---------------------------------------------------------------
Год: 1852
Аннотация: Uncle Tom's Cabin
Повесть Г. Бичеръ-Стоу
Разсказанная детямъ Арабеллою Пальмер.Изданiе пятое, исправленное
Изданiе Товарищества М. О. Вольфъ С.-Пбургъ. Москва, 1865.
Оригинал: http://az.lib.ru/b/bicherstou_g/text_1852_uncle_toms_cabin-oldorfo.shtml
---------------------------------------------------------------
Хижина дяди Тома
Повѣсть Г. Бичеръ-Стоу
Разсказанная дѣтямъ Арабеллою Пальмеръ
Переводъ съ англiйскаго
Изданiе пятое, исправленное
Изданiе Товарищества М. О. ВольфъС.-Пбургъ. Москва.
Первое утро
Второе утро.-- Мать и торговецъ невольниками
Третье утро.-- Евангелина
Четвертое утро.-- Офелiя
Пятое утро.-- Томъ и Ева
Шестое утро.-- Топси
Седьмое утро.-- Двойная смерть
Восьмое утро.-- Мученичество.-- Молодой баринъ.-- Освободитель
Госпожа ПАЛЬМЕРЪ -- 32 лѣтъ.
Эдуардъ ПАЛЬМЕРЪ -- 12 --
Елена ПАЛЬМЕРЪ -- 11 --
Софiя ПАЛЬМЕРЪ -- 10 --
Дѣйствiе происходитъ въ Лондонѣ.
-- Большая, большая новость! -- воскликнулъ десятилѣтнiй
мальчикъ, съ живостью отворяя дверь классной комнаты, гдѣ двѣ
небольшiя дѣвочки, немного постарше его, серьезно занимались своими
уроками.
-- Послушай, Эдуардъ, -- сказала Софiя, не отрывая глазъ отъ тетради,
-- если ты и сегодня приходишь мѣшать нашимъ занятiямъ...
-- И будешь разсказывать намъ о твоихъ шалостяхъ, -- прервала Елена, --
то предупреждаю тебя, что мы будемъ принуждены пожаловаться мамѣ.
-- Непремѣнно, -- отозвалась Софiя, поворачивая голову къ
Эдуарду.
-- Довольно! забудьте о моихъ прошлыхъ глупостяхъ, здѣсь идетъ
дѣло о вещи очень интересной.
-- Въ самомъ дѣлѣ?-- спросила Софiя, любопытство которой
начало возбуждаться.
-- И за которую обѣ вы, ручаюсь напередъ, будете мнѣ
признательны: дѣло идетъ о "Хижинѣ дяди Тома".
-- О "Хижинѣ Дяди Тома"!-- воскликнули обѣ дѣвочки
вмѣстѣ.
-- Да, мама сказала мнѣ, что получила наконецъ эту прекрасную
книгу, о которой всѣ говорятъ такъ много и которую всѣ желаютъ
прочесть.
-- Ты заслуживаешь, чтобы мы обѣ обняли тебя, Эдуардъ, за эту
прiятную новость, -- сказали разомъ сестры.
Въ это время вошла госпожа Пальмеръ.
-- Хорошо, дѣти мои; мнѣ очень прiятно, что вы постоянно
дружны.
-- О, мама, -- сказала Софiя, -- Эдуардъ объявилъ намъ, что ты получила
Хижину Дяди Тома, сочиненiе госпожи Стоу.
-- И я принесла ее вамъ, милыя мои дѣти, чтобы тотчасъ-же начать
чтенiе вмѣстѣ. Однако сначала надо намъ начать съ письма,
которое эта добрая и умная дама собственноручно написала всѣмъ
англiйскимъ и американскимъ дѣтямъ.
-- О, прочтите намъ это письмо, милая маменька! -- поспѣшили
воскликнуть Эдуардъ и его сестры.
-- Вотъ оно:
"Милыя дѣти Англiи и Америки!
Одинъ изъ моихъ добрыхъ друзей приспособилъ къ вашему юному возрасту
книгу Хижина Дяди Тома и просилъ меня сказать вамъ, въ видѣ
предисловiя, нѣсколько словъ объ этой хижинѣ.
Постараюсь разсказать вамъ, какимъ образомъ появилась на свѣтъ
эта книга:
Давно еще, прежде чѣмъ хоть одно слово было написано о
Хижинѣ Дяди Тома, происшествiе это разсказано было въ одномъ собранiи
дѣтсй: этотъ-то изустный разсказъ былъ затѣмъ записанъ. Такимъ
образомъ Хижина Дяди Тома по праву принадлежитъ дѣтямъ.
Въ милой маленькой Евѣ я изобразила портретъ
дѣвочки-христiанки. Научитесь у нея, дѣти мои, быть добрыми ко
всѣмъ вашимъ ближнимъ, въ особенности къ убогимъ и покорнымъ;
научитесь у нея говорить всегда съ кротостью и дѣлать столько добра,
сколько будете въ силахъ.
Ева покажется вамъ очень милою и доброю; но было нѣкогда дитя,
еще добрѣе и кротче: это нашъ Божественный Спаситель, Котораго
всѣ мы обожаемъ, обладавшiй дѣтскою простотою сердца,
незапятнанною даже помысломъ грѣха. Теперь сидитъ Онъ одесную Отца; но
Онъ постоянно памятуетъ, что былъ нѣкогда малымъ ребенкомъ, и что Онъ
сказалъ въ зрѣломъ возрастѣ: "Не препятствуйте дѣтямъ
приходить ко Мнѣ, потому что имъ принадлежитъ царство небесное".
Просвѣщенные Его любовью и наставленiями, дай Богъ, чтобы
всѣ вы сдѣлались, подобно Ему, кроткими, чистыми и добрыми".
-- О, то, что ты намъ прочитала, еще сильнѣе возбуждаетъ въ насъ
желанiе услышать Хижину Дяди Тома.
Госпожа Пальмеръ. Прежде чѣмъ начну чтенiе Дяди Тома, я скажу
вамъ нѣсколько словъ объ Америкѣ, гдѣ происходитъ наша
повѣсть. Америка открыта въ 1492 году генуэзцемъ Христофоромъ
Колумбомъ, при помощи королевы Изабеллы Кастильской, склонившей супруга
своего, Фердинанда Аррагонскаго, пособить знаменитому мореплавателю. Въ 1497
году флорентинецъ, по имени Америго Веспуччи, поѣхалъ туда и
утверждалъ, что онъ первый открылъ материкъ и назвалъ своимъ именемъ эту
богатую часть свѣта.
Кентукки, гдѣ мы найдемъ дядю Тома при началѣ нашего
разсказа, -- штатъ, или провинцiя по сосѣдству съ штатомъ Виргинiи,
окруженъ на западѣ рѣкою Огiо.
Канада, о которой также будетъ здѣсь упомянуто, -- обширная
страна Сѣверной Америки. Въ 1604 году, черезъ сто лѣтъ
послѣ открытiя ея бретонскими рыбаками, французы начали тамъ селиться
постоянно: Генрихъ IV выслалъ туда цѣлую колонiю. Въ 1763 году Канада
уступлена Англiи.
Послѣ этого начинаю нашу повѣсть о Хижинѣ Дяди Тома.
-----
За столомъ сидитъ дядя Томъ, лучшiй работникъ на плантацiи господина
Шельби и герой нашей повѣсти.
Дядя Томъ -- мужчина высокаго роста, сильный, съ широкою грудью; лицо
его черно, какъ черное дерево, а крупныя и выразительныя черты
свидѣтельствуютъ о твердости и здравомъ умѣ, соединенныхъ съ
добротою сердца. Все въ немъ обнаруживаетъ уваженiе къ самому себѣ и
сознанiе врожденнаго достоинства при покорности и довѣрчивой
простотѣ.
Смотрите, съ какою заботливостью, сидя у стола, дядя Томъ усиливается
написать нѣсколько буквъ изъ прописи, подъ надзоромъ Жоржа Шельби,
милаго тринадцатилѣтняго мальчика.
-- Не такъ, дядя Томъ, -- говоритъ съ живостью мальчикъ, видя, что
старый ученикъ его выводитъ въ противоположную сторону хвостикъ, --
вмѣсто g ты пишешь q.
Почтительно выслушавъ объясненiя молодого учителя, который, впрочемъ,
для примѣра ученику, написалъ нѣсколько g и q, дядя Томъ понялъ
разницу въ формѣ двухъ буквъ и, взявъ снова толстыми своими пальцами
карандашъ, положенный было на столъ, терпѣливо принялся за работу.
Начертивъ нѣсколько g какъ слѣдуетъ, онъ весело воскликнулъ:
-- Не правда ли, господинъ Жоржъ, я написалъ хорошо?
-- Ну, тетушка Хлоя, -- сказалъ Жоржъ, -- я начинаю чувствовать голодъ;
скоро-ли испекутся бисквиты?
-- Испекутся? Нѣтъ еще, господинъ Жоржъ, -- отвѣчала
тетушка Хлоя, -- но они уже начинаютъ отлично зарумяниваться.
Наконецъ Жоржъ сѣлъ ужинать съ дядей Томомъ; потомъ тетушка Хлоя,
напекши довольно бисквитовъ, которые уложила красивымъ столбомъ, взяла на
колѣни маленькую дочь, еще въ пеленкахъ, и начала ей напихивать ротикъ
бисквитами, а послѣ и себя не забыла. Въ то-же время два небольшiе
мальчика, Петръ и Джозефъ, кувыркались подъ столомъ, съ кусками бисквитовъ
въ рукахъ то щекоча другъ друга, то дергая маленькую сестрицу за ножки.
Наконецъ, посадивъ малютку на плечо, дядя Томъ началъ танцовать съ нею,
тогда какъ Жоржъ хлопалъ концомъ платка, а Петръ и Джозефъ, прыгая вокругъ,
ворчали какъ медвѣжата. Это продолжалось до тѣхъ поръ, пока
всѣ не устали. Тогда тетушка Хлоя сказала:
-- У меня уже голова трещитъ отъ вашего шума! Надѣюсь, что вы
кончили, потому что сегодня вечеромъ у насъ будетъ собранiе.
Собранiя эти происходили еженедѣльно въ хижинѣ дяди Тома.
Едва тетушка Хлоя договорила послѣднее слово, какъ въ хижину
вошли негры господина Шельби: старики, пожилыя женщины, парни и молодыя
дѣвушки. Они сперва молились, потомъ пѣли, потому что негры
любятъ музыку и имѣютъ пѣсни своего сочиненiя, которые они
приспособили къ гимнамъ "о Небесномъ Iерусалимѣ" и о единственной
землѣ свободы -- "землѣ Ханаанской", въ которую войти они
сгораютъ отъ нетерпѣнiя. Они распѣвали отъ искренняго сердца эти
гимны: одни смѣялись, другiе плакали, пожимая другъ другу руки.
Послѣ пѣнiя молитвы, добрые негры, собравшись вокругъ Жоржа,
просили его еще остаться съ ними и прочитать имъ что-нибудь. Жоржъ избралъ
послѣднюю главу "Откровенiя" и, по мѣрѣ чтенiя, объяснялъ
имъ, потому что мать съ особенной заботливостью учила его религiи.
Обязанность эту онъ исполнилъ чрезвычайно удовлетворительно для своихъ
слушателей, которые объявили, "что онъ въ самомъ дѣлѣ говоритъ
удивительно ясно, такъ, что и духовный лучше не изъяснилъ бы". Потомъ дядя
Томъ прочелъ молитвы "хорошо до превосходства", какъ сказалъ одинъ старый,
добрый негръ, потому что, возносясь къ Богу, сердце его было переполнено
чувствомъ. Въ то время, когда дядя Томъ читалъ молитву, иные негры
изрѣдка присоединяли къ ней и свои голоса, потому что въ
дѣлѣ религiи считали его какъ-бы патрiархомъ. Собранiе это
продолжалось до глубокой ночи; наконецъ разошлись, и каждый негръ удалился
въ свою избушку. Дядя Томъ читалъ еще библiю, возлѣ него сидѣли
дѣти и тетушка Хлоя. Легкiй стукъ въ окно хижины въ такую позднюю
пору, заставилъ всѣхъ вздрогнуть: всѣ бросились отворять дверь
въ которую вошла Элиза, горничная госпожи Шельби, держа на рукахъ своего
маленькаго, хорошенькаго Генриха.
-- Что случилось?-- спросили вмѣстѣ дядя Томъ и тетушка
Хлоя.
-- А то, дядя Томъ и тетушка Хлоя, -- отвѣчала Элиза, -- что я
собираюсь бѣжать и уношу съ собой ребенка, потому что масса
{Господинъ, хозяинъ.} его продалъ.
-- Продалъ!-- повторили старики со страхомъ и подымая руки къ небу.
-- Да, продалъ, -- сказала Элиза.-- Я вошла въ кабинетъ чрезъ барынину
дверь и слышала, какъ масса говорилъ женѣ, что продалъ какому-то
торговцу невольниковъ и Генриха, и тебя, дядя Томъ.
При этихъ послѣднихъ словахъ Томъ всплеснулъ руками; глаза его
выражали горько-болѣзненное чувство; онъ бросился на старое кресло, а
голова его опустилась на грудь при одной мысли, что онъ долженъ будетъ
оставить жену и дѣтей и перейти во власть какого-нибудь безжалостнаго
плантатора. Тетушка Хлоя старалась съ Элизой склонить и его къ побѣгу;
но онъ отвѣчалъ, что не хочетъ обманывать своего господина, который
постоянно имѣлъ къ нему довѣрiе.
-- Нѣтъ, -- сказалъ онъ, -- хозяинъ всегда найдетъ меня на своей
землѣ, какъ и я всегда встрѣчу его на ней.
Зная, что если онъ, цѣннѣйшiй изъ всѣхъ невольниковъ,
не будетъ проданъ, то господинъ Шельби непремѣнно лишится всѣхъ
прочихъ негровъ, благородный Томъ твердо рѣшился не предпринимать
ничего, во вредъ господину, для своего спасенiя. Теперь скажемъ
нѣсколько словъ объ Элизѣ. На другой день ужаснаго разговора
между господами, она должна была лишиться своего маленькаго Генриха и отдать
его въ руки торговца невольниками. Генриху было только четыре года, и онъ
еще ни разу до сихъ поръ не разставался съ матерью. Какъ же она могла
спокойно согласиться на этотъ гнусный грабежъ? Смерть казалась ей гораздо
отраднѣе. И вотъ она тотчасъ вознамѣрилась скрыться съ нимъ и
бѣжать по направленiю къ такъ-называемымъ свободнымъ штатамъ, т.-е. въ
ту часть Америки, гдѣ нѣтъ невольниковъ, а оттуда добраться до
Канады, въ которой она и ребенокъ будутъ уже свободны. Съ этими мыслями она
ползкомъ добралась до кроватки Генриха. Ребенокъ ея спалъ спокойно; курчавые
волосы длинными буклями окружали его личико; полуоткрытый румяный ротикъ
повременамъ улыбался, а маленькiя, пухленькiя ручки его небрежно были
раскинуты по одѣяльцу.
-- Бѣдное дитя! -- воскликнула Элиза, -- тебя продали! но мать
спасетъ тебя!
И, разбудивъ Генриха потихоньку, она поспѣшно одѣла его и
побѣжала съ нимъ къ хижинѣ дяди Тома.
-- Куда ты идешь, мама?-- спросилъ Генрихъ.
Но мать отвѣчала:
-- Тсъ, Генрихъ! не надо говорить громко; злой человѣкъ пришелъ
разлучить Генриха съ мамой, но мама не захотѣла и уходитъ съ
маленькимъ Генрихомъ, чтобы злой человѣкъ не взялъ его.
-- А теперь, -- сказала Элиза, останавливаясь у дверей хижины, -- я
видѣла своего мужа сегодня послѣ обѣда, не зная тогда, что
произойдетъ; его хозяева такъ дурно съ нимъ поступаютъ, что, говорилъ онъ
мнѣ, хочетъ ихъ оставить и бѣжать. Постарайтесь, если можно,
увѣдомить его, что я удалилась и по какой причинѣ, и скажите
ему, что хочу добраться до Канады. Кланяйтесь ему отъ меня и скажите.--
здѣсь она отворотилась на минуту и потомъ прибавила взволнованнымъ
голосомъ:-- скажите, чтобы былъ добрымъ, сколько можно, чтобы мы могли
встрѣтиться тамъ, высоко.
-----
-- Сегодня мы остановимся на этомъ, дѣти мои, -- сказала госпожа
Пальмеръ, закрывая книжку.
-- Ахъ, мама, мы прерываемъ чтенiе на самомъ занимательномъ
мѣстѣ! -- проговорила со вздохомъ Софiя.
-- Завтра мы снова начнемъ нашу повѣсть, -- сказала улыбаясь
госпожа Пальмеръ, -- и будемъ продолжать ежедневно, пока не окончимъ.
ВТОРОЕ УТРО. МАТЬ И ТОРГОВЕЦЪ НЕВОЛЬНИКАМИ
Госпожа Пальмеръ. Вчера, милыя дѣти, мы остановились на томъ, что
Элиза убѣжала изъ хижины дяди Тома, чтобы скрыться отъ торговца
невольниками, который купилъ ее съ Генрихомъ у господина Шельби, ея прежняго
хозяина.
Въ то-же самое время человѣкъ этотъ, въ сапогахъ со шпорами,
шумно вошелъ въ гостиную господина Шельби и сказалъ самымъ недовольнымъ
тономъ:
-- Могу сообщить вамъ, Шельби, самую гнусную новость: горничную взяли
черти и вмѣстѣ съ нею ребенка!
-- Господинъ Галей, вы забываете, что моя жена здѣсь, -- сказалъ
сухо господинъ Шельби.
-- Извините, сударыня, -- проговорилъ Галей съ гнѣвной
физiономiей и слегка поклонившись, -- тѣмъ не менѣе повторяю,
что это подлая низость.
-- Садитесь, сударь, -- сказалъ г. Шельби.
-- Я не ожидалъ подобной штуки, -- проворчалъ Галей.
-- Какъ, милостивый государь!-- воскликнулъ Шельби, оборачиваясь съ
живостью.-- Что вы хотите этимъ сказать? Если кто оскорбляетъ мою честь, у
меня одинъ только отвѣтъ для этого.
Вздрогнувъ при этихъ словахъ, торговецъ невольниками отозвался
голосомъ, уже менѣе громкимъ:
-- Однако же непрiятно такому доброму человѣку позволить
поддѣть себя такимъ образомъ.
-- Раздѣляю ваше неудовольствiе, господинъ Галей, --
отвѣчалъ Шельби.-- Оно нѣкоторымъ образомъ извиняетъ
нѣсколько невѣжливый вашъ входъ въ гостиную; но не
слѣдуетъ однако же переступать извѣстныхъ границъ. Я считаю себя
обязаннымъ помогать вамъ въ вашихъ поискахъ: къ услугамъ вашимъ лошади, люди
и все, что можетъ служить успѣху вашего предпрiятiя. Наконецъ, Галей,
-- продолжалъ Шельби, помолчавъ немного и переходя изъ недовольнаго тона въ
тонъ своего обычнаго, хорошаго расположенiя духа, -- кажется мнѣ, вамъ
ничего лучшаго не остается для успокоенiя себя отъ хлопотъ, какъ спокойно
позавтракать съ нами, а потомъ поговоримъ, что намъ дѣлать.
Госпожа Шельби вышла подъ предлогомъ какихъ-то занятiй и прислала
толстую мулатку съ кофе.
-- Любезная хозяйка однако-же не слишкомъ внимательна къ вашему
покорному слугѣ, -- сказалъ Галей, неловко скрывая желанiе
фамильярничать.
-- Я не привыкъ слушать, чтобы о моей женѣ говорили подобнымъ
образомъ, -- холодно замѣтилъ господинъ Шельби.
-- Извините, извините, Шельби, я хотѣлъ только пошутить, --
сказалъ Галей съ принужденной улыбкой.
-- Не всѣ шутки прiятны, -- отвѣчалъ Шельби!
-- Посмотрите, пожалуйста, какая перемѣна!-- бормоталъ Галей какъ
бы про себя, -- сколько гордости и щекотливости съ тѣхъ поръ, какъ я
уничтожилъ всѣ его векселя! Откуда этотъ важный тонъ? Смѣшно,
честное слово, смѣшно!
Бѣгство Элизы привело въ движенiе всѣхъ невольниковъ
плантацiи господина Шельби. Они ходили взадъ и впередъ, бѣгали,
толкались, кричали; вездѣ замѣтно было, повидимому, желанiе
услужить Галею въ его преслѣдованiи, а въ сущности всѣ они тайно
сговорились задержать какъ мождо долѣе отъѣздъ торговца
невольниками. Вотъ что говорилъ одинъ изъ негровъ, предназначенный
сопровождать Галея, своему товарищу, который тоже долженъ былъ
раздѣлить съ нимъ это порученiе:
-- Вниманiе, Анди! Ясно, какъ день, что барыня хочетъ выиграть время.
Вниманiе, Анди!-- прибавилъ онъ громче и какъ-бы самъ передъ собою
тщеславясь своею проницательностью, -- конечно, барыня не желаетъ этого.
Пусть лошади бѣгутъ куда хотятъ -- направо, налѣво, чрезъ луга,
лѣса, я не буду имъ препятствовать; а масса будетъ, безъ
сомнѣнiя, ждать, пока все это кончится. Не правда ли?
Анди улыбнулся насмѣшливо.
-- Вниманiе, Анди! вниманiе! Положимъ, что лошадь массы Галея
брыкается. Да, да, она брыкается!.. Выпускаемъ тогда пару другихъ лошадей,
какъ будто-бы на помощь, -- повторилъ со смѣхомъ Самъ.-- Въ самомъ
дѣлѣ это будетъ отличная помощь! Не правда-ли, Аиди?
И оба негра, Самъ и Анди, свѣсивъ головы на плечи, щелкали
пальцами, танцовали и предавались веселому продолжительному смѣху,
хотя благоразумiе и требовало удерживаться отъ этого.
Среди самаго сильнаго взрыва этой веселости, успокоенный двумя или
тремя чашками отличнаго кофе, Галей показался на галереѣ, улыбаясь и
почти весело разговаривая съ хозяиномъ. При видѣ его, Самъ и Анди,
снявъ съ головъ нѣсколько сшитыхъ листьевъ, служившихъ имъ
вмѣсто шляпъ, поспѣшили стать у стремянъ лошади, съ
намѣренiемъ пособить барину, если встрѣтится надобность.
-- Въ дорогу, ребята, -- сказалъ Галей, -- въ дорогу и безъ замедленiя!
-- Не замѣшкаемъ, господинъ, ни минуты, -- отозвался Самъ,
подававшiй поводья и державшiй стремя, тогда какъ Анди отвязывалъ пару
другихъ лошадей.
Едва Галей коснулся сѣдла, какъ горячая лошадь мигомъ бросилась
въ сторону и кинула всадника на мягкую траву, за нѣсколько шаговъ отъ
себя. Схвативъ лошадь за узду, Самъ сильно началъ ругаться; но онъ
сдѣлалъ только то, что нежданно въ глаза лошади ударило солнце,
которое онъ закрывалъ отъ нея прежде своими черными волосами. Это нисколько
не успокоило коня: поваливъ негра, онъ поднялся на дыбы, фыркнулъ два или
три раза и, лягнувъ всѣми четырьмя ногами, пустился вскачь,
преслѣдуемый вблизи двумя другими лошадьми, Билемъ и Жерри, которыхъ,
по прежнему уговору, поспѣшилъ выпустить Анди, разразившiйся страшною
бранью. Легко представить себѣ замѣшательство, бывшее
слѣдствiемъ этого случая. Въ то время какъ Самъ и Анди взапуски другъ
передъ другомъ притворялись страшно взбѣшенными, -- собаки лаяли по
всѣмъ направленiямъ, а Мике, Моисей, Манди, Фанни, негры и негритянки
обоего пола бѣгали, топали, прыгали, хлопали въ ладоши, кричали и выли
съ жаромъ и удивительнымъ рвенiемъ.
Съ своей стороны Галей тоже метался какъ помѣшанный: бранился,
шумѣлъ, топалъ ногами, но все это было напрасно. Господинъ Шельби съ
крыльца, напрягая изо всей силы голосъ, казалось съ большимъ рвенiемъ
распоряжался направленiемъ погони, а госпожа Шельби, стоя въ комнатѣ у
открытаго окна, смѣялась и дивилась столькимъ напраснымъ усилiямъ,
хотя и догадывалась о настоящей причинѣ, замедлявшей окончанiе этой
шумной сцены.
Наконецъ, торжествующiй Самъ появился около полудня. Сидя верхомъ на
Жерри, онъ велъ запыхавшуюся, облитую потомъ лошадь Галея; но огненный взоръ
и дымящiяся ноздри животнаго сильно свидѣтельствовали, что оно не
утратило еще любви къ свободѣ.
-- Поймалъ! поймалъ!-- воскликнулъ Самъ, бросая гордые взгляды во
всѣ стороны.-- Если бы не черный Самъ, то до сихъ поръ ничего не было
бы, конечно, но я схватилъ его.
-- Ты! -- проворчалъ Галей сердитымъ голосомъ, -- если бы не ты, у насъ
не вышла бы эта исторiя.
-- Да благословитъ всѣхъ васъ Господь, -- отвѣчалъ Самъ, --
а въ особенности меня, который бѣгалъ, гонялся, ловилъ такъ, что на
мнѣ нѣтъ сухой нитки.
-- Довольно, довольно! -- сказалъ Галей, -- по милости твоихъ шутокъ я
потерялъ уже три часа; теперь въ дорогу, и чтобъ не было больше подобныхъ
комедiй!
-- Какъ же, господинъ, -- отозвался Самъ умоляющимъ голосомъ, --
развѣ вы хотите умертвить и насъ, негровъ и лошадей? Негры едва въ
состоянiи двигаться, а лошади въ мылѣ. Вы, конечно, располагаете
выѣхать послѣ обѣда: ваша лошадь устала и испачкалась,
надо ее вычистить, Жерри хромаетъ, да и барыня не позволитъ намъ такъ
выѣхать. Притомъ нечего спѣшить, сударь: Элизу поймать не
трудно, потому что она не скоро ходитъ.
Госпожа Шельби, съ любопытствомъ прислушивавшаяся изъ окна къ этому
разговору, сочла удобнымъ вмѣшаться въ него и, подойдя къ Галею,
вѣжливо выразила свое сожалѣнiе о непрiятномъ случаѣ и
просила его остаться обѣдать, увѣряя, что тотчасъ подадутъ на
столъ.
Хотя неохотно, однако Галей принялъ новое приглашенiе и, недовольный и
скучный, возвратился въ гостиную.
-- А что, видѣлъ-ли ты его, видѣлъ-ли?-- спросилъ Самъ,
войдя въ конюшню и привязавъ лошадь къ столбу.-- Ахъ, какъ это превосходно!
Въ самомъ дѣлѣ есть на что посмотрѣть: танцуетъ, скачетъ,
вертится, проклинаетъ насъ. "Ба-ба-ба! -- говорю самъ себѣ, --
бранись, старый негодяй, шуми, старый мерзавецъ!" Не правда ли, хотѣлъ
поймать лошадь? А можетъ быть хотѣлъ поймать несчастныхъ негровъ? О,
Боже, Боже! Еще и теперь вижу его красные глаза, словно карбункулы. И ты,
Анди, видѣлъ-ли ты его такъ, какъ я?
И Анди съ Самомъ, опершись объ стѣну, предались самому веселому,
чистосердечному смѣху, который вознаградилъ ихъ за долгое принужденiе.
-- А что, Анди, -- сказалъ серьезно Самъ, принимаясь чистить лошадь
Галея, -- вѣдь говорилъ я тебѣ, что проницательность
славнѣе всего. Есть разница между однимъ и другимъ негромъ. Прiучайся,
Анди, смолоду къ проницательности. Я замѣтилъ еще сегодня утромъ, чего
желаетъ госпожа, хотя она не сказала ни слова. Проницательность, Анди, какъ
говоритъ нашъ господинъ, есть способность души, а способности не одинаковы у
каждаго, но всѣ могутъ ихъ образовать.
-- Можетъ быть, -- отвѣчалъ Анди, -- по кажется, что сегодня я
порядочно помогъ твоей проницательности и недурно сыгралъ свою роль.
-- Анди, -- сказалъ Самъ съ видомъ человѣка, мнѣнiе
котораго непогрѣшимо, -- ты малый не глупый; теперь я знаю, къ чему ты
способенъ, и въ случаѣ надобности прибѣгну за совѣтомъ;
иногда и оселъ опережаетъ мула. Теперь, Анди, пойдемъ домой, и я
увѣренъ, что получимъ отъ барыни по лакомому куску.
Но оставимъ плантацiю господина Шельби и возвратимся къ бѣдной
Элизѣ. Вотъ она быстро удаляется отъ единственнаго пристанища; вотъ
она, печальная, задумчивая, убѣгаетъ изъ-подъ покровительства доброй
барыни, которая постоянно оказывала ей ласки и расположенiе. Съ каждымъ
шагомъ впередъ она прощается съ какимъ-нибудь знакомымъ предметомъ. При
холодномъ и ясномъ свѣтѣ звѣзднаго неба она поочередно
смотритъ то на кровлю, подъ которой родилась, то на дерево, осѣнявшее
первыя ея игры, то на рощу, въ которой провела столько счастливыхъ вечеровъ,
склонивъ голову на плечо своего молодого мужа. Всѣ предметы,
представляющiеся глазамъ ея, пробуждаютъ въ душѣ милыя воспоминанiя и,
словно упрекая въ побѣгѣ, спрашиваютъ -- подъ какой кровлей
отдохнетъ она спокойнѣе.
Но угрожаемая страшною опасностью, материнская любовь возросла въ ней
до помѣшательства, заглушая всякое сожалѣнiе и превозмогая
страхъ. Сынъ ея уже могъ бы идти возлѣ матери, но она дрожитъ при
одной мысли выпустить его изъ рукъ. Эта мысль какъ-будто уже приближала
опасность, и Элиза сильнѣе прижимаетъ дитя къ груди и прибавляетъ
шагу.
Замерзшая земля трещитъ подъ ногами бѣглянки, и это заставляетъ
вздрагивать бѣдняжку. Жужжанье мухи, полетъ птицы, каждый звукъ
природы, одушевленной или неодушевленной, быстро пригоняетъ кровь къ ея
сердцу, и Элиза ускоряетъ шаги, и безъ того довольно поспѣшные. Она
уже не чувствуетъ тяжести мальчика: онъ ей кажется перышкомъ, стебелькомъ;
каждый сильный ударъ сердца отъ страха увеличиваетъ въ ней
сверхъестественную энергiю, толкающую ее впередъ, а блѣдныя ея губы
шепчутъ поминутно: "Господи, спаси меня! Господи, сохрани меня!"
Сначала удивленiе и страхъ не давали спать Генриху, но мать такъ
нѣжно и заботливо убаюкивала ребенка, увѣряя, что спасетъ его,
что мальчикъ, котораго глазки слипались, спросилъ только, довѣрчиво
обнявъ ее за шею:
-- Скажи, мама, можно ли мнѣ уснуть?
-- Спи, душка, если хочешь.
-- Но если я усну, мама, ты не позволишь ему взять меня?
-- Не дамъ, съ Божьей помощью, -- отвѣчала мать, блѣдность
которой увеличилась, а большiе черные глаза блеснули огнемъ.
-- Навѣрное-ли, мама?
-- О, навѣрное, дружочекъ, -- отвѣчала мать.
И ребенокъ уснулъ, твердо полагаясь на увѣренiе матери.
Послѣ нѣсколькихъ часовъ они пришли къ мѣсту,
обсаженному деревьями, среди которыхъ пробѣгалъ прозрачный ручеекъ.
Генрихъ попросилъ ѣсть и пить, и мать, перелѣзши черезъ плетень,
спряталась за большую скалу, чтобы не увидѣли ее прохожiе, и достала
изъ котомки кое-что съѣстное.
Удивленный и огорченный, что мать ничего не ѣла, Генрихъ съ
дѣтской заботливостью обнялъ ручонками ея шею и усиливался положить въ
ротъ матери нѣсколько крошекъ; но бѣдной женщинѣ казалось,
что ее задушитъ малѣйшая крошка хлѣба.
Элиза постоянно отказывалась отъ нѣсколькихъ повторенныхъ
попытокъ ребенка, говоря: "Нѣтъ, милый мой Генрихъ, мама не станетъ
кушать до тѣхъ поръ, пока не спасетъ тебя. Пойдемъ скорѣе
впередъ, впередъ до рѣки", -- прибавила она.
Около полудня Элиза остановилась у одной фермы, понравившейся ей по
наружности, обличавшей чистоту и опрятность, чтобы отдохнуть немного и
купить кое-что изъ провизiи. Потомъ она вошла въ сосѣднiй постоялый
дворъ, имѣя въ виду получить нѣкоторыя необходимыя ей
свѣдѣнiя.
-- Рѣка Огiо, -- отвѣчали ей, -- сильно разлилась и мутными
волнами своими катитъ огромныя льдины.
-- Нѣтъ ли паромовъ въ Б***?-- спросила она у услужливой хозяйки.
-- О, нѣтъ, паромы уже не ходятъ.
При этомъ огорчительномъ отвѣтѣ, Элиза подошла къ окну и
едва показалась въ немъ, какъ въ ту-же минуту до ея слуха долетѣлъ
крикъ, которымъ негры предостерегаютъ другъ друга о неизбѣжной
опасности. Въ одно мгновенiе она узнала Сама, который, чтобы имѣть и
отговорку въ крикѣ, нарочно такъ надѣлъ шляпу, что вѣтеръ
сорвалъ ее. Въ нѣсколькихъ шагахъ за нимъ галопировали Галей и Анди.
Казалось, тысяча жизней сосредоточилась въ сердцѣ Элизы при этомъ
страшномъ зрѣлищѣ. Скрытая дверь выходила прямо на рѣку, и
вотъ злополучная мать быстро схватываетъ ребенка, котораго уложила было въ
постель, судорожно сжимаетъ его въ своихъ объятiяхъ и съ быстротою молнiи
сбѣгаетъ съ нимъ по лѣстницѣ. Но въ то время какъ она
добѣгала уже до берега, ее замѣтилъ торговецъ невольниками.
Галей соскакиваетъ поспѣшно съ лошади и съ громкимъ крикомъ: "Самъ и
Анди!" пускается въ погоню за бѣглянкой, какъ борзая,
преслѣдующая оленя. Въ эту роковую минуту ноги Элизы, казалось, не
касаются земли; въ одно мгновенiе она очутилась надъ пропастью. Погоня за
бѣдной матерью и ребенкомъ была уже въ нѣсколькимъ шагахъ.
Толкаемая нечеловѣческою силою, которую Богъ придаетъ только отчаянiю,
Элиза съ дикимъ крикомъ и сверхъестественнымъ проворствомъ однимъ прыжкомъ
перепрыгиваетъ грязный потокъ, тянувшiйся вдоль берега, и останавливается на
большой глыбѣ льда, которую рѣка уносила съ собою. Только одно
безумiе или бѣшенство могло отважиться на подобный страшный скачокъ...
Самъ, Анди и Галей невольно вскрикнули отъ ужаса.
Зеленоватая льдина, на которую она вспрыгнула, затрещала подъ ея
ногами, хотя она едва остановилась на ней. Испуская дикiе крики и увлекаемая
безумной силой, она перепрыгиваетъ съ льдины на льдину, спотыкаясь, падая и
снова перепрыгивая. Она потеряла башмаки, чулки ея изорвались въ
нѣсколькихъ мѣстахъ. Но она ничего не видѣла, ничего не
чувствовала до тѣхъ поръ, пока, словно во снѣ, достигнувъ
противоположнаго берега Огiо, она не схватила руки человѣка,
помогавшаго ей выйти на этотъ спасительный берегъ.
-----
Госпожа Пальмеръ (вставая въ волненiи). Милыя дѣти, сегодняшнее
чтенiе наше окончено.
Госпожа Пальмеръ. Вчера мы видѣли примѣръ неустрашимости
матери для спасенiя своего ребенка. Дадимъ же ей нѣсколько времени
отдохнуть послѣ трудовъ и усилiй, а сами возвратимся къ дядѣ
Тому.
-- Бѣдняжка Томъ!-- сказала Елена, -- мы оставили его въ то
время, когда онъ долженъ былъ разлучиться со своимъ семействомъ.
-- Да, -- отвѣчала госпожа Пальмеръ.-- Сегодня мы находимъ его на
пароходѣ, тяжело спускающемся внизъ по рѣкѣ Миссисипи. На
палубѣ движется толпа путешественниковъ различныхъ состоянiй, среди
которыхъ напрасно бы мы искали нашего покорнаго друга. Наконецъ, мы находимъ
его уединившагося въ углу на чемоданахъ. Терпѣнiемъ и кротостью онъ
успѣлъ нѣсколько смягчить суровость новаго своего господина и
даже возбудить въ немъ нѣкоторую довѣрчивость, а потому и
пользовался свободой на честное слово, т.-е. могъ ходить взадъ и впередъ по
пароходу.
Всегда спокойный и услужливый, онъ ежеминутно помогалъ людямъ экипажа и
ремесленникамъ, съ такою же охотою и поспѣшностью, какъ нѣкогда
на плантацiи прежняго своего господина въ Кентукки. Въ свободныя минуты
взбирался онъ на корму и, прислонясь въ уголку, былъ совершенно счастливъ,
если ему удавалось читать по складамъ свою библiю, несмотря на усталость.
Между путешественниками находился молодой, богатый плантаторъ по имени
Сенъ-Клеръ, жившiй въ Новомъ-Орлеанѣ. Съ нимъ была дочь, дѣвочка
лѣтъ пяти или шести, за которой заботливо ухаживала одна дама, ея
родственница.
Томъ не разъ уже замѣчалъ этого ребенка; это было одно изъ
очаровательныхъ созданiй, находящихся постоянно въ движенiи и неуловимыхъ
какъ лѣтнiй вѣтерокъ или сверкающiй лучъ солнца. Все существо
этой дѣвочки было идеаломъ дѣтской красоты; вся она была
какая-то воздушная, грацiозная, точно маленькая фея. Красота прелестнаго
личика заключалась не столько, можетъ-быть, въ правильности чертъ, какъ въ
дивной серьезности его мечтательнаго выраженiя. Въ окладѣ ея лица и въ
прелестной обрисовкѣ шейки и бюста было какое-то благородство и
очаровательная прелесть; длинные каштановые волосы съ золотистымъ отливомъ,
покрывавшiе повременамъ словно прозрачнымъ облакомъ ея ангельскiя черты,
густыя и темныя рѣсницы, оттѣнявшiя голубые ея глаза, -- все это
такъ отличало ее отъ другихъ дѣтей, что каждый, кто только разъ
видѣлъ эту дѣвочку, оглядывался, чтобы снова ее увидѣть, и
потомъ долго слѣдилъ за нею взоромъ, когда она грацiозно
пробѣгала по пароходу. Между тѣмъ она не была ни серьезной, ни
печальной: остроумная и невинная веселость часто появлялась на ея кроткомъ
личикѣ. Постоянно въ движенiи, словно птичка, она переносилась съ
мѣста на мѣсто съ быстротою молнiи, улыбаясь, напѣвая
пѣсенку, слышанную въ самомъ раннемъ дѣтствѣ, и какъ-бы
погруженная въ мечтанiе о счастьи. Всегда въ бѣломъ платьицѣ,
она мелькала какъ ангельская тѣнь, и ни одного пятнышка не было
замѣтно на ея одеждѣ; а эта золотистая головка и темноголубые
глазки, при постоянномъ движенiи ребенка, казались какъ-бы воздушнымъ
видѣнiемъ и словно принадлежали неземному существу.
Одаренный впечатлительностью своего племени, Томъ слѣдилъ, съ
постепенно возрастающимъ интересомъ, за движенiями маленькаго созданiя.
Когда это дѣтское личико, отѣненное длинными золотистыми
кудрями, когда эти темно-сафировые глазки высматривали украдкой изъ-за тюка
хлопчатой бумаги или сверкали на верху дорожныхъ мѣшковъ, тогда ему
казалось, что онъ видитъ ангела, вырвавшагося со страницъ его Евангелiя.
Внимательный ко всѣмъ ея движенiямъ, Томъ видѣлъ ее часто
блуждающую возлѣ того мѣста, гдѣ Галей согналъ въ кучу,
словно животныхъ, свое стадо закованныхъ мужчинъ и женщинъ. Тихонько
пробиралась она между несчастными неграми, смотрѣла на нихъ съ
нѣжнымъ, грустнымъ участiемъ, маленькими ручками приподымала ихъ
тяжелыя оковы, потомъ удалялась со вздохомъ. Немного погодя, Томъ восхищался
ея возвращенiемъ съ запасомъ леденцовъ, орѣховъ и апельсиновъ, которые
она весело раздавала этимъ несчастнымъ, и снова исчезала.
Чѣмъ болѣе Тому хотѣлось познакомиться съ маленькой
барышней, тѣмъ менѣе онъ чувствовалъ въ себѣ отваги для
этого. А между тѣмъ, Томъ обладалъ множествомъ средствъ для
привлеченiя дѣтской дружбы: онъ умѣлъ искусно выдѣлывать
крошечныя корзиночки изъ вишневыхъ косточекъ, вырѣзывать смѣшныя
фигурки изъ орѣховъ и дѣлать изъ бузинной сердцевины
прыгунчиковъ; не было также никого искуснѣе Тома въ
выдѣлкѣ различныхъ флейтъ и свирѣлей. Обширные карманы
Тома всегда были наполнены этими любопытными и искусными предметами. Все это
когда-то предназначалось дѣтямъ прежняго хозяина, а теперь служило
средствомъ для завязыванiя знакомства или прiобрѣтенiя дружбы.
Несмотря на то, что, повидимому, все занимало дѣвочку, она,
словно полудикая птичка, не легко подпускала къ себѣ. Случалось
иногда, что, подобно такой птичкѣ, она качалась на какой-нибудь
связкѣ канатовъ въ сосѣдствѣ Тома, въ то время какъ
бѣдный невольникъ выдѣлывалъ какую-нибудь дивную игрушку.
Ребенокъ принималъ сначала съ робостью и осторожностью маленькiя вещицы,
предлагаемыя Томомъ; но такъ какъ подарки были ежедневны, то между
дѣвочкой и Томомъ не замедлило возникнуть и болѣе близкое
знакомство.
-- Какъ васъ зовутъ?-- спросилъ однажды Томъ дѣвочку, когда онъ
полагалъ свое знакомство уже достаточнымъ для подобнаго вопроса.
-- Евангелина Сенъ-Клеръ, -- отвѣчала дѣвочка, -- хотя папа
и всѣ называютъ меня Евой. А тебя какъ зовутъ?
-- Меня зовутъ Томомъ. Но малыя дѣти тамъ, далеко, въ Кентукки,
всегда называли меня дядей Томомъ.
-- Такъ и я буду называть тебя дядей Томомъ, потому что я очень тебя
люблю. Куда же ты ѣдешь, дядя Томъ?
-- Не знаю, барышня Ева.
-- Какъ же это ты не знаешь?-- спросила дѣвочка.
-- Такъ. Знаю только, что долженъ быть кому-нибудь проданъ, а кому --
неизвѣстно.
-- Мой папа можетъ купить тебя, -- отвѣчала Ева съ живостью, -- а
если купитъ, то у насъ тебѣ будетъ очень хорошо. Сейчасъ же пойду
просить его.
-- Отъ души благодарю васъ, барышня, -- отвѣчалъ Томъ.
Въ это время пароходъ остановился набрать дровъ, а Ева, услыхавъ голосъ
отца, бросилась къ нему съ быстротой газели. Томъ всталъ и поспѣшилъ
на помощь къ рабочимъ.
Стоя у борта, Ева смотрѣла съ отцомъ, какъ пароходъ удалялся отъ
пристани; колеса уже оборотились раза два или три, какъ вдругъ
вслѣдствiе сильнаго толчка, потерявъ равновѣсiе, дѣвочка
упала въ воду. Испуганный отецъ хотѣлъ броситься за нею, но кто-то изъ
пассажировъ, стоявшихъ назади, удержалъ его, а Томъ въ минуту соскочилъ въ
воду и, схвативъ дѣвочку, пустился плыть вдоль судна и подалъ ее всю
вымокшую десяткамъ рукъ, единовременно протянутымъ для ея спасенiя. Лишенную
чувствъ, отецъ отнесъ ее въ женскую каюту, гдѣ скоро Ева пришла въ
себя.
На другой день подъ вечеръ, во время страшнаго зноя, пароходъ прибылъ
къ Новому-Орлеану. Когда путешественники собирались сходить на берегъ, дядя
Томъ, сидя въ углу, скрестивъ на груди руки, съ безпокойствомъ посматривалъ
на группу людей, собравшихся на другомъ концѣ парохода. Тамъ стояла
маленькая Евангелина, лицо которой сохранило только легкую блѣдность
послѣ вчерашняго происшествiя. Возлѣ нея виденъ былъ красивый
молодой мужчина, облокотившiйся на тюкъ хлопчатой бумаги и смотрѣвшiй
на большой бумажникъ, раскрытый передъ нимъ. Съ перваго же взгляда можно
было узнать въ немъ отца Евангелины. То-же самое благородное очертанiе
головы, тотъ-же цвѣтъ золотистыхъ волосъ, хотя выраженiе лицъ было
совершенно различное. Въ большихъ свѣтло-голубыхъ глазахъ отца
напрасно искали бы вы глубокой и мечтательной задумчивости Евы: все въ нихъ
было живо, рѣшительно и сверкало земнымъ блескомъ. Тонкiя,
нѣжныя губы его выражали гордость, соединенную съ легкой иронiей, а
легкiя и грацiозныя движенiя обличали увѣренность въ силѣ ума и
состоянiя.
Торгъ, начатый между ловкимъ торговцемъ невольниками и беззаботнымъ,
щедрымъ молодымъ человѣкомъ, могъ бы окончиться очень скоро, еслибы
послѣднiй, давъ волю своему шутливому настроенiю, не
вознамѣрился нарочно продолжать его изъ желанiя пошутить
подолѣе, за что, конечно, онъ рѣшился заплатить добрыми
червонцами. Но Ева, которой не извѣстно было намѣренiе отца, съ
безпокойствомъ смотрѣла на это; встревоженная, она взобралась на
какой-то тюкъ, чтобы сказать отцу на ухо:
-- Купите же его, папа; у васъ много денегъ, что за дѣло до
цѣны.
-- Что же ты сдѣлаешь изъ него, Мими: трещотку или деревянную
лошадку?
-- Хочу доставить ему счастье.
-- О, это дѣло другое.
Въ это время торговецъ подалъ молодому барину свидѣтельство за
подписью Шельби. Пробѣжавъ его слегка, Сенъ-Клеръ сказалъ дочери:
"Пойдемъ, дружокъ!" И, взявъ ее за руку, повелъ на другой конецъ парохода.
Подойдя къ Тому и погладивъ его подбородокъ, онъ сказалъ:
-- Подыми глаза, Томъ, и посмотри -- нравится ли тебѣ твой новый
господинъ?
Томъ поднялъ глаза. Никто, не ощутивъ удовольствiя, не могъ бы
посмотрѣть на это молодое, прекрасное, веселое и открытое лицо, а Томъ
почувствовалъ на глазахъ у себя слезы и проговорилъ изъ глубины души:
-- Богъ да благословитъ васъ, господинъ.
-- Надѣюсь, что твоя молитва будетъ услышана. Кажется, ты
называешься Томомъ? И такъ, послушай, Томъ, можешь ли ты смотрѣть за
лошадьми?
-- Я всегда этимъ занимался. У господина Шельби много лошадей.
-- Если такъ, то будешь у меня кучеромъ, съ условiемъ -- напиваться
одинъ разъ въ недѣлю, исключая какихъ-нибудь необыкновенныхъ случаевъ.
Казалось, это удивило Тома, и онъ отвѣчалъ нѣсколько
оскорбленный:
-- Я никогда не пью, господинъ.
-- Это слишкомъ старая пѣсня, Томъ, но мы увидимъ. Кучеръ,
который никогда не пьетъ, былъ бы чудомъ. Но не печалься, -- прибавилъ
Сенъ-Клеръ весело, замѣчая грустную физiономiю невольника, -- не
сомнѣваюсь, что ты располагаешь вести себя какъ можно лучше.
-- Конечно, -- отвѣчалъ Томъ.
-- И тебѣ будетъ хорошо, дядя Томъ, -- сказала Ева.-- Папа ко
всѣмъ добръ, но онъ очень любитъ шутить со всѣми.
-- Благодарю тебя, Ева, -- сказалъ Сенъ-Клеръ съ улыбкой и, быстро
поворотясь, отошелъ отъ бѣднаго негра.
-----
Госпожа Пальмеръ. Сегодняшнее утро оканчивается веселѣе
вчерашняго: мы видимъ дядю Тома поступающимъ на службу къ доброму и
человѣколюбивому господину, по ходатайству милаго ребенка. Завтра мы
увидимъ домашнюю жизнь этого семейства и дяди Тома и взглянемъ, какъ этотъ
добрякъ примется за свои занятiя.
Госпожа Пальмеръ. Множество жениховъ усердно искало руки молоденькой и
хорошенькой Марiи Ричмондъ, богатой наслѣдницы; но Августинъ
Сенъ-Клеръ восторжествовалъ надъ своими соперниками. Марiя, однако же,
оказалась не особенно добра и не особенно умна. Окруженная съ дѣтства
толпою слугъ, спѣшившихъ исполнять всѣ ея капризы и фантазiи,
единственная дочь богатаго отца, который ни въ чемъ ей не отказывалъ, она
никогда даже не подумала о томъ, что у всѣхъ насъ есть свои
обязанности въ жизни. Она вообще и дѣвушкой была самолюбива, упряма и
требовательна, а въ замужествѣ изнѣженная и праздная жизнь,
совершенное отсутствiе физическаго движенiя и пожирающая скука, а
вслѣдствiе этого раздражительность -- въ нѣсколько лѣтъ
измѣнили молоденькую, хорошенькую дѣвицу въ желтую, увядшую
женщину, лѣнивую, ничѣмъ не интересовавшуюся и жаловавшуюся
всегда на какiя-то воображаемыя домашнiя непрiятности, несчастья и
болѣзни.
Постоянныя эти непрiятности продолжались безпрерывно, а всѣ
занятiя по хозяйству падали на служителей. Между тѣмъ единственная
дочь Сенъ-Клера, Евангелина, была очень нѣжнаго сложенiя, и отецъ ея
боялся, чтобы здоровье и самая жизнь этого ребенка не были въ опасности отъ
лѣности и безпечноcти матери. Въ такомъ затруднительномъ положенiи
Сенъ-Клеръ вознамѣрился навѣстить своихъ родныхъ, жившихъ въ
штатѣ Вермонтѣ. Онъ взялъ съ собою Евангелину и успѣлъ
уговорить свою двоюродную сестру, пожилую дѣвицу Офелiю Сенъ-Клеръ,
поѣхать къ нему на югъ и остаться у него въ домѣ. Во время
этого-то путешествiя прiятель нашъ Томъ былъ такъ счастливъ, что
познакомился съ Евой и былъ купленъ отцомъ ея.
Офелiя, которой минуло 45 лѣтъ, не отличалась особенной добротой,
любила во всемъ строгiй порядокъ и сама была очень дѣятельна и
аккуратна. Согласилась она переселиться въ безпорядочный домъ брата потому,
что питала къ Сенъ-Клеру чувство, очень близкое къ материнской любви. Когда
Сенъ-Клеръ былъ еще ребенкомъ, она учила его катехизису, починяла его
бѣлье, расчесывала головку и изъясняла ему обязанности къ Богу и къ
родителямъ. Такимъ образомъ Сенъ-Клеру не много стоило краснорѣчiя
убѣдить Офелiю переѣхать къ нему въ Новый Орлеанъ, гдѣ она
должна была принять подъ свое просвѣщенное руководство маленькую Еву и
спасти отъ конечнаго разоренiя домъ его, разстроенный вслѣдствiе
нездоровья его супруги.
Экипажъ путешественниковъ остановился предъ стариннымъ красивымъ
зданiемъ. Предъ главнымъ строенiемъ находился обширный дворъ, на который
въѣхалъ экипажъ чрезъ каменныя ворота, Дворъ обведенъ былъ широкими
галлереями, съ красивыми и стройными колоннами. Другiя части
мѣстопребыванiя Сенъ-Клера были роскошны и великолѣпны не
менѣе описанныхъ.
Когда карета въѣхала на дворъ, Ева походила на птичку, готовую
выпорхнуть изъ клѣтки; лицо ея блистало радостью.
-- Не правда ли, тетя, что у насъ домъ великолѣпный?--
воскликнула она въ восторгѣ.
-- Очень хорошъ, -- отвѣчала Офелiя, выходя изъ кареты.-- Жаль
только, что во внѣшности его слишкомъ много древняго и языческаго.
Сенъ-Клеръ улыбнулся при этомъ замѣчанiи родственницы и обратился
къ Тому, который, подобно большей части негровъ, имѣлъ наклонность къ
пышности, великолѣпiю и всему фантастическому. Бросивъ взглядъ на лицо
негра, выражавшее сильное удивленiе, онъ спросилъ его:
-- А что, братъ Томъ, кажется, тебѣ здѣсь довольно
понравилось?
-- О, господинъ, здѣсь все превосходно!
Какъ только вѣсть о прiѣздѣ Сенъ-Клера разошлась по
дому, всѣ невольники, мужчины, женщины, старики, дѣти
сбѣжались толпами съ верхнихъ и нижнихъ галлерей, "чтобы поздравить
господина съ прiѣздомъ". Но въ нѣсколькихъ шагахъ впереди этой
шумной толпы замѣтенъ былъ молодой мулатъ, одѣтый богато и по
модѣ, очевидно человѣкъ отличенный, который грацiозно помахивалъ
надушеннымъ батистовымъ платкомъ.
-- Назадъ! назадъ!-- воскликнулъ онъ, отталкивая толпу невольниковъ на
другой конецъ балкона, -- вы стыдите меня своимъ поведенiемъ, -- прибавилъ
онъ тономъ начальника.-- Развѣ же вы хотите помѣшать господину
поздороваться съ семействомъ въ первыя минуты прибытiя?
При этомъ замѣчанiи, произнесенномъ съ важностью, невольники
устыдились и стали въ приличномъ отдаленiи.
Когда Сенъ-Клеръ, отпустивъ ямщика, оборотился, то Адольфъ (имя
молодого мулата), который, какъ мы видѣли, распорядился, чтобы
остаться впереди самому, въ своемъ атласномъ жилетѣ, бѣлыхъ
панталонахъ и золотой цѣпочкѣ, поклонился господину весьма
грацiозно.
-- А, это ты, Адольфъ? Какъ поживаешь, молодой человѣкъ?--
спросилъ Сенъ-Клеръ, подавая руку мулату.
При этомъ благосклонномъ обращенiи, мулатъ поспѣшилъ проговорить
торжественное привѣтствiе, приготовленное недѣли двѣ
назадъ.
-- Хорошо, хорошо, -- отозвался Сенъ-Клеръ обычнымъ тономъ легкой
насмѣшки, -- хорошо вытвердилъ свой урокъ, Адольфъ! Посмотри, однако
же, чтобы вещи были разложены въ порядкѣ, я тотчасъ же приду
повидаться съ нашими людьми.
Проговоривъ это, онъ повелъ Офелiю въ большую гостиную, выходившую на
балконъ.
Въ это время Ева вбѣжала въ небольшой будуаръ, окна котораго тоже
выходили на балконъ. Тамъ, протянувшись на диванѣ, лежала высокая,
желтоватаго цвѣта женщина, съ черными глазами, на шею которой
бросилась Ева и, обнявъ ее нѣсколько разъ, проговорила съ чувствомъ:
-- Мама, милая мама!
-- Довольно, довольно!-- проговорила протяжно госпожа Сенъ-Клеръ.--
Осторожнѣе! ты безпокоишь мнѣ голову.-- И она прикоснулась
губами къ лобику хорошенькой дѣвочки.
Вскорѣ туда-же пришелъ Сенъ-Клеръ и представилъ родственницу
женѣ, которая приняла ее вѣжливо и съ нѣкоторымъ
любопытствомъ.
Впереди толпы, тѣснившейся за дверью гостиной, виднѣлась
среднихъ лѣтъ и почтенной наружности мулатка, дрожавшая отъ радости и
безпокойства.
Подбѣжавъ къ ней быстро, Ева крѣпко обняла ее своими
ручонками и сказала:
-- Ахъ, вотъ и ты, Мамми!
Мулатка не жаловалась на головную боль; но, схвативъ ребенка, съ
живостью приподняла его и расточала ему нѣжности со слезами, словно
помѣшанная. Освободясь отъ объятiй мулатки, Ева начала
перебѣгать отъ одного невольника къ другому, привѣтствуя ихъ то
пожатiемъ руки, то поцѣлуями такъ щедро, что Офелiя не могла
удержаться, чтобъ не замѣтить странности этого поступка. Сенъ-Клеръ
улыбнулся и воскликнулъ, выйдя на галлерею:
-- Ого! здѣсь вѣроятно будетъ какая-нибудь расплата!
Всѣ ли вы здѣсь? А, вотъ и Мамми, Жемми, Полли, Сукки, и другiе!
Не правда ли, вы всѣ рады, что снова видите своего барина?-- говорилъ
онъ, подходя къ людямъ и пожимая имъ руки.-- Осторожнѣе, маленькiя
мухи!-- прибавилъ онъ, чуть не споткнувшись на маленькаго негритенка,
ползавшаго на четверенькахъ, -- берегитесь, а не то я могу раздавить
нечаянно!
Шутка эта возбудила всеобщiй взрывъ хохота; а когда Сенъ-Клеръ роздалъ
всей толпѣ много мелкихъ денегъ, то вокругъ послышался громкiй крикъ:
"Благодаримъ, благодаримъ васъ, добрый господинъ!"
Во время этихъ сценъ, госпожа Сенъ-Клеръ нѣсколько разъ бралась
рукой за голову.
-- Вы страдаете мигренью?-- спросила Офелiя, когда Сенъ-Клеръ отпустилъ
невольниковъ.
-- Сегодня страдаю въ особенности: съ минуты прiѣзда мужа насталъ
такой шумъ, такая бѣготня, что можно съ ума сойти.
-- Отваръ изъ можжевеловыхъ ягодъ самое лучшее лѣкарство отъ
этого, -- отозвалась спокойнымъ голосомъ Офелiя.-- Такъ по крайней
мѣрѣ говорила Августа, жена дiакона Авраама, а всѣ
утверждали, что Августа отлично ходила за больными.
-- Прекрасно, кузина, -- сказалъ Сенъ-Клеръ.-- Но вѣроятно вы
желаете удалиться въ свою комнату и нѣсколько отдохнуть отъ усталости.
Адольфъ! ступай предувѣдомить Мамми.
Черезъ нѣсколько минутъ вошла почтенная мулатка, которую Ква
осыпала ласками. Она была очень прилично одѣта, а голову обвила
красною съ желтымъ чалмою, которую милая дѣвочка сама на нее
надѣла.
-- Поручаю эту барыню твоимъ попеченiямъ, Мамми, -- сказалъ Сенъ-Клеръ,
-- она желаетъ отдохнуть. Проведи ее въ назначенную ей комнату и старайся,
чтобы ни въ чемъ не было недостатка.
-----
Госпожа Пальмеръ. Мы уже познакомились съ главными обитателями дома
Сенъ-Клера, а въ слѣдующей главѣ снова увидимъ Тома и Ему.
Елена. Въ вашей повѣсти, милая мама, одинъ человѣкъ
рѣзко отдѣляется отъ всѣхъ своими прекрасными
добродѣтелями, которыя развились въ немъ потому, что онъ горячо и
искренно вѣритъ. О, мы не разъ уже говорили, Соня, Эдуардъ и я, какъ
бы мы были счастливы узнать, что этотъ усердный христiанинъ получилъ
свободу!
Госпожа Пальмеръ. Какой бы удѣлъ ни былъ назначенъ бѣдному
невольнику, могу только вамъ поручиться впередъ, милыя дѣти, что онъ
никогда не измѣнитъ своему благородному характеру, который, какъ вижу,
произвелъ впечатлѣнiе на ваши молодыя сердца.
ПЯТОЕ УТРО. ТОМЪ И ЕВА
Госпожл Пальмеръ. Прошло два года съ тѣхъ поръ, какъ Томъ
находился у Сенъ-Клера. Въ это время Ева много выросла, и дѣтская
дружба ребенка къ невольнику увеличивалась постепенно. Что касается Тома, то
онъ любилъ ее какъ существо слабое, нѣжное и одаренное трогательною
чувствительностью, приближавшею ее къ ангеламъ. Обожанье и нѣжность
его къ Евѣ походили на обожанье и нѣжность, питаемыя къ Божьей
Матери и Предвѣчному Младенцу Iисусу матросомъ, носимымъ бурею по
взволнованному морю. Неизъяснимой радостью было для Тома предупреждать
фантазiи и невинныя желанiя Евы. Съ утра, на рынкѣ, глаза его съ
безпокойной заботливостью искали самыхъ рѣдкихъ и благовонныхъ
цвѣтовъ для букета маленькому другу; точно также искалъ онъ самаго
золотистаго апельсина или румянаго персика. О, какимъ восторгомъ, всегда
имѣвшимъ для него прелесть новизны, бывалъ онъ проникнутъ, когда въ
полуотворенную дверь онъ замѣчалъ бѣлокурую Еву, ожидавшую его
возвращенiя, и слышалъ младенческiй ея голосъ:
-- Дядя Томъ! что ты мнѣ приносишь сегодня?
Но и Ева не оставалась въ долгу передъ Томомъ. Хотя она была еще
ребенокъ, однако уже читала такъ толково и съ такой выразительностью, что
трогала до глубины души невольника. Дивная воля Провидѣнiя! Сначала
Ева хотѣла только доставить удовольствiе бѣдному невольнику,
какъ вдругъ сама запылала священной любовью къ Библiи. Она полюбила Библiю
преимущественно потому, что священная книга эта отвѣчала благородному
вдохновенiю ея чувствительной и пламенной души.
Однако страшный лѣтнiй зной принудилъ выѣхать изъ города
всѣхъ, кто имѣлъ возможность дышать въ деревнѣ
свѣжимъ приморскимъ воздухомъ. Сенъ-Клеръ одинъ изъ первыхъ со
всѣмъ семействомъ переѣхалъ на свою дачу, построенную на берегу
озера Поншартрена.
Прелестное это жилище было окружено легкими и красивыми бамбуковыми
балконами и лежало среди обширнаго сада. Изъ оконъ гостиной виднѣлись
тысячи величественныхъ деревьевъ и превосходныхъ тропическихъ цвѣтовъ,
среди которыхъ змѣилось множество дорожекъ, ведущихъ къ самому берегу
озера, поверхность котораго, слегка волнуясь, отражала сводъ неба, какъ-бы
качая его.
Однажды, лѣтнимъ утромъ, подъ навѣсомъ цвѣтовъ и
земли, на берегу озера, Томъ и Ева сидѣли на мшистой травѣ;
Библiя лежала на колѣняхъ дѣвочки, но послѣдняя не
спѣшила, противъ обыкновенiя, начать чтенiе.
Дядя Томъ, удивленный, нѣсколько минутъ ожидая чтенiя священной
книги, робко поднялъ глаза на молодую госпожу, не смѣя спросить о
причинѣ этого молчанiя; но Ева тотчасъ поняла его тайное
нетерпѣнiе и сказала ему, вынимая изъ рабочей корзинки распечатанное
письмо, адресъ котораго написанъ былъ ученическимъ, но круглымъ и
смѣлымъ почеркомъ:
-- Ты знаешь, дядя Томъ, что, по моей просьбѣ, папа писалъ отъ
твоего имени къ тетушкѣ Хлоѣ. Вотъ отвѣтъ, написанный
господиномъ Жоржемъ Шельби.
-- Господиномъ Жоржемъ!-- воскликнулъ Томъ, съ признательностью подымая
глаза къ небу.
-- Онъ пишетъ, что тетушка Хлоя, разставшись дружески съ семействомъ
Шельби, нашла себѣ мѣсто съ очень хорошимъ жалованьемъ у
кондитера въ Люисвилѣ, такъ какъ она большая мастерица дѣлать
пирожки, и теперь хлопочетъ собрать деньги на выкупъ дяди Тома.
-- Бѣдная Хлоя!-- прервалъ со слезами невольникъ.
-- Онъ пишетъ еще, -- продолжала Ева, -- объ успѣхахъ Моисея и
Джозефа, и что дочь, которую ты оставилъ въ пеленкахъ, бѣгаетъ теперь
по всему дому подъ наблюденiемъ всего семейства вообще, а Салли въ
особенности. Наконецъ остатокъ письма содержитъ описанiе занятiй Жоржа,
извѣстiе о рожденiи четырехъ жеребятъ и увѣренiе въ прiязни
господина и госпожи Шельби, искренно желающихъ возвращенiя Тома въ Кентукки.
Письмо это, написанное простымъ, безыскусственнымъ языкомъ, показалось
дядѣ Тому совершенствомъ.
-- О, милая барышня, пожалуйте мнѣ письмо господина Жоржа!--
воскликнулъ онъ, -- я хочу читать и перечитывать его, добрая барышня.
-- Охотно, Томъ, а послѣ мы велимъ обдѣлать его въ рамку.
-- О, милая, дорогая моя барышня!-- воскликнулъ Томъ, глубоко тронутый.
-- Но прежде всего мнѣ хотѣлось бы услышать отъ тебя
разсказъ объ удаленiи твоемъ изъ родной хижины; ты никогда мнѣ объ
этомъ не говорилъ. Кажется, что тебя любятъ въ Кентукки точно такъ-же, какъ
и здѣсь.
-- Охотно исполню все, чего вы желаете. Кѵпецъ долженъ былъ
придти взять меня изъ хижины; я сидѣлъ, подперши руками голову и держа
раскрытую Библiю на колѣняхъ; тетушка Хлоя стояла противъ меня, и мы
оба молчали. Было еще рано, и дѣти спали вмѣстѣ на своей
постели, т.-е. въ сундукѣ на колесахъ.
Я всталъ и пошелъ взглянуть на своихъ дѣтей. "Послѣднiй
разъ!" -- сказалъ я самъ себѣ. Хлоя ничего не говорила, только усердно
гладила утюгомъ толстую мою сорочку, которой совсѣмъ не нужно было
гладить; потомъ быстро остановилась, сѣла и начала рыдать.
"-- Знаю, -- говорила она, -- что надо покориться; но Боже мой! я не въ
состоянiи! по крайней мѣрѣ, еслибы я хоть знала, куда тебя
поведутъ, бѣдняжка, и какъ будутъ обращаться съ тобой! Хотя барыня и
говоритъ, что постарается выкупить тебя черезъ годъ или два, однако оттуда
никто не возвращается...
"-- Есть и тамъ Господь Богъ, точно такъ же какъ и здѣсь, Хлоя!
"-- Можетъ быть, -- отвѣчала тетушка Хлоя, -- но Богъ посылаетъ
иногда тяжкiя испытанiя.
"-- Я въ рукахъ Божiихъ, -- сказалъ я, -- да будетъ такъ, какъ Господь
захочетъ, и благодарю Его за то, что Онъ не допустилъ продать тебя и
дѣтей, а только одного меня. Вы останетесь здѣсь въ
безопасноcти, а я увѣренъ, если что со мной случится, то Онъ подастъ
мнѣ помощь. Всегда мы, однакожъ, должны быть признательны за ласки
оказанныя намъ бариномъ,-- прибавилъ я.
"-- За ласки!-- отозвалась Хлоя, -- не много я вижу этихъ ласкъ! Барину
не слѣдовало, Томъ, продавать тебя, который былъ такъ вѣренъ
ему, что о его пользѣ хлопоталъ прежде, чѣмъ о своей
собственной, и болѣе заботился о немъ, чѣмъ о своей женѣ и
семействѣ.
"-- Хлоя, -- отвѣчалъ я, -- не говори такъ въ послѣднiя,
можетъ быть, минуты, которыя осталось намъ провести вмѣстѣ. Не
люблю слушать ни одного слова противъ барина. Я его носилъ на рукахъ
ребенкомъ. Но онъ за то кормилъ Тома, далъ ему хижину, одѣвалъ, всегда
былъ добръ, и я увѣренъ, что еслибъ только было можно, онъ бы не
продалъ меня.
Вскорѣ вошла барыня, и тетушка Хлоя неохотно подала ей стулъ, но
взволнованная госпожа Шельби этого не замѣтила; блѣдная, она
молча смотрѣла на насъ, потомъ закрыла лицо руками и сказала, глотая
слезы:
"-- Томъ, я пришла сюда, чтобы...
"-- О, Боже мой! не плачьте такъ, сударыня, не плачьте, -- сказала
тетушка Хлоя, которая тоже начала рыдать. И всѣ мы проливали слезы
вмѣстѣ, барыня и невольники.
Въ это время вошелъ купецъ и воскликнулъ гнѣвно:
"-- Ну, что, негръ, готовъ ли ты?
Тогда дѣти проснулись и догадались, что должны разлучиться съ
отцомъ.
Здѣсь Томъ не могъ удержаться отъ слезъ.
-- Ахъ, прости меня, дядя Томъ!-- воскликнула Ева, рыдая, --
жалѣю теперь о моемъ нескромномъ любопытствѣ.
-- Я скоро окончу, барышня, -- отвѣчалъ Томъ съ усилiемъ.--
Барыня подошла къ купцу и съ жаромъ говорила ему; бѣдное мое семейство
вышло къ самой повозкѣ, которая должна была везти меня. Всѣ
невольники собрались проститься съ дядей Томомъ.
"-- Ахъ, какъ же мнѣ грустно, что здѣсь нѣтъ
господина Жоржа!-- сказалъ я.
"Мы поѣхали, но черезъ нѣсколько минутъ я услышалъ топотъ
скачущей лошади, и вдругъ господинъ Жоржъ вскочилъ на повозку и со слезами
началъ меня крѣпко обнимать.
"-- О, господинъ Жоржъ, мнѣ теперь очень легко на сердцѣ,
потому что я не уѣхалъ, не простившись съ вами.
Увидѣвъ у меня на ногахъ цѣпи, онъ началъ кричать: "О,
ужасъ! о, позоръ! я убью купца!" Но я его успокоилъ. Тогда молодой баринъ
сказалъ мнѣ: "Томъ, я привезъ тебѣ мой собственный долларъ". Я
отказался, но онъ настаивалъ: "Я требую этого, дядя Томъ; тетушка Хлоя
посовѣтовала мнѣ просверлить въ немъ дырочку и протянуть
шнурокъ, чтобы ты могъ скрытно носить его на шеѣ. Я же сказалъ
тетушкѣ Хлоѣ, что, какъ вырасту, непремѣнно велю выстроить
для дяди Тома большую, свѣтлую хижину съ ковромъ. О, я желаю
видѣть Тома счастливымъ!"
Когда Жоржъ сѣлъ снова на лошадь, то воскликнулъ: "Стыжусь за
свое отечество! До свиданья, дядя Томъ! смотри всегда смѣло и не теряй
бодрости!"
"-- Да благословитъ тебя Господь!-- сказалъ я, смотря на него съ
нѣжностью.-- Въ Кентукки не много тебѣ подобныхъ!"
Здѣсь дядя Томъ остановился. Не сдѣлавъ ни одного
замѣчанiя объ этомъ грустномъ разсказѣ, Ева утерла полные слезъ
глаза, взяла Библiю и прочла слѣдующее: "Я видѣлъ рѣку,
воды которой блистали, какъ кристаллъ, и съ которыми смѣшивалось
пламя".
-- Томъ!-- сказала Ева, быстро останавливаясь и указывая рукою на
озеро, -- это она!
-- Что, барышня?
-- Развѣ не видишь? тамъ!-- отвѣчала дѣвочка,
указывая на прозрачную поверхность водъ, отражавшихъ золото и пурпуръ неба.
-- Я думаю, что это правда, барышня, -- сказалъ Томъ и запѣлъ:
Ханаанъ! цвѣтущiй твой берегъ --
Наше дорогое отечество:
Пусть ангелъ съ огненными крылами
Перенесетъ негра къ стопамъ Божiимъ!
-- Гдѣ же по-твоему, дядя Томъ, находится священное отечество или
Новый Iерусалимъ?-- спросила Ева.
-- О! очень высоко надъ облаками...
-- Мнѣ кажется, что я его вижу. Смотри на эти облака: они словно
огромные жемчужные портики, а далеко-далеко за ними все вокругъ золотое.
Спой мнѣ нашъ любимый гимнъ блестящiе духи.
Негръ запѣлъ тотчасъ:
Я вижу блестящихъ духовъ
На лонѣ вѣчной славы.
Одѣтые въ бѣлыя одежды,
Они поютъ гимнъ побѣды.
-- Я ихъ видѣла, дядя Томъ, -- сказала Ева. Томъ не изъявилъ ни
удивленiя, ни сомнѣнiя; еслибы Ева сказала ему даже, что
посѣщала небо, то онъ счелъ бы и это правдоподобнымъ.
-- Я часто вижу во снѣ этихъ духовъ, -- сказала дѣвочка.
И глаза ея полузакрылись, когда она шептала тихимъ голосомъ:
Когда пролетаютъ они по воздуху, держа свои зеленыя пальмы, --
Тогда открыты двери блестящаго небеснаго свода.
-- Я пойду къ нимъ, дядя Томъ, -- прибавила она.
-- Куда, барышня?
Стоя, дѣвочка маленькой ручкой указала на небо, а восторженные
глаза ея и длинныя кудри свѣтились сверхъестественнымъ блескомъ при
лучахъ заходящаго солнца.
-- Пойду къ блестящимъ духамъ, -- повторила дѣвочка, -- и это
будетъ скоро, Томъ.
Томъ почувствовалъ какъ-бы ударъ въ сердце. Онъ вспомнилъ, что вотъ уже
полгода ручки Евы постепенно худѣли; что кожа ея сдѣлалась
прозрачнѣе, а дыханiе стало отрывистѣе. Прежде она безъ устали
бѣгала и рѣзвилась по цѣлымъ часамъ въ саду, а теперь едва
нѣсколько минутъ могла забавляться этимъ. Поразительный упадокъ силъ
дѣвочки ускользнулъ отъ вниманiя бѣднаго негра, который слишкомъ
любилъ Еву, чтобы наблюдать за этимъ.
Въ это время въ рощѣ раздался голосъ Офелiи:
-- Ева! Ева! уже роса падаетъ: въ этотъ часъ ты уже не должна играть на
дворѣ.
Томъ съ Евой поспѣшили войти въ комнаты.
На другой день прiѣхалъ братъ отца Евы, Альфредъ Сенъ-Клеръ съ
двѣнадцатилѣтнимъ сыномъ своимъ Генрихомъ провести
нѣсколько дней въ кругу родныхъ на дачѣ у озера.
Едва черноглазый, хорошенькiй мальчикъ, живого и вспыльчиваго
характера, увидѣлъ кузину свою Евангелину, какъ тотчасъ-же
почувствовалъ привязанность къ неизобразимой красотѣ ребенка.
Къ вечеру дѣти собрались ѣхать верхомъ.
Томъ подвелъ къ балкону любимаго бѣлаго пони Евы, кроткаго и
красиваго, а тринадцатилѣтнiй мулатъ привелъ небольшую вороную
арабскую лошадку, недавно купленную отцомъ Генриха за дорогую цѣну.
-- Что это значитъ, Додо, лѣнивецъ!-- вскричалъ гордый мальчикъ,
замѣтивъ нѣсколько пятенъ на шерсти лошадки, -- ты не чистилъ ее
сегодня утромъ?
-- Извините, сударь, я чистилъ, -- отвѣчалъ мулатъ съ
покорностью, -- но она сама выпачкалась.
Додо былъ хорошенькiй мулатъ съ открытымъ лицомъ, съ черными волосами,
почти одного роста съ Генрихомъ. Генрихъ толкнулъ его. При этомъ оскорбленiи
кровь бѣлыхъ закипѣла въ жилахъ мулата, и онъ произнесъ
взволнованнымъ голосомъ: "Господинъ Генрихъ!.."
Но Генрихъ прервалъ отвѣтъ Додо ударомъ хлыста по лицу; потомъ,
схвативъ мальчика за плечи, онъ принудилъ его стать на колѣна и билъ
до тѣхъ поръ, пока самъ не утомился.
-- Какъ ты можешь быть такимъ жестокимъ и безчеловѣчнымъ противъ
бѣднаго Додо?-- сказала Ева, придя подъ конецъ этой сцены.
-- Жестокимъ! безчеловѣчнымъ!-- повторилъ молодой Генрихъ.-- Что
ты хочешь этимъ сказать, милая Ева?
-- Не надо меня называть милой Евой, когда ты поступаешь подобнымъ
образомъ.
-- Но Додо все, что ни скажетъ, то солжетъ.
-- Если и лжетъ, то потому, что онъ тебя боится. Ты обошелся съ ними
дурно безъ всякой причины.
Въ это время Додо подвелъ обѣихъ лошадокъ.
Молодой мулатъ стоялъ возлѣ лошади Евы, пока Генрихъ, разобравъ
поводья, подалъ ихъ хорошенькой своей кузинѣ. Но Ева, поворотясь
грацiозно къ молодому мулату, ласково сказала ему:
-- Ты добрый мальчикъ, Додо, благодарю тебя.
Это оскорбило Генриха.
Когда дѣти возвращались съ прогулки, Ева сказала Генриху:
-- Отчего ты не любишь Додо?
-- Любить Додо?-- воскликнулъ молодой плантаторъ.-- Надѣюсь,
кузина, что и ты не любишь своихъ невольниковъ?
-- Напротивъ, я ихъ люблю.
-- Какъ это смѣшно!
Госпожа Пальмеръ. Довольно на сегодня, милыя дѣти; завтра
познакомимся съ маленькой негритянкой очень злого характера, которая,
однакоже, въ концѣ начнетъ занимать васъ и понравится вамъ.
Госпожа Пальмеръ (читая). Однажды, когда Офелiя съ утра занята была
хозяйствомъ, на лѣстницѣ послышался голосъ Сенъ-Клера:
-- Сойдите, кузина, -- кричалъ онъ, -- я вамъ покажу что-то!
Это что-то была просто небольшая восьми или девятилѣтняя
негритянка, круглые, безпокойные глаза которой бѣгали съ робкимъ
любопытствомъ по окружающимъ предметамъ. Сквозь полуоткрытый отъ изумленiя
ротъ ея видно было два ряда зубовъ поразительной бѣлизны; волнистые
волосы, раздѣленные на множество косъ, походили на щетины ежа. На
необыкновенно черномъ лицѣ ея рисовалась смѣсь остроумiя и
коварства, которыя она старалась скрыть подъ серьезно-грустнымъ выраженiемъ.
На ней былъ безобразный балахонъ изъ грубаго холста, и она стояла прямо,
скромно сложивъ на груди руки. Несмотря на это спокойное ея положенiе,
Офелiя не могла не ощутить чувства страха, полагая, что замѣтила въ
этомъ маленькомъ существѣ сходство съ чертенкомъ или злымъ духомъ.
-- Право, Сенъ-Клеръ, я не понимаю, зачѣмъ ты привелъ ко
мнѣ это дитя?-- воскликнула она, подымая глаза къ небу.
-- Для того, чтобы ты, кузина, занялась его воспитанiемъ, --
отвѣчалъ Сенъ-Клеръ съ улыбкой.-- Я тебя знаю, -- прибавилъ онъ
серьезно, -- и увѣренъ, что ты наставишь ее на путь истины.
Вскорѣ Топси сдѣлалась замѣчательной особой въ
семействѣ Сенъ-Клера. Какой-то странный, неудержимый инстинктъ велъ ее
къ различнымъ шалостямъ, гримасамъ, къ карикатурному передразниванiю; она
могла поперемѣнно танцовать, кувыркаться, прыгать, пѣть,
свистать и подражать всевозможнымъ звукамъ. Въ свободное время дѣти
всего дома ходили вслѣдъ за нею, съ постоянно новымъ любопытствомъ и
удовольствiемъ; даже сама Ева, увлеченная безчисленными штуками и
обезьянствомъ Топси, стояла иногда передъ нею, раскрывъ ротикъ отъ
изумленiя.
Но, сдѣлавшись идоломъ дѣтей, Топси навлекла на себя
презрѣнiе и отвращенiе старшихъ служителей. Противъ нея составился
заговоръ; но не тревожьтесь заранѣе, потому что молодая негритянка
присвоила себѣ право таинственнаго отмщенiя. Чуть кто-нибудь
пожалуется на нее или донесетъ, что она разбила или разорвала что-либо,
сейчасъ же у кого-нибудь изъ обвинительницъ недостаетъ пары дорогихъ серегъ
или какое-нибудь порядочное платье пропадаетъ или испачкано такъ, что никуда
не годится. Всѣ ея враги, мужчины или женщины, непремѣнно
имѣли несчастье наткнуться на котелъ съ кипяткомъ и обвариться или
подвертывались подъ потокъ грязной воды и испачкивали одежду. Тотчасъ-же
производилось слѣдствiе, но виновнаго не отыскивали. Не разъ Топси
принуждена была являться предъ судомъ дѣвицы Офелiи, но допросы
выдерживала серьезно и съ невинной миной, и какъ противъ нея можно было
допускать одни только предположенiя, то она постоянно избѣгала
наказанiя.
Однажды, когда Сенъ-Клеръ, лежа на бамбуковомъ диванѣ галереи,
курилъ сигару, громкiе крики и страшные упреки послышались въ комнатѣ
Офелiи, выходившей на галерею.
-- Какую же новую штуку сыгралъ этотъ чертенокъ Топси?-- воскликнулъ
Сенъ-Клеръ, -- нѣтъ никакого сомнѣнiя, что она причиной этой
возни.
Въ это время Офелiя, въ припадкѣ сильнаго гнѣва, вошла на
балконъ, таща за собою Топси.
-- Что случилось, кузина?-- спросилъ Сенъ-Клеръ.
-- То, что я не хочу долѣе мучиться съ этимъ ребенкомъ;
терпѣнiе мое истощилось. Я заперла ее въ комнатѣ и приказала
выучить одинъ гимнъ; но едва я отворотилась, какъ она уже схватила мой
ключъ, который старательно былъ мною спрятанъ, отворила комодъ, вытащила
самыя лучшiя ленты моей шляпки и изрѣзала ихъ на платья для своихъ
куколъ. Я еще никогда не видала ничего подобнаго.
-- Ступай сюда, обезьяна!-- сказалъ Сенъ-Клеръ, подавая
дѣвочкѣ знакъ приблизиться.
Топси приблизилась; круглые, мрачные глаза ея сверкали
поперемѣнно то страхомъ, то упрямствомъ.
-- Зачѣмъ ты ведешь себя такъ скверно?-- спросилъ Сенъ-Клеръ,
который, смотря на негритянку, едва былъ въ состоянiи удержаться отъ
смѣха.
-- Ужь у меня такое злое сердце, -- торжественно отвѣчала Топси,
-- такъ сказала и госпожа Офелiя.
-- Развѣ же ты не знаешь, какъ заботилась о тебѣ и сколько
труда употребила для тебя госпожа Офелiя? Она уже не знаетъ, что
дѣлать съ тобою; ты сама это слышала.
-- Правда, сударь! Прежняя госпожа говорила то-же самое. Конечно, она
била меня крѣпче, вырывала волосы, колотила меня головою о дверь, но
не сдѣлала меня лучшею! Еслибы даже она вырвала у меня всѣ
волосы, было бы то-же самое, не лучше! Я очень зла, о, Боже мой, какъ зла!
Но я вѣдь ничего больше, какъ негритянка.
Не сказавъ ни слова, Сенъ-Клеръ и Офелiя переглянулись, а Ева,
слушавшая этотъ разговоръ въ молчанiи, знакомъ позвала Топси, и обѣ
дѣвочки вошли въ небольшую комнату со стеклянною дверью, гдѣ
обыкновенно Сенъ-Клеръ занимался чтенiемъ.
-- Любопытно знать, что сдѣлаетъ Ева, -- сказалъ Сенъ-Клеръ
кузинѣ.
И, приложивъ палецъ къ губамъ, онъ молча пригласилъ знакомъ Офелiю
подойти къ стеклянной двери. Отдернувъ немного занавѣску, они
увидѣли обѣихъ дѣвочекъ сидящими на полу: Топси съ своей
упрямой, комической и равнодушной миной, и Еву съ полными слезъ глазами,
выражавшими нѣжное движенiе души, согрѣтое любовью и
состраданiемъ.
-- Отчего ты такъ зла, Топси? зачѣмъ не стараешься исправиться?
развѣ ты никого не любишь?-- спросила Ева.
-- Я ничего не знаю о любви: люблю леденцы и апельсины, вотъ и все!--
отвѣчала Топси.
-- Но ты любишь своего отца и мать?
-- У меня никогда не было ни отца, ни матери; вы это знаете, я уже
говорила вамъ.
-- А, помню!-- грустно сказала Ева, -- но нѣтъ ли у тебя брата,
сестры, тетки или...
-- Совершенно никого нѣтъ и никогда не было.
-- Но, Топси, еслибы ты принудила себя быть доброю...
-- Но еслибы я и захотѣла быть доброю, развѣ бы я могла
быть чѣмъ-нибудь другимъ, кромѣ негритянки? Еслибы я могла снять
съ себя кожу и сдѣлаться бѣлою, тогда бы попробовала.
-- Но тебя можно любить, хотя ты и черная, Топси; если бы ты была
доброю, госпожа Офелiя полюбила бы тебя.
На это увѣренiе Топси только отвѣтила смѣхомъ --
короткимъ, беззвучнымъ, полнымъ горечи и недовѣрiя.
-- Ты не вѣришь?-- спросила Ева.
-- Нѣтъ, она меня не любитъ, потому что я негритянка. Она
скорѣе прикоснется къ жабѣ, чѣмъ ко мнѣ. Никто не
любитъ черной, черная не можетъ сдѣлать ничего хорошаго, но я
смѣюсь надъ этимъ, -- сказала Топси, засвиставъ.
-- О, Топси, бѣдное дитя, я люблю тебя!-- сказала Ева въ
порывѣ чувствительности и, опираясь маленькой, бѣленькой ручкой
на плечо Топси, она прибавила:-- люблю тебя оттого, что у тебя нѣтъ ни
отца, ни матери, оттого, что ты бѣдная дѣвочка, безъ семейства и
подпоры. Люблю тебя и хотѣла бы, чтобы ты сдѣлалась доброю. Я
очень больна, Топси, я долго не проживу, и мнѣ очень грустно
видѣть тебя такою злою: будь добра, если любишь меня! мнѣ уже
такъ мало остается быть съ тобою!
Мгновенно налились слезами круглые, проницательные глаза маленькой
негритянки и тихо покатились на руку Евы: лучъ вѣры, лучъ божественной
любви -- блеснулъ сквозь мракъ этой языческой души. Услыхавъ нѣжныя,
дружескiя слова своей молодой госпожи, Топси опустила голову на колѣна
и начала плакать, рыдать, а Ева, склонившись надъ нею, казалась
ангеломъ-спасителемъ, пришедшимъ искупить грѣшника.
-- Бѣдняжка Топси!-- сказала Ева, -- развѣ ты не знаешь,
что Iисусъ любитъ всѣхъ насъ одинаковою любовью? Онъ любитъ тебя точно
такъ-же, какъ и меня; но тебя Онъ любитъ гораздо болѣе, чѣмъ я,
потому что Онъ несравненно лучше людей. Онъ поможетъ тебѣ исправиться
-- и наконецъ ты пойдешь на небо, гдѣ и останешься навсегда ангеломъ,
все равно какъ и бѣлая. Подумай немного объ этомъ, Топси. Подумай, что
ты можешь сдѣлаться однимъ изъ блестящихъ духовъ, хвалу которымъ дядя
Томъ воспѣваетъ въ своихъ гимнахъ.
-- О, милая моя барышня!-- сказала Топси съ жаромъ:-- я постараюсь,
непремѣнно постараюсь! я прежде совершенно не думала объ этомъ.
Сенъ-Клеръ задернулъ занавѣску.
-- Моя милая Ева, -- сказалъ онъ кузинѣ, -- напоминаетъ мнѣ
покойную маму, которая часто мнѣ говаривала: "Если хочешь возвратить
зрѣнiе слѣпому, призови его къ себѣ и положи на него
руки".
-- Очень хорошо, -- отвѣчала Офелiя, -- но я всегда чувствовала
отвращенiе къ неграмъ; я боялась прикоснуться къ этой дѣвочкѣ.
-- Но Ева не боялась!
-- О! Ева -- дѣло другое: она такъ чувствительна! Наконецъ, --
прибавила Офелiя задумчиво, -- поведенiе Евы заповѣдано намъ
Евангелiемъ; отъ всего сердца желала бы я походить на нее и начинаю
вѣрить, что она дала мнѣ спасительный урокъ для подражанiя.
-- Не въ первый разъ поступки ребенка могутъ служить примѣромъ,
-- сказалъ Сенъ-Клеръ.
-----
Госпожа Пальмеръ. Такъ какъ завтрашпее наше чтенiе будетъ гораздо
продолжительнѣе сегодняшняго, то надо, милыя дѣти, собраться
намъ получасомъ раньше обыкновеннаго.
СЕДЬМОЕ УТРО. ДВОЙНАЯ СМЕРТЬ
Госпожа Пальмеръ. Грустныя подробности, читанныя вчера, о
болѣзненномъ упадкѣ силъ Евы, вѣроятно приготовили васъ къ
печальному разсказу, который вы отъ меня услышите. Сегодня бѣдняжка
Ева, лежа на диванѣ возлѣ матери, спокойно разговаривала съ нею.
Вдругъ она проговорила быстро:
-- Я бы хотѣла, чтобы мнѣ остригли волосы!
-- Зачѣмъ?
-- Хочу раздать ихъ друзьямъ своимъ теперь, пока у меня еще довольно
силы для этого. Кликните тетю, прошу васъ.
Госпожа Сенъ-Клеръ возвысила голосъ и позвала Офелiю.
При видѣ тетки, дѣвочка потрясла длинными своими кудрями,
какъ-будто забавляясь ими, и сказала, улыбаясь:
-- Тетя! остригите барашка.
-- Что это значитъ?-- спросилъ, входя, Сенъ-Клеръ, который
спѣшилъ принести дочери плоды.
-- Хочу, папа, чтобы тетя остригла мнѣ волосы: у меня ихъ очень
много и мнѣ жарко отъ нихъ, притомъ-же я желаю раздать ихъ друзьямъ
своимъ.
Офелiя воротилась съ ножницами въ рукахъ.
-- Только осторожнѣе, кузина, -- говорилъ Сенъ-Клеръ, -- не
испорти ихъ, пожалуйста: обрѣзывай снизу. Я люблю смотрѣть на
хорошенькiе кудри моей Евы.
-- Ахъ, папа!-- сказала грустно Ева.
-- Да, надо ихъ сохранить до тѣхъ поръ, когда мы съ тобой
поѣдемъ на плантацiю къ дядѣ: ты навѣстишь своего кузена
Генриха, -- сказалъ Сенъ-Клеръ съ улыбкой.
-- Я туда никогда не поѣду, милый папа, вѣрьте мнѣ,
что я удаляюсь въ гораздо лучшую страну. Развѣ вы не видите, что я
ежедневно слабѣю?
-- Зачѣмъ ты постоянно говоришь объ этомъ, Ева?
-- Потому что это истина, папа.
Знакомъ подозвала она отца, который и усѣлся возлѣ нея.
-- Папа!-- сказала она:-- чувствую, что силы меня оставляютъ; скоро
должна отправиться въ дорогу. Много мнѣ остается и сказать, и
сдѣлать; я вижу, что вамъ непрiятно, когда я начинаю говорить объ
этомъ. Но время не терпитъ, я не должна его терять: папа, я сказала-бы
тотчасъ, если бы вы позволили.
-- Позволяю, дитя мое, -- отвѣчалъ Сенъ-Клеръ, закрывая одной
рукой лицо, а другою взявъ руку дочери.
-- Я желала-бы, чтобы всѣ наши люди собрались сюда; мнѣ
хочется каждому изъ нихъ сказать кое-что.
Какъ-только всѣ невольники вошли, Ева приподнялась на постели и
устремила на нихъ глаза, наполненные слезами. Невольники посматривали другъ
на друга, вздыхали, наклоняли головы; казалось, всѣ проникнуты были
грустью и страхомъ; женщины закрывали себѣ фартуками лицо.
-- Я позвала васъ, милые друзья, потому что люблю васъ, -- сказала Ева,
-- да, люблю всѣхъ васъ и желаю, чтобы вы всегда помнили о томъ, что я
хочу сказать вамъ... Я скоро васъ оставлю; черезъ нѣсколько
недѣль вы меня ужь не увидите.
Здѣсь она была прервана всеобщими стонами и плачемъ.
Подождавъ съ минуту, она продолжала голосомъ болѣе твердымъ:
-- Если вы меня любите, то не прерывайте. Слушайте: я хочу поговорить
съ вами о душахъ вашихъ, друзья мои; многiе изъ васъ мало думаютъ объ этомъ,
заботясь только о земной жизни. Но есть жизнь гораздо лучшая, гдѣ
находится Господь нашъ Iисусъ Христосъ. Вотъ куда я иду, вотъ куда я
надѣюсь войти, да и вы можете достигнуть туда-же. Но если вы желаете
войти въ этотъ лучшiй край, то не должны жить въ лѣности,
бездѣйствiи и грѣхѣ: вы должны быть истинными христiанами.
Никогда не надо забывать, что каждый изъ васъ можетъ сдѣлаться
праведнымъ, праведнымъ на вѣки. Господь нашъ Iисусъ Христосъ поможетъ
вамъ въ этомъ, просите Его, и Онъ выслушаетъ просьбы ваши. Когда только вы
свободны, слушайте чтенiе Библiи; я молилась о васъ и надѣюсь, что
всѣ мы увидимся тамъ, высоко, на небѣ!
При этихъ словахъ невольники, не исключая самыхъ молодыхъ, самыхъ
лѣнивыхъ и безпорядочныхъ, всѣ, проникнутые невольнымъ
чувствомъ, громко зарыдали, опустивъ головы почти до колѣнъ.
-- Знаю, что всѣ вы меня любите, -- сказала Ева, возвышая голосъ.
-- Да благословитъ тебя Богъ! Да будетъ на тебѣ благословенiе
Божiе, -- проговорили сквозь слезы невольники.
-- Знаю вашу привязанность ко мнѣ, -- про -- должала
дѣвочка, -- и хочу вамъ оставить доказательство моей прiязни, въ
память объ Евѣ, по локону моихъ волосъ. Каждый разъ, какъ посмотрите
на него, онъ напомнитъ вамъ, что я люблю васъ, и что, по милости Божьей,
пошла на небо, гдѣ всѣхъ васъ ожидаю.
Не станемъ пытаться описывать сцены, наступившей послѣ подобнаго
прощанья: рыдая, невольники тѣснились вокругъ милой дѣвочки,
чтобы получить изъ рукъ ея послѣднее доказательство любви къ нимъ.
Поочередно становились они на колѣни, цѣловали край ея одежды, а
старѣйшiе, по обычаю своего добраго, любящаго племени, говорили ей
слова утѣшенiя, прерываемыя молитвою и благословенiями.
Опасаясь слишкомъ большого волненiя для маленькой больной, Офелiя
подала знакъ уходить изъ комнаты каждому, получившему подарокъ. Наконецъ
остались только Томъ и Мамми. -- Вотъ тебѣ, дядя Томъ, самый
хорошенькiй локонъ, -- сказала Ева.-- О, какъ же я рада, что увижу тебя
тамъ, высоко, ибо увѣрена, что ты тамъ будешь. А ты, Мамми! милая,
добрая Мамми! и съ тобой увижусь!-- воскликнула дѣвочка, обвивая
ручонками шею своей старой няни.
Удаливъ потихоньку Тома и Мамми изъ комнаты, Офелiя уже радовалась, что
больная успокоится хоть сколько-нибудь, какъ, оборотясь, замѣтила
Топси, стоявшую у кровати.
-- А ты откуда взялась?-- спросила она съ удивленiемъ.
-- Я уже давно здѣсь, -- отвѣчала Топси, отирая глаза.-- О,
милая барышня Ева! Я была очень зла; но подарите же и мнѣ хоть
маленькiй локонъ.
-- Непремѣнно подарю и тебѣ, бѣдная Топси! Вотъ,
возьми. Каждый разъ, какъ взглянешь на него, подумай, что я люблю тебя и
очень желаю, чтобы ты сдѣлалась доброю.
-- О, милая барышня! я усердно стараюсь, но быть доброю -- такъ трудно:
я совершенно не привыкла къ этому.
-- Господь нашъ Iисусъ Христосъ видитъ доброе твое желанiе, Топси; Онъ
поможетъ тебѣ.
При этихъ словахъ, закрывъ лицо фартукомъ, Топси молча вышла изъ
комнаты, спрятавъ на груди локонъ волосъ своей милой барышни.
Черезъ нѣсколько дней потомъ, Офелiя, бодрствовавшая цѣлую
ночь надъ маленькой Евой, замѣтила, что больной очень худо. Около
полуночи она тихо постучалась въ дверь Сенъ-Клера.
-- Братъ, иди сюда!-- сказала она.
Когда печальная вѣсть эта разнеслась по дому, всѣ
невольники были на ногахъ; движенiе сдѣлалось всеобщимъ. Наконецъ
всѣ собрались на галлереѣ и съ заплаканными глазами заглядывали
въ стеклянную дверь.
Сенъ-Клеръ не видѣлъ и не слышалъ ничего изъ происходившаго
вокругъ; все его вниманiе было сосредоточено на лицѣ милаго ребенка.
Склонившись надъ дѣвочкой, онъ шепталъ ей на ухо:
-- Ева! милая Ева! О, еслибы она могла хоть разъ еще проснуться, еслибы
хоть одинъ разъ отозвалась мнѣ!
Большiе глаза дѣвочки раскрылись, улыбка пробѣжала по ея
губкамъ. Ребенокъ приподнялъ головку, усиливаясь сказать что-то.
-- Узнаешь меня, Ева?-- спросилъ отецъ съ невыразимой грустью.
-- Милый папа, -- проговорилъ ребенокъ.
И съ большимъ усилiемъ обняла она Сенъ-Клера маленькими,
слабѣющими ручонками, которыя тотчасъ-же почти упали.
Лежавшая на подушкахъ дѣвочка осталась безъ движенiя, устремивъ
на небо большiе, прозрачные глаза свои. Но что-же видѣли тѣ
глазки, такъ часто говорившiе о небѣ? Земной мiръ и его страданiя уже
не существовали, но выраженiе этого личика было такъ
свѣтло-торжественно, такъ таинственно, что всѣ невольно
удерживали даже слезы сожалѣнiя. Всѣ окружали дѣвочку
молча, притаивъ дыханiе.
-- Ева!-- проговорилъ тихонько Сенъ-Клеръ.
Она не отвѣчала.
-- О, Ева!-- продолжалъ Семъ-Клеръ, -- скажи намъ, что ты видишь?
Лицо дѣвочки озарилось свѣтлою, торжествующею улыбкою;
потомъ тихо прошептала она прерывающимся голосомъ: "Любовь! радость!
спокойствiе!" Тихiй вздохъ сопровождалъ эти послѣднiя слова, и
дѣвочки не стало.
Спустя нѣсколько недѣль, Сенъ-Клеръ зашелъ однажды въ
кофейню прочесть вечернюю газету. Вдругъ неожиданно между двумя пьяными
возникла ссора и драка. Нѣсколько посѣтителей и въ томъ
числѣ Сенъ-Клеръ хотѣли разнять и успокоить безумцевъ, и въ
этомъ случаѣ одинъ изъ пьяныхъ нанесъ Сенъ-Клеру смертельную рану въ
грудь.
Перенесенный домой, Сенъ-Клеръ лишился чувствъ, вслѣдствiе боли и
потери крови. Но старанiя Офелiи оживили его, онъ открылъ глаза, взглянулъ
быстро на нее и служителей, потомъ, посмотрѣвъ на окружающiе предметы,
остановилъ взоръ на портретѣ своей матери.
Томъ усердно молился, стоя возлѣ него на колѣняхъ. Схвативъ
за руку невольника, Сенъ-Клеръ грустно посмотрѣлъ на него, но не былъ
въ состоянiи выговорить ни слова. Въ такомъ положенiи оставался онъ
нѣсколько секундъ, потомъ открылъ глаза и, конечно, ему представилось
какое-нибудь видѣнiе, потому что онъ радостно воскликнулъ:
-- Матушка!
И съ этимъ словомъ скончался.
ВОСЬМОЕ УТРО. МУЧЕНИЧЕСТВО. -- МОЛОДОЙ БАРИНЪ.-- ОСВОБОДИТЕЛЬ
Госпожа Пальмеръ. Въ послѣднiй разъ собрались мы по случаю
"Хижины Дяди Тома".
Елена. Признаюсь, мама, послѣ грустнаго разсказа о кончинѣ
Евы и Сенъ-Клера я чувствую безпокойство, приближаясь къ развязкѣ.
Софiя. И я сама чувствую то-же, но болѣе чѣмъ когда-нибудь
боюсь за будущую судьбу прiятеля нашего, Тома.
Эдуардъ. О чемъ безпокоиться? развѣ мы не знаемъ пламенной его
вѣры? Нѣтъ сомнѣнiя, что Томъ выйдетъ побѣдителемъ,
какiя ни встрѣтилъ бы испытанiя.
Госпожа Пальмеръ (читая). Сенъ-Клеръ хотѣлъ отпустить Тома на
волю, но, какъ мы видѣли, смерть постигла его неожиданно. На этотъ
разъ нашъ бѣдный дядя Томъ попалъ въ руки плантатора Симона Легри,
человѣка безбожнаго, свирѣпаго и варварски обращавшагося съ
своими подчиненными. Примѣтивъ вскорѣ, что дядя Томъ былъ очень
набоженъ, Легри бранилъ его за это, билъ и издѣвался надъ нимъ. Но
гнѣвъ Легри дошелъ до высшей степени за то, что дядя Томъ не
захотѣлъ принять должности надсмотрщика, которая состояла не въ томъ
только, чтобы присматривать за работой негровъ, но и бить ихъ, когда
вздумается. Разсвирѣпѣвъ, жестокiй плантаторъ приказалъ двумъ
великанамъ-неграмъ, превосходившимъ въ свирѣпости самого хозяина,
научить повиновенiю чернаго пуританина, какъ онъ называлъ Тома въ
насмѣшку. Самбо и Кимбо (такъ назывались два палача Легри) съ улыбкой
принялись за дѣло, и изъ сильнаго дяди Тома сдѣлали почти
умирающаго, тѣло котораго покрыто было страшными ранами.
-- Ну, ребята, вамъ слѣдуетъ что-нибудь за это, -- сказалъ имъ
Легри послѣ наказанiя.
-- О, конечно, сударь! я билъ его отъ чистаго сердца, -- проговорилъ
Самбо торжественно.
-- А я, -- отозвался Кимбо, украдкою бросая завистливый взоръ на Самбо,
-- я сильно колотилъ его по головѣ.
-- Хорошо, -- отвѣчалъ Легри съ дикою радостью.
Потомъ, подумавъ съ минуту, онъ прибавилъ, бросая быстро грозный
взглядъ на своихъ прислужниковъ:
-- Но если вы были такъ неловки, что онъ умретъ послѣ этого
наказанiя, которое не должно было быть окончательнымъ, какъ я вамъ это
приказывалъ, то и вы пойдете за нимъ въ страну кротовъ.
-- Вы всегда шутите, баринъ, -- сказали оба палача, смѣясь этой
шуткѣ, которая однако-жъ въ глубинѣ души вовсе ихъ не веселила.
-- Вотъ вамъ, -- прибавилъ Легри, подавая имъ фляжку съ водкой, --
пейте поочередно: всякiй трудъ заслуживаетъ вознагражденiя.
Предавшись снова взрыву смѣха, оба негра не замедлили опорожнить
фляжку, которая на весь день поддержала ихъ веселость.
Черезъ недѣлю, освобожденный отъ работы, дядя Томъ поправился, но
снова подвергся тяжелому испытанiю. Двѣ невольницы успѣли
бѣжать съ плантацiи: напрасно для поимки ихъ Легри разослалъ половину
людей и даже выпустилъ голодную стаю собакъ, нарочно прiученныхъ для
подобной безчеловѣчной охоты. Вдругъ страшная мысль пробѣжала въ
умѣ его. "Причиною всему этотъ негодяй Томъ!-- воскликнулъ онъ, бросая
огненные взоры, -- онъ въ душѣ смѣется надъ моимъ огорченiемъ.
А! онъ смѣется надо мной!-- прибавилъ онъ, вздрагивая, -- хорошо же!
еслибы онъ стоилъ даже вдесятеро больше того, чего стоитъ
дѣйствительно, онъ разскажетъ намъ, какъ было дѣло, или я убью
его!"
-- Томъ! -- воскликнулъ Легри, подходя, -- знаешь ли ты, что я
рѣшился убить тебя?
-- Очень можетъ быть, сударь, -- отвѣчалъ спокойно дядя Томъ
-- Берегись!-- продолжалъ Легри, -- намѣренiе это
рѣшительно, неизбѣжно рѣшительно, и я перемѣню его
въ одномъ только случаѣ: если ты скажешь мнѣ, куда бѣжали
невольницы.
Томъ не отвѣчалъ ни слова.
-- Понимаешь ли ты меня?-- вскричалъ Легри, топая ногами.
-- Мнѣ нечего отвѣчать на это, -- сказалъ Томъ медленно и
рѣшительно.
-- Смѣешь ли ты утверждать, что ничего не знаешь, старый черный
христiанинъ?-- воскликнулъ Легри, скрежеща зубами.
Томъ молчалъ.
-- Говори же, -- закричалъ Легри, -- знаешь ли что-нибудь объ ихъ
побѣгѣ?
-- Знаю, сударь, но сказать ничего не могу; я могу только умереть.
-- Такъ умрешь же!
Томъ поднялъ взоры на Легри.
-- Еслибы вы были больны, -- сказалъ онъ, -- или страдали, а я могъ бы
спасти васъ, то я отъ чистаго сердца отдалъ бы всю свою кровь за васъ;
еслибы нужно было точить ее капля по каплѣ за спасенiе души вашей, я
съ радостью отдалъ бы ее, какъ Iисусъ Христосъ отдалъ за насъ свою кровь!..
О, не берите, сударь, такого страшнаго грѣха на свою душу: вы гораздо
болѣе сдѣлаете зла себѣ, чѣмъ мнѣ! Какiя бы ни
были мои мученiя, они пройдутъ скоро; но если вы не раскаетесь, то ваши
мученiя будутъ вѣчны.
Слова эти произвели только то дѣйствiе, что удивили Легри и на
минуту удержали его бѣшенство; но это была лишь минута
нерѣшимости, злоба возвратилась въ нѣсколько разъ
свирѣпѣе. Поблѣднѣвъ отъ злости,
разсвирѣпѣвшiй Легри бросился на невольника и повалилъ его на
землю.
-- Самбо! Кимбо!-- заревѣлъ плантаторъ. Самбо и Кимбо тотчасъ же
прибѣжали. И началось жестокое истязанiе.
Изумительное терпѣнiе Тома поколебало на минуту свирѣпость
его палачей.
-- Онъ почти умеръ, -- сказалъ Самбо несмѣло. Томъ открылъ глаза.
-- Бѣдное, несчастное существо!-- проговорилъ онъ, смотря на
Легри, -- вамъ ужь нечего больше дѣлать со мною, а я прощаю вамъ отъ
души.
И глаза невольника сомкнулись; можно было полагать, что онъ умеръ.
-- Ну, теперь, -- сказалъ Легри, подходя ближе къ Тому, -- ему конецъ,
вполнѣ конецъ.
И онъ удалился.
Но Томъ еще не умеръ. Въ продолженiе всего истязанiя тихiя молитвы его
проникли въ сердца палачей, и по уходѣ Легри Кимбо и Самбо, обмывъ
раны жертвы и сдѣлавъ наскоро постель изъ остатковъ хлопчатой бумаги,
положили на нее дядю Тома.
-- О, Томъ! мы были злы къ тебѣ, -- сказалъ Кимбо.
-- Прощаю вамъ отъ чистаго сердца, -- сказалъ Томъ слабымъ голосомъ.
-- О, Томъ, кто такой Iисусъ? развѣ ты Его видишь всегда
возлѣ себя?
Готовая уже отлетѣть душа христiанскаго невольника снова
оживилась; въ нѣсколькихъ словахъ онъ описалъ жизнь Спасителя, Его
чудеса, вѣчное Его пребыванiе съ нами и Его могущество въ спасенiи
человѣчества.
Оба палача плакали.
-- Я прежде не зналъ объ этомъ, -- сказалъ Самбо, -- но вѣрю, не
могу не вѣрить!
-- Iисусъ помилуетъ насъ!
-- Бѣдныя существа!-- сказалъ Томъ, -- я радуюсь тѣмъ
мукамъ, которыя вытерпѣлъ, если только обращу васъ къ Iисусу. О,
Господи! умоляю Тебя: отдай мнѣ эти двѣ души!
Черезъ два дня потомъ, по аллеѣ, ведущей къ дому Легри, въ
легкомъ кабрiолетѣ быстро подъѣхалъ молодой человѣкъ къ
воротамъ, соскочилъ на землю, бросилъ вожжи и спросилъ о
владѣльцѣ плантацiи.
Молодой человѣкъ этотъ былъ Жоржъ Шельби.
Легри принялъ его не совсѣмъ привѣтливо.
-- Я узналъ, что вы купили въ Новомъ-Орлеанѣ негра, называющагося
Томомъ, -- сказалъ Жоржъ.-- Онъ когда-то жилъ на плантацiи отца моего, и я
прiѣхалъ выкупить его.
-- Онъ лежитъ тамъ, въ сараѣ, -- сказалъ мальчикъ-негръ,
державшiй лошадь Жоржа.
Испустивъ проклятiе, Легри толкнулъ ногою мальчика, а Жоржъ
побѣжалъ къ сараю.
Входя туда, Жоржъ почувствовалъ головокруженiе, сердце его сжалось и
ноги задрожали.
-- Возможно-ли это!-- сказалъ онъ, упавъ на колѣна у постели
умирающаго.-- Дядя Томъ! бѣдный другъ! старый другъ мой!
Звуки голоса Жоржа проникли въ душу умирающаго: покачавъ слегка
головою, Томъ улыбнулся и проговорилъ:
-- Когда Iисусъ касается ложа, --
Ложе становится мягко, какъ пухъ.
Склонясь надъ бѣднымъ другомъ своимъ, Жоржъ проливалъ обильныя
слезы.
-- О, проснись, милый дядя Томъ! проговори еще разъ!-- сказалъ онъ.--
Открой глаза. Это я -- Жоржъ, твой маленькiй Жоржъ! Развѣ ты не
узнаешь меня?
-- Господинъ Жоржъ!-- сказалъ Томъ слабымъ голосомъ и медленно
раскрывая глаза.-- Господинъ Жоржъ! -- повторилъ онъ какъ-бы въ бреду.
Мысль, вызванная этимъ именемъ, потребовала много времени, чтобы
проясниться; взоры невольника, сначала блуждающiе, просвѣтлѣли;
лицо его прояснилось; бѣднякъ сложилъ руки, и глаза его наполнились
слезами.
-- Господи, благодарю Тебя! это все, чего желалъ я!-- сказалъ онъ.--
Онъ не позабылъ обо мнѣ! Это согрѣваетъ мнѣ душу,
утѣшаетъ сердце: теперь я умру спокойно! Благодарю Тебя, Господи! о!
душа моя! -- Ты не умрешь, я не хочу, чтобы ты умеръ или даже думалъ о
смерти! я прiѣхалъ выкупить тебя и взять съ собою!-- сказалъ Жоржъ съ
жаромъ.
-- О, вы опоздали, господинъ Жоржъ! Iисусъ уже выкупилъ меня, и я жажду
войти въ Его жилище. Я спѣшу идти туда: на небѣ лучше,
чѣмъ въ Кентукки.
-- О, не умирай, это убьетъ меня! сердце мое разрывается при одной
мысли о томъ, что ты вытерпѣлъ... Ты лежалъ два дня въ этомъ гниломъ
сараѣ, говорили мнѣ... О, бѣдный, бѣдный другъ мой!
-- Не называйте меня такъ, -- проговорилъ Томъ торжественно, --
когда-то я былъ бѣднымъ горемыкой, теперь это миновало. Теперь я стою
у вратъ славы: небо близко. Томъ выигралъ побѣду, которую послалъ ему
Господь. Буди благословенiю имя Его!
Съ глубокимъ уваженiемъ смотрѣлъ Жоржъ на своего стараго друга,
стоя надъ нимъ молча и неподвижно.
Взявъ Жоржа за руку, Томъ сказалъ:
-- Не надо говорить объ этомъ Хлоѣ... Бѣдняжка! для нея это
было бы смертельнымъ ударомъ. Скажите ей, что видѣли меня на
дорогѣ къ славѣ, и что я ни для кого не могу уже остаться!
Скажите ей, что Господь всегда и вездѣ былъ со мною и облегчалъ для
меня всѣ испытанiя... Но бѣдныя дѣти мои! бѣдная
малютка въ колыбели! Повременамъ, при воспоминанiи о нихъ, сердце мое
разрывалось на части. Скажите имъ, чтобы они всѣ послѣдовали за
мною... Кланяйтесь барину, милой, доброй барынѣ и всѣмъ на
плантацiи... Кажется, всѣ они меня любятъ... Я вездѣ и всегда
люблю всѣ Божьи созданiя... Все для меня полно любовью... О, господинъ
Жоржъ, великое дѣло быть христiаниномъ!
Выхлопотавъ у Легри тѣло Тома, молодой человѣкъ похоронилъ
его и, ставъ на колѣна на могилѣ своего стараго друга, сказалъ,
подымая руки къ небу:
-- Призываю Тебя, Господи, въ свидѣтели, что уничтожу въ краю
своемъ невольничество!
Черезъ мѣсяцъ послѣ этой страшной драмы, мрачнымъ, зимнимъ
вечеромъ, стукъ колесъ послышался на дворѣ господина Шельби.
-- Господинъ Жоржъ!-- воскликнула тетушка Хлоя, подбѣгая къ окну.
Госпожа Шельби поспѣшила къ двери, куда вошелъ сынъ и бросился къ
ней въ объятiя. Тетушка Хлоя стояла неподвижно, усиливаясь взоромъ
пропикнуть во мракъ ночи.
-- О, бѣдная тетушка Хлоя!-- сказалъ Жоржъ, подходя къ ней съ
участiемъ и протягивая руку.-- Я пожертвовалъ бы всѣмъ состоянiемъ,
чтобы привезти его; но онъ удалился, онъ перешелъ въ лучшiй мiръ...
Госпожа Шельби вскрикнула; тетушка Хлоя не произнесла ни слова.
Они вошли въ гостиную. На столѣ лежала значительная сумма,
собранная Хлоей на выкупъ своего мужа.
Она взяла ее и, подавая барынѣ, сказала:
-- Не хочу болѣе ни видѣть этихъ денегъ, ни слышать о
нихъ... Я знала, какъ все это кончится: проданъ и замученъ на этихъ старыхъ
плантацiяхъ!
Проговоривъ это, тетушка Хлоя гордо направилась къ двери.
-- Бѣдная моя, добрая Хлоя!-- воскликнула госпожа Шельби, идя за
нею и медленно привлекая ее на стулъ, возлѣ котораго усѣлась
сама.
Опустивъ голову на плечо своей барыи, Хлоя начала рыдать.
-- О, простите меня, барыня!-- сказала она.-- У меня сердце разрывается
на части!
-- Знаю, -- отвѣчала госпожа Шельби, у которой текли изъ глазъ
обильныя слезы, -- я не могу исцѣлить твоего сердца, но Iисусъ можетъ
совершить это: Онъ излѣчиваетъ разбитыя сердца и врачуетъ ихъ раны.
Настало продолжительное молчанiе; всѣ плакали. Наконецъ,
присѣвъ возлѣ бѣдной вдовы, Жоржъ взялъ ее за руку и съ
трогательной простотой разсказалъ о мученичествѣ ея мужа и повторилъ
кроткiя, послѣднiя слова Тома.
Черезъ мѣсяцъ всѣ невольники господина Шельби были созваны
утромъ на большую галлерею для выслушанiя молодого барина, который по смерти
отца вступилъ во владѣнiе плантацiей и хотѣлъ сказать
невольникамъ о чемъ-то, собственно къ нимъ относившемся.
Жоржъ появился съ кипой бумагъ въ рукахъ: это были отпускныя, которыя
онъ и роздалъ своимъ неграмъ, прочтя прежде ихъ содержанiе. Послѣ
изъявленiя радости шумными восклицанiями многiе изъ нихъ однако же отдали
назадъ своему господину отпускныя, окруживъ его со слезами и просьбами.
-- Мы не желаемъ свободы, которую вы даруете намъ, -- говорили они.-- У
насъ всегда было все необходимое; мы не хотимъ оставить ни этого стараго
дома, ни барина, ни барыни, однимъ словомъ -- мы не уйдемъ отсюда.
Успокоившись немного отъ этой трогательной сцены, Жоржъ вышелъ на
средину галлереи и сказалъ:
-- Мы не испытаемъ горести разлуки, добрые друзья мои. Плантацiя
требуетъ такого-же количества рукъ, какого требовала и предъ вашимъ
освобожденiемъ. Но только теперь всѣ вы, мужчины и женщины, старики и
дѣти, всѣ вы свободны, а я вамъ буду давать заработную плату, въ
которой мы условимся. Я буду извлекать пользу изъ своего имѣнiя.
Надѣюсь найти въ васъ добрую волю и прилежанiе. Теперь же, друзья мои,
подымите глаза къ небу и возблагодарите Господа. Еще одно слово, --
прибавилъ онъ по нѣкоторомъ молчанiи:-- всѣ-ли вы вспоминаете
нашего добраго Тома?
-- О, да! вспоминаемъ!-- отозвались всѣ единодушно.
Тогда Жоржъ разсказалъ вкратцѣ о его кончинѣ и передалъ
прощанье Тома всѣмъ прежнимъ его товарищамъ.
-- Видите-ли, друзья мои, на гробѣ этого достойнаго мученика я
поклялся не имѣть на своей плантацiи ни одного невольника. И такъ,
когда вы будете наслаждаться своимъ новымъ положенiемъ, то помните, что
этимъ обязаны вы прекрасной душѣ его, а прiязнь, которую чувствовали
къ нему, питайте къ его женѣ и семейству. Каждый разъ, когда взглянете
на хижину дяди Тома, подумайте, что, окруженный вами, тамъ провелъ столько
вечеровъ этотъ человѣкъ, истинно добрый и пламенный христiанинъ. Да
послужитъ онъ вамъ назидательнымъ примѣромъ, слѣдуя которому, и
вы будете честными, добрыми и пламенно вѣрующими христiанами.
-----
Госпожа Пальмеръ. Повѣсть наша кончилась бы на этомъ
мѣстѣ, если-бы мы не вспомнили о бѣдной Элизѣ и о ея
маленькомъ Генрихѣ. Безъ сомнѣнiя, читатели наши съ
удовольствiемъ узнаютъ, что эта преданная мать, послѣ разныхъ
препятствiй и опасностей, соединилась наконецъ съ мужемъ, который съ своей
стороны подвергался многимъ опасностямъ для того, чтобы отыскать жену и
ребенка.
Семейство это навсегда осталось въ Канадѣ.
КОНЕЦЪ
Популярность: 1, Last-modified: Thu, 23 Jul 2015 14:53:01 GmT