---------------------------------------------------------------
     © Copyright Вячеслав Миронов
     Редактор: Владимир Григорьев
     Email: [email protected]
     WWW: http://www.artofwar.ru/mironov/index_tale_mironov.html
     Date: 09 Jan 2004
---------------------------------------------------------------






     Темно вокруг, чернота кругом. Я проснулся и долго лежал, не мог понять,
в  чем  дело.  Слышу  голоса,   потом  дошло,  но  я  ничего  не  вижу,  все
по-прежнему... Последнее время мне часто снится, что меня похоронили заживо,
я рвусь вперед,  вверх... Просыпаюсь  весь  в поту,  но  все одно -  чернота
вокруг.
     Человек может  надеть черную  повязку на  глаза и  ходить  по дому,  по
улице, вытянув руки вперед, сшибая углы и предметы. Но он знает, что в любую
секунду он снимет эту повязку, и  вновь будет жить нормально... Нормально. А
я?
     А я попал. А я пропал...
     Три месяца назад мы "чистили" деревню...  Хорошо было в первую войну  в
Чечне. Как  рассказывали те, кто воевал, прежде чем зайти в заброшенный дом,
они сначала кидали гранату, а то и две. А сейчас?
     Вышибаешь дверь  с ноги, а потом  врываешься  с товарищами. Нас  раньше
было четверо, но Золотухина Димаса  зацепило, и нас осталось трое. Теперь  я
стал  вышибать дверь. Димон  "Золото" был  самый здоровый, поэтому раньше он
этим занимался.  Следующим  по  росту  и  весу  был я...  Теперь,  наверное,
Тимофеев ("Тимоха"), занял мое место. А я здесь, с повязкой на голове.
     Я не помню ничего, просто со всей дури пнул дверь. Она  распахнулась, я
вперед и  помню лишь, что сбоку,  слева,  яркая  вспышка, ничего  ярче  я не
видел. НЕ ВИДЕЛ!!! И темнота, и чернота...
     Я не помню боли, ничего, кроме черноты. Доктор мне  сказал, что сделали
четыре операции на мозге. И возили  из  госпиталя  в  госпиталь. Сейчас я  в
Москве. А что толку?
     Несколько дней назад мне сделали  еще  одну операцию. Не  знаю, сколько
всего дней и ночей у меня это. Все на одно черное лицо.
     Куска черепа у меня  нет давно.  Кожа  есть, а  вот кости нет. Я трогаю
кожу,  она провисает внутрь,  кажется, что могу  потрогать  свой  мозг.  Это
страшно.  Я  не  вижу, но ощущаю, как  под кожей, площадью в ладонь,  что-то
пульсирует, дышит, что-то  происходит.  Это  мой мозг,  который мучается без
информации, поступавшей через глаза. И этот мозг иногда думает, а не пора ли
мне сдохнуть?
     А зачем такая жизнь? Зачем?!
     Я родом  из  Кемерово,  и недалеко  от  меня  есть завод, там  работают
слепые. Я смотрел, как мужчины и  женщины шли на  работу  и с работы, стукая
перед  собой  белыми палочками.  У них  это  хорошо  получалось,  так быстро
стукали по тротуару этими  палочками.  А  еще там стоит пешеходный светофор.
Нажмешь на кнопку, и светофор  начинает громко издавать противный звук - это
он  переключается  с  красного  на  желтый  свет.  Потом другой звук  -  это
включается зеленый для пешеходов. Звук  резкий, высокий, отрывистый, как лай
шавки, только усиленный в десятки раз.
     "Га-а-а-в!" - стоять! "Гав, гав, гав!"  - раз-два, левой, левой, левой,
пошевеливайтесь! Страшно. Мне всего девятнадцать лет. Я слепой! Доктор долго
молчит и сопит, прежде чем ответить мне, увижу ли я еще свет. И ответ у него
издевательский. "Посмотрим!" Это он, сука, может посмотреть, а я?!
     Я курю. Меня подвели к окну, дали в руки сигарету. Я теперь не могу уже
подкурить.  А  дыма-то я не  вижу.  Не  вижу я  дыма.  Нет  удовольствия  от
сигареты. Вкус, запах есть, но я не вижу, что делаю.
     Я протягиваю руку в окно.  Решетка.  Долго  ощупываю решетку.  Ажурная,
какие-то листочки, наверное, красиво. Но голова и тело не пролезут.
     У  нас в палате  лежат двенадцать  человек.  Как  говорят,  "пробитые",
"безбашенные",  "психические".  Это те, у кого ранения  в голову. Из  слепых
только я.  Лежат  долго,  по нескольку  месяцев. Месяца полтора как выписали
сержанта, у того один глаз не видел. Спасли глаз. В очках, как рассказывали,
но видит.
     А я? Всю жизнь мне нравилось копаться в машинах. Сначала  с дедом в его
"копейке", потом с отцом - в "девятке". И  отучился я на автослесаря. Думал,
что в армии попаду в ремроту. А сейчас? Сейчас зачем мне эти знания? Зачем?
     Когда родители узнали, что я ранен, то батя продал свою-нашу "девятку",
- я ее знал, как свои пять пальцев - чтобы мать приехала ко мне в Ростов.
     Она покупала мне соки, жила в гостинице, кормила меня тем, что я всегда
любил.  Я  ел,  но не  видел, что ел,  я говорил,  что вкусно,  а  когда она
уходила, то плакал в подушку и раздавал пацанам в  палате то, что  оставляла
мне мать. Я не могу есть, когда не вижу пищу. Не могу.
     Именно  мать уговорила медиков, чтобы отправили меня в Москву. Они  уже
махнули на меня рукой.
     Она переехала в Москву. Когда стали готовить к операции, уехала  домой,
кончились деньги. Отец все, что можно продать, продал, отправлял нам деньги.
Продал дачу,  гараж,  весь  инструмент и станки,  что стояли  у нас с  ним в
гараже.
     Инструмент... Помню, как отец  и дед меня приучили бережно относиться к
нему. Отец все заначеные деньги тратил не на пиво, как его друзья, а покупал
гаечные  ключи,  списанные  станки.  Мы  с  ним  отреставрировали  токарный,
фрезерный, сверлильный.
     Отец с дедом говорили: "Береги, люби инструмент,  и он тебя прокормит!"
И  я  берег его. После окончания техникума  отец и дед мне подарили шведский
набор инструментов. Я давно присматривал его в  магазине.  Это  была  мечта.
Весь упакованный, блестящие головки, пожизненная гарантия, а стоил он восемь
тысяч!
     Отец  писал  письма,  я  помню  его корявые  строчки, руки  у него  все
заскорузлые, не  умеют  держать  ручку, и  образования всего четыре  класса,
после войны не до учебы было, он на заводе работал слесарем.
     Мы с ним постоянно пропадали в гараже, все окрестные мужики приходили к
нам  за  помощью, потом  уже и  постоянные  клиенты появились.  У  меня были
деньги. И девушка была тоже... Сейчас кому я нужен слепой?
     Отец мечтал, что когда я вернусь из армии, то мы в нашем гараже откроем
свое дело. Отец и сын! И деньги пополам!
     Батя  написал,  что  он продал  весь  инструмент,  кроме  моего  набора
шведских  головок.  Он  спрашивал, можно  ли ему работать  им, ремонтировать
автомобили. Писал, что  ничего не  пожалеет на  мое здоровье, а потом мы все
заработаем.
     Работай,  отец, у  меня  потом  будут  другие  инструменты. Отвертки  и
пассатижи. Буду в цеху слепых собирать штепселя, розетки, выключатели...
     А я так люблю машины!
     Память - это все, что мне осталось из образов. Есть сны. Во сне я вижу.
Сны стали сейчас яркими, сочными. Во сне я вижу. Часто сон путается с явью.
     Память  есть  близкая и дальняя.  Близкая, что  было со  мной  недавно.
Чечня. Четыре месяца в Чечне.
     Дальняя - это все, что было со мной до Чечни.
     Порой кажется, все, что было до  моей войны, - лишь сон. А там - жизнь.
Но кончилось для меня и жизнь до войны, и война тоже кончилась. Теперь я вне
времени, теперь я вне войны, вне жизни...
     Соседи по палате мне  сказали,  что  я  буду получать  пенсию в  тысячу
двести рублей. За два месяца до призыва я купил себе на заработанные  деньги
джинсы за тысячу семьсот  рублей. Я  буду получать  меньше. Да бог с ними, с
этими деньгами, были бы глаза, я бы  заработал их. А  сейчас  на что мне эти
деньги? Отдать матери, чтобы за квартиру заплатить. А дальше? Жив, пока живы
родители.  Дальше? Дальше - смерть. Можно и сейчас,  не хочу  в девятнадцать
лет становиться родителям обузой.
     В чем я виноват, что стал калекой? В чем?!
     Военкомат меня отправил в  армию. При этом они вскользь  упомянули, что
срок  службы мне не пойдет  в трудовой стаж. Вот  так, гребаное  государство
считает, что я должен  ему отдать долг, но при оно не считает нужным ставить
мне штамп в трудовую книжку. Суки! НЕНАВИЖУ это государство!
     Ненавижу чеченов! Ненавижу! Из-за них я  стал слепым! Из-за них и из-за
придурков в Москве. Они что-то там не поделили, а я теперь валяюсь слепой на
этой койке в их Москве!
     Со  мной  в палате лежит  москвич, его тоже зацепило в голову. Он также
матом  кроет  всех политиков и чиновников, что сидят  в  его  родном городе.
Ведут себя эти чиновники и политики как  захватчики, как  оккупанты. Плевать
им на Родину, уедут в свою заграницу. Там врачи, там уход!
     Периодически приходит психолог. Он беседует со всеми по очереди.
     Один раз попытался поговорить и  со  мной... Я все, что думал по  этому
поводу, и  сказал ему. Я  не видел его  рожи, но понял, что  тот в  шоке. Он
попытался меня  переубедить. Что  знает этот  майор о  жизни?! Он  не был на
войне, он  не ходил  под пулями. Всю жизнь провел в Москве, весь чистенький,
ангелочек, мать его! И этот урод мне  пытается втереть, что я должен принять
эту черноту! Никогда я ее не приму.
     Видимо, сегодня я проснулся до подъема. Нет глаз, нет ощущения времени.
В коридоре слышно: "Подъем! Подъем! Умываться! На завтрак не опаздывать!"
     Поначалу были большие проблемы, как есть. Как кушать. Это сложно, когда
не видишь тарелки, и что именно ешь.
     В  Ростове был подонок, он  пошутил надо  мной. Это он  думал, будто бы
весело, когда человек не видит, что  кушает.  И когда я  ел суп,  то он тихо
переставлял  тарелку в сторону и тихо давился смехом, когда я тыкал ложкой в
стол.
     Было слышно,  как он хрюкал от своей выходки.  Все уходили из  палаты в
столовую,  но  оставляли  дежурного по палате, чтобы он мог  помочь покушать
лежачим и таким инвалидам, как я.
     Я  не выдержал и вскочил.  Ярость  шумела в  голове. Я ненавидел  этого
жирного гада, я его чувствовал. Но не видел. Я хотел убить его.
     Но что может  сделать  слепой?  Жирдяй со смехом носился  по  палате от
меня.  Я же бросал  в его сторону все, что подворачивалось  под руку, но все
без толку.
     Двое  лежачих  кричали  мне,  куда  надо идти  или кидать  предметы.  Я
бросался,  но натыкался  на стулья,  кровати и на то, что сам  раскидал. Два
раза я упал. Выставлял руки, старался прикрыть голову.
     Я хотел лишь одного -  поймать  этого толстого ублюдка и задушить  его.
Вся обида и ненависть воплотилась лишь в одном слепом желании - убить.
     Он был для меня хуже духа, хуже московского политика, он был моим злом.
     На грохот и шум в палату прибежали.
     Мерзавец  пытался свалить на меня,  мол,  у меня  "съехала  крыша",  но
лежачие пацаны рассказали, как было на самом деле.
     Его  выписали на  следующий  день - "за нарушение  больничного режима".
Ходячие из нашей палаты устроили ему "темную".
     Ночью  накинули одеяло  и  били. Я слышал,  как его  били и он  хныкал,
скулил. Сучонок.
     Меня подняли с постели и подвели к кровати, на которой лежал обидчик, в
руки вложили табурет, я приложился от всей души раза три.
     Мне стало легче и тогда, и сейчас, когда я вспомнил об этом.
     Как потом рассказали, в часть, где служил этот моральный урод, приехала
проверка, вот он и "закосил". Ненадолго.
     Очень сложно ходить в туалет и  умываться. Я  выучил  по шагам, сколько
надо пройти от палаты до туалета.
     Много раз, когда шел в туалет,  со мной вызывался провожатый из палаты,
они  шли курить. Можно было  курить  и в палате,  врачи на  это не  обращали
внимания, лишь во время обхода не курили, и дым выпускали в окошко. Но когда
я шел в туалет, то со мной кто-то  увязывался.  Покурить в туалете. Я им был
благодарен, но ненавижу, когда меня жалеют.
     И  не  хочу  идти  по улице  и ощущать  на себе сочувствующие  взгляды.
Ненавижу и не хочу. Я их научился чувствовать кожей.
     Я устал  ненавидеть, я устал жить.  Если бы не  маленькая надежда,  что
можно меня вылечить, то давно бы перестал жить.
     Сообщили,  что  меня скоро будет  осматривать академик.  Хорошо, у кого
сломана  рука,  нога  или  ребро. Это  можно просветить рентгеном, поставить
вытяжку  или еще  чего-нибудь. А  голова? Никто не  знает, как она работает,
туда не загонишь металлические стержни, чтобы она работала  хорошо. Академик
- это последняя надежда врачей.
     До  этого  был  профессор. Тот что-то  мудрым  голосом сыпал латинскими
фразами, я понял, что последняя надежда - на операцию. А профессор свалил за
границу. Позвали его. А именно он должен был делать мне операцию. И удрал за
границу. Сделал  бы мне  эту хренову  операцию и ехал  бы к  своим пиндосам.
Ненавижу.
     Теперь вот академик...
     Я встал,  накинул халат и, придерживаясь стены, побрел в туалет. Считаю
шаги. Поворот,  потом еще  один,  несколько шагов, толкаю дверь,  по  запаху
определяю - туалет.
     Так  же медленно  возвращаюсь  в  палату.  Ложусь. Мне тоскливо.  Очень
тоскливо.  Аккуратно обходя чужие  койки, укладываюсь  на  свою, укрываюсь с
головой.
     Это привычка, ночью свет бьет в глаза в казарме, и так теплее. А сейчас
хочется побыть одному.
     Завтрак? К черту!
     Я изображаю, что сплю, а у самого из незрячих глаз текут слезы. Я устал
жить в темноте.
     Через час обход, потом перевязка, я снова потрогаю аккуратно свою кожу,
которая  провисает над мозгом, потом  обед, тихий час, ужин,  укол, отбой. Я
жду отбоя, тогда я буду спать и буду видеть. Хотя бы во сне я вижу.
     Так пройдет неделя,  потом академик скажет,  что делать, и что будет со
мной дальше. И будет ли у меня свет в конце тоннеля. Я устал.




     В феврале 1997 года меня вызвало командование  и сообщило, что я  еду в
командировку в Москву. Дела служебные  у  меня  должны  были занять  день, а
командировка была выписана на три дня.
     Мужиков, с которыми  я  служил, встречался по  службе, в Москве служило
немало.
     Я  подготовился к  командировке  основательно. Подарки  подготовил  для
командиров московских - рыбка малосоленая, орешки кедровые, ягода...
     Для друзей своих московских тоже немного. Всем сестрам по серьгам.
     Позвонил, чтобы ждали.
     Первым  в списке моих  посещений,  после официальной  части, был Виктор
Волков.
     В Грозном,  в  январе 1995  года он был  в соседней  части.  И когда мы
пробивались на выручку остатков нашего танкового батальона,  который засел в
руинах республиканской больницы,  наши "соседи" прикрывали  нас с Севера  от
духов.
     Витя Волков  был  ответственным за организацию  взаимодействия от своей
части, а я - от своей.
     Вот тогда и познакомились...
     Когда мы выбили "чехов" от больницы, Волков заорал по станции, призывая
нас на помощь своему полку.
     Духи  обошли их  с Запада и  взяли  в  "клещи", молотили и с Севера и с
Запада.
     Мы силами полутора батальонов помогли им вырваться.
     Так что обязаны жизнями друг  другу,  и то,  что мы слаженно сработали,
спасло немало солдатских и офицерских жизней в обоих частях.
     Когда  наступило  затишье,  мы  познакомились  поближе и  выпили немало
трофейного коньяка, который я добыл на коньячном заводе Грозного. Обменялись
адресами.
     Изредка  переписывались, поздравляли друг  друга с праздниками, звали в
гости.
     Виктор в 1996году поступил  в Академию. Перевез  семью в  Москву, жил в
офицерском общежитии.
     Все  я это  вспоминал, пока отлеживал бока на  верхней полке  купейного
вагона фирменного поезда "Енисей" сообщением "Красноярск-Москва".
     Лежишь на полке и вспоминаешь то, что было.  Хорошо вспоминать о войне,
когда  тебя мерно  укачивает  вагон, и ты даже не веришь, что все это было с
тобой. И ты, и ты твои товарищи смогли выстоять.
     В жизни вроде обычные люди, таких миллионы на Земле, а поди-ка, выжили,
и   выполнили  поставленную  задачу.  Правда,  потом,   как  оказалось,  эта
выполненная задача и погибшие пацаны восемнадцати-двадцати лет нахрен никому
не нужны, - в августе 1996 года подписана капитуляция.
     Но  кто же знал,  что так все  получится, тогда, в холодном и  кровавом
январе 1995 года?..
     Выезжал из Красноярска в тридцатиградусный  мороз, а приехал в Москву -
пять градусов со знаком минус.
     В  первопрестольной военные зимой  ходят в  фуражках, мода у них такая.
Чтобы не выглядеть белой вороной,  шапку убираю в  сумку, на голову фуражку;
жаль, что не ходят в Москве в бушлатах, а лишь в шинелях да куртках, которые
в Сибири только командиры частей носят, до остальных не доходят.
     Ну, все, Столица. Держись! Три  дня пьянства, которые тебя  потрясут! Я
приехал! Вперед!
     Служебные  дела  я  решил  быстро.  Подношения  сделали  свое дело: все
подписи  и печати на нужных  бумагах проставлены. Отметка в  командировочном
удостоверении  с открытой датой. Билеты куплены на  послезавтра, я свободен,
как ветер в поле!
     В  гостинице  помылся,  побрился, и  в  магазин.  Пару  шоколадок  двум
сорванцам Виктора, торт,  водка  своя -  красноярская, такой здесь нет, так,
что еще? Ага! Полбатона колбасы, пару банок рыбных консервов, чтобы не  быть
у студентов нахлебником.
     Обычное  офицерское общежитие.  Сам  жил во  многих  подобных.  Виктору
повезло, он  занимал  целый  блок. Две комнаты, с маленьким  коридорчиком, в
котором налево - кладовочка - раздевалка,  направо - туалет,  совмещенный  с
душем  и ножной  ванной.  Там  же в коридоре и кухня.  Плитка электрическая,
стол, полка с посудой.
     Левая комната - спальня и столовая, правая комната - детская. Так как у
Виктора двое ребятишек, то и дали ему отдельный блок. У кого один - ютятся в
одной комнате. А холостяки, или кто приехал без семьи, живут по четыре-шесть
человек в таком блоке.
     Слово  "блок"  преследует  военных   всю  службу.  Блок-пост,  блок.  И
прочее...
     Дверь отрыли пацаны.  Старшему  -  семь,  младшему - четыре.  Следом  -
Виктор. Пацаны  окружили  меня,  младший дергал за  штанину,  задрав  голову
вверх, спрашивал:
     - А вы кто? А вы кто?
     - Дядя Слава, - представился.
     Раздал мальчишкам шоколадки, жене - торт. Огляделся.
     Казенная мебель  пестрела инвентарными  номерами. Как  всегда, они были
написаны белой краской жирно и  на самом  видном месте,  так проще проводить
инвентаризацию.
     Человеку  непривыкшему  это  поначалу  режет  глаза,  а  потом  ничего,
привыкаешь и не замечаешь, что они вообще есть.
     Я начал доставать принесенные припасы, но Виктор остановил меня.
     Мы вышли, и перешли в соседний блок.
     -  Сосед -  на  курс старше,  сейчас на каникулах, вот они  с  семьей и
уехали, а мне ключи оставили, чтобы приглядывал, - пояснил он.
     Я достал привезенные три бутылки водки. Одной много, две  мало, а три в
самый раз, чтобы не бегать потом по ночной Москве, и не покупать самопальный
товар.
     Разместились.  Налили по первой, начали  разговор. Как ты, а как ты?  А
этого видел, а того помнишь? Уволился? А вот этот спился, уволили с позором.
Жаль, хороший мужик.  Жизнь такая, после Чечни так и не пришел в себя. М-да,
дела...
     Потом и вторая, третья - молча, не чокаясь, за павших. Четвертая, чтобы
третий тост за нас не пили.
     Вторая бутылочка. Славка, помнишь, как нас тогда обложили, а вы...
     Помню, Витя, помню, как будто все это было вчера, все помню...
     И тут мне вспомнился  один маленький эпизод той войны.  Малюсенький, но
вспомнился...
     Когда стояли уже в станице Петропавловской, а это было в марте 1995-го,
к нам часть пришла молодая женщина. Русская, лет двадцати пяти.
     В мирной жизни она была красива, впрочем, на войне все женщины красивы,
кроме чеченских...
     Так  вот эта  женщина искала  своего брата, который пропал без  вести в
боях в Грозном. Звали его Алексеев Сергей,  звание  - рядовой, был призван в
ноябре 1994-го. Пацан сопливый, только присягу принял - и в мясорубку. У нас
в бригаде тоже такие были... Были...
     Так вот этот рядовой Алексеев был вообще не из нашей части, а из полка,
в  котором  служил  Волков.  Она  была в этом  полку, ничего не  узнала,  ей
посоветовали обратиться к нам. Может, во время прорыва кто-нибудь из наших с
ним встречался, или знает обстоятельства его гибели?
     И вот эта молодая женщина на свои деньги приехала из Воронежа и, рискуя
жизнью, бродила по Грозному, по Чечне, разыскивая тело своего брата.
     Лицо  ее  осунулось,  под  глазами  черные  круги, взгляд был,  как  бы
сказать, не потухший, а угасший.
     Больше всего меня поразили  ее  глаза. Большие голубые глаза, а  запали
внутрь.  Это были красивые  глаза,  но они, казалось, ничего не  видели уже.
Страшные красивые глаза... Они врезались в память на всю жизнь.
     Она опрашивала всех, кто принимал участие в  том  бою. Каждого солдата,
прапорщика, офицера. Но  никто  не  мог  ей помочь.  Мы хотели помочь, но не
могли.
     Нельзя было  ее  отпускать обратно вот  так, самостоятельно;  начальник
штаба  Сан  Саныч  поехал на Ханкалу, на совещание, сделал  крюк  и  оставил
девушку в аэропорту Северный. После этого никто ее не видел, и про Алексеева
я больше не вспоминал. А  вот сейчас, под воздействием водки и воспоминаний,
я спросил у Виктора:
     - Витя, а помнишь, боец у вас был Алексеев Сергей?
     - Алексеев? - я удивился перемене настроения Виктора, он отшатнулся  от
меня как от сатаны.
     - Ты чего?
     - Так, ничего. Наливай! А что ты про него вспомнил? - перекрестился.
     Я рассказал про сестру и ее глаза.
     - Так, помнишь? И чего так тебя перекосило?
     - Было дело... Помнишь Ахтурова?
     - Нет.
     - Здоровый такой, я с ним в одной машине жил?
     - По-моему, Семен?
     - Он.
     - Ну, помню, и что? Мужик как мужик. И что?
     - Когда вышли из Грозного вашу бригаду отправили на  Запад, а нас  - на
Юг. Дело было в  апреле. Я  был дежурным по части,  проверил  посты, зашел в
кунг выпить чаю. Ночь, часа три, туман, продрог насквозь. Захожу, а Семен не
спит. Сидит один  и  спирт пьет. Один в три часа  ночи. На  войне рано спать
ложатся.  А он не спит. Мы с ним начали жить вместе в одном кунге, когда мою
машину спалили  в Грозном. Водила  и  напарник  у меня был  ранен, вот сам и
водил  свой  "ГАЗон".  А  Семена напарник  погиб. Я  и переехал к  нему.  Он
странный был, заносчивый очень. Но  ничего  не поделаешь, по службе  я с ним
особо не пересекался, так, спали под одной автомобильной крышей, да водку по
вечерам пили... А тут  он смотрит на меня, и что-то  пьяное  несет.  Мол, он
самый крутой, боевик, одним  словом... Сам-то в разведку как-то не рвался, и
принимал участие в боях, когда мы были в "котле". Как тогда, у больницы... И
вот он начинает хвастаться, что  он такой,  он весь расписной, а награды его
обходят. Ты за награды воевал, Слава?
     -  Нет,  конечно.  Не  думал, что она  мне  вообще достанется, у  нас в
бригаде есть и были более достойные. Что дальше-то?
     - Ну, вот.  Слово за слово...  Давай выпьем. - Было видно, что  Виктору
тяжело говорить. -  Я возьми и ляпни, что он  только в воздух стрелял, чтобы
свой страх отогнать. А он и вспомнил  про этого Алексеева... Когда духи  наш
батальон  стали  окружать, то все  пошли  на прорыв. И больные, и раненые, и
командиры и тыл, одним словом, все. А боец этот молодой, Алексеев, по словам
Семена,  зажался в  окопчик и  не высовывается, прижался  к земле и  дрожит.
Ступор у пацана.
     - Бывает такое. По себе помню: много раз жалел,  что не надел резиновые
трусы, с таким  бы удовольствие обделался от страха. И страшно было так, что
челюсти "SOS" сами  выбивали.  Ну и  что?  Не  боится  только дурак. А пацан
молодой.  Это в первом  бою кажется все нереально,  просто  как  сон,  кино,
сказка.  А потом, когда на своих  убитых  товарищей поглядишь, на кишки,  да
ноги оторванные, как-то жить сразу охота. И не хочется из окопчика вылазить.
Но  вылазишь.  Тем  паче,  что  пацаненок-то  совсем  зеленый  был.   Ничего
удивительного.
     - Он его убил.
     - Не понял.
     - Семен этого Алексеева пытался ногами достать из  окопа, а тот встал и
рванул в сторону каких-то  руин. Тот ему полмагазина в спину и всадил. Потом
тело спрятал в руинах...
     - Блядь!  Козел!  - я грохнул кулаком  по столу.  - Пацана сопливого...
Блядь!
     - Я был  в ярости. Был бы этот герой-боевик, который застрелил молодого
своего солдата здесь сейчас - задушил бы собственными руками.
     - Ну, а ты? Ты что сделал с этим гадом? - спросил я у Виктора.
     - Я?
     - Да, ты!
     - У меня автомат висел на плече, предохранитель вниз, и очередь...
     - По нему?
     - По нему, - кивнул Виктор, понурив голову.
     - Понятно.
     - Вытащил я тело из кунга, туман, стрельба постоянно велась, чтобы духи
не  подобрались.  Осветительные ракеты  света  не  давали. Никто  не  видел.
Положил возле туалета. Вроде как пошел по нужде, нарвался на вражескую пулю.
Отправили домой. "Орден Мужества" посмертно.
     Потом мы пили водку молча, уткнувшись друг в друга лбами. Слезы  капали
в водку, жидкость из носа смешивалась со слезами и тоже капала в стаканы. Мы
шмыгали носами, вытирали слезы, но не помогало.
     Я  никому  не рассказывал эту  историю.  С Виктором  мы переписывались,
перезванивались, еще раз  встретились, но историю эту ни словом, ни взглядом
не вспоминали.
     В 2002 году подполковник Волков умер от инсульта.
     Прости, Виктор, что я рассказал эту историю. Не могу я ее носить больше
в себе. Прости, Виктор, прости...


     Имена изменены



     От автора.

     Когда в Интернете  появились  отрывки  из  моей  книги "Я  был  на этой
войне", то  стала приходить массам  писем от читателей, друзей,  знакомых, в
том   числе  и   от   Салтымакова  (фамилия   изменена).  Бывшего   старшего
оперуполномоченного  отдела  военной  контрразведки,  что  служил  у  нас  в
бригаде. Сейчас он живет за границей,  сказал, что мне передадут его записи.
И действительно,  через некоторое  время  мне  назначили встречу  и передали
большой портфель, набитый  бумагами.  Там  были  записи,  наброски, дневники
Салтымакова. Некоторые вещи, о  которых  он писал,  вообще не укладываются в
голове.  На основании  его  заметок  я  и  написал  этот  короткий  рассказ.
Остальная большая часть его дневников ждет своего часа.
        В.Н. Миронов

     Когда идут  бои, тем более,  такие  как  при штурме  Грозного в  январе
1995г., то  думать о полноценной оперативной работе не приходится. Все, чему
тебя  учили  в мирной жизни,  летит к чертовой матери. Приходится вспоминать
опыт Великой Отечественной войны.
     В принципе, со времен Китайской империи  и Иисуса  Христа,  человек  не
придумал ничего нового в оперативной работе.
     Те же самые  агенты, те же самые разведчики и  шпионы с противоположной
стороны.
     Методы и способы приобретения агентуры, способы вербовки - все осталось
по-прежнему.  Человек  по своей натуре  слаб.  Я имею  ввиду,  что у каждого
человека есть  свои слабые и  сильные стороны. Одно компенсируется  другим и
порождает одно другое. Если человек силен  физически,  то у  него,  как пить
дать,  слабость по отношению  к  женщинам или  тщеславен до безобразия.  Тут
нужна лесть. "На каплю  меда поймаешь больше мух, чем на бочку уксуса" -- не
я придумал, а древние.
     И  все любят деньги, из какого  бы  материала  они не были  сделаны, из
дерева, соли, кожи.  А еще человек любит должности, которые приносили бы ему
достаток  помимо основной  зарплаты, почести,  уважение, чтобы его боялись и
уважали,   и   он   мог   управлять  другими  людьми.  В  довесок  ко  всему
перечисленному - бесплатная еда, красивые женщины.
     Любой опер, будь он из спецслужбы или правоохранительных  органов знает
это  прекрасно. Типы личностей -  основа основ оперативной работы, и плевать
какое  у  тебя  образование, но  если ты  не  усвоил  эти  азы,  не  научился
разбираться в  людях, их психологических  особенностях -  грош  тебе  цена -
снимай погоны и иди поднимай народное хозяйство.
     Но, все это хорошо в мирной жизни,  но когда идут крупномасштабные бои,
по типу Грозный-95, то понимаешь, что  вся образованность, опыт прежних лет,
когда  ты  разоблачал банды,  поставляющие  на  территорию  воинских  частей
наркоту,  или ловил военнослужащих, которые пытались по тупости и  скудоумию
патроны,  и  понимаешь,  что  все  ЭТО  тебе  ЗДЕСЬ  на  хрен  не надо!  Оно
пригодится, но ПОТОМ. Вот только дожить бы тебе до этого светлого ПОТОМ.
     А  сейчас вместе со всеми  окружающими тебя  товарищами-соратниками по
этой войне,  плевать, какие  на  нем  погоны, сколько звездочек,  или просто
чистые, какую он  занимает должность, рубишься с духами. Хотя, если говорить
уж  начистоту, то только законченные  клоуны  носили звездочки на погонах  -
верный  признак офицера, и, соответственно, лакомый  кусочек  для снайпера и
захвата в плен.
     И бьешься плечом  к плечу  со всеми наравне. Понимаешь, что, ПОКА, твое
мастерство, опыт, он не востребован. Ну, ладно, я начинаю повторяться.
     Захватывали пленных, но толком из  них никто ничего рассказать не  мог.
Лишь, то, что знали - какая банда  стоит против  нас, примерное  количество,
вот пожалуй и все. Были артисты, которые начинали кидаться, брызгать
слюной,   что-то  кричать   про  "русских  собак",  вспоминать   своего
Всевышнего,  разговор не  получался,  поэтому  и быстро кончали  их.  Да, не
гуманно,  вопреки  всем  расхожим понятиям о  гуманизме,  правах  человека и
прочей ...
     Вопрос не в этом. Был бы законный противник, тогда базаров немае, а так
- оголтелые родные бандиты, под  флагом  религиозной войны. Тем паче сидим в
окружении, что нам  с ними делать? Махать  белым флагом, чтобы духи дали нам
"зеленный коридор" для вывода пленных? Бред свинячий!
     Родное  руководство из  Москвы  и  Моздока  слало по  ЗАСу  шифрованные
сообщения. По началу мы с моим старшим группы Георгием Красновым, еще что-то
пытались расшифровать, но там везде было одно и тоже.
     Докладывать,  какие спецоперации  проводим, сколько боевиков  захвачено,
благодаря  нашим  героическим усилиям, сколько оружия и боеприпасов и прочую
муть.
     Мы  - это  оперативная группа  из  двух майоров военной  контрразведки.
Старший - Краснов, номер два  - я - Алексей Салтымаков. У  обоих опыт боевых
действий, оперативный опыт.
     Родина,  Судьба,  Бог,  руководство  столкнула  нас  в  этой  жизни.  В
последнюю минуту мне сказали, что вылетаю я в Чечню. У опера, который должен
был ехать, внезапно заболела жена. Меня терзают смутные подозрения,  что все
это было  сделано нарочно. Ну, да, ладно. 25 декабря 1994 года я сообщил жене
о свалившемся на нашу  голову  "Счастье" и рванул на фронт. Прибыл  к  месту
аккуратно в десять часов утра 31 декабря  1994 года. Гоша сидел в своем кунге
и тоскливо смотрел на нераспечатанную  бутылку водки - пить  один он не имел
привычки. И тут появляюсь я.
     Короче. Завтрак, обед - все вытекало  одно из другого. А потом, когда в
части  накрыли  столы,  прямо  посреди  машин,  и  только  начали  разливать
шампанское, со  стороны  узла связи  прибежал  дежурный по  связи. Бежал  он
молча. Лишь бумажка белела у него в руках. Был он бледен, лишь молча разевал
рот. Подбежал к командиру и протянул телеграмму.
     Командир  прочитал, взял кружку с шампанским, выпил молча. Потом сказал:
     --  С Новым годом! Б....! Поехали! Через пять минут  совещание у  меня,
через пятнадцать - выезжаем!
     Все допили шампанское. Шикарные столы на землю, совещание и по коням.
     Потом  этот  барский  ужин  мы  с Гошей  регулярно  вспоминали  сидя  в
подвалах.
     Пару  раз оставались  в полном окружении, по пять часов бились в гордом
одиночестве.
     Перекрестились, плюнули и вперед! Так получилось. Потому что в соседнее
помещение залетел снаряд.  А мы пошли, как бы сказать помягче, в это время по
нужде.
     В первый  раз нас спас мочевой пузырь.  Правда, оглушило, контузило нас
сильно. Но, в отличие от других, мы были живы. Второй раз дом, в  котором мы
сидели начал рассыпаться, и поэтому все побежали куда глаза глядят. Вот и мы
тоже рванули.  Потом  плевались. Слишком далеко. Всего через  пару руин наши
сидят, а мы в окружении духов. Они нас заметили и давай полосовать огнем наш
подвальчик.  Но, видно лень  им было к  нам ползти, поэтому остались живы. В
этом  же подвале  мы  нашли  трупы  как  духов,  так  и наших. Хоть  покойных
обшаривать не хорошо, но забрали мы и у тех  и у других оружие,  документы. А
также  пять  одноразовых  гранатометов  типа  "Мухи".  И  каждый  сделал  по
выстрелу.  Может это, и отпугнуло  духов. Но сделали  мы это, как выяснилось
через секунду, не от большого ума.
     Благо, что стреляли с торцевого окна, но взрыв был такой, что мгновенно
получили  по  очередной контузии. В  горячке  боя  забыли,  что  данный  тип
вооружения не предназначен для стрельбы из закрытых помещениях.
     С наступлением сумерек сумели пробиться к своим. Правда двое суток лишь
могли говорить, но, не слышали, да, спина и грудь зверски болели.
     Когда вышли из Грозного и двинулись на восток, вот тогда и пришло время
нашей работы.
     Военные встали  на блоки (блок-посты), пара бестолковых зачисток ничего
не дали.  Все мирные жители, ни складов  с  оружием, ни связников, ни духов,
все чисто.
     Но   тут   помогло   не   наше   оперативное  мастерство,   а   простая
наблюдательность.  Главная  задача  была  у  нас -- сохранение  наших  войск.
Вторая -- разведка с оперативных позиций. Военных разведчиков тоже учили азам
оперативной работы, но все это было в теории, в основном у них  были силовые
методы.  А  также  наш Эверест  -  это сотрудники ДГБ  Ичкерии  (департамент
госбезопасности).  Эти  гады  много  творили  под  крылом  Дудаева.  А   вот
сотрудники ДГБ  -  лакомый  кусок.  А  найти архив ДГБ  -  верх оперативного
искусства.
     Военные разведчики  и мы  нуждались друг  в  друге. Поэтому образовался
симбиоз. Мы добывали информация, потом совместно ее реализовали.
     Как  я  рассказывал  выше,   однажды  мы  просто  сидели  с  командиром
разведроты капитаном Черепановым  на крайнем  "блоке". Это  был  уже за войну
третий ротный разведчиков.
     Первого  убило,  у второго "сорвало" крышу - появилась  клаустрофобия -
боязнь закрытых помещений. Он  не мог находится ни в  доме, ни в  машине.  В
Грозном его завалило в подвале рухнувшего дома. В живых он остался один. Без
воды, еды, света он просидел трое  суток, постоянно пытаясь выбраться. После
этого он еще воевал, но только на улице.
     Естественно,  что у третьего, по счету, ротного была  кличка "Череп". И
вот сидим мы, смотрим на  краешек славного города Гудермеса. Мы вышли  к его
северо-восточной  окраине.  Правда, до  самого города  было  еще  километров
двадцать. Духи во главе с Басаевым встали у нас на пути. Команды форсировать
события у  нас  не  было, да, и  физически  не смогли,  в батальонах было по
тридцать человек. Не смогли бы.
     У разведчиков потери были тоже не малые.  За время  войны личный состав
роты обновился уже пять  раз. Они  всегда были  на  острие,  первыми  шли на
выручку попавшим в окружение, первыми и умирали...
     Из  деревни,  где  мы остановились  выезжал трактор,  за собой  он  вез
прицепную  бочку  квадратной  формы  -  за  водой.  Через  час  - полтора  он
возвращался назад.
     Поначалу  бойцы  внимательно  осматривали  эту бочку, трактор, а  затем
махнули рукой.
     И мы  с Гошей заметили , что бочка как уезжала пустая, так  и приезжала
чуть  заполненная. Это  было  заметно  как  ехал  трактор. Когда  бочка была
полная, то  трактор  надрывно  гудел, бочка ехала прямо, не виляя. А тут все
без изменений.
     Вот  мы и  сидели с  Черепом, курили.  Грелись  под лучами  мартовского
солнышка. Мир, да, и только.
     И  вот поднимается трактор с этой злополучной бочкой. Весело  так едет,
налегке.
     Боец на  "блоке"  махнул  рукой.  Трактор остановился.  Из  придорожных
кустов выскочили разведчики, не  успел  тракторист пискнуть как его вытащили
на землю и прижали. Бойцы "блока" по  заранее отработанному  сценарию шли  и
громко,  спокойно разговаривали. Тем  временем разведчики скинули  ботинки и
босиком подползли  к  горловине  заливного люка.  Откинули ее  и кинули пару
гранат Ф-1, скатились на землю Взрыв расколол бочку. Оттуда полилась красная
вода.  Тракторист  пользуясь  шумом вырвался  и рванулся  было  к  лесу,  но
автоматные очереди разрезали его на части.
     В бочке мы нашли останки восьмерых духов, взрывчатку, оружие.  Осмотр в
доме покойного  тракториста тоже принес целый арсенал оружия,  радиостанцию,
пустой зиндан, там сидели рабы из числа  русских, на стенах  были  надписи с
адресами  в  Росси  и фамилии, имена пленных.  Это было наше первое успешное
мероприятие.
     Но  это  все  не то, самое главное в  работе  -  агентура. Мы прекрасно
понимали. Что  доверять  полностью агентам  из числа  духов, а для  нас  все
чеченское  население стало духами,  нельзя. Тут нужен  мощный  рычаг.  Чтобы
агент был кровно заинтересован в оказании помощи нам.
     Русские  нам,  к  сожалению,  ничем  помочь не  могли.  Те,  с  кем  мы
встречались,  были  стариками  и  старухами,  они  влачили   полуживотное
состояние.
     Как  нынче  любят   делать  из  чеченцев  "белых  и  пушистых"!  А  они
выбрасывали стариков на улицу,  периодически избивали  их,  силой заставляли
работать на себя, при этом всячески унижали их, убивали  ради своей прихоти.
Жаль, что известные российские и международные правозащитники засунули в это
время язык в одно место и держали его там длительное время! Суки конченные!
     Ну, я отвлекся. Нам русские помогли, рассказав  какие тут тейпы. Кто  с
кем враждует, у кого кровная месть.
     Мы помогали русским как могли, вернули их в те дома, где он жили раньше
и  были  изгнаны оттуда.  Никто из  местных  не  возражал. Что стало  с теми
стариками, когда мы ушли в 1996 году из Чечни?
     В те времена в Чечне была так называемая оппозиция, это те, кого Дудаев
отодвинул от власти.  А также интеллигенция. Государство строилось исламское,
и поэтому  все те,  кто не знал хорошо Коран были изгнаны. Их опыт  и знание
было ни к чему новой стране. Правозащитники, ау, где     вы были тогда?!
     Эта так называемая "оппозиция" ничего  не  делала для  свержения режима
Дудаева, лишь ждали, когда придут русские и вернут им власть.
     Не буду раскрывать профессиональные хитрости,  но нам удалось  выйти на
парочку таких. В прошлом милиционеры. Один капитан, второй лейтенант.  После
прихода Дудаева к власти они, как положено было тогда, в дудаевской милиции
грабили  русских. Но,  однажды,  они  перешли  разграничительную  полосу. По
пьяной лавочке  выбросили  из машины  чечена,  он  был  родственником  друга
мощного  тейпа. В  итоге - заплатили деньги. Вернули машину,  извинились, но
это не помогло. Вылетели из милиции и  вот  сидели  в  деревне. Сами были из
маленького, нищего тейпа.
     По нашим  данным, не было на их руках русской крови, а то бы не было  с
ними никаких разговоров. Или мы или разведчики сделали  так, что они пропали
бы из этой жизни навсегда. Зато рыба в Сунже стала бы     еще жирнее.
     Когда  стоял  в  деревне Басаев,  он  убил их двоюродного дядю. Кровная
месть. Но  почему-то они не пошли в русские войска, чтобы отомстить за месть
своего  родственника. Но,  зато как они поносили Басаева, когда мы  пришли в
деревню!
     Тем временем пал Аргун. Следующим на очереди стоял Гудермес. Оставшиеся
войска   переместились  в  Гудермес.  Артиллерия  периодически  обстреливала
позиции бандитов.
     Сначала,   по   нашей  просьбе,  этих  бывших   милиционеров  захватили
разведчики. Взяли  по-тихому,  чтобы  соседи  не  видели,  намяли  бока,  но
несильно.  Вывели  из  состояния  равновесия,  адреналина в кровь напустили,
потом притащили к нам. Глаза завязаны.
     Местечко мы выбрали безлюдное. Нувориш из местных построил коттедж. Да,
вот  война началась, не успел отделку  доделать,  лишь стены возвел. Все как
положено.  Подвал. Камеры для  узников,  стены  толстые.  Решетки  на окнах.
Разведчики на двух БМП гоняли на холостом ходу движки. Не слышно, не видно.
     Мы  повязки   у  них  с  глаз   не  снимали,  потом  начали  читать  их
характеристики   с    описанием    их   "подвигов".   Помогли   коллеги   из
особистов, обслуживающих милицейские  части.  Им  попал  частично сохраненный
архив МВД Ичкерии.
     Наши пленники сидели и обливались потом. Затем начали просить о пощаде.
Клиент созрел.
     Мы сняли  повязки и начали  кричать,  что за  эти преступления  надо их
кончать и прочее. Пару раз стреляли в пол между их ног.
     Потом начали утверждать, что они не мужчины, потому что не отомстили за
дядю родного. Для чечена это смертельное оскорбление,  но они  и это  съели.
Значит, психологический надлом произошел.
     Ну, мы и  начали с  Гошей обрабатывать их. Он -  добрый. Я  - злой. Все
прошло как по нотам.
     Через  два часа  переговоров стороны пришли к консенсусу. Они  написали
нам подписки, попутно мы содрали с них информацию о всех их знакомых духах и
прочее,  они подписали это. Это  так,  для  закрепления  вербовки.  Чтобы не
думали, что можно будет потом от нас уйти.  А потом мы перешли к главному  -
нам нужна  была информация о  Гудермесе. О  расположении духов,  их техники,
складов с боеприпасами, короче все.
     Взамен  мы  пообещали им  полной реабилитации,  и  хорошие,  "кормовые"
должности в новой милиции.
     Не мудрствуя лукаво, мы дали им псевдонимы "Иванов" и "Петров". Решили,
что агентурная  пара будет заходить и возвращаться  через  Дагестан. Пускать
здесь, через духовские позиции рискованно.
     Потом мы поехали на Ханкалу к нашему руководству. Недавно там произошла
замена  и "Дядя Федор" и "Кот"  уехали  домой, а нам  предстояло  работать с
заносчивой парочкой из Москвы. Из Центрального аппарата ФСК.
     Мы приехали грязные,  пыльные,  радостно  докладываем им.  Потом просим
организовать "окно" для перехода в Дагестан. Не дают. Морду кривят, мол, эта
ваша операция, вы и  сами  занимайтесь. Но докладывать регулярно, и не  дай,
бог, сорвете - голову снимем.
     Тут у нас с Гошей не выдержали нервы. Мы высказали все, что думаем этим
двум паркетным  шаркунам, которые  агента в глаза никогда не  видели. Терять
нам  нечего  было. Дальше  фронта не пошлют. А  если пойдут разборки, так мы
можем и до Директора дойти рассказать как нас подставляют. Они тоже повысили
тон. Прибежала охрана,  у них была собственная охрана из числа спецназа. Нас
утащили. Мужики из охраны налили водки, дали поесть.
     Мы  поехали  в  Грозный,   самостоятельно  пробили  для  наших  агентов
должности  в  МВД   нового  государства.   Потом   смогли  пробить   "окно",
договорились о  системе паролей, где, когда должен быть осуществлен переход.
Выбили запасное "окно". На все ушло три дня.
     Потом мы  отправили  агентурную  пару "Иванов-Петров" на их собственной
"шестерке" на разведку. Стали ждать. С границы  Чечни и Дагестана  нам пришло
сообщение, что они миновали пост. Значит они снова в Чечне. Будем надеяться,
что документы сотрудников ДГБ, которые им передали на "окне" будут похожи на
настоящие.
     Тем временем мы начали  искать других кандидатов на  вербовку. На войне
всякое бывает, на все воля божья.
     Также  для  своих  агентов  мы  приготовили запасное  "окно". Духовские
позиции  пересекались глубоким оврагом,  разведчики сделали  проход в минном
поле, и по нашей просьбе, пока не таскали оттуда "языков".
     Каждый день с  девятнадцати до двадцати ноль мы  ждали  напротив  этого
прохода возвращения. Они для нас сейчас были более  ценны, чем самая дорогая
вещь  в  мире. Они обладали знаниями, которые  спасут многие  сотни. А то  и
тысячи   жизней   при   штурме   Гудермеса.   Воздушная   разведка.   Данные
радиоперехвата,   опрос  беженцев  показывал,   что  там  готовятся  большие
укрепсооружения. И не  везде авиация с артиллерией  могли их разрушить. Духа
зачастую их делали под прикрытием больниц, жилых домов.
     Но не было их. Однажды попали под минометный обстрел. Обоих
ранило. Мне  прошило осколком  левую руку,  Гоше  -  ногу.  Съездили  в
госпиталь   на   Северном.   Рентген  показал,   что  кости  целые,  удалили
поврежденные  участки тканей. Вызвали Черепа,  он нас эвакуировал. Потом  по
ЗАСу нас распекали московские хлыщи, что мы убежали из госпиталя. К черту!
     Агентов знали лишь только мы, и должны были завершить начатое до конца.
Слишком многое было поставлено на карту. Жизни наших солдат и судьба города.
Или мы  спасем солдат и сохраним город или его ждала участь  города-призрака
Грозного и многие тысячи грузов "двести" на Родину.
     И вот  настал  день, когда нам сообщили с перехода "окна", агенты вышли
из  Чечни, сдали  документы ДГБ и  двинулись  в нашу сторону.  Теперь, самое
главное, чтобы они действительно были в Гудермесе. А не просидели где-нибудь
у родственников в кустах.
     По прибытию  мы их  приветствовали как родных. Потом  они показали  где
позиции  духов,  их штабы,  казармы, позиции,  спрятанная  техника,  склады,
типография и пр.
     Но все это было  хорошо, теперь оставалось лишь подтвердить информацию.
Выехали   к   артиллерийским  корректировщикам.   На  лицах  агентов  маски.
Показывают  цели  сначала на картах.  А  там  где возможно - через  лазерный
дальномер.
     Ударила артиллерия. Все  с  напряжением наблюдают за дымом. Больше всех
волновались наши агенты. Мы  их  предупредили заранее, что расчет, в случае,
если они нас обманули, один.
     В бинокль хорошо было видно  как побежала пехота, как взорвался склад с
боеприпасами и в  небо взвился грибок  - разрыв от многих тонн смертоносного
груза.
     После этого  артиллерия накрыла стоянку с бронетехникой. Было видно как
мощные балки давят технику, как  после прямого попадания снарядов взрывается
боекомплект и танки разлетаются на  две составные  части. Башня в сторону, а
корпус разламывает мощный внутренний взрыв. Мы все это и раньше видели, но в
Грозном, точно  также горела  наша техника. И всякий раз сердце сжималось от
боли и жалости. А сейчас мы обнимали агентов и как  могли, я с простреленной
рукой, а Гоша с продырявленной ногой, отплясывали танец победителей.
     Мы победили! Теперь войска  могут  входить в этот город! Теперь наши не
погибнут! И город уцелел! Мы выполнили свою задачу.

           Эпилог

     Майоры  Краснов  и  Салтымаков  награждены  Орденами "Мужества",  а  их
руководству  в  Ханкале присвоено звание "Герой  России"  "..  за проведение
спецоперации по освобождению г. Гудермеса".





Популярность: 1, Last-modified: Sun, 04 Apr 2004 11:35:56 GmT