Сергей Калабухин. Семь рассказов

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Сергей Калабухин
     Email: [email protected]
     Date:  4 Jan 1999
     Date: 21 Aug 1998
     Date: 17 Jul 1998
     Date: 16 Jan 1998
     Date:  7 Jan 1998
     Date: 15 Mar 1999
     Date: 10 May 1999
---------------------------------------------------------------



... Враги  напали  внезапно.  Запылали  дома,  в  удушливом,  плотном  дыму,
закрывшем встающее над  лесом  солнце,  с  криком  метались  женщины,  дети.
Мохнатые  кочевники  на  косматых  низких  конях  с  визгом  наскакивали  на
беззащитных русичей, душили  жесткими  арканами,  рубили  короткими  кривыми
саблями.
     Василиса,  прижав  к  груди  пятилетнюю  Марьюшку, бросилась к близкому
лесу. Из облака дыма выскочил всадник. Тонко запела стрела и, чмокнув, вошла
бегущей под правую  коленку.  Охнув,  Василиса  упала,  Марьюшка  без  звука
откатилась  в  кусты  и  замерла.  Со  звериным  стоном выдернув из забившей
фонтаном крови раны стрелу, Василиса поползла навстречу врагу.
     -- Бери меня, гад, только дочку не тронь!
     Ощерив в ухмылке редкие кривые зубы, всадник развернул коня и, не глядя
выпустив вторую, смертоносную, стрелу, скрылся в дыму...

     Василиса открыла глаза. Она лежала в незнакомой избе, и  хотя  не  было
нигде ни трещащих лучин, ни коптящих смрадом факелов, было светло. В воздухе
стоял незнакомый сладкий аромат. Василиса осторожно села. Нога совершенно не
болела,   и  на  месте  кровоточащей  рваной  раны  белел  небольшой,  почти
незаметный шрам. Василиса осторожно встала с невысокого  мягкого  ложа.  Она
чувствовала себя совершенно здоровой и бодрой. У противоположной стены перед
странным  непрозрачным  окном  с  красивыми  разноцветными  кружочками внизу
стояла на одной ноге, как гриб, короткая скамья с высокой  удобной  спинкой,
покрытая  тем  же  странным,  толстым и мягким полотном, что и ложе. Высокая
дверь, как и стены избы,  была  из  холодного  светлого  металла  и  надежно
отделяла  пленницу  от  воли.  Убедившись,  что путь наружу закрыт, Василиса
подошла к окну. В его зеленой поверхности, как в бездонном омуте, отразилась
стройная  женская  фигура,  гибкость  и  красоту  которой  не  могла  скрыть
свободная,  покрытая  искусной  вышивкой  рубаха. Приблизив к странному окну
лицо, Василиса аккуратно расчесала пальцами длинные светлые волосы  и  стала
заплетать их в толстую косу.

     Иван  вышел на поляну. Перед ним высился высокий частокол забора. Учуяв
чужого, захрипели, захлебываясь лаем, сторожевые псы. Иван подошел к воротам
и постучал...

     Костя Шеев плавно приземлился рядом с хронолетом. Выключив антиграв, он
нажал на широком поясе кнопку и по образовавшемуся в защитном поле  коридору
подошел  к  хронолету  и  открыл  дверь.  Навстречу  ему широко распахнулись
голубые озера василисиных глаз...

     -- Марьюшка сказала, что он унес ее в  эту  сторону:  лучи  восходящего
солнца чуть не ослепили дочку.
     --  Да,  сынок,  верен  твой путь. Я часто вижу, как он летает по небу,
словно птица, только без крыльев. Мои сыны  --  охотники  выследили  его  до
самого логова, только ты туда не пройдешь.
     -- Ради Василисы, мать, я любую препону преодолею!
     --  Нет там препон, окромя болота, сынок. Свободен путь, а не пройдешь!
Неведомая сила не пускает. Поживи у меня, Иван, отдохни с дороги.  Вернуться
с охоты мои сыны, проводят тебя к вражьему логову.
     --  Нет,  мать,  не  могу. Как сидеть без дела, зная, что Василиса тут,
рядом, в плену томиться? Да и за дочку, Марьюшку, душа болит,  как  она  там
без  нас?  Время  не спокойное, братья в поле без оружия не выходят. Спасибо
тебе за все, мать, пойду я.
     -- Подожди, Иван, путь там один, через трясину, и знают его только  мои
сыны.

     --  Нет,  Василиса,  не  проси. Не могу я тебя отпустить. Пойми, ты уже
давно погибла для своего времени. Стрела должна была пробить твое сердце.  Я
нарушил закон и вмешался в ход событий, спас тебя.
     --  Что  ж,  --  сверкнули  слезами глаза-озера, -- я -- твоя пленница?
Скоро наложницей меня сделаешь? Рабыней?
     -- Что ты говоришь, Василиса? Ты свободна!
     -- В этой железной клетке? Я хочу рвать цветы, лежать на траве,  дышать
лесным  воздухом,  видеть солнце и небо, гулять босиком по росе! Я тоскую по
Марьюшке...
     -- Хорошо, я научу тебя открывать  дверь  и  делать  проход  в  защите.
Только  прошу: не пытайся бежать. Мы на острове, кругом непроходимое болото.
А я слетаю, узнаю, как там Марьюшка.
     -- А вдруг тебя убьют?
     -- Меня убить невозможно: я окружен  защитным  полем,  не  бойся.  Вот,
возьми  эту коробочку. Нажмешь эту кнопочку, этот глазок направишь туда, где
тебе нужен проход. Поняла?

     -- Бежим, Василиса!
     -- Нельзя, Иванушка, далеко не уйдем. Костя Шеев по воздуху догонит,  с
неба высмотрит.
     Знать, судьба мне сразиться с Кощеем! Бессмертный он, говоришь?
     --  Вызнала я его тайну, Иванушка! Достанет твой меч до его шеи, снесет
буйну голову. Вот, видишь, у меня коробочка....

     -- Нет, это нам не подойдет, -- снял шлем редактор. --  У  нас  детское
издательство,  а  вы  что предлагаете? Резня, кровь, хронолетчик-преступник,
главные герои -- убийцы,  причем  Василиса  --  кто  у  вас  ее  играет?  --
хладнокровно разрабатывает план убийства своего спасителя!
     -- Но, ведь...
     --  Да  и  сюжет  не  нов.  --  Редактор  прочел  на  кассете  название
мыслефильма. -- Мне кажется, оригинал сказки интереснее. Вон у нас в  салоне
сколько  этих  "Кощеев  Бессмертных". Дети с удовольствием играют. И ни разу
никто не захотел превращаться в Кощея. А у вас этот  Кощей  --  хронолетчик,
герой  нашего  времени, так сказать. И вдруг -- преступник, да еще и жертва!
Вы представляете нагрузку на психику ребенка, пожелавшего испытать эту роль?
Да и эмоции у вашего Кости Щеева...
     -- Шеева.
     -- Тем более. Эмоции у вашего Кощея, когда он  смотрит  на  Василису...
Одним  словом,  для конкурса исторических мыслефильмов для детей и юношества
ваш "Кощей Бессмертный" не подходит.
     Тимур Боев встал и подошел к мыслепроектору.
     -- Извините, -- отвел от кассеты его руку редактор. --  Мыслефильмы  не
рецензируются  и не возвращаются. Таков обычай. Идите, дорогой, и работайте.
До начала конкурса еще есть время. Желаю  Вам  и  вашим  друзьям  успеха.  И
пришлите  ко  мне актрису, игравшую Василису! -- Крикнул редактор выходящему
Тимуру. Потом надел шлем, вставил в аппарат кассету и нажал кнопку.

     Тимур ввалился в комнату и заметался по ней.
     -- Ты, что? -- Изумленно уставился на него из-под съезжающей  на  глаза
повязки Костя.
     --  Не  принял! -- Зло выдохнул Тимур. -- "Нам это не подходит. Идите и
работайте. "
     -- Как это не подходит? -- взвился с койки Костя. -- Почему? Что  же  я
зря гонял хронолет, вытаскивал из-под стрел Василису, лечил ее?
     -- Вот Василиса ему явно по душе. Он хочет ее видеть!
     --  А вот этого он не хочет? -- Сорвал с головы повязку Костя. -- Мечом
по башке он не хочет? Ради чего я страдаю?
     -- Да он не понял, что наш мыслефильм документальный. Ты ж сам не велел
говорить: закон-то нарушил! Кто ныл, что отберут права на хронолет?
     -- Чепуха! Неужели ты не понимаешь, что  то,  что  уже  было,  изменить
нельзя. Как бы мы не хотели. Если я спас Василису, значит, так оно и было. А
закон этот для детей: чисто превентивная мера от необдуманных поступков.
     --  Теперь это не важно, -- сел на кровать Тимур. -- Он же не примет от
нас теперь ни одного мыслефильма, пока мы  не  приведем  ему  Василису.  Что
будем делать?



     День  был  испорчен.  И  надо  же  было  нам поссориться из-за какой-то
ерунды, пустяка. А ведь в кои-то веки выдалась у обоих свободная суббота. То
у нас на заводе отработка, то у Наташки в институте что-нибудь важное.
     Детский визг вывел меня из мрачной задумчивости.  Впереди,  на  обочине
тротуара,  у  забора  школьного  стадиона  трое  пацанов  в  синих  школьных
костюмчиках навалилось на малыша лет  шести.  Свернувшись  в  клубок,  малыш
непрерывно  голосил.  Первоклашки,  сосредоточенно  сопя,  молча тузили свою
жертву, стараясь развернуть визжащий клубок.
     -- Вы что?! -- Шагнул я к ним.
     -- Дяденька, у него спички, -- вскочили, отряхиваясь, агрессоры. --  Он
такой маленький, а у него целая коробка.
     -- Вас же трое, и вы старше. Октябрята, называется!
     -- Таким маленьким нельзя спички, надо отобрать, а он не дает.
     Я поднял с земли малыша. Крепко зажав что-то в кулачке, тот спрятал его
в карман коротких серых шортиков.
     -- Мне ты тоже не отдашь?
     Размазывая  по  грязной  мордашке  слезы  и сопли, мальчик отрицательно
покачал головой.
     -- Где ты живешь?  --  Спросил  я,  заправляя  ему  в  шорты  клетчатую
рубашонку,  из  коротких рукавчиков которой свисали тонкие, покрытые пылью и
ссадинами ручонки.
     Мальчик не ответил. Косясь на своих обидчиков,  он  старался  держаться
поближе ко мне.
     -- Вы его знаете? -- обратился я к ребятам.
     -- Нет, он не из нашего района.
     --  Пойдем. -- Я взял малыша за руку и повел вдоль металлических кружев
школьного  заборчика.  Трое  первоклашек  сожалеющими  взглядами   проводили
уходящие   спички  и  полезли  через  ограду  на  стадион.  Вытерев  платком
зареванную мордашку, я спросил:
     -- А, может, поменяемся? Я тебе мороженое, ты мне спички, а?
     -- Нет, не могу.
     -- Ну, ладно, в такую жару и мне мороженое не помешает.  Пломбира  нет,
есть только фруктовое. Ты любишь фруктовое?
     Малыш пожал плечами. Мы сели на лавочку в тени осыпающегося снегом пуха
тополя.
     -- Меня зовут Сергей, а тебя?
     -- Дублер.
     -- Дублер? Разве есть такое имя?
     --  Нет.  Но  меня  зовут  так,  --  жадно черпая палочкой из бумажного
стаканчика быстро тающую розовую массу, ответил малыш.
     -- И кого же ты дублируешь?
     -- Олега.
     -- Это твой брат? Или друг?
     -- Это я. Настоящий я, там, дома. --  с  сожалением  бросая  опустевший
стаканчик в урну, ответил малыш.
     -- А где твой дом? Я тебя провожу.
     --  Не  получится,  --  улыбнулся малыш. -- Вкусное мороженое, спасибо.
Олег будет доволен: он никогда не пробовал такое.
     Я достал сигарету.
     -- Выручай, Дублер, у меня спичек нет. Подари мне свои.
     -- У меня тоже нет.
     -- Ну ты даешь! А из-за чего же визг поднял?
     Мальчик осторожно вынул из кармашка грязный спичечный коробок.
     -- Это, по вашему, машина времени.
     Я засмеялся, прикурил у прохожего.
     -- Значит, ты путешествуешь во времени? Откуда же ты прибыл?
     -- Конечно, из каменного века! Дураку ясно, что машину времени изобрели
пещерные люди. -- хмыкнул Дублер, смерив меня насмешливым взглядом.
     Я подавился дымом и закашлялся.
     -- Слушай, малыш, я задал глупый вопрос, согласен. Но неужели в будущем
все дети так грубят взрослым?
     -- Прости, не обижайся на меня, ведь я не  человек,  я  дублер.  Дублер
первоклассника  по  имени  Олег.  Олегу надо сделать в школе доклад о первом
космонавте Юрии Гагарине.  Вот  он  и  сматрицировал  себя,  создал  меня  и
отправил  в двадцатый век. Я здесь все узнаю, сфотографирую, потом вернусь к
Олегу, ап! И все, что я узнал, перепишется из моей памяти в его.
     -- Значит, твой Олег лентяй? Сам не  хочет  добывать  знания,  отправил
тебя. Да еще ошибся на четверть века!
     --  Да нет же! Это я ошибся: первый полет, опыта у меня еще нет. А Олег
не лентяй. Просто человек не может сам путешествовать  во  времени,  слишком
опасно.
     -- И как же ты путешествуешь?
     Мальчик перевернул коробок, и я увидел этикетку, на которой всеми тремя
цветами сразу горел светофор.
     -- Если мне надо в прошлое, я нажимаю на зеленый кружок, если в будущее
-- на красный, желтый -- точка старта: комната Олега.
     -- Здорово! И на каком же горючем работает твоя машина?
     --  Я  же  не  человек,  у  меня  в  памяти  только  то,  что разрешено
инструкцией. У вас уже есть роботы? Значит, ты должен знать,  что  робот  не
может   причинить   вред   человеку.  Так  и  в  меня  вложены  определенные
ограничения. Преждевременные знания опасны.  Могу  сказать  только  в  общих
чертах, хочешь?
     -- Валяй, -- кивнул я, ловя себя на жгучем желании поверить в то, о чем
рассказывает  голубоглазый  сопливый  карапуз, в выгоревшем чубчике которого
застрял тополиный пух.
     -- Вон, видишь те качели? Вверх, вниз. Вот так и во  вселенной  материя
переливается  из  одной  точки  в  другую. Переливается в подпространстве из
Черной дыры в Белую. Целые галактики могут провалиться  в  такую  дырочку  и
вынырнуть  незнамо  где.  Вот  эту  энергию мы и используем. Человек слишком
сложен и непредсказуем  в  своих  желаниях  и  поступках.  Поэтому  проще  и
безопасней посылать в подпространство-время его упрощенную копию, дублера.
     Крупные капли смачно шлепнули об асфальт.
     --  Дождь  начинается, -- сказал я, вставая. -- Пойдем, путешественник,
ко мне. Перекусим чего-нибудь, лимонада выпьем, а там опять солнце выглянет.
Я вот здесь живу, на втором этаже, вон мое окно.
     Согнувшись под шрапнелью дождя, мы пролетели двор и вскочили в подъезд.
По инерции взбежав на первый этаж, я оглянулся. Мальчик  стоял  у  дверей  и
держал в руке коробок.
     -- Ты что?
     -- Спасибо за помощь. Если б не ты, пришлось бы испугать ребят. Прощай!
     Сверкнула  в  окне молния, задребезжали от грома стекла. У дверей внизу
никого не было. На подгибающихся, ватных,  ногах  я  выскочил  из  подъезда.
Дождь стоял сплошной стеной. По асфальту тротуаров неслись пенистые ручьи.
     --  Не  видали  мальчика,  лет  шести, в шортах и клетчатой рубашке? --
Спросил я сидящих под козырьком подъезда старушек.
     -- Что ты, сынок! Вон их сколько  по  лужам  носится,  разве  за  всеми
уследишь?
     Как во сне я поднялся на второй этаж, открыл дверь.
     --  Где ты ходишь? -- выглянула из ванной Наташкаю -- Я, как проклятая,
кручусь целый день со стиркой, а он гуляет! Дождь кончится,  пойдешь  вешать
белье. Кстати, тебе там открытка пришла.
     Я  прошел  в  комнату,  взял  со стола открытку и задохнулся. С цветной
объемной фотокарточки на меня смотрел  со  своей  обаятельной  улыбкой  Юрий
Гагарин. На обратной стороне я прочел:
     "Сергею, с наилучшими пожеланиями, Гагарин. "
     И ниже: "Спасителю от Дублера. "

     1977



     -- Прекрасно, мальчик! Ты становишься настоящим мастером. Вот только...
-- Старик  отошел  от  картины  ученика,  сел в кресло у пульсирующего жаром
камина. -- Я же много раз говорил тебе: пиши только то, что  ты  сам  видел,
хорошо знаешь.
     Гибкий  безусый  юноша осторожно поставил на стол подсвечник, порывисто
опустился на одно колено перед стариком.
     -- Но, учитель, твои рассказы о  далекой  стране,  где  нет  богатых  и
бедных,  где все люди свободны и счастливы, где нет войн, голода и болезней,
живут во мне. Я  вижу  цветущие  города,  смеющиеся  лица  детей  и  женщин,
плывущих в солнечном небе на летающих кораблях!
     --  Мальчик,  без фантазии нет гения. Тебе всего пятнадцать лет, ты еще
очень юн, но я ясно вижу твое будущее. Тебя ждет великая  слава.  --  Старик
подбросил полено в пылающий камин. -- Пиши пейзажи, натюрморты, стражников у
ворот,  нищих  пилигримов,  торговцев,  портреты. Помни, мы живем в страшном
мире. Я бы давно сгорел на костре, если б не жадность и тщеславие  епископа.
Каждый  месяц я дарю ему одно из своих полотен. Но если люди узнают, о чем я
тебе рассказываю, если увидят эту твою картину, даже епископ не  спасет  нас
от костра.
     -- Эй, колдун, отворяй! -- Забарабанили в дверь.
     Ученик мягко скользнул к окну.
     -- Сандрелли, придворный живописец!
     --  Открой.  --  Старик  встал,  сорвал  с подрамника картину ученика и
бросил в камин. Огонь мгновенно слизал с холста  счастливые  улыбки  и  смех
летящих меж облаков людей.
     Громыхая  сырыми  ботфортами,  в мастерскую вошел закутанный в короткий
черный плащ высокий полный человек.
     -- Ты еще жив, старый колдун? -- Прорычал вместо приветствия Сандрелли.
Сняв широкополую шляпу с поникшими от дождя перьями, он бросил ее ученику и,
задевая длинной шпагой за  подрамники,  прошел  к  камину  и  сел  в  кресло
хозяина.
     --  Вы  промокли,  сеньор,  --  склонился  перед  гостем старик. -- Эй,
мальчик, вина!
     -- Некогда мне пить твою кислятину, -- раздраженно  подергал  кошачьими
усами Сандрелли. -- Ты сделал то, что мне надо?
     --  Да,  сеньор, с божьей помощью ваш слуга сделал проект нового дворца
для герцога.
     Ученик развернул на столе эскизы дворца. Маленькие темные глазки  гостя
зажглись,  пухлые  щеки затряслись. Не сдержав возглас изумления и восторга,
Сандрелли вскочил с кресла и склонился над столом. Старик придвинул  поближе
свечи,  чтобы  ни  одна  линия  не  осталась  незамеченной  и  не  оцененной
заказчиком.
     -- Ты не колдун, старик, ты -- сам дьявол! -- Сандрелли бросил на  стол
туго  набитый монетами мешочек, спрятал эскизы на груди и выбежал под дождь,
забыв укрыть свои свисающие до плеч кудри шляпой. Старик стряхнул  с  кресла
натекшую  с плаща гостя воду и сел у огня. Ученик запер дверь и опустился на
пол у ног старика.
     -- Учитель, я не понимаю, почему ты меняешь свои прекрасные картины  на
бездарную  мазню?  --  Спросил  юноша,  разбивая  кочергой  в мерцающую пыль
остатки сгоревшего холста.
     -- Запомни, мальчик, важно не имя художника, стоящее на картине, а сама
картина. Пусть епископ берет мои полотна и подписывает  своим  именем.  Меня
это  не  волнует.  Зато  его  уродливые  творения  не омрачат ничей взор, не
подадут дурной пример. Пусть образцом будут мои  картины  и  проекты,  а  не
мазня епископа или Сандрелли. Слышишь? К нам опять стучит гость, открой.
     Ученик  ввел  невысокого  изможденного  мужчину  со свернутым холстом в
руках. С обвисших полей размокшей  шляпы  на  потемневшую  от  влаги  куртку
струилась вода.
     --  Проходи  сюда,  к  огню,  обсушись, -- предложил старик. -- Кто ты?
Хочешь обменять свою картину на одну из моих?
     Ученик подтолкнул робкого гостя. Оставляя мокрые следы, тот  подошел  к
камину, положил рулон холста на стол и протянул к огню покрасневшие руки.
     --  Да, -- хрипло каркнул гость. -- Я не могу продать свою картину. Мне
нечего есть, негде жить. Вчера я продал кисти и краски, чтобы  заплатить  за
кусок хлеба и ночлег.
     Старик  то  отступал  назад,  то подходил вплотную к холсту, чуть ли не
обнюхивая его. Наконец положил руку на плечо гостя.
     -- Как твое имя?
     -- Джузеппе.
     -- Я не возьму твою картину, Джузеппе.
     -- Бог отступился от меня, дьяволу я тоже не нужен. Что же  мне  теперь
делать?
     Старик  взял  гостя  под  руку  и ввел в соседнюю комнату. Ученик зажег
свечи. Блики огня заплясали на развешенных по стенам картинах.
     -- Смотри, Джузеппе, -- сказал старик.
     Оставив гостя одного, они вернулись в мастерскую.  Старик  сел  в  свое
кресло. Отблески огня в камине окрасили алым цветом его изрезанное морщинами
лицо,  озарили  седину  длинных густых волос и мохнатых бровей. Ученик молча
встал перед дымящимся паром холстом.
     -- Мальчик, принеси мне глоток вина. Сегодняшний день надо отметить.
     -- Чем же он хорош, учитель? С утра льет дождь. К тому же ты сам не раз
говорил мне, что вино губит  художника.  \  --  Ты  прав,  ничего  не  надо.
Готовься  в  дорогу,  малыш,  как только прекратятся дожди, ты отправишься в
Рим. Полуночным лунатиком в мастерскую вошел Джузеппе.
     -- Мальчик, дай нашему гостю кисти и краски. Теперь он знает,  чего  не
хватает его картине.
     --  Мгновенье  поколебавшись,  Джузеппе  решительно  подошел  к  своему
прсохшему  холсту  и  твердой  рукой   нанес   несколько   мазков.   Мальчик
одобрительно  кивнул  и  развернул  картину так, чтобы учитель заново оценил
работу гостя.
     -- Иди к герцогу, скажи ему, что старый колдун  отказался  купить  твою
картину. Мальчик, возьми мешок Сандрелли, отсыпь Джузеппе половину.

     Искры  взлетали  в  черное  небо, соперничая со звездами. Пламя ревело,
пытаясь десятками  языков  лизнуть  кровавую  луну.  Но  еще  громче  ревела
беснующаяся толпа.
     --  Проклятый  колдун!  Давно пора было его изжарить! Тонко взвизгивая,
мальчик бросался на плотную массу потных орущих фанатиков, пытаясь пробиться
к горящему дому учителя, но стена тел  каждый  раз  отшвыривала  его  назад.
Неожиданно чьи-то сильные руки перехватили падающего на брусчатку ученика.
     -- Не надо, мальчик, нельзя туда. Они и тебя кинут в огонь. Учителю уже
никто не сможет помочь.
     -- Джузеппе, за что?!
     -- Ты разве ничего не знаешь?
     --  Учитель  вчера  отправил  меня в Рим, посмотреть Вечный Город. Я не
смог уйти далеко: мне не понравилось, как он прощался со мной.
     -- Значит, он знал...
     -- Жги колдуна! Поджаривай дьявола! -- Проревел рядом  знакомый  голос.
Сандрелли,  черный  от сажи, в прожженном плаще, выхватывал у людей плачущие
смолой факелы и швырял их через головы в  бушующие  пламенем  окна  горящего
дома.
     -- Проклятый колдун, -- рычал он, топорща опаленные кошачьи усы. -- Как
же мы теперь... без тебя? -- Вдруг слезы прорезали светлые полоски на полных
щеках. Закрыв лицо плащом, Сандрелли исчез в темном переулке.
     -- Уйдем отсюда, -- Джузеппе увлек юношу прочь от беснующейся толпы. --
Когда я неделю назад пришел к герцогу и передал ему слова Учителя, герцог не
глядя  купил  мою  картину и взял меня придворным живописцем. Он сказал, что
Мастер отказывается только от настоящих шедевров.
     -- За что они его?
     -- Сегодня утром все картины Мастера исчезли!
     -- Куда?
     -- Не знаю. Висят в рамах чистые холсты, без  единого  мазка,  если  не
считать подписей тех, кто их присвоил. Епископ в ярости! Жаль Мастера, такая
ужасная смерть.
     -- Нет, я не верю! Он не умер! Он улетел в свою прекрасную страну.
     --  Бедный  мальчик,  ты  болен  от  горя.  Пойдем  ко  мне.  Сноп огня
взметнулся в небо. Грохот  рухнувшего  дома  слился  с  торжествующим  ревом
толпы.
     --  Эти  безумцы  радуются.  Они  думают, что смогли убить Мастера, что
уничтожить идею, мысль, красоту так же легко, как задуть  свечу.  Но  мы  то
живы, мальчик! Мы живы, и у нас есть кисти и краски. И нас уже двое. Прости,
я не знаю, как твое имя?
     -- Зови меня Леонардо.



     Майкл  Беннет  подъезжал  к  родным  местам.  Вот  впереди, у развилки,
знакомая с детства бензозаправочная станция Старого Джо.  Журналист  сбросил
скорость, затормозил у колонки. Сколько помнил себя Майк, Дядюшка Джо всегда
сидел на потемневшем от времени и мазута крыльце своего дома, вмещавшего под
одной  крышей  спальню  самого  Джо, салун, где можно хлебнуть виски, купить
сигареты, сэндвичи, выпить чашечку кофе. Майк, приветливо улыбаясь, вылез из
машины.
     -- Хэлло, Дядюшка Джо!  Как  поживаете?  Мне  полный  бак  и  бутылочку
кока-колы.
     Старый  Джо  легко  оторвал  свое  рыхлое тело от крыльца. Рука Беннета
утонула в огромной ладони хозяина станции. Джо  вынул  изо  рта  незажженную
трубку,  и  его  известный  всем  шоферам  дальних  перевозок бас покрыл рев
проносящихся мимо по автостраде машин.
     -- Здравствуй, малыш, рад видеть тебя целым и здоровым! Боб  читал  мне
твои  репортажи из Центральной Америки. На фотографиях в журнале ты выглядел
не таким бодрым.
     -- Ерунда, пуля прошла навылет, кость не задета. Я  больше  мучился  от
лихорадки, чем от раны. А у тебя, я вижу, новая соска?
     -- На своем веку, малыш, я сгрыз больше трубок, чем ты написал слов, --
улыбнулся  Старый  Джо,  демонстрируя  два ряда не по возрасту белых крепких
зубов. Он достал из холодильника бутылочку кока-колы, легко сковырнул пробку
и подал напиток журналисту.
     -- Семь лет не был дома, -- сдирая с шеи галстук сказал Беннет.
     -- Как там мои? Как Сэм?
     -- Здоровы, -- заправляя бак прорычал Старый Джо. -- Братец твой сейчас
в армии, уже сержант. Его часть стоит  тут,  недалеко.  Он  часто  проезжает
мимо.  У  нас ведь в Городке отгрохали гостиницу с рестораном. "Дикий Запад"
называется. Офицеры каждый выходной там гуляют. Потом Сэм отвозит их  назад,
в  часть.  Сеголня  у  нас  четверг?  Значит,  послезавтра  жди его в "Диком
Западе".
     -- А где сейчас Джимми Бакстер? Все еще служит в полиции? --  Журналист
снял синий вельветовый пиджак, бросил его в машину.
     -- Бакстер теперь у нас шериф, -- выключая счетчик пробасил Старый Джо.
-- Два  года  назад  в  ресторане  его  здорово  помяли во время драки между
солдатами и парнями с окрестных ферм. Теперь треть молодежи Городка служит в
полиции. Ты сам-то надолго в родные края?
     -- Надоело валяться в госпитале. Рука давно  зажила.  Каменные  джунгли
летом  ничем не лучше экваториальных, так что мой босс и врачи разрешили мне
провести несколько недель на отцовской ферме.
     Журналист закатал  рукава  голубого  батника,  расстегнул  две  верхние
пуговицы, сел за руль.
     -- Послушай, малыш, -- Старый Джо знаком попросил подождать подъехавший
рефрижератор,  бросил  водителю  банку  пива.  --  Позавчера я послал Боба в
Городок: у меня кончаются запасы. Этот паршивец до сих пор  не  вернулся.  И
телефон молчит, видно оборвался кабель. И как назло ни одной машины оттуда!
     --  Хорошо,  Дядюшка Джо, я разыщу его и надеру уши. -- Журналист допил
кока-колу и вытащил бумажник.
     -- Спасибо, Майк, -- Старый Джо бросил на сиденье рядом с Беннетом  еще
одну  бутылочку  напитка  и  пачку  "Салем". -- Если с парнем что случилось,
пришли кого нибудь ко мне с весточкой.
     -- Ерунда, твой внук не из тех, кто даст  себя  в  обиду.  Сколько  ему
сейчас?  Семнадцать? В его возрасте я уже год как сбежал из под родителского
крова. Пусть немного развлечется с городскими девчонками. Я сам привезу тебе
все, что надо.
     Журналист захлопнул дверцу, мотор мягко заурчал. Съезжая  с  автострады
на  старое  узкое  шоссе,  ведущее в Городок, Майк видел в зеркальце высокую
мешковатую фигуру, стянутую выгоревшим на солнце комбинезоном. Ветер шевелил
длинные седые волосы. Джо задумчиво смотрел  вслед  машине  журналиста,  его
крепкие зубы, как всегда, грызли деревянный мундштук трубки.
     Через  час  петляющее  между  длинных  рекламных щитов шоссе уперлось в
широкую голую полосу земли. От неожиданного жуткого зрелища выжженной  земли
с  остатками  искореженных  огнем автомобилей и обезображенных трупов Беннет
резко  нажал  на  тормоз.  Визг  покрышек   заглушил   автоматную   очередь,
взметнувшую  перед  бампером фонтанчики пепла. Журналист распахнул дверцу и,
вывалившись наружу, ящерицей втиснулся под машину. В нос  ему  ударил  запах
гари  и  паленого  мяса.  Следующая  очередь  прошила  лобовое  стекло. Майк
осторожно поднял руку, вытащил из машины сумку  с  портативной  кинокамерой.
Прячась  от  неизвестного  стрелка за автомобиль, журналист отполз к кювету.
Скатываясь в заросшую  серой  от  пыли  травой  яму,  он  услышал  последнюю
очередь.  Бензобак  взорвался,  и  взятая  напрокат машина Беннета окуталась
пламенем и черным дымом.

     Беннет осторожно выглянул из-за угла. Центральная площадь  была  пуста,
если  не  считать  полицейской  машины у входа в ярко освещенный участок. За
время, пока Майк почти ощупью пробирался по знакомым с детства  улочкам,  он
не встретил ни одного человека. Все окна черны. Ни за одной дверью не слышно
музыки,  разговора  или  детского  плача.  Вообще в Городке не горел ни один
фонарь. Журналист  благодарил  детские  игры  в  сыщиков,  когда  в  поисках
Коварного Убийцы они с Джимом облазили весь Городок.
     Майк  быстро  пересек  площадь,  стараясь  не  попадать в полосы света,
бьющие из открытых окон полицейского участка-  единственного  маяка  в  море
мрака. Прижимаясь к стене, журналист осторожно приблизился к окну и заглянул
в  него. Шериф Бакстер спал, сидя за столом. Перед шерифом стояла наполовину
пустая бутылка виски. Рядом с полной окурков пепельницей  шипела  включенная
карманная  рация,  тускло мерцал автомат. Майк протянул руку, осторожно взял
автомат, ощутив тяжесть полного  магазина,  тихо  положил  оружие  на  капот
стоящей рядом машины.
     -- Джим, -- шепотом позвал он.
     Бакстер  мгновенно  открыл  глаза,  его  рука  метнулась к автомату, но
короткие сильные пальцы с обломанными ногтями наткнулись на пустоту.
     -- Это я, Майк Беннет, ты узнаешь меня?
     Несколько секунд шериф дико глядел на торчащую  в  окне  всклокоченную,
покрытую пылью и сажей физиономию.
     --  Фу,  черт! -- Выдохнул он наконец, расслабляясь. -- Ну и напугал ты
меня! Откуда ты взялся?
     -- Приехал отдохнуть, у меня отпуск, -- прошептал журналист.
     -- Какого дьявола ты шепчешь? Что у тебя с горлом?
     Майк взял автомат, обогнул машину и вошел в полицейский участок.
     -- С горлом у меня  все  нормально.  Это  у  вас  тут  черт  знает  что
творится! Скорее я должен испугаться, а не ты.
     --  Посмотри  на  себя  в  зеркало!  Да, сомневаюсь я, что ты отдохнешь
сейчас в нашем Городке, -- разлил по  бокалам  остатки  виски  шериф,  когда
кое-как  умывшись  журналист  сел  за стол. -- Я вообще не понимаю, как тебе
удалось сюда проникнуть.
     -- Прямо скажу, встретили меня приветливо:  с  салютом  и  фейервейком.
Потом  я до темноты наслаждался природрй, лежа со всеми удобствами в канаве.
А как стемнело, проделал увлекательную прогулку по мирно спящему Городку. И,
наконец, меня ласково принял старый друг, обозвав чортом и не продырявив  из
этой милой игрушки только потому, что я догадался взять ее первым.
     --   Ты   всегда  был  везучим,  Майк,  --  серьезно  орветил  Бакстер,
прихлебывая из бокала. -- Только ты мог уцелеть днем на огневом кордоне,  да
еще пройти сквозь него, не встретив ни одного патрульного.
     --  Куда  я  попал?!  Что, черт побери, здесь происходит? Я ехал в свой
старый, не меняющийся со временем Городок...
     -- Наверное, это судьба, что ты попал к нам  именно  сейчас,  Майк,  --
поскреб  трехдневную щетину Бакстер. -- Если ты сумел пройти сюда, то, может
быть, тебе удастся и обратное. Телефонный кабель вышел  из  строя  в  первые
часы  паники. У нас имеется только несколько полицейских раций. Пока телефон
работал, я пытался вызвать помощь, пытался связаться с армией, но они мне не
поверили. А послать некого. Никто не сможет пройти через кордон!  Мы  теряем
ежедневно десятки людей.
     -- Джим, скажи, наконец, кто держит Городок в засаде? Где враг?
     --  Крысы  и черви! Не смотри на меня так, Майк, я три ночи не спал, но
голова у меня в порядке. Ты сам утром все увидишь.
     Журналист  достал  сигарету,  бросил  пачку   рядом   с   переполненной
пепельницей.
     -- Может, это я сошел с ума, Джим? Ты действительно...
     -- Утром, Майк, утром ты все увидишь сам.

     Огромным,  десятиметровым  зонтиком,  торчал  на холме деревянный гриб.
Майк с матерью сидели в высокой траве под "шляпкой". Прислонившись спиной  к
ножке "гриба", Майк жевал кислую травинку и лениво наблюдал за толпой одетых
в  одинаковые  синие  комбинезоны  и  шлемы  ребят  у  подножия холма. Перед
огромным экраном  плясал  парень.  Мощный  луч  света  освещал  конвульсивно
дергающуюся  фигуру.  На экране проецировалась многократно увеличенная копия
танцора, чтобы каждый в толпе одинаковых синих роботоподобных  парней  видел
его каждое движение.
     "Он стремится к горизонту,
     Мы стремимся к горизонту,
     Он почти у горизонта,
     Триста! "
     Скандирует толпа странный припев.
     -- Что это? -- Спросил Майк.
     -- Экзамен, -- безразлично бросает мать, перелистывая страницу журнала.
Первый  раз  Майк  видит  свою  мать  читающей.  Сколько он себя помнил, она
постоянно  хлопотала  по  дому,  возилась  с  Сэмом,  что-то   шила.   Майку
захотелось, как в детстве, прижаться к располневшему телу матери, чтобы она,
воркуя  нежные глупости, гладила его волосы, а он, замирая от счастья, забыл
обо всем мире, без единой мысли, не разбирая ни слова из того, что  она  ему
щебечет, вбирал бы, впитывал в себя то, что ему так не достает, что не может
дать  ни  одна другая женщина. И мать, уловив его настроение, отрывает глаза
от  шелестящих  страниц,  с  улыбкой  поворачивается  к  нему.   Но   глупая
мальчишеская  смесь  гордости,  взрослости  и черт знает чего еще заставляет
Майка вывернуться из-под протянутой МАДОНЬЕЙ руки, отвернуться,  наткнувшись
на  каменное  лицо  танцора.  Он  уже  в двух шагах. Ужас сжал сердце Майка.
Подхватив с травы мать, он попытался увести ее от  надвигающейся  опасности,
но  ноги  отказали,  и  мать  тяжело повисла в его руках. Майк понял, что не
успеет.
     "Он почти у горизонта,
     Он уже у горизонта,
     Три! "
     Ревет толпа.
     -- Нет! -- Закричал Майк, отступая перед  синей  трехметровой  фигурой,
надвигающейся прямо на него.
     -- Я должен! -- Послышался хриплый голос. -- Я должен его срубить!
     -- Но это же моя мать! Подожди! -- Молил Майк.
     "Он уже у горизонта,
     Два! "
     --  Я  должен  успеть!  -- Великан ударил ребром ладони по ножке гриба,
сверху  посыпалась   труха.   Майк   попытался   оттолкнуть   фанатика,   но
почувствовал, что проще сдвинуть скалу.
     -- Лучше ударь меня, это же моя мать!
     "Один! "
     Могучим  ударом  великан  перерубил  ножку и повернулся к журналисту. В
следующий миг Майк почувствовал, что летит. Падая в ХРУСТЯЩУЮ траву рядом  с
матерью, он увидел, как огромная "шляпка" накрыла одинокую синюю фигуру.
     "Ноль! "
     Центр  упавшего  диска  вспучился,  и  меж рваных зубьев толстой фанеры
появился синий шлем.
     -- Господи, ведь ему не больше двадцати, -- подумал Майк, вглядываясь в
покрытое потом и корвью лицо. В наступившей тишине Майк  бросился  в  облако
пыли,  сдирая  кожу  с  ладоней,  начал отгибать акульи зубы фанеры, помогая
голубой фигуре выбраться на волю. И вдруг раздался смех.
     -- Ты проиграл! Ты не успел!
     Майк обернулся. Заросшее рыжей щетиной, такое знакомое и в то же  время
незнакомое  лицо  дергалось  в злобной ухмылке. Съежилась, сжалась от позора
голубая фигура в ценре диска.
     -- Нет, он выиграл! -- Шагнул навстречу рыжему Майк.
     -- А это еще что за букашка? -- Навис над ним рыжий.
     -- Он  выиграл,  --  твердо  сказал  Майк,  не  чувствуя  страха  перед
надвигающимся  громилой.  --  Он выдержал самый главный экзамен: пожертвовал
собой ради других.
     -- Он не успел! -- Отступил вдруг рыжий.
     -- Успел.
     -- Время! -- Отступая тряс секундомером рыжий.
     Майк оглянулся. Вокруг стояля толпа одетых в синие комбинезоны ребят.
     -- Время! -- Твердил, отступая, рыжий. Майк очнулся.
     -- Время, -- тряс его за плечо Джим. -- Пора!

     Они шли к  огненному  кордону.  Утреннее  солнце  весело  плескалось  в
стеклах окон.
     "Боже мой, неужели это не сон? -- Думал Беннет. -- Неужели это я иду по
пустынным улочкам своего родного Городка, где старых деревянных домов до сих
пор больше,  чем каменных, где единственными железобетонными символами конца
двадцатого  века  являются  гостиница  "Дикий  Запад"  с  огромной  витриной
ресторана  внизу  и городская тюрьма? В каком кошмаре мне могло привидеться,
что я буду идти по улочкам моего детства, лучи солнца будут ласкать отросшие
в госпитале  волосы  затылка,  а  впереди,  в  дорожной  пыли,  будут  плыть
уродливые тени людей, вооруженных автоматами и ружьями? "
     --  Я  все  же советую тебе взять хотя бы пистолет, Майк, -- отбросил в
сторону окурок шериф, растегивая кобуру.
     -- Спасибо, Джим, мое оружие -- кинокамера.
     -- Ладно, я тебя прикрою, постарайся не отрываться от меня там.  А  ну,
ребята, подтянись, еще один переулок, и мы на кордоне.
     Трое  полицейских  и  два  ополченца  взяли  оружие наизготовку, громко
лязгнули  взведенные   курки.   Журналист   приготовил   кинокамеру.   Из-за
полуразрушенной  церкви  вышли двое патрульных. Майк узнал аптекаря Холмса и
старого Биггса.
     -- Как прошло дежурство?
     -- Пока все тихо, -- устало ответил Биггс. -- Вы  ведь  знаете,  шериф,
они появляются, в основном, после шести часов.
     Ополченцы  сменили  падающих  с  ног стариков. На следующем посту шериф
оставил двух полицейских и повел журналиста дальше. Они шли вдоль  выжженной
полосы,  огромным кольцом охватывающей Городок. Поначалу журналист поминутно
вскидывал камеру, пугая этим идущего рядом молоденького  полицейского.  Майк
снимал  обгоревшие  останки  людей,  неподвижные  фигуры  часовых. Казалось,
население всего города  выстроилось  в  цепь  вдоль  нарисованного  огромным
циркулем круга. Скоро журналист опустил камеру. Он хмуро шагал между шерифом
и полицейским.
     --  Они всегда появляются неожиданно. Люди не успевают их даже увидеть.
Крыса, огромная, величиной с кошку,  прыгает  на  выбранную  жертву.  Спасти
человека  невозможно:  мерзкая  тварь,  прокусывая  кожу жертвы, вводит в ее
кровь и тело вместе со своей слюной оплодотворенные клетки. Буквально  через
несколько  минут  от человека остается одна оболочка, набитая новорожденными
крысятами. Единственное средство -- огнестрельное  оружие  и  огнеметы.  Уже
трое суток мы ведем эту неравную битву.
     -- А черви?
     --  Черви  нападают  на  тех,  кто прячется в помещениях. Они проникают
через любую щель. Вообще-то черви больше похожи на  розовых  метровых  змей.
Результат их нападений тот же что и у крыс.
     Внезапно  шериф схватил журналиста за руку и одним махом швырнул его на
крышу стоявшего рядом обгоревшего  "фиата".  Распластавшись  на  горячей  от
солнца  машине,  журналист  вскинул камеру. Бойня была мгновенной и ужасной.
Майк успел увидеть серую тварь с длинным  крысиным  хвостом,  вцепившуюся  в
горло  молоденького  парня в полицейской форме. Автоматная очередь буквально
перерубила беднягу пополам, и через мгновенье все залила струя огня...

     -- Твои погибли еще вчера, Майк, когда ты валялся в канаве за кордоном.
-- Шериф налил себе виски, бросил в бокал кубик льда. -- Моидва дня назад. Я
не сплю уже четвертые сутки. Пока ты чистил перышки и проявлял свои  пленки,
они сбили военный вертолет.
     -- Кто?
     --  Черт  его  знает! Ребята сожгли вертолет, как только он упал. Никто
никогда не видел, откуда эти твари появляются! Их можно  увидеть  только  за
мгновение  до смерти или уже на жертве. Никто не видел просто бегущую крысу.
Откровенно говоря, Майк, мы обречены. Я даже преступников выпустил из тюрьмы
и послал в патрули. Люди гибнут каждый час. Оставалась  одна  надежда,  один
шанс.  До  сих  пор,  Майк, крысы и черви нападали только в полосе огненного
кордона. В центре был только один случай. Мы  не  уходим  с  кордона  только
потому, что нет уверенности, что эти твари не пойдут за нами, сжимая кольцо.
Я  надеялся  на  десант  с  воздуха и вбивал эту возможность всем. Проклятый
вертолет разбил нашу последнюю  надежду!  Мы  не  в  кольце,  Майк,  мы  под
куполом!
     -- Все же я попробую вырваться, Джим. Люди должны знать...
     Журналист  вдруг  замолчал. Подскочив к окну, он лихорадочно разматывал
извивающуюся змеей только  что  проявленную  пленку,  просматривая  на  свет
отдельные кадры.
     --  Не  может  быть,  -- шептал Беннет, медленно садясь в кресло. Потом
резко вскочил, выбежал в соседнюю комнату. Там что-то упало, послышался звон
разбиваемого стекла. Шериф схватил автомат, прыгнул к двери. Навстречу, чуть
не сбив его с ног, вынырнул журналист с кинопроектором в руках.  Смахнув  со
стола  посуду,  Майк установил проектор, дрожащими руками стал запрвлять еще
не просохшую пленку.
     -- Экран, быстро!
     Бакстер шагнул в соседнюю комнату. Под его  сапогами  захрустело  битое
стекло.  Сдернув со стены небольшой экран, вернулся в гостиную, снял портрет
Вашингтона, повесил на его место экран. Журналист со скрипом закрыл  жалюзи.
Через  минуту  они увидели черную полосу выжженной земли, цепь дозорных. Вот
молоденький парнишка в полицейской форме с ужасом смотрит прямо в  объектив.
Дымящийся  пунктир  автоматной  очереди  перерубил  беднягу  пополам.  Через
несколько кадров на месте человека вспыхнул факел. Никаких крыс в  кадре  не
было!  Журналист  с  шерифом просмотрели пленку трижды. Нигде, ни в одном из
восьми заснятых Беннетом случаев нападения, не увидели ни крыс, ни червей.

     Полицейская машина за пять минут доставила их в участок.
     -- Я этих гадов из-под земли достану!  --  Рычал  шериф,  расстилая  на
столе карту Городка.
     --  Тихо,  не  кричи,  --  плотно закрыл дверь журналист. -- Гипнотизер
такой силы не обязательно действует в одиночку. Чем  позже  он  узнает,  что
раскрыт,  и мы его ищем, тем лучше. Если он весь город заставляет видеть то,
чего нет...
     -- Ясно.  Гляди,  линия  кордона  проходит  так.  --  Фломастер  шерифа
заскрипел  по  карте.  Черная линия вывела почти правильный прямоугольник, в
центре которого друзья увидели квадрат городской тюрьмы.
     -- Что за чертовщина? -- Фломастер хрустнул в руке шерифа. -- Я сам два
дня назад вывел всех оттуда, направил в  патрули.  Сейчас  в  тюрьме  только
сумасшедший Гаррис.
     -- Кто такой?
     --  Его  перевели  к  нам  полгода назад. Им занимается ФБР. В одиночку
Гарриса входил только приехавший вместе с ним врач.
     -- Где этот врач?
     -- Погиб одним из первых. Это тот единственный  случай,  когда  человек
погиб не на кордоне.
     -- Кто сейчас лечит узника?
     -- Никто. Когда вон там, за окном, на площади крысы растерзали врача, я
попросил  старого  Холмса  осмотреть  больного.  Для  начала  мы заглянули в
чемоданчик врача, но не нашли в нем ни одного  пузырька  с  лекарством.  Там
были  только  пронумерованные  ампулы и шприцы. Мы просмотрели дневник врача
и...
     -- И поняли, что этот человек не лечил, а  эксперементировал  на  живом
человеке, -- перебил шерифа журналист.
     -- Да, Майк.
     -- Где этот чемоданчик?
     --  В  гостинице,  в  номере  "врача".  Мне  было  не до этого: начался
"крысиный кошмар".
     Журналист закурил.
     -- Посмотри, Джим. Контуры кордона образуют  прямоугольник.  Представь:
сумасшедшего  разбудили  утренние  звуки  Городка.  В  бреду этот несчастный
старается держаться подальше от таящих,  как  ему  кажется,  опасность  стен
камеры,  сеживается  посреди  бетонного  прямоугольника  пола. Ему мерещатся
выползающме из темных углов черви  и  крысы.  Бред  больного  под  действием
какаго-то  препарата  неизмеримо  усилился. Кордон -- это гигантские контуры
камеры сумасшедшего. Врач был единственным, кто подходил  к  нему  вплотную,
поэтому он погиб не на кордоне.
     --  Какай  ужас, Майк! Выходит, мы сами себя убивали, сжигали заживо! И
все из-за бреда умалишенного?
     --  Неужели  ты  не  понял,  Джим?  Этот  несчастный  --   своеобразный
передатчик,  биологический  резонатор-усилитель.  На  нем  испытали  какойто
препарат. Как ты мог позволить опыты на заключенном? Неужели ты  не  знаешь,
что сумасшедших лечат не в тюремной камере, а в специальных клиниках?
     --  Ты прав, Майк, я догадывался, что с этим Гаррисом дело не чисто, но
решил не связываться с ФБР. Кто же мог подумать, что случится такое?
     -- Надо немедленно увести людей с кордона, Джим.  Кордон  --  это  зона
смерти. Сумасшедшего Гарриса придется...
     -- Может, попробуем усыпить?
     -- Нет. Мы не знаем, что ему может присниться.
     -- Боже мой, сколько жертв!
     Шериф выключил рацию.
     --  Всем  постам!..  --  Услышал журналист, выходя на площадь. Он шол в
"Дикий Запад" за чемоданчиком "врача".




     Наконец тесная кабина лифта с разрисованными черной краской стенками  и
оплавленными  сморщенными  кнопками  рывками  доползла  до девятого этажа, и
Чернов вслед за участковым шагнул прямо в гудящую полуодетую группу жильцов.
     -- Вот и милиция!  Наконец-то!  --  Вывернулась  ему  навстречу  гибкая
женская фигурка. -- Заберите его, совсем взбесился!
     -- Что случилось? -- Спросил Чернов, пробираясь сквозь живой заслон.
     --  Я  ж  говорю:  совсем  взбесился! -- Тряся короткими обесцвеченными
лохмами, не отставала женщина. -- У меня дети малые, а  этот  псих  на  всех
бросается, все крушит.
     --  Ну, а вы что, утихомирить его не можете? -- Повернулся участковый к
стоящим в клубах папирасного дыма мужикам.
     -- Вот ты и утихомирь! --  Дыхнул  перегаром  молодой  парень.  Грязная
синяя майка чуть не лопалась на его богатырской груди.
     Из-за двери в квартиру донесся грохот разбиваемой посуды.
     -- Вот гад! Тарелки только купила! -- Заплакала женщина.
     -- А, может, он свои бьет, -- попытался успокоить ее Чернов.
     --  Какие свои? У него своих сроду не было! -- Задохнулась блондинка, и
далее последовал такой набор матерщины, что Чернов  поспешил  повернуться  к
участковому, и они вошли в квартиру, захлопнув за собой дверь.

     Из дневника И. Юлинова.
     "15 января 1986г.
     Душа.  Разум.  Инстинкт.  Я  не  понимаю,  что это такое. Кто объяснит?
Говорят, у человека -- разум, у животных -- инстинкт. В  чем  разница?  Ведь
сколько  на свете людей, которых трудно назвать разумными! Сколько анекдотов
ходит!
     На высоком тонком шесте подвесили банан, а внизу положили  палку.  Видя
невозможность  достать  банан,  обезьяна  берет  палку  и  сбивает его вниз.
Человек же стал яростно  трясти  шест.  "Посмотри,  здесь  лежит  палка"  --
сказали  ему  экспериментаторы. "Некогда смотреть: трясти надо! " -- Ответил
человек.
     Или вот еще: одна подопытная мышь говорит  другой.  "Смотри,  сейчас  я
нажму вот эту кнопку, и выдрессированный мной человек даст мне кусочек сала!
"
     Это  анекдоты.  А вот что рассказал сегодня Леха Пешков. У него в сарае
завелись мыши. Леха, естественно, поставил  мышеловку.  Но  как  ни  придет,
приманка  съедена, мышеловка пуста, а вокруг куски картошки валяются. Что за
чудеса? Оказалось, мышь бежит в подпол, берет в зубы картофелину  и  бросает
ее  в  мышеловку!  Та  срабатывает,  картошка вдребезги, а мышь спокойно ест
сало. Это что, инстинкт?
     Древние наделяли разумом и душой все: людей, животных, растения, камни,
реки и моря. И даже став "царем природы", лишив эту природу души  и  разума,
человек  почти  всех  своих богов наделил звериными чертами. И даже поставил
некоторых животных наравне с богами. Древние египтяне поклонялись священному
камню, солнцу, льву, крокодилу, змее, барану, козлу, корове  и  быку  Апису.
Бог  Тот  имел голову ибиса, Гор -- голову сокола, водное божество -- голову
крокодила. Фараон -- живой бог -- часто изображался в виде могучего  льва  с
головой  человека  -- сфинкса. А Минотавр Крита, римская волчица? Фетишизм и
тотемизм до сих пор присутствуют во всех религиях.
     Почему же наделяя богов  чертами  животных,  человек  так  высокомерен,
считая разум своей привелегией? Да и что такое Разум? Маугли, Тарзан -- цари
природы!  А  сколько  таких  реальных  маугли,  возвращенных  в человеческое
общество,  стало  людьми?  Так  и  остались  "разумными   животными",   даже
человеческую  речь  не  смогли  освоить! Выходит, разум не присущ человеку с
рождения, т. е. не  является  привилегией  именно  человека.  Откуда  же  он
берется?  Появляется,  как  загар  на коже в солнечную погоду? А если солнце
убрать, загар тю-тю? "

     -- Здравствуйте, я -- Сосова.
     -- Здравствуйте, Катерина Николаевна, проходите, садитесь.
     Глядя на стройную фигурку, затянутую  в  черные  вельветовые  джинсы  и
белую  майку  с  размытым рисунком и латинской надписью, Чернов никак не мог
поверить, что перед ним та самая извергающая  поток  матершины  растрепанная
фурия в длинном рваном халате -- соседка по квартире арестованного буяна.
     --  Вы  --  Сосова  Екатерина  Николаевна, родились в Мичуринске в 1957
году. Проживаете по адресу: Коломна, улица  Осенняя,  дом  2,  квартира  36?
Замужем? -- Выгнала я его. Лучше одной жить, чем с этим алкоголиком.
     -- Дети есть?
     -- Двое: Алиса и Ромка.
     -- Не жалко детей от отца отрывать?
     --  А  чего  жалеть?  У них таких отцов еще столько будет! Да и Алискин
отец на Севере сейчас, в колонии. А Ромка еще мал, только в ясли отдала.
     -- Давно в Коломне?
     -- Третий год. Устроилась на завод в горячий цех за квартиру работать.
     -- Значит, ваш дом считается общежитием?
     -- А кто его знает! Дом как дом, девятиэтажка, обычные квартиры, только
в каждой комнате -- семья. Я вот ремонт, когда въехала, делала. Так  все  за
свой  счет. В ЖКУ говорят: у вас с подселением. А когда поменяться хотела --
все ж девятый этаж, лифт неделями не работает,  попробуй,  потаскай  дите  и
каляску  туда-сюда,  -- начальник ЖКУ говорит: нельзя, у вас общежитие, будь
довольна, что две комнаты занимаешь, другие и этого не имеют. У  нас,  ведь,
трехкомнатная, так я две комнаты занимаю.
     -- А сосед ваш, Юлинов Иван Иванович, как с Вами ладил?
     --  Нормально.  Такой  хороший  парень  был! Я когда въезжала, он уже в
своей комнатке года два как прожил. Он сюда по распределению попал,  а  жена
его  в  Москве  в  институте  училась,  а как закончила, приехала, тут они и
разошлись. Так он один в комнате  и  остался.  Тихий  такой  был,  скромный.
Только на кухне и встречались по выходным.
     -- Почему по выходным?
     --  Так  он в рабочей столовой питался, а по выходным готовил себе, что
попроще: блины там или суп из пакетов. Я его даже убираться  в  квартире  не
заставляла,  у  других-то, знаете, война из-за этой уборки идет. Хороший был
сосед, все завидовали.
     -- Бывали у него гости, часто он выпивал?
     -- Нет. Он вообще-то  много  мог  выпить.  Мы  как-то  вместе  отмечали
Алискин  день  рождения,  потом  Ромка  родился, еще что-то. Другие, знаете,
когда выпьют, дуреют, а по Ване и не заметно было. Глаза  только  выдают,  а
так и не скажешь, что пьян. Но выпивал он редко, по большим праздникам. Пару
раз  у  него  ребята  с  работы  собирались,  песни  под гитару пели. Но все
культурно, без скандалов. Вот только  дверь  в  туалет  в  обратную  сторону
открыли.
     -- А женщины к нему ходили?
     --  Бывало, все ж живой человек, да и молодой. А чаще сам не ночевал --
не люблю я, когда посторонние бабы по квартире шастают.
     -- Скажите, а чем он занимался дома? Чем увлекался?
     -- Книжки  читал,  паял  чего-то,  музыку  слушал.  У  него  записи  --
закачаешься! Из Москвы привез. Говорил, жил там в общежитии для иностранцев,
когда учился. Они после каждых каникул диски на продажу везли, а он, не будь
дурак  -- переписывал их на маг. Вовка, ну бугай такой из квартиры напротив,
все к  Ваньке  бегал  с  пленками.  Он  последнее  время  совсем  на  музыке
свихнулся, уже три магнитофона поменял.
     -- А что случилось в воскресенье? С чего все началось?
     --  Не знаю. Я у Любки была, на третьем этаже. Алиска с Ромкой во дворе
гуляли. Сидели, "Утреннюю почту" смотрели, вдруг электричество отключили. Ну
я домой пошла. Вхожу, а у Ваньки грохот стоит, треск. Я  поначалу  подумала,
что  мой  благоверный пьяный заявился, меня не нашел, приревновал и к соседу
вломился. Распахиваю дверь, а Ванька ножку у  стола  выломал  и  крушит  все
направо  и  налево. Я как увидала -- обомлела. Одежда на нем клочьями висит,
глаза кровью налились, а он вдруг зарычал по звериному и ко мне.  Не  помню,
как и дверь захлопнула, хорошо замок у нас автоматический. Ну, а потом уж вы
с участковым пришли. А что с Ванькой-то? Где он сейчас?
     --  В  больнице. Да Вы не волнуйтесь, Катя, вылечат, он все Ваши убытки
возместит.
     -- Да какие там убытки, Ваньку жалко! Такой хороший парень был,  с  ним
обо всем поговорить можно было.

     Из дневника И. Юлинова
     "Во  всех  известных  мне  религиях существует понятие души. Люди еще с
родового строя верят, что смерть есть не уничтожение человека,  а  лишь  его
переход  в другой мир, "мир иной", как мы привыкли говорить. Отсюда и способ
погребения: мумификация тела у египтян и индейцев, захоронение рядом с телом
оружия, пищи, животных и т. п. Причем, если сначала душой  обладали  боги  и
вожди,  то  с развитием общества ею стали наделять и всех остальных людей. В
это же время оформляется представление  о  том,  что  посмертное  блаженство
придается  лишь праведнику, не совершившему грехов в земной жизни. Например,
пророк Заратустра учил о вечной борьбе двух начал: добра  и  зла,  правды  и
лжи.  "Оба  изначальных  духа, -- говорится в "Авесте", -- явились, как пара
близнецов, добрый и  дурной  --  в  мысли,  в  слове,  в  деле.  "  Добро  и
положительное   начало   олицетворяет  АхураМазда  (Ормузд),  его  антиподом
выступает Анхра-Манью (Ариман). Человек не должен оставаться  в  стороне  от
этой  борьбы,  а  активно  выступать  на  стороне  правды,  обеспечивая себе
воздаяние в потустороннем  мире,  "Обширной  стране",  "Стране,  откуда  нет
возврата". Доброе слово, добрые помыслы, добрые деяния -- таковы три орудия,
с  помощью  которых  человек способствует торжеству света и добра над силами
зла и тьмы. Т. е., чтобы войти в "Царствие небесное",  совсем  не  требуется
иметь   разум,  но  иметь  душу,  т.  е.  честность,  бескорыстие,  доброту,
милосердие  и  т.  д.  просто  необходимо.  Можно  иметь   холодный   разум,
аналитический  ум и в результате стать бездушным "гением зла". И если душа и
разум суть разные вещи, то как быть с "матушкой природой", "братьями  нашими
меньшими"?  И если не разум, то что же перейдет в "мир иной"? Память? Роджер
Бэкон  писал:  "Существуют  составы,  посредством  коих  можно  пробудить  в
человеке   древнюю   память   и  заставить  его  на  время  стать  одним  из
прародителей. "
     В девятом веке один  из  языческих  магов,  спрятав  золотую  священную
утварь,  бежал  от  погрома мусульманских фанатиков на юг Персии, где у него
позднее родился сын. Мага все же убили, но жрецы языческого божества  вскоре
разыскали мальчика и взяли к себе на воспитание. Когда сыну мага исполнилось
двенадцать  лет, жрецы дали ему выпить чашу специального состава, после чего
в мальчика вселился дух отца. И он провел жрецов в заброшенную  каменоломню,
где уверенно отыскал тайник!
     А  сколько  случаев, когда люди, пережившие тяжелую болезнь или травму,
начинали говорить на неизвестных им ранее языках? Получается, что в человеке
живет память всех его предков! Отец вложил в сына частичку души, в  отца  --
дед,  в  деда  --  прадед  и  т. д. Если частичка души -- память, то по этим
частичкам можно попробовать  воспроизвести  целое:  души  всех  предков,  их
мысли, чувства. Как из одной клетки выращивают целый организм. Древние жрецы
с помощью своего зелья несомненно воздействовали через кровь мальчика на его
мозг. Но ведь воздействовать на клетки мозга можно не только химически, но и
электрически  или  с  помощью  электромагнитного  поля.  Кажется,  врачи уже
пробуют таким способом лечить амнезию. "

     -- Вы -- следователь Чернов? -- В дверях стоял усатый парень в  голубом
батнике и потертых джинсах. В руке у него белел листок повестки.
     -- Да, проходите пожалуйста. Садитесь, Ваше имя?
     --  Пешков  Алексей  Григорьевич,  пятьдесят  седьмого  года  рождения,
беспартийный, женат, имею сына, не привлекался, не имел, не...
     -- А почему Григорьевич?
     -- А у меня отец имя  сменил,  чтобы  поклонницы  за  мной  не  бегали,
автограф не просили. -- Тряхнул черными кудрями Пешков.
     --  Что  можешь  сказать  о  Юлинове  Иване Ивановиче, тысяча девятьсот
пятьдесят восьмого года рождения, беспартийном и т. д.?
     -- Хороший парень, отличный специалист, мне нравится.
     -- Давно знакомы?
     -- Шестой год. Я по распределению в нашу лабораторию попал. Ваня в  это
время уже "старшего" получал. Он ведь сразу после школы в институт поступил,
а я еще два года в армии танк гонял.
     -- Чем он увлекался?
     --  Музыкой,  электроникой, но больше любил сам чего-нибудь изобретать.
На этой почве они с шефом и схлестнулись. Шеф никак не хотел Ванину  тему  в
план бюро включать: не наш профиль.
     -- А что за тема?
     --  Биотоки,  экстрасенсы!  Сейчас ведь это модно. Ванька считал, что в
клетке человека живет память всех его  предков.  Шеф  Ваню  просто  на  смех
поднял.  У  нас,  говорит,  станкостроение,  а  не лаборатория по разрезанию
лягушек. Но, правда, это давно было, года четыре уж прошло, но  зуб  шеф  на
Ивана затаил.
     -- Они что, конфликтовали?
     --   Еще  как!  Мы  ведь  что  делаем?  Правильно,  станки.  Наше  бюро
разрабатывает электрику станков. Вы  на  заводе  когда-нибудь  были?  Тогда,
наверно,  видели, что рядом со станком обычно стоят металлические шкафы. Так
вот, в этих  шкафах  находится  наше  электрохозяйство,  которое  заставляет
органы  станка  двигаться  и подчиняться станочнику. Большинство этих шкафов
забито релюхами -- это такие аппараты, которые работали, как говорится,  еще
до тринадцатого года. Нам приходится разрабатывать длиннющие релейные схемы,
собирать  их на стенде в лаборатории и испытывать. Иван предлагал отказаться
от громоздких релейных схем  и,  по  возможности,  заменить  их  логическими
элементами на основе микросхем и даже микропроцессоров. А шеф возражал.
     -- Почему?
     --  Потому что ему до пенсии четыре года, и образование у него заочное,
или, как сказал Райкин, "заушное". Он отличный  практик.  В  любой  релейной
схеме  всегда отыщет неисправность. В современной же электронике разбирается
слабо, а ответственность за работоспособность станка на нем.
     -- А чем ваш шеф мотивировал отказ внедрять электронику?
     -- А он не отказывался, с чего Вы взяли? Электропривода мы  получаем  с
других  заводов,  а  они  сейчас пошли сплошь на микросхемах. За качество их
работы несут ответственность заводы-изготовители и цеховые наладчики. А  вот
система  управления  этими  приводами  --  то,  что  мы  разрабатываем -- на
релюхах. Кто обслуживает станки в цехах? Электромонтеры. У них образование в
лучшем случае десять классов либо ПТУ. Инструмент -- отвертка, пассатижи  да
лампочка  для  проверки  наличия  напряжения. Выбросим мы устаревшие шкафы с
релюхами, поставим вместо них ящик с микросхемами, а кто  его  ремонтировать
будет? Так рассуждает наш шеф.
     --  Скажи,  Алексей,  у  Юлинова  дома  найден ящик с радиодеталями, не
знаешь, откуда они, и что он дома ваял?
     -- Ах, вот в чем дело!  Думаете,  в  лаборатории  украл?  Тогда  можете
сажать  всех  корреспондентов  журнала  "Радио".  Видели,  какие  схемы  там
печатают? Таких радиодетелей не то что в магазине, в справочниках еще нет! А
у нас шеф сам  выдает,  что  кому  понадобится.  Я  ж  говорю:  привода  нам
присылают  сплошь  на  микросхемах.  Мы  их  в  лаборатории  гоняем, снимаем
характеристики: надо же знать, чем  управляешь.  Вот  в  процессе  испытаний
бывает  выгорают детальки. Мы их меняем. Бывает так, что нужного транзистора
или микросхемы нет. Что делать? Обзваниваем друзей  и  знакомых  в  соседних
лабораториях  и  на других предприятиях. Где-нибудь да найдется. Да и делают
ребята в основном приборы, чтобы облегчить себе работу. Шабашники у  нас  не
держатся.
     -- Что, так в рабочее время и делаете себе приборчики?
     --  А  хоть  бы  и  в  рабочее! Кто мое рабочее время считал? Я давно в
родном садикеогородике копаюсь, а в голове у  меня  варианты  вертятся,  как
лучше  новый  узел  в  схеме  сделать.  Иной  раз  бросаешь тяпку и хватаешь
карандаш. Вы это учитываете? К  тому  же  релейные  схемы  давно  сведены  к
нескольким  стандартным  случаям.  Мы  их  подгоняем под конкретные станки и
механизмы. А я  --  электроник!  У  меня  эти  релюхи  вот  где  сидят!  Вот
потихоньку  от шефа модернизируем кое-что в приводах, схемах, особенно когда
он в отпуске. А иногда  на  шефа  найдет,  приходится  все  свои  разработки
прятать,  домой  тайком выносить и там до ума доводить. А уж Ивану он вообще
запретил посторонними делами на работе заниматься, вот тому и пришлось  дома
вкалывать. То я, то еще кто из ребят по его просьбе у шефа микросхемы брали:
Ване он ничего не дает.
     -- А как Юлинов объяснял эти просьбы? Он говорил, что именно мастерит?
     --  Говорил,  что  хочет персональный компьютер сделать. Расчетов у нас
море, а в ВЦ не набегаешься.

     Из дневника И. Юлинова
     "Церковь яростно искореняет языческое многобожество, но  небо  и  земля
все  же  заполняются  ангелами,  демонами  и  другими  в  отличии  от  людей
бессмертными  существами.  Душа  же  окончательно  закрепляется  только   за
человеком  и  становится главной целью и призом в борьбе бессмертных. Что же
такое -- человеческая душа? Откуда она берется, где обитает  и  куда  уходит
потом?  Душу  в человека вроде бы вдохнул бог. Если это был одноразовый акт,
то все мы, потомки Адама, имеем одну общую душу.  Одну  на  всех  и  на  все
времена.  Следовательно,  душа  разлита  в пространстве и времени. Аналогия:
радио-, теле-, грави-, и т. п. -- связь.
     В тибетских монастырях есть монахи, которые умеют оживлять мертвых.  Не
всех,  а только молодых. В ночь после похорон они приходят на могилу и, если
определяют, что мертвого можно вернуть к жизни, выкапывают его и оживляют!
     Буддийская философия  учит,  что  все  есть  страдание.  Жизнь  --  это
страдание.  Каждый  из  нас рождается, страдает и умирает на трех уровнях. У
каждого есть три тела: физическое (рупа), астральное(нагваль)  и  ментальное
(атман).  Физическое  тело  --  это  вся анатомия человека, то, что умирает.
Астральное  тело  --  это  психоэмоциональный  контур,  или  аура.   Третий,
ментальный  уровень  --  это  дух,  наши  мысли.  Он  связан с ноосферой (по
Вернадскому) -- сферой сознания, окружающей Землю. Главный тезис буддизма --
душа не умирает, она воплощается в  другом  человеке  или  отходит  в  сферу
космического   сознания.   Поэтому  когда  умер  Далай-Лама  Пятнадцатый  --
верховный жрец Тибета и буддийских стран, во все концы послали гонцов, и  те
зарегистрировали  младенцев,  родившихся в это время. Через четыре года этих
детей нашли и предъявили им игрушки Далай-Ламы в  массе  других  игрушек.  И
тот,  который  из  всей  кучи  сразу же взял любимые игрушки ДалайЛамы, стал
Далай-Ламой  Шестнадцатым.   Считается,   что   душа   умершего   Далай-Ламы
переселилась в тело этого младенца. "

     Маленькая  толстенькая  девушка  в  коротком цветастом халатике, из-под
которого выглядывает длинная ночная рубашка, кормит из  бутылочки  с  соской
ребенка, лежащего в детской коляске у окна.
     От  неприбранной кравати, на которой сидел Чернов, несло чем-то кислым.
Но пересесть было некуда: эта продавленная  пружинная  кровать,  обшарпанный
двустворчатый   шкаф,  черно-белый  телевизор  на  длинных  паучьих  ножках,
кухонный стол, заставленный грязной  посудой,  да  красная  детская  коляска
составляют всю имеющуюся обстановку. На закрытой входной двери висит вынутое
из  шкафа  зеркало,  да  на  нескольких  протянутых от двери к окну напротив
веревках сохнут пеленки.
     -- Значит, Вы подтверждаете, что в прошлое  воскресенье  Сосова  из  36
квартиры  с  10-00  утра до отключения электроэнергии была у вас и никуда не
отлучалась?
     -- Ну да. У нее телевизора своего нет, вот она ко мне  и  бегает,  если
что интересное передают.
     -- А у соседа ее, Юлинова Ивана, разве телевизора нет?
     --  Есть.  Раньше  Катька  к нему ходила. Но сейчас у нее очередной муж
появился.
     -- Ну и что?
     -- Как что? Они же с Ванькой жили одно время. Недолго,  правда,  месяца
два.  Катька как-то в очередной раз подралась со своим уголовником, Ромкиным
отцом. Тот ее избил и ушел. Боялся, что она заявит,  и  его  опять  посадят.
Ванька  пришел  домой  вечером, видит Катька вся избитая ревет. А у него как
раз какая-то мазь была. Очень вонючая, зато синяки через два дня сошли,  как
и не были.
     Ну и сошлись они. Катька все думала женить Ваньку на себе. Да не вышло.
У него  какая-то другая баба появилась. Катька поорала да и умылась! Ванька,
хоть и тихий, но характер -- железный. Он ее не бил, не скандалил, а сказал,
как отрезал. Ну она назло ему через день этого своего, последнего,  привела.
Бывшего  ЛТПшника.  Они  вместе  работают,  в  одном  цеху.  А  тот ревнивый
оказался, страсть! Тем более, что Катька сама всему дому нахвасталась, что с
Ванькой жила. Вот и бегает теперь ко мне телик смотреть.

     Из дневника И. Юлинова.
     "Душно. От разогретого  солнцем  металла  пышет  жаром.  Бедный  Сашка,
каково  ему сейчас на месте механика-водителя. Наш танк стоит в самом центре
площади. Рядом машина Сереги Климука. Он, как и я, сидит  на  башне,  свесив
ноги  в  открытый  люк,  и  насвистывает  что-то  из  "Сильвы". Танк Климука
соседствует с пьедесталом, на котором поднял на дыбы лошадь какой-то всадник
в загаженном птицами  медном  наряде.  Солнце  припекает,  и  я  расстегиваю
комбинезон. Из-за памятника появляется мальчишка лет десяти. При каждом шаге
его  голые  коленки,  покрытые  синяками,  задевают за большую хозяйственную
сумку, которую он несет в левой руке. Капли пота сбегают  из-под  каштановых
кудрей на длинные девичьи ресницы.
     -- Эй, мальчик, -- крикнул Климук, -- иди сюда.
     Он  достал  из кармана размякшую плитку шоколада и почти вываливаясь из
люка протянул навстречу  мальчишке.  Мальчик  сунул  руку  в  сумку,  что-то
блеснуло  в  лучах  солнца,  и  танк  Климука  окутало  огнем. В черном дыму
мелькнули короткие штанишки и пропали за памятником...

     Наконец-то получилось!!! Сегодня мой аппарат заработал!  Итак,  3  июля
1986  года  в  21ч.  33  мин. Я тронул регулятор, и только страх, скрючивший
судорогой мою руку, вернул регулятор к нулевой отметке и  спас  меня.  Но  я
успел кое-что увидеть!
     Придется сделать таймер, возвращающий регулятор к нулю: скорее всего во
время опытов я сам не смогу этого сделать.
     Приходил  Вовка, взял пленку с Ричи Блэкмором. Пожалуй, таймером у меня
будет магнитофон: как только пленка кончится, регулятор вернется к нулю.
     Написал отцу  письмо.  Как  обычно,  успокоительные  сведения  о  себе,
вежливые  вопросы  о  здоровье,  а  в конце поинтересовался, служил ли с ним
вместе в Венгрии Сергей Климук. "

     --  Лобов  Владимир  Петрович,  год   рождения   пятьдесят   четвертый,
беспартийный, женат, детей нет, работаете слесарем на заводе, все правильно?
     -- Да. Можно закурить?
     -- Пожалуйста. Давно знакомы с Юлиновым Иваном Ивановичем?
     --  Два  года.  Живем  ведь рядом, квартиры напротив. Я как-то вышел на
лестничную клетку, ящик клеил для цветомузыки. Зима была,  окна  закупорены,
вот  жена  и  выгнала  на лестницу. Итак, говорит, дышать нечем, а тут ты со
своим клеем. А он, Ванька, стоял лифт ждал. Ну и  спрашивает  меня,  что  за
ящик такой. Ну я сначала свысока так ответил: цветомузыка мол. Я ж из Питера
приехал  сюда,  как  говорится, из столицы. Это уж потом я узнал, что Ванька
эти  цветомузыки  с  закрытыми  глазами  ляпает.  Вот.  Ну,   разговорились,
познакомились.  Я тогда всякой чушуей увлекался: песенками типа блатных. Ну,
а как познакомился с Ванькой, начал  понимать,  что  такое  рок.  Аппаратуру
приобрел.
     -- А что это Вы из Ленинграда к нам перебрались?
     --  А  жена  у  меня  здешняя, вернее деревня ее недалеко. Почти каждый
выходной к теще на  блины  ездим.  Опять  же  картошка,  яблоки.  Мы  раньше
проводниками почтовых вагонов работали. Только я в Питере, а она в Москве. И
вот  как-то  наши  поезда  стояли  рядом в Свердловске. Там и познакомились,
адресами обменялись. Потом полтора года  переписывались.  Однажды  утром  --
звонок, открываю дверь, а на пороге Люська стоит. Повезло, дома я был. Через
месяц я к ней приехал, поженились -- так и кончились наши поездки по Союзу.
     --  Да, как в кино! Но вернемся к делу. Что можете рассказать о Юлинове
кроме музыки?
     -- А чего рассказывать? Парень, как парень. У Кольки, с  седьмого,  раз
маг сломался, так Ванька за час сделал, свои детали поставил -- при мне было
-- и ни копейки не взял!
     -- И часто он так помогал?
     -- Нет. Он вообще-то мало кого в нашем доме знает, хоть въехал одним из
первых. У нас ведь живут в основном те, кто приехал по оргнабору из Мордовии
или Чувашии.  Хороший  человек  с  родного  места  редко сорвется. Вы ж сами
видели, во что наш дом превратился. Это уж если я притащу Ваньке что-нибудь,
попрошу, он никогда не откажет.
     -- А что он мастерил у себя дома?
     -- Не знаю. Я как-то поинтересовался, Ванька что-то ответил, да мне все
равно было. Вы только не подумайте, что он на продажу. Я  как-то  заикнулся,
что  нужна,  мол, цветомузыка, что мужик за ценой не постоит, так Ванька мне
ответил, что денег ему не надо, а вот если по одному  чертежику  ему  корпус
сделают, то...
     -- Что за корпус?
     --  Штука  одна, на шлем мотоциклетный похожа. Васька проклял все, пока
ее делал -- это ж не ящик сварить!
     -- А раньше, до того воскресенья, Вы за Юлиновым никаких странностей не
наблюдали?
     -- Да нет, вроде. В субботу стучался к нему минут десять, он не открыл.
Ну, я подумал: женщина какая-нибудь. Так уже бывало.
     -- Может, Юлинова не было дома?
     -- Музыка-то играет, яж не глухой.
     -- А в то воскресенье ничего не заметили?
     Майка на могучей  груди  Лобова  пропиталась  потом,  белесые  короткие
волосы прилипли ко лбу.
     --  Нет,  ничего. Мне как раз новые диски принесли, я к Ваньке зашел за
вертушкой, -- я свою сдал -- он нормальный был. Спросил, какие диски,  хотел
потом  сам  кое-что  записать.  Взял я у него вертушку, пришел к себе. Ну мы
первый диск поставили, я уровень записи выставил, сели, выпили. И  тут,  как
назло,  электричество  выключили!  Я  прям от злости на стенку лез. Вышли на
лестницу покурить, а там Катька уже орет. А вертушка Ванькина до сих  пор  у
меня стоит.

     Из дневника И. Юлинова.
     "Ласково  плещет  море.  Невдалеке  вздымаются  в  голубое, без единого
облачка, небо темные стены города. Слева и справа застыл строй воинов.  Ярко
блестят в лучах утреннего солнца начищенные доспехи. Вдоль строя ко мне идет
высокий  воин.  Поверх  его  доспехов  накинут короткий алый плащ, на голове
золотом сияет шлем. Вот он подходит ко мне,  наши  глаза  встречаются.  Воин
остановился.
     --  Смотри,  --  его  мускулистая,  покрытая шрамами рука протянулась в
сторону крепости. -- Там, за этими стенами, кусочек нашей родины.  Это  наша
земля,  она  покрыта  нашей  кровью и потом наших рабов. Там, -- другая рука
взметнула складки  плаща,  указывая  в  противоположную  сторону,  --  живут
варвары.  Наши  враги.  Мы  никогда  не  будем жить в мире, потому что скифы
считают эту землю своей. Нас еще мало, мало наших городов-крепостей на  этой
земле, но будущее -- за нами!
     Холодные  зеленые  глаза  не  мигая  смотрели на меня. Крючковатый нос,
нависший над тонкими бесцветными губами вплотную приблизился к  моему  лицу.
Пахнуло винным перегаром и потом.
     -- Выбирай, с кем ты? Выбирай сейчас, пока мы еще не вступили в битву.
     -- Ты гонишь меня?
     -- Я не хочу иметь врага за спиной. Я знаю: ты взял себе жену-скифку. Я
не верю  тебе:  ты  породнился с врагом. Выбирай, где отныне твоя родина! Но
помни: варварам не устоять против нашей мощи.
     Я бросил щит, отстегнул меч и пошел прочь от города.  --  Эй,  лучников
сюда,  --  услышал  я  сзади  хриплый  от злобы голос. -- Вот идет наш враг.
Золотой тому, кто с первого раза попадет ему в голову...

... июля 1986г.
     Сегодня выходной. Торопиться не зачем. Попробую сразу пол шкалы. "

     Чернов перелистнул страницу, словно надеясь, что там будет продолжение,
хотя знал, что в воскресенье Юлинов больше ничего не успел  записать.  Да  и
эти  записи  пришлось  собирать  и  восстанавливать по кусочкам. Чернов снял
трубку и набрал номер.
     -- Здравствуйте, доктор, это Чернов. Как наш больной?
     -- Плохо, Юрий Михайлович. Я прочел  копию  дневника,  которую  Вы  мне
прислали.   Повидимому,   Юлинову,  чтобы  придти  в  сознание  после  опыта
обязательно нужно было вернуть регулятор к нулю.  Я  не  знаю,  что  это  за
регулятор,  но  мне  кажется, во время последнего опыта он остался в прежнем
положении?
     -- Да, внезапно отключили электроэнергию.
     -- Вот как? Тогда мне срочно нужен аппарат Юлинова.
     -- К сожалению, он не сохранился.
     -- Это ужасно! Я не знаю, как работает этот аппарат, но его воздействие
на Юлинова  приводит  к  странным  последствиям.   Видимо,   мозг   больного
зациклился  на  определенной  информации,  и  в  действие  вступили какие-то
неизвестные  науке  силы.  Знаете,   мы   привыкли   повторять,   что   силы
человеческого организма неизвестны...
     Короче,  Иван  Юлинов  покрывается  шерстью.  Я  думаю, через несколько
месяцев мы будем иметь живого первобытного человека!
     -- Как?! -- ошеломленно выдохнул в трубку Чернов.
     -- Мне срочно нужен аппарат Юлинова. Клин, как говорится, клином. И чем
скорее, тем -- лучше!
     Чернов положил трубку,  потом  снова  схватил  ее  и  стал  лихорадочно
набирать номер.
     -- Пешкова, пожалуйста. Здравствуй, Алексей, это Чернов, следователь. У
меня тут  есть  черновики,  обрывки разных схем и расчетов. Мне срочно нужен
адрес, где по этим огрызкам могут  восстановить  рабочий  аппарат.  Да,  это
касается Ивана Юлинова. Сам приедешь? Отлично. Нет, лучше сейчас. Что? Ну-ка
передай трубку вашему шефу, я ему покажу "производственную необходимость"!



     В  детстве  я  ненавидел  кошек. И не только я. Все ребята нашего двора
были единодушны в этом вопросе. Мы любили собак. Держать их в квартире в  то
время  никому  в  голову  не  приходило:  мы жили в коммуналках и о том, что
где-то кто-то живет в отдельной, без  соседей,  квартире  даже  не  слыхали.
Собак  мы  держали  во  дворе,  в узкой зеленой зоне вдоль дома, огражденной
низким, по колено, штакетником. Кормили сообща (кто чего  упрет  со  стола),
сообща  играли  с  ними.  И  в  то  же  время у каждой псины был свой вполне
конкретный владелец!
     А кошки жили в квартирах со своими хозяйками. Старыми (на  наш  детский
взгляд)  крикливыми  бабами,  постоянно  гонявшими  нас из-под окон: мешаем,
дескать, им своим криком и собачьим лаем спать -- это среди белого-то дня! (
О том, что эти женщины и их мужья работают в три  смены  на  заводе,  мы  не
задумывались).
     Хозяйки кошек воевали с нами ежедневно и неутомимо, отвоевывая дворовое
пространство   для   своих   пушистых  любимцев.  Они  скандалили  с  нашими
родителями, уводили собак в другие районы Коломны и бросали  там  в  надежде
никогда  их  больше не увидеть, отдавали владельцам частных домов для охраны
садов от наших же набегов, ломали конуры. Мы соответственно  реагировали  на
агрессию:  натравливали  своих  зубастых  друзей на этих наглых сытых кошек,
загоняя их на деревья, где несчастные просиживали, пока голосящие хозяйки не
бросались им на выручку. В  конце  концов  владелицы  кошек  и  котов  стали
выгуливать их, как сейчас хозяева выгуливают породистых собак. Без поводка и
намордника,  конечно, но не спуская глаз. Тогда мы выработали "партизанский"
метод борьбы с нашими общими врагами. Нужно было проходя мимо бдящих  в  оба
глаза  хозяек  незаметно вынуть рогатку и влепить пушистому врагу заряд так,
чтобы хозяйка не поняла, почему это ее любимица взвыла не своим голосом.
     Так и продолжалась эта война. Хозяек кошек раздражали наши шумные  игры
под   окнами,  лай  на  прохожих(особенно  по  ночам),  необходимость  лично
выгуливать кошек. Нас -- привилегированное положение кошек (почему им можно,
а собакам нельзя жить по людски? ), их наглый высокомерный вид,  неожиданное
перебегание дороги (сидит на обочине и вдруг, ни с того, ни с сего перебежит
тебе  дорогу  и  опять сидит уже на другой обочине! ), но главное постоянные
скандалы их хозяек и попытки любыми путями  избавиться  от  наших  собак.  И
вдруг  все закончилось. Вернее начался ужас, закончившийся всеобщей пустотой
и ненавистью.
     Однажды,  возвратившись  из  школы,  мы  не  нашли  своих  любимцев   в
палисадничке  под  окнами  дома. Сначала мы решили, что наши враги применили
старый прием: увели собак в другие районы города и там бросили. Мы хихикали,
предвкушая вопли кошачьих хозяек, когда наших любимцев вернут. Ведь у  ребят
других  районов  Коломны  были  те же проблемы, что и у нас. Пройти по чужой
улице было чревато тяжкими телесными повреждениями. Но  "собачья  конвенция"
была составлена и утверждена бандами всех районов нашего небольшого городка.
И  мы  сидели,  хихикая и смоля подобранные по дороге из школы бычки, пока в
окно над  нами  не  высунулась  утыканная  бигудями  голова  и  злорадно  не
возвестила,  что  всех  этих  блохастых, гавкающих и гадящих БРОДЯЧИХ тварей
свели на мясокомбинат, где их переработают на мыло, и что во дворе, наконец,
будет покой и порядок.
     Мы не поверили. Просто не могли себе представить подобной жестокости  у
кого-нибудь, кроме фашистов из концлагерей. Мы бросились на поиски. Наплевав
на  осторожность и благоразумие мы поодиночке (для быстроты и широты охвата)
ринулись  прочесывать  чужие  районы  и  в  конце  концов,  давясь  смрадом,
собрались  у  стен  мясокомбината.  Внутрь нас, конечно, не пустили, но факт
доставки на комбинат ПАРТИИ БРОДЯЧИХ СОБАК подтвердили.
     Говорят,  детская  жестокость  не  знает  границ.  Может,  оно  и  так.
Вспоминая  себя тогдашнего, я не могу поверить, что все дальнейшее было, и я
принимал в нем активное участие. Мы озверели от горя и поклялись  отомстить.
Через  неделю  в  нашем  дворе  не  было ни одной кошки. Мы их убивали всеми
доступными способами, причем стараясь сделать  это  как  можно  мучительнее.
Вешали напротив окон хозяек, обливали бензином и поджигали(живых! ). Бросали
в  заполненный  мутной  водой  котлован  строящегося  магазина  и закидывали
комьями земли и камнями, пока оглушенные и обессиленные животные не  тонули.
Я  боюсь  вспоминать,  что  мы делали еще. Ни родители, ни милиция ничего не
смогли изменить. Наш двор вымер. Ни  собак,  ни  кошек.  Рыдания  хозяек  не
принесли нам облегчения. Наших слез никто не видал...



     В  детстве  я  ненавидел  кошек.  Я любил собак. И так продолжалось еще
двадцать лет,  до  середины  восьмидесятых.  После  памятной  "ночи  длинных
ножей",  длившейся  неделю,  когда  в  отместку за убийство наших собак мы с
ребятами извели всех дворовых кошек, у меня  больше  не  было  четвероногого
друга.  Я окончил школу, потом институт, несколько раз менял адрес, женился,
получил, наконец, отдельную квартиру. И тут жена и  дети  завели  разговоры,
что  неплохо  бы  заиметь  собаку.  Но  страшные  воспоминания,  которые  я,
казалось, похоронил в самых дальних уголках памяти, неожиданно проявились  и
не  давали  мне  ответить  согласием.  Я  сам  не понимал, почему так упорно
возражаю -- ведь завести ДОМАШНЮЮ собаку было голубой мечтой моего  детства.
Я  боролся с собой и с семьей, и чем дольше длилась эта борьба, тем для меня
становилось яснее, что никогда не смогу согласиться. Я говорил,  что  нас  и
так  четверо  в  двухкомнатной  квартире,  что  я  люблю  маленьких пушистых
("цирковых" -- как мы называли их в детстве) собак, а жене нравились большие
колли и голые складчатые шарпеи.
     Детям было все равно, как Малышу, абы какая, лишь бы собака. До сих пор
у нас пожили морская свинка, хомячки, цыплята (съедены  упомянутой  свинкой,
пока  мы  были на работе), голубь (загадил всю лоджию, пока заживало крыло),
аквариумные рыбки (живут  до  сих  пор).  Эта  непрерывная  "собачья  атака"
привела вдруг к тому, что я просто невзлюбил собак всех пород! Мечта детства
стала  чуть  не  ежедневно  отравлять мне жизнь. Мало того, на улице на меня
вдруг стали кидаться эти "друзья  человека",  причем  как  домашние,  так  и
бродячие  (сроду ни на кого даже не тявкающие -- кто иначе их будет кормить?
). Что делать? С тросточками сейчас никто не ходит, а  с  палкой  по  городу
ходить...  Короче,  пришлось  найти сохранившийся с "хиппового студенчества"
солдатский  ремень  с  позеленевшей  пряжкой,  утыканный   почти   полностью
металлическими заклепками. Ну надо же что-то иметь под рукой!
     Жестоко,  конечно,  но  ведь  это  не я на них бросаюсь ни с того, ни с
сего! Ходить делать уколы потом никому не охота.
     Короче, эта последняя "соломинка" окончательно  перевесила  чашу,  и  я
категорически  заявил дома, что больше не желаю слышать о собаках никогда, и
уж тем более, если принесут щенка в дом, уйду я.
     Месяц прошел более-менее спокойно. Окрестные собаки перестали  обращать
на  меня  внимание. И вдруг однажды вечером жена, вернувшись с работы, сразу
закрылась с детьми в детской,  послышалась  какая-то  подозрительная  возня,
потом  жена  с  дочкой забегали мимо меня, привычно лежащего на диване перед
телевизором.
     Из дальнего угла шкафа на свет появились старые пеленки, зажурчала вода
в ванне.
     Причем и жена и дочь, проходя мимо, старались на меня не глядеть, а  на
их лицах застыло одинаковое выражение упрямства и ужаса одновременно. Сердце
у  меня  упало.  Звук  телевизора  как-то  заглох  и удалился, зато все, что
происходило за пределами моей комнаты неожиданно приблизилось. Сын в детской
врубил погромче своего любимого Элвиса, и я оглох, то есть перестал слышать,
что там происходит втайне от меня, за пределами моего дивана.
     Неужели свершилось? Они все же сделали это, наперекор мне!? Как же жить
дальше? И вот,  когда  от  ужаса  приближающейся  встречи  с...  Чем?  Болью
детства?  Предметом  ненависти  настоящего?  И того и другого сразу? Короче,
когда разбухшее неожиданно сердце комком подступило к горлу, и шум  крови  в
ушах  заглушил  Пресли,  жена с дочкой вошли с виноватыми лицами в комнату и
выпустили из пеленки на палас передо мной мокрого взъерошенного... котенка!
     Глядя на это тощее, жалобно пищащее существо, трясущее задними лапками,
я испытал сложное чувство. Огромное облегчение (что это не щенок), привычное
неприятие кошек, обиду на жену,  растерянность  (не  выбрасывать  же  теперь
малыша на улицу) и много иных чувств, которые вообще затрудняюсь определить.
     Дочка  со  слезами  на  глазах  сразу  кинулась в атаку: она сама будет
ухаживать, кормить, убирать и гулять. Жена упирала на то, что против кошек я
сроду не возражал (а чего возражать, если о них речи  никогда  не  было?  ).
Видимо, их общий напор, а также наступившая реакция после жуткого напряжения
последних  минут,  сделали  свое  дело,  и  я махнул рукой, что, мол, хватит
давить, я подчиняюсь обстоятельствам, сдаюсь и т. д. и т. п.
     Так в нашей жизни появилась Ася. Имя предложил я,  и  так  как  жена  с
детьми  сами  не  могли  выбрать  устраивающий всех вариант (а, может, чтобы
задобрить меня, угрюмо слушавшего их спор), оно  было  опробовано  на  вкус,
примеряно и одобрено.
     Первую  неделю  я  боролся  с  котенком,  как мог. Почему-то Ася упорно
старалась устроиться рядом со мной, а еще лучше на мне (может, потому, что в
отличии от  постоянно  перемещающихся  домашних,  я  большую  часть  времени
проводил  лежа  на  диване  с книжкой или смотря телевизор). Я отпихивал ее,
орал дочке, чтобы забрала свое животное -- оно  мне  мешает  отдыхать  после
трудового  дня. Та, конечно, сразу прибегала, забирала котенка в детскую, но
через несколько минут все возвращалось на круги своя. Жене на  кухне  не  до
котенка,  детям  нужно  делать  уроки, один я вроде как не при деле! В конце
концов я сдался, и Ася прочно обосновалась рядом со  мной,  а  в  дальнейшем
буквально  села  (легла)  мне  на  шею.  Через  месяц  я  часами  просиживал
неподвижно, стараясь не тревожить живой воротничок, тихо сопящий мне в  ухо.
Боль  от остеохондроза шейного позвонка, не дававшая мне днем покоя, куда-то
исчезала, смытая теплом кошачьего тела.
     Ночью Ася спала на моей подушке,  нос  в  нос.  Жена  с  дочкой  начали
проявлять признаки ревности. Мало того, постепенно кормление Аси и уборка за
ней  как-то  плавно  перешли  в  мои  руки.  А уж за веревочку с привязанным
фантиком началась ежедневная борьба. Книги с телевизором  отошли  на  второй
план. Наблюдать за Асиными играми с фантиком, шариком, перышком, собственным
хвостом  или  с  воображаемым  противником  (когда выгнув спину она боком на
кого-то, видимого только ей, нападала или, наоборот, отступала) было гораздо
интереснее.
     И вот настал день, когда мы вынесли ее во двор.  Смотреть  без  улыбки,
как  это трясущееся существо робко обнюхивает каждую травинку и спасается на
руках дочки от неожиданно прыгнувшего кузнечика, было невозможно.
     Следующим летом Ася стала  признанной  королевой  двора.  Среди  рыжих,
черныз,   серых,   пушистых  и  гладкошерстных,  она  практически  не  имела
конкурентов. Беспородная, пушистая (видимо, потомок сибирской),  трехцветная
с  золотым пятном на лбу и абсолютно бесстрашная. Собак она принципиально не
замечала. Хозяйки других кошек оборутся, зазывая их  домой.  Ася  бегала  за
нами  по  двору,  как  собачка. Ее так и прозвали -- "киска-собачка". Завидя
кого-нибудь из нас,  идущих  с  работы  или  магазина,  Ася  бежала,  мяуча,
навстречу,  терлась  о  ноги,  и  не  взять  ее  на  руки  было  невозможно.
"Поцеловавшись", она гордо оглядывала двор,  но  у  подъезда  вырывалась  на
землю  и  задрав распушившийся хвост, шествовала в дворовый скверик. Больших
собак она просто била, если те попадались ей на пути, а малых не замечала.
     Однажды бочку с молоком, которую привозили  по  утрам  к  нашему  дому,
почему-то  стали  возить  в  соседний двор. В первое же утро, когда Ася, как
всегда, сопровождала мою жену  в  походе  за  молоком,  на  нее  из  очереди
бросилась  какая-то  незнакомая  болонка. И тут жена впервые увидела, почему
нашу маленькую (по кошачьим меркам) ласковую киску обходят стороной дворовые
собаки. "Страшнее  кошки  зверя  нет".  Болонка  спаслась  только  на  руках
хозяйки,  а  рычащую  распушившуюся  Асю  жене пришлось чуть не со всей силы
прижимать к груди, чтоб удержать от драки с наглой собаченкой.
     Уступала Ася только  одному  существу:  черной  соседской  кошке  Мусе.
Видимо,  Ася  признавала лестничную площадку законной территорией Муси, и та
гоняла ее на площадке при любой возможности. Но во дворе все менялось.
     Когда Муся умерла при неудачных родах, Ася стала безраздельной хозяйкой
везде, в том числе и в моем сердце.

     24 ноября 1998г Сергей Калабухин

	  
	  
	  


     Диктис  сполоснул в  море руки, взял корзину  с рыбой и пошел к хижине.
Чей это огромный  сундук у  дверей? Рыбак поставил корзину  в тени росшего у
хижины кипариса и открыл дверь.
     - Даная?!
     - Тише! Ребенка разбудишь, -  встав с  ложа,  вытолкнула хозяина наружу
гостья.
     Диктис снял гиматий, оставшись в короткой хлене. Широким жестом сеятеля
он расстелил снятый  плащ  на влажной  еще  от утренней  росы  траве.  Глухо
стукнули, задев громадный сундук, зашитые в  углы гиматия свинцовые грузики.
Диктис жестом предложил девушке сесть.
     - Прости, царевна, я не ждал гостей, и  в доме у меня, как ты, наверно,
уже заметила, ничего  нет.  Вот только корзина свежепойманной  рыбы. Я  могу
быстро приготовить ее для тебя.
     - Не это главное. - Брезгливо сморщив нос и  подобрав расшитую золотыми
звездами полу голубого хитона, девушка грациозно опустилась на плащ рыбака.
     -  Ты  все так  же  красив,  -  вздохнула она,  глядя  на  растерянного
полуобнаженного юношу, замершего перед ней. - Ну, что стоишь? Займись рыбой,
пока  она не  протухла. Да глянь в моем сундуке: там должны  быть ойнохоя  с
вином и кое-какие  сласти.  И передвинь очаг! Не видишь,  он  дымит прямо на
меня. Все так же красив и... глуп!
     - Зачем ты здесь, царевна? - нахмурился рыбак. - Я не желаю больше быть
твоей игрушкой.
     - У меня теперь другая игрушка: вон спит в твоей грязной хижине, неужто
не заметил?
     - Ты хочешь сказать... - изумленно заулыбался Диктис.
     - Я хочу  сказать  сразу, что не  знаю, кто его отец, идиот! - Зашипела
Даная.
     -  Неужели  ты  вообразил,  что  был  у меня  единственным?  Когда  мой
полоумный папаша, испугавшись дурацкого пророчества,  запер меня во дворце и
стал отказывать всем сватавшимся ко мне женихам, он, наверно, вообразил, что
я так покорно и умру старой девой. Ему и в голову не пришло, что детей умеют
делать не только цари и принцы.
     - Что же ты сказала царю Акрисию, когда родила?
     Даная злобно захохотала.
     - Я сказала, что сам Зевс пролился ко мне в спальню  золотым  дождем, и
что
     Персей - плод нашей любви!  И если дорогой  мой папаша  причинит нам  с
сыном малейший вред, сам Зевс покарает его.
     - И Акрисий поверил?
     -  Разумеется! Поверил  же он  прорицателям, сулящим ему гибель от руки
внука. Да и не было у него другого выхода: отказать стольким знатным женихам
и  потом  объявлять  внуком  неизвестно  чьего ублюдка? А  Зевс,  как-никак,
завидный родственник.
     - Но почему ты здесь, Даная? Неужели все же...
     - Ишь,  размечтался!  Просто  отец выставил нас с Персеем  из  дома. Ты
единственный мой любовнк, покинувший Аргос. Здесь, на Серифе, никто не знает
и  не  подозревает о нашем знакомстве.  Надеюсь, у тебя хватило ума  держать
язык за зубами?
     - А кто б мне поверил? Все знают, что царь Акрисий держит дочь взаперти
в башне.
     -  Уже нет.  Вчера на  закате воины отца бросили нас с сыном в этом вот
сундуке в море. Потом ночью, тайно, выловили и доставили сюда.  Этого  никто
из местных не видел.
     А ты,  приготовив мне рыбу, пойдешь к  своему  царю Полидекту.  Скажешь
ему, что выловил сегодня утром  в  море сундук, а в нем оказались прекрасная
знатная - не забудь это уточнить - женщина  и  ребенок. Ваш царь - известный
бабник, да и молод, а я привыкла жить во дворце, а не в грязной хижине. Куда
ты?  Вряд ли царь Полидект  встает в такую рань. У нас  еще есть  время и на
десерт:  иди  же  ко мне,  чего  ждешь?  Персей спит, а потом тебе не  скоро
представится подобная возможность...



     Сигнал тревоги выдернул Костю Шеева и Тимура Боева из прошлого.
     - В  чем дело, Тимур?  - Костя сорвал  с  головы хроношлем. Тимур, рыча
ругательства,  безрезультатно  пытался  вырубить сигнализацию.  Наконец  рев
сирены  смолк, щелкнули сверхнадежные запоры, дверь мягко ушла в стену,  и в
комнату спокойно вошла девушка.
     Толстая русая коса короной венчала  гордо поднятую голову с классически
правильными чертами лица. Военный комбинезон  наглядно подчеркивал не  менее
классические  пропорции тела вошедшей. Огромные глаза  из-под длинных дважды
изогнутых  ресниц  зелеными  лучами скользнули по замершим в креслах Косте и
Тимуру  и остановились  на  контрольном  голоэкране,  где сплелись в  жарких
объятиях Даная и Диктис.
     - Ну  что ж, я  так и думала.  На  этот  раз  вы попались,  мальчики, и
крепко!
     -  Кто Вы,  и как  сюда попали?  - опомнился, наконец, Костя,  отключая
голоэкран.
     - Агент службы хронобезопасности Афина Павлова.
     - Богиня! - ахнул в восторге Тимур.
     - Чему радуешься? - цыкнул на него Костя, мысленно кроя себя последними
словами.
     Он  так долго и старательно  подбирал слово, которое система воспримет,
произнеси  он его вслух, как  команду  на  полное  уничтожение  всех данных,
перебрал  массу вариантов, чтоб это  слово  не могло прозвучать в  случайном
разговоре, приведя к непоправимым последствиям, и вот теперь, когда возникла
надобность,  не  может его  произнести! Костя  рассчитывал, что у него будет
несколько секунд, прежде  чем агенты СХБ  справятся с дверью, а на деле, как
всегда, оказалось все не  так. Агент уже здесь, и наверняка все происходящее
записывается. - В чем нас обвиняют? - хмуро пробурчал Костя.
     - В том, что вы оба -  дикие хроники,  разумеется, - усмехнулась Афина,
садясь в
     освобожденное для нее Тимуром кресло.
     - Это еще надо доказать! - не сдавался Костя.
     -  Я же здесь, не так ли?  Запоры у вас, конечно, неплохие, но для  нас
они не проблема.
     Отследить вас  было куда  труднее, должна  сказать. Или вы  думаете,  я
здесь случайно?
     - Не понимаю, как вам это удалось? Где мы засветились? - сдался Костя.
     -  Вы крупно прокололись с вашим последним детищем: мыслефильмом "Кощей
Бессмертный".  Неужели  вы всерьез  рассчитывали провести нашу службу  столь
наивным  прикрытием?  Понять,  что  "Кощей"  не  просто мыслефильм, не  плод
авторского воображения, а натурная съемка, для  меня, например, не составило
труда.  Природа, воздух, люди - все с натуры.  В этом фильме вы нарушили все
мыслимые  запреты.  Мы  знаем,  что  всегда существовали, существуют и будут
существовать  люди, которых  не  устраивают  стандартные маршруты,  незримое
присутствие  при  исторических  событиях,  чужие  эмоции  и восприятие.  Вы,
хроники, ходите своими путями, и пока не слишком нарушаете основные правила,
мы смотрим  на вас  сквозь  пальцы. Конечно,  периодически наказываем  самых
ретивых  для   острастки,  любителей  поизображать  из  себя  призраков  или
полтергейст, попугать древних обывателей инопланетянами. Но вы двое - другое
дело. Вы не просто нелегально мотаетесь в прошлое, но  и посылаете дублеров,
то есть присутствуете в прошлом не только зримо, но  и  материально,  и даже
имеете наглость участвовать в событиях, что категорически запрещено!
     - Мыслефильм -  не  доказательство!  - огрызнулся  Костя. -  Мы  могли,
вернее  мы  взяли антураж с  какого-то  стандартного турмаршрута во  времена
крещения Руси, искоренения языческих капищ. Что молчишь,  Тимур, ты оператор
или кто? Пусть докажут!
     - Доказательство  у тебя на лбу, -  усмехнулась  Афина. - Шрам от меча?
Болит? Наверно, уставки защиты завышены?
     -  Удар был  неожиданным,  -  смущенно  пробормотал Тимур,  не  сводя с
девушки  влюбленных  глаз.  -  Когда  делают  обычный  мыслефильм,  художник
воображает героев, их действия, внешность, ощущения. Оператор  записывает на
кристалл  куски фильма и позднее вместе  с  художником компонует мыслефильм.
Причем  в  части  ощущений  героя  как  правило  оператор  делает  отсылки к
индивидуальным воспоминаниям зрителя. Например, если герой мыслефильма  ест,
пьет, обоняет или осязает что-либо ему уже известное, то конкретные ощущения
берутся из  памяти  зрителя. Если зритель столкнулся  с  чем-либо  новым для
себя,   он   испытывает  авторский   вариант  ощущений,   пропущенный  через
определенные фильтры:  у  каждого зрителя  свои пределы, допустим,  болевые,
моральные или  религиозные. Нам  для  фильма нужны  были полные  эмоции, без
ограничений и фильтров, так как  "Кощей",  как вы заметили, не плод фантазии
автора,  а  в основном реальные события и ощущения Костиного сознания в теле
дублера, специально сформированного в прошлом. Кто ж знал, что так выйдет, и
на Костю устроют  засаду? Хоть  дублер и не  человек, а  только сотканная из
полей оболочка, при помощи которой сознание хроника путешествует во времени,
удар меча по голове Костя ощутил вполне реально. Вот стигмат и образовался.
     -  Сдаюсь, - махнул рукой  Костя, видя,  что его  друг и напарник готов
рассказать обворожившей  его с первого взгляда  нежданной  гостье  все,  что
только ее заинтересует. -
     Ваша взяла. Что нам светит?
     - Зависит от того, какой выбор  вы сделаете. Частичная амнезия с полной
мыслеблокадой    любой   возможности   хронопутешествий,   даже   официально
разрешенных, с  полной конфискацией аппаратуры или...  вы  оба переходите на
работу к нам.
     -  К вам!? - восторженно взревел Тимур. Костя только вздохнул, глядя на
друга,  для  которого выбор был  очевиден и наказанием не являлся,  так  как
Тимур потерял свободу и стал рабом с того мгновенья, как увидел Афину. А вот
как быть ему? Что выбрать: свободу без любимого дела или любимое  дело, но с
ограниченной свободой?
     - Как вы на  нас вышли?  "Кощея" мы  издали под  псевдонимом. Настоящие
имена и адреса нигде не указывали. Хотелось бы знать, где мы прокололись.
     - Это просто. Как вы думаете, мальчики, кто вам заказал "Персея"?
     - Дьявол! - вскочил Костя и заметался по комнате.
     -  Гениально!  - восторгу Тимура не было границ.  -  Вы сплели паутину,
подбросили
     нам приманку и стали ждать, кто появится.
     - Вот именно. Появились вы.
     -  Похоже,   вы  задействовали  немалые  силы,  чтобы  поймать  нас,  -
позлорадствовал
     Костя.
     -  Нет, зачем?  Мы  знали,  что  дикие  хроники,  промышляющие вдобавок
изготовлением  исторических  мыслефильмов,  обязательно появятся на  Серифе,
чтобы заснять прибытие Данаи с  младенцем. Эта сцена не случайно оговорена в
примерном  сценарии, который мы вам  прислали  вместе с авансом. Так что  вы
решили?


     - Мать, мне надо поговорить с тобой.
     - Опять будешь просить денег на своих гетер? Не дам!
     - Пусть Диктис уйдет! Мне надо поговорить с тобой наедине.
     -  О чем?  Да ты трезв сегодня?  Ладно,  Диктис, оставь нас  с Персеем,
зайдешь ко мне позже. Ну  вот, сын, мы  одни, говори. Надеюсь ты не собрался
жениться на какой-нибудь голодранке?
     - Я  не такой дурак, каким ты меня считаешь! Да я,  Персей, сын Зевса и
Данаи, внук и наследник Акрисия, царя Аргоса, вынужден жить  в самых дальних
и жалких покоях царя Полидекта и сносить  насмешки окружающих его льстецов и
подхалимов. Я вспоминаю  об этом  каждое утро, когда мой единственный старый
полуслепой и полуглухой  раб приносит мне кувшин холодной воды для омовений.
А  вот  ты  все забыла,  и  тебя  все забыли,  кроме  этого  нищего  рыбака,
неизвестно почему снабжающего нас бесплатной рыбой.
     - Замолчи, я не хочу этого слышать! Что тебе надо? И я, и ты уже тысячу
раз просили Полидекта дать тебе воинов,  чтобы отвоевать у Акрисия трон,  но
этот сластолюбивый недомерок одинаково труслив и скуп, а у нас с тобой денег
на наемников нет.
     - Плевать  мне на Полидекта! Полидект не дал тебе воинов, когда был без
ума от тебя, юной и цветущей. Сейчас, когда твоя  кожа потемнела и покрылась
морщинами, груди обвисли, а волосы поседели,  он и  слушать тебя не захочет.
Но у меня есть решение нашей проблемы.
     - Какое?
     - Серифу нужен новый царь, причем такой, который к тебе- даже сейчас! -
не равнодушен.
     - Ты имеешь в виду себя?
     - Нет, конечно, я говорю о Диктисе.
     - Видать ты вчера лихо хватил! Небось опять пил вино неразбавленным?
     - Как видишь, я трезв и говорю серьезно. Может  ты и смирилась со своим
положением, а я не желаю чахнуть на этом паршивом острове в нищете!
     -  Но ведь Полидект жив, здоров и может прожить  еще долго. Убить этого
труса невозможно: он в окружении охраны,  еда и питье постоянно  проверяется
на наличие яда, он даже  в спальне с девицами не остается один - специальная
рабыня с отрезанным  языком следит за его возлюбленными, чтобы  не умертвили
царя  во время любовных игр и сна.  Он и детей не заводит, чтобы не трястись
потом за жизнь и трон, если наследнику станет невтерпеж.
     - Я убью царя Полидекта.
     - Как?
     - У меня есть план. Вчера у меня были гости.
     - У тебя? Гости? Ты хотел сказать "кредиторы"?
     - Мои брат и сестра.
     - Что еще за новости? Ты у меня единственный.
     - У тебя, но не у отца.
     - Какого отца? Что ты несешь?
     - У Зевса, разумеется! Он же мой отец -  это всем известно. Закрой рот,
муха  влетит. Все вокруг над нами  смеются. Я уж  и сам начал сомневаться  в
твоих  словах.  Даже  начал  подозревать  Диктиса,  уж   больно  он  к   нам
неравнодушен.  И вдруг вчера меня навестили Афина и Гермес. Отцу не нравится
мое положение,  но  боги  помогают  только  героям.  Потому  мне  необходимо
совершить подвиг, чтобы Зевс принял участие в моей судьбе.
     - Во-первых, убийство царя Полидекта - не подвиг, а  во-вторых, с  чего
ты взял,  что  у  тебя  были Афина и Гермес? Не хватало,  чтобы какие-нибудь
проходимцы втянули тебя в заговор против царя!
     -  Мать,  перестань говорить глупости!  Кто  еще,  кроме  богов,  умеет
проходить сквозь стены, появляться посреди комнаты из неоткуда и исчезать  в
никуда? Кто знает  твои мысли и поступки, твое прошлое, настоящее и будущее?
Знаешь, я порой не понимаю,  что мой отец Зевс нашел в  тебе? Но довольно! Я
пришел к тебе не спорить и ругаться, а для того,  чтобы ты знала  и понимала
мои  будущие  поступки.  И,  конечно,  поддерживала  во  всем,  если  хочешь
вырваться из этой дыры и вернуться на Аргос,  где мне суждено занять царский
трон.
     - Я не понимаю, что ты от меня хочешь, Персей?
     - Я знаю, у  тебя  сохранились кое-какие связи в царском окружении. Мне
необходимо   совершить  подвиг,  но  инициатива  должна  исходить   от  царя
Полидекта.  В этом  случае дело изначально получит широкую  огласку,  и  мне
легче будет приблизится к нему,  чтобы убить. Ты должна  настроить окружение
царя так, чтобы Полидект бросил мне вызов.
     - Этот трус? Никогда!
     - Ты не поняла. Я не собираюсь  вступать в поединок с царем Полидектом.
Я должен убить горгону Медузу!


     - Ну что ж, коллеги, теперь, когда с формальностями покончено, получите
свое первое задание. Я уверена, оно вам понравится.
     - Отловить какого-нибудь дикого хроника? - хмуро поинтересовался Костя.
- Типа: вор лучше всех знает, как поймать вора?  Кстати, как быть с авансом?
Нам придется его вернуть?
     -  Нет.  Вам  придется  выполнить заказ, параллельно,  так  сказать,  с
основной  работой.  Дело в  том,  что в космическом отделе института времени
проводился эксперимент,  закончившийся весьма  неудачно.  Технические детали
вам ни к чему, а суть эксперимента такова. Сейчас мы вынуждены в межзвездных
перелетах погружать экипаж звездолетов в анабиоз, что не всегда оканчивается
для  людей без  негативных последствий.  Космический отдел  разработал некое
устройство,    условно    называемое     хроноизлучатель,    грубо    говоря
"консервирующее" время в заданном объеме. Причем ученые добились того, что в
качестве объекта  хронозаморозки могут  быть  только биологические  объекты.
Размеры   хроноизлучателя  были  минимизированы  настолько,  что  он  вполне
уместился в корпусе универсального корабельного  робота. По  замыслу ученых,
данный  робот,  снабженный излучателем, после  старта звездолета по  команде
капитана  корабля  "хронозамораживает"  экипаж,  а  после  прибытия в  пункт
назначения -  "размораживает". Эксперименты в  лаборатории института  прошли
успешно.  Было  решено  продемонстрировать  работу  хроноизлучателя приемной
комиссии на одном из стандартных космических катеров.
     - И что произошло?
     - А вот это нам и  предстоит выяснить. Капсула с экипажем катера  и три
корабельных  робота, один  из  которых был оснащен  хроноизлучателем, просто
исчезли. Скандал  был  жуткий.  Мы  чисто случайно  обнаружили  их.  Вы  уже
догадались, где?
     -  Черт  побери!  -  возбужденно  вскочил Костя.  -  Неужто пресловутые
горгоны, обращающие людей в камень?
     -  Одна  горгона,  Константин,  одна.  Медуза. Две  другие  не обладают
подобной способностью. Они ведь - обычные корабельные роботы.

     -  Что-то  они  запаздывают.  Надо мне  было сопровождать  Костю, а  не
загорать здесь одной.
     - Не волнуйся,  Афина,  я  слежу  за вами. Они уже  летят к тебе. Косте
пришлось  дать  Персею  несколько  уроков  полета.  Не  привык  этот  дикарь
пользоваться антигравитационным поясом.
     - Все шутишь,  Тимур?  Лучше приготовь контейнер для хроноизлучателя  и
лазер.
     - Уже. Экранирующий биополе скафандр сейчас у тебя появится. А за ним и
контейнер с  лазером.  Скажи, Афина, а почему на это  дело ты выбрала нас? У
вас что, проблемы с кадрами?
     -  Нет.  Видишь  ли,  Тимур,  у  всех  наших   сотрудников  установлена
мыслеблокада,  запрещающая перемещение материальных  предметов во времени. У
вас с Костей такой блокады  нет, зато имеется соответствующий опыт - помнишь
так  называемый  "хронолет",  где  твой  друг  прятал  спасенную  от  смерти
Василису?
     -  Во  дела!  Как  много,  оказывается,  ты   узнала  о  нас  из  этого
мыслефильма. Хорошо еще, что сам излучатель установили в голове робота, а то
пришлось бы кромсать Медузу в куски. То еще было бы зрелище!
     -  Да,   повезло.  Без  источника   энергии  и   основного  устройства,
установленных в корпусе робота, сам излучатель станет безвреден, а мы сможем
вернуть капсулу и роботов назад. Кстати, перестань тайком целовать мои руки.
Я  однажды  расследовала  случай, когда оператор  забавлялся  с телом  своей
подружки-хроника,  пока ее  сознание  путешествовало  в  дублере по  злачным
местам Древнего Рима времен Петрония. С тех пор я позаботилась, чтобы  часть
моего сознания оставалась в теле и контролировала его  ощущения. Это создает
некоторые неудобства, зато я за свое  тело  спокойна.  А  вот и наша парочка
летит. Роботы  все  еще  заряжают  солнечные  батареи, это хорошо:  пока они
"загорают", к ним проще подойти.

     - Смотри, Персей, вот этот остров. Спускаемся. Видишь на берегу горгон?
     - Вижу! Ну и страшилища! Гермес, почему они лежат, раскинув крылья? Они
живы?
     - Живы. Считай, что они спят. Запомни, ты должен отрубить голову только
одной из них. У нее на груди нарисована медуза. Понял?
     -  Да, ты мне уже сто раз об этом говорил. А вдруг две другие проснутся
и меня увидят?
     - Не увидят. Афина даст  тебе плащ, который скроет тебя от их глаз. Вон
она нас ждет. Опускаемся.

     - Черт!  Какая досада, что приходится полагаться в таком важном деле на
этого надменного самовлюбленного дикаря. Как он меня утомил!
     - Что делать, Костя. Люди не могут перемещаться во времени. А дублеры -
совокупность  полей,  разрушающаяся при приближении к непрерывно работающему
хроноизлучателю Медузы.
     - Да помню, Афина, ты  мне  говорила. Но досадно! Он меня просто достал
своим  нытьем  и  глупыми  требованиями.  Персей вбил  себе в  голову, что с
помощью головы Медузы он эффектно отомстит царю Полидекту.
     -  Пусть  только  уложит  ее  в  спецконтейнер,  чтоб мы  могли  к  ней
приблизиться. Все же кое-какой  остаточный заряд у нее возможен - ведь режим
"хроноразморозки" не  был  использован. Главное, чтобы Персей  не струсил  в
последний момент.
     - На  счет этого я не волнуюсь. Он так  жаждет прославиться,  отомстить
всем своим обидчикам и стать царем Аргоса, что...
     - Тише! Он возвращается. В  контейнере что-то  есть! И индикатор лазера
почти на нуле. Он сделал это!

     - Ну что, мальчики, устали?
     - Есть немного. Надеюсь, подобные вещи у вас..
     - У нас, Костя. Вы с Тимуром теперь агенты спец. команды СХБ.
     - Хорошо, у нас. Какой команды?
     - Случай с Медузой выявил необходимость создания спец. команды агентов,
у которых отсутствует мыслеблокада перемещения вещей во времени. Пока в этой
команде вы двое и я, ваш непосредственный руководитель. Вы рады?
     - Могла бы и не спрашивать, посмотри, как сияет Тимур.
     - А ты, Костя, не рад?
     - Ну, тебя-то я уже знаю. И... да что там - конечно рад!
     - Вот и чудненько! А как наш фильм?
     - Движется. Честно говоря,  я испугался  за ваших  дублеров, когда этот
псих наотрез отказался возвращать лазер, антиграв, да еще пригрозил вытащить
голову Медузы, если вы попробуете отнять их силой.
     - Ничего, Тимур, пусть Персей пока погеройствует. А мы посмотрим, что у
него  получится.  Глядишь  и  сочинять  ничего  не  придется - правда  жизни
окажется интересней!




               "Именно плоть всегда губит душу. "
                         В. Гюго "Собор Парижской Богоматери"

               "Ну что ж, Лев Абалкин, теперь я о тебе
                кое-что знаю. "
                         А. и Б. Стругацкие "Жук в муравейнике"


     - Привет, Младший! Все играешь в колыбельке? А я за тобой, пора.
     -  Привет, Старший. Играю,  конечно, почему бы и нет? А  ты  приглядись
повнимательнее с кем.
     - Это еще что за новости? Неужто, Младенец? Откуда? А грязи-то сколько!
     - Вот из этой  оставшейся после нас  с тобой грязи! Подчищать за  собой
надо!
     - Кто ж его личинки-носители?
     -  Да  вот они, гляди.  Взаимодействие наших неожиданно породило  новый
вид,  довольно  любопытный,  надо  сказать  и  очень  быстро  развивающийся.
Младенец  растет  с невероятной скоростью. Я еще не все  связи порвал, а  он
того и гляди меня догонит.
     - Ну-ка, ну-ка, покажи...


     - Назови свое имя, демон!
     - Зачем? Ты не знаешь, кого вызвал?
     - Я приказываю тебе назвать свое истинное имя!
     - А то что? Отправишь меня в ад? Кстати, ты сам-то кто?
     - Не выходи из пентаграммы!
     - Почему, собственно? Ты, если хочешь, можешь торчать в своем  дурацком
пентакле, а мне  удобнее беседовать сидя в кресле. Ну и обстановочка у тебя,
герметик! Ну к чему  тебе все эти скелеты животных, подвешенные к потолку? В
твоей  темной келье и так достаточно мрачно. А человечьи и лошадиные черепа,
лежащие  на этой груде манускриптов?  Для  чего они  тебе? И неужели вся эта
грязь, пыль и паутина столь необходимы для магии? А навонял-то!
     -  Это  от  тебя  несет  серой, адское  отродье!  Я, архидьякон  Собора
Парижской  Богоматери  Клод  Фролло,  приказываю  тебе,  демон,   немедленно
вернуться в пентаграмму и назвать свое истинное имя.
     - Ну, давай, посмотри, что там за имя написано в моей печати? Ахамиэль.
А у тебя губа не дура! И что тебе надо от демона Ахамиэля?
     - Сначала я хочу убедиться, что Ахамиэль - это ты.
     - А то кто  же? Кого  звал  - того  и  получил. Черт побери, почему вы,
герметики, наделяете демонов  столь  гнусной  внешностью и запахом? Думаешь,
удобно сидеть в кресле на хвосте? А рога? В следующий раз надели меня  более
приличным телом.
     - В следующий раз? Другим телом? О чем ты?
     - Не строй из себя идиота, архидьякон. У тебя хватило ума вытащить меня
сюда. Неужто до сих пор не понял?
     -  Не  смей  меня  оскорблять,  демон! Я  уже  в  шестнадцать  лет  мог
померяться  в  теологии  мистической  с  любым  отцом   церкви,  в  теологии
канонической - с любым из  членов Собора Парижской  Богоматери, а в теологии
схоластической  - с доктором  Сорбонны.  Покончив  с  богословием, я  изучил
церковные положения, затем - медицину и  свободные искусства. Я знаю латынь,
греческий  и  древнееврейский.  Я  закончил  все  эти  четыре  факультета  в
восемнадцать лет! Наука всегда была  целью моей жизни. Но она не смогла дать
ответ на  все мои вопросы, и я  изучил герметические книги.  Я вызвал  тебя,
чтобы получить ответы. Ты обязан мне подчиняться, раз явился на мой зов! Что
я сделал не так? Или ты - не Ахамиэль? Почему у меня нет власти над тобой?
     - Успокойся, Фролло, все ты сделал правильно. Вот тебе первый  ответ: в
мире  существует  только один демон  -  Я. Вот имен  вы, люди,  надовали мне
много,  всех  и  не  упомню. Поэтому,  кого бы ты  не  вызывал,  приду  я. И
выглядеть буду так, как ты  меня  воображаешь. И никакой власти  надо мной у
тебя нет,  да  и откуда ей взяться? Все ваши ритуалы и заклинания  -  просто
средство, доставляющее  ваш  зов  мне,  не  более. Представь,  сколько людей
желают встречи со мной. Человек, успешно выдержавший  ритуал вызова,  должен
иметь  определенный  запас знаний и важную цель.  Сколько  суток ты  твердил
заклинания, семь? Не каждый выдержит подобное.  Вот  тебе и еще одна функция
ритуалов:  отбор наиболее  грамотных, любознательных и упорных,  своего рода
научной элиты. Так что у тебя за проблема?
     -  Теперь  уж и не знаю, что сказать,  Ахамиэль.  Буду  звать тебя этим
именем,  раз  истинное  мне  не  доступно.  Я  думал  просто  приказать тебе
выполнить мое желание, но раз ты, как оказалось, мне не подвластен, возникло
некое затруднение.
     - Ты имеешь ввиду плату за услугу, Фролло?
     - Да, демон. Я знаю, что нужно твоему господину.
     - У меня нет господина, архидьякон. Дьявол, Сатана - это все мои имена.
Я же тебе уже говорил: нет ни ангелов, ни демонов. Я один. И тебе нечего мне
предложить - твоя душа и так моя.
     - Я не верю тебе, Ахамиэль. Да,  я согрешил, занявшись магией. Но есть,
ведь, и раскаяние. Господь милостив.
     - Господь?! Ха-ха-ха! Какой господь? Ты не слушаешь  меня, человек. НЕТ
НИКОГО, КРОМЕ МЕНЯ. Тебя, ведь, и это интересовало, архидьякон? Я совершенно
бесплатно даю тебе ответ.
     -  Не может быть! Есть  свет  и  тьма, добро  и зло, есть ты -  значит,
должен быть и ОН. А душа? А рай и ад? Их тоже нет?
     - Хитер, архидьякон! Хочешь получить ответы  бесплатно. Знаешь, сколько
умников  пыталось поймать меня  на  подобный прием? Ну, да ладно, я  отвечу.
Оставь свою душонку себе:  она пока мне без надобности. Почему? Поймешь сам,
позднее. Так  вот, архидьякон, есть рай и  ад, есть душа, есть  я, а  ЕГО, в
вашем понимании,  нет. Молись - не молись, кайся - не кайся, не бывать твоей
душе в раю.  Она уже в  аду. Была и есть, ибо ад находится здесь, на  земле.
После  смерти  человека  его  душа,  не  прошедшая  через  Чистилище  в рай,
возвращается назад, возрождается в каком-нибудь  младенце, лишенная памяти о
прошлом, и начинает все с нуля.
     - Не сходится, Ахамиэль. Если молитвы и покаяние ничего не значат, если
ЕГО  нет, то  кто же попадает  в  рай?  Кто  решает  в Чистилище и по  каким
критериям ведет отбор?
     - Ты не задал главный вопрос, Фролло.  Потому вряд ли тебе  помогут мои
ответы.  Потому У ТЕБЯ и не сходится.  Ты  прав: есть свет  и тьма, знание и
невежество, разум  и дикость.  Есть добро и зло, хотя эти  понятия не всегда
совпадают  с тем,  что вы, люди,  в них вкладываете.  Главная  тайна  бытия,
Фролло, это  то,  что человек обладает лишь частичкой души. Именно в этом  и
состоит  суть любви:  частички  души,  рассеянные  по  разным  людям  желают
воосоединиться.  Человек  всю  жизнь  ищет  свою  "половинку".  Когда  такие
"половинки"  встречаются, возникает  то, что вы называете любовью с  первого
взгляда.  Отсюда и необъяснимая тяга одного человека к другому. И антипатия,
кстати, тоже. Когда  двое соединяются,  соединяются и их души,  свет  и тьма
которых начинают взимодействовать, как жидкости в соединяющихся сосудах. Они
могут смешаться, свет одной может заглушить тьму другой, и наоборот. А могут
и  не  вступить  во взаимодействие - удел браков  без любви, по  расчету или
необходимости.  После смерти тела-носителя  душа попадает в Чистилище.  Если
светлая  ее часть превышает определенный предел,  душа  попадает в рай. Если
нет - возвращается на землю.  Редкому одиночке  удается в  достаточной  мере
развить у  себя  светлую  часть  и  подавить темную. В паре  легче,  хоть  и
появляются свои трудности. Любовь - вот средство! Ты, архидьякон, лишил себя
этого средства. Я вижу черноту твоей души. Рая тебе не видать!
     - Врешь, демон, я  знаю,  что такое любовь. Летом 1466 года чума унесла
моих родителей. У меня, осиротевшего  в 19 лет, на руках остался брат - в ту
пору грудной  ребенок. Я  заменил  ему отца и мать  и  очень полюбил. Сейчас
Жеану уже 16 лет, и  все эти годы  не  было  дня, когда бы я  забыл о нем. Я
знаю, что такое любовь!
     -  Нет,  Фролло,  ты  о кровной, семейной привязанности. Как знать, чья
частичка  души горит в  твоем  брате?  Ваши родители, конечно, передали  вам
небольшие  частички  своих  душ,  но  эти  частички  сравнительно  невелики.
Братская любовь  не бесплодна,  конечно,  но...  не то! Твоя  душа,  Фролло,
должна найти свою половинку.
     -  Как  же быть,  Ахамиэль? Ты можешь  мне  помочь?  Боже, я глупею  на
глазах: зачем  бы  ты иначе  стал тратить время на  беседу со мной? Но зачем
тебе это? Что тебе от меня нужно?
     - Ты, архидьякон, далеко не первый и вряд ли последний, кому я открываю
глаза на  суть бытия. Однако  пока не было случая, чтобы моя помощь изменила
судьбу человека. Но мне интересно наблюдать сам процесс. Как вы барахтаетесь
в погоне  за призом. Я  выполню твое желание, архидьякон. Ты полюбишь. Более
того, ты встретишь свою половинку.


     -  Смотри,  что  ты сделал  со мной, дьявольское отродье! -  Архидьякон
Собора Парижской Богоматери Клод  Фролло  в  ярости швырнул в  появившуюся в
пентаграмме фигуру  кинжал. Демон небрежно  отмахнулся хвостом,  и клинок со
звоном отлетел под заросший пылью и паутиной очаг.
     -  На нем  кровь! Я убил  этого  мерзавца,  этого наглого,  похотливого
козла, у которого ума меньше, чем у козочки Эсмеральды! Ты обманул меня. Как
я мог поверить Дьяволу? Ты окончательно погубил мою душу!
     - Я? Нет уж, архидьякон, за свои поступки отвечай сам. - Демон спокойно
смахнул  с  кресла несколько манускриптов  и постарался устроится  в  нем  с
максимальными  удобствами.  - Какого  черта  ты  опять  засунул  меня в  эту
оболочку, Фролло? И о каком обмане ты вопишь?
     - Ты обещал мне любовь.
     - Разве ты не влюблен?
     - В цыганку, пляшущую на площадях!
     - Я не обещал тебе королеву Франции.
     - Издеваешься? Ты  говорил,  что я встречу свою половинку, а Эсмеральда
влюблена в этого негодяя, которого я убил, в капитана Феба де Шатопера!
     - А разве я обещал тебе ВЗАИМНУЮ любовь, Фролло?
     - Дьявол!
     - Ну,  хватит истерик! Возьми себя  в  руки. Я  предупреждал  тебя: моя
помощь пока никому не пошла впрок. Вот и  ты, хваставшийся прошлый раз своей
ученостью, не  дал себе  труда  осмыслить  то, что я открыл  тебе.  Ты  меня
упрекаешь в том, что Эсмеральда любит не тебя, а капитана Феба де  Шатопера.
А  когда  она влюбилась  в него?  А откуда  в  ТЕБЕ возникла любовь?  Почему
капитан де Шатопер сначала предпочел нищую цыганку красавицам-аристократкам,
а потом,  вдруг, стал  в  ней видеть только  потаскушку? С чего ты взял, что
душа разделена ровно попалам?  Ты уже  знаешь закон, что  если где-то что-то
прибыло, то столько же этого что-то где-то в ином месте убыло?
     -  Подожди, Ахамиэль,  у меня голова идет кругом.  Ты  намекаешь, между
мной и капитаном де Шатопером существовало родство душ?
     - Разумеется!  Как бы  иначе я смог у ЖИВЫХ пока  людей скорректировать
содержимое  сосудов?  Ты  получил  кусок души  капитана  де  Шатопера,  что,
естесственно, резко  ослабило  у  того тягу  к Эсмеральде.  Тебе  нужно было
немного  подождать, пока цыганка  поймет, что предмет ее влечения изменился.
Убив капитана, ты  все разрушил. Слишком недолго часть его души была в тебе.
Боюсь, в Чистилище душа капитана обретет утраченную цельность, и ты лишишься
украденной любви.
     -  Как же  быть? Я виноват,  признаю.  Любовь  и  ревность лишили  меня
хладнокровия  и разума.  Но, ведь, в твоей  власти  все исправить?  Я  знаю,
вернее догадываюсь. Христос умер  на кресте,  и через три дня ожил. Если ЕГО
нет,  то это чудо твоих  рук дело!  Пусть этот проклятый капитан живет,  все
равно я больше не допущу его встречи с Эсмеральдой.
     - Да,  Иисус из Назарета был немного моложе тебя, когда вызвал меня. Он
был умен  не по годам. Ему не пришлось тратить годы на изучение тех языков и
наук, что тебе, зато каббалу он изучил  досконально. Он, в  отличии от тебя,
задал  мне главный вопрос, но не понял мой ответ.  Иисус потребовал, чтобы я
наделил его способностью узнавать своих  душевных партнеров и забирать у них
светлые  части  души без необходимости телесного  контакта  - только по  его
желанию. Этот каббалист так жаждал  попасть  в рай, что стал просто душевным
вампиром. Он только  брал, ничего не давая взамен. Люди шли за ним, не желая
расставаться с частичками своей  души,  толком не понимая, почему ради этого
чужого им человека они бросили все, чем он их привязал к себе. Родственников
Иисус отринул сразу -  в отличии от тебя  он мгновенно понял расклад душ. То
малое, что  было в его братьях  и  сестрах он взял  в первый же день. И стал
чужим для  всех родных, кроме  матери. Материнская  любовь -  это  отдельная
тема.  Чем  больше  чужих  частичек  души  собирал  Иисус,   тем  сильнее  и
непреодолимее становился  его душевный  магнетизм  и влияние на  душевно  им
обездоленных  людей. Когда Иисус решил, что  награбил достаточно,  то  решил
избавиться от  тела-носителя. Самоубийство перечеркнуло бы все  его усилия -
это  было мое условие сделки. Ты знаешь, на какие ухищрения  пришлось  пойти
Иисусу, чтобы умереть.  Но он не выдержал  мук распятия и одна  из жертв его
душевного  вампиризма,  римский  солдат, выполняя  желание  корчившегося  на
кресте, ткнул  несчасному  копьем  в сердце.  Я  расценил это  как нарушение
договора. Да,  Фролло, Иисус из Назарета воскрес. Он не попал в рай. Он даже
не попал  в  Чистилище. Этот величайший в истории вампир чужих душ  стал тем
самым  бессмертным жидом,  Агасфером.  Высосав из людей столько света, Иисус
тем  самым резко  увеличил  в  мире  количество тьмы. Поэтому, его вчерашние
почитатели  отрекались  от него  и столь  яростно  требовали у  Пилата казни
своего  бывшего  кумира.  Отсюда   и  поношения  и  издевательства,  которым
подвергла Иисуса толпа по дороге на  Голгофу. После казни и  воскрешения вся
эта лишняя тьма  саккумулировалась в Агасфере. Теперь этот несчастный бредет
по  земле, постепенно  избавляясь  от  мрака.  Там,  где  он останавливается
надолго, возникают эпидемии и войны. 16 лет назад он посетил Париж.
     - А что с ним будет потом, когда мрак его души истощится?
     - Тогда он понесет украденный  свет, конечно! Поспешив  в рай, Иисус из
Назарета сам значительно удлинил своей душе путь.  Я  же говорил, моя помощь
еще никому не пошла впрок.
     - Иисус спешил в рай. А что есть рай, Ахамиэль?
     - Наконец-то ты  задал этот вопрос,  архидьякон.  Рай - это  соты, куда
пчелы-люди  несут нектар своих душ. После Чистилища  светлые  частички ваших
душ  сливаются  в  одно  целое,  образуя  мед  мирового   разума.  Ты  видел
муравейник,  Фролло? Это  остатки  носителей  первого  Высшего  Разума,  уже
покинувшего Землю и  отправившегося в  космос для встреч  и слияний  с иными
Разумами. А муравейники  остались бледными образчиками коллективного разума,
их  функции  развития и совершенствования  остановились,  так  как некому их
востребовать, так  сказать, "свыше". Следующий Высший Разум, зародившийся на
Земле,  использовал уже иных  маток-носителей.  Они  быстрее  развивались  и
каждая  особь  обладала  неизмеримо  большим  интеллектом   по  сравнению  с
насекомыми.  Процесс познания мира  и взросление Разума происходили быстрее,
но была утрачена важная функция коллективизма.  Когда  второй  Высший  Разум
достаточно сформировался и  отделился  от маток-носителей, те,  в отличии от
муравейников, не смогли выжить. И это дало возможность выйти на третий круг.
Вам, людям, было  бы  затруднительно сосуществовать в одном мире с огромными
ящерами,  драконы  по  сравнению с  которыми просто мелкота.  Однако  в  вас
объединились  достоинства   предыдущих  носителей:  индивидуальный  довольно
высокий  интеллект  и  коллективизм.  Если предыдущие периоды  роста Высшего
Разума длились десятки-сотни миллионов лет, то у вас аналогичные  результаты
достигнуты за сотни тысяч. Но я вижу ты не слушаешь меня. Твоя голова занята
иным. Твоя личная дорога  в рай с каждой  нашей встречей только  удлиняется.
Может,  вернем все к  изначальному?  Обещаю, ты забудешь о  наших  встречах.
Вдруг следующая реинкарнация будет для тебя более удачной?
     - Нет, Ахамиэль, я не привык отступать перед трудностями. Вот если б ты
дал мне способности Христа...
     - Исключено, Фролло. Это пройденный этап. И не  раз.  Он ведет в тупик.
Ты просишь любви для себя, ты ее получишь.


     - Вот все,  что я любил! - сквозь гул толпы донеслись до распростертого
на  камнях  Гревской  площади  Клода  Фролло  полные  горечи  и  муки  слова
Квазимодо. Переломанный в  нескольких местах позвоночник избавил архидьякона
от боли  в разбитом теле,  но и лишил возможности повернуть  голову, чтобы в
последний раз увидеть свою любовь, пусть даже обезображенную висилицей.
     - Ахамиэль, ты опять обманул мои ожидания: я жаждал любви Эсмеральды, а
ты дал мне любовь Квазимодо!  Я отдал свою  любовь  на  висилицу,  Квазимодо
сбросил меня с Собора. Будь проклят твой рай!..


     - Ты считаешь подобные развлечения интересными, Младший? Ну да это твое
дело. Чтож, приглядывай пока за Младенцем,  его темпы развития действительно
поражают.  Однако  слишком  много  грязи мы с тобой оставили  в  колыбельке.
Боюсь, задушит она его. Или разрушит саму
     колыбель.
     - Я думаю над  этим, Старший.  Вот  пытаюсь внедрить  чистильщиков. Они
должны попытаться поглотить  часть грязи и дать  импульс к  усилению в людях
опоры на биологические  резервы, а не  технические устройства. Посмотрю, что
из этого выйдет.


     - Стояли  звери около двери... -  прошептал Абалкин, глядя на  воняющий
пороховой   гарью  пистолет  в  трясущейся  руке  Сикорски.  Кровавая   пена
запузырилась  на губах бывшего прогрессора, заглушив его  последние слова  -
Ахамиэль, я не смог...


     апрель 1999г



Популярность: 1, Last-modified: Mon, 10 May 1999 18:59:47 GmT