Снова, снова эта невыносимая вонь, Господи, вот уже месяц меня
преследует запах выглаженного грязного белья, месяц, Господи, месяц я не
могу сесть в транспорт, чтобы какая-то вонючая сука тут же не залезла вслед
за мной, месяц, и вот сегодня опять. Ни яркое солнце, ни свежий воздух не
заставляют поутру эту тварь встать с кровати и одеть на свое ублюдочное тело
чистую, пусть не глаженую, но обязательно, мать твою, чистую рубашку. Хоть
бы ты, падло, для разнообразия говном воняло.
Митя тут же раскаялся и на протяжении всего дня молился, неустанно
выпрашивая прощение за утреннюю необдуманную мысль. Он был добр и никогда не
позволял себе злится долго, потому что Богу это не нравилось. После каждой
молитвы Митя говорил сам себе: "Я расчищаю небо и держу с ним постоянную
связь, обязательно наступит день, когда мне подтвердят правильность
выбранного пути, подтвердят так, как только умеет подтверждать Бог".
Да, он ждал, ждал, как влюбленный, упивался своим ожиданием, до конца
не осознавая величину, бесконечность истины в которую проникал своим
крошечным, сморщенным умишком. Он лежал на ее огромном роскошном теле и
хватался за все выпуклости испытывая по пути маленькие оргазмы. Он был
сопливым генералом с деревянной пукалкой, под чье командование невообразимо
как попало целое войско вооруженных до зубов настоящих солдат. Да, это было
так, потому что Митя очень старался, и как он любил говорить: -- "Я делаю
все правильно, все. Я верю в свое раскаянье и я верю своим раскаяньем, у
меня в голове секундомер, маленький очень точный будильник, он не позволит
совершить грех, который я не смог бы покрыть своим раскаяньем, он постоянно
предупреждает меня звонким голосистым петушком: "Пора раскаиваться, пора
раскаиваться".
Возвращаясь вечером, он уже с благодарностью взирал на окружающих людей
и полной грудью вдыхал затхлый воздух....
Город содрогался от ужасных взрывов. Дымящийся асфальт пузырился как
манная каша и из образовавшихся скважин вырывались языки густого пламени.
Многоэтажные строения словно картонные домики поочередно вспыхивали, потом
разрывались забрасывая друг друга кусками кирпича вперемешку с домашней
утварью и человеческим мясом.
Уцелевшие жители бросились в леса, оставляя мир который так любили и
без которого не представляли своего существования, горяче оплакивая погибших
они причитали и молили небо о тех, чья судьба им была не известна.
Посмотрите какое чистое и звездное небо. Тоненьким, сопливым от долгого
плача голоском промолвил мальчик. Молодая девушка вытирая рукавом глаза,
свободной рукой обняло его за шею и прижала к животу.
Это души погибших, мальчик, сегодня на несколько миллионов звезд стало
больше. Ее сорванный голос дрожал, наклонившись она поцеловала его в лоб и
снова громко зарыдала.
Было холодно, весенний лес встретил беженцев ветром и сыростью. Люди в
паникебежали спотыкались и падали, и снова бежали пока страшные звуки
разрушающегося города не перестали быть слышны. Ободранные, уставшие они
уселись на землю и тесно прижавшись к друг другу пытались согреться. Почти
все были израненные иобоженные. Никто не успел одетьсяпо этому самыми
счастливыми считались те кто предпочитал спать в пижамах и ночных рубашках.
Света, сидела облокотившись на колени и громко выла Мишапытался
успокоить ее, он взял руками ее за плечи и отклонил назад шепча слова
утешения ей на ухо. Успокойся милая все будет в порядке вот увидишь. Сон
наступит новый день и нас спасут, правда. Она не чего не отвечала, вой
становился все сильнее и сильнее, он со злостью тряхнул ее и закричал, да
успокойся ты дура итак тошно. От этого резкого движенияСветины ноги
разъехалисьюноша почувствовал как неожиданно отяжелело тело, обнаженные
плечи выскользнули из рук и она грузно сползла на правый бок. Света лежала
молча, крепко прижимая к животу плюшевого медведя. Милая моя очнись,
пожалуйста, отрой глазки солнышко мое ясное, прости меня, это я Миша. Он
нагнулся покрывая поцелуями ее глаза, щеки и лоб. Что же ты молчишь, ну что
же ты мочишь, ответь хоть что ни будь пожалуйста. Миша схватил ее пытаясь
приподнять, она не застонала, рукиразошлись и маленький плюшевый мишка
отвалился потянув за собой разноцветные гирлянды внутренностей....
Вечером Митя веселился, чувство ненависти отступило и на его место
вселилась великая радость.
Но выходя из троллейбуса, он нечаянно споткнулся и с верхней ступеньки
с размаху заехал головой по уху впереди идущему мужчине. Секунда и опять
промах, Митя почувствовал, что это снова ошибка, ошибка, которая приведет к
раскаянью. И это была правда. Мужчина резко обернулся и, не разбираясь,
схватил его за шиворот, тем самым продолжив падение, и протащил, протащил
так, что Митин нос оставил свою кожу на асфальте. Беда красными буковками
замигала у него в мозгу, беда, Митя знал что виноват, но это была ошибка, а
разве он не прощает ошибки?. Сзади выходили люди, они смеялись и
перепрыгивали через него. Беда, нос болел и пек так сильно, что Митя схватил
его руками как больную ногу и закачался на спине. Старенькая бабушка не
осмелилась его обойти и, причитая, поковыляла к средней двери, и это его
расстроило больше всего, нужно было встать и помочь старушке выйти, помочь,
потому что он всегда им помогал, а теперь нечаянно испугал, испугал и
расстроил. Снова беда и раскаянье...
Свету не хоронили, ее уложили в неглубокую естественную яму и засыпали
ветками. Миша сначала плакал, потом выл, а потом тихо стонал, прижимая
окровавленного плюшевого мишку к своему животу.....
Митя шел по направлению к дому, от куртки воняло собачей мочой и еще
чем-то. На лице разыгралась целая драма, нос распух и покорил себе, части
принадлежащие глазам, и они в протест отказались ясно видеть. Злость клюкой
слепого уже нащупала себе дорогу и осторожно пробиралась к его доброму
сердцу. Он отчаянно молился и кричал про себя: -- Каюсь, каюсь, виноват я,
Господи, виноват только я. Только было ошибкой, и злость тут же его
поправила, виноват, но не только ты, не только будет честно, если ты честен.
Митя понял, что это правда и повторил молитву: -- Виноват Господи, виноват,
но не только моя вина......
Мальчик, который спрашивал про небо, теперь, позабыв про пережитый
ужас, заново в мечтах переживал мгновения, когда вон та прекрасная девушка
прижимала его к своему обнаженному животу. Он осторожно трогал свое лицо, но
ее животик был мягкий и очень приятно пахнущий а ладошки были шершавые и
твердые, это не нравилось, и он на полную мощь включал фантазию и мысленно
спрашивал, терся своим курносым носиком об ее пупок и спрашивал о звездах,
ему было приятно и по-взрослому хотелось курить......
Митя шел, его нос был забит до отказа грязью и еще чем-то. Нужно было
высморкаться, но он не любил боль. Митя шел на ощупь, спотыкаясь, с
вытянутыми вперед руками, шел и молился, прогоняя из сердца злость. Каюсь,
каюсь, но не только я виновен, не только я, Господи.
Это был не первый раз, когда его обижали и унижали, когда над ним
смеялись и когда об него вытирали ноги. Митя помнил все и жутко каялся по
этому поводу. Он направо и налево прощал обидчиков, но они оставались в его
сердце, оставались, иногда ему казалось, что там, в груди находится большой
склад, железный, бронированный склад, и все люди, причинявшие ему боль
висели на крюках там внутри, ожидая, когда он придет и простит их
по-настоящему. Митя понимал, что быть злопамятным грех, и он не желал им
зла, просто по очереди вешал на крюки, и расхаживал под ними, каясь и,
ничего не желая, просто он помнил.....
Девушка, которая рассказала мальчику про звезды, не плакала. Она была
юной и теперь, осознавая, что осталась совсем одна, не плакала а даже
немножко радовалась. Вчера она впервые была с мужчиной, сегодня она
единственная красивая девушка и вокруг четырнадцать мужчин и один мальчик,
который очень скоро вырастет. Она не плакала, потому что мускулистый парень
ее типа только что похоронил ее конкурентку, а сердце подсказывало, что все
они ( единственные уцелевшие во всем мире. Она не плакала, а думала, как
мужчин не поссорить между собой и быть с ними, стать их единственной женой,
объединить их всех собой и некого не упустить. Ей почему-то нужны были все,
иногда по очереди, иногда все вместе, она распределяла среди них свое тело и
возбуждалась, возбуждалась, пока не кончила, сидя на пеньке, голая и
бесстыжая....
Митя зашел в парадное и липкими грязными пальцами нащупал кнопку лифта.
Нащупал, нажал, но лифт был сломан. Митя не разозлился, болел нос, болели
глаза, ему нужно было подыматься на девятый этаж пешком, на ощупь, но он не
разозлился. Кто он есть чтобы злиться и проклинать подонков, сломавших лифт,
разве может он их осудить и наказать?. Митя понимал, что разозлившись, он
только накажет сам себя и поэтому простил неизвестных обидчиков, простил и
помолился, чтобы они никогда больше ничего не ломали. Помолился горячо и
отчаянно, он так и просил Бога: -- Господи, сделай так, чтобы они ничего
больше не ломали. Он просил Бога и объяснял ему свою просьбу тем, что сейчас
он, уставший и избитый пойдет вверх, ступенька за ступенькой, что ему очень
тяжело, и пусть Господь посмотрит на его страдания, потому что завтра вот
так же может идти другой слабый человек, и тот другой попросит его наказать
подонков, наказать их жестоко. Митя знал, ему казалось, он знал, что Господь
не любит, когда к нему обращаются с такими просьбами. И поэтому, ступая на
следующую ступеньку, он говорил: -- Прости их Боже, прости и сделай так,
чтобы они никогда не ломали лифты.
Миша сидел над кучей разного лесного мусора, под которым покоилась
Света. Боль от потери постепенно утихала, на ее месте теперь обосновалась
одна огромная мысль: "Что будет дальше?" или "Что такое дальше?". Кошмар
происходящего был настолько необъясним, что по прошествии пяти минут он
прекратил все усилия разъяснить его себе и стал рассматривать окружающих его
людей. Их было немного, грязные, полуголые, слабые, разбросанные под
деревьями, они молча шатались вперед назад, вперед назад. Мишу почему-то это
очень раздражало, он видел, что люди горевали и были очень несчастны, но он
прекрасно понимал, что смерть Светы совсем не расстроила их. Чувство обиды и
несправедливости завладело им полностью, ему хотелось сгрести их и
раздушить. Все его крепкое тело напряглось, все мышцы набухли и натянулись
как струны. Он пристально рассматривал каждого, как будто оценивая, сколько
секунд понадобится, чтобы раздавить его. Чем больше он всматривался в лица,
чем тщательней оценивал способность к сопротивлению, тем яснее понимал --
никто здесь не сравниться с ним в силе.....
На восьмом этаже Митю стошнило. Упершись двумя руками о железную сетку
шахты лифта, он отчаянно блевал, извергая фонтаны желчи из пустого желудка.
К боли добавилась горечь во рту. Прикрываясь рукавом куртки, он чихнул, и
комок кровавой сопливой кашицы повис на нем, вытягиваясь сосулькой.
Девушка, которая рассказала мальчику про звезды, переживала свой второй
оргазм, это ощущение еще не запомнилось ей, и поэтому было сравнимо лишь с
мечтой, которая внезапно стала явью. Все тело содрогалось и скользкий сырой
пень приятным холодком обдавал вспотевшую задницу. Девушка была
счастлива......
Митя добрался до двери. Нащупав ключом замок, он на удивление быстро
его открыл. Здесь, дома Митя мог себе позволить не много поскулить, жалуясь
в голос. Мир был против него, но не было в этом мире человека, который так
стойко и правильно переживал свои несчастья. Не одного пожелания, кроме как
добра, не слетело с его уст, добра и лишь добра желал Митя, добра он желал
так отчаянно, так неистово что девять из десяти услышавши его сделали бы это
добро. Митя был искренен, ибо никто не мог упрекнуть его за малодушие, он
желал добра не на людях, он не кичился своей добротой, дверь была плотно
заперта, а окна зашторены, он был один-одинешенек в своем доме, и все равно
желал добра, твердо, монотонно желал, желал, желал.....
Мальчик который спрашивал у девушки про небо теперь не сводил с нее
глаз. Он смотрел на нее и понимал, что позволил себе такое желание не
потому, что родителей не было рядом, а потому, что внезапно забыл, что у
него есть родители. Она была прекрасной, желанной и очень доступной. Впервые
не по телевизору он наблюдал женскую грудь, пусть грязную, пусть немного
поцарапанную, но женскую. И это не грудь толстяка из 4 "б", жирная и рыхлая,
которую они с мальчишками тискали на переменах называя владельца шлюхой и
проституткой. Нет это настоящая, всего пять минут назад она раскачивалась
над его головой, и он мог поклясться, что ее правый сосок касался его
макушки.......
Тщательно помолившись, Митя засыпал радостный и умиротворенный. Все
было прекрасно и только дьявольская усталость вперемешку с болью немного его
отвлекали от сна. Митя знал, что сегодня должно присниться что-то необычное,
необычное и удивительное, удивительное и правдивое, правдивое и заслуженное.
Он ждал этот сон, ждал и дождался....
Миша двумя руками схватил облупленную дубовую ветвь и потянул на себя.
Символическое надгробье зашевелилось, но он всецело поглощенный принятым
решением уже не обращал внимания ни на что. Ветвь суком зацепила Светину
ногу, вытащила ее на поверхность и немного, не де крови, поцарапала. Ей не
больно, твердо знал Миша, ей уже не больно. Жалкие людишки с ужасом смотрели
на приготовления, но даже не попытались встать и остановить его. Он укоротил
сук наполовину, сделав его палицей, потом, перекинув пару раз ее из руки в
руку, привык к весу и мог рассчитать силу удара. Удар должен быть один,
говорил про себя Миша, один (раз и готово, раз и готово......
Митя спал. Митя стал небом, звездным, чистым и бескрайним. Под ним
горел город и погибали люди, очень знакомые люди. И хоть Митя был далеко, он
мог вглядеться каждому в лицо, услышать его стон, хрип, зов. Что он первым
отметил, так это то что все горело, но не было дыма и гари, не было вони, и
все происходило в какой-то хирургической стерильности, кровь, хруст костей,
но никакой грязи и вони. Это кара, ликовало сердце, это кара, шептал мозг,
как будто расписываясь под ведомостью о зарплате....
Кровь маленькими капельками покрывала Мишу. Осталось двое, и он уже
жалел, что так быстро убил остальных. Аппетит приходит во время еды, и Миша
с горечью подумал, что мог убивать хотя бы по одному или по двое в день, но
с еще большей горечью понимал, что их уже не воскресить. Осталось всего
двое: напуганный мальчик и полуголая девушка. Миша был в отчаяньи. Только
двое, это все равно, что купить в жару бутылку пива открыть ее, сделать
маленький глоток и нечаянно разбить. Только два удара, раз и готово, раз и
готово......
Митя проснулся, на сердце было легко, чересчур легко, внезапно опустел
его склад, стал безлюдным. Как водолаз, который потерял на глубине свой
груз, он опасался что чрезмерная легкость просто разорвет его изнутри.
Кое-как, замазав нос зеленкой, он вышел на улицу, ощущая презрительные
взгляды прохожих, сел в троллейбус, вдыхая привычную вонь, и с облегчением
почувствовал приближение минут, когда он сможет произнести заветное: "Я вас
прощаю".
Прямой эфир
Актриса внимательно разглядывала свои ногти, молодая ведущая запускала
в эфир звонящих телезрителей, и они спрашивали очень неживыми трескучими и
ехидными голосками. Актриса обнаружила на среднем пальце правой руки
трещинку, маленькую едва заметную трещинку, из-за которой и откололся
кусочек лака.
Жирный оператор капитанским жестом указывал помощнику путь, тот,
беззвучно сопя, толкал его вместе с камерой вдоль круга взад и вперед.
Придя на передачу, актриса гордилась своим маникюром, у нее было
поношенное платье, туфли со стертыми каблуками, закрашенные седые волосы и
еще много всего неприятного, что называется старостью, но ногти были
шикарными, свежими, молодыми, пусть искусственными, но очень естественными.
А теперь эта трещинка.
Ведущая испуганными глазами искала режиссера, она чувствовала, что
никто, кроме него, не симпатизирует этой старой облезлой дамочке. Вопросы
телезрителей сводились к двум темам ( возраст и неудачный рекламный дебют.
Ведущая, ощущая неимоверное напряжение в атмосфере студии пыталась повести
разговор о другом но неизвестно по какой причине в третий раз выразила
сожаление, что ее поколение может увидеть такой яркий талант только в
ретроспективе и что современность осталась бесталанной.
Оператор вспотел. Ни помог ни вентилятор под креслом, ни постоянное
движение. Трусы свернулись в толстый канат, пролезли между ягодицами и при
каждой остановке тележки сдирали распаренную кожу. Он представлял, как едет
в поезде на огромной скорости, вокруг кромешная ночь и распахнутое ветру
окно, потоки прохладного воздуха врываются в купе мощным боевым отрядами и
разбиваются об его задницу. Мечта, фантазия, кайф, но реальность в очке
камеры ( гнусная, обвислая рожа с черными щелями между зубами и желтым,
покрытым слизью языком.
Актриса чувствовала всеобщее презрение, она его чувствовала уже на
протяжении многих лет, только такие же старые режиссеры и партнеры в силу
одинаковости не опускали глаза и не отворачивались от нее. Старость,
забвение, боль и харкающий кашель ( это она. Ее раздражали стихи и
отсутствие личного авто, ванная и скрипучая кровать.
Оператор плакал про себя. Так тяжело последний раз ему было в школе на
уроках физкультуры. Гостья опустила свои запухшие глазенки и настойчиво
колупала ноготь, закусив губу. Было видно, что каверзные вопросы даже не
раздражают ее. Он ползал по ней камерой, выискивая динамику, но затянутое в
мешковатое платье сморщенное тело не хотело двигаться.
Ведущая расправила плечи, выпятив немного горбатенькую грудь.
Пальчиками теребя салфетку, она таращилась по сторонам, пересказывая мамины
рассказы о присутствующей звезде. Телефон молчал, до конца оставалось
каких-то пять минут.
Вася ждал фильм, и самым счастливым его ожиданием был эротический
фильм. Телевизор ( единственная ценная вещь, это первое место в списке
ценностей и следующие десять мест давно пустуют. Если Вася пьет горячий чай
и внезапно разладится изображение, то он никогда в жизни не поставит чашку
на его лакированную поверхность.
До начала фильма осталось каких-то пять минут.
Оператор сдался. Он перестал двигать камерой и стал двигать ногами.
Прохлады не поступала, боль не прекращалась, но он настойчиво хлопал
коленями.
Помощник очень боялся потерять работу. Устроенный на нее без всякого
блата, он видел в раздраженных жестах оператора немые приказы неизвестного
значения. Эта неизвестность пугала помощника, но он выучил наизусть его
скупые уроки. Чувствуй меня как женщину, говорил оператор, на съемке я твой
сексуальный партнер, не разочаруй меня, пожалуйста. И вот настал тот миг
когда помощник почувствовал призыв к действию, он разгонял тележку,
выбиваясь из сил, и хлопки коленей оператора задавали темп его ногам.
Актриса отрывала ноготь, за ним тянулись тощие паутинки клея, и впервые
за много лет она почувствовала не обиду, а усталость. Ведущая сказала, что
сейчас прозвучит последний звонок и стала заранее благодарить ее за
посещение телепрограммы. Актриса понимала, что это последний выход на люди,
в памяти яркими звездочками вспыхивали эпизоды прожитой жизни на сцене, и
слезы, потянув за собой тушь с ресниц, покатились по канавкам морщин.
Ведущая испуганно наблюдала за диким танцем камеры и почувствовала
отдышку.
Актриса всю жизнь проработала с суфлером, она забыла финальную реплику
и теперь искала подсказку.
Актриса подняла глаза и увидела перед собой оператора, который не
по-мужски раздвигал ноги.
Актриса увидела в нем суфлера, она улыбнулась не прикрывая рта, она
раздвинула дряхлые ноги раскрывая камере свое самое большое разочарование.
Вася включил телевизор, держа в руках чашку горячего чая, он заворожено
смотрел на мерцающий экран, где сидела с бесстыже раздвинутыми ногами старая
заплаканная женщина.
Вася с отвращением вглядывался в нее и думал, как мог он поверить ее
материнскому сердцу.
Проповедник
На центральной площади города проповедовал старый, нищий оборванный
монах.
"Церкви без верных, верные без священников, священники без уважения,
христиане без Христа!! На церкви смотрят как на синагоги, не почитаютболее
святилища Господа нашего и Владыки. Таинство не считают святым, праздников
не празднуют, люди умирают во грехе и души их идут на страшный суд не
очищенные покаянием, не укрепленные св. причастием. Малые дети Христа лишены
жизни, так как им отказано в крещении. Голоса еретиков заглушают соединенные
голоса апостолов и пророков созвавших все народы в лоно церкви Христа!" Я
прошел долгий и трудный путь, мои ноги стерла дорога, мое тело истощила
нужда и лишения, но вот я здесь и нет под луной человека сильнее и
решительней меня! Овцы заблудшие прейдите, исповедуйтесь и получите
прощение, ибо близится час страшного суда.
Люди привыкшие за последние годы ко всему, недоуменно переглянулись, но
добросовестно выслушав воззвание седовласого старикамирно разошлись.
Монах присел на гранитный парапет фонтана,низко наклонился и зачерпнув
ладошкой воды обмыл худое, скуластое лицо. Капельки влаги собрались в щетине
на щеках и весело искрились на солнце.
Аллилуйя Господи, аллилуйя. Я здесь, я исполненный веры как прежде ибо
силы мои неистощимы. Антихрист возвысился над землей но не достал до небес,
благослови Господи и ты увидишь как развеются пеплом слуги дьявола, как
восстановиться истинная вера в умах и сердцах человеческих. Аминь.
Достав почерневший лист грубого полотна, перо и выдолбленную из камня
чернильницу он стал быстро записывать не обращая никакого внимания на зевак
время от времени подходивших к нему.
Три дня и три ночи я пробыл в этом городе в поиске веры и благоразумия.
Три дня я вглядывался в лица ища праведников и не находил их, Твое слово
осмеяно и Имя попрано. Служители алтаря безмолвствуют, колокола могучие
молчат не призывая более к молитве и покаянию. Вопль греха этого города
велик, слава его в бесчестии - как Содома и нет покаяния в сердцахжителей
его. Мужа церкви закапывают под забором отпевая кровавым шабашем на его
могиле праведную душу. Нет ни одного человека богобоязненного Господи,
попрано могущество Твое, идолы железные возвышаются над крестами, звери
зловонные и огнедышащие вольно и безнаказанно существуют и в своей утробе
носят грешников.Не могу господи ходатайствовать как Авраам за Содом и
Гоморру, нет и десяти праведников ради которых стоит пожалеть этот город,
нет их Господи.
Мой голос, голос вопиющего в пустыне. Дай мне оружие Господи,
провозгласи знамением начало победоносного шествия веры.
Черные тучи воинственно надвигались на город с одновременно с трех
сторон. Этот феномен объясняли внезапно возникшей тепловой климатической
воронкой которая появилась в следствии какого то экологического кризиса.
Прогнозы на всех радиостанциях звучали по разномуно в одном они были едины,
это реклама.Не беспокойтесь, такой то ресторан работает при любой погоде,
зазывали ведущие слушателей, ласковыми голосами.
Старец опустился на колени обратив лицо на север.
Восстал ад, восстало воинствонечестивое защищая оплот свой . Яслышу как
ропщет земля под копытами коней вражеских, великой будет битва сия.
Настал час для молитвы!
Настал час для проклятия!
Небо над площадью посерело но было чистым и безоблачным. Кровавые
краски заката залили по краям горизонт, пошел дождь. Казалось каждый живущий
почувствовав надвигающуюся беду спрятался за стенами своего жилища.
Монах молился низко припав к земле, меч воткнутый рядом клинком в верх
отражал широким лезвием затухающие лучи уходящего солнца. Потом вскинув руки
он резко отклонился назад и запрокинул к небу голову. Столб белого света
внезапно ударилиз разверзнувшейся земли проникая своей мощной струей сквозь
его истощенное тело.
Аллилуйя, аллилуйя.
Громовым голосом прокричал старик.
С Юга, Севера и Востока в город вступили грозовые тучи. Доставая до
земли черные шевелящиеся густые они обволокли дома и строения.
Площадь находилась в долине окруженная холмами. Три звезды упали с
небес, вонзились в землю и очертили кругвокругнее. Монах поднялся в
лучезарном ореоле света с высоко поднятым над головой боевым мечем, рассекая
воздух он осенил крестным знамением все стороны света. Огромные огненные
кресты стали по краям круга грозными стражами.
Могуч дух нечестивый но непобедима истина Господа. Соберем же силы для
удара, вспашем поле засеянное дьяволом. Истошный звериный рык заглушил
последние его слова, тысяча человеческих тел с размаху ударилась об
воздвигнутую молитвой стену. Сплетенные в шар они неистовоорали взывая о
помощи.
Собирай паству свою пастух или души прочные не угодны более.
Ослабь преграды и впусти страждущих или их муки нестрашны тебе.
Черное небо соединенное с землей выплевывая тела человеческие
размазывала их кровоточащую плоть о невидимые стены.
Войди с запада раб сюзерена своего и сразись со мной как подобает.
Закричал в ответ старик. Я пришел судить ни землю ни плоды ее, а руку
садовника сажающуюядовитые зерна.
Но не торопился демон, приняв обличье женщины с лицом невинным он
склонился в рыдании отчаянном над растерзанными телами. Изображая мать
убитого юноши он прижимал к обнаженной груди голову покойного оскверняя небо
своей лживой молитвой. Потом рыская безумным взглядом по сторонам обнаружил
старца и стал проклятиями возбуждать душу его к раскаянью.
Так ли завещал Отец твой небесный распоряжаться силой своей великой. Не
ты ли защищая себя постом и молитвой раздавил эту душу невинную, не ты ли
думая о многом сделал слишком мало для спасения потому что стоишь невредимый
в одиночестве но по колено в крови человеческой. Расцарапав лицо прекрасное
она билась в истерике, потом схватив безжизненную руку мальчика протянула ее
старцу и сказала. На прикоснись к ней почувствуй холод смерти существа
человеческого, всмотрись в черты лица невинные. Или ты слишком гордчто б
признать ошибку свою. Содрогнулся монах но выстоял, подкосились колени
старческие но еще крепче сжимали длани белые рукоять меча боевого.
Погибель его грех без раскаянья, а в смерти его виновата служба тебе
Люцифер, ответил он. Вскочила Ламия поняв бесполезность труда своего,
схватила когтями звериными тело что так горячо оплакивала и разорвала по
полам пожирая внутренности. Зачем мне убивать тебя глупый дедушка, не могу я
насытиться падалью, мне подавай кровь молодую горячую. Она нырнула во тьму
кромешную и вышла от туда держа в руках младенца не крещенного. Упал на
колени монах протянул руки к дитятке выпуская оружие, закричал демон
неистово ощущая победу близкую.
Ты сдаешься старик без сражения но отдам тебе душу невинную за владенье
мечем дамокловым, а иначеи она занесла лапу когтистую чтоб свершить свое
дело гнусное.
Был готов он встретить дракона огнедышащего но не выдержал жертвы
невинной, обрекал на погибель грешников но не смог довершить начатое. Не
вставая с колен плачущи, он промолвил.
Япойду на сделку с дьяволом, отпусти душу невинную я отдам тебе меч
дамокловой.
Отпустил демон дитя, зареготал меняя обличье на воина крепкого. Рукой в
железной перчатке схватил меч и завертел им на головой.
Теперь и сразиться можно, отстоять владенья от посягательства. Только
слаб мой противник и жалок, битва будет игрой и разминкой мне. Так бахвалясь
он шел вдоль круга чистого.
Старец радуясь сделанному отпустил в свет душу спасенную и взметнулась
она к небу белым голубем.
Улыбаясь открытой улыбкой он промолвил чистым голосом.
Глуп ты дьявол и жаден к падению, я отдал тебе нож разделочный но не
нужен он мне не мясник я. Для победы над злою силою хватит веры и слова
Господа.
И рассеялась тьма кромешная под лучами солнца утреннего, встретил
старец рассвет на коленях каясь страшным раскаяньем.
Проклиная победы дьявола жаждал мщенья я так отчаянно что забыл что
Тобой поручено, и от ныне во имя спасения обрекаю себя на молчание, судит
Бог он достоин истинно.
* ПЕРЕВОДЫ
Rupert Brooke[British Poet -- 1887-1915.]
1905-1908
Зов
Зов прозвучал твой
Сквозь Вечности небытие
Призывом громовым над бездной
Ты позвала меня и я пришел
Я Ночи густоту размыл
Проклятьем древних
И меж трусливых жалких звезд,
Я вспыхнул ярко во вселенной.
Я шел сквозь Ад он становился Раем
Молчанье бесконечное, я звуком озарял
Всем этим на призыв твой отвечал
О нашей встрече возвещая
Развею я и созову
в созвездья заново все звезды
Я радостно им объявлю
О вечности в любви
Ты отстраняешь старость
И заполняешь пламенем миры
Якровью начерчу
На их увядших небесах
Величье имени любви.
Пусть давит света поступь
мою мечту тобою обладать
Пусть небеса на ад падут
Пусть мрак покроет покрывалом
что богом отдано ему
Пусть смерти мантия неумолимо
шумит над головой
Я буду обладать тобой
В своей любви мы заново себя создали
Соединивши жизни в жизнь одну
Мы есть любовь
Себя изъяли
Мы у Богов
Пусть в одиночестве, едины
Мы все же выше ночи
Мы все же выше дня
Мы есть сама любовь
Нам вечность не нужна
Rupert Brooke[British Poet -- 1887-1915.]
1905-1908
Прах
Когда вдыхает смерть
Во тьму и одиночество на век
уводит поводырь
и гулким эхом прожитая жизнь
в его ужасной поступи звучит.
Когда вдыхает смерть
Прекрасные черты
Съедаетбелый червь и тление
Становимся мы прахом
Мы -- я и ты.
Мы -- прах.
Мы -- пыль.
Мы снова пыль, живая
На солнце светом засияли
Мы пыль
Давай же ветер оседлаем
И место смерти облетим
Смотри нас в танце целый хоровод
Мы пыль из пыли
В веселье позабыли
Откуда и зачем призвали нас сюда
Мой танец для тебя
Его я сочинил мечтая
Там в глубине
чтоб удивить тебя
Я буду танцевать его пока
меня ты не узнаешь
Я ж несомненно распознаю
твои черты
Ведь мы любили плоть не замечая
Так почему же пылью
не сможем мы друг друга полюбить
И нам не нужно будет тайных вздохов
Я там раздавленный могильною плитой
Вздыхал на протяжении веков
И проклинал покой
И ждал тебя
И пусть мы встретимся опять чтоб умереть
Теперь умрем мы в месте
В единый солнца луч,
мы превратимся
пока не скроет тьма нас навсегда
И не любившие глупцы поймут тогда
Что пыль их прах
А мы с тобой лучи, лучи
Jim Morison (1943-1970 American poet )
Музыка
Чего ты здесь?
Что привело тебя сюда?
Мелодия?
Ее гармония моя.
Нет не достаточна она.
Тебя привел еще не прозвучавший звук.
Я прав?
Конечно прав мой друг.
Твои стремления извечны.
Экстаз, страсть и мечты
Я знаю путь к началу этих чувств.
Тебя туда я отведу
Ты не придуманная мной
И обращаюсь я к тебе своей душей.
В огне восставшего из ночи дня,
сгорает прошлый мир.
Его должны мы изменить!
Смотри как он могуч пылающий огонь.
Как беспощаден он к тому что тленно.
Ты слишком молода что б постареть
и памятью остаться незабвенной.
Ты хочешь докопаться до истоков.
Я тот к кто отыскал туда дорогу.
Я знаю путь по Лабиринту
ведущего вовнутрь дворца.
Путь к трону властелина,
что заключил в себе обличья Мирозданья.
Там он холодным камнем окружен.
Над ним железные разводы мглы.
Он погружен в свои отходы.
Вдыхает испарения свои.
Я отведу тебя туда,
туда где сны становятся ужасной явью.
Jim Morison (1943-1970 American poet )
Туча
Глазница неба лениво открывалась.
Лучами протыкало трепещущую тучу
светило апельсинового цвета,
И плоть ее смиренно умирала,
путь открывая свету.
Свершилось. Прозрело небо
Бельма улыбкой на тьмы зрачке,
Но тьма следит чтоб свет мерцал,
а не горел везде.
Мы также дырявили собою вашу жизнь,
со скрежетом.
Как корабли, мы оставляли бурлящий шлейф.
Но дальше не смогли пройти
оставленного следа.
Все превратилось в блеф.
След превратился
в слюнявую вагину Гонореи.
Нас проглотила ее прожорливая пасть.
Скажите девушке, идет домой пусть,
не сможет никогда свидетелем убийца стать
Jim Morison (1943-1970 American poet )Ветер
И сырой простудой,
слабо дышит ветер.
И детства облик меркнет,
в осколках разноцветного стекла.
И секунды страхом метит,
звук взведенного курка.
И в ночи, в обители тьмы
поджидает пламень костра
городское безумное племя.
И приходят они
на ощупь
сквозь дым проникая
в поисках молока
И на их лицах,
маска зла,
оскалом песьим,
слюной кровавой торжества
Кто не остановит их?
В пещере дерева
уснули мы втроем, мечтая,
в движении кружились тени и трава
Устало листья шелестели
Нас увлекала неизвестность,
забытого когда то танца
А как стемнело
Худые тени,
приникли к леса плоти
вдыхая.
И мягко, волнами вздымались,
в его дыханья ритме
Так умершие возрождались
пробудившись
И удивленно созерцая
жизнь
вдруг понимали
что мертвые они.
Кто вызвал к танцу их?
Быть может неразумные девицы
забавы ради, сыграли на рояле
"Песню Духов".
Или лесные эльфы?
А может
сам Всемогущий
с собою заболтался
и поприветствовал себя?
Нет это я!
Я вызвал вас
чтоб землю освятить
и возвестить
о наступленье счастья.
Я вызвал вас желая вам добра,
я новый человек, я исполин,
позвал вас помолиться.
* СТИХИ *
Когда небо очень близко, люто, зверем,
дышит брызгая слюнями.
Когда скрежетом истошным,
больно режет перепонки.
Когда мускулом играет туча браво.
И меня не замечая мнет деревья.
Я на холм иду зевая.
На руке чу-чуть свисая бьется время.
С не покрытой головою я грозу не замечаю.
Дотянувши сигарету,
потушу плевком окурок.
И не целясь брошу в небо.
..............
Обвернулась в тучу луна.
Бросившаяся наземь тень - уползла.
Колыхнулась черная трава.
И звезды далекой свет,
безразлично глядел,
как красный зверек
пробежал по краю,
горизонт зажигая.
Рассвет.
..............
Серп луны холодной сталью блещет
Веет ветер, ночь вступает в силу.
Кровь на нем, погибель мою вещет
Мрак небес пророчит мне могилу
Желтый лист покрыл помост дубовый
Не булат мою отымет душу
Крепкою петлей канат пеньковый
По утру на площади задушит
Ох ты доля горькая, несчастная
В год лихой родился видно на светя
Брачным ложем будет мне сыра земля
Памятью потомков клевета
Черный каучук расписал асфальт
Скрежетом метал тишину разбил
Морозь на траве
Кипяток крови, смыл
Ты оставила меня жить
Попросила жить и ушла
Легкой тенью в небеса
Проклял я тогда их
Я кричал им ты моя
Но глухая была тишь
И я содрал тогда блеск дня
Разжевал разбавляя слезой
И раскрасил твою тень
Здравствуй милая ты жива
В полотно где всегда день
Отведу теперь я тебя
Там не будет злобного неба
Изорву я его на клочки
И своей чернотой оно
Не испачкает тебя
И своей глубиной оно
Не сжует горизонты наши
Там в моих любимая глазах
Отражаться будешь только ты
Там в твои любимая глаза
Отлетит моя душа
Птах крылом качнул
Ветер сильный
Отвернул с пути
А птенец в гнезде на осине
Голодно стонал ждя его
Птах ударил клювом
Воздух жгучий
Он в ответ оторвал перо
Птах схитрил, взмыл покруче
Ветер придавил облаком
Ветер победил и ушел на запад
Птаха в камышах потеряв зерно
Проклиная жизнь плакал
А птенец в гнезде уж затих давно
Еще кровит закатом горизонт,
Еще дымиться пыль дороги,
И грязно-синий небосклон,
Еще хранит в себе восторги,
Еще несказанны слова, любви,
Еще дрожит, не спилена верба,
под ветром,
И постирал колпак палач
И сушит бороду судья, счастливый дед он,
И до зачатия судьба, еще ласкает облака,
И тешиться она согрета светом,
Она еще сама частица света,
И жизнью не запятнана она.
Еще не сведены ворожкой меж собой
Значенья, знаки в предсказанье
Еще звезда Алголь, звезда средь тысяч звезд,
Еще глотком вина я возвращаю силы,
И тяжесть дня еще гнетет суставы,
И я еще усталый, не видя гляжу перед собой,
И я еще зову покой не увлеченный тайной,
И я еще не брежу, и сказки главные слова,
Еще в карандаше поэта,
И он еще совсем раздетый,
Стоит овеянный тоской,
И слезы преведущего сонета,
Еще звучат последнею строкой,
И между небом и землей,
Еще дрожит полоска света,
И мастер твердою рукой,
Выводит это,
На плоти белого холста,
Закат, дорога и верба.
Популярность: 1, Last-modified: Thu, 26 Jun 2003 14:59:51 GmT