22 рублика отвалить
надо, а тут пей - не хочу!
   - Странная логика, - засмеялась в ответ Марина Викентьевна. - Шутник ты
у меня.
   Однако на следующий день выяснилось, что Георгий Васильевич  не  шутил.
Вернувшись с работы и  увидев  своего  соседа  в  кухне,  я  вынужден  был
мысленно признать, что он находится подшофе. Глаза у него были красные,  и
язык слегка заплетался.
   - Сегодня двадцать два рубля сэкономил, - радостно объявил он мне. -  А
если выпивать ежедневно две бутылки,  можно  в  день  сорок  четыре  рубля
экономить!  Значит,  за  месяц  выходит  тысяча  триста  двадцать   рублей
экономии! Замечательное изобретение!
   Вскоре он натренировался выпивать  по  две  бутылки  в  день,  а  потом
перешел на три. Когда жена говорила ему, что это вредно, он доказывал  ей,
что вред невелик, зато сегодня он сберег шестьдесят  шесть  рублей.  Такие
деньги на улице не валяются!
   Однажды утром, собираясь  на  работу,  я  заметил,  что  сосед  мой  на
производство не пошел.
   - Хочу сегодня восемьдесят восемь рублей  сэкономить,  -  подмигнул  он
мне. - Но чтобы поставить этот рекорд, придется на день остаться дома.
   Вскоре Георгии Васильевич вообще  перестал  ходить  на  работу.  Марина
Викентьевна, огорченная его поведением, вынуждена была уехать на  месяц  в
санаторий, чтобы подлечить нервы.
   Пользуясь отсутствием жены, сосед  мой  развернулся  вовсю.  Теперь  он
ежедневно  одолевал  пять  бутылок.  Завелись   у   него   и   алкогольные
дружки-приятели и даже веселые девицы. Бутылка все время была в  действии.
Каждые семнадцать минут кто-нибудь нетвердыми  шагами  топал  на  кухню  и
наполнял сосуд водопроводной водой. Так как  процесс  превращения  воды  в
вино требовал дневного света, то это лимитировало пьющих, но  вскоре  один
из собутыльников Георгия  Васильевича  притащил  откуда-то  сильную  лампу
дневного света, и ночью бутылку стали ставить под эту лампу.  Так  бутылка
перешла на круглосуточную работу. Вдобавок ко всему вышеизложенному дружки
моего соседа додумались разливать кагор в обыкновенные бутылки и продавать
его на рынке, а на вырученные деньги стали покупать водку, что  привело  к
еще большей алкоголизации. Посетители день и  ночь  кричали,  пели  бурные
лирические песни, с притопом  танцевали  западноевропейские  танцы  и  все
время провозглашали тосты за мудрого владельца Большой  Бутылки.  Когда  я
вежливо стучал в стену и просил тишины, они  смеялись  надо  мной  и  даже
угрожали физической расправой.
   Но вот, отбыв срок в санатории, Марина Викентьевна  вернулась  домой  и
застала на своей жилплощади такую печальную картину, что все лечение пошло
насмарку. В повышенном нервном состоянии она вырвала из  рук  мужа  вечную
бутылку и побежала в мою комнату.
   - Это ты, негодяй,  подсунул  моему  мужу  эту  проклятую  посудину!  -
воскликнула она. - Это ты, изверг, споил моего мужа! - И с  этими  словами
она гневно швырнула в меня Большую Бутылку, в результате чего та разбилась
о мою голову, и я упал, обливаясь кровью.
   Осознав свою ошибку, Марина Викентьевна со слезами кинулась  ко  мне  и
начала оказывать первую помощь при несчастных случаях. Но  это  бутылочное
ранение  было  настолько  серьезно,  что  тут  требовалось   вмешательство
специалиста, и я, обмотав голову махровым полотенцем, двинулся в  районную
поликлинику. Там мне сделали перевязку. Когда  врач  стал  писать  историю
болезни, он  спросил,  при  каких  условиях  состоялось  повреждение  моей
головы. Чтобы не подвести соседку, я заявил, что на  меня  напали  уличные
хулиганы, которые затем безболезненно скрылись. Врач этому вполне поверил,
потому что хулиганов у нас хватает.
   Когда я явился на работу с перевязанной головой, меня увидела  Антонина
Антоновна,  изобретательница  Большой  Бутылки.  Она  спросила  меня,  что
случилось, и я поведал ей всю печальную правду.
   - Увы, теперь я понимаю, что мое  уникальное  открытие  может  принести
людям только вред,  -  печально  сказала  она.  -  Рано  еще  человечеству
переходить на бесплатное вино.
   Вскоре я ушел из бани и поступил работать в другое место  и  больше  не
встречал Антонину Антоновну. А не так давно я узнал, что она скончалась. И
так как о Большой Бутылке нигде ничего не слышно, то ясно, что свой секрет
изобретательница унесла в могилу.
   Что касается моих соседей по квартире, то  сразу  же  после  того,  как
бутылка была разбита, Георгий Васильевич перестал пить, вернулся на работу
и честным  трудом  загладил  свои  вынужденные  прогулы.  Между  супругами
восстановился мир, но меня на семенные торжества уже не приглашали. Я  же,
сознавая себя виновником невзгод, обрушившихся на эту дружную семью, решил
уехать, чтобы не  напоминать  своим  присутствием  о  печальных  событиях,
связанных с Большой Бутылкой. Совершив обмен, я переехал  в  шестиметровую
комнату, которая находилась  в  многонаселенной  коммунальной  квартире  в
другом доме и на другой улице.
   Я все о себе да о  себе,  а  ведь  вас,  уважаемый  читатель,  наверно,
интересует мой высокоталантливый брат Виктор.
   После того как явился я к брату в виде шерстеносителя и тем вызвал  его
законное недовольство, я к нему больше не заходил,  чтобы  не  мешать  его
научной деятельности. Но с отцом  я  поддерживал  регулярную  переписку  и
время  от  времени  посылал  ему  небольшие  суммы  из  личного  скромного
заработка. В своих наставительных письмах отец каждый раз  сообщал  мне  о
продвижении Виктора и о его семейных делах.
   Во время войны мой талантливый брат,  как  ценный  корифей  науки,  был
эвакуирован вместе с женой в глубинный  тыл,  где  он  мог,  не  подвергая
ненужной опасности свою жизнь, смело двигать вперед науку. После войны  он
вернулся  в  Ленинград  с  повышением.  Вскоре  отец  сообщил   мне,   что
Перспектива Степановна  подарила  Виктору  двух  полновесных  близнецов  -
мальчика и девочку. Виктор лично зарегистрировал их в загсе, дав им научно
обоснованные имена. Имя мальчика - Дуб! (Дуб! Викторович); имя  девочки  -
Сосна! (Сосна! Викторовна). Эти наименования должны свидетельствовать всем
окружающим о высокой сознательности отца, а в дальнейшем  помочь  детям  в
повышении их авторитета в быту и в учебе.
   Я очень обрадовался за брата - теперь у него есть достойные  наследники
- и написал ему поздравительную открытку. Правда, меня  несколько  удивили
древесные имена, которые мой талантливый брат присвоил моим племянникам, и
встревожили восклицательные знаки, документально прикрепленные  к  каждому
имени. Своими мыслями я письменно поделился с отцом, и вскоре  он  прислал
мне очередное письмо, где рассеял эти мои сомнения. Мягко упрекнув меня  в
том, что я еще не  избавился  от  своих  пяти  "не"  и,  в  частности,  от
недогадливости, отец просто и доходчиво пояснил мне суть дела. Имя Дуб!  -
это не просто дуб, а сокращенный призыв:  "Даешь  улучшенный  бетон!"  Имя
Сосна! - это не просто какая-то там сосна, дико растущая в  лесу,  а  тоже
призыв:  "Смело  овладевайте  современной  научной  агротехникой!"   Таким
образом, мои племянники Дуб! и Сосна!, если взять их порознь, представляют
собой: он  -  промышленность,  она  -  сельское  хозяйство.  А  вкупе  они
знаменуют союз города и деревни.
   В конце своего письма отец призывал меня  скорее  избавляться  от  пяти
"не" и множить скромные успехи, чтобы моему брату не было стыдно за меня.





   Переселившись в другую квартиру и переменив место работы,  я  надеялся,
что в новых условиях жизнь моя потечет без всяких срывов и пертурбаций.  Я
теперь  работал  помощником  завскладом  бракованных  силикатных  изделий;
должность эта была спокойная и малоответственная. Что  касается  быта,  то
квартира, несмотря на многонаселенность, отличалась сравнительной тишиной,
и в целом жильцы в ней жили дружно. Таким образом,  теперь  я  отдыхал  от
недавних передряг. Однако для моего корабля судьба готовила новые  мели  и
подводные камни. Неожиданно склад закрылся на капитальный ремонт, мне дали
длительный  отпуск,  и  я   устроился   на   временную   работу   в   одну
геологоразведочную экспедицию.
   Наша  экспедиция  трудилась  в  горах  Кавказа,  а  базировались  мы  в
небольшом горном ауле. В мои обязанности входило готовить  пищу,  а  также
выполнять разные вспомогательные работы. В помощь мне был  придан  местный
горец, парень по имени Орфис. Он был способный и старательный работник и к
тому же хорошо говорил по-русски.
   Однажды началась сильная гроза с ливнем, и продолжалась она целый день.
После этого одна из наших поисковых групп, состоящая из трех  человек,  не
вернулась в срок на базу, и от нее не  было  никаких  вестей.  Группа  эта
работала в дальнем ущелье, и возникло опасение,  что  с  людьми  случилось
какое-нибудь несчастье.
   Так как пропавшая группа в день, когда застала ее  гроза,  должна  была
находиться уже на обратном пути на базу,  то  точного  ее  местонахождения
никто не знал. Поэтому было  решено  послать  две  спасательные  группы  в
разных  направлениях.   В   основную   спасательную   группу   вошли   три
квалифицированных геологоразведчика во главе с опытным проводником. Вторая
группа, на которую возлагалось меньше надежд, составилась  из  меня  и  из
Орфиса, ибо он отлично знал родные горы. Когда я добровольно попросился на
это дело, то  опасался,  что  меня,  ввиду  выполняемой  мной  работы,  не
отпустят,  однако  меня  отпустили  довольно  охотно.   Среди   остающихся
послышались даже грубые намеки  на  некачественное  приготовление  пищи  и
высказывания насчет  того,  что  люди  хоть  ненадолго  отдохнут  от  моей
стряпни.
   Взяв рюкзаки с  консервами  и  медикаментами,  мы  с  Орфисом  вышли  в
северо-западном направлении и долго шли долиной, а затем мои вожатый круто
забрал влево, и мы начали карабкаться в гору. К вечеру вышли мы на зеленый
луг, расположенный среди высоких гор. Здесь стояла такая  тишина,  что  от
нее даже ломило в зубах, как от холодной воды.
   Вскоре на пологом склоне горы я увидал много  серовато-желтых  валунов,
похожих на баранов. Среди них ходил человек и махал не то  кнутом,  не  то
палкой.
   - Что этот человек там делает? - спросил я Орфиса.
   - Это мой прапрадедушка, - ответил Орфис. - Он пасет камни.
   - Бедный старик, - сказал я. - Раз он свихнулся, то  ему  надо  оказать
медицинскую помощь.
   - Он не сумасшедший, - с обидой в голосе возразил  мой  спутник.  -  Он
такой же здоровый умом, как и мы, только он очень старый. Всю жизнь он пас
живых овец, а теперь ноги не те, и вот он пасет камни. Он  не  может  жить
без дела.
   - Почему же он не спустится в долину?
   - Он привык к высоте,  в  долину  он  не  хочет.  Мои  родные  сто  раз
упрашивали его сойти вниз. Много лет назад ему приготовили лучшую  комнату
в доме, всю в коврах, а он ни разу в ней не был. Зимой и  летом  живет  он
здесь в шалаше и спит на овечьей кошме.
   - Может быть, его обидели? - спросил я.
   - Какое там! Все полны к нему почтения, да и сам он любит родню. Но ему
нравится жить здесь.
   Мы подошли к человеку, пасущему камни, и  почтительно  поздоровались  с
ним. Это был глубочайший старик, но он не походил на ходячую развалину. Он
был бодр и приветлив и быстренько сходил в свой шалаш за вином. Мы  втроем
сели на траву и стали поочередно пить сухое  вино  из  бурдюка,  закусывая
каким-то вкусным волокнистым сыром. По-русски старик знал плохо, но  Орфис
служил нам переводчиком, и я, воспользовавшись  этим,  изложил  почтенному
старцу  свою  краткую  биографию,  которую  тот  выслушал  с  интересом  и
сочувствием. Затем он передал мне через Орфиса, что все плохое - к лучшему
и что скоро я найду ту, которой я  предназначен  и  которая  предназначена
персонально мне. А перед этим я прыгну в пропасть, но в миг падения у меня
вырастут крылья.
   За вином и разговором старик не забывал и своего дела. Время от времени
он вставал, брал кнут и быстрым шагом подходил к какому-нибудь из  камней,
окружавших нас. Он цокал языком, что-то строго  выкрикивал  и  замахивался
кнутом на камень. Проделывал он все это всерьез, но как бы и играя.
   - Что он говорит этому камню? -  спросил  я  Орфиса  в  один  из  таких
моментов.
   - Говорит: "Хитрый баран, отбиться хочешь?" - пояснил Орфис.
   Когда мы насытились, я откинулся на траву и задремал, а мой  спутник  и
старик завели какой-то длинный разговор. Потом Орфис сказал мне, что  пора
идти на поиски. Старик посоветовал ему  держать  путь  на  гору,  синевшую
вдалеке.
   - Но скоро ночь, - возразил я. - Мы можем заблудиться.
   - Я знаю здешние горы, - спокойно ответил мне мой проводник.
   Попрощавшись с гостеприимным стариком, пасущим камни,  мы  двинулись  в
путь. Вскоре мы вошли в  горную  котловину  и  пошли  среди  нагромождений
камней. Меж тем стемнело.
   - Мы не потеряем друг друга, - сказал вдруг мой спутник, словно  угадав
мои тайные мысли. И с этими словами он вынул из кармана  небольшой  брусок
какого-то вещества,  похожего  на  воск.  Этим  веществом  он  вдруг  стал
натирать свой лоб.
   - Что это такое? - спросил я.
   - Сейчас узнаешь, - ответил Орфис.
   И  вдруг  послышалась   негромкая,   но   довольно   приятная   музыка,
напоминающая звук пастушеского рожка. Можно было подумать, что в кармане у
моего спутника спрятан маленький транзисторный приемник. Но я-то знал, что
никакого приемника у него нет.
   - Откуда это слышна музыка? - удивленно спросил я.
   - От меня, - ответил Орфис. - Это я звучу. Я натер свой  лоб  секретной
пастой - и  вот  я  звучу  и  буду  звучать  восемь  часов  подряд.  Чтобы
возобновить звучание, достаточно снова натереть лоб.
   Далее  он  объяснил  мне,  что  у  каждого  человека   свой   жизненный
музыкальный ритм и каждый живет согласно этому ритму, но сам его не слышит
и окружающие его тоже не различают.  Секретная  паста  как  бы  превращает
человека в музыкальный инструмент, переводя его внутренний ритм в звуковую
мелодию. Мелодия у каждого своя; отчасти она выявляет внутреннюю  сущность
человека. Нет двух людей с одинаковой  мелодией,  как  нет  двух  людей  с
одинаковыми отпечатками пальцев. В древние  времена  эту  секретную  пасту
применяли пастухи, чтобы не заблудиться в горах. Кроме того, на  звучащего
человека не нападают хищные звери, а если он уснет на траве, то к нему  не
подползет ни одна змея.
   - Но это же замечательное открытие! - воскликнул  я.  -  Почему  о  нем
ничего нет в печати?!
   - Секретная паста - тайна нашего древнего  пастушеского  рода,  -  тихо
сказал Орфис. - Способ ее приготовления известен с  глубокой  древности  и
переходит от старика к старику. Ныне последним хранителем  тайны  является
знакомый вам старик, пасущий камни. Он передаст ее своему сыну, когда тому
стукнет сто двадцать лет. Знайте, что не только секрет приготовления, но и
сама секретная паста никогда никому из  посторонних  не  передавалась,  не
продавалась и не дарилась. - Орфис сделал паузу и продолжал: - Но вы очень
понравились старику, пасущему камни, ваши постоянные неудачи  тронули  его
сердце, и он дарит вам брусок этой пасты в вечное  личное,  индивидуальное
пользование, с правом давать этот брусок во временное  пользование  только
кровным родственникам.
   И с этими словами мой спутник вынул  из  кармана  второй  кусок  пасты,
завернутый в чистую бумагу, и вручил его мне.
   Я был глубоко взволнован этим  ценным  подарком,  но  мне  было  как-то
страшновато испробовать на  себе  его  действие.  "А  что  если  от  меня,
человека с пятью "не", пойдет такая музыка, что хоть святых вон выноси?" -
подумал я.
   Но, преодолев свой страх, я старательно  стал  тереть  лоб  данным  мне
бруском - и вот я зазвучал! К моему душевному облегчению, мелодия, которая
исходила от меня, оказалась хоть  и  не  очень  художественной,  но  и  не
неприятной. Она напоминала мотив не то быстрого фокстрота, не то румбы, не
то краковяка, и, надо отдать справедливость, под нее было  довольно  легко
шагать. От моего спутника слышалась более мелодичная музыка, но ритм у нее
был медленнее, и звучала она тише.
   Благодаря секретной пасте  и  самозвучанию  мы  долго  шли  в  глубокой
темноте, не теряя друг друга из слуха (не скажу "из вида", ибо  видеть  мы
ничего не могли), и вскоре вошли в глубокое ущелье. Вдруг раздался  чей-то
удивленный выкрик: "И какой это кретин забрел сюда с транзистором!"
   Так мы нашли пропавшую было группу геологов, и эти проголодавшиеся люди
с радостью набросились на принесенные нами продукты,  не  дождавшись  даже
обеда, который я хотел приготовить им.
   Вернувшись на базу, я с огорчением узнал,  что,  воспользовавшись  моим
недолгим  отсутствием,  завхоз  срочно  подыскал  повариху   из   местного
населения, а меня зачислил на  должность  кухонного  мужика,  то  есть  ее
помощника, без права приготовления пищи. Обиженный этой несправедливостью,
я попросил дать мне расчет, который мне и дали без долгого  сопротивления.
Получив причитающиеся мне  деньги,  я  направился  в  ближайший  курортный
город, который условно назову так: Отдыхалинск-Обманулинск. В этом  городе
был аэропорт, и оттуда я намеревался отбыть в Ленинград.
   Когда я стоял на аэровокзале в  очереди  за  билетом,  ко  мне,  плача,
подошла симпатичная на вид курортница и, отозвав меня в сторонку, сказала,
что ее жестоко обокрали и у нее не  хватает  десяти  рублей  на  билет  до
Владивостока, где ее маленькая дочь лежит в больнице, так как  попала  под
автомашину. Тронутый натуральным  горем  этой  симпатичной  курортницы,  я
решил ей помочь и дать взаймы недостающую десятку. На руках у меня имелось
сто девять рублей,  причем  сто  -  одной  купюрой,  и  поэтому  я  сказал
незнакомке, что сейчас схожу в ресторан  разменять  эту  бумажку  и  затем
вручу ей нужную сумму.
   - О, не беспокойтесь, мой спаситель! - воскликнула эта  симпатичная  на
вид женщина. - Я сама разменяю вашу  сотнягу  и  моментально  принесу  вам
сдачу.
   Взяв деньги, эта  женщина  пошла  их  разменивать.  Но  больше  она  не
появлялась, и вскоре я понял, что под ее симпатичной внешностью скрывалась
аферистка и обманщица.
   Я прямо-таки не знал, что  делать.  Слать  телеграммы  о  помощи  своим
ленинградским знакомым было как-то неловко.  Обращаться  к  брату  мне  не
хотелось в связи с тем, что в семье его теперь имелись Дуб! и Сосна!,  так
что расходы,  естественно,  возросли;  да  и  вообще  нетактично  было  бы
отрывать моего талантливого брата от его научных  мыслей  такой  будничной
просьбой. И вот я решился позаимствовать денег у отца, тем более  что  сам
при всяком удобном случае помогал ему  материально.  Поэтому  я  послал  в
Рожденьевск-Прощалинск телеграмму такого содержания: "Потерял деньги прошу
пятьдесят заимообразно востребования".
   Ночь я провел  в  городском  саду  Отдыхалинска-Обманулинска,  а  утром
явился на почтамт и, предъявив свой паспорт, спросил, нет ли мне перевода.
   - Вам ничего нет, - сочувственно сказала  девушка  в  окне.  -  Но  нам
пришла одна странная телеграмма, и я каждого спрашиваю, не ему ли это? Она
адресована так: "Человеку с пятью "не".
   - Эта телеграмма именно мне! - воскликнул я. - Это я и есть  человек  с
пятью "не".
   Текст телеграммы был такой: "Где потерял там и найди твой отец".
   Строгий, но справедливый ответ отца на мою бестактную просьбу  ошеломил
меня и погрузил в недоумение. Истратив на еду последние имевшиеся  у  меня
деньги, я  весь  день  пробродил  по  улицам  Отдыхалинска-Обманулинска  в
состоянии печали, а когда стемнело, зашел в сад при одном доме  отдыха.  Я
надеялся заночевать там на скамье и решил ждать  отбоя,  когда  отдыхающие
перестанут гулять и развлекаться и пойдут на ночлег. Но пока  что  в  саду
было очень людно, и вокруг танцевальной площадки толпилось множество  пар.
Однако не слышалось никакой музыки, и это меня удивило.
   Вдруг на эстраду вышел администратор дома отдыха и заявил, что  штатный
баянист  товарищ  Ухоморов  неожиданно  заболел,  в  связи  с  чем   танцы
отменяются.  Послышался  гул  недовольства.  Раздавались  даже  конкретные
угрозы по адресу администратора с обещанием побить его за  плохое  ведение
культработы.
   И вот именно в этот момент  мне  стал  ясен  сокровенный  мудрый  смысл
отцовской телеграммы. Пробившись сквозь толпу к  эстраде,  я  поднялся  на
пять ступенек, подошел к администратору и предложил  ему  свои  услуги.  Я
честно заявил, что модных танцев, вроде рок-н-ролла и твиста, исполнять не
могу, но для невзыскательной публики моя музыка вполне подойдет.
   - Вас послал ко мне сам бог! - в радости  воскликнул  администратор.  -
Каковы ваши условия?
   - Я озвучу у  вас  пять  танцевальных  вечеров,  а  за  это  вы  будете
качественно кормить меня в течение пяти суток, а  также  предоставите  мне
кров, а затем купите авиабилет до Ленинграда, - так заявил я.
   -  Согласен,  голубчик!  Согласен!  Приступайте  к  игре!..   Где   ваш
инструмент?
   - Я сам себе инструмент, - ответил я  и,  вынув  из  кармана  секретную
пасту, начал натирать лоб.
   Когда я зазвучал, пары приступили  к  танцам.  Музыка  моя  всем  очень
понравилась,  и  танцевальный  вечер  затянулся  до   поздней   ночи.   Он
продолжался бы и дольше, но администратор вежливо увел меня с эстрады, ибо
отдыхающим пора было идти в свои спальни. Меня же накормили  до  отвала  и
поместили на ночлег в отдельный домик, где имелся бокс-изолятор. Это  было
сделано для того, чтобы я своей музыкой не мешал  спать  отдыхающим.  Ведь
секретная паста действует в течение восьми часов, и я  все  еще  продолжал
звучать.
   Весть   о   самозвучащем   человеке   быстро   распространилась   среди
курортников, и когда на следующий день я явился на танцплощадку, она  была
переполнена. А еще через день весь сад был битком набит любителями  музыки
и танцев, которые пришли сюда со всего  Отдыхалинска-Обманулинска.  И  все
три следующие дня, где б я ни появился, за мною следом шла  толпа,  слушая
меня, распевая и пританцовывая на ходу. У  людей  уже  успел  выработаться
условный рефлекс, и поэтому даже в те  часы,  когда  я  не  звучал,  людям
казалось, что я звучу, и при виде меня они пускались  в  пляс  и  начинали
петь и веселиться.
   Популярность моя стала настолько велика,  что  в  меня  влюбилась  одна
интеллигентная курортница по имени Муся. Она даже не прочь была  пойти  за
меня замуж, но, когда я поведал ей свою  краткую  биографию,  разговора  о
браке она больше не возобновляла. Увы, с женщинами мне  всегда  не  везло,
как, впрочем, и во всем остальном. Но в моей душе всегда жил мой  идеал  -
прекрасная "Люби - меня!", портрет которой в  количестве  848  экземпляров
украшал когда-то стены моей комнаты.
   Когда миновало пять дней, администратор  честно  вручил  мне  билет  на
самолет до Ленинграда, добавив три рубля на такси  и  на  прочие  дорожные
расходы. В знак благодарности и сверх договора он  подарил  мне  альбом  с
видами  Отдыхалинска-Обманулинска,  собственноручно  расписавшись  на  его
первой странице.





   Когда я вернулся  в  Ленинград,  меня  ждало  радостное  известие.  Мой
многоталантливый брат Виктор прислал мне письмо. Оно начиналось так:

   КОРРЕСПОНДЕНЦИЯ
   Настоящим сообщаю и заявляю, что в субботу ко мне имеет  честь  прибыть
отец, дабы порадоваться и отдать должное  моим  творческим  достижениям  в
области науки и семейного быта, и пробыть  на  моем  иждивении  и  пищевом
довольствии 7 (семь) суток.
   Приглашаю и тебя явиться ко мне в субботу к 19:00 и пробыть  до  20:00,
присоединившись к ликованию отца и имея на своем организме ботинки, брюки,
пиджак, рубашку и прочие принадлежности человеческого туалета...

   Дальше  шли  непонятные  для  меня  научные  фразы,  но  первая   часть
корреспонденции была совершенно ясна: я приглашен братом в гости!
   Тщательно подготовившись к посещению Виктора, я явился к нему  точно  в
указанное время. Не буду описывать своей радости при виде  отца  и  брата,
которые оба выглядели очень молодо для своих лет. Мои  племянники  Дуб!  и
Сосна! тоже произвели на меня весьма приятное впечатление.
   В красивой квартире брата за эти годы стало еще больше солидной  мебели
и ковров: кое-где ковры висели даже в  два  слоя.  В  кабинете  тоже  были
перемены: прежде там висел один  портрет  Виктора  в  окружении  портретов
разных знаменитых ученых и изобретателей, теперь же на всех стенах  висели
только изображения Виктора в разных позах и  вариантах,  а  все  остальные
ученые были аннулированы. Уже по одному этому факту я понял, как  возросла
роль моего брата в науке.
   Ужин прошел в культурной и  дружеской  обстановке,  причем  я  старался
говорить поменьше и внимательно слушал отца и Виктора, которые давали  мне
дельные советы в  порядке  моего  избавления  от  пяти  "не".  А  когда  я
рассказал о секретной пасте, Виктор проявил к ней интерес и предложил  мне
продемонстрировать ее действие.
   Вынув из кармана пасту, я тщательно натер ею свой лоб и зазвучал.  Отец
и брат прекратили разговор и внимательно слушали меня.  Только  глухонемая
Перспектива Степановна лежала на кушетке в красивой позе  и  не  принимала
участия в прослушивании.
   - Я тоже хочу звучать, - сказал мне вдруг брат.  -  Мне  завтра  доклад
надо делать перед начальством, так я хочу, чтоб от меня  не  только  слова
шли, а и музыка. От тебя чечетка  какая-то  идет,  а  от  меня,  по  моему
служебному положению, должна  хорошая  музыка  выделяться.  Я  на  Баха  и
Бетховена тяну.
   Я сказал брату, что, к сожалению, не имею права подарить ему  секретную
пасту, но с удовольствием одолжу ее ему на один день.
   Через день, когда я зашел к Виктору, он, возвращая мне секретную пасту,
сердито сказал:
   - Ты мне вредную вещь подсунул! Навредить захотел крупному ученому!  На
тебя бы надо "заяву" куда следует написать!
   И  далее  брат  гневно  рассказал  мне,  что,  прибыв  в  свое  научное
заведение, он, перед тем как делать доклад, натер  лоб  этой  пастой  -  и
вдруг от него стала исходить такая неблагозвучная музыка, что ему пришлось
поспешно уйти с кафедры и запереться в туалете и просидеть там не евши  не
пивши восемь часов, пока он не перестал выделять звуки.
   Этот неприятный случай с моим ученейшим братом глубоко поразил меня.  Я
немедленно понял, что у секретной пасты имеется крупный недостаток: она не
всегда вызывает ту музыку, которая заключена в данном  человеке,  и  может
создать о нем неверное  впечатление,  как  это  и  случилось  с  Виктором.
Поэтому я решил избавиться от этой пасты, чтобы впредь она никого не могла
подвести. Завернув подарок старца, пасущего камни, в бумагу и  привязав  к
этому пакету камень, я бросил секретную пасту в Неву с  Дворцового  моста.
Совершая этот акт справедливости, я не испытал никакой радости, но считаю,
что поступил правильно.





   Вскоре я устроился на одно предприятие помощником агента по  снабжению.
Зарплата была  невелика,  но  зато  у  меня  оставалось  много  свободного
времени, которое я мог посвятить самообразованию, то есть  чтению  научной
фантастики. В нашей коммунальной квартире все  было  в  основном  чинно  и
мирно. Правда, один из самых тихих жильцов  выехал  в  порядке  обмена,  и
теперь его комнату занял молодой холостяк, преподаватель математики. Звали
его Алексей Алексеевич. Это тоже был очень спокойный  человек,  его  и  не
слышно было. Днем он преподавал в каком-то институте, а вернувшись  домой,
до глубокой ночи сидел в своей комнате над бумагами и книгами и все что-то
там вычислял.
   Однажды, зайдя к нему, чтобы попросить  пятерку  до  получки,  я  успел
разглядеть эту комнату. Обстановка поражала своей скромностью, но во  всем
был удивительный порядок, и очень много  было  книг.  Рядом  с  письменным
столом стоял другой стол, на котором  красовалась  какая-то  машина  -  на
манер пишущей, только много больше размером. Алексей  Алексеевич  объяснил
мне, что это электронно-аналитический  вычислитель  его  конструкции.  Что
касается стен комнаты,  то  их  Алексей  Алексеевич  оклеил  чистой  белой
бумагой, на которой затем своей  рукой  вывел  бесконечные  ряды  чисел  и
многоэтажных формул.
   Новый жилец  немедленно  откликнулся  на  мою  просьбу  и  безо  всяких
разговоров вручил мне пятерку, а затем спросил меня, не нуждаюсь  ли  я  в
большей сумме, нежели пять рублей ноль-ноль копеек.
   Я ответил, что после некоторых неудач, перенесенных мною,  я,  конечно,
хотел бы, в принципе, иметь на  руках  больше  денег,  нежели  имею  их  в
настоящее время. Однако я всегда беру взаймы ровно столько,  сколько  могу
отдать. Пользуясь случаем, я рассказал Алексею Алексеевичу краткую историю
своей жизни, которую он выслушал с должным вниманием.
   - Да, вам надо помочь, - задумчиво сказал он.
   - Нет, с меня хватит пяти рублей, - повторил я. - Я не беру без отдачи.
   -  Ради  бога,  не  обижайтесь,  -  успокоительно  произнес  мой  новый
знакомый. - Пятерку вы  мне  вернете,  я  вовсе  не  собираюсь  заниматься
частной благотворительностью. И все же я вам помогу.  Я  вас  поставил  на
очередь, зайдите ко мне через двадцать семь дней. - Сказав это, он  что-то
записал в своем блокноте.
   - Но  как  вы  мне  поможете,  если,  как  я  вижу  по  вашей  скромной
обстановке, вы сами человек небогатый? - с удивлением спросил я.
   - Я мог бы быть очень богатым в денежном отношении,  но,  во-первых,  я
считаю нечестным использовать  для  своего  обогащения  имеющиеся  у  меня
возможности, а во-вторых, деньги меня просто не  привлекают.  Мне  хватает
того, что у меня есть. Чем проще моя пища, одежда и мебель,  тем  легче  я
себя чувствую, тем свободнее работает мой мозг...
   Выслушав эти слова моего собеседника, я подумал,  что  у  него  не  все
дома. Ну как это можно помогать людям деньгами, самому не имея денег?!
   Однако не прошло и недели, как я убедился в том, что Алексей Алексеевич
сказал мне чистую правду. Более того: вскоре выяснилось, что он гениальный
математик и изобретатель и, сверх того, замечательный человек.
   Выяснилось это вот как.
   Я уже упоминал о том, что коммунальная квартира,  в  которой  я  теперь
жил, была тихой и состояла, в общем, из достойных людей. Но, к  сожалению,
нет такой бочки меда, в которой не имелось бы  хоть  чайной  ложки  дегтя.
Жила в нашей квартире одна состоятельная женщина, которая,  как  говорили,
нажила состояние нечестным путем. У нее было много денег, но она  скрывала
это и старалась жить скромно. При этом была она очень завистлива, и  когда
кто-нибудь приобретал себе какую-нибудь вещь, то от зависти она заболевала
на день, на два, а то и на неделю, в зависимости от стоимости  и  качества
вещи. Она ненавидела всех людей, и  жители  квартиры  за  глаза  звали  ее
Вредбабой.
   И проживала в квартире одна тихая  пожилая  женщина  по  имени  Варвара
Константиновна  со  своим  сыном  Валерием,   студентом   политехнического
института. Варвара Константиновна уже двадцать лет была  вдовой;  работала
она делопроизводителем в какой-то стройорганизации. И вот однажды, получив
на работе премию, она купила в  подарок  сыну  небольшой  письменный  стол
ценой в сорок шесть рублей пятьдесят копеек. А чтобы освободить место  для
этого стола, она, с согласия жильцов, вынесла из комнаты старинный комод и
поставила его в прихожей.
   Узнав о покупке, Вредбаба заболела на  два  дня,  а  выздоровев,  стала
ежедневно придираться к Варваре Константиновне, требуя,  чтобы  та  убрала
комод из прихожей.
   Варвара Константиновна и сама была бы рада избавиться от комода и  даже
вывесила объявление о продаже, но никто не торопился его покупать,  потому
что сейчас  такие  старинные  вещи  совсем  не  в  моде.  Однако  напрасно
втолковывала она это Вредбабе, и напрасно жильцы в один голос  утверждали,
что вещь им ничуть не мешает, - нет, Вредбаба и слушать ничего не хотела и
даже подала заявление в домохозяйство.
   И вот однажды вечером все жильцы собрались в прихожей  и,  позвав  туда
Варвару  Константиновну,  спросили  ее,  во  сколько  оценивает  она  свой
старинный комод. Та честно ответила, что  больше  двадцати  рублей  он  не
стоит.
   Тогда все жители квартиры скинулись кто по два, а кто и по три рубля  и
коллективно купили у Варвары Константиновны комод, а  затем  взяли  его  в
топоры и дружно разрубили на части, чтобы легче было вынести в  подворотню
все доски и щепки.
   Вредбаба, выйдя на шум из своей комнаты, стала в стороне и, уперев руки
в боки, с торжествующей усмешкой смотрела на всю эту процедуру.
   - Вот и вышло по-моему! -  громко  сказала  она,  когда  были  вынесены
последние обломки комода.
   Тогда Алексей Алексеевич строго посмотрел на Вредбабу, но ничего ей  не
сказал, а обратился к Варваре Константиновне и вежливо пригласил ее  зайти
к нему в  комнату.  Меня  он  тоже  попросил  зайти  к  нему  и  быть  его
ассистентом на протяжении трех-четырех часов.
   Далее Алексей Алексеевич вежливо усадил Варвару Константиновну  в  свое
единственное кресло и задал ей ряд устных вопросов.
   - Для чего это  вы  меня  расспрашиваете?  -  поинтересовалась  Варвара
Константиновна.
   - Я хочу помочь вам, -  ответил  Алексей  Алексеевич.  -  Но  помощь  я
оказываю только тем людям, которые не обратят  ее  во  вред  ни  себе,  ни
другим. Теперь я убедился, что вы честный и порядочный человек, и  поэтому
помогу вам. Прошу вас пока ни  на  что  не  тратить  те  двадцать  рублей,
которые вы получили за комод.
   Когда Варвара Константиновна вышла,  Алексей  Алексеевич  включил  свою
электронно-аналитическую машину, нажав какие-то клавиши, а  меня  попросил
сесть перед ней и записывать в три  колонки  числа,  появляющиеся  в  трех
окошечках: зеленом, красном и голубом. Сам он разложил на  столе  какие-то
таблицы и схемы и стал выводить всякие знаки и формулы и чертить кривые.
   Так продолжалось полтора часа. Я уже исписал 17  листов,  как  вдруг  в
аналитической машине что-то зафырчало, и свет в зеленом окошечке  сменился
желтым, в красном окошечке - синим, а голубое осталось голубым, но  вместо
цифр там появилась надпись: ВЕРОЯТНОСТЬ В ПРОСТРАНСТВЕ ИСЧЕРПАНА.
   - А теперь что делать? - спросил я Алексея Алексеевича.
   -  Ведите  запись  на  новых  листах  в  две  колонки,  -  распорядился
математик.
   Через полчаса  в  синем  окошечке  появилась  надпись:  ВЕРОЯТНОСТЬ  ВО
ВРЕМЕНИ ИСЧЕРПАНА.
   - Теперь пишите в одну  колонку  на  новых  листах,  -  сказал  Алексей
Алексеевич.
   Через двадцать три минуты машина выключилась сама.  Алексей  Алексеевич
предложил мне стакан чаю  и  рассказал  кое-что  о  себе.  Оказывается,  с
детства его интересовали случайности. Уже в детском садике его  привлекали
не игры, а так называемая теория игр. Все  свободное  время  он  занимался
только тем, что подбрасывал пятачок, желая добиться,  чтобы  он  пять  раз
подряд выпал решкой. Уже тогда юный Алеша пришел к выводу, что  все  мы  -
пловцы в океане случайностей. Мы этого не замечаем потому, что  как  любое
вещество состоит из атомов, так наша жизнь и все окружающее нас соткано из
случайностей. Случайность кажется нам случайностью только тогда, когда она
выделяется из привычного  ряда  случайностей.  Так,  если  плотно  сложить
остриями вверх 100.000.000.000 иголок, то мы сможем ходить по ним  босиком
и танцевать на них, не поранив ног. Но одна  иголка,  выделенная  из  этих
100.000.000.000, может больно вонзиться нам в тело.
   Далее Алексей Алексеевич объяснил мне, что в океане  случайностей  есть
свои течения, и если изучить  их,  то  можно  плыть  в  бесконечную  даль,
открывая новые материки.
   Попив чаю и побеседовав, мы снова приступили к делу и работали еще час,
а затем мой собеседник сказал,  что  теперь  он  займется  этой  проблемой
единолично. Он взял листы с  моими  записями  и  начал  их  просматривать,
подчеркивая одни числа красным карандашом, другие - зеленым,  а  третьи  -
синим.  Затем  он  вынул  из-под  кровати  большой  и  очень  точный  план
Ленинграда и расстелил его на широкой чертежной доске. На план он  наложил
чистую кальку и стал чертить на ней синей тушью какие-то  сложные  кривые.
Затем на эту кальку он наложил вторую  и  начал  чертить  на  ней  красной
тушью. Затем он наложил на эти чертежи третью  кальку  и  работал  на  ней
черной тушью, причем здесь линии были уже гораздо проще, и все они сошлись
в одной точке.
   - Вот и найдена ТНВ, -  удовлетворенно  сказал  Алексей  Алексеевич  и,
проткнув эту точку рейсфедером, снял все три кальки  с  плана  Ленинграда.
Затем, взяв лупу, обвел на плане след укола маленьким зеленым  кружком.  -
ТНВ здесь, - повторил он. - На Выборгской стороне.
   - Что это за ТНВ? - поинтересовался я.
   - ТНВ - это Точка Наибольшей Вероятности, - ответил математик.
   И с этими словами он записал на бумажку  улицу,  номер  дома  и  время:
двенадцать часов восемь минут. Эту бумажку он передал мне.
   - Пусть завтра точно в указанное здесь  время  и  точно  по  указанному
здесь  адресу,   где   должна   находиться   сберкасса,   явится   Варвара
Константиновна и купит  облигацию  трехпроцентного  займа,  серия  которой
кончается цифрой семь.
   На  следующий  день,  выполняя  совет  Алексея   Алексеевича,   Варвара
Константиновна отправилась на Выборгскую сторону,  и  на  указанной  улице
нашла сберкассу, и точно  в  указанное  время  купила  облигацию,  которая
кончалась на указанную цифру семь.
   Через неделю состоялся тираж, а когда через несколько дней после тиража
появилась  таблица  выигрышей,  Варвара  Константиновна  убедилась  своими
глазами, что она выиграла пять тысяч рублей. И  разумеется,  первым  делом
она кинулась благодарить Алексея Алексеевича.
   - Не стоит благодарности, - вежливо ответил ей молодой математик. -  По
мере сил я стараюсь исправлять ошибки Фортуны и  направлять  выигрыши  тем
людям, которые в них действительно нуждаются.
   На выигрыш Варвара Константиновна, кроме всякой одежды для себя  и  для
сына, купила электрополотер, электропылесос, телевизор "Волна", стиральную
машину "Рига-55", радиолу "Мелодия" и  магнитофон  "Астра-2".  Все  жильцы
были рады, что этой скромной женщине привалили такие деньги, а Вредбаба от
зависти  так  серьезно  заболела,  что  ее  увезли  в  больницу,  где  она
скончалась. На похоронах ее присутствовали только два человека: дворничиха
и паспортистка, да и то в порядке профсоюзной  заботы  о  людях.  А  когда
вскрыли  комнату,  где  она  жила,  там   обнаружили   столько   денег   и
драгоценностей, что на них можно было  купить  сто  телевизоров  и  тысячу
стиральных машин.
   Что касается меня, то мне Алексей Алексеевич помог выиграть 1000  (одну
тысячу) рублей. Часть денег я послал отцу, а на остальные приоделся, купил
кресло-кровать и почти целиком залечил свои финансовые раны.  Более  того,
Алексей Алексеевич обещал к  лету  выиграть  мне  мотоцикл  и  посоветовал
заблаговременно поступить на курсы водителей, что я и сделал.
   В последующие недели и месяцы Алексей Алексеевич не  раз  совещался  со
мной, следует ли оказывать помощь тому или иному человеку, и почти  всегда
принимал мои оценки во внимание. Но когда однажды я завел речь  о  Викторе
и, как умел, рассказал о его крупном научном значении, а также о том,  что
его дети Дуб! и Сосна!, очевидно, вызывают дополнительные расходы, Алексей
Алексеевич в довольно резкой форме  отказался  помочь  моему  талантливому
брату, чем я был очень огорчен.
   Однажды я поинтересовался, каким путем пришел Алексей Алексеевич к идее
предсказания  выигрышей.  Он  мне  ответил,  что  идея  эта   побочная   и
третьестепенная по значению. Возникла она в процессе его работы над  более
важной проблемой. Тут он стал мне объяснять, что это  за  проблема,  но  я
сидел как попка, ничего не понимая. Я ему честно сказал об  этом  и  задал
более простой вопрос: может ли он предсказывать то, что не имеет отношения
к цифрам; короче говоря, не может ли он сделать мне прогноз  моей  будущей
жизни  и  дать  мне  надежду,  что  мои  вечные  неудачи  и   неприятности
когда-нибудь прекратятся.
   Молодой математик даже с некоторой обидой ответил, что он не гадалка  и
имеет дело только с числами. Но затем он заинтересовался моим  вопросом  и
дал распоряжение, чтобы я  составил  ведомость  своих  минувших  жизненных
событий, и каждое неприятное событие оценил, как - 1; -2; -3; -4;  -5,  по
степени его неприятности, а каждое радостное, как +1; +2; +3; +4;  +5,  по
степени радости. Вскоре я представил ему такую рапортичку, и  он  запустил
данные в  свою  счетно-аналитическую  машину.  Через  полчаса  она  выдала
результат,  который  читался  так:  -1;  -2;  -1;  -2;  -3;  -4;  -2;  -3;
(-5=+-5=+5) +5+5+5+5+5+5+5+5+5+5+5+5; 0.
   - Устами вашей бы счетно-аналитической машины да мед пить! - воскликнул
я. - Ведь, насколько я понимаю в цифрах, меня, после многих неприятностей,
к которым я  уже  привык,  ждет  безоблачная,  счастливая  жизнь!  Но  что
означают эти пятерки в скобках?
   -  Сам  не  пойму,  -  ответил  Алексей  Алексеевич.  -  Возможно,  тут
учитывается какое-то очень кратковременное событие,  в  процессе  которого
пятерка поменяет свой знак. Но точно я ничего сказать не могу, да и вообще
прошу вас не придавать значения этому  прогнозу.  -  С  этими  словами  он
порвал бумажку с выданными машиной цифрами и перевел разговор  на  другое.
Мне показалось, что молодому математику этот прекрасный прогноз чем-то  не
понравился.


   К началу лета я успешно окончил мотокурсы. И вот однажды, незадолго  до
тиража денежно-вещевой лотереи,  Алексей  Алексеевич  вывел  мне  ТНВ  для
приобретения  лотерейного  билета,  по  которому  я  должен  был  выиграть
мотоцикл.
   Когда к пятнадцати часам тридцати восьми минутам я явился по указанному
Алексеем Алексеевичем адресу на одну из улиц возле Варшавского вокзала,  я
с удивлением увидел, что в  угловом  доме,  номер  которого  дал  мне  мой
доброжелатель, сберкассы не имеется. Не  было  там  и  магазина,  в  кассе
которого я мог бы приобрести лотерейный билет.
   Огорченный тем, что система молодого математика дала осечку, я, понурив
голову, медленно побрел восвояси, но не успел сделать и  двух  шагов,  как
кто-то легонько потянул меня за рукав.
   - Слушай, друг, купи у меня лотерейный билет! - услыхал я хриплый голос
и, обернувшись, увидел мужчину средних лет с дымными от перепоя глазами.
   - Купи, друг, билет, - снова обратился ко мне незнакомец. - Мне  кружка
пива требуется, голова гудит!
   Я мгновенно понял, что и на этот раз ТНВ  была  верной  и  что  система
Алексея Алексеевича не дает осечек. Вынув один рубль, я за так вручил  его
жаждущему опохмелки и дружески сказал ему, чтобы свой билет он  никому  не
продавал, ибо по нему он выиграет мотоцикл.
   - Спасибо, милостивец! - воскликнул незнакомец. - Учту твои указания!
   Вернувшись домой, я рассказал об этом случае Алексею Алексеевичу, и тот
вывел мне другую ТНВ, где я на следующий день  купил  билет,  по  которому
выиграл мотоцикл с коляской.
   Коляска мне не так уж и нужна была, ведь я ходил в холостяках, и некого
было мне возить в мотоколяске. Где-то там, под обоями,  на  стене  комнаты
моего детства, красовался в 848 экземплярах  портрет  прекрасной  "Люби  -
меня!". Но  я  полагал,  что  мне,  человеку  с  пятью  "не",  никогда  не
встретиться со своей мечтой.
   И все-таки, когда мне дан был отпуск и я отправился  в  мотопутешествие
на юг, я не отделил коляску от мотоцикла.





   ...Я спешил вовремя вернуться в Ленинград из отпуска. Двое суток я гнал
свой мотоцикл на полном газу, а ночевал в придорожных  кустах.  На  третьи
сутки я так устал, что, когда на пути мне попался город, я решил отдохнуть
в нем. Город этот, ввиду того что  в  нем  развернулись  важные  для  меня
события, условно назову так: Надеждинск-Исполнительск.
   На главной улице я остановил мотоцикл и спросил прохожего, как проехать
к гостинице. Тот мне сразу же указал дорогу к  новому  одиннадцатиэтажному
зданию, которое было видно со  всех  улиц  и  являлось  гордостью  жителей
Надеждинска-Исполнительска.
   Хотя я пишу правдивую историю своей жизни, а  вовсе  не  фантастику,  и
знаю, что свободных  номеров  в  гостиницах  никогда  нет,  но  все  же  я
направился к этому зданию. Конечно, я не  рассчитывал  на  койкоместо,  но
надеялся поставить мотоцикл в  гостиничном  дворе,  а  затем  подремать  в
вестибюле. Это мне удалось, и вскоре я,  положив  у  ног  рюкзак,  спал  в
уютном гранитолевом кресле среди  командировочных,  ожидающих  очереди  на
проживание в номерах. И вдруг я почувствовал, что  кто-то  мягко  коснулся
моего плеча, и проснулся. Передо мной стоял человек на  вид  лет  тридцати
пяти с умным и симпатичным лицом.
   - Товарищ, идемте ко мне в номер, там имеется свободная раскладушка,  -
сказал незнакомец.
   - Но у меня нет командировочного удостоверения, - ответил  я,  не  смея
верить в такую сказочную удачу.
   - Это ничего не значит. Сейчас вас оформят.
   Незнакомец  подошел  со  мной  к  окошечку   администратора,   и   меня
действительно оформили без всяких  разговоров.  И  вот  я  с  этим  добрым
человеком поднялся в лифте на одиннадцатый этаж, где находился его  номер.
По пути я спросил  его,  почему  он  захотел  помочь  именно  мне,  совсем
незнакомому человеку.
   - В связи с наплывом  туристов  проводится  уплотнение,  и  мне  хотели
подселить какого-то типа с гнусавым транзистором на боку, я же терпеть  не
могу этих безмозглых шарманщиков. А так как у меня номер одноместный, то я
имею право выбирать  себе  соседа.  И  вот  я  спустился  в  холл  и  стал
рассматривать людей. Честное и простодушное выражение вашего  лица  решило
мой выбор... Но, надеюсь, в вашем рюкзаке нет транзисторов, магнитофонов и
прочих шумовых приборов?
   - Нет, - ответил я, - я и сам люблю тишину.
   - Значит, я не ошибся в вас! - с чувством сказал добрый незнакомец. - А
вот и наш номер.
   Мы вошли в небольшую комнату под N_1155, и мой вожатый  указал  мне  на
раскладушку.
   - Извините, что сам я буду спать не на этой жалкой  раскладушке,  а  на
нормальной кровати, - вежливо сказал он. - Но в этом для  вас  нет  ничего
обидного, так как я намного старше вас.
   - Вы... Вы старше меня? - удивился я. - Но мне сорок девять лет! А  вам
- от силы лет тридцать пять.
   - Мне шестьдесят три года, - спокойно ответил  мой  новый  знакомый.  -
Если не верите, вот вам мой паспорт.
   Я заглянул в документ и своими глазами убедился,  что  мой  собеседник,
которого, судя по паспорту, зовут Анатолием  Анатольевичем,  действительно
на четырнадцать лет старше меня.
   - Но почему вы так молодо выглядите?  -  спросил  я.  -  Ведь  даже  на
фотокарточке в паспорте вы выглядите значительно старше.
   - В паспорте - старый фотоснимок, это я снимался три года тому назад, -
сказал мой странный знакомый. - За эти годы я помолодел.
   - Ничего не понимаю! - воскликнул я. - Все люди с годами стареют, а  вы
молодеете!..
   - Мой молодой и бодрый  вид,  а  также  молодая  ясность  моего  ума  -
побочный результат действия ЭМРО, - ответил мне мой однокомнатник.
   - Что это за ЭМРО? - заинтересовался я.
   - ЭМРО - это ЭЛИКСИР МГНОВЕННОЙ РЕГЕНЕРАЦИИ ОРГАНИЗМА, - веско  ответил
Анатолий Анатольевич.
   Так  как  я  всю  жизнь  нарывался  на  всевозможных   открывателей   и
изобретателен, то мой опыт подсказал мне, что и  в  данном  случае  передо
мной находится сам автор ЭМРО. Когда я  высказал  это  предположение,  мой
собеседник ответил утвердительно. Тогда я  представил  ему  краткий  обзор
своей жизни с детских лет до текущего дня и был  выслушан  с  интересом  и
сочувствием. В ответ ученый рассказал о себе и о том, как он открыл  ЭМРО,
а также о значении этого удивительного открытия.
   Родился Анатолий Анатольевич в одном большом городе.  В  школе  он  был
первым учеником по химии, ботанике  и  биологии,  однако  никаких  научных
планов он в те годы не строил. Но  когда  он  учился  в  последнем  классе
школы, его младший брат, заигравшись на окне без присмотра родителей, упал
с  высоты  седьмого  этажа  и  разбился   насмерть.   Это   очень   сильно
подействовало на юного Анатолия, и он решил открыть такое средство,  чтобы
люди, случайно упав с  высоты,  не  разбивались,  а  оставались  живыми  и
здоровыми.
   Сознавая всю трудность и необычность своей задачи, Анатолий  подошел  к
ее решению не сразу. Окончив школу, он поступил в медицинский институт,  а
после его окончания прослушал курс лекций в химическом институте, и  затем
целиком отдался ботанике, специализировавшись на лекарственных растениях.
   Он побывал во многих ботанических экспедициях  и  однажды  в  сибирской
тайге услышал, как некоторые звери,  будучи  ранены,  отыскивают  какую-то
невзрачную травку. Поев этой травки, животные быстро выздоравливают,  раны
как не бывало.  Анатолий  Анатольевич  с  превеликим  трудом  отыскал  это
растение и стал его культивировать. Затем, сделав экстракт из  семян  этой
травы,  он  рекомендовал  его  для  больниц  "скорой  помощи".   Лекарство
способствовало очень быстрому заживлению свежих ран и  переломов  и  имело
большой успех в медицинском мире. Однако это было не совсем то, чего искал
ученый. Ему нужен был состав, который действовал бы  мгновенно,  в  момент
травмы. И вскоре он понял, что создать такой состав он сможет только путем
синтеза.  Посвятив  всю  последующую  жизнь  этим  поискам,  он   проделал
множество химических опытов, и вот три  года  тому  назад,  на  шестьдесят
первом году жизни, ему удалось  добиться  того,  к  чему  он  стремился  с
юношеских лет.
   Надо  было  убедиться  на  практике  в  силе  действия   ЭМРО.   Будучи
противником всяческих экспериментов на ни  в  чем  не  повинных  животных,
Анатолий Анатольевич задумал провести первый опыт на самом себе. А так как
он жил все в той же квартире, то первый прыжок он решил произвести из того
же окна, из которого когда-то выпал его злосчастный младший брат.
   И вот летом, когда вся семья была на даче, он ровно  в  два  часа  ночи
накапал в стакан  воды  семь  капель  ЭМРО  и,  приняв  эликсир,  стал  на
подоконник раскрытого окна. Через несколько секунд,  преодолев  страх,  он
кинулся вниз с высоты седьмого этажа...
   В миг падения ему показалось, что сердце вот-вот разорвется, а затем он
ощутил резкий, очень болезненный удар и на секунду потерял сознание. Затем
он встал с камней живым и невредимым и притом с таким блаженным ощущением,
будто искупался в целебном источнике. Но зато костюм его лопнул  по  швам,
пуговицы отлетели, от ботинок  оторвались  подошвы,  а  ключ  от  квартиры
вылетел из кармана, и его  пришлось  искать,  ползая  на  четвереньках  по
темному двору.
   Так как шум от удара тела о камни был весьма громок, то  многие  жильцы
дома проснулись и кинулись к окнам. Увидев в тусклом свете ночи  какого-то
подозрительного оборванца, ползающего по двору в  поисках  неведомо  чего,
они стали звать дворника. Дворник тоже  не  сразу  узнал  в  этом  гопнике
почтенного ученого и хотел даже  отвести  его  в  милицию.  Но  потом  все
кончилось благополучно, и, отыскав ключ, Анатолий Анатольевич  вернулся  в
свою квартиру.
   В  течение  последующих  двух  недель  самоотверженный  труженик  науки
произвел  еще  восемнадцать  выпрыгов  из  окна,  окончившихся  столь   же
благополучно, как  и  первый.  Чтобы  не  портить  костюмов,  он  придумал
спецодежду для прыжков: брезентовую куртку, такие же брюки и  обыкновенные
валенки. Жители квартир, выходящих окнами во двор, постепенно  привыкли  к
опытам, которые проводил ученый, и дворника  больше  не  вызывали.  Однако
вскоре Анатолий Анатольевич констатировал, что и жильцы дома,  и  знакомые
при встрече на улице перестали его узнавать. Тогда он стал чаще смотреться
в зеркало и убедился в странном факте: после каждого прыжка он  становился
на вид все моложе.  Исчезли  морщины,  исчезла  седина,  на  лице  заиграл
молодой румянец... Кроме того, он отметил, что у него нет  больше  одышки,
которой он страдал в силу своего возраста, и что он стал  лучше  видеть  и
слышать,  и  что  память  его  улучшилась  и  стала  почти  такой,  как  в
студенческие годы.
   Когда он пошел к врачу-терапевту,  тот  с  удивлением  заявил,  что  по
высоким показателям своего здоровья Анатолий  Анатольевич  приближается  к
тридцатилетнему человеку.
   - Анатолий Анатольевич! - в восторге воскликнул я, выслушав его научное
сообщение. - Анатолии Анатольевич! Вы совершили великое открытие! Ваш ЭМРО
надо срочно пустить в массовое производство. Ведь этот эликсир  пригодится
многим людям -  верхолазам,  кровельщикам,  альпинистам,  канатоходцам,  а
также детям и пьяницам, живущим на высоких этажах, и даже хозяйкам, моющим
окна. А его  побочное  омолаживающее  действие?!  Ведь  это  чудо!  Только
подумать...
   - Увы, это не так просто, как вам кажется, - прервал  мое  восторженное
высказывание ученый. - Должен вам сказать, что  пока  еще  ЭМРО  действует
только в том случае, если падение произошло не позднее  трех  минут  после
приема. Не могут же  кровельщики  принимать  ЭМРО  каждые  три  минуты.  Я
работаю сейчас над продлением действия эликсира.  Конечно,  и  в  нынешнем
качестве мой эликсир нужен людям  и  достоин  массового  производства.  Но
чтобы  наладить  его  массовый  выпуск,  необходимо  доказать,  что   ЭМРО
действует универсально, а не избирательно. Мне самому  еще  неизвестно,  у
всех ли индивидуумов он вызывает должный эффект мгновенного восстановления
организма, - ведь пока опыт проведен только на одном человеке, то есть  на
мне. Мне нужны добровольцы-подопытники... И  вот  я  третий  год  езжу  по
градам и весям в поисках таких добровольцев и никак не могу их  найти.  На
свете очень много смелых людей, но стоит мне объяснить условия  опыта,  то
есть указать на то, что ЭМРО может не сработать в момент приземления, -  и
самые смелые почему-то отказываются от прыжка... Ведь вот и сюда я  прибыл
по договоренности с одним отважным местным парашютистом. Но и он, несмотря
на то, что я провел с ним большую  научно-просветительную  работу,  теперь
колеблется и хочет избежать участия в  этом  эксперименте...  Завтра  буду
опять его уговаривать...  Нет,  не  так-то  это  просто...  Вот  вы  лично
согласились бы произвести прыжок из окна с высоты одиннадцатого этажа?
   - Боюсь, что такой научный подвиг мне не по плечу.
   - Ну вот, а сами же говорите: "Великое открытие!" - с обидой  в  голосе
произнес мой однокомнатник.
   Несмотря на усталость, в  этот  вечер  я  долго  не  мог  уснуть.  Меня
взволновали  невзгоды  маститого   ученого,   который   мечтает   подарить
человечеству свой чудодейственный эликсир и не может, ибо сами же люди  не
хотят пойти ему навстречу в этом деле. Мне очень хотелось помочь ему, но я
с детства боюсь высоты, и я понимал, что  решиться  на  прыжок  мне  почти
невозможно. К тому же мне невольно вспоминались все мои прежние контакты с
мыслителями, открывателями и изобретателями. Как правило, они не приносили
мне счастья. Особенно горек был опыт с шерстеношением,  из-за  которого  я
так и не получил должного  образования.  А  здесь  мне  угрожало  большее:
потеря жизни.
   С  такими  мыслями  я  и  уснул,  а  проснувшись,  обнаружил,  что  мой
однокомнатник уже ушел по своим  научно-просветительским  делам.  Тогда  я
отправился бродить по Надеждинску-Исполнительску, который оказался  весьма
приятным городом. Но мысль о  том,  что  ЭМРО  может  никогда  не  увидать
массового производства, камнем лежала у меня на сердце и мешала с  должным
вниманием рассматривать городские достопримечательности.
   Когда я вернулся вечером в гостиницу, Анатолий Анатольевич  был  уже  в
номере. С невеселым, даже удрученным видом сидел он  в  кресле.  Мне  даже
показалось, что на его щеках виднелись следы недавних слез.
   -  Мне  не  удалось  убедить  парашютиста,  он  наотрез  отказался   от
проведения опыта, сославшись на то, что у него есть жена и двое  детей,  -
дрожащим голосом поведал мне ученый.
   Мне стало стыдно за себя. Ведь у меня не было ни жены, ни  детей,  и  я
знал,  что  никто  особенно  не  будет  плакать,  если  со  мной  случится
какое-нибудь  несчастье.  Только  трусость  мешает  мне   согласиться   на
эксперимент.
   Машинально я направился в совмещенную ванную, имевшуюся при  номере,  и
заглянул в зеркало. На меня глядел холостой человек, на лице которого ясно
были  написаны  все   его   пять   "не":   неуклюжий,   несообразительный,
невыдающийся, невезучий, некрасивый.
   К этому перечню можно было добавить еще одно "не": немолодой.
   "Ну кому нужен такой тип? - подумал я. - И этот-то тип еще отказывается
рискнуть собой ради науки и нахально цепляется за свою холостяцкую жизнь!"
   С такими мысленными словами я покинул совмещенную  ванную  и,  войдя  в
комнату, сказал ученому:
   - Я готов принять ЭМРО и совершить научный выпрыг из окна!
   - Голубчик вы мой! - воскликнул Анатолий Анатольевич. - Люди не забудут
вас! Какое счастье, что вы встретились мне на моем жизненном пути!.. Когда
вы хотите провести опыт?
   - Хоть сейчас, - ответил я.
   - Сейчас рановато. Наше окно выходит на улицу, придется подождать ночи,
когда не будет прохожих. А пока на всякий случай рекомендую вам  составить
завещание. Ведь вы уже  знаете  о  том,  что  во  время  эксперимента  ваш
организм может не среагировать на ЭМРО.
   Я сел писать завещание. На это не потребовалось много времени, так  как
особо ценных вещей у меня было ровно 2 (две): кресло-кровать  и  мотоцикл.
Кресло-кровать я завещал моему талантливому брату Виктору, а  на  мотоцикл
дал доверенность  Анатолию  Анатольевичу,  чтобы  он  мог  его  продать  и
отослать деньги моему отцу.
   Когда настала глубокая ночь, Анатолий Анатольевич мягко напомнил мне  о
том, что теперь можно приступать к эксперименту.
   - А чтобы ваш костюм не пострадал, я одолжу вам свою личную спецодежду,
- заботливо добавил он и немедленно достал  из  своего  большого  чемодана
брезентовую куртку, такие же брюки и плотные, качественные валенки.
   Я облачился в прыгательный спецкостюм, и  Анатолий  Анатольевич,  вынув
небольшой пузырек с ЭМРО, налил одиннадцать (по числу этажей) капель  этой
зеленоватой жидкости в стакан с  водой.  Когда  я  залпом  выпил  эликсир,
ученый с чувством пожал мне руку и молча указал на окно.  Я  взобрался  на
подоконник и глянул вниз. Мне стало не по себе.
   - Не буду стоять  у  вас  над  душой,  ибо  вполне  полагаюсь  на  вашу
сознательность, - сказал  мой  однокомнатник.  -  Я  спущусь  вниз,  чтобы
приветствовать вас там. Но, надеюсь, вы будете там раньше меня.
   Мне стало еще страшнее. При слове "там" мне представилась не  улица,  а
более печальное место, то есть  кладбище.  И  я  снова  подумал,  что  все
проекты и опыты, в которых я принимал участие, никогда ни к чему  хорошему
меня не приводили. Даже то, что благодаря ТНВ  я  выиграл  мотоцикл,  тоже
нельзя считать удачей, ибо из-за путешествия на  этом  самом  мотоцикле  я
теперь вот стою на подоконнике и готовлюсь  к  смертельному  выпрыгу...  И
все-таки надо было держать слово. Я подумал о своем брате, который всецело
жертвует собой для прогресса и должен  служить  мне  путеводным  маяком...
Много мыслей промелькнуло у меня в голове!  Но  три  минуты  были  уже  на
исходе. Победив страх, я взмахнул руками и зажмурясь прыгнул вниз.
   От скорости падения я на миг  потерял  сознание,  последовал  резкий  и
очень болезненный удар, а затем я встал с асфальтового тротуара, в котором
от силы моего падения образовалась вмятина.
   - Как вижу, я не ошибся, - сказал Анатолий Анатольевич, подходя ко мне.
- Вы прибыли первым. Как ваше самочувствие?
   - Ничего не пойму, - ответил я. - Я чувствую какую-то легкость в  теле,
будто после бани. И еще я ощущаю душевный подъем.
   - Сказывается побочное действие ЭМРО,  -  деловито  заметил  ученый.  -
Произошла мгновенная перестройка всех клеток организма. Вы  стали  моложе.
Еще десять-двенадцать прыжков, и  вы  станете  совсем  молодым,  и  притом
приобретете такие физические  и  духовные  качества,  которыми  прежде  не
обладали. Кстати, продолжением опытов вы принесете большую пользу науке.
   - Хоть сейчас готов! - ответил я.
   - Боюсь, что  многократные  прыжки  из  окна  гостиницы  могут  вызвать
недовольство администрации, - высказался  Анатолий  Анатольевич.  -  Но  в
здешнем парке культуры я заметил вышку для прыжков с парашютом. Почему  бы
нам не отправиться туда? Если вы не против, то подождите меня здесь,  а  я
поднимусь в номер и захвачу склянку с ЭМРО,  а  также  графин  с  водой  и
стакан.
   Через несколько минут он вернулся, и  по  ночным  безлюдным  улицам  мы
направились в парк. Там мы беспрепятственно забрались на вышку,  и  ученый
накапал в стакан воды четырнадцать капель  ЭМРО  (высота  вышки  равнялась
примерно четырнадцати этажам).  Я  прыгнул,  затем  поднялся  на  вышку  и
повторил прыжок, а потом, войдя во вкус, прыгнул еще раз,  и  еще  раз,  и
еще... С каждым разом прыгать было все  менее  страшно,  и  после  каждого
приземления я чувствовал себя все моложе и бодрее.
   - Ну, хорошего понемножку, - сказал  ученый  после  моего  пятнадцатого
прыжка. - Я тоже хочу прыгнуть пару раз для  поднятия  жизненного  тонуса.
Давненько я не прыгал.
   Так как ночь была теплая, то мы разделись, и Анатолий Анатольевич надел
спецкостюм. Сделав в нем два прыжка, он вернул его мне, мы снова оделись и
направились в гостиницу. Уже светало, на улицах появились первые прохожие,
они с удивлением смотрели на мои валенки. Швейцар не хотел впускать меня в
вестибюль, и Анатолий Анатольевич строго сказал ему,  что  я  -  известный
киноартист и возвращаюсь с  киносъемки.  Дежурная  по  этажу  -  немолодая
симпатичная женщина - не узнала меня, и моему спутнику пришлось  пройти  в
номер и принести мой паспорт. Но, увидев фото, она сказала,  что  я  здесь
совсем не похож на себя.  Тогда  маститый  ученый  объяснил  ей,  что  моя
несхожесть - это результат побочного действия ЭМРО, и провел с ней краткую
научно-популярную беседу. В результате дежурная выразила желанье совершить
выпрыг в ближайшую же ночь.
   - Я сделал ошибку, пропагандируя ЭМРО только  среди  мужчин,  -  весело
потирая руки, сказал ученый, когда мы  вошли  в  номер.  -  А  ведь  давно
известно, что женщины обладают  такой  же  смелостью,  как  и  мужчины,  а
зачастую и превосходят их. Правда, мне лично кажется, что нашу гостиничную
даму привлекла не научная подоплека эксперимента с ЭМРО,  а  его  побочное
омолаживающее действие, но для опытов это не имеет значения.
   Войдя в совмещенную ванную, я посмотрел на себя в зеркало. И я не узнал
себя! На меня смотрело интеллигентное  лицо  симпатичного  тридцатилетнего
мужчины. Потрясенный чудесной переменой, я не сразу поверил  своим  глазам
и, закрыв их, два раза повернулся на пятке вокруг своей оси.  Но  когда  я
снова взглянул в зеркало, на меня смотрело то же симпатичное преображенное
лицо.
   Приняв душ, я  крепко  уснул,  а  когда  проснулся,  был  уже  полдень.
Позавтракав в гостиничном буфете, я отправился гулять  по  веселым  улицам
Надеждинска-Исполнительска. Проходя безлюдным сквером,  я  увидел  пожилую
женщину, которая сидела на скамейке и плакала. Я подошел к ней.  При  виде
меня она встрепенулась и сказала:
   - У меня к вам большая просьба! Помогите мне найти вора, укравшего  мою
сумку, в которой находится сумочка с деньгами и записной книжкой с адресом
моего сына! Я прилетела сюда к сыну из  Закарпатья,  но  я  не  помню  его
адреса, а на обратную дорогу  у  меня  нет  денег,  ибо  они  находятся  в
сумочке, которая лежит в сумке, а ее у меня  украли  в  трамвае,  когда  я
ехала в центр города с аэродрома.
   Высказав это, женщина заплакала с новой силой.
   - Тяжелый случай, - сказал я и  стал  думать,  чем  же  я  могу  помочь
плачущей. И вдруг я вспомнил, что, когда мой друг  Вася-с-Марса  улетал  с
Земли, он дал мне свой  легкозапоминающийся  телефон  и  обещал  выполнить
любую просьбу.
   - Подождите меня пять минут, - сказал я плачущей гражданке. - Я надеюсь
провернуть ваше дело в положительном смысле.
   Добежав до ближайшего автомата, я вошел  в  будку  и  набрал  на  диске
одиннадцать единиц и пять пятерок.
   - А, это ты, свой в доску и штаны в полоску!  Наконец-то  вспомнил  обо
мне! - послышался Васин голос. - Ну, как дела на земной хавире?
   - Все в порядке, пьяных нет, - ответил  я.  -  Этой  ночью  я  совершил
научный выпрыг, в результате чего...
   - Знаю, знаю, - перебил меня Вася. - Я об этом знал уже, когда  отлетал
с Земли. Ну теперь ты не тушуйся!
   - Вася, у меня к тебе срочная просьба. Ты ведь обещал, помнишь?
   - Помню. Сумка, в которой  находится  сумочка  с  деньгами  и  записной
книжкой, вовсе не украдена, а потеряна в трамвайной давке. Семь минут тому
назад она сдана в Стол находок, который находится на улице  Дровяной,  дом
9. Выйдя из сквера, где плачет пожилая гражданка, надо свернуть  налево  и
пройти два квартала, затем свернуть направо и пройти четыре дома. Готовься
к важному событию.
   - К какому событию? - удивился я.
   -  Много  будешь  знать  -  скоро  состаришься,  -  загадочно   ответил
Вася-с-Марса.
   -  Вася,  кореш  мой  инопланетный,  а  ты  к  нам  снова  в  гости  не
собираешься? - с надеждой спросил я.
   - Нет, годы уже не те, - задумчиво произнес мой друг. - Но  ты  увидишь
меня на своей свадьбе. А теперь катись. Пока!
   Слова о свадьбе я понял в смысле шутки, то есть в том смысле, что увижу
своего друга, когда рак свистнет. Я поспешил в сквер.
   - Ваша сумка, в которой сумочка, нашлась. Она в Столе находок, - сказал
я плачущей.
   - Ах, не верю, не верю! - сказала плачущая  гражданка.  -  Это  вы  мне
говорите только для утешения!
   Пришлось мне самому отвести ее в Стол находок.
   Вскоре мы с вышеупомянутой гражданкой вошли в парадный подъезд дома N_9
по Дровяной улице. Стол находок занимал довольно обширное помещение. Здесь
имелось нечто вроде прилавка, за которым сидела  заведующая  возвратом,  а
позади  нее  стояло  много  нумерованных  шкафов.  Плачущая  обратилась  к
заведующей с описанием своей потери, и заведующая, заглянув  в  ведомость,
сказала, что находка сейчас будет возвращена по принадлежности.
   - Люба! - крикнула она, повернувшись в сторону шкафов. - Люба, принеси,
пожалуйста, находку, оформленную за номером пятьсот пятьдесят пять!
   - Сейчас принесу, - послышался откуда-то очень приятный голос.
   И вот в проходе между шкафами показалась сотрудница лет двадцати  пяти,
несущая желтую провизионную сумку. Я взглянул на эту  молодую  женщину,  и
сердце у меня заколотилось даже сильнее, чем когда я стоял на  подоконнике
и собирался делать выпрыг с одиннадцатого  этажа.  Передо  мной  находился
живой оригинал моей мечты! Казалось, один  из  848  портретов  из  комнаты
моего детства ожил и переселился сюда, в  Стол  находок...  Вот  красавица
вручила  сумку  плачущей   гражданке,   и   та   стала   благодарить   ее,
переключившись со слез горя на слезы радости. А я стоял в стороне и не мог
оторвать глаз от симпатичной красавицы.
   - "Люби - меня!" - невольно вырвалось у меня, и тут она взглянула в мою
сторону, побледнела и схватилась за сердце.
   - Что с вами?! - взволнованно спросил я.
   - Вы тот, кого я так долго ждала! - тихо сказала она.
   Тут заведующая, видя эту неожиданную сцену,  сочувственно  посоветовала
нам уйти за шкафы и там без свидетелей продолжить наш личный разговор.
   И вот между шкафов с  лежащими  в  них  невостребованными  находками  я
поведал Любе  свою  биографию,  начиная  с  детства  и  кончая  последними
событиями. Она в ответ сообщила мне, что  ее  бабушка  была  премированная
красавица и один художник в процессе рисования  ее  портрета  для  рекламы
одеколона так влюбился в нее, что предложил ей стать его женой, на что она
согласилась. Когда Любе было десять лет, а ее дедушка-художник был  уже  в
преклонном  возрасте,  он   однажды   в   шутку   нарисовал   портрет   ее
предполагаемого жениха. Этот  воображаемый  человек  так  понравился  юной
Любе, что когда она выросла и стала красавицей, она ни на кого из мужчин и
смотреть не  хотела.  Многие,  в  том  числе  и  ответственные  работники,
предлагали ей законный брак и прочную материальную базу и даже  жаловались
письменно на ее несговорчивость в вышестоящие учреждения, -  но  она  была
холодна и неприступна, как золотая рыбка.  И  вот  наконец  она  дождалась
своего суженого и хоть сейчас готова идти с ним во Дворец бракосочетаний.
   Мы обнялись, поцеловались и договорились, что будем жить не где-нибудь,
а именно в Рожденьевске-Прощалинске, в том  доме,  где  я  впервые  увидел
"Люби - меня!" в количестве 848 экземпляров.
   Затем Люба повела меня к себе домой, где я временно поселился,  а  сама
приступила к оформлению ухода с работы. На стене Любиной комнаты висел мой
точный портрет, нарисованный ее дедом и помещенный самой Любой  в  изящную
пластмассовую рамку.
   Через пять дней Люба села в коляску моего мотоцикла и  вместе  со  мной
покинула  Надеждинск-Исполнительск,  держа   совместный   путь   к   новой
счастливой жизни.


   Перед отъездом  из  Надеждинска-Исполнительска  я  пошел  проститься  с
Анатолием Анатольевичем и поблагодарить его за побочное действие ЭМРО. Уже
на дальних подходах к  гостинице  я  увидел  длинную  извилистую  очередь,
тянущуюся через весь квартал.
   - Куда эта очередь? - спросил я у нарядной дамы.
   - Это очередь на выпрыганье, - весело ответила дама.
   Только тут я заметил, что очередь  состояла  из  женщин.  Лишь  кое-где
виднелись  вкрапленные  в  эту  очередь  мужчины,  стоявшие  с  понурым  и
затравленным видом; это были  мужья,  приведенные  женами  для  выпрыга  в
приказном порядке. Меня удивило,  что  среди  женщин  различного  возраста
стояло немало  девушек  лет  восемнадцати-двадцати  -  уж  им-то  побочные
результаты ЭМРО были вовсе не нужны. Очевидно, их захватил вихрь моды.
   Следуя  вдоль  очереди,  я  дошел  до  подъезда  гостиницы.  Здесь  для
поддержания порядка стоял наряд милиции.  Часть  улицы  была  перегорожена
рогатками,  и  виднелись  знаки,  запрещающие  проезд  транспорта.   Через
короткие  промежутки  времени  с  одиннадцатого  этажа  из  окна   ученого
выпрыгивала очередная доброволица, гулко  ударялась  о  землю  и  затем  в
изодранной одежде и с поломанными  каблуками,  но  с  бодрым  и  радостным
выражением лица отходила  в  сторону.  Некоторые  же  сразу  бежали  снова
занимать очередь. На месте многочисленных приземлении тротуар  и  мостовая
были так покорябаны, будто там прошла колонна тяжелых танков.
   С трудом добравшись до комнаты N_1155, я поздравил ученого  с  успехом,
но при этом был поражен его хмурым и усталым видом.
   - С той ночи,  как  наша  дежурная  по  этажу  сделала  свой  прыжок  и
рассказала о нем знакомым дамам, а те, в  свою  очередь,  своим  знакомым,
отбою нет от желающих прыгать, - без радости в голосе поведал мне Анатолий
Анатольевич. - Правда, универсальность  ЭМРО  теперь  твердо  установлена,
поскольку не было ни одного несчастного случая, но сам я  настолько  устал
от этой суеты, что снова чувствую себя шестидесятилетним. Мне даже некогда
самому сделать прыжок!
   Я рассказал ученому о резкой положительной перемене в своей судьбе, и в
ответ он дружески пожал мне руку и пожелал мне счастья в  семейной  жизни.
Затем я поспешно вышел из комнаты, ибо ожидающие очереди на выпрыг  начали
колотить в дверь.


   Увы, ЭМРО до сих пор не введен в массовое производство, ибо  ученый  не
смог довести до конца работы вследствие своей преждевременной кончины. Как
я  потом  узнал,  он   еще   две   недели   подряд   непрерывно   принимал
доброволиц-прыгальщиц, не дававших ему покоя ни днем  ни  ночью.  Однажды,
желая повысить свой жизненный тонус, он выпрыгнул из окна, но, задерганный
событьями, забыл перед этим принять свой эликсир.





   Мы благополучно прибыли  в  Ленинград,  после  чего  Люба  настояла  на
немедленной продаже мотоцикла, дабы на вырученные деньги купить телевизор.
Я приналег на учебники и в скором времени  сдал  экстерном  за  весь  курс
техникума. Получив диплом, я позвонил своему талантливому  брату,  который
поздравил меня с успехом и пригласил к себе в гости вместе с молодой женой
Меня Виктор сперва не узнал в лицо. Но когда я поведал  ему  об  ЭМРО,  он
сказал, что он лично не  пошел  бы  на  такой  эксперимент,  ибо  побочное
действие эликсира снизило бы  уровень  его  маститости  и  могло  бы  даже
вызвать  неудовольствие  начальства.  О  Любе  же  он   отозвался   весьма
положительно и одобрил мой выбор. Любе тоже очень понравился  мой  брат  и
интеллигентная атмосфера, царящая в его отдельной квартире.
   Вскоре мы с Любой  навсегда  переехали  в  Рожденьевск-Прощалинск,  где
родители мои выделили нам  две  комнаты.  В  комнате  моего  детства  я  с
величайшей осторожностью снял со стен слои обоев, наросшие за долгие  годы
на 848 изображениях "Люби - меня!", и реставрированные стены  предстали  в
своем историческом виде. Но теперь кроме  848  портретов  в  этой  комнате
живет и та, о встрече с которой я мечтал, глядя в  детстве  на  эти  самые
портреты!
   Официальную свадьбу мы справили именно в этой комнате. Кроме родителей,
на семейном празднике присутствовало много соседей с нашей  улицы,  и  все
они остались довольны и угощением, и внешним видом невесты.  В  довершение
торжества пришла поздравительная телеграмма от брата,  которую  я  зачитал
гостям и родителям. Она гласила:

   Поздравляю надетьем уз прометея зпт желаю дальнейших свершений  успехов
тчк  абзац  посколько   иррациональность   метаболических   алгоритмов   и
синусоидность  физиотерапевтических   диэлектриков   требуют   локализации
компрадорских изотерм зпт присылаю сто рублей свадебные расходы  тчк  твой
высокообразованный брат.

   После зачтения телеграммы поднялся мой отец и  со  слезами  радости  на
глазах произнес тост в честь новобрачных. Он горячо поздравил меня с  тем,
что теперь я избавился от своих "не" и стал достойным  членом  семьи,  чем
глубоко обрадовал родителей.
   Но этим не кончились события  того  знаменательного  дня!  Когда  после
танцев под радиолу гости разошлись по домам, вдруг засветился экран нового
телевизора, который еще  не  был  даже  подключен  к  антенне.  На  экране
показалось лицо Васи-с-Марса. С огорчением я увидел, что мой  друг  сильно
постарел за эти годы.
   - Здорово, бродяга! - сказал Вася. - Ну, как дела на свадебной хавире?
   - Все в порядке, носки и пятки, - бодро ответил я. - Мечты мои сбылись!
   - Вижу, вижу, - сказал мой инопланетный  друг.  -  Поздравляю  и  желаю
дальнейших свершений.
   - Спасибо, Вася! - с волнением проговорил я.
   - Не за что, друг мой, не за что.
   - Вася, а когда ты снова покажешься? - спросил я.
   - Теперь уже никогда, - ответил он и, помахав на прощанье  рукой,  тихо
скрылся с экрана.
   Жизнь моя в Рожденьевске-Прощалинске течет  хорошо.  Я  теперь  занимаю
довольно ответственное место, и все мной вполне довольны. Мой отец  больше
не рассказывает своих охотничьих историй: когда  я  подробно  изложил  ему
свою  жизнь,  то  ее  действительные  события  произвели  на  него   такое
впечатление, что он перестал лгать.
   Теперь никто не считает меня человеком с пятью "не", и мою находчивость
и деловитость ставят в пример другим. Что  касается  дел  семейных,  то  с
Любой мы живем очень дружно, душа в душу, и между  нами  не  было  еще  ни
одной ссоры.
   Изредка по ночам, когда  в  доме  все  спят,  а  мне  не  спится,  меня
охватывает нелепая грусть  по  моему  бестолковому  прошлому.  Не  зажигая
света, я тихо встаю с постели и сажусь перед выключенным  телевизором.  Но
на экране ничего не появляется.

Популярность: 1, Last-modified: Tue, 12 Sep 2000 08:32:54 GmT