Сергей Буянов. Осень No 20
---------------------------------------------------------------
© Copyright Сергей Буянов
Email: [email protected]
Date: 23 Jan 1999
Рассказ предложен на номинирование в литконкурс "Тенета-98"
http://www.teneta.ru
---------------------------------------------------------------
(АД. БУДУЩЕЕ. ВИНСЕНТ.)
Рассказ
Часы идут куда-то по стене и ведут меня за собой. Я знаю куда и
чувствую - мы все ближе и ближе.
Удар спички о край коробка и я прикуриваю. И успеваю скурить сигарету,
пока спичка горит. Или я курю слишком быстро, или секунда тянется слишком
долго. От огня пальцы начинают желтеть, от дыма покраснели глаза. Бросаю и
спичку, и окурок.
Удар выросших из чьих-то пальцев когтей заставляет взвизгнуть стекло
окна за моей спиной. С надеждой оборачиваюсь, вспышка молнии видимостью
света разочаровывает: всего лишь ветер играет веткой дерева. А на ветке
листья мокрые - идет дождь, а на ветке цвета красный и желтый - осень. А на
дереве листьев мало - скоро зима.
Бой капель в окна и в крышу - дождь. А в дверь бьет ливень. Или нет,
это кто-то хочет войти. Я иду открывать. Впускаю кого-то, но в прихожей
темно, и я различаю только, что это девушка.
- Дайте закурить, - просит она. Я подаю ей сигарету и спички.
- Курите.
Она берет спичку, чиркает о коробок. Спичка загорается, выскальзывает
из дрожащих пальцев замерзших рук и начинает падать. В ее свете я успеваю
различить, что одета девушка не по погоде: рубашка желтого цвета, красные
спортивные брюки, зеленые кроссовки. Спичка падает в лужу у ее ног и гаснет.
- Идите в комнату, - говорю я. Осторожно ступая в темноте, гостья
уходит. Я остаюсь, подбираю с пола спичку и вытираю лужу.
Стук упавшей на пол вазы доносится из комнаты. Я вхожу туда и включаю
свет. И вижу отблеск в зелено-желтых глазах, и запах лежащего в осколках
вазы цветка теряется в аромате, исходящем от пышных рыжеватых волос.
- Извините, что не включил свет сразу, - говорю я.
- Давайте поставим его в другую вазу, - девушка подбирает цветок, он
отражается в ее глазах. Я представляю, как красиво он выглядел бы в ее
волосах: синий на красных.
- У меня нет другой вазы.
- Ну тогда дайте банку или бутылку.
- Нет, такой цветок не может стоять в банке. Лучше я оставлю его для
гербария. - Беру цветок и без сожаления прячу меж листов большой книги: он
успел надоесть мне за те три месяца, которые стоял в вазе.
Удар о пол разбившейся капли. Капля упала с капюшона девушки, который
она держит в руке. Он спас от дождя волосы, но вся одежда промокла. Там,
куда она наступает, остаются влажные следы.
- Вам надо переодеться, - говорю я. - Да, если можно.
- Но у меня нет другой одежды, кроме той, которая на мне.
- Что же делать, мне холодно.
- Если хотите, я дам вам свою рубашку.
- Давайте.
- Идемте, - говорю я , и положив книгу с цветком на стол, направляюсь в
соседнюю комнату.
Стук упавшей на пол книги заставляет меня обернуться. Проходя мимо
стола, девушка задела книгу, и та упала. Я вижу, как выпадает цветок. Сухой
стебель ломается в ее дрожащих пальцах, лепестки осыпаются.
- Ничего страшного, - говорю я. Собираю лепестки, беру сломанный
стебель и опять вкладываю в книгу.
- Странная книга, - говорит девушка, с интересом разглядывая толстый
том. Он весь белоснежный, и обложка, и страницы, только на корешке стоит
черная цифра "20".
- Мне ее подарили девять месяцев назад, в последнюю ночь зимы.
- Девять месяцев?
- Да, ночь в ночь девять месяцев назад было начало. А сегодня конец, -
говорю я, увидев, что на страницах, между которыми лежал цветок, остался его
зелено-синий отпечаток. - Ее уже можно поставить туда, - я убираю книгу на
полку, где по порядку стоят точно такие же, с номерами от 1 до 19.
- Идемте, - я провожаю девушку в соседнюю комнату, снимаю рубашку и
оставляю ей.
Стук закрывшейся двери. Пока девушка переодевается, я собираю осколки
льда и вытираю мокрые следы. Вазу мне сделали из последней весенней
сосульки. Все чисто и сухо. Возвращаюсь в спальню. Девушка бросила мокрую
одежду на пол, от нее расползается лужа. Сама гостья в моей рубашке стоит
перед зеркальной дверцей шкафа.
- Мне не идет белый цвет, - говорит она, разглядывая свое отражение.
- Это цвет траура, он идет только покойникам и новорожденным.
- Тогда почему вы носите белую рубашку?
- У меня сегодня день рождения, мне двадцать.
- Поздравляю, - говорит она и целует. Щекой я чувствую, какие у нее
холодные губы.
Стук пульса у нее на запястье.
- У вас холодные руки.
Стук ее сердца.
Ты холодная.
Стук ее шагов. Она идет к камину и разжигает огонь. Она разжигает в
вазе камина цветок огня.
Удар о пол упавшего тела. Я вскакиваю с постели и бросаюсь к девушке.
Она лежит, запрокинув голову, закатив глаза. В глазницах - одни только
снежные белки. Она выдыхает последний вдох. Все.
Удар часов. Последний, двенадцатый удар часов. С календаря падает лист:
30 ноября. Последняя ночь осени, последняя дочь осени ушла. Я беру с кровати
свою белую рубашку и закрываю ею лицо девушки. Не видно ни глаз, ни волос.
Все белое. Теперь ей идет белый цвет. А за окном белый снег. Зима. Скоро все
станет белоснежным, как страницы книги. Книги с номером 21, которую мне
подарят ровно через три месяца, 28-го февраля.
Я сажусь перед камином и смотрю в огонь. В последнюю ночь зимы я
подумаю: мне надоело это пламя.
14 января, 1995
* Сергей Буянов. Восемь на черное *
---------------------------------------------------------------
© Copyright Сергей Буюнов
From: [email protected]
Date: 17 Aug 1999
---------------------------------------------------------------
(Сборник рассказов)
1. Загадка
2. В третьем лице
3. Осень No 20
4. Акт
5. Узор
6. Тибиби
7. Нет
8. Отец
( рассказ)
Я иду под навесом заблудившегося неба; оно потеряло дорогу к солнцу и
теперь плачет, роняя дождь. Капли разбиваются о мой черный балахон, осколки
сыпятся мне под ноги, в жидкость опавшей листвы. Босыми ступнями я
погружаюсь в эту смесь - прозрачная вода на красных и желтых листьях. Листья
чем-то похожи на бумагу: такие же чистые, на них так же, как и на бумаге,
страшно оставлять следы.
Забредаю под козырек своего подъезда. Отсюда мне виден угол соседнего
дома и низкая стальная дверь, ведущая в подвал. Когда-то над ней была
вывеска "ВИДЕО"... Из глубокого кармана, полного пыли, я извлекаю старую
измятую фотографию. На ней трое - я и два моих друга. Ветер подхватывает
несколько капель и роняет их на наши бумажные лица; холодной ладонью я
стираю эти слезы - тогда мы не плакали.
Да, тогда мы смеялись. И далеко было до осени - теплом дышало лето, и
вместо дождя в желтом небе пылало красное солнце. И с радостью, весело
болтая, мы спустились из раскаленного дня в прохладный мрак. О, если бы мы
знали, что входим не во мрак видеозала на время сеанса, а погружаемся во
мрак жизни - навсегда! И никто из нас не понял, что в глазах высокого лысого
билетера зловещий огонь блеснул совсем не случайно.
Но мы вошли и прошли и сели и смотрели и увидели фильм. Фильм, ставший
загадкой для нас.
И сейчас. в этот осенний день. промучившись столько лет, я все еще в
плену этой загадки. Так случилось, что оба моих друга сумели разгадать ее, а
я все еще нет. Я все еще жив.
Сколько раз я смотрел в ночное небо: звезды, планеты, свет, тьма,
холод, огонь, пустота... А есть ли там жизнь? Этот вопрос не раз мелькал в
моей голове, но промелькнув, исчезал. Это - тайна, и суть ее в том, чтоб
оставаться недоступной, оставаться живой. А загадка - она жаждет умереть и
унести в небытие с собой тех, кто ее разгадал. И она не выпустит жертву,
пока жива, а жертва жива лишь до тех пор, пока загадка ее терзает.
Тот фильм стал нашей загадкой. Он вцепился когтями в наши души и разум
и с тех пор не отпускал ни на секунду, и с тех пор мы убили друг друга на
две трети. Осталась лишь часть по имени я.
Сеанс закончился, загадка проникла в нас. Мы вышли из зала на улицу. О,
как изменился мир за эти два часа! Сверкающий день уступил место размытости
сумерек. Вечер. Ничто не желает блестеть в наших глазах - пустота вместо
солнца. Еще не ночь. Расширенный воздух убрался ввысь. В образовавшийся
вакуум из трещин земли и асфальта хлынул туман. По колено в этом поте земли
мы разбрелись по домам не попрощавшись, словно предчувствуя - ночью нам
предстоит встретиться вновь.
Прежде чем впустить, мама долго разглядывала меня в дверной глазок -
она не сразу узнала своего сильно изменившегося за два часа сына. Ей до сих
пор не известно, что же произошло со мной. Она может лишь догадываться о
причине перемены - я постоянно ухожу от распросов. В тот вечер я сразу ушел
в свою комнату. Мама качнула мне в след головой.
А я лег спать. Вскоре из мрака вышла строка зеленых букв: Вставай. Она
ждет меня. Ты должен. Вставай. Она ждет тебя. Ты должен. Встань. Я жду вас.
Вы должны. Я прочел строку и встал. По моей голове ползал паук, вплетая в
волосы сеть. Я стряхнул все это и прислушался. Родители спят. Чтобы не
потревожить их сон, я выбрался на улицу через форточку по стволу растущего
рядом со стеной дерева.
Было тихо. Ветер не трогал ни листочка. Лишь там. в поднебесье, луна
неслась над огромным плоским стеклом с нарисованными на нем облаками.
Неслась, вырывая из-под ног и запрокинутой головы землю, швыряя на спину,
сжимая мутью голову.
Захватив на ближайшей стройке автоген и баллоны с газом, я подошел к
запертой двери видеозала. Друзья уже были там. В задумчивом молчании
мы подготовили аппарат к работе и уже собирались зажечь горелку, когда
услышали шум крыл. В пятно фонарного света на тротуаре опустилась массивная
сова; она уставилась на нас шарами желтых глаз, и мне показалось, что клюв
ее приоткрыт в насмешливой ухмылке. Внезапно из-за границы света на сову
набросились три кота. Вспыхнула яростная схватка. Отбиваясь крылами, клювом
и когтями, окровавленная птица сумела вырваться. Припадая на одно крыло, она
улетела. На асфальте остались коты. Два из них - синий и коричневый -
держали в зубах пучки перьев; но раны их были смертельны. Истекая кровью,
они уползли во тьму - умирать. А третий - черный, с белыми концами лап,
ставшими красными от чужой крови ,- остался в круге света, скаля зубы в
бессильной ярости: он не успел вырвать из хвоста птицы свою треть перьев. И
не успел умереть.
Тогда мы ничего не поняли. И лишь теперь, оставшись в одиночестве, я
постиг весь тягостный смысл того зловещего знака. На мои босые ноги налипли
красные листья, а дерево передо мной - с золотой кроной, похожей на фонарь.
Я покажу ему зубы.
На рассвете мы вышли из видеозала через сгоревшую в кислороде стальную
дверь. Вслед за нами сквозняк нес запах дыма: пленка видеокассеты с
фильмом-загадкой не выдержала этой ночи. Сотни раз мы прогнали фильм по
экрану в ускоренном темпе. Тщетные попытки найти ответили хотя бы подсказку
свели нас с ума. В конце концов пленка так нагрелась от трения, что
вспыхнула пламенем синего цвета. Это произошло так быстро, что никто не
успел добежать до огнетушителя. Мерцающий танец мгновенных язычков - и все.
Зарыдала, превратилась в пепел и развеялась сквозняком единственная нить,
способная вывести нас из лабиринта. И осталось
одно - идти наугад и ждать помощи оттуда, из-за летящих птиц.
А небо побледнело в заре рассвета. Я удивился, увидев, что кот все еще
скалиться под серым фонарем. Я взял его на руки. Камень. Черная статуэтка из
теплого камня. Он жив каменной жизнью. И я взял его с собой; пусть стоит на
моем окне, вонзив клыки в солнце, луну или тучи. А когда мне станет холодно,
я прижму этот сгусток тепла к черной ткани своего балахона там, где сердце.
Но и на эту радость - прижать к груди каменного друга, не говоря уж о
встрече с друзьями настоящими, - теперь не было времени. Медитация,
единственный оставшийся путь к ответу, забирала ночи, вечерние и утренние
сумерки. Лишь днем можно было позволить себе на несколько часов забыться
полупрозрачным сном, который время от времени прерывали кошмарные видения.
Ах, почему луна не умеет говорить! Она рассказала бы вам об этой ночи.
Светлыми лучами она заливает комнату и видит меня, сидящего на полу в позе
лотоса. Глаза мои устремлены в бесконечность, руки лежат на коленях. Я сижу
так уже давно. Кот на подоконнике охраняет мой покой и изредка поглядывает в
окно - он надеется на встречу с совой. Под столом валяется книжка с надписью
на обложке "Способы медитации"; она оказалась бесполезна для меня. Мне не
нужны все предлагаемые в ней темы для размышлений. Единственная тема,
интересующая меня, тема, которая всегда со мной - моя загадка, и я думаю над
ней вот уже скоро до утра. "Глаз тигра" - так назывался фильм, увиденный
нами, но неизвестно, почему его так назвали. В этой картине присутствовали
красивые женщины и сильные мужчины - но не было ни одного тигра. Там был
автомобиль, огневой мощью и неуязвимостью не уступающий танку "тигр". Но
все-таки, если под тигром подразумевался этот автомобиль, оставалось
неясным, причем здесь глаз. Я сидел и медитировал. Я стирал из сознания все,
кроме двух черно-желтых слов: глаз тигра. Но рожденные этим словом
ассоциации не имели ничего общего с содержанием фильма. Тогда я удерживал в
голове сюжет, но построить ассоциативную цепь, связавшую бы его с названием,
было невозможно. Так я довел себя до изнеможения, и когда наступило утро,
повалился спать. Выспался я неплохо, ничто не потревожило мой сон, но
проснулся со странным ощущением, как будто понес невосполнимую утрату. С
душой, придавленной к телу тягостным предчувствием, я пошел на кухню.
- Сядь, поешь ,- сказала мама, - потом сходи за хлебом и вынеси мусор.
А я стоял и не двигался, не трогал налитый мне суп. Я все понял
каким-то шестым чувством и теперь ждал роковых слов. И они прозвучали:
-Да, кстати, пару часов назад звонил твой друг, но я не стала тебя
будить. Ты так хорошо спал.
ТЫ ТАК ХОРОШО СПАЛ. А почему бы не сказать: ты так красиво сходил с
ума; ты с таким изяществом агонизировал; ты терял единственную возможность
избавиться от вечных страданий, но как ровно ты при этом дышал! Да, мама, не
те слова. Если я опоздал... А я опоздал, я знал это, но все же бежал туда.
В квартире моего друга было полно народа, и все они столпились как раз
возле его комнаты. Я попытался протиснуться между спинами - не удалось.
Тогда я стал на колени и пополз меж ног. Подползя к краю толпы, я раздвинул
полы чьего-то длинного плаща и заглянул в комнату. На полу сидели оба моих
друга - ноги скрещены, глаза в бесконечности, на губах улыбки счастья и
умиротворения. Им уже хорошо.
И я почувствовал себя одиноким. Более одиноким, чем мама позвонившенго
мне друга; она рассказывала сейчас гостям, что сын выскочил из своей комнаты
в полдень и принялся кричать в телефонную трубку какие-то непонятные фразы.
Он на пороге чего-то, он чувствует приближение озарения, которое должно
открыть ему ответ на что-то. Ему удалось докричаться до друга номер три, а я
в это время так хорошо спал... И теперь не моя мама проклинала себя за то,
что не следила, с кем дружит ее сынок; и в ответ на молитвенный взгляд не
моего отца в недоумении пожимал плечами доктор, только что закончивший
осмотр двух безжизненных тел. Вдруг что-то теплое упало мне на щеку:
слезинка. Я посмотрел вверх, на мужчину, из-под чьего плаща я выглядывал -
он плакал. Лучше бы вы плакали по мне, подумал я и пополз к двери и пошел
домой.
И вот теперь я стою у своего подъезда, смотрю на старую фотографию и
вспоминаю своих друзей. Им сейчас хорошо. А мне осталась тяжесть вечного
поиска и призраки. Да, призраки. Вот, например, идут призраки моих друзей.
Они думают, что меня можно обмануть. Они выражают свой восторг по поводу
вчерашнего фильма с красивыми женщинами, сильными мужчинами и танкоподобным
автомобилем. Они надеются. что я тоже выражу свой восторг по поводу этого
вчерашнего фильма. Но мне фильм не понравился. Они говорят, что сегодня днем
ходили на этот фильм опять, но забыли мне позвонить и позвать с собой. Они
протягивают ко мне свои руки для рукопожатия. Но я не собираюсь пожимать
руки призракам. Я знаю - их руки - туман. А призраки, забыв о своих руках и
обо мне, идут дальше, туда, где над стальной подвальной дверью опять, как
много лет назад, выткалось слово "ВИДЕО". А забытые призраками бестелесные
руки тянуться ко мне, тянуться к моему горлу. Но вдруг огромная тень
накрывает их. Это с козырька подъезда прыгает мой огромный черный кот. Он
обнимает меня своими лапами и прижимает к черной шерсти своей груди там, где
сердце.
(рассказ)
Сталь повернутых петель открываемой двери скрипит, пытаясь резать слух.
Я пытаюсь видеть сон. Кто- что- сон. Кого- чего- сна. Кому- чему- сну. Три
шестых сна. Дальше свет пытается бить в глаза. Дальше кто-то бьет в
подбородок; что-то теплое стекает с подбородка в рот. Глотаешь тепло,
выдыхаешь стон.
Открываются глаза. Передо мной стоит монах. Странно стоит, пытаясь меня
удивить: ногами на потолке, головой свисает вниз. Черная ряса, белый
капюшон- Доминиканский орден- залиты кровью. Капюшон надвинут до подбородка,
глаз не видно в узких прорезях. У ног монаха стоит ведро, полное воды. Он
поднимает его и выплескивает воду на меня. Я смотрю на монаха и чувствую,
как его вода стаскает вверх по моей шее, обтекает подбородок, затекает в
рот, затекает в глаза, смывая с рясы монаха кровь, подхватывает меня,
переворачивает, цепляет за ноги к по- толку. Монах в чистой рясе уходит по
полу из поля моего зрения. Появляется другой в такой же рясе, с таким же
капюшоном, но в руке его не ведро с воде, а факел с огнем. Он склоняется ко
мне и освещает факелом свои глаза в прорезях:
- Восемь лет- долгий срок, но может быть, ты помнишь меня?
Я открываю глаза, я вижу его глаза, я вспоминаю его лицо и плюю в левую
прорезь. Не хочу разговаривать. Он ловко уклоняется, появляется первый
монах. Он бьет меня пустым ведром в лицо и уходит. Снова появляется факел, и
монах висит на его рукоятке. Ладно, поговорим. Монах возбужденно шепчет:
-Я рад, ты узнал меня. Теперь постарайся вспомнить мое имя.
Пес. Я говорю ему, что имени у него нет и никогда не было.
- Как так? А это что? - Монах проводит пальцем по моему окровавленному
лицу и пишет моей кровью по ткани капюшона у себя на лбу две большие красные
буквы: В.И. -Разве это не мое имя?
Я говорю ему, что он- пес, и "Великий Идиот" его кличка, а не имя. Он
бьет меня рукояткой факела и шепчет, что идиот- я, а он хоть и пес, но Пес
Господа, и это Господь дал ему его имя.
Я говорю, что идиот все- таки он: имя нельзя дать или получить. Каждый
сам ищет свое имя.
Он отвечает, что слышал эту ересь восемь лет назад и поражен моим
упрямством и моей тупостью. Мне давно пора понять и признать, что все мы- в
руках Господа, Он ведет нас по дороге жизни, Он дает нам наши имена. Мне он
дал сначала имя Филиппо, потом Джордано. Я должен признать это, если хочу
спастись.
Я спрашиваю его, о каком спасении он говорит, и напоминаю надпись над
входом: "Оставь надежду всякий, входящий сюда".
Он говорит, что я попал в лапы сатаны, и сатана тащит меня по дороге
греха к гибели. Он говорит, что я сошел с ума.
Я отвечаю, что меня никто не тащит, я иду сам по собственной дороге. И
дорога моя- не дорога греха, и ведет она не к гибели. Моя дорога- это море
человеческих голов, и не найти вершину, с которой можно было бы увидать
берег этого моря. Нет такой вершины и нет у этого моря берега.
И я иду по моей дороги, и обувь моя- из стали. Почему я ношу обувь из
стали? Потому что едва я делаю шаг, какая-нибудь из голов пытается вцепиться
мне в ногу зубами. Вот, даже сталь поцарапана их укусами.
И я иду по моей дороге, и сталь моих шипов печатает узоры краской крови
на лысых черепах. Почему я ношу шипы на подошве? Потому что едва я делаю
шаг, головы пытаются выскользнуть из-под моих ног. Ха! Они надеются, что я
упаду вниз, и они разорвут зубами мое тело, и моя голова станет одной из
них!
И я иду по моей дороге, и кто виноват, что если я плюю, чей-нибудь глаз
обязательно открывается не вовремя, и если я бросаю мусор, чей-нибудь
разинутый рот оказывается на его пути!
И я иду по моей дороге, и путь мой извилист и причудлив. И я иду
чувствами, а не разумом, и я сворачиваю там, где подсказывает мне сердце, и
я кружу на месте, если этого просит моя душа.
И я иду по моей дороге и буду идти до тех пор, пока не пройду весь
путь. И извилистая полоса пробитых шипами голов обозначит его. И в конце
пути я найду птицу. И я возьму ее сердце себе, и вложу в свою грудь, и
взлечу вверх над своею дорогой. И я прочту с высоты слово, написанное
краской крови. И кровь эта- кровь пробитых голов!
Вот почему я иду по моей дороге! Вот почему я ношу шипы! Вот почему мне
не нужен разум! Вот почему мне нужна кровь!
Ты спросишь, что за слово я напишу? Неужели ты не догадался? Ну,
постарайся, пес! Хочешь, я пробью тебе голову своими шипами? Быть может,
сквозь эти дыры в твой разум вольется свет. Не хочешь? Ну ладно, я скажу
тебе!
Это слово- то, чего нет и не будет ни у тебя, ни у одного из псов. Ты
еще не понял? Это мое имя! Я напишу свое имя! Я напишу его там, где оно
будет вечным: я напишу его в бескрайнем море. И пусть плачут мертвые головы-
их слезам не смыть краску. И пусть плачут живые головы- их крикам не догнать
мой полет! И пусть тонут камни- мне не нужна опора!
-Ты сошел с ума! Ты в лапах сатаны! Я чувствую- от тебя несет дымом
адского пламени! - кричит монах, схватив меня за волосы.
-Убери подальше свой факел- дымом от меня вонять перестанет!
-Нет уж! Познакомься с факелом поближе - скоро ты запылаешь не хуже
него! Страшно? - монах сует факел мне в лицо.
-Тебе страшнее! -отвечаю я и плюю на факел. Он превращается в столб
воды, падает сквозь разжатые пальцы монаха на пол и разбивается фонтаном
круглых светящихся брызг.
Шарики брызг ложатся на пол, светятся. Монах не может оторвать от них
глаз. Зря, лучше бы он смотрел на меня. Но он не смотрит - и не успевает
увернуться, когда я плюю. И не промахиваюсь, волной воды монах разбивается о
камни пола. Из дальнего угла камеры ко мне бросается монах с пустым ведром.
Все вокруг залито мягким голубоватым светом, исходящим от луж на полу,
поэтому я без труда поражаю монаха точно в сердце, плюнув метров с пяти. На
бегу он превращается в воду и рушится в собственное ведро. Оно падает на
пол, но не переворачивается. Ну вот, поговорили.
Я закрываю глаза и пытаюсь досмотреть оставшиеся три шестых сна. Сквозь
закрытые веки проходит голубоватый свет.
Звук лопнувшей стали разорванных петель сорванной двери пытается
заставить открыть глаза. Я приоткрываю глаза и вижу - в камеру падает, роняя
по пути выдавленную дверь, вал темной воды из коридора. Удар воды срывает
меня с потолка, чернота влаги затекает в глаза, затеняет мозг. Я теряю
сознание.
Очнувшись, я не могу понять, где нахожусь: вокруг непроницаемая тьма.
Холодные каменные влажные плиты, на которых я лежу, как-то странно
прогибаются и качаются подо мной. Глаза привыкают к темноте, и я вижу в
стороне от себя слабое свечение. Ползу туда, осторожно упираясь локтями и
коленями в неустойчивые плиты. Свечение передо мной, я сую в него руку, но
она не встречает опоры и погружается в воду. Вот почему плиты так
неустойчивы - вода подняла их с пола, и сейчас они лежат на воде в двух
метрах от земли. Вода вынесла меня в коридор и бросила на эти плиты. А
свечение исходит из моей камеры. Заглянув туда, я понимаю происхождение
воды. Она залила все, лишь в двух местах, сдерживаемая невидимой силой, она
образовала колодцы в самой себе. Из этих колодцев и идет свечение моего
любимого голубоватого света. Круглый колодец в дальнем углу камеры. Там, на
дне, стоит ведро с водой, в которую превратился один из монахов. Другой
колодец имеет неровные очертания - он над лужей из монаха и факела. Сначала
я не понял, откуда появилась чужая черная вода, но теперь, видя, что она не
смешивается с моей светящейся, я донял ее происхождение. Это постарался мой
брат, он же - мой враг. Он тоже, оказывается, где-то здесь. Ну ладно, я
пополз искать.
По качающимся каменным плитам я ползу вдоль стены. Все камеры закрыты,
двери не выдавлены ни в одной. Значит, весь этот потоп специально для меня.
Спасибо, брат.
Наконец, виден светлый проем, из него - ветер звуков, запахов,
странных. Выбитая дверь валяется здесь же. Интересно, за что попал он, думаю
я, и с трудом разбираю надпись на двери: Доброволец. Этого следовало
ожидать. Я сталкиваю дверь в воду, ложусь на нее, и оттолкнувшись от плиты
ногами, вплываю в камеру Добровольца.
И попадаю на кладбище, залитое водой. Черной водой моего братца. Тут и
там, словно дельфины, качаются на волнах всплывшие гробы. Лучи луны, тени
облаков скользят по их влажным бокам. Узнаю манеру брата - подгонять
окружающее под себя. Я подбираю в воде деревянный крест, и действуя им как
веслом, направляю свой плот к огромному склепу, который находится в центре
кладбища. Я знаю, кто покоится в этом склепе, поэтому уверен, что Доброволец
рядом.
Плот-дверь касается стены склепа. Кладка ее настолько внушительна, что
я уверен- внутрь не просочилось ни капли воды. Прыгаю на склеп. А вот и
брат- враг. Он лежит на крыше склепа лицом вверх, глаза его открыты, но он
ничего не видит. Красные белки, мутные зрачки - ему пришлось покрыть слезами
каждый миллиметр пола, потолка, стен, чтобы получить из своей камеры это
кладбище и небо, как мне пришлось бы для подобной цели все заплевать.
Естественно, он ослеп. А для чего? 0н не может увидеть творение собственных
слез своими глазами. Ему нужен кто-нибудь, чьими глазами он мог бы
пользоваться. Но меня, я уверен он позвал не с этой целью.
-Привет, Доброволец. - Он вздрагивает и поворачивает лицо на звук моего
голоса. Узнал.
-А, это ты, Убийца, -говорит он. -Я ведь не ошибся, ты в камере Убийц?
-Ты не ошибся.
-Там тебе и место.
-Кто спорит? Я и сейчас был бы там, если бы ты не обмочился. Чего ты
хочешь ?
-Я должен сообщить тебе кое-что интересное: ты проиграл. Я нашел свое
имя первым.
-И правда интересно. Где же ты его нашел - на этой свалке?
-Я нашел его в Ней.
-Еще интереснее. Как ты мог найти свой мерзкое имя в Ней, если восемь
лет назад я собственными руками Ее...
-Опомнись, Убийца. Что ты можешь против Любви ?
-Опомнись ты, Доброволец. Что может Любовь против Смерти?
-Ладно, оставим этот спор. Мне пора. Она ждет меня. И не зови меня
"Добровольцем", у меня теперь есть настоящее имя, в отличие от тебя. Ты
найдешь его здесь, - он достает из кармана лист бумаги, бросает его в
направлении меня и закрывает глаза, перестает дышать, пытаясь попасть к Ней.
Ну-ну. Я пока почитаю. Поднимаю лист, разворачиваю, читаю:
"Письмо Любимой.
Взгляни в мои глаза, Любимая. Ты увидишь - на них накинута красная сеть
бессонницы.
Я не спал всю ночь , я боялся заснуть - и не увидеть Тебя во сне. А я
больше не могу, я не буду спать, не чувствуя Тебя рядом. Но я буду видеть
сны наяву- о Тебе. И потом, когда мы заснем вместе, я расскажу тебе, как из
последних сил я пробивался сквозь толщу песка - наверх. Я так обессилел ,
что даже не смог обрадоваться, когда голова моя оказалась на поверхности. Я
выплюнул песок изо рта и прочистил глаза - вокруг простиралась пустыня. Моих
глаз не хватило, чтобы увидеть край этого мира. Но здесь было все же лучше,
чем внутри, и я вытащил наружу свое тело. Потом я достал свои компас и
карту.
-Ты не дойдешь! - сказали они.
-Конечно, нет. Я доползу, -ответил я и забросил их за соседний бархан.
Потом я кое-что вспомнил, вскочил на ноги и побежал. Я бежал, а песок
безмолвствовал под моими ногами. А солнце роняло на нас тяжелую смерть. А
стеклянный воздух стекал по мне каплями оранжевого пота. А капли падали на
песок, по которому шел я. И я снял ботинки, потому что песка в них было
больше, чем моих ног, и то сильно мешало ползти.
А компас и карта снова появились откуда-то, схватили меня за ноги и
стали шептать: " Ты не доползешь!"
Потом я очнулся и увидел, что лежу в метре от колодца.
-Ха! Я смог! - воскликнул я и обернулся к своим недоверчивым спутникам.
Но их не было.
Я подполз к краю колодца- пусто. Дно теряется в глубине и темноте.
Появились компас с картой, бросили мне книгу с надписью на обложке "Законы
природы" и закричали:
-Ты все-таки не доползешь! Прочти 52-ую страницу: человек не может
ползать по отвесным стенам!
Я бросил книгу в колодец и прислушался, надеясь уловить всплеск воды
или звук падения на землю. Ничего. Глубоко.
Если там есть вода, думал я, падая и слыша свист воздуха в ушах, я
напьюсь и с новыми силами поползу сквозь песок наружу. Если там нет воды, я
разобьюсь и никуда не поползу. И что тогда? Ха! Бледная зелень морозного
сна. Ха- ха!
Уже не жарко- уже тепло, и я вдыхаю тепло вместе с темнотой- солнца не
видно с этой глубины.
А я падаю так долго, что мне становится страшно.
А мне становится так страшно, что как будто уже и не мне.
И свет вдруг появляется откуда-то снизу.
И я вижу огромный цветок. Я падаю на его мягкие листья и скатываюсь по
ним на землю. Воды нет.
А бутон цветка сияет светом, а свет имеет запах, и запах шепчет мне на
ухо имя цветка.
Цветок Безумия! Я вдохнул Твой аромат- и потерял себя.
Хочешь я буду вечно сидеть на земле у Твоих корней и плакать, и влага
моих слез будет поддерживать в Тебе жизнь? Не хочешь.
А хочешь я буду вечно смеяться, и свет моей улыбки будет давать Твоим
листьям тепло и радость? Не хочешь.
А чего Ты хочешь? Что? Ты говоришь: "ЛЮБИМЫЙМОЙ, ты должен прорасти
из-под этого прямоугольного холмика земли, которой тебя кто-то успел
присыпать, прорасти цветком, таким же, как Я, сплестись со мной корнями,
листьями и стеблем, и лепестки Наших бутонов сомкнутся, и Мы понесем их
вместе из этого колодца к солнцу. Я жду тебя, ЛЮБИМЫЙМОЙ".
Ха, Убийца, ты слышишь, я нашел свое имя в Ней!
Мое имя- ЛЮБИМЫЙМОЙ, и я иду к Тебе, ЛЮБОВЬ моя!
А ты, Убийца, проиграл; перестань плеваться, начинай плакать- только
так ты сможешь найти свой имя. Я ухожу."
Я заканчиваю читать и смотрю на Добровольца. Он лежит не дыша и
пытается уйти непонятно куда. Если бы он был просто моим врагом, я посмеялся
бы над ним и ушел. Но он не только мой враг- он еще и мой брат. Поэтому я
решаю ему помочь.
Подхожу, становлюсь возле него на колони, и положив руки ему на горло,
пытаюсь найти пульс.
Пульс не прощупывается. Я смыкаю ладони крепче. Пальцы глубже входят в
шею брата.
Пульса все нет. Мои пальцы дрожат от напряжения, ногти протыкают кожу
брата .Я думаю: а вдруг пульс так и не проявится? Вдруг, как и восемь лет
назад, когда я искал пульс на ее шее, мне придется смыкать пальцы на шее
брата до тех пор, пока его голова не отделится от тела, как это случилось с
ее головой?
Но вдруг шея брата содрогается. Мощный удар его сердца отрывает мои
руки от него, меня бросает со склепа в черную воду.
-Убийца! - слышу я крик брата. Вода бешеным потоком несется к дверному
проему, меня то толкает на дно, то подбрасывает вверх. Я вижу, как
рассыпается фантазия брата: рушатся склеп, небо, луна, осколки падают в
воду, их несет мимо меня, мимо вновь возникших стен, над вновь возникшим
полом, под вновь возникшим потолком. Последняя волна воды покидает камеру
брата, она несет и меня. Я хватаюсь за косяк двери и на секунду
задерживаюсь, оглядываюсь на брата - он стоит посреди камеры и в ярости
угрожает мне кулаком. Его глаза снова видят. Он плюет в направлении меня.
Промахивается. Научится.
Вода отрывает меня от стены и несет по коридору. Проносит мимо запертых
камер, мимо моей камеры, в которой успели вставить дверь с табличкой
"Убийца", выносит меня на улицу, проносит сквозь ночной город, горящий
сотнями факелов в сотнях кулаков.
В центре города ,возле большой площади, монах с двумя красными буквами
не лбу -В. И. - хватает меня, связывает мне руки за спиной, поворачивает
лицом к толпе народа.
Он говорит мне, что все поле передо мной заполнено людьми, которых он
называет истинными цветами Господа. Если я раскаюсь, я буду с ними, если нет
- монах указывает на обложенный хворостом столб - мое тело будет гореть
здесь, а душа - в аду.
Я отвечаю, что это поле - поле псов, а не цветов, и прошу монаха
исполнить мое последнее желание - передать Добровольцу, что она не любила
его.
В. И. отправляет одного из монахов к Добровольцу. Я спрашиваю, что за
слово невнятно выкрикивает толпа. В.И. отвечает, что сейчас мне станет
слышно лучше. Он толкает меня в толпу. Меня подхватывают на руки и над
головами перекидывают к столбу. Я смотрю вниз и вижу лица псов. Они кричат
какое-то слово. Вначале я не могу разобрать его, и вдруг понимаю: они кричат
"СМЕРТЬЕМУ" !
- Вот мое имя ! - кричу я брату, который в монашеской рясе приближается
к полю. - Я победил! - кричу я, а веревки, которыми я привязан к столбу,
сгорают. Меня ничто не держит, и в облаке искр я поднимаюсь над полем псов.
- Как они рады его смерти! -говорит В.И. ,удовлетворенно глядя на
орущую толпу.
- Завтра они будут лить слезы по нему о - так что умереть ему не
удастся. Начинаем заново, брат, -говорит переодетый монахом Доброволец, и
презрительно плюнув в сторону толпы, уходит.
К В.И. подбегает монах и сообщает, что Доброволец убил посланного к
нему монаха, переоделся в его рясу и бежал.
-Найти и посадить в камеру Убийц, - говорит монах с кровавыми буквами
на лбу. Он поворачивается к затухающему костру, пытаясь оценить
правильность: мелькнувшей у него догадки, что моя смерть - самоубийство.
ОСЕНЬ No 20
Рассказ
Часы идут куда-то по стене и ведут меня за собой. Я знаю куда и
чувствую - мы все ближе и ближе.
Удар спички о край коробка и я прикуриваю. И успеваю скурить сигарету,
пока спичка горит. Или я курю слишком быстро, или секунда тянется слишком
долго. От огня пальцы начинают желтеть, от дыма покраснели глаза. Бросаю и
спичку, и окурок.
Удар выросших из чьих-то пальцев когтей заставляет взвизгнуть стекло
окна за моей спиной. С надеждой оборачиваюсь, вспышка молнии видимостью
света разочаровывает: всего лишь ветер играет веткой дерева. А на ветке
листья мокрые - идет дождь, а на ветке цвета красный и желтый - осень. А на
дереве листьев мало - скоро зима.
Бой капель в окна и в крышу - дождь. А в дверь бьет ливень. Или нет,
это кто-то хочет войти. Я иду открывать. Впускаю кого-то, но в прихожей
темно, и я различаю только, что это девушка.
- Дайте закурить, - просит она. Я подаю ей сигарету и спички.
- Курите.
Она берет спичку, чиркает о коробок. Спичка загорается, выскальзывает
из дрожащих пальцев замерзших рук и начинает падать. В ее свете я успеваю
различить, что одета девушка не по погоде: рубашка желтого цвета, красные
спортивные брюки, зеленые кроссовки. Спичка падает в лужу у ее ног и гаснет.
- Идите в комнату, - говорю я. Осторожно ступая в темноте, гостья
уходит. Я остаюсь, подбираю с пола спичку и вытираю лужу.
Стук упавшей на пол вазы доносится из комнаты. Я вхожу туда и включаю
свет. И вижу отблеск в зелено-желтых глазах, и запах лежащего в осколках
вазы цветка теряется в аромате, исходящем от пышных рыжеватых волос.
- Извините, что не включил свет сразу, - говорю я.
- Давайте поставим его в другую вазу, - девушка подбирает цветок, он
отражается в ее глазах. Я представляю, как красиво он выглядел бы в ее
волосах: синий на красных.
- У меня нет другой вазы.
- Ну тогда дайте банку или бутылку.
- Нет, такой цветок не может стоять в банке. Лучше я оставлю его для
гербария. - Беру цветок и без сожаления прячу меж листов большой книги: он
успел надоесть мне за те три месяца, которые стоял в вазе.
Удар о пол разбившейся капли. Капля упала с капюшона девушки, который
она держит в руке. Он спас от дождя волосы, но вся одежда промокла. Там,
куда она наступает, остаются влажные следы.
- Вам надо переодеться, - говорю я. - Да, если можно.
- Но у меня нет другой одежды, кроме той, которая на мне.
- Что же делать, мне холодно.
- Если хотите, я дам вам свою рубашку.
- Давайте.
- Идемте, - говорю я , и положив книгу с цветком на стол, направляюсь в
соседнюю комнату.
Стук упавшей на пол книги заставляет меня обернуться. Проходя мимо
стола, девушка задела книгу, и та упала. Я вижу, как выпадает цветок. Сухой
стебель ломается в ее дрожащих пальцах, лепестки осыпаются.
- Ничего страшного, - говорю я. Собираю лепестки, беру сломанный
стебель и опять вкладываю в книгу.
- Странная книга, - говорит девушка, с интересом разглядывая толстый
том. Он весь белоснежный, и обложка, и страницы, только на корешке стоит
черная цифра "20".
- Мне ее подарили девять месяцев назад, в последнюю ночь зимы.
- Девять месяцев?
- Да, ночь в ночь девять месяцев назад было начало. А сегодня конец, -
говорю я, увидев, что на страницах, между которыми лежал цветок, остался его
зелено-синий отпечаток. - Ее уже можно поставить туда, - я убираю книгу на
полку, где по порядку стоят точно такие же, с номерами от 1 до 19.
- Идемте, - я провожаю девушку в соседнюю комнату, снимаю рубашку и
оставляю ей.
Стук закрывшейся двери. Пока девушка переодевается, я собираю осколки
льда и вытираю мокрые следы. Вазу мне сделали из последней весенней
сосульки. Все чисто и сухо. Возвращаюсь в спальню. Девушка бросила мокрую
одежду на пол, от нее расползается лужа. Сама гостья в моей рубашке стоит
перед зеркальной дверцей шкафа.
- Мне не идет белый цвет, - говорит она, разглядывая свое отражение.
- Это цвет траура, он идет только покойникам и новорожденным.
- Тогда почему вы носите белую рубашку?
- У меня сегодня день рождения, мне двадцать.
- Поздравляю, - говорит она и целует. Щекой я чувствую, какие у нее
холодные губы.
Стук пульса у нее на запястье.
- У вас холодные руки.
Стук ее сердца.
Ты холодная.
Стук ее шагов. Она идет к камину и разжигает огонь. Она разжигает в
вазе камина цветок огня.
Удар о пол упавшего тела. Я вскакиваю с постели и бросаюсь к девушке.
Она лежит, запрокинув голову, закатив глаза. В глазницах - одни только
снежные белки. Она выдыхает последний вдох. Все.
Удар часов. Последний, двенадцатый удар часов. С календаря падает лист:
30 ноября. Последняя ночь осени, последняя дочь осени ушла. Я беру с кровати
свою белую рубашку и закрываю ею лицо девушки. Не видно ни глаз, ни волос.
Все белое. Теперь ей идет белый цвет. А за окном белый снег. Зима. Скоро все
станет белоснежным, как страницы книги. Книги с номером 21, которую мне
подарят ровно через три месяца, 28-го февраля.
Я сажусь перед камином и смотрю в огонь. В последнюю ночь зимы я
подумаю: мне надоело это пламя.
(рассказ)
Тетива взгляда
Моих изящных глаз
Уже натянута.
Я смогу передать тебе
Одним только
Взмахом ресниц
Все слова человека,
Переполненного сиянием
Улыбающейся грусти.
Пусть они спят - окна, фары, глаза. Ночь все- таки. Мне хватит стен,
которые не спят, а перекрикиваются эхом стука моих шагов, отшатываются то от
моего левого плеча, то от правого, холодят поверхность моих дрожащих ладоней
и лба.
Я проснулся и иду. Шершавый асфальт упирается в ноги. Он ворочается во
сне или ветер шевелит упавшие листья и отблески чего-то или луж. Только
желтые вспышки светофоров выхватывают из темноты то мою левую руку, то
правую. Я кашляю.
В небе, наверное, луна. Я хочу дотянуться до нее, но она оказывается
выше рук, поднятых над запрокинутым вверх лицом. Спотыкаюсь обо что-то и
начинаю падать в лужу лицом вниз. Луна уже там. Салам. Привет. ( Я долго жил
на Востоке, поэтому иногда смешиваю слова родного языка с восточными.) Локти
- в звезды. Губы - в сияние серебристого света луны. Ее вкус на языке. Я как
раз хотел пить.
Переворачиваюсь на спину и жду, пока исчезнут головокружение и
звездочки, вызванные ударом головы об асфальт. Открываю глаза - луна опять в
небе. Я смотрю на нее, пока какой-то, с непропорционально большими ушами, не
выплескивает воду из своего ведра мне в лицо.
-Дай закурить, - прошу я его. Ушастый вздрагивает, различает меня в
темноте, валяющегося в луже, и начинает хохотать. Потом выплевывает окурок
изо рта в мою сторону и уходит. Я ловлю окурок и кричу ушастому в след:
- Пошел ты на уй. Пошел ты домой.
Он хохочет еще громче и скрывается за стеклянной дверью полуподвального
помещения с неоновой вывеской "Притон ПАРАД ИЗ АДА". Тоже кто-то смешивает
языки.
Окурок ушастого еще тлеет. Я затягиваюсь и выпускаю струю дыма в луну.
Ее скрывают тучи. Кто-то тычется мне в бок. Я вижу черного кота с грязной
мокрой шерстью. Вот об кого я споткнулся. Я выпускаю ему в нос струю дыма.
Кот тупо ворочает головой из стороны в сторону. Э, да ты слепой. Я стряхиваю
тлеющий пепел с сигареты коту в один глаз, потом в другой. Они открываются,
кот смотрит на меня горящими оранжевыми глазами, выгибает спину, фыркает.
Наверное, я ему не понравился - мокрый, небритый, со спутанными волосами, в
грязном халате.
- На себя посмотри, - я встаю из лужи и направляюсь в сторону притона.
Поплавал - пора полетать.
Вдруг за спиной шум. Я оглядываюсь и вижу кота. Черный несется ко мне
по плавной
дуге, надеясь перебежать мою дорогу. Ну уж нет ! Я делаю шаг в сторону
и сам пересекаю путь коту. Он этого не понял и бежит дальше. Падает в
открытый колодец. Не повезло.
За стеклянной дверью в прихожей притона на корточках сидит ушастый и
трет тряпкой чьи-то ботинки, вытирает и ставит в ряд уже вымытых. Я вхожу,
он полощет в ведре тряпку.
- А, дополз! Сейчас подожди, - ушастый выходит на улицу и выплескивает
воду из ведра в лужу, где я только что лежал. Вот, оказывается, какой
гадости я напился. Может, голова у меня кружилась от нее? Ушастый - я так
понял, он здесь швейцар, - возвращается и проходит мимо меня в зал притона.
Собирает у валяющихся на полу разутых посетителей бутылки и сливает остатки
из них в свое ведро. Возвращается ко мне:
-Давай свою обувь и проходи.
Я приподнимаю полы своего халата. Швейцар видит, что я босой.
-Мне что, грязь с твоих ног смывать? И вообще, у тебя деньги есть?
Я отрицательно качаю головой. Ушастый вскакивает, хватает меня за рукав
и дергает к выходу:
- Пошел отсюда!
Я бью его своей грязной ногой ниже пояса. Он падает и ударяется головой
о пол. Я выкатываю его за порог и вешаю на дверь табличку "ЗАКРЫТО".
Вхожу в зал. Здесь на удивление светло и чисто. На полу валяются люди.
Им жаксы. Им хорошо. В центре находится стойка бара. На полках как на параде
выстроились шеренги бутылок. Каждая кричит звоном от вибрации моих
приближающихся шагов, что я выберу именно ее, потом каждая видит мои глаза,
читающие названия на этикетках: БЫТИЕ, ИСХОД, ЛЕВИТ, ЧИСЛА и т.д. Ничего
себе. Я взял первую - БЫТИЕ -и выпил. Как и всегда, действует слабо.
Приходится сильно сосредоточиться на расслаблении, чтобы почувствовать
легкое головокружение. Я оперся о стойку и закрыл глаза.
...посреди, дерево познания добра и зла свистит сквозь зубы листьев,
которые прячут плод, который находит змей, который дает его женщине, которая
его ест и дает есть мужчине, который его ест, которому голос говорит :
прощай...
Начинает проясняться голова, головокружение проходит. Кое с чем я в
этом БЫТИЕ не согласен. Плюю в бутылку, размешиваю и пью снова. Прислоняюсь
к стойке и закрываю глаза.
...посреди, дерево познания добра и зла свистит сквозь зубы листьев,
которые прячут плод, который находит змей, который дает его женщине, которая
его ест и ждет своего мужчину, который в это время в тайне от всех ест плод
от дерева жизни, а потом уже возвращается к женщине, которая дает мне плод,
который я ем, потому что мне теперь все до одного места. Голос говорит мне:
ты прах и возвратишься в прах, который будет есть змей. Мы оба со змеем
делаем вид, что внимательно слушаем и запоминаем, хотя нам все до одного
места. Голос тем временем пугает женщину. У нее нет "одного места", поэтому
она принимает близко к сердцу слова голоса о том, что Ад - ам ( опять
смешиваются языки.) А голос говорит: прощай...
Я очнулся. Теперь в БЫТИЕ все так, как было на самом деле. Но
расслабиться не удалось. Я ставлю бутылку на полку - пусть кто-нибудь
попробует - и собираюсь уходить. И вдруг замечаю по ту сторону стойки
бармена, лежащего на полу. Он лежит лицом вниз, а в руках у него недопитая
бутылка с блестящей этикеткой стального цветам. Читаю название -"СТАЛЬНОЙ
КОРИДОР". Вот повезло! Я много слышал об этом " Коридоре", но нигде не мог
найти.
Перепрыгиваю стойку и беру бутылку. Бармен шевелится, переворачивается
на спину, видит свою бутылку у меня в руках и орет:
-Э, мужик, положь на место!
Он вскакивает. Седые волосы до плеч подстрижены в каре, губы накрашены
ярко- красным, глаза - фиолетовым. Он выше меня и мощнее. Ничего. Когда он
хватает меня за руку и пытается отобрать бутылку, я хватаю с полки другую и
бью его ею по голове. Он отпускает меня, но как ни странно, не падает, а в
свою очередь, хватает с полки бутылку и бьет меня ею по голове. Я делаю вид,
что мне больно, заваливаюсь на стойку перепрыгиваю ее и бегу к дверям.
Бутылка все еще со мной.
Бармен несется следом и что-то выкрикивает. Сам он такой. Я уже у
выхода. Но тут неожиданность - двери открываются и появляется швейцар. Я
уворачиваюсь от его рук и бегу в угол зала. Там я заметил другую дверь.
Вбегаю в темное помещение, захлопываю дверь за собой и, нащупав засов,
закрываюсь. С той стороны бармен с разгона бьется в дверь. Но -кеширемиз.
Извини. 0тдышавшись, я делаю в абсолютной темноте шаг вперед - надо искать
выход. Поскальзываюсь и роняю бутылку на пол. Она разбивается. Ничего
страшного. Я становлюсь на колени и нахожу ощупью лужицу жидкости. Вот она.
Пол металлический. Ложусь на пол, который слышит стук моего сердца и
чувствует тепло ладоней и губ. Я пью жидкость прямо с пола, слизываю. Пол
переговаривается с потолком и стенами звуком звона стекла, осколки которого
я выплевываю.
Я закрываю глаза. Голова сразу же начинает сильно кружиться. Тихо
радуюсь. И вдруг -грохот шагов. Кто-то несется в мою сторону. Вскакиваю,
открываю глаза. Я стою в пятне света между двух близких параллельных стен.
Свет идет непонятно откуда. Стены, пол, потолок -металлические и
отполированы до зеркального блеска. Я вижу свои отражения. Теней нет. Концы
помещения теряются в темноте и непонятно, какой оно формы и размера. Два
метра освещенного пространства в одну сторону, два - в другую. Шаги
приближаются с одной из сторон. Я бегу в противоположную , надеясь скрыться
в темноте. Но свет движется вместе со мной. Даже обгоняет. Темнота сзади
приближается. И шаги бегущего тоже. Метр, полметра... Вдруг я вижу сбоку,
слева, в стене дверь. Я дергаю за ручку, которая кричит визгливым скрежетом,
что она чувствует тепло моих ладоней и аромат моих духов. Я захлопываю дверь
за собой...
...Чья-то ладонь гладит меня по предплечью от локтя к кисти, я ощущаю
кожей мягкое прикосновение. В зеркале передо мной - я в белом и мужчина в
черном.
- У тебя сегодня хороший вид, - говорит он, и я чувствую ухом тепло его
дыхания.
- Ужин при свечах, - он указывает на люстры под потолком, они горят
сотнями свечей.
Он ведет меня через зал мимо столиков, за которыми сидят пары. Дамы в
белом, мужчины в черном. Наш столик у окна.
Он усаживает меня и садится напротив. Мне нравятся его улыбка и глаза.
Он поднимает свой бокал, я - свой.
- За прошлую ночь, -он смущенно улыбается. -Хотя я ее, честно говоря,
смутно помню.
-Да, ты хорошо выпил вчера.
-Извини меня, это я от радости, - просит он. Я опускаю глаза, улыбаюсь.
Он пьет, я пригубил. В окне ночь. Какой-то человек выходи из нашего здания и
идет в сторону большой лужи. У него седые волосы до плеч, в руках пустая
бутылка . Где-то я его видел.
-Потанцуем? - мой спутник стоит рядом. Я встаю, мы легко кружим в
вальсе. Но что-то мне мешает. Внизу. Я вдруг понимаю, что танцую босиком, и
уже стер о пол ноги. Хорошо, что платье длинное, до пола, и никто не видит,
что я босой. Я смотрю под ноги - на паркете от моих ног остаются кровавые
следы. Надо где-то обуться.
- Извини, я сейчас, -говорю мужчине и иду к двери в углу зала. За
дверью - маленький коридорчик и еще две двери - с буквами "М" и "Ж". Я
останавливаюсь в нерешительности и надолго задумываюсь.
Из задумчивости меня выводит мой спутник. 0н заглядывает в коридор,
видит меня и спрашивает:
-Ты все?
Я вздыхаю про себя, но делать нечего.
- Все, - я беру его под руку, мы возвращаемся в зал и продолжаем
танцевать. Ногам больно. Где бы обуться?
Вдруг во входную дверь стучат. Я оглядываюсь на окно. Седого на улице
не видно. Это он стучит?
Швейцар идет открывать.
- Нет! - кричит какая-то дама и вскакивает с места. Ее кавалер догоняет
швейцара и начинает бить, валит на пол. Но дверь трещит под ударами снаружи,
люстры раскачиваются, большинство свечей гаснет. Паника.
Мой кавалер что-то шепчет мне на ухо, пытается обнять, дверь вот-вот
рухнет под ударами снаружи. Я вырываюсь, натыкаюсь на столик, падаю вместе
со столиком на пол.
Подол платья задирается. Мой спутник видит мои босые, кривые, худые,
грязные ноги, глаза его округляются. Пить надо меньше.
Я вскакиваю, вместе со всей толпой дам бегу к двери в углу зала. Платье
на мне порвано, все в пятнах от красного вина. Мужчины пытаются нас
задержать. Я расталкиваю всех, первым прорываюсь к двери, захлопываю ее за
собой, слыша грохот падающей входной двери. Громкий визг покинутых женщин
теряется в темноте...
... В полной темноте я делаю шаг вперед, поскальзываюсь и падаю на
металлический пол лицом вниз. Чувствую на губах и языке вкус какой-то
жидкости. Голова кружиться. Вдруг - грохот приближающихся шагов. Я вскакиваю
и бегу в противоположную сторону, пытаясь убежать от стены темноты за спиной
и шагов. Но темнота приближается. Метр, полметра... Я вижу в стене слева
дверь. Дергаю за ручку и вбегаю...
... Темно, и камни колют ноги. Дождь капает на голову и на лицо. Надо
где-то обсохнуть и обуться. Вот единственный дом со светлыми окнами. Я
подхожу и стучусь в дверь. Но хозяевам, видимо, не до меня. Низкий мужской
голос что-то бубнит, женский голос визжит: "Нет!". Дальше слышен какой-то
грохот, свет в окне дрожит, потом гаснет совсем. Я едва успеваю отскочить в
сторону, когда дверь резко распахивается и рассерженный мужчина выбегает на
улицу, не заметив меня.
-Ты только посмотри на нее! Она боится! Жена! Полгода! И все - нет!
Нет! - Выбросив из кармана горсть опилок и стружек, мужчина убегает в
темноту.
Я ничего не понял. Мне просто надо обуться. Вхожу в прихожую. Темно.
Еще одна дверь - в комнату. Подождать швейцара здесь и попросить обувь или
войти и попросить у хозяйки? 3десь холодно, лучше войду.
Дверь все понимает и не скрипит. Я вхожу. В комнате тепло и я сразу
забываю про обувь. И про одежду. Я вижу тебя. Ты спишь на кровати лицом вниз
в свете луны из окна. В ее сиянии ты похожа на лед. И я не рискнул бы
приблизиться к тебе днем, спереди, где заостренное сверкание твоих глаз,
ресниц и груди может быть опасно для моего сердца. Я подхожу к тебе сзади, я
подхожу к тебе во сне. Сзади ты не опасна, сзади ты вся - из уснувших
прозрачных волн. Узел волос на затылке, плечи, спина. Ниже мои ладони
говорят двум волнам, что они теплые. Спи, не бойся. Я грязный - но на тебе
не останется темных пятен. Я поступлю с тобой как мужчина. С мужчиной. Я не
хочу делать тебя женщиной, моя девочка. Спи, ты ничего не почувствуешь, моя
ледяная.
Я согрелся. Я лежу и смотрю в окно. Там человек с седыми волосами до
плеч садится на корточки перед большой лужей. В руке у него пустая бутылка.
Где-то я его видел.
- Кто ты?! - это проснулась хозяйка и кричит, натягивая на себя
простыню. Во входную дверь стучат. Наверное, вернулся муж. Я вскакиваю с
постели, подбираю с пола свой грязный халат и бегу к двери в углу комнаты.
Выскакиваю, слыша звук распахивающейся входной двери. Крик мужа не успевает
догнать меня в темноте...
... В темноте поскальзываюсь и падаю. Вкус какой-то жидкости на языке.
Головокружение. Приближающиеся шаги. Бегу в противоположную сторону. Темнота
пытается догнать. Дверь слева. Вбегаю туда. Захлопываю дверь за собой...
...- Входите , доктор! - человек так взволнован, что не обращает
внимания на мой неопрятный внешний вид и грязный халат. Он ведет меня к
постели, на которой
лежит женщина. По всей видимости, у нее роды. Я прошу принести теплой
воды и чистое белье. Хозяин мнется.
-У меня к вам просьба, доктор. Я прошу засвидетельствовать, что моя
жена непорочна.
-Что? -я решаю, что хозяину тоже нужен доктор. - Она же рожает!
-Я прошу вас, доктор.
Пожав плечами, я закатываю рукава халата и осматриваю пациентку. Это
невозможно, но она правда непорочна. Я поднимаю удивленные глаза на хозяина.
Он кивает мне головой.
-Напишите медицинское свидетельство, пожалуйста, - хозяин смахивает со
стола рукой опилки и стружки, достает бумагу и карандаш. Я пишу свое
заключение, ставлю подпись "Доктор" и отпечаток своей грязной ладони.
Счастливый мужчина убегает за водой. Я возвращаюсь к пациентке.
Удивительно! Она начинает рожать. Или не рожать? Я смотрю и не верю своим
глазам. Появляется ребенок. Но она не родила его - она избавилась от грязи в
своем организме.
Я смотрю на ребенка. Он почти такой же грязный, как я. Он открывает
глаза и смотрит на меня. Его глаза похожи на мои. Один в один. Смутные
догадки начинают шевелиться под моими вставшими дыбом волосами. За окном -
ночь. Какой-то челов..., какой-то седой окунает бутылку в лужу.
Мать приходит в себя, хочет взять ребенка, но увидев, какой он грязный,
решает подождать мужа с водой. А ребенок ползет ко мне, тянет ручки.
- И-Е-У-А! - начинает плакать он. Мать смотрит на меня, на мой грязный
халат. Узнает. - - Это он! - кричит она.
За стеной в сторону двери топает хозяин. Я вскакиваю и бегу к двери в
углу комнаты. Выскакиваю, слыша звук распахнутой входной двери. Крик ребенка
не может догнать меня в темноте. Все люди - мои дети...
... Вкус металлического пола и странной жидкости во рту. Шаги. Я бегу
от них, пока не натыкаюсь на дверь в стене. Прячусь за ней от темноты...
... - Сударь, защищайтесь! - слышу я, и воздух между мной и соперником
пронзительно взвизгивает. Сталь моей шпаги блистает в красном мерцающем
свете факелов - я отражаю ею выпад противника - высокого смуглого молодого
человека с горящими глазами. Он атакует непрерывно. Кружевные манжеты на
рукавах его белей шелковой рубашки взлетают и опадают, рассеивая мое и без
того не очень сосредоточенное внимание. Движения острия его оружия едва
уловимы. К тому же мне мешают двигаться тяжелые сапоги: я привык ходить
босиком. Пинаю стоящий на полу стул, он летит в соперника, выбивает из его
рук шпагу. Пока он ее подбирает, я успеваю разуться.
Так легче, но все равно, мой соперник моложе, и мне долго не
продержаться. Он наносит мне несколько неглубоких ран в плечи и грудь. Белая
рубашка пропитывается кровью и липнет к телу, вызывая неприятные ощущения. В
левой руке у меня шляпа я с пером. Я бросаю ее в лицо сопернику и наношу
несколько ударов эфесом противнику по голове. Он оглушен и падает на пол. Я
тем временем снимаю рубашку, штаны из кожи, которые с непривычки кажутся мне
слишком узкими, и переодеваюсь в свой халат, который давно заметил у порога.
Соперник начинает шевелиться. Но что делать, моя шпага сломалась. Я
смотрю по сторонам. На стенах, затянутых черной кожей, оружие не висит -
только пылающие факелы. За окном ночь. Седой набрал из лужи в бутылку воды и
разглядывает ее в лунном свете.
Соперник с трудом открывает глаза:
-Грязь, - выдавливает он из себя в мой адрес.
-Глина, - поправляю я его. Вдруг вижу на камине детский игрушечный
деревянный меч: длинная заостренная палка с поперечной рейкой на одном конце
для защиты пальцев. Сойдет и это.
Соперник встает и снова атакует меня. Но движения его уже не так
уверены и точны. Я бью его своей палкой по пальцам правой руки. Он роняет
шпагу, но тут же подбирает ее левой рукой. Я разбиваю ему пальцы и на левой
руке. Он роняет шпагу, она протыкает ему ногу. В отчаянии он пытается
ударить меня другой ногой. Я парирую и этот удар. Он теряет равновесие и
падает. Разбивает себе затылок о пол.
Молодой человек без сознания. Или уже умер. Нет, не умер еще. Он
приоткрывает глаза, лезет слабой рукой в карман, достает фотографию мужчины
с опилками и стружками в волосах.
-Прости, отец, я не сумел за тебя отомстить, - говорит он, обращаясь к
фотографии.
-За что ты мне мстишь? - спрашиваю я у него.
Он зло смотрит на меня:
-Тебя видели выходящим ночью из дома моей матери. И хотя есть
свидетельства, подтверждающие ее чистоту, ты бросил тень на честь нашей
семьи.
- Что-то я не помню ничего такого. Когда это было?
- Больше тридцати трех лет назад.
-Тебя же тогда еще, наверное, было на свете!
-Это было за девять месяцев до моего рождения, 7-го апреля. Но время не
имеет значения. Я обязан был отомстить.
Я начинаю что-то понимать. Его глаза так похожи на мои... Вдруг в дверь
стучат.
-А, это мой отец! Я умираю, но он отомстит!
-Зачем ты умер? - спрашиваю я его, закрываю его холодеющие глаза и бегу
к двери в углу зала...
... Делаю шаг в абсолютной темноте, поскальзываюсь, но не падаю -
успеваю схватиться за стену. Под пальцами - переключатель. Включаю - зал
освещается. Он весь из зеркал. Я вижу тысячи своих отражений. И ни одной
лампы. Было бы темно, если бы не я. Свет идет от меня. И отражается в
тысячах зеркал.
И еще здесь есть цветок. Он тоже сияет. Я держу его в руках. Он
называется НАРЦИСС. Он пахнет так же, как и я. И лепестки похожи формой на
мои глаза. И стебель его стройный. Он как я. Но мне что-то мешает. Это...
Где он?! А! Низ! Мешок цилиндрической формы с упругим наполнителем. Кожаный.
Вскользь по его поверхности с правой руки. Теперь левой, опять правой.
Удерживая рукой - об ногу. Пот течет по коже. Правой. Опять правой, сбоку,
снизу два раза, об ногу, левой, руки стерты. Голова кружится от ударов
пульса. Через рот в сердце воздух. Еще снизу. Кожа лопается, струйка белого
наполнителя бьет в подставленную ладонь. Пульс 140. Падаю на спину и ничего
не вижу - закрыл глаза. Вдруг - звук шагов. Я вскакиваю, хватаю халат. Мое
отражение в близких параллельных стенах. Надо бежать. Я бегу, а потом думаю
- куда и от кого? Останавливаюсь. Оборачиваюсь к темноте. Она тоже
останавливается. Шаги переходят с бега на шаг, потом тоже останавливаются. Я
смотрю в темноту. Она начинает проясняться. Там никого нет. Я стою перед
дверью, за которой - зал притона. У ног валяются осколки разбитой бутылки.
Открываю дверь, вхожу в зал. Из окон во всю стену просвечивает серый
утренний полумрак. Лампы под потолком горят вполсилы. Посетителей на полу
уже нет - разошлись. Швейцар со шваброй моют пол, не поднимая глаз и
ссутулившись. Бармен сидит на табуретке и смотрит в пол. Поднимает взгляд на
меня. Седые волосы до плеч пострижены в каре, глаза накрашены фиолетовым,
губы красным.
-Извини, не узнал тебя сразу, - говорит он. Вяло махаю рукой:
- Я тебя тоже не узнал.
Иду к выходу. Хозяин следит за первым серым лучом пыли. Выхожу на
улицу. Лужа стала еще больше. Стальной коридор, грязь и туман. Слепой кот с
выжженными глазами пытается вылезти из колодца. Под крышей каркает сонная
птица. Ленивый ветер брезгливо треплет спутанную прядь моих грязных волос.
( рассказ)
Я смотрю сквозь свет на бабушку. Она сидит на полу и шьет мне из
кусочков меха новые унты. Ногой она покачивает мою колыбель, и стены яранги
шевелятся надо мной, напевая песенку, которой их научили ветер и снег
оттуда, снаружи, из зимней ночи.
спи, спи
снег- это пепел твоего сгоревшего тела
спи, спи
ветер унес его от тебя,
унес пепел твоего сгоревшего тела
спи, спи
когда бабушка сошьет тебе новые унты,
ты пойдешь искать ветер и
собирать снег- пепел твоего сгоревшего тела
спи, спи
в новых унтах из кусочков меха
ты пойдешь собирать снег- пепел,
из которого слепишь ту,
которая подарит тебе новое тело
спи, спи
Убаюканный, я засыпаю и вижу сквозь темноту зимней ночи мужчину,
который идет по снежной тундре. Перед ним ветер бьется во все стороны,
кидает темные сугробы выше самого себя. Позади мужчины снег замирает
неподвижным пространством, бесконечная цепочка следов четко чернеет под
светом бесцветных звезд.
Какой-то шум мне мешает, я плачу. Бабушка, наверное, берет меня на руки
и начинает укачивать. От этого укачивания я просыпаюсь и перестаю плакать.
Вижу маму. Она смотрит в сторону выхода из яранги и одевается. Берет
железное ведро. Хочет выйти, набрать снега и растопить на огне. Отец придет-
будет вода - умыться и побриться.
Мама выходит. Откинув седые пряди волос, закрывающие лицо бабушки, я
обнимаю ее за сухую шею. Пытаюсь что-то прошептать на ухо. Но она не
понимает моего лепета. Улыбается, гладит по спине и кладет в колыбель. Я
ворчу беззубым ртом, но бабушка покачивает колыбель, и я затихаю. Где-то в
ногах горит свеча. Я слежу за язычком пламени- он подрагивает в такт дыханию
бабушки. Подрагивает, подрагивает... Затихает. Я поворачиваюсь и вижу-
бабушка спит, свесив голову на грудь. Я выбираюсь из колыбели. Потихоньку.
Надеваю штаны, куртку, новые унты, которые мне сшила бабушка из кусочков
меха. Выйду наружу и посмотрю, почему мама так долго не возвращается. На
столе лежит морковка. Сую палец в рот- зубы уже прорезались. Беру морковку и
выхожу наружу.
Мамы нет. Ведро валяется рядом. Ветра нет. Снег искриться в свете
показавшегося над горизонтом солнца. Я леплю снежок и кидаю его на ближайший
пригорок. Он долетает почти до самой вершины, потом катиться обратно,
облепляясь снегом и увеличиваясь в размерах. Ко мне возвращается уже большой
снежный шар. Я бросаю на пригорок еще два снежка. Они тоже скатываются вниз-
у меня уже три снежных шара.
Ставлю их друг на друга- получается фигура с меня ростом. Снежная.
Втыкаю ей свою морковку посредине между нижним и средним шарами. Подумав
немного, вытаскиваю. Конец в чем-то белом. Снег. Втыкаю морковку в верхний
шар. Нос. Две черные пуговицы с моей куртки- глаза.
Пора возвращаться в ярангу. Возвращаюсь. Бабушка ворочается во сне.
Раздеваюсь, ложусь в колыбель и засыпаю. И вижу светлый сон, как я иду по
засмотревшейся на меня и мою жену утренней тундре. Вот яранга моих
родителей. Мы входим. Мама с седыми прядями волос дремлет. Помогаю раздеться
жене с оранжевым от холода носом. Сажаю ее к огню.
Мама просыпается, видит нас.
- Сынок! - она бросается ко мне. Я обнимаю ее худенькую шею. - Тебя так
долго не было!
- Да, целый год. Я успел жениться. Это моя жена.
Моя жена ждет ребенка. Мама смотрит на ее большой живот и говорит:
- Твой отец так хотел увидеть внука...
- А где отец?
Мама грустнеет.
- Он умер прошлым летом. Там его пепел. - Она указывает на глиняный
сосуд в виде человеческой фигурки. Сосуд стоит в колыбели. В ногах колыбели
горит свеча.
Жена смотрит на фигурку и пугается. Черные глаза становятся круглыми,
как пуговицы. Вдруг она хватается за живот- у нее начались схватки.
Мама берет ведро и идет на улицу за снегом- нужно натопить теплой воды.
Я ищу чистое белье...
Свечку потушили. Моего новорожденного сына положили в колыбель вместо
фигурки с пеплом отца.
Фигурку дали поиграть мальчику. Он ее роняет. Она разбивается. Я сметаю
на совок пепел и осколки глины. Одеваюсь.
- Пойду, выброшу, - говорю я и ухожу.
Бабушка качает колыбель с внуком. Жена начинает таять в свете очага.
Бабушка достает кусочки меха. Что- то напевает о ветре и снеге.
(Рассказ)
На меня всегда смотрит Мой Одноглазый Дедушка. Днем, когда все спят,
или ночью.
В его взгляде не интерес - что-то другое: когда деревья упадут, и
звезды будут между волн, в камнях дна. Что-то падает мимо. Подними руку. А
он все тот же - плен движений.
Днем его глаз желтый. Но что об этом? Птица летит - и тоже смотрит
вниз. Она останется здесь - если так захочет Мой Одноглазый Дедушка. Она
будет летать по кругу. А я просто сижу.
А ночью глаз, если нет облаков, хотя часто бывает тень. Но он все равно
каждую ночь смотрит на меня. Иногда он прижимает свое лицо к моему окну. Я
почти сразу могу заметить его на темном фоне. Ломаю стекло, пытаюсь выйти
наружу. Но разве я могу догнать Моего Одноглазого Дедушку по ступеням
воздуха. Он может просто сесть на порыв ветра. Он оглядывается и просто
смотрит на меня, уносясь среди туч и звезд. Его огромный мутный глаз с тенью
или без. А я сижу среди скрытых туманом стен. Сквозняк уносит эхо моего
крика. Да, я пытаюсь разорвать рот неба эхом своего крика. Мой крик
отражается от стен, и в открытую форточку эхо устремляется к Моему
Одноглазому Дедушке. Но он молчит, просто смотрит. И даже если рот неба
разрывается, оттуда не появляется ни звука. Небо сворачивается, звезды
вместе с ним - за горизонты, и луна. Но Мой Одноглазый Дедушка все-таки
смотрит на меня и тогда. Глаз его похож на черную дыру.
Ну, хоть ты не молчи! В который раз за ночь прошу я лежащую на полу
фигуру. Но она молчит. Ищу кнопку сирены под кожей ее груди носком своего
ботинка. Но она молчит. Подлетает от удара вверх, переворачивается в
воздухе, падает на пол лицом вниз. Но молчит. Нет, она не издевается. Просто
магнитофончик со звуковым сопровождением внутри нее сломался уже, наверное.
Завтра выкину эту резиновую дуру, куплю другую. Хотя, нет, выкидывать не
буду. Можно придумать кое-что получше. Например, похороны. Точно.
Хорошая идея. Тогда сначала - поминки. Эй, Маша, иди сюда! Кричу я и
сажусь на пол. Подбираю бутылку и два стакана. Наливаю, выпиваю. Входит Маша
- с опаской - она меня знает. На, пей. Но она не хочет. Разжимаю ей челюсти
и вливаю. Она глотает и жалобно мяукает. Опускаю ее на пол. Она неуверенно
идет к батарее и ложится рядом - спать.
Так, ну а теперь - похороны. Нужен гроб. Я обвожу комнату взглядом.
Вижу подходящую большую коробку от телевизора. Сейчас в нее сложены какие-то
видеокассеты. Высыпаю их на пол и ставлю коробку на стол. Нормально. Что
еще? Нужен венок или цветы.
Я смотрю по сторонам. На стене - подсолнухи. По полу раскатаны лимоны.
На желтоватом диване - ее золотистые колготки. Светом наполнено пространство
между желтым потолком и такими же шторами. И только роза в вазе - белая. Это
я ей дарил. Снова ищу кнопку сирены в груди фигуры носком своего ботинка. Но
сирена так и не работает. А роза одна. А нужно ведь две. Символ меня и
символ ее. Белая - это символ меня. Нужна еще красная - символ ее. Я звоню
по телефону в доставку цветов на дом и заказываю красную розу. Символ
женщины. Надо подождать, пока привезут.
А потом будут похороны.
Пока я думаю, как засунуть эту резиновую дуру в ящик. Большая, не
помещается. Надо что-то придумать. Где мой нож.
В дверь звонят. Цветы на дом. Быстро они. Я открываю дверь. За порогом
стоит моя родная сестра Розалия. Что ты здесь делаешь? Удивляюсь я. Что ты
здесь делаешь? Удивляется она. Она наклоняет свою рыжую голову и смотрит на
мой ботинок. Почему у тебя ботинок в крови? Спрашивает она меня. Свет из
квартиры падает на ее рыжие волосы. Они совсем красные. Красная роза. Рыжая
Розалия. Красная Розалия. Рыжая роза. Цветок на дом. Я все понял. И она
тоже. Вот уж не думал. Почему у меня ботинок в крови. А почему все вы...?
Резиновые.
Чья это квартира? Спрашивает она меня. Я захлопываю дверь, пока сестра
не увидела ту, чья это квартира. Еще один цветок. Правда, уже завял.
Сестра стучит в дверь снаружи, кричит, кто звонил? Тихо, не кричи и не
стучи. Ты ведь не знаешь. В дальней комнате спит Твоя Безногая Бабушка. Или
не спит. Я подхожу к ее дверям и прислушиваюсь.
Нет, она не спит. Твоя Безногая Бабушка никогда не спит. Она всегда
рядом, всегда рядом и всегда что-то рассказывает. Я помню в детстве - она
сидела между моей постелью и окном с луной и рассказывала мне сказки. А ты
не любила слушать ее сказки. Ты их сама знаешь и можешь рассказать кому
угодно. А я пойду послушаю. Но сначала приберу в своей комнате. Подсолнухи
со стен, лимоны с пола, желтую лампу - все в коробку от телевизора. А белую
розу - за окно. Цветы не любят слушать Твою Безногую Бабушку. Им страшно
слушать сказки, которые они сами прекрасно знают. Розу - за окно. Пусть Мой
Одноглазый Дедушка защитит ее от страха. Он сразу подхватывает розу на
порыве ветра и уносит. А я пойду в дальнюю комнату. Спрячусь там, где я сам
не знаю, кто я.
(рассказ)
Там, где море разделяется с пустыней стоит мой город. Даже с закрытыми
глазами о нем можно многое сказать. Никаких трещин в мраморных плитах,
ровной поверхностью покрывающих улицы. Никаких бордюров, тротуаров. Ровное,
как зеркало или шахматная доска, пространство с ровными рядами и колоннами
домов. Даже с закрытыми глазами нельзя споткнуться или на что-то
натолкнуться: никаких фонарных столбов, деревьев, травы. Прямые перекрестки
улиц и одинаковые дома. Мрамор без трещин под ногами и на стенах.
Четко поделены сутки. С ноля часов до шести - ночь. Из пустыни в
сторону моря через мой город дует ветер, занося улицы, крыши слоем песка. С
шести до двенадцати - утро. Ветра нет. Тепло, встает солнце, золотит слой
песка толщиной по колено. С двенадцати до восемнадцати - день. Теперь ветер
дует уже с моря в сторону пустыни. Уносит песок с мраморных улиц без
тротуаров, бордюров и трещин. Солнце в зените. С восемнадцати до двадцати
четырех - вечер. Теплое оранжевое солнце садиться за море. Мрамор блестит.
Нет ветра.
Каждое утро начиналось одинаково - я просыпался. Белые простыни, белые
стены и потолок, золотистый песок на улице, который я видел, глядя в окно,
стоя в душе. Мундир можно надеть на голое тело и не застегивать - ужасно
жарко. Букет цветов на подушку рядом с головой спящей жены.
В подвале гараж, в гараже машина, в машине кондиционер. Я включаю его и
еду по улицам. Только я езжу по улицам в это время. Только моя машина может
ездить по песку. На улицах кроме меня только трупы. Их видно издалека -
холмики на ровной поверхности песка. Я собираю их в свою машину. Обычно 2 -
3 за утро. Я вожу их на заднем сидении.
Но было одно утро, не похожее на остальные. Я проснулся один, жены не
было. Я положил ей цветы все равно - правда, не на подушку, а в ногах. Из
душа мне был виден соседний дом. Что-то мне не понравилось в его облике.
Какие-то следы. Я надел мундир, взял пистолет и пошел туда. Через холл по
лестнице на второй этаж, в спальню. Там на столике рядом с кроватью стояла
фотография. Моя жена и какой-то мужчина. Я поднял пистолет и выстрелил.
Хотел в жену, попал в мужчину. Он лежал ближе к столику. Погрузил тело в
машину и поехал на работу.
Каждый день - я на работе. Открываю ключом двери, вношу трупы. На улице
в это время поднимается ветер. Он несет песок из города обратно в пустыню.
Каждый день я укладываю свежие тела в холодильник. Вчерашние вскрываю,
определяя причину смерти. Это моя работа.
Но был один день, не похожий на другие. Я собрал с улиц тела и подъехал
к работе. Вышел из машины и сунул руку в карман, ища ключи. Их не было. И
тут я увидел, что дверь открыта, а ключи болтаются в замке. Я осмотрел их.
Отпечатки пальцев. Моей жены. Я зашел внутрь и проверил холодильник. Одного
вчерашнего тела не было. Мужчина с огнестрельным ранением.
От двери по улице в песке были следы туфель моей жены. Каблуки глубоко
погружались в песок. Видимо. несла что-то тяжелое. Тело. Следы вели в
сторону пустыни. Как раз начинал дуть ветер в ту сторону. Я вернулся на
работу...
И вечера были похожи один на другой. Солнце клонилось к закату. Жена
смотрела в окно, перед домом напротив собирались дети. Мальчики, девочки. Во
что-то играли, смеялись. Моя жена грустно смотрела на это. Все дети - в
белых шортах, белых майках. У жены есть фотография: она в таком же возрасте.
как те дети, в таких же шортах и майке. В оранжевых лучах солнца. Смеется. А
сейчас она грустная. Мне это не нравится. И я пытаюсь ее развлечь, как
могу...
Хотя был один вечер, не похожий на другие. Я был дома один. Спустился
из спальни вниз, открыл входную дверь, сел на порог. Выпил кофе, покурил.
Вдруг услышал, как за углом дома хлопнула дверца моей машины. Я пошел к ней.
В салоне сидели парень лет восемнадцати и девушка лет пятнадцати. Парень
пытался включить зажигание. Я открыл дверцу и сел на заднее сидение.
Они обернулись.
- Чего надо? - спросил парень.
- Это мой отец, - сказала девушка ему.
- О, сэр, извините, мы просто хотели...
- Уже не хотите? - я кинул ему ключи. - Поехали.
Они обрадовались.
- Куда, папа? - спросила дочь.
Я махнул рукой в сторону заходящего солнца:
- К морю.
- Но, сэр, нас не выпустят из города.
- Выпустят.
Парень глянул на мой мундир:
- О, извините, сэр.
Машина завелась, мы поехали.
Я смотрю на них. Дочь. Ее первый парень. Они сильно похожи. Моя дочь
похожа на жену, похожа на этого парня и не похожа на меня.
- Ты похож на своего отца.
- Да, сэр.
- А где ты живешь?
- Я живу в доме напротив вашего, сэр. Мы живем вдвоем с отцом.
Я лежу на заднем сидении. Здесь я обычно вожу тела. Мертвецы полны
тишины. У них даже сердце не стучит.
- Приехали, сэр.
Я поднимаюсь и смотрю в окно. Море. Выхожу из машины.
- Ночуйте здесь, я вернусь завтра днем.
Иду по берегу. Уже темнеет. Вокруг тишина, и в машине тихо. Она и ее
первый парень. Парень из соседнего дома. Первый. История повторяется. В
машине тихо. Я подбираю камень и кидаю в пуленепробиваемое стекло.
- Я сказал - ночуйте, а не спите.
Из машины доносится хихиканье.
Все ночи похожи тоже. Ночами я сплю. Но была, была одна ночь, не
похожая на другие. Я шел по спящему городу, а ветер и песок бились в моем
расстегнутом мундире. Я единственный, кто смог пройти по ночному городу.
Были люди, пытавшиеся сделать это до меня - их тела я находил на улицах по
утрам. Поэтому я был единственным, хоть и не первым. И я шел, шел, слыша
стук своих шагов по мраморным плитам, шел до тех пор, пока что-то не
застучало в моей груди.
(Рассказ)
Негр, негр безнадежно хрипящий
В полутьме моей комнаты спящей...
Полупрозрачный полог не может скрыть фигуру огромного негра, лежащего
на полу в двух шагах от моей кровати. Я делаю эти два шага. В его левой руке
меч. Он левша. В правой - кубок, из которого он пил вино. Я беру меч и тыкаю
Левшу в бок. Он не шевелится. Мертв.
Вообще-то его имя - Шакарим. Но все звали его Левша. И я тоже. Сколько
себя помню, он всегда был рядом со мной со своим мечом. Охранял.
Из раскрытого в ночь окна появляется тень моей матери. Приближается. Я
поднимаю меч между нами, отступив на шаг. Тень натыкается на острие и
останавливается. Тянется секунда. Потом тень матери нагибается, подбирает с
пола тень Шакарима. Вместе они улетают за окно. У-у-у!
Когда-то Левша был евнухом в гареме отца. Но однажды отец застал его со
своей любимой женой. Отец бросил его в яму. Так и осталось загадкой, как
Левша умудрился попасть в гарем, будучи мужчиной. Смерть ждала его. Полгода
просидел Шакарим в яме. Тут родился я. Сын, единственной. Отец не смог
отказать просьбам матери. Левшу вынули из ямы, дали в руки меч и приставили
ко мне. Кто будет служить лучше помилованного смертника? Никто.
Я подхожу к окну. Тени удаляются луне. Надеются успеть до рассвета.
Вдруг со стороны покоев отца я слышу плач. Иду туда по темным коридорам с
мечом в руке. Правой.
Отец приходил ко мне почти каждый день, и тогда Левша мог немного
отдохнуть. Отец рассказывал мне, что у него было много женщин, но ни к одной
он не испытывал сильных чувств. Может быть, поэтому они дарили ему только
дочерей. Моя мать появилась в его жизни слишком поздно, когда он уже не мог
иметь детей. Но отец любил ее. День и ночь он молил Всевышнего о помощи.
- И если Шакарим послан Всевышним - пусть охраняет тебя, - говорил
отец.
- А мать? - спрашивал я у отца, удивляясь, что она никогда ко мне не
приходит.
Отец говорил, что она навсегда останется в его сердце.
- Где моя мать? - спрашивал я у Шакарима. Он сжимал меч и косился в
сторону покоев моего отца. Молча.
В покоях отца много людей. Все они столпились вокруг его кровати и
плачут. Я подхожу ближе. Отец лежит с бледным лицом и перерезанным горлом.
Кто-то обращает внимание на меч в моей руке. Только сейчас я замечаю на нем
следы крови. Бросаю меч, вынимаю из-за пояса бутылочку с молоком. Все
расступаются, я подхожу к отцу и лью молоко ему на рану.
Бутылочку с молоком мне дала тень матери. Она часто приходила по ночам
в мою комнату, но Левша вставал между ней и мной с мечом в руке. Однажды
Левша задремал, и тень матери проникла ко мне за полог. Она говорила, что
скучает без меня, просила прийти к ней, говорила, что у нее пропадает
молоко, которым она ни разу так и не смогла меня напоить. Оставив бутылочку,
она ушла . Я капнул немного молока в вино Левше. Не спи.
За окном тени матери и Шакарима летят к луне. Тень отца пытается их
догнать. Я лью молоко отцу рот - рана уже затянулась. Завтрашний день будет
солнечным. Тень отца возвращается к телу, закрыв за собой ставни. По телу
пробегает легкая дрожь. Ресницы вздрагивают. Но глаз он не открывает.
Боится.
Кто-то один из нас плачет.
Популярность: 1, Last-modified: Tue, 17 Aug 1999 13:51:13 GmT