Следы поднимались по одной грядке, спускались по следующей, и все
побеги вуа на этих грядках были срезаны на дюйм-два над поверхностью. Вор
работал методично: он не бродил бесцельно по плантации, а собрал урожай с
десяти первых гряд на западной стороне поля. Затем, насытившись, он
свернул к лесу. Это случилось недавно - комья земли все еще осыпались в
глубокие ямы, оставленные в мягкой почве громадными лапами.
Где-то жужжала птица-пильщик, просверливая бревно, а из поросшего
колючками оврага доносилась пронзительная утренняя песнь болтунов. День
обещал быть жарким. С земли поднимался запах пересушенной пыли, и лучи
только что вставшего солнца плясали на ярких листьях деревьев хула, так
что казалось - лес полон миллионами блестящих зеркал.
Гэвин Дункан вытащил из кармана красный платок и вытер пот с лица.
- Нет, господин, - умолял Зиккара, старший рабочий на ферме. - Этого
нельзя делать. Вы не должны охотиться на Циту.
- Черта с два, - ответил Дункан по-английски, а не на местном языке.
Он смотрел на заросли хула, на широкие проплешины, выжженные солнцем,
на колючки, рощи деревьев, разрезанные предательскими оврагами, в которых
таились водоемы.
"Соваться туда - самоубийство, - подумал он, но я скоро вернусь.
Зверь, очевидно, заляжет, чтобы переварить пищу, и его можно будет
настигнуть через час-другой. Но если зверь не заляжет - придется идти за
ним дальше".
- Очень опасно, - настаивал Зиккара. - Никто не охотится на Циту.
- А я буду охотиться, - ответил Дункан на местном языке. - Я буду
охотиться на любую тварь, которая жрет мой урожай. Еще несколько таких
ночей и у меня на поле ничего не останется.
Он засунул платок обратно в карман и надвинул шляпу пониже на лоб,
чтобы защитить глаза от солнца.
- Ее трудно найти, господин. Сейчас сезон скуна. Если вы попадете...
- Послушай, - оборвал его Дункан. - До того как я пришел, вы один
день пировали, а потом много дней подряд постились. Теперь вы едите каждый
день. И вам нравится, чтобы вас лечили. Раньше, стоило вам заболеть, вы
умирали. Теперь, когда вы больны, я вылечиваю вас, и вы остаетесь живыми.
Вам больше нравится жить на одном месте, а не бродить по лесу.
- Да, господин, нам все это нравится, - сказал Зиккара. - Но мы не
охотимся на Циту.
- Если мы не будем охотиться на Циту, то все это потеряем, - ответил
Дункан. - Если не будет урожая - я разорен. Мне придется убираться отсюда.
Что тогда будет с вами?
- Мы сами будем выращивать вуа.
- Не смеши меня, - сказал Дункан. - Ты же знаешь, что это чепуха.
Если я не буду вас подталкивать целыми днями, - вы и пальцем не
пошевелите. Если я уеду, - вы вернетесь в лес. А теперь пошли за Цитой.
- Но она такая маленькая, господин! Она такая молодая! Она не стоит
того, чтобы из-за нее беспокоиться. Просто стыдно ее убивать.
"Может, чуть поменьше лошади, - подумал Дункан, не спуская глаз с
Зиккары. - А он перепуган, даже поджилки трясутся".
- Она, наверное, была очень голодная. Господин, даже Цита имеет право
есть.
- Только не мой урожай, - жестко сказал Дункан. - Ты знаешь, почему
мы выращиваем вуа. Ты знаешь, что это - хорошее лекарство. Ягоды вуа
вылечивают людей, у которых болезнь в голове. Моим людям это лекарство
очень нужно. Больше того, там... - он поднял руку вверх, к небу, - там они
очень хорошо платят за ягоды вуа.
- Но, господин...
- Вот что я скажу, - негромко ответил Дункан, - или ты дашь мне
проводника, который поможет отыскать Циту, или вы все отсюда
выматываетесь. Я найду другое племя, которое захочет работать на ферме.
- Нет, господин! - закричал в отчаянии Зиккара.
- Можете выбирать, - холодно сказал Дункан.
Он побрел через поле к дому, который пока что был ненамного лучше
туземной хижины. Но в один прекрасный день это будет настоящий дом. Стоит
Дункану продать один или два урожая, - и он построит дом с баром и
плавательным бассейном, с садом, полным цветов. Наконец-то после долгих
скитаний у него будет дом и плантации, и все будут называть его
господином.
- Плантатор Гэвин Дункан, - сказал он вслух, и ему понравилось, как
это звучит. Плантатор на планете Лейард. Но ему не стать плантатором, если
каждую ночь Цита будет пожирать побеги вуа.
Он обернулся и увидел, что Зиккара бежит к деревне. "Все-таки я их
раскусил", - с удовольствием подумал Дункан.
Оставив поле позади, он пересек двор, направляясь к дому. На веревке
сушилась рубашка Шотвелла.
"Черт бы его побрал, - подумал Дункан. - Заигрывает с придурковатыми
туземцами, суется повсюду со своими вопросами, крутится под ногами.
Правда, если уж быть справедливым, в этом и заключается его работа. Для
этого его сюда и прислали социологи".
Дункан подошел к хижине, толкнул дверь и вошел. Шотвелл, голый до
пояса, мылся над тазом.
На плите шипел завтрак. Его готовил пожилой повар-туземец.
Дункан пересек комнату и снял с гвоздя тяжелое ружье. Он щелкнул
затвором, проверяя его.
Шотвелл протянул руку за полотенцем.
- Что там происходит? - спросил он.
- Цита забралась на поле.
- Цита?
- Такой зверь, - пояснил Дункан. - Она сожрала десять грядок вуа.
- Большой зверь, маленький? Каков он собой?
Туземец начал расставлять тарелки для завтрака. Дункан подошел к
столу, положил ружье на угол и сел. Он разлил по чашкам темную жидкость.
"Боже мой, - подумал он, - что бы я отдал за чашку настоящего кофе".
Шотвелл пододвинул к столу свой стул.
- Вы мне не ответили. Что представляет собой Цита?
- Если б я знал, - ответил Дункан.
- Вы не знаете? Но вы, похоже, хотите на нее охотиться. А как же вы
собираетесь охотиться, если не знаете.
- Пойду по следам. То существо, которое я найду там, где следы
кончатся, и будет Цитой. Как только мы ее увидим, я узнаю, как она
выглядит.
- Мы?
- Туземцы пришлют какого-нибудь следопыта. Некоторые из них в этом
отношении дадут сто очков вперед любой собаке.
- Послушайте, Гэвин. Вам от меня одни неудобства, но вы вели себя со
мной очень порядочно. Если могу чем-нибудь помочь, - я пошел бы с вами.
- Двое двигаются быстрее, чем трое. И нам надо настигнуть Циту как
можно скорее, а то придется соревноваться с ней на выносливость.
- Хорошо. Тогда расскажите мне о Ците.
Дункан положил в тарелку каши и передал кастрюлю Шотвеллу.
- Это особенный зверь. Туземцы ее до смерти боятся. Они рассказывают
о ней разные легенды. Например, что ее нельзя убить. Цита - это имя
собственное, всегда с большой буквы. Несколько раз замечали, что она
появлялась в самых разных районах.
- И никто ее не подстрелил?
- Я об этом не слышал. - Дункан похлопал ладонью по ружью. - Дайте
мне только до нее добраться.
Он принялся за кашу, заедая ее вчерашним кукурузным хлебом. Потом
допил темное пойло и передернулся.
- В один прекрасный день я наскребу денег на фунт настоящего кофе, -
сказал он. - Как вы думаете...
- Перевозка стоит дорого, - ответил Шотвелл. - Я пришлю вам фунт
кофе, когда вернусь домой.
- Только не по экспортной цене, - сказал Дункан, - лучше уж я
обойдусь без кофе.
Некоторое время они ели в молчании. Наконец Шотвелл произнес:
- Ничего у меня не получается, Дункан. Местные жители охотно
разговаривают со мной, но извлечь из этого ничего нельзя.
- Я вас предупреждал. Вы могли бы и не тратить времени понапрасну.
Шотвелл упрямо покачал головой:
- Должен быть ответ. Должно быть логическое объяснение. Легко
сказать, что нельзя игнорировать фактор пола, но именно это нужно делать
на Лейарде. Легко утверждать, что не может существовать бесполых животных,
бесполых рас, бесполой планеты, но здесь мы сталкиваемся именно с этим.
Должен же где-то быть ответ на этот вопрос, и я намерен его отыскать.
- Погодите минутку, - прервал его Дункан. - Нечего зря лезть в
бутылку. У меня сейчас нет времени слушать вашу лекцию.
- Но меня беспокоит не только отсутствие пола, - продолжал Шотвелл, -
хоть это и главное. Весьма загадочны дополнительные ситуации, вытекающие
из основной.
- Ничуть не сомневаюсь, - сказал Дункан. - Но будьте любезны...
- Без пола пропадает смысл семьи, без семьи нет основы для племени, а
в то же время у местных жителей сложная племенная структура с развитыми
табу, регулирующими повседневную жизнь. Где-то должно быть нечто главное,
объединяющее их и порождающее систему взаимоотношений, братства.
- Не братства, - усмехнулся Дункан. - Даже не сестринства. Следите за
своей терминологией. Самым подходящим словом будет бесполство.
Дверь отворилась, и в комнату робко вошел туземец.
- Зиккара сказал, что господин хочет меня видеть, - сказал он. - Я
Сигар. Я могу выслеживать всех зверей, кроме крикунов, ходульников,
длиннорогов и донованов. Это мои табу.
- Рад слышать, - сказал Дункан, - что у тебя нет табу на Циту.
- Цита! - завопил Сигар. - Зиккара не сказал мне про Циту!
Дункан не обратил на его крик никакого внимания. Он поднялся из-за
стола и подошел к большому сундуку, стоявшему у стены. Порывшись в нем, он
достал оттуда бинокль, охотничий нож и запасную обойму. Потом он
задержался у буфета на кухне и набил кожаный мешочек мукой из банки.
- Это называется рокахомини, - объяснил он Шотвеллу. - Ее придумали
североамериканские индейцы. Кукурузные зерна поджаривают, а потом толкут.
Трудно назвать лакомством, но поддерживает силы.
- Вы рассчитываете уйти надолго?
- Может, придется переночевать в лесу, не знаю. Но я не вернусь, пока
ее не схвачу. Не могу себе позволить. А то она за несколько дней пустит
меня по миру.
- Счастливой охоты, - сказал Шотвелл. - Я буду оборонять форт.
Дункан обернулся к Сипару:
- Хватит дрожать, пойдем.
Он поднял ружье и повесил за плечо. Ногой толкнул дверь и вышел.
Сипар робко последовал за ним.
Первый раз Дункан выстрелил под вечер того же дня.
Еще утром, часа через два после того как они покинули ферму, им
удалось поднять Циту, залегшую в глубоком овраге. Но выстрелить тогда он
не успел. Дункан увидел лишь, как черное пятно мелькнуло и исчезло в
кустах.
Весь день они шли по следу. Впереди Сипар, за ним Дункан,
осматривавший места, где могла укрыться Цита. Раскаленное от солнца ружье
все время было наготове.
Один раз им пришлось задержаться минут на пятнадцать. Огромный
донован топтался в зарослях, ревя - он собирался с духом, чтобы напасть.
Но, покружившись с четверть часа, решил вести себя пристойно и ускакал
тяжелым галопом.
Дункан глядел ему вслед, задумавшись. Чтобы убить донована,
требовалось всадить в него порядочно свинца. А стоило ему пустить в ход
ноги, как обнаружилось, что он весьма ловок, несмотря на кажущуюся
неуклюжесть. Донованы убили многих людей за те двадцать лет, как люди
прибыли на Лейард.
Когда зверь убежал, Дункан обернулся, ища Сипара, и обнаружил его
спящим под кустом хула. Он не слишком деликатно растолкал проводника, и
они отправились дальше.
В кустах было множество других животных, но они не тревожили
путников.
Сипар нехотя принялся за дело, однако он уверенно шел по следу. Ему
указывали путь примятая трава, сломанная ветка, сдвинутый камень, легкий
отпечаток лапы. Он шел, как хорошо натренированная гончая. Он был здесь
как дома.
Когда солнце стало клониться к западу, они начали взбираться на
высокий холм, и когда приблизились к вершине, Дункан шепотом остановил
Сипара. Тот в удивлении оглянулся. Дункан жестами приказал ему замереть.
Туземец присел на корточки, и Дункан, проходя вперед, заметил, что
лицо его искажено. В этой гримасе были и мольба, и ненависть. "Он
перепуган, как и все остальные", - подумал Дункан. Но чувства и мысли
туземца его не волновали - важнее всего был зверь.
Последние несколько шагов Дункан прополз на животе, толкая перед
собой ружье. Бинокль бил его по спине. Быстрые злые насекомые вылетали из
травы. Одно из них ухитрилось ужалить его в лицо.
Дункан вполз на вершину холма и залег там, оглядывая местность.
Ничего нового: те же пыльные обрывы, кусты, колючки, заросшие лощины и
страшная пустота вокруг.
Он лежал неподвижно, пытаясь уловить хоть намек на движение, на тень,
на неправильность в пейзаже - на все, что могло оказаться Цитой.
Но он ничего не заметил. Лишь у самого горизонта паслось стадо
каких-то животных.
Вдруг он уловил движение - мимолетное движение на бугре посреди
склона.
Он осторожно положил ружье на землю, поднес к глазам бинокль и стал
медленно поворачивать голову, рассматривая подозрительное место. Животное
находилось именно там, куда он смотрел.
Цита отдыхала и смотрела в ту сторону, откуда пришла, поджидая, когда
появятся ее преследователи. Дункан попытался определить форму и размер
Циты, но она сливалась с травой и бурой почвой, и он так и не смог понять,
что она собой представляет.
Он опустил бинокль. Теперь, точно зная, где лежит Цита, он мог
различить очертания ее тела невооруженным глазом.
Рука потянулась к ружью и прижала приклад к плечу. Дункан
пошевелился, устраиваясь поудобнее. Перекрестье прицела уперлось в смутную
тень на бугре, и тут животное встало на ноги.
Цита была не так велика, как он ожидал, - может, немного крупнее
земного льва. Но она была не похожа на льва, Цита оказалась массивным
темным существом, неуклюжим и грузным, но при этом в ней ощущалась сила и
злоба.
Дункан прицелился в толстую шею, набрал в легкие воздуха, задержал
дыхание и начал медленно нажимать на курок.
Ружье сильно отдало в плечо, так что в голове загудело... и зверь
пропал. Он не отпрыгнул, не упал, он попросту растворился, исчез в траве.
- Я попал в точку, - уверил себя Дункан.
Он щелкнул затвором, использованная гильза вылетела на землю, и новый
патрон, щелкнув, вошел в ствол.
Некоторое время он лежал, наблюдая. На бугре, где упала Цита, трава
колыхалась, как будто под ветром, хотя никакого ветра не было. Но кроме
этого ничто не говорило о Ците. Зверь не смог встать, он остался лежать.
Дункан поднялся на ноги, достал платок и отер пот с лица. Позади себя
он услышал мягкие шаги и обернулся.
К нему подошел проводник.
- Все в порядке, Сипар, - сказал Дункан. - Можешь больше не
волноваться. Я ее пристрелил. Сейчас пойдем домой.
Погоня была долгой, куда более долгой, чем он рассчитывал. Но в конце
концов он добился своего, а это было главным. По крайней мере на какое-то
время урожай вуа был спасен.
Он сунул платок обратно в карман, спустился по склону и, взобравшись
на бугор, дошел до того места, где свалилась Цита. В траве видны были три
маленьких клочка шерсти и мяса, сгустки крови. Больше ничего.
Дункан вскинул ружье, быстро обернулся. Он был начеку. Он
осматривался, стараясь уловить малейшее движение, цветное пятно или тень.
Но ничего не было. Стояла жаркая предвечерняя тишина. Ни ветерка, ни
дуновения воздуха. Но Дункан предчувствовал опасность. Его пронзило
ощущение нависшей угрозы.
- Сипар! - громко прошептал он. - Осторожнее!
Проводник стоял неподвижно, не слушая его. Его зрачки закатились,
виднелись только белки, а мышцы напряглись, словно стальные тросы.
Дункан медленно поворачивался, держа ружье на изготовку, слегка
согнув локти, готовый выстрелить в какую-то долю секунды.
Но ничто не шевелилось. Вокруг была пустота пустота солнца и
раскаленного неба, травы и корявых деревьев, рыжей и желтой земли,
уходящей в вечность.
Шаг за шагом Дункан обошел весь склон холма и наконец вернулся к тому
месту, где проводник выл, обхватив себя руками и раскачиваясь, как будто
хотел укачать себя в воображаемой колыбели.
Дункан подошел к месту, где упала Цита, и подобрал куски кровоточащей
плоти. Они были искорежены пулей и бесформенны. И это было странно. За все
годы охоты на многих планетах Дункан никогда не сталкивался с тем, чтобы
пуля вырывала из тела жертвы куски мяса.
Он бросил их в траву и вытер руки о бедра. Ему было немного не по
себе.
В траве не видно было кровавого следа, хотя зверь с такой раной
обязательно должен был бы оставить след.
И стоя на склоне холма, он вдруг ощутил холодное прикосновение
страха, словно чьи-то пальцы на мгновение сжали его сердце. Он подошел к
проводнику, наклонился и встряхнул его.
- Приди в себя, - приказал он.
Он ожидал услышать мольбу, стенания, но ничего такого не услышал.
Сипар вскочил на ноги и посмотрел на Дункана странно поблескивающими
глазами.
- Пошли, - сказал Дункан. - У нас еще осталось немного времени. Иди
кругами, пока не найдешь след. Я буду тебя прикрывать.
Он взглянул на солнце. До захода оставалось еще часа полтора, от силы
- два. Может быть, удастся настигнуть зверя до наступления темноты.
В полумиле от бугра Сипар вновь нашел след, и они двинулись по нему.
Правда, теперь они шли осторожнее, потому что за любым кустом, скалой или
участком высокой травы могло скрываться раненое животное.
Силы у Дункана были на пределе, и он проклинал себя за это. Ему
приходилось и раньше бывать в переделках. Нет никаких оснований так
волноваться. Разумеется, ничего приятного в этой погоне нет, но раньше он
все-таки выбирался из всех переделок. Виноваты во всем эти легенды о Ците,
суеверная болтовня, в которую так легко поверить на краю света.
Он крепче сжал ружье и продолжил путь.
"Не бывает бессмертных зверей", - сказал он себе.
За полчаса до заката он объявил привал у водоема - скоро станет
слишком темно, чтобы стрелять. С утра они снова пойдут по следу, и тогда
уж Ците придется труднее: она ослабнет, может, даже подохнет.
Дункан собрал сучьев и развел костер на лужайке среди колючих кустов.
Сипар взял фляги и опустил их под воду, чтобы они наполнились. Вода была
теплой и неприятной на вкус, но достаточно чистой, чтобы ее можно было
пить.
Солнце зашло, и стало темно. Они набрали побольше сушняка и свалили
его рядом с костром.
Дункан достал мешочек с рокахомини.
- Ешь, - сказал он Сипару. - Это ужин.
Проводник протянул сложенную горстью ладонь, и Дункан отсыпал ему
муки.
- Спасибо тебе, господин, - сказал Сипар. - Кормилец.
- А? - спросил Дункан, потом понял, что имел в виду туземец. - Ешь, -
сказал он почти нежно. - Немного, правда, но восстановит силы. Завтра они
нам понадобятся.
Кормилец, надо же! Может, хочет его умаслить? Через некоторое время
Сипар начнет ныть, чтобы бросить охоту и вернуться на ферму. С другой
стороны, если подумать, он и на самом деле кормилец этой компании бесполых
существ. Слава Богу, кукуруза хорошо прижилась на красной, упрямой почве
Лейарда - добрая старая кукуруза из Северной Америки. На Земле ее
скармливают свиньям, делают из нее хлопья к завтраку, а здесь, на Лейарде,
она стала основной пищей для осевших кочевников, которые до сих пор не
могут отделаться от скептицизма и удивления при мысли о том, как это можно
выращивать пищу вместо того, чтобы искать ее по лесам.
"Кукуруза из Северной Америки на Лейарде растет бок о бок с вуа, -
размышлял он. - Так оно и идет. Что-то с одной планеты, что-то с другой,
еще что-нибудь с третьей, и таким образом при широком сотрудничестве
планет возникает общая космическая культура, которая в конце концов, через
несколько тысяч лет, может быть, создаст мир куда более разумный и
понимающий, чем тот, что существует сегодня".
Он высыпал себе на ладонь немного рокахомини и положил мешочек
обратно в карман.
- Сипар.
- Да, господин?
- Ты не испугался сегодня, когда донован хотел на нас напасть?
- Нет, господин, Донован не может на меня напасть.
- Ясно. Ты сказал, что донован для тебя табу. А может так быть, что и
ты табу для донована?
- Да, господин. Мы с донованом росли вместе.
- Разумеется, - сказал Дункан.
Он бросил в рот пригоршню муки и запил ее глотком затхлой воды. Потом
с трудом проживал получившуюся кашу.
Конечно, можно продолжать в том же духе и спросить: где, как и когда
донован и Сипар могли вместе расти, но смысла в этом не было. Вот в такую
сеть и попадал все время Шотвелл.
"Я почти уверен, что эти паршивцы водят нас за нос", - сказал он
себе.
Что за фантастическая компания! Ни мужчин, ни женщин - одни "штуки".
И хоть среди них не найдешь младенцев, ребятишек старше восьми-девяти
сколько угодно. А если нет младенцев - откуда берутся восьмилетние дети?
- Я так думаю, что другие твои табу, ходульники и крикуны, тоже росли
с тобой вместе? - спросил он.
- Ты прав, господин.
- Ну и детский сад у вас был, - сказал Дункан.
Он продолжал жевать, глядя в темноту за кругом огня.
- В кустах что-то есть, господин.
- Я ничего не слышал.
- Чуть слышно. Кто-то бежит.
Дункан прислушался. Сипар был прав: какие-то мелкие зверюшки бегали в
чаще.
- Наверно, мыши, - сказал он.
Он проглотил рокахомини и запил ее глотком воды, чуть не
поперхнувшись.
- Отдыхай, - сказал он Сипару. - Я тебя потом разбужу, чтобы самому
соснуть.
- Господин, я останусь с тобой до конца.
- Ну что ж, - сказал Дункан, несколько удивившись. - Это очень
благородно с твоей стороны.
- Я останусь до смерти, - заверил Сипар.
- Не перенапрягайся, - сказал Дункан.
Он поднял ружье и пошел к водоему.
Ночь была тихой, и земля сохраняла ощущение пустоты. Было пусто, если
не считать костра, водоема и маленьких мышей, бегающих в кустах.
...И Сипара, который улегся у костра, свернувшись калачиком, и
мгновенно заснул. Он был гол, и в руках у него не было оружия. Он был
голым животным - не человеком еще, гуманоидом, - и все же у него была
цель, которая порой ставила в тупик. Утром при одном упоминании имени Циты
он дрожал и в то же время ни разу не потерял следа. Он полностью лишился
самообладания на бугре, где они нашли и потеряли Циту, а теперь он готов
до смерти не покидать Дункана.
Дункан вернулся к костру и коснулся Сипара носком башмака. Тот сразу
проснулся.
- О чьей смерти? - спросил Дункан. - О чьей смерти ты говорил?
- О нашей, конечно, - сказал Сипар и снова заснул.
Дункан не увидел стрелы. Он лишь уловил ее свист и почувствовал
дуновение воздуха возле шеи, и тут же стрела впилась в ствол дерева за его
спиной.
Он отпрянул в сторону и укрылся за грудой камней. Почти инстинктивно
его палец перевел затвор на автоматическую стрельбу.
Скорчившись за камнями, он осторожно выглянул. Ничего не видно.
Деревья хула поблескивали под солнцем, колючие кусты были серыми и
безжизненными, и единственными живыми существами казались три ходульника,
мрачно шагавшие в полумиле от Дункана.
- Сипар, - прошептал он.
- Я тут, господин.
- Лежи. Он все еще где-то здесь.
Кто бы это ни был, он здесь и ждет, когда сможет выстрелить вновь.
Дункан поежился, вспомнив дыхание стрелы возле горла. Черт знает что за
смерть для человека - где-то в лесу, со стрелой в горле. И перепуганный до
смерти туземец спешит со всех ног домой.
Он опять перевел затвор на одиночные выстрелы, отполз в сторону и
перебежал к куще деревьев, возвышавшихся на пригорке. Отсюда он мог
подойти к тому месту, откуда была пущена стрела, с фланга.
Он оглядел местность в бинокль. Никаких следов. Тот, кто в них
стрелял, успел скрыться.
Он вернулся к дереву, в которое вонзилась стрела, и вытащил глубоко
впившийся в кору наконечник.
- Можешь выходить, - сказал он Сипару - Там никого нет.
Стрела была сделана на удивление грубо. Древко было неоперено, и
казалось, что его обрубили камнем. Наконечником служил необработанный
кусок кремня, подобранный в сухом русле реки - он был примотан к древку
полоской крепкого, но гибкого луба дерева хула.
- Ты узнаешь ее? - спросил он Сипара.
Проводник взял стрелу, осмотрел.
- Это не мое племя.
- Разумеется, не твое. Твои охотники не стали бы в нас стрелять.
Может, другое племя?
- Очень плохая стрела.
- Я знаю. Но ею можно убить с таким же успехом, как и хорошей. Ты ее
узнаешь?
- Никакое племя не делало этой стрелы, - заявил Сипар.
- Может, ребенок?
- Что здесь может делать ребенок?
- Я тоже об этом подумал, - согласился Дункан.
Он отобрал стрелу у Сипара и начал медленно крутить между большим и
указательным пальцами. Ему пришла в голову ужасна мысль. Нет, этого не
может быть. Это слишком фантастично. Может, он перегрелся на солнце -
иначе как бы могла появиться на свет такая вздорная мысль?
Он наклонился и начал ковырять землю грубым наконечником стрелы.
- Сипар, что ты знаешь о Ците?
- Ничего, господин, Я боюсь ее.
- Назад мы не пойдем. Но вспомни. Может быть, ты знаешь что-то, чем
сможешь нам помочь...
Он почти умолял проводника. Он зашел дальше, чем предполагал. "Не
стоило вообще задавать никаких вопросов", - со злостью подумал он.
- Я не знаю, - ответил Сипар.
Дункан отшвырнул стрелу и выпрямился, снова взяв ружье на изготовку.
- Пошли.
Он смотрел на Сипара, идущего впереди. "Хитер, паршивец, - сказал он
себе. - Знает больше, чем говорит".
Так они шли много часов. День выдался жарче и суше вчерашнего, хотя
это и казалось невозможным. В воздухе разлилась тревога. Нет, шалят нервы.
Но даже если и так - человек не должен обращать на это внимание. Если он
отдастся во власть настроений на здешней пустой земле - в том, что
произойдет, ему придется винить только самого себя.
Стало труднее идти по следу. Вчера Цита убегала вперед, заботясь лишь
о том, чтобы преследователи ее не настигли. Теперь же она путала следы,
чтобы сбить охотников с толку. Дважды за день они теряли след, и только
после долгих поисков Сипару удавалось его обнаружить, причем однажды в
миле от того места, где он был потерян.
Исчезновение следов беспокоило Дункана больше, чем он себе
признавался. След не может исчезнуть полностью, если не изменяется ни
погода, ни окружающая местность. В этом крылась загадка, о которой Сипар,
наверное, знал куда больше, чем хотел рассказать.
Дункан внимательно наблюдал за проводником, но в поведении того не
было ничего подозрительного. Он работал, как хорошая и преданная ищейка.
К вечеру плато, по которому они шли, внезапно оборвалось. Они
остановились на краю обрыва, откуда открывался вид на бесконечные леса и
широкую реку.
Казалось, будто они неожиданно вошли в другую красивую комнату.
Это был новый край, никогда доселе не виданный землянином. Никто не
говорил, что далеко на запад, за кустарниками, раскинулся девственный лес.
Люди, прилетавшие из космоса, наверное, видели его. Он показался им просто
пятном иного цвета на теле планеты. И для них это не играло роли.
Для тех же, кто жил на Лейарде - плантаторов, торговцев, старателей и
охотников, - это было важным открытием. "И я открыл этот лес", - с
гордостью думал Дункан.
- Господин!
- Что еще?
- Гляди. Там скун!
- Я не...
- Там, господин, за рекой.
И тут Дункан увидел мглу в голубизне неба, скользящую, бронзового
цвета тень. Он почувствовал далекий порыв шторма, скорее трепетание
воздуха, чем звук.
Он завороженно смотрел, как скун несется вдоль реки, и видел, как он
испепеляет лес. Скун ворвался в реку, и вода в ней всплеснулась
серебряными столбами до самого неба.
И тут же скун исчез, пропал, лишь сожженный шрам тянулся через лес,
где пронесся обжигающий ураган.
Еще на ферме Зиккара предупреждал его о скуне. "Начинается сезон
скуна, - сказал тогда Зиккара, и если человек попал в скун - живым он не
выберется".
Дункан глубоко вздохнул.
- Плохо, - сказал Сипар.
- Да, очень плохо.
- Налетает сразу. Заранее не угадать.
- Как насчет следа? - спросил Дункан. - Цита.
Сипар указал вниз.
- Мы успеем до темноты?
- Наверно, - ответил Сипар.
Спуск был трудней, чем они ожидали. Дважды они избирали неправильный
путь, и тропа обрывалась вниз, на сотни футов, так что приходилось опять
взбираться наверх и искать другую дорогу.
Они достигли подножия обрыва, когда уже начались короткие сумерки.
Они поспешили набрать сучьев. Воды поблизости не оказалось, и пришлось
обойтись тем, что осталось во флягах.
Скудно поужинав рокахомини, Сипар свернулся клубочком и сразу уснул.
Дункан прислонился спиной к обломку скалы, свалившемуся когда-то с
обрыва и теперь наполовину ушедшему в землю, которая веками сыпалась на
него сверху.
"Прошло уже два дня", - сказал он себе.
Нет ли правды в слухах, распространяемых в поселках? Может, и в самом
деле не стоит гоняться за Цитой, потому что ее нельзя убить?
"Чепуха, - поймал Дункан. - Тем не менее преследование усложняется,
идти по следу становится все трудней, да и Цита становится все хитрей и
неуловимей. Если в первый день она убегала, то сегодня старалась сбить их
со следа, А почему она избрала эту тактику только на второй день? Почему
не попыталась обмануть их сразу же? А что будет завтра - на третий день?"
Он покачал головой. Невероятно, чтобы животное становилось
изобретательнее в ходе охоты. Оно становилось более нервным, боязливым, но
Цита вела себя совсем не так, как положено испуганному зверю. Казалось,
она набирается ума и решительности. В этом было что-то устрашающее.
Далеко на западе у леса и реки послышались хохот и уханье стаи
крикунов. Дункан прислонил ружье к камню и положил сучьев в огонь. Он
взглянул в темноту на западе и прислушался к шуму. Затем поморщился и
инстинктивно почесал в затылке. Он надеялся, что крикуны останутся вдали.
Еще их не хватало.
За его спиной со склона сорвался камешек и подкатился к самому
костру.
Дункан быстро обернулся. "Глупо устраивать лагерь под самым обрывом,
- подумал он. - Если свалится камень покрупнее - им несдобровать".
Он стоял и слушал. Ночь была тихой, даже крикуны на время примолкли.
Ну вот, свалился маленький камешек, и он уже перепугался. Надо взять себя
в руки.
Он вернулся к камню и, когда наклонился, чтобы подобрать ружье,
услышал отдаленный гул. Он быстро выпрямился, обернулся к обрыву,
заслонявшему половину неба - гул усиливался! Одним прыжком он подскочил к
Сипару, схватил его за руку и рывком поднял на ноги. Глаза Сипара
открылись, и он растерянно замигал при свете костра.
Гул перешел в рев, и слышно было, как бухают громадные камни,
перекрывая шум и шуршание сползающей вниз почвы.
Сипар выдернул руку и бросился в темноту. Дункан последовал за ним.
Они бежали, спотыкаясь в темноте, и преследовавший их грохот лавины
наполнил ночь оглушительным громом. Несясь вперед, Дункан представлял
себе, как ударяет ему в спину обломок скалы, как поток камней обтекает его
ноги.
Ураганное облако пыли настигло беглецов, они задыхались и кашляли на
бегу. Неподалеку, слева от них, подпрыгивал могучий обломок скалы, лениво
ударяясь о землю.
И тут гром стих. Слышалось лишь шуршание земли и гравия, стекающего
по склону.
Дункан остановился и медленно обернулся. Костер исчез, погребенный,
без сомнения, тоннами породы. Звезды побледнели - свет их с трудом
пробивался сквозь нависшее над долиной облако пыли.
Он услышал, что рядом пошевелился Сипар, и поднял руку, стараясь
отыскать его, не зная точно, где он находится. Наконец Дункан дотянулся до
проводника, схватил его за плечо и привлек к себе.
Сипара била дрожь.
- Все в порядке, - сказал Дункан.
"И в самом деле все в порядке, - уверял он себя. Ружье осталось цело.
Запасной магазин и нож были приторочены к поясу, мешочек с рокахомини - в
кармане. Недостает лишь фляги. Фляги и огня".
- Придется укрыться где-нибудь на ночь, - сказал Дункан. - Здесь
неподалеку крикуны.
Ему не нравились ни собственные подозрения, ни то, что его сердце
начали покалывать иглы страха. Он постарался избавиться от этих мыслей,
выкинуть из головы, но они остались, лишь спрятались поглубже.
- Там колючие кусты, господин. Мы можем заползти в чащу. Крикуны нас
не отыщут.
Путешествие сквозь колючки оказалось пыткой, но они все-таки
проделали его.
- Крикуны и ты - табу, - сказал Дункан. - Почему ты их боишься?
- Я больше боюсь за тебя, господин. И немножко за себя. Крикуны могут
забыть. Они могут не узнать меня, а потом будет поздно. Тут безопасней.
- Согласен.
Крикуны подошли к кустарнику и топотали вокруг. Они фыркали и
пытались пробиться сквозь колючки, но в конце концов убрались восвояси.
Утром Дункан с Сипаром поднялись по склону, карабкаясь по громадной
груде камней и земли, завалившей их лагерь. Пройдя по ложбине, прорезанной
лавиной, они добрались до того места, откуда начался обвал.
Здесь они нашли углубление, в котором раньше лежал большой валун.
Земля со стороны обрыва была подрыта, так что достаточно было одного
толчка, чтобы валун покатился вниз, к костру.
А вокруг было множество следов Циты!
Теперь это была уже не просто охота. Нож был приставлен к горлу.
Убить или быть убитым, останавливаться поздно. Игра кончилась, и нельзя
было ждать милости.
- Ну что ж, - сказал Дункан. - Мне это нравится.
Он провел ладонью по стволу ружья, который сверкнул под полуденным
солнцем. "Лишь один выстрел, - молил он. - Дайте мне хоть один раз
выстрелить. На этот раз я не промахнусь. На этот раз она не отделается
тремя клочками шерсти в траве, чтобы поиздеваться надо мной".
Он прищурился, вглядываясь в колеблющееся марево над рекой. Сипар
примостился у воды. Через некоторое время он поднялся, подбежал к Дункану
и сказал:
- Она переплыла реку. Она шла вброд, а потом плыла.
- Ты уверен? Может, она просто зашла в воду, чтобы мы исками ее на
том берегу, а потом вернулась сюда.
Он взглянул на пурпурно-зеленую стену деревьев на том берегу. В лесу
будет во сто крат труднее.
- Можно посмотреть, - сказал Сипар.
- Хорошо. Иди вниз по течению. А я поднимусь наверх.
Через час они вернулись обратно, не обнаружив никаких следов. Почти
не осталось сомнений, что Цита перебралась через реку.
Они стояли бок о бок и смотрели на лес.
- Господин, мы ушли далеко. Ты смелый, раз ты охотишься на Циту. Ты
не боишься смерти.
- Страх смерти - это для детей. Об этом и речи быть не может. Я не
собираюсь умирать.
Они вошли в воду. Дно медленно понижалось, и проплыть пришлось не
больше ста ярдов.
Они выбрались на берег и легли у воды, чтобы передохнуть.
Дункан оглянулся в ту сторону, откуда они пришли. Обрыв казался
отсюда темно-синей полоской на фоне выцветшего голубого неба. В двух днях
пути оттуда лежат ферма и плантация вуа, но кажется, что до них куда
дальше. Они были затеряны во времени и пространстве и принадлежали другому
существованию, другому миру.
Дункану казалось, что вся предыдущая жизнь потускнела, позабылась,
потеряла связность. Как будто значимым был только этот момент, как будто
все мгновения жизни, все минуты и часы, все вдохи, выдохи и удары сердца,
и сон, и пробуждение вели к этому часу, к этой реке, к мгновению, когда
ружье его слилось с рукой, когда он был охвачен жаждой убийства.
Наконец Сипар поднеся и пошел вдоль воды. Дункан сел и смотрел ему
вслед.
"Ведь он вконец перепуган и все же остался со мной, - думал Дункан. -
У костра в первую ночь он сказал, что останется со мной до самой смерти, и
он верен своей клятве. Как трудно разобраться в чувствах этих существ, как
трудно понять, что за мысли, что за ростки эмоций, что за законы морали,
что за смесь веры и надежды заполняют их души и руководят их
существованием.
Ведь как просто было бы Сипару потерять след и сказать, что он не
может его найти. Да и с самого начала он мог отказаться идти выслеживать
зверя, но он шел, хоть и боялся. Никто не требовал от него преданности и
верности, а он был предан и верен. Но верен кому? Дункану - пришельцу,
чужому? Верен себе самому? Или, может быть - хоть это и казалось
невероятным, - верен Ците?
Что думает Сипар обо мне, или, точнее, что я думаю о Сипаре? Что нас
может объединить? Или же нам, хоть мы оба и гуманоиды, суждено навсегда
остаться чужими?"
Он держал ружье на коленях и поглаживал, нежил его, превращая в часть
самого себя, в орудие смерти и выражение своей непреклонной решимости
найти и убить Циту.
"Дайте мне еще один шанс, - твердил он, - одну секунду, меньше
секунды, чтобы успеть прицелиться. Это все, что я хочу, в чем нуждаюсь,
все, что прошу".
И тогда он сможет вернуться в дни, оставшиеся позади - к ферме и
полям, к туманной иной жизни, с которой он столь загадочно расстался, но
которая со временем вновь станет реальной и наполнится смыслом.
Вернулся Сипар.
- Я нашел след.
Дункан встал.
- Хорошо.
Они ушли от реки и углубились в лес. Жара безжалостно обволокла их,
она была куда тяжелее, чем у реки - словно горячее мокрое одеяло
опустилось на тело.
След был четок и прям, Цита, очевидно, решила идти вперед, не
прибегая больше к уловкам. Может быть, она думает, что преследователи
потеряют время у реки, и желает увеличить расстояние между ней и
охотниками? "Может быть, ей нужно время, чтобы подготовить новую подлую
ловушку", - размышлял Дункан.
Сипар остановился и подождал, пока Дункан настигнет его.
- Где твой нож, господин?
- Зачем тебе? - заколебался Дункан.
- У меня колючка в подошве, - ответил проводник. - Мне нужно ее
вытащить.
Дункан вытащил нож из-за пояса и бросил Сипару. Тот поймал его на
лету.
Глядя прямо в глаза Дункану, чуть заметно улыбаясь, Сипар перерезал
себе горло.
Придется возвращаться. Он знал это. Без проводника он бессилен. Все
шансы на стороне Циты - если, конечно, они не были на ее стороне с самого
начала.
Циту нельзя убить? Нельзя, потому что она достаточно разумна, чтобы
справиться с неожиданностями? Нельзя, потому что, если надо, она может
сделать лук и стрелу, пусть очень примитивные? Нельзя убить, потому что
она может прибегнуть к тактическим уловкам, например сбросить ночью камень
на своих врагов? Нельзя убить, потому что местный проводник с радостью
воткнет себе в горло нож, чтобы ее защитить?
Зверь, обладающий разумом в моменты опасности? В котором ум и
способности проявляются в опасных ситуациях, а когда в этом исчезает
необходимость, зверь скатывается к прежнему уровню? "Что ж, - думал
Дункан, - это неплохой путь для живого существа. Как хорошо, если можно
избавиться от всех неудобств и тревог, от неудовлетворенности собой,
вызываемой разумом, когда это тебе не нужно. Но разум не исчезнет. Он
будет поджидать в безопасности своего часа, словно ожерелье или пистолет -
то, что можно при случае использовать, а после этого отложить в сторону".
Дункан потянулся к костру и поворошил палкой в огне. Пламя
взметнулось кверху, и столб искр взлетел к шелестящей черноте листвы.
Ночью стало чуть прохладнее, но влажность все так же давала себя знать, и
человеку было не по себе, и он был немного испуган.
Дункан запрокинул голову и вгляделся в усеянную искрами темноту.
Звезд не было видно - их закрывала густая листва. Ему недоставало звезд.
Было бы лучше, если бы он мог их увидеть.
Наступит утро, и ему придется возвращаться. Придется бросить это:
охота стала невозможным и даже глупым предприятием.
И все же он знал, что не сдастся. Где-то в трехдневном пути он принял
вызов и поставил перед собой цель. Он знал, что наступит утро и он пойдет
дальше. Им двигала не ненависть, не месть, не страсть к трофеям, даже не
инстинкт охотника, заставляющий гнаться за животным, которое больше,
удивительнее и опаснее всех, что убивали люди до него. Его вело нечто
большее - странная связь, которая переплела существование Циты с его
собственным.
Он протянул руку, подобрал ружье и положил на колени. Ствол тускло
поблескивал при свете костра; он провел рукой по стволу, как мужчина может
провести по шее женщины.
- Господин, - произнес голос.
Голос его не испугал, потому что слово было произнесено тихо, и на
мгновение он забыл, что Сипар умер - перерезал горло с улыбкой на губах.
- Господин?
Дункан напрягся.
Сипар был мертв, никого не было рядом, и все же кто-то обращался к
нему, а во всем лесу было лишь одно существо, которое могло с ним
говорить.
- Да, - отозвался Дункан.
Он не пошевельнулся. Он просто сидел, и ружье лежало у него на
голенях.
- Ты знаешь, кто я?
- Я полагаю, что ты Цита.
- Ты был храбрый, - сказала Цита - это была именно она. - Ты хорошо
охотился. И нет позора, если ты уйдешь. Почему ты не идешь назад? Я обещаю
что не трону тебя.
Она была здесь, где-то перед ним, в кустах за костром, почти точно по
другую сторону костра, - сказал себе Дункан. - Если сделать так, чтобы она
продолжала говорить, может, даже выманить ее...
- Зачем мне уходить? - спросил он. - Охоту нельзя кончить, пока не
убьешь того, за кем охотишься.
- Я могу убить тебя, - сказала ему Цита. - Но я не хочу этого делать.
Убивать плохо.
- Правильно, - согласился Дункан. - Ты очень чувствительная.
Наконец-то он точно определил, откуда исходит голос. Он мог позволить
себе поиронизировать.
Большой палец скользнул по металлу, перевел затвор на автоматическую
стрельбу, и Дункан подогнул под себя ноги так, чтобы можно было одним
движением вскочить и выстрелить.
- Почему ты охотишься за мной? - сбросила Цита. - Ты чужой в моем
мире, и у тебя нет права охотиться на меня. Вообще-то я не возражаю, это
даже интересно. Как-нибудь мы снова устроим охоту, когда я буду готова.
Тогда я приду и скажу тебе, и мы потратим день или два на охоту.
- Конечно, устроим, - бросил Дункан, вскакивая. Одновременно он нажал
на курок, и ружье заплясало в бешеной ярости, выплевывая сверкающую струю
ненависти и смерти, несущуюся к кустам. - В любой удобный для тебя момент!
- ликующе кричал он. - Я приду и буду охотиться на тебя! Ты лишь намекни,
и я брошусь по твоим следам! Может, я даже убью тебя! Как тебе это
понравится, тварь?
Он не спускал пальца с курка и не распрямлялся, чтобы пули не ушли
вверх, а распилили жертву у самой земли, и он поводил стволом, чтобы
прочесать большую площадь и обезопасить себя от возможной ошибки в
прицеле.
Патроны кончились, ружье щелкнуло, и зловещая трель прервалась.
Пороховой дым мирно струился над костром, запах его сладко щипал ноздри, и
слышно было, как множество маленьких ножек бежало по кустам, как будто
тысячи перепуганных мышат спасались от катастрофы.
Дункан отстегнул от пояса запасную обойму и вставил ее вместо
использованной. Затем он выхватил из костра головешку и стал яростно
размахивать ею, пока она не вспыхнула ярко и не превратилась в факел.
Держа ружье в одной руке и факел в другой, он бросился в кусты. Мелкие
зверюшки метнулись в стороны.
Он не нашел Циты. Он нашел лишь обожженные кусты и землю, истерзанную
пулями, да пять кусков мяса и шерсти, которые принес с собой к костру.
Теперь страх окружал его, держался на расстоянии вытянутой руки,
выглядывал из тени и подбирался к костру.
Он положил ружье рядом с собой и постарался дрожащими пальцами
сложить из пяти кусков мяса и шерсти то, чем они были раньше. "Задача не
из легких", - думал он с горькой иронией, потому что у кусков не было
формы. Они были частью Циты, а Циту надо убивать дюйм за дюймом - ее не
возьмешь одним выстрелом. В первый раз ты выбиваешь из нее фунт мяса, во
второй раз снова - фунт или два, а если у тебя хватит патронов, ты
уменьшить ее настолько, что в конце концов можешь и убить. Хоть и не
наверняка.
Он боялся. Ему было страшно. Он признался себе, что ему страшно, и
видел, как трясутся его пальцы, и он стиснул челюсти, чтобы унять стук
зубов.
Страх подбирался все ближе. Первые шаги он сделал, когда Сипар
перерезал себе горло - какого черта этот идиот решился на такое? Тут нет
никакого смысла. Он размышлял о верности Сипара, и оказалось, что тот был
предан существу, мысль о котором Дункан отбросил как нелепость. В конце
концов, по непонятной причине - непонятной только людям - верность Сипара
была верностью Ците.
Но для чего искать объяснений? Все происходившее было бессмыслицей.
Разве есть смысл в том, что преследуемый зверь идет к охотнику и говорит с
ним? Хотя этот разговор отлично вписывался в образ животного, обладающего
разумом только в критические моменты.
"Прогрессивная приспосабливаемость", - сказал себе Дункан. Доведите
приспосабливаемость до крайней степени, и вы достигнете
коммуникабельности. Но может быть, сила приспосабливаемости Циты
уменьшается? Не достигла ли Цита предела своих способностей? Может быть и
так. Стоило поставить на это. Самоубийство Сипара, несмотря на его
обыденность, несло на себе отпечаток отчаяния. Но и попытка Циты вступить
в переговоры с Дунканом была признаком слабости.
Убить его стрелой не удалось, лавина не принесла желаемых
результатов, ни к чему не привела и смерть Сипара. Что теперь предпримет
Цита? Осталось ли у нее хоть что-нибудь в запасе?
Завтра он об этом узнает. Завтра он пойдет дальше. Теперь он не может
отступить.
Он зашел слишком далеко. Если он повернет назад, то всю жизнь будет
мучиться - а вдруг через час или два он бы победил? Слишком много
вопросов, слишком много неразгаданных тайн, на карту поставлено куда
больше чем десяток грядок вуа.
Следующий день внесет ясность, снимет тягостный груз с плеч, вернет
ему душевное спокойствие.
Но сейчас все было абсолютно бессмысленно.
И не успел он об этом подумать, как один из кусков мяса с шерстью
будто ожил.
Под пальцами Дункана появились знакомые очертания.
Затаив дыхание, Дункан нагнулся над ним, не веря своим глазам, даже
не желая им верить, в глубине души надеясь, что они обманули его.
Но глаза его не обманули. Ошибиться было нельзя Кусок мяса приняли
форму детеныша крикуна - ну может, не детеныша, но миниатюрного крикуна.
Дункан откинулся назад и покрылся холодным потом. Он отер
окровавленные руки о землю. Он спрашивал себя, чем же были другие куски,
лежавшие у огня.
Он попытался придать им форму какого-нибудь зверя, но это не удалось.
Они были слишком изуродованы пулями.
Он собрал их и бросил в огонь. Потом поднял ружье и обошел костер,
уселся спиной к стволу, положив ружье на колени.
Он вспомнил топоток маленьких лап, - словно тысячи деловитых мышат
разбегаются по кустам. Он слышал их дважды: один раз ночью у водоема, и
сегодня ночью снова.
Что же такое Цита? Разумеется, она не имеет ничего общего с обычным
зверем, которого он считал, что выслеживает.
Зверь-муравейник? Симбиотическое животное? Тварь, принимающая
различные формы?
Шотвелл, который в таких делах собаку съел, может, и попал бы в
точку. Но Шотвелла здесь нет. Он остался на ферме и, наверное, беспокоится
- почему не возвращается Дункан.
Наконец сквозь деревья просочился рассвет - мягкий, рассеянный,
туманный и зеленый, под стать пышной растительности.
Ночные звуки затихли и уступили место звукам дня шуршанию невидимых
насекомых, крикам скрывающихся в листве птиц. Где-то вдали возник гулкий
звук, словно толстая бочка катилась вниз по лестнице.
Легкая прохлада ночи быстро растаяла, и Дункана обволокла влажная
жара - безжалостная и неутомимая.
Идя кругами, Дункан нашел след Циты ярдах в ста от костра.
Зверь уходил быстро. Следы глубоко вминались в почву, и расстояние
между ними увеличивалось. Дункан спешил как только мог. Хорошо бы
припустить бегом, чтобы не отстать от Циты, потому что след был ясен и
свеж.
"Но это было бы ошибкой, - сказал себе Дункан. Слишком уж свежим был
след, слишком ясным, словно животное старалось вовсю, чтобы человек его не
потерял".
Он остановился, спрятался за ствол дерева и стал разглядывать следы
впереди. Его руки устали сжимать ружье, и тело было слишком напряжено. Он
заставил себя дышать медленно и глубоко - он должен был успокоиться и
расслабиться.
Он разглядывал следы - четыре пятипалых углубления, потом широкий
промежуток, затем снова четыре пятипалых следа. И земля в промежутке была
ровной и девственной.
Пожалуй, слишком уж ровной, особенно в третьем промежутке. Слишком
ровной, и в этом было что-то искусственное, словно кто-то разглаживал ее
ладонями, чтобы заглушить возможные подозрения.
Дункан медленно втянул воздух.
Ловушка?
Или воображение разыгралось?
Если это ловушка, то, не остановись он у дерева, он бы в нее угодил.
Он ощутил и нечто иное - странное беспокойство, - и поежился,
стараясь разгадать, в чем же дело.
Он выпрямился и вышел из-за дерева, держа ружье на изготовку. "Какое
идеальное место для ловушки!" - подумал он. Охотник смотрит на следы, а не
на промежуток между ними, так как это ничейная земля, ступать по которой
безопасно.
"Ты умница, Цита, - признал он. - Умница Цита!"
И тут понял, чем вызвано ощущение беспокойства - за ним следили.
Где-то впереди затаилась Цита. Она смотрит и ждет. Она взволнована
ожиданием. Может быть, она даже еле сдерживает смех.
Он медленно пошел вперед и остановился у третьего промежутка между
следами. Площадка впереди была ровнее, чем ей следовало быть. Он был прав.
- Цита! - позвал он.
Голос прозвучал куда громче, чем ему хотелось, и он застыл, смущенный
этим звуком.
И тогда он понял, почему его голос звучал так громко.
Это был единственный звук в лесу.
Лес внезапно замер. Замолчали птицы и насекомые, и вдалеке пустая
бочка перестала катиться по лестнице. Даже листья замерли - перестали
шуршать и бессильно повисли на стебельках.
Во всем ощущалась обреченность, и зеленый свет перешел в бронзовый.
Свет был бронзовым!
Дункан в панике огляделся - прятаться было негде.
И прежде чем он успел сделать хоть шаг, налетел скун и неизвестно
откуда возник ветер. Воздух наполнился летящими листьями и сором. Деревья
трещали, скрипели и раскачивались.
Ветер повалил Дункана на колени, и, стараясь подняться, он вспомнил -
словно вспышка его озарила, каким он увидел лес с вершины обрыва: кипящая
ярость урагана, бешеное верчение бронзовой мглы, деревья, вырванные с
корнем.
Ему почти удалось встать, но он тут же потерял равновесие и уцепился
руками за землю, пытаясь подняться вновь, и в мозгу настойчивый голос
кричал ему "беги!", а другой голос умолял его прижаться к земле, зарыться
в землю.
Что-то тяжелое ударило его в спину, и он упал на ружье, ударился
головой о землю, и мир завертелся, грязь и рваные листья приклеились к
лицу.
Он пытался отползти, но не мог, ибо что-то схватило его за лодыжку и
не отпускало.
Он лихорадочно пытался очистить глаза от грязи и выплюнуть листья и
землю, набившиеся в рот.
По вертящейся земле прямо на него неслось что-то черное и громоздкое.
Он понял, что это Цита и через секунду она подомнет его.
Он закрыл лицо рукой, выставил вперед локоть, чтобы смягчить первый
удар гонимой ураганом Циты.
Но столкновения не последовало. Менее чем в ярде от Дункана земля
разверзлась и поглотила Циту.
Неожиданно ветер стих, и листья вновь безжизненно повисли, и вновь на
лес опустилась жара, и все кончилось. Скун прилетел, ударил и унесся
прочь.
Прошли минуты, думал Дункан, а может, и секунды Но за эти секунды лес
превратился в груды поваленных деревьев.
Он приподнялся на локте, взглянул, что же случилось с его ногой, и
понял, что ее придавило упавшим деревом.
Он осторожно попытался поднять ногу - ничего не получилось. Два
крепких сука, отходивших от ствола почти под прямым углом, глубоко
вонзились в землю, и нога его была прижата к земле этой вилкой.
Нога не болела - пока не болела. Он ее просто не ощущал, - как будто
ее не было. Он попытался пошевелить пальцами, но тоже ничего не
почувствовал.
Дункан отер пот с лица рукавом рубашки и попытался унять поднявшийся
в нем панический страх. Потерять самообладание - это худшее, что может
случиться с человеком в такой ситуации, Следовало оценить обстановку,
спокойно поискать выход, а затем следовать намеченному плану.
Дерево казалось тяжелым, но, возможно, удастся его сдвинуть, Хотя,
если он его сдвинет, ствол может опуститься на самую землю и размозжить
колено. Два сука, вошедшие в землю, удерживали вес ствола.
Лучшим выходом будет подкопать землю под сучьями, затем вытащить
ногу.
Дункан выгнулся назад и попытался рыть землю ногтями. Под тонким
слоем перегноя его пальцы натолкнулись на твердую поверхность, по которой
они лишь скользили.
Всерьез встревожившись, он попытался снять перегной в других местах.
И везде сразу под ним начинался камень - очевидно, в этом месте прямо к
земле подходила вершина давно погребенного валуна.
Его нога была зажата между тяжелым стволом дерева и камнем и надежно
схвачена вилкой сучьев, вонзившихся в землю по обе стороны валуна.
Приподнявшись на локте, Дункан откинулся назад. Было совершенно
очевидно, что с валуном ему сделать ничего не удастся. И если выход
существовал, то он был связан с деревом.
Для того чтобы сдвинуть ствол, ему понадобится рычаг. И такой рычаг у
него был - ружье. "Стыдно использовать ружье для такой цели", - подумал
он, но выбора не было.
Целый час он старался приподнять ствол, но ничего из этого не вышло.
Даже с помощью рычага.
Дункан лежал на земле, тяжело дыша и обливаясь потом.
Он поглядел на небо.
"Ну что ж, Цита, - подумал он, - ты все-таки победила, но только с
помощью скуна. Все твои трюки и ловушки не срабатывали до тех пор,
пока..."
И тут он вспомнил.
Он сразу сел.
- Цита! - крикнул он.
Ведь Цита свалилась в яму, которая была на расстоянии вытянутой руки
от Дункана, и в нее все еще осыпался мелкий мусор.
Дункан лег на землю, вытянулся как мог и заглянул в яму. Там, на дне,
сидела Цита.
Он впервые увидел Циту вблизи, и она оказалась странным, составленным
из различных частей существом. В ней не было никаких функциональных
конечностей, и она была больше похожа на какую-то груду, чем на животное.
Яма, в которую она угодила, была не простая яма, а тщательно и умно
сконструированная ловушка. Вверху она достигала четырех футов в диаметре,
а книзу вдвое расширялась. В общем, яма напоминала выкопанную в земле
бутыль, так что любое существо, упавшее внутрь, не могло бы оттуда
выбраться. Все, что падало в яму, в ней и оставалось.
Это и было то, что скрывалось под слишком ровным промежутком между
следами Циты. Она всю ночь копала ловушку, затем отнесла в сторону породу
и соорудила тонкую земляную крышку. Потом она вернулась обратно и прошла
этой дорогой, оставляя четкий, ясный след, по которому так легко было
идти. И завершив этот труд, славно потрудившись, Цита уселась неподалеку,
чтобы посмотреть, как в ловушку свалится человек.
- Привет, дружище, - сказал Дункан. - Как поживаешь?
Цита не ответила.
- Классная квартира, - сказал Дункан. - Ты всегда выбираешь такие
роскошные клетки?
Цита молчала. С ней творилось что-то странное - она вся распадалась
на отдельные части. Дункан, застыв от ужаса, смотрел, как Цита разделилась
на тысячи живых комков, которые заметались по яме, пытаясь взобраться по
стенкам, но тут же падали обратно, на дно ямы, и вслед им осыпался песок.
Среди кишащих комочков лишь один оставался недвижимым. Это было нечто
хрупкое, больше всего напоминающее обглоданный скелет индюшки. Но это был
удивительный скелет индюшки, потому что он пульсировал и светился ровным
фиолетовым огнем.
Из ямы доносились скрипы и писк, сопровождаемые мягким топотком
лапок, и по мере того, как глаза Дункана привыкали к темноте ямы, он начал
различать форму суетящихся комочков. Среди них были маленькие крикуны,
миниатюрные донованы, птицы-пильщики, стайка кусачих дьяволят и что-то
еще.
Дункан закрыл глаза ладонью, потом резко отвел руку в сторону.
Маленькие мордочки все так же глядели из ямы, будто моля его о спасении, и
в темноте поблескивали белые зубы и белки глаз.
У Дункана перехватило дыхание, и отвратительная спазма подобралась к
горлу. Но он поборол чувство тошноты и вспомнил разговор на ферме в тот
день, когда уходил на охоту.
"Я могу выслеживать всех зверей, кроме крикунов, ходульников,
длиннорогов и донованов, - торжественно сказал тогда Сипар. - Это мои
табу".
И Сипар тоже был их табу, вот он и не испугался донована. Однако
Сипар побаивался ночью крикунов, потому что, как он сам сказал, крикуны
могли забыть.
Забыть о чем?
О том, что Цита - их мать? О разношерстной компании, в которой прошло
их детство?
Вот в чем заключается ответ на загадку, над которой Шотвелл и ему
подобные уже несколько лет ломали себе головы.
"Странно, - сказал он себе. - Ну и что? Это может казаться странным,
но если такова здесь жизнь, не все ли равно? Жители планеты были бесполы,
потому что не нуждались в поле, и ничего невероятного в этом не было.
Более того, это избавляет их от множества бед. Нет ни семейных драм, ни
проблем треугольника, ни драки за самку. Может быть, они лишились
некоторых развлечений, но зато добились мирной жизни.
А раз пола не существует, такие, как Цита, были всеобщими матерями.
Более, чем матерями. Цита была сразу и отцом и матерью, инкубатором,
учителем и, может, выполняла еще множество ролей одновременно.
Это разумно со многих точек зрения. Естественный отбор здесь
исчезает, экология в значительной степени находится под контролем, даже
мутации могут быть направленными, а не случайными.
И все это ведет к всепланетному единству, неизвестному ни на одном из
иных миров. Все здесь друг другу родственники. На этой планете человек,
как и любой другой пришелец, должен научиться вести себя очень вежливо.
Ибо нет ничего невероятного, что в случае кризиса или острого столкновения
интересов ты можешь оказаться лицом к лицу с планетой, на которой все
формы жизни объединятся против пришельца".
Маленькие зверюшки сдались, они вернулись на свои места, облепили
пульсирующий фиолетовый индюшачий скелет, и Цита вновь обрела
первоначальную форму. "Как будто все ее мышцы, ткани, нервы и кровеносные
сосуды после короткого отдыха вновь воссоздали зверя", - подумал Дункан.
- Господин, что нам теперь делать? - сбросила Цита.
- Это тебе следовало бы знать, - ответил Дункан. - Ты же вырыла эту
ловушку.
- Я разделилась, - сказала Цита. - Часть меня рыла яму, а часть
оставалась наверху и вытащила меня из ямы.
- Удобно, - согласился Дункан.
И это в самом деле было удобно. Так было с Цитой и тогда, когда он в
нее стрелял - она рассыпалась на составные части и разбегалась. А ночью у
водоема она следила за ним, спрятавшись по частям в густом кустарнике.
- Мы оба в ловушке, - сказала Цита. - Мы оба здесь умрем. Так и
кончится наша встреча. Ты со мной согласен?
- Я тебя вытащу, - сказал Дункан устало. - Я с детьми не воюю.
Он подтянул к себе ружье и отстегнул ремень от ствола. Затем
осторожно, держа за свободный конец ремня, опустил ружье в яму.
Цита приподнялась и вцепилась в ствол передними лапами.
- Осторожнее, - предупредил Дункан. - Ты тяжелая. Я не уверен, что
удержу тебя.
Но он зря волновался. Малыши отделились от тела Циты и быстро
карабкались по ружью и ремню. Они добирались до его вытянутых рук и
взбирались по ним, цепляясь ноготками. Маленькие крикуны, комичные
ходульники, кусачие дьяволы ростом с мышь, которые скалились на Дункана на
ходу. И миниатюрные улыбающиеся человечки - не младенцы, не дети, а
маленькие копии взрослых гуманоидов. И зловещие донованчики, шустро
перебирающие ногами.
Они взбирались по рукам, бежали по плечам и толпились на земле рядом
с ним, поджидая остальных.
И наконец сама Цита - правда не один скелет, но Цита, сильно
уменьшившаяся в размерах, - неуклюже вскарабкалась по ружью и ремню и
оказалась в безопасности.
Дункан вытащил ружье и сел.
Цита на глазах собиралась воедино.
Он как зачарованный следил за тем, как суетливые миниатюрные существа
планеты шевелились, словно рой пчел, стараясь занять положенное место и
составить единое существо.
И вот Цита была восстановлена. Все-таки она была невелика, совсем
невелика - не больше льва.
"Она ж еще такая маленькая, - спорил с ним Зиккара на ферме. - Такая
молодая!"
Совсем еще ясли, компания сосунков, если только их так можно назвать.
Месяцами и годами Цита будет расти по мере того как будут расти ее разные
дети, пока не превратится в громадное чудовище. Цита стояла, глядя на
Дункана и на дерево.
- А теперь, если ты оттолкнешь дерево, мы будем квиты, - сказал
Дункан.
- Очень плохо, - сказала Цита и повернула в сторону.
Он смотрел, как она убегала в лес.
- Эй! - закричал он.
Но Цита не остановилась.
Он схватил ружье, но остановился на полдороге вспомнив, что стрелять
в Циту бессмысленно.
Он опустил ружье.
- Ах ты грязная, неблагодарная обманщица...
Он замолчал. Какой смысл беситься? Если ты попал в переделку, надо
искать из нее выход. Ты обдумываешь все возможные решения, выбираешь из
них наиболее разумное и не поддаешься панике, если мало шансов победить.
Он положил ружье на колено и принялся пристегивать ремень. Тут он
обнаружил, что ствол забит песком и грязью.
С минуту он сидел недвижно, вспомнив, что чуть было не выстрелил
вслед Ците, и если ружье было забито достаточно плотно и глубоко, оно
взорвалось бы у него в руках.
Он ведь использовал ружье в качестве рычага, чего не следует делать с
ружьями - это прямой путь к тому, чтобы вывести его из строя.
Дункан пошарил руками вокруг и нашел ветку. Он постарался прочистить
ствол, но грязь набилась в него так плотно, что его попытка была почти
безуспешной.
Он отбросил ветку, поискал более твердый сук, и тут в зарослях
кустарника уловил движение. Он пристальнее вгляделся в заросли, но ничего
не увидел. Так что он вновь принялся за поиски более толстой ветки.
Наконец он отыскал подходящую и попытался засунуть ее под ствол, но в
кустах снова что-то шевельнулось.
Он оглянулся. Футах в двадцати на задних лапах сидел крикун. Тварь
высунула длинный язык и, казалось, усмехалась.
Второй крикун появился на краю кустарника, там, где Дункан уловил
движение в первый раз.
И он знал, что неподалеку находились и другие. Он слышал, как они
пробирались через путаницу сваленных стволов, слышал их мягкие шаги.
"Явились, палачи", - подумал он.
Цита явно не теряла времени даром.
Он поднял ружье и постучал им об упавшее дерево, надеясь, что грязь
высыпается. Но ничего не высыпалось - ствол был забит плотно.
В любом случае ему придется стрелять - взорвется ружье или нет.
Он перевел затвор на автоматическую стрельбу и приготовился к
последнему бою.
Теперь их было уже шестеро. Они сидели в ряд и ухмылялись, глядя на
него. Они не торопились - знали, что добыча не уйдет. Он никуда не
денется, когда бы они ни решили напасть.
И появятся новые. Со всех сторон.
Как только они бросятся, у него не останется ни единого шанса
уцелеть.
- Но я дешево не отдамся, джентльмены, - сказал он хищникам.
И он даже удивился тому, какое спокойствие охватило его, как холодно
он мог рассуждать, когда все его карты были биты. Ну что ж, случилось то,
что должно было когда-нибудь случиться.
Ведь совсем недавно он думал о том, как человек здесь может
столкнуться лицом к лицу с объединенными живыми существами планеты. А
вдруг так оно и есть, только в миниатюре.
Очевидно, Цита отдала приказ: "Человек, лежащий там, должен быть
убит. Идите и убейте".
Да, что-нибудь в таком роде, ибо Цита явно пользуется здесь
авторитетом. Она - жизненная сила, даритель жизни, верховный судья, залог
жизни на всей планете.
Конечно, Цита здесь не одна. Может быть, эта планета поделена на
районы, сферы влияния, и ответственность за каждую возложена на одну из
них. И в своем районе каждая Цита - верховный владыка.
"Монизм [философское учение, принимающее за основу всего
существующего одно начало], - подумал он с горькой усмешкой. - Монизм в
чистом виде".
Однако, сказал он себе, если присмотреться к ней объективно, система
себя оправдывает.
Но ему трудно было проявлять объективность по отношению к чему бы то
ни было.
Крикуны сужали круг, скребя задами по земле.
- Я намерен установить для вас границу, слышите, живодеры? - крикнул
им Дункан. - Еще два фута, вон до того камня, и я вам всыплю!
Этих шестерых он снимет, но выстрелы послужат сигналом для общей
атаки всех тварей, таящихся в кустах.
Если бы он был свободен, если б стоял на ногах, возможно, он бы и
отбил атаку. Но он был пришпилен к земле, и шансов выжить не оставалось.
Все будет кончено меньше чем через минуту после того, как он откроет
огонь. А может, он протянет минуту.
Шестеро убийц двинулись вперед, и, он поднял ружье.
Но они замерли. Уши их приподнялись, будто они прислушивались к
чему-то, и ухмылки пропали с их морд. Они неловко зашевелились и приняли
виноватый вид, а потом растаяли в кустах словно тени - с такой быстротой,
что он даже не успел этого увидеть.
Дункан сидел молча, прислушиваясь, но не слышал ни звука.
"Отсрочка, - подумал он. - Но насколько? Что-то спугнуло крикунов, но
через некоторое время они вернутся. Надо убираться отсюда и как можно
скорее".
Если бы найти рычаг подлиннее, он бы сдвинул ствол. Из ствола торчал
длинный сук толщиной около четырех дюймов у основания.
Дункан вытащил из-за пояса нож и взглянул на лезвие. Оно было слишком
тонким и коротким, чтобы перерезать четырехдюймовый сук, но кроме ножа ни
чего не оставалось. Если человек дошел до точки, если от этого зависит его
жизнь, он способен совершить невозможное.
Он потянулся вдоль ствола к основанию сука и изогнулся. Придавленная
нога взорвалась болью протеста. Он сжал зубы и подтянулся еще чуть-чуть.
Боль снова охватила ногу, но он все еще не доставал до цели нескольких
дюймов.
Он предпринял еще одну попытку дотянуться до сука, но вынужден был
сдаться. Он откинулся на землю и лежал, тяжело дыша.
Оставалось одно - попытаться вырезать углубление в стволе над самой
ногой. Нет, это почти невозможно. Придется резать жесткую древесину у
основания сучьев.
Но нужно было или пойти на это, или отпилить собственную ногу, что
было еще невозможней, потому что потеряешь сознание прежде, чем успеешь
себя искалечить. Бесполезно. Ему не сделать ни того ни другого. Больше
ничего не оставалось.
И впервые он вынужден был признаться себе: ты останешься здесь и
умрешь. Через день-другой Шотвелл отправится на поиски. Но Шотвелл никогда
его не найдет. Да и в любом случае с наступлением ночи или того раньше
вернутся крикуны.
Он сухо засмеялся над собой.
Цита выиграла поединок. Она использовала в игре человеческую слабость
побеждать, а потом не менее успешно использовала человеческую слабость к
поэтической справедливости.
А чего он должен был ждать? Нельзя же сравнить человеческую этику с
этикой Циты. Разве инопланетянину мораль людей не может показаться подчас
загадочной и нелогичной, неблагодарной и низменной?
Он подобрал ветку и принялся ковырять ею в стволе.
Треск в кустах заставил его обернуться, и он увидел Циту. За Цитой
брел донован.
Он отбросил сетку и поднял ружье.
- Нет, - резко сказала Цита.
Донован тяжело приблизился к Дункану, и тот почувствовал, как по коже
пробежали мурашки. Ничто не могло устоять перед донованом. Крикуны
поджимали хвосты и разбегались, заслышав за две мили его топот.
Донован был назван так по имени первого убитого им человека. Тот
человек был лишь первым из многих. Список жертв донованов был длинен, и в
этом, думал Дункан, нет ничего удивительного. Он никогда еще не видел
донована так близко, и смотреть на него было страшно. Он был похож и на
слона, и на тигра, и на медведя, а шкура у него была как у медведя.
Донован был самой совершенной и злобной боевой машиной, какую была только
способна создать природа.
Он опустил ружье. Стрелять все равно бесполезно - в два прыжка
чудовище настигнет его.
Донован чуть не наступил на Дункана, и тот отпрянул в сторону. Затем
громадная голова наклонилась и так толкнула упавшее дерево, что оно
откатилось ярда на два. А донован продолжал идти как ни в чем не бывало.
Его могучее туловище врезалось в кустарник и исчезло из виду.
- Теперь мы квиты, - сказала Цита. - Мне пришлось сходить за помощью.
Дункан кивнул. Он подтянул к себе ногу, которая ниже колена потеряла
чувствительность, и, используя ружье в качестве костыля, встал. Он
постарался наступить на поврежденную ногу, и все его тело пронзила боль.
Он удержался, опершись о ружье, и повернулся лицом к Ците.
- Спасибо, дружище, - сказал он. - Я не думал, что ты это сделаешь.
- Теперь ты больше не будешь за мной охотиться?
Дункан покачал головой:
- Я не в форме. Я пойду домой.
- Это все было из-за вуа? Ты охотился на меня из-за вуа?
- Вуа меня кормит, - сказал Дункан. - Я не могу позволить тебе ее
есть.
Цита молчала, и Дункан наблюдал за ней. Затем он, опираясь на ружье,
заковылял к дому.
Цита поспешила его догнать.
- Давай договоримся, господин, я не буду есть вуа, а ты не будешь за
мной охотиться. Это справедливо?
- Меня это устраивает, - сказал Дункан. - На этом и порешим.
Он протянул руку, и Цита подняла лапу. Они пожали друг другу руки, не
очень ловко, но зато торжественно.
- А теперь, - сказала Цита, - я провожу тебя до дома. А то крикуны
расправятся с тобой прежде, чем ты выйдешь из леса.
Они остановились на бугре. Перед ними лежала ферма, и грядки вуа
тянулись прямыми зелеными рядами по красной земле.
- Отсюда ты сам доберешься, - сказала Цита, - а то я совсем
истощилась. Так трудно быть умной. Я хочу вернуться к незнанию и
спокойствию.
- Приятно было с тобой встретиться, - вежливо сказал Дункан. - И
спасибо, что ты меня не оставила.
Он побрел вниз по склону, опираясь на ружье-костыль. Вдруг он
нахмурился и обернулся.
- Послушай, - сказал он, - ты ведь опять превратишься в животное и
обо всем забудешь. В один прекрасный день ты наткнешься на прекрасные
свежие нежные побеги вуа и...
- Проще простого, - сказала Цита. - Если ты увидишь, что я ем вуа,
начни на меня охотиться. Как только ты начнешь меня преследовать, я сразу
поумнею, и все будет в порядке.
- Точно, - согласился Дункан. - Все должно быть в порядке.
Он, ковыляя, стал спускаться с холма, а Цита смотрела ему вслед.
"Замечательное существо, - думала она. - Следующий раз, когда я буду
делать маленьких, я обязательно сотворю дюжину таких, как он."
Она повернулась и направилась в гущу кустарника.
Она чувствовала, как разум ускользает от нее, чувствовала, как
возвращается старое привычное беззаботное спокойствие. Но это ощущение
было сметено с предвкушением радости при мысли о том, какой замечательный
сюрприз она приготовила для своего нового друга.
"Разве он не будет счастлив, когда я принесу их к его порогу", -
думала Цита.
Пусть счастье не покидает его!
Популярность: 3, Last-modified: Tue, 15 Jul 1997 06:32:49 GmT