---------------------------------------------------------------
Origin: Электронная библиотека Алексея Снежинского
---------------------------------------------------------------
В дежурной части Петровки, 38 комната для сотрудников, выезжающих на
происшествия, имеет вид казенный, но в ней есть все, что дает людям
возможность прилечь отдохнуть или чем-то заняться между выездами. Дело к
вечеру. Знаменский и Томин скучают, Кибрит что-то вяжет на спицах.
-- Давненько мы не дежурили втроем, -- говорит Пал Палыч, откладывая
газету.
-- Если мне не изменяет память, ровно два с половиной месяца, --
доносится с дивана, где расположился Томин.
-- Тебе никогда не изменяет память, Шурик.
-- И чувство юмора, Зинуля, чувство юмора!
-- Ну, сегодня с десяти утра ты пытался шутить всего раза три, не
больше.
-- Да и то неудачно, -- лениво подковыривает Знаменский. -- Мы
улыбались только из вежливости.
-- Большое мерси, я вам это припомню... Может, ты наконец бросишь
считать свои петли?
-- Тогда я собьюсь с узора!
-- Кошмарная перспектива!.. Паша, ты бы поверил, что она увлекается
такой ерундой?
-- С трудом.
-- Почему ерундой?
-- Потому что ты, Зинаида, интеллектуальная женщина...
-- Шурик, надоедает быть интеллектуальной. Хочется иногда побыть просто
женщиной.
-- И что себе вяжет "просто женщина"? -- интересуется Пал Палыч.
-- Шапочку.
-- Шапочку... -- Томин морщится. -- Как трогательно!
Из динамика раздается каркающий голос:
-- Дежурная группа: эксперт Кибрит, инспектор Томин, следо-ватель
Знаменский -- на выезд. Разбойное нападение на кварти-ру. Отравление
потерпевших газом. Сыромятническая, 34...
-- В моем доме? -- ахает Томин.
-- ...подъезд второй, квартира шестнадцать.
-- Невероятно... Это же Петуховы! Чета пенсионеров, их квар-тира под
нами... -- удивляется Томин, вместе со всеми быстро собираясь. -- Они еще
все требовали, чтобы я ходил в мягких тапочках!
* * *
В прихожей двухкомнатной квартиры Петуховых теснятся Знаменский, Томин,
Кибрит, участковый уполномоченный, по-нятые и фотограф. Отсюда частично
виден разгром внутри: распахнутые шкафы, разбросанные по полу вещи, ящики,
вынутые из комода. Половик в коридоре сбит комком и сдвинут к стене, на нем
валяется шляпа. Некстати громко звучит веселая музыка -- включен приемник.
Фотограф щелкает аппаратом, взглянув под ноги, немного ступает вперед и
снова щелкает. Кибрит в резиновых перчатках поднимает шляпу, оглядев, кладет
на стул. Осторожно разворачивает и осматривает половик. Томин и Знаменский
разговаривают с участковым.
-- Что сказал врач?
-- Врач сказал -- надежда есть, товарищ старший инспектор, --
участковый старается говорить официально, но то и дело сбивает-ся на бытовой
тон. -- Потерпевших оглушили ударом по голове, но не сильно. Однако потом
они наглотались газу... От всего этого сердечные припадки у обоих.
-- Они были в сознании?
-- Какое там...
-- Расскажите, пожалуйста, по порядку, -- просит Знаменский.
-- Есть, товарищ майор. От граждан из квартиры пятнадцать поступил
сигнал об утечке газа. Аварийная установила, что газ проникает через
вентиляционное отверстие в кухне, видимо, из соседней квартиры... этой
самой, значит, потому что вытяжной ход у них общий.
-- Ясно. Минуточку, -- прерывает Томин. -- Зина, нельзя ли нам
выключить эту музыку?
-- Чтобы добраться до приемника, надо отработать вход. По воздуху я
порхать не умею.
-- Извини. Продолжайте, пожалуйста.
-- Когда на звонки и стук в данную квартиру никто не отозвал-ся, а
соседка сказала, что Петуховых дома нет, вызвали меня и вскрыли дверь.
-- Кто сюда входил?
-- Только я, потому как сразу оценил обстановку... Прошел на кухню,
перекрыл газ и вызвал "скорую". Ну, а потом, конечно, врач с
санитарами. Но я следил, чтобы ни за что не хватались.
Музыка наконец смолкает: "Можете войти!" -- разрешает Кибрит. Все
направляются к двери первой комнаты, приостанав-ливаются на пороге.
Подсвечивая себе специальной лампой, Кибрит разглядывает разбитый цветочный
горшок, шкаф.
-- Следов слишком много. Боюсь, все хозяйские.
-- Типичная картина ограбления без точного наводчика, -- констатирует
Пал Палыч.
-- Да что у них было взять-то? Товарищ инспектор, вот вы как человек
здешний...
-- Деньги. Сын много лет работает на Севере, высылал им, собирался
купить машину, -- прихватив носовым платком, Томин поднимает с пола семейную
фотографию. -- Снялись года два назад, в последний его приезд...
-- Ты хорошо его знаешь? -- вглядывается Знаменский в фото-графию.
-- Одно время родители с ним намаялись... нет, без уголовщи-ны, просто
стойко бездельничал. Потом взялся за ум.
* * *
Тот, о ком речь, находится за тысячи километров. В просторной
бревенчатой избе в компании троих мужчин рабочего вида Борис Петухов играет
в преферанс.
-- Кто не рискует, тот шампанского не пьет! -- объявляет он, делая ход.
-- Под игрока -- с симака!
-- Без одной.
-- Без двух.
-- С тобой, Петухов, только в дочки-матери играть, -- сердится партнер.
-- Ну уж, -- ворчит Петухов, сам чувствуя, что сплоховал.
-- Где тебя прошлое воскресенье носило?
-- А он, братцы, клюкву собирал! Ей-бо! С болота еще и снег путем не
сошел, а он целое воскресенье на коленках ползал!
-- Ну и что? -- ощетинивается Петухов.
-- Да на что тебе клюква, чудак человек?
-- Он папаше с мамашей отправит!
-- Ну и что? Витамины. Пусть кисель варят, вам жалко?
-- Клюкву твой папаша и в Москве добудет, тем более -- без пяти минут
академик.
-- Охота при таких родителях за Полярным кругом торчать!
* * *
Осмотр переместился в кухню. Здесь тоже кавардак, следы беспорядочных
поисков.
-- Вот так лежали потерпевшие. Рядом. -- Участковый очерчи-вает
пространство над полом.
-- Фрамугу открыли вы?
-- Да, товарищ майор, необходимо было проветрить. Газ пере-крыл краном
на трубе, а плиту оставил как есть, -- он указывает на кастрюлю со сбежавшим
молоком, горелка под которой открыта до отказа.
Кибрит трогает ладонью кастрюлю.
-- Скажите, когда вы вошли, над молоком поднимался пар?
-- Н-нет... -- отвечает участковый. -- Я думаю, молоко давно сбежало и
загасило горелку, тут уж было не продохнуть.
Кибрит заглядывает под кастрюлю -- на конфорку, снова прик-ладывает
руку к кастрюле.
-- Совсем холодная... Томин, мне нужна от нее крышка.
-- Момент! -- Он осматривает кухню, ни к чему не прикасаясь. -- Вот
она! Дать? -- Отведя занавеску, показывает крышку на подоконнике.
-- Нет-нет, сама! -- Кибрит осторожно берет крышку за края,
поворачивает к свету. -- Ею пользовались... изнутри энергично осаживались
пары.
-- И на подоконнике влажный круг. -- Томин наклоняется.
-- Пал Палыч! Взгляни, под другой конфоркой тоже шлепки молочной пены.
-- Да. -- Оборачивается к понятым. -- Для протокола важно, чтобы вы
себе уяснили: кран, потеки на кастрюле, на конфорке подгоревшее молоко...
-- Мы все запомнили, не беспокойтесь!
-- Тогда можете пока побыть в коридоре. Ну? -- спрашивает у Кибрит,
когда понятые выходят.
-- По-моему, дело было так. Молоко побежало, кто-то из Петуховых
поскорей сдвинул его на свободную конфорку. Здесь оно успело немного
перелиться через край. Горелку, конечно, выклю-чили, кастрюлю накрыли
крышкой.
-- А потом тот, кому это понадобилось, поставил ее на старое место и
отвернул газ?
Участковый чешет в затылке.
-- Получается, преступник использовал маскировку? Что без мокрухи?
Дескать, горелку залило, а я ни при чем?
-- Предусмотрительный гражданин, -- вступает Томин. -- Для
правдоподобия даже крышку опять снял. Под крышкой ведь молоко не кипятят.
-- Но ни одна хозяйка не положит ее на пыльное окно вот так, изнанкой
вниз. И не запустит огонь на всю катушку.
-- И все это в моем доме! -- крутит головой Томин. -- Обойду соседей.
Кибрит опыляет порошком ручки кастрюли, затем крышку и всматривается
-- Пал Палыч, вообще никаких отпечатков! Стерты.
* * *
В этом доме Томин живет со школьных лет, хотя мать упорно называет его
родиной Киев, где он провел детство. Естественно, все тут так или иначе
знакомы и, тычась из квартиры в квартиру, представляться Томину не надо.
-- На этих днях к Петуховым не ходили посторонние? -- спра-шивает он
соседа по лестничной площадке. -- Может быть, с телефонной станции или там
мышей морить?
-- Не замечал, Александр Николаевич... Я их утром видел. Спускаюсь за
почтой, а они навстречу, и оба такие оживленные. Вот жизнь!..
-- Петуховы? -- переспрашивает женщина ниже этажом. -- Старенькие
неразлучники?
-- Вы не слыхали у них шума?
-- Мы минут десять как вошли... А что такое?
-- Извините, рассказывать некогда.
-- Александр Николаевич, погодите! Объясните же!..
Набегавшись впустую по лестнице, Томин заглядывает и в собственную
квартиру.
-- Ой, Сашко! -- восклицает мать. -- У нас тут ужас что, ты не
представляешь!
-- Представляю, мама, я уже полтора часа в доме. Дай чего-нибудь
попить.
-- Молока?
-- С молоком гадкие ассоциации. Компота не осталось?.. Вот спасибо.
Скажи, часов около трех-четырех снизу не доносились какие-нибудь необычные
звуки?
-- Теперь мне мерещится все на свете: и грохот, и стоны. Но я сама так
грохотала сковородками...
-- В честь чего?
-- Да получила письмо из Киева... неважно. Что Петуховы?
-- Пока гадательно. У них есть родня?
-- Анну Ивановну иногда навещала сестра. Она живет где-то недалеко, в
Дубровках. Зовут, кажется... да, Надежда Ивановна.
-- Фамилии, случаем, не знаешь?
-- Нет. Единственно знаю, что замужем не была.
-- И то шерсти клок. Пошел, пока.
-- Когда вернешься-то?
-- Забегу утром поспать часа два.
В квартире Петуховых работа продолжается: осмотр места происшествия --
мероприятие многочасовое. Томин разговаривает по телефону с отделом:
-- От слова "петух", Петухова. Записал? Выясни девичью фамилию. Под той
же фамилией в Дубровках проживает ее сестра, Надежда Ивановна. Надо ее
разыскать. Все. -- Он кладет трубку и спрашивает Кибрит, которая присела на
минутку отдохнуть:
-- Что, Зинаида, никаких концов?
-- Во всяком случае, действовали не в одиночку, -- слишком трудоемкое
дело устроить такой разгром...
-- Похоже, тетя Катя вернулась.
Тетя Катя, очень пожилая и тучная, живет дверь в дверь с Петуховыми.
Пыхтя и отдуваясь после подъема по лестнице, она раздевает двоих внуков,
приведенных из детсада. Томин начинает помогать.
-- Тетя Катя, это вы сказали участковому, что Петуховых нет дома?
-- Я, милок, я.
-- Почему?
-- Да собирались они куда-то. Не зазря же машину вызывали?
-- Что за машину?
-- Ну, стало быть, подтирала я в прихожей пол. Слышу, по лестнице
кто-то топает... мужицким шагом. У Петуховой двери стал. А у их радио
играет. Видать, он позвонился, да те не услыха-ли. Тогда стукнул три раза. И
спрашивает здоровенным таким голосом: "Такси заказывали?.. А чего же,
говорит, не выходите? Выходите скорей, мне стоять некогда!"
-- А кто из квартиры ответил?
-- Не знаю, Сашенька... Мне бы, дура, прислушаться, да город, всякое
любопытство отшибает. Ну ты подумай: рядом людей чуть не убили, а мне даже
рассказать нечего!
* * *
Эта единственная ниточка, потянувшаяся с места преступле-ния, привела
Томина в Центральную диспетчерскую такси.
Длинный зал заставлен столами вдоль одной стены. На столах --
телефонные аппараты; при вызове на них зажигаются сигнальные лампочки.
Большой стенд с подробной схемой города сплошь улеплен кармашками, куда
складываются бланки заказов в зависимости от места и времени вызова. Чуть на
отшибе -- место старшей по смене. В глубине, за барьером, отдельное
помещение с застекленными кабинками для работы радиогруппы. Позывные
диспетчерской -- "Букет".
Специфический, никакому иному учреждению не свойствен-ный звуковой фон
складывается из непрерывных переговоров с клиентами и шоферами. Если
вслушаться в этот четко организованный гомон, то в нем ощущается напряженное
дыхание огром-ного города...
Томин, слегка оглушенный, беседует со старшей -- деловитой и
неторопливой женщиной средних лет.
-- Заказ на фамилию "Петухов" я нашла, -- улыбается она. -- Принят
накануне. Выполнил его шофер машины 12-20.
-- Очень интересно, как выполнил.
-- Шофер на хорошем счету, жалоб не поступало...
-- Обязан срочно с ним переговорить, Галина Сергеевна.
-- Пожалуйста, машина с радиотелефоном.
-- Мой разговор не для эфира.
Старшая перестает улыбаться.
-- Придется снимать с линии? Что-то случилось?
-- Придется снимать...
...Томин успел встретиться с шофером и вернуться, а Знаменс-кий все еще
пишет протокол, и в коридоре подремывают сморив-шиеся понятые...
* * *
Назавтра шофера допрашивает уже Пал Палыч. Показания приходится, что
называется, тянуть клещами: этот человек, резкий и замкнутый, решительно не
расположен к душевным излияниям.
-- Вы всегда так разговариваете, Кирпичов?
-- Я не девушка, и мы с вами не танго танцуем. Чего ради улыбаться?
-- А чего ради огрызаться?
-- Вчера план сорвали, сегодня выходной кошке под хвост. И еще
любезничай...
-- Ладно, без любезностей проживаем. А как насчет откровен-ности?
-- Да я же все рассказал! Вчера еще! Этому вашему...
-- Старшему инспектору Томину.
-- Пусть инспектору. А теперь обратно по новой?
-- Обратно.
-- Ладно. Подал машину, сели пассажиры, отвез, куда сказали, поехал по
следующему адресу.
-- Сколько было пассажиров?
-- Двое.
-- Женщины, мужчины?
-- Ну мужчины!
-- Молодые, старые?
-- Средние.
-- Багажник не открывали?
-- Не было у них вещей.
-- Совсем с пустыми руками?
-- Какая-то ерундовая корзиночка и шампанское в газете.
-- Раз в газете, почему думаете, что шампанское?
-- Не видно, что ли?
-- Где высадили?
-- Где-то у метро...
Пауза. Знаменский задумчиво смотрит на шофера.
-- Давайте попробуем сначала, -- говорит он.
-- Опять сначала?!
-- Обязательно. Итак, вы подъехали к дому и остановились. Пассажиры
вышли к вам сразу?
-- Сразу выходить сознательности не хватает. Приедешь и торчишь...
-- Вы не связывались с Петуховыми через "Букет"?
-- До "Букета" не больно докричишься.
-- А сами не ходили поторапливать?
-- Чего ради переться на пятый этаж?
-- Откуда же вам известно, что квартира на пятом этаже?
-- Вы меня на пушку не берите? -- раздражается Кирпичов после короткой
заминки. -- А если пассажиры сами помянули про этаж? Допустимо, нет?
-- О чем они еще говорили?
-- Не прислушивался.
-- Странно: запомнили единственную пустячную деталь -- пятый этаж.
Кирпичов молчит, и Знаменский внимательно за ним наблю-дает.
Некрасивое, но выразительное и осмысленное лицо, боль-шие трудовые руки,
непритязательный серый костюм и единст-венная, пожалуй, дань моде во всем
облике -- длинные волосы.
-- Еще разговаривали про какую-то клюкву, -- говорит, нако-нец,
Кирпичов.
-- Вероятно, про развесистую?
-- Совершенно точно. Была, мол, клюква обыкновенная, а стала
развестистая.
-- Нашли место для шуток, Кирпичов! Вы отдаете себе отчет, почему нас
интересует рейс к Петуховым?
-- Ну... что-то там стряслось...
-- Ваш приезд по времени совпал с преступлением в их кварти-ре.
-- Ну совпал. И что?.. Я виноват?.. Почему меня таскают?..
-- Потому, что вы везли не Петуховых, Кирпичов. Вы везли преступников.
-- У них на лбу не написано, кто они есть! Мне сказали фами-лию -- я
везу.
-- Тогда еще раз сначала. Двое мужчин сели в машину и назвали фамилию,
на которую сделан заказ. Так?
-- Так.
-- Диспетчер помнит, что не смогла дозвониться Петуховым и
предупредить, что машина выслана. Вы говорите, у них не были. Откуда же те
двое могли знать, что Петуховы на четыре пятнад-цать вызвали такси?
Кирпичов, смешавшись, подыскивает ответ:
-- Может... может, они у хозяев спросили...
-- Хозяева были уже неспособны ответить, Кирпичов.
Тот дрогнул бровями.
-- Их... насмерть?..
-- Поднимались вы к Петуховым?
-- Нет!
-- У таксистов прекрасная профессиональная память. И прош-ли всего
сутки. Опишите, пожалуйста, внешность ваших пассажи-ров.
-- Мое дело следить за проезжей частью, а не пассажирами любоваться.
-- Если вам их покажут, узнаете?
-- Покажут? -- На лице Кирпичова сменяются испуг, радость, недоверие.
-- Но разве... Разве их нашли? Поймали?.. -- Верх берет осторожность. --
Нет, не узнаю.
* * *
-- Значит, и тебе врет? -- спрашивает Томин, когда тройка собирается у
Знаменского.
-- Врет. И не вполне ясно, почему.
-- Но, Павел, когда человек знает -- произошло преступление и он не
причастен, зачем ложь?
-- Врет -- значит, имеет причину, -- поддерживает Томин. -- А в таком
деле иметь причину врать... -- Звонит телефон, он берет трубку. -- Да... Ну
молодец, вези скорей! Что?.. Ладно, пусть покормит рыбок... Сестру Петуховой
тебе доставят минут через сорок, -- говорит он Знаменскому. -- Она старая
дева и держит три аквариума. Зинаида, что практически дал осмотр?
-- Очень мало.
-- Крушили все подряд -- и никаких следов?
-- Да, вот и так бывает.
-- Ну, а замок?
-- Хороший замок. Даже со специальным инструментом пово-зишься, пока
вскроешь. И в механизме ни малейших царапин. Дверь открыли сами Петуховы. А
если кто-то снаружи, то идеаль-но подходящим ключом.
-- Ваше счастье, что в этом деле есть хоть один правдивый и немного
соображающий свидетель. Некто Томин. Так вот что я вам скажу. Петуховы
никогда не впустили бы незнакомого чело-века. Звонят однажды: "К нам ломится
подозрительный мужчи-на!" Спускаюсь. На площадке топчется новый
водопроводчик из ЖЭКа. Немного под мухой, но вполне культурно объясняет, что
явился по собственному их вызову -- чинить кран. Или: дня два назад я занес
их любимый журнал "Здоровье" -- по ошибке сунули к нам в ящик. Слышу из-за
двери: "Ах, Шурик, громадное спасибо!" Но, прежде чем открыть, накинули
цепочку -- убедиться, что действительно я. Понимаете, у них это железный
рефлекс. Так что надо искать среди знакомых, и притом тех, кто знал про
деньги.
-- Извини, перебью, -- постукивает карандашом Знаменский. -- Вот
квитанция прачечной. Я туда звонил. Белье брали на дому и домой же
привозили. Как ты просунешь узел в щелку, не сняв цепочки? То же самое с
переводами от сына. Чтобы получить деньги, надо предъявить паспорт,
расписаться.
-- У Петуховых примитивно стащили ключ из кармана, -- предполагает
Кибрит.
-- У-у, какая поднялась бы паника! И меня непременно призва-ли бы для
консультации: что надежней -- сменить замок или врезать два дополнительных.
Нет уж, тут вы со мной не спорьте. -- Томин достает исписанный лист. -- Вот
тебе, Паша, список их близких, соседей и прочее. Судимых, увы, нет. А эта
пригласитель-ная открытка выпала из кармана Петухова в больнице.
-- Вон они куда собирались! Банкет по случаю семидесятиле-тия друга и
бывшего сослуживца... Бутылка шампанского?.. -- вспоминает Знаменский. --
Гм...
Томин кружит по кабинету.
-- Как вы думаете, о чем Петухов говорил в бреду ночь напро-лет? О
салате и огурцах! Что сильная засуха, и надо их ехать поливать. Просто
терпения нет: мы тычемся в потемках, а старич-ки лежат помалкивают и все
знают... Попытаюсь еще раз прор-ваться в больницу.
И Томин прорвался-таки к Петуховой, состояние которой полегче, чем у
мужа.
Иссиня-бледная, с перебинтованной головой лежит она на больничной
койке.
-- Анна Ивановна!.. Анна Ивановна, вы меня не узнаете?.. Я из квартиры
наверху, Томин.
-- Здравствуйте, Сашенька, -- шепчет Петухова.
-- Как самочувствие?
-- Все болит...
-- Анна Ивановна, одно слово -- кто?
-- Не видела, Сашенька.
-- Но как все случилось?
-- Афанасий Ильич пошел отпирать... потом слышу -- голоса... Я
выглянула из кухни... а он лежит... И дальше не помню...
-- Вы кого-нибудь в это время ждали?
-- Никого.
-- Анна Ивановна, если хоть малейшее подозрение... Нет?
Петухова слабо качает головой.
-- А деньги находились в квартире? Где они были спрятаны?
Петухова закрывает глаза.
-- Просто так... лежали, -- и жалко, по-детски всхлипывает.
* * *
Надежда Ивановна, сестра Петуховой, до появления на Пет-ровке ведать не
ведала о несчастье. Не ведала она, как выясни-лось, и о том, что Петуховы
скопили за последние два-три года круглую сумму. И теперь, сидя у
Знаменского, Надежда Ивановна нет-нет да и утрет слезу. Но показания ее "не
деформированы" волнением или обидой. Пал Палыч чувствует, что на
объективность этой женщины можно положиться.
-- Не понимаю, зачем деньги держали дома? -- недоумевает он.
-- Психология. В сберегательной книжке только цифры, а если дома, можно
и поглядеть и пощупать. Они небось в эти деньги едва верили!.. Символ это
для них был, я так представляю.
-- Символ обеспеченности?
-- Нет. Что Борис наконец в люди вышел. Ведь столько лет никакой
надежды...
-- А то, что с чужими людьми делились, а родной сестре -- ни слова,
тоже психология?
-- Психология, -- вздохнув, подтверждает Надежда Ивановна. -- Но это
такое -- вовсе семейное, тут не к месту.
-- Все-таки рассказали бы, если не секрет.
-- Да неловко выйдет: сестра в беде, а я ее вроде судить стану... Ну
ладно, расскажу, вы только не передавайте. Брат у нас был, Семен. Женился он
на вдове, еще и с ребенком. Бабенка, правду сказать, вздорная попалась. Но
мальчика я привечала -- книжки там разные... когда рубашечку купишь. Родной
-- не родной, а все племянник. Особенно, как Семен умер. Жалко, знаете. А
Петухо-вы совсем наоборот: у нас, говорят, теперь ничего общего, брось
мальчишку приваживать, накличешь беды.
-- Какая ж от мальчика беда?
-- Да правду сказать, непутевый он, Генка... Двадцать два уже, а все к
делу определиться не может, мотается из стороны в сторону. Иногда сердце
замирает: ну как с пути собьется!
-- У Петуховых он бывал?
-- Зачем ходить, куда не зовут? Раз в год забежит...
-- И вы связываете их скрытность с вашим отношением к племяннику?
-- Другого и придумать не могу! Наверно, опасались, что на Генку
просить стану. Но разве я бы стала?! Понимая их психоло-гию.
-- А Гене сейчас нужны деньги?
-- Да вечно ему нужны деньги. То в биллиард проиграется, то вдруг
магнитофон в долг купит. Шалая голова.
* * *
Мелькнувшее у Знаменского подозрение тотчас проверено.
-- Парня уже месяц нет в Москве, -- говорит Томин. -- Он отпадает.
-- Что ж, отчасти рад. Было бы жаль тетушку: у нее только рыбки да этот
Генка.
-- Ты себя пожалей. Да и меня не мешает. Спроси, сколько я спал за эти
трое суток... Кто у тебя на очереди?
-- Те, что помечены крестиком.
Томин просматривает список на столе.
-- Крестики-нолики... А что означают галочки?
-- Что человек слышал про деньги. Одна галочка -- от самих Петуховых,
две -- из вторых или третьих рук... Мне не ясен принцип, по которому
Петуховы откровенничали. Отчего именно с этими людьми?
Томин снова читает список.
-- Да случайный набор... может быть, вот что -- реванш. Успе-хами
Бориса козыряли перед теми, кто в прежние времена его презирал.
-- Может быть, если искать логические связи. Если вообще не сработала
цепь случайностей.
-- Ой, не накличь худший вариант. От цепи случайностей до цепи улик две
пары ботинок сносишь...
В дверь кабинета постучали, и на пороге появилась встрево-женная
пожилая женщина с повесткой в руке.
-- Здравствуйте. Мне к следователю Знаменскому.
-- Прошу.
-- Загляну попозже, -- говорит Томин, выходя.
-- Садитесь, пожалуйста. Ваша фамилия?..
-- Буркова.
-- Я пригласил вас побеседовать по делу бывших ваших соседей --
Петуховых.
Соседка не сразу понимает.
-- По делу Петуховых?.. Ну тут уж ошибка! Петуховы не такие люди! Какое
на них может быть дело, что вы!
* * *
Пока Пал Палыч объясняет, каково "дело Петуховых", Томину приносят
новости.
-- Кирпичов в прошлом судим по статье восемьдесят девятой, --
рассказывает сотрудник угрозыска Данилов. -- Приговор я читал, суть
следующая. Работал шофером на хладокомбинате, возил мороженое мясо, рыбу и
прочее. Ну и сколотилась там компания. Сбывали, что поценней, налево. Когда
до них добра-лись, потянули и Кирпичова. Насколько он был причастен, точно
не известно. Вины за собой не признавал, в суде держался вызы-вающе. Словом,
дали два года...
* * *
-- У Петуховых мало кто бывал-то, -- вспоминает соседка. -- Конечно, я
кого-нибудь могла забыть, пятый год, как мы перееха-ли.
-- Значит, кроме тех, кого вы назвали...
-- Ой, дай тех называть даже совестно! Нельзя и подумать, чтоб они!..
Прямо не верится -- недели не прошло, как я Анну Иванов-ну встретила.
Давным-давно не видались, а тут нос к носу в магазине... Но, извините, я
болтаю, а ваше время, наверно, доро-го.
-- Разве вы болтаете? -- шутливо возражает Знаменский. -- Вы даете
показания. Рассказывайте, пожалуйста.
-- Что же рассказывать?
-- Вот хотя бы как вы встретились в магазине.
-- Да?.. Ну встретились, расцеловались, и пошел, конечно, разговор.
Пока вместе в кассу стояли, потом к прилавку, все новости успели выложить. В
очереди над нами подшучивали: "Взяли две старушки по одной чекушке". Мы ведь
где столкну-лись-то? В винном отделе!
-- Что же Петухова купила?
-- Шампанское. Кому-то на именины. А я водку брала, меня очередь больше
одобрила.
-- Говорила Петухова о сыне?
-- Еще бы! Свет в окне. Курсы какие-то заочно кончил, работа-ет на
Севере начальником, не помню чего. Еще хвалила, какой заботливый стал,
посылки шлет: то варежки на оленьем меху, то рыбу вяленую, а на днях вот со
специальным человеком клюквы корзину отправил.
-- Клюквы?
-- Да, я тоже удивилась -- в такую даль!
-- Не помните дословно: "корзину" или "корзиночку" клюк-вы?
-- Пожалуй, среднее -- "корзинку".
-- Среднее... Простите, что перебил.
-- Ну еще она как раз про эти несчастные деньги... Борису, дескать, что
рубль, что копейка -- все готов по ветру пустить, поэтому домой переводит, а
мы складываем в заветную шкатулоч-ку. Говорит, как на машину наберем, так он
возвратится.
-- Кто-нибудь из окружающих мог это слышать?
Примолкнув, соседка осмысливает значение вопроса и пугает-ся:
-- Бог ты мой!.. Мне бы ее остановить! Конечно, могли слы-шать!
* * *
Разговаривая с Томиным, Данилов подводит итог:
-- По-моему, совпадение подозрительное. Мало того, что сам Кирпичов
сидел, еще рецидивист Санатюк рядом.
-- Давно освободился?
-- Около трех лет. Правда, стар, почти семьдесят. Но такой -- до смерти
волк. Есть слушок, к нему ходят "советоваться". И подска-жет, у кого брать,
и механику обмозгует.
-- Спасибо, Костя, за службу! Интересно, что теперь Кирпичов запоет!
На Знаменского, однако, новость не произвела большого впе-чатления.
-- Боюсь, Саша, он запоет прежнюю песню. О судимости имел право
умолчать -- судимость за давностью снята. А то, что в одном дворе живет
матерый уголовник... Может, он с ним не здоровает-ся. -- Пал Палыч
останавливает Томина, который порывается что-то сказать. -- Саша, я не
зачеркиваю сделанного! Сделано много, сделано быстро. Но прежде чем снова
браться за Кирпичова, мне надо больше.
-- А конкретно: чего ваша душенька желает, чтобы допросить уже с полным
комфортом? -- сварливо спрашивает Томин.
-- Ну, слушай, не тебя учить!
-- А то поучил бы!.. Ладно, очень эта история в печенках сидит! И
немудрено, что сидит в печенках, если послушать вечерний разговор Томина с
матерью.
-- Меня поражает твоя беспечность! Те гуляют на свободе, а он
преспокойно собирается в гости!
-- У Зинаиды день рождения. Чистая рубашка найдется?
-- В шкафу.
-- Ты же всегда ворчала, что я слишком много работаю.
-- В данном случае -- дело другое, Сашко. Это уже вопрос семейной
чести! Я боюсь нос за дверь показать: кто-нибудь встре-чается и требует
новостей.
-- Мама, для меня каждое дело -- вопрос чести.
-- Ах-ах-ах!.. Воротничок подверни... И Зиночке кланяйся!
* * *
-- Мама шлет тебе поклон. -- Томин кланяется.
-- Спасибо, Шурик, получилось очень грациозно.
Друзья пришли в числе первых гостей...
...А уходят последними.
Ночная улица обдает холодком, но уже отчетливо чувствуется в городе
весна.
-- Что невесел? Недоволен Зининым мужем? -- усмехается Пал Палыч.
-- Напротив. Решительно нечего возразить. Умница, спортс-мен, без пяти
минут доктор наук, приятные друзья... Вероятно, слегка завидую семейной
идиллии.
-- Кто велит ходить бобылем?
-- Никто. Захочу, будет вагон невест.
-- На вагоне не женишься, нужна одна.
-- Одной пока нет.
Они приближаются к дому Томина.
-- Ладно, Саша, хватит сентиментальностей. Давай решать, что делать
дальше. Я думаю...
Тот, глядя вверх, хватает его за руку:
-- Стой! У Петуховых свет!
Печати с двери Петуховых сорваны. Знаменский остается на площадке.
Томин тихо входит. Видит на вешалке плащ и кепку, которых здесь прежде
не было.
-- Кто дома?
В коридоре появляется Борис Петухов.
-- А-а, здравствуй, Борис! -- и Томин кивает Пал Палычу: можешь топать
домой.
-- Здравствуйте... Кто это?.. Сашка!
-- Что дверь не заперта?
-- На что ее запрешь? -- Петухов указывает на дыру от выпи-ленного для
экспертизы замка. -- Как мои старики, не знаешь?
-- Мать пошла на поправку, отца, видимо, тоже вытащат. Проникнуть
можно? -- Томин накидывает цепочку и делает жест внутрь квартиры.
-- Валяй... Извини, руку не подаю -- в земле.
-- А что ты делаешь?
-- Да вот цветок сажаю... мамин самый любимый, -- смущенно бормочет
Борис.
Он проходит с Томиным в комнату и поливает ткнутый в поллитровую банку
увядший цветок; вытирает чем попало руки, вздыхает.
-- Загнется, наверно. Ну за каким лешим было горшок-то разбивать?! И
вообще, глянь, что натворили! Сволочи!
-- Видел, Боря. По линии угрозыска дело веду я.
-- Вона! Слушай, я только с самолета. Звонил тетке, она и телеграмму
бестолковую прислала и теперь несет ахинею, ничего толком не понял.
-- Я пока тоже не все понял. Поэтому, Боря, лучше мне спраши-вать --
тебе отвечать. Но давай перебазируемся к нам. Мать тебя накормит,
посидим-потолкуем. Можешь и переночевать.
-- Ладно, -- он вытаскивает поллитровку. -- Раздавим?
-- Нет, уволь, только от стола.
-- Тогда смысла нет ходить.
Злясь и вздыхая, он подбирает с пола раскиданные вещи. Томин к нему
приглядывается.
Петухов широк в плечах, крепок и кажется румяно-смуглым от "снежного"
загара. Но в водянистых серых глазах и голосе угады-вается какая-то душевная
слабина. То ли очень уж выбит из колеи случившимся, толи так и остался
немного "хлюпиком", несмотря на все свои успехи...
-- Скажи, Боря, родители писали регулярно?
-- Ну! -- утвердительно произносит Петухов.
-- В последних письмах не проскальзывали тревожные нотки? Они никого не
опасались? Не писали что-нибудь вроде: "Часто захаживает такой-то, передает
тебе привет". А?
-- А старики-то чего говорят?
-- От матери мало чего узнал, к отцу еще не допускают... Денег ты в
квартире не нашел?
-- И не искал. До того ли мне сейчас, друг милый!
-- Ты здорово переменился. Уважаю твои чувства, Боря, но... Какую
шкатулочку мать могла называть "заветной"?
-- Шкатулка? Одна всего и есть -- которую отец подарил. На свадьбу,
кажется.
-- И в ней лежали?..
-- Ерунда всякая. Вот, -- поднимает опрокинутую палехскую шкатулку,
возле которой рассыпаны вывалившиеся на пол безде-лушки.
-- Понимаешь, неясно, нашли деньги или нет.
Борис смотрит на него хмурясь.
-- Извини, я слегка не в себе...
-- Неясно, говорю, нашли ли те деньги, что ты присылал.
-- Да?.. -- после паузы растерянно произносит Борис.
-- Ну да. Родители рассказывали, что держат их дома. Но где? Почему ты
не убедил их положить на сберкнижку?
-- А... что они еще рассказывали?
-- Почти накопил на машину. Вернешься -- купишь.
-- Прямо так?.. Так вот и говорили?! Хвастливое старичье! -- Он в
крайнем волнении.
-- Да, накликали. Но -- не посетуй на откровенность -- сколько они,
бывало, и краснели за тебя и челом били в разных инстанци-ях. Ты ведь был ох
не подарочек!
-- Ну и что?
-- Когда-нибудь людям хочется наконец моральной компенса-ции: "Вот
каков наш Боря, получше других!"
-- Ну и заварилась кашка! Первый сорт!
-- Не знаешь, доехала до них твоя клюква?
-- Господи, велика разница, доехала -- не доехала... Надо ж, про клюкву
известно!
-- Сколько ее было?
-- С полведра примерно. Велел ребятам набрать.
-- Как ты ее упаковал? Когда и с кем отправил?
-- Насыпал в лукошко, поверху мешковинкой обвязал. Один ханурик от нас
увольнялся, с ним и послал. Должен был уж прибыть. Он проездом на юг.
-- "Ханурик" какого сорта?
-- Да так...
-- В доме не нашли ни ягодки, а полведра сразу не съешь.
-- Чего ты прицепился с клюквой?
-- Грабители вынесли отсюда корзинку. И тоже обвязанную тряпицей.
-- Что же, они на клюкву позарились?
-- Думаю, не тот ли вынес, кто и внес? Чтобы следа не остав-лять.
-- Он?!.. -- Борис садится посреди комнаты на стул.
-- Обрисуй, что за личность, прикинем.
-- В Хабарове и обрисовывать нечего. Одно слово -- алкаш. Неужели...
Его прерывает робкий звонок в дверь.
-- На всякий случай, меня нет, -- говорит Томин и встает в передней за
вешалку.
-- Кто там? -- слегка оробев, окликает Борис.
С лестницы доносится невнятно: "Откройте, не бойтеся!"... Борис
удивленно прислушивается, протягивает руку, но в послед-ний момент,
засомневавшись, не скидывает цепочку, а лишь приотворяет дверь. Теперь голос
звучит отчетливее: "Прощения просим, что поздновато, заплутал малость в
Москве... От Бориса Афанасьевича я". Петухов распахивает дверь. На пороге
хмель-ной низкорослый мужичонка с лукошком в обнимку.
Томин выступает из-за вешалки.
-- Свят-свят-свят!.. Кудай-то я прибыл -- туда или обратно? -- хихикает
гость, таращась на Петухова.
-- Туда, туда, входи.
-- Нет, Борис Афанасьич! Ить я поехал, а вы осталися. Я кому же
клюкву-то вез?..
Борис оборачивается к Томину.
-- Познакомься с товарищем Хабаровым, -- язвительно кри-вит он губы. --
Больше у тебя никого на подозрении нет?
* * *
Выбыл из подозреваемых племянник Гена, выбыл и Хабаров. Корзинка
оказалась в руках преступников просто "паролем": знали, на что сослаться,
чтобы пустили в квартиру. А их осведомленность... Если Петухова
откровенничала в магазине, то могла и еще в десяти местах. Не угадаешь, где
кто слышал.
-- Снимаем с повестки дня? -- спрашивает Томин, беря со стола
Знаменского пустое лукошко из-под клюквы.
-- Увы.
-- Кое-что, Паша, забрезжило с другой стороны. У этого Санатюка,
судимого за убийство и квартирные кражи...
-- И живущего рядом с Кирпичовым... Помню.
-- У него племянница работает в почтовом отделении и зани-мается
денежными переводами -- обрати внимание. А отделение, еще раз обрати
внимание, обслуживает, в частности, наш дом. Факт, по-моему, достаточно
увесистый.
Крутанув лукошко, Томин запускает его волчком и торжеству-юще косится
на Пал Палыча. Любит он нежданные эффекты.
Но Знаменский, хотя слушает и внимательно, не спешит лико-вать.
-- Тебе, Паша, все мало? Тогда добавлю, что эту Варю Санатюк
неоднократно встречали под ручку с Кирпичовым!
* * *
В больничной палате несколько коек. На одной из них -- Петухова. Возле
нее сидит Борис.
-- Ты сейчас, главное, не волнуйся, тогда через недельку и встанешь. И
я вот приехал, и папе лучше. Поживете еще... А про деньги эти, которые в
шкатулке лежали...
Петухова порывается что-то сказать, но Борис косится на со-седние койки
-- слушают ли посторонние -- и останавливает мать:
-- Тсс! Молчи! Тебе велено поменьше говорить, вот и помалки-вай! Про
деньги забудь! Жалко, конечно, да что поделаешь. Я и папе сказал: были,
сплыли, и наплевать. Новые наживем, здо-ровье дороже. Поняла? -- заглядывает
он ей в глаза. -- Поняла ты меня?
-- Поняла, сынок... -- шепчет Петухова. -- Спасибо, что не сердишься...
-- Молчи, молчи! Наговоришься еще вдосталь, когда допраши-вать будут.
Этот Сашка Томин, как я представляю, талантов небольших, но для соседей
готов расстараться. Вдруг и поймает наших злодеев. У-у, мне бы их в руки!
* * *
"Небольших талантов" Томин находится в это время у началь-ника
районного узла связи.
-- Лучше об этой проверке не знать никому, -- говорит он. -- Дело не
только в тайне следствия, но и в репутации людей.
-- Но какие от меня требуются шаги? -- осторожно интересует-ся
начальник.
-- Вот санкция прокурора на изъятие всех документов, относя-щихся к
почтовым денежным переводам на фамилию Петуховых. Мне необходимы даты, суммы
переводов и через чьи руки каждый из них проходил.
-- Мм... трудоемко... Текущую работу тоже не бросишь.
-- Если мы ограничимся последним годом, то?..
-- Дня два-три.
-- Надеюсь на вас. Тут мой телефон. Не будет меня, звоните по другому
номеру -- следователю Знаменскому. И еще просьба. Подскажите, кто может
беспристрастно охарактеризовать одну из ваших сотрудниц -- Варвару
Владимировну Санатюк?
* * *
В квартире Петуховых на полную мощность включен прием-ник: на лестнице
ниже этажом ожидает группа мужчин.
Знаменский дает последние указания тете Кате, соседке Пету-ховых.
-- Встаньте, пожалуйста на то же самое место.
Тетя Катя переступает к порогу.
-- Тут вот. Только тряпка у меня в руках была, и музыка веселей играла.
-- Тряпка -- не обязательно. Сейчас несколько человек по очереди
поднимутся и произнесут у двери Петуховых фразу, кото-рая вам запомнилась.
Если чей-то голос узнаете, скажите.
-- Еще б не сказать!
-- Начинаем! -- командует Знаменский на лестницу и плотно прикрывает
дверь. -- Теперь тихо...
Слышно, как по ступеням шагает кто-то, потом близко стучит в дверь и
говорит после паузы: "Такси заказывали?.. А чего же не выходите? Выходите
скорей, мне стоять некогда!" Тетя Катя не подает знака. Процедура
повторяется со вторым голосом. Когда раздаются шаги третьего участника
опознания, женщина насто-раживается и напряженно дослушивает фразу до конца.
-- Этот! -- торжествующе заявляет она. -- И хрип его и повад-ка!
-- Спасибо. Вольно!
Музыка смолкает. Знаменский выходит на лестницу и пригла-шает всех
поближе.
-- Прошу мужчину, участвовавшего в опознании третьим, назвать себя.
-- Ну я, -- нехотя откликается Кирпичов.
-- Ваша фамилия?
-- Будто забыли.
-- Должны слышать все присутствующие.
-- Ну Кирпичов.
-- Признаете ли вы правильность опознания?
-- Ничего я не признаю.
Тучная тетя Катя наливается краской.
-- Он еще и отказывается! Бесстыжие твои глаза! Небось заодно с теми!
-- Отцепись, бабка.
-- Ой, взляд-то какой у него нехороший! На все способный! -- обращается
тетя Катя к Знаменскому.
* * *
После опознания Кирпичова Пал Палыч привозит его на Петровку.
-- Ну, Кирпичов, всю дорогу мы молчали. Что надумали?
-- Да ничего особенного. Считаете, много вы доказали?
-- По крайней мере одно: к двери Петуховых вы все-таки подходили и
разговаривали с теми, кто был внутри. Хотя прош-лый раз категорически
отрицали это. Почему?
-- Потому, чтоб не привязывались вы, не впутывали меня в историю!
-- Человека трудно запутать, если сам не путает.
-- Ну да! Старуха только голос услышала и -- готово дело! -- произвела
в грабители.
-- Угу. Вы ей не понравились.
-- Может, вам понравился?
-- Не очень. Но я не уверен, что вы на все способны.
-- А все-таки допускаете. Ну что я такого сделал? Поднялся на пятый
этаж. И уже замаран!
-- Тем, что старались это скрыть. И продолжаете скрывать многое другое.
-- На вашем стуле сидя, пора бы привыкнуть, что люди врут, -- замечает
Кирпичов.
-- Привыкнуть трудно, да и нельзя. Начнет казаться, что все врут. Как
тогда добывать правду?
Кирпичов вызывающе усмехается.
-- Думать надо!
-- По дороге сюда я как раз думал.
-- И что надумали?
-- Довольно любопытную, знаете, штуку. Не в том ли корень вашего
вранья, что тех двоих вы высадили у собственного дома?
Некоторое время Кирпичов молчит, пытаясь подавить панику, затем говорит
с трудом:
-- Что за ерунда... еще скажите -- повел к себе чай пить... Надо же
выдумать!..
-- Я не выдумывал, Кирпичов. Я думал. Анализировал, сопос-тавлял. И
ясно вижу, что не ошибся.
-- Откуда ж оно ясно?
-- Из вашей реакции. В протоколе, конечно, нельзя написать: "Свидетель
побледнел и задрожал всем телом". Но картина была примерно такая.
-- Когда врасплох такую глупость... поневоле челюсть отвис-нет... С
чего вы вообще взяли?
-- Могу вкратце изложить ход мысли. Желаете?
-- Отчего ж... интересно.
-- Так вот. Кирпичов, думал я, изо всех сил открещивается от двух своих
пассажиров, опасаясь угодить в историю. Но он должен понимать, что никто его
не обвинит, если случайные пассажиры оказались преступниками. Значит, есть
некое обстоятельство, которое позволяет заподозрить связь между ним и
грабителями. Это обстоятельство он и хочет утаить!.. Тогда я принялся
переби-рать в уме первый с ним разговор. Пока мы торчали у светофора на
Сретенке, отчетливо вспомнился момент, когда "заискрило". На вопрос, где
пассажиры сошли, Кирпичов ответил чуть поспеш-ней и внутренне весь напрягся.
Видно, тут и была главная ложь.
-- Да почему непременно ложь?!
-- Видите ли, он утверждал, что высадил своих нехороших клиентов у
метро. Глупо, проехав полгорода на такси, высажи-ваться у метро.
-- Заметали следы.
-- Нет, полагаю, такси их прельстило как возможность быстро добраться
до определенного места.
-- И "определенное место" -- мой дом? Железная логика!
-- Я еще не сделал такого вывода. Кроме лжи был страх. Кирпичов крепко
боится, думал я. Но кого? Меня?
-- Чего вас бояться? Не воображайте...
-- Верно. Когда меня боятся, это неприятно, и я сразу чувствую. Значит,
кого-то другого. Кого? Тех пассажиров? Что ж, Кирпичов в прошлом судим,
глаз...
-- Раскопали!
-- Я судимостью не попрекаю, но учитываю -- как жизненный опыт. Так
вот, глаз на уголовников должен иметь, к тому ж они наверняка были
возбуждены, говорили о чем-то. Словом, Кирпи-чов вполне мог их раскусить,
понять, что они прямиком "с дела", и струхнуть.
-- Струхнешь! Под носом на щитке и номер машины и фами-лия. Только
ленивый не запомнит.
-- Да, но тот Кирпичов, о котором я толкую, не робкого десят-ка. В
январе у него хулиганы отказались платить, угрожали расп-равой, а он
ухитрился всех троих доставить в милицию. И плевал, что они запомнили
фамилию... Конечно, возможен особый вари-ант: Кирпичов нарвался на тех, с
которыми отбывал срок. Допус-тим, ему грозили. Допустим, Кирпичов помнит их
как типов жестоких, злобных. И отсюда -- страх.
-- Вы прямо диссертацию выдаете: "Что такое страх и с чем его едят", --
нервничает Кирпичов.
-- Уж что на моем стуле сидя вырабатывается, так это чутье на ложь и
страх. Я могу точно сказать, что страх Кирпичова -- сегодняшний. А сегодня
те двое ему не опасны. Они узнают, кто навел на их след, уже когда
попадутся, то есть будут под замком. А потом, через долгие годы, вновь
обретенную свободу, сами знаете, редко тратят на "священную месть"... Итак,
выводы: Кирпичов боится сейчас, сию минуту. Боится не меня и не их. Ему
жизненно важно скрыть конечную точку маршрута. Чем все увязать и объ-яснить?
Одной фамилией: Санатюк. Если Кирпичов узнал, что шеф грабителей Санатюк, --
это для него реальная, ежедневная угроза. Санатюк разом поставил все на
место, и я увидел круг, в котором мечется Кирпичов, отбиваясь от моих
вопросов.
Повисает долгая пауза.
-- Коли у вас так ловко устроены мозги, что вы можете все вообразить за
другого человека, тогда вы должны понять... этого Кирпичова.
-- И оправдать вранье?
-- Интересы службы не дозволяют?
-- И службы и самого Кирпичова.
-- Да?
-- Да! С точки зрения юридической вы сейчас на грани соучас-тия.
Продолжая запираться, подготовите себе до того неблаго-видную роль на суде,
что...
-- Доброе у вас сердце, гражданин майор!
-- А доброе сердце -- это стыдно? Или смешно?
-- Н-нет. Извините, гражданин майор... Но вы говорите "на суде".
Одного-то меня судить не будут, а тех еще...
-- Полагаете, их не задержат без ваших показаний? Уж как-нибудь
Петровка без Кирпичова не пропадет, будьте спокой-ны! Загляните чуть-чуть
вперед. Мы начнем беспокоить Санатюка, а вы? Приметесь его убеждать, что,
дескать, не по вашей вине? Каким манером? Попросите у меня справку:
"Удостове-ряю, что гражданин Кирпичов на следствии лжет. Дана для
пред-ставления по месту жительства". Поразмыслите, что может про-изойти.
-- Ничего хорошего в любом случае, -- угрюмо цедит Кирпи-чов. -- Хоть
говори, хоть молчи... У вас теперь моим словам все равно веры нет.
-- Будет искренность -- будет вера. Те крупинки правды, что вы обронили
прошлый раз, и то уже сослужили службу.
-- Прошлый раз?
-- Удивлены? А ведь нашлась, например, клюква и очень оказалась к
месту. И бутылка шампанского нашлась. Даже знаю, где и когда куплена.
-- А если я скажу такую несуразицу, что они вместо чаевых шестьдесят
копеек по счетчику не доплатили? Поверите?
-- Оставить шоферу такую памятку... -- произносит Знаменс-кий после
задумчивого молчания. -- А пожалуй, поверю, Кирпи-чов! И на все дело тогда
взгляну другими глазами... Но при условии, что Варя Санатюк...
С Кирпичовым происходит разительная перемена. Он вскаки-вает, но
говорит тихо:
-- Варя? Ах, Варя... Ясненько... Ясно. Мягко стелете, да жестко спать,
гражданин майор! Не о чем нам больше разговаривать!
* * *
Кирпичов дома. Он следит за кем-то в окно, затем направляет-ся к двери
и впускает Варю Санатюк.
-- Была у почтенного дядюшки?
-- Мать просила забежать... раз все равно буду рядом.
-- Ты ей докладываешь, когда встречаемся? По-моему, тебе не
шестнадцать!
-- Я помню, что тридцать шесть. Поэтому, идя к тебе, должна провести
хоть полчаса перед зеркалом. Мать, естественно, заме-чает.
-- Лучше приходи нечесаная!
-- Артемушка, ну что ты накинулся с порога? И вообще -- зачем цапаться?
-- Цапаемся потому, что у нас идиотские отношения. Садись, надо
серьезно поговорить.
-- Не хочу серьезно говорить! Посмотрите-ка, у меня новая кофточка, и
всего двенадцать рублей...
-- Кончай этот лепет.
Пауза. Кирпичов подыскивает слова, но Варя его опережает:
-- Вы с матерью нипочем не уживетесь! А ее не бросишь -- совсем
старуха...
-- Сегодня, кстати, я не собирался делать предложение. Разго-вор не про
то.
-- Что-нибудь случилось?
-- Да, кое-что этакое.
-- Ты так смотришь, будто я виновата...
-- "Будто"... Из-за того, что ты -- не случайная знакомая, я попал
между двух огней. Надо решать, как быть.
-- Между двух огней? У тебя другая женщина?!
-- Дура. Вот не пойму -- ведь любишь меня?
-- Люблю.
-- И таскаешься к старому бандиту, от которого меня с души воротит!
-- Если на то пошло, меня тоже!
-- Тогда объясни, что вас связывает?
Варя молчит.
-- Нет уж, подпер такой момент, что не отступлюсь! Санатюка на бочку
или... чего доброго, Варя, и попрощаемся.
Стиснув руки, она обводит взглядом комнату. Попрощаемся? Уйти отсюда,
где Артем -- ее позднее счастье? Где стены увешаны ее фотографиями -- фас,
профиль, три четверти, -- Артем так наловчился снимать, что Варя на стенах
кажется рекламной красавицей... Нет, расстаться немыслимо! Варя садится в
уголок дивана, поджав ноги, и решается:
-- Я его помню лет с шести. Отец умер, мама заболела, меня взяли
соседи. И вдруг появился дядя Толя -- отсидел срок... Он зачастил к нам.
Меня звал "дочкой", а маму -- "рыжей телкой". Она была малограмотная,
работала уборщицей и рвалась обратно в деревню. Дядя Толя запретил...
Устраивал скандалы, если видел у меня на пятке дыру. Мама и пикнуть не
смела... Фактически он нас содержал.
-- А мать соображала, на какие средства?
-- В то время -- вряд ли. Официально он где-то числился... Через четыре
года снова забрали. Это было горе, я все не верила... Но он попал под
амнистию, вернулся, клялся, что невиновен, и пошло по-прежнему... до
следующего ареста. В этот раз он исчез надолго, но я знала: стоит
освободиться, и опять он влезет в нашу жизнь. А у меня уже был Володя.
Хороший парень, футболист... Санатюк свалился как снег на голову, и началось
страшное. Я, безмозглая, постеснялась сразу рассказать Володе, а Санатюк
как-то очень быстро его опутал, заморочил голову и втянул в уголовщину.
-- Скотина!
-- Я не подозревала, как он хитер. Чувствовала опасность, пробовала
бороться -- по-своему, по-женски. Пришла к Володе и осталась с ним, чтобы
удержать. На третий день утром -- милиция... -- Она умолкает в слезах.
-- Говори до конца.
-- Был ребенок, Артем. Прожил ровно семь часов. Санатюк встречал у
роддома и плакал -- по этому мальчику. Мать тайком снова брала у него
деньги. Повадилась в церковь, замаливала грехи раба божия Анатолия. Мне было
все равно... Устроилась на работу. Старалась забыть. Но Санатюк вечно маячил
на горизон-те.
-- Да чего он, собственно, добивался?
-- Наверно, каждому человеку, даже такому, хочется кого-то любить. Он
любил меня. И сейчас любит -- как умеет...
Глубоко засунув руки в карманы, смотрит Кирпичов во двор. Там светится
окошко ненавистного старого сыча.
-- Вопрос как стоял ребром, так и стоит: чем он тебя на поводке держит?
Или это жалость?
-- Страх, Артем.
-- Страх?
-- Я боюсь, что он озлобится.
-- И что?
-- Не знаю... Понимаешь, он не раз меня сватал -- за своих. Он и Володю
погубил не со зла, даже не думал губить, только сделал своим. А теперь ты...
-- Я не нравлюсь главе семьи? -- цедит Кирпичов.
-- Ты для него перебежчик, вроде предателя. Был там, да переметнулся к
честным людям.
-- Это я, конечно, подлец... Значит, вот почему нам нельзя жениться. И
здесь чертов Сатанюк поперек дороги! Одно к одно-му.
-- Только не связывайся с ним! Он на вид дряхлый и безобид-ный, но...
-- Он не безобидный. Потому придется связываться.
-- Артем, ради Бога!
* * *
Первая растерянность Бориса Петухова прошла; он успокоился и
приободрился. И теперь беседует со Знаменским довольно развязно.
-- Отец с перепугу даже наружность не разглядел. Только одно и твердит:
"Страшные, ужас какие! Истинные разбойники!"
-- Мне он тоже описывал их смутно, -- поддакивает Пал Палыч.
-- А Сашка даже до майора дослужился? Вот бы не подумал! Бегал такой
вихрастый пацанчик, ничего особенного, только надоедный очень был, во все
совался. Я даже лупил его, помню.
-- По-видимому, это сказалось на нем положительно.
-- Да-а, меняются люди, меняются, -- охотно посмеивается Борис. -- По
себе знаю. Вам небось донесли, какой я раньше был оболтус?
-- Тем больше чести вам теперь.
-- А все Север! Суровая кузница характеров. Кует и перековы-вает.
-- Простите за любопытство, дело прошлое, -- вы туда отправи-лись с
сознательным намерением перековаться?
-- Да нет... честно говоря -- подальше от родителей. Все воспи-тывали.
Ну а потом засосало... то есть, хотел сказать, увлекло.
-- Ясно, ясно.
Тот, кто знает Пал Палыча, заметил бы, что собеседник ему не по душе,
хотя, казалось бы, имеет право на сочувствие. И даже сам Борис по временам
чует в интонациях следователя какую-то неопределенность.
-- Наверно, думаете -- за длинным рублем?
-- С точки зрения юридической длина рубля измерению не подлежит, --
отшучивается Знаменский. -- Да без рубля и не проживешь. А когда набежала
возможность, отчего не купить ту же машину?
-- Вообще-то, я больше для стариков старался. -- Борис отки-дывается на
стуле, нога на ногу и цитирует Томина: -- Я рассуждал как? Надо людям на
старости лет моральную компенсацию полу-чить. Мало, что ли, они за меня
краснели? Так пусть теперь любому скажут: "Вы не верили, что Борис в люди
выйдет, а он -- нате вам, не хуже прочих". Эх, человек предполагает, а вор
распо-лагает. Сколько лет труда...
-- Погодите крест ставить. Возьмем воров, вернутся и деньги.
-- Да откуда вы их возьмете?
-- А откуда мы берем всех, кого задерживаем?
-- Не знаю... не верится. Да черт с ними, с деньгами, лишь бы старики
поправились.
-- Одно другому не помеха. Кстати, вот образец искового заяв-ления.
Напишите прямо сейчас.
-- И что будет?
-- Вас признают гражданским истцом. -- Знаменский прячет в глазах
огонек любопытства.
-- Не обижайтесь, конечно, но все это -- туфта.
-- Я понимаю, с точки зрения бывалого полярного волка, мы все тут
хлипковаты...
-- Ну уж, ну уж... -- перебивает польщенный Борис, не замечая скрытой
иронии. -- Полярный волк! Хотя, конечно, хлебнул, чего в столице не
хлебают... Может, и правда махануть заявление?
-- По закону полагается.
-- А если они уже истратили? Накупили какие-нибудь золотые часы,
кольца... и упрутся, что вроде не из тех денег?
-- Все найденные у них ценности будут изъяты, реализованы и пойдут в
возмещение ваших убытков.
-- Да?.. Ага... -- Он долго читает образец и мнется.
-- Что вас смущает?
-- Да вот сумма. Я ведь стариков не учитывал, они сами распо-ряжались.
Вдруг навозу для сада достали или еще чего. Надо спросить, сколько
истратили. Документ все-таки... цифрами и прописью.
-- Хорошо, спросите.
-- Тем паче, не к спеху. Надо еще поймать, с кого взыскивать, верно?
-- Надеюсь, с вашим приездом это станет легче. Вам, Борис Афанасьевич,
известно многое, чего нам не хватает.
-- Странные намеки, -- хмурится Борис.
-- Превратно меня поняли. Я подразумеваю те сведения, кото-рым вы и
весу не придаете. Вы ведь знаете жизнь родителей, как никто другой, а для
следствия подчас ничтожная деталь важней важного.
-- А-а... Нет, за тыщу километров ни черта не видно. Скорей, тетку надо
спрашивать.
-- С Надеждой Ивановной мы беседовали. И оба удивлялись: от нее
зачем-то скрывали все, что касалось ваших финансовых дел и планов.
-- Да?.. Ага-а... То-то я звоню, а она чудная... Не знаю, я в их
стариковские счеты не вдаюсь, скучная материя... Сейчас я бы пошел, а? -- Он
уклоняется от пристального взгляда Знаменско-го. -- Обещал как раз к ней,
чтоб не обижалась.
-- Добро, идите.
-- Понадоблюсь -- всегда под рукой. До скорого!
Вслед за Петуховым к Знаменскому зашел Томин.
-- Слушай, что он все-таки за личность, этот Борис? -- встреча-ет его
Пал Палыч.
-- Более насущных вопросов нет? Следствие успешно законче-но, можно
предаваться праздному любопытству?
-- Ответь по-человечески.
-- Был лентяй, был хвастун. Во дворе верховодил, дулся в картишки,
хулиганил по мелочи. Часто дрался, но без злобы. И гордо носил кличку
"Петух". Все это было лет двадцать назад. Позже он перестал занимать мое
воображение. Паша, мы теряем время.
-- Он действительно поехал к тетке, как считаешь?
-- У тебя на Петухове заскок! Пусть едет, куда хочет! Кирпичова надо
раскачивать, Кирпичова! Долго еще он будет отмалчи-ваться?
-- Для его следующего допроса я должен дозреть.
-- Ты? Дозреть до признаний Кирпичова?
-- Да. Потому что может возникнуть дилемма: то ли ему верить, то ли
Петухову.
-- Нельзя ли подоходчивей?
-- Пока не рискую... Хабаров еще не отбыл?
-- А для каких целей нам нынче Хабаров?
-- Устрой рандеву, ладно?
Томин пожал плечами, но "рандеву" устроил. И, прощаясь с Пал Палычем,
Хабаров говорит, сияя курносым багровым носи-ком:
-- Так мы с вами обыкновенно побалакали, ровно на завалин-ке. А
сперва-то я заробел: чересчур заведение серьезное. И вины за собой не чуешь,
а все остерегаешься... Ну, счастливо оставать-ся!
Проводив его, Знаменский быстро набирает внутренний номер.
-- Саша? Мне срочно бы Петухова на пару ласковых. Но чтобы до этого он
не встретился с Хабаровым... -- Пал Палыч кладет трубку и думает: "Если Бог
есть, он мне сей минут пошлет Кирпичова!.. Потому что дилемма теперь
разрешена".
Он запирает дверь и устраивает себе блиц-разминку, скинув пиджак и
брюки. На десятом приседании звонит городской аппа-рат. Бог внял: это
Кирпичов.
* * *
-- Здравствуйте. -- Кирпичов тяжело садится. -- Я пришел.
Он молчит. Знаменский ждет.
-- Я пришел кое-что рассказать.
-- Кое-что или все?
-- Да уж, наверно, все.
-- Тогда готов.
Пал Палыч кладет на стол чистый бланк протокола допроса, берет
авторучку.
-- Почему я петлял, вы угадали: Санатюк. Я его зову Сатанюк, больше
соответствует. Дураком надо быть, чтобы его не бояться! Те, между прочим,
тоже боялись. Один говорит: "Может, мотанем от греха?" А второй: "Ты,
говорит, соображаешь, что сам подума-ет? Не явимся -- шкуру спустит!"
Ругались, тряслись, а ехали...
-- Адрес вам назвали при посадке?
-- Вообще не назвали. Гони, говорят, на Преображенку, там покажем. И
крутили потом: направо, налево, вперед, назад...
-- Путали?
-- Ну да. Им же неизвестно, что я там вырос, каждый переулок
наизусть... Потом остановились в тупичке. "Все, -- говорят, этот дом с
балконами". Вылезли и вроде закуривают, а сами смотрят, чтобы я отваливал,
потому что дом совсем не этот. Этот новост-ройка, а Сатанюк -- в старом...
Вы спросите, как я их засек, если уехал? Так я не уехал, а вертанул за угол
вокруг квартала. Меж двух корпусов встал, а там палатка такая: "Прием
стеклотары". Прита-ился за ящиками -- нужный подъезд как на ладони. Минуты
через три -- рысят. Кепочки надвинули и прямиком, куда я и ждал. Лестница
застекленная, видно, если наверх подымаются. Они не подымались. А на первом
этаже, кроме Сатанюка, все нормаль-ные люди, даже сомневаться нечего!..
Теперь, значит, почему я за ними пошел и откуда вообще понял, кто он есть,
-- этот "сам". Да?
-- Вы отлично ведете собственный допрос.
-- Насчет Сатанюка я понял случайно. "Надо, -- это они говорят, -- с
нашим любителем леденцов перемолвиться". И вдруг меня как обухом! Варя
как-то поминала, что старик все леденечки сосет, целый день причмокивает.
Ну, думаю, судьба! Вляпался! И, главное, Варя меж нами -- вроде как
связывает, а тут я их прямо с дела к нему везу. Кто поверит, что такое
совпадение?
-- Вы их можете описать?
-- Который сзади сидел -- не больно заметный. Рыжеватый, сухой, ростом
с меня, уши топорщатся. А второй -- толстый, мордастый, нос задранный, как у
моськи. Глаза круглые, бровей почти нет. С виду добродушный, сидит-пыхтит,
шею скребет, словно год не мылся.
-- Как они друг к другу обращались?
-- Никак. "Ты" да "ты".
-- Чью-нибудь кличку, фамилию, город -- ничего не упомина-ли?
-- Нет...
Входит Томин и Борис Петухов.
-- Сами или по вызову? -- проницательно спрашивает Томин Кирпичова.
-- Сам.
Знаменский протягивает протокол.
-- Читается с увлечением, -- удовлетворенно заключает То-мин, пробежав
записи. -- Приметы-приметы... Ребята подготови-ли кое-какие материалы по
связям Санатюка. Собралась неболь-шая портретная галерея. Попробуем?
Томин уводит Кирпичова со словами: "Пойдемте, покажу вам несколько
персонажей".
Петухов слегка "под градусом".
-- Сашка на меня прямо как по компасу вышел. Ловок!
-- Вы тоже ловки, Борис Афанасьевич.
-- Все вы мне комплименты...
-- Это не комплимент. Это обвинение.
-- Обвинение?.. -- моргает Петухов водянистыми глазами. -- То есть... в
чем же?
-- Во лжи.
-- Простите... Пал Палыч, кажется?
-- Да, Пал Палыч. И, кстати, -- не Сашка, а Александр Николаевич Томин.
По крайней мере в этих стенах.
-- Не понимаю я, про что речь?
-- Ох, понимаете, Петухов, преотлично понимаете...
Трещит телефон. Знаменский с досадой снимает трубку.
Звонит ему начальник узла связи.
-- Меня посетил ваш сотрудник, -- говорит он, -- и попросил проверить
некоторые... Ага, вы в курсе. Так вот я счел нужным сообщить предварительные
данные. Возможно, этого окажется достаточно...
Пал Палыч слушает, записывает столбиком несколько чисел и складывает
листок пополам.
-- Вы правы, этого достаточно. Огромное спасибо!
Курит Пал Палыч мало -- с усталости иногда или, как сейчас, чтобы унять
возбуждение. До чего же кстати пришлись "предва-рительные данные" из узла
связи!
-- Как родители, Борис Афанасьевич? -- любезно обращается он к
Петухову.
-- Слава богу, оживают!
-- Придется их допрашивать в ближайшие дни.
-- Я подготовил, -- вздыхает Борис.
-- Догадываюсь. А искового заявления, часом, не написали?
-- Вообще-то, написал. Не знаю, все ли по форме... -- Он достает
заявление.
Знаменский кладет его на стол между собой и Борисом.
-- Даже так... -- усмехается он.
Борис беспокойно ерзает.
-- Будем подшивать в дело? Смотрите, подшить недолго. Когда нас прервал
телефонный звонок, мы беседовали о лжи.
-- Да, что-то странное... Вероятно, вы истолковали в каком-нибудь
смысле, какую-нибудь фразу...
-- Хотите, чтобы я назвал вещи своими именами? Прозвучит довольно
грубо.
-- До чего вы ко мне переменились, -- в смятении бормочет Петухов. --
Вот хоть заявление -- то сами велели, а сейчас...
Петухов тоже хватается за сигарету, выкуривает в несколько затяжек,
комкает заявление и сует в карман.
-- И что же теперь будет? -- едва слышно спрашивает он.
-- Надеюсь, вполне банально: преступники будут задержаны и изобличены.
-- Что... уже на след напали?
-- До чего на вас похоже! То строчите филькину грамоту -- авось у
грабителей что обнаружат и отдадут вам. То рады, чтобы их не поймали, лишь
бы избежать огласки. Да, напали на след.
-- И на суде все выплывет?..
Он вздрагивает от скрипа двери: возвращаются Томин с Кирпичовым.
-- Что посеешь, то и пожнешь, Борис Афанасьевич. Ложь дает злые
всходы... Извините, должен закончить допрос.
Поняв, что ему предлагают уйти, Борис поднимается, медлит в
нерешительности, потом бредет к выходу.
-- Ну, Саша!
-- Один есть! -- словно козырную карту, Томин шлепает на стол
фотографию.
-- Который сзади сидел, -- говорит Кирпичов.
Знаменский жестом предлагает ему стул и тихо разговаривает с Томиным в
стороне.
-- Кличут просто и скромно: Николай Петров, -- сообщает Томин. -- Около
года как из заключения, прописан в Туле.
-- Чем славен?
-- Квартирные кражи. Сейчас наши звонят в Тулу. А что это Борис
поплелся на ватных ногах?
-- Отдельный разговор, -- Знаменский подсаживается к столу. -- Давайте,
Кирпичов, еще раз, но уже подряд и с самого начала. Тут всякое лыко в
строку.
Кирпичов собирается с мыслями:
-- Ну, значит, получил я заказ. Пришло время подавать, свя-зался с
диспетчером, она отвечает: "Не могу дозвониться пасса-жирам, занято.
Пожалуйста, говорит, поезжайте так, люди ста-рые, очень просили не
подводить..." Я считаю, те двое нарочно трубку сняли, чтобы трезвон не
мешал. Ну, значит, являюсь. Около дома никто не ждет. Пошел в квартиру.
Звоню раз, звоню второй -- не открывают. Наверно, думаю за музыкой не
слышат. Постучал кулаком. Стою. И чудится, кто-то по ту сторону есть, но
молчит себе, посапывает... Эх, тянуло меня от той двери прочь! Уйти бы -- и
порядок.
-- Когда они наконец отозвались, Артем Степанович?
-- Когда я про такси сказал. Сообразили, что человек посторон-ний,
хозяев не знает, можно голос подать. "Не кричи, говорят, шеф. Сейчас решим".
"Гур-гур, -- по-тихому, а потом мне. -- Валяй в машину, спускаемся". Видно,
все главное они уже... обтяпали.
-- Вы с ними по пути разговаривали?
-- Вначале немного пособачился. "Гони на Преображенку". А у меня
спаренный заказ: "Петуховых доставить на Арбат и рядом, со Смоленской,
забрать следующих пассажиров. На Преображен-ку, говорю, не с руки. Задний на
дыбы: "А ну, трогай!" -- и обложил, конечно. Вот, говорю, история! А обещали
тихих ста-ричков. Тут толстый ухмыльнулся: "Приболели, говорит, наши
старички, пусть полежат". Погано так сказал... Короче, едем, и зло меня
берет. Везу блатных лбов, времени в обрез, заказ на Смолен-ской горит. И
подпер момент -- понял, что дело не чисто.
-- Почему поняли?
-- Не знаю. Что помню -- все ваше. Сочинять мне теперь... -- он
разводит руками.
-- Хорошо. Поняли, смекнули, уловили. Важно, что уловили правду.
Дальше?
-- Дальше махнул на красный свет. Жду свистка -- свистка нет.
Проворонил начальник. Превышаю скорость -- опять ничего. Качусь как
заколдованный.
Томин хмыкает.
-- Знаю, что непохоже. Но так. Попробовал сунуться под знак, который
недавно повесили...
-- Вы хотели, чтобы вас задержали?
-- Ну да. Выложу свои сомнения, пусть решают. А толстый вдруг уставился
на меня: "Чего ты, говорит, шеф, вытворяешь? Так недолго прав лишиться!" И
все мои нарушения перечел по пальцам. Выходит, между собой перебранивались,
а тем временем все до тонкости замечал. Шофер он! Простой пассажир не
заме-тит.
-- Отлично, Кирпичов! -- оживляется Пал Палыч. -- Это пригодится!
-- А в чем заключалась суть перебранки! Можете дословно?
-- Суть -- этажей побольше.
-- Не бывает чистого мата без примеси информации! -- воскли-цает Томин.
Кирпичов прикрывает глаза, стараясь вспомнить.
-- Пожалуй, разбирались, кто виноват: они или сам.
-- В чем виноват?
-- Похоже, не все там вышло, как Сатанюк велел... но не ручаюсь...
-- А что же? Что не вышло?
-- Потом, Саша, -- останавливает Пал Палыч. -- Я знаю. Так, полагаете,
шофер? Собственник?
-- Скорей -- профессионал. Выражения некоторые... не люби-тельские, в
общем...
-- Продолжайте, пожалуйста.
-- Да, кажется, все.
-- Нет-нет, Кирпичов, не ставьте точку! -- вскидывается То-мин. --
Что-нибудь еще да промелькнуло!
Знаменский поддерживает:
-- Например, слова, которые вас напугали: "Надо перемолвить-ся с
любителем леденцов". Они же шли в определенном контек-сте?
-- Да, верно... погодите... о чем же перемолвиться?.. Сейчас попробую
по порядку. Значит, стал я звонить в "Букет", чтобы отдать заказ на
Смоленской -- не успевал уже. А кнопку вызова заело -- то контачит, то не
контачит. Толстый спрашивает: "Что, шеф, будешь делать, если механика
откажет?" Кнопку, говорю, и сам починю. "Ну, а если, говорит, трубку
разобьешь, тогда обязан на ремонт ехать?" В общем, начал чего-то рассуждать
про нашу работу...
-- А что вы ответили на вопрос о трубке? -- повинуясь какому-то
импульсу, любопытствует Пал Палыч.
-- Что, мол, смотря по обстоятельствам. Могу и без рации смену
доработать, главное -- план... Да, так вот где-то здесь они Сатанюка и
помянули. Я только кончил с "Букетом" -- дозвонился все-таки -- и как раз
слышу: "Надо на этот счет с любителем леденцов перемолвиться, идейка ничего
себе". Но какая идейка -- прослу-шал...
* * *
Допрос Кирпичова окончен. Знаменский и Томин выжали из него все
"досуха".
С полчаса назад "шестым чувством" ощутив перелом в деле, к друзьям
присоединилась Кибрит.
Кирпичов собирается уходить. Он выговорился -- и поник, осунулся, руки
мнут кепку.
-- Напрасно вы так тревожитесь, -- успокаивает Томин. -- Ведь они
понятия не имеют, что вы их подозреваете, что видели, куда они пошли. Разве
нет?
-- Если черепушка варит, то нет... Ошибку я допустил. Сунули рубль с
мелочью. Я их -- в карман, будто так и надо. Одно было на уме -- успеть их
выследить. Но они-то могут сообразить: недопла-тили шоферу шестьдесят
копеек, а он смолчал, -- что за притча!.. Боюсь, обойдутся мне эти
шестьдесят копеек...
-- Мы будем спешить, Артем Степанович, -- обещает Знамен-ский.
Кирпичов обводит всех взглядом и уходит, сутулясь. Некоторое время
друзья молчат.
-- И все-таки есть в его показаниях... -- произносит Томин.
-- Знаю, что тебя смущает. Хорошо, что Зина забежала, помоз-гуем
вместе. Вводится новое условие задачи: у Петуховых ожида-емых тысяч не
нашли...
-- Нет?
-- Нет. Их и не было.
-- Вообще не было?!
-- Да, Зиночка, вообще. Потому Кирпичову и недодали шесть-десят копеек.
Вы заметили, что в юридических документах не встречается формулировка
"общеизвестно". Пишется иначе: "По делу установлено". А по делу Петуховых
существование денег не было установлено. О них было "известно"!
-- Паша... наверняка?
-- Абсолютно. Петухов тут уже корчился. Вот подтверждение -- звонили с
почты насчет знаменитых переводов. Полюбуйся.
-- Ну и ну... -- поражается Томин. -- Стыдобушка!
Кибрит берет у него листок, читает вслух:
-- Двадцать рублей, пятнадцать, двадцать пять...
-- Угу. Любимым родителям на мороженое.
-- Удивляюсь, Саша, как ты их не раскусил! Все поддались гипнозу
"общеизвестного". Не живи ты в том же доме, я над каждым бы словом ставил
вопросительный знак. А так принял на веру миф о деньгах, о машине, о
Петухове, большом полярном начальнике. Хабаров мне утром расчудесно описал
тамошнее житье-бытье Бориса Афанасьевича. Мелкая сошка, к тому же
неудачливый картежник.
Кибрит крутит на тонком пальце обручальное кольцо.
-- Эта парочка -- толстый и рыжеватый -- с пустыми руками. Вы охотились
на сытых волков, когда надо охотиться на голодных. А голодные волки -- что,
Шурик?..
-- Рыщут за добычей, моя радость. И хотя, конечно, я болван, но
ловить-то их мне!
Звонит внутренний телефон.
-- Да?.. Здесь. -- Знаменский передает трубку Томину.
Тот слушает короткое донесение.
-- Подтвердилось: Николай Петров две недели назад покинул Тулу, --
сообщает он.
-- Кто это -- Петров? -- спрашивает Кибрит.
-- Один из грабителей, Кирпичов опознал его по фотографии. Но о втором
сведений с мизинец. Вероятно, шофер. Круглоли-цый, курносый. Глаза навыкате,
склонен к одышке...
-- Странный интерес к радиотелефону, -- добавляет Знаменс-кий. --
Пустобрех или с прицелом?
-- Какой же прицел, Пал Палыч, -- недоумевает Кибрит. -- На волне
"Букета" сообщать друг другу о злодейский замыслах?
-- Помолчите-ка немножко. -- Томин уходит в себя и повторя-ет медленно,
как заклинание. -- Лет сорока пяти, толстый, призе-мистый... смахивает на
мопса... шофер... Шофер лет сорока пяти, лицо круглое, курносое,
добродушное... толстый... одышливый... Толстый шофер... Кажется, ты, Зинуля,
утверждала, что мне никогда не изменяет память?
-- Кажется, да.
-- Изменила. Что-то зудит в голове, а что?.. Толстый шофер... толстый
шофер...
-- Толстый шофер, похожий на мопса. -- Кибрит очень хочется, чтобы
Томин вспомнил.
-- Еще раз.
-- Толстый шофер, похожий на мопса... интерес к радиотелефо-ну.
-- Погоди с телефоном. -- Томин обхватывает голову руками и шепчет. --
Толстый... шофер, похожий... на мопса... Интерес к радиотелефону! -- Он
вдруг срывается звонить по внутреннему. -- Степан Ильич, Томин... Спасибо,
помаленьку. Вопрос такой. Месяца четыре назад нам передали материал по
поводу одного проходим-ца, работавшего под таксиста... Да-да, потом
заглохло. Мне необ-ходимы его приметы... Очень срочно, Степан Ильич! Жду. --
Прикрыв трубку ладонью, он наспех рассказывает. -- Люди зака-зывали машину,
чтобы ехать на вокзал или в аэропорт. Минут за пятнадцать до срока появлялся
человек и сообщал, что такси попало в аварию, а водитель -- его приятель --
уговорил подбро-сить клиентов на своей машине. Клиенты, естественно,
рассыпа-лись в благодарности, быстро грузили вещи и отбывали. А следом
являлось заказанное такси, целое и невредимое. -- Его прерывает голос в
трубке. -- Да?.. Хорошо, зовите Володю. -- Снова обращается к Знаменскому и
Кибрит. -- С пассажирами наши позже беседовали, номер машины никто не
помнил, но, по-моему, говорили, что не московский. Расплачивались с этим
ловкачом, накидывая, естественно, "за любезность".
-- Но как удавалось перехватывать заказы? -- спрашивает Кибрит.
-- Предполагали наводчика среди таксистов... Если тот ловкач был
толстым мопсом и если решил вернуться к прежнему промыс-лу... Тогда
действительно интерес к радиотелефону... Алло, Воло-дя? -- встрепенувшись,
кричит Томин. -- Тебе объяснили, в чем... Слушаю... Та-ак... Знакомые черты,
очень рад... А что такое? -- Он долго слушает, мрачнея. -- Понял.
-- Шурик, он?
-- Приметы совпадают.
-- Отчего ж ты скис?
-- Есть неприятное обстоятельство. Володя тогда опросил всех
пассажиров, кроме одной пары. Пожилые люди, которым по состоянию здоровья
была рекомендована Прибалтика. Продали дом с садом в Крыму, в Москве
останавливались у дальних родст-венников. Ехали наудачу: "Осмотримся,
выберем себе тихое мес-течко, обязательно напишем..."
-- И не написали, -- понимает Знаменский.
-- Нет. И на них подобные случаи прекратились. Пара общи-тельная,
одинокая, денежная... Идеальная пара для исчезнове-ния!
-- И никакого следа?
-- Володя до сих пор ищет, но неизвестно, улетели они четыре месяца
назад или нет. Стояла мерзкая погода, рейсы отменялись, переносились...
трудно докопаться.
-- Давайте сядем и подумаем, -- говорит Знаменский. -- Петров из Тулы
воровал, мопс "калымил" за баранкой. Потом был пе-рейден роковой рубеж: если
не в истории с крымской парой, то в квартире Петуховых. Теперь "калымить"
уже не тянет. Сделана ставка на большой куш. Шесть дней назад куш сорвался.
Шесть дней они на свободе, первый страх схлынул, а обманутый аппетит пуще
разгорелся. Что им предпринять?
-- Угнать такси с рацией. Перехватить несколько выгодных пассажиров. Из
них выбрать такого, которого можно посадить и не довезти.
-- Сколько у них будет безопасного времени, Саша?
-- До конца смены никто всерьез не хватится. Плюс часа два-три верных:
машине случается застрять вне зоны слышимости или еще что-нибудь. А
переставят номер -- могут кататься и дольше.
-- Только, Саша, не поддаться бы единственной версии.
-- Все прочие меры остаются в силе. А этой версией я займусь сам.
* * *
Зал диспетчерской такси.
Тот же напряженный ритм, то же ощущение биения пульса города, что и в
первый приход сюда Томина. Но на столе у старшей прибавилось динамиков.
Когда они включены, слышны перего-воры диспетчеров с шоферами.
Кроме обычной смены "Букета" здесь работает сейчас группа угрозыска.
Старшая говорит в микрофон, читая по бумажке:
-- "Букет" вызывает всех водителей на линии: "Букет" вызыва-ет всех
водителей на линии. Товарищи, управление городского хозяйства проводит
статистический учет перевозок, производимых радиофицированными машинами.
Убедительная просьба сообщать в диспетчерскую дальность поездок, а также
количество пассажиров и наличие багажа. Водители, временно не имеющие
заказов, должны при каждой посадке извещать нас о предстоя-щем маршруте.
Данному мероприятию придается важное значе-ние... -- и кончает "от себя",
домашним голосом: -- Вы уж отнеси-тесь серьезно и не подводите.
Она выключает микрофон, поднимает глаза на Томина.
-- Периодически повторяйте, -- говорит он.
-- Александр Николаевич, но если они попытаются захватить машину...
шофер может пострадать?
-- Может, Галина Сергеевна.
-- Ужасно!.. Одного из наших покалечили, до сих пор в больни-це. И
взяли-то неполную выручку... Александр Николаевич, а нельзя водителям
объяснить, описать приметы?
-- Никак нельзя. Постараемся обеспечить безопасность лю-дей.
-- Саша, а я бы рискнул, -- говорит подошедший Данилов.
-- У этой истории есть предыстория... -- тихо отвечает Томин. -- И в
предыстории, возможно, замешан кто-то из здешних так-систов. Усек?
-- Простите, что я снова, -- беспокоится старшая, -- но как обеспечить
безопасность?
Томин кивает:
-- Пойдемте, объясню.
Все трое подходят к щиту, где рассортированы бланки-заказы. Томин
вынимает наугад несколько листочков.
-- Читаем. Подача в восемнадцать часов, гостиница "Ленинг-радская",
место назначения -- площадь Ногина. Реально на по-добном маршруте завладеть
машиной?
-- Центр, часы пик -- нет.
-- Верно, Галина Сергеевна. Дальше Черемушки -- Малый театр.
-- Отпадает.
-- Коломенское -- Востряково. Двадцать два тридцать.
-- Нехорошая поездка.
-- В вас проклевывается детективная жилка. Рейс взят на контроль. Все,
что здесь, -- он указывает на щит, -- как видите, проходит через руки
Самойлова.
Самойлов сидит за отдельным столиком, изучая бланки; перед ним
расстелена карта.
-- Теперь давайте порассуждаем, -- продолжает Томин. -- Звонить и
заказывать из чужой квартиры -- недолго и влипнуть. Что для них самое
спокойное, а для нас, следовательно, самое тревожное?
-- Поймать свободную машину, -- подсказывает Данилов.
-- Да, случайная посадка. Подозрительные ездки мы будем подстраховывать
патрульными машинами ГАИ. Ну и еще кое-чем. Повторим-ка наше воззвание.
Старшая включает переговорное устройство.
-- "Букет" вызывает все машины на линии...
* * *
Трое суток посменно отдежурили муровцы в "Букете". Кирпичов все
нерабочее время тоже проводил там, там и спал на диванчике, чтобы быть под
рукой для опознания грабителей. Все пока безрезультатно.
Невесело возвращается Томин домой. Навстречу ему по лест-нице
спускается Борис Петухов, за спиной рюкзак. При виде Томина делает
испуганное движение назад, но прятаться поздно.
-- Та-ак. Карету мне, карету?
-- Да я... знакомая пригласила, немного проветриться...
-- Когда поезд?
-- Десять сорок пять, -- автоматически отвечает Борис.
-- Ту-ту -- и прощай неприятности. Блистательный ход!
-- Саш, ну слушай... ну можно с тобой как с человеком?
-- Я и есть человек. Незаметно?
-- Заметно, заметно! -- заводится Борис. -- Под милицейским мундиром
бьется благородное сердце! Не то что у некоторых, да?
Томин молча смотрит на него усталыми глазами. Сейчас бы поесть да
завалиться спать...
-- Я тут уже восемь дней! За каким чертом мне здесь сидеть?
-- А родители?
-- Может, так даже лучше, Саш. Скажут, вызвали срочной телеграммой, --
и меньше разговоров.
-- Отец с матерью на ладан дышат, впереди следственные процедуры, суд.
Пусть все тянут одни?.. Давай билет!
-- Нету билета. Рассчитывал на вокзале схватить.
-- А и есть -- пусть пропадает. Заворачивай обратно.
-- Не имеешь права! -- слабо артачится Борис.
-- Имею. Не юридическое, так моральное. -- Он берет Петухова за локоть.
-- Когда-нибудь сам спасибо скажешь.
Дождавшись, пока тот войдет в квартиру, Томин направился было дальше,
но засомневался...
А Борис стоит в передней, не снимая с плеч рюкзака. Прислу-шался,
тихонько приоткрыл дверь... и оказался лицом к лицу с Томиным.
-- Гражданин, вы задержаны при попытке к бегству! -- Томин старается
взять добродушный тон.
-- Может, я под домашним арестом?!
-- Не шуми.
Борис в сердцах скидывает рюкзак на пол и уходит в комнату. Томин,
улыбаясь, двигается следом.
-- Поймал и радуется! Тоже мне, великий сыщик! Ловил бы кого положено!
-- Гляди-ка, замок новый вставил, прибрал, даже пол подмел. А
цветочек-то не завял.
-- Зря ты меня не пускаешь, -- впадает Борис в страдающий тон. -- Я
ведь тут... ну прямо по уши в навозе! Старики чего-то наплели, пойдут теперь
насмешки...
-- Ты тоже сочинял. Отец у тебя не отставной бухгалтер, а большой
ученый, вместо домика на восьми сотках -- загородная вилла.
-- Откуда?! -- отшатывается Борис.
-- Пал Палыч у Хабарова выспросил.
-- Этот Пал Палыч меня возненавидел с первой минуты!
-- Он тебе просто не поверил с первой минуты.
-- Нет, не просто! Как он меня обхаживал! То лестью, то хитростью. Все
испытывал... Ты знаешь, я иск написал, -- говорит он упавшим голосом. -- Вот
до чего довел... Может, за мной есть грехи, но на чужое я не зарился. Да еще
на чье!..
-- Иск в дело не подшит.
-- Но ты ведь знаешь. И я знаю. Главное, что обидно -- не нужны мне те
деньги! Все вот тянутся, жилы рвут, чего-то там достигают. Кому должность,
кому магнитофон какой-нибудь сумасшедший нужен или еще что. А я что потопал
-- то и полопал... Лег -- свернулся, встал -- встряхнулся.
Томин садится верхом на стул и смотрит на Бориса вниматель-но.
-- Хочешь верь -- хочешь нет. Старики, между прочим, тоже на деньги
были не жадные. Пошлешь четвертак, мать накупит дребе-дени и обратно шлет. У
меня одних галстуков штук тридцать.
-- Значит, честолюбием не мучаешься? А зачем приукрашивал свой портрет?
Именитые родственники, невесты-красавицы?
-- Что я думаю и как себя внутри ценю, это личное дело. Но люди должны
меня уважать. Тут уж извини!
-- Боря, если сам себя не уважаешь, другие не будут.
-- Слушай, ну нельзя же признаться, что я весь тут, и больше ничего! --
Прижав обе руки к груди, он с обидой взирает на Томина: простых вещей
человек не хочет понимать!
-- А почему, собственно, нельзя? Давай разберемся. Ты не воруешь? Не
спекулируешь?
-- Иди ты!
-- По меркам Хабарова почти непьющий. От работы бегаешь?
-- Куда от нее убежишь?
-- Правильно. Получаешь во всяком случае, больше моего. Может, какой
талант в землю зарыл? -- отвлекает Томин от наболевшей темы.
-- Там зароешь, -- хмыкает Борис. -- Ты пробовал вечную мерзлоту
копать?
-- Так. Подведем итоги. Ты не академик. Не герой. Не мореп-лаватель.
Примерно, плотник.
-- Хм... -- кривится Борис. -- Припечатал, так припечатал. Дальше?
-- Дальше: плотник ты честный, трудишься в сложных услови-ях и
приносишь обществу посильную пользу.
-- Пионерским собранием запахло. Если будешь перевоспиты-вать, я
ушибить могу, имей в виду!
-- Нет, мы, что называется, беседуем за жизнь. Ты высказался
откровенно? Высказался. Дай мне... Раньше на базарах стояли смешные
фотографы. У них был ящик гармошкой на треноге, помнишь?
-- Ну!
-- И обычно была картина: например, джигит с саблей, но без лица,
вместо лица -- дырка. Клиент сунет в нее голову -- и готово дело, на коне.
-- Ну?
-- Сняться так, Боря, можно. Но каждый день эту бутафорию таскать --
шею свернешь. И зачем? Помогал тебе папаша профессор и вилла?
-- Ну...
-- Мешали, Боря! Кто-нибудь позавидует мельком и забудет. Зато ты
непрерывно помни... чтоб не споткнулся бутафорский конь. Прав? Нет?
Борис угрюмо отвернулся, даже "нукать" перестал.
-- А закадычные друзья у тебя есть? -- донимает Томин. -- Наверно, нет.
Сближаешься с людьми до определенной черты, пока можно в душу не пускать.
Откуда дружба? Или любовь? Допустим, женишься. На какую виллу повезешь в
отпуск жену?
-- Да иди ты, хватит уж...
-- Нет, ну почему тебе не быть самим собой?! В открытую, без
похвальбушек? Чего зазорного! Высот не достиг? Но ведь и не рвался. Прими ты
себя таким, как есть! И другие примут. Погляди в зеркало -- нормальный
мужик. Здоровый, видный. Чего надо?
Борис щурится и поводит широкими плечами, будто примеря-ет новую
одежду.
-- Саш, это в пользу бедных или начистоту?
Во весь рот, со стоном Томин зевает:
-- Для дипломатии слишком устал. Скажем так: ты моих вос-торгов не
вызываешь. А уважать -- я бы тебя уважал. Если б не вранье, я б тебя вот так
уважал!
* * *
Наскучив вести пустые допросы (десятистепенные знакомые Петуховых),
Знаменский под вечер тоже заявился в "Букет". Вживается в эфирный галдеж,
где кроме переговоров с диспетчерами слышны и посторонние реплики: "Как
дела?", "Когда кон-чаешь?", "План у меня дымится". Это водители между собой,
хотя и не полагается засорять волну.
Час минул. Полтора. Все чем-то заняты, а Пал Палыч слоняет-ся без дела.
Присел возле Томина, который делает пометки в бланках-заказах. Из динамика:
-- Коль, слышишь?
-- Слышу. После смены -- как договорились?
-- Само собой. Как ты?
-- А загораю на куличках. Возил каких-то шизиков.
Томин наощупь прибавляет звук.
-- А чего они?
-- Сели -- будто в Щелково, больную мамашу проведать, и все "гони" да
"гони". Я говорю, машина завтра в капиталку идет, забарахлить может. Тогда,
говорят, нас не устраивает. Вылезли -- и в метро.
-- Володя, Данилова сюда быстро! -- окликает Томин Самойло-ва.
-- Загораю теперь на Щелковской... Ладно, значит, после сме-ны?..
Подходят Данилов и Самойлов.
-- Други, у Щелковского метро стоит такси, которое два "шизонутых"
нанимали до Щелкова, но раздумали -- машина старая.
-- Да ну?
-- Свяжитесь, пусть шофер позвонит старшей из автомата, не по рации.
Все напряженно ждут. Наконец телефон на столе старшей звонит.
-- Диспетчерская... Десять-сорок?.. Передаю трубку, с вами будут
говорить.
-- Угрозыск. Быстро опишите своих пассажиров... -- Слушая, Томин
расцветает. -- Та-ак... Вы видели, что действительно они направились в
метро?.. Сколько прошло времени?.. Ни с кем пока не обсуждайте своих
впечатлений.
-- Вынырнули? -- ахает Знаменский.
И только теперь все ощущают, как сильно, себе не признаваясь,
волновались за успех операции.
* * *
Ждали повторения попытки. Больше всех маялась старшая по смене. Томин
посоветовал Знаменскому:
-- Побеседуй с Галиной Сергеевной, она нервничает.
-- Еще бы не нервничать! С тех пор, как несчастье с Мишей Ермолаевым...
я уже рассказывала Александру Николаевичу.
-- Преступников тогда задержали? -- поддерживает беседу Пал Палыч.
-- Их-то поймали через день, а он до сих пор в больнице и...
-- Саша, включи тридцать второй! -- кричит через зал Дани-лов.
Томин щелкнул кнопкой динамика, звучит разговор диспетче-ра с шофером:
-- На Первомайской, на Первомайской я. Еду в Щелково. Пассажиров двое,
багажа нет.
-- Тринадцать-тринадцать, мы в городе завалены заказами, а вы в
Щелково!
-- "Букетик", мужикам очень нужно, оплатят оба конца.
-- Минуточку, решу.
Возле девушки-диспетчера Данилов, он ей подсказывает.
-- Хорошо, тринадцать-тринадцать, поезжайте. Я с вами свя-жусь.
Через несколько минут эстафету приняли посты ГАИ. Им надлежало взять
под строгий контроль выезды на Щелковское шоссе. Такси с указанным номером,
а также с номерами, забрызганными грязью и плохо различимыми подвергать
проверке, чтобы выявить пассажиров с известными приметами.
Опять ждали. Почему-то возникло общее убеждение, что пас-сажиры -- те
самые, и одолевал зуд поговорить с шофером. Но понимали, что без повода
нельзя -- мужики могут насторожить-ся.
-- Придумайте повод, Галина Сергеевна -- не выдерживает Томин.
-- Я? Ой... Если предложить поездку из Щелкова во Внуково...
-- Мечта таксиста!
Старшая бежит в радиокабину.
-- Соня, скажи тринадцатому, что есть заказ из Щелкова во Внуковский
аэропорт. Весело, поняла?
Девушка вызывает водителя, предлагает соблазнительный заказ.
-- Смотря на какое время, -- отзывается шофер.
-- А через сколько вы там будете?
-- Да не скажу пока, у пассажиров заезд тут в городе.
-- Да?.. -- Девушка на секунду теряется. -- Тогда свяжитесь со мной
попозже, может, все-таки успеете...
-- Куда их понесло? -- хмурится Знаменский.
-- Решили что-то переиграть... Эх, как бы чистенько мы их взяли на
Щелковском шоссе!
-- Александр Николаевич, Арутюнова-то, водителя, предупре-дить бы...
хоть намекнуть, чтоб остерегался! -- умоляет старшая.
-- Любой намек они поймут раньше него. Теперь уже спросить, где именно
он едет, и то небезопасно.
-- Саша, выход должен быть! Думай!
Томин шагает из стороны в сторону.
Думай... думай... думай... -- Останавливается. -- Он из какого парка?
-- Из первого.
-- Данилов, зови Кирпичова! Галина Сергеевна, они сейчас поговорят, а
вы прервите, будто Кирпичов на линии. Арутюнова из своего парка знаете? --
встречает он вопросом входящего Кирпичова.
-- Знаю.
-- История с Ермолаевым ему известна?
-- Всем известна.
-- И то, что он из больницы еще не выписан?
-- Само собой.
-- Идемте, переброситесь с ним парой фраз. Его надо предупре-дить об
опасности.
Кирпичову все ясно.
-- Эй, Гошка! -- зовет он в микрофон. -- Две чертовы дюжины!
-- Кто еще зовет?
-- Это я, Артем. Новость есть. Просили передать, что у тебя все шансы
сегодня встретиться с одним человеком -- с Мишей Ермо-лаевым.
-- Шутки шутишь?
-- Не шутки, а точно. Ты не перебивай, некогда. Тебе с Ермола-евым
встречаться вовсе не к чему, верно я говорю? Сообрази хорошенько!
Арутюнов отвечает после паузы словно бы спокойно, но очень медленно.
-- Ага. Что-нибудь соображу.
-- Товарищи водители! -- строго прерывает старшая. -- Прек-ратите
посторонние разговоры, мешаете работать!.. "Букет" вы-зывает свободные
машины в районе Проспекта Мира, Шаболов-ки, Парка культуры... -- имитирует
она диспетчерскую рутину.
-- Похоже, понял, -- облегченно вздыхает Данилов.
-- Но что один против двух!.. -- качает головой старшая.
-- Если не растеряется, сможет, -- уверен Кирпичов.
Они ждут несколько минут, давая шоферу время для размыш-ления. И снова:
-- Вызываю тринадцать-тринадцать. Ответьте "Букету"!
-- Слушаю.
-- Заказ из Щелкова в аэропорт снимать с вас или нет? Люди нервничают.
-- Жалко мне этот заказ, "Букетик", да, видно, не судьба. Мимо меня
сейчас девятнадцать-двадцать восемь проскочил, пустой. Отдайте ему.
Сумел-таки Арутюнов дать зацепку!
-- Вызываю девятнадцать-двадцать восемь. Вызываю девят-надцать-двадцать
восемь, -- поспешно выкликает девушка.
-- Девятнадцать-двадцать восемь на приеме.
-- Где вы находитесь?
-- В Сокольниках. Оленьи пруды.
Томин мгновенно кидается звонить в ГАИ:
-- Автомашина тринадцать-тринадцать изменила маршрут: Сокольники, на
трассах, расходящихся от Оленьих прудов!
* * *
На аллеях Сокольников разыгрывается короткая погоня.
Такси тринадцать-тринадцать засекли патрульные машины, но Арутюнов,
повинуясь, видимо, приказу пассажиров, вынужден уходить от преследования.
И только когда милицейская машина вылетает из боковой аллеи и
останавливается поперек дороги, а сзади несется вторая, такси тормозит...
* * *
Наутро Тамара Георгиевна Томина с облегчением отправится по магазинам,
не опасаясь встреч с соседями. А сам Томин недели полторы будет пользоваться
в доме исключительной популяр-ностью.
Но другая победа останется ему неизвестной, потому что не увидит он,
как Петухов предпринимает первые шаги на новой стезе.
-- Вот так, -- говорит он за чаем у тетки. -- Не академик, не герой, не
мореплаватель и не плотник, да! Бригадир грузчиков! Это, между прочим, не в
конторе сидеть. Ящики сами не бегают.
У Надежды Ивановны голова кругом.
-- Как сейчас вижу тебя маленького... -- бормочет она. -- Закутан в три
шарфа... носик красный...
-- Ну! Теперь, если надо, и собачью упряжку снаряжу и обед сварю. Одним
словом, работаю, хлеб задаром не ем. Чего мне стыдиться?
-- Бог с тобой, Боренька, стыдиться тут нечего! Но Аня... так она
гордилась, что ты вышел в люди!..
-- Надо заведовать Северным полюсом, чтобы считаться чело-веком, да?
-- Да нет же! Я говорю, для Ани удар и для отца.
-- Да что они, не знали, что ли? Наивная ты душа! Они на этом спокон
веку помешаны: мы, мол, не добились, но перед тобой любые дороги и
возможности!.. То к какой-то немке в группу пристроили, до сих пор помню:
"Анна унд Марта баден", в смысле -- моются. То кинулись музыке учить, хоть
мне медведь оба уха отдавил... Все им мерещилось что-нибудь особенное, и все
для показухи, понимаешь? Я, может, со зла и куролесил. А когда из дома
смылся, они принялись сочинять похвальбушки... Вот ты, тетя Надя, старуха
трезвая, ты скажи: такого, какой я есть, обыкновенного -- ты уважаешь?..
Популярность: 1, Last-modified: Thu, 13 Sep 2001 15:24:15 GmT