---------------------------------------------------------------
 Составление: Александр Юринсон,
 Email:  [email protected]
 По этому же адресу принимаются послания для авторов сборника.
 Страничка "Manuscriptum":
 http://www.chat.ru/~manuscr/
---------------------------------------------------------------



Александр Юринсон. Новые стихотворения.
Алексей Холкин. Стихотворения.
Елена Калинина. Стихотворения.
Юрий Канащенков. Стихотворения.
Юрий Канащенков. Войдя в этот мир. Книга стихов.
Юрий Канащенков. Гость. Книга стихов.
Вадим Лебедев. Стихотворения.
Александр Лекомцев. Стихотворения.
Юлия Рюмшина. Стихотворения.
Саша Ротай. Стихотворения.
Валерия Крестова. Стихотворения.




Слушай меня: мир переполнен нечистью,
Что означает бессмысленность благодеяния.
Нас не расслабишь, не запугаешь вечностью.
Мы выросли в саду отрицанья и знания.
После смерти мы станем холмами и ямами.
Век машин отведет нам резервации,
Где мы будем трезвонить ямбами,
Думая, что тем самым спасаем нации.
Боги, в которых мы верили и не верили,
Примут нас равнодушно и выделят пенсии.
То-то мы позабавимся со свирелями -
В тех краях, где общаются только песнями!


Мне приходит время умолкнуть - пожалуйста!
Я и так половину жизни отдал подполью.
Только не надо сочувствия (в скобках - жалости) -
Мне не впервой свыкаться с подобной ролью.
Я никогда не молчал, но не все услышится:
Одни - немы, другие - глухи, а третьи - пройдохи.
Мысль находит разум, когда запишется.
Вычтем налоги векам - останутся крохи.
Годы, как войны, грудь покрывают ранами
Или медалями. Под тем и другим - пусто.
Я выхожу из игры не с пустыми карманами,
Но зарекаюсь ходить в казино искусства.


Выйти из дома можно и утром, и вечером.
Ночью не видно дорог, но их и не нужно.
Если помочь самому себе уже нечем,
То вполне подойдут и дружба, и служба.
Все дороги уводят от мира к Риму,
Движешься ли пешком или в чем-то сидя.
Пересеченная местность уводит мимо
Цели - той, которой в глаза не видел.
За поворотом небо, под небом море.
Ни тебе Эльдорадо, ни двух Америк.
Чайки кричат, всхлипам в подушку вторя.
Ветер гудит. Волны слюнявят берег.


Возле пропасти вечности я слонялся без
Определенных занятий - удел певца,
Чье перо оставляет хотя бы порез
На теле души - не потребителя, так творца.
Возле вечности я покупал и крал
То, что нравилось, то, что хотел иметь,
То, чем потом владел, пока не умирал
Тот из меня, который мешает петь.
В пропасти вечности я наблюдал полет
Птиц далеко летящих издалека,
Видя заснеженные поля, уходящий год
И самого себя в зеркале потолка.


Возле меня пахнет смертью литературы.
Я не боюсь приспускать никакие знамена.
На шахматном поле поэзии нет фигуры,
Способной заменить Аполлона.
Мы жили неплохо: спали, пили, ели,
Трахались, врали, сидели часами в сортире,
Но ни один из нас не сыграл на свирели,
Не говоря уж о лире.
Наша судьба в чьих-то (да в чьих же?!) лапах.
Скажешь не то - будет тебе оплеуха.
Вдыхайте, пока дозволено, этот запах
Смерти - иначе - освобожденья духа.


Вот, например, поэзия, - тоже дело,
Если, конечно, не думать о ней иначе.
Я тоже ее любил, потом - надоела:
Слишком мало души и много удачи.
Вот надышусь вдохновением, взмою над городом,
Полечу куда-нибудь в сельскую местность.
Облака висят, будто седые бороды.
Руки рек держат в объятьях окрестность.
Песня народная долом струится паточно.
Прочих напитков может отведать каждый.
Я за жизнь выпил более, чем достаточно,
Хоть никогда не испытывал острой жажды.


Живи, как знаешь. Я тебе не учитель.
Надо "по коням!" - я кричал "по окопам!.."
Сердцу не скажешь "стучите... теперь не стучите",
Прикасаясь металлом чувств, как стетоскопом.
Мне из окна виден кусочек мира.
Пляшет метель. Едут машины мимо.
Душа - прообраз стандартной квартиры,
Как бы она ни была неповторима.
Гости уйдут. Снег превратится в лужи.
Солнце погаснет. Вечность останется в прошлом.
Нам не будет уже ни лучше, ни хуже.
Только мечты. Только о чем-то хорошем.


Я был немым, а порою - горланил песни.
Нервы сделал резиной, потом - железом.
Снисходил до наипошлейшей лести.
Напивался пьяным, гулял тверезым.
Жизнь хоть завтра можно начать сначала,
Только ком оно нужно, начало это,
Если конца не видно? Душа не знала,
Какая на этом свете нехватка света.
Хороша жизнь, которая как пословица
Или роман - без героя или с героем.
Жаль, что поэтами не рождаются и не становятся,
Ну да мы и без камня город построим.


Начинаешь рождаться - и зрение
Угадает в обломках морока
Бесконечное повторение,
Но - не того, что дорого.
И выходишь. Туда. Наружу.
Снова в осень, в листву шуршащую,
В льдом подернувшуюся лужу.
В это самое - в Настоящее.
А глаза уже это видели.
Языком уже это названо.
И - улыбки родителей
На лице прорастают язвами.


Раньше и я питался верой,
Но подавился ею, как костью.
Так случается осенью серой
Ждать то ли с обыском, то ли гостью.
Шлифуя ржавую горечь чужими
Стихами, жить, где зимуют раки,
Где реки лижут большое вымя
Озера, где буераки
Леса, исхоженного грибниками,
Мешают чинной прогулке. Плакать,
Размазывая по лицу руками,
Как осень по огороду - слякоть.


Начинания пахнут детством.
Между пошлостью и эстетством
Есть лазейка в почет и прибыль.
Начинать с нее - верная гибель.
Понимание - тоже поза.
Петь мешает в зобу заноза.
И смешно наблюдать, как эпос
Превращается в детский ребус.
Становись в хоровод, уроды!
Мы прошли зачатье и роды.
Покривляемся - все равно ведь
Не указ нам ни Бог, ни совесть.


За порогом дождь, а здесь еще хуже:
Спертый воздух, холодный ужин,
Старый журнал, паутина в банке
И остальные приметы изнанки.
Циник живет, уплетая пошлость.
Кто-то закусывает ее прошлым,
Стекая в сон на высокой ноте
И просыпаясь в своей блевоте.
Я в мечтах о полете птицы.
Презираю тупые лица
И прикидываюсь идиотом
На закрытые двери: кто там?


Чтобы выйти на улицу, надо
Чтоб была сметена баррикада
Лени, страха перед процессом
Одевания, схожим с инцестом.
Город хлюпает под ногами.
Под дождем гниет даже камень.
Что сказать о продукте чресел,
Если сам ты не царь, а плесень?
Там, где берег граничит с морем,
Волны шепчут тоскливым хором,
Что не будет ни вам, ни вашим
Детям ни городов, ни пашен.


Оборвется сон и ночь с молоком
Потечет по губам пополам с грехом,
И начнется пляска густых теней,
И неясно будет, в котором сне
Очутился тот, кто давно не спит,
Кто с самим собою водой разлит,
Чей не виден профиль в замочный лаз,
Но гнилым дыханием в этот час
Он с тобой присутствует, он всегда
Под ногами путается, следа,
Отпечатка пальца, других улик
Не оставив там, где возник на миг.


Помножу себя на ближайший берег.
Скажу, что тот, кто во что-то верит,
Достоин жизни с землей в обнимку,
Где приласкают, почешут спинку.
Хоть я отброс, но другим отбросам
Всегда казался немым вопросом,
Не тем, в котором хотя б мычанье,
Но бесконечностью на молчанье
Помноженной. В этом моя загвоздка.
В этом суть моего перекрестка.
И разбегающиеся дороги.
И гравий строк о босые ноги.


Цель курицы - быть во щах.
Будущее - в самих вещах:
В пьянке бутылочному стеклу
Лежать осколками на полу.
Жизнь - струна, прямизной берет.
Изгибы - покуда она поет.
Рвется не там, где прикажет рок,
А там, где перетрет смычок.
В мыслях не было жить среди
Прошлого, говоря себе: жди
Завтра то, без чего дыра
Памяти пожирает твое вчера.


Так выходишь из мертвой петли,
Что в глазах рябил от земли
И того, что на ней горой
В беспорядке лежит. Порой
Нужно броситься головой
В омут, чтобы понять: живой
Я пока еще, если страх
Горло давит, щекочет пах.
И душа так - что твой борей -
Изо рта и из двух ноздрей
Свищет, словно табачный дым,
Но никто не кричит "горим!"


Изначально земля тверда.
Состоит из огня и льда.
Пахнет родиной. то есть тем,
Что осталось от предков. Всем
Одинакова и кругла,
Что не скажешь из-за угла,
Прячась от ветра или шальной
Пуль, прижавшись к стене спиной.


Морок смотрит из каждой строчки.
Многоточие хуже точки:
Недосказанность - это свойство
Бездушевного беспокойства.
Но идя из глубин навстречу
Миру, те, что уже далече,
Становясь нашим дням контекстом,
"Бе" и "ме" искупают жестом.
Погляди, как мелькают руки!
Это возгласы! это звуки!
Их родившие тьмы и дали
Знают горечь твоей печали.


Мы одинаковы в том, что наши
Уста хотим пронести мимо чаши,
И в покаянии за порогом,
Точно уже узнав, что не Богом
Мы придуманы - из пустого
Бессловесного мрака Слово
Нас назвало, шепча стыдливо
Наши помыслы. Так Годива,
Если верить былым рассказам,
Наблюдала, как горний разум
Выжег любопытное зренье
Соглядатаю откровенья.


Это агония, когда с языка
Спускается в образе паука
Строка паутиной или слюной
Слепленная с еще одной.
Это не молодость. Это не
Жизнь - ни в себе, ни вовне.
Это даже не мысли - слова.
Брожение серого вещества.
Движение между пустых углов.
Стучание о стены голов.
Это поиск ответа, но
Которого даже быть не должно.


Сон нейдет и ну его на фиг!
Город входит в окно, как график.
Время ломаных линий короче
Восьми часов ежедневной ночи.
Что приятнее и больнее,
Чем душе (или иже с нею)
На промасленном покрывале
Разложить себя на детали
И собрать (где былая бодрость?)
Как Калашникова - на скорость,
Пока прут языки рассвета,
Как грибы на исходе лета?


Снов не помню. Помню лишь - был или нет.
Будят меня ни кошмары, ни даже свет
В окно, ни будильник, ни телефон, ни с лица
Сползшая маска. Должно быть, у подлеца
Сон беспробуден, ибо когда ж еще
Совести (заподозрим такой расчет
Природы, иначе - инстинкт выживания) отдохнуть
От беготни от себя, превратившей в ртуть
Необычайно твердый зеркальный сплав,
Мир, отразившись в котором, себя узнав,
В отвращении выгнется в полный рост,
Бисером брызг разметав ее между звезд.


То родишь, что зачнешь сегодня.
Мертвый груз - то, что ты не поднял.
Что не понял, теперь уж мимо
Пролетит, ибо мысль - гонима.
Дни уходят своей дорогой,
Награждая тебя изжогой
И нарывами осыпая.
Тело мечется, засыпая,
Тело корчится, увядая.
Голова уже вся седая,
Рот пускает сквозь слюни трели,
Как младенец из колыбели.





            Всем погибшим твоим Поэтам

Здравствуй, город на костях, на костях...
Твои храмы на крови (не пролей!).
Нынче я в твоих гостях, да - гостях,
о некрополь безнадежных любвей!

Саван ночи мне на плечи обрушь,
и пусть время вспять идет до утра.
Видишь: тени неприкаянных душ -
гулким эхом по колодцам-дворам.

Встану с ними в хоровод, хоровод.
Стану частью выраженья лица...
Я не гость твоих промозглых погод,
я - твой узник, до любого конца.



                "Зеркалу" Тарковского

Мне зеркало смотрит в глаза, не мигая,
и я цепенею под пристальным взглядом,
и я стекленею, уже отражая
себя и предметы, которые рядом.

Чем дальше - тем больше: швыряю в лицо вам
я то, что вы есть, только без искажений.

....и Бог Иоанна становится Словом -
одним из возможных своих отражений.



Ирине

Не зная, тебя забываю, что в общем нелепо,
как память тебя забываю в случайном трамвае,
как вечную память тоске петербургского неба...
Тебя оставляю в покое, в нигде - оставляю.

Не зная тебя, забываю твои горизонты,
и памятник памяти ставлю надгробным трофеем.
И в Красную Книгу судьбы одиноким бизоном
уходит последняя нежность ко всем Дульсинеям...



Ирине

Тебя узнаю в разных лицах, фигурах прохожих,
проезжих, в метро, на проспектах,
                        при солнечном свете,
при лунном, в случайных,
                  ничуть на тебя не похожих,
похожих лишь так,
              как - влюбленные только и дети.

Я вижу тебя на иконах и киноэкранах,
в мадоннах, роденовских грешницах, императрицах,
читаю тебя между строк в петербургских туманах
и в собственных снах... Ну скажи,
                        что мне это не снится.



Бедненький наш Моц-арт,
мы по тебе плачем.
Это - с любви сдача.
(В рифму идет - соц-арт).

     Все мы - твои Сальери,
     плача, тебя убили.
     (Каждому бы - по вере,
     каждому - по могиле).

Ну а тебе - в общей,
музыка пусть - пухом...
Мы же - слабы духом,
все на судьбу ропщем.

Стало для нас былью
время погод летных.
По полосе взлетной
бегаем без крыльев...



Рассвет полыхнул над изодранной в клочья
идеей отечества Ванек-и-встанек.
Тараня все айсберги, денно и нощно
уходит ко дну безнадежный "Титаник".

  ...   ...   ...

Кто верит в перформанс, кто верить не хочет,
кто тонет, кто шепчет в пространство "Спаси и...",
и кто-то рыдает, а кто-то хохочет -
из тех, что играют в игрушку "Россия".



                     Тебе, СПб.

Я с черного неба просыплюсь на крыши,
в ладони раскрытые аэропорта.
Укрою тебя простыней и услышу
толчки аритмии в холодных аортах.

Подправлю твоих монферранов работу
и к судьбам добавлю немного погоды.
....и пусть эпитафию этому году
ногами напишут по мне пешеходы.



Не собрать ушедших строчек -
между пальцами и дальше...
(Многоточье - сумма точек,
только в нем чуть больше фальши).

Как в индийских кинолентах
все слова сентиментальны -
все о жизненных моментах,
до летального банальных.



               Мне страшно, -
               ведь душа проходит...

                       С. Есенин

Считаю стертые ступени,
смотрю в слепые зеркала
и вижу, что душа прошла:
ни отраженья нет, ни тени.

И понимаю - проглядел,
не разобрался, в чем тут дело,
когда свое пустое тело,
проснувшись поутру, надел.



Телеграфным столбом - крест
(Человека сменил бог).
Перемена любых мест,
все равно на какой срок -

в сумме будет всегда ноль
(мы не примем в расчет миг).
Смысла нет выбирать роль,
начитавшись чужих книг.



Слова в случайном разговоре
    не столь случайны,
когда над мертвым миром (морем)
    кружатся чайки,

когда их крики режут уши
    опасной бритвой,
когда в затылок дышат души
    слепой молитвой,

когда звенит ушедших время -
    и нет спасенья.
И крылья тяжелы, как бремя
    невоскресенья...

Слова, что отчества - посмертны,
    и столь же строги:
В миру Поэты слишком смертны,
    лишь в песнях - Боги.

И так к лицу им нимб терновый,
    как quique suum.
Уходят, захлебнувшись Словом...
    Для нас, не всуе.



В провале лестниц, где эхо "ма-ма",
ступеньки клавиш, перила-струны -
сыграй, убийца с приставкой "само-",
последний блюз для своей фортуны.

Изобрази ей такие звуки,
чтоб сердце сжалось до междометья.
Сыграй, в полнеба раскинув руки,
свое распятье на дне столетья.



Плыву случайной небесной синью,
забытым богом в пространствах таю...
Я сам придумал свою россию,
поверив в то, что над ней летаю.

Я затыкаю клоками ваты
дыру на месте дороги к раю.
....быть может, крылья великоваты -
своих же строчек не понимаю.



мне остается только дождь
и привкус этих крыш железный
мне остается только дождь
бессмысленный и бесполезный
мне остается только дождь
в расколотом хрустальном мире
где изреченное есть ложь
где проживая ты живешь
но и при свете не найдешь
себя в прокуренной квартире

и остается только дождь



Не судьба - проходные дворы.
Мне судьба - проходными дворами
уходя, выпадать из игры,
оставляя следы номерами

всех, не ставших моими, домов...
Мне судьба - в слишком братских могилах
зарифмованных до смерти слов
прятать образы странных и милых.



Я в гости прихожу к себе
под утро, ошибившись дверью...
И пробуждение - потеря,
по сути равная судьбе.

Я в гости прихожу домой,
но как-то странно и случайно.
И ощущение - что тайна
подсмотрена (чужая) мной.



Ирине

Все тает, все течет, все изменяется,
и дважды не войти в одну весну.
В глазах твоих, где небо отражается,
я тоже отражаюсь и тону.

Все тает, все течет, все изменяется...
Весну не зафиксировать в словах.
....Глагол "люблю" природой не склоняется,
он - вечная весна в твоих глазах.



Инне

Дожить бы мне до воскресенья
(до воскресения...) - шалея,
поймать твой взгляд, листом осенним
летящий по пустым аллеям.

Летящий через судьбы, даты,
холодным ветром вдаль влекомый,
как ощущение утраты,
такой знакомо-незнакомый.

Поймать твой взгляд, как этот город,
поняв, что скрыто между строчек...
Поднять его, как черный ворот
озябшей петербургской ночи.



Инне

Остановите этот миг,
остановите эту осень.
Как в горле застревает крик -
застрянет время между сосен

фонарных призрачных лесов,
на землю опадет листвою...
И тиканье любых часов
уже не разлучит с тобою.



А. С.

Зеркально отраженный взгляд
Вслепую бороздит пространства,
встречая сочетаний ряд -
как иллюзорность постоянства,

встречая сочетанья рук,
на наши трепетно похожих...
И в сердце замирает звук
шагов полуночных прохожих.



Итак, начнем сеанс несовпадений
В сомнениях, во взглядах и мечтах.
У каждого своя реальность ощущений;
Иных не удивит и динозавр в кустах.



Лошади, ах восхитительные лошади,
Лишь вы, быть может, на исходе века
Сложенные крылья растревожите
В душе опустошенной человека.

Прошлые стремленья добрые отброшены,
Прошли мы путь от конки до экспресса,
И все же не заменят вас, лошади,
Грохочущие детища прогресса.

    Бескрылость - вот примета времени.
    Пора мечтателям отчаяться,
    Но лишь нога коснется стремени,
    Как крылья вновь обозначаются.

Сколько же в вас красоты природой вложено,
Изысканная грация в движениях.
В мире ложном продажности, пошлости
Вы - мечты заветной воплощение.

Не спеша шагайте всадники по площади,
Эхо гулкое пробьется через стены.
Ярче жить нам помогите, лошади,
Вырваться из суетного плена.

    Бескрылость - вот примета времени.
    Пора мечтателям отчаяться,
    Но лишь нога коснется стремени,
    Как крылья вновь обозначаются.



    Раскололся когда-то Царь-колокол,
    И стоит он с осколком отколотым,
    Как с разинутой пастью черной,
    На молчание обреченный.

Не разбудит тупую апатию
Звон величественный, раскатистый,
Хоть всего-то частица отбита
От огромного монолита.

    В монолитной же массе - ничтожества
    Торжествуют, когда их множество,
    А вина за их серость безликую
    Гложет горсточку индивидуумов.

Оболочки на душах непрочные
Злобно топчет толпа порочная,
Но перчаткой белой пощечина
Позабавит лишь свору склочную.

    Вечно в ногу идти не хочется
    Замечтавшимся в одиночестве.
    Жжет мучительное счастье творчества
    Наделенных даром пророчества.

Все-то мысли у них раскольные,
Все-то судьбы у них обломаны.
В них - раскаяние Раскольникова
И унылые сны Обломова.

    Но мечтания их и сомнения
    Не у всех вызывают прозрение
    - Зло и разум одним узлом связаны
    В наказание за несказанное,

В наказание за неуслышанное
- Не звенит чистый голос возвышенный.
....Что ж старуха так смотрит сердито,
У разбитого сидя корыта?



Все в космосе бездонном безупречно,
Веками выкован порядок в небесах.
Куда ни сунься - всюду бесконечность.
На строго отведенных им местах -
Галактики, созвездия, планеты -
Лишь иногда внесет сумбур метеорит,
Да прошмыгнет павлиний хвост кометы...
Земля сей космос бодро бороздит,
На ней же - множество вопросов без ответов:
   Как зарождалась та Земля
   Из хаоса небытия?
   Кто сотворил наш пестрый мир -
   Живой объект потешных игр?
   Кто - то рассудок нам дарил,
   То чувством колдовским пьянил,
   То рьямо, с наслажденьем рвал
   Души прозрачный матерьял?
   Что за неведомая сила
   Беду иной раз мудро отводила,
   То все надежды жгла в один момент,
   Когда, казалось, до спасенья - миллиметр?
      Зачем же молодой Христос
      Свой крест тяжелый в гору нес?
      Голгофы страшный силуэт
      Да нам оставленный завет
      От искушений не спасли
      Нас, грешных жителей Земли.
Так и живем земными судьбами своими,
Но может все-таки настанет судный день,
И выйдут все и головы поднимут,
И в недоступной чистой высоте
ЕГО увидят, призванного ими?

Проходит жизнь. А все же это странно.
И зубы ноют, и душа болит.
Все в прошлом суета, а впереди туманно.
Земля - планета где-то в космосе летит...



Жжет внутри - невыносимо
(Хоть и холодно снаружи)
Оболочка моя - символ
Не спасающий от стужи

(Да к тому же и от жжения)
Форму рушит содержание -
Швы трещат от напряжения
Только тщетны все старания -

Не вернуть то состоянье:
Сладкий сон самообмана,
Невесомость ожиданья,
Ненасытность мыслей пьяных...

Задыхаюсь вспоминая.
Ух! Стал воздух непрозрачен
Непригоден для дыханья
В нем чертями цифры скачут

И магические знаки.
Ветер трепетно терзает
Закорючки да зигзаги
Да круги перед глазами -

Торжество бесовских формул!
Наползают кучно танки
Жрут простор лавиной черной
(Как в психической атаке)

Коченею. (И сгораю!)
На заброшенной платформе.
Что там шпарит с шумным паром?
(Вещий сон мешает вспомнить

Стертый временем случайно)
Может вырвался на волю
Паровоз монументальный?
И увлекшись новой ролью -

Налетел. А мог бы мимо!
Или давит Немезида
Страшной карой? Нестерпимо!
Как вернуться в день забытый?

Тень сплошная разливаясь
Пенится зловещим зельем
Вьется нетопырей стая
Им, ночным зверям - веселье...

Ха! Вдруг выскользнет, как мыло
Канет блажь - то состоянье
А ведь это - все, что было
Все богатство. (Состояние)



    Болото. Поле. Лес. Уже конец столетья.
    Нависла туча на сплетение ветвей,
    Смягчает полумрак природы разноцветье
    ...Заворожила взгляд росинка на руке

Я в глубину прозрачную всмотрюсь
Мир отраженный - суть иллюзии покоя
Нет. В душу заглянуть (бессмертную) - боюсь
Какая муть. Пройдусь и успокоюсь.
Грязь (под ногами). Я сейчас вернусь
В реальный мир. Вдали грохочет поезд
Набитый. Может втиснусь? Ну и пусть
Там давка - я от вечности в ней скроюсь.
Но будет день (другой) - и я ворвусь
Под своды гулкие безлюдной дикой воли.

    Вновь тайны бытия разбередят сомненья
    Когда прикроет слякоть белый снег
    Я поспешу - на "страшный суд", в уединенье
    Болото. Поле. Лес. Еще ХХ век....



Вся зажалась, взъерошилась, скорчилась
Среди буйства кичащейся нечисти,
Та, что нас начиняет творчеством
И живет бесконечно в вечности.
Аж до пяток упала, безвольная,
Но затем в закоулки тесные
Прошмыгнула искра крамольная
И прожгла оболочки телесные.
В ней по штату эмоции числятся
И "трудиться она обязана",
Чтоб подольше остаться чистою
От идеи сверху навязанной.
Нас с былыми владельцами связывает
И в потомка вселится исподволь,
Наша сущность - всегда одноразовая,
Инвентарь неизменный для исповеди.



Или бред, иль навязчивый сон.
Завывая, кружит ветер бешеный.
Темнота, словно стая ворон,
Налетает на глушь озверевшую.

    Кто-то полем промерзшим бредет
    В неизвестности мрака кромешного.
    Странный голос как-будто зовет -
    Не тебя ль? Так какого же лешего...

Позабудь эту ересь да пей,
Черствым хлебом соленым закусывай,
Лишь в душе не копайся своей,
Что зовется загадочной русскою.

    Разогнавшись, ворвется метель
    В тесноту комнатенки замызганной,
    И тяжелый спасительный хмель
    Унесет, и начнется все сызнова.

По заснеженной жесткой стерне
Ты волчицей ободранной рыскаешь,
И холодной бесстрастной луне
Диким воем тоску свою выскажешь.

    Так давай, не раздумывай, пей
    Эту горькую гадость невкусную,
    Лишь в душе не копайся своей,
    Что зовется загадочной русскою.

Расколдует раскатистый звон
На рассвете все сны окаянные.
Внемлют лики старинных икон
Запоздалым словам покаяния.

    Видишь выход из царства теней? -
    Там, где свечка оплывшая тусклая.
    Этот свет не в душе ли твоей,
    Что зовется загадочной русскою?



Там, где рисунки выбиты на скалах,
Давно, в суровых северных краях,
Стихия море потемневшее вздымала,
И стойбище сковал холодный страх.

    Людей тщедушных ветер леденил,
    Сек тело и врывался с визгом в уши,
    Лавиной непрерывной ливень лил,
    Водой бурлящей заливая сушу.

Тогда к своим священным истуканам,
Своим земным языческим богам
Они пошли на ощупь за шаманом,
Хоть ринулась навстречу им река.

    Но тщетно пенился прожорливый поток,
    Шли люди, впереди был виден Бог.
    Шли люди, впереди был виден Бог.

Природа все стервозней развлекалась,
Людей к подножью идола прижав,
Земная твердь нещадно сокращалась,
Воде свои владения отдав.

   "О многоликий, как ты допустил", -
    Кричал шаман, сон идола нарушив, -
   "Такое торжество враждебных сил,
    Что пожирают жадно наши души!

Вновь жертву ищет жало урагана,
А ты укрылся в рыхлых облаках,
Так получай!" - и бил в безумстве пьяном
Дубиной деревянные бока.

    Шаман наотмашь колотил намокший бок,
    Чтоб Бог его услышал и помог,
    Чтоб Бог его услышал и помог.

Стихия понемногу выдыхалась,
Скатилось море к прежним берегам,
По небу яркая полоска выгибалась
И волны жались к влажным валунам.

    Но шквал внезапно идола свалил,
    Остаток сил неистово обрушив,
    Шальной поток в пучине закружил
    И уволок... Молил шаман: "Послушай:

Лишиться Бога - кара на века нам.
Вернись, к тебе протянута рука..."
Нет, море подхватило истукана,
Казалось, он шепнул издалека:

   "Истек невидимой духовной власти срок,
    Я от безумства вас не уберег,
    Пусть мудрость вам дарует новый Бог!"



А за окном осенний вечер, как в кино
А там, на западе, как встарь, горит заря
Нам сущность вечности понять не суждено
Приходит мудрость с опозданием, а зря
Нас долго кружит хоровод беспечных игр
Потом - рутина повседневной суеты
А в нас таится бесконечный дивный мир
И дремлют тайны не открытой красоты.



Эти рыжие лошади словно взбесились.
Тройка мчится как сказочный символ России.
    Бесконечной дорогой разбитой
    Вразнобой барабанят копыта.
Бубенцы будоражат занудные будни,
Но былинных героев будить безрассудно.
    Суть свободы надежно забыта
    За безликими бедами быта.
Кто-то в бричке стоит в ореоле из пыли,
Взвились гривы, как огненно-рыжие крылья,
    И росинки с осиновых веток
    Раскидал заметавшийся ветер.
На обочине - спорят, кричат, рассуждают,
Молча крестятся или в пылу проклинают,
    Распознает лишь мудрый возница,
    Что в загадочных душах таится
Глупость, лень и невежество, пьянство и серость,
Удаль, мудрость, упорство, терпение, смелость, -
    Все смешали две части света
    На огромном просторе этом.
Как в движении эта упряжка красива!
Не пропали былых поколений усилья.
    Будем жить - виражи одолеем!
    Нас заждался век Водолея!



    Расписной узорной вязью
    На заре земля одета
    Магия взаимосвязи
    Тень притягивает к свету
    А под вечер колоритны
    Сочных красок сочетанья
    В обрамленьи четких линий
    Или контуров размытых
    Красота - ведь это тайна

    Налетел поющий ветер
    Листья хором зашуршали
    Шелестя согнулись ветви
    День звучаньем насыщая
    И мелодию сплетают
    Ноты в странных сочетаньях...
    Затихая звуки тают
    Музыку в душе оставив
    Красота - ведь это тайна

    Ах, какие нынче звезды
    Жгут ночного неба бархат
    Может космос этот создан
    Чтобы мы с тобой случайно
    Заглянули вверх без страха
    В непонятную нам вечность
    И задумались над тайной
    Бесконечных сочетаний
    Красота ведь - бесконечна!

В природе вечной красоты раздолье
Мелодии и краски оживают
И опьяняет нас волнующая воля
И вдохновляют восхитительные дали





Ушедшие в Лету античные времена,
сползали по краю великой, неведомой бездны.
Была чаша смерти еще не испита до дна,
и даже считалось, что драки и войны полезны.
Тебе брошен вызов, и ты принимаешь бой,
ты - раб поединков, герой и бесстрашный воин.
Один на один, не стоят войска за спиной,
выходишь ты на арену, могуч и спокоен.

Силен твой соперник, нет, в нем огонь не угас,
оружье исправно, надежны его доспехи,
он грозен, опасен и дерзок в решающий час,
и как никогда он уверен в своем успехе.

На страшное зрелище глянуть собрался народ,
свидетель блестящих побед и больших поражений,
спокойны и сосредоточены взоры господ,
любителей острых и полных грехов развлечений.
И вот с ужасающим звоном скрестились мечи,
удар за ударом ловко щиты отражали.
Как ярки, как жарки дневного светила лучи!
Клинки-забияки, купаясь в их свете, сверкали.

Дошел до накала страстей затянувшийся бой,
и в этой стихии минута развязки настала:
соперник слабеет... и вот он повержен тобой,
и дальше судьбу его публика решала.
Похоже, что будет ее приговор суров,
и ты хладнокровно держишь свой меч наготове.
Твой слух режут возгласы: Пусть прольется кровь!
И крики восторга при виде пролитой крови.

    1982



Прохожие лениво грязь месили,
топча вконец разбитый тротуар,
и к быту неприязнь оставя в силе,
впадали под влиянье мрачных чар.

Все новые рождая разногласья,
(не без изъяна - каждая семья)
невинный иероглиф "Здесь был Вася"
воспринимали как "Здесь бил вас я".

И с видом гегемонов всей России,
и с тайною опаской в тот же миг
хапуги что-то левое грузили
в обшарпанный изрядно грузовик.

Познав и радость встреч, и боль утраты,
и как звучит по-русски c'est la vie,
ловлю пустые безучастья взгляды,
предчувствуя возврат былой любви.

    1994



Я - везде...
я и выше, и ниже,
я пронзаю и небо, и крыши,
даже если порою придется
об колодцы дворов расколоться.

Я - сама бесконечность пространства,
постоянство и непостоянство,
я - вершина древнейших учений,
тайна духа перевоплощений,
я - пророчества судеб виденье,
дата смерти и дата рожденья,
свет и святость, промозглость и серость,
равнодушие, трусость и смелость,
озабоченность, черствость, беспечность,
и медлительность, и быстротечность,
человечность и бесчеловечность,
с вами я - жрица Божия, ВЕЧНОСТЬ.

    1994



Твоей красе предела нет!
Скупыми рифмами поэт,
увы, воспеть ее не в силах.
Она - смертельный яд в крови,
и розы пламенной любви
взойдут крестами на могилах.
Гневит Всевышнего творца,
сжигая души и сердца,
так вызывающе беспечна!
И тайный дав себе обет -
затмить собой весь белый свет,
забыла, что она не вечна,
что вдруг растает дивный сон,
не в ритм, не в такт, не в унисон
чувств прежних ветренным напевам,
что все поблекнет, все пройдет,
и время в жертву принесет
ее другим прекрасным девам.
Судьба жестокою рукой
отправит нимфу на покой -
окончен бал и песня спета...
и ты умоешься слезой,
узнав оживший образ свой
в блистающих стихах поэта.

    1993



В час ночной, с тишиной,
тьма взошла на престол
и приблизила миг долгожданный.
Деловой, занятой, наконец он пришел,
пусть усталый, но все же желанный.

Как легко на душе!
И встречает уже
поцелуем супруга супруга,
но свидетель Господь,
на голодную плоть
что за мерзость слюнявить друг друга!

Поцелуй мой прими,
только чувствую я,
здесь не пахнет одним поцелуем.
Ты меня накорми,
дорогая моя,
вот тогда, может быть, поворкуем.

Что ж, достоин похвал,
стол давно уже ждал,
взяли верх здравый смысл и рассудок.
Путь к мужчине лежал,
как коварный кинжал,
прямо в сердце, но через желудок.

    1994



Что за блажь в стремленьи к благам,
всюду первым быть стараться,
где уж нам, простым трудягам,
за магнатами угнаться!

Безысходность и усталость
презирая, планы строим,
чтоб иметь хотя бы малость,
гнемся, стонем, ломим, ломим...

Тяжким грузом беспредела
мелочь в кошельках осела,
а душа в нужде черствела -
накопилось, наболело!

А судьба играет нами -
тратим время, тратим силы,
чтоб свести концы с концами
от рожденья до могилы.

    1995



Вороне Бог, единовластец Мира,
из состраданья ниспослал кусочек сыра.
Ей милость Божия весьма польстила.
Она на ель посадку мастерски свершила,
подальше от другого воронья,
да призадумалась о смысле бытия,
в чем заключаются основы мирозданья,
материя первична иль сознанье.
Так вот сама перед собой умом блистала
и в клюве сыр задумчиво держала.

На ту беду лиса, раба злодейских рвений,
на свой пушистый хвост искала приключений.
Увидев, что ее Всевышний обделил,
лисице показался белый свет не мил.
И принявшись ворону созерцать,
изысканно плутовка стала лепетать,
что краше птицы во всем свете не сыскать,
что ее перьями лишь мудрости писать,
и что во всей Вселенной нет мудрей ворон,
и перед ней в ораторстве бессилен Цицерон.
- Прошу, толкни же речь, промолви слово!
Тебя я слушать целый день готова.

Но глянув на лису презрительно и хмуро,
ворона каркнула в ответ: Да что я - дура?
Сыр выпал. Вновь лиса достигла цели
и удалилась, с сыром, прочь от ели.
Ворона ж философски рассудила так:
Произошло обычное перераспределенье благ.
Как резок благосостояния контраст!
Быть может, снова бедной птичке Бог подаст?

    1993



Ясны очи украсив тенями
и помадой намазав губки,
"Афродита" сверкнет коленями
из-под джинсовой миниюбки,
и свежа, молода годами,
стройный стан соблюдая свой,
по асфальту стучит каблучками,
словно лошадь по мостовой.
Уповает прохожих мгновеньями,
на ходу поправляя волосы,
а мужские взгляды - рентгенами
бьют все чаще, да ниже пояса.

И меня так недавно мучили,
но, о Боже, как мне наскучили
эти глазки, и грудь, и талия,
и так далее, и так далее...



Нынче - спрос на сверхкрасоток,
как щедры дары природы!
Превратят ли их в кокоток
или в жертвы криков моды?

А желающих так много -
ни конца тому, ни края:
Вот еще одна "Джоконда",
вот еще одна "Даная",
каждая достойна лести,
уникально одеянье,
только было б все на месте,
только было бы желанье...



Потребитель сверхмодных вещей,
обитатель торгового дома -
все разборчивей он, все щедрей,
ему каждая мелочь знакома.

Дорогие меха! О, мираж!
Как увидели, так обалдели!
Лихо впишутся в зимний пейзаж
длинноногие фотомодели.

Да, реклама - всесильная вещь!
Браво законодателям моды!
Потребитель вцепился, как клещ,
хоть его раздражают расходы.



Сбылись заветные мечты
в изяществе походок плавных!
О королева красоты,
ты - первая, тебе нет равных!
О, как блажен судьбы просвет!
Тебе, тебе цветы живые!
О, нимфа! - восклицал поэт.
О, фея! - вторили другие.

Но сон растаял на беду,
к тебе действительность вернулась,
когда с авоськами на льду
ты так бездарно растянулась.
Но джентльменов рядом нет.
О, где вы, грезы голубые?
Растяпа! - пробурчал поэт.
Раззява! - гаркнули другие.



Небеса в ночи темнели,
чьи-то сны лелеет ночь.
Твой младенец в колыбели,
на тебя похож точь-в-точь,
что-то странное лепечет,
разрезвился и не спит,
в погремушки ручкой мечет
и шалит, шалун, шалит!
Одержима бренной целью -
не уснуть... вот-вот уснешь,
и склонясь над колыбелью,
тихо песни ты поешь.

От разлук изнемогая,
льнет к тебе моя душа,
чтоб помочь тебе, родная,
убаюкать малыша.



Люблю я засыпать под мерный шум дождя,
проваливаясь в сон,
куда-то уходя,
туманится сознанье, мысли меркнут,
и я куда-то, в мир иной, низвергнут.
В нем растворяюсь я,
окутан теплым сном,
не трогает меня
ненастье за окном,
в спокойствии все тело пребывает,
и нежится душа, и отдыхает...

Но мой растаял сон.
Как звонко птичье пенье!
Луч солнца сквозь окно
облегчит пробужденье,
сияют лужи тут и там, на солнышке блестя,
и небо чисто, и давно уж нет дождя.

    1993



Хутор стоит в Вологодских лесах,
всеми забыт, заброшен.
Плуг не коснется земли в тех краях,
луг много лет не кошен.
Лишь пролетит одинокий шмель,
да комары резвятся.
Мимо пройдет осторожный зверь -
нечего здесь бояться.
Ранней зарею петух не споет,
скот не пойдет на выгон,
ветхие срубы - подобье сирот...

Словно забвенью выдан
весь этот край и весь этот простор.
Прежняя жизнь заглохла -
много воды утекло с тех пор,
много ручьев засохло.
Так вот, сквозь годы, за днем идет день,
в блеклости дикой картинки,
только, увы, не видать перемен
в дебрях Российской глубинки.

    1994



У природы - свои права,
у природы - свои прогнозы.
Вновь безудержная весна
у берез вырывает слезы.

В ясных отблесках вешних вод,
пеньи птичьем и солнца сияньи
все яснее ее приход,
все нежнее ее дыханье.

И не зная дорог и троп,
в чистом поле, где краски пестры,
жеребец совершал галоп,
на ходу раздувая ноздри.

Он себя удержать не смог,
молод, дерзок, красив и ясен,
забывая, что мир жесток,
свято веря, что мир прекрасен.

    1993



Все, как всегда...
И небо хмурится
от суматохи городской,
и грохот транспорта на улице
в безмолвии толпы людской.

Все, как всегда...
Заботы старые
вновь разрывают на куски,
души пожары небывалые
меняют приступы тоски,
и в радость перемен не верится,
у каждого судьба своя.

Все, как всегда...
Когда ж изменится
однообразье бытия?

    1985



Что кроется там, под камнями
надменных вершин пирамид?
Рабы остаются рабами,
пока надзиратель не спит.
Хранили молчание сфинксы
во мгле вековой тишины,
решаются войнами иксы,
и воины жаждут войны.
Строители древних развалин
шагают незримой тропой,
история, полная таин -
их детище, их крепостной.
Растут диссертации в стопки
и противоречий скандал,
усердно ведутся раскопки,
где каждый сенсаций искал.



Мы все под солнцем и луной
в плену материи единой,
нам целью - мнимый рай земмой...
Неудержимою лавиной
течет сознания струя,
все на пути своем сметая,
духовность - призрак бытия,
объемов графика скупая -
мировоззрения полет
бесплодной уймой точек зрений,
и в неизвестность нас влечет
господство тайных измерений.

А жизнь внезапно - коротка,
врасплох - последнее дыханье
и блеск застывшего зрачка -
опустошенья содержанье.

    1993



Раздольно веселье,
богато застолье,
мила нам сивушная вонь!
Мы пьем под закуску,
да пляшем вприсядку -
дай жару, шальная гармонь!
Веселые, пьяные до неприличья,
друг другу открыты душой.
С ума меня сводит улыбка девичья -
поедем кататься с тобой?
Мне сердце волнуя,
твои поцелуи
отнимут последний покой.
Россия родная,
любовь неземная,
навеки, навеки я твой!
Вернувшись к постою,
кричу со слезою:
О как я безумно влюблен!
И ночью густою,
в обнимку с тобою,
уйду я в неистовый сон.

Наутро, объятый похмельною дрожью,
я пью у колодца с ведра.
Неужто по этому вот бездорожью
мы мчали так лихо вчера?

    1993



Храмы шитые златом
и просторы равнин,
обагренных закатом
лучезарных долин
и морскую обитель -
это, кажется мне,
где-то раньше я видел...
Не во сне... Не во сне...
В глубине подсознанья
помню смутно свой дом,
тайну цели желанья,
в воплощеньи ином
жил я жизнью другою,
и уверенность есть,
что встречался с тобою,
но не здесь... Но не здесь...










Нынче приятный прогнозец:
облачко сжалось в комочек,
сник импотентно морозец,
серенько стаял снежочек,
ласковы солнышка вспышки,
спятили кошки и пташки,
и обнаглели мальчишки
в жажде желанной свидашки.
Скачут за модой девчушки -
глухи к дешевке, милашки,
монстров-магнатов подружки
тушками мажут мордашки,
только о тряпках судачат,
любят деньжонки людишки,
дамочки сумочки прячут -
донышки режут воришки.

К лирике страсти лелея,
сяду на дряхлом пенечке,
хрупкие косточки грею
и сочиняю стишочки.
Волен я легким сердечком,
мыслей мятеж в черепочке,
лязгнув изящным словечком,
строем равняются строчки.
Мир графоманам скандальным,
лавры - пустышкам беспечным!
Что-то я все о банальном,
а так хотелось о вечном.

    1995


Мне память давних дней дано хранить судьбой
и в монолитной мгле таить любовь и боль.
Что вам милей - ад или рай, громить иль петь,
в неволе жить иль за свободу умереть?

И от звонка, и до звонка растет стена,
где вера в Бога велика, но не прочна.
Раздайся колокольный звон, Россию славь!
Не допусти кошмарный сон в благую явь!

Не сломлен и не побежден, я здесь застыл,
и солнца луч, теплом силен, по мне скользил.
Великой силой солнца свет раздавит мрак,
на все найдется свой ответ.
                           Да будет так!

    1986



Мы опутаны с лихвою
бытия цепями.
Крест на крест - душа с душою,
божьими рабами,
там, на небе, совершают
браки и разводы
и от глаз мирских скрывают
таинства природы.

Полно! Полно вам лукавить,
оргии мистерий!
Через нас дано вам править
формами материй.
Кто узреет в сверхчернухе
сверхнепогрешимость?
Только вы, немые духи,
тайная незримость.

    1992



"И увидел Бог,
что это хорошо."
Библия. Ветхий Завет.

Мне свои объятия раскроет
ночь - тиха, бессонна и темна.
Будто страшный заговор готовят
и земля, и небо, и луна.

Что же не на шутку загрустил я,
может меня Боги заждались?
Ангел бытия расправил крылья
и унесся в неземную высь.

Пустота душевная тревожит,
в жажде перемен, на все готов.
Если я усну, тогда, быть может,
стану очевидцем вещих снов?

И придет конец забвенья власти,
и не надо тратить лишних слов,
и вернутся вновь былые страсти,
и очнется ото сна любовь.

Там, во сне, я ход судьбы нарушу.
Милая, что я в тебе нашел?
Мне Господь обжег любовью душу,
и увидел Бог, что это хорошо.

    1994



Войдя в этот мир,
я чувствую каждый свой вздох,
я чувствую каждый свой шаг
и углубляюсь в жизнь.
Войдя в этот сплав
из множества дней и ночей,
в безмолвии света и тьмы
я ощущаю их.

И мысли ко мне
приходят одна за другой.
Полетом в бездонную высь
я обгоняю звук.
Но в сердце моем
хранится огромный запас
ненависти и любви -
это моя мощь.

Незримой звездой
паду в полымя любви
и этим согрею тебя -
с сердца сойдет лед.
Я ветром сорвусь,
чтоб высушить слезы твои,
которые вызову я
страстью своих грез.

    1985



О молодость, ты - море по колено!
Твои черты сияюще-наивны,
самонадеянно легка и дерзновенна,
тебе поет сама природа гимны.

О молодость, цветок надежд, желаний!
Но сколько нам еще цвести осталось?
Под нестерпимый гнет воспоминаний
тебе жестокий счет предъявит старость.

Ну а пока, о молодость, гуляй
и лепестки с цветков своих срывай.

    1994



Под грузом век слипались ясны очи,
светило восходило ровно в пять
и после долгой и бессонной ночи
хотелось лечь, хоть где-нибудь, и спать.

Роса прощалась с зеленью растений
и пташки начинали щебетать,
все пробуждалось без особых сожалений,
как будто только в этом благодать.

И вот засуетился мир наш грешный,
теперь его до ночи не унять.
Ко мне подкрался сон бескрайне нежный,
хоть я твердил себе: Не спать! Не спать. Не спать...

    1989



Мой старый, милый, незабвенный друг,
достойны ль мы того, о чем мечтали?
Ты помнишь, как мы молодость швыряли
горстями из могущественных рук?

Средь юных лет веселой чехарды
формировались цели и желанья
и планы дерзкие нам были не чужды.
Теперь?
      Теперь - одни воспоминанья.

На голове полным-полно волос седых,
похоже, тайный заговор природы.
Понять пытаясь непонятных молодых,
вздыхаем:
        То ли дело в наши годы!

"Скрипим", походкой тяжкою пыхтя,
и боли в сердце вряд ли успокоим,
ворчим и ноем, будто малое дитя,
но все же мы пока чего-то стоим!

    1985



Земля от зноя отдыхала,
неясными казались тени
и нежно ночь благоухала
пьянящим запахом сирени.

Жара угасла, все спокойно
и дело не дошло до пепла,
и функцию свою исполня,
за горизонт убралось пекло.

Что ж, время спать. Что нам приснится?
С годами нам покой дороже.
А где-то молодость резвится,
ночная тьма - друг молодежи.

Мне болью - время скоротечность!
Я помню вас, шальные ночи,
и нашу юную беспечность,
и ясные девичьи очи.

И целью были мы единой,
рука в руке, неразлучимы.
О, ночи с тайной сердцу милой,
как вы любимы, как вы мнимы!

Улягутся ночные страсти
и новый день взойдет зарею,
и снова будет все во власти
тридцатиградусного зноя.

    1995



Мне - что японцы, что чухонцы,
не понимаю никого,
нам всем едино светит солнце
и нет важнее ничего.

Мчит homo sapiens сугубый
в цивилизованную сеть,
но я - всего лишь варвар грубый
и ближний мой сосед - медведь.

Открыть бы третий глаз незрячий
и жизнь понятней бы была.
Всем надо счастья и удачи,
всем смерть страшна и жизнь мила.

Расисты видят преступленье
в смешеньи расовых кровей,
от этой практики (их мненье)
народ становится слабей.

И нам генетики ухабы
уже не сгладить, хоть убей!
По мне - что чукчи, что арабы,
по мне - что немец, что еврей.

    1995



Державная сила - на страже закона,
но к власти сильна ее страсть.
Когда с эшафота слетает корона,
то значит, слаба ее власть.

Наследник, свой срок ожидая в утробе,
дерзал материнский приют
и низкий поклон августейшей особе
лакеи с вельможами шлют.

Величество, полон и сил, и отваги,
пред подданными предстает,
он будет указы кропать на бумаге,
его стезя власти зовет.

Он власти рычаг повернул слишком круто
и зыбнет державная твердь,
в народе растут недовольство и смута,
в стране - беспорядки и смерть.

    1991



В час, когда безумный город
в многочисленное стадо
превращался и рассудок
испарялся весь куда-то,
в час, когда устало кисли
неотчетливые мысли
и за горизонт светило
направлялося уныло,
в этот час, обыкновенно,
в глубину подземных сводов
набивалась масса плоти,
именуемой народом.
Вяло ликовали тени -
сброшен свет дневной с престола!
И ребристые ступени
исчезали в дебрях пола,
монотонно и уныло,
в безмятежности покорной,
мерно двигались перила
лентой безысходно черной

Весь измученный и смятый
равнодушною толпою,
я, надеждою объятый,
встречи жду с моей мечтою.
Где же ты, мечта поэта,
идеал, ни с чем не схожий?
Ни ответа, ни привета,
ни одной знакомой рожи...
И безмолвностью людскою
наполняется окрестность,
а толпа течет рекою,
уплывая в неизвестность,
уходя в свою интимность,
никого не замечая
и надежду на взаимность
хладнокровно убивая.
Люди сходят со ступенек,
обратив надежду в грезы.
И держу в руках я веник -
то недавно были розы.

    1994



Мне путь в этот мир открывает Господь.
Сюрпризов полна жизнь земная
и лепит душа неокрепшую плоть,
генетике предков внимая.

Судьбы поднимая неведомый флаг,
вперед, в мир жестокий и мрачный!
Кому-то подарит судьба саркофаг,
кому-то лишь холмик невзрачный.

И долгие годы томится душа
в скафандре болезненной плоти.
Неправедность и справедливость верша,
все новые мысли в полете.

И радость познав, и нужду, и печаль,
вновь зову Всевышнего внемлю:
взмывает душа в занебесную даль,
вернется ли снова на землю?

    1995



В морскую даль спешат знамена -
эмблемы воронов, волков,
и плоскодонные драконы
саксонских жаждут берегов,
где будет литься кровь рекою,
оставит смерть свои следы,
и неприступною стеною
для боя строятся щиты.
Жестокому инстинкту внемля:
тот власть имеет, кто сильней,
свои права на эти земли
провозглашает звон мечей.
Захватчики добыче рады,
богам войны благоволя.
И у небес прося пощады,
застыла в ужасе земля.

Земля, где пепла прах, как иней,
и дым развеян на ветру,
лежит поникшею рабыней
в жестоком викингов пиру.

    1995



Суета...
Суета...
Споры с пеной у рта:
в чем источники зла,
в чем она - красота?
Чу! Любовь обожгла,
а за ней снова мгла,
и душа вновь пуста.
Суета...
Суета...

И куда ж мне, куда?
На изломе душа,
чья-то нежность - не та,
хоть стократ хороша,
пусть хоть трижды чиста,
пусть - сама доброта,
нет любви и следа.
И куда ж мне, куда?

    1995



Скажи мне, для чего, зачем
ты в жизнь вошел неясным курсом
и масса мелочных проблем
стучит в висках сверхмощным пульсом?

Зачем звучит так лживо речь
и сердце больно ранит слово,
зачем нужна случайность встреч,
зачем нам расставаться снова?

Что нам грядущее несет,
и ждать ли нам решенья спора,
и скоро ли в наш дом придет
давно обещанное "скоро!" ?

Но, может, станешь ты мудрей,
от множества "зачем?" опомнясь,
в минуту гибели своей...
Зачем напрасно жать на тормоз?

    1995



Весь во власти былого развалин,
ощущаю депрессии рост.
Я сегодня уныл и печален
и как трешка, не моден и прост.
Меланхолия вряд ли уймется,
суть мою норовит раздавить.
- Мужики, огоньку не найдется?
Третьим? Буду!
А как же не быть!

За углом, под тенистым каштаном,
чтобы граждан покой не смущать,
наливали стакан за стаканом -
грех на грешные души принять.
И в хмельном, тошнотворном кошмаре,
мысли путались в пьяную слизь,
языки заплетались в угаре,
мужики разожглись!
Разошлись...
Сделав ручкой последней надежде,
я не стою теперь ни гроша,
на душе тяжелее, чем прежде,
и желает простора душа!

    1993



В трущобах нет того огня,
который в сердце лед расплавит,
цепями ржавыми гремя,
здесь серость бал жестокий правит.
Так рвите ж цепи, господа!
Я верю, чудеса бывают!
Пусть воссияет нам звезда!
Но звезды меркнут... умирают...
И под закат моей звезды,
былое - время подытожит.
Мой конь не портит борозды,
но сделать новой он не может.
Любым путям есть свой предел,
моя душа для вас - потемки.
Что не сумел, что не успел,
оставлю вам, мои потомки.
Хочу, чтоб все, как у людей,
всплакни же надо мной, друг милый!
Нет, мне не нужен мавзолей,
мне б скромный крестик над могилой.

    1992



В тот час, когда я, грустный и уставший,
плетусь до дома, на исходе дня,
мне мнится в этом мире столько фальши
и кажется, что он не для меня.

Здесь я - чужой, случайный гость незванный,
не познанный, не понятый никем,
весь этот мир такой абсурдно-странный
и он ко мне безмерно глух и нем.

И хочется разбить оковы эти
или скорей закончить жизни путь -
не виден смысл в бездарном долголетьи.
А может, надо просто отдохнуть?

    1995




Тишь да гладь везде,
с мглою сходится -
в тихом омуте
черти водятся.
Тишина кругом,
словно чья-то месть,
давит колдовством,
аж ни встать, ни сесть.


Сила чар крепка,
сердце мается,
в тишину тоска
опускается,
тучей темною
надвигается,
сам Господь слезой обливается!


Жалом молнии
тьма нависшая
сжечь пытается
все притихшее.
Грянул гром тотчас
страшным грохотом -
дьявол ли потряс
землю хохотом?


В землю выплеснет
силу темных туч,
солнце выпустит
яркий, теплый луч,
капли отстучат
в листья тонкие...
больше не молчат
пташки звонкие.

    1995



Встреча двух живородящих на узкой тропе,
страстью животных желаний - кошачьи напевы.
Кошка все так же гуляет сама по себе,
ей наплевать на проблему Адама и Евы.

Вечным инстинктом - привычка добычу искать,
цепок и ловок свежего мяса любитель.
Полно!
Не лучше ль на пастбище травку щипать?
В страхе откусит свой хвост змей-искуситель.

Мир совершенен:
одни пожирают других,
слабых - в расход,
пусть сильнейший проявит живучесть!
Здесь разделяется все на своих и чужих,
ненависть, смерть и вражда - наша давняя участь.

Отче Всевышний, прости нам все наши долги!
Божий избранник не высунет нос из ковчега!
Агнец, в обличии волка, оскалил клыки,
псы перегрызлись...
собака - друг человека.

    1994



Синица умерла в руках,
журавль скрылся в облаках,
и я растерянный стою
и песнь печальную свою
пою всем, кто имеет честь
пронесть то малое, что есть,
не уронить, не раздавить,
не погубить, а сохранить.

Синица мертвая в руках,
журавль где-то в облаках,
и грузом тяжким мне земля...
ищу я в небе журавля.

    1991



Не все потеряно еще...
О мире вечном и высоком
лампадный свет церковных окон
пусть слово укрепит мое.

Стремимся ль жить к плечу плечо,
нам дружба - лучшее богатство.
Когда вражда заменит братство,
не все потеряно еще.

Не все потеряно, не все!
В мечте несбыточно-печальной
и даже в скорби погребальной
есть продолжение свое.

    1991



Как Адам, не внимавший совету богов,
пав под власть искусителя-змея,
я уныло брожу меж торговых рядов,
свой порожний лопатник лелея.

Многоликих прилавков неистовый плен
предо мною глумливо пестреет.
Велико искушенье товаров и цен
и фантазия душу мне греет:

Если б банк я ограбил иль клад бы нашел
или вытянул выигрыш где-то,
я бы это купил, да и то приобрел,
да пожалуй, и это, и это...

Если б деньги имел и богато бы жил,
продавцам я не дал бы покоя,
я б любовнице пол магазина скупил,
а жене, так и быть, остальное.

Из желаний своих пользы я не извлек,
мысли мерзки, бесплодны, угрюмы.
Мне, увы, невдомек:
если пуст кошелек,
то к чему эти тяжкие думы?

    1993


(На рынке)

На равнодушных лицах мгла и спесь,
их безучастность, дико холодна,
собою тяготит и угнетает.
Они не спросят, для чего я здесь,
для них я - бесполезная стена,
которая лишь солнце заслоняет.

Им наплевать на мой скупой упрек.
Кто я? - им это, право, все равно,
не разберутся - нужен иль не нужен?
Им поскорей набить бы кошелек,
и каждый здесь, как это ни смешно,
единой целью сам в себя погружен.

И сердце мне пронизывает боль -
как взор бездушный тошнотворно хмур!
И недоверие в глазах - гримасой зыбкой.
А вот и фокуса магическая соль:
при виде соблазнительных купюр,
смягчаются угодливой улыбкой.

    1995



Добра или зла через край,
то сердце зажжет, то остудит.
Гадалка, прошу, погадай -
что было? что есть? и что будет?

Не ты ли - сама доброта?
Прими в моей просьбе участье!
Пусть лаются с пеной у рта
творцы пресловутого счастья!

Впаду в наркотический транс
в порыве слепого азарта.
Скорей разложи мне пасьянс -
какая мне выпадет карта?

Быть может, разлука - мой рок,
иль дальняя светит дорога?
А я уж гляжу за порог,
а я уж стою у порога.

Любовь ли мне сердце сожжет -
где наши сойдутся дорожки?
И скоро ль удача придет?
Прошу, погадай по ладошке!

К чему приведет ворожба? -
Пусть грех мой Господь не осудит!
Скажи, что сулит мне судьба?
Что было? Что есть? и что будет?

    1993



Живущие с ... и по ... ,
терпящие нужду
и не знающие нужды,
с положением в обществе и без!
У всех вас времени слишком в обрез,
чтобы тратить его для жестокости и вражды
и в нашем мире вакантности мест
друг другу пакостить,
друг друга злословить,
вместо того, чтобы смиренно нести свой крест,
вас тянет в омут дуэлей и междуусобиц.

Любовь для вас потеряла со смыслом связь
и блуждает одна в необъятном, развратном городе
и закрывая глаза на невежество и грязь,
тонет в душевном голоде и холоде.
Но пребывая в тоске и печали,
однако на что-то еще надеется:
оплевали ее и с грязью смешали,
но в чьей-то душе она еще греется.

    1991



Эти детские забавы -
непоседства бесконечность,
нет на шалости управы:
шум, веселье и беспечность,
любознательность, активность,
в каждом спит чертенок сущий.
Эта детская невинность
воплотится в мир грядущий.

Детство -
на большой планете
есть ли что милей и краше?
То, во что играют дети -
это будущее наше.
С каждым днем взрослеют мысли,
детской резвостью насытясь.
Милые цветочки жизни,
отцвести не торопитесь!

    1995



Как пусты закаты и рассветы,
тяжба дней уныла и горька!
Без тебя я - спутник без планеты,
без тебя я - без воды река.

Жизнь течет бездарно и нелепо.
И гнетет, и тяготит меня
это вечно пасмурное небо,
эта серо-мрачная земля.
Между нами - стены... стены... стены...
в лабиринтах улиц городов
ждем конца под жуткий вой сирены,
рвем сердца под визги тормозов.
Мы в своем бессильи расписались
и слова застыли на устах,
где-то, в глубине души, остались
идеалы, павшие в глазах.

Что-то вдруг проснется, встрепенется
и надежда снова - через край.
Без тебя я - как земля без солнца,
без тебя я - как без Бога рай.

    1992



Сколько странности скрыто в глубинах
тайной сущности рода людского:
слишком женского много в мужчинах,
слишком в женщинах много мужского.
Настоящая женщина - редкость,
настоящий мужчина - находка,
купидоны утратили меткость
и удача пуглива и кротка.

Одержимые мнимой мечтою,
под влияньем иллюзий блаженства,
совершаем ошибки порою,
но стремимся достичь совершенства.
Пусть нам грузом тяжелым планида -
лишь блуждать между тьмою и светом,
пусть от нас что-то важное скрыто
и запутано все в мире этом,
пусть Любовь - наивысшей вершиной,
кем-то проклята, кем-то воспета,
остается мужчина мужчиной,
если женщина чувствует это.

    1995



О весне и обо мне
Медный всадник
Духи
Бессонная ночь
Войдя в этот мир
Молодость
Не спать
Старики
Летние ночи
О смешении кровей
Державная сила
В метро
Жизнь земная
Викинги
"Суета..."
Зачем?
Депрессия
В трущобах
Усталость
Тишина
Плотоядие
"Синица умерла в руках..."
"Не все потеряно еще..."
Меж торговых рядов
равнодушные лица
Гадалка
"Живущие с ... и по ..."
Детство
Без тебя
Мужчины и женщины





Издают засовы стоны
от своих забот потери,
о пришествии персоны
возвещают скрипы двери.

За внезапное вторженье
не судите гостя строго.
В ожиданьи приглашенья
он томится у порога.

Гость от кофе отказался,
не желая даже чая,
быть скромнее он старался,
лишь коньяк предпочитая.

Он на женщин взоры точит,
излучая нежность взгляда.
Если женщина не хочет,
значит... лишнего не надо.

Он желает молвить слово,
мысля прозой и стихами,
и найти приличный повод,
чтобы встретиться с друзьями.

    1994

---
Курица - не птица

Уныло месяц побледнел
и небо обожгла зарница.
Орел с курятника летел
и думал: Курица - не птица!

Она не знает света звезд,
полета прелести не знает,
имеет крылья, перья, хвост,
но почему-то не летает.

А в небе! В небе - красота!
Просторны шири небосвода!
Как видно, куры - не чета
для птиц высокого полета.

А где-то там, в тиши гнезда,
томится бедная орлица
и не узнает никогда
о том, что курица - не птица.

    1992

---


От забот мирских очнувшись,
монотонных и рутинных,
я пойму, что этим самым
душу я топил во мгле.

В глубину высот поднявшись,
оживу в мечтах невинных -
снова я в своей тарелке,
снова я в своем седле.

Чьей-то подлостью изранен,
снова я коснусь святого
и пути познаю млечность,
и туманностей покров.
Гордый инопланетянин,
оторвусь я от земного,
испаряясь в бесконечность
сверхтаинственных миров.

А затем, с высот чудесных,
грохнусь мордою об землю,
корчась от несносной боли,
и под тяжестью забот,
не найду я смысла в песнях
и жестокой прозе внемлю,
что я - раб жестокой воли
и отпетый идиот.

    1995
---
Вся жизнь - игра

Вся жизнь - игра, а мы в ней - пешки,
на шах и мат нам наплевать,
не любим суеты и спешки,
что нам не дать,
то с нас не взять.

Из поколенья в поколенье
лелеем жалкие гроши.
О как бесплодны наши рвенья:
как ни шурши -
одни шиши.

Мы бороздим земли просторы,
наш мир абсурдами согрет.
Который раз свернули горы,
а толку нет,
один лишь вред.

Но по дороге реализма
шагает бодро наш народ
от пессимизма к оптимизму,
а может быть, наоборот.

    1996

---


Слова утопают в пространстве,
в бессилье от слез и от смеха,
виновные в непостоянстве
и сгинет в безмолвие эхо.

Пусть мысли сомнением дышат,
но истину в муках рождают.
Тебя здесь никто не услышит,
тебя здесь никто не узнает.

И пусть кров твой полуразрушен,
и не был богат и престижен,
но здесь твой покой не нарушен
и словом никто не унижен.

Фортуной ты не избалован,
но сердцем и духом возвышен,
пусть был одиночеством скован,
свободой зато не обижен.

    1995

---


Когда немая пустота
невыносимо душу гложет,
молюсь...
быть может, Бог поможет?
Крещен, но не ношу креста.

Пути не зная своего,
я слепо верю, что сумею
достичь того, что не имею,
и выжать все из ничего.

Мне равнодушие - щитом.
И больше не хранит сознанье
любовь и разочарованье
теперь уже не важно в чем.

Мечтой останется мечта
и о любви пустые мифы
и страстные для нимфы рифмы
вдруг превратятся в холод льда.

И в сердце каменном - запрет
безумным чувствам запоздалым,
и не стремлюсь я к идеалам,
и совершенства в мире нет.

    1996

---


Над морем смятенье царит,
спокойствие дышит обманом,
невинный принявшее вид,
прикинувшись полным болваном.

Чу! Мышка попалась в капкан,
воркуют на крыше голубки
и курит завод-великан
бетонно-кирпичные трубки.

Доносы строчат стукачи,
на внука ворчит дед сердито,
девица рыдает в ночи:
Разбито сердечко! Разбито!

Кого-то сажают на трон,
кому-то поют анафему,
и я, в чью-то лиру влюблен,
лелею изящную тему.

    1990

---


Вторгаясь в мир беспечный твой,
я ненависть к себе рождаю,
с прямолинейной простотой
свой грех невинностью считаю.
Тем, что кому-то верен я
и что кому-то изменяю,
в потоках правды и вранья,
я все законы нарушаю,
которые лелеешь ты,
но мне они совсем чужды.

Себя не в силах обуздать,
я зла оковы разрушаю,
и силясь доброе понять,
чужую боль в себя впитаю,
презрев все то, что наяву,
в далеких облаках витаю,
тем, что родился и живу,
уже, уже я нарушаю
всех истин призрачный мираж,
все то, чем болен разум наш.

    1996

---


Вырождающийся я -
старомоден и не молод.
Я люблю осенний холод,
мне милей ненастье дня.
В ностальгии о былом,
вспомню все судьбы подарки.
Я один в осеннем парке,
моросящем и пустом.

Вырождающийся я
мерзну на сырой скамейке,
за душою - ни копейки,
и ничтожен курс рубля.
В бесполезной суете
славьтесь труженики-трутни.
Мне - что праздники, что будни,
никогда я нигде.

Вырождающийся я,
сын природа незаконный,
в смысле жизни погребенный,
динозавры мне - друзья.
Шелушится листопад,
бренно все под небесами.
Склонен я вперед ногами
не найти пути назад.

---
Вырождающийся я
и подавлен, и унижен,
голос свыше мне не слышен
и не слышит Бог меня.
Жизни грешный полигон -
поголовная мессия.
Тлею я в своей стихии,
на кончину обречен.

    1996


Ночь-смуглянка мир, объятый мраком,
освещает фонарем луны
и звезда сияет добрым знаком -
нынче небеса чудес полны!
Та звезда явилась предо мною
образом твоим прекрасным вдруг
и зажглась сверхъяркою звездою,
озарив собою все вокруг.

К твоему низложен изголовью
мир иной.
Что он в себе таит?
И душа, объятая любовью,
пред твоими окнами грустит...

    1992

---


Ночь темна перед рассветом.
В спину чей-то взгляд дуплетом
отразится рикошетом -
стоном...
станет боль сильней.
Другу друг - пустой обузой,
и вражда всех свяжет в узел.
Время гибельных иллюзий,
время битых фонарей.

Ночь темна перед рассветом,
души в темноте томятся,
тени скрытые глумятся,
царствует стихия тьмы.
Ночь темна, за нею следом
красок полная неясность,
неуверенность, опасность
и не время петь псалмы.

Давит мгла клочечки света,
не видать ни силуэта,
где-то слышен шорох - это
топчет святость сатана,
в тьме густой спешит на запах...
Задыхаясь в цепких лапах,
в череде дыханий слабых,
ночь на смерть обречена.

    1996
---


Поднявшись в небо одиноко,
теплей и ярче сотен лун,
все озарит звезда востока,
так ласкова и так жестока,
чей лик велик, и свеж, и юн.

Мы все верны своей орбите,
блуждая в вечности пустой.
Легко парит звезда в зените,
и в землю золотые нити
вонзились тканью световой.

Пусть суждено успеть не много
познать пытливому уму,
я, может, не совсем от Бога,
светла, но тяжела дорога,
мятежно сердцу моему.

Нам будет вечною судьбою
удел - прощаться и прощать.
Ничто не вечно под луною,
и спит восток, укрытый тьмою...
до запада - рукой подать.

    1995

---


Там, где свет на твердь звезда роняла,
страсти остужались мглою темной,
где конец так близок от начала,
жил-был человек простой и скромный.

После продолжительной болезни,
от которой не нашлось лекарства,
умер он слугой неспетой песни
и небесное пред ним раскрылось царство.

Молвил Бог: Как долго ты томился
в страшных муках, духом безутешен,
но в любви успеха не добился,
этим ты, мой сын, безмерно грешен.

Хоть душа была теплом богата,
в ком-то холод льда не растопила.
Примешь муки в казематах ада
ты за все, что в жизни этой было...

Для чего рождаемся на свет мы?
Для чего живем и умираем?
После продолжительной болезни
ад ему казался милым раем.

    1995

---


Вера убита, разбиты мечты,
мерзок безмолвия плен,
женщина прячется от суеты
в холод загробья стен,
в мрак окунулся беспомощно день,
тьма в глубине окна,
тихо ползет одиночества тень
в дом, где живот она,
и тишина, злая стерва, стоит
ревностно у дверей.
Тот, кто отвергнут, но не забыт,
сердце терзает ей.
Тот, кто отвергнут, но не забыт,
снова ворвется в сон,
ей улыбнется и все ей простит,
и тихо исчезнет он.
И снова память ее подведет
к страшной ошибке той,
снова ждет уйма ненужных забот
и новый день... пустой.

    1996

---
* * *
Ничто не придет раньше срока,
всему есть назначенный час.
И время - орудие Бога
терзает немыслимо нас.

Всевышний несет свое бремя,
всесилен, всевластен, могуч,
в руках его Вечность и время -
природы таинственный ключ.

Что было, что есть и что станет -
гадаем, всему вопреки.
И может быть нас опечалит
разорванность линий руки.

И может быть мудрость пророка
отметит презрением нас.
Ничто не придет раньше срока,
всему есть назначенный час.

    1993


---


Под влиянием Венеры
крепла власть любви и веры,
в тьме ночной и в свете Солнца
на планете жизнь цвела.
Если любите - любите!
Если верите - идите!
Жизнь на Спэнта Армаити2 -
есть борьба добра и зла.

Ни подвоха здесь, ни фарса.
Давит нас влиянье Марса:
сила льва и ловкость барса,
агрессивность манит в бой,
до последнего сражаться
иль на слабых отыграться.
Только что его бояться -
он мифический герой.

О, как мир несовершенен
и развратен, и растленен,
суетен, жесток, надменен,
грязен, лжив, безумен, пьян!
В нем живут и в нем блуждают
и в безвестности страдают
не нашедшие друг друга
два начала - инь и ян3.

Мост Чинват4 их ожидает.
Как избегнуть Божьей кары,
---
как стереть судьбы удары,
унижения стерпеть?
А змея свой хвост кусает -
рухнут чьи-то злые чары!
Так замкнется круг Сансары5:
свист... - кармическая плеть!

Видеват6 на дайвов7 давит,
мани8 замолчать заставит.
Бог-отец Ахура Мазда
был для них непостижим.
Где ты, где ты, долгожданный?
Саошиант9, явись, желанный!
Где-то там, в степях иссохших,
затерялся Аркаим10.

    1993


1. Авеста - древнее учение о законах Вселенной.
2. Спэнта Армаити - древнее название планеты Земля.
3. Инь и ян - женское и мужское начало.
4. Мост Чиноват - мост, по которому душа после смерти переходит в другой
мир.
5. Круг Сансары (Колесо Сансары) - все содеянное человеком вернется к нему
- закон кармы, символ - змея, кусающая свой хвост.
6. Видеват - закон против демонов.
7. Дайвы - демоны, злые духи.
8. Мани - лжепророк.
9. Саошиант - спаситель, мессия.
10. Аркаим - древний арийский город (в Зауралье).
---


У темного ночи порога
чего-то я жду и тоскую...
Сияет звезда-недотрога
сквозь мглу леденяще-пустую.

Я пристально, завороженно
взираю в небес бесконечность.
О как ты глубинна, бездонна,
пространства гнетущая вечность!

Любуюсь звездой-одиночкой.
Каких от нее ждать известий?
Не светит ли дальнею точкой
сама королева созвездий?

Во мгле ледяного пространства
она и светла, и прекрасна,
в обители звездного царства
ей все безраздельно подвластно.

Где суть бытия затаилась? -
Извечно открытая тема.
Быть может ты миру явилась
подобно звезде Вифлиема?

Безмерно небесное царство!
И я во грехах своих каюсь,
и кажется, в это пространство
от грешной земли отрываюсь.
---


Взгляни на небо -
что ты видишь?
Днем ясным - бездну голубую,
да яркость солнечного света,
в ночи - далеких звезд скопленья,
холодный, бледный лик луны,
да еле видную туманность
далеких, призрачных галактик.
Все это в сущности - все тот же
молекулярный механизм.
И возомнишь ты, что мир этот
необитаем и бездушен,
что нет в нем ни Любви, ни Бога,
обитель их гораздо дальше.
И полный разочарованья,
ты опускаешь взор печальный,
панически осознавая
ничтожность жизни на земле.

Но посуди,
что нами движет
и что мы называем жизнью,
и как ты объяснишь, скажи мне,
природу времени, огня
и множества других ЭНЕРГИЙ?
И ты поймешь:
В стихии нашей
имеют власть Любовь и Бог!

---
И с новой силой прояснятся
сознанье, вера и надежда
и этот мир тебе откроет
шестое чувство,
третий глаз,
и поведет тебя судьба
по времени путем тернистым
к тем неизведанным мирам,
которые тебе откроют
цель твоего существованья
и скрытые природой тайны
низвергнут таинство свое.

    1995


---


Муниципальный служащий Подмуткин
не ведал ни участья, ни отваги
и был невозмутим и равнодушен,
гуляя взором по листам бумаги.

Вдыхая пыль конторскую ноздрями,
творец бюрократических романов
меж дела топал об пол каблуками,
в сердцах давя казенных тараканов.

Рабом инструкций, пунктов, резолюций
он сдержан был, не выражал протеста,
в обшарпанной конторке мрачно-куцой
душа черствела от сухого текста.

Доверья нет, себя не обмануть бы,
не пасть бы в грязь - важнее нет задачи.
И разбросав по пунктам чьи-то судьбы,
таким он видел мир и не иначе.

    1994

---


Если у вас в кошельке дыра,
сколько ни дай - все мало.
Общество ищет спонсора,
неужто оно обнищало?

Что в просьбе общества кроется -
я выяснять не стану.
Спонсор к свиданью готовится
и принимает ванну.

Лихо костюмчик на нем сидит,
зубы - подобие клавиш,
он пунктуален и не спешит,
улыбкой его не задавишь.

Смотрит сквозь фирменные очки,
выбором озабочен:
Ценятся местные девочки,
мальчики же - не очень.

Главное, чтобы костюмчик сидел -
в этом есть благо наше.
Общество сгинуло, спонсор цел,
даже стал глаже и краше.

Что наша жизнь? Шальная игра,
шутка хождений по мукам!
Если вы ищете спонсора,
он всегда к вашим услугам.
---


Может то - сны кошмарные,
в снах этих все мы - спящие?
Страшно: куда ни гляну я -
всюду глаза просящие.
Хиленькой тлей уродика
ноет мальчишка гаденько:
Помилосердствуйте, тетенька!
Дайте на хлебушек, дяденька!
Музы с лихвой позорились,
вяло фальшивя аккордами,
рядышком к ним пристроились
бомжи с помятыми мордами,
бабушке занеможилось -
жертвуйте для лечения!
И подают прохожие,
хоть у самих мучения.
Все мы - не прочь до денежек,
всем белый свет без них не мил.
Дал бы я вам на хлебушек,
если бы в честном мире жил.
Но, среди многих бед людских,
плуты полны усердия,
мы же - внимаем просьбам их
жертвами милосердия.
Сунь-ка, попробуй, каждому!
Где они, деньги лишние?
Мимо проходят граждане,
те же, по сути, нищие.

1996
---


Руки - сомкнутые цепи,
здесь ведут ступени вниз.
Там, в подвальном жутком склепе,
тьма и сырость, шорох крыс.

В ад подвальный малолетку
чары злобные манят,
дали ей любви таблетку -
сильно действующий яд.

Подавляя страх и робость,
недоверчиво слепа,
медленно спустилась в пропасть
дна безумная раба.

В поцелуе стынут губы.
Там, во мгле - игра теней,
жмутся трубы, словно трупы
множества гигантских змей.

Здесь, в заброшенном подвале,
правят бал цари темниц,
пляшут тени гениталий
сверхразнузданных блудниц.

Мгла холодная пронзила,
в тело лезвием войдя,
страсть и страх сполна вкусило
несмышленое дитя.

    1992



Осень - дева рыжая,
сбросив свой наряд,
голая, бесстыжая,
не скрывает взгляд.

Клеит грусти вывески
пленница тоски,
рифм скупые прииски,
милые листки.

Ветер в ветви ринулся,
испуская стон,
ноябрем прикинулся
хищный скорпион.

Он своим дыханием
наломает дров!
Кончит он изгнанием
в царство холодов.

Дух зимы скрывается
где-то в двух шагах.
Больше не качается
осень на весах.

Покидая теплый дом,
хочется назад,
под ногами хилым льдом
лужи захрустят.

    1991

Оттепель

Утром выпадает снег,
чист и нежен кристально,
яркий луч в нем играет,
глумливо резвясь.
Удивляюсь я, как
все нелепо, банально
из невинности белой
превращается в грязь.

Образец чистоты,
молода и красива,
дня короткого кротко
пред тобой меркнет свет,
по распутству зимы
ты шагаешь брезгливо
в новых, модных сапожках
и цены тебе нет.

Приставали к тебе
молодые нахалы,
и от них отбиваясь,
так девственна ты!
Мы привыкли к борьбе,
нам нужны идеалы,
мы по миру блуждаем
рабами мечты.

Все как будто во сне,
мерзко грезами тлело,
где любовь - есть всецело
пустое вранье.
Ты явилась ко мне
обреченно и смело
и смиренно терпела
нахальство мое.

В омут твой - как в тюрьму,
мне - что в пекло, что в воду,
я - безмолвный слепец,
все сомненья убью,
все за шутку приму
и лелея свободу,
растоплю я вконец
недоступность твою.

Влипну в плен бытовой
я ценою услады -
сверхнелепая цель
и банальны мечты.
Ах, какой непростой,
непосильной награды
за терпенье свое
нагло требуешь ты!

    1996



Притупился рассвет одеяльно,
обеззубилась матерно проза.
Как похмельно чиста и кристальна
индевелая наглость мороза!

Из квадратнометровых трапеций
взор смердит оквадраченно-мутный,
минусит градусовостью Цельсий,
метит в Кельвины, в нуль абсолютный.

Распушился снежище обильно,
олопатился дворник заглотный,
по сугробию прет замогильно
старушец закутливо-лохмотный.

Испытуя хмелевую сытость
от последствий ершистого пива,
шлифану я свою башковитость
об ухабистость льда горделиво.

Зимовится землица белесо,
запудрило мне рыло белило,
лезет в нос дерьмовитость мороза
и лениво быдлеет светило.

    1996



Волна о берег валом бьет,
задраен трюм и угля норма.
Плыви, плыви, мой пароход,
в морскую даль, не бойся шторма!

Пусть необъятный океан
готовит жесткие прогнозы,
всегда на месте капитан
и расторопные матросы.

Смелее в путь! Вперед! Вперед!
Пусть небо собирает тучи!
Плыви, плыви, мой пароход,
стихии не страшись могучей!

Мерещится ль земли мираж -
земле всегда матросы рады.
Или готовят абордаж
в погоне за тобой пираты,

не кроет ли волна беду:
здесь нет покоя ни минуты.
Всех, кто остался на борту,
прошу занять свои каюты.

Порт назначения далек,
тебя причал там ожидает,
маяк в тумане одинок,
то светит он, то исчезает.

Но будет ясен горизонт
и Солнца луч гладь моря тронет.
А пароход мой все плывет
и не смотря на крен, не тонет.

    1992

* * *
Когда слезливой пеленой
мрачнеет небо,
объединив безликой мглой
и быль, и небыль,
надежда дико-холодна
и тьмы всевластье,
ты все, что есть, возьмешь сполна,
мое ненастье.

Там, за ненастною стеной,
в высотах дальних,
царит незыблемый покой
миров астральных.
Там, где проложен в вечность мост,
любовь нас встретит.
Быть может там, средь дальних звезд,
нам счастье светит.

    1996



Гость
Курица - не птица
Инопланетянин
Вся жизнь - игра
Одинокий мечтатель
Апатия
Обыденность
Я нарушаю
Вырождение
"Ночь - смуглянка..."
Ночь темна
Звезда востока
После продолжительной болезни
Тот, кто отвергнут
"Ничто не придет раньше срока..."
Авеста
Королева созвездий
Мировоззрение
Бюрократ
Спонсор
Нищие
В подвале
Осень
Оттепель
Зимняя ахинея
Пароход
"Когда слезливой пеленой..."





От Глазунова - дошел до Шагала,
До Дали, до Рериха, до конца.
Ты тогда мне еще сказала,
Что генезис мой от отца.

И еще сказала: "Картины -
Продолжение вещих снов.
И художники - от кретинов -
Уезжают. В Париж. И вина
Разбавляют водкой "Смирнофф".

Ты права. Они уезжают.
Да куда там - просто бегут.
Но Россия - снова рожает,
Обижает. И - уезжают.
И мольберт в российском снегу.



Откуда ты взялся, голубь?
Стучишься в мое окно,
И облако грудью голой
В глазницах отражено...

Крылатый питерский нищий,
Помоечный херувим,
Я тоже в поисках пищи,
Случайный мой визави,

Мне тоже все надоело,
И так же я обречен...
Ты - там. Совершенно белый.
Я - здесь. С последней свечой.



И паутинкой опустится тлен,
Тронет рисунок на блюдце:
Белые лошади в Царском Селе.
Осень. И нет революций.

Тихо. И вдруг - то ли взрыв, то ли крик...
Поздно. Уже не очнуться:
Церковь без купола.
Мертвый старик.
Осень. Разбитое блюдце.



Даже если позовут - не приду.
У меня теперь с собой - нелады.
У меня четыре раза в году -
Совесть. - Это - признак беды...

Даже если я люблю без ума,
Даже если у иконы в слезах,
За окошко посмотри. Там - зима.
Ну что тебе еще рассказать?



Давай помолчим в последнюю ночь,
Давай наберемся сил,
Малиновый бархат - стоит вино,
И свечи... Свечи - гаси!

И как перед смертью сплелись тела,
И корчилась тишина,
И наша страсть сгорела до тла,
И ночь была прожжена.

А утро смеялось над нашим сном,
Прищурив солнечный глаз,
И черный бархат - стоит вино.
И больше не будет нас.



Ты рядом, но не могу
Сказать тебе, чем я болен.
Боюсь. Боюсь, что солгу
И глупость себе позволю,

Боюсь тебя потерять,
Хоть ты не моя. И все же
Я вижу ТЕБЯ с утра,
Сминая чужое ложе.

А вечером, когда лед
В бокале грусть отражает,
Совсем не та подойдет
Холодная и чужая.

Оставлю ее в такси,
Пешком пойду к Театральной
У Музы своей просить
Любви. Словно меры крайней.

И снова с тобой молчу,
Немею, как посторонний...
"А ты влюблена?" - "Ничуть..."
И гладишь вдруг по плечу
Меня. Как будто хоронишь...



Молитва оптинских старцев
Медленно, с облаками
Тихо плывет над землей,
И благодатью под вечер
Ложится на русские села.



Такие вот осенние капризы -
Влюбляюсь в ту, которой нет давно,
И отвисают челюсти карнизов,
И выпирают ребра мостовой.

Она ушла без зонтика и ночью
Под жуткий ливень. До сих пор лежит
В шкафу ее пунцовая сорочка.
Как прочно то, что навсегда порочно!
Приняв довольно откровенный вид
За стойкой Мнемозина ворожит
И вечное мужское ворошит.
Такие вот осенние капризы.



И будет снова февраль,
Когда вместо снега - дождь,
Когда забыто вчера,
А завтра уже не ждешь,

Когда не стучишься в дверь,
Когда не ставишь в вину,
Когда после всех потерь
Узнаешь - еще одну,

Когда ничего не жаль,
И ты навсегда уснешь,
Неслышно пройдет февраль.
Останется только дождь.



Тяжелая ностальгия
Набоковских мемуаров,
Бессрочная летаргия
На питерских тротуарах,

Извечное ожиданье
Гранита, меди и камня,
И невозможность свиданий.
И мой отъезд. И сам я.



Руины старых домов,
Близость чужих смертей,
Губы, разбитые в кровь,
Окрики в темноте,

Оскалы бродячих псов,
И вечность зимнего дня
Рождают тот страшный сон,
Где ты предала меня.



То ли у старой кукушки заложено горло,
То ли она мой вопрос свысока пропустила,
Сам не пойму, отчего по привычке приперло
Взять и спросить,
           сколько лет мне судьба отпустила.

Будто не знаю, что день ото дня и поныне
Делаю жизнь свою сам и бедней и короче.
Злится кукушка. И я. Между нами пустыня.
Птица молчит. И меня даже видеть не хочет.



Близко уже. Шаги
Слышно. Стало теплей.
Господи, помоги!
Выстели тополей

Под ноги белый пух,
Дай ему третий путь,
Если не хватит двух.
Каплет на землю ртуть -

Это уходят дни
В блеске железных лат,
Это гаснут огни
В окнах белых палат...

Но близко уже. Шаги.
Значит, довольно - врозь.
А мне не поднять руки.
Господи, помоги!
Ведь это - последний гость...



К чему скрывать, мне трудно без тебя,
И больно через силу улыбаться,
И холодно под утро просыпаться
Под желтым покрывалом сентября.

Я помню все твои привычки, все
Нечастые и милые капризы,
Секреты, новогодние сюрпризы,
И туфельки в серебряной росе.

К чему скрывать, мне трудно без тебя.
Жизнь и не мыслит дальше продолжаться,
На землю листья мертвые ложатся,
И страшно - не надеяться, любя.



Меня тревожил твой черный плащ -
Так тень пугает детей.
И вот пришел за тобой палач -
Любитель красивых тел.

А черный плащ висел на стене,
Как демон строг и крылат -
Ведь ты была близка к Сатане,
И дом твой - лиловый ад.

А ночью мне приснился твой плач,
И тень с лиловым огнем.
Меня тревожил твой черный плащ -
Но я любил тебя в нем.



Ну, давай посмотрим, кто кого.
Кто из нас двоих сильней и строже.
Чья душа быстрее над Невой
Рваным облаком подняться сможет.

Это только кажется - легко -
Взять, уйти и точка. Эка небыль!
Но со стула падать - высоко,
Если вдруг. А ты попробуй - с неба.



Индус надевает варежки,
Сметает снег с подоконника,
И в тундру к нему по краешку
Зимы, словно баю-баюшки -
Топ-топ. Буддийские слоники.



На блестящем крыле твоего фаэтона
Русский снег белой кроличьей шапкой лежит...
Меж асфальта, железа, стекла и бетона
Как тебе там живется? Под небом чужим?

И тепло, и уютно. И мутная нега
Обнимает тебя, и морская вода.
И в страну ослепительно белого снега
Ты уже не вернешься, малыш. Никогда.



А над осколками зданий площадных
Белые всадники путь продолжают.
Мечутся грешники, просят пощады -
Им не подняться. Они провожают.

Все уже кончено, трубы сыграли,
Гривы коней безупречно красивы
И высоки. А внизу - умирали,
Корчились, выли, кричали, просили...

Белые Всадники молча и гордо
Дальше и дальше, к Небесным Чертогам
Плыли. И кровь очищалась в аортах
Белым и скорбным дыханием Бога.



Мухи вымерли ровно неделю назад -
Нет шального биения в стекла,
И прозрачны морозного утра глаза
В небе цвета надрубленной свеклы.

Птицы бросили нас. И по мертвой траве
Черный дог осторожно ступает,
Осыпается небо и тонет в Неве.
Как теперь объяснить этой юной вдове,
Что для смерти - любви не бывает?

Слышишь, поздняя осень, какая печаль?
Как зеркальны твои поцелуи?
Как погасла сейчас возле гроба свеча,
Как уныло висит над землей, невзначай
Кем-то брошенное: "Аллилуия"?..



Ну что, помолчали? Расходимся. Робко
Нависли над прошлым черешни и вишни.
Удачной охоты тебе, русофобка.
Ты шире в плечах. Да и ростом повыше.

Качается где-то внутри обезьянка
На тонких лианках случайной обиды.
Бывало покруче. Когда наизнанку.
Но этого нету. Всего лишь либидо

Угасшее вовремя.
- "На - рукавички.
И шарфик плотнее. А то ведь надует"...

Шершавый и резкий гудок электрички
Барахтался мухой в меду поцелуя.



Если б этап в Тобольск -
Долго ли - сапоги,
Если бы просто боль -
Долго ли - анальгин,

Если бы просто смерть -
Долго ли - свежий гроб...
Надо еще суметь
Жить с этой раной. Стоп.

Дальше сплошная муть,
Корча бессонных лет,
И ощущенье - в грудь
Намертво врос кастет.



В дверных и оконных проемах,
В чужих самолетах, в машинах
Исчезли лица знакомых -
Тогда, а теперь - любимых.

И ангелы смотрят печально
В почетном своем карауле...
Вначале бы, Боже, вначале
Ты мне показал эти пули,

Которые лягут под сердце!
И падают черные розы
На белую землю посмертно,
Постскриптум, постфактум, постслезы.
Постпепел...



Да пошли вы... Сжирает зима
Вас, осенних. Закончилось время.
Доводите себя до ума
Холодами, живучее племя.

Размножайтесь и стройте мосты
До Полярной звезды.
Переливы
Ваших мыслей кристально чисты,
И стоят ледяные кресты
Ваши - нам. Навсегда.
Да пошли вы...



Ты красива, изнежена
И мила. А потом
По ступенькам заснеженным
В твой загадочный дом

(Карты - перетасованы,
Время - вниз головой)
Я иду - зарифмованный,
Заколдованный. Твой.



Подумаешь, какая дурь...
Ну да, один. Ну да, не нужен.
Себя, простывшего, веду
К тебе, полуостывший ужин.

Давно спокойная постель
Готовится к холодной ночи,
Где желтая мадмуазель
Луна - фригидна. (Между-прочим).

Приходит сон. (Как Дед-Мороз -
В снегу по самые... карманы),
И снится нагло: гонит пес
Мясистых девок караваны,
И блудный гоголевский Нос
Таскает их в туман нирваны
(Последнюю он не донес),
Еще - две суры из Корана
О воздержании, утес
И рог бараний. Без барана.

Сон-импотент. Бастард. В бреду,
Бездомное - явилось завтра.
Себя, простывшего веду
К тебе, полуостывший завтрак,
И дует жизнь в свою дуду.
И затыкает уши автор.



Эту крупу сухую
               снежную размету
Стылой ладонью.
               Зеркала вижу темную гладь,
И вглубь уходящий образ,
                        помнящий высоту.
Вечный образ, который
                     нас заставляет ждать.



Я сегодня ходил по Невскому.
Так, без цели, ходил и все.
Шереметьевы, Оболенские
И не вспомнились. Колесо

Раскрутилось в другую сторону -
Прочь из прошлого. А куда?
Это с ними была - история.
С нами - проще. Одна беда.





На небе темном вспыхивают свечи.
Над необъятной русской стороной,
Мне чудится, лечу дорогой млечной
В мир непонятный, в сумрак неземной.

Моя Россия, радость и страданье.
Я жив тобой и в яви, и во сне.
Пусть добрые, святые предсказанья
Сбываются в тебе, живут во мне.

На небе ярко свечи запылали.
Чей трудный путь меж звездами пролег?
Я не спешу в заоблачные дали,
Я не прошел еще земных дорог.

А коль случится, знать, дано судьбою.
В последний путь над миром полечу,
Но я вернусь, чтоб снова быть с тобою.
....Загасит ночь еще одну свечу.



Не корите меня, не надо,
Я не здешний, но вам сродни.
Этот город - исчадье ада...
Спас, спаси его, сохрани!

На мужицких костях построен,
На несчастьях детей и баб,
Он и плотник, и пекарь, и воин...
Он и мученик, он и раб...

Добрый город, пока он в силе...
За страдания кто воздаст?
Боль и слезы моей России,
Миллионы печальных глаз.

Все мы строим терем песочный,
Верим в завтрашние огни.
Те, кто славили белые ночи,
Сотворили нам черные дни.

А по городу славному важно,
Как полвека назад, как всегда,
Снисходительно и вальяжно
Ходят черти, что господа.



Ночь притихшая бледна.
Тени улиц незнакомы.
Я увидел свет окна,
Яркий свет чужого дома.

Блеск огня заворожил.
Увлекал он, день итожа.
А в окне плескалась жизнь,
На ночной мираж похожа.

Ночь притихшая кругом,
Слилась вместе с тополями.
....Далеко мой отчий дом,
За горами, за долами.



К теплу костра я прикоснусь руками.
Шаг в сторону - и яростный мороз.
Зима долга,
Крадутся дни за днями.
Кругом снега,
За сопками, полями,
И прочный иней на ветвях берез.

Тревожное январское молчанье.
Была ль зима когда-нибудь добра?
Кругом она.
Но я весну встречаю.
Идет весна
С цветами и лучами...
Нет, не весна, а только дым костра.



Колодезная вода
Огнем на щеках горит.
В ковше кусочек льда,
Что в небе метеорит.

Наполненное ведро -
Счастливая из примет.
Веришь ли ты в добро?
Вижу, не веришь, нет.

Мне кажется, этот дом,
Что синее небо пуст.
Только две тени в нем.
Без смеха, без слез - без чувств.



То не пламя свечи угасает,
То вчерашняя ночь воскресает,
Очернившая душу мою.
Пламя робкое властно задула,
Зелья черного в кружку плеснула:
- Пей сомненье свое!
                    - Я не пью...
Я с врагами не пью и сомненья.
Если черен я был - на мгновенье.
То мгновенье, что детство, прошло.
Ночь целует мне руки и плечи.
Я зажгу здесь все лампы и свечи!
....На душе и в квартире светло.



В стране идет гражданская война.
Бескровная? Давно в крови она.

Ведь жив, как прежде, каменный вампир,
Весь кумачово-уголовный мир.

Мы носим к идолу и жизни, и цветы,
Все сваливаем в чрево пустоты.

Поэты то, что надобно, поют,
Лишь их, да только мертвых издают.

А те людишки, что жируют всласть,
Ведут борьбу активную... за власть.

Давно страна стоит на голове,
И не чело, а лапти - в синеве.

Во мне гудит с рождения набат,
Я не молчал, и все же - виноват.



Время тайну нам выдало,
Размотался клубок.
Откопали мы идола.
То ли черт, то ли бог?

Он глазами зловещими
В наши души смотрел.
Камень в сколах и трещинах
За века просырел.

В колдунов мы не веруем,
Но средь света и тьмы
Часто в непогодь серую
Ищем идолов мы.

Пусть не каменных, новое
Рядом всякие дни.
Нас тупые, суровые
Пожирают они.

Мы пред ними бесправные,
Пред вершащими суд.
Может быть, наши правнуки
Нас простят и поймут.



Щедра ль моя десница?..
В ладони крохи хлеба.
Лови, лесная птица,
И устремляйся в небо.

Травинки в крохах мятых,
Травинки в летнем зное...
Я птицей был когда-то,
А эта птица - мною.



Вот и апрелюшка водяной,
Плачущий в мир сосулями.
Жалко, что нынче, и этой весной
Старую обувь обули мы.

Нет у апрелюшки ни гроша,
Да он и не будет каяться.
Вся водяная его душа
Маю травой достанется.

То ли там смех, то ли птичья трель,
То ли река говорливая...
Вот и пришел под окошко апрель,
Время земли счастливое.



На танкодроме старом
Березоньки взошли,
Живет под солнцем ярым
Покой и мир земли.

Тут косари по рани
В заботушке до пят.

В зеленом океане
Кузнечики звенят.
На венчиках ромашек
Искристая роса,
Веселый посвист пташек
И юные леса.
Маслята на полянке.
Их много рождено!

Ушли отсюда танки,
Ушли давным-давно.



От цветов пестреет старица,
Русло старое реки,
А на ней растут и старятся
Голубые васильки.

Где текла водица, окая,
Там резвится детвора.
Наша старица широкая
Молода, а не стара.

Над высокими деревьями
Проплывают облака.
Вспоминает русло древнее
Говорливая река.

Мы пойдем путями старыми,
Вспомним радость, вспомним грусть.
Тут долинами да ярами
Протекла по судьбам Русь.



Резные лебеди над крышей.
Запечатлен движенья миг,
Но я волны дыханье слышу
И лебединый резкий крик.

Мне на плечо рука ложится,
И я вхожу через порог
В дом, где живут резные птицы,
Где светел горницы чертог.

- Тут все в селе мастеровые, -
Сказал хозяин. - Добрый край.
А лебеди, они живые.
Как хочешь, так и понимай.



Иду за плугом, - мочи нет, -
За клячей с громкой кличкой Время.
Я вечен, вот уж сотни лет
Бросаю в нашу землю семя.

По светлой осени я жнец,
По темной осени - я мельник.
У беломраморных крылец
Мой труд благословил бездельник.



Был белый остров не понятен,
Не постижим уму людей.
Он состоял из белых пятен,
Из ярко-белых, как нигде.

Вокруг все до предела просто:
Трава, слова, улыбки, труд...
А я плыву на белый остров.
Быть может, я родился тут.



Каждый уход за порог
Полон утрат и потерь.
Если б я только мог
Не выходить за дверь.

Если б не вяли цветы
И не желтела трава...
Я возвращусь, но ты
Помни мои слова:
"Нет, не моя вина,
Что бел я средь бела дня.
С каждым годом весна
Суровее у меня."



Распахнутое небо, бескрайняя душа.
Мы встретились бы рано или поздно...
Над нашим небосводом вершинами шуршат
Теплом лучей одаренные сосны.

Безмерно созидание, движение весны.
Трава цветет, смешались краски луга,
И мы с тобой не только друг в друга влюблены,
Мы просто невозможны друг без друга.



Яблоко за яблоком падает в росу.
Я силен и влюбчив - юности следы.
Я силен и яблоню стройную трясу.
Алыми шарами светятся плоды.

Так лови же яблоко, с ветки, на лету...
Наступает осень, плодоносит сад.
Наступает осень, только я цвету
Поздно и не вовремя. Скоро листопад.

Не спеши, любимая, сад мой покидать.
Сбрасывают яблони непосильный груз.
Нам с тобою вместе век наш вековать,
И совсем не горькие яблоки на вкус.



Любить не хочу на словах,
Привычных, затертых, случайных...
Покуда огонь не зачах,
Храни золотое молчанье.

Покуда он ярко горит,
Заботливый взгляд понимаю.
Ведь каждый твой жест говорит,
Что любишь. Я верю, я знаю.



Есть камень у залива.
Зовут его Рыбачкой.
Здесь волны торопливо
По лукоморью скачут.

Здесь запах ливней горек,
Здесь время камни рушит.
И люди смотрят в море,
А камень смотрит в душу.



         "Нет, нет, я не погиб в пути!
          Конец ночлегам на большой дороге
          Под небом осени глухой."

                                Басе

"Что я на свете значу? -
Жизнь я спросил свою".
Утраты и неудачи.
Некрепко я в ней стою.
Сед и помят годами.
Радоваться бы весне...
Видать, угасает пламя,
Стареющее во мне.

Жизнь ничего не сказала,
Да что и могла-то она,
Кроме "начни сначала",
Сгорающая до тла.

"Да разве же ты прекрасна?!
Не жизнь, а потертый грош."

Шепнула трава безучастно:
"Радуйся, что живешь".



В часах жила кукушка
На радость старику,
И старилась избушка
Под тихое "ку-ку".

За десять верст в округе
Ни счастья, ни беды...
Дед подставлял пичуге
Хлеб с мискою воды.

Дед ладил домовину
(Привык топор к руке),
Рубаху из сатина
Берег он в сундуке.

Печаль в избе-светлице,
А на дворе темно,
И выпорхнула птица
В раскрытое окно.



О, господи! Что же такое?
Да что же случилось со мной?
Склонившись, стою над рекою,
Над бурой водою речной...

Гляжу я на воды, страдая.
Чьи души из бездны глядят?
Посульники светлого рая,
Как прежде, готовят нам ад.

Из темной реки не напиться.
Как грешен земной неуют!
Я вижу, - в реке не водица,
А кровушка та, что прольют.



На выжженном поле стою...
И все еще верю в добро.
А жизнь разменяли мою
На злато и серебро.

А ветер разносит золу
Моих опаленных россий.
Я все еще кланяюсь злу,
Твержу ему: "Не убий!"

Все заповеди кругом
Сгорели в пламени лжи.
Приют мой и отчий дом
Средь серой спаленной ржи.



   (из русской летописи)

Я шел по иссохшей степи босиком,
Мне жажда и зной не давали покоя.
Струящийся пот я истлевшим платком
С лица вытирал, что струился рекою.

Один ли я был иль за мною брели
Огромные толпы бездомных и нищих?
Им нечего брать у бесплодной земли -
Ни ласки, ни доли, ни воли, ни пищи...

А в белых светлицах, в резных теремах
Решали бояре судьбину народа,
И шлюхой продажной валялась в ногах
Нагая, тупая людская свобода.

Мне нужно в пути себя трудном сберечь.
Спасти и сберечь мы крянемся друг друга!
За поясом драным - отточенный меч,
Под рубищем ветхим - стальная кольчуга.



Жгу костер я в распадке,
Он и жарок, и сыт.
Ветер полог палатки
Без конца теребит.

Растворяюсь в природе
Необычной, что сон.
То ли жизнь на исходе,
То ли только рожден?

Я сквозь легкую дрему
Ясно слышу шаги.
Это друг незнакомый.
Так не ходят враги.



Над светлою протокой плачут гуси,
В далекий путь отставших собирая.
Горят в костре осин осенних брусья
И щелкает в огне листва сырая.

Кромсают воздух гулкие дуплеты,
И дробь стремится к птицам сизо-черным.
Чего ж вы ждете? Торопитесь в лето!
Здесь непонятен плач по обреченным.



Не дай мне, бог, взвести курок ружья,
Когда олень идет к ручью напиться,
На свет гнезда летит ночная птица,
Летит к теплу. Останови меня!

Не дай мне, бог, представить, что паду
На эти травы под сверканьем синим.
Иду с добром я по моей России.
В пути я в спину выстрела не жду.





Один, другой, четвертый...
Кому сколь довелось.
Мы были распростерты,
пронзенные насквозь.
Мы распростерты были,
и слезы в этот час
до век не доходили,
близ сердца испарясь.
     Теперь живем с другими,
     остывшими, как мы.
     Привычно дорогими
     средь пира и чумы.
     Про выстрелы забыли,
     простили боль и грех.
Но мы их не любили так истово, как ТЕХ.



Там, где зияют кирпичи
под штукатуркой сорванной,
где клочья высохшей травы
придавлены стеной,
сидят и курят палачи:
один воняет ворванью,
другой с ужимками совы,
со скрюченной спиной.
А третий - мил и юн, как май,
пускает дым застенчиво
он, от усердия кося,
с улыбкой за щекой:
"Люблю, когда "Не убивай!"
кричит истошно женщина..." -
и на лопату оперся
крестьянскою рукой.



Из марева тоски, из серева
явился мне крылатый вестник
поведать: "Жизнь - что ветка дерева,
наступишь на нее - и треснет".

   Я оглянулась в удивлении:
   кому-кому, а мне известно -
   раздавленные поколения
   там, где исконно духу тесно.

Но ангел - хлоп крылом досадливо:
"Я совершенно не об этом.
Мне думалось, что ты догадлива,
коль быть пытаешься поэтом.

   Не слушай ум, отринь условности,
   забудь совсем про эту ветку.
   В окно бьет дождь, но ровной ровности
   паук вытягивает сетку.

Не плачь о хрупкости и робости,
о том, с чем ты вчера не сдюжила.
Стекло мокро, но ровной ровности
паук вывязывает кружево.

   Оставь сокрытое из скромности,
   раздавленное, искореженное.
   Дождь льет ливмя, но ровной ровности
   плетет паук свое мереживо.



Дождь идет.
   Даже он с грустью схож.
Не найдет
   тот, чей взгляд - словно сталь.
Ночь кудрей волшебных, чернозвездный лик -
   слишком далеко.
Не найдет
   тот, чей луч - словно нож.
Шепчет сад.
   В гнездах там спит печаль.
У любви из первых - лучший ученик -
   слишком далеко.



Порог. Зеленый ветер в ноги,
и молит так влекуще: "Будь со мной!
Я посещал далеких гор отроги,
летя за опоздавшею весной.
Я море перемешивал в ладонях,
я птиц губил о стекла маяка,
я сеял семена и на балконах
терзал белье за чистые бока...
Да будет сладкой флейта милых губ!"
Я отвечала - "Ветер мне не люб".



Лучник, ты точил стрелу усердно.
Так она качается у сердца,
что врастет в него корнями, то ли
вскорости обуглится от боли.

     Мне ни сленг, ни хинди не помогут
     объяснить все то, что я подолгу
     выражаю ночью бредом дыма.
     В качестве мишени - я любима.

Можно бы не счесть стрелу своею,
но сама придумала затею:
пробираться к центру полигона
и искать стрелы почти влюбленно.

     Раньше б знать, что это нестерпимо:
     как недетской жаждою томима,
     раскрываю детские объятья
     двум моим пригрезившимся братьям.

Я стрелу носила, как ребенка.
Острием написанное - тонко,
и четыре грани оперенья
напевали мне стихотворенье.

     Где же лучник? Тот же, но с винтовкой.
     Он привычно взял на изготовку,
     испугавшись взгляда или слова,
     в ту же точку выстрел кинул снова.

Небо потемнело слишком рано.
Я переживу и эту рану
без упрека, горести и страха.
Но стрелок разжалован в монаха.



Карта сердца. Холмы и равнины.
Те, что в этом рельефе повинны,
не составят моей половины,
удостоившись, разве, трех строк.

Но на самом возвышенном пике,
в восхищенном победою крике,
в истощенном дорогою лике
отражается твой альпеншток.



Нет смысла искать в перепутьях ветвей
какого-то смысла. Там есть воробей,
фонарь с концентрическим светом,
лист-аскет, не помнящий лета.
Там сморщенный праздничный шарик
и лист, как горелый сухарик.
Кривая причудливо ветка
и лист, как павлинья эгретка.



Он меток был, но сотни стрел
его стрелу встречали на лету.
Он убегал, почти летел
под злобный крик "Ату его, ату!"
Беглец упал под лай собак,
смирясь с судьбой, как загнанный олень.
Его могилой стал овраг,
и равнодушно занимался день.



     Огромный город. Я - часть,
     частично невидимей многих.
     Здесь можно взлететь и упасть,
     и снова подняться на ноги.

Песчинка из мелких песчин -
свой голос едва ли услышу,
с пустыней один на один
карабкаюсь выше и выше.

     А время толпою течет
     в воронку часов. Разминулись.
     Кто колбы с песком повернет,
     чтоб снова песчинки столкнулись?

Как случай такой рассчитать?
В песочных часах - миллионы
туда и обратно опять
струятся песком раскаленным.

     Устало упали на дно
     и новою жизнью - в стремнину.
     Быть может, свиданье дано,
     а ты не узнал, мимо, минул...

Я в узкое горло стекла
рванусь, замирая в паденье,
полет... и устало легла.
Терпенье, терпенье, терпенье.

     Возможно, что в тысячный раз
     часы станут вниз пустотою.
     Чьей прихотью слаженно нас
     над пропастью стиснет толпою?

Ты так удален от меня!
Нас в стороны тянет упруго.
Чуть слышно о стенки звеня,
песчинки шлифуют друг друга.

     Разбив суматоху часов,
     не буду частичкою глупой,
     стряхну этот пыльный песок,
     чуть видимый даже под лупой.

Пусть даже и через года.
Тогда, предвкусив перемены,
мы встретимся. Верю, что - да.
Мы все-таки одновременны.



Когда об этом мне случалось
прочесть, услышать, то сначала
я лишь презрительно смеялась,
затем презрительно скучала.

Когда со мной случилось это,
я сто вигилий написала.
Жаль, ни один не стал поэтом
из тех, кого в любви бросала.



Подними мой узор и скажи -
я теперь некрасива?
Ты не ждал новой встречи,
но я, как и прежде - жива.
Вот и дрогнул твой взор - ты узнал,
и незримая сила
облекла наши речи в безмолвье.
А мысли - в слова.



Я отопру окно навстречу ветру,
и в сумерках, как бабочки к огню,
слетятся: белый стих, терцины, тетры, -
я только прозу властно прогоню.

   Верлибры будут нимбом надо мною,
   как лавровый венок из мотыльков.
   И будут, осязаемы рукою,
   приколоты в тетрадь черновиков.

Я до утра останусь ждать сонета -
хоть знаю наперед - не навестит.
Ракетой вспыхнет хокку - на три цвета.
И вновь я жду, ресницы опустив.

   А может, жалко съежившись в кровати,
   не допишу усталою рукой,
   и не окончив строчки, буду рвать их,
   не обретя в бессоннице покой.



Ты глядишь на меня,
Словно водишь глазами по строчкам.
Ты читаешь меня,
Как предисловие к сказке.
Ты следишь, как корректор,
Мои запятые и точки.
Как художник,
Перебираешь эскизы ко мне.



Облик, осколок, обман.
Вглядись в чужие лица.
Выбрал каждый родиться
в какой из неназванных стран?

Образ, обломок, пусть ложь -
собственно, ваше ли дело,
что мое сердце задело -
звезда, поцелуй или нож?



Мне больно. Дай руку... вот так.
Я слышу сочувствие тела,
и первый шифрованный знак
уже разгадать я посмела.
Мне лучше. Останься. Будь здесь.
Я слышу предчувствие тела,
и тайная, сладкая весть
пронзила, вспугнула, согрела.

     Взгляд, запретивший слова.
     Кто так руки сковал?
     Кто так спеша целовал,
     был так печален сперва?

Прозренье идет по пятам.
Первейшее превоплощенье.
Я все еще мысленно там -
на грани блаженства и мщенья.
Древнее мистерий и сцен,
всех масок и кукол ведомых,
паденье с обрыва вдоль стен,
сухих колосков переломы.

     Я не хочу говорить.
     Словно мы два янтаря,
     сопритяженьем горя,
     нанизаны рядом на нить.



Вот - графоманство, что приходит,
когда обрубок языка
сакральным, невозможным сводит,
и судорога глубока.

     Враждебны архаизмов монстры,
     но небо пучит новых слов
     отсутствие. Пером безостым
     запечатленных - нет стихов.

Вот - блажь, что непреодолима
иначе, чем залезть в петлю
иль написать про "не любима",
а то и хуже - "не люблю".

     Пусть множится бумажек стопка,
     тихонько ручечка скрипит,
     чернильца льются... Ave, Попка,
     что жив, покуда говорит!



Слова летят,
как лист, гонимый ветром.
Зачем впустую
тратить эти звуки?
Я предвкушаю осень летом.
Любовь нельзя брать на поруки.
   Пришел черед,
   и воздух так смертельно
   вдруг посинел,
   деревья обрамляя.
   Обводит осень веки тенью,
   быть привлекательней желая.
Она - как я,
почти спокойна с виду.
Не торопясь
листает листья - книги.
Она не скажет про обиду,
найдя стихов святые лики.
   И все же я
   чужда осенней смерти.
   Я забираю
   все, что мною спето,
   и ухожу, желая встретить
   тобою изгнанное лето.





         "...Я ее как мог успокаивал; ели мы
         вишни, принесенные ею с базара, си-
         дя рядком на казенном  моем шерстя-
         ном одеяле..."
                                   Е. Звягин
                "Сентиментальное путешествие
                          вдоль реки Мойки."

Ели мы вишни, снесенные ею с базара,
сидя рядком на казенном моем одеяле,
столь шерстяном, словно роза под лапой Азора,
и в непослушные волосы пальцы ныряли.
Если Есенина вспомнить ночуя на Пряжке:
он же на Девичьем Поле (*) с больничного клена
сделал пейзаж изумленный. Во льняной рубашке,
весь под иконами думал отбыть одаренным.
После времян достопакостных - призвуки чувства
горних объемов. Проемы оконные дремно
веки смежают, творя завещания. Густо
календарями завешаны вещими темными.
Пух тополиный на город старинный цепляя,
слой утепляя культурный, терпя и ревнуя,

????????????????????
*) Девичье Поле - место, где в Москве распо-
ложена  психиатрическая лечебница, куда поэт
поступил 26.XI.25.

Святый Симон - гид по раю, по-светски дерзну я, -
"Наспех стареют теперь" - говорит, отпирая:
"Воля не наша подчас надо слушаться сверху
вешают каплю для шуйной щеки осмеянной
и погружаясь нуждаясь во светлую веру
мы поднимаемся маемся медленно дланно.
Данные от Никодима, Фомы, Иоанна."
Землю проспоря, в сатори взлетают саперы.
В путь приоткрытый однажды как свиток программный
стоит ли плыть, если подл и убоги уборы.
Идеология как диалог с кроманьонцем.
Дольние помыслы долгими омый слезами,
в доски дотошные допрежь герой уберется,
если ему зафекалит примат панораму.
СЛЫШИТЕ! Вьется в зенит - как лазурная флейта,
синий Мариин театр покинув нечайно,
как стрекоза с озорством над озерным омЛетом -
малой молитвы сигнал о спасении райном.
Крик без помех - он помешан на нотах высоких.
Память погостная острого компаса тоньше -
постным костям указует невидимость ноши
и невредимость от сшибок дорог винторогих.



Вы как Илья на колеснице,
высотозвучия достигши,
создали гром в обход милиций
лишь по моей облезлой крыше,
почти уехавшей, на ухо
шепча приливом канонадным.
И ни пера бы мне, ни пуха,
но чую странные команды:
возьмись, ляг, сядь, совсем исчезни,
воскреснь, ну что ты будешь делать,
то вспомни, это без претензий.
Побудь один. Звони. На белом
черкни два слова, три в период
бери скобой, дели на вечность...
В ущелье страшное как вывод
вон он твой ноль ползет овечкой...
Я не согласен - ноль уставший
засел на веточке на отдых,
и, просушив свои гамаши,
он как пропеллер через воздух
начнет напенивать спирально
азот, наструивать в потоки
не строго вверх по-вертикали,
но все же к Солнцу, там, где Боги
простят, наверно, эту дерзость
и детскость с левизною вкупе...
Тут нет надежды на известность,
тут ни намека на уступки,
Поблажки. Блаже, души наши
по благодати упаси от:
дурного глаза алчных вражин,..
умалишенья,.. судеб сирот.



Опять астения.
Крадусь по стене я.
Лопатки спинные
пропеллерной тенью
дымятся за мною,
я громко седею,
и мраморной молью
взлетаю и рею.



        "...И я, перебирая листья,
         шепчу раскаянья слова:
        "Очисти, Господи, очисти
         душе моя, почто мертва..."

                   Игумен Роман

И сотворив две-три молитвы,
бреду от стен монастыря
в конец деревни до калитки,
ее легонько отворя,
уже блажу и предыхаю:
"Подайте калике на хлеб,
дошел до ручки и до краю
Загорья (*) в сретеньи судеб.
Пусть в этом доме в полной чаше
цветут и кактус и фикус,
но заходить сюда по чаще,
по бурелому не берусь.
Прибегнув к езженой дороге,
я сто пудов снимаю с плеч
невзрачных дней, недель убогих
на грешной питерской земле.

??????????????????
*) Козье Загорье - деревня рядом с г. Печоры
Псковской области.

Иду: ромашки мне по пояс,
букеты гнутся между брюк.
Споткнусь, бывало - тут же скроюсь,
увижу птиц... махну на юг...
Не долетев на южный полюс,
на теплой гальке средь голов
волной соленою умоюсь,
и возвращусь опять на Псков.
Опять в луга, в Изборск родимый,
где столько Солнц провел и Лун,
где был влюбленным и любимым,
как летний берег свеж и юн,
где свет увидев негасимый,
прозрел и плакал, что грядет
небесный град неопалимый
высокогорний как курорт."
И вознеся две-три молитвы,
четыре-пять во слезном сне,
космат, не думаю о бритве,
женитве, службе и родне.



            С. А. Есенин

"...И голову вздымая выше,
Не то за рощей, за холмом
Я снова чью-то песню слышу
Про отчий край и отчий дом..."



Мы объедем Псковщину
(летом этим) славную
оптом, круизом.
Как певца из рощицы
(бледной ночи баловня)
оптин опыт в дом,
поманя из памяти
(бересте и грамоте)
свистнем и споем.
На без "ню" нанюхавшись
(пав из брюха кухонек)
луговинных вин,
с холмоватым юмором
избухавшись, вдумавшись
мордой в грязь равнин.
Мы, конечно, "конники" -
в брешь промежь прикольными
пролезя в нельзя,
протряся исподними
пока все не поняли,
взнуздем порося.
И... объедем псковскую,
объедимся ягодой,
и грибы гребя,
часть меню покровского
Севера и Запада
стрескаем в себя,
но остатки сладкия -
под ноги копытныя
тяглового Хрю, -
жуйте, рты корытные -
раздадим упитанных
братьям по вепрю.
И... объедем что-нибудь,
обернемся засветло,
хоть вокруг плетня
полем аки понебу,
каплуна лобастого
перегомоня.



Старик был крепкий на самом пекле,
загар толстенный.
Схватил бы в темпе теплом по репе,
но он - военный.
Где жарче - лучше, удачный случай,
от солнца брови
совсем облезли, но как полезен
загар слоновий.




Листва под линзою небес
в направленное жженье
попала ...тябрьский подлесок
шуршит от шелушения,
от чешуения чешуй -
земля как карп на суше
томится. Жабер парашют
синеет холоднющий.
Желтеют факелы древес
во плоскостях фокальных
сигнальных радуг. Тих процесс
осенних поминальных
записок, чинов, покровов,
до Рождества дотеплит
покой. Не скрыть от холодов
кленовых благолепий.
Увы? У вас, у нас, у всех
лоскутных транспарантов
не счесть. По чести сотню "эх"
не спрятать по карманам,
но полтораста грибошляп
выносят губошлеы
из леса. Бах!! Двуствольный залп
утиному полету -
и старт и стон, и дробь и пыж.
Что пыжишься, охотник?
Придет черед и замолчишь
в цветах, как подоконник.


Смыв лунный нуль, рассвет упал
напалмом, плазмой на пол,
накапал, вплыл, но отпылав,
вполз в полдень тихой сапой.



Я еду в город, чтобы помолчать,
устав глаголить, гикать голосисто,
в мечтальных залах скромно почитать
и в улицу: до ночи узнавать
в себе неистощимого туриста.



Мудрая походка
Верная осанка
У него бородка
Партизанская
У него атлетка
Акробатка гарная
У нее беретка
Чегеварная



"...О ванная комната, пою тебе хвалу
за простоту, за чистоту, за мыло и за душ,
за очищенье наших душ..."
                            М. Науменко

По двести - два: с ума схожу,
под стол валюсь, не помня где я,
или в сортире спя сижу,
идеей бденья не владея.
                         Из опыта

Я взялся за дверную ручку и увидел его,
Его завтра приведет сюда случай, он - Вова.
Откуда он взялся, я не понимаю,
и свитер надел из собачьей шерсти,
но, если честно сказать меж нами:
а дзен его знает со всеми вместе.
Эти стены многие плечи спирали,
однажды даже полныя сутки.
Сигарета тут испаряется по спирали
в зависимости от работы желудка.
Прекратить эту спертость
можно, ежели скажешь:
"Не кривите морду,
распахнитесь настежь!"
А прекрасная хозяйка
умоляет гостей перед пьянкой
в туалете не трахаться
и добавляет: в ванну
не блевать,
ибо вода не идет из крана.
Но вовсе не потому,
что ее выпили
ближние представители,
а в силу того,
что в сифоне засор,
плюс к тому, в дабл-дыму
прочно висит топор.
А на коммунальной кухне
двое спрятались за холодильник
(спина - к брюху)
и не хотят, чтобы к ним заходили.
А я к туалетной двери
прочно прижат портвейном,
смотрю фольклорное видение,
не одно - так другое, третье
про чебурашку и зеленого Гения.
Но звук бачка возвращает к мысли:
надо бы вон отсюда.
А снаружи думают: "Вы писали?
Или кололи сосуды?
Или ели бычки в томате?"
"Девчонки, - говорю, - простите,
вы так нуждаетесь,
а я простой посетитель.
Я мельком, я извиняюсь,
я в стельку, я всем на зависть."
Не симулянт Чейза чтец. Конечно,
мой пузырь очень имеет вес,
и хоть буха кромешная внешность,
но и я иногда экстрасенс.
Могу в далекое смотреть насквозь.
Без правил трудно и колко сердцу,
(размыто чудно и вскользь и врозь),
но проявляется как день из детства.
Сегодня вечер удался:
без яких - крутой атас,
а после танцев и вальса
у одних долгий сеанс;
у других длинный троллейбус,
метро и трамвай и пешком.
Большое спасибо небу
со свешивающимся ковшом.
Взглянул и опешил - ходом,
крестясь и ища примет.
Сняло как рукою холод,
и чей-то зажегся след!



Средняя осень. Ноль.
Лезу на антресоль.



Тихо душу тешит
братственная грейша.



Каких-то лет десять
назад
был весел
и бородат.



Много в жизни хочешь?
Что-то уже можешь?
Юбку покороче
для мужских прохожих?
Или рвешься в дело,
или в плане дети,
или опупела
в дым на рок-концерте?




Давнишним дервишем ветшая,
вещаю в придорожных кущах.
Все вещи знаком освящаю,
не знахарь - путь идя, идущий.
В имуществе зачах бы, мучась,
но участь древних подымая,
дымлю пыльцой и лик обтучивая,
живой портрет перерастаю.
В меня полночные подстрочники
лучом курчавым заворачивают
ВАНГОГОВСКИЕ многоточия,
совиным именем означенные.


Толпилась ночь, насыщенная танцем,
что некуда ступить на острие
пуантовом, воткнуться пулей глянца,
ни криком блика дернуться в чадре,
в расплаве ль битума...
                       Исчадием теченья
у бездны обездоленный бедняк
просил свеченья не для огорченья -
преодоленья ради: "На камнях, -
АЛЛАХ - Луна играла б замирая,
и ветроногих брызг или борзых
немного мимо пролетела б стая,
реки бы рык маленько поутих!"



Встречный еле узнаваем,
желтизноем оплетаем.



я слушал запах ощупью



Как кресты, покосились антенны на крышах домов -
бесконечное гетто прокуренных многоэтажек.
Абразивный дизайн выбивает из окон годов
девятнадцати Юность на воздух: пуглив и оранжев.

Благодать разбивается логикой полок и ниш,
косяков (бесконечно покинутых Богом), порогов
(беззаветно оставленных Им) -
                           квадроглазых кладбищ.
Это в дамки выходит лукавый из пыльных коробок.

      (...Отврати лице твое от грех моих
      и вся беззакония мои очисти...
                                 Псалом 50.)



Я был прозрачен,
а стал коробчат
и околпачен,
любитель обществ.
Жил одиозен,
одномерзавчат.
Теперь колхозен
и говнодавчат.
Страдал канючен -
стал конь покладист,
осел навьючен:
не зря старались,
смеясь, бесята,
а ангел плакал, -
теперь на грядке
гнию буряком.
Бежал балконен,
а сел партерен, -
знать, влип на склоне
и съехал в дебри.
Не Мастрояни -
оркестроямин.
На поле брани
с блохой в кармане.
Но "гулкой ранью"
(как в снег из бани),
на волках наглых,
как три подростка,
я проканаю
на щучий остров.
Прости, Таити,
мне "шито-крыто",
изба открытий
пока забита!!!



Дорога - наркотик.
Шагающий прав.
Попутной погоды
в запутаный рай.
  Мозолистой пяткой
  помазанник мастер
  выстукивать краткий
  урок благодати.
Шаг задней, толк левый,
день длинный, час поздний,
как старая дева,
запудренный круто
крупой в подворотне
по самую рубку.



Здесь все кого-то ждут
кого-то в Отто
отправят тут же
травят - рвота
всех потрясет
как? сверху? снизу?
как по карнизу
луноход
торжественными стопами
ну просто путь усеян кнопками
она несет она живот
он как цунами на нос прет
иные ноют и снуют
как с контрабандой лодки
без флагов весел и кают
ну словом тетки
а кто такие да сякие?
условно плавают гусынями
гордятся
кто положением кто выменем
кто ситуацией
они страдалицы стараются держаться


          "...роняет лес багряный свой убор..."
                               А.С. Пушкин

Роняет осень пуд багровых дел,
не иначе, настали годовые.
Или ученья, в чем-то боевые:
букет снарядов мимо просвистел,
упал, шипя, но перлы дождевые
его стушили, в оборот беря,
в рагу из гильз из листьев октября.



Рисуй артикль к вертикали.
Курант натикал полночь с музыкой.
Болтанка восемь баллов в кузове
меж стенкой... ГУМом... Куполами,
сползаю к речке каплей палевой
в отпаде полном, уподобившись
победам бедным, но прославленным,
ныряя в беспредел сегодняшний,
вчерашний день искать по косточкам,
опять надеяться на завтраки,
с грядущим Грозным иль Иосифом
шутить - не ведая - метафорой
шальной, сравненьями скабрезными.
Напропалую с пятипалыми
опять по маю бресть. Березами
оплакать песню разудалую.



Что нам трескучая треска?
Шалит и нерестится
налим, сом, щука. Широка
там Ангара, где Колчака,
как варвары патриция,
беснуясь, ввергли в бездну вод
веселые и нищие,
его дельфин не подберет,
но выудят удильщики
сетями в тине мертвеца
и вынут как попало,
всплеснут руками: "На ловца...
неужто адмирала?"
На високосную весну -
поверье есть ангарское -
кто трупа словит на блесну,
тому удача царская.
Давно молва по ангаре
гуляет Тимофеичем -
в чей борт труп ткнется на заре,
к тому придет копеечка.
Годов с двадцатых слух лихой
меж стариками знается:
кто трупа тронет - молодой
с рыбалки возвращается.
Но, если на руку не чист,
честь с молоду подмокла,
к тому правитель-утопист
заглядывает в окна.
А где-то за морем треска
трещит и веселится.
Ныряют в гавань облака,
нуреют с криком птицы,
над гладью водной, волновой
их фуэте пестрится.
Покуда чудится покой
на лике ясновидца.



---------------------------------------------------------------
 Email: [email protected]

---------------------------------------------------------------


Печать печали на челе,
Луна в начале - на нуле,

И эта ночь в календаре -
Точь-в-точь - листочек в серебре,

И дальше следуют недели -
Как сахарные карамели.



Давай погуляем с тобой в снегопад -
Увидишь, деревья по небу летят,
Троллейбусы, как бегемоты, парят,
А люди похожи на черных котят.

Давай затеряемся в снежном дожде,
Нам будет казаться, что звезды - везде,
Мы утром проснемся с тобой в высоте -
Две черные точки в сияющем льде.


Улитка, выйди
на звуки флейты,
ты станешь птицей -
пришла весна!

Так пел торговец
дарами моря,
холодным утром
на берегу.


Что же там такое синее
На горизонте?
Может, это синее море,
Или синее завтрашнее небо,

Или это туман,
В котором увязнут мои мысли?
Или это птицы дождя -
Они пролетят надо мной,

Испугают криком
И хлопаньем крыльев,
И исчезнут?

А я буду вглядываться в ночь
И думать:
Что же там такое синее
На горизонте?


Усну - запру в постели тело,
Но душу в доме не замкнуть.
Босая, по проспектам белым,
Она пойдет уйдет в свой странный путь -

Гулять по заметенным скверам,
Где замерзают тополя,
По подворотням, к стенам серым,
Среди помоек и угля...

Она к утру ко мне вернется.
Но целый день не улыбнется.


Луна, как маятник, качалась,
Но убаюкать не могла,
Я наблюдать за ней осталась
Из-за холодного стекла.

Кололись звезды, как булавки,
На юг летели облака,
Душа и тело, будто в лавке,
Подрались из-за кошелька.


Томление духа в метро по утрам,
Себя доверяя железным дверям,
Пытаюсь продолжить разорванный сон,
Витаю в тумане, а рядом - бетон.


Солнечный век, гелиоцен,
Мы с тобой - у церковных стен,
Я б хотела туда попасть,
В мир, где время теряет власть,
В мир, где больше нет перемен.


С тобою встретились мы снова:
Ты смотришь, как всегда, сурово,
А я опять люблю другого.


Когда дороги, словно реки,
Стекают грязью под мосты,
Туман вселяется навеки
В пространство тающей воды.

Он заполняет все аптеки,
Он размывает все следы,
Он поселяет в человеке
Предощущение беды.

И человек идет по крыше,
И ничего уже не слышит,
И только дохлые коты
С ним обращаются на ?ты?.

Потом три месяца он где-то,
Потом опять наступит лето.


Дождь - непрерывным паденьем минут,
Осколки хрустальные - в пыль.
Где-то за стенкой стучит ?ундервуд? -
Черточки сложатся в быль,

Будет короткий рассказ без причуд,
Дождь - наш естественный стиль.


Ты говоришь -
Ты прыгаешь
На одной ножке.
Звенят украшения,
Колышется одежда.

Твой собеседник
Слушает молча,
Улыбается, словно
Чеширский кот.

Ваш разговор
Необычайно глубок.
Случайный свидетель
Счел бы себя идиотом.



Ночь: обнаженные звуки
И электрический свет.
Из подворотни тянутся руки
Мертвых газет.

Ночь. Ты прокатишься по переулку,
Озеро ждет за углом.
Каждое слово доносится гулко,
Тянется долго ночная прогулка,
Будет ли снова светло?


Жить,
Ни от кого не зависеть,
Ничего не читать,
Наблюдать,
Пить
Поток собственных мыслей,
Спать.

Ждать,
Когда рак на горе свистнет,
Устать,
Уйти в запредельные выси,
Вернуться опять,
И спать
В холодном потоке мыслей.


Я ищу к тебе отмычки,
В темноте ломаю спички,
Откликаюсь в перекличке,
Но уже совсем не та.

Скоро новые привычки
Ощетиню, как косички,
Не останется от птички,
Кроме песни, ни черта.


Снег выпал и опять растает,
Мои ботинки протекают.
Забыто счастье и несчастье,
Кругом - весеннее ненастье.


Благородная пара за стойкою бара,
Где дымится сигара и блещет гитара.

Благородные леди в хмельном водопаде,
Пирамида бутылок возвышается сзади.

Благородные лица и пьяные рожи -
Все одно - пастораль, если век уже прожит.


Стук воды и звон серебряных монет -
Странный сон на целый день оставил след.
И лазурь и бирюза далеких стран,
И забытый с пробужденьем талисман.


Улитка, зацепив травинку,
Ее волочит по песку.
Мы с ней вдвоем на мертвом пляже,
Мы можем больше не спешить.


Я устала, я выдохлась, мне не спалось;
В полутемном вагоне
Закрываю глаза: мельтешенье полос
На заснеженном фоне.

Это катится стая безумных колес
По ухабистым склонам,
Этот тонут клочки обреченных волос
В густом баритоне.


Меня преследуют картины,
Углами задевают льдины,
Деревья расставляют мины
На самых выгодных местах.

Но нету сил достать бумагу,
Соединить огонь и влагу,
От лени не ступить ни шагу,
Мой замысел вернется в прах.


Признание в любви
Задумчивым домам
В возвышенных стихах,
Но грош цена - стихам.

Сонетов кружева -
Деревьям и мостам,
Не слышащим стихов,
И грош цена - стихам.

Разбросаны листы
По сонным площадям,
Исчезнут все следы,
И грош цена - стихам.


Водопад
Из твоих слов,
Твоих взглядов,
Острых углов
Нашего диалога,

Природы,
В виде пейзажа
Проезжающей мимо -

Всего лишь повод
Для стихотворения,
Для новой встречи,
Для будущего лета
И новых воспоминаний.


Суета сует - твой закон,
Солнца блик среди мертвых книг,
Ты от колокола - язык,
По тебе звонит телефон.


Прошлогодние пирушки -
На куски разбились кружки,
Позабытые подружки -
Прошлогодние игрушки.

Прошлогодние знакомства
Скоро могут дать потомство,
Пережитые недели
Безнадежно надоели.


Покуда будни не воспеты,
К ним не приставлены поэты,
Курорты солнцем не согреты,
Безвкусны лучшие обеды,
Красотки кое-как одеты,
Глупы мудреные советы.

Но вот является поэт.
Он ненавидит целый свет,
Давно готов за медный грош
Воспеть в стихах любую ложь.

Он принесет вам только боль,
Но вы почувствуете соль,
Соль вашей жизни будет в том,
Что он намелет языком.


Два беглеца и две погони,
Четыре стороны ладони,

Болят усталые глаза,
Двоится ясная слеза,

Сто тысяч звезд в ночной короне
И две луны на небосклоне.



Пыль спальных кварталов,
Стук спальных вагонов,
Восход над вокзалом,
Цветы на газонах.

Нас город не встретил,
А просто отметил,
Как два человека
Влились в его реку.

Сирень была белой,
Закат - сине-алый.
Мы всюду успели,
И снова - к вокзалу.


Сквозь лес зеленого стекла
Я, словно зебра, проплыла,

Сорвала два больших цветка,
Мой образ унесла река,

И я теперь в себе несу
Зеленый лес, и я - в лесу.


Я буду не первой кошкой
В списке жертв
Любопытства.


Встает заря над целым светом,
Душа не хочет видеть это,

Душа не хочет верить в чудо,
Надувшись, говорит: ?Не буду!?

?Я вовсе не открою глаз,
На небо не взгляну сейчас;

Я лучше погружусь во мглу,
И буду плакать там в углу.?

Путешествие.


Среди красот и крепостей церковных
Брожу одна, но не могу забыть:
В постели ждет невидимый любовник;
Когда ложусь - боюсь глаза закрыть.


Спасибо вам,
И всем местам,
Что дали нам приют.

Но нам пора
Идти с утра,
Идти неведомо куда,
В загадочные города,
Где нас еще не ждут.

Спасибо крыше и столам,
Спасибо небу и холмам -
Всему, что было тут.

Но нас манит далекий край,
Султаном машет иван-чай,
Привет, прощай, салют!


Фантазиям и вымыслам числа
Назвать никто, наверное, не сможет.
Дорога - деревянная стрела,
И пара слов с задумчивым прохожим.

Вот путь наш, как и прежде, одинок,
А мостовые дождь нещадно гложет,
Из мыслей вытекает слов поток,
И кто его однажды подытожит?

А безымянный путник весь промок,
Скучает незадачливый стрелок,
Со дна реки ползет на город мгла,

И капли растекаются по коже.
К концу подходит вечер непогожий -
Сама не знаю, что я в нем нашла.


Наш теплоход идет в сплошном тумане,
Все города растаяли в сметане,
Наперевес нам выставив кусты.

Но мы с тобою - хитрые  коты,
Следим за разжиревшими домами
С невероятной птичьей высоты.


Из бездны синяя вода
Течет обратно в никуда.
Поющей песенки воде,
Наверно, места нет нигде.


Течет железная дорога
Стальными рельсами в песок.
Еще два дня - совсем немного -
И можно подвести итог:

Как от порога до порога
Ты истрепалась, недотрога.


Мой черт опять полез в бутылку,
И представления не будет.
И в голове моей опилки
Холодный ветер не остудит.


Распахни пошире сердце,
Пригласи вертеп - вертеться,

Бессердечные паяцы
Будут плакать и смеяться

На огромной алой сцене
Чувств твоих, идей, сомнений -
Злые маленькие тени.


Ночи вьются, как кудель,
Нераскрытая постель,
Непрочтенная глава,
Может, я и не права...

Покатилось колесо,
Как всегда, наискосок,
Разбежались все слова,
Может, я и не права...

Снова не видать ни зги,
Поднимаюсь на носки,
Что-то видишь? -  Черта с два!
Может, я и не права...


Ворон воронку вращает во мне,
Ночью я вязну в черничном вине.

И пресловутая бочка мальвазии -
Мальвы и мавры и лавры Евразии.

Так возвращается в дом наваждение,
Бесы усердствуют в ангельском пении
И в водосточные трубы трубят.

Я вспоминаю опять про тебя.
Воспоминание все возвращается,
Ослик бредет, и воронка вращается.


Веселое лето
До косточки съето,
И смотрит со дна
Усталость одна.


Любимые когда-то лица
Прочь разлетаются, как птицы.

Вновь приближается зима
И спячка сердца и ума.

Мне остаются лишь портреты
И половинные сюжеты.


Скопление невероятных слов
И тараканы смотрят из углов.


Ходит истина в тумане,
Держит ножичек в кармане,
Не спеши ее догнать,
Ни к чему тебе все знать.


Солнце ползет с небосвода,
Серыми сделались воды,
Наступает теплая мода
На три четверти года.


Пошла на улицу.
Украсила пейзаж
Собственной фигурой.
Никто не заметил.
Я вернулась.


Каждое утро из мрака
Встает Эос
И смотрит на пальцы,
Как леди Макбет,
Но никак не вспомнит,
Что было ночью.


Исчезли к ночи облака,
Осталась черная река,

Дома - как желтые цветы
В бескрайнем море пустоты.

Опять со мною рядом ты,
Но не со мной, наверняка.


Найду ниточку,
Потерянную в детстве,
Вытащу еще один молочный зуб.
Наконец смогу уснуть.


Который век мы странствуем - кто знает,
Песок рассыпан, маятник разбит,
Но внешний мир все так же обжигает,
И внутренний - по прежнему пьянит.

                3*3

Пройти по улице, танцуя,
На остановке улыбнуться
Бультерьеру!


Мои вещи
Вплетаются в хаос
На твоем столе.


В ванной
Наши зубные щетки
Стоят, обнявшись.


Сомнамбулами в коридорах,
Воздушными шарами в спорах
Мы проживаем это время,
Не ведая его длины.

А по ночам нам снятся сны
За гранью Солнечной системы.


Тебя унес людской поток
Навстречу тысяче дорог,

Звезды погаснул огонек
По небу стелется дымок.

Ненужной нежности комок
Застрял, как в горле, между строк.


Яд -
В вине.
Дан мне
Сад
На дне
И ад -
Над.


От огорчения
В голове всю ночь
Взрывались воздушные шарики.


Проснуться одетыми.
Достать из карманов лекарства -
Еще одна попытка жить.


Войдя в день с той стороны,
Оттолкнувшись ногой от Луны,

Видишь мир со дна,
Наблюдаешь себя из окна,

Ты - пловец в океане сна,
И висит над тобой Луна.


Опускаются руки,
Развязываются ноги,
Подламываются ножки -
Кошке
Очень хочется петь.


Как плохо просыпаться без тебя,
Как жаль, что все равно, с кем засыпать.


Весь день смотрю на телефон,
Рифмую твое имя
С неприличными словами.
Уж лучше напишу я белый стих...


На небе - мокрая известка,
Менты - на каждом перекрестке,
На мне - промокшие ботинки,
На целый день - одни слезинки.


Опять вино из желтых листьев -
Подарок для моих ботинок -
Я вся от радости дрожу.


Прошлое
Дышит мне в затылок -
Боюсь оглянуться.

Я забегаю вперед,
Чтобы заглянуть
Себе в глаза.

Сквозь дверь из будущего
Тянет холодом.


Листья сбиваются в караваны
И улетают в теплые страны.

Дни все темнее, а ночи - длинней,
Кто-то в метро заклинает змей.

Я ухожу по переходу
В  темную воду и на свободу

Где-то в Австралии, там, где весна -
С той стороны сна.


Твои улитки,
Твои улыбки,
Твои заплатки,
Твой кактус в кадке..
Стоп! У тебя ведь нет цветов.

Тогда - обрывки
Твоих слов -
В моей копилке,
Там, где опилки.


Снова и снова
Снится мне странная кукла,
Перебивая спряжения
Испанских глаголов
И лица коллег,
Искаженные вечной спешкой.

О, милая суета,
Домашние запахи,
Старая обувь!

Не отпускайте меня
На холод,
Зачем мне это
Совершенство?


Мой тополь, ты не опадешь,
Не надо - головою в дождь,

Так рано объявлять зиму,
Ведь я и осень не пойму.


На доме разноцветные окошки
Висят, как новогодние игрушки,
И отражение игрушек в луже
Удваивает эту красоту.

В автобусе мы проезжаем мимо,
Сегодня вечером нас ожидают гости -
Ноябрь, непохожий на себя.


Электричка после перерыва -
Изголодавшиеся контролеры.


Реверберация на лужах,
Деревья ожидают стужи
Как идиоты - нагишом,
А нам обещан теплый дом
И даже что-нибудь на ужин.


В лесу из голубиных перьев -
Так называемых деревьев -

Висит на фонаре Луна,
Сова таращится со сна,

И белки падают с сосны,
Как листья прожитой весны.


Прикасаясь к тебе,
Я вижу снова
Дорогу в тумане,
И на том конце -
День нашей встречи.


Ночь - и звезды устали мерцать,
Ведь нам не понять
Их переговоры.
И синие тени легли на кровать
Тигриным узором.

Твое лицо проходит все фазы Луны -
Наверно,  ты видишь странные сны:

Там синяя пена
На гребне зеленой волны
И красные маки,
Но мне не ясны
Эти тайные знаки.


В ночном небе
Распускаются первые лампочки.
В мокром асфальте
Тает мой двойник.

Отраженный свет скользит
По голым проводам.
Троллейбусы
Пользуются невесомостью.

Я смотрю на эту ночь,
Удивляясь,
Не понимая,
Что уже стала
Одной из ее причуд.


Деревья, залитые светом,
Нетрезвых типов силуэты -
Зимы начальные приметы.

Я снова думаю про это,
Когда иду с тобою рядом
По перегною листопада.

Твоя рука и звезд прохлада -
Мне больше ничего не надо,

Я этим вечером согрета,
Я этому покою рада.


И снова слезы на березах,
Как будто кисы на карнизах,
Закат - чахоточные розы
И реки - в миллионе брызог.

А город светится опалом,
Кальмаром миллионопалым,
Сжимает фонари из воска
И просветленные березки.


Дождливый день -
Рекламные красотки
Улыбаются сквозь слезы.


В ночь на Четверг
Шел первый снег -
Не дождь,
Но все ж.


Над призраком дорог
Колеблется дымок.

Каналы и мосты
Унылы и пусты -

Бессмысленный полет
И сон под Новый год.


Проспали мы утро и полдень проспали,
К нам шли отовсюду шестые сигналы,

И били часы, и гремели кастрюли,
Но мы обманули их - мы не проснулись.


Из тучи плюшевые мишки
Летят на белых парашютах
И видят: словно буквы в книжке
Деревья знаки шлют кому-то,

А на катке галдят мальчишки,
А под мостом зимуют утки.


Я держу тебя руками,
Я леплю тебя из снега,
Я тебя чуть-чуть целую -
Так боюсь, что ты растаешь.


На замерзшем стекле -
Отпечатки ладони,
Следы ногтей,
Чьи-то инициалы.

Ты спишь? или думаешь?

Нет, я смотрю в пустоту
Через протаявшее стекло
И перекатываю на языке
Шарики слов - без смысла и вкуса.

И передо мной встают неясные картины
Из прошлого,
Из будущего,
Из этой ночи,

Или я сплю, а ты мне читаешь?


Ночь. Внутри меня -
Больничный коридор.
В нем тихо и светло.
В нем пахнет хлоркой.

Все мысли разбежались
В отдельные палаты -
Попробуй разобраться.


Когда ты говоришь со мной,
В душе молчанье и покой,

Я - глаз ромашки на лугу,
Я никуда не убегу,

Мой голос - только шепот ветра,
Один на десять километров.


По берегам стеклянных рек
Идет печальный человек.

Зима - не сядешь у воды,
Назад приводят все следы,

Паук вокруг сплетает нить,
И до весны - еще дожить.


Мы с тобой пришли с прогулки и почти что не замерзли.
У того, кто самый умный, есть ключи от нашей двери.
Я стою в углу, сморкаюсь - скоро будет чай и ужин.


Я тебя разучиваю,
Разыгрываю, раскручиваю,
Рассказываю сказки,
Дарю раскраски,
А ты все молчишь задумчиво
И строишь мне глазки.


Ее старенький свитер
И длинная юбка
Поют о том,
Что все хорошо,
Все как всегда
В мире без времени.


Танцуя в такт небесной музыке,
Ложится снег волной пуховой.
И, в небо растопырив усики,
Ползет трамвай по всей Садовой.

Везет клубнику и черничины
Через мосты, через сугробы,
Огнями светится привычными,
Металлом звякает без злобы.


В окне
Поблескивает елка.
Под окном
Писает собачка.


В ночь распускается роза ветров,
Странные лица у женщин в метро.

Письма из ваты - плывут облака,
Им протыкают деревья бока,

И торопливо читает Луна
Их незатейливые письмена:

Завтра начнется повсюду мятеж,
Даже слова переменят падеж,

Я не узнаю ни улиц, ни рек,
Разве что правду нашепчет мне снег.


В небе цвета компота (черничного)
Пролетели две птицы
Нарисованный то-то
На стене шевелится.
        И сползает дремота
        На простуженный город,
        Нарисованный кто-то
        Мирно спит под забором.


Вокруг вчерашнего дня
Две ночи смотрят
Черными ямами.

Ты вываливаешься из снега посередине,
Голый и больной,
Плачущий березовым соком.

Ты скользишь по моем телу,
И падаешь вниз, в сугробы,
А я улетаю
В черное ночное небо.


Лимон и апельсин,
Луна и солнце
В одном компоте
Утреннего неба.


Еще не рассвело
Где-то вдали
Дворники скалывают лед
Телефонный звонок
Вытягивает серебряные когти

Где-то вдали
В моей голове
Стилистические фигуры
Превращаются в фантомы из сновидений
В облачка пара
В скульптуры
Которые ветер лепит из снега

Разваливаются
Возвращаются
На уровень моего дыхания
Где-то совсем рядом
Уже утро

Ты просыпаешься - постель такая белая,
Как будто снег над высохшими травами.
И левая рука не знает слова "левая",
А правая - не знает слова "правая".

Тепло тебя щекочет языком.
Ты открываешь глаз, что незнаком
Со словом "глаз"; ты шевелишь рукой,
Не отвечая на вопрос, "какой?"

Для слов, наверно, существует рот,
Но в полумраке кто его найдет?
Пока ты ощущаешь только мглу,
Движение от холода к теплу.

Когда-нибудь мир обретет границы,
Но неизвестность снова повторится.


Облака - ряды безвольных ртов.
Ветер дует в трубы городов.

И, небесной музыке в ответ,
Странный звук рождается на свет:

Так поет хор голосов печальных
О своих несчастиях случайных,

О своих нелепых, жалких тайнах,
О пропавшей музыке планет.


Иногда мы взрослые,
Иногда мы дети,
Иногда мы самые
Странные на свете.

Иногда мы разные,
Иногда мы - врозь,
Иногда мы видим
Друг друга насквозь.

Иногда мы ездим
К кому-нибудь домой.
Иногда - летом,
Иногда - зимой.


То, что случится, посею в снегу.
Всходы увидеть пока не смогу.

Пряха-неряха смотрит в окно,
"Завтра" мотает на веретено,
Мне оставляет одни только "но".


Леденцовый петушок на флюгере,
Ветер слижет твое сердце.


Водоросли,
Пустые бутылки,
Яичная скорлупа
Прилипают к моим стопам.

Но не это
Отпугивает вас,
А холодные пальцы
И пронзительный взгляд глаз
Болотного цвета.

И пелена волос -
Зеленой слизи и слез,
Куда примешиваются кувшинки
И стрекозьи личинки.


Мороз окутал землю паром,
Заставил зазвенеть мосты.
Катилось солнце алым шаром,
День оседал на тротуары,
Под вечер появился ты.


Не заснуть одной - как грустно это.
Жду рассвета, а на самом деле - лета.
За закрытыми глазами - пятна света,
Стеклышки для твоего портрета.


Я поворачиваю голову -
Я слежу за тобой
Из-под желтых ресниц
Подсолнуха.


Все дорожки в саду
Уходят за горизонт.


Некоторые
Делают из мухи слона.
Другие
Делают жемчужины
Из песчинок.


Пейзаж омытый и согретый,
Две кошки солнечного цвета
Глядят без устали на море -
Всю зиму может сниться это.


С утра - какая-то досада,
Осадок и туман в душе.
И падает из окон вата,
Из рам на третьем этаже.

И все закрыто ей уже,
И мы с тобой - два акробата
На проволоке в неглиже,
Над морем, воющем в душе,
И так, наверно, нам и надо.


Посмотри в колодец -
Там звезды
Всю ночь считают
Звездочетов.


Снегопад в лунную ночь.
На деревьях вырастают
Серебряные фрукты.
Вдоль дорог появляются
Диковинные цветы.

Форма Земли становится
Более женственной,
А ее улыбка -
Еще печальней.


Я закрываю глаза,
Чтобы увидеть себя в темноте -
Я опять засыпаю.


В зеркальной глади -
Лицо рыбы.
Мы молча глядим
Друг на друга.


Когда прольется дождь на побережье,
Вода с водой сойдутся в поцелуе,
Чтоб обрести в отчаяньи надежду,
Тогда на берегу тебя найду я.

Ты явишься в разорванной одежде
На остров, что во снах искал, тоскуя.
Меня узнаешь, хоть не видел прежде,
Хоть имени тебе не назову я.

И мы уйдем туда, где светит солнце,
Где тусклый дождь неделями не льется,
Разбрызгивая грязь береговую.

И я забуду этот серый остров,
Где холодно и ветрено, где просто
Явилось чудо в полночь грозовую.


Небо
Сыплет снег и льет воду.
Я смотрю вверх:
Занавески в цветочек,
И на одной -
Поднят уголочек -
В щелочку смотрит Луна.

Похоже, она
Тоже не любит
Плохую погоду.


Не выскажешь обычными словами,
Как в сердце расступилась пустота.
Опять перед закрытыми глазами
Смешение тонов, но все же в гамме
Преобладают синие цвета.

Любимый синий цвет Бараташвили,
Оттенки синего мы оба полюбили
За то, что в них полощется мечта,
И синий сумрак, и кусочки льда
В твоих глазах как будто растворились.

И синие цветы ко мне склонились,
И шепчут: ты все та же, ты все та,
Как десять лет назад - как раз тогда,
Когда впервые мы тебе приснились.
Любимый синий цвет Бараташвили,
Проснусь - а на окне - пластинки льда.


Пойдем пойдем скорей
        Говорила мама

Не трогай кошку
        Она грязная

А он все оборачивался
        Повисая

На маминой руке
        Пока они не скрылись.


В твоей открытке -
Незнакомый почерк:
Мы встретимся впервые
Только завтра.


Я болею.
За окном летает маленькая птичка,
Очень похожая на меня.


В дождливую ночь
Кто-то ходит по лужам,
Чьи-то мокрые лапки
Оставили след на стекле.


Мои стихи -
Тысяча набросков
Твоего лица.


В эти дни предстоящее лето
Наливается соком и цветом,
С каждым вечером, с каждым рассветом
Под себя подбирает приметы.

Лето ищет и место, и время,
Назначает, что будет со всеми,
Пишет в книжке под знаком июня,
Чтоб открыть наугад накануне.


Около юного деревца -
Половинки киндер-сюрприза.


Построю замок
Собственных ошибок -
Мираж среди песка -
И буду жить в нем -

Смотреть
В кривые зеркала,
Читать
Не до конца написанные книги,

Срывать
Бумажные цветы
В пустом саду.


Свой вкус
У вечера снаружи
И у голода внутри.


Хочу смотреть в окно
И хочу спать у тебя на плече.
А еще болят зубы.


Леха, Леха,
Где твой апельсиновый запах?
Опять ты съел птичку?


Хоть на бампере машины
Нарисовано сердечко,
Не бросайся ей навстречу -
Бессердечная она.

Популярность: 1, Last-modified: Thu, 29 Apr 1999 17:29:25 GmT