Рассказ
---------------------------------------------------------------------
Книга: С.Н.Сергеев-Ценский. Собр.соч. в 12-ти томах. Том 1
Издательство "Правда", Библиотека "Огонек", Москва, 1967
OCR & SpellCheck: Zmiy ([email protected]), 12 октября 2002 года
---------------------------------------------------------------------
И без того фамилия у него странная - Ящик, все-таки писаря из
управления, а за ними и все в городишке зовут его Пищимухой.
Он уездный воинский начальник, подполковник запаса, старик. Вдов. Живет
с кухаркой Дарьей и потому не любит своего старшего писаря Стуся за то, что
он живет с Прасковьей Павловной, вдовой канцелярского служителя.
Городишко маленький. Тайн никаких тут нет и никоим образом быть не
может. И когда в праздник Стусь идет под ручку со своей канцеляршей и,
встречаясь, козыряет ему, Пищимухе, она смотрит на него искоса и смеется.
Кухарка его Дарья, конечно, тоже хорошая баба, и смеяться нечего, но
посадить за это Стуся под арест нельзя: напутает что-нибудь в бумагах и на
смотру подведет под неприятность.
Пищимуха по-стариковски толст, кособок; лицо у него маленькое,
красненькое, кожа как-то отстает и коробится: кажется, потяни ее от правого
уха - так и отстанет вся вплоть до левого. Лысина у него потная, глаза
серые, часто слезятся; брови и усы плотные и седые.
Любит гусей. Развел их штук до ста - белых с хохлами - и зимою, по
вечерам, сам их кормит. Летом они пасутся в лугах, где их часто бьют писаря
и тут же на месте жарят. Счет им бывает только поздней осенью, когда
замерзают озера. Тогда Пищимуха идет сам за ними в луга вместе со всей
писарской командой. Там их окружают со всех сторон и гонят в город. Дело это
шумное и трудное, так как за лето гуси успевают порядочно одичать: гогочут,
кусаются, подлетывают. Иногда улетают далеко, и вообще возни с ними много.
Зимою Пищимуха с ними строг - держит их безвыходно на дворе, отчего там
целые дни невообразимый гам... Если случится какому гусаку прошмыгнуть в
калитку или вылезть в подворотню на улицу, - загоняют его и сажают строгим
арестом на трое суток в маленький чуланчик, где он неистово гогочет, пока
Дарья не улучит время его выпустить.
Пищимуха и к себе строг. Встает он всегда в семь часов, а когда
случается ему проспать, сам ставит себя на час под ружье: берет у своего
солдата выкладку и винтовку и стоит не шевелясь, по правилам, минута в
минуту час.
Умывается на ночь; утром же только полощет рот.
Со своим делопроизводителем близко не сходится, потому что он не
офицер, а чиновник. Несколько лет все собирается сказать ему, чтобы он не
брал взяток с новобранцев, и все как-то не может решиться и брезгливо машет
рукой, когда об этом вспоминает.
И пьет делопроизводитель, и нос у него всегда красный. Это тоже
неприятно Пищимухе, но и об этом он тоже молчит.
На писарей кричит, особенно когда заметит беспорядок в канцелярии -
например, хлебные крошки на письменном столе. Голос у него высокий и резкий,
далеко слышен.
Когда сидит за столом и подписывает бумаги, то надевает очки, делается
страшно серьезным, морщится и часто зовет к себе делопроизводителя или
Стуся, с которым соглашается во всем. Дарья около него скопила капиталец и
хорошо выдала замуж свою придурковатую дочь за медника-поляка, не за того, у
которого на вывеске самовар без крана и надпись: "Принимаю в полуду всякую
посуду", а за другого: на вывеске тоже самовар без крана, но подписано
проще: "Здесь живет мосенжник"*.
______________
* Мосенжник (польск.) - медник.
Две собаки у Пищимухи: дворняжка Волчок, маститый старик, который уже
не кусает, даже не лает, - спит, ворчит, зевает и тихо поводит хвостом, -
масти облезлой, трудно сказать, какой именно, и рыжий Тобик, по крови почти
борзой. Тобик любит прыжками носиться по улицам и рвать бродячих поросят, за
которых Пищимуха исправно платит. Тобик удивляет его своим своенравием и
умом, своей почти человеческой тоской по вечерам, когда гуси уже ложатся
спать в амбаре, а он ходит по пустому двору, нюхает углы построек и скулит.
Пищимуха втайне убежден, что для собак тоже есть своя жизнь бесконечная;
вслух он этого не говорит, потому что боится: может быть, это и не так.
Часы у него старинные, дареные, идут плохо, отстают, и он им не верит.
Когда нужно бывает точное время, то справляется у Стуся. Но время редко
бывает нужно, только осенью, когда прием новобранцев, и весною, когда
собирают запасных и ополченцев и приезжают заниматься с ними офицеры из
полка.
С офицерами Пищимуха играет в карты, пьет, тонким тенором запевает: "Из
страны - страны далекой, с Волги-матушки широкой..." Им же, как своим людям,
он жалуется на то, что его обошли местом, чином, орденом, а когда замечает,
что им скучно и они усиленно катают хлебные шарики, - машет вдруг рукой и
говорит:
- Ну, бог с ними, да бог с ними. Да бог с ними... Выпьем...
И пьет.
Конечно, говорит он с ними только за столом, за ужином, и, конечно,
ужинают они у него каждый день. Тогда Дарья сбивается с ног и грозит уйти.
Чтобы этого не случилось, Пищимуха идет в красный ряд и покупает ей ситцу на
платье. Это всегда трогает Дарью, - она неистово благодарит и целует руки.
Ситец обыкновенно покупается толстый, с синими и красными клетками и
кружками. Дарья прячет его в сундук, и никто не знает, когда она сошьет из
него платье.
Ходит она грязно и из себя не складна, не совсем молодая и не очень
красива. Раз, когда приехал на смотр командир ближайшего полка и у Пищимухи
оказался чистым только один, недавно вымытый и еще не высохший китель, она
вздумала его хоть немного погладить: некогда было - стала гладить на нем и
обожгла ему левую лопатку и правый бок.
Пищимуха тогда осерчал на нее, но ненадолго, и вообще он редко серчает.
На солдат он кричит по привычке: просто для него солдат - это то, на что
нужно кричать.
И когда он заходит в роту запасных, он кричит на них так:
- Слушай, ребята. У меня не форсить. Не за-ма-ку-ши-вать! Отовсюду
жалобы: запасные пьянствуют, буйствуют на улицах, безобразничают, -
смотри-и! Рапорты буду писать... Пьянствуешь - рапорт. Буянишь - рапорт.
Самовольно отлучился - рапорт... У меня живо под суд влетишь... Военным
судом судить будут, - в тюрьму попадешь... Церемониться с вами не буду,
смотри! К каторжным работам могут приговорить - шутка?..
Он останавливается, сморкается в красный платок и кончает, сильно
повысив голос:
- Н-но-о... могут и повесить!
Солдаты его не боятся.
Бывает он у соборного протопопа о.Петра Цветаева и у исправника
Чемезова. Зимою, когда от окошек усиленно отгребают снег и делают узенькие,
скрипучие коридоры вместо тротуаров, когда от голубых сугробов в комнатах
темно и не видно, кто едет по улице, и дни вообще перестают существовать, а
прочно и надолго воцаряются вечера, - Пищимуха тянется то к Чемезову, то к
о.Петру. У Чемезова - стуколка копеечная, но затяжная и очень азартная.
Играют все: сам Чемезов, с такими заметными, длинными усами, как будто
всегда носить их и есть его единственное назначение; брат его, разбитый
параличом и не владеющий левой рукой; жена, хотя и вечно беременная дама, но
самый страстный игрок изо всей компании, и кое-кто из гостей.
Целыми вечерами сидят около стола, стучат кулаками и кричат: "Стучу!"
Как-то раз у исправницы во время стуколки начались схватки, но и тогда она
все стучала и неистово кричала: "Стучу!" Наконец, не выдержала, извинилась и
пошла рожать в другую комнату. И это именно Пищимуха сказал тогда, подмигнув
осторожно:
- Вот если бы при нас тут еще и разрешилась... был бы нам ремиз.
И когда в городишке передавали об этом случае новым людям, то так и
добавляли:
- А Пищимуха и говорит: "Вот если бы при нас тут же разрешилась, был бы
нам ремиз".
У о.Петра - преферанс и дочери-невесты. Старшая, Клавдия - вдова с
тремя детьми, - усиленно ухаживает за Пищимухой: подает ему первому чай,
накладывает полные блюдечки варенья, чокается с ним чаще, чем с другими,
обязательно садится рядом с ним за ужином.
Говорит с ним:
- Мороз сегодня какой невозможный, стены трещат... правда?
- До Сизифовых столпов доходит, - поспешно соглашается Пищимуха.
Потом они разбирают сражение при Эчки-Загре, в котором еще
подпрапорщиком участвовал Пищимуха и за которое получил прапорщика. Пищимухе
и приятно, что около него сидит и им занимается молодая еще и вполне
приличная женщина с синими жилками на тонких руках, с тонкими губами
сердечком и в модной кофточке, но он с ней все время себе на уме, наблюдает
ее и думает: "На пенсию зарится".
И Дарья на всех перекрестках звонит, что вот хотят его облапошить -
всучить ему поповну с тремя детьми.
- Не надейся, матушка, что скоро помрет. Он еще по-скри-пи-ит, -
ядовито вытягивает Дарья и кивает в сторону поповского дома.
Втайне она уверена, что Пищимуха перед смертью женится на ней, Дарье, и
она, а не другая кто будет получать его пенсию.
Но Пищимуха пока еще и не думает болеть. Раз только у него обозначились
колики в боку, и он, будучи в то время в Киеве, заехал полечиться к
индийскому магу Сакрабану. Индийский маг, неизвестно из какого русского
местечка, прописал ему купить живую щуку, положить в лохань с водой и
смотреть на нее в течение часа.
Приехав обратно, Пищимуха рассказывал об этом так:
- Щуку я купил, принес в номер, достал лохань у швейцара, положил ее в
лохань и смотрю. Сижу над ней и смотрю, - с полчаса смотрел, ей-богу, а
потом вдруг как шваркну ее об земь, щуку-то эту: "А чтобы ты сдохла,
анафема! Что я на тебя смотреть буду?.." В чалме, все как следует, в халате
в синем, на руках браслеты золотые, маг-то этот... Думал потом в полицию
заявить, а потом подумал: "Меня обдурил, каналья, пускай же еще и других
обдурит..." - так и не заявил.
Щук он и сам ловил летом, и лодка у него была для этой цели - старая,
широкая, с полустертым, длинным и несколько странным названием вдоль одного
борта: "Прошу садиться на Ресока".
Чтобы захватить утреннюю зорю, вставал он рано и поспешно, насколько
мог, пробирался к реке с удочками наперевес, с пареным овсом в сачке и с
живцами.
Тобик тоже скакал за ним, и покуда он плыл по реке к своим насиженным и
прикормленным местам, Тобик успевал обрыскать в тумане верст двадцать по
берегу, и когда прибегал он, морда у него была в пуху и в крови.
Это красиво и уютно было, как ловил рыбу Пищимуха. Камышами пахло.
Сидеть на земле было мокро, он подстилал сухие тряпки. Хозяйственно
раскладывал на рогатки удилища. Поплавки у него были щеголеватые, тонкие, с
красными головками и синими поясками. Чуткие: только-только прикоснись
кто-нибудь там внизу к наживе, так и затанцуют.
Пищимуха вдыхает запах камышей, следит за поплавками, думает о Клавдии
Петровне, о гусях, о взятках делопроизводителя, усах Чемезова и о том, что
для собак непременно есть какая-нибудь своя жизнь бесконечная, что они не
могут пропасть бесследно.
Когда поплавок ныряет вдруг, он вскакивает, подсекает, тащит; иногда
это большой подлещик, иногда карп-фунтовик. Снимая его с крючка, Пищимуха
улыбается довольно, счастливо кряхтит и облизывает языком усы. Когда он
приходит домой к утреннему чаю, вид у него боевой и задорный, и Дарья,
встречая его на дворе, где она кого-нибудь кормит: Волчка, теленка, гусыню,
которая садится на яйца, - неопределенно думает о нем, что он долго еще
протянет.
1907 г.
Воинский начальник. Впервые напечатано в новогоднем литературном
приложении к газете "День" 1 января 1908 г. под названием "Пищимуха". Вошло
в пятый том собрания сочинений изд. "Мысль", Ленинград, 1928, с
подзаголовком "Набросок" и с датой: "12 декабря 1907 г.". В собрании
сочинений изд. "Художественная литература" (1955-1956 гг.) автор дал
"Пищимухе" новое название и подзаголовок: "Рассказ".
H.M.Любимов
Популярность: 1, Last-modified: Tue, 03 Dec 2002 18:53:45 GmT