---------------------------------------------------------------
© Copyright Линор Горалик, текст, иллюстрации, 2015
© Livebook, Dodo Press, 2015
WWW: http://linorgoralik.com/martin.html
Date: 27 Sep 2015
Редактор: Шаши Мартынова
---------------------------------------------------------------
Записано со слов Мартина Смит-Томпсона,
просившего посвятить эту книгу памяти Дины.
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МАРТИН НЕ ПЛАЧЕТ *
- Нет, - сказала Ида.
- Да, - сказал Марк.
- Ну пожалуйста, - сказали Джереми и Лу.
- Дети, - сказала Ида, - вы хотите моей смерти.
- Дети, - сказал Марк, - Ида шутит.
- Нет, - сказали Джереми и Лу, - мы не хотим твоей смерти, мы хотим
слона.
- Это вообще непонятно что, - сказала Ида.
- Это слон, - сказал Марк.
- Ну пожалуйста, - сказали Джереми и Лу.
- И я вас тоже очень прошу, - сказал Мартин.
И тогда все замолчали.
На самом деле Мартина тогда еще совсем не звали Мартином - его звали
Пробирка_7 (1). В тот самый знаменательный день, когда
Пробирка_7 сказал: И я вас тоже очень прошу, он едва не лишился жизни,
потому что Джереми, все это время державший слона на руках завернутым в
полотенце (большое белое полотенце с зелёными звездами), от изумления уронил
свою ношу на пол, и Пробирка_7 немедленно потерял сознание. Лу завизжал, а
Джереми бросился на колени и начал тормошить слона. Он говорил:
- О, чёрт! Слон, миленький, пожалуйста, очнись! Чёрт! Слон! Ну что же
это такое! Приходи в себя!
При этом Джереми теребил уши Пробирки_7, а также (зачем-то) пытался
вытянуть слону хобот и уложить его поровней. Ида держалась за виски и
говорила: О господи!, а Марк (зачем-то) вылил на слона остатки тёплого
сладкого чая из её чашки. Слон не открыл глаза, но часто задышал и
облизнулся.
На секунду все затихли, и даже Лу перестал повизгивать, а Пробирка_7
сказал, не открывая глаз:
- Большое спасибо. Очень вкусно. Извините, мне несколько нехорошо.
И тут его вырвало.
Через два часа Джереми и Лу тихо лежали в кроватках, потушив свет и
спрятав под подушку фонарики, с которыми они в другие ночи тайком читали под
одеялом (если книжка попадалась бумажная).
Они не ругались шепотом, не требовали, чтобы Ида принесла им в постель
какао, и не подумывали о том, чтобы слазить на крышу поисследовать космос.
Они вели себя очень, очень, очень, очень, очень хорошо, потому что им было
сказано:
- Одно неловкое движение - и никаких слонов.
А слоны были - и ещё какие. В коробке из-под телевизора, на куске
шерстяной ткани, вырезанной Марком из старого пальто, под большим белым
полотенцем с зелёными звездами тихо спал Пробирка_7. Лу слушал теплое
дыхание слона, а Джереми слушал то, что говорилось за стеной, в комнате
Марка и Иды. Слышно было плохо, но Джереми все-таки удалось ухватить общий
смысл разговора, который вели старшие брат и сестра. Звучало это примерно
так:
- Может быть, я и бубубубубу, но этот слон может оказаться заразным!
Или даже агрессивным! Или наболтать бубубу чего про папу и маму! (Говорила
Ида, конечно. )
- А я не могу себе представить, что родители стали бы бубубубубу нам
слона, если он был бубу. (Это отвечал Марк.)
- О господи, Марк, ты же знаешь, что они, скажем прямо, бубубу своём
уме! (Это, конечно, Ида со свойственной ей прямотой, хотя в этом месте
Джереми кое-чего не понял. ) Ну, прости, Марк, но мы с тобой взрослые люди,
а наши мама и папа, скажем прямо, бубубубубу дети!
- Ида, перестань (это отвечает спокойный Марк). Даже если бы мы хотели
отправить бубу этого слона, то всё равно непонятно, куда и как. Я собираюсь
бубубу спать и тебе советую.
- Мы могли бы, скажем прямо, бубубубу его девочке Дине, - сказала Ида.
- Она тоже не вполне бубу уме, - сказала Ида.
- Бубу, Ида, - сказал Марк. - Всё, спать.
И они разошлись.
Джереми погрыз ноготь на мизинце, потом скрутил дульку из уголка
пододеяльника, а потом слез с кровати и подошел к коробке со слоном. Лу
немедленно соскочил со своей кровати и тоже присел над лежбищем Пробирки_7.
- Эй! - шепотом сказал Джереми. Слон дышал ровно и не отзывался.
- Э-э-эй! - повторил Джереми и легонько подёргал Пробирку_7 за хобот.
- Доброе утро, - сонно сказал слон.
- Да нет, не утро, - сказал Джереми. - Ты спи дальше. Я просто хотел
сказать тебе, что теперь тебя зовут не Пробирка_7. Теперь тебя зовут Мартин.
Слышишь?
- Мартин, - сказал слон, - Ма-а-артин. Это ужасно мило. - И тут же
заснул опять.
- Меня не спросил, - обиженно сказал Лу.
Мартин, которого раньше звали Пробирка_7, сидел на табуретке и
намазывал варенье на тост кончиком хобота. Джереми мелкими глоточками
прихлёбывал кофе, а Лу стоял у окна и высматривал соседскую кошку. Их
старшие брат и сестра, Ида и Марк, собирались бежать на работу: Марк был
художником и оформлял витрины в большом магазине, а Ида работала логопедом и
учила детей правильно выговаривать слова. Наверное, именно поэтому Марк
всегда был готов на любые художества, хотя ему и было целых 25 лет, а Ида,
которой только-только исполнилось 23, всегда требовала, чтобы окружающие
чётко выражали свои мысли. Когда Джереми и Лу пытались слегка приврать, Ида
говорила:
- Не слышу металла в голосе! - И младшие братья немедленно понимали,
что партия проиграна.
У Иды, Марка, Джереми и Лу были мама и папа, но дети видели их очень
редко: мама и папа жили и работали в Индии, в лаборатории клонирования (2).
Они были учеными и очень любили свою работу. Иногда Иде,
Марку, Джереми и Лу казалось, что мама с папой любили свою работу слишком
сильно. Мама и папа присылали детям мейлы и смешные электронные открытки.
Джереми и Лу писали родителям каждый день по очереди, Марк - когда успевал,
а дисциплинированная Ида - каждый вечер перед сном (3).
Она была очень ответственной и дисциплинированной девушкой. Поэтому, когда
она вошла в комнату и увидела, как Мартин мажет тост вареньем, окуная хобот
в банку, она страдальчески сказала:
- О господи! Мартин! Ножом!
Мартин устыдился, облизал кончик хобота и взял им нож, пробормотав:
Простите, Ида! Джереми подмигнул слону, а Лу, успевший забраться коленями на
подоконник, завопил:
- Вот она! Вот она! - И громко засвистел. Вот она! Вот! Вот она!
Старший из двух братьев, девятилетний Лу, уже давно воевал с соседской
кошкой Алисой, а младший, шестилетний Джереми, по его собственному
выражению, нёс ответственность за разрешение этого конфликта. Джереми был
похож на Иду - строгий, серьёзный и сдержанный. Старший брат почти всегда
слушался младшего - если, конечно, они были не в школе и их никто не видел.
На людях же Лу называл Джереми малявкой и ползунком, а Джереми в ответ
закатывал глаза и говорил: Чудовищный инфантилизм!
Сейчас Лу не мог ничем запустить в скрывшуюся кошку Алису, поэтому
Джереми продолжал спокойно пить кофе и читать газету. Мартин спрыгнул с
табуретки, перебрался на Идин стул и стал есть тост и читать газету с другой
стороны. Некоторое время все тихо чавкали. Джереми и Лу не должны были
никуда идти, потому что в каникулы никто не должен никуда идти. Новый год
был ещё совсем чистым и свежим, и даже остатки шоколадного пирога ещё не
подёрнулись в холодильнике матовой плёночкой. Младшие братья с наслаждением
предвкушали, что сейчас взрослые убегут, и дом на целый день останется в их
собственном распоряжении. Ида и Марк со спокойным сердцем бросали Лу на
Джереми с тех пор, как Джереми исполнилось четыре года.
Джереми был погружен в газету, входная дверь хлопнула, выпустив Иду и
Марка, - и Лу немедленно соскочил с подоконника и бросился к телефону.
Прежде, чем завопивший Джереми успел ухватить старшего брата за штанину и
помешать ему, Лу набрал номер и закричал в трубку:
- Кошка сдохла, хвост облез! Кошка сдохла, хвост облез! Кошка сдохла,
хво...
Джереми, наконец, добрался до телефона и нажал на рычаг - но Лу уже
хохотал и подпрыгивал, победно размахивая кулаками над головой, а из окна
дома напротив несся звонкий девичий голос. В этом голосе слышалось ужасное
возмущение (если бы кто-нибудь внезапно заявил вам, что ваша кошка сдохла, и
вдобавок у нее облез хвост, вы бы, наверное, тоже возмутились) До Джереми
донеслось:
- Лушка-пушка!.. Лушка-пушка-дуралей!.. Лушка-пушка-дуралей! Сиди дома,
не болей!!!
Лу довольно фыркнул, а Джереми тяжело вздохнул. Мартин с большим
интересом переводил взгляд с одного брата на другого, забыв закрыть рот и
капая вареньем с тоста на скатерть. Джереми сказал: О господи! совершенно
Идиным голосом и поплелся вниз - он уже знал, что сейчас произойдет. И
действительно, буквально через минуту внизу затренькал колокольчик. Джереми,
всем своим видом демонстрируя усталость и измученность чудовищным
инфантилизмом окружающих, начал отпирать дверь, а хихикающий Лу остался
наверху - прятаться за перилами. Тогда и Мартин отложил тост, слез с
табуретки и побежал к лестнице - смотреть на неожиданного заявившегося в Дом
с Одной Колонной гостя.
У девочки Дины, жившей через дорогу от Дома с Одной Колонной, была
кошка по имени Алиса (4). Алисой Динину кошку назвала ее
сестра Лори - именно она принесла маленького пушистого котенка на Динин
шестой день рождения. Котенок был почти розовый, а потом он превратился в
огромную рыжую кошку, и Лу эту кошку терпеть не мог. Каждый раз, когда Лу
видел Алису, он свистел ей вслед, или пускал в нее чем-нибудь не очень
тяжелым, или, не имея возможности посвистеть или запустить в кошку
чем-нибудь, просто корчил ей рожи (хотя и понимал, что корчить рожи кошке
очень глупо, потому что кошке, честно говоря, на наши рожи совершенно
наплевать). Кошка - а Лу это знал по собственному опыту - в ответ на наши
оттопыривания ушей, скашивания глаз и мучительное высовывание языка (как
можно д а л ь ш е) только смотрит на нас с неподражаемым состраданием.
Иногда Лу казалось, что, если бы кошка Алиса могла говорить (как,
например, маленький слон Мартин, который, кстати, размерами не превышал
огромную кошку Алису), она бы тихо спросила:
- Вам дурно?
Но кошка только смотрела на Лу, оттопыривающего уши и скашивающего
глаза за плотно закрытыми окнами, прозрачным, полным сострадания взглядом, и
Лу становилось очень стыдно, и тогда он злился на Алису ещё сильнее.
Поэтому, когда Лу не удавалось как следует подразнить Алису, он
совершал строго-настрого запрещённый, но зато очень соблазнительный поступок
- он звонил Дине и кричал в трубку:
- Кошка сдохла, хвост облез!
- Кошка сдохла, хвост облез!
- Кошка сдохла, хвост облез!
И тогда Дина выходила из себя и мчалась через дорогу, чтобы тоже
сказать Лу пару ласковых слов. И в этот раз она тоже влетела в дверь и
громко закричала:
- Лу - противная свинюка!
- Лу - противная свинюка!
- Лу - противная свинюка!..
Обычно Дина придумывала какую-нибудь изобретательную, незаурядную и
обидную кричалку, например: Вариант 1: Лушка-пушка-дуралей, сиди дома, не
болей!
Вариант 2: Глупый Лу стоит в углу, сунул голову в метлу! Вариант 3: Лу
- козявка и балбес, в бочку с крысами залез!
Но сегодня у нее не получилось ничего выдумать, и поэтому, ворвавшись в
Дом с Одной Колонной, Дина закричала:
- Лу - противная свинюка! Лу - противная свинюка! Лу - противная
свинюка!..
Тогда Лу захихикал ещё громче, и Дина понеслась вверх по лестнице,
чтобы как следует расправиться с этой противной свинюкой. Вообще-то Дина,
Джереми и Лу были друзьями не разлей вода - и страшно ссорились. Аж перья
летели и темнело в глазах - так эти трое иногда ненавидели друг друга. Пару
раз Марку и Иде доводилось даже разнимать драки, хотя в остальное время и
Дина, и Лу, и уж тем более Джереми были очень приличными детьми. Можно даже
сказать мягкохарактерными. А Джереми так вообще считал себя пацифистом.
Дина и ее родители поселились напротив Дома с Одной Колонной (в котором
жили Джереми, Марк, Ида, Лу, а теперь и маленький говорящий слон Мартин)
примерно год назад. С тех пор ни один день не проходил без того, чтобы
Джереми и Лу не залезли через кухонное окно(5) в гости к
Дине, или Дина не забежала бы в гости к ним. У этой троицы была целая куча
мелких секретов и штук десять крупных секретов, и даже одна Очень Страшная
Тайна (6). Но сейчас Дина неслась вверх по лестнице с
твёрдым намерением как следует заехать Лу в глаз, и её растрепанные рыжие
волосы неслись за ней, как огненное облако, а штанишки шуршали, как десять
сердитых ежей.
Если честно, Лу здорово испугался; он даже вознамерился дать драпака и
запереться от Дины в спальне. Но совершенно неожиданно для себя он наткнулся
на что-то серое и мягкое. Лу грохнулся на пол, а налетевшая на него Дина
почему-то стояла и не говорила ни слова, а оставшийся внизу Джереми, не
услышав грохота битвы, задрал голову - и обмер.
- Что это? - тихо спросила Дина.
- Это слон, - сказал Лу севшим голосом.
- О господи, - сказала Дина.
- Ничего себе, - сказал Джереми.
- Добрый день, - сказал Мартин.
- О господи, - сказала Дина.
- Он говорящий, - сказал Лу.
- Его зовут Мартин, - сказал Джереми.
- С ума сойти, - сказала Дина.
- Кажется, я влюблен, - сказал Мартин.
Слоны умеют влюбляться. Мартин, которого раньше звали Пробирка_7, был
не очень обыкновенным слоном: мама и папа Марка, Иды, Джереми и Лу сделали
его в далёкой индийской лаборатории при помощи клонирования. Поэтому толком
никто не знал, что Мартин умеет делать из того, что умеют обычные слоны, а
что - нет. Например, Мартин был говорящий и даже читающий слон; он умел
пользоваться ножом и вилкой, а также был вежлив, внимателен к собеседнику и
никогда не сморкался в ковер, хотя соблазн был огромен. Обычно слоны ни на
что подобное не способны. Но зато Мартин не умел есть тростник или,
например, обливаться водой из хобота, как с самого раннего детства делают
обыкновенные слоны, когда моются. Мартина надо было купать в горячей ванне и
непременно с кокосовой пеной. Джереми часто подозревал, что с купанием дело
обстоит нечисто, но купать Мартина было приятно, он парился хоботом, как
люди в банях парятся веником, и еще пускал для Джереми и Лу большие мыльные
пузыри, которые разлетались под потолком ванной кокосовыми брызгами. Для
купания Джереми и Лу использовали детскую ванночку, в которой когда-то мыли
их самих, пока они были совсем маленькими, потому что Мартин, хоть и был
взрослым слоном, тоже был, в общем-то, совсем маленьким. По крайней мере, до
сих пор.
Теперь же Джереми и Лу с ужасом смотрели на слона, размерами
превышавшего среднюю собаку - например, спаниеля. Когда Мартин прибежал
посмотреть на неожиданную гостью, он встал между палочками перил и стал
глядеть вниз. А сейчас Мартин сделался вдвое больше, и две палочки у его
боков громко хрустнули и переломились. И тогда все очень громко сказали:
- Ой.
- Мартин, - сказал Джереми, - что за чёрт.
- Это не чёрт, - сказал Мартин. - Это я. Я влюблён.
- Прекрати, - сказал Джереми. - Немедленно отвечай: почему ты такой
ОГРОМНЫЙ?
- Ты с ума сошёл, Дже, - сказала Дина. - это какой-то карликовый слон.
- Да погоди ты, - сказал Джереми. - Мартин, ну?
- Я волнуюсь, - сказал Мартин.
- А уж я как волнуюсь! - сказал Джереми. - Ты что, растёшь?
- Не знаю, - сказал Мартин, - сложный вопрос.
Он посмотрел на Дину, взгляд его затуманился - и вдруг Мартин стал на
десять сантиметров выше. Ещё две палочки хрустнули - вместе с перекладиной
перил.
- Я, пожалуй, отойду назад, - сказал Мартин, медленно выбираясь из
перил и не отводя взгляда от Дины. Теперь он занимал собой почти всю
лестничную площадку, и Лу пришлось отодвинуться к самому краю верхней
ступени.
- О ГОСПОДИ, - сказала Дина.
- Я волнуюсь, - сказал Мартин. - Мне нельзя волноваться. Врачи
предупреждали. Но я очень волнуюсь, очень-очень. - И тут Мартин опять как
следует прибавил в размерах, так что Лу пришлось отскочить на пару ступенек
вниз.
Дина попятилась и прижалась спиной к стене.
- Что значит - нельзя?! - закричал Джереми. - Тебе нельзя?! А мне
можно?! Ты меня до инфаркта доведёшь!
- Простите, Джереми, - сказал Мартин, - не кричите на меня, потому что
я и так волнуюсь, а когда я волнуюсь, я расту. Меня предупреждали.
- И до каких размеров? - спросил Лу.
- Неведомо, - сказал Мартин.
- И с чего ты начал волноваться? - спросил Лу.
- Я влюблён, - сказал Мартин, и взгляд его снова затуманился, но тут
дети в один голос закричали:
- Эй! Эй! Эй!
А Джереми сказал:
- У нас потолки два сорок. Срочно выводим его во двор. Там разберёмся.
Когда совместными усилиями Дине, Джереми и Лу удалось пропихнуть
Мартина, ставшего размерами с большое-большое кресло, в дверной проём,
оказалось, что на улице совершенно прекрасная погода. Это значило, что в
любой момент во двор мог вылезти кто-нибудь из соседей.
- Что делать, чтобы ты уменьшился? - спросил Джереми. - Говори быстро,
пока никого нет.
- Не знаю, - сказал Мартин. - Возможно, необратимый процесс. Любовь -
страшное дело. Сердце пашет, как насос. Дина, я люблю вас.
- О господи, - сказала Дина.
- Скажите мне: Какая приятная неожиданность!, - попросил Мартин. И тут
Лу заверещал, потому что Мартин внезапно стал ещё больше и отдавил ему ногу.
- Немедленно скажи ему, Дина, - велел Джереми. - А то мы тут с ума
сойдём.
- Какая приятная неожиданность, - сказала Дина.
- Звучит неискренне, - сказал Мартин с укоризной. - Стыдно, девушка. Я
же серьезно.
- Немедленно уменьшись, - велел Джереми.
- Не могу, - сказал Мартин, - не знаю способа. До сих пор эта проблема
никого не интересовала. С исследовательской точки зрения. Считалось, что это
незначительный побочный эффект.
- О господи, - сказал Джереми.
- Простите, - сказал Мартин.
- Я сейчас убегу, - сказала Дина.
- Ну вот, пожалуйста, - сказал Мартин. - Ну что за ужас. - И стал
размером со шкаф.
Слоны, как уже говорилось, умеют влюбляться. У них это генетическое.
Они влюбляются раз и навсегда. А всегда у слонов длится лет триста. И лет
триста слон, полюбивший кого-нибудь, никого другого не замечает. Так что
Мартин хорошо представил себе триста лет одиноких мыканий после того, как
Дина убежит, и немедленно разволновался, и сильно прибавил в размерах. И
тогда Джереми понял, что надо действовать решительно.
- Значит так, - сказал Джереми. - Дина, немедленно домой. Мартин, не
закатывай глаза, она вернётся. Но не сейчас. Сейчас у нас проблема.
- Вы вернётесь? - спросил Мартин Дину.
- Вернусь, - сказала Дина, - если не проснусь от этого страшного сна. С
ума сойти. В меня влюблён СЛОН.
- Возвращайтесь, - сказал Мартин. - У меня к вам любовь навеки (7).
У слонов очень длинные навеки. Так что можете на меня рассчитывать.
- Непременно, - сказала Дина и испарилась.
Мартин вздохнул.
- Лу, - сказал Джереми, - принеси ключи от гаража. Они у двери висят.
- Он не поместится в гараж, - сказал Лу, оглядывая Мартина с большим
сомнением.
- Ничего я не толстый, - нервно сказал Мартин и втянул живот.
- Он поместится, если не будет волноваться, - сказал Джереми.
- Я не могу не волноваться. - сказал Мартин. - Предмет моей любви
ускакал во мрак ночи, и я терзаем недобрыми предчувствиями.
- Сейчас четыре часа дня, - сказал Джереми, - прекрати немедленно.
- Я буду холотропно дышать, чтобы успокоиться, - пообещал Мартин.
- Ради бога, - сказал Джереми. - Только тряпки в гараже не втяни, как
пылесос.
- Это не тема для издёвок, - обиженно сказал Мартин.
- Извини, - сказал Джереми, и они с Лу завели Мартина в гараж.
Мартин поместился, но было совершенно ясно, что еще парочка волнений -
и из гаража его будет не вытащить.
Если бы кто-нибудь вздумал заглянуть в гараж после того, как Джереми и
Лу спрятали туда Мартина, то решил бы, что сошёл с ума: в гараже обычного
городского дома стоял небольшой (с точки зрения тех, кто не знал нормального
размера Мартина) слон, а перед ним два мальчика, восьми и шести лет, пели,
рассказывали страшные истории, громко кричали и даже пытались извлечь очень
жалобные звуки из двух губных гармошек. Наконец Лу и Джереми окончательно
выбились из сил.
- Не могу, - сказал Джереми, - этот чёртов слон не уменьшается ни от
чего.
- Я сейчас с ног свалюсь, - сказал Лу.
Мартин очень виновато посмотрел на братьев.
- Зато вам удалось очень качественно напугать меня историей про... (8)
Клянусь. У меня тряслись поджилки и сердце ходило ходуном. У вас огромный
талант пугателей, - сказал он.
- Лучше бы твои поджилки уменьшились, - сказал Лу.
- Ну ладно тебе, - сказал Джереми. - Он же не виноват.
- И вам удалось очень качественно растрогать меня той песней про...
- Не оправдывайся, Мартин, - сказал Джереми. - Как-нибудь уладится.
- Я очень волнуюсь из-за того, что... - начал Мартин, и взгляд его
затуманился.
- Нет! Нет! Нет! - закричали Джереми и Лу, и Мартин поспешно продолжил:
- Не волнуюсь! Не волнуюсь! Просто... э... переживаю, что поставил вас
в такое неловкое положение.
Лу посмотрел на большое белое полотенце с зелёными звёздами. Раньше оно
лежало у Мартина на спине в качестве попоны, а теперь Мартин накрыл им
макушку, как платочком. Полотенце показалось Лу очень маленьким.
- Всё, - сказал Мартин. - На сегодня всё. Пожалуйста. Я измучен
волне... э... переживаниями, а также должен обдумать план ухаживания за
женщиной моей мечты. Вы не знаете, какие цветы она предпочитает? Конфеты?
Игрушки? Литературные произведения? И, главное, нравятся ли ей крупные
мужчины?
- О господи, - сказал Джереми.
- Она терпеть не может розы, - сказал Лу. - А от шоколада у неё диатез.
И вообще от сладкого.
- Как прекрасно, - сказал Мартин.
- Почему? - спросил Джереми.
- Не знаю, - сказал Мартин. - Меня умиляют её немощи.
- Она хочет самокат, - сказал Лу. - И она умеет читать Винни-Пуха на
два голоса; правда, лучше всего у неё получается Пятачок, но ты ей это
всё-таки не говори, а то можно схлопотать. Кстати, про крупных мужчин не
знаю, но однажды она отлупила одного парня из шестого класса, так он был на
три головы выше нас. И тот ещё козёл. А ты-то уж точно не козёл.
- Лу, - сказал Джереми, не подавай ему беспочвенных надежд.
- Я попросил бы, - нервно сказал Мартин.
- Я сейчас свалюсь и засну прямо здесь, - сказал Лу.
И тогда братья не без труда захлопнули дверь гаража и побрели домой.
Над маленьким Домом с Одной Колонной, где жили Марк, Ида, Джереми и Лу,
небо едва-едва начало синеть. Только выпала роса, и на перилах балкона
толстые голуби вздрагивали во сне. Рассвет полз на город медленно, время от
времени засыпая по дороге. Джереми открыл глаза и долго не мог понять, что
его разбудило. Будильник молчал, Лу посапывал, зарывшись лицом в подушку и
подогнув под себя левую ногу, из комнат Марка и Иды не доносилось ни звука,
но что-то было не так. Наконец Джереми понял: над домом, заплывая в окна,
стелился низкий протяжный гудок. Он прерывался и возникал снова, и опять
прерывался, и Джереми показалось, что этот гудок пытается превратиться в
мелодию.
И тут Джереми понял, что это такое гудит. Как был, в одной пижаме, он
рванул с постели, на ходу засовывая ноги в тапочки, и понесся по лестнице
вниз. Он распахнул дверь во двор, бросил взгляд на гараж, немедленно
заскочил обратно и захлопнул дверь. Несколько секунд Джереми стоял, раскрыв
рот и широко распахнув глаза, и пытался переварить увиденное. Потом Джереми
набрал в лёгкие воздуха и...
- Маааарк! Идааааа!
Когда Мартин волновался, он начинал расти, а с момента знакомства с
девочкой Диной он только и делал, что волновался. Он волновался, что не смог
произвести на Дину должного первого впечатления. Он волновался, что не
сможет произвести на Дину должного второго впечатления. Он волновался, что
не сможет найти с Диной общего языка. Он волновался, составляя план на
завтрашний день. Он волновался, что не выспится перед таким важным днем. Он
волновался, что от недосыпа у него под глазами будут синяки (9).
Он волновался, как волнуются все влюблённые - будь то люди или слоны.
Так что за эту ночь Мартин вырос очень, очень, очень сильно. В своем
обычном состоянии Мартин был размером примерно с кошку, но сегодня утром
Марк, Ида, Джереми и Лу, одетые кое-как, в пальто поверх пижам и в ботинках
на босу ногу, бегали вокруг гаража и пытались сообразить, как извлечь из
него застрявшего Мартина: тот так здорово подрос за ночь, что теперь не
проходил в гаражную дверь. Смит-Томпсоны давали Мартину советы, пытались
намазать ему бока маслом для дверных петель, предлагали Мартину потуже
обернуться пищевой плёнкой и даже подумывали привязать слону к хоботу
верёвку и так вытаскивать его из гаража.
Наконец все сдались. Страшно стеснявшийся, чувствовавший себя очень
виноватым, смертельно уставший Мартин очень старался не волноваться. Он даже
предложил нагудеть всем присутствующим какую-нибудь бодрую песенку. Он даже
начал её гудеть.
- О господи, - сказала Ида.
- Всё, - сказал Марк, - звоним пожарным. Пусть снимают крышу.
Через час вокруг Дома с Одной Колонной, где жили Марк, Ида, Джереми и
Лу (чьи мама и папа занимались клонированием в далекой Индии и, к сожалению
не могли видеть происходящего (10), стояли четыре пожарные
машины и подъёмный кран. Пожарные разбирали крышу, а рабочие, приехавшие на
подъёмном кране, подводили под пузо Мартина лебёдки. Они собирались поднять
Мартина через разобранную крышу и поставить на площадке перед гаражом.
- У меня будет кожное раздражение от лебёдок, - сказал Мартин. - Я
совершенно не волнуюсь по этому поводу, не беспокойтесь, но хорошо бы
кто-нибудь сбегал в аптеку и приобрёл три-четыре килограмма детского крема.
Я не хочу добавлять к своим душевным страданиям страдания физические.
- Лу, пожалуйста, - сказал Мартин.
- Сорок тюбиков, - сказал Джереми.
- Шестьдесят, - сказала Ида.
- Не многовато? - спросил Джереми.
- Я утоплюсь в остальном, - сказала Ида.
В десять часов утра улица, на которой стоял Дом с Одной Колонной, была
перекрыта. Все, от кого в этот день не требовалось присутствия в конторах,
магазинах или банках, высовывались из окон, свешивались с балконов или
жались к стенам домов - и с восторгом смотрели на то, что происходило на
проезжей части. Они свистели, выкрикивали приветствия и махали руками,
шляпами, зонтиками и свёрнутыми в трубочку газетами. А по проезжей части
шагал Мартин.
Мартин очень старался не волноваться, потому что, когда волновался, он
рос, а в далёкой индийской лаборатории, где Мартина создали и назвали
Пробирка_7, никто не задался вопросом, что нужно сделать, чтобы он начал
уменьшался обратно. Поэтому волноваться Мартину было никак нельзя - но
ужасно хотелось. Потому что Мартин шёл завоевывать сердце женщины, которую
полюбил на всю жизнь. Её звали Дина, ей было семь лет, она жила рядом с
Джереми и Лу и училась с ними в одной школе. С того самого момента, как
Мартин познакомился с Диной, он только и делал, что волновался. И сейчас он
был размером с самого настоящего слона. То есть с небольшой дом. И шёл по
направлению к школе. Его сопровождали четыре (4) пожарные машины и подъёмный
кран.
Чтобы не волноваться, Мартин всё время думал о белых мышках. Белые
мышки с раннего детства действовали на него успокаивающе. В лаборатории их
было много, и все бойкие. Обычно слоны боятся мышей, но это из-за того, что
с высоты своего огромного роста не могут разглядеть их как следует. Мартин
же в своем нормальном состоянии был совсем небольшим слоном и поэтому знал,
что белые мышки - довольно милые существа. Вот почему сейчас, идя к Дине,
Мартин думал о белых мышках. В хоботе он держал огромный букет ромашек, а на
голове у него стояли две банки отборной селёдки ( Диатеза не будет, это
точно, - сказал Джереми. - Будет нервное расстройство. Нормально для
влюблённой девушки, - сказал Мартин и попросил продавщицу перевязать селёдку
широкой золотой лентой). Ночью он написал прекрасную серенаду, немного под
Метнера, но очень обаятельную, и собирался исполнить её перед окном классной
комнаты, где Дину как раз учили складывать одиннадцать и тринадцать. Обычно
серенады исполняют под окном, а не перед ним, но Мартин был очень большой, а
школа - всего двухэтажная.
Когда в класс, где учился Джереми, ворвался маленький мальчик и
закричал: Слон! Слон! На школьном дворе слон!!!, сообразительный Джереми
обмер и бросился к окну. Действительно, Мартин стоял прямо посреди школьного
двора, рядом с ним крутился уже успевший выбежать Лу, а из пожарной машины,
припарковавшейся неподалёку, вылезали Марк и Ида. Мартин же старался не
раздавить никого из выбегающих во двор учеников и всё время смущённо
приговаривал:
- Пожалуйста, уважаемые дамы и господа, не под ноги, только не под
ноги, дамы и господа, и особенно не под задние, я их совершенно под собой не
чую. Передние ещё кое-как, а задние - совсем нет. В них проваливается
сердце, в самые пятки. Пожалуйста, молодой человек, вы не знаете
божественную женщину по имени Дина? Она тут учится в первом классе. Юная
леди, ради бога, не висите на моём хоботе и, кстати, не поможете ли вы мне
отыскать удивительную женщину по имени Дина, которая...
Но тут из почти опустевшего здания школы выбежала Дина. При её
появлении Мартин судорожно попытался думать о белых мышках, но тут же
почувствовал, что подрос как минимум сантиметров на двадцать.
- Ой! - сказали все.
- Дина, это вы, - сказал Мартин. - Дина, мне очень нужно с вами
поговорить. Извините, что тут дует: это я дышу. В смысле, я всегда дышу,
иногда - даже холотропно, но сейчас прямо очень дышу, ничего не могу
поделать. Дина, мне очень нужно поговорить с вами. Хорошо бы с глазу на
глаз, но в нашей ситуации это, очевидно, невозможно. Но тогда, может быть,
хотя бы глаза в глаза? Пожалуйста, Дина.
Дина впервые познакомилась с Мартином всего за день до этого, когда
прибежала в Дом с Одной Колонной, чтобы расплатиться с Лу обзывательством за
обзывательство. Тогда Мартин был всего лишь размером с кошку, но в её
присутствии немедленно начал волноваться и увеличился до размеров небольшого
шкафа. Дина никогда не была трусихой и однажды даже отлупила парня на две
головы выше себя, но Мартина она всё-таки немножко испугалась. Однако теперь
Мартин был больше любого шкафа, он был огромным, огромным, огромным слоном,
- а бояться его Дина совершенно перестала. Осторожно переминавшийся с ноги
на ногу, с хвостом, повязанным нарядным бантом из белого с зелёными звёздами
полотенца, с букетом ромашек и двумя банками селёдки Мартин выглядел таким
трогательным и жалобным, что Дине немедленно захотелось погладить его по
голове. Но сейчас это, конечно, было бы совершенно неуместно, а главное -
невозможно. И Дина стала оглядываться в поисках чего-нибудь, на что можно
было бы залезть и поговорить с Мартином глаза в глаза. Тогда начальник одной
из пожарных машин, сопровождавших Мартина до самой школы, предложил Дине
встать на маленькую площадку, закрепленную на конце длинного хобота его
машины, и подняться вместе с площадкой на нужную высоту.
И Дина поднялась.
Стоя в люльке, Дина заглянула Мартину в огромный взволнованный глаз.
Она отражалась в глазу почти целиком, вместе с пожарной площадкой.
- Я сейчас с ума сойду, - сказал Дина.
- От радости? Правда, Дина, ну скажите, что от радости, - попросил
Мартин.
- От странности, - сказала Дина.
- Сложная эмоция, - сказал Мартин. - Как хорошо, что вы от странности
не растёте. Впрочем, я любил бы вас какой угодно. Даже огромной и с
диатезом.
- У меня сейчас нет диатеза, - сказала Дина.
- И никогда не будет, - сказал Мартин. - Я не допущу. Я буду вашим
рыцарем и боевым слоном, Дина. Вот вам цветы и селёдка; я бы отдал вам свое
сердце, но, боюсь, оно стало крупновато, того и гляди повалит вас с ног.
Дина, выходите за меня замуж.
Все ахнули.
- Дурдом, - сказала Дина.
- Поделикатней, - сказал Мартин, - я всё-таки делаю вам предложение.
Будьте моей навеки. Правда. Мне осталось жить совсем немного, лет двести
девяносто, и я хочу провести их все с вами. Соглашайтесь. Я умею играть на
волынке (11). Со мной не пропадёшь.
- Миленький Мартин, - сказала Дина, - вы мне очень нравитесь.
- Я чувствую подвох, - сказал Мартин.
- Нет, правда, - сказала Дина. - Правда-правда. Сейчас я это самое.
Очень искренне. Но я не могу выйти за вас замуж.
- Вы меня не любите, - сказал Мартин.
- Я очень вас люблю, - сказала Дина. - Просто...
- О господи, - сказал Мартин и еще раз подрос. Теперь он опять смотрел
на Дину немножко сверху вниз.
- ... просто я маленькая девочка, - мужественно сказала Дина. От
жалости к Мартину у неё разрывалось сердце.
- Понимаю, - сказал Мартин, - а я огромный слон. Красавица и чудовище.
Мы скованы рамками архетипа.
- Это не из-за какого-то типа, - сказала Дина, - просто я маленькая
девочка и не могу выйти замуж ни за кого. Чтобы выйти замуж, надо стать
взрослой тётечкой. А я хочу побыть маленькой девочкой. Ещё хотя бы лет
десять.
- На моей шкале десять лет - ничто, - сказал Мартин. - Скажите, и я
буду ждать.
- Не надо, Мартин, пожалуйста! - сказала Дина. - Когда кто-то ждет, что
ты вырастешь, нет никакой радости быть маленькой девочкой. И от тоски
по-любому вырастаешь.
- Недетская мудрость под коркой детского диатеза, - сказал Мартин. - Я
сражён окончательно. Дина, вы мой кумир.
И тут Дина увидела, что по хоботу Мартина катится огромная слеза.
Мартин плакал.
Внизу кто-то сказал:
- Бедняжка!
От сострадания у самой Дины перехватило горло. И тогда она встала на
цыпочки, протянула руку как можно выше и погладила Мартина по голове.
Слоновьи слёзы всё текли и текли, а Дина всё гладила и гладила Мартина
по голове - когда вдруг поняла, что вот-вот свалится с пожарной площадки:
она даже не заметила, что давно встала на коленки, чтобы дотягиваться до
уходящей вниз теплой серой макушки.
- Он уменьшается! - закричал Лу, который стоял к Мартину ближе всех. -
Мартин, когда ты плачешь, ты уменьшаешься!
- Я уже не плачу, - сказал Мартин. - Я стараюсь запомнить этот момент
бесценной нежности на ближайшие двести девяносто лет.
- И всё равно ты уменьшаешься, - сказал Джереми. - Дина, а ну погладь
его ещё раз!
Пожарник в машине потянул рычажок, площадка с Диной опустилась ниже, и
Дина ещё раз погладила Мартина по голове. Мартин немедленно стал заметно
меньше. Теперь он был лишь немного выше пожарной машины.
- Ух ты! - сказали все.
Лу попробовал погладить Мартина по ноге, но размер слона от этого не
изменился. Тогда Дина снова погладила слона по голове, и он стал меньше.
Дина гладила и гладила Мартина по голове, а он покорно вздыхал и уменьшался
и когда снова стал размером примерно с кошку, Дина уже успела спуститься с
пожарной площадки и сидела перед ним на корточках, а все школа, Лу, Джереми,
Ида, Марк, их соседи, пожарные, милиция, собаки - словом, все обитатели
маленького городка, в котором жили Смит-Томпсоны, - стояли и смотрели на
Мартина и Дину. Тогда Мартин тихо сказал:
- Я очень устал.
Большое белое полотенце с зелёными звёздами давно свалилось у Мартина с
хвоста и теперь лежало на земле. Дина подняла его, развязала узел, аккуратно
отряхнула, завернула слона в полотенце, и они пошли домой вслед за Марком,
Идой, Джереми и Лу - к Дому с Одной Колонной, где Мартин спал по ночам в
большой коробке из-под телевизора, застеленной толстой шерстяной тканью, для
уюта и тепла.
Мартин лежал на теплой шерстяной ткани в коробке из-под телевизора.
Глаза у него слипались от перенесённых волнений и долгой бессонной прошлой
ночи, но он был совершенно спокоен, потому что рядом с коробкой на полу
сидела Дина. В комнате горел только маленький ночник. Дина обещала сегодня
побыть с Мартином, пока он не заснёт.
- Дина, вы мне друг, правда? Вы не сердитесь на меня? - спросил Мартин.
- Да, - сказала Дина, - я вам очень друг.
- Спасибо, - сказал Мартин.
- Не за что, - сказала Дина. - А вы не сердитесь на меня? Вы мне тоже
друг?
- Нет, - сказал Мартин. - Нет, Дина, я вам не друг. Я ваш рыцарь и
боевой слон. Можно я буду ваш рыцарь и боевой слон?
- Мне будет очень приятно, - сказала Дина.
- Я умею играть на волынке, как сегодня уже единожды упоминалось, -
сказал Мартин. - Это большое дело. Боевой слон, играющий на волынке, наводит
на врага невыносимый ужас. Враг бежит.
- Я чувствую себя очень защищенной, - сказала Дина. - Только, миленький
Мартин, не волнуйтесь больше так сильно.
- Так сильно не будет, - сказал Мартин. - Еще лет двести девяносто, я
надеюсь. Плюс-минус один день. Но тогда уже будет совсем другая история,
тогда можно. Но иногда я все-таки буду немножко волноваться, Дина. Чтобы вы
приходили и гладили меня по голове. Не слишком часто, не беспокойтесь.
Можно? - спросил Мартин.
- Можно, - сказала Дина.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МАРТИН НЕ БЕСПОКОИТСЯ *
- Мартин, да не шебуршись ты, ради всего святого, хоть две минуты! -
простонал Джереми. Зелёный шерстяной носок выскользнул у него из рук и
окунулся кончиком в чашку со сладким чаем. Джереми взвыл.
- Да уж недолго вам меня терпеть осталось, - хмуро заметил Мартин. -
Ещё дня два, от силы - три. Состояние моё ухудшается час от часу. Сегодня с
утра я уже не сумел осилить тост с джемом. Если всё и дальше так пойдёт,
меня доконает не недуг, но голод. А уж тогда я буду лежать смирно, как
хороший зайчик (12), и все желающие смогут терзать моё
бренное тело, как им угодно. Мне же будет все равно. Душа моя прекратит
страдать и воспарит к... Воспарит, словом. Уж потерпите, дорогие близкие,
чего там.
- Я подозреваю, что доконает тебя не недуг, а мы, - сказал Лу, с
отвращением бросая в ведро с мусором пропитанный чаем носок и доставая из
ящика новый. - Если я сейчас затяну носок слишком туго - ну, ненароком, - и
кое-кто случайно испустит дух, я, кажется, испытаю сильное облегчение.
- Давайте, давайте, - Марин закатил глаза. - Пока ты молод и полон сил,
все готовы кататься на тебе верхом и развлекаться дурацкими розыгрышами с
подменой джема кетчупом. Когда же ты делаешься стар и немощен
- Слушай, - сказал Лу, - история с кетчупом была всего два дня назад.
- Страдания, - обиженно сказал Мартин, - кого угодно сделают дряхлым не
по годам.
- Кажется, получилось, - с облегчением вздохнул Лу, отступив на пару
шагов.
Джереми придирчиво осмотрел компресс. Под длинным шерстяным носком,
повязанным Мартину на шею как шарф, находилась вата, щедро пропитанная
водкой. От Мартина шёл хороший рабочий дух.
- Я задыхаюсь, - укоризненно сказал Мартин.
Лу подошёл к слону и подсунул палец под повязку. Палец проходил
свободно.
- Ты бессовестный симулянт, - сказал Лу.
- Я подозреваю, что он вообще не болеeт, - недоверчиво сказал Джереми.
- Он просто хочет завладеть приставкой.
- Я попрошу, - нервно сказал Мартин и покрепче сжал приставку в
передних лапах. - Не надо меня демонизировать.
- Лу, тебе пора делать уроки, - вздохнул Джереми. - Ради бога, Мартин,
не зови нас хотя бы десять минут.
- Разве что я буду при смерти, - мученически вздохнул Мартин. - Правда,
я могу пропустить мгновение, когда будет уже поздно, но, по крайней мере, я
буду знать, что не потревожил тех, кто...
- Мартин! - хором взвыли Лу и Джереми, ретируясь из собственной
комнаты, на время болезни Мартина превращённой в лазарет. Подождав, пока их
шаги удалятся, Мартин быстро выбрался из кучи подушек и по маленькой лесенке
добрался до самого верха книжного шкафа. Надо сказать, что за два дня
болезни видеоприставка ему изрядно надоела.
Тут следует заметить, что Джереми Смит-Томпсон был, конечно, не по
годам развитым мальчиком. Иногда окружающим хотелось, чтобы Джереми хоть
иногда вёл себя как нормальный ребёнок, а не как юный математический гений,
состоящий в переписке с двумя профессорами из Оксфорда и одним удивительным
доцентом из Казанского университета (13). Книги Джереми
стояли на верхних полках вместе с книгами Марка и Иды, в то время как на
нижних полках располагалась, по словам самого Джереми, всякая детская
белиберда. Так что Мартину пришлось встать на цыпочки (в это спокойное утро
он был совсем маленьким слоном), чтобы дотянуться добраться до шестого тома
Льва Толстого. Увы, лапки у Мартина были коротенькие, а книга, зажатая между
третьим и одиннадцатым томами, не хотел поддаваться. Кроме того, носок,
повязанный у Мартина вокруг шеи, несколько ограничивал свободу движений.
Тогда Мартин подтащил к полкам маленькую стремянку, забрался на неё, с
усилием вытянул желанный том - и прямо за ним увидел большие круглые глаза.
От неожиданности и ужаса Мартин пошатнулся, лесенка вылетела у него
из-под ног, и он повис, держась за верхнюю полку.
- Ку-ку, - печально сказал обладатель глаз.
Грохнувшись с верхней полки, Мартин в первую очередь подумал: Какое
счастье, что меня не видит Дина! В самом деле: предстать в таком виде перед
дамой своего сердца было бы очень унизительно. Во вторую очередь Мартин
подумал: Кажется я увеличился раза в два. И только в третью очередь Мартин,
наконец, подумал: Матерь божия! Что это было?!
И тут голос с верхней полки произнес:
- О-фи-геть!
Мартин посмотрел наверх. Глаза посматривали на него без всякой
симпатии.
- Я шестнадцать лет тут торчу, - продолжил голос с верхней полки, - и
что в результате? Первый, кто меня видит, - это какое-то плюшевое животное
неопределенных размеров. Милый, дорогой, ау? Ку-ку? Ты что, действительно
меня видишь?
Мартин осторожно посмотрел наверх. Глаза по-прежнему следили за ним с
самой верхушки книжного шкафа, но теперь, немного успокоившись, Мартин
обнаружил, что у этих глаз есть тело. Тело это напоминало небольшой комочек
белоснежного меха. У тела были 1) круглые ушки, 2) чёрный нос. Оно стояло на
маленьких когтистых лапках, шевелило длинными белыми усами и разглядывало
Мартина со смесью недоверия и разочарования.
Мартин, возможно, был не совсем обычным слоном - он был маленьким,
говорящим, слегка помешанным на тостах с абрикосовым вареньем, - но уж
плюшевым он никак не был и терпеть подобные оскорбления не намеревался.
- Послушайте, господин хороший, - раздраженно сказал Мартин, поднимаясь
с ковра. - Я не плюшевый. Я болен и выгляжу не лучшим образом, у меня на шее
повязан шерстяной носок, от меня разит э-э-э водкой и шерстяным носком, но я
не плюшевый. У меня есть собственная гордость. Я живой слон.
- А я - мёртвый хомячок - бодро сказало существо на верхней полке.
- Не понял, - сказал Мартин тоненьким голоском.
- Я мёртвый хомячок, - приветливо повторил мёртвый хомячок. Меня зовут
Эдуард-Ричард-Август-Зеллвегер младший, но можно называть меня просто Эразм
и не морочиться. Я умер шестнадцать лет назад. С тех пор меня никто не
видел. Ты видишь. Мое шестое чувство подсказывает мне, что это не случайно.
- Проклятая болезнь, - с горечью сказал Мартин. - Еще вчера я ел
печёные яблоки и издевался над тётенькой, говорящей глупости в телевизоре,
но проходят сутки - и вот уже галлюцинации, сумеречное состояние духа...
- Слушай, - раздраженно сказал Эразм, - не пудри мне мозги. Ты меня
видишь, я это уже понял. Для таких случаев существуют базовые правила.
Теперь ты будешь моё это... Как его... орудие. Или что там. Будешь делать,
что я тебе велю. Ха!
- А иначе что? - осторожно поинтересовался Мартин. Он вообще не любил
что-нибудь делать, тем более - делать то, что ему скажут другие.
Мёртвый хомячок Эразм стушевался. Похоже было, что он не готовился к
такой постановке вопроса.
- Ну-у-у, - протянул он. - А иначе я буду являться тебе по ночам.
Завывать, греметь цепями, размахивать лохмотьями, что там ещё положено.
- Ты меня прости, дорогой, - сказал Мартин, - а только правила
действительно есть. Например, чтобы греметь цепями, ты должен был умереть в
цепях. А чтобы размахивать лохмотьями - в лохмотьях. Как ты умер?
- Это бестактный вопрос, - быстро сказал Эразм. - У нас, хомячков,
особые отношения со смертью. Мы идеальные жертвенные фигуры. Смерть
настигает нас, принимая самые неожиданные обличья. Мы, если честно, даже
чувствуем себя в некотором смысле избранным народом. Мы...
- Я жду ответа, - строго сказал Мартин.
- Я утонул в поилке, - грустно сказал Эразм.
- рехнуться, - сказал Мартин.
- Зато я сам прогрыз её крышку! - встрепенулся мёртвый хомячок. -
Правда, потом я упал внутрь...
На этих словах Эразм снова сник.
- Я имею дело с мёртвым идиотом, - сказал Мартин.
- Я не был идиотом, - обиделся Эразм. - При жизни у меня был бойкий,
неугомонный ум. В других обстоятельствах меня назвали бы отважным
исследователем.
- Что ты исследовал в поилке? - спросил Мартин.
- Я хотел выяснить, что за жидкость плещется у нее внутри.
- Ты пил эту жидкость, - медленно сказал Мартин. - Ты знал, что это
вода.
- Когда эксперимент завершён, легко заявлять, что тех же результатов
можно было добиться аналитическими методами, - раздражённо сказало
привидение. - Короче, ты моё орудие - или допрос ведёшь, гражданин
начальник?
- Я не уверен, что я - орудие, - сказал Мартин. - Зачем мне это надо?
- А ради совести? - бойко ответил Эразм. - От тебя зависит, уйдёт ли
моя душа к тучным небесным пажитям, где сухой корм, сахарные опилки и всё
такое, - или так и будет шляться тут между Мадам Бовари и Анной Карениной.
- А у тебя есть душа? - заинтересовался Мартин. - Ты же животное.
- Есть, - строго сказал Эразм. - Только маленькая. Она устала. Она
желает идти, знаешь, туда, где нет конвоя, вот это вот всё. А у тебя?
- Не знаю, - пожал плечами Мартин. - Я клонированный. Этот вопрос
решается в верхах (14).
- Мурыжат, значит, падлы, - понимающе резюмировал Эразм.
Тогда Мартин понял, что от мёртвого хомячка ему уже не отделаться.
Имело смысл сделать всё, что хомячок потребует, как можно быстрее и
вернуться к нормальной жизни, в которой, дай бог, больше не будет никаких не
упокоенных привидений и мёртвых хомячков. Мартину, кроме того, была крайне
несимпатична мысль о том, что всё происходящее - ещё одно проявление его
уникальных способностей, вроде умения дорастать до размеров настоящего
слона, стоило ему начать беспокоиться. Он искренне надеялся, что ситуация с
хомячком - разовая.
- Ну, и что я должен делать? - мрачно поинтересовался Мартин.
Но тут в дверь комнаты постучали.
- Мартин, - строго сказал из-за двери голос Марка. - Я слышал звуки. Ты
орал или звал?
- Я вопил, - скорбно сказал Мартин.
Дверь открылась. На пороге стоял Марк с деталями деревянного динозавра
в руках. Марк часто клеил деревянных динозавров, он очень любил деревянных
динозавров и покупал такие специальные конструкторы, позволяющие склеить
скелет динозавра по кусочкам. Склеенный Марком динозавр ставился на полочку,
Марк звал домочадцев полюбоваться своей работой, все восхищались, Джереми
покашливал, дальше сценарий всегда развивался одинаково:
- Что, Джереми? - спрашивал Марк, воздев очи горе.
- Нет-нет, ничего, - говорил Джереми голосом послушного мальчика. - Я
просто думал, что тебе будет интересна одна деталь. Это не велоцераптор, как
написано у тебя на подставочке. Я бы, с одной стороны, назвал это животное
перецераптор, потому что у него перебор в плане ребер примерно раза в два. А
с другой стороны, может быть, я назвал бы его недоцераптор, потому что при
такой длине хвоста, как у этого достопочтенного ээээ игрового набора, то,
что образованные люди называют велоцераптором, не смогло бы бегать. Это
бедное существо падало бы мордой вперёд, прямо в доисторические папоротники.
Другие динозавры хохотали бы над ним. Тираннозавр бы его тиранил. Плезиозавр
бы его, наверное, плезил, а уж любой уважающий себя птеродактиль отдактилил
бы бедняжку так, что...
- Джереми!!! - не выдержав, вопил Марк, и дальше все зрители
располагались поудобнее в ожидании любимого момента: Марк, схватив
деревянного динозавра, прорывается вперёд, к двери, Джереми заходит
наперерез, Марк обходит противника...
Словом, все деревянные динозавры жили не в гостиной, как хотелось бы
Марку, а в его собственной спальне. Марк смахивал с них пыль специальной
голубой кисточкой и говорил, что Джереми добрый мальчик, но немножко боится
задействовать воображение. Сейчас Марк держал в руках очередного деревянного
динозавра - уже с лапами, но еще без головы. Бедное животное выглядело так,
как будто тираннозавр всё-таки до него добрался.
- Что случилось? - спросил Марк, глядя на поваленную лесенку и
рассыпанные книжки.
Мартин тяжело вздохнул. Он перевел взгляд с деревянного динозавра на
верхнюю полку книжного шкафа. Эразм медленного показал ему крошечный
мохнатый кулачок, и Мартин сдался.
- Я вижу мёртвых животных, - шёпотом сказал он.
- Если это розыгрыш - сказала Ида и выдержала паузу. - Если это хоть в
какой-то мере розыгрыш, Мартин...
- Слушай, докажи им, что ты есть, а? - попросил Мартин. - Только не
обижайся.
С тех пор, как Эразм был представлен всем обитателям Дома с Одной
Колонной, а также примчавшейся по звонку Дине, Мартин неожиданно испытал
потребность защищать бедного мёртвого хомячка, остававшегося невидимым для
всех, кроме самого Мартина. Эразм пожал крошечными плечиками.
- Чего обижаться? - сказал он равнодушно. - Случаются скептики. К
Господу Богу - и к тому пристают: докажи да докажи.
Он на секунду задумался, а потом сделал какой-то хитрый жест лапкой - и
газета, которую только что читала Ида, медленно поползла по столу и с тихим
шорохом слетела на пол. Ида ахнула.
- Этого достаточно? - ядовито поинтересовался хомячок.
- Эразм интересуется, достаточно ли этого, - спросил Мартин голосом
оскорблённой невинности.
- Что он собирается делать? - слабо поинтересовалась Ида.
- Жить тут, - немедленно отозвался Эразм.
- Он собирается тут жить, - повторил Мартин.
- Я фамильное привидение! - гордо сказал Эразм. - Теперь, когда вы обо
мне знаете, это больше не дом. Это замок с привидениями. О, теперь я
развернусь! Я буду выть, и громыхать цепями, и...
- Мы уже обсуждали цепи, - напомнил Мартин.
- Неважно. - Эразм махнул лапкой. - Я найду, как себя проявить. Я
креативен и ассертивен, я буду исполнять свои обязанности с честью, обещаю.
Где тут у вас зеркало? Я хочу начать с какого-нибудь сильного карьерного
шага. Трещина на зеркале. Превращение воды в вино... Могу кактус съесть. На
слабо.
- Обещает съесть кактус, - сообщил окружающим Мартин.
- Зачем? - поинтересовался Лу.
- В качестве фамильного привидения. У нас тут теперь замок с
привидениями. С небольшими, но креативными. И ассертивными, - грустно сказал
Мартин.
- Если я правильно понимаю, - сказал Джереми, поправляя очки, - дела с
привидениями всегда обстоят одинаково. Они убираются восвояси, если хозяева
дома сделают то, что они требуют. Или даже не требуют, но втайне хотят.
- Ты чего хочешь? - спросил Мартин у Эразма.
- Р-р-р-развернуться! - кровожадно сказал хомячок, оглядывая комнату
взглядом мясника на бойне. - А так, вроде, больше ничего.
- Он сам не знает, чего хочет, - сказал Мартин.
- Кое с кем бывает, - усмехнулся Лу и ткнул Дину локтем в бок.
- Сам дурак, - немедленно отозвалась Дина и дала Лу подзатыльник.
Чувствовалось, что эти двое привыкли вести друг с другом долгие задушевные
беседы.
- Это не важно, чего он хочет, - сказал Джереми. - Есть что-то такое,
что мы можем сделать - и он исчезнет. Привидения удерживает на земле
страшная тайна, которой они не успели поделиться. Иногда они умирают, не
закончив какого-нибудь важного дела. Или совершив преступление, в котором
они не успели сознаться. Или, наоборот, испытывают жажду мести. Твоего
хомячка случайно не придавили дверью?
- Он утонул в поилке, - вздохнул Мартин.
- А то обычно хомяков давят дверью, - заметил Джереми. - Ещё на них
иногда случайно ставят диван. Не замечают, что они забрались в мясорубку.
Сливаю воду, когда хомяк плещется в унитазе. Разное интересное, словом.
- Мне кажется, что беседа принимает оскорбительный оборот, - сказал
мёртвый хомячок с большим достоинством.
- Ты не слушай их, - сказал Мартин, - ты лучше думай. У тебя была
какая-нибудь страшная тайна?
- Я знал, что случилось с проводом от холодильника, - задумчиво сказал
покойный хомячок. - Но это дело давнее и незначительное.
- Как насчёт незавершённых дел? - поинтересовался Лу.
- Ничего не приходит в голову, - сказал Эразм. - Я съел всё, что было в
кормушке, перед тем, как заняться научной работой в тот печальный день. Мне
была нужна глюкоза для эффективной работы мозга.
- Преступления? - спросил Мартин, потихоньку теряя надежду. - Месть?
Неуплаченные налоги? Что-нибудь?
- Натурально, ребята, смиритесь, - сказал Эразм. - Я теперь тут. Я ваше
персональное привидение. Мы подружимся. Дайте мне только добраться до
газового вентиля.
- Он рвется к газовому вентилю, - печально сказал Мартин.
- Вот урод. - Лу хлопнул ладонью по тому месту, на которое смотрел
Мартин, обращаясь к мёртвому хомячку. Мартин увидел, как ладонь Лу прошла
сквозь хомячка, ничуть его не задев. Хомячок пожал плечами.
- Лу, помни, пожалуйста, что ты говоришь о мёртвом, - строго сказала
Ида. - Мёртвые не могут защитить себя, поэтому о них надо всегда говорить
хорошо.
- Щас глаз выкушу, - кровожадно сказал Эразм, поворачиваясь к Иде.
Мартин застонал и закрыл морду хоботом. Он решил не озвучивать эту фразу для
всех остальных.
- Будь вежливее, Лу, - продолжала Ида, не зная, какая опасность
угрожает её глазу. - Мартин, поинтересуйся, пожалуйста, у Эразма, как он
оказался в нашем доме.
- И правда, - заинтересовался Мартин. - Ты откуда здесь взялся?
- Да я всегда здесь жил! - возмущенно сказал мёртвый хомячок. - Ну
ладно, не всегда. Но уж точно до вас. Тут раньше жили Твимсоны. Я был куплен
в подарок мальчику Патрику, Патрику Твимсону. Ему тогда было пять лет.
- Этот мальчик Патрик может что-нибудь помнить, - задумчиво сказал
Патрик. - Марк, Ида, как бы нам разыскать этих Твимсонов?
- Простите, - сказал молодой человек, - у меня никогда не было хомячка.
Марк растерялся. Они с Идой довольно долго трудились, пытаясь
вычислить, куда шестнадцать лет назад мог перебраться мальчик по имени
Патрик Твимсон. Им даже пришлось обратиться в специальное учреждение,
сотрудники которого иногда могли сообщить, где живет тот или иной человек.
Наконец, девочке Дине пришла в голову идея обратиться к своей бабушке.
Бабушка очень много лет жила в той самой квартире, которую теперь занимали
Дина, её папа и мама и их рыжая кошка Алиса. В молодости бабушка Дины была
невероятной красавицей и танцевала на столиках в очень большом и дорогом
ресторане. Там в бабушку влюбился один австралийский джентльмен. Бабушка его
отвергла и вышла замуж за Дининого дедушку, который тоже танцевал на
столиках в этом модном и дорогом ресторане (15). Но
австралийский джентльмен продолжал любить бабушку всю жизнь. Он посылал ей
фотографии маленьких коал, которых изучал в своем австралийском институте,
обещал бабушке подарить ей настоящего кенгуру и писал письма каждый день на
протяжении целых пятидесяти двух лет. Эти письма занимали весь подвал дома,
в котором жила семья Дины, - стояли там в специальных коробках, которым были
не страшны ни мыши, ни сырость. Иногда бабушка спускалась в подвал и наугад
вынимала письмо с кенгуру на марке и овальным штемпелем на обороте.
Бабушка перечитывала старые письма с удовольствием, хотя каждый день
получала от австралийского джентльмена новые. Наконец, австралийский
джентльмен пригласил бабушку и дедушку Дины праздновать золотую свадьбу к
себе в Австралию. Бабушка и дедушка уехали на две недели, а потом позвонили
и сказали, что останутся еще на недельку, а потом позвонили еще раз и
сказали, что совершенно счастливы, и что австралийский джентльмен тоже
совершенно счастлив, и что они, пожалуй, останутся жить в Сиднее. Теперь
бабушка и дедушка каждый день писали письма девочке Дине, а также её маме и
папе. Они присылали фотографии хорошо изученных коал, портреты кенгуру,
подаренного им австралийским джентльменом на золотую свадьбу, а также
напоминали о вреде курения и необходимости выключать электроприборы, когда
уходишь из дома. Сама бабушка ни разу в жизни не забыла выключить
электроприборы, у неё вообще была прекрасная память: она знала и помнила
абсолютно всё абсолютно обо всех. Дина рассудила, что бабушка наверняка
знает что-нибудь о мальчике по имени Патрик Твимсон. В телеграмме, которую
она отправила бабушке, было написано:
МИЛАЯ БАБУШКА ЗПТ КТО ТАКОЙ ПАТРИК И ГДЕ ОН ЖИВЕТ
И бабушка, конечно, всё поняла. Она ответила:
МАЛЬЧИК С ЖЁЛТЫМ ВЕЛОСИПЕДОМ ЗПТ УЛИЦА ПРОДОЛЬНАЯ ДОМ ШЕСТЬ ВЫПЛЮНЬ
ЖВАЧКУ ЛЮБЛЮ ЦЕЛУЮ БАБУШКА.
Получив телеграмму, Дина смущённо выплюнула жвачку. Через час вся
компания уже выбиралась из машины перед небольшим синим домиком на
Продольной улице. Правда, Мартина с его больным горлом пришлось оставить
дома, что вполне устраивала Иду: она не любила бросать ассертивных мёртвых
хомячков без присмотра.
- Я надеюсь, что он не доберётся до газового вентиля в наше отсутствие,
- нервно сказала она.
- Мартин за ним приглядит, - отозвался Джереми. - А вообще вообще тут
что-то не так. Он живет в нашем доме уже шестнадцать лет, верно? Если он
злобное привидение, мечтающее добраться до газового вентиля, то что мешало
ему сделать это раньше?
- Да и вообще, - оживился Марк. - Ну правда, ему же не обязательно
нужно, чтобы его кто-нибудь видел? Вредил бы себе и вредил. Что
изменилось-то? Большинство привидений вообще никто не видит, а вытворяют они
при этом, что хотят.
- Плюшки воруют, - вставил Джереми.
- Какие плюшки? - удивилась Ида.
- Не знаю, всплыло откуда-то, - Джереми пожал плечами. - Но вообще в
этом что-то есть. У меня, короче говоря, складывается впечатление, что он не
очень вредное привидение.
- Я на всякий случай как следует завязал вентиль полотенцем, - сказал
Лу.
- Хороший мальчик, - сказала Ида и позвонила в дверь.
И вот теперь молодой человек по имени Патрик, который когда-то
наверняка был тем самым мальчиком с жёлтым велосипедом, вежливо, но твёрдо
говорил:
- Простите, но у меня никогда не было хомячка.
- Эразм, - сказал Марк. - Его звали Эразм.
- Извините, - раздражённо сказал молодой человек, - но если бы у меня
был хомячок, я бы, наверное, об этом помнил, разве нет? Вы, наверное, ищете
другого Патрика.
- Но у вас был жёлтый велосипед? - взмолилась Дина. - И Вы жили в Доме
с Одной Колонной?!
- Да, - ответил молодой человек, несколько растерявшись, - но хомячок
Нет, у нас была клетка для хомячка, её я отлично помню. Но никакого хомячка
в ней не было.
- Вы уж меня простите, - сказал Лу с укоризной, - но только ко всякой
клетке для хомячка обычно прилагается хомячок.
- Нет, это вы меня простите, - не выдержал молодой человек, - но только
я не обязан беседовать с вами о каких-то несуществующих хомячках
шестнадцатилетней давности. Всего вам доброго, а я должен собираться на
работу. - И с этими словами молодой человек закрыл перед ними дверь.
- Ну что, - сказал Мартин, встав на задние лапы и уперев передние в
бока, - будешь прорываться к вентилю? Или, может, перемешаешь все крупы в
шкафу посредством телекинеза, или выпустишь пух из подушек, ты, креативный?
Сейчас Мартин был довольно большого размера - потому что, хоть он и
бодрился, от присутствия мёртвого хомячка ему делалось довольно-таки не по
себе. Он попытался для пущей внушительности обойти мёртвого хомячка со всех
сторон, но хомячок поворачивался следом за ним. Так они нарезали несколько
кругов мордой к морде. Наконец у Мартина закружилась голова, он присел на
ковёр рядом с Эразмом и ослабил водочный компресс на шее. Эразм поморщился.
- От тебя так пахнет, что хоть закусывай, - недовольно сказал он.
Мартин молча погрозил мёртвому хомячку кулаком.
- Щас как нагоню на тебя УЖАСУ, будешь знать, - вяло сказал Эразм. За
последний час его напористость несколько улетучилась.
Мартин гордо приписал это собственной строгости в отношении
новоявленного привидения.
- Уж это-то я умею, - продолжил Эразм. - Видел бы ты воров.
- Каких воров? - удивился Мартин.
- А были тут, - раздражённо сказал мёртвый хомячок. - Что ты думаешь,
за шестнадцать лет в этот ваш ДсОК (16) ни один вор не
повадился? Вадились, и еще как. Только против меня не попрёшь. Залезут,
скажем, в окно, а я как напущу. Есть такая методика, долго объяснять. Они
как поёжатся-поёжатся, а потом один другому и говорит: Слушай, что-то с этим
домом не так. Давай-ка валить отсюда!. И валят.
- Ух ты, - искренне восхитился Мартин. - Да ты, значит, сторожевое
привидение!
- Сам ты барбос сторожевой, - оскорбился хомячок. - Да если бы я хотел,
от этого дома камня на камне не осталось бы. Причём буквально. Я могу
кирпичи двигать - как нефиг делать. Потолок на кухне помнишь?
Потолок Мартин помнил, это была очень плохая история. В один прекрасный
день из кухни Смит-Томпсонов донесся страшный грохот. Сбежавшиеся
обнаружили, что кусок потолка обрушился прямо на плиту - и на то место рядом
с плитой, где минуту назад стояла Ида, готовя огромную яичницу для всей
семьи. Потолок, конечно, починили и укрепили, но при воспоминании об этой
истории Мартину каждый раз делалось нехорошо. Он даже прикрыл глаза от
минутной слабости, а потом вдохнул, повернулся на бок, открыл глаза - и
заметил, что Эразм очень быстро крутанулся, чтобы опять оказаться с Мартином
мордой к морде. На секунду Мартину показалось, что у хомячка не всё в
порядке со спиной, но сейчас его гораздо больше волновала история про
потолок.
- Ну вот, я этот потолок полчаса удерживал, - с деланным безразличием
сказал Эразм, - пока эта ваша фифа не убралась из кухни. Чуть, кстати, не
надорвался от этого душевного усилия. А благодарности, между прочим,
никакой.
- Спасибо тебе огромное, - искренне сказал Мартин. - Мы ж не знали. А
то мы б тебя на руках носили.
- Не знали, - горько сказал мёртвый хомячок. - Вот так живёшь... Ну,
существуешь. Неважно. Существуешь, значит, сил своих не жалеешь, словом
перемолвиться не с кем. Заботишься о них. Бережёшь. Охраняешь. Конца этому
не видно. А в ответ...
- Стоп. - сказал Мартин и даже вскочил с ковра - до того неожиданной
вдруг оказалась пришедшая ему в голову мысль. - Стоп. Заботишься. Бережёшь.
Охраняешь. Что-то не похоже, что ты особенно рвёшься к газовому вентилю, а?
- Может быть, если б я рвался, меня б и заметили давно, - мрачно
пробурчал Эразм. - Я чуть не сдох тут - шестнадцать лет один. Если бы я
гремел кандалами, вы бы обращали на меня внимание, а? Или, скажем, если бы я
тарелки бил. Кактусы жрал. А? И, кстати, теперь, когда ты меня, наконец,
увидел, как я был готов р-р-р-развернуться! Ты бы им быстро объяснил, кто в
доме главный. Я мог бы рвануть к газовому вентилю буквально в любой момент.
- Но ты не рванул, - сказал Мартин.
- Не рванул, - вздохнул Эразм. - Не в моей это натуре.
Мартин сделал пару шагов влево. Хомяк быстро повернулся к нему мордой.
Мартин сделал ещё пару шагов. Хомяк снова повернулся. Некоторое время Мартин
и Эразм так и кружились мордой к морде. Тогда Мартин быстро сделал пару
шагов вперёд, и хомячок, отступив от неожиданности, оказался прижатым к
низкой тахте.
- А ну поворотись-ка, сынку, - сказал Мартин.
- Лишнее это, - вяло ответил хомячок.
- Давай-давай, - сказал Мартин. - Чего стесняться, мы не в бане.
Эразм помедлил еще секунду, потом нехотя поднял с ковра толстую
мохнатую попу и, забавно переваливаясь, повернулся к Мартину спиной.
Между лопаток у мёртвого хомячка красовались два крошечных крылышка,
покрытых аккуратным, мягким белым мехом. Вокруг крылышек летал пух - они
явно линяли.
- Ты ангел-хранитель, - тихо сказал Мартин.
- Я чёртов он, - грустно согласился мёртвый хомячок.
- Я никуда отсюда не уйду! - яростно крикнул Лу.
- Прекрати орать, что за чудовищный инфантилизм! - Джереми раздражённо
дёрнул старшего брата за рукав. - Надо думать, что со всем этим делать.
- Даже не думай об этом, Марк, - строго сказала Ида, и все трое братьев
поёжились. Когда Ида начинала говорить по-настоящему строго, всем хотелось
как-то вытянуться в струночку. - Я не могу допустить, чтобы с моей семьёй
жил злобный мёртвый хомяк, рвущийся к газовому вентилю. Я ночей спать не
буду.
- Мартин может его сторожить, - неуверенно сказал Лу.
- Да ну тебя, - сказала Дина. - А спать Мартину не надо? А гулять? А на
велосипеде кататься? (17)
- Сама дура, - быстро сказал Лу. Дина пнула его ботинком, Лу радостно
состроил ей рожицу, Дина рассмеялась.
- Прекратите отвлекаться, - сказал Марк. - Если мы не поймём, как этот
чёртов хомяк стал привидением, и не выясним, что ему надо, мы никогда от
него не избавимся. Если мы от него не избавимся, нам не будет покоя. Если мы
хотим покоя, нам надо уломать этого самого Патрика, чтобы он рассказал нам
про чёртова хомяка. Я не знаю, почему этот Патрик упирается. Может, хомяк и
при жизни был опасен. Что там было про провод от холодильника? Он перегрыз
провод от холодильника. Может, он это сделал, чтобы кого-нибудь из Твимсонов
ударило током. Или чтобы начался пожар. Или...
- Он не грыз провод, - раздался вдруг голос откуда-то сверху.
Все быстро повернулись к синему дому и задрали головы. Из-за цветочного
горшка, выставленного на балконе первого этажа, на них печально глядел
Патрик. Он разжал пальцы, и к ногам Иды, Марка, Джереми, Лу и Дины упал
цветочек гортензии.
- Простите? - осторожно переспросила Дина.
- Он не грыз провод, - грустно повторил Патрик и отщипнул от ни в чём
не повинной гортензии ещё цветочек. - Провод перерезал я. Я хотел узнать,
как выглядит электричество в разрезе. Я свалил всё на Эразма, и он даже не
пикнул. Мне было очень стыдно, и я потом целую неделю выковыривал для него
фисташки из пирожных в школьном кафетерии. Я надеюсь, что он меня простил.
- Значит, вы всё-таки знали Эразма, - укоризненно сказал Марк.
- Я ужасно его любил, - сказал Патрик. - Понимаете, мне было всего пять
лет, и я выпрашивал его у родителей целых две недели. Я очень любил Эразма,
честное слово. Это был лучший хомяк в мире, самый умный, добрый, тёплый,
ласковый хомяк. Ни у кого в мире не было такого хомяка.
- Уж в это-то мы верим, - сдержанно сказал Джереми.
- Один раз, - оживился Патрик, - ко мне в гости приходили ребята со
двора. Я был не очень популярен во дворе, я был как бы это сказать?
Небольшим. Компактным. Но я очень хотел со всеми дружить и поэтому научился
делать воздушных змеев. Правда, довольно небольших, то есть компактных. И
вот один мальчик - его звали Арнольд, я его ненавидел и боялся, потому что
он был ужасная сволочь, - он всегда надо всеми подшучивал, обидно так, я
прямо не знал, куда деваться.
- Это мой папа, - виновато сказала Дина.
- Ох, - сказал Патрик. - Простите.
- Ничего-ничего, - сказала Дина, - не впервой. Ну-ну?
- Н-н-ну вот, - продолжил Патрик, - все восхищались моим змеем. И я
соврал - ну, знаете, на радостях: сказал, что, когда вырасту, буду строить
воздушных змеев для армии, и на них будут летать разведчики. И тогда этот
гад Арнольд заво... простите, и тогда мой знакомый Арнольд, то есть ваш
уважаемый папа, сообщил, что не верит ни одному моему слову, потому что змей
- хлипкая фигня и никогда не сможет взлететь с пассажиром.
- И тогда вы запустили Эразма, - подсказал Лу.
- Да! - гордо ответил Патрик. - И он парил целых сорок шесть секунд!
Потом грохнулся в куст смородины. Он был настоящий боевой товарищ.
- И рыцарь, - тихо сказала Дина.
- Простите? - не расслышал Патрик.
- Нет-нет, ничего, - сказала Дина. - Продолжайте, пожалуйста.
- Словом, это был прекрасный хомяк, лучший в мире, - упавшим голосом
сказал Патрик. - А потом...
- Он озверел? - испуганно спросила Ида.
- Нет, - сказал Патрик. Цветочки гортензии уже устилали ровным слоем
весь подоконник, и их потихоньку сносило ветром вниз, на головы и плечи
Марка, Иды, Джереми, Дины и Лу. - Нет, потому что в один прекрасный день он
залез в поилку. И я Это было так больно, что я... Я просто убедил себя, что
у меня вообще никогда не было хомячка.
Тут Патрик совсем скрылся за лишённой цветов гортензией. Дина сделала
пару шажков вперёд, чтобы лучше его видеть.
- Пожалуйста, не грустите, - деликатно сказала она.
- Я очень по нему скучаю, - сказал Патрик, появляясь из-за гортензии.
Он взял один цветочек, сунул его в рот и принялся медленно жевать.
- Пожалуйста, не ешьте гортензию, - сказала Дина. - У нас есть хорошие
новости. То есть мы думаем, что они хорошие.
Патрик насторожился.
- То есть они на самом деле хорошие! - поспешно сказала Дина. - Просто
это не сразу понятно. То есть это прямо прекрасные новости, но к ним надо
немножко привыкнуть, чтобы это понять.
- Не пугайте меня, - нервно сказал Патрик и быстро высыпал себе в рот
целую пригоршню цветов гортензии.
- Дело в том, - сказал Марк, - что Эразм - Тут Марк замешкался,
стараясь поделикатнее описать ситуацию, а потом продолжил: - Ну, скажем так:
Эразм сейчас у нас в гостях.
- Ужасно неприятно глубокомысленно смoтреть на пустое место, - шепнула
Ида стоявшей рядом с ней Дине. Дина посмотрела на Иду укоризненно, но
возразить тут было нечего: никто, кроме Мартина, не мог видеть Эразма, и все
чувствовали себя немножко глупо. Мартин просто пришёл в комнату к Джереми и
Лу, держа лапы так, будто в них было что-то маленькое, и осторожно опустил
это что-то на письменный стол Джереми. Теперь все обитатели Дома с Одной
Колонной - Марк, Ида, Джереми и Лу, а также девочка Дина, - стояли вокруг
этого стола и смотрели туда, куда смотрел Мартин. Они ждали Патрика.
- Как он? - спросил Лу.
Мартин и Эразм обменялись взглядами. От утренних наглости и
напористости хомячка не осталось и следа, теперь он тихо сидел на столе,
шевеля своими крошечными белыми крыльями, и Мартин вдруг понял, что ангел
ужасно волнуется. Тогда Мартин представил себе, что не видел Марка, или
Джереми, или Иду с Лу, или, не приведи Господь, Дину целых шестнадцать лет.
И вот он сидел бы на письменном столе и ждал бы, когда собирающийся с силами
Марк, или, скажем, Лу - или Джереми, или Дина (не приведи Господь) - выйдет
из ванной ему навстречу, и понял, что у него от волнения подкашивались бы
коленки. Впрочем, Мартин вряд ли смог бы сидеть на этом письменном столе -
он бы от волнения сделался размером с целый дом. Даже сейчас Мартин так
разволновался, что основательно подрос, и Дина, во избежание катаклизмов,
осторожно гладила его по голове.
- Как ты там? - спросил Мартин ангела-хранителя по имени Эразм.
- Очень боюсь, - сказал Эразм. - Вдруг он меня не увидит?
- Очень боится, - пересказал Мартин, обращаясь ко всем остальным. -
Боится, то есть, что Патрик его не увидит.
- Ох, - сказал Марк со вздохом, - один раз в жизни я увидел ангела - и
то не увидел!
- До сих пор не могу во всё это поверить, - сказала Ида. - Когда меня
учили Закону Божьему (18), там ничего о мёртвых хомячках
не говорилось.
- Про говорящих слонов тебя вроде тоже в школе не предупреждали, - с
укоризной сказал Мартин.
- Да нет, - стушевалась Ида, - я же ничего не имею в виду, я просто
пытаюсь переварить.
- Синие лягушки! Эту лягушку наклеил на косяк лично я! - вдруг раздался
голос Патрика у неё из-за спины. Тот вышел из ванной и теперь стоял на
пороге комнаты, которая когда-то была его собственной. Потом семья Твимсонов
уехала из Дома с Одной Колонной, а детская комната так и осталась детской:
половину комнаты покрасили в голубой цвет, а половину - в розовый и в ней
поселились Марк с Идой. Затем настал черед Джереми и Лу, а два дня назад,
когда Мартин застудил горло, эту комнату превратили в лазарет. Джереми и Лу
пока что ночевали в папином рабочем кабинете, который пустовал уже пять лет:
там стоял большой кожаный диван, на котором обычно разрешали спать только
очень почётным гостям. Но кто бы ни жил в детской в те или иные годы,
дверной косяк, конечно, играл в семье очень важную роль, а синяя лягушка
обитала в ней уже восемнадцать лет. И вот теперь вся семья стояла в детской
возле письменного стола Джереми, а на столе сидел не видимый никому, кроме
Мартина, семейный ангел-хранитель, то есть мёртвый хомячок Эразм. А на
пороге комнаты, зажмурив глаза, стоял молодой человек по имени Патрик,
который жил в этой детской совсем маленьким мальчиком. Тогда он гонял по
двору на жёлтом велосипеде и очень боялся Дининого папы, который с тех пор
стал известным блоггером. А теперь Патрик стоял на пороге бывшей собственной
деткой и боялся открыть глаза, потому что Эразм мог, к сожалению, оказаться
невидимым и для него.
- Это был очень неудобный куст, - вдруг сказал Эразм.
- Это был очень неудобный куст!!! - от волнения Мартин повторил слова
хомячка так громко, что все аж подскочили, а Патрик ойкнул и открыл глаза.
- Это был чертовски неудобный куст, - продолжил Мартин повторять за
хомячком, - и в нём жили какие-то мерзкие насекомые, между прочим. Но это
неважно. Уж сейчас я так летаю - ты бы только видел. Без всякого змея,
кстати. Арнольд бы от зависти сдох.
- Белый, - медленно сказал Патрик. - Белый. Здравствуй, Белый!!!
- Я так скучал, - сказал Патрик. Казалось, что он гладит рукой воздух,
но Ида, Марк, Джереми, Лу и Дина знали, что Патрик гладит своего белого
хомячка.
- Скажите мне, что он перестал есть гортензию, - пробормотал ангел по
имени Эразм, жмурясь от удовольствия.
Мартин тактично промолчал, но подумал, что, кажется, настало время для
ещё более щекотливого вопроса.
- У меня есть ещё более щекотливый вопрос, - сказал он.
- Какая разница, мальчик я или девочка?! - возмущенно сказал мёртвый
хомячок. - То есть я, конечно, девочка. Но если Патрик считал, что я
мальчик, то какое вам дело, вы, нетолерантные люди?!
Ошеломленный Мартин быстро сказал:
- Я совсем не про это. То есть да, конечно, ничего себе. Но это
неважно. То есть, конечно, это важно, но неважно. Я про другое. То есть,
правильно ли я понимаю, что ты не исчезнешь? Раз ты не привидение, а,
извините, ангел. А ангелы же не улетают? Или что там - не исчезают? Словом,
ну.
- Сложный вопрос, - осторожно сказал Эразм.
- Сложнее, чем про девочку? - восхитился Мартин.
- Сложнее, - сказал Эразм. - Я не исчезну. Я уйду.
- Он не исчезнет, но уйдет.
- Куда? - упавшим голосом спросил Патрик.
- А к тебе, - сказал мёртвый хомячок. - Я же твой ангел, естественно.
Просто ты меня, милый, знать не хотел. Когда, извините, Ангела знать не
хотят, он застревает по месту прописки. Лет так, знаете, на шестнадцать.
- Прости ещё раз, - виновато сказал Патрик.
- Да нет, - сказал Эразм, - я разве к тому? Я ж не к тому. Просто - Он
повернулся к Мартину. - Ну, теперь я никак не смогу тут дальше жить. Если ты
понимаешь, о чём я. Мартин медленно кивнул.
- То есть у нас теперь больше не будет ангела-хранителя, - сказал он.
- Прости, пожалуйста, - сказал Эразм. - Ты ж помнишь, есть правила, я ж
говорил. Ты не думай, я это... Мне ж тут как-никак дом родной.
- Да чего там, - сказал Мартин. - Всё понятно.
- На крышу больше никто не лазит, - очень строго сказала Ида.
- Послушай, - сказал Мартин, - на самом деле ничего не изменилось. С
нами ничего не случится, ну ей-богу.
- Напоминаю про потолок в кухне, - сухо сказала Ида.
- Такое случается раз в жизни, - сказал Мартин. - Ну правда. Плюс, мне
кажется, в такие моменты какой-нибудь ангел как раз оказывается поблизости.
Может, просто мимо пролетает.
- Ну неужели нельзя не лазить на крышу и всё? - вздохнула Ида. - И,
кстати, Марк, я считаю, что на дверь надо установить дополнительный замок. И
я попрошу всех впредь запирать окна. И, наверное, надо сделать что-то ещё. Я
составлю список. Вот только соберусь с мыслями и немедленно составлю.
- Ида, пожалуйста, успокойся, - сказал Марк. - Мартин, Дина, вы,
кажется, собирались лезть на крышу? Вперёд. Лу, Джереми - наверх,
переодеваться. Нам с Идой надо поговорить. Ужин через полчаса, кто опоздает
- ест морковку.
- Знаете, о чём я думаю, Мартин? - сказала Дина.
- Я надеюсь, что обо мне, - вздохнул Мартин. - Какой он всё-таки
прекрасный - думаете вы. Я, конечно, совсем недавно отказалась выйти за него
замуж, но ведь это решение можно пересмотреть в любой момент, правда? Может
быть, этот момент настал? - думаете вы. - Тогда я прямо сейчас могу
броситься ему на шею и...
- Я и в самом деле думаю о вас, Мартин, - мягко перебила Дина. Ей было
всего семь лет, но женской мудрости ей было не занимать. - Но ещё я думаю о
Марке, Иде, Джереми и Лу. Я беспокоюсь.
- Я понимаю, - медленно сказал Мартин. Они помолчали.
- Знаете, Дина, - сказал Мартин, - мне кажется, что нам всем теперь
надо, ну, просто получше приглядывать друг за другом. Может, Лу придётся
бросить привычку ставить подножки, что в целом глупо и опасно, а в случае,
когда у оппонента четыре ноги, так и просто бессмысленно. Может, Джереми
надо начать мыть яблоки перед тем, как тащить их в рот, а Иде - перестать
делать вид, что она умеет переворачивать блинчики одним взмахом сковородки.
Марку, безусловно, стоит прекратить разбрасывать кнопки и булавки где
попало. Мне же, судя по всему, придётся реже играть на волынке. Лично мне
этот процесс доставляет наслаждение, но - будем смотреть правде в глаза - он
вряд ли полезен для окружающих. Теперь-то я понимаю, чьей милостью у волынки
так часто забивались трубы, но с сегодняшнего дня мне придётся, что ли,
забивать их самому.
- Один раз Лу засунул туда кусочек печенья, - сказала Дина. - Только я
вам этого не говорила.
- Систематическая травля, - тяжело вздохнул Мартин. - Я смирился.
- Ещё я думаю про Алису, - сказала Дина.
- Вы полагаете, Белый Кролик был ангелом? - изумился Мартин.
- Нет, не про ту, - сказала Дина. - Про эту. - И она показала рукой
вниз, во двор, где её рыжая кошка Алиса устало смотрела с ветки невысокого
вишнёвого дерева на скакавшего внизу Лу. В руках у Лу была пищалка, которую
ему склеила тётя Агата: если в не подуть, из пищалки высовывался длинный
красный язык. Вот этим языком Лу и пытался достать Алису. Алиса притиснулась
к стволу и изображала из себя княжну Тараканову. У Лу с Алисой были сложные,
насыщенные отношения.
Мартин тоже посмотрел на Алису.
- Я думаю, ещё очень нескоро, Дина, - мягко сказал он.
- Я не хочу ангела-хранителя, если они возникают так, - сказала Дина.
- У вас есть я, - сказал Мартин. - Я, положим, не ангел, особенно
учитывая волынку и всё такое, но я ваш рыцарь и боевой слон. Я тут, Дина,
честное слово.
- Спасибо вам, Мартин, - сказала Дина. - Я не представляю себе, что бы
я без вас делала. - И она осторожно подёргала конец старого шерстяного
носка, обмотанного у Мартина вокруг шеи.
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МАРТИН НЕ ПРИЗНАЁТСЯ *
Джереми приснилась гадость. То есть, это сам Джереми потом утверждал,
что ему приснилась гадость, потому что стеснялся признаться, что на самом
деле эта гадость его испугала. Короче говоря, Джереми приснился самый
настоящий кошмар. При этом начинался его сон совсем не как кошмар, а очень
даже приятно. Джереми стоял на табуреточке (потому что иначе даже очень
умного шестилетнего мальчика не было бы видно из-за кафедры Йельского
университета). Перед ним был полный зал очень лохматых людей в очень
растянутых футболках с очень остроумными надписями. Они возбужденно ерошили
волосы и задавали Джереми восхищённые вопросы насчёт его идеи рекурсивного
построения n-мерных воксельных сеток из М-кубов с самообучающимися
прошивками. То есть многим людям именно эта часть показалась бы кошмаром
(если не гадостью), но Джереми ею наслаждался. И тут что-то холодное начало
заползать ему в левую штанину! Джереми с испугом смотрит вниз - и тут что-то
холодное начинает заползать ему в правую штанину. И тут Джереми понимает,
что вокруг его лодыжек обвиваются две гадких змеюки! От неожиданности (а
вовсе не от страха) Джереми как завизжал!!! - и немедленно проснулся. Перед
ним была, увы, не какая-то лохматая аудитория, а его собственная
прикроватная тумбочка. Джереми, честно говоря, испытал большое облегчение -
и тут что-то холодное стало заползать ему в пижамную штанину!
- Ааааааа! - заорал Джереми адским голосом. В конце концов, ему было
всего шесть лет. Он, конечно, учился аж во четвёртом классе, читал по утрам
газеты с социал-демократическим уклоном и считал своего девятилетнего брата
Лу чудовищно инфантильным.
Но всё равно Джереми был всего лишь маленьким мальчиком, и когда что-то
холодное начало обматываться вокруг его левой лодыжки (прямо его собственной
постели! ), он имел полнейшее право заорать не своим голосом:
- Аaaaaaaaaaaaaaaa!
- Аaaaaaaaaaaaaaaa! - заорал в ответ какой-то кошмарный человек,
лежавший на кровати рядом с Джереми. От ужаса Джереми вскочил ногами на
кровать. Кошмарный человек тоже вскочил ногами на кровать. Кровать
спружинила, Джереми здорово стукнулся плечом о стенку и от боли заорал ещё
громче:
- Аaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaa!!!
- Аaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaa!!! - заорал в ответ незнакомый человек
страшным голосом, - Джереми! Джереми! Чего ты орёшь???
На секунду в спальне Лу и Джереми воцарилась неловкая тишина.
- Лу?! - изумлённо спросил Джереми, едва отдышавшись. - Балбес, что ты
делаешь в мой кровати?! Ты трогал меня холодными ногами, и мне приснился кош
Гадость! А ну давай, немедленно брысь отсюда! - И Джереми даже толкнул
брата, хотя обычно они очень даже дружили (не считая нескольких мелких драк
и одного страшного побоища, разразившегося прошлым летом*, но братья не
любили о нём вспоминать).
- Джереми! Лу! - раздался из-за двери взволнованный голос. - Что
случилось?
Дверь открылась, зажёгся свет, и на пороге детской возникла
запыхавшаяся и испуганная Ида. У неё за спиной переступал босыми (и,
наверное, холодными) ногами не менее запыхавшийся и испуганный Марк.
Поскольку мама и папа четверых младших Смит-Томпсонов жили и работали в
далёкой Индии, Марку и Иде, как самым старшим, приходилось делать для
Джереми и Лу всё, что обычно делают мама и папа. И уж конечно, Марк и Ида
немедленно прибегали, если кто-нибудь из младших братьев плакал во сне, или
звал их ночью и просил водички, или хотел узнать (примерно) суммарный вес
всех кенгуру в Австралии (правда, за подобные вопросы в три часа утра от Иды
можно было получить выговор, от которого даже генералы плакали бы, как
дети). Понятное дело, что, когда братья начали истошно орать:
Аааааааааааааааааааааааа!!! посреди ночи, Марк и Ида решили, что произошло
нечто совершенно ужасное. И только сейчас, увидев, что младшие братья более
или менее в порядке, они немного успокоились - и довольно сильно
рассердились.
- Джереми, Лу, - сказала Ида ледяным голосом (который мы никому не
пожелали бы услышать), - Немедленно объясните, что это было. Боевая сирена
марсианского десанта? Почему вы оба стоите на кровати?!
- Он залез ко мне под одеяло и трогал меня холодными ногами, - мрачно
сказал Джереми. Он скрестил руки на груди и недовольно посмотрел на брата. -
Поразительно инфантильная выходка для взрослого восьмилетнего человека!
- Лу-у-у-у? - поинтересовался Марк.
- Крыса, - сказал Лу.
- Тебе приснилась крыса? - сочувственно спросила Ида. Ида не доверяла
крысам. Если бы ей приснилась крыса, она бы тоже стояла в кровати и орала.
Эта мысль очень не понравилась Иде, и она поспешно успокоила себя: она
наверняка орала бы ледяным тоном, от которого любая крыса расплакалась бы,
как дитя.
- Нет, - Лу упрямо покачал головой. - Мне не приснилось. В комнате
крыса.
- О господи, - сказала Ида.
- Где крыса? - поинтересовался Марк. - Ты её видел?
- Н-н-н-нет, - честно ответил Лу. - Но я её слышал. Она скреблась.
Издавала ужасные звуки. Шкряб! Шкрррряб! - Лу аж поёжился от неприятного
воспоминания. - А потом эта крыса закашлялась. И расчихалась. И сказала:
Чёрт!
- Крыса сказала: Чёрт? - осторожно переспросил Марк.
- Да! - уверенно сказал Лу. - То есть Чёрт... Я понимаю, что крыса не
говорит... Но на самом деле, честное слово, эта крыса сказала Чёрт!
- Лу, - спросил Марк, - насколько ты уверен, что это была крыса?
- Она скреблась, - твёрдо сказал Лу. - И чихала. И кашляла. И
сказала...
- Прекрати чертыхаться, - поспешно сказала Ида и потёрла виски.
- Где именно она скреблась? - спросил Марк, оглядывая комнату.
- Там! - сказал Лу и уверенно показал пальцем в сторону большой коробки
из-под телевизора, в которой, укрывшись белым полотенцем с зелёными
звёздами, каждую ночь спал Мартин.
- Прекрасно, - сказала Ида, - замечательно. Теперь у меня есть орущие
братья, говорящий слон и чертыхающаяся крыса. Я могу срежиссировать
какой-нибудь адский гиньольчик.
- Джереми, подай-ка мне палку для штор, - распорядился Марк.
Джереми не без опаски слез с кровати и очень быстро надел тапочки,
потому что, когда крыса кусает тебя в тапочек - это далеко не так страшно,
как когда она пробует на зуб твою босую ногу. Потом он быстро добежал до
окна, схватил длинную палку с крючком на конце, метнулся к двери, сунул
палку в руки Марку и поспешил запрыгнуть обратно на кровать. Вообще-то
Джереми считал себя... Совершенно Взрослым Человеком, но в этой ситуации ему
внезапно захотелось побыть совсем маленьким.
- Полная тишина! - скомандовал Марк.
Все замолчали, и тут стало слышно, что в детской кто-то действительно
очень громко скребётся. Звук получался чудовищный. Даже Марка от этого звука
здорово передёрнуло: шкрряб! Шкряб! Шкррряб! Потом раздался тихий стон, а
затем опять послышалось: шкрррряб! Шкряб! Потом послышалось: апчхххи!
Шкрряб! Шкрррряб! Ааапчхи! А потом кто-то сказал тоненьким голосом: Чёрт!
Все эти неведомые звуки доносились из коробки Мартина. Джереми с
перепугу зажал себе рот руками, а Лу, наоборот стоял на кровати, приоткрыв
рот от страха, и смотрел на коробку. Тогда Марк, взяв палку для штор за
самый-самый конец, потянулся ею к коробке из-под телевизора, а Ида закрыла
глаза и громко вздохнула.
Несколько секунд в комнате слышалось только: шкрряб! Шкрррряб! Шкряб!
Апччхи! Кхе! Кххе! Апчхи! Шкрряб!
Тогда Марк на цыпочках подобрался к коробке, заглянул в неё с большой
осторожностью, а потом сказал:
- Идите все сюда, скорее!
На дне коробки из-под телевизора на смятом белом полотенце с зелёными
звёздами, сидел Мартин. У него был ужасно жалкий вид: испуганные глаза
слезились, он шмыгал хоботом и поминутно чихал или кашлял.
- Мартин? - испуганно сказал Джереми. - Ой, Мартин, ой, миленький, что
с тобой?
- Де здаю, - с тоской сказал Мартин в нос (или в хобот). - Я де здаю.
Апчхи! Апчхххи! Кххе! А потом Мартин вдруг яростно схватил себя обеими
лапами за правое ухо и начал яростно чесаться. Шкрррряб!
- Врача, - сказала Ида. - Немедленно врача.
- А-а? - переспросил Лу.
- Ал-лер-ги-я, - не без удовольствия сказал доктор Циммербург, доставая
из своего чемоданчика шприц и пару ампул. - Ничего ужасного. Это просто
ал-лер-ги-я.
Лу на всякий случай попятился - шприцов он не любил.
- Это как яд в воздухе, - сказал доктор Джереми. - Только не для всех.
В смысле, плохо не всем, а только некоторым.
- Умненький мальчик, - сказал доктор Циммербург, оскорбив Джереми до
глубины души. Джереми был уверен, что высокообразованные люди должны,
естественным образом, общаться на равных, безо всяких там снисходительных
умненьких мальчиков. Но доктор Циммербург, увы, не мог знать, что перед ним
стоит высокообразованный человек.
- У кого на цветочки бывает аллергийка, - продолжал доктор Циммербург,
- у кого на кошечек, у кого на уменьшительные суффиксы. С вами, миленький,
уже случалась такая штучка? - поинтересовался доктор, обращаясь к Мартину.
- Ещё на слове аллергийка, - мрачно пробурчал Мартин.
- Мартин! - воскликнула Ида и почему-то глупо захихикала. Она вообще
хихикала с тех пор, как доктор Циммербург появился в Доме с Одной Колонной.
Джереми и Лу даже заподозрили, что это у неё какая-то аллергиечка - как
чихание у Мартина.
Измученный Мартин отрицательно помотал головой. Его хобот печально
качнулся из стороны в сторону.
- Я думаю, это аллергиечка на какие-нибудь цветочки, - сказал доктор
Циммербург, ласково поглядывая на Иду. - Значит, продлится с недельку. Или,
может, с месяцок. Сейчас-то я, конечно, сделаю Мартину один укольчик... Но
что же мы будем делать потом? То есть я, конечно, мог бы приходить через
день Или даже каждый день... Укольчик за укольчиком, укольчик за
укольчиком...
Тут бедный Мартин возмущенно затрубил и поспешил замахать на доктора
Циммербурга лапами, пока Ида не успела согласиться с этим нелепым и
нечестным предложением.
- Уважаемый доктор, - вежливо спросил Лу, - а нельзя ли без укольчиков?
Нет ли чего, что заменило бы собой укольчики? Пилюльки? Таблеточки?
Припарочки? Свечечки, на худой конец?
- Увы, увы, - сказал доктор Циммербург, ласково посмотрел на Иду и
почесал нос. Джереми рассерженно наступил Иде на ногу. Ему казалось подлым
тыкать иголками в бедную попу Мартина, лишь бы лишь бы. Словом, Джереми был
возмущен.
Доктор Циммербург почувствовал, что на секунду изменил врачебной этике.
- Я сам не люблю укольчиков, - заспешил он. - Бывало, как придётся
делать укольчик, так сердце обливается кровью. Но что тут поделаешь? Пока
наш слоник дышит своим милым носиком - аллергиечка, аллергиечка,
аллергиечка. - И доктор почему-то помахал Иде шприцем.
- Милый слоник, - ёрнически спросил Джереми, - ты не мог бы перестать
дышать своим милым носиком?
Мартин посмотрел на него с и тихо, но твердо сказал:
- Я вам что, молибденовый?
- Понял, - сказал доктор Циммербург и, к своему стыду, немножко
обрадовался. - Тогда, значит, укольчики, укольчики и еще раз укольчики.
Уважаемый Джереми, вы не могли бы взять пациента на руки и немного его
приподнять? По э хвостиком ко мне? Станьте, пожалуйста, вот тут, на свету, у
окошечка. Левее... Нет, ещё левее... Нет, просите, правее... Еще правее...
Левее... Теперь немножко назад... Теперь...
Джереми, держа на руках яростно чесавшегося Мартина, исполнял весь этот
балет с чувством, что прижимает к груди очень непоседливый футбольный мяч.
Непоседливый и суетливый. Это было нелегко, Джереми сердился и пыхтел, и тут
ему под ногу попал старый волчок, из которого Лу накануне пытался сделать
водородную бомбу при помощи средства для чистки унитазов и древнего
заклинания жителей Маршалловых островов. Нога Джереми поехала вперёд, а сам
Джереми начал падать навзничь. Пытаясь удержать равновесие, сделал шаг
назад, и теннисный мячик, из которого Лу еще вчера вечером пытался сделать
водородную бомбу при помощи средства для чистки унитазов, попал ему под
ногу. Нога Джереми поехала вперед, а самого Джереми сильно поволокло назад.
Пытаясь удержать равновесие, Джереми изо всех сил взмахнул руками...
Мартин почувствовал, что в ушах у него засвистел воздух - и Мартин
понял, что летит. На секунду он даже забыл об чесучей шкуре. Как почти у
всякого, кто летит первый раз в жизни, ощущения у Мартина были одновременно
приятные и тревожные.
- О господи, - подумал Мартин не без чувства собственной важности, -
кажется, я умею летать.
И тут какая-то сила потянула Мартина вниз. В целом его полёт длился
примерно одну секунду (или около того). Мартину, конечно, было не привыкать
к открытиям: то выяснялось, что он растёт, когда волнуется (и уменьшается,
когда его гладят по голове), то мёртвые хомячки начинали с ним
разговаривать, то ещё чего. Но за эту секунду Мартин выяснил, что умения
летать среди его тайных, но замечательных свойств нет. Просто Джереми
случайно подкинул его в воздух, когда падал сам. И теперь Мартина ждало
аварийное приземление, причём скорее всего (быстро прикинул Мартин) - на
попу. Мартин зажмурил глаза, судорожно прикрыл попу лапами и постарался
настроиться на светлые, приятные мысли, чтобы падать было не так обидно. Я
парю в чистом, ясном небе, - быстро подумал Мартин. - Вокруг меня птички, и
эти облачка. И златовласые гурии. Хотя лучше бы, конечно, рыжевласые. Что
поделаешь, я влюблён. Парить, тем временем, легко и прохладно... Парить
легко... и прохладно... Парить легко и...
И тут Мартину вдруг действительно стало прохладно. И даже немножко
слишком прохладно.
А также немножко мокро. И даже немножко слишком мокро.
Мартин осторожно вытянул хобот. Хобот уткнулся во что-то гладкое.
Мартин осторожно пошевелил ушами. Уши двигались на удивление плавно и
неторопливо. Мартин открыл глаза. Перед глазами у него покачивались две
возмущённые золотые рыбки. От изумления Мартин глубоко вдохнул. Впервые за
утро ему дышалось очень, очень легко. Совершенно не хотелось:
- чихать,
- кашлять,
- тереть глаза,
- хлюпать носом. А главное - ничего не чесалось! Правда, всё вокруг
было кривоватым и немножечко зеленым. И дурацкие рыбки мельтешили перед
глазами, здорово действуя Мартину на нервы. И тут знакомый голос
приглушённо, но довольно истошно завопил у него над ухом:
- Мартин! Мартин!!! Хватайся за меня, скорее!
Мартин подскочил от изумления (довольно плавно подскочил) и увидел
ужасно перепуганное лицо Джереми сквозь колеблющуюся зеленоватую пелену.
Мартин не понял, зачем ему надо хвататься за Джереми, и весело помахал ему
лапой. Теперь, когда у него перестало чесаться везде, его настроение здорово
исправилось. Рядом с лицом Джереми появилось испуганное лицо доктора
Циммербурга - его Мартин тоже видел сквозь зелёную пелену (и рыбок). Мартин
помахал лапой и ему. Он вообще был щедр на любезности. Кроме того, ему
хотелось спросить у доктора Циммербурга, что могут означать мелькающие у
вполне здорового (если не считать ал-лер-ги-ечки) слона перед глазами
недовольные золотые рыбки.
- Кажется, Мартин - самое крупное водоплавающее, которое мне доводилось
видеть, - изумленно сказал доктор Циммербург.
- Кажется, Мартин прекрасно чувствует себя в аквариуме, - изумленно
сказал Джереми.
- Кошмар, - сказала Дина, - ничего не получается.
Я могу вылезти минут на пять, - написал Мартин на дощечке. Теперь,
когда он был вынужден всё время сидеть в аквариуме, белая дощечка и
специальный фломастер для письма под водой стали его единственным способом
общения с миром.
- Бесполезно, - Дина печально покачала головой. - Пять минут - это
очень мало. Я явно глупая, я ничего не пойму за пять минут.
Дина! Вы мудрее всего живого. Просто признаки деления на три не
предназначены для таких красивых девушек, как вы! - написал Мартин и
приставил табличку к стеклу. Такая длинная надпись заняла у него, конечно,
немало времени, лапки у слонов вообще не очень предназначены для письма, а
под водой, в аквариуме, когда фломастер норовит то выскользнуть, то
зацепиться за водоросли... Словом, через несколько минут после начала урока
и Мартину, и Дине стало ясно, что урок сегодня не состоится.
Вообще-то каждую среду Мартин помогал Дине делать домашние задания по
математике. Дина была чрезвычайно умной и талантливой девочкой: она писала
стихи (очень грустные и почти всегда без рифмы), считала хинди самым
красивым языком на свете, самостоятельно выращивала на балконе тыквы к
Хэллоуину, знала наизусть все серии Симпсонов и умела понимать всё без слов.
Но вот математика давалась Дине с трудом. В первом классе Дина кое-как
выиграла войну с таблицей умножения. Дурацкая таблица всё норовила улизнуть
из Дининой памяти, а если не улизнуть - то подстроить какую-нибудь пакость:
то 6 х 6 =46, то 7 х 8 = 38. Именно тогда Мартин начал помогать Дине с
математикой. Недаром Дина была Дамой Его Сердца, а он - ее Рыцарем и Боевым
Слоном. Ради Дамы-Своего-Сердца (сокр. ДСС) многие Рыцари-и-Боевые-Слоны,
даже если они не были настоящими слонами, были склонны совершать вполне себе
впечатляющие поступки:
1) выдержать бой с драконом;
2) добыть золотой перстень из брюха гиппопотама*;
3) выстрелить в президента Рейгана;
4) др.
Но начать добровольно вспоминать признаки деления на 3?! Нет, для этого
явно нужна совершенно поразительная, огромная, невероятная любовь. А Мартин
с первой встречи любил девочку Дину именно такой любовью.
И вот теперь, когда Мартин оказался фактически заточен в аквариум своей
мерзкой ал-лер-ги-ей, Дине светила самая настоящая тройка за контрольную.
Вообще-то Дина не очень переживала по этому поводу. Она была очень умной
девочкой и понимала, что любить хинди, выращивать тыквы, писать стихи и
понимать всё без слов иногда вполне достаточно; не всем же, в конце концов,
быть математиками. Но вот Мартин ужасно переживал, что подводит ДСС.
Простите меня, Дина. Я слаб и бесполезен, - печально написал он на
табличке. А потом добавил: И МОКР.
- Миленький Мартин, пожалуйста, не грустите, - сказала Дина и поболтала
пальцем в аквариуме, чтобы Мартину не было так тоскливо. - Я думаю, с
математикой мне поможет Томас.
Томас? - медленно вывел Мартин. - Кто такой Томас?
Каждое утро Мартин, заточённый в аквариум своей ал-лер-ги-ей, осторожно
высовывал хобот наружу - в надежде, что неведомое растение, причиняющее ему
столько мук, наконец отцвело. И каждое утро примерно через пять минут хобот
Мартина начинал нестерпимо чесаться. Тогда Мартин с грустью втягивал хобот
под воду и вздыхал так тяжело, как могут вздыхать только очень маленькие
слоны, заточенные в довольно небольшой аквариум. Потому что чесавшийся хобот
означал еще один день, проведенный под водой, - без видеоприставки, без
книг, без музыки, а главное - с ужасным ощущением, что все вокруг заняты
делом и живут прекрасной, осмысленной жизнью, а ты сидишь в аквариуме совсем
один, и все твое развлечение - две суетливые золотые рыбки. В ответ на
попытки заговорить рыбки испуганно отплывали от Мартина подальше - они
боялись утопленников.
В первый же день Лу принес Мартину все свои игрушки для ванны и
побросал их в аквариум, но Мартина не очень интересовали игрушки, хотя
поступок Лу его ужасно тронул. Марк и Ида специально перетащили на кухню
телевизор и оставляли его включенным, когда уходили на работу, но телевизор
никогда не был у Мартина в большом почёте, а теперь и вовсе успел надоесть
ему хуже горькой редьки, да и смотреть его сквозь толщу воды было не слишком
удобно. По вечерам Джереми по часу перелистывал перед аквариумом книжки,
чтобы Мартин мог читать. Но большую часть времени бедный маленький слон
лежал на дне аквариума как большая тоскливая устрица, жевал водоросли,
дремал, тосковал и мучился.
Потому что в жизни Дины появился Томас.
Каждый день Дина забегала проведать Мартина хоть на одну минутку. И
каждый день эта минутка делала Мартина очень счастливым и очень несчастным
одновременно. Потому что Дина то и дело рассказывала Мартину про этого
самого Томаса. Томас учился с Диной в одном классе и был очень умным
мальчиком. И судя по всему, довольно клёвым мальчиком: он дал в глаз одному
гаду, который попытался поставить Дине подножку. Гад в ответ разбил Томасу
очки, но Томас всё равно мужественно проводил Дину домой, хотя Дине пришлось
всю дорогу держать его за руку, чтобы он не врезался в дерево и не попал под
велосипед. Еще Томас регулярно предлагал Дине поднести её сумку (Дина в
ответ возмущалась и демонстрировала бицепс, но Томас все равно предлагал).
Томас занимался с Диной математикой, когда ей не давались правила умножения
на 11. Томас починил Дине самокат.
А Мартин всё это время сидел в аквариуме.
Однажды Мартин и Джереми вели за обедом невесёлый разговор (Джереми
переживал, что капает вишнёвым джемом в аквариум, но Мартин сказал, что его
жизнь от этого, возможно, станет хоть немножко слаще, да и золотым рыбкам
знакомство с внешним миром точно не повредит.
- Держись, - говорил Джереми сочувственно. - Вот вылезешь из аквариума
и снова будешь сидеть с Динкой на крыше, плеваться в Лу жеваной бумагой, вот
это вот всё.
Зря меня на свет клонировали. - печально сообщил Мартин через стекло
аквариума. - Нет мне в жизни счастья.
- Брось, - сказал Джереми, который на самом деле отлично все понимал. -
Потерпи немножко. Скоро каникулы.
Мартин мечтательно прикрыл глаза. (Довольно плавно; если вы
когда-нибудь пытались мечтательно прикрыть глаза, сидя в аквариуме, вы
поймёте, о чём речь). Каникулы означали, что Дина перестанет ходить в школу,
- а значит (может быть) перестанет каждый день видеться с Томасом. Каникулы
также означали, что в школу перестанут ходить Джереми и Лу. Можно будет
спорить с Джереми за завтраком о том, как политика колонизации в конечном
итоге повлияла на позднесоветские этнические факторы. Каникулы означали, что
давно разрабатываемый Лу мегапроект (по созданию ракеты-кошконосителя для
высадки Боевых Котят в дислокации противника) выйдет, наконец, в финальную
стадию (19) (Мартин сам вызвался активно участвовать в
этом проекте; Лу уже некоторое время кровожадно поглядывал в сторону Дининой
кошки Алисы, и Мартин чувствовал, что его участие в создании кошконосителя -
лучший способ присмотреть за ситуацией). Каникулы означали, что Марк и Ида
возьмут отпуск, и вся семья, включая Мартина, отправится к морю (правда,
мысль о купании сейчас не вызывала у Мартина ничего, кроме отвращения, но он
отважно решил, что остальные не обязаны из-за этого страдать).
Но главное - каникулы означали, что Дина, живущая прямо по соседству со
Смит-Томпсонами, целыми днями будет свободна. Они с Диной пойдут воровать
соседские яблоки (Дина будет ставить Мартина себе на плечи, а он будет
хоботом дотягиваться до самых твёрдых и кислых яблок, потому что Дина
считает, что любые другие яблоки - для слабаков). Они с Диной будут сидеть
на крыше по ночам (ну ладно, по вечерам - пока Дину не погонят спать) и
рассказывать друг другу ужасные истории про Таблицу Умножения. (Если бы вы
знали всю правду про Таблицу Умножения, вы бы постарались забыть её как
можно скорее. ) Они с Диной будут пулять в Лу жёваной бумагой. Они...
Мысль о том, какое прекрасное лето он проведёт вблизи Дамы Своего
Сердца, на минутку заставила Мартина мечтательно прикрыть глаза. И тут он
опять вспомнил про Томаса.
Мартин лёг на дно, двумя лапами сгрёб в охапку колышущиеся кругом
водоросли, спрятал в них морду и попытался тихонько взвыть, но вместо этого
только пустил хоботом целую тучу пузырей.
- Ну ладно тебе, - сказал Джереми, который тоже неплохо умел понимать
всё без слов. - Подумаешь, какой-то дурацкий Томас. Просто мальчик. А ты -
слон! Да еще какой. Говорящий.
Мартин снова забулькал. В этот момент назвать его говорящим было
нелегко.
- В дурака играешь, - продолжал Джереми сочувственно. - Правда,
проигрываешь, но зато весело. Волынка, опять же. Русские романсы. От
романсов женщины тают. А тут какой-то обыкновенный Томас. Глупости это всё.
Ну, поможет он ей с делением на восемь, велика заслуга. Ну спишет у нее
сочинение. Ну, сходит с ней на утренник...
Мартин медленно раздвинул водоросли и уставился на Джереми. Затем,
перебирая лапками, всплыл, бесстрашно высунул голову из воды и осторожно
спросил:
- На какой такой утренник?
- Упс, - сказал Джереми.
Почему вы не сказали мне про утренник? - написал Мартин на дощечке,
прижал ее к стеклу аквариума и печально покачал головой. Из-за воды его уши
колыхнулись очень плавно, и Дине вдруг стало ужасно грустно.
- Не знаю, - искренне сказала она. - Я почему-то боялась, что вы
расстроитесь. Хотя с чего бы.
И вовсе не с чего! Я совершенно не расстроен!!! - быстро написал
Мартин. - Наоборот, я ужасно рад за вас. И за Томаса.
- Мне кажется, что вы всё-таки расстроены, - осторожно сказала Дина.
Я ужасно расстроен, - честно написал Мартин.
- Вот видите, - огорчённо сказала Дина.
Мартин быстро что-то написал на дощечке, потом стёр, подумал, потом
написал опять, немного поколебался и приставил табличку к стеклу.
Дина, я вам всё ещё рыцарь и боевой слон? - было написано на табличке.
- Милый Мартин, - сказала Дина, - я вас ужасно люблю. Правда-правда.
Можно, я расскажу вам, в каком платье я завтра пойду? У меня ещё никогда в
жизни не было такого прекрасного платья. Оно совсем взрослое, прямо... Прямо
Ух. Я в нём выгляжу лет на девять. Может, даже на девять с половиной!
Мартин вынырнул, подтянулся к краю аквариума, посмотрел на Дину и
улыбнулся.
- Конечно, Дина, - сказал он охрипшим с непривычки голосом. -
Рассказывайте-ка мне про платье, да поподробнее. И Дина стала рассказывать.
- Когда я её вижу, что-то происходит у меня вот тут, - сказал Мартин,
неожиданно выныривая из аквариума и постукивая себя лапой в грудь, - Вот
тут. Как будто там кто-то смеётся или даже хихикает.
Лу оторвался от дела (он как раз заканчивал работать над
ракетой-кошконосителем, привинчивал кошкодержатель к кошкометателю) и
удивлённо спросил:
- Её? Гайку на 3/8?
- О Господи, - сказал Джереми голосом Иды. - Как мне, такому нежному,
жить рядом с таким чудовищным инфантилизмом? Лу, он имеет в виду Дину.
Мартин, немедленно засунься в аквариум. Ты сейчас начнёшь чесаться.
Мартин состроил обиженную морду, почесал хоботом попу (по возможности
незаметно) и нырнул обратно в аквариум, но тут же высунулся опять.
- А когда я её не вижу, - сказал он, - я думаю о Шопенгауэре. Уж не
знаю, почему. Но так и умереть недолго.
- Внутрь! - строго сказал Джереми. Мартин нырнул, сел на дно и печально
понурил голову. Дерзкая золотая рыбка чотко проплыла у него под хоботом.
- Утренник начинается в одиннадцать. Значит, она вернётся в час. Самое
позднее - в два, - сказал Джереми. Ему было всего шесть лет, но он читал
множество русских романов и знал женщин, - по крайней мере, теоретически. -
Сейчас полпервого. И наверняка сразу прибежит к тебе показаться в новом
платье, - по крайней мере, теоретически. - Сейчас полпервого. Потерпи,
миленький Мартин. Хочешь, я полистаю перед тобой Иосифа и его братьев?
Добить меня хочешь? - поинтересовался Мартин посредством таблички.
Потом стёр эту фразу и написал: И вообще. Может, волшебный юноша Томас
поведёт её есть мороженое. В парк. Где птицы, и весна, и сердце так и
бьётся. И будет завоёвывать её любовь, шаг за шагом.
- Ох, - сказал Джереми и сочувственно покачал головой.
- Если бы я был девчонкой, я бы на Мартине женился, - сказал Лу. -
Честное слово.
Бог миловал, - написал Мартин. Но всё равно спасибо.
- Я готов к первым испытаниям, - сказал Лу, приподнимая в воздух
довольно громоздкое и очень странное сооружение, больше всего похожее на
покорёженный фен. На следующее утро Ида, кстати, обнаружила, что её фен
куда-то делся. Она перерыла весь дом, но фена так и не нашла. Лу резонно
предположил, что фен украли инопланетяне, изучающие нашу технологию, чтобы с
её помощью определить степень готовности землян к Контакту. У Иды, очевидно,
не хватило воображения, чтобы принять эту совершенно разумную версию. Сейчас
к бывшему фену, а нынче - кошконосителю, был прицеплен пропеллер от большого
вентилятора из гостиной. Лу держал своё детище на вытянутых руках с
гордостью молодого отца. Из аквариума на кошконоситель с ужасом пялились
золотые рыбки.
- Ты идёшь мне помогать? - нетерпеливо поинтересовался Лу у брата.
- Я иду за тобой присматривать, - строго сказал Джереми и слез со
стула. - Мартин, хочешь, вытащим аквариум во двор? Понаблюдаешь, как
невежество отступает перед жестокой реальностью и неумолимыми силами
природы. То есть как эта штука рухнет Лу на голову.
Спасибо, - написал Мартин и отрицательно покачал головой. А потом
добавил: Я посижу тут. Поплещусь. В последнее время мне редко доводится
вдосталь поплескаться.
- Держись, - сочувственно сказал Лу. - Ты уже неделю тут сидишь. Доктор
Циммербург говорил Идке, что ещё день или два - и всё. Может, кстати, и
наврал. Ну, или не наврал, но Идка так на него смотрела, как будто он
говорил бог весть, что. Хотя говорил он, конечно, какую-то чепуху. То про
котов каких-то, то про ветрянку. Про ветрянку вообще полчаса заливал. А мы
уже, между прочим, болели ветрянкой, а Джереми открывал зелёнку зубами и всё
разлил, и неделю у него вся морда была в зелёнке, а...
- Лу!!! - возмущенно взвыл Джереми.
- Короче, - продолжил Лу, с удовольствием показав младшему брату язык,
- про ветрянку она всё знает. А в рот ему смотрела, как будто первый раз о
ней слышит.
Джереми хмыкнул и помахал Мартину рукой. Мартин очень весело улыбнулся
и помахал ему в ответ. Потом дождался момента, когда за братьями
захлопнулась дверь, быстро вылез из аквариума, огляделся и побежал на кухню,
оставляя дорожку из мокрых круглых следов.
Ида была на работе, чистенькая кухня пустовала, а в шкафу, на самой
нижней полке, стояло много-много пустых и полных банок и бутылок. Мартин
чихнул, почесался, достал чистую банку из-под томатной пасты, при этом
стараясь не греметь и прислушиваясь к разочарованным воплям Лу, доносившимся
со двора. К счастью, никто не собирался заходить на кухню. Тогда Мартин
снова чихнул, яростно почесал бок и, стараясь не дышать, подтянул табуретку
к раковине и не без труда забрался на неё. Чихая, покашливая и пытаясь не
думать о чешущихся лапах, Мартин открыл кран и налил в банку побольше воды.
Почесав одну нижнюю лапу о другую, он сунул хобот в банку с водой и начал
дышать через хобот. Получилось! Пока хобот был в воде, Мартин не чихал, не
кашлял и почти не чесался. Он с трудом слез с табуретки, стараясь не уронить
банку и не расплескать воду. Потом тихонько пошел к задней двери дома, держа
банку перед собой, а хобот в банке. Потом осторожно выглянул за дверь и
прислушался. А потом выскользнул из дома и быстро-быстро побежал по улочкам
Джинджервилля прямиком к школе. Настолько быстро, насколько позволяла банка.
Лапы у Мартина ужасно затекли. Он то пытался нести проклятую банку,
прижав её к себе, то вытягивал лапы перед собой, - но банка всё равно была
очень тяжёлой, круглой и неудобной, а главное - она мешала Мартину
торопиться. А Мартин очень торопился. Он хотел добраться до школы к тому
моменту, когда дети начнут расходиться по домам после утренника. Вдобавок
ему было очень важно, чтобы его никто не заметил, потому что чувствовал он
себя в этой ситуации довольно глупо. Всё дело было в том, что Мартин очень
хотел посмотреть на мальчика по имени Томас. Именно ради этого он вылез из
аквариума, в котором спасался от аллергии, и теперь мучился с ужасной банкой
из-под томатной пасты. И еще Мартин очень хотел посмотреть, как Дина слушает
мальчика по имени Томас: так, как Ида слушает доктора Циммербурга, или не
так. Мартин очень боялся, что именно так. И очень надеялся, что не так.
Потому что, хотя Дина и отказалась отдать ему своё сердце, Мартин всё ещё не
терял надежды. Как ни стыдно ему было сейчас пытаться тайком повидать
Томаса, он не мог удержаться, - очень боялся, что Дина вот-вот отдаст своё
сердце другому.
Несколько раз Мартин ставил банку на дорогу и садился рядом с ней
передохнуть. И несколько раз он мужественно оставлял банку у обочины и решал
потерпеть свою ал-лер-ги-ю, но через минуту-другую глаза Мартина начинали
слезиться, уши - чесаться, а нос - чихаться. Мартину приходилось снова
бежать назад, хватать банку, засовывать в нее хобот и дышать им под водой, а
не на воздухе. Словом, когда Мартин добрался, наконец, до школьного двора,
он чувствовал себя ужасно уставшим.
И всё-таки он успел вовремя: как только он прокрался сквозь школьные
ворота, зазвенел звонок, и ребята начали выбегать на улицу, - нарядные,
красивые, раскрасневшиеся после утренника. Одно счастье, - подумал Мартин, -
с этой дурацкой аллергией я, по крайней мере, не расту, когда волнуюсь. Он
представил себе, как сейчас на глазах у всех превратился бы в огромного
слона, и от ужаса выпустил погружённым в воду хоботом целую тучу пузырей.
Кто-то изумлённо обернулся на громкое бульканье, и Мартин еле успел юркнуть
за питьевой фонтанчик в углу двора. Немного подождав, он осторожно высунулся
из-за фонтанчика - и увидел Дину.
Дина была ужасно красивой в своём новом платье, купленном мамой
специально для утренника - жёлтом-жёлтом, с зелёными-зелёными яблоками; если
бы эти яблоки были настоящими, они бы наверняка были очень твёрдыми и
кислыми. А рядом с Диной шёл худенький мальчик в тяжёлых очках и великоватом
сером костюмчике. У мальчика были очень умные глаза, как у Джереми, и очень
смешные ямочки на щеках, как у Лу. Дина шла впереди, а мальчик - чуть позади
неё, и было видно, что он чем-то очень расстроен.
- Я хочу пить, - сказала Дина.
- Вон фонтанчик, - поспешно сказал Томас (как вы уже догадались, этот
мальчик в сером костюмчике и был Томасом. И он показался Мартину очень
милым, от чего Мартин расстроился еще больше). И Дина с Томасом пошли к
фонтанчику.
Мартин замер, изо всех сил сжав в лапах банку из-под томатной пасты и
стараясь дышать как можно спокойнее, чтобы вода в банке не булькала. Он
чувствовал себя ужасно глупо: вполне вменяемый (пусть и странноватый) слон с
хоботом, опущенным в большую банку из-под томатной пасты, прячется за
питьевым фонтанчиком, чтобы услышать, что мальчик по имени Томас говорит
Даме Его Сердца. Если бы Мартин мог, он бы немедленно убежал обратно домой,
залез в аквариум и сделал вид, что никогда из него не выбирался. Но сейчас
деться было некуда.
- Хороший утренник, - сказал Томас.
- Ага, - сказала Дина и наклонилась к фонтанчику.
- Ты реально круто пела, - сказал Томас.
- Ну уж прямо, - сказала Дина, вытирая рот ладошкой. - Так, пела себе и
пела. Вот если бы они дали мне вырастить ананас прямо на сцене, я бы им
показала. Правда, это заняло бы месяца четыре. (21) Но
результат бы того стоил.
- Ещё как! - горячо поддержал ее Томас.
Дина постояла и немножко посмотрела на зелёные ветки, шуршавшие у них
над головами, а потом на асфальт, а потом на собственные ладошки - но только
не на Томаса. И тогда Томас спросил:
- Почему ты не села со мной? Я тебе место занял.
- Не знаю, - сказала Дина, и Мартин, с замиранием сердца слушавший их
разговор, вдруг понял, что она действительно не знает.
- Я думал, мы друзья, - упавшим голосом сказал Томас.
- Конечно, - сказала Дина, - мы друзья.
- Совсем-совсем друзья? - спросил Томас.
И тогда Дина помолчала немножко, а потом задумчиво сказала:
- Понимаешь, что-то не так.
- То есть? - безнадежно спросил Томас.
- Понимаешь, - сказала Дина, - ты не умеешь играть на волынке. Не знаю,
почему, но это очень важно.
- Я умею ездить на роликах, - сказал Томас. - Я очень круто езжу, один
раз даже палец сломал, вот этот.
- Н-н-нет, - сказала Дина, - почему-то это не то. И ещё мне иногда
очень хочется послушать какой-нибудь русский романс. Ты умеешь петь русские
романсы?
- Нет, - честно сказал Томас и поковырял ногтем фонтанчик.
- Ну вот, - со вздохом сказала Дина. - А это почему-то тоже очень
важно. И ещё ты не умеешь расти, когда волнуешься...
- Когда я волнуюсь, я умею очень здорово стучать зубами, - сказал
Томас.
- Я тоже, - мягко сказала Дина. - Но, опять же, не знаю почему, но это
всё не то. И что-то не так. Понимаешь? Что-то не так.
- Мы больше не дружим? - спросил Томас.
- Дружим, конечно! - сказала Дина, - Ещё как дружим! С чего бы нам не
дружить?
- И ты будешь сидеть со мной в школе? - спросил Томас.
- Нет, - мягко сказала Дина и огорчённо покачала головой. - Нет. Извини
, пожалуйста.
И Дина направилась к скамейке, где стоял её ранец. А Мартин прижал к
груди банку из-под томатной пасты и тихонько пошёл домой.
- И еще я пела, но не так чтобы очень, - сказала Дина. - Петь под
пианино как-то совсем не здорово. В смысле, под волынку оно получается так -
ух! А пианино какое-то т и х о е. Под волынку можно даже и слов никаких не
знать, просто петь: Ыыыыыыыы!!! - и будет получаться ужасно здорово. А под
пианино получается не здорово, потому что все слова этих романсов становятся
слышны, а они дурацкие.
Хотите, я вам мелодично побулькаю? - написал Мартин. Дина засмеялась.
- А ещё, - сказала она, получше устраиваясь на стуле и подсовывая под
себя одну ногу, - я вломила Лу. Прямо дала ему в ухо.
Мартин сделал большие глаза, и сквозь толщу воды они показались еще
больше. Вообще-то Дина и Лу были друзьями не разлей вода, но сегодня Лу
попытался использовать Динину кошку Алису в качестве экипажа для своего
кошконосителя-бомбовоза. Гордая Алиса была настолько возмущена, что
расцарапала великому естествоиспытателю щёку. Затем она вырвалась, поволокла
кошконоситель-бомбовоз за собой и носилась с ним по двору, пока не
превратила Главное Великое Изобретение Века в ошмётки. А ее гордая хозяйка
Дина была, в свою очередь, настолько возмущена, что дала Лу в ухо и
попыталась засунуть эти ошмётки Лу за шиворот.
Мартин не одобрял таких методов решения конфликта. Он фыркнул, и
золотые рыбки возмущённо замахали на него плавниками.
- Это что за банка? - спросила Дина и показала на большую банку из-под
томатной пасты, наполненную водой. Банка стояла рядом с аквариумом, и
золотые рыбки поглядывали на неё неодобрительно.
- Это банка для цветов, - сказал Мартин. - Как только я выберусь из
этой чёртовой Матрицы, я подарю вам букет цветов, Дина. Что-то я давно не
дарил вам букетов. Дней пять или даже шесть. Бывает роза красной, фиалка -
голубой и так далее.
- Спасибо огромное, - сказала Дина и поболтала пальцем в аквариуме,
чтобы Мартину не было одиноко там сидеть. - Скажите, Мартин, вам
когда-нибудь кажется, что всё совсем не так, как надо, хотя всё вроде бы
именно так, как надо? И вы совсем не понимаете, что не так, потому что
кажется, что всё очень даже так, но на самом деле всё очень даже не так?
- Да, - сказал Мартин. - Да, конечно. Скажем, когда я знаю, что вёл
себя по-свински, хотя об этом больше никто не знает. И ничего плохого от
моего свинского поведения не случилось. Но я всё равно знаю, что вёл себя
по-свински.
- Только не со мной, - сказала Дина. - Со мной вы всегда ужасно милый.
- Я люблю вас, Дина, - сказал Мартин.
- Спасибо, миленький Мартин, - сказала Дина. - Правда, спасибо.
Спокойной ночи. Спите хорошо.
* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. МАРТИН НЕ ПОНИМАЕТ *
- По разным странам я броди-и-ил, -
И мой суро-о-ок со мно-о-ою! И весел был, и сча-а-астлив бы-ыл, -
И мой суро-о-о-ок со мно-о-ою! И мо-о-ой - всегда!
И мой - везде!!! И мой!!! Суро-о-ок!! Со мно-о-ою!!!!
Раздался грохот, затем протяжный вой, затем испуганный взвизг, затем
стук, затем топот ног, затем топот ещё двух пар ног, а затем звонкий женский
голос яростно завопил:
- Ма-а-артин!
А затем песня прервалась тяжёлым вздохом. В Доме С Одной Колонной
начиналось обычное воскресное утро.
Песня про сурка, а также:
1) грохот,
2) протяжный вой,
3) испуганный взвизг,
4) стук,
5) топот ног,
6) звонкий женский вопль объяснялись очень просто. Дело в том, что
Мартин очень любил играть на шотландской волынке и петь при этом русские
романы. Шотландская волынка - инструмент на любителя. Его обычно не
рекомендуют слушать детям, больным, слабонервным, нежным поэтам, беременным
женщинам, а также тем, кто имеет дело с опасными приборами или очень
горячими предметами.
К сожалению, этим воскресным утром, когда Мартин решил усладить слух
близких своей мастерской игрой на волынке (а также исполнением бодрой и
жизнеутверждающей песни про сурка, муз. Бетховена) ровно в тот момент, когда
Ида имела дело с опасным прибором и очень горячим предметом, а именно - с
плитой и сковородкой. Она готовила завтрак для всей семьи, и на очередной
руладе Мартина рука её дрогнула. Сковородка полетела на пол (раздался
грохот), горячий омлет вывалился Иде на ногу (последовал вой), шестилетний
Джереми очень испугался за свою сестру (и взвизгнул), вскочил со стула в
гостиной (стул упал с громким стуком), со всех ног бросился на кухню
(страшно топоча), столкнулся в коридоре со своими старшими братьями (также
спешившими Иде на помощь и тоже изрядно топотавшими) - и застал разъяренную
Иду со сжатыми кулачками, изо всех сил вопившую:
- Ма-а-артин!
Наверху, в детской, Мартин тяжело вздохнул и отложил волынку. Омлет
убрали с пола, кухню привели в порядок. Очень сердитая Ида принялась заново
готовить завтрак. Самый старший брат, Марк, покачал головой и отправился к
себе в комнату - поиграть в Mountain Valley перед завтраком. Средний брат,
девятилетний Лу, покачал головой и отправился в детскую - ночью ему
приснился самокат с пропеллером, и он спешил разобрать вентилятор прежде,
чем его застанут за этим занятием. Самый младший брат, шестилетний Джереми,
покачал головой и отправился в кабинет - делать вид, что читает утренние
газеты, а на самом деле - читать Карлсона. А Мартин с покаянным видом,
отправился на кухню - извиняться перед Идой и помогать ей с завтраком. И
тогда в Доме с Одной Колонной снова воцарились порядок и покой. Начиналось
обычное воскресное утро.
В Доме с Одной Колонной все очень любили Мартина. Нет, правда, - разве
можно не любить существо, способное забраться к тебе под одеяло, когда ты
болеешь, и целый час гладить тебя хоботом по руке? Или с надрывом петь
русские романсы, пока ты не почувствуешь себя самым-пресамым несчастным
существом на свете и не пожалеешь себя до слёз (от чего, как известно,
человек немедленно выздоравливает). Правда, при этом Мартин незаметно съедал
припасённое у тебя на тумбочке шоколадное печенье, выпивал твой чай с
малиной, наматывал себе на ухо старинное украшение из бабушкиной шкатулки, а
в перерыве между двумя руладами просил на минуточку примерить твои тёплые
носки, которые с этого мига навсегда переставали быть твоими. Но
исполнителям русских романсов, известное дело, прощали и не такое.
Словом, Мартин был частью Дома с Одной Колонной и безусловным членом
семьи Смит-Томпсонов. Но сегодняшний инцидент с волынкой и омлетом немножко
всех доконал. Мартин как раз подносил ко рту вилку с тщательно наколотыми на
неё кусочком тоста, намазанного сливочным маслом с укропом и творогом(22),
когда Марк внезапно спросил:
- Мартин, а ты не хочешь найти себе какое-нибудь занятие?
Мартин закрыл рот, медленно положил на край тарелки вилку со всей её
нетронутой роскошью и пронзительно посмотрел на Марка. Это был взгляд
исполнителя русских романсов после тяжёлой ночи. Очень, очень тяжёлый
взгляд, способный вогнать в краску даже русского милиционера.
- Я чувствую, что в следующей фразе меня попрекнут куском тоста с
чем-то, - обиженно сказал он.
- Мартин, прекрати, - строго сказал Джереми. - Просто нам всем
показалось, что ты несколько ээээ скучаешь. И не знаешь, чем себя занять. И
киснешь.
- Киснет молоко, - гордо сказал Мартин, - Я впадаю в красивую
меланхолию.
- Значит, так, - сказала Ида. И Мартин понял, что заняться делом ему
придется практически безотлагательно.
- Эттта было веснооою!.. Зеленеющим ма-а-аем!.. Ка-а-агда тундра
наде-е-ела!.. Свой весенний наряд!!!
Дети заворожено слушали Мартина, а он с удовольствием расправлял плечи,
накрытые белым полотенцем с зелёными звёздами. Во время сольных выступлений
любимое полотенце Мартина играло роль оперного плаща. А в других случаях -
например, когда Мартин утешал кого-нибудь, кто разбил себе нос, или когда
устраивал небольшой пикник на детской площадке, или когда тайком от завхоза
организовывал массовые катания на двери гаража - белое полотенце с зелёными
звёздами могло играть роль салфетки, пледа, скатерти, петли-держалки или
очень большого носового платка. Словом, в детском саду белому полотенцу с
зелёными звездами всегда находилось полезное применение.
- А мы бежали с тобо-ю!.. Ууууходя а-ат пагони!!! По железной дороге!..
Вор-р-ркута-Ленинград!..
Да-да, Мартин работал именно в детском саду, в самой старшей группе.
Потому что, если уж в чём он был мастером (помимо, конечно, игры на волынке
и утешения страждущих) - это в:
1) Салках,
2) Прятках,
3) Сказках В Тихий Час,
4) Массовом Валянии Дурака и...
5) Рисовании ужасных монстров. Эти качества, безусловно, делали его
совершенно прекрасным воспитателем детского сада (хотя некоторые, наверное,
с этим утверждением не согласятся).
И сам Мартин, кстати, тоже был в полном восторге от своей работы. В
свободное время он, конечно, читал Донну Тартт и лежал в ванне, мысленно
критикуя Шпенглера (напомним, Мартин был всё-таки очень странным слоном). Но
в остальное время Салки, Прятки, Монстры и дверь гаража приводили его в
полный восторг. А в особенно полный восторг его приводила возможность
исполнять свои любимые произведения под свою любимую волынку перед
аудиторией ценителей. Дети очень ценят громкие, немножко противные звуки,
если их издаёт кто-нибудь дружелюбный.
- и на дуло нага-а-ана!!! Вохр-р-ра нас окружи-и-ила! Р-р-р-руки
кверху! - кричат! И тут с самого верха очень высокой шведской стенки
раздался тоненький девичий голос:
- Фу! Он фальшивит!
От неожиданности Мартин подавился нотой, а все дети дружно обернулись.
На самом верху очень высокой шведской стенки стояла, притоптывая ножкой,
маленькая девочка с тоненькой косичкой - беленькая, курносенькая, очень
надменная. Она задрала носик и презрительно смотрела на Мартина. И тогда
Мартин разозлился.
Девочка Аделина была лучшей подругой девочки Дины. То есть на самом
деле лучшими друзьями были ещё и сам Мартин, а также Джереми и Лу, но они
были мальчиками. А любая девочка сразу скажет вам, что лучшие друзья - это
одно, а лучшие подруги - совсем-совсем другое. И пока не появился Мартин,
Дина поверяла Аделине свои самые страшные секреты, бегала с ней в кино,
каталась на дверце гаража, а однажды даже всерьёз собиралась съесть на спор
червяка (что, согласитесь, по-настоящему сближает).
Но с появлением в Дининой жизни Мартина всё, конечно, пошло совсем
иначе. И Аделина, хоть и была довольно мудрой девочкой (недаром же они с
Диной были лучшими подругами), против своей воли здорово невзлюбила Мартина.
А Мартин, как назло, работал именно в той детсадовской группе, куда ходила
Аделина. И ему тоже было, надо сказать, непросто.
Вот почему, когда Аделина сказала:
- Фу! Он фальшивит! - Мартин против своей воли вдруг очень разозлился.
А остальным детям стало довольно неловко.
К счастью, в этот момент в дверях показалась нянечка и недовольно
покачала головой. Мартин опомнился, быстренько сдёрнул с плеч полотенце,
повязал его себе на шею на манер салфетки и специально сказал громким,
немного противным голосом:
- Дорогие товарищи дети, все немедленно идут в соседнюю комнату
завтракать омлетом. Духовное традиционно уступает место материальному.
Ать-два!
К сожалению, дети не выразили по этому поводу никакого энтузиазма. Но
они любили Мартина и поэтому послушно поплелись в другую комнату с громким
недовольным У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У
Вот это вот У-У-У, которое сказали дети, было вызвано не только
желанием и дальше приобщаться к духовному посредством общения с маленьким
говорящим животным (соблазн, перед которым и взрослый-то вряд ли способен
устоять). Оно было вызвано ещё и абсолютным нежеланием поглощать на завтрак
материальное в виде омлета.
Дело в том, что дети вообще не любят завтракать омлетом. Дети также не
любят завтракать: 1. баварскими колбасками;
2. красными бобами;
3. овсяными хлопьями;
4. устрицами(23);
5. бутербродами с красной икрой;
6. и чёрной;
7. мясными блинчиками;
8. прочей ерундой. На самом деле (только это великая тайна -
пожалуйста, обращайтесь с ней очень осторожно! ) дети любят завтракать
манной кашей. Сладкой (или не сладкой), густой, мягкой и тёплой манной
кашей, в которую можно подсыпать изюм, или подливать варенье, или добавлять
мелко нарезанные фрукты, или подмешивать кленовый сироп, или даже макать
сосиску - на худой конец (автор лично знает одну маленькую девочку,
поступающую именно так).
Когда-то любовь детей к манной каше ни для кого не была секретом, но
взрослые поступили с этим секретом очень плохо (пожалуйста, не повторяйте их
ошибок! ). Они решили, что манную кашу можно превратить в обязаловку. И
перед бедными детьми каждое утро начали плюхать тарелку с - именно! - манной
кашей (и хоть бы позаботились об изюме, варенье, кленовом сиропе или хотя бы
сосиске! ) со словами: А ну давай ешь! Не при-ве-ред-ни-чай!
Конечно, таким страшным словом из целых 5 слогов можно испортить
удовольствие от любого блюда, даже самого прекрасного. И дети упорно
отказывались есть манную кашу на подобных условиях. А взрослые в конце
концов сдались и стали кормить детей на завтрак баварскими колбасками с
красными бобами. Но любовь-то, любовь никуда не делась!
И сладкоежка Мартин, конечно, тоже очень любил манную кашу. Макание в
сладкую кашу сосисок в целом прошло мимо него. Но зато кленовый сироп... А
если ещё добавить несколько кусочков шоколада... Полбаночки варенья... Пару
ложек мёда... И сверху уложить немного взбитых сливок... Словом, когда
Мартин сел к столу - а точнее, забрался на табуреточку рядом с рыжим-рыжим
мальчиком Норманом, у которого веснушки были даже на ресницах, - и посмотрел
в честное лицо своего омлета, из его груди вырвался глубокий вздох. Мартин
как следует представил себе хорошую тарелку манной каши. С золотым озером
маслица на поверхности. С аппетитными мягкими изюминками, выглядывающими из
ее пышных складочек. С плещущимся по краям ручейком кленового сиропа...
Вот бы - подумал Мартин, закрыв глаза от удовольствия, а потом снова
вздохнул, открыл глаза и приготовился взяться за омлет. Но когда он взглянул
на тарелку, где ещё минуту назад лежал этот самый омлет, его ждал очень,
очень большой сюрприз.
- Оп-пань-ки, - тихо сказал Мартин.
- Я больше не могу, - сказала Китти, плюхнулась на мягкий ковёр и
принялась с удовольствием гладить себя по животу.
- Кажется, я могу! - радостно сказал Питер, но тоже немедленно
повалился на ковёр, широко раскинул руки и сладко зевнул.
- Вставайте, дети! Нам пора приступить к развивающим играм! - сказала
воспитательница, но не смогла подняться со своего стула.
- Есть манную кашу вредно! - громко заявила Аделина, всё это время
дувшаяся в углу и даже не прикоснувшаяся к манной каше, но никто не обратил
на неё внимания.
За истекшие полчаса Мартин превратил в манную кашу весь приготовленный
на завтрак омлет, некоторое количество чая, две вилки, пудреницу старшей
воспитательницы, довольно большое количество скопившегося в кухне мусора и
одного старого плюшевого медведя (о котором, впрочем, никто не жалел).
Выходило, что Мартин может превратить в манную кашу практически что угодно.
Для этого ему просто надо было как следует сосредоточиться на превращаемом
предмете, вытянуть хобот в его направлении и представить себе очень, очень,
ОЧЕНЬ вкусную манную кашу. И манная каша сразу появлялась на месте этого
самого предмета. Да еще и в тарелке (а иначе, согласитесь, это было бы
несколько негигиенично).
Правда, существовали нюансы. Какую бы манную кашу ни представил себе
Мартин, он не мог в точности предсказать результат превращения. Иногда
манная каша получалась с черешней, а иногда - с курагой. Иногда была совсем
горячей, а иногда - почти остывшей. Иногда она была в глубокой синей
тарелке, а иногда - в маленькой мисочке, на дне которой был нарисован
большой недовольный кот (это, конечно, выяснилось только после того, как на
манную кашу как следует приналёг Питер). А однажды по краю тарелки были
разложены ломтики каких-то совершенно неведомых фруктов, которые группа под
руководством Мартина честно разделила между всеми. Но, так или иначе, каждый
раз это была прекрасная, вкусная, сладкая манная каша. И дети,
истосковавшиеся по любимому блюду, требовали еще и еще и под конец даже
немножко объелись.
Сам Мартин, считавший своим долгом как следует распробовать плоды
собственного труда, тоже лежал на ковре и пытался сообразить, удастся ли ему
когда-нибудь встать. Он вяло подумал, что, будучи воспитателем, он должен
был бы поддержать коллегу и отправиться вместе с детьми в большой зал, чтобы
там занять их развивающими играми. Но тут же прогнал эту мысль как
совершенно не подобающую моменту.
Потому что момент был очень приятный, и Мартин не желал его портить.
- Дети! Завтракать! - позвала нянечка.
- Эгегегегегегегегегегегегегегегегей! - завопили дети и поскакали
рассаживаться по скамеечкам. Теперь каждый день дети не плелись завтракать,
а радостно скакали рассаживаться по скамеечкам. Потому что они знали, что на
столах их уже ждут тарелки с самой разной, но очень приличной манной кашей.
Эту кашу Мартин успевал напревращать из двух мешков опавших листьев,
нескольких ржавых штуковин, завалявшихся в гараже, и большого поломанного
телевизора, который притащила нянечка. Мартин думал, что телевизора хватит
по крайней мере на три тарелки каши, но получилась только одна. Впрочем, это
было неважно.
- Всем приятного аппетита! - сказала нянечка, а человек с телекамерой
забегал вокруг стола, снимая довольные мордочки и мелькавшие ложки. А когда
камера приближалась к Мартину, он довольно, но скромно улыбался и поправлял
полотенце, повязанное бабочкой на шее. В конце концов слон, способный
превращать всякий хлам в какую-нибудь еду, мог, например, спасти
человечество от голода, а это заслуживало телепередачи. А если речь шла не о
какой-нибудь еде, а о всеми любимой манной каше - уж тем более. И вообще у
Мартина были все поводы немного собой погордиться:
1. Кто угодно имеет право немного собой погордиться, когда о нем делают
специальную телепередачу;
2. Это совсем неплохо - выяснить, что ты действительно способен
заниматься делом;
3. Когда Дина услышала про успехи Мартина, она сказала "Ого!" и
погладила его по голове. От этого Мартин сразу почувствовал, как что-то
очень тёплое ворочается у него в груди, и это, конечно, значило гораздо
больше, чем любая телепередача.
Человек с камерой как раз попросил Мартина выйти из-за стола и красиво
опереться на скамеечку, когда от двери раздалось громкое недовольное...
- Гхм-гхм!
В дверях стоял высокий крупный человек, и он сразу не понравился
Мартину. Мартин привык не доверять людям в галстуках. Когда Мартина ещё
звали Пробирка_7, в лабораторию иногда приходили люди в галстуках, сердито
говорили слово бюджет и портили всем настроение. Так что, увидев высокого
крупного человека в костюме и галстуке - человека с коротко подстриженными
волосами, поджатыми губами и тяжёлым взглядом, - Мартин сразу понял, что
сейчас начнутся неприятности.
- Здравствуйте, - сказал неприятный человек в неприятном галстуке
неприятным голосом, неприятно оглядываясь по сторонам. - Я отец аделины
стоун. С кем бы я мог побеседовать - и поскорее?
И немедленно начались неприятности.
Все дети сгрудились у запертой двери в кабинет директора (конечно,
запертой). Они прислушивались к происходящему за дверью, шептались и
печально вздыхали, а Мартин бродил за их спинами и тосковал. Его терзали
недобрые предчувствия.
- Несбалансированное питание! - рявкал за дверью громовой голос
Аделининого отца, а директор растерянно отвечал:
- Но позвольте...
- Сатурированные жиры! - гремел голос, явно не собирающийся ничего
позволять.
- Но ведь дети...
- Избыток сахара в крови! Аллергены! Консерванты! - грохотал голос.
- Да какие консерванты?! - изумлённо спрашивал директор.
- А такие! В неведомой каше - неведомые консерванты! - гремел голос
господина Стоуна. И добавлял:
- Бе-зо-бра-зи-е!
Через несколько минут дети побрели прочь от двери. Исход разговора был
ясен. Один за другим они выходили во двор и понуро слонялись, пиная
ботинками влажные осенние листья. Мартин отошёл в сторонку и изо всех сил
старался не вырасти от волнения. Надо взять себя в руки, - думал он, пиная
листья. Надо взять себя в руки, - потому что понимал, что, если он не
возьмёт себя в руки, он вырастет ого-го каким уже через пять минут и, не дай
бог, разломает что-нибудь на детской площадке. Такое поведение однозначно не
подобало воспитателю детского сада.
И тут на крыльце возник директор. Он обвёл тяжёлым взглядом своих
воспитанников, а также напуганных нянечек и воспитателей, от волнения
совершенно забывших о развивающих играх. И с тоскою сказал:
- Омлет. Омлет, омлет и омлет.
- Оххххх, - сказали все.
И тут раздалось хихиканье.
На самом верху шведской лестницы стояла Аделина и хихикала. Она изо
всех сил старалась принять такой же постный вид, какой был у остальных
детей, но у нее ничего не получалось. Хотя, если честно, она чувствовала
себя виноватой. Она нажаловалась папе на манную кашу только оттого, что
слышала, с каким уважением Дина сказала Мартину "Ого!". Почему-то от этого
Ого! Аделине сделалось очень больно и немножко страшно. И тогда она
нажаловалась папе на всю историю с манной кашей. Она совсем не думала, что
папа в самом деле придёт ругаться в детский сад, и уж ни на секундочку не
предполагала, что всё закончится так плохо. Более того, она и сама любила
манную кашу, хотя ни за что бы в этом не призналась. Она даже демонстративно
кривилась каждое утро за завтраком. Но сейчас ей было очень стыдно. И очень
жалко других детей, и директора, и Мартина, который, конечно, хотел, как
лучше. Но всё-таки кто-то противный у Аделины внутри сейчас злорадно
говорил: Ага! И еще он говорил: То-то же! А ещё противным голосом говорил:
Хи-хи! Хи-хи! Хи-хи! Хи-хи!
И Аделина, не выдержав, захихикала.
И тогда Мартин вдруг понял, что он. Ужасно. Зол. Он ещё ни разу в жизни
не был так зол. Самое страшное заключалось в том, что он вообще ни разу в
жизни не был зол, и сейчас это новое чувство очень, очень ему не нравилось.
И больше всего ему не нравилось, что чем сильнее он старался совладать с
собой, тем сильнее он злился. Он знал, что воспитателю детского сада ни в
коем случае нельзя злиться на детей, а тем более - кричать на них, даже если
очень хочется. Но кричание, кажется, само по себе накапливалось у Мартина
где-то в животе. Мартин втянул живот, чтобы как-нибудь это кричание умять,
но от этого оно только начало опасно подниматься к горлу, а хобот Мартина
опасно вытянулся в сторону Аделины.
Тогда Мартин быстро сказал себе: Тихо! Тихо! Дышим глубоко, думаем о
приятном! Мартин закрыл глаза и подумал об одной из самых приятных вещей на
свете - о большой тарелке прекрасной, вкусной, горячей манной каши. И
действительно, ему стало гораздо, гораздо легче. И он уже почти совсем
успокоился, когда вдруг услышал крик нянечки:
- Ой-ой-ой-ой-ой!!!
Мартин немедленно открыл глаза. И, к своему ужасу, увидел, что на самом
верху шведской стенка - там, где только что сидела Аделина, - стоит большая
тарелка манной каши. В прохладный осенний воздух от тарелки поднимается
пахучий пар
- Мы должны сообщить родителям, - упавшим голосом повторяла
воспитательница. Доктор Циммербург уже пятнадцать минут в полной
растерянности стоял над тарелкой с манной кашей (основательно остывшей),
которую немедленно принесли с детской площадки в кабинет директора детсада.
Это был очень опытный доктор, много повидавший на своём веку. Свинку и
ветрянку, корь и коклюш, и разбитые коленки, и застрявшую в горшке попу, и
проглоченный кусочек карандаша, и даже пару человеческих укусов (чего только
не сделают некоторые маленькие девочки в борьбе за место на качелях! ) Но он
никогда не видел, чтобы маленькая девочка превратилась в тарелку манной каши
Кстати, это была очень красивая фарфоровая тарелка, тонкая, белая, с
позолотой. Края её украшали шоколадные стружки и какие-то черные зернышки, а
сама каша, увенчанная ягодкой физалиса, была аккуратной горкой выложена
посередине. Доктор Циммербург уже вызвал скорую, но что-то подсказывало ему,
что врачи скорой окажутся в такой же растерянности, как и он сам.
Пока доктор Циммербург в ужасе думал, что же ему делать с большой,
красивой тарелкой манной каши, которая ещё полчаса назад была девочкой по
имени Аделина, Мартин тихо сходил с ума.
- Миленький Мартин, - сказала Рита, самая высокая девочка в группе, -
не переживай, пожалуйста, так ужасно. Мы же знаем, что ты не специально.
- Я нет. Или да. Я не знаю, - глухо сказал Мартин.
- Глупости. Никаких да, - сказал Ховард.
- Но ведь я был на неё зол. Ужасно зол. До этого я даже не знал, что
такое быть злым. Это так странно. Не знаю. Как знать, знаю я или не знаю? -
сказал Мартин.
- По-моему, она сама виновата, - категорично сказал Питер.
- Это всё бессознательное. То есть я, может, даже не знал, а на самом
деле я специально. Просто она... Как бы это сказать...
- Доставала, - подсказала Китти.
- Условно говоря, - с тоской сказал Мартин и закрыл морду лапами. -
Ужас.
- Миленький Мартин, - сказала Микки, - послушай меня. Ты должен
расколдовать её обратно. Вот и всё. Ты же волшебный! Ты можешь! Тебе надо
придумать, как. Я думаю, что...
- Мартин! Мартин! - раздался вдруг взволнованный голос. По детской
площадке, огибая горки, лазалки, шведские лестницы и карусели, бежала
старшая воспитательница. В протянутой руке она держала телефон, и лицо ее
было очень, очень взволнованным. - Мартин, Аделина нашлась!
Мартин вскочил так резко, что Ховерт едва не грохнулся с его плеча.
Чтобы удержаться, он изо всех сил вцепился Мартину в ухо. Мартин взвыл.
- Нашлась??? - завопил он прерывающимся голосом, и дети даже немножко
попятились, потому что, когда большущий слон вопит, пусть даже и
прерывающимся голосом, это никак нельзя отнести к категории немножко
противных звуков. Это очень, очень противные звуки.
- Где она? Как она? Как я? Что она?!
- Она в полном порядке! Она едет домой! - радостно закричала старшая
воспитательница (которая сперва тоже немножко попятилась, но быстро взяла
себя в руки). Тут все закричали и завопили, и Мартин даже заскакал, так что
все старались держаться от него подальше.
- Ах да! - вдруг спохватилась старшая воспитательница и даже перестала
скакать. - Я же совсем забыла! Мартин, вас к телефону! - и она протянула
Мартину телефон.
- К телефону? - запыхавшийся от скачек Мартин с трудом перевёл дух. -
Кто сейчас может меня к телефону?
- Господин Премьер-Министр, - сказала старшая воспитательница.
- Гхм-гхм, - сказал господин Премьер-Министр.
Мартин сунул в рот край белой накрахмаленной салфетки и начал её
жевать, но спохватился, аккуратно положил салфетку себе на колени и
попробовал разгладить лапами пожёванный край. Ему было очень неловко, но не
из-за салфетки, а в общем. В целом. Он очень робел перед господином
Премьер-Министром. Чтобы робеть меньше, Мартин даже начал напевать про себя
бодрящий русский романс "Не брани меня, родная", но пение про себя, если
честно, никогда ему не помогало. А петь вслух, по мнению Мартина, было
сейчас совершенно неуместно. Словом, Мартин изнывал от смущения и чувствовал
себя маленьким, незаметным, бессмысленным существом, доставившим столько
хлопот такому важному и занятому человеку, как Господин Премьер-Министр. Ему
было страшно неловко.
Но ведь господину Премьер-Министру в этот момент тоже было страшно
неловко! Он даже сунул себе в рот солидную золотую ручку, подарок посла
одной восточной страны, и принялся её жевать, но спохватился, аккуратно
положил ручку на стол перед собой и попытался затереть пальцем следы
собственных зубов. Ему было, как уже говорилось, очень неловко. Не из-за
ручки, а вообще, в целом. Дело в том, что Премьер-Министр очень робел перед
Мартином.
В самом раннем детстве, лет этак в пять-шесть, когда господин
Премьер-Министр ещё вовсе не был Премьер-Министром, а был просто маленьким
мальчиком Бобби по кличке Тянучка, - так вот, в самом раннем детстве будущий
господин Премьер-Министр постоянно мечтал о говорящей собаке. В мечтах
будущего премьер-министра эту собаку звали Биббус, и, в отличие от
одноклассников Бобби, Биббус никогда не клал ему на сидение тянучки, не
давал подзатыльников и не играл в футбол его портфельчиком. Напротив -
Биббус всегда утешал Бобби, приносил ему в зубах игрушки и конфеты, а на
врагов будущего Премьер-Министра бросался со страшным рычанием и разрывал их
в клочья. Бобби рос, и вместе с ним росли его мечты о говорящем животном. В
пятом классе Бобби уже мечтал о говорящем боевом коне по имени Боббус,
который бы ночами на бешеной скорости скакал с Бобби по городу, а днём
топтал врагов могучими копытами. А потом на смену Боббусу пришёл говорящий
лев Буббис, и тут, что уж говорить, будущему Премьер-Министру показалось,
что лучшего друга и придумать нельзя. К тому моменту, когда появился Буббис,
будущий Премьер-Министр уже был подающим надежды юным политиком, но мечта о
сильном, всё понимающем друге с острыми зубами никуда не делась.
И даже сейчас, когда для защиты от врагов самого разного рода (в
основном воображаемых) окончательно выросший Бобби получил в свое
распоряжение всю Национальную гвардию, он не забывал Боббуса, Буббиса и
Биббуса. Но слон! Господи, говорящий, настоящий, совершенно непридуманный
слон!!! Нет, так далеко господин Премьер-Министр не заходил - даже в самых
сокровенных мечтах. Правда, слон был не очень большой (в обычное время - это
господину Премьер-Министру уже объяснили), и его, к огромному сожалению,
звали не Биббулосом, не Биббибоббусом и даже не Биббобаббусом, а просто
Мартином, и топтать врагов он явно не собирался. Но он был в сто, нет, в
тысячу раз лучше, чем все воображаемые животные господина Премьер-Министра!
Словом, господин Премьер-Министр изнывал от смущения, чувствуя себя:
1) маленьким,
2) незаметным,
3) бессмысленным существом, доставившим столько хлопот такому важному и
занятому существу, как Мартин. Премьер-Министру, повторяем, было очень
неловко. Но он был политиком, господин Премьер-Министр. А значит, он владел
удивительным искусством находить выход из почти любого неловкого положения.
Премьер-Министр закрыл глаза и постарался вспомнить, чему его учили в очень
престижной школе для мальчиков, где одноклассники клали ему на сидение
тянучки, давали ему подзатыльники и перекидывались его портфельчиком. Чтобы
выйти из неловкого положения, надо было:
1) дать собеседнику понять, что ничего ужасного на самом деле не
происходит;
2) остроумно пошутить;
3) выразить собеседнику свою искреннюю симпатию.
Вспомнив эти три золотые правила, Премьер-Министр открыл глаза. Перед
ним сидел прекрасный, невероятный, удивительный говорящий слон. Этот слон
очень волновался, а потому успел основательно подрасти и теперь стоял между
двумя стульями, жуя от смущения уголок вышитой скатерти из лионского льна.
Да, этот слон доставил господину премьер-министру несколько очень неприятных
минут. Да, случившееся несколько часов назад исчезновение с его стола
тарелки с манной кашей и появление вместо неё напуганной маленькой девочки
едва не стоили Премьер-Министру инфаркта. Но говорящий слон...
И тогда господин Премьер-Министр вдруг забыл все дипломатические
правила и превратился в обычного маленького мальчика Бобби (хотя внешне он
всё ещё оставался солидным, строгим и полноватым Премьер-Министром. И
маленький мальчик Бобби застенчиво сказал:
- Мартин! Пожалуйста! Будьте моим моим моим воображаемым другом!
- Самовлюбленный идиот, неумеха и злыдня, - вот я, оказывается, кто на
самом деле, - сказал Мартин. - Дина, вам не сдался такой рыцарь. Вообще.
Даже если он воображаемый друг премьер-министра. Я пойду работать на
консервный завод. Фасовать неведомые консерванты немагическими бытовыми
методами.
- Я предчувствую возвращение прежнего Мартина, - сказала Дина и
улыбнулась. Они сидели в Дининой комнате - Мартин, Дина и Аделина - и
слушали, как дождь лупит в оконное стекло. Динина мама принесла им какао со
взбитыми сливками и шоколадных кексов с вишнями, а потом включила
нагреватель, потому что осень, кажется, наступила совсем по-настоящему.
Мартин лежал у Дины на коленях, маленький, как кошка, уютно укрытый белым
полотенцем с зелёными звёздами, и Дина гладила его по голове, чтобы он не
волновался.
- Всё это время я, оказывается, ничего ни во что не превращал, - сказал
Мартин и снова всхлипнул. Дождь забарабанил в окно ещё сильнее, и Дина,
поёжившись, подкрутила ручку нагревателя. - Я просто крал у разных людей
манную кашу, а в обмен отправлял им всякий хлам. Ужас. Особенно страшно
подумать про сломанный телевизор. Надеюсь, он не обрушил им кухонный стол.
- Зато теперь мы знаем, почему каша всегда получалась разной, - сказала
Дина.
Мартин помолчал, а потом сказал:
- Но что я о себе возомнил, Дина! Спаситель человечества! Фу, как
стыдно! Но знаете, что еще стыднее? Стереотипы, извините за выражение, в
голове. Диснеевская отрава, комиксы и прочие ужасы поп-культуры. Спаситель
получает девушку. Ну, любовь девушки. Happily ever after. Словом, навсегда.
Понимаете?
- Милый Мартин, - сказала Дина, - я вас очень люблю. И Адку тоже очень
люблю. И Джереми, и Лу. Но всех по-разному. И всех очень сильно. Наверное,
это плохо.
- Нет, это хорошо. Это называется большое сердце, - сказал Мартин.
Он всхлипнул, потому что Динины слова были совсем не теми словами,
которые он хотел услышать. Но он понимал, что и такие слова - это тоже
очень, очень хорошо. Дождь ещё сильнее застучал в форточку, а Мартин сказал:
- Адка... То есть Аделина. Простите меня, пожалуйста. Я думаю, что я
это не специально. То есть я правда думаю, что я не хотел. Простите меня, а?
- Я постараюсь, - честно сказала Аделина. Она ещё отхлебнула какао и
посмотрела в окно. Мартин вытер хобот о заднюю лапу и всхлипнул в самый
последний раз.
- БУМ! - струи дождя загрохотали в подоконник.
- Мне кажется, ребята, - сказала Аделина, - что гроза усиливается. Не
всё время, а как-то странно. Туда-сюда.
- У меня есть впечатление, - осторожно сказала Дина, - что это
происходит каждый раз, когда Мартин всхлипывает. Мартин, у тебя нет такого
впечатления?
- О господи, - сказал Мартин.
* ЧАСТЬ ПЯТАЯ. МАРТИН НЕ БОИТСЯ *
- Это я! - сказал Лу, на всякий случай очень страшно насупив...
брови и приподнимаясь на цыпочки.
- Нет, Лу, это не ты, - укоризненно сказала миссис Робинсон.
- Откуда вы знаете? - разочарованно спросил Лу.
- Потому что я знаю тебя, Лу Смит-Томпсон, с того самого дня, как ты
родился, - сказала миссис Робинсон, глядя на детей поверх своих модных
очков. - В тот день я принесла поздравительную телеграмму твоим родителям от
твоих бабушки и дедушки, дай им бог здоровья со всеми их странностями, а
твоя мама, такая красавица в свои двадцать лет, - надеюсь, она всё такая же
красавица, хотя ей, конечно, следовало бы побольше бывать дома, а не бросать
двух маленьких ребятишек на старших брата и сестру, - пусть я и должна
признать, что Ида, конечно, очень ответственная девушка (Ида Смит-Томпсон,
немедленно перестань сутулиться! ), да и ваш брат Марк тоже прекрасный
молодой человек, - так вот, в тот день, когда твоя красавица-мама вышла за
телеграммою, Марк вышел с нею, и так вежливо-вежливо говорит:
- О, миссис Робинсон, хотите подержать моего маленького братика? - и,
представь себе, Лу Смит-Томпсон, я взяла тебя на руки, и ты немедленно
обмочил мне всю сумку. Ни одно письмо в Джинджервилле не было в тот день
доставлено сухим! Так неужели ты думаешь, что я когда-нибудь спутаю тебя
хоть с одним молодым человеком на свете, а тем более - с твоим старшим
братом?!
Все знали, что когда миссис Робинсон начинала говорить, ей
1) подолгу не удавалось остановиться;
2) часто случалось сболтнуть лишнего. (24)
Дина расхохоталась, Лу залился краской и изо всей силы наступил ей на
ногу, и Джереми, младшему из Смит-Томпсонов, пришлось буквально вклиниться
между ними, чтобы избежать Совершенно Жуткой Драки, какие случаются только
между лучшими друзьями.
Родители Марка, Иды, Джереми и Лу, конечно, писали детям очень часто,
но чтобы отправить им телеграмму... За всю свою жизнь они не могли
припомнить ни одной телеграммы от родителей, а ведь Лу уже было целых 9
(восемь) лет, и он клялся, что помнил всё-всё, происходившее в Доме С Одной
Колонной с тех пор, как ему исполнилось 3 (три) месяца. Все посмеивались над
этой уверенностью Лу, - все, кроме Иды. Дело в том, что Лу как-то загадочно
хмыкал, стоило Иде оказаться рядом со старой дурацкой свиньей-копилкой.
Несколько раз Иде хотелось как следует допросить братца по поводу этих
хмыканий. Но тогда дурацкая история про свинью-копилку могла бы и правда
вылезти наружу, а Иде этого совсем не хотелось... Если родители прислали
телеграмму, то наверняка произошло что-то из ряда вон выходящее. (25).
Немудрено, что Мартин, Джереми и Лу очень разволновались, а Лу даже попытался
выдать себя за Марка, - на телеграмме-то было написано: Марку.
- Нет уж, - сказала миссис Робинсон, - зайду вечером. Если бы дома был
кто-нибудь из взрослых, я бы, конечно, немедленно отдала телеграмму ему...
И тут Джереми сказал:
- Отдайте ее Мартину.
Конечно, Мартин был слоном (а слоны обычно не получает телеграмм). И,
конечно, размером Мартин был не больше кошки. И вообще, его раньше звали не
Мартин, а Пробирка_7. Но все это было неважно. Важно было, что Мартин был
очень мудрым. Добрым. Помешанным на тостах с джемом. Умеющим отвратительно
играть на волынке. И способным любить навсегда. Понятное дело, Мартин был
слоном - но такие прекрасные качества можно найти не во всяком человеке (тем
более - взрослом). Конечно, миссис Робинсон была готова отдать телеграмму
Мартину. Все, кто знал Мартина (а Мартина знал весь город), испытывали к
нему совершенно безграничное доверие.
- Пожалуйста, распишитесь вот здесь и вот здесь, - сказала миссис
Робинсон, и Мартин, залезши на приступочку, расписался в почтовой ведомости.
При этом миссис Робинсон не смогла отказать себе в удовольствии
погладить маленького слона по голове. Редко кто мог отказать себе в
удовольствии погладить Мартина по голове: у него была большая, тёплая,
круглая голова, очень ушастая - рука к этой голове так и тянулась. Впрочем,
Мартин был совершенно не против.
Итак, загадочная телеграмма легла на столик в прихожей дожидаться
Марка, а вся компания - Мартин, Дина, Джереми (в свете удивительных событий
даже оторвавшийся от чтения Космографического журнала объединенных
университетов штата Миссисипи) и Лу, - полезла на крышу:
1) смотреть на солнце через закопчённые стёклышки;
2) обсуждать возможное содержание родительского послания.
Версии о том, что со старшими Смит-Томпсонами случилось что-нибудь
плохое, компания отмела сразу.
- Ида бы непременно почуяла, - авторитетно сказал Лу. - Она всегда всё
чует. К сожалению. Она вон почуяла мой неуд по французскому два дня назад, -
уж не знаю, как. Я его еще не получил, а она его уже почуяла.
- Ты просто перед контрольной не учился, а собирал свой дебильный
хомякоплав, - заметил Джереми.
- Хомякоплав? - изумился Мартин.
- Ну да! - оживился Лу. - Понимаешь, на колёсной тяге. Огромные такие
колёса. Сажаешь восемьсот хомяков...
- И они поднимают вооружённый бунт, - подхватил Джереми. - Стрельба,
то-сё. Можно снять чудесный фильм. Такая, знаешь, длинная лестница, и по ней
бежит толпа вооруженных хомяков.
- Дурак ты, - обиженно заявил Лу.
- Слушайте, - сказала Дина и тюкнула Лу закопчённым стёклышком по лбу,
- перестаньте говорить глупости. Итак: что может быть в телеграмме?
- Ах, Дина, - сказал Мартин, - если бы вы всё-таки согласились стать
моей женой, там бы было написано: ДОРОГИЕ ДИНА И МАРТИН ВСКЛ КАК МЫ
СЧАСТЛИВЫ ВСКЛ УРА УРА ТЧК...
Терпеливая Дина тихонько вздохнула.
- Спроси ее ещё раз после третьего класса, - посоветовал Лу. - Девчонки
чем старше, тем сговорчивее.
- Слушайте, - вдруг сказал Джереми. - Слушайте, мне кажется, я всё
понял. Они приезжают.
Несколько секунд все переваривали эту новость. Потом Лу разочарованно
протянул:
- Не-е-е... Они только-только писали, что запустили новую серию этих...
Ну, этих. И теперь два месяца ждать результатов. И приедут они только на
Рождество. Нет шансов, короче.
- Может, они хотят, чтобы вы приехали? - предположила Дина.
- Уж мы сколько просились, - вздохнул Лу. - Но они против. Говорят, мы
маленькие. И Индия далеко. И вообще это не дело. И там тяжёлый климат и
что-то плавает в воде. Эти... Не помню Какагеллы? Ну, короче. И вообще - что
в нашем приезде такого срочного, чтобы посылать телеграмму? Нет, нет шансов.
- Я предлагаю подключить дедукцию, - сказал Джереми.
- Я ее еще не доделал, - смущённо сказал Лу. - Я даже не знал, что она
так называется. Там ещё две пружины припаять.
- Лу, - сказал Мартин, - ты мой кумир.
- А? - сказал Лу.
- Лу, - терпеливо сказал Джереми, - я имею виду - давайте воспользуемся
логикой.
- Ну правда, - сказала Дина. - Когда родители последний раз посылали
вам телеграмму?
Все задумались.
- Кажется, никогда, - честно сказал Лу.
- А знаете, что? - сказал Джереми. - Телеграмму-то никогда. А вот
похожее на телеграмму... Помните, когда прислали Мартина?
- Ужасы срочной доставки, - сказал Мартин, слегка содрогнувшись. - Вот
уж забудешь такое.
- Я не об этом, - сказал Джереми, - я про записку.
- Была записка! - оживился Лу. - Совсем короткая! Почти телеграмма!
- И что там было? - с интересом спросила Дина.
- Негусто, - вздохнул Мартин. - Там было написано:
Дорогие дети! Это слон.
- Вообще-то очень телеграммно, - сказал Лу.
- Вот есть у меня чувство, - сказал Джереми, - что и в этот раз речь
идет про Мартина.
- Или про другого слона, - заметил Лу. - Может, они хотят прислать нам
ещё одного слона!
- Эта идея вызывает у меня двойственные чувства, - сказал Мартин, у
которого эта идея вызывала двойственные чувства.
И тут из-за поворота вывернула машина. И тогда Лу заорал изо всех сил:
- Марк! Мааааарк!!! Тебе телеграмма!!!
Глава 3 (очень короткая и тревожная)
- Ну?! Ну?! Ну?! - Лу прыгал и скакал вокруг Марка, державшего в руках
телеграмму. Марк перечитал телеграмму еще раз. Потом еще раз. Потом
аккуратно сложил её вдвое. А потом быстро пошёл на кухню, где Ида как раз
заканчивала готовить ужин. Джереми, Лу, Мартин и Дина побежали было за ним,
однако Марк аккуратно, но вежливо закрыл за собой дверь, и встревоженные
друзья так и остались недоуменно переглядываться в коридоре.
А на кухне Марк протянул Иде телеграмму. Ида прочитала её, потом
перечитала, а потом посмотрела на Марка и растерянно спросила:
- Это что же это такое?..
Потому что в телеграмме было написано:
ДОРОГИЕ ДЕТИ ВСКЛ ПРОИЗОШЛА УЖАСНАЯ ОШИБКА ВСКЛ
ПОЖАЛУЙСТА ЗПТ ВЕРНИТЕ СЛОНА ВСКЛ ВСКЛ
- Мы послали им телеграмму, но они пока не ответили, - сказала Ида,
стараясь смотреть не на Мартина, а куда-нибудь в другое место. Например,
сейчас она смотрела на моток проволоки, который Лу умудрился засунуть под
кухонный шкаф и потом искал вчера на протяжении целого вечера. Сейчас ей
казалось, что её собственные мысли представляют собой такой же кусок
запутанной и беспокойной проволоки. - Они обязательно, совершенно
обязательно ответят, и выяснится, что это какая-то дурацкая путаница.
Какое-то какое-то...
- Недоразумение, - продолжил Мартин. - Но пока что мы меня изолируем. А
потом мне, скорее всего, придется уехать. Я понимаю.
- Это какие-то ужасные глупости, - сказал Марк. - Глупости, вот и всё.
И вообще - что это за дела такие: Верните слона? Можно подумать, ты какой-то
слон!
- Ну, какой-никакой, - заметил Мартин.
- Да нет же, - раздражённо сказал Марк, - ты же понимаешь, что я имею в
виду. Можно подумать, что ты просто какой-то слон. Ты же не просто слон! Ты
же... Ты же член семьи!
- Я да, - сказал Мартин. - Но это ничего не меняет. Возможно, я опасен.
В конце концов, они меня породили. Им видней.
- Да ничем ты не опасен! - возмущённо воскликнула Ида.
- Ну, у Аделины, например, может быть другой взгляд на этот вопрос, -
заметил Мартин.
На секунду все примолкли. С Аделиной и правда получилась не очень
красивая история. И теперь, после очень тревожной и очень загадочной
утренней телеграммы из родительской лаборатории можно было предположить
только одно: некоторые неизвестные свойства Мартина могли оказаться
опасными. И проявиться они могли в любую минуту.
Это невозможно было себе представить. Но и не думать об этом Марк с
Идой не могли. Вернее, не имели права. И Мартин тоже.
Ида перевела взгляд с мотка проволоки под шкафом на старую банку с
компотом на шкафу.
- Мартин! - сказал Марк. - Но как же..
- Вообще-то меня зовут Пробирка_7, - сказал Мартин. - И я думаю, что
мне надо собираться.
Ида, внимательно рассматривающая набор ситечек для чая, быстро закрыла
глаза.
- Я уверен, что как только от родителей придёт ответная телеграмма -
начал Марк.
- Я думаю, - сказал Мартин, задумчиво размазывая по скатерти капельку
чая, - что маленький чемодан, который в шотландскую клетку, будет как раз. Я
хотел бы взять в дорогу несколько книг, словом, всё такое. И надо не забыть
моё полотенце (у Мартина было любимое полотенце, белое с зелёными звёздами,
- оно служило ему то пледом, то попоной, то плащом фокусника, а то даже
ширмой для кукольных представлений). Что еще? Ну, словом, всё такое, как и
было сказано. Но маленького чемодана мне точно хватит.
В дверь кухни начали колотить три пары маленьких кулаков.
- Эй! - завопил Лу. - Мы тут час сидим, как дураки! Что за свинство!
Открывайте немедленно!
Ида, Марк и Мартин переглянулись, Ида шмыгнула носом. Мартин сполз с
табуретки. Как ни странно, он совсем не волновался, а то бы он уже вырос до
чёрт знает каких размеров. Нет, Мартин совсем не волновался. Ему просто было
очень, очень, очень плохо.
- Я хотел бы поговорить с Диной, - сказал он. - Думаю, ничего ужасного
от этого не случится.
- Кажется, во дворе никого нет, - сказал Марк.
- Прекрасно, - сказал Мартин. - А если я почувствую, что превращаюсь в
злобного гоблина, немедленно утоплюсь в надувном бассейне. Обещаю.
- Всё разбрызгаешь, а нам вытирать, - заметил Марк, направляясь к
двери.
- Я подстелю полотенце, - сказал Мартин.
Ида всхлипнула и улыбнулась.
- Немедленно признавайтесь, кого они нам присылают! - потребовал Лу,
врываясь в кухню - Броненосцы? Аардварка?! Нет! Нет! Крокодила?!
- И тысячу порций мороженого, - грустно сказал Мартин.
- Я уже научила Алису прыгать через скакалку, - сказала Дина. Она
сидела на скамеечке и качала ногами в серых кроссовках и белых полосатых
гольфах. - Правда, пока что ей не хватает как бы это сказать? Лихости. Она
переставляет передние лапы, когда скакалка хлопает её по носу, а задние
приходится переставлять мне. Но знаете, Мартин, это уже гораздо лучше, чем
на прошлой неделе, и у нас есть ещё неделя, так что дела идут неплохо.
- Дина, - сказал Мартин, - пожалуйста, скажите, что вы меня слышали.
Мимо проехал фургончик мороженщика, но Дина даже не подняла на него
глаза.
- Правда, одного прыганья через скакалку, конечно, маловато, - сказала
она, - но для такой крупной кошки, как Алиса, учиться носить палку - это
как-то даже несолидно. По крайней мере, мне так кажется. Словом, придётся
впечатлять жюри(26) скакалкой и бегом на короткие
дистанции. Лучше бы, конечно, на длинные, но после первых двадцати шагов
Алиса ложится на землю, и мне приходится ее волочить.
- Дина, - сказал Мартин. - Пожалуйста. Ну пожалуйста.
Дина замолчала.
- Я же вернусь, - сказал Мартин. - Я вам обещаю. Я просто выясню, что к
чему, и переделаюсь - или что там. Ты меня породил, ты меня и переделай, или
как там этот принцип должен звучать в наши дни. Дина, ну пожалуйста. Не
молчите. Я умру.
Но Дина продолжала молчать и то скатывала, то раскатывала полосатый
гольф, который зачем-то стянула с правой ноги.
- Я не думал, что вам это так важно, - сказал Мартин.
- Мне не важно, - сказала Дина и потопала ногами: одной - в туфле на
босу ногу, второй - в гольфе, к которому пристал репейник.
- Я понимаю. - сказал Мартин.
И тут Дина вдруг вскочила и швырнула свой гольф в траву. И закричала:
- ВЫ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕТЕ! ДУРАЦКИЙ СЛОН! ДУРАЦКИЙ ИДИОТСКИЙ СЛОН!
УЕЗЖАЙ КУДА ХОЧЕШЬ К ЧЁРТОВОЙ БАБУШКЕ В ДУРАЦКУЮ ИНДИЮ! ЗАЧЕМ ТЫ ВООБЩЕ
ПРИЕЗЖАЛ, ДУРАЦКИЙ ИДИОТСКИЙ СЛОН! УЕЗЖАЙ И НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ ПРИЕЗЖАЙ!!!
- Дина! - сказал Мартин и от ужаса стал размером с большую собаку.
- УБИРАЙСЯ К ЧЁРТОВОЙ БАБУШКЕ! - завопила Дина и бросилась бежать.
И тут Мартин увидел машину. И понял, что бежит за Диной. Он бежал и
бежал, он даже не думал, что можно так бежать. А потом он увидел, как Дина
взлетает в воздух. И почувствовал, что ему страшно больно. Так больно, как
будто его тело распалось на куски.
А потом стало темно.
- А теперь "Сурка"! - попросила Дина, и Мартин спел "Сурка". Дело было
теплым воскресным вечером в самом начале осени, только-только начало
темнеть. Мартин и Дина сидели на крыше, но это уже была совсем другая крыша,
потому что Дом С Одной Колонной давно требовал ремонта, и летом красную
черепицу заменили наконец на синюю. На крыше валялись нарядные индийские
коврики. Мартин с Диной часто сидели на этих ковриках и ели мороженое
большими ложками. Вот и сейчас Дина отставила в сторону недоеденное
мороженое и подошла к краю крыши. Мартин пошёл за ней следом; Дина присела
на корточки, а Мартин залез к ней на колени, и они стали смотреть вниз.
Внизу стояла тележка с мороженым - по будням Мартин развозил в ней мороженое
по всему городу, а Дина сидела впереди и громко кричала: Выходите, доктор
Циммербург! или "Ваше мороженое, миссис Робинсон!" - потому что на крыше их
тележки были специальные антенны, которые угадывали пожелания жителей
города: кому рожок с клубничным шербетом, кому три шарика Дининого дынного -
с корицей и засахаренными дынными корочками, а кому - ледяной крошки с
хорошей порцией односолодового виски.
В доме напротив зажглись окна, и они увидели, как какой-то молодой
человек, очень похожий на Лу, и какая-то милая девушка машут им руками. Дина
растерянно посмотрела на Мартина и сказала:
- Я не помню, когда Лу переехал.
Потом она огляделась вокруг и вдруг сказала:
- Мартин? Почему наша крыша синяя, а не красная?
Она сняла Мартина с колен и медленно поднялась. Она посмотрела на свои
взрослые руки с тонкими браслетиками, на незнакомое платье, потом поднесла к
глазам прядь длинных рыжих волос и изумлённо спросила:
- Мартин, что все это такое?
- Это мы, Дина. - Сказал Мартин. - Это же мы.
Потом вдруг рассвело.
- Этого не может быть, - сказал доктор Циммербург и укусил себя за
ноготь, - этого не может быть, но это есть. Хотя этого совершенно не может
быть. Не может быть совершенно.
- Он умер? - очень тихо спросила Ида.
- Он умер. Но он не умер. - сказал доктор Циммербург и уронил очки. -
Понимаете, он ожил.
- Ожил? - медленно переспросил Марк.
- И зажил. То есть зажило. Я хочу сказать, зажило, как на собаке. На
вашем слоне всё зажило, как на собаке. То есть, на слоне. В смысле, на вашем
слоне всё зажило, как на собаке. И не осталось ни царапины, кроме одной (27),
- сказал доктор Циммербург и икнул.
- Господи, какое счастье! - закричала Ида.
- Подождите, - сказал Марк. - Ожил. С ума сойти. Какое счастье. Но как
же это так? Как же это может быть, что ожил?
- Понимаете, - сказал доктор Циммербург и яростно почесал затылок, -
кажется, Мартин бессмертный.
Когда измученные переживаниями Марк, Ида, Джереми и Лу поздней ночью
вернулись из больницы домой, навстречу им с крылечка Дома с Одной Колонной
поднялась фигура в аккуратной синей униформе.
- Миссис Робинсон! - удивленно сказал Лу.
- Да уж решила вас дождаться, - сказала старая почтальонша. - Ничего не
рассказывайте, всё знаю, моя подруга Бетси там старшая медсестра, и уж если
она что рассказывает, ничего не упустит, я ей даже однажды уже сказала: ты
бы, Бетси, как начнёшь говорить, думала, когда закончить, а то жить-то мне
не так уж много осталось, могу до конца твоей истории и не дотянуть, - так
вот она мне рассказала, как доктор Циммербург глазам своим не верил, умер
бедный слоник, он даже заплакал, ведь весь город уж так вашего слоника
любит, и доктор его сколько лет пользует, а тут ему и говорят: Доктор, да вы
только посмотрите! - а на слонике раночки-то все затягиваются, Бетси мне
говорит, медсестра-то в реанимации чуть в обморок не упала, да и доктор
Циммербург уж так обрадовался, а всё равно с тех пор вроде бы идёт себе
нормально, идёт, а то все возьмёт да и икнёт или даже подпрыгнет, как будто
не доктор, а какой-то прямо кролик, а Мартин, бедняжечка, как глаза открыл,
так сразу: Дина! Дина! Где Дина? - Бетси мне это рассказывает, а сама чуть
не плачет; бедная наша Дина, слоник-то ей жизнь спас, так-то оно так, в
всё-таки кома - это кома, не говорите ничего, и дай ей Бог, бедной девочке,
выкарабкаться.
- Спасибо, миссис Робинсон, - устало сказала Ида.
- Телеграммка-то, - смущённо сказала почтальонша.
- Какая телеграммка? - удивился Марк.
- Ох! - сообразила Ида. - Это, наверное, ответ от мамы с папой.
- А, - сказал Марк. - Ответ.
- Давайте сюда, - сказал Лу, и на этот раз миссис Робинсон
беспрекословно отдала ему телеграмму.
В телеграмме было написано:
ДОРОГИЕ ДЕТИ! ОКАЗЫВАЕТСЯ, МАРТИН БЕССМЕРТНЫЙ. ЭТО МОЖЕТ СОЗДАТЬ
СЛОЖНЫЕ СИТУАЦИИ.
Марк пожал плечами, Ида проверила, заперта ли машина, Джереми аккуратно
вытер ноги о придверный коврик, миссис Робинсон тихонько помахала
Смит-Томпсонам на прощанье, Лу скомкал дурацкую телеграмму и сунул ее в
задний карман штанов, и все пошли спать.
- Много кого видел, - сказал голос, и Мартин посмотрел вниз, пытаясь
разглядеть в ночной темноте того, кто к нему обращается. - Собак, конечно,
видел, хотя их не пускают. Кошек видел, хомячков, ясное дело, морских
свинок. Один раз жука-носорога видел, его, кстати, даже в палату впустили.
Но слона не видел.
- Ты кто? - шёпотом спросил Мартин.
- Рузвельт, - сказал голос.
- Лично? - опешил Мартин.
- Нет, блин, призрак, - сказал голос.
- Всё совсем плохо, - сказал Мартин. - То есть всё и так совсем плохо,
но чтобы настолько плохо... У меня начинается Великая Депрессия.
- Дурак, - сказал голос. - Я не президент. Я собака. У меня просто при
жизни задние лапы были не того.
- Говорящая собака, - сказал Мартин. - Много лучше.
- На себя посмотри, - обиженно сказал Рузвельт. - Я ж тебе говорю -
призрак.
- Ах... ДА, - с облегчением сказал Мартин, которому уже доводилось
беседовать с призраками животных. - Здравствуйте, Рузвельт.
- Ты Мартин, - сказал Рузвельт. - Я тебя знаю. Ты её слон.
- Да, - сказал Мартин, - я её слон.
- Респект, - сказал Рузвельт. - Кто-кто, а я тебя понимаю. Правда, ради
меня никто койку во двор не перетаскивал.
- Я думаю, - сказал Мартин, - это они всё-таки не ради меня, а ради
неё.
Дело в том, что разговор Мартина с псом-призраком Рузвельтом происходил
в четыре часа утра, и беседовали они действительно на больничном дворе.
Потому что, когда Мартин узнал, что Дина лежит в коме, он от ужаса и
волнения начал РАСТИ и едва успел выбежать на больничный двор прежде, чем
дорос до размеров самого настоящего СЛОНА.
Кома - это очень, очень, очень глубокий сон. Такой глубокий, что
человека невозможно разбудить никаким способом, пока он не проснётся сам.
Иногда человек может быть в коме много-много лет, а потом вдруг проснуться.
А иногда бывает и так, что человек в коме не просыпается никогда. Поэтому
кома - это очень опасное состояние. Но многие врачи думают, что человек в
коме совсем не спит. Вернее, не совсем спит. На самом деле он слышит и
понимает всё, что происходит вокруг него. И поэтому нет ничего лучше, чем
когда кто-нибудь очень любящий всё время сидит рядом с больным, гладит его
руку, говорит ему тёплые слова, рассказывает смешные истории и иногда поёт
про Сурка (не очень громко, потому что петь громко в больнице не разрешают).
Мартин успел толкнуть Дину и спасти её от колёс автомобиля, но, падая,
Дина сильно ударилась о тротуар. Когда приехала Скорая помощь, Дина уже была
в коме и до сих пор не проснулась. Бабушка и дедушка Дины жили в Австралии,
а Динины мама и папа были в отпуске и сейчас летели домой через океан, но
было понятно, что им не удастся добраться до больницы раньше следующего
вечера. Оставалась только старшая сестра Дины, Лиззи, но и ей хоть иногда
нужно было уходить из больницы домой поспать. А Мартин наотрез отказывался
оставить Дину в больнице одну. И он, конечно, невообразимо волновался.
Обычно Мартин уменьшался в размерах, если кто-нибудь гладил его по голове, и
доктор Циммербург поначалу даже думал приставить к Мартину специальную
медсестру. Но тревога бедного Мартина была так велика, что ничего не
помогало - он все равно оставался огромным. И тогда доктор Циммербург принял
беспрецедентное(28) решение: он разрешил вынести Динину
кровать вместе со всеми сложными приборами, мониторами и капельницами в
тёплую летнюю ночь, на больничный двор, чтобы Мартин мог находиться рядом с
Дамой Своего Сердца.
- Я про тебя наслышан, - сказал Рузвельт.
- Могу себе представить, - мрачно сказал Мартин. - Я тут теперь local
celebrity.
- А? - сказал Рузвельт.
- Ты же Рузвельт, а не Буш, - хмыкнул Мартин. - Должен быть грамотный.
Местная знаменитость, говорю. Не то чтобы это было приятно.
- Да ничего ужасного, ладно, - сказал Рузвельт. - Я тут тоже был
местная знаменитость двадцать лет назад. Мой хозяин тут того. А куда я без
него пойду? Так что и я тоже тут того.
- Ох, - сказал Мартин.
- Только койку, конечно, во двор не поволокли. Да и зима была. Но и
меня, гады, внутрь не пропустили. Не положено собак в палату пускать. Вся
больница меня кормила, месяц я у него под окном сидел. А только корми - не
корми, очень это было, скажу я тебе, хреновое время.
- И это тоже могу себе представить, - искренне сказал Мартин.
- Ну вот. А потом как он того, я лёг и тоже того, - сказал Рузвельт. -
И знаешь, так легко мне от этого стало.
- Да, - сказал Мартин, - кажется, знаю. Кажется, если что, я тоже того.
- Размечтался, - сказал Рузвельт.
- Ох, - сказал Мартин.
- Извини, я не хотел, - сказал Рузвельт.
- Мартин! - сказал доктор Циммербург о ч е н ь м е д л е н н о. -
Откройте глаза. Не шевелитесь. Слушайте меня, Мартин. Не шевелитесь, я
сказал!
- А-а-а? - сказал Мартин, заморгал и дернулся.
- Не шевелитесь! - рявкнул доктор Циммербург. Он стоял на пожарной
лестнице, чтобы не беседовать с Мартином снизу вверх. Обеими руками он
вцепился в перекладину площадки. Доктор Циммербург порядочно боялся высоты.
Мартин замер.
- Всё в порядке, - ворчливо сообщил доктор Циммербург. - Просто вы
заснули и во сне привалились спиной кровати. Отвалите. То есть отвалитесь, я
имею в виду. Иначе вы покалечите даму вашего сердца вместе с кроватью.
- Ой, - сказал Мартин.
- Слушайте меня и медленно отваливайтесь, - сказал доктор Циммербург. -
Не поворачивайтесь, не делайте резких движений.
- Хорошо, - сказал Мартин и начал медленно отваливаться. Затекший хвост
отозвался острой болью. Мартин застонал.
- Что болит? - испуганно спросил доктор Циммербург.
- Хвост, - сказал Мартин.
- Пошевелите, - велел доктор.
Мартин пошевелил.
- Шевелится, - сообщил он.
- Напугали, - с облегчением сказал доктор. - Слушайте же меня, Мартин.
Дина проснулась. НЕ поворачивайтесь! - рявкнул доктор, - пока только
слушайте! Она проснулась, но она очень слаба. Прямым текстом: ещё может
случиться что угодно. Она в плохом состоянии, Мартин. Вы меня понимаете? Вы
понимаете, что это серьёзно?
- Доктор, - сказал Мартин.
- Вот же вредный слон! - рассердился доктор Циммербург. - Да помолчите
вы! Так вот: не пугайте её, не говорите громко. Помните, какого вы размера и
не ведите себя, как слон в посудной лавке. Это понятно?
- Доктор, - сказал Мартин.
- Не поворачивайтесь! Я не закончил. У неё очень болит голова, её
тошнит, она останется в больнице - и, возможно, надолго, так что не обещайте
ей никаких глупостей, - строго сказал доктор Циммербург.
- Доктор, - сказал Мартин.
- И сразу предупреждаю вас: не пытайтесь уговорить меня отпустить её с
вами домой, и не рассказывайте мне, что вы обеспечите ей прекрасный уход. Я
всё знаю про прекрасный уход. Все рассказывают, какой они обеспечат
прекрасный уход, а потом везут больного кататься на лыжах и ломают ему
вторую ногу. Или делают ещё чего пострашнее. И тогда я теряю еще четыре
волоса из оставшихся пяти.
- Доктор, - сказал Мартин, - Доктор, можно, я к ней повернусь?
- Дина, - сказал Мартин, - Дина, Дина, Дина, Дина, Дина, Дина.
- Миленький Мартин, - сказала Дина, - пожалуйста, съешьте хоть один
кекс. Я не могу больше жрать.
- Не могу, - сказал Мартин, - Я слишком волнуюсь. У меня глаза на
мокром месте. Сейчас я высморкаюсь в занавеску и мне полегчает. Дина, я
люблю вас.
- Миленький Мартин, - сказала Дина. - я вас ужасно люблю. Простите,
пожалуйста, что я на вас кричала. Я без вас погибла бы. То есть буквально.
Мне очень стыдно.
- Дина, слушайте, - сказал Мартин, - всё это неважно. Важно совершенно
не это.
- Что? - спросила Дина.
- Только не перебивайте меня, - сказал Мартин. - Слушайте. Я же всё
понимаю. Я вас люблю, а вы меня ужасно любите. Это не одно и то же, но тут
ничего не поделаешь. Вы вырастете и не станете моей женой. Тут тоже ничего
не поделаешь. Но я уже... Как бы это сказать? Понимаете, Дина, у вас будет
своя жизнь. И хорошо, и слава Богу. Она будет прекрасная, потому что вы
прекрасная. Но я себя готовил к тому, что в этой вашей жизни у меня будет
всё-таки какое-то место. Какое-то... Ну, полезное вам место. Будет этот
Томас, и я буду давать вам советы, а вы, слава Богу, будете на них плевать.
А потом будет ещё кто-нибудь, и вы будете меня слушаться, и тоже ничего не
получится. Потом какой-нибудь негодяй разобьёт вам сердце, и вы будете
рыдать у меня на плече. А потом вы разобьёте кому-нибудь сердце, и я буду
глушить ваши угрызения совести. Потом я буду соглашаться, что ваш начальник
- скотина. Катать ваших детей по двору. Ходить с вашим мужем на рыбалку. И
знаете, Дина, я решил, что для меня это будет хорошая жизнь. Понимаете вы
это или нет, но это правда. Вот к чему я себя готовил. И, кажется, хорошо
приготовил. Так мне кажется. Но теперь, Дина, все оказалось иначе. Теперь
выходит, что будет какой-то момент, когда я - буду. А вас - не будет.
- Дина, - сказал Мартин, - как же я тогда буду жить?
Дина увидела, как из окна больницы доктор Циммербург строго грозит
Мартину пальцем. Но Мартин тайком утирал глаза большим белым полотенцем с
зелёными звёздами и ничего вокруг не замечал.
- Миленький Мартин, - сказала Дина и погладила Мартина по краешку
огромного тёплого уха, - пожалуйста, не бойтесь. Через месяц мне
только-только исполнится восемь лет. У нас еще КУЧА времени.
------
(1) Здесь возникает вопрос: почему 7, а не 4 или 12. Автор ничего не
обещает, но, возможно, ответ на этот вопрос рано или поздно всё-таки
обнаружится.
(2) С тех пор, как в Доме с Одной Колонной появился Мартин, Марк
называл занятие мамы и папы исключительно слонированием.
(3) У Иды, конечно, хранится эта довольно своеобразная переписка, но
пока что она упорно отказывается показывать ее кому бы то ни было, хотя это,
конечно, могло бы пролить свет на некоторые довольно важные и загадочные
обстоятельства. Единственное, что мы знаем об этой переписке в данный
момент: мама и папа почему-то называли уже довольно взрослую Иду маленьким
мурзиком, а Марка поросятинкой.
(4) Вообще-то у автора есть некоторые соображения насчёт того, почему
кошка девочки Дины оказалась именно Алисой, но автор в своих соображениях
очень часто бывает НЕПРАВ.
(5) Вход в Динин дом был только один через кухонное окно. Им
пользовались и Дина, и её мама, и папа, и бабушка, и все их гости. Но это
долгий разговор.
(6) Реально Страшная. То есть такая тайна, что если бы Джереми, Лу или
Дина проболтались о ней хоть кому-нибудь, то, как принято говорить в умных
журналах, по всему городу полетели бы головы. Но они, конечно, никому не
проболтались (до сих пор).
(7) Вообще-то слоны живут примерно лет по семьдесят. Но, как выяснится
довольно скоро, Мартин в этом смысле не совсем обычный слон. Как, впрочем, и
во многих других смыслах.
(8) Речь идет об одной удивительной, маловероятной, но совершенно
правдивой истории, однажды имевшей место в семье Смит-Томпсонов. Автор
обещает попросить разрешения поделиться этой историей, но ничего не обещает.
(9) Неизвестно, бывают ли у слонов синяки под глазами (даже если это
недоспавшие влюблённые слоны). Но Мартин, как мы знаем, был тем ещё слоном.
(10) На самом деле мама и папа Смит-Томпсоны знали о происходящем в
Доме с Одной Колонной гораздо больше, чем думали их дети.
(11) История того, как Мартин научился играть на волынке (и почему он
играл на ней именно то, что играл), заслуживает при случае отдельного
рассказа.
(12). Между прочим, Мартин имел все поводы не слишком доверять
зайчикам, лежащим смирно (или делающим вид, что они лежат смирно. Но
говорить на эту тему Мартин не любит.
(13) Между прочим, когда этот удивительный доцент был маленьким, он рос
не дома, а в специальном интернате для одарённых детей. Поэтому с Джереми он
переписывался совсем не о математике, а о семье Смит-Томпсонов и о своём
собственном детстве. Но об этом никто не догадывался.
(14) Кстати, с тех пор, как история с Эразмом успешно разрешилась (об
этом дальше), в верхах вполне устоялось мнение, что душа у всех
клонированных существ, безусловно, есть, а уж у таких, как Мартин, и
подавно. Правда (об этом дальше), ни на какие небесные пажити душе Мартина,
кажется, попасть не суждено.
(15) Вы не подумайте, они не были какими-нибудь гуляками или
бездельниками, это у них работа была такая.
(16) Вы, наверное, поняли, что имеется в виду.
(17) С некоторых пор Дину стало беспокоить количество тостов с джемом,
которые Мартин поглощал за завтраком. И теперь Мартин каждое утро покорно
ездил на велосипеде по 40 минут, чтобы оставаться в приличной форме, как он
это называл. Нетрудно представить себе, сколько радости это доставляло
соседям. Велосипед был трехколёсный, раньше на нём ездил Лу, а потом
Джереми. У этого велосипеда, кстати, была своя история, чуть не
закончившаяся большими неприятностями для Марка.
(18) Ида, кстати, училась в очень необычной школе. Странно, что ей там
не рассказывали про мёртвых хомячков.
(19) Проект этот закончился для Алисы неожиданно хорошо, хотя мнение
самой Алисы по этому вопросу не совпадало с мнением большинства её знакомых.
(21) Нормальный ананас растёт, конечно, далеко не 4 месяца, но Дина
недаром была знакома с одной очень необычной семьёй, в которой мама и папа
занимались секретными проектами, связанными с клонированием. Для лучшей
подруги своих младших сыновей они готовы были даже нарушать некоторые
правила секретности.
(22) Совершенно непонятно, как Иде удалось его приготовить так БЫСТРО.
(23) Устрицы, кстати, от этого тоже не в восторге.
(24) Кстати, именно эта способность когда-то привела к тому, что мисс
Робинсон стала миссис Робинсон, и некоторые жители Джинджервилля до сих пор
с неодобрением поговаривают, что некоторые вещи миссис Робинсон тогда
выболтала совсем не случайно.
(25) О том, почему родители Марка, Иды, Джереми и Лу предпочитали
сообщать срочные новости телеграммами (вместо того, чтобы просто позвонить
детям по телефону), лучше не задумываться. У старших Смит-Томпсонов было
множество милых странностей.
(26) Дело в том, что девочка Дина была великим борцом за равенство всех
со всеми и, в частности за равенство котов с собаками, поэтому она собрала 7
подписей под петицией, требующей, чтобы кошку Алису допустили к
соревнованиям за звание Самой Достойной Собаки Города Джинджервилля (Мартин
тайком поставил под петицией не одну, а две подписи, а Дина сделала вид, что
не заметила этого, а потом чувствовала себя очень виноватой). Достоинства
кошке Алисе было не занимать, а вот со спортивными показателями все
оказалось не очень. Но Дина, как и все великие борцы за равенство,
собиралась добиться от Алисы победы, хочет этого Алиса или нет.
(27) Иногда даже у бессмертных людей не заживает какая-нибудь царапина,
если все норовят неё потрогать, чтобы убедиться в их бессмертности. А уж
Мартина, конечно, кто только в этот день не трогал.
(28) То есть совершенно ни на что не похожее.
Популярность: 1, Last-modified: Mon, 20 May 2024 12:55:19 GmT