Fb2.zipEpubСодержаниеFine HTMLPrinted versiontxt(Word,КПК)Lib.ru html
Владимир Георгиевич Машков. Веселая дюжина


                         (Здравствуй, Валерка! - 2)

                                  Повесть


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: В.Машков. "Здравствуй, Валерка!". Повести
     Издательство "Мастацкая лiтаратура", Минск, 1974
     OCR & SpellCheck: Zmiy ([email protected]), 26 декабря 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------

     В  эту  книгу В.Машкова включены две  тематически связанные между собой
повести:  "Между "А и  "Б" и  "Веселая дюжина".  Главный герой этих повестей
веселый и неугомонный мальчишка Валерка Коробухин.
     Для детей среднего школьного возраста.


ГЛАВА ПЕРВАЯ,
                    В КОТОРОЙ ПОКА НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ

     Фу-ты ну-ты, чудеса!
     Вот счастье привалило - каникулы!
     Впереди -  целое  лето,  три  длинных-предлинных месяца!  Два  даже  по
тридцати  одному  дню!   Очень  хорошие  месяцы  -  июль  и  август!  Просто
замечательные!  А знаете,  почему такие длинные? Чтобы мы вволю отдохнули на
каникулах!
     Я  только представил,  если бы июль и  август были зимой,  а  летом два
февраля подряд, и мне сразу жутко стало. Такое нарочно не придумаешь.
     Да,  лету конца не видно!  Есть только начало -  сегодня, продолжение -
завтра и остальные дни лета, за которые можно столько всяких дел совершить!
     Ну,  чем,  например,  не дело -  сесть в  трамвай,  наполненный ветром,
солнцем и  грохотом,  и  покатить на  озеро.  А  там  поплавать,  понырять и
позагорать в свое удовольствие.
     Или  -  такое!  Добыть  в  библиотеке мировую книгу,  проглотить первую
страницу,  а  потом походить вокруг,  чтобы аппетит разгулялся,  и тогда уже
наброситься и читать, читать...
     И еще!  Когда на улице погода, которую любит бюро прогнозов - пасмурно,
возможен дождь,  ветер умеренный,  временами порывы до  сильного,  то  есть,
попросту говоря,  кошмарная погода, - так вот тогда попросить у мамы рубль и
засесть в кинотеатре на три сеанса подряд. Сперва посмотреть мультики, потом
- фильм про жизнь зверей в разных странах, и на закуску - настоящее кино!
     А еще!  Да мало ли что можно совершить за лето!  Была бы охота!  У меня
охоты было - хоть отбавляй! Хоть одалживай эту самую охоту всем желающим.
     Вот какими мыслями была занята моя голова в  то время,  когда я сидел в
нашем дворе на буме и болтал ногами.
     Я был готов сломя голову ринуться,  чтобы воплощать в жизнь свои планы.
Но мне нужны были друзья. Их я и ждал.
     Первым появился Семка.  Мой друг, переваливаясь с боку на бок, не спеша
приблизился ко мне и уселся рядом на буме.  Мы заболтали ногами вдвоем.  Так
сказать, заболтали в четыре ноги.
     - Не верится,  что уже каникулы. - Семка сожмурился то ли от солнца, то
ли от удовольствия.
     - Ага, - поддакнул я.
     И  тут во  дворе появился Горох.  Когда-то  (это было давно,  но тем не
менее правда) Семка и  я  почти каждый день дрались с  Колькой Горохом и его
компанией. А потом неожиданно подружились, и теперь он наш верный приятель.
     - Вижу, свои парни сидят на буме и грустят. Дай, думаю, развеселю их, -
пробасил Колька, счастливо улыбаясь.
     - Мы не грустим, а отдыхаем, - объяснил Семка.
     Горох  уселся на  буме,  и  мы  заболтали ногами втроем.  Так  сказать,
заболтали в шесть ног.
     - Так  все лето и  просидим на  буме?  -  спросил Колька,  которому уже
надоело болтать ногами.
     - Надо что-то придумать! - воскликнул Семка.
     - Вот именно! - протянул я.
     Во  дворе  появился Генка  Правильный верхом  на  велосипеде.  Покружив
немного  среди  песочниц  и  качелей,  Генка  лихо  подкатил  к  нам,  резко
затормозил и ловко спрыгнул на землю.
     И тут мне в голову пришла такая идея, что я сразу развеселился.
     - Ребята,  а  что если мы  возьмем велосипеды и  махнем на пару дней за
город? Вчетвером.
     - Ура!  -  шлепнул себя по коленкам Горох.  -  Давайте к моей бабушке в
Зеленое. Лучшего места в мире нету.
     - Слишком близко, - возразил я. - Надо бы подальше.
     - Хорошо, - согласился Колька. - А в Зеленом ночевку сделаем.
     - Идет, - поддержал я Гороха.
     Пока мы с  Колькой договаривались,  куда ехать,  Семка и Генка,  задрав
носы кверху, внимательно разглядывали голубое, без единого облачка, небо.
     - Вам что - не нравится? - спросил я напрямик.
     - Ну что ты! Очень нравится! - завертел головой Семка.
     - Замечательная мысль! - почему-то со вздохом промолвил Генка.
     - Так чего вы резину тянете? - возмутился Горох. - Едете или нет?
     Небо  ребята  оглядели и  теперь  уставились на  землю.  Наконец  Семка
отважился.  У  него в  горле что-то булькнуло.  Наверное,  он проглотил свою
нерешительность и произнес:
     - А что мы скажем мамам?
     - Вот именно. Мамы нас одних не отпустят, - поддакнул Генка.
     Ах,  вот что их беспокоит! Я как-то об этом и не подумал. Привык - куда
хочу,  туда иду.  Конечно, потом приходится выслушивать длинные мамины речи.
Но это не самое страшное в  жизни.  Мы всегда с мамой миримся и живем душа в
душу.
     - А  зачем  мамам говорить?  -  удивился Горох.  -  Ничего им  не  надо
говорить.
     - Колька прав,  - поддержал я Гороха. - Мамам ничего говорить не стоит.
Не  надо их  волновать.  У  них в  жизни волнений хватает.  Оставим записки,
скоро, мол, вернемся, ждите - и все.
     - Ай, ладно, - махнул на все рукой Семка. - Была не была! Еду!
     - Молодчина, - пожал ему руку Горох и повернулся к Генке: - А ты?
     - Я не могу,  ребята, - пробормотал тот. - Вы меня извините, ребята, но
я не могу. Никак не могу, ребята.
     Генка  покатил "Туриста" домой.  Мы  молча  смотрели,  как  легко  идет
отличный велосипед, который никогда не скрипел, всегда был смазан и сверкал,
будто новенький.
     Когда  Генка  с  "Туристом" скрылся во  дворе дома,  в  Гороховом горле
произошло извержение вулкана:
     - Ну и пускай! Обойдемся без этого маменькиного сыночка! Поедем втроем.
Втроем еще лучше.
     - Нельзя, - помотал я головой. - Давно пора из Генки сделать настоящего
мужчину.  И потом... Если в дороге испортится велосипед, ты его поставишь на
колеса?
     - Навряд ли, - неуверенно промычал Колька.
     - И  я  навряд ли,  а  Генка наверняка поставит его на колеса.  Так что
лучше?  На себе тащить велосипед или мчаться на нем так,  чтобы ветер в ушах
свистел?
     - Чтобы ветер в ушах свистел, - расплылся в улыбке Горох.
     - Выше головы, ребята! - подбодрил я друзей. - Генку я беру на себя. Мы
с Горохом запасаемся продуктами. Ты, Сема, добываешь палатку, топорик и нож.
     - Ага, - согласился Семка, - я у дяди попрошу.
     - Все сносим в сарай Кольки,  он далеко от нашего дома,  -  продолжал я
отдавать приказы, - и никто не заметит, что мы затеваем.
     Мы засучили рукава и принялись готовиться к путешествию.
     Дело двигалось быстро.
     К обеду Семка принес палатку, топорик и нож.
     К  вечеру мы притащили в Колькин сарай все,  что могли взять из маминых
припасов. Туда же прикатили велосипеды, смазали, почистили и проверили их.
     Кажется, все было готово.
     Все,  да не совсем.  Генка больше не показывался во дворе.  Этим он нам
откровенно давал понять,  что никуда не поедет. Но поскольку Генку я брал на
себя,  мне захотелось с ним потолковать.  Наедине,  конечно. Я вызвал его по
телефону во двор.
     Вместо разговора у нас получился вечер вопросов и ответов.
     Я: - Гена, известно ли тебе, что Гайдар в 15 лет был командиром полка?
     Генка: - Да.
     Я: - А что Эварист Галуа совершил великие открытия в математике,  когда
ему было 19 лет, тебе это известно?
     Генка: - Знаю, читал.
     Я: - Гена, мы ждем тебя завтра в девять ноль-ноль утра у входа в парк.
     Генка: - Я понял.


ГЛАВА ВТОРАЯ,
                     В КОТОРОЙ ВОВСЮ СИЯЕТ РЫЖЕЕ СОЛНЦЕ

     Рыжее  солнце било  прямо  в  глаза.  Я  подставил ему  лоб,  еще  ниже
склонился над рулем и еще быстрее завертел педалями.
     Я видел, как меня настигают ребята, и крутил педали что есть силы.
     Это уже на шоссе мы разогнались, а по городу еле плелись. Но как только
покинули городские улицы,  то словно взбесились.  Может,  оттого,  что шоссе
было таким заманчиво прямым и словно без конца и края,  а может, оттого, что
попутный ветер,  казалось, крутил за нас педали, а может, оттого, отчего я и
сам не знаю, но нас понесло.
     Первым рванулся Горох.  Он заорал что-то невразумительное, и вскоре его
сиреневая майка  замелькала далеко впереди.  Тогда  поддали и  мы.  Мы  тоже
кричали и отчаянно звонили, обгоняя друг друга.
     Мимо нас грохотали "МАЗы",  скользили "Волги" и  "Москвичи".  Но  мы их
словно не  замечали.  Шоссе существовало сегодня только для нас.  Сегодня мы
были его единственными властителями.
     Эй, разойдись и разбежись, дай нам дорогу!
     Просто удивительно,  как мы  не врезались в  какую-нибудь машину.  Но я
уверен,  что шоферы не хотели с  нами связываться и  потому уступали дорогу.
Они знали,  что у  нас начались каникулы,  и  решили:  пусть дети побегают и
побалуются.
     Вдруг что-то пшикнуло в заднем колесе моего велосипеда.  Я глянул вниз.
Ах, черт, камера лопнула!
     - Стой! - крикнул я ребятам в мокрые спины.
     Вскоре все  колдовали над  моим  велосипедом.  Склеить камеру никак  не
удавалось, а захватить запасную мы не догадались.
     - Эх,  Генку бы сюда!  -  с  тоской протянул я  и  посмотрел в  сторону
города.
     Как это ни печально,  но Генка не пришел утром к парку. Мы прождали его
с полчаса.  А потом оседлали велосипеды и покатили втроем. Я как чувствовал,
что  без Генки нельзя предпринимать путешествие.  Вот невезенье!  Километров
пять отъехали от города и уже загораем.
     Я  продолжал с  тоской  глядеть  в  сторону  города.  Но  вскоре  тоска
сменилась  надеждой,  надежда  стала  радостью,  а  радость  превратилась  в
настоящее ликование.
     Со стороны города шел на всех педалях парень в алой майке чемпиона.  Он
очень уверенно сидел на велосипеде, и я безошибочно узнал в нем Генку. Генка
резко затормозил и ловко соскочил на асфальт.
     - Я думал, вы уже далеко...
     У Генки, конечно, нашлась запасная камера, и вскоре мой велосипед снова
уверенно стоял на своих двоих колесах.
     И мы покатили уже вчетвером.  Впереди -  Генка на сверкающем "Туристе",
за ним -  Семка, Горох и в хвосте - я. Время от времени мы менялись с Генкой
местами, потому что первому трудно рассекать воздух. Для этого нужен опытный
гонщик. А мы с Генкой были опытными.
     И тут снова с нами что-то произошло.  Вернее,  с Генкой.  Потому что он
ехал как человек,  а  потом вдруг рванул,  и  Семка сразу метров на двадцать
отстал.  Тогда  и  Семка  поднажал.  Что  он  -  неумека,  педали крутить не
научился? За Семкой помчался Горох, потом и я. В общем, повторилась та самая
история, с которой мы начали свое путешествие.
     Снова  казалось,  что  ветер  вместо  нас  крутит  педали.  Снова  мимо
грохотали  грузовики  и   скользили  "Волги".   Перед  мостом  нас   нагнала
электричка. С ней мы решили потягаться и развили бешеный темп.
     Первым его не  выдержал Семка.  Для начала он нас всех обошел метров на
десять,  а  потом  неожиданно  свернул  на  обочину  и  затормозил.  За  ним
остановились и мы.  Мы дышали,  как загнанные лошади, а Семка майкой вытирал
пот со лба.
     - Еще немного, - улыбнулся Генка, - и мы бы ее обогнали. Электричку.
     - Ага, - подхватил Колька. - Железно - обогнали бы.
     - Нет,  если так будет продолжаться,  я  возвращаюсь домой,  -  сердито
пыхтел Семка.  -  Куда мы несемся? Я чувствую, что потерял пару килограммов.
Мама мне этого не простит.
     - Ребята! Я не знаю, что со мной случилось, - оправдывался Генка.
     - А вообще, не пора ли обедать? - пробасил Горох.
     Оказалось, что все проголодались и не прочь подкрепиться. Мы свернули с
шоссе  в  лесок,  выбрали полянку среди  пятнистых берез  и  расположились в
теньке.
     Когда все немного насытились, Генка обиженно промолвил:
     - Если бы она меня не закрыла на ключ, я бы не убежал.
     - Кто она? - не переставая жевать, поинтересовался Горох.
     - Мама...  -  объяснил Генка.  -  Я у нее попросил разрешения поехать с
вами, а она накричала на меня, заперла на ключ и ушла на работу.
     Генка  очень переживал,  когда все  это  рассказывал.  Еще  бы  -  дело
нешуточное -  первый раз в жизни сбежал от мамы.  Совсем другая песня, когда
второй раз сбежишь или как я -  не сосчитать даже.  А первый раз - трудно. С
непривычки. Но надо же когда-нибудь начинать?
     Интересно,  а  как Генка удрал?  Их квартира на седьмом этаже.  Неужели
вылез через окно, а потом на крышу? Или как?
     - Взял проволочку,  сунул ее в замочную скважину,  повертел немного,  и
дверь отворилась, - спокойно ответил на мой вопрос Генка.
     Ну и мастак!  Такой парень из любого положения найдет выход.  Нет,  без
него нельзя было и думать о путешествии.
     Я поглядел на ребят:  никто уже не жевал.  Все сидели, объятые тоской и
печалью.  Повесил нос и Семка.  Думает,  наверное,  как там мама честит его.
Загрустил и Горох.  Кольке опасаться нечего. Он единственный, кто отпросился
у  матери,  но  так и  не  открыв ей всей правды.  Он сказал,  что поедет на
электричке к бабушке в Зеленое. И сейчас Колька хандрил за компанию.
     - Ну что ж,  - промямлил я тоном человека, у которого нет иного выхода,
- давайте вернемся, бухнемся в ножки, покаемся...
     - Ни за что! - воскликнул Генка. - Едем до конца.
     - Ни за какие коврижки, - завертел головой Семка. - Только до конца.
     - А я туда, куда и вы, - развеселился Горох.
     - Надо им  хоть раз доказать,  что нам уже не пять лет и  что мы совсем
взрослые. - Генка разошелся не на шутку.
     Я  вообще замечал,  если  тихони во  что-то  упрутся,  их  с  места  не
сдвинешь. Тверже скалы стоять будут.
     Мы с новыми силами принялись за обед, как вдруг Горох завопил отчаянно,
будто его режут:
     - Сема! Стой!
     Семка замер. Мы не двигались.
     Колька схватил Семку  за  руку,  в  которой был  зажат  кусок  ливерной
колбасы.  Мой друг только что собирался отправить его в рот.  Забрав у Семки
колбасу, Горох мрачно произнес:
     - Это все, что у нас осталось.
     Семка со злостью сплюнул:
     - А я думал...
     Что думал Семка,  мы  так и  не  узнали.  Его слова канули на самое дно
нашего  громового  хохота.  Я  стонал  и  вопил  от  смеха,  Генка  тоненько
всхлипывал, Горох ревел, как медведь. Разобрало и Семку. Он упал на спину и,
повизгивая, дрыгал ногами.
     Мы хохотали,  хотя остались без еды,  а впереди была дорога и дорога. И
тогда я  понял,  что мы вместе поедем очень далеко и что нам вообще ничто не
страшно. Тем более, когда Горох пообещал:
     - К  вечеру доберемся до Зеленого,  а  там отведаем бульбочки с  кислым
молочком.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
               В КОТОРОЙ НА НАС С ЛЮБОПЫТСТВОМ ГЛЯДЯТ ЗВЕЗДЫ

     И  снова -  дорога.  Но  уже не шоссе,  а  лесная.  Дорога была хорошей
наполовину.  Когда мы  спускались с  горы,  ничего лучшего от  дороги мы  не
желали.  Ну,  а когда преодолевали подъем, приходилось спешиваться и толкать
перед собой велосипед.
     Нашим проводником был  Горох.  Это  он  сказал,  что хватит плестись по
шоссе,  ведь жара неимоверная, и неужели мы хотим расплавиться, как асфальт.
Мы,  конечно,  этого  не  хотели  и  охотно свернули на  лесную дорожку,  на
которой,  как  уверял Горох,  через два оборота колеса и  появится деревушка
бабушки.  А там и долгожданная бульбочка с кислым молочком.  Но колеса наших
велосипедов наверняка совершили по сто тысяч оборотов,  а деревни с бабушкой
и бульбочкой все не было.
     Солнце из  рыжего превратилось в  огненное и  стало похоже на  вареного
рака.
     Я понял, что пора думать о ночлеге. Тем более, что от Гороха уже нельзя
было добиться ни бе,  ни ме,  ни кукареку.  А  на привале он уселся вдали от
всех и стал задумчиво изучать небо.
     - Ты решил по звездам дорогу найти? - вежливо спросил я.
     - Какие звезды? Какая дорога? - притворился непонимающим Горох.
     - Нас  тоже  волнует,  какая дорога ведет к  твоей бабушке и  обещанной
бульбочке с кислым молочком, - произнес я.
     - Валерка!  -  Колька поглядел на меня виноватыми глазами.  - Я потерял
дорогу.  Все они какие-то одинаковые,  и  там были березки,  и пригорок этот
был, и вот та яма.
     - Будем бить или простим? - обратился я к Семке и Генке.
     - Будем бить. - Ребята угрожающе зашевелились.
     - Я же не нарочно,  -  испугался Колька и,  не вставая, начал отползать
подальше от нас, торопливо отталкиваясь длинными ногами.
     Но Семка и  Генка и не думали вскакивать.  Они здорово устали и лежали,
задрав на рюкзаки ноги в пыльных кедах.
     - Тебе повезло, - сказал я Гороху. - Ребята не в форме.
     Я  поглядел на  солнце.  Оно осторожно спускалось по березкам на землю,
чтобы  заснуть до  утра.  Солнце  сейчас было  похоже на  монтера,  который,
окончив работу, слезает со столба.
     - Сема и  Гена!  Выбирайте быстрее место для палатки,  а  мы с  Колькой
пойдем  собирать  хворост  для  костра,  -  скомандовал я.  Едва  мы  успели
поставить палатку и разжечь костер, как солнце покинуло нас до утра.
     С унылыми физиономиями мы расселись вокруг костра.  Всем хотелось есть.
Но  никто не собирался первым признаться,  что он ужасно голоден.  Поэтому и
костер, лихо стреляющий сучьями, нас не веселил.
     Я глядел на костер и на ребят,  и оттого, что я долго глядел, мне стало
казаться, что мы - это не мы. То есть мы - это мы, это Семка, Генка, Горох и
я.  Но мы уже не мальчишки,  тайком удравшие от своих лучших в  мире мам,  а
полярники на льдине в океане.  Мы решаем, как быть дальше. Минуту назад наша
льдина с  ужасным треском раскололась пополам,  и все припасы утонули.  Есть
выход -  мы  можем покинуть льдину на  вертолете,  но  тогда нам не  удастся
спасти научные приборы и все,  ради чего мы мерзли так далеко от дома. Мы не
знаем, на что решиться, но мы спокойны, потому что мы настоящие мужчины.
     А потом мне стало казаться, что мы уже не на льдине, а сделали привал в
знойной пустыне.  Еще издали мы заметили колодец в  тени деревьев.  Напрягая
последние силы,  бежим к спасительной воде.  Но горе нам!  В колодце пусто и
сухо, как и у нас во рту. Кажется, за один глоток воды отдал бы жизнь.
     Я так навоображался,  что почувствовал,  как мне и в самом деле здорово
захотелось пить.  Глянул на ребят - они облизывали пересохшие губы. Наверно,
им тоже привиделась знойная пустыня.
     - Сейчас  бы  глоточек воды,  -  тягуче  проныл  Горох,  -  ужасно пить
хочется.
     Оказывается,  в  надежде на  кислое молочко ребята потихоньку выдули из
своих фляжек всю воду. Теперь даже губы смочить нечем.
     И на ночевку мы остановились неудачно - ни реки, ни ручейка поблизости.
     Я забрался в свой рюкзак. Ура! У меня еще целых полфляги.
     - Эх вы,  полярники!  - сказал я и отпил глоток. - Эх вы, пустынники! -
сказал я  и  отпил еще глоток.  А  потом передал флягу ребятам.  Полярники и
пустынники (это которые путешествуют в  пустынях) набросились на воду и вмиг
осушили флягу.
     Настроение из мрачного стало солнечным.
     - Хорошо верблюду, - подал голос Горох, - он может две недели без еды и
воды прожить.
     - Ученые скоро придумают, - вступил в разговор Генка, - чтобы и человек
мог так долго без пищи обходиться.
     - Значит, у человека будет два горба? - съязвил Горох.
     - Не обязательно,  - спокойно объяснил Генка. - Просто в пустыню или на
льдину человек возьмет с  собой особые таблетки.  Проглотил одну,  как будто
кружку воды холодной выпил. Другую проглотил, как будто две котлетки съел.
     - Не растравляй душу, - притворно застонал Горох.
     - А третью таблетку проглотил,  -  подлил я масла в огонь,  - как будто
тарелку бульбы с кислым молоком уплел.
     Колька  надулся  и  больше  не  раскрывал  рта,  пока  мы  рассуждали о
таблетках  будущего.  В  конце  концов  мы  так  наговорились,  словно  сами
попробовали эти таблетки и сейчас нам уже совсем не хотелось есть.
     Легли в палатку в отличном настроении.  Было довольно тесно, и мы стали
толкать друг друга.  Я  оттеснил Семку к стенке палатки.  Мой друг -  парень
здоровый,  но  где ему со  мной тягаться.  Семка затих на несколько секунд в
своем углу,  а потом внезапно набросился на меня и стал щекотать.  А щекотка
для меня - враг номер один.
     Я  дико взвыл,  вскочил на ноги и  свалил стойки,  на которых держалась
палатка.  Палатка,  конечно,  рухнула.  Погребенные заживо под брезентом, мы
забарахтались, пытаясь найти выход.
     Наконец,  по  одному,  еле  дыша,  выползли на  свободу.  Как  в  такой
кромешной тьме снова поставить палатку? Оказывается, выскочили и два боковых
колышка.
     Решили лечь  прямо  на  палатку.  Авось,  дождя  не  будет,  авось,  не
замерзнем.  Положили под головы похудевшие рюкзаки и затихли.  Потому что на
нас  с  любопытством глядели звезды.  Еще  бы!  На  всей земле люди спят под
крышами домов, а мы прямо на земле. Вот им и любопытно, а кто мы такие и что
нам нужно.
     - А  может,  вон  на  той звезде,  видите,  она на  кончике ручки Малой
Медведицы, - тихо произнес Генка, - может, там сейчас лежат четверо ребят и,
как мы на них, глазеют на нас.
     - И одного из них зовут Генка, - подхватил я.
     - А другого - Валерка, - в тон мне сказал Генка.
     - А третьего - Семка! - радостно закричал Горох.
     - А четвертого - Горох! - заорал Семка.
     - А четвертого -  Колька, - спокойно поправил Семку Горох, - потому что
на Малой Медведице горох не растет, там таблетками питаются.
     Мы захохотали.
     - И лежат эти ребята на своей звезде,  -  продолжал Генка, - и думают о
нас. Им очень хочется, чтобы мы приехали к ним в гости.
     - А что?  - как ни в чем не бывало сказал я. - И приедем. В это лето не
обещаем,  нам  надо  еще  до  Зеленого  добраться.  А  вот  на  будущий  год
обязательно навестим.  Оседлаем велосипеды -  и по Млечному Пути напрямик до
Малой Медведицы.
     Перед тем  как  захрапеть,  я  успел одним глазом заметить,  что звезды
глядят на  нас уже с  восхищением,  а  одним ухом услышать,  как шуршат шины
наших велосипедов по Млечному Пути.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
                          В КОТОРОЙ МЫ РАЗБЕГАЕМСЯ

     К  утру звезды погасли,  и  на их месте снова появилось солнце.  Первым
делом оно разбудило меня.  Я  попробовал подняться,  но  ничего из  этого не
вышло. Ныла поясница.
     Кряхтя и  проклиная все на  свете,  я  кое-как встал и  начал разминку.
Прямой,  как столб,  я  пробежался взад-вперед по  полянке.  Потом взялся за
приседания.  Присел и ойкнул.  Снова присел и снова ойкнул.  И когда в сотый
раз присел и уже не ойкнул, понял, что снова стал человеком.
     - Подъем! - закричал я, хватая ребят за ноги.
     Друзья с ужасными стонами подымались на карачки и ползали по земле,  не
в силах встать на ноги.
     - Где твоя деревня?  Где твой дом родной?  - вопрошал я Гороха, когда с
горем  пополам  ребята  из  обезьян  превратились в  человеков и  увязали на
багажниках рюкзаки.  -  Куда ехать,  попросту говоря,  если ты  не понимаешь
стихами?
     Колька уныло почесал затылок и махнул неопределенно рукой:
     - Прямо.
     Мы  с  трудом вскарабкались на  наших  двухколесных коней и  покатили с
горочки  вниз.   Сосны  и  березки  стали  убегать  в  стороны,   освобождая
пространство бревенчатым домам со стеклянными верандами.
     - Вот моя деревня!  Вот мой дом родной!  - орал во все горло Горох. - А
что я говорил - надо прямо ехать.
     Чего только в жизни не бывает! Сидели усталые, голодные и не знали, что
в  двух шагах деревня,  где и  студеная вода и аппетитная бульбочка с кислым
молочком.
     У  дома  бабушки  Горох  затормозил,  прислонил  велосипед к  забору  и
устремился по асфальтированной дорожке к крыльцу, бормоча на ходу:
     - Вот моя деревня! Вот мой дом родной!
     Мы тоже поставили велосипеды у забора, а сами уселись в теньке.
     - Засада!  -  поднял нас на ноги отчаянный крик Кольки Гороха. - Тикай,
ребята!
     Мы лихорадочно схватили велосипеды, но было поздно. По дорожке прямо на
нас  бежали,  крича и  размахивая руками,  наши мамы.  Мы  опустили головы и
сдались в плен.
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     Как нас встретили мамы и какие теплые слова они нам сказали,  вы и сами
прекрасно знаете. Не один раз, наверное, в таких переделках бывали.
     Бульбочку  с   кислым  молоком  мы  все-таки  попробовали,   а   потом,
погрузившись вместе с мамами и велосипедами в электричку, отправились домой.
     Про  засаду я  уже  рассказал,  а  теперь про военный совет в  Семкиной
квартире.
     Мы сидели тихо, как мыши. И даже еще тише.
     Мы не сводили глаз с  двери,  ведущей в  соседнюю комнату.  Там заседал
военный совет  из  четырех мам.  Сперва в  военном совете был  один  папа  -
Семкин.  Но  его  вскоре  выставили.  Семкин папа,  когда  появился в  нашей
комнате,  был очень похож на Семку.  Он так же, как Семка, вертел головой, а
его щеки были малиновыми, будто помидоры.
     - Попробовал за вас вступиться, - вздохнул Семкин папа. - Да где там! -
Он махнул рукой и ушел.
     Скоро  нам  надоело сидеть тихо  и  ничего не  делать.  Семка с  Генкой
уселись за  шахматы,  а  мы  с  Горохом стали браться на руку.  Левой я  его
положил,  а правой -  он меня.  И когда мы пошли по второму кругу,  дверь из
соседней комнаты распахнулась,  и перед нашим взором предстал военный совет.
Мамины лица не предвещали ничего хорошего.  Они были,  как у  скульптур,  то
есть каменные.
     Мы неловко вскочили, шахматы грохнулись на пол, и черные и белые фигуры
покатились по желтым брусочкам паркета.
     Мамы некоторое время грозно оглядывали нас,  а  мы  потупили очи.  Мол,
видите, как мы раскаиваемся и переживаем.
     Начала Генкина мама.
     - Мы решили,  -  громко произнесла она,  -  что вместе вам быть нельзя.
Лето только начинается,  и вы еще сумеете натворить таких дел,  от которых у
нас не раз и не два разорвется сердце.
     Генкина мама шумно втянула в себя воздух и продолжала:
     - Так  вот,  завтра утром Сема  летит к  Черному морю.  Коля  уезжает к
бабушке в  деревню.  Тоже  завтра.  А  Валерик и  Гена  через несколько дней
отправятся в пионерский лагерь. Опять-таки не вместе. Понятно?
     Мы  кивнули.  Приговор мы  выслушали молча.  Только  нетерпеливый Семка
хотел было что-то  сказать,  но  я  дернул его за  куртку,  и  он промолчал.
Приговор был  суров.  Честно  говоря,  мы  такого не  ожидали.  Ну,  думали,
заставят нас пару дней послоняться дома, а потом выпустят на свободу.
     - Что же вы молчите? - спросила моя мама.
     Ребята покосились на меня. Я сделал шаг вперед.
     - Нам все понятно,  но мы просим полчаса,  чтобы в последний раз вместе
пройтись по  улице.  Всего полчаса нам  нужно,  чтобы проститься.  Это  наше
последнее желание.
     У каменных мам в глазах заблестели слезинки, и они смилостивились.
     Топоча по лестнице, мы побежали на улицу. На город наползали сумерки. У
них был цвет фиолетовых чернил.  Мы  ковыляли по  асфальту.  Еще давала себя
знать  вчерашняя гонка.  Мы  молчали,  потому что  не  хотелось вспоминать о
приговоре. Какой толк говорить, если мам не переспоришь и все будет, как они
решили.  Уж лучше поболтать о  чем-нибудь более приятном,  ведь у  нас всего
полчаса, тридцать минут, тысяча восемьсот секунд.
     - Ребята,  - начал я, - а помните, как Семка застыл с открытым ртом? Он
подумал, наверное, что лягушку глотает.
     - Я думал, что Кольку змея ужалила, так он заорал, - поддал жару Семка.
     - А помните,  -  разошелся и Горох, - как мы ползали утром на карачках,
никак подняться не могли.
     И  пошло,  и  поехало.  Оказывается,  у  нас  было  удивительно веселое
путешествие.  Оказывается,  мы  не заблудились,  не голодали,  не сидели без
воды, не устали, как черти. Оказывается, все так и было задумано.
     - Ребята, смотрите - вода! - Я показал на тележку с газировкой.
     Мы  встали  в  хвост  длинной очереди,  и,  когда,  сполоснув стакан  в
фонтанчике брызг, тетенька вопросительно глянула на меня, я громко сказал:
     - Четыре чистых!
     Ах,  как прекрасна чистая вода!  Как здорово щекочут нос пузырьки газа!
Мы в один миг выдули по стакану. Я поглядел на свою гвардию:
     - Повторить?
     Гвардия дружно закивала в знак согласия.
     - Повторите, пожалуйста, - сказал я тетеньке.
     Мы  выпили по стакану,  и  потом еще по одному.  Ах,  вода,  как нам не
хватало тебя вчера и сегодня утром!
     До  самого дома мы  не  проронили ни  слова.  Когда очутились во дворе,
будто сговорившись,  подняли головы и посмотрели на звезды. А потом с тяжким
вздохом уставились в пыльный асфальт нашего двора.
     - Ребята,  -  проникновенно сказал я,  -  наше  время истекло.  Давайте
прощаться.
     Мы протянули друг другу руки.
     - Куда бы мы ни попали и  что бы с  нами ни произошло,  -  торжественно
произнес я, - давайте всегда помнить наше путешествие.
     Мы крепко пожали друг другу руки.
     - Пацаны,  -  взволнованно сказал Горох,  -  если  лагерь будет рядом с
Зеленым, заходите ко мне.
     Мы с Генкой не ответили. Откуда нам знать, куда нас пошлют.
     - Ребята, - тихо сказал Семка, - я буду вам письма писать.
     Мы все посмотрели на Семку.  Он даже не понимает, какой он счастливчик.
Семка  едет  к  Черному морю.  Тому  самому Черному морю,  где  светит такое
солнце,  которое в одну минуту любого сделает черным,  как Черное море. И не
просто едет,  а летит. На самолете! На воздушном лайнере! А из нас никто еще
не летал на самолете. Семке потрясающе повезло!
     - На каком самолете ты летишь? - спросил я у Семки.
     - На АН-10.
     - Турбовинтовой! - Я восхищенно зацокал языком.
     - Ну и что? - шмыгнул носом Семка.
     Он  прав,  какое значение имеет название самолета,  если Семка остается
без друзей.  И  особенно без меня.  Всегда были вместе,  а тут на тебе -  он
летит на море, а я остаюсь на суше.
     Над нами резко хлопнула, словно выстрелила, форточка.
     - Сема, домой!
     За первой форточкой - вторая:
     - Геннадий, домой!
     Потом и третья:
     - Валерка, сколько тебе надо говорить!
     И перекрывая все шумы, прилетело из дальнего конца двора:
     - Колька, чтоб сию секунду был дома!
     - Ребята! Воздушная тревога! По домам! - прошептал я.
     Мы разбежались.


ГЛАВА ПЯТАЯ,
                        В КОТОРОЙ СПЕРВА ПОЯВЛЯЕТСЯ,
                       А ПОТОМ ПРОПАДАЕТ ЛИШНИЙ ОТРЯД

     - Коробухин?  -  Приземистая тетенька, у которой на носу сидели очки, а
на голове торчала пилотка из газеты с крупными черными заголовками,  впилась
в  меня  цепким взглядом.  Было такое ощущение,  как  будто меня схватили за
шиворот. - Знаю такого. Слыхала.
     - Очень приятно.
     Я  отвесил поклон и  сверкнул зубами,  которые до блеска вычистил утром
под  строгим наблюдением мамы.  Лучи  солнца,  наверное,  отразились в  моих
зубах,  потому что я увидел, как солнечные зайчики забегали по лицам тетенек
и дяденек, которые сидели за столами и записывали нас в пионерский лагерь.
     Да,  случилось то, что должно было случиться. Наша неразлучная четверка
разлетелась в  разные стороны.  Где  они,  мои друзья?  Неизвестно.  Я  знаю
только,  где я.  Я прибыл в пионерский лагерь "Лесная сказка" и сейчас держу
вступительные экзамены.
     - Что  же  нам с  тобой делать?  -  вздохнула тетенька,  отмахиваясь от
солнечных зайчиков,  которых неутомимо испускали мои сверкающие зубы. - Ты -
лишний. Первый отряд полностью укомплектован.
     - Тогда извините за беспокойство и до свидания,  -  вежливо сказал я и,
подхватив чемоданчик, хотел было бежать.
     - Погоди, - остановила меня тетенька. - Какой быстрый!
     Тетенька из-под очков подмигнула лохматому парню,  который сидел с  ней
за столом, и они засмеялись.
     - А и вправду,  что же делать,  Капитолина Петровна? - спросил лохматый
парень.
     - Придумаем,  Илья,  -  спокойно сказала Капитолина Петровна.  -  Жалко
таких  симпатичных ребят  отпускать из  нашего  лагеря  (это  она  про  меня
сказала).  Вот что,  Валерий,  ты пока погуляй,  посмотри наш лагерь,  а  мы
посовещаемся.
     Я  подумал,  что  осмотреться мне и  в  самом деле не  мешает.  Надо же
разведать, где я буду жить целый месяц.
     Я  обошел весь лагерь.  Он  мне понравился сразу.  Наверное,  и  я  ему
понравился. В таком лагере я еще ни разу не был.
     Собственно,  это был не лагерь,  а настоящий лес.  У подножия высоких и
толстенных -  не обхватишь - сосен, словно грибы, прятались желтые, голубые,
зеленые и красные домики.
     А возле домиков знакомились друг с дружкой ребята.  Интересно, с кем из
них я буду в отряде?  Конечно,  лучше всего, если бы со мной рядом оказались
мои друзья. Но такое может только присниться.
     Пора было возвращаться к Капитолине Петровне.
     - Валерий,  - радостно, как старого знакомого, встретила она меня. - Ты
зачислен в  9-й  отряд.  Понимаешь,  к нам приехало очень много ребят твоего
возраста.   И  мы  вынуждены  были  создать  такой,   так  сказать,   лишний
непредусмотренный отряд. В нем всего тринадцать ребят.
     - Чертова дюжина! - присвистнул Илья.
     - Это  даже  забавно,  -  улыбнулась Капитолина Петровна.  -  Так  что,
Валерий, направляйся в свой отряд. Там уже все ребята собрались.
     - Вон на горочке желтый домик,  -  показал Илья,  - там и будет обитать
9-й отряд.
     Я быстрым шагом направился к отряду.  Ага,  вот он,  наш домик. Желтый,
как  песочек на  дорожке в  парке.  Место мне понравилось.  В  двух шагах от
забора, а густые кусты надежно закрывали нас от всего лагеря.
     Поблизости никакого отряда не оказалось. Может, он в домике? Я заглянул
- никого.  Задвинул под  кровать у  окошка свой чемоданчик и  снова вышел на
свежий воздух.  Моя мама,  когда провожала меня,  наставляла, чтобы я больше
дышал свежим воздухом,  особенно сосновым. Свежий воздух повышает аппетит, а
моя задача -  поправиться.  Вот посмотри,  говорила мама, как выглядит Сема.
Просто приятно на человека смотреть.  И  мама всучила мне Семкину фотографию
как пример для подражания.
     Я достал из заднего кармана блокнотик и вынул из него фото моего друга.
На  маленьком снимке виднелись одни  Семкины щеки.  Они  были тугие,  словно
футбольные  мячи.  От  разглядывания фото  мне  стало  грустно.  Что  сейчас
поделывает мой друг? Ныряет в Черном море или греет пузо на берегу?
     Я  растянулся на  травке,  а  головой уперся в  теплый,  шершавый ствол
сосны.  Закинул ногу на ногу,  и  получилось,  что лежу я как будто в мягком
кресле. Между прочим, самое мягкое на земле - это земля. Я всегда удивляюсь,
когда говорят,  что все бока отлежали на  земле.  Не понимаю.  Земля гораздо
мягче всяких кресел и тахт...  Кстати, как будет слово "тахта" в родительном
падеже множественного числа?  Что-то  голова не  соображает.  Вообще,  надо,
чтобы на каникулах голова отдыхала.
     Так я лежал и глядел,  как лениво ползут по небу облака,  словно это не
облака, а школьники, бредущие на урок после бурной переменки.
     Сигнал горна заставил меня подняться с належанного места.  Возле других
домиков торопливо строились ребята,  а возле нашего по-прежнему была тишь да
гладь, да каникулярная благодать.
     И  тут  мое внимание привлек высокий,  широкоплечий парень с  беленьким
чубчиком над  загорелым лбом.  Он  появился у  нашего домика и,  сложив руки
рупором, воззвал:
     - 9-й отряд, сюда! Сюда, 9-й отряд!
     Но  что-то  я  не  заметил,  чтобы кто-нибудь бежал сломя голову на его
трубный зов.  Не  заметил я,  чтобы кто-нибудь просто бежал или  даже шел  к
нему.
     - Ну и чудеса, - присвистнул я, - лишний отряд пропал.
     Когда я ленивой походкой подошел к здоровяку, тот был в состоянии бочки
с порохом, готовой взлететь на воздух от одной искры.
     - Здравствуйте, - сказал я.
     - Тебе чего? - недовольно буркнул здоровяк.
     - А меня в 9-й отряд записали, - добродушно улыбнулся я.
     - А где же остальные? - обрадовался здоровяк.
     - Не знаю, - я пожал плечами.
     - Будем знакомы,  я -  вожатый 9-го отряда. Меня зовут Аскольд. Аскольд
Васильевич, - поспешно добавил он и протянул руку.
     Вожатый мне сразу понравился.  Но только было видно,  что он первый раз
вожатый. Совсем растерялся, что пропал отряд. А вожатому нельзя теряться. Он
должен найти выход из любого положения. И в две секунды.
     - Я вообще-то не вожатый,  -  сказал Аскольд.  -  Я физрук.  Но у нас в
лагере  лишний  отряд   получился.   И   Капитолина  Петровна  поручила  мне
воспитывать вас.
     Какие у Аскольда мускулы!  Кажется,  вот-вот разорвут белую рубаху. Она
словно приклеилась к его телу.  Наверняка Аскольд штангист,  или боксер, или
культурист, или кто-нибудь в этом духе.
     Вожатый поглядел по сторонам. Но никто к нам не торопился.
     - Давай покричим вместе, а? - предложил мне вожатый.
     - Давайте, - согласился я.
     Мы сложили руки рупором и дружно закричали:
     - 9-й отряд, сюда! Сюда, 9-й отряд!
     Никто и не думал откликаться.
     Колонны других отрядов,  затягивая песни,  бодро шли  куда-то.  Вообще,
ясно куда - в столовую.
     - Ну,  я им покажу,  - пригрозил вожатый кулаком невесть куда пропавшим
ребятам. - Пошли обедать. Пусть им хуже будет.


ГЛАВА ШЕСТАЯ,
                             В КОТОРОЙ Я ОБЕДАЮ

     Мы уселись за длинным дощатым столом,  на котором был прикреплен флажок
с  цифрой "9".  Это означало,  что здесь должен питаться 9-й  отряд.  Но 9-й
отряд не  питался,  он  исчез в  неизвестном направлении.  Зато  за  другими
столами шла дружная работа. По-моему, очень приятно смотреть, как люди едят.
Конечно, если ты сам только что основательно подкрепился.
     На  нашем столе в  тарелках,  налитых до краев,  соблазнительно дымился
борщ, гордо высилась горка от чистого сердца нарезанных кусков хлеба.
     - Пусть им будет хуже, - еще раз сердито сказал вожатый. - Ешь!
     - Все? - я испуганно оглядел стол.
     - Сколько сможешь, - разрешил вожатый.
     Я  почувствовал,  что на свежем воздухе здорово проголодался.  Вспомнил
мамино наставление: "Поправляйся, а то отощал за зиму, лица на тебе нет" - и
налег на борщ.
     После третьей тарелки я остановился.
     А куда второе девать?
     Вожатый не отставал от меня.  Опустошив тарелку борща, он, приговаривая
"пусть им будет хуже",  приступал к новой порции.  Изредка Аскольд отрывался
от еды, старательно поправлял флажок с цифрой "9", чтобы он лучше был виден.
Но 9-й  отряд,  наверное,  еще не проголодался,  потому что к  нашему столу,
кроме дежурных, притащивших четырнадцать порций котлет, никто не подходил.
     В   дальнем  конце  столовой  возникла  приземистая  фигура  Капитолины
Петровны.  Аскольд расправил широкие плечи,  глубоко вздохнул и  в считанные
секунды одолел две порции котлет.
     - Помогай,  -  показал вожатый глазами на тарелки.  Говорить с  набитым
ртом он был не в силах.
     - Не могу, - прохрипел я и похлопал по туго набитому животу. Мой довод,
то  есть  живот,  убедил  Аскольда.  Продолжать сражаться с  обедом  даже  в
одиночку было уже поздно.  Ведь каждую минуту к нашему столику могла подойти
Капитолина Петровна и поинтересоваться, где находится 9-й отряд пионерлагеря
"Лесная сказка".
     Тогда,  не  сговариваясь,  мы  с  Аскольдом  начали  прятать  под  стол
оставшиеся тарелки с борщом и котлетами.
     Когда к нам, блестя очками, приблизилась Капитолина Петровна, дело было
сделано.
     - А где остальные ребята? - удивленно спросила старшая вожатая.
     - Они... они уже пообедали, - робко соврал Аскольд.
     Я подтвердил его слова решительным кивком головы.
     - Тогда почему вы сидите? - еще раз удивилась Капитолина Петровна.
     - Мы обсуждали план работы,  -  уже уверенно соврал Аскольд.  - Валерий
Коробухин - председатель совета нашего отряда.
     Капитолина Петровна на  этот раз ни  капельки не  удивилась,  а  крепко
тряхнула мою руку:
     - Поздравляю. Желаю успеха.
     Когда  старшая  вожатая  ушла,  настала  очередь  удивляться мне.  Я  -
председатель совета отряда? Это же просто смешно. Ведь всегда главными моими
недругами были эти  самые председатели.  Они обычно хотели,  чтобы я  был ни
рыба ни мясо,  а я этого не хотел. Они хотели, чтобы я получал одни пятерки,
а я не хотел. Вернее, я не хотел, чтобы за меня другие хотели.
     Вы вообще поняли,  что я  тут наплел?  Если нет,  то простите,  ведь вы
понимаете, как я удивился и к тому же объелся.
     Когда  Капитолина  Петровна  удалилась,  Аскольд,  облегченно вздохнув,
произнес:
     - Не волнуйся, старик! Мы еще с тобой покажем этой чертовой дюжине, где
раки проводят свои каникулы.
     Аскольда  рассмешила собственная шутка,  и  он  немножко похохотал,  но
вскоре его лицо озабоченно вытянулось.
     - Но куда же они могли деваться?  Может,  в  город укатили?  -  Вожатый
забеспокоился.  -  Нет,  не  могли.  Чего им лагерь бросать,  здесь все-таки
природа -  лес, река... - И потом, обеды, завтраки, ужины... А может, они на
речку сиганули?
     Аскольд заерзал на лавке,  а потом решительно поднялся и мы направились
к домику нашего отряда.
     - Сегодня мертвого часа не будет,  -  сообщил Аскольд, когда мы вошли в
нашу палату.  -  Капитолина Петровна сказала,  чтобы вместо мертвого часа мы
провели беседу о дружбе и товариществе.  Ты подожди меня здесь, я - мигом. -
И вожатый заторопился из палаты.
     Я развалился на кровати, вытянул ноги, зевнул. Ну что ж, жизнь в лагере
начинается неплохо.  Вот только где остальные ребята?  Этот проклятый вопрос
не давал мне спокойно заснуть. Неужели удрали на речку? Тут наверняка должна
быть речка.
     Я выбежал из домика и увидел вожатого,  который спешил ко мне проводить
беседу о дружбе и товариществе. Решение пришло мгновенно.
     Прячась от  него за  деревьями,  я  быстрыми перебежками достиг забора.
Перелезть через него  было  плевым делом,  хотя забор построили на  совесть,
наверное,  в два моих роста. Оглядевшись, я потопал наугад, насвистывая "А у
нас во дворе..." Вскоре сосен стало меньше. А на обрыве - раз-два и обчелся.
Только три самых любопытных сосны вытянули длинные шеи, разглядывая речку.
     И я тоже все увидел.  И широкую реку в зарослях кустарника,  и песчаные
пляжи и ребят. Одни плескались в речке, другие загорали на берегу.
     Я сразу догадался, что это пропавший 9-й отряд! Вот он, в полном сборе!
Пропавший отряд нашелся!
     Да,  между прочим, я же председатель совета отряда. Они мои подчиненные
и должны меня беспрекословно слушаться.
     В моей голове рождались идеи одна заманчивее другой.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
                    В КОТОРОЙ Я БЕРУ ВЛАСТЬ В СВОИ РУКИ

     Я подкрался к 9-му отряду с тыла.  Ребята были так заняты собой, рекой,
солнышком и песочком на берегу, что меня никто не заметил.
     Я заложил два пальца в рот,  набрал побольше воздуха и свистнул. Ребята
испуганно  уставились  на   меня.   Несколько  секунд  полюбовавшись  на  их
удивленные физиономии, я крикнул:
     - Вожатая с милицией! Спасайся, кто может!
     Что тут началось!  Кто плескался в речке -  как пробка вылетел на сушу.
Кто зарылся по уши в песок - выскочил, подняв фонтан этого самого песка.
     Сломя голову отряд устремился за мной. Некоторое время я бежал в гордом
одиночестве, но вскоре меня догнали сразу двое ребят.
     Один, смуглый, дочерна загорелый, бежал в оранжевых плавках, прижимая к
груди скомканную рубашку с  брюками.  Он ловко перебирал ногами,  словно всю
жизнь только и делал,  что участвовал в кроссах.  Другой, коренастый парень,
бежал с трудом, пыхтел, тяжело дыша ртом, в котором не хватало одного зуба.
     Не сбавляя темпа, мы переговаривались.
     - Много милиционеров? - поинтересовался щербатый.
     - Целое отделение, - не моргнув соврал я.
     - Ни  за  что им  нас не догнать,  -  улыбнулся загорелый и  перебросил
одежду с левой руки на правую.
     Мы продолжали бег по пересеченной местности.
     Вскоре ельник кончился,  снова показался луг,  и  в зарослях кустарника
блеснула еще  одна  речушка.  На  ее  берегу  мы  остановились.  Загорелый и
щербатый вопросительно глянули на меня.
     - Форсируем водную преграду, - твердо сказал я.
     Перед тем как ринуться в  воду,  я  оглянулся.  Длинная цепочка бегунов
вытянулась по  всему лугу.  Я  про себя сосчитал их.  Никто не потерялся,  и
бегут  неплохо.  Лишь  двое  еле-еле  плетутся в  самом хвосте.  Но  ничего,
догонят,  подумал я и,  закасав штанины, с криком "Вперед!" бросился в воду.
За мной -  загорелый и щербатый.  Нам повезло,  речушка оказалась мелкой. Не
замочив брюк, мы достигли противоположного берега.
     Не давая ни секунды передышки ни себе,  ни другим,  я  помчался дальше.
Когда  мы  -  тройка лидеров -  добежали до  березовой рощи,  нас  остановил
далекий отчаянный возглас:
     - Подождите!
     - Это Юрка кричит, - объяснил загорелый, - выдохся, очкарик.
     К нам подтягивались отставшие бегуны.
     - Привал, - объявил я, и все дружно повалились на траву.
     Я  внимательно вглядывался в усталые лица.  Симпатичные ребята.  Чем-то
похожи на моих друзей. И почти все выдержали проверку, которую я им устроил.
Пройти длинную дистанцию,  да  еще  по  пересеченной местности,  не  всякому
удается.  Такое под  силу только настоящему парню.  Потому как единственное,
что он умеет превосходно делать,  -  это бегать.  С  уроков,  со сборов,  от
родителей,  учителей, милиционеров, от дворника дяди Васи и его собаки Дика,
а также еще от очень многого и от многих.
     Лишь двое бегунов из  дюжины оказались не  на  высоте.  Они  появились,
шатаясь и подпирая друг друга плечами, когда мы уже хорошо отдохнули.
     Очкарик Юрка  оказался белобрысым толстяком в  длинных до  колен черных
трусах.  Его  друг был  совершенно рыжим.  Словно огненный шар,  сверкала на
солнце его голова.
     Белобрысый бухнулся на траву и, толком не отдышавшись, полез спорить:
     - Я сто раз оглядывался и никакой милиции не видел.
     - Значит, мы удачно запутали следы, - ответил я.
     Но белобрысый не собирался так быстро сдаваться:
     - А зачем милиции вообще за нами гнаться?
     - Как - зачем? - я постарался изобразить на лице искреннее удивление. -
Вы ушли без спроса из лагеря?
     - Ушли, - гордо и хором ответили ребята. И белобрысый вместе с ними.
     - А в лагере начался переполох,  -  терпеливо придумывал я,  -  вызвали
милицию. Приехало три грузовика с милиционерами. Сейчас они прочесывают лес.
     Белобрысый   Юрка   затих,    но   продолжал   подозрительно   ко   мне
приглядываться. А я решил, что хватит ребят испытывать, надо знакомиться.
     - Меня зовут Валерка Коробухин, - сказал я.
     - Анатолий Прокопенко, - подал мне руку щербатый.
     - Юрий Трофименко, - вежливо представился белобрысый.
     - Блохин Василий Васильевич, - важно сказал рыжий.
     - Марик Кривошеев, - протянул мускулистую руку загорелый.
     Вскоре я  всех ребят знал по имени.  Еще раз внимательно их оглядев,  я
сказал:
     - Ребята, мы все - 9-й отряд. Нас - тринадцать человек.
     - Чертова дюжина, - вставил Юрка.
     - Не чертова, а веселая, - поправил я его.
     Уставшие ребята зашевелились.
     - Я предлагаю,  - продолжал я, - чтобы веселая дюжина была самым лучшим
отрядом в лагере, чтобы с нас все брали пример...
     - А как же милиция? - не отставал дотошный Юрка.
     - Да брось ты, - дернул его за рукав Толька.
     Я заметил,  как он подмигнул ребятам.  Наверно, они уже поняли, что всю
эту историю с милицией я придумал, но вида решили не подавать.
     - В общем,  вот что,  -  сказал Толька.  - Мы сюда приехали отдыхать, и
надо, чтобы никто нам не мешал поправляться.
     - А давайте завтра не будем вставать с постели,  - неожиданно предложил
Вася Блохин.
     - Ну и что? - фыркнул Толька. - Без жратвы останешься, и все.
     - Погоди. - Я мгновенно уловил идею Васи Блохина. - Мы все притворимся,
что заболели,  что у  нас повальная эпидемия.  Тогда нам в палату принесут и
завтрак, и обед, и ужин.
     - Замечательно! - восхитился Марик. - Будем жить, как в санатории.
     - Во лафа будет, - дошло наконец до Тольки.
     - А какую болезнь лучше придумать?  -  спросил Марик. - Я только корь и
свинку знаю.
     - Лучше всего,  -  взял я бразды правления в свои руки,  -  лучше всего
говорить,  что  у  нас  грипп  -  голова раскалывается,  болит горло,  ломит
кости...
     - А  если температуру померяют?  -  засомневался Юрка.  -  Нас сразу же
разоблачат.
     - Не  волнуйся,  -  успокоил  я  его,  -  сейчас  грипп  бывает  и  без
температуры.  А теперь -  подъем,  и побежали в столовку.  Сегодня был такой
борщ, - я закатил глаза, - сплошное объедение.
     Мы быстро дошагали до забора и запросто перемахнули через него.  Только
белобрысый любитель поспорить замешкался,  повис на верху забора - и ни туда
и ни сюда.
     Пришлось его стаскивать.
     Ребята сразу было хотели двинуться в  столовую,  но я отправил их в наш
домик.
     Первым делом я разыскал вожатого. Аскольд набросился на меня:
     - Куда ты сбежал?
     - Я нашел и привел пропавший 9-й отряд, - гордо сказал я.
     Вожатый сменил гнев на милость.
     - Они, наверное, голодные как черти.
     - Как волки, - нашел я точное слово.
     На  стене нашего домика нарисован Серый Волк с  длинным,  яичного цвета
языком и  Красная Шапочка с нарумяненными щечками.  Я подумал,  что если тот
волк был голоден,  как наши двенадцать веселых ребят,  он  слопал,  конечно,
Красную Шапочку без особых угрызений совести.
     - У меня есть идея, - сказал я. - Только вы мне должны помочь.
     И я поделился с Аскольдом своим планом. Вожатый его одобрил и зашагал к
ребятам,  а  я  понесся в  столовую.  Там готовились к полднику.  Наливали в
граненые стаканы кипяченое молоко  с  желтой пенкой.  Я  направился прямо  к
краснолицей, похожей на индианку, поварихе.
     - Здравствуйте, тетя Маруся, - сказал я и расплылся в улыбке.
     - Какая я тебе Маруся,  -  хохотнула повариха,  - когда я с детских лет
Рая, Раиса Павловна.
     - Тетя Рая,  -  нашелся я,  -  сейчас тут делегация придет из соседнего
лагеря.  Так они говорят,  что у них обеды вкусней.  А я им сказал, что наша
тетя Рая готовит самые вкусные борщи на свете.
     Я правильно задумал.  Повара очень любят,  когда их хвалят.  И тетя Рая
решила не ударить лицом в грязь.
     Когда в столовую ввалилась "делегация" во главе с вожатым,  их ждали на
столе тарелки с аппетитным борщом.  В общем,  все остались довольны - и тетя
Рая, и "делегаты".
     За  столом состоялся первый сбор 9-го отряда.  Меня единогласно избрали
председателем. Все подняли вверх вылизанные до блеска ложки.


                           Первая серия моих снов

     ...Рыжее солнце бьет прямо в глаза.
     Нажимая на педали, несутся на велосипедах мои друзья.
     - Ребята, - кричу я, - остановитесь!
     Друзья  спешиваются и  обступают меня.  От  них  пахнет рыжим  солнцем,
веселым ветром и расплавившимся асфальтом.
     - Как тебе в лагере? - спрашивает Семка.
     - Что-то Коробухин нос повесил? - гогочет Горох.
     - Не выдумывай, - отмахиваюсь я.
     - Нелегкое дело затеял, Валера, - сомневается Генка.
     - Это еще цветочки, - отшучиваюсь я.
     - Если  бы  мы  с  тобой  были,  -  загорается Семка,  -  мы  бы  такое
завернули...
     - Лагерь бы ахнул, - басом произносит Горох.
     Мы смеемся,  и ребята,  оседлав велосипеды, катят по шоссе. Я смотрю им
вслед и вижу, как друзья оборачиваются и машут мне руками.
     - Держись, Валерка! - долетает до меня голос Семки.
     И тут рыжее солнце внезапно гаснет,  как будто кто-то нажал на небесный
выключатель, и наступает ночь.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
                        В КОТОРОЙ МЫ ЗДОРОВО БОЛЕЕМ

     Звуки горна прогнали прочь мой сон,  и я открыл глаза.  Горн дудел,  не
переставая,  и быстро разбудил всех. Юрка вскочил с постели и стал торопливо
натягивать рубашку.
     - Ты куда? - Марик схватил его за длинные черные трусы.
     - Мы ведь договорились, - напомнил я.
     - А-а!  - вспомнил Юрка. Он рухнул на кровать и застонал, как настоящий
больной: - А-а-а!
     - Ты не очень старайся, - посоветовал ему Толька, - береги силы.
     Дверь с шумом распахнулась, и в палату влетел рассерженный Аскольд.
     - Что случилось? Вы разве горн не слыхали?
     - Мы не можем подняться,  -  ответил за всех я.  -  Наверное,  вчера на
речке простудились.
     - Горло болит, - прохрипел Толька.
     Вожатый повернулся к нему.
     - Голова раскалывается, - заныл Марик.
     Вожатый уставился на него.
     - Нет сил подняться, - на глазах у Васи Блохина заблестели слезы.
     - Кости ломит, - застонал Юрка с такой неподдельной искренностью, что я
испугался,  не  заболел  ли  он  на  самом  деле.  Вожатый  тоже,  наверное,
испугался.
     - Вы,  ребята, лежите спокойно, пожалуйста, - засуетился он, - я в один
момент доктора доставлю.
     Когда за вожатым захлопнулась дверь, Юрка уверенно и мрачно произнес:
     - Сейчас придет доктор, и от нас останутся рожки да ножки.
     Я   облегченно  вздохнул:   значит,   белобрысый  жив-здоров   и   даже
пророчествует:
     - Придет доктор и  все  узнает.  Это  так просто узнать,  болен ты  или
здоров. И чем ты болен, легко узнать.
     - Тихо! - прошептал я. - Идут.
     Я из окна наблюдал за тропинкой,  которая вела к нашему домику.  По ней
торопливо шли  вожатый и  врачиха.  Аскольд,  размахивая руками,  что-то  ей
объяснял, а врачиха, сжав губы, кивала головой.
     Когда  она   вместе  с   вожатым  показалась  на   пороге  и   сказала:
"Здравствуйте,   ребята!  Как  вы  себя  чувствуете?",  мы  в  ответ  дружно
застонали.  В  слаженном хоре "гриппующих" выделялся Юрка.  Он стонал просто
замечательно - не подкопаешься.
     Маленькая,   похожая  на  девчонку,   врачиха  в   белом  халате  сразу
направилась к Юрке.
     - Что у тебя болит, мальчик? - ласково спросила врачиха.
     - Все,  -  простонал Юрка с  такой силой,  что врачиха тут же стала его
обстукивать и обслушивать. Мы, затаив дыхание, следили за ее манипуляциями.
     - Хрипов в легких нет,  температуры -  тоже,  - пробормотала она. Потом
одного за другим врачиха внимательно осмотрела всю веселую дюжину.
     - Да,  сейчас грипп такой коварный,  - обратилась врачиха к вожатому, -
главное,  надо их  всех изолировать.  И  ни  в  коем случае не подниматься с
постели. Я сейчас приду к вам, ребята.
     Они торопливо вышли. 9-й отряд ликовал.
     - Ага, а ты не верил, - набросился я на Юрку.
     - Я  и сейчас не верю,  -  флегматично промолвил тот.  -  Она просто не
настоящая врачиха.  Может,  еще студентка.  Моя мама,  когда я  устраиваю ей
такое представление,  сразу все разгадывает:  "До Аркадия Райкина ты  еще не
дорос, а потому вставай скоренько и марш в школу".
     - У тебя замечательные стоны получаются, - похвалил я его.
     - Когда-то и мама мне верила, - вздохнул белобрысый очкарик.
     Настроение у  всех было в  кубе,  то  есть превосходное.  Кто-то где-то
строится, кто-то куда-то идет, а мы лежим себе спокойно.
     Отдыхаем.
     Поправляемся.
     Настроение еще  улучшилось,  когда  нам  принесли  завтрак.  Не  успели
дежурные раздать все порции,  как щербатый,  проглотив в одну секунду манную
кашу, воскликнул:
     - А теперь тащите добавку. Мы - больные. Нам поправляться надо.
     Не  испортила  нашего  светлого,  солнечного настроения и  врачиха.  Он
заставила  нас  съесть  какую-то  гадость  в  таблетках,   которую  называла
тетрациклином,  и,  снова повторив,  чтобы мы ни в  коем случае не вставали,
ушла.
     Аскольд отворил двери ногой, потому что руки у него были заняты. Он нес
две огромные охапки книг.
     - Самые интересные взял в библиотеке, - гордо сказал он.
     Это были книги приключенческие и  про шпионов.  Только мы погрузились в
чтение,  как  на  пороге возникла Капитолина Петровна.  Руки она  держала за
спиной.
     - Как здоровье? - нараспев протянула старшая вожатая.
     - Спасибо, хорошее, - откликнулся вежливый Юрка и тут же спохватился. -
Плохое то есть, очень плохое.
     - Тихий ужас, а не здоровье, - прохрипел я и закашлялся.
     Капитолина Петровна прислушалась,  склонив голову,  к  моему  кашлю,  а
потом медленно,  очень медленно достала руки из-за  спины.  В  одной из  них
оказался большущий кулек,  а в нем - конфеты. Каждый из нас брал преспокойно
по две штуки. А чего стесняться - мы же больные.
     - Лекарства помогают вам? - поинтересовалась старшая вожатая.
     - Помогают, - облизывая пальцы, испачканные конфетами, ответил Толька.
     - Судя по вашему настроению, - загадочно сказала Капитолина Петровна, -
болезнь надолго не затянется.  И, наверное, уже завтра я увижу вас бодрыми и
здоровыми.
     Старшая вожатая вышла  из  домика,  плотно закрыв за  собой  дверь.  Мы
недоуменно посмотрели на дверь, а потом друг на друга.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
                      В КОТОРОЙ НАШ КОРАБЛЬ ДАЕТ ТЕЧЬ,
                      НО ВСЕ ОКАНЧИВАЕТСЯ БЛАГОПОЛУЧНО

     Целый день все  шло  хорошо,  просто прекрасно.  Мы  здорово болели.  А
вечером...
     Солнце пряталось за  спины сосен,  и  от  них на траву ложились прямые,
расширяющиеся кверху,  тени.  Весь день в нашем домике было шумно,  а сейчас
все притихли, привстали на кроватях и молча, с тоской глядели на солнце.
     - Вот и еще один день прожили в лагере, - задумчиво произнес Юрка.
     И тут начался бунт. Толька резко повернулся ко мне:
     - Выдумал какую-то ерунду -  болеть.  Могли сегодня целый день валяться
на песочке, а не на этих скрипучих кроватях.
     Ребята загалдели. Отряд выходил из повиновения.
     - А чем тебе плохо?  -  перешел я в наступление,  зная,  что это лучшая
оборона, - ты лежишь сытый, в тепле и повышаешь свой культурный уровень.
     Я  показал на шпионскую книгу,  которую Толька держал в руках раскрытой
на середине.
     - А  мне  культурный уровень надоело в  школе  повышать,  -  разозлился
Толька. - В лагере я хочу гулять, купаться и загорать.
     - Толька  прав,  -  поддержал щербатого Марик.  -  Надоело  валяться  в
постели, как будто ты больной не понарошку.
     Мой  авторитет -  еще  далеко не  прочный -  стремительно падал.  Чтобы
поднять его на должную высоту, я взволнованно произнес:
     - Я,  может,  целый год мечтал об этом. Вот лето наступит, полежу тогда
недельку в кровати. Ничего делать не буду. Пальцем даже не пошевелю.
     - Ну и лежи, а мы завтра встаем.
     Толька уже командовал.  Власть уносилась от меня со скоростью света.  И
даже Юрка покинул меня.
     - Таблетки очень невкусные,  -  поморщился он.  -  А  если мы завтра не
выздоровеем, нам удвоят рацион.
     - Какой рацион?  Что мы - коровы? - отбивался я. - А таблетки, конечно,
не конфеты. Я, например, их и не глотаю, а выбрасываю в окошко.
     - Если  я  не  буду глотать,  -  упрямо тянул свое Юрка,  -  у  меня не
получатся такие похожие стоны. А они нас всех спасают.
     - Все ясно,  -  громко сказал Толька.  - Пусть один Коробухин болеет на
здоровье.
     Договорились -  завтра всем быть на ногах.  А если спросят,  почему так
скоро,  отвечать:  на солнце перегрелись,  а  сегодня,  то есть завтра,  все
прошло.
     Утром 9-й отряд выбежал на зарядку.  Если быть точным, то не весь отряд
делал раз-два-три-четыре под  музыку баяниста.  Вы  сами  понимаете,  что  я
продолжал болеть.  Несмотря ни  на  что.  Я  был  очень  расстроен.  У  меня
шевелились  потрясающие  идеи,  как  совершить  такое,  чтобы  слава  о  нас
прогремела на весь лагерь и даже на соседние. А теперь все расклеилось.
     После завтрака пришел Аскольд.
     - Здорово вы меня купили, - ухмыльнулся вожатый.
     Я молчал.
     - Ты еще борешься с болезнью? - спросил Аскольд.
     - Борюсь, - упрямо произнес я.
     - Ты хочешь полежать в кровати? - не отставал вожатый.
     - Хочу, - решительно сказал я.
     - Но,  извини меня,  это же  глупо.  -  Аскольд расхохотался.  -  Можно
заболеть,  например,  перед контрольной по  алгебре.  А  сейчас же каникулы.
Ребята это поняли быстрее тебя, председатель.
     - Ну и пусть глупо, - ответил я. - А я буду болеть.
     - Ну что ж,  болей себе на здоровье,  -  спокойно сказал Аскольд.  - Но
предупреждаю - такой фокус у вас больше не пройдет.
     Вожатый вышел из домика. Я снова остался один.
     За окном призывно стучали мячи.  Бегали и кричали ребята.  Наконец,  за
окном  сияло  солнце.  И  я  подумал,  что  болеть летом совсем неостроумно.
Конечно,  в  каникулах целых три  месяца.  Конечно,  каникулам еще  конца не
видно.  Но  провести их в  постели недостойно настоящего мужчины.  Поэтому я
мгновенно  выздоровел,  оделся  и  уже  собирался  идти  гулять,  как  дверь
отворилась и в домик ввалился 9-й отряд.
     Толька подошел ко мне и протянул руку:
     - Мы тебя на первый раз прощаем.  Но дай слово,  что с сегодняшнего дня
ты будешь делать только то, что мы захотим.
     - Даю слово, - я торжественно поднял вверх правую руку, - делать только
то, что вы захотите, и то... что я захочу.
     Ребята рассмеялись и обступили меня.
     Я  вновь с  ними подружился.  До чего же я люблю мириться!  Но только с
мальчишками,  конечно.  Потому  что  с  мальчишками можно  и  серьезные дела
делать.  Я  подумал,  что  не  все  еще  потеряно  и  что  мы  проявим  себя
по-настоящему.
     За обедом в столовой меня встретила улыбающаяся Капитолина Петровна.
     - И ты выздоровел? Замечательно!
     - Ребята,  -  обратилась Капитолина Петровна ко всему нашему отряду,  -
давайте мы  с  вами  раз  и  навсегда договоримся.  В  лагере -  не  болеть.
Вернетесь домой,  пожалуйста, болейте, сколько вам захочется. Если, конечно,
вам родители разрешат.
     Я подумал:  дудки,  нам родители ни за что не позволят болеть. А иногда
так  хочется немного полежать в  кровати и  чтобы все  вокруг тебя  жалели и
приносили разные вкусные вещи.


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
                         В КОТОРОЙ ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ,
                 ЧТО БЕЗ ТРУДА НЕ ВЫТЯНЕШЬ И РЫБКУ ИЗ ПРУДА

     Вожатый  Аскольд  целое  утро  крутил  на  турнике  солнышко.  Это  был
настоящий парад и демонстрация великолепных мускулов.  Мы без слов понимали,
что  хотел  нам  сказать  вожатый.  Поэтому сидели  вокруг  турника тихие  и
смирные, ничего не замышляли, а только глазели, как здорово все получается у
Аскольда.
     Спрыгнув на землю, вожатый обратился ко мне:
     - Пошли, Валера. Тебя на совет дружины вызывают.
     Я изобразил на лице крайнее недоумение и -  нечего делать,  надо идти -
побрел за вожатым. Я шел и раздумывал, за какие грехи меня вызывают на совет
дружины.  К таким вызовам мне,  конечно,  не привыкать.  Я был частым гостем
многих советов дружины в родной школе. Можно прямо сказать: то заседание, на
котором меня не было,  проходило серо и скучно.  Зато при моем участии совет
дружины шел бодро и весело, как хороший концерт.
     Но так было в моей родной школе. Там находили причины, чтобы лишний раз
полюбоваться на мою физиономию.  А в лагере?  Всего два дня я здесь. Пока не
совершил ничего такого,  что прославило бы  меня на  весь лагерь.  А  может,
из-за  того,  что  наш  отряд здорово болел?  Да  нет,  Капитолина Петровна,
кажется,  нас простила.  Я так и эдак прикидывал и приходил к одному выводу:
рано мне оказывают такую честь, как вызов на совет дружины.
     - Будем обсуждать,  как лучше подготовиться к открытию лагеря,  - подал
голос до сих пор молчавший Аскольд, когда мы прошагали изрядное расстояние.
     - А зачем тогда я?
     - Как зачем? Ты же председатель совета отряда.
     От удивления я широко открыл рот и захохотал. Вот это номер! Я еще даже
не  успел  почувствовать,  что  меня  избрали  председателем совета  отряда.
Сегодня первый раз сдал рапорт. Такое звание настолько мне не подходило, что
я про него и не думал.
     Отсмеявшись,  я сделал,  по возможности, серьезное лицо и снова зашагал
рядом с  Аскольдом.  Я шел,  слегка наклонив вперед голову и держа за спиной
руки.  По-моему,  так ходят великие люди.  А я сейчас был великим человеком.
Меня первый раз в  жизни звали на  совет дружины,  чтобы не  делать из  меня
компот, как обычно, а посоветоваться со мной по очень важному делу.
     Совет дружины заседал в столовой.  Дух манной каши витал над столом, за
которым в  чинных  позах  восседали ребята и  вожатые.  Они  с  любопытством
смотрели на  меня.  Но  не  все.  Двое  из  совета  дружины знали  меня  как
облупленного.   Это  были  Галка  Новожилова  и  Ленька  Александров.  Галка
подмигнула мне, а Ленька отвернулся.
     Пока  совет  дружины глазеет на  меня,  я  расскажу,  кто  такие  Галка
Новожилова и Ленька Александров.
     Галка была председателем совета отряда в  нашем классе,  а я был лучшим
двоечником и разгильдяем. И поэтому мы не давали друг другу ни минуты покоя.
Она меня прорабатывала,  а я выводил ее из терпения.  А когда Галка добилась
своего,  то есть меня вытурили из 6  "А" и  перевели в  6  "Б",  я  решил ей
отомстить. Взял и написал Галке письмо, в котором... ну, в котором я написал
ей, что мне хорошо, когда она в школе, и мне нехорошо, когда она не в школе.
     После этого и еще двух писем Галка преобразилась.  Она стала нормальным
человеком, и мы даже подружились.
     С Ленькой Александровым я не дружил и не ссорился.  "Привет! - Здоров!"
- вот и  все разговоры.  Но однажды Ленька на меня здорово обиделся и притом
ни с того ни с сего. То есть я попал ему мячом в лицо, но я ведь не нарочно.
Я хотел попасть в ворота, а он мне помешал.
     С  тех  пор  Ленька затаил на  меня обиду и  вот  сейчас в  лагере даже
отвернулся.
     - Ребята,  познакомьтесь,  -  прервала  затянувшуюся  паузу  Капитолина
Петровна,  - Валерий Коробухин - председатель совета 9-го отряда. Отряд этот
у  нас  уже  успел отличиться.  За  один  день из  совершенно больных ребята
превратились в  абсолютно здоровых.  Как  это  вам  удалось?  Открой секрет,
Коробухин!
     - Никаких секретов у нас нет,  -  скромно ответил я.  - Просто мы очень
старались выздороветь.
     - Это  хорошо,  что  вы  стараетесь,  -  сказала  Капитолина Петровна и
постучала по вазочке с цветами. - Продолжаем заседание совета дружины. Итак,
задача ясна -  надо, чтобы открытие лагеря прошло ярко, красиво, интересно и
надолго осталось в памяти ребят. А теперь распределим обязанности.
     Она говорила,  что будет делать каждый отряд,  а  наш все не упоминала.
Наконец дошла очередь и до нас.
     - В 9-м отряде собрались спортивно развитые ребята,  -  сказала старшая
вожатая. - Им мы поручим приведение в порядок всей территории.
     Тут я понял,  что нам досталась самая черная и трудная работа. Посудите
сами.  Одним дали  подготовку самодеятельности к  костру,  другим -  место и
хворост для него подыскать,  а  нам -  бумажки и  камешки собирать по  всему
лагерю.  Да эти бумажки и камешки можно собирать всю смену,  а все равно они
останутся.
     - Можно мне сказать? - поднял я руку, как на уроке.
     - Можно, - разрешила Капитолина Петровна.
     - А нет ли в лагере машин вроде пылесосов?  - спросил я. - Провел разик
такой машиной по территории - вжик! - и ни единой соринки не осталось.
     Совет дружины развеселился.
     - Лентяем быть стыдно,  -  сказала Капитолина Петровна.  -  Все  должны
трудиться и любить труд. Даже при коммунизме, когда всюду будут одни машины,
люди не перестанут трудиться. Ты понял, Коробухин?
     - Я  понял,  -  сказал я.  -  Про  труд  народ  создал много поговорок.
Например: "Без труда не вытянешь и рыбку из пруда".
     - Очень хорошая поговорка,  - осталась довольна моим ответом Капитолина
Петровна. - И хорошо, что ты ее помнишь. Садись.
     - Так машин, значит, вроде пылесосов нету?
     - Я тебе сказала -  садись,  -  оборвала меня Капитолина Петровна.  - К
сожалению, ты ничего не понял.
     На  этом совет дружины окончил заседание.  Как  я  и  предполагал,  мое
сообщение восторга у ребят не вызвало. Они зароптали.
     - Давайте удерем на речку, - предложил Марик.
     - Давайте! - зашумели ребята.
     Но  из  этой  затеи  ничего не  получилось,  потому что  в  домик вошел
Аскольд,  сгибаясь  под  тяжестью веников,  метелок  и  грабель.  Мы  дружно
вздохнули и нехотя засучили рукава.
     - Не унывай,  ребята,  - широко улыбнулся вожатый. - Для вас эта работа
на полчаса. Коробухин, ты за старшего.
     Аскольд  отправился крутить на  турнике солнышко.  Он  считал,  что  мы
совсем ручные и ничего серьезного не натворим.
     Начать мы решили с начала,  то есть с забора,  и шаг за шагом прочесать
весь лагерь, чтобы ни одной проклятой бумажки и ни одного вредного камешка в
нем не осталось.
     Я взмахнул метелкой, и ребята приняли старт.
     С  первых же  сантиметров мы устремились вперед так,  как будто за нами
гнались бешеные собаки.  Все горело,  дымило и  пылило в  наших руках.  Было
такое ощущение,  что наконец мы дорвались до настоящего дела. А то, что было
раньше,  это так -  штучки-дрючки для малышей.  Мы  трудились,  не  разгибая
спины.  Рядом со мной пыхтел и  отчаянно орудовал веником Юрка.  Не на шутку
разошелся Васька. Он махал метелкой, как будто бился со смертельным врагом.
     - Остановитесь!   Немедленно   остановитесь,   -   послышался   впереди
обеспокоенный голос Капитолины Петровны.
     Я  поднял голову и обмер.  Передо мной была сплошная стена из пыли.  За
ней смутно виднелись сосны и домики.  Я глянул по сторонам.  Ребята исчезли.
Рядом со мной добросовестно пылил один Юрка Трофименко.
     И тут, словно джин из волшебной бутылки, перед нами возникла Капитолина
Петровна.
     - Коробухин,  построй отряд, - приказала она голосом, который предвещал
маленькие неприятности.
     Пылевая завеса оказалась не очень плотной,  и ребятам не удалось далеко
удрать.
     Когда  мы  вытянулись по  стойке "смирно",  Капитолина Петровна сказала
голосом, который предвещал уже средние неприятности:
     - Проявили характер? Да?
     Мы  молчали.  Мы  знали,  что есть такие вопросы,  на  которые лучше не
отвечать.   Их   взрослые  задают  сами  для  себя.   Так  им  просто  легче
разговаривать. А если вы невзначай попадетесь на удочку и вздумаете ответить
на  такой вопрос,  пишите пропало.  Это  почти то  же,  что  войти в  клетку
голодного  тигра  и   пощекотать  его  прутиком  под  мышкой.   Можете  себе
представить, что тигр сделает с вами.
     Так  и  взрослые.  Они  мгновенно  взрываются  и  наговаривают  столько
отдельных слов  и  целых  предложений,  из  которых самыми безобидными будут
фразы вроде: "Молчать надо, когда старшие говорят" или "Учишь их уму-разуму,
а им как об стенку горохом".
     Поэтому не делайте ошибок, а берите пример с нас. Мы хорошо помолчали и
дождались,  когда Капитолина Петровна произнесла голосом,  который предвещал
самые настоящие неприятности:
     - Все без исключения отправляетесь на "скамью подсудимых".
     Мы вздрогнули и ахнули. Но про себя. То есть молча.


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
                     В КОТОРОЙ МЫ ТЕРЯЕМ ЧУВСТВО ЮМОРА

     Капитолина Петровна ушла, а мы еще долго не могли тронуться с места. Мы
ждали,  когда нас поведут на эту самую скамью.  Самим нам как-то не хотелось
туда топать.
     Вскоре отыскался Аскольд. Он рысцой прибежал к нам и сердито спросил:
     - Что вы тут натворили?
     - Ничего выдающегося, - скромно ответил я. - Мы просто подмели лагерь.
     Аскольд посмотрел на меня так,  что я  в душе обругал хорошенько черта,
который дернул меня за язык.  Видно было невооруженным глазом,  что вожатому
здорово влетело от Капитолины Петровны.
     - На "скамью подсудимых" шагом марш! - скомандовал Аскольд.
     Повесив головы, мы поплелись за вожатым, словно стадо баранов. Меня это
возмутило.  Я подумал,  погибать - так с музыкой. Подтолкнул шагавшего рядом
Ваську Блохина.
     - Запевай.
     Васька прочистил горло и неожиданно звонко затянул:

                Наверх вы, товарищи, все по местам...

     Мы торжественно и мрачно подхватили:

                Последний парад наступает,
                Врагу не сдается наш гордый "Варяг",
                Пощады никто не желает.

     Аскольд недоуменно обернулся к  нам:  что это за  пение в  неподходящий
момент, а потом махнул рукой, мол, делайте, что хотите.
     Постепенно хор  налаживался.  Васькин голос  звенел высоко,  долетая до
вершин сосен. Особенно здорово у нас получились вот эти строки:

                Не скажет ни камень, ни крест, где легли
                Во славу мы русского флага.
                Лишь волны морские прославят в веках
                Геройскую гибель "Варяга".

     С  взволнованными и  решительными лицами,  с  готовностью  сию  секунду
умереть, но не сдаться, замерли мы по команде Аскольда... у столовой.
     - Вот она, ваша "скамья подсудимых" - буркнул вожатый.
     Ничего не понимая, мы осматривали самый обыкновенный обрубок сосны.
     Из состояния телеграфных столбов нас вывела повариха тетя Рая.
     - Помощники  пожаловали?   -   осведомилась  она.   -   Держите  орудия
производства.
     Тетя Рая  вручила нам  по  ножу и  показала на  три  мешка картошки,  с
которыми предстояло справиться нашему отряду.
     - Не стесняйтесь, принимайтесь за работу.
     Все облегченно вздохнули и сели на "скамью подсудимых". Сверкнули ножи,
и  первые очищенные картофелины заплюхались в  огромных алюминиевых чанах  с
водой.
     Я  работал вместе со всеми,  а  в  голове у  меня шла другая работа.  Я
размышлял.  Ну и названьице придумали -  "скамья подсудимых".  Прямо оторопь
берет.  Но потом я решил, что чистить картошку - это не самое лучшее занятие
в  лагере.  Не самое веселое,  во всяком случае.  И  потому название обрубку
сосны придумали неплохое, с юмором.
     Но вскоре я  начал терять чувство юмора.  Над тремя мешками картошки мы
проливали пот полдня.
     А после мертвого часа Аскольд снова скомандовал:
     - На "скамью подсудимых" шагом марш!
     Мы уже не пели. Сами понимаете, нам было не до песен.
     Рассевшись на  "скамье подсудимых",  мы  уставились на  очередные мешки
картошки.
     По  лагерю быстро разнеслось,  что  наш отряд,  тот самый,  который без
спроса бегал купаться,  здорово болел и весело подмел территорию, с утра, не
вставая,  сидит на "скамье подсудимых".  Каждый,  кто пробегал мимо,  считал
своим долгом поострить:
     - Эй вы, бульбянники! Как жизнь?
     - Картофелечистильщикам - пламенный привет!
     Сжав зубы,  мы не отвечали на насмешки.  Вы можете оценить, чего стоило
нам молчание.
     Появился и Ленька Александров.  С ехидной улыбочкой понаблюдал,  как мы
боремся с картошкой, а потом исчез.
     Через несколько минут пришел снова в  окружении ватаги ребят из  своего
отряда. Кивнув на нас, Ленька громко изрек:
     - Перевоспитание тунеядцев идет полным ходом.
     Леньке я  уже не  мог не  ответить -  ведь он  был моим одноклассником.
Озабоченно оглядев "скамью подсудимых",  на  которой мы  еле поместились,  я
произнес:
     - Ребята, давайте потеснимся, тунеядец жаждет перевоспитаться.
     Ленька замялся,  не зная,  что ответить, и повернулся к своим товарищам
за подмогой. Но те потихоньку хихикали.
     - Вот просидите так всю смену,  еще поплачете,  -  вновь пошел в  атаку
Ленька.
     - Ну и просидим, а тебе завидно?
     - Чему завидовать?  Вы  тут  чистите нам картошку,  а  мы  ее  рубаем и
пальчики облизываем.
     Ребята из Ленькиного отряда восторженно захохотали.
     - Как бы вам не подавиться, - не остался я в долгу.
     Началась настоящая перепалка,  в которую втянулись все.  Про то,  чтобы
чистить картошку, мы, разумеется, забыли.
     Неожиданно появилась Галка Новожилова.
     - Как тебе не стыдно,  Леня,  - возмутилась она. - Зачем ты издеваешься
над ребятами? Это не по-пионерски и, вообще, некрасиво.
     - Красиво  -   некрасиво,  -  буркнул  Ленька,  удивленный,  что  Галка
неожиданно взяла мою сторону.  - А они большего и не заслуживают - хулиганы.
Я б заставил их всю смену чистить картошку. Попрыгали бы.
     Ленька повернулся и зашагал прочь. За ним потянулись остальные.
     - Спасибо,  сеньора, - я поклонился Галке, - мы никогда не забудем, как
в трудную минуту ваша забота и участье тронули нас до слез.
     - Все дурачишься? - спросила Галка.
     - А что мне, плакать?
     - Не плакать, а придумать что-то надо. Ты же умел раньше.
     Галка хитро глянула на меня.
     - Ну, до свидания!
     Мы  долго  смотрели вслед  Галке,  которая медленно брела между сосен к
домику своего отряда.
     - Давно знаком? - выдавил из себя Толька. - Как зовут?
     Я промычал что-то неопределенное и принялся за картошку.
     Тольке захотелось поговорить:
     - Очень ненадежные люди эти девчонки. Как ты считаешь, Коробухин?
     - Я считаю,  -  начал я,  -  что нам надо придумать,  как избавиться от
картошки, а не болтать всякую ерунду.
     - А как ты от нее избавишься? - уныло протянул Васька Блохин.
     - Как? - хором спросили ребята.


                           Вторая серия моих снов

     Я выбегаю на шоссе и подымаю вверх руку. Мои друзья тормозят и слазят с
велосипедов.
     - Ну и влип ты в историю, - сокрушается Семка.
     - Ничего, скоро все будет хорошо, - утешает Генка.
     - Да плюнь ты на все и удирай из лагеря к нам.  -  Гороху,  как всегда,
неведомы никакие колебания.
     - Я еще хочу немного подраться,  -  подмигиваю я ребятам.  -  Сдаваться
рано.
     - Молодец,  Валера,  -  улыбается Семка,  -  я  всегда говорил,  что ты
железный парень.
     - Вот это по-нашему, - одобряет и Горох.
     Генка мнется, прежде чем сказать:
     - А может, лучше всего тихо отдыхать, ни во что не вмешиваясь? Каникулы
скоро окончатся, а ты все мечешься как угорелый.
     - Ну, ладно, ребята, - говорю я. - Катите дальше. А я пошел, у меня еще
дело есть сегодня.
     - Ночью? - удивляется Семка.
     - Ага.
     - Тебе дня мало? - ехидничает Горох.
     - Чуть-чуть не хватает, - улыбаюсь я.
     Ребята садятся на велосипеды и  отправляются в  путь.  Я  долго машу им
рукой, а потом поворачиваю к лагерю.


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
                        В КОТОРОЙ НОЧЬЮ У ТРЕХ СОСЕН
                     ПРИ СВЕТЕ ЛУНЫ ПРОИСХОДИТ СВИДАНИЕ

     Ночь была темная,  какой ей и полагалось быть.  Здорово,  если бы ночью
было светло,  как  днем.  Тогда стоял бы  сплошной день,  как на  севере.  И
вожатые не заставляли бы нас так рано ложиться спать.
     У  меня отличное зрение.  А  ночью даже и  я ничего не вижу.  И когда я
собственным лбом  убедился,  что  по  дороге  к  забору растет слишком много
сосен,  то  подумал,  хорошо бы  на  небо луну.  Не  для  украшения,  а  для
освещения.
     И луна появилась, как по моему хотению и велению. Вокруг стало светлее.
И за это я был благодарен луне. Потому что шел на свидание с Галкой. А разве
свидание может быть без луны?
     Днем я настойчиво ломал голову, как нам избавиться от бульбы, но ничего
такого,  чтобы все  ахнули,  не  придумывалось.  Мешали мне  сосредоточиться
Галкины слова:  "Надо придумать что-то,  ты  же умел раньше".  Легко сказать
"придумать".  А что,  если?..  Я вспомнил,  как в школе писал Галке письма и
вызывал ее на свидание. Я решил, что письма можно писать и на каникулах.
     Я быстро набросал записку: "Я жду тебя после отбоя у трех сосен".
     По дороге от лагеря к речке,  там,  где кончался лес,  росли три сосны,
похожие на три изогнутых лука.  Вот здесь я  и  назначил Галке свидание.  Во
время обеда я сумел незаметно передать ей записку.
     И теперь хожу у трех сосен, гадая, появится ли Галка.
     И вдруг мне становится смешно. Тут только до меня доходит, что я пришел
просить совета, как нам выпутаться из трудного положения, у той самой Галки,
которая беззаветно боролась с разгильдяями.
     Но что поделаешь? Мои друзья далеко, и с ними я встречаюсь лишь во сне.
     На тропинке послышались торопливые шаги. Галка? Она.
     - Здравствуй, - сказала Галка.
     - Здравствуй, - сказал я.
     - Ого, какая луна! - удивилась Галка. - Я такой никогда не видела.
     - Это потому, что ты рано ложишься спать.
     - А ты когда ложишься?
     - А я совсем не сплю.
     - Почему?
     - Не  хочется.  Наверное,  я  хорошо высыпаюсь за мертвый час.  Поэтому
ночью не могу заснуть.
     - Ах,  вот оно что!  -  рассмеялась Галка. - Бессонница! Лечиться надо.
Пить микстуру, глотать таблетки.
     Я  сказал Галке совсем не то,  что собирался сказать.  Но как я буду ей
жаловаться, если она уверена, что я все могу совершить. Мужчина я или нет, в
конце концов?!
     Луна спряталась за облако,  и на небе засверкали звезды.  Мы глядели на
звезды,  и  я  рассказывал Галке,  какое прекрасное путешествие мы совершили
вчетвером на велосипедах.
     - А меня с собой возьмете, когда снова поедете? - спросила Галка.
     - Конечно, возьмем, - пообещал я.
     - Только я не умею кататься на велосипеде, - призналась Галка.
     - Ничего, научим.
     Снова появилась луна, и звезды побледнели и стали почти невидимыми.
     - Что-то холодно, - поежился я.
     - А я не чувствую, - сказала Галка.
     - От реки тянет холодом, - упрямо повторил я.
     - Да, немножко, - согласилась Галка.
     - Пошли в лагерь, - предложил я.
     И мы двинулись назад, к нашим разноцветным домикам.
     - А зачем ты меня позвал? - тихо спросила Галка.
     - Я хотел с тобой поговорить.
     - Можно поговорить днем.
     - Днем все мешают.
     Мы шагали по еле заметной в темноте тропинке и разговаривали.
     - Ты знаешь,  какую я сегодня интересную книжку прочитала,  -  сообщила
Галка.
     - Про войну?
     - Про войну.  Про то,  как боролись с фашистами мальчишки и девчонки, -
рассказывала Галка.  -  Однажды они забрались в  фашистский гараж и  у  всех
машин прокололи шины.
     - Молодцы, - похвалил я ребят из книжки. - А что они еще делали?
     - Листовки писали и  расклеивали на заборах,  на стенах домов.  Полицаи
разузнали про это, и тогда ребята ушли в партизаны, и там...
     Я не дал Галке договорить и на весь лес закричал:
     - Прекрасная книга! Самая лучшая в мире!
     Галка удивленно на  меня поглядела.  Но я  не мог ей рассказать,  какая
замечательная мысль пришла мне  в  голову.  И  помогли мне  Галка и  хорошая
книга, которую она прочитала.
     В лагере мы распрощались.
     Я  лег и  долго не  мог уснуть.  Мне было все ясно,  хотя вокруг стояла
темная ночь.  Чтобы воплотить в жизнь то,  что я задумал, необходимы краски,
бумага и клей. И как можно скорее.


ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
                          В КОТОРОЙ Я ПРЕВРАЩАЮСЬ
                          В АБСТРАКТНОГО ХУДОЖНИКА

     Утром я посвятил в свой план Юрку,  Марика,  Тольку и Васю Блохина. Моя
идея имела успех.
     Сегодня нас  продержали на  "скамье подсудимых" недолго.  А  что  будет
завтра?
     Мы разбрелись по лагерю в поисках бумаги, красок и клея.
     Я сразу побежал в пионерскую комнату, надеясь добыть то, что нам нужно.
     - Коробухин!  - раздался за моей спиной властный голос. Я остановился и
обернулся.   Ко   мне  решительным  шагом  с   пухлым  журналом  под  мышкой
направлялась  Капитолина  Петровна.   Она  подошла  и  укоризненно  покачала
головой.  Не зная, в каких грехах меня обвиняют, я состроил на всякий случай
покаянную физиономию.
     - Что же это значит?  - спросила Капитолина Петровна и еще укоризненней
покачала головой.
     Я  развел руками.  Сам  понимаю,  что ужасно плохо,  но  ничего с  этим
поделать не могу, потому как не знаю, в чем провинился.
     - Что же  это значит?  -  вопрошала Капитолина Петровна.  -  Все ребята
записались в  кружки.  И  лишь ты  один -  один на целый лагерь!  -  остался
неохваченным.
     - Запишите меня в кружок по дрессировке дельфинов,  -  быстро сказал я,
когда понял, что от меня хотят.
     - Ну  вот  что!  Брось  эти  шуточки!  -  строго  произнесла Капитолина
Петровна.  - Места остались в кройке-шитье и в рисовальном. Я записываю тебя
в рисовальный. Сразу после полдника первое занятие. В пионерской комнате.
     - Я не умею рисовать!
     - Научишься,  - успокоила меня Капитолина Петровна. - Для того и кружок
мы организовали. И потом запомни - в "Лесной сказке" все ребята талантливые.
     Я  сказал,  что постараюсь запомнить,  и  Капитолина Петровна с  пухлым
журналом под мышкой зашагала дальше.
     Что же делать? Ведь я и вправду не умею рисовать. И вдруг меня осенило.
Краски и бумаги сами идут ко мне в руки, а я отбрыкиваюсь.
     Когда я  появился в  пионерской комнате,  рисовальный кружок уже  вовсю
хвалился новенькими тетрадями и цветными карандашами. Я тоже получил от Ильи
Александровича (того лохматого парня,  который меня записывал в лагерь) свою
тетрадку и красный, синий, желтый и простой карандаши.
     - Ребята, - взлохматил Илья Александрович и без того лохматые волосы. -
Ребята,  мы будем рисовать с  натуры.  Вы видите вазу с  цветами?  Начинайте
рисовать, а я посмотрю, кто что умеет.
     Ребята нависли над тетрадями и  что-то там такое быстро начали выводить
карандашами,  изредка бросая воинственные взгляды на  вазу с  цветами.  Видя
такой подъем,  я тоже решил рисовать. Провел одну линию, другую. Глянул - не
то. Вместо вазы получалась пузатая бочка.
     Начал снова.  Парень я упрямый.  Пыхтел, сопел, и получилась у меня уже
не  бочка,  а  трехлитровая  банка  из-под  маринованных помидоров.  Вперед,
подбодрил я себя. Успехи налицо. От банки до вазы один шаг.
     Но шаг этот оказался самым трудным.  Никак не выходила у  меня ваза.  А
про  цветы я  уже  не  говорю.  Они были для меня недосягаемы.  Полтетради я
изрисовал зря.
     Скосил глаза к  соседке.  У  нее ваза была готова,  и  она раскрашивала
цветы. Да, подумал я, тут такое дело - не спишешь. Однако время течет. Скоро
рисунки Илье Александровичу сдавать.
     Надо рисовать что-то другое,  такое,  чего никто не нарисует. Например,
цирк.  Ага,  цирк!  Прекрасная  мысль.  Я  нарисую  цирк.  Цирк  надо  уметь
нарисовать, это вам не вазочки с цветочками.
     Я презрительно глянул на рисунок соседки, где уже распустились цветы, и
принялся за свое.
     Сперва я  нарисовал купол и на самом его верху прикрепил пестрые флаги.
Это означало,  что цирк открыт, представление начинается, проходите все, кто
хочет.  Вход и колонны у входа я не стал рисовать,  потому что там проверяют
билеты,  и  если у  вас  нет билета,  то  не  надейтесь,  вас ни  за  что не
пропустят.  Мне хотелось нарисовать такой цирк,  куда бы  можно было входить
безо всякого билета.  И даже вовсе не надо было входить.  Можно смотреть все
представление,  стоя  прямо на  улице.  А  если поближе захочется поглядеть,
заходи и садись в кресла, которые с трех сторон возвышаются над ареной.
     Арену я нарисовал так.  Провел под куполом большой красный круг.  А вот
что показать на арене?
     Сперва,  конечно,  лошадей.  Как они несутся по кругу, легко выбрасывая
ноги.  Коричневые тела лошадей словно летели по моей арене. А на них висели,
сидели и лежали белые фигурки наездников.
     Я  поглядел на  то,  что  у  меня получилось,  и,  вы  знаете,  мне это
понравилось.
     Что еще изобразить на  арене?  Клоунов,  конечно.  Без клоунов цирк все
равно, что лагерь без нашего отряда. В огромных клетчатых кепках и в длинных
задранных кверху  ботинках целых  пять  клоунов устроились на  самом  видном
месте в  цирке.  В  середине арены.  Почему я  нарисовал пять клоунов,  а не
одного или двух? А чтобы смешнее зрителям было.
     Еще  надо  показать  дрессированных львов,  но  тогда  не  обойтись без
ограды.  Вдоль  всей  арены  я  нарисовал решетчатую загородку,  а  рядом  с
лошадьми изобразил дрессированных львов.  Рыжие, с лохматыми шевелюрами, они
сидели на  специальных тумбах и  рычали друг на  друга.  Рыка,  конечно,  на
картине не  было слышно,  но я  пошире разинул львам пасти,  чтобы всем было
ясно, что рычат они, не стесняясь зрителей.
     Потом  я  нарисовал акробатов.  Чтобы они  не  занимали много места,  я
поставил их друг дружке на плечи,  но их было так много,  что они дотянулись
аж до потолка.  А  в  самом низу живой лестницы стоял акробат с  широченными
плечами и толстенными ногами, чтобы он мог всех удержать.
     Ну вот и все.  Нет,  не все. Не хватает слона. Хорошо бы вывести его на
арену,  но там уже негде яблоку упасть.  Правда,  есть место под куполом. Но
как туда слон может попасть? А если в цирке выступает Кио, слон и не там еще
может очутиться! Поэтому я со спокойной совестью изобразил слона под куполом
цирка.
     Картина была готова.  Тут только я вытер пот со лба и почувствовал, что
сильно устал.
     Илья  Александрович ходил по  комнате и  рассматривал наши картины.  Он
остановился возле моей соседки.
     - Очень хорошая работа, Зина! - похвалил девочку вожатый.
     Я  глянул в  ее  тетрадку и  ахнул.  Потом поглядел на  живую вазочку с
цветами и ахнул сильнее прежнего.  Они были так похожи друг на друга - живая
вазочка и нарисованная,  что,  казалось,  Зина и не рисовала вовсе, а просто
приклеила каким-то чудом эту самую вазочку к своей тетрадке.
     - А что это у тебя такое? - глянул на мою картину вожатый.
     - Цирк.
     - Цирк? - удивился вожатый.
     Меня обступили ребята. Моя картина вызвала у них ядовитые насмешки.
     - Эта куча мала называется цирком?
     - А что это за козявочки ползают?
     - Это собаки дрессированные, - сквозь зубы процедил я.
     - Прекратите,  ребята,  -  строго сказал вожатый. - Коробухин нарисовал
оригинальную картину.
     Я выпятил грудь. Вожатый хвалит меня, а не вас.
     - А у вас краски есть?  -  я понимал,  что железо надо ковать, пока оно
горячо. - Я хотел бы порисовать красками в свободное время.
     - Потренируйся, - согласился вожатый и вручил мне два тюбика с красками
и большой лист бумаги.
     Я прижал добычу к груди и хотел дать стрекача.
     - Как у вас дела? - услышал я за спиной голос Капитолины Петровны.
     Она  подошла и  обратила взор  своих  глаз,  усиленных очками,  на  мою
картину и  начала сперва медленно,  а  потом все быстрее мотать головой,  на
которой торчала пилотка из газетной бумаги.
     - Абстракционист! - прошептала Капитолина Петровна.
     Я подумал, что она в восторге от моей картины, и поддакнул:
     - Я с детства абстракционист.
     - Как у  тебя язык поворачивается такие слова произносить,  -  зашумела
Капитолина Петровна, и я понял, что моя картина ей не понравилась.
     Капитолина Петровна поглядела на меня:
     - Ну,  почему бы тебе, как всем, не нарисовать эту прекрасную вазочку с
душистыми цветами?
     - Не хочу, - сердито сказал я. - Я хочу рисовать цирк и зверей.
     Илья Александрович попытался за меня вступиться, но Капитолина Петровна
блеснула на него очками, и вожатый замолк.
     - Ну вот что!  Для меня,  Коробухин,  теперь совершенно ясно, - сказала
Капитолина Петровна,  глядя куда-то поверх очков и поверх меня, - живопись -
это не твое призвание. Ступай.
     Сунув тюбики с красками в карманы и бережно прижав к груди лист бумаги,
я понесся к нашему домику.
     Ребята тоже даром не теряли время. Они нашли клей. А самое главное, что
Юрка  Трофименко  оказался  настоящим  художником.   Правда,   записали  его
почему-то в гимнастический кружок.
     Мы спрятались в кустах возле забора.


ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
                 В КОТОРОЙ НА СЦЕНУ ВЫХОДИТ ВЕСЕЛАЯ ДЮЖИНА

     Пробалансировав на  цыпочках по  скрипучему полу,  чтобы  не  разбудить
спящих, мы вышли из нашего домика. Мы несли рулон бумаги, кисточку и бутылку
с клеем. Сделав несколько шагов, замерли в недоумении.
     Было от чего удивиться!  В  то время,  когда ребята тихо посапывали или
громко храпели,  наши вожатые, воспитатели и даже повара резвились, ну точно
как мы днем.
     Капитолина Петровна прыгала через скакалку,  которую крутили тетя Рая и
Елена  Владимировна,  вожатая отряда  малышей.  Капитолина Петровна прыгала,
наверное,  уже давно,  потому что ликующе считала:  "Тридцать пять, тридцать
шесть..." Но вот она сделала "страту", и все обратили внимание на Аскольда.
     Наш вожатый не  преминул похвастаться своей силой.  Он  стал на  руки и
пошел так от бума по направлению к столовой.  За Аскольдом,  подбадривая его
криками, потянулись остальные. Вожатый шел здорово. Словно на ногах, а не на
руках.
     Вдруг он закачался,  все заахали,  но Аскольд удержался и  благополучно
дошел до столовой.
     Когда он снова очутился на ногах,  вожатые и воспитатели захлопали.  Мы
молча подмигнули друг дружке: "Молодец наш вожатый!"
     - Ребята,  -  воскликнула  Капитолина  Петровна,  -  давайте  играть  в
чехарду!
     - В чехарду! - радостно закричали вожатые, воспитатели и повара.
     Мы переглянулись, и Юрка снисходительно промолвил:
     - Пусть поиграют, мы подождем.
     Вожатые здорово играли в  чехарду.  Чувствовалось,  что  они  давно  не
испытывали такого удовольствия.
     А  потом Илья Александрович и  Аскольд вскарабкались на  бум  и  начали
состязаться,  кто кого столкнет.  Вожатые и  воспитатели разделились на  две
группы.  Одна  болела за  Аскольда,  другая -  за  Илью Александровича.  Мы,
конечно, болели за нашего вожатого. Забыв, что мы в засаде, Марик крикнул:
     - Аскольд, нажимай!
     И  тут  же  испуганно осекся.  Мы  приготовились удирать.  Но  никто не
услышал возгласа Марика - всех увлекла спортивная борьба.
     Все  же  Илья  Александрович оказался  ловчее.  Неожиданным  ударом  он
столкнул Аскольда на землю.
     Наш  вожатый решил  взять  реванш и  снова  полез  на  бум.  Правильно,
сдаваться нельзя.
     Страсти накалились. Вожатые принялись скандировать:
     - Шайбу! Шайбу!
     Взбодренный поддержкой,  Аскольд ринулся на Илью Александровича и...  в
одно мгновение сам очутился на  земле.  Но успел задеть Илью Александровича,
потому что тот стал торопливо загребать руками,  пытаясь удержаться на узком
бревне.  Ничего из  этого у  него не  вышло,  и  Илья Александрович совершил
вынужденную посадку на землю.
     Все шумно захлопали, а Капитолина Петровна объявила:
     - Ничья!
     - Ничья,  -  закричали остальные.  Аскольд хотел было  снова залезть на
бум,  чтобы  одержать победу,  но  его  не  пустили,  а  Елена  Владимировна
предложила:
     - Давайте споем.
     В руках у Елены Владимировны появилась гитара.
     Тут мы уселись на травку. Концерт лучше всего слушать сидя.
     Елена Владимировна пела песни,  которые мы  ни разу не слыхали.  Но они
нам  понравились.  Потому что  песни были  смешные.  Припев подхватывали все
вожатые. И так громко, что я удивляюсь, как не проснулись ребята в домиках.
     Об этом подумала и Капитолина Петровна:
     - Чуть потише, а то дети проснутся...
     - Ерунда, - махнул рукой Аскольд. - Мои давно дрыхнут без задних ног.
     - Что ж ты их плохо воспитываешь? - спросила Капитолина Петровна.
     - А ты сама попробуй,  -  огрызнулся Аскольд. - Я уже устал от них, как
будто провел бой в 16 раундов.
     Нам  не  понравилось,  что  о  нас  так говорит Аскольд.  Мы  понимали,
конечно,  что с нами нелегко,  но, кажется, мы не очень портили ему жизнь. А
если быть откровенным до  конца,  Аскольд ничего и  не  предпринимал,  чтобы
подружиться  с  нами.   Только  крутил  каждое  утро  солнышко  на  турнике,
демонстрируя свои мускулы.
     Но  вот вожатые напелись и  отправились спать.  Тогда мы  покинули свое
укрытие, осторожно добрались до столовой и принялись за дело.
     Коренастый Толька пошире расставил ноги.  Я вскарабкался на его крепкие
плечи. Васька подал мне бутыль с клеем. Не жалея, я помазал клеем по дощатой
стене  столовой,  а  потом отдал бутыль Юрке  и  получил взамен верхний край
огромного плаката, над которым мы корпели полдня. Плакат радостно прижался к
стене,  как  будто это  была его  родная мама.  Нижний край приклеили Юрка и
Васька.
     Я спрыгнул на землю,  и мы отошли подальше,  чтобы полюбоваться на свое
произведение.  Хотя в  темноте ничего не  было видно,  но плакат впечатляюще
белел  на  стене.   К  нам  присоединился  Марик,   который,   как  часовой,
прогуливался невдалеке.
     - Здорово! - похвалил он нас и самого себя.
     - По кроватям! - скомандовал я, и мы побежали спать.
     ...Утром всех, кто шел к столовой, останавливал огромный плакат:
     "Перед тем как проглотить манную кашу,  проглоти то, что здесь написано
и нарисовано".
     А написано было вот что:
     "Мы торжественно объявляем,  что хотим жить в  мире и  дружбе со  всеми
мальчишками и даже девчонками в нашем лагере.
     Наши друзья - веселые ребята, фантазеры и футбольные болельщики.
     Ябеды и подлизы, тихони и паиньки, - трепещите! Вас ждут: ежи в койках,
соленые компоты и змеи под подушкой.
     Берегитесь! На вас будут падать: ведра с водой, вырванные с корнем дубы
и   метеориты,   и  вообще  вы  можете  угодить  в  яму,   в  которой  сидят
несознательные тигры".
     И подпись: "Веселая дюжина".
     А  для тех,  кто бы не понял,  Юрка постарался и намалевал такие ужасы,
что все ахнули и развеселились.
     Ребята читали и перечитывали наше воззвание.  Нет ничего удивительного,
что оно имело успех, ведь его сочинили я и мои друзья.
     Наше  появление  у  столовой  было  встречено  бурными  аплодисментами,
которые затем  перешли в  овацию.  Толька поднял руки  в  знак  приветствия,
напыжился и попытался состроить умное лицо. Ему это, правда, не удалось.
     Но вот шум стих,  и ребята испуганно оглянулись.  Обернулся и я:  к нам
шагала старшая вожатая, мурлыкая что-то себе под нос.
     - Почему не идете в  столовую?  Еще не проголодались?  -  говорила она,
пробираясь сквозь толпу.
     И  вдруг яркими красками и  четкими буквами наше воззвание привлекло ее
внимание.  Вообще надо было повесить его на стене пионерской комнаты,  чтобы
Капитолине Петровне не пришлось идти так далеко. Эх, шляпы, не догадались.
     Старшая вожатая дочитала до конца воззвание и улыбнулась.  Обернулась к
нам и снова улыбнулась. Вот чудеса так чудеса!
     Капитолина Петровна подмигнула мне и спросила у ребят:
     - Проглотили то, что здесь написано и нарисовано?
     - Проглотили, - дружно крикнули ребята.
     - Теперь надо проглотить манную кашу. - сказала старшая вожатая.
     С  аппетитом и  маслом  мы  съели  манную кашу,  и  Капитолина Петровна
спросила,  не  хотим ли  мы добавки.  Мы сказали,  что не хотим.  Если бы на
завтрак была не манная каша, а что-нибудь повеселее, мы бы не отказались.
     То и дело до нашего столика долетали возгласы:
     - А у меня в каше черепаха!
     - А у меня соленый чай!
     И только одному человеку наше воззвание не понравилось -  Аскольду.  Он
вбежал в столовую мрачный, как после нокаута.
     - Разговорчики! - крикнул он нам, хотя мы самым серьезным образом молча
пили чай.
     Я не понимал, отчего Аскольд злится. Снова мы без него начудили? Но нам
почему-то не хотелось брать Аскольда в свою компанию.
     После завтрака я твердо и бесповоротно решил:  пора отдыхать.  Каникулы
мчатся, как ракеты - без остановок. А я только и делаю, что кручусь, верчусь
и бегаю.  Нет,  пора отдыхать.  Я побрел в неизвестном направлении. Попросту
говоря, я шел куда глаза глядят.
     Нежданно-негаданно в  мои  уши  залетели вот какие слова:  "Коробухин",
"дюжина",   "распоясались"...   Слова  летели  из   пионерской  комнаты,   в
распахнутом окне  которой  я  увидел  Аскольда  и  Капитолину Петровну.  Наш
вожатый ходил  и  энергично махал  рукой,  в  которой была  зажата сигарета.
Капитолина Петровна сидела  и  вертела головой,  стараясь удержать взгляд на
мелькающей перед глазами фигуре Аскольда.
     Я  переменил  неизвестное  направление  на  известное  и  скорым  шагом
приблизился к  окну.  Чтобы я  мог все хорошо видеть,  а меня чтобы никто не
заметил, я притаился за сосной.
     Аскольд, не переставая ходить, сердито выговаривал:
     - Это не веселая дюжина, а самая настоящая чертова...
     - Ты преувеличиваешь,  -  успокаивала его Капитолина Петровна. - Ребята
безобидно пошутили,  а ты разозлился. Я думаю, что мы неправильно заставляли
их  целый день  чистить картошку.  Старайся быть  с  ними подобрее.  Они  же
дети...
     - Дьяволы они, а не дети, - не сдавался Аскольд. - Вот увидишь, они еще
покажут, где раки зимуют. Пока были цветочки, ягодки - впереди.
     Я  вспомнил,  что  подслушивать некрасиво,  и  удалился.  По  дороге  я
подумал, что отдыхать еще не время.


                           Третья серия моих снов

     Мои  друзья,  задрав повыше ноги,  мирно дремлют в  кювете под  липами.
Рядом прикорнули велосипеды.
     - Привет! - кричу я, подбегая к ребятам.
     Друзья радостно окружают меня.
     - Пока все идет неплохо, - подмигивает мне Горох.
     - И ребята в отряде настоящие, - говорит Генка.
     - Вот не думал,  что Капитолина похвалит ваше воззвание,  -  удивляется
Семка.
     - Я тоже, - говорю я.
     - Не  нравится мне Аскольд.  Он  может вам навредить,  -  предупреждает
Горох.
     - Я  думаю,  что он долго не выдержит.  Сбежит от нас,  -  улыбаюсь я и
спрашиваю: - А вам еще далеко ехать?
     - Далеко, - отвечает Генка. - Хочешь с нами?
     - Хочу.
     - Ты пока отдохни, наберись сил, - уговаривает меня Семка, - а мы скоро
за тобой заедем.
     - Буду набираться сил, - вздыхаю я.
     Мои друзья вскакивают на велосипеды и  снова мчатся по шоссе.  А солнце
стоит за их спинами и освещает им дорогу.


ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,
                         В КОТОРОЙ Я ПРОИЗНОШУ РЕЧЬ
                    О ВРЕДЕ КУПАНИЯ В ЖАРКИЙ ЛЕТНИЙ ДЕНЬ

     Капитолина Петровна полоскала в воде термометр,  напевая: "Распрягайте,
хлопцы, коней та лягайте спочивать..."
     Коней у  нас  никаких не  было,  но  почивать мы  ложились.  А  что нам
оставалось делать, когда нас не пускали в воду.
     - 17 градусов,  - радостно воскликнула Капитолина Петровна, - еще часок
терпения, и вы сможете купаться.
     Прямо перед нашими носами неторопливо текла река,  шумела на перекатах,
стаскивала с  берега и  проглатывала куски торфа.  Они  шлепались в  воду  и
делали ее мутной,  но только на минуту.  А потом река снова текла,  чистая и
прекрасная.  Я представил, какая в ней теплая вода, и мне страшно захотелось
искупаться.
     Уже  много дней мы  жили в  лагере.  И  все  это  время нас не  пускали
купаться.
     - Еще часок терпения,  -  ежедневно восклицала Капитолина Петровна, - и
вы сможете искупаться.
     Мы  ждали,  чтобы вода нагрелась до 18 градусов.  И  каждый день нам не
хватало одного градуса. Единственного!
     Нас,  ребят из  пионерлагеря "Лесная сказка",  выводили на  берег реки,
усаживали на травку,  и мы начинали гнусавыми, противными голосами клянчить,
чтобы нам позволили всего одну минуту...  ну хотя бы только окунуться...  ну
просто ноги намочить... туда и назад, и все...
     - Нет и нет! - восклицала Капитолина Петровна. - Я отвечаю за вас перед
родителями. Вы утонете, кто будет виноват? Я, одна я.
     Итак,   нам  не  хватало  одного  градуса,   чтобы  стать  полноценными
утопленниками. Тьфу! О чем это я? На такой жаре и не такие глупости в голову
полезут.
     Но  сегодня  произошло  событие,  которое  круто  переменило  спокойное
течение нашей жизни.  А  началось все  с  того,  что  приехал на  велосипеде
купаться какой-то  парень.  Видно,  ему страшно хотелось побыстрей залезть в
воду,  потому что парень бросил на траву велосипед и с космической скоростью
раздевался.
     Когда он выбрался из кустов в красных с белой полоской плавках,  я чуть
не ахнул.  Это был Колька Горох.  Может,  с  ним прикатили и Генка с Семкой,
мелькнула у  меня мысль.  А может,  мне это снится?  Нет,  к сожалению,  все
происходило наяву.
     - Колька! - закричал я. - Здорово!
     - Валерка! - возликовал Горох.
     Мы долго и усердно трясли друг другу руки. И все никак не могли закрыть
рты. Улыбки не позволяли это сделать.
     - Так ты здесь в лагере?  -  радостно спросил Горох.  - Почему же мы ни
разу не встретились?
     - Не понимаю, - я удивился не меньше Кольки. - А ты где обитаешь?
     - Я  у  бабки  в  деревне.  Помнишь  Зеленое?  Километров семь  отсюда.
Приезжай к нам.  У нас ерши клюют - по сто штук в час. А я здесь по дороге в
магазин, за сахаром на варенье, - словоохотливо рассказывал Колька.
     Он здорово обрадовался, что мы встретились. Я - тоже.
     - Ты сейчас что, в речку полезешь? - робко спросил я.
     - Конечно, - сказал Горох. - Давай вместе.
     - Коробухин,  тебе  нельзя,  -  приказала  за  моей  спиной  Капитолина
Петровна.
     Я скосил на нее глаза и глухо промямлил:
     - Мне нельзя.
     - Понятно, - ухмыльнулся Горох.
     Он разбежался и нырнул с обрыва. Вынырнул, отфыркался и стал откалывать
номера.  Колька  то  плыл  кролем,  врезаясь руками  в  воду  с  невероятной
скоростью,  то переворачивался на спину и,  раскинув руки, отдавался на волю
волн.  Потом резко сбрасывал с  себя оцепенение и  переходил на  баттерфляй.
Колькино  мускулистое,  загорелое  тело  мелькало  перед  нашими  глазами  и
дразнило, и манило, и злило, и бесило.
     А Горох решил сегодня показать все, на что он был способен. Он вылез на
берег и  вытащил из  сумки ласты и  маску.  Напялил это все на себя и  снова
полез в речку.
     Выставив из воды кончик трубки и пуская пузыри, Колька шел по реке, как
подводная лодка с перископом.  Это совершенно вывело из терпения ребят.  Они
дружно заныли.
     Я не выдержал,  встал, и ноги сами понесли меня к тому месту, где лежал
велосипед Гороха и его одежда.  Вскоре там появился и Колька.  На его мокром
лице сияла довольная улыбка.  Я  взглянул на маску и  ласты,  которые Колька
бросил на траву,  и,  не долго думая,  стал раздеваться.  А потом,  соблюдая
осторожность, облачился в Горохову подводную форму и сказал Кольке:
     - Посиди пять минут в кустиках. Я - сейчас.
     Когда я очутился в речке,  то понял, как истосковался по воде, и решил,
что надо взять все милости от природы.  Я надолго исчезал под водой,  ползал
по дну, потом выныривал, выбрасывая из трубки фонтан брызг, как кит.
     Наплававшись,  я  вылез на  противоположном берегу отдохнуть.  Никто из
ребят и не подозревал, что это не Горох, а я... Но когда, не снимая ластов и
маски, я растянулся на песочке, Юрка Трофименко закричал:
     - А чего это у тебя - сперва плавки были красные, а теперь - синие?
     Мне бы пропустить мимо ушей Юркины слова,  но я был бы не я, если бы на
одно слово не отвечал двумя.
     - Они от холода посинели, - протянул я, стараясь подражать басу Гороха.
И сам себя выдал.
     - Это Коробухин! - радостно закричал Юрка.
     - А  почему ему можно,  а нам нельзя?  -  спросил у Капитолины Петровны
Толька.
     - Коробухин себе слишком много позволяет,  -  в  другое ухо  Капитолины
Петровны прошипел Ленька Александров.
     Поняв,  что  обнаружен,  я  быстро влез  в  речку и  поплыл под  водой,
выставив напоказ кончик трубки.
     Вот говорят,  если ты плывешь под водой,  а на тебя с берега кричат что
есть силы,  то ты ничего не услышишь.  Закон физики. Не верьте, ребята, тем,
кто  так  говорит.   Мне  прямо  в  уши  лезли  крики  Капитолины  Петровны:
"Коробухин!  Вылазь немедленно!  Вылазь сию же минуту! А то будет плохо!" (А
может,  еще на  берегу я  хорошо запомнил слова Капитолины Петровны,  и  они
продолжали звучать в моих ушах и под водой?).
     Я знал,  что будет плохо,  но все равно не вылезал.  Надеялся спастись,
хотя шансов было маловато.
     На  берегу меня  ждали  кроме  моего  друга Кольки Капитолина Петровна,
Аскольд и  ребята.  У  Капитолины Петровны на щеках выступили красные пятна,
круглые, словно печати. Это значило, что она достаточно накалилась для того,
чтобы прочесть мораль.
     Но я опередил ее на долю секунды:
     - Вы   совершенно  правы,   Капитолина  Петровна,   вода  необыкновенно
холодная.
     Капитолина Петровна опешила.
     - Конечно,  надо  обязательно ждать,  пока будет 18  градусов на  вашем
термометре,  -  тараторил я,  воодушевляясь,  -  а  то  мы  все простудимся,
охрипнем и околеем.
     Капитолина Петровна таращила удивленные очки.
     - Ребята,   -  обратился  я  к  мальчишкам  и  девчонкам,  -  поглядите
внимательно на мою кожу.
     Ребята поглядели внимательно.
     - Такая кожа бывает у самых непородистых гусей,  которых никогда вообще
не жарят, а тем более с яблоками.
     Ребята молчали.
     - Итак, - закончил я краткую речь о вреде купания в жаркий летний день,
- итак,  я показал вам пример, как не надо себя вести, пример, до чего может
докатиться человек, который без спроса лезет в ледяную воду.
     Я  стал  усердно изображать,  как  меня  трясет озноб.  Ну,  точно  как
мальчишка яблоню в чужом саду.
     - Тебе надо,  Коробухин,  лечь в  изолятор,  -  посоветовала Капитолина
Петровна.
     - Больше мне некуда лечь, только в изолятор, - с готовностью согласился
я.
     Поддерживаемый с  обеих сторон и укутанный в сто одежек,  я заковылял к
лагерю.
     В  продолжение моей  речи  Горох  удивленно хлопал глазами.  Неужели я,
закаленный парень,  наверное,  думал он,  и  смог простудиться в такую жару?
Когда меня повели,  я  подмигнул Кольке:  не  трусь,  все в  порядке.  Горох
расцвел. Он все понял.
     - Валерка!  -  крикнул Колька.  - Как поправишься, приезжай ко мне. Тут
недалеко. Проедешь через мостик, а потом прямо по лесу, а потом налево и еще
немного прямо, а тогда уже направо - и будет Зеленое.
     - Приеду! - крикнул я Кольке.


ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
                   В КОТОРОЙ ВОДА НЕОЖИДАННО НАГРЕВАЕТСЯ

     От  выслушивания  нотации  Капитолины  Петровны  я  отвертелся,   а  от
изолятора -  нет.  Но  мне  кажется,  лучше валяться здоровым на  больничной
койке, чем таким же здоровым слушать, как тебе читают мораль.
     Я вытянулся на кровати и стал думать.  Что еще делать больному,  как не
думать? У здорового на это всегда времени не хватает, дел у него по горло. А
больному ничего не остается,  как размышлять обо всем на свете.  Тяжелое это
занятие. Поэтому никто и не любит болеть.
     Я  тоже думал обо всем,  но одна мысль особенно настойчиво появлялась в
моей голове,  на какое-то мгновение исчезала,  а потом вновь возвращалась. И
все  из-за  термометра,  который сунула мне  под мышку врачиха в  изоляторе.
Конечно,  никакой температуры у  меня не было и  в  помине,  поэтому я сразу
вынул градусник и стал его внимательно изучать.
     Вот  что  меня удивило.  Стоило подержать в  руке кончик термометра или
постучать по нему пальцем, как столбик ртути полз вверх.
     Почему же термометр Капитолины Петровны вел себя не как термометр:  все
время показывал одни и  те  же  ужасно надоевшие 17  градусов?  Было от чего
поломать голову.
     Я  вертел в руках градусник и задумчиво щелкал по его кончику,  когда в
изолятор вошла врачиха.
     - Какая температура? - спросила она.
     Я молча протянул ей градусник.
     - 37 и 3, - задумчиво сказала врачиха. - Придется полежать.
     Она заставила меня принять лекарства и  опять удалилась в свой кабинет,
который был  рядом с  изолятором.  Сквозь неплотно прикрытую дверь я  увидел
шкаф  со  всякими  врачебными  штучками.  И  среди  них  -  целую  коллекцию
термометров -  и  для подмышек,  и  для воды.  Разглядывая их,  я  продолжал
безуспешно ломать голову.
     Вот говорят:  утро вечера мудренее.  А  у меня получилось наоборот.  За
целый день не  появилось ни  одной путной идеи.  А  только стало темнеть,  я
понял, в чем дело и как мне надо поступить.
     Съев с аппетитом ужин, я принялся ждать наступления ночи.
     - Валерка! - послышался тихий шепот и вслед за ним стук в окно.
     Я  приподнялся на кровати.  За окном в полном боевом составе находилась
веселая дюжина.  Но только почему-то она была совсем грустная.  Ах да,  я же
болею, и ребята переживают. Я растрогался.
     - Ты придуриваешься или серьезно заболел? - осведомился Юрка.
     - Ни первое, ни второе, а третье, - как всегда, афоризмом ответил я.
     Рассмеявшись, ребята вновь превратились в веселую дюжину.
     - Завтра я выздоровею и приду к вам,  - пообещал я. - А еще - завтра мы
все будем купаться в речке.
     - Ну-у? - удивились ребята.
     Конечно, не тому, что я за одну ночь стану здоровым, а тому, что все мы
завтра будем купаться в речке.
     - Будь здоров! - сказали ребята, и я снова остался один в изоляторе.
     Горн  пропел,  что  пора  спать  и  сны  приятные  видеть.  Мимо  окна,
переговариваясь и смеясь,  прошли вожатые. Потом стало совсем тихо. Еще надо
немного обождать. Чем больше я старался не спать, тем больше меня клонило ко
сну. И наконец я захрапел.
     Проснулся неожиданно.  Была  темная ночь.  Который теперь час?  Неважно
который, надо действовать.
     Я встал,  пошарил под кроватью - кед не было. Поискал под стулом - тоже
нету.  Исчезли и брюки с рубахой. Наверное, их припрятали, чтобы я не сбежал
из изолятора. Была не была, пойду в чем есть. Все равно - я больной, хуже не
будет.
     Я  осторожно пробрался в  кабинет  врачихи и  открыл  стеклянные дверцы
шкафа. Нащупал нужную мне вещь, вернулся с ней в свою комнату.
     Потом вылез из  окна и  потрусил к  домику Капитолины Петровны.  На мое
счастье,  окно было распахнуто.  Я подтянулся на руках и заглянул в комнату.
Капитолина Петровна спала. Вещь, которая меня интересовала, лежала на столе.
Я дотянулся до нее и взял,  а вместо нее положил ту, что добыл в медицинском
шкафу.
     К  изолятору я  просто летел.  И тут на свою беду повстречал еще одного
полуночника. Это был Ленька Александров.
     Удирать было поздно,  и от растерянности я стал делать зарядку. Наклоны
влево и вправо.
     - Чего ты  по ночам бродишь?  -  Ленька подозрительно поглядел на меня,
облаченного в одни, плавки.
     - А мне врачиха прописала ночные процедуры для закаливания организма, -
не прерывая зарядки, объяснил я.
     Ленька ничего не  сказал и  пошел дальше.  А  я  понесся что было сил к
изолятору.
     Как только мой нос прикоснулся к подушке, я заснул без задних ног.
     Утром врачиха со  мной распрощалась,  сказав,  что  у  меня нет никакой
простуды.
     Веселая дюжина встретила меня с восторгом.
     Снова,  как и ежедневно перед обедом, Капитолина Петровна повела нас на
речку. Снова мы уселись на берегу и жадными глазами смотрели на воду.
     Капитолина Петровна  сбежала  по  обрыву  к  реке  и  опустила  в  воду
термометр. Я почувствовал, что меня начинает бить взаправдашний озноб.
     - К сожалению,  только 17 градусов,  надо ждать, - вздохнула Капитолина
Петровна и запела: "Распрягайте, хлопцы, коней..."
     - Можно,  я  посмотрю?  -  я  протиснулся к термометру.  Так я и знал -
красный столбик поднялся к 21 градусу.
     - Глядите,  -  крикнул я,  -  21 градус!  Капитолина Петровна,  ребята,
глядите - 21 градус. Можно купаться!
     - Погоди, - остановила меня Капитолина Петровна. - Откуда 21 градус?
     - Точно,   21,  -  зашумела  веселая  дюжина,  которая  сумела  поближе
подобраться к термометру.
     - Не  может  быть,   -  прошептала  Капитолина  Петровна.  -  Сейчас  я
перемеряю, тут, вероятно, ошибка.
     - Ребята,  я  никому не  позволила раздеваться,  -  крикнула Капитолина
Петровна,  увидев,  как  мы  радостно сбрасываем брюки и  рубахи.  Она долго
полоскала термометр в воде, не решаясь на него взглянуть.
     Когда  все  же  взглянула,  красный  столбик продвинулся вверх  еще  на
полградуса.
     - Ничего не понимаю,  -  растерянно шептала Капитолина Петровна,  а  по
обрыву с шумом слетали ребята из нашего лагеря. Впереди всех неслась веселая
дюжина. Огибая старшую вожатую, мы с ходу врезались в воду.
     В реке мы плавали наперегонки,  ныряли, шумели, плескались. А по берегу
ходила ошеломленная Капитолина Петровна,  пытаясь разгадать, что же все-таки
произошло.  К ней на помощь пришел Ленька Александров. Он зашептал что-то на
ухо старшей вожатой,  показывая на меня и  на термометр,  который до сих пор
сжимала в руке Капитолина Петровна.
     Вы уже,  наверное,  догадались,  что в  ту ночь в изоляторе мне удалось
обменять испорченный термометр на новый.
     Капитолине Петровне,  наверное,  тоже все стало ясно. Тем более, что ей
помог Ленька.  Капитолина Петровна погрозила пальцем в  мою сторону,  и  мне
ничего не оставалось, как, набрав побольше воздуха, скрыться под водой.
     Меня   и   веселую  дюжину  ждал   серьезный  разговор  со   множеством
восклицательных  знаков.  Но  ничего  страшного  не  произошло,  потому  что
началась война.


ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
                         В КОТОРОЙ НАЧИНАЕТСЯ ВОЙНА
               "САПОЖНИКОВ БЕЗ САПОГ" С "ТОЛСТЫМИ СОСИСКАМИ"

     Утром на линейке Капитолина Петровна громко объявила:
     - После завтрака начинается военная игра.  В ней участвуют два лагеря -
наш и соседний, "Ракета". С условиями игры вас познакомят вожатые.
     Ребята дружно закричали "ура!" и зашагали в столовую.
     В  нас  уже вселился воинственный дух.  Нам хотелось скорее нападать на
врагов и,  конечно,  побеждать их. И еще мы жаждали, чтобы враги удирали без
оглядки.   Ребята  ждали  только  приказа.   Аскольд,   как  назло,  куда-то
запропастился.
     Наконец вожатый пришел и объявил без тени улыбки:
     - Ребята, нам дали важное задание - охранять задние ворота лагеря. Сами
понимаете, противник будет нападать на нас с тыла.
     Игра нас ждала вот какая.  Мы должны были похитить у соседей их флаг, а
они - наш.
     Наши соседи,  конечно,  охраняют свое знамя -  будь здоров.  Но мы тоже
себе на уме.  У нас вокруг флага крепкий оборонительный заслон. На подступах
к линейке, в кустах вдоль забора и у ворот, притаились засады.
     Мы залегли под забором,  прижавшись к земле и затаив дыхание. Мы ждали,
что вот сейчас,  сию минуту, появится на заборе темная фигура неприятеля. Он
оглядит окрестности и, не заметив никого, махнет своим: "Давай". И когда они
все,  голубчики,  окажутся на нашей территории,  начнется бой. Я поглядел на
ребят. У всех горели глаза и чесались руки.
     Но мне почему-то пришла в  голову и  такая мысль.  Вот жили в  соседнем
лагере ребята. Ребята как ребята. Мы их даже ни разу не видели. А теперь они
наши противники и мы с ними воюем.
     Но  долго размышлять мне не  пришлось,  потому что из  соседнего лагеря
раздался крик:
     - Эй вы, сапожники!
     Ребята вопросительно глянули на  меня.  Все-таки я  председатель,  и  в
военное время (а сейчас идет война,  это всем ясно) мой чин приравнивается к
рангу командира.
     Я, пошевелив мозгами, приказал:
     - На провокации неприятеля не поддаваться!
     Сквозь щели я  видел,  что на заборе противника удобно устроилась орава
ребят.
     - Они, наверное, все передохли! - кричал один.
     - Да они просто трусы! - вопил другой.
     Эти слова взорвали наших ребят.  Толька не  выдержал и  вскарабкался на
забор. Его появление противник встретил хохотом и градом насмешек.
     - Смотрите, один, оказывается, дышит!
     - Бедненький сапожник без сапог, как твое здоровье?
     Багровый от  бешенства,  Толька  едва  раскрыл рот,  как  у  противника
невидимый оркестр разразился шумным тушем. И, конечно, в таком гаме никто не
услыхал его яркой речи.  Но  Толька не  отчаивался.  Он решил повторить свою
попытку. На этот раз задудели сразу три трубы.
     Толька повернулся к нам и прохрипел:
     - На помощь!
     Ребята с криком вскарабкались на забор. И началось!
     Представьте пыльную проселочную дорогу.  По  обеим ее сторонам высокие,
окрашенные в  белое,  заборы.  А  на  заборах висят,  сидят,  вопят и  дудят
мальчишки и девчонки. Да, и девчонки.
     А  что  там  девчонки!  Подхваченный  необъяснимым порывом,  я  в  одно
мгновение взлетел на забор и,  оглядевшись,  выбрал себе в лагере противника
мишень.  Это  был  длинноносый парень  с  горном.  Он  устрашающе  дудел.  Я
подождал,  пока парень остановится и глотнет воздуха, и тогда громко и четко
крикнул прямо ему в лицо:
     - Толстая сосиска!
     Длинноносый поперхнулся.  Я  повнимательней пригляделся к  нему,  и мне
стало не по себе.
     Это был Генка.  Генка Правильный,  мой друг и приятель. Значит, Генка -
толстая сосиска?  Кошмар и  только!  Генка тоже  меня  узнал и  посмотрел со
смущением. Не сговариваясь, мы спрыгнули на землю.
     - Толстые сосиски! - скандировал наш забор в радостном упоении.
     - Сапожники без сапог! - вопил забор противника.
     Почему сосиски и  почему сапожники?  Потому что их мамы и папы работали
на мясокомбинате, а наши - на обувной фабрике и камвольном комбинате.
     И  вдруг в  одно мгновение наш  забор замолк,  как будто в  горле ребят
произошло короткое замыкание.  Что стряслось?  Я  снова взобрался на забор и
увидел  в  руках  неприятеля наш  флаг.  Мы  обернулись и  ахнули:  голая  и
печальная мачта уныло торчала посреди нашего лагеря. Флага не было.
     - Сапожники! - ликуя и трубя, вопили противники, и над их головами реял
наш флаг.
     Молча  мы  слезли  с  забора и  побрели к  линейке.  Там  уже  металась
Капитолина Петровна.  Разбитое войско  угрюмо глядело,  как  его  полководец
меряет в отчаянии шаги по площадке.
     - Позор! - шептала Капитолина Петровна. - Какой позор!
     Оказывается,  увлеченные перепалкой с  "сосисками",  к забору бросились
все  -  и  те,  кто  охранял флаг  у  мачты,  и  те,  кто  сидел в  засаде у
противоположной  стороны  забора.   Этим  коварно  воспользовался  враг.  Он
беспрепятственно добрался до мачты и похитил флаг. Заметили "сосисок", когда
они перелезали через забор, унося с собой победу.
     Уныние и горечь поражения были написаны на лицах ребят,  столпившихся у
мачты, на которой так недавно реял наш флаг.
     - Еще не все потеряно,  - сверкнув очками, сказала Капитолина Петровна.
- Итоги  игры  будут  подведены  завтра  утром.  За  это  время  мы  должны,
понимаете, мы обязаны похитить флаг неприятеля...
     Воина продолжалась не на шутку.  Были забыты обед и полдник. На линейку
никто не строился. Я уже не говорю о мертвом часе. О нем не вспоминали. Само
название  этого  часа  -   мертвый  -  казалось  ребятам  полным  намеков  и
оскорблений.
     Штурмовые  группы  одна   за   другой  пытались  проникнуть  в   лагерь
противника, но безуспешно. Неприятель перекрыл все ходы и выходы.
     Да, завтра грянет час несмываемого позора пионерлагеря "Лесная сказка",
может быть, лучшего из лагерей на сто километров вокруг.
     Вернулась ни  с  чем последняя штурмовая группа,  на  которую возлагали
большие  надежды.  Группу  вел  сам  Ленька  Александров.  Ребята  пошли  на
хитрость:  переоделись и  загримировались под взрослых.  Ленька нацепил себе
бороду.  Галка  Новожилова облачилась в  цветастое платье  и  взяла  большую
корзину с клубникой.
     Но подвела их одна мелочь.  Ребята отправились на операцию в  кедах.  И
противник разгадал тайный замысел.  К флагу их даже не подпустили.  Пришлось
уносить ноги, оставляя на территории "сосисок" маскарадные одежды.
     Выслушав  доклад  Леньки  Александрова,   Капитолина  Петровна  грустно
промолвила:
     - Все пропало.  Представляю, как ликует Борька. Это мой однокурсник, он
старшим вожатым в "Ракете".
     Капитолина Петровна медленно побрела к  пионерской комнате.  Мне  стало
жаль нашу старшую вожатую.  Я подумал,  что нам,  веселой дюжине,  ничего не
стоит похитить флаг неприятеля.  Надо только захотеть.  Раньше мне совсем не
улыбалось лазить к соседям за флагом,  особенно после того, как я узнал, что
среди "сосисок" мой друг и приятель Генка. Но теперь, когда потерпел неудачу
сам Ленька Александров, мне захотелось попробовать.
     Я  стал  обдумывать операцию.  Кого  взять с  собой?  Конечно,  Марика.
Другого такого ловкого, быстрого и смелого парня во всем лагере не сыщешь. А
кого третьим? Юрка и Васька - хорошие ребята, но от них придется отказаться.
Неповоротливые и любят порассуждать, когда надо действовать.
     Ничего не попишешь,  но без Тольки мне не обойтись.  Как бы я к нему ни
относился,  но всегда признавал силу его кулаков. А в предстоящей операции -
это самое главное.


ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
                          В КОТОРОЙ МЫ УСТРАИВАЕМ
                           ДЕРЗКУЮ НОЧНУЮ ВЫЛАЗКУ

     - "Сосиски" и не думают,  что мы потревожим их сон, - свистящим шепотом
проговорил Толька,  когда  мы,  натянув тренировочные костюмы,  выбрались из
домика.
     - А  мы  им  покажем,  где  раки  зимуют!  -  радостно,  но  вполголоса
воскликнул Марик, гордый, что его взяли на такое важное дело.
     Я промолчал. Не люблю трепаться раньше времени. Не такие уж они дураки,
чтобы  не  догадаться,  что  сегодня ночью  мы  совершим последнюю отчаянную
попытку победить.
     Мы перемахнули через смутно белевший в темноте забор противника. Сперва
мы  осторожно ползли друг за  другом.  Но  ближе к  флагу это стало опасным.
Яркие лампочки, казалось, висели на каждой сосне.
     Тогда мы перешли на новую тактику. Быстрый и бесшумный рывок от сосны к
сосне.  Два-три прыжка,  и  ты замираешь,  прижимаясь всем телом к шершавому
стволу. Подождешь, пока перестанет громко стучать сердце, услышишь, что тихо
вокруг, и - новый прыжок к следующей сосне.
     На площадке,  где проходят линейки и  возвышается мачта с флагом,  было
светло как днем.  "Сосиски" развесили гирлянды разноцветных лампочек.  Ясно!
Праздничная иллюминация в честь победы! Но все-таки у самого флага караул из
четырех "сосисок".
     Наш план таков. Его придумал я. Первым идет в атаку Марик. Он подползет
как  можно  незаметнее к  самому флагу,  а  потом  выдаст себя  неосторожным
движением.  Когда на него нападут,  Марик должен увернуться и удирать,  куда
хочет, главное, чем подальше от флага. Его вряд ли догонят, потому что Марик
- чемпион лагеря по бегу.  Но если поймают, не беда - у нас такая война, что
пленных оставляют в  живых.  А  главное,  Марик успеет выполнить свою боевую
задачу  -   отвлечь  внимание  противника.  Мы  надеялись,  что  за  Мариком
погонятся,  по крайней мере,  двое часовых.  А с двумя другими мы справимся.
Толька должен отрезать флаг и передать его мне.  Моя боевая задача - удирать
к своим. Толька будет прикрывать мой отход.
     Мы осмотрелись -  тихо и никого вокруг, если не считать четырех стражей
у флага.  Не сомневаюсь,  где-то сидят в засаде и другие "сосиски".  Но пока
они опомнятся, мы похитим флаг.
     Я подтолкнул Марика: "Давай". Марик был весел и спокоен, а мы с Толькой
немного волновались...
     - Руки вверх! Сдавайтесь!
     В  одну секунду нас  окружило с  десяток "сосисок".  Они  словно из-под
земли выскочили.  Мы попробовали вырваться из окружения и пробиться к своим,
но силы были слишком неравны.
     - Думали обхитрить нас,  - кричали "сосиски", - а мы за вами следили от
самого забора.  Нас  не  проведешь.  Дали вам  возможность подойти поближе и
посмотреть на наш флаг. Что ж, любуйтесь...
     Презрительно отвернувшись от врагов, мы глядели на флаг, который нам не
удалось похитить, и не отвечали на оскорбления "сосисок".
     - Что с ними будем делать? - спросил кто-то.
     - Давайте привяжем их к  соснам,  пускай до утра связанными постоят,  -
предложила "сосиска" в  куртке с  блестящими молниями.  -  Будут знать,  как
нападать на нас. Я уже веревки принес...
     - Да  ты  что,  с  ума  сошел  -  привязывать?!  -  раздался  в  тишине
пронзительный возглас.
     Это кричал Генка Правильный, мой друг.
     Он налетел на "сосиску" в  куртке и  в одно мгновение "обезверевил" ее,
то есть лишил ее главного оружия - веревок.
     - Гена прав, - решил парень в берете. - Привязывать не будем.
     - Тогда давайте их  отпустим,  пусть идут к  себе в  лагерь,  -  громко
сказал Генка, обрадованный поддержкой.
     - Нельзя, - объявила долговязая "сосиска" в очках. - До утра они должны
остаться у нас в плену. Так будет надежней.
     - Вас послала Капитолина Петровна? - обратился к нам парень в берете.
     Я  ничего не  ответил,  но  сразу догадался,  что это тот самый Борька,
однокурсник Капитолины Петровны, старший вожатый в "Ракете".
     - Неужели она не понимает,  что мы выиграли, - возмущался Борька. - Раз
ваш флаг в  наших руках,  значит,  вашей армии больше не существует,  и вы -
побежденные... Почему же она нарушает правила?
     - На войне нет правил, - спокойно ответил я.
     Борька внимательно поглядел на меня и приказал:
     - Отведите их в столовую...
     - Благодарим, - прервал я его, - но мы только что поужинали.
     - Отведите их в столовую,  -  повторил свой приказ Борька,  - и уложите
там на раскладушках.
     Конвоируемые "сосисками",  мы зашагали к  столовой.  Рядом со мной брел
Генка. Он, видно, очень тяжело переживал все происходящее.
     Чтобы подбодрить, я прошептал:
     - Ты уже готовишься к велопробегу по Млечному Пути до Малой Медведицы?
     Генка грустно улыбнулся.
     Долговязая "сосиска" отворила двери столовой.
     - Давайте все же привяжем их,  -  снова вынырнула откуда-то "сосиска" в
куртке с блестящими молниями, - а то удерут...
     - Не удерут, - промолвила долговязая "сосиска" в очках.
     Наши  противники молча направились к  выходу.  Последним шел  Генка.  У
выхода он обернулся и виновато развел руками:
     - Спокойной ночи, ребята.
     Дверь захлопнулась. Два раза повернули в замке ключ. Мы подождали, пока
затихнут шаги на крыльце и возле столовой. И еще просто подождали, на всякий
случай.
     - Ребята, - тихо сказал я, - лежите спокойно, а я пойду в разведку.
     "Сосиски" и не догадывались, какую роковую ошибку они совершили, уложив
нас в столовой. Дело в том, что я за свои прегрешения часто попадал на кухню
и  знал там все ходы и  выходы.  А  столовые во  всех лагерях похожи друг на
друга.
     Я направился на кухню. В темноте грозно блестели котлы. Можно, конечно,
устроить подкоп, но жалко времени. Тут должна быть маленькая дверца, ведущая
во двор.  Ага,  вот она!  Но какой здоровенный замок!  Я ощупал пробой.  Он,
кажется, не крепко держится. Я сильно дернул, и пробой немного поддался.
     Я отправился за ребятами.
     Толька быстро оценил обстановку.  Он схватился обеими руками за пробой,
одной ногой уперся в стенку и... дернул изо всех сил.
     Хорошо,  что мы успели подхватить Тольку, а то бы он грохнулся на пол с
замком и пробоем в руках.
     Путь был открыт.  Крадучись,  мы обогнули столовую и доползли до мачты.
Флаг охранял один часовой.  Он клевал носом и  похрапывал.  Толька зажал ему
рот, я срезал флаг и передал его Марику. Марик спрятал флаг под рубашку.
     Часовому Толька приказал молчать, пригрозив кулаком, и мы припустили со
всех  ног  к  спасительному  забору.  Пронзительный крик  часового,  который
оповещал "сосисок" о беде, придал нам новые силы.
     Только когда перелезли через свой забор и очутились в своем лагере,  мы
поняли, что все же сумели взять реванш за поражение.
     И тут мы нос к носу столкнулись с Капитолиной Петровной и Аскольдом.
     - Где вы бродите по ночам? - строго спросила старшая вожатая. И, не дав
нам оправдаться,  решительно сказала: - Объявляю всем по выговору за то, что
ушли из лагеря в ночное, неположенное время.
     Проглотив безо всякого удовольствия выговор, я сказал Марику:
     - Покажи флаг.
     - Какой флаг? - встрепенулась старшая вожатая.
     - Пионерлагеря  "Ракета",   -   невозмутимо  объяснил  Марик,   подавая
Капитолине Петровне флаг.
     Старшая вожатая восторженно оглядела флаг,  а потом расцеловала каждого
из нас.
     - Спасибо, ребята!
     - Служим пионерлагерю "Лесная сказка"! - бодро грохнули мы и уставились
на Аскольда, ожидая от него поздравлений.
     Но вожатый и не думал нас обнимать. Он хотел по-другому нас поздравить,
но стеснялся, наверное, Капитолины Петровны.
     Мы отправились спать.
     Веселая дюжина превратилась в  геройскую дюжину.  Ведь  благодаря нашей
дерзкой ночной вылазке игра с "сосисками" была сведена к ничьей.
     Ребята ходили, задрав носы к небесам.
     А  мне почему-то  все время вспоминался Генка,  который смотрел на меня
виноватыми глазами, и я слышал его отчаянный крик: "Да ты что, с ума сошел -
привязывать?!" Бывает же -  прицепится что-то и мешает полностью насладиться
победой.


                         Четвертая серия моих снов

     - Гена, - спрашиваю я, - а почему ты мне снишься на велосипеде, ведь ты
сейчас обитаешь в лагере?
     - Не  знаю,  -  отвечает Генка,  -  мне  тоже снится,  что ты  едешь на
велосипеде. И вы все, ребята, снитесь на велосипедах.
     Мы  сидим на обочине шоссе и  беседуем.  Поблескивая на солнце спицами,
велосипеды лежат в кювете.
     - Вообще,  чепуха  получается,  -  рассуждаю я.  -  Вместо того,  чтобы
мчаться наперегонки с ветром,  я похищаю флаг из лагеря, в котором живет мой
друг.
     - Загадка природы, - объясняет Горох.
     - Никакой загадки нет, - горячится Семка. - Просто все очень непонятно.
     - И когда уже эти сны прекратятся? - говорю я.
     - Скоро, - твердо обещает Семка. - Поехали, ребята.
     Я долго смотрю вслед моим друзьям, пока они не исчезают за поворотом.


ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,
                   В КОТОРОЙ РАСПАХИВАЮТСЯ НАСТЕЖЬ ДВЕРИ

     Когда Аскольд шумно распахнул двери нашего домика, мы сразу поняли, что
он пришел прощаться.
     Мы догадались об этом потому,  что у  Аскольда был счастливый вид,  как
будто завтра у него начиналась новая прекрасная жизнь.  А ведь он всего лишь
покидал нас.
     - Бывайте здоровы,  живите богато,  -  Аскольд торопливо жал  нам  руки
своей сильной, мужской, боксерской лапой.
     Мы говорили "до свидания" и ни о чем не спрашивали вожатого.  Один Юрка
Трофименко не удержался и выпалил:
     - А вы куда, Аскольд Васильевич?
     Вожатый поморщился и нехотя пробормотал:
     - Да никуда.  Я  остаюсь в  лагере.  Но буду физруком,  а вожатым у вас
больше не  буду.  Тяжело -  сразу две  должности.  А  потом скоро первенство
города по боксу. Мне готовиться надо.
     - Понятно, - протянул Юрка.
     Аскольд покосился на  него,  как будто хотел спросить,  а  что же тебе,
парень,  понятно, но ничего не сказал, а, отступив два шага к двери, помахал
нам рукой.
     Мы высыпали вслед за бывшим вожатым во двор и  глазели,  как размашисто
он шел, как ловко перемахнул через бум, преградивший ему дорогу.
     Я  подумал,  что  обязательно приду  посмотреть  первенство  города  и,
конечно,  буду болеть за Аскольда.  И тут мне почему-то показалось,  что наш
бывший вожатый проиграет первенство. Ничего не поделаешь, но я уже не верил,
что Аскольд - лучший боксер в нашем городе.
     - Красота, - воскликнул Толька, - живем без вожатого.
     Ребята ликовали.  Мы полдня провели на речке и вволю там накупались,  а
когда вернулись, никто не обругал за самовольство. Даже Капитолина Петровна.
     Я, конечно, понимал, что мы заслуживаем всяческого почета и уважения за
похищение флага.  Но всему есть предел. И поведение Капитолины Петровны меня
удивляло и  настораживало.  Она  только улыбалась нам  издалека и  ничего не
говорила.
     После полдника,  когда мы собрались в домике,  чтобы обсудить программу
вечернего времяпрепровождения, дверь отворилась и на пороге появился сияющий
мальчишка с  чемоданчиком в руках.  Его физиономия,  старательно обрызганная
веснушками, словно тетрадь двоечника кляксами, излучала радость.
     - Здравствуйте,  ребята,  -  воскликнул мальчишка с веснушками,  - я из
первого отряда к вам. Буду теперь в вашем отряде.
     Он произнес это таким тоном, будто на веки вечные осчастливил нас своим
приходом.
     - Какая кровать свободна? - добродушно поинтересовался мальчишка.
     Я машинально показал на свободную кровать.
     - Но мы в отряд не записываем. Это Капитолина Петровна делает...
     Мальчишка, улыбаясь, промолвил:
     - А  Капитолина Петровна сказала,  если вы  не  против,  то  и  она  не
возражает...
     Не скрывая удивления, мы наблюдали за мальчишкой. Он засунул чемоданчик
под  кровать,  а  потом  уселся на  ней  и  попрыгал,  испытывая,  крепка ли
панцирная сетка.
     - Эй,  ты,  -  обратился к мальчишке Васька Блохин,  -  а чего ты к нам
захотел?
     - Как чего?  - искренне удивился тот. - Вы - лучший отряд в лагере. А я
хочу быть в лучшем отряде.
     Вот оно что! Мы гордо поглядели друг на дружку.
     - Ладно уж, оставайся, - снисходительно разрешил Толька.
     - Спасибо, - поблагодарил мальчишка.
     Вскоре появился еще  один новосел.  Тоже с  чемоданчиком.  "Если вы  не
против,  то  Капитолина Петровна не  возражает..."  Он  устроился на  другой
свободной койке. Потом третий, четвертый...
     - Нет,  ребята,  если так пойдет,  -  вмешался Толька,  -  наберем мы в
лучший отряд всякой шантрапы.
     - Что ты предлагаешь? - спросил я.
     - А вот что.  Мой батя работает начальником отдела кадров. Так у них на
работу не попадешь, пока не заполнишь анкету и автобиографию не расскажешь.
     - Ага, - понял Юрка. - Будем спрашивать у всех автобиографию.
     И тут двери нашего домика снова распахнулись, и на пороге замерла Галка
Новожилова.  Но  не  потому,  что струсила.  Такая никогда не  струсит.  Она
остановилась, чтобы получше разглядеть наш домик и нас.
     - Здравствуйте, примите в свой отряд, - потребовала Галка.
     Я  широко  открыл  глаза.  Кто  к  нам  просится в  отряд?  Сама  Галка
Новожилова.
     - У нас в отряде настоящие мужчины,  а не всякие там бантики-фантики, -
громко сказал Толька.
     - А кто такой настоящий мужчина? - пошла в атаку Галка.
     - Настоящий мужчина -  это такой человек,  который никого не боится,  -
четко и ясно объяснил Толька.
     - Я никого не боюсь, - не осталась в долгу Галка.
     - И вожатых?
     - И вожатых!
     - И мамы с папой?
     - И мамы с папой!
     - Ну,  хватит вам пререкаться,  - остановил спорящих Юрка. - Ты садись,
Галя, и расскажи свою автобиографию.
     Юрка  взял  в  руку  карандаш и  приготовился записывать каждое Галкино
слово.
     - Я,  Галина Ивановна Новожилова, - начала Галка, - родилась в... ну, в
общем, чуть больше десяти лет назад. В семье милиционеров.
     - О-о!  -  замычали  ребята.  А  я  еле  сдерживал улыбку,  потому  что
прекрасно знал, что у Галки папа - электромонтер, а мама - воспитательница в
детском саду.
     - Ми-ми-милиционеров? - заикаясь от волнения, переспросил Марик.
     - Да, - как ни в чем не бывало кивнула Галка.
     - У тебя папа - милиционер? - задал Толька наводящий вопрос.
     - И папа,  и мама,  - не моргнув глазом, ответила Галка. И, поглядев на
меня, спросила: - Я могу продолжать свою автобиографию?
     - Пожалуйста, - сказал я.
     У ребят мгновенно пропала охота острить.
     - Когда  мне  исполнилось  семь  лет,   я  пошла  в  первый  класс,   -
рассказывала Галка. - А в этом году окончила шестой. Вот и все.
     - Маловато, - скривился Толька. - А чем ты себя проявила в школе?
     - Проявила?  - Галка задумалась и тут же совершила ошибку: - Я окончила
шестой класс на одни пятерки.
     - А-а,  -  обрадованно завопил Толька, как будто ему попалась на крючок
рыбина,  о которой он давно мечтал. - Ты нам не подходишь. Здесь, - он гордо
обвел рукой нас, - нет ни одного отличника.
     Галка осознала свою ошибку и начала выкручиваться.
     - У  меня  пятерки  по  предметам,  а  по  поведению  мне  еле  троечку
натянули...
     Ребята заинтересовались.
     - Однажды перед географией я  залезла в  шкаф и  рычала весь урок,  как
лев. А мы в это время проходили Африку, и учительница Марья Ивановна думала,
что так и надо. Это раз, - Галка загнула палец.
     Ребята одобрительно засмеялись.
     - А потом ко мне домой явился пионерский патруль, - продолжала Галка, -
чтобы перевоспитывать меня.  Тогда я науськала на патруль нашу овчарку Розу.
Ребята летели по лестнице кубарем, на ходу теряя галоши.
     Дюжина захохотала,  а  я чуть не поперхнулся.  Потому что это я напугал
пионерский патруль.  Правда, не овчаркой, как сочинила Галка, а обыкновенной
комнатной собачонкой Розой. И вела патруль, чтобы перевоспитывать меня, сама
Галка.  Сидит сейчас и,  хитро на меня глядя, улыбается. Ладно, присваивайте
себе мои подвиги,  мне не жалко.  Я по пять таких подвигов могу совершить за
день.
     - По-моему, - сказал я, - у человека замечательная автобиография.
     - Прекрасная, - зашумели ребята.
     - Мы тебя принимаем в наш отряд, - торжественно произнес я.
     - Гордись оказанным доверием, - добавил Толька.
     - Спасибо, мальчики, - расчувствовалась Галка.
     - Погоди. - Юрка оторвался от бумаги, на которой он аккуратным почерком
записывал все,  что  говорила Галка.  Он  снял очки,  покрутил ими,  как  бы
пытаясь поймать нужное слово. Но так ничего и не поймав, нацепил очки на нос
и решительно спросил:
     - Разве твои папа и мама тебя не воспитывали?
     - Им  некогда  было,   -   вздохнула  Галка.   -  Папа  ловил  взрослых
преступников, а мама перевоспитывала малолетних.
     - Понятно,  -  протянул Юрка,  хотя по  его  очкам было видно,  что ему
ничего не понятно.
     И  вправду,  не  очень-то  верилось,  чтобы в  семье милиционеров могла
вырасти такая  непослушная дочка.  Что  им  стоило ее  воспитать?  Принесла,
например,  дневник с  записью,  что снова вертелась на  уроке,  мешала всему
классу,  а  родители ей раз -  и пятнадцать суток.  После этого сразу будешь
ниже травы и  тише воды,  не  говоря уже  о  том,  что  никогда не  забудешь
поставить запятые перед "что" и "который". Я решил прийти Галке на выручку.
     - Ребята,  - сказал я, - давайте день открытых дверей закроем до завтра
и побежим на речку.
     Мое  предложение прошло на  ура.  Юрка прикрепил к  двери нашего домика
объявление:  "Сегодня приема больше не будет".  И  разбухшая на пять человек
веселая дюжина побежала на речку.
     По дороге Галка тихо спросила у меня:
     - Ты не обиделся, когда я сочинила...
     - Ни капельки, - перебил я Галку. - Ври, сколько тебе захочется.
     - Я хотела повеселей ответить этому Тольке,  -  объяснила Галка.  -  Не
нравится он мне.
     - Мне тоже,  -  сказал я.  -  Слушай,  а  зачем ты вообще к нам в отряд
перешла?
     - Ты не понимаешь? - переспросила Галка и моргнула.
     - Не понимаю, - пожал я плечами.
     - Ну и дураки эти мальчишки, - воскликнула Галка и побежала к речке.
     Мальчишки,  может,  и дураки,  подумал я.  Но что я не остолоп, так это
неоднократно проверено. Чего же Галка перешла к нам?
     Но больше размышлять я был уже не в состоянии,  потому что мы очутились
на берегу речки. А когда я вижу воду, то забываю обо всем на свете.


ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ,
                      В КОТОРОЙ ВСЕ ХОХОЧУТ, А Я ДУМАЮ

     В  ту  первую  ночь,   когда  мы  остались  без  вожатого,   все  спали
замечательно, и никакие сны нам не снились.
     И  пробуждение наше было прекрасным.  Мы все улыбались,  предвкушая еще
один день свободы без вожатых.
     Потягиваясь, мы не торопились вставать.
     - Здравствуйте, дети! Как вы спали?
     Мы  вскочили на растерянно заскрипевших кроватях и  уставились в  угол,
откуда к нам прилетел ласковый голос.
     На табуретке расположилась Елена Владимировна,  вожатая отряда малышей.
И хоть она сидела, было видно, что Елена Владимировна очень высокая. С таким
ростом только в баскетбол играть. И все у Елены Владимировны было длинное: и
руки,  и  ноги.  Только коротенький нос,  словно ненужная запятая,  делал ее
очень симпатичной.
     Вожатая сидела и  хорошо нам  улыбалась.  Мы  тоже стали ей  улыбаться,
недоумевая, как она очутилась здесь и что ей надо?
     - С  сегодняшнего дня я  буду у вас вожатой,  -  спокойно сказала Елена
Владимировна.  -  Быстрее одевайтесь,  и на зарядку!  А я пойду будить своих
малышей.
     Когда за новой вожатой затворилась дверь, ребята дружно засмеялись.
     - Ну, пацаны, - ликовал Толька, - она будет делать все, что мы захотим.
     - Она будет плясать под нашу дудку, - смеялся Марик.
     Ребята хохотали,  а  я  думал.  Потому что вспомнил,  как дня три назад
после обеда случайно забрел в домик к малышам.
     Малыши укладывались спать.  "Укладывались" -  это я  сказал не подумав.
Малыши попросту раскладывались.
     Один,  стриженный наголо,  носился вокруг кровати,  описывая правильные
окружности.  Он ни на секунду не закрывал рта, из которого вырывался крик на
первую букву алфавита. Понятное дело, первоклассник, больше букв и не знает.
     Другой,  с  черной челочкой на  лбу,  прыгал на  своей кровати,  как на
батуде.  Он плюхался на спину,  падал на живот,  вскакивал на ноги,  а потом
повторял всю комбинацию сначала.
     А  в  углу  двое малышей затеяли метание подушек.  И  если мы,  большие
ребята,  стремимся как можно посильнее ударить противника,  то малыши делали
наоборот. Один бросал подушку так, чтобы второй ее не смог поймать. В общем,
они тренировались, как вратари.
     Я обалдело глядел на малышей,  совершенно оглохнув от их крика и возни.
И  в  это время в домик вошла Елена Владимировна.  Ее все сразу увидели,  но
шума-гама не прекратили, а как будто повернули ручку громкости до предела.
     - Тетя Лена, смотрите, как я прыгаю, - кричал тот, который прыгал.
     - Тетя Лена,  смотрите, как я бегаю, - кричал тот, который, наверное, в
сотый раз, словно циркуль, описывал окружность.
     - Очень хорошо, - похвалила малышей вожатая, - а сейчас - пора спать.
     И  что бы  вы думали?  Эти бузотеры в  одно мгновение легли в  кровати,
пожелав спокойной ночи себе и  своей вожатой.  А та обошла ребят,  поправляя
сбившиеся одеяла и отвечая на последние вопросы.
     А  когда Елена Владимировна направилась к  выходу,  все,  закрыв глаза,
добросовестно сопели.  Я подумал -  дудки они заснут.  Только вожатая уйдет,
сразу устроят новое представление.
     Минут пять я  ходил вокруг да около домика малышей,  а потом заглянул в
окошко. Ребята честно спали.
     Вот  почему,  когда все хохотали,  я  думал.  Куда нам до  этих веселых
дьяволят.  Такого тарарама не  переживет ни один вожатый.  Аскольд бы от них
давно сбежал.
     А Елена Владимировна выдержала, и, наверное, не один раз.
     Нет,  с  такой вожатой нам будет не  просто.  Я  не  успел поделиться с
ребятами своими мыслями,  как  Елена Владимировна влетела в  наш  домик.  Мы
лежали на кроватях и не думали подыматься.  Нам было интересно узнать, а как
на наше лежание посмотрит новая вожатая.
     - Ребята,  -  тихо произнесла Елена Владимировна,  -  а знаете, о чем я
сейчас думаю?
     Как будто и не ожидая от нас ответа, новая вожатая продолжала:
     - Я  думаю о том,  что в эту минуту пробил себе дорогу крепкой шапкой и
вылез из земли боровик.  Огляделся по сторонам и стал расти-подрастать. И не
догадывается царь грибов,  что скоро к  нему в  гости явятся ребята из  9-го
отряда.
     Мы не издали ни звука. Такие сказочки рассчитаны на первоклашек.
     Елена  Владимировна невозмутимо продолжала  осаду  нашей,  само  собой,
неприступной крепости.
     - Вы больны?  -  сделав вид,  что испугалась, спросила новая вожатая. -
Ах, я все поняла, вы не умеете одеваться.
     Она открыла двери нашего домика и громко позвала:
     - Дети, идите сюда!
     Через секунду нашу палату наводнили семилетние и восьмилетние карапузы.
Я, который знал, что они из себя представляют, испуганно задрожал.
     - Дети,  -  ласково сказала Елена  Владимировна,  -  помогите мальчикам
одеться, они не умеют.
     Издав  радостный вопль,  малыши ринулись на  нас.  Этой  атаки мы  уже,
конечно, не выдержали. Мы сдались, то есть торопливо оделись.
     - А теперь мыться и на линейку, - спокойно сказала Елена Владимировна.
     Новая вожатая ни словом нас не упрекнула,  и это нам сразу понравилось.
Чтобы загладить впечатление от утренней сцены,  вежливый Юрка спросил, когда
мы  пойдем в  лес  по  грибы.  Елена Владимировна ответила,  что сразу после
завтрака.
     А  еще  она сказала,  чтобы мы  не  называли ее  по  имени-отчеству,  а
говорили просто "Алена".  Потому что  она сама еще в  прошлом году училась в
школе.
     Вот так вожатая, подумал я.
     - Вот так вожатая!  -  сказал я,  когда мы вернулись из леса с  полными
кошелками грибов.


                           Пятая серия моих снов

     Еще издалека я замечаю ребят.  Они катят с горки.  Я выхожу на середину
шоссе и подымаю руки.
     Ребята тормозят и спрыгивают на дорогу.
     - Чего у тебя рот до ушей? - спрашивает Горох.
     - Ничего, - отвечаю я и продолжаю улыбаться.
     Семка удивленно смотрит на меня.
     - Ты думаешь, она - свой парень? - не отстает Горох.
     - Во всяком случае, она не зануда, - резко отвечаю я.
     - Ребята, а почему бы вожатой не быть хорошим человеком? - приходит мне
на помощь Генка.
     - Ага,  -  фыркает Горох.  -  Она только прикидывается добренькой, а не
успеешь ты и глазом моргнуть, тут же тебя и проглотит.
     Я воображаю, как Алена меня проглатывает, и хмыкаю.
     Горох кипятится:
     - Валерка, ты на краю пропасти.
     Я отмахиваюсь от Гороха и поворачиваюсь к Семке.
     - Почему ты молчишь?
     Задумчиво почесав нос, Семка неопределенно произносит:
     - Надо все хорошо обдумать.
     - Не волнуйся, Сема! - успокаиваю я друга.
     - Не торопись, Валера, - советует Семка.
     - Ладно, - говорю я.
     Ребята седлают велосипеды и  уезжают.  Я  с  завистью смотрю им вслед и
снова остаюсь один.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ,
                В КОТОРОЙ СО МНОЙ РАЗГОВАРИВАЮТ МАМА И СЕМКА

     Без родителей жить можно!  Один день -  прекрасно!  Два - хорошо! Три -
неплохо!  А  дальше  -  хуже,  потому  что  становится грустно.  И  тогда  с
нетерпением ждешь, когда приедет мама.
     Сегодня  воскресенье,   и  вскоре  произойдет  огромное  событие  -  мы
встретимся с родителями.
     Быстро позавтракав,  мы мчимся к  лагерным воротам,  за которыми шумят,
волнуются и  размахивают руками  наши  родители.  Перед  нами  распахиваются
ворота,  и мы попадаем в объятия мам и пап.  Начинаются поцелуи,  расспросы,
восклицания, вздохи, а потом мы - каждый со своими родителями - разбредаемся
по лесу.
     Мама и я немного замешкались, и оказалось, что все места под ближайшими
соснами уже заняты.  Нам пришлось проделать долгий путь, прежде чем мы нашли
хорошую полянку.
     А пока мы шли, я наблюдал очень интересные картины.
     Вот Юра Трофименко со своей мамой,  невысокой женщиной в очках,  чистят
апельсины и мирно беседуют.
     К Тольке Прокопенко приехали и мама,  и папа.  В кителе без погон, папа
сидит напротив Тольки,  и они вовсю уплетают котлеты,  которые им достает из
сумки мама.
     Ленька Александров,  не  слушая,  что  ему рассказывает мама,  вцепился
крепкими зубами в жареную курицу.
     Жевали все,  кого я  только не  встречал по  дороге.  Как будто сто лет
прожили на необитаемом острове и здорово проголодались.
     Одна лишь Галка Новожилова ничего не ела,  а,  как всегда жестикулируя,
увлеченно рассказывала о чем-то маме и папе.  Но когда я подошел поближе, то
увидел,  что  Галка  размахивает руками,  в  которых были  зажаты  помидор и
пирожок.
     Что  за  ерунда,  думал  я.  Как  будто только для  того  и  существуют
родители, чтобы нас кормить.
     Нет,  моя  мама не  такая.  Меня,  правда,  смущало,  что мамина сумка,
которую я тащил,  необыкновенно тяжела.  Ну,  мало ли что могла привезти моя
мама!
     Вскоре мы вышли на большую поляну. На ней можно было хорошо отдохнуть и
поговорить. Но вскоре я понял, что полянка для нас маловата.
     Мама  сперва меня долго и  озабоченно разглядывала,  а  потом,  покачав
головой,   решительно  принялась  вытаскивать  из   огромной,   как   мешок,
бело-голубой сумки всякие сверточки с вареньями и печеньями.
     - Мама,  -  испугался я и,  наверное,  побледнел, - мама, мы только что
завтракали.
     Мама протестующе подняла руку с очередным свертком.
     - Я  знаю,  что вы там завтракали,  и  потом прошло уже полчаса,  и  ты
проголодался.
     Я окинул взглядом полянку, вдоль и поперек уставленную едой и питьем, и
подумал, что мама наверняка всю неделю готовилась к приезду в лагерь: бегала
по магазинам, жарила, варила, пекла.
     - У  тебя пропал аппетит?  Может,  ты  заболел?  -  заволновалась мама,
увидев, как я равнодушно поглядываю на ее приготовления.
     - Ну что ты! Я прекрасно себя чувствую, - ответил я и вздохнул.
     Нечего делать -  придется есть. Но только я проглотил голубцы, как дело
пошло на лад. Одно за другим кушанья исчезали в моей ненасытной утробе. Мама
мне помогала и приговаривала:
     - А еще говорил, что сыт. Не хулиганишь тут? - строго спросила мама.
     - Мама, когда я хулиганил? - обиделся я.
     - Ну, ну, случалось, - утешила меня мама. - По дому соскучился?
     - Еще как, - сознался я.
     - Ничего,  -  вздохнула мама,  -  скоро конец смены.  А  вообще на тебя
хорошо влияет коллектив.
     Я не ответил и продолжал жевать.
     - Да,  чуть не забыла, - спохватилась мама. - Тебе Сема письма прислал.
Вот, держи.
     Я  жадно схватил конверты с  нарисованной на  них  русалкой на  камне и
прочел  круглые  неторопливые Семкины  буквы:  "Коробухину Валерию,  лично".
Понюхал конверты,  от них пахло чем-то очень приятным и  соленым,  наверное,
морем. Читать письма пока не стал, оставил это удовольствие на потом.
     - Скучаешь по ребятам? - спросила мама.
     - Ага! Ты знаешь, мам, в соседнем лагере Генка.
     - Знаю,  -  ответила мама.  - Я тебе не говорила, чтобы вы опять ерунду
какую-нибудь не затеяли.
     - Генка меня от смерти спас,  -  похвалил я  друга.  -  А ты говоришь -
ерунду затеяли.
     - От смерти? - ойкнула мама.
     Я понял, что пересолил, и поспешил вернуть маму к жизни.
     - Ты не волнуйся, ерунда здесь у нас одна получилась.
     - Доведешь ты меня до инфаркта, - пригорюнилась мама.
     - Мама, - пообещал я ей. - Ты еще моих детей в лагерь возить будешь.
     Запрокинув голову, мама засмеялась.
     Вскоре зеленая полянка опустела,  и на ней остались торт и трехлитровая
банка компота.  Если вы ни разу не пробовали мамины торты, вы ничего в жизни
светлого и  радостного не  видели.  Я  посмотрел на  торт  и  компот жадными
глазами, но сил у меня уже не было.
     - Ничего, - спокойно сказала мама. - Возьмешь с собой, съешь завтра.
     Снова  у  лагерных ворот  столпотворение:  шум,  гам,  крики,  объятия,
поцелуи,  восклицания и  длинные наставления.  И  вот с  тортом и компотом я
возвращаюсь в  свой  домик.  Водружаю все  это  на  тумбочку,  усаживаюсь на
кровать и  торопливо достаю из  кармана Семкины письма.  Смотрю на  почтовые
штемпели,  чтобы читать по  порядку.  Разрываю первый конверт и  одним духом
прочитываю письмо.
     Первое письмо моего друга было обидно кратким.

     "Валера,   здравствуй!   Солнце  жжет  нестерпимо,  и  от  него  некуда
спрятаться. Из моря не вылажу. Это единственное спасение.
     С меня сползло две шкуры.
     Как ты? Привет ребятам.
                                                            Твой друг Семен.
                                                  Южный берег Черного моря".

     Второе письмо было чуть подлиннее и чуть погрустнее.

     "Валера!  Лежу  на  пляже,  сдавленный потными и  жаркими телами.  Мама
разрешает купаться два раза в день. Говорит, что я очень похудел.
     Ездили в Ялту,  смотрели домик Чехова.  Помнишь, он "Каштанку" написал?
Очень интересно.
     Без тебя и ребят скучно. На пляже одни малые сопливые.
     Сползло еще три шкуры.
     Крепко жму тебе руку.
                                                      Твой самый верный друг
                                                                 С.Паперно".

     Прежде  чем  разорвать  третий  конверт  и  прочесть  последнее Семкино
письмо,  я подумал,  сколько же у моего друга шкур? Ведь ни один взрослый не
вынесет того,  что выдержал Семка -  пять шкур с него сползло. А ему хоть бы
хны!
     В третьем письме было вот что.

     "Валера,  сегодня убил из подводного ружья рыбину.  В воде она казалась
огромной-преогромной, а когда вытянул, уменьшилась в пять раз.
     Мы с папой тайком от мамы, пока она спит после обеда, бегаем купаться и
охотимся на рыб.
     Сюда бы тебя, Генку и Гороха! Было бы здорово!
     Сползло еще две шкуры. Наверное, последние.
                                              Будь здоров. Скоро встретимся.
                                                                     Семка".

     Я долго лежал с письмами в руках и глупо улыбался.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,
                     В КОТОРОЙ ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

     Я  зашнуровал  кеды  и  выбежал  из  нашего  домика.   Я  торопился  на
волейбольную площадку,  откуда долетали звонкие удары по мячу и восторженные
крики болельщиков.
     Но  не  суждено было  мне  в  тот  вечер  поиграть в  волейбол.  Сделав
несколько шагов,  я остановился. Под сосной сидел и читал толстую книжку Юра
Трофименко.
     Я осторожно присел рядом с Юркой. Не отрываясь от книжки, он спросил:
     - Чего тебе?
     - Пойдем побросаем мячик, - робко предложил я.
     - Мне нельзя, - вздохнул Юрка.
     - Ты больной?
     - Я не больной, - ответил Юрка, - у меня переэкзаменовка.
     - А-а, невесело целое лето над книгами корпеть, - пожалел я парня.
     - Ну что ты!  -  Юрка улыбнулся.  -  Я  очень люблю читать.  Ты знаешь,
сколько книг я прочел? - Юрка задумался, чтобы не соврать. - Целый шкаф дома
и половину школьной библиотеки.
     Юрка взъерошил волосы.  У него была странная прическа, но Юрка ею очень
гордился. "Как у Эрнеста Хемингуэя", - говорил он.
     А  по-моему,  у него вовсе не было прически.  Просто волосы росли,  как
хотели,  а  на  макушке одна прядь торчала,  словно громоотвод.  Но  громы и
молнии  ей  не  удалось отвести от  бедной Юркиной головы.  Схлопотал парень
переэкзаменовку.
     - Ты знаешь,  -  Юрка мне доверительно улыбнулся,  -  я нарочно получил
переэкзаменовку.
     - Как это так? - удивился я.
     - Очень просто,  -  ответил Юрка.  - Моя бабушка сердилась, что я много
читаю и порчу зрение.  "Такой маленький,  а уже в очках",  - сказала однажды
бабушка, отобрала у меня все книги и оставила одни учебники. Бабушка мечтала
о том времени,  когда настанут каникулы и можно будет мне запретить читать и
учебники.  Без книги я не могу прожить и дня. И вот что я придумал. Вызывают
меня на уроке по литературе,  а  я  говорю,  что в  голову придет,  и веселю
класс.  Учительница поставила мне в  четверти двойку и  дала работу на лето.
Теперь могу все время читать.
     - А что же бабушка?  -  спросила Алена. Она подсела к нам и внимательно
слушала Юркин рассказ.
     - Бабушка раскаялась,  -  засмеялся Юрка.  -  Она сказала:  "Ради бога,
мучай  сколько хочешь  свои  милые  глазки,  только учись,  как  раньше,  на
пятерки". Вы знаете, что у меня в чемодане? Одни книги.
     У  Юрки был самый большой чемодан в нашем отряде.  И вот,  оказывается,
что в нем.
     - Ребята, - воскликнула Алена, - завтра с утра пойдем в лес.
     По тону,  каким вожатая произнесла эти слова, я догадался: Алена что-то
задумала.
     Несколько жарких дней  сделали свое  дело.  Грибы  исчезли.  И  поэтому
веселая дюжина, разросшаяся до восемнадцати человек, побродив утром по лесу,
остановилась на  привал.  Место мы  выбрали интересное.  Большая поляна была
усеяна пнями, словно грибами. На них, на пнях, конечно, мы и уселись.
     Алена поставила на  землю пухлый саквояж,  который все утро таскала,  и
спросила у нас:
     - Ребята, скоро лето кончится, а там в школу. Хочется в школу?
     Одни закричали:
     - Нет!
     Другие закричали:
     - Хочется!
     И потому общий ответ получился:
     - Не хочется!
     - А  почему?  -  искренне удивилась Алена.  -  Я  только в прошлом году
окончила  школу,  но  меня  снова  туда  тянет.  Поэтому  я  и  поступила  в
педагогический.
     - Мне тоже очень хочется в школу,  - вскочила Галка Новожилова. - Я так
соскучилась по одноклассникам.
     Непонятно,  чего Галке скучать по  одноклассникам,  когда лучший ученик
нашего класса находится с ней в одном лагере и даже в одном отряде. Я говорю
о себе.
     - Ребята,   -   сказала  Алена,   -   поднимите  руки,   у   кого  есть
переэкзаменовки?
     Я ахнул,  когда увидел поднятые руки.  Их было четыре - Тольки, Марика,
Юрки и Васи Блохина.
     Что лучше -  остаться на второй год или получить работу на лето?  Лучше
остаться на второй год.  Конечно,  обидно еще раз учить то же самое. А разве
не  обидно золотые летние денечки тратить на  уроки?  Я  на таких несчастных
ребят смотреть не могу. Мне их до слез жалко.
     И  вот,  оказывается,  что  веселая дюжина  совсем не  веселая.  Она  с
переэкзаменовками.
     - Валера  и  Юрик,  -  попросила  нас  Алена,  -  насобирайте хвороста,
разожжем костер.
     Я догадался о замысле вожатой.
     Когда пылает костер, хочется поговорить откровенно, вспомнить, что было
веселого и не очень веселого в твоей жизни.
     Я вам перескажу своими словами то, что говорили ребята у костра. Почему
своими? А потому, что чужими словами просто не умею рассказывать.
     Сперва о Марике Кривошееве.
     В  родной школе Марик был  абсолютным чемпионом по  трем видам спорта -
бегу на длинные дистанции, прыжкам в высоту и... двойкам.
     Слава о рекордах Марика гремела по всей школе. Его физиономия неизменно
украшала  две  самые  популярные стенгазеты,  которые  вывешивались в  одном
коридоре.
     В  "Девятке" -  органе  юных  спортсменов -  Марик  весело  улыбался на
большой фотографии.  Под снимком было написано "М.Кривошеев после рекордного
прыжка".
     А  на  противоположной стене  коридора в  "Кляксе" висела карикатура на
Марика. Обвешанный двойками, сгибаясь под их тяжестью, он еле-еле передвигал
ноги.
     Когда Марик проходил по коридору,  сами понимаете,  в  какую сторону он
глядел.
     Конечно, в ту, где висела "Девятка".
     Марик назубок знал  одно,  что  в  мае,  этом солнечном месяце весенних
кроссов и  выставления годовых оценок,  ему  нужно не  подкачать и  выиграть
первенство города.  Что он  и  делал каждый год.  И  тогда ему прощались все
двойки. Что ни говорите, спортивная гордость школы.
     Но в этом году Марику не повезло.  Первенство города он выиграл,  и все
учителя простили ему  двойки.  Все,  кроме  Нины  Николаевны,  "англичанки".
Никакие уговоры и  разговоры на  нее не действовали.  Нина Николаевна твердо
стояла на своем:
     - А как Кривошеев будет выступать на Олимпийских играх?  Его же туда не
пустят без знания иностранных языков.  И  когда я  требую,  чтобы он овладел
английским, я желаю ему только добра.
     Марик  прекрасно  понимал,  что  ему  желают  только  добра.  Но  также
прекрасно понимал, что работа на лето ему обеспечена.
     И он получил ее.
     Ваське Блохину не везло в другом.  Он обожал пофантазировать. И поэтому
страшно любил писать сочинения и  изложения.  Там он мог придумать все,  что
хотел.  Но  подводили Ваську запятые,  двоеточия и  тире.  Ставил он  их где
попало, иногда угадывал, а чаще - нет.
     Учителя охотно читали всему классу Васькины сочинения,  а потом, тяжело
вздохнув,  принимались за  арифметику.  "Пятерка плюс  единица будет  шесть.
Разделить на два, получится три". Но в журнал ставили почему-то двойку.
     Толька Прокопенко страдал от  своей плохой памяти.  Был он  удивительно
забывчив. Учитель вызывал его прочитать по тетрадке решение задачи. Толька с
шумом  вскакивал и  начинал лихорадочные поиски  тетради.  Учитель терпеливо
ждал.  Толька искал тетрадь в своем и соседа портфелях, в парте, под партой,
в  карманах брюк,  куртки и пальто.  Добросовестные поиски не приводили ни к
чему. Толька огорченно разводил руками:
     - Наверное,   я  забыл  тетрадку  дома,  но  ответ  у  меня  сошелся  с
задачником.
     - Дома?  - переспрашивал учитель, делая вид, что не расслышал последней
Толькиной фразы. - Ну что ж, сбегай домой. Мы подождем.
     Какой смысл бежать домой,  когда тетрадка преспокойно лежит в портфеле.
Но в ней, разумеется, не было решения задачи.
     Являлся Толька обычно к концу урока и рассказывал, что квартира закрыта
и он поэтому не мог попасть домой, а там, конечно, тетрадка лежит, и задачка
решена, и ответ сошелся...
     - Ну что ж, - говорил учитель, - вот тебе условие задачи, иди к доске и
решай.
     Тогда Толька до  конца осознавал,  как  это ужасно иметь плохую память.
Под  веселый  хохот  ребят  он   стучал  мелом  по  доске,   писал  какие-то
удивительные числа, стирал, путался.
     Вот какие истории мы услышали у костра и готовы были слушать еще, и уже
очередной оратор откашливался,  чтобы произнести речь,  но Алена хлопнула по
раздутому саквояжу и воскликнула:
     - Все понятно.
     Она  открыла саквояж и  стала вытаскивать из  него хорошо нам  знакомые
задачники и учебники.
     - Начинаем повторять пройденное,  -  объявила Алена. - Заниматься будем
по часу в день. Вместо парт будете сидеть на пеньках. - Галя, раздай ребятам
тетрадки и карандаши. Начнем урок.
     Веселая дюжина зароптала. Толька выкрикнул:
     - До первого сентября никто не имеет права сажать нас за парты.
     Ребята вскочили, зашумели. И тут Алена обратилась ко мне:
     - Валера, как ты считаешь, что мы должны сейчас делать?
     Это был исторический момент.
     Ребята затихли и  уставились на  меня.  Веселая дюжина ждала от Валерия
Коробухина решения. Как я скажу, так и будет.
     Я  хотел уже  ответить,  что  никакие уроки нам не  нужны,  но  Алена с
улыбкой глядела на меня,  и мой язык сказал совсем не то,  что хотел сказать
я:
     - Мы должны повторять пройденное.
     И тут же спохватился. Что я говорю?
     Но дело было сделано. Ребята со вздохом уселись на пенечках.


                           Шестая серия моих снов

     Я подбегаю к шоссе и еще издали вижу, что мои друзья стоят и ждут меня.
     Лица у них хмурые, смотрят ребята на меня косо, и я ни с того ни с сего
начинаю чувствовать себя виноватым.
     - Вот она и показала когти,  -  мрачно произносит Горох. - А ты до чего
докатился, а ведь был человеком...
     - Ну какие "когти", - говорит Семка. - Надо присмотреться к Алене.
     И тут взрывается тихий Генка.
     - Алена говорила правильно, потому что двойки получать стыдно, и вообще
стыдно быть дураком.
     Вот что прокричал Генка Кольке Гороху,  и  Колька,  у  которого на одну
беду семь ответов, молчит как рыба.
     - Ребята, а когда мы снова все вместе отправимся в путешествие?
     Как всегда, Семка находит самые нужные слова, чтобы нас помирить.
     Лица моих друзей светлеют. А и вправду - когда?


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ,
                         В КОТОРОЙ ДЕЙСТВУЮТ ЛЕШИЕ

     Утром  под  бодрый грохот барабана мы  направлялись в  лес.  Обычно нас
провожал  весь  лагерь.   Ленька  Александров  и  его  ребята  посмеивались:
"Усмирили  веселую  дюжину".  А  Капитолина  Петровна  счастливо  улыбалась.
Наконец-то веселая дюжина попала в надежные руки,  наверное,  думала она. И,
вообще, какая это дюжина, когда нас уже восемнадцать человек.
     Итак, веселая дюжина превратилась в ангелочков, разве что без крылышек.
Мы  безропотно рассаживались на  пеньках,  открывали тетради и  учебники.  И
вовсю шли самые настоящие уроки.  Учителей у нас было сразу шестеро - Алена,
Галка,  веснушчатый Олег и  трое ребят,  которые вслед за ним перешли в  наш
отряд.
     Только теперь я  разгадал тайный план  Капитолины Петровны.  После того
как  веселая дюжина  превратилась в  геройскую,  а  именно  после  похищения
неприятельского флага,  к  нам  захотели перейти  из  других  отрядов многие
ребята.  Все они жаждали быть героями.  Но Капитолина Петровна послала к нам
самых лучших,  проверенных...  Ну,  чтобы они  взяли над  нами шефство,  так
сказать...
     Но Галка, наверное, сама захотела перейти к нам, хотя и продолжала жить
в  домике своего отряда.  А с веселой дюжиной она делила хлеб-соль,  то есть
ходила в столовую, а также радости и беды, то есть целый день была с нами.
     Ради чего или кого тогда Галка к  нам перешла?  Может,  из-за  меня?  А
почему бы и нет? Чудеса хоть и редко, но случаются...
     Чтобы вдохновить веселую дюжину, Алена рассказывала, как во время войны
дети  партизан учились в  лесных школах.  Иногда в  середине урока  прилетал
фашистский самолет и начинал бомбить партизанский лагерь. Ребята прятались в
укрытие, а когда бомбардировщик улетал, урок продолжался.
     Я поглядел на небо, не покажется ли в голубом просторе самолет. Мы бы с
удовольствием укрылись  в  зарослях малины,  которые  тянулись неподалеку от
нашей полянки.
     - Переменка! - громко объявила Алена. - Далеко не расходиться.
     Мы вскочили и бросились,  конечно,  к зарослям малины. Увертываясь друг
от друга, мы неслись, не разбирая дороги.
     Остановились удивленные.
     Мы очутились в березовой роще.  Березы росли не рядышком, а в отдалении
одна  от  другой.  Наверное,  для  того,  чтобы каждую можно было хорошенько
рассмотреть.
     Сегодня пасмурно,  а  в  роще  -  светлынь.  Березки сияют,  как  лампы
дневного  света.  Нас  охватила  непонятная радость.  Тихие  и  смирные,  мы
переходили от березки к березке. Словно мы были не в лесу, а в музее.
     Мы спускались с холмов в низинки,  каждый раз ожидая, что появятся наши
заросли малинника. Но березовая роща и не думала оканчиваться.
     Я  уже догадался,  что мы  пошли не  в  ту  сторону,  но  мне совсем не
хотелось покидать удивительную рощу.
     - Ребята, мы, кажется, заблудились, - спохватился Юрка.
     - Что это значит - заблудились? - возмутился Толька.
     - Очень просто,  - ответил я. - И нет никакой надежды, что мы выберемся
отсюда до зимы.
     - А что мы жрать будем? - хмуро поинтересовался Толька.
     - Можно и поголодать,  - загорелся Васька. - Есть будем все, что растет
в лесу...
     - Ага, - поддержал его Марик. - Мы будем робинзонами...
     Слова Марика всем пришлись по  душе.  Даже Толька немного приободрился.
Все-таки, что ни говори, а робинзоном быть приятно.
     - Какие же мы робинзоны,  -  усмехнулся Юрка,  -  нас слишком много. Мы
самые обыкновенные лешие.
     Веселая дюжина расхохоталась. Лешие так лешие.
     Между прочим,  заблудилась только веселая дюжина.  А все,  кто пришел к
нам в день открытых дверей, остались с Аленой.
     Хотя разве мы  заблудились?  Если бы  мы очень захотели поискать дорогу
назад,  мы бы ее нашли.  Но мы не очень хотели. Значит, мы не заблудились, а
просто удрали...
     Я старался не думать об Алене.  Она уже беспокоится о нас и,  наверное,
начала поиски.
     Сначала мы набрели на заросли малины и полакомились спелыми ягодами.
     А потом вышли к речке.  На ее берегу сделали привал и купались в теплой
воде до самого вечера.
     Когда стало темнеть,  пошли искать место для ночлега.  Мы  поднялись на
горушку и  увидели зеленый домик  с  маленькими окошками,  который стоял  на
колесах. Ну, точно, как избушка на курьих ножках.
     Возле  домика  пылал  костер.  Вокруг  костра сидели люди.  Мы  несмело
подошли поближе, сказали "здравствуйте".
     - Туристы?  -  спросил седой дедушка.  Он снял очки (под ними оказались
другие) и внимательно посмотрел на нас.
     - Ага,  туристы,  -  охотно согласился я  и подсел к костру.  За мной и
ребята.
     Некоторое  время  мы  молча  разглядывали  дедушку,  который  попыхивал
папироской,  бабушку,  которая помешивала в  кастрюле какую-то  еду,  и  их,
наверное,  внука и двух внучек,  которые с неменьшим любопытством глазели на
нас.
     - А где ваши рюкзаки? - поинтересовался дедушка.
     Пришлось сознаться, кто мы и что с нами произошло.
     - Небось голодные?  -  всплеснула руками бабушка. - Погодите чуток, уха
доваривается.
     Девчонки хихикнули, а мальчишка серьезно спросил:
     - А у вас компас есть?
     - Нету, - ответил Юрка.
     - Как же вы без компаса живете? - удивился мальчишка и показал нам свой
компас.
     Мы с уважением посмотрели на мальчишку и его компас.
     Вскоре мы жадно хлебали из мисок вкуснейшую уху,  а я про себя подумал,
что в следующий раз надо будет заблудиться с удочками.
     - А далеко ли до нашего лагеря? - спросил Толька, когда мы насытились.
     - Это до Ракитного,  значит? Да рукой подать! Километра три до шоссе, а
там на автобусе четыре остановки, - объяснил дедушка.
     - А мы завтра снимаемся с якоря, - похвалился мальчишка.
     - Утром придет машина,  и мы поедем на Нарочь,  -  подала голос одна из
девчонок.
     - За лето, смотришь, и всю республику исколесим, - рассмеялся дедушка.
     - А где ж вы ночевать думаете?  -  поинтересовалась бабушка.  - У нас в
домике, сами понимаете, тесно...
     - Зачем им домик? - воскликнул дедушка. - На берегу стога видали?
     - Видали, - хором ответили мы.
     - Поспать в сене - это же благодать, - мечтательно протянул дедушка.
     Мы  поблагодарили за  угощение и  стали прощаться.  Бабушка вручила мне
большой сверток с едой.
     Едва мы забрались в стог, как сразу же заснули.
     Утром меня растолкал Марик:
     - Валерка, исчез Толька.
     - Может, он на речку пошел? - сказал я.
     На речке Тольки не оказалось.  Я понял, что он сбежал. Боясь нагоняя от
Капитолины Петровны, он решил явиться с повинной.
     - Ребята,  - обратился я к проснувшейся веселой дюжине, - скоро за нами
приедут. Поэтому не будем терять даром драгоценного времени.
     Мы  искупались,  съели  все,  что  нам  дала  хлебосольная  бабушка,  и
отправились на горку, где стоял зеленый домик на колесах.
     Но его уже не было.
     - Уехали, - с завистью протянул Марик.
     - Смотрите, что здесь написано, - крикнул Юрка.
     Мы подбежали к нему и увидели выложенную из шишек надпись: "Счастливого
пути". Наверное, мальчишка и девчонки постарались.
     - Сейчас едут по дороге, - вздохнул Васька.
     - Если бы лагерь такой был,  на колесах!  - воскликнул я. - Сегодня тут
пожили, а завтра уже на Нарочи. Сколько бы можно было посмотреть интересного
и необыкновенного!
     Натужно завыла  машина,  беря  крутой  подъем.  Через  минуту  лагерный
грузовик, петляя между сосен, приблизился к нам.
     Еще не  успела машина остановиться,  как из кабины выскочила Капитолина
Петровна.   Заглядывая  каждому  в  лицо,  она  пересчитала  нас,  а  потом,
облегченно вздохнув, сказала:
     - Садитесь в машину. Поговорим в лагере.
     Из кузова махала нам рукой Алена.
     Когда я увидел ее побледневшее лицо,  сразу понял, как Алена переживала
из-за нас, может, даже ночь не спала.
     Еще  раньше  я  разглядел в  кабине Тольку,  который упорно старался не
замечать нас.
     - Капитолина Петровна,  -  сказал я, - пусть Трофименко в кабину сядет,
он с утра кашляет.
     Юрка упирался и  отговаривался,  но  Капитолина Петровна посадила его в
кабину. А Толька вынужден был перебраться в кузов.
     Машина тронулась в путь. Пока мы не выбрались на шоссе, грузовик не раз
хорошо подпрыгивал на  ухабах.  И  почему-то  всякий раз мы  летели прямо на
Тольку. Получалась куча мала, а в самом низу ее терпеливо страдал Толька.
     - Как вы жили-были, робинзоны? - спросила Алена.
     - Мы не робинзоны, а лешие, - объяснил Васька.
     - И  вправду,   лешие,   -  улыбнулась  Алена.  -  Вы  не  можете  себе
представить, как мне хочется надрать вам уши.
     - Почему не можем представить?  -  ответил я. - Представляем, но нам не
хочется.
     Не в силах сдержаться, Алена рассмеялась. Ребята тоже захохотали.
     Я  смеялся вместе со всеми.  Мне было очень весело оттого,  что я  вижу
Алену.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,
                  В КОТОРОЙ МЫ ИСПРАВЛЯЕМ СВОИ НЕДОСТАТКИ

     Разговор с  лешими занял  всего  три  минуты.  Капитолина Петровна свою
краткую речь о делах нашего отряда окончила странно:
     - Девятый отряд распустить и присоединить его к первому отряду.
     Нам  даже  не  дали  открыть рта,  а  заставили собрать свои  вещички и
переселиться в дом первого отряда.
     Из  председателя совета отряда я  превратился в  обыкновенного пионера.
Переживал ли я? Очень. Для меня даже померкло рыжее, как моя голова, солнце.
Правда, оно померкло и для других ребят. Зарядил дождь, он лил как из ведра,
словно кто-то на небе забыл закрутить кран.
     Когда идет дождь,  мы сидим в палатах. Когда мы ходим или бегаем, дождь
тихо сидит в облаках. Это дважды два лагерной жизни.
     Но в новом домике мне не сиделось,  и поэтому,  надев плащ,  я побрел в
дальний угол лагеря.  Там,  у  самого забора,  уселся под лохматой сосной на
какую-то корягу и принялся размышлять.
     Интересно,  а  откуда Капитолина Петровна знает  о  подмене термометра?
Наверное,  Ленька ей  наябедничал.  И  вот теперь он мой председатель совета
отряда. Невеселые дела!
     - Можно войти?
     Я поднял голову.  Передо мной стояла и улыбалась Галка. Дождь барабанил
по ее плащу.
     - Входи, места хватит! - сказал я.
     Галка уселась рядом со мной на корягу.
     - Ты чего такой грустный? - спросила она.
     - А почему я должен быть все время веселый? - рассердился я.
     - Нет, совсем не должен... - растерялась Галка и, чтобы переменить тему
разговора, сообщила: - Сегодня после обеда диспут.
     - Понятно, - зевнул я, - в общем, болтовня.
     - Сегодня мы  будем спорить на  тему:  "Если у  тебя  есть  недостатки,
исправь их". И ты знаешь, что мне пришло в голову? Давай дадим бой Леньке!
     Я чуть не подпрыгнул на коряге:
     - Ну, Галка, замечательно придумала!
     Галка зарделась от моей похвалы и тихо спросила:
     - А почему ты перестал писать мне записки?
     - Да  понимаешь,  -  завертелся я  на  мокрой коряге,  как  на  горячей
сковородке,  -  нет времени,  бумаги нет,  карандашей нет...  И потом, зачем
писать записки, мы же в одном лагере...
     - В  школе мы  тоже учились вместе,  но  ты все равно каждый день писал
мне, - вздохнула Галка.
     До  чего все запутывается у  меня в  жизни,  подумал я.  Может,  диспут
поможет мне разобраться?
     ...Перепрыгивая через мутные лужи,  по которым лупил дождь, мы добежали
до  столовой,   где  за  столом  восседали  Капитолина  Петровна  и   Ленька
Александров,  а  на  скамейках разместились все,  кто  захотел участвовать в
диспуте.
     Когда  Ленька  вооружился  колокольчиком,  он  почувствовал себя  очень
уверенно. Это можно было прочитать на его довольной физиономии.
     - Ребята,  тише!  -  Ленька  тряхнул колокольчик,  и  тот  зазвенел.  -
Начинаем диспут.
     Я хмыкнул. Интересно, кто первый начнет каяться в своих недостатках?
     Первой вышла к столу Зина, с которой я не очень удачно учился рисовать.
     - У меня много недостатков,  -  забормотала она. - Я завидую знаменитым
художникам.  Я хочу рисовать,  как они. Нет, неправда, я хочу рисовать лучше
их.
     - Но  это не недостаток,  -  заметила Капитолина Петровна,  -  это даже
хорошо, что ты стремишься к лучшему.
     Вслед  за  Зиной  каялся долговязый парень с  большой лиловой шишкой на
лбу.
     - Я боюсь ходить ночью по лагерю,  -  стесняясь,  сказал парень. - Но я
борюсь со своим недостатком. Я закрываю глаза и смело иду.
     Ребята захохотали. Вот откуда у него лиловая, как слива, шишка.
     В  спину  парню,  который прикрывая шишку,  отправился на  свое  место,
Ленька Александров снисходительно бросил:
     - Надо  закалять волю,  -  и  повернулся к  нам:  -  Ребята,  а  почему
помалкивает  бывшая  так  называемая  веселая  дюжина?   По-моему,   у   них
недостатков даже слишком много.  Мы  ждем от  них искреннего осуждения своих
проступков. Кто хочет выступить?
     - А почему ты не выступишь? - крикнула Галка.
     - Не хочу, - отрезал Ленька. - Веселая дюжина! Мы ждем.
     - Ты зубы не заговаривай,  -  весело перебил я его.  -  У тебя,  может,
недостатков нет?
     - Нет, - зло ответил Ленька.
     - А хочешь, я назову твои недостатки? - улыбнулся я.
     - Назови, - неуверенно промычал Ленька и побледнел.
     - Ты ябеда, - четко и громко сказал я. - И еще трус.
     - Правильно! - закричала Галка и другие ребята.
     Капитолина Петровна поспешила меня одернуть:
     - Ты бы лучше,  Коробухин, о своих недостатках рассказал. Или у тебя их
нет?
     - О своих, расскажи о своих, - оживился и Ленька.
     - Почему нет?  У  меня  есть недостатки,  -  рассуждал я,  выбираясь из
последнего ряда к столу.
     - Ну, так мы тебя слушаем, - поторопила меня Капитолина Петровна.
     - У  меня всего один недостаток,  -  так я  начал каяться,  -  но  зато
большой. Вернее, длинный. Это мой язык.
     - Вот-вот, - улыбнулась старшая вожатая.
     - Конечно,  -  продолжал я,  -  если бы я,  когда нужно, поддакивал или
нашептывал на ушко, то жил бы припеваючи, как некоторые...
     Я  выразительно посмотрел на Леньку.  Он стал белым как стена.  Ничего,
кроме очков, нельзя было увидеть на его лице.
     Капитолина Петровна задумчиво крутила в руках карандаш.
     - Я обещаю,  -  торжественно произнес я, - что никогда не исправлю свой
недостаток.
     Провожаемый смехом,  я прошел на свое место. Капитолина Петровна встала
и тряхнула колокольчиком.
     - Ребята,   посмотрите,   -   сказала  она,  -  погода  исправила  свой
недостаток.  На  дворе  -  солнышко.  Поэтому  мы  заканчиваем  наш  диспут.
Согласны?
     - Согласны, - зашумели ребята и выбежали из столовой.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ,
                       В КОТОРОЙ Я РАССКАЗЫВАЮ СКАЗКУ

     Навстречу мне шли, заливаясь от хохота и чуть ли не обнявшись, Толька и
Ленька Александров. Увидели меня, перестали хохотать и с ехидными улыбочками
прошествовали мимо.
     Да-а-а!  Если Толька спелся с Ленькой Александровым, это неспроста. Они
явно что-то затевают против меня.
     - Вот он где! - услыхал я радостное восклицание Юрки.
     - А мы тебя всюду ищем, - сказал Марик.
     Друзья встали по обе стороны от меня. Я серьезно поглядел им в глаза.
     - Вы умеете держать язык за зубами?
     Ребята молча прижали руки к груди. Все ясно - умеют!
     И я рассказал им о своих подозрениях.
     Юрка задумчиво протер очки:
     - Если бы знать, что они затеяли.
     - Надо не спускать с  них глаз,  -  воскликнул Марик,  который не терял
времени даром.  Он делал гимнастическое упражнение "пистолетик". - Установим
за ними круглосуточное наблюдение.
     - Правильно, - подхватил идею Марика Юрка. - С утра я наблюдаю за ними,
после обеда - Марик, вечером - Валерка, а ночью - Васька. На следующие сутки
будут вести наблюдение другие ребята.
     Свой  союз  мы  скрепили  крепкими мужскими рукопожатиями и  побежали в
столовую.  За ужином ничего страшного не произошло. Мои враги не хотели себе
портить аппетит.
     После отбоя мы укладывались спать,  но спать обычно не хотелось. Сна не
было ни в  одном глазу.  Вожатые и  воспитатели разводили руками:  "Почему и
отчего?" Им было непонятно.  Мы,  мол,  целый день гоняем,  как угорелые, не
останавливаясь ни на секунду. А потому должны спать, как суслики, тушканчики
и прочие грызуны.
     Но мы,  честное слово,  ни капельки не уставали.  И потом, мы собрались
вместе,  лежим в  одном домике,  никто нам не мешает,  и можно наконец вволю
наговориться.
     Каждый  из  ребят  стремился рассказать интересную историю,  которую он
слыхал или вычитал в книге. Чаще других в нашем домике рассказывал Юрка. Он,
наверное, прочитал за свою жизнь все книги, какие были на свете и в лагерной
библиотеке.
     Иногда  приходило  вдохновение и  ко  мне.  Вы  сами  понимаете,  я  не
пересказывал то,  что было в книгах, а сочинял новые истории. Сегодня, когда
мы  впервые ночевали в  доме  Ленькиного отряда,  я  решил,  что  пришла моя
очередь.
     - Ребята, - крикнул я, - хотите, я вам расскажу сказку?
     - Про белого бычка? - Это, конечно, Толька выскочил.
     Я понял, что он сегодня будет мне здорово мешать. Ладно. Пережуем.
     - В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, - начал я,
и шум постепенно улегся вместе с ребятами на кроватях.  -  И было у царя два
сына...
     - Один умный, а другой - дурак? - перебил меня Ленька.
     - Нет,  этому царю крупно не  повезло,  у  него было два  сына,  и  оба
дураки.
     Ребята зашикали на Леньку и  Тольку,  и  те перестали прерывать течение
моих мыслей.
     - ...Царские сыновья,  -  продолжал я,  - были дурни что надо. Один был
страшно гордый.  Приказал,  чтобы все, кого он повстречает на пути, бухались
ему в ножки и непременно называли - государь ты наш батюшка.
     Другой дурак еще  похлеще был.  Как  кто ему не  угодит,  слово поперек
молвит,  сразу  бежит  к  папаше и  ябедничает.  И  царь-папаша казнил того,
неугодного, а дурак радовался и хлопал в ладоши...
     Ребята слушали вовсю, они уже догадались, что сказка не простая. Толька
и Ленька тоже не подавали голоса.
     - ...Вы  сами понимаете,  что никто в  том царстве-государстве не любил
дураков.  Все их люто ненавидели.  Дураков и  в  сказках не любят.  Всеобщим
любимцем у  людей был один добрый молодец.  Косая сажень в плечах,  он одной
рукой выжимал десять раз пудовую гирю.  Добра молодца любили за  то,  что он
заступался за бедных и за девчонок,  смело бился с дураками и врагами, а еще
за то,  что песни пел веселые и  всякие забавные истории рассказывал.  Люди,
слушая его, животики надрывали и на время забывали о своих бедах и двойках.
     Вот этого добра молодца и  задумали дураки погубить,  потому что он  не
кланялся им в ножки, а иногда давал и по морде.
     Дураки наябедничали своему папаше.  А папаша-царь только мигнул и ногой
топнул,  как стражники схватили добра молодца и  заточили в  тюрьму.  Тюрьма
была на  скале высокой,  а  решетки такие,  что не  перепилишь,  тут автоген
нужен. А какая в то время техника была? Конь вместо трактора.
     Добру молодцу сказали,  что  завтра,  едва луч  солнца коснется решеток
тюрьмы,  ему  отрубят голову.  Добрый молодец обхватил покрепче свою голову,
пока она еще была на плечах, и закручинился...
     Я  на некоторое время замолк,  чтобы дать своим слушателям подумать,  и
продолжал:
     - ...Но не знал добрый молодец,  что в  царстве-государстве поднялся за
него народ. Вели восставших друзья добра молодца.
     Один -  ученый, который прочитал все книги на свете и знал много стихов
на память,  а  другой -  самый сильный,  самый ловкий и самый смелый во всем
государстве.
     Ворвался народ в  тюрьму и освободил добра молодца.  А потом восставшие
пошли во дворец и дали пинка царю и его сыновьям.  Те долго летели кубарем с
горы вниз,  пока не очутились в болоте и не превратились в жаб. Они там и до
сих пор квакают.
     Конец сказки был встречен веселым смехом, а Марик решительно вскочил на
кровати, и ее пружины грозно заскрипели.
     - Слушайте,  вы,  Толька и Ленька! Если вы тронете Валерку, получите от
нас от всех. Поняли?
     - А кто его собирается трогать? - невразумительно пробормотал Ленька.
     - Ты понял? - грозно повторил Марик.
     - Понял, - неохотно промямлил Ленька.
     - А ты? - спросил Марик у Тольки.
     - Я все понял, - заюлил тот. - Ты не беспокойся, Марик!
     - Попробуйте только! - зашумели ребята из нашего нового отряда.
     А я подумал, что зря волновался. С такими ребятами я никогда и нигде не
пропаду.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ,
                        В КОТОРОЙ ТОЛЬКО ОДНИ МЫСЛИ,
                        И ПОЭТОМУ УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ
                         СМЕЛО ЕЕ МОГУТ ПРОПУСТИТЬ

     Я вскочил и долго не мог понять, что к чему.
     Я  проснулся внезапно,  как будто кто-то  меня стукнул по плечу или как
будто кто-то прокричал мне в самое ухо: "Эй ты, вставай!"
     Я вскочил с постели и долго вертел головой,  соображая, а что это такое
происходит и  где я.  Наконец до меня дошло,  что я лежу (вернее,  лежал,  а
сейчас сижу) на койке в  пионерском лагере "Лесная сказка" и что сейчас ночь
и тьма кромешная и самое время дрыхнуть без задних ног, как это умело делают
ребята.
     Не понимая,  что со мной стряслось,  я стал укладываться спать,  но тут
меня снова как будто стукнуло,  а  потом тряхануло как следует,  а потом еще
раз стукнуло, и так несколько раз. Что за шуточки? Может, землетрясение?
     И наконец я вспомнил.
     Сегодня -  мой день рождения.  Мне стукнуло 13 лет.  Ну и число! Может,
оттого мне все время не везет в этом году? Ну, конечно. Отчего же еще?
     Я снова лег,  но сон от меня удрал,  и я не пытался его ловить.  Сейчас
самое время было поразмышлять о прожитой жизни.
     Что ни говорите,  а 13 лет - это не так уж мало. Если быть честным, это
очень много.  Пройдет еще тринадцать лет, потом еще тринадцать, еще и еще, а
потом - все. Да ну, лучше спать, чем про такое думать.
     Но  заснуть никак не  удавалось.  Конечно,  все  мои  беды в  этом году
оттого, что это был тринадцатый год моей жизни. А с сегодняшнего утра, когда
начнется четырнадцатый год,  все пойдет по-другому.  Шиворот-навыворот. Нет,
шиворот-навыворот тоже не стоит. У меня и так все шиворот-навыворот.
     Золотые слова -  надо  начинать новую жизнь!  Ого!  Уже  13  лет!  Надо
становиться серьезным и спокойным,  слушаться маму,  учителей,  вожатых... В
общем, надо идти на пенсию.
     Я бросил ломать голову над всякой ерундой и заснул.


                          Седьмая серия моих снов

     Я выбегаю на шоссе.  Гляжу налево -  нет ребят.  Гляжу направо -  шоссе
пусто.  Неужели что-нибудь  стряслось и  ребята задержались в  пути?  Может,
велосипед у  кого  испортился?  И  сейчас  Генка  чинит  его,  как  когда-то
(давным-давно!) мой.
     Усаживаюсь на обочину и жду своих друзей.
     - Валера, что ты здесь делаешь?
     Знакомый голос заставляет меня обернуться.  Алена топает по шоссе прямо
ко мне.
     Странно, как она попала в мой сон?
     - Жду своих друзей, - отвечаю я.
     - Они  приедут тебя навестить?  -  спрашивает Алена и  садится рядом со
мной на обочине.
     - Они почти каждый день меня навещают, - говорю я.
     - Что-то я их ни разу не видела? - удивляется Алена.
     Я молчу. Ведь я не могу ей объяснить, что друзья являются ко мне только
во сне и что Алена сейчас сама мне снится.
     - Через день конец смены,  -  вздыхает Алена.  - Жалко расставаться. Вы
уедете, а я останусь.
     - Другие приедут, - утешаю я вожатую.
     - Такие не приедут, - грустно качает головой Алена.
     - А чем же мы особенные? - удивляюсь я.
     - Как будто ты не знаешь?
     Алена подмигивает мне и первая смеется.  Вирус хохота проникает и в мой
организм.  Мы  заливаемся,  сидя  на  обочине пустынного шоссе,  на  котором
почему-то сегодня не появляются ребята.
     Отхохотавшись, мы умолкаем.
     - Алена! - я первым нарушаю тишину.
     - Что?
     - Алена!
     - Ну что?
     - Алена, а сколько тебе лет?
     - Восемнадцать, - отвечает Алена.
     - А мне тринадцать исполнилось. Сегодня, - сообщаю я.
     - Поздравляю. Желаю тебе - быть таким, какой ты есть.
     - Спасибо. Алена!
     - Ну что?
     - А у тебя жених есть?
     Запрокинув голову,  Алена долго хохочет.  Я  не смеюсь и терпеливо жду.
Наконец Алена произносит:
     - Ну и уморил. Я всегда говорила, что ты веселый парень.
     - А я, между прочим, серьезно спрашиваю.
     Алена удивленно на меня смотрит и тихо произносит:
     - У меня нет никакого жениха.
     - Ну и прекрасно, - сразу веселею я. - Зачем тебе жених? С ним же тоска
зеленая...
     - А если он будет вроде тебя - веселый? - улыбается Алена.
     На эти слова я не нахожу ответа и сосредоточенно молчу.
     Алена поднимается:
     - Когда приедут твои друзья, приводи их к нам в отряд.
     По тропинке Алена идет к  лагерю,  а  я снова оглядываю шоссе.  С горки
катит  группа  велосипедистов.  Это  мои  друзья!  Но  кто  еще  с  ними?  Я
внимательно всматриваюсь в  лица.  Вместе с  Семкой,  Горохом и Генкой вовсю
крутят педали Юрка,  Марик,  Васька и  (чего только во сне не бывает!) Галка
Новожилова.
     Я торопливо вскакиваю и бегу им навстречу.


ПРОДОЛЖЕНИЕ ГЛАВЫ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ,
                    КОТОРУЮ ПО-ПРЕЖНЕМУ МОЖНО ПРОПУСТИТЬ

     Утро  новой  жизни  началось прекрасно.  Солнце сверкало и  улыбалось с
высоты. Ребята меня поздравляли с днем рождения. Я начистил до блеска зубы и
выпускал налево и направо солнечных зайчиков.
     В столовой к нашему столику подошла Капитолина Петровна. Она произнесла
речь о  том,  что сильно надеется на благотворное влияние "Лесной сказки" на
меня,  а  также на то,  что я  вообще возьмусь за ум,  пора уже.  Капитолина
Петровна  поздравила меня  и  преподнесла букетик  незабудок  и  коробку,  в
которой лежали белые из пастилы грибы с коричневыми шоколадными шляпками.
     Алена  подарила мне  толстую книжку под  названием "Тиль  Уленшпигель",
сказав, что она про меня.
     Ребята вручили мне осмоленную сосновую палку, на которой было вырезано:
     "Валерке Коробухину в день рождения. Веселая дюжина".
     А  тетя Рая преподнесла мне два стакана холодненького компота.  Я очень
обрадовался.  Ведь мамы в  день рождения со  мной не было,  и  не было ведра
маминого необыкновенного компота.
     Так началось утро моей новой жизни.


ГЛАВА ХОТЯ И САМАЯ ПОСЛЕДНЯЯ,
                     НО В КОТОРОЙ ВСЕ ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ

     - Что с тобой? Ты какой-то не такой сегодня.
     Мама  подумала,  проглотила две  ложки горохового супа  и  нашла нужное
слово:
     - Какой-то молчаливый.
     - Угу,  -  ответил я,  не  переставая уплетать гороховый суп,  которого
никогда не любил, а сегодня ел, и он мне даже нравился.
     Я вернулся из лагеря. Я снова дома.
     Поев,  мама побежала на работу.  А я подошел к окну и оглядел наш двор.
Все в порядке, все на месте, только ребят не видно.
     И тут во дворе появился Семка.  Я его с трудом узнал.  Белый Семка стал
черным, наверное, точно таким, как Черное море.
     Не мешкая, я выскочил во двор.
     Долго и радостно мы хлопали друг друга по спине.
     - Как твое Черное море? - наконец спросил я.
     Семка в восторге завертел головой:
     - Я тебе писал про него.  Но,  понимаешь,  про море не расскажешь.  Его
надо увидеть самому. Давай на будущее лето махнем на Черное море.
     - Мы же на Малую Медведицу собирались,  -  перебил я Семку.  -  Ты что,
забыл?
     - А  после Малой Медведицы можно съездить и  на море,  -  подмигнул мне
Семка.
     - Можно, - согласился я, и мы засмеялись.
     И тут во дворе показался Горох.
     - Смотрю,  знакомые физиономии на буме сидят,  -  Колька просто сиял. -
Надо же повидаться с друзьями.
     Горох хлопнул Семку по спине:
     - Поджарился на славу. Что ты там делал, на своем море? Рыбу ловил?
     - Ага!  -  восторженно сказал  Семка.  -  С  подводным ружьем за  рыбой
охотился. Понимаешь, у самого берега лежат огромные камни. Там рыба водится.
Я подплыву и как бабахну!
     - И мимо, - поддел Колька.
     - Не всегда, - обиделся Семка. - Иногда и попадал.
     Верхом на велосипеде появился во дворе Генка.
     - Соскучился по "Туристу", - смущенно улыбаясь, Генка пожимал нам руки.
- Вот прокатился по улице разок, и сразу легче стало.
     Я смотрю на сверкающий Генкин велосипед и вдруг чувствую непонятный зуд
в  пятках,  а ноги мои начинают все быстрее и быстрее делать такие движения,
как будто я  уже сижу на велосипеде и  мчусь куда глаза глядят,  не разбирая
дороги, только ощущая, как ветер по-мальчишески свистит в ушах.
     Я отрываю глаза от Генкиного велосипеда и смотрю на ребят.  На их лицах
читаю те же мысли.
     - Когда? - хрипло выдавливает из себя Горох.
     - Завтра, - шепотом отвечаю я.
     - Во сколько? - облизывает губы Генка.
     - В девять! - оглядываясь по сторонам, тихо произносит Семка.
     И  тут во дворе появляется тройка ребят.  Я  спрыгиваю с  бума и вскоре
пожимаю руки Юрке, Марику и Ваське.
     Когда мы прощались в лагере,  я дал ребятам свой адрес.  И вот они меня
нашли.  И надо сказать, что вовремя. Я знакомлю своих старых друзей с новыми
и спрашиваю у новых:
     - У вас велосипеды есть?
     - Есть, - удивленно отвечают ребята.
     - Тогда слушайте внимательно.
     Мы придвигаемся голова к голове и переходим на таинственный шепот.
     ...И снова рыжее ослепительное солнце бьет мне прямо в глаза. А я кручу
педали, и ветер насвистывает дорожные песенки.
     Я  оборачиваюсь и вижу,  что меня настигают ребята.  Они совсем близко.
Меня обогнать?  Ничего не выйдет!  Чтобы меня обойти,  знаете, сколько нужно
тренироваться? Пять лет, а может, и больше.
     Я нажимаю на все педали,  и мои друзья отстают. Насладившись победой, я
притормаживаю, и мы снова мчимся колесо в колесо.
     Шины шуршат по асфальту.  Черная лента шоссе,  от которого пышет жаром,
уходит далеко вперед.  Кажется,  что дорога никогда не кончится.  И мы будем
мчаться по ней очень долго. И рыжее солнце будет бить нам прямо в глаза, как
сейчас.  А потом оно будет светить сбоку. И наконец сзади, и наши велосипеды
будут отбрасывать двухколесные тени на асфальт.
     Сколько будет длиться наша гонка?  Никто не знает.  Нет, наверное, мамы
знают.  Но  об этом лучше не думать.  Лучше думать о  лете,  которое еще,  в
сущности, только начинается, и еще можно успеть столько всякого совершить!
     Была бы охота!
Популярность: 1, Last-modified: Thu, 26 Dec 2002 08:44:09 GmT