Переводы не включенные в это издание - http://lib.ru/SHAKESPEARE/sonets3.txt
----------------------------------------------------------------------------
Перевод Н.Гербеля
----------------------------------------------------------------------------
Как быстро будешь ты, стареясь, увядать,
Так быстро и в своем потомстве возродишься,
И кровь - с растратой чьей святыни примиришься -
Еще живя, своей успеешь ты назвать.
При этом - красота, спокойствие, потомство,
Без этого - болезнь, безумье, вероломство.
Когда бы все как ты решились поступать,
Чрез семьдесят лет мир пришлось бы отпевать.
Пусть те, кому злой дух назначил быть скупцами,
Умрут, не дав плода до времени-поры;
Но ты, благих небес осыпанный дарами,
Беречь бы должен был те чудные дары.
Природа образ твой в печать преобразила,
Чтоб оттиски ее потомство сохранило.
Когда мой слух часы бегущие считает,
А глаз следит, как ночь день в сумрак превращает:
Когда я вижу, как фиалка никнет в прах,
И злая седина является в кудрях;
Когда на лес нагой гляжу я из оконца,
Дававший в летний зной убежище от солнца,
И вижу, как траву, красу родных лугов,
Увозят, чтоб сухой сложить ее под кров -
Тогда о красоте твоей я помышляю,
Что Время и ее погубит, так как знаю,
Что блеск и красота склоняются во прах,
Чтоб место дать другим, стоящим на глазах.
От Времени ж косы, таящей вероломство,
Способно охранять тебя одно потомство.
О если б мог ты быть всегда самим собой!
Но ты принадлежишь себе, покамест дышишь,
И, смерти чуть шаги зловещие услышишь,
Другому передать обязан образ свой.
Тогда лишь красота, которой обладаешь,
С тобою не умрет - и, превратившись в прах,
В потомстве снова ты звездою заблистаешь,
Когда твой образ вновь воскреснет в их чертах.
Кто пасть такому даст прекрасному жилищу,
Когда его еще возможно поддержать,
Чтоб силе вьюг оно могло противостать
И холоду времен, присущему кладбищу?
Тот, кто небережлив! Ведь ты, друг милый мой,
Имел отца - так пусть и сын то ж скажет твой!
Нет, зеркалу меня не сделать стариком,
Покамест юность лет одних с тобою будет;
Когда ж замечу я на личике твоем
Морщину - о, тогда пусть смерть меня рассудит!
Краса, в которой ты судьбой заключена,
Мне сердце как плащом вошебным покрывает,
Так как она в тебе, мой ангел, обитает.
Ну как же мне, друзья, быть старей, чем она?
О, охраняй себя, подруга дорогая,
Как сам себя начну теперь я охранять,
Твое сердечко тем от бед оберегая,
Как хилое дитя заботливая мать!
Умру - о и своем ты сердце брось заботу;
Ведь ты мне отдала его без повороту.
Пусть хвастают родством и почестями те,
Что увидали свет под счастия звездою;
Я ж счастье нахожу в любви - святой мечте,
Лишенный благ иных Фортуной молодою.
Любимцы королей, как нежные цветки,
Пред солнцем золотым вскрывают лепестки;
Но слава в них самих зарыта, как в могиле,-
И первый хмурый взгляд их уничтожить в силе.
Прославленный в боях герой на склоне лет,
За проигранный бой из тысячи побед,
Бывает исключен из летописей чести
И теми позабыт, из-за кого лил кровь.
Я ж рад, что на мою и на твою любовь
Никто не посягнет в порыве злобной мести.
Мой друг, в твоей груди сердца те обитают,
Что - думал я - в стране теней уже витают;
Царят же в ней любовь с утехами ея
И для меня давно погибшие друзья.
Как много слез любовь коварно похитила
Из глаз моих как дань погибнувшим друзьям,
Тогда как ты их всех в себе самой укрыла -
И вот до этих пор лежат они все там!
Могила ты, где страсть живет, как под землею,
Украшенная вдруг трофеями друзей,
Отдавшими тебе все данное им мною -
И вот принадлежит все вновь тебе, моей.
Ты образами их в глазах моих светлеешь
И через них теперь всего меня имеешь.
Довольно о своем проступке сожалеть:
На розе есть шипы и грязь в ручье сребристом;
И солнцу, и луне случается тускнеть;
Живет же и червяк в венце цветка душистом.
Все грешны на земле - и сам в том грешен я,
Что поощрял твои сравнением проступки.
Льщусь подкупить себя, чтоб оправдать тебя -
И нахожу исход грехам моей голубки.
Не будет речь моя к грехам твоим строга:
Став адвокатом вновь из прежнего врага,
Я строгий иск начну против себя - и скоро
Меж страстию моей и ненавистью злой,
Кипящими в груди, возникнет ярый бой
Из-за проказ со мной хорошенького вора.
Не может Муза в снах и вымыслах нуждаться,
Покамест будет в стих мой пламенный вливаться
Твоих мышлений рой, которым было б грех
В величии своем доступным стать для всех.
Благодари себя, когда мои созданья
Проявят что-нибудь, достойное вниманья!
И как мне не найти на песнь себе ума,
Когда снабжаешь мозг мой крыльями сама?
Будь музой же сама, десятою по счету
И лучшей в десять раз, чем старые, кому
Петь гимны не унять в поэтах нам охоту,
И за собой веди достойных славы тьму.
Когда ж мои стихи прославятся молвою,
Пусть труд живет со мной, а похвала с тобою!
Возьми себе все то, что я люблю, мой друг:
Но к прежнему всему не много то прибавит,
Ведь все, что мог бы дать тебе любви досуг,
Уже давно тебя и нежит и забавит.
Я не могу за то сердиться на тебя,
Что ты в делах любви владеешь лучшей долей;
Но грех тебе, когда, влекомый злою волей,
Берешь, что после прочь бросаешь от себя.
Я извиню тебе покражу, похититель,
Когда ты оберешь и всю мою обитель,
Хотя щипки любви бывают тяжелей,
Всей желчности людской и ярости их всей.
О, сладострастье, зло златящее лучами,
Убей меня, но быть не можем мы врагами!
Не в том беда, что ты красоткой обладаешь,
Хоть горячо ее любил я - понимаешь,
А в том, что и она владеет уж тобой;
А это тяжелей всего мне, милый мой.
Но я молчу, своих обидчиков прощая:
Ты любишь потому, что я люблю ее;
Она ж кидает тень на счастие мое,
Тебе любить себя открыто позволяя.
Расстанься с ним - она его приобретет;
А потеряй ее - мой друг ее возьмет;
Они сойдутся, я ж обоих потеряю,
Причем мне оба крест на плечи взвалят - знаю.
Но вот в чем счастье: друг и я одно звено,
И значит, что любим я ею с ним равно.
Ни гордому столпу, ни царственной гробнице
Не пережить моих прославленных стихов,
И имя в них твое надежней сохранится,
Чем на дрянной плите, игралище веков.
Когда война столпы и арки вдруг низложит,
А памятники в прах рассыпятся в борьбе,
Ни Марса меч, ни пыл войны не уничтожат
Свидетельства, мой друг, живого о тебе.
И вопреки вражде и демону сомнений
Ты выступишь вперед - и похвала всегда
Сумеет место дать тебе средь поколений,
Какие будут жить до страшного суда.
И так, покамест сам на суд ты не предстанешь,
В стихах ты и в глазах век жить не перестанешь.
Когда мне раз слугой твоим пришлося стать,
Я должен лишь твои желанья исполнять.
Есть время у меня - оно не драгоценно -
И я твоим рабом останусь неизменно.
Я не могу роптать на долгие часы,
Когда слежу их бег, велениям красы
Послушен, и в тиши о горечи разлуки
Не смею помышлять, терпя в замену муки.
В злых мыслях даже я не смею вопрошать,
Где ты живешь и бдишь, с кем говоришь и ходишь,
А, осужден, как раб, о том лишь все мечтать,
Как счастливы все те, с кем время ты проводишь.
Любовь ведь так глупа, что все, что ни придет
Тебе на ум, всегда достойным хвал найдет.
Избави Бог меня, чтоб, ставши раз рабом,
Я вздумал проверять дела твои, забавы
И ждать отчета, друг, во времени твоем,
Тогда как я твои обязан чтить уставы.
Пусть буду я страдать в отсутствии твоем,
Покорный всем твоим капризам и веленьям
И ложь надежды злой, не чтя ее грехом
Твоим, переносить с безропотным терпеньем.
Ты так сильна, что где б дух ни носился твой,
Ты временем своим сама располагаешь,
Так как оно тебе принадлежит одной,
И цену ты сама своим поступкам знаешь.
Я ж должен только ждать, хоть ожиданье - ад,
И молча прохожу твоих проступков ряд.
Когда лишь ново то, что есть и было прежде,
То как далек на ум от истины, в надежде
Трудящийся создать, но лишь несущий гнет
Рожденных до того бесчисленных забот.
О, если бы могла нас летопись заставить
За несколько сот лет на миг один взглянуть
И образ твой таким могла бы нам представить,
Каким его впервой из слов усвоил взгляд,
Чтоб я увидеть мог, что древность рассказала
Про созданный вполне прекрасный образ твой
И лучше ль древних мы, иль раса хуже стала,
Иль в мире все идет обычной чередой.
Я ж знаю, что умы философов покойных
Хвалили иногда и менее достойных.
Как волны к берегам стремятся чередой,
Так и минуты вслед одна другой стремятся,
Становятся в ряды одна вслед за другой
И силятся вперед пробиться и умчаться.
Рожденное едва - уж к зрелости ползет,
Но лишь она его цветами увенчает,
С ним разрушенье в бой вступает в свой черед,
А Время всех даров своих его лишает.
И по челу оно проводит борозды,
Румянец молодой с прекрасных щек смывает,
Растаптывает в прах всех прелестей следы
И все своей косой бесчувственной срезает.
Но стих мой, не страшась руки его сухой,
В грядущих временах почтит тебя хвалой.
Уже ль желала ты, чтоб образ твой прекрасный
Попытку лечь, уснуть мне сделал бы напрасной
И сон мой возмутил явлением теней,
Похожих на тебя и милых для очей?
Не дух ли свой ты шлешь в сомненьи неотступном
В такую даль, чтоб здесь за мною наблюдать,
Найти меня в пыли и праздным и преступным
И ревность тем свою и гордость оправдать.
О нет, любовь твоя не так уж безгранична!
Зато моя к тебе смущает мой покой
И не дает сомкнуть очей в тиши ночной,
Храня из-за тебя все зорко безразлично.
Да, я храню твой сон, когда ты средь чужих,
Далеко от меня и близко от других.
Придет пора, когда мой друг таким же будет,
Каким я стал теперь, злой времени рукой
Поверженный во прах. Когда гнет лет остудит
Бушующую кровь, широкой бороздой
Морщина пробежит по лбу, потухнут очи,
И жизнь в своем пути достигнет дряхлой ночи,
И вся та красота, что в нем теперь царит,
Похитив блеск весны, далеко улетит;
Вот к этому-то дню я так приготовляюсь,
Чтоб времени косе успеть противостать,
Чтоб не могло оно из памяти изгнать
Благую красоту, которой удивляюсь.
Она навек в моих останется стихах
И будет жить у всех в сердцах и на глазах.
В усталости моей я жажду лишь покоя!
Как видеть тяжело достойных в нищете,
Ничтожество в тиши вкушающим благое,
Измену всех надежд, обман в святой мечте,
Почет среди толпы, присвоенный неправо,
Девическую честь, растоптанную в прах,
Клонящуюся мощь пред роком величаво,
Искусство, свой огонь влачащее в цепях,
Низвергнутое в грязь прямое совершенство,
Ученость пред судом надменного осла,
Правдивость, простоте сулимая в блаженство,
И доброту души в служении у зла!
Всем этим утомлен, я бредил бы могилой,
Когда бы не пришлось тогда проститься с милой.
Когда умру, меня оплакивай не доле,
Чем будет лить свой звон наш колокол большой,
Который возвестит, что принят я землей,
Чтоб сделаться червей добычею - не боле.
При чтеньи этих строк, прошу, не вспоминай
Писавшей их руки, затем что ты - мой рай,
И я бы не хотел в мечтах твоих прекрасных
Явиться пред тобой причиной слез напрасных.
Прошу тебя, когда я обращуся в прах,
Не называй меня по имени, царица,
При виде этих строк, написанных в стихах;
Но пусть любовь твою возьмет моя гробница.
Чтобы лукавый свет, услыша тихий вздох
Твой, осмеять тебя из-за меня не мог.
Как часто Муза, друг, моя к тебе взывала
И помощь от тебя такую ж получала,
Как и враждебных мне поэтов наших рой,
Бряцанье лир своих склонявших пред тобой.
Глаза твои, немых подвигнувшие к пенью
И дикость научив высокому паренью,
Вложили перьев пук в ученое крыло,
И Грацию поднять заставили чело.
Но ты гордись лишь тем, что я к своим созданьям
Схожу в тиши ночной лишь под твоим влияньем!
Ты исправляешь стиль в творениях других
И прелесть чувств своих даешь страницам их;
Искусство же мое живет одним тобою,
Взнесенное твоей ученостью благою.
В какую прелесть ты свой облекаешь грех,
Который точно яд, что розу отравляет,
Святую чистоту любви твоей пятнает?
В какой приют его ты прячешь ото всех?
Припоминая дни твоей протекшей славы,
А с нею и твои нескромные забавы,
Язык перестает корить и осуждать
И принужден в конце бывает замолчать.
И что за жизнь была твоим порокам скверным,
Назначившим тебя своим приютом верным,
Чья прелесть флер кладет на каждое пятно
И придает красу всему, что нам дано.
Но берегись, мой друг, отличия такого:
И лучший нож в руках тупится у иного.
Как было на зиму похоже это время,
Которое провел с тобой я не вдвоем!
Что за мороз и мрак спускалися, как бремя,
И как все вдруг в глаза глядело декабрем!
Однако время то - благое было лето
И осень с золотой кошницею своей,
Несущей бремя благ весеннего привета,
Подобно чреву вдов по смерти их мужей.
И те дары небес казались мне в томленьи
Несчастными детьми, не знавшими отцов,
Затем что у тебя и лето в услуженьи,
И птицы не поют, не вслушавшись в твой зов;
А если и поют, то с грустию такою,
Что листья блекнут вкруг - ну, точно пред зимою.
Ты для меня, мой друг, не можешь быть стара:
Какою в первый раз явилась ты для взора,
Такой же блещешь мне и нынче, как вчера.
Холодных три зимы лишили лес убора,
Три недные весны сплелися в хоровод
И в осень перешли, сменяясь каждый год,
И трижды цвет весны сожжен был зноем лета
С тех пор, как ты мой пыл почла лучом привета.
Но красота идет как стрелка часовая,
Идет себе вперед, свой мерный путь свершая -
И цвет лица, что взор мой радовал не раз,
Быть может, уж не тот, обманывая глаз.
Так пусть же знает, друг, невежливое время,
Что с дня твоих родин ее не страшно бремя.
Лицом моя любовь на солнце не похожа,
Кораллы ярче, чем уста ее горят,
Когда снег бел, то грудь прекрасной с ним не схожа,
А волосы есть шелк - у ней их не каскад.
Я видел много роз, в садах хранимых строго,
Но им подобных нет у милой на щеках,
А благовоний вкруг найдется лучших много,
Чем то, что на ее покоются устах.
Я лепету ее внимать люблю, но знаю,
Что музыка звучит и лучше и нежней,
И к поступи богинь никак не прировняю
Вполне земных шагов возлюбленной моей.
И все же для меня она стократ милее
Всех тех, кого сравнить возможно б было с нею.
Популярность: 1, Last-modified: Tue, 10 Jan 2006 13:09:56 GmT