Когда Дом вышел на пенсию, он спустился с небес на Землю и остался
жить в городе у моря. Его прельстили мягкий климат, взбадривающие парные
бани из утренних туманов, ласковые птицы и злющие коты, гуляющие по крыше,
а также вид на городские пляжи, где круглые полгода с высоты своего роста
он мог любоваться живыми женщинами - южными, северными и дальневосточными.
Нравился ему и город - в меру провинциальный, город жил не спеша,
размеренно, иногда разморенно; современные здания скромно возвышались над
старинными особняками; живы были и базары под открытым небом, куда
привозилось все, что есть на свете съедобного, а население, в отличие от
столичного жителя, презирало очереди в магазинах и предпочитало толкаться
с кошелками на базарах.
Такая жизнь подходила Дому. Он не стремился в пику кому-то подражать
старинным манерам жизни, просто ему нравились запахи вишневого варенья и
жареного картофеля; просто он любил хозяйничать.
Кто он такой, Дом, не вполне понятно. Он происходил из семейства
Флигелей, но обстоятельства его рождения окутывала какая-то жгучая тайна,
какой-то адюльтер. Ясно одно: звали его Домом и он был живым, не в пример
земным домам.
Он был флегматиком по натуре, а зимой над морем хорошо постоять,
посмотреть, подумать; но иногда ему хотелось вскочить, хлопнуть дверью,
сделать что-то такое... - и шумный летний город тоже ему подходил. Дом
читал книги о стоящих на рейде кораблях с иностранными названиями, о
платанах и бульварах, о развеселых городских жителях. Дому нравились эти
книги. Он часто перечитывал их, изучал обстановку и в конце концов решился
на переселение, когда узнал об острой нехватке жилья в городе.
Город звался Отрадой - для ясности.
Как уже говорилось, Дом выбрал место над самым морем у нового
фуникулера, принял дряхлый вид - под стать окружавшим его домам, решил
вздремнуть до утра, а потом осмотреться и обдумать свои дальнейшие
действия. Он так и не заснул, потому что с удовольствием разглядывал
разноцветные фонарики на новом фуникулере, а перед самым рассветом его
внимание отвлек шум у соседней шашлычной - какой-то гражданин ломился в
дверь и слезно просил пива.
Злостный пенсионер Сухов от скуки вставал так рано, как никто больше
не мог, и не спеша обходил свои владения. Сначала он шел к мусорному ящику
и по обрывкам бумаг пытался определить, кто из соседей ночью нелегально
выносил мусор. Потом он заглядывал в окна своего личного врага инвалида
Короткевича, который почему-то с гордостью представлялся "инвалидом первой
степени". Сухов давно грозился побить инвалиду морду или окна и вот все
похаживал вокруг, примеривался, прицеливался.
Итак, несмотря на теплый май, Сухов вышел во двор в пальто и в зимней
шапке и решил, что он не в тот двор вышел. Еще вчера они с инвалидом
Короткевичем жили по-соседски стеной к стене, стенкой на стенку, славно
ругались, как собаки, и вдруг за одну ночь между ними построился новый
дом... да какой новый дом! Обшарпанный флигель, будто сто лет здесь стоял,
- будто так и надо.
Сухову захотелось лечь в постель и послать жену за участковым врачом.
Он почувствовал слабость, как после хорошего скандала. Но он пересилил
себя, пошел к шашлычной и оттуда взглянул на новый дом. Его взгляду
открылся фасад - два узких окна, облинявшая черепица на крыше, кривой
деревянный балкон, сквозь который проросла старая акация. Остальных
подробностей Сухов не приметил, ему все было ясно и без подробностей: он
очень больной чем-то человек, если, прожив всю жизнь здесь, на
Люксембургском бульваре, никогда не видел этот Дом.
Сухов улегся в постель, а в это время вышел во двор инвалид
Короткевич.
- Раз-два, - сказал Короткевич и стал делать зарядку посреди двора. -
Руки на ширине ног. Не ругай меня ты, мама, что хожу я часто пьяный, -
запел он, заглядывая в окна Сухову. - Спит, дурак, скоро помрет.
Потом Короткевич увидал новый дом... Он туго сообразил, что никакого
дома здесь быть не должно, и быстро заковылял домой, но послал жену не за
участковым врачом, а наоборот - за участковым уполномоченным.
И еще одно утреннее событие - проснулась дворничиха подметать улицу,
обнаружила новый дом и подняла крик. Выбежал во двор ее зять, грузчик из
мебельного магазина, опешил поначалу, но потом, сказав: "Цыть, мамаша! ",
помчался через Люксембургский бульвар к начальнику жилищного управления.
В полдень встретились во дворе начальник жилуправления Мирзахмедский,
участковый врач и участковый уполномоченный. Они о чем-то беспокойно
говорили, разглядывая новый дом, и затравленно озирались - к ним уже
приближался инвалид Короткевич, хромая больше обычного. а Сухов все не мог
найти свою шапку и потому запаздывал. Комиссия опечатала дверь пластилином
и пустилась наутек, а Сухов и Короткевич услышали только, как невнятно
бормотал начальник жилищного управления:
- Неучтення жилпло...
Сухов и Короткевич понимающе улыбнулись и направились к неучтенной
жилплощади. У опечатанной двери их поджидал дворничихин зять.
- Подвезло, гадам! - злодейски сказал зять, тыча пальцем в
пластилиновую пломбу. - Если бы моя власть...
Опять понимающе улыбнулись Сухов и Короткевич и разошлись по своим
квартирам: Сухов налево от опечатанной двери, Короткевич - направо. Дома
Сухов взял молоток и зубило, а Короткевич схватил ржавый топор. Потом
каждый ударил по своей стене так, что Сухову на голову свалился
собственный портрет, а у Короткевича сломалось топорище.
Через несколько минут Сухов влез сквозь разлом в неучтенный флигель и
у противоположной стены стал поджидать Короткевича.
А вот и он! Выпало три кирпича, и в дыру просунулась озабоченная
пыльная голова.
- Ты что это... без спросу в мою квартиру!? - прошептал Сухов,
удобнее прилаживая в кулаке багетину от упавшего портрета. - Двери тебе
нет?
Дом попытался думать о чем-то своем, но его внимание отвлекала шумная
драка внутри и боль в разломанных стенах. Не так он себе все
представлял... он думал, что в него вежливо постучат, он откроет дверь, и
увидит счастливую семью с детишками; он покажет новоселам три светлые
комнаты, кухню, туалет и ванную, проведет на огромный чердак, где можно
сушить белье... он надеялся, что сумеет показать товар лицом да и
незаметно разглядеть своих будущих домочадцев.
От поднявшейся пыли Дом расчихался, а Сухов и Короткевич на мгновенье
перестали драться и обратили внимание на странное подрагивание потолка.
"Ничего похожего не получилось, - подумал Дом. - Как видно, первыми
подоспели не те люди".
Инвалид Короткевич в это время колотил пенсионера Сухова в тесной
кухне. Дом хотел было защитить слабого, но пенсионер, удачно увильнув, не
бросился наутек, а наоборот - зажал инвалидову голову в дверях и принялся
его душить.
Дом всякого навидался на своем веку, много говорить он не любил и
сейчас знал, что не ошибется. Он выругался по-домашнему и чихнул
посильнее. Потолок на кухне рухнул, а Сухов и Короткевич очнулись вечером
в городской больнице, но в разных палатах.
В жилищном управлении под председательством Мирзахмедского создали
комиссию. Она бродила по рухнувшему потолку, заглядывала в проломы,
морщила нос и называла дом "аварийным". Постановили: отремонтировать дом в
текущем месяце и вселить в него остронуждающихся в жилье граждан. Проломы
забили досками и фанерой, дверь опять опечатали и ушли по своим делам.
Весь текущий месяц Дом терпеливо высматривал из окна ремонтную
бригаду; наконец май истек. Дом понял, что у бригады нет цемента, нет
алебастра, нет обоев; что бригада ремонтирует дома на стороне тем, у кого
все это есть; что Мирзахмедский ничего не может с этой бригадой сделать;
что самой бригады вообще не существует.
Он сам сделал ремонт. Нарастил стены и потолок, побелил кухню, достал
с чердака обои с цветочками. Потом установил в коридоре телефон и позвонил
в жилуправление.
- Дом уже отремонтирован, можно вселяться, - с надеждой сказал Дом.
- Перестаньте шутить, - нервно ответили из жилуправления и бросили
трубку. - Опять дворничихин зять звонил, - доложили Мирзахмедскому. - Все
ходит, и ходит, и звонит, и звонит... добивается улучшения.
- Этот добьется, - вздохнул мирзахмедский.
Но Дом не для того спускался на Землю, чтобы обивать официальные
пороги с просьбой поставить его на квартирный учет. Он имел свои
собственные пороги и хотел привлечь к ним внимание. Он подумал, подумал,
подпалил чердак и стал ожидать, что будет дальше.
Внимание было оказано, да какое!
Дому было очень приятно - он так красиво полыхал, что вся Отрада
сбежалась посмотреть на него. Больше всех повезло шашлычной, где за
кружкой пива открывался лучший вид на горящий пейзаж. Но и
продовольственный магазин с бульвара не был в обиде, да и с пляжа неплохо
смотрелся пожарчик.
Пока все смотрели, по двору бегал дворничихин зять с пустым ведром и
кричал:
- Где Мирзахмедский?! Уберите этого идиота!
Идиотом оказался тот самый подпольный бригадир ремонтной бригады. Он
вышел из подполья, закрыл грудью опечатанную дверь горящего дома и
разъяснял всем, что без Мирзахмедского никто не имеет права ее
распечатывать. Создалась безвыходная ситуация: дом горит, пожарников не
вызывают, потому что у дома нет адреса, а у Мирзахмедского от этого дома
головные боли, за ним уже послали.
Дом плюнул и перестал гореть.
- Граждане, расходитесь! Это была ложная учебная тревога! - вскричал
удивленный бригадир.
Вся Отрада недоумевала: попахло жареным и перестало. Что-то не так
происходило, как полагается.
Наконец прибежал перепуганный Мирзахмедский, узнал, что пожар
самопроизвольно закончился и ничего не сгорело, схватил ненавистного
бригадира подпольной бригады за шкирку с требованием отремонтировать этот
чертов дом, иначе... но бригадира и след простыл. Осталось от бригадира
одно пустое ведро.
- А зачем ремонтировать? - громко спросил Дом. - Дом давно
отремонтирован, можно вселяться.
- Кто это сказал? - озлобленно спросил Мирзахмедский, оглядывая двор.
Никто не знал.
Мирзахмедский сорвал с двери пломбу, вошел в дом, недолго там
пребывал, вышел и спросил:
- Ко это сделал?
- Что? - спросил дворничихи зять.
- Ремонт.
- Я! - не долго думая ответил зять.
Мирзахмедский задумался и пошел обедать в шашлычную, где буфетчица
охарактеризовала ему дворничихиного зятя с самой лучшей стороны.
Наконец-то дворничихин зять получил квартиру! Он долго ее добивался.
Он злорадно явился к Сухову с ордером и бутылкой водки, чтобы
отпраздновать событие. Сухов, выйдя из больницы, поумнел, изменил тактику,
понял, что мировое зло голыми руками не возьмешь, и купил в комиссионном
магазине пишущую машинку. На ней он вскрывал недостатки и бил в колокола.
Звону было на всю Отраду. Приходили комиссии, проверяли пустой дом без
адреса - ничего не нашли. Стоит дом, будто сто лет здесь стоял. Откуда
взялся - неизвестно. Никто в нем не живет, будто так и надо...
С людьми Сухов научился говорить по душам, и жильцы были очень
довольны, если удавалось проскочить мимо него не здороваясь.
- Слухай сюда, парень, - сказал Сухов дворничихиному зятю. - Не ходи
ты в этот дом. Его скоро снесут, понял? Это Я тебе говорю. А знаешь ли ты,
где потом квартиру получишь? Аж на самом Хуторе, два часа езды до
бульвара.
- Нигде не написано, - с достоинством отвечал зять. - Хочешь сносить
- давай квартиру на бульваре, или не выселюсь, хоть стреляй!
Так они говорили, а Дом этот разговор слышал. Он обрадовался и
засуетился: исполнялась мечта его старости - обрести родную семью, помочь,
приласкать, вырастить, а взамен принимать заботу и уважение. Всю ночь он,
кряхтя, скрипя и поднимая пыль, проводил генеральную уборку.
Утром сбылись мечты Дома. Представитель власти Мирзахмедский ввел
счастливую семью в новую квартиру, тут же раскланялся и оставил новоселов
одних.
Семья была не то чтобы большая, но запутанная. Главой, конечно, был
дворничихин зять, грузчик из мебельного магазина. Он недавно развелся с
дворничихиной дочкой и выгнал ее из родительского дома за гулянье с
другим. Сама дворничиха, баба жалостливая, работящая, вставала рано,
ложилась рано, чтобы вставать рано, улицу содержала в чистоте, а квартиру
в захламлении - неорганизованная мамаша, по мнению зятя. Ее старенький
муж, кандидат каких-то гуманитарных наук, полюбил дворничиху еще в конце
сороковых годов за то, что она работала в магазине "Продовольствие". У них
еще был поздний сынишка, король микрорайона с двумя приводами в детскую
комнату милиции.
Еще несколько приятных минут испытал Дом в тот же вечер в ожидании
гостей на новоселье. Со стороны зятя пришли его коллеги по перевозке
мебели, дворничиха позвала буфетчицу из шашлычной, старик-кандидат
пригласил двух аспирантов-гуманитариев из университета, ну и сынишка дал
клич, и в дом заявилось немного малолетней шпаны. Гуляли долго. Грузчики
философствовали, гуманитарии сквернословили, буфетчица с дворничихой
плакали о своих загубленных молодостях, шпана плевала с балкона на крышу
шашлычной и чуть не попала на фуражку участкового уполномоченного, который
шел разнимать и мирить опять подравшихся Сухова и Короткевича.
На том и разошлись, пьяные и заплаканные.
Дом еще пребывал в благодушном настроении, когда зять снял со стены
подлинного Ренуара и повесил картину неизвестного художника, изображавшую
преследование волками ночью в степи какого-то перепуганного всадника в
рыжей шубе. Дом еще только недоумевал, разглядывая, как седой кандидат
гуманитарных наук прилаживает в ванне самогонный аппарат, а дворничиха
мерит швейным метром стены и шевелит губами.
Затем навалилась прорва событий, от которых Дому стало плохо. Зять
перегородил комнаты досками, завесил простынями и запустил в дом диких
курортников. Двадцать восемь человек, не считая детей, варили на одной
плите, ломились в один туалет, проклинали друг друга, дом, хозяйку,
городской транспорт и эту жизнь, швыряли окурки в цветник на балконе - не
описать всех унижений, которые терпел Дом.
А дворничиха уже мерила швейным метром чердак и шевелила губами.
Дом заболел. В углах выступила плесень, под обоями завелись клопы, по
ночам он скрипел и не мог заснуть. Дикари стали жаловаться на сырость и
требовать снижения цен за койки, но с зятем разговор был короткий - кому
не нравится? Скатертью дорога, других найдем.
Дом вызвал врача.
Врач, старый друг из семейства Теремков, прибыл ночью, простучал
стены, поковырялся в чердаке, измерил давление на фундамент.
- Вирусный грибок, - доложил Теремок Дому. - Через неделю пройдет и
не вспомнишь. От клопов принимай "Клоповыводитель-73".
- Нервы у меня не в порядке, - жаловался Дом.
- Ты, Флигель, не дури. Стар уже, сам знаешь, что почем. Шугани всю
братию подальше и возьми достойную семью. Впрочем, завтра
проконсультируюсь с профессором. Прощай, спешу!
- Буду ждать! - крикнул Дом вдогонку. - Ведро цемента размешаем,
повеселимся!
На следующий день явился профессор. Ах, ах, застекленная галерея,
крылатые львы у входа, купол с витражами - интеллигент из старинных
Особняков, не в пример кандидату самогонных наук.
- Тэк-с, голубчик... дышать, не дышать... Развалитесь от первого
легкого землетрясения, если не выполните моих предписаний. Во-первых:
полностью очистить помещение. Полезны сквознячок, сон, свежий воздух,
полный покой. Во-вторых: подыщите приличную семью, а лучше достойную
молодую девушку... впрочем, парня, все равно, и проведите его по жизни.
Доходит, надеюсь? Желаю здравствовать и пребывать в добром здравии, что,
впрочем, одно и то же.
- Спасибо, профессор, - робко отвечал Дом. - Не откажитесь, вот...
ведро с цементом. Чем богаты!
- Вы, похоже, из флигельных? - спрашивал профессор, удобно
располагаясь у нового фуникулера. - Лет сто, поди? Ну а мне, голубчик,
пятьсот с лишком. Родился в Италии, эмигрировал в Россию в суворовские
времена. Вы мне нравитесь. Ваш Ренуар на чердаке... в каком году покупали
и почему на чердаке? Ваш Ренуар изобличает у вас хороший вкус,
чувствительность и разное прочее.
- Как здоровье мадам Особняк? - спрашивал Дом, наслаждаясь беседой.
Редко выпадали Дому подобные счастливые минуты.
Дом понимал, что врачи правы и что давно пора шугануть всю братию
вон, но он все медлил, сомневался, на что-то надеялся. Вот и лето прошло,
и курортники разъехались, и кандидата наук выперли наконец на пенсию по
анонимке Сухова за неэтичное бытовое поведение, но жизнь Дома лучше не
становилась. Его терпение истощилось, когда сынишка с дружками притащили
вешать на чердак живого кота. Дом предъявил ультиматум: если в течение
двадцати четырех часов семейка не возьмется за ум и не начнет жить, как
люди, то...
Но все только плевались через левое плечо, услыхав утробный голос с
чердака.
Тогда Дом объявил террор.
В бой была брошена зеленая плесень. Она испортила обои, мебель и
забралась в самогонный аппарат. Но семейку все это не очень взволновало,
потому что друзья приносили зятю дешевый спирт, который использовался на
мебельной фабрике для полировки столов и буфетов. Спирт был не в пример
крепче самогона.
Дом отключил отопление, но зять пригнал из мебельного магазина
грузовик бракованной мебели, установил в квартире "буржуйку" и приказал
теще рубить мебель на дрова.
Дом побоялся настоящего пожара, включил отопительные радиаторы, зато
перекрыл воду. Но семейка и в лучшие времена умывалась с ленцой, а раз
такое дело, то и умываться перестала. Воду для супа дворничиха таскала из
дворовой колонки, тем дело и закончилось.
Дом отключил свет - стали жечь свечи. Наслал мышей, они съели свечи -
стали жечь лучину.
Темные люди.
Рухнул балкон, засорился унитаз, свалились обои, окна не открывались,
а двери не закрывались, мусорные ведра бродили ночью по паркету, а паркет
трещал, будто щелкал зубами; потолок осыпался на плиту и гасил газ.
Тщетно.
Дом предпринял психологическую атаку. Он долго колдовал на чердаке, и
однажды оттуда выполз огромный, жирный, величиной в диван, десятилапый
черный таракан и влез в квартиру. Испуг, конечно, был - кандидат наук с
похмелья сильно кричал, но мальчишка только взвыл от радости, убил
чудовище из рогатки и выставил трофей на балкон для всеобщего устрашения
жителей Отрады.
Дом сдался.
- Неудачное вы место выбрали, - неуверенно говорил Особняк в
очередное посещение. - Впрочем, я доволен. История вашей болезни
представляет определенную научную ценность. Крайне редкая смесь идиотизма
и невежества. От всех болезней вылечивает стрихнин. Может, попробуете?
Спасительные вести принес Мирзахмедский.
Хитрый зять давно уже писал и ходил по инстанциям и требовал новую
квартиру взамен аварийной. Он знал, что делал, хотя его и пригрозили
привлечь к ответственности за антисанитарное состояние жилья. В результате
его посещений горсовет обратил внимание на то, что неказистый флигель
намертво закрывает вид на здание нового фуникулера.
- Пожалуй, снесем, - решили в горсовете. - Благоустроим территорию,
разобьем клумбу...
Великомученик Мирзахмедский мчался со светящимся ликом через две
ступеньки.
- Быстро выметайтесь! - закричал он. - С глаз долой, на Хутор бабочек
ловить! Дом послезавтра сносят. Будет здесь клумба и новая жизнь. Вон!
Грузовик для переезда за счет жилуправления, грузчики... за мой счет.
- Сам валяй на Хутор, - отвечал зять. - Покажи, где в конституции
написано? Нигде не написано. Дадут квартиру на бульваре - перееду. Нет -
не надо.
- Оставайся, - сказал Мирзахмедский и попробовал сделать равнодушный
вид. - Оставайся. Завтра отключаем свет, воду, газ, телефон, отопление.
Зять в ответ по-дьявольски захохотал, а Мирзахмедский схватился за
сердце и ушел.
Бедный Дом остался один в тревоге и ожидании. Это был его последний
шанс - или он с обрыва, или семейка на Хутор.
Вечером проведали его Особняк и Теремок.
- Мой тебе совет: поменяй климат, - посоветовал Теремок. - Есть много
чудесных городов с острой жилищной проблемой... скажем, Вологда, Смоленск,
Саратов...
- Не знаю, не знаю, дружище, - горестно отвечал Дом. - Очень уж мне
по книгам Отрада понравилась, очень уж.
- Что книги... - вздыхал добродушный Особняк. - У меня в Суздале
знакомства, Суздаль я вам могу устроить. Неплохой район, древнерусский
стиль, обеспечат надежной молодой семьей с детишками, заживете,
поправитесь...
- Дайте мне только сдыхаться от этой напасти! - выплакивался Дом. - У
меня, понимаете, в чердаке все перепуталось. Происходит, понимаете,
переоценка ценностей.
Дом так и не решил, что он будет делать после выселения. Он махнул на
все и покорно ожидал дальнейших событий.
После недельного молчания горсовет выделил зятю квартиру на бульваре.
А что было делать - милиции он не боялся, не вызывать же войска?
Семейка наконец переехала, а на следующий день должен был явиться
бульдозер.
Друзья всю ночь готовили Дом к эвакуации, сам он не мог пошевелиться.
Ему снились кошмары, он вздрагивал, просыпался. Наверху пронеслись
слухи, что Дом помирает. Откуда только взялись древние лачужки и землянки,
бродят вокруг, шушукаются, шарахаются от нового фуникулера. У шашлычной
присели кривые бараки и хромые сараи, просят милостыню у проходящей мимо
казармы. Дом изумляется, думает - что за бред? - силится встать во весь
рост, крикнуть во весь голос, но только хрипит и хлопает форточкой.
Но тут на Люксембургском бульваре появляются пьяные кабаки и
трактиры, грязные притоны и ночлежки, игорные дома и веселые заведения.
Перед Домом пляшут какие-то деревянные остроконечные заборы, он силится
убежать от них, но сомнения начинают терзать его - а не плюнуть ли на все,
не уйти ли с веселой гоп-компанией? - как вдруг он слышит голос профессора
и просыпается.
- Пора, голубчик, - говорит Особняк. - В Суздале все подготовлено,
вас ждут не дождутся хорошие люди.
И Дом наконец понимает, что Суздаль, конечно, очень хороший город, но
ведь тогда погибнет его девственная мечта о жемчужине у моря!
- Нет, профессор, я остаюсь, - сказал Дом.
Он решил рискнуть в последний раз.
Все утро бульдозер рычал, корежил мостовую и тщетно пытался снести
ветхий флигель. Зрелище не уступало прошлогоднему пожару.
Когда бульдозер выдохся, его заменил подъемный кран. Он раскачал на
канате трехсоткилограммовую болванку и запустил ее, целясь в окна.
Болванка срикошетила, обрушилась на шашлычную и разнесла ее вдребезги - к
счастью, никто не пострадал, кроме буфетчицы, у которой погибли под
развалинами три ящика с левой водкой. Ошарашенного водителя сняли с
подъемного крана и препроводили на алкогольную экспертизу. Ко всеобщему
удивлению, он оказался трезвым, но шашлычной от этого легче не стало.
Что делать?
Кто-то предложил взорвать дом динамитом; сами решить не решились,
позвонили в Киев. Там страшно удивились - кому это в голову взбрело?!
Черт с ним, пусть стоит, что за дебаты вокруг какого-то флигеля!
Пускай стоит, может быть, это в далеком прошлом архитектурный памятник.
И Дом стоял месяц, второй, третий и угрюмо ждал. Сухов и Короткевич
боялись к нему подходить и даже помирились на этой почве. Иногда
Мирзахмедский приводил на смотрины остро нуждающихся в жилье граждан, они
разглядывали внутреннее состояние дома и уходили невеселые.
Их можно было понять: развалины шашлычной, таинственные события,
дурная слава.
Роковой дом.
Но вот однажды.
Когда пришла весна.
Пришел в жилуправление.
Один из главных героев этой длинной истории.
Молодой человек двадцати трех лет.
Виктор Сергеевич Андрианов.
И предъявил разрешение горсовета на вселение в таинственный дом.
- А вы кто такой будете? - подозрительно спросил Мирзахмедский.
- М-маляр я, - неуверенно ответил Виктор Сергеевич.
- Маляр?! - обрадовался Мирзахмедский и повел показывать квартиру. -
Сносить не будем, живи вечно! Странный дом, но к нему надо по-человечески
подойти... Жаль, маляров не хватает.
Дом угрюмо молчал. Он давно не верил словам. Он разглядывал нового
жильца и думал: шугануть его прямо сейчас или подождать, пока уйдет
Мирзахмедский?
- Романтический такой флигелек... - раздумывал вслух Виктор
Сергеевич. - Всегда хотел иметь свою комнату... а тут целая квартира.
- Главное не дом, а кто в доме живет, верно? - подбадривал
Мирзахмедский. - Грузовик для переезда за счет жилуправления, грузчики...
за мой счет.
И Виктор Сергеевич переехал в свой новый дом, но на трамвае.
Он ласково похлопал дом по дверному косяку и вошел. Он побродил по
комнатам, повыглядывал в окна, покачал головой при виде разрушенного
балкона. Потом он пошел в жилуправление, взял стремянку и принялся
заделывать огромную трещину в стене.
- Тебя как зовут? - наконец сердито спросил Дом.
- Витька, - ответил Виктор Сергеевич. От испуга он чуть было не
свалился со стремянки, хотя и ожидал чего-то подобного.
- Ладно, посмотрим, - пробурчал Дом.
Они зажили вдвоем, присматриваясь друг к другу. Дом много спал и
восстанавливал здоровье; Витька или спал, или читал, или шлялся по улицам,
подсчитывая, сколько живет в Отраде алебастровых львов.
- А почему "Витька", - однажды спросил Дом. - Почему не по
имени-отчеству?
- С детства повелось, охотно отвечал Виктор Сергеевич. - Витька да
Витька, вот потому и Витька.
- Ты где работаешь?
- Нигде.
- Это как?
- Пока нигде. Из института вытурили.
- А институт у тебя какой был?
- Художественный.
- Да ну/! - с уважением воскликнул Дом. - А чего ж ты не рисуешь?
- Вдохновения нет.
- Ладно, посмотрим, - опять буркнул Дом.
Ночью он завел будильник и разбудил Виктора Сергеевича в семь утра.
- Что за черт, в такую рань! - удивился тот.
- Иди на чердак, взгляни на Ренуара.
- Настоящий? - шепотом спросил Виктор Сергеевич, спустившись с
чердака.
- На толкучку не понесешь?
Витька обиделся, а Дом почувствовал, как внутри у него начала
затягиваться огромная трещина.
- В общем так... - сказал Дом. - Ты неплохой богомаз, листал я твои
альбомы. Осенью первым делом вернешься в институт...
- Не примут.
- А за что тебя вытурили?
- Да так... - отмахнулся Витька.
- Ясно. Лето впереди, напишешь пару картин на уровне мировых
стандартов - сразу примут.
- Какие стандарты? - рассердился Виктор Сергеевич. - Денег нет на
краски!
- Слушай, я для тебя все сделаю! - горячо зашептал Дом, и его
волнение передалось Виктору Сергеевичу. - Ты неплохой парень... хороший,
только дурной. Будешь учиться у лучших галактических художников, писать
живыми красками объемные картины, увидишь такое, чего никто на Земле не
видел... ты кто, дворничихин зять? Чего вы все ходите и на жизнь
жалуетесь?
- Всю ночь Виктор Сергеевич не спал, курил. С восходом солнца он сел
на обломки шашлычной и набросал портрет Дома. Дому портрет не понравился:
- Себя не узнаю. Зайди со стороны фуникулера.
- Давно не рисовал, - оправдывался Витька. - У тебя случайно нет
такой кисти, чтобы сама...
- Нет, - вздохнул Дом, наращивая балкон. - Искусство дело темное.
Виктор Сергеевич тоже вздохнул и поплелся с мольбертом к фуникулеру.
В сентябре Виктор Сергеевич предъявил работы за зимнюю сессию, и его
вернули в институт на курс ниже. Дом наврал ему - никаких художников он не
знал, никаких живых красок в природе не существовало - рисовали везде
одинаково: карандашом на бумаге, кистями на холстах. Виктор Сергеевич
вскоре понял это, но не рассердился.
Приходил Мирзахмедский, разглядывал портреты Дома, уважительно
называл Витьку Виктором Сергеевичем, поздравлял с Днем рождения, жаловался
на сердце.
Заглянул как-то Сухов поговорить по душам, но Дом слегка чихнул, и
Сухов сразу раскланялся.
Иногда в их жизни случались несчастья: повадилась к Витьке богема
пить водку, лапать пальцами Ренуара и обо всем знать. Дом сразу вспомнил
сынка-хулигана. Вскоре двое богемцев поскользнулись на лестнице, а на
третьего упало что-то тяжелое.
В конце рассказа Виктор Сергеевич сильно загрустил. Кошки в саду
мяукали, мешали ему спать. Не было у него ни друзей, ни... хороших
знакомых.
Однажды Витька сказал Дому:
- Ты, старик, того... причепурись. Сегодня у нас будут гости.
- Кто? - поинтересовался Дом. - Если волосатые и бородатые - не пущу.
- Один гость будет. Без броды.
Дом понял и засуетился.
Пришла блондинка Витькиных лет.
- Знакомься, - сказал ей Виктор Сергеевич. - Мой Дом.
- Я Людмила, - представилась блондинка.
- Очень приятно, - ответил Дом.
Блондинка несказанно удивилась, а Виктор Сергеевич наплел ей что-то
про спрятанный магнитофон.
Весь вечер они разглядывали Ренуара. Виктор Сергеевич очень
стеснялся, наконец вышел на кухню и сказал Дому:
- Ты отвернись, что ли...
Дом отвернулся и стал смотреть на темное Черное море и на пустой пляж
на его берегу.
Популярность: 1, Last-modified: Sun, 12 Apr 1998 16:55:47 GmT