---------------------------------------------------------------
 Перевод А.М. Финкеля
 Из  книги  "Шекспировские  чтения".
 1976  год, редактор А. Т.  Лифшиц.
     ---------------------------------------------------------------


     От всех творений мы потомства ждем,
     Чтоб роза красоты не увядала,
     Чтобы, налившись зрелостью, потом
     В наследниках себя бы продолжала.
     Но ты привязан к собственным глазам,
     Собой самим свое питаешь пламя,
     И там, где тук, ты голод сделал сам,
     Вредя себе своими же делами.
     Теперь еще и свеж ты и красив,
     Весны веселой вестник безмятежный.
     Но сам себя в себе похоронив,
     От скупости беднеешь, скряга нежный.
     Жалея мир, грабителем не стань
     И должную ему отдай ты дань.



     Когда тебя осадят сорок зим,
     На лбу твоем траншей пророют ряд,
     Истреплется, метелями гоним,
     Твоей весны пленительный наряд.
     И если спросят: "Где веселых дней
     Сокровища и где твой юный цвет?"
     Не говори: "В глуби моих очей" -
     Постыден и хвастлив такой ответ.
     Насколько больше выиграл бы ты,
     Когда б ответил: "Вот ребенок мой,
     Наследник всей отцовской красоты,
     Он счеты за меня сведет с судьбой".
     С ним в старости помолодеешь вновь,
     Согреешь остывающую кровь.



     Скажи лицу, что в зеркале твоем:
     Пора ему подобное создать.
     Когда себя не повторишь ты в нем,
     Обманешь свет, лишишь блаженства мать.
     Где лоно невозделанное то,
     Что оттолкнуло б дивный этот плуг?
     Своей могилой хочешь стать за что,
     Любви своей в себе замкнувши круг?
     Ты - зеркало для матери, и ей
     Ее апрель показываешь ты.
     И сам сквозь окна старости своей
     Увидишь вновь своей весны черты.
     Но если ты живешь самим собой,
     Умрешь один - умрет и образ твой.



     Зачем лишь на себя, прекрасный мот,
     Ты красоту расходуешь без счета?
     Не в дар, но в долг Природа нам дает,
     Но только щедрым все ее щедроты.
     Зачем же, скряга дивный, захватил
     Ты выданную для раздачи ссуду?
     О ростовщик! Твоих не хватит сил,
     Чтобы прожить сокровищ этих груду.
     Ведя дела всегда с самим собой,
     Себя лишаешь верного дохода.
     Но о себе ты дашь отчет какой,
     Когда уйти велит тебе Природа?
     Не пущена тобою в оборот,
     Краса твоя без пользы пропадет.



     Минуты те же, что произвели
     Прелестный образ, радующий глаз,
     Красу его сметут с лица земли,
     Обезобразят все, ожесточась.
     И время неустанное ведет
     На смену лету дикость злой зимы:
     Листва спадает, вместо соков - лед,
     Краса в снегу, и всюду царство тьмы.
     И если бы не летний свежий дух -
     Текучий узник в ясном хрустале -
     То вся бы красота исчезла вдруг,
     И след ее пропал бы на земле.
     Зимой цветок теряет лишь наряд,
     Но сохраняет душу - аромат.



     Так не давай зиме, чтобы она
     Твой сок сгубила стужею своею.
     Пока краса твоя еще сильна,
     Какой-нибудь сосуд наполни ею.
     Никто мздоимцем не сочтет тебя,
     Коль с радостью тебе лихву отвесят.
     Ты будешь счастлив, повторив себя,
     И в десять раз - коль их родится десять.
     А эти десять снова создадут
     Твой дивный лик стократно, бесконочно.
     И что же Смерть поделать сможет тут,
     Когда в потомстве жить ты будешь вечно?!
     Не будь строптивым: прелесть пожалей
     И не бери в наследники червей.



     Ты посмотри: когда, лаская глаз,
     Встает светило с ложа своего,
     Все на земле поют хвалу в тот час
     Священному величию его.
     Когда ж оно небесной крутизной
     Спешит, как юность зрелая, в зенит,
     То каждый взор, пленен его красой,
     За золотым путем его следит.
     Но в час, когда оно, закончив путь,
     Расставшись с днем, свергается в закат,
     Никто не хочет на него взглянуть,
     И обращен небрежный взор назад.
     И ты, когда тебя не сменит сын,
     Свой полдень пережив, умрешь один.



     Ты - музыка, но почему уныло
     Ты музыке внимаешь? И зачем
     Ты с радостью встречаешь, что не мило,
     А радостному ты не рад совсем?
     Нс потому ли стройных звуков хоры
     Аккордами твой оскорбляют слух,
     Что кротко шлют они тебе укоры
     За то, что ты один поёшь за двух.
     Заметь, как дружно, радостно и звонко
     Согласных струн звучит счастливый строй,
     Напоминая мать, отца, ребенка,
     В единой ноте сливших голос свой.
     Тебе поет гармонии поток:
     "Уйдешь в ничто, коль будешь одинок".



     Не из боязни ль горьких слез вдовы
     Отшельничество избрано тобою?
     Но коль бездетен ты умрешь - увы!
     То станет целый мир твоей вдовою.
     И будет горько плакать он, что ты
     Подобья не оставил никакого,
     Тогда как мужа милого черты
     В чертах своих детей находят вдовы.
     Все то, что расточает в мире мот,
     Меняя место, в мир идет обратно,
     Но красота бесплодная пройдет
     И без толку погибнет безвозвратно.
     Не будет у того любви к другим,
     Кто надругался над собой самим.



     Стыдись, стыдись! Уж слишком беззаботно
     И на себя глядишь ты и на свет.
     Тебя все любят - сам скажу охотно -
     Но никого не любишь ты в ответ.
     К себе проникнут лютою враждою
     Против себя ты козни строишь сам,
     И не хранишь, а собственной рукою
     Ты разрушаешь свой прекрасный храм.
     О, изменись! И изменюсь я тоже.
     Неужто злу пристал такой дворец?
     Душа красой с лицом пусть будет схожа,
     И стань к себе добрее наконец.
     Меня любя, создай другого "я",
     Чтоб вечно в нем жила краса твоя.



     Пусть ты поблекнешь и лишишься сил -
     В своем потомстве расцветешь пышнее.
     Кровь, что в него ты в молодости влил,
     Назвать ты можешь в старости своею.
     И в этом мудрость, прелесть и расцвет.
     Вне этого безумие, дряхленье.
     Весь мир исчез бы в шесть десятков лет,
     Когда бы твоего держался мненья.
     Ненужные для будущих времен,
     Пусть погибают грубые уроды,
     Но ты судьбой столь щедро награжден,
     Что сам не смеешь быть скупей природы.
     Ты вырезан Природой как печать
     Чтоб в оттисках себя передавать.



     Когда слежу я мерный ход часов,
     И вижу: день проглочен мерзкой тьмой;
     Когда гляжу на злую смерть цветов,
     На смоль кудрей, сребримых сединой;
     Когда я вижу ветви без листвы,
     Чья сень спасала в летний зной стада,
     Когда сухой щетинистой травы
     С прощальных дрог свисает борода, -
     Тогда грущу я о твоей красе:
     Под гнетом дней ей тоже увядать,
     Коль прелести, цветы, красоты все
     Уходят в смерть, чтоб смене место дать.
     От времени бессильны все щиты,
     И лишь в потомстве сохранишься ты.



     О, если б вечно был ты сам собой!
     Но ведь своим недолго будешь ты. . .
     Готовься же к кончине, друг родной,
     И передай другим свои черты.
     Твоей красе, лишь данной напрокат,
     Тогда не будет края и конца,
     Когда твои потомки воплотят
     В себе черты прекрасного лица.
     Да кто ж позволит дому рухнуть вдруг,
     Его не охранив страдой своей
     От ярости нещадных бурных вьюг,
     Сурового дыханья зимних дней?!
     Ты знал отца. Подумай же о том,
     Чтоб кто-то мог тебя назвать отцом.



     Я не по звездам мыслю и сужу;
     Хотя я астрономию и знаю,
     Ни счастья, ни беды не предскажу,
     Ни засухи, ни язв, ни урожая.
     И не могу вести я счет дождям,
     Громам, ветрам, сулить счастливый жребий,
     Предсказывать удачу королям,
     Вычитывая предвещанья в небе.
     Все знания мои в твоих глазах,
     Из этих звезд я черпаю сужденье,
     Что живы Правда с Красотой в веках,
     Коль ты им дашь в потомстве продолженье.
     Иначе будет час последний твой
     Последним часом Правды с Красотой.



     Когда я постигаю, что живет
     Прекрасное не более мгновенья,
     Что лишь подмостки пышный этот взлет
     И он подвластен дальних звезд внушенью;
     Когда я вижу: люди, как цветы,
     Растут, цветут, кичася юной силой,
     Затем спадают с этой высоты,
     И даже память их взята могилой, -
     Тогда к тебе свой обращаю взор -
     Хоть молод ты, но вижу я воочью,
     Как Смерть и Время пишут договор,
     Чтоб ясный день твой сделать мрачной ночью.
     Но с Временем борясь, моя любовь
     Тебе, мой милый, прививает новь.



     Но почему бы не избрать пути
     Тебе иного для борьбы победной
     С злым временем? Оружие найти
     Вернее и надежней рифмы бедной?
     Ведь ты теперь в расцвете красоты
     И девственных садов найдешь немало,
     Тебе готовых вырастить цветы,
     Чтоб их лицо твое бы повторяло.
     И то, что кисть иль слабый карандаш
     В глазах потомства оживить не в силах,
     Грядущим поколеньям передашь
     Ты в образах, душой и телом милых.
     Себя даря, для будущих времен
     Своим искусством будешь сохранен.



     Поверят ли грядущие века
     Моим стихам, наполненным тобою?
     Хоть образ твой заметен лишь слегка
     Под строк глухих надгробною плитою?
     Когда бы прелесть всех твоих красот
     Раскрыла пожелтевшая страница,
     Сказали бы потомки: "Как он лжет,
     Небесными творя земные лица".
     И осмеют стихи, как стариков,
     Что более болтливы, чем правдивы,
     И примут за набор забавных слов,
     За старосветской песенки мотивы.
     Но доживи твой сын до тех времен, -
     Ты б и в стихах и в нем был воплощен.



     Сравнит ли с летним днем тебя поэт?
     Но ты милей, умереннее, кротче.
     Уносит буря нежный майский цвет,
     И лето долго нам служить не хочет.
     То ярок чересчур небесный глаз,
     То золото небес покрыто тучей,
     И красоту уродует подчас
     Течение природы или случай.
     Но лета твоего нетленны дни,
     Твоя краса не будет быстротечна,
     Не скажет Смерть, что ты в ее тени, -
     В моих стихах останешься навечно.
     Жить будешь ими, а они тобой,
     Доколе не померкнет глаз людской.



     У льва, о Время, когти извлеки,
     Оставь земле сжирать детей земли,
     У тигра вырви острые клыки,
     И феникса в его крови спали!
     Печаль и радость, тьму и блеск зари,
     Весну и осень, бег ночей и дней, -
     Что хочешь, легконогое твори,
     Но одного лишь делать ты не смей:
     Не смей на лике друга моего
     Вырезывать следы твоих шагов;
     Пусть красота нетленная его
     Пребудет образцом для всех веков!
     Но можешь быть жестоким, злой Колдун,
     В моих стихах он вечно будет юн.



     Твой женский лик - Природы дар бесценный
     Тебе, царица-царь моих страстей.
     Но женские лукавые измены
     Не свойственны душе простой твоей.
     Твой ясный взгляд, правдивый и невинный,
     Глядит в лицо, исполнен прямоты;
     К тебе, мужчине, тянутся мужчины;
     И души женщин привлекаешь ты.
     Задуман был как лучшая из женщин,
     Безумною природою затем
     Ненужным был придатком ты увенчан,
     И от меня ты стал оторван тем.
     Но если женщинам ты создан в утешенье,
     То мне любовь, а им лишь наслажденье.



     Нет, я не уподоблюсь музе той,
     Которая, не зная меры слова
     И вдохновляясь пошлой красотой,
     Свою любовь со всем сравнить готова.
     Приравнивает к солнцу и луне,
     Цветам весенним, ярким самоцветам,
     В подземной и подводной глубине,
     Ко всем на свете редкостным предметам.
     Правдив в любви, правдив и в песне я:
     Не как златые светочи в эфире,
     Блистает красотой любовь моя,
     А как любой рожденный в этом мире.
     Кто любит шум, пусть славит горячей,
     А я не продаю любви своей.



     Не верю зеркалам, что я старик,
     Пока ты сверстник с юностью живою.
     Когда лета избороздят твой лик,
     Скажу и я, что смерть придет за мною.
     Твоя краса - покров души моей,
     Сплетенный навсегда с душой твоею.
     Твоя в моей, моя в груди твоей -
     Так как же буду я тебя старее?!
     И потому побереги себя
     Для сердца моего - и я ведь тоже
     Твое ношу и берегу любя,
     На преданную нянюшку похожий.
     И если сердце вдруг умрет мое -
     То не смогу я возвратить твое.



     Как на подмостках жалкий лицедей
     Внезапно роль забудет от смущенья,
     Как жалкий трус, что в ярости своей
     Сам обессилит сердце в исступленье,
     Так от смущенья забываю я
     Любовный ритуал, для сердца милый,
     И замолкает вдруг любовь моя,
     Своею же подавленная силой.
     Так пусть же книги тут заговорят
     Глашатаем немым души кричащей,
     Что молит о любви и ждет наград, -
     Хотя язык твердил об этом чаще.
     Любви безмолвной речи улови:
     Глазами слышать - высший ум любви.



     В художника мой превратился глаз, -
     Твой образ в сердце впечатлен правдиво.
     Он в раме тела моего сейчас,
     Но лучшее, что есть в нем - перспектива.
     Сквозь мастера глядишь на образ свой,
     Его в глуби ты видишь потаенной -
     У сердца моего он в мастерской,
     Любимого глазами застекленной.
     О, как дружны глаза у нас - смотри:
     Мои - художник, а твои - оконца;
     Чтоб образ твой увидеть там, внутри,
     Сквозь них в меня заглядывает солнце.
     Но глаз рисует тело лишь одно -
     Увидеть сердце глазу не дано.



     Кто под счастливой родился звездой,
     Гордится честью, титулом, наградой.
     А я, лишенный этого судьбой,
     В нежданном счастье нахожу отраду.
     Как ноготки под солнечным лучом,
     Цветут под взглядом принца фавориты.
     Но падают в величии своем,
     Суровостью очей его убиты.
     Добывший славу в битвах без числа,
     Одну хотя бы проиграет воин, -
     И вот забыты все его дела,
     И в книге славных быть он не достоин.
     Но счастлив я: люблю я и любим
     И от любви своей неотделим.



     Любви моей властитель. Твой вассал
     С почтительной покорностью во взгляде
     Тебе посланье это написал
     Не остроумья, преданности ради.
     Так преданность сильна, что разум мой
     Облечь ее в слова не в состоянье.
     Но ты, своей известный добротой,
     Найдешь приют для скудного посланья.
     Пока свой лик ко мне не обратят
     Созвездья, управляющие мною,
     И выткут для любви такой наряд,
     Чтоб мог я быть замеченным тобою.
     Тогда скажу, как я тебя люблю,
     А до того себя не объявлю.



     Устав от дел, спешу скорей в кровать,
     Чтоб отдохнули члены от блужданья.
     Но только станет тело отдыхать,
     Как голова начнет свои скитанья.
     Уходят мысли в страннический путь,
     Спешат к тебе в усердии горячем,
     И не могу я глаз своих сомкнуть,
     И вижу мрак, открытый и незрячим.
     Духовным зреньем вижу образ твой,
     Сверкающий алмаз, слепящий очи.
     Он делает прекрасным мрак ночной
     И обновляет лик старухи - ночи.
     Днем отдыха не нахожу ногам,
     А духу нет покоя по ночам.



     Но как бы к счастью я вернуться мог,
     Коль я лишен досуга и покоя?
     Не облегчает ночь дневных тревог,
     А день подавлен горестью ночного,
     Всегда враги, сейчас друзья они,
     Сейчас друг другу протянули руки
     И мучают меня: трудами дни,
     А скорбью ночь - что я с тобой в разлуке.
     Чтоб дню польстить, я говорю ему,
     Что ты шлешь свет при пасмурной погоде;
     А черной ночи льщу, что в мрак и тьму
     Ты, вместо звезд, горишь на небосводе.
     Но с каждым днем печаль моя сильней,
     И с каждой ночью скорбь моя больней.



     Когда людьми и счастьем обойден,
     Не знаю я, что делать мне с собой, -
     В глухое небо тщетно рвется стон,
     И горько плачу над своей судьбой.
     Я завистью нещадною томим
     К чужой надежде, участи, друзьям,
     К уму, таланту, доблестям чужим,
     Себя за это презирая сам.
     Но стоит лишь мне вспомнить о тебе -
     С земли угрюмой сердцем я взлечу
     Навстречу солнцу, благостной судьбе,
     Как жаворонок, к светлому лучу.
     Твоей любви, моей мечты о ней
     Я не отдам за троны всех царей.



     Когда на суд безмолвных дум своих
     Воспоминанья прошлого влеку я,
     Скорбя опять о горестях былых,
     О дорогих утратах вновь тоскуя, -
     Не плакавшие ввек глаза мои
     Потоки слез тогда исторгнуть в силе,
     И об умершей плачу я любви,
     И о друзьях, исчезнувших в могиле.
     От горя к горю вновь перехожу,
     Печалюсь вновь печалями былого,
     Страданьям давним счеты подвожу,
     За что платил, уплачиваю снова.
     Но только вспомню о тебе, мой друг,
     Не станет больше ни утрат, ни мук.



     Сердца, что я умершими считал,
     В твоей груди нашли себе приют.
     Царит любви в ней светлый идеал,
     Друзей ушедших образы живут.
     О, сколько чистых надмогильных слез
     Из глаз моих струил я много раз!
     Но не навек любимых рок унес,
     Они в тебе схоронены сейчас.
     Храня в себе, ты воскрешаешь их:
     Возлюбленных угасших хоровод
     Мою любовь собрал в сердцах своих
     И всю ее тебе передает.
     В тебе я вижу всех любимых мной, -
     Ты - все они, и я - всегда с тобой.



     Коль ты, мой друг, тот день, переживешь,
     Когда меня зароет смерть до срока,
     И вдруг, случайно, снова перечтешь
     Стихов моих бесхитростные строки, -
     Их с лучшими, позднейшими сравни:
     Пусть в новых больше славного искусства,
     Мои творенья в сердце сохрани
     Не ради совершенства - ради чувства.
     О посвяти одну лишь думу мне:
     "Когда бы мог расти он с веком вместе,
     И он бы создал - с ними наравне -
     Достойное стоять на первом месте.
     Но умер он, и превзошли его.
     В нем чту любовь, а в них лишь мастерство",



     Я видел много раз, как по утрам
     Ласкает солнце взглядом царским горы,
     Льнет поцелуем к бархатным лугам
     И золотит, небесный маг, озера.
     А после позволяет, чтоб на нем
     Клубилась туч уродливая стая,
     Гнала его на запад со стыдом,
     От мира лик божественный скрывая.
     Вот так однажды солнца своего
     Я озарен был лаской животворной;
     Но горе мне! На час один всего -
     И вновь оно покрылось тучей черной.
     Но я его люблю и в этой мгле:
     Что можно небу, можно и земле.



     Зачем ты мне сулил пригожий день
     И без плаща я в путь пустился свой?
     Чтоб облаков ничтожных злая тень,
     Меня застигнув, скрыла образ твой?
     И что с того, что с тучами борясь,
     Ты дождь осушишь на щеках моих, -
     Никто такую не похвалит мазь,
     Что боли облегчает лишь на миг.
     Скорбей моих не вылечит твой стыд.
     Ты каешься, но горько мне теперь:
     Несущему тяжелый крест обид
     Твоя печаль не возместит потерь.
     Но перлы слез, что их любовь лила!
     Они искупят все твои дела.



     Ты не кручинься о своей вине:
     У роз шипы, в ручьях кристальных ил,
     Грозят затменья солнцу и луне,
     И гнусный червь бутоны осквернил.
     Грешны все люди, грешен я и сам:
     Я оправдал поэзией своей
     Твои проступки, и твоим грехам
     Нашел отвод, самих грехов сильней.
     Я отвращаю от тебя беду
     (Защитником твоим стал прокурор),
     И привлекаю сам себя к суду.
     Меж ненавистью и любовью спор
     Кипит во мне. Но я пособник твой,
     Любимый вор, обидчик милый мой.



     С тобою врозь мы будем с этих пор,
     Хоть нераздельны, как и встарь, сердца:
     Внезапно павший на меня позор
     Перенесу один я до конца.
     Любовь у нас и честь у нас одна.
     Пусть злая доля разлучила нас,
     Любви взаимной не убьет она,
     Похитит лишь блаженства краткий час.
     Не смею впредь я узнавать тебя,
     Своей виной срамить тебя боясь;
     И ты не можешь быть со мной, любя,
     Дабы на честь твою не пала грязь.
     Не делай так! Ведь для моей любви
     И честь твоя, и ты - свои, свои!



     Как радуется немощный отец,
     Увидя сына юного успехи,
     Так я, судьбой измученный вконец,
     В тебе найду отраду и утехи.
     Богатство, знатность, ум и красоту -
     Все, чем гордится доблесть молодая,
     Я от тебя теперь приобрету,
     Свою любовь ко всем им прививая.
     И я не беден, не презрен, не хил, -
     Ведь даже тенью осенен твоею,
     Себя с твоею славою я слил,
     Богатствами твоими богатея.
     Что лучшее есть в мире, - все тебе!
     Так я хочу, и рад своей судьбе.



     Как может не хватить у музы тем,
     Когда себя вдыхаешь ты в мой стих,
     Даря ей столько мыслей, чувств, поэм,
     Что не запишешь па бумаге их?
     Благодари же самого себя,
     Достоинства найдя в моих стихах;
     Кто ж будет нем, не воспоет тебя,
     Когда твой свет горит в его мечтах?!
     Десятой музой, в десять раз славней,
     Чем прежних девять, для поэта будь,
     Стихи такие с ним создать сумей,
     Чтоб проложить в века смогли свой путь.
     И если угожу потомкам я,
     То мой - лишь труд, а слава вся - твоя!



     О, как же я могу воспеть тебя,
     Когда ты часть меня же самого?
     Кого б хвалил я, как не сам себя?
     И самохвальство это для чего?
     Так лучше врозь мы будем жить с тобой,
     Любовь единством звать мы прекратим, -
     Тогда, в разлуке, сможет голос мой
     Воздать хвалу достоинствам твоим.
     О, сколько б ты несла, разлука, мук,
     Коль времени не оставляла б ты
     Мечтами о любви занять досуг,
     Обманывая время и мечты,
     И не двоила б нас, чтоб вознесли
     Оставшиеся тех, кто там вдали.



     Бери ее хоть всю, мою любовь!
     Что нового приобретешь ты с нею?
     Твоим я был, твоим я буду вновь,
     И нет любви, моей любви вернее.
     Коль ты берешь любовь мою любя,
     За это осуждать тебя не стану,
     Но осужу, коль, обманув себя,
     Берешь ее, доверившись обману.
     Я все тебе прощаю, милый вор,
     Хотя меня ты грабишь без стесненья:
     Ведь горше нам снести любви укор,
     Чем ненависти злые оскорбленья.
     О ты, что можешь зло облечь красой,
     Убей меня, но не казни враждой.



     Когда из сердца твоего порой
     Я отлучусь, - ты платишь дань грешкам.
     Оправдан ты летами и красой:
     Соблазн за ними ходит по пятам.
     Ты мил - и все хотят тебя иметь;
     Пленителен - и всеми осажден.
     А женщины прельстительную сеть
     Прорвет ли тот, кто женщиной рожден!
     Увы! Ко мне ты мог бы стать добрей,
     Мог совладать с разгульной красотой,
     Сдержать беспутство юности своей,
     Чтоб не нарушить верности двойной:
     Ее ко мне - собой ее пленя,
     Твоей ко мне - отринувши меня.



     Не в этом горе, что она твоя,
     Хоть, видит бог, ее любил я свято;
     Но ты - ее, и этим мучусь я:
     Мне тяжела твоей любви утрата.
     Но ваша мной оправдана вина:
     Ты любишь в ней возлюбленную друга,
     Тебе ж любить позволила она,
     Любя меня как нежная подруга.
     Ее теряю - радуется друг;
     Теряю друга - к ней приходит счастье.
     Вы с ней вдвоем - а я лишаюсь вдруг
     Обоих вас во имя вашей страсти.
     Но друг и я - о счастье! - мы одно:
     Любим я буду ею все равно.



     Сомкну глаза - и все виднее мне. . .
     Весь день пред ними низкие предметы,
     Но лишь засну - приходишь ты во сне
     И в темноту струишь потоки света.
     О ты, кто тенью освещаешь тень,
     Невидящим глазам во тьме сияя,
     Как был бы ты прекрасен в ясный день,
     Его своим сияньем озаряя.
     Средь бела дня увидеть образ твой -
     Какою это было бы усладой,
     Когда и ночью, тяжкой и глухой,
     Ты наполняешь сны мои отрадой.
     Ты не со мной - и день покрыла мгла;
     Придешь во сне - и ночь, как день, светла.



     Когда бы мыслью плоть была, - тогда
     Ничто не стало б на моем пути.
     Стремясь к тебе, я мог бы без труда
     Любое расстояние пройти.
     И что с того, что где-то далеко,
     За тридевять земель скитаюсь я, -
     Чрез земли и моря к тебе легко
     Домчит меня живая мысль моя.
     Но я не мысль, и тщетны все труды -
     Пространство мне преодолеть невмочь.
     Я из земли составлен и воды,
     И только время сможет мне помочь.
     Смогли стихии низшие мне дать
     Лишь тяжесть слез - покорности печать.



     Но высших две - признаюсь, не тая, -
     Огонь и воздух - круглый день с тобой:
     Желание мое и мысль моя -
     Скользят, мелькают, легкой чередой.
     Когда ж к тебе они помчатся вдруг
     Посланцами святой любви моей,
     Из четырех стихий лишившись двух,
     Скудеет жизнь под бременем скорбей,
     Пока послы не прилетят назад,
     Чтоб снова исцеленье мне принесть,
     Мне о твоем здоровье говорят,
     Передают мне радостную весть.
     Ликую я, но шлет моя любовь
     Их вновь к тебе, и я печалюсь вновь.



     У глаз и сердца непрестанный бой:
     Как образ твой им поделить любя.
     Ни сердцу глаз не даст владеть тобой,
     Ни глазу сердце не отдаст тебя.
     Доказывает сердце - ты живешь
     В его светлице, и глазам незрим.
     А глаз твердит, что это плутни, ложь,
     И отражен твой образ только им.
     Чтобы конец положен был борьбе,
     Суд мыслей вынес четкий приговор:
     Возьмет пусть сердце часть одну себе,
     Другую часть получит ясный взор.
     Твой внешний облик - глаза это часть;
     А сердцу - сердца пламенная страсть.



     У глаз и сердца дружеская связь,
     Внимателен теперь друг к другу каждый.
     Захочет видеть глаз тебя, томясь,
     Иль сердце изойдет любовной жаждой, -
     Тогда мой глаз твой образ создает
     И сердце пировать зовет с собою;
     Подчас и сердце с глазом в свой черед
     Поделится любовною мечтою.
     Любовью ли иль образом своим -
     Пусть нет тебя - со мной ты бесконечно.
     От помыслов моих неотделим,
     Ты вечен в них, они со мною вечно.
     Заснут они, и образ твой во сне
     Ласкает глаз и сердце наравне.



     С какой заботой я, готовясь в путь,
     Все безделушки спрятал под замок,
     Чтоб под охраной этой как-нибудь
     От рук нечестных их сберечь бы смог.
     Но ты, пред кем все ценности - отброс,
     Кто всех родней, кто горше всех забот,
     Моя утеха и виновник слез, -
     Тебя любой воришка украдет.
     Тебя не спрятать ни в какой тайник,
     Тебя хранить могу лишь в сердце я,
     Где для тебя открыт во всякий миг
     И вход и выход - воля в том твоя.
     Но даже там тебя мне не спасти:
     За клад такой и Честь сойдет с пути.



     От тех времен - коль их наступит срок -
     Когда осудишь ты мои пороки
     И подведет любовь твоя итог,
     Благоразумья выполнив уроки;
     От тех времен, когда движеньем глаз -
     Двух солнц - меня ты встретишь, как чужого,
     Когда любовь, забыв отрады час,
     Суровости своей найдет основу;
     От тех времен ищу теперь защит;
     Себе назначу сам пустую цену,
     И голос мой меня же обвинит,
     Чтоб этим оправдать твою измену.
     Законно можешь ты меня забыть:
     Нет права у меня любимым быть.



     Как медленно я путь свершаю свой,
     Когда конец безрадостный его
     Мне говорит, что с каждою стопой
     Все дальше я от друга своего.
     Мой конь ступает тяжко, не спеша,
     Неся меня и груз моих скорбей,
     Как будто сознает его душа,
     Что быстрый бег нас разлучит скорей.
     И даже шпоры не бодрят коня,
     Хоть я порой загнать его готов.
     Лишь стон в ответ, но стон тот для меня
     Больней, чем шпоры для его боков.
     Одно пробудит этот стон в груди:
     Скорбь впереди, а радость позади.



     Оправдывает так любовь моя
     Досадную медлительность коня.
     Когда с тобою разлучаюсь я,
     Почтовый гон не тешил бы меня.
     Но оправданья не найду ни в чем
     Я в час возврата - о, как он ползет!
     Пусть даже ветер был бы под седлом,
     Я все равно пустил бы шпоры в ход.
     Мне никакой не будет годен конь;
     Любовное желание мое -
     Вот ржущий конь мой, ярый, как огонь.
     Он кляче даст прощание свое:
     Пусть от тебя она неспешно шла,
     Зато к тебе помчусь я, как стрела.



     Я, как палач, которому открыт
     К несметным кладам доступ безграничный,
     А он на них лишь изредка глядит,
     Боясь остыть от радости привычной.
     Лишь потому, что будней долог ряд,
     Нам праздники несут с собой веселье;
     И самоцветы тем ясней горят,
     Чем реже мы их нижем в ожерелье.
     Скупое время - это твой тайник,
     Сундук, где спрятан мой убор бесценный,
     И для меня особо дорог миг,
     Когда блеснет твой образ сокровенный.
     Кто знал тебя - узнал блаженство тот,
     А кто не знал - надеждами живет.



     Ты сделан из материи какой,
     Что за тобой бежит теней мильон?
     У всех людей их только по одной,
     А ты бросаешь их со всех сторон.
     Пусть сам Адонис предо мной возник -
     Лишь повторяет он твои черты.
     Когда изобразить Елены лик, -
     То в греческом наряде будешь ты.
     Весну ли вспомню, осени ли час -
     На всем лежит твоя благая тень.
     Как вешний день, красой пленяешь нас,
     И полн щедрот, как жатвы ясный день.
     Во всем прекрасном часть красы твоей,
     Но сердца нет ни у кого верней.



     Во сколько раз прелестней красота,
     Когда она правдивостью богата.
     Как роза ни прекрасна, но и та
     Прекраснее вдвойне от аромата.
     Шиповник цветом с алой розой схож,
     Шипы такие ж, тот же цвет зеленый,
     Как роза, он приманчив и пригож,
     Когда его распустятся бутоны;
     Но он красив лишь внешне. Оттого
     Он жалок в жизни, жалок в увяданье.
     Не то у роз: их вечно естество,
     Сама их смерть родит благоуханье.
     Пусть молодость твоя пройдет, мой друг,
     В моих стихах твой вечно будет дух.



     Надгробий мрамор и литую медь
     Переживет сонет могучий мой,
     И в нем светлее будешь ты гореть,
     Чем под унылой грязною плитой.
     Пускай низвергнет статуи война,
     Разрушит смута славных зодчих труд,
     Ни Марса меч, ни битвы пламена
     Преданья о тебе не изведут.
     Ты будешь вечно шествовать вперед,
     Забвение и смерть переборов.
     Слух о тебе потомство пронесет
     До Страшного Суда сквозь глубь веков,
     И до конца пребудешь ты живым
     В сердцах у всех, кем нежно ты любим.



     Взметнись, любовь, и снова запылай!
     Пусть знают все: ты не тупей, чем голод,
     Как нынче ты его ни утоляй,
     Он завтра снова яростен и молод.
     Так будь, как он! Хотя глаза твои
     Смыкаются уже от пресыщенья,
     Ты завтра вновь их страстью напои,
     Чтоб дух любви не умер от томленья.
     Чтоб час разлуки был, как океан,
     Чьи воды разделяют обрученных;
     Они ж на берегах противных стран
     Друг с друга глаз не сводят восхищенных.
     Разлука, как зима: чем холодней,
     Тем лето втрое делает милей.



     Я - твой слуга, и вся моя мечта
     Лишь в том, чтоб угадать твои желанья.
     Душа тобой одною занята,
     Стремясь твои исполнить приказанья.
     Я не ропщу, что дни мои пусты,
     Я не слежу за стрелкой часовою,
     Когда подчас "Прощай" мне скажешь ты,
     Разлуки горечь не считаю злою.
     Не смею вопросить я ни о чем,
     Ни проводить тебя ревнивым взглядом.
     Печальный раб, я мыслю об одном:
     Как счастлив тот, кто был с тобою рядом.
     Безумна до того любовь моя,
     Что зла в тебе не замечаю я.



     Пусть бог, что сотворил меня слугой
     Навек твоим, спасет меня от доли
     Выпытывать, чем день наполнен твой, -
     Я твой вассал, твоей покорный воле.
     Пускай твой взор разлукой мне грозит,
     Пускай твоей свободой я замучен,
     Я на тебя не затаю обид,
     Страданьями к терпению приучен.
     Где хочешь, будь! Права твои сильны,
     Располагай собою как угодно,
     Сама себе прощай свои вины,
     Во всех своих решеньях ты свободна.
     Пусть хороши, пусть злы твои влеченья -
     Я буду ждать, хоть ожидать мученье.



     Когда и впрямь старо все под луной,
     А сущее обычно и привычно,
     То как обманут жалкий ум людской,
     Рожденное стремясь родить вторично!
     О, если б возвратиться хоть на миг
     За тысячу солнцеворотов сразу
     И образ твой найти средь древних книг,
     Где мысль впервой в письме предстала глазу.
     Тогда б узнал я, как в былые дни
     Дивились чуду твоего явленья,
     Такие ль мы, иль лучше, чем они,
     Иль мир живет, не зная измененья.
     Но я уверен - прежних дней умы
     Не столь достойных славили, что мы!



     Как волны бьют о скат береговой,
     Минуты наши к вечности бегут.
     Придет одна и место даст другой,
     И вечен их неугомонный труд.
     Дни юности в лучах зари горят
     И зрелостью венчаются потом;
     Но их мрачит кривых затмений ряд -
     Из друга время станет их врагом.
     Оно пронзает молодости цвет,
     И бороздит, как плуг, чело красы.
     Ни юности, ни совершенству нет
     Спасения от злой его косы.
     Но смерть поправ, до будущих времен
     Дойдет мой стих: в нем блеск твой заключен.



     Не по твоей ли воле мне не в мочь
     Сомкнуть глаза ни на одно мгновенье?
     Твоя ль вина, что я не сплю всю ночь,
     Тревожимый твоей дразнящей тенью?
     Иль это дух твой, посланный тобой,
     Следит за мной с придирчивым вниманьем,
     Чтобы малейший промах мой любой
     Для ревности твоей был оправданьем?
     О нет! Не столь любовь твоя сильна!
     Моя любовь покой мне отравила.
     Моя любовь меня лишила сна
     И в сторожа ночного превратила.
     Я буду на часах стоять, пока
     Ты где-то вдалеке к другим близка.



     Самовлюбленность обняла мой дух,
     И плоть мою, и кровь, и слух, и зренье.
     Так в сердце глубоко проник недуг,
     Что от него не будет исцеленья.
     Мне кажется - лица красивей нет,
     Чем у меня, и нет стройнее стана,
     Достоинства мои пленяют свет,
     И никакого нет во мне изъяна.
     Но в зеркале я вижу все как есть,
     Как гибельна была годов свирепость.
     И слышу я теперь другую весть. . .
     Самовлюбленность - жалкая нелепость!
     Любя себя, любил я образ твой,
     Украсив старость юною красой.



     Настанет день, когда мою любовь,
     Как и меня, раздавит время злое,
     Когда года ее иссушат кровь,
     Изрежут лоб, а утро молодое
     Достигнет крутизны своих ночей.
     И вся ее краса, моя отрада,
     Сокроется навеки от очей
     И унесет весны цветущей клады.
     От этих дней, их злого острия
     Уже сейчас готовится защита:
     Пусть срезана, умрет любовь моя,
     Ее краса не будет позабыта.
     Моя вот эта черная строка
     Вберет ее и сохранит века.



     Когда я вижу, что былая слава
     Превращена в руины и гроба,
     Что в прах повергнут замок величавый,
     И даже бронза - времени раба;
     Когда я вижу, как седое море
     Над царством суши в битве верх берет,
     А суша, с морем неустанно споря,
     Его расход заносит в свой приход;
     Когда я вижу княжеств треволненье -
     То рушатся, то возникают вновь, -
     Тогда я мыслю: вот придет мгновенье,
     И время умертвит мою любовь.
     Страшна та мысль, и плачу от нее:
     Зачем непрочно счастье так мое!



     Когда вода, земля, гранит и медь
     Не устоят пред смертью неизбежной,
     Как в битве с нею сможет уцелеть
     Твоя краса - цветок бессильный, нежный?
     Дыхание медовое весны
     Как выдержит громящих дней осаду,
     Когда и сталь и скалы сметены
     Злым Временем, не знающим пощады?
     Тревожно мне! Как времени алмаз
     От времени упрятать покушенья?
     Кто бег его удержит хоть на час
     Иль воспретит сокровищ расхищенье?
     Никто, никто! Но чудом сохранил
     Твой образ я во тьме моих чернил.



     Устал я жить и умереть хочу,
     Достоинство в отрепье видя рваном,
     Ничтожество - одетое в парчу,
     И Веру, оскорбленную обманом,
     И Девственность, поруганную зло,
     И почестей неправых омерзенье,
     И Силу, что Коварство оплело,
     И Совершенство в горьком униженье,
     И Прямоту, что глупой прослыла,
     И Глупость, проверяющую Знанье,
     И робкое Добро в оковах Зла,
     Искусство, присужденное к молчанью.
     Устал я жить и смерть зову скорбя.
     Но на кого оставлю я тебя?!



     Зачем с пороком в дружбе он живет
     И обеляет низкое бесчестье?
     Зачем грехам он воздает почет,
     Им позволяя быть с собою вместе?
     Зачем румяна ложной красоты
     Стремятся быть румянцем свежей кожи?
     Зачем хотят поддельные цветы
     С его живыми розами быть схожи?
     Зачем хранит его до этих дней
     Все силы промотавшая природа?
     Былых богатств не только нет у ней -
     Сама живет лишь на его доходы.
     Затем хранит, чтоб каждый видеть мог,
     Каким был мир, пока не стал так плох.



     Его лицо - ландкарта прошлых дней,
     Когда краса цвела, как ландыш скромный,
     И не было помощников у ней,
     Обманывавших прелестью заемной;
     Когда могли спокойно спать в гробах
     Красавиц мертвых косы золотые,
     И не жили на новых головах,
     Их обновляя, локоны чужие.
     В нем простота исчезнувших времен,
     Сама своей украшена красою,
     И ничего не похищает он,
     Чтоб освежиться зеленью чужою.
     Его Природа бережно хранит,
     Чтоб показать Красы неложный вид.



     Все, что в тебе увидеть может взор,
     И для судьи строжайшего прекрасно.
     Все языки сплелись в хвалебный хор.
     Враги - и те с их правдою согласны.
     Венчают внешность внешнею хвалой.
     Но те же судьи изменяют мненье,
     И похвала сменяется хулой,
     Когда в глубины всмотрится их зренье.
     Они глядят в тайник твоей души -
     И сравнивают облик твой с делами;
     Они к тебе, как прежде, хороши,
     Но отдает цветник твой сорняками.
     Не схожи так твой вид и аромат,
     Что достояньем общим стал твой сад.



     Тебя бранят, но это не беда:
     Красу извечно оскорбляют сплетней,
     И клевета на прелести всегда,
     Как черный ворон на лазури летней.
     Будь хороша - и что прекрасна ты
     В злословии найдет лишь подтвержденье.
     Тля избирает нежные цветы,
     А ты и есть нежнейшее цветенье.
     Ты миновала юности силки
     И вышла триумфатором из схватки,
     Но уж не так победы велики,
     Чтобы связать и зависть и нападки.
     Когда б извет не омрачал лица,
     То были бы твоими все сердца.



     Когда умру, недолго плачь, - пока
     Не возвестит протяжный звон церквей,
     Что из худого этого мирка
     Я перебрался в худший - мир червей.
     Увидишь ты стихи мои - молю:
     Забудь о том, кто их писал любя.
     Ведь легче мне - я так тебя люблю -
     Забытым быть, чем огорчить тебя.
     О, если эти строки невзначай
     Дойдут к тебе, когда истлею я,
     Об имени моем не вспоминай, -
     Пускай со мной умрет любовь твоя.
     Чтоб свет не видел, как тоскуешь ты,
     И мы не стали жертвой клеветы.



     Чтоб разъяснять не надо было всем.
     За что меня ты полюбила вдруг,
     Забудь меня, забудь меня совсем -
     Ведь все равно в том нет моих заслуг.
     Ну, выдумаешь ласковую ложь,
     Где прозвучит умершему хвала,
     Слова такие для меня найдешь,
     Каких бы Правда в жизни не нашла.
     Но не хочу я, чтоб, меня хваля,
     Обманщицей слыла любовь твоя.
     Пусть лучше имя заберет земля,
     Чем им срамить обоих стану я.
     Мой горький стыд - не стоит ничего,
     А твой - любить такое существо.



     Я время года то являю взорам,
     Когда сухие листья тут и там
     Торчат по сучьям - разоренным хорам,
     Где лишь вчера стоял немолчный гам.
     Во мне увидишь сумерек мерцанье,
     Когда закатный день уже поник
     И ночь его уносит на закланье -
     Суровой смерти пасмурный двойник.
     Во мне увидишь пепел охладелый,
     Чуть видный след угасшего огня.
     И то, что прежде грело и горело,
     Могильной сенью стало для меня.
     Ты видишь все и любишь все сильней:
     Ведь мало мне уже осталось дней.



     Но не ропщи, когда последний суд
     Меня засудит, не дав мне отсрочки,
     Я не исчезну - жизнь мою спасут
     Хранимые тобою эти строчки.
     Читая их, найдешь в моих стихах
     Все лучшее, чем только я владею.
     Земля возьмет положенный ей прах,
     Но дух - он твой, а что из них ценнее?!
     Ты потеряешь труп бездушный мой -
     Ножей злодейских подлую награду,
     Отбросы жизни, корм червей гнилой -
     Все то, о чем и вспоминать не надо.
     Ты ж часть моя, что вправду хороша.
     Она твоя, навек твоя - душа.



     Ты для меня, что пища для людей,
     Что летний дождь для жаждущего стада.
     Из-за тебя разлад в душе моей,
     И я, как скряга, обладатель клада,
     То радуюсь, что он достался мне,
     То опасаюсь вора-лиходея,
     То быть хочу с тобой наедине,
     То жажду показать, чем я владею;
     Порою сердце радости полно,
     Порой гляжу в глаза твои с мольбою,
     Я знаю в жизни счастье лишь одно -
     Лишь то, что мне подарено тобою.
     Так день за днем - то слаб я, то силен,
     То всем богат, а то всего лишен.



     Зачем мой стих не знает новизны
     И так далек от модных ухищрений?
     Зачем я не беру со стороны
     Приемов новых, вычурных сравнений?
     Зачем я остаюсь самим собой,
     Ищу для чувств наряд такой знакомый,
     Что в каждом слове виден почерк мой,
     И чье оно, и из какого дома?
     Пою всегда тебя, моя любовь,
     Тобою вдохновляюсь, как и прежде,
     И славен я лишь тем, что вновь и вновь
     Для старых слов тку новые одежды.
     Любовь, что солнце: так же не нова
     И повтореньем старого жива!



     Часы покажут, как мелькают миги,
     А зеркало - как увядаешь ты.
     Пусть белые страницы этой книги
     В себя вберут души твоей черты.
     Морщины, отраженные правдиво,
     Заставят о могиле вспомянуть,
     А стрелок тень, ползя неторопливо,
     Указывает к вечности наш путь.
     Не в силах ты упомнить все на свете -
     Страницам этим мысли ты доверь.
     Они, тобой взлелеянные дети,
     Твоей души тебе откроют дверь.
     Тем книга будет глубже и ценней,
     Чем чаще станешь обращаться к ней.



     Так часто Музой ты моей была,
     Мне помогая вдохновенным словом,
     Что и другие перья без числа
     Стихи кропают под твоим покровом.
     Твой взор немому голос возвратит,
     Летать научит грузное бессилье,
     Изяществу придаст вельможный вид,
     Учености добавит перьев в крылья.
     Но ты гордись лишь творчеством моим:
     Оно твое и внушено тобою.
     Пусть блеск ты придаешь стихам чужим
     И улучшаешь творчество чужое, -
     Мое искусство - это ты сама,
     На нем сиянье твоего ума.



     Пока тебя о помощи просил
     Лишь я один, мой стих был полн красою.
     Теперь он стал и неуклюж и хил,
     И Музу надо заменить другою.
     Да, знаю я - тебя прекрасней нет,
     Заслуживаешь ты пера иного,
     Что б о тебе ни написал поэт,
     Твое ж добро тебе отдаст он снова.
     Он славит добродетель, - но ее
     У твоего украл он поведенья;
     Крадет очарование твое,
     И в дар приносит как свое творенье.
     Его благодарить не должен тот,
     Кто на себя долги его берет.



     Как я слабею, зная, что другой,
     Чье дарованье выше и мощнее,
     В своих стихах восславил образ твой.
     Я б тоже пел, но рядом с ним немею.
     Однако дух твой - вольный океан,
     И гордый парус носит он и скромный;
     Пускай судьбой челнок мне только дан, -
     Плывет он там, где и корабль огромный.
     Но я держусь лишь помощью твоей,
     А он бесстрашно реет над пучиной.
     Мой жалкий челн погибнет средь зыбей,
     Он будет плыть, незыблемый и чинный,
     И если вправду смерть придет за мной,
     То этому любовь моя виной.



     Я ль сочиню тебе надгробный стих,
     Иль ты мое увидишь погребенье, -
     Но ты пребудешь ввек в сердцах людских,
     А я истлею, преданный забвенью.
     Бессмертие отныне жребий твой,
     Мое же имя смерть не пощадила.
     Мой жалкий прах лежит в земле сырой,
     Но на виду у всех твоя могила.
     Я памятник тебе в стихах воздвиг.
     Их перечтут в грядущем наши дети,
     И вновь тебя прославит их язык,
     Когда не будет нас уже на свете.
     Могуществом поэзии моей
     Ты будешь жить в дыхании людей.
     Ты с музою моей не обручен,
     А потому без всякого смущенья
     Глядишь ты, как тебе со всех сторон
     Поэты преподносят посвященья.
     Всей мудрости твоей и красоты
     Представить не смогли мои сонеты,
     И у поэтов новых хочешь ты
     Найти достойней и верней портреты.
     Ну что ж, ищи! Когда же истощат
     Искусную риторику другие,
     Ты возвратись тогда ко мне назад -
     Слова услышишь нежные, простые.
     Нужна бескровным яркая мазня -
     В тебе ж избыток крови и огня.



     Не замечая на тебе румян,
     И сам я их не брал, тебя рисуя.
     Казалось мне, - коль это не обман, -
     Даешь ты больше, чем отдать могу я.
     И потому был вялым мой язык,
     Что ожидал я - сам ты громогласно
     Расскажешь всем, как искажен твой лик
     В поэзии и слабой, и пристрастной.
     Молчанье ты вменяешь мне в вину,
     Но эта немота - моя заслуга:
     Я красоты твоей не обману
     И не предам могиле прелесть друга.
     Ведь жизни, что горит в глазах твоих,
     Не передаст и двух поэтов стих.



     Кто скажет больше? Что красноречивей
     Хвалы немногословной - "Ты есть ты"?
     Нет в мире слов дороже и правдивей,
     Достигнувших такой же высоты.
     Беспомощны и неискусны перья,
     Бессильные предмет украсить свой.
     Но тот заслужит славы и доверья,
     Кто просто назовет тебя тобой.
     Пускай изобразит он, не лукавя,
     То, что создать природы гений смог,
     И прославлять тогда мы будем вправе
     Его искусство, ум его и слог.
     Но чтоб хвала не навлекла хулы,
     Не жаждай безудержной похвалы.



     Безмолвна Муза скромная моя,
     Меж тем тебе похвал кудрявых том
     Оттачивают, лести не тая,
     Другие музы золотым пером.
     Я полон дум, они же пышных слов.
     Как пономарь, не знающий письма,
     "Аминь" твержу я после их стихов -
     Творений изощренного ума.
     Их слыша, говорю я: "Да", "Вот, вот",
     И также рассыпаюсь в похвалах.
     Но лишь в душе. А в ней любовь живет,
     Живет без слов, но жарче, чем в словах.
     За звучные слова цени других;
     Меня же - за невысказанный стих.



     Его ль стихи, красой тебя пленив
     И гордо распустив свои ветрила,
     Во мне замкнули мысли, превратив
     Утробу, их зачавшую, в могилу?
     Его ли дух, бессмертных слов творец,
     Мой тихий голос предал вдруг проклятью?
     Нет! То не он готовит мне конец
     И не его коварные собратья.
     Не сможет он, ни дух ему родной,
     Чьи по ночам он слушал назиданья,
     Похвастаться победой надо мной,
     И не от них идет мое молчанье.
     Но ты теперь живешь в его стихах,
     И, обеднев, мой малый дар зачах.



     Прощай! Меж нас я не хочу сближенья -
     Ведь для меня чрезмерно дорога ты.
     Вручаю сам тебе освобожденье,
     Ты предо мной ни в чем не виновата.
     Тебя держать, презрев твое желанье?
     Как мне принять такое подношенье?
     Не стою я столь щедрого даянья -
     Так отбери же запись на владенье.
     Меня ль, себя ль оцениваешь ложно,
     Но быть моей - ошибка и страданье.
     Твой дивный дар принять мне невозможно
     Возьми его назад без колебанья.
     Тобой владел я в лестном сновиденье:
     Король во сне ничто по пробужденье.



     Когда решишь расстаться ты со мной
     И обольешь меня своим презреньем,
     С тобою на себя пойду войной,
     Твой приговор не оскорблю сомненьем.
     Всех лучше зная суетный свой нрав,
     Раскрою пред тобой свои пороки,
     И ты, меня унизив и прогнав,
     Себя покроешь славою высокой.
     И выигрыш мне будет самому:
     Ведь я к тебе привязан всей душою -
     Коль рада ты позору моему,
     То радостью твоей я счастлив вдвое.
     Так я люблю! Стерплю и больше зла,
     Чтоб только ты счастливою была.



     Ты скажешь, что покинут я тобой
     Из-за моих пороков - соглашаюсь.
     Коль скажешь: хром я, - стану я хромой,
     Оправдываться даже не решаясь.
     Ища разрыва нашего предлог,
     Ты так не насмеешься надо мною,
     Как сам себя я осмеять бы мог.
     Чужим представлюсь, близость нашу скрою,
     Не повстречаюсь на твоем пути,
     Нежнейшее твое забуду имя,
     Чтобы тебе вреда не нанести
     Словами безрассудными своими.
     Из-за тебя себя я обвинил:
     Мне ненавистен, кто тебе не мил.



     Что ж, ненавидь, коль хочешь! Но сейчас,
     Сейчас, когда грозит мне злобой небо.
     Согни меня, с судьбой объединясь,
     Но лишь бы твой удар последним не был.
     Ах, если сердцем я осилю зло,
     Ему немедля ты явись на смену.
     Чтобы за бурной ночью не пришло
     С дождями утро, - доверши измену
     И уходи! Но только не тогда,
     Когда все беды наигрались мною.
     Уйди сейчас, чтоб первая беда
     Была страшней всех посланных судьбою.
     И после жесточайшей из утрат
     Другие легче станут во сто крат.



     Тот чванится умом, тот родословной,
     Тот модным платьем, что висит на нем,
     Тот золотом, тот силой полнокровной,
     Тот соколом иль псом, а тот конем.
     Так каждый обретет свою отраду,
     В чем видит наслаждения предел.
     Но мне ничтожных радостей не надо, -
     Я радостью особой овладел.
     Твоя любовь - она царей знатнее,
     Богатств богаче, платьев всех пышней.
     Что конь и пес и сокол перед нею?!
     Тебя имея, всех я стал сильней!
     Одна беда - ты можешь все отнять,
     И всех беднее стану я опять.



     Как ни стремись укрыться вновь и вновь, -
     Пока я жив, ты мне обречена.
     Но длится жизнь не дольше, чем любовь, -
     Ведь от любви зависима она.
     Я не боюсь твоих обид - больших,
     Когда от малой рвется жизни нить.
     Чем быть в плену у прихотей твоих,
     Во много лучше, как сейчас, мне жить.
     Меня изменой не сгубить тебе
     Вся жизнь моя на лезвии измен.
     Как счастлив я во всей своей судьбе:
     Люблю я - счастлив, и умру - блажен.
     Но нет красы на свете без пятна:
     А вдруг ты и сейчас мне неверна!



     Что ж, буду жить и думать - ты верна.
     Как рогоносец. . . За любовь сочту я
     Лишь тень любви, хоть призрачна она,
     Твой взор со мной, а сердца я не чую.
     Твои глаза не выкажут вражды,
     И в них я не замечу перемены.
     Пусть у других лицо хранит следы
     Коварства, лицемерия, измены,
     Но властью неба на твои черты
     Наложена приветливости маска.
     И что бы в сердце ни таила ты -
     В глазах твоих всегда сияет ласка.
     Как в яблоке, что Ева сорвала,
     В красе твоей таится много зла.



     Кто властен был, не поражает властью,
     Кто воли не дает своим громам,
     Кто холоден, других сжигая страстью,
     И трогая других, не тронут сам, -
     Тот дар небес наследует по праву,
     Богатств своих он не растратит зря.
     Обличьем, станом - царь он величавый,
     Другие - лишь прислужники царя.
     Цветок собою украшает лето,
     Хотя цветет не ведая того.
     Но если гнилью ткань его задета,
     То сорная трава милей его.
     Чем выше взлет, тем гибельней паденье;
     Зловонней плевел лилии гниенье!



     Ты делаешь прелестным и порок,
     Пятнающий твой нежный юный цвет.
     Он, словно червь, прокравшийся в цветок.
     Но как богато грех твой разодет!
     Язык, чернящий день веселый твой,
     Злословье, что тебя обволокло,
     Хваля тебя, любуется тобой,
     При имени твоем светлеет зло.
     Какой чертог воздвигнут для грехов,
     Задумавших в тебе найти приют.
     На них лежит красы твоей покров,
     Ни пятнышка там взоры не найдут.
     Но ты должна свой дивный дар беречь:
     В руках неловких тупится и меч.



     Одни твердят, что молодость - твой грех,
     Другие же - что в ней все обаянье;
     Но молодостью ты прельщаешь всех
     И превращаешь грех в очарованье.
     Алмазом станет камешек простой,
     Блестя в кольце на пальце у царицы.
     Вот так и у тебя - порок любой
     В чарующую прелесть превратится.
     Немало бы похитил волк овец,
     Когда б он мог прикинуться овцою;
     Немало бы пленила ты сердец,
     Когда бы всей блеснула красотою.
     Не делай так, - ведь для моей любви
     И честь твоя, и ты - свои, свои!



     С зимою схожа та пора была,
     Когда в разлуке жили мы с тобой.
     О, что за стужа! О, сырая мгла!
     Что за декабрь, пустынный и нагой!
     А были солнцем эти дни полны,
     И не спеша шла осень по траве,
     Неся в себе обильный плод весны,
     Подобная беременной вдове.
     Но я гляжу на это все скорбя -
     Какой сиротский, безотцовский двор. . .
     Нет лета для меня, где нет тебя,
     Где нет тебя, и птиц безмолвен хор,
     А если и раздастся звук глухой,
     То блекнет лист от страха пред зимой.



     С тобою разлучился я весной,
     Когда апрель, гордясь своим нарядом,
     Весь мир овеял юностью хмельной,
     И сам Сатурн плясал, смеясь, с ним рядом.
     Но ни цветов пестреющий узор,
     Ни аромат, ни звонких пташек трели
     Не оживили мой спокойный взор
     И летней сказкой сердца не согрели.
     Я не пленился свежестью лилей,
     Не восхвалял румянца розы красной,
     Ведь их краса - лишь тень красы твоей,
     И только потому они прекрасны.
     Во мне зима; тебя со мною нет,
     И блеск весны лишь отсвет, а не свет.



     Весеннюю фиалку я журил:
     "Воровочка, откуда ароматы,
     Как не из уст того, кто так мне мил?
     А пурпур щек твоих - его взяла ты
     У друга моего из алых жил!"
     Я лилию судил за кражу рук,
     А майоран - за локонов хищенье.
     Заставил розу побледнеть испуг,
     Другая покраснела от смущенья,
     Украла третья кровь и молоко
     И подмешала к ним твое дыханье.
     Но червь в нее забрался глубоко
     И до смерти источит в наказанье.
     И сколько б я цветов ни видел тут -
     Все у тебя красу свою крадут.



     Где, Муза, ты? Безмолвствуешь, забыв
     Того, кому обязана ты славой?
     Иль низким песням отдан твой порыв?
     Иль прельщена дешевою забавой?
     Неверная, вернись и снова пой,
     Восполни время, прожитое даром,
     Пой для того, кто ценит голос твой,
     Кто стих наполнит силой, чувством, жаром.
     Встань и всмотрись в лицо любви моей,
     И если есть на нем морщин сплетенье,
     То ты коварство осени осмей,
     Предай его всеобщему презренью.
     Прославь любовь и время обгони,
     Его косы удары отклони!



     О, Муза, нерадивая! Зачем
     Не хочешь ты слить правду с красотою?
     Любимый обладает этим всем -
     Прославь его и стань славнее вдвое.
     Ты скажешь мне: "Ведь правде не нужна
     Прикрас услуга - так она правдивей,
     А красота сама собой сильна -
     Красивое без примеси красивей".
     И потому ты хочешь быть немой?
     Нет, этим ты не извинишь молчанья.
     Он должен жить и в урне гробовой,
     И ты увековечь о нем преданье.
     Исполни долг свой, Муза, - сохрани
     Его таким, каков он в наши дни.



     Люблю сильней - хотя слабее с виду,
     Люблю щедрей - хоть говорю скупей.
     Любви своей наносим мы обиду,
     Когда кричим на все лады о ней.
     Любовь у нас цвела весенним цветом,
     И пел тогда я в сотнях нежных строк,
     Как соловей, чьи трели льются летом
     И умолкают, лишь наступит срок,
     Не потому, что лето оскудело,
     Что ночь не так прекрасна и чиста.
     Но музыка повсюду зазвенела,
     А став обычной, гибнет красота.
     И я на губы наложил печать -
     Тебе не буду песней докучать,



     Так оскудела Муза наша вдруг,
     Что предпочла остаться без похвал,
     Тебя простым изобразив, мой друг,
     Без гимнов всех, что я тебе слагал.
     Меня ты не брани, что я притих.
     Сам в зеркале увидеть можешь лик,
     Чью красоту не передаст мой стих,
     Чьей прелестью подавлен мой язык.
     И я боюсь свершить жестокий грех,
     Испортив совершенство красоты;
     Нет в мире для меня иных утех,
     Как передать в стихах твои черты.
     Но зеркало представит твой портрет
     Правдивее, чем жалкий мой сонет.



     Ты для меня не постареешь ввек.
     Каким ты был в день первой нашей встречи,
     Таков ты и сегодня. Трижды снег
     Убор тех лет срывал в жестокой сече,
     Три осени сменили три весны,
     Убив их свежесть вялой желтизною,
     И три апреля были сожжены, -
     А ты цветешь все тою же красою.
     Как стрелки часовой не виден ход,
     Так не заметно прелести теченье.
     И блеск твой дивный также уплывет,
     Хоть глаз не уследит его движенья.
     Так знай: от многих отлетел их цвет,
     Когда и не являлся ты на свет.



     Моя любовь не идолам служенье.
     Любимого не называй божком
     За то, что все хвалы и песнопенья
     Всегда ему и лишь о нем одном.
     Сегодня нежен, завтра он нежнее
     И в прелести своей неизменим,
     Мои стихи полны одною ею,
     Не заменяя свой напев иным.
     "Добр, чист, красив" - вот все их содержанье,
     "Добр, чист, красив" - на все лады пою.
     Трех этих тем безмерны сочетанья,
     Им отдал я поэзию свою.
     "Добр, чист, красив" - их часто встретишь врозь,
     Но вместе все - в тебе одном сплелось.



     Когда в старинных рукописях вдруг
     Встречаю песни трубадуров страстных,
     И славит в них стихов чудесный звук
     Умерших дам и рыцарей прекрасных,
     То вижу я, что красоту любя,
     - Чело, уста, и очи, и ланиты -
     Хотело их перо воспеть тебя.
     В ком это все так нераздельно слито.
     Да, наши дни пророчил их напев,
     Провидело тебя поэтов чувство,
     Но образ твой в веках не разглядев,
     Бессильным оказалось их искусство.
     Ведь и у нас, - с кем вместе дышишь ты, -
     Не хватит слов воспеть твои черты.



     Ни трепет мой, ни всех миров пророк,
     Глаголящий о тайне бесконечной,
     Не скажут мне, какой отпущен срок
     Моей любви и тленной, и не вечной.
     Луна пережила затменья гнев -
     И маги над собой трунят стыдливо,
     Кончаются сомненья, отмерев, -
     И мир навек простер свои оливы.
     И пьет любовь живительный бальзам,
     И смерть сама отныне мне подвластна.
     Бессмертье суждено моим стихам,
     А ей - повелевать толпой безгласной.
     Ты памятник найдешь себе в стихах,
     Когда гербы и гробы станут прах.



     Что есть в мозгу достойное чернил,
     Чем чувств своих не выразил уже я?
     Что нового тебе я б сообщил,
     Сказав, что ты всех краше и нежнее?
     Нет, друг мой, ничего! Но хоть стары
     Слова молитв, все нам они родные.
     "Ты - мой, я - твой", - твержу я с той поры,
     Когда с тобой я встретился впервые.
     Бессмертную любовь не устрашит
     Ни пыль времен, ни лет прошедших бремя;
     Она не убоится их обид
     И сделает своим слугою время,
     И будет, как и в юности, жива,
     Хоть мертвой огласит ее молва.



     Не говори, что в сердце этом ложь.
     Пусть жар его в разлуке стал слабей,
     Но разве от души своей уйдешь?
     Моя душа - она в груди твоей.
     В ней кровь любви. И по каким краям
     Я б ни бродил, но приходя домой,
     С собою воду приносил я сам,
     Чтоб душу мог омыть перед тобой.
     Пусть был я слаб, пусть покорялся я
     Своим страстям, но никогда не верь,
     Что потеряла честь душа моя,
     Твое добро отринула теперь.
     Не нужен мне ничтожный этот свет,
     Мне нужен ты о, нежной розы цвет!



     Все правда, все! Блуждая тут и там,
     В шута я превратился площадного;
     Все, чем я жил, я кинул всем ветрам,
     И старую любовь сквернил я новой.

     И правда то, что был я груб и зол,
     На искренность поглядывал с презреньем.
     Но юность сердца я опять нашел,
     Любимую увидел новым зреньем.

     Теперь конец! Я быть твоим хочу,
     Себя увлечь страстям я не позволю,
     Старинной дружбы я не омрачу,
     Ты - бог любви, твоей я предан воле.

     Преддверием небес отныне будь -
     Прими меня на любящую грудь!



     О за меня фортуну разбрани,
     Она виною всех моих страданий.
     Так ею исковерканы все дни,
     Что я завишу от людских деяний.
     Вот почему судьба моя жалка,
     И ремесла отмечен я печатью,
     Как краскою красильщика рука.
     О сделай так, чтоб чистым стал опять я!
     Из трав любых готов я пить отвар,
     Приму и желчь и уксус терпеливо,
     Готов снести тягчайшую из кар
     И не считать ее несправедливой.
     Лишь пожалей меня, мой милый друг,
     И жалостью излечишь мой недуг.



     Твоя любовь и доброта сотрут
     С меня клеймо всеобщего злословья.
     Что мне с того - бранят меня иль чтут, -
     От всех я защищен твоей любовью.
     Ты для меня - весь мир, и лишь из уст
     Твоих приму хвалу иль одобренье.
     Коль нет тебя, - мир холоден и пуст,
     Лишь ты даешь моей душе движенье.
     В немую бездну я забросил слух,
     К хвале и клевете я равнодушен,
     К их голосам, как уж, я буду глух (1)
     И только чувству стану я послушен.
     Так помыслы мои полны тобой,
     Что вымер для меня весь круг земной.
     --
     (1) По старинным поверьям, уж лишен слуха. (Примечание переводчика).




     С тех пор как разлучились мы с тобой,
     Из глаза в душу перенес я зренье,
     И бедный глаз мой стал полуслепой,
     Его переменилось поведенье.
     Пусть предо мною птицы иль цветы,
     Иль облака воздушные узоры, -
     Душой же эти я ловлю черты,
     И образы не те вбирают взоры.
     Пусть перед ними горы иль моря,
     Прекрасные иль мерзостные лица,
     Воркун иль ворон, сумрак иль заря -
     В твой дивный лик все это превратится.
     К иному глух, тобой лишь поглощен,
     Правдивый дух мой ложью восхищен.



     Не то мой дух, гордясь твоей хвалой,
     Отравлен лестью - всех царей отравой;
     Не то любовью взор обучен мой
     Науке чудотворной и лукавой -
     Алхимии, которая творит
     Из мерзкого урода херувима,
     Химерам придает твой милый вид,
     Своим лучом коснувшись их незримо, -
     Не ведаю. Виной, наверно, лесть.
     Теперь по-царски дух упьется ею.
     Ведь знает глаз, что духу преподнесть,
     И приготовит чашу повкуснее.
     Пусть в чаше яд, но глаз искупит грех
     Тем, что его он выпьет раньше всех.



     О, как я лгал, когда в стихах твердил,
     Что не могу любить тебя нежнее.
     Мой жалкий ум тогда не ведал сил,
     Огонь любви взметающих сильнее.
     Случайностей я видел миллион:
     Они нарушат клятвы и решенья,
     Ославят прелесть, выгонят закон,
     И твердый дух толкнут на преступленье.
     Зачем, увы, их власти устрашась,
     Я не сказал: "Люблю тебя безмерно?!"
     Сомненьям отдавал свой каждый час,
     Не понимал, что верно, что неверно?
     Любовь - дитя. Зачем же ей расти
     Я не позволил, преградив пути?!



     Помехой быть двум любящим сердцам
     Я не хочу. Нет для любви прощенья,
     Когда она покорна всем ветрам
     Иль отступает, видя наступленье.
     О нет! Любовь - незыблемый маяк,
     Его не сотрясают ураганы;
     Любовь - звезда; ее неясен знак,
     Но указует путь чрез океаны.
     И не игрушка времени она,
     Хоть серп его и не проходит мимо.
     Недель и дней ей смена не страшна -
     Она в веках стоит неколебимо.
     А если не верны стихи мои -
     То я не знал ни песен, ни любви.



     Вини меня, что забывал не раз
     Я дань платить душе твоей прекрасной,
     Не вспоминал любви бесценной, нас
     Связавшей навсегда в союз согласный,
     Что суетным и темным душам сам
     Твои дары я роздал беззаботно,
     Что подставлял свой парус всем ветрам,
     От милых взоров уносясь охотно.
     Проступки и ошибки запиши,
     Дурную волю вспомни, не жалея,
     Но наводить свой выстрел не спеши
     И ненавистью не казни своею.
     Одним могу себя я оправдать:
     Хотел любовь я этим испытать.



     Как возбудить желая аппетит,
     Употребляют острые приправы,
     Иль для того, чтоб был недуг убит,
     Глотают очистительные травы, -
     Так к травам взор я также обратил,
     Твоей пресытясь сладостной любовью;
     Страдая лишь одним избытком сил,
     Искал я облегченья в нездоровье.
     Таков любви увертливый прием:
     Решая сам, что для нее полезней,
     Придумал я недуги, а потом
     Лечил здоровье мнимою болезнью.
     Но коль тебя болеть заставил рок,
     Лекарство - яд, как учит мой урок.



     Каких я зелий не пивал подчас
     Из слез Сирен в смешеньи с горьким ядом!
     Сменял надежды страхами не раз
     Проигрывал, хоть выигрыш был рядом!
     Каких я только не наделал бед,
     Себя вообразив на гребне счастья!
     Какой в глазах сверкал безумный бред
     Горячечной неукротимой страсти!
     О благо зла! Взойдет из горя вновь
     Былая прелесть краше и прелестней,
     И расцветет погибшая любовь
     Величественней, ярче и чудесней.
     Так я вернулся к счастью через зло -
     Богаче стать оно мне помогло.



     Я не ропщу, что от тебя пришлось
     Принять мне столько скорби и печали,
     Что я согнулся, изнемог от слез -
     Ведь не из меди нервы, не из стали.
     И если так же от обид моих
     Страдал и ты, - нет горшего страданья.
     А для себя я даже не постиг,
     Как были глубоки мои терзанья.
     О почему печали нашей мрак
     Нам не дал вспомнить горечь отчужденья?
     И почему замедлили мы так
     Друг другу принести бальзам смиренья?
     Былых ошибок в сердце не храня,
     Как я тебя, так ты прости меня.



     Уж лучше быть, чем только слыть дурным,
     Упрекам подвергаться понапрасну.
     Ведь даже радость превратится в дым,
     Когда не сам признал ее прекрасной.
     Бесстыдным неприязненным глазам
     Не опозорить буйной крови пламя.
     Суду шпионов - худших, чем я сам,
     Желанных мне пороков не предам я.
     Я - это я! Глумяся надо мной,
     Они изобличат свои проступки.
     Да, я прямой, а мой судья - кривой,
     И не ему судить мои поступки.
     Ведь по себе он рядит обо всех:
     Все люди грешны, всеми правит грех.



     Твой дар, дневник, я мозгом заменил;
     Неизгладимы в нем воспоминанья,
     Он сбережет прочнее всех чернил
     Твои черты навек, без увяданья.
     Пока мой мозг и сердце будут жить,
     Пока самих их не коснется тленье,
     Я буду память о тебе хранить,
     И не изгладит образ твой забвенье.
     Всего не впишешь в бедный твой дневник,
     Моя ж любовь без бирок сохранится:
     Ее хранит души моей тайник,
     И я готов вернуть твои страницы.
     Любви тогда лишь памятка нужна,
     Когда не верит памяти она.



     Не хвастай, Время, будто я разбит:
     И новое, казалось бы, величье,
     И гордость подновленных пирамид
     Лишь новый образ старого обличья.
     Наш краток век, и мы твоим старьем
     Любуемся, как выдумкой чудесной,
     И верим, что его мы создаем, -
     А ведь оно давным-давно известно.
     Твои скрижали, как и ты, смешны.
     И то, что есть, и то, что было, ложно.
     Спешишь придумать сказки старины,
     Но в эти бредни верить невозможно.
     Лишь в том клянусь, что буду верен я,
     Как ни пугай меня коса твоя.



     Будь дочерью Фортуны и царя
     Моя любовь, - была б она без прав,
     Попала бы - из милости иль зря -
     В букет цветов иль в ворох сборных трав.
     Но нет! Ее не случай породил;
     Ей приторная роскошь не страшна,
     И не опасны взрывы рабьих сил,
     Которым милы наши времена.
     Она чужда бессмысленной грызне,
     Где, что ни час, царит закон иной,
     Она стоит поодаль, в стороне,
     Где не грозят ни ливни ей, ни зной.
     И пусть получат те глупцы урок,
     Чья смерть добро, чья жизнь - сплошной порок.



     Зачем нужна мне показная честь,
     Чтоб балдахин носили надо мною?
     И для чего посмертной славы лесть,
     Когда непрочны так ее устои?
     Не знаю разве, как последний грош
     От жадности терял искатель счастья?
     Как добрый вкус вдруг станет нехорош
     И позабыт затейной ради сласти?
     Но мне позволь тебе служить любя,
     Свой скудный дар вручить с благоговеньем,
     Ты ж сердцу моему отдай себя,
     Вознагради ответным приношеньем.
     Прочь, клеветник! Чем злей ты и грубей,
     Тем над душой ты властвуешь слабей.



     О, милый мальчик! Времени косы
     Не убоясь, ты взял его часы.
     И вот, цветя и набираясь сил,
     Поклонников своих ты подкосил.
     А если мать-Природа не дает
     Лететь тебе безудержно вперед,
     Она тебя оберегает тем -
     Чтоб время не смело тебя совсем.
     Но берегись! Капризна, неверна,
     Не станет вечно клад хранить она,
     И - будет день тот близок иль далек -
     Наступит, наконец, расплаты срок.



     Когда-то не считался черный цвет
     Красивым даже в женщине прекрасной.
     Красавиц смуглых ныне полон свет -
     К чему же унижать красу напрасно?
     С тех пор как пошлость дерзко начала
     Подкрашивать уродство как угодно,
     Ни имени нет больше, ни угла
     У красоты - изгнанницы безродной.
     Поэтому моей любимой взгляд
     И цвет волос с крылом вороньим схожи,
     Как будто носят траурный наряд
     По тем, кто осквернил природу ложью.
     Они прекрасны. И твердят уста,
     Что черною должна быть красота.



     Когда, бывало, музыкой своею
     Ты, музыка моя, пленяла нас,
     И чуткий слух мой звуками лелея,
     Мелодия под пальцами лилась, -
     Как ревновал я к клавишам летучим,
     Срывавшим поцелуи с нежных рук;
     Краснели губы в оскорбленье жгучем,
     Свою добычу упустивши вдруг.
     Завидуя таким прикосновеньям,
     Хотели б губы клавишами стать,
     И, обменявшись с ними положеньем,
     От этих пальцев тонких замирать.
     Когда ты клавишам приносишь рай, -
     Так пальцы им, а губы мне отдай.



     Растрата духа - такова цена
     За похоть. И коварна, и опасна,
     Груба, подла, неистова она,
     Свирепа, вероломна, любострастна.
     Насытившись, - тотчас ее бранят;
     Едва достигнув, сразу презирают.
     И как приманке ей никто не рад,
     И как приманку все ее хватают.
     Безумен тот, кто гонится за ней;
     Безумен тот, кто обладает ею.
     За нею мчишься - счастья нет сильней,
     Ее догнал - нет горя тяжелее.
     Все это знают. Только не хотят
     Покинуть рай, ведущий прямо в ад.



     Ее глаза не схожи с солнцем, нет;
     Коралл краснее алых этих губ;
     Темнее снега кожи смуглый цвет;
     Как проволока, черный волос груб;
     Узорных роз в садах не перечесть,
     Но их не видно на щеках у ней;
     И в мире много ароматов есть
     Ее дыханья слаще и сильней;
     В ее речах отраду нахожу,
     Хоть музыка приятнее на слух;
     Как шествуют богини, не скажу,
     Но ходит по земле, как все, мой друг.
     А я клянусь, - она не хуже все ж,
     Чем те, кого в сравненьях славит ложь.



     И ты, как все красавицы, тиран,
     Безжалостна в своей красе надменной,
     Хоть знаешь ты, что я тобою пьян.
     Что сердца моего ты клад бесценный.
     Пусть многие - я буду прям с тобой -
     Твердят, что ты не стоишь поклоненья.
     Я не решаюсь вызвать их на бой,
     Но для себя держусь иного мненья.
     Я поклянусь, и пусть на целый свет
     Свидетельствует мой влюбленный голос,
     Что ничего прекрасней в мире нет,
     Чем смуглое лицо и черный волос.
     Не то беда, что ты лицом черна;
     В поступках черных, в них твоя вина!



     Люблю твои глаза. Они, увидя,
     Как сердцем ты неласкова со мной,
     Мне соболезнуют в моей обиде,
     Оделись в траур и глядят с тоской.
     Ни утреннее солнце в час рассвета
     Так не украсит неба тусклый мрак,
     Ни блеск горящей вечером планеты
     Не освещает тихий запад так,
     Как лик твой красят траурные взоры.
     О, если траур так идет к тебе,
     То пусть и сердце в скорбные уборы
     Оденется, склонясь к моей мольбе.
     И я скажу: Да, красота черна!
     Лишь тот красив, кто черен, как она.



     Будь проклята душа, что нанесла
     Удар и мне, и другу моему!
     Ей мало мне содеянного зла -
     И друг мой брошен в эту же тюрьму.
     Похитил у меня твой хищный взор
     Меня, тебя, мое второе я.
     Меня, тебя, его присвоил вор -
     Мучительна втройне судьба моя.
     Запри меня в груди своей стальной,
     Но сердце друга мне отдай в залог.
     Его оберегу, как часовой, -
     И твой надзор не будет столь жесток.
     Но что тебе желание мое?!
     Я - пленник твой, и все во мне - твое!



     Да, да, он твой, и все теперь твое,
     И я в руках твоей всесильной власти.
     Пусть будет так. Лишь отпусти мое
     Второе я - любовь мою и счастье.
     Но ты не хочешь и не хочет он -
     Ведь ты жадна, а друг мой благороден.
     Порукою своей закрепощен,
     Из-за меня не будет он свободен.
     По векселю на красоту свою
     Все получить желаешь ты с лихвою.
     Я ростовщице друга предаю,
     Потерян он - и я тому виною.
     Я ни себя, ни друга не верну -
     Хоть уплатил он, все же я в плену.



     Как и у всех, есть у тебя желанья.
     Твое "желанье" - сила, мощь и страсть.
     А я во всем - твое лишь достоянье
     Твоих желаний крошечная часть.
     Желаньем безграничным обладая,
     Не примешь ли желанья моего?
     Неужто воля сладостна чужая,
     Моя же не достойна ничего?
     Как ни безмерны воды в океане,
     Он все же богатеет от дождей.
     И ты "желаньем" приумножь желанья,
     Моим "желаньем" сделай их полней.
     И, никому не причинив страданья,
     Желанья всех ты слей в моем желанье.



     Что близки мы, душа твоя гневна.
     Но ты скажи, что я "желанье", "воля" (1).
     А воле воля - знают все - нужна,
     Исполни ж эту волю поневоле.
     Наполнит "воля" храм любви твоей
     Твоею волей и моей ответной.
     В больших пространствах действовать вольней,
     Число один средь многих незаметно.
     Так пусть же буду я таким числом -
     В толпе безвестный, но тебе известный.
     Один - ничто; но все мне нипочем,
     Коль для тебя я нечто, друг прелестный.
     Ты только полюби мое названье,
     А с ним меня: ведь - я твое "желанье".

     --
     (1) Имя поэта - Will - пишется и произносится так же, как will -
     "желанье", "воля", на чем построен и сонет 136. (Примечание переводчика.)



     Любовь - слепец, что натворила ты?
     Глаза хоть смотрят, но не различают,
     Хоть видят, но не видят красоты,
     И худшее за лучшее считают.
     Когда пришлось им якорь бросить вдруг
     В заливе, переполненном судами,
     Зачем из них ты выковала крюк
     И прикрепила сердце к ним цепями?
     Зачем же сердце приняло трактир
     За уголок уютный, безмятежный?
     Зачем глаза обманывают мир
     И придают пороку облик нежный?
     Глаза и сердце сбилися с пути,
     Теперь от лжи им больше не уйти.



     Когда она клянется, что свята,
     Я верю ей, хоть знаю - ложь сплошная.
     Пусть мнит она, что я в мои лета
     Неопытен и хитростей не знаю.
     Хочу я думать, что она права,
     Что юности не будет завершенья;
     По-детски верю я в ее слова,
     И у обоих правда в небреженье.
     Зачем она не скажет, что хитрит?
     Зачем скрываю возраст свой теперь я?
     Ах, старость, полюбив, лета таит,
     А лучшее, что есть в любви, - доверье.
     Так я лгу ей, и лжет она мне тоже,
     И льстим своим порокам этой ложью.



     Не требуй оправданья для обмана,
     Прощенья нет жестокости твоей.
     Не взглядом - словом наноси мне раны,
     Не хитростью, а силой силу бей.
     Признайся мне открыто в новой страсти,
     Но не гляди так нежно на него
     И не лукавь - твоей могучей власти
     Не выставлю напротив ничего.
     Иль думать мне, что ты, меня жалея,
     Спасая от врагов - от глаз своих,
     Их от меня отводишь поскорее,
     Чтоб бросить их на недругов других?
     Не делай так: сраженных не щадят.
     Уж лучше пусть добьет меня твой взгляд.



     В жестокости благоразумна будь,
     Не мучь немого моего терпенья,
     Не то слова найдут на волю путь
     И выскажут всю глубину мученья.
     Не любишь ты - но сделай хоть бы вид,
     Что ты меня даришь своей любовью.
     Так на смерть обреченному твердит
     Разумный врач о жизни и здоровье.
     В отчаянье придя, сойду с ума,
     Начну тебя хулить без всякой меры.
     А свет дурен и - знаешь ты сама -
     Готов принять злословие на веру.
     Чтоб избежать зловредной клеветы,
     Со мною будь, хоть не со мною ты.



     Нет, не глазами я люблю тебя -
     Глазам заметны все твои изъяны.
     Отвергнутое зреньем полюбя,
     Тобою сердце бредит беспрестанно.
     Твой голос не пленил моих ушей,
     И не хотят услышать приглашенья
     На сладострастный пир души твоей
     Ни вкус, ни осязание, ни зренье.
     Но все пять чувств и разум заодно
     Спасти не могут сердце от неволи.
     Моя свобода - тень, а я давно
     Немой вассал твоей надменной воли.
     Одной лишь мыслью утешаюсь я:
     Пусть ты - мой грех, но ты же - мой судья.



     Любовь - мой грех, а чистота твоя
     Лишь ненависть к любви моей порочной.
     Но ты сравни обоих нас - и я
     Не худший буду в этой ставке очной.
     И не твоим устам меня карать:
     Они осквернены такой же ложью,
     Как и мои, когда, как алчный тать,
     Я похищал добро чужого ложа.
     Любовь моя к тебе не больший грех,
     Чем и твои любовные влеченья.
     Взрасти же в сердце жалость - и у всех
     Ответное пробудишь сожаленье.
     Но если ты глуха к чужой мольбе,
     Тогда не будет жалости к тебе.



     Взгляни ты на хозяйку, как она,
     Стремясь поймать удравшего цыпленка,
     Погоней этой так увлечена,
     Что забывает своего ребенка.
     Бедняжка порывается за ней,
     Заходится от крика и рыданья,
     Она ж, охотой занята своей,
     Малютку оставляет без вниманья.
     Не так ли вдаль всегда летишь и ты,
     А я, дитя, плетуся за тобою?
     О, излови скорей свои мечты
     И снова стань мне матерью родною.
     Пойми, молю и будь опять со мной,
     И поцелуем плач мой успокой.



     Два духа, две любви всегда со мной -
     Отчаянье и утешенье рядом:
     Мужчина, светлый видом и душой,
     И женщина с тяжелым, мрачным взглядом.
     Чтобы меня низвергнуть в ад скорей,
     Она со мною друга разлучает,
     Манит его порочностью своей,
     И херувима в беса превращает.
     Стал бесом он иль нет, - не знаю я. . .
     Наверно стал, и нет ему возврата.
     Покинут я; они теперь друзья,
     И ангел мой в тенетах супостата.
     Но не поверю я в победу зла,
     Пока не будет он сожжен до тла.



     С уст, созданных любви рукой,
     "Я ненавижу" сорвалось.
     И сердце стиснуто тоской,
     Печалью горькой налилось.
     Увидя скорбь мою, она
     Свой разбранила язычок,
     И, сострадания полна,
     Сменила на привет попрек.
     "Я ненавижу" - да, но вот
     Слова иные вдруг звучат,
     Как вслед за ночью день идет,
     Ее с небес свергая в ад.
     "Я ненавижу", - и любя
     Меня спасает: "не тебя".



     Душа моя, игрушка буйных сил
     И средоточье плоти этой бренной,
     Когда твой дом тебе внутри не мил,
     Зачем извне ты украшаешь стены?
     Зачем, наняв его на краткий срок,
     На жалкую обитель тратишь средства?
     Кормить червей дала себе зарок?
     Оставить тело хочешь им в наследство?
     Оно - твой раб; за счет его живи,
     Свои богатства множь его ценою,
     Божественную будущность лови,
     Не дорожи непрочною красою.
     У жадной Смерти этим вырвешь нож,
     И, Смерть убив, бессмертье обретешь.



     Любовь моя - болезнь, что все сильней
     Тоскует по источнику страданья,
     И тянется к тому, что вредно ей,
     Чтоб утолить нелепые желанья.
     Рассудок - врач лечил любовь мою,
     Но, увидав к себе пренебреженье,
     Покинул нас, - и вот я сознаю,
     Что нет теперь от страсти исцеленья.
     Рассудка нет - и мне спасенья нет.
     Безумствую неистовый, несчастный;
     Слова мои и мысли - дикий бред,
     Ни разуму, ни правде не причастный.
     Как мог я мнить, что ты светла, ясна?
     Как ад черна ты, и как ночь мрачна.



     О горе мне! Любовью искажен,
     Мой взор воспринимает все превратно.
     Но если верен и не ложен он,
     Тогда рассудка истина невнятна.
     Когда красиво то, чем грезит взгляд,
     Как может свет считать, что некрасиво?
     А если нет - тогда на мир глядят
     Глаза любви ошибочно и криво.
     Да разве будет безупречным взор,
     Измученный тревогой и слезами?
     Ведь даже солнце слепо до тех пор,
     Пока покрыто небо облаками.
     Любовь лукава: слезы ей нужны,
     Чтобы не видел глаз ее вины.



     Как можешь ты твердить, что я не твой?
     Ведь от себя я сам тебя спасаю.
     Себя забыв, не о тебе ль одной
     Забочусь я, обидчица родная?
     Дружу ль я с теми, кто тебе не мил?
     Иль недругам твоим я шлю приветы?
     А если я порой тебя гневил,
     То не казнил ли сам себя за это?
     Сыщу ль в себе заслуги, доблесть, честь,
     Чтоб прекратить смиренное служенье?
     Ведь лучшее, что только в мире есть, -
     Повиноваться глаз твоих движенью.
     Но ясен мне вражды твоей закон:
     Ты любишь зрячих - я же ослеплен.



     Откуда ты взяла такую власть,
     Чтоб покорить ничтожностью меня,
     И научить на взор покровы класть,
     И лгать, что свет не украшенье дня?
     Где снадобье такое достаешь,
     Что в добродетель превращаешь грех,
     Порок рядишь в пленительную ложь
     И делаешь милей достоинств всех?
     Себя любить принудила ты чем?
     Ведь нужно презирать, а не любить!
     Пусть ту люблю я, кто противна всем,
     Но не тебе за то меня хулить.
     Когда достойна ты любви моей,
     Достоин я взаимности твоей.



     Любовь юна - ей совести мученья
     Неведомы, хоть ею рождены.
     Так не кори меня за прегрешенья,
     Чтоб не было и на тебе вины.
     Ты в грех измены вовлекаешь тело,
     Я душу вовлекаю в этот грех.
     Душе послушна, плоть решает смело,
     Что ей в любви всегда готов успех.
     При имени твоем восстав надменно,
     Она свою осуществляет власть,
     Чтобы потом покорно и смиренно
     Перед тобой рабом послушным пасть.
     Не упрекай, что совесть мне чужда:
     Восстать и пасть я рад в любви всегда.



     Бесчестен я, к тебе любовь питая;
     Меня любя, бесчестна ты вдвойне:
     Супружеские клятвы нарушая
     И на вражду сменив любовь ко мне.
     Но мне ль судить тебя за прегрешенья?
     Я сам грешил не два, а двадцать раз.
     Поклялся я раскрыть твое паденье,
     И клятву эту преступил тотчас.
     Я грешен тем, что клялся - ты прекрасна,
     И нет любви сильнее и нежней.
     Я ослеплял глаза свои всечасно,
     Чтоб не видать порочности твоей.
     Божился я: ты чище, лучше всех,
     И эта ложь - мой самый тяжкий грех.



     Спит Купидон, отдвинув факел свой.
     Тут нимфа, шаловливая богиня,
     Вдруг погрузила факел роковой
     В холодный ключ, бежавший по долине.
     От этого священного огня
     Ключ приобрел целебный жар навеки.
     И тянутся к нему день ото дня
     Убогие, недужные, калеки.
     Но ухитрился факел свой божок
     Зажечь опять - от глаз моей любимой,
     И для проверки сердце мне обжег.
     К источнику бегу, тоской томимый. . .
     Но от огня лекарство не в ключах,
     А там же, где огонь, - в ее очах.



     Уснул однажды мальчик Купидон,
     Беспечно бросив факел свой заветный.
     Увидя этот безмятежный сон,
     К божку подкрались нимфы незаметно,
     И лучшая из девственниц-подруг
     Похитила губительное пламя -
     И возбудитель сладострастных мук
     Обезоружен был ее руками.
     Горящий факел брошен был в ручей,
     И в нем вода, нагревшись до кипенья,
     Целительною стала для людей.
     Но я влюблен - и нет мне исцеленья.
     Согреться может от любви вода,
     Любви ж не охладить ей никогда.

Популярность: 7, Last-modified: Mon, 18 Nov 2024 06:53:05 GmT